«Отпетые мошенники Галактики»

Отпетые мошенники Галактики (fb2) - Отпетые мошенники Галактики [СИ] 1153K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Валентин Февраль

Валентин Февраль Отпетые мошенники Галактики

Пролог

…Потом копы потащили меня. Чёрт его знает куда.

— Что ж, легавые, на этот раз ваша взяла, в рот вам кило печенья! Но должен заявить с соразмерной строгостью, что на этом корабле мне сразу не понравилось, — поделился соображениями с копами арестованный, сменив на некоторое время присущие ему от рожденья бунтарский дух, гордыню и нежелание властям подчиняться на коммуникабельность.

— Молчать, сволочь! — попросил, может быть, несколько грубовато невысокий толстый коп. И тут же добавил: — Хитрый Лис, вы подозреваетесь в целом ряде совершённых вами серьёзных злодеяний.

— Я больше не буду, — пообещал я через чур самонадеянно.

— …Поджог целого озера, подлог налога и наглый предлог подлога, карманная кража статуэтки на монетном дворе, мошенничество высшей степени, два ограбления грабителей, дача взятки должника должностному лицу при совершении последним государственного преступления и хулиганства, вымогательство у государства своих законных прав, дебош, распитие лимонада в неположенном для того месте — пивбаре, порча казённого имущества — вы выплюнули с балкона на фуражку полицейскому жидкий шоколад…

— Довольно, — сказал я. — Хватит! На фуражку полицейскому я не плевал. Я вылил на него шоколад из чашки. И то только потому, что он шпионил. Шпионил за мной. Я поступаю так со всеми шпионами. Выливаю на голову чашку шоколада. Это традиция, если хотите. Но суть не в том. А в другом. Должен признать, что, несмотря на всю вашу тупость, своё дело вы знаете… Признаю вину в полной мере. Дайте срок и я исправлюсь.

— Дадим, — пообещали полицейские. — И немаленький. Укатаем тебя месяцев на шесть, будь спок.

— Я не хотел. Всё вышло само собой, — хныкал я. — Отпустите!.. Ну, что я вам сделал?

Да, внешне в эти минуты я, конечно, напоминал размазню, раздавленную тяжёлым сапогом правосудия. Тем не менее, внутренне я торжествовал.

Им всё же не удалось повесить на меня взрыв сверхновой, кровавые преступления разумных крысокрокодилов с планеты Клац-Шмац и хищение с помощью чёрной дыры спиралевидной галактики в туманности Андромеды с последующей её телепортацией в другую вселенную и воровато сокрытую там.

— Согласно статье 12035, пункт Б, параграф 4, до выяснения обстоятельств дела вы препровождаетесь в карцер лайнера, где будете содержаться под неусыпной стражей до первой остановки.

— Ура! Да здравствует галактическая судопроизводственная система, самая гуманная в нашей солнечной системе! — вопил я, в то время как фараоны бесцеремонно волокли меня по коридору. — Я не виновен, скоты! Я чист как чистый лист бумаги. Отпустите и я вас прощу! Руки прочь, сократы, — рычал я, как всегда в таких случаях путая слово «сатрапы» со словом «сократы». — Я буду жаловаться в общество защиты одиноких, малограмотных мужчин. Вы ещё обо всём пожалеете, живодёры несчастные.

Так мы развлекались дорогой, пока копы не подтащили-таки Хитрого Лиса к двери обитой оцинкованным железом и не впихнули внутрь просторного помещения.

Видимо здесь и располагалась гордость линкора — знаменитый карцер для миллионеров.

— Это и есть ваша хвалёная справедливость? — горько и где-то даже риторически вопрошал я пока копы, потея, возились снаружи с замком. — Дайте мне только адвоката — лучше пару-тройку — и я задам вам перцу!

И я показал в зарешечённое окошко язык и отпустил замысловатое словечко, тем самым функцию адвоката взяв на себя…

Глава I

Не люблю жить в городах. Это довольно скучно. А ещё там тесно.

То ли дело житьё-бытьё среди равнины. На красновато-бурой, неровной плоскости. Затрапезной местности, испещренной к тому же сине-зелёными кактусами. Да, вы угадали. Это Марс.

Именно на Марсе расположено моё бунгало. И старый полосатый шезлонг, на котором я так люблю нежиться в минуты досуга, стоит прямо у террасы дома. С шезлонга, смею заверить, хорошо просматривается равнина, по которой всегда бродят всякие мелкие пакостники, эдакие любители пострелять в птичек из бластера. О, это Хитрюгу Лиса особенно удручает! Да, кстати, Хитрый Лис — я.

Но как бы меня ни называли коллеги по работе, я не люблю, когда обижают мелких. Хотя работа Хитрого Лиса и связана некоторым образом… Гмм… Впрочем, не стану забегать вперед. Всё по порядку.

В тот день, кажется, это было в среду (или в понедельник?), в общем, не то в среду, не то в понедельник сидел я, удобно устроив локти на подлокотниках уже упомянутого кресла.

Вальяжно развалясь, я нежно удерживал двумя пальцами, толстую сигару, подарок с Цебеи. Мой любимый сорт.

И пока пальцы левой руки в нервной истоме подрагивали на скрученных в жгут, подпаленных табачных листьях, пальцы правой привычно ласкали увесистый и безотказный Магнум 45-го калибра, штуку оттягивавшую видавший виды пояс.

Здоровье… гмм… Не жалуюсь. Со здоровьем полный порядок. Потому-то и могу позволить себе табак.

Все описанные в дальнейшем события начались именно тем прелестным утром, о котором здесь идёт речь. А, вернее, то начало дня служило лишь логическим продолжением вереницы прежних дней нисколько не уступающих по насыщенности приключениями дням здесь описанным. Когда-нибудь я напишу и о своём прошлом. Если будет время. Но пока изложу свежие события, случившиеся со мной и моими близкими не так уж давно.

В то утро я чувствовал себя узурпатором, наконец-то окончательно захватившим власть над личным счастьем и только потому так бессовестно и где-то даже нагловато пускал синеватый дым колечками. И ещё я размышлял о том, как все могло обернуться, не найди я непыльную работенку в той конторе, в которой трудился. Не покладая, между прочим, рук трудился. Да, все могло быть совсем по другому, не сделай я быструю и блестящую карьеру от никому неизвестного сержанта Лиги до блистательного и непревзойденного полковника, начальника штаба. На зависть окружающим, а также в расстройство всем, кто не принимает моего победоносного, даже где-то бравурного шествия по жизни.

Прямо передо мной в дальней дали причудливым изломанным хребтом доисторического животного вздымалась гряда синих и в чём-то даже величественных, несмотря на свою изломанность, гор. Я давно привык пялиться на эти далёкие горы, но только никак не мог взять в толк в чём здесь фишка: то есть горы есть, но нахрена они сдались. Однако это не вопрос, конечно. Они здесь есть и на этом точка.

Фобос и Солнце только взошли. Они ласково сияли в фиолетовом марсианском небе, нежась робко и доверчиво. Они словно спрашивали каждого живущего на Марсе: а ты подписался на журнал «Кактусы и Палтусы Марса»?

Было хорошо, привольно и безопасно вдыхать насыщенный озонированным кислородом стерилизованный воздух и вспоминать при том, что безобидная и безопасная, как котёнок, планета теперь, когда-то являлась для человека довольно свирепым, смертоносным миром.

Нет, теперь Марс — курортная зона. Эдем для богатых бездельников. Богатых бездельников и ещё более богатых работяг. Вроде меня.

В какой-то миг, наслаждаясь невысказанным величием гор на равнине и широтой размаха своей души и самой равнины, а так же своей и марсианской невысказываемой значимостью, я вздохнул. Вздохнул раскованно, всей грудью, как и подобает свободному гражданину свободной от иллюзий галактики, а потом налил в стакан чего-то спиртосодержащего, с ног валящего, терпкого на вкус и смертельно опасного на вид.

Возможно, в бутылке была марсианская текила. А может быть и нет. Жидкий крем для обуви, например. Или ещё что. Похуже. Не знаю. Чёрт его там разберёт, что сгребла твоя рука в порыве чувств. Когда тебя прямо всего трясет от злости и ты не можешь сразу вот так взять себя в руки и расколотить этот проклятый и гнусный, до тошноты надоедливый визиофон.

Разбить его об пол. Вдребезги. В молекулы. В атомы. И даже в кварки.

Превратить в ничто. Стереть в микрочастицы. А потом — в супермикрочастицы.

Чтобы эти маленькие, гадкие козявочки мёртвой материи вошли в состав других стойких соединений вещества вселенной и больше никогда не выходили из него. И этим самым ничем больше не напоминали старине Лису о таком техническом несовершенстве современного мира, как совершенная, безукоризненно работающая видеосвязь.

Подставив щёку ласковому утреннему ветерку и блаженно улыбаясь, я заскрипел зубами как мог. Пусть звонит. Я наслаждался жизнью. Каждым мгновением бытия. Каждым миллимикромгновением жизни. И ничто не могло помешать мне в этом моём заведомо изысканном и добропорядочном деле. Ничто и никто.

Кроме, конечно… Уорхола. Разве что его. Чёрт его забери, приставучего старикашку!

Нет, этот трудоголик не просто звонил. Он трезвонил. Вопил на всю округу и на всю галактику. Как недорезанный ардурианец, чтоб его!

Этот мерзкий чинуша на другом конце провода решил, наверное, извести Хитрого Лиса. Сделать то, что он не сделал тогда на Эльмопее, когда удрал от превосходящих сил противника, оставив вашего покорного слугу подыхать в одиночку на поле боя.

Точно! Уорхол с этим своим визиофоном решил погубить доверчивого паренька Лиса, покончить с ним таким вот нехитрым, но стопроцентно эффективным способом!

В изобретательности шефу не откажешь.

Я разом отполовинил из своей подозрительной ёмкости. Из глаз посыпались искры и спёрло дыхание в зобу, но я в тот миг не думал о последствиях.

Потому, что нажал кнопку визиофона, весь превращаясь в слух.

— Как поживаешь Сэм? — поинтересовался старый негодяй, лишь только появился.

Он задал свой вопрос самым простецким тоном. Как ни в чём не бывало, в общем, по мере того как его глуповатые зенки фокусировались на моей физиономии.

Я не стал кривить душой и изворачиваться. Зачем? Я только вздохнул. А потом сказал всё, что думаю по поводу звонка Уорхола и по поводу его самого, как личности. Если, конечно, набраться смелости и допустить, что какая-то личность существует в таком существе, как, извиняюсь, Уорхол. Всё я это объяснил, как вы здесь все догадываетесь, далеко не в лучших традициях благовоспитанных граждан, наведывающихся к тому же регулярно в воскресную церковь.

Я не хотел никого оскорблять. Я лишь озвучил некоторые идеи пришедшие на ум.

Да ко всему прочему я поставил шефа в известность, что до того как он позвонил мне я считал, что мир, наконец, покатился к лучшему. Но только до того считал. Не позже.

— Теперь же мне придётся кардинально изменить своё мнение насчёт направления качения мира, — сообщил я Уорхолу как бы невзначай.

Я сказал Уорхолу, что заблуждался и, наверное, выглядел некоторое время смешно в силу своего заблуждения. Но всё в прошлом. Теперь буду настороже, избавляясь одновременно от своих иллюзий и коллизий. Уж теперь мне не с руки терять бдительность там, где другие её никогда не теряют. То есть во время очередного, заслуженного отпуска.

— Не вешай нос, старина, — пробурчал шеф и его квадратная маленькая головка меланхолически закачалась. Она качалась вплоть до того времени как он нахмурился. Как только Уорхол нахмурился, голова замерла. — Всё трижды перемелется, Сэм. Прежде, чем я вышибу тебя из Лиги. — Сказал он проникновенно. — За пьянство и неуважение к начальству, конечно. Больше вышибать таких, как ты, не за что. Но и того достаточно. Достаточно для того чтобы ты снял свои погоны и больше их никогда не носил. Ты ещё увидишь, Сэмюэл, мир в чёрно-белых тонах. И, может быть, даже в зелёных!..

Глава II

Что имел в виду мой шеф, Президент Лиги, самой известной в галактике тайной организации по борьбе с мошенничеством под зелёным цветом я не понял. Хотя вполне могло случиться, что и сам Уорхол не всё понимал из того что говорил. С него станется. Я же говорю вам, тип ещё тот. Не гомофоб, но недалеко. Впрочем, это моё личное убеждение.

— У меня для тебя, Сэмюэльчик, дельце, — счастливо сообщили собеседник, сверкая ублюдочными глазками. — Небольшое такое. Ма-а-ахонькое. Вот такое, — показал он с помощью нешироко расставленных ладоней размер предстоящей смертельно опасной и, как я по опыту знал, заведомо обречённой на провал операции. — Пятиминутное дельце, — подтвердил он уже несколько неувереннее. — А может, быть даже пятимиллисекундное.

Внутренне я расхохотался. Но внешне лишь свирепо сузил глаза.

— Уж не хочешь ли ты сказать, старина, что моему отпуску кердык? — высказал я без обиняков давно назревшую в голове догадку и добавил в конце фразы несколько слов, которые могли бы привести в смятение даже разбитного, много повидавшего редактора бульварной газеты, но только не Уорхола. — Не хочешь ли ты сообщить, приятель, что накрывается медным тазом моя поездка на Арсию Монс, Снега Олимпа, так сказать? — витиевато, но вполне понятно выразился я.

А выразившись, выпучил глаза на шефа, надеясь запугать его этим старым, но испытанным приёмом.

И ещё я пустил длинную струю сизого, ужасающе вонючего дыма в вызывающе светящийся экран. Прямо в наглые зенки.

Атомные ходики на стене пробили положенные четверть восьмого и намертво встали. А я рассеяно подумал, что часы старые, но работают исправно. Нужно лишь заменить урановые батарейки. Где-то валялись в кладовке.

Вывел меня из размышлений о часах Уорхол.

— Ты понимаешь, парень… э-э, — шеф потёр ладонью нос, а я, обмакнув палец в стакане с текилой, задумчиво облизал ноготь.

Я знал наперёд, что он скажет.

Потому в голове давно вызревала шальная мыслишка: а не пристрелить ли мне ублюдка пока есть азарт к такому делу и патроны в револьвере? То есть прямо сейчас. Здесь! В этом уютном закуточке нашей трёхмерной вселенной.

И, чем дольше я раздумывал над такой идеей, тем больше она мне нравилась. Казалась правильной, интересной. Я ведь привыкал к ней не один год.

Ну что с того, что Уорхол — шеф? Одним начальником в галактике станет меньше. И всего-то.

Тем более, что никто не заметит потери бойца. Такие маньяки, как Уорхол всё одно долго не живут. Их или сбрасывают с космических крейсеров в иссиня Чёрные Дыры (и другие прорехи вселенной) или доведённые уорхолами до полупомешательства экипажи взрывают их керосиновыми бомбами направленного действия начинёнными гайками, болтами и устрицами к тому же. Одно бесспорно. Чем меньше Уорхолы задерживаются на белом свете, тем полезнее такое положение вещей для социума и окружающей среды.

Так мне думалось в те наполненные непередаваемым драматизмом минуты.

Между тем, Гарри продолжал свое ублюдочное существование. Он топтался нечищеными сапогами по розовым мечтам Хитрого Лиса. Он вероломно попирал чьи-то грёзы об Арсии Монс, втаптывая их в вонючую грязь служебной рутины.

В одной руке служака дегенеративно мял старомодную шляпу коричневого фетра, точь-в-точь какие показывают в старинных фильмах о земных детективах, другую держал в кармане ношеных брюк. Всем своим видом служака показывал — ну и видок! — Ты попался, Сэм! Теперь от меня не сбежишь.

В своём рассказе о непростых взаимоотношениях с Уорхолом я опускаю то, что у него были красные от хронического недосыпания и к тому же бегающие крысиные глазки. Что эти глазки основательно сидели в глубоких тёмных глазных впадинах, запросто украсивших бы лоб любого второразрядного питекантропа. Я всё это опускаю как ненужные, отвлекающие детали. Бог с ними, с деталями.

Скажу лишь, что из-под мышки псевдо(недо?)человека выглядывала потёртая рукоятка отнюдь не игрушечной тридцатьвосьмёрки. С этой цацкой мой шеф не расставался даже на миг, не без оснований полагая, что его здорово ненавидят в отделе, а потому жизнь его ежечасно подвергалась серьёзной опасности.

Точно такая штучка, я знал наверняка, прикреплена к лодыжке негодяя. На вскидку могу сказать: под правой брючиной.

Естественно, ни для кого в Лиге не являлось секретом, что дешёвый трюк с суетливым выхватыванием револьвера с ноги и последующей беспорядочной пальбой, куда попало, Гарри перенял от меня.

От этой мысли мои губы непроизвольно скривила самая презрительная усмешка, какую я когда-либо видел в кино. Я вспомнил, что по огневой подготовке у Гарри всегда было удовлетворительно.

Гарри прочистил горло, словно был оперным певцом и собрался петь перед громадной аудиторией.

— Понимаешь, дружище, — сказал патетически этот самодур. — Никого ведь больше нет. Все на заданиях. Вот я и подумал. Если там Сэм ещё не околел… Пардон, от скуки… Может быть, он? То есть ты. Дело-то простецкое. Первоклашка справится.

Про первоклашку я где-то уже слышал.

— Наверное, Гарри, как в тот раз, — сказал я, собрав всю волю в кулак, а лоб в гармошку. — Когда мне пришлось сдерживать натиск целой банды головорезов. Этих звёздных рейнджеров с Пенелопы. Они, ведь, по твоей милости, Гарри, приняли меня за матёрого ублюдка — уголовника промышляющего на межпланетных трассах россказнями о своём участии в галактической гражданской войне, о которой никто никогда и слыхом не слыхивал. Перед тем заданием, дружище, ты тоже объявил, что посылаешь Лиса в приятный круиз. И делаешь это только потому, что под рукой не оказалось ни одного старичка-пенсионера, поросшего мхом вымыслов, домыслов и сплетен, так сказать, ветерана Лиги.

Я смерил Гарри испепеляющим взглядом способным по моему личному убеждению повысить до приемлемой температуру абсолютного нуля. Тем не менее, убийственный взгляд офицера Лиги нисколько не смутил руководителя той же Лиги. А возможно, даже вдохновил. Естественно, на всякие другие гадости и пошлости. О! Их у Гарри припрятано про запас вдосталь!

— Но ты тогда неплохо порезвился, мой мальчик, — подленько захихикал шеф. — Ты таки пристрелил того раззяву, командира взвода таких же, как и он сам, раззяв и, которых ты только что через чур громко назвал…

— Головорезами.

— Точно так, детка. Ты укокошил командира раззяв-головорезов. А в придачу ещё парочку — неумек-киллеров. Извиняюсь за неточность. Их ты покалечил. Не принимая в расчёт, конечно, того, что остальные, то есть, те, кто по воле провидения и по твоей прихоти остался в живых, чуть с ума не сошли, когда узнали, с кем связались.

— А что мне было делать, Гарри? — занервничал я от воспоминаний. — Было ведь как?… Вначале я сдался. В общем, всё чин чинарём. Красиво и где-то даже помпезно. Так как они напрочь отказались поверить, что я лиговец. На первых порах всё было изящно и благопристойно. Забрали оружие. Я отдал. Хрен с ним. С оружием. Я ведь опаснее какой? Правильно. Безоружный. И все это знали, Гарри. Все. Все кроме них. И только потому, вопреки галактической конституции, насквозь пронизанной дешёвым пафосом и сомнительным гуманизмом, все эти бездельники занялись самоуправством. Они решили линчевать меня, Гарри! Ха-ха!.. Представляешь? Гарри, а каково было мне терпеть такое? Я чуть не лопнул, дружище, со смеху, когда услышал вердикт их военного полевого трибунала. Только потому, Гарри, а не со страху, как писалось в газетах, я упал на пол и принялся кататься по нему. Видел бы ты как все эти недоумки пялились на меня! Если бы я умер тогда, Гарри… от смеха… вся ответственность за провал операции, а также потерю Лигой одного из лучших агентов легла бы на тебя! Сечёшь? Ты понял, что здесь к чему.

— Ты слишком драматизируешь ситуацию, сынок, — проскрипел Гарри, играючи сдвинув к переносице тяжёлые кустистые брови. — У нас в Лиге теперь такие врачи. Из мёртвых поднимут.

— Знаю я твоих врачей, — отмахнулся я с вполне, на мой взгляд, оправданным скептицизмом. — Из мёртвых-то поднимут. Но, когда меня вместе с кораблем прошил метеорит в созвездии Персея, эти хвалённые живодёры и не менее резвые коновалы… Куда они пришили мне голову, Гарри? А ну, скажи! До сих пор и тебе и мне стыдно. Вот так. Нет, я не против. Я не против врачей. Они, в конце концов, люди. И способны ошибаться. Но я категорически против того чтобы в больницах разрешали держать спирт в больших количествах в ночную смену. Не всегда это идёт кому-то на пользу. Спирт не всегда полезен. Понимаешь?

— Тем не менее, возвратимся к Пенелопе, сынок, — сказал генерал, суровея. — Всего за пару минут, да, за пару минут, парень, ты им таки прочистил мозги. Чего не происходило с ними давненько.

— Наверное, с тех самых пор, как мамочки перестали пороть их, — буркнул я рассеянно.

— Наверное, — кивнул шеф и задумался.

— Короче, Гарри, — ощетинился я как ёжик при виде кенгуру. — Вижу деваться мне совершенно некуда. Если тебе приспичило отправить меня на задание, тебя не остановить. Все по-прежнему? Уговор помнишь? Если побеждаю я, я догуливаю отпуск.

— Тебе не победить меня, сынок, — сказал Гарри с лёгкой грустью.

Потом он по дурацки осклабился. Насколько позволяла это сделать ещё не стёршаяся с лица дурацкая ухмылочка.

Но мне, глядя на директора Лиги, захотелось съездить директору по морде. Нельзя же так простодушно улыбаться, когда элементарно выдергиваешь человека из отпуска. Хотя…

Глава III

Хотя, если бы не несносный старикашка, я бы, и в этом Гарри абсолютно прав, точно издох от скуки. А то и того хуже, напившись, отмутузил бы как следует какого-нибудь любителя пострелять в птичек, в результате чего попал бы на пятнадцать суток в местную каталажку, которых на Марсе издавна хоть пруд пруди.

Наверное, я буду прав и вы со мной согласитесь, если скажу, что безделье — довольно опасная штука. Ведь коварное ничегонеделание, в считанные дни способно извести кого хочешь, а трудоголика ничегонеделание приканчивает в секунды. Для меня лично лучшее средство от безделья высокоэффективная и продуктивная работа. Стрельба и погони — лучшее средство от ничегонеделания, скуки и лени. Вспомнить хотя бы одно только убегание от одноглазых циклопов на Палихнее, стрелявших к тому же ядовитой слюной очередями смелым убегальщикам в спину. Я обогнал ихние плевки на целый ярд и только потому остался жив и невредим.

И кто только выдумал этот отпуск?

Мы встретились у заброшенного склада, в котором некогда хранились сигнальные петарды.

Петарды предназначались для оповещения. То есть ими встречали транссатурианские грузовозы. До сих пор их крупными обломками усеяна долина. А ты попробуй, докажи начальству встречальщиков-сигнальщиков, что нельзя набирать на работу новичков, не объяснив им толком, что от них требуется и для чего вообще предназначены реактивные петарды. Вполне естественно, что многие из сигнальщиков ассоциировали себя с зенитчиками. Они считали, что им сильно повезло, что устроились в военную часть контрактниками для отражения атак враждебных инопланетян. Только потому и не по какой другой причине выражение «встретить космолёт залпом из петард» воспринималось новенькими как «отразить нападение». Впоследствии дело замяли. Но обломки великолепных нержавеющих дюз, да покорёженные крепчайшие титановые листы обшивки до сих пор разбросаны там и сям по долине.

Уговор был прост. Драться до чьей-то полной победы.

Если проигрывает Уорхол, я догуливаю отпуск. Если Уорхол побеждает…

Ну, в общем… Короче, сами понимаете.

Конечно, теперь-то я сам не желал прохлаждаться аж целый марсианский месяц в дурацком шезлонге с улыбкой счастливого деграданта и обязательной для всех отпускников бутылкой Звездного Нектара в руках.

Но и поддаваться Уорхолу тоже как-то не хотелось. С чего бы?! Не те времена, чтобы изо всех сил угождать начальству.

Начал я.

Ловко ткнув в глаза шефу двумя пальцами, я бросил его наземь, сел верхом и закрутил директору Лиги ногу так, что она на два сантиметра стала длиннее. Гарри сразу заныл, моля о пощаде и мне это понравилось.

Но на том везение Хитрого Лиса закончилось.

Правда, узнал я об этом слишком поздно.

Тем не менее, Гарри уже шлёпал рукой по чисто символическому ковру, полузадушенный и, практически, уничтоженный.

— Твоя взяла, мошенник ты эдакий, — пробулькал он горлом, почти теряя сознание от боли. И предупредил: — Но помни, мерзавец, если ты положил начальника на лопатки, это ничего не значит. В любом случае ты обязан соблюдать субординацию. Это твой долг.

Я победоносно улыбался.

— Не этого хотелось услышать мне от тебя, старина, сказал я. — Ведь только что я показал тебе новый приемчик, который я позаимствовал на Ганимеде. А ты даже не оценил его.

Считая, что с Гарри покончено, я слегка ослабил хватку.

Только слегка. И тут же пожалел о том.

Премерзкий тип этот Гарри. Пользуясь моей легкомысленной беспечностью, он довольно ловко выполз из-под меня, поднялся на ноги, а затем изо всех сил боднул меня, Хитрого Лиса головой в живот.

— А это приёмчик с Гальпеи, где бродят стада разумных родендропов, — сказал Гарри, к чести его будь сказано сноровисто уворачиваясь от смертельного удара в висок.

Удар, конечно, был мой. Потому Гарри решил отыграться, сделав попытку нанести не менее опасный для меня удар в область шеи. Этот удар, произведенный Гарри, мог свалить с ног сразу шесть человек. Как поодиночке, так и скопом. Но не меня. Я спасся, вовремя уклонясь.

— Один — один, — соврал Гарри.

Мы обменялись еще парочкой крепких, увесистых тумаков. От одного из них у меня брызнули искры из глаз, а Гарри проглотил свой знаменитый алмазный зуб, в котором к тому же размещалась его популярная в галактике шпионская рация. Популярность рации Гарри базировалась на её способности передавать только с помощью точек и тире — азбуки Морзе — симфонии как Шопена так и Бетховена, как Чайковского, так и Баха. Об эстрадной музыке я уже не говорю.

Потом я саданул шефа в промежность. Да так, что у меня хрустнуло в колене.

Каково же было Гарри?

— Ай, ай! — вертелся волчком шеф, напоминая в эти минуты динамомашину, вырабатывающую электроток для телепортационного портала Марс-Юпитер. — Мерзавец! — верещал он, кривясь от боли. — Это же самый запрещенный в Галактике прием! За него в прошлом световом году сажали на аннигиляционный стул!

— Но ты сам как-то говорил, — отдувался я, пользуясь моментом, — что в реальной, боевой обстановке для агентов Лиги запрещены только ограничения.

— Нельзя же мои дурацкие инструкции воспринимать буквально, — проревел шеф запальчиво, но тут же осекся. — В спарринге со своим любимым шефом, прямым и непосредственным начальством, так сказать, следует быть поаккуратнее, — добавил он уже спокойнее.

И вот тут Гарри удивил меня окончательно.

Внезапно, как-то подленько и злобно хихикнув, он наклонился и вытащил из штанов кусок бронепласта, который предусмотрительно запихал туда еще до начала битвы.

Выходило, я только зря покалечил ногу, которая теперь саднила и болела.

И тогда я сказал сам себе: ну, Сэм, другие пусть как хотят, но с тебя довольно. Тебя обвели вокруг пальца. И вообще, все то время пока я дрался всерьез, Уорхол валял дурака.

Само собой, изворотливость Уорхола общеизвестна. Сколько я его знаю, он никогда не мог обойтись без всех этих своих хитроумных штучек-дрючек. Однако, теперь шеф превзошел самого себя.

Да что там говорить. Коварный тип, скажу вам, мой шеф. Но вы и сами убедитесь скоро в этом.

— Ты лживый хитрец, Сэм, — объявил Гарри громко и несколько театрально, не забывая при этом бодро подпрыгивать, изображая из себя Майкла Зубодробильщика на ринге, как я знал — кумира Гарри.

Теперь он наступал на меня напористо и нагло, словно сошедший с ума инопланетник-ландскнехт, осаждающий непокорную планету.

Естественно, в стиле Уорхола валить с больной головы на здоровую.

— Лживый и хитрый? — переспросил я, задыхаясь от возмущения. Хотя я, конечно, знал, что даже по самым скромным прикидкам генерал прав. — А сам ты какой? — спросил я, слегка пятясь и в то же время, как бы ненароком, нащупывая в кармане флакон с ядовитым песком, который по случаю приобрел на Ганимеде.

Как раз то самое, что как нельзя лучше, годилось для глаз Гарри в данной обстановке.

Я чуть ли не с любовью гладил флакончик, одновременно отыскивая пальцем кнопочку, приводящую в действие пружинку разбрызгивателя. И уже собирался опробовать адскую машинку в деле, когда Гарри внезапно навернул меня по башке пластилитовым поленом.

До того негодяй прятал его в рукаве. Такого фокуса от шефа даже я не ожидал. Из чего заключил, что не мешало бы Гарри переквалифицироваться в циркового жонглёра, а сам бы я неплохо смог заработать на Гарри талантливо продюссируя этого непревзойдённого актёра. Но такие мысли пришли в голову позже, а тогда все перевернулось и поплыло перед глазами Хитрого Лиса.

Глава IV

Полуоглушенный, обманутый, ничего не видя перед собой, так как, вдобавок ко всему перед глазами замелькали багровые пятна, я стал кружить на месте на нетвердых ногах, пока не врезался в угол того самого склада, о котором упоминал выше.

Может быть, сперва ничего не произошло лишь потому, что склад ничего такого и не ожидал.

Засмотревшись на нашу нешуточную возню, это почтенное во всех отношениях строение, возможно, малость прикорнуло, вспоминая те славные денечки, когда оно было молодо и крыша его не протекала.

Но потом, строение, видимо, спохватилось, вспомнив сколько ему лет и тут же, устыдившись этой своей непонятливости, принялось рушиться.

Здесь к месту будет сказать, что стены склада воздвигли еще гвардейцы Наполеона 30-го во времена освобождения последним золотых запасов отсталых звёздных миров от ига владельцев этих запасов. То есть, здание было старинным, а миры назывались отсталыми. И называлось всё так потому, что у миров тех не были ещё экспроприированы их отсталые золотые запасы более передовыми, развитыми мирами.

В какой-то момент стена здания скрипнула, затрещала и блямкнулась на землю. И хорошо приложилась. Так, что гул пошел гулять по окрестностям, распугивая местных трехрогих коров и ихних весьма набожных и суеверных электронных пастухов.

Не знаю, слышал ли Гарри, что-нибудь о Наполеоне 30-ом и наполеонизме, как распространённом явлении вообще. Ведь старый прохиндей никогда не читал книг. Думаю, что никаких. Насколько мне известно, читал Гарри только доносы-фальшивки, что строчили и строчат ему повсеместно и отсылают на адрес Гарри наложенным платежом его вездесущие шпионы.

Гарри не интересовался историей. Не интересовался ею даже, если история являлась частью его биографии. И, тем не менее, стена, слепленная из свинцовых кирпичей и, несомненно, являющаяся исторической ценностью, рухнула.

Причем, прежде чем упасть, стена, вы не поверите, прицелилась и лишь затем хлопнулась. Прицелилась в Гарри, придавив ублюдка, как мне того и хотелось.

Гарри ничего не успел возразить.

Он даже не сделал прощального жеста из поглотившей его груды кирпичей.

Но я не осуждаю Гарри за неразворотливость. Посудие сами как бы Гарри сумел сделать этот долбанный прощальный жест имея два центнера свинцовых кирпичей на плечах. По одному на плечо. Еще кубометр кирпичей примостился у него на голове.

Мне показалось, что Гарри пришёл кердык. Но я отнёсся к этому спокойно.

Не жить же ему вечно.

Мне же он сказал перед тем как вручить душу своему сатанинскому богу:

— Ну, Сэмюэлюшка, конец мой пришел. Прощай, малыш, ты мне нравился.

Признайся, это ты подкопал старый сарай, чтобы он завалился на меня?

Что-то не понравилось мне в тоне Гарри. Конечно, вы скажете, что мне всегда что-то не устраивало в шефе. И это ваше право. Но готов поклясться, проходимец в очередной раз хитрил.

Он хитрил, даже умирая. То есть он хитрил всю свою жизнь и не изменил себе даже в последние свои минуты. Чувствовалась закваска! Это же был человечище! В общем, старая школа! Современной молодёжи было у него чему учиться.

Говорю ж вам: таких, как Уорхол, вы еще не встречали. Ведь именно про них, про таких как Уорхол говорят, что они подметки на ходу режут.

Несомненно, по части полоскания мозгов Гарри уступает только мне. Да и то не всегда и не везде. В общем-то, я не сильно переживал бы если бы шеф отдал богу душу. Тем не менее шеф выкарабкался из-под обломков.

Поморгав запорошенными свинцовой крошкой глазами, он просипел:

— Ну, Сэмюэльчик?… Идешь ты выполнять задание, в конце концов, или нет?

И только теперь я увидел в сумеречной глубине склада, за грудой наваленных горкой кирпичей черные жерла крупнокалиберных дезинтеграторов, этих субатомных пушек.

Целились они прямо в меня, а вернее в самое сердце Хитрого Лиса и спастись при таком раскладе у Хитрого Лиса шансов не было никаких. Сам же Гарри цинично посмеивался, стряхивая с себя свинцовую пыль.

Деться мне было некуда. Тем более, что у несносного Гарри полно и не таких сюрпризов. Всегда что-то припрятано у скромняги про запас.

Конечно же Гарри победил меня. Я осознал это и принял как должное.

— Разрешите начать операцию! — гаркнул я, по уставу вытягиваясь во фрунт.

— Валяй, — негромко и благодушно проворчал Гарри. — Не скрою, порадовал ты старика. Да-с, порадовал. Хотя, некоторые ошибочки, — Гарри моргнул, — допустил. Гмм… да-а… Но не боги, сынок, горшки обжигают, а такие орлы, как ты. Думаю, у тебя, малыш, все впереди. С тебя толк выйдет, вот помянешь мое слово, а бестолочь останется.

Облако пыли к этому времени совсем рассеялось и я обнаружил, что Гарри стоит передо мной при всех своих регалиях. То есть, в парадном мундире с аксельбантами, наградами и, собственно, бантами, какие только поимел за годы безупречной и самоотверженной службы, службы в Лиге по борьбе с галактическим мошенничеством.

Спортивное трико моего недавнего спаррингпартнера оказалось лишь прикрытием, сброшенным в нужный момент за ненадобностью.

Мне тоже терять было нечего. И, чтобы не ударить лицом в грязь, все же я агент Лиги, а не какой-то там забулдыга, я рванул за тайное кольцо, спрятанное в самом дальнем уголочке кармана и в мое спецкимоно по специально встроенным в ткань, микроскопическим трубочкам заструилась сверхтекучая особая жидкость, в считанные мгновения растворившая прочную материю и не оставляя на моём теле и ниточки от верхнего одеяния.

Трубочки и жидкость самоуничтожились через минуту.

А я по прошествии всех этих физико-химических реакций вскоре я красовался перед шефом в своей вычищенной, отутюженной и тщательно подогнанной форме полковника Лиги.

В общем, потеха начиналась.

— Каким будет задание, генерал? — поинтересовался я все тем же молодецким тоном.

— Задание в секретном письме, — сухо, по-военному, впрочем, как и положено, отчеканил генерал.

И протянул вперёд слабо хрустнувший пакет. На пакете красовалась надпись: «Не вскрывать ни при каких обстоятельствах, даже под угрозой взбучки. Архисекретно».

Я осторожно взял пакет, вскрыл и, прочитав написанное на листке бумаги изжевал листок под одобрительно-отеческим взором генерала, а затем я жадно проглотил листок.

То, что было написано на бумажке из пакета тут же, как и положено, выветрилось из головы Хитрого Лиса. Зато он на целые сутки вперед обеспечил организм калориями. Ибо питательная энергетическая ценность секретных пакетов общеизвестна. Все шпионы знают это. Потому-то и гоняются за пакетами все агенты Лиги.

Через минуту я двигался в одному мне известном направлении.

Видимо, лишь отдавая дань своему воспитанию, я был предельно корректен, вежлив и, вообще, вел себя исключительно по-джентельменски.

Я не стал никого грабить и убивать. Я даже не избил лавочника. Я называл его чуть ли не папочкой, был предупредителен и одаривал старого сквалыгу самыми ласковыми эпитетами, каких только смог наковырять в своей заскорузлой, безнадежно испорченной долгими годами изучения школьных алгебры и геометрии, памяти.

Я неистовствовал в своей утонченной воспитанности. Я просто хамски и нагло её демонстрировал.

Но, чем больше я выказывал светские манеры, тем сильнее портилось настроение у моего подопечного.

К концу нашей весьма содержательной беседы лицо его напоминало свежую побелку и сам он трясся, как осиновый лист перед грозой.

Меня это тронуло, но не остановило.

Я выбрал в лавке все, что могло пригодится в дальнейшей дороге, расплатился чин чинарём, как и положено, по-царски и по справедливости.

Ну, может и словчил на кред-другой. Но только лишь затем, чтобы не терять сноровки. Ну, кто, скажите мне, в нашу эпоху вседозволенности обращает внимание на подобные мелочи?

Сам лавочник, отнюдь не рохля и не простофиля, судя по многочисленным участкам тела замененным на протезы, побывавший в разных переделках, совершенно не знал то ли радоваться ему, то ли стреляться.

Весь ужас старого сквалыги заключался в том, что я оставил в кассе несколько кредов и при этом не спалил лавку и не прихлопнул его самого.

Старый лавочник не понаслышке знал о таком суровом явлении как жизнь и прожив целых тридцать лет в каменных трущобах не был приучен к тому чтобы ему платили за его товар всякие подозрительные типы.

Вроде меня.

Он привык к грабежам. То есть к тому, чтобы его грабили. И, если случалось, что его не грабили и не убивали, сие казалось ему противоестественным, потому он нервничал и переживал, справедливо ожидая подвоха и неприятностей еще больших, чем, собственно, сам грабеж и небесной кары.

Для этого лавочника деньги, что я оставил на прилавке, являлись сигналом того, что что-то очень нехорошее замышляется против него. Что-то нехорошее и коварное. О чем, ко всему прочему, красноречиво свидетельствовал весьма и весьма зверский вид Хитрого Лиса, приданный Хитрому Лису загодя гримерами Лиги, настоящими ассами маскировочного дела. Ведь отныне я должен был отрабатывать легенду. А согласно легенде, я — кровавый, беспощадный тип.

Потому я ничем не мог помочь этому славному горожанину, мелкотравчатому торговцу и главе собственного семейства, патриоту города и, если уж судить по тяжёлому, настороженному взгляду, проведшему не один срок за тюремной решеткой?

Я вышел из лавки, оставив в тяжелых раздумьях ее владельца и чувствуя себя, как это ни покажется странным, в чем-то даже немного виноватым перед ним. Зато теперь руку мою слегка оттягивал небольшой, но весьма полезный для всяких делишек чемоданчик.

Я весело насвистывал и чуть ли не печатал шаг, бодро шагая по тщательно отшлифованным тысячами подошв прошедших здесь до меня людей камням мостовой.

Операция началась.

Глава V

Через какие-нибудь четверть часа с небольшим я приблизился к ограде космопорта.

Конечно же, охрана не дремала. Но я быстро исправил этот недостаток с помощью купленного все в той же лавчонке аэрозольного баллончика с усыпляющим газом, а затем бодро потопал к стальному, ржавому бараку, главной достопримечательности космопорта, прикидываясь для маскировки то перекати-полем, то возвращающимся с ночной пирушки роботом класса «У».

Барак этот, скажу вам, довольно препаршивое, однако, абсолютно нужное и, как я уже говорил, единственное строение на всем необозримом пространстве сей тихой гавани, пристани космических судов.

Некогда металлическое строение было жильем для первых счастливых колонистов.

Теперь, ржавое и неухоженное, он выполняло функции склада. Склада и, пожалуй, еще естественного музея истории колонизации планеты.

Само собой, разумеется, я не отношу себя к разряду невежественных дикарей. Я люблю старину. И считаю, что неплохо разбираюсь во многом.

Поэтому засаду увидел издалека. Метров за десять.

С присущим мне изяществом я вычислил её по выступавшему из-за запыленного угла прыщавому и унылому носу заместителя начальника полицейского участка.

Не хочу никого высмеивать, а себя расхваливать. Я лишь опишу как было.

А дело было так.

Я вытащил угреносоунылого типа из-за его запыленного угла за пышно лопушащиеся уши, очень, кстати сказать, гармонировавшие с парой водянистобесцветных глаз на олигофренической привлекательности лице и врезал хлыщу точно посредине этих самых водянисто-привлекательных глаз. Врезал с силой, которая была прямо пропорциональна моей симпатии к этому типу и моей любви к полиции, как таковой, вообще. Перед тем как отдубасить полицейского я немного заколебался. Но колебался самую малость. Ведь нужно было входить в роль до конца.

Согласен, мои действия выглядели вопиющим нарушением этикета.

Я поступал неразумно и скоропалительно, стукнув стопроцентно казенного человека, выполнявшего к тому же служебный долг, собственно, ради зарплаты — пригоршне-другой мятых казначейных банковских билетов.

Но как бы вы поступили на моем месте, если этот подонок в одной руке держал наступательную осколочную бомбу с большой силой поражения, а в другой — до отказа набитую пулями пушку, и глаза негодяя при этом светились жаждой убийства?

То-то же!

Если посмотреть непредвзято на все обстоятельства дела, я поступил просто неслыханно гуманно лишь только потому, что не засунул бомбу, которой хвастался дурачок, туда, где бомбе и положено быть — в его очень интересное место. Например, в карман.

Как бы там ни было, но после того как я картинно повздыхал, я угостил агрессора дружественным и где-то даже изящным пинком.

И лишь только адресат с шумом и грохотом расписался в получении посылки носом по песку, я быстро сообразил, что мне пока рано радоваться легкой победе, так как ко мне сзади уже заходил второй такой же тип, как две капли воды, своей униформой и настроением похожий на первого.

Этот второй на удивление быстро прокрался ко мне, как я уже говорил, сзади и довольно профессионально ткнул мне в затылок электродубинкой с подведенным напряжением, способным свалить с ног и хоботохвоста с Гуморса.

Не секрет, что я люблю небольшую встряску.

Иногда она мне даже полезна, когда в меру.

Но, если у тебя поджариваются мозги, а кости бренчат, будто их сунули шутки ради в камнедробилку, вряд ли испытаешь чувство умиротворенности и благолепия.

И, тем не менее, я с честью выдержал испытание. Об этом свидетельствовал тот факт, что я даже не сильно разозлился.

Тем не менее, когда подошла моя очередь демонстрировать инициативу, я не жалел костяшек пальцев, когда наносил удар обидчику в челюсть.

А лишь только перед моими просто наглыми от рождения зенками мелькнули подошвы казенных форменных и фирменных ботинок с клеймом (ГУМКП) Главного Управления Марсианской Космической Полиции, я подумал, что, пожалуй, нет надежнейшего аргумента в любом, даже самом запущенном споре, чем кулаки, да старый добрый револьвер.

Конечно, если распорядится всем этим добром с толком и разумением.

Только после того как шалунишка, выронив дубинку и пистолет, а потом и пустив слюни, растянулся рядом со своим дружком и по совместительству — замом, я приметил, что отлупил не кого иного, как Главного директора полиции Теодора Бэтси.

Браво. Дуралей Бэтси вышел на оперативный простор.

Видимо старый пень собственноручно решил заработать гонорар, который сам же и назначил за голову Хитрого Лиса. Весьма похвальное стремление, учитывая то, что гонорар этот — липа. И не Бэтси ли об этом не знать.

Конечно, мне не привыкать выпутываться из разных передряг, в которые я то и дело попадаю. Но эта, похоже, превзошла все предыдущие, я ведь, избил полицейских.

— Приятная компашка. Не думал, что копы в этот безоблачный и весенний денек придут провожать в неблизкий путь старину Лиса, — сказал я, может быть несколько выспренно, но вполне искренне.

К тому же, ведь, нужно было хоть как-то завязать беседу?

По ходу дела я ненавязчиво, но вполне деловито подправил настроение у приунывших было легавых носком ботинка.

Это мой запатентованный способ. И проводится он путем прикладывания ботинка после соответствующего небольшого взмаха к ребрам испытуемых.

Признаюсь вам, ребята, честно и откровенно, если уж мне и не надоедает кого-то мутузить, так это легавых. С ними такой трюк я готов проделывать достаточно часто.

О, вы вправе, конечно, со мной не согласиться. Но, смею вас заверить, что за те броские изменения, что я произвел на хронически напыщенном обличье лиц, помешанных, как известно, на получении взяток, мошенничестве и карьере, я считаю, что вправе получить гонорар в размере десятикратного срока на урановых рудниках Цереры.

Однако, чёрт с ними, с почестями и наградами. Глазу и так приятно. Раз посмотришь, на всю жизнь впечатление.

— Бэтси! — гаркнул я в ухо ползающего в пыли у моих ног, совсем уж раскисшего червяка в человеческой обличье. — Прощай, старый дурень. Больше тебе меня не ловить, а мне от тебя не бегать.

Не лишним здесь будет напомнить, что чуть ли не с пеленок я состоял на учете в полицейском участке.

Мы с Бэтси попривыкли друг к другу. С меня он начинал карьеру. На мне её и загубил.

По всем статьям Бэтси был для меня, как родной отец. Статьям уголовным, конечно.

Опытный, изощренный отец-инквизитор.

Но я для него был чем-то вроде чумы в неурожайный, свирепый год, нагрянувший вслед за оспой, брюшным тифом и холерой в пострадавший от пожара, войн, наводнений и апокалипсиса город.

Бэтси считал, что разлучить нас — его и меня — может только чья-то смерть.

Я же конечно считал, что это будет его смерть.

— Прощай, батя. Не по зубам я тебе, — с грустью в голосе издевался я над полисменом.

— Я тебя уделаю, гад, — не врубаясь во всю торжественность момента, и, как всегда, невпопад трехрогим Ардурианским бугаем ревел полицейский, одновременно стараясь укусить меня за самое чувствительное место на пятке — каучуковый каблук.

А, возможно, ему просто хотелось поцарапать его зубами, лишь бы только досадить мне, но каблук был подкован крепкой стальной подковой.

Млея от нахлынувших чувств, я в свою очередь, лишь расцеловал во вспотевшую от тожественности момента лысину директора и, наподдав от переполняющих меня чувств негодяю под зад, споро нырнул в сумрак изъеденного ржавчиной барака.

Поспешил я скрыться в металлических недрах славного сооружения еще и потому, что к концу моей с копами потасовки неожиданно поблизости объявились некие подозрительные лица, одинаково враждебно относящиеся, как ко мне, в общем-то безобидному существу, так и к внимавшим мне оппонентам с полицейскими бляхами.

Нет, я не убегал. Я лишь сменил тактику.

Тем временем с перекошенными лицами, то ли с похмелья, то ли от ненависти ко всему живому, злости, давно уже ставшей привычной и плохо контролируемой, мрачные типы заходили справа, слева и сзади, окружая меня и, по всей видимости, собираясь взять в плен.

Держались они, конечно, весьма развязно и, я бы сказал, даже вульгарно, словно только что сошли с голографического экрана какого-нибудь третьесортного фильма-вестерна.

И, естественно, я бы не упустил возможности понаблюдать за ними подольше, словно это было кино, если бы у меня имелась для того хоть капелька времени.

Одним словом, пока верзилоподобные громилы прилаживали глушители на свои пушечного калибра стволы, я изготавливался к бою.

Видел бы Уорхол какое дерьмо по его милости я расхлебываю.

Глава VI

Первого я подстрелили, когда он вылазил из-за какой-то металлической хрени, отдаленного напоминавшей стабилизатор допотопной ракеты класса планетолет.

В результате меткого выстрела громила ткнулся лицом в землю и с тех пор больше не шевелился. Наверное назло мне.

Тем не менее, остальные почему-то не стали горько оплакивать сметь безвременно — а на мой взгляд так совершенно кстати — ушедшего товарища, а, развернувшись широком фронтом, перешли в более решительно наступление.

К тому времени я отступил в глубину склада.

В жарком, провонявшем насквозь дешёвым ракетным топливом, пыльном сумраке мне не сразу далась наука внутрискладского ориентирования.

Но, лишь только мои подслеповато сощуренные глаза попривыкли к потемкам, я по достоинству оценил преимущество нахождения в тени, маскировки в ней и вытекающих из этого неисчерпаемых возможностях для эффективной контратаки.

В проеме двери, как в тире с подсветкой, возникли два силуэта.

Проревели выстрели. И парочка снарядного калибра пуль с недовольным ворчанием пробарражировала возле моего уха.

Пули злобно вгрызлись в брошенную навеки старую, опаленную космическими ветрами и галактическими излучениями корабельную дюзу. Следом за пулями портативный лазер оставил светящуюся малиновую борозду на стене рядом с моей головой.

Вспышки, сопроводившие выстрелы, осветили внутренность склада и указали путь к спасению.

Я бросился за бочки — хлам, которого полно в каждом космпопорту — и на время враги потеряли меня из виду.

К сожалению, на время.

Уже через секунду по бочкам шарахнуло так, что те подскочили аж на метр.

А я, воспользовавшись оказией, быстрехонько просунул револьвер в образовавшуюся брешь и, прежде чем, тара встала на место, ловко свалил обоих ублюдков.

Таким нехитрым образом я добился того, что барак на время опустел.

Зато за стенами завязалась нешуточная перестрелка.

Рев мощных револьверов штатских сливался со звонким похлопыванием пистолетных выстрелов копов.

То, что копы вступили в борьбу с мафиози, меня, Хитрого Лиса сильно озадачило. Не то, чтобы я обрадовался, но осознание того, что полицейские не всегда продаются, вселяло бодрящую надежду в мои, в общем-то, не лишенные скепсиса взгляды на будущее Галактики.

Мир, чтобы там ни говорили, еще не окончательно скатился в бездну коррупции. И это отчего-то приятно согревало душу даже такого прожжённого мошенника как я.

В углу шевельнулось. Я пальнул. Еще шевеление. Выстрел. Раздавшийся визг чуть не свел с ума.

Оказалось попал я в марсианского свинобраза. И поделом. Нет на этой древней планете зверя омерзительнее.

Между тем, резко начавшись, перестрелка снаружи так же быстро и затихла. И я впервые за последние минуты подумал, не пришло ли время для меня, в общем-то, ничего не потерявшего на этом космодроме, сматывать удочки. Еще, ведь, чуть-чуть и кто-то, копы или мафиози, надумают заглянуть внутрь.

Расцарапывая в кровь колени и локти, и волоча за собой свой увесистый чемоданчик, с которым я и не думал расставаться, прячась за какими-то мешками, непонятно чем набитыми, я со всей мыслимой быстротой, извиваясь, полз к северным воротам.

По моему личному убеждению не очень-то умным преследователям выставить там заслон не пришло в голову.

Наверное, то был удачный день. Потому что в какой-то момент мне удалось выскользнуть незамеченным из склада.

После этого, мысленно помолившись всем святым и тем, кто еще только намеревался сделать карьеру в этом тернистом, хотя и богоугодном направлении, я вскочил на ноги и изо всех сил припустил к посадочной площадке, на которую уже садился помпезно и величаво, весь в клубах огня и дыма Покоритель Звезд.

Девятьсот ярдов, вот все, что отделяло километровый корабль от барака.

Согласен, расстояние не маленькое. Потому и пришлось приложить немало сил, чтобы преодолеть нужную дистанцию.

Но зато, как только из-за угла склада показались не на шутку раздосадованные моими сегодняшними шалостями мои приятели, я был вне досягаемости их скверного настроения и уж тем более мощных, но, увы, недальнобойных револьверов.

Конечно, настроение — дело переменчивое. А настроение моих приятелей так вообще меня мало волновало. Поэтому сам я давно выбросил их из головы, сосредоточившись исключительно на корабле и возможностях проникновения в него.

Капитан — обаяшка и рубаха-парень — долго не желал впускать меня.

— Я вас видел на листках в рубрике: их разыскивает космопол, — заявил он.

В общем, лицо ему мое сильно не понравлюсь.

А кому оно нравится? Кому, должен я вас спросить?

Особенно после того как над ним поработали эти мясники из отдела пластической хирургии. Вкупе с гримерами Лиги, конечно.

Бравый кэп сразу заподозрил в своем госте беглого рецидивиста. Что было Хитрому Лису только на руку. Ведь, через минуту-другую мне придется надавать ему затрещин. Для того хотя бы, чтобы заставить его слегка шевелить извилинами.

Ну, а пока молодчага в форменном кителе и с традиционным бутафорским кортиком на широком золоченном ремне высказался в том смысле, что с такой вывеской, как у меня, лучше уж болтаться на рее космического парусника, чем разгуливать по космодрому с дымящимся револьвером в руках.

Чудак, одним словом.

И, тем не менее, я внимательно выслушал его соображения на этот счет и поблагодарил господа за то, что этот тип был венерианцем, а не юпитерианином. Пара хороших затрещин подействовала на кэпа не хуже, чем самые убедительные слова.

Очень скоро он стал покладистым и свойским и улыбался разбитой рожей, так, будто мы с ним дружили не одну сотню лет.

— Я — что? Я ведь — ничего, — оправдывался он. Я лицо казённое, что скажут то и делаю.

И не прошло и двух минут с начала нашей задушевной беседы, как передо мной гостеприимно распахнулась дверь ведущая в корабль.

Лишь только кэп униженно просил, чтобы я ни под каким предлогом не спускался в столовую. По мнению этого как оказалось достойного покорителя звездных трасс своим видом я запросто мог распугать почтенную и ни в чем не повинную публику. А это, в свою очередь, грозило ему, как минимум, потерей лицензии.

Что я мог сказать на все эти соображения капитана? Несомненно, кое в чем кэп был прав. И я лишь посоветовал новообретенному другу не брать лишнего в голову, выпить стакан грога и заползти куда-нибудь на нары, в кубрик. В какую-нибудь нору или еще куда, пока я не пришиб его ненароком.

В общем, и после недолгих переговоров мы поладили.

И дабы я действительно не сподобился напугать тех непуганых идиотов, которыми, как уверял капитан, просто кишел корабль и после того как бравый кэп маленько привел себя в порядок, он великодушно выделил новому пассажиру самую дальнюю каюту — крохотный затхлый чуланчик с визором и душевой, с гордостью тут же объявленным ничем иным как капитанскими апартаментами. После этого кэп отбыл по своим делам. Во всяком случае, он так выразился.

Но знаю я эти дела. Ведь любимое развлечение всех этих проходимцев носящих капитанские отличия, напялив мундир с аксельбантами, задаваться и важничать на людях.

В общем, и вскоре без лишнего шума я избавился от него, избавившись заодно и от персоны, которая вскоре сойдет со сцены и больше не появится на ней никогда.

Ведь, задолго до конца рейса капитаном, а заодно и владельцем дырявого корыта с громким названием Покоритель Звезд стану я.

Если честно, у меня даже вертелось имечко на языке, которое я присвою посудине, после того, конечно, как покажу всем ее обитателям, где раки зимуют и кто на корабле главный.

На языке вертелось что-то вроде Черного Джека. Или — Грозного Джо.

Достаточно комичное название, чтобы наводить мандраж на зажравшихся миллионеров.

Распрощавшись с капитаном и чуть ли не расцеловавшись с ним напоследок, я быстренько исследовал вверенное в мое ведение помещение на наличие в нем подслушивающих, подглядывающих, подмигивающих и взрывных устройств.

Все это я нашел в великом ассортименте. Как будто эти несколько кубометров провонявшего космической пылью пространства были не капитанской каютой, обителью отдыха и сна труженика межзвездных трасс, а учебным классом разведывательно-диверсионного батальона.

Одна бомба так была вмонтирована прямо в унитаз. Эта штучка в рубчатом осколочном кожухе являлась последней моделью своего класса и могла кому угодно подпортить удовольствие в самый неподходящий момент.

Это устройство, согласно инструкции, которую я нашел здесь же, рядом со сливным бачком, приводилось в действие как нажатием кнопки бачка, так и дистанционно. С помощью радиодетонатора.

Глава VII

Поневоле я задумался. Как ни верти, выходило, что у капитана есть враги. Или он враг. Но буйнопомешанный.

Конечно, этот сукин сын с разбитой мной давеча харей не был мне так уж безнадежно антипатичен. И я не на шутку, а всерьез заопасался за его жизнь. Но не настолько, чтобы увешав себя оружия, начать галактическую войну.

Гораздо больше меня беспокоили мои личные прерогативы.

Ведь, тот факт, что на борту присутствует хорошо вооруженный и еще лучше обученный противник, а дело обстояло, согласно моим умозаключениям, именно так, факт наличия в Покорителе конкурентов мог существенно снизить шансы Хитрого Лиса на прикарманивание, если так можно выразиться, корабля.

Я не сомневался, симпатяга кэп попал в лапы опытных ублюдков и об этом никто из остальных членов экипажа, а тем более, из числа пассажиров, пока не догадывался.

Тем временем наглецы, скорее всего, диктовали главе корабля свои насквозь циничные, античеловечные условия.

Вот, что я сделал.

Для начала я уничтожил жучки. Я их снял и растоптал. Затем так же методично расколотил секстантом найденным здесь же видеокамеры.

И лишь потом принялся за разминирование.

Какая-то четверть час и моя работа подошла к концу. Потому я, усевшись в капитанское колченогое кресло в двух шагах от наваленной в кучу взрывчатки, закурил и принялся размышлять.

Извлеченный из самых укромных мест тротил по эквивалентности равнялся небольшой ядерной бомбе. Этого заряда вполне хватило бы, чтобы разнести вдребезги десять таких, как наше, суденышек. Сей неоспоримый факт свидетельствовал о… повышенной эмоциональности террористов. Их нешуточном темпераменте. Что в сою очередь, наводило на мысль о территориальной привязке моих конкурентов.

Скорее всего, умники заложившие в корабль взрывчатку — уроженцы южных регионов Галактики.

Подобные типчики сами по себе — взведенные бомбы. Поднеси только фитиль.

Одним словом, знаменитый южный темперамент. А значит действовать Хитрому Лису в сложившейся ситуации предстояло очень и очень осторожно.

Сущность террористов, конечно, весьма и весьма опасна. Но и Хитрый Лис не лыком шит. Не раз ему приходилось выкарабкиваться из ситуаций и позаковыристее.

По крайней мере, пока я не выявлю этих субчиков, всех до единого, я не усну спокойно.

Но вначале их нужно найти. Вычислить. После того побеседуем.

С этими оптимистическими мыслями и, не откладывая дело в долгий ящик, я распаковал свой чемоданчик, достал все необходимое из него и вскоре и родная мать, окажись она рядом, не узнала бы меня.

Стоя перед зеркалом, забранным в дорогую золоченную раму, я придирчиво и внимательно разглядывал стоящего там незнакомца. Указательным пальцем руки я коснулся гладкой поверхности синтетической маски, пытаясь хотя бы на миллиметр сдвинуть ее.

Тщетно. Маска плотно прилегала к лицу. Она словно приросла. И выглядела к тому же, ничуть не хуже лица. С той лишь разницей, что была другим лицом. Совершенно не похожим на лицо Хитрого Лиса.

Некоторые неудобства представлял объемистый живот.

Но в нем было спрятано содержимое аморфированного двадцатью минутами раньше чемоданчика — целый небольшой арсенал. В общем, приходилось мириться с некоторыми издержками преобразовательного процесса.

К тому же, живот дело привычки. Уже через пару часов я совершенно не буду его ощущать. Ведь мне и раньше приходилось изменять свои параметры.

Под самый конец чудесного преображения на пальцы рук я одел тончайшие пластиковые чехольчики с измененным узором папиллярных линий, а так же сунул себе в карман пачку новеньких хрустящих кредиток.

Деньги были почти настоящими. Я сам отпечатал их до того как зайти к лавочнику. Втайне я даже гордился своим умением печатать деньги.

Весь свой путь, то есть, все то время, пока я важно вышагивал по нескончаемо длинному коридору, я непрестанно ощущал на затылке придирчиво педантичные взгляды видеокамер.

Мысленно я хохотал. Не ущемляя фантазии, я представлял, как те, кто сидел сейчас у мониторов, пытаются идентифицировать мою личность, изучая обширный список пассажиров, хранимый в памяти мощного бортового компа.

Что ж, пусть попыхтят. Пусть отработают свои денежки, которые, насколько я понимал, на этом корабле им платили немало.

На Покорителе две тысячи пассажиров. Пока доберутся до последней фамилии в списке, правила игры изменяться.

Довольно скоро мне надоело маячить в коридоре и я заглянул в космический кабак, ресторан-люкс Покорителя.

А вскоре едва заметный толчок известил о старте Покорителя.

Марс стремительно отдалялся. Он уносился в бездну.

Я так имитировал страстное желание прикончить все имеющиеся запасы спиртного на борту, что разудалый молодец — бармен сразу же отметил меня наметанным глазом в серой кучке бездарных выпивох — всяких там миллионеров, нуворишей и прочих денежных мешков.

Великолепный малый бармен даже поднял в приветственном жесте руку. А я, в свою очередь, подгребая к длинной стойке, по-приятельски похлопал его по плечу.

Такое обоюдное кривляние было Хитрому Лису на руку. Пусть все думают, что мы знакомы.

Манерами и мимикой увалень за стойкой напоминал педантично выбритую обезьяну. А широкие, кустистые брови и пронзительный, все подмечающий взгляд, как ни странно, дополняли это сходство.

Кустобровец вел себя абсолютно непринужденно и занимался тем, чем занимаются все без исключения люди подобной профессии, норовил протереть дырку в и без того невозможно чистом бокале.

Когда я подошел к стойке, как усталый конь к водопою, между мной и кустобровцем произошел следующий содержательный разговор.

— Что прикажете? — осклабилась обезьяна и я с радостью отметил, что теория Дарвина нашла свое подтверждение: после миллионов лет упорного молчания обезьяна, наконец, заговорила.

— Змеиного яда, — выдал я одну из самых знаменитых своих острот.

— В каком смысле? — бармен был само недоумение.

— В смысле рюмки водки. Или двух, — почти нежно проворковал я. И тут же добавил: — Лучше кукурузной. И не вздумай разбавлять священный напиток водой, негодяй! — и я угрожающе толкнул стойку бара животом, отчего, как мне показалось, содрогнулся весь Покоритель.

Ровно через четверть минуты стакан заполненный на треть кристально чистой жидкостью красовался от меня по правую руку.

— Мерси, — буркнул я в лучших традициях любых, даже самых препаршивых забегайловок.

Однако Хитрый Лис не спешил присасываться к краешку начищенного до взрывоопасного блеска стакана.

Надраться в стельку никогда не мешает, но и спешить с этим не следует.

Особенно, когда жизнь удалась и все у тебя еще впереди.

Зажав посуду в руках и оттопырив аристократически унизанный бутафорскими перстнями мизинец, я повел победным взором по пустынному, как долины Гук-Кука-12 залу с дистрофически немногочисленным в этот ранний час контингентом.

И почти сразу наткнулся на взгляд серых глаз.

Это невозможно, но, возможно, то были лишь колдовские чары, происки неугомонных волшебников из Тау Кита. Но я склонялся больше всего к прагматичной и реалистичной мысли о том, что виденное мной не видение, а вполне материальный взгляд молодой, не лишенной привлекательности особы женского пола.

И снова выпивка, требующая, как известно, более решительного с ней обращения, чем наоборот, осталась, извиняюсь за тавтологию, не выпитой.

Конечно, я не поэт. И, вообще, очень далёк от какого бы то ни было рифмования суровой прозы действительности. Но, честно признаюсь, эти глаза околдовали меня.

К тому же, от внезапной догадки я даже перестал ерзать на том высоком сидении, на котором уже успел устроиться.

Черт подери, я узнал ее! Я узнал ее, дьявол её забери, эту леди!

Глава VIII

Сделав свое нехитрое открытие, я здорово разволновался. И, чтобы хоть как-то успокоится, тут же мысленно пересчитал все патроны, какие только были, в обойме моего револьвера. А потом повторил этот счет в обратном порядке. Такому трюку за пару жвачек научил меня Гарри, когда на Ганимеде нас вели расстреливать.

— Сынок! — помнится сказал тогда шеф. — Даже, если у тебя отберут твою пушку и, тем более, если ее отберут, не вздумай паниковать и думать о чем-нибудь плохом. Считай без устали патроны и, уж поверь старику на слово, умрешь с завидно крепкими, абсолютно не расшатанными нервами.

Так я и делал с тех пор. В любых, даже самых безнадежных ситуациях. И никакой даже самый ужасный стресс с тех пор не был мне страшен.

С тех пор любому стрессу я просто не по зубам.

— Кто она? — с ледяным спокойствием мотнул я в сторону незнакомки.

И бармен, с которым у меня, на мой взгляд, установились почти родственные отношения, повернулся в указанном направлении.

Тем временем я продолжал играть начатую мной еще в капитанской каюте игру. То есть, играть роль полуобразованного нувориша, хозяина жизни, этакого денежного мешка, тупого ублюдка, не знающего толком грамоты и только что и умеющего как чавкать за столом, да считать деньги добытые на приисках Церреры.

Эта роль, как нельзя лучше подходила для задуманного дельца.

Потому, ничуть не противореча первоначальному замыслу, я ткнул пальцем в сторону заинтересовавшей меня особы и повторил:

— Кто эта девка?

Барменщик дегенеративно хохотнул и еще более ублюдочно прищелкнул языком.

— Так это ж миллиардерша. С Юпитера, — промямлили он, пуская слюнки, когда понял о ком я вёл речь.

Я заставил себя как можно натуралистичнее рассмеяться.

— Вот так встреча, — всхлипнул я, чуть не падая от давящего меня почти искреннего смеха. — Два миллиардера на одном суденышке… Хе-хе… Ну, где вы, господа, такое видели, а… хе-хе…

Бармен моей игры не понял. Зато слова мои он принял за чистую монету и на лице его тут же отобразилось уважение, разбавленное завистью граничащей с ненавистью. Да, вот так.

Он жутко, очень жутко уважал меня сейчас. И только на самом донышке глаз негодяя зажглись нехорошие огоньки. Да, зависть — самое коварное чувство, какое я только знаю и которое может возникнуть чаще всего на борту суперсовременного пассажирского лайнера, набитого, как банка килькой, самыми настоящими, матерыми и отпетыми миллионщиками.

— А я думал ты рангом пониже, — вздохнул ублюдок. — Эдак, нулей на несколько, — признался он совсем упавшим голосом.

И мне на какое-то время даже стало жаль беднягу. Согласитесь и сами, летать на корабле, где все увешаны золотом, как рождественская елка серпантином, занятие не для слабонервных.

Я ему сочувствовал.

Но его взгляд мне не нравился.

— Сказать, что ты заблуждался, приятель, значит ничего не сказать, — заметил я многозначительно. — У меня, дорой друг, 500 миллиардов в банке. И все они мои. Все до последнего астра.

К сожалению и, как правило, во время вранья меня здорово заносит. В своих фантазиях я ухожу так далеко, что еле возвращаюсь обратно и перегибаю палку до такой степени, что сам потом себе удивляюсь.

Наверное, только по этой простой причине я добавил к названной цифре ещё какие-то жалкие пятьдесят миллиардов. Сумма, согласитесь, для вранья смехотворная, но, тем не менее, которая согласно смелому моему вранью, лежала у меня дома под подушкой.

Даже для такого наглого вранья, как карманные расходы, названная сума была вопиюще необузданной в плане фантазии.

Но бармен, находясь в шоковом состоянии, не выйдя ещё из ступора после первой названной мной цифры, уже не в состоянии был отличить ложь от правды и уж, тем более, ложь от лжи.

С некоторых пор он проглатывал всё, что я ему подавал.

И пока глаза кустобрового главнокомандующего бутылок и рюмок возвращались в прежние орбиты, я, чтобы не привлекать к своей персоне лишнего внимания, ловким и отработанным движением опрокинул стакан в горло.

Миллиардер, так миллиардер, вяло думал я, попутно отмечая, что пойло ни в дугу и на Санрее, когда тамошние аборигены чуть не съели меня, приняв в каком-то кабаке за человекообразный ардурианский банан, питьё было получше.

Ну да чёрт с ней, с выпивкой. Не для того же пару часов назад я отстреливался в порту, чтобы надраться здесь.

— Давненько я такого не пивал, — между тем нагло заявил я. И на этот раз впервые сказал правду.

Тем временем на авансцене жизни вялотекущей в этой удостоенной моим присутствием забегаловке произошли кое-какие изменения. Дамочка за столиком, скорее всего уловив неподдельный интерес с моей стороны к её персоне, наконец, решилась на очную ставку.

Она томно взглянула, грациозно поднялась с места и не менее грациозно, свалив по пути парочку стульев, продефилировала ко мне. Она остановилась лишь, когда нас разделала пара сантиметров.

— А, вспомнил! Вот чёрт. Так это же она, моя мамочка!.. Мамуля! — захотелось мне выкрикнуть все эти слова.

Ведь фото именно этой женщины оправленное в пластиковую рамочку, на столике у своей кроватки видел я в детстве. К сожалению, детдомовском детстве.

Конечно, она меня бросила. Но вправе ли я осуждать её? Родителей, как известно, не выбирают. Их итак на всех не хватает. В отличие от детей.

Ещё немного и я бы с радостью бросился на шею этой молодящейся тётке. И, возможно, даже слегка придушил бы её в своих объятиях за то, что она в своё время сдала меня в детдом для детей миллиардеров.

Но в самый последний момент я всё же сумел совладать с собой и подавить проснувшиеся во мне, пусть и светлые, но, несомненно, дикарские наклонности.

Я ведь прекрасно понимал: моя родительница давным давно приказала долго жить. А то, что явилось моим глазам, скорее — призрак. Фантом, явившийся из глубин моей фантазии.

В общем, как бы там ни было, но поверх пластиковой маски плотно сидящей на моём лице и изображавшей в данную минуту восторг и привязанность, я поспешно и деловито натянул гримасу холодности и отчуждения.

— Кто это? — повторил я как можно развязнее, адресуя вопрос всё тому же бармену с той лишь разницей, что ткнул теперь пальцем в щёку опрометчиво приблизившейся прекрасной дамы. — Что она делает на моём корабле?

Мизансцена, которую я на ходу съимпровизировал, не была бы блестяще сыгранной, не отрыгни я душком только что выпитой миллионерской сивухи прямо во вздёрнутый, маленький носик.

Шалунишка за стойкой, как я надеялся, с недавних пор уже не пропускавший ни единой фразы из моих умопомрачительной дешевизны тирад, услышав будто бы невзначай оброненное мной признание в том, что и лайнер, оказывается, мой, снова впал в уныние, ступор, в дальнейшем возможно плавно перешедший бы в паралич и кому со всеми закономерно вытекающими из этого последствиями.

А по выражению его откровенно жуликоватых глаз я понял, что до этой минуты он ни сном ни духом не ведал на чьём корабле имеет честь обсчитывать клиентов.

— Графиня Орлова, — представилась красотка, что бы хоть как-то скрасить наш с барменом мальчишник. — Кэтрин, — добавила она, протянув по светскому обычаю руку для поцелуя и которую я чуть не оторвал впопыхах, звонко чмокая.

Тем не менее леди таки сумела вовремя освободиться от моего смертельного захвата, применив в создавшейся ситуации всё своё умение и уж тем более, не обойдясь без хитроумного приёма, который где-то и когда-то удосужилась разучить.

— Мы с отцом Кэйджем Орловым путешествуем по разным мирам, — сказала она негромко. — Путешествуя, мы надеемся отыскать моего брата Самюэла. Вы ведь не встречали человека с таким именем? — нагло прослезилась красотка. — Он мужского пола. И должно быть ужасно одинок без своих истекающих к нему любовью родственников, — выдала она исчерпывающие характеристики своего братца.

Я чувствовал, что сейчас вот-вот разрыдаюсь. Так мне было жаль этого разнесчастного типа, очень не вовремя потерявшего своих настолько богатых родственников, что и помыслить страшно.

Но, хотя и с трудом, я сумел взять себя в руки.

Лишь только сосчитал все свои сбережения в национальном банке. И даже не в одном.

А потом я глубоко вздохнул.

И, когда сердце перестало трепыхаться в груди, как дешевая трёхкопеечная канарейка в лапах марсианского кошкохвоста, с абсолютным, ледяным спокойствием я заорал:

— Чёрт побери! Сестрица! Где ж тебя носило, дрянь ты такая. Так вот же он я, твой Сэмюэльчик!

Нет, вначале я не заорал. Я лишь подумал: не заорать ли со всей мочи?

Или подождать? Мало ли что.

В общем, с присущей мне осторожностью, с проявлением родственных чувств я решил не спешить, а сперва хряпнуть космической сивухи прямо на глазах хлыща за стойкой.

Наверное, бармен уловил настроение клиента, ибо налил мне нечто своей крепостью смахивающее на реактивное топливо, на котором летало наше допотопное корыто в бездонных глубинах космоса, набитого по самую завязку плотным, первосортным вакуумом.

В общем, не выжидая пока желудок мой прекратит сопротивляться влитому в него, и, слушая невнятное мурлыканье девчонки навязывающейся в родственницы, я принялся анализировать события последних минут.

Что-то во всём этом деле мне не нравилось.

Конечно, многие Самюэла считают везунчиком, даже где-то баловнем судьбы. И я, возможно, таковым и являюсь. Но не настолько же!

Возможно кому-то бредущему по тернистой дороге жизни, покажется нормальным встретить богатую, и, что не менее важно, любвеобильную родственницу. Но я то знаю: в жизни так не бывает. Хотя и хочется, согласен, поверить в небывалое. В сказку.

В любом случае нюхом, шестым чувством, начавшем работать у меня ещё до того как я родился, я почуял расставленные силки.

Западней несло за милю.

Глава IX

Тем не менее, пока я ломал голову над тем, о чём пытается сообщить мне интуиция, слово за слово, завязался разговор с сестрицей.

В основном, говорила сестрица, а я лишь кивал невпопад, да отвечал рассеянно и односложно.

Нет, Орловых не знаю. Никогда не слыхивал. Нет. Да. Нет. Может быть. Слава богу, богатых людей немало в галактике. Всех не упомнишь… Не миллиардер?… И даже не миллионщик?… Возможно не миллионер. Ах, да… Да, понимаю. Гениально. Колоссально. Чудненько. Ещё чуднее… Не всем так везёт.

Вот так мило и непринужденно мы болтали, топчась вокруг да около, но, не затрагивая самого главного. Но кожей затылка я давно уже ощущал бесстрастный, тяжёлый взгляд снайпера.

Меня пытались провести.

Меня пасли, чтобы прикончить.

Кто-то хорошо знал мою психику, если сумел убаюкать меня так, что я даже не помышлял о спрятанном в кармане револьвере.

Я почти видел снайпера. Чувствовал спиной. Интуицией.

Я даже попробовал представить ввинчивающуюся в мозг тяжёлую свинцовую пулю. Но такое плохо получалось, так невыносимо хотелось жить.

Хотелось жить, но времени не оставалось.

— Ты простофиля, Сэм! — крикнул я себе мысленно. — Падай на пол!

И я бы выполнил этот свой приказ, отданный мозгом телу. Но что-то мешало. Вероятно, полное, абсолютное отсутствие времени. Его не было.

И я уже слышал приближающийся раскалённый комочек. Я слышал его вибрацию.

Наверное, в питьё было что-то подмешано. Скорее всего, какая-то дрянь из арсенала снотворных. Ибо после кратковременного ступора, в которое питьё ввело Хитрого Лиса за мгновение до того как пуля ввинтилась в его мозг, отрава бросила Лиса на пол.

Уже лёжа, услышал я хлопок, показавшийся мне разрывом безобидной петарды.

А в следующий миг большая пуля, как тяжёлая неповоротливая муха, влетела в стройные ряды бутылок, выстроившиеся как раз позади бармена, и разнесла там всё вдребезги.

Полетели осколки стекла и брызнули струи шампанского.

Бармен медленно оседал. Хотя в поднявшейся вслед за выстрелом суматохе такой маленькой детали никто не заметил. Кроме меня, конечно.

Зажав ладонью рану в боку, кустобровец клонился влево.

Сквозь пальцы его сочилась красноватая, маслянисто поблёскивающая жидкость.

Глаза бармена смотрели в сторону выхода из бара.

Я тоже взглянул туда, скосил глаза насколько это позволяло моё весьма неудобное положение — поза скрюченного в три погибели перепуганного мужчины на полу, и увидел трёх копов с нашивками космопола на рукавах.

Полисмены топтались в дверном проеме и в руках одного поблёскивала интересная сорокадвухзарядная пушка 45-го калибра.

Последней мыслью, которую Хитрый Лис успел зафиксировать в ускользающем сознании, было радостное ощущение того, что он хотя и умирал, но не от пули. Он умирал от яда! Это было более оригинально! Во всяком случае, ему показалось стоящей смерть от яда, чем от пули.

В открытом бою меня не сразили.

Взяли обманом.

Мир не существовал. Он словно растворился в небытии. И всё же он медленно возвращался на круги своя, обретая хотя и расплывчатые, но вполне зримые очертания.

Неопределённость злила, как назойливое насекомое. Она мешала сосредоточиться на отсутствии собственного сознания для последующего его вытаскивания из глубин небытия.

Чёрт возьми! Я так хорошо устроился, так клёво умер. Оставил в дураках всех этих несносных, суетливых людишек с их микроскопическими мелкими страстишками и непомерно раздутыми амбициями.

Они остались по другую сторону барьера. Зачем они теперь мне? На кой чёрт они мне все сдались?

И вот на тебе. Воскресаю будто опереточный Иисус с бутафорской раной в боку.

Я, конечно, с непреходящей симпатией отношусь к Спасителю, но при всём моём уважении к крестам и распятиям, смею вас заверить, я не стремился тогда повторять чей-то подвиг со славнозвестным возвратом. Отнюдь.

Но видимо тому копу, что сделал мне противоядный угол, было сиё невдомёк.

Он сделал то, что ему по штату положено, чтобы вытащить Хитрого Лиса оттуда, откуда в большинстве случаев не возвращаются, и это было законным правом блюстителя порядка.

Этот полицейский был лишь винтиком в не совсем простом механизме моей судьбы, он лишь выполнял чью-то волю свыше, вкатав мне в вену после первой порции антитоксина ещё и вторую.

На глазах я начал поправляться.

Скажу вам, не покривив душой, современная медицина творит чудеса.

Не прошло и полчаса с той минуты как я, словно кисейная барышня хлопнулся на пол, а вскоре за мою жизнь уже настолько не волновались, что усадили вашего покорного слугу на стул, и позволили даже закурить, попутно обкалывая общеукрепляющими и тонизирующими.

Тем не менее, с каждым новым уколом я становился на чуток бодрее и хитрее.

И вскоре мог дать сто очков вперёд любому записному дистрофику.

Как бы там ни было, но пока меня лечили, кто-то всё же удосужился рассказать мне, что произошло на самом деле некоторое время назад и почему меня чуть не укокошили.

Оказывается, некий бармен с самого начала не ладивший с законом, к тому же вовсе не являвшийся барменом, — и кто бы мог подумать? — давно по этой самой причине разыскивался космополом.

По одной из версий полицейских на протяжении целого ряда лет неугомонный типчик время от времени внедрялся в обслуживающий персонал пассажирских межгалактических лайнеров и, вычислив там парочку наиболее обеспеченных и абсолютно беспечных граждан, подсыпал им в выпивку лошадиных дозы снотворного.

После того, как димедрол начинал действовать, он снимал кольца, серьги, часы и другие полезные побрякушки, ловко чистил карманы. А, чтобы упрятать следы своего преступления, самым зверским образом убивал свои жертвы и тут же, прямо на палубе, закапывал их.

В общем, тип не имел ни капли гражданской совести.

Космопол, работающий на трансгалактических линиях обычно с такими не церемонился. О чём красноречиво и свидетельствовал безнадёжно дырявый труп моего недавнего собеседника, в некотором роде даже — моего знакомого.

Теперь кустобровца, словно свиной окорок, уволакивали двое коридорных в голубой униформе. Они тащили его в морозильник.

После выяснения обстоятельств дела преступника сожгут в пламени дюз, а корабль полетит своей дорогой.

Тем не менее, противоядная сыворотка и все эти пилюли подействовали. Пришло, наконец, то время, когда я пусть и не без помощи сердобольных зевак смог встать на подгибающиеся ноги.

Глава X

Первым открытием, которое я сделал, лишь только смог хоть как-то разгрести слишком плотно обступившую меня толпу и из кожи вон лезущую со своим дурацким милосердием, было отсутствие моей дорогой сестрёнки.

Дорогой, как вы сами понимаете, в прямом, не переносном смысле.

Эта егоза исчезла. Она испарилась вместе с моими миллиардами. Пардон, её миллиардами. Пока, конечно, её, поэтому её — чисто формально.

Такая новость несколько подпортила хитрюге Лису настроение.

Однако сюрпризы, которые преподнесла сестрёнка, потерей мной её миллиардов не исчерпались.

Гораздо большим откровением для меня оказался расстёгнутый потайной карман псевдоживотика.

Хорошо, конечно, что никогда не переводятся глупые полицейские. Эти ищейки, как ни вертелись вокруг, всё же не смогли обнаружить тайника. Правда, копы всегда не замечают самого интересного. Но тема сия не для этого разговора. Мы в данном контексте обсуждаем другое.

В общем, сунул я руку в тайничок и обнаружил там… вернее не обнаружил…

Я не обнаружил, чёрт меня задери, своего револьвера!

Его не было!

Я аж вяло присвистнул.

Пусть безоружный я не так безобиден, каким кажусь на первый взгляд, но огневая мощь, которой я так глупо лишился, была неплохим подспорьем в моём деле.

Зато радовало другое. На месте исчезнувшего револьвера лежал клочок бумаги, сияющей белизны салфетка с одного из ресторанных столиков.

Я вытащил бумажонку, развернул её и близоруко щурясь, поднёс к глазам, к которым, побеждая временную немощь, возвращались былая зоркость и быстрота.

«Прости, но мне понадобилось твоё оружие. Кэт» — было нацарапано огрызком карандаша.

И это всё?! Могла бы и побольше написать, лентяйка. Свой адрес, например.

Как я понял, из наспех выведенных каракулей довольно скверного почерка — сестрёнка вовсе не относилась к категории барышень, что падают в обморок при одном только упоминании о пулях и порохе.

И эта новость несказанно обрадовала бы, если б я вдобавок ко всему знал, где эту несносную девчонку искать.

Но что толку впустую сожалеть о том, что я проморгал?

Свалив прямым в челюсть толстенного дядьку на свою беду оказавшегося на моём пути (кажется это был полицейский, мыслительная деятельность которого наконец-то начала проявляться и, который, слава богу, додумался истребовать с меня документы) и, расшвыряв, как кегли спешивших ему на помощь его подручных, как был я с электронным термометром во рту, так и ринулся к выходу.

От меня уходили мои денежки, кругленькая сумма. Потому курс медикаментозной терапии мог и подождать того славного момента, когда у меня для дуракаваляния появится время.

Наверное, моё лицо побагровело даже через синтепоновую маску. Иначе, почему бы те, кого я ещё не успел зашвырнуть на пластиковые ресторанные столики, не начали разбегаться сами? Причём глаза, в панике освобождавших мне дорогу, были полны самого настоящего, неподдельного ужаса.

Наверное, был прав кэп, когда не рекомендовал Хитрому Лису появляться на публике. Что-то он предвидел в таком духе.

Что ж, иногда приходится убеждаться в правоте других на их же горьком опыте.

Я рычал как зверь. И будучи вполне удовлетворённым произведенным разгромом, выскользнул через заднюю дверь, попутно снеся её с петель, а затем, грохоча подошвами ботинок по жестяному полу, помчался коридором.

Я бежал в направлении ведущим к каютам супер-люкса.

Скорее всего, с самого начала я неверно взял направление. Потому как вскоре выскочил совсем не в том месте, на какое рассчитывал.

Не успел я сделать и сотни шагов, как обнаружил, что бегу по пружинистому травянистому дёрну, а над головой моей простиралось бескрайнее голубое небо.

Но, что самое паршивое так это то, что на расстоянии вытянутой руки от меня цвели некие подозрительные деревца, поразительно напоминавшие молодые вишни.

Такой гадости от Покровителя я не ожидал.

Нет, вы неправильно меня поняли. Я совсем не против вишнёвых там или ещё каких садов. Поймите меня верно. Я ведь тоже живой человек. И я имею право на досуг и прочие развлечения. Но попробуйте найти в этих зарослях маленькую, шаловливую сестрёнку, которая отчего-то упрямо сторонится встречи.

В общем, я нескоро сориентировался посреди райского сада. Но когда это сделал, под одним из деревьев обнаружил дрыхнущего мужичонку в пластиковой фуфайке и пуленепробиваемом треухе.

Мужичок проснулся и сел, лишь только я двинулся к нему.

— Ты чей холоп будешь? Молчать, болван! А ну отвечай! — рявкнул я прямо в ухо отдыхающему.

Для наглядности своих намерений я поднёс к бугристому носу любителя отдыхать хорошо сформированный кастет.

— Дык, енто… дядька Ванька я, — почесался мужичок. — Меня ж тута все знают.

— Род занятий! Молчать! Отвечай, сволочь!

— Дык, енто. Сторожу. Сторуж я… Купусту, куртушку. Ента.

Я показал ещё раз револьвер. Чтобы не вздумал врать про картошку.

— А не видел ли ты, уважаемый Ваня, ласковой такой девочки с револьвером 38-го калибра в маленькой ручонке? Возможно, ангелочек о котором я говорю игрался тут? Может быть она постреливала? Может она беззаботно развлекалась среди куч наваленных ею трупиков? А? Отвечай, сволочь! А не то я с тебя дуршлаг сделаю! — рычал я, стараясь сообразить, как эффективнее разговорить молчуна.

И я, конечно, достиг бы ошеломительных результатов, то есть добился бы от тихони, в конце концов, чего-то более-менее вразумительного, но события начали разворачиваться следуя сценарию не мной написанному.

— Руки вверх! Ты арестован, Хитрий Лис! Это полиция! — вдруг гаркнул мужичок.

А в руках его появился лазерный пульсар немалого калибра. Точь в точь такой был у меня на Гальпее.

И этот пистоль упёрся Хитрому Лису в рёбра. И отныне выбор у Лиса был такой же как у стирального порошка попавшего в тазик с водой.

— Да, ладно… Чего ты… случайно я здесь, — попятился я чисто психологически. — Надеюсь, что не очень потревожил. К тому же, сдаётся мне, наша встреча с вами не так уж необходима, как это мне казалось несколько раньше. Думаю, мы разойдёмся и больше не встретимся.

Произнося такие слова, я вкладывал в них всю свою душу и энергетику, как будто декламировал стих. Конечно, убедительности.

Однако квази-дядя-Ваня оказался достаточно шустрым малым. Судя по выражению его простецки зверского лица, без солидной взятки Лиса он отпускать не собирался.

Во всяком случае, о возможности моего не проплаченного освобождения он не заикнулся.

Ко всему прочему внезапно и вдруг парочка ближайших к Хитрому Лису плодовых деревьев вздрогнула и из вишен как по мановению волшебной палочки деревья превратились в двух рослых и суровых сослуживцев дяди Вани.

Все эти фараоны, все трое, мигом скрутили Хитрого Лиса. На моих запястьях они защёлкнули наручники.

Потом копы потащили меня. Чёрт его знает куда.

— Что ж, легавые, ваша взяла на этот раз, в рот вам кило печенья. Но должен заявить с соразмерной строгостью, что на этом корабле мне сразу не понравилось! — поделился соображениями с копами арестованный, сменив на некоторое время присущие ему от рожденья бунтарский дух, гордыню и нежелание властям подчиняться на коммуникабельность.

— Молчать, сволочь! — попросил может быть несколько грубовато невысокий толстый коп. И тут же добавил: — Хитрый Лис, вы подозреваетесь в целом ряде совершённых вами серьёзных злодеяний.

— Я больше не буду, — пообещал я через чур самонадеянно.

— …Поджог целого озера, подлог налога и наглый предлог подлога, карманная кража статуэтки на монетном дворе, мошенничество высшей степени, два ограбления грабителей, дача взятки должника должностному лицу при совершении последним государственного преступления и хулиганства, вымогательство у государства своих законных прав, дебош, распитие лимонада в неположенном для того месте — пивбаре, порча казённого имущества — вы выплюнули с балкона на фуражку полицейскому жидкий шоколад…

— Довольно, — сказал я. — На фуражку полицейскому я не плевал. Я вылил на него шоколад из чашки. И то только потому, что он шпионил. Шпионил за мной. Я поступаю так со всеми шпионами. Выливаю на голову шоколад из чашки. Но суть не в том. А в другом. Должен признать, что, несмотря на всю вашу тупость, дело вы знаете. Я признаю свою вину в полной мере. Дайте срок и я исправлюсь.

Глава XI

— Дадим, — пообещали полицейские. — И немаленький. Укатаем тебя месяцев на шесть, будь спок.

— Я не хотел. Всё вышло само собой, — хныкал я. — Отпустите!.. Ну, что я вам сделал?

Да, внешне в эти минуты я, конечно, напоминал размазню, раздавленную тяжёлым сапогом правосудия. Тем не менее, внутренне я торжествовал.

Им всё же не удалось повесить на меня взрыв сверхновой, кровавые преступления разумных крысокрокодилов с планеты Клац-Шмац и хищение с помощью чёрной дыры спиралевидной галактики в туманности Андромеды с последующей её телепортацией в другую вселенную и сокрытием там.

— Согласно статье 12035, пункт Б, параграф 4, до выяснения обстоятельств дела вы препровождаетесь в карцер лайнера, где будете содержаться под неусыпной стражей до первой остановки.

— Ура! Да здравствует галактическая судопроизводственная система, самая гуманная в нашей солнечной системе! — вопил я, в то время как фараоны беспощадно волокли меня по коридору. — Я не виновен, скоты! Я чист как чистый лист бумаги. Отпустите и я вас прощу! Руки прочь, сократы, — рычал я, как всегда в таких случаях путая слово «сатрапы» со словом «сократы». — Я буду жаловаться в общество защиты одиноких, малограмотных мужчин. Вы ещё обо всём пожалеете, живодёры несчастные.

Так мы развлекались дорогой, пока копы не подтащили-таки Хитрого Лиса к двери обитой оцинкованным железом и не впихнули внутрь просторного помещения.

Видимо здесь и располагалась гордость линкора — знаменитый карцер для миллионеров.

— Это и есть ваша хвалёная справедливость? — горько и где-то даже риторически вопрошал я пока копы, потея, возились снаружи с замком. — Дайте мне только адвоката — лучше пару-тройку — и я задам вам перцу!

И я показал в зарешечённое окошко язык и отпустил замысловатое словечко, тем самым функцию адвоката взяв на себя.

В общем, и к счастью вскоре я остался один. И наконец-то получил возможность собраться с мыслями, чего уже не делал давненько.

Во-первых, мне следовало хорошенько оглядеться. Во-вторых, выспаться.

В-третьих, придумать хоть какой-то план.

Конечно, по натуре я эстет. И убогость тюремных казематов, как таковых вообще, отнюдь не способствует интенсификации умственной деятельности Хитрого Лиса. Но зато, смею вас заверить, скудный интерьер неволи, а также увенчивающая её простая геометрия стальных решёток, приводит меня в самую настоящую, неописуемую ярость.

И вот эта злость и является лучшим стимулятором моей инициативности.

Короче, не прошло и мгновения, с тех пор как кое-кого впихнули в эти дурацкие апартаменты, а этот кто-то уже, фигурально выражаясь, истекал ядом и собирался перекусать всех, кто попадётся ему под горячую руку на тернистом пути к потерянной свободе.

Получалось так, что Хитрого Лиса решили сделать аскетом. Этаким монахом-отшельником. И это в то самое время как доброй половине Галактики известны барские замашки Хитрого Лиса и его сибаритские наклонности. Не выйдет, господа! Ничего у вас, уважаемые, не получится.

Будучи достаточно подготовленным для того, чтобы в приступе ярости, подобно берсеркеру, разнести в пыль всё, что сдерживает меня в плане свободы, я наконец-то повернулся лицом к своей, как предполагалось, по монашески убогой келье и… тут же остолбенел.

Вначале я подумал, что меня разыграли и я жертва мистификации, галлюцинации или ещё какой-нибудь подобной дряни.

Но, по мере того как осматривался и начинал понимать в чем дело, злость пошла на убыль. На место уже начинавшего заползать в душу унылого Lagrimoso воспряло с новой силой полное неувядаемого оптимизма Entusiastico.

Ведь я как-то подзабыл, что лечу на корабле для миллионеров. У меня просто вылетело, пардон, из башки, что в местах подобных выстеленному, от носа до кормы, золотом Покорителя, просто нет места серости и убогости. По логике местных стандартов даже карцер, в который то и дело приходится швырять перепившихся, буянящих миллионеров, должен представлять собой верх изыска и роскоши.

В противном случае, то есть в случае наличия не обустроенного карцера, спрос среди денежных магнатов на места в Покорителя упадёт до нуля, а капитану придётся подыскивать себе другую работу.

Чёрт подери, у меня совершенно вылетело из головы на какой корабль я попал! Конечно, факт сей забывчивости несколько обескуражил вашего покорного слугу. Но не настолько, чтобы этот, извиняюсь, слуга вдруг заартачился и впал в панику. Ведь я ещё помнил то время когда подрабатывал корсаром на полставки. А там у нас был лозунг «Паникёров подвешивать за пятки».

В общем, бодро потерев ладони друг о дружку, я отошёл от уже поднадоевшей двери и принялся изучать хоромы, отведенные на самое ближайшее время строгой и беспристрастной Фемидой в образе дебильноватых полицейских.

Вынужден в первую очередь признать, что огромное, я не побоюсь этого слова, помещение, отделанное с помощью новейших технологий, являло собой неосуществимую, призрачную мечту любого марсианина среднего достатка.

В этой, дьявол её забери, тюряге было всё. Начиная от золочёной на четырёх джакузи, до унитаза на воздушной подушке. А кинозал с хранилищем бесчисленного количества кинокомедий мог смело конкурировать с чем угодно только… не с самим собой.

А, что я могу сказать ничтожный и жалкий примитив, обладающий скудным запасом почерпнутых из лагерного фольклора жаргонных слов о трёх гигантских холодильниках до отказа набитых снедью и питьём и стоявших вдоль стен, как толстые и неповоротливые дамы.

Но даже со всеми вышеназванными мной причиндалами тюремных благ, ни в какое сравнение не шла стрипплощадка с голографическими ядрёными на любой вкус девчонками.

И это ещё не весь перечень тех утех и потех, которые могла выдать тюряга по первому же моему требованию.

Единственное, чего в тюрьме не было, так это свободы. Но с другой стороны, если смотреть на вещи трезво, многие из соотечественников Хитрого Лиса без колебаний предпочли бы променять на эти стены весь остаток своей нищенской свободной жизни. Да, многие и побогаче предпочли бы дать взятку кому надо, лишь бы пожить месячишко-другой в сем великолепном остроге в уединении. По сравнению с ними я был везунчиком. Энное время я вполне сносно мог отдыхать пользуясь сказочным комфортом. И всё это заметьте, бесплатно.

Но самым приятным открытием за сегодняшний день оказался заветный уголок, напоминающий винный бар и таковым несомненно и оказавшийся. А неодолимая сила всегда ясно просматривавшаяся в организме Хитрого Лиса в подобных ситуациях, потянула вперёд.

Тем не менее, на сей раз я был суров и беспощаден к себе. Ещё в самом начале пути к заветной цели я решительно и бесцеремонно потребовал от себя взять себя в руки, укротив на время тем самым порочные и порочащие меня перед всей галактикой наклонности.

И вместо того, чтобы пройти к бару и помпезно и идиотски надраться для полного счастья, я приказал вдруг запротивившимся воле Хитрого Лиса ногам нести грешное тело не к склянкам с бодрящей жидкостью, а к клавиатуре компа.

— Делу — время, потехе — час, — вспомнил я поговорку. — А потом всё остальное.

Тем более в те минуты я, как никогда был готов получить ответы по давно интересующим темам.

Итак, в моём распоряжении находилось несколько часов времени и необъятные архивы Всегалактического Информационного Фонда. Нужно быть большим простаком, чтобы не воспользоваться предоставлявшейся возможностью безлимитного доступа к архивам. Сбить пыль тысячелетий, перетряхнуть всю информацию о своём прошлом и прошлом рода Орловых было наиважнейшей задачей для кое-кого в ближайшие три-четыре часа.

Семья — вот что интересовало Хитрого Лиса в первую очередь. Хитрый Лис должен узнать всё о своей семье. Как можно больше. Ведь в плане знаний ответвлений генеалогического древа у него были большие пробелы. Но он надеялся в скором времени всё заполнить.

Несколькими точными кликами я взломал заартачившийся было пароль и отыскал, что нужно. Очень скоро я узнал о своей семье самые скабрезные подробности.

Опустим родословную. Она исчисляется многими поколениями и на тот момент, о котором я повествую здесь, для меня эта информация не являлась очень уж необходимой.

Главное, что Хитрому Лису требовалось, так это данные о ближайших родственниках.

Глава XII

А данные говорили о том, что граф Кэйдж Орлов, он же мой отец женился в своё время на мещанке Мэрилин Карриган, произведя на свет через какое-то время сынишку. Забавного малыша назвали Сэмюэлом и благополучно зачали ему сестрёнку. Сестрёнку назвали Кэт. Катериной по-русски.

Совместная жизнь семейства, как поверхность только что родившейся звезды, не знала тёмных пятен. И так продолжалось все первые пять лет счастливого брака.

Казалось безоблачному счастью молодых не будет конца. Но так только казалось.

В один, далеко не лучший для семьи Орловых день, в силу до сих пор неустановленных обстоятельств графиня Мэрилин Орлова ни с того ни с сего завела себе любовника и начала катиться по наклонной вниз.

Ни уговоры ни мольбы графа не возымели действия. В конце концов дело дошло до развода с одновременным лишением Мэрилин родительских прав. И эта свихнувшаяся и начавшая спиваться дамочка, спасаясь от заслуженного ею остракизма, которому подвергло шалунью высшее общество покинула дом, город, планету и даже звёздную систему.

Поспешно скрывшись, Мэрилин, впрочем, не забыла прихватить с собой одно из чад — любимого сыночка. Разумеется, не только потому, что не могла расстаться с отпрыском. Скорее всего для того, чтобы получать на него положенные по закону всевозможные пособия, без которых она не смогла бы жить на широкую ногу. Ведь Кэйдж через суд состоявшийся накануне описанных событий лишил права Мэрилин на приобретение ею хоть какой-то доли их совместного имущества.

Поступил так, конечно же, не из скупости, а в надежде, что, лишившись денег, она покончит со своим образом жизни.

Мэрилин же обвинили в похищении ребёнка и объявили её в розыск. Она долго заметала следы. Вначале, как потом стало известно, пожила на Сатурне. После этого освоила Венеру и лишь в самом конце осела на Марсе.

На Марсе Мэрилин понравилось. Там она могла вести разгульный образ жизни уже беспрепятственно. Гуляки на Марсе особо не преследовалась.

Там-то Карриган-Орлова оторвалась на полную катушку.

Между тем её бывший супруг сорил деньгами направо и налево лишь бы найти, если не Мэрилин с сынишкой, то хотя бы их могилы с крестами или без оных.

В общем, сюжет развернувшейся перед Хитрым Лисом драмы словно был взят напрокат из третьесортного сериала. Впервые за сегодняшний день я расхохотался. Рассмеялся от души, рассмеялся самым весёлым смехом на какой только был способен.

Правда, вскоре веселие закончилось. Ведь разболелось плечо, которое зашибли при аресте увальни из полиции.

Я как-то попривык к превратностям судьбы, которая временами напоминает мне наждачную бумагу, из которой вместо песка торчат зубья пилы. Но я не люблю когда превратностей много.

Помассировав слегка побаливающее место и надавив на несколько нужных точек, я почувствовал как боль уходит. И в какой-то миг я не без самодовольства подумал о том, что теперь-то я точно знаю всех своих родственников до двенадцатого колена, а также то, какими средствами располагают мои любимые родаки, славные ребята — папулечка с сестрёнкой.

Информационно и, что самое главное, морально я теперь был подготовлен, чтобы в какой-то момент времени обобрать родственничков до нитки и всё отныне зависело только от расторопности Хитрого Лиса и от его умения проворачивать делишки.

Всё расставилось по местам. Я немного утомился. И потому следовало дать мозгу некоторую передышку прежде, чем приступить к другим своим делам.

Наверное, под впечатлением именно такой идеи я решил пропустить стаканчик-другой «Ядерной галактики», а то и «Ядовитохвостой кометы». Тем более, что начатому делу сие ни в коей мере не повредило бы, а вот нервишки подлечить стоит. Я столько сегодня пережил.

Исполненный радужных предчувствий, я выбрался из мягкого, удобного кресла и неспешно и вальяжно двинулся к маняще поблёскивающим вздутиям из стекла и фаянса.

Не буду описывать всё то изобилие, которое радостно поджидало утомлённого жизнью Лиса на зеркальных полках.

Главное, что, в конце концов, я устроился поудобнее, закурил самую толстую, какую только нашёл, сигару и приступил к самому главному в моём теперешнем положении — дегустации.

Сам по себе акт дегустации для Лиса не нов и только потому очень скоро взятая напрокат бутылка заметно полегчала. И возможно только по этой причине в мою голову пришла шальная мыслишка о том, что, не задержался ли Хитрый Лис в этом блещущем позолотой заточении несколько дольше, чем того требуют приличия?

Как вы помните, встретили меня неплохо. Претензий нет. Не пора ли и честь знать?

Ведь тяга к злоупотреблению гостеприимством не самое лучшее качество из тех, что присущи человеку, как виду во вселенной, изначально.

Тем более, не привык Хитрый Лис бездельничать, да валять дурака. В общем, бить баклуши, когда в мире творятся великие и громкие дела, а сестрёнка Кэт разгуливает по космическому кораблю с револьвером наголо. Бездействие при таком положении вещь с моей точки зрения совершенно безответственная и даже где-то беспринципная.

Само собой, у Кэтрин мой револьвер. Обжитой и совершенно ручной. Но какой в том прок, если он теперь уже не мой?…

Короче, как я уже сказал, в голову Хитрого Лиса полезли идеи. Идеи были самого разного толка, но все объединяла общая черта — в меру скромное стремление дать дёру из уютного гнёздышка, в которое упрятали Хитрого Лиса бездельники в униформе.

Идея побега меня захватила. Она просто фонтанировала из меня как из кита солёная морская вода. Однако как осуществить своё желание я ещё не знал. Безжалостно и даже сердито я отбрасывал один сценарий побега за другим, какие только приходили в мою голову.

Безапеляционный фильтр моего здорового и непредвзятого скептицизма действовал с потрясающей эффективностью.

О, я был суров к идеям, этим продуктам деятельности своего изворотливого ума.

Вот лишь одна такая идейка из обширной и яркой коллекции гениальных озарений. А чего она стоила, вы и сами поймёте, когда ознакомитесь с ней. Слушайте…

Я направляю корабль (не знаю каким образом) к случайно пролетающему мимо астероиду. Бью бортом корабля об острую грань астероида, проделывая таким образом брешь в нужном месте — наружной стене карцера. Убедившись, что дыра получилась подходящего размера, как раз такого, чтобы Хитрый Лис смог пролезть, переползаю по наружной обшивке Покорителя в капитанскую рубку и беру управление кораблём в свои крепкие, уверенные руки и что самое главное надёжные руки.

Именно с этой минуты пассажиры корабля могут чувствовать себя в безопасности.

Потом я сажаю колымагу на какую-нибудь планетёнку с заведомо низким количеством копов на квадратный километр её поверхности и обязательно сниженной сейсмоактивностью (ужас как не люблю землетрясений!) и развитым партизанским движением.

Партизанская война!.. Вот чего не хватало мне все эти годы для ощущения полноты бытия. Погони, перестрелки… Пущенные под откос звездолёты и Иван Сусанин, как бессменный вдохновитель и руководитель освободительного повстанческого движения. Ура, господа! Покажем супостатам, где раки зимуют!

Вот чего мне не хватало все эти годы! Я буду современным Робин Гудом и Иваном Сусаниным в одном лице!

Хотя, с другой стороны партизанщина мне вряд ли подойдет. Как, например, перелезть по обшивке в рубку при наружной температуре минус 273 С, а то и все четыреста (зависит от погоды за бортом)?

Я же простужусь, превращусь в сосульку ещё на полпути к цели. Нет, леди энд джентельмены. Такой план, пожалуй, не для меня. И кто его только придумал?… Ах, да… Я и придумал.

Стоп. А что, если попросить полицейских, по-человечески, по-людски, как я и собирался. Мол, отпустите, господа хорошие, чего вам стоит?

Ведь люди же. Неужто не поймут.

Не введу вас в заблуждение, если скажу, что самая последняя моя мысль, показалась мне и самой стоящей. Она вдохнула в меня не абы какую надежду, заставила поверить в успех.

Поэтому морально, и физически я уже готов был, приступить к реализации этой идеи, когда за дверью послышались весьма характерные и знакомые Хитрому Лису звуки.

Глава XIII

«Пиф-паф! Пиф-паф!» — раздавалось из-за оббитого железом квадрата.

Не иначе охрана устроила между собой перестрелку. С неё станется. Служаки. Известный факт — когда не в кого пулять, эти бестии запросто могут перестрелять друг дружку. Таковы уж рефлексы у этих типчиков и, что не менее важно — биологическая потребность.

Но такова всего лишь моя точка зрения. Я её никому не навязываю.

К тому времени очень скоро хлопки прекратились. И это показалось мне весьма и весьма странным. И даже более того — пугающе подозрительным.

Ведь полицейские, если до чего дорвутся — пусть это будет всего лишь тривиальная стрельба — их потом от такого занятия за уши не оттащишь.

Однако, судя по всему, не в данном случае. Несомненно, там, за дверью что-то произошло. Что-то из ряда вон выходящее. И таким событием могло быть только одно: бравые парни дружно улеглись на пол, выронив пистолеты, дабы дать отдых своим простреленным в некоторых местах телам.

Подобный исход дела меня вполне устраивал. Оставалось лишь придумать, как выбраться из золочёной клетки.

А потом в замочной скважине загрохотал ключ. Я не скажу, что очень уж удивился. Тем более, я в это время неплохо проводил время, одновременно потягивая «Длиннохвостую комету» из бокала и левой рукой небрежно надавливая на клавиши компьютера, играя в головоломную компьютерную игру с погонями, перестрелками и призами в конце в виде виртуальных денег. Что мне не очень нравилось.

К этому времени я почти добрался до пятого уровня и нежданный визитёр здорово раздосадывал.

Но каково же было удивление Хитрого Лиса, когда хорошо смазанная антигравитационной смазкой дверь бесшумно распахнулась и на пороге возникла… вы не поверите!.. Да, да! Моя неотразимая сестрёнка. Неотразимая, как всегда, и столь же как и всегда неугомонная.

В одной руке ласковая и нежная родственница сжимала дымящийся револьвер. А глазки у этого неземного создания несколько — ну может быть самую малость — сердито сверкали.

Ну ни дать, ни взять, мстящий ангел во плоти.

Не снимая руки с клавиш, я робко заглянул за спину героической девушки и увидел лежащих легавых. Они валялись, как поленья в дровяном складе, в самых непринуждённых и раскованных позах. И, судя по выражению их лиц, они не собирались вставать.

— Чего расселся, остолоп?! — может быть несколько фамильярно, но вполне в родственных традициях спросила фурия, тем временем совершенно невинно помахивая стволом револьвера перед самым носом Хитрого Лиса.

Волей неволей мои глаза забегали, пытаясь отследить траекторию движения револьвера. Вполне обоснованно я контролировал все движения хорошо разогретого накануне ствола.

Я даже обратил внимание на нервный палец на курке, и умудрялся держать в поле зрения и палец с курком и выражение лица хозяйки.

Что-то выражение лица сестрёнки мне сегодня всё меньше нравилось.

Нет, я любил свою недавно обретённую родственницу. Она очаровала Лиса ещё в тот миг, когда покойный бармен, царство ему небесное, был полон жизненных сил и открыл глаза Хитрому Лису на все миллиарды красотки. Ещё тогда я понял, что просто обожаю свою сестру и буду любить её братской, беззаветной любовью пока, хотя бы половина сбережений Орловых, не перекочует в мои карманы. То есть, я хотел сказать, на мои банковские счета.

В общем, я любил её, и, что не менее важно, мог часами и сутками придумывать как бы девицу заставить поделиться нажитым и чтобы ещё при этом вдобавок уцелеть в смертельно опасной игре.

Но что-то с маленькой, шаловливой Кэтрин происходило в эти минуты. Что-то неладное. Что-то было не так. Либо правую щёку родственницы вместе с носом перекосило и скрутило набок. Под стать, естественно, её глазам, один из которых смотрел прямо на меня, а второй в потолок.

Да и подбородок лапушки оставлял желать лучшего. Вопреки всем моим, отнюдь не поверхностным знаниям анатомии человеческого тела, такой элемент декора Homo Sapiens как нижняя челюсть отвисал сейчас чуть ли не до пупка её обладателя. И удерживался сей объект от окончательного падения под ноги лишь двумя тонюсенькими ниточками расправленного пластика.

— Вы купили дешёвый макияж, мадемуазель, — попытался я быть галантным насколько это было в моих силах. В то же время я не терял надежды выяснить, что происходит. — Сдаётся, крошка, ты перегрелась на солнце, ибо сейчас мы очень близко пролетаем от него.

— О, дьявол! — прорычала малышка, поигрывая небольшими, но довольно крепкими бицепсами под тенниской. — Сколько раз зарекалась покупать биопластик в дешёвых лавчонках на окраинах провинциальных местечек.

— Поверьте, лучше готовые псевдолица. Или биомаски, — поделился я недюжинным опытом, которого без скромного преувеличения у меня достаточно. — И не надо так предвзято относиться к провинции. Попадаются там и честные ребята.

Хотела бы хоть одним глазочком посмотреть на них, — вполне резонно, на мой взгляд, заметила девица и принялась сыпать такими ругательствами многие из которых я знал, о некоторых слышал, но среди них встречались и такие, что были лично мне внове — настоящие жемчужины галактического фольклора.

Не отваживаясь прерывать красавицу, я, наконец, отнял руку от клавиш, заодно распрощавшись навсегда с так и не полученным призом, и закурил ещё сигару. Всё из той же коллекции, что ровными, пахучими рядами лежала в дорогом, инкрустированном золотом ящике.

После суровых рабочих будней я начал привыкать к роскоши. Псевдо-Кэтрин излив душу посредством не совсем употребительных в светском обществе оборотов в неописуемой ярости содрала с лица остатки испорченного пластика и швырнула на пол. Дальше пошёл полный лютой ненависти и злобы танец на этих останках в её исполнении. И танец тот, скажу я вам, не был лишён некоторого изящества.

Я же, внешне бесстрастный, внутренне ликовал. Не каждый день удаётся разоблачить опытную мошенницу, специализирующуюся на трансгалактических линиях.

Хотя вместе с ликованием к спонтанному торжеству примешивалась и изрядная доля разочарования.

Только что я потерял, и, вероятно, уже навсегда, очень и очень богатую родственницу. Я осиротел. Я вновь осиротел, на немалое количество кредов. А сентиментально-слезливая история о миллиардах и поисках братца оказалась мифом, мошенническим ходом в игре разыгранной опасными и, возможно, очень опытными и отпетыми преступниками.

Иллюзии рассеялись. Я уже слышал звуки траурного марша исполняемого моей мечте невидимым, но, тем не менее, реальным оркестром судьбы, когда…

Когда мошенница подняла голову и я увидел её лицо. Признаюсь честно, я несколько удивился. Может быть, даже при этом остолбенел. Может быть. Всякое, ведь бывает. Мне даже пришлось хватануть виски из бокала, который я всё ещё по неистребимой своей привычке сжимал в пальцах. И я, поверьте, хватанул в тот момент виски не для того, чтобы напиться, а только лишь для того чтобы привести себя в чувство. Тем временем по телу моему прокатилась тёплая волна, а в голове появились пошленькие мыслишки, которые я сразу же решительно отогнал.

Да, что и говорить, такой красавицы я ещё не видел! Ни в нашей галактике, ни за её пределами. Ведь чертам лица, которыми наградил господь Бог то создание, что стояло передо мной, могла бы позавидовать половина вселенной.

Под стать лицу было и тело. И я только сейчас это осознал.

— Тысяча метеоритов в брюхо кометы, которая падает на астероид несущийся к планете! — выкрикнул я самое леденящее пиратское ругательство, какое только знал. — Неужто, пластическая хирургия способна на такие чудеса?… Что за кудесник слепил ваше лицо? — бубнил я невразумительно, производя впечатление буйнопомешанного, которому сердобольные доктора запамятовали дать успокоительное.

В горле Хитрого Лиса булькало. Я косноязычил. Чего отродясь за мной не наблюдалось, а лицо моё покраснело так, что, наверное, карминно-красный цвет этот проступил даже сквозь маску, которая, кстати, всё ещё была при мне, а вернее — на мне. А ещё, вернее — на моём лице.

— Оно моё собственное, кретин, — продолжала в своём духе красотка.

Но теперь голос красавицы казался мелодичным и даже, в некотором роде, ангельски звенящим, а все её ругательства отнюдь не портили моего благорасположения к красотке.

Девушка, тем не менее, уверенно подшагнула ко мне и приставила револьвер — куда бы вы подумали? Правильно, к голове. К моей голове. А вернее к моему лбу. Видимо, у красотки были такие рефлексы, а также какие-то свои планы в отношении меня и этой упомянутой мной ранее части тела. И, как я ещё понял, бестия с минуты на минуту собиралась посвятить меня в эти свои мерзкие планы.

В абсолютной тишине, не нарушаемой даже моими истошными мыслями о скором конце, сухо щёлкнул взведенный курок.

— Не хочешь поделиться денежками, как брат, поделишься как покойник, — сказала красавица вслух и по видимому её слова вовсе не были адресованы мне, а были лишь неосознанным озвучиванием чьих-то мыслей. Возможно, её собственных.

Поняв, что я несколько попал, как бы, впросак и цена заблуждений этой мегеры — моя жизнь, я решил поправить своё пошатнувшееся положение и внести хоть какую-то ясность в суть дела.

Стараясь, чтобы голос звучал твёрдо и уверенно, а глаза не бегали, как у нашкодившего кота, я осторожно, будто брёл по минному полю, и от каждого моего движения зависел уровень моей зарплаты, я вкрадчиво и негромко поинтересовался как бы невзначай.

— Кто? Я? — спросил я, с изящной небрежностью смахивая пепел сигары кончиком пальца. — Да я беден как церковная мышь! — возмутился я. — Я бедный и больной. У меня даже пломбы во рту трёхкопеечные.

И я с готовностью открыл рот, демонстрируя его и точно зная, что девка туда заглядывать не будет, ведь всё её внимание было приковано к каким-то мифическим деньгам.

От венерианских матросов, с которыми я как-то напился в портовом кабаке и которые в свободное от докерских дел время подрабатывали в шайках и бандах, я знал, что главное в ситуации, подобной моей, умение тянуть время. Чтобы тебя не шлёпнули впопыхах и сгоряча в первые минуты.

Пусть остынет деваха. Тогда и поговорим.

— А твоя настоящая сестричка? — прошипела фурия. — Ты про неё забыл?

— Я ннне… Я не знаю, где она, — с совершенно искренней сокрушённостью простонал я. — А знал бы, что от того изменится? Ещё неизвестно захотят ли со мной делиться нажитым родственнички.

— Уж это-то я тебе обещаю. Я устрою, — вполне самонадеянно заверила девушка и тут же потребовала: — Чековую книжку! Живо!

Глава XIV

Я поморгал глазами в некотором раздумье, а затем тупо уставился на револьвер, о котором в процессе увлекательной беседы несколько подзабыл.

У меня, конечно, была чековая книжка. Так, на всякий случай. И я действительно носил её с собой, всегда и везде нарочито выставляя напоказ.

Но проблема заключалась в другом. Супердорогая бумага, из которой была изготовлена вещица и все золоченые штампы на ней являлись липой. На первый взгляд чин чином. Не придерёшься. Но только — на первый. Но любая даже не очень тщательная проверка, случись такая, выявит кучу несоответствий стандартам.

Как такое разъяснить несмышлёной молодёжи? Как объяснить неотёсаной дурёхе, не рискуя при этом получить свинцовую пулю, что, придя с книжицей в Имперский Банк, она рискует заработать, как минимум, двадцать лет каторги на Магеллановых рудниках?

Я степенно откашлялся прежде, чем заговорить.

— Видите ли, мадемуазель, — начал я с тактом и изворотливостью много повидавшего на веку дипломата.

Я собирался повести разговор издалека, чуть ли не с цен на алмазы в созвездии Лебедь, затем плавно перейти на экономическую ситуацию четырёх периферийных планет Сириуса, но… красавица резко оборвала Хитрого Лиса, тем самым, прервав всю витиеватость его монолога ещё в самом его, так сказать, зародыше.

— Ещё звук…, — многозначительно произнесла стервозная особа и, заглянув в бездонные глаза, я понял, что убийство для леди стало давно будничным и, кто знает, может быть даже несколько приевшимся занятием.

— Э-э, — попытался сгладить я то отрицательное впечатление, которое как явствовало из вышеприведенной реплики я произвёл, по-видимому, на собеседницу.

— Чековую книжку.

— Ммм… Э-э-э, — упирался я.

— Чековая книжка. Или мы навеки расстанемся, — многозначительно постучала красотка револьвером по лбу Хитрого Лиса.

Бьюсь об заклад, она несколько сожалела о том, что ей пришлось бы сделать в ближайшие минуты в том случае, если я нарушу устанавливаемые ею правила.

Я сдался. Я не хотел, чтобы кто-то напился на моих похоронах. Не от жадности. Нет. Просто не люблю, когда в моей компании пьют без меня. А в том случае, если она застрелит меня, дело обстояло бы именно так. Хотя в любом из двух рассматриваемых вариантов — а их было точно два — финал мог быть только один.

— Твоя взяла, — вздохнул я. — Цель твоих изысканий, детка, в моём правом кармане. Пусть эта вещица станет тебе моим подарком. Не осуди строго, если что-то не понравится. Ведь ты сама сделала выбор.

— Заткнись! — рявкнула субтильная девушка, и у меня немного даже зазвенело в ушах.

Тем не менее, на сей раз я ни капельки не испугался. А, поняв, что минуты мои сочтены, решил напоследок насладиться жизнью. Настроился вкусить прекрасного так сказать напоследок побольше.

И для начала я взял девушку за талию.

Не знаю, как бы вы поступили в данной ситуации и по какому сценарию развились бы у вас события, будь вы на моём месте, но лично я решил с толком прожить последние мгновения. И очень даже сожалел, что в кульминационный момент, вдруг, скрипнула дверь и в помещение ввалился нахальный старичок. Показался он нахальным и ехидным мне даже на первый взгляд. А на второй первое впечатление не сглаживалось, а только усугублялось. И, как я уразумел, старикан являлся и на первый взгляд и на второй нашим с Кэтрин папиком. То есть, ключевой колоритной фигурой во всей заварушке.

Кэтрин слегка ослабила контроль за мной, увлёкшись моей книжицей и заполучив её в своё владение. Только поэтому я, пользуясь случаем и возникшей неразберихой, положил вторую руку туда, где ей и надлежало быть, на хрупкую девичью талию.

Я всего лишь хотел выразить своё восхищение природной красотой новой знакомой, а заодно проверить формы тактильно, так сказать. Не поддельны ли? Ведь в наше сумасбродное и непростое время, сами понимаете, все везде стремятся надуть друг друга, как будто все рехнулись.

Однако, Кэтрин, эта славная девчушка, скорее всего, неверно истолковала моё поведение. И вместо того, чтобы по достоинству оценить моё внимание, не придумала ничего лучшего, как пальнуть мне в лицо.

Да, всё-таки она нажала на спусковой крючок револьвера. И даже не потрудилась при этом отвести ствол в сторону. Мне, конечно, стало ужасно стыдно и обидно за её воспитание, за её опрометчивый поступок, пока на конце дульного среза вырастал колючий аленький цветок.

Возможно, это был самый впечатляющий момент в моей жизни. Потому что в какой-то момент времени стало весело. Меня как бы звездануло по башке! В ней загудело красиво так. Как в медном колоколе. Из глаз у меня посыпались искры. С тихим шелестом, не без некоторого изящества они попадали на ковёр. Хотя. Может быть, мне это только показалось.

Спасла Хитрого Лиса маска. И то случайно. А скорее всего потому, что как уверял продавец в лавке, в пластик были вплетены сталитиевые нити. К счастью мошенник оказался прав и единственный раз в жизни не соврал. Думаю, у него есть шанс стать в дальнейшем честным человеком. Всё ведь начинается с мелочей.

Я знал, что такие нити применяют при изготовлении бронежилетов Королевской Гвардии Его Императорского Величества, честь им и слава. Не придворным императора, как вы поняли. Сверхпрочным нитям.

Если бы не нити, забодай их арктурианский комар в венерианский год, лежать бы мне с вышибленными мозгами на роскошной ковровой дорожке «Покорителя». А так Хитрого Лиса только шандарахнуло. То есть, слегка контузило. Этим и обошлось.

Тем не менее, последовавший следом результат впечатлил, как меня, так и моих друзей. Потому что в тот момент, когда меня сшибло на пол, лицо моё, прошу пардону, задымилось и даже некоторым образом загорелось. Будь у меня под рукой огнетушитель, я бы нашёл ему применение. Но в эти секунды не огнетушитель оказался под рукой, но мерзкий и расчётливый астрайкин папашка. Этот тип, желая видимо отличиться при тушении пожара и, может быть, этим даже вознамерившись прославиться, запрыгнул мне на лицо и принялся топтаться на нём ногами. Но я его сбросил. Я этого не люблю.

В общем, к некоторому огорчению Кэтрин, я не умер. А, наоборот даже, проявлял все признаки жизнедеятельности и активности.

Ползая неподалёку от красотки, практически у её ног, я содрал с лица пылающий пластик, а затем, кашляя и отплёвываясь, отшвырнул подальше пузырящееся, горящее мессиво, в которое уже успела превратиться маска.

Честно слово я не замышлял ничего плохого. Я только хотел спасти лицо от ожогов. И, уж совсем точно, я не собирался попадать раскалённым пластиком в своего и астрайкиного папика.

Всё вышло непреднамеренно и сингулярно.

Комок горящей пластмассы с точкой кипения превосходящей возможности жаростойкости одежды, упал на дорогостоящий костюм почтенного джентльмена, приблизительно в районе его живота.

Папик, конечно же, позабавил нас всех своей прыткостью. С проворством горного козла он отпрыгнул в сторону. Но малость опоздал. Пламя перекинулось на одежду. И старичок заметался по комнате, как горящий болид, попавший в гравитационный капкан.

Он боролся за жизнь, пытаясь сбить пламя руками.

— Финит, — прокомментировал я охрипшим голосом, чуть не погибший, но восставший.

Конечно, перед тем как подняться на ноги, изменив тем самым своё горизонтальное скотское положение на благородное, исполненное внутреннего достоинства, вертикальное, я пошарил по полу руками и, найдя сигару, сунул её на место. Другими словами — в рот.

Все удовольствия жизни слишком дорого стоят, чтобы пренебрегать ими даже в полные драматизма минуты.

Кэтрин с идиотской улыбкой стояла напротив. Нет, она не просто стояла. Она стояла, извиняюсь, выпучив глаза. Короче, пуча их, свои глаза что есть силы. Для её молодого возраста она слишком мало повидала в жизни, а потому происходящее несколько забавляло малышку.

В отличие от меня. Ведь я прекрасно понимал умирающего в данную минуту графа Орлова, будучи сам на его месте ещё каких-то пару минут назад.

Глаза Кэтрин затравленно перебегали то на насквозь фальшивые штампы чековой книжки, зажатой в её подрагивающих пальцах, то на пылающего, как подбитый самолёт графа, то на меня, а, вернее, на моё подлинное лицо, которое она, судя по всему, видела впервые. Я же валял дурака, по простецки сыпля пепел себе на ботинки и покуривал дорогую сигару.

Я ничем не мог помочь Кэтрин. Представься ей что-то одно из всего многообразия, свалившихся на девушку перипетий, она возможно и справилась бы с ситуацией. В ней чувствовалась порода.

Но эта, в общем-то, пронырливая краля, помимо своей воли оказалась в роли буриданова осла, не способного выделить главное в происходящем.

Девчонка растерялась. Она не знала, что ей делать: то ли спасать компаньона, то ли удивляться переменам, произошедшим с Хитрым Лисом, то ли пристрелить донельзя хитрого Хитрого Лиса в порыве праведного гнева за поддельные чеки.

Шлёпнуть во второй раз меня и теперь уже окончательно.

Я не мешал процессу осмысления девчонкой суровой правды жизни. Я знал, что в ближайшие пять-десять минут она не сможет решить задачу. Самый изощрённый девичий ум не предназначен для решения подобных ребусов. Это ведь не возня со сковородками на студенческом пикнике.

Потому я лишь сочувственно попыхивал сигарой, позволяя барышне потихонечку сходить с ума. А, когда, наконец, она всё же не сошла с него и взяла себя в руки, я достал из потайного кармана нож, с которым не разлучался ни на минуту с самого раннего детства.

Я не намеревался причинять вред красотке. Хотя её прелестное личико и наливалось краской опасного гнева. Чьи-то иллюзии сегодня претерпевали крах. Но так ведь бывает. И с этим надо мириться.

Разумеется, я всего лишь собирался попугать попавшихся мне на пути выскочек многомерного мошеннического мира. Хотел проучить малость их, чтобы в дальнейшем подобным умникам неповадно было вставать на дороге у Лиса, в то время как он вершит свои славные дела.

Я, конечно, может быть и попугал бы эту компашку ещё каким-то своим финтом. Но, граф очень скоро всех нас неприятно удивил. Ещё совсем недавно он претендовал на роль горстки пепла — результату учинённого мной ему пожара, а вот он уже огненным шаром ринулся ко мне. И прежде, чем я успел располосовать на отдельные, ничем не связанные между собой лоскутки кофточку сестрёнки, граф врезался в меня подобно метеору. Он ловко сбил Хитрого Лиса с ног, одновременно прижав вооружённую руку Лиса подошвой башмака к полу.

Глава XV

— Хулиган и слабак, — прошипел папаша, вынимая клинок из моих вялых пальцев.

Где-то я уже слышал первое слово. Может быть, в комментарии к уголовному кодексу. По-моему нечто подобное произносил миссионер с Плутона, когда Хитрый Лис грабил его в разгильдяйски плохо освещённом переулке одного из марсианских городов.

Ох, уж это марсианское освещение!.. Я потом написал жалобу. В мэрию, конечно. Мол, губите людей в темноте, создаёте проблемы, которых при более добросовестном отношении к работе можно было избежать.

Тем не менее, ответа я так и не дождался. Ведь как раз в то самое время Хитрому Лису пришлось улепётывать в срочном порядке, понятное дело, от полиции, за другое ограбление.

Но этот вопиющий факт халатного отношения к своим избирателям со стороны депутатского совета плохо освещённого города так и врезался навсегда в память вашего покорного слуги.

Клянусь, подобного не произойдёт, если Хитрому Лису случится как-нибудь стать мэром.

Но вернёмся к нашим баранам. Вернее — к старичку.

Этот зловредный и противный старикашка даром времени не терял. Под шумок он попытался заехать мне по вывеске. Но я недаром в детстве ходил в начальную школу и естественно выучился там кое-чему.

Я так боднул надоедалу головой, что он перелетел через кофейный столик, сбил на своём пути золочёный горшок с фикусом, а затем свалился в джакузи, которую я наполнил накануне доверху шампанским. В карцерном баре шампанского было валом и здесь оно являлось абсолютно бесплатным.

В результате, произошедшей короткой, но яростной схватки папик потерял два синтетических зуба, чуть не захлебнулся в шампанском, но зато перестал гореть. Что, в свою очередь, послужило лучшей иллюстрацией к известной народной пословице: нет худа без добра.

Другими словами, обошлось без жертв. А я, глядя на результат своих архигуманных действий, почувствовал себя в некотором роде даже пожарным-гуманистом, спасшим безвинную человеческую жизнь. И даже попытался озвучить возникшую вслед за чудесным спасением на мой взгляд несколько затянувшуюся паузу.

— Не протягивай ручки, а то ножки протянешь, — посоветовал я прыткому папику, вложив в улыбку как можно больше тепла и человеколюбия, а в голос металла.

И всё же, пусть моя жизнь заметно и наладилась в последние несколько секунд, девчонка по-прежнему держала врага на мушке, колеблясь только перед старым, как мир, выбором: пристрелить — не пристрелить.

Конечно, мне всегда жаль, когда подобные молодые, не лишённые привлекательности особы, которым бы вышивкой крестиком заниматься, да котят свежим молочком поить размышляют над проблемами подобного рода.

Тем не менее, не смотря на всю безобразную сущность момента, меня утешал тот факт, что в револьвере не очень то и много было патронов. Настолько немного, что там их, кажись, вообще не было. И о том, судя по всему, помнил только я. Ибо револьвер, как ни верти, изначально был моим. Правда, только изначально.

Тем временем гости находились на пределе своих эмоций. А у папика задёргался даже левый глаз.

— Стреляй, — проблеял девчонке старый ублюдок, выбираясь из пенной купели, как эдакий старый и немощный Афродит.

И, ведь, вредина, даже не помылся как следует. Только сполоснулся.

— Закрой хлебало, — попросил я самым дружелюбным тоном, на какой только был способен и подкрепил свои слова таким взглядом, что старому тельпуху вмиг расхотелось спорить.

То ли дело девчонка. С ней я был поласковее. Ведь могла же, чёрт меня подери, и пригодиться.

— Я знаю как тебя зовут, — сказал я заигрывая. — Но ты не Кэтрин, я понял сие с той минуты, как увидел твоё лицо. Подлинное, заметь, лицо.

— Да, я не Кэтрин, не Дева Мария и не апостол Павел. Но и вы, как я понимаю, далеко не граф Орлов, — огрызнулась.

По тону девчонки я понял, что последнее обстоятельство, то есть то, что я не граф Орлов, несколько огорчало грациозное существо.

Но может быть, мне так только показалось.

— Остановимся пока на том, что я не твой брат, — сказал я. — И убери, пожалуйста, свою штуковину, — кивнул я на приставленный к моему лбу револьвер. — Эта штука хотя и предназначена для подобных целей, но истые, глубоко верующие христиане не поприветствовали бы твои начинания. Уж тебе-то пора это знать, детка. Впрочем, посмею сообщить, в револьвере давно закончились пули.

Не удержавшись, я плотоядно ухмыльнулся. А девушка слегка нахмурилась.

От того что девушка нахмурилась её тонкие, словно нарисованные брови сошлись на переносице. Она как бы раздумывала над тем стоит ли принимать во внимание мою точку зрения относительно происходящих событий.

Думала недолго. Вскоре поинтересовалась:

— Чему радуешься, придурок?

— Тому, что мы не родственники, — честно признался я.

Признался с самой идиотской и счастливой улыбкой на губах. Эдакий счастливый идиот.

Да, я знал, что некоторое время назад потерял сестрёнку. А вместе с ней миллиарды. На время потерял. Потому что теперь точно знал, где и как всё вышеперечисленное найти. Наша встреча — лишь дело времени. Потеря, не спорю, досадная. Но зато я приобрёл шанс завести такую любовницу, с которой не стыдно будет появиться в светском обществе. Об этом я и сказал, не мудрствуя лукаво. Экссестрёнке. А вслед за тем предложил малышке завести со мной шуры-муры.

Не совру, если признаюсь, что многим дамам нравятся мои гусарские замашки в решении межполовых вопросов. Но не таковой оказалась Астрая.

Приподняв чуток револьвер, она прищурила один глазик и деловито натиснула на курок.

Что револьвер, вопреки моим прогнозам, оказался заряжен, я понял лишь, когда из его ствола вырвался сноп пламени. Что-то грохнулось за спиной Хитрого Лиса, а правая щека его засаднила. Скорее всего её немного обожгло.

— Идиотка! — возмутился я, лишь только оправился от шока. — Ты чуть не пристрелила меня! Пусть я теперь и не родственник, но зачем же за это убивать! Ну и шуточки!

Я орал, как сумасшедший, на некоторое, пусть и на короткое время позорно растеряв весь свой лощёный светский стиль. И только после того, как выговорился, обернулся.

Граф лежал на полу наподобие морской звезды. А его ноги всё ещё подёргивались. Графская рука сжимала увесистую стойку торшера, с которым он успел намеренно подкрасться ко мне сзади, а потом решил не расставаться на смертном одре.

— Вы легко прощаетесь со своими компаньонами, — заметил я экс-сестрёнке, с трудом двигая одеревеневшим языком. — Но только что ты убила человека, детка. А это может существенно осложнить твои взаимоотношения с законом.

— Ты, что, всё ещё не понял, крутой мачо? Это же серворобот. Обычный, примитивный механизм. — Она расхохоталась. — Такого металлолома, как он, теперь везде навалом. Уж не думаешь ли ты, что и капитан этого корабля не относится к разряду псевдочеловеческих созданий?

— Как?! И кэп? Вот не думал! — ахнул я, вспомнив молодчагу с аксельбантами, по своей врождённой доброте (как выяснилось доброте запрограммированной на конвейере) впустившего бродягу на борт, отбивавшегося от целой банды легавых. — Но какая имитация!

Глава XVI

— Теперь их научились клепать. Не то, что пару десятков лет назад. Скоро их вообще нельзя будет отличить от человека. Только тогда многие девчонки выйдут замуж за псевдочеловеков. И может так статься, что прожив с мужьями жизнь, девочки так и не узнают за кем были замужем: за роботом или за человеком. Своего я заказала на Юпитере. Точная копия Орлова.

Да, я это успел заметить. Но от всего случившегося за сегодняшний день я зверски устал. У меня голова шла кругом. Только по этой причине я отошёл в сторонку, опустился в кресло и налил в стакан виски.

И произошло очередное чудо. Мне понадобилось сделать всего лишь пару глотков, чтобы почувствовать такой прилив сил и бодрости, что в голове малость прояснилось. Необоримая жажда жизни и приключений, которые обычно выражались в моём неистребимом стремлении нагрести побольше денег, вновь посетила меня.

— Значит, предполагая, что я сын Кэйджа Орлова, вы решили использовать меня для своих мошеннических махинаций, — резюмировал я самым скабрезным тоном.

— Не будем играть словами, — предложила Астрая. — В общем, всё так. Полгода назад Кэйдж умер и всё его наследство, согласно завещанию, перешло к Самюэлу.

— Понятно, — подытожил я. — Значит старикан не забыл обо мне. А что же Кэтрин?

— Твоя маленькая сестрёнка теперь взрослая дама. У неё своё дело, целая сеть корпораций на семи планетах западного сектора галактики. Глупышка, отказалась от наследства в пользу брата ещё при жизни старого графа. Кэтрин до сих пор по-родственному любит Сэма (в этом месте я хмыкнул, а потом ещё и парочку раз хрюкнул) и ещё она очень переживает по поводу его утраты. Сэмюэла ведь украли в раннем возрасте, когда ему не было и восьми годков.

В этой части печального повествования я дважды хмыкнул и один раз хрюкнул. А на глаза мне навернулись слёзы. К счастью от табачного дыма. И я бы, конечно, в голос разрыдался от такой невероятно слёзовыжимающей истории, если б только был сентиментальным ублюдком.

Но меня всегда интересовали исключительно деньги. И всё ж таки я немного расчувствовался. Ибо только сейчас узнал о неизмеримой доброте сестрёнки. Тем не менее, со своей добродетельностью она вряд ли продержалась бы в неоновожелезобетонных джунглях марсианских мегаполисов хотя бы пару минут. И всё ж таки, я её уважал за эту глупую и непрактичную доброту.

Наверное, в ту самую минуту, как я восторгался неукротимой и беззаветной любовью ко мне моей родни, подлый и коварный граф попытался схватить Лиса за лодыжку своей мерзкой синтетической рукой.

Естественно, активность секреторных желез моего организма, вырабатывающих ферменты сентиментальности, мгновенно свернулась, предоставив полную свободу ферментам ярости мщения.

— Ах, ты гнусный конвейерщик! — вскричал я, отпихивая пластиковую пятерню носком ботинка. — А как же три закона роботехники?… Они, что, уже ничего не значат в этом мерзком и подлом мире?!

Я был настолько разгневан, что уже собирался решительно отпить из бутыли то, что ещё оставалось в ней, но тут в логику развития событий вмешалась Астрая.

— Он не виноват, — горячо вступилась за электронную вредину славная девчонка. — Это я изменила ему программу.

Возмущению Лиса не было предела. На время я даже потерял дар речи от такого откровения.

— Другими словами, ты создала опасного для общества кибернетического монстра? — возмутился я, её признанием не меньше, чем поведением той электронной куклы, что униженно ползала у моих ног, стараясь причинить почтенному джентельмену (каким я частенько представлялся в незнакомых местах) максимум вреда. — Да вы же — банда социально опасных типов, — сказал я, теряя все остатки заложенной в меня ещё в раннем детстве культуры и в запале указывая пальцем поочерёдно то на девушку, то на пыхтящего ко мне ненавистью робота. — Сейчас же измени ему программу, — потребовал я.

— Проще отключить бездельника, — сказала Астрая, улыбнулась примирительно и, наклонясь, щёлкнула рычажком за ухом псевдоОрлова.

Монстр умиротворённо хрюкнул и затих, свернувшись калачиком. А я в свою очередь отныне мог сосредоточить внимание на достопримечательностях тела красотки. И, когда экзаменация подошла к концу, я поставил девушке в уме зачёт и откашлялся в кулак.

— Не хочу казаться назойливо-елейным, куколка, — сказал я бархатистым голосочком, — но, будь у меня парочка литиевых скафандров, я бы сумел убедить тебя прогуляться со мной по теневой стороне нашего летающего саркофага. Только двое. Ты и я. Дуновения охлаждённого до температуры абсолютного нуля вакуума, концентрированный бодрящий кислород в баллонах, звезды величиной с иллюминатор над головой и все прочие прелести хорошего, добротного и донельзя перспективного романа. Чем не райские денёчки?… Не думаю, что кто-то будет отрицать, что разумная, дозированная романтика в Галактике всегда способствовала повышенной деторождаемости, иначе называемой демографическим взрывом.

Короче, я запал на девчонку. Я влюбился в неё ещё тогда, когда только увидел в первый раз и потому нёс всю эту околесицу, которой каждый день с экранов телевизоров кормят нас в тысячах сентиментальных сериалов. Я словно потерял рассудок, что, собственно, если уж честно признаться, и произошло на самом деле.

Я не знал удержу в своих поползновениях в плане любви и продолжал бы молоть всю эту любовную чушь и дальше, но красотка перебила.

— Что ж, — томно вздохнула она. — Может быть, я бы и предоставила тебе такую возможность. Тем более… в литиевых скафандрах. Но меня всегда учили сперва знакомиться, а потом уж затевать все эти охи-вздохи, — призналась она с такой скромностью, что я даже немного офонарел с непривычки. — Узнай я настоящее имя избранника, то, которым называла тебя твоя мамочка в твоём далёком детстве, я бы, чтоб мне провалиться и тысяча метеоритов в брюхо кометы, была бы посговорчивее.

— Хитрый Лис, — отрекомендовался я, вновь обретая бодрость духа и бдительность сознания от одного только вслух произнесённого наводящего ужас на всю галактику имени.

— Как оригинально! — восхитилась Астрая, сделав вид, что не заметила как я взял её за локоток, а мои губы оказались в опасной близости от её губ. — Наверное, сразу после рождения ты совершил нечто из ряда вон выходящее, что твоя мать так отважилась назвать тебя.

— Ничего подобного, — улыбнулся я. — Просто акушер, что принимал роды, был слегка пьян и долго не мог различить, где у меня голова, а где ножки. Вот и пошутил, что я очень хитрый ребёнок, даже вундеркинд и пудрю ему мозги, забавы ради. Всё было именно так. Однако, впоследствии все легавые, с какими только мне довелось встретиться на моём нескучном жизненном пути, все они, как один, подтвердили, что я действительно соответствую имечку.

Невероятно, но я был честен и искренен со своей пассией. И даже гордился сим обстоятельством. И всё это, не взирая на то, что приступы честности не так уж часто беспокоили меня в жизни.

— Мамочка называла меня по-другому, — продолжал между тем я развивать мысль. — Дурачок, притырок, трудный ребёнок, чума нашего века, моя будущая погибель, конченный идиот, монстр… И всё прочее в таком же домашнем сантиментальном духе.

Тем временем Астрая уже не скрывала своей влюблённости.

— Дорогой, теперь и я тебя так буду называть, — сообщила она, вдохновенно повиснув на моей шее, а потом и жарко целуя меня.

В щёку, конечно. Попутно она вытащила из моего кармана все покоящиеся там кредитки. Правда половину потом сунула обратно. Видимо для того, чтобы было, что тырить в будущем. Я же с галантностью кавалера, присущей кавалеру от рождения даже не заметил шалостей дамы.

Наоборот я был счастлив. Время в те минуты словно остановилось. Гигантский корабль мчался сквозь плотные завихрения вакуума, а мы самозабвенно целовались стоя на одной из палуб вверх ногами, словно два гимнаста сбежавших с тренировки.

Рука Хитрого Лиса уверенно скользнула по гибкому стану.

— Только после свадьбы, — простонала наречённая.

— Только и всего-то? — удивился я. — Чего тогда резину тянуть? — заметил я в кратком перерыве между двумя воздушными поцелуями в щёчки. — Где-то неподалёку я видел парочку приятных на вид Экстренных Электронных Бракосочетальников. Всего за двадцать кредов опущенных в щель монетоприёмника мы сможем неплохо скрепить союз.

— О, Хитрый Лис! О, чума нашего века, как ты самодостаточен и находчив, — горячо шептала Астрая, потихонечку и незаметно рассовывая мои купюры по своим карманам. — Веди меня о, благородный рыцарь. Вперёд, к брачному венцу!

Девушка была просто великолепна в своём экзальтированном лицемерии.

О таком компаньоне, как она, компаньоне в своих дальнейших махинациях до этого момента я смел только мечтать. Что и говорить мы идеально подходили друг другу.

Очень скоро синхронно с некоторой суетливостью мы выскочили в коридор, где почти сразу у двери висела невзрачная, забытая всеми коробка с полуистёршейся надписью АЭРБ — Авральный Электронный Регистратор Брака.

Ниже, шрифтом помельче для тех несчастных, что уже растратили заряд оптимизма в процессе семейной жизни: Экстренный Бракоразводник.

Рассеянно и с затаённой улыбкой на губах я отметил, что вторая надпись мне нравится ничуть не меньше первой, с той лишь разницей, что первая в данное время вдохновляла больше.

Ну, вы же сами понимаете, что как показывает жизненная практика — всегда должны оставаться пути к отступлению.

Подскочив к АЭРБ, я рявкнул наши имена в микрофон и сунул в жадно чавкнувшее нутро несколько кредиток из тех, что оставила мне Астрая.

Что-то зажужжало, запахло палёной проводкой и, искажённый мембраной очень низкого качества, зазвучал свадебный марш Мендельсона.

Глава XVII

Слева от бракосочетальника, прямо из стены торчала космическая капсула — небольшая ракета с месячным запасом еды и шампанского. То, что эта капсула для свадебных путешествий, было написано на её борту печатными буквами. Другие надписи написанные от руки дешёвой краской также были не менее занятными. Чего стоило одно такое изречение, например, как «Любовь до гроба — дураки оба». Очень скоро, а вернее, лишь только стихли последние аккорды похоронного марша моей холостяцкой жизни, люк капсулы плавно распахнулся и я потащил свежеиспечённую супругу внутрь, в недра свадебного космического кабриолета. Через месяц, по возвращении, брак можно будет легко расторгнуть.

Мысленно я посмеялся над наивной и доверчивой девушкой, жертвой такого опытного ловеласа, как я.

Взгромоздившись на не разобранную постель, я вышиб пробку из подвернувшейся бутылки. В этот же самый момент капсула автоматически отчалила.

Астрая только загадочно улыбнулась, когда мы оказались в космосе. Мягко и ненавязчиво отобрав у меня бутылку, к горлышку которой я привычно присосался, взамен она всучила мне хрустальную фляжечку, предварительно вытащив её из потайного кармана.

По виду то был ликёр. Но на этикетке красовалась какая-то подозрительная надпись: «Осторожно — яд!»

О-очень интересное название для свадебного пойла.

Вкус гадости предложенной Астраей оказался ещё подозрительнее, чем надпись на этикетке. Рот свело так, что мне стало дурно. В дальнейшем мне отшибло соображение, а память сохранила лишь незначительные эпизоды из того, что произошло.

Я ещё помнил, как раздевался и с пьяной глумливостью допытывался у Астраи девушка ли она и сколько у неё было парней до меня. Но дальше ничего не помню.

Очнулся я голый и продрогший за бортом. И спасло Хитрого Лиса от смерти, скорее всего, только то, что он пришёл в себя, лишь только космический холод запустил мерзкие ледяные пальцы под шкуру человека.

То есть — сразу после того, как меня вытолкали через сбрасыватель мусора, а пилюля — нейтрализатор яда, которую я проглотил, когда почувствовал в питье нечто чужеродное — сработала, нейтрализовав отраву.

Да, холодина за бортом стояла жуткая. Ещё и секунды не прошло, как я выскользнул наружу, а я уже порядком промёрз и даже слегка заиндевел.

Мои волосы и ресницы покрылись серебристо-белым налётом и я стал сильно смахивать на блондинистого йети и голого деда Мороза одновременно.

Потому я не тратил время даром. Нашарив у себя в волосах колечко, стуча зубами от холода, легонечко потянул. В ту же секунду тончайшая и прочная ткань покрыла тело, а сработавший микропатрон наполнил защитный мешок согретым кислородом.

Кислорода должно было хватить минут на десять. Именно такой временной промежуток давался мне на то, чтобы уговорить Астраю впустить Лиса в ракету. В противном случае должен был сработать заряд тротила оставленный мной в капсуле… Да-да… Вот так. Сама Астрая ни за что не сумеет обезвредить адскую машинку, которую я оставил ей в подарок. Устройство бомбы знал только я.

Рационально используя невесомость, стилем «брасс» подплыл я к иллюминатору и не без ехидства принялся наблюдать как Астрая с хрустальным бокалом в руке празднует свою победу, а мою гибель.

Незанятой рукой она перебирала содержимое накладного и, увы, теперь уже отстёгнутого животика, и по её ухмылке я догадался, что безобразнице до чёртиков нравятся добытые трофеи.

Этот беспрецедентный триумф, ликование черной вдовы несколько позабавили Лиса и продолжалось так до тех пор, пока рука моей Астрайки не наткнулась на заряд.

Благоверная всё поняла. Сразу. Она посерела лицом. Меж тем как бомба весело и задорно подмигивала ей малиновыми циферками на небольшом табло и только что не хихикала при этом.

Улыбка всё ещё сохранялась на лице Астрайки. Но только лишь по инерции. Улыбка вкупе с временно нездоровым цветом лица произвела на меня самое неизгладимое и радостное впечатление.

Не стану скрывать, я получил колоссальное удовольствие, наблюдая немую сцену и сполна наслаждался зрелищем, обнаруживая в себе постыдное желание ещё и ещё смотреть на апофеоз, превратившийся в пшик. Но у меня стал заканчиваться кислород.

По правде сказать, он закончился чуть раньше, чем я, собственно, заметил. Но наблюдая за развернувшейся передо мной жизненной драмой дамы, я слегка притупил обычно присущую мне бдительность.

Вот чёрт! Выходит лавочник, продавший Лису аварийный скафандр, надул бывалого лиговца, как ребёнка. Ну и дела! Вот и верь после такого людям. Нет, ну куда катится мир? Чёрт подери, чего стоили теперь эти запоздалые сентенции?

Приблизив побагровевшее лицо к овалу иллюминатора, я пнул по стальной обшивке ногой. И тут же взвыл от боли. Тонкая, хотя и прочная, ткань не предназначалась для игры в футбол. Особенно, если футболить стальную ракету весом в несколько тонн.

Как бы там ни было, но Астрайка услышала мой призыв. Поняв, что только во мне спасение, очень быстро жёнушка втащила изгоя внутрь и набросилась с упрёками, типа «где ты шлялся?».

Я же в свою очередь, лишь только отдышался, содрал с себя, теперь уже не нужную ткань и разразился такой площадной руганью в адрес супруги, будто и не был интеллигентным джентельменом, воспитанным в самых лучших манерах, а являлся давно и бесповоротно по крайней мере — грузчиком с Альфа Центавры.

Выговорившись таким образом, я набрал на бомбе останавливающий код и только тогда облегчённо вздохнул. Ещё минута и нас разнесло бы в клочья.

— Дорогой, — защебетала виновато, порхая вокруг меня мотыльком, жёнушка.

— Я лишь хотела проверить тот ли ты Хитрый Лис, о котором говорит вся Галактика. Не сердись, любимый. «Любимый» она произнесла с придыханием. После чего я немного оттаял и подумал, что с такой кралей как моя жёнушка практичнее примириться, а не поднимать пыль из-за всякой чепухи.

Да. Эта девчонка одним махом смогла превратить самое изощрённое по коварству убийство, какое я когда-либо видел в бесхитростную и невинную забаву. И это после того как я до отвала наглотался пропахшего космосом, планетами и неоткрытыми квазарами вакуума за бортом.

Безусловно, её чувственная лесть являлась верхом безнравственности. Но уж очень я запал на девку.

Раздражение угасало с каждой секундой. И уже через пять минут я совершенно спокойно, хотя конечно и не без некоторой подозрительности одним движением опрокинул в рот, предложенный мне напиток, и тут же заел его аспирином, чтобы не простудиться. Знаете ли, всё-таки в вакууме побывал, и там я вам скажу не курорт.

Потом я добавил ещё. Не аспирина, конечно. И, чувствуя, как блаженное тепло разливается по телу, обратился к своей избраннице.

— Так, что ты там слышала обо мне? — спросил я как бы невзначай и с деланным равнодушием на лице.

При этом я развалился в кресле, размышляя, стоит ли напиваться, как скотина, в день свадьбы. По всему выходило, что не стоит. Будь я пьян сегодня, меня бы уже не стало.

— Ну, в общем, — начала Астрая задумчиво, — я слышала, что этот самый Хитрый Лис — самый хитрый из всех Лисов.

— Ну, не совсем так, — разомлев от добрых слов, поспешил поправить я. — Но, в общем-то, почти правда. Конечно, некоторые меня считают отъявленным мошен… э-э… я хотел сказать — Хитрым Лисом… Но я не такой…

Тут моя тирада прервалась, потому что некто изо всех сил саданул по наружной обшивке. Удар был так силён, что меня, Хитрого Лиса, даже сверзло с кресла и я с грохотом приземлился на пол.

— Опять эти твои штучки! — заорал я, потирая ушибленный бок. — Нельзя, что ли, обойтись без приключений? Посмотри, что ты наделала. Ты и в женской гимназии так себя вела? — Я осуждающе покачал головой. — Не удивлюсь, если тебя за поведение попёрли из этого почётного заведения.

Последние слова я уже бубнил без энтузиазма, понимая, что на этот раз возвожу напраслину на свою нежную и кроткую Астрайку. Что убивать меня дважды подряд даже она вряд ли осмелилась бы. Ведь теперь я был настороже. К тому же ей тоже досталось. Молодая жена в момент неожиданной встряски корабля упала и ушибла локоть и коленку.

И, тем не менее, подтверждая древний тезис о гипертрофированности женского любопытства, и, невзирая на полученные синяки и ссадины, моя зазноба первой оказалась у иллюминатора.

— Дьявол, — только и прохрипела она.

Но я уже сам видел.

Два огромных магнитных захвата присосались к борту нашей капсулы. А над теми магнитами и над нашей, теперь, казавшейся совсем махонькой скорлупкой возвышалась стальная махина непонятно откуда взявшегося корабля. Два примитивных робота класса ММХ уже вскрывали нашу капсулу с помощью резаков.

Гигантский корабль являлся пиратским. И я в этом нисколько не усомнился. Ведь через весь борт этого лайнера шла лаконичная надпись буквами десятиметровой высоты: «Пираты».

— Кажется, нас прищучили, — поделился соображениями я с Астраей.

На что Астрая лишь беспомощно повела хрупким плечиком.

Однако я уже не смотрел на неё, а метнулся к тумбочке, на которой до того лежала та самая моя взрывчатка, что спасла накануне Хитрому Лису жизнь. Я, конечно, хотел лишь вооружиться тротилом, не более того. Но не обнаружил его.

— Где наша семейная бомба?! — взревел я так, что Хитрого Лиса, наверное, услышали на пиратском судне. — Куда ты её дела, признавайся!

И Астрая указала изящным пальчиком на брачное ложе.

— Там, — промурлыкала она невинным тоном.

А я сразу обо всём догадался. Эта лапушка-мокрушница решила устроить супругу повторное испытание, после которого я мог и не выжить. Девчонка ведь не верила, что ей подвернулось неслыханное счастье и я и есть тот самый Лис, который способен найти выход из самой безвыходной ситуации.

Только по этой причине она превращала брачное ложе в минное поле.

— Я с тобой ещё поговорю, — пообещал я, покрываясь холодной испариной от одной мысли о том, что могло произойти, не напади на нас пиратский корабль, и не спроси я в связи с этим Астраю о бомбе.

Глава XVII

Как можно скорее отодрав приклеенную снизу матраца скотчем машинку, я посмотрел на табло: 6.00 утра. Лихо! Как раз удобное время для того, чтобы, приспав суженого, одеть скафандр, выбраться наружу и убраться подальше от капсулы прежде, чем прогремит взрыв.

— Медуза Горгона, — брюзжал я, переводя бомбу в режим узконаправленного действия.

Несколькими скупыми, но точными движениями я прикрепил устройство к стенке рядом с местом, где к нам врезàлись медлительные ММХ и, зажав указательными пальцами уши, кончиком носа натиснул на кнопку дистанционного включения.

Прогремевший взрыв чуть не свёл роботов с ума. А Астрая, не удержавшись на ногах, отлетела в дальний угол.

Это была моя маленькая месть за её проделки.

— Мерзавец, — процедила она, поняв в чем дело. — Мог бы и предупредить.

Но её последние слова утонили в свисте воздуха вырвавшегося через пролом. Через эту же брешь, проделанную с помощью взрыва, я увидел, как обоих роботов отбросило от нашей капсулы и размазало по обшивке линкора.

Тем же узконаправленным взрывом, как острым консервным ножом, прорезало узкую, рваную брешь в боку линкора, а поток воздуха, вырвавшийся из капсулы, подхватил сначала Астраю, а следом и меня и швырнул в направлении линкора. Всё вокруг закувыркалось.

Со всего маху нас зашвырнуло в разгерметизированный отсек Пирата, и тут же встроенные в стены и запрограммированные на автоматическое устранение повреждений механизмы Пирата принялись заделывать пробоину.

Не успел я сосчитать до трёх, как всё было кончено. Мы лежали, распластавшись, в чреве пиратского линкора, а хозяева корабля, припав к обзорным экранам, пытались постичь суть произошедшего.

Пираты недоумевали, куда подевались их роботы и, что вообще только что они увидели. Но до поры до времени я решил приберечь эту тайну, как, впрочем, и своё присутствие на корабле пиратов.

Между тем центробежные насосы линкора вовсю закачивали воздух в отсек. И вскоре мы смогли свободно дышать.

Моя рука, удерживавшая универсальный брюхо-чемоданчик с его поистине волшебной начинкой, совсем онемела, но я не расставался с драгоценной ношей. Тот ретранслятор, что покоился на самом дне этого чемоданчика среди прочих вещиц, был сейчас, как никогда, необходим мне, и я благодарил судьбу, что не забыл в последнюю минуту прихватить всё добро с собой.

Покопавшись в пыльных недрах неразлучного спутника, я вытащил маленькую чёрную коробочку со встроенной в неё мощной антенной и довольно чувствительным микрофоном. Вся прелесть этой штукенции заключалась в том, что она могла передавать информацию непосредственно в радиосеть линкора. Причём без всяких проводов.

Я настроил прибор и пощёлкал рычажками, а потом громко крикнул, стараясь, чтобы голос звучал по возможности проникновенно и одновременно убедительно.

— Это полиция, ублюдки! Вы окружены. Сопротивляться бесполезно. Свадебная капсула, которую вы взяли на абордаж — приманка для идиотов, остолопы. Сдавайтесь! Иначе мы разнесём ваше корыто из аннигиляционных пушек… Перрвый взво-о-од, по левому коридору ша-агом марш!.. Второй и третий, прямо!.. Батальон прикрытия, пушки заряжай!.. Эскадра, на месте! Занять подступы к кораблю преступников… Да осторожнее! Вас слишком много. Не перестреляйте в тесноте друг друга!

Так я нагонял страху на космических разбойников, а потом изобразил губами стрельбу из пулемёта и, выключив передатчик, швырнул его на пол.

Не обращая внимания на обалдевшую Астраю, глядевшую на меня как на рехнувшегося идиота, я закатал рукава и побежал по коридору ведущему из отсека в носовую часть. Как известно, именно там располагается рубка управления со всеми её причиндалами: как то, капитаном, капитанским мостиком, мастикой, кортиком, чипсами и кофеваркой.

Я прекрасно понимал, захват пиратского корабля — безумная авантюра, но выбора не было. В той ситуации, в которую мы попали, приходилось использовать малейший шанс.

В то же время я знал, что обычно пираты никогда не нападают на маленькие судёнышки вроде нашего. Ведь такой налёт просто эргономически, а значит экономически невыгоден. И, тем не менее, они напали. А это, в свою очередь, наводило на мысль: охота на Хитрого Лиса, начатая ещё на далёком теперь Марсе, получила продолжение.

Преступникам нужны не деньги. Им нужен я. И, скорее всего, этими преступниками были представители клана Ривз, что меня немножко взволновало, но и позабавило. Эти парни умеют добиваться своего. И, если мне не удастся укротить их буйный нрав здесь и сейчас, меня ожидает незавидная участь.

Как выяснилось через пару минут, в рубке меня ждали. Не успел я и порог переступить, как к виску Лиса прижался широкий ствол плазмострела. Меня же самого сразу прижали к обитой пластиком стенке, и вскоре я уже не мог даже пикнуть.

Здоровенный верзила, что стоял напротив при желании мог бы с лёгкостью сделать из меня котлету даже без такого аксессуара цивилизованного человечества, как оружие, но почему-то пока он не спешил демонстрировать свои возможности.

Ко всему прочему, я знал этого здоровяка с его красочной наколкой, изображающей гигантского хищного червя с Цебеи на перевитом мышцами плече.

Помнится, месяц назад на страницах многих и многих газет я видел эту гнусную, ухмыляющуюся угреватую рожу. Тогда же власти за голову негодяя обещали солидное вознаграждение. А так как я патологически неравнодушен к любого вида акциям, на которых есть возможность заработать, я накрепко запомнил это имечко.

Его звали Джим Кинг-Младший. Старший Кинг, Том, сидел как-то со мной в тюряге и поговаривали, что это я его порешил за пару недель до окончания срока, полученного Кингом-Старшим.

Кто его знает? Дело тёмное. И давно это было. Одно скажу: как игрок в карты, Том совершенно бесперспективен, потому частенько и любил помухлевать.

Как я слышал, Джим ещё тупее братца. А свою врожденную тупость частенько компенсирует жесткостью.

В любом случае рожи братьев довольно мерзки и давно не вызывают доверия даже у их компаньонов по разбою, грабежам и насилиям.

В общем, исходя из выше изложенного и руководствуясь лишь благими намерениями, мне не жаль было провернуть с младшеньким Джимми то, что я задумал.

Стараясь не обращать на неудобства, доставляемые мне вдавленным в лоб стволом плазмомёта, я широко и приветливо улыбнулся, и как можно расчувствованнее схватил руку Кинга-Младшего и от всей души пожал её.

Сделал я это, как уже и говорилось, с хорошо видимым чувством признательности.

— Благодарю за службу, агент-357, — официальным, суховатым тоном произнёс я. — От имени начальника Седьмого отдела объявляю вам благодарность, а, что касается меня лично, как комиссара полиции, так я представляю вас к Правительственной награде — Ордену Святого великомученика Варвария Пучеглазого. Вы же знаете, агент, сколько людей он замучил?… Галактическая империя не забудет вас, агент! — А потом, уже негромко, но так, чтобы слышно было даже в самом дальнем конце рубки, я сказал: — Ай, да Джимми! Ай да сукин кот. Да, если бы все подонки банды Ривз так легко продавались полиции и поддавались вербовке, да так, походя, предавали своих товарищей по разбою, с такими орлами мы бы очень скоро очистили галактику от всякого сброда, — так сказал я, убежденно глядя в выпученные глаза урода.

Глаза, в которые медленно начал вползать тягучий и холодный страх.

Глава XVIII

— Господа, — повернул я голову к остальной аудитории, остальным моим слушателям. — Дорогие, господа бандиты, не желает ли кто из вас добровольно вступить в славную когорту изменников, проще выражаясь, записаться в 66-ой Отдел тайных агентов и тем самым стать активным сотрудником Главного Полицейского Управления?

В этом месте я с облегчением перевёл дух, одновременно отмечая на глазок степень бледности физии Джимми. И заметил, что эта бледность становится более выраженной, по мере того как всё более краснеют ряшки его товарищей.

Конечно же, на этом я не выдохся. И, вообще, на речи я мастак. И, ей-ей, я бы ещё что-нибудь сморозил приличествующее моменту, если бы у меня на то было время.

Дальше ситуация складывалась так, что мои услуги компашке больше были без надобности. Вначале нерешительно, затем всё злее парни принялись заходить с боков к Джимми. Конечно, им понадобилось время, чтобы переварить услышанное. Мозги у парней работали медленно, но зато врождённые инстинкты делали своё.

Я еле-еле успел отпрыгнуть в сторону, когда пули и плазма принялись рвать тело несчастного Джимми. И, стоя в сторонке, я лишь сочувственно наблюдал как Кинг-Младший пытается безнадёжно отстреливаться.

На удивление парень оказался метким стрелком. Потому большая часть его выстрелов попала в цель.

В общем, прежде чем Джиму совсем снесли череп, он со своей стороны успел отправить к праотцам с полдюжины обидчиков — самых лучших своих друзей.

Всё было кончено, едва началось. Только едкий запах горелого мяса витал в рубке.

Побоище поражало своей апокалиптичностью. В результате перестрелки уцелели только трое. Да и то их целостность, вернее целостность их тел была относительной. Ведь тела оставшихся в живых трёх пиратов не на много отличались от тел их мёртвых товарищей. И живые и мёртвые были изуродованы выстрелами.

Те, что были живы, лежали в лужах крови и были способны разве что жалобно ругаться, да униженно просить, чтобы полиция в виду из резко пошатнувшегося здоровья, скосила годочек-другой их будущего срока, а так же, чтобы им назначили пенсию по инвалидности.

Эти подонки уже называли меня своим шефом, господином лейтенантом и слёзно клялись, что не возьмут в руки оружие, если я им только этого не прикажу. Ещё с их стороны доносилось бормотание насчёт того, что наконец-то они завяжут с преступной деятельностью и с удовольствием пойдут работать нянечками в дома престарелых, чтобы там скурпулёзно искупать вину перед обществом.

Они так и сказали — скурпулёзно.

Астрайка успела к шапочному разбору. И те два плазмомёта, что она притащила, оказались без надобности.

— Только не называй меня вслух по имени, — шепнул я, лишь, только она остановилась рядом перевести дух. — Пусть это дурачьё умрёт в твёрдой уверенности, что их окружает эскадра военизированной полиции. В противном случае они не издохнут, пока не отомстят за обман. Я знаю этих подонков.

— Пираты ведь тебя искали, не так ли? — спросила умная Астрайка. — Но, если им нужен был ты, как же в таком случае они не узнали тебя?

— Пока они тут пуляли друг в дружку, я заглянул в файлы включенного компьютера. Дело в том, что во время взрыва произошёл сбой в программе компьютера. В общем, фотографии перетасовались. И место моей внешности заняла фотография галактики. Они искали галактику, ту, что на фото. Они знали, где я нахожусь, но ошиблись относительно внешности Хитрого Лиса. Это обстоятельство сыграло с ними роковую роль. Среди парней не было ни одного, кто мог бы опознать меня. Потому что при всей моей значимости и солидности на галактику я, тем не менее, не тяну.

В это время один из умирающих, старый космический бродяга, седой корсар с лицом вдоль и поперёк изборождённом шрамами от шальных метеоритов приподнялся и нажал кнопочку на пульте.

На руке пирата я успел рассмотреть имплантированные стальные когти, предназначенные для удержания жертвы во время её умервщления, и невольно содрогнулся.

— Что ты там включил? — спросил я, впадая в тихую панику.

Но пират лишь хрипло расхохотался и плюнул в меня, хотя и не попал, сгустком крови.

— Я узнал тебя, Хитрый Лис, — прохрипел он. — Никакой ты не комиссар и тем более — не галактика. Ты нас дурачил. Но ты тоже скоро умрёшь, — после этих слов пират злобно ухмыльнулся и испустил дух.

Он умер счастливо. Ведь то, что он включил, было взрывным устройством.

— Сейчас нас разнесёт в клочья, — убеждённо заверил я женушку.

А сам заметался по рубке, пытаясь найти выход из ситуации. Но, то ли в спешке, то ли от чего ещё, выхода такого не находил.

— Чёрт! Ну, должна же быть на этой посудине хоть какая-то шлюпка? — со слабой надеждой неизвестно у кого спросила Астрая.

Моё паническое состояние передалось и ей.

— Мы не успеем выйти из зоны взрыва, — помотал я головой. — Ведь отличительная особенность всех кораблей подобного класса — наличие в них термоядерных реакторов.

— Тогда отключим часовой механизм в бомбе, — не сдавалась Астрая.

— Может где-то в чём-то ты и права, — сказал я невесело. — Но где гарантия, что электрическое часовое устройство не продублировано механическим?… Или, например, химическим?

На несколько минут в рубке воцарилось тягостное молчание. С немалой долей ненависти я оглядывал обшитые голубоватым пластиком стены довольно просторного помещения, в центре которого, прямо за рядом глубоких противоперегрузочных кресел, громадной опрокинутой призмой вздымался пульт.

Десятки, сотни тумблеров, рычажков, регуляторов, под каждым из которых всевозможные надписи.

И тысячи разноцветных огоньков.

Внезапно на глаза мне попалась большая рубиновая кнопка, под которой на трёх языках светился текст: «Аварийный эвакуатор Реактора. Пользоваться только в случае крайней необходимости, согласно инструкции аварийных ситуаций».

Чёрт! Да мне плевать на инструкции! Тем более что ситуация, по-моему, как раз соответствовала таким инструкциям.

В голову мне пришла просто потрясающая идея. Зачем, скажите на милость, покидать корабль на заведомо обречённом челноке, когда для той же самой цели можно использовать непосредственно реактор?

Я схватил ничего не понимающую Астраю за руку.

— Быстро в челночную к челнокам! — рявкнул я. — Подберёшь меня в космосе.

— Может быть, вначале объяснишь, что ты задумал? — потребовала Астрая.

— Там разберёшься, — оборвал я. — А пока постарайся не отвлекать меня всякой ерундой и делай то, что тебе велят.

Не сразу, но до Астраи дошло. И её словно ветром сдуло. Уже через секунду я услышал в коридоре её быстро удаляющиеся шаги.

— Только, пожалуйста, вытащи меня из этого дерьма, в котором я скоро окажусь, как можно быстрее. Иначе тебе придётся заводить себе любовника, — прокричал я вслед, очень надеясь, что Астрайка меня ещё слышит.

Первое, что я сделал, когда Астрая ушла, это определил сколько времени имею в запасе. Сие не представляло труда, достаточно было лишь взглянуть на таймер взрывного устройства. Итак, ровно три минуты. Не так уж много, но и немало.

По моим прикидкам этого времени как раз хватало на то, чтобы воплотить в жизнь свой рисковый план.

Для почину я вырвал из гнезда радиоустройство, подающее команду в катапультирующую реактор систему.

Потом выломал из ближайшей стены небольшой, но достаточной энергоёмкости аккумулятор. И всё это добро — радиоустройство, свой чемоданчик и аккумулятор — поволок, пыхтя, на корму, где, согласно плану, вывешенному на стенке рубки, а также моим собственным представлениям о кораблях, находился реактор.

Не стану рассказывать, чего мне стоило со всей моей кладью пробежать от носа до кормы за две с половиной минуты.

Но в одном могу заверить. Никогда в своей жизни так быстро я не бегал. И, без преувеличений, скажу, что это были гонки со смертью.

Я ворвался в реакторный отсек, словно метеор, и тут же наглухо загерметизировал все двери, а потом подсоединил клеммы пускового устройства к аккумулятору и нажал на кнопку.

Целую секунду, показавшуюся вечностью, ничего не происходило. Потом пол ушёл из-под ног, а меня самого швырнуло к потолку и придавило к нему с такой силой, что я заахал и заохал.

Само собой, реактор совершенно не приспособлен для удобств человека. Особенно, если и когда реактор катапультируется. Но могли бы хоть как-то смягчить пребывание в нём. Всё-таки не мешок с картошкой отстреливался в те минуты, а сам Хитрый Лис.

Но через некоторое время я почувствовал себя лучше. А ещё через минуту уже мог даже оглядеться, что я и сделал, тут же с удивлением обнаружив, что плаваю в невесомости.

Невесомость была мне не внове, поэтому я, устроившись поудобнее лишь в паре метров от пола, принялся ждать, когда, спешащая на помощь Астрайка, вызволит муженька из его ядерного склепа. А, чтобы скоротать время, я мысленно пересчитывал те рентгены, которые должен был бы получить за время пребывания в этих краях.

Но вскоре послышался щелчок магнитозахватов и шипение лазерорезки, а появившаяся в вырезанном ею проёме Астрайка, облачённая в тяжёлый свинцовый костюм, являла собой впечатляющее зрелище.

Едва завидев меня, она тут же заварила обратно вырезанную дыру и заорала, что подобных мне ослов она в своей жизни не встречала.

— Мы падаем на планету, дорогой муженёк, — ледяным тоном произнесла она.

— Как это? — не поверил я.

От удивления я даже открыл рот и, неправильно оттолкнувшись, поплыл в противоположную от супруги сторону, что ею тут же расценилось как дезертирство.

— Ты что, прикидываешься? — прошипела она, сузив глаза, в которых метались опасные искорки.

— Но зачем? — не смог удержаться я от очередной глупости. — Ведь так хорошо всё началось, — мечтательно зажмурился я, пролетая в опасной близости от целой кучи запасных урановых стержней. — Мы ведь только поженились, и нам удалось избежать множества опасностей. И вот теперь — падаем.

— Жизнь вообще лишена логики, милый, — сентенциозно заметила Астрая.

— Но для реактора не предусмотрен парашют, — слабо запротестовал я против вопиющей несправедливости судьбы. — К тому же во время взрыва он выделяет массу энергии, — напомнил я. — А ударная волна…

Глава XIX

— Заткнись, — решительно оборвала Астрая. — Ты вовлёк меня в эту историю, — сказала она и нацелила в меня одетый в свинец обличительный палец. — Существующие пока лишь в воображении миллиарды… Романтика любви, — не уставала обвинять она. — Поверив в тебя, я застрелила своего помощника, универсального киллера сервопсевдоОрлова. С ним мы провернули столько делишек, — она явно заводилась, — что тебе с твоими дешевыми шулерскими фокусами и не снилось.

— Да уж. Догадываюсь, — вставил я, плавая в метре от носа супруги. — Ты спала с этим роботом. Я видел какими масляными глазками он смотрел на тебя.

— Что ты можешь знать, жалкий карманник и мелкий плут, о моих отношениях с этим достойным и богобоязненным механизмом?

— Насчёт карманника ты преувеличила, — запротестовал я. — Это ты лупила мои карманы, а не я твои. В некоторые моменты времени ты очень низко ведёшь себя и мы оба это знаем.

В этом месте моей речи Астрая попыталась стукнуть меня по башке свинцовой рукой, но я заплыл ей за спину и продолжал разоблачительную речь оттуда.

Потеряв противника из виду, Астрая несколько стушевалась и замолкла. В своём громоздком скафандре она вряд ли была проворнее, чем старый комод или шкаф. Поэтому результат всех потуг супруги превратить супруга в лепёшку лишь забавлял меня.

— Чёрт с тобой, — наконец выдохнув, сдалась моя любовь. — Тебе, ведь, никогда ничего не докажешь. Но кто из нас больший мошенник? Ты или я? Убеждена, что везде на первое место ты поставишь себя. Вот ты и думай, как нам выбраться из этого положения.

Я немного погримасничал, изображая мыслительный процесс. А затем подплыл к двери и выглянул наружу.

Естественно, дверь была плотно, я бы сказал даже, герметически закрыта. И через щёлку я ничего не увидел. Зато со стороны это выглядело очень эффектно и создавало иллюзию хоть каких-то действий.

— Итак, мы падаем на планету, дорогая, — сказал я, повернувшись к супруге, и Астрая так скрипнула зубами, что этот звук донёсся до меня даже через сложную систему аудиофильтров её скафандра. — Но ты забыла сказать, — между тем напомнил я, — как называется эта планета.

В воздухе насыщенном мечущимися радиационными частицами повисла тишина. Астрая думала. Как-то сразу успокоившись, она что-то невнятно промычала, а затем неопределённо помахала в воздухе рукой.

— Кажется… кажется, она называется… Да, она называется Гранит. Или Сапфир? — спросила она, то ли у меня, то ли ещё у кого, сосредоточенно при этом морща нос. — Я листала Звёздный Атлас прежде, чем выйти из челнока… Да, точно Гранит… А может Кварц? Что вполне тоже допустимо. Или что-то в этом роде… А, вспомнила — Глина!.. Нет, пожалуй, Янтарь. Или Полевой Шпаг. Я точно не ручаюсь, но это может быть Сердолик или Бирюза.

— Постарайся быть лапидарной и конгруэнтной и вспомни поточнее, — терпеливо попросил я. — Возможно от твоей памяти сейчас зависит чья-то жизнь. Наша, например.

— Она уже ни от кого не может зависеть, — усомнилась Астрайка. — Мы ведь вот-вот шлёпнемся. — сказала она.

— Вот тут ты не права, — возразил я, приняв в воздухе одну из самых неотразимых своих поз, но, по-прежнему не приближаясь к жёнушке. — Подумай сама. Если мы падаем на дикую и отсталую планету, где заправляют варварские племена и ещё только-только научились добывать трением электричество, мы, естественно, разобьёмся в лепёшку. Если же мы упадём на цивилизованную планету, нас расстреляют ракетами ещё в воздухе, дабы не подвергать опасности жизнь планетян. Но в том случае, если планета принадлежит числу суперразвитых миров, входящих в Галактический Союз, мы не только останемся живы, но и сможем хорошенько подзаработать.

Некоторое время жёнушка переваривала свежеуслышанное. Затем снова принялась вспоминать, заранее согласившись со всеми моими доводами оптом.

— Полевой Шпат… Нет… Кварцит… Халцедон!.. Нет не то… Слюда… Опять не то… А! Вспомнила!!! — заорала она. — Эта планета называется… она называется…

Раздавшийся вслед за этим грохот заглушил последние слова Астрайки, а её саму подбросило вверх. Меня же, наоборот, опустило. Потом меня подбросило, а её опустило.

На меня, конечно.

Я давно догадывался, что работа в цирке, в частности, силовым жонглёром, не для меня. Но тут я на практике убедился, что поступил правильно, когда на заре своей туманной юности в числе прочих профессий, связанных с использованием тяжёлого физического труда, напрочь отмёл и профессию силача.

Когда на тебе сидит женщина, не спорю в этом есть элемент эротики. Но, если к весу сидящей на тебе женщины прибавить центнер чистого веса свинца, ничего кроме раздавленных ребёр тебе это не принесёт.

— Прости, милый, — прошептала Астрая виновато. — Я не нарочно. Хотя, если уж по-честному, ты заслуживаешь более сурового обращения.

— Хотелось бы верить в искренность твоих извинений. Тем более, что у меня такое ощущение, что мы уже врезались в планету, — прохрипел я, пытаясь сдвинуть хотя бы на миллиметр освинцованную супругу.

Но тщетно.

— Внимание! — вдруг зазвучал в нашем саркофаге чей-то решительный голос. — Наши инфрадетекторы обнаружили вас в контейнере с радиоактивным топливом. Если нас слышите, ответьте. К борту вашего контейнера уже подсоединены звуковые датчики, поэтому ваш голос фиксируется на магнитофонной ленте. Отвечайте, кто вы? С какой целью прибыли на Землю? И почему при посадке не пользуетесь гравитационным компенсатором?…

— Идиот! — хлопнул я себя по лбу и от этого, чисто механического, рукоприкладства в условиях невесомости сделал кульбит назад.

— Наконец от тебя я услышала что-то дельное, — сказала Астрая.

Но я уже не слушал.

— Кто бы мог подумать, что на корабле подобного типа есть антигравитаторы?

— Уж, конечно, не ты, — не преминула едко согласиться Астрая. — Иначе ты бы знал, что ядерные реакторы в нашей галактике снабжаются этими простенькими и полезными устройствами. В целях обеспечения безопасности экосистем планет. Просто, как дважды два.

— … к борту вашего контейнера подсоединены…, — продолжал между тем механический, нудный и невыразительный голос. И было ясно, как божий день, что мы имеем дело с обыкновенным орбитальным роботом класса Диспетчер-S.

— Кварцит… Полевой шпат, — передразнил я. — Ты бы ещё учебник по минерологии приволокла. Геолог недо… Мы коммивояжеры из системы Сириус! Мы торгуем различными энергоносителями! — начал я, придав голосу подобающие моменту уверенность и нахрапистость. — В данное время в нашем распоряжении имеется около полутора тонн чистейшего урана и ядерный реактор с кнопкой катапультирования в придачу. Если вас интересует товар такого сорта, что является нормальным явлением для любой развитой планеты, мы сможем договориться о приемлемой для обеих сторон цене. Приём.

— Берём, — с нетерпеливой жадностью прервал меня другой голос, принадлежавший на этот раз, судя по одышке, которой несомненно страдал собеседник, человеку. — Сейчас я свяжусь с…, — послышался щелчок. Зашуршало. Топот множества ног. Что-то упало. Или кто-то упал. И этот кто-то выругался. А может выругался не он, а тот на кого упали. Или может быть выругался тот, кто увидел как кто-то на кого-то упал, а тот выругался… В общем, чёрт их всех там разберёт!

Внезапно снова послышался знакомый голос.

— Попутного солнечного ветра, — добродушно произнёс он. — Я бы этого Сидорова с этим Кларком… Олухи. Ничего не могут сделать по-человечески… А-а, вот… Здесь у меня расценки на продукцию вашего типа. Ещё раз повторю: мы покупаем. Мы берём ваш реактор со всем его топливом. Плюс… Гммм… первоочередное право торговли с вами. За это право мы ещё доплатим. Двадцать процентов от стоимости товара. В розницу или оптом — нам всё равно.

— Конкретнее нельзя ли? — рявкнул я. Я чуял наживу. — Сколько?

Глава XX

— Двадцать. Двадцать миллионов, — произнёс голос не уверенно.

— Плюс обещанные четыре тысячи, — напомнил я чуть ли не угрожающе. — И всё в галактических кредах, а не в местных тугриках или каких-нибудь манах.

— Замётано, — прохрипели. И я понял, что мой покупатель почти счастлив от удачно проведенной сделки. — Сейчас я отключу наши антигравы, — сказал он. — А вы включите свои. Встретимся на Земле. Конец свя…

— Стой! Не делай этого! — в один голос завопили мы с Астраей.

Тщетно. Орбитальный чиновник отключился.

— Тысяча проклятий! — воскликнула Астрая. — Действительно конец. Только не связи, а нам. Где же спрятаны эти долбаные антигравитаторы?

— И то, посредством чего управляют ими, — добавил я.

Астрая повернулась ко мне, словно только сейчас вспомнила, что вот он, истинный виновник её бедствий.

— Мог бы и раньше позаботиться и поискать, вместо того, чтобы прохлаждаться, — сказала она.

А потом мы принялись искать устройство, от которого зависела жизнь двух человек, падающих на планету Кварцит… э-э… извиняюсь… планету Земля. Мы перерыли весь реактор. Мы заглянули в каждый его уголок и, в конце концов, пришли к выводу, что и само устройство и пульт управления им находятся снаружи, а не внутри.

— Эта хреновина снаружи, — сказал я устало и прислушиваясь ко всё нарастающему рёву за стеной. Мы входили в плотные слои атмосферы.

— Есть ли возможность из твоей капсулы осмотреть реактор снаружи? — спросил я.

— Если я ещё раз нарушу герметичность реактора, что непременно произойдет при моём выходе, из помещения выйдут остатки кислорода. А его здесь и так уже мало.

— Чёрт с ним! — закипятился я. — Перебьюсь. Помнится на Дреертаке…

Договорить я не успел. Внезапно реактор снова взбрыкнул. Меня точнёхонько и аккуратненько швырнуло в потолок и косточки мои затрещали, когда я влепился в стальную плиту покрытую тысячами заклёпок. А потом пришла благодатная невесомость, принёсшая нам с Астраей покой и блаженство.

— … я скоординировал свои действия с руководством, — пояснил голос сквозь треск радиопомех. — Управляющий Центром Внешней торговли настоятельно рекомендует провести доставку груза нашими собственными силами. Отныне эта необременительная операция, — обрадовал диспетчер, — будет проводиться принимающей товар стороной. И, более того, отныне она входит в наши обязанности.

— Ура! — закричали мы, восхищаясь беспримерной мудростью торгового центра. — Слава торговле вообще и её местному управлению в частности!

— Дьявол вас забери, координаторы чёртовы! Вы, что же, раньше не могли скоординировать свои действия подобным образом? Сколько страху натерпелся, — проворчал я лишь только улеглись страсти. — У меня от этой сумасшедшей купли-продажи в то время как мы чуть не врезались со второй космической в планету скоро нервный срыв случится, — заметил я Астрайке.

— Не преувеличивай, — улыбнулась жёнушка. — Я уже имела возможность убедиться, что любые неприятности тебе нипочём.

— Определённо ты несколько переоцениваешь мои адаптационные способности, радость моя, — возразил я. — И, вообще, что ты знаешь о возможностях нервной системы Хитрого Лиса?

Нас плавно опустили на планету.

Я отворил дверь и хлебнул свежего ветра. А потом хмуро оглядел высокое небо с шапками белых облаков, землю под ногами покрытую подозрительной растительностью. Не обошёл вниманием я также и гряду не менее подозрительных, почти отвесных скал, вытянувшуюся у самого горизонта.

На первый взгляд планета представляла собой тот средний класс, которых с избытком в нашей галактике. На таких мне приходилось бывать не единожды.

Правда, во время упомянутых вояжей я не удосужился планеты разглядеть. Но одно знал наверняка: планеты вроде этой из разряда отсталых. На них, ведь, даже не вся поверхность закатана в бетон и асфальт. И от того, поверьте на слово, сплошные неудобства.

В этих уродливых и неухоженных мирах льют незапланированные дожди. Реки текут куда им вздумается. Случаются штормы и ураганы. А погода так переменчива, что любые синоптические прогнозы дают стопроцентный промах и синоптики являются предметом осмеяния и примером беспомощного вранья.

Я, наверное, здорово задумался, потому что совсем пропустил момент, когда к нам подкатил допотопный робот на несмазанных, и потому жутко скрипящих, ржавых колёсиках.

Робот вежливо поздоровался и в лучших традициях раннего средневековья витиевато осведомился не будем мы так любезны, что уделим своё внимание вопросу препровождения им, скромным и непритязательным роботом нас в гостиничные апартаменты.

Мы ответили, что ещё как будем. А я, пользуясь случаем, к тому же поинтересовался не завалялось ли случайно где-нибудь на их планете хотя бы старенького, паршивого реабилитационного устройства.

— То есть, — пояснил я, — такой штучки, которая вышибает из организма избыточную радиацию, а так же устраняет, я замялся, — её… последствия.

Ведя эту непринуждённую беседу с роботом, я старался игнорировать смешки Астраи за спиной… С какой стати эта ведьма так развеселилась? — недоумевал я.

— Ферштейн? — спросил я у робота, когда все разъяснения на предмет моей озабоченности были закончены.

— Ферштейн, — согласился железный истукан.

После такой содержательной беседы меня отвели куда следует и, наконец-то, обработали соответствующим образом. И лишь тогда я позволил препроводить свою персону в довольно я бы сказал комфортабельные апартаменты местной гостиницы, где меня уже поджидала Астрайка.

Гостиничный робот классом повыше, чем предыдущий, но, тоже, должен признаться, изрядное старьё налил нам по чарке игристого вина и, жужжа шестерёнками, предложил отобедать в недорогом, но уютном и, по его словам, респектабельном ресторанчике этажом ниже.

Мы поблагодарили за заботу, отказавшись. Мы заявили, что пообедаем в номере, так как чувствуем себя несколько утомлёнными.

— Как вас прикажете записать в регистрационной книге? — учтиво осклабился наш опекун.

— Хитрый Лис… э-э… Я хотел сказать, — продолжил я, надуваясь приличествующей моему сану важностью, — что я граф Орлов. А это моя супруга. Ещё будут вопросы? Если будут, выкладывай. В противном случае не морочь голову, приятель, и проваливай куда хочешь, — милостиво разрешил я и посмотрел нашему радетелю прямо в его жестяное лицо, надеясь запугать его в первые же минуты этого вынужденного знакомства.

Внезапно, в некий миг мне почудилось, что фасетчатые глаза робота загорелись неким странным, интригующим блеском. Я отнёс сие мимолётное впечатление на счёт разболтанных нервов и разбушевавшейся вследствие некоторой телесной усталости фантазии, потому сразу позабыл обо всём.

— Что принести на обед, Ваша Светлость? — поинтересовался робот, демонстрируя свою недюжинную вышколенность.

А я просто умилился такому обороту дела. Что значит старые добрые традиции. В какой-то момент мне даже показалось, что этот набор стальных гаек и болтов, каким, собственно, и является в принципе любой робот, вот-вот поклонится. Однако, скорее всего подобная функция была исключена из программы железного громилы через чур демократичной планетарной цензурой.

— Пожалуй, я рискну заказать себе бутылочку отменного виски. — Я покосился на Астраю, реально рискуя нарваться на неприятность в виде едкой иронии пассии, которую она испытывала к выпивке вообще.

— Графиня, — учтиво повернулся робот к супруге. И тут же извиняющимся тоном пояснил: — Ваша Светлость, я преднамеренно не обратился к вам первой только для того, чтобы вы имели возможность спокойно и не торопясь обсудить со мной, первоклассным гостиничным специалистом ваши гастрономические пристрастия.

Некоторое время они совещались. И после того как Астрая ткнула несколько раз пальчиком в монитор привинченный намертво к широченной и в чём-то даже мужественной железной груди, робот укатил восвояси.

По пути он насвистывал не то через чур бодро исполняемый похоронный марш, не то, наоборот, слишком уныло выводимую праздничную застольную.

Лишь только дверь плотно захлопнулась, Астрая набросилась на меня.

Глава XXI

— Не успели прибыть на Землю, как ты собрался наклюкаться? — шипела как пробитый метеоритом паровой котёл она, — ты, кажется, совсем запамятовал, дубина, что теперь ты не какой-нибудь замызганный холостяк, кем, собственно, и являлся до того как познакомился со мной, а добропорядочный семьянин, послушный домосед и непобедимый трезвенник. Теперь, поверь, мой милый, кому-то уже не придётся ходить по кабакам с такими же, как и он сам, забулдыгами, а потом валяться в грязной канаве под забором в мятых и не глаженых брюках со следами дешёвой помады на воротничке. Нетрудно догадаться, дорогой, что разные шлюшки в эпоху твоей ушедшей в небытие независимой молодости целовали тебя до волдырей. Но с этим покончено.

Я внимательно и вдумчиво выслушал супругу, понимая, что ей сегодня досталось. К тому же она до смерти устала и хорошее, безоблачное настроение, обычно присущее благоверной, ещё вернётся. Но, с другой стороны, я не собирался терпеть несправедливые обвинения в свой адрес, особенно насчёт, как она смела выразиться, дешёвой губной помады и мятых брюк.

Вот потому, пресекая несправедливые обвинения в самом их начале, я сверкнул на зарвавшуюся жёнушку глазами, да так, что она тут же закрыла рот и забилась подальше в уголок между книжным красного дерева шкафом и обтянутым кожей юпитерианского зебу креслом-колыхалкой-трясулькой.

— Я только собиралась сказать, что я не против твоих попоек. Но делай всё аккуратно и не забывай, что женат, — жалобно пищала она.

— Мы, дорогая, живём в свободном демократическом обществе, — заметил я между тем назидательно, — а не в отсталой и невежественной галактике. Есть у нас, к сожалению и такие миры, где мужчины носят позорную, атавистическую паранджу, не имеют прав и царит самый разнузданный и махровый матриархат. Нет, радость моя, я не принадлежу к подобной категории людей и получил своё воспитание на стареньком, но вполне приличном Марсе.

— Ладно, алканатор, напивайся, — нехотя согласилась Астрая. — Напивайся в зюзю. Но не забывай, что скатиться на обочину жизни, допившись до ручки, проще простого.

Так мы пререкались с Астрайкой ещё некоторое время, но прежняя вражда пошла на убыль. И к тому времени как вернулся робот, мы уже без особого вдохновения дулись друг на друга, да переругивались чисто по инерции.

Робот с грохотом опустил на стол поднос уставленный вкусной снедью.

— Что касается спиртного, — интригующе улыбнулся верзила, — для наших клиентов в первый и последний день оно бесплатно.

— Вот видишь, дорогая! — обрадовался я, — ты на мне сэкономишь кучу денег!

— Это точно. Судя по тому как загорелись твои микроцефальи глазки при виде всех этих бутылочек, стаканчиков и флакончиков, — вздохнула Астрая.

— Смотри не упейся до смерти, халявщик.

И, потеряв ко мне всякий интерес, Астрая повернулась к тому железному ведру с электрической начинкой, что всё ещё топталось у двери.

— Вы не могли бы, голубчик, показать даме город, пока супруг будет заниматься дегустацией, — обратилась она к подобострастному механизму проникновенно.

— О! — энергично откликнулось без сомнения проникнутое самыми патриотическими чувствами ведро. — Наш город просто прекрасен. В нём много всякого интересного. Много весёлого. Например, кладбище. Говорят, мисс, — здесь робот почему-то понизил голос до такого зловещего шепота, что от него даже у меня мурашки забегали по коже. И это не смотря на то, что я цепко держал в руках бутылку прекрасного крепкого портвейна. — Говорят, на этом кладбище похоронен сам Рамзет Последний. Который, судя по другим слухам, вовсе не последний и, тем более, не первый, а только двенадцатый… Тем не менее…

— Прекрасно, прекрасно, — поспешила прервать словоохотливого лектора Астрая. — Оставим кладбище на потом. Вначале исследуем что-нибудь не такое экстремальное.

Робот осклабился.

— Статуя Джо, — вдохновенно произнёс он. — Мутант Джо — то, что нужно. Вам нужно. Самое безотказное средство воздействия на пресыщенное подсознание заевшихся туристов. Действует, скажу вам, убойно. Проверено лично. — Он отступил назад и продолжил в присущем ему оптимистическом духе. — У Джо, мисс, одних пальцев на ногах шестьдесят восемь, — сказал он гордо. — А ушей так целых три: два уха на голове, а одно, извиняюсь, на боку…

— В честь кого же поставлено сие чудесное творение из разряда скульптур? — решил встрять в разговор я, так как молчание моё, в то время как рядом велась светская непринуждённая беседа, становилось неприличным. Особенно, если учитывать те звуки, что я рождал при всём при том: бульканье, плескание, звон бокалов и хлопанье откупориваемых пробок.

Робот пожал плечами.

— Неизвестно, Ваша Светлость, — продребезжал он. — Но, говорят, оригинал носил имечко не Джо. Оригинал звали Томми. И пальцев на его руках и ногах, соответственно, было не более, чем у нас с вами. Но пьяный скульптор…

— Так. Понятно! — хлопнула рукой по подлокотнику кресла Астрая. — Знаете, как-то не хочется начинать ознакомление с культурным наследием планеты с детищ пьяных скульпторов — подлых мутантов. Да к тому же ещё и на ночь глядя.

Она зябко передёрнула плечами, а робот призадумался. Правда, ненадолго.

— Банк Святого Йорика! — воскликнул он через минуту. — Это то, что вам нужно!

Вначале Астрая скептически пожевала губами. А я отставил в сторону бокал. Потом мы оба встали. И снова сели.

— Хм, — вслух подумал я. — Действительно банк то, что нужно всякому порядочному человеку. Но, если этот Йорик такой святой, то откуда у него целый банк? Как ему вообще удалось, соблюдая каноны святости, оттяпать у судьбы лакомый кусочек? Хотелось бы разузнать обо всём подробно, милейший, — проворчал я, чавкая салатом из разновидности местной капусты.

По правде сказать, меня заинтересовал не столько Йорик, сколько банк.

Однако, Астрая оказалась быстрее и, не в пример, практичнее. И пока моя мысль, слегка размягчённая рюмкой вина, только выходила на нужную орбиту, жёнушка уже мёртвой хваткой вцепилась в показавшуюся ей стоящей внимания информацию.

— Банк? — распрямила спину Астрая. И пальцы её замерли в воздухе, словно когти кошки. — Банк Йорика то самое, что нам надо, — промурлыкала она. — Йорики это неплохо, Йорики, как раз то, что позарез нужно всем нормальным, отдыхающим туристам, вроде нас, — словно напевала она и этот балбес, с лампочками вместо глаз, так и не понял какой опасности подверг сейчас экономику планеты, упомянув при Астрае, что знает адрес банка.

— Астрая! — окликнул я жёнушку, пытаясь образумить. — Не зарывайся. Мы не затем сюда летели, детка. За нами гонится целая банда ублюдков с копами в придачу. Тебе что одних этих неприятностей мало?

Астрая ощетинилась.

— Так зачем мы вообще сюда прилетели? — с недовольством заметила она. — Объясни. Известно, ведь, планета эта совершенно отсталая, старомодная. Здесь почти нет жизни. Жизнь в этих местах замирает с закатом солнца, и лишь утром снова возрождается, да и то в виде массового психоза, выражающегося в доении несчастных, подневольных коров и в распахивании плодородной почвы. Не секрет, что здесь все помешались на вечернем просмотре телевизионных новостей и обсуждении цен на зерно и кофе. Здесь скучно, серо и буднично, а в субботу некуда сходить. Знаю я эти планетёнки класса же.

Супруга снова заводилась и нужно было что-то немедленно предпринять, чтобы её всё нарастающее недовольство не вылилось в новый грандиозный скандал.

— Как ты разве уже забыла?… А два миллиона галактических кредов, что нам должны местные власти? А Ордена Храбрости четвёртой степени, что положены нам обоим за уничтожение особо опасной шайки пиратов и их вульгарно разбойничьего корабля? Приводя веские доводы в пользу нашей совсем не такой уж и печальной участи на планете в пику ситуации обрисованной Астраей, я всё больше наседал на неё с контраргументами, не дав супруге и рта раскрыть. А в самом конце речи я привёл самый на мой взгляд очень веский аргумент в пользу своей точки зрения. — Вот увидишь, детка, не позднее завтрашнего дня сам король планеты Дебил-Следующий пригласит нас на аудиенцию, которая, смею заверить, закончится банкетом в нашу честь, а так же праздничным салютом по нас из не менее, чем двадцати мортир самого среднего, что есть на этой планете, калибра!

— Ну, то, что ты перечислил, итак в нашем кармане, — хмыкнула Астрая. — В отличие от хорошего, добротного космического корабля, который, вспомни, нам сейчас позарез нужен и, которые нынче безумно дороги. — Она вздохнула. — Я не собираюсь, милый, всю жизнь летать на переполненных космобусах, где до чёрта полиции, а по утрам подают остывший кофе.

— Если ты, радость моя, хочешь купить себе галактолёт, — вскипел я, — мы купим его. Только выбрось, пожалуйста, из головы то, что ты задумала и не бей на жалость к себе, чёрт меня забери!

— Ха-ха! — рассмеялась Астрая. — Не смеши! Неужели ты собираешься приобрести звездолёт, эту великолепную машину, изыск научно-технической мысли последних лет, за те жалкие гроши — нищенский гонорар — что выплатят нам за реактор скупердяи земляне?… Да такую сумму в уважающем себя обществе и назвать-то деньгами стыдно.

И Астрая понеслась, как молодая необъезженная кобылка по кочкам и оврагам. А я лишь предусмотрительно заткнулся и в дальнейшем только помалкивал, дабы не нарваться на ещё большие неприятности, чем обыкновенный скандал.

Зато теперь роботу предоставилась возможность глубокомысленно фиксировать ту часть лексикона Астраи, которой он раньше, судя по тому, как он изумлённо хлопал своими жестяными ресницами, да помигивал допотопными электронными лампами накаливания, он и слыхом не слыхивал.

— Астрая… Астраечка… Раечка, — наконец взмолился я. — Ради бога успокойся. Не надо портить нам обоим нервы. Ведь у нас до сих пор всё было так прекрасно: перестрелки, погони, богатство, слава…, что ещё нам нужно порядочным людям, счастливой семейной паре, чтобы чувствовать себя достаточно комфортно в этом прекрасном, пусть слегка и враждебном и уж совсем невпроворот лживом мире?… Хорошо. Если хочешь сходить в тот долбанутый банк, я тебя не стану отговаривать. Но выпутывайся потом, если влипнешь, милая, сама. Договорились?

Вместо ответа благоверная смерила суженого презрительным, уничтожающим взглядом и вышла из номера, громко хлопнув дверью. Я же, философски отнесясь ко всему происходящему и постепенно успокаиваясь, поудобнее развалился в просторном и мягком кресле и, потягивая ликёр из бокала, принялся листать подшивки старых газет, которые обнаружил здесь же в немалом количестве на журнальном столике.

Глава XXII

Робот, осведомившись не нужно ли чего, укатил вслед за Астраей, прихватив с собой уже не нужную посуду. Кажется жестяной ловелас запал на мою Астрайку.

Но мне уже было глубоко плевать на всё, что касалось жёнушки. Закурив для начала сигару, я сложил подшивки в хронологическом порядке и принялся внимательно изучать. Страницу за страницей.

Должен признаться, чтение моё было бессистемным, но скурпулёзным. Не пропуская ни строчки, ни запятой, я читал всё подряд: статьи, очерки, репортажи, рецензии, брачные и деловые объявления и даже рекламу.

Я поступил так намеренно, с одной единственной целью — как можно лучше и детальнее ознакомиться с жизнью планеты, на которой нам с Астрайкой доведётся провести энное количество — какое ещё не знал — времени.

Читая всю эту галиматью, я очень старался не пропустить ничего из всего того, чем традиционно пичкают публику газетчики. Мимо моего пристального внимания не прошли ни цены на нефть, как в текущем так и предшествующих годах, ни курс акций на бирже, ни криминальная хроника, вкупе со светской. Так я терпеливо мусолил страницы, пока не дошёл до коротеньких сообщений раздельчика типа: «всячина вскладчину».

Я и этот хаотический текст усваивал так, будто пытался вызубрить. Некоторые из кратких и кажущихся легкомысленными заметок этого раздела не несли в себе, в общем-то, достойной внимания, сколь-нибудь полезной информации. Другие столбики текста выглядели довольно интригующе.

Чего стоил, например один такой перл местной периодики: «Лес Скорби и Печали вновь совершил свой опустошительный набег на селения долины Пляшущего Триска. Имеются жертвы…»

Ни подписи, ни пояснений. Но это было единственное объявление привлёкшее моё внимание. Единственное. Чушь на первый взгляд. Лес Скорби и Печали, набег и некий неугомонный Пляшущий Трикс. Этот Трикс — несомненный фанатик танцев, а всё чтиво — явный бред.

И, тем не менее, прошло же редакторскую цензуру это сообщение?!. Что-то здесь не вязалось. Что-то было не так и казалось неправильным. Информация несла в себе нечто такое, что не укладывалось в рамки привычной и к счастью присущей мне логики и это наводило на интересные размышления. Тот, кто размышлял над темой Трикса ввергал меня в размышления о причине плясок. Тот, кто писал всё это, знал нечто гораздо большее и я чувствовал это нутром.

Перечитав ещё раз текст, я задумался. Я поворачивал полученную информацию и так и эдак, пытаясь взглянуть на неё с новой, необычной точки зрения, пытался понять её получше.

И в какой-то момент до меня кое-что дошло.

Внезапно я вскочил на ноги и хлопнул себя по лбу. Какой же я идиот! Так вот в чем дело! Вот где эта самая пресловутая собака, чёрт бы её побрал, зарыта! После слова Трикс не стояла точка! А это значило что кому-то из Лиги приспичило выйти со мной на связь. Если конечно дело не в правилах местной пунктуации.

Я заколебался и потому разнервничался. И, когда мой мандраж достиг наивысшего апогея даже в перигее, я выглянул в коридор и, ухватив за клешню проезжающего мимо робота, затащил его, брыкающегося и упирающегося в номер.

— Читай, лампочконосый ублюдок, — сунул я в руки газету железному недотёпе, нагнав на себя самый суровый вид при этом. — И только попробуй пропустить что-нибудь. Отвечай, что это за чёртов лес? Ты знаешь хоть что-то о нём?

Робот добросовестно сунул зажужжавшую голову в газетку. Он пробегал строчки помигивающими тусклыми ничего не выражающими глазами, а я, набравшись терпения, ждал.

Я лишь хотел проверить подозрения.

Робот прочитал статью десять раз кряду, в простом режиме общего сканирования, как это и делают все роботы. Затем он включил в себе аналитический блок и проделал то же самое по диагонали, задом наперёд и уж совсем непростым способом — снизу вверх по диагонали с заходом в суффиксы и деепричастия. И, тем не менее, судя спокойному выражению его жестяного лица, ничего предосудительного робот в газете не нашёл.

— Ну что? — голосом не предвещающим ничего хорошо поинтересовался я.

И тут куча ходячего, измождённого годами непосильной работы металла, заскрипев старыми ревматическими заклёпками, со страшным грохотом упала на колени и взмолилась.

— Не вели казнить, Ваша Светлость, — вскричал робот. — Вели миловать. Это я во всём виноват. Я исправлюсь. Дайте время и я найду против себя свидетелей, которые составят на меня такой компромат, что мне не позавидуешь. Меня демонтируют прямо на ваших глазах в зале справедливого суда и немедленно отправят на переплавку. Дайте шанс и вы сами увидите на что ещё способен такой старый увалень, как я.

Наверное, лицо у меня было разочарованным. Иначе чего бы это я отхлебнул из бокала, который всё ещё держал в руке. Ко всему прочему, я был так разочарован, что молоко в радиусе трёх километров вокруг, обязательно скислось бы даже в вымени коров, окажись эти добрые животные поблизости.

— Вот что значит программа упреждения и угодливости, — подумал я. — Беднягу Джо, а судя по гравировке на груди, так и звали горемыку, так запрограммировали на удовлетворение чужих потребностей, то есть желаний капризных клиентов, что тот готов полить себя водой из крана и заржаветь тут же, лишь бы только угодить.

В общем, скука несусветная. В то же время в разгадывании той шарады, что подкинула газетёнка, я не продвинулся ни на шаг. Ни в том, что за Лес такой дивный, что способен сам передвигаться по пересечённой местности, ни в том, чем отличаются местные правила пунктуации от, например, марсианских.

Наверное, я бы ещё долго терзался бесплодными размышлениями на эту тему, если бы, внезапно, дверь номера не распахнулась и на пороге не возник невысокий худощавый мужчина с насквозь фальшивыми манерами, но зато с видом полицейского скрывающего, что он полицейский. В общем любви у меня к появившемуся типу не возникло никакой.

Не понравившийся мне с первых минут во всех отношениях тип держал в руке трость, которой он сразу не преминул воспользоваться, постучав ею по железной голове всё ещё угодливо ползающего в моих ногах не наученного себя уважать робота. И, наклонив набок голову и вслушавшись в мастерски извлечённый звук, весьма напоминающий звучание подвешенного за верёвочку медного таза, когда в него лупанут алюминиевым черпаком, незнакомец коротко бросил:

— Вон!

Джон конечно же был просто рождён для того чтобы выполнять приказы.

Поэтому он мигом выкатился из номера. А непрошеный гость уставился на меня пронизывающим, немигающим взглядом.

— Ты не узнал меня, Сэмюэльчик? — пропел типчик голосом, в бархате которого угадывались вкрадчивые нотки.

Явно неврастенические губы скривились в ядовитой усмешечке.

Я в свою очередь недоверчиво вытаращился на гостя.

— Легавый, что ли? — неуверенно предположил я. — Точно легавый! Я тебя пристукнул, когда драпал из той хорошо известной тюрьмы на Альфа-Центавра. Ты я вижу после того маленько не в себе. Извини, что саданул по башке. Ничего другого тогда на ум не пришло.

— Кто драпал? Ты, что ли? — с издёвкой пропел змееулыбчивый тип.

— Ну, я. Не ты же, — ничуть не рассердившись, нагло заметил я. — Зачем вам легавым драпать из тюрем, если вся власть в них итак ваша.

И я с ностальгической грустью вспомнил, как всё было…

Смеркалось. Пели соловьи. По небу плыла большая серебристая луна. Вдыхая полной грудью настоянный на ночных запахах воздух, я лез через ограду. Охранник, мой друг, крикнул:

— Стой! Стрелять буду!

Я показал ему интеллигентный кукиш, который насобачился сворачивать за долгие месяцы отсидки, а так же я напомнил придурку, что все свои патроны он ночью проиграл мне в карты.

И в доказательство своих слов я ссыпал латунные цилиндрики по другую сторону забора, между рядами колючей проволоки, где ещё с вечера бегал здоровенный некормленый кобель людоедского вида.

А охранник попытался патроны достать. Но ничего хорошего из того не вышло. Он только расцарапал себе плечо, да злющий пёс цапнул его за палец.

А я залез на трёхметровый забор. А другие такие же, как и первый, охранники с вышек — мои собутыльники — попытались меня подстрелить. Но и у них ничего не вышло. Потому что у них тоже не было патронов, так как и эти охранники продули мне все патроны в карты неделей раньше. Точно так же, как и первый охранник, мой друг — в «двадцать одно».

Вот, что значит хорошо подготовиться.

От этих тёплых воспоминаний мне даже хорошо сделалось. Не подумайте только, что я бежал из тюрьмы, потому что мне там плохо жилось. Наоборот, я прекрасно проводил время со всеми теми типами, которые, как они считали, надзирали за мной.

Тюрьма одевала, кормила, заботилась о моём здоровье… Но, к сожалению, я не мог оставаться в том рукотворном раю вечно. Однажды пришло время покинуть гостеприимные стены, так как в дорогу звали великие дела. Я был счастлив там, но не до конца. Ведь я ужасно не люблю, когда за мной надзирают. А в стенах тюрьмы дело обстояло именно так.

Между тем, не во вспоминаниях, а в реальной жизни, то есть в номере гостиницы дела развивались совсем по диковинному сценарию.

Глава XXIII

— Ты подлый вор и обманщик! — вскричал худосочный тип и гневливо ткнул пальцем Хитрого Лиса в грудь. Наверное, для того, чтобы он не заблуждался на тот счёт, кого тип имел в виду.

— Не может быть! — заартачился я просто так, для порядка. — Согласен, я никогда не блюл законы, однако, не всё так фатально. В общем, я не так уж плох, как вы себе это воображаете.

— Ты предал меня! Ты завёл шашни с бандой мошенников!

— Смотря какую банду иметь ввиду. Если под бандой вы подразумеваете мою супругу, то здорово заблуждаетесь. Она не банда. Она целая армия мошенников. А может даже две армии. Или три. Это зависит от обстоятельств, — не без гордости за свою семью заметил я.

— Не выкручивайся, Лис. Не пытайся нас обмануть.

— И не подумаю, — заверил я, имея в виду, конечно же, совсем противоположное, то есть то, что я как раз не собирался завязывать ни с обманом, ни с мошенничеством, ни с бандой моей жены.

Во всяком случае, в самое ближайшее время я не собирался заканчивать со всем этим.

— Тебя будут судить. Военно-полевой суд уже рассматривает твоё дело.

Тут мои нервы не выдержали и я глумливо захныкал.

— Что я вам сделал, негодяи? Это чудовищная клевета!

— Хитрый Лис, ты арестован.

— Вы сумасшедший, — догадался я. — Вы сошли с ума и вы к тому же маньяк. У вас мания того, что вы — не маньяк. Но вы не догадываетесь, что вы маньяк, потому что дебил. Вы недогадливый сумасшедший маньяк.

Видимо, тип попытался постичь смысл мной сказанного и это чуть и вправду не свело беднягу с ума, потому что в следующую минуту он не то простонал, не то прошипел:

— Сдайте мне ваш жетон.

— Чего? — не понял я.

Типчик сделал шаг вперёд и, вытащив из кармана баллончик с парализующим газом, направил его мне прямо в лицо. Однако, я лишь блаженно задёргал носом, когда тугая струя аэрозоли ринулась в мою сторону.

— Клумбы Марса, — прокомментировал я марку дезодоранта.

Ведь я сам и подсунул негодяю эту штуку минутой назад взамен его убойной смеси. А визитёр был так увлечён разговором со мной, обвиновачиванием меня, что даже не заметил как я незаметно и ловко проревизировал его карманы, подменив в них всё, что посчитал нужным.

— Вам меня не запугать. Ни Клумбами Марса, ни каким-либо другим ароматизатором, — проинформировал самым серьёзным тоном гостя я. — И, вообще, я буду жаловаться.

— Я твой начальник, идиот, — прохрипел тип. Лицо его покрылось красными пятнами. — Ты, что, в самом деле, ни черта не помнишь? Или только прикидываешься?

Само собой я не собирался отвечать на глупые вопросы. Тем более, в коридоре послышались знакомые шаги.

— Астрая, детка, вызывай скорую и полицию. У нас чокнутый, — попросил я.

— Тссссс, — страшно зашипел весь зелёный от злости визитёр и повернулся к двери, между тем, как рука его скользнула в карман брюк.

— Вы не это случаем ищете? — самым невинным тоном поинтересовался я.

Одновременно с этими словами я вынул маленький чёрный пистолет из своего кармана и направил его дуло в затылок гостю.

Гость затравленно скосил глаза на меня, а его рот раскрылся от удивления. Но скорее всего ему так было удобнее.

— Угадайте с первого раза, что я сейчас хочу с вами сделать и я отпущу вас, — предложил я.

Тип не угадал. Теперь он вообще молчал, как сыч, застыв столбом и лишь с угрюмой обречённостью поглядывал на меня. Да ещё, пожалуй, трясся от страха. Трясся до тех пор пока я не огрел его рукояткой пистолета по башке.

Когда вошла Астрая, крепко сжимая в руках мешок набитый до самого верха пачками кредиток, до недавнего времени принадлежавших по всей видимости местному банку, я все свои дела уже обстряпал. Вредный тип лежал на полу, похрапывая словно мерин в конце тяжкого трудового дня на пашнях Гамильреды, а я с самым серьёзным видом изучал его документы — полицейское удостоверение и жетон, которые только сейчас обнаружил вшитыми в полу пиджака гостя.

— Ты прикончил копа, — ровным и бесстрастным тоном констатировала Астрая, заглянув мне через плечо. Потом она задвинула в дальний угол свою драгоценную поклажу и хмуро уставилась на меня.

— Откуда мне было знать, что этот недоумок легавый? — заюлил, заканючил я, понимая, что мои аргументы слишком ненадёжны для того, чтобы избежать чисто формального в таком случае суда и закономерного в такой ситуации расстрела.

— Это ты заявишь, когда тебя потащат на электрический стул, — зловеще предрекла Астрая.

Конечно, я немного струхнул, когда выяснилось, кого прихлопнул. Но струсил лишь самую малость. Не так-то легко запугать Хитрого Лиса, если уж он идёт напропалую.

Тем не менее, что-то следовало предпринимать, чтобы избежать негативных последствий — результата случившегося лёгкого недоразумения.

— Слушай, мать, — произнёс я степенно и деловито. — Не пора ли нам, старушка, делать ноги? Если этот мистер очухается, а он, поверь мне на слово, уже не очухается никогда, нам в любом случае крышка. Уж в этом ты можешь поверить мне.

— Хорошо, что хоть что-то ты понимаешь. Периодически, — презрительно процедила супруга.

А я озабоченно нахмурил лоб и показал на пачку денег, вываливающуюся из узла на гостиничный ковёр:

— Где разжилась, мать?

— В банке, вестимо, — ответствовала супруга и в тоне её не было и тени похвальбы.

И, я, конечно, давно и сам знал, что подобные мероприятия по изъятию денег из планетарного оборота являются для неё лишь способом зарабатывания себе на хлеб и не более.

— У них там сегодня, что — акция благотворительности? Гуманитарная раздача?

— Что-то вроде того. А как иначе назовёшь такое мероприятие, если при всех несметных богатствах, что хранятся в недрах банка, там всего лишь примитивная, полуисправная сигнализация, да десяток-другой, не больше, вооружённых охранников. Ни артиллерии, ни танков. Я уже не говорю о дотах. Не то, что на Юпитере, — мечтательно зажмурилась она. — Но я, слава богу, знаю толк в перестрелках. Думаю, что этому городу в профилактике подобных ограблений ещё предстоит провести определённую работу, — вздохнула она. — Будь я мэром, я бы уделила определённое внимание такому вопросу.

— Несомненно, радость моя, ты бы навела порядок, — согласился я и потянулся к супруге, дабы в знак уважения к жёнушке запечатлеть поцелуй на её щечке. В это самое время в дверь постучали.

Я вздрогнул.

— Мы пропали. Это его дружки. Подельники копа. Они выследили нас, — заскулил я, паникуя.

Но Астрая, заехав остреньким локотком мне в бок, а потом под дых и по шее, прошипела в самое ухо, что сейчас самое-самое время убрать труп.

Меньше чем через две минуты легавый поменял место прописки, сменив пыльный, протёртый в некоторых местах ковёр на столь же пыльный, но ещё более древний шкаф. И, когда скрипучая массивная дверь захлопнулась и замкнулась на скрежетнувший натужно ключ, Астрая смело впустила того, кто уже давно ломился в номер.

К нашему удивлению визитёром оказался мальчик-рассыльный. Хотя глаза у него были много повидавшего на своём веку человека. И это несмотря на весьма и весьма юный возраст отрока. В каждой руке малец держал по здоровенному конверту.

На конвертах значились наши с Астраей имена. Стояли почтовые штемпеля, а внутри лежал денежный чек. Из прилагавшегося письма значилось, что деньги — плата за реактор. Ещё там была пригласительная открытка.

Когда я оторвал взгляд от записки, малец всё ещё топтался у порога, явно не собираясь просто так покидать нас.

— Какие-то проблемы? — поинтересовался я.

Но тут до меня дошло, что сорванцу требуются чаевые.

— Астраечка, дай гадёнышу леденцов. Кажется, я видел кем-то забытый кулёк в умывальнике. Расплатимся, чёрт подери, по-царски.

Астрая сунула парню горсть мелких монет и тот счастливый исчез.

Мы спрятали подальше чек, а потом прочли приглашение. Нас приглашали в Лес Скорби и Печали.

Глава XXIV

— Ты как хочешь, — сказал я Астрае после того как дал ей почитать краткое сообщение в газете о нападении странного леса на человеческие селения.

— Ты можешь сейчас же улепётывать на любую, какую только пожелаешь планету, планету в любом уголке Космоса. Но я не улечу, пока не побываю в этом дьявольском лесу. Очень уж он меня заинтересовал! Нюхом чую: там кроется нечто важное для меня. Этот лес, словно притягивает Хитрого Лиса. И неспроста. Я не понимаю, чтобы сие могло значить, но, надеюсь, скоро все выяснится. Одно я знаю точно: мне необходимо там оказаться.

— Что ж, узнаю. Узнаю повадки Хитрого Лиса, который никогда не отличался способностью считаться с мнением других, — как-то недовольно заметила Астрая.

— Извини, дорогая. Я поступаю так, потому что считаю такое поведение наиболее целесообразным, — хладнокровно парировал я. — Хочешь, оставайся. Твоё дело. Кстати, ты случаем, не знаешь, есть ли в этом захолустье какое средство передвижения? Кроме, конечно, того реактора, на котором мы прилетели?

— Кажется, я видела с полдюжины углеавтомобилей. На заднем дворе, — поморщила лоб наблюдательная жёнушка.

Я только досадливо поцокал языком. Углеавтомобили не ахти какое средство передвижения. Скорость углеавтомобилей не многим больше скорости пешехода. Но, как известно, на безрыбье и рак рыба. Тем более, что дареному коню в зубы не заглядывают.

— Была не была, — махнул я рукой. — Спрячь, дорогуша, подальше свои денежки и собирайся в путь-дороженьку. Мы едем.

— А труп? — очень кстати напомнила Астрая.

Но я лишь криво усмехнулся, пожимая плечами.

— Думаю, он не очень рассердится, если мы ненадолго отлучимся. Тем более, в шкафу тепло и уютно.

Пока жёнушка прибирала добычу, я попытался слямзить тонюсенькую пачку денег, но тут же был наказан — получил по рукам.

— Как зарабатывать — я одна. А как хлебало на халявку раскрывать, ты тут как тут. Попридержи свою дурную, испорченную в тюрьмах натуру, дорогой, — сурово заметила супруга.

Все автомобили стоявшие на заднем дворе производили неизгладимое и довольно двусмысленное впечатление. С одной стороны они радовали глаз своей ретроспективной неказистостью, с другой — удивляли невероятной живучестью.

Я сел за баранку того, который мне приглянулся. Единственного дееспособного мустанга в этом стаде престарелых калек. К тому же на вид он был совсем неплох. На мой взгляд, прошло не более пары тысяч лет с тех пор как он сошёл с конвейера некоего допотопного завода. И такой факт обнадёживал. И только потому я сунул ключ в замок зажигания, а не по рассеянности, как после уверяла супруга.

Конечно, я дико рисковал. Поэтому я немного завидовал околачивающемуся неподалёку сторожу. Ведь сторож не рисковал ничем. Кроме этого самого автомобиля из гостиничного автопарка. И, уж тем более сторож не был похож, в отличие от нас на самоубийцу. Да и вообще этот весьма и весьма любезный человек во время всей беседы с нами старался держаться от автомобилей подальше, к которым как мне показалось он не питал доверия.

Тем не менее, нам он врал напропалую. И как я понял в дальнейшем, врал без зазрения совести.

— Не беспокойтесь, сэр, — увещевал он. — Если эти автомобили и опасны чем, так только тем, что жрут до хрена бензина, — утешал он, заметив выражение ожидания неминучей смерти на бледных лицах смельчаков. — Если что, — добавил этот бывалый человек с непонятным и оттого леденящим душу спокойствием вдогонку, — если что, бросайте руль! Бросайте его к чертям собачьим и отбегайте в сторону! Обычно они взрываются сразу. Но, может быть, вам повезёт!

После таких инструкций нельзя сказать, что мы ободрились сильно. Но наша обреченность как-то стала несколько притупляться.

Когда мы отъезжали, сторож незаметно перекрестил нас вдогонку. А ещё вытер украдкой набежавшую слезу. Не иначе мы понравились доброму старику и он сильно жалел нас. А возможно он вспомнил свои молодые годы. Те самые, когда был таким же бесшабашным и безрассудным, как мы.

Как бы там ни было, но мы отправились в путь. И очень скоро, сидя за рулём, я понял одну нехитрую истину. А именно то, что педаль тормоза, как и педаль газа в этом чуде технической мысли прошлых эпох совершенно излишни. То есть, сколько ни дави на эти штуки, ничего не меняется в окружающем мире. И с таким же успехом я мог нажимать на любую другую часть автомобиля. Например, на бампер. Или — багажник. Результат был бы таким же. Вернее при нажатии на тормоз и газ (в любом их сочетании) результативность такого акта сводилась к абсолютному нулю, который в свою очередь устремлялся к бесконечности.

Очень скоро мы привыкли, что мотор издаёт любые, самые невероятные звуки. Любые, кроме тех, какие ему полагалось издавать.

Колёса скрипели и скрежетали. А глушитель так оглушительно хлопал, что мы всерьёз заподозрили, что это не глушитель, а усилитель. И от хорошего качества его усиления в радиусе не менее чем тридцати миль попряталось всё живое. И мы это хорошо осознавали. Так как нам самим хотелось поскорее спрятаться от издаваемых автомобилем звуков. Ведь мы были тоже живыми существами. Не хуже тех, что уже успели попрятаться. Но они спрятались. А мы нет.

Причём, при всём при том, карбюратор вообще, кажется, объявил бессрочную забастовку. И скорее всего не собирался работать в ближайшую декаду месяца.

Зато счётчик километров попросту свихнулся. Он разошёлся не на шутку.

Цифры на нём мелькали с такой скоростью, что рябило в глазах. И я всерьёз заподозрил, что это странное устройство стояло до сих пор в скоростных разведывательных космических крейсерах, отсчитывая там парсеки и мегасеки. А не какие-то жалкие метры и километры.

Радиатор мы потеряли сразу, как только выехали. О чём ни сколько не жалели. Но, видимо, об утрате радиатора нас пытался уведомить орущий и скачущий на дороге позади сторож. Но, сидящие в автомобиле, самонадеянно не вняли гласу, вылетающему из надсаженной глотки старика. Зато с другой стороны без радиатора автомобиль быстрее бежал.

Видимо, интуитивно мы уже тогда понимали, что без радиатора при езде на нашем авто меньше шума.

В общем, неспешно, зато довольно шумно тащились мы по бездорожью среди безлесых, заросших бурьяном равнин, которые изредка разнообразили разве что совершенно лысые желтоватого цвета пустоши. И я с унылой подозрительностью то и дело поглядывал на редкие пологие холмы, поросшие всё тем же низкорослым бурьяном. Эти скромные и непримечательные возвышенности к величайшему моему сожалению отчего-то напоминали мне братские могилы таких же автомобилистов-неудачников, каковым я виделся с недавних пор самому себе.

Очень скоро я высказал свои соображения по поводу ассоциации холмов с могилами вслух. И Астрая к моему удивлению поддержала меня. Она сказала, что учитывая примерно одинаковый возраст виденных нами автомобилей и древних могильников, я вполне могу оказаться прав.

Через полчаса езды в грохоте и тряске мы оказались на приличном расстоянии от гостиницы. А ещё часа через два сумели даже отъехать от неё настолько, что она уже не заслоняла половину неба.

Тем не менее, в какой-то момент это учреждение вообще скрылось с глаз, а впереди перед нами возникла небольшая речушка с мостом.

О реке судить не берусь. Возможно, её возраст исчислялся миллионами лет. Но мост, по-моему, был старше. Я не встречался в своей жизни с такими случаями, когда мост строили раньше речки. Но, видимо, такое иногда происходит. И наш случай как раз, не смотря ни на что, был из разряда таких.

Да, мост был ветхим и дряхлым. Он был настолько ветх, что виделся нам не просто мостом, гидротехническим сооружением, а, по меньшей мере — прародителем Вселенной.

Причудливой аркой изогнулся он над пенистыми, быстрыми струями, напоминая всему живому о бренности и тщете существования.

За мостом опять потянулась всё та же пустошь, которую кто-то любовно, оставаясь инкогнито, засеял сорняками.

Мотор к этому времени хорошо прокалился. А на капоте можно было даже жарить гренки, проголодайся кто вдруг. Накалился он до тёмно-вишнёвого цвета, местами переходящий в нежно-сливовый.

— Там! — эмоционально выкрикнула Астрая, указывая рукой вперёд.

Но я уже и сам видел.

А видел вот что. В двухстах с небольшим метрах, прямо по курсу движения и недалеко от дороги собралась пёстрая толпа.

Не берусь судить сколько их было. Скорее всего, человек тридцать. Или около того. Славная публика, насколько я понял из происходящего, собиралась кого-то линчевать. Не то повесить, не то сжечь.

И всё, конечно, не взирая на протесты жертвы.

Мы с Астраей неплохо видели красное от негодования лицо экзикутируемого, когда того, вопреки его возражениям затаскивали на эшафот.

С нашим драндулетом к этому времени произошло чудо. Он настолько хорошо разогрелся, что, несмотря на его загоревшийся мотор, он сам, без понукания бодренько покатил вперёд, приводя в радостное изумление своих пассажиров.

Ещё часок-другой такого бега и мы бы достигли скорости гораздо большей скорости телеги.

Единственное, что мне не нравилось в перемене жизненного кредо авто, так это то, что оно теперь не слушалось руля.

Поэтому, когда сие чудо технической мысли выскочило из колеи и ринулось в самую гущу, вдруг почуявшей неладное и принявшейся разбегаться публики, я мог лишь только констатировать сей факт, не вмешиваясь в происходящее. Другими словами, сложив руки на груди, я с философским спокойствием наблюдал как люди уворачиваются от ржавого бампера. Изменить что либо в окружающей реальности не представлялось возможным.

И вот, глядя на перекошенные ужасом лица разбегающейся публики, я подумал, что нет худа без добра и наконец-то за последние несколько часов надоедливой, нудной тряски хоть какое-то развлечение.

Мы впилились точнюсенько в эшафот, оказавшийся на деле поленницей дров для сожжения обладателя виденной нами весьма примечательной красной физиономии. А в следующую минуту мотор напоследок чихнул, как словно бы простудился и заглох.

Глава XXV

— Эй, полегче, — пробасил привязанный к этому времени к столбу краснолицый. — Вы чуть не задавили меня.

— Молчи, несчастный! — возопил я. — Чья бы корова мычала. Тебе жить-то осталось с гулькин нос, и того меньше. С таким окружением, как у тебя, молиться надо, а не привередничать.

— Вот именно, — ухмыльнулся, не смутившись, краснолицый. — Жить может мне осталось всего ничего, а вы мне и эти драгоценные минуты портите. Мы живём в правовом государстве, господа. И я имею полное право дожить до полагающейся мне казни. А вы на своём долбаном тихоходе…

— Во-первых, ну какой же это тихоход? — оборвал я его, всерьёз обидевшись за своё авто, к которому уже начал, несмотря на все выбрыки последнего, прикипать душой. — Эта колымага только кажется на вид неповоротливой, да неказистой. На самом деле она развивает скорость аж целых пять километров в час, и судя по последним, самым пристальным моим наблюдениям, такая скорость для неё не предел. Думаю, к вечеру, уж коли она не взорвётся, её возможности уложатся в пять с четвертью. И все улитки, черепахи и, возможно, мертвецы на кладбище окажутся в её кильватере.

— Здесь один тоже так считал, — хмыкнул приговорённый.

Что-то в голосе краснолицего меня насторожило.

— Не хочешь ли ты сказать…, — начал я.

— Хочу, — нахально заявил детина. — Я и есть тот самый автолюбитель. — Он нахмурился и попробовал перегрызть верёвку. У него ничего не вышло. — Я и сейчас не раскаиваюсь в содеянном, — вздохнул он. — Но те господа, — он кивнул в сторону толпы, которая уже оправилась от пережитого, нагнанного на них несущимся в лоб горящим автомобилем. Теперь толпа злобно поглядывала в нашу сторону, явно замышляя нехорошее. — Это они, борцы за чистоту природы. Общество защиты кузнечиков, идеализаторы фитофторы, члены тайной ботанической секты с громким и претенциозным названием смерть цивилизационщикам! — проревел детина. — Послушайтесь моего доброго совета, — попросил он проникновенно. — Если вы ещё не совсем выжили с ума и способны передвигаться, бросайте меня и бегите отсюда в темпе. Поверьте, это сборище — опасная банда. Ради процветания одного маленького, невзрачного листочка они способны погубить весь белый свет, всё человечество разом. Эти любители крапивы и прочих сорняков одержимы идеей, что Природа это и есть Бог, а человек по их мнению — лишь плесень, паразит на теле Бога. Они — гнусная и безжалостная религиозная секта, а меня приговорили к сожжению за то, что я, по их мнению, быстро ехал, а так же пролил на их драгоценную травку немного машинного масла. Спасайтесь. Не повезло мне, ребята, но, может быть, вам удастся вырваться из жутких лап этих сумасшедших.

Отвлекаясь малость от пересказа сути нашей беседы с этим интересным и колоритным во всех отношениях малым, скажу лишь, что, пока мы беседовали с ним тихо и мирно, толпа пришла в движение и, рассредоточившись, принялась брать нас в кольцо.

Некоторые из любителей природы и не любителей техногенного, как я уже знал, прогресса удерживали в руках здоровенные, увесистые булыжники.

Парни наступали сплочёнными рядами. На их лицах читалась мрачная решимость бороться за каждую былинку на свете до последней нашей с Астраей капли крови.

— Тебе не кажется, радость моя, — обратился я к супруге, — что мы вмешались в дело, которое не имеет к нам никакого отношения? Тем не менее, дорогуша, придется сыграть в этой партии роль ведущей скрипки.

— Как скажешь, милый, — кротко улыбнулась Астрайка, отшвыривая ударом крепенькой ножки подкравшегося на неосмотрительно близкое расстояние любителя ботаники.

Второго она огрела своей маленькой, совсем не страшной на вид рукой, но в которой была зажата, тем не менее, хотя и допотопная, но довольно увесистая заводная ручка.

Вслед за этим другой свободной рукой жёнушка, пододвинула ко мне уже открытый и изготовленный для боя чемоданчик, с которым, как известно, я не расстаюсь.

Я не стал ломаться и выпендриваться. Я достал гранату начинённую по самую завязку крепкими и тонкими сетями. Я активизировал гранату и швырнул в самую гущу нападающих.

Понадобилось несколько секунд, чтобы большая часть негодяев вышла из строя. Все они очень скоро беспомощно трепыхались, громко ругаясь и ещё больше запутываясь от того в сверхпрочных синтетических волокнах.

Я посмотрел на детину. Тот изумлённо хлопал ресницами, взирая на грандиозную картину невиданного доселе, стопроцентно гуманного побоища.

Однако не все из агрессоров сумели угодить в сети. Те, кому посчастливилось избежать неожиданного пленения, немного посовещавшись и придя в себя, снова ринулись в атаку.

Я их прекрасно понимал. Не очень-то легко поверить в поражение, когда перед тобой всего пара бойцов против трёх десятков и когда победа так близка.

Подождав, когда ко мне подбежит первый, я хорошей оплеухой свалил его наземь и, пока Астрая отбивала нападение ещё двоих сзади, окатил самых неугомонных хорошей порцией усыпляющего газа из специального миниатюрного баллона.

Не прошло минуты, как теперь уже все лежали на земле неподалёку от автомобиля, весело и наперебой храпя.

— Не хило! — только и смогла вымолвить, обводя место завершившегося боя широко открытыми глазами, недавняя жертва ярых приверженцев извращённой идеологии ботанического склада.

— Эти ребята выбрали для себя не слишком верный жизненный путь, — сказал я назидательно, указывая на них краснолицему. — Надеюсь, что после этого инцидента они хоть немного задумаются над тем не является ли человек более важной фигурой в существующем мире, чем сопутствующий растительный декор… Кстати, дружище, не знаешь ли ты случайно, где мы можем найти Лес нападающий на людей?

— ЛСиП? Лес Скорби и Печали? — улыбнулся наш знакомец и, вдруг, откинув голову и выпучив глаза, он расхохотался во весь голос.

Никогда в своей жизни я не видел, чтобы человек так смеялся. У него даже глаза покраснели, а лицо, наоборот, посинело. Так он зашёлся, бедняга, и так развеселился.

Глядя на него, начали похохатывать и мы. Чисто машинально. Нас жутко заинтересовало, что же весёленького мог вспомнить наш новый приятель, что так развеселился. И мы уже хотели потребовать от веселящегося в одиночку краснолицего, чтобы он и нам рассказал свой новенький анекдот.

Но тут парень внезапно взревел:

— Да уберите же эту гадость с меня! Снимите её. Или она защекочет меня до смерти. — Только после этих слов нашего знакомца мы увидели большую, серую гусеницу заползшую ему за шиворот. Гусеница была толщиной в руку и не меньше её длиной. Она ползала по шее и спине парня, чем немало веселила его, щекоча кожу своими юркими ножками.

Наверное, ещё немного и парень лопнул бы от смеха. — Что стоите, недоумки?! — ревел он, задыхаясь. — Снимите её, мать вашу. Вы, что, офигели?

И пока я стоял, размышляя не взорвать ли мне наглого, зарвавшегося червяка парочкой осколочных, противодзотных гранат повышенной разрушающей силы, Астрая вышла вперёд и смахнула мохнатоножку ловким движением руки.

Как просто всё гениальное!..

Вот и верь после этого древним мудрецам утверждающим, что курица — не птица, а женщина — не человек.

Верзила обессиленно повис на стягивающих его верёвках и некоторое время не проявлял никакой жизненной активности. Мне показалось даже, что он помер, по-свински перед этим не попрощавшись ни с кем.

Мы отвязали покойника, положили его на землю. Только после этого труп зашевелился.

— Мой дед и отец умерли от щекотки, — доверительно сообщил труп, открыв глаза. — Деда насмерть защекотали гвардейцы кардинала Совершенного во время Панической войны, прямо на поле боя. А отца — клопы в номере гостиницы, который он снимал во время своего визита на одну из отсталых планет. Он так смеялся, так смеялся! Многие слышали его. Но никто не осмелился открыть дверь. Ведь мой папа был не абы кем, а самим сенатором. Всего два-три каких-то клопа и нет человека. Да, он был великим политиком, — ответил верзила на наши недоумённые взгляды, — но проклятые насекомые, а, вернее, его повышенная чувствительность к щекотке погубили его.

— Ты как хочешь, — сказал я супруге упавшим голосом, — а я больше не могу. У меня нервы не железные.

И я повернулся на все сто восемьдесят градусов, собираясь уходить.

— Эй, есть здесь кто-нибудь?! — крикнул я, перекрывая экологически здоровый храп борцов за чистоту природы.

И тут один из запеленатых в сети сектантов отозвался экологически бодрым голосом:

— Я слышал вы ищете проклятый лес, ЛСиП? Если развяжете, я укажу путь.

— Дудки, — привычно схитрил я. — Валяй так. Сначала информация, потом свобода.

— За тем высоким холмом, что на севере, — наконец, сдался парень. — Слушай, развяжи, а?

— Обратись вон к тому джентльмену в изорванных штанах, — указал я на верзилу. — Теперь он будет решать головоломные шарады ваших судеб. Нам же некогда, приятель. Нас ждёт Лес Скорби и Печали. ЛСиП.

Минут десять я гремел заводной ручкой под отсутствующим радиатором. Но, после того, как из этой затеи ничего не вышло, мы двинулись пешком.

Здоровяк, было, вызвался в провожатые. Но мы сказали, что у него и без того забот по самую крышу. И указали на сектантов в художественном беспорядке разбросанных вокруг сооружённого ими же кострища.

Лес Скорби и Печали открылся, лишь только храбрые путешественники поднялись на вершину холма.

Глава XXVI

Не скрою, Лес сразу поразил нас своей мрачной красотой. А ещё — сюрреалистической безысходностью и некой романтической фатальностью, резко бросающимися в глаза. Излучение запредельного предела исходило от странного образования. И мы ощущали давящие в наглую на психику, чуть ли не различаемые визуально, эманации. Тем не менее, в данном контексте остановимся чуть подробнее на том, что же мы видели.

Так вот, то, что называлось Лесом Скорби, и Печали на самом деле представляло собой стелющееся над самой землей подобие грозовой тучи. Туча занимала площадь не менее нескольких сотен гектар.

В этой, абсолютно странной, туче, тем не менее, угадывались очертания образований напоминающих ветви, стволы, кроны деревьев. И, вероятно, именно из-за такой особенности Туча и получила своё имечко.

Во всяком случае, довольно скоро я заметил одну вещь. Если я смотрел прямо на тучу, я её почти не видел. Тем более, не видел ветвей и стволов, прячущихся в её сумеречной глубине.

Но стоило хотя бы чуть-чуть отвести глаза, как картина в корне менялась. С отведенными глазами я видел тучу более детально, более четко.

То есть, тучу достаточно результативно можно было наблюдать лишь боковых зрением. Потому, после некоторых зрительных экспериментов выразившихся в скашивании глаз с последующим их выпрямлением, я всерьез начал полагать, что без тривиальной магии в этом деле не обошлось.

Тем временем, пока я занимался экспериментами, портящими зрение, Астрая зашла мне за спину и как-то поутихла там. Чуть погодя, заподозрив неладное, я обернулся и… оторопел.

Конечно, от моей Астрайки всякого следует ожидать. И как показывает практика, сюрпризы женушка преподносит в самый неподходящий для того момент. Но то, что я увидел у себя за спиной опровергло все мои, даже самые смелые ожидания на сей счет.

Ибо позади меня стояла не одна Астрая. Их там отиралось целых две!

Стараясь казаться спокойным, я закрыл один глазик, надеясь, что у меня всего лишь раздвоение в глазах и уж после такого нехитрого, но проверенного веками приёмчика всё станет на место.

Не тут-то было.

Вторая Астрая не хотела исчезать. Видимо она очень привыкла к первой.

Скорее всего, ей вообще нравилась наша компания. Ведь с нами было так весело и интересно. И только по этой причине, как мог я предположить, эта вторая, точная копия первой, на веки вечные решила скрасить свою и нашу жизнь своим присутствием.

Наверное, у моей Астрайки была сестра. И до сих пор жёнушка лишь умело скрывала это. Я так ей об этом и сказал. А, вернее, сказал обеим. И ещё я спросил свою Астрайку, надеясь, что она действительно моя, почему это она так долго морочила мне голову, скрывая, что у нее есть близняшка.

На что мне ответила одна из этой дружной парочки, что вторая Астрайка — ничто иное, как серворобот и, по сути, это создание является настоящей Астрае не родственницей, а сестророботом, электронной куклой созданной преднамеренно, как и все другие роботы этого и других классов.

А потом Астрайка сказанула такое, что я совсем офонарел. Оказывается, Астрая-2 изготовлена давно. И за исключением редких случаев она всегда была при мне. Только я, по словам настоящей Астрайки, недотёпа не знал о том.

Выражаясь более точным и беспристрастным языком, сестроробот постоянно присутствовал при мне. Начиная с того момента, как я схватился драться с псевдографом в том дурацком карцере на «Покорителе».

Именно в тот момент, воспользовавшись сумятицей, и тем, что моё внимание отвлечено, Астрая-2 вошла в помещение и по сю пору находилась при Лисе неотлучно.

— Но как же ей, то есть ему, роботу удавалось оставаться всё время незамеченным? — не мог скрыть вялого удивления я.

— Она всегда пряталась от тебя. То есть она или находилась за твоей спиной или в густой тени. Держалась вне поля зрения, — пояснила Астрая. — Так происходило и на «Покорителе» и в брачной капсуле и даже в падающем реакторе пиратского линкора.

— А когда ты выбросила меня за борт? — коварно и не без ехидства поинтересовался я.

— Тогда тем более. Ведь, если б мой робот не прикрыл тебя своим защитным полем в открытом космосе, ты бы за считанные мгновения превратился в холодную ледышку. — Астрая улыбнулась. — Астраю-2 я заказала арктурианский год назад для того, чтобы она сбивала со следа полицейских ищеек, если те привяжутся ко мне. Я её создала для себя. Однако когда я увидела тебя, идеалистически настроенного романтика, совершенно не ведающего жизни и тем более не приспособленного к ней, я решила, что тебе в качестве телохранителя Астрая-2 нужнее.

— Послушай, детка. — Сказал я лишь слегка уязвленный, зато сильно обозлённый. — Сначала ты спёрла мой револьвер. Потом натравила на меня параноидального псевдографа. Это было уже слишком, но и этого для тебя оказалось недостаточно. Ты женила меня на себе. После чего попыталась прикончить. Я ни черта не понимаю. Объясни, что происходит? Кто ты? Что ты такое на самом деле? Я до сих пор не знаю, откуда ты такая резвая взялась. Не кажется ли тебе, дорогуша, что пришло время во всем объясниться? Ты-то, чёрт возьми, сама хоть знаешь кто ты голубушка?

Астрая очень внимательно выслушала мою тираду, чему-то задумчиво улыбаясь. Может быть той чрезмерной эмоциональности, с которой я задал ей некоторые вопросы. А затем сунула себе в рот руку. И, вдруг, она вытащила оттуда некую металлическую штуковину, в которой я опознал распространенный в галактике многорегистровый модулятор голоса.

После чего моя Астраечка обратилась ко мне донельзя изменившимся, но на удивление знакомым прокуренным мужским голосом:

— Ты этого сам хотел, Сэмюэльчик. Только не делай ничего не понимающую мину, дружище, и не хлопайся в обморок.

Признаюсь, я с трогательной доверчивостью последовал этим инструкциям, и это заметно помогло мне в дальнейшем.

Сперва я обнаружил, что рука, жестом фокусника выудившая из глотки Астраи (?) модулятор, оказалась вовсе не женской ручкой, а скорее наоборот.

А потом я увидел, как эта же самая рука приблизилась к лицу Астрайки и стащила это лицо, извиняюсь, со своего места, обнаружив тем самым другое лицо и передо мной предстал совсем другой человек — мужчина с поразительно знакомой внешностью.

— Хе-хе, Хитрюга Лис! Узнал ли ты, хе-хе, меня?… Или, хе-хе, пока нет?…

Что-то шевельнулось в моей душе. Какие-то неясные ассоциации, ощущения и подозрения. Что-то смутное и расплывчатое.

Но тот самый тип, который нарисовался вместо Астраи, с понимающей миной сунул мне в рот маленькую розовую таблеточку, которую я, скорее инстинктивно, чем осознанно проглотил.

В голове словно петарда разорвалась. Перед глазами поплыл туман и какие-то багровые хлопья. А ноги подкосились, сделались ватными. Я весь был как пьяный. Но, слава Богу, навалившийся кошмар очень быстро закончился и через минуту я чувствовал себя значительно бодрее.

— Это антигипноксин. Противогипнозная таблетка. — Пояснил Уорхол.

Да, теперь я узнал оборотня. Им оказался старина Уорхол. Тот самый чудак, который, как сам он считал, руководил Лигой по борьбе с мошенничеством. И, который отправил меня Хитрого Лиса выполнять задание. А точнее — в ссылку.

И там, в гостинице. Тоже, был он. Только тогда я не узнал Гарри. Приняв шефа за гостиничного жулика.

— Теперь-то ты вспомнил, что тебя загипнотизировали перед отправкой на задание? — поинтересовался шеф с довольно нелюбезным выражением на лице.

Впрочем, в полном соответствии со своими стандартами. Именно так он предпочитал общаться с подчиненными.

В голове быстро прояснилось. Прежняя сумятица и сумбур в мозгу Хитрого Лиса исчезли.

— Где Астрая, Гарри? — спросил я нехорошим голосом, ошалело, озираясь вокруг. — Куда ты её дел, старый мошенник? Отвечай, палач! Ты убил ее? Посадил в тюрьму? Четвертовал? Отдал в руки правосудия? — Только теперь я почувствовал сколь привязался к девчонке. Если Гарри прикончил Астрайку, мне её будет не доставать. — Отвечай, старый обманщик, или я… разорву наш контракт!

Должен признаться, в тот момент я готов был не только изорвать дрянную бумажонку, на которой стояли наши с Гарри подписи и которая, собственно, и являлась громко говоря, вышеупомянутым мной, контрактом. Я готов был проделать большее. Набить кому-то морду, например. Может быть, даже — легендарному основателю и руководителю Лиги.

И Гарри, видимо, уловил мое душевное состояние. Потому, сочувственно поцокав языком, он достал из кармана парочку сигар и протянул одну мне.

— Послушай, парень, — сказал он примирительно и беззлобно. — Жива твоя зазноба. Её здесь нет. Но она в гостинице. В шкафу ей не слишком комфортно, зато безопасно. Как она попала туда?… Это слишком долгая история, сынок. Скажу только, что пока ты, якобы отключил меня, считая будто я нахожусь без сознания, и даже, пользуясь тем, что ты, как и обычно, Сэм, хлопал ушами, я успел подменить себя Астраей. Хотел и тебя подменить, Сэм, да не успел. Остальное было совсем просто. Вдвоем мы запихнули девку в шкаф. И закрыли.

Глава XXVII

— Тем не менее, Гарри, я не слабенько врезал тебе, извиняюсь, по черепушеньке. Как же тебе удалось сохранить здоровье?…

— Пустяки, малыш, — покровительственно потрепал подчинённого по загривку Уорхол. А потом он сжал пальцы в кулак и стукнул костяшками себя по голове так, что минуты две мы слушали, наслаждаясь, плывущий над окрестными домами малиновый звон. — Ты же знаешь, Сэм, что перед тем, как я ухожу на задание, хирурги имплантируют мне, под кожу головы череп-каску. Так что никаких противоречий законам природы. — Уорхол ухмыльнулся. — Всё то время, пока мы ехали на той развалюхе к месту, где находится ЛСиП, я втайне посмеивался над тобой Хитрый Лис. И опасался лишь одного. Что ты полезешь целоваться. С тебя ведь станется, донжуан.

— Ну и пройдоха ж ты, Уорхол. — буркнул я. Откусив кончик сигары, я прикурил от протянутой Уорхолом зажигалки. — Но ты верни мне малышку. По-хорошему, старина. Чтобы не вышло чего-нибудь… Кстати, ты случаем не знаешь на ком я женился? Кто она? Кто эта бестия, Гарри?

Уорхол сосредоточенно выпустил облачко дыма. Выпустил здоровенное облако вонючего дыма в мою сторону, старый хрыч.

— Не кипятись, Сэм. Ты и сам в курсе кто эта девчонка. Просто в данную минуту ты не в состоянии сообразить, что она это она. Вот и всё.

— Не говори загадками, Гарри. Ты знаешь, я не люблю загадок. От загадок я, по меньшей мере, впадаю в бешенство.

— Хорошо. Я объясню тебе кто она. Только не хватайся за револьвер. Астрая — известная, а галактике мошенница. Она — Лиса. Ты же помнишь, что всех мошенников в галактике называют лисами?… Помнишь?… Ещё бы тебе не помнить. Так вот, — Уорхол отвел взгляд в сторону, — она настолько знаменита, что ей даже пришлось запустить дезинформацию в СМИ галактики о себе. Иначе мы бы её уже поймали и заключили в тюрьму на Ганимеде. Вот. Мы считали, что она в тюрьме. Естественно расслабились. В результате такой дезинформации все в Лиге расслабились. Поверили, в общем, сказкам. Ловка. Талантлива. Тут ничего не скажешь! Одним словом, мошенница, Сэм. Подобных давно не рождал преступный мир.

Теперь я вспомнил. Астрайка-налетчица! Да, она была известной фигурой. О ней говорили все. Весь мир. Центральные газеты прямо пестрели сообщениями о дерзких налётах шалуньи на инкассаторские суда. Девчонки большинства обитаемых миров, от мала до велика, мечтами стать похожими на Астрайку. Да чего греха таить, мальчишки — тоже.

— Однако что тогда бестии нужно. Что ей надо от меня? — вслух подумал я.

А Уорхол лишь прищурился от едкого дыма сигары, застилающего ему лицо. А затем почесал кончик носа срезом ствола воронёного револьвера, что всё ещё держал в руках.

— Ей нужно не что-то, Сэм. Ей нужен кто-то. Кажется, Астрая втюрилась. Серьёзно. Бьюсь об заклад, впервые в жизни. Ей нужен ты, Сэм. И, заметь, сердечный припадок случился с героиней нашей беседы не тогда, когда ты валял дурака в том грёбаном «Покорителе», а гораздо раньше. Когда ты ещё был…

— Хитрым Лисом, — закончил я. И тут меня как громом поразило! — Бедняжка, — сказал я прочувствованно. — Она не знает кто я теперь. Ей и невдомёк, что Хитрый Лис завязал со старым ремеслом, со своим прошлым. Что Лис теперь не преступник, разыскиваемый Лигой, а один из активных агентов Лиги!

— Рыбка попалась на крючок, Сэмюэльчик. Как и следовало ожидать, — буркнул шеф, потупя скромно глаза. — И немалая в том заслуга твоя, Сэм, — добавил он, стряхивая пепел себе на брюки. — Если б ты не перешёл тогда на нашу сторону…

— Я бы закончил в тюрьме, — додумал я за Гарри вслух. — Мне некуда было деваться, Гарри. Когда на моих запястьях защёлкнулись наручники и прозвучал ультиматум «тюрьма или сотрудничество», я предпочёл тюрьму. Но когда мне врезали слегка по почкам — попробовал изменить точку зрения. И у меня это получилось. Потому что отлавливать преступников, своих бывших коллег всё же лучше, чем терпеть унижения тюремных надзирателей.

— Тем не менее, Сэм, — откашлялся шеф, — мы поймали дрянную девчонку. Как некогда тебя.

— С чем и поздравляю. Тебя и Лигу, — несколько суховато заметил я.

— Поздравления, сынок, принимаю. От себя и от имени Лиги. Хотя кажутся они мне несколько преждевременными, — Уорхол поморщился. — Кроме преступности в наши дни захлестнувшей галактику, Сэм, существуют ещё проблемы внутренней и внешней разведки. — Гарри вздохнул. — В наше логово, в наш дом прокрался враг. Враг силён и опасен. И, к моему великому сожалению, он до сих пор не обезврежен.

— Стой!!! Постой, Гарри! Какой враг? Про врага и тем более про логово мы не договаривались! Так нечестно. Что на этот раз ты задумал? А?… Отвечай, тиран! В твоих планах военный переворот? Свержение правительств целого созвездия? Отвечай, не молчи! Я требую разъяснений. Должен же я знать, в конце-то концов, во что ты меня пытаешься втянуть в очередной раз!

И я отступил назад, чуть не свалившись при маневре в глубокую яму, вырытую каким-то хозяйственным зверьком.

Гарри не знал, что ему делать. Заданные мной вопросы казались вполне справедливыми. И ответ на них он обязан был дать. Но вместо того, чтобы попытаться как-то сгладить то неловкое впечатление, которое он произвёл на меня, Гарри, вдруг, сделал вкрадчивый шажок в сторону Астраи-2. Металлическая кукла все еще стояла неподвижно рядом. Она производила бы впечатление живой Астраи, если бы не её неподвижный взгляд.

Нахмурившись, Гарри водрузил сестророботу сигару на плечо и, вытащив из кармана сложенную вчетверо бумагу, развернул ее. Бумажка оказалась картой.

— Вспомни, Сэм, что ты как полевой агент был направлен на поиски Астраи-мошенницы, уже в течение многих лет наносящей серьезный ущерб экономике галактики. Вспомнил? Но ты, пожалуй, еще не знаешь, что до той самой минуты, как ты получил задание, специальные службы Лиги какое-то время промывали мозги целой галактике. Лига внушала добропорядочным бюргерам и домохозяйкам, что ты дворянин и наследник многомиллиардного состояния. Мы потратили уйму энергии, денег и два года времени. И всё для того, чтобы мошенница услышала о твоём богатстве. И, чтобы она принялась разыскивать тебя, «богатенького». В итоге мы добились кой чего. Мы поймали ее, Сэм. Точнее, поймал Астраю ты. Но главным твоим заданием, Сэм, являлась не операция по обезвреживанию зарвавшейся мошенницы, а… нейтрализация резидента чуждой и враждебной нам цивилизации — галактики под кодовым названием Колючая Змея. На каком-то этапе, Сэм, ты нашёл этого резидента, вычислил его местонахождение и передал координаты в своём сообщении Штабу Лиги. И мы направили других агентов поближе к резиденту, пока ты, Сэм, на подручных средствах добирался до нужного места. И резидент этот, Сэмушка, ничто иное, как уже упомянутый тобой Лес Скорби и Печали. ЛСиП — сокращённо. Конечно, всё то, о чем я говорю, ты делал и делаешь подсознательно и в своем нынешнем состоянии Самюэла Орлова не помнишь ты ни черта. Но последнее обстоятельство в вышеозначенном контексте теперь не имеет никакого принципиального значения. Дело сделано, парень. И большое тебе спасибо за всё. Возможно, по возвращении в Лигу тебя наградят Почетным Орденом.

Уорхол повернулся к тучеподобному образованию, медленно продвигавшемуся на запад и указал приблизительно в том же направлении рукой.

Но я уже и сам видел. Возглавляемая рыжим верзилой толпа поборников чистоты и порядка в природе, растянувшись цепью, окружала тучу, охватывая последнюю кольцом.

Правда, это, скорее всего, совсем не нравилось туче. И, чем ближе люди подступали к облаку, тем сильнее сердилось оно. Видимо в силу такой своей сердитости, и прямо пропорционально своему мрачному настроению темнела она с каждой минутой. Зато ярче и чаще сверкали в глубине тучи лиловые молнии — признаки сверхнасыщенности облака энергией.

Да, я не сомневался, что череп сегодня у Уорхола стальной. И может быть даже окружен бронёй высокой степени защиты. Защита у Уорхола всегда оказывалась в нужный момент на порядок выше, чем у остальных спецов Лиги.

Но, вероятно, потому, что в отличие от черепа своим качеством мозг Уорхола не соответствовал той защите, которой был окружён, именно благодаря этому обстоятельству мне удалось незаметно столкнуть на него Астраю-2. То есть, понимай как хочешь — на Уорхола или на его сверхзащищённый череп!

И именно потому металлопластиковая челюсть робота, помноженная на 200 кг чистого веса, в полном смысле слова, железной леди пробороздила Гарри затылок, лоб и темя. А затем и подмяла всего Уорхола под себя. Похоронив как под заводским прессом навечно и основательно.

Естественно, стоя ко мне спиной, Гарри не был готов к такого рода сюрпризу. Потому и свалился на землю, как подкошенный. А двухцентнеровая копия моей женушки надёжно вдавила зануду в податливый дёрн, навалившись бесцеремонно и удушающе сверху. Я даже приревновал немного. Но только самую малость.

— Ты за это ответишь, Сэмюэл, — пропищал шеф из-под железной куклы перед тем, как отключиться.

— Может быть и так, — буркнул я себе под нос. — Только не называй меня больше Сэмюэльчиком, Гарри. Зови Хитрым Лисом. Открою тебе секрет, генерал, мне до чёртиков надоели эти игры в «слушаюсь!», «есть!», «будет исполнено»! Хитрый Лис возвращается в мир преступников, Гарри… Кстати, где моя Астрая?

Я ещё не успел закончить своё обращение к бездыханному, как мне казалось, телу Уорхола, а мой мозг уже работал над проблемой своего новоприобретенного статуса, а также над тем, какую пользу я могу извлечь из в корне изменившейся ситуации.

Итак, пели птички. ЛСиП двигался по полю. А шеф навсегда выбыл из игры. И его отряд в составе сорока отборных кретинов окружал то странное существо-робота с другой галактики, не имея ни малейшего представления, что с ним, этим существом делать дальше и которое, в принципе, мне, Хитрому Лису не сделало ничего плохого. К тому же у меня не было ордера на арест ЛСиПа. Я даже не имел права его обыскать.

Что же зазорного будет в поведении Хитрого Лиса, если он вдруг встанет на сторону иногалактианина? Разве что-либо изменится в судьбе Хитрого Лиса, если он поменяет хозяина? А, если и изменится, то, обязательно ли такие изменения приведут к худшему?

Нет сомнений, у эльмопейцев, так, кажется, по-ихнему называется народ галактики Колючая Змея, несомненно, у эльмопейцев полно дома золота. Алмазов и других забавных вещиц. Если чисто умозрительно плюнуть на Уорхола, его контору, а также на дешевый, квасной патриотизм, столь старательно культивируемый в нашей галактике, если на всё это наплевать, можно относительно неплохо заработать и обеспечить себе тем самым безбедное существование на всю оставшуюся жизнь. Тем более предательство — не такое уж редкое явление в нашем мире. А на некоторых планетах оно даже в моде. И молодёжь там весьма преуспела в этом. Всё так.

Глава XXVIII

Но с другой стороны стоит ли предательство, эта заведомо пораженческая позиция в жизни, свойственная лишь слабакам и трусам, стоит ли такое безобразие сытой и обеспеченной жизни, а? Неужели Хитрый Лис настолько измельчал, что опустился до уровня продажного агента Лиги?

Извечный вопрос бытия: пойти широкой и торной дорогой ради тридцати сребреников, или взойти на эшафот и попытаться выжить при этом, не теряя собственного достоинства и уважения к себе.

Чёрт, здесь есть над чем поломать голову! Хотя в принципе всё давно решено общественной всё пронизывающей моралью. Две формулы бытия: предательство и честная принципиальность. Что выбрать? Что выбрать? Ведь каждая формула чем-то хороша. А чем-то плоха. Дьявол!.. В раздумье я присел на Астрайку, тем самым, добавив к весу давящему на шефа еще восемьдесят кило. Поэтому, если шеф до сих пор и был ещё жив, то теперь ему уж точно каюк. Закурив, я с ожесточением принялся грызть ногти, что делал весьма и весьма редко, да и то лишь во время приступов крайнего волнения.

Как я и опасался, исподволь и незаметно Хитрый Лис — прежний преступник и беспардонный, изворотливый вор — брал во мне верх надо мной. Порядочным и непогрешимым.

Конечно, в Лиге подобное предусмотрели и в прошлом провели со мной немало гипносеансов. Дабы, если не искоренить, не уничтожить во мне преступные наклонности прежней моей весьма неблаговидной личности, то хотя бы ослабить их, а также вложить в меня способность эффективно бороться с самим собой прежним. Тем не менее, мои доктора опасались, что подобная, крайне не эффективная мера даст лишь незначительный эффект. Они предполагали, что рано или поздно прежняя личность, личность закоренелого преступника, грабителя и циника вырвется из блокады наработанных с помощью тренировок благовидных рефлексов. И тогда миру явится во всей своей мрачной «красе» прежний Хитрый Лис. Прежний легендарный, однако, теперь более изощрённый и опытный в вопросе противостояния антимошенническим службам.

Ведь Хитрый Лис с недавних пор знал секреты Лиги!

Конечно, я ещё пока контролировал своё сознание, подсознание и надсознание. Но восемьюдесятью его процентами, не менее, уже владел тот прежний Хитрый и изворотливый, неуловимый и непостижимый Лис. И то, что я пока ассоциировал своё Я со своей лучшей частью, до моей поимки Лигой, частью весьма микроскопической, но впоследствии развитой в кабинетах Лиги до удобоваримой величины, то обстоятельство, что я пока еще идентифицировал себя с Сэмюэлом Орловым — ничего по сути не значило. Я быстро и неуклонно деградировал. Корабль моей добропорядочности черпнул воду бортом. И теперь, кренясь и скрипя, стремительно тонул, не оставляя шансов на благополучный исход дела.

Само собой электронную куклу швырнул в Гарри не я, а он. Тот самый коварный и очень хитрый Хитрый Лис. Он же помышлял сейчас о предательстве и деньгах. Но я ещё сопротивлялся влиянию этой подлой личности. И пока я сопротивлялся, сражение нельзя было считать вдрызг проигранным.

А тут и Гарри зашевелился. Прохиндей лишь на время обеспамятовал, а сейчас потихоньку приходил в себя.

— Сэм, сними с меня этот чертов андроид, — прохрипел Гарри, побагровев от натуги. — Я же задыхаюсь.

— Извини, Гарри, — сочувственно вздохнул я. — Хитрый Лис контролирует мой мозг. Пока я сопротивляюсь. Но скоро он победит. В данную минуту я уже не знаю кто я: агент или преступник. И кого из них во мне больше.

— Черт! — вскричал генерал. — Я знал, что это произойдет. Рано или поздно это должно было случиться. Слишком мало часов мы посвятили нейтрализации этого антигуманного типа.

— Мало? — рассердился всерьез я. — Да мы только тем и занимались, что подавляли эту мерзопакостную личность. И вот вам результат. С этого хитрющего и неугомонного Лиса все наши наработки, словно с гуся вода. А он сам лишь только закалился в процессе переделки. Да ещё и окреп, пожалуй.

— Борись, Сэм! Ты должен победить! Примени те психологические уловки и увёртки, которым учили тебя наши лучшие лиговские светила науки.

— Я почти ничего не помню из того, чему меня учили те яйцеголовые недоумки, которых ты имеешь в виду, Гарри. Лис начисто блокировал участок памяти, отвечающий за использование разработанного Лигой для таких случаев психо-нейро-кунг-фу. Я беспомощен, как младенец, Гарри. Видимо Сэмюэлу Орлову, пришёл конец.

И я вызывающе выпустил клуб дыма прямо в лицо шефу. Хотя вызывать было некого. Шефу явно пришёл конец.

Конечно же, последний акт с клубами дыма в лицо был просто свинством в отношении Гарри и неслыханной дерзостью по отношению к высоко стоящему на служебной лестнице должностному лицу.

Тем не менее, мы оба понимали, что это проделки никого другого, как только Хитрого Лиса.

— Расслабься, генерал, — улыбнулся я шефу ободряюще. — И умри, как мужчина. Я ведь знаю, всё равно, тебя наградят Орденом мужественного Умирания. А также присвоят почётное звание Посмертного генерал-полковника. В некотором роде я даже завидую тебе, старина. Столько почестей.

— Мерзавец, — ткнул в мою сторону обличающим перстом этот несгибаемый человек. — Догадываюсь, ты сам всё и подстроил. А теперь виноватишь прячущегося в тебе Хитрого Лиса. Предатель.

Я вздохнул.

— Чудовищное заблуждение, шеф. Оно, несомненно, стоит мне доброго имени, — сказал я, разглядывая кончик сигары. — И, тем не менее, на пару-тройку минут я готов пожертвовать репутацией с тем лишь, чтобы выслушать начальство до конца. Итак, я весь внимание, Гарри. Что ты мне ещё скажешь?

— Выручи меня, Сэм, — не придумал ничего лучшего, как проблеять этот Уорхол.

— И не подумаю, — помотал головой я отрицательно — Ты, старина, честно заслужил место на элитарном кладбище и все посмертные почести: пластиковые венки Лиги и залп из бластеров по могиле. — Я удручённо покачал головой. — Скажи только где тебя хоронить. Земля? Марс? Астероидный пояс? Или ты предпочитаешь кремироваться на Солнце. Ты лишь намекни, а я уж сделаю всё, как надо, старина.

Но Гарри, похоже, давно не слушал меня. Истекая ядовитой слюной от злобы и бешенства, разом обуявших его, он кое-как дотянулся до рычага на плече механизма, что лежал на нем и повернул.

— Слезь с меня, нимфоманка проклятая. Или я сейчас же свяжусь с полицией нравов и та устроит тебе хорошую выволочку, — прохрипел он в ушную раковину робота.

Астрая-2 поморгала своими прелестными глазками, заизвинялась за причиненные неудобства и через минуту её словно ветром сдуло.

В общем, что с робота возьмешь? Даже, если робот такого высокого класса. Это так, но вот на человеке, если настроения нет, можно отыграться по полной. Что я и сделал, лишь только Гарри обрёл возможность дышать свободно.

Я не стал помогать ему подниматься. И уж тем более не стал сочувствовать ему. И вообще я всячески игнорировал сам факт нахождения шефа в непосредственной близости от себя.

— Сэм, я чуть не издох, — проинформировал меня Гарри, после того как встал на ноги и проковылял ко мне.

— Ты можешь мне не поверить, Гари, но каким-то образом я догадывался об этом, — ответил я, не без сарказма.

Гарри потоптался в нерешительности, перед тем как что-то очень важное для него сказать.

— И ты, Сэм, спокойненько наблюдал, как я задыхаюсь под этой железной коровой?

Это было так необычно, шеф! Мне казалось тебе понравилось. Ну-у… Валяться на травке в обнимку с роботессой. Она ведь отличается от настоящей Астраи только тем, что ей сносу не будет! Я бы и сам не прочь поразмяться с куколкой. Но Хитрый Лис поклялся, Гарри, в верности оригиналу. Оригинал — мой идеал. И я за оригинальные отношения. То есть, я за традиционные отношения, хотел сказать я, с оригиналом.

— Сознайся, Сэм, — внезапно прищурился Гарри. — Хитрый Лис, ведь, не овладевал твоим сознанием. Я ведь понял это сразу, Сэм.

— Если тебе так угодно, генерал, я сознаюсь. Да, действительно Хитрюга Лис всегда делает только то, что я ему позволяю. У нас с ним договор, если хочешь. Пакт о не нападении, так сказать, — я тоненько и противно — противно даже для себя самого — рассмеялся.

— Сэм, по возвращении в Лигу я подам рапорт на тебя. Ты этого заслужил.

— Кому ты подашь рапорт, Гарри? Себе? — Я усмехнулся. — Валяй, дружище. Но не забудь, что в свете последних событий произошедших, как на этой планете, так и за её пределами, твоя кляуза будет выглядеть, я не побоюсь этого слова, несколько странным образом. Я ведь герой, Гарри. И этого у меня не отнимешь! Единственное, что тебе удастся, дружище, так это вручить мне Многолучевую Звезду Героя Галактики. С последующим зачитыванием очень длинной речи о спасительной для метагалактики миссии Сэмюэла Орлова. Тебе не удастся, Гарри, измазать грязью Героя! Через чур, я хорош.

— Ты не человек! Ты дьявол! — просипел Гарри. — Ты сатана, Сэмюэлюшка. И зачем только я тогда связался с тобой. Когда надумал завербовать в Лигу. Лучше б ты сидел в тюрьме. Чем раскатывал по Галактике за счёт Лиги в качестве её агента.

Вот так мы вяло переругивались, вспоминая старые обиды и просчеты, как свои, так и чужие. Но, пока мы это делали, на поле у подножия холма произошли кое-какие события. И эти события в корне изменили сам процесс планирования Лигой ареста резидента враждебной Галактики.

Сокровенная суть изменений состояла в том, что, если раньше бравые парни, агенты Лиги почти уже окружили строптивое облако, тесня его по всем фронтам, то с некоторых пор те же самые агенты резво драпали, на глазах теряя, обычно присущий всем агентам высокий боевой дух и отвагу. Агенты улепётывали от облака, как трусливые зайцы, другого слова не подберёшь. Выражаясь лаконично, герои-агенты разуверились в неотвратимости собственной победы.

— Посмотри, Гари, — сказал я, взглянув на пораженческую картину из-под руки, как бывалый полководец. — Мне кажется, ребята отступают. Они мчатся сюда. А за ними скачет, если не ошибаюсь, сдуревшее от их неуклюжих попыток утвердить себя в роли победителей облако-резидент.

В первой части своих телодвижений шеф, явно подражая мне, приставил ладонь козырьком ко лбу. Однако, во второй явно импровизировал: он широко, по капитански расставил ноги, вглядываясь в подернутую убегающими агентами даль.

— Дармоеды! Они предали нас! — взревел он, потрясённый свалившимся на Лигу позором. — И эти слюнтяи, маменькины сыночки считаются лучшими агентами? — выдохнул он сокрушённо.

Глава XXIX

Шустрое облако-резидент, между тем, не отставало от агентов. А из самых глубин тучи периодически постреливали длинные змеящиеся молнии. И то одного, то другого лиговца трясло электрическим током неслабо. Их так колотило, что даже отсюда, с вершины холма расположенного от облака не меньше, чем в километре, было хорошо слышно, как щёлкают их зубы.

— Может ребятам помощь какая нужна? — выдвинул я предположение не лишенное оснований. — Смотри, какие одухотворенно-перепуганные лица у парней! По-моему они не рады тому обстоятельству, что их пытаются догнать. Да и к облаку у разведчиков заметно поубавилось интереса. Это тоже хорошо заметно даже отсюда. И куда это они все бегут, шеф?

Шеф воровато огляделся. Словно нас подслушивали.

— Слушай, Сэм, — трусливо произнёс он. — Если что — ты меня не видел. — Вдруг он быстро взял себя в руки и почему-то радостно потёр ладони. — Скоро облако окажется здесь, Сэм. Инопланетяшка сам прёт к нам в лапы. Следовательно, нам остаётся лишь приготовиться и по всем правилам арестовать хулигана. Вот, что мы сделаем Сэм! Я засяду в кустах, а ты арестуешь вражеского резидента.

При этих словах лицо шефа воодушевлённо засияло. Видать ему очень понравилась собственная идея.

Лично же мне казалось, глядя на лица обезумевших от ужаса полевых агентов мчащихся во весь опор по ровному, как стол, полю, что на месте шефа я бы повременил с такими громкими и смелыми заявлениями как «арестовать», «сам прёт к нам лапы». Какой бы заманчивой ни казалась перспектива видеть то, что хочется.

Вскоре агенты как дуновение ветерка пронеслись мимо. Вот были они и нет их уже. А мы с шефом так и не успевшим нырнуть в кусты оказались с глазу на глаз с таинственным и грозным облаком. Теперь Лес Скорби и Печали усилил свою контратакующую деятельность, и эта активация наглядно выражалась в большем количестве зигзагообразных, ветвистых молний выбрасываемых в нашу сторону.

В какое-то мгновение мне безудержно захотелось последовать за оставившими поле боя агентами. Однако не позволяли нам обоим дезертировать только идиотская непреклонность и упёртость шефа.

Теперь туча находилась близко. Она подплыла на расстояние сотни с небольшим метров. Ревущие молнии ослепляющими сгустками голубоватой плазмы вырывались из клубящихся, сумеречных недр.

На открытых участках нашей кожи мы уже ощущали испепеляющий жар миллионовольтового электричества.

— Теперь я понимаю, почему лучшие агенты Лиги орденским планкам предпочли тривиальный дёр, — пробулькал я испуганно и стиснул пальцами рукоять револьвера.

— Астраечка, — прогундосил шеф, не отрывая глаз от облака. — Ты не могла бы, детка, отвлечь эту штуковину, пока мы не заманим ее в ловушку?… А ты, Сэм, — обратился он ко мне, — заходи сзади. Нет, лучше спереди. Я — сзади. Так будет безопасней. Для тебя.

В общем, мы с Уорхолом двинулись вниз, спускаясь с холма и расходясь в разные стороны. Одновременно с тем мы пытались уберечь лица от испепеляющего жара, прикрывая их руками.

В воздухе пахло жжёной землей и озоном. Горела трава. Вверх поднимались клубы раскаленного пара. Птицы, случайно залетавшие в эти места, переполошёно шарахались. И, если этим несчастным удавалось остаться в живых и не пасть на землю с опаленными крыльями, с пронзительными криками улетали прочь.

Тем временем события накалялись. И пока мы спускались с холма, Астрая тяжело, но стремительно выбежала вперед и, остановилась в нескольких десятках шагов от тучи. Наша железная девочка вела себя героически. В полном соответствии с собственным амплуа. И она приняла на себя огонь всех орудий-разрядников иногалактического резидента.

— Гарри! — прокричал я, пересиливая рёв ионизированной плазмы. — Это и есть твой хвалёный резидент? Лично мне он напоминает взбесившуюся трансформаторную будку, в которой электрик спьяну закоротил клеммы.

Тем не менее, один из более-менее организованных залпов разрядников тучи едва не сбил с ног нашу стальную куколку. Но девушка оказалась довольно крепким орешком даже для пресыщенного техническим прогрессом иногалактианина. Она только пошатнулась, да небрежно смахнула с ресниц превратившуюся в пепел термостойкую тушь. Правда, если говорить о сверхпрочной псевдокоже роботессы, то та уже лежала у ног красотки бесформенными лоскутьями.

— Мерзкий и безжалостный садист! — крикнул я ЛСиПу, разглядывая проступивший сквозь опалённые синтетические мышцы Астраи-2 матово отблескивающий экзоскелет.

Видит Бог, за время нашего недолгого знакомства я успел полюбить эту скромную и непритязательную электродевушку.

Только поэтому в следующий миг я выстрелил из своего револьверчика в могучую электротучу, целясь в самую её середку.

Увы. Все пули для чудища значили не больше, чем комариные укусы.

Рядом стрелял Уорхол. Хлопки его револьвера звучали ещё слабее.

Тем временем в отличие от нас Астрайка изрядно измочаленная залпами иногалактника, несмотря ни на что, времени даром не теряла. Выдвинув из своего очаровательного животика один из многочисленных потайных ящиков, она достала пригоршню небольших гранат, я бы сказал даже совсем крошечных, и швырнула их далеко от себя. Наверное, в облако.

Прозвучавший взрыв оглушил всех.

В небо поднялся огненный смерч. Разбрызгивая слепящие искры, шаровые молнии и ещё какую-то дребедень, наподобие капель хорошо разогретой плазмы, вихрь созданный гранатами Астраи-2 захватил в сферу своего действия и саму Астраю и покатился в сторону, огибая холм, на котором мы стояли.

Астраю крутануло и подбросило довольно высоко. Мне с моего холма хорошо было видно, как двести килограммов стали кувыркаются, словно лёгкая щепка, в потоках ревущего племени.

Сама же Астрая даром времени не тратила и показывала знаками, чтоб мы не волновались. Дескать, с ней всё в порядке, умирает она легко и безболезненно. Как, впрочем, и положено умирать военным роботам.

А потом мою девочку вынесло из огненного шквала и швырнуло к нашим ногам. Огненный вихрь распался на несколько маленьких, которые очень быстро сами по себе угасли.

Вскоре лишь несколько гектаров опалённой земли, да множество дымящихся, оплавленных воронок в тех местах, куда в землю вонзились огненные стрелы молний, напоминали о ЛСиПе — Лесе Скорби и Печали. ЛСиПа отныне не существовало.

Да, я не оговорился. Леса Скорби и Печали, как его прозвали местные крестьяне и бродяги, больше не было.

Иногалактианин исчез. Он растворился, без особых для нас последствий, аннигилировав с материей нашего мира.

Но, самое интересное: приёмник, вмонтированный в пуговицу рубашки Хитрого Лиса успел зафиксировать сигналы переданные облаком незадолго до его гибели и посланные ЛСиПом в иную галактику.

Эти сигналы, сразу автоматически расшифрованные декодировщиком, живописали исходящую с точки зрения иногалактианина от нас, землян невероятной степени опасность!

В общем, уничтоженный Астрайкой-2 агрессор с Эльмопеи предупреждал согалактиан, чтобы те не вздумали высовывать нос из своей галактики и уж тем более не приближались к Сияющему Колесу — так называется, если вы помните наша галактика — чтобы они ни за что не приближались к нам и на миллион парсеков! Настолько опасными, по его мнению, являемся мы, Homo Sapiens.

Так бесславно погиб в поединке с продуктом человеческого разума — роботессой Астрая-2 — опытный и матерый резидент совершенно чужеродного нам и чужедального для нас мира.

— Что это было, черт подери?! Вот это да! — вскричал Уорхол, вылезая из низкого кустарника, в который всё-таки умудрился забраться в последний момент. Он отряхнул с брюк прилипшие комочки земли и травинки. — Это взрывная волна затащила меня в кусты, — сказал оправдываясь.

Глава XXX

Я не спорил. Волна, так волна. Бывает похуже. Хотя я лично видел, как сиганул Гарри в кусты в самый разгар моей с облаком битвы. Вернее… эээ… я хотел сказать битвы Астраи с облаком. Черт с ним, с Уорхолом! Пусть будет в очередной раз всё шито-крыто. Гарри тоже меня покрывал. И не раз. Тем более, что Героя Галактики в любом случае дадут ему, а не мне или кому-то другому. Мне же повесят на грудь какую-нибудь медальку типа «храбрый наблюдатель издали». В наши времена бюрократы всё присваивают себе.

Астрая-2 лежала у подножия холма, наполовину присыпанная землей и её уцелевший один единственный жидко-кристаллический глаз бездумно и отстранёно смотрел на нас с Гарри. И даже такому несведущему в кибернетике человеку, как я, было ясно, что роботессе, хоть фигурально, хоть буквально выражаясь, но — гайки. Так как, скорее всего, электромагнитным излучением бушевавшей здесь бури сознание роботессы полностью стёрто со всей матрицы. Думаю, шестидесятиядерный процессор вышел из строя и на винчестерах робота оставалось не больше десятка терабайтов памяти. Отныне и навечно в плане интеллекта железная девушка была, в полном смысле этого слова, девственно чиста.

Я кашлянул, пытаясь избавится от набившейся в глотку гари, и огляделся.

Над головой что-то подозрительно прожужжало.

Подняв взор повыше, я обнаружил, что к остаткам Астраи уже слетаются местные киберстервятники. Небольшие, размером со среднюю венерианскую колобуду, сверкающие диски и трапеции. А также — колабации. Они барражировали над Астрайкой, разглядывая через мощную оптику нельзя ли чем поживиться.

А поживиться было чем. Ведь некоторые детали тела Астрайки были пригодны для повторного использования. Но мы не собирались раздаривать боевую подругу на коллекции.

— Кыш, кыш, проклятые! — замахали мы с Гарри руками и заорали падальщикам, тем самым отгоняя непрошенных гостей. — Не видать вам её ядерного миниреактора, как собственных высших резистентных квазиций, — выкрикнули мы, чтобы у летающих бестий не возникло и тени сомнения относительно твердости людей в намерении — не уступить и наномолекулы из тела железной подруги.

— Лучше мы сделаем ей памятник. Из нее же самой. Установим, как танк, на перекрестке дорог, — сообщил я стервятникам, пока те в нерешительности раздумывали, что предпринять дальше.

— Или отремонтируем, — добавил, славящийся крайней прагматичностью и скупердяйством, Уорхол.

И я не без уважения взглянул на старика. Мысль о ремонте ни за что бы не пришла мне в голову самостоятельно.

Тем не менее, стальные твари потянулись прочь. Перемалывая винтами воздух, взвихривая его реактивными струями, они проплыли над покрытой оспинами воронок землею и быстро растаяли в синем мареве.

И ещё долго до наших ушей долетало их недовольное, басовитое гудение.

Пока я глядел вслед отблескивающим сталью летунам, Гарри вытащил из кармана небольшой тускло отсвечивающий шар. Натиснув какую-то кнопку, он бросил штуковину себе под ноги. Шар тут же развернулся в удобное и относительно современное кресло.

Уорхол, не медля, уселся в кресло и закурил толстую коллекционную сигару.

— Итак, Сэм, пришло время подвести итоги, — глубокомысленно изрёк шеф. — В конце концов, ты выполнил задание. — Он выпустил изо рта клуб синеватого дыма и тот поплыл над холмом, заслоняя солнце так, что практически началось солнечное затмение. — Понимаешь, приятель… В твою задачу, ведь, входило нахождение лазутчика. Его поиски, а не уничтожение. Уничтожить эльмопейца должны были другие. — Уорхол загадочно сверкнул глазами и непонятно было сердится ли он. — Первая часть твоего задания, — продолжал между тем шеф, — влюбление в себя знаменитой Астраи была тобой выполнена. В результате мошенница приставила к Хитрому Лису личного телохранителя, телохранителя, который, как мы знаем, так или иначе, пытаясь защищать своего подопечного, уничтожил опасного лазутчика… Тем самым, Сэм, как ни верти, получается резидента ухайдакал ты. То есть — Сэмюэл Орлов. Благодаря, так сказать, твоим личным деловым качествам по влюблению в себя Астраи, если уж говорить по казённому. Но скажи честно, — Гарри нахмурился, — зачем тебе понадобилось швырять в меня робота? И, вообще, для чего ты разыграл весь спектакль? Ну, будто бы Хитрый Лис — твоя первая и настоящая личина, в данное время загнанная лучшими психологами Лиги в самую глубину твоего подсознания — зачем было разыгрывать, что она, эта заведомо атавистическая и пропащая душа взяла над тобой верх? А? Ответь на этот вопрос честно, Сэм.

Я стушевался. Но не надолго. Всего лишь на пару секунд. Мне ведь не впервой отбивать атаки Уорхола и отвечать на его коварные вопросы.

— Ну, во-первых, — тяжко вздохнул я, — надо было отвлечь чем-то внимание облака. Нужно было обставить всё так, чтобы облако ничего не заподозрило насчёт наших с тобой, Гарри, планов. То есть — истинных намерений. А точнее, намерений Лиги. Во-вторых, Астрайка моя жена, Гарри. А ты, чтоб тебе жить долго, использовал её образ для своих мелких афер в отношении меня. Пойми, старина, всё это оскорбительно. И для меня и для моего семейного положения, Гарри. А значит и для Лиги. Вот так.

Готов поклясться, Уорхол чуть не проглотил сигару, за мгновение до того как я замолчал. И, естественно, шефа поразило больше всего моё объявление о моем браке. Если не сигарой, то дымом он уж точно подавился.

А в следующую минуту я имел честь наблюдать, как лицо Гарри прошло через всю гамму оттенков, которые только есть в радуге. И как только этот парад цветов завершился победоносным торжеством багрово-красного, Уорхол весь затрясся от злости.

— Что я слышу, Сэм?! Ты лучший агент Лиги, женатик? Женился на этой дешёвой… налетчице! Ты не сбрендил случаем?… Ну да ладно, чёрт с ним, Астраю твою перепрограммируют. Превратят её, если не в ангелочка, то уж, по крайней мере, во вполне пригодную для социума личность, без особых закидонов с её стороны… Но дети, Сэм! Ты о них думал?! Производное генов Астрайки, известной налетчицы и генов непревзойденного мошенника, каким… хм… являлся Хитрый Лис — это ж бомба! Это социальная бомба всегалактической значимости, Сэмюэл! Это гибель Лиги и галактики. Твои детки, Сэмюэльчик, уничтожат Лигу играючи. И по всей галактике покатится волна произвола. Сэм, ты — антихрист! — Лицо Гарри из красного стало белым, а сам он взмок так, словно только что финишировал на звездолётных гонках «Кассиопея — Марс». — Мы можем внести коррективы в психику любого человека. Пусть таким человеком будет даже Астрая. Но гены, парень, изменить нелегко… У вас с этой бабёнкой родятся записные ублюдки, Сэм. Попомнишь моё слово! Не надо быть особым специалистом, чтобы дойти до таких выводов собственным умом. О, Боже, неужто в Галактике не нашлось хороших, скромных девушек?

— К сожалению это так, Гарри, — сказал я. — Мы познакомились в космосе и венчались второпях. При абсолютном безлюдье. Согласись, при таких условиях альтернативы нет. К тому же все твои завывания — старая песня. Сейчас ты напоминаешь одного из выживших с ума старичков. Не гуляй с этим, не дружи с тем!.. Нет, Гарри, так не пойдет. Я тебе не мальчик. Завтра подаю рапорт. С меня довольно, я увольняюсь!

— Пиши свой скучный рапорт, — высокомерно процедил Гарри. — Пиши, писака. В свое время я написал таких бумажек без счету. Рапорт? — хохотнул он. — О каком увольнении ты говоришь, Сэм? Ты ведь знаешь не понаслышке: из Лиги не уходят. Не уходят добровольно, Сэм. Вот что я имею в виду. В любом случае, сынок, оттуда выносят. Причем вперёд ногами. Проще говоря, тебе вгонят пулю в лоб, если ты уж очень будешь усердствовать в своих притязаниях на выход из Лиги. И дело тут не в жестокости. Совершенно небольшое количество свинца будет единственной реакцией Лиги на твоё предательство. Ибо Лига это не шарашка. Лига — серьёзная организация.

Наверное, губы мои скривила самая скептическая, самая презрительная усмешка на какие я был только способен.

— Гарри! — воззвал я. — Ты и вся твоя долбанная Лига иногда просто бесите меня. Я знаю, что мокрушничество в вашей среде обычная вещь. Но неужели невозможно хоть когда-нибудь обойтись без всех этих смертей? Вы делаете хоть когда-нибудь исключения? Признавайся старый деспот.

Гарри вздохнул и как бы в беспомощности развел руками. Пожевав губами, сплюнул.

— К сожалению, делаем, Сэм. Например, для тебя. Вспомни, как взяли мы тебя на Фарагосе. Ты тогда здорово отстреливался. У всех нас был приказ не церемонится с Лисом. Ты отчаянно отбивался. И подстрелил нескольких наших. Но я настоял на том, чтобы взяли тебя живым, Сэм. Я и никто другой!

— Чтобы сделать из Хитрого Лиса лабораторную крысу.

Не глядя в мою сторону, Гарри кивнул головой.

— Да, мне хотелось посмотреть, Сэм, получится ли у докторов переделать отъявленного подонка и конченого негодяя в добропорядочного и законопослушного гражданина, образцового члена галактического сообщества. Агента Лиги, наконец, дубина, — генерал как-то странно вгляделся в меня.

— Ну и как, Гарри? — не без иронии поинтересовался я.

На что шеф к моему удивлению утвердительно кивнул.

— Всё получилось, сынок.

Я проморгался.

— А ведь ты, Гарри, солгал, когда говорил что Сэмюэл Орлов — вымышленное лицо, оперативная легенда, личность не существующая в действительности. Что это имя — прикрытие. Зачем ты лгал мне, Гарри? — прошептал я, в то же время наблюдая, как вытягивается от удивления лицо собеседника.

— Ты не должен был знать это, Сэм. Не должен был копаться в Архиве. — Просипел он сдавленно. — Неприлично взламывать пароли секретных файлов Лиги. Ты просто не знаешь с чем и с кем связался.

Я расхохотался. Прямо так взял и рассмеялся.

Глава XXXI

— Знаю, Гарри. Теперь знаю. Теперь я многое знаю. Например, то, что я оказывается, сказочно богат. И отверчусь я теперь от любого суда, даже такого как трибунал Лиги, старина. Ты меня понимаешь, старик? Потому с некоторых пор мне плевать на Лигу и на тебя. Сэм Орлов — сам по себе, Лига и Уорхол — сами по себе. Теперь я русский граф. Кстати, Гарри, ты случаем не знаешь, что такое русский?

— Не знаю, Сэм, — вздохнул рассеянно и покачал головой, Уорхол. — Скорее всего — географическая привязка. Или национальность. Но дело не в том. Похоже, ты здорово вляпался. Да, в прошлом, пока ты грабил планеты и галактолёты, мечтая сделаться мультимиллионером, за тобой гонялось, само искало тебя большое состояние. Но вместе с ним и некоторые члены известной в галактике группировки, банды Ривз. Они нашли тебя, парень. Нашли, малыш. И потому, поверь, только работа в Лиге тебя спасает.

— Ривз? — покивал я глумливо и передёрнул плечами. — Уж не та ли эта задушевная компашка, с которой я разобрался на их копеечных «Пиратах»? — саркастически заметил я.

Видя моё победоносное настроение, Гарри попытался его сбить.

— Да, на этот раз тебе повезло. Уцелел. Но так будет не всегда. Без Лиги не выстоять. Без Лиги тебе кранты. А, если за тобой начнёт гоняться вдобавок и Лига… Да ты всё сам понимаешь… Моё дело предупредить.

— И, тем не менее, Гарри, — с самым невозмутимым и решительным видом произнес я. — Я покидаю Лигу.

Внезапно глаза Уорхола превратились в две узенькие щёлки. Но в щёлках бились молнии ярости. Уорхол едва сдерживал себя.

— Не горячись, Сэм. Давай всё обсудим. Ты ведь лучший агент. Вернемся на Марс, там всё и решим. Пересмотрим контракт. Я увеличу тебе зарплату. В разы.

На этот раз я захихикал. А потом сделал шаг к генералу и неторопливо, чтобы не вызывать подозрений, протянул руку к плечу шефа, якобы сбивая несуществующую пылинку. В следующую секунду моя рука молниеносно скользнула за ухо старика, нащупала там рычажок и повернула.

Я давно заподозрил, что передо мной сидел не Гарри. Только не знал, как к нему подобраться. Все знают какова реакция у роботов. Но мне всё же удалось усыпить бдительность машины.

Гарри дернулся. Запоздалое прозрение мелькнуло в его угасающем взгляде. И в следующий миг он обмяк.

А я с немалым облегчением вздохнул. Победить быстродействующую электронную машину, оказаться стремительнее её — это вам не фунт изюма.

К великому сожалению радость моя оказалась преждевременной. Не прошло и секунды с того момента как Гарри, благодаря моим нехитрым манипуляциям, впал в коматозное состояние, как рычажок, отключенный мной, со всё тем же характерным щелчком, встал на место.

Гарри сладко потянулся. Потом он зевнул и сказал:

— Всего полсекунды отключки, а как выспался. — Шеф удовлетворённо хрюкнул. Зато на его плече, вдруг, раздвинулись дотоле неприметные щитки. Стальные пластины обнажили короткий ствол. — Так на чём мы остановились, сынок? — вопросил Гарри со сладчайшей улыбкой на лице.

К своему несчастью Гарри не успел дождаться от меня ответа. Ибо на плечах его, вдруг, случился маленький, совсем небольшой взрывчик. Тем не менее, начисто снесший Гарри голову. И пока та катилась по не очень плодородной земле долины Пляшущего Трикса, из ближайших кустов выбралась — вы уже догадались? — ну, конечно, моя Астрайка! Злющая, как очковая кобра, но по-прежнему красивая и решительная. В изящных пальчиках моя спасительница сжимала дымящийся миниатюрный дамский бластер.

— Рад тебя видеть, прелесть. И ты по-прежнему, как в старые добрые времена, не расстаешься с оружием, старушка, — с лёгкой, едва заметной укоризной заметил я, отодвигаясь как можно дальше от бестии.

Ибо кому, как не мне, знать нрав благоверной. Уж, если девка бралась убивать, лучше ей на пути не попадаться. И вскоре мои самые наихудшие опасения стали подтверждаться.

— Ты зачем меня засунул в тот шкаф, ублюдок? — нежно прощебетала моя птичка, не сводя с меня своих прекрасных немигающих глаз.

— Видишь ли, радость, — заюлил я. — Ну, в общем, я считал, что тебе там будет здорово! — брякнул я первое, что попалось на ум, о чём горько пожалел вскоре.

— Так ты намеренно? — подняла бластер жёнушка.

— Нет, нет и еще раз нет! Ни в коем случае! — затараторил я панически, попутно обратив внимание на тот факт, что палец жёнушки слегка, самую малость надавил на спусковую скобу. — Меня надули, девочка моя. Нас надули. Тот тип, ну тот самый в гостинице, так вот он оказался ловким проходимцем. Уорхолом, одним словом. Если конечно ты слышала о таком.

— Это и есть тот самый Уорхол? — кивнула Астрайка на электронную голову с торчащим из шеи пучком проводов.

— Он, — кивнул я. — Вернее, двойник. Хотя, в принципе, не вижу разницы между живым Уорхолом и этим мертвым. То есть, я хотел сказать — его механической копией. Оба одинаково тупы, бездушны, беспринципны и капризны.

Взгляд Астрайки слегка смягчился. Она любила когда кого-то ругают при ней. Особенно — легавых. Только потому она опустила бластер.

— Даже на вид малоприятен, — поморщилась она, разглядывая металлическую голову. — Напоминает бакалейщика наевшегося клюквы.

— Это потому что ему не нравится умирать. Сказал я и, вдруг, оживился. — Вот видишь? Не прошло и минуты, как вы познакомились, а ты уже всей душой возненавидела этого забияку. Невзлюбила его, так сказать, всеми фибрами твоей чувствительной души… А каково мне, дорогая?! Я работаю под его руководством уже много лет.

— Больше я не дам тебя в обиду, — пообещала супруга.

Уорхол между тем, а вернее его голова, лежащая у моих ног вдруг заважничала, поморгала глазками и, надув щеки, попыталась что-то произнести.

Правда, из того ничего не вышло. Из перерванной трахеи вылетало только невнятное шипение.

— Что он хочет сказать? — кивнула на голову Астрая.

— Он хочет сказать, — нахмурился я, — что на одну из операций он уехал живым, здоровым и цветущим мужчиной, а вернулся роботом. И никто в Лиге до сей поры не догадывался о том… И это плохо. Робот не должен командовать людьми.

— Что с ним будет, Сэм? — озабочено пропела Астрайка, разглядывая беспомощно шипящую, как порванный футбольный мяч, голову.

— Думаю, если его и не унесут техностервятники, так подберут местные жители. Будет стоять у кого-нибудь в огороде. Ведь отпугивать птиц от грядок тоже надо. Уверен, на месте новой службы Гарри станет звездой. Тут и сделает себе новую карьеру. Личность талантливая, да и пробивной характер у него. Однако, нам пора, моя прелесть. Спасибо, что выручила, детка, в подходящий момент. Тем не менее, вокруг становится что-то через чур многолюдно.

Должен признаться, лишь совсем недавно я заметил как к холму, на котором мы с Астраей беседовали в непринуждённой обстановке, начала приближаться знакомая ватага с рыжим верзилой во главе. Рыжий что-то громко и сосредоточенно говорил тем, кто шумной гурьбой тащился за ним. Скорее всего, он повествовал дружкам о том, что он уж точно задал бы перцу облаку-резиденту, кабы только не пришлось в срочном порядке драпать.

Тучи дыма и пыли, клубившиеся доселе над полем, изрытом воронками, слегка рассеялись и в лучах полуденного горячего солнца что-то засверкало. Это был галактолёт, машина эльмопейцев.

Он сиял своими зеркальным гранями, словно рождественская ёлка. Правда, пока что кроме нас с Астраей никто галактолёта не заметил. Огненным смерчем прошедшим здесь совсем недавно напрочь сорвало с летательного аппарата маскировку. И теперь чудо техники предстало человеческому взору во всей своей поражающей взгляд красе.

— Послушай, малышка, — сказал я женушке, — кажется, эти типы тащатся сюда лишь затем, чтобы отомстить за своего начальника. А ну, детка, пальни пару разочков не прицельно. Возможно, бестии залягут. И тогда мы успеем добежать до той штуки в поле. — Я ткнул пальцем в звездолёт. — Если вдобавок нам удастся эту штуку завести, цены ей не будет. Уже через пару минут смоемся.

Поняв изложенный план, Астрая подняла бластер. И пока жёнушка крушила воздух над головами вжавшихся в землю агентов Лиги, мне пришла в голову потрясающая идея.

Конечно, при других обстоятельствах лиговцы вместе с рыжим предводителем попытались бы отстреливаться. Накрыть неприятеля не оставляющим шансов огнем им ничего не стоило. И они изрешетили бы врага, не дав тому сделать и пару выстрелов. Но в данном случае за дело взялась Астрайка. А она являлась спецом по подавлению огнём живой силы противника. В руках её был хороший бластер. И она, само собой, просто не дала возможности агентам Уорхола что-либо предпринять, превратив сотню кубометров воздуха над их головами в озеро клокочущего пламени.

Конечно, как я уже говорил, у меня имелся свой продуманный план относительно того, как нам добраться до обнаруженного галактолёта, не угодив при этом под пули сбрендившей шайки лиговцев. И тем менее, Астрая придумала кой чего получше.

Постреляв маленько, и этим в достаточной мере деморализовав противника, она нашарила в кармане пульт дистанционного управления и нажала кнопку.

Кусты неподалёку раздвинулись. Из густых зарослей, поблёскивая никелем, выкатился автомобиль.

Негромко мурлыкая, авто подкатило к нам и остановилось, как вкопанное. Не растрачивая время даром, мы забрались в салон. После на немыслимой скорости помчались к кораблю. Лиговцы приходили в себя. После беспорядочной пальбы Астрайки они ошарашенно вертели головами и уже выискивали глазами цель.

Отныне скорость для нас с Астраей являлась спасением и мы оба это знали. Вдогонку гремели выстрелы. И до поры до времени нам везло. Пули проносились мимо. Но однажды один заряд всё-таки угодил в машину. Подбили нас, когда автомобиль и корабль разделяло не более 40 шагов.

Глава XXXII

Сгустком выпущенной в нас плазмы вырвало одно из пятерых колес авто, разворотило половину левого бока машины и отбросило в сторону правую дверку. Правда, дверка была теперь ни к чему.

Хорошо что ни меня, ни Астраю не зацепило. Выбравшись из авто, мы бросились наутёк. Я бежал по перепаханной, оплавленной давешним сражением земле и с каждым шагом галактолёт становился ближе. Слева я слышал прерывистое дыхание Астрайки. И галактолёт был уже рядом, когда в его бок врезался еще один заряд. В клубах искр и пламени, полуоглохшие и полуослепшие мы успели вскочить в овальный люк прежде, чем накренился и стал валиться набок.

Уже подготавливая судно к полёту, краем глаза я заметил, что обстреливающими нас типами руководит, не рыжий тип, а сам, чёрт бы его побрал, Уорхол! Вот неугомонный старикашка! Быстро же он оклемался. Глядя на него бодренького и свеженького, я небезосновательно смог предположить, что директор Лиги в полном порядке.

Правда голова шефа болталась где-то в районе пупка. Сцепленная кое-как несколькими проводками наспех, тем не менее, свои функции она выполняла исправно.

Ещё я заметил, как Гарри взмахнул рукой и тут же раздался дружный залп из бластеров.

Три маленьких светящихся фиолетовых звёздочки вылетели из очень длинных и невероятно тонких стволов, помчались к нам, а затем и врезались в борт корабля. Эти выстрелы окончательно опрокинули нашу посудину.

Не желая и дальше испытывать судьбу, я шмякнул по клавишам пульта кулаком. Из сопел машины рванулись реки раскаленного газа.

Наш корабль к тому времени лежал на боку. Поэтому переданный от двигателя реактивный импульс направил его не в небо. Этот импульс потащил корабль по земле.

Ну, это была полная фантастика! Дикий скрежет обшивки, перемежаемый грохотом двигателей, заполнил рубку. Тряска, сопровождающая неслыханные доселе звуки, была ещё омерзительней. Но, когда я выглянул в иллюминатор, то просто оторопел. Мимо проносились пейзажи и ландшафты.

Некоторые были знакомы по предыдущей поездке в автомобиле. Уверяю, скользить по полю на звездолете ещё никому не приходилось. Кроме нас, конечно. Хотя могу и заблуждаться.

Тем не менее, скорее всего впервые в практике человечества людьми использовался космический корабль не по назначению. То есть, мы его эксплуатировали как наземное средство передвижения. Этакий реактивный безколёсый автомобиль!

Дух захватывало. И все бы ничего, да я здорово боялся, что наша коломбина вот-вот врежется в случайно подвернувшуюся скалу или, что не лучше, протрет себе дыру в боку.

В последнем случае мы высыпались бы из иногалактической штуковины, как горох из дырявой кастрюльки.

— Что это ты отчебучиваешь? — поинтересовалась Астрая грозно, лишь только вылезла из дальнего закоулка, куда её зашвырнули выстрелы погони.

— Совсем неплохо. Для прогулок по бездорожью она прямо незаменима, — сказал я Астрае. — Во всяком случае, получше той колымаги, что всучил нам спившийся гостиничный сторож.

И я ласково похлопал чудо-юдо техники по карбюратору. Астрайка не удостоила меня ответом. Устроившись поудобнее прямо на полу, она принялась пересчитывать, отнюдь, не забытые ею в гостинице, а перед тем стыренные в банке деньги.

— Остановишь возле супермаркета, — не поднимая глаз, процедила супруга, словно стараясь показать всем своим видом, что бедняжка совсем свихнулась с ума, а я лишь раньше просто не замечал этого. — Хочу прикупить нам бижутерии.

Она так и сказала. Нам.

Я, конечно, не стал возражать боевой подруге. Ведь я понимал, что юмор уместен при любых обстоятельствах. А шутки ещё не запретили в галактике. Устроившись в свою очередь поудобнее на стеночке корабля, исполняющей в данное время роль пола, я закурил и принялся размышлять о том, через сколько времени мы достигнем световой скорости.

Формулы как-то не шли в голову, потому что я никак не мог извлечь квадратный корень из куба. Зато я заметил, что корабль как-то сам по себе, самолично и самонадеянно выбрал курс… скольжения. И, судя по расположению солнца, нёсся теперь в сторону того городка, с которого, собственно, и началась наша эпопея на планете. Я не сомневался, полиция уже кое-кого искала в городе.

И всё потому, что Астрая не может пройти спокойно мимо банка с деньгами.

Так всё и случилось. Не прошло и четверти часа, как мы неслись по кривым, ухабистым улочкам, а сзади летела целая кавалькада полицейских машин с включенными сиренами и мигалками.

При всём при том, копы изо всех сил что-то орали в мегафон, нарушая общественный порядок.

В общем, потеха.

Позёвывая и почёсываясь, не без удовольствия наблюдал я как на нас пялились городчане.

Может эти славные ребята и много повидали на своём веку, но скользящего на боку иногалактического корабля, дающего к тому же дёру от копов, видеть им не приходилось. Бьюсь об заклад.

У наивных и неискушенных провинциалов прямо челюсти поотвалились, пока они следили за ходом разворачивающихся событий.

Но вот как-то воровато и второпях прошмыгнула гостиница, в которой мы какое-то время назад валяли дурака с Астраей.

Серенькой, пугливой мышкой пролетела она совсем рядом с несусветной скоростью и я успел помахать рукой прислуживавшему нам некогда в номере роботу.

Тот как раз выбрался из коридора на весеннее, ласковое солнышко погреть свои старые гайки. Да так с открытым динамиком и застыл, увидев нас.

— Твой за тебя переживает, — ревниво сообщил я Астрае, так как жёнушке самой некогда было пялиться в иллюминатор.

— Отвяжись, зануда, — прохрипела она, тем не менее, совсем не сбившись с темпа, набранного при счёте денег. — Ты про того придурка коридорного? — догадалась она. — Сдался он мне, — передернула она плечиками, — с его дешевым кислотным аккумулятором и оловянными мозгами. Я на Дальтее получше видала, — похвасталась она и тут же прикусила язык, поняв, что сболтнула лишнего.

Но я пропустил мимо ушей вырвавшееся полупризнание, справедливо полагая, что если уж женился на красавице, будь готов к любым неожиданностям.

— Ну, признайся, он тебе хоть немного нравится, — не унимался я.

— Отвяжись, — прикрикнула она. Но потом, немного подумав, добавила: — Ну, разве что совсем чуточку. Своими душевными электрокачествами. Согласись, — вздохнула она, — все эти современные роботы с их микрочиповой холодной расчетливостью только и умеют, что считать. То ли дело ламповые старички-андроиды. Они ещё не совсем заржавели. И, хотя у них часто случаются короткие замыкания и процессорам недостаёт охлаждения, есть в них этакий сентиментальный задор прошлых эпох. Все эти жестяные старички, поверь мне, неисправимые романтики.

Я ей почти поверил. Оставалось только чуть-чуть.

Но к этому времени мы, наконец, проскочили город, развалив по пути всего пару-тройку домов и под аккомпанемент непечатных напутствий и приветствий, выкрикиваемых яростно выскочившими из развалин горожанами снова устремились в чистое поле.

Полицейский кортеж тем временем безнадежно отстал. Но нас потеря эскорта теперь мало волновала. Ведь, набрав положенную скорость, галактолёт взлетел.

Мы стремительно отдалялись от планеты. Где-то далеко внизу к моему удивлению пролетел Уорхол. Из ракетных сопел, вмонтированных в его мягкие пятки, натёртые предварительно казённым вазелином, выбивались струи реактивного пламени. Шеф Лиги было погнался за нами, но его крейсерская скорость была намного ниже чем требовалось.

Лишь по этой причине он отстал и только погрозил вслед кулаком.

А мы показали ему языки. И чуть за это не поплатились. Ведь всё увеличивающаяся при взлете сила тяжести едва не оторвала эти нужные и весьма полезные для жизнедеятельности чуть ли не всего организма органы.

— Кажется, за нами следят, — сказала Астрайка, указывая на один из иллюминаторов и на какое-то время оторвавшись от пересчитывания банкнотов.

— Ерунда, — отмахнулся я. — Кто тут может быть? Уорхол отстал. Ему и его шайке понадобится немало времени, чтобы добраться до ближайшего космопорта, найти там корабль и взлететь. — С не скрываемой симпатией, уже в которой раз, я похлопал рукой по стенке корабля. — То ли дело наша скользилка-прыгалка-взлеталка… Молодцы Эльмопейцы! Эти ребята сумели создать то, что идеально подходит к не идеальным земным условиям. Ведь эта штука, как я понял, способна взлететь практически с любой поверхности, а не только с космодромных плит.

Глава XXXIII

— Иногалактиане прекрасно понимали, что на большинстве планет нашей галактики несусветный бардак, — ворчливо заметила Астрайка. — Здесь не то, что летать, ползать опасно.

Я позволил себе смелость немного не согласиться с супругой. Но только совсем немного.

— Преувеличиваешь, мать, — сказал я, пуская к всасывателю потолка клубы сигарного дыма, а заодно и прихлопывая свободной рукой средних размеров эльмопейского таракашку, который на свою беду случился рядом.

Я, наверное, пропустил тот момент, когда глаза моей Астраи округлились, став в одночасье колесообразными. Ну, ни дать, ни взять, лесная сова.

Астрая от чего-то даже перестала перекладывать с места на место свои бумажки.

— Сэм, что ты наделал? Зачем ты убил эльмопейца?! — сказала она загробным голосом, пока я, ухватив таракашку за его чахленькие, суставчатые ножки двумя пальцами, пытался переправить оного в мусорное космоведро.

При всём при том Астрая так посмотрела на меня, что я всерьез забеспокоился и начал озираться вокруг. Волей не волей, в конце концов, мой взгляд остановился на насекомом. Обыкновенном таракашке, собственно.

— Ты это имеешь в виду? Его? — ткнул я пальцем в многолапую жертву краткого инцидента. Межгалактического инцидента, заметьте. — Он — эльмопеец? — удивился я. — Откуда ж мне знать, что иногалактиане такие мелкие, — попытался оправдаться я, испытывая угрызения совести от совершенного мной кровавого злодеяния.

— Они мелкие, зато разумные, — назидательно заметила Астрайка.

И я ещё больше впал в панику. От этой унылости я вскочил на ноги, обхватил голову руками и забегал по отсеку корабля.

— О, горе мне, горе! — запричитал я безутешно. — Я убил эльмопейца, брата по разуму.

Каюсь, в тот момент меня раздирали противоречивые чувства.

С одной стороны обуревала жажда мщения. Я желал отомстить чужакам за их акцию безвизового вторжения в пределы нашей галактики. Акцию проведенную ими, скорее всего, с целью изуверски хитрого шпионажа в свою пользу, а не в нашу и возможно дальнейшего нашего ими покорения.

С другой стороны эти злобные и неуживчивые существа, как я уже убедился на поле боя, как-никак, а являлись разумными, о чём недвусмысленно свидетельствовал тот самый космический корабль, на котором мы теперь летели — плод их коллективной работы.

Конечно же, я — человек. И даже в некотором смысле — хомо сапиенс. И, как человеку, мне нельзя прикидываться тупым ублюдком, уничтожая эльмопейцев где ни попадя. Не должен я вводить в заблуждение и себя и других, что поступаю правильно без суда и следствия, раздавив одного из них и считая при этом, что раздавил всего лишь козявку.

В противном случае все грани дозволенного окажутся стёртыми и кто тогда поручится, что в следующий раз я не прихлопну какого-нибудь Homo Sapiens, сгоряча приняв его за макаку?

— Я не хотел. Я нечаянно, — отчаянно сказал я, пытаясь оправдаться в первую очередь перед самим собой.

И возможно, обладая определенной сноровкой в таком деле, мне бы и удалось, начихав на совесть, выгородить себя. Но тут, вмешался его величество случай воспетый в мифах и легендах — произошло чудо исцеления, случаи которого всё ещё происходят в нашем мире.

Ни с того, ни с сего таракан зашевелил лапками, чихнул, а динамики переводной системы имплатированные в его золоченое брюшко пропищали:

— Галактический бог!.. Не успеешь выползти из спальной щели родного корабля, как тебя тут же стараются размазать по отсеку.

И я облегчённо вздохнул, поняв, что эльмопеец и не собирался помирать. А всего лишь был контужен мною на краткое время.

— Ну, братец! — сказал я и тут же пояснил. — Я имею в виду братец по разуму, конечно. Ну, братец, видать, ты в своей эльмопейской галактике в рубашке родился. Твоя иногалактическая мамочка пусть ставит вашему эльмопейскому богу свечку. Не иначе ваш бог сохранил тебя. Ведь, ручка у меня ох как тяжела!

— Да уж не подарок, — потёр шею эльмопеец, поглядывая на меня с некоторой опаской. — Что за планета, — посетовал он. — Сила тяжести — всех наших сорок же будет. Птиц невпроворот. Так и норовят клюнуть в самые незащищённые места. Вы, что, их здесь не кормите, лодыри? — ткнул он гневно в меня лапкой. — Ну и хомо сапиенс!.. Что за хомо сапиенс?… Глупее птиц. Чуть что — травят инсектицидами. Будто больше заняться нечем.

И эльмопеец, взобравшись на мой рукав, принялся бегать взад и вперёд по руке в большом волнении.

— И много ещё ваших здесь? На корабле я имею ввиду? — с опаской поинтересовался я.

И мои опасения, скажу вам, были не напрасны. Судите сами: ходить по галактолёту, когда у тебя под ногами рыскают целые стаи разумных существ и ты здорово рискуешь, отдавив лапку одному из них, вызвать межгалактический конфликт, знаете ли, занятие не из приятных.

— Сейчас пересчитаем, — с уже затихающим недовольством буркнул эльмопеец и деловито свистнул.

Тут же из всех щелей, которых я раньше и не замечал, полезли приятели эльмопейца. Все эти бравые ребята с усами, лапками, судя по их виду, были не менее разумны, чем уже знакомый мне представитель их роду-племени.

Эльмопеешки очень шумно вели себя. Спорили, галдели, доказывали друг другу кто разумнее. А в качестве неоспоримого аргумента в пользу неотразимости личного ума, каждый предлагал измерить объём его мозга. Для этой цели, как оказалось, они даже носили с собой специальные маленькие, под стать своим пропорциям, линеечки.

Но я не стал возиться с антропометрическими исследованиями, а только попросил своего знакомца, судя по всему здесь главного, чтобы маленько унял не на шутку разошедшихся козявок.

— Заставь их вести себя поприличнее, — сказал я. — Если уж на то пошло, мой мозг для вас являет собой целую гору серого вещества, — не без гордости заметил я. — Тем не менее, я не в пример вам скромен и конгруэнтен.

Эльмопеешка лишь головой качнул.

— Восемнадцать, — сказал он.

— Чего восемнадцать? — не понял я.

— Нас восемнадцать, — пояснил он.

— Пол баллончика аэрозоли, — скорее машинально, чем из чувства неприязни к иногалактическим гостям прикинул я.

И тут же устыдился своих мыслей.

— Постыдись, Сэм! — укорил себя я мысленно. — Они же доверились тебе!

— Ага, — возразил я тут же. Причём исключительно самому себе. — После того как сервоАстрая разнесла их резидента в клочья.

— А как бы ты поступил на их месте?

— Я бы не сдался.

— Вот видишь?

— Вижу. Но, если бы мы не задали этим брюхоногим чёсу, они его задали бы нам. Теперь, конечно, будут хорошими и покладистыми. Хоть в угол ставь вместо образов. Раз не сумели ни победить, ни смыться, как положено.

В общем, я только успевал в голове чесать, выслушивая непрекращающийся гомон своих внутренних я. Возразить мне всем этим «я» было нечего. Как первому из них, так и четвёртому.

Эти эльмопейцы, заядлые шпионы и диверсанты, вторглись в пределы нашей галактики без стука и приглашения. А потому по всем канонам космической этики должны понести заслуженное наказание.

Внезапно и совершенно неожиданно для меня во мне пробудился страж закона, этакий полевой агент Лиги, доселе безответственно дремавший на закорках совести.

Наверное, только потому я вытащил из кармана револьвер, сгрёб покучнее эльмопеешек и направил в самую их гущу ствол.

Другой рукой я раскрыл и бросил на пол спичечный коробок.

— А ну полезайте в тюрьму. Да проворнее! Шпионы проклятые! — приказал я дрожащим от обиды и возмущения голосом.

Предводитель эльмопейской кодлы сунул голову в ствол, а потом юркнул в этот ствол сам и через некоторое время высунулся наружу.

— 38-ой калибр. Смит-и-Вессон, — доложил он звонким голосом на удивление осведомленно. — Мы изучали марки вашего оружия, — уважительно заметил он.

Невозмутимость и наглость насекомого, с которыми оно проявило познания в святая святых — нашем оружии, просто ошеломили меня. Я с трудом сдерживался, чтобы не выйти из себя, так как знал, что зайти потом назад будет значительно труднее.

— Ах ты подлый иногалактианин, резидентурный диссидент! — взревел я. — Бунтовать вздумал в моей галактике? Вот я тебе!

И я поднял револьвер, истово вытряхивая из ствола не на шутку струхнувшего братца по разуму, который теперь и не знал, куда ему деваться.

От того, что я дёргал револьвером, эльмопеец вывалился и, надо же, упал на щеку Астраи, которая будучи мне верной боевой подругой, оказалась в эти минуты рядом.

Глава XXXIV

Астрая взвыла, постаравшись сбить, бегущего по лицу, эльмопейца. Потом она принялась метаться по отсеку. Пока затравленно не затаилась в его дальнем уголке.

Поняв, что жизнь их в опасности и последний оплот защиты в лице их прежней спасительницы Астраи безнадёжно по их же вине утерян, эльмопейцы начали спасаться, как только могли.

А я всё больше рычал, топая ногами и размахивая револьвером.

— Раздавлю! Прихлопну ботинком вкупе с вашей долбанной галактикой! — не унимался я пока они заползали в свои щели.

И я даже попытался настигнуть одного. Но у меня ничего не вышло.

— Где мой старый, проверенный ДДТ? — риторически вопил я. — На кого вы покусились?

Долго Хитрый Лис ещё бушевал, меча громы и молнии. Пока весь запал из него не вышел. Но как только он поостыл маленько, то взял в руки карандаш, бумагу и принялся составлять план по дезактивации подлых вторженцев.

И была готова уже добрая половина так удачно начавшегося плана, когда я уловил рифму между словами план и таракан.

Каюсь, не равнодушен к рифме.

Нюхом всегда чую предверие хорошего стиха. Это у меня в крови. Хотя по гороскопу я, конечно, не поэт. Тем не менее, занимаясь сугубо военным, а значит и прагматичным делом, я незаметно как-то для себя съехал на поэзию.

О, поэзия!.. О, все эти розы-морозы-грезы!..

Может быть, вы не поверите, но я без ума от них и сопутствующих подобному антуражу загадочности и таинственности.

Да, признаю, стихосочинение не моя стезя.

Здесь я кроме своей несчастной любви к стихоплётству ничего существенного публике предложить не могу.

Но потому здесь и говорилось, что стихосложение моя слабость. Не сила, заметьте. Слабость. И выражается она, слабость, конечно же, в абсолютном, совершенном неумении писать стихи. Но судить об этом вам.

Вот, что накрапал я в те минуты, когда дух вдохновенного поэтического безумия посетил меня.

Итак, слушайте!..

Мы с Астраечкой вдвоём Вам частушки пропоём. Здрасте, дамы, господа! Вы откуда и куда? Ты куда прёшь, таракан, Эльмопейский хулиган? Защищает Лига нас Без вранья и без прикрас. Сэм — бесстрашный офицер, Лиговцам прямой пример Вас прикончить всех готов. Ваш навеки, граф Орлов. Как нарушите закон, Будет вам большой урон…

И всё в таком же духе аж на 64-х листах.

Короче, не успела моя суженая обновить свой макияж, как в небе заоблачного Парнаса зажглась новая ослепительная звезда. А поэма была написана в рекордно короткий срок.

И я, конечно, тут же зачитал её вслух, не без гордости за содеянное и не без тайного трепета и ощущения, столь присущего всем начинающим графоманам, предверия славы.

— Думаю, настала пора твоему муженьку переквалифицироваться в писатели, — заявил я довольно, я бы сказал, самоуверенно жёнушке. — Поэзия, в конце концов, тоже ремесло. Буду зарабатывать на жизнь, рифмуя весло, унесло и число. Тройная польза: заработаю денег, потешу самолюбие и выпущу пар из истомившейся невысказываемым и невысказанном трепетной души.

И я прочитал ей всё.

— Про Уорхола мало, — заметила Астрая, густо намазывая рот губной помадой. — Старик может запросто обидеться.

— Да хрен с ним. С этим Уорхолом, — сказал я, может быть, несколько грубовато в отношении своего начальства. — Главное про нас не забыл. Пусть мы войдём в историю и антологии. А он — нет.

Астрая продолжала всё так же скептически красить губы.

— И про нас, — запищали ни с того, ни с сего из щелей эльмопейцы, — очень уж мрачновато. Через чур мы бы сказали суровато. Немного б самую малость юмора. Изящного, лёгкого, непринуждённого. Например, так…гм…гм…гм… эльмопейцы прилетели, трёх землян с горчицей съели… вот потеха! Хе-хе!

— В чем же здесь юмор? — вполне сдержанно поинтересовался я.

— В том, что пострадал кто-то другой, а не мы, — ответили эльмопейцы. — Ведь мы, эльмопейцы всегда веселимся, если страдает кто-то другой.

— Мда-а, — только и протянул я с горькой укоризной.

Хотя в глубине души, видит Бог, я был совершенно солидарен с этими маленькими ублюдками. Действительно, гораздо легче на душе, если неприятность случается не с тобой. И это печально.

Но, как бы там ни было, я не собирался всенародно объявлять, что маленькие твари правы. А поспешил перевести разговор на тему далёкую от только что затронутой, тему независимости в литературе.

— Да, что я вам по заказу писать должен?! — взвился я, брякнув кулаком в стенку. — Я свободный поэт и пишу, как бог на душу положит. — Я рванул на груди ворот. — Где вы видели, чтоб свободный человек занимался коньюктурщиной?… Поэт, как известно, — существо хлипкое, но и он же — глас, рупор общественности, ее горлопан, главарь, если уж на то пошло… Оголенный провод человечества.

— Нерв, — поправила Астрая.

— А не хотите слушать других, пишите сами, — обиделся я. — Нечего вам сачковать и дурачками прикидываться.

И плюнув, в принципе, на поэзию, а также на своё тёпленькое местечко в ней, я в клочки разорвал поэму.

А клочки развеял по рубке.

А потом я забился в кладовку, где эльмопейцы хранили своё варенье и соленья и принялся безбожно храпеть.

Эльмопейцы же в своих вполне комфортабельных, как я узнал позже и благоустроенных щелях попритихли, поняв, что с критикой перегнули. И, что сейчас лучше всего поэта, то есть меня, не трогать.

— Хорошо, что ты передумал стать поэтом, — сказала Астрая, как только я выспавшийся и хорошо отдохнувший, вновь появился в рубке.

— Это почему? — насторожился я.

— Видишь ли, дорогой, — сказала жёнушка. — В наше время ни для кого не является секретом, что поэты, все без исключения — бессребреники. Для них, ведь, главное что? Выразить себя, кандидатуру, так сказать, на гениальность, свой взгляд на мир, а не накапливать богатства. Будь ты таким поэтом, это оказалось бы для нас серьезным препятствием на пути к получению твоего наследства, а значит и — обогащению. Ведь, если тебе наплевать на все миллиарды, разве станешь ты добиваться их?…

Как всегда, Астрая была права. И ещё я понял, со своей поэзией я был на волосок от гибели. Я мог погубить в себе нувориша, олигарха, конечно.

— Ну ладно, — буркнул я примирительно. — Одно другому не мешает. Может быть, всё обстоит именно так, как ты себе представляешь. Но будь я поэтом, я смог бы писать свои поэмы и сонеты в свободное время, а в основное — воровать… э-э… я хотел сказать заниматься бизнесом. Должен же современный интеллигентный поэт, етить твою налево, в конце концов, на что-то покупать горючее для своей ракеты.

Астрая снисходительно улыбнулась.

— Все эти поэты неисправимые бунтари и не от сего мира романтики. Обычно они идут в разрез с общественным мнением и потому общество держит их впроголодь. Пишут и карябают поэты по причине своей неуживчивости, нищенствуя и вознося из чувства уязвленного самолюбия принцип аскетического бытия до небес. А потом горько сожалеют об этом. Может быть.

— Ну, если так, то я не жалею, что порвал с гиблым поэтическим прошлым во имя сытого непоэтического будущего, — признался я. — Я думаю глупо идти вразрез с собственной моралью, которая направлена на достижение благ, как результата неустанного процесса самообогащения. Уж лучше переплюнуть общество в этом направлении, чем не доплюнуть. — Я криво и как-то глупо усмехнулся. — В крайнем случае, общество полезнее ободрать, как липку, чем ублажать слух общества тщательно подобранной рифмой ценой бессонных ночей… Кстати, где эти несносные эльмопейцы? — заволновался я. — Что-то их не слыхать в последнее время.

— Пока ты куксился в кладовке, они откланялись и велели передать тебе бо-о-ольшой привет. В общем, улетели твои эльмопейцы на маленьком, размером со среднюю калошу, звездолётике. Ну, помнишь, тот самый, который ты принял вначале за пепельницу и все пытался сунуть в него свой окурок?

— Но я же их почти арестовал!!!

Глава XXXV

— Почти арестовал, почти не арестовал… Какая разница. Ребята мне понравилось. Я дала им провианта: хлебных крошек и пипетку с водицей. До следующей галактики хватит.

— Ну, ты, мать, даешь! Нет предела твоей щедрости! — прокомментировал я великодушный, но неосмотрительный поступок меценатствующей женушки. — А, если они нас покорить захотят? Ты об этом хоть подумала? Представить страшно, что может случиться, если они оккупируют нашу галактику. Вообрази себе: везде ползают эти противные и несносные эльмопеешки. Эльмопеешки в шкафу, на кухне, в раковине и под диваном. Везде эти неистовые, неутомимые иногалактиане. Они во всех кастрюлях. Они в серванте, в вилках и ножах. И даже барахтаются в супу пытаясь выйти с нами на связь и установить контакт. Они же не потому хотят завоевать нашу Галактику, что она нужна им. А только из-за своей врождённой вредности. Из-за этой идиотской и тривиальной вредности они будут специально залазить в нашу еду и подыхать там. И, в конце концов, дорогая, — подытожил я, — они истребят человечество вызыванием у последнего чувства отвращения. Человечество вымрет от брезгливости.

Короче, тогда я не на шутку рассердился, высказывая своё недовольство непродуманными инициативами женушки. А это в свою очередь послужило поводом для нашей с Астраей многочасовой размолвки.

В основном дулась Астрая, а я лишь мудро похаживал по рубке, глубокомысленно покряхтывая и визуально фиксируя показания приборов.

Зато рано утром, лишь только первые лучи кварцевой лампы чуть забрезжили в дальнем углу и воздух огласился робкими, переливчатыми скрипами проснувшихся механизмов, а ветерок дунувший из кондиционера, донёс до обоняния нежные запахи застаревшей машинной смазки, я выглянул в северный иллюминатор я увидел надвигавшуюся на нас планету.

Поначалу я принял планету за астероид. Этакий большой космический астероид. Но вглядевшись в телескоп, я обнаружил характерные для большинства обитаемых миров детали: заградительное противотанковые рвы, глубокие воронки, а также тысячи и тысячи километров колючей проволоки пересекавшей целые континенты.

И над всеми этими проявлениями планетарной жизнедеятельности густо кучерявились облачка зенитных разрывов.

Ещё там были спутники. Вооружённые всевозможными лазерами, вакуумными пушками и дезинтеграторами они крутились по орбитам вокруг планеты. О своем открытии я сообщил Астрае.

— Чем современнее оружие, тем более отсталая цивилизация, — изрекла общеизвестную в нашей галактике истину Астрая и прилепилась лбом к иллюминатору.

— Пора определиться, милая, — сказал я, — От банды Уорхола мы удрали. Но следует наметить цель путешествия. Раз уж летим куда-то.

Не знаю, что собиралась ответить мне боевая подруга, но только в следующей миг всё переменилось, так как сама цель выбрала нас, а не мы её.

И почувствовал я это по тому, как накренился пол. А стальная обшивка заскрежетала ни с того ни с сего всеми заклепками.

— Кажется, в этом мире умеют управлять гравитацией, — заметил я практически невозмутимо.

Да, это казалось невероятным. Но жители планеты сконструировали гравитационные излучатели. И один такой был сейчас направлен прямо на нас.

— Насколько я знаю, — сказала Астрая, — на милитаризованных планетах подобные штуки использовать запрещается.

— Запрещается продавать их на планеты, находящиеся в состоянии войны, — поправил я. — Но всегда есть окольные пути для приобретения любого оружия. Конструирование, например. В крайнем случае, в их руки могли попасть чертежи, — предположил я, разглядывая летающий в космосе вокруг корабля космический мусор.

Этого мусора было столько, что наш звездолёт буквально плавал в нём, как сардины в масле.

Конечно, гравитационный луч не делал исключений. Заарканив нас, он прихватил с собой заодно и тот хлам, что нас окружал.

— Господи, ну и свалка, — поморщилась Астрая, чисто рефлекторно затыкая нос. — Неужто все свои отходы они выбрасывают в космос? Какая дикость!

Что за дикость, что за вздор: По орбите мчится сор. Несмываемый позор! А кто сделал это — вор!

Выдал я, заслужив, если и не аплодисментов, то хотя бы похвалы.

Но Астрая слегка охладила мой пыл.

— С несмываемым позором это ты погорячился, — заметила она. Если твой экспромт увидит свет, в сознании всех этих нерях, живущих на планете, закрепится концепция позора да ещё неисправимого. А, значит, у них пропадёт стимул для дальнейшего исправления. Но ведь, насколько я понимаю, цель данного твоего стиха как раз — открытый призыв к исправлению и искоренению существующих недостатков.

— А как же, — подтвердил я. Ещё в детстве, когда я упал с крылечка и контузил головёшку, я стал неисправимым оптимистом по части перевоспитания людей. Именно в те годы меня начала прямо преследовать идея, суть которой заключалась в том, что людей перевоспитывать можно и нужно. И что, стоит лишь захотеть, как любого человека можно перевоспитать, как хочешь и где хочешь. Главное не лениться. Я даже написал научную работу на эту тему, только ее почему-то не опубликовали, — скромно потупил взор я. — Сказали: макулатуру всякую мы не принимаем.

— Сбылась мечта идиота, — прокомментировала Астрайка. — Кажется, сегодня и не позже обеденного времени у тебя появится возможность опубликовать свои труды в местной бульварной прессе.

— Отчего же сразу в бульварной, — обиделся я.

— Потому что, если ты напечатаешь свое творение в серьёзном издании, тебя к вечеру повесят. Вкупе с составом редакции. Нюхом чую, — ощетинилась Астрая, — планета тяготеет к диктатуре. Если не сказать, что здесь свирепствует пандемия самой жуткой и страшной за всю историю человечества тирании.

Как бы там ни было, но ещё до того как нас опустили на планету, мы заметили, что в городе, который примыкал к космодрому, практически не существовало улиц.

То есть, улицы были. Но не в привычном понимании этого слова. А всё потому, что дома при строительстве города располагали не по обычным прямым линиям, собственно, и характеризующим геометрию городов, а в некоем, кажущимся на первый взгляд хаотическом беспорядке. Но в беспорядке том, тем не менее, угадывались черты лица весьма злобного на вид дядьки. Скорее всего — верховного правителя планеты.

Космодром застроили аналогичным образом. Его плиты и здания расположили так, что они образовывали все те же уже знакомые нам ещё по городу тиранические черты злобствующего даже в своем портрете типа.

Но самым вопиющим безобразием всего диктаторославления на мой взгляд являлось то, что и город и космодром воспроизводили облик, — кого бы вы подумали? — сроду не догадаетесь! Да, да, того самого циничного Уорхола!

Вот это и было хуже всего. А, на мой взгляд, так являлось и самым разнузданным попранием доброго имени Лиги.

И пусть, как вы уже знаете, я теперь не принадлежал Лиге, так как, выйдя из неё самовольно, распрощался с нею навсегда, все же душой я был немножко с ней. И потому самолюбие Хитрого Лиса, как это ни покажется вам странным, было в немалой степени уязвлено.

— Ах ты, старый проходимец! — взревел я, лишь только обрёл дар речи после своего неожиданного открытия.

— И как ему только удается? — в свою очередь недоумённо передернула плечиками Астрая и поджала губки. — Он же и шпионит за нами и тиранствует на весьма отдаленной от центра галактики планете одновременно.

— Наверное, с помощью робота-двойника, — уверенно предположил я. — На такие штуки Гарри мастер. Готов поспорить на рюмку местной сивухи, что все до единого солдаты местной армии — точные копии Уорхола. От каптенармуса до генералиссимуса.

— Не стану утруждать себя и тебя спором. По той простой причине, что, скорее всего, ты прав, — сказала Астрайка.

Так оно и оказалось.

Да не совсем так.

Довольно скоро наш звездолёт так звездануло о планету, что у Астраи из глаз искры посыпались, а у меня нехорошо сделалось в желудке.

Впрочем, подобного качества посадка на большинстве планет периферийных областей галактики — обычное дело. Нам ли винить давно привыкших к такому непотребству операторов и диспетчеров космопорта. Тем более, я, как вы знаете, не из породы чрезмерно чувствительных людей. Видал я приземления и пожёстче.

Тем не менее, та энергичность, с которой нас приложили к бетонной основе, на мой взгляд, свидетельствовала скорее об отсутствии изысканности манер, чем о их наличии у наших очень уж неназойливых в стремлении угодить гостям кораблеприёмщикам.

— Эй, вы там, полегче! — крикнул я, как только восстановилось дыхание, а внутренние органы перестали прыгать. — Если вы решили прихлопнуть нас, найдите для этого какой-то более цивилизованный способ, — потребовал я немедленно.

После того, как мы осмотрелись, я понял, планета действительно просто кишит роботами. Собственно, не работами на ней были только мы. Остальные, включая и детей, без устали носившихся между рядами отполированных до зеркального блеска их родителей, просто стопроцентно смахивали на роботов.

Едва мы открыли люк и высунулись наружу, как нас тут же взяли на мушку лучащиеся счастьем в предвкушении убийства передовые шеренги. Однако, те встречающие, что по воле обстоятельств были пока позади более удачливых передних, судя по всему, были тоже не прочь начинить нас пулями или отправить в тюрьму при первом удобном случае.

Задние даже здорово злились на передних. Ведь передние, пусть и не нарочно, закрывали им сектор обстрела.

— Ребята, поосторожнее со штуками, что у вас в руках! — крикнул я, не теряя хладнокровия. — Готов поспорить, они заряжены, а значит могут бабахнуть. Старайтесь не задеть тот маленький черный крючёчек, что находится под цевьем и всё будет в порядке, — увещевал я железноголовых.

В этом месте я осмелюсь предположить, что своими советами я некоторым образом надоел бравым ребятам, иначе с какой стати они стали бы палить по мне и кораблю?

Но они дали залп. Причём в самый неподходящий для того момент. То есть, когда я только-только собирался сказать прочувствованную, не лишенную патетики речь по поводу несомненной историчности встречи нас с ними.

Как бы там ни было, но в результате дружного залпа наш галактер превратился в груду искорёженного металла. А сами мы оказались под обломками.

Глава XXXVI

— Руки на башку и только попробуйте шевельнуться! — рявкнул кто-то в мегафон.

А может быть то был динамик одного из железных истуканов. Кто их там разберёт. Тем временем, мы, сбитые с ног взрывной волной и вообще чудом оставшиеся в живых, уже поняли, что давать советы на этой планете не менее опасно, чем прогуливаться босиком по заминированному кислотными минами полю.

— Тебе не кажется, дорогая, что мы им не понравились? — спросил я шёпотом у Астраи, пока мне выворачивали назад руки.

— Я думаю, что негативный субьективизм в данном случае обоюдный. И при первом удобном случае нам следует без лишних экивоков расстаться, вот и все дела, — ответила Астрая тоже шёпотом.

А потом мне весьма ощутимо ткнули прикладом в спину, будто эта спина у меня насквозь стальная, как у тех истуканов, что меня окружали.

— Ну, что, шпионы, попались? — проревел над ухом жестяной голос.

— Ефрейтор Ржавый!.. Быстренько этих субчиков на живодёрню. Пустим на мыло. А то нашей ребятне давно не из чего мыльные пузыри пузырявить. Хоть развлекутся. Ведь последнего лазутчика мы расстреляли аж две недели назад.

— Зачем же сразу на мыло? — возразил я. — Я могу сгодиться и для других дел. — Моя мысль лихорадочно искала пути к спасению, в то время как взгляд остановился на роботятах. В какой-то момент мне в голову пришла идея. — Например, рассказывать сказки. Вашим маленьким ублюдкам такое понравится больше ихних пузырей.

По железным рядам прокатился тяжкий вздох. Потом послышался вой винчестеров и скрипенье процессоров. Роботы думали. А их медноголовые детишки даже подошли к нам поближе, так мелюзгу распирало любопытство.

— Гммм, — сказал всё тот же железноголовый. По всей видимости командир.

— Ржавый и Гайка, подержите слизняков на мушке. Если что — стреляйте, не церемоньтесь. Всё равно, ведь, не роботы. А мы малость послушаем умника. Авось и вправду что может.

Тотчас к моему черепу прижалось с десяток стволов, а я, набрав в лёгкие воздуха начал. Нараспев, косноязыча и раскачиваясь… Так, по моему мнению, древние сказители несли в массы фольклор.

— На тридесятой планете в тридесятой звёздной системе жил был один старый астронавигатор и было у него три сына. Двое, удачные клоны являлись курсантами колледжа национальной космогвардии. Младший… в общем, неудачная копия и… Как бы это сказать…

— Говори как есть, — посоветовали заинтересованные развитием сюжета роботы.

— Ну, в общем, был он… того, — выразительно покрутил я пальцем у виска.

— Глючило его, — догадались слушатели.

— Во-во, — осмелел я, одновременно делая небезосновательный вывод, что со сказками на планете, скорее всего, туго.

Выходило, что всякие болтуны, каковых я немало встречал на жизненном пути, могли без проблем сделать здесь себе состояние, активно выступая на радио и телевидении.

Тем временем малая роботня всё плотнее обступала сказителя. Затаив дыхание, детишки-роботишки старались не пропустить ни слова.

Астрая с немалым изумлением взирала то на меня, то на бренчащую разболтанными болтами публику. Если честно, на такую популярность она не рассчитывала. Хотя и знала, что язык у муженька без костей.

Пока ещё слабая, но подающая великие надежды заря славы медленно разгоралась надо мной. И я это чувствовал всеми фибрами души. И сей факт так взволновал и раззадорил меня, что я чуть не прослезился и на мгновение даже забыл о чем только что рассказывал. Я замолчал, теряя нить повествования, а с ней и кредит терпеливого доверия слушателей.

Мгновения затягивались, грозя перерасти в более весомый отрезок времени. И лишь только по этой причине в непосредственной близости от головы моей защёлками взводимые курки.

Как-то незаметно, плавно и непринужденно из ступора славы я перешел в ступор страха и, понимая, что второе, несомненно, хуже первого и через минуту-другую я буду валяться с простреленной головой, если не вспомню на чём остановился, я принялся лепить свое повествование из всякого сказочно-былинного хлама, что лез в голову. Лепил без системы и правил.

— И сказал старый астронавигатор, такой старый, что даже и помыслить страшно, сказал он своему сыну с разрегулированным логическим контуром: — «Пойди туда, не знаю и не помню, сынок, куда. Принеси мне то, не знаю что и главное — зачем. Принеси мне яичко. Да яичко не простое, а золотое.» — Падок был старый плут на драгметаллы, в общем. — «Хочу, говорит старик…», — забуксовал я.

— Исполнить три желания, — пришла на выручку Астрая, поняв, что с некоторого момента муженёк несёт чушь и сказитель из него на поверку никакой.

А ведь последнее обстоятельство здорово укорачивало путь к мыловарне.

«— Я хочу исполнить три своих самых лучших желания, — сказал старик с апломбом, как в одном из своих славных Крестовых галактических походов и закурил старую, опаленную космическими излучениями, видавшую чуть ли не само рождение вселенной, трубку. — Нет. Лучше — 33. А еще лучше 333», — сообщил он, трясясь от некоторой жадности и, вспоминая как будучи астронавигатором, в звездной глуши частенько набивал свою трубку мелкими метеоритами и курил неспешно. Попыхивал ею, размышляя о революционном значении эволюции вселенной. О том, что появилось раньше, электрон или протон. Что вторично, что четвертично. Размышлял он над всем тем только потому, что летая по Вселенной долгими галактическими ночами, понял одну нехитрую вещь.

— Какую?!! — хором вскричали роботы.

А один молодой от жгучего любопытства даже задымился. Что привело к последующему его возгоранию. А затем, как следствие — немедленному тушению. Из подвергнувшегося под руку вакуумно-пенного огнетушителя.

— Он понял, что ему пора на пенсию, — сказал я авторитетно и солидно и мой голос тут же заглушили одобрительный свист и улюлюканье.

— Хорошая сказка, — сказали роботы. И с хорошим концом. А это ни в какие ворота не лезет. Мы плохие истории любим. Со стрельбой и погонями.

И один роботёнок даже рассмеялся. Не знаю почему. Может, глядя на меня, он давно уже подсчитал сколько из Хитрого Лиса мыльных пузырей выйдет. Не знаю почему он рассмеялся. Я ведь понятия не имел, какой операционной системой пользовался малец. Потому мне не знакомы те утилиты юмора которые дополняли его электронный IQ.

Черт бы побрал этого Гарри! Загнал нас, надо же, на свою планету!

— Итак, этот старый мерзавец, — забывшись продолжил я. — Мыслил о судьбах зодиакальных созвездий, квазарах, а так же судьбах маленьких, и потому беззащитных перед лицом энтропии, атомов и молекул.

— Про яичко вставь, — шепнула в ухо Астрайка. — Вплети. По канве сюжета оно давно должно выстрелить своим желтком и тем самым сыграть роковую роль в судьбе главных действующих лиц данной космической эпопеи.

— И вот, когда старый дуралей, этот долбанутый Уор… ээ… я хотел сказать астроновигатор практически уже свернул свою деятельность в виде склеившихся в одночасье ласт, принес не ладящий с логикой, сын яичко.

— Ну, — говорит, — папаня, чтоб мне не понять теории относительности Эйнштейна, чуть не прихлопнули твоего отпрыска в дальних враждебных мирах очень даже негуманные все эти гуманоиды. Насилу ноги унес. Кабы не звездолёт, да дезинтегратор, крышка.

Тут я должен сделать маленькое отступление. Ибо дальнейшее повествование будет неполным без некоторых обязательных размышлений на тему человеческой психики.

Известно, внимание толпы развращает. И даже самые сильные не застрахованы от спазмолитической, всепобеждающей звёздной болезни.

Не минула в те исторические для меня минуты звездной славы чаша сия и меня. И, наверное, только потому, чувствуя себя эпицентром внимания, гордо расправил я плечи и принялся расхаживать между стройными, отполированными рядами, поправляя кому-то амуницию, кому проверяя масленки. А кому и патроны в патроннике.

— Но старик не стал варить привезенное сыном издалека яичко, как бы сделали другие нормальные, менее искушенные астронавигаторы-пенсионеры. Вместо того положил он яичко на видном месте и потребовал: «- Яйцо!..»

— А ну исполни 333 самых заветных желания, — выкрикнул, вдруг, возбужденно один молодой робот из задних рядов. И тут же стушевался, понимая, что сделал что-то не так. — Только это страшная военная тайна! — вспомнил он запоздало вслух.

Через чур болтливому тинейджеру дали подзатыльника, отчего у последнего произошло замыкание электропроводки. Отчего в воздухе отчётливо запахло палёной резиной, и отчего к небу поднялся белесоватый еденький дымок. А тинейджер отчего упал.

— Молчи, трепло масленочное, — зашипели со всех сторон. — Яйцо — стратегическое оружие! Ты что, забыл?!

Конечно же, я был бы полным идиотом, если б не обратил никакого внимания на слова молодого робота, приведшие к описанным только что событиям. Тем более, что молодой в долгу не остался и шлепнул парочку своих обидчиков тем, что имел в распоряжении, то есть прикладом увесистого, допотопного ружья, лишь только поднялся.

Между молодым роботом и более старшими, теми, кто его окружал завязалась потасовка.

Глава XXXVII

Очень скоро из разбитых жестяных морд побежало масло. Хлюпая носами, роботы, что есть силы, молотили друг дружку. Всеобщий хаос охватывал полки Стального Мира.

Драку смог прекратить только сигнал построения к походу в местную столовую. Там роботам выдавалось дневное питание: толуол, нигрол, электрическая батарейка и несколько программок на ближайшие сутки.

Потому, лишь только послышался звук электронного рожка, все роботы, потирая царапины и вмятины на боках, построились в длинные колонны, в ряд по четверо и вмиг забыли обо мне. Они деловито зашагали, старательно печатая шаг, в направлении низкого серенького здания с незатейливой надписью на фасаде — «Электрообщепит».

По дороге железные рейнджеры залихватски напевали хором известную им песню из репертуара маршеподобной архитектоники.

Для нас с Астраей похлебка роботов оказалась не просто неудобоваримой, а смертельно опасной. Наверное, только поэтому мы решили попоститься.

Зато, пока роботы, чавкая и давясь, уплетали наваристый и хорошо заправленный толуол, я не упустил случая подзарядить свои уникальные часики показывающие общегалактическое время.

Заодно я зарядил и солнечные часы, показывающие исключительно солнечное время.

После такого запоминающегося обеда нас решил удостоить своим вниманием и пригласить для аудиенции не кто иной, как сам Верховный Правитель планеты Его Величество Жестяной-Шестнадцатый.

Дюжие молодцы из дворцовой охраны — настоящие стальные копры для забивания свай — весьма учтиво заломили нам руки за спины и, бережно подгоняя под зад пинками, поволокли по брусчатке к изнемогающему от гостеприимства диктатору.

— Хочу сказку, — заявил без обиняков Жестяной, сидя по обыкновению на электрическом стуле, на котором в случае необходимости казнились заглядывавшие время от времени на планету любопытные гости из чужедальных миров.

Дело в том, что любопытных и праздных туристов Жестяной недолюбливал. Некоторое время, смдя в усыпанной самоцветами короне, не мигая, он долго пялился на нас, изредка переводя задумчивый взгляд на ошивавшегося неподалеку палача.

Как ни крути, а выходило, что моя слава обогнала меня. И многошестерёнчатые царские шестерки уже успели сообщить монарху о моих недюжинных способностях в амплуа рассказчика, сказителя. А вглядевшись в глаза скучающего в сторонке палача, я уже не питал иллюзий относительно того, что когда-нибудь этот угрюмый и неразговорчивый субъект откажется от карьеры и уйдет в далекий, спрятанный в глухих местах монастырь.

— По какому праву?! — возопил я, усвоив с младых ногтей, что везде продавать себя следует подороже.

На что Жестяной с леденящей кровь любезностью объяснил, что, как по нему, так мне вообще лучше заткнуться, пока меня не посадили на трон.

И он, хихикая, потрогал кнопочку на спинке огромного стула, на котором сидел. Я не сомневался, что посредством кнопочки замыкалась электрическая цепь напряжением в миллион вольт. А может быть даже — в кварталион! От такого типа, как этот Жестяной, всего можно ожидать.

Я сдался.

Конечно, я не люблю сдаваться. Капитуляция не в моих правилах. Но в иные моменты только твоего желания недостаточно.

— В одном урбанизированном до крайности и непомерно технически развитом царстве-государстве, — заявил я уверенно, — жил да был, поживал себе микрочиповый Колобок. И была у того Колобка голубая мечта отрастить себе ручки и ножки, а также ушки и другие части тела, без которых скучно и уныло жить на белом свете…

Далее я рассказал, как обиделся на весь белый свет Колобок за причиненные миром врождённые увечья и как он прославился, уйдя бродить по континентам и бросив на произвол судьбы собравших его конструкторов-недоучек бабушку и дедушку.

Я уже подошел к середке драматического повествования и рассказывал как Колобок, разочаровавшись в умении уходить от всех в целом и от каждого в частности, решил совершить свой рекордный, последний уход в монастырь, чтобы там в постах и молитвах отмолить грехи бабушки и дедушки — незадачливых учёных-биоконструкторов, когда увидел, что по жестяному лицу Жестяного катятся скупые слёзы деспота.

— Ну, всё, — думаю. — Финита ля комедия. Пузырями маленькие железные идиоты на неделю вперед обеспечены.

Но тут Шестнадцатый всхлипнул и сокрушенно проскрипел:

— Круглобока-сфероида жалко. Ведь на его месте мог оказаться и ты.

Меня маленько передернуло от подобной ассоциации. Но монарху я не стал возражать.

Вместо возражения предложил:

— Не берите в голову, Ваша Светлость. То, что я затираю, то есть, рассказываю — лишь досужий вымысел. Обыкновенный трёп, народный фольклор адаптированный к реалиям сегодняшнего дня. Дешёвка, в общем, не стоящая драгоценной монаршьей слезы.

Само собой, никто этого железного остолопа за монарха здесь не считал.

Я-то уж точно. Скорее всего, я принимал его за главаря шайки в край распустившихся, под воздействием запрещенных пиратских программ, роботов.

Но перспектива экскурсии на мыловарню в сопровождении дюжих, начинённых неправильными программами и вооружённых роботов маячила на горизонте. Потому, чтобы не рисковать и не портить о себе впечатление, я решил рассказать кретину всю правду о царской супружеской неверности.

— Приезжает как-то царь с войны, где, естественно, был в командировке. Заходит во дворец. А все его тысяча сто пять жён с другими царями, — многозначительно хихикнул я.

— Ну, это мы уже слыхали, — махнул десницей лидер планеты. — Давай что поновее, позабористее.

— Приходит робот в бордель…

— Неправда! — насупился монарх. — Не может робот пойти в бордель.

— Это почему? — удивился я.

— По кочану, — бойко ответствовал монарх. — Потому что без моего дозволу. А я такого приказа не давал.

— Ну и чёрт с тобой, что не давал, — подумал я сердито. А ещё подумал: — Ну не вредина ли, а?…

В общем, чувство юмора у монарха не просто хромало. Оно даже не ковыляло. Оно вообще лежало парализованным. Поэтому ни один из 97-ми рассказанных мной анекдотов не выбил Жестяного из его олигофренического равновесия и уходил я от деспота в твёрдой уверенности в том, что, будь я избирателем, я бы не стал за него голосовать на следующих выборах.

И ещё мне хотелось придушить его. То есть, перекрыть краник с кислородом расположенный на его шее. Вырвать этот краник, вообще. Вместе с клапаном и контрагайкой. И проделать всё это за наплевательское отношение к юмору. Вырвать и растоптать. И дело с концом.

Вот о чем мне мечталось, когда охрана, подгоняя меня опять же пинками, выволакивала из царских чертогов. Кстати, впоследствии я немало сожалел, что упустил очень удобный момент и не воплотил в явь мечтания насчёт краника.

Определили нас в небольшую комнатушку в обшарпанном ветхом строении, выполнявшем роль не то гостиницы, не то темницы на этой богом забытой, планетёнке.

Правда, хоть накормили до отвала. И, что не менее важно, кормили вполне съедобным. Пищей перевариваемой человеческим желудком.

— Если нас так будут потчевать и по дороге на мыловарню, я сам туда пойду, — объявил я, лишь только проглотил последний кусок.

— Не очень губы раскатывай, — усмехнулась Астрая. — А кто за тебя станет совершать побег с планеты? Я, что ли?

— А что, разве вопрос так стоит? — удивился я.

— Самым радостным днём для меня будет день, когда тебя повесят за идиотизм. — вздохнула Астрая. — Но, скорее всего, вначале нас привлекут, — вздохнула она повторно, — за нарушение границ.

И моя благоверная как в воду смотрела. Буквально через час с небольшим после описываемых событий и после того как я не без наслаждения выкурил свою послеобеденную сигару, нам принесли судебную повестку.

В повестке нас обвиняли в нарушении границ планеты под названием Стальной Мир. А ещё Астрае предложили выйти замуж. За Шестнадцатого. Прикалываясь, Шестнадцатый цинично сообщил, глядя на Астрайку, что она у него по счёту будет шестнадцатая. А чтобы у Астрайки не возникало сомнений насчёт серьёзности его намерений Шестнадцатый предъявил ей ультиматум: или она выходит замуж за него или не выходит.

Глава XXXVIII

Астрая без колебаний согласилась.

Оказывается в раннем детстве у неё была мечта стать или царицей или официанткой. Особенно хотелось тогда поработать официанткой. Теперь мечта сбывалась. Грех упускать такую возможность. Конечно царица не то, что официантка, но… тоже неплохо.

Мне предстояло снимать свадьбу телекамерой. Ведь предполагалось транслировать знаменательное событие на всю планету. Репортаж пышного и торжественного празднества обязаны были смотреть и стар и млад на протяжении всего пятидневного гуляния.

Развод нам оформили быстро. Глядя на счастливую невесту, я тоже был счастлив. Я радовался тому, что теперь Астрая уже не сможет перемывать мне косточки. А займётся шестерёнками Жестяного-Шестнадцатого. Довольно скоро, как предполагал я, напыщенный и самовлюблённый тип под воздействием крутого нрава моей бывшей благоверной превратится в запуганную размазню. Астрая уже по-хозяйски поглядывала на пока ещё ничего не подозревавшего новоприобретённого суженого, прикидывая и так и сяк, что ей предпринять вначале: просто избить дуралея или вначале изломать ему психику. Что поделать большинство земных женщин не очень церемонятся с мужьями, лишь только те дадут слабину.

Вы не поверите (а может быть и наоборот), но что бы вы подумали предпринял Император железнолобых истуканов в отношении меня, чтобы оградить себя (то есть — Его Величество) от моей предполагаемой ревности?… Ведь эта стальная чурка со светодиодами вместо глаз решила, что я стану ревновать Астрайку к нему! С чего бы? После того как она меня чуть не взорвала в свадебном круизе, я уже подумывал о том, что не пора ли и честь знать. Одно я знал точно, что погорячился, женившись на этой стервозной особе. И теперь горел желанием развестись. Но побаивался об этом ей сказать. Другими словами я сбагривал Астраю Жестяному с огромным удовольствием.

Тем не менее, Жестяной Шестнадцатый решил предпринять некоторые шаги, на его взгляд гарантирующие безопасность свадьбы и защитившие бы эту свадьбу от моего предполагаемого бунта. Сразу оговорюсь — предполагаемого, гипотетического бунта. Потому что дебоширить я вовсе не собирался. Я собирался радоваться и веселиться. Ведь я так легко отделывался от Астрайки. О чём прежде не смел и мечтать!

Я то радовался. Но подлый император с помощью некой хитроумной техники (и кто бы мог подумать что такая имеется в столь отсталом мире?) подлый император зашвырнул меня подальше от дня свадьбы и подальше от невесты. Я и предположить не мог, что у цивилизации роботов имеется машина времени. И вот с помощью этой-то машины меня просто перенесли хрен знает куда. К чёрту на кулички. В такое отдалённое прошлое, что и вообразить просто невозможно. Я, поверите ли, глазом не успел моргнуть.

Но вначале Жестяной пошёл на хитрость. Он заманил Хитрого Лиса в какую-то комнатёнку. Якобы только для того, чтобы обсудить со мной некоторые детали празднества. Потом подлый трус затолкал меня на стальную платформу, находящуюся в комнате, и, лихорадочно поблёскивая светодиодами, которые у него, как я уже говорил, заменяли глаза… в общем, одним движением он повернул рубильник.

Рубильник заскрежетал, посыпалась ржавчина. Платформа загудела. Из глаз у меня полетели искры. Потому что какая-то змеящаяся молния звезданула Хитрого Лиса прямо в центр груди.

— Будешь знать, как на чужих невест зариться! — крикнул вдогонку негодяй, лишь только меня завертел хроновихрь. Уже как из очень далёкого далёка донеслось: — На мезозойской Земле по чужим бабам не придётся шастать!

Вслед мне полетел топор. Наверное, чтобы мучился подольше. Жестяной всё предусмотрел.

Кто бы подумал, что зачерствевший в интригах и государственных разборках робот окажется таким ревнивцем. Вот и доверяй после роботам. А я так хорошо к ним относился.

Долго ли летел я не известно. Но любому полёту приходит конец. Как ни сладко бывает порой лететь.

Ударился я не слабо. Оглушённый и ошеломлённый какое-то время лежал на земле, пытаясь хоть как-то собраться с мыслями и проанализировать, что со мной произошло.

Не сразу ощутил я мягкую, шелковистую траву. А когда понял, что под Хитрым Лисом податливый дёрн вместо скользкого и твёрдого паркета, сел и огляделся. Насколько позволял оглядеться окружающий густой золотисто-голубоватый туман.

Обрывки и клочья почти непрозрачной субстанции скользили по моим щекам. Они лизали и гладили кожу рук.

Туман белой мглой поглотил мир. Меня. Он был, как белая ночь. Везде. Со всех сторон.

Само собой, всё, что хоть как-то связано с туманом, несёт оттенок романтичности, загадочности. Туман сам по себе — явление интригующее. Всё так. Однако бывает не до него. И уж во всяком случае, некогда любоваться туманом, если ты вываливаешься практически со свадьбы — пусть и не своей — и падаешь незнамо куда.

Несомненно, красота и красивость имеет некую притягательную силу. Но не следует забывать и о изнанке мира. Той неприглядной стороне, которая, прикрываясь лучшими моментами, наносит частенько подлые и ощутимые удары из-за угла. Выражаясь фигурально, конечно. А, если выражаться буквально, то и выражаться, поверите ли, мне тогда не хотелось. Потому что в данном вопросе в те минуты хватало и фигуральности выше крыши.

Так я размышлял, сидя на ковре из местной растительности, пока меня не посетила мысль о поджидающих в незнакомом мире опасностях. Только в результате прихода ко мне такой мысли я вскочил на ноги и сунул руку в карман. В тот карман, где лежал револьвер.

— Тысяча метеоритов в брюхо кометы! — выругался я, лишь только моя голова вынырнула из, как оказалось, невысокого, липкого слоя. — Похоже Шестнадцатый прав. От мезозоя не отвертеться. Мне не отвертеться.

Да, как и пророчествовал Жестяной-Шестнадцатый, меня окружал мезозой.

Уныло огляделся я, прикидывая и так и эдак, удастся ли в ближайшее время улизнуть отсюда. Ведь платформа, на которую меня затолкал Жестяной, исчезла. Потерялся и рубильник. Как, впрочем, и сам монарх-андроид. В природе всего этого больше не существовало.

Как бы там ни было, и что бы впоследствии не писали в галактической прессе о данном прецеденте, но в те драматические и неподражаемо сложные для меня минуты, звериным чутьем, проснувшимся во мне, я понял, что застрял здесь всерьёз. Всерьёз и, по всей видимости, надолго.

На такую далеко не оптимистичную, хотя и не совсем упадническую мысль наводили некоторые соображения, являвшиеся логически обоснованным следствием моих визуальных исследований окружающего пространства.

Всё дело в том, что, как я уже упоминал выше, находился я, насколько я мог определить, в абсолютно девственном мире, на некой живописной лужайке. С другой стороны лужайки возвышались довольно высокие красноватые скалы. И у основания скал паслись нервные, то и дело с подозрительностью озирающиеся небольшие травоядные динозавры — полноправные аборигены, как я помнил из школьных учебников, мезозойских пространств.

Из всего выходило… Блин! Блин-блинище!.. Что-то происходило. Что-то со мной происходило! Что-то происходило с памятью. Моей памятью. Память стала изменять Хитрому Лису. Ни с того, ни с сего воспоминания о прошлом начали стираться из моей памяти. Я её терял. Терял память. В минуты прояснения сознания я ещё помнил об Астрае, а так же о том, кто я такой на самом деле и по какой причине здесь нахожусь. Но такие прояснения случались всё реже и с некоторых пор стали похожи на озарения.

Кстати, кто такая Астрая?…

Может она — один из тех пасущихся неподалеку динозавров? Или так называют эту скалу?… Ах, Астрая — моя любимая женушка (бывшая), забросившая меня с помощью неких загадочных таблеток в далекий мир. Или это не она отчебучила с моим переносом? Хотя, с неё станется.

Но кто, в таком случае, я?… Хитрый… мм… Хитрый. Эээ… медведь… Нет! Хитрый… заяц… Или баран?… Точно! Вот оноооо!! Хитрый баран!

Нет, наверное, я всё-таки глупый осел. Если уж логически. Если позволил засунуть себя какой-то ушлой бабёнке в эту проклятую богом дыру.

Короче, благодаря своему незапланированному — или запланированному? — выпаданию из квартиры? Из свадьбы? — я оказался по уши в дерьме.

Вот чёрт! Прежде, чем меня отыщет эта несносная и неугомонная Астрая, я здесь запросто свихнусь только от того, что и поговорить-то толком не с кем. Ведь, как известно, динозавры существа малоразговорчивые и предпочитают больше думать о жратве, чем вести светские беседы.

Стоит ли после этого говорить, что жилось мне мезозое не сладко, и что эта жизнь приятными сюрпризами не баловала? Думаю, не стоит.

Во всяком случае, одно то обстоятельство, что на неопределенно долгий срок я совершенно был лишён крыши над головой, привычного меню и еще многих других радостей цивилизованного мира, которые делают нашу жизнь полноценной и, самое главное вполне сносной и удобоваримой.

Конечно, я не Астрайка и не могу поглощать Эвересты кондитерских изделий в один присест. И, сдаётся мне, я, не затрачивая на то особых усилий, могу обойтись достаточно долгое время без фруктозы и сахарозы. Но, согласитесь, ежедневный рацион, основой которого является органический белок в виде плохо прожаренных зеленых ящериц и змей не вселит долгосрочного оптимизма в будь кого. Во всяком случае, и в данном контексте это не просто игра слов, но сладкой такую жизнь не назовешь.

Вываренная, стерилизованная обработанная всевозможными способами пища человеконаселённого мира, дотоле так полюбившаяся урбанизированному мне, была отныне недоступна опять же — мне же.

А наличие всех этих донтов, завров и подов, кишащих здесь в изобилии и в поражающем глаз многообразии, только усугубляло моё и так далеко ушедшее вперед в плане усугубления положение.

Скорее всего, я являлся единственным и неповторимым представителем славного некогда, а теперь безвестно сгинувшего рода человеческого, совершенно единственным мыслящим существом во всей солнечной системе. А, учитывая тот факт, что человечество начало распространяться по Вселенной именно отсюда, с Земли, на которой я и находился в данный момент, довольно мрачная картина демографического апокалипсиса вставала передо мной во всей своей неприглядной, вопиюще откровенной реальности.

Глава XXXIX

А попробуйте и вы оказаться первочеловеком, единственным представителем человеческого вида во Вселенной.

Отныне и естественно в силу изложенного, я не вправе был рассчитывать на чью-либо помощь в своих дальнейших скитаниях по этому миру.

Мое жилище, найденная мной в первый же день пребывания в триасе, каменная пещера была неплохим средством защиты от агрессивного мира. Тем более, что находилась она на высоте не менее восьми метров от земли. Я специально выбрал такую пещеру, чтобы даже самый высокий из местных хищников, насколько я был знаком с палеонтологией, даже самый рослый из них не смог бы дотянуться до входа.

К тому же по вечерам я неукоснительно, по раз и навсегда заведенному правилу, зажигал у входа костер. Что само по себе способствовало ещё более надёжной охране.

В общем, я стал жить в этом девственном, нетронутом мире, жить в странной, параллельной вселенной, посвящая день рутинной, неинтересной, но жизненно необходимой работе. А, когда непроглядная ночь опускалась на землю, и янтарные отблески горячего пламени плясали на отливающих красным скалах, я предавался размышлениям о смысле жизни, о жизни во вселенной и возможности процесса схлопывания вселенной до размера одного атома, сообразуясь с теорией, вычитанной некогда в одной бульварной газетёнке.

Иногда, сквозь чуткий, насторожённый сон, смаривавший, так или иначе, меня в эти короткие и в то же время непомерно длинные ночи, я слышал утробный рёв и тяжелую поступь, от которой вздрагивала земля и затихало всё живое. И тогда волосы на моей голове, даже во сне шевелились, а душа тоже во сне уходила в пятки.

С дико колотящимся сердцем я просыпался и вглядывался в обступившую светящиеся угли темноту. И моя подстёгиваемая страхом фантазия рисовала существ, аналогов которым нет даже в самых кошмарных снах.

Но рёв стихал, и я успокаивался. И снова проваливался в чуткую, легко проницаемую для звуков внешнего мира дремоту.

К своему счастью или несчастью я не мог даже и предположить кому принадлежал тот или иной ночной рёв. И, тем не менее, встретиться с исполином, исторгающим подобные звуки, я бы не согласился, предложи мне кто-нибудь нечто в таком роде.

Видимо, лишь по этой простой и вполне понятной причине в определённый период времени пришлось изрядно потрудиться. Я нашёл свой топор, который бросили вдогонку Жестяной и который с тех самых пор так и лежал в траве.

Вот таким образом, с помощью одного только топора я соорудил отличную ограду из остро отточенных бревноразмерных кольев. Ограда опоясала всю лужайку и одну из скал с моей пещерой в ней. Ещё ограда прихватила часть холма, на котором, собственно, и стояла экспроприированная мной у мезозойских пространств скала. Скала — гигантский камень, природное образование, не меньше, чем восьмидесятиметровой высоты — глядела в низкое, закопченное вулканами и забитое до отказа птеродактилями небо словно бросая вызов всему живому на этом участке планеты.

Я трудился не покладая рук. И на четвертый день непосильного и изнуряющего труда на моих ладонях даже полопались кровавые мозоли. Зато через три недели ограждение, представлявшее собой двурядный частокол, состоящий, как я уже говорил, из небольших, заостренных кверху и вкопанных в землю тупым концом, бревен, это ограждение обозначило периметр моих владений. При всем при том, внутренний ряд кольев смотрел строго вверх, а наружный в сторону противоположную лагерю, приготовляясь таким образом отразить нападение вероятностного противника.

Чего уж там скромничать, и гиганту такое препятствие могло оказаться не по зубам.

Конечно, и я вынужден в этом признаться, строительство стратегически важного для меня объекта далось нелегко. Я даже не знал, откуда у меня и силы-то берутся. Но осознание опасности каждодневно угрожающей со стороны непроходимых джунглей, понимание того факта, что я попал в совершенно чуждый, кровавый и беспощадный мир, придавало сил. Всего за месяц титанического труда мне удалось невозможное. Я воздвиг непреодолимый, вселяющий в душу уверенность, барьер на подступах к жилищу.

Зато потом я блаженствовал.

Конечно, блаженствуя, я не забывал внимательно наблюдать за тем, что происходило за оградой. Я присматривался ко всему, что меня окружало. И прислушивался к звукам, доносящимся из невообразимой чащобы джунглей. Из всех этих переплетений, созданных усилиями множества лиан, пронизавших, словно всепроникающая паутина, непроходимые джунгли.

Пока всё шло спокойно. И я хорошо понимал — не всегда будет так. Рано или поздно для того, чтобы сохранить себе жизнь, мне, возможно, придется изобрести и другие, более действенные меры, чем, например, пещера и крепкий забор.

А ещё я стал набирать вес, который потерял за время обустройства лагеря.

Слава Богу, в пище недостатка не было. В воздухе в изобилии носились крылатые существа самых разных размеров и конфигураций. А по земле скакали, бегали, прыгали и ползли их бескрылые аналоги.

Довольно скоро я научился отличать ядовитых тварей от всех остальных. Особенно в своих исследованиях я поднаторел после того как на сороковой день пребывания в этом свихнувшемся, безумном мире я сбил длиной и суковатой палкой одно особо наглое летающее существо, пытавшееся вцепиться в мой скальп острыми, как бритва, когтями.

Этот маленький дракон, воплощение злобы и коварства, абсолютно и исключительно черного цвета с длинным и крепким шипастым клювом и противными жемчужными бородавками по всему телу отчаянно бросился на меня, когда я совершал утренний променад, обходя принадлежащие мне владения и проверяя не было ли за ночь нарушено ограждение и не вторгся ли в пределы моей вотчины какой-нибудь непрошеный гость из внешнего, как я видел, прямо кишащего агрессией мира.

Дракончик, а это был именно он по всем моим даже самым робким прикидкам, с размахом крыльев в целый метр, спикировал сверху. И только по счастливой случайности я вовремя заметил опасного визитёра.

Может быть, в самый последний и решающий момент я отскочил в сторону, одновременно взмахнув крепкой, донельзя суковатой палкой, с которой в последнее время не расставался даже во сне.

Острый сук палицы угодил летучей твари в бок, пропоров его как тонкую бумагу. И, издав противный скрежещущий звук и обливаясь черной тягучей кровью, бестия рухнула на землю. Какое-то время она злобно шипела, зыркая выпуклыми глазищами. Потом вскочила на ноги, и заковыляла ко мне. Она явно намеревалась во что бы то ни стало все-таки вцепиться в меня. И я без сожаления окрестил палкой тварь еще раз, сломав её уродливый хребет.

Но даже после такой экзекуции животное некоторое время было живо.

Решив попробовать крылатую рептилию на вкус — зачем добру пропадать? — я насадил добычу на вертел и приладил всё это добро над никогда не угасающим, вечно курящимся костерком.

Аромат свежеиспеченного мяса, дразня обоняние, вскоре разнёсся над поросшей изумрудной травой поляной.

Что-то неладное я почувствовал, когда ветки, брошенные мной в костер, уже прогорели. Внезапно, и ни с того ни с сего, мои руки, которыми я прикасался к летающей твари, когда ещё потрошил её, стали гореть, словно в огне.

Сначала жжение было едва заметным, терпимым и относилось к разряду слегка неприятных ощущений, не очень беспокоящих.

Но по мере того как жжение усиливалось, я всё больше беспокоился о своем здоровье. А вскоре я уже чуть не выл от боли. И, когда в очередной раз взглянул на кисти, увидел, что они покрыты зловещими красно-бурыми пятнами.

Я скрипел зубами. Поминутно охая, я всерьез заподозрил в своих неприятностях слизь, которой первоначально была покрыта тушка птеродактиля и от которой я избавился вместе со снятой еще при разделке шкурой, но к которой, несомненно, прикасался.

Да, я всерьёз обеспокоился своим здоровьем. А так как поблизости не было ни аптечки, ни докторов, молил свою переменчивую фортуну чтобы яд заключавшийся в слизи не оказался смертельным.

Напрочь забыв о мясе и вообще еде, как таковой, шатаясь и чуть не падая от все более охватывавшей меня слабости, побрёл я к ручью, вытекающему из-под скалы — единственному средству от отравлений и вообще от любых болезней имеющемуся в моем распоряжении.

В этом неглубоком, кристально прозрачном ручейке я обычно набирал воду для удовлетворения своих каждодневных потребностей. Однако, в данный момент у меня была совершенно иная цель.

Присев на бережку, засунув в прохладную струю верхние конечности до самых локтей, я принялся терпеливо ждать, когда утихнет боль.

Но она не проходила. Пронизывающая и неотвязная она не собиралась оставлять меня. Угомонившись лишь в первые секунды соприкосновения с водой, эта боль вскоре взяла реванш, а ещё через непродолжительное время разрослась до такой степени, что я начал чертыхаться и поскуливать.

Тем временем красноватые пятна множились, отвоёвывая себе места не только на конечностях, но уже и на других частях тела.

Я и сам не заметил когда, но очень скоро, я покрылся этими зловещего вида пятнами с головы до пят, напоминая тем самым экзотического леопарда. Мой завтрак тем временем пораженчески догорал на костре разбрызгивая тяжёлые мутные капли ядовитого жира.

Но всё моё внимание в данную минуту было сосредоточено только на собственных ощущениях. А еда, как таковая больше не интересовала меня.

Я весь отдался прочувствованию зудящей и горящей кожи.

Потом я повалился в густую и высокую траву. Силы окончательно покинули меня. И я больше не в состоянии был даже сидеть.

Весь день я провалялся в полубеспамятстве, то забываясь в тяжёлом безрадостном сне, то пробуждаясь. А к вечеру начались галлюцинации.

Скажу вам, глюки наведённые таким сильным ядом, каким наградила меня бесноватая тварь — далеко не безобидное развлечение. Все картинки появившиеся в моих химероносных видениях были настолько фантасмагоричны, что я содрогался от подступавшего страха. А холодный пот, что лился теперь с меня, лишь усугублял весь этот дьявольский вихрь охвативших меня в одночасье ощущений.

Я агонизировал и грезил.

То на меня надвигались карминно-красные скалы, пытаясь перемолоть в муку огромными челюстями пещер. То я убегал на непослушных ходулеобразных ногах от целой оравы гигантских червяков, собиравшихся, судя по всему закусить мной.

В общем, хорошего в том, что приключилось со мной из-за неумеренно ядовитой твари, было мало. Больше суток провалялся я в горячечном бреду, лишь временами приходя в сознание и используя эти недолгие и драгоценные минуты только для того, чтобы снова забраться в ручей и омыть невыносимо зудящее тело прохладными, серебристыми струями.

Наверное, ручей и спас меня. Даже галлюцинируя и практически отдавая богу душу, я, тем не менее, находил в себе какие-то крупицы здравого смысла и, следуя этому немногому, что осталось во мне из позитива, заставлял себя пить воду.

Я пил её. И выпил этой воды, наверное, цистерну. Захлёбываясь и откашливаясь, я несказанно удивлялся лишь тому, что ещё жив, что ещё что-то предпринимаю и как-то действую, несмотря ни на что. Чтобы выздороветь и утереть тем самым нос смерти, подобравшейся ко мне на этот раз немыслимо близко.

Только на следующий день мое состояние улучшилось. Но я всё ещё был слаб и далёк от полного выздоровления. Опасность по-прежнему витала надо мной. Организм балансировал на грани возможностей, так как потерял слишком много сил в борьбе с токсином.

Правда, пятна, которые все это время украшали мое тело, уже потеряли былую четко выраженную окраску, но всё ещё досаждали нестерпным и противным зудом.

Глава XL

На второй день моего странного заболевания, когда мезозойское жгучее солнце только-только перевалило за полдень, я почувствовал, что могу держаться на ногах, передвигаться и даже выполнять несложную работу. А это значило, что смерть незримо присутствовавшая все это время подле, отступила, предоставив мне возможность, беспорадной жертве, наконец, вздохнуть с облегчением и пожить какое-то время ещё, надеясь на счастливый исход.

В последующие дни и вообще на протяжении всего того периода времени пока я находился в этом не очень гостеприимном мире, я старался есть только то, что мной уже было опробовано в предыдущие дни.

Кроме всего прочего, благодаря перенесённым страданиям, я невзлюбил крылатых тварей с их подозрительной сизо-черной окраской и скрипучим криком, коварно и стремительно нападающих на тебя, когда ты меньше всего этого ожидаешь.

Я стал ненавидеть их так люто, что объявил им войну. Я объявил войну крылатым созданиям. И старался уничтожить бестий везде лишь только подворачивался для того удобный случай.

И все же оказалось, что «летающая смерть» или «летучки», как я их окрестил за их безусловное умение, как летать, так и отравлять, в буквальном смысле этого слова, людям жизнь, оказалось, что объявленные мной своими личными врагами твари не самые ядовитые животные мезозойского мира, относящиеся к классу птеродактилей.

Частенько, налопавшись до отвала местных деликатесов в виде дикорастущих овощей и фруктов, наблюдал я за жизнью фауны, весьма бурно я бы сказал протекающей за своевременно и осмотрительно сооруженной мной оградой.

Я наблюдал за происходящим вне пределов моих владений часами. И, естественно, я видел как над серебристо-зеркальной поверхностью небольшого озерца, расположенного в глубине лесной чащи, невесомо порхают небольшие птеродактильки карминно-красного, несущего в себе оптимизм и жизнеутверждающее начало, цвета.

Эти ящерки, издали так похожие на больших тропических бабочек, за каковых, собственно, поначалу я их и принимал, казались мне безобидными и миролюбивыми созданиями. Пока однажды я не увидел как легко и свободно расправляются они со своими обидчиками.

Однажды, это было ранним утром, в тот час, когда горячее солнце ещё не так накалено и между высоченных стволов тысячелетних гинкго и араукарий бродят тугими, непослушными волнами обрывки ночного тумана, я обратил внимание на некую разожравшуюся до непомерных величин тварь, весьма и весьма смахивающую на здоровенную лягушку с атавистическим отростком хвоста позади мощных перепончатых лап.

Это создание, до некоторого времени тщательно скрывавшееся в засаде из нагромождённых в кучу полузасохших веток папоротника, внезапно выпрыгнуло из укрытия, распластавшись в тягучем утреннем воздухе в ошеломляющем своей стремительностью прыжке и схватило зубатой пастью пролетавшую в этот миг над ней красную летучку.

Конечно, до того как тварь сиганула я и подумать не мог, что она подкарауливает летучек. Она просто сидела тихонечко и почти неподвижно в своей засаде. И я в те минуты чётко видел её украшенную тёмным гребнем влажно поблескивающую спину.

Но вот прыгун бросил вперёд и вверх тело толчком мощных задних лап, взвился как снаряд, выпущенный катапультой. И не успел я глазом моргнуть, как красный властелин воздушных потоков оказался в смертоносной пасти. Уже через секунду в смертельном кличе адепты жестокого мира упали на камни, крытые зелёным ползучим лишайником, и покатились по камням, яростно шипя и извиваясь.

Казалось, всё предопределено. Извечный закон дикой природы, сообразуясь с которым, сильнейший поедает слабого восторжествовал. Но не тут-то было. Внезапно и к моему немалому удивлению красный дракончик весьма быстро и без особых затруднений выскользнул из чудовищной пасти, неторопливо взлетел в воздух и, на прощанье, взмахнув крыльями, исчез среди колоноподобных стволов гигантского хвоща.

Прыгун остался лежать. Причем он был абсолютно неподвижен и, скорее всего, был или чем-то парализован или, более того, убит.

В течение дня я то и дело подходил к ограде, хмурясь и вглядываясь в тот уголок леса, где на лишайниковом ложе возлежал полутораметровый прыгун. Но я так и не заметил в нём каких-либо признаков жизни. Он издох. И убила его с помощью яда, выделяемого кожей, красная летучка. Птеродактиль.

Таким вот нехитрым образом могли убивать эти летающие твари. И я, взирая на всё это безобразие из самого средоточия своей крепости, крепенько запоминал увиденное и делал соответствующие выводы на будущее. И никогда больше не собирался покушаться на мясо летучек.

С тех самых пор я стал с уважением относиться ко всем птерозаврам и больше не считал их местной разновидностью летучих мышей. И уж тем более не сравнивал с бабочками. А, если поблизости пролетала тварь подобного пошиба, застать меня врасплох ей никогда не удавалось.

Вы, конечно, спросите, и вопрос ваш будет правомерным, применял ли я, охотясь на представителей местной фауны оружие, имеющееся у меня — мой револьвер — или добывал пищу первобытным способом с помощью камня и палки, как неотесанный и невежественный дикарь?

И я отвечу. Револьвером я не пользовался. Берег патроны. В боевой машинке их было полно — целый барабан, да еще пригоршня лежала на дне кармана. Но, поверьте, полтора десятка патронов — не так уж много, учитывая то обстоятельство, что находился я в таких местах, по сравнению с которыми все остальные опасности мира — детские забавы, курортные места для тихих и добропорядочных, кисейных барышень.

Да, с тех пор как местом моего обитания стала сельва мезозоя, защищали меня от агрессивно настроенного контингента этого мира лишь огонь, да пещера. Собственно, средства, с помощью которых и должен защищаться человек в диких, дремучих условиях.

Но и такие атрибуты первобытного бытия не давали стопроцентной гарантии безопасности.

Я всегда был начеку, настороже. И мне бесчисленное множество раз приходилось сгребать с каменистого дна пещеры крупных, смертельно ядовитых насекомых под названием скорпионы. Приходилось убирать их прежде, чем улечься рядом с уютно потрескивающим костерком.

Неотъемлемым и большим плюсом моей пещеры в длинной цепи её несомненных достоинств была её относительная сухость. Эта черта сей скромной обители ежедневно и еженощно охраняла меня от полчищ вездесущей, хотя и мелкой, но не всегда безобидной живности, предпочитающей, как я уже заметил, исключительно влагу и ведущую свою самую кипучую деятельность именно в ней.

…Это произошло на 43-й день моего пребывания в мезозое. Прямо на день весеннего равноденствия по современному земному календарю.

Как всегда очень и очень ранним утром я спустился из пещеры к ручью, чтобы набрать в выдолбленный из дикой тыквы сосуд немного воды.

День, который я описываю, как и большинство других таких же отравленных ощущением собственного одиночества дней этого мерзкого и здорово уже поднадоевшего местечка, этот день был традиционно пасмурным и, вместе с тем, привычно жарким. Парило так, словно я находился не на открытом воздухе, а по крайней мере в бане.

Я взглянул на северное окончание ограды, заходящее за скалы и огибающее её наподобие подковы. Затем посмотрел на южную оконечность. И внезапно увидел, что некто незваный и непрошеный вторгся в мои владения.

Таким вторгшимся объектом оказалось симпатичное, зеленоватое создание нескольких метров в длину и относящееся, без сомнения, к тому типу растений, которые в субтропических широтах планет именуют лианами.

Несомненно, прошедшей ночью растение перебралось через ограду, спустилось в траву и успело продвинуться вглубь моей территории прежде, чем рассвет застал его на месте «преступления».

Глава XLI

Еще вчера нахальной гостьи не было.

Естественно, то, что произошло, мне виделось вопиющим безобразием. И терпеть у себя чужаков я не собирался. Я считал, что огороженный участок должен быть всегда чистым от любого вида растительности. Кроме, разве что, травы и плодовых деревьев. А лианы, как мне тогда думалось, не дают съедобных плодов.

К тому же тщательно и неустанно поддерживаемая мной чистота участка предопределялась ещё и некоторыми особенностями природы. Ведь только попусти немного и флора начнет решительный штурм заповедной территории. И мне в собственных же владениях придется продираться сквозь непроходимую чащу с топором в руках.

Ко всему прочему, в зарослях, как известно, предпочитает водиться всевозможное зверьё. В том числе и опасные хищники.

Нет, как бы там ни было, а я после непродолжительных раздумий решил все же расправиться с непрошеной гостьей. Причем, расправиться решительно и беспощадно.

Сходить за топором, было делом нескольких минут. И вскоре я уже перерубал растение. Я отделил его от остальной части находящейся за оградой, а затем оттащил вглубь территории, раздумывая как бы мне применить эту штуку с максимальной для себя и своего хозяйства пользой. Само собой, в костер лиана не годилась. Слишком уж влагосодержащей была. С позиции строительного материала тоже имела ряд существенных недостатков, среди которых не самыми слабыми являлись ее гибкость и небольшая толщина.

Я стоял, разглядывая обезвреженного зеленого паразита со злорадной ухмылкой на лице. И, наверное, именно в тот момент в голове зародилась идея впоследствии, как это ни покажется вам странным, сохранившая мне жизнь. А тогда я просто, легкомысленно и идиотски хихикая, взял растение за один конец и оттащил к скале с намерением сперва хорошенько его просушить.

В тот вечер закат был необычайно ярок. Он словно предрекал некие катаклизмы и перемены долженствующие произойти в ближайшие месяцы, недели, а возможно и дни в этом мире.

Я вновь нашёл себе работу. А может она нашла меня. Но, как бы там ни было я принялся за дело, и теперь ничто не могло остановить меня. Я работал не покладая рук. Вставал вместе с солнцем, и наскоро проглотив приготовленный ещё с вечера завтрак, принимался за дело и трудился как вол, в поте лица. Пока поздно вечером не валился с ног от усталости и изнеможения. Кое-как взобравшись по сплетённой мной ранее лесенке в пещеру я падал на пол пещеры и засыпал, как убитый, с тем, чтобы завтра поутру, превозмогая боль в натруженных мышцах, снова встать и начать всё сначала.

И, отвечая моей прямо таки маниакальной настойчивости, на восьмой день вся работа была завершена.

Другими словами, я сделал то, что задумал.

Не без видимого удовлетворения обошел я сотворенное мной диво, своё детище. И, сам себе удивляясь, сказал:

— Послушай, Сэм, а ведь твои руки еще на что-то годятся. Они способны на кой-какие делишки, кроме тех, что ты проворачивал до того как попал в этот чокнутый мир.

Само собой, и в этом я готов подписаться, строительство того, что я, собственно, и построил, оказалось посложнее, чем валяться у тлеющего костерка с окорочком небольшого заура в руках.

Однако дело стоило потраченных усилий. И в том я, разглядывая уже в который раз построенную мной махину, ни капли не сомневался.

Этот механизм, эта штука, это странное и неказистое с виду, но, тем не менее, весьма изящное по своему замыслу сооружение, построенное без каких-либо предварительных чертежей и расчетов, по одним лишь только картинкам впечатавшиеся в мою память ещё в годы школьной учебы, эта построенная мной штука стояла под скалой, вдавливая неказистыми станинами в податливый дёрн сырую траву. М неизъяснимая, неиспытанная ранее гордость за своё детище до краев переполняла меня.

Вот для чего мне понадобилась лиана. С которой, собственно, и началась вся катавасия. Ведь, по сути, бесполезное растение ценой изощрённых и тщательно продуманных манипуляций я превратил в прочную тетиву гигантского лука, баллисты, грозного оружия предназначенного мной для защиты от монстров мезозоя и отныне направленного в сторону простирающихся за оградой джунглей.

Да, невзрачная и неказистая лиана стала основой опаснейшей для местных динозавров машины, средоточием механизма ныне как бы спящего, но всегда готового послать свои всёсметающие заряды в любого из тех, кто только осмелится переступить дозволенную черту. Границу. Стоило лишь взвести лук и взять в руку спусковой рычаг.

Пусть я и не всё предусмотрел в своём орудии, ввиду присущей всем подобным механизмам склонности к примитиву, но, тем не менее, я сконструировал эту штуку так, что желоб, в который закладывалась стрела, мог по желанию стрелка изменять угол наклона, как в горизонтальной, так и в вертикальной плоскости.

Лиане, прочность которой я отметил ещё и в тот момент, когда впервые взял ее в руки, ещё предстояло чуток подсохнуть, чтобы достичь необходимой кондиции. Но в остальном, машина была готова для боя. А один вид её мог устрашить любого противника способного, хоть что-то соображать в оружии. Хотя, конечно хищные рептилии к категории мыслящих существ, естественно, не относились.

Стрелы поражали своей грандиозностью не меньше, чем баллиста. Небывало огромные лежали они неподалеку, у подножия скалы.

Я изготовил, их три. А в качестве исходного материала взял цельно — срубленные и обработанные мной стволы небольших деревьев.

Один конец каждого такого брёвнышка я опалил в огне. Придав ему заостренную форму.

Я обошёл орудие не менее дюжины раз, прежде, чем уселся на станину, вздыхая и сожалея о толстых, ароматных сигарах, наиболее приличествующих, как мне казалось, торжественному моменту схода со стапелей, так сказать, того, что я построил. Однако к великому сожалению моему не только первоклассный табак, но и все остальные радости мира остались привилегиями более цивилизованного, чем нежданно-негаданно обретённого мной, мира. И потому, мысли мои, переключаясь с недостижимого, вскоре перешли на более прозаические и несущие в себе крупицы здравого смысла вопросы.

В частности, я задумался с чего это вдруг кровожадные и обычно беспринципные хищники так упорно и последовательно игнорируют меня? Меня давно интересовал этот вопрос, формировавшийся в моём уме не день и не два, а на протяжении всей моей мезозойской эпопеи. И суть вопроса сводилась к весьма загадочным, интригующим обстоятельствам. Крупные хищники, обычно рыскавшие в отдалении и чьи хронически разъярённые голоса я частенько слышал по вечерам, сидя у своего потрескивающего углями костерка, так вот, все эти зверозубые и архипрожорливые зауры, все они, все до единого почему-то до сих пор так и не заявились проведать меня. А ведь со стороны этих уродов не казалось бы нелогичным необоримое стремление обследовать отобранный у них кусочек их же территории наглым и самодовольным, но, тем не менее, видящимся им катастрофически слабым существом. Каковым, конечно, не является, если уж на то пошло, человек, как субъект вселенной.

В общем, вопиющая безинициативность в этом вопросе со стороны беспокойных соседей, оглушительный рёв которых я частенько слышал долгими и бессонными ночами, тоскуя о блистательных и непревзойденных мирах своего времени, всё это казалось мне, весьма странным и непоследовательным в диком разгуле непрекращающихся кровопролитий этого мира.

Даже, если предположить, что в клиновидных головах местных «хозяев» нет ни капли мозгов и соображают они только насчёт жратвы и того как, наевшись, сладко поспать, всё равно рано или поздно кто-то из них должен был притащиться к пещере.

Хотя до такого прецедента пока ещё дело не дошло. Все эти мускулистые, огромные убийцы, словно специально обходили стороной скалу. Трудно поверить, но факт оставался фактом — зауры словно остерегались выбранной мной в качестве резиденции местности.

Хотя с другой стороны, ну кого может бояться усеянная зубами глыба мускулов в первозданной сельве, где по логике вещей всё должно принадлежать ей.

Во всём этом была некая тайна, загадка, которую мне предстояло ещё разгадать. Но в целом моё ощущение было таким, словно я жил на вулкане и каждую минуту ожидал, что земля подо мной вот-вот вздыбится и взлетит в воздух, разорвав меня на мелкие клочья. Настолько настораживали меня рыскающие в лесной чащобе кровожадные, если можно так выразиться, аборигены.

Однажды, стоя у ограды, я заметил змею. Так себе, не бог весть какой экземплярчик. Учитывая превалирующие размеры сих времен. Может что-то порядка 12–14 метров в длину.

И, тем не менее, когда это пугало ползло, опираясь извивами тела о землю — колыхались даже небольшие деревца, потревоженные мощным телом.

Некоторое время я наблюдал за рептилией, и чем больше я смотрел на нее, тем прочнее утверждался в мнении, что тварь тоже избегает моей скалы. И, вообще, она стремилась как можно скорее минуть эту местность.

— Может твари боятся меня? — мелькнула в голове крамольная и в то же время потенциально смехотворная в своей самонадеянности мыслишка.

Но я тут же отогнал эту идею, как вздорную и необоснованную.

Людей, ведь, в те давние времена, в которых я, тем не менее, в данное время находился, ещё не было. Потому вряд ли местным хладнокровным попадался шанс испытать на себе силу человеческого изощрённо-коварного ума. Да и устрашение людьми гигантских безмозглых ящеров — довольно проблематичная вещь. Особенно, учитывая тот факт, что ящеры — хищники, скорее всего, не ведающие чувства страха.

В общем, было над чем поломать голову. И, тем не менее, после часа бесплодных размышлений на заданную окружающей средой тему, я плюнул через, как я это сейчас уже понимал, символическую ограду и неспешно направился к скалам по своим человечьим неотложным делам.

А ведь ответ на вопросы, что мучили меня с самых первых дней моего пребывания в этом чокнутом мире, лежал у вашего покорного слуги под носом.

Стоило лишь более внимательно всмотреться в то, что находилось совсем рядом.

Как бы там ни было, но в какой-то день пребывания в донельзя древнем мире я решил обследовать пещеру. Дело в том, что пещера была довольно глубокой. И, предположительно, уходила она на очень большое расстояние вглубь земной тверди.

Неплохо было бы, наконец, положить конец моему неведению относительно истинных параметров своего жилища и совершить рейд в его тёмные и мрачные глубины.

Я заранее, ещё с вчера, заготовил целую охапку смолистых факелов, с удобными старательно выструганными рукоятками. И потому оставалось лишь взвалить их на плечо и тронуться в путь.

Что я и сделал ближе к вечеру.

Глава XLII

В своем самом высоком месте, а точнее в той части, где я жил, пещера достигала почти десяти метров в высоту. Но, по мере того, как она уходила в скалу, пещера сужалась.

Но не эта её особенность поражала глаз. А то, что пол на всём протяжении пещеры был очень гладок. Он был так гладок, словно его долгое время шлифовала целая бригада паркетчиков. Мне это показалось странным.

Скорее всего, такую гладкость каменному полу жилища придали воды некогда струящейся здесь подземной реки. На протяжении достаточно длительного срока вода способна поработать не хуже шлифмашинки.

И вот по этому полу я двинулся вперёд. Вначале я даже не зажигал факела. Ведь рассеянные солнечные лучи, попадавшие снаружи в пещеру, в достаточной степени освещали путь. В каком-то месте я ненадолго остановился, чтобы ощупать рукой стены вокруг. И молча поразился той гладкости и теплоте, которую ощутила моя ладонь.

Навстречу дул ленивый, ласковый ветерок. Подставляя лицо нежащим кожу струям, я продолжал двигаться вперед. По пути я отмечал взглядом редкие ориентиры: лежащие на полу тоннеля камни, угловатые выступы, выпирающие из стен.

И прошёл я так не менее сотни шагов, когда пол подо мною, всё такой же гладкий и ровный, как и вначале пошёл под уклон. Постепенно угол его наклона достиг где-то двадцати-двадцати пяти градусов. Ко всему прочему тоннель сузился.

Ещё через полчаса ходьбы, наряду с основным тоннелем, являвшимся, собственно, дорогой в неизведанные глубины земли, стали появляться другие ходы. Ходы, ответвлялись от основного и походили на норы гигантских крыс. «Крысиные» ходы переплетались между собой и главным тоннелем. Тем более, что тоннель теперь сузился настолько, что его уже нельзя было отличить от остальных. Наверное, потому, опасаясь заблудиться и сгинуть навсегда в подземных лабиринтах, я решил прекратить исследования и вернуться.

Мой страх, возникший спонтанно, но державшийся на удивление стабильно был вызван ещё тем, что мне показалось, будто я шагаю прямиком в бездну. Не покидало ощущение, что тоннель ведёт прямиком в ад.

Нет, уж по мне так лучше иметь дело с тупыми, злобными динозаврами, чем с той неизведанностью, что таилась в мрачных глубинах нижней части скалы, уходящей глубоко в землю.

Твёрдо решив возвращаться, я зажег факел. Таким образом, сыпля искрами на всё тот же ровный, практически гладкий пол, поплёлся я обратно.

Постепенно я ускорял шаг. А через несколько минут, не обращая внимание на крутой подъём, уже бежал, проносясь, как ветер, мимо «крысиных» ответвлений. И в мрачной глубине подземных лабиринтов мне чудились чьи-то глаза. Глаза были большими. Они отражали свет факела. Ко всему прочему взгляд этих глаз был каким-то пугающе равнодушным.

Все тот же ветерок дул из недр. Только теперь он толкал меня в спину, а не овевал лицо. И вскоре далеко впереди я увидел долгожданный яркий свет. Солнечный свет.

Наконец я отбросил чадящий факел, с облегчением переходя на размеренный шаг, и успокаивая всхлипывающее дыхание и сердцебиение.

Только теперь я осознал, что живу над бездной. И ещё мне подумалось, что с этой стороны, то есть со стороны подземелий, этих чертовых запутанных и бесконечных лабиринтов, в которые, как оказалось, переходит пещера, с этой стороны я совершенно не защищен!

Значит любая тварь с этой стороны, если ей вздумается, может беспрепятственно пробраться катакомбами и наброситься на меня, когда я того меньше всего ожидаю.

Но чьи глаза я видел в сумеречной глубине? Кто живет в бездонных глубинах? А ведь живёт. Несомненно, живёт, если я еще совсем не сбрендил, и собственные наблюдения не принял за галлюцинации.

— Кто же мог прятаться в этом спелеологическом раю? Кто может обитать в недрах красных скал? — в какой-то момент спросил я себя, нервно кусая губы и сжав пальцы в кулаки так, что даже побелели костяшки. И тут же сам себе ответил: — Да мало ли кто?… Мало ли какие существа населяют мир Земли в доисторические времена?

В общем, с некоторых пор, а именно с тех самых, как я впервые совершил короткий, экскурс вглубь пещеры, я понял, что всё то время, пока, огородившись трехметровым забором, я считал, что нахожусь в относительной безопасности, на самом деле всё это время я подвергался опасности не меньшей, чем, если бы у меня не было ограды.

Близился вечер. Далёкий горизонт угодливо радовал глаз целой грядой лениво курящихся вулканов. Как-то, выкроив несколько минут из своего насыщенного размышлениями о сущем, времени, я насчитал этих вулканов не меньше десятка.

В тот час, о котором я рассказываю, я только закончил трапезу. Сытый и умиротворённый сидел я, обмякнув, на гладком, тёплом камне.

Глядя на пейзаж расстилающийся предо мной и патетически дыблящуюся за ним вулканическую панораму, я размышлял по своему обыкновению о вечном и бесконечном. О том, что человечеству, пожалуй, мало что известно о природе вообще и о прошлом галактики в частности. И, уж во всяком случае, люди ни черта не знают о эволюции миров, подобных земному. Можно даже сказать и сказать смело: современной науке, то есть науке моего времени, неизвестно в данном плане ничего. Кичится, как говорится, нечем.

И, если уж смело взглянуть правде в глаза, самое время человеку признать: нам всем только кажется, что мы что-то знаем. Да, существуют теории, гипотезы, догадки и предположения. Но не более того. И уж, наверняка, все имеющиеся в распоряжении Homo Sapiens теории далеки от истины.

А геологическое прошлое?… Как быть с геологическим прошлым Земли? До нас дошли кое-какие отголоски былых эпох. Бледные тени давно случившегося. Эхо минувших событий. И по тем жалким остаткам истории мы выстраиваем в воображении и переносим затем в книги и фильмы целый вымышленный мир во всех его проявлениях и взаимодействиях.

Несомненно, некоторое количество отпечатков в камне и окаменевших скелетов — ничто в сравнении с тем, что ожидало меня в настоящем мезозое. Жизнь, как и положено в таких случаях, оказалась богаче фантазии. Ведь наука жалкий фантазер по сравнению с действительностью.

Закат неистовствовал. Он сгущал краски, покрывая небо у самой земли густым слоем киновари. Вздувшееся багровым пузырём солнце, словно паук, высосавший без остатка все краски предыдущего дня, под огромной собственной тяжестью опускалось за горизонт.

Конусы подрагивающих вулканов синими фантасмагорическими силуэтами возвышались на фоне затухающей в молчаливом коллапсе зори.

Где-то беззлобно погромыхивало. И, отвечая этому рокочущему, очень далекому звуку, как бы нехотя и с ленцой, подрагивала земля.

Я совсем не заметил как, задремал. Конечно, с моей стороны уснуть на лужайке было непростительной оплошностью. Но мне уже было начхать на многочисленные опасности, поджидающие человека здесь на каждом шагу. Ведь, как я теперь знал, даже в пещере я не был защищен.

Из дрёмы я провалился в сон. И проснулся я от еле ощутимого, едва заметного прикосновения. И тут же почувствовал, что нечто лежит на мне.

Это нечто взгромоздилось на Хитрого Лиса, вернее на его ноги в районе колен и, еще до того как очнуться, я понял, что мне ни в коем случае нельзя делать резких движений. Что любой неосторожный жест может привести к трудно поправимым последствиям.

Я не знал, кто облюбовал мои ноги в этом мире смерти. Поэтому очень медленно приподнял веки. И в уже опустившемся на лужайку сумраке увидел пару светящихся глаз. И только мгновение спустя, обнаружил, что глаза принадлежат уродливой треугольной голове. Из словно бы ухмыляющейся пасти выскакивал и снова прятался раздвоенный язык.

Ситуация складывалась такая, что требовалось применение оружия. Только по этой причине рука моя непроизвольно потянулась за револьвером. Пытаясь дотянуться до кармана, я непроизвольно изменил положение тела и услышал предостерегающее шипение.

Краем глаза я видел, что мой карман с покоящейся в нём смертоносной игрушкой, к счастью, свободен от омерзительных колец доисторического гада, а потому я рассчитывал одним молниеносным движением выхватить оружие. Выхватить и расстрелять гада до того, как ядовитые зубы вопьются в какую-то из моих ног.

Наверное мне везло. Потому, что тварь не отреагировала на моё движение. А выстрел, прозвучавший неприметным хлопком в дикой, адской какофонии ночных звуков, положил ей конец.

Тварь была ранена, а я через пару мгновений стоял на ногах и наблюдал как билась в агонии гадина. И пока она извивалась, пытаясь издохнуть, я старался определить будет в ней только три метра или все четыре.

Конечно, не Бог весть какой экземпляр. Для масштабов мезозоя — мелкий червяк. Однако, убойная сила яда подобных тварей, к сожалению, не всегда адекватна их размерам.

Что ещё я могу сказать об этом инциденте?… После описанного здесь события я чуть не влюбился в свой револьвер. Как никак, а всё же трещёточка пригодилась.

Глава XLIII

Я расцеловал пушку чуть ли не взасос и засунул её обратно в карман. И только после этого почувствовал, что страшно проголодался.

Бегать по лужайке и ловить лягушек, являвшихся с некоторых пор традиционным блюдом Хитрого Лиса, что-то не катило. К тому же за время моего пребывания в мезозое жизнь научила особо не церемониться в гастрономических пристрастиях.

Потому, не мудрствуя лукаво, я расплющил незваной гостье камнем голову и подтащил за хвост к костру.

Утром я занялся тем, что принялся загораживать пещеру. С тыла, конечно. С той её стороны, что соединялась с подземельями.

Из бревен, заготовленных в роще, я соорудил подобие решетки и заклинил оную между стенами.

Я не знал, для кого воздвигаю преграду и, кого следует ждать со стороны неизведанных глубин. И, тем не менее, преграду я соорудил на совесть. С запасом прочности. К тому же, в случае необходимости, можно было легко выбить клинья, которыми решетка крепилась. И тогда я мог беспрепятственно ретироваться, уйти в подземные катакомбы. Если, конечно, того потребуют обстоятельства.

Чтобы создать хоть какое-то подобие уюта в пещере и, тем более, закрыть себя от возможного наблюдения из глубины, я втащил наверх несколько охапок здоровенных, метровой длины, кожистых листьев, сорванных с одного из деревьев, и занавесил листьями решетку, оставив лишь небольшое отверстие для беспрепятственного тока воздуха.

Я уже прилаживал последний лист, старательно высунув язык изо рта, кряхтя и что-то бормоча непонятное даже для себя самого вслух, когда свод пещеры дрогнул. Одна из перекладин решетки покосилась у меня под ногами. И меня вдруг бросило на ни с того, ни с сего вздыбившийся и затрясшийся, словно в лихорадке пол.

Естественно, лёгкие, порядка 3-4-х баллов землетрясения довольно часто случались в этом сумасбродном и самого начала съехавшем с катушек, мире. Для меня эти краткие, небольшие землетрясения были не в диковину. Ведь по прибытии в мезозой я сразу понял, что вибрация — неотъемлемая деталь местного колорита. Ведь кучность вулканов, да и, вообще, сейсмоактивность древней Земли оказались единственно верным моим представлением о реалиях древнего мира.

Как бы там ни было, к тому времени, которое я описываю, я пережил немало землетрясений. Но тот толчок, что сбросил Хитрого Лиса на пол, выходил за рамки пережитых трёхбалльных приключений.

В самый критический момент геотектонического буйства, а именно буйством можно назвать произошедшую в тот день и час тряску, я схватился руками за бревно решётки и подумал о том, что, если я не хочу, чтобы меня завалило в моих апартаментах, мне следует, как можно скорее, выбираться наружу. С тем, чтобы пережить одно из безумств природы в безопасном удалении от скал.

Я кубарем скатился по раскачивающейся и выплясывающей под ногами лесенке, и, едва ощущая под собой землю, помчался прочь от кренящейся, сыплющей камнями скалы.

По ходу дела, а вернее — бега я отмечал те изменения, которые произошли в окружающем мире за последние секунды.

На востоке пылал гигантский костер. Там начинал гореть лес. А ещё дальше, за лесом, за пламенем пожиравшим тысячелетние деревья, прямо в воздухе, будто впаянные в глыбу хрусталя, зависли выброшенные из пышущего жаром жерла далёкой горы клубы пепла и дыма.

Очередной подземный удар сбил меня с ног. Отчего я пробороздил носом податливый дёрн.

Взглянув на возвышающийся за лесом конус, я увидел, что из его, будто срезанной ножом вершины в небо взметнулась энная по счёту порция содержимого. Раскалённые камни, пар и клочья лавы — всё это взлетело вверх хаотической массой. По склонам горы прыгали скатываясь огромные камни, да ползли мерцающие багрянцем языки лавы.

Ещё не тронутые огнём участки леса засыпало сугробами вулканического пепла. И там, куда падал грязноватого цвета пепел, лопались и скручивались от невыносимой жары сочные, мясистые листья. Сухой валежник, вспыхивал, как порох. Он горел ярким, издалека видимым пламенем, высвечивая агонию начавшего гибнуть леса. Проклиная всё, что только могло иметь хоть какое-то отношение к активным геотектоническим процессам, вершащимся прямо у меня на глазах, я попытался встать с колен. И почти добился в своем начинании определенных успехов, как очередной толчок снова бросил меня на землю.

После этого я лег тихонечко и больше не старался взять верх над разбушевавшейся стихией. И решил не делать попыток встать до лучших времён. То есть, до того момента как стихия, натешившись, не угомонится.

Такая вакханалия продолжалась минут сорок. Всё это время земля показывала на что способна в минуты крайнего волнения. Она, то дёргалась, то подпрыгивала. А, когда мелкая возня ей надоедала, принималась крениться и уходить из-под меня, ввергая меня в самый настоящий первобытный ужас.

Уши заложило от грохота. Иногда казалось, наступил конец света. Но, скорее всего, так и было.

И всё-таки, все это непотребство благополучно закончилось. Геотектоническое безумие пошло на убыль, а земля дала живому передышку.

Земная твердь уже не скакала подо мной, как необъезженная кобылица. Теперь она лишь слабо и умиротворенно подрагивала.

Я зазевался. Может быть, разомлел от неожиданного хэппи энда. И, воспользовавшись таким обстоятельством, мне на руку вскочила зелёная, с бирюзовым отливом лягушка. Она с грустной укоризной посмотрела в человеческие глаза, словно обвиняя меня в том, что совсем недавно произошло.

Но я лишь вымученно улыбнулся в ответ. Что я мог сказать божьей твари? Ведь, если я и был виноват в чём-то, то только самую малость. В целом у меня было твёрдое алиби.

Тем не менее, грустная амфибия, скорее всего, не поверила в искренность моих молчаливых уверений. Потому она осуждающе квакнула громко. И, не скрывая обиды, сиганула в густую запорошенную пеплом траву.

Я же в свою очередь основательно осмотрелся.

И по мере того как я оглядывал некогда живописные, радовавшие прежде глаз ландшафты, всё большее изумление охватывало меня.

Ведь меня теперь окружал полный разор и опустошение.

И первое, что бросалось в глаза, выделяясь своей фантасмагоричностью, бивший из практически пересохшего к данному времени русла ручья паровой гейзер.

Струя горячего пара уходила вверх метров на двенадцать, где терялась в круговерти носящегося пепла. Само собой выходило, что воду отныне мне предстояло искать в другом месте.

Второе, что я заметил: в тех немногих лужах мутного от пепла кипятка, что остались в наиболее глубоких местах обнажившегося русла, вверх брюхом плавали рыбины, а так же другие обитатели водного мира типа ящериц и лягушек.

Выражаясь просто, урон, причиненный извержением вулкана водяной акватории моего хозяйства, был фатальным для хозяйства.

Мало того, что меня лишили, пусть и на время, трудоспособности — болели бока и все внутренности после бешеной тряски, а сам я с головы до пят был покрыт синяками и ссадинами — так ещё и активизировавшийся весьма и весьма некстати вулкан ставил под сомнение саму целесообразность моего здешнего пребывания.

Я перевёл исполненный крайнего недовольства взгляд на ограду, с таким трудом мной возведенную, над которой в данное время переполошённо метались птерозавры, и увидел, что во многих местах ограды зияли такие бреши, что в них мог бы проползти и танк, а не то что динозавр.

Старательно вкопанные прежде бревна были вытряхнуты из земли, словно маленькие, лёгкие карандашики. Ну а те брёвна, что к немалому моему изумлению всё ещё оставались стоять, как часовые на посту, теперь вывернули острия своих верхушек во всех мыслимых направлениях.

Другими словами, место моего прежнего проживания с некоторых пор оказалось для проживания не пригодным. К тому же вулкан наращивал свою активность. Потому моё дальнейшее нахождение в этой местности было нежелательным. Я собирался покинуть обжитой уголок.

Повторный выброс раскаленного содержимого горы мог оказаться роковым. С другой стороны, куда мне было идти? Где я мог найти пристанище? Никто ведь не ждал Хитрого Лиса в диком и враждебном мире.

Пальцы мои нащупали револьвер. Слава богу, в суматохе я не потерял свою игрушку. Потому, крепко сжав пальцами рифлёную рукоятку, почувствовал как маленькое стальное тельце, как это вам ни покажется странным, придало мне сил. Твёрдая сталь вдохнула в Хитрого Лиса бодрость и уверенность.

Вот таким вот нехитрым образом, ощупывая револьвер, я думал о том, что мне, скорее всего, в недалеком будущем предстоит всё начинать сначала. Но сперва не мешало бы попрощаться с прежним жилищем. А заодно и прихватить оставшийся там топорик. Если конечно, тот не провалился в какую-нибудь трещинку.

Насмешка природы? Несправедливость судьбы? Вот какую дилемму решал я, бредя по лужайке засыпанной пеплом.

Зато, когда на глаза Хитрому Лису попался его суперсамострел, машина ещё совсем не давно сооруженная, Лис окинул гиганта задумчивым взглядом и отметил, что оружие почти не пострадало. Самострел годился для применения.

Правда, стрелы были разбросаны. Да станина сдвинута. Тем не менее, во всём остальном — полный порядок.

Топорик я нашёл в глубине пещеры. Он валялся возле решетки, которая к моему немалому удивлению не пострадала.

Только листья, которыми я её обвешал накануне, свалились на землю.

Глава XLIV

Воткнув рабочий инструмент рукояткой за пояс брюк, я мысленно поблагодарил жилище за всё хорошее. За то, что оно на протяжении стольких дней давало приют постояльцу и укрывало от непогоды.

Найду ли себе подобное? Если — да, то где?

Через непродолжительное время, я уже спускался по лестнице, краем глаза рассеянно наблюдая за горящим лесом. Температура спускавшейся по склонам лавы была такой, что даже влажная поросль не могла устоять перед жаром всё сжигающего огня.

Лес горел. Вверх взлетали языки пламени и поднимались клубы дыма. Не скрою, зрелище завораживало. Картина развернувшегося перед моим взором катаклизма была настолько грандиозна, что сам себе Хитрый Лис в эти минуты казался маленькой букашкой. Букашкой, не способной противопоставить силам природы ничего существенного. Кроме разве что мистического страха.

Прежде, чем пройти сквозь разрушенную ограду, я спустился к ручью. Не торопясь, дабы не ошпарить руки, выловил из кипятка несколько штук отваренной рыбы — еду на ближайшее время.

Одну рыбину я съел сразу. Остальные сунул за пазуху.

Я твёрдо и бесповоротно настроился покинуть обжитые места и уже не расстраиваясь из-за произошедшего, когда заметил сбоку движение.

Прижимая к животу рыбу и прикрыв ладонью глаза, чтобы не залепило пеплом, я повернулся в ту сторону, где собственно мне и почудилось движение. Не исключалось, что за движение я принял игру света и тени.

Рыба приятно согревала живот, а револьвер ободряюще оттягивал карман. Я смахнул ладонью с плеча у себя горячий пепел. Да так и застыл с поднятой рукой. Я оказался не в силах даже пошевелиться.

Нет, то, что я теперь видел, с самого начала не было иллюзией. И только потому мои надежды на счастливую развязку претерпевали крах. Зато колени мелко затряслись. Чувствуя нарастающую во мне лавину противного и липкого всепоглощающего страха, тем не менее, я нашёл в себе силы к бегству. Я бросился бежать. Я помчался к лестнице, по которой ещё совсем недавно спустился. Теперь я хотел только одного: оказаться в пещере!

Молодой тиранозавр, а это его я принял вначале за игру света и тени, тем временем перебрался через кучу бревен, заваливших одну из брешей в ограждении и, оценив расстояние до жертвы, бодренько помчался мне наперерез.

Колоноподобные лапы мощно толкали грузное и тяжёлое тело вперёд. Верхние конечности урода, непропорционально маленькие для его размеров, нелепо и беспорядочно двигались во всех направлениях, словно хватаясь за зыбкий, податливый воздух. Отвратительная голова при каждом шаге уморительно раскачивалась Она дёргалась взад-вперёд, поворачиваясь, словно у курицы, то одним своим глазом ко мне, то другим.

Тварь стремительно настигала меня.

Я, конечно же, не стоял на месте и во весь дух мчался к скале. Но каждый отдельный шаг мезозойского ублюдка равнялся моим пяти. И потому, несмотря на все отчаянные усилия убегающего, расстояние между ним и монстром быстро сокращалось.

В такие минуты думаешь необыкновенно быстро, но сумбурно и непоследовательно. Когда не достаёт быстроты ног, сознание компенсирует сей недостаток невероятной паникой.

И вот мое подающее SOS мышление, этот внутренний, дающий сбои компьютер, мозг спрятанный в черепной коробке, подсказывал: зря тратишь силы и энергию. К лестнице ведь всё равно не успеешь. Вернее, до лестницы-то кое-как добежишь. Но дальше!..

То есть, вскарабкаться по лестнице наверх можно. Но хватит ли времени?

Тем временем шумное сопение за спиной сместилось влево.

Я бежал по пологой дуге, вынужденно огибая торчащие из земли красноватые камни, разбросанные там и сям по плоскости лужайки, а здоровенный, истекающий слюной ублюдок, топал сзади. Но вот сообразив, что к чему, он пошёл наперерез.

И тут до меня дошло. Хищник не с бухты барахты появился у, обжитых человеком, скал. Всё то время, пока я жил здесь, тварь наблюдала за мной. Она изучала меня. Мои привычки. И это его тяжёлый взгляд порой ловил я — глаза отблёскивающие любопытством. Взгляд из-под тёмного полога лесной чащи.

К сожалению некоторое время назад, эти глаза я принимал за издержки своей фантазии. Нынешнее моё открытие ужаснуло меня! По спине пробежал противный холодок.

Тем не менее, я делал все возможное, чтобы прибежать к скале первым. Ещё до того, как тварь схватит меня.

Но зверь оказался проворнее. И в то время как до заветной лестницы мне оставалось сделать не больше пары десятков шагов, рептилия, опередив, уже стояла там, поджидая жертву.

Я увидел огромный блестящий глаз, уставившийся на меня сверху. От взгляда глаза ноги мои подкосились. Я остановился. Я замер, беспомощно озираясь.

Пещера являлась единственным местом, где я мог укрыться.

Теоретически, я всегда был готов к встрече с представителем динозавров крупного размера. С тех самых пор как расквартировался в мезозое. Во всяком случае, умозрительно я знал, как поступить в том или ином случае, если уж возникнет опасность.

Но на практике все оказалось сложнее. Неожиданно для себя я оказался в безвыходном положении. А этот смердящий, шумно дышащий ублюдок словно того и ждал.

Опустив уродливую шишковатую голову к земле, зверь утробно зашипел, в то время как я торопливо отступил. Рука моя поочередно хваталась то за топор, то за револьвер. И сам я себе казался смешным в своём стремлении сразиться с хвостатой махиной. Ведь гора мышц, перекрывшая дорогу Хитрому Лису, скорее всего даже не почувствует пуль, что тот всадит в неё.

Хоть обойму вколоти. Гадина глазом не моргнёт.

Между тем, в то время как я безуспешно пытался найти решение, способное вытащить меня из заведомо безвыходной ситуации, гигант стронулся с места. Может быть всего лишь для того, чтобы обнюхать обед. Но тут в самый драматический момент мне на глаза попалась баллиста.

Хищник сделал шаг вперёд. Он одним махом преодолел расстояние не меньше чем в пару метров. Кажется, он понимал, что жертве не вырваться. Потому не спешил.

Однако фокус заключался в том, что теперь я не собирался улепётывать. С некоторых пор, а именно с тех самых, когда на глаза мне попалась баллиста, наши с тиранозавром шансы на победу некоторым образом уравнялись.

Ведь живоглоту, каковым без сомнения и являлся тираннозавр, думаю раньше не приходилось сталкиваться с человеком. Только потому тварь не знала, как порой бывает опасен, коварен человек. Властелин мезозоя видел в человеке кусок беспомощного мяса, но в беспомощности мяса он здорово заблуждался.

Густая, тягучая слюна, отблескивая в оранжевом пламени, пожиравшем лес, вытекала из зловонной пасти и бесформенными клочьями опускалась на землю. Монстр по-прежнему следил за жертвой, изредка по-птичьи мигающим глазом. Он хрипло дышал, яростно вздымая облепленные мелкими мезозойскими паразитами, бока.

Он приближался. Сейчас он ступал небольшими шажками, словно собирался до бесконечности растягивать удовольствие убийства. И я, конечно же, понимал, что убийство для махины дело будничное. Всего лишь способ существования. Действие, позволяющее насытить желудок.

Медлить становилось опасно. И я шагнул к баллисте. Я приподнял одно из лежащих на земле остроконечных бревен и вложил в желоб. Второе подкатил к станине ногой. Про запас. Чтобы, так сказать, под рукой лежало.

Глубоко вздохнув и, стараясь унять дрожь в пальцах, я вцепился в рычаг, которым натягивалась тетива. С усилием повернул я его до упора и зафиксировал, уже в следующий миг чувствуя себя увереннее.

Оставалось навести прицел и выбить клин. Хищник всё ещё не понимал смысла моих манипуляций. Баллиста вызывала у твари лишь прилив лёгкого любопытства. И ещё может быть — осторожность. Не более.

Тем временем мне в голову пришла идея, которая показалась не такой уж бездарной. Во всяком случае, она была гораздо лучше предыдущей. Той, согласно которой я должен был направить на врага жёлоб со стрелой. Да и то, правда, зачем возиться с примитивным и ненадежным самодельным устройством наведения, когда можно просто заманить под выстрел длиннохвостого ублюдка?

В общем, я начал претворять то и дело появлявшиеся у меня в голове идеи в жизнь. Поэтому камень, который я швырнул, попал ящеру куда надо. То есть в голову. Хотя не причинил зверю вреда. Маленький камешек отскочил от массивного черепа, как горошина от скалы.

Тем не менее, столь бесцеремонное обращение с собственной персоной не понравилось рептилии. Взрыкнув, царь джунглей попятился, молотя хвостом по земле.

Молясь богу, чтобы хищник не предпринял попытки зайти с фланга, я подобрал с земли ещё парочку камней и запустил в прежнем направлении один за другим.

Первый угодил в серую бородавчатую шею. Второй врезался в массивную, как наковальня и, как я предполагал, столь же крепкую челюсть.

Я не скажу, что тиранозавр до сих пор был со мной ласков, вежлив и учтив. Отнюдь. Но с некоторых пор он совсем рассердился. Его настроение настолько испортилось, что он выразил это вслух. Он заревел так, что скалы содрогнулись. А хвост его замолотил по земле с небывалой силой. На тех участках земли, где ударял хвост динозавра, взлетали в воздух целые куски дёрна. Могучая трёхпалая лапа притопнула, пропахав землю не хуже тракторного плуга.

А потом эта взбесившаяся биомашина, изначально задуманная исключительно для убийства и ни для чего больше, ринулась вперед.

Глава XLV

Я не помню точно, как выбил клин. Следующие мгновения как будто вышибло из моей памяти. Пришёл я в себя только, когда заострённое бревно погрузилось хищника. Оно вошло на целую треть в его грудь, с силой отбросив врага назад. Только немного не хватило бревну силы, чтобы опрокинуть тиранозавра навзничь.

Монстр всё ещё держался на ногах. Вначале он оторопел. А потом, наклонив голову, удивлёно посмотрел сперва на меня и на проткнувший его почти насквозь предмет.

К тому времени я слишком утомился, чтобы ликовать. И всё же, запрыгал на месте, что-то выкрикивая. Я орал, как полоумный, жестикулируя и приплясывая. И, если б я мог взглянуть на себя со стороны в эти минуты, я бы несказанно удивился потери столь присущей мне обычно выдержки и скромности.

Но тиранозавр не собирался сдаваться. Он был живуч и думал о еде. И потому изогнувшись, попробовал вытащить бревно, плотно засевшее между рёбер. Он вцепился в торчащую из бока деревяшку зубами, кроша её в труху. И бревно он вытащить он не смог, как ни старался. Тогда он вновь сосредоточился на жертве. Как-то по лошадиному всхрапнув, двинулся на меня.

Чувство голода, терзавшее хищника, пересилило боль.

Инстинктивно я подался назад. Но тут же споткнулся и чуть не упал. Опустив глаза, увидел заострённое бревно. Вторую «стрелу»!

В этот момент вулкан оживился. Дымящаяся гора выплюнула очередную порцию магмы, целя в беззащитную, боязливо скукожившуюся тучу над собой.

Лес под горой полыхал. Клубы плотного дыма ползли по земле. Слава богу, ветер дул не в мою сторону. Со следующей минуты я действовал быстро и решительно. Гиганту оставалось сделать шаг, чтобы перекусить человека пополам. Но второе бревно лежало в жёлобе. И вот оно скользнуло, стронувшись с места, зашелестело в воздухе и… глубоко впилось во вздрогнувшую плоть, найдя себе место рядом с первым.

На этот раз грудь заура не выдержала. Она лопнула. А и из образовавшейся раны хлынула кровь. Густая, тёмная и тягучая она полилась на землю. Эта маслянисто поблёскивающая жидкость залила ноги хищника, впиталась в пепел покрывающий землю.

Теперь зверь не мог противиться охватившей его боли. Закачавшись на ослабевших ногах, он сделал последний шажок в мою сторону и, взревев как допотопный паровой звездолёт стал крениться. Он падал на меня.

Птеродактили оживились. Потревоженные новым вулканическим взрывом и истошным рёвом хищника они метались и кружили над нами.

А я, глядя на хлещущий тёмный, дымящийся фонтан из груди великана, подумал, что, пожалуй, никогда я не был так близок к смерти, как минуту назад.

Тем временем жизнь оставляла монстра. Она уходила из его тела бесповоротно и окончательно. Она вытекала из некогда могучего тела дождём тяжелых, дымящихся капель. А потом смертельная пелена затянула хищные зрачки и, ещё раз качнувшись, тиранозавр рухнул вперед, разнеся в щепки тем самым погубившую его машину.

Хищник раздавил мою конструкцию. Он разнёс её в щепки одним только весом своего тела, словно мстя за себя. Его могучие лапы подрагивали в смертельной агонии. И мне стало даже немножечко грустно. Но не из-за гибели динозавра. А от осознания того, что моё эффективное средство защиты превратилось в хлам. А из-за скал тем временем донёсся рёв другой твари. И судя по звукам, которые издавала эта вторая, она была не менее опасна, чем мной убиенная.

И я не ошибся. Действительно, к скалам приближался второй хищник. Он спешил, откликаясь на предсмертный зов соплеменника.

Ветер, то ли следуя каким-то непостижимым собственным причудам, то ли закономерностям природы, изменил направление. На лужайку пополз дым.

Грязные хлопья пепла ложились мне на плечи.

Пепел залеплял нос, глаза и уши. Обжигал кожу. Дым набивался в лёгкие, вызывая приступы кашля. Отныне у меня были все шансы погибнуть от удушья, поджарившись хорошенько предварительно.

Если остаться в этих пугающе изменившихся, со времен сегодняшнего утра ландшафтах, задержаться, хотя бы на полчасика, можно смело причислить себя к разряду самоубийц покончивших с жизнью весьма и весьма оригинальным, но вместе с тем, довольно эффективным способом.

Мельком взглянул я на вулкан и увидел как зависшую над ним, иссиня черную, ужасную тучу пронзают вспышки быстрых молний.

Земля под ногами вибрировала. Только теперь в её колебания вновь стали вкрапляться сильные, короткие толчки. И чтобы не свалиться с ног, я крепко ухватился за обломок боевой машины.

Глаза, слезящиеся от дыма, наткнулись на тяжёлую шишковатую голову.

Слюна ещё вытекала из открытой пасти.

Вновь послышался утробный рык. Теперь он был ближе. И я уже видел, да я видел источник рыка. Он здорово напоминал сваленного мной давече гиганта и двигался со стороны непроходимого болота, вклинивавшегося, как я знал, с северо-запада в уголок пространства между лесом и лужайкой.

Дьявол, только этого не хватало! Мне не хватало второго чокнутого тиранозавра!

В довершение ко всем напастям, свалившимся на меня так некстати, хлынул дождь. До этого я даже не подозревал, что во время извержения может лить дождь.

Этот дождь был необычен. Ведь он был самым грязным дождем из всех, какие я только знал. Грязным и ещё, пожалуй, горячим! К тому же дождь отвратительно пах серой. Словно его создали в химической лаборатории. Смешиваясь с пеплом, дождевые капли превращались в неприятную субстанцию.

Меж тем, расстояние между мной и вторым хищником сокращалось.

Раскачиваясь на огромных, когтистых лапах, тварь направлялась ко мне. Свой мощный хвост, способный одним ударом разнести в щепы небольшое дерево, зверь держал на весу.

И в этот миг я вспомнил о пещере. К счастью я сумел отвоевать своё укрытие.

Вулкан продолжал вести непонятную войну с окружающей средой, посылая заряды магмы в затянутое тучами низкое небо.

Да и небо не сдавалось. Прикрываясь, словно щитом, мощным слоем облаков, оно отвечало много возомнившей о себе горе, посылая в её раскалённое жерло разряды ослепительных фиолетовых молний.

Что и говорить, зрелище грандиозное. Но фееричность происходящего не вызывала у меня, как наблюдателя, ни оптимизма, ни каких-либо других эмоций, на которые, видимо, и рассчитывала природа, разворачивая передо мной, единственным зрителем картины сногсшибательных баталий.

Дело в том, что наученный предыдущим опытом и, не желая больше состязаться в беге с динозавром, как раз в это время я пытался обминуть, показавшуюся мне невероятно огромной и перекрывавшую путь к спасительной пещере, лапу динозавра.

И я чуть не расцеловал в морду усопшего и потому кажущегося невероятно симпатичным динозавра, когда мне, наконец, удалось сделать это.

Я припустил к пещере. Я бежал быстро. Оставалось сделать последний рывок, чтобы оказаться у вожделенной стены рядом с лестницей, когда мир раскололся. Он раскололся надвое и титаническая сила выбила землю у бегущего из-под ног. Эта же сила подбросила меня в воздух. А потом я шлёпнулся лицом в грязь, чуть не захлебнувшись в ней.

Я барахтался в луже мокрый и жалкий, проклиная все геотектонические процессы, которые когда-либо происходили во вселенной.

Конечно, наложить столь масштабное проклятие за несколько минут было слишком сложно. Но в те минуты мне было на всё плевать, я был вне себя от злости и готов был на большее, если только потребуется.

На приближающегося к скале и ко мне динозавра подземный толчок, сбивший меня с ног, не оказал почти никакого воздействия. Динозавр продолжал двигаться так, будто никакого землетрясения и в помине не существовало.

Грязевой дождь, скорее всего, тоже не являлся для него помехой. Зверь был совсем близко, и я уже ощущал вызывающий оторопь смрад, исходящий от его тела.

Потому, не тратя времени на вставание, на четвереньках, помогая себе и руками и ногами, я бросился к лестнице.

Но лестница обезумела. Раскачиваясь и подпрыгивая, она не давалась мне в руки.

Пришлось приложить усилия, чтобы поймать ее. Но зато, когда я это сделал, мне понадобилось только пара мгновений, чтобы оказаться наверху.

Только в пещере пришел я в себя. Сердцебилось в груди, как не нормальное. Краем уха я слышал, как что-то где-то трещит. Скорее всего, ломалась решетка. Треск усиливался. И завершился он целой серией громких хлопков. А одно из бревен, расколовшись, даже отлетело в сторону. Оно чуть не перешибло меня пополам.

Два других бревна, потоньше, переломились как спички. Осыпавшиеся пожухлые листья зеленым ковром покрыли пол пещеры.

Некоторые из листьев вывалились из пещеры наружу. Подхваченные ветром, они закружились в странном, завораживающем танце и кружились так до тех пор, пока не оказались прибитыми к земле потоками льющейся с неба грязи.

Я сел под каменной стеной и, сжавшись в комок, вздрагивая при каждом сильном звуке, прислушивался к тому, что происходит снаружи. Я прислушивался, пока в какой-то момент мне показалось, что в пещере я не один.

Да, скорее всего, так дело и обстояло. Я ощущал, я чувствовал: в пещере кто-то есть! Я готов был поклясться в том своим револьвером, не раз выручавшим меня из разных передряг.

Этот кто-то находился недалеко. Он расположился по другую сторону решетки. И это его глаза я увидел, лишь только оторвал взгляд от стены и вгляделся в сумеречное пространство.

Чёрт! Это существо наблюдало за мной! Я видел его. Я видел его силуэт! Непонятный, будто изломанный. Устрашающе изломанный силуэт.

Постепенно глаза привыкли к темноте. И сам я успокоился. И я уже почти разглядел то, что находилось за решёткой, когда мой приятель снаружи напомнил о себе злобным рёвом. Рёв звучал рядом. И, высунувшись из пещеры, я увидел под собой тошнотворно бугристое, шишковатое темя.

Это темя уступало размерами средней лодке. Но не очень сильно. Оно чуть-чуть недоставало до моего укрытия.

Милая двуногопрямоходящяя многотонная ящерка была, пожалуй, покрупнее первой. И отличалась от первой ещё и цветом. Однако причина её более тёмного окраса заключалась в непрерывно льющейся с неба грязи.

Не имея под рукой ничего такого, что могло бы причинить бестии хоть какой-то вред, я был вынужден плюнуть на шишковатое темя. Ну, сами понимаете — чтоб хоть как-то отомстить за себя.

Багровые отблески дальнего пожара плясали на и без того красных скалах, делая их краснее. И в неровном, пляшущем свете я видел побеждённого мной, в общем-то, в честной схватке хищника. Он лежал на обломках разрушенной им машины и напоминал кучу рыхлой, сырой глины выброшенной из шахты землекопами.

Но, тот, что был жив, всё топтался внизу. Раздираемый какими-то внутренними противоречиями, он шумно вздыхал. А потом он отошёл от пещеры и, подойдя к соплеменнику, мучимый голодом, вонзил в плоть кинжалоподобные зубы.

Я зябко поежился. Я и раньше слышал о каннибализме, явлении не очень-то редком в животной среде. Но воочию акт каннибализма наблюдал впервые. Между тем тираннозавр, вырвав из бока сотоварища здоровенный кусок мяса, проглотил его целиком, дернув по-птичьи головой.

Я отвернулся. Привалившись спиной к шероховатой стене, с невеселой усмешкой я оглядел свои заляпанные грязью брюки. Чувство всё сметающей ярости отчего-то поднялось в груди.

— Черт побери! — думал я. — Ведь я уже несколько месяцев в этом распрекрасном мире. И всё до недавнего времени было преотлично. Если б не вулкан с его глупым извержением.

Я чертил на чём свет стоит надумавший ни с того, ни с сего взбеситься вулкан ещё некоторое время. Пока что-то не заставило прислушаться к происходящему вокруг.

Глава XLVI

Ветер!.. Он больше не дул из глубины пещеры. За время моего нахождения в пещере я как-то уже попривык к тому, что поток чистого и прохладного воздуха, зарождающийся неизвестно где и, несомненно, являющийся следствием естественной вентиляции имеющей место в подземных лабиринтах, этот воздушный поток всегда двигался через мое жилище, вынося дым костра наружу. Что было для меня весьма удобно. И вот сейчас этого слабого, едва ощутимого движения воздуха не было. Я не ощущал его. Я не чувствовал его скольжения на лице.

И я всё ещё тупо размышлял над нечаянным таким открытием и над тем, чтобы всё могло бы значить, когда из-за решетки донёсся некий неопределенный, весьма загадочный звук.

Конечно, за грохотом вулканического извержения услышать слабый звук дело не простое. Однако, я его слышал. И, пытаясь разглядеть, что или кто мог издать такой звук, я медленно повернул голову к решётке.

Насекомое!.. Вот, что я увидел, когда глаза мои нашарили в сумерках пещеры некий объект.

Муравей! Он был огромен. Словно увеличенный кем-то до невероятных размеров, он стоял в трёх шагах. Прижав массивную с пугающе огромными жвалами голову к бревнам, изо всех сил таращился монстр на меня. Он меня видел.

Я боялся шевельнуться. Я оцепенел. Впервые я наблюдал такое странное и такое крупное насекомое. Я вглядывался в слабо флюоресцирующие размером с блюдце глаза и до меня медленно доходил весь скрытый до этого чудовищный смысл всего произошедшего со мной за время моего пребывания в этих диких местах.

Как же я раньше не мог догадаться, что моя относительно спокойная жизнь в неспокойном, страдающем страданиеностностью мире была предопределена не столько собственным влиянием на этот мир и уж ни в коем случае не моими деловыми качествами, выразившимися однажды в построении великолепного забора. Как теперь выяснилось, мою безопасность в этих местах гарантировали вот эти скромные и невидимые до поры до времени существа, представитель которых и стоял сейчас передо мной за решеткой, ощупывая воздух антеннами усиков. Усиков, каждый из которых потягался бы в длине с удочкой.

Муравьи. Мир динозавров. Мир, до отказа набитый безмозглыми пожирателями себе подобных, хронически голодными убийцами, боялся вот этих, как известно, дружных, сплочённых существ.

Без сомнения, рептилия, достигающая в высоту нескольких метров, сильный зверь. Но попробуйте противостоять полчищам гигантских полутораметровых муравьев, каждый из которых способен раздробить жвалами крепкий камень, и поднять вес неизмеримо, превышающий собственный и вы поймете с кем бы пришлось иметь дело заурам, вздумай они посягнуть на территорию прячущихся под скалами насекомых.

Тысяча птеродактилей! Всё это время я жил на муравейнике! А моя скала не что иное, как часть муравейника. И совершая свое безрассудное путешествие по подземным переходам, я всерьез рисковал нарваться на просто кишащих там чудовищ-насекомых.

Муравьи, а может термиты, кто их там разберет, всегда были здесь!.. Я проживал в их доме.

Или же их не было. А теперь они вернулись после долгого отсутствия. И застали меня в принадлежащих им апартаментах.

Вероятно, они не тронули меня до сих пор лишь потому, что приняли за здорово повредившегося в уме и берегли на тот случай, если в мезозое закончится пища.

Чёрт побери, какая непозволительная наглость с моей стороны — залезть в чужое жилище, забраться в гигантский муравейник и жить себе там в своё удовольствие. И это в то время как самые крупные и сильные хищники мезозойской эпохи обходили эти зловещие для них места девятой дорогой.

А забрести в них, в эти места парочке малахольных тиранозавров позволила лишь всеобщая сумятица, внесенная в размеренную и налаженную жизнь сельвы разгулявшейся не на шутку стихией.

Меня передернуло. И только теперь я осознал, что меня бьёт озноб. Я весь дрожал. Видимо от всех стрессов у меня поднялась температура.

Снаружи донёсся тиранозаврий рёв, способный напугать и ввести в ступор любое существо, какое только обитало на этой земле со дня сотворения мира.

Термит (или муравей) исчез. Он растаял, как привиденье, оставив налитую тьмой пустоту в том месте, где только что стоял. И я в какой-то миг даже усомнился, видел ли я насекомое взаправду. Или оно мне только померещилось.

Я прислушался к странным звукам, донёсшимся до меня снаружи. У подножия скалы что-то происходило. Нечто из ряда вон выходящее. Иначе с чего бы насыщавшийся тиранозавр исторг дикий рёв.

Превозмогая свой вполне законный в моём положении страх, я высунулся по пояс из пещеры. Таким образом у меня появилась возможность видеть всё, что происходило возле скалы.

Подземные толчки то ослабевали, то снова усиливались, пытаясь вытряхнуть из меня душу, а меня из моего укрытия — пещеры, как картошку из мешка.

Зарево пылающего леса объяло полнеба. Неверные отблески оранжевого пламени ложились на мои руки и плечи.

В голове шумело. Но то, что я увидел внизу, с лихвой окупало все неудобства связанные с временной потерей трудоспособности и здоровья.

Дело в том, что пока я безалаберно протирал штаны о пыльный пол пещеры, у скалы разыгрались события достойные, чтобы о них упомянуть.

В вихрях и целых тучах опускающихся сверху хлопьях пепла шло сражение.

Мой знакомый — хозяин здешних просторов — исполинский бородавчатый динозавр метался у скалы, топча некогда зеленую, а ныне залитую жидкой грязью лужайку, то и дело взмахивая длинным хвостом. Он дёргал узкой, змеиной головой со злобными глазками в глубоких глазных впадинах и пытался стряхнуть с себя странных и нелепых существ. Целая дюжина их вцепилась в холку зверя и это обстоятельство здорово раздражало заура.

Несомненно, тиранозавр являлся сильным бойцом. И только потому на земле виднелись останки раздавленных им агрессоров. Одного он так вообще перекусил пополам прямо на моих глазах. После чего обе половинки втоптал в грязь, смешав с нею.

Краснокожий птеродактиль, метнувшийся было подхватить кой-чего на поле сражения, чуть не врезался в массивную тушу буйствующего зверя. После чего с истошным криком унёсся в сумеречную круговерть — месиво из пепла, дыма и таких же, как он сам летающих тварей.

Один из покалеченных хищником, ползающий у его ног муравей попытался тяпнуть зверя за лапу. Но гигантскому умирающему насекомому так и не удалось дотянуться до объекта своей мести.

Тиранозавр же тем временем, щедро посыпаемый сверху пеплом, пытался сбросить вцепившихся в него муравьев.

И пока ему это сделать не удавалось. И потому он лишь угрожающе шипел, как огромный паровой котёл перед тем как взорваться. Он метался во всевозможных направлениях, втаптывая в грязь останки уже убитых существ. Из низкой тучи снова вынырнул птеродактиль и стремительно пронесся у земли, не решаясь приблизиться к сражающимся.

Вдали громыхнуло. Скалы затряслись. Они скрипели и подпрыгивали. Они едва не сбросили меня вниз.

Глава XLVII

Неожиданно тиранозавр замер. Он застыл в неподвижности. Его влажно поблёскивающие бока ходили ходуном. Они, то мощно вздымались, нагнетая в легкие кислород, то опадали, чтобы в следующий миг вновь захватить солидную порцию кислорода из окружающего пространства.

Теперь муравьям выпала возможность беспрепятственно вскарабкаться на высокую спину. Чем они не преминули воспользоваться. Скорее всего, мега-муравьи просто не знали, что рептилия только изменила тактику.

Все так же на первый взгляд неторопливо, но, на самом деле, невероятно быстро и ловко, насекомые деловито карабкались по хвосту и нервно подёргивающимся лапам рептилии. Но такое не могло продолжаться вечно.

Великан снова взорвался серией стремительных движений.

Какому-то муравью не повезло. Отброшенный, словно пушинка, ударом хвоста, он ударился о скалу, лопнув, как перезрелая дыня.

Но остальные не зевали. Трое давно крепко вцепились в холку хищника, пытаясь добраться жвалами до хрящей.

Тиранозавр закружился. Он делал это с иступлённым остервенением, круша всё вокруг ударами мощного хвоста. И на миг, нападавшие показались мне жалкими букашками, участь которых была предрешена.

Одно за другим срывались они со спины хищника. Насекомые падали на землю. С негромким, омерзительным хлюпаньем исчезали они под тяжёлыми лапами.

Скорость, с которой передвигались палеомуравьи, была удивительной. Бледные, трудноразличимые для глаза молнии, наносящие разящие удары в самые уязвимые места монстра. Но и они спасовали перед силой и ловкостью гиганта. В какой-то момент зверь принялся за обидчиков всерьёз. И вскоре по лужайке словно торнадо металась опасная, трудно уязвимая гора мышц.

Я с ужасом взирал на всё это светопредставление, думая лишь о том, что рано или поздно тот, кто победит в сражении вспомнит обо мне.

Со своей жалкой пукалкой в кармане я вряд ли представлял серьезную угрозу для сражающихся. Для любой из сторон.

Я машинально провел ладонью по карману и ощутил под рукой оружие. Но в этот раз облегчения не испытал. Стальная вещица была при мне. Но годна она была на что-то серьезное лишь в неком ином мире. Мире, для которого, собственно, и была создана. И, который был от меня теперь так далёк, что я уже и не мог толком вспомнить насколько тот мир хорош, представляя себе его лишь в самых общих чертах. Да и существовал ли вообще мой прежний мир? Или он только приснился мне в неком фантастическом сне?

В какой-то момент блюдцеглазые оказались на высоте. И тогда исход сражения переломился не в пользу тиранозавра. И случилось это, когда муравьям удалось завалить гиганта на бок. Но, похоже, муравьи не радовались победе, относясь к ней, скорее как к необходимой, обыденной, рутинной работе. А, возможно, эти существа вообще не ведали эмоций, являясь частицей того биологического надорганизма, каковым собственно, и является муравьиное сообщество.

Ни ликования. Ни злобы. Ни торжества… Ничего… Они просто старательно делали своё дело. И от этой их хладнокровной деловитости мороз продирал по коже. Тиранозавр беспомощно бился погребенный под кучей странных, нелепых существ. И в то же время он каким-то образом ещё умудрялся убивать муравьев по одиночке.

Он убивал их до тех пор, пока на сражающихся не опустилась тишина.

Стало тихо. Всё замерло. И, возможно, сигналом к паузе, наступившей в действиях мегамуравьев, и послужила тишина опустившаяся на мир.

Вулканы молчали. Скалы не сотрясались. Землю больше не потрясали судорожные толчки. И даже тучи сыпали меньше пеплом.

Птеродактили покинули клубящееся, набрякшее небо, казалось приобрётшее плотность киселя. Первоптицы расселись по отрогам скал. А некоторые так и вообще попадали на ветки уцелевших после пожара деревьев и, вцепившись в толстые сучья острыми когтями, свесились вниз головой и сложив кожистые, огромные, крылья.

Всё замерло. И даже время, похоже, остановилось. Но затишье продолжалось не долго. А потом всё опять пришло в движение. Вулканы вздрогнули, загрохотали. Земля затряслась.

Но муравьи теперь вели себя странно. Они оставили поверженного, недобитого ими хищника. Словно забыв о нём, сползли они на землю и затрусили прочь. Цепочкой уходили насекомые в догорающий лес. Это было красиво, таинственно и пугающе.

Меня подобная перемена событий удивила. Но я совершенно не понимал сути происходящего. Тем временем тиранозавр, ещё не полностью пришедший в себя после заданной взбучки, поднялся с земли и, поведя мутным, взором вокруг, пошатываясь и прихрамывая, поплёлся следом за муравьями.

Больше всего в этой сценке меня поразило то, что ни одно из усатых шестиногих созданий теперь не удостоило тиранозавра даже взглядом.

Посветлело… Не то облака укрывающие небо поредели, не то пожар разгорелся. И я вдруг, обратил внимание на то, что языки раскаленной лавы, сползающие по дымящимся склонам огнедышащей горы, совершенно неожиданно для меня оказались ближе к пещере, чем какое-то время назад.

Теперь они подступили близко. Очень близко. Я кожей ощущал их жаркое дыхание.

Тем временем последние из муравьёв скрылись среди нагромождений сгоревших стволов.

Муравьи ушли. Но на их место из пока не тронутой пожаром части леса вывалилось такое количество другого разномастного зверья, какого я еще не видывал на таком ограниченном клочке земли за всё время своего пребывания в этих местах.

Все это прыгающее, скачущее, извивающееся многообразие пресмыкающихся!.. Обгоняя друг дружку, они устремилось вслед за насекомыми. Словно те одни знали дорогу. Словно муравьи были проводниками, единственными существами на планете знающими как увести остальных от опасности.

И всё же, несмотря на драматичность ситуации, я не мог удержаться от умилительной улыбки, когда увидел как меньшие рептилии, вместо того, чтобы убегать, сломя голову, взбирались на спины тех, что были крупнее. И так ехали, покидая обжитые места.

И всё это бегство осуществлялось в абсолютной тишине. Слышался лишь топот множества ног, да скрип цепляющихся за камни брюшной частью панцирей тех, кто панцири имел.

Живая чешуйчатая лавина прокатилась всё сметающей волной по лужайке и скрылась между опалённых двухсотметровых стволов сгоревшего, задымленного леса.

Но не все звери успели к тому времени покинуть опасное место.

Едва я, обрадованный тем, что мне, не прилагая для того абсолютно никаких усилий, удалось избавиться от самых лютых своих врагов, едва я собрался спуститься вниз, как услышал сквозь свист разбушевавшегося ветра шум новой волны животных. И эта новая партия сосредоточенно убегающих рептилий, на этот раз самых медлительных и тяжелых, гораздо весомее тех, что прошли до того, вступила на лужайку.

Лужайка гудела.

Эти были настоящими великанами. Топоча тумбообразными слоновыми конечностями, они торопились вслед за канувшими в гаревой мари первыми. И, похоже, ничто не могло их остановить в этом их усердном, остервенелом стремлении уберечься. Ведь следом, чуть не обжигая пятки, катились потоки лавы.

На мой взгляд, мне тоже не мешало бы поскорее убраться отсюда, уносить ноги из расчудесного местечка, быстро превращавшегося в огненный ад. И, если б не второй поток животных, я бы давно так и поступил. Я сбежал бы. Однако теперь это делать было рискованно. Ведь меня просто растопчут ходячие горы мяса, бегущие напролом рептилии.

Некоторых из животных я узнавал. Вот пробежал, похрюкивая, стиракозавр. А это выставил рога трицератопс. Он поменьше. Но, по всему видать, с первым — в близком родстве.

Первый даже для неискушенного взгляда огромен. И не знакомый с палеонтологией человек смог бы отметить этот великолепный экземпляр, настоящего исполина племени стиракозавров.

Выпучив глаза, гигант мчался по лужайке, чем-то напоминая танк. А широкая покатая спина возвышалась, словно необитаемый остров в общем потоке животных.

Она эта спина была не занята.

И сам не знаю, как я решился на такой поступок, действие, идея совершить которое никогда бы не пришла мне в голову при других обстоятельствах.

С моей стороны то, что я проделал, было невероятно дерзко. Вызывающе дерзко. Но другого выхода не было. Судя по одному из надвигавшихся багровых языков лавы, скоро это место, лужайка окажется стёртой с лица земли.

Времени оставалось мало. И, ведь другого такого случая могло не представиться.

Широкая, залепленная грязью и мокрым пеплом спина уже была под самой пещерой. И я, набрав в грудь воздуха, оттолкнулся ногами от каменной площадки.

Как раз в тот момент скалу тряхнуло. Я услышал, как заскрипели сошедшие со своих мест и с хрустом, словно были спичками, переломились бревна решетки.

Но я уже коснулся ногами покатой спины.

Вначале я чуть не свалился, поскользнувшись. Но в последний момент удержал равновесие. Хотя, конечно, если бы гигант вздумал сбросить меня, разозлившись на непрошенного наездника, ему достаточно было сделать одно резкое движение.

Скорее всего, к подобным захребетникам, в полном смысле этого слова, животное в такие минуты относилось с безграничным терпением. И потому оно даже не изменило темпа своего размеренного, тяжёлого бега.

Трицератопс лишь отрывисто захрюкал, отмечая моё появление на своей спине. Потом он сосредоточился на беге.

Чтобы не свалиться, я упал на четвереньки. А вскоре мы были за пределами лагеря.

Стайка газелевых динозавров обогнала нас и скрылась в клубах поднимающегося от земли пара.

Глава XLVIII

Выгоревшую пустошь мы миновали на удивление быстро. И вскоре углубились в сумеречный мир леса. В мир жунглей, каких не знало моё время.

Моё средство передвижения, не взирая на всю свою массивность, ловко лавировало между толстенными деревьями. Деревья эти были столь высоки, что верхушками, казалось, бороздили основания облаков.

В этих, долбанных, в этих чёртовых джунглях нас на каждом шагу подстерегала опасность. Проявлялась она то в виде устрашающе острозубых пастей засевших в засаде хищников, то в виде ядовитых колючих растений. Тем не менее, стиракозавр вовремя замечал смертельные западни и обходил их стороной.

Был такой случай. В какой-то момент передние ноги моей «лошадки» опутала извивающаяся, словно живая, хищная лиана. И я вначале даже принял её за змею. Но моя передвижная «крепость» словно и не заметила буро-зелёных колец, оплётших её ноги.

Стиракозавр разорвал лиану, как бумажную, и помчался дальше, влекомый зовом инстинкта, который я не слышал, но к которому прислушивался он.

Так мы двигались долго. Возможно несколько часов. До тех пор пока впереди не показались прогалины, более светлые участки леса.

Мой «танк» проламывался вперёд с завидным упрямством и напором, по мере того как впереди становилось светлее. Но прежде, чем мы выбрались из леса, я, используя время весьма рациональным образом, успел смастерить из рукава разорванной куртки, некое подобие пращи.

Топорик, конечно, был всё ещё со мной. Однако, будучи весьма эффективным оружием в ближнем бою, для дальнего расстояния он не годился. Условия же первобытного мира требовали принятия более адекватных окружающему мер. Нужно было иметь в своём распоряжении нечто поражающее цели на расстоянии. И ничего лучше и проще пращи в данный момент придумать я не мог.

Конечно, можно мастерить лук со стрелами. Но в тех условиях, в которых я находился, сидя верхом на спине скачущего и обезумевшего от страха травоядного, это было нереальной затеей.

Зато для пращи оказалось достаточно куска крепкой материи. Кожаная куртка, что находилась на мне, как нельзя лучше, подходила для такой затеи. Тем более, в субтропическом сбалансированном климате эта одежда без надобности.

Итак, праща оказалась у меня в руках. Оставалось подобрать несколько камней.

Мы выбрались, наконец, из леса. И, лишь только мы минули последние деревья, как перед нами открылись пространства обширных равнин.

Джунгли всё более отдалялись.

Я испытывал жуткий голод. Меня изводила жажда. И я уже думал, что отдам богу душу прежде, чем упрямое животное остановится.

Мой «танк» казался неутомимым. Ни в оставшуюся от суток вторую половину дня, ни ночью, ни на следующее утро стиракозавр не проявил никаких признаков усталости. Тяжелую поступь тумбообразных ног нарушало лишь его шумное, размеренное дыхание, да вырывавшиеся изредка из гортани великана негромкие хрипы.

На равнинах там-сям паслись осторожные, юркие лесотозавры. С ними мирно сосуществовали бок о бок неторопливые, но всегда готовые дать отпор трицератопсы.

Дважды мы миновали небольшие с прозрачной голубоватой водой озёра. На берегах и отмелях их возлежали такие отвратительные твари, что я ёжился, как ёжик, когда они провожали нас голодными, злобными глазами. Мне даже есть и пить расхотелось после того, как я встретился взглядом с одним из тех чудищ.

Были здесь и другие животные. Когда мы пробегали мимо, они поднимали головы на змеиных шеях. Без любопытства, но с холодной подозрительностью смотрели на нас.

Иногда вверху проносились птеродактили. Но они были редки. И в отличие от земных рептилий, летающие ящеры не обращали на нас внимания.

Я не знал предела возможностей Джима, как я успел окрестить несущего меня стиракозавра. Я не знал, сколько он сможет вот так бежать без остановки и потому начал всерьёз подумывать не соскочить ли мне с увальня прямо на ходу возле первого попавшегося ручья. Пока, естественно, я не высох от жажды. И, самое главное, пока для того оставались силы.

Умереть в зубах первого попавшегося хищника уже не казалось бессмысленным делом. Всё же лучше, чем трястись на ненадёжной спине.

И я готов был осуществить задуманное, то есть, дезертировать с широкой спины, когда, вдруг понял, куда стремится стиракозавр.

Целью путешествия моего скакуна были громоздящиеся впереди, поросшие низкорослым лесом горы. Именно туда держал путь Джим.

В конце концов он начал уставать. К тому времени как мы отъехали на целую милю от последних встретившихся нам озёр, его бег существенно замедлился. Я же, практически, только лежал на подрагивающей спине, предусмотрительно привязав себя куском сорванной ранее лианы к одному из роговидных отростков шейного гребня обитателя мезозоя.

Так мы проехали ещё мили три. Птеродактилей стало больше. С некоторых пор «птахи» вились над головой наглой орущей стаей.

Но всему приходит конец. И наступил момент, когда Джим остановился.

Путешествие закончилось.

Мы находились у горного отрога. С одной стороны простиралась широкая степь. С другой возвышался сам отрог. А между нами и отрогом лежало небольшое, но, судя по тёмному цвету воды, изрядной глубины озерцо.

Джим стал, отчего-то беспокойным. Он, то переминался с ноги на ногу, то тряс массивной гребнистой головой. Иногда он шумно вздыхал и задирал голову к небу. И, скорее всего, Джим таким вот тактичным образом показывал, что запасы его либерального отношения к наезднику давно закончились и пора бы мне оставить его в покое. Пока, естественно, он не перешел к более активному способу избавления от захребетника.

Я не заставил себя долго упрашивать. Кубарем скатившись в невысокую пожухлую траву, на негнущихся, затёкших ногах я отошёл от зверя подальше. И лишь только, когда между мной и животным образовалось расстояние не меньше, чем в пятьдесят шагов стиракозавр успокоился.

Я же присел на землю.

От слабости кружилась голова. Я был голоден и у меня ныло под ложечкой. Стиракозавр, между тем, повернулся ко мне своей одетой в костную броню мордой и его маленькие, свирепые глазки, уставились поверх моей головы. Устрашающий рог вздымался с середины морды вверх. И, глядя на это грозное оружие, я, как нельзя лучше, начинал понимать, что всё это прошедшее в безостановочной тряске время находился под надёжной охраной.

Перед самой мордой стиракозавра, пронзительно скрипнув, пролетел небольшой птеродактиль. Но гигант лишь тряхнул головой, отгоняя тварь. Отмахиваясь от птеродактилей, как от назойливых мух, он медленно побрёл вдоль озерца.

Я проводил его взглядом, вздохнул полуоблегченно, полусожалеюще и оглядел себя, насколько это представляется в таких случаях возможным. Если не считать того, что за прошедшие дни я несколько похудел, выглядел я не так уж плохо.

Правда, от одежды остались лохмотья. Как никак, а гардероб современного человека не приспособлен для бешеной скачки верхом на стиракозавре по усеянным колючками джунглям.

Проведя деревянным языком по растрескавшимся от жажды губам, я поднялся на ноги. Пошатываясь и спотыкаясь на каждом шагу, побрёл-заковылял к берегу.

Я подошёл к озеру и упал на каменистый берег. А потом стал пить. Я жадно припал ртом к воде. И выпил я её столько, сколько было в моих силах. Наверное, недельный запас. Но даже после этого сумел сделать ещё пару глоточков.

Напитавшись водой, как следует, я, отдуваясь и пофыркивая, отполз в сторону, а потом в блаженной неге растянулся на нагретых солнцем камнях.

Несколько подзабытое за последние сутки ощущение истомы всерьёз завладело мной.

Через полчасика Хитрый Лис повторил процедуру. То есть процедуру восполнения потерянных запасов влаги. И лишь после этого я почувствовал себя вполне жизнеспособным организмом.

Но теперь на смену жажде пришел аппетит. И я уже более трезво осмотрелся.

Очень кстати неподалёку оказался небольшой хищный ящер. Зверь прятался в засаде. За камнем. Видно охотился.

Я прикинул на глазок расстояние. Потом, вложив в пращу камень. Приготовился к атаке. Очень хотелось жрать. В животе урчало. Я крутанул пращу.

Крутанул, но в какой-то момент всё переменилось. Докрутить её мне не дали. Ведь, ни с того, ни с сего, надо мной что-то сверкнуло. А сверху упал конус света. Свет упал прямо на меня и был он таким ярким, что ослепил вашего покорного слугу.

Глава XLIX

Я поднял голову. Я увидел что-то серое. Ровный серый квадрат завис надо мной посреди ничем незамутненного неба. Я сглотнул. Но квадрат не исчезал. Тогда я ругнулся. Но квадрат опять не исчез. Он нагло и деловито продолжал висеть надо мной. И тут что-то метнулось ко мне. Оно, это что-то выплеснулось, блин горелый, из вышеупомянутого серого квадрата. Это нечто обволокло меня как мягкое и податливое желе. Уже через секунду я почувствовал, что не могу двинуть и пальцем. Я словно завис в центре паутины.

Дыхательные пути забились всё тем же странным желе. И я стал скисать. Я задыхался. Грудь разрывалась между желанием вдохнуть хоть чуток свеженького, бодрящего воздуха и желанием выдохнуть из себя то вязкое и противное, что вошло в меня.

Сознание угасало, а в глазах темнело. И я упал. Я рухнул лицом на землю. Прямо на камни.

Я сильно ударился, но не почувствовал боли.

— Интересный образчик, — сказал чей-то голос, тем временем, отдавшись пульсирующей болью в висках.

— Таких мы пока не встречали, — согласился другой.

— Немудрено. Мы, ведь, на планете месяц. Как думаешь, полагается нам вознаграждение?

— Не знаю. Хотя… Хэлп обрадуется. Его заинтересует этот экземпляр.

— Проку от радости Хэлпа. Вот, если бы нам дали взамен сотню эдов энергии.

— Как же. Дадут. Дождёшься.

— Ну, ты всегда был пессимистом.

Я с трудом разлепил тяжёлые веки и понял, что нахожусь в подвешенном состоянии. Я висел в самой середине серого, набитого серебристым серпантином облачка.

Неподалеку колыхались два пятна. Бесформенные, светящиеся золотисто-багровые пятна.

Я твердо знал, голоса исходят от пятен. Однако, я не смог бы объяснить откуда это знаю.

— Очухался, — прокомментировало моё шевеление одно из пятен.

— Слава богу. Надеюсь, мы не ошиблись в расчётах и дозировку установили правильную. Теперь нужно снять с особи всю имеющуюся информацию. Потом возвращаемся на Греянду.

— Греянда красивое имя! — вякнул я, чтобы как-то поддержать беседу.

Тем не менее, никто меня не слушал.

— Мы оставим его здесь? Но, ведь, я уже окольцевал его!

— Хм. И когда ты всё успеваешь?… Ну, ничего. Окольцовка пойдет ему на пользу. Зато мы утрём нос этому зазнайке. Всегалактическому Совету. Пусть знают яйцеголовые, что исследователями вроде нас не стоит помыкать. Будет кое-кому наука впредь.

— Ты хочешь сказать, что согласен нарушить Закон?

И я увидел как по телу того, который произнёс последнюю бессмысленную на мой взгляд фразу, пробежали сполохи ярко-голубого цвета. А тело его тут же изменило цвет с золотисто-багрового на ярко бордовый.

— Зря ты волнуешься, Гелд, — ответил тот, что был чуть зеленей. — Мы ведь, в любой момент можем аннулировать действие трансмутационного генератора.

— Но зачем оставлять генератор ему?

— Я же сказал, мне хочется подложить свинью зазнайкам из Совета. Ты, ведь, кажется тоже с ними не в ладах?

— Как всегда, ты прав. Учёный Совет год назад не дал мне очередную степень галактического разведчика. Хотя, ты знаешь, я этого заслуживаю.

— Вот видишь! Прочь сомнения! Дадим несчастному шанс выжить. Уцелеть в мире, где уцелеть невозможно. Тем более, что он не местный.

— ???

— Да. Всё так. Я не оговорился. Пока мы поднимали особь, я провел анализ ДНК биообъекта. Теперь точно знаю, он не принадлежит местной биосфере.

— Но тогда… В таком случае он!..

— … из очень отдаленного будущего. Гмм… Видимо, кто-то там изобрел нечто способное перемещать живые объекты во времени.

— Теперь оно, — светящееся пятно кивнуло на меня, — наломает дров.

— Или не наломает. А наоборот. Спасёт весь мир.

— Как?… Каким образом?

— Ладно. Скажу. Ты ещё не знаешь, конечно. Но этот мир — тупиковая ветвь в развитии вселенной. Где-то тот, кто проектировал его, ошибся в рассчётах. Вот вследствие упомянутой мной оплошности мир обречен. Мы заглядывали в будущее. Жить в этом мире останутся немногие виды земноводных. И, пожалуй, ещё те, кто успеет эволюционировать в млекопитающих. Это существо — потомок тех, кто эволюционировал. Потомок уцелевших.

— Теперь всё ясно. Узнав, что разомкнуто кольцо времени, ты решил замкнуть кольцо эволюции.

— Не совсем так. Скорее наоборот: замкнуть кольцо времени и разомкнуть кольцо эволюции. Так будет вернее.

— Тем не менее, в любом случае, наш объект, благодаря особенностям присущего ему хромосомного набора, генотипа начавшего формироваться миллиарды лет назад, идеально приспособлен для функционирования в экстремальной, агрессивной среде. Ты утверждаешь, что он невероятно живуч и в то же время даешь ему такую мощную машину как трансмутационный генератор. Твоё поведение парадоксально, Вирдж.

— Я лишь стремлюсь укрепить его позиции. Я сторонник естественного хода эволюции, Гелд. Но те придурки из Совета, они постоянно вмешиваются в ход развития материи планет. До всего хотят дотянуться грязными, загребущими лапами. И своим неуклюжим вмешательством они так затормозили развитие нашей галактики, что стала инволюционировать вся вселенная… Отметь, вся!

Так они болтали. И постепенно светящиеся разумные световые образования начали всё более успокаиваться, постепенно отклоняя наполняющие их цвета спектра в холодную сторону. Что мне не очень нравилось.

Я больше люблю зелёновато-желтые оттенки!

Вокруг пятен появились небольшие розовые облачка. Эти облачка беззаботно плавали в сером поблескивающем пространстве. Я шевельнул пальцами правой руки, с удовлетворением констатируя, что тело вновь слушается. И когда, сей нехитрый факт дошёл до моего сознания, моя правая рука незаметно, с черепашьей скоростью поползла к карману брюк. Внутренне я ликовал в предощущении реванша.

Когда оружие оказалось у меня в правой руке, я направил его ствол на одно из пятен. Дважды нажал на спуск.

Захлопали выстрелы.

— О, боги! У него оружие! — пропищало существо прежде, чем издохнуть. — Он ранил меня.

— Быстрее опускай его по глиссионному колодцу, — воскликнул другой.

— Не могу. Мой координационный спектроглаз вышел из строя. Биообъект повредил его.

— Растяпа… Сколько раз говорил, смени защиту. Твоя устарела… Ну, ладно… Я сам всё устрою…

Я не знал, что собирается проделать этот абстрактно-цветистый тип при помощи глиссионного, или как его там, колодца, но предпринял всё возможное, чтобы он своим колодцем ненароком не прикончил меня.

Другими словами, я перевел дуло револьвера на второе цветастое существо и всадил в него без колебаний всё, что оставалось в барабане.

И тут меня плотной стеной окутал непроницаемый мрак. Наверное, то и был тот долбанный глиссионный колодец.

Я больше не видел ни серой, нудной беспредельности, стоящей плотной стеной за говорящими цветовыми пятнами, ни легких облачков похожих на розовых беззаботных барашков из мультика.

Вокруг простирался один только мрак. Всего лишь мрак. Я снова попробовал пошевелиться. И снова мне удалось это. Жизнь налаживалась.

Но вместе с тем я ощущал, что куда-то скольжу.

Наверное, я падал в их дурацкий колодец. То есть вредный голубовато-чёрт-его-знает-какой тип успел нажать на кнопочку и эвакуировал меня в глиссионный колодец!

Я упал. Я рухнул на камни, оцарапав локоть.

— Извини, — послышался голос ниоткуда. — Но ты сам во всём виноват. Нам пришлось избавиться от тебя, пока ты нас не прикончил.

— Сволочи, — буркнул я. Впрочем, беззлобно. И, потёр ушибленное место. — Сперва тебя поднимают наверх. Потом швыряют обратно. Полный бардак. И парадокс!.. Не нравится мне всё это.

Мне никто не ответил. Все мои протесты просто игнорировали. Потом моё внимание привлёк улепётывающий со всех ног по бережку динозаврик-рыболов и, по совместительству он же — мой несостоявшийся бифштекс.

Глава L

— Прикидываетесь космической интеллигенцией, умники, — гремел я. — А сами отбираете обед у честного и, главное, добропорядочного по всем меркам человека. Сукины дети! Супостаты недорезанные космические. Эх, не хотел бы я на вашем месте, ребята, оказаться на моём! Ну, погодите, мы еще встретимся в тёмном переулке. Кстати, где вы живёте?…

Видимо, мои угрозы возымели действие. Потому что больше тех типов я не видел в своей жизни. Ни в прошлой, ни в будущей.

Говорят, в одиночестве люди приучаются разговаривать с самими собой. Вашего покорного слугу не минула чаша сия. И я-то уж довольно быстро освоил эту нехитрую науку. Искусство, так сказать, монологов.

С той лишь разницей, что придумал собственный язык. Ведь обычный лингвогалакт утомительно сложен для той системы мер и вещей, которая господствовала в этом примитивном мире.

Мой новый сленг включил в себя не более 30-ти слов. Но вместе с тем, был прост, изящен и не требовал больших энергетических затрат.

Очень скоро я даже научился петь песни на своем умопомрачительном арго. И частенько разговаривал на нём со всеми, кто ни попадался мне на дороге.

Например, если небо покрывали слишком плотные тёмные тучи, я спрашивал у него:

— Гигиауначака?

Что означало: эй, там, наверху! Будет ли сегодня дождь? Отвечайте немедленно, подлецы, или я за себя не ручаюсь!

На что небо, как правило, отвечало ядрёным раскатистым громом и иезуитски изощрённым сверканием молний. Что значило на языке тех, кто был наверху, всех этих языческих божков: может будет, а может и нет. Нам-то откуда знать?

Но, как бы там ни было, отвечая так, небо ни разу не ошиблось. Дождь, действительно или шёл или его не было.

Вот уж загадка природы, годная для того, чтобы всем этим неисчислимым учёным поломать над ней голову.

И, тем не менее, таким вот нехитрым образом, находил я общий язык не только с собой, но и с природой. И бесхитростная, незатейливая жизнь дикарей, которые всё ещё водились в окраинных мирах Галактики, к своей радости переживших сотворённые собой же ядерные катаклизмы, с каждым днём такая жизнь становилась мне всё ближе и роднее.

Постепенно, постигая нехитрые основы примитивного бытия, а так же на личном опыте знакомясь с семимильными шагами прогрессирующей во мне дегенерацией, я всё больше входил в гармонию с окружающим миром. И лишь непрестанно удивлялся, как это раньше человечество не удосужилось отыскать глубочайший философский смысл в таких благах бытия как состояние «не ума», состояния вышеупомянутых мной деградации и дегенерации.

Ведь, как ни верти, но по моим наблюдениям получается вот что. Стоит только, хотя бы самую малость, дегенерировать, как все блага жизни сами собой сваливаются на тебя.

Например, в какой-то момент отпадает необходимость в зубной щетке. Потом в бритве. Через энное время после начала дегенерации тебе становится не нужно смотреться в зеркало. Ведь, всё равно ты давно не моешься. А раз не моешься, не нужно зеркало. Не нужно покупать мыло и мочалку. Логика проста. А то рваньё, в которое со временем превращается без присмотра твоя одежда, делает тебя, если не интересным, то во всяком случае оригинальным.

И это только первый этап пути по нисходящей. Но следующие этапы круче. На втором этапе такой забулдыжной жизни сама жизнь становится краше. Краше и интереснее.

На ней, этой второй стадии, только завидев тебя, шарахаются в сторону все приличные люди (в моём случае — динозавры). А, если кто-нибудь и увидит тебя в ресторане забравшимся рукой в тарелку с супом, пусть знает, что этот трюк не самый сногсшибательный в твоём арсенале. Хотя подобный уровень культуры на первых порах неумолимого нравственного падения самый распространённый в галактике.

Проще деградировать в отсталых мирах. Здесь не нужно ни перед кем выпендриваться. Не нужно устраивать показуху. Весь процесс скатывания в бездну варварства идет гладко, без сучка и задоринки.

Единственное непременное условие для успешного продвижения в нисходящем направлении это отсутствие людей указывающих тебе, начинающему деграданту на то, как ты должен вести себя в приличном обществе, что тебе говорить и что делать в присутствии дам, а так же в какой руке держать вилку и нож во время трапезы.

Словно от того, как ты себя ведёшь что-то изменится.

Несомненно, все эти занудные рассуждения о правилах поведения, этике и эстетике — радостях, так называемого цивилизованного мира — лишь жалкая попытка отдельных эстетствующих особ показать окружающим насколько они, эти снобы преуспели в своем заумии.

Но, посмотрели бы вы на таких умников в их естественных, домашних условиях.

То есть в тот момент, когда они находятся у себя дома и кроме их домочадцев за ними никто не наблюдает.

Я знал одного такого типа. И скажу вам, куда только испарялся весь его показной шик и лоск, когда он оставался наедине с семейством.

За обедом этот умник никогда не стеснялся демонстрировать свои самые низкие наклонности и тупые остроты.

Он громко отрыгивал и отвратительно, мерзко чавкал, не забывая при этом периодически влезать жирными пальцами в общую солонку. Он был наверху блаженства, когда икая и косноязыча, рассказывал с набитым до отказа ртом что-нибудь пошлое и абсолютно банальное, в то же время сдабривая свой монолог порциями анекдотов и присказок самого разудалого характера.

И при всём при этом он казался себе остроумным и весёлым. А между тем у него то и дело вываливалась вилка из руки и падала на пол, когда он единственный за столом смеялся над собственными остротами. А он со скорбным видом сопровождал всякий раз ее новый смелый и беспримерный полёт такими лексически выверенными и отчаянно смелыми оборотами, что тёща затыкала уши, а дети тихонечко хихикали, тайком записывая услышанное, чтобы впоследствии воспроизвести. Да, дети всё это записывали, чтобы потрясать воображение школьных товарищей запретными знаниями.

Но подобные изыски еще не всё, на что способны прикрывающиеся тонкой фальшивой позолотой культурности фарисеи от культуры в те минуты, когда за ними не следит недреманное око куражащегося в неудержимом эстетстве общества.

И после того, как ужин съеден и на столе сотворён, соответствующий финалу трапезы, кавардак, этот культурный и благовоспитанный человек закуривал сигару и, сыпля пепел в чашку с недопитым кофе, принимался пространно рассуждать о том, в чём ни черта не понимал: о политике, культуре и экономике.

И несчастная тёща от всего этого бреда, что свалился на её голову в виде неугомонного зятька, тут же грозилась навсегда уйти из дому.

Но уходила, не выдержав накала страстей царящих в доме, не она, а её дочь, то есть, супруга ярого приверженца культуры.

И дети, как следствие, превращались в беспризорников, беспорадных сирот. Ведь, такой отец, как описываемый нами неисправимый энтузиаст культуры и культурного образа жизни, не только не мог дать своим чадам надлежащего воспитания, но и неспособен был уделить немного внимания.

Хотя, впрочем, через какое-то время жена возвращалась. Она возвращалась в родные пенаты, истосковавшись по своим любимым стиральной машине и пылесосу.

Но тогда уходила теща. Ей, видите ли, пылесос до лампочки, а стиральную машину она так вообще терпеть не может, потому что та бьётся током.

В то время и, как раз к этому времени, глава семейства начинает понимать, что спиртным делу не поможешь. Так и спиться можно. Но понимание к нему приходит слишком поздно.

И его везут лечить от алкогольной и никотиновой зависимости. Причём в самой последней стадии. И он сидит за железной решеткой, глядя тусклыми, дегенеративными глазами на волю и думая о том, что с культурой он, пожалуй, перегнул и, что с ней вообще, шутки плохи.

И он не может вспомнить с чего всё началось и как и под какой фамилией он попал в эти чертоги.

Он пытается всё вспомнить, осознать себя. Но он сам себе не по зубам. И он сходит с ума. И врачи не знают, что теперь делать и от чего кого лечить. То ли их от незнания как лечить, то ли их пациента от сумасшествия и зависимости.

А его детки к этому времени, лишенные присмотра и тяжелой отцовской длани, становятся преступниками и ворами и садятся в тюрьму, где их охотно обучают нехитрому грабежу и отчаянным налётам матерые уголовники-рецидивисты, мастера своего дела.

Жена глубоко сожалеет о загубленной молодости и повторно выходит замуж. Зато теща уходит в монастырь. Где и живет скромной и неприхотливой жизнью игуменьи в непрестанных постах и молитвах, искупая грехи родни.

Детей выпускают под залог на волю. Но это уже другие дети. И татуировки на их пальцах лучше всего свидетельствуют о сем.

Вот, ведь, к чему могут привести культура и её производное, если у кого-то в таких делах аппетит разыгрался, а в голове ни капли мозгов.

Так, что упомянутые мной в начале моего маленького отступления такие понятия как деструктивная деградация вкупе с наоборот высокоструктурированной дегенерацией не пустой звук. И кое-кому следовало бы кое о чём хорошенько подумать прежде, чем сделать свой выбор в ту или иную сторону на скользкой до умопомрачения дорожке размышлений. Будьте лапидарны и конгруэнтны в своих делах и всё у вас получится.

В общем, я, как уже и упоминалось мной ранее, неумолимо и победоносно деградировал.

Процесс и, собственно, само развитие были начисто исключены из моей достаточно привольной жизни, по той простой причине и ввиду того, что эти дисциплины в данное время попросту некому было оценить в этом поражающем своим безлюдьем и заведомо обречённом на коллапс эволюции мире.

Глава LI

Если вы любитель совершенства и обожаете любоваться собой развивающимся, то вам бы нечего было делать в те дни рядом со мной. В тех условиях вы бы могли лишь хмуро наблюдать как я теряю остатки честолюбия и достоинства, и скатываюсь в бездонную пропасть невежества, хамства, варварских наклонностей самого низкого пошиба. Инволюция нешуточное дело, ребята. Будьте с ней осторожны!

Прошла уйма времени с тех пор, как я выбрал ареалом обитания место у озера.

Я по-прежнему продолжал ловить на пропитание рыбу, а так же мелкотравчатых, не способных противостоять моему неуёмному аппетиту динозавриков.

Всё это время я, возможно, и любовался собой. Но уже как бы с другой стороны. Со стороны деградации.

И однажды, в один долгожданный момент, когда я совсем деградировал, вчистую, так сказать, щедрая на неожиданности и резкие повороты, природа решила положить конец этому моему безобразию.

Как-то отдыхая под тенистой и вполне развесистой пальмой и прикрыв остатки недавнего пиршества изысканно пупырчатой шкурой динозавра, я услышал голоса.

Некие существа поразительно похожие на меня, но, несомненно, относящиеся к низшему классу приматов, приматов характеризующихся по разработанной мной совсем недавно шестибальной шкале, с заведомо высоким интеллектом и неистребимой тягой к эволюции, остановились подле меня. После чего одно из них, скорее всего самец, вполне высокомерно и некоторым образом даже чванливо, сказал:

— И здесь его нет. И там его нет и здесь нет, — выдохнуло существо. — Вероятно погиб. К сожалению, мир суров и жесток. Ни для кого он не делает исключений.

Услышав о жестокости и суровости, я привычно насторожился и принюхался, не забыв оскалить зубы. Нужно ведь всегда быть наготове, когда слышишь такие слова.

Другое существо с непрактично длинными волосами и более широкое в нижней части своего тела, чем в верхней, видимо самка, ответило:

— Не может быть. Такого хитреца нелегко прикончить. Такие, как он, не издохнут. Насколько я знаю, этот прохиндей везде приспособится и нигде не пропадёт. Я уверена (существо-самка так и сказало — «я уверена»), я уверена, что он жив и даже, некоторым образом, здоров и вполне даже известен в этом мире. Давай-ка поспрашиваем о нём у местных жителей. Дикарей. Например, вон у того. Под кустиком.

И она, чёрт возьми, направилась в мою сторону. И это в то время как я отдыхаю после обеда!

— Чичимака? — опередил её я, выскакивая из кустов и сжимая в руке палку.

Естественно, я лишь поинтересовался на своём невообразимом сленге какого хрена они потревожили мой покой.

Существа почему-то переглянулись. Затем снова уставились на меня.

— А вот и туземный диалект, — сказала самка таким тоном, как будто искала этот диалект всю жизнь. — Весьма своеобразный говор. Очень напоминает ритуальную песню каннибалов. — Она бесцеремонно ткнула мне в лицо пальцем. — Посмотри, какие зубы. Они же в целый аршин! И это выражение лица… Непреклонное, кровожадное. Сразу видно — особь недавно съела всю свою родню. А перед этим вождя племени. Они в таких делах мастаки и долго не раскланиваются. А может быть он и сам вождь. Съел своё племя. С такого станется. Смотри, какие беспощадные глаза. Может, поищем в кустах головной убор этого типа? По количеству перьев можно определить, сколько народу им съедено. Где-то я читала об этом.

На всякий случай я ещё раз оскалил зубы. Ведь, по моему мнению таких типчиков всегда следует держать на расстоянии.

— Будь с ним осторожнее, — прищурился на меня самец. — Все варвары дьявольски изобретательны.

— Чу-ба бака чуг на мака, — не сдавался я.

Я лишь хотел объяснить, что людей пока не ел. Потому что их здесь не видел.

А в подтверждение своих слов я показал, как хватаю ящерицу, отрываю ей голову и кидаю себе в рот.

— Нет люди. Не есть людей. Жрать ящерица, — сказал я на ломаном лингвогалакте, который малость, а может быть и основательно успел подзабыть.

Так или иначе, но изобразить проглатывателя ящерок мне удаётся. Иначе с чего бы это самка побледнела и шарахнулась в сторону.

Но перед тем как хлопнуться в обморок, она разглядела на моей груди револьвер. Этот револьвер привёл её в чувство, а я давно повесил его себе на шею в качестве амулета, чтобы отпугивать злых духов.

Тем не менее, самка переполошённо замахала руками.

— Сюда! — крикнула она самцу, не сводя с меня ошеломлённого взгляда. — У него оружие Сэма! — выдохнула она.

Имя какого-то малоизвестного в динозаврячьем мире Сэмюэла мне ни о чём не говорило. И, тем более, оно не вызывало у меня никаких приятных ассоциаций.

Зато старого самца словно током шарахнуло. Он вздрогнул быстро приблизился ко мне, внимательно вглядываясь в штуку, что болталась на моей мужественной дикарской груди.

— Дикарь съел его, — бесстрастным голосом констатировал самец, имея в виду, конечно, не револьвер и уж точно не патроны к револьверу, а естественно, этого неизвестного никому и неуловимого дурацкого Сэма.

Естественно, как вы и сами понимаете, никаких Сэмов я не ел. И напраслина, тут возводили на меня, здорово ущемляла моё, пусть и деградировавшее, достоинство. К тому же такие наветы портили мой мезозойский имидж, к которому я, как вы сами понимаете, давно привык.

Поэтому и вспомнил я своё твёрдое правило не давать себя в обиду. Угрожающе зарычав и нещадно колотя себя в грудь кулаками, я двинулся на визитёров.

— Он голоден, — констатировал самец. — Не дай ему убить себя. И, тем более, съесть, — закричал он. — Иначе произойдет самое ужасное смертоубийство.

— О нет, — покачала головой, не соглашаясь с собеседником, самка. — Дикарь не голоден. Скорее ему нужны наши черепа. Чтобы украсить ими потом свою пещеру. К тому же, я по глазам дикаря вижу, он в больших количествах коллекционирует скальпы. А наши, если тебя это не смущает, станут лучшим украшением его знаменитой на все джунгли коллекции.

Тут я совсем запереживал. За кого они меня принимают! Я может и невежественный дикарь, и никогда не видел цивилизованного мира, но каждое утро куском крупнозернистого булыжника чищу зубы.

С этими горькими думами сорвал я с шеи свой револьвер и, пальнув из него для острастки вверх, ринулся на обидчиков.

— Стоять, ублюдки! — заорал я. — Вы мне дорого заплатите за свои клеветнические речи.

— Чёрт побери! — воскликнула самка. — Да это же… Это же… Он!.. Сэмюэльчик! Родненький! Любименький ты наш! Узнаю тебя по повадкам.

— Что ж ты так долго морочил мне голову, сынок? — радостно взревел Уорхол и от переполнявших его чувств саданул мне кулаком в челюсть.

Из глаз моих брызнули искры, а ноги подкосились и я бесформенной грудой, но с чувством вновь обретённых друзей рухнул на землю.

— Сэмюэльчик… Любимый, — причитала вокруг меня Астрая, а потом, не дожидаясь, когда приду в себя, полезла целоваться. — Я, в общем-то, догадывалась, что ты это ты. Но просто не знала этого. Но когда ты успел стать каннибалом?… Эх, от тебя я такого не ожидала. Разве это так уж вкусно? — сыпала она вопросами, как экзаменационная машинка на Дендраре.

— Заткнитесь, — простонал я. И добавил на местном наречии, лишь только пришел в себя, такое, что, знай они дословный перевод мной изречённого, они бы заявили на меня в космополицию космонравов.

Слава Богу, перевода такого кроме меня никто не знал. Поэтому я, единственный человек этого мира, непревзойденный правитель племени, которое состояло из меня самого, мог лепетать на своем дурацком языке всё, что угодно. Всё равно слова мои несли в себе оттенок радости и ликования.

Ведь, наконец, я узнал этих хлопочущих подле меня прохиндеев. Одним из них был мой шеф, директор Лиги по борьбе с мошенничеством, Гарри Уорхол. Вторым же прохиндеем, вернее прохиндейкой, являлась моя супруга, известная в прошлом мошенница и налётчица.

— Чичи па па, — бормотал я, расчуствованно, положив голову на плечо супруги и улыбаясь при этом блаженно. И тут же вопрошал слезливо: — Чичи на на?

И лингвопереводчик, который к тому времени успела включить Астрайка, услужливо и неправильно перевёл:

— А не пропустить ли нам по бутылочке лимонада, друзья?

— Ты, наверное, проголодался, любимый? — поинтересовалась нежно и немного нервно Астрайка. — Что ты здесь ел целых десять лет?

— У тебя есть что-нибудь кроме этих чёртовых лягушек? — спросил я. — Как же они мне надоели за последнее время!

— У меня есть всё, дорогой, — поспешила обнадёжить Астрайка. — Кроме чёртовых лягушек. — И тут же сказала кому-то в сторону: — Знакомьтесь, детки. Это папа. Тот самый неуловимый Хитрый Лис, которого мы, наконец, поймали. Это он — бесстрашный авантюрист, гроза мошеннического мира.

— Детки? — удивился я. — А как же свадьба с Жестяным-Шестнадцатым? Детки должно быть от него?

— Ну что ты, глупенький, — ласково улыбнулась Астрая. — Лишь только он забросил тебя в прошлое Земли, я порвала с ним всяческие отношения. Как ни орала я иногда на тебя, и как ни выводил ты меня из себя периодически, но я всё же хорошо к тебе отношусь. А иногда мне даже кажется, что согласна с тобой прожить всю оставшуюся жизнь. — А дети дорогой от тебя родились. Они близнецы. Ты просто слишком долго отсутствовал в нашем мире. Подойдите, детки! Не бойтесь. Он ручной. Это я его приручила десять лет назад.

Вечерами меня всё ещё тянуло разжечь костерок и исполнить вокруг него нехитрый, немыслимо бессмысленный туземский танец.

Но я уже научился контролировать свои эмоции. И даже приловчился спать с закрытыми глазами. Ведь теперь я находился в безопасности.

Я больше не бил себя в грудь кулаками, если мне не нравилось какое-то телевизионное ток-шоу, а лишь лёгким нажатием клавиши переключал стереовизор на другую программу.

И я только в первый день пребывания на своём ранчо поохотился на домашних кошек, гоняясь за ними по крышам, карнизам и потолкам с вполне оправданной и прагматичной целью заготовления мяса впрок.

Приучиться вечером ложиться в кровать, а не на голую землю под вишнеяблоней сада оказалось, правда, сложнее. Но я справился. И даже прекратил практику подкладывания на ночь топора под голову.

Глава LII

Шло время. Из злобного и неупорядоченного дикаря я, что совсем уж обнадёживало даже меня, превращался в цивилизованного человека. И я сумел таки вспомнить, что смешные и нелепые закорючки на больших, белых листах бумаги, приносимых по утрам почтальоном, на которого я вначале охотился из засады, именуемых, как выяснилось позже, газетами, называются буквами и несут в себе, определённую, полезную для общества, как меня уверяли, информацию.

Но мне ещё понадобилось некоторое время и недюжинное терпение, чтобы научиться читать.

Дети же были в восторге от папы-дикаря. Они часами могли выпытывать у меня не сожительствовал ли я с какой-нибудь динозаврихой в джунглях и какое оружие предпочитал во время охоты. Может, бумеранг? А может, копьё? Или томагавк?…

А, узнав, что пользовался я в основном зубами, а динозаврихи так вообще не в моём вкусе, детки частично теряли ко мне интерес. Но после всё ещё водили в дом друзей, показывая меня, как некий диковинный экспонат. И краем уха слышал я не раз, как обещали они своим друзьям, что скоро посадят меня в клетку, и тогда у них будет свой, домашний Тарзан.

Изредка заходил Уорхол. И всякий раз он говорил о том, что я своё задание выполнил. И, что теперь меня ожидает высокая и почётная правительственная награда — трехдневный отпуск за мой счёт с обязательной поездкой на северный полюс Марса.

По уверениям Уорхола меня ждала ещё благодарность, объявленная мне коридорной уборщицей первого этажа штаба Лиги за то, что я всё это время не топтал полы в коридорах конторы.

Всё было прекрасно и расчудесно. И постепенно я входил в колею привычной, размеренной жизни. Да, всё было прекрасно. Но я никак не мог взять в толк в чём же заключалась суть того самого, знаменитого теперь на всю галактику, моего задания, которое, если верить Уорхолу, я с честью выполнил. Хоть убей меня, но я не помнил, что было в том хрустящем жёлтом конверте, что вручил мне Уорхол, направляя вашего покорного слугу к чёрту на кулички.

Гарри утверждал, что целью возложенной на меня миссии, была поимка Астраи, с последующей вербовкой её в качестве нового полевого агента Лиги. И эта главная часть операции удалась.

Однако во время подпространственных скачков, пользуясь сверхскоростными возможностями современного звёздного транспорта, я непроизвольно и совершенно неожиданно для себя изменил ход развития вселенной. Это оказалось нехорошо. Но ситуацию исправило моё долгое пребывание в мезозое Земли.

Как ни удивительно, сам факт этого местонахождения и местопребывания поставил на место разбалансированную временную дискретность вселенной. И, если бы я не совершил последнего своего беспримерного вояжа, пожалуй, весь мир, по утверждению Уорхола, пошёл бы по пространственно-временной координате к чертям собачьим. В когерентном смысле, конечно.

Естественно, пока я всё ещё не понимал всей глубоко интеллектуальной болтовни Гарри, хотя и надеялся со временем в ней разобраться, но я от чего-то верил Гарри.

Нервы мои теперь почти успокоились. И я уже не вскакиваю по ночам с громким криком: «Караул! Динозавры!..» Или, что еще хуже: «Пожар! Тушите вулканы…» Впрочем, я давно уже не помню и кроваво-красных закатов того мира. Знаю лишь, что его принялись заселять колонисты, отвоёвывая благодатные пространства у хищных рыб, жаб и прочих бестий незаселённого человеком мира.

Жизнь медленно возвращалась в своё русло. Мои детишки подрастают. Они ходят в школу. А я сижу в своем любимом кресле на веранде бунгало, созерцая синевато-зелёные и зеленовато-синие марсианские кактусы, и думаю. Размышляю.

Я думаю о том, что, если бы всё было не так, как оно есть, то, как бы оно было? Так или иначе? Никак? Или вообще по-другому? И, если б было, то не значит ли это, что не было?

В общем, есть над чем поломать голову. И одно это обстоятельство уже вселяет в хлопочущую на кухне Астрайку надежду на то, что скоро нам, наконец, подвернётся какое-нибудь интересное дельце, которое я с треском провалю, и меня вследствие этого выгонят в шею из Лиги. Я уйду на пенсию. Вот тогда-то мы и заживём на полную катушку. В своё удовольствие, как говорится.

Мои детки, открою вам правду, не совсем мои. То есть они от моего двойника, с которым познакомилась Астрая в параллельном мире и которого полюбила как меня самого. Тем более, что это я и был. Только паралельный. Как бы то ни было, но дети очень похожи на меня. И то, что на самом деле они не мои, по ним так даже и незаметно. Во всяком случае, будь у меня такие же настоящие, я бы их ни за что не отличил от не настоящих.

Учатся шалопаи весьма прилично. А в школьных анкетах, которые им приходиться заполнять, время от времени, в графе «род занятий ваших родителей» напротив моего имени не без присущего им юмора пишут «Дикарь. Вождь племени Чичикака». Но я им прощаю эту маленькую шалость. Что с них возьмешь?

Иногда детки развлекаются тем, что подкараулив, нападают на меня из-за угла, имитируя мезозойские реалии. Но я их молниеносно расшвыриваю по углам. И тогда они обижаются. Но их детские обиды проходят, едва начавшись, когда приходит время делать уроки и я берусь за ремень.

Как-то Астрая обрадовала меня. Она сказала, что недавно перечитала теорию Гольпенштейна, сделала на ее основе несложные подсчёты и пришла к выводу, что мои дети возможно и мои. Что это я был параллельный. Свою догадку супруга объяснила тем, что в последнее время мы с ней столько скакали по разным параллельным мирам, что всё там перепуталось и перемешалось. И вполне вероятно тот я, который жил раньше в этом мире, на самом деле не я. То есть, настоящий я, который сидит в данное время здесь и сейчас, перед нею в кресле, я не настоящий. И выводы её из всего этого очень просты: ненастоящие дети и ненастоящий отец, что может быть ближе и родственнее?

Астрая пояснила, что ей необходимо сделать ещё кое-какие окончательные расчёты, чтобы уже наверняка сказать живёт она с прежним Сэмюэлом или с приблудившимся из паралмира.

И, когда она говорит такое, у меня волосы на голове становятся по стойке «смирно». Ведь, если правда, что я это не я, то, как ни верти, а моя Астрайка — не моя. А моя в данное время живёт с совершенно чуждым ей и мне типом из параллельных, неизведанных пространств, заграбаставшим к тому же все честно заслуженные мной регалии и награды. Но как мне добраться до него, этого паралельнозахребетника, если я даже не знаю, где я сейчас нахожусь настоящий?

В общем, от всей этой пространственно-временной галиматьи хорошего мало. Ведь жизнь идёт своим чередом и никто её не останавливал. Даже я.

А Астрайка — чужая бабища с внешностью моей благоверной — сидит в данное время на кухне, клацая клавишами компьютера и мурлычет что-то себе под нос. Возможно теорию этого чудаковатого Гольпенштейна. Какой еще сюрприз преподнесут они мне оба вскорости? И Астрайка и Гольпенштейн.

— Ты зачем собирался прикончить меня в своём Стальном Мире? — спрашиваю я Уорхола, когда долгими летними вечерами мы сидим с ним на террасе бунгало, неспешно потягивая мою и его любимую кактусовую водку.

И он теряется, не зная, что ответить. А потом длинно и сбивчиво объясняет, дескать, понимаешь, сбой в программе вышел, приятель. А лично он сам, Гарри, сроду не собирался делать мне, его непревзойденному другу и такого же качества полевому агенту, ничего плохого. И, он, конечно, же дьявольски сожалеет о случившемся. Но в этом нет ни капельки его, Уорхола вины.

Гарри поясняет, что того, слишком самонадеянного своего двойника, он уволил за превышение служебных полномочий и злоупотребление служебным положением. Уволил и отправил на переплавку.

И, к вящей похвале Уорхола, вынужден признаться, со своей стороны я, Хитрый Лис ни разу больше не видел стального Уорхола. Ни прежнего, ни уже переплавленного и раскатанного как водится, на железные болванки.

Как бы там ни было, но наша с Астраей уорхольная жизнь снова идёт своим чередом. Правда, неизвестно куда и зачем. Известно только — откуда. И я с нетерпением и затаённым содроганием жду какую леденящую нашу с Астраей кровь акцию по искоренению мошеннического засилья в галактике придумает на этот раз несносный Уорхол. Ведь старый пройдоха, каким, несомненно, и является шебутной и самоуверенный в себе старикашка, способен на всякое.

Не сомневаюсь, ещё не один мошенник обольётся горькими слезами, встретившись с архиковарным и ультраантипреступным Уорхолом и его изощрёнными до умопомрачения методами антикриминальных оперативных разработок!

Но моё, в этом аспекте, дело маленькое. Астрайке провели глубокое гипнотическое внушение о недопустимости и неправомерности её прежнего легкомысленного, приносящего социуму трудно поправимый вред образа жизни, поведения, выражавшегося в весьма и весьма циничном ограблении ни в чём не повинных банков и беззащитных космических кораблей.

А меня, ко всему прочему, должен вам признаться, здорово пропесочили, лишь только вручили мне всё это барахло — причитающиеся награды.

С меня сняли стружку за то, с какой лёгкостью в своей непростой, насыщенной стрельбой и беспримерным героизмом биографии, я однажды открестился от Лиги с эгоистическим намерением вести прежнюю антиобщественную и заведомо паразитическую, убогую жизнь.

Вспомнили? Правильно. Всё это произошло на Земле.

Но нет безвыходных положений. И я уже подумываю, а не подумать ли мне о чем-то более вдумчивом и вразумительном? А? Вот в чём вопрос!

Мы с Астраей тоскуем о космосе. О его чёрных и не только чёрных, но и всяких других мастей дырах, дырках и дырочках. О квазарах и крабовидных (только с виду) туманностях. И потому частенько натягиваем на себя свои парадные космические скафандры. Она — в зеленый горошек с рюшечками и выточками, я — строго празднично-деловой в синюю полоску и безо всяких наворотов, типа грубо вмонтированного опьянителя. С этим, господа, я решительно завязал. На время прогулок, конечно.

В скафандрах мы подолгу гуляем неподалёку от дома. Среди кактусов, пиктусов и мусорных куч. А так же в непосредственной близости от скрытого наблюдательного пункта Уорхола, из которого, как я заметил он практически незаметно, но систематически наблюдает за нами через мощный телескоп.

Ведь этот странноватый тип не расстается с параноидальной идеей когда-нибудь сделать меня, Хитрого Лиса своим замом. О чём я как-то и прочитал в одной из его бумаг, которые вытащил из несгораемого пятитонного сейфа старика. Вытащил, когда одной безлунной ночью из чистого любопытства, пробрался в его офис.

Дудки ему, а не зама! Пусть сам себя замещает! И этим развлекается, как хочет. С меня хватит! Я — Хитрый лис, а не канцелярская крыса. И не остановить меня какому-то брюзге, вредному старикашке, как не остановил меня его сейф, в котором почти все пять тонн стали — замки, запоры, различные устройства кодировки и лишь 30 кг, собственно, самого сейфа, ящичка размером сорок на сорок сантиметров.

Да, я Хитрый Лис! Величайший мошенник галактики, лишь по какой-то неизвестной мне до сих пор самому причине, работающий на корпорацию по борьбе с мошенничеством, Лигу Уорхола.

Но я свободный человек, полевой агент, любитель поприкалываться с револьвером и похохмить со взрывчаткой. Иногда ведущий себя по идиотски, но в целом неплохой парень. За что и заприметила меня как-то на «Покорителе Звёзд» Астрайка. Мой пушистый цыплёночек.

Кстати, вот и она. Это её грозные шаги гулко разносятся по коридору. Надо сделать вид, что я размышляю.

Девочка ужас как любит это моё состояние. Состояние раздумывания. И, особенно, — когда я не только делаю вид, что думаю, но и принципиально принимаю соответствующую позу. То есть, позу роденовского мыслителя, уже давно ставшую для всех мыслителей в наших галактических краях классической.

Астрая говорит, что в этой позе я выгляжу очень импозантно. И даже — пикантно. Особенно, когда разденусь. К тому же, считает она, мне пока ещё не поздно научиться думать в действительности. Некоторые, по её мнению, и позже начинали и, тем не менее, добились обнадёживающих результатов.

Но я не верю в её идею. Старушка знает, что заставить меня думать в действительности не сможет и костлявая с косой. Так как, полагаюсь я всегда исключительно на интуицию и свой непререкаемый галактический авторитет. Имидж Хитрого Лиса. Вот и всё.

А как же иначе, спросите вы? Да, никак, отвечу я. И, по-моему, по-своему буду прав. В любом случае. В том или ином. Потому что… Да, вы и сами знаете почему. И незачем мне рассказывать свои рассказы по порядку, с самого начала обо всех этих почемучках.

Лучше перечитайте эту книгу заново и убедитесь, что она написана и читабельна.

А она, в свою очередь, вам лучше всего расскажет о невысказанном.

Оглавление

Пролог

Глава I

Глава II

Глава III

Глава IV

Глава V

Глава VI

Глава VII

Глава VIII

Глава IX

Глава X

Глава XI

Глава XII

Глава XIII

Глава XIV

Глава XV

Глава XVI

Глава XVII

Глава XVII

Глава XVIII

Глава XIX

Глава XX

Глава XXI

Глава XXII

Глава XXIII

Глава XXIV

Глава XXV

Глава XXVI

Глава XXVII

Глава XXVIII

Глава XXIX

Глава XXX

Глава XXXI

Глава XXXII

Глава XXXIII

Глава XXXIV

Глава XXXV

Глава XXXVI

Глава XXXVII

Глава XXXVIII

Глава XXXIX

Глава XL

Глава XLI

Глава XLII

Глава XLIII

Глава XLIV

Глава XLV

Глава XLVI

Глава XLVII

Глава XLVIII

Глава XLIX

Глава L

Глава LI

Глава LII Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg