«Ведун. Слово воина: Слово воина. Паутина зла. Заклятие предков»

Ведун. Слово воина: Слово воина. Паутина зла. Заклятие предков (fb2) - Ведун. Слово воина: Слово воина. Паутина зла. Заклятие предков [litres, сборник] 4173K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Александр Дмитриевич Прозоров - Игорь Евгеньевич Пронин

Александр Прозоров, Игорь Пронин Ведун. Слово воина: Слово воина. Паутина зла. Заклятие предков

© Александр Прозоров, 2019

© Игорь Пронин, наследники, 2019

© ООО «Издательство АСТ», 2019

* * *

Слово воина

Аз есмь

В лицо неожиданно пахнуло болотной затхлостью и слабым грибным ароматом, который столь часто витает холодным дождливым летом в подтопленных березняках. И почти сразу руку обожгло раскалившимся крестом.

– Электрическая сила… – Олег ощутил, как по спине, между лопаток, пополз холодок. – Только этого мне и не хватало.

Он осторожно, одними глазами, покосился по сторонам и медленно потянул саблю из ножен. Пока ничего не происходило. В мертвенно-желтом свете луны мелко дрожали березовые листья, подмигивая серебристыми изнанками; радостно орали лягушки вдалеке; между бело-черными стволами неторопливо расползался туман.

«Туман. Полнолуние. Болото, – мысленно отметил Олег. – Тройное ква в одном флаконе. При таком раскладе без неприятностей не обойтись».

Утешало только одно: в руках находился уже обнаженный, слегка изогнутый клинок прочной, хорошо отточенной и правильно закаленной сабли, выкованной из коренного листа волговской рессоры. Середин скосил глаза на поднятое к лицу оружие и не без удивления обнаружил на лезвии, возле самой рукояти, два перекрещивающихся слова, вытравленных на полированной стали: «Аз есмь».

В тот же миг слева мелькнула тень – Олег шарахнулся вправо, одновременно поворачиваясь, и увидел летящую прямо в лицо распахнутую змеиную пасть с длинными тонкими зубами, глазами-бусинками над ними и раскрытым капюшоном немного позади. От предчувствия близкой смерти екнуло сердце… И он проснулся.

Пару минут Олег Середин просто лежал, глядя в белый потолок и дожидаясь, пока успокоится бешено колотящееся в груди сердце, потом поднял голову и покосился на календарь. Нет, все правильно. Пятница. Именно ночь с четверга на пятницу наиболее благоприятна для заглядывания в будущее, именно в ночь на пятницу он всегда совершал наговор для вещих снов.

Однако тут всегда таилась коварная закавыка: вещие сны предсказывали не то, чего хочется, а просто какие-то моменты из будущего. Причем далеко не всегда удавалось понять – о чем именно идет речь? То голую девицу увидишь с собачьими клыками, то пьянку вместе с начальником ремзоны. А через пару лет выясняется, что у новой подружки сучий характер, а у мастера родится внук и пить со слесарями он станет на самом деле, без всяких переносных смыслов.

Тут Олег вспомнил еще про немаловажный момент сна, перекатился по тахте, опустил руку вниз и вытащил из-под прикроватного коврика свою саблю. Обнажил клинок.

Да, без сомнения, именно ее он и видел во сне. Тройной дол, начинающийся сантиметрах в пяти от рукояти. Эфес простой – чашка гарды, выкованная из старого медного подсвечника, тонкая защитная дужка, огибающая наборную рукоять из семи пластиковых дисков всех цветов радуги. Ребята из клуба обычно предпочитают делать рукояти из дерева – но тут Середин пошел на поводу у своего эстетического чувства. Тем более что пластик, равно как и дерево, на солнце особо не греется, в мороз ладонь не холодит. А что пот не впитывает – так Олег не кот, чтобы лапами потеть.

Разница была в одном: никаких букв на клинке не имелось.

– Не было печали…

Середин рывком вскочил, протрусил до ванной, забрался под душ. По голове, плечам, груди ударили прохладные струи, а в голове по-прежнему свербила все та же мысль: «„Аз есмь“ – к чему бы это?»

В принципе, формула сия в колдовстве известна и означает вызов потусторонних сил на магический поединок либо требование признать свое главенство. Но то – если заклятие произносит человек, маг. А вот что она может означать на клинке? Противопоставление оружия темным силам? Призыв на помощь местных высших сил? Благословение клинка христианским обрядом?

Вообще-то, похоже. Формула «Аз есмь» церковью признается, написание сделано в виде креста. Чем черт не шутит – а вдруг и вправду это заклинание усилит возможности закаленной стали энергетической подпиткой символа, намоленного за тысячелетия миллионами верующих?

Середин выключил душ, отерся полотенцем, потом достал крем для бритья, намазался и начал старательно скоблиться перед зеркалом одноразовым станком. При виде влажных русых волос, приглаженных к затылку, светло-голубых глаз, чисто вымытого, розового, с едва заметной горбинкой носа, он в очередной раз задумался: а надо ли ему вообще умываться по утрам? Все одно к концу рабочего дня волосы приобретают однообразно серый цвет, брови и ресницы становятся черными, на носу обязательно появляются несколько мазков сажей, на зубах – черная каемка вдоль десны. И каждый день после смены приходится отмываться по полчаса, если не больше. А однажды, когда в парке не оказалось воды, в рейсовом автобусе его приняли за гомика: глаза выглядели щедро накрашенными и тщательно подведенными.

Тем не менее, Олег добрился до конца, почистил зубы, отдельно сполоснул слегка оттопыренные уши – сажа просто обожает налипать на ушные раковины – вернулся в комнату и снова поднес саблю к глазам.

Да, магическая формула христианства так и напрашивалась на свободное место возле эфеса.

Нет, разумеется, Олег не был последователем пророка Исы, как именуют его мусульмане. Больше того, официальная православная церковь называла подобных ему последователей древних языческих учений ведунами, некромантами, сектантами и регулярно проклинала. Но это никогда не мешало магам всех мастей пользоваться как исцеляющими возможностями различных христианских артефактов или молитвенных формул, так и самим проклятием.

Олег усмехнулся, взял с книжной полки освященный в Князь-Владимирском соборе серебряный крестик, приложил его к левой руке чуть выше запястья и аккуратно примотал эластичным бинтом. Кожа сразу ощутила слабое покалывание и теплоту: освященный символ веры противился близости с некрещеным язычником. Ничего, можно и потерпеть. Зато при сближении с другим магом или представителем потусторонних сил крест нагревается еще сильнее, предупреждая своего владельца о возможной опасности. Саблю Середин сунул в черный тубус, туда же закатил шипастый серебряный многогранник, похожий на развернутый во всех плоскостях кубик Рубика, кинул отработавший свое тросик от выключателя сцепления, сверху опустил приготовленные с вечера бутерброды с ветчиной. Потом быстро оделся: футболка, джинсы, «косуха» из толстой черной кожи. Перепоясался ремнем с поясной сумкой, в которой лежали документы и ключи от мотоцикла, прихватил с вешалки в коридоре шлем и быстро сбежал вниз.

Старенький «Иж-Планета» больше не вызывал восхищения у дворовых мальчишек, как в старые добрые времена, зато позволял Олегу быстро передвигаться по городу, легко обгоняя все машины, от «Запорожцев» до «Мерседесов», и не застревая в многочисленных «пробках». До Третьего автобусного парка он домчался всего минут за семь, оставив своего двухколесного «скакуна» под окнами кузни, еще пять минут потратил на переодевание и ровно в восемь тридцать вошел в мастерскую.

– Ну, наконец-то! – Тут же подбежал к нему взмыленный мужик с измазанным чем-то, черным лицом, однако в белой рубашке с галстуком, и протянул толстый железный прут. – Слушай, согни его здесь и здесь. А тут расплющи. Я потом дырку просверлю и зеркало повешу. Только побыстрее, у меня выезд через полчаса.

– Так сходил бы к сварщикам, – пожал плечами Олег, берясь за лопату. – Они круглые сутки работают.

– Ага, – кивнул мужик. – А потом шов от тряски лопнет и моя полусфера на асфальт грохнется. Лучше целиковый сделать.

Середин вздохнул, подкинул пару лопат угля в еле тлеющий горн, зарыл прут поглубже, включил поддув.

– Подожди несколько минут, сейчас согреется. И последи, чтобы вентилятор не выключился, а то пакетник иногда «вылетает».

Водитель кивнул, и Олег, пользуясь возможностью, сбегал к аккумуляторщикам, взял у них в пузырек немного серной кислоты и пару старых пластин. Когда он вернулся, прут уже покраснел – Середин вытянул его клещами, кинул на наковальню, быстро согнул, один из концов расплющил несколькими ударами молота, а заодно пробил чеканом отверстие под крепеж, чтобы человек со сверлами не мучился. Кинул готовый кронштейн в ванночку с водой. Тут как раз подошел другой водитель, которому требовалась монтажка размером с хороший лом для икарусных колес, потом слесари приволокли рессорные листы для проковки, следом явился завхоз с просьбой выковать решетку для газона, да с хорошими остриями, чтобы перелезать боялись. Проклепка крышек КПП, срубание точно таких же клепок со старых коробок, ремонт колесных «корон»… Рабочий день разгорался час за часом, и только когда будильник прозвенел двенадцать, Середин решительно закрыл дверь на задвижку.

Сполоснув руки под краном, Олег открыл свой тубус, достал бутерброды, надкусил один, взял с верстака тигель, набил его переломанными пластинами от аккумулятора, поставил в горн, после чего достал из ящика зеленую свечу, самолично отлитую им из трех церковных, гусиный жир и колер для побелки, смешанный с рысьей шерстью. Обнажил саблю, положил ее на верстак и полуприкрыл глаза, сосредоточиваясь на свече. Сделав пару глубоких вдохов, он мысленно стянул, словно старый плащ, самый верхний энергетический слой своей оболочки, обычно именуемой аурой, сфокусировал его в одной точке возле фитиля, одновременно бормоча заклятие:

– Стану не помолясь, выйду не благословясь, из избы не дверьми, из двора не воротами – мышьей норой, собачьей тропой, окладным бревном; выйду на широкую улицу, спущусь под крутую гору, возьму от двух гор камней, растоплю своим словом. Стань камень водой, стань вода камнем. Стань глина плотью, стань плоть глиной. Не бойся ни огня, ни яда, ни злого слова…

Он больше почувствовал, нежели увидел, как воск потек и тяжело капнул на сталь у эфеса, мгновенно застыв тонкой пленкой. Облегченно вздохнув, Олег кинул свечу обратно в ящик, затем выбрал из инструмента тонкое шило и осторожно выцарапал на образовавшейся пленке два слова. Вертикально – «есмь», оставив небольшой промежуток между «е» и «с», горизонтально – «аз», по обе стороны от промежутка. Убедившись, что воск снят до металла, капнул сверху маслянистой серной кислоты, выждал несколько минут, потом сунул саблю под кран: заклятие заклятием, но воск от кислоты может и расплавиться. Дав воде хорошенько смыть опасную жидкость, он стер пальцем воск, поднес клинок к глазам. Все точно: именно такую надпись, словно прогрызенную жучком, он и видел на своем оружии во сне. Вот только стало оно от этого дополнения сильнее? Может, наоборот – перестанет подчиняться хозяину-язычнику?

Середин вздохнул, вогнал клинок в ножны, достал из тубуса тросик и серебряный многогранник. Тут все было просто и понятно: сложив тонкий стальной трос вдвое, Олег просунул его в отверстие, сделанное в середине многогранника, вытянул с другой стороны, опустив в выемку на наковальне. Прихватил клещами тигель, перелил в выемку расплавленный свинец. Отошел, доел бутерброд, взял молот, пару раз хорошенько саданул им возле выемки и потянул трос. Свинцовая чушка, плотно вцепившаяся в размочаленные концы тросика, выскочила наружу. Кузнец стряхнул серебряный грузик на нее, а затем с силой ударил сверху молотом. Свинец мгновенно заполнил отверстие, намертво его заклепав.

Олег опустил молот, просунул руку в петлю получившегося кистеня, огляделся, а потом с размаху вдарил им по дюймовой доске, огораживающей ванночку. Доска хрустнула, переламываясь пополам, а когда грузик отскочил – в дереве остались две глубокие выемки.

«Ква, – удовлетворенно кивнул Олег. – Против танка не потянет, но бронежилет расплющит до позвоночника. По улице лучше не носить. Четыре года как с куста, никакой адвокат не поможет».

В дверь постучали. Середин аккуратно сложил вооружение в тубус, заткнул его и потянул задвижку на двери.

– Привет пиратам! – вломились в кузню двое слесарей из колесного цеха. – Тебе мечи больше не нужны? А то Стас с директорской «Волги» опять рессору сломал.

– Да хватит с меня и одного, – пожал плечами кузнец. – Вот когда рычаг сломает, тогда зовите. Я из него хороший стилет забацаю.

– Ну, раз так – тогда согни ее нам под прямым углом, резину с дисков срывать.

– Я жрать хочу, ребята, – помотал головой Середин. – Еще только полпервого.

– Два пива. Одно с нас, одно со Стаса. Он новую рессору на колесный цех за это выпишет.

– Так бы сразу и сказали. – Олег затолкал в рот оставшийся бутерброд, напялил рукавицы и кивком указал на горн: – Кладите!

* * *

Первомайская улица, почему-то до сих пор не переименованная, упиралась в заброшенный стадион мясокомбината. Точнее, заброшенный мясокомбинатом, поскольку спорткомплекс не умер, а продолжал более или менее успешно существовать, сохраняя в себе конюшню на двадцать голов, два крытых поля, комплекс тренажерных залов и футбольную площадку с недавно отремонтированными трибунами. Клуб «Остров Буян», зарегистрированный как спортивно-реконструкторский, и располагался в упомянутом комплексе, из которого неведомым образом испарились все тренажеры, но зато сохранились пять прекрасных залов для занятий и несколько административных помещений со старыми письменными столами и даже одним холодильником.

Именно в кабинете с холодильником сидел Ливон Ратмирович, по прозвищу Ворон, – улыбчивый круглолицый старик с длинными, черными как смоль волосами. Имея рост чуть выше полутора метров, объемистый животик и странную привычку сидеть на корточках, наблюдая за тренировками, он порою и вправду напоминал большую птицу – особенно, когда склонял набок голову и удивленно вытягивал бесцветные губы. Даже шаровары и свободные рукава рубашки не могли скрыть, насколько ссохлись за годы конечности старика, но он был отнюдь не так слаб, как казалось на первый взгляд. Ворон умел стремительно двигаться, наносить точные, неожиданные удары, а ножом, мечом и топором владел просто виртуозно. Однажды, изрядно перепив – что со стариком иногда случалось, – он смеха ради подбил своих учеников на поединок и больше получаса успешно отмахивался полупудовым мечом один против трех. Широкий клинок на протяжении большей части схватки лежал у Ливона Ратмировича то на плече, то на боку, то на колене. Старик не держал меч руками – отбиваясь, он подбрасывал его ногой, толкал всем телом, позволял падать в нужном направлении… В итоге молодые здоровые парни выдохлись первыми и предпочли отступить, растирая уставшие мышцы.

Ворон учил своих последователей не только древнему искусству русского ратного боя, далеко не только… Но лишь тех, кого любил и кого выбирал сам.

– Здравствуй, Ратмирович. – Своего имени учитель почему-то не любил, а потому знающие люди звали его только по отчеству. – Сегодня я пораньше. У нас по пятницам сокращенный рабочий день.

Олег потер левую руку – при появлении Ворона его крест раскалялся, словно графа Дракулу чуял, – потом открыл свой тубус и вытряхнул на стол полученное от кузовщиков пиво.

– О, бродяга, – обрадовался учитель, – знаешь, чем порадовать старика!

Он поставил бутылки, потом подобрал выкатившийся следом кистень.

– Серебро? Богато живешь! Откуда?

– Заговор на удачу и тридцать лотерейных билетов, – пожал плечами Олег.

– Ох, бродяга, – укоризненно покачал головой Ворон. – Гляди, станешь искать злато, найдешь и мытаря.

– Я не жадный, Ратмирович, – рассмеялся Середин, протянув руку к пиву. – Я токмо себе на кистень да тебе на…

– А вот это тебе не надобно, – ловко выхватил Ворон бутылку у него из-под руки и поставил в холодильник. Потом открыл другую, сделал большой глоток и сообщил: – Иди в третий зал, там группа второго курса. У них сегодня по теме сеча дружиной. От и объясни отрокам что к чему.

– Яволь, Ратмирович, – с сожалением проводил взглядом пиво Олег. Ничего не поделаешь. Платы за обучение Ворон с любимых учеников не брал, но в их обязанности входило заменять учителя на занятиях, буде такая необходимость возникнет. Раз Ворон сказал – значит, надо заменить. – Щит свой доставать, али клуб обеспечит?

* * *

Когда-то очень давно третий зал считался малым баскетбольным залом, о чем свидетельствовала сохранившаяся на досках разметка и кольцо на стене. Но сейчас здесь толпилось полтора десятка человек в тренировочных костюмах, с деревянными мечами и круглыми фанерными щитами. Середин мысленно отметил, что на девять женщин имеется всего шестеро парней, и покачал головой: куда катится мир? Бабы изучают рукопашный бой, а мужики просиживают задницы за компьютерами и телевизорами. Этак лет через сто женщины начнут выращивать безмозглых самцов на сельских фермах и продавать в магазинах. А патриархат станут изучать в школах по теме «Сказания древности».

– Ну, ратники-молодцы, – вслух скомандовал он, – в одну шеренгу стано-овись!

– Прям как в армии, – осклабился высокий, коротко стриженный парень в красно-синем костюме из мятого шелка.

– А то, – ничуть не обиделся Олег. – Как еще можно изучать ратное дело, если не используя военный опыт? Давайте, построились. Значит, для начала теоретическая часть. В стычке с врагом главная задача каждого пехотинца – это удержать щит. За щитом вы как за каменной стеной, без щита вы стопроцентный труп. Как говаривали древние греки, «со щитом или на щите». Щит – это самое главное ваше достояние. Щит врага – первейшая цель в схватке.

– А как же меч? – Парень явно стремился перед кем-то покрасоваться, задирая незнакомого инструктора.

– Меч нужен только для того, чтобы удерживать щит в правильном положении, – хладнокровно ответил Олег, вызвав тихие смешки в рядах учеников. – Показываю. Берете круглый щит за приколоченную в центре рукоять. Встаете левым боком вперед. Соответственно, один край щита вы подпираете плечом, а другой удерживаете гардой меча. Слегка пригибаетесь. Все. Из-за щита выглядывает только ваша ступня, до которой не достать, потому что нужно нагибаться, и глаза под толстым крепким шлемом. Можно сказать, вы в крепости. Давай, ратник, – кивнул он парню в шелковом костюме. – Попробуй напасть.

– Ага. – Тот явно обрадовался, выступил вперед, покачался из стороны в сторону, словно боксер на ринге, и, взмахнув мечом, ринулся вперед…

– Стоп, – распрямился Середин. – Все, ты труп.

– Почему? – изумился парень.

– Тебя зарезали свои. Ударили в спину. Ну-ка, повтори свою атаку.

Парень двинулся в атаку снова, взмахнул клинком…

– Замри! – приказал Олег. – Теперь оглянись. Ты видишь, где находится кончик твоего меча? Там же головы твоих товарищей, которые стоят во втором ряду! Противника ты, может, и не достанешь, но кого-то из своих с такими повадками заколешь точно. А они вряд ли станут дожидаться смерти. Зарежут первыми. Так что возвращайся в строй, а вы все запомните: рубка на мечах – это бредовая фантазия плохо образованных художников и тупоголовых профессоров. На самом деле меч представляет собой нечто среднее между копьем и ножом. Им можно колоть на меньшем расстоянии, чем копьем, и резать на большей дистанции, чем финкой. И все. А теперь: основы боя в общем строю.

Середин прошелся по залу, оглядывая неровную шеренгу учеников.

– Да, пожалуй, только сегодня вы узнаете, зачем в армии учат равнять строй и ходить в ногу. Давайте вспомним забытые команды. Равняйсь… Смирно. Теперь все выставили левую ногу вперед, повернулись полубоком. Подняли щиты. Левый край щита опирается на свое плечо, правый – на левый край щита товарища. Получается двойное ква: прочная несокрушимая стена, за которой каждому гарантирована полная безопасность при условии синхронности движений. Хорошо, что наша милиция пока не додумалась поинтересоваться тактикой римских легионов: любую демонстрацию выносили бы, как трактором. Теперь о мечах. Иногда так случается, что кто-то на пути оказывается слишком умным, давит чуть сильнее, и ваш товарищ справа получается сдвинутым назад. Запомните: вы единое целое, и это не его беда. Это ваша беда. У правого края щита образуется щель. Ваш меч тут же скользит по щиту…

Олег продемонстрировал, как его деревянный клинок чиркнул по краю окантовки, упал вперед и тут же вернулся:

– Вы режете противника через получившуюся щель снизу вверх, куда попадете. Запомните раз и навсегда: меч – это не рубящее оружие. Это колюще-режущий инструмент. Увидели, как враг опустил щит – тут же наносите укол. Щит задран слишком высоко – режете его снизу…

– Запомните, запомните… – опять выступил все тот же неугомонный парень. – Я не понимаю, на хрена нам все это нужно, когда все вокруг стреляют из автоматов и летают на сверхзвуковых истребителях?

– Зачем это нужно? – улыбнулся в ответ Олег. – Я был бы в затруднении, задай этот вопрос какой-нибудь солдат-срочник или присланный по разнарядке танкист. Но вот тебе, ратник, я могу это объяснить совершенно ясно и понятно.

– Ну и зачем? – выпятил грудь и вскинул подбородок парень.

– А затем, – развел руками Середин, – что ты сам пришел к нам в клуб и заплатил три сотни рублей, чтобы тебя научили драться на мечах. Еще вопросы есть?

Парень что-то смущенно промычал и отчаянно зачесал в затылке.

– А раз так, – повысил голос Олег, – то подравняли свои ряды, ратники! Мы начинаем атаку строем.

* * *

В кабинет Ворона он вернулся только через два часа, уселся в кресло и сразу выложил главный вывод, вынесенный из занятия:

– А все-таки, Ратмирович, меч по сравнению с саблей – полная дрянь.

– Хочешь попробовать? – вытянул губы в трубочку старик, склонив голову набок.

– Против тебя? – Середин покачал головой. – Не, Ратмирович. Ты и со шваброй против танка запросто драться можешь. Это не показатель.

– Ладно. – Старик открыл холодильник и достал пиво. – На, охладись. Заслужил.

– Хорошо… – обрадовался Олег, сковырнул крышку ключом от квартиры и тут же сделал несколько глубоких глотков. – Знаешь, Ратмирович, я иногда начинаю думать: а все наше колдовство – это действительно реальность, или мы это для себя просто навоображали? Вот смотри: я выиграл в лотерею немного денег. С одной стороны, был заговор на удачу, с другой: я ведь тридцать билетов купил! У меня и так неплохая вероятность имелась. Или, допустим, пришла ко мне ночью соседка переспать. Опять же, случилось это после приворота на ветер. Но ведь до этого мы с ней недели две сальными взглядами обменивались! Может, сама и пришла, как только муж в ночную смену отправился?

– Дык, – пожал плечами Ворон, – бросить-то никогда не поздно. Сходи в церковь, покайся, исповедуйся, окрестись, причастись – да и живи как все.

– Как все? – поморщился Олег и прихлебнул пива. – Как все не хочу.

– А почему? – заинтересовался учитель. – Коли пользы-то никакой? Хлопоты одни, расходы. Серебра на кистень полфунта, поди, спалил.

– А вот нравится! – упрямо мотнул головой Середин. – Есть люди, которые марки собирают. Никчемные такие клочки бумажек, причем порченые, которые и на конверт наклеить нельзя. Большие деньги за мусор платят. А есть другие. Альпинистами называются. Эти лазят по никому не нужным скалам без всякого смысла и цели. Гробятся, убиваются – а все равно лазят. Так почему я не могу потратить свободное время и личные деньги на изучение колдовских навыков своих предков и их искусство ратного боя?..

– Хорошо получается? – с плохо скрываемым ехидством перебил Ворон.

– А то! – не стал зря стесняться Олег. – Есть польза, нет – это вопрос другой. От гольфа тоже никакой пользы, а тысячи людей занимаются.

– Лепо, – кивнул старик. – Тогда поиграем. Сюда сейчас Стас и Костя подойдут, они молодые группы ведут сегодня. Вот вы втроем и поохотьтесь на василиска. Я пошел, минуты три у меня еще есть.

Ворон обогнул стол, заговорщицки ткнул Середина кулаком в грудь и бесшумно выскользнул за дверь.

Вот это развлечение обещало стать интересным… Олег взялся за тубус: перекинул перевязь с саблей через плечо, сунул кистень за ремень. С Вороном в силах и средствах можно не стесняться, его все равно поранить невозможно.

Открылась дверь, появились ребята, с которыми он семь лет назад начал ходить в первую группу «варягов». Правда, в отличие от Середина, попавшего к старику в шестнадцать, и Стасик, и Константин к тому времени уже успели отслужить срочную, а потому сейчас выглядели вполне солидными мужчинами среднего возраста… И тем забавнее смотрелись они с бердышами и мечами в руках. Точнее, бердыш дополнял костюм-тройку худощавого черноволосого Кости, а щит и меч пребывали в руках низенького лысого Стаса, одетого в джинсы и свитер.

– Хлопцы, Ворон охоту на василиска объявил, – шепотом сообщил Олег. – Ква.

– Поехали, – с готовностью перекинул бердыш из руки в руку Костя.

Видели бы сейчас своего главбуха тетки из его отдела!

Охота против старика имела особую пикантность тем, что мало отличалась от настоящей схватки с нечистью. На Ворона точно так же реагировал крест на руке, его точно так же можно было рубить без оглядки на условности – все одно выкрутится.

Они втроем двигались по коридору, держа наготове обнаженное оружие, и уже через несколько шагов Середин почувствовал жжение у запястья. Он остановился, отвел левую руку в сторону, потом в другую. Приложил палец к губам, кивнул на первый зал, потом рывком распахнул дверь, ворвался внутрь, держа саблю перед собой. Ворон ждал у стены, спокойно сложив руки на груди. На секунду Олег запнулся, чуя в его поведении какой-то подвох, потом шагнул вперед, занося клинок для удара.

– Пум-пум, – постучал ему по плечу Костя. – Убит два раза. Эх, ты, а мы собирались бучу по полной программе устроить.

– Почему? – удивился Олег, точно так же как давеча удивлялся парень на его тренировке.

– Сколько раз тебе говорить, дурья башка, – Ворон приподнялся на цыпочки и постучал ему кулачком по лбу. – Василиск – это не плоть. Это дух. Он взглядом не только убивать, но и подчинять способен. Ты почто спину свою прикрывать поленился? Вот дружки, что слабее по духу и опыту, тебя сзади и зарезали. Что-то совсем ты сегодня плох, бродяга. Не узнаю. Не иначе, порча на тебе. Сглаз пропустил.

– На фига все это действительно надо? – раздраженно кинул саблю в ножны Олег. – Дурью маемся. Двадцать первый век на дворе. А мы все мечами машем да заговоры нашептываем. Бред. Один хороший автоматчик – и все наши тренировки псу под хвост, вместе с оберегами и талисманами.

– Э-э, бродяга, да ты совсем плох. – Ворон взял ученика жилистыми пальцами за подбородок, повернул к себе лицом, пристально вглядываясь в глаза. – Яду тебе сегодня в сердце капнули. Без злобы, без жестокости. Но попали на старые раны. Не веришь ты в себя, бродяга. Потому и не держишься. – Старик отпихнул его от себя, недовольно фыркнул: – Шесть лет тебя знахарству да ведовству учу, а тебе все няньки нужны. А ну, отвечай: кто знания хранит?

– Гад ползучий, – буркнул Олег.

– Кто знания стережет?

– Филин лесной.

– Так почто спроситься не можешь? Вот тебе мой сказ, бродяга. Ты знать хочешь, зачем знания и мастерство наши нужны? Так найди этот ответ! И без него ко мне не возвращайся!

Ворон передернул плечами и неожиданно стремительно исчез, как это умел делать только он.

– Ум на халяву, – шепнул ему на ухо Стас и бодренько зашагал к выходу.

Костя же просто бросил сочувствующий взгляд, а потом торопливо отвернулся.

Заклятие мертвого змея

«На халяву» – такое прозвище носил среди учеников Ворона заговор, который позволял получить знание в готовом виде, не зубря какую-то науку, а просто вытребовав ее у хранителей. Или, как принято говорить в последнее время, – «получить напрямую из энергоинформационного поля Земли».

Правда, пользоваться заклинанием Олег не собирался. Во всяком случае, в первый после размолвки с Вороном день. Поначалу он твердо решил раз и навсегда «завязать» со всякого рода черной магией, ритуалами, схватками на мечах и прочей неуместной в современном мире белибердой. Вот только… Трудно стать нормальным человеком, пить водку, таращиться в телевизор и бесцельно носиться по городу на мотоцикле, когда привык каждый вечер на протяжении пяти лет укладывать на ночь рядом с постелью наговоренную саблю, по утрам приматывать к запястью освященный крест и по крайней мере два часа в день проводить в схватках – пусть и учебных – с такими же азартными ребятами, как и сам. Тоскливо и пусто на душе стало уже на вторые сутки. К тому же… Он изучал магию Ворона почти шесть лет. И вполне естественное любопытство с первой минуты начало грызть душу с другой стороны: получится или нет? Можно ли добыть через заговор вполне осязаемое знание, которое отсутствовало в мозгах раньше?

– Это не для старика, – сказал себе Середин утром в воскресенье. – Просто я хочу знать…

От принятого решения сразу стало легко и спокойно – он спустился к мотоциклу и рванул в зоопарк.

Таня Зорина была первым объектом его приворотных заговоров и присушек. Правда, ни одно из средств не подействовало – по неопытности Олег наделал слишком много ошибок. Но со старшей сестрой своего одноклассника Середин все-таки познакомился. Пусть и не так близко, как хотелось.

Всегда строго одетая, с безупречным каре каштановых волос, женщина работала в зоопарке ветеринаром, что давало ученику старого ведуна уникальную возможность в добывании шерсти волка, когтей орла, помета летучих мышей и прочих ингредиентов, зачастую совершенно неожиданных. Татьяна относилась к магическим опытам знакомого с детства паренька со снисходительностью образованной леди к ужимкам дикаря, что Олега ничуть не обижало: пусть хоть психом считает, лишь бы помогала.

В магазине напротив зоосада Середин купил большую коробку конфет, сходил к метро за букетом роз, после чего отправился к служебному входу. Внутрь его пропустили беспрепятственно: не первый раз появлялся, охрана в лицо знала. Олег поднялся на второй этаж, прошел по пахнущему формалином коридору и постучался в стеклянную дверь.

– Да-да, войдите… – Одетая в белый халат женщина подняла глаза на посетителя, посмотрела на выражение его лица, на зажатое в руках подношение, сделала правильные выводы и снова уткнулась в журнал, в который заносила какие-то записи. – Ну, и что нужно нашему чародею на этот раз?

– Танечка, если тебе будет нужно кого-нибудь приворожить или сглазить, – начал Середин, – то я по первому твоему слову и со стопроцентной гарантией…

– Надо, – немедленно согласилась Зорина. – Льва Федьку приворожить нужно. Он мне вчера чуть руку не оттяпал, когда укол делала.

– Ква… – растерянно дернул себя за ухо Олег. – Нет, приворожить я, конечно, могу… Э-э-э… Но только тогда при виде тебя он… Э-э-э… Станет вести себя… Э-э-э… Еще более буйно.

– Вот так всегда, – продолжая писать, кивнула Татьяна. – Все вы, мужики, одинаковы. Сперва наобещаете с три короба, а потом в кусты. – Она поставила точку, отложила ручку в сторону и откинулась на спинку стула. – Ну, ладно. Давай, канючь.

– Тань, мне бы перо филина и какую-нибудь змею, дохлую.

– Нет, Олежка, тут тебе не повезло. Перьев, конечно, можно намести хоть целый мешок, но вот из змей зоопарк изготавливает чучела, так что полоза отдать не могу.

– Какого полоза? – встрепенулся Середин.

– Сдох в пятницу… Я думала, ты как раз его хочешь выпросить.

– А мне шкура не нужна, – торопливо сообщил молодой ведун. – Только тушка. Можно даже не целиком.

– Надеюсь, ты его есть не собираешься? – с подозрением уточнила ветеринар.

– Да перестань, – даже обиделся Олег. – Я тебе, что, бомж бездомный? Просто очень, очень нужно… Ну, это в целях повышения общечеловеческого уровня знаний.

– Ладно, – рассмеялась Зорина. – Коли ради «общечеловеческого уровня знаний», тогда попробую. Убери конфеты в шкаф, цветы поставь в воду. Я в лабораторию схожу. Они образцы тканей брали. Если остальное не выбросили, то принесу.

Женщина поднялась, прошла к выходу, и Середин, проводив взглядом стройную фигурку в коротком накрахмаленном халатике, подумал о том, что не мешало бы сделать приворот на Танечку еще раз. Только теперь без ошибок. И лучше – через еду, так надежнее. Пригласить в кафе, взять пирожное, нашептать его, пока несешь к столику, она съест…

– Ты куда смотришь? – остановилась в дверях ветеринар. – Шкаф находится с левой стороны. У меня в ногах его нет.

Вернулась она спустя минут десять, молча подала плотный белый полиэтиленовый пакет:

– Тебе повезло. В выходные мусор выкидывать некому.

– А перо?

– Ах, да. Ну, пойдем. – Зорина выпустила его из кабинета, закрыла дверь на ключ, провела до птичьих вольеров. – Ну, какой тебе нужен?

– Вот этого, – указал Середин на замершего на макушке высокой раздвоенной палки американского виргинского филина, коричневого, с белой грудкой и высокими «ушами» из черных перьев.

Женщина открыла клетку, подобрала с пола несколько валявшихся там перьев, подняла перед собой и дунула в сторону гостя.

– Ать… – Олег поймал в воздухе пару штук и торопливо сунул в нагрудный карман. – Слушай, Тань, а как ты смотришь, если я приглашу тебя на чашечку кофе?

– Боже упаси! – закрыла клетку Зорина. – Я все время буду думать, не змеиным ли мясом ты меня угощаешь.

– Да просто в кафе посидим!

– Иди-иди! Еще подсыплешь мне порошок из крокодильих когтей. Зачем они тебе могли понадобиться?

– Все равно не поверишь… Коготь крокодила, как известно, необходим для наговора нового замка против взлома.

– Вот потому и иди, – кивнула Таня. Но когда Середин, кивнув на прощание, отошел на несколько шагов, неожиданно окликнула: – Олежка! А за розы спасибо. Кроме тебя, подлизы, никто ведь и не догадается подарить…

* * *

При наличии необходимых ингредиентов выполнение любого обряда – занятие элементарное, как кованый гвоздь. Тушку полоза, похожую на длинную палку ветчинной колбасы, Середин порубил на куски, завернул в фольгу и сунул в духовку. Потом взял пчелиный воск, купленный на рынке, десяток красных декоративных свечей из хозмага, все вместе кинул в металлическую миску и поставил на малый огонь. Пока составляющие растапливались, в несколько раз обернул фольгу вокруг ручки от швабры, пропустил через полученную трубку обычную суровую нить, смял фольгу с одной стороны, зажав нитку в ней.

По квартире пополз соблазнительный запах жаркого. Олег достал мясо, сделал в свертке небольшое отверстие и аккуратно слил в миску вытопившийся жир. Тщательно перемешал получившуюся розовую вязкую жидкость, поймал хвостик нити одной рукой, а другой – через тряпку, естественно, – взял миску и вылил состав в алюминиевый цилиндр. Подождал несколько минут, пока смесь начала загустевать, отпустил нитку. Все, свеча со змеиным жиром была готова.

Знали бы люди, как просто изготавливаются атрибуты для самых сложных заклятий черной магии! На три свечи ушло всего полчаса, после чего Олег отнес запеченное мясо вниз и выложил горкой у подвального окна, представляя, какое пиршество начнется сегодня вечером у местных представителей кошачьих.

Теперь оставалось самое трудное – ждать. Ждать полуночи. И маяться от мысли: получится, не получится? Середин уже забыл, что в обиде на старика, и представлял, как изумятся Ворон и ребята, когда он явится в клуб с готовыми ответами на все вопросы и неведомыми доселе знаниями.

Едва часы показали одиннадцать, Олег начал одеваться. Форменные милицейские ботинки, теплые шерстяные штаны, поверх них – плотные джинсы. Чистая футболка под шерстяным свитером, а сверху – верная «косуха», закрывающая грудь двойным слоем толстой кожи. Кистень Середин засунул в карман куртки, на ремень повесил саблю, в поясную сумку положил пакет с молотым перцем, перемешанным с табаком из дешевых сигарет, два мелка – обычный и «черный», пропитанный крысиной желчью.

Со стороны могло показаться, что он сбирается к битве, а не к обычному заговору, но молодой ведун знал: во время обряда может случиться все что угодно. Ворон говаривал, что иногда вместо вызываемых духов появляются шайтаны, с которыми приходится рубиться насмерть, что мертвецы зачастую отвечают на вопросы могильным холодом, покрывающим инеем кожу и вымораживающим целые дома. И что рассчитывать нужно на лучшее, но готовиться ко всему.

За десять минут до полуночи Середин вышел на лестничную площадку. Ночные заговоры всегда следует исполнять в местах, куда падает свет луны, – а из его комнаты, выходящей окнами на соседнюю девятиэтажку, даже неба не разглядеть. Опустившись на корточки на площадке между этажами, «черным» мелом Олег нарисовал колдовской треугольник, по углам которого установил свечи. Поверх, уже обычным мелком, нарисовал треугольник «чистый», перевернутый одним из углов к себе. Получилась так называемая «звезда Давида», в которой на самом деле представлял ценность только внутренний шестиугольник – место скрещения миров обычного и магического.

Завершив приготовления, Олег закрыл глаза, сосредоточился. Он сделал несколько глубоких вдохов и полных выдохов, представляя себе, как внешний мир проникает в его тело, заполняя все до кончиков пальцев, волос, ногтей, до последней жилочки и клеточки. Выдохнул «мир», вдохнул, снова выдохнул. Голова слегка закружилась: мировосприятие расширилось за пределы видимых пространств.

Стараясь поддерживать в себе это ощущение, Середин достал из кармана зажигалку, щелкнул ею, зажег свечи, затем опустил ладонь в центр звезды, сделал мысленный «выдох» через руку, заливая внутреннее пространство магической фигуры пропущенной через себя «чистой» составляющей, и начал четко и раздельно произносить обычную формулу:

– Стану не помолясь, выйду не благословясь, из избы не дверьми, из двора не воротами – мышьей норой, собачьей тропой, окладным бревном; выйду во чисто поле, поймаю птицу черную, птицу белую, птицу алую… – Одной рукой он достал перо филина, положил его в центр фигуры, между большим и указательным пальцем, щелкнул зажигалкой, превращая перо в трескучий огонь: – Летите птицы за земли южные, земли восточные и западные, за реки быстрые, моря глубокие, волны высокие, за море-окиян, на остров Буян. На острове том лежит бел-горюч Алатырь-камень, на камне изба, в избе сундук, на сундуке старик. Птица черная, закрой старику очи, уложи его во крепок сон на сорок дней и сорок ночей. Ты, птица белая, открой сундук, впусти в него свет ясный. Ты, птица алая, достань из сундука книгу Велесову, спроси книгу… Спроси, зачем нам знание колдовское да умение ратное? – выдохнул Олег и неожиданно ощутил, как в лицо пахнуло болотной затхлостью и слабым грибным ароматом, который столь часто витает холодным и дождливым летом в подтопленных березняках. И почти сразу руку обожгло раскалившимся крестом.

– Электрическая сила… – По спине, между лопаток, пополз холодок. – Только этого мне и не хватало.

Середин осторожно, одними глазами, покосился по сторонам и медленно потянул саблю из ножен. Пока ничего не происходило. В мертвенно-желтом свете луны мелко дрожали березовые листья, подмигивая серебристыми изнанками; радостно орали лягушки; между бело-черными стволами неторопливо расползался туман.

«Туман. Полнолуние. Болото, – мысленно отметил Олег. – Тройное «ква» в одном флаконе. При таком раскладе без неприятностей не обойтись».

Утешало только одно: в руках находился уже обнаженный гибкий клинок хорошо отточенной и правильно закаленной сабли, выкованной из коренного листа волговской рессоры. Середин скосил глаза на поднятое к лицу оружие и прочитал на лезвии, возле самой рукояти, два перекрещивающихся слова, вытравленных на полированной стали: «Аз есмь». Вот тебе, батенька, и вещий сон.

В тот же миг слева мелькнула тень – Олег шарахнулся вправо, одновременно поворачиваясь, и увидел летящую прямо в лицо распахнутую змеиную пасть с длинными тонкими зубами, глазами-бусинками над ними и раскрытым капюшоном немного позади. От предчувствия близкой смерти екнуло сердце, но натренированные годами занятий руки рефлекторным движением резанули саблей воздух, и тварь, словно сама собой, развалилась на две части, промелькнула мимо груди и забилась на земле в предсмертных судорогах. Теперь стало видно, что к змеиной голове крепилось мохнатое тельце белки с широкими кожистыми крыльями и когтистыми лапами ястреба.

– От бля… – прошептал Середин, стараясь смотреть сразу во все стороны. – Да это же криксы!

Листва в березняке снова зашелестела – но на этот раз не от ветра. Деревья тряслись так, словно через них пробивалось нечто тяжелое, размером с хорошего толстозадого гиппопотама. Еще одна тварь спикировала сверху, но эту ночницу Олег смахнул мимолетно, даже не задумавшись. Крест на руке слегка остыл, что отнюдь не означало, будто мир вокруг стал безопаснее. Просто самые крупные и злобные криксы еще не успели домчаться до своей жертвы. Посему следовало срочно сматываться.

– Весь вопрос – куда? – вслух заметил молодой ведун, пытаясь хоть как-то сориентироваться. Однако вокруг стоял лес, и даже полная луна на чистом, ясном небе ничуть не помогала разглядеть дорогу.

Ответ пришел сам собой: слева затрещал березняк, справа что-то зачавкало по болоту, впереди хлопали крыльями подлетающие твари. Середин развернулся и кинулся бежать. Пару раз что-то промелькнуло над самой головой – но за мгновение до этого крест обжигал руку, и Олег успевал пригнуться. В третий раз рука ощутила жар, когда позади чавкнул торфяник. Ведун развернулся, одновременно взмахивая саблей, – и когда увидел перед собой женщину, остановить удара уже не успел. Голова с длинными каштановыми волосами подскочила на несколько сантиметров вверх, потом звучно шмякнулась в лужу. Тело сделало еще пару шагов и плашмя рухнуло вперед. Сердце екнуло, но мгновение спустя Олег увидел руки погибшей – с длинными, сантиметров по двадцать, пальцами, каждый из которых заканчивался толстым кривым когтем.

С этой секунды в душу ведуна снизошло спокойствие. Он без колебаний рубил все, что шевелится – змей, птиц, детей, монахов, коров, ветки деревьев, качающиеся кочки, крупных ночных мотыльков, – шаг за шагом отступая в избранном направлении. Наконец под подошвами ботинок захрустел песок, запахло соснами – и криксы неожиданно отстали. Наверное, у них тоже имелось какое-то чувство самосохранения.

– Кажется, теперь я понимаю, зачем учился владеть саблей, – тяжело перевел дыхание Середин и отер клинок о куст черники. – Блин, и это называется «ум на халяву»? Не-ет, такие дисциплины лучше изучать за партой по учебнику…

Он опустил руку в поясную сумку, зачерпнул горсть перца с табаком и щедрой рукой сыпанул вокруг себя: через такой барьер ни лесные хищники, ни мелкая нечисть пробиваться не рискнет. Разве только враждебно настроенный сильный маг или посланные им слуги. Но такой опасности Олег не предполагал. Не имелось у него врагов среди сильных колдунов. Да и крест на руке всегда успеет предупредить загодя. Поэтому молодой ведун сел, привалился спиной к ближайшему стволу и закрыл глаза…

* * *

Проснулся Середин, когда солнце ударило ему в глаза. Краешком сознания он помнил, что сегодня понедельник, что нужно идти на работу, но тем не менее попытался урвать еще пару секунд сна, повернулся набок и… упал на колкую хвойную подстилку.

– Это еще что за ква? – Он сел, огляделся, разгоняя остатки дремоты и пытаясь вспомнить, как сюда попал.

Прямо над головой безоблачное небо скребли макушки вековых сосен, у подножия стволов чернели крупными ягодами кусты черники и голубики, перемежающиеся с редкими брусничными ветками. Прозрачный, пахнущий смолистой свежестью бор забирался на холм, у самого подножия которого сидел Олег. В другую сторону тянулось поросшее чахлым березняком темное болото, поблескивающее частыми оконцами чистой воды. Оно манило к себе алыми россыпями клюквы, но есть в такую рань Середину не хотелось.

– Так, – сделал он глубокомысленный вывод. – Значит, это был не сон. И на работу я сегодня явно опоздал. Нужно выбираться к ближайшему населенному пункту и брать больничный. А то уволят.

Куда и каким образом закинуло его заклятие Велесовой книги, Олег старался не думать: выйдет к людям – узнает. Но нужно признать, обряд оказался весьма эффективным. Теперь он точно знал, что есть еще на Земле места, где обитают самые настоящие ночницы и куда без сабли и хотя бы начального понимания колдовства лучше не соваться.

Над болотом пронесся звонкий клич кукушки, и Олег сразу загадал:

– А ну, скажи, сколько мне до дороги пробираться?

– Ку-ку-у-у… – растянула последнюю ноту пичуга и замолкла.

– Это что было, метры или дни? – попытался уточнить Середин, но ответа, естественно, не дождался.

А вопрос был отнюдь не праздный. Хорошо, если заклинание пихнуло его в ближайшую болотину промеж обширных дачных участков. А вдруг куда-нибудь в Сибирь засандалило?

– Спасибо, Ворон, научил ты нас к любому заклинанию, как к войне, готовиться, – вслух поблагодарил старика Олег. – Но мог бы посоветовать еще и бутерброды перед наговорами заготавливать.

Он похлопал себя по карманам, заглянул в поясную сумку. В наличии имелись кистень, два мелка, зажигалка, полкулька перца с табаком, носовой платок и старый календарик с рекламой магазина «Максидом». Негусто. Ну, да ничего, не пропадет. А в следующий раз будет умнее…

Середин поправил ремень так, чтобы сабля свисала сбоку и не била его по ногам, и стал решительно подниматься на холм.

По ту сторону взгорка открылась ложбина с журчащим по песчаному дну узеньким ручейком. Середин повернул вверх по течению и примерно через полкилометра вышел к роднику. На всякий случай Олег поводил над ним левой рукой, но ничего не почувствовал, а потому опустился на колени и долго пил ледяную воду, утоляя одновременно и жажду, и голод.

«Надо будет еще и флягу с собой перед заклинаниями брать», – мысленно отметил молодой ведун, перешагнул ручей и двинулся вверх по другому склону. Потом опять вниз, вверх, вниз… Вокруг расстилались нетронутые черничные заросли, то и дело попадались крупные, красивые грибы: белые, сыроежки, красные, моховики. Олег от них старательно отворачивался – хотелось взять, но некуда.

Наконец, примерно после полудня он наткнулся на полосу примятой травы: крохотные лапки «заячьей капусты» были растоптаны с интервалом в полметра, каждый след имел длину сантиметров тридцать. Или, проще говоря, здесь прошел не зверь, хищный или копытный, а человек. В крайнем случае – снежный. Олег повернул вдоль следа и уже через полчаса выбрел на вполне различимую тропинку, по сторонам от которой то и дело попадались низкие пеньки со следами топора.

Стежка-дорожка становилась все более натоптанной с каждым метром, ягодники вокруг стояли чистые, грибы больше не попадались. Явный признак человеческой жизнедеятельности! Значит, где-то поблизости имелось садоводство или деревенька.

Вскоре явственно пахнуло дымком, донеслось жалобное мычание. Середин перевалил очередной холмик и увидел впереди, между деревьями, широкий луг, а за ним – деревню. Он остановился, облизнул мгновенно пересохшие губы и озадаченно сказал себе под нос:

– Вот это ква…

Меньше всего поселение напоминало садоводческое товарищество или какой-нибудь совхоз. В первую очередь, еще ни разу в жизни Олег не видел, чтобы дома крылись дранкой – а здесь пощипанные на тонкие досочки деревянные чурбаки защищали от непогоды все строения: и отдельно стоящие овины, и сараи, образующие вместе с домами большие дворы, и навесы для сена, и выпирающие из земли погреба. Все дома из бревен, хозяйственные постройки – жердяные. Про доски, краску, вагонку или фанеру тут, судя по всему, не слыхали. Кроме того, ни одно строение не имело ни трубы, ни телевизионной антенны. Проводов в деревне тоже что-то не наблюдалось.

Разумеется, на необъятных просторах нашей Родины деревень, к которым электричество не провели до сих пор, имелось в достатке. Это да. И телевизор во многих местах можно смотреть только через спутниковую тарелку. Но вот машины и трактора – пусть даже старые, разобранные, полусгнившие, используемые под курятник или свинарник, – всякая авто- и мототехника имелась уж везде. Однако в деревне и вокруг нее не виднелось не то что «К700» или мотоцикла, но и даже старого драного колеса или колотого блока цилиндров. Зато во дворах стояли телеги, лениво помахивали хвостами лошади и, больше того, – по ту сторону селения одинокий пахарь превращал с помощью низкорослого тяжеловоза и белой однозубой сохи зеленый луг в черную маслянистую пашню.

– Старообрядцы, что ли? – осторожно предположил Олег, выходя из-под крон на край опушки.

Меньше всего ему понравились столбы, что стояли у дороги, уходящей куда-то в поля, и за лужком перед селением. На столбах красовались злобные хари – брови белые, зрачки черные, губы бурые… будто кровью измазанные. Насколько Середин себя помнил, таких тотемов на дачных участках обычно не вкапывали.

Сельчане выглядели тоже, мягко выражаясь, странновато. Мужики – бородатые, опоясанные широкими кушаками, одетые в свободные рубахи, шаровары и странные короткие сапоги с голенищами, похожими на раскрывшийся тюльпан. Женщины – поголовно в платках. Большинство – в темных длинных юбках и каких-то кофтах, но те, что помоложе – в светлых сарафанах, украшенных яркой, издалека заметной вышивкой и приталенных высоко на ребрах, сразу под грудью. Самое странное – никто из сельчан ростом, похоже, не дотягивал Середину выше подбородка, хотя великаном ведун отнюдь не являлся – всего метр семьдесят шесть по утрам, да и телосложение среднее.

Олег медленно шел вперед, продолжая приглядываться к деревне. Полтора десятка коз с длинными рогами и полсотни овец топтались под присмотром пастушка лет шести. Еще два десятка коров паслись отдельно, рядом с ними спал седовласый старик. Откуда-то злобно лаяли собаки, их пытались перехрюкать так же невидимые свиньи. Курицы стайками бродили вокруг самых домов, а в одном месте среди них белели крупные гусиные туши. Вилы, которыми в широком дворе бабы ворошили сено, – оказались деревянными. Голозадые ребятишки годика по три – длинная рубаха и никаких штанов – играли с долговязым, если можно так выразиться, тонконогим жеребенком. Один забрался скакуну на спину и ничего – не падал.

Появление гостя вызвало в селении нездоровое оживление: женщины, побросав вилы, прильнули к заборам, выглядывая в щели между жердей. Те, что находились вне дворов, побросали дела и устремились к домам. Мужчины тоже поспешно оставили свои занятия. Но в отличие от своих баб они хватали косы, оглобли, топоры и быстрым шагом выступали навстречу.

Решительный вид туземцев в немалой степени озадачил Середина, и он остановился. Тем более что ведун неплохо представлял, насколько опасным оружием может оказаться оглобля в умелых руках. Мужики тоже встали – аккурат рядом с одним из тотемных столбов, видимо означавших границу селения. Может статься, за ними и земля была заговорена. От болезней, огня и дурного глаза.

В воздухе повисла напряженная тишина.

– Мир вашему дому и здоровья всем вам! – громко произнес Олег, левой рукой аккуратно задвигая саблю за спину, от глаз местных жителей.

– Чур меня, чур, – явственно забормотали мужики, многие из которых скрестили пальцы и стали тыкать ими в сторону пришельца. – Сгинь, жировик ночной, сгинь.

– Да вы, никак, за нечисть болотную меня принимаете? – удивился Середин. – Бросьте, мужики! Я обычный человек, такой же, как вы. Просто иду мимо. Дали бы воды напиться да путь дальше указали. Мне больше ничего и не надобно.

– Откуда же ты взялся, человек? – прошамкал один из мужиков. – На Моровую вязь, окромя как через нас, пути нет. А ты аккурат оттуда и топаешь…

Аргумент был железный. Можно даже сказать, пуленепробиваемый. Олег взглянул на тотемы, огораживающие деревню, на деревянные вилы, косы и оглобли – и решил на всякий случай не рассказывать про то, как на самом деле попал на Моровую вязь.

– Вы думаете, я один из ночников? – громко уточнил Середин. – А если я докажу, что это не так? Воды хоть напиться дадите?

Местные промолчали. Ведун пожал плечами и повернул обратно в чащу.

Однако в обратный путь к ближнему болоту Середин отправился не только и не столько за доказательствами своего человеческого происхождения, сколько из желания спокойно обдумать увиденное и хоть примерно разобраться в произошедшем.

Итак, он явно находился не дома, это и ежику понятно. Хотя судя по привычному сосняку, березкам, судя по одежде и речи местных жителей – все-таки за пределы России его не выкинуло. Костюмчики, правда, у туземцев были странноватые, словно из этнографического альбома. Но на старообрядцев точно не походили – те свои поселения идолами окружать ни в жизнь не станут. Значит…

Что все это может означать, Олег понять никак не мог. Крытые дранкой крыши, телеги, лошади, соха… Не в прошлое же он провалился, в конце концов?! Опять же, язык мужиков он понимал без проблем, а ведь речь – структура переменчивая, лет двести пройдет – и собственных потомков не уразумеешь.

– Стоп, стоп, стоп… – сам себя осадил Середин. – Я проводил заклинание Велесовой книги, заклинание знаний. Так что понимание речи предков могло стать составляющей обряда. И если так… То я все еще нахожусь под действием колдовства! Я задал вопрос – Велесова книга повела меня к ответу. Путь лежит через чужие земли – она дала мне понимание речи тех, с кем придется встречаться.

Олег тихонько зашипел от злости и бессилия. Из его предположения следовал очень важный побочный вывод: он не сможет выйти из-под власти заклятия, не сможет вернуться назад домой, пока не закончит обряда до конца. То есть пока не получит ответа на заданный вопрос.

Впереди он различил журчание ручейка. Середин спустился к роднику, ополоснул в нем лицо и громко сообщил, обращаясь к небесам:

– Я все понял! Я знаю, зачем нужно знать колдовство и уметь владеть саблей! Ответ получен!!!

Ничего не произошло. По всей видимости, у заклятия было свое мнение на этот счет. Требовалось соблюдение некоей формальности. Например, ответ должен произнести кто-то из мудрецов этого времени, либо Середин обязан не просто один раз сцепиться с криксами, а хорошенько стоптать ноги и отмахать руку. «Семь пар сапог истоптать, семь хлебов железных изгрызть».

А может, имелось и что-то еще. Некий метод закрытия обряда, который он пока еще просто не знал. Не нащупал «выключателя».

– Если это «ум на халяву», – сплюнул Олег, – то я – римский папа.

Вот забавно будет оказаться снова на вонючей лестничной площадке в тот же час и ту же минуту, когда начал обряд, предварительно побегав здесь три или четыре года! Или лет сорок. Интересно, в последнем случае он возвратится постаревшим или останется двадцатилетним?

Впрочем, кто знает? Может быть, с заклятием удастся разобраться и за пару дней.

Середин обнажил саблю, срубил росшую на берегу ручья тонкую осину, за пару движений очистил ее от ветвей, заострил комель и, покосившись на небо, двинулся к болоту. До заката еще было далеко…

Купец

– Ну что, мужики, заслуживаю я корец воды из вашего колодца испить? – Олег кинул возле тотема осиновый кол, на который были нанизаны разрубленная почти наполовину крылатая тварь, напоминающая кошку со скорпионьими клещами, и кусок тела ходячей криксы – с детской головой, украшенной острыми рожками, и одной рукой с длиннющими пальцами, заканчивающимися раздвоенными когтями.

Молодой ведун перешагнул очерченную сохой земляную границу селения и остановился. Крест на руке немного нагрелся, дав понять, что магия здесь используется отнюдь не христианская, а затем снова остыл. Олег оглянулся на мужиков, столпившихся вокруг злобных уродов, повелевающих ночным миром, и хлопнул в ладоши, обращая на себя внимание:

– Вы бы, чем на них таращиться, прикопали крикс в сухом месте. Это ведь твари такие: днем подмокнут, ночью раскиснут, в лужу ближнюю стекут, а к полнолунию опять из тины наружу полезут. И до вязи своей Моровой сходите, тех, кто там порублен, закопайте. Вам же спокойнее жить станет.

– Дык… Солнце на закат покатилось… – неуверенно напомнил все тот же шамкающий мужик.

– А вы завтра сходите, – пожал плечами Середин. – Вас же ночью никто из домов не гонит. И, кстати, раз уж я из-за вашей подозрительности целый день тут потерял: пустите в стожок переночевать. Я в темноте тоже гулять не люблю.

– Голуба вечор стог у Старого колодца сметал, – тут же откликнулся безусый паренек лет пятнадцати, – во-он там, под одинокой березой.

– Ага, – после короткой паузы с сожалением кивнул Олег, поняв, что в дом на ночлег его никто приглашать не собирается. Оно и понятно: взялся неведомо откуда, пришел с болота. А что ночниц пару десятков порубал – так ведь мало ли зачем? Может, желчь собирал, дабы глаза в темноте видели, или кости их для амулета перетереть собирался. Поди разбери, добрый человек помочь хочет али злой колдун балует. – У березы, так у березы. Воды-то хоть принесете? Хоть чего в брюхо плеснуть, чтобы до утра не склеилось…

Намек крестьяне поняли правильно, и, когда стало смеркаться, Олег услышал возле стога осторожные шаги. К этому времени он уже успел вырыть себе в ароматной сухой траве глубокую нору, застелил ее толстокожей «косухой» – чтобы стебли не кололись – и вытянулся во весь рост, уложив саблю сбоку под правую руку, а кистень сунув под изголовье.

– Кто там? – На всякий случай ведун опустил правую руку на ножны.

– Снедь мне велено принести тебе, странник. – Голос был девичий, почти детский.

Олег сел, высунул голову из норы и увидел пахнущую жареным мясом и хлебом небольшую корзинку, прикрытую белой тряпицей. Корзинку держала в руках крестьянка лет пятнадцати-шестнадцати в сером, изрядно вытертом сарафане до пят, с тонким красным пояском, завязанным под грудью, и в платке с синей вышивкой по краю. Один глаз девушки был прищурен, правая щека сморщена, край рта презрительно изогнут и слегка подрагивал. Похоже, деревенские даже еды принести – и то предпочли послать человека, представляющего наименьшую ценность.

– Ладно, с лица воды не пить, – пожал плечами Середин, принимая корзинку и сдергивая с нее тряпицу. Внутри обнаружился горшочек, едва не по края полный распаренной гречневой кашей с жирком и мясными прожилками, заткнутый деревянной пробкой кувшин, испускающий хлебный аромат, – в нем оказался темный шипучий квас, – и кувшин поменьше с прозрачной водичкой. А вот чего не обнаружилось – так это вилки или хотя бы ложки.

Почесав в затылке, Олег вытянул из ножен саблю, отошел к березе, срезал полоску шириной сантиметров пять. Не графский прибор, но добыть кашку из глубокой емкости можно. Присев возле стожка, ведун, с утра маковой росинки во рту не имевший, хлебнул изрядно кваску, затем принялся уплетать угощение за обе щеки. Вскоре горшок опустел, а осоловевший от сытости Середин отвалился на сено. Голова закружилась, словно он только что выпил две бутылки пива, по телу растеклась приятная истома. Сделав над собой усилие, ведун допил сладковатую воду из маленького кувшина, вернул опустевшую посуду в корзину и подвинул к девушке:

– Спасибо, милая. Забирай.

Крестьянка подобрала лукошко, но не уходила, переминалась с ноги на ногу.

Олег, уже нацелившийся нырнуть в свою нору и отключиться до утра, недовольно поинтересовался:

– Ну, чего еще?

– А правду сказывали, мил человек, что ты ночниц на Моровой вязи всех порубал?

– Не знаю, – пожал плечами Середин. – Может, и не всех. Я их не пересчитывал.

– Так ты, наверное, волхв странствующий?

– Да ну, скажешь тоже, – отказался от ненужного звания Олег. – Я так, прохожий случайный.

– Как же ты с ночницами управился?

– Ну-у-у… Смог, в общем.

– Колдун, значит, – присев перед странником, понимающе прошептала крестьянка. – Помоги мне, колдун. Я тебе первенца отдам. Волосы остригу. Русалкой стану. Я…

– Еще чего! – попятился Середин от горячего шепота девицы.

– Помоги, колдун, – на глазах девицы навернулись слезы. – Все сделаю, только скажи…

– Чем?

– Сделай меня красивой.

– Красивой? – Олег сел на глубоко промявшуюся под ним «косуху». – Чего же тебе не хватает?

– Разве ты не видишь, колдун? – Даже в вечернем полумраке было видно, как лицо крестьянки залилось краской. – Мое лицо… Рот, глаз, кожа… И грудь у меня очень маленькая.

Девушка придвинулась, оставив корзинку на земле. Олег коснулся щеки, ощутив под пальцами дряблую, чуть подрагивающую тряпочку. Тик, что ли? Или воспаление тройничного нерва… Середин тряхнул головой, отгоняя бессмысленные термины совершенно чуждой ему магии. Ведь он не врач, он – ведун. Его дело – не искать нужные термины, а приносить человеку исцеление.

– Что такое горчица, знаешь? – поинтересовался он. – Семена растереть в порошок, смочить, щеку натирать три раза в день. Еще не помешало бы горсть цветов бузины залить на три-четыре часа… – Он запнулся и тут же поправился: – …на треть дня залить кипятком. Вот столько примерно воды нужно, сколько в этом горшке помещается. Потом этот настой понемногу пить. Горшок в день. Это нужно делать не меньше месяца. Зверобой с сегодняшнего дня пить постоянно, вместо чая. Понятно?

Крестьянка кивнула.

– А еще, если боли не боишься, найди пчелиный улей, мазни щеку медом и дай себя немного покусать. Пять-шесть укусов за раз. Но этим средством не увлекайся, пару раз в месяц, не чаще.

– А грудь?

– С грудью-то что?

Девица на мгновение запнулась, потом встала и начала развязывать поясок.

«Не нужно», – хотел было сказать молодой человек, но язык почему-то не повернулся. Крестьянка уронила пояс, сняла через голову сарафан, оставшись в просторной полотняной рубахе ниже колен, опустилась на колени, распутала завязки ворота, развела ткань, обнажая небольшую, совсем еще девчоночью грудь с остреньким соском. Олег, не удержавшись, накрыл грудь ладонью, слегка сжал, ощутив под пальцами горячую упругую плоть. Подумал сказать, что грудь очень даже ничего и молодка может не беспокоиться, но вместо этого наклонился и сжал самый сосок мгновенно пересохшими губами.

Гостья застонала, неожиданно обняла голову ведуна, прижимая ее к себе со всей силы. Середин, уже без всяких душевных мук, запустил руку под подол, скользнул ею вверх – по колену, бедру – и обнаружил, что под рубашкой у туземки нет больше абсолютно ничего. Он лег на «косуху», увлекая крестьянку за собой, начал торопливо расстегивать джинсы, выпустил свою плоть на волю, наклонился над девушкой, снова начал целовать ее грудь, обнаженное плечо, губы. Прижался бедрами. Его ждали – Олег ощутил, как погружается в горячее лоно, чуть ли не тонет в нем; как гостья рванулась навстречу, отдаваясь с неожиданной страстностью, жадностью, захватывая инициативу в свои руки и безмерно торопясь. Он еще не успел вкусить наслаждение близостью, как тело взбунтовалось, полыхнуло и взорвалось сладостной истомой.

Девица пискнула и перестала дышать. Правда, сердце ее колотилось с такой силой, что беспокоиться за туземку не стоило. Просто дизель, а не сердце. Олег отвалился в сторону и расслабился.

«А жизнь-то вроде налаживается, – улыбнулся в темноту Середин, потихоньку приходя в себя после взрыва эмоций. – Вот я уже и сыт, и удовлетворен».

Он присел, нащупал в сгустившемся мраке кувшин с квасом, открыл, начал жадно пить. Удовлетворив жажду, положил руку на отдыхающую рядом крестьянку – ладонь почему-то опустилась аккурат на обнаженную грудь.

– Слушай меня внимательно. Дождись полнолуния. Как стемнеет, набери в любом месте миску проточной воды. Коли зима будет – значит, снег или лед растопи. Над водой в одиночестве нашепчешь заговор: «Ты текла из-за гор, по полям, лесам, лугам широким. Под небом синим, в ночи черной. В тепле грелась, в холоде мерзла, черноту снимала, красоту открывала. Ты отдай мне, вода, красоту рассветную, тайну ночную, губы красные, лицо белое, стан дивный, грудь высокую. Буду я, как луна в ночи, средь других девиц светла, как рассвет красива, как солнце счастлива». Миску на всю оставшуюся ночь поставь туда, куда падает лунный свет. Утром, на рассвете, этой водой умоешься. Делать так нужно каждое полнолуние, каждый месяц. Через год сама себя не узнаешь, первой красавицей станешь. Запомнила? Повтори-ка заклинание.

У девчонки оказалась совсем не плохая память – всего в паре мест пришлось поправить.

– Благодарю тебя, странник. – Крестьянка схватила его руку и принялась целовать. – Что сделать для тебя? Серебра нет, малых тоже…

– Будет муж, будут и малые, – спокойно пожал плечами ведун. – Теперь тебе беспокоиться не о чем. Женихи найдутся.

– Благодарствую тебе, колдун… – Девушка зашуршала, собирая одежду. – Век не забуду.

Вскоре Олег ощутил, что остался один. Он на ощупь застегнул джинсы, раскинулся на ароматном сене и провалился в сон.

* * *

– Странник, странник… – Середин вздрогнул и торопливо положил ладонь на рукоять сабли. – Странник…

В отверстии норы с трудом различались хлопья тумана, величественно проползавшие мимо стога. Рассвет еще не наступил, но первые лучи приближающегося дня уже успели рассеять мрак.

– Странник…

– Кто здесь? – рискнул откликнуться Олег.

Поблизости зашуршала трава, и в стог заглянула вчерашняя гостья. Не узнать ее было мудрено даже в полумраке, однако ведуну показалось, что рот у девушки стал все-таки прямее и совсем не дергается, а глаза – почти одинаковы. Вполне могло быть и так: то, чем они вчера занимались, тоже имеет ярко выраженный лечебный эффект.

– Странник… – Крестьянка прибежала босиком, подол рубахи от росы стал мокрым выше колен; на волосы накинута косынка. Девушка поставила на край куртки деревянную баклажку, вырезанную из единого чурбака и прикрытую крышкой. – Вот, возьми. Прости, странник, но более ничего у меня нет.

– Да ладно, – отмахнулся Олег, отпуская саблю и усаживаясь. – Ты чего это боса по холоду бегаешь?

Вместо ответа девица наклонилась, поцеловала его руку и тут же умчалась.

– Э-э… – хотел было окликнуть ее ведун, но не успел. – Ну вот, даже имени не спросил.

Он приоткрыл крышку, заглянул внутрь. Оттуда пахнуло теплым цветочным духом, на поверхности густой жижи дрогнула и тут же погасла волна.

– Батюшки, да это же мед! – Ведун нащупал свою сделанную из бересты ложку, макнул ее в баклажку, облизал, еще раз макнул и снова облизал. – Хорош. Похоже, что свеженький. Ну, спасибо тебе, молодица неведомая. Пусть помогут тебе мои заклинания не через год, а к весне новой. Будет полнолуние, я тебе отдельно здоровья наговорю.

Спать больше не хотелось. Олег поднялся, привесил саблю к ремню, накинул на плечи и застегнул «косуху». Подобрал с земли подаренную баклажку. Сборы бездомного странника недолги, а засиживаться смысла нет – не завтрак же себе у туземцев выпрашивать? Он не побирушка, сам выкрутится. Тем более теперь.

Середин выдернул из гостеприимного стожка жесткую длинную соломинку, сунул ее в зубы и двинулся в сторону уже вполне различимой дороги.

* * *

Проезжий путь к деревне существовал только благодаря песчаной почве. Шагая по извивающейся между сосен колее, ведун прекрасно видел, что его следы – единственные после последнего дождя, оставившего на земле миллионы мелких точечек. Судя по погоде, осадки здесь наблюдались не менее недели назад. А может – и месяца. Так что места глухие, нехоженые. Значит, нужно рассчитывать, что к крупному населенному пункту добраться получится только через несколько дней. Нечисти вроде крикс, мавок или анчуток в сосняке опасаться не стоит, не любят они хвойные леса. Лешие – существа почти безопасные, коли самому их не обижать. Так что можно немного расслабиться. Единственная опасность – сухо кругом, влажных впадинок не видно. А фляги с собой нет. Если за пару дней не встретится источник воды – будет тяжело.

– Я становлюсь умнее с каждой минутой, – пробормотал себе под нос ведун. – В следующий раз перед началом обряда возьму с собой флягу и ложку, чтобы из бересты потом не вырезать. Пару бутербродов на первый день. Бутылочку пива. Надо составить список…

Около полудня позади послышался топот. Середин вспомнил сладкий вечерок, проведенный с местной «Золушкой», покосился по сторонам – а не раствориться ли в зарослях? Но песок, предательский песок под ногами. Следы все равно предадут. Олег поставил баклажку с медом на землю, поправил кистень в кармане так, чтобы его петля слегка высовывалась наружу, и повернулся навстречу опасности.

Всадником оказался мальчишка лет двенадцати. Он натянул поводья, остановил жалобно всхрапнувшего коня шагах в пяти от ведуна, развернул поперек дороги:

– Сход решил, странник, плохо отпускать тебя так. Стратослав, волхв наш, назвал тебя добрым человеком. Сход передает, желанным гостем всегда будешь.

Паренек отцепил болтавшийся у луки седла мешок; наклонившись чуть не под брюхо скакуна, поставил его на землю, а потом ткнул пятками коня, заставляя его сразу перейти в широкий намет, и умчался обратно.

Олег немного выждал, оглаживая саблю, потом подошел к мешку и развязал накинутую на горловину торбы удавку, заглянул внутрь. Две еще теплые, неощипанные курицы, десяток завернутых в тряпицу пирогов и кожаный мешочек с чем-то зернистым и сыпучим. Веревка мешочка никак не поддавалась, и ведун мысленно добавил к списку необходимых при колдовстве вещей небольшой нож – не резать же тонкую бечеву саблей! Однако вскоре суровая нить поддалась, и Середин смог запустить руку в какой-то порошок, с виду напоминающий гранулированный индийский кофе – темно-коричневый и чуть маслянистый. Опасности Олег не чувствовал, а потому взял пальцами пару гранул, кинул в рот, разжевал.

– Ба-а! Да это же сушеное мясо…

Это был весьма приятный сюрприз. Сушеное мясо достаточно немного разварить – и сытный обед готов. На худой конец можно просто запить водой. В мешочке находился запас продовольствия для одного человека как минимум на месяц. Правда, ни воды, ни хотя бы пустой фляги среди подарков не нашлось. Ведун вздохнул, поставил в мешок баклажку с медом и закинул его за плечи.

Как обычно и случается в подобных обстоятельствах, к реке он вышел только к середине второго дня, не сделав за все это время ни единого глотка воды. Про микробов Олег забыл начисто – упав на колени на глинистый, поросший травой уступ, он пил, пил, пил… А когда наконец-то смог подумать о еде, то прибавил к мысленному списку еще один пункт: котелок. Для приготовления элементарной мясной похлебки воду следовало в чем-то вскипятить. И котелок, в отличие от ложки, так просто из коры не состряпаешь.

– Ладно, при случае чего-нибудь придумаю. – Ведун развязал мешок, достал куриные тушки, обнюхал – вроде еще ничего, спустился к воде и принялся замазывать «дичь» толстым слоем глины прямо поверх перьев. Потом набрал в лесу валежника, благо здесь это сложностей не представляло, навалил сверху и поджег.

Разумеется, Середин знал, что запекать птицу положено в углях, а то и вовсе в земле под костром – но дожидаться, пока прогорят дрова, у него не имелось ни малейшего желания. И так не меньше часа печь придется.

Олег откинулся на траву рядом со своим маленьким очагом и стал уже в который раз размышлять, как сломать капкан поймавшего его заговора и вернуться домой. Разумеется, плеск весел он услышал и даже приподнял голову, оглядев величаво скатывающуюся вниз по течению ладью размером с пассажирский «Икарус». Сходство было поразительным: такая же желтая и тупоносая, такая же широкая, с носовым украшением в виде лебединой головы, поднимающимся метра на три, словно перегородка между лобовыми стеклами автобуса. Мачта почему-то отсутствовала, зато сбоку виднелась широкая лопасть рулевого весла, а на корме стоял большой сарай – иначе и не назовешь, – сколоченный из некрашеных досок. На речушке шириной не более десяти метров ладья казалась невероятной махиной.

Ведун окинул посудину взглядом и отвернулся. У него в избытке хватало своих дум, чтобы тратить время на пустое созерцание. А потому слова: «Не двигайся!» прозвучали для него, словно гром посреди зимы. Молодой человек воззрился на судно еще раз и увидел на носу лучника. Детина едва ли не с метр шириной в плечах стоял, возвышаясь над бортом, и держал лук, направив острие стрелы с широким, в ладонь, наконечником Середину в грудь. Ладья медленно и величаво отворачивала со стремнины к берегу. Олег поднялся на ноги, и корабельщик тут же натянул лук. Молодой человек ощутил исходящую от него готовность выстрелить и замер, пальцами осторожно подбираясь к рукояти сабли, а губами тихо нашептывая:

– Стану не помолясь, выйду не благословясь, из избы не дверьми, из двора не воротами – мышьей норой, собачьей тропой, окладным бревном; выйду на широко поле, поднимусь на высоку гору…

По телу, как это обычно и бывало при искреннем выполнении наговора, побежали мелкие мурашки. Олег явственно ощутил свою ауру, на поверхности которой начала скапливаться энергия. Ладья между тем уткнулась в песок – села килем на дно в паре шагов от берега, и с борта спрыгнул другой враг: куда более худощавый, ростом немногим ниже Середина, бородатый, голубоглазый блондин. Левую руку он держал на оголовье меча, но особой опаски все-таки не проявлял. Рубашка, шаровары, короткие сапоги. На широком, в две ладони, поясе висел короткий нож с белой костяной рукоятью. Из доспехов на корабельщике имелся все тот же пояс: на толстую кожу было набито множество небольших бронзовых пластин – мечом или саблей не прорубить. И защищал ремень самое уязвимое место – живот.

– Зачем тебе эта сабля, путник? – чуть ли не дружелюбно спросил незнакомец. – И куртка у тебя странная. Пусть она лучше полежит у меня в сундуке!

– …ты, Солнце, положи тень мне под ноги, вы звезды, поднимите ее на небо, – торопливо закончил Середин, – а ты, Луна, дай ее мне в руку!

– Чего бормочешь? – не понял блондин.

– Я говорю, что мне нравится твой нож.

Левой рукой Олег резко метнул в сторону несуществующий шар, а правой рванул саблю. Наговоренная тень промелькнула над прибрежным кустарником, и лучник сделал то, что и должен был сделать пребывающий в постоянном напряжении стрелок: спустил тетиву. Одновременно ведун, подкинув ножны, выдернул клинок, направляя его ближнему врагу немногим выше ремня. Изогнутое точно по окружности двигающейся в замахе руки, легкое, но остро отточенное лезвие коснулось рубахи корабельщика и стремительно заскользило, разрезая ткань, кожу, мышцы под ней, нижние ребра. Кровь еще не успела выступить наружу, когда обратным движением Середин перерубил противнику горло и одним прыжком кинулся в кусты. Над головой хищно прошелестела стрела – но лучник опять промахнулся.

– Радомира убили! – услышал Олег тревожные выкрики, откатился в сторону и приподнял голову. На палубе толпились люди, выглядывая на берег. Человек десять, наверное.

«Много», – мысленно отметил Середин, но отступать пока не собирался. Во-первых, он не желал лишаться своего законного ужина. Во-вторых, его котомка осталась у костра. А в-третьих, он уже достаточно намучился без ножа и твердо намерился заполучить себе «инструмент» уже покойного Радомира. В качестве сатисфакции за ничем не спровоцированное нападение.

Стрелок продолжал целиться в кустарник, и ведун пустил низом еще одну тень, зашелестевшую гибкими ветвями. Лучник тут же выпустил одну за другой три стрелы.

– Ну, где ты, предатель? Где ты, подлец?

– Иди сюда, узнаешь! – предложил Олег, и воздух тут же разрезала еще одна стрела.

Через борт один за другим перевалились двое корабельщиков – бородатые, в серых выцветших рубахах, черных штанах из парусины, коротких сапожках без каблуков. Оба были в шлемах, со щитами, оба сжимали в руках широкие, но короткие мечи. Середин недовольно поморщился: два щита против его сабли давали разбойникам слишком большой перевес.

– Нет, ребята, так мы не договаривались… – прошептал он себе под нос, возвращая клинок в ножны и накидывая на запястье петлю кистеня.

Корабельщики, настороженно вглядываясь в ивняк, приближались, и ведун снова начал нашептывать себе в левую руку отводящую глаза тень. А когда до врагов осталась всего пара шагов, метнул ее к ним за спину. Вода от прикосновения темного шара громко плеснулась, и того краткого мига, когда все повернули головы на звук, Середину хватило, чтобы метнуться вперед, опустив серебряный многогранник на шлем одному противнику, хорошенько пнуть ногой другого, откинув его на несколько шагов, подхватить щит оглушенного, падающего корабельщика и юркнуть назад, под защиту ветвей. И опять стрела прошелестела слишком поздно, срезав несколько прутьев у ведуна над головой.

– Трус! – громко заорал, потрясая мечом, бородач, на пояснице которого остался четкий влажный отпечаток рубленой подошвы. – Выходи и сражайся, как мужчина!

– Тут не олимпиада, недоумок, – со смехом отозвался Олег. – Сейчас меч твой заговорю, чтобы хозяина не слушался, тогда и сразимся.

– Трус! – уже не так уверенно рыкнул корабельщик, немного подумал, потом закинул щит за спину, спрятал меч, подхватил под мышки потерявшего сознание товарища и поволок его к ладье. Больше выпрыгивать на берег никто не торопился. Пока.

– Пока… – негромко повторил про себя Середин. Если корабельщики высадят десант хотя бы из пяти человек, то против этого особо не попрешь, будь ты хоть старик Хоттабыч. Требовалось немедленно предпринять что-то, что отобьет у речных разбойников всякое желание связываться с одиноким путником. Иначе придется улепетывать, бросив и без того скромные пожитки.

– Небу синему поклонюсь, реке улыбнусь, землю поцелую, – начал он достаточно громко и ясно наговаривать защитное заклинание, мысленно закручивая слетающие с губ слова вокруг своего тела, – доверюсь вам по всякий день и по всякий час, по утру рано, по вечеру поздно. Поставьте вкруг меня тын железный, забор булатный, от востока и до запада, от севера и до моря, оттоле и до небес; оградите меня, сына вашего Олега, от колдуна и от колдуницы, от ведуна и от ведуницы, от чернеца и от черницы, от вдовы и от вдовицы, от чернаго, от белаго, от русаго, от двоезубова и от троезубова, от одноглазаго и от красноглазаго, от косого, от слепого, от всякаго ворога по всякий час…

Середин выпрямился во весь рост и спокойным шагом направился к костру, нагло улыбаясь ошалевшему от такого пренебрежения лучнику:

– Что таращишься, чмо с ушами? Твой лук отныне моим стал. И никуда, кроме как в огонь костра, попасть не сможет!

Вообще-то, это была уже не магия, а банальный гипноз: коли поверит в его способности стрелок, то уже ничего с собой поделать не сможет, будет садить в указанное место и хоть ты тресни. А поверить должен: как не поверишь, если противник так спокоен? Да еще успел до этого двух корабельщиков свалить? Не говоря уж о том, что воздействие шло по всем уровням – и защитное заклинание должно минимум пару часов держаться, и щит левый бок почти полностью прикрывает.

– Да я тебя, урод… – скрипнул зубами лучник, резко натянул тетиву…

Оперение выросло в самом центре костра, мгновенно полыхнув от жара.

– Да я… Да я… – чуть не взвыл от бешенства корабельщик, выпуская стрелу за стрелой, и вскоре повеселевший от множества сухоньких тонких деревяшек огонь вырос почти вдвое.

Середин, поняв, что прием сработал, с напускным равнодушием присел возле первого из разбойников, перевернул его на спину, закрыл удивленно распахнутые глаза и принялся невозмутимо расстегивать ремень. Правда, при всем напускном спокойствии, руки его все-таки тряслись. И не от страха, а от того, что он впервые отнял жизнь у другого человека. Не у криксы, безмозглого кролика или деревенского цыпленка, а у настоящего человека, который всего несколько минут назад мыслил, о чем-то мечтал, строил планы на будущее. Причем получилось это до неприятного просто: два движения саблей, и все. Как комара прихлопнул. И наверное, было очень хорошо, что он сидел под прицелом жаждущего крови лучника – опасность заставляла удерживать все чувства в узде, не забиться в истерике, не завыть от раскаяния, не просить прощения у мертвеца.

– Ты сам хотел этого, – только и прошептал Олег. – Кто с мечом приходит, тому и платежи той же железкой по дурной голове. Покойся с миром.

– Ты чего творишь, оглоед?! Ты куда стрелы кидаешь? Да ты знаешь, что каждая из них две куницы стоит? А ну, иди, собирай теперь! Сколько не хватит – из твоей доли вычту!

Олег скосил глаза в сторону ладьи. Новый фигурант, появившийся на носу корабля, вполне подходил под классическое определение «кровь с молоком»: на голову выше всех остальных, розовые щеки, широкие плечи, голубые глаза, небольшое, но вполне заметное брюшко. Бороды, в отличие от прочих корабельщиков, он не имел, следов тщательного бритья – тоже. Значит, согласно науке логике, было парню лет этак восемнадцать-двадцать, и являлся он тут самым главным – учитывая решительный разнос команде, а также шитую золотой нитью и жемчугом тюбетейку на голове, отороченный каким-то симпатичным мехом алый суконный кафтан на плечах да широкий пояс с мечом, оголовье которого украшал крупный самоцвет. Либо стекло, либо сапфир размером с полкулака. И Середин сильно подозревал, что второй вариант куда ближе к истине.

– Этот колдун Радомира только что зарезал!

– А что Радомир на берегу здесь делал? Почто мы вообще стоим, а не плывем?

– Дык, Радомира зарезали… – опустил оружие лучник.

Середин с большим трудом сдержал вздох облегчения. Похоже, самый опасный из врагов признал свое поражение, и хотя бы стрелы ему больше не угрожали. Ведун заметил, что один из сапогов убитого сильно топорщится с одной стороны, опустил туда руку и извлек большую – с половину поварешки – серебряную ложку, украшенную крупными рубинами и разноцветной эмалью. Это было именно то, чего ему так не хватало в последние дни. Олег впервые почувствовал нечто вроде удовлетворения по поводу удачной схватки с разбойниками и своего первого убийства. Стыдно, наверное – гордиться убийством, но нечто похожее все-таки возникло в его душе.

– Эй, смертный! – окликнул Середина с ладьи «новый фигурант». – Заплати виру за убитого, и мы отпустим тебя с миром!

– А разве я прошу отпускать меня с миром? – нахально заявил, подняв голову, Олег. – Идите сюда и заберите все, что хотите… Если сможете…

Он подошел к очагу, спокойно уселся рядом с огнем и подбросил еще немного дров. Согласно его интуиции, курицы запеклись от силы наполовину. Значит, следовало подождать еще как минимум полчаса. Из лука в него больше не целились, добровольцы вступить в рукопашную через борт не прыгали – так отчего бы и не подождать?

– Он колдун, Любовод, – предупредил парня кто-то из корабельщиков. – Беляю глаза отвел, Хволына заморочил, Барызду чернокнижием своим обеспамятовал.

Список своих подвигов Олег выслушал не без удовольствия, хотя виду не подал, вороша одной из валежин угли в костре.

– Эй, колдун! – опять окликнул его парень, которого, судя по всему, звали Любоводом. – Ты убил моего воина и должен заплатить виру.

– А я уже заплатил, – ухмыльнулся Середин. – Он хотел получить мою одежду, сумку и саблю. Саблю он получил, мне не жалко.

– Но я лишился воина!

– Так спроси с него, – кивнул Олег на погибшего, – это он искал смерти, а не я.

– Он мертв, колдун!

– А это не мои проблемы, – независимо пожал плечами ведун и снова поворошил ярко-красные угли.

Разговор прервался примерно на четверть часа, в ходе которых парень что-то долго и оживленно обсуждал с корабельщиками, после чего снова обратился к Олегу:

– Колдун! Я хочу забрать тело своего воина и поговорить с тобой!

– Хоть килограмм, – отозвался Середин.

– Обещаешь ли ты, что не станешь чинить нам препятствия и нападать, покуда мы останемся на берегу и станем исполнять тризну?

– Обещаю, – не стал спорить ведун. – Я человек мирный, лишних ссор не ищу…

Тем не менее Олег сместился так, чтобы за спиной оказался густой орешник, пробраться сквозь который бесшумно было совершенно невозможно, а высаживающиеся на берег воины постоянно оставались на виду. Разворошив ногами угли, он копнул горячую землю, извлек затвердевшие глиняные комья, расколол один из них – в лицо дохнуло горячим ароматным паром. На несколько секунд ведун забыл про все на свете, наслаждаясь настоящим, не перемороженным, не травленным никакими добавками мясом, рассыпающимся на пряди, тающим во рту, несущим в себе истинный, живой жар огня и энергию земли, взятой на границе воды и суши. Добытый в быстротечной схватке нож ему не потребовался: плоть сама отделялась от костей, суставы легко рассыпались, стоило потянуть к себе ножку или крыло.

Корабельщики тем временем споро завалили в лесу пару сухостоин, разрубили на бревна, вынесли их на песчаную отмель. Затем подняли на руки погибшего. Олег ощутил на себе ненавидящий взгляд лучника, дружелюбно улыбнулся, похрустывая жирным сухим крылышком.

– Земля маленькая, – вдруг еле слышно прошептал воин. – Еще встретимся.

– Не советую… – покачал головой Олег.

Корабельщики собрались на берегу. Человек двадцать, не меньше. Примерно половина были одеты в полотняные рубашки и штаны, но многие красовались в кожаных и войлочных куртках, а один и вовсе в ярко-синей шелковой рубахе. Большинство носили бороды, трое – только усы, пятеро были бриты наголо. У ведуна, наблюдающего с курицей в руках за подготовкой к тризне, имелось достаточно времени, чтобы спокойно пересчитать всех. С погибшего сняли меч, рубашку, одели во все новое – правда, оружие возвращать не стали, – уложили на невысокую, в два бревна, поленницу. Вместо тяжелого клинка под руку подсунули бурдюк с булькающей внутри жидкостью, в ноги поставили кувшин, в головах положили вещмешок. Углы поленницы спрыснули чем-то желтовато-вязким, похожим на моторное масло. Потом лучник, что-то пробормотав себе под нос, положил руку Радомиру на грудь, на живот, на лоб, присел. Послышался торопливый стук, и буквально через минуту у него из-под рук потянулся сизый дымок.

– Прощай! – громко и ясно произнес выпрямившийся лучник. – Ты был храбрым воином, но погиб не от руки более храброго, а от черного предательства, не в честном бою, а от гнусного колдовства. Но месть крови падет на твоего убийцу!

Воин простер над разгорающимся огнем свою руку, резанул возле запястья мечом, дал упасть в пламя нескольким темным каплям. Олег преувеличенно громко зачавкал куриной грудкой. Теперь, когда корабельщики уверовали в его магические способности, а воинственный порыв в их душах изрядно угас, он не боялся ни капельки.

С корабля приволокли к кострищу небольшой деревянный бочонок, несколько ломтей солонины, что-то длинное и светлое, пахнущее копченостью. Похоже на рыбу – но никаких костей не торчало. Не может же брусок в руку толщиной и длиной метра в полтора быть филе? У бочонка выбили из крышки пару досок, стали зачерпывать содержимое глиняными кружками и, отлив чуть-чуть на землю, молча пить, пока не закусывая. В воздухе терпко запахло плодовым вином. Олег тоскливо сглотнул, но примыкать к компании не стал.

Тем временем огонь разгорался. От жара тело начало крючить – оно зашевелило руками, согнуло ноги.

– Прощается, прощается Радомир, – заговорили корабельщики, выше поднимая кружки, выплескивая понемногу вина в костер. – Смотрите, смотрите, жаворонки! Прилетели… Сейчас в арий понесут…

Ведун подумал, что ему пора собираться. Как бы, закосев от выпитого, ребята не захотели отомстить за товарища. Пьяному море по колено, его заклинаниями особо не напугаешь, гипноза он не воспринимает. Правда, и координация у них нарушена будет, да только рубиться одному против десяти все одно удовольствие ниже среднего. Торопливо оглодав кости, Олег скинул их обратно в яму под кострищем, разровнял землю ногой. Вторую птичку, все еще заключенную в глиняную темницу, он переложил в вещмешок, кинул туда же ложку, затянул узел. Повесил добытый в бою нож с красивой резной рукоятью из белой кости и костяными же ножнами себе на ремень.

«Эх, жалко фляги у разбойника не было! – подосадовал ведун. – Набрал бы воды себе в дорогу. А так придется вдоль берега идти».

– Странник, постой! – неожиданно окликнул его парень, бывший на ладье за главного. Молодой человек отделился от справляющих поминки корабельщиков и направился к Середину, сжимая в одной руке кружку, в другой – большой кусок белого мяса. – Не торопись, дай словом перемолвиться.

– Отчего не перемолвиться, – пожал плечами Олег, забрасывая за спину походную суму и поднимая с земли трофейный же щит. – Для доброго человека слова не жалко.

– Купец я, странник. Любоводом меня зовут. Вот, плаваю по рекам русским, шелка и пряности на меха да криницы меняю. Пеньку беру, сало, солонину да мясо сушеное. Могу шкуры на соль самоварную сменять, коли выделка добрая. А ты кем будешь?

– Звать можно Олегом, – пожал плечами Середин. – Торговать мне нечем, потому как за душой ничего не имею. Бреду, куда глаза глядят, вот и все мое занятие.

– Странное имя, Олэг… – удивился купец. – Ты, варяг сказывал, колдун? Глаза им с Радомиром отвел, а потом бедолагу и зарезал?

– Что тут говорить, зарезал, – недовольно поежился Олег, которому сразу расхотелось продолжать разговор. – Нечего с луками и мечами у прохожих случайных добро вытрясать. Так что с них и спрашивай. Не я первым свару начинал, не с меня и спрос.

– Постой, колдун Олэг, – взмахнул зажатым в руке мясом купец, и Середин понял, что это все-таки рыба. Только она может лежать такими ровными, легко отделяющимися друг от друга пластиночками, словно дольки в пузатом мандарине. – Постой. Ты ведь моего воина убил. Виру я с тебя не требую, потому как ты добро свое защищал, однако же заменить ты его должен.

– Кому должен? – криво усмехнулся Олег.

– Совести, – пожал плечами Любовод, поставил свою кружку на землю, положил мясо сверху. – Ты лишил меня воина. Поэтому, по русской правде, обязан выполнить взятые им обязательства.

– Лучше нужно было следить за людьми!

– Не нужно было убивать, – спокойно ответил купец. – Пока он был жив, за себя отвечал он. Теперь это должен делать ты, раз лишил его этой возможности. Мне нет дела до ваших ссор, но я нанимал двенадцать воинов, и мне нужны все до единого. Тебе придется заменить Радомира, или я поклонюсь боярину Любытинскому о свершенном душегубстве.

Середин презрительно хмыкнул, хотя промеж лопаток и побежал неприятный холодок. Оказаться в розыске ему совсем не хотелось, как бы ни относились в этом мире к подобным преступлениям. Кстати, про русский обычай, когда убийца отвечал по долгам убитого, он что-то слыхал – однако чувствовал, что Любовод как-то хитро мухлюет.

– Не упрямься, Олэг, – покачал головой купец. – Я тебя не на правеж требую, а долг по смертоубийству отдать. А я тебе оговоренное с Радомиром серебро отдам, как в Новгород вернемся.

– Куда?! – изумился Середин.

– В Новгород, – повторил Любовод. – Новгородские мы. Дом у меня там, отец лавку держит.

Новгород… Русские земли… Ладья… Криксы… Деревни без тракторов, без электричества… Получалось, он находится где-то почти дома, вот только явно не в том мире, к которому привык.

– А скажи, купец, какой сейчас год?

– Три тысячи триста осьмой. Никак, год запамятовал? – хохотнул купец.

– Оба-на… – охнул Середин. – Вот это ква-а…

В голове тут же замелькали классические фантастические сюжеты с ядерной войной, гибелью цивилизации, новым ее возрождением на уровне каменного века… Вот только, летосчисление в таком случае почти наверняка должно было измениться, обычаи-то у корабельщиков ну никак не христианские: не крестятся, мертвых жгут, бога и черта не поминают.

– Три тысячи – это по греческому календарю?

– Чур тебя, странник, – отмахнулся Любовод. – По нашему, русскому. Три тысячи осьмой год от основания Словенска и Старой Руссы. Да ты, никак, не в себе?

– Точно, не в себе, – моментально согласился Середин. – Так что, пойду я…

– Не бегай от правежа, странник, – улыбка моментально слетела с лица парня. – Токмо лишний долг нагуляешь. Иди ко мне на корабль. Виру прощу, за службу отблагодарю… Задаток дам… Тебе же все едино, куда ноги несут? Так лучше в Новгороде по мостовым дубовым погулять, нежели хвою лесную месить, да от волков на ветках отсиживаться.

На этот раз Середин заколебался. Не то чтобы поверил в правдивость требований Любовода – торговцам, известно, как и журналистам, верить нельзя. Обманом живут, с того только и капитал имеют. Однако же место на борту ладьи позволяло практически сразу перенестись из лесных дебрей в центр здешней цивилизации. К тому же, как помнил ведун, заклятие Велесовой книги обязано вести его к ответу на заданный вопрос. И кто знает – а не оно ли заманило новгородскую ладью в эту узкую речушку?

– Куда же я к тебе пойду, купец, коли твои воины меня убить поклялись? – кивнул в сторону правящих тризну корабельщиков Олег. – Я, может, и не в себе, но не до такой же степени!

– Да, – оглянулся купец, – Урий был очень дружен с Радомиром. Но только здесь хозяин я, а не он. И убивать кого-то можно только по моему приказу. Пойдем…

Он забрал с земли свою кружку, пошел к выпивающим воинам:

– Урий! Колдун Олэг поплывет с нами вместо Радомира, взамен виры за убитого. Поклянись, что до новгородских врат ты не поднимешь на него меча и не станешь оскорблять словом али жестом.

– Как же это, хозяин? – хмуро покосился в сторону Середина лучник. – А коли он меня зарезать захочет али поносить станет – мне и ответить нельзя?

– Он не станет, Урий.

– Я не подниму на него меча первым, хозяин, и не скажу бранного слова. Но коли он станет поносить или нападет, то я зарублю чернокнижника так быстро, что он не успеет закрыть своей поганой пасти.

– Клянешься?

– Не поднимать меча первым? – нехорошо улыбнулся Урий. – Клянусь могилой отца, хозяин, я не стану первым трогать колдуна, коли он не оскорбит меня словом или жестом.

Воин обнажил меч, поцеловал его и кинул обратно в ножны. А затем повернулся к Середину спиной.

– Радомир договаривался на три гривны кун серебром, – таким тоном, словно все уже решено, сообщил купец. – Стало быть, девять денег с меня задатка…

Новгородец расстегнул поясную сумку из толстой жесткой кожи, развязал один из лежащих в ней мешочков, ловко отсыпал девять монеток, похожих на новенькие российские рубли, взял Олега за руку, повернул ладонью вверх, ссыпал деньги в нее:

– Так ты клянешься защищать корабль, товар и меня так, как только умеешь, покуда мы не войдем в ворота Новгорода?

– Что поделать, – вздохнул Олег, сжимая кулак, – обещаю.

– Ага, – довольно кивнул парень. – Ну, тогда пошли на ладью. Нехорошо тебе, убивцу, на тризне живым гостевать. Ступай со мной.

Попав на палубу, Середин понял, что по размерам торговый корабль все-таки «Икарус» превышал, причем весьма заметно. Раза в два в поперечнике и примерно на столько же в длину. В центре ладьи, естественно, находилась широкая крышка трюма, укрытая куском парусины; мачта из цельного соснового ствола лежала вдоль левого борта, вытягиваясь от носа до самой кормовой надстройки. То бишь, до сарая, замеченного ведуном еще с первого взгляда. Кормовое весло, или руль, выступало тоже у надстройки, но по правую сторону. Ближе к носу борт заметно повышался, с высоты до пояса поднимаясь до уровня груди. От борта до борта был натянут изукрашенный холщовый навес, под которым лежало несколько тюфяков и сидели две девушки лет по двадцать в темных платьях, с синяками под глазами и со спутанными волосами. Любовод, ступив на палубу, повернул к ним, поставил свою так и не выпитую кружку с ломтем копченой рыбы между тюфяков, поманил ведуна:

– Идем, вещи положишь. Еды у тебя нет? Не протухнет? Припас лучше в носовой трюм кидать, там прохладнее.

– А это что за бабы? – кивнул в сторону девок Олег.

– Невольницы, – отмахнулся купец. – Взял полонянок немецких, дабы мужикам в пути не так скучно было. Коли заскучал в лесу, можешь побаловаться. Вот, сюда спускайся, там мешок сбрось.

Люк в кормовой трюм оказался за «сараем». Ведун спрыгнул в небольшую, пахнущую пылью и мышами, каморку от силы три на три метра, с полками во все стены и грудой пеньковых канатов в центре, снял мешок, кинул его в угол к еще нескольким котомкам и запоздало подумал, что, закрой сейчас парень крышку – и окажется он в плену, в ловушке без окон и дверей. Но купец недобрых мыслей не питал – даже руку протянул, чтобы помочь выбраться, – и Олег окончательно уверился в правильности своего решения. Лучше плохо ехать, чем хорошо идти. Пешком он еще наверняка нагуляется.

– И куда мы теперь плывем, Любовод?

– По Прикше до Белой, там мимо Любытина во Мсту выйдем, а уж она к самому Ильмень-озеру и приведет.

– Долго это?

– Да дня четыре потратим. Нам, главное, Любытин завтра спокойно пройти. Боярин, знамо, мыт истребовать захочет, да токмо я к нему торговать идти не хочу, потому и платить не стану. И ты с прочими ратниками тому должен стать порукой. Откель ты, кстати, колдун?

– Я не колдун, Любовод, – покачал головой Середин. – Колдуны – это те, что магией своей прибыток получить желают. Себя поднять, других припугнуть, злобу свою черную на слабом сорвать. А я – так, ведаю кое-что в этом деле, да пользуюсь, коли нужда заставит.

– Ведун, значит? – кивнул купец. – То ладно. Как желаешь, так и обзывайся. Токмо откель ты здесь взялся, Олэг? Знамо, места окрест болотные, хода ни конному, ни пешему нет.

– Хороший вопрос, – рассмеялся Середин. – Тебе подробно рассказать или вкратце?

– Ты мне правду скажи, ведун.

– Вкратце я тебе, Любовод, могу сказать только одно: никогда не шути с заклинаниями.

Купец задумался. Олег между тем отошел в сторону и уселся на теплые струганые доски, привалившись спиной к борту.

Нет, пожалуй, все получалось на удивление хорошо. Он за последние дни так ноги истоптал, что скоро и чувствовать перестанет. Почему бы не отдохнуть несколько дней? Особенно с учетом того, что за время отдыха он попадет в славный город Новгород. Возможно, уже Великий.

Корабельщики закончили тризну где-то через час, бодро полезли на палубы. Некоторые сунулись было к девкам, но бородатый мужик в шелковой рубахе, занявший место у рулевого весла, грозно цыкнул:

– А ну, куда претесь, варяги бестолковые! На корму все, быстро! Мечеслав, Богдан, весла берите, от берега отталкивайтесь. Приготовились… Толкай! – И кормчий с силой навалился на весло, подворачивая корму к берегу.

Ладья, нос которой, благодаря переходу всех людей на корму, приподнялся, величаво качнулась, неожиданно громко зажурчала скользящая под киль вода, торопливо побежали вдоль борта, сменяя друг друга, двое корабельщиков, старательно отталкиваясь длинными веслами со странно узкими лопастями. Судно неспешно выкатилось на стремнину и начало постепенно набирать ход.

– Все, бездельники, можете валяться брюхом кверху, – разрешил кормчий, работая веслом. – Только и умеете, что баб портить да белорыбицу дармовую жрать.

– Да брось, деда Боря, – неожиданно воспротивился оскорблению один из молодых корабельщиков. – Пустил бы меня, да сам отдохнул.

– Тебя только пусти, – нервно дернул себя за бороду кормчий, щурясь на что-то впереди. – Река узкая, тут сноровка нужна немалая. Пустите ладью на дрова – на чем я домой вертаться стану?

– Деда…

– А ну, цыц! Не суйся под руку! – Кормчий несколько раз гребнул веслом, поворачивая корабль, и Олег понял, почему мачта ладьи была снята: всего в паре метров над палубой пронеслось склонившееся к воде дерево. – О следующем разе его, родимое, ужо пилить станем. Ну, скоро вязь Тихорская начнется, легче станет.

– Хельгой меня зовут. – На палубу рядом с ведуном шумно уселся воин, которого всего полдня назад Середин огрел по голове кистенем – на железной шапке остались две довольно глубокие вмятины.

– Голова не болит? – Олег сунул руку в карман косухи, к кистеню.

– Не, не болит, – хохотнул корабельщик. – Благодарствую тебя, колдун.

– За что? – удивился Середин.

– Дык, по шапке дал, не по загривку. Мог и убить, да не стал. Это я, как оклемался, враз понял.

– Тогда не называй меня колдуном, Хельга, – попросил Середин, выкладывая руку обратно на колено. – Я не люблю колдовать, просто умею. Ведаю это мастерство.

– Ведун, значит, – понимающе кивнул воин. – А звать как?

– Олегом.

– Хелегом?

– Олегом, – поправил Середин.

– А меня Хельгой, – повторился корабельщик. – Коли ты заместо Радомира остался, то, стало быть, в один круг с нами сторожить попадаешь, с Урием и со мной.

– Что сторожить?

– Все едино. Кто на нос, кто на корму, кто возле трюма крутится. Днем-то и так догляд со всех сторон, да и ладья плывет. А коли ночь, так и приплыть кто может из ближней деревни, скрасть что с корабля. А лихие люди, коли появятся, так и вырезать всех могут, либо хазарам в невольники продать.

– Случается?

– Кто знает? Вода следов не бережет. Кто сплошал, тот не расскажет. – Воин звонко прибил комара у себя на щеке. – Вот и вязь Тихорская. Скоро Белая начнется, можно будет мачту ставить.

Олег приподнялся и выглянул наружу. Оказывается, лес и вправду исчез, превратившись в чахлые березки, что торчали тут и там на сером мшистом просторе. Кое-где виднелись сосенки – однако и это были уродливые карлики. Прикша, перестав вилять среди обрывов, текла строго по прямой, словно кто-то по линейке русло для нее прорезал.

«Интересно, – подумал Середин, – это что же, дорога, по которой я из деревни двинул, в топь упирается?»

Получалось, что так. Впрочем, деревенские от такой жизни наверняка не унывали. Болота да вязи надежнее любого тына защищали их от всякого рода разбойников и бродяг, а самим в люди выехать – так летом на лодке можно, а зимой и вовсе по реке санным поездом.

– Эй, ведун! – появился из «сарая» хозяин ладьи. – Иди сюда, перемолвиться с тобой желаю.

– Ну вот, – вздохнул Олег. – Не успел наняться, уже «на ковер» вызывают.

Он даже не ожидал, насколько окажется прав. Широкое хозяйское помещение примерно четыре на четыре метра ковры устилали в самом прямом смысле этого слова. Пушистые бухарские, с ворсом в ладонь толщиной, лежали внизу, войлочные турецкие висели на всех стенах… Или Турции в этом мире не существует? Ладьи, помнится, были в употреблении давно… Очень давно… На них ушкуйники Золотую орду грабили, в Норвегию ходили, по Оби в дикие земли. В общем, не меньше тысячи лет в употреблении находились, по такому изделию точно датировки не добиться.

– Садись, Олэг, – указал купец на место перед расстеленной на полу скатертью, – угощайся, гостем будь. Дай, я тебе вина налью древлянского. Белорыбицы отведай итильской, мясца соленого.

– Спасибо, не откажусь…

Придержав ножны, чтобы сабля не попала под ноги, ведун опустился, взял небольшой ломтик рыбы, положил в рот… Слабо соленая рыбка оказалась настольно нежной, словно на язык попал только запах – пахнуло дымком, ощутился легкий привкус жирка, ан рыбки-то уже и нет, растворилась, будто леденец. А вот вино было полной противоположностью: густое, как свежий мусс, оно пахло пряностями, вязало рот, точно черноплодка, и имело яркий вкус терпкого вишневого сока. Олег с огромным наслаждением выпил всю налитую кружку и собственноручно наполнил ее снова, тут же сделав еще несколько глотков.

– Ты ничего не чувствуешь на моей ладье, ведун?

– Я? – Середин пожал плечами. – Да вроде ничего.

– Совсем?

На этот раз Олег чуть помедлил с ответом… Нет, крест холодный, предчувствия никакого нет…

– Нет, ничего не чувствую.

– Видать, плохой ты ведун, Олэг, – вздохнул купец. – Проклята оказалась эта ладья. Вещий Аскорун, волхв ильменский, предрек кораблю сему игрушкой чар колдовских, чернобожских стать. Кружиться путями неведомыми, царствами живыми и мертвыми. А мне предсказал встречу с пучиной и обитателями ее вод, холодными и горячими.

Любовод нервно схватил кружку вина и осушил ее одним глотком. Потом расстегнул кафтан, грубо отшвырнул его в угол, оставшись в ярко-синей шелковой косоворотке с алым воротником. Похоже, зажатый глубоко в душе страх пытался вырваться наружу.

– Мы и к знахарке ходили, что при краде Перунской прижилась, и волхва просили беду отвести, колдунам серебром кланялись – никто беды отвести не берется. Пытался я знакомца одного опытного с собой зазвать – отказался. Да что знакомец, команда, как прослышала, разбежалась вся! Токмо кормчий отцовский, Борислав, и не спужался. Корабельщиков пришлось двойным серебром сманивать, да и то только трое согласились. Судовую рать и вовсе из варягов набрал. Голытьба нищая, ленивая. Про вино токмо помнят, да невольниц вконец замучили, не продать дома будет. За серебро поначалу согласились, а сейчас норовят прибавки вытребовать, уйти грозят. Боюсь, сбегут, как случай станет. Четыре дня мне осталось до дома дойти. Коли и случится предсказание, то сейчас. Сегодня, завтра. Самое позднее – на Ильмене. Перед Новгородом, думаю, нечисть озерная шалить побоится, боги родные защитят.

– Что же ты сам поплыл в дикие земли, если такое предсказание получил?! – забыл про угощение Олег.

– Коли на роду утонуть написано, – с предельным фатализмом пожал плечами Любовод, – то от воды ни в подвале, ни под одеялом не скроешься. Все едино она тебя найдет. Чего прятаться?

– Это верно, – удивился Середин столь неожиданному слиянию покорности судьбе и безрассудной отваги.

Он встал, приоткрыл полог, посмотрел по сторонам. Мох, полудохлые березки, местами поблескивают болотные окна. И никуда здесь с корабля не выпрыгнешь, не убежишь. Хитер, однако, купец. Сразу про беду не сказал – подождал, пока новому знакомому деваться станет некуда.

– Вот, стало быть, Любовод, почему ты так рьяно уговаривал меня заменить на ладье Радомира! – оглянулся на парня Олег. – Тебе был нужен не воин, а колдун. Ты все еще надеешься снять проклятие, изменить судьбу.

– Ты поклялся защищать корабль и меня так, как только умеешь.

– Ну ты жук! – покачал головой Середин. – Что ни говори, а ты меня все-таки обманул.

– Если бы я рассказал тебе про все сразу, ты бы сбежал, – пояснил купец с таким видом, словно это умозаключение могло оправдать коварную хитрость.

– Жулик.

– Я заплачу тебе вдвое против уговора, коли поможешь добраться домой.

– Как долго еще будут тянуться болота?

– До речки Белой и еще полпути до Любытина. Ты хочешь убежать?

– Конечно, хочу, – взялся за кружку с вином Середин. – Только не могу. Во-первых, некуда. Во-вторых, я дал тебе слово… Хоть ты и мошенник. А я никогда не нарушаю своих обещаний.

– Я заплачу втрое.

– Хорошо. – Вообще-то «хорошо» относилось к просьбе помочь, а не к обещанию утроить вознаграждение, но поправляться Олег не стал. – А теперь, Любовод, помолчи немного, дай мне подумать.

Середин выдернул нож, отрезал себе еще кусочек рыбы, перекинул его в рот и полуприкрыл глаза, пытаясь разобраться в услышанном.

Итак, корабль должен стать игрушкой водяной нечисти, а его хозяин – сгинуть в пучине. Скорее всего, второй пункт прямо истекает из первого, и потому позаботиться следует в первую очередь о корабле.

Ведун расстегнул молнию на своей сумке, заглянул внутрь. Мелки на месте. Можно просто очертить борт, защитив всех присутствующих на палубе, вот только… Только под водой никаких линий не проведешь, и днище ладьи останется в полном распоряжении нечисти.

– От, электрическая сила… – недовольно пробормотал Олег.

– Какие у тебя странные застежки на сумке и поддоспешнике, – перебил его мысли купец.

– Застежки как застежки, – пожал плечами Середин, – «молния» называется. Закрывает крепко, только работа очень кропотливая, пока каждый из маленьких замочков на свое место приклепаешь.

– Сам делал?

– Нет, – даже удивился ведун. – Купил готовую. Эти штуки на станках шлепают.

– Рабы?

– Нет, вольные ремесленники… – Олег понял, что так просто купец не отстанет, и решил послать его с бессмысленными расспросами куда подальше: – Это китайцы лепят. Такие, желтолицые и узкоглазые.

– А-а, те, что за большой Китайской стеной живут? – Любовод рассмеялся. – Да, и вправду китайцы. А я думал, у них токмо шелк выделывается.

– У них много чего выделывается. Ты хочешь, чтобы я ладью твою защитил, или нет?

– Извини, ведун, – запнулся парень, приложив руку к укрытой глянцевым шелком груди, – уж больно застежки странные.

– Ничего… – отмахнулся Середин, глядя, как купец доливает ему в кружку вино. – Много вокруг странного…

«Значит, – подумал он, наблюдая за темно-бордовым водоворотом у себя в кружке, – значит, угрожают нам твари водяные. Стало быть, их можно отпугнуть, сделав корабль для всех обитателей вод опасным. Примерно так, как ворон отпугивают, развешивая возле участков дохлых птиц. Правда, всякого рода болотников, водяных, русалок, анчуток обычной дохлой рыбиной на носу не проймешь… Но ведь энергетику смерти водяным тварям можно и усилить!»

– Мне нужны рыбьи кости, – быстро начал перечислять ведун, чувствуя неожиданное возбуждение от возможности проверить на практике свои знания. – Еще лучше – рыбья голова. Потом потребуются огонь, глина, чуток жира и масляная лампа. Масляная лампа есть?

– Конечно! – Купец торопливо поднялся, отошел к одному из выставленных вдоль стенок сундуков, откинул крышку и извлек нечто, похожее на чайник с очень длинным носиком. – А рыба у меня токмо соленая и вяленая.

– Пойдет, – кивнул Середин. – Теперь ищите место, где можно взять глину и развести костер.

К его удивлению, этот вопрос решился быстро и просто. Болота – это все ж таки не моря, островов на них хватает. Когда один из таких, покрытый не хилыми чахоточными деревцами, а высоким густым березняком, оказался неподалеку от пробитого течением русла, кормчий повернул ладью, и прочный, как сталь, киль из мореного дуба, прорезав толстый торфяной слой, уткнулся в берег. Купец и еще несколько корабельщиков вслед за Олегом выпрыгнули на поросший густой травой берег.

– Любовод, зажги лампу, запали от нее костер и сожги на углях рыбьи кости и головы, которые есть, – распорядился ведун. – Мне понадобится только костная зола. А я пока глину поищу…

Глина для любого амулета требуется качественная: не слишком влажная, чтобы форму держала, без примесей песка или травяных корешков – иначе рассыплется, растрескается. Для начала Середин копнулся под корнями деревьев – но там обнаружился такой мусор, что расчистить его не было ни малейшей надежды. Тогда ведун спустился к берегу, разгреб поросший осокой торф, ковырнул дно – глина. Олег сместился чуть выше и над самым срезом воды с помощью ножа начал рыть норку шириной с руку. Поначалу глина шла пополам с корнями и даже прелой листвой, но сантиметров через двадцать превратилась именно в то, что нужно – в жесткую и сухую, но нерассыпчатую светло-коричневую массу. Набрав добрую горсть, ведун направился к пылающему неподалеку костру.

Явно повеселевший купец ворошил кривым суком собранные на острове сухие ветки, чтобы быстрее прогорали, и даже напевал что-то себе под нос. Шелковая косоворотка была расстегнута полностью, из-под нее выглядывал тонкий шнурок с крохотной, не больше желудя, серебряной амулеткой.

– А это что? – кивнул на нее Середин.

– Это… – опустил глаза парень. – Амулет это мой, на удачу. Отец сказывал, мать подарила.

– А почему «сказывал»?

– Дык, не видел я матери ни разу, – поморщился Любовод. – И отец ничего говорить не хочет. Нянька, помнится, и вовсе подкидышем меня называла, я пару раз слышал. Но то вранье. Мы с отцом похожи, прямо как братья. Разве по бороде и отличишь. Так что сын я его, точно сын.

– А посмотреть можно? – протянул было левую руку ведун – и тут же отдернул, испуганный внезапной болью у запястья. Освященный крест остыл так же мгновенно, как и раскалился, но кожа продолжала зудеть, не в силах забыть страшного ожога.

– Не дам, Олэг, – покачал головой купец. – Отец настрого запретил чужакам показывать.

– Ну, и не надо, – согласился Середин, потирая обожженное место. – Как головы, перегорели?

– Снизу лежат, усыхают, – снова поворошил хворост Любовод. – Как угли прогорят, так и они испепелятся.

– Ладно, подождем, – кивнул ведун, усаживаясь рядом. – Костер от лампы зажигал? Для талисмана важно, чтобы породитель силы выходил из одного источника.

– От лампы, – подтвердил парень.

– Давай ее сюда. – Ведун потушил лампу, из носика отлил на глину немного масла и принялся тщательно разминать. Все складывалось одно к одному: масло и источник силы для огня, и глину размягчить может, и не высохнет, как вода, не даст талисману потрескаться.

Со стороны ладьи послышался шлепок, плеск от тяжелых шагов. К огню вышел хмурый Урий, остановился, широко расставив ноги:

– Воины волнуются. Долго еще на болоте стоять будем? Комары здесь, и места недобрые.

– Я вам плачу не за вопросы, а за то, чтобы их не было, – резко отрезал купец. – Ведун о вас же заботится, корабль защитить хочет.

– Противно здесь, хозяин, – упрямо набычился варяг. – Ночь скоро. Как бы посередь вязи не остаться.

– Здесь скал нет, можно и ночью плыть, не разобьемся, – покачал головой Любовод. – Ступай. Как пора будет, так и тронемся.

Середин закончил разминать ставшую пластичной глину, взял у молодого купца палку, разворошил угли, кончиком ножа подцепил золу и мелкие кусочки полуобгоревших костей, пересыпал на сально поблескивающий комок у себя в руках. Сразу запахло паленым, глина стала матовой, темной. Ведун разделил комок на две половинки, расплющил их и кончиком ножа на каждом нарисовал символ гармонии – двойной круг, куда вписал большой треугольник, линии из вершины которого переходили в маленький треугольничек меж двумя окружностями. Поверх маленького треугольника Олег начертал обратный, отводя символику каббалистического знака в потусторонний мир, изобразил в центре похожий на петлю гистерезиса листок, символизирующий глаз. Затем выложил почти готовые талисманы в расчищенный центр кострища и начал наговаривать заклинание, одновременно нанося зарубки на стороны треугольников:

– Встану средь ночи, вылезу из печи, посмотрю на звезды, уйду под землю. Выгляни, Чернобог, в ночь темную, в ночь непроглядную. Открой своим слугам глаза, открой уши, открой нюх. Пусть они галдят-веселятся, над путниками насмехаются, с колдунами встречаются, болотниками советуются, а беды опасаются. Не пусти, Чернобог слуг своих верных к беде-пропаже, костру жгучему, кости колючей, золе чихучей. Аминь!

Наверное, для язычника Любовода последнее слово показалось странным, но для заклинания оно требовалось не как символ веры, а как энергетическая точка, замыкающая наговор.

– Что теперь? – опасливо прошептал купец.

– Почти все. – Ведун подобрал готовые талисманы. – Теперь возвращаемся на ладью.

На корабле Олег пробрался под пологом на самый нос, сдвинув край ткани, выглянул наружу и, встав на специальную приступку, аккуратно срезал ножом нижнюю часть одного талисмана, пришлепнул его открывшейся масляной сердцевиной резной голове лебедя на макушку, а затем, кроша отрезанной частью вдоль борта и нашептывая себе под нос наговор, быстро пробежал на корму, пришлепнул второй талисман на кормовой доске, выступающей вверх уже без всяких украшений. Завершая линию защиты, раскрошил отрезанный от второго талисмана край вдоль второго борта.

– Все! – с облегчением перевел он дух. – Теперь нашему кораблю никакая водяная нечисть не страшна.

– Чему быть, того не миновать, – высказал неожиданную сентенцию молодой купец и махнул кормчему: – Отчаливай, деда Боря!

И опять все люди перешли на корму, двое корабельщиков веслами отпихнулись от острова, выталкивая ладью на стремнину. Корабль подхватило течение и стало старательно разгонять в сторону недалекого Новгорода.

– Эй, варяги, – застегивая рубашку, распорядился Любовод. – Щиты на борта вывесите, да оружие приготовьте, луки держите на виду. Мимо Любытина поплывем, как бы боярин чего недоброго не учудил. Мыслю я, коли среди топи ночевать не хотим и ночью поплывем, так и город в темноте миновать станем. Кабы не учудил чего спросонок боярин-то…

Плавно покачиваясь, несмотря на полное отсутствие волн, ладья катилась по темной полосе воды, прочерченной меж серых просторов Тихорской вязи. Солнце постепенно влеклось к закату; тихий плеск из-за борта, ритмичное женское попискивание с носа корабля навевали усталую дремоту.

«Да, в общем, и не удивительно, – подумал Олег, возвращаясь на свое место рядом с Хельгой, – день сегодня выдался долгий…»

Он прикрыл глаза, собираясь немного отдохнуть, а когда его тронули за плечо, с удивлением обнаружил, что вокруг стоит глубокая ночь.

Воздух наполняла приятная прохлада, с чистого безоблачного неба за путниками следила огромная, чуть желтоватая полная луна, окруженная тысячами ослепительных, словно отблески электросварки, звезд.

– Наша очередь, Олег, – негромко сообщил варяг. – Урий на носу ужо стоит. Тебе, стало быть, на корму. На рассвете в круг Оскар выйдет, с Вальтером и Глебом.

Середин, зевнув с риском вывихнуть челюсть, поднялся, поправил саблю, пригладил волосы и, зевнув еще раз, отправился в сторону сарая.

На руле стоял не старый, умудренный опытом Борислав, а тот самый мальчишка, что предлагал ему утром помощь. И рулил он не как дед, а постоянно работал веслом, словно венецианский гондольер. Гребок, чуток подправил направление движения. Гребок – опять подправил. Правда, делать это у паренька получалось совершенно бесшумно, и ночную тишину разрывало только осторожное шипение воды за бортом. Болото, похоже, сменилось редколесьем – в неясном лунном свете по обеим сторонам реки проплывали крупные, кажущиеся в сумерках тяжелыми и массивными, кроны деревьев. Однако же до густого соснового бора, присущего сухим местам, берегам было далеко. В воздухе время от времени проносились темные силуэты, но крест у запястья не грелся. Либо просто летучие мыши комаров отлавливали, либо заклятие не давало болотной нечисти приблизиться на опасное расстояние.

– Ты не спишь, колдун? – При виде Урия рука Середина невольно дернулась к рукояти сабли. – Иди на нос, теперь твое время на ветру стоять. А я тут за стеночкой отдохну.

Олег немного поколебался, но решил не спорить: почему, действительно, местами не поменяться, чтобы все было по справедливости? Стараясь не топать, он прошел по палубе вперед, перешагивая через тела спящих воинов и корабельщиков – спальных отсеков на ладье не предусматривалось, – кивнул облокотившемуся на борт Хельге, поднырнул под навес и выбрался возле коричневого «лебедя», украшающего нос. Уселся на подставку, с которой добирался до головы носового украшения. Здесь вода не шипела, а мерно шелестела, словно днище скользило по густой траве. Идеальная гладь реки казалась отлитой из обсидиана, и только пробегающие изредка водомерки подсказывали, что здесь существует обыкновенная, земная жизнь.

Послышался негромкий всплеск, над водой начали клубиться струйки тумана. Они тянулись к кораблю, словно призраки гигантских анаконд сошлись вместе, выросли выше головы, и буквально за пару минут корабль исчез в густом тумане.

Под тентом запыхтели, из-под ткани высунулся варяг:

– Ты это, колдун… Коли препятствие увидишь, ори сразу. Токмо не «Бревно!» али «Камень!» – а где торчит. Там: «Справа!», «Слева!». А то кормчий не поймет, куда отворачивать.

– В таком тумане нужно не отворачивать, а в дрейфе лежать.

– Дык, дно мягкое, русло прямое… Проскочим.

– Нужно было не от нечисти, а от дурости заговор делать, – покачал головой Середин.

– Что, есть такое? – удивился Хельга.

– В том-то и дело, что нет, – вздохнул ведун. – Ладно, иди. Я все понял.

Варяг исчез под пологом, оставив впередсмотрящего наедине с туманом и журчащей водой. Олег, изо всех сил напрягая зрение, всматривался вперед, но ничего не происходило. Мерно журчала вода, накатывались, чтобы уйти за борта, низкие берега, изредка проносились над водой стремительные тени, старательно пели в болоте лягушки. Мир вокруг пах влажностью и спелой брусникой. Хотя для таковой по календарю было еще слишком рано…

Наконец туман начал светлеть. Запели утренние птахи, налетел отдохнувший за ночь ветер. Из-под полога появился бородатый детина в черной войлочной тюбетейке, укрывающей любовно выбритую лысину.

– Все, гуляй, колдун. Моя очередь.

* * *

Когда Олег проснулся, над рекой все еще висел густой туман. Все, что находилось за пределами ладьи, растворялось в светлой пелене, вяло покачивающейся, но и не думающей рассеиваться. Желудок недовольно заурчал, напоминая, что неплохо бы и позавтракать. Ведун поднялся, отправился к хозяйской каюте:

– Тук-тук, – шлепнул он пару раз по пологу. – Можно?

– Да. – Полог почти сразу откинулся, купец выглянул наружу: – Все еще висит? Мы, часом, не умерли ночью, ведун?

– Не знаю как ты, Любовод, – покачал головой Олег, – а я еще жив.

– За что же великий Стрибог обиду на нас держит? Может, обидел ты его действом своим, ведун?

– Разве могли светлые боги обидеться за то, что ты сохранил свою жизнь и добро, Любовод?

– Не знаю… – Купец скрылся в сарае, но почти сразу вернулся с кружкой и горстью сушеного мяса в руках, подошел к борту, несколько раз плеснул в воду понемногу вина: – Тебе, Стрибог, вам, Тур и Велес, тебе, великий Сварог.

Вслед вину парень высыпал сушеное мясо, а остаток вина допил. Наклонился через борт, сильнее, сильнее… Середин метнулся к нему, в последний момент перехватил за пояс, ворот, рванул к себе:

– Ты чего, купец?!

– Я?! – удивленно выдохнул Любовод, отер покрытый испариной лоб. – Не знаю… Вода-то там течет и течет… Поманило… – Он снова тяжело выдохнул: – Благодарю тебя, колдун. Я ведь чуть не того…

– Не колдун я, – напомнил Олег. – Есть чего-то захотелось. Как там, в кормовой трюм заглянуть можно или разрешение нужно спрашивать?

– Да смотри, – махнул рукой купец. – У нас на ладье татей нет, мы за добро не боимся. Нет, постой… По уложению, я всех корабельщиков кормить должен.

– Это неплохо, – кивнул Олег. – Только у меня там курица запеченная. Будет жалко, коли испортится.

– Ну, смотри… – Купец оглянулся на борт ладьи, шагнул было к нему, но вдруг резко замотал головой и торопливо метнулся в каюту.

Середин обошел кормовой сарайчик, спрыгнул в люк, почти на ощупь нашел там свою заплечную суму, развязал, достал глиняный ком, выбрался на палубу, вернул крышку на место, расколол глину прямо об него, а потом принялся неторопливо извлекать уже холодные, но от того не менее вкусные кусочки, выбрасывая обгрызенные кости прямо за борт. В конце концов, кости – это не стекло. Это мусор естественный, природой легко усвояемый.

– Глина, кстати, тоже не полиэтилен, – добавил он, закончив с едой, и вышвырнул туда же осколки.

Снаружи продолжала тихонько шуршать вода, радостно пели птицы, словно грелись на ласковом полуденном солнышке. А на палубе было сыро и довольно прохладно.

– Кончится это когда-нибудь или нет! – послышался недовольный голос. – Кормчий, к берегу поверни! Хоть костер разведем да солонины обжарим!

Ответа не последовало, однако звук изменился. Шорох сменился веселым журчанием, корабль качнуло. Середин взялся рукой за борт, ожидая толчка, но ничего не происходило. То ли кормчий не стал поворачивать, то ли… Русло стало шире?

Олег обогнул кормовой сарай, дошел до навеса, глядя вперед, но никак не различал ни перед изогнувшим деревянную шею «лебедем», ни по сторонам ни деревьев, ни кустарников. Ничего, кроме воды…

– Эй, Борислав! Хватит версты отмерять, жрать хотим! – послышался уже другой голос.

– Ничего не понимаю, – негромко, но вполне различимо пробормотал кормчий. – Здесь никогда не встречалось разливов.

– Ты никак заблудился, дед? Мы десять дней назад сюда заплывали! Нет на Прикше озер. Хватит баловать, поворачивай к берегу!

– Мечеслав, Богдан! – с неожиданной злостью закричал Борислав. – Весла берите! Не видите, ладья руля не слушается. Славомил, Игорь, тоже шевелитесь!

Только теперь Середин понял, что отверстия в бортах на уровне палубы предназначены отнюдь не для слива воды во время шторма, а являют собой обычные уключины. Четверо корабельщиков, просунув каждый по лопасти в эти дыры, начали дружно и с видимой натугой загребать. Вода зажурчала громче. Борислав толкнул лопасть от себя, корабль ощутимо качнуло в сторону. Но ожидаемого толчка килем о берег все еще не было.

– Что тут за крики? – появился из надстройки Любовод, запахиваясь в теплый кафтан. – Деда Боря, ты что творишь?

– Берега нет, Любаша, – хрипло ответил кормчий. – В обе стороны рулил, саженей по сто от стремнины отошли. А тут в реке и десяти не наберется. Нет берега, и не видно ни зги.

– Может… – запнулся купец. – Может, затор впереди? Река разлилась?

– Как ни разливайся, а березки с макушкой-то не скроешь, Любаша. Опять же, кончаться пора Прикше. И Белой бы пора. Ан ни Любытина, ни Мсты не видать.

– Эй, колдун, – выбрался из-под полога Урий. – А скажи честному люду, что ты здесь вечор волхвовал? Уж не о тебе ли хозяйского сына вещий Аскорун упреждал? Ты куда нас загнал, колдун? Кому души наши продал?!

– Я? – растерялся Олег. – Да я же защитное заклинание творил…

Ш-ш-ш-ш-ш-ших-х-х – зловеще прошептало извлекаемое из ножен железо. И клинок обнаженный блеснул в руках еще вчера такого дружелюбного Хельги.

– Е-мое… – попятился Середин и уперся спиной в рукоять висящего на краю борта щита. – Честное слово, защитное делал…

Но тут он заметил на губах Урия злорадную усмешку, и в сознании словно щелкнул переключатель: ночь; сперва варяг стоял на носу, потом перешел на корму.

– Стойте!!! – Ведун вскочил на борт, задевая щиты ботинками, пробежался до деревянного «лебедя», провел рукой сверху… – Где он?! – Мгновенно улетучились сомнения, вернулась уверенность в своих силах. – Где мой обоженный на огне талисман?! И что это за сырая грязь?

Ведун швырнул в толпящихся на крышке трюма воинов шлепок сырой глины, спрыгнул на палубу и, отпихнув попавшихся под ноги невольниц, проскочил под пологом.

– Это ты! – указал он пальцем на Урия. – Это ты, баран, кретин безмозглый, дерево тупое, ты талисманы ночью снял! Хотел…

Завершить свою мысль Олег не смог, поскольку варяг, взвыв, как раненый медведь, выдернул меч и кинулся в атаку. Корабельщики шарахнулись в стороны, а ведун еле успел наклониться, проскользнуть под тяжелым клинком и, выдергивая саблю, сорвать с борта один из щитов.

– А-а-а! – Урий мутузил щит с такой силой, словно держал в руке не полупудовый меч, а легкую шпагу.

Удар – и одна из досок, из которых был собран щит, раскололась вдоль. Еще удар – и в руках Середина осталась только рукоять с двумя медными заклепками. Хорошо понимая, что легкой саблей остановить падающий на голову остро отточенный лом невозможно, ведун опять увернулся, сцапал другой щит. Как назло, все заклинания мгновенно выветрились из головы.

– А-а-а! – снова взревел варяг, кидая вперед свой клинок, и Олег еле успел прикрыться собранным из легких тополиных досок диском.

Однако неудачно: вертикальная рукоять, скрепляя две половины, вынуждала Середина держать доски горизонтально, и первый же тяжелый удар обломил верхний край до крепежной заклепки. Урий кинул меч поперек – ведун едва успел присесть, пропуская со свистом режущее воздух железо над головой, и, пользуясь моментом, попытался достать врага своим длинным клинком. Однако варяг с неожиданной ловкостью отскочил, снова рубанул из-за головы, нарушая все правила рубки на мечах, – и щит опять разлетелся на куски. Олег кинул обломки врагу в лицо, выигрывая драгоценные мгновенья, метнулся через палубу, распугав жмущихся в стороны зрителей, схватил еще один щит – на сегодня уже третий.

– Иди сюда! – Тяжело вколачивая ноги в корабль, двинулся за ним варяг, взмахнул мечом.

– А так… – Повернув щит досками вертикально, ведун поддернул его к себе, гася удар, и сверкающий клинок не разрубил диск в куски, а вошел в него сантиметров на двадцать, прочно застряв в дереве. Олег отпустил щит – неожиданная тяжесть дернула меч к палубе, и Середин, вложив в удар всю свою силу, толкнул саблю вперед в открывшееся тело.

Оружие вошло по самую рукоять – видимо, выйдя из тела с другой стороны. Ведун отступил, выдернул клинок и резко им взмахнул, стряхивая кровь. Варяг гулко упал на колени, оперся руками, пытаясь удержаться в вертикальном положении.

– Радомир… – прошептал он. – Радомир, прости…

Руки не удержали тяжести, согнулись в локтях. Урий упал лицом вниз, но смог найти в себе силы и перевернулся на спину. Нашел глазами купца:

– Любовод… Я не нарушил… Он меня оскорбил…

– Да, ты сдержал клятву, – подтвердил купец. – Твоя совесть чиста.

– Меч… Мой меч…

Олег поднял щит, грохнул им о палубу, освобождая засевший клинок, подобрал меч, вложил его рукоятью в руку варяга.

– Радомир… – улыбнулся воин, с неожиданной силой сжимая рукоять, и облегченно вздохнул.

– Душа ушла… – кивнул купец. – Не знаю, найдут ли жаворонки ее в этом тумане, но он умер с мечом в руке. Этого достаточно в благодарность за уничтоженные обереги. Теперь выбросите тело за борт и отмойте палубу от крови. Тризны не будет.

Любовод отошел к борту, положил ладонь на грудь, с силой ее потер.

– Как тут душно… Ведун, теперь ты сможешь избавить нас от этого проклятого тумана?

– Тумана?.. – Олег поднял глаза к небу, задумчиво потер подбородок. – Похоже, какая-то нечисть лишает нас света. А значит…

И опять в его душе появился уже знакомый азарт: получится, не получится?

– Ладно, пусть будет туман… А скажи мне, купец, ведь у тебя есть чернила?

– Сейчас…

Тело варяга с тяжелым плеском ухнулось за борт, безусый корабельщик выплеснул на палубу пару кожаных ведер воды, и еще не успевшая свернуться кровь безропотно потекла за борт.

– Вот, держи, ведун… – вернулся из своего сарая Любовод и протянул деревянный цилиндрик, закрытый пробкой. – Перо нужно?

– Давай. – Середин распотрошил верхнюю часть гусиного пера, отошел на сухое место, опустился на колени. Выдернул из чернильницы пробку, макнул внутрь верхнюю часть пера, решительным движением нарисовал почти правильный круг, внутрь вписал двойной крест. – Весь мир, на все концы света… – Он перевернул перо, ткнул в чернила его нижнюю, рабочую часть и принялся старательно, аккуратными буквами выписывать по окружности имена богов русской земли, одновременно наговаривая: – Встану на заре, выйду из дома, выйду красными дверьми, широкими воротами. Пойду в чисто поле, на высокий берег, на быстрый ветер. Красива заря в небесах, красива земля в ногах, силен ветер в волосах. Ой, вы, Сварог и Сваргиня, Ладо и Лилия, Белбог и Белгиня, ой, ты матушка Триглава и прекрасная Макошь. Вы ли мир создавали, детушками населяли. Так покажите нам воду глубокую, небо высокое, берег далекий…

Вписав последнее имя, Олег поднял голову. Туман продолжал стоять, словно непробиваемая стена. Корабельщики томились у бортов в ожидании чуда, переминались, облизывали пересохшие губы. Туман оставался на месте, и это означало, что что-то сделано не так.

– Мир создавали, детишками населяли… – тихо проговорил про себя Середин, и его осенило: душа! В раскрывающем глаза знаке не хватало символа души! – Мне нужна кровь! Кровь невинного человека!

Воины непонимающе переглянулись.

– Кровь невинного человека… – лихорадочно соображал ведун. – Невинного… Электрическая сила! Невинного… Невольницы! Они подойдут!

– Невольницы? Невинные? – не поверил своим ушам кто-то из варягов.

– Да! – раздраженно рявкнул Олег. – На них нет греха убийства и насилия! Он на вас. Тащите их сюда!

Сразу несколько человек кинулись на нос, оттуда донесся жалобный вой. Мгновение спустя к выписанному на палубе знаку приволокли сразу обеих рабынь, почему-то обнаженных.

– Нет! Не нужно! Пощадите! Не надо, прошу вас! – кричали они на два голоса, но мужчины умело поставили их на колени, вынудив склониться над кругом. Хельга выхватил меч, прижал клинок к горлу одной из жертв:

– Куда резать?

– Не надо! – По лицу женщины текли крупные слезы. – Нет, прошу, умоляю…

– Ты чего? – несколько опешил Середин. – Зачем горло? Хватит пары капель!

– Да? – На лице варяга появилось выражение искренней обиды.

– Конечно. Ты же весь оберег кровью смоешь. Пару капель – сюда, в центр креста.

Воин перехватил руку невольницы у локтя, вытянул вперед, чиркнул лезвием по тыльной стороне ладони, перевернул ее разрезом вниз. Женщина, тихонько всхлипывая, не сопротивлялась.

– Встану на заре, выйду из дома… – торопливо забормотал ведун, – …небо высокое, берег далекий… Открой!

Крупная капля отделилась от руки, упала вниз, расплескавшись в стороны десятком крохотных точечек, и с окружающего мира словно сдернули покрывало…

– Ура-а-а!!! – взревели два десятка луженых глоток.

– А ты молоток, ведун, – тихо добавил Олег, и гордость, которую он испытывал в этот момент, стоила куда дороже даже десятикратного оклада воина судовой рати.

Правда, крик радости погас довольно быстро, поскольку люди обнаружили, что находятся в самом центре большого вытянутого озера. В свете безоблачного дня были хорошо различимы серые просторы болот вдоль широких берегов водоема, узкие же окаймлялись лесными опушками.

– Клянусь валгаллой, – пробормотал Хельга. – Колдун, куда ты закинул нас на этот раз?

– Я знаю, куда, – неожиданно подал голос Борислав. – Несколько лет назад мы отсиживались здесь от полочан, когда взяли у них несколько ладных девок и десяток ребятишек на продажу. Это Паницкое озеро. Отсюда протока до Мсты идет, часа три ходу. Деревня Кривое Колено верстах в пяти за топью будет. А до Ильменя два дня пути.

– Жарко-то как, – скинул кафтан купец. – Может, искупаемся, да и тронемся во имя Хорса?

– Куда тут, Любаша? – покачал головой кормчий. – Глубина тут неведомая, а по берегам – топи. Нехорошее здесь место. Потому и не селится никто.

– А я хочу! – упрямо топнул ногой хозяин.

– Э-э, ты чего, братишка? – Середин подошел к купцу, осторожно обнял за плечи, отвел в кормовую надстройку и уложил на ковер. Налил из стоящего на сундуке кувшина кружку вина, поднес к губам: – Вот, выпей маленько. И отдохни.

– Хватит валяться, бездельники, – послышался снаружи зычный голос кормчего. – А ну, хватай мачту, да в гнездо опускай! Хватит болтаться, как дохлая крыса на воде, пора и парус на ветру проветрить!

– Как душно, – откинул голову на ковер Любовод. – Ведун, сделай милость, откинь полог.

Олег, выйдя из надстройки, зашвырнул тяжелый шерстяной полог, заменявший дверь, на крышу сарая. Оглянулся. Купец, тяжело дыша, закрыл глаза.

На палубе тем временем корабельщики заканчивали устанавливать мачту с похожей на трезубец верхушкой: четверо привязывали растяжки на носу и корме, еще двое деревянными колышками закрепляли основание в гнезде перед крышкой трюма. Парнишка, ночью заменявший кормчего, не дожидаясь конца работ, уже лез наверх с двумя хорошими веревками в зубах. Оставшиеся корабельщики тем временем подносили толстую – с человеческое бедро – балку, к которой несколькими шнурками была прихвачена парусина.

– Держи! – Мальчишка перекинул веревки через выемки трезубца, бросил концы вниз, заскользил следом.

Корабельщики распустили шнурки, дружно отбежали назад, к надстройке, схватились за веревки.

– А ну, дружно!

Они потянули в десять рук. Поперечный брус дрогнул и пополз вверх, вытягивая за собой серо-коричневый парус с огромным, вписанным в круг, крестом, концы которого оканчивались птичьими лапами. Ткань пару раз недовольно хлопнула, словно просыпаясь, после чего выгнулась под напором ветра, туго натянув привязанные от углов к борту прочные пеньковые канаты. Натужно скрипнула мачта, слегка наклонилась вперед. Из-за борта послышался сперва шорох, потом плеск, который быстро перешел в торопливое журчание.

– Милостью Сварога али злобою ночной Сречи, однако же любытинскому боярину нас не видать, – сообщил кормчий, правя корабль носом на солнце.

– Не может быть, деда, – удивился парнишка-кормчий. – Как же мы мимо прошли?

– А кто его знает, – пожал плечами Борислав. – Видать, есть путь и помимо Мсты. Вязи здесь неоглядные. Коли здешнее болото до самых Тихорских топей тянется, так и не удивлюсь. Сиречь, одна и та же трясина и есть.

Середин увидел, как купец зашевелился, встал. Двинулся наружу. Олег хлопнул по плечу ближнего воина, жестом поманил за собой и двинулся в сторону хозяина корабля.

– Я так разумею, деда Боря, – с умным видом разглагольствовал паренек, – мы в тумане в протоку какую попали. Что сверху слегка заросла, но плыть все-таки не мешала.

– А я так мыслю, – ответил кормчий, – что негоже странность сию поминать, коли не хочешь на наши головы новую напасть накликать. Побаловала нечисть, да отпустила. За то Стрибогу наш поклон, а Сварогу уважение.

Любовод остановился у борта, завороженно глядя в бегущую мимо воду, начал наклоняться вперед.

– Держи! – Олег первым метнулся вперед, сбил его на палубу, не дав кувыркнуться наружу, и прижал к доскам.

– Жарко! – заметался купец. – Жарко, пусти! Хочу воды! Пустите! Воды хочу.

– Да держи же ты! – рыкнул на варяга Середин. – А то вырвется и в воду сиганет. Похоже, жар у него. В прохладу, за борт тянет. За ноги бери, помоги в каюту оттащить.

Вдвоем они донесли мечущегося, словно в беспамятстве, парня назад в надстройку, положили на ковры.

– Пустите! – продолжал вырываться Любовод. – Купаться хочу… Жарко… Душно, пустите.

– Уксусом его растереть нужно, – предложил воин. – Потом укрыть и бабу подложить, дабы согрела.

– А есть уксус-то?

– У деда Бори надобно спросить, он про товар более моего ведает.

– Жарко! – неожиданно выгнулся дугой купец.

От неожиданного толчка Середин отлетел в угол – а когда снова вскочил на ноги, то увидел, что Любовода уже в дверях поймал варяг, обхватив сзади за грудь и удерживая на весу.

– Постой, хозяин… Ты куда…

Ведун подбежал на помощь, и вдвоем они снова уложили купца на ковер.

– Тебя как звать-то? – переводя дух спросил Олег.

– Оскаром, колдун.

– Я не колдун, просто ведаю поболее вашего, – мотнул головой Середин. – Так что с хозяином делать станем, Оскар? Я смотрю, от жара совсем обезумел.

Варяг помялся, потом сунул руку за пазуху, вытащил несколько тонких кожаных ремешков. Вопросительно взглянул на Олега. Тот кивнул. Вдвоем они перевернули Любовода на живот, завели руки за спину, связали. Потом прикрутили ноги одну к другой. Отступили. Купец пару раз выгнулся дугой, перекатился с боку на бок, затих. Глаза его увлажнились:

– Пустите меня. Именем Макоши и Триглавы прошу… Отпустите… Жарко мне… Хочу воды, хочу искупаться.

– Потом как-нибудь искупаешься, – отер лоб Середин. – Когда не так жарко будет. А мы тебя сейчас для успокоения уксусом натрем.

Они с Оскаром вышли наружу и обнаружили, что возле надстройки собрались почти все корабельщики ладьи. Да оно и не удивительно, учитывая то, какие сцены только что устраивал купец.

– Чего это с ним? – поинтересовался Хельга.

– Приболел хозяин, – ответил Оскар. – Уложили мы его пока остыть. Натрем уксусом, дадим вина, приведем невольницу. Глядишь, к утру в себя придет.

– А чего же колдун не вылечил?

– Слушайте, ребята, – попросил Олег, – дайте и мне дух перевести. Я как проснулся, только тем и занимаюсь, что либо дерусь, либо колдую. Опять же и знахарских снадобий у меня с собой нет. Подождем чуток – может, и сам оклемается. Мужик – кровь с молоком, ничего с ним не сделается. И вообще, я бы пожрал, а? Как вы на это смотрите?

– Я бы тоже, – отозвался от кормового весла Борислав. – Сейчас к протоке выйдем, там и причалим. Огонь разведем, жертву принесем богам за избавление. Тут в озерце и полуверсты в ширину не будет, быстро проскочим.

– А уксус есть на корабле? – поинтересовался ведун.

– Причалим сейчас, все, что надобно, отыщем, – ответил дед, и это обещание удовлетворило всех.

Середин присел на палубу, лицом к солнцу, отвалился спиной на борт и закрыл глаза, впитывая ласковое тепло.

Наверное, на некоторое время он провалился в дремоту, поскольку, когда его затрясли за плечо, тень от мачты отползла от его ног до матерчатого навеса, хотя нос корабля по-прежнему смотрел на край далекого леса. Бодро журчала за бортом вода, ветер старательно наполнял парус. Однако…

– Дед, ты чего, – окликнул кормчего Олег, – по кругу плаваешь?

Борислав промолчал, а вот Хельга отозвался неприятным смехом:

– Ты смотри, заметил! Да мы ужо полдня под полным парусом идем, да ни на сажень не сдвинулись!

– Да ну, не может быть… – Ведун поднялся, выглянул за борт.

Нет, на месте они не стояли – вода уносилась за корму с приличной скоростью, мелькали перед глазами сухие иголки, листья, лохмотья водорослей и прочий озерный мусор. До берега на глазок оставалось метров сто, и… Олег выждал, глядя на полузатопленный прибрежный ивняк. Минута, другая… Пятая… Нет, как было сто метров, так и осталось. Ладья мчалась словно по беговой дорожке: как не беги, а все одно никуда не денешься.

– Вот тебе и ква, – пробормотал ведун себе под нос. – Это еще что за фокусы? Встречного течения быть не должно, мы же не на реке…

– Ну, что скажешь? – Хельга тряхнул Середина за плечо.

– Этого не может быть!

На этот раз гнусно захохотали уже несколько варягов.

– Самый умный, да? – высказался Борислав, зашелестев шелковой рубашкой. – Как ты на ладью попал, так у нас сразу беды и начались.

– За борт его, и вся недолга, – непринужденно предложил кто-то из-под навеса.

– За борт чернокнижника! Это из-за него все напасти! – подхватил кто-то еще. – К русалкам колдуна!

– Вы чего, сдурели? – Ведун положил руку на рукоять сабли. – Не на мне, между прочим, проклятие лежало, а на вашей посудине.

– Жарко! – из кормовой надстройки послышался громкий стук. – Воды!

– А ведь точно, мужики, – оглянулся на выбирающихся из-под навеса варягов Хельга. – На купце нашем проклятие лежит. Его водяная нечисть к себе зовет. Вон, как мечется.

– Отдать его водяным нужно, – тут же согласились еще несколько варягов. – Тогда они нас отпустят.

– Вы чего, ребята? – не поверил своим ушам Олег. – Как можно живого человека за борт? Он же хозяин ваш, ребята!

– Хозяин воды его зовет, колдун, – подвел итог Хельга. – Не тебе с ним спорить.

– Да вы чего… – Середин отступил на пару шагов перед напирающими корабельщиками и, не видя другого выхода, обнажил клинок. – Вы что, забыли, что защищать Любовода и корабль его клялись?

– Вот мы ладью и спасаем. – Хельга, вместо того, чтобы хвататься за меч, снял с борта щит. – Не мешай, ведун. Твоей крови мы не хотим.

Еще несколько варягов взялись за щиты, и за считанные мгновения перед Серединым появилась прочная деревянная стена. Край на край, упор на плечо – все в точности так, как он сам учил в клубе новобранцев.

– Деда Боря, – оглянулся за поддержкой на кормчего Олег. – Скажи ты им!

– Я, колдун, супротив богов не пойду, – покачал головой Борислав. – Судьба у Любовода такая, сам вещий Аскорун ее предрекал…

– Не пущу! – Середин отступил к самой надстройке, встал в дверях. – Не дам человека по дурости жизни лишать.

– Навались! – скомандовал Хельга, и на ведуна двинулись сразу несколько щитов.

Олег рванулся навстречу, попытался уколоть саблей поверх деревянной стены, а когда щиты дернулись вверх, резко присел, рубанул понизу. Однако опытные в рукопашных схватках варяги ловко убирали ноги из-под ударов, притоптывая, словно в пляске, прикрывали головы, медленно, но верно оттесняя ведуна к рулевому веслу.

– Спасибо, Оскар! – Из дверей надстройки вышел варяг, пряча нож в ножны, а следом на ним, откидывая перерезанные путы, Любовод.

Корабельщики отхлынули от Середина, следя за тем, что будет дальше.

– Жарко-то как сегодня, – расправил плечи купец, рывком поднялся на борт, на мгновение замер.

– Не-ет!!! – кинулся к нему ведун, но Оскар дал Олегу по ногам и тот, споткнувшись, покатился по палубе.

Любовод качнулся вперед, толкнулся ногами. Послышался громкий всплеск.

– Стой! – Середин вскочил, кинул саблю в ножны, сделал пару глубоких вдохов и, опершись руками о борт, сиганул следом.

Вода на миг обожгла лицо холодом, после чего мокрыми щупальцами принялась забираться под свитер и футболку, в штаны, в ботинки. Олег запоздало подумал, что обувь следовало снять – но теперь менять что-либо было поздно. С трудом различая в полупрозрачной озерной воде покорно уходящего в глубину Любовода, ведун гребнул воду руками, раз, другой, потянулся к совсем уже близким сапогам – как тут что-то серебристое мелькнуло сбоку, и он ощутил сильный удар под мышку. Изо рта вырвались пузыри воздуха, Олег задергался – тут его кто-то дернул за штаны, крутанул вокруг своей оси. Середин почувствовал, что начинает задыхаться, и, предоставив купца своей судьбе, рванулся к поверхности…

Не тут-то было: нога зацепилось за что-то тяжелое, увлекающее вниз. Олег пару раз пнул это «нечто» свободной ногой, отцепился, но тут его потянули в сторону за ремень, толкнули в затылок. Чувствуя, как легкие режет от недостатка воздуха, ведун развернулся… И вдруг увидел прямо перед собой женское лицо. Сил удивляться не оставалось… Легкие сделали рефлекторный выдох, выпустив к поверхности вереницу пузырей, – и тут женщина прильнула к нему в жадном поцелуе. Легкие сделали вдох – а Середин почувствовал, как вся грудь наполнилась смертельным, непереносимым холодом. Он приготовился к тому, что сознание сейчас погаснет… Как ни странно, никакого страха ведун не чувствовал. Только обиду за то, что все закончилось так быстро и глупо…

Однако ничего не происходило: глаза видели, сердце стучало, руки двигались. Женщина отодвинулась, улыбнулась, нырнула вниз. Вконец очумевший Олег сунулся было следом – но его опять дернули за ногу, за ремень, пнули в бок, дернули за ухо. Потом толкнули вверх. Точнее, поволокли за ногу, отпустив только под самыми волнами. Середин извернулся, гребнул обеими руками, прорываясь к поверхности и… Обнаружил, что тонет. Сабля на боку, кистень в кармане, тяжелые форменные ботинки, намокшая одежда – все тянуло вниз, как ни старался он грести ладонями или махать ногами.

Однако на дне Олега не ждали. Он получил сильный тычок в живот, в пятую точку, удар под подбородок – и неожиданно очутился на воздухе. Легкие сжались, изрыгнув изо рта потоки густой темной жидкости. Ведун сделал судорожный вздох, закашлялся, снова попытался вдохнуть – и с ужасом понял, что опять погружается в волны. В тот же миг кто-то цепко ухватил его за пятку и стремительно потащил по поверхности. Несколько минут – хватка исчезла. Начерпав носом не меньше ведра воды, ведун извернулся, выплевывая содержимое желудка и легких, и только тут понял, что стоит на отмели, в гуще высоких камышей.

За спиной кто-то хихикнул. Середин быстро обернулся, но увидел только круги на воде. Камыши зашелестели, смешок переместился туда. Ведун пригладил волосы, огляделся. Вдалеке под всеми парусами удалялся корабль, на противоположной стороне озера серело болото, а вот за камышами, метрах в двадцати, покачивались серебристые плакучие ивы; в паре шагов от Олега из воды высовывались по плечи две девушки с русыми волосами.

– Вы кто? – спросил он.

Девушки хихикнули и ушли под волны.

Олега это почему-то ничуть не удивило. Он вообще на сегодня уже потратил весь лимит удивления, и пронять его было невозможно совершенно ничем. Поэтому ведун обнажил саблю и принялся прорубаться сквозь камыш к берегу. Теперь Середин уже порадовался тому, что не успел скинуть своих ботинок: дно оказалось каменистым, босиком все ноги переломать можно. Зато берег, похожий на отвал каменоломни, давал надежду, что грязи и болотины здесь не будет, пожара от разведенного костра тоже можно не опасаться.

– Костер, костер, – вслух пропел Олег, едва не щелкая зубами. Хотя солнце и кочегарило, как сталинский стахановец, однако мокрая одежонка тепла к телу не подпускала категорически. – Ладно, сейчас запалим. Одно в этом мире хорошо: туристов не существует. А потому и валежника в каждом углу навалом.

Разложив на горячих валунах косуху, свитер и футболку, Середин, лениво отмахиваясь от крупных, громко жужжащих комаров, отправился вдоль прибрежных зарослей, подбирая сухие березовые и ивовые ветки, бересту, молодые засохшие деревца, не выдержавшие здешних суровых условий. А когда вернулся, то обнаружил на камнях уже изрядную груду хвороста.

– Кто здесь? – закрутил ведун головой.

И опять – смешки, мелькающие за деревьями тени, таинственный шепот.

– Ну, раз никого нет, – громко объявил Середин, – тогда я дрова в дело пускаю!

Он отобрал немного сухих березовых веток, поломал, сложил кучкой, подпихнул в самую середину тонкую бересту, достал из кармана зажигалку, тряхнул перед глазами. Пожалуй, газа хватит еще надолго. Олег хорошенько продул замок, чтобы удалить с кремня капельки воды, пару раз крутанул колесико – все нормально, искры летят. Потом черканул и нажал на клавишу газового клапана. Поднес язычок пламени к бересте – и вскоре между камней затрещал пока еще небольшой костерок. Середин накидал поверх растопки валежник, перенес и разложил вокруг огня одежду, расшнуровал ботинки, поставил их на солнце, скинул и повесил сушиться джинсы и трусы. Придвинулся к огню сам, подставив спину небесному светилу, а животик отогревая у огня земного. Вскоре мурашки разбежались с тела, а вместо них по коже разошлось блаженное тепло. Правда, нутро еще помнило сырую ночь и холодное купание, а потому согреваться не торопилось.

– Чайку бы сейчас горячего, – мечтательно произнес ведун. – Надо мне котелком обзаводиться. При первом удобном случае.

Он попытался подвести итоги своего короткого путешествия на новгородской ладье. Был в лесу неизвестно где – и опять попал в лес неизвестно куда. В географическом смысле намечается ничья. До путешествия имел котомку с кое-какими припасами, зато теперь в кармане «косухи» позвякивает полученный с купца аванс. Тоже, можно сказать, при своих остался. А еще у него теперь имелся на ремне острый, симпатичный нож…

– В общем, грустить не надо, – вслух решил Середин. – Покамест я в прибытке.

Крест у запястья неожиданно кольнул жалом, а по спине, от правой лопатки к пояснице, поползло что-то холодное. Олег поежился, потом повернулся.

– Ты разговариваешь со мной или с лесом? – поинтересовалась русоволосая, зеленоглазая, курносая девушка чуть ниже его ростом. У нее были небольшие и аккуратные, словно выточенные ювелиром из лучшего янтаря, ушки с длинными мочками, бледные бесцветные губы, тонкие белесые брови и длинные ресницы. Но самое главное – она была совершенно, то есть абсолютно голой! Девичьи груди прикрывались только длинными, доходящими до пояса прядями распущенных волос. Соответственно, то, что ниже…

– Ты кто? – судорожно сглотнул Середин, а руки его рефлекторным движением сошлись вместе, прикрывая то, что христиане называют срамом, а язычники – достоинством.

– Лада я, Калинкина, – захлопала девушка изумленно распахнутыми глазами. – Разве ты не знаешь?

– Я… Извини… Не местный…

Из-за деревьев послышались новые смешки.

– Слушай, Лада… Э-э-э… А перекусить у тебя ничего не найдется?

– Подожди, человече, сейчас принесу. – Она развернулась и, покачивая бедрами, направилась к березам. Олег же метнулся к камням, торопливо натянул трусы.

Минутой спустя девушка вернулась, неся в ладонях большую горку грибов: белых, красных, лисичек, моховиков, – выложила перед ведуном:

– Вот. Тебе этого хватит?

– Вполне. – Середин прикрыл ладонью запястье, на котором при приближении обнаженной красавицы начинал нервно раскаляться крест.

– Ты только не убивай здесь никого, тут и так мало кого живого.

– Я и в мыслях не имел…

– Это пока не голоден. А вот это ты зря, простудишь. – Девушка по-хозяйски спустила с молодого человека влажные трусы, положила ладошку на его детородный орган. – Ой, какой он замерзший.

Олег, просто не представляя, как себя вести в такой ситуации, ждал продолжения. Однако оного не последовало.

– К огню иди, грейся, – легонько подтолкнула девушка ведуна.

– Скажи, Лада, – решился прямо поинтересоваться Середин. – Ты русалка?

– Берегиня я здешняя, дурачок… – рассмеялась девушка и отступила к камням. – Помни про свое обещание, человече. Грибов я тебе опосля еще принесу. А как одежонка просохнет, к жилью выведу.

«Берегиня, – покачал головой Олег, на душе которого неожиданно стало приятно и тепло. – Настоящая берегиня».

Приученный быть настороже, готовый в любой момент сразиться с криксами, оборотнями и василисками, он как-то забыл, что, помимо нечисти, в густых русских дубравах живут также и берегини, смераглы, травники, а где-то в самых дебрях в доме на курьих ножках обитает Баба-Яга, всегда готовая приютить, обогреть, накормить, помочь советом и делом. Да и лешие, коли с ними не ругаться, тоже могут оказаться друзьями верными.

Он выбрал среди хвороста несколько тонких длинных веточек, заточил, расставил вертикально возле огня, подождал, пока грибы начнут слегка подвяливаться, а затем, исходя из принципа: «Горячее сырым не бывает», – благополучно умял.

Только теперь Олег начал ощущать, что на самом деле на улице довольно жарко. А если вспомнить, что он уже несколько дней не мылся и даже не раздевался, то не мешало бы и искупнуться, пока условия и погода позволяли. Вот только по камням через камыши ломиться было неохота…

Середин поднялся, забрался на самый высокий из камней, огляделся по сторонам. По левой стороне среди камышей различался разрыв, и ведун направился в ту сторону.

Метров через сто он наткнулся на узкий ручеек, втекающий в озеро со стороны березняка. И, что немаловажно, – несущий по дну мелкий желтый песок, что выстилал узкий пляж и длинную полосу от берега в глубину. Благо снимать ничего не требовалось, Олег просто вошел в воду, долго плескался, смывая с себя накопившуюся грязь и пот, а потом растянулся на горячем песке, широко раскинув руки и ноги.

– Гавайи… – довольно пробормотал он.

Послышались тихие шаги, осторожный смешок. Крест у запястья начал медленно нагреваться.

– Лада? – лениво спросил он.

По груди, по животу скользнули нежные прохладные пальчики, остановившись на бедрах. Такие же нежные и прохладные губы коснулись его губ.

– Лада… – уже не вопросительно, а утвердительно прошептал он, чувствуя, как по телу скользят длинные волосы.

Зеленые глаза, вздернутый носик, точеные ушки, тонкие губы, соболиные брови. А какая грудь скрывалась под волосами! Какие бедра…

Ведун почувствовал, как плоть его от подобных мыслей восстает и твердеет, словно неолитический мегалит, схватил ласкающую его девушку, привлек к себе, впившись самым настоящим, жарким поцелуем. Потом, не удержавшись, скользнул левой рукой вниз, крепко сжал упругую грудь. На бедра опустилась приятная тяжесть, обнявшая его достоинство приятной упругостью – Олег дернулся ей навстречу решительным толчком, невольно застонав. Однако краешек его сознания отметил, что в позе обнимаемой девушки отмечается какая-то несуразица… Молодой человек открыл глаза – и вдруг обнаружил, что обнимает отнюдь не Ладу, а какую-то черноволосую, смуглую, раскосую красотку, а вторая – бледная, как лист писчей бумаги, с острым подбородком и большой раскачивающейся грудью, закрыв глаза и откинув назад голову, самозабвенно вкушает наслаждение близостью.

Правда, Олег был не в том состоянии, чтобы прекращать общение и спрашивать паспорта…

* * *

Незадолго до заката, пощупав одежду, Середин понял, что до темноты она не высохнет совершенно точно, а потому отправился в лес за дополнительным припасом валежника и развел рядом с первым второй костер. Верное средство, если не хочешь, чтобы один бок раскалялся, а другой мерз, – это запалить два костра и лечь между ними. Чтобы камни бока не намяли, Олег наломал веток, сделав себе узкое ложе, а сверху накидал рваной травы. Не перина, конечно, получилась, но спать можно.

Ночью ему снилась Таня. Главный ветеринар зоопарка добровольно явилась к нему домой в полупрозрачной комбинации и черном белье, устроила стриптиз на подоконнике, а потом накинулась и, сладострастно рыча, начала жадно предаваться любви всеми мыслимыми и немыслимыми способами. Оргазмы шли один за другим, но женщина была ненасытна, не оставляя свою жертву ни на мгновение…

Несколько раз Олег просыпался от холода, поднимался, прислушиваясь к раздающимся со всех сторон смешкам, подбрасывал в костры валежник, укладывался снова – и пульсирующий жаром крестик у запястья подсказывал ему, что сны такие приходят неспроста… Однако же застать никого возле себя ведуну за всю ночь так ни разу и не удалось. А что до следов – так у мужчин такое бывает… При долгом воздержании…

Прежде чем одеться, Середин по предрассветному туману добежал до ручья, бухнулся в воду, смывая с себя налипшую листву и прочую грязь, еще раз сполоснул волосы. Внезапно совсем рядом появилось светлое пятно – поверхность озера разорвалась, и над нею выросла голова, облепленные шелком плечи, торс, мокрые шаровары.

На пляже Любовод опустился на четвереньки, дернулся вперед, словно его затошнило – на песок изо рта выплеснулись струи воды. Купец немного покашлял, потом уселся, поджав под себя ноги.

– Ты… откуда? – облизнув занемевшим языком губы, спросил Олег.

– Оттуда, – кивнул на озеро Любовод.

– Ага. – Середин зачерпнул воды, плеснул себе на лицо. – Тогда пошли к огню, обсушишься немного.

Одежда ведуна высохла, поэтому он оделся, вместо своих штанов разложил купеческие, шелковую косоворотку кинул на ветки – и так за считанные минуты высохнет. Протянул вернувшемуся из пучины парню «шашлык» из грибов.

– На, поешь. Как будем готовы, Лада к жилью обещала вывести.

– Не нужно, – покачал головой купец. – Скоро за нами придет ладья.

– Ты уверен?

– Конечно…

– Слушай, – вздохнул Олег. – Давай не будем крутить. Ты же понимаешь, что меня от любопытства вот-вот в куски разорвет. Или сразу скажи, что все тайна, или признавайся, чего случилось.

– Да в общем, ничего, – пожал плечами Любовод. – Просто она – моя мать.

– Кто?

– Русалка.

– Какая?

– Наиной зовут… – Парень потер себе пальцами виски. – Много лет назад отец здесь упал за борт. Он был в кольчуге, при оружии, а потому сразу пошел на дно. Мама его заметила, и он ей сразу в душу запал. Наверное… Люди ведь сюда редко заплывают, вот и скучают утопленницы по мужской ласке. Многие, сказывают, и речь людскую забывать стали. Хотя, говорит, понравился сразу. Вот и не дала утонуть, и подруг никого к отцу не подпустила. Несколько дней продержала при себе. Но потом отдала обратно наверх, неволить не стала. А как родила меня, как выкормила до первых зубиков – так отцу передала, дабы мужчину воспитал.

– Так русалки, что, родившихся детей отцам отдают? – передернул плечами Середин. – Как же те их находят? Как доказывают, что дети от них.

– Я про то маму не спрашивал, – развел руками Любовод. – Отдают как-то. А тебе что за недолга?

– Ай, – отмахнулся Олег.

– А-а-а… – понимающе кивнул купец. Потом улыбнулся. Потом громко захохотал: – Ты, ведун, через девять месяцев к рекам и ручьям лучше не подходи! И к колодцам не подходи! И вообще лучше воду не пей, не надо. Не то наступят для тебя большие хлопоты…

– Хватит ржать! – не выдержал Середин. – Ничего смешного!

– Сколько… – купец аж попискивал от восторга. – Сколько их было?

– Ш-ш-ша-а… – Впервые за многие годы у ведуна чуть не вырвалось нехорошее слово. Ворон с самого начала настрого всех учеников предупредил: никогда не призывать ни бога, ни черта. Потому как силы это столь мощные, что раз свяжешься – вся судьба кувырком пойдет. Но иногда что-нибудь эдакое так и норовило сорваться с губ… – Электрическая сила! Тройное ква в одном флаконе. Японский городовой и двести раз по Фудзияме.

– Сколько? – не в силах успокоиться, переспросил Любовод.

– Вечером две было. Да еще ночью кто-то приставал.

– Да уж, Ладе ты сегодня удовольствие доставил!

– Кому? – вздрогнул Середин от знакомого имени.

– Ну, Ладе, – кивнул купец. – Богине Ладе нашей. Ну, богине любви. Ты чего, ведун? Али еще что-то было?

– Ничего, – поморщился Олег. – Ты лучше про себя дальше расскажи.

– Да я ужо все и поведал. Соскучилась мама. Повидать захотела. Узнать, каким стал, чего хочу, о чем думаю. В общем, свиделись… Ладно, давай собираться. Ладья аккурат возле ручья, где я вышел, проплыть должна. Вот и подберет.

Ладья их действительно подобрала. Но не сразу – увидев на берегу двух утонувших товарищей, корабельщики не то что не остановились – схватились за весла, норовя побыстрее проскочить мимо. Любовод только посмеялся наивности своих людей.

Сдались корабельщики только на пятой попытке. Видно поняли, что не смогут выбраться из заколдованного места, пока хозяина и ведуна не подберут. Ладья спустила парус, повернула к берегу, постепенно теряя скорость, и почти без толчка приткнулась в песок. Наружу вывалилась веревочная лестница.

Любовод поднялся на борт первым. Остановился, облокотившись на выгнувшего деревянную шею «лебедя», окинул отпрянувших варягов укоризненным взглядом:

– Эх, вы… Ладно, всех прощаю. Борислав, правь к Новгороду. Ночью паруса не спускай, иди спокойно. С моим кораблем отныне ничего на воде не случится.

Так оно и вышло.

Новгород

Движение по Волхову на подступах к городу было такое, словно на въезде в Москву летним воскресным вечером: сотни ладей, шнеков, шитиков, бус, ушкуев, лодок и прочей плавучей мелочи, пытаясь протиснуться по реке шириной всего с шестиполосное шоссе, шлепали веслами по воде, отпихивались друг от друга, в то время как кормчие громко ругались друг на друга на знакомых и незнакомых языках всех концов света, проклинали матерей и потомков друг друга, грозили мечами и кистенями – что, впрочем, скорости никому не добавляло.

Ладья купца Любовода, одетого в богатый алый суконный кафтан, подбитый соболем, в высокую горлатную шапку и сафьяновые сапоги, отвернула с Волхова километра за полтора от высоких стен кремля, вошла в неширокую речушку, берега которой состояли, казалось, из сплошной череды причалов – как пустых, так и украшенных судами самых разных конструкций, среди которых разве только китайских джонок не хватало. Еще примерно через полкилометра ладья, едва не перевернув рыбацкую лодку, отвернула влево на еще более узкую протоку, крутые берега которой были укреплены бревенчатой набережной, а вдоль русла шла деревянная мостовая.

– Где это мы? – непонимающе закрутил головой Олег.

– Малый Волховец, колдун, – ответил Борислав, который напряженно ловил рулем сантиметры, протискивая огромный корабль в щель между европейским коггом и персидским кунгасом.

– Канал, что ли?

– Не… – покачал головой кормчий, – река. Токмо углубили ее купцы маленько…

Наконец он приказал корабельщикам убрать весла – ладья стала медленно подкатываться боком к свободному месту. Борт гулко стукнулся о дубовый причал, несколько человек выпрыгнули через борт, привязывая прочные канаты к выпирающим на высоту пояса разлохмаченным деревянным быкам.

– Слава Стрибогу, – наконец-то отпустил кормовое весло дед. – Прибыли…

Встречающих видно не было – только разгружавшие соседний корабль амбалы с опаской косились на новоприбывших. Любовод низко, коснувшись кончиками пальцев палубы, поклонился берегу, затем выпрыгнул на него, скинул шапку, опустился на колени и поцеловал землю. Следом за купцом начали выпрыгивать остальные путешественники, в точности повторяя действия хозяина. Олег, не желая привлекать к себе лишнее внимание, тоже отвесил новгородской земле низкий поклон, а потом прикоснулся губами к жухлой утоптанной траве.

Корабельщики все вместе двинулись не в сторону Новгорода, а прямо в противоположном направлении: вдоль реки, вокруг небольшого болотца. Вскоре впереди показалось озерцо, отделенное от Волховца крутой песчаной насыпью, узкой у входа, но дальше расширяющейся метров до двухсот. Поначалу Середин удивился тому, что на этом перешейке растут огромные вековые дубы, но вскоре понял: в таком месте может происходить все, что угодно. Потому как в окружении дубравы находился внушительный частокол, из-за которого выглядывали макушки высоких истуканов.

Поскидывав шапки и склонив головы, путники вошли в украшенные улыбающимся солнцем ворота. Середин, морщась от боли в руке под раскалившимся крестом, быстро стрельнул глазами по сторонам, пытаясь опознать местных богов. В центре, разумеется, стоял Сварог, бог солнца. Грубо отесанный, в два обхвата столб метров пяти высотой, с небрежно намеченными бородой и глазами, потемневшим от времени ртом, пронзительными точками зрачков. Стало быть, три колышка за ним – жена и дети. Слева и справа возвышались столбы пониже – такие же древние и такие же небрежно исполненные. Кто-то из них должен был символизировать Белбога – гаранта справедливости и хранителя добра, а кто-то Триглаву – богиню земли. А может, Олег и ошибался – у всех идолов были намечены небольшие бородки. Дальше вдоль частокола тянулись боги помельче: Макошь – мать наполненных кошельков, Велес и Тур – боги скота и богатства, Стрибог – повелитель ветров и течений, Лада – богиня любви. В общем, точно опознать удалось только две, стоявшие у самого входа, личности: низкого, но очень толстого Чура, обеспечивающего незыблемость границ, и чуть более рослого, поставленного на короткие железные ножки, Перуна – бога-громовержца. Оба, в отличие от древних идолов, имели самые настоящие, тщательно прописанные лица. Перун – угрюмое, недовольное, с большими губами и крупным носом. При взгляде на него возникало ощущение, что бог объелся несвежей рыбы и сейчас его пучит и тянет сорвать злость на случайном прохожем. Чур, напротив, косился на приходящих с еле уловимым ехидством. Увидев эту хитрую рожу, любой человек мгновенно понимал: незыблемость границ – понятие ооочень растяжимое.

– Прими благодарность от внуков своих, детей солнца и земли, дедушка, – поклонился центральному идолу Любовод. – Не оставь нас своей любовью, милостью и вниманием. Не побрезгуй скромным подношением нашим, из дальних стран привезенным…

Купец достал из-за пазухи сверток, раскрыл его перед идолом. Олег, вытянув шею, разглядел меховую шкурку, слиток железа размером с кулак и небольшую баклажку.

Любовод отошел влево, поклонился одному из истуканов, замерших у частокола, низко склонился:

– Благодарствуем тебе, Стрибог, за помощь твою и покровительство в дальнем пути. – Купец отвел руку назад, и подбежавший паренек-кормчий вложил в нее другой сверток, в котором оказались беличий мех, солонина, небольшой кожаный бурдюк.

Затем парень пересек капище и поклонился третьему из покровителей:

– Ты, Макошь, не оставь нас своей милостью, помоги завершить славно начатое, сохранить накопленное, приумножить даденное…

Середин с громадным изумлением увидел на подбородке богини кошельков короткую бородку и мысленно произнес тройное «ква», поняв, что разобраться со здешними богами его ума никак не хватит.

Между тем корабельщики, выразив свою благодарность властителям мира, развернулись и двинулись назад по перешейку, но перед самым выходом на дорогу путь им неожиданно преградили трое волхвов – худощавых, с длинными седыми бородами, в полотняных рубахах ниже колен, опоясанных синими матерчатыми кушаками, из складок которых торчали неизменные для обитателей здешнего мира нож и ложка. В руках они держали тихо курившиеся кадила.

– Ведомо нам стало от великого Сварога, что прибыли вы, путники, из дальних земель, из неведомых мест, – начал благообразно вещать один из них.

– Верно, вещий слуга божий, – приложив руку к груди, слегка поклонился Любовод.

– Посему повелел он нам отогнать злых духов, что устремились следом за вами в наши святые веси и города… – Не дожидаясь ответа, волхвы принялись старательно раскачивать кадила. Под напором воздуха из тех повалил густой черный дым. Старики начали ходить между людей, стараясь поднести свой инструмент так, чтобы обкурить каждого человека со всех сторон. Когда очередь дошла до Середина, то он едва не задохнулся от едкого запаха, мгновенно поняв, что ни о каком религиозном ритуале тут и речи не идет – приезжих самым банальным образом дезинфицировали. – Ладья ваша далеко?

– У нашего семейного причала, уважаемый, – кивнул Любовод. – Пойдемте.

Волхвы с похвальной старательностью облазили все трюмы и надстройку – после чего от ладьи стало разить дегтем, как от старого солдатского сапога, – и, получив что-то из рук купца, благополучно откланялись. Однако их место тут же занял молодой небритый писец в коричневой суконной куртяшке, черных шароварах, с обкусанным гусиным пером за ухом и матерчатой сумкой через плечо.

– Че везем? – поинтересовался он и открыл свисающую с пояса чернильницу.

– Ничего, – нахально ухмыльнулся Любовод.

– Как ничего?

– Ничего, – покачал головой купец. – Торга вести не собираюсь, припаса прикуплю, отдохну дней пять, да дальше поплыву.

– А постоялое?

– То не общинный причал, то наш, семейный.

– Без мытного листа на торг не пустят, – угрожающе предупредил писец.

– Не стану торга вести, я же сказывал, – повторил Любовод.

Песец недовольно развернулся, затыкая чернильницу, и отправился гулять вдоль берега дальше.

– И здесь парковщики, – сплюнул на мостовую Олег.

– Присмотри за товаром, ведун, – попросил Любовод. – Я до дома дойду, порадую отца возвращением, телеги для железа подвезу.

– Ладно, посмотрю, – легко согласился Середин, который все одно не имел в городе никаких дел. – Только недолго.

Он перепрыгнул на ладью, слазил в кормовой трюм за своим вещмешком, достал баклажку с медом.

– Забуду еще, а он засахарится. Нужно съесть.

* * *

Любовод вернулся от силы часа через два. Зато не один, а с пятью телегами и своим отцом – нетрудно догадаться, кем может быть мужчина, фигурой и внешностью отличный от парня разве что густой бородой.

– Так вот ты каков, ведун, – низким голосом произнес купец-старший, окидывая Олега внимательным взглядом. Затем перебрался на ладью и крепко его обнял: – Спасибо тебе. Сын успел мало про тебя рассказать.

– А чего рассказывать? – развел руками Середин. – Ничего я в предсказаниях волхва изменить не смог. И ладью силы нечистые покружили вдосталь, и Любовод в пучине побывал.

– Однако же ты за ним прыгнул! А верность таковая ныне много стоит.

– Подожди немного, ведун… – Молодой купец скинул с крышки трюма парусину, выбил деревянную крышку. Затем, с помощью приехавших возчиков, приподнял и сдвинул в сторону крышку. – Вот они, отец. Все мешки у правого борта, и все, что у левого. Я железо для пущей устойчивости попеременно клал. Да и доставать так проще.

– Молодец, сын. Ну, ступайте, отдохните. Я тут ужо сам разберусь. И невольниц заберите, пусть отмоются.

– Пойдем, Олэг, – кивнул Середину Любовод. – До ворот новгородских менее версты осталось.

– При чем тут ворота? – поначалу не понял ведун, но тут же вспомнил: – Ах да, я же обещался службу только до ворот нести! Значит, контракт закрыт?

– Конт… – наморщился купец.

– Неважно, – махнул рукой Олег. – Ну, пошли, показывай дорогу.

Мощенная поставленными на попа чурбаками, улица тянулась вдоль реки метров пятьдесят, потом отвернула вправо, запетляла меж солидными бревенчатыми амбарами. А может – ангарами для ладей. Должны же новгородцы зимой их где-то хранить? После очередного поворота впереди открылась высоченная деревянная стена, прикрытая сверху тесовым навесом. Ее составляли поставленные вертикально цельные сосновые стволы диаметром не менее полуметра. Между бревнами пробивалась зеленая травка – похоже, под ними была обычная земля.

Дорога повернула вдоль стены, мимо низеньких избушек. Двери домиков были раскрыты нараспашку, над каждой крышей курилась труба, со всех сторон доносился ритмичный перезвон.

– Кузнечная слобода, что ли? – поинтересовался Олег.

– Слобода за китайской стеной, – непонятно ответил купец. – А здесь токмо кузни.

Улица вышла к реке, и на противоположном берегу Середин увидел тот Новгород, что и ожидал: тянущиеся вдоль края берега стены из красного кирпича, поднимающиеся на уровень пятиэтажного дома и перемежающиеся с еще более высокими башнями; деревянные шатры над некоторыми из них, увенчанные сине-красными флюгерами. Именно в этот миг Олег впервые понял, в какие дикие времена он попал: стены изгибались вдоль берега. Изгибались! А ведь после изобретения артиллерии стены всех крепостей на Руси были спрямлены для удобства огневого боя. Первые пушки на Руси появились где-то в двенадцатом веке. Значит, сейчас года еще более древние…

– Эй, ведун! – окликнул его Любовод. – Никак, спишь стоя?

– Красавец город-то…

– А ты думал?! Чай, не в египетских землях живем!

Олег рассмеялся неожиданному сравнению и вслед за купцом повернул в просторные деревянные ворота. Тут его ждал очередной сюрприз: оказывается, ворота вели не в сам город, а в широкий коридор, тянущийся между облицованными камнем стенами метров сто. Видимо, это был «огненный мешок», куда попадали прорвавшие первый рубеж обороны враги: пока они будут добираться до вторых ворот, со стен на них можно скидывать камни, бревна, лить кипящую смолу или кипяток, стрелять из луков, метать копья или еще как-нибудь с толком использовать человеческую смекалку.

Новые ворота, завершающие коридор, были двойными и разделялись бревенчатым потолком, почти сплошь состоящим из бойниц. Только миновав нависающую над входом решетку, путники наконец увидели свет и с облегчением вдохнули свежий воздух, пропитанный запахами навоза, кислой капусты и дыма. А чем еще может пахнуть в городе, где по улицам ездят запряженные лошадьми телеги, а от каждого дома доносится коровье мычание и поросячье похрюкивание; где все дома топятся дровами, а холодильников не существует в принципе?

– Ты не обидишься, ведун, если я заплачу тебе дома? – поинтересовался купец. – Слугам велено для нас баню протопить, стол приготовить. Ты не откажешься, если я приглашу тебя погостевать у нас в доме, Олэг? Негоже хорошему человеку на постоялом дворе ютиться.

– Баня – это классно! – с чувством произнес Середин. – Согласен.

Дом у породнившихся с русалками купцов, фамилии которых ведун так и не узнал, был двухэтажным, каменным, с толщиной стен метра в полтора и узкими, расходящимися наружу, окнами, больше похожими на бойницы. Низ занимала лавка – чему Олег ничуть не удивился. Торговали здесь шубами, полотном, пенькой, веревками, нитками, иголками, коврами, войлоком и сукном. Верх отводился под жилье: расписные сводчатые потолки, по которым меж сочными травами бродили неведомые существа с пышными рыжими гривами; ковры на полу и стенах, изразцовые печи, слюдяные окна. Еще имелся двор: хлев, конюшня, пара больших амбаров и, само собой, – рубленая баня с внушительным котлом для воды и наполненной мелким гравием каменкой.

Молодые люди и обе невольницы разделись в предбаннике, нырнули в сухой жар парилки. Впрочем, Любовод тут же зачерпнул из стоящего на полу бочонка полный ковш янтарной, пахнущей хмелем браги, плеснул на каменку – и пар тут же стал влажным.

– Хорошо-то как… – Олег шустро забрался на самую верхнюю полку и с наслаждением вытянулся во весь рост.

Хозяин баньки еще пару раз плеснул брагой на камни, занял полку чуть пониже. Обнаженные невольницы остановились рядом с котлом, переминаясь с ноги на ногу.

– Вы чего? – удивился их поведению Любовод. – Аа, понятно… Ведун, ты чего-нибудь хочешь?

– Пива. Холодного, – пробормотал Олег. – «Степана Разина». В стеклянной запотевшей бутылке с желтой этикеткой.

– Понятно, – кивнул купец и повернулся к рабыням: – Мойтесь, бабы. Продадим вас завтра в хорошие руки. А то корабельщики после еще одного похода вас совсем изломают. Скажем, что девственницы… Да, давайте, мойтесь быстрее. А потом скажете дворне, чтобы вина нам с гостем принесли.

Что может быть чудеснее, чем после целой недели шатания по лесам, сна под открытым небом, купания в холодной воде, отсыревания в ночном тумане – забраться под самый потолок натопленной, как паровозный котел, баньки и истекать потом; а после смыть его горячей водой, восстановить потерю жидкости парой пивных кружек терпкой вишневой наливки, снова пропотеть, вычистить тело дубовым веником, облиться холодной водой, горячей, вновь холодной, опять отогреться в самом жару; и потом, окончательно осоловев от удовольствия, завернуться в простыни – одежду-то местные бабы стирать уволокли, – перебраться в залитую радужными отблесками горницу и развалиться за столом, уставленным совершенно неведомыми в двадцать первом веке блюдами: почками заячьими в сметане, потрохами лебяжьими, рябчиками солеными с перцем и шафраном, печеной лосиной в латках, заячьими пупками, зайчатиной печеной, бараниной в полотках, сельдью на пару, белорыбицей сушеной, спинками стерляжьими, белужиной сушеной, щучьими головами заливными с чесноком, запеченными окунями, векошниками из плотиц, ухой из пескарей, молоком с хреном, караваями ставлеными, караваями блинчатыми…

– Мыслю я, ведун, – в очередной раз глотнув из кружки, сообщил Любовод, – спустя пять дней отправиться далее в немецкие земли. Отец заместо железа воск, меха, шкуры и войлок погрузит, да и тронусь. В землях за северным морем товар отдам, куплю кружева, да серебра поболее, детей, девок тамошних, да прямым ходом, мимо Холмогор, Онеги, Белоозера, по Итиль-реке в Персию теплую спущусь, холода там пережду, да расторгуюсь не торопясь. А там и назад вернусь.

– Хорошая идея, – кивнул Олег. – А детей как – красть станешь, или туземцев грабить?

– Зачем? – пожал плечами купец. – Голытьба несчастная обитает в тамошних местах. Во дворах во многих лошадь на всех токмо одна, одежонка едина на все дни. Они, сказывают, как детей много нарастает, в лес их отводят и бросают там, потому как кормить нечем. А коли за них медь али серебро дашь – так отдают с радостью, хошь всех забирай. Про другое я сказываю, ведун. Иди со мной в дорогу? Варягов этих, жадных да трусливых, брать не хочу, иных соратников мне надобно на такой срок. Тебе – верю, ведун. Ты за мной кинулся, когда деда Боря отвернулся. Пошли вместе в поход! Хочешь, не стану серебра обещать, зараз в долю торговую возьму?

– Хороший ты мужик, Любовод… – Середин тоже отхлебнул изрядно вина. – Да только не просто так я по земле здешней хожу. Понимаешь, слово я ищу. Слово мудрое, слово тайное… Здесь оно где-то, окрест спрятано… Ты подумай, Любовод: ну, откуда этому слову в Европе оказаться? Коли даже здесь все еще пушек нет да истуканам поклоняются, то там, наверняка, и вовсе в шкурах ходят, человеческие жертвоприношения приносят, а людоедскую римскую цивилизацию почитают верхом совершенства.

– В шкурах? Да, шкуры берут охотно, – с грустью подтвердил купец. – И колдуны тамошние тебе не чета. Они только просят у богов, но не способны отвести глаза или истребить туман. Не могут они знать тайного слова, неведомого даже тебе. Да… Стало быть, в немецкие земли ты плыть не хочешь… А в персидские?

– Тут сперва пошарю, – покачал головой Олег. – А там дальше посмотрю.

– Может, свидимся? Через Белоозеро и Онегу я на юг пойду, там меня спросить можешь.

– Спрошу, если в ту сторону занесет.

– Только не мешкай, ведун. До первых холодов мне надобно уйти…

– Твое здоровье, Любовод, – поднял кружку Середин.

– И тебе того же желаю, – выпил ответную здравицу купец и поднялся из-за стола. – Так, я тебе тройное супротив воинского содержание обещал. Стало быть, три на три, девять гривен кун. Одну ты получил. Восемь гривен кун – это две гривны новгородских. Сейчас, отсчитаю…

Парень поднялся, неуверенно покачиваясь, вышел в соседнюю комнату. Вскоре грохнула крышка сундука, и молодой купец вернулся с двумя матерчатыми мешочками:

– Две гривны серебром. Эх, жалко отпускать тебя, ведун! Ты хоть погостевать немного останься. Слово заветное за несколько дней не пропадет, от тебя не скроется.

– Отчего не остаться, останусь, – кивнул Середин, ясно понимая, что в таком состоянии не то что «заветного слова» – постоялого двора найти не сможет.

– Тогда давай еще вина отпробуем. На двоих, дабы свидеться и друг друга не забывать!

* * *

Новый день ведун посвятил себе, любимому. Он наконец-то купил себе флягу – правда, не обычную, металлическую, а мягкий бурдюк из заячьей шкуры с деревянным горлышком и деревянной же пробкой. Купил щит из ясеня, и тут же отдал его в кузню, наказав обить деревянный диск прочной стальной окантовкой, – память о том, как варяг разносит очень похожее оружие в мелкие щепки, еще достаточно ясно жила в его памяти. Купил кресало, приобрел небольшой медный котелок, который аккурат укладывался на донышко заплечной сумы.

Все вокруг вызывало у Середина восторг и удивление. Ну, разве можно себе представить рынок, на котором нет ни единого изделия – ни вилки, ни уголка, ни кастрюли – из алюминия? Разве легко понять, что никто не изготавливает железной посуды, потому что по сравнению с медной она слишком дорогая? Кто поверит, что мешок хохломской расписной, лакированной посуды может стоить меньше, чем маленький нож безо всяких украшений? Или что на монетку, неотличимую издалека от обычного рубля, можно купить корову? А на пять таких же монет – хорошую лошадь? Или крепкого невольника? Или сразу трех молодых да ладных девок? Или что пушнину можно менять целый тюк за одну фарфоровую чашечку? А нескладная и кривая, хотя и оправленная в золото, стеклянная бутылка равносильна рубленому двухэтажному дому? Дома, кстати, продавались здесь же, любые: какой понравится – разбирай да увози.

Но больше всего Олегу хотелось разжиться периной. В гостях он спал на ней впервые в жизни и только теперь понял, к чему стремились изобретатели водяной постели: чтобы в нее точно так же, как в перину, можно было упасть и утонуть, ощущая, как тебя со всех сторон обволакивает невесомое тепло, что ты словно паришь в воздухе, потому как не ощущаешь на теле никаких прикосновений – но при этом никуда не падаешь. Разжиться-то хотелось – но ведун понимал, что одинокому скитальцу, ищущему ответ на заданный в далеких мирах простой вопрос, таскать с собой подобную роскошь не с руки. Нельзя ему обзаводиться добром, что станет слишком сильно оттягивать плечи. И в то же время он знал: теперь, когда он вернется домой, более никакая мебель, никакие постели не будут казаться ему мягкими. Искусство изготовления качественных и удобных вещей к двадцатому веку будет утрачено навсегда.

Свой заказ он получил от кузнеца к вечеру второго дня, но покидать гостеприимный купеческий дом не решился. Не так-то просто бросить теплую мягкую постель и богатый стол, чтобы отправиться по проселочным дорогам не зная куда, но точно зная, что спать придется на земле, а питаться через раз чем повезет. Поэтому Середин провел в отведенной ему светелке еще одну ночь, а потом еще половину дня обсуждал с лениво попивающим вино Любоводом дороги, на которых тот успел побывать, и селения, которые тот повидал.

– В Ростов тебе надобно, ведун, – припоминал купец. – Тамошние мужики сказывали, бродит у них каженную зиму чудище. С виду человек, но весь мехом густым порос, что медведь дикий. Людей, скотину не трогает, а погреба зачастую разоряет. Дверь выломает, влезет, брюквы пожрет, что конь некормленый, а потом обратно в чащобу убегает. Токмо летом он спит, никто не видал его летом-то. Али в Белоозере сказывали, рыба-кит у них всплывала. Размером с ладью – ну, как моя. Хвост, спина – все мохом поросло, глаза, что щит варяжский – желтые, и не шевелятся совсем. На отмель она забралась – и ну по песку прыгать. Мох-то поотлетал, а рыба обратно в озеро ушла. Вот куда тебе путь держать надобно, ведун! Где еще слово заветное храниться может, кроме как не в брюхе у рыбы-кита? Вестимо, чудищу лесному слова так не спрятать. Его мужики найти могут да завалить. А рыба-кит сетей не боится, гарпуном ее на глубине не достать…

У лестницы громко хлопнула дверь, послышались торопливые шаги:

– Любовод! Ты здесь, сынок?

– Да, отец, – торопливо отставил кружку с вином молодой купец.

– А, вижу. А гостюшка наш дорогой еще не отъехал?

– Думаю, сегодня уйду, – поднялся с лавки Середин. – Благодарю за гостеприимство, за доброту да ласку, однако пора и честь знать. Дорога зовет.

– Это верно, зовет, – тяжело дыша, кивнул отец Любовода. – Обожди чуток… Сосед мой, Глеб Микитич, следом идет… Ты куда идти собираешься, ведун?

– Туда… – неопределенно махнул рукой Олег.

– А Белоозеро тебе не по пути будет?

– Белоозеро? – Олег переглянулся с Любоводом. – Легко на помине. Даже и не знаю…

Дверь хлопнула снова, и хозяин дома облегченно кивнул:

– Ну, наконец…

В горницу вошел невысокий и очень толстый мужчина, остриженный, как принято говорить, «под горшок», но с окладистой бородой. Подбитый куньим мехом кафтан да шуба, надетая поверх него, несмотря на жару, придавали гостю и вовсе необъятные размеры. Едва добредя до лавки, он тяжело бухнулся на нее, отер шапкой пот.

– Вот, Глеб Микитич, – указал на Середина купец. – Это тот самый ведун, про которого я тебе сказывал. Биться колдовскими способами умеет, слово держит, что замок железный. Храбр, что барсук лесной.

Глеб Микитич неопределенно пыхнул и устало покачал головой.

– Товар сосед мой в Белоозеро отправить хочет, – вместо гостя сообщил купец. – Думаю, надежный охранник ему потребуется. Уж больно нехорошие вещи сказывают про тамошние леса.

– Леса-то ему зачем? – удивился Любовод. – На ладье по Волхову до Ладоги дойдет, по ней на Свирь, от нее по Онеге до Иким-реки, по ней наверх, волоком к Кушто-озеру, с него по Базеге до Белого озера, а оттуда до стольного города всего двадцать верст. Я же, батюшка, там раза три ходил.

– А сколько дней идти-то, посчитал? Опять же, товар у Глеб Микитича не тяжелый, ему ладья ни к чему.

– Самоцветов у меня залежалось изрядно, – наконец-то смог подать голос гость. – Да дорогие, не всякий и возьмет. А тут весть дошла, что князь Белозерский дочь свою замуж за Игоря Ростовского отдает. Гулять собираются славно, князей и бояр созывают со всей Руси.

– Тоже, что ли, погулять хочется? – хмыкнул Любовод.

– Да я бы не прочь, – не стал отнекиваться толстяк. – Но куда пуще хочу самоцветы на торгу выложить. Князьям ведь дариться придется, да отдариваться. Да так, чтобы в грязь лицом не ударить, щедрость свою показать.

– Хорошая мысль, – признал молодой купец.

– Еще бы, – хмыкнул Глеб Микитич. – Да токмо вести добрели до меня не торопясь… Через десять дней свадьба назначена. Стало быть, через пятнадцать гости и вовсе разъезжаться начнут.

– За десять дней не успеть, – покачал головой Любовод. – Ни на ладье не успеть, ни по тракту с обозом. Прямого пути нет, вязи там одна на одной. Через Железный Устюг ехать придется. Там верст сотни три, не менее. Да еще неведомо, проезжие ли дороги будут.

– И обоз вовсе ни к чему, Любовод. – Гость окончательно пришел в себя, надел шапку, расправил плечи. – Мой товар в двух мешках увезти можно. Коню быстрому через холку перебросить, да шпоры хорошие дать. Посему замыслил я с двумя слугами доверенными верхом до Белоозера домчаться. А конному эта дорога за пять-шесть дней и не в тягость.

– Правильно, – оживился молодой купец. – Коли завтра поутру отправиться, то, не поспешая, за два дня до хорошего торга прибыть можно, с гостями первыми. Тут как раз и товар хорошо пойдет, и серебро князья да бояре растратить не успеют.

– Токмо вместе с вестями о торжестве и слухи нехорошие приехали, – добавил хозяин дома. – Сказывают люди, нечисть окрест Меглинского озера последний год расшалилась. А его никаким путем не миновать. Хошь напрямую к Устюгу скачи, хошь через Тверь.

– И чего рассказывают про тамошнюю нечисть? – впервые за все время подал голос Олег.

– Совсем нехорошее сказывали, – покачал головой толстяк. – Баяли, двух мужиков в лесу окаменевшими нашли. Еще было – боярин молодой выехал из леса, коня у крайней избы в Балковой горке привязал, а сам к озеру спустился, в воду этак не торопясь вошел, да и утоп. Девок несколько умом тронулись, два брата друг друга до смерти порезали…

– Вот это ква-а… – покачал головой Середин. – Это верно, в тамошние леса лучше не соваться. Василиск там гуляет, его почерк.

– Первый раз слышу, – почесал в затылке Любовод.

– Значит, повезло, – усмехнулся Олег. – Хотя, конечно, василиск – это редкость. Он рождается раз в тысячу лет – из яйца, отложенного петухом и насиженного жабой.

– Нешто такое бывает? – удивился Глеб Микитич.

– Один раз на тысячу лет всякое может случиться, – пожал плечами ведун. – Беда в том, что высиженная из такого яйца тварь облика не имеет. Мечется, в чужие тела лезет, злится, гадости творит. И нет ей ни жизни, ни смерти.

– Бессмертная, баешь?

– Почти, – рассмеялся ведун. – Убить нельзя – обмануть можно. В тело мыши, например, загнать, в клетку посадить да в море выбросить. Или вовсе в таракана – в бутылку кинуть, и в океан поглубже, чтобы рыбаки случайно не поймали. Василиск – это дух. Но дух гнусный и слабый. Настоящего, чистого, намоленного бога он боится, как огня. И символов, богом освященных, – тоже.

– Ну, что я сказывал, сосед? – гордо спросил хозяин дома.

– Дело у меня к тебе есть, ведун… – Гость снова снял шапку и уложил ее себе на колени. – Хочу тебя в охранники взять. Заплачу честь по чести, скупиться не стану. Слуги у меня храбрые, да токмо супротив нечисти меча да храбрости мало. Тут не только клинок – тут слово вещее требуется. Ходил я к волхвам в святилище наше, да нет с них толку. Старые уже все, в седло не поднять. Прямо не знаю, что и станет, как помрут старики-то… – Глеб Микитич укоризненно покачал головой. – Не знаю… Волхвы наши обереги мне наговорить обещались, токмо будет ли польза от них в чужом лесу? А ну, как неверное чего твориться станет – что тогда? Нет, с собой мне колдун хороший нужен, дабы на месте твари черной мог бой дать.

– Я не колдун, – уже в который раз покачал головой Олег. – Я не творю, я просто ведаю про тайное знание.

– Две гривны дам, – пообещал толстяк.

– Пять, – потребовал Любовод. – Две он с меня получил.

– Четыре.

– Пять. Ты же его не просто посевы от мокрухи заговаривать зовешь, ты его смерти в глаза заглянуть подталкиваешь.

– Четыре, и коня со всей упряжью, на котором в Белоозеро поедет, – уступил немного Глеб Микитич. – По рукам?

– По рукам, – не стал тянуть волынку Олег. Почему бы и не сопроводить путников в небольшой прогулке? Все равно определенной цели для похода у него пока еще нет. Придется довериться судьбе и катиться по воле случая.

– Клянешься ли ты довести в целости до Белоозера меня и мой товар? – произнес уже знакомую формулу договора толстяк.

– Клянусь, – кивнул Середин.

– А я клянусь передать тебе на торговой площади Белоозера четыре полные гривны серебра и коня со всей упряжью, на котором ты приедешь туда, – кивнул Глеб Микитич. – Как тебя зовут, воин?

– Олегом кличут, – ответил Середин. – А чаще просто ведуном. Можно и так, и так. Я не в обиде.

– Выезжаем завтра на рассвете, ведун, – согласно кивнул толстяк. – Доспех твой, припасы мои. Жди у нас у лесных ворот. Вот… – Гость поднялся. – Ну, благодарю тебя за помощь, соседушка, и да пребудет с тобою милость богов. Стану молить Сварога, дабы позволил мне ответить тебе тем же, и не единожды.

– Какие счеты между соседями, – развел руками хозяин дома. – Всегда рады.

– В пути пить нельзя, – сказал Любовод, когда они снова остались одни. – А дома – можно. Давай выпьем за то, чтобы боги свели нас в Белоозере еще раз и дали нам на двоих один и долгий путь!

– Наливай, – кивнул Середин. – Все едино, на сегодня у меня никаких планов нет.

Василиск

Когда Олег вышел из ворот города, Глеб Микитич уже ждал его, восседая на лениво прядающем ушами чалом скакуне. В дорогу вместо дорогих и тяжелых одеяний купец облачился в скромную серую войлочную куртку с застежками на плече, тесные шерстяные штаны, сапоги из толстой кожи. Правда, с плащом он все-таки не утерпел и надел валяную сизую, как голубь, епанчу, подбитую по краям лисьим мехом и с золотыми пуговицами. Впрочем, возможно, лисий мех здесь считался чем-то дешевым и простонародным – поскольку на обоих бородатых купеческих телохранителях красовались лисьи треухи с суконным верхом, к которому были пришиты толстые железные пластины. Из доспехов на них имелись еще более толстые, нежели серединская косуха, кожаные куртки, широкие, обитые бронзовыми бляхами ремни. Плащи были серые, украшенные беличьим мехом и беличьими же хвостами, на груди у каждого болтались золотые амулетики в виде молотка с длинной ручкой. Разумеется, все трое были при мечах, но вот щиты на крупах коней болтались только у слуг.

– Утро доброе всей честной компании… – При виде гнедого оседланного коня без седока у Олега засосало под ложечкой, но внешне он постарался сохранить спокойствие: попав в этот мир, рано или поздно, а на лошадь садиться придется. Пешком по русским просторам много не находишь – никаких ног не хватит. Посему ведун с напускным равнодушием перекинул из-за спины щит, повесил его за ременную петлю на луку седла, по другую сторону прицепил заплечную суму, прикрыл глаза, готовясь к решительному поступку, а потом поставил ногу в стремя и, оттолкнувшись от земли, поднялся гнедому на спину. Конь всхрапнул, немного попятился. От неожиданности Середин схватился за поводья, сильно рванул, удерживая равновесие. Скакун жалобно заржал.

– Давненько я верхом не ездил, – оправдывая свою неловкость, пробормотал Олег. – Уже и забыл, как это делается.

Это было истинной правдой. На лошадях Середин действительно не ездил очень давно – с тех самых пор, как его в пятилетнем возрасте покатали на пони в зоопарке. Впрочем, здешние кони ростом от пони отличались не особо: седло находилось на высоте чуть выше пояса, уши – Олегу ниже подбородка. Так что падать, если что, с такого жеребца не смертельно.

– И ты здрав будь, ведун Олег, – с некоторым запозданием кинул толстяк. – Поехали?

– Поехали, – кивнул Середин, старательно вспоминая прочитанные в какой-то из книг правила управления лошадьми: вперед – ткнуть пятками в бока; остановиться – натянуть поводья; поворот – повернуть голову лошади в нужном направлении с помощью поводьев и отпускать их по мере совершения поворота. После скачки – не поить, на отдыхе – отпускать подпруги.

Однако в этот момент случилось то, что заставило ведуна мгновенно забыть про все теоретические познания и предоставить рукам и ногам управляться с новым средством передвижения на уровне интуиции: купец повернул коня, и Олег увидел, что у седла толстяка, покатываясь по выступающему вниз потнику, болтается большая клетка с сидящим внутри… петухом!

– Вот это ква, – изумленно пробормотал Середин. – Я вижу, ты времени зря не терял, Глеб Микитич. Откуда такие познания? Чего ласку не взял?

– Ласки у меня в доме нет, – покосился на ведуна купец. – А петуха просто в курятнике взял.

– Кто же тебе сказал, Глеб Микитич, что василиски петушиного крика боятся? – продолжал расспрашивать Олег. – Вчерась ты этого, как я помню, не знал?

– Мыслишь, ты один такой умный в новгородских землях? – хмыкнул толстяк. – Али боишься, мы с петухом хлеб твой отберем?

– Ну, положим, не так сладок мой хлеб, чтобы я за каждую кроху цеплялся, – улыбнулся Середин. – Однако конкурентов нужно знать в лицо. Откуда секреты василисковы утекли?

– Вещий Аскорун за полгривны кун вечор много чего про тварей сиих порассказал… – признался наконец купец.

– Опять он! – не удержался Середин. – Ну, просто в каждой бочке затычка. Надо будет познакомиться с ним поближе при случае…

– Не стыдно тебе слова такие охульные про волхва нашего говорить! – неожиданно вспылил толстяк, придерживая своего чалого скакуна. – Он служитель богов достойный, за жизнь долгую ни разу себя не опозорил, предсказания его завсегда сбываются. А ты кто таков?!

– Я, – пожал плечами Середин. – Я – всего лишь нищий бродяга с некоторыми навыками владения клинком и заклинанием. Может, раз уж ты теперь человек ученый, без моей помощи обойдешься? Я не гордый, могу хоть сейчас своей дорогой пойти.

– Куда? И откуда? Откуда ты взялся, ведун в странных одеждах? Кто твои мать, отец, в каких землях ты родился?

– Какая тебе разница, купец? Ты мне за родословную платишь или за клинок и голову? Я, что, щенок коккер-спаниеля – предками хвалиться? Коли передумал, так и скажи, плакать не стану. У тебя своя дорога, у меня своя. – Олег с такой силой натянул поводья, что гнедой, жалобно всхлипнув, встал на дыбы, и Середину пришлось, забыв о споре, мертвой хваткой вцепиться в луку седла, чтобы не вылететь в грязь.

– Ты при людях клятву дал, ведун, до торга белоозерского меня с товаром довести, – напомнил толстяк.

– К чему тебе моя клятва, коли тебе вещий Аскорун про василисков вчера все рассказать успел?

– Волхв Аскорун сказывал, что василиск, рождаемый черным петухом, жабой и навозом, боится токмо окрика родительского, петушиного, – покачал головой купец. – И токмо ласка быстрая, с зубами вострыми охотиться на него способна. Но страшен он настолько, что взглядом своим может заставить окаменеть любого приблизившегося человека. А яд в нем так силен, что способен просочиться сквозь оружие и руку поразившего его воина и отравить несчастного насмерть!

– Это все тебе волхв рассказал? – уже в который раз за последние полчаса донельзя изумился Середин.

Легенды про взгляд и яд василиска он слышал не один раз и отлично знал, откуда они пришли – из воспоминаний Плиния Старшего, столкнувшегося с этой тварью в Ливийской пустыне. В короткой схватке римляне потеряли нескольких воинов, один из которых, разрубив василиска мечом, затем тут же отсек себе руку, чтобы яд не успел просочиться через нее в тело. Получается, здешние волхвы знакомы с латинскими источниками?

Хотя, с другой стороны, учитывая географию новгородских торговых связей, тут вполне могли познакомиться со всеми легендами мира, начиная с китайских сказок и заканчивая исландскими сагами. Не говоря уже о том, что, когда кровожадная Римская империя достала всех соседей своими разбоями, самодовольством, развратом и развлечениями вроде гладиаторских боев, именно откуда-то из земель между Уральскими горами и Днепром пришли в Европу закованные в сталь от макушек до конских копыт бородатые катафрактарии и втоптали в грязь голозадые римские легионы. Возвращаясь назад, победители наверняка прихватили с собой не только золото и серебро, но и многочисленные свитки из римских библиотек.

– Так что, – вырвал Олега из глубины размышлений купец, – намерен ты сдержать свою клятву или же, как лживый немец[1], сбежишь от опасных обещаний?

– Ну, вот еще, – хмыкнул ведун. – Подумаешь, василиск! Я этих тварей перебил столько, что и считать забыл…

Уточнять, что все предыдущие схватки были учебными, с Вороном, Середин, разумеется не стал.

– И не боишься? – Купец повернул коня на дорогу, ткнул пятками бока. – Я ведь, коли встретим тварь эту страшную, тебя вперед пущу. Тебе за то и золото обещано.

– Помилуй, батюшка Глеб Микитич! – На этот раз конягу осадил один из воинов, голубоглазый, с выбивающимися из-под шапки рыжими волосами. – Помилуй, куда же ты нас на смерть верную против этакого чудища ведешь?

– Не будет никакой погибели, – зыркнул глазами в сторону Середина купец. – Сказывал вчера Аскорун, спасет меня от василиска нежить без роду и племени да небо русское. Сами, небось, слышали: роду-племени у ведуна нашего нет. А небо завсегда над нами. Поехали!

Маленький отряд из четырех всадников наконец-то двинулся в путь. По широкой утоптанной дороге обогнул жмущиеся к городским стенам палисады, более далекие предместья, состоящие из небольших избушек, зачастую даже без печей, и маленьких, небрежно огороженных дворов. Похоже, здесь горожане занимались только теми работами, что невозможны в городе: огнеопасным кузнечным или вонючим кожевенным промыслом, огородики держали, изредка – скотину, предпочитая все ценное укрывать за высокими стенами, да и ночевать там. Тянулись эти постройки километра полтора, после чего резко оборвались, сменившись удивительно опрятными березовыми да дубовыми рощицами, высокими осинниками и темными ельниками. Середин заподозрил, что в каждом таком живом укрытии наверняка находится по капищу, но вслух ничего не сказал – какая разница? Хотя, конечно, с оборонительной точки зрения мощные бастионы ощетинившихся пушками монастырей, что вырастут на их месте лет этак через триста-пятьсот, смотреться тут будут куда внушительнее.

Лошади шли размеренным шагом, что не очень сильно усложняло жизнь ведуна. Так, пинался легонько гнедой седлом в задницу, и не более того. Скинуть не пытался, на дыбы не вставал, в стороны с дороги не шарахался. В общем – не путешествие получалось, а сплошное удовольствие.

Дорога отвернула от Волхова и, сузившись почти втрое, погрузилась в тень густого соснового бора. Песок мягко шуршал, вылетая из-под копыт, над головой заливисто пели птицы, по небу лениво ползли рыхлые кучевые облака.

«Только бы дождя не было», – подумал Середин. На взгляд Олега, никаких приспособлений для укрытия от дождя путники не имели. Да и в любом случае – не станет купец останавливаться, хоть ты тайфун на его пути устрой. Не для того он решился мимо василиска идти и золото охране платить, чтобы погоды испугаться.

Песчаная колея вывернула на небольшую полянку перед весело журчащим ручьем. Над самым берегом торчал низкий пенек, с небрежно намеченными глазами, носом и ртом. Траву вокруг заплетали ленточки, на земле лежало несколько куриных яиц.

– Мшашака, Мшашака… – непонятно забормотали воины, спешиваясь с коней, а Глеб Микитич, вынув из сумы бурдюк, открыл пробку, плеснул на землю чуть-чуть жидкости. В воздухе запахло брагой. Охранники поцеловали траву возле пенька, вскочили обратно на коней, пересекли ручеек. Середин, уже переехав мелкую протоку, еще раз оглянулся на идола, и только тут до него дошло: да это же Чур! Видимо, они только что пересекли границу города.

Снова под копыта стала ложиться узкая, чуть желтоватая лента. Дорогой, судя по всему, пользовались редко. Да и к чему она, если рядом находится Ильмень – готовая ровная трасса, по которой можно безо всяких лошадей, с помощью паруса да нескольких корабельщиков перевозить за один раз груз в десятки, если не сотни телег? Лошади трусили, не особо торопясь, но, обогнав нескольких пеших мужиков и баб с лукошками в руках, Олег понял, что скорость у отряда, тем не менее, будет километров десять в час, если не более. Не «Феррари», конечно, но вчетверо быстрее пешехода точно. Коли путь предстоит не в соседнюю деревню, а за сотни верст – разница очень даже существенная. А ведь скакуна, коли приспичит, и подогнать можно, и ноги не устают. Попрыгивай себе в седле, и вся недолга.

Еще час – и Олег увидел свою старую знакомую – реку Мсту. Правда, на этот раз она стала не путеводной нитью, а неодолимым препятствием – через речушку шириной в сто метров, да еще с приличным течением, так просто не перескочишь.

– Эгей, лодочник! – непонятно кому закричал купец, однако же на противоположном берегу сразу двое мужиков, бросив под куст удочки, заторопились к вытащенной на берег плоскодонке.

Середин, следуя примеру остальных путников, спрыгнул на землю, скинул на песок снаряжение и сумки, отпустил под седлом обе подпруги, скинул его на землю, сверху положил толстый войлочный потник. Пока он возился, лодка пересекла реку, уткнулась во влажный пляж. Купеческие слуги торопливо перекидали упряжь и сумки в посудину, забрались в нее сами, удерживая скакунов за поводья. Те, недовольно мотая головами и роняя с губ слюну, подошли к срезу воды. Лодочники оттолкнули плоскодонку, торопливо перебежали на весла, начали грести. Лошади, недовольно фыркая, были вынуждены войти в воду, поплыть – и спустя минуту маленький отряд оказался на другом берегу.

– Ну, теперь до самых Мошенников дорога ровная, – с облегчением кивнул купец, наравне со всеми жесткой щеткой сгоняя воду с шерсти своего чалого.

У ведуна такая щетка тоже нашлась – в притороченной к седлу хозяйской суме, вместе с крупнозубой деревянной расческой и большим мешком ячменя.

Слегка подсушив спины лошадей, путники уложили на них потники, тщательно разгладив от возможных складок, сверху положили седла, затянули подпруги, вернули на место сумы, мешки и щиты, поднялись верхом – и толстяк сразу погнал скакунов стремительным галопом, видимо, собираясь хорошенько прогреть лошадей после купания.

Спустя несколько минут под копытами загрохотала бревенчатая мостовая, по сторонам от дороги раскинулось селение, оглашавшее все вокруг веселым перезвоном.

– Это что, ссыльное поселение для кузнецов? – удивился Олег.

– Бронницкая слобода, – повернул к нему голову кареглазый воин. – Уголь здесь, сказывают, хороший. И железо с окрестных болот подвозить удобно. В Новгороде любой причал монету стоит, а здесь пока даром швартуются.

Грохот оборвался, под ногами лошадей опять оказался песок, дорога стала намного шире, чем до реки. Правда, ненадолго – где-то спустя час стремительной скачки сосняки по сторонам сменились березовыми и осиновыми рощами, подступающими все ближе и ближе к дороге, пока их кроны не сомкнулись у путников над головами. Пахнуло прелостью, по ногам потянуло холодком. Купец перевел лошадей на широкий походный шаг. Под копытами запылила пересохшая глина. Правда, время от времени дорога ныряла в низины, и тогда из-под брюха коня начинало доноситься неприятное чавканье, а над головой принимались зловеще гудеть комары.

Время от времени не видавшее с утра маковой росинки брюхо намекало ведуну, что неплохо бы сделать остановку на обед, но местность вокруг выглядела настолько сырой и неприятной – у Олега просто язык не поворачивался предложить толстяку сделать привал.

Только после того, как солнце перевалило далеко за зенит, тракт выбрался на сухой взгорок. Лес расступился в стороны, выпустив путников на широкое колосящееся поле, под куртки и свитера наконец-то стала проникать блаженная жара.

– Я уже думал, мы никогда до нее не доедем, – сняв шапку, отер лоб купец. – Хотя последние годы меня лешаки ни разу не путали, но по молодости один раз заместо Суздаля в Муром завели, было дело. Как в лесу надолго окажусь, завсегда тот торг вспоминаю.

– Какой торг? – поинтересовался Олег.

– Да как пытался муромскую соль по суздальской цене сбыть. Заморочили мне голову весельчаки лесные, все никак понять не мог, где нахожусь…

– Не побили? – вежливо поинтересовался Середин.

– Нет, – покачал головой толстяк. – Токмо мыту торговую я так и не оправдал… О, вот и Лыповая гора. Сейчас, кутному деду толику отдадим, да и дальше тронемся.

Олег порылся в памяти и повеселел. Кутный дед считался побудителем обжорства, а значит, обещание выделить ему толику чего бы то ни было означало неизбежный обед.

* * *

Деревня Лыповая Гора представляла собой четыре двухэтажные, с резными наличниками и тесовой крышей, бревенчатые избы, собравшиеся вокруг пятой, похожей больше на ангар, чем на дом. Зато внутри этого обширного строения, обогреваемого сразу тремя печами, имелось шесть столов с лавками, дощатые лежаки, присыпанные сеном, крупные бочонки литров по двести, десятки составленных в стопки деревянных мисок и груда деревянных же кружек. Заведовал всем этим хозяйством розовощекий здоровяк – еще более упитанный, нежели Глеб Микитич, – в заляпанном кожаном фартуке.

– Коням овса, нам еды и самовар, – распорядился Глеб Микитич, усаживаясь за ближний к выходу стол. – Что-то пусто у тебя сегодня, Святослав.

– Гать за Даждьбогом размыло, вот и пусто. – Хозяин постоялого двора водрузил на стол пузатый начищенный самовар. – Мыслю я, еще неделя пройдет, как мужики рахинские обратно соберут.

– А как же устюжские путники? Ужель с Железного Устюга никто на Новгород не торопится?

– У-у, Глеб Микитич, – перешел на шепот хозяин. – Нехорошие вести приходят с тамошней дороги. Сказывали, как византийцы с Белоозера с позором бежали, так все летники попорчены оказались. Князя Владислава склоняли предков отринуть и богу хазарскому молиться. Ну, а тот их высечь повелел, да и гнать из города прочь. И как ушли они, дела странные твориться начали. Где волки баловать принялись, где берегини пропали, где и вовсе неведомые твари появились, никогда неслыханные…

Купец и оба его воина невольно покосились в сторону Середина. Олег невозмутимо подтянул к себе деревянную кружку с явно приклеенной рукоятью, подсунул под краник.

– Чего в самоваре-то?

– Сбитень, вестимо, – пожал плечами хозяин. – Чего еще в нем быть может?

– Хорошо… – Ведун открыл кран, в кружку потекла вялая желтоватая струя, а в нос сразу ударило густым запахом пряностей.

– Тебе, Глеб Микитич, как, комнату приготовить, али попутчиков своих тоже уложишь?

– Нет, Святослав. Знаю, хорошо у тебя… Мясо парное, мед хмельной, баня жаркая… Да не могу. Надобно мне в Устюг срочно добраться.

– Не нужно, Глеб Микитич, – покачал головой хозяин. – Ехал бы ты лучше в Тверь. Как гать подлатают, так и поезжай.

– Молодец, Святослав, – добродушно рассмеялся купец. – За что люблю тебя, так за сноровку совет добрый в нужный час завсегда дать.

– Все едино поедешь, упрямая твоя голова, – понял хозяин. – Ладно, поезжай, коли так. Гляди токмо, мимо озера Меглино не ходи.

– Так ведь нет другой дороги!

– А вот нигде и не ходи, Глеб Микитич, – рывком отодвинулся от стола владелец постоялого двора. – В Тверь ходи.

– Слыхал, ведун? – поинтересовался у Середина купец.

– Слыхал. – Допив до конца сбитень, напоминавший по вкусу сладкий кофе с перцем, Олег отодвинул кружку и сладко потянулся.

– И что?

– Глеб Микитич, ты чего, предлагаешь мне цену повыше набить?

– Пойдешь, значит, не спужаешься?

– Пойду, – спокойно пожал плечами Олег.

Он, в отличие от местных жителей, знал один маленький, но очень важный секрет. Ворон в свое время рассказывал, что василиск убивает не ядом. Василиск не имеет плоти, а потому убивает, проникая в чужую душу, захватывая чужое тело. Больше двух-трех тел за раз он удержать не способен, а потому, по природной гнусности, чаще всего не просто покидает захваченное в плен живое существо, а портит его, калечит, убивает. Исходя из этого, можно заподозрить, что отрубивший себе руку римский воин наверняка оказался жертвой василиска, отомстившего так за гибель своего предыдущего тела. И помер его товарищ не от яда, а тварь бестелесная что-то подлое сотворила. Как можно объяснить все это обычным воинам и купцам – Середин даже примерно не представлял.

Сам Олег василиска не боялся. Ворон рассказывал – этот дух не так уж и силен, подавить крепкую волю, подмять разум тренированного человека не способен. «Вспомните Будду, Шри Ауробиндо, Конфуция. Силой своей души они ветер останавливали, шторма успокаивали, тучи собирали. Неужели вы поверите, что выбить их из тела сможет какая-то мелкая бесплотная тварь? – вдалбливал учитель. – Посему тренируйте душу. Учитесь концентрироваться внутри себе, учитесь концентрироваться во вне. Занимайтесь медитациями, занимайтесь размышлениями. И тогда сможете таскать василиска за нос, а любого гипнотизера – за уши».

Да и вообще в местах с сильной энергетикой василиск выжить не способен. В церкви, например. Или, как ни странно, на кладбище.

Середин потянулся к самовару, налил себе еще кружку сбитеня. Хотя этот обжигающий напиток и показался ему странным, но тем не менее хотелось пить еще и еще. Он согревал тело изнутри не хуже водки, что после долгого перехода по сырым низинам казалось истинным наслаждением.

Хозяин двумя руками принес четыре миски с кашей, в которой лежали крупные куски мяса, поставил на стол, кивнул:

– Ну что, останетесь али совсем разума лишились?

– Поедем, – вместо того, чтобы обидеться на грубость, добродушно усмехнулся Глеб Микитич.

– Тогда я вам с собою пироги с вязигой дам, аккурат на три дня хватит, пока живы будете, и квасу налью. Но его лучше за два дня выпить. Жарко.

– Хорошо, – кивнул купец.

– Тогда две куны с тебя, Глеб Микитич.

– Что-то жаден ты стал, Святослав, в последнее время.

– А ты раньше, Глеб Микитич, сам-три ездил, а не сам-четыре. Да еще коням пришлось ячменя задать. Вы ведь, мыслю, их на травке оставлять будете? И петуху еще пшена насыпал.

– Петух точно за двух лошадей наклевал, – покачал головой Глеб Микитич, однако расплатился.

Путники достали ложки, принялись уминать кашу. Олег, мысленно выругавшись за бестолковость, кинулся на улицу к своей суме, достал ложку и, вернувшись, присоединился к общей компании. Затем вместе со всеми тяпнул еще по сбитеньку из горячо пыхтящего самовара и поднялся из-за стола. Коней они не расседлывали, так что маленькому отряду оставалось только затянуть подпруги и снова выехать на дорогу.

Путь по Лыповой горе занял еще около получасу, после чего тракт опять нырнул вниз, к голодным комарам, сырой прохладе и чавкающим лужам. Солнце медленно двигалось к закату, и у Середина появилось нехорошее ощущение, что ночевать им придется где-то здесь, во влажном мху, между гнилыми топями.

Часа через два Глеб Микитич остановился, слез с коня. Оба его воина спрыгнули следом, скинули шапки. Олег запоздало заметил, что среди ветвей орешника возвышается очередной столб с человеческим лицом, и тоже торопливо спешился.

– Простри, Даждьбог, над нами руку свою, – отчетливо прошептал купец, – сделай наш путь быстрым и легким. Отведи опасности, одари милостью.

Толстяк в очередной раз отлил на землю из своего бурдюка, потом немного отхлебнул от него сам, заткнул отверстие, низко поклонился и направился обратно к коню:

– Вот и россох, ведун Олег. Дорога на Устюг, – махнул он в сторону проселка, отходящего под темные ели от главного тракта. – Теперича нам иного пути нет.

Скакали они до самых глубоких сумерек, пока не выбрались на небольшой, поросший редкими березами, взгорок у вытянутого лесного озерца. Торопливо, пока не наступила полная темнота, расседлали коней, отвели их к воде, а затем, спутав ноги, оставили на поляне, усыпанной алыми точечками земляники. Рыжий воин достал из своей котомки бурдюк, немного отпил, протянул товарищу, сам начал выкладывать румяные печеные пироги. Кареглазый протянул кожаную флягу Олегу, и тот с наслаждением припал к пахнущему хлебом, чуть кислому квасу. Затем они разделили пироги с рыбой каждому по два…

И вот тут Середин почувствовал, как крестик у запястья начал потихоньку пульсировать теплом. Он приподнялся, закрутил головой – но никого, естественно, не увидел. Коли нечисть захотела бы, чтобы ее разглядели – уже бы напала. Олег торопливо выстрелил глазами на ветки – крикс нет; на озеро – никакого движения; в сторону зарослей малины за березами – тоже все тихо. Крест между тем продолжал слать сигнал опасности.

– Ты чего, ведун, сыт, что ли? – плотоядно облизнулся рыжий воин, и Середин торопливо вернулся к еде: с такими сотоварищами только зазевайся!

Оставив немного пирога и соорудив из листа травы маленькую чашечку, Глеб Микитич отнес подношение к малиннику, после чего вернулся, достал из своей чересседельной сумки темную медвежью шкуру, кинул ее на траву, завернулся с головой, и вскоре все услышали его мерное посапывание. Воины начали укладываться на потники.

– Э-э, ребята, вы чего? – забеспокоился Середин. – Может, хоть огонь разведем, дежурного оставим? А ну, медведь забредет?

– Не боись, ведун, – сонно посоветовал рыжий бородач. – Место спокойное, прикормленное. Спи.

– Ква, – подвел неутешительный итог диалогу Олег. – Пожалуй, даже тройное.

Над лесом стремительно сгущалась тьма, поскольку даже на полумесяц, дававший хоть какой-то свет, накатилась туча – черная, как совесть олигарха, и обширная, как его банковский счет. У озера заквакали лягушки. У запястья бился теплым пульсом освященный в Князь-Владимирском соборе крест. Хотелось спать – и вовсе не хотелось дежурить одному за всех.

Середин нащупал последний потник, развернул, лег. Покрутился, жалея, что не догадался купить плащ, которым сейчас было бы так приятно укрыться. Не для тепла – для хоть какого-то уюта.

Руку опять обожгло, и ведун настороженно вскинул голову. Прислушался… Нет, вроде тихо. Опять лег, повернулся на другой бок. Прислушался.

– Спи. Все хорошо… – Олег увидел прямо над собой девичье лицо с зелеными глазами, ощутил на щеке прикосновение длинных волос.

– Берегиня… – прошептал он, чувствуя, как на душу нисходит странное, всепоглощающее спокойствие и блаженство, и окончательно провалился в мир дремы.

* * *

Утром он проснулся от громкого плеска и оглушительного хохота. Оказывается, несколько косуль, не ожидавших, что возле водопоя обнаружатся непрошеные гости, прибрели к озерцу и теперь во весь опор улепетывали от рыжего воина по мелководью. Его кареглазый товарищ уже расстелил полотенце и выкладывал на него пироги.

– Очнулся, ведун? Спишь, словно тебя баюкал кто-то на ночь. Давай, перекусывай. Сейчас Глеб Микитич вернется, и поедем.

Олег подумал, отломил кусочек белого рыхлого теста, отошел к малиннику, положил на траву, низко поклонился:

– Спасибо тебе, берегиня.

И не столько по теплому толчку в запястье, сколько по беспричинному шевелению веток в кустах осознал: его подношение принято.

Снова началась скачка. Незадолго до полудня они остановились в небольшой деревеньке Боровна в шесть дворов – перекусили, напоили коней из речушки с таким же названием, дали скакунам часок пощипать травки, после чего отправились дальше. После шестичасового перехода по такому сырому болоту, что верст пять дороги тянулись по пружинящей под ногами гати, Середин понял, почему купец решил сделать первый привал так рано – потому что второй, уже за трясиной, в выселках со смешным названием Укрой Его, пришлось назначать перед самыми сумерками. Но на ночлег толстяк останавливаться не стал, приказав после короткого привала снова подниматься в седла – и спустя час, почти в темноте, путники оказались в довольно большом селении, которое имело даже окруженный прочным частоколом детинец и до боли знакомое название, пахнущее домом и двадцать первым веком: Боровичи.

Знакомый со здешними местами, Глеб Микитич даже в потемках без труда нашел постоялый двор, в котором поздним гостям выделили самовар сбитеня и припорошенный сеном топчан на троих – сам купец ночевал где-то в более комфортном месте. Поутру, хлебнув сбитеня и закусив расстегаем – большой ватрушкой с грибами и репой, – путники вброд перешли Мсту, оказавшуюся здесь не очень-то и глубокой, и повернули вместе с дорогой к Опеченскому посаду, огибая некую непроходимую Лимандрову вязь.

Посад они миновали, даже не спешившись: всего полтора часа пути от Боровичей – рано отдыхать. Правда, потом началась новая гать, но только на две версты, после чего дорога выбралась на возвышенность, и путники, дыша полной грудью, поскакали через пахнущие свежей смолой сосновые боры, иногда перемежающиеся березовыми рощами. Ближе к полудню впереди открылась новая река – метров пяти шириной, темная, торфяная.

– Вот и Уверь, – тяжело вздохнул купец. – Приехали. Туда, выше по реке, деревня Мошенники, они с неопытных путников за перевод по броду куну берут. А дальше уже Меглинские земли. Я ранее ночевал там у озера. В Крепужихе товарищ у меня жил, у него завсегда и останавливался. Один переход оттуда до Железного Устюга. А ноне и не знаю, что делать…

– Петуха-то не съели еще?

– Да здесь он, ведун, никуда не делся, – похлопал по клетке толстяк.

– Тогда ищем брод – и вперед, – предложил Середин.

– Чего его искать? Уверь в любом месте перейти можно, токмо дна в воде не видно. Потому и Мошенники. Я мыслю, может, здесь заночуем? Завтра за день Меглинские земли пересечем, а там и до Устюга недалеко.

– Ночью василиска бояться ни к чему, он не оборотень, не ночница. Ему жертву видеть нужно, – пояснил Олег. – Опять же, петух, если ночью в тишине кто-то подкрасться попробует, обязательно закричит. А василиски этих криков боятся. Ну, значит, реку прямо тут переехать можно?

За три дня пути ведун уже успел несколько свыкнуться со скакуном, а потому довольно уверенно пнул пятками его бока, одновременно натягивая левый повод; когда же гнедой повернулся к воде, пнул его еще раз. Конь фыркнул, ступил в реку, медленно, словно прощупывая дно, зашагал вперед, а когда до противоположного берега оставалось всего метра два, неожиданно всхрапнул, пару раз скакнул вперед и выбрался на поросший сочной зеленой травой откос.

– Вот видишь, как все просто, – потрепал его по шее Олег. – Прыг-скок, и мы уже во владениях василиска.

Первые впечатления от «владений василиска» оказались сугубо положительные: берег повыше, дорога посуше. Стрекозы порхают, кузнечики стрекочут.

– Подклинье скоро, – тихо сообщил купец. – Два двора о прошлом годе было. Там и узнаем, как оно…

Как обычно, близость селения обозначилась широкими прогалинами среди лесов – лугами с уже сметанными на них стогами, длинными черными грядками, украшенными огромными лопухами капусты и бордовыми листьями свеклы, обширным садом, в котором росли вперемежку яблони, сливы, вишни, а между ними – мощные кусты смородины. И уже за овальными кронами фруктовых деревьев открылась сама деревня.

В первый миг Середину показалось, что на взгорке, обнесенный изгородью в три жерди, стоит один дом, но рядом с зеркалом. Два двора соприкасались плотным плетнем из ивовых прутьев, в каждом стояло аккурат напротив друг друга по два сарая, по одной «черной» бане – а что еще могут означать мочалки и веники у входа? – по высокой, в два этажа, избе, по два окна на стену, у каждой имелось крытое крылечко в две ступени. В каждом дворе гуляло по два десятка кур – конечно же, примерно, точными подсчетами Олег не занимался, – в каждом рылось в утоптанной земле по четыре одинаковых поросенка с пуд весом. Вот только колодец был один – но и тот вынесен за дорогу, чтобы не нарушать сбалансированного равновесия.

Залаяли на приближающихся путников собаки, выкатились навстречу, звонко тявкая, четыре мохнатых глазастых клубка, одновременно открылись двери. Однако на одном крыльце появилась женщина в повойнике, в рубахе и темной юбке, а на другом – одетая в полотняный сарафан с красными и зелеными цветами девица, потому как с непокрытыми волосами. Через плечо вперед была перекинута главная ее красота – толстая длинная коса с вплетенными атласными ленточками.

– Мир вашему дому, хозяюшки, – придержав коня, поклонился купец. – Как живется-можется?

– А по-разному, гость дорогой, – кивнула женщина. – Когда густо, когда пусто. Вы куда путь держите, откуда? Может, в гости зайдете, хлебушка нашего переломите?

– Спасибо, хозяюшка, путь долог, а времени мало…

Однако в этот момент скрывшаяся в доме в начале разговора девушка вновь появилась, неся в руках большой ковш, до краев полный пенистым желтым напитком. Спустилась с крыльца, вышла со двора, протянула его купцу:

– Испейте с дороги, гости дорогие…

Перед этим обращением Глеб Микитич не устоял, спешился, принял ковш. Воины последовали его примеру, за ними следом спрыгнул и Середин.

– Спасибо тебе, красна девица, – изрядно отпив, передал ковш своим слугам толстяк. – Хорош квасок, ядреный. Сама делала?

– Я что? – пожала плечами девушка. – Какая репа уродилась, такой и квас.

– А хорошо уродилась?

– Нынче хорошо растет, – присоединилась к разговору вышедшая со двора женщина. – А о прошлом годе помокло все. Хлеб, репа, свекла – ничего не было. Одна капуста наросла. Всю зиму пришлось одними грибами да мясом с капустой жить.

– Свое мясцо-то? – навострил уши Середин. – А то слухи дурные ходят, будто лихо у вас тут объявилось.

– Да больше в лесу мужики наши ловили, – признала хозяйка. – Но ныне зверь ушел. Коли опять беда с урожаем случится, прямо и не знаю, что делать. Уходить-то не хочется. Сад, вон, только поднялся. Отстроились, печь белую всего три года назад сложили.

– Так плохо?

Хозяйка тяжело вздохнула, помолчала. Потом, покачав головой, сказала:

– С Зыкулино и Захарькино который месяц никаких вестей. Из Балковой Горки полгода назад все три семьи разом уехали. Мимо нас проезжали, в тверские земли подались.

– А в Крепужихе как? – поинтересовался купец.

– Неведомо, – пожала плечами женщина. – Никто не ездит давно… И вы бы не ездили тем путем. Ужели дорог мало на Руси?

Квас наконец дошел и до Середина. Он допил сладко-едкий напиток, напоминающий сок редьки с медом, только не такой концентрированный, а потому не противный и даже немного взбадривающий. Протянул опустевший корец девушке, заглянул в темно-серые глаза:

– Как тебя зовут-то, красавица?

– Велора… – неожиданно засмущалась девица и, вместо того, чтобы забрать посудину, принялась теребить ленту в своей косе.

– Остались бы, гости дорогие, – вместо нее взяла ковш женщина, – перекусили с дороги. Мужики наши вернутся, баньку стопим…

– Извини, хозяюшка, – покачал головой Глеб Микитич. – Рады бы, да никак. Поспешать нужно.

– Пропадете, – уже более тревожным тоном предупредила женщина. – Сгинете ни за кунье ухо.

– Я смотрю, цыплята у вас подрастают, – сказал Олег, глядя покрасневшей Велоре в лицо. – Так вы петушкам-то головы сворачивать не торопитесь. Пусть дерутся, орут. Как подрастут – на ночь в разные сараи и в дом пускайте. Глядишь, и обойдется с лихом-то… Да…

Ведун отвернулся, поднялся в седло.

– Вы назад-то собираетесь? – моментально встрепенулась девушка. – Скоро ль? Зажинки дней через десять собираемся устраивать. Приехали бы…

– Это как повезет, – улыбнулся ей Олег. – Сперва туда попасть нужно, а уж потом об обратной дороге думать.

– Да светит вам Ярило во всякий день и всякий час, – приложила руку к губам девушка, а потом коснулась ею ноги Середина.

Толстяк тронул коня, и путники бодрой рысью помчались по дороге.

Этот аллюр Середину нравился меньше всего. Сидишь, как на взбесившейся табуретке: седло постоянно дергается, бьет, ритма не угадать, стоять все время на стременах тоже невозможно, а потому, когда, спустившись со взгорка, купец перевел отряд на широкий шаг, ведун облегченно вздохнул.

– Заскучала девка-то, – подал голос кареглазый воин. – Видать, и погулять не с кем на выселках. Может, Глеб Микитич, и впрямь этим путем вертаться станем?

– Тебе-то что? – хмыкнул толстяк. – Она ведь не на тебя, она на ведуна нашего загляделась. Как, вернешься за девкой, Олег?

– Не знаю, – пожал плечами Середин. – Вообще, девчушка симпатичная.

– А то, – кивнул купец. – Смотри токмо, мужики тут хитрые. Ты с нею гульнешь вечерок на зажитках, а они тебя тут же сцапают, да и обкрутят пред Сварогом. Куда тогда подашься? Они девку за так не отдадут, они тебя рядом с собой осадят. Али порчу напускать станешь?

– Вот еще, – поморщился ведун. – Ко мне девка с ласкою, а я пакость в ответ? Нет, не люблю я таких шалостей. Другое чего-нибудь придумаю…

Сказал – и сам удивился тому, что идея вернуться в деревеньку за небольшим приключением не вызвала в душе никакого протеста. Этак, вместо того, чтобы ответ на заклинание искать, недолго и осесть в этом колдовском мире. Велору ведь, коли путь до конца пройти, заклятье вместе с ним в реальность наверняка не выпустит.

– Велора… – тихо проговорил он вслух, а память тут же услужливо подсунула: «ВЕЛикая Октябрьская Революция».

– Что за бред! – в сердцах сплюнул он. – Наверняка, обычное имя. Скорее всего, скандинавское.

– Ты чего, ведун? – оглянулся на него купец.

– Ничего, – мотнул головой Олег. – Просто слишком много знать вредно.

– А ведь и правда, не то чего-то вокруг… – пробормотал рыжий воин. – Странно что-то…

Толстяк придержал коня, закрутил головой. Середин тоже остановился, осматриваясь. Чего-то в окружающем мире не хватало.

– Птицы! – внезапно сообразил он. – Слышите, какая тишина вокруг? Птицы не поют. Похоже, извела всех тварь нерусская. Наверное, и зверья здесь уже нет…

– Давайте поспешать. – Впервые за весь путь купец выхватил из-за пояса плеть и огрел ею своего чалого. Тот рванул в галоп. Остальные путники помчались следом.

Дорога пересекла широкое жнивье, нырнула в овражек, выбралась наверх, в березовую рощу, обогнула небольшое озерцо, пробилась сквозь малинник. Купец неожиданно осадил скакуна, спрыгнул на землю, приложился к траве щекой. Поднялся, отбежал в сторону, снова приложился. Поднялся, в сердцах ударил кулаком в ладонь. Оглянулся на своих воинов:

– Аплах, дай пирог!

Рыжий слуга развязал суму, достал расстегай с грибами, протянул хозяину. Тот донес угощение до кустов, положил, поклонился. Подождал… Потом повернул назад и побежал к коню. Середин с удивлением увидел в его глазах слезы.

– Ты чего, Глеб Микитич? – подал Олег вперед своего гнедого.

– Берегиня… Берегиня не отзывается… – Толстяк, прикусив губу, поднялся в седло. – Дед мой еще под ее опеку отдавался… Я маленьким видел… Как же так?

Он огрел чалого плетью и тут же резко осадил, с силой натянув поводья, оглянулся:

– Ты правда можешь истребить его, ведун? Можешь? Сделай… Заплачу, сколько скажешь. Только…

Толстяк, не договорив, огрел коня плетью и унесся вперед, предоставив всем догонять его, кто как сможет.

Скачка длилась не меньше часа – у лошадей из-под упряжи, на лопатках, на морде начала выступать белая пена, они натужно хрипели, перепрыгивая многочисленные ручейки и взмывая на взгорки. И только когда по сторонам открылись широкие пастбища, обнесенные деревянной изгородью, Глеб Микитич опять перешел на шаг.

Поля темнели от сочной, высокой травы, дышали жизнью и свежестью, однако же это никого не радовало. Хотя бы потому, что среди всего этого богатства не возвышалось ни стожка, не виднелось ни единого покоса.

– И полей чегой-то не заметно… – вслух пробормотал Аплах.

Дорога обогнула аккуратный округлый холм, на котором росли вековые дубы, пытаясь скрыть высокий частокол. На тыне, переминаясь с ноги на ногу, сидели несколько ворон.

– Вот твари, – поразился Середин. – Ничем их не пронять. Что в лесу, что в городе, что на ядерном полигоне – все им нипочем!

– Вороны в святилище, – соглашаясь, вздохнул кареглазый воин. – Беда.

Впереди открылся поселок, который выглядел совершенно целым: белели затянутые бычьим пузырем окна, торчали над целыми крышами трубы, исправно огораживали дворы плотные – цыпленок не выскочит – плетни. Вот только не виднелось этих самых цыплят. Равно как и свиней, коров, собак, овец, коз… И людей тоже.

Путники спешились у крайнего двора, толкнули калитку, вошли внутрь. Толстяк, недовольно пыхтя, завернул в дом, Олег двинулся следом.

Внутри избу примерно пополам разгораживала большая русская печь, с занавесочками по обе стороны лежака наверху. Топку закрывал железный лист с приклепанной рукоятью, на приступке стояло два глиняных горшка, чуть выше, в специальных выемках сохли порядком стоптанные поршни. Густо пахло тухлятиной, а потому в первый миг Середин даже не решился перевести взгляд в горницу, боясь увидеть там разложившиеся тела. И только когда толстяк, громко топая, прошел через комнату к обитому медью сундуку, ведун решился проводить его взглядом.

В горнице имелось несколько лавок, грубо сколоченный стол, на котором лежали пила и топор. В обоих углах стояло по сундуку, и на том, что слева, в глиняном узкогорлом кувшинчике засыхал цветочный букет.

– Зеркало, – показал Середину купец продолговатую, гладко отполированную пластину. – Это я Милене подарил. Она бы без него никуда не ушла. А это Дидилия. Ее Велюру родители в новый дом давали…

Дидилией оказалась пузатая глиняная баба с отвисшими грудями.

Купец, захлопнув сундук, уселся сверху, сжимая в руках любимые предметы друзей и думая о чем-то своем.

Олег, покрутившись, наконец-то нашел источник запаха: это в одном из горшков безнадежно протухло какое-то варево.

– Глеб Микитич! – хлопнула входная дверь. – А погреб-то забит под завязку! Солонина там, грибы, капуста прошлогодняя, мясо и рыба вяленые. Может, приберем часть, коли все едино никому здесь не надобно?

Толстяк промолчал, качая из стороны в сторону головой.

– Глеб Микитич, смеркается! Может, здесь встанем, дабы в лесу бока о землю не студить? Все дворы пустые!

– Куда же они все делись, ведун? – наконец прервал молчание купец. – Что он с ними сделал?

– Тебе этого лучше не знать, Глеб Микитич, – вздохнул Олег. – Право слово, не нужно. И про детей тоже не спрашивай. Ни к чему это…

– Аплах! – Поднялся с сундука купец. – Суму мою сюда принеси! А ночевать… – толстяк покосился на Середина.

– Без разницы, – пожал тот плечами.

– Ночевать соседний дом займи. Коли не пахнет там, конечно.

Спустя пару минут рыжий воин приволок туго завязанный мешок, выскочил наружу. Купец распустил узел, достал уже знакомый Середину бурдюк, припал к его горлышку, опустошая крупными глотками, потом внезапно оторвался, пролив остатки браги на пол:

– Будь милостива, великая Мара, к обитателям дома сего. Все мы когда-то придем в твои объятия, и коли ты чем-то обижена ими, оставь для меня свою обиду. А друзей моих – прости.

Толстяк бросил бурдюк, отодвинул занавеску над печью, сдернул оттуда толстый тюфяк, быстро вспорол его засапожным ножом, выворотил на пол пересохшую солому. Из поясной сумки достал огниво, несколько раз ударил куском железа по камню, высекая крупные искры. Сено сразу в нескольких местах начало тлеть.

– Прощайте, – низко поклонился дому купец. – Не поминайте лихом, коли что не так. Пойдем, ведун.

Они выбрались во двор, плотно прикрыв за собой дверь, направились к облюбованной воинам избе – у нее единственной из трубы валил дым.

– Хоть горяченького сегодня поедим, – пробормотал себе под нос ведун.

Не успели они попасть в натопленный дом, как все вокруг неожиданно мигнуло алым светом. Середин оглянулся: пламя пробилось сквозь крышу и сейчас высоченным раскаленным языком плясало над избой.

– Никак, пожар?! – выскочили на крыльцо воины.

– Тризна это, – сухо ответил купец. – По друзьям моим поминальный костер.

– Зря ты это, Глеб Микитич, – покачал головой кареглазый слуга. – Темно ужо. На сто верст окрест зарницу видно будет. Коли есть кто вблизи, обязательно посмотреть придет.

– А может, пусть приходит? – оживился рыжий. – А мы пока на коней, и ходу! Авось, проскочим?

– Мы, может, и проскочим, – согласился ведун. – А как же люди, что вокруг живут? Им тоже бежать? От дома, от хозяйства? Мошенники как, Боровичи? Василиск рано или поздно до них тоже доберется.

– Да брось ты, ведун, – усмехнулся кареглазый. – О Велоре своей, небось, печешься.

– А хоть бы и так, – пожал плечами Середин. – Почему она здесь, на своей земле, земле русской бояться чего-то должна?

– Так пусть она тебе и платит, коли так! Ты ведь не ее, ты нас беречь подрядился!

– Тихо вы все!!! – неожиданно зло рыкнул купец. – Дайте помолчать немного…

* * *

Ужинали они сытно. В свете вправленных в длинные держатели лучин стол заполняли горячая солонина с небольшой примесью разваренной гречи, копченые лещи, пареная репа и свекла, соленые половинки куриных тушек, миски с кислой капустой и маринованными грибами. В погребах нашлось и вино, судя по вкусу – яблочное. Но им никто не увлекался. Хочешь жить – береги трезвую голову.

Спать первым отправился купец. Забираться на теплую печь он отказался, завернувшись в медвежью шкуру на полатях.

– А ты погреться хочешь, ведун? – осторожно поинтересовался Аплах.

– Нет, я еще посижу, – отказался Середин, и довольные воины, оставив внизу плащи, полезли на горячий лежак.

Олег сходил к дверям, поймал петуха, которому за печью насыпали немного крупы, сунул его в клетку, поставил на стол, а потом потушил лучины. Немного подождал, прислушиваясь к происходящему за черным окном.

Мир за стеной погрузился в покой. Можно сказать – в мертвый покой. Не потявкивали скучающие собаки, не переминались коровы в стойлах, и даже неизменный лягушачий хор – и тот начисто отсутствовал в этом мертвом царстве.

– Ну, тварь, – тихо прошептал он. – Неужели ты не хочешь посмотреть, кто заглянул в самое сердце твоих владений?

В памяти всплыли азартные игры с Вороном, когда они с ребятами – когда все вместе, а чаще по одному – устраивали «охоту на василиска». Вот и сейчас бы выйти, прошвырнуться по темным углам, поискать смертельно опасную бестию…

Нельзя. Люди здесь без охраны останутся. Да и лошади тоже. Разве сам придет…

Олег уже начал засыпать, когда крест неожиданно обжег руку нестерпимой болью. Ведун от неожиданности вскочил, уронив клетку, – петух спросонок недовольно заклекотал, и боль моментально стихла.

– Что такое? – заворочался на полатях купец.

– Ничего, все спокойно.

– А что за шум?

– Василиск приходил. Да только петя наш спугнул его в самый неподходящий момент.

– Откуда ты знаешь?

– А за что ты мне серебро платишь, Глеб Микитич? – улыбнулся в темноту ведун.

– И что теперь?

– Ничего, – поднял клетку обратно на стол Середин. – Спугнули тварь. Теперь, думаю, до утра не появится. Давайте спать.

* * *

Первое, что сделал на рассвете ведун, так это сбегал в хлев, где над полными овса яслями ночевали лошади. Олег погладил каждую левой рукой, потеребил по морде – крест оставался холодным. Значит, обошлось. Он вернулся в дом, вместе со всеми подкрепился, дабы лишнее добро не пропадало, отправился седлать своего гнедого.

Купеческие слуги, исходя из того же принципа: «Не пропадать добру», хорошенько нагрузили чересседельные сумы и найденные мешки вяленым и сушеным мясом, кое-каким ценным барахлом, взятым в избах. Середин подобным мародерством заниматься побрезговал, хотя и понимал: в древние времена все это было в порядке вещей. Глеб Микитич, кстати, тоже ничего не взял, хотя и препятствовать слугам в разграблении деревни не стал.

Выехали путники где-то через час после рассвета. Дорога, обогнув сырой ольховник, вышла на берег обширного озера; тянулась вдоль самой воды метров триста, потом отвернула вправо и примерно через километр выбралась к другому, еще большему по размерам водоему.

– А вот это Меглино озеро и есть, коли интересно, – хмуро сообщил толстяк.

Устюжский тракт уткнулся еще в одну деревню, прошел ее насквозь. Она тоже выглядела совершенно целой: аккуратные избы, покачивающиеся у берега лодки, сохнущие на ветру сети. И только абсолютная тишина доказывала путникам, что здесь тоже не стоит искать живых обитателей.

За селением дорога нырнула в овражек, перемахнула радостно журчащий ручеек, снова забралась на взгорок и утонула в прозрачном сосновом бору, сквозь который прекрасно просматривался озерный простор и белые барашки волн на нем.

– Интересно, сегодня жарко, или это только я так потею? – пробормотал, поеживаясь, Аплах.

– А ты разденься, – посоветовал кареглазый воин. – Супротив яда кожаный панцирь все едино не спасет.

– Сам-то не раздеваешься, – огрызнулся рыжий.

– А мне не жарко, – спокойно возразил кареглазый.

Дорога опустилась в очередную низину, вышла наверх к колосящимся полям и отвернула от озера прочь.

– Великий Сварог и дети его, – сглотнул Аплах. – Неужто миновали?

– Как птички зачирикают, – сообщил Олег, – так, значит, все позади.

Пока еще путников окружала гнетущая тишина. Они проехали через ржаное поле, миновали деревеньку в три двора, уткнулись в перекресток.

– Нам налево, – сообщил купец. – Прямо путь на Суздаль будет.

– Елки-палки, – не удержался от возгласа Середин. – Перекрестье двух важнейших дорог – а тут не то что крепости, селения приличного нет!

– А кому они нужны, перекрестки эти? – удивился Глеб Микитич. – Конный крепость обойдет, купец все едино по реке с товаром пойдет. Хорошо, коли постоялый двор окупится. И то не всегда.

Тракт тянулся по гребню меж двух болотин – с высоты, по кронам деревьев, хорошо различались влажные и сухие места. На возвышениях покачивались ели и сосны, в воде росли березы и ольха.

– Прямо хоть карту составляй, – пробормотал Олег. – Интересно, а это место как закрашивать?

Справа почти вплотную к дороге примыкала древняя, судя по размеру стволов, зеленая дубрава. И чем ближе маленький отряд приближался к роще, тем сильнее начинал греться крест у запястья Середина.

– Он здесь, – кратко сообщил ведун, натянул поводья и спешился. Проверил, не застрял ли в кармане «косухи» давно не вынимавшийся кистень, как выходит из ножен сабля, отцепил с седла щит, взял в руку.

Глядя на его приготовления, оба купеческих бойца тоже спешились и вооружились.

– Ква! – Решив не рисковать, ведун сразу обнажил клинок, пару раз взмахнул им, со свистом рассекая воздух, покрутил плечом, разгоняя кровь. – Ладно, где наша не пропадала… Вперед!

Ветер, словно испугавшись предстоящего действа, затих. Шелест листвы тоже прекратился. В мертвой тишине шорох сминаемой под ботинками травы казался просто оглушительным. Сзади эхом отдались другие шаги, и ведун понял, что остальные путники крадутся следом.

Крайний дуб в три обхвата Олег обошел стороной метров за пять, остановился, повел левой рукой. Крест запульсировал чуть сильнее. Значит, тварь пряталась где-то впереди. Ведун прошел еще несколько шагов, опять остановился. Чего ему хотелось меньше всего – так это чтобы василиск, прячась за деревьями, обошел маленький отряд и напал сзади.

– Нет, пока все в порядке… – пробормотал он. – Если конечно, так можно выражаться при встрече с васили…

Впереди из-за дубового ствола выступил опоясанный веревкой дедок в белой рубахе и ростом метра полтора. Сложил руки на груди и презрительно усмехнулся, дернув седенькой козлиной бородой. Олег остановился. У него возникло до жути неприятное ощущение, что все это он уже видел. Вот только когда? Про василисков раньше он слышал только от Ворона…

И тут у него в голове словно полыхнуло: клуб, улыбающийся Ворон, Стас и Костя…

– А-а-а! – Живот от предсмертного ужаса скрутило холодом, и ведун, падая на колени торопливо кинул щит за спину. Деревяшка тут же содрогнулась от сильного удара – Олег покосился вниз и назад, увидел совсем рядом бычьи сапоги, тут же рубанул по ним саблей и кинулся в сторону над самой землей, прокатываясь окантовкой по траве, торопливо поддернул ноги, вскочил. – Надо же, жив!

Аплах, размахивая мечом, бежал на Олега, дед с коротким ножом – тоже, даже кареглазый воин, оставляя густой кровавый след из перерубленных ног, полз к ведуну, стискивая в руке широкий меч. Один только купец улепетывал к лошадям.

– И на том спасибо, Белбог, хранитель справедливости, – пробормотал себе под нос Середин, вскидывая щит навстречу рыжему врагу. Меч с зубовным скрежетом высек из окантовки сноп искр. Похоже, Аплах рассчитывал, как в свое время Урий, раскроить деревяшку на щепочки, но получился облом. Олег довольно хихикнул, покосился на старикашку с ножом, до которого оставалось еще метров двадцать, отступил на несколько шагов – еще не хватало, чтобы его подползший кареглазый за пятку ухватил.

Рыжий, угрожающе заорав, вскинул щит и обрушил его сверху. Олег опустил свой вниз, принимая удар на эфес сабли, ощутил удар в левую руку. Нашел чем удивить, рубака хренов. Середин такому приему новобранцев первого уровня учил – не его так обманывать. Ведун снова покосился на набегающего старика, громко посвистывающего сквозь зубы и старательно помахивающего на бегу ножом. Пожалуй, пора.

Середин легонько хлопнул по щиту Аплаха, имитируя удар, сдвинул свою деревяшку влево, открываясь. Воин, чуть не визгнув от радости, бросил свой клинок вперед, метясь в грудь, но ожидавший такой атаки ведун отбил его саблей влево и шагнул навстречу, заходя за щит. Теперь рыжий уже не мог закрыться спасительным диском, а рука его еще оставалась вытянутой во всю длину. Никаких шансов – слева направо ведун рубанул его по лбу, гарантированно выводя из схватки, и повернулся к старичку.

– Ну вот, – затормозил он в паре шагов и разочарованно бросил нож оземь. – Не повезло…

– Это точно, – кивнул ведун, приметился на основание шеи и со всего замаха нанес точный смертоносный удар. Потом вытер клинок о подол дедовской рубахи, вернул в ножны, повернулся к кареглазому воину. Тот лежал, уткнувшись лицом в траву. Олег присел рядом, попытался нащупать пульс. Ничего… Похоже, истек кровью. При отрубленных ногах – времени на это много не надо.

– Извините ребята, – покачал Олег головой. – Но я тоже жить хочу. Так получилось…

Купец придерживал на дороге коней, опасливо оглядываясь на место схватки, и ведун, закрыв всем трем мертвецам глаза, направился к нему.

– Ну как? – спросил толстяк, облизнув пухлые губы. – Все кончено?

– Да, – кивнул Середин. – А чего это с петухом?

– Да я так подумал, – пожал купец плечами, – что он нам теперь и не нужен. Вот и прибил. Супчик свеженький на привале сварим.

– Тоже верно, – опять кивнул Олег. – Так что, поехали, Глеб Микитич?

– Поехали, – согласился толстяк и повернулся к коню, запихивая ногу в стремя.

В этот момент ведун его и ударил – окантовкой щита в затылок. После чего отошел к своему чалому и приторочил щит возле седла.

– Дурак ты, василиск, – сообщил он, развязывая сумку и доставая оттуда торбу. – Полный дурак, хотя и воображаешь себя умным. Ну, кто из нормальных людей станет петуха мечом закалывать? Ты бы его из клетки вынул, аккуратно шею свернул. Тогда поверить еще можно, хотя все равно странно. А так…

Середин нашел ремешок, видимо, взятый на случай ремонта упряжи, связал толстяку руки за спиной, потом надел ему на голову плотную полотняную торбу и старательно обмотал края вокруг шеи, следя только, чтобы пленник не задохнулся.

– Впрочем, меня бы ты все одно не обманул, – добавил Олег. – У меня через твое нутро колдовское скоро волдырь на запястье вздуется.

В заключение он перевернул купца на живот, привязал его руки к поводьям чалого скакуна, а коню старательно смотал ноги.

– Теперь точно не уйдет, – удовлетворенно кивнул Середин, после чего остальных коней повел в поле.

Он провозился почти полдня: погибших нужно было поднять на лошадей, закрепить поперек седел, отвезти в оставшуюся позади деревню, занести в одну из пустующих изб. В одиночку все это было очень тяжело – однако бросить мертвых людей валяться так, словно дохлых крыс, он не мог. Разложив покойников по лавкам, Олег, по примеру Глеба Микитича, нашел бурдюк с каким-то хмельным напитком, отпил сколько смог, остальное вылил на пол, кинул туда же бурдюк, попросил Мару быть милостивой к умершим и, стряхнув с печи сухое тряпье, чиркнул зажигалкой.

Затем, на улице, он дождался, пока пламя пробьет крышу и взметнется к облакам. Вообще-то, в эти минуты взмывающие вверх души мертвых должны подхватывать жаворонки и уносить в царство Мары, но и здесь василиск устроил своим жертвам подлянку: ни одной птицы над погребальным костром так и не появилось.

– Ну, ребята, – поклонился напоследок Олег, – вы уж простите, коли что не так. Какую смог, такую тризну и устроил. Да будут вам небеса пухом.

Оставленный на дороге толстяк, само собой, попытался удрать: он притоптывал на месте, натягивая поводья, но коняга со спутанными ногами мог передвигаться только еле-еле – черепаха обгонит. Услышав топот, купец замотал под мешком головой. Середин, спешившись и подойдя, расстегнул на нем ремень, развязал веревку штанов, сильным рывком сдернул их вниз.

– Ты чего делаешь?! – взвыл толстяк.

– Глеб Микитич, в теле которого ты сидишь, хороший мужик, – спокойно пояснил Олег, по очереди освобождая штанины. – Не хочу, чтобы ты ему портки испортил, пока мы до Белоозера доедем.

– Так это я – Глеб Микитич!

– Ага, – рассмеялся ведун. – А я – князь Александр Невский. Ты, василиск, голову морочь соратникам по работе. А моя специальность – таких, как ты, со свету сживать. Так что не рыпайся, не поможет.

– Мешок хоть сними, душно!

– Чтобы ты новую жертву высмотреть себе смог? – Середин покачал в руке хозяйский ремень, а потом размахнулся и со всей силы стеганул им по голой заднице.

– А-а! – подпрыгнул толстяк. – Ты чего?!

– Так Микитич все едино ничего не чувствует. Ты ведь его в теле задавил. А тебе полезно. И запомни, тварь: коли мне хоть чего-нибудь в поведении лошадей подозрительным покажется, драть стану тебя, как сидорову козу. Так что не балуй… – Олег распутал коню ноги, отвязал поводья. Подвел пленника к седлу: – Давай, садись верхом.

– Не могу.

– А ремнем по розовой попке?

– Ну, смертный, я тебе это навечно запомню!

– Ну, вот и проговорился, друг сердечный, – рассмеялся Олег. – Давай, поднимайся. Не станешь дурить, не схлопочешь лишних неприятностей.

– Я чую твой запах, смертный!

– Ты его запомни получше, тварь, – посоветовал Середин, помогая пленнику забраться в седло. – Для вас всех это запах смерти… Кстати, откуда ты здесь взялся, в русских болотах? Василиски ведь в пустынях живут!

– Здесь скоро тоже пустыня будет, – пообещал пленник.

– Да не будет, не будет, – похлопал его ведун по голой коленке. – Я свое дело знаю. Удерешь – все едино найду. И прикончу. Я умею – веришь?

– Чего же тогда не убил?

– Не скажу. – Ведун связал пленнику ноги у лошади под брюхом. – Чтобы раньше времени не радовался… Ну, бессмертный ты мой, пора в путь.

Дороги на Белоозеро Середин не знал, но пребывал в уверенности, что «трасса сама приведет», тем более что некоторое представление о правилах поведения в пути он все же имел. Прицепив поводья коней, навьюченных припасами, и чалого с пленником к задней луке седла, Олег пустил своего скакуна широким походным шагом, и уже часа через четыре услышал веселое щебетание птиц. Небо серело в преддверии ночи, а потому ведун, дождавшись чистого местечка, что поросло березами и выходило на берег симпатичного озерца, остановился на привал. Он собрал немного валежника, выложил у ближайшего кустарника подарки для здешней берегини, затем разжег огонь и, впервые достав из котомки новенький котелок, начал варить там кашу: немного гречи взял из мешка Аплаха, присыпал сверху сушеного мяса, вытерпел примерно с полчаса – пока спать уж совсем сильно не захотелось, а потом умял с отменнейшим аппетитом, запив озерной водой. Квас, как и предсказывал содержатель постоялого двора на тверском тракте, уже кончился.

Толстяка ведун кормить не стал: и торбу с головы пленника снимать опасно, и Глебу Микитичу полезно. А василиск – пусть помучается, черная его душа.

Вопреки надеждам Середина, выспаться ему не удалось – вместо ласковой берегини вокруг всю ночь бродили странные сущности и шептали в самое ухо: «Убей его, убей, убей, убей…». Поэтому он поднялся еще до восхода, наскоро перекусил озерной водой и, сунув в рот похожий на подошву кусок вяленого мяса, поскакал дальше.

Мясо удалось прожевать только к полудню, когда впереди показались рубленые стены Устюга. Заезжать в город ведун не стал, обогнув его по широкому кругу вокруг палисадов, и поехал дальше по идущему вдоль Мологи пути. Тракт очень скоро отвернул от реки в леса, но вечером оба пути – водный и сухопутный – встретились, сойдясь в деревеньке со странным названием Мокрые Липенки. Там Олег и переплыл реку, выдав местному крестьянину самую мелкую монету из своего кошеля. Земледельцу она, наверное, показалась невероятным богатством, поскольку никаких вопросов на счет человека с мешком на голове он задавать не стал. Тем не менее, уже в полной темноте Середин пробирался через лес, пока не нашел широкую прогалину и не свернул по ней в сторону от дороги – чтобы, если станут преследовать, успеть заметить врагов раньше, нежели они его.

Но все обошлось, и с рассветом ведун снова начал погонять коней. Дорога поворотила резко на восток – видимо, огибала совсем непролазные топи, поскольку из примерно шестидесяти пройденных за день километров не меньше сорока пришлось на темные от времени гати. Впрочем, миновав деревеньку с вкусным названием Бабаево, дорога повернула на север, а потом и на запад. Болот стало меньше, хотя время от времени Середину приходилось скакать по гатям, а поселки и вовсе встречались раз в день. Или, точнее, всего раз и встретились – в деревне из пяти домов Иштомар Олег выпил поднесенный ему опасливо косящейся на василиска женщиной ковш кваса, уточнил, правильно ли он едет на Белоозеро, после чего двинулся дальше, заночевав в сумерках на единственном встретившемся в пути холме.

Как ни странно, низина перед холмом оказалась последним слякотным местом на его пути. Дальше места пошли сухие, песчаные, деревни встречались каждые десять-пятнадцать километров, да и дорога сама расширилась до того, что на ней могли разъехаться две телеги зараз. Правда, и народ местный проявлял куда больше любопытства, заглядываясь на пленника без штанов, да еще и с мешком на голове, совершенно открыто, без стеснения. Около полудня Олег даже сделал остановку – специально для того, чтобы портки на василиска все-таки надеть. Заодно и пообедал вяленой рыбкой, поскольку кашу варить было лень.

Город вырос впереди во второй половине дня, задолго до вечера. Белокаменные стены – пусть и не такие высокие, как в Новгороде, этажа этак до четвертого, без учета рва, – массивные башни со множеством выступающих вперед зубцов, позолоченные шатры над воротами: все свидетельствовало об исключительном богатстве и благополучии столицы Белозерского княжества. Конечно, ради показухи здешний правитель мог перед свадьбой побелить стены или обновить позолоту на шатрах. Но стены или широкий десятиметровый ров – это не такие вещи, которые мастерятся на скору руку.

Ведя в поводу двух вьючных коней и одного с пленником, Олег медленно двигался в общей толпе повозок, всадников и даже карет – правда, последних он увидел на дороге всего две, и обе маленькие, открытые. Стража на подвесном мосту ругалась, собирая пошлину и осматривая товар, но ее выкрики заглушала веселая музыка свирелей и волынок, доносившаяся с надвратных башен. А как же, свадьба княжеская – все должны радоваться и улыбаться. Про себя Середин подумал, что в обычные дни здесь наверняка никаких «пробок» нет, въезд и выезд происходят без проблем, но когда паришься на солнцепеке, когда от жесткого деревянного седла постоянно потеет седалище, а терзаемые оводами лошади то и дело начинают взбрыкивать, это является слабым утешением.

Наконец, после почти целого часа мытарства, копыта четырех серединских коней гулко простучали по мосту, и ведун въехал в блаженную прохладу под теремом.

– Товар есть?

– Есть, – честно кивнул Олег.

– Продавать будем?

– Естественно!

– Значит, прибытие для торговли, – нудно забубнил одетый в коричневую суконную куртку стражник, имевший на поясе короткий кинжал и огромный кожаный кошель. Скорее всего, просто мытарь, приданный дежурному караулу. – Въезд в город с целью торговли, без повозок, с сотоварищами, по пол-уха куньего с коня и полкуны с человека – три гривны куны серебром сразу, либо четыре куны на торгу при получении тамги… А чего товарищ твой в мешке?

– Это невольник, – спешился Середин и полез за кошелем. – Сразу заплачу.

– Помогите!!! – внезапно заорал василиск и забился в седле. – Меня ограбили! Он ограбил меня! Снимите мешок, я все расскажу!

В первый миг никто не двинулся. Воины – потому, что еще не вникли в смысл криков. Ведун – потому, что не ожидал от василиска такой прыти.

– Посмотрите на меня! Посмотрите на него! – вопил толстяк во всю глотку. – Это мои кони и мой товар! Снимите мешок, я все скажу!

Дремавший у воротины стражник в кольчуге, шлеме и с длинным копьем отделился от стены и двинулся к пленнику. Одновременно напротив зачесал голову другой привратник. А Олег с внезапной ясностью сообразил, что не сможет объяснить здешним людям, почему с василиска нельзя снимать мешок. Он кинул взгляд на дорогу, забитую повозками, – нет, развернуться в ту сторону и удрать он уже не успеет. Тесно, да и помощники у стражи наверняка найдутся.

– Послушай, купец… – начал говорить стражник с ближнего поста, но закончить не успел: ведун сунул руку в карман, накидывая на кисть проволочную петлю, выдернул грузик и почти без замаха опустил его привратнику на шлем. От удара железный конус насадился тому почти по глаза – воин выронил копье и начал заваливаться на спину.

– Три куны, – растерянно пробормотал мытарь, глядя на своего падающего товарища.

– Потом, – переменил мнение Олег, торопливо прыгнул в седло и проорал гнедому в ухо: – Гони!!!

Как ни странно, но конь уразумел все правильно и, встав на дыбы, в два прыжка разогнался в галоп, увлекая за собой всех прочих скакунов.

– Держи-и!!! – закричали позади караульные.

– Берегись!!! – еще громче завопил Олег, видя, насколько забита улица, по которой он несется во весь опор.

Гнедой шел красиво – перепрыгивал возы с капустой и горками, прошмыгивал между людьми и лавками, обгонял всадников и проскакивал позади увешанных мешками грузчиков. Но вот пристегнутые к задней луке лошади в проходе явно не помещались, и за спиной Олега стоял неимоверный грохот и ругань. Вдобавок василиск голосил не переставая, прося помощи, призывая стражу и суд.

Скачка длилась метров триста, не больше. Вылетев на широкую площадь, вдоль которой шли лавки в четыре ряда, Середин уперся в высокую, крытую парусиной кибитку, прыгать сквозь которую гнедой отказался. Олег выругался, оглянулся на толстяка, ухватил его за шиворот, подтянул к себе, выдернул саблю, наклонился вперед и кончиком клинка перерезал ремни, что стягивали ступни василиска.

– Помогите! – продолжал вопить тот.

– Судьба… – тихо прошептал ему на ухо ведун и прижал клинок к обвязанному мешковиной горлу.

Крик оборвался. Василиск сообразил, что, если он потеряет тело, так и не увидев новой жертвы, то умрет вместе с ним.

– Ну, и как тебе моя идея, тварь? – усмехнулся Олег. – Или ты думаешь, я ловил тебя, чтобы отпустить?

– Ты не посмеешь! – судорожно сглотнул толстяк. – Зарежешь меня при всех – тебя казнят за убийство. Нет, тебя разорвут возмущенные смертные! Прямо сейчас!

– Где я?! – замотал головой Середин. – Что это за площадь?

– Торг городской… – заметил кто-то из зевак.

Хоть что-то получилось так, как хотел ведун… Хотя по большей части все пошло наперекосяк. Никакого спокойного разговора с купцами, ни задушевной обработки василиска. Имелись относительно него кое-какие идеи…

Большинство ближайших к Середину лавочников предпочли разбежаться, но вместо них тут же начали стекаться любопытные горожане. Ведун прижимался спиной к кибитке, прикрываясь сразу от всех телом купца, а привязанные к седлу гнедого кони не давали любопытным приблизиться слишком близко.

– Хочешь, я скажу тебе, почему ты еще жив? – испытывая странный холодок между лопаток, спросил Середин. – Потому что я дал клятву Глебу Микитичу довести его вместе с товаром до торга города Белоозера. И после того, как за возможность пройти по этому пути заплатили жизнями сразу три человека, я решил свою клятву сдержать. Обязательно сдержать. Лучше умереть честным человеком, чем жить проходимцем. Теперь все будут знать, что обещание я сдержал. А теперь я хочу выполнить еще одну просьбу купца. Убить василиска!

– Стой, тать! – наконец-то добежали до площади стражники от городских ворот. – Стой, заколем!

При виде направленных на него острых копейных наконечников Олег перехватил василиска локтем левой руки под подбородок, подтянул повыше, закрываясь от возможного удара.

– Ты тоже хочешь жить… – захрипела тварь. – Сними с меня мешок, и я сделаю так, что стража разбежится.

– А потом превратишь город в пустыню.

– Зато ты останешься жив, смертный…

– Зачем мне нужна жизнь, добытая такой ценой?

– Но ведь ты хочешь жить, смертный… – Голос толстяка стал вкрадчивым, как ночной туман, он просачивался в душу, точно холодный ветерок через неплотную щель в окне. – Ты доказал, что можешь убить меня, смертный. И я согласен служить тебе, как верный раб. Ты получишь все золото, которое только есть в этом городе. Самые красивые женщины станут услаждать тебя своими ласками. Твое тело будут умащивать самыми нежными маслами и самыми благоухающими…

– Замолчи! – Середин вскинул саблю и ударил толстяка эфесом по голове.

Осторожно приближавшаяся стража и зеваки от неожиданности отпрянули на несколько шагов.

– Брось оружие! – потребовал один из привратников.

– В мешке василиск, – признался Олег, поняв, что не способен на самоубийство. – Если его выпустить, он уничтожит весь город.

– Зачем же ты привел его сюда? – недоверчиво спросил воин.

– Я дал клятву, – пожал плечами ведун. – Теперь она исполнена, и я хочу уйти и убить его в безлюдном месте.

– Он лжет! – выкрикнул из мешка толстяк. – Он ограбил меня и хотел продать в рабство! А теперь надеется незаметно зарезать и присвоить мое добро! Снимите мешок, и вы увидите, что я обычный купец!

– Сними с него мешок, – опять начал подступать стражник и даже сделал вид, что пытается уколоть ведуна копьем.

– Великие боги, ну, почему я обязательно должен умереть! – взмолился Олег и снова приставил саблю к шее толстяка. – Назад, или я зарежу эту тварь! Если снять с нее мешок, она уничтожит всех! От взгляда василиска каменеют – или вы забыли?!

Народ отпрянул.

– Я обычный торговец, – опять заскулил толстяк.

– Мы, что, так и будем тут до ночи стоять? – недовольно высказался мытарь. – Ворота перекрыты, повозки ждут, казне убыток.

– Князя нужно звать, – предложил кто-то из толпы зевак. – Князя звать, Олеся Русланыча! Князь рассудит!

Стражник, подумав, поставил копье к ноге острием вверх:

– Сиди там, тать, не то заколю. Ну-ка, кто тут из купцов старший? Посылайте артельного за князем. Пусть он зараз решит, кого казнить, кого миловать. Мое дело исполнить. Ну же, шевелитесь, сердечные!

Василиск затаился. Видать, рассчитывал не просто вырваться на волю, а проникнуть в тело самого князя. Середин мысленно усмехнулся: нечисть надеялась напрасно. Жизнь так устроена, что человеку со слабой волей на трон или княжеский стол не пробиться. А против сильной воли у духа кишка тонка. Хотя, с другой стороны, Олега за сегодняшние художества в любом случае по головке не погладят.

«И дернула же меня нелегкая в честность поиграть! – в который раз подумал он. – Придавил бы эту тварь прямо там, у озера, и дело с концом!»

Правда, в этом случае остался бы вопрос с самоцветами. После гибели Глеба Микитича ведуна наверняка заподозрили бы в убийстве ради драгоценностей. Ведь в Новгороде знали, что он поехал охранять купца. Уцелел единственным, да еще с добром – значит, дело нечисто. Нет, прославиться таким образом Олегу не хотелось.

– Куда ни кинь, всюду клин, – пробормотал Середин, опуская саблю. – Влип так влип. А ты не дергайся, тварь. Мне ведь только повода не хватает…

Наконец в дальнем конце площади проявилось некое оживление. Народ заволновался, начал расступаться, и к кибитке решительно подошел стройный, широкоплечий, курчавый бородач с веселыми голубыми глазами, николаевской бородкой, чуть приплюснутым носом и небольшим шрамом поперек лба. Облачен он был в суконную коричневую жилетку с пуговицами из оправленных в золото рубинов, коричневые же штаны, заправленные в невысокие, но тоже изукрашенные дорогими каменьями, сапоги. Только шелковая рубашка, рукава которой были завернуты до локтей, отливала яркой морской синевой. Вслед за князем семенили еще человек десять, одетых не менее богато, но не имевших столь самоуверенного вида.

– Ну, Велимир, кто тут меня из-за пиршественного стола вырвать решился? Кто тут шумит, что василисков нынче на торгу показывают? – причмокнув, поинтересовался он у стражника с копьем.

Тот молча кивнул в сторону ведуна.

– Не вели казнить, вели слово молвить, – произнес Олег услышанную в тысячах сказок фразу.

– Отличный у тебя клинок, мил человек, – восхитился князь. – Где взял?

– Сам ковал, – пожал плечами Середин.

– Врешь! Таковые токмо в Кубачах делать умеют!

– Честное слово, сам!

– Не может быть. Ну-ка, покажи.

Олег протянул было оружие князю, но в последний момент спохватился и отдернул:

– Ну да! Я оружие отдам, а вы василиска выпустите?

– Помогите! – опять взвыл под мешком толстяк, и Середин в очередной раз приструнил его рукоятью по голове:

– Помолчи!

– Экий ты суровый, – покачал головой Олесь Русланович. – Вижу, со связанными мужами храбр ты невмерно.

– Клятву я давал, княже, – торопливо заговорил Середин, чувствуя, что настроение здешнего правителя меняется никак не в лучшую сторону, – товар новгородского купца Глеба Микитича сюда на торг доставить. Хочу его в честные руки передать, дабы потом законному владельцу в целости достались.

– Вот как? Ну, показывай, – поджав губы, разрешил князь.

– Не могу… Василиск сбежать может.

– Василиск… – хмыкнул Олесь Русланович. – Где товар?

– Вон, в сумках, – кивнул на чалого ведун.

– Велимир, вскрой, – приказал стражнику князь.

Тот, покрутив головой, сдвинул с прилавка ближайшей лавки выложенные там яблоки, свеклу, репу, разваленные пополам кочаны капусты, прислонил рядом копье. Скинул первую суму, развязал. Вытряхнул медвежью шубу, булькающий бурдюк, сразу три вышитых серебряной нитью кошеля. Распутал тесемки, заглянул внутрь, потом отсыпал на прилавок понемногу серебряных и золотых монет. Порылся в мешке еще немного, поднял глаза на Олеся Руслановича:

– Тут токмо огниво, зеркало да дорожные безделицы всякие…

– Следующую бери.

Привратник взялся за чересседельную сумку. В одной ее половине оказалось всякое тряпье, несколько богато украшенных ножей, две меховые шапки. Из другой воин извлек тяжелый мешок, развязал, сыпанул на прилавок – и под вечерним солнцем засверкали, заиграли полированными гранями самоцветы: рубины, сапфиры, изумруды, аметисты, бирюза, агаты, яшма, жемчуг, янтарь. Многие камни были оправлены в золото и серебро, некоторые лежали так, пугая своими размерами – иные превышали куриное яйцо. Народ ахнул. Князь повернул голову к Олегу, и в его глазах впервые промелькнуло уважение:

– Так ты один, без надзора, весь этот товар из Новгорода привез?

– Ну, вот же он лежит, – облегченно перевел дух Середин. – В целости. Слово я давал. Как же было не довезти?

– Артельный! – громко позвал Олесь Русланович. – Старшина купеческий где? Товар весь счесть немедля, сохранить в целости. Все сохранить, до последней куны. Сам лично, головой и добром своим, отвечаешь!

– А ну, посторонись! – тут же засуетился какой-то бородач. – От лавки, говорю, отойди, не засти. Руки прочь!

– Мой товар! – уже не так искренне взвыл под мешком василиск. – Мое! Я купец, ограбил меня тать.

– А это кто? – кивнул Олесь Русланович на пленника.

– А это купец Глеб Микитич и есть. – Поняв, что дело фактически выиграно, ведун наконец-то вернул саблю в ножны. – Василиск его оседлал, на дороге неподалеку от озера Меглина. Посему в беспамятстве он. А на кого взгляд падет, тот враз каменеет.

– Ложь! – взвыл толстяк. – Я купец честный! И товар мой! Ограбили!!! В неволю он меня продать хотел!

– Слышь, мил человек, – скривился в усмешке князь. – А полонянин-то твой другое бает. Кому верить прикажешь?

– Ему и верить, – кивнул ведун. – Пусть поклянется, что купец честный, новгородский…

– Клянусь!!! – с готовностью взвыл василиск.

– Ну, разве это клятва, княже? – улыбнулся, глядя Олесю Руслановичу в глаза, Середин. – Пусть он перед богами, в святилище поклянется…

Вопли пленника оборвались – словно отрезало. А через мгновение он неожиданно рванулся со всей силы, выскользнув из захвата расслабившегося Олега, упал на землю, принялся лихорадочно сдирать мешок о дубовую мостовую.

– Держи его! – Зеваки подались вперед.

– Мешок! – вскрикнул Середин. – Снимет мешок – умрем все!

На этот раз быстрее всех отреагировал привратник: схватил копье, ударил толстяка в голову тупым концом. Пленник мгновенно обмяк.

– Поднимите его, – распорядился князь. – Тащите в священную рощу. Хочу посмотреть, чем все кончится…

На этот раз Олегу пришлось прогуляться за ворота города пешком. Впереди шел князь со своей свитой, за ними Середин, придерживая болтающуюся саблю, позади двое стражников тащили лениво брыкающегося толстяка. Следом тянулось еще около полусотни горожан, так же пожелавших увидеть развязку истории.

Когда люди вошли под кроны древних дубов, которые росли на холме столь правильной формы, что Олег заподозрил в нем древний курган, толстяк начал вырываться куда более рьяно, бился головой о плечи стражников, пытался разодрать плотную ткань торбы о кольчугу воинов. Втащить же за ворота святилища его удалось и вовсе с немалым трудом – он изгибался и бился, как эпилептик в припадке, выл страшным голосом, мотал головой.

Внезапно тело его обмякло, словно толстяк умер, и стражники легко кинули его к основанию одного из идолов. И одновременно стихла страшная боль, что многие дни терзала запястье ведуна.

«Похоже, я несколько дней вообще креста чувствовать не смогу», – подумал Середин, достал свой маленький, доставшийся от Радомира, нож, склонился над купцом, разрезал путы на его руках, веревку вокруг шеи.

– Что ты делаешь? – встревожился Олесь Русланович.

– Василиск – это всего лишь темный дух, – пожал плечами ведун. – Он не способен войти в святилище, выжить в нем. Могущество богов, их воля стирает василиска, как волна – замки из песка.

– Почему же ты не привел этого человека в святилище раньше?

– А кто бы пустил меня сюда с конями? – развел руками Олег. – И как я мог оставить без присмотра коней с таким богатством, которое ты видел, княже? Тем более – чужим богатством, за сохранность которого я ручался.

– Складно врешь, – задумчиво кивнул белозерский князь. – А был ли василиск?

– Прости, князь, – наклонился вперед боярин из свиты. – Ходили дурные слухи про то озеро и устюжскую дорогу.

Толстяк зашевелился, сел, скинул с головы торбу, прищурился от ударившего по глазам света:

– Где я, о, боги? Что со мной?

– А ты кто таков?! – грозно прикрикнул на него Олесь Русланович.

– Купец я новгородский, Глебом кличут, – растерянно закрутил головой толстяк и перевернулся с седалища на колени. – Княже, великий, откуда? Сварог, прародитель наш, где я? Как сюда попал?

– А где ты должен быть? Ну, говори, торговая твоя душа!

– Не… Не знаю… – Глеб Микитич с надеждой повернул голову на Середина: – Как это, ведун?

– Отвечай князю, смерд! – выступил вперед из свиты какой-то боярин и грозно полуобнажил меч.

– Я не знаю, княже, – стукнулся лбом о землю толстяк. – Помню, старик в дубовой роще появился. А потом все со всеми рубиться начали, кричать. Я к лошадям побежал… Ведун, да скажи же ты!

– Я дал тебе клятву привезти тебя и товар на торг в Белоозеро, – сухо сообщил Олег. – Ты в Белоозере. Товар твой у старшины купеческого, прилюдно из рук в руки передан.

– А охранники мои где?

– Я клялся привезти сюда тебя и твой товар, – покачал головой Середин. – О воинах уговора не было.

– Складно врете, шельмецы, – хмыкнул, послушав разговор, Олесь Русланович. – Ой, складно. Да токмо про дела странные… Ну, да мы ныне разрешим все честно. Воевода!

– Слушаю, княже… – Вперед из свиты протолкался упитанный, чернобородый, лысый мужик в шитой жемчугом тюбетейке, с готовностью положил ладонь на рукоять длинного кинжала.

– Пошли пяток ратников на устюжскую дорогу, пусть проверят сию историю. Коли водился там василиск такой и пропал, пусть сообщат немедля. Коли нет – тоже.

– Слушаю, Олесь Русланович. Поутру и поедут.

– А тебя, ведун, в гости приглашаю, – слегка склонил голову князь. – Коли правду нам сказывал, получишь шубу с моего плеча. Коли солгал, на кол обоих посажу. Быть посему!

– Дык, княже, – не понял распоряжения воевода. – Прикажешь в поруб их посадить? Не сбежали бы!

– Зачем, – склонил голову набок Олесь Русланович. – Ведун сей, имени своего по сей час не назвавший, словом своим, вижу, зело дорожит. Ну, так дай мне слово, мил человек, что не сбежишь никуда, пока истины я о тебе не узнаю… Чего молчишь?

– Олегом меня кличут, княже, – представился Середин и устало вздохнул. – Не думал я здесь задерживаться, да видно застрял. Что поделать… клянусь!

– Решай дела свои с купцом, да в детинец приходи, – резко развернулся Олесь Русланович и добавил через плечо: – Жду.

Толпа горожан расступилась, пропуская через себя правителя со свитой, потянулась следом.

– Так где товар-то? – поднявшись с земли, требовательно спросил купец. Потом, спохватившись, повернулся к идолу, низко ему поклонился: – Благодарю за милость твою, великий… Так где камни?

– Пойдем, покажу, – кивнул Олег. – Кстати, я пошлину за торговлю так и не заплатил. Это твоя головная боль, Глеб Микитич.

– Заплачу, заплачу, – отмахнулся толстяк. – Ты токмо товар отдай.

Уже выходя из рощи, Середин неожиданно ощутил на себе тяжелый взгляд, резко остановился, оглянулся через плечо.

Метрах в ста стояла мелкая лохматая собачонка, широко расставив лапы и злобно оскалив пасть. Поняв, что привлекла внимание, она щелкнула зубами, развернулась и со всех ног помчалась к темнеющему вдалеке лесу.

Искать купеческого старшину не пришлось – четыре коня новгородского торгового гостя стояли возле лавки с разноцветными тканями, а уже знакомый Олегу бородач с интересом поглядывал на почти ушедшее за крыши домов солнце сквозь крупный яхонт.

– Нравится? – поинтересовался, подойдя ближе, Середин.

Купец дернулся от неожиданности, но, узнав ведуна, облегченно вздохнул:

– Да уж, самоцвет дорогой. Не часто такой в руках подержишь.

– И не долго, – добавил Олег. – Вот, хозяина я привел. Вертай товар и кошели обратно.

– Так… – распрямился бородач. – Князь ведь присмотреть повелел. Ему и распоряжаться, где товар держать, кому возвращать.

– Тебе как больше нравится, – ласково поинтересовался ведун, облокачиваясь о прилавок, – сразу добро хозяину отдать или дожидаться, чтобы я до князя дошел и сказал, будто в мешке камней меньше, чем ранее было.

– В целости все! – мгновенно побелел купец. – Неправда это!

– Ну, так и отдавай. Нечего к чужому привыкать. – И Середин посторонился, пропуская толстяка: – Иди, Глеб Микитич, проверяй, все ли на месте.

Ведун отошел к коням, уже привычно отпустил подпруги, огладил их по мордам, повел к колодцу, зачерпнул воды и вылил в поставленные специально на такой случай рядом лотки. После того, как скакуны напились, повесил им на морды торбы с ячменем. Четвероногие довольно захрустели угощением.

– Надо вам хлебушка купить, – вздохнул Олег. – Заслужили.

– Что говоришь, ведун? – подошел Глеб Микитич.

– Думаю, чем лошадок побаловать. Вон, сколько нас тащили практически без остановок. Может, хлеба им купить? Говорят, лошади хлеб любят.

– Лошадки ласку любят. Когда с ними поговорят, погладят, почешут, слово доброе произнесут. А хлеб это так – коли душевности от хозяина не получить, то они и ему рады. Ты какого забрать по уговору хочешь?

– А вот гнедого своего и возьму, – потрепал скакуна по морде ведун. – Привык я к нему за эти дни.

– Не к «нему», а к «ней», – поправил купец. – Это кобыла.

– Вот тебе и ква, – усмехнулся Середин. – А я-то думал: жеребец.

– Да кто же на жеребцах ездит, ведун? – несказанно изумился Глеб Микитич. – С ними вообще ничего не сделать. Меж собой грызутся, ревнуют, не слушаются, ржут в самый неподходящий момент во всю глотку. Беда одна с ними. Токмо и годятся, что кобыл покрывать. Вот, держи кошель. Все, как обещал.

– Спасибо за награду, Глеб Микитич. – Олег взвесил в руке мешочек серебра, тянувший не меньше чем на полкилограмма, опустил в свою поясную сумку.

– А теперь скажи, ведун Олег, куда ребят моих подевал, что с тобой бок о бок дрались?

– Справил я, Глеб Микитич, тризну по ним честь по чести, – отвел глаза Середин. – Но тебя пригласить не смог. В беспамятстве ты был.

– Да, – кивнул купец. – Не подумал я как-то об их судьбе, когда пророчество Аскоруново слушал. А ведь он, как и ты в своей клятве, токмо мне и товару благополучие обещал.

– Ну-ка, постой, – насторожился Олег. – Повтори, что за пророчество он сказал.

– Изрек Аскорун, – вздохнул толстяк, – что спасет меня от василиска нежить без рода и племени, да небеса наши. А про воинов моих, и вправду, ни словом не помянул.

– Угу, – кивнул ведун, оглаживая по морде гнедую, как выяснилось, кобылку.

«Аскорун, значит, – напряженно думал он. – Любоводу тоже этот вещий волхв напастей накаркал, и сбылось все в точности. И здесь… Спасение купцу предсказал, про охрану его умолчал, меня, гад, нежитью обозвал… Хотя, конечно, я в этом мире существо странное. А небеса… Интересно, а при чем тут небеса?..»

Олег задумчиво почесал в затылке, потом повернулся к купцу:

– Ты тут еще долго будешь, Глеб Микитич?

– Да неделю, не менее.

– Нет, сейчас, на площади?

– К постоялому двору пойду, – пожал плечами толстяк, – там комнату себе закажу, лошадей в стойла поставлю. Мы ведь люди простые, нас к князьям в гости не зовут…

– К какому двору?

– Да вон, в углу торга. Старшина местный присоветовал.

– За лошадкой моей посмотри, сделай милость? – попросил Середин. – А я, пока совсем не стемнело, хочу в одно место сбегать, задумку одну проверить.

– Ладно, – пожал плечами толстяк, беги. – Лошадь я тогда у привязи оставлю, перед двором. Там и заберешь.

Олег кивнул и побежал к воротам.

Что хорошо в старых городах – так это что все рядом. Через пару минут ведун выскочил за стены, отмахнувшись на упреждение стражи, что ворота скоро запрут, еще через пять, пытаясь отдышаться, вошел в священную рощу, шагнул на территорию святилища, повернул к идолу, возле которого пришел в себя толстяк. Крест у запястья, словно очнувшись от спячки, начал быстро наливаться теплом. Правильно – чай, на пропитанной магическим духом земле находятся.

Олег, соблюдая правила вежливости, низко поклонился истукану, потом принялся растерянно крутить головой, подозревая, что посетителей наедине с богами, конечно, оставляют… Однако и пригляд какой-то должен быть.

Действительно, очень скоро из-за ворот показался волхв – как положено, в длинной белой рубахе, с пеньковой веревочкой на поясе, с длинной, до пояса, бородой. Правда, не седой. Да и глаза у жреца были молодые, никаких морщинок на лице, волосы густые, аккуратно причесанные. Лет двадцать пять парню, не больше.

Волхв приблизился к Середину, но первым заговаривать не стал – а ну, молится человек? Грех отвлекать. Встал боком, лицом к соседнему идолу. Олег закашлялся, сделал шаг к жрецу:

– Скажи, добрый человек, какое имя у этого бога?

– Меня звать Мирославом, путник, – с достоинством поклонился жрец. – А стоишь ты пред великим и могучим Сварогом, богом неба, прародителем мира и людей, дедом нашим кровным, хоть и далеким…

– Ква, – не смог сдержать довольной улыбки Олег. Все правильно: толстяка от василиска спас не только он, но и великий Сварог, Бог неба. То есть, как мудро предсказал вещий Аскорун, – купца спасло небо.

– Я хочу сделать подношение великому Сварогу, – никак не в силах избавиться от улыбки, сказал Середин. – Или как там: подарок, жертву, дар? В общем, хочу сделать ему приятное, но не знаю, что будет лучше всего.

Ведун открыл сумку, достал из одного из кошельков серебряную монету, протянул жрецу:

– Не мог бы ты, волхв, знающий его получше, купить ему что-нибудь от моего имени?

– Разумеется, путник. – Монета растворилась в руке жреца, словно упала в воду. – Сделаю все в точности. Можешь быть спокоен, путник. Отныне милость Сварога будет пребывать с тобой всегда и везде, куда бы ни направил ты свои стопы.

Впрочем, имени Олега волхв так и не спросил.

Слово воина

Аскорун. Аскорун. Аскорун.

– Аскорун, – повторил Олег вслух имя вещего волхва.

Аскорун – вот тот человек, который сможет точно и весомо ответить на заданный книге Велеса вопрос, тот, кто сможет реализовать ключ заклинания. У Середина просто пятки чесались вскочить на коня и помчаться обратно в Новгород… Однако этому мешали два важных момента. Во-первых, в городе уже окончательно стемнело, ворота закрылись, на дороге не видно было ни зги, да еще, в конце концов, он хотел элементарнейшим образом выспаться после долгого пути! И во-вторых – Олег дал слово не уезжать, пока князь не убедится в его победе над василиском. А Середин как-то привык соблюдать данное слово. Все-таки русский человек. Негоже брехать, как блудливому журналисту. И он снова постучал по воротам детинца.

Сложенная из крупных, теперь уже замшелых, валунов, центральная крепость Белоозера, она же – жилище князя, казарма его дружины и последний оплот обороны в случае пролома стен, вздымалась на крутом берегу, над длинными городскими причалами, отступая от самой стены всего на полсотни метров, но возвышаясь над оной еще на пару этажей. И в этом была своя сермяжная правда: при захвате Белоозера из детинца по внешним укреплениям стрелять будет удобно, а вот снизу вверх – особо не повоюешь. Называть цитадель кремлем язык не поворачивался, потому как размерами она не превышала стадион средних размеров. Да и вообще: кремль – это сам город в будущем, когда пригородами обзаведется, обстроится, дополнительные внешние стены поднимет.

– Чего они там, спят все, что ли? – недовольно пробормотал Середин и, обнажив клинок, застучал рукоятью по толстым створкам из мореного дуба.

В то, что внутри спали, верилось с трудом – уж слишком громко звучала музыка, и время от времени доносились дружные радостные вопли. Олег раздраженно сплюнул, постучал снова.

– Да х-хто же ент-то ломится… – наконец приоткрылось небольшое окошко в калитке, и в него сквозь прочные железные прутья выглянуло темно-красное лицо, украшенное пышными усами, короткой бородкой и блестящим шишаком.

– Открывай, гости к князю приехали, – вернул саблю в ножны Олег.

– И-и-и-е-енто х-то? – вытянул губы в трубочку привратник.

– Олегом меня зовут, ведуном.

– А я сейчас по свитку проверю… – гнусным голосом сообщил стражник, прикрыл окошко.

Из-за ворот донеслось протяжное: «Ш-ш-ш-ш… Бдзынь!» – и Олег в красках и лицах представил себе, как потерявший равновесие ратник сполз по стене и брякнулся на мостовую.

Но нет – буквально сразу окошко открылось снова, и красномордый привратник, расплывшись в счастливой улыбке, сообщил:

– Ик-а. Нетути ведунов в списке.

– Ну, так нарисуй мне записку, что не допустил, да я домой пойду, – пожал плечами Олег.

– Щ-щас-с-с… – Стражник исчез, появился снова: – Нетути в ш-ш-спишке…

– Ну, и леший с ним, – пожал плечами Середин. – Мне главное отписку иметь. Что приходил, но не пустили. Чтобы было потом, чем перед Олесем Руслановичем оправдаться. А то как бы не обиделся.

– Ш-ш-с-сфать-то тебя как?

– Да чтоб тебя икота мучила до нового года! – вспылил ведун. – Олегом меня зовут, князю слово взял, что в гости приду! Отворяй калитку или отписку малюй, что не пустил!

– Ик! – неожиданно содрогнулся привратник. – Ик! Ч-час… Спис… Ик! Иски пос… Ик!

Он нырнул под окошко, спустя минуту поднялся:

– Нету в спи…

– Прокляну! – взорвался Олег и саданул по калитке ногой. – А ну, боярина зови, или кто там у вас за караул отвечает! Чтоб у тебя жила стояночная не поднималась ни в ночь, ни в обед, ни в ранний час!

Стражник нырнул куда-то вниз, и через окошко донеслось:

– Ик! Ик!..

Ведун раздраженно сплюнул и оглянулся на ближние дома – там в слюдяных окнах разгорался свет. Пригласил, называется, князь в гости! На постоялый двор, что ли, возвращаться?

Внезапно калитка приоткрылась, за ворота вышел худощавый и низкорослый горбун, одетый, однако, в дорогую парчу:

– Ты, что ли, ведун, о котором тут днем бояре болтали?

– Я, – кивнул Олег.

– Сказываешь, князь в гости звал?

– Если передумал, – пожал плечами Середин, – так я свалю, не обижусь. Дел у меня своих хватает, и все срочные. Не хотел только, чтобы меня в нарушении слова обвинили.

– Ничего про тебя Олесь Русланович не сказывал… Однако же, заходи, – посторонился горбун. – Поутру спрошу.

– А ты кто? – не спешил внутрь ведун.

– Ключник я княжеский, Ослабля. Ты проходи, у меня хлопот много, а помощников ныне мало осталось…

– А ты, что, непьющий, что ли?

– И я человек, – вздохнул горбун. – Да токмо меру знаю. Коня в поводу веди: князь гневается, коли в детинце верхом ездят.

– Это лошадь, – ответил Середин, пригибаясь и проходя в калитку.

– Какая разница? – пожал плечами горбун.

Олег удержал готовую сорваться с языка колкость, огляделся. Во дворе, в пляшущем свете факелов, с трудом различались какие-то бревенчатые конструкции, похожие на буровые вышки, длинные столы, толпа народа, сгрудившаяся в самом центре. Время от времени оттуда доносился громкий лязг железа. Наверное, кто-то рубился на мечах. Под самой воротиной, любовно обнимая пергаментный свиток и равномерно икая, дрых привратник.

– На кол бы его… – мечтательно произнес ведун.

– Тогда всех пересажать придется, – хмуро ответил горбун и пнул ратника ногой. – Вставай, отрыжка болотная! Калитку запри! А ты за мной иди, да поспешай. На мне еще пир вечерний, а на ногах токмо один из трех слуг стоит.

– А хочешь, – предложил ведун, – наговор от пьянства прочитаю, чтобы не хмелел никто?

– Нет, не хочу, – неожиданно добродушно рассмеялся горбун. – Какой же это пир, коли все тверезые останутся?

Они вошли в конюшню, настолько плотно забитую лошадьми, что казалось, втиснуть туда еще одну кобылу невозможно. Однако ключник, перебирая пальцами по загородкам, уверенно открыл дверцу одного из стойл, кивнул Середину:

– Заводи. Седло токмо сними и с собой забери. Гостей много, потом разобрать не сможем, где свое, где чужое.

– Угу. – Олег торопливо расседлал гнедую, перекинул через одно плечо три сумы: одну еще из первой деревеньки, а две другие – оставшиеся от купца вместе с упряжью, на другое накинул попону и седло. Ноги сразу задрожали – и как только лошадь под всем этим постоянно ходит?

– На смотровой башне тебя положу, – сообщил горбун. – Там ночью прохладно, то пока еще места свободные есть.

Когда они поднялись по закручивающейся тугой спиралью лестнице на пятый этаж и вошли в широкое помещение с восемью бойницами – по две на каждую сторону, – выяснилось, что под «свободным местом» подразумевается кусок пола под окном. Причем пола не ровного, а сучковатого, собранного из тонких бревнышек. Утешало только то, что в таких полевых условиях ведун пребывал не один – у стен лежало еще около десятка седел и свернутых под сумки потников.

– А нужник где? – хмуро поинтересовался Олег, оглядывая местный «люкс».

– Уж не обессудь, во дворе, – хмыкнул ключник. – Сразу за воротами.

– Почему-то я именно так и подумал, – вздохнул Середин.

– Тогда устраивайся, отдыхай, – кивнул горбун и отправился вниз.

Ведун скинул седло к стене, положил туда же сумки, расстелил на полу потник, подошел к окну. И вздрогнул от неожиданности: там лежал открытый космос. Абсолютная, бархатистая чернота, поглощающая в себе любой лучик – но одновременно сверкающая тысячами, миллионами больших и малых звезд. Только спустя несколько минут Олег сообразил, что горбун не отводил его на орбитальную станцию и что в лицо ему дышит не холод беспощадного вакуума, а самый обычный ветерок. Просто перед бойницей раскинулось огромное, спокойное и ровное, как зеркало, озеро. Называть его Белым Середин в этот момент не рискнул.

* * *

Выспался, как ни странно, Олег прекрасно. Сквозь дремоту он слышал, как кто-то поздно ночью приходил, как уходили соседи, когда помещение залил яркий дневной свет, однако осознание, что больше не нужно никуда торопиться, вскакивать при первых лучах зари, мчаться по дороге, не ведая, что ждет за следующим поворотом и когда все это кончится, наполняло душу безмерным покоем и несказанной ленью. Так бы спал и спал… Если б не некоторые потребности человеческого организма, требующие иногда вставать и бежать с пятого этажа вниз.

Во дворе уже опять гуляли гости. То, что ночью представлялось буровыми вышками, на самом деле оказалось высокими качелями, на которых с радостными визгами раскачивались девки в вышитых сарафанах и ребята в нарядных шелковых рубашках. Столы стояли вдоль стен, прогибаясь под княжеским угощением. На них все соответствовало величию хозяина. Уж если жаркое – так целиком запеченный бык, покрытый румяной корочкой, да еще с позолоченными рогами и серебряным кольцом в носу. Если рыба – то осетрина пятиметровой длины, с огромными жемчужинами вместо глаз и перепуганным кабанчиком в приоткрытой пасти. Само собой, яблоки, персики, груши нагромождались грудами, вишня свисала с подставок длинными алыми бородами, пироги возвышались крепостными стенами, вино текло прямо из увешанных бисерными гирляндами бочек. Правда, разумеется, не на пол – просто любой желающий мог подойти к деревянному кранику и налить себе сколько пожелает.

Основная толпа крутилась возле качелей – подзадоривали четыре взмывающие все выше и выше парочки. Олег же, покрутившись возле стола и посоветовавшись с пустым брюхом, взял глубокий ковшик, по виду чистый, налил себе вина, выпил, потом взялся за нож, откромсал себе от бычьей туши ломоть переперченного мяса, прожевал, откромсал еще. Выпил вина и, отложив ковш подальше от края, рядом с блюдом моченых яблок, отошел к длинной деревянной доске с белорыбицей. Выпитое на пустой желудок вино быстро добралось до головы, шепнув на ухо, что здесь можно все, а потому ведун уже более решительно откромсал себе белой, как снег, и рассыпчатой, как вьетнамский рис, плоти, поел. На закуску снял с вишневой «бороды» несколько веточек, бросил ягоды в рот, косточки сплюнул в пустую бочку.

Толпа у качелей взорвалась приветственными выкриками, отхлынула к столам. Олег на всякий случай отступил в сторонку. Увидев пробирающегося вдоль стены горбуна, повернул следом:

– Эй, Ослабля!

Ключник оглянулся.

– Ну что, спрашивал князя про меня?

– Князь велел за тобой приглядывать, но ласку и заботу проявить.

Горбун рванул было дальше, но Середин нагнал его, положил руку на плечо:

– Стой! Помыться я хочу. Почитай, неделю в пути.

– Дык, баню-то для гостей князь каженный вечер топить приказал. Мойся, сколько влезет… – И ключник потрусил по хозяйским делам.

«Ага, значит, забота и ласка мне положены, – мысленно отметил Середин. – Та-ак, где там лежал мой ковш?»

Он стал протискиваться к столу с бычьей тушей, но тут его перехватили, повернули лицом к молоденькому, безусому, остроносому пареньку, глаза которого горели азартом:

– Ты кто? Чьих будешь?

– Олег я… – не совсем понял вопроса Середин.

– А с какой земли?

– Ну-у… – попытался прикинуть ведун. – Ну-у, пусть будет с новгородской.

– Наш! – довольно кивнул паренек. – Так, мы сейчас с местными в шапки биться станем. Пойдешь?

– Как это? – продолжал недоумевать Середин.

– Ну, шапки друг с друга срывать.

– А-а-а… А у меня и шапки нет.

– Согласен, да? Валах! – громко закричал парень. – Сам играть не хочешь, тогда шапку давай! Новгородец за нас драться станет.

Слово «драться» Олегу не понравилось, и он сунул руку в карман, нащупывая кистень. Но парень, метнувшийся к какому-то мужику, уже вернулся с низкой суконной папахой, обитой каракулем, напялил Середину на голову.

– Руку левую за спину сунь, – предупредил он. – И за ремень ею удерживайся. Пошли…

Он вытолкал Олега вперед, в шеренгу из десятка молодых ребят, встал рядом. Перед ними точно так же выстроилась череда парней годков по двадцать, плюс-минус лет пять. Все они были в разноцветных шелковых рубахах, в полотняных и шерстяных штанах самых неожиданных расцветок, от ядовито-зеленых до темно-желтых, сапоги на всех были мягкие и, разумеется, тоже разных ярких цветов. Олег ощутил себя среди них этаким черным рыцарем.

– Э-э! – узнали его в рядах противника. – Да это же ведун! Он колдовать станет!

– Мне больше делать нечего! – возмутился Середин.

И тут прокатился клич:

– За князя!!!

Ряды кинулись друг на дружку.

В первый миг Олег подумал, что сейчас они все просто сшибутся лбами, но юнец, заподозривший его в возможном колдовстве, в последний перед сшибкой момент притормозил, протянул вперед руку. Середин рефлекторно пригнулся, спасая голову, тут же вырос рядом с противником, быстро сорвал с его вихров шапку-пирожок, выпрямился, соображая, что делать дальше. Юнец, схватившись за голову, театрально взвыл и упал замертво. Первый этап схватки закончился: больше половины «бойцов» изображали покойников, еще несколько прыгали друг вокруг друга, пытаясь сорвать шапку с врага и уберечь свою. Олег, будучи одним из победителей, оказался в глупом положении: он просто не понимал, кто из сверкающих шелком и атласом ребят «свой», а кто «чужой». Он разобрался только тогда, когда на него кинулись сразу двое парней – «свои» так не поступают!

Середин развернулся, отбежал на несколько шагов – туда, где под ногами никто не валялся, встал, сунул добытую шапку под мышку. Враги кинулись на него одновременно. Олег чуть присел, широким взмахом отвел вправо протянутые к нему руки, рывком сдернул шапку с мальчишки, что поближе, – и внезапно почувствовал, как голове стало холодно. Как говорят шахматисты – партия.

Зрители закричали, поздравляя победителей и выражая одобрение храбрым бойцам. Олега кто-то тоже обнял за плечи, пару раз встряхнул, кто-то похлопал по спине. Все вместе снова направились к столам, отрезая себе мясо, расхватывая фрукты, наливая вино. Середин почувствовал, что в косухе, а еще в поддетом под нее свитере упарился изрядно. Это ночью так спать тепло было, а на солнце, да еще занимаясь рукопашным боем, пусть даже шутливым, тепловой удар получить недолго.

Середин торопливо взбежал наверх, в башню, разделся, оставшись в одной футболке с алой эмблемой студенческой парусной регаты на груди, спустился обратно вниз.

– Да где же ты ходишь, Олег! – тут же ухватил его за руку все тот же парень. – Белозерские нас на две фибулы обгоняют!

Он запнулся, разглядывая странное одеяние и треугольный рисунок.

– Так, новгородский я… – осторожно намекнул Олег.

– А-а, парус! – сообразил остроносый. – Пошли!

Он быстро вытащил ведуна на середину двора, где уже стояла какая-то девушка, накинул на глаза платок и начал завязывать.

– Что хоть делать-то, скажи!

– Белозерские ей фибулу на одежду прикололи. Ты найти должен, на ощупь. До ста считать станут.

– Закрутить его!

Олега сразу несколько рук принялись крутить вокруг оси. Потом отпустили. Вот только этого ему после четырех ковшей вина и не хватало! И так в мозгах шумит…

– Один! – послышался возглас толпы.

Середин остановился, прислушался.

– Два! – Он услышал чуть в стороне выдох, повернулся туда, сделал пару шагов.

– Нечестно, он колдует! – закричал кто-то, но выкрик тут же перекрыло общее: – Три!

Олег протянул руки и тут же ощутил под ними вполне однозначные округлости. Среди зрителей послышался довольный смех. Девушка задергалась, словно пытаясь избавиться от похотливых ладоней, но не очень сильно.

– Так, здесь нет, – кашлянул Середин, повел руками вниз. Никакой фибулы не нащупывалось, зато он ощутил, как его партнерша втягивает живот. А фигура у нее ничего – Олег невольно задержал руки на бедрах, и мысли у него поползли совсем не в ту сторону. А может, как раз в ту, что нужно, учитывая, что к женщине он не прикасался уже довольно давно. Девушка тоже задышала мельче, а фибула все не находилась, и ему пришлось ощупывать мягкую ткань дальше. Вниз по бедрам, коленям, к голени. Наконец пальцы прикоснулись к голой коже.

– Они снизу, под юбку прицепили! – под общий смех подсказал кто-то из толпы.

Олег полез было под юбку, но вовремя остановился, не поддавшись на провокацию: коли фибула снизу, то все равно должна прощупаться. И стал по второму кругу забираться по ногам наверх, проверил упругую попку, потом с другой стороны, скользнул ладонью по спине, потом опять ощупал тело спереди. Девушка, наверное, реагировала достаточно нервно, поскольку смех в толпе становился все громче и громче.

– Семь десятков! – расслышал Середин среди гогота, торопливо провел ладонями по рукавам. Ничего! Тогда он провел руками под мышками – девица отчаянно взвизгнула – и наконец-то обнаружил злополучную заколку.

– Вот! – воскликнул он и сдернул повязку.

Девушка перед ним имела светло-светло-голубые глаза, острый носик, тонкие, как у берегини, губы и чуть выступающий вперед подбородок с темной ямочкой. Она одновременно и улыбалась, и щеки ее горели жаром. В отличие от общепринятой на Руси толстой косы, темные волосы она собирала на затылке в узел, и над головой высоко выглядывала золотая заколка, украшенная несколькими самоцветами. Сарафан выглядел простеньким льняным изделием, если бы сквозь вышитые на груди и лямках тюльпаны не проскальзывала золотая нить, а на боках, чуть выше бедер, не алели две вшивки мягкого бархата.

– Ну, что уставился, охальник? – Она прикоснулась тонкими пальцами к пунцовым щекам и мотнула головой. – Вина налей, жарко.

Олег спохватился, кивнул, заторопился к столу, нашел свой ковш, налил его до краев бордовым, пахнущим спелым виноградом, вином, вернулся к девушке. Та жадно выпила примерно половину, протянула назад:

– На, выпей тоже. У тебя такой вид, словно ты увидел богиню Мару.

– Просто богиню, – поправил Середин. Не то чтобы хотел поиграть в галантность, а просто… Просто девушка ему понравилась… И очень хотелось прикоснуться к ней еще раз.

Девица улыбнулась, прикусила губу.

– Что дальше? – поинтересовался Олег.

– Жмурки. Если сможешь узнать мой голос, сможешь и поймать…

Жмурки тоже оказались коллективными: парни местные и белозерские с завязанными глазами ловили окликающих их девушек и волокли каждый в свой лагерь – кто больше наберет. Потом качались на качелях кто выше – и Середину опять досталась в напарницы та же девица. Потом были петушиные бои – требовалось выбить врага, скача на одной ноге; потом пятнашки… Все это перемежалось с постоянными перекусами и внушительными возлияниями – слуги только успевали бочки менять. И сами, судя по всему, успевали к ним изрядно приложиться.

Олег и не заметил, как солнце подкатилось к закату. Двор начал постепенно пустеть. Кое-кто не справился с выпитым и благополучно посапывал возле стола, некоторые молодые люди разошлись парочками, кто-то продолжал разговоры с ковшами в руках. Часть гостей шумели где-то за стеной.

– Чего головой крутишь? – поинтересовалась девушка, которая захотела перед сном покачаться с ним на качелях.

– Ослабля, ключник, говорил, что баня будет вечером протоплена. А где, я спросить не догадался.

– Так это за стеной! Останавливай, я покажу.

Разумеется, шум доносился именно из бани. Темный в ночи сруб стоял у одного из причалов, и на глазок в него могло войти одновременно человек пятьдесят. Девушка, взяв его за руку, вошла в низкую дверь. Здесь, в свете трех расставленных по углам свечей, были видны длинные лавки, заваленные одеждой.

– Все сюда перебежали, – хихикнула девица. – Замерзли, наверное.

Она вынула из волос заколку, тряхнула головой, позволяя волосам просыпаться на плечи, а потом так же непринужденно сняла через голову сарафан, оставшись совершенно нагой. Олег невольно сглотнул.

Хлопнула дверь посреди простенка, выпустив клубы пара, сразу несколько человек пересекли предбанник, прогрохотали по причалу, а следом послышался плеск.

– Раздевайся, – кивнула девушка и ушла в парилку.

Середин не меньше минуты боролся с искушением сбежать – но соблазн рассмотреть свою сегодняшнюю напарницу обнаженной оказался сильнее. Он скинул футболку, снял ботинки и джинсы, трусы и, собрав волю в кулак, шагнул в пар.

Тело сразу обняло влажным жаром, пахнуло пряностями и вином. На нового гостя никто особого внимания не обратил – все уже успели собраться в группы по интересам, обнаженные мужчины и женщины сидели бок о бок, не чувствуя никакой ущербности. Середин пробрался дальше в помещение, увидел свою красотку на самой верхней полке, полез туда.

– Разогреться сперва нужно, – сообщила она, положив подбородок на скрещенные руки. – А как пот пойдет, так и грязь сама вся слезет.

В свете доброго десятка прогорающих вдоль стен свечей Олег увидел ее спину – ямки под лопатками, изгиб спины над позвоночником, легкий пушок на пояснице, на котором поблескивали капельки пара, изгиб бедер, гладкая кожа на двух холмах соблазнительной попочки. Середин ощутил страшный жар, причем во вполне конкретном месте.

– Как тут натоплено, – пробормотал он, скатился с полки, выскочил на улицу, пробежался по причалу и с разбегу сиганул в озеро.

Холодная вода приняла измученное тело в себя, подняла, покачивая, отнесла на несколько шагов от берега, остужая эмоции. На душе стало немного легче.

– Интересно, какой идиот от медицины утверждал, что долгое воздержание для мужчин совершенно безопасно? – пробормотал Олег, глядя в сторону бани. Девица, что осталась там, походила на сыр в мышеловке. Мучила и близостью своей, и недоступностью; и терпеть невозможно, и сил уйти не было.

– Ну, как? – с коварной усмешкой поинтересовалась она, когда Олег снова растянулся на полке.

– Хорошо, – ответил Середин, действительно наслаждаясь пробуждающимся в теле после холодного купания теплом. – Скажи, а когда же сама свадьба начнется? Мы ведь на нее приехали?

– Так она уже идет, – тихо хихикнула девушка. – Мы, чай, не простолюдины – за один день все окрутить. Вчера и сегодня гуляли и веселились, завтра плакать будем. Мы – плакать, невесту в саван одевать. Вы – Игоря собирать. Потом спаленку им пшеницей засыплем, курочек пустим, постель раскроем, да и оставим… А сами – за стол. До завтрашнего вечера гулять.

Она внезапно вся вытянулась, выгнулась, словно кошка, перевернулась на спину, продемонстрировав ровный животик, розовые острые соски, темный треугольничек внизу живота.

– Что-то прилипло. Лист, наверное, – обратилась она к Середину. – Посмотри.

– Сейчас… – Олег скатился с полки, пробежался по причалу и с разбега ухнулся в воду.

– Ква, – сделал вывод он. – Еще немного, и я озеро вскипячу. И вообще: кажется, я уже чистый. Надо сматываться. Пойти попрощаться, и удирать, пока дров по половому сумасшествию не наломал. Дернула же меня нелегкая к Олесю Руслановичу сразу пойти, в этот рассадник пьяных князей и бояр. Еще неизвестно, чем кончится, когда узнают, что безродный охранник с ними на равных за одним столом сидел и в игрушки играл.

Приняв твердое и единственно правильное решение, Середин уверенно выбрался на берег, вошел в баню и забрался на свое место, чтобы немного согреться.

– Как вода? – скромно поинтересовалась девушка.

– Хорошая, – кивнув, тяжело выдохнул Олег.

– Ты мне воду не смешаешь помыться? А то бадью таскать тяжело.

– Сейчас, – отказывать в такой просьбе было бы просто невежливо. Середин спустился, зачерпнул кипятка из вмазанного в печь котла, добавил холодной воды, размешал, повернулся к углу.

Леди уже спускалась. Неторопливо ставя босые ножки с полки на полку, поворачиваясь то одним боком, то другим. Замерла перед Олегом. Груди, похожие на фарфоровые пиалы, смотрели сосками точно ему в сердце, капельки воды плавно сбегали от плеч вниз, коварно обтекая места, к которым ему так хотелось прикоснуться. Девушка широким движением подняла руки над головой и попросила:

– Вылей на меня. Не самой же мне поднимать? Постарайся попасть только на плечи, чтобы волосы сильно не мочить.

Середин выполнил и эту просьбу, стараясь не обращать внимания на то, что происходит у него внизу живота.

– И потри немного спину, на ней могут оказаться щепочки.

Она повернулась к Олегу спиной, а потом медленно наклонилась вперед, опершись руками о лавку.

– Не могу… – скрипнул зубами Середин. – Все!

– Не можешь? – Она оглянулась, довольно захохотала. – Совсем? Тогда пошли, узнаем, что можешь…

Девица опять схватила его за руку, выскочила в предбанник, быстрым движением накинула сарафан. Подождала, пока он, прыгая на одной ноге, натянет узкие джинсы, потом опять устремилась вперед, каким-то образом угадывая в темноте дорогу.

Они проскочили в потайную калитку, и девушка повернула налево – туда, где, как казалось Олегу, стояли обширные амбары, – зашла в ворота. Середин больше угадал, чем увидел, стоящие здесь легкие парусиновые шатры. Они повернули ко второму справа, тут же повалились на мягкие ковры и, судя по ощущениям, на шкуры. Зашуршала стягиваемая ткань. Олег тоже торопливо избавился от джинсов, кинулся к девушке и прижался к ней, сливаясь даже не проникновением плоти в сокровенные врата – наслаждаясь всем телом, ощущая ее жар, ее волосы, губы, дыхание, ее кожу, окончательно теряя разум и рыча что-то нечленораздельное. Он уже не верил сегодня в возможность подобного, а потому никак не мог остановиться, словно желая впитать наслаждение с запасом, на будущее. Провести эту ночь так, чтобы ее хватило на много лет вперед. И когда это все закончилось горячечным взрывом, он едва не умер – потому что после этого мига уже не видел смысла в земном существовании.

Однако не умер – а потому спустя несколько минут шевельнулся, сел на коврах. А еще через несколько минут смог даже встать.

– Ты куда? – с тревогой спросила она.

– Пить хочется…

– А-а… – Девушка с легким шорохом опустилась на подушки. – И мне тоже вина принеси.

Безумие еще не отступило, а потому Середин забыл одеться. Впрочем, это не имело значения, поскольку во дворе никого не было. Олег сделал несколько глубоких вдохов, отдавая ночи то, что заставляло так часто биться сердце, прислушался. Судя по звукам, сегодня богиня Лада соберет богатую жертву. Нужно будет поднести ей подарок. Вдруг она и вправду сможет ощутить благодарность одинокого землянина?

Он прошел по двору до стола, нащупал ковш, потом так же на ощупь налил в него вина. Немного отпил сам, а все остальное донес до палатки и протянул девушке.

– Молодец, – шепнула она. – А я боялась, заблудишься.

– Скажи, а как тебя зовут, прекраснейшая из женщин? – наконец-то спросил он.

– Называй меня Верея, – ответила она, отставила ковш и привлекла Олега к себе.

* * *

Спал в эту ночь Середин мало – но, как ни странно, выспался прекрасно. Поутру в шатер заявилась отчаянно пахнущая чесноком, опухшая девка и, обратив на гостя не больше внимания, нежели на сбившиеся в углу бараньи шнуры, принялась прибирать в помещении: сорочку сложила, тапочки хозяйские ко входу переставила, ковры стала поправлять.

– Оставь, Павла, – сладко зевнув, перекатилась с боку на бок Верея. – Ступай, воды студеной принеси, крапивы и ромашки завари. Мне сегодня надобно пахнуть хорошо, но грустно. Иди, иди… И похмелись после вчерашнего, смотреть на тебя страшно.

– Слушаю, боярыня, – кивнула девка и вышла из палатки.

– Тебя-то как зовут, добрый молодец?

– Олег.

– Варяг, что ли? – чуть отстранилась от него девушка.

– Нет, – пожал плечами Середин. – Просто ведун, свободный воин.

– Богатырь?

– Нет, – покачал головой Олег. – Драться я не люблю. Просто иногда приходится.

– И получается?

– Пока жив, как видишь.

– Значит, колдун-победитель… – Она откинула овечью шкуру, которыми во множестве был закидан пол шатра, выпрямилась перед ним, стоя на коленях.

– Я не колдун, – покачал головой Олег, усаживаясь перед ней и начиная целовать бедра, живот; притерся проросшей за время скитаний и ставшей мягкой бородкой к пупку.

Верея, блаженно застонав, закинула голову и запустила пальцы ему в волосы.

– Все-таки ты колдун…

Когда девушка, мурлыкая от удовольствия, снова завернулась в шкуры, Середин решил все-таки уйти. Хотя бы для того, чтобы одеться – с собой из бани он взял только джинсы. В этот раз подруга его не останавливала, и молодой человек спокойно вышел наружу.

Здесь дворовые уже старательно убирали со столов: складывали в общую груду позвякивающие медные и серебряные ковши, допивали вино, уносили фрукты, догрызали мясо. Еще раз оглянувшись на амбар, Олег только теперь смог разглядеть, что в обширном помещении, укрытые от возможной непогоды, стояли не менее десятка шатров разных размеров, причем многие имели атласные и меховые пологи, войлочные стены, золотые и серебряные украшения на шестах. В общем, являлись не самыми дешевыми из возможных мест для отдыха.

– Однако Верея-то, похоже, здесь не на последних ролях ходит, – отметил Середин и, поежившись, побежал к потайной калитке и дальше, к бане.

Одежка его, естественно, лежала на месте – футболка, штаны, ботинки. И намывшийся вечером ведун сразу почуял, что посещал парилку не зря: от футболки четко и определенно пахло долгим-предолгим путешествием по жарким местам.

– Прачечная здесь, как я понимаю, не предусмотрена, – взял в руки футболку Олег. – Ладно, сейчас чего-нибудь придумаем…

Надев пока то, что есть, Середин поднялся на пятый этаж, накинул на плечи косуху, опоясался саблей, открыл сумку, достал кошели, взвесил в руке: на глазок получалось не меньше килограмма. А скорее – и больше.

– Кило серебра за полмесяца работы, – усмехнулся Олег. – Однако же оклад у меня здесь получается куда поболее, чем в кузне. Интересно, с собой добычу уволочь удастся или нет?

Он бодро спустился вниз, завернул к столу, на который подворники уже выносили новые блюда, прихватил пару пирогов, запил их ледяной водой из колодца и вышел за ворота.

Рынок Белоозера мало чем отличался от тех, которые видел Середин у себя дома – разве только лотки были деревянные, а не железные, да навесы крыты дранкой, а не пластиком. А так – те же фрукты-овощи, мед всех мыслимых и немыслимых сортов, груды тканей, готовые плащи, шубы, штаны. Разве только вместо картошки народ предлагал репу, а на месте стеллажей с радиоприемниками, видиками и телевизорами купцы продавали ножи, топоры, щиты, мечи, копейные наконечники, пучки стрел, кистени, кинжалы – да такого вида, что мент из двадцать первого века «брал» бы покупателей на месте. Галантерейщиков заменяли кожевенники, предлагавшие упряжь, ремни, седла, толстые, чуть не полуторасантиметровые, куртки и просто выделанные лосиные, коровьи и воловьи шкуры. Лица купцов тоже оказались знакомыми: изюмом, инжиром, курагой, халвой, сахаром и прочими восточными сластями торговали смуглолицые усатые ребята, в которых Олег сразу заподозрил азербайджанцев.

– Откуда товар, купцы?

– Персия, дорогой! Бери, не пожалеешь! Сладкий, как мед…

Однако Середин уже увидел впереди поблескивающие на солнце шелковые рубашки и заторопился туда. За прилавком сидел плосколицый, раскосый, слегка смуглый человек с тонкими усиками, идущими по верхней губе и спускающимися к подбородку.

– Да ты, никак, татарин будешь? – остановился перед лавкой Олег.

– Ургеном меня зовут, – поднял голову купец. – Обознался ты, мил человек.

– Нет, – покачал головой Середин. – Я про национальность. Ты татарином будешь?

– Не знаю, о чем ты, чужак, – недовольно засопел торговый гость. – Из Болгарии я приехал. Болгарин буду. Проходи мимо, коли дела нет, нечего товар застить.

– Есть дело, – потрогал ближнюю рубашку ведун. – Шелковая? Шелк тоже болгарский?

– Китайский, – перестал хмуриться купец. – По Итилю с Кашгара отец самолично привез.

– И шили там?

– Там…

– Лепездрическая сила, – всплеснул руками Олег, – и здесь все тряпье китайское!

– Хазарские рубахи есть, – пожал плечами купец. – Бумажные. Али шелк продать могу. Сам шей, какую хочешь.

– Готовое все хочу, – покачал головой Середин. – Некогда мне шить. И такое, чтобы к князю прийти не стыдно.

– И что купить хочешь?

– Весь переодеться.

– Ага, – радостно встрепенулся «татарин». – Все есть, все доброе, все дорогое. А мы из Болгарии, мил человек. И дед мой болгаром был, и прадед болгаром, и у прапрадеда улус аккурат по Вятке кочевал… Приезжай к нам, мил человек, дорогим гостем будешь!

– Не знаю, – вздохнул Олег. – Может, и приеду, это как повезет.

После долгих торгов и переговоров за полгривны серебра Середин выбрал темно-вишневую рубаху из шелка, длиной до колен, со странной застежкой от плеча вниз почти до соска, но зато с коралловыми пуговицами, в пару к ней взял атласную косоворотку с высоким стоячим воротником, вышитым зелеными нитями. Вместо джинсов он приобрел иссиня-черные шаровары из мягкого войлока, с сатиновой подкладкой и толстым шелковым шнурком-завязкой вместо резинки. В качестве подарка болгарин дал ему еще и широкий атласный кушак в цвет косоворотки.

Пользуясь случаем, Олег прошелся по рынку и купил также большую медвежью шкуру, похожую на ту, в которой так сладко посапывал по ночам Глеб Микитич, а также соль с перцем – эту приправу так и продавали, уже перемешанную. И кстати, именно она и оказалась самой дорогой из покупок.

Теперь, запасшись всем необходимым, ведун почувствовал себя готовым путешествовать еще хоть целый год.

Вернувшись к детинцу, он искупался с причала перед баней, переоделся во все новое и в таком виде отправился в смотровую башню.

– Это ты ведун будешь? – поднял голову какой-то малец лет десяти, нахально спавший на его месте.

– Я, – скинул вещи поверх седла Середин.

– Тогда пошли, князь тебя сыскать повелел. С самого утра кличет.

– Странно, – удивился ведун. – Отсюда до Меглинского озера не меньше пяти дней пути, и обратно столько же. Рано вроде еще. Впрочем, пошли. Там узнаем.

К удивлению Середина, мальчишка повел его не вниз, в покои, а наверх, на смотровую площадку башни. Олесь Русланович стоял здесь, вглядываясь в озерный горизонт, рядом замер одетый в кольчугу и остроконечный шлем ратник. Слева от люка, прикрытая меховым плащом, сидела в кресле бледная женщина.

– Это ты, ведун? – не оборачиваясь, спросил князь.

– Я, – подтвердил Олег.

– Видел я, как ты у причала дрызгался. Понял, водяных не боишься, мелких мест не держишься… – Князь повел плечами, развернулся. – Значит, ты ведун, сказываешь? Тогда у меня поручение к тебе есть, важное. Супруга моя, Беремира, захворала вдруг от болезни неведомой. Боюсь, отравить ее кто-то попытался али порчу напустил. Весь вечер вчера веселилась, за играми молодыми наблюдая, а сегодня после рассветной еды вдруг от боли сама не своя стала.

Правитель Белоозера прикусил губу.

– Вестимо, свадьбу кто-то расстроить желает. Посему о болезни милой моей никому ни слова!

– А почему я? – не понял Середин. – У вас, что, своих знахарей нет?

– Лечили ужо знахари. И отвары давали от колик в животе, и заговоры читали. Вроде даже легче становилось. Но как только к любой пище Беремира притронется – так сразу от боли страдает. Будто колдун какой ее и вовсе со свету сжить пытается, голодом уморить. Волхв наш, вещий Ругун, уже жертву Сварогу и Хорсу принес, повелел супругу мою на солнце вынести, дабы богам открыть. Но не помогают они пока. Вот про тебя и вспомнил.

Князь подошел к жене, наклонился, поцеловал ей руку:

– Потерпи, милая. Девочку нашу к руке вести пора. А ты, – повернулся он к Середину, – лечи!

Олесь Русланович торопливо побежал вниз по лестнице. Ратник, облегченно вздохнув, слегка расслабился, но продолжал внимательно оглядывать горизонт.

«Это я попал…» – понял Олег. Ведун учил их умению рубиться в строю и поодиночке, учил ставить защитные заговоры и привлекать удачу, учил бороться с нечистой силой и управлять собственной энергетикой. Но он никогда не занимался медициной. Лечить, по слухам, еще лечил – но учиться этому мастерству всегда посылал в медучилище.

– Налей мне вина, ведун, – хрипло попросила женщина. – Хоть не так чувствовать буду.

Середин кивнул, наклонился к расстеленному на полу вышитому полотенцу, на котором стояла небольшая деревянная кружка, глиняный кувшин, лежали на деревянном подносе несколько небольших копченых форелей. Он наполнил кружку, повернулся к княгине.

– Да, благодарю, – протянула она руку. – Давай скорее, а то мочи нет. – Княгиня поморщилась, мотнула головой: – Скажи, ведун, я умру?

– А где болит?

– Живот весь, как углем горящим засыпан.

– Ну-ка, постой… – Олег вернул кружку обратно на полотенце, присел перед женщиной, протянул руку.

– Не смей! – отпихнула ведуна княгиня. – Вон, с девками незамужними балуй, а меня не трожь!

– Как же? – не понял Середин. – Я же как лекарь!

– Вот как знахарь и лечи! А руками чужую жену не лапай!

– Вот те… Ква! – в сердцах высказался ведун. – Как же я болезнь определю, если не осмотрю, не прощупаю?

– Я те дам, посмотрю… – Женщина закрутила головой, что-то ища, но, на серединское счастье, ничего подходящего не обнаружила.

– До руки хоть дотронуться можно?

– До руки ладно… – смилостивилась больная, выложив на подлокотник украшенные перстнями пальцы.

Олег опустился рядом на колени, положил свою ладонь сверху, опустил голову и закрыл глаза…

«Невозможно налить родниковой воды в чашу, полную кваса, – нередко говаривал Ворон. – Чтобы набрать воды, вначале нужно вылить квас. Так и с душой. Если хочешь полноценно ощущать окружающий мир, сперва нужно очистить душу. Ни о чем не вспоминать, не думать, не гадать. Нужно стать ничем – и просто впустить мир в себя».

Именно так он и поступил: перестал гадать о своем будущем, о будущем всех тех, с кем успел познакомиться в этом мире, о способах лечения этой, еще не старой с виду, женщины и о том, сможет ли вещий Аскорун дать ответ на вопрос излишне действенного заклинания. Просто ни о чем не думать – не поддерживать своим вниманием влетающие непонятно откуда в сферу сознания мысли и даже не провожать их взглядом, когда они начинают обиженно таять в тоскливом одиночестве.

Сознание ведуна наполнилось пустотой – и в нее, в эту пустоту, стала вливаться энергетика существа, оказавшегося с ним в плотном контакте, а потому невольно переплетшего с Олегом свою ауру. Он испытал страх, зябкость, острую жалость к себе из-за расставания с дочерью и сильнейшую боль, которая, словно прачка мокрое белье, скручивала внутренности.

Серегин часто задышал от боли, но, вовремя спохватившись, что она чужая, отстранился. Колоть стало меньше. Он отстранился еще, и еще – от источника страданий остался только маленький огонек, который затаился в животе, всего лишь небольшая точка. Нет, не точка – источник болезни чуть вытянут… Он совсем маленький. И это не желудок, это чуть ниже…

– Поджелудочная железа! – Ведун резко отпустил руку женщины, вскочил, прошелся вдоль каменных зубцов, восстанавливая дыхание… Да, еще два-три таких сеанса, и чужие болячки начнут застревать в его энергетике, а потом и в организме…

– Ладно, пустое, – тряхнул головой Олег. Итак, что он знал о поджелудочной железе? Ее иногда удаляют. Значит, болезнь не смертельна. Железа выделяет инсулин, как-то участвует в пищеварении. Выделяет что-то, расщепляющее жиры, и еще что-то… Скорее всего, княгиня просто наугощалась на многодневном пиру всякими вкусностями выше меры. Плюс стресс из-за отъезда дочери, нервы. Вот железа и надорвалась. Скорее всего, железе достаточно просто отдохнуть.

Он поднял с полотенца кружку и выпил до дна. Потом повернулся к Беремире:

– А тебе, княгиня, извини, этого нельзя. Сегодня вообще ничего есть и пить нельзя, кроме кипяченой воды. И завтра, если силы воли хватит, нужно воздержаться. Примерно дней пять есть только черствый хлеб и воду. А еще лучше – сухарики ржаные, и водой запивать. Во-от… А в дальнейшем воздерживаться от жирной пищи. То есть зайчатину можно есть, сколько в живот влезет, а вот всякого рода солонину, гусятину, свинину или, упаси боги, сало – ни в коем случае. И проживешь ты тогда еще лет тридцать, пока совета моего не забудешь. Потерпи пару часиков. Я уверен, что боль отпустит и больше не вернется.

Олег налил еще кружку, выпил, потом собрал полотенце за уголки, взял кувшин:

– А это я от соблазна приберу…

Внизу особого веселья не наблюдалось. Нет, разумеется, гости свадьбу праздновали: рассевшись на лавки за собранными в единое целое столами, они отъедались цаплями и осетриной, гусями и пирогами, персиками и капустой. Играла музыка – какие-то скоморохи в бело-красных домино создавали шумовой фон, играя на свирелях и столь любимых шотландцами волынках. Знаменитых балалаек и гуслей не виднелось и в помине.

Пройдя к дальнему от князя краю стола, Олег втиснулся на свободное место, взял с ближайшего подноса крупную сочную грушу – больше всего ему хотелось пить, а ничего безалкогольного ведун на столе не наблюдал. Минутой спустя появился служка, поставил перед ним полный вина ковш. Середин поймал на себе взгляд здешнего правителя и, смирившись с неизбежным, поднял его, кивнув Олесю Руслановичу:

– За здоровье молодых!

Многие тоже схватились за ковши и кружки, но особого ажиотажа его тост не вызвал. По всей видимости, выкрики «горько» и тосты здешним свадебным обычаем не предусматривались. Молодых, кстати, за столом видно не было. Похоже, что-то важное в празднике уже произошло. Олег мысленно пожал плечами, потянулся за гусем, отрезал себе ножом кусочек грудки, подкрепился. Затем обратил свое внимание на севрюгу. Слуга снова поднес полный ковш. Олег покосился во главу стола – князь куда-то пропал – и пить не стал. С такими праздниками и спиться недолго. А если его начнут дергать с разными просьбами – лучше оставаться трезвым.

Спустя примерно полчаса все тот же слуга положил перед Олегом на стол тяжело звякнувший кошель.

– Это еще что? – приподнял ведун брови.

– Князь велел передать.

– Забери! – потребовал Середин. – Забери немедленно! Отнеси назад.

– Но князь…

– Забери!

Слуга вздохнул, забрал деньги, ушел, но быстро вернулся:

– Олесь Русланович к себе тебя требует, ведун.

– Ох, не дадут поесть спокойно, – поднялся Середин.

Князь встретил его у входа на лестницу, гневно играя скулами:

– Слуга молвил, золотом ты моим брезгуешь, ведун.

– Я не привык брать деньги, не зная, за что они плачены, княже, – твердо ответил Олег.

– Беремиру отпустило, ведун. Она сказала, что ты обещал ей тридцать лет жизни, если она не станет есть свинину.

– Не станет есть жирного, князь, – поправил Олег.

– Вот видишь. Ты ее вылечил, ведун. За то и награда. Или тебе мало?

– Мне много, князь, – покачал головой Середин. – Я не лекарь, я воин. Я не хочу и не должен брать денег за лечение.

– Но ведь ты ее вылечил!

– Это случайность.

– Но вылечил!

– Я не хочу, княже, чтобы кто-то рассчитывал на мое знахарское мастерство, – улыбнулся ведун. – Поэтому не стану брать золота за умение, которого нет, и не стану никого лечить. Я воин. Если тебе станет досаждать оборотень или василиск – зови. А лечат пусть лекари, княже…

– Зело странен ты, ведун, – прищурился князь. – Доселе волхвы токмо просили у меня лишних подарков, но никогда не отказывались от даренного.

– Но я не волхв, княже.

– Я запомню твои слова, ведун. Зла на тебя более не держу. Ступай.

Олесь Русланович кивнул ратникам, которые, как оказалось, маячили чуть в стороне, направился к пиршественному столу.

– Да тебя ныне и не узнать, Олег, – в самое ухо прошептала Верея. – Никак, ты с князем повздорил?

– Да кто я такой, чтобы с правителем Белозерского княжества спорить? – повернулся к ней Середин. – Так, нищий бездомный бродяга. А тебя тоже – не узнать.

На этот раз девушка была в тяжелом парчовом платье, украшенном множеством драгоценных камней. В таком наряде уже не побегаешь, на качелях не покачаешься.

– Сегодня день такой, – пожала она плечами. – Скучный. И завтра такой же будет. А послезавтра и вовсе прощание с плакальщиками. И страшно жарко. Пойдем, ты поможешь мне раздеться.

* * *

В следующий раз Олесь Русланович пригласил к себе Середина только на третий день, незадолго до полудня. Верея, вновь облачившись в парчу, отправилась, как она выразилась, «смотреть на сопли и принимать невесту». Олег, которому с каждой ночью хотелось спать все сильнее и сильнее, зарылся в шкуры, но не успел он сомкнуть глаз, как кто-то затряс его за плечо:

– Вставай, ведун. Князь тебя ищет.

– Зачем? – высунул нос из-под теплого овечьего меха Середин и увидел над собой горбуна. – Это ты, Ослабля?

– Олесь Русланович не сказывает мне, зачем ему кто-либо нужен, ведун. Просто велит разыскать.

Олег раздраженно сплюнул и стал натягивать жаркие войлочные шаровары.

Парадный зал замка больше всего походил на подвал старинного купеческого дома: толстые стены, высокие своды, неизменная прохлада, от которой одетый в одну шелковую рубашку ведун недовольно поежился. В таких местах во времена социализма обычно делали овощные склады, но здесь, в зловещем полумраке, пахло не сухой картошкой и морковной ботвой, а пчелиным воском и горячей копотью факелов. Вдоль стен толпились бородатые бояре в темных шубах, и только молодые придворные позволяли себе обходиться плотно облегающей тело ферязью, едва доходящей до колен. Впрочем, по цене украшенные самоцветами и мехами кафтаны вряд ли сильно уступали шубам.

Троном для Олеся Руслановича служило обычное кресло с резными подлокотниками и невысокой спинкой, поднятое на пьедестал в две ступени. В качестве символа власти по обе стороны трона возвышались ратники, в высоких полковничьих папахах и сплошь шитых золотом кафтанах. Один держал в руках массивную секиру на очень короткой рукояти, второй – шипастую палицу. Оружие украшали жемчуг и изумруды, и для боя оно явно не годилось.

Беремира сидела в точно таком же кресле – но стоящем на полу, без всяких возвышений.

– Здрав будь, ведун Олег, – вскинул подбородок князь и пригладил ухоженную николаевскую бородку.

– И тебе здоровья, княже. – Середин приложил правую руку к груди и слегка поклонился.

Олесь Русланович поднялся, тяжелой поступью сошел к гостю, застыл в шаге перед ним. Потом неожиданно скинул свою шубу, оставшись в зеленой ферязи, накинул ее на плечи Середина. Закинул руки за спину, глядя Олегу прямо в глаза. После короткой паузы тихо поинтересовался:

– Ты благодарить-то будешь, ведун?

– За шубу… – И тут Середин сообразил: – Василиск! Твои ратники сообщили, что он существовал, но исчез! Но как они смогли обернуться так быстро? Прошло всего пять дней…

– Есть разные военные хитрости, – улыбнулся довольный произведенным впечатлением хозяин. – Не все вам, колдунам, секреты хранить.

– Голуби… – прищурился Олег. – Быстрый и надежный способ доставки информации. Пять дней туда, выпустить голубя… Но тогда воины должны были заранее взять его с собой. Зачем такая спешка? Откуда такая честь, князь?

– Дочь у меня в путь отправляется с молодым мужем. Дочь любимая, а дороги ныне стали небезопасными. От татей лесных стража ее убережет, но как быть с колдунами да нечистью странной, что ныне вдоль дорог вертится? – Князь придвинулся ближе, говорил еле слышно, только для гостя. – Волхвы наши на сурков похожи, от святилища ни ногой. Токмо обереги могут с собой передать да жертву богам за благополучие принести. Мало мне сего. Как я твою с купцом историю услышал, так сразу и решил: надобно тебя в охрану нанять, коли ты и вправду с василиском сечу выдюжил. Моему отцовскому сердцу от этого, ох, как спокойнее станет.

– Прости князь, – покачал головой Олег, – но я не пойду. Есть у меня очень важное дело к новгородскому волхву, вещему Аскоруну. Так что, за честь благодарю, но в Ростов не поеду. Это же совсем в другую сторону! Тем более что свита твоей дочери и так без малого армию напоминает. Наверняка половина гостей с ней отправится.

– И ты тоже.

– Нет, князь, не могу, – замотал головой Середин. – Мне действительно нужно в Новгород! От этого зависит… Очень много.

– Поедешь, – усмехнулся Олесь Русланович. – Ты помнишь, как сказывал мне, что от знахарского мастерства отрекаешься? Но тогда же ты молвил, что на дело ратное звать я тебя могу, пусть токмо нужда заставит. Вот я тебя и зову. Не знахарить, на службу воинскую. Али откажешься от своего слова?

– Вот… Ква! – выдохнул Олег. – Язык мой – враг мой.

– Пожалуй, – согласился князь, неспешно вернулся к трону и уже оттуда, с высоты княжеского стола вопросил: – Повелеваю тебе, ведун Олег, завтра отправиться с дочерью моей, ныне супругой сына моего Игоря, князя Ростовского, в дорогу в град Ростов, дабы сберечь ее от лиходеев, чудищ неведомых, колдунов черных и злых помыслов человеческих. Клянешься ли ты исполнить повеление мое в точности и в меру всех сил и способностей своих?

– Чтобы я еще хоть раз, хоть что-нибудь пообещал… – пробормотал себе под нос Олег, а вслух громко и ясно произнес, коротко кивнув головой: – Довести в целости до Ростова – клянусь!

Покой путника

– Так, значит, это тебя Олесь Русланович жену мою охранять отправил? – услышал ведун, уже выводя свою гнедую из ворот, и с огромнейшим изумлением узнал в богато одетом собеседнике того самого азартного остроносого паренька, который вытащил его играть в «шапки».

– А ты тогда – князь Игорь Ростовский, получается? – У Середина от изумления отвисла челюсть.

– Он самый! – Новоявленный муж хлопнул ведуна по плечу и довольно захохотал. – Валах Поганый, воевода мой, забижается. Ты уж реши с ним, как стражу лучше нести, дабы честь и твою, и его не уронить.

Сказал – и оставил Олега наедине с бородатым мужиком в простой кожаной куртке с завязкой на плече и в железной шапке, обитой ко краю густым соболиным мехом.

– Так это твою шапку князь для игры мне давал? – узнал его Середин. – Надеюсь, я ее не помял?

– Шапка – шапка и есть, – пожал плечами воин. – Так, стало быть, тебе князь здешний повелел дочь свою уберегать? Хотя она уже жена наша, и отряд мой ратный службу при поезде нести будет?

– Сколько мечей?

– А хоть бы и сорок, тебе-то что? Мыслишь под руку свою принять?

– Наоборот. Думаю, что и без меня прекрасно обойдетесь, – покачал головой Середин. – Есть у меня, знаешь ли, Валах, один замечательный навык. Я нечистую силу всякую издалека чую. Может, и не за версту, но шагов за сто-двести почувствовать должен. Посему, наверное, мне есть смысл поехать с передовым отрядом. Если я чего нехорошее почувствую, то с темными силами и сглазами управлюсь. А до всего остального мне дела нет. Ты воевода – тебе и решать.

– То верно, – слегка успокоился бородач, кинул взгляд на навьюченную серединскую кобылку. – Велю тебе заводного коня дать. Нехорошо ратнику с сумами на одной спине сидеть.

– Может, и так, – не стал спорить Середин. – Тебе виднее. Ты ведь, Валах Поганый, – воевода. А я всегда одиночкой слоняюсь.

– Поганых я как-то хорошо у Клязьмы подловил, – недовольно набычился воин. – Порубали не менее трех сотен, а своих всего десять полегло. Вот меня с тех пор победителем поганых и кличут. А получается, что просто – Поганым.

Ведун задумчиво кивнул, вспоминая: погаными, кажется, обобщенно звали всех грабителей-степняков, что ходили с набегами на русскую землю.

– Чего молчишь?

– Князь-то ваш какой молодой.

– Да, осиротел наш княжушка, – тяжело вздохнул воевода. – Отец его, Добрыня Святославович, из похода удачного на Муром возвернулся, да чего-то с коликами в животе и слег. За три дня сгорел, что свеча.

– Да, – согласился Олег. – Такого наследства лучше и не получать, коли родительской жизнью за него платить приходится.

– Так уж уложено могучим Сварогом по сотворении мира. Не нам спорить с богами. А ты, ведун, коли с передовым отрядом выехать желаешь, то отправляйся. Велел я ратникам своим отправиться и за стенами у Вологодской дороги нас дожидаться. Тут сейчас дворня приданое грузить начнет, так не повернуться станет, я знаю. Коня тебе опосля пришлю. Поезжай, проверяй дорогу.

Однако заводного коня Олегу воевода так и не прислал. Может, забыл. А может – просто не хватило.

Свадебный обоз выполз из ворот Белоозера только после полудня, когда Середин уже начал подумывать об обеде. Не менее двухсот всадников, причем многие женщины тоже сидели в седле, столько же тяжело нагруженных повозок, десятки вьючных коней – видимо, везущих хрупкие предметы, которые от тряски могли попортиться. Ратники принялись ловить пасшихся под стенами лошадей, подниматься в седло, расхватывать составленные в пирамиду рогатины.

Олег верхом сел первым, потому как не поленился спутать кобылке ноги. Дождался, пока прочие воины соберутся вокруг него. К передовому отряду подъехал Валах:

– Заждались, молодцы? Ну, теперь точно пора. В путь! – И поскакал впереди всех по дороге. Он промчался метров триста и там перевел коня на медленный шаг.

– Мы больше не торопимся? – нагнал его Олег.

– А, ведун, – кивнул воевода. – Нет, мы и так скачем слишком быстро. Обозные повозки завсегда тащатся ленивее калики перехожего. Как бы не отстали.

– Кстати, Валах, – оглянулся на тянущийся позади обоз ведун. – Ты сказывал, у тебя всего сорок мечей.

– Так и есть, – кивнул воевода Поганый. – Два десятка с нами, еще два позади идут. Остальные ратные – то гости да стража их. Посему об обозе особо и не пекусь. Мне главное – засеку вовремя заметить, коли кто воровским образом напасть замыслит. Дабы нежданного налета не получилось. Ну, и ты смотри, ведун. Кабы морока кто не напустил, глаза не отвел.

– Не отведут, – пообещал Середин.

Он ехал первым. Простоволосый, в расстегнутой на груди косухе, открывающей красную переливчатую рубаху; на поясе болталась сабля, у задней луки седла – так, чтобы достать одним движением руки – щит с толстой стальной окантовкой. Чуть поотстав от него, покачивались в седлах ратники – все в кольчугах, в островерхих шлемах, на самых кончиках которых болтались красные кожаные кисточки. Длинные рогатины с тяжелыми наконечниками смотрели остриями в небо, а ветер весело играл с подвязанными под острой сталью разноцветными тряпочными и нитяными кисточками. В эти мгновения трудно было представить, что украшения эти роль имеют сугубо утилитарную: кровь впитывать, дабы по ратовищу не растеклась и скользким его не сделала.

Между тем, на голубом небе сияло теплое летнее солнце, шелестела листва на вытянувшихся вдоль дороги дубах, мягко опускались в утоптанную глину копыта.

Вологодский тракт был широким, хорошо накатанным – не то что устюжский путь. Да оно и не удивительно. Ведь воды Белого озера, лежащего почти рядом с Онегой, текли в далекое Каспийское море. А Вологда-река, находящаяся всего в полусотне верст от столицы Белозерского княжества, – она текла в море Белое, на север. Чтобы попасть из одного близкого города в другой по воде, ладьи нужно тащить через волок. А при таком расстоянии уж проще товар сразу на подводу уложить и посуху довести. Что удивляло Середина – так это то, что в сам Ростов молодые на ладье не поплыли. Вроде Ростов где-то рядом с Волгой стоит – наверняка, и протока есть до самого города. Может, из-за коней? На Руси, как известно, воины пешими не ходят. И, учитывая количество приезжавших в Белоозеро ратников, всех нужных им лошадей ни на какую ладью не погрузить. Ни трюмов, ни палуб не хватит.

– Давай-ка ходу наддадим, ведун, – неожиданно предложил воевода, подъехав к Середину. Под легким бирюзово-синим плащом зловеще зашелестела кольчуга.

– Зачем?

– Место для ночлега выберем. Поезд у нас большой, места ему много надо. Просто так, где сумерки застанут, не остановишься. Мыслю я, верст десять обоз еще пройдет.

– Поехали, – согласился Олег, пнул пятками гнедую.

Малый отряд закованной в железо ростовской рати перешел на рысь.

Что было сказочно приятно на Вологодском тракте, так это густой ельник, вскоре обступивший путников по сторонам. Никаких тебе оврагов, никаких болот. Воздух сухой и свежий, пахнущий лечебной зубной пастой; дорога прочная, не чавкает водой, не покачивается под копытами, норовя утонуть в бездонных топях. Если и встречались ручьи – то чистые, прозрачные, весело струящиеся по песчаному дну. Единственную встреченную речку всадники преодолели с ходу, проскакав на рысях через брод и оставив висеть в воздухе радужное облако из поднятых копытами брызг. Потом, миновав сосновый бор, дорога вывернула к широкому лугу, раскинувшемуся на берегу озера.

– Пеньковское, – представил водоем воевода. – Хорошее место. Что скажешь, ведун?

– Хорошее… – Олег проехался по густой траве, остановился над застарелым кострищем. Все вокруг выглядело тихо и спокойно, крест оставался холодным, никаких признаков неестественности. Все было прекрасно… Слишком прекрасно. Даже как-то приторно прекрасно. – …но мне не нравится, Валах.

– Почему? – подъехал к нему ближе ростовский воевода.

– Не то здесь что-то…

– Может, лешаки собрались? Колдун окрест поселился? Берегини ушли? Русалки в озере заскучали? Болотник завелся? – принялся требовательно расспрашивать Поганый.

– Да нету тут никого из злых сил, воевода, – мотнул головой Олег.

– Тогда почему?

– Не знаю, – пожал плечами Середин. – Предчувствие у меня нехорошее…

– Здесь, ведун, на три версты окрест более ни единой прогалины не найти, – нахмурился Валах. – Чтобы такое удобное место бросить, надобно повесомее опасность назвать.

– Слушай, воевода, – повысил голос Олег. – Ты моего мнения спросил? Я тебе ответил! Что ты теперь хочешь – врать меня заставить. Не нравится мне это место! А дальше сам думай. Хочешь – дальше поезжай, хочешь – стражу усиливай.

– Ладно, темная душа, – спрыгнул на землю ростовчанин. – Будем считать, ты меня упредил, я тебя не послушал. – Он повернулся к ратникам: – Слезай, ребята. Берите топоры, бегите в лес, дрова для костров готовьте. А коней мы с ведуном напоим.

К тому времени, когда на дороге показались первые повозки, вдоль берега было выложено несколько десятков длинных сухостоин – пилить, видимо, желающим предлагалось самим – и три высокие, в рост, кучи валежника. Обоз, выкатившись на поле, выстроился большой двойной подковой, открытой стороной прижатой к озеру. Слуги и стражники – поди разбери, все одеты почти одинаково – привычно стали распрягать повозки, ставить палатки, отгонять лошадей к лесу. Копытные, как известно, имеют дурную привычку ходить прямо под себя и ступать копытами куда придется – потому, хочешь не хочешь, а пасти их приходится в стороне от основного лагеря.

Впрочем, кони были не в обиде. Застоявшиеся в конюшнях, они вырывались в поле, словно пленники фашистских застенков на свободу – громко ржали, носились наперегонки, падали на землю и кувыркались в траве, помахивая в воздухе тонкими ногами. Насмотревшись на это зрелище, Середин, привычно спутавший ноги своей гнедой, решил было тоже отпустить ее порезвиться, но не успел:

– Я тебя, что, каждый раз искать должна? – остановилась рядом Верея, одетая теперь на татарский манер: тонкие шерстяные шаровары, полупрозрачная рубашка, войлочная, шитая серебряной нитью, курточка, платок из светлого шелка, который удерживался на голове темным ободком, украшенным тремя изумрудами, и закрывал лицо до самых глаз. – Али забыл, как палатка моя выглядит? И чего это ты тут шкуру расстелил? Скажи еще, тут спать собрался, меня мерзнуть в одиночестве решил бросить?

– А ты мне говорила, что тоже из Белоозера уезжаешь?! – попытался парировать Середин.

– Значит, – чуть не зашипела красавица, – ты думал, я остаюсь? Собрался уехать, даже не попрощавшись?

Она оглянулась по сторонам:

– Ну-ка, пойдем в палатку, там поговорим.

«В жизни не женюсь!» – подумал Олег, однако подчинился нахрапистой захватчице. Все-таки спать одному ему тоже не очень-то хотелось.

* * *

Испуганное конское ржание заставило Середина открыть глаза и приподняться на локтях. Рядом шевельнулась, подтянув на себя овечью шкуру, Верея, открыла глаза, и в глубине ее зрачков заплясали кроваво-красные язычки. Разумеется, это еще не значило, что ночной порой прекрасная любовница превращалась в порождение тьмы. Просто рядом с палаткой пылало сразу несколько костров; их жутковатый свет легко проходил сквозь парусину стен, наполняя помещение розовым полумраком, не дающим теней.

Лошади снова заржали, послышались тревожные крики. Олег рывком вскочил, откатился ко входу, лихорадочно натянул рубашку, штаны, опоясался саблей, сунул ноги в ботинки.

– Что происходит? – Огонь окрасил кожу усевшейся Вереи в красный цвет, отчего она стала походить на человека-саламандру.

– Никуда не ввязывайся, – потребовал Олег и выскочил наружу.

Люди поднимались от костров, выскакивали из палаток, непонимающе крутили головами. Света костров хватало только на то, чтобы дотянуться до выставленного оборонительной стеной обоза – дальше царила темнота.

– Стану не помолясь, выйду не благословясь, из избы не дверьми, из двора не воротами, мышьей норой, собачьей тропой, окладным бревном, – на бегу начал читать заговор ведун, – выйду на широко поле, спущусь под круту гору, войду в темный лес. В лесу спит дед, в меха одет. Белки его укрывают, сойки его поят, кроты орешки приносят… – Середин нырнул под колеса, прокатился под телегой первого ряда, прополз под второй. – Проснись, дед, в меха одет. Дай мне хитрость лисью, силу медвежью, ловкость кунью, глаза кошачьи, уши волчьи…

Он вскочил, закрыл и открыл глаза. Впереди стали различимы человеческие фигуры, нагло седлающие его гнедую.

– Оставь лошадь! – рванул он саблю, подбегая ближе.

– Ты кто? Гнаться нужно! Не мешай! Не мешкай! – вразнобой ответило сразу несколько голосов.

– Прочь от моей гнедой! Прокляну! – Олег, подбежав, огрел кого-то рукоятью сабли. – Вон пошли!

– Ведун, там тати… Коней угнали… Табун весь…

– Понял уже! – рыкнул Олег. – Путы на ногах размотайте!

Он быстро проверил, как натянуты подпруги, поднялся в седло, встал в стременах. Последние из ростовских коней еще скрывались на дороге, подгоняемые всадниками в темных халатах, – у исходящих паром сторожевых костров, на которых виднелись только слабые угасающие огоньки, метались в растерянности ратники, лежало несколько темных тел.

– Зараза! – сплюнул Середин. – Что, вообще лошадей не осталось?!

Похоже было, оставленные накануне на ногах гнедой путы не дали умчаться с угонщиками только ей.

– У воеводы есть… – вспомнил кто-то. – Воевода велел при нем коня оседланного оставить и дозор малый. На случай…

– Вижу! – Олег хлопнул ладонью по крупу гнедой, пнул ее пятками, посылая в сторону небольшого отряда, двигающегося вдоль леса. – Ей, Валах! Поганый! Чего ждете? Гнать угонщиков надо!

– Они сторожей оглушили, ведун. Костры залили, – послышался знакомый голос. – Куда ты торопишься? Выхлестаем все глаза в лесу в темноте-то. Поутру выслеживать поскачем…

– Какое поутру?! – возмутился Середин. – Рядом они еще. За мной! Вчера слушать не стали, так хоть сейчас мне поверьте!

– Темно…

– Кто не трус, за мной! – крикнул Олег, потянул левый повод, разворачивая гнедую к дороге, и погнал ее во весь опор. Вскоре тяжелый топот позади подсказал, что ростовские ратники решились-таки последовать его призыву. – За спиной у меня держитесь! И все путем будет…

Кошачье зрение куда бледнее человеческого. И цветов никаких не разобрать, и предметы как бы не в резкости, но его вполне хватает, чтобы углядеть впереди яму или колдобину, низкую ветку или поворот тропы. Буквально через несколько минут впереди стали различимы и скачущие всадники, с посвистом подгоняющие чужих лошадей. Как ни торопились ночные тати, а кони нестись в темноте со всех ног не хотели. Они тоже берегли свои ноги и глаза.

Угонщики услышали топот, заметались – перекрывавший единственный проезжий путь табун не давал им возможности скрыться. Один из них, понадеявшись на темноту, спрыгнул с седла, шарахнулся в сторону, прижался к дереву. Середин, выдернув саблю, принял чуть вправо, на всем ходу рубанул его поперек спины и помчался дальше. В этот раз у него не дрогнуло ничего, даже в самой глубине души. Сказалась извечная ненависть честного человека к захребетникам, готовность любого нормального работяги без колебаний придавить мразь, едва только ее перестанет прикрывать теплое крыло Уголовного кодекса.

Внезапно конная масса резко замедлила ход и слегка расползлась в стороны. Несчастный конокрад жалобно взвыл, оглянулся, слепо щурясь на дорогу, потом вспрыгнул в седле на ноги, шагнул вперед, словно надеясь перебежать живое препятствие по спинам, но уже на третьем коне потерял равновесие и ухнулся под копыта.

– Тпру!!! – предупреждающе крикнул для ратников Середин, придержал скакуна, поднялся на стременах, вглядываясь вдаль. – Воевода, они большую часть коней бросили, а десятка два угнать пытаются, пока мы тут застряли.

– Ну, так веди, коли видишь! – скомандовал Поганый и добавил уже для своих: – Лихай, Светозар, останьтесь. Отгоните табун обратно.

– И пусть конокрада подберут, – добавил Олег. – Он где-то здесь, под лошадьми валяется.

Опричник послал гнедую вперед, и та принялась послушно проталкиваться вперед. Медленно, слишком медленно.

– Уйдут… – скрипнул зубами Середин.

– Рассвет скоро, – отозвался Валах. – Ты их токмо сейчас далеко не упусти. А как солнышко выглянет, мы их враз переловим.

Они проталкивались через табун не менее получаса – но зато потом Середин вновь перешел в стремительный галоп, прижавшись к конской шее и внимательно вглядываясь в дорогу. Не могли конокрады черной ночью так же быстро скакать! И табун, пусть небольшой, гнать – работа не самая легкая.

Внезапно что-то изменилось… Олег остановил отряд, закрутил головой.

– Ты чего, ведун? – не понял воевода.

– Предчувствие у меня нехорошее, Валах, – пробормотал Середин.

– Пока ты тут чувствуешь, конокрады уйдут!

– Опять тебе мои предчувствуя не нравятся, Поганый? – огрызнулся ведун. – Помолчи, дай разобраться…

Итак, что-то изменилось на дороге. Что-то важное, но не сильно бросающееся в глаза… Он развернул гнедую, медленно поехал назад и спустя сотню шагов увидел то, что искал:

– Смотрите: здесь трава вдоль тракта вытоптана, ветки у кустов и деревьев поломаны. А дальше – уже нет. Значит, повернули здесь тати куда-то… Ну-ка, тихо…

Коли конокрады повернули куда-то к тайному схрону, то затаиться должны были, чтобы убежище топотом и говором не выдать. Вот только не могут кони целым табуном бесшумно стоять…

– Ага… – Ведун услышал по правую сторону недовольное всхрапывание, спешился, прошел вдоль зарослей, подергивая ветки. И действительно – после одного из рывков молодая осинка повалилась на дорогу. Олег принялся торопливо расчищать поворот, замаскированный недавно срубленными деревцами, потом вернулся в седло.

– Погодь, – остановил его Валах. – Ужо светлеет небо-то. Сейчас рассветет, так сразу и вдарим.

– Тогда без меня, – покачал головой Середин. – После ночного зрения я поутру просто слепну минут на двадцать. Только мешаться стану.

– Ну и ладно, ведун, – кивнул Поганый. – Ты свое дело сделал, теперича не беспокойся. Мы тоже кое-что умеем…

Небо и вправду стало наливаться светом. Олег отъехал в сторону, закрыл глаза, дожидаясь неизбежного. Еще немного – и даже сквозь веки прямо в сердцевину мозга ударило ослепляющей болью.

– Ква, – пробормотал он, различив сквозь острую резь в голове лихой посвист, грозные крики: «Ростов!!!», лязг железа, крики боли.

Пара минут – и все стихло. Середин ждал. Ждал, борясь с любопытством и слыша, как рядом стучат по дороге копыта, похваляются славными ударами ратники, как кто-то громко и жалобно плачет. Наконец, веки из просто темных стали слегка розовыми. Это означало, что глаза снова научились различать цвета, и ведун рискнул, прищурясь, оглядеться вокруг.

Дело, разумеется, было уже закончено. Пара довольных собой всадников, бодро подпрыгивая в седлах, отгоняла освобожденных коней назад по дороге; возле ведуна, тыкаясь мордой ему в коленку, топталась незнакомая оседланная лошадь, а у ближайшей сосны два других ратника деловито пытались перебросить веревку через толстый высокий сук. Плакал шкет лет пятнадцати, в драной полотняной рубахе, темно-синих шароварах, с босыми окровавленными ногами и связанными за спиной руками.

– Не буду я больше, дяденьки… Не надо… Не убили ведь мы никого… Не надо, миленькие… Именем Сварога-деда прошу…

– Деда не позорь, – огрел его плетью Валах.

Мальчишка вздрогнул и заплакал еще горше.

– Чего вы собираетесь сделать? – подъехал к ратникам Олег.

– А-а, оклемался, ведун, – обрадовался Поганый. – Однако же ты молодец. Кабы не ты, хоть тридцать коней, а увели бы тати. Ты, помнится, коня заводного просил? Так ты вот этого возьми, мы у конокрадов забрали. Ну, служивые, шевелись! Надоел он мне уже.

– Не надо, дяденьки… – Мальчишка шмыгал носом, из которого текли жидкие сопли. – Я больше не буду-у-у-у…

– Так чего ты сделать с ним хочешь, Валах? – Глупого щенка Середину было жалко.

– Да как обычно, – пожал плечами воевода. – Во-он, на сосне, хорошее место. Издалека видать. Его ведь, отродье кощеево, даже в неволю не продать. Враз хозяина обкрадет, а с купца спрос за обман. А коли сказать, где взяли, никто и не купит. Хоть ты кривич, хоть хазарин, хоть болгарин – а с татем плененным никто связываться не захочет.

– Я честным стану, дяденьки… Ничего чужого… Макошей клянусь, никогда.

– Это точно, никогда, – подтвердил воевода. – Потому, как честную жизнь сызмальства начинать надобно. А коли не вышло, так веревка подправит.

Ратные наконец смогли перебросить аркан, развернули на конце петлю; один из воинов деловито набросил ее конокраду на шею, другой поехал вдоль дороги, зацепив свободный конец за луку седла. В считанные секунды невезучий сопляк взмыл на высоту метров семи над дорогой, размахивая ногами, словно куда-то торопливо бежал. Конный замотал конец за толстую березу, затянул узел потуже.

– Поехали, – удовлетворенно кивнул Валах.

– А этого, – кивнул на все еще дергающегося конокрада Середин. – Может, хоть веревку забрать? Хорошая ведь.

– Пусть висит, – махнул рукой Поганый, трогая коня. – Коли тати вдоль дороги висят, так и путнику покойнее. Видит, что догляд за путями есть. А как погниет да рассыплется – зверь лесной косточки растащит, и душа в лесу неприкаянной бродить останется, к жилью не пойдет.

– Так ведь вонять станет, – предпринял последнее усилие отдать хоть какое-то уважение казненному преступнику Олег. – Может, как помрет, снять да спалить его в сторонке?

– Как можно?! – даже возмутился воевода. – Чтобы душу его шкодливую жаворонки в царство Мары отнесли? Ужель ты предков наших так не уважаешь, что хочешь татя вместе с ними навечно поселить. Не-ет, пусть тут мается. А мы уж как-нибудь потерпим. Наш срок маленький, управимся как-нибудь.

– А почему мается? – вздохнул Середин, поняв, что дело маленького конокрада окончательно проиграно. К тому же, неспешной рысью они успели отъехать довольно далеко, и возвращаться было лениво. В конце концов, маленький тать крал по-взрослому, по-взрослому и ответил. Уж коли его растили и воспитывали как будущего вора, то уж лучше позаботиться о других. О тех, кого всего одна крепкая веревка уберегла от будущих грабежей, а может быть, и от смерти. – Чего ему маяться? Ему уже все равно…

– Как-то странно ты говоришь, ведун, – с немалым удивлением почесал железную шапку Валах. – Всем ведь известно: коли тризну достойную воину не справить, на огне душу к небесам не вознести, то в царство Мары ему не попасть, родителей и друзей никогда более не увидеть. А посему забытые в краях далеких али в землю закопанные мертвецы долго лежать не могут. Души их от одиночества и тоски звереют, даже самые добрые на людей живых, что достойно не упокоили, злобу начинают копить. А после и мстить, коли кто из роду человеческого вблизи окажется. И упаси Стрибог нас на место путников этих попасть.

– Вот оно, значит, как… – пробормотал Середин. Про такие подробности он никогда не слышал. Теперь ему становилось понятно, почему в христианской церкви умерших положено хоронить только в освященной земле и обязательно много и долго молиться за упокой их душ. Коли слова воеводы верны, достаточно чуть-чуть не доглядеть, и станут бродить по земле зловещие мертвецы, полные злобы и ненависти.

На поляне у озера вернувшихся победителей встретили приветственными криками. Юный князь даже счел возможным подойти и лично обнять сперва Валаха Поганого, а потом и Середина.

– Молодец, ведун, – похлопал Игорь Ростовский его по плечам. – Не хватает у меня в дружине таких богатырей, ох не хватает! А, Олег? Ты подумай, ведун. Я правитель пока еще юный, а потому щедрый и умею слушать советы доверенных людей… Подумай.

Князь отступил, запахнулся в байковый шерстяной плащ, взмахнул рукой:

– По коням, бояре!

Пока небольшой отряд преследовал конокрадов, слуги успели запрячь освобожденных коней, собрать лагерь, и свадебному поезду оставалось только тронуться в путь. Это означало, что расхваленные победители остались без завтрака.

– Что грустишь, Олег? – подъехала Верея, по-прежнему облаченная в татарский наряд, но ради прохлады раннего утра накинувшая на плечи подбитую мехом епанчу. – За добро свое беспокоишься? Так я велела его вместе со своим навьючить.

– Спасибо, прекраснейшая из женщин.

– Ты становишься слишком известен, Олег, – рассмеялась девушка, положив свою ладонь ему на руку. – Пожалуй, отныне я поеду с тобой рядом. Как бы не увели…

Впрочем, на протяжении всего двенадцатидневного пути более никаких неожиданностей не случилось. Если, конечно, не считать таковой двухдневную пьянку в обнесенной деревянной стеной Вологде, где осталась часть гостей, потом праздник в Ярославле – сперва перед переправой через Волгу, потом после переправы. С каждым встреченным крупным селением, с каждым наезженным перекрестком число гостей становилось все меньше, и к Ростову добралось не более половины выехавшего из Белоозера поезда. Забылся к тому времени и подвиг ведуна Олега. Во всяком случае, князь Игорь после праздника по случаю возвращения с молодой женой, тепло поблагодарив Середина и отдарившись охапкой соболей, разговора о службе более не заводил.

Впрочем, Олег от подобного пренебрежения сильно не загоревал. Он слишком привык видеть каждый вечер и каждое утро светло-светло-голубые глаза; ощущать, просыпаясь, на своей груди совсем не тяжелую голову Вереи, вдыхать можжевелово-солоноватый аромат ее волос, чувствовать перед сном прикосновение ее губ.

– Мне нужно скакать дальше, – с коварной улыбкой сказала она. – Без хозяйского догляда хозяйство – сирота. Жатва скоро, а я, почитай, месяц в отлучке… Неужели ты бросишь в одиночестве слабую женщину на наших темных дорогах?

И Середин, отложив Аскоруна на потом, снова поднялся в седло.

Семя дракона

– А странно все-таки, – усмехнулся Середин, вытянувшись на овечьих шкурах во весь рост. – Сколько я?.. Пять дней на свадьбе гулял, потом еще полмесяца катал молодых, потом у них в Ростове приезд праздновал. А невесту так ни разу и не увидел. Даже имени не знаю.

– Ну, ты дерзок, ведун… – Верея склонилась над ним, почти касаясь его груди обнаженными сосками. – Как ты смеешь при мне спрашивать о других женщинах?

– Виноват, чудесная моя, – закинул Олег руки ей за шею и с силой привлек к себе, перекатился, подмяв подругу под себя. – Тебе доказать, что я не думаю ни о ком другом?

– Да, и немедленно. – Верея прикрыла глаза и подставила губы для поцелуя…

Вот уже второй день они стояли на поляне возле дороги, чуть в стороне от небольшой деревеньки Бахтино, у излучины какой-то безымянной лесной речушки. Или, точнее, вторую ночь – поскольку день прошел пока еще только один. Пятеро ратников и две девицы, составлявшие свиту боярыни, сносили ее каприз безропотно, наливая вино, готовя еду, разводя по ночам горячие костры. На Верею словно нашел приступ ненасытности, она почти не давала Олегу спать ночью и не выпускала из палатки днем. И в этот раз тоже, едва Середин расслабился, доказав еще раз свои чувства, едва провалился в сон – как нежные поцелуи снова вернули его обратно в этот земной, но необычайно приятный мир, побудили унестись вместе с Вереей в сказочный рай. А когда он попытался укрыться в царство шишиморы – хозяйки беспокойных снов и всяких постельных странностей – его снова вытянули назад и снова потребовали доказательств.

– Откуда ты такой взялся? – спросила она, когда стенок палатки коснулись первые утренние лучи.

– Ты не поверишь, – закинул Олег руки за голову, – но я сам толком не понял.

– Как же хорошо с тобой… – покачала Верея головой. – Удивительно хорошо. Одеваться не хочется, вставать, куда-то ехать… Так бы всю жизнь в твоих объятиях и провела…

Она уселась, громко хлопнула в ладоши:

– Павла! Одеваться неси! И вели мужикам, чтобы в дорогу сбирались.

– Пора, значит, – перекатился к своей одежде Олег и торопливо натянул штаны. Шастать голым перед служанками ему все-таки не нравилось.

Потом спустился к реке, ополоснулся холодной водой, избавляясь от ощущения ирреальности происходящего.

– Ква-ква три раза. Мне нужно выспаться. Выспаться хоть одну ночь.

Он встал на колени, опустил голову в воду, немного ею покрутил, потом хорошенько тряхнул, разбрызгивая воду, и поднялся обратно на берег.

Боярская свита уже успела собрать палатку. Хмурый ратник запихивал в объемную суму мятые овечьи шкуры, девки крутились вокруг Вереи, что-то поправляя в ее прическе. На этот раз девушка снова облачилась в парчу, опоясалась наборным поясом из янтаря и яшмы со свисающим с него небольшим ножом и мягкой сумкой.

Олег еще раз тряхнул головой, потом натянул рубашку, подобрал свой ремень.

– Поезжайте, – распорядилась Верея, взмахнув рукой. – Я вас догоню.

Молчаливые, как призраки, ее слуги поднялись в седла, прихватили заводных лошадей, неторопливой рысью поскакали в сторону дороги. Середин проводил их взглядом, потом посмотрел на своих лошадей. Они так и стояли неоседланными и ненавьюченными.

– Слуги совсем обленились, – усмехнулась девушка. – Помоги мне сесть.

Середин подошел в упор, положил ладони ей на пояс, чуть наклонился вперед. Их губы слегка соприкоснулись – Олег ощутил горячее дыхание. Потом он напрягся и подсадил боярыню в седло. Боком – только так она и могла сидеть в своем драгоценном наряде.

– Моя усадьба совсем рядом, Олег, – подобрала поводья Верея и легонько хлопнула своего коня по крупу, посылая его вперед. – Она в Колпи, стоит над самым родником. Очень удобно, когда оказываешься в осаде.

Скакун пошел широким шагом, но девушка легким прикосновением направила его по кругу, кружась около Середина, словно акула перед броском.

– Ты очень хорош, Олег. Даже больше чем хорош, – с легкой улыбкой сказала она. – И я очень рада буду увидеть тебя на праздниках, на которые меня будут приглашать. Даже больше, чем увидеть. Но только в усадьбе моей тебя заметить не должны. Ты сам обязан понимать, Олег. Я – боярыня, хозяйка полновластная земель многих, дочь бояр именитых, из рода Словеновского. А ты – обычный ведун, бродяга бездомный. Негоже нам вместе быть. Одно дело – на веселье побаловать по-молодому. Другое – в дом мужчину привести. И запомни, коли сын у меня родится, то не твой он будет, а мой и токмо мой, у Сварога и Дидилии вымоленный. И думать о чем-либо забудь! Прощай, Олег. Я благодарна за тебя веселому Лелио… Но прощай. Моя усадьба называется Колпь, и даже случайно ты не должен забредать в ее окрестности. Прощай!

Она снова огрела ладонью своего коня, но на этот раз со всей силы, и стремительным галопом унеслась за излучину реки.

– Вот, зараза, – не без восхищения сказал ей вслед Олег. – Не женщина, а удав. Выдавила до капли – и даже спасибо не сказала! Нет, не хотел бы я оказаться среди ее дворни…

Пожалуй, что-то вроде обиды он все-таки испытал. Но ее внезапная выходка самодовольной боярыни чудесным образом развязала ему руки. Он обладал двумя лошадьми, небольшим припасом, деньгами для дороги. Но самое главное – не имел никаких обязательств. В этот раз болтливый язычок оказался диво как на замке.

– И все равно зараза, – так же беззлобно повторил Олег, разделся, сбежал по берегу и ухнулся в воду. Немного освежившись, он собрал в дорогу лошадей, оделся сам, поднялся верхом и повернул в противоположную от усадьбы Колпь сторону.

Для человека, привыкшего ежедневно принимать душ с утра и после работы, довольно трудно находиться в пути куда как больше полумесяца. Особенно, когда даже искупаться удается только через три дня на третий, а переодеться и вовсе невозможно. Но теперь он был свободен, как весенняя птица, и мог делать то, что заблагорассудится, не подчиняясь нуждам пути или потребностям всякого рода бояр, воевод и князей.

Миновав Бахтино на рысях, на ближайшем распутье он повернул направо и часа за два добрался до очередной деревеньки. Причем достаточно большой – дворов десять, не менее. Решив, что от усадьбы вероломной любовницы он уехал уже достаточно далеко, Середин выбрал двор побогаче – с забранными слюдой окнами, резным крыльцом, тремя сараями, с высоким, прикрытым деревянной крышкой, стогом за изгородью и новеньким овином на огороде, – спешился, постучал, зажав кистень в кулаке, в ворота. Вскоре скрипнула дверь, на крыльцо вышел морщинистый, но еще крепкий с виду старик с тоненькой седой бородой, одетый, как и положено простому мужику, в полотняные рубаху и штаны.

– Чего надобно, калика перехожий? – с хрипотцой спросил он. – У нас ныне не до песен.

– Я калика? – изумленно приподнял брови Середин. – Ты чего, отец? Шутишь так хитро?

Старик перевел взгляд с гостя на коней за его спиной, испуганно вздрогнул:

– Ой, прости, богатырь. Годы мои не те, и глаза не те стали.

– Чего там, деда Буня? – следом за ним выглянула женщина лет тридцати, вся распаренная, в кожаном фартуке и с засученными на рубашке рукавами. Заметила Олега, кивнула: – Здрав будь, мил человек.

– И вам всего доброго, – кивнул Середин. – Что это за селение такое?

– Клюшниково соседи кличут. Никак, ищешь кого?

– Да вот хотел бы поесть сытно. Мясца жареного, хлебушка свежего. Капустки там, грибков соленых. В баньку бы сходить хотел, да чтобы тряпье мое кто-нибудь постирал. Поспать бы хотел. От души поспать, дня три.

– Тебе тут, что, мил человек, – опешила от подобной наглости женщина, – постоялый двор, что ли?

– А я думал, серебро не только на постоялых дворах любят, – усмехнулся Середин и выложил на перила крыльца приготовленную монету.

– Мало, – моментально отреагировал старик. – За три дня три деньги с тебя спрошу.

– Деда! – укоризненно воскликнула женщина.

– Ты, хозяин, – наклонился вперед Олег, – гостя-то сперва напои, накорми, баньку стопи да спать уложи. А уж потом остатки и спрашивай.

И он подвинул монету к старику.

– Ты ворота-то отвори, Любава, – сказал дед Буня, сграбастывая серебро. – Коней прими у человека. В погреб сбегай да за водой для бани. Горницу освободи.

Женщина, оправив платок, спустилась с крыльца, чем-то загрохотала. Одна из створок поползла в сторону.

– Мяса я могу токмо тушеного из погреба принесть, – со вздохом сообщила она, забирая поводья. – Но есть щи, горячие, сегодняшние. В печи еще. А баня…

– Не все сразу, Любавушка, – остановил ее Олег. – Я сейчас переоденусь, одежду старую отдам, а сам на сеновал пойду. Забыл уже, когда в последний раз высыпался. Как проснусь, так об остальном и поговорим. Сеновал-то есть у вас?

– Знамо есть, мил человек, – кивнула женщина. – За домом, над хлевом мы его сделали.

– А зовут меня Олегом, – добавил Середин. – Впрочем, неважно.

Он отошел за угол, скинул грязную одежду и, развязав суму с последней чистой рубашкой, накинул ее сразу и вместо верха, и вместо низа – благо она была до колен. Снятое отдал Любаве, а потом, найдя хлев, забрался по приставной лестнице под крышу и глубоко зарылся в ароматное сено.

* * *

Проснулся ведун от плавного нагревания привязанного к запястью креста. Рука привычно скользнула к рукояти сабли – но тут что-то зашевелилось в носу, Олег чихнул и открыл глаза. Прямо перед ним стоял очень низенький, мохнатый человечек в полотняной курточке, но без штанов, с остроконечными ушами и большими круглыми глазами.

– Вставай, надоел, – сказал человечек и юркнул в сено, растворившись, как и не было.

Середин сладко потянулся, передернул плечами, выглянул наружу. Солнце, похоже, только-только перевалило зенит. По двору под лестницей бродили курицы, на натянутой к ближнему сараю веревке болталась его одежда, начиная с джинсов и заканчивая трусами. Хлопнула дверь. Любава, с подоткнутой юбкой, торопливо пересекла двор, взяла бадью с водой, повернула обратно.

– Хозяйка, – окликнул ее Олег, выбираясь на лестницу. – Что-то я смотрю, и пары часов не проспал, а живот подвело – сил нет.

Женщина уронила бадью на землю и принялась хохотать. Да так заливисто, что ведун и сам невольно улыбнулся.

– Ой, уморил, мил человек, два часа… Как тебя, Олегом кличут? Ровно день и ночь ты проспал, да еще с избытком.

– Зато хорошо выспался, – суровым тоном отрезал Середин.

– И то верно, – утерла слезы хозяйка. – И одежа твоя, почитай, высохла. И баня готова. Токмо затопить осталось… Ой, уморил. Дед как в воду глядел. Погодь, говорил, не затапливай. Пущай поперва проснется. Так и не дождались, спать пошли все.

– Кормить будут? – остановил ее излияния Олег.

– А как же, гость дорогой. – Любава, окончательно успокоившись, вновь взялась за бадью. – Каша есть с кабанчиком тушеным, мясная. Репа пареная, вестимо. Щи остались. А насчет мяса жареного муж спросить велел. Можно курочку ощипать, можно баранчика зарезать. Чего лучше?

– Курицу, – стал решительно спускаться Середин. – А пиво есть?

– Мед хмельной. Сейчас, огонь в бане разведу и принесу…

Спустя четыре часа Олег, распаренный после бани, сытый и слегка пьяный, блаженно сидел на лавочке, подставляя свое розовое чистое тело вечернему солнцу. Рядом стояла кадка с жидковатым хмельным медом и плавающим внутри ковшом. Только человек двадцатого века способен понять, какое это наслаждение: протопленная березовыми дровами банька, влажный квасной пар, а потом – полный покой, чистый воздух, легкий ветерок, никаких звуков, кроме пения птиц и целое ведро пиво, которое можно черпать ковшом, как нефть из моря после аварии супертанкера.

– Эй, мил человек! – услышал он голос Любавы. – Курица твоя поспела. Ты в горницу пойдешь, али туда отнесть?

Середин, блаженно улыбнувшись, ткнул пальцем в лавку рядом с собой.

Сегодня он парился в бане один, один пил пиво и один собирался ужинать. Но и в этом, оказывается, тоже имелось свое особое удовольствие.

* * *

Новый день начался с пения петухов. На этот раз ведун не только услышал этих голосистых птиц, но и подпрыгнул от неожиданности, мгновенно растеряв сон.

– Вот ведь где нечистая сила! – пробормотал он, выбираясь с сеновала. – И почему его мой крест не чует?

Солнце еще только поднималось, а из трубы дома уже вовсю валил дым, на дворе незнакомый мужчина запрягал лошадь, из сарая опять же незнакомая девица выгоняла пухлых, как воздушные шарики, овец. Следом вышли две коровы, пара коз с целым выводком белых с черными отметинами малышей.

– А, постоялец наш, – кивнул мужчина. – А я уж думал, что и не свидимся с тобой ни разу.

– У вас, что, василиски в округе завелись? – сонно тряхнул головой Олег.

– Нет, откуда? – не понял крестьянин.

– Тогда почему вы всех петухов не расстреливаете при рождении?!

– Как скажешь, гость дорогой, – рассмеялся мужик. – Скажу Любаве, чтобы сегодня петушка для тебя зажарила. Супружница она моя. А я – Мирослав Рыжий.

– А почему Рыжий? – Волосы мужика были совершенно русые.

– Не знаю, – пожал плечами тот. – В детстве, сказывали, сотворил с головою что-то.

– Значит, это ты здесь за хозяина? – стал спускаться во двор Олег.

– Да как же… – запнулся крестьянин. – Деда Буня за хозяина. Как я могу при живом отце?

Из дома вышли двое ребят, лет этак двенадцати и четырнадцати, с деревянными вилами в руках – обычная палка, только расщеплена на конце на пять зубцов, разведенных в стороны. Они чинно поклонились ведуну, покидали вилы в телегу:

– Поехали, батя?

– Вот, – словно оправдываясь, указал на сыновей Мирослав, – мыслю я до полудня пару стожков с залужья привезти, пока дождей нет. Аккурат до зажинок обернемся.

– До чего?

– Праздник у нас сегодня, гость дорогой. Зажинки. Волхв картамазовский сказывал: Семаргла спрашивал, Триглаву спрашивал, Марцану спрашивал, луговых и полевых спрашивал. Семь хлебов искрошил, семь платков раздарил. Все молвили: сегодня зажинать надобно. Пора.

Мужики попрыгали в телегу. Девица скинула длинную жердь затвора, отворила ворота. Телега выехала, и следом она погнала скотину.

Тем временем в деревне начиналась веселая работа – со всех дворов хозяева вытаскивали столы, выставляя их прямо на дороге, накрывали скатертями, выносили деревянные блюда с пирогами, миски с медом, глиняные горшочки с соленьями, кувшины, крынки.

– Тебя сейчас потчевать, гостюшка, али зажинок подождешь? – окликнула Олега Любава.

– Подожду, – кивнул Середин, заинтересовавшись происходящим.

Стол наполнялся угощениями, ребята в расшитых красными нитями косоворотках начали выносить скамьи.

Наконец к дому деда Буни с грохотом подкатилась телега, нагруженная сеном так, что торчащие наверху вилы сравнялись с печной трубой. Ребята принялись разгружать повозку, а Мирослав, переодевшись в синюю с красным шитьем рубаху, выбежал на улицу и помчался вдоль дороги, на ходу опоясываясь украшенным бляшками ремнем.

Прошло еще немного времени, и наконец со стороны поля показалась торжественная процессия: двое могучих мужиков несли на плечах носилки, еще несколько суетились вокруг, обмахивая их длинными кленовыми ветками, прикрывая от солнца, отгоняя мух и комаров и вообще совершая множество ненужных и непонятных суетливых движений. Те мужики, что шли позади, постоянно кланялись, молитвенно складывали руки перед собой.

Ведун, старательно вглядываясь, все никак не мог понять, что же это за личность, к которой относятся с таким пиететом? До тех пор, пока процессия не вошла в деревню. И только здесь Середин разглядел:

– Да это же сноп хлеба! Ну, да, естественно. Зажинки – первый сноп.

Вся деревня высыпала навстречу носилкам, низко кланяясь, толпясь вокруг. Седобородый старик с высокой клюкой громко провозгласил:

– Добро пожаловать, гость дорогой, гость долгожданный. Садись к столу, отведай угощения нашего.

Сноп торжественно сняли с носилок, усадили в самое настоящее кресло во главе стола. Девушки в расшитых сарафанах, с цветастыми платками на плечах, с длинными косами, в которые были вплетены яркие ленты, стали, низко кланяясь, выкладывать на серебряную тарелку перед виновником торжества всякую снедь, в высокий оловянный кубок налили вина. Прочие крестьяне кланялись на все стороны и громко провозглашали:

– Радуйтесь, люди добрые, радуйтесь травы и деревья, лешие и берегини, боги и колдуны, радуйтесь! Счастье для нас общее, радость великая! Хлебушек добрый в гости к нам пожаловал, за стол с нами поместился.

Крест у запястья стал потихоньку нагреваться, да и понятно почему: трава по сторонам у дороги начала шевелиться. То тут, то там глаз ведуна замечал торчащие во все стороны лохмы, круглые глаза, мохнатые плечи. Племя низкоросликов ждали расставленные вдоль дороги миски с молоком, кусочки пирогов, блинов, капуста, а кое-где – и ковши с хмельным медом. Похоже, праздник первого снопа, первого хлеба был воистину общим: и для людей, и для нелюди, и для помощников по хозяйству, и для любителей повредничать.

Люди начали рассаживаться за столы. Олег тоже нашел себе место средь мужиков, снял с пояса ложку и зачерпнул из ближнего горшка немного симпатичных маленьких грибков.

– Пусть будет хлебушку тепло и уютно в амбарах наших, пусть не оставляет он наши столы ни зимой студеной, ни летом жарким, ни осенью богатой, ни весной-красой!

Это больше походило на тост, поэтому Середин, следуя общему примеру, налил себе вина в деревянный корец, выпил. Закусил грибками, налил еще.

– Ты откель будешь, путник? – негромко поинтересовался у него сосед.

– Ну-у… – прикинул Олег. – Коли с самого начала брать, то, допустим, из Новгорода.

– Как же тебя к нам занесло? – поразились ближайшие крестьяне.

– Долгая история, – пожал Середин плечами. – Сперва в Белоозеро купца одного проводил, оттуда в Ростов с князем тамошним съездил, а сюда и вовсе из-за головной боли попал.

– А правду сказывали, что летом нынешним князья в Царьград за данью ходили?

– Вряд ли, – Олег выпил вина. – Свадьба была у дочери князя Белозерского с ростовским князем.

– Так ведь женат Ольгердович!

– Нет больше Ольгердовича, – вздохнул Середин. – Умер от чего-то, на аппендицит похожего. Князь Игорь ныне в Ростове на столе.

– А ратников Булислава и Вамуна не видал? Тут три года назад четверо парней наших за легким серебром подались. Двое к колдунье здешней, боярыне Колпьской, а двое – в Ростов к князю ушли.

– Нет, имен таких не помню.

– Про сечу под Муромом не слыхал? Слух дошел, муромские с хазарами о прошлый год схлестнулись…

Неожиданно для себя Середин оказался в центре внимания, став неожиданной связью деревни с «большим» миром. Он время от времени промачивал горло вином и пытался отвечать на вопросы о том, про что слышал на свадьбе и в дороге, отмалчивался по поводу того, о чем не слыхал, перечислял новых правителей разных княжеств, чьи имена звучали в Белоозере, развеивал странные слухи про якобы бродящую по Руси темень, про черный мор в Ярославле и Вологде, а заодно и в Коростеле – наверняка ведь вранье, как и про все остальное. Мужики отстали от него только тогда, когда бабы вынесли на стол блюда с горячим мясом, и снова подняли ковши.

Олег взялся за один из истекающих густым соусом ломтей, надкусил…

– От, елки зеленые, какое пресное… – Он оглядел стол: – Любава! Пойдем в дом, дай мне несколько плошек.

В деревянные мисочки ведун щедрой рукой отсыпал соль с перцем – когда еще крестьяне такое дорогое угощение попробуют?

– На стол отнеси. Только гляди, одну рядом со мной поставь!

Сам пошел следом, уселся на свое место, густо посолил мясо, впился в него зубами.

– Ну вот, теперь другое дело!

Во главе стола новым угощением тут же посыпали капусту для хлебного снопа, мгновение спустя мохнатая ручка стащила блюдо куда-то вниз. Ведун усмехнулся: судя по тому, что нелюдь совершенно не опасалась собравшихся крестьян, она была местной: всякого рода баечники, овинники, домовые, кутные, спорыньи и спехи, дремы и отети, окоемы, прокураты, шишиги, кикиморы и шишиморы. Местные и хорошо прикормленные. Да оно и понятно, в большом хозяйстве далеко не всегда со всем управиться успеваешь. Тут, глядишь, маленькие ручки и пригодятся. Где пошалят, а где и помогут – с детьми побалуются, о беде упредят.

– Ты сам-то кем будешь? – опять подсели к Олегу мужики. – На купца не похож, больно товару мало при тебе, да и расторговаться не пытаешься. На богатыря – тоже. Нет при тебе ни рогатины, ни брони, ни шлема крепкого. Для варяга речь больно гладкая. А уж за калику перехожего тебя токмо дед Буня сослепу принять мог.

– Можно сказать, и варяг, – пожал плечами Середин. – Тоже за серебро нанимаюсь работой ратной заниматься. Да только вороги мои таковы, что за броней от них не спрячешься. Ведун я. Знаю понемногу и дело воинское, и колдовское. А занимаюсь тем, что нечисть всякую истребляю, коли досаждать сильно начинает. Ночницы, оборотни, водяные, рохли, болотники не балуют? А то могу и проредить за малую плату.

– Да балуют, конечно, – переглянулись мужики. – Да токмо не так чтобы сильно. Им где хлебушка положишь, где косточку закопаешь – особо и не шалят. Не надобно их трогать, пусть живут.

– Знаю, – неожиданно наклонился вперед крестьянин с курчавой рыжей бородой, в которой запуталось множество мелких крошек и блестели капельки мясного сока. – В Юромку ему идти надобно. Там, сказывают, твари неведомые прямо по улицам шастают. Мужики в темноте со двора вовсе выходить боятся, бани топить перестали, хлеб в овинах не кладут. Точно говорю, ведун, туда тебе надобно идти! Коли избавишь их от напасти, скинутся тебе на серебро, сколько хочешь дадут.

– А ты давно там был, Ядвига? – осадил его Мирослав. – Что баешь не знамо что!

– Да точно сказываю! Намедни офеня из Мурома уходил, он тама ночевал, в Юромке. Страху, сказывал, натерпелся, с первым светом убег. Лица на нем не было, утек дальше, даже водицы не испил.

– Да, может, ему просто парни тамошние по шеям наклали, дабы девок не лапал, а ты и уши развесил!

– А ты…

Спор разгорался сам по себе, уже не имея к Олегу никакого отношения. Ведун поднялся из-за стола, отошел к околице, за которой, на свежескошенном лугу, девки уже завели хоровод. Трое ребят подыгрывали им на свирелях и свистульках, остальные стояли поодаль, приглядываясь к красавицам. В кустах можжевельника, выросших прямо у изгороди, слышалось активное шевеление, сопровождаемое теплым пульсированием на запястье. Середин понял, что птичье пение, удивительным образом совпадающее с мелодией, получается не просто так, не само по себе. Похоже, общий праздник продолжался.

– Интересно, как собираются участвовать все эти шишиги, когда ребята разойдутся парочками? – пробормотал он. Но проверять не стал: после разлуки с Вереей встречаться с кем-нибудь еще ему больше не хотелось.

Олег вернулся к столу, уселся на свободное место рядом со снопом, налил вина и кивнул хлебным колосьям:

– Будь здоров, расти большой.

Потом потянулся за мясом. В конце концов, единственное, чего он хотел в этой деревне – так это хоть пару дней спокойно отъесться, да выспаться с запасом. Потому как в последние три недели ему всего этого сильно недоставало.

* * *

Новый день встретил ведуна пустым и молчаливым двором. Даже куры почему-то предпочли гулять за воротами, на пыльной дороге, выклевывая что-то из потоптанной травы. Ополоснувшись у колодца, он вошел в дом, кивнул Любаве:

– День добрый.

– Здрав будь, ведун Олег. Курица твоя ужо запеклась, можешь за стол садиться. А мне, прости, в поле надобно собираться, мужиков кормить. Жатва. Теперича до самых дожинок роздыха никому не станет.

– С собой заверни. – Середин выложил на стол две монеты: – Вот деньги по уговору, а мне пора. Засиделся я тут у вас, заотдыхался.

– Да, слыхала. – Женщина выставила на стол большую кубышку, оплетенную лыком, добавила сухо зашелестевший мешочек. – Вот, гостинец для сестры моей, Милославы. Мед, орехи лесные да горшок телятины тушеной. Ты, сказывали, в Юромку собираешься? Так у меня там сестра замужем. За Оскаром Тихоней. Передай, сделай милость.

– В Юромку? – изумился Олег. – С чего ты взяла?

– Дык, все мужики вчерась толковали, что ты в Юромку отправляешься, нечисть тамошнюю изводить. Сделай милость, гостинец прихвати.

– Вот это ква, – дернул головой ведун. – Сам молчал, так добры люди постарались. Не собирался я ни в какую Юромку ехать, Любава. Мне в Новгород надобно, к вещему Аскоруну с вопросом важным.

– Не поедешь? – В голосе хозяйки прозвучало такое разочарование, что Олег чуть зубами не заскрипел.

– А далеко хоть до Юромки вашей?

– Верст двадцать по дороге далее.

– То есть километров сорок, – сделал простенький перевод ведун. – А до Новгорода тысячи полторы, если со всеми поворотами. Ладно, хозяйка, для бешеной собаки сто верст не крюк. Давай свои гостинцы.

Обрадованная женщина не только подарила гостю лишний холщовый мешок, в который уложила свою передачу, но и помогла взнуздать и навьючить коней.

– Вестей от Милославы, почитай, года полтора нет никаких, – торопливо говорила она. – Передай, беспокоюсь я. Сестра, дескать, беспокоится. Пусть хоть какую весточку через прохожих передает. Али отпишет, как живет. А лучше, пусть с детишками да мужем в гости приезжает. Недалече живем ведь. Так и передай. А я за тебя вечор Стрибогу жертву принесу, дабы путь был легким. Прощевай, путник.

Хозяйка пошла открывать ворота.

– И ты прощай, Любава. Пусть годы твои будут длинными, а смерть легкой… – Олег и сам не уразумел, как вырвались у него эти слова, но, произнеся, понял: так и будет. Он закинул повод заводного коня на луку седла и пнул пятками свою гнедую, указывая ей выезжать на дорогу. – Мир этому дому до скончания века…

Дороги в здешних местах были просто прелесть: вроде и проселок еле накатанный, а ни луж, ни болот, ни низин влажных, ни оврагов темных. Скачи и скачи, оставляя за собой частую цепочку из пыльных облачков. Леса вокруг стояли большей частью березовые. Видать, пожар лесной когда-то прошелся, огромные просторы опустошил. Но иногда воздух начинал пахнуть смолой, приторной сухой чистотой – и по сторонам вырастали стройные сосновые стволы.

Озер, правда, Олег так и не встретил, да и ручьев проточных здесь почти не имелось. Видать, и те, и другие жить без вязей не хотели. Иначе говоря, любишь в озерах купаться – люби и комаров болотных кормить.

Отчаявшись найти красивое местечко, часа через три пути Середин остановился на солнечной опушке, ослабил скакунам подпруги, пустил их немного попастись на сочной зеленой траве, сам достал еще теплую курицу, развернул пропитавшиеся жиром лопухи, подкрепился, запивая угощение обнаруженным рядом с ним едким квасом из столь любимой на Руси репы. Потом собрался и двинулся дальше.

Лес постепенно менялся. Все так же светило солнце, все так же шелестели на ветру серебристые березовые листочки. Однако ведун никак не мог отделаться от ощущения, что мир вокруг становится иным. Не таким привычным, как раньше. Темнее, что ли… Середин, чувствуя, как в душе нарастает неприятное предчувствие, невольно проверил, на месте ли кистень, легко ли сдергивается притороченный сзади щит и вынимается сабля.

Дорога сузилась, березняк сменился густым, как стена, ельником, который тут же разошелся в стороны, открывая взору желтые от спелого хлеба поля. Стала видна и деревня впереди: крытые ярко-желтой соломой избы, длинные изгороди в три жерди, пасущиеся чуть в стороне коровы и церковь. Самая настоящая церковь: два крытых дранкой шатра, один над средней частью, другой чуть далее, поднятые над ними желтые кресты, выпирающее вперед крыльцо с двускатным навесом, одетый в черную рясу поп на нем и стоящие в пыли на коленях крестьяне, которые низко кланялись по команде священника.

– Понятно… – придержал коней Олег. – Похоже, здесь тоже празднуют зажинки. С весельем мне в последнее время везет.

К тому времени, когда он неспешным шагом въехал в селение, молящиеся уже разошлись. Со дворов стали слышны стуки, позвякивание железа.

– Можно подумать, туземцы собираются на войну, – пробормотал Середин, постучал в ворота крайнего дома: – Эй, хозяева! Не подскажете, Оскар Тихоня и жена его Милослава где живут?

– Не Оскар, язычник, и не Милослава, – недружелюбно отозвались со двора, – а Георгий во Христе и супруга его София. Второй дом по этой же стороне.

– Приятно было перемолвиться, – кивнул воротам Олег. – Однако же, как все запущено…

Он доехал до следующего дома, снова постучал:

– Не здесь ли обитает некая София, у которой есть сестра Любава в деревне Клюшниково?

Спустя минуту калитка отворилась, на улицу выглянула женщина в темно-сером, словно выцветшем, платье, таком же переднике, темном, завязанном узлом под подбородком платке:

– Кого ищешь, путник?

– Женщину ищу, – спешился Середин. – Ту, что когда-то вышла замуж за некоего Оскара Тихоню и которая оставила в ближней деревне сестру Любаву, что замужем за добрым мужиком Мирославом.

– Так это я, мил человек. А мужа моего ныне Георгием зовут, так пред Богом крестился.

– Хочу я гостинец тебе от сестры передать. Беспокоится она за тебя. Вестей давно нет. Хочет знать, как живешь, все ли в порядке. Просит весточку с оказией передать. Письмо. Ты ведь грамотная?

– А как же, – пожала плечами женщина. – Волхв нас всех учил…

Она запнулась, испуганно закрыла рот ладонью. Потом торопливо перекрестилась.

– Сейчас, суму сниму, – сказал Середин, но тут, отодвигая женщину, на улицу высунулся крестьянин со впалыми щеками и длинной, черной, узкой бородой.

– Чего тебе надо, бродяга? На нашей земле язычникам бродить не след! Ступай, откуда пришел, пока цел.

Олег, глядя в его горящие глаза, вздохнул, согнул левую руку в локте и принялся неспешно отвязывать эластичный бинт. Затем протянул вперед руку с лежащим на запястье серебряным крестом.

– Никак, христианин? – изумился мужик. – А ну, перекрестись!

– Креститься я не стану, – принялся привязывать крест обратно Олег, – потому как веру свою ношу в своем сердце и выставлять ее напоказ не привык…

«И самое смешное, – мысленно добавил ведун, – что каждое из произнесенных слов – истинная правда».

Мужик немного поколебался, потом кивнул жене:

– Отвори ворота. Пусть путник отдохнет с дороги, перекусит, чем бог послал.

Двор дома походил на маленькую крепость: со всех сторон огороженный сараями, он начисто закрывал происходящее внутри от посторонних глаз. Между строениями имелись только две узкие щели, закрытые короткой жердяной изгородью и калиткой, и две широкие, перекрываемые воротами на обе стороны. Вообще-то, в Клюшниково дворы выглядели точно так же, но вот там ощущения враждебности окружающему миру почему-то не возникало.

«Сваливать надо», – подумал Олег, привыкший доверять своим предчувствиям. Тем более – нехорошим. Он торопливо отвязал мешок с передачей, протянул Софье:

– Вот, возьми. Это тебе.

– Спасибо. Как она?

– Двое сыновей уже большие, дочку видел, тоже уже взрослую. Мирослав выглядит бодро, сама она тоже здорова.

– Ты не стой на дворе, мил человек. В дом проходи.

– Благодарю, хозяюшка, но ехать мне нужно.

– И думать не смей! – Женщина, отодвинув гостя в сторону, принялась расстегивать подпруги. – Куда ехать? Стемнеет уже скоро. А в темноте у нас, бесовским побуждением, нехорошее творится…

Она широко перекрестилась, поклонилась в сторону церкви, после чего решительно стащила седло. Середин, покорно разведя руками, принялся снимать с заводного скакуна вьюки.

В доме, в правом дальнем углу, висела небольшая иконка в медном окладе, перед ней горела лампада. Вдоль стен тянулись узкие скамьи, стол стоял перед ними. В общем, все как всегда. Почти. Олег медленно провел взглядом по помещению и наконец понял, что вызывает у него ощущение странности: дети! Шести-семилетние малыши не бегали, не визжали и не играли, а просто сидели рядком на скамейке, ожидающе глядя на собранную из нескольких досок столешницу.

– Значит, сказываешь, – вышел откуда-то из-за спины хозяин, – ты видел эту несчастную язычницу, ее сестру? Как ты смог-то войти в этот нечестивый дом, христианин?

– Через дверь, – сухо ответил Середин. – А что?

– Но ведь они язычники! Они поклоняются идолам!

– Я вижу тут у тебя одну странную картинку, – повернулся к иконе ведун. – Разве ты молишься не ей?

– Я молюсь не ей, я молюсь Господу, которого она олицетворяет!

– Так ведь они тоже молятся богам, которых олицетворяют истуканы.

– Но не Господу! Они молятся языческим богам!

– Разве тебе не говорили, что Бог един, Георгий? – с деланным удивлением приподнял брови Олег.

– Бог един, – перекрестился крестьянин, – и имя ему Иисус Христос. А они молятся языческим богам.

– Если Бог един, – вздохнул ведун, – то молиться другим богам невозможно. Можно молиться тому же Богу, но под другим именем. Если ты считаешь, что язычники молятся другим богам, то это значит, что Бог не один. Ты уж выбери что-нибудь одно. Или ты молишься сразу всем – или поклоняешься единственному всеобъемлющему духу.

Крестьянин замолк надолго, переваривая услышанное, но вывод сделал совершенно неожиданный:

– Тебе нужно поговорить с отцом Никоном, путник. Он объяснит тебе, в чем ты не прав.

По счастью, Софья внесла в комнату отчаянно пыхавший паром горшок, и спор утих сам собой. На первое у хозяев была распаренная репа, на второе – рубленая капуста с солеными грибами, на третье – уже знакомый Олегу квас из все той же репы. Набив брюхо травой, дети чинно вышли, стали забираться на печь. Отец их опустился на колени перед иконой, благодаря бога за милость и сытный ужин. Софья, отнеся посуду, опустилась рядом.

– Пойду-ка я на сеновал, – задумчиво произнес Олег. – Не хочу вас здесь стеснять.

– Ты не хочешь помолиться с нами, путник? – оглянулся на него Георгий.

– Нет, – покачал головой Середин. – Бог в моем сердце. Я не нуждаюсь в картинках, домах и прочих идолах.

– Но сеновал на улице… – попыталась встать Софья, однако муж положил руку ей на плечо:

– Все в руках Божьих…

Сеновал в хозяйстве сих ревностных христиан находился тоже в хлеву. Под самой крышей, поверх жердей, что составляли потолок над чавкающей внизу скотиной – какой именно, в темноте было не разглядеть. Ворота хлева выходили во двор, поскольку к нему примыкала торцевая стена. Но вот само строение выпирало далеко в огород, и, чтобы забраться наверх, пришлось выйти через калитку к приставной лестнице.

Впрочем, ведуна это особо не смутило. Он зарылся поглубже в сено, поднял воротник косухи, чтобы стебли не лезли за шиворот, и расстегнул ремень, положив поясной набор рядом с собой, на расстоянии вытянутой руки. Закрыл глаза.

Увы, сон не шел. Похоже, отсыпаясь в гостеприимном доме Любавы, Олег все-таки изрядно переборщил, отдохнув не только за прошлое, но и на несколько дней вперед. Где-то далеко, наполняя ночь мерным однообразным звуком, орали лягушки; совсем рядом шуршали мыши, внизу шумно посапывали коровы. И звук этот для Середина, обычно мгновенно отключавшегося, едва голова касалась подушки, ныне казался оглушительно громким.

Внезапно скотина шарахнулась из стороны в сторону, тревожно замычала. Послышались чьи-то мелкие торопливые шажки, неожиданно затихли мыши. Затем кто-то скребнулся в наружную стену сарая, протяжно зашуршал, громко грохнулся о запертую калитку, заковылял в обратном направлении. Скрипнула приставная лестница, пару раз дернулась, стуча о дверцу, затихла. Тук-тук-тук-тук-тук – отозвались жерди короткой загородки.

– Да что это за ква? – Нащупав ремень, Олег застегнул его у себя на поясе, поднялся, на четвереньках подполз к чердачному окну, выглянул наружу.

В свете яркого полумесяца он увидел человеческую фигуру, медленно пробиравшуюся вдоль стены дома к углу.

– Эй, мужик, ты кто? – окликнул его ведун.

Фигура замерла, потом медленно повернулась. Желтый свет луны старательно обрисовал темные провалы глаз, блестящие зубы безгубого рта, лохмотья на неправдоподобно тощем теле, белые костяшки вместо сапог.

– Ква, – сглотнул Олег. – Мужик, давай считать, что я тебя не окликал?

Фигура, оттолкнувшись от дома, торопливо заковыляла к хлеву, вцепилась в лестницу, полезла наверх. Середин, упершись ногой в верхнюю ступеньку, с силой ее оттолкнул – и лестница вместе с уродом ухнулась на землю. Монстр, недовольно похрюкивая, вылез из-под нее и вместо того, чтобы поставить обратно, побрел к дому, принялся шкрябать ногтями по стене, словно пытаясь забраться.

Олег торопливо отполз от края, потряс левой рукой, поднес запястье к уху. Ничего. Проклятый крест не нагревался ни на градус!

– Что, боярин тебе, техника святая! – полушепотом выругался он, снова выглянул наружу.

Странная тварь все еще ковыляла туда-сюда под лазом на сеновал.

– Да-а, туповат ты, братец, изрядно, коли даже лестницами пользоваться не умеешь, – сделал вывод ведун. – Неужели это ты наводишь столько страху на богомольных туземцев? Не стыдно?

Монстр недовольно заурчал. И тут Середин увидел, как через огород ковыляет к хлеву еще одно чудище. Впрочем, какая разница? Если они все равно не способны забраться наверх, то почему бы просто не пойти и не лечь спать?

– Поспишь тут с вами, уродами, – уже вслух пробормотал Олег.

Просто лечь спать он не мог. И не столько потому, что твари всю ночь станут бродить вокруг, шаркая по стенам, сколько потому, что он был ведуном. И старый Ворон целых шесть лет учил его истреблять нечисть, а не прятаться от нее.

– Ладно, – повел плечами Середин. – Коли они не нагревают крест и являются тварями естественными, то на них хватит обычной сабли. А если нечисть – то против серебряного кистеня им никак не устоять. И-эх, где наша не пропадала!

Со всей силы оттолкнувшись от края сеновала, он прыгнул чудищу за спину, сгруппировался и, чтобы не гасить удар силой ног, а заодно выиграть лишнее расстояние перед схваткой, пару раз перекувыркнулся, тут же вскочил на ноги и выхватил клинок.

– «Аз есмь», уродина. Иди сюда!

Чудовище, широко расставив руки, зашагало к нему, странно ухая на ходу. Олег, разминая руку, пару раз разрезал саблей воздух, потом сделал шаг навстречу, сливая взмах руки с поворотом тела, рубанул странного противника по шее. Голова чуть подскочила, откинулась влево – однако монстр продолжал двигаться вперед.

– Ну, какой же ты неугомонный!

Два быстрых взмаха – руки поотлетали в стороны, еще два сильных удара – у монстра подломились ноги. Туловище упало и затихло, однако отсеченные конечности продолжали судорожно подергиваться. К счастью, никакого вреда они теперь причинить не могли.

– Эй, приятель, иди сюда! – уже более спокойно позвал Середин второго монстра, быстро расчленил его на составляющие, вытер саблю о траву, вернул в ножны. Огляделся. Если не считать скребущихся по земле пальцев и сгибающихся и разгибающихся ног, то все вокруг стало тихо и спокойно. – Вот теперь можно и поспать с чистой совестью.

Олег приставил лестницу к окошку, забрался на сеновал. Немного подумал, а потом затащил ее за собой следом.

* * *

– А-а-а-а!!!

От истошного женского вопля Олег вскочил на ноги, ударившись головой о стропила сарая, и заметался из стороны в сторону, ища выход. Далеко не сразу он разглядел светлый прямоугольник лаза и спрыгнул вниз.

– Что случилось?

Хозяйка дома замолчала. Но не потому, что успокоилась, – просто у нее в легких кончился воздух, и теперь она могла лишь мелко икать. Женщина странно подергивалась и тыкала пальцем себе под ноги.

При свете дня останки ночных монстров выглядели еще мерзопакостнее, нежели в сумерках. Полуразложившаяся плоть, выпирающие наружу костяшки, истекающие какой-то жижей черепа. Олег обнял Софью за плечи, увел ее во двор и плеснул в лицо водой из первой попавшейся бадьи. Она всхлипнула и начала дышать.

– Что случилось? – выскочил из дома ее муж.

– У вас по ночам такие твари шляются, друг мой, – криво усмехнулся Середин, – что никто и не поверит. Поэтому, наверное, никого и не принято о них предупреждать. Верно, Георгий?

Вместо ответа мужик ушел за хлев, а когда вернулся, лицо его стало заметно белее.

– Это нужно поскорее убрать!

– Согласен, – кивнул Олег. – Но если ты думаешь, что этим стану заниматься я, то глубоко ошибаешься.

– У нас жатва! Я должен ехать в поле.

– А меня здесь и вовсе нет, – отрезал Середин. – Я тут вообще ночевать не собирался. Так что всем до свидания. И передавайте от меня привет прочим ночным гулякам.

Он отворил двери сарая, вывел свою гнедую и заводного коня, принялся сперва навьючивать второго.

– Я туда не пойду… – тихо заскулила Софья.

Хозяин сплюнул, ушел в дом и, вернувшись с лопатой, отправился за хлев.

Олег, управившись с конем, начал седлать гнедую. А в голове все продолжало крутиться воспоминание о быстротечной ночной схватке. Ожившие полусгнившие мертвецы… Откуда они могли тут взяться?

– А где вы справляете тризну по умершим? – поднял он глаза на женщину.

– Мы не… – замотала та головой. – Мы хороним… По христианскому обычаю…

– Где?

– З-за храмом… Н-на кладбище…

– Ну-ка, последи за конями. – Надев гнедой удила, Олег кинул поводья Софье и быстрым шагом вышел на улицу.

Несмотря на ранний час, ворота церкви были открыты. Но Середин предпочел обойти дом чуждой ему религии стороной и ступил на поросший высокой травой луг, на котором то тут, то там возвышались деревянные кресты. Пока еще немного – византийская вера еще совсем недавно смогла закрепиться на этой земле. Середин наугад направился к первому попавшемуся захоронению, опустился на колени, ткнул рукой в землю. Рыхлая. Он отбежал к другому, воткнул палец. Тот не встретив никакого сопротивления, погрузился в грунт. К третьему – и там тоже земля оказалась рыхлой.

– Да что же такое? – недоуменно закрутился он. – Тут, что, эпидемия среди покойников?

Ведун прикрыл глаза, пытаясь осмыслить увиденное. Итак, в деревне, похоже, оживают мертвецы. Причем все! Ну, днем они ходить не могут, Белбог и Сварог такого не допустят никогда. Но вот богиня ночи Среча с Чернобогом дружна, и при них этакие «шалости» только приветствуются. И все же, все же… Мертвецы не должны вставать из могил. Никак не должны. Что же здесь не так?

Олег покрутил левой рукой, поднес запястье к уху. Крестик холодный. По его мнению, все вокруг нормально. Ведун присел, еще раз опустил руку на землю. Ничего особенного, земля как земля. И тут его осенило: земля! Она обычная! Освященная земля всегда противится прикосновению колдуна, становится горячей, теплой, колючей – но только не остается никакой!

– Ах ты, сволочь! – вскочил он и кинулся в церковь.

Священник зажигал иконы перед большим распятием, установленным перед самым алтарем. Иконостас в храме был бедненький – всего две иконы, да и те блеклые. Еще какой-то образ висел на стене, справа от алтаря.

– Чего тебе, сын мой? – обернулся служитель Божий. Попик был молодой, лет двадцати, гладко выбритый, что в последние дни Середин встречал довольно редко. – Чего тебе с-сы…

Подойдя вплотную, Олег резко наклонил голову, и его лоб врезался попу в переносицу. Тот хрюкнул, отпрянул назад, но тут же сложился в обратную сторону от сильного удара в солнечное сплетение.

– Ты чего же, гад, делаешь? – От удара по голове клобук слетел на пол. – Ты чего творишь, сволочь?!

Поп, полусогнувшись и петляя, кинулся к выходу, вывалился в уличную пыль, жалобно прохрипел:

– Помогите…

– Помогите? – Ведун присел рядом и еще раз впечатал свой кулак в ненавистную харю. – Ты почему, сволочь, умерших в неосвященную землю кладешь?! А?

– Пути Господни… Воля Его…

– Что-о? Это Бог тебе велел людей в землю зарывать? Это Бог тебе велел души их неупокоенными оставлять? Ах ты, говнюк мерзкий…

От нового удара поп ткнулся лицом в землю и с неожиданной силой закричал:

– На помощь, люди! Язычники на храм Господний руку поднимают!

– На храм?! – Середин рванул попика вверх, да так что ноги его заболтались в воздухе. – Это в храме ты паскудство такое творишь?

– Ты чего делаешь, язычник? А ну, оставь отца Никона! Оставь говорю!

Олег увидел краем глаза подбегающего крупного мужика, отшвырнул в сторону свою жертву, вырвал саблю из ножен. Крестьянин резко затормозил, попятился, закрутил головой, отбежал к ближней изгороди, принялся торопливо раскачивать кол. Между тем уже и из других дворов появились люди, причем многие прихватили с собой косы, топоры, лопаты.

– Ну, что, собрались, защитники? – окинул их взглядом ведун. – Торопитесь к мертвецам бродячим присоединиться? Нравится так жить? Нравится жить с упырями на улице? Вы хоть подумали, чему молитесь, люди?! Вы хоть знаете, что это такое? – указал он на крест, поднимающийся в небо с шатра церкви. – Символу смерти вы молитесь. Символу смерти и страданий. Потому и живете так, со смертью в одной деревне. Счастья захотели с новым богом обрести? А ну, – пнул он ногой лежащего попа, – кто сказал: «Не думайте, что я пришел принести мир на землю; не мир пришел я принести, но меч»?

– Это Матфей, – ошарашенно распахнул свои голубые глаза священник. – Глава десятая, стих тридцать четвертый. Ты знаешь Священное писание, дикарь?

– Вот такая вас жизнь и ждет, смерды. В вечной войне, а не в покое и радости. А ну, поп, кто сказал: «И всякий, кто оставит домы, или братьев, или сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или земли ради имени Моего, получит во сто крат и наследует жизнь вечную»?

– Матфей, девятнадцать, двадцать девять, – прошептал священник разбитыми губами, поднимаясь с земли.

– Вот это вы, мужики, уже сделали. Отцов и матерей своих забыли, предков опозорили. Предали землю родную, деда своего Сварога на символ смерти променяли. По делам и награда!

– Ты будешь проклят, дикарь, – обретя равновесие, попик ощутил и уверенность в себе. – Ты будешь гореть в геенне огненной. Ибо «Пятый Ангел вострубил, и я увидел звезду, падшую с неба на землю, и дан был ей ключ от кладязя бездны. Она отворила кладязь бездны, и вышел дым из кладязя, как дым из большой печи; и помрачилось солнце и воздух от дыма из кладязя. И из дыма вышла саранча на землю, и дана была ей власть, какую имеют земные скорпионы. И сказано было ей, чтобы не делала вреда траве земной, и никакой зелени, и никакому дереву, а только одним людям, которые не имеют печати Божией на челах своих. И дано ей не убивать их, а только мучить пять месяцев; и мучение от нее подобно мучению от скорпиона, когда ужалит человека. В те дни люди будут искать смерти, но не найдут ее; пожелают умереть, но смерть убежит от них!».

– Я знаю Откровение, – кивнул Олег. – Знаю, что уж в мастерстве пыток, убийств, истязаний и угроз вы всех прочих на две головы переросли. Но уж коли так, то и я тебе подарок свой оставлю…

Ведун отошел к крыльцу церкви, несколькими ударами сабли оттесал от опорного столба горсть щепок. Потом, отойдя к могилам, срезал с вытянувшегося там побега осины ветку, ножом отсек от нее пять палочек. Вернулся на дорогу, одной из сухих щепок сгреб с дороги впитавшую кровь священника пыль. Посмотрел византийцу в глаза, улыбнулся. Потом чиркнул зажигалкой и поднес огонь к сложенным в кучку щепкам. Они полыхнули мгновенно, словно только и дожидались такого случая. Олег выбрал одну из осиновых палочек, внес ее в огонь, четко и разборчиво зашептал:

– Я мщу за причинённое людям зло, насылаю разлад, неудачу и проклятие на головы врагов, да будут они прокляты и наказаны.

Когда кора на веточке стала заметно обугливаться, Олег вынул ее из огня, зажал в левом кулаке, сунул в пламя другую.

– Как смеешь ты чародействовать в присутствии слуги Божьего?! – хрипло воскликнул священник, оглянулся на крестьян.

Те молчали, зачарованно смотря на творимое колдовство.

Опалив кровавым огнем все пять палочек, Олег отошел к церкви, захлопнул ее дверь, а потом воткнул первую веточку между дверью и косяком:

– Да будет проклят живущий здесь, – вторую с другой стороны: – Да будет проклят враг человеческий. – Третью: – Да будет проклят несущий зло…

Последнюю, пятую палочку ведун приткнул сверху, намертво запечатав проход своим заклятием. Потом отошел к попу:

– Ты уж прости меня, парень, за горячность, – похлопал Олег его по плечу. – Возможно, ты всего лишь баран и клинический идиот и оставлял людей без упокоения и отпевания без всякого злого умысла. Если не было злобы, проклятие, возможно, не станет причинять тебе ответного зла.

– Они были язычниками… – сухим голосом прошептал византиец.

– Значит, все-таки специально, – кивнул ведун. – Ты посеял семя дракона, священник. Брошенные без упокоения люди, кем бы они ни были, постепенно начинают пропитываться злом и несут это зло во все стороны. А по нашим, русским законам зло имеет привычку всегда, ты слышишь, – всегда возвращаться к тому, кто его сотворил. Ты молись, молись своему Богу смерти, византиец. А вдруг ему удастся тебя спасти?

Середин двинулся вперед, прямо на толпу все еще сжимающих косы и топоры мужиков, но те торопливо раздались в стороны.

– Мое проклятие падет на того, – вскинул руки Олег, – на того, кто первым войдет в эту дверь!

Не оборачиваясь, он дошел до двора крестьянина Георгия, вывел своих лошадей, сел верхом и устремился прочь.

Это называлось мчаться куда глаза глядят. Возвращаться на прежнюю дорогу, проезжая при этом мимо церкви, Середину не хотелось, а потому он поскакал вперед, надеясь, что «кривая вывезет». До Новгорода далеко, а на Руси все дороги ведут именно к нему. Отвернет влево на ближнем россохе, да и поскачет наконец к вещему Аскоруну. К дому родному, к телевизору, водке и горячему душу, прочь от бань, пирогов с вязигой, бродячих зомби и хороводов.

Дорога по-прежнему шла сухая, чистая, через опрятные лиственные леса. Ехать через такие – одно удовольствие. Около полудня Олег наткнулся на брод с широкой поляной перед ним и, пользуясь случаем, сделал привал. Пустил коней пощипать травку, сам развел огонь на месте усыпанного углями кострища, сварил немного гречневой каши с сушеным мясом и изрядным количеством перченой соли. Отдых вылился в двухчасовую остановку – но зато далее Середин двинулся с плотно набитым животиком. Примерно через час ведун проехал через крупную, дворов пятнадцати, деревню. Над нею, на холме, возвышалась свежесрубленная часовня, а потому Олег, поморщившись, проехал селение насквозь, пустив коней широкой рысью, затем промчался мимо полей, на которых люди целыми семьями торопливо жали хлеб.

Снова начался лес, красный от огромного количества рябины. Буйство красок навело Середина на нехорошие размышления, намекая на близкую осень.

– А там, глядишь, и снег пойдет, – вслух пробормотал он. – Зимой бездомному хреново. Закругляться нужно с этой историей.

Словно насмехаясь, дорога резко повернула вправо, прочь от далекого северного города, поднявшегося на перепутье всех дорог, начала петлять вдоль неширокой речушки и уже перед самыми сумерками опять вышла в поля. Ведун поторопил лошадей и вскоре подъехал к небольшой, в три дома, деревеньке. Чуть поодаль стояла маленькая, немногим выше человеческого роста, часовенка, за ней – полдесятка вкопанных в землю деревянных крестов. Олег сразу повернул туда, спешился, приложил руку к земле. Она с готовностью впилась в ладонь множеством крохотных иголочек, и Середин облегченно вздохнул: земля освящена. Значит, здесь никаких бед ждать не стоит.

Заходящее солнце, выглянув из-за облаков, осветило часовню, и две темные скрещенные тени упали на ведуна, отчего тот, вздрогнув, отошел в сторонку. Кресты, кресты, кресты. Кресты пришли на землю русскую. Да и только ли на русскую? Может быть, вестники гибели и страданий, закованные в железо, с крестами на белых плащах, уже скачут куда-то, сжимая в руках завещанный им Господом длинный прямой меч? Уже несут новую веру тем, кто не привык убивать своих соседей; тем, кто не привык доказывать собственную правоту чужой кровью. Как там, в откровении от Иоанна? «Первый Ангел вострубил, и сделались град и огонь, смешанные с кровью, и пали на землю; и третья часть дерев сгорела, и вся трава зеленая сгорела. Второй Ангел вострубил, и как бы большая гора, пылающая огнем, низверглась в море; и третья часть моря сделалась кровью, и умерла третья часть одушевленных тварей, живущих в море, и третья часть судов погибла. Третий ангел вострубил, и упала с неба большая звезда, горящая подобно светильнику, и пала на третью часть рек и на источники вод. Имя сей звезде «полынь»; и третья часть вод сделалась полынью, и многие из людей умерли от вод, потому что они стали горьки. Четвертый Ангел вострубил, и поражена была третья часть солнца и третья часть луны и третья часть звезд, так что затмилась третья часть их, и третья часть дня не светла была – так, как и ночи. И видел я и слышал одного Ангела, летящего посреди неба и говорящего громким голосом: горе, горе, горе живущим на земле…».

– Ангелы хреновы, – сплюнул Олег. – Ничего, будут вам и Чудское озеро, и османские ятаганы под Веной и Венецией. Порождающему зло – зло же сторицей и возвернется.

Впрочем, нужно признать, на кладбище символ смерти смотрелся вполне естественно и гармонично. Здесь несчастные, лишенные права на тризну, нашли свой покой. Стоит ли тревожить их и без того страдающие души? Земля освящена, заупокойные службы отслужены. Они уверовали в крест и заслужили право лежать под его сенью. Кладбище – не место для выяснения каких-либо споров.

– Эй, проезжий, – окликнули его с ближнего двора. – Что тебе там нужно?

– Спешился перед часовней, – оглянулся ведун. – Это называется: проявить уважение.

– Никак, христианин? – вышел за калитку хозяин и знакомо попросил: – Перекрестись!

– Бог в моем сердце… – так же привычно пробормотал Середин, глядя мужику на ноги. Крестьянин был в лаптях! Это оказался первый русский человек в лаптях, которого увидел Олег за все время своих похождений.

– Ты чего? – опустил взгляд себе на ноги мужик.

– Лапти… – произнес Середин.

– Дык, жарко, – замялся крестьянин. – Ноги в поршнях-то преют. В жару в сапогах токмо в лес сподручно ходить, дабы не промокнуть в лужах-то, да чтобы змеи не покусали. А шо? – внезапно спохватился он. – Лапти как лапти.

– Да просто так пить хочется, что переночевать негде, – усмехнулся ведун. – Пустите на сеновал? Я бы еще и овса для лошадей в дорогу купил. Али ячменя, или еще чего они там жрут?

– Ну, проходи, коли не шутишь, – разрешил мужик. – Мы ужо откушали, но рыбки могу дать. Окуньков на пару́ Матрена наготовила.

Рыбешка оказалась мелкая, самая крупная – в ладонь. Создавалось ощущение, что ее черпали сачком из какой-то мелководной старицы. Остаются такие иногда после половодья. Устав выщипывать из тушек мелкие косточки, Олег быстро предпочел перейти на хлеб с салом и горячий, чуть сладковатый сбитень. Потом, сложив в уголке вещи, отправился на сеновал, на этот раз оказавшийся над домом, на чердаке. Рядом, прижавшись к боку, вытянулась хозяйская бело-рыже-черно-серая кошка – под ее мурлыканье ведун и заснул.

* * *

– Хазары-ы!!!

– Ну, кто там орет по ночам? – сонно забормотал Середин, поворачиваясь на другой бок, и только женский жалобный вой заставил его открыть глаза и рывком сесть.

С улицы доносились гортанные выкрики, крики боли, жалобный скулеж, мычание скота, возмущенное хрюканье. Ведун торопливо схватил пояс, застегнул, на четвереньках подбежал к окошку. Внизу в предрассветных сумерках лежала у распахнутых ворот распластанная фигура в белой рубахе. Какой-то тип, в длинном стеганом халате и с щитом за спиной, выводил из хлева двух мотающих головами буренок.

– Это неправильно… – Олег сунул руку в петлю кистеня, зажал грузик в кулак и, оттолкнувшись от верхней ступени лестницы, прыгнул вниз.

Грабитель обернулся на звук, мгновенно оценил наличие у появившегося врага сабли на поясе, бросил коров, выхватил меч, дернул щит из-за спины. Середин, не поднимаясь, взмахнул рукой, расслабляя пальцы и, прежде чем хазарин успел что-то понять, тяжелый шипастый грузик ударил его в колено. Нога подломилась, воин начал падать, а ведун, распрямляясь ему навстречу, вторым ударом, со всего замаха, опустил кистень промеж лопаток – только позвонки хрустнули.

За воротами проскакал всадник, волоча за собой на веревке отчаянно визжащего мальчишку лет пяти, следом трусцой пробежала корова.

– Да что же это творится? – Олег подобрал у убитого грабителя щит, спрятал кистень, обнажил саблю и через распахнутую дверь вошел в дом.

Справа от двери на лавке лежала женщина в разорванной рубахе, над ней дергался полуголый, но в шапке, усатый мужик, слева бился на полу связанный хозяин, вдоль тела которого другой незваный гость водил горящей лучиной, чуть дальше рылись в Олеговых вещах еще двое хазар. На вошедшего внимания никто не обратил – видать, не ожидали более опасности. Ведун, пользуясь возможностью, тут же опустил обнаженный клинок на голую спину, потом махнул им влево, чиркнув увлекшемуся пыткой врагу чуть ниже загривка. Грабители, ворошившие его сумки, заметили опасность, повернулись навстречу. Один потянул из-за спины щит, другой сразу ринулся навстречу, размахивая длинным мечом.

Олег, облегченно вздохнув, саблей отвел меч вверх и, перенеся вес вперед, ударил противника в грудь краем щита. Хазарин поперхнулся, выпучив глаза, и ведун, взмахнув саблей в обратном направлении, провел острием по его горлу.

– Муром хала, ш-шо! – грозно закричал последний из бандитов, прикрываясь щитом, над которым выглядывал самый кончик стального клинка. – Уруе, рокто!

– От такого слышу, – усмехнулся Олег, мелкими шажками подступая к нему.

– Твари!!! – неожиданно писклявым голосом закричала женщина, вскочила с лавки, кинулась на хазарина.

Грабитель стрельнул глазами в ее сторону – ведун тут же ударил ему ногой в низ щита. Верхний край ответно качнулся вперед, и Олег тут же кольнул саблей в образовавшуюся брешь:

– Ква!

Хазарин, вскинув глаза к потолку, начал оседать, а подбежавшая женщина, схватив с печи чугунок, принялась мутузить его по голове.

Середин бросил трофейный щит, взял свой, оглянулся на хозяина, опустил саблю и аккуратно провел ею по веревкам. Те стали расползаться.

– Что тут у вас творится?

– Хазары… – Мужик заплакал. – Хазары…

– Да-а, поспишь тут у вас спокойно, как же, – сделал вывод ведун, подобрал с убитого насильника лисий малахай, нахлобучил себе на голову, вышел на крыльцо, оглядывая селение. Хотя, чего там оглядывать? Три двора, один проулок. Два десятка коней топчутся возле часовни, еще несколько оседланных скакунов бродят по другую сторону поселка. На улице стоят четыре подводы, на которые с других дворов грабители сносят утварь. К телегам же привязаны шестеро детей и одна совершенно голая деваха. Впрочем, судя по звукам, пострадала не только она одна. За обозом и пленниками приглядывали двое. Судя по количеству коней, нападающих было десятка полтора, не больше. Да, в общем-то, чего большой армии в маленькой деревеньке делать? Тут и полтора-два десятка не особо обогатятся. Пятеро, кстати, уже лежат, а все остальные опасности еще не заметили.

– Эй, как тебя зовут? – оглянулся на женщину ведун. – Марьяна? Матрена? Иди сюда. Только не одевайся. Хочешь с хазарами расквитаться?

Солнце уже поднималось, но все равно – чего там разглядишь за щитом? Сверху малахай знакомый торчит, снизу темные ноги мелькают. А уж если воин еще и полуголую заплаканную женщину перед собой толкает, сразу понятно – свой. Хазарин двинулся навстречу, оглядывая новую невольницу с ног до головы, и, наверное, даже понять не успел, откуда взялась сабля и почему ударила его в горло.

Олег, толкнув Матрену в сторону, рывком кинулся вперед, ко второму обознику. Тот, вместо того, чтобы схватиться за оружие, с воплями кинулся бежать.

– Вот, электрическая сила! – погнался за ним ведун, но у ближайшего дома притормозил. Пусть орет сколько влезет – все едино на это никто внимания не обращает. Лишь бы не мешался.

Середин повернул в ворота, наткнулся на несущих тяжелый сундук хазар, без задержки рубанул влево поперек лица, обратным движением вправо, уже по туловищу – на случай, если увернуться попытается. Сундук тяжело грохнулся оземь, грабитель с перерубленной рукой взвыл, глядя на хлещущую из культяпки кровь. Олег, не обращая больше внимания на небоеспособного противника, кинулся в дом, пырнул в живот довольно улыбающегося бородача, скользнул мимо него, огрел по спине склонившегося над подполом воина, а когда тот кувыркнулся вниз, захлопнул лаз, надвинул на крышку стол, кинул сверху обе скамьи, подкатил кадушку с водой. Кажется, нормально. Снизу особо не поднимешь.

Ведун снова выбежал на улицу, прикрываясь щитом. Здесь Матрена уже освободила детей, и все они убегали через поле. За добычей гнались двое воинов, а еще один, стоя на дороге с мечом в руках, глядел им вслед. За спину у хазарина был перекинут щит, поэтому ведун, подойдя сзади, рубанул его по ногам и побежал вслед за двумя другими.

Разумеется, взрослые мужчины быстро догнали малолеток и, сбив их на землю, принялись крутить им руки. И разумеется, глаз на затылке у них не имелось…

По прикидкам Середина, уйти удалось только одному налетчику – тому самому трусу, что предпочел схватке быстрые ноги. Раненых хазар селяне забили палками. В того бедолагу, что оказался заперт в подполе, долго плескались кипятком, смеясь над его вскрикиваниями, а когда пленник затих, выволокли наружу, повесили на дереве вниз головой и гуманно зарезали, собрав кровь в корыто.

Олег крестьянам не мешал. Они достаточно натерпелись и имели полное право «выпустить пар». Сам ведун собрал разбросанные по дому вещи, затопил печь, отрубил у заколотой кем-то свиньи ногу, ополоснул, сунул ее в горшок и подпихнул ближе к огню – готовиться. Сам вышел на улицу и уселся на лавочке у залитой солнцем стены – греться и отдыхать после тяжелой работы. На свежем воздухе Середин сомлел, а когда проснулся и заторопился в дом, оказалось, что печь уже прогорела, а плавающий в топленом сале окорок запекся до состояния деликатесной ветчины. Получившееся угощение Олег вынес к скамейке прямо в горшке и принялся подкрепляться, обильно присыпая мясо солью с перцем. Вскоре к нему подошли трое мужиков с мешочком в руках.

– Благодарим тебя, путник, за спасение. Промысел Господа привел тебя в нашу деревню в этот печальный день. Вот, прими благодарность нашу. Собрали, что у кого есть. Серебро, кубок ригиновский, кувшины персидские, блюдо древнее. Чем можем, тем и кланяемся. Коней и добро хазарское мы собрали, у кладбища привязаны.

– Как обошлось-то все это вам, христиане? – поинтересовался ведун.

– Алексея Низкорукого зарубили, – пожаловались селяне. – Павлика, сына Владимирского, тоже убили. Девок опозорили, почитай, всех – хорошо хоть, целы остались. Скотину напугали, трех свиней зарезали, кур затоптали. Кабы не ты, вовсе беда бы случилась.

– Это понятно… – поднялся Середин, посмотрел в сторону кладбища, на навьюченных коней. – Вы мечи-то себе оставить не хотите? На случай, если хазары опять налетят?

– Мы, путник, к оружию непривычные. Кабы хотели бы, давно бы в дружину княжескую подались али к боярам каким богатым, – перекрестился старший из крестьян. – Наше дело землю пахать, хлеб да репу сажать. А с ворогом биться – дело княжеское. Мы ему за то оброк платим. Токмо не управляется ноне с делом своим князь. Который раз хазары окрест города шастают. Мы об этом годе дважды ужо в лесных схронах отсиживались. Да токмо, сам видишь, не убереглись. Все в руке Божьей. Мыслим с мужиками, не станем более на поругание поганым оставаться. Как хлеб сожнем, уйдем на север, к Ростову. Туда, сказывают, степняки не захаживали.

– Если все в руке Божьей, – не удержался ведун, – зачем уходить? Бог захочет – и здесь спасет. Не захочет – хоть на полюсе дотянется.

– Береженого Бог бережет, путник, – покачал головой крестьянин. – Мы лучше уйдем…

«Ну, вот, – подумал Середин. – И поедет к сердцу Руси христианская отрава. Правда, эти покорные телята хотя бы капища рушить не станут и чужих идолов рубить. А может, и сами образумятся, вернутся к вере истинной. Землю-мать свою любить станут, а не бога чужого, небесного».

– Вот что я вам скажу, – вздохнул Олег. – Давайте-ка, мешок свой заберите, вам он нужнее будет. Коней половину от вьюков освободите да себе оставьте. А оружие и упряжь хазарскую на остальных перекиньте. Уж придумаю я чего-нибудь с этим барахлом.

Ведун вернулся к свинине, не торопясь доел окорок, ощутив в желудке приятную сытость, потом направился к возящимся со скакунами крестьянам:

– Ну, что тут у вас?

Стараниями селян в распоряжении Середина осталось одиннадцать коней, увешанных оружием так, словно ведун намеревался снарядить для личных целей целую армию. Наиболее комично смотрелись седла, коих на каждой лошадиной спине имелось целых два. Плюс мешки, торбы, ремни, веревки…

Олег понял, что влип. Разбираться со всем добром, разгружать и нагружать эту кавалькаду на привалах, пасти лошадей, задавать им овса – никаких рук не хватит! Избавляться требовалось от столь громоздкого и хлопотливого груза, и чем скорее – тем лучше.

– А скажите, мужики, – поинтересовался он. – Город какой торговый тут поблизости есть?

– А как же, – удивились крестьяне. – Знамо, есть. До Мурома, почитай, всего двадцать верст!

«Сорок километров, – щелкнуло у Середина в голове. – За день можно успеть, если нигде не задерживаться».

– Коли так, – сказал он вслух, – то спасибо вам всем за доброту и ласку, хорошего вам урожая и доброго пути. А мне пора.

Погань

Предместья Мурома радости подъезжающему путнику не внушали. Дважды на своем пути Олег встречал опустевшие поселки, в которых не лаяли собаки, не мычали коровы, не смеялись дети. Только пустые срубы с дверьми, печально свисающими на ременных петлях, темные глазницы окон, безвольно просевшие сараи и хлева, покосившиеся изгороди и плетни, заплесневелые крыши. Возвышались огромными кипами никому более не нужные стога, покачивались одноногие деревянные журавли у колодцев. Только черные вороны рассиживались на печных трубах, с жадным интересом поглядывая на странника: а ну, и он сейчас завалится набок, истекая кровью? И можно будет снова вдосталь набить брюхо свежим мясом, покружиться, каркая, в небесной вышине, подкопить жирок в преддверии близких заморозков.

– Не дождетесь, – буркнул Олег, без всякой телепатии читая их мысли.

Вокруг деревень стояли хлеба. Точнее, уже осыпались. Колосья роняли в сухую землю никем не востребованный урожай, готовясь укрыть его на зиму своими стеблями, вдоль леса сворачивалась в огромные кочаны капуста, поникали листьями свекла и репа. Не будет никому из них ныне теплых погребов и прощальной бани в жаркой русской печи, прежде чем попасть на семейный стол.

Постройки вдоль дороги встречались все чаще, но многие из них обозначали свое недавнее существование лишь черными прямоугольниками пожарищ. Впечатление от увиденного складывалось у ведуна вполне определенное, а потому он, настороженно поглядывая по сторонам, не снимал руки с сабельной рукояти. Щит Середин перевесил вперед, прикрыв окованным деревянным диском левую ногу. На всякий случай.

По царящей вокруг разрухе возникало нехорошее впечатление, что города Мурома уже давно нет и в помине, что на его месте осталось только мертвое пепелище – пиршественный стол для кощеева воронья. А потому, увидев наконец после очередного поворота окруженные широким рвом городские стены, Олег испытал огромное облегчение.

Столица местного княжества огородилась от ворогов стеной более высокой, нежели далекое отсюда Белоозеро, но не цельнокаменной, а двойной. Крупные валуны, в щелях между которыми уже успел нарасти мох, доходили по высоте примерно до третьего этажа, а выше, еще на столько же, поднималась стена бревенчатая, с зубцами и жердяным навесом наверху. Башни тоже были деревянные, широкие и оттого казались приземистыми, несмотря на высоту. Бревенчатым оказался и терем над воротами – в узких бойницах его поблескивало множество глаз.

– Кто ты таков, путник, и куда путь держишь? – спросили сверху, когда ведун остановился на подвесном мосту перед запертыми воротами.

– Ведун Олег, из Новгорода, – ответил Середин. – Хочу на торг пройти, добычу ратную продать, что от хазар дохлых осталась. Несподручно мне с этаким караваном домой возвращаться.

– Где хазар мертвых нашел? – заинтересовались наверху.

– Нашел-то я их живыми, – усмехнулся ведун. – Да только ненадолго.

– А дружина твоя где?

– А зачем мне дружина? – удивился в ответ Середин. – Хазар и было-то полтора десятка. Один управился.

На некоторое время у ворот повисла тишина, потом послышался грохот, одна из створок слегка приоткрылась наружу.

– Проходи, путник.

Олег спешился, взял свою гнедую под уздцы, вошел в прохладный полумрак. Следом безропотно потянулась вереница хазарских коней. Под надвратным теремом гостя встретил один-единственный воин – бородатый витязь в кольчуге, из-под которой выступал наружу подол красной рубахи; на плечах его лежал подбитый мехом голубой плащ, из-под шлема выбивались соломенные кудри. Впрочем, всякое движение ведуна немедленно отзывалось шорохом наверху, а в десятках отверстий в потолке холодно поблескивали наконечники стрел. Середин понял, что руку к сабле лучше не подносить.

– Помоги… – указал витязь на толстый, влажно поблескивающий, дубовый засов.

Олег кивнул, вместе они затворили ворота, потом, упершись в специальные рукояти, задвинули густо обмазанную салом перекладину, легко скользнувшую в специальный паз в стене.

– Та-ак. – Воин привычным движением руки закинул полу плаща себе за спину. – Та-ак…

Он прошел вдоль навьюченных коней, ощупывая висящие щиты, мечи, ножи, упряжь.

– Однако же потерто все. Оружие с зазубринами, кожа прелая.

– Я же и говорю, – пожал плечами Сеередин. – Это все не из универсама. Добыл в бою, выбросить жалко показалось. Может, и возьмет кто за полцены. Не всем же заказные клинки по карману.

– Какие? – не понял витязь.

– Ну, кузнецом на заказ откованные.

– А-а… – кивнул воин. – Многовато тут у тебя… Откуда?

– Вот… Ква! – с трудом сдержался Олег и повторил: – С хазарами на дороге столкнулся. Побил их маленько, а добро прибрал, дабы не валялось.

– Один?

– Слушай, брат! – чуть не зашипел ведун. – Коли такой любопытный, то садись на коня, поезжай вот по этой дороге, верстах в двадцати деревня в три двора будет. Спроси у местных, они все видели.

– Ушна, что ли?

– Не знаю, не спрашивал.

– Ну, язычники там живут. Требище у них еще у ключа лесного.

– Не похожи они на нормальных, – покачал головой ведун. – Часовенка маленькая у деревни стоит, кладбище за ним опять же по византийскому образцу устроено. Явно иудейским богам молятся.

– Греческим, – поправил воин.

– Распятому на кресте еврею, – уточнил Олег.

– Язычник?

– Кто?

– Понятно… – продолжил обход коней витязь. – Не похож ты, однако, на богатыря – один супротив полутора десятка биться.

– С грабителями не бьются, мил человек, – покачал головой Середин. – Их режут. Или вешают. Так что хвалиться мне нечем. И все, чего я хочу, так это сбагрить свалившееся на голову добро побыстрее. Пусть даже и не дорого.

– Любо, – наконец решился витязь. – Эй, Гостомысл, открывай ворота.

Внутренние, ведущие уже в сам город, ворота заскрипели, открылись одной створкой.

– Пошлину за въезд кому платить? – поинтересовался Середин.

– Олег проводит тебя на постоялый двор Лишайский. Там пока обожди. На торг сегодня не ходи. Коли до завтрашнего полудня не приду, можешь все продавать невозбранно.

Витязь жестом подозвал к себе ратника, на плечи которого было накинуто, на манер мексиканского пончо, прямоугольное кожаное полотнище. Разница заключалась в том, что поверх кожи было нашито множество железных чешуек, каждая размером с пятикопеечную монету. К телу одеяние прижималось широким ремнем, на котором, как и положено русскому человеку, висели три самых важных предмета: меч, нож и большая серебряная ложка. Впрочем, скуластое лицо с густыми усами и гладко выбритым подбородком выдавало в воине явного скандинава.

– Олег, – кивнул варягу витязь. – Проводи торгового гостя до постоялого двора. Сам потом к Дубовею ступай. Повторишь, что слышал.

Постоялый двор в городе отличался от тех, что стояли просто у дороги, весьма заметно. Прежде всего, экономя место, хозяин поставил не «ангар», а «высотку» – темный сруб поднимался на высоту трех этажей, не считая чердака. Хлев отсутствовал – видимо, постояльцев кормили либо парным покупным мясом, либо прибереженным на леднике где-нибудь в подвале. Без конюшни на пару сотен лошадей обойтись такое заведение не могло – но и та использовалась с предельной отдачей. Из нескольких растворенных сверху окошек виднелись изрядные запасы сена, мешки с зерном, какие-то тюки, бочонки, сундуки. Впрочем, высокий стог рядом с забором все-таки стоял – без лишнего запаса этого ценнейшего на Руси материала никто не обходился.

– Принимай постояльца, хозяин! – Ратник громко постучал рукоятью меча в распахнутую створку ворот, подошел к выглянувшему на крыльцо дома лысеющему толстяку с короткой, ровно подстриженной бородой, в черных шароварах, выпущенной поверх них рубашкой и куцей овчинной душегрейке, что-то зашептал на ухо.

Хозяин кивнул.

– Эй, любезный, – поманил его к себе Олег. – Вели людям коней моих расседлать, развьючить, напоить да отборного овса им задать. И вычистить хорошенько. Думаю на продажу завтра лошаденок выставить. А мне вина принеси. А то забыл я уже за последние дни, каково оно на вкус.

– Снеди какой сготовить? – подобострастно поинтересовался толстяк.

Середин небрежно отмахнулся. После съеденного утром окорока особого голода он пока не испытывал. Хороший кусок мяса – это не репку-травку жевать. И для здоровья полезно, и сил надолго прибавляет. Олег достал монетку, кинул ее хозяину – тот на диво ловко поймал, скрылся в доме.

Ратник, завистливо покосившись на ведуна, ушел со двора, а Середин, откинувшись спиной на стог, стал наблюдать, как несколько молодых ребят освобождают от поклажи усталых после перехода скакунов.

Подошел толстяк, протянул почти литровую кружку, полную светло-желтым, прозрачным, вкусно пахнущим антоновкой, вином, сам остановился недалече, поглядывая на гостя.

– Ну, чего тебе хочется, мил человек? – отпив несколько глотков, поинтересовался Олег.

– Так, стою…

– Голову лопухом моешь?

– Зачем?

– Чтобы волосы не выпадали, – прихлебнул еще вина ведун. – Отвар из корней лопухов и цветков ноготков. Знаешь, такие, со скрюченными семенами? Две ложки корня на ложку цветков, мыть голову раз в десять дней. Можно еще полторы ложки шишечек хмеля добавлять, но это уже чистая вкусовщина. Лопух лечит, ноготки дезинфицируют. Все, что нужно для лечения.

– Так ты знахарь или богатырь, гостюшка?

– А кто тебе нужен? – усмехнулся Олег.

– Припаса бы мне с деревень окрестных привезть, гость дорогой. Не едут в город смерды, хазар боятся. Скоро совсем погреба опустеют. Как купцов принимать, чем кормить? Я уж не постою за ценой, крохоборничать не стану. Коли возов пять убоины и репы подвезешь, двойную цену за них отдам.

– А чего это ты ко мне обратиться решил? – поинтересовался Середин.

– Дык… – красноречиво кивнул хозяин в сторону сваленного в кучу хазарского оружия.

– Нет, мил человек, – покачал головой Олег. – Коли уж я отсюда уеду, то назад не вернусь. Дело у меня есть в Новгороде. Важное доброе дело.

– Для кого доброе? – хмуро поинтересовался хозяин.

– Для меня, – рассмеялся Середин и большими глотками допил вино.

– Втрое заплачу. Персидским золотом.

– Не ищу я серебра и злата, купец, – тяжко вздохнул Олег. – Слово я ищу, заветное. За него любую службу сослужить готов. Да только тебе, хозяин, слово это не ведомо. У вещих волхвов его надобно искать, у мудрецов тайных, неведомых…

Внезапно ведуна осенила страшная догадка: а ведь верно! Про тайные великие знания народная изустная молва вспоминает только в отношении волхвов. После того, как над Русью нависла черная тень креста, про мудрость древности пришлось забыть. Может быть, именно поэтому заклятие закинуло его именно сюда, на острый терминатор столь разных прошлого и будущего?..

Размышления Середина прервала пятерка всадников, стремительно ворвавшихся во двор и сумевших непостижимым образом наполнить его до краев. Они гарцевали, описывали круги, заглядывали во все двери сразу, словно были полноценной полусотней, а не крохотным дозором.

– Гость неведомый у тебя остановился, хозяин? Который хазар побил? Князь его к себе требует, немедля. Со всем добром.

– Ну, извини, мил человек, – развел руками ведун и вернул опустевшую кружку толстяку. – Вертай вьюки обратно на спину. Куда деваться?

– На повозки велю покидать, быстрее будет, – хмуро ответил хозяин и пошел обратно в дом.

Детинец муромского князя мало отличался от белозерского: тот же каменный прямоугольник примерно пятьдесят на сто метров, тоже возвышался над городом раза в полтора выше стены. Правда, как и городские стены, он имел каменный низ и бревенчатый верх, а также высокую, похожую на донжон каменную башню на одном углу. Две с верхом груженные телеги с мягким поскрипыванием вкатились в дубовые ворота, следом въехали ведун, пригнавший с горем пополам свой небольшой табун, и настороженные ратники. Спешились у конюшни. Возчики принялись торопливо сгружать поклажу, после чего спешно въехали в город.

– Все твое? – хмуро поинтересовался один из конвойных, доставивших ведуна в детинец.

Олег молча кивнул.

– Ну, тогда пошли…

Он направился к находившейся в углу двора, как раз под башней, каменной арке, сразу за ней повернул направо, вошел в простенькую, без всяких украшений, дощатую дверь, стал бодро подниматься по круто закрученной лестнице.

Середин почувствовал, как, несмотря на надетую косуху, свитер и рубашку, по коже пополз сырой холодок. Полумрак лестничного колодца пытались рассеять только редкие узкие окна, больше похожие на бойницы. Изредка то справа, то слева возникали двери, но все они были заперты, причем на совесть: задвижки внизу и вверху, толстые поперечные брусы на вбитых в стену крюках.

Наконец сверху пролился свет, пахнуло смолой, свежесрубленным деревом, сделалось заметно теплее. Окна тут стали самыми обычными – забранные тонкой слюдой, они давали столько света, что даже глаза заболели от неожиданности.

Ратник снова повернул направо, толкнул двустворчатые двери, вошел в обширное светлое помещение:

– Купец доставлен, княже!

– Так зови его, Лихай, где прячешь?

Середин, раздвинув остальных воинов, твердым шагом направился в горницу. Особо он не беспокоился: если никто даже не попытался забрать у него оружия, значит, в поруб сажать не собираются.

В залитом солнцем зале с бревенчатыми стенами, с демонстративно простым, сбитым из досок, полом и таким же потолком находилось человек семь. В дальнем от входа углу – там, где оставалось пятно полумрака – восседал в кресле мрачный, худощавый, гололицый субъект в черной рясе, с тяжелым бронзовым крестом на груди. Рядом торчали два сереньких молодых послушника. Еще двое мужчин стояли у распахнутого окна, глядя вдаль. Ростом не выше Середина, в плечах каждый имел не менее метра, а толщина бицепсов превышала диаметр человеческой ноги. Холода они, по всей вероятности, не испытывали, поскольку носили рубахи с коротким рукавом, с отделкой из тонкой вышитой тесьмы. Короткие волосы, длинные курчавые бороды, темные свободные шаровары, сафьяновые полусапожки. Вместо мечей на поясах тяжелые палицы, которыми впору бетонные сваи заколачивать.

Пара, что переминалась в центре горницы, выглядела менее пугающе. Вооруженные обычными мечами, плечистые, но в пределах разумного, ростом чуть ниже гостя. Один, русый, с черной бородкой, был одет в толстую войлочную куртку с какими-то ремешками на плечах и по бокам; второй, в темных волосах которого блестела проседь, красовался бордовым, шитым золотом кафтаном до колен с яхонтовыми пуговицами. На груди его, на тонкой цепочке, свисал овальный медальон, украшенный четырьмя разноцветными драгоценными камнями.

– Здрав будь, княже, – поклонился ему Олег.

– И ты здрав будь, гость дорогой, – склонил набок голову правитель княжества. – Однако же не похож ты на богатыря.

– А я и не претендую, – пожал плечами ведун.

– Разве не ты, сказывали, в одиночку десяток хазар и еще половину на тракте Ростовском положил?

– Я.

– Поверить зело трудно, – покачал головой князь. – Что скажешь, Дубовей?

– Милостью богов отважный воин может поганых и поболее сокрушить.

– Ох, воевода, – вздохнул князь. – Милость богов редко обращается к тем, в ком нет доблести и силы богатырской.

– Не иначе как темным бесовским попущением случилось деяние сие, – скрипучим голосом вмешался в разговор худощавый монах. – Колдовством черным разит от неестественного события.

– Уж кто бы говорил, – не удержавшись, буркнул себе под нос Олег.

– А хоть бы и так, уважаемый Кариманид, – скривился воевода. – Все, что на гибель поганых нацелено, для людей благость.

– Спасая тело земное, душу бессмертную сгубить легко за мгновение, – возразил монах. – А ты, князь Гавриил, не приближался бы к чародею сему, дабы бесы его на тебя перенестись не смогли.

– Ты преувеличиваешь, отче, – оглянулся на монаха князь. – Не всякая доблесть есть колдовство. Бывают и просто богатыри на земле русской. Все тебе дьявольские силы везде мерещатся…

Спохватившись, князь раздраженно сплюнул и перекрестился.

«Гавриил – имя из святцев, еврейское, – мысленно отметил Олег. – Да еще это «отче»… Похоже, византийские проповедники уже успели устроить здесь себе основательное логово».

Ему сразу остро захотелось в Новгород.

– О душе нужно в первую очередь думать, князь, – проскрипел Кариманид. – Все преходяще, лишь душа вечна.

– Добыча купца во дворе сложена, княже, – неожиданно встрял в разговор приведший Олега ратник.

– Во дворе? – встрепенулся правитель. – Ну-ка, Дубовей, пойдем, посмотрим, о чем спор идет.

Оставив в горнице, к великому облегчению ведуна, всех трех монахов, мужчины спустились вниз, обступили сваленную на земле груду оружия.

– Ну, ты смотри! – восхитился воевода, наугад вытаскивая из кучи тяжелый меч. – И вправду хазарам досталось. Так просто добрые клинки не отдают.

– Коней, похоже, подворники увели, – не удержался от хвастовства Середин. – Половину я крестьянам местным подарил, а половину с собой пригнал.

– Были кони, княже, – немедленно подтвердил ратник. – Мы гнать помогали. Почитай, полтора десятка будет.

– Да что там полтора десятка, – подойдя ближе, высказался один из плечистых воинов. – Вот, помню, пошел я с Любавой своей на закат у реки полюбоваться. А тут, откуда ни возьмись, половцы. Воев тридцать, не менее. А у меня, как назло, ни меча, ни ножа, ни палицы любимой с собой нет. Ну, огляделся я по сторонам, березку увидел молоденькую. Хвать ее у комелька, из земли выдернул, за макушку перехватил, и ну поганых махать. По коню попаду – конь долой, по всаднику попаду – всадник долой.

– Помню-помню, Святослав, – кивнул ратник. – А потом подъехал воевода Дубовей с полусотней варягов и вырезал их всех до последнего.

Все дружно захохотали.

– Да я и сам бы их всех! – попытался оправдаться богатырь, но его выступление было безнадежно испорчено.

– Ничего, – скромно пожал плечами Олег. – От меня тоже один ушел.

Мужчины засмеялись снова, но куда более обидно для Святослава.

– Вот как? – насупился тот. – А ну, давай биться тогда. Прямо сейчас, здесь. На кулаках. Биться станем, расходись!

– На ложках давай, – покачал головой Олег. – На ложках согласен.

– Это как?

– Мелок у меня есть, заговоренный. До кого им дотронешься, у того сразу живот слабит. На целый день. Я им кончики ложек мазну, и мы биться станем, кто до кого раньше дотронется.

– То нечестный бой, – замотал головой богатырь. – Не по правде это!

– Не по правде таким кулаком, как у тебя, по голове получать, – ответил Олег. – У меня голова для другого…

– Хазары!!! – закричали с крыши детинца.

Все разговоры мгновенно оборвались, люди подняли глаза к небу, словно ожидали увидеть врагов именно там. Князь спохватился первым:

– Коня мне!

– Коня! – хором повторил воевода.

Середин побежал в конюшню, пробежал по среднему проходу и быстро нашел свою гнедую, лениво пережевывающую сено. Расседлывать ее никто не стал, поэтому ведун просто натянул подпруги и запрыгнул на спину.

Во дворе слуги подвели скакунов правителю и Дубовею – ратники уже гарцевали верхом. Маленький отряд вылетел на улицу, стремительно пронесся по узкому проходу меж бревенчатых домов и прочных частоколов, остановился возле угловой башни. Воины поднялись наверх.

С высоты шестого этажа обзор открывался великолепный. Вот только смотреть оказалось не на что. Ближние к городу слободы стояли разрушенные и частью спаленные – никаких людей, никаких зверей. Разве только одинокая кошка шастала среди покосившихся столбов в поисках осмелевших на безлюдье мышей. На расстоянии выстрела – где-то метров за восемьсот – поднималась стена лиственного леса. Именно там, у самых деревьев, и мчалась хазарская сотня. С виду – люди как люди. Меховые шапки, теплые стеганые халаты. Ну, копья у стремени, щиты на крупах коней – однако же в этом мире без оружия мало кто ездит. Даже женщины – и те без ножа на поясе из дома не выйдут.

Караульные на башнях пустили в сторону степняков несколько стрел. Не то что бы рассчитывали попасть, но хотя бы пугнуть поганых. В ответ зловеще прошелестели и впились в бревна чуть выше кладки две ответные стрелы.

– Им до нас не дострельнуть, – покачал головой Дубовей. – Слабаки.

– Чего они вообще тут делают? – подал голос Середин. – Догнать их и вырубить всех!

– Уйдут, – поморщился воевода. – Кони у них быстрые, пока мы ратников за ворота выведем – уже ускачут.

– Почему они вообще тут, как у себя дома, шляются?! – все равно не понял Олег.

– Дык, мы уже, почитай, год в осаде, купец, – вздохнул князь. – Совсем задавили поганые. Ни продыха, ни отдыха от них нет. Что ни день, такие вот сотни окрест города носятся, всех, кого встретят, либо рубят, либо в полон угоняют. Из обозов мужицких из трех один до города проскакивает, все хазары разоряют. Коли на глазах случается, мы дружиной еще отбиваем, а коли в лесах ближних – так и не знаем, сколько сгинуло.

– Разъезды нужно вывести, повылавливать эти шайки-лейки!

– Пробовали, купец, все пробовали. Коли гнать их – уходят. Коли дозоры большие пускать – так хазары всей ордой налетают, не устоять одной сотней. Дружину выводил – в одну сторону веду, они с другой разбойничают. Смешно сказать, дани собрать не смог! Малым отрядом выходил – налетели поганые, еле отбились, в город ушли. Рать всю поднимать – так кто город, коли что, защитит? И постоянно здесь сотнями носятся, то в одну сторону, то в другую. Это дабы к городу никого не пропустить, голодом всех задушить. Хлеб уже, почитай, в пять раз подорожал!

– Вот сволочь! – вырвалось у Олега.

– Ты чего, купец? – не понял воевода.

– Да хозяин, с двора постоялого, двойную цену за все предлагал. Ну, да неважно. А чего вы не ударите по главным силам? Жахнуть хорошенько, чтобы кровушкой умылись. А не поймут – еще раз жахнуть. Пока не уйдут.

– Куда ударить? – Князь вздохнул снова. – Ужо год они окрест кружатся, а где лагерь их воинский, где сила стоит – неведомо. Никак найти не можем. Сколько витязей, сколько варягов головы сложили, в дозоры уходя! Нет толку… Как спрятались, не понять. Хазар ведь, вестимо, для такой осады тысяч десять быть должно, не менее. У такой орды одних коней тысяч пятьдесят получается. Их всех поить надобно, пасти. И ведь людей поить-кормить мало, им костры разводить потребно. Похлебки варить, мясо жарить. А окрест города на три дня пути ни костра не видать, дымка ни единого!!! Куда они скрыться исхитрились? Не иначе как Мара их при себе укрывает и токмо в набеги пускает на Муром… Тьфу, прости Господи, вырвалось! – Князь торопливо перекрестился.

– Где ты, говоришь, с хазарами столкнулся, купец? – поинтересовался Дубовей.

– Да их была-то маленькая кучка, – повел плечами Середин. – Не похоже даже на здешние отряды.

– Это потому, что не боятся они никого в малых селениях. Дозоры наши редки ужо стали, дружина за стены не выходит. Вот и веселятся, ходят малыми отрядами, да разоряют все, чего ранее не успели.

– Вообще, – подошел к зубцу Олег и оперся на шершавое теплое дерево. – Вообще, я вон по той дороге приехал. Деревенька отсюда по ней верст двадцать будет. Кажется, Ушна называется. Причем приехал я к ней с той стороны, от Ростова. Ночевал в последний раз в сорока верстах далее – так там про хазар и слыхом не слыхивали. Слова никто не сказал.

– Странно сие зело, – переглянулись князь с воеводой.

– Стало быть, не в ростовской стороне лагерь стоит, – сделал вывод Дубовей. – Далеко им в ту сторону в набеги ходить. Может, вверх по Оке обосновались? Караульные докладывают, сотни чаще всего с той стороны скачут. И уходят нередко туда же. Может, внезапно налететь? Авось, попрятаться не успеют?

– Куда налететь? – поморщился князь Гавриил. – По какому месту бить?

– Дык, княже, сам говоришь: много их больно. Воды много ораве такой надобно. Не иначе, на Оке стоят. Вот вдоль нее и ударить…

Правитель Муромского княжества недовольно покачал головой.

– Пустое… Искали там ужо.

– Застоялись кони, княже! Дружина застоялась. Не найти – так хоть душу отвести позволь, княже. Коли пару сотен поганых по дороге встретим, стопчем – и то польза. Дозволь, князь! Дело-то доброе…

– Ду-ушу отвести… – поморщился князь. – Токмо ратниками без пользы рисковать. А ну, еще какую гадость хазары сотворят?

– Могли бы, ужо сотворили б! Дозволь, княже…

– Сам не ходи, – отвернулся от разоренного предместья князь и направился к лестнице. – Нила Кривого отправь. Он старик опытный, с дружиной управится, на мякине его не проведешь. Вот пусть он ратников и разомнет, коли застоялись. Завтра поутру пусть идут, пока кто из доносчиков не проведал. Больше чем на день пути не отпускай. Не могут хазары далее стоять, не сподручно им будет. Чего встали-то? В детинец поехали. Здесь от нас пользы нет. Ты, купец, сказывали, оружие все продавать собирался? Сколько хочешь?

– За полцены отдам, – встрепенулся Олег. – Я на этом деле корысти не ищу. И коней у хазар взятых продам. Мне моей гнедой и одного заводного хватит.

– Дубовей, – все так же, не оглядываясь, распорядился князь. – Справу воинскую осмотри, оцени и полцены купцу отдай. Нашей дружине лишние клинки пригодятся. И коней за полцены возьми. У нас, купец, кроме как на мясо, их все едино никто не возьмет. Их ведь кормить надобно, а ездить, стараниями поганых, некуда. Да и не уведешь ты из города такой табун. Заметят.

– Княже! – взмолился воевода. – Ну, когда мне с добром этим разбираться? Дружину ведь завтра выводить надобно. До рассвета хлопот хватит. Кого проверить, кому чего заменить, у кого лошадь ремонта требует. Колчаны, тетивы, ратовища сохнут, варяги серебра запросят.

– Ладно, – согласился правитель. – Завтра купишь. Подождешь до завтра, купец?

– Я не купец! – наконец-то высказался Середин. – Олегом меня зовут. Ведун я, вольный воин. С нечистью борюсь, иногда с людьми тоже подраться приходится.

– А-а, – ничуть не удивился князь. – Службу ищешь?

– В Новгород хочу.

– Смотри, Олег-воин. Мне ныне ратники нужны. А казна пока не оскудела, платить доброму витязю могу хорошо. А то одни варяги кругом…

Они наконец-то вышли из башни на улицу, вдохнули свежий воздух, и разговор затих сам собой. Мужчины поднялись в седла и поскакали к детинцу.

Как-то само собой выяснилось, что Середин оказался у князя Муромского Гавриила в гостях. Остаток дня ведун потратил на разбирание собственной добычи – отделял вооружение, которое нацелился купить здешний правитель, от всего прочего добра. «Прочее добро», награбленное где-то хазарами, оказалось весьма разнообразным. Несколько отрезов шелка, сатина и холста. Целых три мешка аккуратно скрученных в бухты веревок, несколько медных тонкогорлых кувшинов, покрытых тончайшей чеканкой, маленький кувшинчик из серебра, несколько блюд, укутанные в вату тончайшей работы фарфоровые чашечки и блюдечки, грубоватая отливка длиннорогого быка с каким-то тазиком на лбу, больше двадцати штук самых разнообразных пиал – фарфоровых, фаянсовых, оловянных, медных, серебряных и просто глиняных. Но самое огромное впечатление Олег испытал, когда, сунувшись в очередной баул, достал вначале щипцы с кольцеобразным захватом, потом пару молоточков на длинных ручках, несколько штырей, плоских и овальных пластин, пяток зубил и, наконец, обнаружил небольшую наковаленку и мех с длинным носиком из полого рога – это была походная кузнечная мастерская!

– Ну, теперь я точно не пропаду, – понял он.

Незадолго до сумерек его пригласили к князю на ужин. Правда, он оказался в числе еще почти сотни прочих гостей, рассевшихся за четырьмя длинными столами, а потому особо не возгордился. В Муроме, по всей видимости, был четверг – рыбный день. Зато рыбка предлагалась – не минтай морожено-вареный, а форелька копченая, стерлядка на пару, белужка запеченная целиком, уха окуневая, филе лещовое, щучка заливная… Для ночлега Олегу так же предложили остаться в общей казарме. Середин вставать в позу не стал, а просто принес свою мягкую и теплую медвежью шкуру, завернулся в нее и благополучно заснул.

* * *

Торговаться с Дубовеем оказалось непросто. Проводив дружину из примерно двух тысяч всадников до ворот, тот вернулся и принялся быстро пересчитывать приготовленный Олегом товар.

– Та-ак, щиты ужо пощипанные изрядно, по деньге за стопку токмо сосчитать можно. Дерева вокруг для новых изрядно, разве пилить лениво. Упряжь прелая, не следили за ней, в поту конском завсегда была. Порваться в любой миг может. Ну, коли на всякий случай, да отмочить, да просушить снова – да и то не вся выдержит. Ну, деньгу за всю кучу дам. Наборы поясные…

– Задаром не дам! – не выдержал Олег. – На каждом одна пряха дороже стоит!

– Пряхи есть, – признал воевода, кивнув головой. – Но токмо деньгу-то новые стоят…

– А ремень? А кольца под снаряжение?

– Ладно, деньга, – вздохнул воин. – Ножи по гривне кун каждый, мечи… Мечи тяжеловаты, перековывать придется…

– А вы их для ратников покрепче приберегите, – посоветовал Олег. – И металл лишний не угорит, и закалка не уйдет. Да и проковка у доброго меча внутри вязкой сталью идет, а снаружи высокоуглеродистой. Чтобы и пружинил при ударе хорошо, и прочность на лезвии имел.

– Так сталь-то дрянь, – махнул рукой воевода. – Откуда у хазар-то железо нормальное?

– А мы проверим… – Уж в чем-чем, а в качестве и обработке стали Середину лапшу на уши можно было не вешать. Он прошелся по двору, подобрал камушек граммов на сто, взял из рук Дубовея хазарский клинок, с силой ударил по краю лезвия. Потом еще и еще, в разных местах: – Видишь, воевода, какая искра летит? Искра желтая, высекается всего две-три штуки, летят далеко. А у низкоуглеродистой, плохой стали искры красные, высекаются сразу снопами, гаснут почти сразу. Хочешь попробовать?

– Ладно, – смирился Дубовей, – не самые плохие мечи. По две гривны кун согласен взять.

– Ты чего, воевода? – даже рассмеялся Середин. – Меч всего вдвое дороже ножа ценишь? Гривну давай!

– Гривну за новый платить можно, – покачал головой воевода, честно защищая хозяйские интересы. – А эти, сам понимаешь, уже не одну сечу прошли, выщербленные все, с пятнами. Три гривны кун дам, а более смысла нет. По рукам?

– По рукам, – согласился Олег, мысленно напомнив себе, что собирался не разбогатеть на добыче, а всего лишь избавиться от нее.

– Луки, стрелы… Гривну за все. Луки дрянь, из сердцевины клена, более, нежели на сто саженей, бить не способные. Можешь и не говорить ничего.

– По лукам я не мастак, – пожал плечами Середин.

– Та-ак, деньга, деньга, пять гривен кун, – принялся, тыкая пальцем, пересчитывать покупки Дубовей, – еще пятнадцать на три, еще гривна… Шесть, семь. Получаем семь гривен. Кони по полгривны, это уже двенадцать, все идет за полцены. Всего шесть гривен на круг. Согласен?

– Нормально… – кивнул Олег, с трудом скрывая довольную улыбку. Со здешними деньгами он немного познакомиться уже успел и прекрасно представлял, что шесть гривен – это заметно больше килограмма серебра. Притом, горсти монет граммов на двести вполне хватит, чтобы купить дом с печкой и припасы на зиму, если ему не удастся разобраться с заклинанием до морозов.

Ведун вслед за Дубовеем поднялся на второй этаж, где в одной из комнат каменного низа детинца хранилась за двумя дверьми и под охраной двух ратников княжеская казна. Воевода, отперев один из сундуков, достал маленький мешочек, потом точно такой же из другого.

– Пять гривен золотом, одна серебром, – пояснил он. – Ну что, купец, пойдем, выпьем во имя Макоши?

– Я не купец, – буркнул Олег, пряча в поясную сумку кошельки.

– Стало быть, пить не станешь? – широко улыбнулся воин.

– Стану! – на этот раз голос ведуна прозвучал уже не так недовольно.

Мужчины поднялись во вчерашнюю горницу на самом верху. Помещение на этот раз оказалось совершенно пустым.

– Знал бы жрец византийский, на чем так сиживать любит, – подошел к креслу в углу воевода, поднял повыше сиденье, достал оттуда кувшин, две широкие чаши из толстого розового стекла.

– Ого! – принял Середин в руки тяжелое полупрозрачное изделие. – Откуда такая штука?

– Египетские! – с гордостью сообщил Дубовей, наливая темно-красное тягучее вино. – Еще прадед князя девять штук из похода привез. Правда, три ужо раскололись по неосторожности.

– А тварь эта с крестом на брюхе откуда в вашем городе взялась?

– Тоже прадед постарался, – вздохнул воевода. – За год до смерти своей Ратослав с князьями Ростовским и Киевским на Царьград ходили с удачею и помимо добычи славной невольников много привели. Аккурат тогда князь стены новые поднимать решил и каменщиков со всех сторон земли нашей к себе созвал. Вот и царьградцев тоже на работы поставил. Они все богу недужному молились, что сам себя защитить не смог и других к тому же призывает. Хотели даже храм в его честь срубить, однако князь позор такой запретил. Как работу невольники сделали, так уходить от здешней сытой жизни не захотели, осели здесь же, ремеслами разными занялись. А коли звал кто – так и делом каменным промышляли. Покорность и благочиние подданных новых князю новому, Оскару Ратославичу, зело понравились, а посему дозволил он им жреца ученого себе из Царьграда выписать. Тот приехал, да не един, с послушниками многими. Стали по селениям окрестным ходить, к вере своей позорной смердов склонять. Князь не препятствовал, потому как бунтарский дух в мужиках утихомирить хотел. Вот и утихомирил до того, что сам без тризны остался. Сынок его, ако собаку дохлую, в землю позорно закопал, расставание справить по чести не дозволил. Уболтал царьградец князя нашего. Обычаи предков отринуть уговорил, от имени честного отказаться заставил. Новое дал, Гавриил… Тьфу, вымолвить противно. Давай, Олег, за деда нашего могучего, сотворившего небо, и землю, и богов, и предков наших, за Сварога великого выпьем. Пусть множится слава его и сила делами нашими и победами.

Воевода отошел к приоткрытому окну, выплеснул наружу чуток вина, выпил. Середин тоже подступил к окну и ахнул от открывшегося вида, ранее размытого неровными слюдяными пластинами. Чуть ли не от самого подножия детинца начиналась широкая водная гладь, уходящая в обе стороны далеко за горизонт. Напротив, на том берегу, шелестела листвой огромная дубрава, за которой, на удалении нескольких километров, выглядывали остроконечные макушки елей. На реке покачивалось немалое количество рыбацких лодок, к причалам подходили глубоко сидящие ладьи.

Олег понял, что при таких условиях хазарскую осаду город сможет держать не то что годами – столетиями. Разве только с казной князь сильно попадет, потому как дани собирать степняки ему не дадут. Впрочем, крестьяне его все едино от разорения разбегутся – лишь бы в неволю не попали. Ну, и хлеб с мясом дорогие будут. Своего-то, с крестьянских полей, толком не доставить. А тот, что издалека привезен, – совсем других денег стоит.

– Что же ты, воевода, – чинно отлив на долю богов немного вина, спросил Олег: – про князя не самые добрые слова говоришь, а служить продолжаешь?

– А как иначе? Здесь я родился, здесь вырос. За родные стены, крады и требища отцовские и погибнуть не жалко. Я ведь не варяг какой-нибудь, за золото кровь свою продавать. Опять же, отцу князя у одра смертного я верность сыну поклялся сохранить. А слово даденное, сам понимаешь, назад уже не возвернуть.

– Это да, – вздохнул Середин и в несколько глотков допил терпкий, сдобренный пряностями, напиток. – Слово не воробей, вылетит – не поймаешь.

– Как сказываешь? – оживился воевода. – Не воробей? Хорошо заметил. Запомнить присказку надобно.

– Язык мой – враг мой, – усмехнулся Олег. – Тоже запомнить можешь.

– Иное слово пуще дубины, – в свою очередь высказался Дубовей. – Мал язык, да человеком ворочает.

– Блудлив язык, что кошка. Он ляпнет, а добру молодцу расхлебывать.

– Ешь пирог с грибами, держи язык за зубами, – парировал воевода. – Еще вина налить?

– Давай, – согласился Середин. – Мне за руль теперь ох как не скоро…

– Про дело странное хочу тебе сказывать, гость дорогой, – облокотился на подоконник Дубовей. – Почитай ужо год мы в осаде сидим. Однако же ни купцы не торопятся хлеб да справу воинскую нам везти, ни варяги не тянутся за серебром княжеским да добычей, что в сече на меч завсегда взять можно. Князья-соседушки ни разу ни слова доброго, ни злого не отписали. Как бы и нет ничего. То ли неведомо никому про войну нашу, то ли про нас самих забыли начисто.

– Приглашение в Белоозеро получали? – спросил Олег.

– Нет… А с чего бы оно?

– Князь Олесь Русланович дочку свою за ростовского князя Игоря отдал, – облокотился рядом с воином ведун. – Созывал гостей со всех сторон. И князей, и бояр. Коли про боярыню Верею слышал, так она там тоже была. А усадьба у нее где-то здесь, неподалеку.

– Ужели всех?

– И я там был, мед-пиво пил… – тихо пропел Олег. – А про хазар Верея за все дни ни разу не помянула…

– Вот и я говорю, зело странно сие, – покачал головой Дубовей. – Не мог белозерский князь нашего не пригласить. Это же позор получается… Оскорбление прямое пренебрежением, ссора, обиды великие. Недолго и кровь пролить.

– Тогда будем считать, что я ничего не говорил, – отпил вина ведун. – Только ссоры княжеской мне на совести не хватает. И так перепачкал всю в последнее время.

– Я про другое речь веду, странник. Ты ведь уходить от нас собирался? В Новгород? Ну, так говори всем на своем пути, что Муром с хазарами насмерть бьется! В городах во всех, в селениях, купцам говори, волхвам. А как до севера доберешься – так и далее, норманнам весть попытайся отправить, что князь Муромский ратников ищет и монетою звонкой платить готов.

– Хазары! – послышались выкрики откуда-то с обратной стороны детинца. – Хазары!!!

– Ну вот, легки на помине, – вздохнул воевода. – Вот скажи, мил человек, откуда они взяться могли, коли дружина им навстречу пошла? К лагерю ихнему?

– Может, лагерь с другой стороны?

– Да ужо со всех сторон смотрели! – Дубовей плеснул вином за окно, остальное допил. – Прав князь: не иначе, сам Чернобог с Марой и Кощеем зловредным их покрывает! Ладно, поскакали, посмотрим на поганых.

* * *

В этот раз дело шло отнюдь не о проносящейся где-то вдалеке конной сотне, а о самой настоящей атаке на город. Тысячи черных и серых всадников, подобно бестолково суетящимся муравьям, заполонили развалины муромских предместий, добравшись почти до самого рва. Многие из них пускали стрелы, большей частью обычные, но временами и горящие – обмотанные просмоленной паклей и запаленные от факелов.

– Совсем обезумели поганые, – покачал головой Дубовей, – видишь, что творят?

– Поджечь хотят, я так понимаю, – пожал плечами Олег. – Сволочи, конечно, но желание понятное.

– Какое оно понятное?! – взорвался воевода. – Какого лешего они пришли к нам за сотни верст, коли город запалить хотят? На что им пепелище надобно? С него ни добычи, ни невольников не взять. Данью не обложишь, меч на верность целовать не заставишь. Пепелище – оно пепелище и есть. Точно, Мара у них весь разум сожрала!

– Так не загорится город-то? Может, людей предупреждать нужно? Ну, в набат ударить, дабы готовы были?

– Ни к чему, – отмахнулся, несколько успокаиваясь, воин. – Не первый раз они дурь эту творят. Князь повелел каженный день хозяевам в городе крыши и стены домов и сараев своих поливать. Сырое все, не запалится. Оброк на ремесленников возложил стены поливать. Устают горожане, недовольство зреет от хлопот таких каждодневных. Тягость лишняя… Постой, а это там что?

В конце стены, напротив смотрящей на запад башни, степняки спешно мастерили какое-то сооружение. Дубовей, сорвавшись с места, со всех ног побежал туда. Ведун помчался следом.

Вообще, оборона города оставляла желать лучшего. На стенах не имелось ни единого воина, караульные на башнях больше наблюдали за гарцующими далеко внизу погаными, лишь изредка выпуская по стреле в ответ на целый ливень шелестящих в воздухе хазарских вестниц смерти. Правда, следовало заметить и то, что по нескольку мертвых тел у каждой башни все-таки валялось, а вот среди защитников города не было пока даже и раненых. Большинство вражеских стрел застревали либо в навесе над стеной, либо в бревнах ниже караульной площадки. Много улетало в сам город, но и оттуда никаких гневных выкриков или воплей боли не доносилось.

Добежав до башни, они влетели в черную темень, почти на ощупь поднялись на верхнюю площадку. Князь Гавриил находился уже здесь, вместе со всеми тремя чернорясниками. Пятеро ратников, стараясь отличиться, стреляли вниз с похвальной частотой, но без особого успеха.

– Молитва, молитва, князь, – отчетливо проскрипел монах. – Только молитва, вера и упование на милость Божью способны принести избавление от язычников.

Копошащиеся возле длинных бревен степняки были видны отсюда, как на ладони. Они уже успели скрутить высокие, в два человеческих роста, козлы, поставили их на расстоянии метров трехсот от стены, теперь начали крепить сверху бревно. Одна за другой, раскачиваясь на обгорелых кольях, бывших когда-то забором, и едва не переворачиваясь на выбоинах, к сооружению подъехали пять телег.

– Туда! – хлопнул Дубовей ратников по плечам, – туда стреляйте!

Караульные дружно натянули луки, пустили залпом пять стрел – возле козлов упал один человек, лошадь завалилась набок, опрокинув телегу, забила ногами. Один из степняков обошел ее, деловито перерезал горло. Снова мелькнули стрелы, наземь осел еще один человек. Хазары, выковыривая из земли старые доски, обгорелые колья, темные от грязи стропила, принялись устраивать загородку от стрел. Мастеров, копошащихся на козлах, они защитить смогли, а вот лошадей – нет, и еще четыре телеги одна за другой лишились своей тягловой силы. Тем не менее, бревно поганые закрепили благополучно, соорудив нечто, похожее на кривые качели, – к Мурому был обращен короткий конец бревна, к лесу смотрел длинный. На короткий локоть строители повесили огромные корзины, принялись торопливо нагружать их камнями.

– Всемогущий Господь наш, Иисус Христос не оставит вниманием своим молящих Ему о помощи, – продолжал скрипеть византиец.

Хазары тем временем закончили загрузку, прянули в стороны.

– Да что там происходит?.. – пробормотал Середин.

Корзины ухнулись куда-то вниз, длинный локоть катапульты вскинулся кверху, от его конца отделился маленький шарик, описал высокую дугу и с сухим треском разлетелся в каменную крошку, врезавшись в стену.

– Похвист с Черногором, плясуны Кощеевы! – выругался Дубовей. – Стреляйте же, стреляйте!

Лучники старались вовсю, засыпая катапульту стрелами, но толстые бревна относились к десяткам впивающихся в них наконечникам с полной невозмутимостью. Длинный конец медленно оттянули в первоначальное положение, послышались частые стуки. Потом произошел новый выстрел. Камень врезался над створками ворот, заставив содрогнуться всю башню.

– Торопись, князь, торопись! – повысил голос монах.

Татарские конные сотни отпрянули к лесу, потом помчались к обстреливаемой башне широким потоком по трое в ряду. Проносясь перед воротами мимо рва, они швыряли в воду туго связанные охапки хвороста. Поначалу эти кипы расплывались в стороны, но очень скоро их стало так много, что они начали сцепляться, ложиться друг на друга. В два ряда, затем в три…

Опять хлопнула катапульта, и на этот раз промелькнувший в воздухе камень смачно врезался в ворота. Послышался смачный сухой хруст.

– Перун, громовержец, – забормотал воевода, – тебя призываю нам в помощь. Одари нас своим могуществом, прикрой нас своею дланью…

– Что происходит?! – требовательно рявкнул Олег.

– Ворота ломают, ров заваливают, не видишь?! – зарычал Дубовей. – У нас в городе всего полсотни варягов стражи осталось, все остальные ратники в поход ушли. Коли хазары в ворота ворвутся, их ужо ничем не остановить! Возьмут Муром, разорят вчистую, горожан в рабство продадут!

– Ква, – снова повернулся к катапульте Середин. – Тройное ква в одном флаконе. Хороший зверь песец подкрадывается.

Бум-м! – камень мелькнул в воздухе, с хрустом врезался в ворота. Трещали, разумеется, доски. Хазары пристрелялись. Черная лента, текущая ко рву, несла в руках тысячи и тысячи фашин. И противопоставить многочисленным конным сотням пятеро русских лучников не могли совершенно ничего.

– Хватит дурью маяться, – остановил одного из караульных Дубовей. – Бери внизу моего коня, скачи в детинец. Вели моим именем две бочки сала и бочку дегтя привезти. И факелов поболее…

– Значит, еще поборемся? – кивнул ведун.

– Милость Сварога…

– Ты слышишь, князь?! – возвысил голос монах. – Ты слышишь, как они обращаются к бесам и идолам?! Как может устоять град, обитатели коего столь нечестивые думы лелеют, столь богохульные слова рекут? Только одна сила опрокинуть безбожников сможет! Это вера святая, хоругви Господни, молитва общая! Словом Господним зарекаю тебя: укажи, укажи язычникам путь истинный! Опрокинь неверных, стены града твоего осадивших, словом Господним их сокруши!

– Зря ты богохульствуешь, Дубовей, – неуверенно попенял воеводе князь. – Тут без помощи Господа нас и вправду ничего не спасет.

Словно в подтверждение этому постулату за рвом опять хлопнула катапульта, и камень хряснулся в запертые подвесным мостом ворота.

– К Господу, к Господней воле прислушайся, – загрозил пальцем монах, снял с груди крест, протянул его перед собой: – Вот она – вера твоя. Ей отдайся, и промысел Божий защитит тебя, ако агнца! Отвори ворота, и пусть выйдет навстречу неверным крестный ход. Молитвой Господней, образами святыми опрокинем мы неверных. Побегут они от гнева Господнего подобно собакам шелудивым, встанут на колени пред тобою, о милости молить. Склонят выю свою в покорности вечной! Целуй, целуй крест, раб Божий Гавриил.

Монах шагнул вперед, поднеся крест почти к самому лицу князя. Тот перекрестился, наклонился вперед, поцеловал.

– Вели отворить ворота, князь, – уже не попросил, приказал византиец. – Мы выйдем неверным навстречу крестным ходом, который обратит их вспять и освободит сей град от всякой нечисти. Верные слуги Господа уже собрались у ворот с хоругвями и образами, кои устрашат ворога своим видом.

– Да, отче, – перекрестился князь, покорно склонив голову, после чего повернулся к Дубовею: – Воевода, прикажи отворить ворота для крестного хода.

– Как можно, княже?! – задохнулся воин. – Хазары внизу! Тыщщи! А у нас ратников всего ничего. Стопчут в момент, вырубят, истребят.

– Господь не допустит такого надругательства! – гневно проскрипел монах. – Нет силы, способной сломить волю Его! Смертные Мурома воочию убедятся в праве Господа повелевать и карать неверных. Вы увидите, как разит безбожников один вид святых образов!

– Княже, они ворвутся в город! Стопчут придурков этих царьградских, на их плечах в ворота прорвутся, не остановишь ничем! Они истребят все, что шевелится, они не оставят здесь ничего, кроме ям и смерти!

– Вот оно, неверие языческое! Противление бесовское! Вот как демоны наружу выпирают!

– Отвори ворота, Дубовей! – покраснев от гнева, потребовал Гавриил. – Я приказываю тебе. Твой князь тебе приказывает!

– Не стану! – расправил плечи воевода.

– Да как ты смеешь?! Да ты… Ты же жизнью клялся отцу моему, мне клялся служить, живота не жалеючи!

– Служить клялся, княже, а не предавать! Не отворю ворота. Не дозволю поганым город отчий осквернить!

– Ты кому перечишь? Князю своему перечишь?

Бум-м! – очередной камень взметнулся к зениту, после чего разогнался по крутой траектории, стукнулся в ворота и отскочил в ров, подняв кучу брызг. И снова люди услышали зловещий треск ломающегося дерева.

– Торопись, князь! – проскрипел византиец.

– Не воевода ты отныне в Муроме! – решительно махнул рукой правитель. – Не надобно мне такого воеводы. Вот ты, ты отныне воеводой станешь. Тебя, истребителя поганых, воеводой города назначаю!

Середин с огромным изумлением увидел направленный ему в грудь указательный палец, украшенный перстнем с крупным изумрудом.

– Я? – удивился Олег. – Какой из меня воевода? Не занимался я никогда таким делом.

– Прикажи отворить ворота, воин, – зловеще проскрипел монах. – Отвори ворота, дабы вышел навстречу неверным крестный ход с именем Христовым на устах.

– Ворота… – Ведун повернулся к катапульте, облизнул мгновенно пересохшие губы. – Ворота… Вон те ворота, с деревянным теремом, через которые я в город вошел, как называются?

– Ростовскими.

– Иди туда со своими монахами, священник. Готовь иконы и знамена свои. Я пошлю гонца, чтобы привратники открыли ворота и опустили мост, как только вы будете готовы.

– Что? – странным, осипшим голосом проговорил Дубовей. – Как? Ты, ты город хазарам отдаешь? Ты, змея подколодная, крыса вонючая, ты… Ты, выродок собачьего племени! Как ты можешь, купец? Как ты можешь свершить подобное, тварь безродная? Ты…

Воин стиснул кулаки с такой силой, что даже костяшки побелели.

– Все сказал? – сухо поинтересовался ведун. – Тогда собирай всех своих варягов, сажай на коней и подводи сюда. Когда через Ростовские ворота выйдет крестный ход, хазары со всех сторон ринутся его рубить. Соответственно, отсюда отхлынут. В этот момент мы опустим мост, ты со своей полусотней вылетишь вперед, прорвешься к катапульте, вырубишь охрану, мастеров, вообще всех двуногих. Веревки все порубай, корзины. В общем, развали ее к лешему. Главное – мастеров всех перебить. Без них ее не восстановят.

– Да! – на глазах расцвел Дубовей. – Да! Я знал, знал, что ты наш, свой. Сделаю, все сделаю, брат!

Воин хлопнул его со всей силы по плечам, помчался вниз по лестнице.

– Ты думаешь, им удастся прорваться, купец? – подошел ближе князь, взглянул вниз. – Поганых слишком много.

– Если крестный ход оттянет на себя силы, вполне может получиться, – пожал плечами Олег. – Главное – успеть закрыть за ними ворота.

– Как смеешь ты, язычник, деянием и именем Господним пользоваться для своих грязных целей?! Детей Христовых под мечи неверных посылать, на кровь и муку, и планы свои темные на их костях строить?!

Скрипучий голос заставил Олега болезненно поморщиться. Вздохнув, он повернулся к Кариманиду, выхватил саблю. Монах мгновенно замолк.

– Спокойнее, папаша. – Середин поцеловал саблю и вогнал ее обратно в ножны. – Насколько я помню, никакого кровопролития не предполагалось? Хазары должны были разбежаться от одного вашего вида. Так идите и побеждайте! Я не собираюсь отнимать ваши лавры, мне вполне хватит одной уничтоженной катапульты.

Камнеметалка, легка на помине, снова хлопнула отбойником – серый валун прошелестел в воздухе и врезался в стену рядом с воротами, застучав каменными осколками по воде и растущим во рву камышам.

– А ты, ты, сын мой, – укоризненно покачал головой монах, глядя на князя. – Как ты мог допустить позорище такое.

– Что за наезды, папаша? – не утерпев, вмешался ведун. – Князь тебе поверил, он знал, что никто не пострадает. В чем ты хочешь его попрекнуть?

– Не изрекай слов нечестивых языком своим поганым, гнусный язычник! – Ткнул в Олега пальцем византиец. – Не тебе вмешиваться в разговор истинно верующих христиан.

У Середина появилось чисто мальчишеское желание укусить монаха за тощий палец, и он, от греха, отвернулся.

– Сын мой, князь. У тебя есть право доказать искренность веры своей, доверие в промысел Божий. Иди с нами, отвори ворота…

На башню, тяжело пыхтя, поднялись трое ратников, волокущих бочонок ведер на десять. За ними еще трое притащили второй бочонок, четверо приволокли большие охапки факелов, каких-то странных деревянных лопат, один держал горящий факел. Не дожидаясь команды, воины выбили дно одного из бочонков, лопатами принялись вычерпывать черную жижу, с размахом плескать вниз – так, чтобы она перелетела ров и попала на вязанки хвороста. Со второй бочки вниз швыряли белый крупитчатый состав, принадлежность которого ведун определить не смог. Одновременно остальные ратники разжигали факелы, тоже скидывали на фашины. Хазары прекратили возить вязанки, защелкали луками, забрасывая площадку таким шквалом стрел, что вокруг поднялся дробный стук, словно над барабаном опрокинули кастрюлю гаек – и все сыпали, сыпали… Ведун, который все равно ничего не делал, прижался к одному из зубцов, а вот среди ратников тут же появились раненые, один защитник города рухнул на пол со стрелой во лбу.

Внизу же пока ничего не получалось. Упавшие факелы просто горели среди хвороста, который упрямо не желал заниматься – наверняка, фашины тоже долго и старательно вымачивали. Но вот один из черных «плевков» угодил точно на огонь – тот радостно затрещал, начал расползаться в стороны, коснулся другого черного пятна, заплясал на белом комке, стал опускаться вниз, в глубину, куда тоже стекал деготь и тающее от жара сало. Ратники работали лопатами изо всех сил, а когда бочки опустели – швырнули вниз и их.

Пламя разгоралось. Тонкие ветки фашин быстро высыхали, вспыхивали, зажигали соседние связки. Огонь уже не просто горел – он ревел от восторга, поднимаясь на высоту трехэтажного дома, он выплескивал к небу пятиметровые языки, он возносил в жарком потоке целые связки веток, разбрасывая их ослепительными полосками.

Хазары прекратили стрелять – теперь это не имело никакого смысла. Всем было понятно, что до темноты груда фашин вряд ли успеет прогореть и атаки здесь, на западную башню, уже точно не будет.

– Начинать все с начала в другом месте тоже поздно, – вслух добавил Середин. – Пока катапульту разберешь, пока соберешь, уже утро настанет. Вязанки для повторной атаки хазары наверняка не заготовили. Да и не успеют они: завтра дружина вернется, так просто уже не развернешься. Однако, княже, – повернулся Олег к правителю, – кто-то тут у тебя «стучит». Поганые появились именно тогда, когда главные силы ушли на облаву, когда появился шанс прорваться в незащищенный город.

– Этого не может быть, воевода, – вскинул подбородок князь. – При мне предателей нет, а более о выходе дружины никто не знал. Да и не мог никто так быстро весть хазарам передать, где бы они ни стояли. Это ведь и добежать надо, и поганым рать свою поднять и сюда привезти. Видать, случайность. Ладно, – широко перекрестился он. – На сегодня, с Божьей помощью, управились. Пора и о себе подумать. На обед приглашаю всех, подкрепить нужно силушку. Оскар, найди Дубовея, пусть плотников зовет. Пусть оценят, каковая воротам починка потребна, да и сделают немедля.

После обеда Середин, нежданно-негаданно оказавшийся воеводой города Мурома, отправился в обход, пытаясь разобраться с организацией обороны, а заодно прикидывая, какие усовершенствования можно внести, исходя из своего опыта человека двадцать первого века. И очень быстро понял, что никаких. Нет, можно было посоветовать поставить в башнях пулеметы, а подступы к воротам заминировать – но ни пулеметов, ни мин в городе не имелось и в ближайшие несколько веков не предвиделось. А учитывая то, что есть – ни прибавить, ни убавить.

От десятитысячной армии город защищало – кто бы поверил! – сорок человек. Разбившись на тройки, они дежурили на башнях, присматривая за внешними участками стен. При возникновении опасности кто-то из них шел в детинец, возвещал о происходящем – свободные ратники седлали коней, ехали к указанному месту, смотрели, обсуждали, решали, как поступить… Именно так – вальяжно и никуда не торопясь. Хотя бы потому, что даже на самых стремительных конях невозможно молниеносно преодолеть десятиметровый водяной ров, высадить ворота и прорваться в город. Ров надо сперва засыпать, ворота чем-то разбить. Если хочешь прорываться через стену – ее тоже надо разломать. Не по лестнице же приставной на высоту шестого этажа карабкаться! На все это нужно много времени, нужны осадные приспособления, нужны мастера. А если еще осажденные вздумают обороняться: совершать вылазки, ломать приспособления, вырезать мастеров… Становится понятным, почему осады городов зачастую затягивались лет на десять-пятнадцать. Да и то с непредсказуемым результатом.

Похоже, понимали это и хазары, которые отошли от стен на безопасное расстояние и спешились. Незадолго до сумерек они дружно поднялись на коней и ушли в лес по Ростовской дороге, оставив вокруг города около полусотни лошадиных туш и запалив столь удачно повоевавшую катапульту.

* * *

Княжеская дружина вернулась утром, вскоре после рассвета. Как потом выяснилось, воины заметили поднимающийся со стороны города дым и повернули назад, поняв, что творится неладное. А затем жизнь Мурома вошла в привычное русло. Стражники скучали над запертыми городскими воротами, хазары два-три раза в день проносились по границе предместий, пуская редкие стрелы и распугивая возможных путников, что хотели бы попасть в осажденную крепость. Три сотни дружинников ушли по Ростовской дороге искать лагерь, в котором могла скрыться конница поганых, но вернулась всего лишь с тремя татарскими пленниками и десятком своих раненых – разгромили-таки один из разбойничьих разъездов. Но допросить хазар не удалось: услышав первые же вопросы, степняки начали биться в судорогах, изо рта у них потекла желтая пена, глаза остекленели, и вскоре на руках у катов остались только мертвые тела.

Наблюдая за гикающими вдалеке погаными, Олег только сейчас начал понимать, как ему повезло, что удалось проскочить между подобными хазарскими облавами. Против лихой конной сотни никакая сабля и никакое заклинание не помогут – лежал бы сейчас на сырой земле с раскроенной головой али бежал с арканом на шее на ближайший невольничий рынок. Объезды свои степняки устраивали не в определенное время, а как Кощей на душу положит – то их нет по полдня, то вдруг каждые полчаса проскакивают, а потому угадать безопасное время для выезда было совершенно невозможно. Середин начал подумывать о том, чтобы уехать из Мурома на ладье – но оставлять на произвол судьбы гнедую, с которой он успел сжиться-сдружиться, не хотелось. И заводной коняга оказался тоже ничего. Будет жалко, коли на мясо пустят.

Надежный выход из сложившейся ситуации видел только тощий, как каспийская вобла, и скрипучий, как несмазанная дверная петля, византиец Кариманид.

– Храмов Господних нет в городе ни единого, – занудно вещал он, – оттого и не внушает он страх еретикам. Церковь надобно строить, князь, церковь. Дабы видом своим, звоном колокольным страх она внушала поганым, а народу христианскому – радость великую.

Князь, скрепя сердце, на требование монаха поддался, открыв ему свою, и без того безнадежно похудевшую, казну.

Впрочем, произошло и кое-что хорошее. После того, как здешний правитель объявил Олега воеводой, местный ключник перевел его из общей казармы в небольшую светелку, больше похожую на монашескую келью, под самым бревенчатым теремом. Комната представляла собой каменную конуру метра три на четыре, но зато имела топчан с матрацем, набитым сеном, пустой сундук и затянутое чем-то, похожим на пергамент, окно, выходящее на Оку. Створка легко открывалась, так что полюбоваться видом Середин при желании все-таки мог.

В тот день они опять обсуждали возможные планы продолжения войны. Плечистый Святослав, поигрывая палицей, предлагал рискнуть, оставить на время город под защитой малых сил, дружиной на ладьях и лодках спуститься до Итиля и устроить разгром хазарским селениям – чтобы осаждающее Муром войско помчалось спасать родные стойбища.

Дубовей соглашался с этим планом почти полностью, но советовал князю сперва разослать во все стороны гонцов – особенно к норманнам – с призывом идти городу в помощь за щедрую оплату и начать карательную экспедицию, когда на стенах соберутся достаточные для самой напряженной обороны силы.

Свое мнение имелось и у Олега. Однако, как только он начал излагать принципы минирования и методы изготовления огненного зелья, с Кариманидом случилась такая истерика, он разразился такой гневной проповедью против всякого бесовского колдовства, что Середин предпочел замолчать. Можно было подумать, что греческим огнем пользовались в полный рост не византийцы, а какие-нибудь людоеды из племени тумба-юмба.

– Хорошо, – подвел итог совету князь Гавриил. – Тебе, Дубовей, поручаю я выбрать девять честных и преданных воинов из семей муромских. Серебра им дай в дорогу, грамотами на право говорить от моего имени снабди. Ужо год супротив поганых стоим. Бог даст, и до зимы выстоим, дождемся силы свежей, иначе с хазарами поговорим… Быть по сему!

После совета ведун вернулся к себе, закрыл окно, в которое с растаявшей в ночной темноте Оки тянуло зябкой сыростью, растянулся на медвежьей шкуре, наброшенной поверх топчана, потушил свечу. Сон не шел. Олег, вернувшись к своей идее, начал прикидывать, как устроить хазарам огненный сюрприз.

Состав пороха тайной ни для кого не является: сера, селитра, уголь. С углем проблемы нет, древесины вокруг хватает. Тем паче, что лучшим углем для пороха является березовый, а не какой-нибудь каменный или бурый. Селитру достать не проблема – она во всех отхожих местах сама нарастает, сера должна у знахарей иметься: она издавна для мазей от кожных болячек использовалась, для окуривания от заразы… Стоп, стоп, стоп… Чем там его волхвы в Новгороде обванивали? Наверняка, серой! Значит, и у здешних жрецов запас должен быть. Так что порох изготовить не проблема. Закопать емкости на пути движения хазарских сотен тоже нетрудно. Но вот как заставить его взорваться в нужный момент? Именно тогда, когда степняки над минами пойдут? Фитилем тут не обойтись, нужен взрыватель нажимного действия…

Внезапно запястье левой руки начало испытывать сильный жар. Уже успевший поотвыкнуть от подобных ощущений, ведун далеко не сразу сообразил, что стремительно раскаляющийся крест сигнализирует о приближении некоего магического объекта. Что-то колдовское, причем невероятно сильное перемещалось совсем рядом.

– Стану не помолясь, выйду не благословясь, из избы не дверьми, из двора не воротами, мышьей норой, собачьей тропой, окладным бревном, – встав и опоясываясь ремнем, начал шепотом наговаривать ведун, – выйду на широко поле, спущусь под круту гору, войду в темный лес. В лесу спит дед, в меха одет. Белки его укрывают, сойки его поят, кроты орешки приносят… – Середин накинул на плечи косуху, застегнул молнию, поддернул ее вверх, чтобы низ куртки уперся в ремень и не закрывал рукоять сабли. – Проснись дед, в меха одет. Дай мне хитрость лисью, силу медвежью, ловкость кунью, глаза кошачьи, уши волчьи…

Из окружающего мрака проступили серые одноцветные детали: свод потолка, у двери метелка можжевельника от злых духов, ребристый прямоугольник сундука. Ведун осторожно приоткрыл дверь, выскользнул в коридор, затаив дыхание, прислушался – и учуял на лестнице крадущиеся шаги. Стараясь ступать как можно тише, что в тяжелых милицейских ботинках получалось не очень хорошо, Олег выскользнул на лестницу, прислушался снова.

Наверху еле слышным шепотом кто-то читал заклинание на сон – у ведуна начали слипаться глаза, и он, не мудрствуя лукаво, заткнул пальцами уши, выждал так минуту, начал подниматься дальше.

– Слышишь ли ты меня, уважаемый Саркел Исай-хан?

Этот скрипучий голос было невозможно не узнать – Олег криво усмехнулся и осторожно потянул саблю из ножен.

– Терпение, друг мой, терпение, – ответил на неслышимый упрек византиец. – Силы варваров не бесконечны. Они уже нуждаются в помощи, а скоро будут и вовсе обессилены. Князь желает послать свою дружину на Итиль, и город останется в твоей власти на много, много месяцев. С малыми силами, голый и беззащитный.

Опять наступила пауза, после чего монах продолжил:

– Теперь ты должен проявить внимательность, уважаемый Саркел Исай-хан. Варвары умыслили разослать гонцов за помощью, дабы набрать новые силы для защиты города. Ты должен расставить посты на всех дорогах и всех тропинках, какие только успели найти твои нукеры. Гонцы пойдут завтра и послезавтра – их нужно перехватить. Тех, что поплывут по реке, я возьму на себя…

Опять наступила заминка, после которой Кариманид раздраженно повысил голос:

– Я куда лучше тебя знаю, что такое колдовство, хан, и его возможности. На заклятие можно надеяться, но всегда нужно помнить о подстраховке. Те, что одолеют заговоренный окрест Мурома круг, должны попасться дозорам. Те, что смогут обойти дозоры, окажутся под властью заклятья. В важных делах, уважаемый Саркел Исай-хан, не стоит надеяться только на одну опору. Опора должна быть двойной. А еще лучше – тройной…

– Так я и знал, – кивнул Олег, остановившись на верхней ступени лестницы. – Кто еще может быть предателем, кроме византийского выродка? Вы всегда были известны своей подлостью.

– Хитростью, – поправил его монах с легкой улыбкой и торопливо спрятал в рукав что-то, что только что сжимал в кулаке. Покосился в сторону. Олег, отступив на шаг назад и вскинув саблю, бросил короткий взгляд в том же направлении. Но там был всего лишь караульный, который сладко спал в обнимку с копьем.

– Гнусностью, – покачал головой Середин. – Настала пора платить.

– Платить? – вскинул брови Кариманид. – Чем? Неужели ты посмеешь убить меня, священника, духовника твоего князя?

– Еще как посмею, урод! Ты ведь опаснее греческого огня и тысячных армий, Кариманид. Потому что ты выглядишь другом, но являешься змеей. С твоих клыков течет яд, который отравляет души, а люди без души – это всего лишь двуногий скот. – Олег вытянул саблю, уперевшись ею лазутчику в живот. – Ты даже не представляешь, как я ненавижу всех вас и вашу ядовитую веру. Там, где вы появляетесь, исчезают берегини, спехи и лесавки, а остаются только оборотни, водяные и кикиморы. Там, куда вы приходите, люди больше не умеют читать, веселиться и праздновать, они умеют только молиться, постоянно страдать и искупать первородный грех, которого никогда не совершали. Вы хуже василисков – там, где вы проходите, мир становится мертвым. И притом вы требуете, чтобы все это считалось благом!

– Конечно, – облегченно кивнул Кариманид. – Ах, какая пламенная речь! Я чуть не заплакал…

Олег, почувствовав, как от резкой перемены в поведении монаха в животе зародился неприятный холодок, отвел руку для удара – но тут ему в локоть вцепились две крепкие руки. Еще две ухватили за запястье и за шиворот.

«Монахи! – заскрипев зубами и едва не взвыв от бессилья, понял ведун. – Монахи! Кариманид везде шлялся с двумя послушниками, и они наверняка караулили хозяина где-то неподалеку…»

– Ну что, оратор, высказался? – В скрипучем голосе священника сквозило торжество. – Наговорился? Ну же, подумай, дикарь, неужели вы надеялись, что все останется по-прежнему? И великая Византия допустит, чтобы дикие, безмозглые лесные варвары, недостойные даже целовать сандалии последнего из императорских рабов, обкладывали ее данью и заключали договора как равные? Чтобы ваши поганые купчишки ходили по нашим улицам, подобно полноценным людям? Чтобы требовали уважения и равноправия? Какая наглость! Вас не взял греческий огонь, вы истребили закаленные легионы, но слово… Против слова у вас оружия нет. Слово, обычное слово вернет вас в грязь, откуда вы зачем-то вылезли. Подумать только – вы посмели называть себя внуками Бога! – Монах наклонился вперед: – Вы – рабы! Запомни это крепко-накрепко: вы не внуки Бога, вы рабы Божьи! Вы рабы византийские, рабы хазарские, рабы половецкие, болгарские, вы твари без прошлого и будущего. Вы, славяне, мразь земная. И должны почитать за честь, если кто-то пожелает вытирать о вас ноги. Но ты, бродяга безродный, этой чести недостоин.

Кариманид выпрямился:

– Брат Роман, перережь ему горло и скорми свиньям. Они уже давно не кушали свежего мяса.

– Подожди…

– Что еще? – высокомерно поморщился монах.

Вместо ответа Середин оттолкнулся от верхних ступеней и, повиснув на скрученных руках, со всей силы пнул его сдвоенным ударом ног в грудь. Кариманид, покачнувшись, устоял, но вот его послушники, и без того находившиеся ниже ведуна, да еще на крутой лестнице, естественно, не удержались и вместе с пленником закувыркались вниз. Пальцы на локтях Олега разжались, и он немедленно ткнул саблей в ближайшего врага. Рукоять оружия выкрутило из рук, голова еще пару раз саданулась о ступени, после чего ведун, распластавшись на спине, остановился. Один из монахов, позвякивая торчащим между ног эфесом, прокатился еще немного, замер. Второй уже стоял, выставив перед собой нож и водя им во тьме из стороны в сторону.

– Э-э, родной, – нащупал в кармане кистень ведун. – А кошачьего глаза-то у тебя, похоже, нет…

– Не двигайся! – зарычал, повернувшись на голос, послушник.

– Только один взмах, – попросил разрешения Олег и вскинул правую руку. Шипастый серебряный грузик, предназначенный как раз для истребления нечисти, ударил черноризника в висок – голова дернулась в сторону, разбрызгивая осколки кости, мертвое тело сползло вниз по стене. Ведун закрыл покойнику глаза, забрал у него нож, стал подниматься вверх по лестнице.

– Стоять! – На крутой лестнице возвышавшийся наверху Кариманид казался трехметровым. – Остановись и покайся!

Монах снял с шеи свой тяжелый бронзовый крест и вытянул его в левой руке перед собой, словно для поцелуя, придерживая тонкую цепочку пальцами правой.

– Покайся и прими веру истинную, пока у тебя есть шанс… – В глазах священника неожиданно вспыхнул огонь, и Середин, почуяв в этой вспышке свою смерть, резко пригнул голову. Словно в замедленной съемке, он увидел, как разжимаются пальцы на левой руке византийца, а правая делает рывок вперед, как бронзовый крест, описав в воздухе свистящий полуоборот, чиркает Олега по волосам и врезается в стену, высекая каменную крошку. Ведун резко выбросил нож вперед, вгоняя его в живот предателя по самую рукоять, пару раз провернул, чтобы не оставить шансов на исцеление, посторонился, пропуская падающее тело, перехватил оружие клинком вниз и со всей силы ударил проповедника в затылок – уж очень живучи бывают эти твари. Когда труп, проскользив по ступеням несколько метров, остановился, Середин выдернул и отбросил нож, перевернул Кариманида на спину, сунул руку к нему в рукав, в другой – и за вывернутым внутрь обшлагом обнаружил довольно большой, с куриное яйцо, камень, светящийся слабым голубоватым цветом.

– Иди-ка сюда. – Ведун сунул добычу в карман, потом выдернул саблю из тела послушника, вытер ее о рясу, вернул в ножны. Поднялся наверх, на смотровую площадку, переступил через ноги караульного, уже начавшего похрапывать, встал у сколоченного из двух бревен зубца.

В бескрасочном кошачьем зрении вода Оки казалась совершенно черной, небо – белым, лес на том берегу – однообразно серым. Мерный плеск воды о сваи десятков причалов отдавался в самых ушах. Со всех прочих сторон Муром обступала только серость и ничего более.

– Ну, начнем…

Олег опустил руку в карман, крепко сжал византийский самоцвет… В тот же миг словно камень упал в мир перед его глазами – по небу, лесам, реке побежали волны, и на широкой излучине реки возникли сотни огней, заколыхалась многоголосая шевелящаяся масса, донеслись запахи дыма, жарящегося мяса, давно немытого человеческого тела.

– Это ты, Кариманид? – прямо в ушах прозвучал звонкий голос. – Куда ты пропадаешь? Что случилось? Это твое колдовство не кажется мне…

Середин торопливо разжал руку, и мираж мгновенно исчез.

– Вот это ква… – осторожно выдохнул ведун. – Это уже ква не тройное, а целая бутыль… Окосеть можно с одного глотка…

Его обостренный слух различил шаги на лестнице, и только теперь Середин подумал о том, как ему поступать дальше. Три трупа на лестнице, он весь в крови – наверняка забрызгался в схватке, не могло быть иначе. И что самое неприятное: среди убитых проклятый Кариманид, сумевший привязать к себе князя, как ребенка послушного. В вину духовника правитель не поверит ни за что в жизни, это однозначно. Словами никакими его не убедить. Доказательств поповской вины нет. Камень… Что камень? Докажи, что он не твой, а византийца. Что не ты предатель, которого застали на месте преступления и который зарезал белых и пушистых служителей божьих… Тут уже не о награде думать нужно, тут как бы на кол не сесть…

Олег с завистью посмотрел на спящего караульного и начал спускаться навстречу встревоженным ратникам.

– Осторожнее, не сшибите! – прикрикнул он на воинов, мчащихся с факелами в руках. – И покойников не затопчите. Мертвецы там наверху. Во двор их вынесите и князя разбудите. Духовник его убит.

* * *

Спустя полчаса во дворе собрались почти все, кто находился в детинце. Воины широким кругом стояли вдоль стен, чуть впереди – Дубовей, с ним пятеро богатырей под стать Святославу, дежурные ратники. Князь, спустившийся в одной рубахе, только мечом опоясавшись, долго ходил перед монахами, которые теперь, вытянувшись во весь рост, с закрытыми глазами и сложенными на груди руками, выглядели вполне умильно. Затем, встав на колени у головы Кариманида, Гавриил закрыл глаза, сложил руки на груди, что-то забормотал.

Воины ждали.

Наконец правитель поднялся, повернул голову к ратникам:

– Говори…

– Стражники услышали шум на лестнице, княже, – положил руку на меч витязь, знакомый Середину после встречи у ворот. – Свободная смена поднялась наверх. Навстречу шел воевода Олег. Выше лежали убитые. У воеводы правая рука в крови, штаны забрызганы. Караульный на башне сказывал, что никого там не видел.

«Угу, – мысленно отметил Середин. – Вот и появился свидетель того, что монах наверху не появлялся. Получается, мы просто встретились с Кариманидом на темной лестнице, чик-чик, и три трупа. Теперь камушек за доказательство ни одна собака не признает».

– Оружия никакого не найдено, – продолжал доклад витязь. – Токмо у одного монаха нож за пазухой. Маленький. И такой же на ступенях валялся.

«Уточнение, – все так же про себя оценил факты ведун. – Не просто чик-чик, а кто-то вооруженный зарезал трех милых, безоружных ребят. Интересно, кто бы это мог быть, если на лестнице, кроме одного приезжего с саблей и кистенем никого не найдено?»

– Я вижу, у послушника голова разбита?

– Да, княже. Видать, палицей ударили али еще чем тяжелым.

– А было что похожее в башне?

– Нет, княже, не нашли.

– Странно… – Правитель остановился перед Олегом. – Ты чем биться привык, воевода?

Середин, не дожидаясь, пока его обыщут, достал из кармана кистень, протянул князю.

– В крови, – сообщил правитель, даже не взглянув на оружие.

– А саблю я вытер, княже, – почувствовав уже знакомый холодок предсмертного страха, ответил ведун.

– То правильно, – кивнул князь Гавриил. – Не то ржа железо съесть может. Говори.

– Отец Кариманид, – сглотнул Олег, – в светелку мою зашел и сказал, что зверь некий бесовский в башне скрывается. Колдовской силой зверь этот, грифоном называемый, морок на всех горожан наводит, дабы лагерь вражеский не видели. Сказывал, что словом своим молитвенным может зверя видимым сделать. Спросил с меня, как с воеводы твоего, отряд ратников, чтобы совладать с чудищем. А я не поверил, показать потребовал. Мы пошли в башню. Византиец произнес молитву, колдовские чары упали, и перед нами вдруг предстал грифон. Крылья у него орлиные, голова льва, когти, как рога у буйвола. И сразу озарение на всех снизошло: мы узнали, где лагерь хазарский стоит, откуда в набеги поганые приходят. Но тут грифон кинулся на нас, одного из монахов сразу когтем пронзил, другому голову разбил. Храбрый Кариманид схватился за ножик, что у послушника выпал, с ним на грифона кинулся. Я саблю выхватил, кистень, начал грифона бить и колоть. Мы звали стражника с башни, на верхней ступени ведь дрались, но он даже не повернулся. Видать, на него морок действовал по-прежнему. Отец Кариманид смог добраться до головы грифона и ударить его в глаз, но монстр вонзил свой коготь ему в живот, отбросил от себя. И стал умирать, ревя со страшной силой, размахивая лапами и крыльями. Я склонился к священнику, и тот прошептал, что завещает тебе, князь, достроить храм, посвятив его святому Дамиану, а главой христиан повелел выбрать достойного члена общины, но только из местных, чтобы корни пастыря местных прихожан в здешней земле находились. Тут грифон последний раз изогнулся перед смертью, коготь его ударил отца Кариманида в затылок, и тот умер. Грифон тоже умер и тотчас рассыпался в прах.

– В прах? – поджав губы, спросил правитель.

– В прах.

– Какой бред, – покачал головой князь. – В поруб его!

– Теперь я знаю, где лагерь хазар, княже! – выкрикнул Олег.

– Ложь!

– Знаю…

– Постой, княже, – вскинул руку Дубовей. – А если это правда?

– Как ты можешь, глупец, поверить хоть единому слову этого убийцы? – оглянулся на него князь. – Это самая дикая ложь, которую я слышал в своей жизни!

– Остановись, княже, – подошел ближе воин. – Ты же видел, как отважно сражался с хазарами этот странник. И он не глуп, чтобы придумывать небылицы, в которые не поверит никто. Будь он виновен, сказал бы, что монахи дрались между собой, подбросил бы им кистень.

– Я знаю, где находится лагерь хазар, – повторил Середин.

– Он слишком хитер, Дубовей, и придумал слишком сложную ложь. Грифон в башне! Нет, он лжет. Он убил священников, слуг Господа. А теперь собирается заморочить нас.

– Я знаю, где находится лагерь хазар, – уже в третий раз сказал Олег, надеясь, что хоть кто-то обратит на его слова внимание.

– На башне стоял ратник! – напомнил воин. – Если странник лжет, если не было грифона, если никто не насылал на нас морок, то почему мы до сих пор не нашли хазар? Почему караульный не вступился за византийцев, что дрались рядом с ним, хотя шум схватки услышали даже снизу? Спроси варяга с башни, княже!

Правитель, играя желваками, немного подумал. Потом, повернув голову к витязю, кивнул. Тот хлопнул по плечу одного из ратников, пошел к лестнице под башней.

– Я знаю, где находится лагерь хазар. – В наступившей тишине слова ведуна прозвучали громко и отчетливо.

– На колу расскажешь, – пообещал князь.

Караульного на смотровой площадке меняли долго, очень долго. У Середина шея затекла держать голову повернутой к каменной арке. Наконец ратник, недоуменно оглядываясь на своего командира, вышел во двор.

– Что случилось во время твоей смены, воин? – сурово спросил правитель.

– Ничего, княже, – пробормотал скуластый варяг, с изумлением глядя на мертвые тела.

– Ты уверен? Расскажи, что видел с башни, что слышал на ней?

– Лодки рыбачие к городу приставали. Ладья вроде торговая одна пришла. Хазары не показывались…

– А ночью?

– Ничего ночью не случалось, княже. Тихо было.

– И все-таки это ты убил отче, – покачал головой князь. – Сердцем чую, ты это сотворил!

– Грифон открыл, где находится лагерь хазар. Я могу его показать!

– Ты лжешь!

– Дозволь, княже… – подошел почти в упор Дубовей. – Дозволь проверить его слова? Коли лжет, кол от него никуда не спрячется. Коли правда… Тогда, стало быть, страннику слава, хазарам смерть, а городу покой. Дозволь, княже?

– А коли он, отца Кариманида зарезав, теперь дружину в засаду заманить желает?

– Малой силой схожу, княже. Потерять ничего не потеряем, а выиграть сможем многое…

– Забери у него оружие, и в поруб, – после мучительного колебания решил правитель. – Пусть поживет день лишний, пока у реки кол вкопают. А ты, Дубовей, головой за татя отвечаешь! Коли сбежит во время поездки вашей, ты вместо него ответчиком станешь. Согласен на то?

– Воля твоя, княже, – поклонился воин. – Согласен.

* * *

Разумеется, толком поспать Олегу не удалось – никаких топчанов в подвале под детинцем не предусматривалось. Имелась только большая охапка давно перепрелой соломы, которую, вдобавок, кто-то постоянно жрал – из глубины кучи доносился старательный хруст. Были здесь, наверное, и крысы, но кидаться сразу на нового постояльца они не решались: не знали пока еще, насколько он опасен. Впрочем, имелись и плюсы. Не было в порубе, к счастью, клопов и столь любимых авторами комиксов рассыхающихся скелетов; не было и соседей. Да оно и не удивительно: не видел князь причин кормить из своего кармана лишних захребетников. Коли виновен – веревка и сосна у дороги, оправдан – пинка в одно место и пожелание счастливого пути. Нечего задарма хлеб жрать, его руками зарабатывать нужно.

На соломе Середин укладываться не стал. Присел в уголке, прислонившись спиной к стене, прикрыл глаза, с тоской вспоминая мягкую медвежью шкуру. Иногда он слышал близкий писк, приоткрывал глаза, громко цыкал и снова смыкал веки, находясь на границе дремы и бодрствования. Ноги потихоньку затекли, и ведун совершенно перестал их чувствовать. Холод камня за несколько часов пробился сквозь толстую кожу косухи, а свитер, как назло, для ночной вылазки Олег не взял. Ничего. Одну ночь перетерпеть можно. А там – или пан, или пропал.

Наконец дверь распахнулась, внутрь ударил яркий луч света.

– Эй, где ты там, победитель грифонов? – послышался веселый голос Дубовея. – Вылезай, на прогулку пора.

Олег с трудом разогнул колени, доковылял до выхода, оперся руками о косяки:

– Чему радуешься?

– Черноризники со двора пропали, и на душе честному человеку светлее, – посторонился воин. – Опять же, сегодня, мыслю, хазар разгромим. Коли ты, конечно, на кол сесть не предпочтешь.

– Уже вкопали?

– Токмо лесорубов на тот берег послали. Князь еловый заказал. Дабы сиденье пошершавее получилось.

– Заботливый, – кивнул Середин, потряс коленями, приводя ноги в нормальное состояние. – Это радует…

Он сделал еще несколько шагов, уже не так качаясь. Увидел свою оседланную гнедую. Без сумок, естественно, но зато с щитом у луки, как и положено при воинской оснастке. Доковылял до лошадки, погладил ее по морде, потом взялся руками за луки, несколько раз присел и встал, потом резко поднялся в седло.

– Отворяй ворота! – скомандовал Дубовей, взял от стены длинную рогатину, с нею уселся на каурого скакуна, дал шпоры. Вслед за ним поскакало десятка полтора ратников.

– Давай и мы со всеми, – предложил кобыле Олег и отпустил поводья.

Из города они вырвались через западные ворота, разошлись в стороны, широкой рысью мчась по накатанной, ничем не ограниченной по сторонам дороге.

– Где лагерь искать? – оглянулся на ведуна воин.

– Я помню, у излучины они стояли. Выше по реке, в пределах видимости из города. Верст семь-восемь, не более.

– Не может быть?! – чуть придержал поводья Дубовей.

– Все может, – усмехнулся Середин. – Смотреть просто не умеете.

– Хазары!

– А?!

Маленький отряд как раз пересек узкий, поросший высоким ивняком, ручей, который мирно струился к Оке, – и на вытоптанном поле за ним неожиданно наткнулся на точно такой же вражеский разъезд. Времени на раздумья не оставалось – только опустить рогатины да еще больше пришпорить и без того стремительно мчащихся коней.

– Ул-ла-а!!! – завопили степняки.

– Мур-ром!!! – взревели ратники.

Встречные скорости идущих в галоп лошадей составляли никак не меньше шестидесяти километров в час.

«Как с пятого этажа об асфальт…» – успел подумать Середин, и отряды столкнулись. Послышался оглушительный треск, в воздухе промелькнуло чье-то тело. Олег увидел как Дубовей ловко промчался между лошадьми двух степняков, отбив щитом копье одного и врезавшись рогатиной в деревянный диск другого. Удар остро отточенным наконечником на такой скорости без труда пробил и щит, и воина насквозь – они нанизались по самую рукоять, вместе с рогатиной отвалились в сторону, воин выхватил меч.

И тут ведун обнаружил, что разминувшийся с ратником хазарин мчится прямо на него.

– Ква-а! – выкрикнул Олег свой самый боевой клич, двумя руками рванул с луки щит, вскинул перед собой так, чтобы наконечник копья прошел по касательной, и тут же ощутил сильнейший удар. Седалищу на мгновение стало легко и прохладно, но уже через секунду Середин со всего размаха грохнулся спиной о землю. – Ква…

Все, что он мог делать ближайшие двадцать секунд – так это лишь хлопать ресницами. Потом ему удалось сделать вдох, затем глубокий вдох, а еще через минуту – хоть и с трудом, но подняться.

В седлах оставалось еще в сумме человек десять. Причем муромцев, похоже, раза в полтора больше. Вот узкоглазый и остроносый степняк, выбивший Олега из седла, вырвался из схватки, стряхнул с руки расколотый в щепки щит, снова ринулся в сечу, как раз позади бывшего муромского воеводы.

– Дубовей!!! – закричал Олег. – Сзади!

Воин на мгновение оглянулся, быстрым движением рубанул близкую лошадиную голову поперек морды, вернулся к предыдущему врагу. Скакун степняка начал заваливаться. Хазарин спрыгнул на землю, бросил на своего коня прощальный взгляд, а потом, тяжело дыша и угрожающе помахивая самой настоящей, длинной и кривой саблей пошел на Середина.

– Ты знаешь, что убивать безоружных нехорошо? – громко поинтересовался у него Олег. – Нет?

Поганый рубанул его из-за головы – ведун подставил щит. Потом подставил его под удар справа, слева. Степняк, не в силах достать врага из-за большого диска, взревел от ярости, схватился за окантовку левой рукой, правую занося для завершающего удара, и… оказался слишком близко. Олег, толкнув низ щита вперед, резко бросил его вниз, одновременно приседая, и стальная окантовка врезалась хазарину в ногу чуть выше колена. Поганый охнул от боли, а ведун уже подтянул щит кверху, отодвигая его махиной тонкую саблю, и вторым ударом впечатал окантовку в самую переносицу противнику.

– Ква! Говорил тебе, не трогай безоружных… – Олег перевел дух, наступил убитому поганому пяткой на пальцы, отдирая их от рукояти, подобрал саблю, взмахнул. – Хреново… Совершенно не отбалансирована. Но ничего, теперь все равно живем.

Правда, пользы от добытого оружия уже не было. Сеча закончилась. Уцелевшие ратники спрыгивали на землю, проверяли, как состояние раненых товарищей, добивали излишне живучих поганых. Рутина войны…

– Что скажешь, странник? – спросил с седла Дубовей. – Возвращаемся? Повод есть. Словечко за тебя, опять же, есть почему замолвить.

– Ерунда… – Середин нашел взглядом свою гнедую, пошел к ней. – Совсем чуть-чуть ехать осталось. Если по-быстрому, взглянуть и обратно, то и вдвоем обернуться можно.

– Люб ты мне, странник, – расплылся в улыбке воин. – Молодец. Не боись, отобьем у князя. Эка невидаль, трех монахов зарезал… А чего еще с ними делать. Вон, в Суздале, сказывали, двух проповедников на колья посадили на площади. Ну, там, где они людей от веры отговорить пытались. А в Ладоге к бревнам пятерых привязали и по реке пустили…

– А хорошо ли это, Дубовей? – не выдержал Олег, поднимаясь в седло.

– Так ведь… Христиане…

– Ну и что? Если люди глупы и поклоняются символу смерти, разве это не их личная беда? Разве банальная дурость достойна смерти?

– Дык, а чего еще с ними делать?

– Обратить в истинную веру, Дубовей, – тяжело вздохнул Середин. – И если ты не способен объяснить заблудшему, что твоя вера правильнее его, то разве его нужно сажать за это на кол?

– А кого? – удивился воин.

– Жаворонка, – отмахнулся Олег и послал гнедую вперед.

Через полверсты они пересекли еще один ручей, и ведун начал узнавать очертание берегов. Вот Ока круто изогнулась, огибая выпирающий на том берегу огромный камень, которому чайки организовали на макушке белую шапочку, вот прильнула к этому берегу, отвернула.

– Сейчас отмель будет, – невольно прошептал Середин, придерживая кобылу, спешился, прихватил от греха щит и саблю, пошел к прибрежным кустарникам. – Здесь, здесь она должна быть…

Однако река, к его огромному разочарованию, не огибала просторную отмель, а растекалась за поворотом в широкий плес. Олег непонимающе тряхнул головой: камень, поворот… Излучина должна быть, излучина… А Ока почему-то растекается…

– Что за леший? – оглянулся на воина Олег.

– Была тут раньше отмель, – признал Дубовей. – Река о прошлом годе размыла…

– Что?! Когда?!

– Ну, прошлым летом…

– Когда хазары пришли? – перебил ратника Середин.

– Да…

Ведун, облизнув пересохшие губы, сунул руку в карман куртки, взял византийский камень в руку, сжал пальцы… Перед ним словно задрожало марево, а когда рассеялось, – он увидел толпы людей, оседланных коней, десятки шатров, костры, пирамиды копий, тревожно блеющих баранов, ждущих кончины во имя благополучия хазарской армии. Олег отпустил самоцвет – снова возникло марево, и вместо отмели опять покатились волны по мелководному плесу.

– Ну, пропадай моя черешня… – Ведун бросил на землю щит, выложил на него голубой камень, а потом коротким ударом рукояти раскрошил его в мелкие осколки. Послышался переливчатый звон, вверх взметнулось легкое полупрозрачное облачко.

– Ха… – плечо Олега сжала сильная рука. – Хазары!

– Только тихо… – прошептал ведун, поднимая глаза. Все правильно: полноводная река лениво обтекала обжитую тысячами людей широкую отмель, воины спали, играли в кости, подкидывали дрова в костры. – Тихо, Дубовей… Ты знаешь, самое смешное то, что они абсолютно уверены, будто их никто не видит. И они не станут поднимать тревоги даже тогда, когда княжеская дружина подойдет к ним в упор. Она ведь наверняка не раз мимо проходила, верно?

– Великий Сварог, какой чудесный подарок… – покачал головой воин. – Мы должны мчаться в Муром, немедля. Такая весть стоит целой княжеской казны и всех земель в придачу. Мы приведем сюда рать еще до полудня, не то провалиться мне на этом месте!

* * *

Дубовей сдержал свое слово. Солнце еще только-только подбиралось к зениту, когда, успокаивая врага неспешным шагом, две тысячи одетых в броню, вооруженных тяжелыми мечами и длинными рогатинами княжеских ратников поравнялись с отмелью.

Их заметили. Хазары показывали на витязей пальцами, хохотали, хлопая себя по животам, строили рожи, показывали языки. Продолжалось это недолго, минут пять – ровно то время, которое понадобилось идущим в задних рядах ратникам, чтобы влиться в общую массу, превратившую разрозненных всадников в единый, тяжелый, окованный сталью и ощетинившийся сотнями копий, кулак.

– Мур-ром!!! – прокатился над рекой древний воинский клич. Дружина сорвалась с места и начала свой неудержимый разбег.

Смешки прекратились. Некоторое время хазары с недоумением наблюдали за случившимся, потом с воем кинулись в стороны: хватать свои халаты и доспехи, копья, щиты; ловить коней, загораживаться поленницами и кострами. Но так благополучно оберегавшая их столько месяцев отмель теперь сыграла со степняками злую шутку – спасаться с нее оказалось некуда.

Кованая рать мчалась в атаку, накалывая отстающих, опрокидывая тех, что увернулись от рогатин, и глубоко втаптывая в песок все, что не успевало скрыться. Кто-то из степняков отважно встречал врагов, сжимая меч или копье – но что мог сделать одиночка против сотен? Только показать доблесть перед лицом смерти и сохранить свою честь.

Несколько тысяч поганых очутились запертыми на краю отмели. Сбившись в плотную толпу, они попытались оказать сопротивление, выставив навстречу лаве множество копий, прикрывшись щитами. И действительно, десятки муромцев встретили смерть, налетев грудью на закаленные наконечники. Однако удар двух тысяч коней, разогнавшихся до скорости в тридцать километров в час, оказался куда важнее, нежели умение наносить точные уколы. Принявшая на себя удар человеческая масса попятилась – задние ряды начали падать в воду, уноситься течением, передние были раздавлены чудовищной тяжестью, – а всадники кололи и кололи рогатинами в ненавистных врагов, стараясь дотянуться как можно дальше и ничуть не смущаясь тем, что сдавленные хазары не способны были не то что защититься, но и просто шевельнуться.

Воды реки, уносящиеся к Мурому, стали быстро наливаться красным цветом, унося жителям весть о долгожданной победе.

Середин в сече участия практически не принимал. Вместе со многими другими воинами, не имевшими тяжелых доспехов, он находился в задних рядах рати. Предполагалось, что они вступят в бой, когда после первого удара вражеское войско будет опрокинуто, рассеяно, когда сражение распадется на множество отдельных схваток и выдерживать страшную копейную сшибку всадникам уже не понадобится. В рубке же на мечах рыцарь в тяжелой броне супротив мальчишки в рубахе особого преимущества не имеет. Уязвимых мест у него меньше, да только устает он быстрее и двигается медленнее.

Впрочем, до тяжелой битвы дело не дошло. Не ожидавшие нападения, полуодетые и наполовину безоружные хазары оказались стоптаны и опрокинуты в реку за считанные минуты – легкой коннице осталось только рассыпаться в стороны и добить отдельных поганых, отошедших от лагеря по той или оной нужде, вычистить дозоры, перекрывающие тропки-дорожки от одиноких путников или неосторожных купцов, найти и вырезать табунщиков, пасущих хазарских лошадей в стороне от войска. Варяги и муромцы носились по окрестностям со смехом и лихим посвистом, охотясь на двуногую дичь и поражаясь тому, как раньше не замечали огромные стада и вытоптанные вражескими дозорами тропинки.

К первым сумеркам хазарское войско совершенно перестало существовать – не удалось даже взять никого из ханов и беев, что командовали погаными. Всех незваных гостей накрыла своим черным подолом великая Мара, навеки замкнув их глаза и уста.

– Значит, грифон все-таки был, воевода? – неуверенно спросил князь Гавриил, объезжая чавкающий кровью разгромленный лагерь.

– Разумеется, – кивнул Олег. Он не рвался участвовать во всеобщем развлечении: никуда не скакал, никого не добивал. Поэтому получилось, что только он и остался в княжеской свите.

– И отец Кариманид с одним ножом кинулся на это чудовище?

– Конечно, бросился, – вздохнув, кивнул Середин.

– Это был человек великой души и огромной воли, воевода, – прикрыл глаза князь. – Как жаль, что я не оказался рядом с ним в этой страшной битве. Но почему он не пришел ко мне? Почему к тебе постучался?

– Ты спал, княже, – скрипнул зубами ведун. – А я числился при тебе воеводой. К кому, как не ко мне, идти за ратниками?

– Да, отец Кариманид любил меня, – покачал головой правитель. – Вот видишь, даже в этот час он тревожился не о своей жизни, а о моем покое. Ты сказывал, что перед смертью он успел тебе что-то промолвить?

– Храм он завещал построить во имя святого пустынника Дамиана, – скрепя сердце, повторил Олег слова, которые наиболее естественно могли прозвучать в устах умирающего монаха, а потому должны были придать правдоподобия его сказке. – А еще завещал назначить настоятелем христианина из уроженцев Мурома, потому как храм и священник должны единые корни иметь.

– В смертный час не о себе он думал, – сглотнул князь. – О нас беспокоился, о вере Христовой.

Правитель дал шпоры коню и умчался вперед, явно желая побыть в одиночестве.

* * *

Пир в честь победы проходил при факелах, потому как начался уже далеко за полночь. И впрямь, не уговаривать же разгоряченных сечей воинов лечь спать, отдохнуть, а уже потом к столам собираться! Муромцам было не до сна, в жилах все еще бурлила горячая кровь, а тела требовали вина и пищи, чтобы восполнить потраченные за день силы.

Самым главным символом снятия блокады оказалось мясо. Взятые на меч овечьи отары тут же пошли под нож, и столы ломились от жареных окороков, целиком запеченных тушек, от мяса вареного, копченого, тушеного. Многомесячный рыбный пост закончился, настала пора возвращаться к нормальной еде. Едва ли не каждый из воинов считал своим долгом подойти к ведуну, дружески похлопать по плечу, выпить за удачу, победу, за проклятого грифона, что так удачно подвернулся в башне со своею тайной. В итоге через несколько часов у Олега со страшной силой шумело в голове, ноги слушались еле-еле, а спина болела так, словно он сверзился с коня раз пять, и все время на камни.

– Братья мои, храбрые мои дружинники! – неожиданно поднялся из-за своего стола князь Гавриил и перекрыл общий гомон своим зычным голосом. – В сей торжественный день, день радости нашей, хочу поднять я чашу за тех, кого нет среди нас, но без кого не настало бы освобождения нашего. За воинов наших, за отца… – Голос правителя дрогнул, а на глазах неожиданно навернулись слезы. – За отца Кариманида, что до последнего вздоха заботился о душах наших, о благополучии. За того, кто сейчас радеет за нас перед Господом… – Князь снова запнулся, сглотнул, облизнул губы. – Была у него ко мне просьба… Последняя… Но думаю я, простит меня отче, коли нарушу я ее и храм новый, возведенный во славу Господа нашего Иисуса Христа, назову его именем, именем святого великомученика Кариманида!

Правитель осушил чашу и с грохотом опустил ее на стол.

Воины притихли. Некоторые из них перекрестились, прежде чем выпить за упокой, большинство же плеснули чуток вина на пол. Олег, чувствуя, как на сердце лег тяжелый холодный камень, не сделал ни того, ни другого. Он просто выпил, тряхнул головой, усилием воли разгоняя хмель, поднялся из-за стола.

– Чую я, рассвет скоро. Прощевайте, мужики, а мне пора.

– Ты куда, воевода? – приподнялся из-за своего стола правитель.

– Хазар нет, дороги чисты, – пожал плечами Олег. – В дорогу собираюсь, княже.

– Ты же воевода мой!

– Нет, княже, – покачал головой ведун. – Я тебе на верность не клялся, на службу не просился, платы не просил.

– Так проси!

– Не хочу, – вздохнул Олег. – Прости меня, княже… Не люб ты мне. Не хочу.

– Возгордился, – заиграл желваками правитель Мурома. – Возомнил. Что же, прощай… купец. Да пребудет с тобой милость Господня. Деяний твоих не забуду. Придешь – приму. Гостем окажешься – встречу с честью. Но коли ты мне не ратник, то и награды за службу не жди. Ступай!

– И тебе удачи во всем, княже, – поклонился ведун и вышел из зала.

На улице действительно уже светало. Олег вывел из конюшни своих лошадей, оседлал, навьючил. Поднялся наверх, в светелку, свернул медвежью шкуру, которую едва не забыл. Похлопал себя по карманам… Вроде все на месте. Зажигалка, кистень, который после обнаружения хазарского лагеря Дубовей вернул ему вместе с саблей. Два мелка, немного табака с перцем.

– Кажется, все…

Олег спустился во двор, замедлил шаг, обнаружив, что кто-то держит под уздцы его гнедую и ласково оглаживает ей морду. Однако, подойдя ближе, узнал знакомую фигуру воеводы.

– А, это ты. Легок на помине.

– Уезжаешь?

– Да, – кивнул ведун и принялся запихивать шкуру в суму.

– Зря ты так. Князь обиделся.

– Ничего, не все его по шерстке гладить. Хватит и того, что слово я ему подарил, которое теперь в церковь Христову обратится.

– Ты из-за церкви новой уехать хочешь? – рассмеялся воин. – Брось… Хочешь, рабочих разгоним, как появятся? Или просто спалим, как поставят?

– Нет, не хочу, – покачал головой Олег. – Не такой уж я праведник, чтобы учить кого-то, как жить полагается, во что верить. Пусть молятся христиане своему символу смерти, коли он им так дорог.

– Тогда почему, Олег? Что ты вдруг сорвался? Тебя за победу над погаными князь золотом, как сына родного, осыпать собирался.

– Сердце у меня щемит в этих краях, Дубовей. А почему… Словами и не объяснить…

– Перестань, странник! Лучшее лекарство от любой грусти – чаша вина и плечо друга. А христиан порубаем, они не тебе одному не любы.

– Ты не понимаешь, Дубовей… – замотал головой Олег. – Не решить этого силой. И кровью спора этого не разрешить. Хочешь узнать, что сказал мне преподобный Кариманид, прежде чем отправиться в ад? Он сказал, что нет силы, способной сломить славян в открытом бою. Но против Слова славяне бессильны. И прав этот проклятый богами чернокнижник, потому как этих Слов на Русь приходило немало. Сперва Словом было «Единоверие». Потом Словом стало «Окно в Европу». Потом – «Свобода, Равенство, Братство». Потом – «Демократия и Права Человека». И ведь слова-то вроде красивые да правильные, но вот что странно. Каждый раз из-за них на Руси нашей прекрасной потоки крови литься начинали, брат вставал на брата, земли пустели и рассыпались, словно чужие, сироты появлялись миллионами…

– О чем это ты, странник? – не понял воевода. – Какие слова?

– Счастливый ты человек, Дубовей, – затянул узел на мешке Олег. – Все-то тебе просто и понятно. А мне… Ты знаешь, Дубовей, если я когда-нибудь стану князем, то первым же указом прикажу рубить на месте голову каждому, кто посмеет учить людей счастью. И разрывать лошадьми того, кто призовет за счастье бороться.

– Почему?

– Потому, что счастье, это не… – Олег потер пальцами. – Это не что-то ощутимое. Это не то, что можно пощупать или измерить. Счастье – это состояние души. Разве можно бороться за чужое состояние души? Души можно или беречь – любые, или уничтожать – вместе с их носителями. Я ведун, Дубовей. Я борюсь со злом. Мне нет дела до того, во что верит или не верит человек или нежить. Мне важно, живет он в мире – или же за счет чужого горя. Мне нет дела до счастья. Моя работа там, куда пришла беда. Прощай, Дубовей. Будем надеяться, мы больше не увидимся. Просто потому, что в жизни твоей настанет благополучие и счастье. Прощай.

Середин взял коней под уздцы и повел их к воротам детинца. Привратник – совсем еще безусый юнец, утонувший в мягкой кольчуге с широкими рукавами, – уважительно поклонился, без вопросов отворил калитку. Так же без лишних вопросов проводила ведуна и городская стража, опустив, несмотря на ранний час, подвесной мост и распахнув ворота.

Олег поднялся в седло только здесь, за пределами высоких стен, с облегчением вдохнув полной грудью свежий утренний воздух. Солнечные лучи разогнали легкую дымку тумана, и всадник без опаски перешел на походную рысь, стремительно мчась по узкой лесной дороге. Мимо пролетали черные пожарища, заросшие крапивой и лебедой брошенные деревни, темные погосты, покосившиеся колодезные журавли; осиновые рощи, ельники, пахнущие смолой сосновые боры. Да, все правильно, так и должно быть. Хазары постарались – лица человеческого теперь на много верст окрест не встретишь. И все-таки ведун искал совсем, совсем другое.

К полудню лошади начали задыхаться. Олег перешел на шаг, а потом, увидев в стороне ручей, повернул к нему, спешился, расслабил подпруги, пустил скакунов к воде. Самому ему ни пить, ни есть не хотелось, поэтому он просто улегся в траву, глядя в проплывающие над головой облака. Примерно через час он снова поднялся в седло, опять пустил коней спешной рысью.

Дорога обогнула дубраву, вышла к реке, долго тянулась вдоль нее, потом нырнула в орешник, который незаметно перешел в длинный, широко раскинувшийся яблоневый сад. Мест этих Олег не помнил – похоже, Стрибог, покровитель странников, отвернул его на новый, неведомый путь. Впрочем, какая разница? Дорога все равно уводила на север, в сторону далекого Новгорода и вещего Аскоруна. Еще немного, и Муромское княжество окажется позади вместе со всеми его бедами и радостями.

Наконец, впереди показалась настоящая, живая деревня: крыши целые, ярко-желтые от свежей соломы, из труб тянется неторопливый дымок, голосисто тявкают собаки. Олег перешел на шаг, привстал на стременах. Нет, не видно вокруг куполов с крестами, не видно кладбища местного. Зато неподалеку округлая дубрава листьями шелестит – верный признак священного места. Ведун спешился, постучал в первую попавшуюся калитку. В ответ кто-то обиженно замычал, прямо за воротами на два голоса загавкали собаки. Хлопнул замок, приоткрылась створка, выглянула наружу худощавая, но розовощекая, вкусно пахнущая парным молоком, девица в белом повойнике.

– День добрый… – Она с интересом оглядела незнакомца.

– Мир этому дому, – кивнул Олег. – Хлеба не продашь, хозяюшка?

– Обожди… – Девушка скрылась, быстро вернулась, протянула половину каравая. – Вот, возьми. Вчерась пекла.

– Сколько с меня?

– Окстись, странник, – махнула она рукой. – Кто же за хлебушек деньги берет? Его не для баловства, его от голода просят… Тебе ночевать-то есть где? Стемнеет скоро. А ночи ныне холодные.

– Ничего, не замерзну, – усмехнулся ведун. – А за хлеб спасибо. Тот, что от души, всегда слаще.

Он снова поднялся в седло, пустил коней вскачь. Селение осталось позади, по сторонам потянулся густой осинник. Это означало, что где-то неподалеку находится вода.

– Ну же, Среча, богиня ночи, смени гнев на милость, дай приют усталому путнику, – зашептал ведун. – Два дня не спал, только на тебя и надежда…

Слева от дороги послышался треск. Середин осадил коней, развернулся, подъехал к отозвавшемуся на молитву месту. Там в сторону от наезженного тракта уходила выстеленная подорожником узкая тропка. Всадник повернул, пригибая голову под низкими ветвями, проехал чуть более полукилометра и неожиданно оказался на берегу небольшого лесного озерца.

– Вот он, настоящий храм, – прошептал ведун, сходя с коня. – Храм земли русской, храм, созданный природой. Березы белые ему стеной, небо высокое ему крышей, земляника сладкая ему полом.

Он расстегнул подпруги, снял со скакунов седла, вьюки, пустил коней на водопой. Достал подаренный крестьянкой хлеб, немного поел сам, частью угостил лошадей, а остатки отнес к неизменному в таких местах малиннику. Потом развернул медвежью шкуру, вытянулся на ней во весь рост, закрыл глаза…

Пи-и-ип, пи-и-ип, пи-и-ип, пи-и-ип…

Середин высунул голову из-под одеяла, тут же рывком вскочил – семь тридцать! Через пятнадцать минут кузню открывать, а он еще в постели! Олег молниеносно натянул брюки, застегнул ремень, накинул на плечи косуху, схватил каску, стремглав скатился вниз по лестнице, запрыгнул на мотоцикл, включил зажигание, ударил рычаг кикстартера, а когда двухколесный друг зарычал, опустил руку вниз, открыл краник подачи бензина и тут же воткнул первую передачу, выруливая на залитую мертвенно-желтым светом улицу. Но не успел он проехать и полусотни метров, как поперек протянулась полосатая палочка.

– Электрическая сила! – нажал он на тормоз, подруливая к постовому, скинул каску.

– Старший сержант Сергушин, – отдал честь гаишник. – Ваши документы, пожалуйста.

– Инспектор, на работу опаздываю, – расстегнул поясную сумку Олег.

– О-очень хорошо, – кивнул тот, раскрывая техпаспорт. – Та-ак, а где техосмотр?

– Да там, там, – кивнул Середин.

– Ви-ижу…

Инспектор обошел мотоцикл, начал с невообразимым тщанием сличать номера. Олег, кусая губы, покосился на часы. Вдоль пустынной улицы дул ветер, неся серую пыль и сухие листья, по тротуару, опустив головы и глядя на асфальт перед собой, бежали бесцветные прохожие, некоторые из которых почему-то держали над головой зонтики.

– Что же вы, товарищ водитель, при выезде со стоянки не пропускаете идущий по проезжей части транспорт.

– Так ведь не было никакого транспорта, инспектор.

– Однако вы, отъезжая с места парковки, не убедились в этом, повернув голову.

– Я посмотрел в зеркало.

– Этого недостаточно. Трогаясь с места, вы должны повернуть голову.

– В правилах такого требования нет.

– Оно есть в инструкции патрульной службы.

– Я не работаю в вашей службе!

– Это неважно. Инструкция обязательна для всех.

– В правилах этого нет!

– Вы, что, намерены спорить с инспектором дорожной службы? Вы считаете себя умнее должностного лица?

– Я не спорю, – посмотрел в глаза инспектора Олег. – Спорят совсем иначе.

– Это как?

– Спор – это божий суд. На мечах или топорах, насмерть или до первой крови, как вам больше нравится.

– Однако вы оригинал, товарищ водитель, – покачал головой инспектор и открыл свой блокнот. – На первый раз делаю вам замечание, но в дальнейшем буду штрафовать. – Не спеша он выписал себе данные Олега, вернул документы: – Счастливого пути!

В двери парка Середин влетел уже ровно в восемь, увидел Илью с карбюраторного цеха, махнул рукой:

– Будь другом, кузню открой. А то я не успеваю.

– Ключи давай.

– Спасибо!

– Спасибо не булькает, – проворчал слесарь и пошел в ремзону.

Тем не менее, Середина с опозданием засекли: выбегая из раздевалки, он чуть не сбил с ног главного инженера.

– У-у, – покачал тот головой. – Почему не на рабочем месте?

– Менты по дороге тормознули.

– Нужно заранее из дома выходить, чтобы подобные ситуации не влияли на работу предприятия. Сегодня «менты», завтра у тебя двигатель заглохнет, послезавтра светофор сломается…

– Слушай, Харитоныч, – не выдержал Олег. – Я ведь на работу первый раз за год опоздал. А ты мне лекцию, как хроническому алкоголику, читаешь.

– Это верно. Надеюсь, ты не удивишься, если я и премию тебе только за один месяц сниму?

– Ты чего, Харитоныч?! И так не зарплата, а подачка для нищего!

– Зато мы выплачиваем ее регулярно, день в день. Не то что все вокруг.

– Какая разница, если ее без премии даже на квартплату не хватает?

– А ты не опаздывай.

– Я лучше вообще ходить не стану! Имей в виду, Харитоныч, – снимешь премию, на следующий день можешь меня не искать, не приду.

– По закону, в случае увольнения ты обязан отработать два месяца после подачи заявления об уходе, – сухо сообщил главный инженер. – А после этого будем говорить.

Он развернулся, давая понять, что разговор окончен, и защелкал по коридору подковками на каблуках.

Олег сплюнул, теперь уже никуда не торопясь спустился в темную ремзону, вдохнул здешний маслянистый и горьковатый воздух, закашлялся, чуть не на ощупь нашел кузню:

– Илья, ты здесь?

– Угу.

– А чего темно так?

– Чубайс свет за неуплату отключил. Пошли в гадюшник напротив, по пивку тяпнем? Заодно и пообедаем.

У прилавка в столовой стояла небольшая очередь с подносами. Олег с Ильей пристроились в хвост, взяли по розовому борщу с желтоватым плевком сметаны, макароны, по паре котлет. Середин долго гипнотизировал взглядом мелкие жилистые кусочки бефстроганов, но брать не рискнул – дороговато. До получки еще дотянуть нужно – дадут сегодня, не дадут, неизвестно. Что там Харитоныч ни вещает, а задержки с деньгами в парке случаются, и не малые. Котлеты же, судя по тому, что из них торчали тонкие рыбные косточки, тоже были натуральные, но по объему вдвое больше, чем бефстроганов. Прямая выгода получается.

На третье Олег взял компот и пакетик сахара – иначе это кислое пойло употреблять просто невозможно.

Вернувшись сытыми и довольными в парк, Олег с Ильей узнали, что получку все-таки начали выдавать – причем выплата денег, обычно происходящая после двух, сегодня оказалась назначена на полдень. Света все еще не было, а потому в окошечке кассы дрожала алым язычком стеариновая свеча. Народу собраться успело немного, человек пятьдесят. Слесарь и кузнец пристроились в хвост и приготовились к ожиданию. Тут главное – первые минут десять. Олег по опыту знал, что за это время очередь продвинется на два метра и можно будет облокотиться на стену.

Он ощутил прохладное прикосновение к своей щеке, дернул головой – и открыл глаза.

– Берегиня… – Губы невольно расползлись в улыбке.

– Ты кричал во сне, – прошептала обнаженная девушка с зелеными глазами.

– Мне привиделся кошмар.

– Это бывает, – кивнула она. – Закрой глаза, я сделаю так, чтобы тебе не снилось ничего.

– Постой! – перехватил ее руку Олег и потянул к себе.

– Перестань, – покачала головой берегиня. – Ты забываешь, что я не женщина. Я всего лишь дух этого леса, его обитателей и гостей.

– Я знаю, – кивнул ведун, и все-таки привлек девушку, прикоснулся губами к ее рту. Губы берегини оказались влажными, шершавыми и чуть кисловатыми на вкус.

– И что? – спросила она.

– Хорошо, – пригладил волосы Олег. – Ты знаешь, я люблю тебя, берегиня.

– Ты не понимаешь, что говоришь, – рассмеялась она. – Я не женщина. Я дух леса, дух вод, дух кустов и земли.

– Знаю, – повторил ведун. – И я не хочу, чтобы ты погибла.

– Я чувствую боль в твоем сердце, человек, – положила девушка ладонь ему на лицо. – И пока существует эта боль, я не могу погибнуть. Я не могу исчезнуть, пока существуют березы, малинники, пока растут сосны и клены, пока поют птицы и выходят на охоту волки. Так не бывает…

– Я видел места, где больше нет берегинь… – прошептал Олег. – И мне страшно оттого, что таким может стать весь мир.

– Когда ты слышишь птиц, – наклонилась к самому его уху девушка, – когда в траве шуршат мыши, а из-за кустов торчат заячьи уши, когда ветер колышит листву, а белка скачет по ветвям – это значит, что мы где-то рядом… Может, ты просто разучился видеть моих сестер, ведун?

«Разучился, разучился, разучился», – эхом отдалось в его разуме. Олег тряхнул головой и открыл глаза.

Проплывающие по небу барашки розовели в предрассветных лучах, между ними проглядывали парящие в невероятной выси перистые облака. А перед самыми глазами тряслись от совершенно неощутимого ветерка крохотные березовые листки.

– Какой, однако, странный сон мне приснился, – пробормотал Олег.

– Но я надеюсь, ты смог отдохнуть?

От неожиданности ведун подпрыгнул, сел – и увидел перед собой сидящую на корточках стройную обнаженную девушку с зелеными глазами и длинными волосами.

– Берегиня?!

– Тебя привела сюда богиня Марцана, ведун. Она уверена, что ты сможешь помочь нашей земле.

– В чем?

– Нам плохо.

– Почему?

– Я не знаю. Нам страшно туда заходить… – Берегиня встала, спустилась к озеру и вскоре вернулась, неся в руках чистую, кристально прозрачную воду. – Вот, выпей.

Вода была прохладной и чуть сладковатой, пахнущей цветами.

– Поможешь?

– Разумеется…

Ведун взнуздал коней, поднялся в седло, кивнул берегине, предлагая сесть перед собой. Та отрицательно покачала головой, взмахнула рукой – и перед Олегом запорхала ласточка. Гнедая, не дожидаясь команды, поскакала за ней, и Середину осталось только прижаться к гриве, чтобы не врезаться головой в какой-нибудь сук. Внезапно лошадь перешла на шаг. Олег облегченно распрямился, принял поводья.

Ласточка исчезла. Гнедая бесшумно переступала по мягкой хвое, толстым слоем лежащей внизу. Вокруг возвышались ели. Ели огромные, в три-четыре обхвата. Но что странно – у всех у них, подобно соснам, отсутствовали нижние ветви. Крона начиналась где-то далеко в вышине, а здесь, внизу, торчали только сухие сучки. Молодых деревьев тоже видно не было – лишь тонкие многочисленные сухостоины напоминали о том, что когда-то и здесь рос подлесок. Да и травы тоже не виднелось – ни единого клочка зелени. Еще больше Олега поразила тишина – полная, абсолютная, глубочайшая тишина, в которой оглушительным стуком отдавалось даже биение его сердца.

Гнедая недовольно фыркнула, прядая ушами.

– Не бойся, малышка. – Середин спешился, успокаивающе похлопал ее по шее, погладил морду. – Не бойся, я с тобой. Ты знаешь, чем разумное существо отличается от неразумного? Только разумный идиот способен лезть туда, куда ему не хочется. И туда, где он чует опасность. Пойдем, моя хорошая. Я начну поднимать тебя по эволюционной лестнице.

Олег начал пробираться дальше, исходя из простого принципа: поворачивать именно туда, куда хочется меньше всего. Деревья начали редеть, впереди блеснула поверхность небольшого болотца с ржавой мертвой водой, а перед ним стоял самый страшный символ смерти для всех людей, успевших познакомиться с римской цивилизацией: большой каменный крест.

– Странно, – ведун обмотал поводья коней вокруг одной из сухостоин, – почему-то я совершенно не удивлен.

Крест был вырублен из единого гранитного монолита, украшен небольшой окантовкой и весил, на глаз, тонны полторы. Непонятно, как его ухитрились притащить сюда поклонники бога смерти и вкопать, но ведун сразу понял, что ни увезти, ни даже просто повалить его он не сможет.

– Да-а, – пробормотал он, – похоже, досточтимый отец Кариманид успел сделать изрядный задел на будущее. И что теперь прикажете с ним делать?

От креста шла сильная, ощутимая без всякой медитации или сосредоточенности, энергетика. Она давила на лицо, на руки, на все тело, как плотный, непрерывный поток ветра. Казалось – подпрыгни, и тебя мгновенно унесет на сотни метров прочь. Эта сила была слишком велика, чтобы погасить ее обычным заклятием или просто поглотить, чтобы потом отчитать в безопасном месте. Против нее требовалась сила богов… которые предпочли послать его, Олега, вместо себя.

– Значит, говоришь, Марцана привела? – повторил Середин. – Ладно, давайте будем считать, что я способен справиться с этим один. Но как?

Из креста била энергия. Но энергия сама по себе не принадлежит ни злу, ни добру. Весь вопрос в том, как ее использовать. Можно сбросить атомную бомбу на Хиросиму, а можно спрятать ее в реактор ледокола. Можно пробивать динамитом тоннели, а можно взрывать мосты. Здесь энергия гнала прочь все живое. Почему? Наверное, потому, что ее излучал символ смерти. Обычная каббалистическая магия. Измени знак – и ты изменишь результат воздействия. А значит…

– Значит, мне предстоит тяжелая мужская работа, – вздохнул Ведун. – И почему люди не хотят все свои символы писать обычными мелками?

Он отошел к заводному коню, ощупал навьюченные на него мешки, нашел тот, что с кузнечным инструментом, отвязал, уронил на землю. Достал зубило и молоток, подошел к кресту, приставил к основанию отходящего в сторону крыла перекладины и принялся долбить, выбивая каменную крошку.

– Вот так, вот так тебе, наш добрый Кариманид. Мы тоже умеем работать. Стук-постук, да стук-постук – и все твои старания пойдут псу под хвост. Рабы, говоришь? Рабы по рождению…

Середин остановился, осененный неожиданной мыслью – а почему рабы? Да, византиец хотел именно этого, но ведь Олег, в отличие от лазутчика, знал, что будет в будущем! Неужели рабы могли разгромить непобедимую гитлеровскую армаду? А до этого – разбить непобедимую французскую армию? А до этого – непобедимую шведскую? А до этого, в битве при Молодях, вырезать непобедимую османскую орду? Сколько их было – непобедимых империй, в мелкие брызги разбившихся о негостеприимные русские границы? И это – страна рабов?

Олег, покачивая головой, снова принялся стучать молотком.

– Нет, господин Кариманид. Вы посадили ядовитое семя, но из него выросло совсем не то, что вы хотели. Русские люди научились не страдать, а любить. Не повиноваться, а доверять. И монастыри русские, неся на куполах своих византийские кресты, стали не обирать людей, но кормить из своей казны целые провинции в голодные годы, принимать увечных, жертвовать всем в тяжелые годины. И даже сражаться. Сражаться насмерть за те самые русские рубежи, которые вы так стремитесь растоптать. Знал бы ты, отче, что христиане земель русских еще сотни лет будут поклоняться кресту, но вот обращаться за помощью они станут не к нему. В беде и счастии, в радости и печали они станут обращаться не к Богу, а к Николаю Чудотворцу и Серафиму Саровскому, Сергию Радонежскому и Авраамию Смоленскому. К Андриану Моземскому, Макарию Коневскому, Ефросину Псковскому, Агафону Пещерскому – к сотням других великих подвижников, что, приняв на себя крест, духом, волей и любовью к людям, а не смирением своим смогли из древнего христианства вырастить то, что станет называться православием.

Камень хрустнул, словно переломленная щепка, половина перекладины упала на хвою – и привязанный к запястью крест тут же отозвался упруго пульсирующим жаром.

– Вот так, господин Кариманид, – подступил Олег ко второй половине. – Ничего, отче, тебе еще предстоит увидеть, что ты сотворил по безмозглой злобе своей. Ты дал Руси прививку. Ты влил яд в ее душу, но русская земля справилась и стала только крепче. Она обрела стержень, который позволил Руси, подобно вековому дубу, стоять несокрушимо, наблюдая за тем, как вокруг возникают, а потом исчезают в небытие разные страны и целые империи, как причудливо меняются верования народов. Как мечется в поисках истины мир. Византия сгинет – Русь останется. И когда потомки римских христиан пойдут по свету, неся в одной руке крест, а в другой меч, когда миллионы, сотни миллионов несчастных язычников из Америки, Африки, Азии будут истреблены, а другие миллионы превращены в рабов – к этому времени Русь, Великая Русь, окажется им уже не по зубам. Ох, как ты будешь крутиться тогда в своем гробу! А над тобой радостно зашелестят березки и зазвучит веселая русская речь. Речь свободных людей, досточтимый Кариманид. Свободных!

Вторая половина перекладины рухнула под ноги ведуна, и он с облегчением сел, привалившись спиной к получившемуся столбу. Серебряный крест жег руку – но на этот раз это только радовало Олега. Пусть палит – это знак победы!

Немного передохнув, ведун подобрал обломки и, разворошив зубилом землю, прикопал их позади получившегося столба, овальными кончиками вверх, словно двух ребятишек. Получилось симпатично. Для полноты картины он выстучал зубилом на гранитном столбе два глаза, нос картошкой и широкую улыбку.

– И кто это будет? – подошла к камню зеленоглазая красавица и осторожно прикоснулась к нему рукой.

– Ты здесь, берегиня? – удивился Олег.

– Да, – кивнула девушка. – Не знаю почему, но страх пропал, и мне стало интересно.

– Я думаю, это будет бог – хранитель берегинь. У вас ведь нет своего покровителя?

– Какой ты смешной, – рассмеялась она. – В тебе что-то изменилось, ведун. Ты стал… легче. Из твоей души ушла некая тяжесть, какая-то угрюмая злоба. Ты кого-то простил в своей душе, ведун? Да? Ты сменил гнев на любовь?

– Насчет любви, – покачал головой Олег, – на счет любви ты погорячилась.

– Неправда. Ты стал другим, я чувствую.

– Ты знаешь, – улыбнулся ведун, складывая инструмент в мешок, – в мире, из которого я пришел, есть такие люди: зубные врачи. Время от времени к ним должен приходить каждый. И вот ведь какая штука… Без стоматолога не обойтись никому. Но это еще не значит, что кто-то обязан его любить. Во мне умерла ненависть, берегиня. Но я все равно поеду на север. Туда, где много праздников и совсем нет крестов.

Он затянул узел и приторочил мешок с инструментом к прочим сумкам.

– Спасибо тебе, ведун.

Олег развернулся подошел к берегине, крепко ее обнял и поцеловал. Ее губы по-прежнему были шершавыми, влажными и чуть кисловатыми. Но теперь они еще слегка пахли фиалками.

– С таким же успехом ты мог бы целовать землю, – сказала она, когда Олег отстранился.

– Знаю, – кивнул ведун, отвязывая коней. – Но у мужчин есть свои странности, чудесная моя. Я люблю тебя, хранительница леса и его гостей. Хорошей тебе погоды и мягкой зимы.

Девушка помахала в ответ рукой, зачерпнула из-под ног горсть пересохшей листвы, подкинула вверх – а когда та опала на землю, берегиня уже исчезла.

Середин, ведя коней в поводу, обогнул болото с пока еще мертвой водой, поднялся на покрытый сухим кустарником взгорок с противоположной стороны и остановился. Ему в голову пришла одна странная мысль: византийцы не походили на людей, которые что-то делают просто так. Притащить сюда, в глухой лес, и водрузить тяжелый крест – это титанический труд. Посланцы хитроумного двора с берегов Босфора должны были иметь очень весомый повод для совершения этого деяния. А значит, возле креста наверняка находилось что-то. То, что он защищал своей энергетикой от посторонних глаз и дикого зверья.

– Ну-ка, малышка, – попросил он гнедую, – давай задержимся здесь еще на чуть-чуть.

Отпустив поводья, Середин сбежал с холма и принялся внимательно рассматривать землю, на всякий случай прощупывая ее саблей и описывая вокруг бывшего креста все более и более широкие круги. После четвертого захода он был вынужден спуститься к воде. И сразу понял, что нашел искомое: под корнями вековой ели, на спускающемся к болотцу склоне темнела широкая нора. Точнее, логово – неглубокое, но укрытое от дождя и ветра.

– Здравствуй, Россия, родина слонов, – тихо пробормотал Олег, оценивая размеры лежки. Слон тут, может, и не поместился бы, но вот взрослый буйвол – точно. Дно выстилал толстый слой еловых веток, из песчаной стенки торчало несколько крупных костей, неприятно напоминающих берцовые человеческие. Сильно пахло мускусом. Ведун, слегка пригнувшись, вошел в нору, наклонился, оглядываясь, зачерпнул ладонями песок. Неожиданно пальцы ощутили нечто, похожее на нить. Олег поднес ее к глазам и понял, что это волос. Длинный женский волос. Но на то, чтобы тут скушали какую-то даму, было непохоже: мало волос. И совсем нет лоскутов кожи, на которой эти волосы растут. Нет черепа, суставов пальцев, обломков остальных костей. Но все равно – логово казалось очень странным.

– Кое-что понятно, – пробормотал ведун. – Тепло, безопасно, вода рядышком. Очень даже уютное место для вывода потомства. Если нора предназначалась для нескольких поколений зверей, то ясно, ради чего старались византийцы: мина закладывалась на столетия. Этот кайф мы им сегодня уже обломали. Но вот куда делся последний обитатель норки?

Середин снова начал описывать круги и вскоре обнаружил на склоне холма, довольно близко от лошадей, глубокую, почти в локоть, рытвину с разорванным на поверхности еловым корнем.

– Это какую же силу надо иметь, чтобы порвать корень? – почесал в затылке Олег, осматривая след. Края уже успели частично осыпаться, но слом еще не потемнел, выглядел свежим. Ведун мысленно провел прямую линию от логова до следа, повернул и прошел по этой линии еще несколько шагов. Новый след обнаружился на ели – длинная глубокая ссадина, словно кто-то хотел ступить рядом с деревом, но задел его оттопыренным когтем. – Ай да зверь…

Середин вернулся к лошадям, намотал поводья на руку и двинулся по следу.

Мысленно он уже признал право христианских проповедников на Слово. Он смирился с тем, что они будут ходить по земле русской и убеждать ее обитателей в правильности своей веры. Раз они готовы проповедовать Христа, несмотря на то, что их топят, жгут, сажают на кол, рвут в куски, пусть несут свою благую весть, леший с ними. Но вот василиски, хазары, зомби и прочие твари – это уже не по правилам…

Муромский знахарь

Ведун шел по следу километра полтора. То тут, то там были видны глубокие ямы, ссадины на стволах деревьев, сломанные толстые ветви. Вскоре стало ясно, что неведомый зверь двигается строго по прямой, и Середин, немного расслабившись, поднялся в седло, пустив гнедую рысью. С седла следы различались хуже, но вполне хватало и того, что с интервалом в двести-триста метров на глаза попадался раздавленный куст, загубленная молодая сосенка или вывернутый из земли валун.

Однако в этом мире Олег путешествовал не на мотоцикле, а потому, наткнувшись на ручей, был вынужден остановиться: лошади не пили и не ели с раннего утра, а солнце перевалило далеко за полдень. Да и ему самому перекусить не мешало. Пока скакуны ощипывали густую осоку вдоль русла, Середин сварил себе кашу с сушеным мясом – все с тем же, что подарили ему на второй день пути. Даже странно, что не испортилось, – сколько недель прошло. Примерно через час снова двинулся в погоню, но очень скоро начали опускаться сумерки, и ведун, выехав из сосняка на небольшую прогалину, решил делать привал.

Место это ему не очень понравилось: вокруг вместо берез голостволые махины, прогалина заросли папоротником и осокой, кустарников никаких. Однако долго стоявшим в конюшне лошадям было полезно пощипать свежей травки, пока имелась такая возможность, а искать среди ночи более удобное место – можно и вообще в какой-нибудь овраг сверзиться. На всякий случай ведун спутал скакунам ноги, а вокруг поляны посыпал немного своего любимого защитного состава – перца с дешевым табаком. Потом доел кашу, а когда на небе зажглись первые звезды – завернулся в мягкую и теплую медвежью шкуру и провалился в глубокий сон.

Ему привиделась Верея. Она гладила Олега по телу, громко рыча от возбуждения, потом положила руку на запястье и вдруг сказала скрипучим голосом:

– Ты ведь язычник, скиталец. Отдай свой крест!!!

От громкого крика ведун проснулся, вскочил и выхватил саблю, ощутив, как жарко пульсирует крест у запястья. Потом кинулся к покрытым пеной лошадям, отошедшим уже к самой границе очерченного зельем круга, принялся лупить их по крупам, чтобы животные, с трудом прыгая на путаных ногах, вернулись на середину прогалины. Снова закрутился, пытаясь понять, откуда идет опасность.

Похоже, невидимый враг не смог проникнуть в защищенное место, а потому попытался выпугнуть коней в лес. Кони шли в сторону желтовато сияющей в небесах Луны – тогда нечисть наверняка находилась напротив.

– Ну, выходи! – развернулся Олег спиной к ночному светилу и вытянул саблю перед собой, указывая на сосновые стволы. – Выходи и сразись со мной. Коли останешься жив, пару дней будешь сытым.

По лесу прокатился низкий тяжелый рев, от которого лошади опять забились, всхрапывая и мотая головой. От деревьев отделилась мохнатая трехметровая махина, стоящая на двух задних ногах, замолотила себя кулаками в грудь. Ведун ощутил, как внизу живота засосало знакомым холодком предсмертного ужаса, пару раз взмахнул клинком, разогревая руку, и двинулся вперед.

Махина подпрыгнула на месте, взревела еще громче, принялась колотить кулаками по соснам – вниз посыпалась шелестящая хвоя.

– Я понял, понял, ты страшный. – Середин левой рукой дотянулся до правого кармана и вытянул наружу петлю кистеня, чтобы, коли приспичит, было легко его выдернуть. – Давай начнем, а то спать очень хочется.

Ведун сделал последние два шага, отделявшие защищенное зельем пространство от прочего леса, и остановился уже совсем неподалеку от монстра. Тот взревел в последний раз, резко опустился на четвереньки и бодро ринулся в чащу, прочь от врага.

– Эй, ты куда, шишига-переросток? – рассмеялся от неожиданности Середин. – Я что, кокер-спаниель, по лесу за тобой носиться, обезьяна северная?

Он убрал клинок, глубоко вдохнул смолистый воздух, чувствуя, как гулко бьется сердце, вскинул лицо к прохладному небу:

– Эге-ге-гей! Я здесь!

Почему после каждой стычки, каждого прикосновения к смерти воздух всегда кажется пьяным, запахи – сочнее, краски – ярче, небо – ближе? Что меняется в этом мире после того, как пробежишься по грани, отделяющей его от небытия? Обратно, что ли, заманивает?

Олег подошел к лошадям, притянул к себе их морды, прижался щеками:

– Ну же, не бойтесь… Не все нам под юбкой у берегини отсыпаться, нужно и самим кое-что уметь. Пора бы и привыкнуть, что с нами никогда и ничего не случится до самой смерти. А после смерти и подавно бояться поздно.

Сорвав несколько папоротников, он отер коней от пены, а потом снова завернулся в шкуру.

От завтрака утром пришлось воздержаться, поскольку воды поблизости видно не было, а набрать ее с собой в бурдюки Середин по привычке забыл. Зато, встретив через пару часов пути родник с чистейшей водой, путник и напился от души, и наелся досыта тонко порезанной солонины, и догадался запасти воду во все возможные емкости.

После полудня лес оборвался перед жнивьем. Широкое поле, покрытое короткими травяными пеньками от убранной пшеницы, тянулось до деревни, со стороны которой доносилась песня волынки.

– Зажинки празднуют, – с завистью пробормотал Олег. – Убрали урожай, теперь до весны веселиться станут.

Однако поворачивать он не стал, поскакал дальше, до свежего пролома в зарослях ивы, растущей в продолговатой низинке. Лезть следом ведун не стал, – вот еще охота ноги ломать – обогнул кустарник, и был вознагражден лугом, через который тянулась утоптанная полоса. Тут и слепой со следа не собьется.

За лугом начинался редкий сосновый бор, и еще верст десять Середин мчался во весь опор, пока не наткнулся посреди леса на лосиную тушу.

В общем, в этом не было ничего странного. Обычный лось, обычная стая волков над неспособной сопротивляться грудой мяса. Вот только слишком уж крупной добычей для волков выглядел сохатый. Не то чтобы лесные хищники не могли справиться с могучим лесным зверем, но только редко приставали родственники собак к столь опасному противнику. Во всяком случае летом, когда с избытком хватало добычи попроще, без крепких рогов и мощных копыт.

Олег придержал коней, спрыгнул на землю – волчары, числом почти в три десятка, зарычали, готовые защищать добычу до конца. Зарычали настолько решительно, что Олег выдернул саблю сразу, не дожидаясь нападения.

Возле туши остались волков пять. Даже не волков – волчат, еще не понимающих, кто в лесу главные хозяева. Пара самцов, бросив добычу, стали заходить округ, со стороны спины. У Олега вдоль позвоночника побежали мурашки. Не столько потому, что он, как медведь, супротив стаи устоять не сможет, сколько из-за того, что нападения сзади не переживут лошади.

Середин попятился, удерживая клинок поперек спины и пытаясь влиться частотой дыхания в частоту стаи, – потом резко выдохнул, одновременно выбрасывая меч навстречу прыгнувшей суке. Матерая серая самка отпрянула вбок – Олег, не имея возможности разобраться с ней до конца, рубанул клинком навстречу скакнувшему на него тяжелому самцу. Тот, прямо в воздухе, поджал ноги, втянул живот и даже как будто придержал свой полет. Только поэтому клинок не развалил его на две половинки, а, плашмя ударив по телу, откинул в сторону.

Волки злобно зарычали, но, признав силу нового гостя, попятились, уступая ему место у туши. Середин, держа в руках саблю, склонился над лосем.

Тело почти целое, если не считать большой раны у самой головы. Пожалуй даже, раны – слабо сказано. Шея сохатого была разорвана почти пополам, голова повернута к спине, в основании черепа зияла глубокая дыра. И все-таки туша оставалась целой. Могучий убийца, сотворивший то, на что у волков никогда не хватило бы силы, соберись они хоть сотней стай, не сожрал от добычи ни кусочка.

– Ладно, ребята, – кивнул скалящимся волкам Середин, вынимая нож. – Боги велят делиться.

Он отполосовал себе изрядный шмат вырезки от задней ноги, кинул в мешок с солониной, после чего поднялся в седло и снова помчался вперед. Незадолго до сумерек остановился на излучине реки, рядом с густой дубравой, развел огонь. Зажарил мясо, досыта наелся, с усмешкой вспоминая парковскую столовую, лег спать на крутом берегу, а когда на новом рассвете собрался продолжить погоню, то наткнулся на проезжий тракт. Не просто колею, которую накатывают телеги, что ездят раз в день по местной надобности, а самую настоящую дорогу – мощенную крупным булыжником поверх песчаной подушки, широкую, отмеченную по краям столбиками из мореного дуба.

Ведун, не особо обращая внимание на княжеское баловство, перемахнул тракт, прошел еще около километра через сосняк, но вскоре заметил, что никаких следов византийского чудища больше не замечает. Олег придержал коней, повернул назад, к тракту, вглядываясь в землю и растительность вокруг. Ничего – создавалось ощущение, что тварь дошла до дороги, после чего пустилась в новом направлении.

– Куда же тебя понесло? – задал риторический вопрос Середин, поглаживая гнедую по гриве. – Пятьдесят на пятьдесят. Могла повернуть на север, могла и на юг. Куда же нам с тобой ехать, подружка четвероногая. Давай прикинем… На юге чудище может портить жизнь приграничным племенам. На севере может пакостить всем, без боязни причинить вред христианам. А еще где-то там живет такой человек, как вещий Аскорун… Получается, что поворачивать на север поводов все-таки поболее будет, нежели на юг. Как считаешь?

Гнедая заржала, и всадник согласно кивнул, натягивая левый повод:

– Я так и думал…

Часа через два он нагнал обоз из трех десятков телег, груженных капустой, репой, свеклой и связками кур – кур живых, но связанных лапами в пучки по шесть штук в каждом. Возниц, что гордо восседали по двое на подводе, демонстрируя возможным татям топоры за поясом, Середин беспокоить не стал, нагнал всадника, гарцующего во главе поезда:

– День добрый, мил человек. Спокойной тебе дороги…

– И тебе доброго пути, коли не шутишь… – мужик в кожаной куртке, в которой Олег без труда узнал толстый поддоспешник, с короткой, любовно обстриженной черной бородкой, с подозрением оглядел ведуна с ног до головы.

– Хочу вопрос задать один, мил человек, – пригладил свои светло-русые волосы Середин. – Зверя одного я ищу… Странного… Размером он будет с быка. По виду, наверное, на волка походит. Но на ногах у него не лапы или копыта, а когти огромные, подобные орлиным. Другими тех следов, что за ним тянутся, не оставить. А клыков зверь может не иметь вовсе. Лося убитого он клыками не рвал, иное что-то с ним делал.

– Ты, никак, пугать меня всякими чудищами удумал! – повысил голос мужик. – От дороги отвратить хочешь, торг перехватить?!

– Понятно, – кивнул Олег. – Не видели. Ну, тогда звиняйте. Езжайте дальше куда хочется. Спасибо на добром слове.

Это означало, что спешить ему было больше некуда – византийского зверя он потерял. Ведун потрусил дальше спокойным широким шагом, без особого труда обогнав еле тянущиеся перегруженные телеги, и еще задолго до вечера въехал в деревню из доброго десятка дворов, вытянувшихся широким полукругом на высоком берегу безымянной реки. Середин привычно постучал в калитку дома, что стоял с краю, улыбнулся вышедшей хозяйке:

– Я хочу помыться в бане, вкусно поесть, хорошо выспаться и чтобы кто-то постирал мою одежду… – Олег протянул женщине пару монет, и та, не вступая в дальнейшие разговоры, пошла отворять ворота.

В общем, все было как всегда, если не считать того, что хозяйка оказалась вдовой с двумя детьми девяти и тринадцати лет, а потому и спинку гостю она потерла в баньке самолично, и спать постелила на полатях – на сеновале, сказала, уже холодно. Да и вообще согрела как смогла.

На второй день началось то, чего ведун опасался уже несколько недель: небо разверзлось, и на землю обрушился дождь. Он хлестал непрерывным потоком, шурша по крышам, превращая дороги в глубокие, весело журчащие ручьи, впитываясь в бревна сараев, размачивая землю на пустеющих полях. Воздух внезапно стал холодным, изо рта, стоило сунуться из дома, вырывался белоснежный пар.

Середин застрял. Он не испытывал ни малейшего желания мокнуть под дождем тысячи верст, которые отделяли его от вещего новгородского волхва, тем паче что из дома гостя никто не гнал. Да и сам ведун не считал, будто что-то может сильно измениться от того, что ответ на свой давнишний наивный вопрос он получит на пару недель позже. Было бы ради чего самоотверженно преодолевать природные катаклизмы.

Побродив из угла в угол, он наткнулся на брошенную там сточенную косу, согнувшуюся посередине. Решив тряхнуть стариной, забрал кузнецкий инструмент, перебрался в овин, откинул решетки для сушки снопов, развел огонь и принялся работать молотком. За пару часов из старой косы получилось два отличных длинных ножа. Один, широкий, удобный для разделки мяса, второй – длинный и тонкий, подходил для еды и мелких повседневных нужд. А то мальчишка у вдовы ходил без ножа на поясе. Прямо как нерусский какой-то.

Оценив его работу, хозяйка принесла в ремонт насошник – хитрое изделие, похожее на откованный из стали рог. Рог надевался на нос сохи, им, собственно, землю и вспахивали. Трещину на древнем аналоге плуга Олег заварил – и уже на следующий день соседи притащили лопату с оторвавшимся крепежом под черенок, потом старую амбарную петлю, которую хотели превратить в нож для ребенка, сточившийся топор, ломаный серп – и пошло, поехало. Работой завалили куда круче, нежели в родном автопарке. Правда, на счет зарплаты тут было строго: в одной руке тащишь сбитые подковы – в другой обязательно должна быть корзинка со свиным окороком, лучком и чесноком, переложенными сухой крапивой лещами, овечьим сыром или, на худой конец, кувшином с хмельным медом или местным яблочным вином.

Местные мужики очень быстро повадились навещать вдову по вечерам, поначалу с просьбами к гостю по железной надобности подсобить, потом – расспрашивая осевшего странника про творящиеся в мире дела. Олег с удовольствием сказывал им про свадьбу юного Игоря Ростовского с дочерью Белозерского князя, про живущих на Мсте русалках и чудесной победе над василиском некоего новгородского купца, про подвиги великого богатыря Дубовея, едва не в одиночку одолевшего хазар, что решили обложить непомерной данью стольный град Муром… О себе Олег предпочитал не упоминать. Как известно, на Руси легко верят в подвиги далекие, но мало – в возможности тех, кто рядом. Правда, про ведовские знания свои Середин все-таки сболтнул, а потому вскоре его начали зазывать то порчу от дома отвести, то отетю напугать, то банников утихомирить, то скотину от Коровьей Смерти вместо баб отговорить…

Как-то так получилось, что платить за кров Середину стало ненужно. Уже вся семья хозяйки питалась с его заработков, да кое-что еще и на ледник, на будущее откладывалось. Сажать Олега вдова стала во главе стола, вино выставляла без намеков, первому на выбор придвигала блюдо с тушеным мясом или печеной рыбой. Совета начала спрашивать, как лучше хозяйство в дальнейшем обустроить, сколько пашни поднимать, что под покос оставить…

Дожди уже утихли, но Олег выжидал, пока дороги подсохнут, пока не нужно будет опасаться ночлега на сырой земле, бояться, что поднявшиеся от дождей ручьи и болота перекроют проезжие тракты. А то, может, имело смысл и Покрова подождать. Оно ведь, как мороз хороший ударит – грязи на Руси больше до самой весны не случается. Реки сами собой превращаются в прочные ровные дороги, над бездонными топями вырастают звенящие мосты, сырость инеем оседает на ветвях деревьев. Езжай куда хочешь и ничего не бойся!

Однако теплым осенним днем перед воротами дома вдруг остановилась телега и в дом вдовы постучала женщина в темном платье:

– Хозяюшка, слыхивали мы, ведун у тебя живет, – теребя узлы, скороговоркой сказала она. – Может, глянет он на моего сыночка младшенького? Что-то плох совсем стал, боюсь я за него… Задыхается кровинушка моя. Каженный день походит, походит, и вдруг кашлять начинает, а потом и синеет весь, дышать перестает совсем, падает…

Гостья заплакала.

– Давно так? – поинтересовался Олег, выходя на улицу.

– Да с весны этой. Ранее тоже случалось, да редко. Волхв наш отчитал – отпустила падучая. А тут вдруг как накинулась, мочи просто нет никакой.

– Ладно, сейчас посмотрим…

Разумеется, старик никогда не учил своих последователей знахарскому мастерству. Считал, к докторам отправлять болящих надо, а не опыты над ними ставить. Но только вот не имелось сейчас окрест никаких больниц и поликлиник, а потому отфутболивать несчастную мать у Середина язык не повернулся.

Мальчишку занесли в дом, уложили на лавку у печи, раздели. На вид ему было лет десять, и на первый взгляд казалось, что его за все эти десять лет ни разу не покормили: руки точно спички, ноги как руки, живот впалый, аж все ребра наружу. Весь синий, словно из петли вынули, дышит мелко-мелко.

– Когда последний раз задыхался?

– А вот сегодня и упал, родненький мой, – хлюпнула носом гостья. – Сразу и повезли.

Олег, положив руку мальчишке на лоб, сосредоточился, изгоняя мысли и стремясь установить с подростком контакт по уже знакомой методике. Коли княгине помогло, почему и другим помочь не сможет? Ведун долго прислушивался к происходящему в больном малыше, пока не удостоверился: опасной патологии нет. Никаких зловещих черных комков не зреет, органы внутренние на местах. Вот разве легкие слабоваты, не управляются с нуждами организма. Оттого при лишних усилиях в движении и не справляются. Астма возникает, задыхается малец. Надо им помочь, подтолкнуть…

– Я вообще знахарством не занимаюсь, потому травы не заготавливал, – сказал Середин, отходя к столу. – Потому, коли лечить мальчика хотите, сами попытайтесь то, что нужно, найти. Я сейчас на бересте наговор нацарапаю, его на отвар нашептывать нужно… Но в первую очередь наберите побольше болотного багульника. Или, лучше, купите у травника опытного. Его листья нужно в пору цветения собирать, сейчас не время. Значит, ложку багульника и пол-ложки листьев крапивы нужно заварить кипятком, примерно горшок, да нашептать на отвар: «Силой Сварожьей, жаром Яриловым, чистотой Лелеиной, теки вода по жилам молодца, грей, согревай, слабеть не давай. Будьте слова мои крепки, как спорыньи лепки. Смерагл, сторож честный, неча тебе зимой холодной на полях творити, к молодцу прилини, паром своим дыхни, крылами обвей, силу полей летних отдай. Индо вовеки, от сырой земли и до жаворонкого полета. Слово-булат, вода-замок. Унеси болезнь, оставь бело тело». После наговора весь отвар нужно за день выпить до капли. Будешь поить мальца двадцать дней, отпустит падучая. Навсегда отпустит, забудете. Но будущей зимой лечение повтори. Летом бесполезно, летом наговор на Смерагла не действует.

– Спасибо, родненький. – И прежде чем Олег отдернул руку, женщина успела ее пару раз поцеловать. – Прямо и не знаю, что бы без тебя делала! Кровинушка слаб совсем, до Ворона бы и не довезла, не знаю, как сюда-то докатилась… Вот, прими подарок от всей души…

Ведун принялся отмахиваться от корзины с яйцами и соленой курицей, а потому до него не сразу дошел смысл услышанного:

– Что ты сказала?!

– Я… – отпрянула от громкого возгласа гостья. – Я говорю, подарок…

– Нет. Ты говорила, что везти к другому знахарю ребенка хотела. Куда?

– Так, сказывали, на Муромской дороге… От Киева, стало быть, к Мурому, возле деревеньки Воротицы, знахарь обитает. Не волхв. К богам не ходит, помощи от них не просит, сам ворожит, сам и нашептывает, сам и снадобья мастерит. От всех болезней, сказывали, избавляет. Да токмо добраться до него непросто. Дорога кружит, не пускает… Сама выбирает, кому лечиться, кому назад вертаться.

– Зовут его как?!

– Вороном кличут… – пожала плечами крестьянка. – Мудрый, видать, как ворон.

Середин умчался из деревни с первыми лучами солнца, оставив вдове на память почти всю хазарскую добычу – миски, блюда, кувшины. Ей – прибыток, ему – лишняя тяжесть. Гнедая, словно чувствуя нетерпение хозяина, неслась галопом, таща за собой на натянутых поводьях заводного коня. Версты уносились назад, точно поднятые ветром осенние листья, – мелькали, заметить не успевал. Во встречных деревнях ведун переходил на шаг, стучался по дворам, спрашивал, где можно найти знахаря Ворона? И все крестьяне уверенно показывали вперед.

«Что же мне раньше спросить в голову не пришло? – мысленно пенял себе Олег. – Его, похоже, половина Руси знает…»

А кони мчались и мчались дальше.

До Воротиц он доскакал за три дня. Деревенька оказалась забавная: десять домов, семь постоялых дворов. Видать, немало народу сюда приезжает, и надолго. Но останавливаться Середин не стал – сразу поехал к холму, на котором вырыл свою землянку знахарь. Здесь, вблизи от конечной остановки своего путешествия, Олег неожиданно оробел, спешился и пошел медленно, еле переставляя ноги. Сердце стучало, словно впереди находился не друг, а кровный враг, непобедимое чудовище. А вдруг это не он? Вдруг кто-то другой? Мало ли колдунов могли выбрать такое звучное имя…

Промеж вековых дубов темнела землянка, пространство перед ней было вытоптано на десятки метров вокруг. Олег издалека увидел старика, который сидел перед малым ребенком, склонив набок голову, и все его существо наполнилось пониманием: есть! Он дошел до конца пути.

– Ну, здравствуй, Ливон Ратмирович. Или здесь у тебя иное имя?

– Забирай постреленка, Милана, – кивнул стоящей неподалеку женщине Ворон. – Снега жди. По первому снегу за снадобьем придешь. Исцелим, не боись.

Одетая во все темное гостья торопливо сгребла ребенка на руки, прижала к себе, затем, отбежав в сторону, мелко перекрестилась, а старик быстрым движением сцапал в тонкую руку корявый длинный посох:

– Не припомню тебя, мил человек.

– Естественно, – повел плечами Олег, подходя ближе. – Мы еще не познакомились.

– Постой, постой, – вскинул палку Ворон, – не торопись. Дай глаза посмотреть.

Ведуны встретились взглядами, замерли, и спустя пару секунд старик рассмеялся:

– Как же, как же, бродяга! Ну, мой мальчик, нагулялся?

– Досыта! Так что, Ратмирович, давай мне свой ответ. Домой мне пора отправляться. По водочке и мороженому соскучился.

– Да ты садись, бродяга, садись, – указал Ворон на разбросанные тут и там дубовые чурбаки. – В ногах правды нет. Стало быть, домой торопишься?

– А то! Почитай, три месяца по лесам и долам шляюсь. Забыл, как бензин пахнет, откуда в утюг электричество наливается. Давай, отправляй меня обратно. Поиграли, и хватит. За науку спасибо, завтра проставляться приду. Но только вертай меня домой! Устал.

– Так до завтра время есть, бродяга, – отложил свой посох старик. – А я тебе уже давно сказ один хочу рассказать.

– Какой еще сказ?

– А ты слушай, – склонил набок голову Ворон. – Есть такая сказка. Дре-евняя… В некие годы, в некоторые лета, в незапамятные, но добрые времена во городе Новгороде жил купец. И был у него сын. Хороший сын, смышленый, крепкий. Захотел сын научиться сражаться со змеями горно-каменными. Дал ему отец на это дело половину своего серебра, и начал молодец учиться. Долго учился, сорок пар сапог истоптал, сорок повозок хлеба изжевал. Но тут умер его отец – настала пора наследство принимать. Принял купеческий сын наследство и потратил его на то, чтобы довести свое мастерство до полного совершенства. Истоптал он еще сорок пар сапог, изжевал еще сорок телег хлеба ученического. А ужо после он лучше всех во всем подлунном мире умел убивать змей горно-каменных. Он умел убивать их мечом и копьем, платком и палкой, ногами и руками, дыханием своим и даже взглядом…

Старик поднялся на ноги и двинулся к землянке.

– Ратмирович! – следом удивленно поднялся Олег. – Ты чего? Что дальше в сказке-то было?

– А ничего, – обернулся Ворон. – Кончилась сказка. Потому как ни одной змеи горно-каменной купеческий сын за всю свою жизнь так и не встретил. Ступай, бродяга, завтра приходи. Завтра я на твой вопрос отвечу.

Олег поклонился вслед старику, повернулся, стал спускаться к Муромской дороге, предвкушая, как завтра, уже в это время, войдет в свою квартиру, примет душ, сядет перед телевизором. Потом поутру поедет на работу, после нее – в клуб, вечерком посмотрит «одноглазого друга». Потом опять – работа да клуб, где Ворон станет обучать приемам борьбы с оборотнями и голоногими византийскими пехотинцами. Потом немного пивка – и спать. А может, приворотное зелье еще на ком попробует. С завтрашнего дня он сможет жить спокойно и безопасно. Никаких василисков, поганых, никаких лесных разбойников. Хорошо…

– Эй, не ходи туда, странник, – окликнул Середина смерд, везущий на тощей лошадке россыпь округлых валунов, каждый с детскую голову. – Сказывают, на дороге волк объявился. С лицом человеческим и когтями орлиными. Двоих путников пропускает, а каждого третьего насмерть грызет, и кости по тракту раскидывает.

– Волк, говоришь? – Олег покосился на желтую сухую дорогу, уходящую в темный еловый бор. Солнце стояло еще высоко, но в ельниках дня не бывает, там всегда сумерки. – Волк – это хорошо. Волк – это шкура мягкая, дорогая… – Ведун усмехнулся и покосился влево, на вырытую в горе землянку.

Ворон стоял на краю утоптанной площадки и внимательно наблюдал за своим учеником.

– Ни разу в жизни, говоришь, не встретил? – усмехнулся Олег.

Он отвернулся, встал на краю пыльной мощенки, указывающей путь в стольный город. Там перекрывал добрым людям дорогу какой-то странный волк. Волк, которого он никогда не увидит, потому что в его родном мире нет больше злобной нечисти. Есть пиво, телевизоры, есть ежедневные рабочие смены от звонка и до звонка. Есть уроки ратного мастерства, нужные только скучающим бездельникам, чтобы покрасоваться перед подругами где-нибудь на даче. Есть только тишина, благость и покой…

– Ладно, Ворон, – негромко сказал он, понимая, что старик, коли захочет, все равно услышит каждое слово, – вернуться к тебе никогда не поздно. Теперь не открутишься. Да только сам понимаешь: ведун в мире без крикс – это как щука в озере без карасей. Зачем?

Середин поправил саблю, чтобы не била по ногам, и легким шагом направился к лошадям.

Паутина зла

Оборотень

Солнце поднималось из-за леса, бодрое, отдохнувшее, готовое к трудам. Олег потянулся, хрустнув суставами, привалился к стволу: хоть минуту, а можно передохнуть. Первые лучи нежили лицо, массировали опущенные веки, разглаживали складку между бровей. Скоро погоне конец.

Он глубоко вдохнул, мысленно представляя, как втягивает в себя солнечное тепло, заряжает им тело, потом медленно, осторожно выдохнул усталость. Вот и все, пора за дело. Прикрывшись ладонью, Олег открыл глаза – и тут же увидел прямо перед собой красную капельку на березовом листе.

– Ква… – Он коснулся капли пальцем, потом зачем-то понюхал кровь. – Это к удаче. Совсем свежая. Теперь ты попался.

Олег поправил на поясе саблю, еще раз глубоко вдохнул и выдохнул. Оборотень не может не понимать, что от бегущего по пятам ведуна не скрыться. Значит, попытается напасть из засады. Странно только, что тянул так долго – до самого рассвета. Или надеялся все же с первыми лучами обернуться человеком?

– Эй! – Середин вышел на поляну, пробуя разбитыми поршнями сырую землю. Скользко, конечно, но ничего, сойдет. – Ну, хватит прятаться! Выходи!

Поршни по сравнению с привычными милицейскими ботинками – вообще не обувь. Взяли два куска кожи, обернули ими ноги, да и прихватили нитками. Прочно, почти не трет, разве что пятки после целой ночи бега уже совершенно ничего не чувствуют. Каблуки все же великая вещь… И конечно, рифленая подошва. Скользко на поляне.

– Ну, выходи, ночник! Возьми мою голову!

Серебряный крест, примотанный к запястью, нагрелся чуть сильнее, когда Олег повернулся левым плечом к зарослям кустарника. Не показав виду, ведун еще немного прошелся по поляне, покричал во все стороны. Но оборотень не рискнул и теперь, не соблазнившись атаковать врага со спины.

– Так, ну хватит же комедию ломать, электрическая сила! – Середин круто повернулся к оборотню и пошел на него, чувствуя, как теплыми толчками подсказывает направление крестик. – Я что, по-твоему, совсем ничего не соображаю?

В кустах тихо хрустнуло – может быть, это неловко дернулся раненый ночник, а может быть, с таким звуком разбилась его последняя надежда. Ветки раздвинулись, и на поляну высунулась крупная медвежья голова. При свете он произвел на Середина даже большее впечатление, чем в темноте. К всевозможным криксам да мавкам, их порой до тошноты жутким ликам ведун привык, а вот могучий, так похожий на настоящего, зверь по-прежнему внушал опасение. Когти длиннее человеческих пальцев…

– Вот, давно бы так! – Олег остановился в нескольких шагах, одновременно вытягивая из ножен саблю. – Зачем попусту мучиться, верно?

Медведь ответил глухим рыком, означавшим, скорее всего, какое-нибудь грязное ругательство. Кусты затряслись сильнее, оборотень вышел на поляну целиком, недовольно покосился на солнце. Да, наверное, и в самом деле еще надеялся с рассветом опять стать человеком, избавиться от болтающейся на шее цепочки.

– Дурак ты… – одними губами сделал вывод Олег и попятился еще немного.

Пожалуй, хватит хорохориться. Если оборотень попался глупый, так это очень хорошо. Теперь нужно еще показать ему испуг, нерешительность – и ночник обязательно атакует, надеясь на свои когти. Правда, называть его ночником уже не совсем верно…

«Полуночник, – прикинул Середин. – Так лучше».

Оборотень полностью вышел на поляну. От бега, но еще сильнее от заговоренной цепочки, наброшенной охотником на шею врагу в самом начале знакомства, глубокая рана на мохнатом плече так и не затянулась. Но и с раной он смог бы легко уйти от Олега – не на четырех, так на трех лапах, коли бы не все та же заговоренная цепочка. Тонкая, а не разорвешь, длинная, а не сбросишь.

Ведун еще немного попятился, мельком оглянулся через плечо, как бы прикидывая расстояние до ближайших деревьев. Нога заскользила по сырой от росы траве – это уже не специально, это так вышло, но Олег решил развить успех и неуклюже приземлился на пятую точку. Ладно уж, никто, кроме оборотня, не увидит, а тот никому не расскажет – не успеет. Зато не придется по кустам бегать и без того продырявленную в ста местах «косуху» в полную негодность приводить.

С оглушительным ревом медведь прыгнул вперед. Олег буквально взлетел в воздух, оказавшись на ногах, и, смущенный не присущей обычному человеку подвижностью, оборотень притормозил. Но поздно, они уже были близко друг к другу. Зверь поднялся на задние лапы, сразу став на голову выше Середина, и с мнимой неуклюжестью взмахнул когтями.

Дразнить оборотня мелкими царапинами больше не следовало, и Олег предпочел увернуться. Ушел назад – нырять под лапу показалось слишком рискованным. И не зря: каким-то неуловимо быстрым скачком из арсенала Майка Тайсона медведь подскочил вплотную, когти мелькнули у самого лица, а вторая лапа тем временем возникла почти за спиной ведуна, готовая подгрести его поближе. Спасла только интуиция: Середин кувырнулся в другую сторону, вмиг поднялся и опять кувырнулся – перемещался мишка с неестественной легкостью.

А что было бы, не сковывай его движения наговоренная цепь? Вот так враг! Десять раз теперь подумаешь, прежде чем в лес по грибы отправиться, – бывают ведь и самые обыкновенные, но очень сердитые медведи. Олег отбросил в сторону эти мысли, а заодно опять прокатился по земле, рубанув оборотня по лапам. Тот пронзительно взревел от боли – и остался на месте.

– Ловок ты, братец! – выкрикнул Олег, точнее, собирался выкрикнуть, но сбитое дыхание не позволило выговорить половину звуков. – Только я ловчее, электрическая сила…

Настала его очередь нападать. Орудуя последней четвертью сабли, почти кончиком, ведун изрядно попортил лжемедведю шкуру, а тот, совершенно потерявшись и устав от душащей цепочки, лишь пытался ухватить оружие за лезвие. Один раз, впрочем, ему это почти удалось – когти подходящий инструмент, вот только сноровки у оборотня оказалось маловато. Повернув кисть, Олег придержал дернувшийся было из рук клинок и тут же уколол врага в глаз. Тот отреагировал совершенно по-человечески: зарычал, откинув назад косматую голову, прикрыл рану лапой и попятился.

«Тут тебе и конец». Середин от души рубанул по толстой шее, вниз градом посыпались тонкие звенья больше не нужной цепочки. Интересно, защищал ее оборотень – или даже это ему в голову не пришло? Дураки ни бед своих, ни счастья равно не понимают. Олег отошел в сторону, даже отвернулся ненадолго, чтобы не видеть малоприятную картину превращения зверя в человека.

Рев сменился плачем. К счастью, не женским, да этого и быть не могло, иначе Олег всю ночь гонялся бы за медведицей. Немного отдышавшись и мысленно пожелав себе крепости душевной, ведун посмотрел на злодея. Им оказался худенький, болезненного вида мужичонка, одетый в тряпье и босой. Размазывая по лицу кровь, слезы и сопли, оборотень тоненько выл, зажимая ладонью вытекающий глаз. Руки все изрезаны, на ноге рассечено ахиллесово сухожилие… Смотреть противно.

– Что же ты, такой убогий, зло творил?! – Перекидывая из руки в руку саблю, Олег стал примериваться для последнего удара. – Ну, будь мужиком, выпрямись! Тебе же лучше!

– Не губи! – завыл злодей. – Не губи меня, человече! Службу сослужу!

– Восемь семей, – напомнил скорее себе, чем оборотню, ведун. – Восемь семей, а уж про случайных прохожих и говорить нечего. Вот когда надо было помнить о «не губи».

– Из-за бабы это! – Оборотень упал на спину, скорчился, будто надеясь защититься. – Дозволь рассказать! Я тебе слово секретное молвлю, клад знаю, не губи! Службу сослужу, рабом буду! Не ведал, что творил!

Не так давно Середину уже случилось выслушать одну трогательную историю. Там, правда, все было из-за мужика, потому что рассказывала женщина. Поруганная невинность, желание отомстить насильнику, знатному да богатому, – вот и отправилась бедная девушка к колдуну, в лес, а уж он и сделал из нее зверя, проклял, то есть не виноватая она ни в чем… Складно рассказывала, и, если бы опыт не научил ведуна держать руку на сабле, мог бы и прозевать бросок.

– Оставь свои истории для соседей по адской сковородке, или уж не знаю, где ты окажешься. – Олег, вопреки, а может, и благодаря своему призванию, не имел четкого представления о загробном мире. – Опусти руки, последний раз прошу, или на куски тебя рубить придется.

– Тайну поведаю, о тебе! – Оборотень действительно опустил руки, оперся на них и привстал, повернувшись к убийце здоровым глазом. Это было неожиданно, и ведун замер с поднятым оружием. – Ведь ты – пришлый колдун! Ведь это о тебе народ сказывает!

– Допустим, ты угадал… – Олег взялся за саблю двумя руками, выставил вперед ногу. Теперь он принял позу, скорее подходящую для ожидающего нападения самурая. – Говори, а то ведь не успеешь.

– Не губи! Слух о тебе прошел, колдун! И по селам да городам, и по болотам да лесам! Не пришелся ты ко двору, странник! Много ведомого людям зла – да то все меньшие братья. Как бы старшие тебе одному не показались… – Оборотень вытянул шею к ведуну, единственный глаз его горел страстной надеждой. – Поклянись отпустить меня, дать раны зализать да из краев здешних уйти – тогда поведаю, как тебе спастись. Солнышко светит, да ведь и ночь придет… Клянись силой своей и здоровьем, левой и правой рукой, клянись своей ворожбой и своим…

Середин не дослушал – надоело держать саблю. Позиция была не слишком удобной, но он, уже опуская оружие, сделал шаг в сторону и сумел попасть очень хорошо. Колка дров, если к ней подходить творчески, весьма развивает необходимые для палача навыки, а не далее как позавчера Олег как раз пособлял одинокой старушке. От нее и услышал про лютующего в окрестностях медведя-оборотня…

– Почти все, – вздохнул ведун и покрутил над головой саблю, сгоняя с клинка капельки крови. – Осталось мелко нашинковать и поставить в духовку…

Одна из самых неприятных сторон жизни в чужом мире – невозможность найти человека, который способен оценить твои шутки. Здесь юмор какой-то другой, грубоватый, а над известными Олегу анекдотами никто не смеется. Может быть, дело в том, что каждый раз приходится объяснять, что за люди «новые русские» и откуда у запорожцев вдруг взялись колеса.

– А может быть, я просто не умею их рассказывать, – вслух предположил Середин, продолжая вращать саблю. – Или же и то и другое, что вернее всего.

Труп оборотня, даже обезглавленного, не стоит оставлять валяться в лесу. Он насыщен черной злобой, так притягивающей нечисть, и может послужить слишком питательной пищей для какой-нибудь сущности, а то и вместилищем для бесплотной грешной души.

– Тьфу ты, электрическая сила…

Нет, надо рубить, хоть и противно. Мысленно извинившись перед верным оружием, Олег опять ухватил саблю двумя руками. Хорошо еще, мужичонка попался хилый, тощий. И почему так? Может, недоедал? Или все в медведя уходило?

Покончив с «расчлененкой», Олег вытер саблю – на этот раз как следует – и спрятал ее в ножны. Потом достал из поясной сумки мелок и очертил забрызганную кровью часть поляны, стараясь оставлять на все еще влажной траве хоть какую-то линию.

– Стану не помолясь, выйду не благословясь, из избы не дверьми, из двора не воротами – мышьей норой, собачьей тропой, окладным бревном; выйду на широко поле, поднимусь на высоку гору… – Мелок кончался, надо было бы обзавестись новым. – Поймаю птицу черную, птицу белую, птицу алую…

Олег не слишком старался – нужно было просто не подпустить к останкам, и без того мало на что пригодным, случайную криксу. Всего несколько минут, пока ведун будет собирать топливо для костра. Огонь лучше всего, надежнее – да и проще это, чем яму копать. А вот надеяться на авось, на волков да лисиц, которые по косточке растащат оборотня, нельзя.

Несколько дней назад Олег убил упыря. Самого обычного, хотя и довольно старого уже, опытного. Вспоминая об этом случае, ведун не сдержал улыбки: тварь забралась на дерево и принялась там выть, будто надеясь на чью-то помощь. Середин полез было следом, но упырь скорчился на самой верхушке, которая и под ним-то отчаянно раскачивалась, а двоих не выдержала б ни за что. В сердцах Олег принялся рубить верхушку саблей, и тогда ночник отважился прыгнуть на соседнее дерево.

– Тарзан, однако! – восхитился ведун, глядя, как промахнувшийся упырь полетел вниз и уже в двух саженях от земли с маху напоролся на сухой сук, по иронии судьбы оказавшийся осиновым.

Чем может быть опасен упырь, болтающийся на осине, проткнутый ею насквозь? Ничем и никому. Пускай птички порадуются! Середин спустился и спокойно отправился дальше, намереваясь в тот день солидно сократить расстояние до дома своего старшего друга и учителя Ворона – надо же когда-то туда добраться? Работа сделана – совесть чиста, душа поет. С такими душой и совестью вместе очень весело шагать по просторам.

И ведун шел тогда весь день, до самого заката. Вечером, так и не повстречав достойного противника, он плотно поужинал и улегся спать. Не раскались освященный в Князь-Владимирском соборе крестик так, что Олег запрыгал от боли, спугнув приснившуюся Верею, – никогда бы уже не проснуться ведуну. Упырь был тут как тут – стоял за ближайшим деревом, тянул к врагу удлиняющиеся, будто резиновые, руки. Эти руки Середин ему тут же укоротил саблей, а потом, все тем же серебряным крестом прижигая лицо, выяснил, в чем дело. Помогать друг другу нечисть не способна, а вот заполучить более слабого сородича в рабы всегда рада. Уж как леший сумел договориться с мертвым (вторично!) упырем, Олег не понял – но ведь договорился и помог, снял «с крючка». И что Середин ему сделал? Обычно-то лешие прохожих не трогают. Неужели за верхушку того дубка обиделся?

– Электрическая сила! – Набравший целую гору валежника Середин вернулся на поляну и увидел, как прочь метнулась рыжая молния, наверняка уносящая в зубах кусочек мясца. – Ведь когда надо – не дозовешься вас!

Прежде чем развести «погребальный» костер, Олег достал второй мелок, черный, пропитанный крысиной желчью, и нарисовал еще один круг. Для очистки совести – вдруг занесет нелегкая охотников, устроят привал на старом кострище. Зло – субстанция живучая, готова через поры в человека просачиваться и накапливаться там. Черный мелок во время этой операции окончательно истерся, остатки рассыпались между пальцами.

– Надо, надо домой заглянуть, – поставил себе диагноз Олег. – А то и ностальгия грызет, и запасы все иссякли. Пусть Ливон Ратмирович дает отпуск, а я ему пива принесу. Ведь вернусь, вернусь обязательно…

Далеко позади – и в то же время еще дальше впереди – остался «спортивно-реконструкторский» клуб «Остров Буян», где маленький старичок по прозвищу Ворон учил ребят драться холодным оружием и расправляться с нечистью. Так учил, будто важнее этого и нет ничего. И оказалось – не зря…

– Хоть бы раз в лифте прокатиться! – Сморщившись, стараясь не вдыхать аппетитный запах жареного мяса, ведун отступил от костра и не оглядываясь зашагал дальше.

Пожара он не опасался: двойной заговоренный круг не только нечисть да людей не подпустит, но и пламени не даст вырваться наружу – «Гринпис» может быть спокоен. Когда деревья заслонили ведуна от поляны, Олег разрешил себе вспомнить о последних словах оборотня.

«Врал или нет? Что еще за „старшие братья“? Надо посоветоваться с Ливоном Ратмировичем. Не подумает же он, что я испугался?»

Через час глаза стали слипаться – сказывалась проведенная на ногах ночь.

Сейчас бы остановиться на берегу реки, расседлать гнедую, скинуть котомки с заводного коня, развести костерок, порезать себе солонины, хлебнуть из бурдюка яблочного вина… Нет родной лошаденки рядом, пасется сейчас вместе с вьючным приятелем верстах в полусотне на север.

– Наверняка в бабе дело, – уже в который раз с душевной ненавистью пробормотал Олег, – только женщина могла такое паскудство удумать…

А получилось так, что дней десять назад, еще до того приснопамятного упыря, занесло ведуна в зажиточную деревню. С частоколом вокруг, с воротами, идолами защитными на углах. И занесло аккурат к моменту, когда мужики местные паренька лет семнадцати чуть на кол не посадили. Олег, по глупости своей извечной, за него вступиться попытался. Местные путника послали подальше, но Середин начал настаивать; слово за слово – и выяснилось, что у всех мужиков, окромя этого архаровца, стойкая импотенция. В общем, порчу видно за версту, и все на мальчишку показывает. Ведун обрадованно сообщил, что порча – это как раз его специальность и все можно исправить.

Исправил, естественно. Не подумал, что порчу молодуха какая из колдовского рода навести могла. Не глядел на нее парень, вот и отыгралась. Не подумал Олег…

Дальше все было путем: баня, естественно; вещички все ему постирали, накормили и напоили от пуза, а как одежка высохла – в дорогу снарядили. Кувшин убоины тушеной дали, пласт солонины, бурдюк вина яблочного…

От сладких воспоминаний Середин судорожно сглотнул – надо было сразу все слопать! Не подумал…

Потом остановился он на дневку возле речушки, разделся, макнулся в воду, поплавал чуток, пугая мавок и стремительных серебристых мальков, вылез на берег, направился к коням… Фиг! Не приближаются. Пошел быстрее – без толку. Зашел с одной стороны, с другой – никак. Не иначе, ведьма, от которой он мальчишку спас, ему либо коней, либо место для отдыха заговорила.

– Хоть бы словом перемолвилась, зар-раза, – опять вслух высказался он. – Не иначе, баба постаралась. Напакостила, и вроде ни при чем. Ищи-свищи.

Заклятие оказалось незнакомым, снять его Олегу не удалось. В итоге остался он, в чем был. В рубашке, косухе да шароварах – недосохшие джинсы на седле так до сих пор и висят. С саблей и поясной сумкой – щит и ножик костяной у седла, на задней луке. Ботинки прочные форменные – там же. Скинул их, оставил рядом с лошадьми. Захотел по травке босиком прогуляться…

Погулял! Деньги, добро, шкура медвежья – все там, у реки осталось. И все, что смог Середин в такой ситуации придумать, так это топать к далекому Мурому, кланяться Ворону в ножки, просить помощи. Авось не сгинут кони под защитой заклятия, авось старик совет дельный даст…

В одном только повезло ведуну – пожалел босого горемыку мужик из ближней деревни, вырезал ему из козлиной шкуры пару поршней. Так теперь и топает – на боку сабля ценой в табун боевых скакунов, а на ногах – поршни, что любой попрошайка одевать побрезгует.

– Точно, баба это придумала, – тяжело вздохнул Олег. – Не знают они меры. Чуть что не по ней – так или парня на кол, или прохожего голышом на край света отправит. Ох, вернусь, найду паскуду. Уж тогда и я ей чего-нибудь этакое придумаю!

А пока – хорошо бы на дорогу выйти, хорошо бы добрых людей повстречать, на ночлег напроситься… И не успел Середин об этом подумать, как впереди посветлело, а вскоре он уже переставлял свои поршни по утоптанной тропинке, вдоль поля. Далеко на востоке поднимался к небу дымок, обещая не собственноручно приготовленную еду – Олег считал, что так гораздо вкуснее.

– Шевели поршнями! – прикрикнул он на себя и тут же скривился: – Ох, и юморочек, Середин… Не соблазнить таким порядочную девушку, электрическая сила.

Зов

Входя в вонючее, задымленное до рези в глазах помещение, Олег был вынужден наклонить голову. Что поделать – редкий обитатель здешних мест дотянулся бы макушкой до уха никогда прежде не считавшего себя высоким ведуна. Зато хозяин, обладатель необычайно толстых, красных рук, оказался почти того же роста, что и Олег. По крайней мере, можно было так предположить, ибо этот богатырь налег грудью на высокий стол, уперся подбородком в здоровенные кулаки и равнодушно поглядывал на посетителей.

– Будь здрав… – буркнул он, чуть пошире открыв глаза при виде Олега. – Откуда бредешь?

– Странствую.

Середин давно понял, что попытка объяснить что-либо подробнее воспринимается многими не иначе как слабость и вызывает еще больше подозрений. Приблизившись к хозяину, он вытащил из-за голенища маленький, но красивый нож с серебряной насечкой, положил его на стол.

– Хорошая вещица, – повертел хозяин нож в толстых пальцах. – Хотя и недорогая.

– Щей да каши, – сделал заказ Олег. – А еще кваску и выспаться бы, да с утра перекусить.

– Бражки? – добавил хозяин, окончательно определяя цену ножу. Олег кивнул. – Садись, обожди… До утра-то еще долго, день да ночь. Богатырский у тебя сон, путник.

Олег отвернулся, прошел к свободному месту за одним из длинных грязных столов, уселся на лавку. На него косились: бедные поршни плохо сочетались с вполне еще справной по местным меркам курткой-косухой и особенно с саблей на боку. Лезвия не видно, но медная чашка гарды и рукоять из пластиковых дисков всех цветов радуги не могла не привлекать внимания… Спохватившись, ведун стащил с головы платок, завязанный на манер банданы, – так тут тоже не носили.

– Ой, люли-люли-люли… – негромко пропел за соседним столом худой малый с испитым лицом, погремел маленьким бубном. – Как да нашего кота прищемили ворота…

– Закрой пасть! – рявкнул его толстый, богато одетый сосед, на миг оторвав косматую голову от столешницы.

– Плачет котик в воротах, кошки ждут его в кустах… – неуверенно продолжил скоморох и печально положил бубен на стол. – А вот были и у меня раньше сапоги. Красивые, да со шпорами, а к шпорам конь, а на коне невеста!

– Все ты брешешь, – ухмыльнулся сидевший рядом с ведуном мужик, который обгладывал здоровенную кость, роняя на бороду капли жира.

– Правду говорю!

– Брешешь. Вам, скоморошьему племени, на роду написано все, что есть, на бражку выменивать. С вечера тут сидит и побирается! – пожаловался бородач ведуну. – Меня Глебом звать, на торги вот ездил да от своих отстал, а вообще-то – хозяин, из Озерцов. А ты откель будешь? Не в нашу ли сторону путь держишь? Товарищу завсегда рад.

– Олегом кличут. – Тут подручный хозяина корчмы, сопливый прыщавый отрок, принес щей, и ведун достал из сумки свою потертую серебряную ложку. – Брожу, мир смотрю.

– Красивая у тебя сабля. – Глеб не стал задавать лишних вопросов о причинах «брожения». – И одежда вроде наша, а вроде какая-то сорочинская. Другой бы помыслил: лихой человек, а я сразу чую доброго товарища. Так не в наши ли края путь держишь? Озерцы тут недалече и…

– Нет, – помотал головой ведун, с наслаждением отхлебывая пьянящий квас. – Да и устал, спать хочу.

– Ну, тогда ладно, – сразу согласился Глеб. – Я-то скоро тронусь. Солнце уж высоко, скоро народ на тракте появится, да и здесь шумно станет. Жена заждалась, опять молвит: все домой, а ты в корчму… Да ничего, она сбрешет – я послушаю. Вот и замолчит.

– А сказывают, ночами в этих краях оборотень пошаливает! – некстати заявил скоморох и быстро подсел. – Вот страху-то! Не боишься, хозяин справный, что повстречает он тебя?

– Дурень! – Глеб закончил с костью и звонко стукнул ею в лоб скомороху. – Оттого я ночь тут и провалялся, чтобы с пьяных глаз в лес не забрести. А про оборотня давно известно, медведь даже в дома вламывался. Но это далеко от моих Озерцов.

– А что же, днем нечисть не может одинокого путника подстеречь? Не может?! – загорелся скоморох, потирая лоб. – Вот тебе не стану, а путнику Олегу спою. Ой, люли-люли…

– Заткни пасть! – опять потребовал толстяк. – Хозяин, выкинь его!

– Тебе самому пора уж давно, – заметил богатырь, опять опершийся на локти за своим столом. – Ну-ка, сынок, иди разбуди всех, что по лавкам дрыхнут, да скажи: пусть или просят чего, или проваливают. Полдень скоро.

Отрок послушно поплелся толкать с вечера оставшийся в корчме люд. Закончив со щами, в которые неплохо было бы хоть капнуть сметаны, Олег придвинул к себе горшок с кашей. Ароматной, жирной, с тмином, солониной и перцем. Удивительно, до чего наваристые, вкусные каши ели предки! Ради такой пищи картошку можно обратно в Америку отправить. Вот только еще бы разок попробовать…

Середин вздохнул, но после первой же ложки гречневой каши временно забыл о своей тоске по картофелю, лифтам и бутылочному пиву. Бражка дождалась своей очереди, Олег отведал и ее, найдя, как всегда, крепкой и вкусной.

– Нет никаких оборотней! – заявил вдруг проходивший между столами к дверям человек. – Есть лишь диавол, внушающий некрепким духом свои мерзости! А следует его перекрестить и плюнуть, а сперва самому креститься. Помощи у Господа нашего искать следует, как…

– Ой, люли-люли-люли!!! – визгливо взвыл скоморох и сорвался с места в неуклюжий танец. – Раз сложил наш грек персты, наложить на всех кресты! Но народ вместо креста уронил его с моста!

«Не больно-то складно, – отметил про себя Олег. – И громко. Наверное, толстый его сейчас вытолкает».

– Хозяин! Налей дураку! – вместо этого потребовал здоровяк. – Слышь, скоморох! Дашь еще пинка колдуну греческому, так и закуски получишь!

Но на пинок скоморох не решился: христианин отмахнулся от глумящегося тяжелым посохом, а в глазах его читалась готовность схватиться хоть со всем миром и пострадать за убеждения. Однако достойного противника не нашлось, и адепт византийской веры гордо удалился.

– Ой, люли-люли…

– А теперича заткни пасть! – Толстяк опять уронил голову.

– У нас в Озерцах оборотней нет… – продолжил разговор Глеб, задумчиво прихлебывая квас. – На Сером болоте, где, сказывают, некогда чудское кладбище было, много всякой гадости, да она к деревням соваться боится… А на полдень от нас, за Еловым лесом, спокон веку страшное творится…

– А ну, не поминай, – потребовал до того молчавший старик по левую руку от Олега. Почти беззубым ртом он очень медленно, едва ли не по крупинке, поглощал такую же кашу.

Ведун бросил на соседа удивленный взгляд. Седой, с крупным, носящим следы многочисленных переломов носом, на лице шрамы… Одет небогато. Старый вояка? Что ж тогда мешает о нечисти говорить, будто испугался?

– Что это ты, старый человек, мне рот затыкаешь? – обиделся Глеб. – Я хозяин, семья пять ртов, не скоморох какой, не побирушка с крестом. Что хочу, то и молвлю.

– Кое о чем и сказывать не след, – упрямо стоял на своем старик, поджимая тонкие губы.

– Внуков своих поучай, коли вырастил! А я не вру, правду сказываю, мне скрывать нечего. Вот какая у нас напасть, Олег: обитает за Еловым лесом – так его у нас кличут, а для князей, может, и другое название имеется, – в общем, живет там какой-то чародей. А вернее сказать, и не живет вовсе, потому что давно уж мертвый. Еще дед мой помнил историю про то, как убили колдуна, но волшба его сильнее смерти оказалась. Прежде в тех местах дорога была, а по дороге и деревеньки попадались, да токмо все это давно было. Исчезли люди… А коли случится кому в тех местах приблудиться, то таковых и искать никто не идет. Вот это лихо так лихо… – Глеб встал, облизывая ложку, забросил ее в извлеченный из-под стола мешок. – Сказывают, отправлялись туда вои, да не вернулись. Сказывают также, чародей тот проголодался и за лесом ему сидеть скучно становится. Ну, пошел я, люди добрые, поспешать пора! Будь здрав, Олег!

– Будь здрав, – кивнул ему на прощание ведун.

Он спокойно закончил с кашей, запил трапезу остатками кваса. Пора бы и на боковую… А потом можно и к Озерцам заглянуть, посмотреть, что там за умрун. Придется еще немного подождать старому Ворону гостя.

– Что, уж собрался идти? – поинтересовался старик.

– Куда? – насторожился Олег.

– За Еловый лес, куда ж еще? Вижу, собрался… А токмо не дело это. – Старик все никак не мог справиться со своей порцией. – Глуп ты.

– Отчего же глуп? – Поев, Олег пришел в блаженное дремотное состояние, лень было даже встать, чтобы добраться до стоявших в глубине помещения лавок.

– Ну, это сразу видать! Люди молвили, бродит по здешним краям молодец с мечом заморским. Нечисти не боится, а наоборот, большой до нее охотник. Наговоры знает, в сече зело искусен… – Старик сделал паузу, пережевывая оставшимися в глубине рта зубами гречку. – И вот приходит в корчму один малый – куртка хоть и добрая, а драная, на ногах поршни, шаровары светятся срамно, голову платком повязывает, как баба какая. Нешто не глуп?

– Так ты думаешь, я тот молодец и есть?

– Об том и думать не надобно. А мыслю я, что коли у меня, старика, сапоги имеются, а у ведуна не то что сапог, а шапки завалящей нет, так тот ведун – глуп. То-то нечисть обрадуется, как его увидит…

– До сих пор ни одна тварь не обрадовалась. – Сквозь сытость Олег все же немного обиделся. – А плату брать не всегда с руки, ведь нечисть больше простым людям досаждает, чем вельможам.

– И простые люди в сапогах ходят! – с досадой сморщился старик. – А что богатеям нечисть не досаждает – неправда это. Да токмо с тобой, оборванцем, они и дела иметь не захотят, другому заплатят, пусть он и не поможет. И заплатят златом… Ох, не про то говорим. Вот что, Олег-ведун, не ходи ты туда. Не ищи того мертвого чародея.

Олег потер виски ладонями. Странно как-то все складывается… Конечно, в таких вот грязных местечках он обычно и слышал жалобы на всяческих крикс да анчуток, а то и упырей да оборотней. Что ж, для того и ходит Середин по этой земле, для того и призван Вороном из далеких времен, а то и откуда подальше – трудно разобрать, что за мир вокруг. Но почему Глеб рассказал про далекую нечисть так коротко, будто испугался старика? И отчего сам старик так рассердился?

– Слышь? – ткнул сосед Олега в бок острым локтем. – Не ищи!

– Уж больно ты раскомандовался, старый! – Ведун потер бок: и правда больно. – Своя голова на плечах есть.

– Эх, глупый! – свистящим шепотом выдохнул старик, и Олег даже отшатнулся, опасаясь получить ложкой по лбу. – Неспроста этот Глеб здесь сидел! Тебя дожидался! За Еловым лесом места глухие, и все бы давно забыли про этого умруна, коли не ходили бы тут… рассказчики. А я тебе еще раз сказываю: не ходи!

– Ну, ладно, дедушка, поговорили – и хватит. – Ведун стал вылезать из-за стола. – Устал я, спать хочу.

– Кровью от тебя несет, – придержал его за рукав старик. – Медвежьей кровью. Догадываюсь… А ну, присядь еще на чуток, слово молвлю. Дальше – поступай уж как знаешь.

Олег боком опустился обратно на скамью, всем своим видом демонстрируя, что сейчас уйдет.

– Есть разная нечисть, – все так же шепотом сообщил ему странный сосед. – Мелкоту посечь – искусство требуется, так оно у тебя есть. Неведомо мне откуда… да дело не мое. Однако мелкая нечисть потому в такую силу вошла, что присматривают за ней старшие братья, питают ее. На службе у себя держат.

Ведун медленно повернул голову, всмотрелся в бледные, выцветшие глаза старика. Опять «старшие»? Крест, примотанный к запястью, оставался холодным. Холоднее даже, чем возле обычных селений, где чувствовал нехристианскую магию деревенских колдунов.

– Чародей тот – и есть из старшей нечисти. Не терзает умрун людей, не ест их, не пьет кровушку. Он их живыми заглатывает. Понимаешь?

– Нет, – честно признался Середин.

– Глупый потому что! Ходили туда люди вроде тебя, охотники землю от скверны избавлять. Да токмо неправда это, что умерли. Живые они… И сила каждого к чародею перешла, слугами его они стали. Сами стали нечистью, понимаешь? Что умрун творит с богатырями – мне неведомо, но другими они стали. Чародей ведунов не боится, он их ищет, зовет. Вот и ты зов получил. Не ходи.

– Так что же, будет этот чародей спокойно лихо творить, а я – от него прятаться? – усмехнулся Олег. – Этого хочешь?

– Не одолеешь умруна – свою силу ему отдашь. – Старик опять отвернулся к каше. – Пойдешь доброе дело вершить, а сотворишь зло. Вот и весь сказ. А Глеб этот да и все озерцовские давно уж чудные стали. И соседи их, овражкинские, такие ж. Как в наших местах ни окажутся – все в гости зовут… Да токмо гости по дороге пропадают. Думай сам.

– Что же ты князю не пожалуешься? – Ведун опять встал с лавки, расслабил пояс. – Кто-то же должен порядок навести?

– То-то умрун рад будет, коли к нему целая дружина пожалует… – пробурчал старик, не поднимая головы. – В молодости моей по тому Еловому лесу бабы ходили, грибы собирали. А теперича и до Озерцов не добраться… Все оттого, что вот такие, как ты, сами ему в пасть лезли. Крепчает чародей.

– Да кто он такой? Чернокнижник?

– Ты спать хотел? Иди да спи! – окончательно рассвирепел старик. – Может, с утра голова твоя нечесаная хоть немного просветлеет – поймешь тогда, что такие вопросы и задавать не след!

Фыркнув, Олег отправился почивать, приглаживая русые волосы, и правда давно не чесанные, да и не мытые. Подстелив куртку, а в изголовье бросив поясную сумку – окружающие называли ее «калита», да ведун никак не мог привыкнуть, – он обнял саблю и закрыл глаза. Сон налетел, как тать из-за угла, ударил по голове пуховым кистенем, все исчезло.

Добрыня

Утром – а Олег, как и обещал хозяину, проспал остаток дня и всю ночь – Середин опять уселся за стол. Никого из виденных здесь накануне не осталось, но жалел ведун только о старике. Эх, надо было поподробнее расспросить, заставить отвечать… Но уж очень спать хотелось, загонял оборотень по лесу.

Хозяин принес завтрак, добавив от себя полкаравая в дорогу. Видать, понравился ножик. А может, уже продал чуть дороже, чем рассчитывал. Глядя на его сильные руки, крепкие плечи, Олег запоздало удивился, что такой крепкий малый не нашел себе иной судьбы, чем содержать грязную корчму для простого люда.

– Жду, пока сынок подрастет, – без слов все понял богатырь и кивнул на прыщавого отрока. – Слабенький он у меня, в мать-покойницу… А потом, коли годы позволят, опять в дружину.

– Что ж, родни не осталось? – Олегу стало жаль, что такой боец тратит силы разве что на выбрасывание за порог перепивших посетителей.

– Как не остаться? Токмо родня не моя, женкина… Испортят мальца. Он и без того хил, все больше к грамоте тянется, а родичи то ли с греческой верой связались, то ли еще с какой… Старых богов в их деревне не чтят. Сделают из него монаха какого-нибудь, переписчика, на том роду и конец. Нет уж, лучше к хорошему человеку приказчиком пристроить… Да токмо все случая нет. Ну, и мал еще, боюсь – зашпыняют. У купцов жизнь нелегкая.

– Тебе ли, старому дружиннику, такое говорить? – удивился ведун.

– Да как же! Молодой приказчик в палатах сидеть не будет, придется и на ладьях поплавать, и по степи погулять. А там ворон ловить – стрелу поймать. Народец ушлый… Сядут на горб да погонять станут, а случись беда – и не выручат, какой за пацана спрос? Правда, я-то спрошу… – Хозяин почесал густую копну черных волос с редкой, первой сединой. – Да уж лучше не было бы повода спросить. Ну, мил человек, пойду кашеварить, а то Ратмир один и тут не справится.

– Ратмир? – улыбнулся Олег. – Знаю я одного Ратмировича… А как звать тебя, хозяин? Я вот Олег, по фамилии – Середин.

– По фамилии?.. – засомневался корчмарь и снова почесался. – Был у меня знакомец недобрый, Насретдин… Тоже, значит, фамилия?

– Да нет, это у нас род такой – Середины.

– От Середы пошли! – понял богатырь. – А я Добрыня. Сын мой – Ратмир Добрынич. Отца своего не ведаю, степной найденыш я. Так что, выходит, Добрыничи мы оба… Застоялся я возле тебя, путник, прости.

Корчмарь заспешил к пологу, отделявшему топящуюся печь от общего «зала». Ведун продолжил было трапезу, но вдруг вспомнил о старике.

– Хозяин! А старик-то, что вот на этом месте вчера сидел, – ушел?

– Ушел! – прогудел басом Добрыня. – Вчерась утром и ушел! Я его не знаю!

– Ну и ладно, – легко согласился Середин.

Закончив с завтраком, он завернул в куртку хлеб – на улице светило жаркое солнце – и вышел на разбитое крыльцо. Пожалуй, дружинник из Добрыни был куда лучше, чем хозяин придорожного заведения. Дом выглядел покосившимся, в помещении царила грязь. Вчера усталый ведун был рад и этому, но в иное время, пожалуй, прошел бы мимо. Здесь, наверное, воров немало…

– А и правда! – На всякий случай Олег проверил свои небогатые пожитки в поясной сумке.

Все оказалось на месте, да иной вор, пожалуй, и добавил бы от себя что-нибудь, прослезившись. Ведун вздохнул, опять вспомнив про старика. Прав он – негоже расхаживать в таком виде. Хоть сапоги надо справить, да только как? Коли завтра встретится старушка и пожалуется на какую-нибудь нечисть, одолевшую их нищую деревеньку, – неужели требовать с нее платы?

– Однако же если не встретится старушонка, то вечером буду голодный, – напомнил себе Олег. – Опять охотиться… А лука нет.

Охота – искусство, которое легко дается выросшим в полях да лесах, а вот как быть горожанину? Да такому заядлому горожанину, каких здесь отродясь не бывало…

– Не только сапоги, а еще и лук, – для памяти произнес Олег и посторонился, пропуская в корчму спрыгнувшего с коня молодца в сверкающих доспехах.

– Держи, награжу! – Молодец еще и повод Олегу в руку сунул.

Конь недоверчиво покосился на ведуна, но разрешил подержать немного узду. Олег, боясь подойти ближе к разгоряченному скачкой животному, присмотрелся к седлу. Богато… Видели, конечно, и получше, и все же такое седло стоит денег, не говоря о коне. Вот вскочить бы да умчаться – будет знать курносый ратник, как доверять личный транспорт первому встречному.

Из корчмы донесся грохот, крики. Неужели вновь прибывший рассердил Добрыню? Тогда ему не поздоровится! Конь немного повернулся, встревоженный, и Олег смог хорошо рассмотреть красивый, расшитый бисером колчан, притороченный к седлу. Большой лук, длинные стрелы… Опытному стрелку с таким оружием о еде много думать не приходится, уток на болотах полно.

– Похвист их разрази!!! – Добрыня вылетел на улицу, потряс в ярости кулаками. – Ох, что сделаю!

– Токмо поспешать надобно, слышь?! – Ратник выскочил следом, выхватил у Олега повод, ни словом не обмолвившись о награде. – Косой ждать не станет! Сказывал – до завтрашнего заката!

– Ух… – Корчмарь закрутился на месте. – Так, а коня-то у меня нет, за этот сарай отдал коня-то я… Ух! Вынесет твой двоих?

– До Авдотьина двора доберемся, а там разживемся! – Ратник уже был в седле. – Ну что?

– Так меч возьму… Ах, незадача! Ратмирку одного тут не оставишь с этими охальниками! – Добрыня забежал обратно, загремел оттуда: – А ну, добрые люди, выметайтесь все прочь! Закрываю!

Ему ответил нестройный гул посетителей – новость им не понравилась. Ведун, приосанившись и поправив саблю, обратился к всаднику:

– Беда какая приключилась?

– Не твое дело! – высокомерно отрезал тот. – Поспешай, Добрыня!

– Ох! – Корчмарь вылетел обратно, волоча двоих мужиков, с ходу швырнул их в пыль дороги. – Тоже ведь не дело это, так выбрасывать… А коли задержимся? А случись со мной что?! Олег! – заметил он ведуна. – Олег, беда у меня! Старый друг в засаду попал, Косой, вражья тать, раненым его у себя держит, а до князя далеко. Выручать надобно ехать, понимаешь?

– Понимаю! – Середин опять оправил саблю. – Пособлю как сумею. Далеко эти разбойники?

– Не в них дело! Ратмирку мне оставить не с кем, ведь тут одни лихоимцы! В какую сторону путь держишь, Олег Середич?

– Да я… К Озерцам собирался, – развел руками ведун. – Может, тебе остаться, а я бы съездил к твоему приятелю, поговорил там с этим Косым?

– Да как же! – опять всплеснул руками Добрыня, покрутился на месте и снова вбежал в корчму.

Буквально через пару секунд он выскочил обратно, волоча с собой прыщавого отпрыска.

– Вот, Олег, не оставь пацана! Ты человек с разумением, да и не без совести, это сразу видать. Доведи его до Озерцов, мать-то его оттуда. Но лучше не оставляй там, а веди дальше, в Овражки, это еще день пути, не более, и там родня сыщется. Хотя… Сами разберутся, хоть до Озерцов проводи. По гроб благодарен буду! А уж в награду – проси что хочешь!

– Да я… – растерялся Середин окончательно. – Я ж не знаю…

– Выручай! – Добрыня опоясался внушительным мечом. – Эх, хозяйство бросаю какое-никакое… Все разворуют, тати! Ратмирка, слушайся дядьку Олега во всем. Пожалуется на тебя – шкуру спущу!

– Не хочу к деду Яромиру!!! – вдруг во все горло заорал отрок, закрыв даже глаза. – Не хочу, батя!!! Возьми с собой!

– Молчи, пока вожжами не перетянул! – Добрыня взлетел на присевшего коня, устроился за спиной курносого ратника. – Ну, Олег, жив буду – отыщу! Ратмирка дорогу покажет, он токмо с виду такой дурной.

– А корчма-то?! – Ведун сделал несколько шагов вслед коню. – Что с ней-то будет?

– Да пропади она пропадом! – донесся недвусмысленный ответ.

Мужички, выброшенные на дорогу, сноровисто подскочили, переглянулись и мигом забежали обратно. Можно было не сомневаться, что вскоре от заведения останутся одни стены, а там и их на доски разберут.

– Ты бы собрался, что ли? – прокашлявшись, предложил Олег отроку. – Неплохо бы харчей в дорогу взять, да и вещи, что подороже.

– Сейчас… – не глядя на него, отозвался Ратмир и пошел внутрь, утирая слезы.

Олег решил, что лучше проследить за пацаном – мало ли что, народ в корчме разный. Они зашли за полог и обнаружили там обоих мужичков – те шустро пихали за пазуху все подряд.

– А ну! – Ведун вытянул саблю, пощекотал острием одному воришке подбородок. – Положьте-ка все на место!

– Да мы что? Мы – так… – Оба не стали спорить и вытрясли обратно на грязный стол украденные продукты, успев при этом все понадкусывать.

– Тьфу… – расстроился Олег. – Значит, так, Ратмир: бери хлеба, мяса сколько съесть успеем, соли обязательно, и ножи. Ножи все заберем!

Железо имеет цену, даже самое завалящее, благо кузница в каждом селе. Покрутив головой, Олег отыскал среди деревянной да глиняной утвари закопченный котелок, снял с крючка. Ратмир тем временем накидал аж два мешка продуктов, ссыпал в сумку хранившиеся отдельно ножи да и всякую другую железную мелочевку вроде гвоздей. Среди прочего ведун заметил и красивый боевой кинжал, и тот маленький ножик, что сам недавно отдал Добрыне.

– Не много еды-то набрал?

– Все одно пропадет… – не глядя, отозвался Ратмир и подпихнул один мешок Олегу: – Ну, пошли, что ль?

– А одежда? Одежки у тебя что же, больше никакой?

– Лето же, а батя говорит, я расту. Зачем же теперича одежка? Он и зимнюю-то всю продал, у меня батя хозяйственный… Как волк лесной.

– А деньги? – вспомнил Олег и понизил голос: – Ты деньги-то не забудь, спрячь на себе.

– Серебра да злата в доме не имеем, – враждебно заявил отрок. – А что у бати есть, так то он небось припрятал, мне не сказываясь. Он же меня хотел к хорошим людям отдать, вот и экономил на всем, спали на соломе. Так, сказывал, для здоровья полезнее… Нет у меня ничего!

– Да я разве отнимаю? Просто подумай еще раз, вдруг…

– Пошли!

Ратмир решительно вышел из корчмы, даже не оглянувшись на сидевших за столами.

– А лошади? – В представлении Олега корчма была все же солидным хозяйством. – Во дворе-то ничего разве не осталось?

– И лошадей нет! И косы нет! И телеги! Что пристал?! – Ратмир затрясся, назревала истерика. – Батя хозяйничать терпеть не может, я его лишний чугунок купить ни разу не уговорил! Токмо сам себя хозяином звал, а сам в дружине привык на всем готовом пить да спать! Что пристал?! Тебе сказано к Озерцам проводить – так и провожай! А не желаешь – иди своей дорогой!

– А вот я тебя сейчас ножнами-то по спине, – пресек ведун назревающую сцену. – Не ори, люди оборачиваются. Коли все взял – так пойдем, прощайся с домом.

– Да нужен он мне… – буркнул Ратмир и запылил по обочине. – Пропади он пропадом.

Кое-что все-таки роднило его с отцом. Олег вздохнул, поудобнее поправил на плече мешок и отправился следом. В сущности, что особенного случилось? Все равно по пути. Можно даже сперва отвести Ратмира в эти Овражки, а уж потом вернуться к Озерцам и посмотреть, что же там происходит. По крайней мере, о еде в ближайшие дни можно не беспокоиться.

– А лука в доме не было? – запоздало припомнил он. – Или, может, сапог отцовских?

Ратмир не ответил, даже не обернулся, только потряс нестриженой головой.

Ратмир

Дорога, по которой шагали путники, время от времени вбирала в себя младших подруг, убегавших от деревенек, и постепенно становилась все шире и многолюднее. Многолюдность, конечно, была относительной – в своем родном мире Олег не рискнул бы так выразиться о трех пешеходах, видневшихся впереди, и крестьянской семье на телеге, которая потихоньку нагоняла путников благодаря маленькой, но выносливой лошадке.

Мешок с продуктами оказался не легок, но ведун улыбался каждый раз, как перекидывал его на другое плечо. Вот уж действительно – своя ноша не тянет. Старик в корчме был прав: Олег пока не научился продавать свои умения и истреблял нечисть скорее на общественных началах. И сам Середин подумывал порой, что надо бы изменить такое положение вещей, да все как-то было не с руки.

Вот и теперь: какая-то нечисть живет за Еловым лесом у Озерцов. Не проходить же мимо? Страха ведун не испытывал, ведь каждый раз ему говорили – не ходи, погибнешь! Люди и не могли думать иначе, для них-то это действительно была верная смерть. Ну, так на то он и ведун, чтобы помогать.

– Ратмир! – Отрок все так же шагал впереди, согнувшись под тяжестью своего мешка. – А где бы нам привал сделать? Есть подходящее место?

– Есть. – Ратмир воспользовался разговором, чтобы остановиться, и с кряхтением свалил мешок на обочину. – Вот как с большака свернем – будет ручей. Эх, кружек-то не взяли…

– Да не беда. Я вижу, ты устал? Давай посидим, отдохнем.

– Давай… – В глаза парнишка не смотрел.

Ратмир по земле отволок мешок в сторону, присел на него. Ведун тоже сбросил груз, с облегчением повел плечами, поправил саблю. Надо обзавестись конем, надо. Но сперва сапоги и лук, да и штаны надо бы поменять – неуютно в тонких шароварах. А там, глядишь, и косуха окончательно расползется…

– Богатое село Озерцы?

– Откудова мне знать?

– Ну, дома-то там хорошие?

– Дома как дома, – пожал плечами Ратмир. – Мне какое дело? Я в Овражки пойду.

– Я, вообще-то, тоже, – напомнил Олег. – Тебя провожу, раз уж не хочешь в Озерцах остановиться. Это недалеко, верно?

– Кому как. Может, и не пойду в Овражки, может, в Озерцах, у деда Яромира останусь.

– Твое дело, – зевнул Олег. – Корчму-то не жалко? Пропадет заведение.

– А она бате за так почти досталась, – сплюнул отрок и поморщился. – Батя хозяйствовать не любит, ему все в обузу – и корчма, и я. Да и мать в обузу была. Дружинник… Разбойник, почитай.

– Ты уж на отца-то не ругайся, – попросил его ведун. – Все же он о тебе заботится, в люди вывести хочет.

– Хочет он… Как же… А сам в Озерцы отправил, к деду Яромиру постылому. Да не он один, остальные там еще хуже! А в Овражках и того пуще.

– Не любишь родню? – с сочувствием спросил Олег.

Ратмир не ответил, только сплюнул еще раз и принялся расковыривать прыщ на щеке. Он, видимо, пошел в мать: беловолосый, бледный, с тонкими нервными губами и глубоко посаженными водянистыми глазками. А может быть, она была красавицей – в сыне же проявился дед Яромир. В любом случае сын корчмаря Олегу не нравился. Но попутчик есть попутчик, не бросишь же его одного!

– Давно мать-то умерла?

– Тебе отец отвести меня приказал или вопросы задавать?

«Ах ты, змееныш!» – рассердился Олег, но виду не подал.

Зато подхватил мешок – нечего задерживаться, такого товарища лучше поскорее до места довести и проститься.

– Пошли!

Их почти догнала телега, которую, в свой черед, настиг скакавший по дороге ратник. Чтобы разминуться, ему пришлось съехать на обочину – конь споткнулся, и всадник едва не слетел на землю.

– Ах ты, чурка сиволапая! – В досаде ратник хлестанул плетью крестьянина, с готовностью сгорбившегося, и поскакал дальше.

Ратмир тоненько расхохотался. Крестьянин поднял на него недобрый взгляд.

– Ты что это потешного увидел, сопляк? Вот сейчас слезу да вздую, будешь впредь зубы скалить!

– Чурка сиволапая! – повторил Ратмир и, продолжая смеяться, пошел дальше, не обращая больше на крестьянина внимания.

Тот, смущенный таким обращением перед женой и детьми, недовольно покосился на Олега, на его богатую саблю и промолчал. Ведун смущенно покашлял, но не говорить же: я не против, слезь и надери ему уши! Глупо… Да и не те времена, чтобы кому-то доверять наказание вверенного тебе юноши: народ всюду крутой, уши надерут так, что и ушей не останется – в самом прямом смысле.

Крестьянин раздраженно стегнул лошадку, и та, печально вздохнув, пошла живее. Один ударил хозяина, другой посмеялся над ним, третий напугал – а отвечать за все ей.

«Был бы один – не испугался бы, – подумал Олег. – Наверняка в сене коса, да и за сапогом что-нибудь найдется. Но он с семьей, ответственность на нем, головой рисковать не может. Нечестно получилось».

– Эй, Ратмирка! – как можно суровее крикнул он, когда расстояние до телеги увеличилось. – Ты так больше не делай!

Отрок не ответил, лишь досадливо передернул плечами.

– Слышишь?! – Олег начал злиться всерьез. – Слышишь меня или нет? Не смей больше никого задирать!

– Что, чурки сиволапой испугался? – хмыкнул Ратмир, по-прежнему не оборачиваясь. – Да не боись, этот народ токмо десять на одного нападать умеет.

– Боюсь, ты меня не понял, Ратмир! – Ведун догнал негодного мальчишку, схватил за плечо. – Твой отец тебя мне доверил, а значит, и воспитывать тебя мне придется.

– Что, ударить хочешь?! – вдруг заорал отрок, швырнул на землю мешок, отскочил. – Ну, давай, бей! Ты сильный, я слабый! Бей! Можешь убить меня, все равно отец тебя отыщет!

– Ты не кричи… – начал было Олег, даже оглянувшись – неудобно на людях такие разговоры вести.

– Давай, что встал! – Ратмир рванул на груди рубаху. – Бей! Я тебе ничего сделать не смогу, бей меня! Ты же испугаешься, отца моего испугаешься! А коли смелый – давай, бей пацана! Никто мне не поможет!

Во все стороны летели слюни, Ратмир мелко трясся и притоптывал на месте.

«Ну, точно только что с малолетки, – подивился Олег. – Молодой, а порченый. И как Добрыня до такого допустил?»

– Тебя что же, отец бил?

– Отец не бил, да не нужен я отцу! Ты меня убей – а он твою голову снимет, да потом спасибо скажет, что от заботы избавил! Вон как он меня – к деду Яромиру, в Озерцы! А что там… Ему все равно! У него вон друг в беде, а на меня ему наплевать!

Теперь по щекам Ратмира текли слезы, вперемешку с соплями, само собой. Ведун сморщился, поправил на плече мешок и пошел вперед.

– Поклажу не забудь!

Он не слышал за спиной шагов, но умышленно не оглядывался. Наконец, примерно через четверть часа, отрок догнал его. Судя по ровному дыханию, Ратмир успокоился. Больше Олег решил с ним не разговаривать – хватит уже, пообщались. Воспитанием юных истериков ведун заниматься не собирался.

Время от времени попадались путники, все больше люди простые, на телегах либо на беспородных рабочих лошадках с простенькой сбруей. Пару раз проскакали ратники – княжеские люди. В переливчатых шелковых рубахах, с мечами на боках и щитами у седла. Некоторые с луками в богато отделанных саадаках. На саблю Олега косились недобро – думали, видать, что не по Сеньке шапка. Наконец, когда солнце прошло уже три четверти своего пути, Ратмир сказал, что пора поворачивать.

– Так тропы нет!

– Тропа вон за той рощей от большака отходит. Да и не тропа, а дорога проезжая… Но мы тут быстрее на нее выйдем.

Ратмир опять оказался впереди. Глядя, как юноша пошатывается под тяжестью мешка, Олег удивленно понял, что парень, несмотря на хилый вид, все же довольно выносливый. Но и жадный – надо же, сколько утащил. Тут же ведун вспомнил, что он сам первый побеспокоился о провизии в дорогу, и усмехнулся. Бытие определяет сознание…

– Вот, – сказал Ратмир, взобравшись на зеленый пригорок. – Тут и встанем. Внизу ручей, а тут ветерок, комарья нет. Большак за спиной, дорога на Озерцы – перед нами.

– А лихих людей не боишься? – Ведун прикинул, что ночью их костер будет виден со всех сторон.

– Нету тут лихих людей. А и были бы – мне-то они ничего не сделают, разве что харчи заберут. А вот у тебя сабля дорогая… Страшно? – Ратмир хитро прищурился на спутника.

– Не страшно, а опасливо. Чтобы днем хорошо идти, ночью спать надо, а не караулить.

– Так ты спрячь саблю под корни и спи себе спокойно. Больше у тебя тоже ничего нет.

Ратмир явно издевался, подтрунивал.

«Этакий гаденыш», – вздохнул ведун про себя.

– Иди собери валежника, а я соображу, чем поужинать.

– Это я лучше соображу, – резонно возразил Ратмир. – А ты больше моего топлива наберешь. Хотя ты сильный, значит, тебе виднее…

– Ладно!

Олег едва удержался, чтобы не сплюнуть – совсем как Ратмир. Уж лучше в самом деле уйти собирать валежник, чтобы не видеть этого парня. А то, неровен час, поднимется рука проучить мальчишку…

«До Овражков от Озерцов еще день шагать… – с тоской вспомнил Олег. – Нет уж, отдам деду, а там пусть сами решают. Ох, Добрыня, Добрыня, куда твои глаза глядели?»

Когда он приволок к стоянке несколько охапок валежника, Ратмир уже развел огонь, подвесил над ним прихваченный ведуном котелок и теперь помешивал какое-то варево. Олег заметил, что свой мешок отрок оставил нетронутым, доставая харчи только из ноши спутника.

«Чего еще от него ждать? – подумал ведун, отламывая немного хлеба и относя его к ближнему кустарнику, для местных леших да луговых. – Ну и пусть, мне зато нести легче будет. А свое добро пусть тащит до дедушки».

За ужином ведун немного оттаял, решил хоть немного порасспрашивать Ратмира Добрынича о своем деле.

– Ты про нечисть за Еловым лесом слыхал?

– Что, страшно? – тут же осклабился Ратмир. – Это недалече отсюда, коли напрямик…

– Да не страшно, а интересно! Что люди говорят?

– Говорят люди, что в стародавние времена жил там колдун, чародей заморский. Пришел к нам так давно, что и пращуры не помнили. Все соседи его боялись и слушались, дань платили, кто чем может. А потом решили, чурки сиволапые, что могут и без него обойтись. Собрались всем миром – они же, трусливые твари, токмо скопом умеют – вот и набросились! Заперли чародея в доме со всей семьей, колами двери подперли, да и подожгли! – Ратмир расширил глаза, в них заиграли отблески костра. – И сперва шло у них все хорошо, а потом… Потом чародей воскрес! И отомстил всем! Никто из его убийц в живых не остался, все умерли лютой смертью, а потом и дети их померли, и внуки. Опустели деревни, и место то стало проклятым. А чародей не угомонился, стал и дальше лихо творить. Понемногу все сильнее становится… Скоро Озерцам конец, а там и до Овражков доберется, коли еще не добрался. И сюда придет!

– Какой же он из себя? – Олег откинулся на спину, посмотрел на небо. Звезды были точь-в-точь такими же, как в родном мире.

– Да кто его видел, тот не расскажет! – продолжал запугивать Ратмир. – А токмо иногда кострища находят, вот и в этих местах тоже. Рядом вещи и оружие, а от путников – одни кости остались! Одни кости!

– Жуть. – Ведун перевернулся на бок. – Ну, я спать. А ты как хочешь.

Договариваться с отроком о караулах не хотелось. Пускай уснет, а уж там Олег сам о себе позаботится.

Ратмиру между тем не понравилось поведение ведуна. Сказать это напрямую малолетний гордец не мог, но недовольно запыхтел, заерзал. Сквозь веки Олег видел, как отрок подбросил в костер побольше валежника и сел к огню боком, поглядывая по сторонам.

«Сам перепугался! – обрадовался Олег. – Так тебе и надо, не рой другому яму».

Наконец сон одолел Ратмира – голова опустилась на грудь, глаза закрылись. Ведун бесшумно поднялся, покопался в поясной сумке. Белый мел кончался, да от черного остались одни воспоминания… Круг на траве получился прерывистым, ненадежным, но за неимением лучшего Олег прочел наговор над таким. На всякий случай еще раскидал по сторонам остатки дешевого табака с перцем – точнее, те несколько щепоток, что просыпались из давно опустевшего кулька на дно сумки. От мелкой нечисти поможет. Да еще крест, который нагреется от приближения сильного колдуна и разбудит хозяина. Этого вполне достаточно.

– А вот как быть с людьми? – чуть слышно пробормотал Олег.

Про зверей – например, стаю волков – не хотелось и думать. К счастью, стояло лето, дичи в лесах хватало на всех. На всех, кроме лихих людей, бродящих вдоль большаков. Ни костром их не отпугнешь, ни заклинаниями.

– Заколдую! – вдруг отчетливо проговорил Ратмирка.

– Ты что, электрическая сила?.. – Ведун бесшумно вскочил на ноги прежде, чем успел задуматься.

– Ух, заколдую! Все станете мои слуги, а кто не станет, того убью! У меня книга…

Отрок бормотал во сне. С облегченным вздохом Олег опять положил саблю на траву, сам улегся рядом. Ратмир еще что-то бормотал, но ведун его не слушал. Сделав несколько глубоких вдохов, он сосредоточился на ощущении внешнего пространства, постаравшись сжать до минимума внутреннее. Его никто не заметит, а вот он проснется от малейшего шума. Если, конечно, не проспит…

Напоследок приоткрыв глаза, Олег видел затухающий костер и повернувшегося к теплу спиной Ратмира. Спать!

В пути

Утром вышел скандал. Началось с пустяка: свежий, сытый Олег проснулся в прекрасном настроении и предложил поменяться мешками. Все-таки один стал заметно легче другого, а мальчик часто прикасался к натертому плечу, строя жалобные гримасы.

– Мои мешки! – вдруг осерчал Ратмир. – Оба! Захочу – и ни одного тебе не дам! Что тогда? Бить меня будешь? Убьешь?!

– Я же как лучше хочу! – попытался успокоить его ведун. – Тяжело тебе.

– Да? То-то в твоем мешке мало что осталось! Всю ночь, небось, чужое жрал?

Олег сплюнул, закинул свой мешок за спину и первым зашагал по дороге. И что за дрянь растет под крылом у Добрыни? Ночью себя представляет чародеем, мучает кого-то, а днем кидается на всех. Повезло ему со спутником – другой спустил бы портки и вытянул ремнем раз двадцать.

В молчании они шли около часа, затем ведун услышал за спиной треск ломаемых кустов. Рука тут же оказалась на рукояти сабли, Олег развернулся, приседая и сбрасывая мешок… Это Ратмиру зачем-то вздумалось отправиться в лес.

– Ты куда?!

– Тут короче…

– Хоть предупреждай!

Детей бить нехорошо, но иногда очень хочется. Может быть, даже полезно иногда. Не вызывай прыщавый пацан у Олега чисто физического отвращения, досталось бы ему на орехи. Но потерпеть осталось совсем немного: ведун решил в Овражки не ходить, а сдать Ратмира в Озерцах тем родственникам, какие только найдутся. И пусть не просится дальше, его дело старших слушать. Может, это и не совсем честно по отношению к Добрыне… Зато для его же сына безопаснее, у Середина рука тяжелая.

– Пройдем тут напрямки, – высокомерно сообщил через плечо Ратмир. – Скоро опять на дорогу выскочим, не промахнемся… Я чародеев не боюсь.

– Ага, они тебе снятся, – не удержался, съязвил Олег.

– Ничего мне не снится! – выкрикнул отрок, его оттопыренные уши мгновенно покраснели. – Просто не боюсь их! Уж не хуже людей и не страшнее, просто сила у них. Сила и власть.

– Тебе это нравится? Когда вот так силу применяют – другим во вред?

– А куда же ее еще девать? – Ратмир пошел чуть помедленнее, будто приглашая ведуна поравняться с собой. – Вот нашего чародея – зачем мужики убили? Да еще со всей семьей?! Из жадности! Чтобы дань не платить. Так что же, ты за них, за жадных, заступаться станешь?

«Знает, кто я, – отметил про себя ведун. – Оттого и не спрашивал, куда иду и чем промышляю».

– Ты наизнанку-то не выворачивай! – вслух потребовал Олег. – Откуда бы зло ни взялось, а оно все равно зло. Да и с какой стати мужики должны были платить?

– Слабый всегда платит сильному! Так заведено. Вот мой батя сильный, так ты меня ведешь, охраняешь. Такая твоя плата его силе.

Прежде чем ответить, Олег мысленно сосчитал от десяти до одного.

– Я помогаю твоему отцу просто потому, что он мне понравился, и…

– Ага, рассказывай! Испугался ты его!

– И просто потому, что мне по пути. Добрыня хороший человек, сразу видно, а хорошие люди должны помогать друг другу.

– Нет хороших! Есть сильные и слабые! – Ратмир на ходу перекинул мешок с плеча на плечо, будто боясь отстать. Он не смотрел на ведуна, но поговорить хотел. Больная тема? – Вот я слабый, мною всякий может командовать: и отец, и дед Яромир, и всякий встречный. Но уж коли отец за меня вступится – тогда и я сильный! А отец мой силен не столько мечом, сколько братством своим боевым да милостью княжьей к его заслугам. Оставь его без этого, одного в чистом поле – ну кто такой Добрыня? Богатырь? Так стреле все едино… А сильнее всех князья. Да токмо в чистом поле князь еще меньше значит, чем мой отец! Чем ты даже, может быть. Настоящая сила, она… Она сама по себе – сила, в помощи не нуждается. А ты говоришь – хорошие, плохие. Сказки.

– Где-где настоящая сила? – переспросил Олег, будто не расслышал.

– Да вот хоть бы и у чародеев! Ты же сам – чародей! Скажешь, не так?

– Может, и так, – кивнул Олег. – Только я зла хорошим людям не делаю, и…

– Потому что слабый чародей! – тут же налетел на него Ратмирка. – Вон, шагаешь налегке, весь в обносках, все богатство – сабля. Тоже мне… Может быть, нечисть на болотах ты рубить и умеешь, а токмо нет в тебе настоящей силы.

– Это откуда же ты успел узнать? – против своей воли завелся ведун.

– Да оттуда. Книги-то ведь у тебя ни одной нет. А без книг – какое знание, какая чародейская сила? В путь собираться, а ты: жратвы бери! Да настоящий чародей на твоем месте… – Ратмир вздохнул, помолчал. – Настоящим чародеям токмо слово сказать – и люди сами еду принесут, на золотом блюде подадут и поклонятся. А ты весь в обносках.

– Вон оно что, – покивал Олег. – Ты же грамотный. Небось в книгах заклинания ищешь, чтобы силу обрести?

– А хоть бы и так!

Ратмир запыхтел, пошел быстрее, спотыкаясь о кочки. Мысленно усмехнувшись – попал! – Олег пристроился ему в хвост. Нечего с таким парнем разговаривать, запросто может опять истерику устроить.

Как и обещал отрок, ближе к полудню путники опять оказались на дороге. К этому времени Ратмир совершенно выбился из сил, постоянно перебрасывал мешок с плеча на плечо. Олег помалкивал – пусть тащит свое добро, умник.

– Там ручей, – задыхаясь, сообщил мальчишка и кивнул вперед: – Видишь мостик?

– Вижу, – спокойно согласился Олег и ускорил шаг.

Он совсем не устал и легко опередил Ратмира, оказавшись возле ручья намного раньше. Подождав, крикнул:

– Ну что, притомился? Привал устроим?

Мальчишка ничего не ответил, только плелся по дороге, роняя в пыль крупные капли пота. «Упрямый, – усмехнулся ведун. – Разве что и можно хорошего сказать… Да и хорошо ли это?»

Ручей оказался чистым, быстрым да мелким, хотя и довольно широким. Бросив мешок и напившись, Олег отправился собирать топливо, возложив остальные заботы на Ратмира. Тот не подвел, вот только еду опять брал из мешка ведуна да берегине угощение отложить пожалел.

– Ну и жаден ты, братец! – бросил, не удержавшись, Олег.

– Серые волки тебе братцы! – мгновенно парировал парнишка. – А у моего отца один сын. Знаешь, что это за мостик? За ним уж владения умруна-чародея начинаются!

– Тебе-то откуда ведомо?.. – Ведун с показным равнодушием растянулся на траве.

– Так я же, считай, из этих мест! Вот он, Еловый лес, – направо уходит.

– А за ручей, значит, чародею ходу нет? Слыхивал я такие сказки…

– Токмо самые мелкие криксы проточной воды да заговоренных мостиков боятся! – знающе поморщившись, отмахнулся Ратмир. – Чародей просто в эту сторону пока не ходит. Интереса, видать, пока нет.

– А куда ж он ходит?

– Ближнее село Озерцы, туда и наведывается… – Отрок через плечо покосился на ведуна, усмехнулся нехорошо. – Ну, и дальше, Овражки наши, Сосново, Каменный Двор, еще есть деревеньки. Не миновать всем, кто там живет, руки чародеевой…

– Ой-ой! – напоказ испугался ведун, поднял руки. – Вот, значит, отчего ты то хочешь, то не хочешь в Овражки идти? Боишься, что чародей тебя схватит? В Озерцах решил спрятаться, у нелюбимого деда Яромира?

– Я чародея не боюсь. – Ратмир продолжал смотреть Олегу прямо в глаза. – Я – что? Я слабый, силу признаю. Пусть боятся те, кто о себе как о сильном думает.

– Ну-ну. Смотри, варево выкипит!

Они поели молча. Потом Олег собрался было еще немного полежать в тени, но отрок засобирался.

– Ну что, идешь со мной? Или испугался?

– Да это не я с тобой, Ратмирка, это ты со мной идешь, – напомнил Олег. – Далеко еще до Озерцов?

– Да нет, дорога почти прямая, задолго до темноты придем. Успеешь еще и вернуться, коли захочешь…

– Значит, твой чародей только ночами озорует?

– Думают так некоторые дураки. – Ратмир с кряхтением взвалил на плечи мешок. – Пошли. Ночевать все одно в Озерцах – что б я ни решил, дед Яромир чай не выгонит. Ну, а коли решу-таки в Овражки уйти, то уж сам как-нибудь, без тебя. Так что в Озерцах простимся.

– Вот и хорошо. – Олег одной рукой поднял свой мешок, наполовину опустевший.

– Хорошо, – согласился Ратмир.

Говорить опять стало не о чем. Переходя через мостик, ведун почувствовал тепло: немного нагрелся крест, примотанный к запястью. Что ж, заговорить мост от нечисти – обычное дело. Вот только Ратмир прав: при желании крикса пробежит здесь, как человек по углям. Даже табак с перцем действеннее – да кончились запасы этой простенькой смеси. Хотя не такой уж и простенькой, если разобраться: про табак в этих краях и не слыхали, а перец весьма дорог.

Настоящий сюрприз ждал ведуна за мостом. Крест не успевал остывать, так часто нечисть пересекала дорогу – причем нечисть очень серьезная, раз оставляла такие следы. Рука то и дело тянулась к сабле, но и Еловый лес, и раскинувшийся по левую руку овражистый осинник выглядели вполне мирно.

– Неподходящие деревья для нечисти, – заметил ведун вслух.

– Сильные не боятся… – с какой-то гордостью за местную нежить ответил Ратмир.

«Радуйся, радуйся… – подумал Олег. – Как бы тебя первого на куски не порвали, умник».

Впрочем, спустя некоторое время стало полегче, крест успокоился. Создавалось впечатление, что вдоль ручья бродят какие-то «патрули», охраняя территорию. Что ж, в таком случае они прозевали приближение врага.

«Старшее зло… – вспомнил ведун. – Двойное ква».

– А знаешь ты в Озерцах мужика по имени Глеб?

– Знаю, – пожал плечами Ратмир. – Он же у нас в корчме был, и ты с ним рядом сидел. Мужик как мужик. Чурка сиволапая. А что, ты испужался, защитников ищешь?

– Он не говорил, что чародей так близко к Озерцам подобрался.

– Что он, чурка сиволапая, понимает? Наплел тебе, что придется, да и домой уехал. А ты, дурак, поверил…

– А ну, окороти язык, электрическая сила! – Терпеть от сопляка такие высказывания Олег не собирался. – Шевели ногами до своей родни в Озерцах и больше ко мне не подходи – всыплю!

– Ага, – устало кивнул Ратмир. – А опосля батя тебе всыплет. Кто сильнее, тот и прав.

Мысленно Олег застонал. Не ввязываться! Ничего он не знает, этот сопляк, с детства испорченный, ничего интересного сказать не сможет. Зато может отвлечь – а в такой местности это совершенно ни к чему. Дурак Глеб или не дурак, а здесь в прямом смысле «нечисто», и Еловым лесом дело не ограничивается.

Ратмир еще порассуждал немного вполголоса о сильных и слабых, об отце, который его, слабого, сплавил подальше, и, конечно, прошелся по Олегу. Ведун не ответил, озираясь по сторонам. Тихо. Птицы чувствуют себя нормально, несколько раз промелькнули лесные зверьки: ежики, зайцы. Значит, не так уж здесь и страшно.

На подходе к деревне крест и вовсе успокоился, перестав напоминать о себе. Оглядывая полтора десятка дворов, вытянувшихся цепочкой поперек лысого холма, Олег не заметил ничего необычного. Куры, козы, крепкие малорослые женщины с деревянными граблями, тоненькие струйки дыма из парочки труб… Деревня как деревня. Вот только собаки что-то молчаливые.

– Второй слева дом – деда моего, Яромира, чтоб ему, старому, повылазило, – сообщил Ратмир.

Олег повернул голову и изумился произошедшей в парне перемене: тот широко улыбался спутнику.

– Спасибо тебе, дядя Олег, что сопроводил! Уж извини, коли я чего лишнего ляпнул… Я со страху! А теперича пойду. Тебе-то лучше прямо к старосте, к Борису, это вон тот дом, высокий, у колодезя! Видишь журавля?

– Вижу-то вижу! – Ведун прихватил Ратмира за плечо. – Как-то не годится нам сразу расставаться. Пойдем вместе к Борису, а потом вместе же и к Яромиру заглянем.

– Собак я боюсь… – смутился отрок. – Так что ты уж один иди к старосте, кобель у него очень злой. Коли не сдох, правда… Потом, конечно же, приходи к Мирославу, он тебе рад будет, а я предупрежу. Тут, видишь, тропинки расходятся, мне налево.

– А частокол-то! – вдруг сообразил Олег. – Частокола разве нет у этой деревни? В лесу ведь живут.

– Да упал он давно, – усмехнулся Ратмир. – Ты по тропинке иди, а то еще споткнешься, ноги поломаешь… Коли на дрова не растащили! Тут спокойно.

– А умрун-чародей?

– Чародей… В Еловом лесу чародей, сам знаешь. Но ты со старостой про это поговори, ему интересно будет.

– Ладно… – Ведун испытывал облегчение, расставаясь с парнишкой, и рад бы был его больше никогда не видеть… Но почему он так спешит? – Иди.

Ратмир быстро зашагал вверх по холму, уклоняясь в левую сторону.

– А мешок-то! – опомнился Олег.

– Оставь за труды! – в голосе Ратмира прорезались знакомые высокомерные нотки.

– Я занесу! – не очень твердо пообещал ведун.

Он тоже начал подниматься, но через плечо часто поглядывал на Ратмира. Уж не сбежать ли надумал? Так понимать должен, что никуда от ведуна не денется. Но все оказалось куда проще. Оглянувшись в очередной раз, Олег заметил, что парень пошел легче. Мешок! Он будто сдулся: Ратмир успел что-то спрятать в траве.

– Тоже мне, хитрец… – Олег хотел было вернуться да посмотреть, что же такого приволок отрок в своем драгоценном мешке, но за ним уже наблюдали.

Возле колодца выстроились в ряд четверо молодцов с луками, один даже в островерхом шлеме. Дружина самообороны? Гвардия старосты? Странно в таком случае, что частокол развалился. Вот, кстати, и его остатки виднелись, заросли травой… Но большую часть, видимо, растащили на дрова, тут Ратмир не ошибся. Олег прикинул, что упал частокол как минимум год назад, и не раньше, чем три, ну, пусть пять лет. Не от старости упал, повалили его. Выкопали столбы, все до единого, и бросили на землю. Странно.

– Кто таков?! – долетел сверху окрик.

– Олег Середич! – отозвался ведун. – Тьфу… Середин Олег! Путник мирный! Вон, мальца вам привел! Мне бы со старостой, что ли, потолковать…

По мере приближения к домам крест не нагревался. А ведь обычно деревню рядом с видимым частоколом окружали и невидимым, наговоренным. Все же очень странная деревня – эти Озерцы.

Озерцы

Все четверо лучников оказались сыновьями старосты Бориса. Сам хозяин стоял чуть в стороне, видимо, чтобы не перекрывать линию огня. Поднявшемуся Олегу он улыбался вполне дружелюбно, в то время как плутоватые глаза ощупывали, казалось, каждый шов на одежде гостя.

– Значит, Ратмирку привел, – покивал Борис. – По делам отец его уехал, понятно… Знатный богатырь Добрыня, знаем его, как не знать. Княжий человек! А сам куда же направляешься?

– Странствую я. – Олегу не хотелось начинать серьезный разговор вот так, на воздухе, перед четырьмя опущенными, но наверняка быстрыми луками. – Много в мире дивного… Интересного.

– Много, – согласился староста и опять закивал. – В твои годы странствовать, конечно, самое время. Но у нас-то ничего нет такого… Интересного. Тихо у нас.

– Вижу, что тихо, даже за частоколом не следите, – осторожно намекнул Олег. – А некоторые люди мне рассказывали, что есть и у вас чудеса. За Еловым лесом.

– За этим-то?.. – Борис спокойно кивнул вниз. – Да что же там удивительного? Нечисти полно, и не ходим уж давно туда… Да нам и без надобности, с той стороны у нас озера, вот и прозывается наша деревня Озерцы… Рыбку ловим. Рыбка – она не то что грибы, она круглый год.

– Да, – кивнул Олег, начинавший чувствовать себя глупо.

– Да, – охотно кивнул и староста. Он вообще любил кивать, этот совершенно седой, но на вид еще крепкий мужчина. – Так это, как я сразу тебе сказал, мои сыновья. Все еще неженатые, вон какие молодцы!

Олег не мог не признать, что выглядят сыновья старосты действительно молодцами. Поджарые да жилистые, в чистых рубахах и портах, с приятными, хоть и простыми чертами лица. Только ростом, по меркам ведуна, ребята не вышли, как, впрочем, и большинство обитателей этого мира. А еще не нравились ему их глаза. Глупые какие-то глаза.

– Вот, четверо, и все со мной живут, – зачем-то повторил староста и ожесточенно почесал затылок. – А Ратмирка, я видел, к Яромиру побежал… Слышь, Стас! А ну-ка и ты беги туда, да прикажи, чтобы мальчонку накормили, напоили, спать уложили. Проследи.

Один из сыновей Бориса молча развернулся и побежал вдоль ряда домов. Олег даже засмотрелся на его движения – легкие, точные. Метались из стороны в сторону длинные черные кудри… Волосы! Середин только теперь понял, что отличало молодцов друг от друга: цвет волос. Брюнет, блондин, русый… И еще один в железном шлеме, из-под которого выбивалась рыжая прядь. Странные у старика детишки.

– Есть у меня немного еды в мешке… – Олег решил действовать прямо. – Не разрешишь ли к своему колодцу подойти, воды напиться?

– Зачем же к колодцу? – Борис будто проснулся. – Проходи в дом, гостем дорогим будешь! Не побрезгуй нашим угощением, не поскупись и на рассказы о тех диковинах, что во время странствий повстречал!

Олег пошел за старостой к дому, лучники, все так же держась в ряд, последовали за ними. Хозяйка, выглядевшая куда древнее своего мужа, ожидала в дверях, неуверенно перебирая подол.

– Собирай на стол! – крикнул ей Борис. – Гость у нас! А вы, парни, ступайте себе косить дальше.

Олег проводил взглядом «парней», в ногу шагающих прочь.

– Вот такие молодцы… – пробормотал хозяин, становясь рядом. – Больные они, на голову. И за что Перун наказывает? А такие ладные ребята… Хорошо хоть, работники отменные.

– Да, это хорошо, – согласился ведун. – Только зачем же им луки давать, больным-то?

– Да они смирные! – тут же утешил его староста и, осторожно взяв за локоть, потянул к дому. – Куда им таким стрелять? Для страху токмо, люди-то разные по дорогам ходят. Идем, попотчую.

Ведун не спешил. Деревенька действительно целиком располагалась на холме; вниз по невидимому от дороги склону, более пологому, вытянулись огороды. Там, наверное, находились и озера… Из десятка обитателей Озерцов, что мог со своего места разглядеть Олег, никто на него не смотрел. Старуха кормила гусей, две женщины, подоткнув подолы, копались в земле… Только поросенок, почему-то в одиночестве стоявший за забором, что отделял огород старосты, заинтересовался гостем и даже приветливо похрюкал.

– Почти все в поле, – продолжал тянуть Борис. – Там у нас поле, внизу…

У кособокой баньки, на маленькой поленнице, сидела девочка в аккуратном сарафанчике и платочке, гладила дремавшего на коленях котенка. Она подняла голову и встретилась с Олегом глазами, большими, по-детски широко раскрытыми. На таком расстоянии девочка показалась ведуну вылитой Аленкой с шоколадки.

– Идем, старуха уж, почитай, все на стол поставила…

Войдя в дом, Олег быстро осмотрелся. Печь довольно грязная, раскрытые настежь окошки с колышущимися занавесками, маленькая комната. Насколько ведун научился разбираться в местных жилищах, в доме наверняка имелась еще пара комнат. Но крест почуял бы неладное, окажись там засада… Впрочем, от ножей обычных людей крест не спасет.

– Садись! – На столе и правда уже красовались горшок с кашей, ломоть хлеба, кувшин. – Располагайся! А умыться желаешь с дороги? Вон кадушка в углу!

Олег пожелал – но как только плеснул в лицо водой, староста выскочил вон, громко хлопнув дверью.

– Вот те на… – растерянно пробормотал ведун, не зная, что предпринять.

Деревня явно непростая. И староста темнит, и дети у него странные – но крест ведет себя спокойно, колдовства не чует. Или здесь христианская магия?.. Олег даже оглядел комнату еще раз в поисках икон, потом улыбнулся сам себе: «Ну что за чушь в голову лезет? В такой глуши монахов нет».

Он завершил умывание, перебрался за стол. Не так уж давно они с Ратмиром вдоволь перекусили, но кочевая жизнь приучила его иметь в желудке некоторый запас. Пшенная каша оказалась удивительно вкусной, особенно в сочетании с парным молоком из кувшина. На дворе все было тихо, только жужжали упитанные, прорвавшиеся сквозь заслон из колышущихся занавесок мухи. Хозяйка так и не появилась, из чего Олег сделал вывод, что дом имеет два выхода. Проверять соседние комнаты он не стал – ни к чему торопить события.

Наконец, когда ведун уже приканчивал кашу, хлопнула дверь в сенях, вошел Борис.

– Ты уж прости меня, путник, отлучился я! – Староста бегом подскочил к лавке, сел напротив, отщипнул от ломтя хлебную крошку и направил ее в рот. – Так что в мире делается, Олег Середин?

Он странно произнес его фамилию, получилось: «Олег-Середин» – вроде прозвища. Ведун подумал, что пора бросить привычку представляться по фамилии, так тут никто не делает. Руки у Бориса мелко дрожали.

«Кур воровал? Не похоже, электрическая сила… Еще одно ква». Ведун допил молоко, аккуратно утер губы рукавом – это здесь было из области хороших манер.

– Да все по-прежнему, Борис. Князья правят да между собой ссорятся, а на Киев-град вороги лезут, но есть пока кому оборонить… Скажи мне, староста, знаешь ли ты мужика по имени Глеб?

– Как не знать? – Борис почему-то оглянулся на дверь. – Есть такой. И тебя в корчме видал, рассказывал. Он придет скоро, я успел с ним перемолвиться. Толковый мужик, хозяин… Так ты, значит, ведун?

– Есть у меня знания и умения, чтобы нечисть побеждать, – аккуратно уточнил Середин. – И сказывал мне Глеб, что…

– Еловый лес! – перебил его староста. – Чародей там балует, умрун проклятый… Но деревню не трогает, не нравится ему наш холм. Здесь ведь место не простое, битва когда-то была здесь великая…

– Курган?.. – удивился Олег, знавший, что подобные холмы насыпали только в степях.

– Нет, не курган, – явно не удивился такому слову Борис. – Копытом здесь конь Святогора в землю ударил, оттого получились озера малые и наш холм. А на копыте коня была подкова, и подкова та отлетела и где-то тут, под нами, лежит. Или под озерами, как другие думают… Глубокие у нас озера, хоть и малые.

– Водяные не балуют?

– Нет, смирные, – широко улыбнулся Борис, будто говорил о старых знакомых. – Прежде-то всякое бывало, а теперича присмирели… И лешие на шалят. Хорошо у нас, покойно. Вот в Овражках еще всякое случается. Тебе бы там рады были, ведун. Болота у них есть, недалече…

– А Еловый лес? – напомнил Олег. – Неужто совсем тебе не страшно? А ну как выйдет из леса чародей?

– Да есть ли он?.. – вздохнул Борис и отщипнул себе еще крошку. – Люди много сказок сказывают. Хотя в лес тот мы не ходим… Экий ты до нечисти охочий, Олег! Интереса, значит, ищешь…

– Интерес всякий бывает. – Для солидности ведун покашлял в ладонь. – Для людей ведь стараюсь, не для себя. Дело опасное, да и снадобья покупать нужно. Не собрать ли вечером сход, староста Борис?

Вместо ответа старик нагнулся, посмотрел на обувь Олега и вдруг тоненько захихикал. Немного смущенный, ведун спрятал ноги под лавку.

– А оружие у тебя хорошее, дорогое оружие! – неожиданно перестал смеяться Борис. – Видно опытного воя: сам голопят, а ножны блестят! Вот что, Олег Середин: не нужно никакого схода. Люди мне верят. Но деревенька у нас маленькая, небогатая, серебра да злата в нашей земле не водится, а как едем в город торговать, так подати князю платить приходится. Поэтому… Одежу мы тебе хорошую справить можем, вот и вся плата. Но сперва работа – потом расплата!

– Согласен, – охотно кивнул Олег.

– Будут тебе и сапоги, и порты крепкие, и куртка новая, и кушак расшитый. Боязно нам рядом с владениями умруна жить, прав ты… Но и веры тебе никакой, уж прости старика. Поэтому живи, кормись, а о расплате пока не заикайся.

– Согласен, – повторил ведун, хотя неожиданная жесткость Бориса ему не понравилась. – Но и ты не обмани.

– Не обману.

Кто-то быстро прошел за окном, хлопнула дверь.

– А вот и Глеб!

Действительно, давешний сосед по корчме ворвался в комнату, румяный и потный, только что с поля.

– Здравствуй, Олег! – заулыбался Глеб ведуну, будто старому хорошему знакомому. – Не испугался, значит, к нам заглянуть?

– Да дело у меня еще одно оказалось, сына Добрыни-корчмаря вот к деду привел.

– Дед его хотел сразу в Овражки отправить, – кивнул Глеб, присаживаясь на скамью. – Но мы отговорили, ни к чему в такую глушь забираться. Так что, вы с Борисом столковались уже?

– Столковались, – солидно кивнул староста. – Шустер ты, Глеб, а я шустрее.

– Да что же… У меня ведь, коли помнишь, младший брат из Елового леса не вернулся! Давно дело было. А пойдем-ка теперича ко мне, на ночлег устрою! – Едва успевший сесть Глеб вскочил, потянул ведуна за руку. – Тебе же отдохнуть с дороги надобно! А хочешь – баньку затоплю!

– У меня поживет! – хлопнул староста Глеба по руке. – Места хватит, да и банька просторнее. Иди пока, не мешай. Коли признал знакомца, значит, все в порядке.

– Мне нужно к деду Яромиру сходить, Ратмира проведать! – встал Олег. – А банька и вечером успеется.

– Как скажешь, – благосклонно кивнул Борис.

Вместе с Глебом Олег покинул дом старосты. Мимо, вдоль бегущей по вершине холма «улице» прошел чумазый мужик с удочкой на плече. На ведуна он не обратил ни малейшего внимания – наоборот, отвернулся и засвистел что-то удалое, будто гости в этой деревне были настолько частым явлением, что давно всем надоели.

– И как только дорога не зарастает, – кивнул Олег вниз.

С холма было хорошо видно, как наезженная телегами колея разбивается на две, куда более слабо различимых. Одна огибала холм, чтобы подобраться к Озерцам по пологому склону, другая скрывалась за березовой рощей, уходя к далеким Овражкам.

– Мы ездим, ездим! – рассмеялся Глеб. – Не зарастет! То есть весной-то, конечно, зарастает… Но как сухо станет – так мы ездим. Зерно, рыбка, мясо даже – все в город. А как же? И гвозди нужны, и топоры, и на свадьбу сласти…

– Староста сказал, в Еловый лес уже давно не ходите?

Лес от дороги отделялся лугом, на сочной траве которого явно никто не пасся. Зверье боялось близости людей, люди тоже скотину туда не гоняли, умруна-чародея опасались… Густой пушистый подлесок не имел даже намека на тропинку, а уж что там дальше – не рассмотреть, только вершины елей покачивались от ветра.

– Не ходим, – подтвердил Глеб. – Уж много лет… Пропадать стали люди, а искать пойдешь – сам пропадешь или кости найдешь.

– Что же за помощью не обратились? Князю надо было пожаловаться, ведь знали про умруна!

– Князь далеко, у него своих дел хватает. А охотники находились, целые ватаги уходили за лес, чародеево логово искать… Да токмо без толку, – мрачно произнес Глеб. – Никто не возвернулся, в силу вошел умрун.

– А деревню нечисть мелкая не трогает?

– Нет! – уверенно сказал Глеб. – В прошлом году леший попутал двоих мужиков, что с луком уток пострелять отправились. Два дня глумился… Но это уж у них забава такая, у леших-то! А так – не обижают. Ты бы в лес сходил.

– Верно, – признал Олег. Лешие крови не ищут, потешатся и выведут, если, конечно, не сердить. – И русалки никого, значит, не утащили?

– С озер-то? Да они маленькие у нас, где там русалкам жить! – рассмеялся Глеб. – Идем, вот уже дом-то Яромира!

Олег вспомнил, как Ратмир выбросил что-то из своего мешка, приближаясь к деревне, – попытался сверху высмотреть то место. И увидел полосу недавно смятой травы, протянувшуюся от дома старосты через склон наискосок… Кто-то еще проведал схрон, не перехитрил никого Ратмирка.

Тут же ведун увидел и самого отрока – тот кубарем скатился с крутого склона. Середин будто ненароком плечом подтолкнул Глеба, отвлекая его внимание. Вместе они миновали еще один дом, оказавшись у жилища Яромира. Ратмир вынырнул откуда-то снизу, с ужасом расширил глаза и опять исчез в траве.

«Пойти да посмотреть, что там у него? – подумалось Олегу, но ведун решил пока не лезть на рожон. – Будем разбираться не спеша».

Дверь отворилась, на покосившееся крыльцо выскочил хозяин, нескладный тощий дед с застрявшим в бороденке сеном, будто он только что закусывал не совсем привычным людям образом. Впрочем, клок травы тут же упал, потому что Яромир принялся ожесточенно чесать подбородок.

– Ну, что уставился! – прикрикнул на него Глеб. – Вот, знакомься: Олег, ведун знатный, славный подвигами своими. Благодари его за внука-то! Он его привел, охранил.

– Добрый день, – поздоровался смущенный таким представлением Олег.

– И тебе счастья, – невпопад ответил дед. – А охальник-то сбежал куда-то. Вот токмо тут был – и нет его! Выпорю.

Последнее слово он произнес как-то полувопросительно, поглядывая то на Глеба, то на Олега.

– Да не надобно, поди… Пока, – предположил Глеб и тоже посмотрел на ведуна, будто в поисках поддержки.

– Конечно, – кивнул Середин. – Все-таки сирота… Почти.

– А будет и совсем сирота! – с готовностью поддержал Яромир. – Отец у него совсем безголовый, столько лет служил в палатах каменных, а ничего не заслужил! На старости лет корчмарем заделался – так сказывают, хуже заведения на сто верст не видали.

– Ну уж… – буркнул Олег.

Краем глаза он заметил, как Ратмирка метнулся через улицу за угол дома, прижимая к груди что-то увесистое.

– Зашел бы в дом, гость дорогой, – предложил Яромир. – Попотчую!

– Да нет, я… Я к старосте пойду, пора бы и в баньку, – торопливо отказался сытый Олег. – Проводишь, Глеб?

– Провожу!

Обратно они возвращались, делая крюк, огородами. Холм действительно спускался к самым озерам, Середин насчитал их не менее семи – остальные терялись в лесу. Справа виднелась наезженная колея, видимо, уходившая к полю.

– Красиво у вас тут, – искренне признался ведун. – С высоты все как на ладони.

– И комаров почти нет! – поддержал Глеб. – Колодцы токмо рыть измучаешься, мы пробовали раз – так и не докопались… Так что вниз за водой ходим.

– Так у Борисова дома колодец есть! – вспомнил Олег.

– Сухой, – отмахнулся Глеб, сразу отвернувшись. – С незапамятных времен. Может, и была в нем когда-то вода, а может, и не было никогда… Вон, смотри, сестра моя с покоса идет.

Олег хотел спросить его, отчего же колодец выглядит совсем новым, отчего над ним исправный журавль с веревкой, – но Глеб сперва закашлялся, а потом стал энергично размахивать руками, привлекая внимание сестры.

– Рада! Рада!

– Да не зови ее, зачем? – остановил его Олег.

– Да? Ну, еще увидитесь. Я пойду, дела у меня… Ежели что – мой дом как раз за Яромировым! – вдруг заторопился Глеб. – С сестрой мне поговорить надобно.

Он чуть ли не бегом отправился к себе, а Олег все-таки немного понаблюдал за поднимающейся на холм Радой. Глеб и сам был мужик симпатичный – если, конечно, хорошенько отмыть, – а уж сестра у него уродилась писаной красавицей. Завязанный на затылке платок не скрывал длинной тонкой шеи; без всякой помады красные губы ведун мог рассмотреть даже сверху. Двигалась девушка легко, несмотря на длинную тяжелую косу, которую несла на плече, при этом она изящно покачивала станом. По всем приметам выходило, что под длинным, до пят, сарафаном у нее спрятана недурная фигурка.

Середин задумчиво поцокал языком, размышляя о нелегкой судьбине вечного скитальца. Сапоги да крепкие порты – это, конечно, хорошо, но не все, что нужно мужчине. Может, обложить деревню еще одной податью?

– И потребовал дракон каждый день приводить к нему в пещеру девственницу, электрическая сила, – фыркнул Олег, решительно отворачиваясь. – Ничего, сам выкручусь. А сначала – в баню.

Он так резво пошагал к дому старосты, что едва не сбил с ног круглолицую девушку, волокущую в руках поросенка. Пойманный беглец отчего-то не визжал, а лишь брыкался и при этом выглядел вполне довольным. Но не поросенок, а девушка привлекла внимание ведуна. Она оказалась крепенькой, кругленькой, с низко посаженным центром тяжести, выгоревшими на солнце бровями и ресницами – словом, она была именно такой, какой и должна быть деревенская девка, работница. А вот Рада… Олег обернулся, чтобы проверить свою догадку, но сестры Глеба уже не было видно.

– Вот еще загадка, – отметил ведун вполголоса. – Откуда в деревне взялась этакая княжна?

– В баньку? – увидел Олега Борис. – А почти все готово, ребята за водой побежали! Обожди чуток, подремли на солнышке, гость дорогой.

Усевшись на завалинку, ведун невзначай бросил взгляд на колодец. С журавля исчезла веревка, хотя Середин помнил, как она тянулась к стоявшему на срубе ведру. Вдруг кольнуло теплом в запястье, Олег скосил глаза – никак не мог отучиться от этой привычки обладателя наручных часов! – и ощущение тут же исчезло. Будто какая-то нечисть осторожно шагнула к нему и тут же опять скрылась во тьме. Ведун поправил саблю и расслабил тело. Дремать нельзя, а вот отдохнуть перед мытьем следовало бы – чужая баня не то место, где можно забыть об опасности. В бане человек беззащитен.

Волки

Помывка прошла как нельзя лучше – хотя Середин не пожелал расставаться с саблей, да и от помощи хозяина, тем паче его странных сыновей, решительно отказался. Пар был душист, камни горячи, а чистое, свежее белье, оказавшееся в предбаннике, окончательно расположило Олега к Борису.

Попивая прохладный, чуть хмельной квас, ведун начал впадать в забытье и едва успел отдать себе мысленный приказ проснуться от малейшего звука: на крест в такой деревне надежды нет – чародеем ведь не пахнет, одни следы вокруг. Забрав саблю под одеяло, Олег опустил голову на пуховую подушку и мгновенно уснул.

Однако ночь не дала покоя. Ведун оказался в лесу, в вечном полумраке, под тяжелыми еловыми ветвями. Под ногами пружинил ковер из хвои, меж стволов лес просматривался на десятки шагов, но крест буквально жег руку. Олег знал, что сейчас ему придется сразиться, но не мог сосредоточиться. Не выпуская сабли, он зубами принялся рвать тряпочку, чтобы вытащить этот серебряный уголек, прожигающий руку до кости. А потом случилось страшное… Но этого Середин утром не вспомнил.

Весь в липком, холодном поту, он сел на кровати, обеими руками прижимая саблю к груди. Сон развеялся, почти забылся, в щели между занавесками пробивались щедрые лучи уже высоко забравшегося солнца. В комнате, одной из трех имеющихся в доме, никого не было. На маленьком подоконнике виднелась стопка постиранной одежды, старой, – расплачиваться староста не торопился, как и обещал. Калиту, куртку, ремень и поршни никто не тронул… Олег быстро оделся, прицепил на место саблю. Хотел было выйти, но его внимание привлек большой сундук, непонятно как внесенный в эту крохотную комнатушку.

Бесшумно сняв с него глиняные горшки, Олег откинул незапертую тяжелую крышку. В первый миг он даже не понял, что именно увидел, и, только подцепив кончиком ножа первое голенище, сообразил, что сундук набит сапогами. Чистыми и грязными, новыми и потертыми, попадались даже со шпорами. Внизу сапоги успели слежаться, превратившись в какую-то сплошную массу. Уложив все как было, Середин опустил крышку, вернул на место горшки и присел на несобранную постель. Многовато загадок. Может быть, умрун каким-то образом подчинил себе деревню, хозяйничает здесь? Тогда Олег находится среди врагов, в любой момент способных накинуться на одинокого ведуна скопом. Конечно, еще неизвестно, чья возьмет…

«И как только я рискнул уснуть в этом доме, – осуждающе покачал головой Олег. – Все баня виновата, расслабился… А сон-то нехороший. Лес, ночь, враг – тройное ква».

Он осторожно выглянул в окно: поблизости никого. Чем хороша деревня – нет праздно шатающихся, все с утра до вечера при деле. Олег вышел в сени, куда перекочевала кадушка с водой, умылся, расчесал перед неровным, щербатым зеркалом отросшие русые волосы. Не мешало бы побриться… Но к безбородым людям здесь относились недоверчиво, в лучшем случае – как к соплякам. А то ведь могли и чего похуже решить, «женоподобным» обозвать. Ровнять же бороду и усы ножом Олег не рискнул – как бы криво не вышло.

– Встал? – В сени сунулся Борис, заулыбался. – Здоров же ты храпеть, гость дорогой! Завтракать в светлицу иди, а потом и за дело принимайся, чай не просто так хлеб-соль ешь.

Староста так же быстро вышел, а ведун запоздало взялся за рукоять сабли. Если бы в сени вбежал не Борис, а хотя бы тот оборотень-медведь, плохо пришлось бы стоявшему спиной к двери ведуну.

– Бдительность, и еще раз бдительность, электрическая сила! – погрозил своему отражению Олег, но улыбка вышла кислой.

Что-то было не так в этом месте, будто невидимый туман висел над деревней Озерцы. Он расслаблял, не давал сосредоточиться…

– Колодец, сыновья, Рада, сундук, – чуть слышно перечислял Олег, набивая рот немудреным завтраком. – И Ратмир, уж до кучи…

Нужно было с чего-то начать – но Борис ждал от ведуна действий в совершенно другом направлении. Поразмыслив, Середин решил спуститься к лесу, отдышаться, побродить и, если получится, последить со стороны за деревней. Хлеба хозяйка всегда выкладывала на стол в избытке – и он пихнул за пазуху порядочный ломоть, не забыв и о соли.

Уходя из Озерцов, Олег все-таки не удержался и прошел мимо колодца. Сруб оказался совсем свежим, вокруг висел густой, сладковатый аромат живого дерева. Заглянув в темную глубину, ведун не смог определить, есть ли внизу вода. В любом случае колодец был очень, очень глубоким.

Олег и не заметил, как рядом появился один из сыновей Бориса, тот, что брюнет. Чуточку разведя в стороны руки, парень замер, тупо уставившись на ведуна.

– Уже ухожу, – успокоил его Середин.

Не производили эти ребята впечатления живых людей… Но и нежитью не являлись, иначе крест дал бы о себе знать! Покачивая головой, ведун спустился с холма по той самой тропинке, что накануне вывела его к дому старосты, пересек дорогу и пошел по лугу. Ничейная, пограничная земля – если верить Глебу. Но если верить своим глазам и ушам – обычный луг. А впереди – обычный лес.

Продравшись через плотный строй молодых елочек, Олег вторгся на территорию лешего и тут же мысленно попросил у него прощения. Вроде бы не должны они не вслух сказанного слышать – но, судя по некоторому опыту, лешие существа очень чуткие… Если, конечно, тут вообще есть леший.

– И зачем же я сюда приперся? – сам у себя поинтересовался Олег.

В ответ где-то каркнула ворона. На всякий случай достав саблю, Середин сделал небольшой круг по лесу, то и дело кончиком клинка разрезая паутину. Сердце отчаянно стучало, но крест, верный помощник, опасности не ждал… Совсем не как во сне.

И странное забытье наяву, одолевшее его в деревне, постепенно рассеялось. Ведун осознал происходящее, увидел себя, все замечающего, но ни на что не реагирующего, и присел на первую попавшуюся корягу. С таким он еще не сталкивался – вроде бы Олег и оставался в Озерцах самим собой, да только уж чересчур спокойным. Наверное, и сон был послан внутренним «я» – просто в предостережение.

Чуть слышный шорох заставил вздрогнуть: между елками пробежал волк. Самый обыкновенный, не слишком крупный, к человеку он никакого интереса не проявил. Середин не слишком-то разбирался в волчьих повадках, но подозревал, что в одиночку эти хищники появляются не часто, да и не заметить ведуна волк никак не мог.

– А пойду-ка я отсюда, – шепотом сам себе сообщил Олег.

Будто в ответ на эти слова появился еще один зверь, покрупнее; он выступил из тени и тут же скрылся между стволами. Пятясь с обнаженной саблей, ведун двинулся к лугу. Еще дважды он видел промелькнувшие понурые фигуры серых, и пришло внутреннее убеждение: они прогоняли его.

– Туда, значит, нельзя? Тоже ква?

На луг Олег все-таки не вышел, остановился в подлеске. Постоянно оглядываясь, он немного последил за происходящим на холме. Изредка по единственной улице проходили люди; вроде бы ведун узнал Глеба. Мальчишка пробежал, что-то выкрикивая, – но не Ратмир, помладше. Вообще же, детей в Озерцах было не в пример меньше, чем в любой похожей деревне. И вдруг – качнулся журавль колодца. Значит, не сухой – или зачем-то другим нужен Борису? Сам сруб Олег рассмотреть не мог, его заслоняли кусты.

Вспомнилось, как Ратмир упомянул злую собаку во дворе у старосты. Вот чего еще не хватало Озерцам – собак! Если они у кого-то и имелись, то вели себя на удивление тихо – и все же про немых, не брешущих от нечего делать, деревенских псов ведун прежде не слыхивал.

Опять шорох. Середин обернулся и вздрогнул: волк стоял всего в десятке шагов, в упор разглядывая человека голубыми глазами. Дрогнула верхняя губа, приоткрывая клыки.

– Ухожу, – пообещал ведун, спиной продавливая пушистый подлесок. – Уже ухожу, электрическая сила, намек понял.

Выбравшись на луг, он утер выступивший пот. Что-то не ладилось… Умруна Олег не боялся, да и прочей нечисти тоже, даже представить себе не мог, что отступит перед ними. Но волки – совсем другое дело!

– Ничего, – утешил он сам себя. – По крайней мере, ясно, что главное – за этим лесом. Туда не пускают.

Стараясь выглядеть со стороны как можно спокойнее и увереннее, Олег пошел вдоль леса. Вскоре Озерцы остались по левую руку сзади, а еще спустя пару сотен шагов под ногами оказалась плохо наезженная колея, убегающая к Овражкам. В другую сторону, за мостик через ручей, до селений далеко, а здесь – несколько часов пути. Не проведать ли Овражки – посоветоваться, посплетничать с жителями об Озерцах?

Не успел ведун на что-либо решиться, как услышал мерное поскрипывание – звук приближающейся телеги. Он двинулся навстречу.

– Ну! Встала! – недовольно отреагировал хозяин на поведение своей лошаденки, когда она испуганно зафыркала, увидев Олега. – Но!

– Будь здрав, добрый человек! – Ведун отступил на обочину, пропуская скрипящий экипаж. – Не в Озерцы ли едешь?

– Тебе что за дело? – не слишком любезно осведомился конопатый мужик, с опаской поглядывая на саблю.

– Подумал – подвезешь, может? – Олег запрыгнул на телегу. – Сам-то – из Овражков или местный?

– Из Овражков. – Мужик отвернулся.

– Значит, в Озерцы едешь? Или дальше, на тракт?

– Дальше, ближе – тебе-то что за дело? По своей надобности еду! А вот что ты тут один делаешь?

– Позвали меня люди, на умруновы проделки жаловались, – решил не темнить Олег. – Думаю и в Овражки заглянуть. Да ты не отворачивайся, разве так принято между добрыми людьми разговаривать?

– А кто тебя позвал? – Мужик по-прежнему смотрел в сторону.

– Староста Борис, – соврал ведун. Впрочем, не таким уж это было и враньем. – Меня Олегом звать, а тебя? Да обернись же!

– А меня… Меня никак не зови!

Мужик бросил вожжи и обернулся, блеснув красными глазами. Инстинктивно отшатнувшись, ведун полетел с телеги, и только это спасло его от удара когтистой лапы, в которую успели превратиться руки мужика. «А крест-то?!» – успел подумать Олег, и тут же запястье обожгла запоздалая боль.

Оборотень, чья морда вмиг покрылась шерстью, прыгнул на него, не долетев полшага. Этого хватило, чтобы Середин успел выдернуть из ножен саблю, отмахнуться от первого натиска и вскочить.

– Так вот ты какой?!

– Такой! – неожиданно признался оборотень. – И ты таким будешь!

Он опять прыгнул вперед, рассчитывая исключительно на скорость. Это было слишком просто, тело отреагировало само: сабля со свистом рассекла воздух, коснулась толстой шеи. Одновременно с дополнительным движением кисти Олег ушел с линии атаки оборотня, тут же отступил, изменив направление. Но его уже никто не преследовал – захлебываясь черной кровью, оборотень повалился на траву.

Понесла лошадка, для которой все произошедшее с ее хозяином явно было сюрпризом. Поглядывая то на умирающую тварь, постепенно принимающую облик человека, то на удаляющуюся телегу, Олег замер в неподвижности. И вдруг дрогнули несколько молодых елочек, пропуская под собой серые тени. Первый, самый крупный волк с ходу повис на горле несчастной лошади, ржание перешло в какой-то жалобный хрип. Жертва упала почти сразу, и тогда вся стая начала рвать ее. Вожак поднял окровавленную морду, посмотрел на Середина.

– Ухожу, – одними губами прошептал ведун. – Занимайтесь своими делами, ребята. Вот только…

Он окончательно отсек оборотню голову. Неприятно было поднимать ее за волосы, теперь совсем человеческую, конопатую, с торчащей козлиной бородкой. Но дело есть дело – если нет времени заняться трупом как следует, надо хотя бы унести голову. Однако волки на этот счет имели свое мнение.

Первым к Олегу направился вожак, другие по одному оторвались от трапезы и затрусили следом. Волки не смотрели на человека, выписывали зигзаги, будто между елками, – и только вожак глядел, не отрываясь. Середин попятился, взмахнул саблей.

– Я же вам не враг! Или лошади мало, а, серые?!

Вожак зарычал, и это будто явилось какой-то командой: волки разбежались, стали заходить с разных сторон, постепенно отрезая человека от деревни. Ведун заозирался в поисках хоть какого-нибудь деревца, чтобы прислониться нему спиной. Он помнил, что нападать должен именно вожак, – но то у обычных хищников, а эти вели себя чересчур странно.

Вожак дошел до тела оборотня, наступил на него лапой и снова зарычал, обращаясь явно к Олегу. Зарычал требовательно. Глядя на скребущие по трупу когти, ведун осторожно разжал пальцы, выпуская голову, отошел еще на несколько шагов.

И волки разошлись, отпуская его. В лес твари возвращаться не спешили, бродили поблизости, но человек их больше не интересовал. Только вожак продолжал буравить ведуна тяжелым взглядом голубых глаз, хотя и не рычал. Все так же пятясь, Олег двинулся по лугу и вскоре нащупал ногами дорогу. Он обернулся – отсюда уже видно было холм с домиками.

– Так вы друзья или враги, электрическая сила?

Волки не ответили. Двое вернулись к лошади, остальные бродили поблизости от вожака, который все так же охранял труп оборотня. Олег сорвал пучок травы, вытер им лезвие. Непонятно… Единственное, что пока удалось разузнать: ни в лес, ни в Овражки соваться не стоит. Если вспомнить, что и в Озерцах находиться по меньшей мере опасно, то вывод один: надо пока уходить назад, за мостик. А уж оттуда действовать основательно.

Однако прежде, чем позорно отступить, Олег решил еще разок наведаться к Озерцам – точнее, получше рассмотреть их с другой стороны.

Лес, начинавшийся под холмом, неспроста назвали Еловым – больше Олег нигде не видел хвойных деревьев. Тем удивительнее было место, облюбованное нечистью, – ведь именно хвои криксы, как правило, избегают. Впрочем, здесь Олег столкнулся с необычно высоким уровнем магии. Крест не чувствовал ее до тех пор, пока оборотень не начал превращение… Зябко передернув плечами, ведун вспомнил старика из корчмы: «Не ходи!»

– Кто, ежели не я? – вслух поинтересовался у березовой рощицы Середин. – Аз есмь, электрическая сила! Справлюсь, не впервой.

Не убежишь!

Роща зашумела листьями. Между деревьями мелькнуло что-то белое, и сабля сама прыгнула в руку, но тут же Олег услышал блеяние. Счастливый козленок, болтая обрывком веревки на тощей шее, скакал по роще, а его преследовала девочка – та самая «Аленка», что недавно сидела с котенком на коленях неподалеку от дома Бориса. Ведун застыл, не двигаясь, подпустил беглеца поближе, а потом прыгнул и прижал волочившуюся по мху веревку ногой.

– Спасибо тебе, дядя Олег! – подбежала запыхавшаяся девочка, сразу огрев козленка палочкой по спине. – У, злыдень!

– Откуда меня знаешь?

– Деда Борис рассказывал.

– Понятно… – Середин намотал веревку на руку, разглядывая девчонку. Лет шести-семи, глазастая, в смешном ярком платочке – ну, просто с детства знакомая шоколадка. – Ты ему кем приходишься?

– Внучкой, Всеслава меня зовут.

Это было уже интересно. Олег намеренно не спеша двинулся к деревне.

– Я тут волков видел. Не боишься за козленком так далеко убегать?

– Волки – чародеевы слуги! – испуганно оглянулась девочка в сторону Елового леса. – Увидишь волков – сразу уходи!

– Это тебе тоже дедушка рассказал?

– Про волков-то? Это все знают!

– А еще что все знают? – Будто невзначай ведун оттеснял Всеславу от кратчайшего пути, забирая мимо холма к озерам. Девочка то ли не замечала этого, то ли ей было все равно. – Вот, скажем… Колодец-то у дома твоего деда – сухой?

– Сухой, – просто ответила Всеслава.

– А я вот знаю, что им пользуются.

– Пользуются. Только про это не надобно говорить!

– Давай-ка мы вот здесь присядем… – Олег опустился на пенек. Удачное местечко: кустарник скрывал их от деревни. – Ты ведь никуда не торопишься, Всеслава?

– Не тороплюсь. Токмо дедушка всем запретил с тобой разговаривать. Всем, окромя Глеба и Яромира. Попадет мне.

– А я защищу! – пообещал ведун. – Так что там, в колодце, коли не вода?

– Мать говорила, вроде ход подземный, в холм… Но она уж давно умерла, а я не помню точно. А больше со мной про этот колодец никто не разговаривает.

– Живешь-то у деда? – Олег сорвал веточку, повертел в руках. Надо бы хоть игрушку какую-нибудь ребенку сделать, дудочку… Но он не умел.

– Нет, я у бабки Луши живу. И ей веселее, и деду Борису спокойнее, под ногами никто не путается. А еще я дядьев боюсь, чудные они.

– Это верно, – вспомнил ведун о разноволосых братьях. – Всегда такие были?

– Вроде нет… Но я мала была. Вроде раньше и разговаривали, и смеялись… Не помню, дядя Олег, не спрашивай! Страшно мне. – Всеслава уселась на корточки, пригорюнилась. – Детей в нашей деревне мало, играть со мной не хотят, сироткой дразнят. Поиграй со мной?

– Во что? – опешил Олег.

– Да хоть в горелки!

– Нет, не сейчас. В другой раз поиграю, обязательно, а пока давай еще поговорим. Ты в деревне всех знаешь… Вот, Ратмира знаешь?

– Не люблю его! – сморщила личико Всеслава. – Противный. И дерется, когда никто не видит.

– Я тоже его не люблю, – усмехнулся Олег. – А Яромир, дед его, тоже внука не любит?

– Да его никто не любит! Противный…

– Ясно. И еще скажи: бывала ты в Овражках?

– Ой, не ходи туда, дядя Олег! – подскочила Всеслава. – Бабка Луша сказывала, там чародей всех заколдовал! Борис туда ездил весной с сыновьями, а вернулся – лица на нем не было! Тогда и караулить дядьев поставил.

– Час от часу не легче, – вздохнул Середин. – Ни в чем тут у вас не разберешься. Вот что, Всеслава… Как тебя бабка-то зовет?

– Она мне не родная, – напомнила девочка. – А зовет Славой, как же еще звать?

– Ну да, ну да… – С детской логикой лучше не спорить. – Имя у тебя какое-то не деревенское. Так постой, Слава, у Бориса, выходит, дочь была?

– Была, мать моя. Токмо умерла три года как.

– А отец твой где же?

– Отец в Еловом лесу сгинул вскорости. Потому как не умерла моя мама, – вдруг сообщила Всеслава и замолчала, поджав губы.

– Не умерла – а что же?

– В лесу пропала! – сердито нахмурилась девочка. – Не будешь теперича со мной играть, да?

– Да отчего же?

– Да уж оттого! Все говорят: кто в Еловом лесу пропал без следов, того умрун-чародей себе в слуги определил.

– Не обязательно же так! – вздохнул ведун. – Ладно, будет время, и с этим разберемся. Вот что, Славочка, больше мне пока задерживаться нельзя, а к тебе дело: отыщи потихоньку в деревне Ратмирку да скажи ему, чтобы шел тайком на дорогу к тракту, я его за поворотом ждать буду. Пусть лесом пробежит. Поговорить мне с ним нужно, хоть и противный… Сделаешь? А в другой раз поиграем в горелки!

– Точно поиграем? – строго переспросила Всеслава.

– Слово даю!

– Ну ладно, не забудь. Сейчас передам. Токмо ты в Еловый лес не ходи, дядя Олег, раз поиграть со мной обещал!

Девочка, забрав брыкающегося козленка, убежала. Выждав пару минут, Олег вышел из рощи с другой стороны и зашагал мимо деревни прямо по середине дороги. Что толку скрываться? Если уж есть за ним любопытный глаз, то вблизи Озерцов от него не спрятаться.

У дома старосты стоял кто-то из его сыновей, на солнце поблескивал шишак. За плечом молодца ведун различил лук.

– Спасибо, что не прицелился! – пробурчал он, помахав парню рукой. – Как в тире, электрическая сила.

Тот не пошевелился, будто и не заметил. Больше не глядя на цепочку домов на холме, Олег бодро замаршировал по дороге. Возвращаться в Озерцы сегодня он уже не собирался. Если крестик не подает сигнала тревоги до тех пор, пока оборотень не готов наброситься, то деревня может быть сплошь населена такими созданиями. Как относиться к словам девочки про Овражки – непонятно, но соваться туда пока не стоит. Надо бы разыскать корень зла, мифического умруна-чародея – да как, если не пускают волки?

Олег попытался придумать, как справиться с серыми хищниками. Единственное, что пришло ему в голову, – забраться на дерево с хорошим луком и перестрелять их оттуда. Вот только будут ли волки настолько глупы, чтобы стоять внизу и ждать смерти? Тем более, если это не простые волки…

Крест внезапно нагрелся. Ведун выхватил саблю, покрутился на месте – никого. Значит, просто след, один из тех необычайно мощных следов магии, остающихся за сильной, страшной нечистью. Бормоча про себя наговоры от сглаза, ведун пошел дальше осторожнее. В деревне такие наговоры не помогли; странный, почти незаметный морок наделил его неестественным спокойствием.

За поворотом его уже ждал Ратмир. Увидев Олега, он изо всех сил зевнул.

– Ну, как тебе наша деревенька, ведун?

– Деревенька как деревенька, – отозвался Середин, не спеша приближаясь. – Ты что в траве-то прятал?

– Ничего, – хмыкнул Ратмир. – Не твое дело. Чего звал-то? Недосуг с тобой лясы точить.

– Было бы недосуг, ты бы не пришел. Что бы ты там в своем мешке ни приволок, а староста об этом знает, ведомо тебе?

– Откуда?.. – дернулся парень. – А почему они тогда книги не забрали?

– Коли бы я знал, что за книги, так, может, и понял бы.

– Не твое дело, – опять окрысился мальчишка, поняв, что проговорился. – Мои книги. Читаю, чтобы грамоту не забыть. А ты куда собрался, ведун? Удираешь?

– Скажи мне, что за колодец у дома Бориса? – проигнорировал Олег этот вопрос. – Что внизу?

Ратмир помедлил с ответом, пиная ногой корни. Потом искоса взглянул на Середина:

– А как ты думаешь, что там?

– Послушай, отрок, мне надоело в угадайки играть! – как можно суровее сказал ведун. – Ты знал, что в деревне нечисто, поэтому и не хотел сюда идти, а мне ничего не сказал! Давай-ка выкладывай все, что знаешь!

– Испужался, так я и знал! – визгливо засмеялся Ратмир. – Да токмо я не потому сюда не хотел идти, я чародеев не боюсь. Пусть сильных боятся те, что себя сильнее всех считают! Ничего я не знаю. Коли ты ведун – сам должен во всем разобраться.

– Что в колодце? – Олег уже примеривался, как лучше ухватить Ратмира. Врезать пару раз ножнами по заднице – разговорчивее станет. – Сыновья Бориса – люди или нет?

– Сказано же: ничего мне не ведомо! – Ратмир прочел угрозу в глазах Олега и отбежал на несколько шагов в лес. – Драться будешь – закричу, мне помогут!

– Ратмир, неужели ты не хочешь мне помочь? – Гоняться за истеричным прыщавым мальчишкой Середину совсем не хотелось. – Ведь умрун угрожает всем!

– Мне он не страшен! – опять заявил Ратмир. – А ты, ведун, ежели считаешь, что такой сильный, – иди в Еловый лес, поищи там чародея! Попроси этих чурок сиволапых тебе помочь, пусть с тобой идут! Да токмо ты трус, сбежать собрался!

Мальчишка развернулся и припустил между деревьями к холму. Олег рванулся было следом, но через несколько шагов сконфуженно остановился. А ну как увидит кто? Несолидно получится. А уж объяснить и вовсе будет трудно… Однако Ратмир – единственный надежный кончик, торчащий из этого клубка загадок.

– Ратмир, ну подожди же! Хочешь, уйдем отсюда?! – крикнул ведун.

– Куда? – Почти неразличимый за стволами, Ратмир остановился.

– Отца твоего поищем, Добрыню! – Середин не спеша направился к отроку. – Расскажем ему все. Ты ведь не хочешь здесь оставаться? Идем со мной!

Ратмир задумался, и задумался, видимо, всерьез – едва ли не половину пальца запихал в нос. На ветвях каркнула ворона, мальчик поднял голову и вдруг широко улыбнулся.

– Нет, не хочу с тобой, трусом, идти!

– Почему же это я трус? – Олег шаг за шагом приближался и решил дать Ратмиру подходящую тему для разговора. – Просто чародей здесь очень сильный.

– Сильный, – согласился Ратмир. – Он сильный. А ты – слабый. Коли доберешься до отца, передай, чтобы меня не искал.

Отрок отвернулся и снова пошел к деревне. Дунул ветер, зашумела листва – и опять нагрелся крест на запястье. Олег, уже собравшийся было все же догнать парня, схватился за саблю.

Толстые стволы деревьев окружали ведуна со всех сторон, хуже места не придумаешь. Крест не выручал – источник магии находился будто со всех сторон одновременно, или же их было много, очень много. Нога запнулась о корень…

– Ух!!! – Олег едва не выронил саблю, когда то, что казалось корнем, вдруг подняло его в воздух.

На счастье ведуна, тварь ухватила его за поршню, из которой нога тут же и выскользнула. Упав на землю, ведун перекатился и первым делом рубанул по «корню». Он оказался хоть и сильным, но мягким; из пореза хлынула черная жижа, под ухом кто-то жутко закричал.

Прежде чем Олег успел понять, с каким врагом имеет дело, сзади его схватили еще несколько щупалец, сковывая движения рук, норовя добраться до шеи. Крепко прижав подбородок к груди, ведун размахивал саблей не глядя, в другой руке сжимая нож. Кричали от боли уже несколько существ, но «корней» появлялось все больше. Они легко могли бы повалить человека, но, на его счастье, тянули в разные стороны.

– Стану не помолясь, выйду не благословясь, из избы не дверьми, из двора не воротами – мышьей норой, собачьей тропой, окладным бревном; выйду на широко поле, поднимусь на высоку гору… – Сосредоточиться в такой ситуации можно, только если знаешь, что от наговора зависит твоя жизнь. Аура налилась силой быстро, как бывало в минуты настоящей опасности. – А ты, ключевая вода, дай мне сырости, а ты, солнце, преврати ее в туман, а ты, луна, спрячь меня в нем от глаза недоброго!

Саблей приходилось орудовать без перерыва, чтобы не дать проклятым «корням» захватить руки, не позволить себя спеленать. Когда первые волны тумана начали подниматься от земли, Середин даже испугался: а не разгонит ли он его сам, вот этими бесконечными взмахами? Но волновался напрасно: туман повис густой и, что куда более важно, прятал не только зримый образ человека, но и его ауру, светящийся энергетический контур. Теперь главное – оторваться, уже не почуют.

От криков раненых тварей звенело в ушах, но новые щупальца перестали появляться. Они метались в воздухе, иногда даже задевая Олега по лицу, но найти его не могли. Освободив руки и шею, ведун быстро порубил оплетшие ноги «корни» и, сориентировавшись по памяти, кинулся к дороге. Вовремя – облачко тумана оказалось совсем крохотным, ему тяжело было удержаться в этом лесу, полном чужой магии.

Зато Олег увидел наконец врага – отвратительное существо, отдаленно напоминающее осьминога, волокло склизкое туловище по подстилке из листьев, цепляясь кровоточащими обрубками щупалец за стволы. Оно казалось беспомощным, безвредным… Так бы оно и было, если бы на ведуна не напали сразу десятки гадких тварей. На бегу ведун подпрыгнул, ударил обеими пятками в голову чудища. Во все стороны брызнула черная кровь; существо лопнуло, будто пузырь.

– Вот оно как… – Олег выбежал на дорогу. Безопаснее он себя от этого не чувствовал, но все же предпочитал теперь открытую местность. – Значит, подводит меня мой крестик…

– Подводит, – согласился глухой бас.

Олег огляделся. Никого, лишь ветер шумит листвой.

– Кто здесь?! Выходи!

– Выходи! – иронично повторил незнакомец. – Выходи!

Леший пугает? Похоже на их привычки – вот только с чего бы лешему радоваться, если на его территории расположилась чужая, явно не родственная нечисть? Между тем появились и твари – израненные, оставляющие на стволах пятна своей мерзкой крови, они ползли по следу ведуна.

«Нельзя увлекаться, – приказал себе Середин. – Перебить их слишком просто, но как бы кто со спины не подобрался…»

И будто в ответ на эти мысли позади, за лугом, завыли волки. Нервно помахивая саблей, Олег пошел по дороге к мостику через ручей, то и дело оглядываясь. Идти еще далеко, и если враг что-то задумал, то успеет много раз.

– Бежишь! – сообщил голос из леса и тут же добавил: – Не убежишь!

«Не убегу… – мысленно согласился Олег. – Когда враг со всех сторон, это и бегством-то не назвать… Старшее зло!»

– Останови! – выкрикнул он вслух. – Попробуй, электрическая сила! Покажись и останови меня!

Наговоры не помогут, когда примутся всерьез. Из оружия – только сабля, никаких снадобий не осталось, и даже если бы было время пополнить запасы, то где взять деньги?.. Олег взглянул на босую ногу, некстати вспомнил о сундуке, полном сапог. И что было не взять подходящую пару? Проверить обновку на магию знаний бы хватило, тут не снадобья нужны, а время… которого нет.

Опять завыли волки, заставив ведуна оглянуться. Тут же из леса выскочили два оборотня, но Середин почувствовал их и уголком тренированного сознания, и запястьем, которое кольнул жгучим теплом крестик. Сабля описала полукруг, и один из врагов отскочил с воплем, потеряв кисть. Нет, не кисть, лапу…

Люди-волки! Тот, из Овражков, которого Олег убил возле Елового леса, обратился во что-то неопределенное, возможно, просто не успел довести до конца перевоплощение. Здесь же ведун видел именно людей-волков, о которых уже слышал раньше. Не люди и не животные, они имели волчьи морды и лапы на человеческом торсе. Возможно, это давало бойцам какие-то преимущества по сравнению с нормальными хищниками, но Олег не променял бы таких врагов на обычных волков.

Оборотни атаковали, одновременно забегая с двух сторон. На первый взгляд, хитрая тактика – но лишь для неопытного бойца. Быстро начав отступление, Олег увлек оборотней за собой, а потом, просто остановившись, пропустил их вперед и отпрыгнул в сторону, сведя маневр соперников на нет. Оборотни даже переглянулись, явно не ожидая такой ловкости от ведуна.

Олег чувствовал свою ауру: она раздулась, пульсируя силой; любое появление врагов вблизи не могло пройти незамеченным. И все же он глянул в сторону деревьев – не спешит ли кто на помощь оборотням? Слишком сильна брошенная против него магия, и именно из-за силы ее так трудно заметить. Сила не в мощи, сила в тонкости, скрытности…

Теперь оборотни, рыча, кинулись в лобовую атаку. Это уж выглядело как-то совсем по-деревенски – Олег просто отшагнул в сторону и, пользуясь преимуществом длинного клинка, вспорол ближайшему противнику брюхо от паха до ребер, в то время как другой оказался за спиной товарища. Этот второй, подранок без кисти, даже остановился, припал к земле, явно не решаясь продолжать битву в одиночку, и тогда Середин бросился бежать. Самый верный способ не дать нечисти удрать: увидев спину врага, любая из этих тварей теряет голову.

Оборотень понесся следом за ведуном, который чувствовал его набухшей аурой, будто видел глазами. Подпустив на несколько шагов, Олег вильнул вбок, чуть притормаживая, поднырнул под дернувшуюся в его сторону лапу – все равно раненую и неопасную, – а потом, в высоком прыжке повиснув за спиной оборотня, рубанул сверху вниз по тому месту, где лохматая, толстая волчья шея сходилась с мускулистым, но гладкокожим туловищем.

– Не убежишь! – опять пробасили из леса, а из другого леса, за лугом, ответили волки.

Возиться с трупами было некогда, хотя старшая нечисть, обитающая в этих краях, – умрун-чародей или кто другой, – наверняка легко поднимет тварей на ноги. Не убирая сабли в ножны, Олег побежал по дороге к спасительному, но еще очень далекому мостику. Да и спасительному ли? Такую силу не остановит проточная вода…

Опять раздался вой, на этот раз ближе. На бегу Середин повернул голову влево и сразу остановился. Волки, около десятка, бежали наискосок через луг, явно намереваясь отрезать человеку дорогу. Соревноваться с ними в скорости было бессмысленно, даже если применить имевшиеся в арсенале наговоры.

– Не убежишь! – повторил бас из леса.

– Да кто ты такой?!

– Не убежишь…

Между деревьями показалось еще несколько ползучих тварей, оснащенных щупальцами; позади, на пути обратно к Озерцам, их скопилось на дороге уже несколько десятков. Глядя на этих тварей, Олег не смог сдержать усмешки, несмотря на всю серьезность ситуации: к жизни на открытом пространстве «осьминоги» были не приспособлены. По лесу твари передвигались, обхватывая щупальцами стволы и подтягивая тело, а теперь лишь загребали траву да цепляли друг друга.

Волки впереди выбежали на дорогу и замерли, глядя на ведуна. Они ждали – спокойно, уверенно.

– Убивать, значит, не собираетесь, – хмыкнул Олег, все еще прикидывая свои шансы справиться со стаей. – А те, что из этого леса, хотели убить. Кто вас тут разберет? Чего вы все хотите?

– Отдай свою кровь! – потребовал бас из леса, причем, как показалось Середину, с издевкой. – Отдай. Не убежишь.

Сплюнув, ведун зашагал обратно к Озерцам. «Осьминогов» рубить не стал, лишь попрыгал по головам тех, что оказались на пути. Черная кровь полетела в стороны, неприятно обожгла босую ногу. Несколько раз Олег оглянулся – волки следовали за ним на некотором отдалении и, только когда за поворотом открылся вид на холм, исчезли.

– Отдай свою кровь! – еще раз потребовал бас, но отчего-то чуть слышно, будто засыпая.

– Еще и ужинать-то рано, а уже столько неприятностей, – сплюнул с досады Олег и вспомнил про ломоть хлеба за пазухой. – Из деревни не ушел, Ратмира не допросил, поршню потерял… И это не все наши ква.

Возникло сильнейшее желание отправиться прямо к старосте, приставить ему клинок к горлу и добиться полной ясности. И все же, столкнувшись с врагами, явно превосходящими если не по умению, то уж наверняка по числу, лучше было не торопить события.

«Они заставили меня вернуться, но не убили, – подумал Середин, мысленно вдыхая и выдыхая пространство, приводя себя в ритм с колебаниями Вселенной. Аура расставалась с излишками накопленной воинственной энергии, мешающей трезво мыслить. – Но убили бы, окажись я слабее, чем есть. Старшее зло. Староста нанял меня на работу… Проверить, значит, решил, собака. Им нужен сильный. Неужели прав был тот старик? Неужели не стоило сюда соваться?»

– Дядя Олег! – По тропинке с холма неслась Всеслава. – Не ходи никуда, дядя Олег!

– Ты что? – Он ухитрился подхватить споткнувшуюся на последнем шагу девочку.

– Не ходи! Мне дядя Глеб шепнул, чтобы искала тебя. Чародей, мол, на тебя охотится!

– Да откуда Глеб знает?

– А ты поговори с ним, дядя Глеб на Среднее озеро пошел, я тебя отведу. А поршня-то где твоя? Ой… – Всеслава только теперь заметила саблю, испачканную в черной крови.

– Это ерунда, Славушка, – потрепал ее ведун по укутанной в платочек головке. – Веди меня к Глебу.

Глеб

Озер за холмом оказалось много, все небольшие, но, судя по цвету воды, действительно глубокие. Всеслава провела ведуна стороной, по узкой перемычке между двумя длинными, тихими водоемами. От деревни их скрывала находящаяся на возвышении рощица. Насколько разбирался в привычках водного народца Олег, им бы здесь понравилось. Озера наверняка созданы бьющими со дна ключами, а если к тому же они так глубоки, как говорил Борис, то русалкам и водяным там светло и просторно.

– Не боишься здесь одна ходить? – спросил еще не отошедший от схватки, озиравшийся по сторонам ведун.

– Одна боюсь. Но я же не одна, дядя Олег! – Быстро топоча босыми ножонками, Всеслава безошибочно находила путь в лабиринте совсем крохотных, часто соединяющихся протоками озер.

– Но дорогу-то хорошо знаешь.

– Сюда мужики рыбачить ходят, тут рыбы больше, чем рядом с деревней. Говорят, утки да гуси ее пугают… Воду мутят. А почему рыба уток боится, дядя Олег?

– Не знаю, – вынужден был признать ведун. – Да я вообще много чего не знаю.

– А где ты поршню потерял?

– В лесу… – Олег вдруг вспомнил об отроке, что ушел за секунду до нападения тварей. – Слава, а ты Ратмира не видела?

– Видела, недавно домой пошел. Злился на кого-то! Не на тебя?

– Может, и на меня, – облегченно вздохнул Середин. – Далеко еще?

– Нет, сейчас уже увидишь секретный шалашик. Это я про него Глебу рассказала.

Каждый раз, как Всеслава оборачивалась, Олег снимал руку с эфеса сабли, чтобы не пугать лишний раз ребенка. Озера ему совсем не понравились – уж очень тихие, заросшие, все-таки самое место для русалок. Тропинки вьются вдоль кромки воды, выскочит нечисть какая – не отобьешься. Правда, днем их опасаться вряд ли следовало, да и неповоротливы водные существа на суше. Особенно лоскотухи, с их тюленьими задами и таким же способом передвижения.

Стараниями товарища Ганса-Христиана лоскотух стало принято считать русалками, хотя твари это совершенно разные. Русалки, в коих девицы, утопившиеся из-за несчастной любви, превращаются, по натуре своей мирные, грустные, влюбчивые. Внешне от заурядных женщин почти не отличаются, нередко даже замуж за обычных мужчин выходят. Хотя, говорят, браки такие счастливыми не бывают. А вот полудевки-полурыбы – те девичьим верхом жертву только подманивают. А как зазеваешься – в воду утащат, притопят, чтоб не рыпался, да кровь и высосут. Будешь потом веками по донной тине тварью зеленой ползать да в отместку людей живых за пятки хватать.

– Лоскотух не боишься?

– Не думаем мы о них, – отмахнулась Всеслава. – У нас от Елового леса страху хватает.

– А водяных, анчуток?

– Да что бояться? Мы по одному стараемся не ходить, в воду не лезем, ночью тут не бываем. Вон, смотри! Видишь шалашик?

Если бы Всеслава не показала, Олег мог бы пройти мимо и не заметить шалаша. Низенький, как маленькая, только для сна предназначенная, палатка, крыша заросла травой. Вот показался сам Глеб – раздвинул болотные цветы, помахал рукой.

– Я пойду! – тут же остановилась девочка.

– Куда же ты одна?! Смотри, стемнеет скоро.

– Как куда? Домой, к бабке Луше, надобно помогать ужин готовить. Вон наша деревня-то, гляди! Да не туда, вот туда! На цыпочки встань и увидишь.

Олег повернул голову, вытянул шею и действительно увидел цепочку домов на холме, спускающиеся к озерам огороды. Шалашик от Озерцов отделял бугорок, будто специально набросанный когда-то для маскировки.

– Спрячься! – потребовал Глеб. – Староста увидит, у него же караульные стоят!

– Ну, тогда счастливо тебе до дому добраться, Славушка. – Олег неловко чмокнул девочку в лоб и подсадил на бугор, чтобы малышке не пришлось его огибать вдоль воды.

– Завтра прибегу в горелки играть, дядя Олег! – озорно сообщила Всеслава и исчезла.

– Забирайся с той стороны, – прогудел Глеб. – Тут немного комарики покусывают, но думаю, вытерпишь.

– Уж как-нибудь, – пообещал ведун, позабыв о разутой ноге.

В шалашик он заполз с трудом, места для двух плечистых мужчин оказалось немного. Но печальнее всего, что комары мгновенно обнаружили слабое место в обороне противника и густо облепили босую ступню, которую лежащий в шалаше Олег не мог даже почесать.

– Зачем звал?

– Спасти хотел, – вздохнул Глеб. – Да токмо не пойму: спас али ты сам себя выручил? Где обувку-то потерял?

– Чем спрашивать, лучше бы сапоги мне хорошие сыскал, чтобы с ног не слетали чуть что.

– Сапоги? Знаю я, где много сапог, – протянул Глеб, пожевывая соломинку, и ведун, вспомнив о сундуке, приготовился слушать. – Всеславу я послал тебя искать, потому что больше ни на кого положиться не могу. Она девочка хорошая, а точнее – маленькая пока, глупенькая… Староста на меня зуб точит – за то, что тебя пригласил. Правда, я пригласил больше шуткою да намеком, потому что не верил, что придешь… Да еще старик тот.

– Что – старик?

– Видел я здесь этого старика. То в Овражки ходит, то обратно на тракт. Порой туда – с гостями, а обратно – один. Вот такой старик… Но не о нем речь, а о старосте. Борис серчает на тебя. Думал, что ты как с утра в Еловый лес уйдешь, так уже и не покажешься. Хотел старик уже к обеду новой парой обувки разжиться, пусть и вот такой… Олег, ты мне все-таки расскажи про поршню свою. Шутки шутками, да не до шуток. Мне терять уже совсем нечего.

– Да что ж ты все загадками разговариваешь?! – вскипел Олег, доведенный до неистовства комарами-людоедами. – При чем здесь моя обувь? При чем Борис?

– Расскажи, – повторил Глеб.

– Твари на меня какие-то навалились в лесу, токмо не в Еловом. Недавно совсем, вот и вышло так, что…

– Времени у них не было достаточно, потому тебе и верю. Ладно, пусть так. Обычно-то врут, что в болото забрели или что в нору кротовью они провалились…

– Кто – они?!

– Оборотни. Когда кто-нибудь в Еловом лесу пропадает, то мы уж знаем, что стряслось… – Глеб задумчиво отломил крошку от высунувшегося из-за пазухи у ведуна ломтя, забросил в рот. – На службу их к себе умрун призывает. Ладно бы еще, ежели совсем, вот как Всеславину мать. А некоторые возвращаются в одном сапоге.

– Как это? – О таком Олег еще не слыхал.

– А вот как ты, – хмыкнул Глеб. – Я испугался, когда увидел… Но для этого время нужно, обряд какой-то есть. Каждый раз, как умрун нового слугу находит, волки воют. Выли и сегодня, да коротко, не так. Так что я тебе верю. В обуви какая-то сила, Олег, чары. Староста наш, Борис, после того как волки свое отвоют, в Еловый лес идет с сыновьями. А приносит – обувь того, кто пропал. Это значит: человек уже не появится. А вот ежели приходит мужик или баба с одной босой ногой, то, значит, чародей ему еще позволил среди людей погулять. Но все равно – он уже оборотень. Тогда и староста в лес не идет. Смекай.

– Что смекать?! Ты рассказывай! Откуда знаешь, что это оборотни?

– Потому что видел, как они в волков обращаются. Хотя и не до конца… У Бориса над ними власти нет. А вот те, чьи сапоги он из лесу принес, те в деревне уж не появляются, – терпеливо продолжил Глеб, которому, казалось, все было ясно. – Навсегда с умруном остаются.

– Так… – Олег взъерошил изрядно отросшие волосы. – Давай-ка по порядку. Если ушел, пропал, а староста сапоги принес – это я понял. А ежели человек полуразутый пришел, то все знают, что он оборотень, заколдован – а что дальше-то? Как от них избавляетесь?

– Да никак, – пожал плечами Глеб. – Я про пятерых такое знаю точно, а на других по лицам, по повадкам замечаю. Страшно у нас жить, Олег, и слава о нашем местечке идет нехорошая… Тихая такая слава, по земле стелется, однако же ехать сюда богатыри боятся. Умрун это постарался! Не верю я тому старику, неспроста он в корчме оказался: тебя отвадить хотел. Да и я, признаться, испугался, вот и ушел.

Опустились сумерки, сильнее подали голос лягушки. Олег вспомнил о нехорошем предчувствии, охватившем его в этих насыщенных влагой местах, но промолчал: сейчас следовало себя вести так, будто он доверял Глебу, а уж потом взвешивать, насколько тот достоин доверия.

– Как же вы оборотням позволяете в деревне жить?

– А как докажешь, что он оборотень? Живет себе человек… У нас ведь никто по ночам не бегает, скотину не режет. Кому-то брат, кому-то сын – вот и живут все, как и прежде. Но время от времени зовет их умрун, тогда они по холму сбегают и на ходу шерстью обрастают… Жуть! Я сам видел. Ведун, скажи, правда это: коли тебя оборотень укусит, то и сам таким станешь?

– По-разному бывает, – покачал головой Олег. – Магия магии рознь. Чтобы разобраться, надо умруна найти. Как это сделать, Глеб?

– Найти нетрудно, – невесело усмехнулся тот. – Вон Еловый лес-то, за холмом.

– Ходил, – кивнул ведун. – Волки меня далеко не пустили.

– Значит, не хочет тебя чародей видеть, – вздохнул Глеб. – Откуда я могу знать, что он затевает, умрун проклятый? Я справный хозяин, у меня семья. Куда денусь? Побираться? Землю, дом – ничего теперича не продашь. Зерно-то наше не хотят брать, вот оно до чего дошло… Выручай, ведун. Не знаю я, как ты с Борисом договорился, а я тебе все готов отдать, токмо бы от умруна избавиться.

– И что же делать, чтобы избавиться?

– А этого я не знаю, – хмыкнул Глеб. – Ты же ведун, не я! А еще, Олег, подумай: неспроста тебя чародей в лес не пустил. Боится он тебя. Чует силу, понимаешь? Вот и теперича, смотри как вышло: Борис молил его о твоей гибели, а ты жив-целехонек.

Олег захрипел, подогнул колено и с остервенением почесал искусанную ступню. Спина его от этого приподнялась, едва не развалив низенький, хлипкий шалашик.

– Устал, почитай, проголодался? – Глеб отщипнул крошку. – Ну, пойдем тогда.

– Куда?! В деревню, к оборотням? Нет, Глеб, давай еще поговорим. Что за дети такие у старосты, что за молодцы одинаковые?

– Раньше они другими были, – вздохнул Глеб. – Ладные были мужики. А потом пошли пропавшую сестру искать, Всеславину мать. Как вернулись, когда и в сапогах или нет – не знаю. Но токмо с тех пор день ото дня все больше друг на друга походить стали, а волосы цветом разошлись. Слуги умруна они, что тут думать? Разговаривать-то не умеют. Думаю, и сами они не живые давно.

– Так…

Ничего нового для себя Олег о сыновьях Бориса не услышал, с таким же успехом можно было ни о чем и не спрашивать. Но и Глеба не обвинишь в неискренности – выкладывает вроде бы все начистоту.

– Значит, староста молил чародея о моей смерти?

– Да, я уж знаю, как это бывает, потому и послал Всеславу тебя догнать. Хорошо еще, ты совсем недавно на виду у всей деревни по дороге прошел. Когда у Бориса появляются враги, он идет к колодцу.

Колодец! Еще одной загадке обещалось немедленное разрешение, и Олег выжидающе уставился на Глеба.

– Колодец уходит в глубь холма, – понял тот невысказанный вопрос. – Что там внизу – мне неведомо. Идем, Олег, все я тебе рассказал. Ночью у озер не надобно бы оставаться, опосля такого-то дня. Тут на самом деле тоже нечисто.

Однако Олег не пошевелился, а вылезти из тесного шалашика в одиночку Глеб не мог.

– Идем! Заночуешь у меня, терять теперича нечего. Все равно прознает умрун… Защити, Олег. Семья ведь. С тобой не справятся, чую.

– Сестра тоже с тобой живет? – задумчиво поинтересовался Олег.

– Рада?.. Ах, вот оно что! Понравилась сестрица моя? Красавица! – оживился Глеб, пытаясь потихоньку выползти из шалаша. – Ничего не пожалею, коли спасемся, ведун. И сестру за хорошего человека всегда отдам.

– Я не о том. Непохожа она на деревенскую.

– Непохожа? – Глеб замер, вздохнул. – Уродилась такая.

– И вы с ней не схожи, – развил наступление Середин.

– Уродилась такая! – с упором повторил мужик. – У нее и спроси, откуда она такая. Сестра – она и есть сестра, что еще сказать? В Еловом лесу не терялась, не бойся.

– Да я не боюсь.

Олег первым выбрался из шалашика, поправил саблю – и только теперь сообразил, насколько уязвим был во время разговора. Ведь не сумел бы ни выскочить быстро, случись что, ни достать оружие… И не подумалось об этом. Странно все это, странно. Ведун потряс головой, будто пытаясь разогнать морок.

– Идем! – позвал Глеб, зябко потирая руки. – Темно уже.

– Нет, я еще поброжу вокруг, – отказался ведун. – Ступай без меня.

– Олег! Ведь староста наверняка прознает, что я говорил с тобой! – Мужик ухватил Середина за рукав, потянул. – Что ты, не веришь мне?

– Верю, но в деревню пока не пойду. – Ведун мягко высвободился. – Дела у меня. А ты не бойся, коли Борис тебя до сих пор не тронул – с чего ему теперь бросаться? Разговора-то нашего никто не слышал.

– Олег…

Но Середин не стал слушать, поспешил по берегу прочь. Он не мог доверять полностью никому, в том числе и Глебу. Слишком много странного собралось в этой деревне, будто накрытой облаком неведомого морока. Не следовало торопиться с выводами, любой решительный шаг наугад мог оказаться последним. Услышав, как Глеб, вздыхая, поплелся к холму, ведун остановился, присел на траву.

На озерах

В Еловом лесу он уже сегодня побывал, на дороге к тракту – тоже. В Овражки соваться, пожалуй, не стоило, по крайней мере пока, – так что самое время было разведать обстановку у озер.

Возле берега что-то громко плеснуло – рыба или крупная лягушка. Олег, почесывая искусанную ступню, принялся жевать хлеб. О творящемся вокруг он решил пока не думать. Если части мозаики могут сложиться в общую картину, то это произойдет само собой, а если нет – значит, не хватает пока каких-то очень важных кусочков.

– Дедектив… – пробормотал ведун, срывая травинку. – Просто дедектив, электрическая сила. Сто ква.

И опять что-то плеснуло на том же месте, даже брызги долетели до Олега. Крест немного нагрелся. Вот и гости – сочетают любопытство с хладнокровием, как и все подводные жители. Интересно, как начнут охоту?

Ничего необычного, конечно же, не произошло. Спустя некоторое время Олег услышал тихое пение, доносившееся откуда-то слева, еще дальше от деревни. Следуя правилам игры, он прокрался туда и, раздвинув камыши, увидел на противоположном берегу очередного озерца неясные силуэты. Лоскотухи очень выигрышно смотрятся в лунном свете, когда не так заметна их зеленоватая бледность, и ведун не без удовольствия отправился вдоль берега.

А вот чего он никак не мог понять – так это привлекательности самого пения. На вкус Олега, оно было уж слишком незатейливым, монотонным, да и голоса у кровососок были какие-то грубоватые. С другой стороны, если не услышишь – то запросто пройдешь мимо, в темноте-то. Зато посмотреть есть на что, не каждый день в этих краях девушки топлесс загорают.

Оказавшись шагах в десяти от озерных тварей, Середин вытянулся на траве. Пускай попоют еще, не следует торопить события, иначе можно и спугнуть. Лоскотухи, старательно делая вид, что не замечают наблюдателя, исполнили весь свой небогатый репертуар, перемежая его повизгиваниями, играми на мелководье и коллективным расчесыванием волос. Наконец им это стало надоедать, и, тайком переглядываясь, водяные девы начали понемногу перемещаться ближе к Олегу.

От долгого ожидания ведун расслабился, все проблемы и загадки будто отступили на шаг, даже дышать стало легче. Крестик исправно посылал в руку тепло, требуя немедленно покинуть поганое место, и это внушало уверенность. От хорошего настроения решив немного подшутить над речными тварями, Олег стал громко похрапывать. Песня, исполняемая на неведомом языке, тут же смолкла, и ведун с трудом сдержал хохот.

– Спит ли он, подруженьки?.. – дрожащим голоском поинтересовалась одна из лоскотух. – Отчего ж он спит?

– Меду хмельного опился! – с презрением заявила другая. – Тащим его в воду!

– Далеко от берега… – боязливо пожаловалась третья. – Не позвать ли батюшку?

– Батюшка наказывал токмо в полнолуние выходить! – опять послышался резкий голос. – Или домой отправляться, или самим управляться. Ухватимся посильнее, да потянем понежнее, он и не проснется.

– А я запаха меда не чую, – сказала первая.

Лоскотухи стали препираться, постепенно распаляясь. Разобрать слов Олег не смог – так уж заведено у странного народца, что чем сильнее ругань, тем тише голоса. Оттого и петь достаточно громко кровососки могут лишь хором, все в лад. Однако по поводу исхода спора ведун ничуть не беспокоился. Подойдут, обязательно. Очень уж любят забавы, а здесь, у глухой деревушки, человек ночью на берегу – большая редкость.

Старательно посапывая и похрапывая, Олег и в самом деле едва не провалился в сладкую дремоту – сказывалось напряжение последних часов. Ратмир, Глеб, Борис, Рада… С каждым из них что-то неладно, боязно поверить, опереться. Да еще морок, витающий над деревней, и волки, не пускающие на тракт. Другое дело – лоскотухи. Не слишком опасные, по крайней мере без «батюшки», не способные на настоящее коварство.

Цепкие холодные пальцы ухватились за ворот куртки, за рукава, даже за волосы. Да, лоскотухи и в самом деле не способны на коварство – с таким-то умишком! Будь Олег по-настоящему пьян, немедленно протрезвел бы, потащи его кто-нибудь к воде за волосы. Ведун решил больше не тянуть и крепко сграбастал ту, что так неосторожно вцепилась ему в шевелюру. Другой рукой ведун вытянул саблю – при определенной сноровке это и лежа можно сделать быстро, особенно если прижать ножны коленом.

Лоскотухи взвизгнули – нестройно и потому тихо. Забилось в руке тонкое, скользкое запястье, чиркнули по руке острые когти.

– А ну!!! – Олег подмял кровососку под себя, отогнал остальных взмахом сабли. – Кто тут на сковороду торопится, зеленые?!

Испуганные лоскотухи вмиг оставили попытки выручить подругу, поползли, неуклюже виляя полными крупами, к воде. Лежащая под Олегом их товарка что-то тоненько закричала, забилась, трепеща широким хвостом.

– Что-что? – Ведун приблизил ухо к полным губкам.

– Пусти!

– А… Я-то думал, ты что-то важное сказать хочешь. Так, сейчас я тебя в куртку заверну и подальше от воды унесу. А там у меня костер горит, а в котле вода кипит. Соль есть – уха будет! – выкрикнул Олег погромче. – А может, суп. Покрошу картошечки… Хотя какая тут картошка! Нет, я тебя лучше просто на углях зажарю.

Лоскотуха замерла, глядя снизу вверх рыбьими глазами. От нее пахло тиной, круглый ротик беспомощно разевался… Олег на миг подумал, что в голодный год действительно мог бы съесть кровососку. А что особенного – рыба она и есть рыба. Едят ведь люди миног? Да еще и деликатесом считают!

– Отпусти нашу подруженьку!!! – донесся с середины маленького озера дружный хор. – А не отпустишь – тебя подстережем и защекочем, на дно утащим! Детей твоих у ручья схватим! Жену твою в колодец завлечем!

– Да-да, как же! – Олег намотал на руку длинные зеленые волосы и оттащил добычу еще дальше на берег. – Заливайте смелей, ваше дело водяное!

– Батюшка придет – голову оторвет!!! – громко взвизгнули лоскотухи и с шумом ушли под воду.

– Все равно не примут вас в синхронное плавание, – съязвил на прощание Олег и огляделся, насколько позволял слабый свет растущей луны.

Он находился примерно на равном расстоянии от трех водоемов, окружавших его со всех сторон. Лоскотухи, конечно же, не все отправились к своему батюшке, поэтому нечего было и думать пытаться уйти отсюда. Хоть и глупые, хоть и не слишком поворотливые на берегу, но за подругу будут биться и царапаться везде, где имеют хоть какой-то шанс. И попробуй Олег пройти по какой-нибудь перемычке, волоча на плече нелегкую ношу, – они такой шанс получат, свалят в озеро. Сражаться же с кровососками в воде ведун и пробовать не собирался.

Но пока все было в порядке. Пленница тихо шипела что-то – наверное, обещала достать со дна морского всяческие богатства. А может быть, выпить глаза – у Олега не было ни времени, ни желания прислушиваться.

– Стану не помолясь, выйду не благословясь, из избы не дверьми, из двора не воротами – мышьей норой, собачьей тропой, окладным бревном; выйду на широкую улицу, спущусь под крутую гору, возьму от двух гор камней, растоплю своим словом. Стань камень водой, стань вода камнем. Стань глина плотью, стань плоть глиной. Не бойся ни огня, ни яда, ни злого слова…

Нужно быть во всеоружии. Водяные – народ отнюдь не безобидный, да и кроме них тут может оказаться вдоволь всяких тварей. Хотя по-настоящему Олег в силу обитателей озер не верил – слишком уж близко подтянулись к ним людские хозяйства. Значит, не смогли остановить наступление людей или испугались, не рискнули выступить супротив.

Аура расширилась, напиталась силой звезд. Теперь Олег чувствовал все, что происходило вокруг на расстоянии не менее двадцати шагов. Он поднялся, поставив ноги по обе стороны от судорожно дышащей пленницы, для пробы рассек воздух саблей.

– Э-гей!

Вода в озере забурлила, что-то неясное, похожее на обросший водорослями валун, блеснуло в свете луны. Водяной тут же начал мучительно откашливаться, и Олег упер кончик сабли в единственную поршню: придется подождать. Пока хозяин озер освобождал легкие от воды, ведун почувствовал новых гостей. Три твари осторожно выползли на берег за его спиной и замерли, притаились.

Наконец водяной выкашлял достаточно воды, чтобы начать разговор. Он еще немного приподнялся, и теперь ведун мог приблизительно рассмотреть его голову – размером с хороший бочонок, глаза как тарелки, рот как у жабы. Едва ли не половину поверхности озера заняли всплывшие усы, колышущиеся, словно живые.

– Отпусти дочь мою! – потребовал первым делом водяной и снова покашлял. Голос у него оказался под стать бочонку: глухой, утробный. – Отпусти, или сделаю тебя слугой моим, утопленником донным!

– Да не дочка она тебе, – легкомысленно отмахнулся Олег. – Обычная кровопийка, у тебя таких полно. Послушай, водяной, у меня к тебе дело…

– Ты как посмел со мной так говорить!!! – забулькало возмущенное чудовище.

За лоскотуху он, конечно же, не переживал. Скорее всего, водяной сам ее сожрет, если вытащит из рук ведуна. Разгневало его покушение на личное могущество, да еще при слугах, что наверняка притаились со всех сторон. Раскрылась жабья пасть, оттуда ударила толстая струя воды. К счастью, направить ее на ведуна водяной не догадался, а то мог бы и с ног сбить. Судя по тому, что кашлем процедура не сопровождалась, теперь воду отрыгивали.

– Ты это зачем? – поинтересовался Олег.

Водяной, как тут же выяснилось, решил несколько уменьшить собственный вес и объем, чтобы показаться нахальному гостю. Вслед за головой из воды появилась толстая, складчатая шея, потом широченные могучие плечи, наконец расширяющаяся книзу грудь. В протоках забурлила вода: маленькое озеро восполняло потерянный объем.

– Разорву!!! – загрохотал водяной и начал то немного опускаться, то вновь вздыматься над водой, поднимая большие волны. – Разорву весь род твой, всех слуг по всему свету пущу искать детей твоих и домочадцев, из колодцев и прудов достану их и утяну!!!

Удивительно все же могучей тварью он оказался. Против воли в сердце ведуна закрался страх. Ведь глубоки, бездонны озера… Что все эти перемычки между ними? Не провалятся ли они, подмытые такими волнами, что уже превратили полянку, на которой стоял Олег, в островок.

Под шумок три фигуры позади ведуна привстали и бросились на человека. Олег даже шагнул им навстречу, сразу разворачиваясь. Сабля описала широкий полукруг, и две легко отделившиеся от тел головы взлетели в воздух; вместо крови из обрубленных шей ударили фонтанчики воды. Третий враг замер, удивленный таким отпором, и тут же сам навсегда потерял голову. Бой оказался кстати – страх исчез.

– Утопленники… – Кончиком сабли Олег потрогал белесые, на глазах теряющие объем тела. Казалось, в них не было ничего, кроме мягкой кожи и воды. – А уши им рыбы объели или ты сам, а? Царь морской?

Водяной снова закашлялся, но раскачиваться в озере перестал. Вероятно, пытался понять, зачем его назвали «царем морским» – в оскорбление или из уважения?

– Я ведун Олег, – самое время было представиться и перевести разговор в другое русло, – охотник нечисть изводить.

Ответом ему был гул множества голосов. Трещали что-то неразборчивое черные твари из камышей, гудели остававшиеся под водой существа, не способные жить на воздухе, шипели, высунув корявые лица из грязи, лоскотухи. Громче всех оказался хор русалок.

– Враг наш! Враг наш! Не отпускай его, батюшка, убей! Погубит, погубит!

Водяной фыркнул и вдруг рывком сократил половину расстояния до берега. Оставив лоскотуху, Олег пошел ему навстречу. Тут же из воды вылетели два длинных змея, нацеленные на его горло, но ведун был к этому готов и перерубил обоих одним движением. Обрубки утянулись под воду, но им на смену уже потянулись новые.

– Это не дело, батюшка! – Олег легко разрубил щупальца водяного. – Так я готов всю ночь танцевать, и с рассветом не уйду. Погублю я вас тогда, всех до единого! Лучше поговори со мной.

– О чем мне говорить с врагом?! – Водяной даже затряс головой, отчего один ус взметнулся в воздух и щелкнул, словно бич.

– О том, чтобы я смилостивился и не изводил здесь вашу треклятую породу! – Олег зубами развязал тряпочку на запястье, зажал в кулаке крест и, быстро шагнув к самой воде, опустил руку в озеро. – Нравится?

Так громко, что наверняка и в деревне всем было слышно, взвизгнули невидимые русалки. Застонали лоскотухи, выпустили пузыри прячущиеся под водой твари. Чуткие к любым изменениям в своей среде обитания, водяные ночницы да мавки сразу почувствовали себя скверно. Маленький крест никогда не сможет изгнать магию из всей системы глубоких озер, но неприятностей их жителям добавить способен.

Водяной и староста

– Я вам не враг, хотя и другом никогда не стану, – повторил Олег. Он уже устал сидеть на одном месте, хотелось встать и пройтись, но водяной мог и обидеться. – Я не воюю с обычными водяными, с вами и мужики деревенские могут справиться.

– Это как же?.. – с вызовом пророкотал хозяин озера.

– Да так. Кожи тут начнут дубить или бреднем всех твоих упырей повыловят. Не больно-то много ты их, кстати, насобирал за столько лет.

– Места здесь глухие, – задумчиво заметил водяной. – Не знаю, как там кожи дубят, а бредни я любые порву. Ты не знаешь, что там внизу… Нет, не боюсь я людей. И не верю, что у тебя есть много этого странного серебра.

– Не в серебре дело, – усмехнулся ведун, поигрывая в руке крестиком. – Тут – магия, о которой ты ничего не знаешь. Но о ней уже знают многие люди вокруг, хотя и не осознают вполне ее силы. Послушай, водяной, я тебе не враг. Я пришел убить чародея из Елового леса. Расскажи мне о нем всю правду, и я уйду навсегда.

Олег знал, что водяная нечисть к лесной относится с неприязнью, поэтому и остался на озерах в надежде на откровенность местного хозяина. Но тот оказался то ли очень подозрительным, то ли просто глупым. Рассвет уже близко, а водяной и слова по делу не сказал. Или… Или не глуп он, а умен чересчур?

– Елового леса отсюда не видно, холм загораживает, – пробасил водяной. – Что мне за дело до Елового леса?

– Значит, не хочешь по-хорошему? – набычился Олег.

– Хочу, – тут же сказал хозяин озер. – Да только боязно. Чародей силен, а сила его мне неведома…

– Зато моя ведома! – Ведун протянул руку к воде и окунул в нее крестик.

– Пошто шалишь? – Водяной немного отодвинулся, и по озеру опять заходили волны.

– Убей его, батюшка! Убей врага нашего! – заголосили лоскотухи из соседнего водоема, куда «батюшка» их выставил, чтобы не мешались.

– Цыц! Убери серебро…

Олег помедлил, но все же вытянул столь неприятный нечисти крестик из воды, хотя и оставил руку вытянутой. С крестика медленно стекали капли, и каждый раз, как они падали в озеро, водяной тяжело вздыхал.

– Вижу, вижу твою силу и в сабле, и в колдовских умениях, – наконец заговорил он. – Что с чародеем лесным справишься – не верю. Но и нам от него не сладко… Много лет назад услышали мы об умруне – что на людей обижен и силу набирает, дабы зло творить. Думали, обойдется. Однако уже вокруг озер его слуги, все теперича принадлежит ему.

– Что за сила у чародея? – быстро спросил Олег, помня о приближении рассвета. – Как он людей одолевает, как своих слуг в подчинении держит?

– Про то мне неведомо, – потряс усами водяной. – Я с ним не секретничал. Хотя и знаю: нет нам от него пощады, водный народ только сам за себя постоять может. Однако силен чародей, и не спрятаться от него даже на дне глубоком.

– Значит, тебе терять нечего, – подытожил ведун. – Выкладывай тогда все, что о нем слышал.

– Людей не губит, слуг себе из них делает. Одних силой держит, а других верностью – самых сильных, самых лучших. Слухи до нас с птицами долетают, да утопленники порой расскажут что… Только мало их, утопленников-то! – посетовал водяной. – В иной десяток лет и ни одного не попадается – глухие места.

– Счастье твое в том, что глухие! Говори хоть, что точно знаешь, – ведь сам признался, что и вам, озерным, от чародея избавиться хочется! – прикрикнул в нетерпении Олег.

– Не торопи меня! – качнул огромной головой водяной. – Припоминаю… Да ничего толкового припомнить не могу. Знаю, что есть еще деревня тут, недалеко, над той давно уже полная власть умруна. А Озерцы еще не вполне под ним, отчего – не знаю. Есть какой-то приворот колдовской, с той кожей, что люди на ногах носят, связанный, – но мне, босому, это непонятно. Вот что, Олег-ведун: за холмом солнце встает, чую. Пора нам всем на дно, а в другую ночь приходи смело – не трону, так и быть. Что вспомню – расскажу, тогда и потолкуем. Только помни о своем обещании! Не губи нас своим серебром, не трави воду.

– Ладно… – Вздохнув, Олег поднялся. – Но коли потребуется мне ваша помощь, защита на этих берегах – и ты не подкачай. Враг у нас один. Постой! А глубоко ли здесь?

Вода уже заливала пасть опускающегося в озеро водяного, но он приостановился, проквакал неразборчиво:

– Не столь глубоко, сколь затейливо!

– Это что значит?!

– Есть там, внизу, ходы темные, нам самим неведомые. Прощай.

Хозяин озер скрылся под водой. Олег хотел было с досады сплюнуть в озеро, но раздумал. Хоть и ненадежный союзник, да хоть какой-то. В предрассветных сумерках стало как-то особенно промозгло, сыро, и ведун поспешил к холму. Подняться в деревню, перекусить по-человечески, а если нападут оборотни – так это даже лучше. Надоело бродить в тумане.

– Дядя Олег! – долетел до него голос насмерть перепуганной девочки. Кричать во все горло она не решалась и скорее пищала в темноту: – Дядя Олег! Ты живой?!

– Иду! – отозвался ведун, переходя на осторожный бег. – Стой где стоишь, я быстро!

Петляя по лабиринту перемычек меж маленькими озерцами, он наконец выбрался к крестьянским постройкам, расшиб колено о низенький заборчик и только тогда различил на фоне светлеющего неба маленькую фигурку.

– Слава! Ты почему здесь одна?

– Дядя Олег, а ты точно ли живой? – попятилась девочка.

– Да точно, точно! – Он рывком догнал ее, схватил за ручонку.

– Теплый, – с облегчением признала Всеслава. – Неужто всю ночь на озерах просидел и лоскотухи тебя под воду не утащили? Сказывают, они поют до того красиво, что никому не устоять.

– Врут. Так зачем ты сюда прибежала ни свет ни заря?

– Ой, дядя Олег, беда у нас! Ночью к Глебу сыновья старосты пришли, дядьки мои. Он сперва в окошко выскочил и прямо к дому бабки Луши прибежал, наказал мне, чтобы я тебя отыскала. Выручки он у тебя просил, дядя Олег! А сыновья Бориса за ним бежали и поймали его…

– Что же дальше? – Ведун зашагал к Озерцам быстрее. – Где они?

– Нет их, в лес увели Глеба, и жену его, и детей! Давно уже, меня ведь бабка заперла. Токмо я хитрее оказалась, через крышу выбралась, – похвасталась Всеслава. – У меня там дерево есть, особое, у него ветки толстые, и…

– А Борис что? Видела Бориса?

– Нет, не видела. Дома, почитай.

– Вот и ты беги домой, – распорядился ведун. – А я к Борису пойду. И чтобы больше одна нигде не шастала!

Проследив за припустившей к дому Всеславой, Олег попробовал составить хоть какой-то план. Выходило, что Глебу он не поверил зря, не врал Глеб. Староста прознал об их разговоре и немедленно отправил провинившегося к умруну в лес. Спасать его, пожалуй, было уже поздно… Во всяком случае, сперва требовалось вытрясти всю правду из Бориса: и про сундук с сапогами, и про сыновей чудных, и про колодец. Если староста остался один – лучше времени и не придумать.

Стараясь производить как можно меньше шума, Олег пробежал задами к дому Бориса, осторожно потянул дверь. Она оказалась не заперта, и ведун проник в сени, тут же задвинув засовы. Наверное, дети скоро вернутся, так пусть сперва постучат.

С саблей наголо Олег быстро обошел все комнаты, но обнаружил лишь старуху, Борисову жену. Она сжалась под одеялом, насмерть перепуганная, и даже не позвала на помощь.

– Где муж? – присел Олег на краешек кровати.

– У колодца… – прошептала старуха.

– А дети?

– Не знаю… – Она всхлипнула. – Не губи нас, добрый человек!

За приоткрытым окошком заскрипел журавль. Олег, как можно тише растворив ставни, прямо через окно выбрался во двор, прокрался к колодцу. Когда он увидел старосту, тот, как ни в чем не бывало, подтягивал сапоги.

– А я босой хожу на одну ногу! – сообщил ему Олег и указал на искусанную комарами ступню кончиком сабли. – Вот незадача, да, Борис?

– Испугал ты меня, – неодобрительно покачал головой староста. – Сапоги тебе, конечно, справить надобно, негоже в наших краях так расхаживать. Где ты был, Олег? Я искал тебя, уж подумал: не случилось ли с ведуном нашим беды…

– Считай, что случилась.

Олег не спеша обошел вокруг Бориса, тот послушно поворачивался вслед ему.

– Отвечай быстро, а то зарублю. Куда твои парни Глеба увели?

– В лес увели, – вздохнул староста. – Токмо не мои они, давно не мои… Разве ты не видел, Олег? Слуги они чародеевы, за мной приглядывать поставлены.

– Вот как? – Ведун не ожидал столь спокойного поведения старосты. – Значит, ты ни при чем?

– Ни при чем, – кивнул Борис. – Может, в дом пойдем? Здесь кто-нибудь подслушать нас может, а поговорить следует. Ведь вернуться они могут, тогда…

– Что ты делал у колодца? Что внизу?

– Умруново логово, – опять сразу ответил Борис. – Ходил я туда смерть его искать… Искал тебя, да не нашел, пришлось одному. Эх, не в первый раз – а все без толку.

Олег покашлял в кулак. Он-то ожидал, что староста будет отпираться, может, даже схватится за оружие… Но вместо врага ведун получил очередного ненадежного союзника.

– Глеб говорил, что ты с чародеем в сговоре! – попробовал снова надавить Олег. – Отчего он тебя не трогает? И что за сапоги у тебя в сундуке?

– Можно так поглядеть, что и в сговоре, – вздохнул Борис. – Коли грех это – руби мою голову, но как иначе деревню отстоять? Сходи в Овражки – ежели цел останешься, то поймешь, о чем я говорю. Нет там больше ни единой человеческой души, всех сделал умрун оборотнями да упырями, все ему служат. И от нас многие там теперича… А Озерцы еще живут, и все оттого, что согласился я чародею помочь.

– В чем же твоя помощь?

– Что через слуг своих прикажет, то и делаю… – неопределенно буркнул Борис, пожав плечами. – Вот, тебя приютил, на работу нанял.

– Меня Глеб позвал! – Олег, стараясь не поддаться гневу, подошел к старосте, прижал кончик сабли к его груди. – Что еще делал, отвечай?

– В колодец спускался, – признал Борис. – Не простой у нас холм, не простое место. Там, внизу, умрун силу свою черпает, из волшебного ключа. Но сам к нему приближаться не смеет, охраняют тот ключ от нечисти подземные духи. А я, значит… Я спускался, из ключа мертвой водицы набирал.

– Что еще за мертвая водица?!

– Откуда я знаю? – взмолился Борис. – Мне бы живым остаться да деревню уберечь! Вода как вода, я ее к срубу внизу поднесу, а эти, слуги его, что из сыновей моих вышли, ведра наверх поднимали да в лес уносили! Может, она и не мертвая, я же не стал ее пробовать. Зато в Озерцы оборотням хода нет.

– А Глеб иначе говорил! – вспомнил Олег, поворошил саблей старостову бороду. – Говори все, иначе смерть тебе придет лютая.

– Все я тебе говорю, без утайки, – вздохнул Борис. – Ярилой клянусь, забытым нашим богом… И раньше бы рассказал, да не мог времени улучить, чтобы наедине потолковать. А сегодня искал тебя…

– Глеб говорил, ты смерти моей просил у чародея!

– Глебу не верь! – взвизгнул Борис и попятился, прижался к стене дома. Из окошка высунулась перепуганная старуха и тихонько завыла. – Ты же видел: он на торг ездит! Один из всей деревни, остальные – овражковские! А нам за мостик ходу нет, волки его охраняют. Как же ты Глебу веришь?

Олег опустил саблю, бросил короткий взгляд вниз с холма, на Еловый лес. Оттуда как раз вышли четверо молодцов с луками за плечами, быстро зашагали к деревне. Поблескивал на солнце шлем.

– Видишь, идут… – с ненавистью прошипел староста. – Детки мои! Пошли однажды сыновья мои в лес, да и не вернулись. А через год вдруг пришли – все на одно лицо. Раньше тоже были похожи, да не так… А еще волосы у них разные, словно в насмешку! Тот, что в шлеме, минувшей осенью в колодец упал, голову разбил, мозги по камням расплескал. Дырка с тех пор не зарастает, а ему хоть бы что. Шлем, вишь, носит… Выручи ты нас, Олег, убей чародея!

– Как же я его убью, если вы все ему помогаете?! – возмутился ведун. – Не носи ему воды из ключа! И что там за подземные духи? Почему тебя не трогают?

– Я их и не видел никогда, – пожал плечами Борис. – Видать, не положено им обычных людей трогать.

– Обычных людей… – задумчиво повторил Олег, поглядывая вниз. – Вот что, дай руку!

Он быстро достал крест, приложил к трясущемуся запястью старосты. В глазах Бориса ничего не изменилось – значит, ожога не было. Но ведун вдруг почувствовал в крестике легкое, едва уловимое тепло. Олег отошел к колодцу, тепло чуть усилилось… Крестик старался, но в висящем над Озерцами мареве чужой магии мог немногое. Запястье, видимо, слишком уж притерпелось к изменению температуры. Выудив из кармана куртки бандану, Олег примотал крест ко лбу.

– Как с волками справиться, как мне Еловый лес пройти? Говори немедля, Борис! Да не солги, я ведь вернусь.

– Ночью они не охраняют лес, – быстро сказал староста. – Видать, обращаются в кого-то… Не ведаю. Но оборотни – те, что босые, – там остаются. Днем же в Овражках живут, почти как люди.

– Так что за сапоги у тебя в сундуке? – вспомнил Олег.

– Договор с умруном у меня… – Борис потянул ведуна за угол дома, чтобы укрыться от глаз приближающихся «сыновей». – Ежели кто в Еловом лесу пропал, я иду искать. Волки меня приводят к месту, где обувь его лежит. Пока обувь в деревне, не может тот, кто оборотнем стал, сюда прийти. Иначе растерзали бы нас за ночь! И овражковских сапоги тоже у меня хранятся. Да они все там, в Овражках проклятых, селятся! Я ведь за деревню радею, пойми! Как мне иначе?

– А те, что в одном сапоге возвращаются? Мне Глеб про таких говорил.

– То другое дело, – помрачнел Борис. – Этих чародей призвал, да вымолили они чем-то себе срок жизни человеческой. Чем – мне неведомо. Им я не могу помешать среди людей жить. Ночью иногда уходят… Беги, Олег, ведь убьют они тебя! Наверняка Глеб уже все чародею рассказал.

– Убьют? А отчего же умрун тебе приказывал меня на службу нанять?

– Ох, не знаю… – засуетился Борис. – Идем, в дорогу тебе еды дам. И сапоги! Сапоги-то!

– Какие еще сапоги? – насторожился Олег.

– Да вот эти хоть… Старые мои. – Борис подобрал валявшуюся у заднего крыльца поношенную пару. – Не бойся, не из сундука! Чинил здесь вечером. Марья! Еды ведуну дай, бежать ему пора!

Старуха будто ждала приказа, высунулась из двери с узелком в руке. Олег не без колебаний схватил снедь, а потом и сапоги – будет еще время на них посмотреть как следует, прежде чем обуть. Он помчался через медленно просыпающуюся деревню. На него по-прежнему никто не смотрел. Все будто специально отворачивались – только вездесущий поросенок бросился под ноги. Перескочив через не в меру шуструю животинку, ведун выскочил за околицу и вскоре сбежал с холма к озерам.

Два сна

Отыскав укромное местечко, Олег как следует умылся.

Против воли хотелось высмотреть кого-нибудь из водяного народа, но при свете дня это было бессмысленно. Ведун развязал узелок, обнаружив там хлеб, соль, яйца, заткнутый деревянной пробкой кувшинчик с молоком и хороший кус сала. Отложив сало на потом, ведун с удовольствием позавтракал. Каждое яйцо, каждый ломоть хлеба он сперва подносил поближе к кресту – оказалось, что ему хоть немного, но можно доверять. Совсем же без пищи и сам пропадешь, и другим не поможешь. Закончив с едой, Олег как следует рассмотрел сапоги. Носили их немало, но обувка оказалась крепкой и, что не менее важно, подошла по размеру. Сапоги из сундука ведун надеть бы не рискнул – они явно были связаны с умруном какой-то магией. Но эти просто валялись у крыльца – староста ведь не мог знать заранее, что Олег в одной поршне явится.

Подложив наконец обновку под голову и обмотав ее косухой, Середин улегся в тени отдыхать. Саблю на всякий случай примотал тряпицей к руке, а сверху забросал лезвие травой. Потом Олег несколько раз вдохнул, стараясь выдыхать как можно медленнее, и представил себе, как его аура, истончаясь, растягивается вокруг на добрую сотню метров. Наговор на внутреннего охранника здесь, у озер, должен был действовать лучше, чем в деревне. Хотя основная надежда ведуна – проснуться живым – заключалась, конечно же, в простой логике: если не погубили до сих пор, значит, чего-то хотят.

С этой малоутешительной мыслью он и уснул. Сны Середина часто уносили его в родное время, в шумный и грязный, насыщенный выхлопными газами мир. Пробуждаясь, Олег часто думал, что, наверное, уже никогда не сможет там спокойно жить, – но тосковать продолжал все равно. Особенно если появлялась в этом сне одна милая сотрудница зоопарка. Середин привык уже к этому, а потому остался весьма недоволен при виде запутанной цепочки озер, протянувшихся к воде огородов, холма…

– И во сне нельзя от этого всего отдохнуть? – проворчал ведун, вставая на ноги. – Или я не сплю?

Он спал, уложив растрепанную голову на новые сапоги. Переливаясь на солнечном свету тонкой, радужной пленкой, расплылась вокруг Олега аура. Она зыбко подрагивала на ветру. Приглядевшись, он рассмотрел еще какие-то искорки, путешествующие по ней. Искорки чем-то не понравились Середину, но чем, он понять не смог.

Его отвлек черный пузырь, пролетавший на уровне человеческого роста. Пузырь потянулся было к спящему, но аура мгновенно вспухла ему навстречу, ударила короткой, но жесткой молнией. Пузырь со скоростью проколотого воздушного шарика умчался куда-то в сторону деревни.

– Знай наших! – погрозил ему тот Олег, что стоял в траве.

Стороной прошли мужчина и трое мальчиков, все с удочками на плечах. На огородах суетились бабы, кто с тяпкой, кто с ведрами. Всеслава гнала гусей, не обращавших на нее ни малейшего внимания. Середин еще немного понаблюдал за происходящим, потом осторожно сделал несколько шагов. На спящем это никак не отразилось.

– Не пойти ли погулять? – сам себя спросил ведун, но голоса своего не услышал.

Прежде с ним такого не происходило. Хотя и говорят, что такие выходы из тела – явление совершенно обычное… Вроде бы еще должна какая-то ниточка тянуться от спящего к двойнику. Середин отошел довольно далеко в сторону, и только тогда «нить» наконец появилась – она отошла не от тела, а от тонкой простыни ауры. Окончательно освоившись, Олег пообещал себе быть осторожным и, сформировав у себя в руке мысленную копию сабли, медленно поднялся на холм.

Энергетический мир Озерцов представлял собой огромное серое облако, в котором с разной скоростью путешествовали черные пузыри, спирали, маленькие вихри… Вступать в него Олег не рискнул – довольно обидно было бы сейчас оказаться пленником какой-нибудь дряни. Везде нужен опыт, а на энергетическом плане – особенно. Поэтому ведун, тихо радуясь своим новым способностям, осторожно стал обходить деревню по околице.

Вскоре Олегу удалось увидеть всю «структуру» облака – того стойкого морока, что окутал Озерцы. Центр приходился точно на колодец, вокруг которого облако медленно кружилось. Спиральки и пузыри кружились тоже, но в противоположном направлении, по часовой стрелке.

– Во как! – восхитился Олег. – Колодец-то силен!

Он понимал, что вместо восторгов следовало бы сделать что-то полезное, но придумать ничего не мог. Идти в Еловый лес в таком виде – ничем не оправданный риск, лезть в колодец – еще хуже. От нечего делать Середин принялся разглядывать ауры крестьян.

И как только появилось такое желание – крестьяне исчезли. Вместо них Олег увидел темные скопления какой-то инфернальной дряни, облепившие человеческие фигуры. Ведун не верил своим глазам: эти существа уже не были людьми! Ни один человек и дня не прожил бы в таком окружении! Черные лярвы дрались за истлевшие останки аур, не имевших больше ничего, что можно было бы назвать душой.

Вдалеке что-то блеснуло. Олег присмотрелся и увидел яркую, спокойную ауру, хотя и небольшую. Это было неудивительно: речь шла о ребенке. Всеслава присела на корточки у ближнего озерца, отделенного от других оградой, и любовалась на купающихся гусей.

– Хоть с ней все в порядке, – вздохнул Олег. – Может, кто-то еще?

Очень хотелось высмотреть старосту, но Борис не показывался. Зато у колодца Середин увидел одного из «сыновей» – тот стоял на посту, закинув на плечо лук. Ведун снова подумал об ауре, и она послушно показалась. Даже во сне Олега затошнило – так мерзко выглядели истлевшие, обглоданные останки того, что некогда было сутью живого человека.

Воин будто почувствовал внимание, вдруг оглянулся, уставился прямо на Олега. Ведун отошел в сторону и облегченно вздохнул: стрелок продолжал пялиться на пустое место. Решив больше не рисковать, Олег отправился к собственному телу, мирно дремлющему в траве. Тропинки ему были не нужны, но привычка заставила двигаться, как обычно, по утоптанной земле. Тут он и увидел Раду.

В отличие от Всеславы, девушка имела хорошо развитую, достигающую трех с половиной метров в диаметре ауру. Олег пошел за ней, любуясь радужными переливами. Черный пузырь, пролетавший мимо, потянулся было к лакомству, но Рада взмахнула рукой, будто отгоняя комара, и перепуганная сущность, ворующая энергию, испуганно шарахнулась прочь, прямо к ведуну.

– А ну, не замай! – Олег разрубил пузырь проекцией своей сабли и даже зажмурился от яркой вспышки.

На звук, неслышимый в обычном мире, со всех сторон так и прыгнули такие же черные пузыри. Они закрутились на месте гибели товарища, жадно втягивая рассеянную в воздухе энергию. Вздохнув, Олег двинулся дальше, но снова остановился, привлеченный струйкой серого тумана, которая, словно ручеек, убегала от деревни к молоденькой рощице.

Стараясь не коснуться морока «ниточкой», что соединяла путешественника с телом, Олег поискал причину такого явления. Она обнаружилась в кустах – там сидел по-турецки не кто иной, как Ратмир. Мальчишка держал на коленях толстый потрепанный том и нараспев бормотал какие-то заклинания.

– Ах ты, поганец! – возмутился Середин и встал у него за спиной.

Прочесть в книге ему ничего не удалось – символы оказались незнакомы. Ручеек морока, стекающего с холма, образовал перед Ратмиром нечто вроде лужи, в ней копошилось что-то непонятное. Осерчав, ведун проекцией верной сабли разрубил поток в нескольких местах. Морок, словно живой, задергался, снова соединился и быстро заструился обратно к колодцу.

– Что-то не так! – почувствовал Ратмир и горестно обхватил голову руками. – Опять не получается…

– Получится, когда я с тебя штаны спущу! – пообещал ему ведун. – Мало мне неприятностей, еще ты пакостишь!

Ратмир вздрогнул, огляделся. Он не мог ничего услышать, и Олег присмотрелся к парню повнимательнее. В ауре малолетнего колдуна-самоучки сильно выделялись фиолетовые тона. Ведун не мог точно сказать, что бы это значило, но предположил, что Ратмир наделен определенными способностями. Надо к нему приглядеться получше, было бы время…

Солнце преодолело уже около четверти своего дневного пути, и Олег решил, что пора бы навестить собственное тело. Как оно там, лишенное пригляда? Эта мысль пронзила тревогой: в самом деле, сможет ли аура, настроенная словно охранная система, вовремя оповестить душу ведуна об опасности, если она гуляет по деревне? И не успел Середин подумать об этом, как оказался рядом с самим собой, вовсю похрапывающим на солнышке.

– Развалился-то! – неодобрительно покачал головой Олег-проекция и слился с собой настоящим.

Олег-настоящий немедленно проснулся. Ярило, сияющий в небе, сильно напек голову, и ведун первым делом переместился в тень кустарника. Потом, пошарив руками, нашел кувшинчик и с жадностью допил молоко.

– Это что же мне приснилось такое?

Привстав, Олег осторожно раздвинул ветви, посмотрел на деревню. Сидела у озера Всеслава, играя веточкой с котенком, спускалась по тропинке между огородами Рада, помахивая пустыми ведрами. Все было очень похоже. Неужели он и правда успел побродить невидимкой?

– Вот это ква так ква! – покачал головой Олег. – Ай да Середин, ай да сукин сын! Но, электрическая сила, я ведь видел всего трех нормальных людей: Славочку, Раду и Ратмира. Причем парня нормальным можно назвать только приблизительно… Во попал!

Решив больше ни за что не позволять себе таких путешествий – а ну как заметит кто из «сильных мира того», – Олег опять улегся. Он мог не спать по четыре-пять дней, сохраняя бодрость и ясность мысли, – но кто знает, когда именно ему понадобится применить эту способность. Пока дают есть и спать – надо есть и спать, потому что все хорошее обязательно однажды кончится, чего не скажешь о плохом. Врагов возникало слишком много, чтобы можно было рассчитывать на окончательную победу хоть когда-нибудь.

На этот раз Олег постарался, еще засыпая, вызвать в памяти воспоминания об оставленном где-то очень далеко родном городе. И это вроде бы удалось – но, шагая по знакомым с детства улицам, ведун в какой-то момент вдруг оказался совсем один. Не было ни машин, ни людей, вокруг повисла тревожная тишина. Середин поискал рукой саблю и с ужасом понял, что ее нет, – такого с ним давненько не случалось даже во сне!

Он хотел уже очнуться, благо было время отработать эту привычку. Но там, впереди, за старым, облупленным особнячком, кто-то стоял. Олег не мог рассмотреть его, не мог понять даже, человек это или какое-то животное, но твердо знал, что имеет дело с врагом. Не для того, чтобы победить, – для того, чтобы увидеть противника, ведун шаг за шагом медленно двинулся по пустынной улице. Вот и угол, а за ним – никого.

– Так вот ты откуда…

Шипящий и одновременно какой-то клекочущий голос раздался сверху. Олег задрал голову и увидел прямо над собой уцепившегося за карниз огромного паука. Он был размером почти с человека, множество холодных глаз с ненавистью смотрели на Середина. Непонятный, лишь во сне приходящий ужас приковал ведуна к месту.

– Ведун, далекий гость… Теперь я знаю.

– Кто ты?!

– Тот, кого ты ищешь.

– Умрун! – вспомнил Олег. – Как твое имя, чародей?

– Можно иметь одно имя или множество имен, а можно не иметь имени вовсе. Это неважно, коли ты слышишь обращенный только к тебе зов. Ты слышишь такой зов, ведун?

– Кто зовет меня? – Олег нашел в себе силы немного попятиться.

– Значит, не слышишь, – удовлетворенно пошевелил передними лапами паук. – Я могу убить тебя, знаешь? Могу выпить всю твою кровь, сразу или по капле, так же как выпил кровь множества других. Страшно ли тебе?

– Нет, – откровенно соврал Середин и даже смутился.

– Страшно! – не поверил паук. – Но это морок, морок. Все не так, как тебе кажется. Смотри, как оно на самом деле.

С непостижимой скоростью паук начал плести паутину, выпуская толстые нити откуда-то из груди. Быстро соорудив кокон, такой большой, что сам почти скрылся за ним, паук тут же начал его разрывать. С ужасом Олег увидел внутри мертвую девушку. Но вот свежий ветерок взметнул ее темные волосы, и у красавицы – а она была красавицей! – дрогнули ресницы. Девушка раскрыла глаза и потянула вниз паутину, поправляя на себе… белое платье. От паука не осталось и следа.

– Ведун, ты не должен верить всему, что видишь, – сказала красавица все тем же шипящим голосом и дотронулась холодной рукой до щеки Олега. – Не спеши. Все не так, как кажется.

– Кто ты? – опять спросил он, отступая еще на шаг.

Лицо девушки неуловимо менялось, подрагивая. Нет, пожалуй, не была она красавицей, как поначалу показалось Олегу. Совсем молоденькая, очень свежая, миловидная девушка…

– Я та, кого убили во славу добра. Видишь? – показала она на кровавое пятно, расплывающееся по белому платью у нее под грудью. – За что меня убили, ведун? Ответь!

– Я не знаю, – помотал головой Олег. Он уже очень хотел, но никак не мог проснуться. – Я ничего не понимаю. Как тебя зовут?

– Имена обманчивы. Узнай, за что меня убили. Отомсти за меня.

Красавица (когда она опять успела стать красивой?!) уже умирала, сползая вниз по стене. Платье на глазах превращалось в лохмотья, руки истончались, натянувшаяся кожа плотно облепила череп, неотрывно глядели на Олега пустые глазницы. Ветер подхватил клок седых волос, бросил их прямо в лицо ведуну, и тот, вскрикнув, проснулся.

Солнце повисло над дальним, заозерным лесом. Олег, все еще сотрясаемый дрожью, доплелся до озера и напился, черпая воду пригоршнями. Вспомнил, что так и не спросил у водяного, можно ли уйти из этих мест на север, есть ли там путь. А ведь хотел… Что ж, скоро опять ночь – вот все и узнает. Ведун поправил саблю, начал перекусывать – хлебом с салом. Заодно глянул в сторону деревни – и обомлел.

На берегу озера, где прежде плавали гуси, стояла одинокая Рада. Непередаваемо красивая в лучах заходящего солнца, девушка просто смотрела в воду. Даже на таком расстоянии Олег заметил, как глубоко она дышит. Неужели бросится?.. Он уже был готов закричать, кинуться к ней, но Рада вдруг зарыдала, прижав к лицу ладони, повернулась и медленно направилась к деревне.

– А я сбежать собрался, – сплюнул Олег. – За подмогой… Нет, ведун, не для того Ворон тебя наукам обучал. Не для того.

У Рады, чистое сияние ауры которой Середин прекрасно помнил, пропал в Еловом лесу брат. Пропал, потому что его похитили вместе с женой и детьми из-за его, Олеговой, глупости. Не поверил… А Глеб ведуну верил – даже когда его уводили, бросился за помощью к Всеславе. Девочка тоже верит дяде Олегу… Нельзя уходить.

– Ночью волки лес не охраняют, – вспомнил Середин. – Вот и пора, значит, проверить, не врет ли мне Борис.

Он быстро покончил с небогатым ужином, натянул сапоги и в обход деревни, по кромке осинника, зашагал к дороге. Там подождал, лежа в высокой траве, пока солнце полностью скроется, и уж тогда, прочитав пару наговоров для силы и бдительности, зашагал через луг к Еловому лесу.

Еловый лес

Понемногу поднималась луна, и в ее свете Олег добрался до подлеска без малейших проблем. Однако в лесу он оказался в кромешной темноте и некоторое время просто стоял, сжимая саблю и прислушиваясь.

Лес будто вымер. Не слышно было ночных охотников – ни пернатых, ни зубастых, – никто не пробирался по веткам в вышине. Даже стволы не поскрипывали, царило удивительное безветрие. Немного приглядевшись и прошептав наговор на кошачье зрение и звериный слух, Олег начал немного различать дорогу. Он двинулся вперед, стараясь выбирать те места, где расстояние между елями было пошире.

Сердце никак не хотело успокаиваться. Если Борис обманул, если волки неожиданно появятся со всех сторон – что тогда делать? Только сечься с ними. Олег верил, что сможет одолеть одного-двух хищников, но не целую же стаю.

Он приблизился к одной из елей, попробовал прикинуть, как будет на нее забираться в случае опасности. Получилось плохо – только исколол себе все руки и обломал нижние сухие ветви. В мертвой тишине леса эти щелчки прозвучали как выстрелы.

– Вот тебе и ква… – Середин приказал себе сосредоточиться на главной задаче и быстрее зашагал вперед. – Мальчик ночью в лесу потерялся. Ай-яй-яй.

Он больше не пытался скрываться, шагал широко и уверенно. Хорошо, что такое можно позволить себе в сапогах! Долой психологию жертвы. Ведун не дичь, а охотник, это его должны бояться. Задевающая лицо паутина начала раздражать, и Олег стал помахивать наугад саблей.

В одном месте на ветвях что-то слабо белело. Ведун остановился и успел услышать какие-то звуки сзади. Он оглянулся, замер. Тишина. Из темноты никто не появился. Олег подошел к ели, снова остановился – и опять его невидимый преследователь чуточку опоздал.

– Кто там? – стараясь придать голосу высокомерное презрение, поинтересовался ведун. – Что надо?

Ответа, как и следовало ожидать, не последовало. В такой темноте бесполезно пытаться отыскать непрошеного спутника, тому достаточно присесть и соблюдать тишину, чтобы надежно спрятаться. Вздохнув, Олег вернулся к изучению предмета, белеющего на ели. Он дотянулся до него кончиком сабли, подцепил… Кусочек ткани, больше ничего не понять. Пожав плечами, Середин спрятал находку в карман, пошел дальше.

Несколько раз он останавливался, чтобы убедиться, что преследователь никуда не делся. Тот всегда опаздывал на шаг или два, а потом замирал, не выдавая себя ни звуком. Олегу хотелось бы пойти на него, размахивая саблей, – но не будет ли это именно тем, чего враги ждут от ведуна?

Неожиданно впереди посветлело, и Середин понял, что приближается к поляне. Очень кстати – там незнакомцу придется или показаться, или оставить ведуна в покое хоть на какое-то время. Тогда его будет несложно выследить, охотник и дичь поменяются местами.

Поляна, залитая лунным светом, выглядела волшебно красивой. Неестественные тени вытянулись от каждой травинки, и лунная трава перемешалась с настоящей. Казалось, что все покрыто серебристым инеем… Крест под повязкой на голове медленно стал теплеть, даже после того, как Олег остановился на самом краю свободного от деревьев пространства.

– Электрическая сила, ну что тут особенного может быть? – сам себя едва слышно спросил ведун, и сам же ответил: – Да все что угодно.

Он присел, скосил саблей немного травы – ничего не произошло. Очень медленно, крайне осторожно поставил на залитый лунным светом участок ногу, потом вторую. Подпрыгнул. Все в порядке – а вот крест на лбу разгорелся, словно звезда. Олег немного прошел по краю поляны, время от времени тыкая в кочки клинком. Преследователь не показывался, оставаясь в глубине леса, но неотступно следовал за ведуном – об этом сообщало редкое потрескивание веточек под его ногами.

– Стану не помолясь, выйду не благословясь, из избы не дверьми, из двора не воротами – мышьей норой, собачьей тропой, окладным бревном; выйду на широкую улицу, спущусь под крутую гору, возьму от двух гор камней, растоплю своим словом. Стань камень водой, стань вода камнем. Стань глина плотью, стань плоть глиной. Не бойся ни огня, ни яда, ни злого слова… – зашептал Олег. – Дай мне, луна, мою тень, а ты, ветер, гони тень через поляну!

Короткое, но сильное дуновение ветра взметнуло волосы ведуна, неясный силуэт человека с мечом побежал через поляну огромными шагами. И будто из-под земли – а и в самом деле так! – выросли со всех сторон воины в латах, с уже занесенными для удара мечами. Лунный человек бесстрашно продолжал бежать, мечи опустились…

Олег не стал ждать и кинулся вперед. На бегу успел сосчитать: семеро. Прежде чем неведомые стражники успели понять свою ошибку и обернуться, ведун смог проткнуть двоих, тут же глубоко погрузил клинок в лицо третьего, обернувшегося… И понял, что лица у воина нет. Со всех сторон ведуна окружили движущиеся доспехи, которым его лихие удары не нанесли никакого вреда.

– Вот это ква! – выдохнул Середин, вступая в сечу.

А что остается делать, когда со всех сторон падают мечи? Хорошо еще, что выучка, данная Ливоном Ратмировичем по прозвищу Ворон, опять не подвела. Ведун почти сразу вошел в ритм, даже несколько опережающий движения призрачных воинов. Это вынуждало время от времени производить лишние взмахи, зато гарантировало, что добраться до мечущегося в кольце стали Середина врагам не удастся.

Удары в щели между доспехами успеха не приносили, разрубить латы или хотя бы железные рукавицы тоже не удавалось. Тут кто-то успел хорошо поработать с магией, и в другое время наверняка Олег нашел бы способ разрушить заклинание, но не теперь. Вырваться из кольца ведун тоже никак не мог: призраки старались не столько поразить его мечами, сколько удержать в середине круга. Кого-то ждут?.. Кто бы это ни был, Середину он не поможет.

Как только Олег понял, что действовать надо немедленно, решение пришло. Улучив момент, ведун прыгнул к одному из врагов и спиной прижался к его груди. Тот попятился – попятился и Олег вместе с ним, продолжая отбиваться от наседающих призраков. Как он и ожидал, воин оказался не готов выронить меч и сжать жертву в объятиях, помогая добраться до нее другим. Несокрушимый призрак, лишенный возможности замахнуться своим оружием, пятился до тех пор, пока не уперся спиной в ель.

– Спасибо, дружок! – Ведун проскочил у него под рукой и оказался в лесу.

Призраки не оставили его и здесь, они упорно появлялись из-за каждого дерева, но окружить себя сплошным кольцом Олег им больше не дал. Он петлял между стволов, больше не пытаясь наносить удары, лишь парируя, и быстро пробивался к югу. Вскоре перед ним не оказалось очередного соперника, и ведун тут же перешел на бег. Время от времени Олег оглядывался, с удовлетворением отмечая, что призраки отстают. Даже крест начал остывать, не чуя вблизи магии.

– Дай мне, кошка, свои глаза, дай мне, мышка, свои уши, принеси мне, ветер, свет ночной от земли сырой! – Олег не собирался вот так просто расставаться с обидчиками. – Видеть хочу врагов своих, какими есть!

В сущности, он всего лишь накладывал на свое внешнее восприятие энергетическую схему происходящего. Теперь ведун, обернувшись, увидел не просто приближающиеся к нему доспехи, размахивающие ржавыми мечами, но и черное облачко, которым они были окутаны. Вот что давало им жизнь, но что заставляло эти сгнившие души по-прежнему здесь находиться, что держало их, мешало рассеяться в воздухе? Олег остановился, в упор разглядывая бегущего призрака.

– Ква! – Середин даже покачнулся от удивления, когда из-за стволов выплыла летящая над землей зеленая звездочка. – Одна на всех!

Тот, кто устраивал на поляне ловушку, поленился снабдить искоркой лживой жизни каждого из мертвых воинов. Он дал им ее одну на всех – хотя и довольно сильную. Зеленая звездочка заботилась обо всех семерых призраках одновременно, держась в середине. Она явно имела даже какие-то свои, пусть и слабенькие, разум и волю.

– Тем проще! – Обежав ствол ели, ведун разминулся со спешащим к нему призраком и, не обращая внимания на окружающих его врагов, рванулся к сгустку враждебной магии.

Звездочка, еще ярче вспыхнув, тут же подпрыгнула вверх, но недостаточно высоко. Сабля, непростая сабля ведуна, рассекая воздух, настигла ее, на миг стала зеленой, будто раскалилась в неведомом пламени, – и огонь погас. Вокруг послышался глухой лязг: это падали доспехи, их «обитатели» больше не имели сил поддерживать железо на весу.

– Только и всего… – Олег нежно погладил саблю по самолично вытравленной крестообразно надписи, что приснилась когда-то: «Аз есмь». – Вот так, рубим и на этом свете, и на том.

Обычное оружие не смогло бы причинить «звездочке» ни малейшего вреда, так же как не режет ауру проведенный вдоль тела нож. И капля враждебной магии почувствовала опасность, попыталась уйти… Скоро многие испробуют остроту этой сабли на себе.

– Так займемся же наконец нашими делами! – приказал сам себе Олег и пошел было вперед, но тут же остановился, вспомнив о тайном преследователе.

Так и есть: за спиной опять прозвучали шаги. Потом незнакомец остановился, растворился в тишине.

– Хватит! – Олег развернулся и пошел назад. – Шутки кончились. Тебе не спрятаться!

– А я и не прячусь, – раздался спокойный, даже приятный голос.

Человек был очень богато одет, даже в лесной полутьме бросались в глаза перстни и крупная серьга в ухе. К Озерцам он явно не имел ни малейшего отношения. Кроме того, незнакомец носил на поясе довольно тонкий, но длинный меч.

– Кто таков будешь? – заговорил ведун, будто принимая незнакомца за обычного человека. – Почему по лесу за мной таскаешься?

– Такова моя служба, – все так же спокойно отвечал соглядатай. – Я должен идти за тобой.

– А ежели я этого не захочу?

– Тогда мне придется убить тебя, – пожал плечами под соболиной накидкой незнакомец.

– Ты хочешь убить меня? – Олег напоказ расхохотался. – Да я выше тебя на голову! На одну ладонь посажу, другой прихлопну!

– Коли сделаешь еще шаг, я убью тебя, – повторил враг. – Лучше иди куда шел или возвращайся. Твое дело… Но коли захочешь помешать мне исполнить мою службу – умрешь.

Олег, за разговором действительно приблизившийся к незнакомцу вплотную, остановился. Он видел, как черна его аура, знал, что имеет дело с нежитью – но вот какой?.. Оживших мертвецов Олег повидал немало, и ни на одного из них тварь не была похожа. Приходилось признать, что это существо – живое, но тогда…

– Как твое имя? – поинтересовался ведун.

– Ставр.

– Ты служишь чародею, хозяину этих мест, Ставр?

– Да, я служу ему, – чуть склонил голову воин. – И мой повелитель приказал мне следовать за тобой. Ты волен идти дальше, а волен выбрать бой и умереть.

Насколько Олег понимал, Ставр хотел его убить. Но тогда почему не напал сразу? Сильную нечисть трудно связать приказами. А этот силен – уж слишком спокойно, вольно разговаривает. Он видел, как Олег убил призраков с поляны, и не испугался, уверен в победе.

– Уж не сам ли ты умрун-чародей? – для пробы спросил Середин.

Ставр ничего не ответил, лишь тихо рассмеялся, покачиваясь на высоких каблуках сафьяновых сапожек.

– Я выбираю бой. – Олег вытянул саблю из ножен, но еще быстрее меч оказался в руках его противника.

Получив ответ, на который косвенным образом напрашивался, странный воин ждать не стал и сразу кинулся в атаку. Превосходство сабли над мечом, пусть и чуть более длинным и тяжелым, ощущалось – Олег достаточно легко парировал удары, почти каждый раз намечая контратаку. Но Ставр оказался противником более чем достойным: одно то, как ловко он управлялся с длинноватым для своего роста мечом, внушало уважение. Устали противник тоже явно не знал, двигался, постоянно меняя углы атаки, приседая и даже подпрыгивая.

Олег, который со времен ученичества у Ворона являлся приверженцем куда более экономного стиля, лишь поворачивался на месте, удерживая противника на расстоянии. И все же каждый раз, как ведун пытался сам достать острием врага, тот успевал защититься. Прошло не меньше минуты почти беспрерывной сечи, а Ставр даже не вспотел.

«Хватит, – подумал Середин. – Не всю же ночь с ним любезничать?»

Учитель ведуна, старый Ливон Ратмирович, действительно мог бы составить компанию Ставру на всю ночь, силы старика были поистине неиссякаемы. Олег же мало того, что мог устать гораздо быстрее, он намеревался этой ночью встретиться и с самим чародеем.

Намеренно замедлив движения, Середин подставился под выпад Ставра, ловко принял меч врага на медную гарду сабли, скользящим шагом приблизился вплотную к не успевшему отскочить врагу и сильно ударил его локтем в лицо – для пробы. Раздался хруст, по светлым усам Ставра потекла кровь. Насколько Олег мог рассмотреть, кровь была красной, самой обыкновенной.

Ставр драться «вручную» явно не привык – ухватившись за меч обеими руками, попытался оттолкнуть врага эфесом. Тогда Олег, пользуясь преимуществом в росте и в весе, левой рукой обхватил Ставра и повалил его, использовав «детскую» подножку.

– Ах, ты так?! – послышались в голосе Ставра истерические нотки.

– Именно так, – кивнул Олег, подминая под себя врага. Положить саблю на землю он не рисковал и поэтому обезоружить врага тоже пока не мог. – Брось меч! Давай поговорим.

– Поговорим потом! – выкрикнул воин, и Олег почувствовал сильный удар в живот.

На счастье, острие ножа застряло в пряжке ремня. Воспользовавшись тем, что ведун на миг опешил, Ставр вывернулся из-под более тяжелого соперника и отбежал в сторону.

– Больше я не дам тебе такого шанса… – угрюмо проговорил Олег, в свою очередь поднимаясь. – Но прежде чем ты умрешь, я хочу задать тебе несколько вопросов.

– Я знаю, потому ты и решил пленить меня, – кивнул Ставр. С него уже слетел шлем, по лицу рассыпались пряди отросших черных волос. – Я знаю, что единственный мой шанс – убить тебя…

– Ты мог бы попробовать бежать, но это бесполезно.

– Я не побегу, я должен выполнить приказ моего хозяина, – приосанился воин. – Если мне суждено умереть, то я умру.

– Сперва мои вопросы! – напомнил Олег. – Первое: где мне найти твоего хозяина?

– Что?.. – Меч в руке Ставра дрогнул, потом воин расхохотался. – Ты хочешь искать его, глупец?! Чародей здесь, он всегда рядом с тобой!

Ставр смеялся так искренне, что Олег тревожно огляделся.

– Тогда почему же он тебе не помогает?

– А это не мое дело и не твое. – Воин перестал смеяться так же быстро, как и начал. – Я верно служил ему многие годы, служу и теперича, когда слышу зов. Повелитель все видит и слышит. Я люблю его.

– Тогда хотя бы скажи, кто ты такой! – крикнул Олег, видя, что Ставр приближается.

– Я – слуга своего господина. – Воин даже пожал плечами. – Ты сам это видишь. Или тебя интересует, кем я был прежде? О, я был глупцом, как ты сейчас. Я верил, что существуют добро и зло… Но это тебе еще предстоит узнать. Теперича – прощай!

На этот раз Ставр рубился с удвоенной энергией, и ведуну пришлось двигаться быстрее, чтобы уклоняться от его ударов. Олег попробовал снова приблизиться к сопернику, но воин теперь был начеку и едва не достал Середина клинком во время одной из таких попыток. Ведун с тоской вспомнил свой окованный железом щит, так и оставшийся притороченным к седлу на пасущейся где-то за много верст гнедой. Будь у него щит – завалил бы сейчас этого вояку как миленького. Сперва бы оглушил, а потом связал да расспросил в подробностях. А саблей человека особо не оглушишь – больно легкая.

Оставив идею пленить несговорчивого противника, ведун с силой отбил меч в сторону и в молниеносном выпаде воткнул клинок меж защищающих грудь железных пластин. Ставр беззвучно рухнул на землю и мгновенно умер. Именно мгновенно – без последнего вздоха, без малейшей судороги, хотя рана и не была смертельной. Олег присел, потрогал шею поверженного. Похоже было, что к его смерти приложил руку не только ведун.

– Ты здесь, чародей? – позвал Олег.

Подул слабый ветер, которого оказалось достаточно, чтобы ели дружно взмахнули ветвями, качнули верхушками. Середину показалось, что ветер принес откуда-то издалека вой. Сердце дрогнуло. Усилием воли Олег заставил его угомониться: не время для слабости.

– Так ты здесь… Тогда открой хотя бы свое имя! Иначе как мне с тобой говорить?

– Свое имя знает лишь тот, кто слышал зов, обращенный только к нему. Ты не слышишь этого зова… – То ли это шумели ветви огромных деревьев, то ли Олег слышал тот же голос, что и во сне. – Пока не слышишь. В других случаях имя не нужно…

– Что же это за зов, который обращен только к одному?

– Ставр его услышал. – Голос вроде бы хихикнул. – Не сегодня, давно услышал… И пошел на зов, встретил тебя. Звал ли ты Ставра? А ежели не звал, то кто звал, почему он пришел и куда отправился?

– Я хочу видеть тебя. – Ведун не собирался поддерживать бестолковые разговоры, которые, как он по опыту знал, ничем хорошим не кончаются. – Покажись.

– Зачем?

– Покажись, коли не боишься.

– А ежели боюсь? – Ветер начал стихать. – Ежели боюсь за тебя, ежели не хочу, чтобы ты слышал зов и узнал свое имя?..

Тишина. Опять наступило полное безветрие, и Олег понял, что обращаться к умруну бессмысленно. Даже если он здесь – не ответит. Хуже всего было ощущение полной беспомощности: ведун не видел ничего, ни в материальном, ни в энергетическом мире. Куда теперь идти? Кого искать и где?

– Вот такое ква… – печально сказал Олег сам себе. – Придется ждать утра и искать следы. Волков бояться – в лес не ходить, а я уже тут.

Старая Мила

Убитый выглядел совершенно обыкновенно – именно так и должен выглядеть мертвый человек. Олег обыскал его, осмотрел, насколько позволяла темнота, оружие. Ничего необычного найти не удалось, зато обнаружились ломоть хлеба и мешочек сушеного мяса. По всему получалось, что ведун сразился вовсе не с нечистью, а с обыкновенным человеком. Вот только служил этот человек необыкновенному хозяину, полностью подчинил свою душу ему.

«Аура-то у него была почти черной! – мысленно напомнил себе Олег. – И сам сознался, что служит умруну-чародею. Значит, все-таки нечисть».

Но крест этого предположения не подтвердил: как ни водил им ведун над телом – серебро не нагрелось. Аура мертвеца медленно распадалась, черные клочья растворялись в воздухе. До рассвета было еще очень далеко, время от времени откуда-то долетал вой. Олег почувствовал озноб и решил развести костер. Волки, насколько он помнил, боятся огня – да и Ставра оставлять лежать в лесу не стоило.

Ведун поколебался несколько мгновений, но не решился отсечь трупу голову. Почти вся жизнь уже ушла из остывшего тела, непохоже было, что воин вдруг встанет. На всякий случай отбросив подальше его меч, Олег начал собирать хворост. Поворачиваться к мертвому спиной он не боялся, собственная аура продолжала чутко реагировать на все происходящее вокруг. Это отнимало много сил, но, похоже, пришла наконец пора их тратить.

Набрав достаточно топлива, Олег пошел к Ставру, чтобы уложить его на погребальный костер. Именно в тот момент, когда он нагнулся к воину, за спиной ведуна появилось какое-то движение, стремительное, несущее смерть. Олег нырнул вперед, упал на мертвеца, и неведомый враг пронесся выше. Выхватывая саблю, Середин вскочил на ноги и увидел прямо перед собой висящий в воздухе меч.

Много всего может присниться в страшных снах, но действительность просто обязана быть не так кошмарна. Даже если это действительность ведуна, истребителя ночной нечисти, крикс да жировиков. Есть некий предел любой магической власти, иначе она стала бы непобедимой. Олег не хотел признаваться даже себе, но умрун давно уже подошел к этому пределу – слишком легко играл чародей Серединым, не говоря о других людях. Однако признаться самому себе, что попал в ловушку, что полностью находишься во власти врага, означало бы проиграть заранее. Вот только летающий по лесу кусок кованого железа, рядом с которым ведун не мог рассмотреть никаких признаков жизни, – это было уже чересчур.

Олег откатился в сторону, и меч второй раз промахнулся. Описав изящную кривую, оружие мертвого Ставра опять полетело к ведуну. На этот раз Середин встретил его клинком, отразив удар, и тут же вынужден был вступить в сечу. Впрочем, на бой это не было похоже: меч, не имеющий руки, не нуждался и в замахах. Олегу приходилось постоянно отступать, уворачиваться от свободно вертящегося в воздухе оружия.

Хуже всего, что он даже приблизительно не понимал, как можно победить такого врага. Где его слабое место, куда рубить?.. Однако решение нашлось, как только прошел первый приступ паники. Олег, увернувшись от очередного выпада меча, схватил его за рукоять. Железо в руке задрожало, будто сильная диковинная рыба, пойманная за хвост. Крепко сжав пальцы, Середин усмирил врага, победно вскинул руку вверх.

– Я победил! – вырвалось у ведуна. Он был уверен, что умрун его слышит. – Я снова победил тебя! Вот так-то, электрическая сила!

Ответом ему стал шорох в еловых ветвях, где-то наверху. Оглянувшись, Олег увидел на фоне залитого лунным светом неба еще один меч. Рядом с ним тут же появился другой, потом два сразу… Будто издеваясь над ведуном, семь клинков повисли над его головой – оружие рассыпавшихся призраков. И снова Олег не различил рядом с ними ничего, что могло бы приводить оружие в движение, питать силой.

– Электрическая сила! – Мечи, словно стая железных птиц, дружно пали вниз, и ведун едва успел спрятаться за дерево. Полетели в стороны куски срезанной коры. – Вот это ква в одном флаконе!

Думать было некогда. Сам воздух, казалось, теперь был соткан из клинков, со всех сторон раздавались звон, гудение. Отмахиваясь саблей и «плененным» оружием, Олег бессистемно метался между елями, губы шептали наговор:

– Стану не помолясь, выйду не благословясь, из избы не дверьми, из двора не воротами – мышьей норой, собачьей тропой, окладным бревном; выйду на широкую улицу… – Несколько раз он сбился, пришлось начинать сначала. Энергетическая оболочка пульсировала, создавая вторую, ложную, ауру. Сможет ли она обмануть того, кого нет?.. – Дай мне, луна, меня, дай мне брата не родного, не названого…

Вылетевший из середины груди мираж, копирующий ауру ведуна, отнял едва ли не половину накопленной энергии. Но это помогло – мечи бросились следом, пронзая со всех сторон энергетического «брата». Дернулся следом и меч Ставра, но Олег удержал его. Передышка не будет длинной – минута, не больше, – и надо успеть понять, как справиться с напастью.

Олег быстро огляделся. Неподалеку торчал большой, кряжистый пень. Пригибаясь, будто мечи могли его увидеть, Середин подбежал к пню и старательно загнал в него плененное оружие, постучав еще рукоятью сабли. Потом осторожно отпустил – меч задрожал, но не смог самостоятельно выбраться.

– Вот как! – торжествующе, хотя и негромко отметил это событие Олег.

Он уже чувствовал приближение нового врага – один из мечей каким-то образом заметил его и летел в атаку, пока остальные продолжали гоняться за фантомом. Теперь ведун знал, что делать, и после нескольких пируэтов сумел схватить врага, а потом и заколотить его поглубже в пень. Уже два меча подрагивали рядом в бессильной ярости.

Дальше пришлось хуже: ведуна атаковали все шестеро оставшихся. Схватить меч оказалось просто, гораздо сложнее было удержаться, постоянно уворачиваясь от разящей стали, возле пня и вбить в него очередного пленника. Трижды Олег упускал мечи, не успевая вогнать их поглубже, но наконец, уже совершенно выбившись из сил, одолел-таки летающих убийц. Тяжело, хрипло дыша, ведун привалился спиной к вибрирующему пню, на минуту расслабился.

Чародей издевался над ним! Или испытывал – что, впрочем, было одно и то же. В голове быстро прокручивались произошедшие с Олегом события: где он ошибся? Все началось в корчме, с Глеба, которого, кстати, так и не удалось отыскать… Да и где его искать в темном, обширном лесу? А впрочем, нет, еще раньше угрожал чем-то оборотень, медведь. Может быть, стоило его послушать?

– Это ничего бы не изменило, – буркнул Олег, поднимаясь.

Да, что бы ни сказал ведуну оборотень, Середин все равно отправился бы помериться силой со старшим злом. И все равно угодил бы в расставленные сети… А как в них не угодить, если они везде? С того момента, как Олег пересек мостик, он уже ничего не может сделать, игру ведет умрун-чародей, даже имя которого неизвестно. Во сне и наяву он преследует Середина, добиваясь чего-то своего.

Старик в корчме говорил, что умрун забирает силу того, кого одолеет. Но каким образом?.. Вспомнился Ставр, Олег поискал его глазами. Однако на политом кровью мху тела не оказалось… Ведун сосредоточился, концентрируя остатки сил. Сзади!

Сабля со свистом рассекла воздух и остановилась, нацеленная в горло вставшему мертвецу. Но Ставр, если это все еще был он, спокойно смотрел прямо в глаза Олегу, грудь его не шевелилась.

– Ты хочешь знать, зачем ты пришел сюда? Но ведь я – тот, каким был, – и есть ответ на твой вопрос.

Олег продолжал смотреть на грудь воина. Нет, он не сделал вдоха, чтобы заговорить. Значит, тело его по-прежнему мертво, чародей поднял его своим усилием. Именно поэтому Олег и заметил его лишь в самый последний момент – энергии в трупе было меньше, чем в окружающих их деревьях. Что ж, хоть на этом фокусе удалось поймать умруна…

– Вот это я и хотел тебе сказать, – чуть улыбнулся Ставр. – Служи хозяину, как я служил. Люби его, как я любил. До тех пор, пока не услышишь зов, обращенный к тебе токмо…

Взяв саблю двумя руками, Олег глубоко вдохнул, поудобнее уперся в землю ногами и, хакнув, рубанул слева направо. Голова воина отделилась неожиданно легко. Не без грусти Середин отметил, что приобретает все новые полезные навыки – хоть сейчас в палачи.

Крови из обрубка шеи не показалось, труп успел остыть. Кулем повалившись на землю, тело замерло без движения, а вот голова Ставра покатилась колобком куда-то в сторону, замерла на границе видимости.

– Приглашаешь? – процедил Олег. – Спасибо, электрическая сила. Уже иду.

Ему надолго запомнился этот путь. Вслед за головой мертвого воина, прочившего Середина на свое место, Олег шагал по молчащему ночному лесу. Мелькала между верхушками огромных елей луна, изредка долетал волчий вой. Ведун изгнал из головы все мысли, сосредоточился на наблюдении. Порастраченные в бою силы медленно возвращались, хотя мышцы, напротив, ныли все сильнее, требуя отдыха. Но боль можно потерпеть.

Много раз удивлялся Середин искусству Ливона Ратмировича. Как он только сумел за недолгий, в сущности, срок сделать из обычного парня бойца, способного биться ночью в лесу с целой стаей летающих мечей и не получить ни царапины. Жаль, что этого нельзя было сказать об одежде: верная куртка превратилась в лохмотья, неприглядно свисали полоски кожи, а один рукав Олег и вовсе предпочел отодрать и выкинуть.

Безмолвный марш продолжался около часа. Наконец голова Ставра подпрыгнула, завертелась на месте и вдруг лопнула, обрызгав мозгами стволы деревьев. Ошарашенный Середин завертелся на месте, окружая себя стеной из мечущейся стальной молнии, но немедленного нападения не последовало.

– Куда же ты меня привел?.. – Олег осторожно подошел к жалким останкам Ставра. – Что дальше?

Между двумя елями, на мокрой от ночной росы траве вытянулась лунная дорожка. Искрящийся белый свет указывал путь к полянке, на которой можно было различить тонкую фигуру. Несколько раз мысленно вдохнув и выдохнув вселенную, Олег напитал ауру энергией, мобилизовал последние резервы психики. Только бы не дрогнуть, что бы ни случилось.

Когда он вышел на поляну, стало ясно, что в траве сидит старуха. Лет ей было никак не меньше сотни, крупный крючковатый нос и спутанные седые волосы – вот что бросалось в глаза прежде всего. Лохмотья, составлявшие наряд ведьмы, были неописуемо грязны, а запах вокруг стоял такой, что Середин даже попятился.

– Куда же ты, добрый молодец? – прокаркала старуха. – Разве не ко мне в гости пожаловал?

– Может, и к тебе. – Осторожно прощупывая почву ногами, Олег вышел на поляну. Он слышал, что к любому запаху можно привыкнуть за двадцать минут, но именно теперь поверить в это было сложно. – Давненько ты не мылась, бабушка.

– А ты мне баньку протопи да за стол посади… – пропела старуха и взмахнула костлявой рукой. – Эх, ничего мне уже не надобно… Слишком стара я.

– Как же мне тебя называть?

– Милой меня с детства кликали. А нынче Старой Милой зовут. Да ты садись, добрый человек, разговор у нас длинный получится. Летом я в своей избушке не живу, скучно мне там, вот и считай, что ты у меня в гостях.

– Да кто же ты такая, что на полянах гостей принимаешь? – Олег осторожно опустился на траву. Где-то далеко опять завыли волки. – Тоже умруну служишь?

– А скажи-ка мне сперва, кто ты сам такой. – Старуха вытащила откуда-то горсть смятых ягод, принялась одну за другой метать их в беззубый рот. – Пришел, не поздоровался по-людски, а вопросы задаешь.

– Звать меня Олег Середин, – ответил ведун. – Пришел я сюда, чтобы умруна-чародея извести.

– Зачем пришел – знаю, – хмыкнула Старая Мила. – Все вы за этим приходите. Вот и Ставр так же со мной говорил когда-то, на этой самой поляне. Он, правда, не один был… Да один жив остался. Все вы приходите на умруна-чародея охотиться. Чаще с юга да с востока, ты вот с запада, а дело-то у всех одно: как бы голову сложить половчее. Кто зов с того света услышит, тот и заявится. Что ж, пособлю советом… А умен окажешься – так и поймешь этот мой совет.

– Что же за совет?

– Сказку я тебе расскажу… – Старуха облизала опустевшую ладонь и задрала к ведуну бледное морщинистое лицо. – Ты вот хоть и взрослый, а, почитай, любишь сказки?

– Когда как, бабушка. У меня сейчас любимая сказка – про то, как дети старосты Бориса из Озерцов мужика одного в лес увели. Где мне его сыскать?

– Эту сказку я знаю, – покивала Старая Мила. – Да токмо вот не сказка это, а часть сказки, самый кончик. Не узнаешь начало – не поймешь и конца. Ты пришел умруна-чародея извести, а скажи: отчего его так зовут?

Олег ожидал продолжения, но старуха молчала, рассматривая лунный диск. Лес вокруг поляны замер неподвижной стеной, верхушки елей, словно пики, уставились в небо. Ведун обратил внимание, что облака скрыли все звезды, лишь луна будто выглядывала в окошко.

– Чародеем его зовут, потому что волшбу знает, а умруном – потому что умер давно, но с этого света не ушел, черные дела творит, – как можно терпеливее ответил Олег. – Или не так?

– Откуда мне знать? – Старая Мила пожала плечами, вздохнула. – Давно живу, так давно, что уж годы свои не помню. Пробовала считать – и сбилась. Старость, что поделать… А вот молодость свою помню, будто вчерась это было. Рассказать?

– Послушай, бабушка, коли ты помочь мне хочешь, то расскажи лучше, как Глеба спасти, – взмолился Олег, без особой, впрочем, надежды. – Ведь погубят его, а с ним и детишек, и жену. Ежели же ты слуга умруна проклятого, то воля твоя, говори что знаешь.

– Нет, не слуга… – вздохнула Старая Мила. – И помочь тебе хочу. Но не знаешь ты, где твоя помощь. Глеб, которого я никогда не видала, да все о нем знаю, – вот кто слуга умруну. А ты не знаешь, где правда, где кривда, хоть и прозываешься ведуном. Какой же ты ведун? Токмо саблей махать умеешь. Вот в мое время иные были ведуны…

Старуха опять замолчала, рассматривая лунные моря. Середин всерьез подумал о том, чтобы разговорить старую каргу с помощью сабли, однако отверг эту идею. Что бы ни хотел ему сказать умрун, это стоит выслушать. Вдруг о чем-то важном проговорится… А Глебу, скорее всего, уже ничем не помочь.

– Хорошо, Старая Мила, я слушаю тебя.

– А разве я что-то говорю? – довольно глупо хихикнула старуха. – Сижу, молчу. Интересно это слушать?

– Ты сказку хотела рассказать. Про умруна.

– Про умруна?.. – расширила глаза Старая Мила. – Да что ты, милый, разве я стану тебе страшные сказки рассказывать?! Нет, не про умруна я тебе рассказать хотела, а про себя. Всего-то не помню, да большей части жизни считай что и не было – все забыла. А вот молодость помню. Так рассказать – или дальше по лесу плутать пойдешь? Скучно небось со старой в твои-то годы сидеть…

«Что настоящие старухи, что вот такие, больше к нечисти относящиеся, а все одинаково вредные», – отметил про себя ведун, а вслух покорно сказал:

– Пожалуйста, бабушка, расскажи мне о том, что помнишь.

* * *

Крест на Старую Милу не реагировал, явно считая ее как раз самой обыкновенной старухой, хотя Олег уже не так сильно ему доверял. Впрочем, пока что и чутье подсказывало ему, что опасности поблизости нет. Еще бы ветерка, чтобы хоть немного разогнать этот запах… Даже не запах, а коктейль запахов, все составные части которого Середин мог бы легко перечислить, если бы не боялся, что его все-таки стошнит.

– Когда была молода, звали меня не Старая Мила, а просто Мила, – сообщила для начала старуха. – Волосы мои были не седыми, как теперича, а русыми да шелковистыми, рот был полон зубов, что жемчуг, а губы были красными, как ягода малина…

– Я догадывался, – не удержался Олег.

– Может, ты и про все остальное догадаешься? – мгновенно обиделась Старая Мила и, уткнувшись огромным носом в подол, принялась там что-то тщательно выглядывать.

– Да нет же! – поспешил уверить старую ведун. – Просто сразу подумал, как увидел тебя: наверняка эта бабушка в молодости была красавицей.

– Так и было, – охотно простила его рассказчица. – А жила я в деревне Глинки, с батюшкой да матушкой, и не дом у нас был, а хоромы. Могла бы я тебе про все рассказать: и про хозяйство наше, и про соседей, и про деревню нашу… Да знаю, скучно тебе станет. Потому расскажу лучше про то, как приехал в нашу деревню с востока один купец. Пробирался он то ли в Киев, то ли из Киева, и где-то его подранили злые люди. И подсказали купцу, что в наших Глинках ключ бьет целебный, в котором вода такая, что все раны прям на глазах затягиваются. Приехал купец к нам, раны на теле вылечил, а в душе новую получил: влюбился в первую красавицу. Остался жить у нас, богатство свое на приказчиков оставил, вскоре и свадьбу сыграли. Интересная сказка, ведун?

– Интересная, – послушно покивал Олег.

– А почто то и дело оглядываешься? Нету там никого.

Середин приноровился вдыхать через плечо – там воздух вроде бы хоть немного был свежее. Пришлось изобразить виноватую улыбку и дальше слушать, не отвлекаясь.

Чародей

– Купца звали Элокай, что на языке его народа означало «Всезнающий». Был он лицом и глазами темен и весьма во всех науках сведущ. Быстро выучился языку нашему, стал всем советы давать, да такие, что жители нарадоваться на нового соседа не могли. Лучше же всего умел Элокай врачевать, так что странно всем было, что не смог он без целебной воды от своих собственных ран избавиться.

Женившись, Элокай завел собственное хозяйство, но дом выстроил на отшибе и не на наш манер. Каменные то были хоромы, мрачные на вид, да теплые внутри. Торговлю постепенно совсем забросил, работников нанял, стал лесом промышлять. Продавал он этот лес на юг, даже дорогу выстроил. Давно та дорога заросла…

В семье у Элокая тоже все ладилось, и вскоре родилась у него дочь. Жили они с женой душа в душу, дом – полная чаша. А соседи по-прежнему приходили к ним со своими хворями, и никому Элокай не отказывал, потому что успевал и по лесам бродить, травы собирать. Все любили его, кроме тех старух-ведуний, что тоже по лесам травы собирали. Не стало к ним былого уважения: Элокай лечил всех лучше и быстрее.

Вот и пустили старухи слух, что Элокай – чародей, что хранятся у него в подвале книги черные, что оборачивается он по ночам летучей мышью и за лес летает кровь добрых людей пить. Стал народ приглядываться с другой стороны к заезжему соседу. И стало мало-помалу всем странным казаться: за что ни возьмется Элокай, везде ему успех. Другой же вроде как всю жизнь горбатится, а и гвоздя ржавого в хозяйстве не заведет.

Сперва один, потом другой – стали подступать к Элокаю соседи, просили раскрыть его тайну. Долго он крепился, а потом не выдержал и рассказал лучшему другу все как есть. Дескать, и правда: имеются у Элокая книги черные, колдовскими, не нашими рунами писанные. Отец еще научил его книги те читать и, от зла в стороне держась, на добро колдовские знания оборачивать. Молчал же Элокай потому, что отец строго-настрого запретил ему кому-нибудь про книги черные рассказывать. Говорил отец, что не простят ему люди колдовской премудрости, что верить перестанут, а где веры нет – там страх, а где страх – там злоба лютая.

– Сам ты видишь, что не во зло читал я книги, а только к пользе для хозяйства, да здоровья вашего, – сказал другу Элокай. – Не хочу больше один знанием обладать, готов и тебя научить. Попробуй силу книг черных!

Почесал Элокаев друг бороду, да и пошел домой. Три дня не пил, не ел, все думал. Не заповедовали такого пращуры: книги черные читать. А ну как просочится со страниц волшебных злоба в мир? И решил он посоветоваться с двумя другими своими соседями. Те тоже решиться сами не смогли – и не прошло месяца, как уж все в деревне знали, откуда у Элокая преуспеяние и богатство.

И стали люди чураться его, чародеем меж собой звать. Страх да зависть глодали их сердца, а еще пуще того бабки-ведуньи старались. Подговаривали они книги отнять и сжечь, а Элокая с семьей прогнать из Глинок навсегда. Только тесть Элокая был против, не хотел с родной дочерью расставаться. Вот и пошел он однажды к ней, когда мужа дома не было.

– Доченька, – сказал он, – забирай мою внучку, возвращайся в дом отца. Скоро люди придут Элокая за околицу гнать, навсегда.

– Нет, – ответила ему дочь. – Я за него замуж шла, я с ним всю жизнь останусь.

Так и ушел тесть ни с чем. А жена про все рассказала Элокаю и слезами горючими плакала – не хотелось ей родные места покидать. Вздохнул тяжко Элокай и сказал:

– Есть способ помочь нашей беде, дорогая жена. Не хотел я им пользоваться, да, видно, придется. Прав был мой отец.

– Что же это за способ?

– Раны, с которыми я сюда приехал, – не простые раны, – признался Элокай. – Это следы от когтей злого духа, которого я по глупости хотел себе подчинить. В книгах я прочел про способ нечисть на службу себе поставить. И все сделал правильно, вот только не было у меня мертвой воды. Решил я тогда, что мертвой воду из болота зовут, – вот едва и не погиб, когда пытался злого духа усмирить. И только в ваших краях оказавшись, узнал от одного старика, что есть настоящая мертвая вода.

– Да неужели из нашего ключа мертвая вода течет? – удивилась жена. – Она же целебная! Вот и твои раны залечила.

– Мертвая вода не убивает, – засмеялся Элокай. – Наоборот, крепости дает. А еще свойства имеет волшебные, про них тебе знать ни к чему. И теперича, когда имею я мертвую воду, могу снова призвать того злого духа, поставить нечисть себе на службу. Не причинят нам зла соседи.

Жена умоляла Элокая не делать этого, но чародей был непреклонен. Ночью в подвале своего каменного дома он прочитал страшные заклятия из черных книг и заставил служить себе и жировиков ночных, и мавок кладбищенских, и русалок речных, и кикимор запечных… И той же ночью у всех, кто больше других звал прогнать Элокая из Глинок, несчастья приключились. Где корова издохла, лешими заезженная, где хозяин на ровном месте упал, ногу сломал, а где и дом сгорел.

Притихла деревня Глинки. Стали люди стороной обходить стоящий на отшибе каменный дом Элокая, а промеж себя говорить о нем шепотом. Сошлись люди на том, что пришла в их деревню беда, что показал чародей свое настоящее лицо. Перестали являться к нему с разными бедами, перестали лечиться, и перерос страх их в лютую ненависть. А бабки-ведуньи стали от семьи к семье перехаживать да обещать всем, что скоро совсем сживет всех со света чародей.

Элокай еще думал, что все постепенно образуется, что опять сможет он жить тихо и спокойно. Но жена понимала, что, когда перекипит ненависть людская и выплеснется наружу, не жить им. Стала она сама уговаривать мужа покинуть Глинки, уехать в другую деревню, а лучше – в другое княжество, и там, где их никто не знает, жить и ребенка растить. Однако Элокай воспротивился.

– Если здесь не вышло жить подобру, то и нигде не выйдет, – сказал он. – Зачем же покидать источник мертвой воды? Я все искуснее становлюсь в чтении черных книг и знаю теперича, что рядом с ключом мертвой воды непременно должен быть и ключ с живой. Если найду его – такой силы чарами овладею, что на всех счастья хватит. Тогда люди простят нам все.

Эта мысль завладела чародеем. Перестал он заниматься хозяйством, дни и ночи проводил в поисках, а ежели и возвращался домой, то сразу запирался в подвале. Постепенно от них ушли все работники – уж давно о том просили, встала лесопильня. Когда жена сказала Элокаю, что скоро им нечем будет кормить маленькую дочь, тот рассмеялся, спустился в подвал и вскоре принес волшебную скатерть. Стоило лишь загадать желаемое и скатерть развернуть, как любая снедь на ней появлялась. Догадалась жена, кто принес Элокаю скатерть-самобранку, заплакала, но ничего не сказала. Ведь видела она, что мужа не остановить.

Все дальше в леса уходил Элокай, уже добрался до Святогорова холма – ты, поди, знаешь его, Олег-ведун. Но никак не мог отыскать источник живой воды, а без нее, с одной только мертвой, не мог обеспечить такого достатка, чтобы вернуть расположение соседей. Они же теперича открыто собирались в доме старосты, затевая недоброе. И настал день, когда тесть Элокая, глядя в пол, дал свое согласие на черное дело.

Дождавшись вечера, когда вернулся Элокай домой, все жители Глинок собрались вместе, подступили к их дому и быстро заколотили все двери и окна. Напрасно билась изнутри о доски жена, напрасно кричала о ребенке. Принесли сена, и затрещал огонь. Никого не хотели жалеть соседи чародея – а ведь говорили, что делают доброе дело…

Сам чародей лишь расхохотался, когда понял, что происходит. Нельзя безнаказанно читать черные книги, разбирать руны колдовские. Уже иначе видел мир Элокай, уже не боялся снова и снова обращаться за пособлением к нечисти. Да и чего ему было бояться, коли он тварями ночными, а не они им повелевали?

Элокай спустился в подвал, к своим книгам. Он собирался позвать своих верных слуг, чтобы задули они огонь, а потом разорвали на куски обидчиков чародея. Но когда он открыл книги, то не увидел там рун! Ни строчки! Не знал несчастный, что бабки-ведуньи тоже не обходились без общения с нечистью.

Всякий раз, как обращался Элокай с повелениями к жировикам да криксам, вторгаясь в мир нежити, – всякий раз сердил он нечисть. Не любят они людей, не любят и подчиняться им. Ведуньи же, хоть и считали их все глупыми и старыми, прознали про то и научили духов зла, как отомстить. В тот вечер книги были украдены той же самой нежитью, что помогала прежде Элокаю. Ведуньи пособили им.

В пожаре погибли все. В самые последние минуты, когда уже рушилась кровля, в одном из окон появилась жена Элокая и сквозь зазоры в досках выбросила в толпу своего ребенка, обожженную девочку. Кинулись было люди помочь ребенку, но остановили их ведуньи.

– Вырастет девочка, будет нам мстить, она с Элокаем одной крови, – сказали старухи и швырнули ребенка обратно в огонь.

После этого пламя вспыхнуло еще ярче, а в гуле огня слышно было, как проклинает чародей на своем родном языке жителей Глинок. Возможно, что он не только накладывал проклятия, а говорил что-то еще, да никто этого не понял… Так погибла семья Элокая. Так и умер чародей, который оказался слишком добр, или слишком глуп, или и то и другое, – решай сам, ведун. Так кого же ты хочешь убить, если он уже убит?.. Однако история на том не кончается.

Сгорел дом, но остался подвал. На рассвете чары, с помощью которых ведуньи помогли нечисти украсть знание у Элокая, развеялись, и опять проявились колдовские руны в черных книгах. Руины дома никто разбирать не решился, долго еще камни почерневшие травой обрастали. Но дети, что на спор бегали к страшным развалинам, клялись, что слышали из подвала какой-то шум.

Ходили соседи к бабкам-ведуньям, однако те ни с кем не разговаривали, только между собой шептались. А потом в три дня и три ночи умерли – одна за другой. У первой раздулся живот во всю комнату, а когда лопнул, полезли оттуда жабы да ящерицы. У второй лопнули глаза и отсох язык, а потом отнялся и разум, тогда она пошла к реке и утопилась. Третья выбежала на улицу и принялась кататься в пыли, будто жарилась на сковородке, да так, что никто не мог ее унять. Когда же бабка умерла, то оказалась насквозь пропеченной, черной, точно уголь.

А потом… Потом выяснилось, что из Глинок невозможно уехать. Каждый, кто пытался это сделать, умирал. Люди сбились в кучу, как овцы, но и дома их настигала смерть – одного за другим, одного за другим… Все понимали, кто их наказывает, но не знали, что предпринять. Они не могли даже обратиться за помощью, ведь из деревни нельзя было уйти. Наконец в отчаянии мужчины кинулись к развалинам дома Элокая, разметали камни и спустились в подвал. О том, что они там увидели, никто из них не рассказал, потому как никто не вышел. Только крики слышали стоявшие наверху, а еще – детский плач. В ужасе бежали оставшиеся в живых домой.

Каждое утро находили мертвых. Обычно трупы были обезображены, будто несчастных долго мучили, но криков никто не слышал. Так, день за днем, и перестала существовать деревня Глинки, вся, кроме одного человека. Это я, та, кого уже давно зовут Старой Милой. Почему меня пощадили? Потому что та девочка, что невинно сгорела в огне, дочь Элокая, нуждалась в подруге. Я играла с ней тайком от родителей, а ночами плакала, потому что знала: мои папа и мама умрут. Но это справедливо, ведь и дочь чародея осталась без родителей. Конечно, я была ни в чем не виновата, но ведь и она тоже.

Мы обе выросли с тех пор. Я стала старой, а она – нет, таково последнее заклятие, произнесенное гибнущим Элокаем. Ты знаешь, такие заклятия имеют особенную силу… Конечно, ты знаешь, ты ведь ведун. Да и как может состариться та, кто не имеет тела? Сила ее множилась все эти годы, а может быть, и столетия – я не могу сказать точно, я все забыла. Вслед за Глинками погибли еще многие, очень многие деревни, к югу и к востоку от этих мест.

Теперича, как я слышала, люди думают, что на западе граница владений умруна-чародея, как вы его называете, простирается до самого тракта, до моста через какой-то ручей. В жизни не слыхивала подобной глупости! Хозяйка этих мест давно владеет всем, чем захочет. Мостики да ручьи ее не остановят, пусть над ними колдуют хоть все волхвы вместе взятые.

С людьми волшебница может сделать все, что пожелает. Захочет – обратит в кровопийцу или людоеда, заставит до смерти от клинка влачить участь ночной нежити. Захочет – заморочит любого, вокруг пальца обведет, пусть даже он привяжет ко лбу странный кусок серебра, как это сделал ты. Оно тебе не поможет, ведун, это серебро, не надейся. С ним-то, пожалуй, все в порядке, с этим заморским крестом. А вот с тобой – уже нет.

Но бывает, что маленькая чародейка кого-нибудь полюбит. Так случилось со Ставром. Такому она откроется, расскажет всю свою историю. И если человек не дурак, то увидит он, что нет правых и нет виноватых в моей сказке о ней. Есть обиженная девочка, чью семью убили без вины. Ставр пожалел ее и сам захотел ей служить.

И вот теперича Ставр умер… Он устал и давно просил хозяйку о достойной смерти. Но чародейка никак не могла разрешить ему уйти, хоть слышала обращенный к нему зов так же ясно, как слышал его Ставр. Дети боятся оставаться одни. Ведь из меня ныне плохая подруга, со мной даже поговорить толком нельзя, я все забываю. Ставру нельзя было умереть. Но вот пришла эта ночь, и он ответил на зов, ушел. Это значит, ведун, что чародейка нашла себе нового друга.

Сижу я, старая, гляжу на луну и думаю: как же его имя? Ты не знаешь, Олег?

Чародейка

– Знаешь, бабушка, что мне не понравилось в твоей сказке? – мрачно поинтересовался Олег.

– Что же, добрый человек? – поджала губы старуха.

– Что я не узнал, где находятся Глеб и его семья, которые, сдается мне, в жизни не слышали ни про Элокая, ни про его несчастную дочурку.

– Ах это! – всплеснула руками Старая Мила. – Забыла я, прости, Олег. Древняя я, все забываю, скоро забуду, как меня-то зовут. Ты знаешь, кстати, что когда человека зовут по-настоящему, один раз в жизни, то лишь тогда он и узнает свое настоящее имя?

Ведун, не скрывая зевоты, уставился на луну. Старуха, рассказывая свою неумелую сказку, нагнала на него порядочную скуку – скитаясь по миру, населенному коварной нежитью, Олег наслушался всякого. Стоит только приставить к горлу саблю, призвать к ответу за сотворенные злодеяния – как из этого горла тут же волшебным образом вылетает красивая сказка о невинно загубленной душе.

– Глеб, как и многие другие, добровольно служит чародейке уже давно, – сообщила Старая Мила, не дождавшись от ведуна ответа. – Все здесь хотели к ней на службу, наперебой… Но хозяйка выбирала лучших. Значит, и Глеб наконец удостоился чести.

– Значит, сами хотели… – усмехнулся Олег. – Славно придумано. И староста хотел?

– Ох, не знаю я ничего про ту деревню, откуда ты пришел, – сморщилась старуха. – А и что знала – забыла. Помню только главное, о том и поведала. Да понял ли ты? Нет никакого умруна-чародея – то ребенок шалит. Нет в нем зла. А что в его руках сила недетская, так ее направить надобно уметь. Ставр это понимал. Но устал Ставр столько лет не старея при волшебнице нянькой быть… И услышал свой зов. Кто теперича его заменит?

– Так я все про Глеба! – напомнил Олег и откашлялся в кулак. – Значит, сам добровольно он в лес ушел? И теперь староста его сапоги себе в сундук сложит, а потом…

– Сапоги его на тебе! – вдруг выкрикнула нахохлившаяся Старая Мила. – А раз на тебе, значит, ничто ему не мешает в деревню вернуться! И в этом ты виноват. Отчего меня не слушаешь, отчего перебиваешь?

– Да устал я от твоих сказок… – Ведун поднялся, сабля, рассекая воздух, нарисовала перед старухой восьмерку. – Пора и честь знать.

– Стой!

Старая Мила вскочила на ноги одним прыжком – порывистость движения никак не сочеталась с ее тощим, высушенным телом.

– А еще девочка-чародейка уж очень странно себя ведет, – продолжил Олег, чуть смещаясь вправо. – То ее лучший друг норовит меня убить, то летающие мечи стаей набрасываются…

– Она играет с тобой! – упрямо поджала губы старуха и как заправский боец тоже двинулась по кругу. – Маленькая она… В присмотре нуждается… Неужели ты не понимаешь, Олег? Вот Ставр понял. Очень людям помог. Разве ты не того хочешь, не добра людям? Подумай сам, сколько маленькая натерпелась, сколько бед по милости людей изведала. За что ей их любить? Нужно, чтобы кто-нибудь ее отвлек, подсказал, направил…

– Маленькая, говоришь? А выглядит старухой!

– Дурак! Неужто меня, старую, с ней спутал?!

Олег ударил, но Старая Мила легко отскочила назад, сразу на сажень. В следующий миг старуха вытянула вперед руки, на которых тут же отросли крепкие, загнутые книзу когти, нос превратился в клюв, лохмотья за спиной вздулись перепончатыми крыльями.

– Не годишься ты в друзья моей малышке! – каркнула отвратительная тварь, и новая волна смрада окатила ведуна. – Не с тем она играла!

Старая Мила взлетела в воздух, оказалась прямо над Олегом. Отпрыгивая в сторону, он увидел птичьи лапы с еще более устрашающими когтями и – вот потеха! – змеиный хвост, свисающий из-под юбки. После долгого напряженного ожидания этот бой показался ведуну радостным избавлением. Наконец-то!

Изобразив ложный замах, Олег нырнул прямо под старуху и отсек ей добрую половину хвоста, откуда немедленно брызнуло что-то, больше всего напоминающее гной. Протяжный мерзкий крик разнесся над лесом, а когда вернулся многоголосым эхом, Старая Мила бросилась на ведуна. Теперь она атаковала всерьез, не жалея себя. Мелькали со всех сторон когти, тварь то взлетала вверх, то стелилась по земле. Скорость, с которой она парировала удары сабли, искры, разлетающиеся в темноте каждый раз, как сталь встречалась с когтями, в другое время произвели бы на Середина впечатление. Но в бою думать нельзя.

Как ни проворна была тварь, но серединская сабля разила еще быстрее. Вскоре Старая Мила истекала гноем из множества ран, лишилась половины когтей на левой лапе и части клюва, но главным своим достижением ведун посчитал поврежденное крыло. Вынужденная теперь сражаться только на земле, старуха потеряла почти всю свою подвижность, и Олег воспользовался этим, в свою очередь закружившись вокруг нее.

Он ждал, что на помощь твари придут волки, призраки, лесная нечисть, деревенские оборотни – кто угодно, но никто так и не появился. Отрубив Старой Миле обе руки, Олег завершил бой, снеся ее голову с тонкой, ломкой шеи, и печально вздохнул. Кем бы ни был умрун, взрослым или ребенком, но перед Серединым был не он. Снова не он… Вонь висела в воздухе такая, что резало глаза, и ведун с облегчением отошел, не обращая больше внимания на труп.

– Вот такое ква, – доложил он сам себе. – Кресту и в самом деле нельзя больше верить – нигде. Электрическая сила.

– Со старухой бился, а кровью облился! – Середин вздрогнул, когда увидел в десятке шагов перед собой, в тени ели, темноволосую девушку в белом платье. Ту самую, из сна! Или одну из тех самых… Она залилась хохотом, показывая множество мелких белых зубов. – Знать, владелец доброй силы – победитель Старой Милы!

– Ты! – с неожиданной уверенностью выкрикнул Середин. – Это ты!

– Я, – согласилась девушка, посерьезнев. – Нравлюсь?

Темные, почти черные волосы, большие глаза, высокая шея, стройная фигурка… «Славная девушка, хотя красавицей не назвать, – отметил про себя Середин. – Просто хорошенькая. И это странно, чародейка могла бы явиться и в более прельстительном облике. Неужели настоящий образ, не личина?»

– На маленькую девочку ты не похожа, – сказал он вслух.

– Разве не могло мне надоесть быть маленькой девочкой? – улыбнулась чародейка. – И что мне мешает быть такой, какой захочу? Старушка ведь тебе все рассказала… Ох, и надоела она мне. Умирать не хотела, представь. Отчего, чем старше человек, тем меньше умирать хочет? Глупо это. Да почти все люди глупы. Ты со мной согласен?

– Нет.

– Отчего же? – Брови девушки изумленно, без всякой злобы взлетели вверх. – Это же видно!

– А я с нежитью всегда не согласен, что бы она ни говорила.

– Вот оно что… – Чародейка понурила голову, распущенные волосы скрыли лицо. – Да ведь я не виновата, что нежитью стала. Все из-за людей да из-за отца. Зачем меня извести хочешь?

– А зачем зло творишь? – Олег знал, что это смешно, но сделал длинный скользящий шаг вперед.

– Не зло, а справедливость… – Не поднимая головы, не пошевелившись, чародейка мгновенно перелетела к следующей ели. – Справедливость – не зло, хотя выглядит часто так же. Для справедливости нет ни добра, ни зла, ни правды, ни кривды. Убил – умри, украл – отдай, заставил – отработай. Пришел меня со свету сжить – попробуй, не сумеешь – служи. Я свое беру, Олег-ведун, не творю зла. Зло только от людей.

Середин остановился, не зная, что предпринять. Вот чему его не научил Ливон Ратмирович – так это летать, надо будет попенять при случае. Обычно ведун или подстраивал ловушки особо шустрой нежити, или…

– А может, справедливо было как раз поджарить тебя, пока маленькая? – как можно небрежнее поинтересовался Середин. – Пока в большую змеюку не выросла, а? Может, ошибка мужиков из Глинок в том, что не зашибли тебя каменюкой, прежде чем пошли папашу убивать?

– Да ты злой! – Чародейка уставилась на Олега широко раскрытыми глазами.

– Нет, я не злой. Я только кажусь злым для тех, кто правду с кривдой смешать старается. Для тех, кто меня за нос водит, в морок кутает. Особенно сержусь, когда вижу, что делает это сопливая девчонка, ума небольшого, да и лицом больше на гусыню смахивает.

– Почему – на гусыню?! – искренне удивилась девушка.

– Потому что, – отрезал ведун. Не объяснять же, что это первое, что пришло в голову? – Не уродилась ты, видать, и родители красотой не блистали. Да боюсь, что и умом – а то с чего бы ты была так глупа?

– Не тронь мою семью! – Чародейка в гневе топнула ногой. К ужасу Олега, окружавшие их деревья сотряслись, закачали ветвями.

– Да их уже без меня тронули, слава Перуну, – как можно гнуснее ухмыльнулся ведун. – А если ты еще по земле гуляешь – значит, никто всерьез не польстился. Да и то – что с тебя вреда? Людей только пугать, с таким-то личиком.

– Врешь ты все! – Она отвернулась, взметнув подолом платья, обхватила себя руками. – Хочешь, чтобы я напала. Или просто ты злой дурак, вот и все. А я-то подумала, что интересный человек… Вон откуда явился, из чужого мира…

– Откуда ты знаешь? – Олег сделал длинный бесшумный шаг. – Неужели веришь всему, что у меня во снах нашла? – Еще шаг. – Ты снова приходи, я во сне шустрый. Коли быстро разденешься – сладим. Со спины-то ты еще ничего, в темноте-то… – Еще шаг, осталось совсем немного, Середин замахнулся…

– Ну, бей! – Не чародейка, только ее голова повернулась на плечах.

Середин ударил, хотя любой другой на его месте, наверное, с криком бы отскочил подальше. Вместо миловидной девушки на него уставилась сине-багровая, изъеденная язвами харя. Сабля с хрустом вошла в перекрученную шею и разрубила ее ровно до середины. Голова откинулась, будто на петлях, из обрубка выскочила новая, совсем младенческая, пухлая – и сразу начала реветь.

Рубить голову новорожденному – такого Олегу еще не доводилось. Однако он знал твердо: ничего доброго, хорошего, ничего, достойного жалости, во всем этом лесу нет. Сабля снова свистнула, рассекая воздух, плач оборвался.

– Да, ты злой.

В прыжке развернувшись, Середин оказался снова лицом к лицу с чародейкой. Большие глаза укоризненно смотрели из-под пушистых ресниц, она определенно похорошела… Прежде чем острие сабли успело коснуться девичьей груди, фигура волшебницы уменьшилась – и вот уже она стояла в десятке шагов от противника.

– Здесь моя власть, Олег-ведун.

Голос прозвучал одновременно со всех сторон, и тут же Середин почувствовал, даже не оглядываясь, что окружен одинаковыми девушками в одинаковых белых платьях.

– Ты обманешь один раз, а я десять! – звонко сообщил хор. – Ты один раз убьешь, а я сто! Да только мне и ста смертей мало, а тебе – одной с избытком. Скучно в эту игру играть, придумай что-нибудь другое.

– Давай, – согласился Олег. – Игра будет такая: мой вопрос – твой ответ.

– Ну, это легкая игра! – Хор исчез, чародейка снова оказалась в единственном экземпляре. – Начинай.

Будто размышляя, о чем спросить, Олег кинул взгляд на небо: «Кажется, начинает понемногу светлеть. Неизвестно, поможет ли мне рассвет, но в любом случае умирать днем приятнее».

– Как твое имя, нежить?

– Имя?.. – растерянно протянула волшебница. – А ты ловок в этой игре, не ожидала. И верно, я знаю свое имя, ведь меня уже звали однажды. Но зачем оно тебе?

– Я спросил – тебе отвечать, – настаивал Олег.

– Имя… То имя, что у каждого свое, человек слышит один раз, – нараспев проговорила чародейка. – Я слышала зов, когда умирала. Если ты узнаешь мое имя, то сумеешь повелевать мной… Впрочем, только если большого ума наберешься, а у тебя его пока не имеется. Нет, Олег-ведун, не скажу я тебе своего имени. И это справедливо: ты ведь своего вовсе не знаешь.

– Меня зовут Олег Середин.

– Это не имя! – захихикала девушка. – Таких имен много, да это не имена, а клички! Что ж, если тебе кличка нужна, то зови меня… Светомила – нравится тебе? Если нет – Милосветой зови.

– Ну а как тебя мать называла?

– Знаешь, мне надоела эта игра… – нахмурилась чародейка. – Или спроси что-нибудь поинтереснее. Видишь ведь: не хочу про имена. Хочешь, чтобы соврала? Зачем тебе такая игра?

– Хорошо, – поразмыслив, сдался Середин. – Тогда скажи, что тебе от меня нужно.

– Не решила еще. Сперва просто посмотреть на тебя хотела… Это ничего, что Старая Мила тебя так ободрала? – На мгновение девушка оказалась прямо перед Олегом, чуть коснулась пальцем длинной царапины не груди, но прежде, чем он успел что-либо предпринять, опять возникла на расстоянии. – Кровь течет. Хочешь, подлечу?

– Обойдусь. Так отвечай же. Посмотрела на меня? Что дальше?

– Посмотрела, – серьезно кивнула чародейка. – Вот когда ты в баню у Бориса пошел, тогда и посмотрела. Ты мне понравился.

Олег едва не поперхнулся, хоть и был вроде бы ко всему готов.

– Нехорошо подглядывать!

– Мне же интересно было, – пожала плечами девушка. – Потом решила посмотреть, каков ты в бою, как у тебя голова работает. Решила, что подойдешь ты мне…

– На место Ставра? – вспомнил Олег о странном воине.

– Ставр устал, – как ни в чем не бывало кивнула волшебница. – Смерть уж давно звала его, а служба не пускала. Да и… я тоже устала, давно не тешил меня Ставр. Как видишь, нынче я его отпустила.

– А мне показалось, это я его отпустил! – не согласился Середин.

– Показалось, – фыркнула девушка. – А с мечами ты ловко придумал! Хотя и долго возился. Надобно было их в землю втыкать, так, чтобы они крестовинами друг друга держали, понимаешь? – показала она на пальцах. – Это же просто! Эх, ты, недотепа! А последний меч хоть веревкой к корню прикрути – вот и все. Но ты все же молодец, справился, даже поранить им себя не дал. Плохо, что Старая Мила тебя не заговорила, не растрогала… Черствая у тебя душа.

– Или старуха была плохой рассказчицей, – пожал плечами Олег. – Знаешь, не тебе, бездушной, о моей душе рассуждать.

Девушка вздохнула, тоже посмотрела на бледнеющее небо.

– Рассвет скоро. А хочешь, потешимся?

Она развязала одну-единственную тесемку и легко сбросила с себя платье, сразу оказавшись совершенно голой. Не без торжества Олег подумал, что она и правда не красавица: бедрышки чересчур узенькие, будто не оформившиеся еще, оттого и талия не женская, детская. Груди маленькие, торчком, в стороны набухшими сосками уставились. Смешная… Смешная-то смешная, а вот нижняя часть Середина была несколько другого мнения.

– Глупости… – буркнул он, рукой с саблей как бы ненароком заслоняя топорщащийся бугор на штанах.

– Неужели не хочешь? – удивилась девушка, которую нагота совершенно не стесняла. – Заболел? А, знаю, знаю! Просто испугался меня, верно? А ты не бойся, я ведь, если захочу убить – убью, сам знаешь.

– Знаю, да сомневаюсь, – признался Олег.

– Не сомневайся! – Чародейка быстро подошла, привстала на цыпочки, чтобы заглянуть в глаза ведуну. – Рослый ты. Это потому, что из чужих краев, верно? Ну, улыбнись! Забудем на время наши споры. Я сладкая, все говорят! Попробуй!

– Ну, раз ты так уговариваешь…

Олег вздохнул, ему было очень грустно. Вот теперь он понял, что чувствует голодный перед лавкой с бубликами. Или даже так: голодный солдат на часах перед лавкой с горячими бубликами. Нет, не на часах, а проходящий мимо, потому что служба зовет.

– Саблю бы надо положить, а то поцарапаю… – Середин присел.

– Да, положи, пожалуйста, – серьезно согласилась чародейка. – Ставр в первый раз не положил, так чуть без… Чуть не поранился.

Снизу вверх ударил Олег, метясь в мягкий пушок на лобке. Он уже видел, как его сабля вспарывает это нежное лоно, как входит в живот, и был готов повернуть кисть так, чтобы острие, скользнув под ребра, достало до сердца. Ведун не хотел, чтобы эта девушка мучилась. Мучений и не получилось – сабля рассекла пустоту.

– Злой! – почти с восторгом выговорила волшебница, она стояла там же, где и прежде, и платье снова было на ней. – Злее Ставра намного! Такой мне и нужен.

– Зачем? – Сконфуженный Олег выпрямился.

– А чтобы любил. Мужем мне станешь… Станешь, станешь! – Она рассмеялась, опять пошла к ведуну. – Смотри, какой ты злой. Если у добра такие злые слуги, то я, почитай, тоже ему пригожусь! Возьми меня к себе в помощницы. Будем вместе нежить истреблять.

– Начни с себя, – попросил Олег и снова взмахнул саблей.

– Ах!.. – Чародейка оказалась к этому не готова и неловко заслонилась рукой, с которой, словно лепестки, осыпались три пальца. – Больно…

Не помня себя, Середин принялся рубить, а девушка отступала, пытаясь увернуться от разящей стали, подставляла окровавленные руки, сберегая шею.

– Не надо, нет! Нет!

Окровавленными тряпками разлетались куски платья, от скользнувшего по груди удара блеснула белая кость ключицы. Израненная, истерзанная чародейка каким-то чудом еще держалась на ногах.

– Ух… – В тот момент, когда Середин все понял, она схватилась оставшимися пальцами за клинок и сама напоролась на него, прижалась к груди ведуна. – Сладко тебе меня убивать? Будешь каждый день, если пожелаешь, по-всякому!

– Уйди! – В гневе Олег отшвырнул мягкое тело, которое мгновенно исчезло. Волшебница стояла там же, в десяти шагах впереди. – Что тебе надо?!

– Тебя. Я ведь не шучу. Смотри – у тебя на груди моя кровь, она смешалась с твоей. Настоящая кровь! – Девушка показала красную полосу, выступившую на платье. – Теперича мы обручились.

– Откуда у тебя – настоящая кровь?! – отмахнулся Олег, отвернулся и зашагал через лес на север, к деревне. – Не болтай чепухи.

– Постой же! – Она догнала Середина, пошла рядом. – Скажи хоть: люба я тебе? Будешь думать обо мне? Знаю ведь, что будешь! – Чародейка расхохоталась. – И я буду о тебе думать, Олег. Я ведь не злая, я справедливая. А если не так ее, справедливость, понимаю – так научи! И вот еще что: мало ты, ведун, ведаешь. Со мной поведешься – узнаешь кое-что такое, чего до тебя никто не знал. Даже батюшка мой, Элокай, не знал. А я вот знаю. И про живую, и про мертвую воду тебе рассказать могу…

– Живую воду тебе в лес из колодца таскают, – сообразил Олег, но сделал вид, будто давно это знал. – Тоже мне, секрет. Зачем она тебе?

– Чтобы нежить поить, жизнь ее лживую продлевать, да и самой красивой оставаться, – беззаботно ответила девушка. – А еще у меня мертвая водица имеется. Если умыться сперва мертвой, а потом живой водой, то человек может…

– Омолодиться, – наугад брякнул Олег, вспомнив читанные в детстве сказки.

– Верно, – закусила губу чародейка. – Кое-что ты знаешь… Но этого мало, ведун, мало!

Она остановилась, а когда спустя несколько шагов Середин оглянулся, чародейки нигде не было видно. Рассвет потихоньку светлил небо, и Олег вспомнил о тряпочке, найденной на ветке почти сразу, как вошел в лес. Он достал ее – просто белая тряпица, лоскуток.

– Это на память… – шепнул знакомый голос. И тут же добавил уже иначе, с шипением, отчего на ум пришел паук из сна: – Будешь моим мужем, не убежишь…

– Тьфу на тебя! – Олег швырнул тряпицу на землю и даже потоптал в сердцах.

Зачем он ее взял?! Ведь она могла оказаться заколдованной, могла помогать морочить его. Сплюнув, Середин зашагал прочь. В голове не имелось никакого плана – что делать, он теперь просто не знал. Вдруг крест на лбу, от которого до сих пор не было особой пользы, чуть кольнул теплом.

Рада

В сыром рассветном лесу, после довольно весело, но бестолково проведенной ночи Олега пробил нешуточный озноб. Кутаясь в остатки куртки, он пошел быстрее, стараясь не думать, куда именно идет. Конечно, девчонка могла и соврать насчет бани, а также насчет Глеба, да и Бориса – но, пожалуй, все же говорила правду. Все здесь принадлежит ей, везде тысячи глаз…

Середин чувствовал себя даже не мышкой, бегающей между лап забавляющейся кошки, а скорее мухой в паутине. Мухой, которую уже спеленали клейкой нитью и подвесили до поры до времени. Никаких шансов, неизвестно даже, когда именно придет смерть. Остается висеть и наблюдать.

На сырой траве отчетливо виднелись следы, они уводили на север. Олег присел, всмотрелся. Опытным следопытом он себя считать не мог, понял только, что шел один человек, который был значительно ниже ростом ведуна – что не удивительно, – а вот размер обуви имел почти такой же. А может быть, и совсем такой же, потому что спустя минуту следования за незнакомцем Олег обнаружил отпечаток босой ноги на участке грязи.

Кто именно может бродить по лесу босиком, Середин уже знал. Он ускорил шаг, подгоняемый волчьим воем, который слышался то сзади, а то откуда-то слева. Оборотень – а Олег был уверен, что имеет дело с одной из этих тварей, – вывел его прямо к деревне. Раздвинув пушистые ветви подлеска, ведун оказался напротив колодца.

Скрываться было незачем и не от кого. Шагая через луг, Олег пытался угадать, кто встретится ему первый. Всеслава? Староста? Или все-таки Глеб… Старуха сказала что-то насчет сапог, которые не помешают теперь тому вернуться в Озерцы…

– Стоп! – Середин остановился. – А где часовой?

У колодца никто не стоял, никто не наблюдал за дорогой. Недоброе предчувствие заставило Олега повернуть правее, к березовой роще. Пришла пора понаблюдать за жителями. Их было немного: с этой стороны, на «улице», делать нечего, основная жизнь шла со двора. Там мычали коровы, ведун даже расслышал щелканье пастушеского кнута.

Что еще придумала полоумная чародейка? Середину очень хотелось встретить Всеславу – от девочки проку никакого, зато и опасности ждать не приходится. Увы, среди немногочисленных деревенских детишек, стайкой пробежавших через крайние огороды, он ее не увидел. Козленка в роще тоже не обнаружилось: то ли было еще слишком рано, то ли обычно он пасся в другом месте.

С тяжелым сердцем ведун поднялся к деревне, придерживая левой рукой ножны, чтобы рукоять сабли не сдвигалась с привычного места. У колодца Олег остановился, задумался. Где-то там, за лесом, бил ключ с мертвой водой, а вот здесь, внизу, имелась живая. Если, конечно, волшебница хотя бы в этот раз сказала правду…

– Да с чего я вообще взял, что она женщина? – пробурчал себе под нос Олег.

Ответ пришел в виде теплой волны, пробежавшей по низу живота.

– Ну да, а еще я паука видел! – подтрунил над собственным естеством ведун. – Много кого видел, а поверить некому. Совсем некому. Хотя… Водяной меня, кажется, пока не обманывал. Или обманывал? Почему ничего не сказал про ключ с живой водой? Он про него не знать не может. Значит, или водяной соврал, или умрун.

– Здравствуй, Олег-ведун!

Середин отвел взгляд от сруба колодца и увидел идущую прямо к нему Раду. Вот уж кого можно было назвать красавицей: даже двигается как-то по кошачьи, каждый шаг напоен внутренней негой… Однако, всмотревшись в лицо девушки, Олег понял, что меньше всего сейчас она думает о внешнем впечатлении. Судя по всему, Рада плакала всю ночь.

– Я искал твоего брата, – развел руками Середин. – Прости, не нашел.

– Я знала, что не найдешь… – кивнула Рада. – Не виню тебя, ведун. Глеб сам виноват, не хотел хозяйство бросить, бежать из деревни. Вот только сапоги ты у старосты зря взял…

– Сапоги? – Олег уставился на свою грязную обувь. – Что с ними?

– Это Глеба сапоги. Борис их принес опосля того, как его сыновья увели брата в Еловый лес, я видела. А ты, значит, в них из Озерцов ушел… Вот потому брат ночью и вернулся.

– Где он?

– Ушел, – невесело улыбнулась Рада. – Хотел меня взять, да я закрылась, не впустила его. Облика Глеб стал звериного… Братец мой. А ты разве не знал, Олег, что тем оборотням, чья обувь в деревне, ходу сюда нет? Таков договор у Бориса с умруном-чародеем.

– Слыхал что-то такое… – Олег почесал затылок. – Значит, провел меня Борис. Что ж, сейчас я с ним поговорю. Хорошо еще, что тебя Глеб забрать не сумел.

– Меня не сумел, а Всеславу увел. Пошел к ним, дверь сломал, бабку Лушу на куски разорвал, а внучку Бориса увел. Да ему, старосте-то, до нее давно дела нет… Тебя брат хочет видеть. Сказал, что ты его предал: обещал защитить и не защитил.

– Постой, Рада! – Олег умоляюще протянул к девушке руки. – Постой! Может, я и виноват перед Глебом, но…

– Он будет ждать тебя в Еловом лесу следующей ночью, так просил передать. – Рада медленно пошла прочь, потом оглянулась, поманила: – Идем, ведун, накормлю тебя.

– Я с Борисом сперва поговорить должен!

Середин вытянул саблю, решительно направился к крыльцу. В доме кто-то охнул тонким голосом.

– Не ходи, не пугай бабку Марью! – попросила Рада. – Нет Бориса, убежал он ночью, с сыновьями. Не стал тебя ждать… Идем, ты устал и голоден, а больше тебя никто здесь не примет.

– А ты… Почему ты на меня зла не держишь? – Олег подошел к девушке.

– Потому что не виноват ты ни в чем, за наши грехи страдаешь, – вздохнула Рада. – Зря ты пришел сюда… Идем.

Она пошла по единственной улице, и ведун последовал за ней. Как ни устал он, как ни болели царапины на груди и плечах, оставленные Старой Милой, а не мог не любоваться девушкой. Не вписывалась она в окружающую ее картину: серые некрашеные дома, покосившиеся заборы… Красавица.

Середин так увлекся созерцанием грациозно покачивающихся ягодиц, что едва не налетел на девушку, когда та остановилась у своего дома. Рада посмотрела через плечо и, как показалось Олегу, чуть улыбнулась.

– Иди умывайся и одежку свою скидывай. Только спать не ложись, а то ведь не добужусь, так голодным весь день и пролежишь. Я сейчас вернусь, полечу тебя немного, если спорить не будешь.

– Не буду, – пообещал ведун и вошел в дом.

Чисто и скромно – так можно было вкратце описать обстановку. Ничего другого Олег увидеть и не ожидал. Он скинул остатки куртки, но дальше раздеться постеснялся. Не встречать же хозяйку без штанов? Снял только ремень, постучал по пряжке каблуком: погнул ее нож Ставра. Хотел воин умереть или нет – а бил-то всерьез. Скрипнула половица, Середин подхватил лежавшую на коленях саблю.

– Не бойся, это я. – Рада принесла испачканный в земле горшочек. – Эту мазь надобно на огороде в полнолуние закапывать, тогда в силу входит. Снимай рубаху, лечить буду.

Когда прохладные, тонкие да длинные, необычайно нежные пальцы принялись гладить грудь ведуна, втирая густую, остро пахнущую мазь, Середин даже глаза прикрыл от удовольствия. Рада стояла сзади, и когда мазь разогрелась, стала растирать все быстрее, сильнее. Для этого девушке пришлось прижаться к спине Олега грудью, и он едва не заскулил.

– Сарафан перепачкала, – пожаловалась девушка, обходя подопечного. – У тебя и на спине ссадины, кровоточат они. Так что…

Теперь Рада стояла перед ним, занимаясь спиной ведуна. Он понимал, что так девушке просто сподручнее, что, прижимаясь к мужчине, она может сильнее втирать мазь… Но что-то изнутри нашептывало: она не стесняется тебя… Она показывает себя тебе…

– Прости меня за брата… – выдавил Олег.

– Не думай о нем сейчас. – Рада вздохнула, полная грудь колыхнулась, и словно электрический ток пробил Середина сверху донизу. – Что было, того не воротишь. Глеб сам виноват, а уж когда за тебя схватился, поздно стало. А ты смелый, не отступишь… Жалко мне тебя.

– Еще ничего не ясно, – усмехнулся Середин. – А отступать мне по призванию не положено. Мое дело находить и изничтожать нежить.

– Нежить, она всякая бывает. Есть послабее, есть посильней… – Рада закончила втирать мазь, отстранилась, глядя на Олега. – Ходишь всегда один, некому даже постричь тебя. Хочешь, постригу?

– Нет… – Руки Олега сами легли на ягодицы девушки, потянули ее обратно. Ведун зарылся лицом в мягкую грудь, втянул носом запах свежего, молодого тела. – Не хочу. Не теперь.

Рада молчала, гладила его по голове. Олег все никак не мог решиться, мысли в голове путались, заплетались. Глеб, Всеслава, Борис, чародейка… Надо что-то делать немедленно, сейчас же, но нет сил встать и уйти.

– Поешь, – попросила Рада, будто прочтя его мысли. – Не уходи так. А я ждать буду – вдруг вернешься.

Она отошла от него, и Олег не пытался удержать. Глупо все, глупо… Пришел на ум тот старик из корчмы, что укорял ведуна за бедный вид, за то, что о себе не думает. Все верно. Только раньше Середин оправдывал себя тем, что нечисти от него спасу нет, а теперь вот сам попал, как кур во щи.

Не успел он об этом подумать, как те самые щи с курятиной появились на столе. Вслед за ними каша, хлеб, сметана, квас… Накрыв стол, Рада уселась напротив, подперла рукой подбородок.

– Ешь, не смотри на меня, – попросила она.

– Глядя на тебя – вкуснее, – улыбнулся ведун, но девушка осталась печальной. – Ты прости, что я так…

– Я не сержусь. Знаю, что ни на кого в деревне не похожа, знаю, что смотрят на меня мужики. Только мне оттого пользы нет, потому что боятся они. Да мне и не нужно… Вот и ты почувствовал, что не нужно прикасаться ко мне.

– Нет… – Олег положил ложку. – Не в этом дело!

– В том, – убежденно перебила его Рада. – Я ведь в самом деле не знаю, чья я дочь. Отец у нас с Глебом был пришлый – богатырь, с тебя ростом. Но я на него не похожа, и на мать не похожа. Люди всякое говорят… И боятся. Такая уж моя судьба – нетронутой оставаться. Ты ешь, а я сейчас старые отцовы вещи достану. Они хорошие, а носить некому.

Олег хотел остановить Раду, но она уже выскользнула в дверь, а еда распространяла умопомрачительные запахи. После ночи в лесу он и куску хлеба был бы рад – а тут целый пир… Почему-то стыдясь себя, Середин за обе щеки принялся уговаривать угощение.

– Вот, тут и куртка, и порты, и рубаха! – Рада вернулась с ворохом одежды, как раз когда Олег закончил с едой. – Только сапоги сносил Глеб, нога-то у них одна. Оденешься, будешь на человека похож – глядишь, нечисть тебя и испугается! – Девушка невесело улыбнулась. – Неужели пойдешь ночью в лес, Глеба искать?

– Пойду.

– И что же будет?

– А чему быть, то и будет! – Олег допил квас, поднялся с лавки. – Спасибо тебе, хозяйка, за угощение. А за брата прости…

– Не держу зла, я же сказала! Ты не виноват. Что ж, я тебе в светлице постелила, иди, спи…

Она отвернулась, Олег заметил, как мелко подрагивают ее плечи. Он подошел, осторожно обнял девушку, поцеловал в затылок.

– Не нужно! – попросила она. – Не неволь себя.

– Я и не неволю. – Середин повернул Раду к себе, поцеловал сперва один, потом другой заплаканный глаз.

– Люба тебе?

– Очень… – Он неловко подхватил ее на руки, понес к дверям, рассчитывая найти за ними достаточно широкое ложе. – Все еще устроится, Рада! Вот увидишь! И умруна одолеем, и Всеславу найдем, и брату твоему поможем!

– Глебу не помочь, – прошептала девушка, легко целуя ведуна в небритые щеки. – А Славушку найди: маленькая она, жаль, если пропадет за чужие грехи…

«Вот и чародейка была маленькой, ни в чем не виновной, – вспомнил Олег, укладывая Раду поверх пухового одеяла. – О чем думал Элокай, выкрикивая в последнюю минуту заклинание? Хотел отомстить убийцам – или пытался дать дочери хоть какую-то жизнь? Скорее второе, иначе для себя бы выбрал судьбу умруна, не для нее. И теперь она, такая безвинная, творит зло. Творит, может быть, и вправду не сознавая, что творит…»

– О чем ты думаешь, ведун? – Рада обняла его, прижалась всем телом. – Где твои мысли? В лесу?

– Да… Но не все… – Олег гладил шелковистую кожу, забирался пальцами в потаенные уголки. – Не все…

– Останься со мной, – горячо зашептала Рада в самое ухо. – Не ходи! Останься здесь, а завтра, если суждено нам ночь пережить, бежим куда глаза глядят! Там, за озерами, болота начинаются, гибельные места, но уж лучше в гнилой воде счастья попытать, чем самому смерть искать! Не ходи!

– Нельзя мне.

– Знаю, – неожиданно легко согласилась девушка, обмякла в его руках. – Оттого и люб ты мне. Нет в тебе страха, один ты здесь от него чистый. Оттого и люб ты умруну.

– Так ты знаешь, что это… Что это женщина?

– Знаю! – Рада сама притянула ведуна к себе и вскрикнула, когда он вошел. – Знаю, знаю! Знаю, что хочет она тебя и получит, не ходи!

– Не получит! – Олег будто укачивал Раду, сцеловывая с ресниц горячие слезы. – Не получит, хорошая моя, я уж твой. Не думай о ней.

– Тогда и ты не думай, – попросила Рада и потянулась к Олегу губами. – Будь мне мужем, хоть на час…

Они обнимались, казалось, целую вечность. За долгие дни одиноких скитаний Олег накопил много нежности, а в Раде нашел еще больше. Девушка то плакала, то вдруг начинала тихо, счастливо смеяться, напевать что-то. В один из таких моментов, когда ведун положил голову ей на грудь, а Рада гладила его по волосам, Олега и сморил сон.

В этом сне не было ничего, кроме неясных, но странным образом напоминающих о спящей рядом теней. И именно поэтому сон принес силы, свежесть, надежду. Сердце забилось ровнее, спокойнее, и, еще даже не совсем пробудившись, в дремоте, Середин подумал, что если бы мог позволить себе встречаться с такими женщинами почаще, то все в его жизни складывалось бы очень и очень хорошо.

Чужая метка

Олег проснулся вскоре после полудня. Рада откатилась в сторону, сбросив с себя одеяло, и сперва ведун хотел прикрыть ставшее дорогим тело, но вдруг замер. На левой ягодице девушки, почти одинакового размера, расположились рядышком три родимых пятна. Три запятые, мог бы сказать кто-нибудь другой. Но Середин увидел три шестерки.

Он вздохнул, откинулся в сторону. Что может означать такой знак? Для монахов, понемногу просачивающихся на Русь из Византии, – однозначно метку диавола. Олега в иное время такая игра природы не напугала бы, но теперь… Чародейка знает, из каких краев он пожаловал, побывала его снах. Не ее ли штуки?

Ведун едва не застонал. Не на что опереться, никому не поверить окончательно… Он тихо встал, прикрыл Раду, оделся. Отец – или не отец? – девушки действительно был человеком рослым для этих краев, широким в плечах, так что все пришлось впору. Очень понравилась Середину новая куртка – крепкая, добротная, такой сносу не будет.

На миг он засомневался: а не хотят ли его опять провести, как с сапогами Глеба? Но махнул рукой: если видеть вражеские происки везде, то остается только лечь и помереть. Повесив на ремень саблю, Олег приподнял ее и внимательно осмотрел.

– Аз есмь, – одними губами прошептал Олег. – Вот кому можно верить. Всегда.

Видела ли Рада свои отметины? Могла и не видеть, а если кто сказал – так не должны деревенские таких пятен испугаться. Но, насколько Олег успел понять, не всегда христианство ограничивалось суеверием. Возможно, он, ведун, лучше других может понять смысл этих знаков. Возможно также, что именно ему они и адресованы. Как узнать? У Рады не спросишь, тем более что девушка сама не знает, чья дочь, боится собственной тени.

Все-таки растревожила душу ведуна Старая Мила, даром что ведьмой оказалась. Девочка, которая не виновата в том, что ее сделали чародейкой, не виновата в том, что ненавидит людей… Олег прекрасно понимал, что многие из тех, кто пал от его руки, стали оборотнями да упырями не по своей воле. Но ведь так можно договориться до того, что вообще никто ни в чем не повинен! Судьбы часто складываются несправедливо. Вырос человек среди воров – и сам стал вором, а потом и разбойником. Что же, позволять ему и дальше лихо творить? Нет, зло надо пресекать, каковы бы ни были его причины.

А причины всякого зла – в другом зле, вдруг понял Олег. Старшее зло плодит меньшее, которое тоже норовит вырасти и в свою очередь производить себе подобное. И чем сильнее зло, тем оно опаснее. Воевать с мелкой нежитью – все равно что рубить головы сказочному дракону, у которого вместо одной срубленной тут же вырастают три новые. Дракона следует поражать в сердце…

Но Рада – не дракон, Олег чувствовал это. Она невинна, никому не сделала зла и не желает того. На ней лишь печать, поставленная кем-то. И ведун понимал, кем именно. Отступать было нельзя, даже если бы имелась такая возможность. Ночью он снова пойдет в Еловый лес, но искать будет не Глеба, не Всеславу даже – а способ уничтожить умруна. Этим надо заняться прямо сейчас.

На цыпочках ведун покинул дом, осмотрелся. Деревня жила своей обычной жизнью, крестьяне копошились на огородах, сновали к озерам за водой. Не спеша прогулявшись по улице, Олег взглянул и на Еловый лес, чернеющий внизу, – никого. Пустынна была и дорога.

Уже у самого дома старосты Середин услышал чье-то чуть слышное бормотание. Раздвинув кусты, ведун наткнулся на скорчившегося над большой потрепанной книгой Ратмира. Отрок, все такой же прыщавый, старательно шептал какие-то заклинания, для сосредоточения даже прикрыв глаза.

– Ну-ка дай книжонку-то! – попросил Олег.

– Кто здесь?! – взвыл Ратмир, в ужасе отползая еще дальше в колючки. – Не тронь! Чур меня!

– Ишь, раскричался… – Ведун подобрал отброшенную перепуганным горе-чародеем книгу. Прочесть ничего не смог: писана она была незнакомыми буквами. – Откуда такую грамоту знаешь, Ратмир?

– А тебе что за дело? – Отрок отполз еще немного. – Отдай.

– Вот еще! – фыркнул Олег. – Книжки детям не игрушка. Значит, вот как ты решил силы набраться – через чернокнижие. Ну, скажи хоть, где раздобыл.

– Ничего я тебе не скажу! – К Ратмиру понемногу возвращалась обычная наглость. – А будешь драться – бате пожалуюсь! Батя скоро приедет за мной!

– Как знать, – вздохнул Олег. – Но прав он был, что не хотел тебя к родне отправлять.

– Не хотел, а отправил! – с обидой выкрикнул мальчишка, встал, утирая сопли, подошел к ведуну и попытался вырвать книгу. – Отдай, говорю!

Олег, одной рукой удерживая растрепанный том, задумался. Книга старая, добротная, руками пергамент не изорвать. В кусты зашвырнешь – найдет, в колодец кинешь – еще хуже, у пацана хватит ума и туда за ней отправиться. Терять время на разведение костра Середину не хотелось.

– Остынь! – Олег слегка оттолкнул парнишку, и тот повалился на землю. – Со старшими так не разговаривают.

– Сильный, да?! – завел знакомую песню Ратмир. – Раз сильный, значит, можешь бить? Ну, бей! А я бате расскажу!

– Мне самому найдется что рассказать Добрыне, коли еще свидимся. Да и деду твоему, Яромиру, тоже. Вот про эту книгу, например…

– Не надо, – вздохнул отрок и напоказ понурился. – Попадет. А за что?

– За чтение нехороших книжек, – несколько удивленно заметил Олег. – Что, за это попадать разве не должно? Чего ж ты тогда в кусты залез?

– Да дед Яромир – он же кто? Чурка сиволапая! – вспомнил полюбившееся выражение Ратмир. – А ты другое дело, ты ведун, ты понимание имеешь. Ведь от книг вреда нету! А Яромир мне вообще читать запрещает – и греческие книги, и веды. Только эта и осталась… Хорошо хоть, про нее не знает никто, иначе бы давно отобрали у сироты. А ты ведь, почитай, тоже по книгам свою премудрость изучал, а если не по книгам – значит, учителя твои книгочеи, верно? У меня учителей нет, заступиться некому…

Ратмир говорил хорошо поставленным плаксивым голосом, время от времени в нужных местах всхлипывая. Олег даже заслушался его – и вдруг понял, что в парне пропадает неплохой артист. Но в этом мире на подмостках выступали только скоморохи, которым, как по опыту знал Середин, нельзя доверить медного гроша, не то что юношу. Пьяницы и пройдохи, лишь по недоразумению берущиеся веселить народ глупыми шутками, – вот кем, на взгляд Олега, были скоморохи. А Ратмир мог бы играть в театре…

– Вот что, паря, – остановил Середин драматический монолог, – ты меньше болтай и больше думай. Если жив останусь, хочу всерьез с тобой поговорить. О том, кто в этом мире правый, а кто сильный и какая между ними разница. Пока же мой тебе совет: не читай этих книг. Пользы не будет.

– А какая от знаний польза? – тут же подстроился под настроение собеседника Ратмир. – Так, голову забить… Конечно, я бы хотел с тобой поговорить. Со мной ведь никто не разговаривает: мать померла, отец разбойник, дед книги в костер кидает… Да тут вся деревня такая! Узнают – отнимут. Не говори никому, ведун, а потом мы о ней с тобой поговорим.

«Все ты врешь, а меня ненавидишь», – печально подумал Олег.

– В деревне знают про твои книги, я ведь говорил тебе тогда, в лесу.

– Но ведь не забрали! – взвился Ратмир. – Значит, никто не знает о них!

– Борис знал, – усмехнулся Середин. – Когда ты их в траву бросил, его сыновья все видели, я не шутил. Так что имей в виду…

– Борис пропал, и сыновей его здесь нет! – с неожиданно прорвавшейся злобой выкрикнул Ратмир. – Откуда я знаю, что ты не врешь?! Отдай книгу!

– Да зачем она тебе? – Ведун все никак не мог решить, что делать с колдовской писаниной. – Все равно толку не будет никакого.

– Тогда отдай! – В логике отроку было трудно отказать. – Раз от нее ни пользы, ни вреда – тогда просто отдай ее мне!

– А и правда! – кивнул Олег. – Держи!

Он небрежно швырнул книгу в траву, повернулся и пошел прочь. Пожалуй, это действительно лучший выход – по крайней мере, Ратмиру придется задуматься над таким поступком ведуна.

Шагая к колодцу, Олег постарался припомнить весь список загадок. Рада – здесь кое-что уже ясно. Сыновья старосты – и с ними Середин вроде бы разобрался, хотя сам для этого ничего не сделал. Глеб, наверное, не был слугой умруна, но теперь это уже не имеет значения, теперь все изменилось. Самое время проведать источник живой воды, о котором говорили и Глеб, и Борис, и сама чародейка. Говорили, поди, специально – в расчете на то, что Олег обязательно туда полезет.

– Но что мне остается, электрическая сила? – вздохнул ведун. – Только играть в ее игру и ждать, когда эта паучиха ошибется или хоть покажет слабое место. Не может же она быть совсем неуязвима!

Вдруг у самого уха Олега просвистел камень, ударился о стену дома старосты. Инстинкты заставили Середина сразу броситься в сторону, сабля так и прыгнула в руку. Но это оказался всего лишь Ратмир – он стоял, весь зареванный, на дороге, одной рукой крепко прижимая к груди свою книгу.

– А ты!.. Ты!..

– Что – я? – Олег со вздохом вернул саблю в ножны. – Будешь еще камнями швыряться – выпорю.

– Да со мной-то ты справишься, со мной каждый справится! – Ратмир действительно был в истерике. – А вот… Ты все еще думаешь, что ты сильный, да?!

– Да, – спокойно кивнул ведун. – Я думаю, что я сильный. А ты – слабый.

– И ты! И ты! – Мальчишка запрыгал по дороге, будто старался пятками вколотить в Олега свою мысль. – И ты слабый! Только думаешь о себе много, а значит – дурак! А вот когда она тебя в бараний рог скрутит, вот тогда ты поймешь, ты тогда ко мне на брюхе приползешь!

– Что?! – Олег быстро зашагал к отроку. – Что ты сказал?! Кто – она?

Но Ратмир уже улепетывал прочь, поднимая пыль. Середин даже сделал вслед ему несколько шагов, но остановился. Не гоняться же по кустам за сопливым мальчишкой, который впадает в истерику сразу, чуть что не по нему?

– И все же он что-то знает, – вздохнул Олег. – Это какое же по счету будет ква?.. Эх, Ливон Ратмирович, ты бы тут сразу разобрался, кому направо, кому налево, а я вот заблудился.

Ловушка это или не ловушка, а к колодцу надо было идти. Проводить в Еловом лесу еще одну ночь, которая не даст ничего, кроме новых загадок, ведун не собирался.

Колодец

Колодец теперь никто не охранял. Середин обошел его, заглянул вниз, в прохладную, но сухую темноту. Большое ведро, привязанное к журавлю, стояло на срубе, но спускаться вниз по веревке Олегу не хотелось. Он совсем уж было собрался навестить жену старосты и выведать у нее, как путешествовал за живой водой ее муж, но увидел рядышком, под навесом, моток веревки, который при ближайшем рассмотрении оказался веревочной лестницей.

Хорошенько проверив узлы, Олег принес ее к колодцу. На краях лестницы нашлись железные крючья, следы от них ведун легко нашел на срубе. Когда лестница, разматываясь, упала вниз, ему показалось, что из темноты раздался чей-то стон. Но колодец обманчив на звуки… Еще раз осмотревшись, Середин прочитал заговор на кошачье зрение, а потом решительно перекинул через край сруба ногу. Двум смертям не бывать.

И все же спускаться было страшновато. На середине пути Олег поднял голову и удивился, до чего маленьким стало небо. Вспомнилась легенда о звездах, которые можно даже днем увидеть из колодца. Он попробовал присмотреться, но вместо звезд увидел какие-то тонкие, белесые нити, протянувшиеся в разных направлениях. Паутина! Олег сморгнул, видение исчезло.

Лестницы хватало как раз, чтобы достать до каменных плит, которыми оказалось вымощено дно колодца. Обостренное зрение ведуна позволило заметить и слабый лучик света, проникающий в почти полную тьму, – куда-то в глубь холма уходил тоннель. Спустившись пониже, Олег оплел ногами ступеньку, вытащил саблю и резко откинулся вниз, готовый отражать и наносить удары. Однако он увидел лишь узкий, низкий ход, убегающий к плохо различимому источнику слабого света.

Середин спустился вниз и, стараясь ступать неслышно, двинулся вперед. Идти приходилось на полусогнутых ногах, чтобы не чиркать макушкой о такие же грубо обработанные плиты, составлявшие потолок тоннеля. Ни в физическом мире, ни на энергетическом плане ведун пока никого не видел.

Между тем источник света постепенно приближался и наконец оказался высоким, узким камнем, поставленным на попа в центре маленького зала. Потолок здесь был гораздо выше, и Олег, прикинув пройденное расстояние, понял, что находится как раз под домом Глеба и Рады. Плиты, составлявшие стены, пол и потолок, в зале были изукрашены резьбой, изображавшей сцены охоты на каких-то зверей, что отдаленно напоминали слонов.

– Россия – родина слонов, – сквозь зубы пробурчал Середин и вдруг понял: – Электрическая сила, да это ж мамонты!

– Индрики! – поправил его крепкий мужик с копьем в мускулистой руке, каким-то образом успевший оказаться в зале, как раз по другую сторону от светящегося камня.

– Вкусные были звери, – поддержал его другой голос, такой же густой и хриплый.

Олег оглянулся и увидел, что второй воин, точно такой же, как и первый, отрезал ведуна от тоннеля. Одеты неведомые стражи ключа с живой водой были в длинные балахоны без рукавов, лица терялись в тени капюшонов. Копья с очень широкими плоскими лезвиями производили впечатление грозного оружия в умелых руках.

– Я с добром, – сообщил им ведун.

– И мы с добром! – почти радостно откликнулись хриплые мужики.

Так вот кто не пускал чародейку к источнику, если верить рассказанному Борисом. Олег прокашлялся, опустил руку с саблей. Если староста этих существ не боялся, то, наверное, и ведуну они не должны причинить вреда.

– Полюбопытствовать я заглянул, – откровенно признался Олег.

– Мы понимаем! – дружелюбно протянули подземные копейщики.

– Это хорошо, что понимаете… Так вот, сказали мне люди добрые, что ключ здесь бьет, а вода в том ключе – живая…

– Верно, – удовлетворенно и даже гордо крякнул тот, что стоял у входа в тоннель. – Еще какая живая-то! Живее всех живых.

– Да уж, иной волшебник левую руку бы отдал за такую водичку, – поддержал его товарищ и, подумав, добавил: – А иной – и правую бы отдал. Если, скажем, он левша.

– Я не волшебник… – улыбнулся Олег, но продолжить не успел, потому что оба копейщика оглушительно расхохотались.

«А ведь и правда, что же я говорю?! – опомнился Середин. – Электрическая сила, я же ведун, то есть тоже чародей. Если им, здоровякам, все равно, за правду я стою или за кривду, то дело плохо… Вот и Борис говорил, что никогда никого не видел здесь».

– Не волшебник! – хихикал один страж, утирая слезы на лице, по-прежнему остающемся в тени. – Слышал, что он сказал?!

– Ага, – завывал второй. – Прямо так и брякнул: не волшебник, мол, я!

– Значит, мне нельзя пройти к источнику? – сухо осведомился Олег, которому это ржание надоело.

– Значит, не можешь! – хором подтвердили стражники, тут же перестав смеяться.

– Или, может, попробуешь? – почти заискивающе добавил один из них.

– Да нет, ни к чему, – улыбнулся Олег. – Я, пожалуй, пойду.

Новый взрыв хохота едва не обрушил своды, и это окончательно убедило ведуна, что он попал в скверную историю. Кем бы ни были эти смешливые «хранители», справиться с ними наверняка потруднее, чем с оборотнем, упырем или даже воином Ставром.

– Уходить тебе тоже нельзя, – сказал, отсмеявшись, тот стражник, что заслонил собой дорогу к колодцу. – Мы – Тим и Тит. Здесь поставлены охранять источник от чародеев и волхвов, а также – от них же – и тайну, – он пристукнул копьем об пол, – тайну источника. А тайна в том, что он здесь, и ты ее раскрыл. Как же мы тебя отпустим?

– Всем известно, что он здесь, – нахмурился Олег. – Колодец же не я выкопал!

– С этим мы ничего поделать не можем, – вздохнул то ли Тим, то ли Тит. – Люди приходят, воду берут. Но не волшебники, и что это за вода – не понимают. Таких мы не трогаем, не положено.

– Не положено! – подтвердил его товарищ.

– А если, скажем, ведун сюда проник – тогда что? – спросил Середин.

– Известно что! – опять хором ответили стражники. – Убить татя!

На этом разговор и окончился, оба копейщика с оружием наперевес бросились на Олега, обегая светящийся камень каждый со своей стороны. Ведун, ожидавший такого развития событий, не стал ждать атаки с двух сторон и кинулся навстречу тому, что атаковал от тоннеля.

Удар копья Середин парировал легко, широкий наконечник отлетел далеко в сторону, чиркнув по стене. Однако когда сабля должна была раскроить череп стражника, то встретила… еще одно копье. А может, и то же самое… У Олега не было времени размышлять в те несколько мгновений, что были у него на прорыв к колодцу.

А происходило вот что: Тит, или Тим, стоявший у ведуна на пути, был со своим оружием одним целым. Настолько целым, что мог легко меняться с ним местами. Каждый раз, как Олег отбивал копье, стражник превращался в него и оказывался вдали, принимая все удары клинка Середина на собственное оружие.

– Да что же это, электрическая сила?! – Ведун в замешательстве отступил и тут же обернулся, чтобы отразить нападение второго копьеносца, точно такого же.

Олегу пришлось туго: зал был совсем небольшим, а центр занимал светящийся камень. Ведун оказался зажат между двумя стражниками, каждый из которых представлялся неуязвимым. Пока что искусство ратного боя позволяло ему продержаться, орудуя саблей со всей возможной скоростью, но долго так продолжаться не могло. Наконец, изловчившись ударить одного из хранителей ключа одновременно и клинком – по той части защитника, что в этот момент была копьем, – и ногой в грудь, Олег сумел хотя бы отшвырнуть его в сторону и воспользовался секундной передышкой, чтобы проверить на крепость камень.

Светильник и в самом деле оказался каменным – сабля вышибла из него сноп искры, а плечо ведуна, с помощью которого он попробовал его уронить, опасно хрустнуло. Но кое-чего Олег добился: свет замерцал, когда камень пошатнулся.

– Экий вредный! – с искренней досадой выкрикнул один из стражников.

– Верно, Тит, вредный волхв! – поддержал его товарищ. – То-то потеха! Сто лет вспоминать будем!

– А то и больше, – согласился Тит, и оба стражника опять бросились в атаку.

Олег не слышал их слов: полностью сосредоточившись на своей энергетике, ведун за это время успел с рекордной скоростью прочесть наговор. Камень источал силу, имевшую ту же природу, что оба копейщика, и, воздействуя на него, можно было надеяться на успех в бою. С помощью наговора Середин свил «жгут» из части своей ауры, набросил петлю на камень, а свободный конец, вообразив его катящимся по полу клубком, направил к колодцу.

– Это что?! – Тим сразу заметил произошедшие изменения. Энергетику он видел так же отчетливо, как и физический мир. – Зачем?

– Подземная сила не любит горной, небесной! – Олег так удачно отбил выпад Тита, что сумел поменяться с ним местами. Теперь со спины ему никто не угрожал. – Они столкнутся, потому что над колодцем нет навеса!

Клубок энергетической нити, размотавшись, докатился до колодца, встал под крошечным, едва виднеющимся наверху кусочком неба. Туча над деревней Озерцы сформировалась, казалось, в один миг, из ничего. Еще мгновение, и навстречу друг другу ударили две молнии – белая сверху и черная из колодца.

– Нельзя!!! – хором взвыли стражники, когда камень ненадолго потух, выбросив всю свою мощь навстречу ненавистным небесам. – Нельзя сводить их, гибель всему!

Олег и без них знал, что погребенная глубоко в земле сила никогда не должна встречаться со своей небесной сестрой. Если не мешать им, то молнии будут бить беспрерывно сотни лет, и постепенно не станет ни земли, ни неба. Древние неназываемые сущности создали мир из ничего, разделив это ничто на две половины, черную и белую, верхнюю и нижнюю… Камень подпитывался откуда-то из самого сердца нижнего мира. Но знал также Середин, что всей его жизни и даже ста таких жизней не хватит, чтобы «выкачать» всю земную силу. Если сейчас энергетический жгут, протянутый ведуном, и не рвется, пропуская через себя невообразимую мощь, – то долго так продолжаться не будет, Олег просто сгорит.

– Прекрати! – Тит бросился к светящейся нити, хотел сбросить ее с камня, но ведун оттолкнул его.

После этого молнии снаружи начали грохотать беспрерывно. Олег даже пожалел, что не видит этой битвы стихий, в результате которой не рождается ровным счетом ничего, а наоборот, что-то пропадает. Его трясло, на лице выступили крупные капли пота, но стражникам пришлось еще хуже. Тит и Тим замерли, скрючились – энергии камня не хватало больше для них, даже свет мерцал все чаще.

Середин не испытывал никакой неприязни к копьеносцам, скорее наоборот. Возможно, он мог бы убить их, хотя, скорее всего, сразу после ликвидации «короткого замыкания» оба копьеносца воскреснут. Так или иначе, Олег предпочел выбежать из зала в тот едва различимый, сливавшийся со стеной, проход, который заметил только во время схватки.

Перед ним оказался еще один коридор, на этот раз с высоким потолком. Некоторые плиты в стенах слабо светились, видимо, подпитываясь глубинной земной энергией. Олег теперь, когда часть его, обратившись в жгут, горела под невыносимой тяжестью, видел эти потоки черной, но вовсе не злой силы. Силы земли.

– Непростое местечко, ква-ква три раза!

Шатаясь, Олег добежал до следующего зала. Здесь тоже стоял мерцающий камень, побольше, да и сам зал был гораздо шире первого. Середин бросил взгляд наверх и вдруг увидел там, в самой середине потолка, на высоте трех человеческих ростов, лук и колчан. Очень красивые, богато отделанные. Лук был прихотливо изогнут, производя впечатление чего-то древнего, мощного – и очень далекого от этих мест и людей.

– А ты ловок, Олег-ведун, – раздался шипящий голос из дальней части зала. – И приоделся – молодец.

Середин вздрогнул, от неожиданности едва не разорвав проложенный энергетический жгут. Он уже был готов увидеть если не чародейку, то огромного паука из сна, но в зале никого не оказалось. Только журчал маленький фонтанчик, а вода из него убегала по каменному желобу куда-то в стену.

– Живая вода! – не сдержал Олег радостного восклицания.

Однако руку под струю сунул с опаской, готовый сразу отдернуть ее. Вода оказалась самой обыкновенной, холодной и чистой.

– Зачем она тебе понадобилась, ведун? – спросил невидимый собеседник.

– Что ты тут делаешь? – вопросом на вопрос ответил Середин. – Как тебя пропустила стража?

– Стража охраняет вход… – На середине фразы голос изменился, теперь говорила та девушка, которую ведун ночью пытался убить. – Но водичка выход найдет. А через выход и я проберусь – все просто. Жаль, отец не успел найти этот источник. А вот тебе он зачем, Олег? Или хочешь нежить плодить? Это просто, я научу. Берешь живой воды, читаешь над трупом, скажем, наговор, он и оживает… Олег, ты в самом деле хочешь это сделать?

– Нет. – Середин опять почувствовал себя обманутым. – Я… Напиться сюда заглянул.

Он и в самом деле стал пригоршней черпать воду, необычайно вкусную. Не без удовлетворения Середин отметил, что чародейка замолчала. Наверное, просто не знала, что сказать.

– Что тут за лук на потолке? – Олег старался говорить и двигаться непринужденно, хотя сила земли, струящаяся через жгут, буквально выжигала связанную с ним ауру. – Старый какой-то.

– Это особенный лук, Олег! – Чародейка появилась под потолком, осторожно прикоснулась к древнему оружию пальчиком, провела по зазвеневшей тетиве. – Видишь, осталось только три стрелы. Это страшные стрелы, а стрелять ими можно только из этого лука. Он хранится здесь с незапамятных времен, столь древних, что никто не может их помнить.

– Очень интересно, – кивнул Олег и направился к выходу. Больше терпеть эту муку он не мог. Жаль, что все впустую… – Мне пора.

– Эти стрелы не убивают, – спокойно продолжила волшебница. – Тот, кого они поразят, просто перестанет быть. Нет, не так… Его вообще не будет. Он исчезнет полностью – и прошлое его, и будущее, и все следы, даже в памяти людей и нелюдей. Это страшнее смерти – не быть вообще, правда, Олег?

– Правда… – Придерживаясь за стену, Середин шел по тоннелю к первому залу. В глазах уже темнело. – Ужасно, электрическая сила, просто ужасно вообще никогда не быть. Вот бы тебе эту стрелу в…

Он прошел мимо скорчившихся фигур стражников ключа, добрался до колодца. Черные молнии без остановки, одна за другой вылетали в небо, чтобы там, на полдороге к облакам, встретиться с белыми и обратиться в ничто. Середин с удовольствием понаблюдал бы за этой картиной, но сил уже не оставалось. Он разорвал жгут.

– Где он?! – хором заорали Тим и Тит, еще более хриплые, чем обычно. – Где ведун, для которого нет закона?!

Несмотря на растраченные силы, Олег без труда взобрался наверх – так велико было его облегчение после разрыва жгута. Перевалившись через край сруба, Середин увидел, как с необычайной скоростью разбегаются тучи на Озерцами, будто ветры подули сразу во все стороны. Да так оно и было… Ведун привалился спиной к теплым бревнам, от которых теперь шел легкий запах паленого, и расслабил все тело. Стражников ключа, Тима и Тита, он не боялся – духи земли никогда не смогут встать под открытым небом, ни днем, ни ночью.

– Будет что рассказать Ворону. Если свидимся.

– Друг твой? – Чародейка, в отличие от духов земли, ничуть не боялась показаться небу. Она как ни в чем не бывало присела на траву напротив Олега, сорвала травинку. – Так давай его на нашу свадьбу пригласим. Расскажи мне о Вороне.

Настойчивое предложение

– На свадьбу? – переспросил Олег, поднимаясь на ноги.

Шагах в двадцати прошел чумазый мужик с удочкой на плече, Середин вспомнил, что уже видел его прежде. Впрочем, наверняка сказать не мог: мужик старательно отворачивался и тогда, и сейчас. Ни ведун, ни чародейка его совершенно не интересовали.

– На свадьбу! – весело повторила чародейка. – Нравишься ты мне, Олег. Нам с тобой никто не помешает, смотри: это моя деревня! И Овражки мои, и еще есть местечки к югу и к востоку.

– Только живут там не люди, – буркнул Середин.

– Отчего же? В Озерцах живут люди, ты сам это знаешь.

– Немного их осталось.

– Немного, – согласилась волшебница и принялась заплетать косу. – Но в том они сами виноваты. Каждый, кто когда-то здесь жил, а теперича в Овражках, от меня хотел чего-то. Сами шли в Еловый лес, просили о богатстве, о напасти на соседей… О покровительстве. Что ж, получили его.

– Значит, оборотни живут в Овражках? – хмыкнул Олег. – Понятно, как у тебя тут все устроено.

Он потянулся, запахнул куртку, поправил саблю и пошел прочь. Последние тучи скрылись на юге и севере, на западе и востоке. Солнце светило во всю мочь, прибивая пыль своими тяжелыми лучами, будто каплями. Чумазый мужик с удочкой что-то насвистывал, спускаясь к озерам…

– Так что ты скажешь о свадьбе? – Чародейка соткалась из воздуха прямо перед Олегом, пытливо заглянула в глаза. Пальцы продолжали уверенно, быстро сплетать длинные волосы. – Ты согласен?

– Не согласен. – Середин хотел было пройти сквозь нее, но девушка оказалась вполне материальной.

Ойкнув, чародейка отлетела и со всего маху плюхнулась на задницу, продолжая, впрочем, заплетать косу. Это случилось так неожиданно, что Середин даже смутился, рука дернулась к пострадавшей – помочь встать… Он тут же опомнился, сплюнул, прошел мимо.

– А я ушиблась! – крикнула ему в спину чародейка. – Почему ты не согласен?

– Потому что я ведун, – ответил Олег девице, которая теперь сидела на крылечке дома Яромира. – Не старайся, смешно это и… Нелепо.

– Лепо! – заспорила волшебница. – Ты, ведун, как раз и должен понять, что будет, коли ты меня рассердишь, коли не по-моему выйдет! Вот тогда умоется земля кровушкой, а виноват будешь ты!

– Оставь меня, – попросил Олег и, почесав затылок, добавил: – Я подумаю.

– Думай! – расцвела девушка в белом платье, одним движением ловких пальцев распустила косу, встряхнула копной пышных волос и исчезла.

На это Середин и рассчитывал – что девчонка-волшебница наконец оставит его в покое. Совсем страх потеряла, появляется в деревне среди бела дня! А люди ходят как ни в чем не бывало. Значит, они все знали, с самого начала все знали… Олег опять почувствовал себя мухой, висящей в паутине и ожидающей своей участи. Вспомнились ловкие пальцы чародейки, заплетающие косу. Вылитая паучиха.

Рада встретила его в дверях, сразу кинулась на грудь. Обнимая ее, ведун вспомнил зловещую отметину, но… Не отталкивать же ее только за это?

– А мне сон был нехороший, – всхлипнула Рада. – Будто ты бьешься с кем-то в пещере. Думала, уже не увижу тебя.

– Будет, будет тебе… – Олег вошел в дом, закрыл дверь. – Скажи, ты с самого начала знала о чародейке? Все знали – и молчали?

– О чародейке? – Брови девушки изумленно взлетели вверх. – Нет, мы только про умруна слышали.

– А вот сейчас, когда я от колодца шел, кто был рядом со мной?

– Никого не было, – испуганно прошептала Рада. – Ты один шел.

– Понятно. – Олег со вздохом опустился на лавку. – Значит, не всем она показывается… Ее власть.

– Так это – женщина? – нахмурилась Рада. – Вот и во сне я видела женщину. Очень молодую, отроковицу. С ней ты и бился, да я говорить не хотела… Победила она тебя в моем сне, Олег.

– Ну, это пока только во сне.

Середин налил в случившуюся на столе кружку квасу, задумался, прихлебывая. Поход в колодец ничего не дал, кроме головной боли от потерянной энергии. Никакого логова умруна, как говорил Борис, там не нашлось, зато духи земли, стражники, действительно имелись. Но чародейка явно нашла способ обойти их, брать живую воду без позволения Тима и Тита. Как?..

– Озера ваши чем славны? – спросил он у Рады.

– Да ничем особым, – пожала плечами девушка, думавшая о чем-то своем. – Вода в них чистая, сам видишь – с ведрами ходим. Хотя и уток туда гоняем, и другую птицу, а все одно чисто.

– Понятно. А про другие известные источники неподалеку слыхала?

– Есть на юге, за Еловым лесом, один ключ, та вода целебная, любые болезни лечит, – вспомнила Рада. – Старики про это сказывали, но дороги-то туда давно нет. Может, неправду люди сочиняют.

– Может, и неправду, – опять вздохнул Олег. – А если правду, то имеются у нашей… у нашего умруна два источника, в одном мертвая вода, а в другом – живая. Староста мне про мертвую воду говорил – то ли врал, то ли сам верил… А, что теперь о нем! Так вот, если у него есть всякая вода, Рада, то может наш умрун многое. Может мертвой водой жилы нежити наполнять, сильнее в десять раз против обычной делать. Может жизнь в нее живой водой вселять, вот как… Если пожелает – пойдут во все стороны такие армии чудовищ, что и не снилось никому.

– Ужас какой ты говоришь, – покачала головой Рада. – Отчего же она этого не сделала?

– Не зови его «она», не женщина это – а умрун, ночник, нежить! – строго наказал Олег. – Только рядится, смеется, замуж меня зовет. Единственное, во что можно верить, – это в то, что верить умруну нельзя ни в чем. Почему до сих пор не послал умрун своих тварей на людские города и села?.. Не знаю, Рада. Силы и познаний чернокнижных у нее достаточно.

– Сам говоришь: у нее! – тут же прицепилась Рада и вдруг повисла на Середине, снова заплакала. – Отберет она тебя у меня! Силой чародейской отберет!

– Да хватит же плакать-то! – поморщился Олег. – Мало мне неприятностей – еще твои слезы. Не о том надо думать, кто кого заберет, а как чародейку победить. Тьфу, чародея то есть…

– Она красивая?

– Нет! – Середин попробовал вырваться, но Рада вцепилась в куртку, точно рысь.

– Красивая! Как же чародейка может не быть красивой? У нее чары, магия…

– Да что же это такое начинается?! – взревел Олег, вскочил и все-таки отодрал от себя ревущую девушку, стиснул ее плечи. – Что ты несешь? Лучше думать мне помоги, припомни, что еще странного в деревне видела.

– Ты же сам сказал: замуж зовет… – Слезы продолжали градом катиться из прекрасных глаз. – И сон у меня был нехороший! Отберет она тебя, сильная да красивая. Живым или мертвым, а отберет. Ты вот уже кричишь на меня…

– Да не кричу я, уже не кричу.

Даже плачущая, Рада оставалось очень красивой, Олег не мог вспомнить других женщин, обладающих такой способностью. Губы сами потянулись, прижались к щеке, потом к шее, пальцы ухватились за тесемку на сарафане.

– Не ко времени, поди, – всхлипнула Рада, явно обрадованная таким поведением Олега.

– Хитра… – Тесемка затянулась под неловкими пальцами, и тогда Середин предпочел задрать подол, нырнул под него, вдохнул теплые сладкие запахи. – Не нужна мне никакая чародейка и не будет нужна, пока ты со мной.

– Тогда не уходи больше, – попросила девушка и взвизгнула, когда ведун неожиданно поднял ее на воздух. – Ставни бы прикрыть…

– Обойдется.

Олег, продолжая прижиматься к горячему телу, ногами нащупал кровать, повалил Раду. Она снова плакала и смеялась, а ведун старался не думать о том, что происходит за дверями этого дома. Там и деревня, и лес, там все окутано паутиной, хозяин которой всесилен, всемогущ… С ним нельзя справиться, зато можно хоть ненадолго забыть.

– Спасибо тебе, – выдохнул Олег в лицо Раде, в полузакрытые глаза, чистый лоб, на котором наконец разгладилась озабоченная складочка. – Спасибо.

– За что?

– За то, что ты у меня есть. За то, что ты такая красивая и нежная…

– Не напоминай о моей красоте! – Рада отвернулась, прикрыла лицо волосами. – Не знаю я, чья дочь… Сама себя боюсь.

– Не бойся. Я ведун, и я говорю тебе: не бойся! И с чародейкой справимся!

Сейчас, чувствуя под собой податливое тело, уткнувшись носом в копну душистых волос, Олег в это верил. Аура, энергетика, наговоры и снадобья – все это хорошо, но они не помогут, если нет в сердце надежды.

Когда все кончилось, Рада сразу вскочила и принесла по кружке кваса.

– Пить очень хочу, – пожаловалась она. – Сушит меня печаль… Не серчай на меня, Олег, но как мне не плакать о тебе? Чародейка всяко меня сильнее, не удержу. Я ведь даже наговоров не знаю. Может, ты научишь?

– Чему? – не понял Середин.

– Научи, как тебя приворожить! – Девушка забралась на кровать, прижалась. – Приворожи себя сам!

– Этого не получится, – усмехнулся Олег и даже облился квасом. – Сам себя… Приворотная магия штука сложная, с душой человека дело имеет. Вот тебя приворотить мог бы… попробовать. Но не стану.

– А может, ты меня уже приворотил? – серьезно спросила Рада. – Не отвечай! Если приворотил, то, значит, так и нужно. Пусть так будет. Да только я вот что подумала… Чародейка ведь тоже тебя приворотить может!

– Не может, – уверенно сказал Середин. – Сложна магия приворотная, сказал ведь. А я ведун: если со мной что-то сделать захотят – сразу замечу.

Сказал это и осекся. С самого начала с ним что-то происходило в Озерцах… Видя, что сыновья старосты не похожи на простых людей, что частокол повален, а идолов Перуна или Сварога в помине нет, ведун преспокойно отправился в баню. Нет, не так уж и спокойно, конечно, с опаскою – но ведь пошел! А потом спал спокойно в доме Бориса. Морок, с первого дня Олега окутывал морок. Крест подводил раз за разом, а потом и Старая Мила в лесу сказала: с крестом все в порядке, а с тобой уже нет. Разобраться же в происходящем с самим собой ведун так и не смог!

– Что за думу думаешь? – Рада провела ладонью по щеке Олега. – Отчего глаза потухли? Вспомнил ее?

– Не разобравшись в себе, как же я могу в остальном разобраться? – тихо повторил Олег только что пришедшую в голову простую мысль.

Он сорвал с головы бандану, вытряхнул на ладонь освященный крестик.

– Что это? – потянулась девушка. – Серебро? Забавно. А человечек какой печальный…

– Нравится? – Олег с облегчением наблюдал за пальцами Рады, без опаски ощупывающими христианскую реликвию.

– Нравится, хотя и грустно отчего-то. Издалека, поди?

– Ты просто давно из Озерцов не выезжала, теперь таких крестиков все больше на Руси. – Середин забрал крест и наморщил лоб, припоминая, что же собирался с ним сделать.

– А я, знаешь, вообще дальше Овражков не бывала, – призналась Рада. – Глупая совсем, мира не видала, грамоте не учена. Не то что она…

«Если Старая Мила сказала, что с крестом все в порядке, а со мной нет, то сказала это не просто так. – Мысль вертелась где-то рядом, совсем рядом, но никак не давалась. Морок, проклятый морок… – Она хотела, чтобы я задумался о себе… Это, положим, нелишнее. А вот о кресте я думать не должен – вот чего она хотела!»

Крест выглядел совсем как тот, что принес Олег в этот мир, впервые здесь появившись. Что ж, если чародейке было нужно запутать ведуна, то что ей мешало изготовить копию? Пусть из серебра же, которое не любит нежить. Так даже лучше: иногда крест вел себя как настоящий. В остальное время нагревался лишь по желанию владычицы паутины, а вовсе не чуя магию.

Проверить, бывал ли этот крест в Князь-Владимирском соборе, было легко. Олег, не обращая внимания на испуганные расспросы Рады, схватил подушку и быстро прочел наговор, отдал ей часть своей силы. Девушка завизжала, когда безобидный предмет обихода вдруг запрыгал по комнате, слепо тыкаясь в стены. Ведун поднес поближе крестик – ничего не произошло.

– Или все-таки морок виноват… – тут же разочаровался в своем эксперименте Середин. – Может быть, морок не дает кресту чуять чары. А может быть…

– Да что ты меня пугаешь?! – Рада обняла его, прижала голову к груди, погладила. – Посоветуйся, Олег, тебе легче станет. Может, я и глупая баба, а все же две головы лучше одной. Иначе мне страшно, пойми! О чем ты думаешь?

– Морок, – признался Олег. – Мне снился сон, а может быть, это и не было сном… Я видел, как серое облако накрыло всю деревню, а центр его – у колодца. Но и этот сон мог быть навеян чародейкой, сам сон мог быть мороком! И с крестом не знаю, как быть, – то ли с ним что-то случилось, то ли со мной. Как мне убедиться, что я думаю только то, что сам хочу думать?

– Разве так бывает? – наморщила лоб искренне старавшаяся его понять Рада. – Я вот надеюсь, ты обо мне станешь думать. Но коли чародейка захочет – станешь думать о ней…

– Опять ты о своем! – отмахнулся ведун. – Собирайся, Рада. Надо уйти из деревни, тут слишком много силы. Через колодец… А ты ничего не слышала, пока меня не было? Молний, грома? Тучи видела?

– Я спала… – пожала плечами Рада. – Перед самым твоим приходом вскочила.

– Ага, – кивнул Середин. – Ага… Это хорошо.

Он старался зацепиться за любую мелочь. Если бы Рада была частью задуманного чародейкой плана, то знала бы, что произошло в колодце, описала бы нежданно налетевшую бурю. Белых и черных молний, обращавшихся в ничто под облаками, обычный человек не заметил бы. Но облака, гром – все это было. А Рада спала… Хотелось ей верить. Очень хотелось верить, а еще хотелось обнять ее и еще – ненадолго все забыть.

«С Рады и начнем, если с себя начать не могу, – решился Середин. – Если она ни в чем не замешана, то потом с ее помощью узнаю о себе. Пора браться за дело…»

– Да не молчи же, а то снова заплачу! – тормошила его Рада. – О чем ты думаешь?! Страшно мне!

– Думаю я, моя дорогая, что ничего у тебя не вышло… – В этот раз у Олега действительно было тяжело на душе. Но другого выхода он не видел. – Спасибо за ласку, но пришло время посчитаться.

– О чем ты? – Девушка съежилась на кровати, наблюдая за вставшим ведуном.

Олег подошел к лежащей на лавке сабле, не спеша вытянул и осмотрел лезвие.

– Я все о том же. Не выйдет у тебя ничего, нежить проклятая!

Замахнуться было легко, а вот ударить – потруднее. Рада даже не выставила вперед руки, вообще не пошевелилась, только глядела на Олега широко распахнутыми от ужаса глазами. Удар удался именно так, как и хотел ведун: сабля будто случайно чиркнула кончиком о стену, сорвалась в сторону… И срезала с плеча Рады тонкий кусочек кожи.

«Прости, я не хотел!» – едва не сорвалось с языка у Олега, но это все испортило бы.

С секундным запозданием, когда Середин уже снова поднял оружие, девушка сорвалась с места, прыгнула в сторону.

– Не уйдешь, тварь! – Ведун заслонил собой дверь, перевернул ногой стол, за которым пыталась спрятаться Рада. – Теперь не уйдешь!

– Не я! Не я! Что с тобой?! – Девушка метнулась к полочке, принялась швырять в Олега утварь. – Отстань, дурак! Не я!

– Ты! – Середин решил идти до конца, как задумал. Отбросив клинком последний горшочек, он зажал Раду в угол, прижал лезвие к трепещущему горлу. – Умирай, тварь, я заколдовал тебя, больше ты надо мной не властна. Но хочу, чтобы знала: я тебя любил. Поцелуешь на прощание?

– Не чародейка я!.. – пропищала насмерть перепуганная Рада, закрывая глаза. – Не я…

– Прости.

Олег отбросил саблю, отнес девушку на постель, принялся бинтовать простыней порезанное плечо. Девушка ничего не понимала, все еще пыталась вырваться, без конца повторяя: «Не я… не я…».

– Прости, сердечко. – Закончив перевязку, Середин прижал Раду к постели, заставил лежать спокойно. – Прости. Ведун я, охотник на нежить. Всю жизнь как на войне. Нельзя мне ошибаться, зато теперь я тебе верю, верю. Навсегда верю.

– Не я… – прошептала Рада. – Веришь, что не я?

– Верю, сказал же. Но должен был узнать точно.

– Что же ты узнал, ведун, почему не убил меня? – Истерика у Рады сменилась мелким ознобом.

Середин подтащил сбившееся к ногам одеяло, укрыл девушку. Потом принес отброшенную саблю, на которую Рада теперь могла смотреть только с ужасом.

– Узнал, что ты не чародейка и не нежить ночная. Кровь красная, и не бросилась ты на меня, смерть свою ожидая. Но не в этом главное. Чародейка бы поцеловала меня – ей ведь бояться нечего, она лишь в игры играет.

– А я?..

– А ты, значит, всерьез. Прости меня, Рада. – Олег поцеловал девушку в лоб и ладонью прикрыл глаза. – Отдохни.

– А ты? – Она вскинулась, отталкивая руку ведуна. – Ты куда?

– Никуда, здесь буду.

Он сидел на кровати и смотрел на Раду, пока она и в самом деле не уснула. Уже в дремоте девушка вдруг вымолвила:

– Чтобы я да согласилась тебя поцеловать, пока ты думаешь, что я – это она?.. Смешной ты.

– Спи…

Кто-то поскребся в дверь. Олег, погруженный в свои мысли, не пошел бы открывать, но гость оказался настойчив и постучал, сперва тихонько, затем погромче. Середин с саблей в руке отворил. Чародейка стояла на крыльце, опять заплетая косу.

– Нравится тебе Рада?

– Тебе что за дело? – Внутри у Олега все сжалось. Ох, не ко времени влюбился, теперь стал уязвим сверх меры. – Девка как девка.

– Правильно, – кивнула чародейка. – А я решила о нашей свадьбе поговорить. Ведь… Некого мне пригласить. Может быть, ты гостей созовешь?

Олег не ответил, оперся о косяк и смотрел поверх головы волшебницы. Нельзя даже сказать, что он чувствовал себя неловко, глупость ситуации переросла все пределы. Девчонка лукаво взглянула исподлобья, потом не сдержалась, фыркнула.

– Шучу я! Не нужна нам свадьба, не нужны пир и гости. Хоть бы улыбнулся, а, ведун? Или нет, оставайся серьезным, смеяться я буду. Вот и будем хорошая пара.

– Вот что, электрическая сила, – процедил Олег. – Твой Глеб увел девочку, Всеславу… Верни ее, не по-людски над детьми издеваться. Вспомни себя.

– Глеб увел, Глеба и ищи, – покачала головой чародейка. – Зачем же мне в чужие дела вмешиваться? Он с тобой поговорить хотел, ночью, в Еловом лесу… Неужели ты, герой, идти испугаешься? Али к юбке прирос?

Олег шагнул назад в дом, взялся за дверь, но девушка в белом платье вытянула руку, и створку будто заклинило – даже не сдвинулась с места.

– Знаешь, откуда ведаю, что суженый ты мне? Загадала я, ведун, когда в Еловый лес тебя ночью зазвала познакомиться: если снимет с ветки клочок, что я от платья оторвала, значит, все у нас сладится. И ты снял, помнишь? А ведь легко мог пройти мимо в темноте, я не ворожила. Значит, судьба.

Как только она договорила, дверь захлопнулась сама. Олег вернулся в светлицу, прилег рядом с Радой, стараясь ее не потревожить. На губах ведуна застыла кривая усмешка. Ко всему готовил учеников старик, а вот о влюбленной ведьмочке, способной творить настоящие чудеса в своем заколдованном царстве, не подумал.

Царство Асфири

Олег пытался размышлять, но мысли путались, не лезли в голову. Надо было бы покинуть деревню, уйти подальше от зловещего колодца и увести Раду – но куда? В лесу опасно, даже если пойти не в Еловый, а в придорожный осинник. Сам ведун сумел бы отбиться от мелкой нечисти, но сберечь девушку было куда сложнее. Водному народцу Олег тоже не верил с тех пор, как понял, что чародейка получала живую воду через них. Но тогда… Тогда зачем ей колодец? Зачем староста Борис с сыновьями?

Середин сел, стиснул виски ладонями. Думай, ведун, думай! Где кончик нити, которая выведет к слабому месту волшебницы? Оно должно быть, иное и предполагать нет смысла – тогда просто конец. Поиграет еще немного, а когда поймет, что Олег не поддастся, убьет.

«А если поддаться! – вдруг пришло в голову ведуну. – Если она не потребует души, если ей, сопливой, по сути, девчонке, и в самом деле нужен компаньон-любовник? Тогда будет время не спеша во всем разобраться. Да, это предательство, но…»

Рада во сне пошевелилась, застонала. Олег взглянул на нее и понял, что потребует чародейка в обмен на свое доверие. Но ведь можно рассудить и иначе: Середин сам может поставить условием своей дружбы и преданности безопасность для девушки. Отправить ее к Ворону, а заодно и весточку передать… Впрочем, чародейка должна быть полной дурой, чтобы согласиться на это. Да и Раду придется уламывать изо всех сил.

Олег снова лег, закинул руки за голову, уставился в потолок.

«Еще раз, электрическая сила! Цель: убить умруна. Способ: поймать его в каком-либо из телесных воплощений. Но как?.. Разве только…»

Он вдруг вспомнил о Тиме и Тите, подземных стражниках. Вот уж в происхождении кого он не сомневался! Никакой морок не сможет подделать темную энергию земли, о которой до сегодняшнего дня Середин только слышал. Воины настоящие, поставлены охранять источник от волхвов, вот только с делом своим не справляются.

Ведун расширил глаза и с маху шлепнул себя ладонью по лбу. Тит и Тим навалились на него так быстро, что он не успел спросить у них самого главного: кто поставил стражу? Кто приказал им убивать всякого колдуна, добравшегося до источника? Почему-то там, в подземном зале, это показалось само собой разумеющимся. Но кто хозяин живой воды?

Олег даже вскочил, прошелся по комнате, стараясь не скрипеть половицами. Вернуться в колодец? Обиженные стражники наверняка опять нападут, да и Раду туда с собой не потащишь. Оставлять же ее одну нельзя: чародейка, если ей вдруг приспичит поревновать, мокрого места не оставит от соперницы. Как все не вовремя вышло… А виноват только сам.

Дремота прошла, Середин больше физически не мог находиться без дела. Рада продолжала спать, разулыбалась… Олег открыл дверь, спустился с крыльца и посмотрел в сторону колодца. Отсюда он мог видеть самый краешек сруба, а рядом… Рядом стоял Борис.

– Эй! – негромко позвал Олег, но староста не услышал.

Борис говорил с кем-то, заслоненным от ведуна углом дома. Олег, оглянувшись на распахнутую дверь, сделал несколько шагов вперед и увидел краешек белого платья.

– Значит, ты ее видишь, – удовлетворенно кивнул Олег. – Еще одно ква, если кому-то мало. Что же дальше?

Дальше староста, проверив, насколько крепко держатся за сруб колодца железные крючья, кряхтя полез вниз. В поле зрения пригнувшегося Середина вошел один из «сыновей» Бориса, опустил вслед за старостой ведро. Олег даже застонал тихонько: он опять ничего не понимал. Если волшебница была там, внизу, то зачем ей посылать к источнику людей? Значит, не через озера она добывает магическую воду?

О свойствах живой и мертвой воды Середин слышал предостаточно – и от Ворона, и от других людей. Если всему верить, то, имея в своем распоряжении оба вида магических жидкостей, что источаются самой землей, можно творить настоящие чудеса. Например, оживлять предметы – и не на время, как Олег подушку, а наделяя их частичкой самостоятельной души, не имевшей отношения к самому чародею. Что уж говорить, к примеру, о трупах? Обычный волхв способен лишь поддерживать в них видимость жизни, тут – совсем другое дело.

Чародейка подошла к самому колодцу, теперь Олег видел ее целиком. Еще раз оглянувшись на открытую дверь, он рискнул подобраться поближе, прячась за росшими вдоль деревенской улицы кустами, – если враг здесь, то Раде пока ничто не угрожает. Да и впервые выпал Олегу случай оказаться за спиной волшебницы. Чем черт не шутит, вдруг именно сейчас она не ожидает удара?

Однако «сын» старосты находился лицом к Середину, а еще два его разноволосых близнеца стояли рядом с чародейкой. Олег решил пока не рисковать и притаился в трех десятках шагов, быстро прочтя наговор для обострения слуха:

– …Дай мне, кошка, свои уши, дай мне, птица небесная, свои глаза…

Вскоре существо, прежде бывшее человеком, вытянуло из колодца полное ведро. Вода расплескивалась, текла со сруба, и Середин впервые обратил внимание, как зелена трава у дома старосты. Будто и не палило ее солнце, не покрывала пыль. Чародейка, оставив в покое косу, которую она беспрестанно то заплетала, то распускала снова, подошла к ведру, зачерпнула воду руками, умылась. Все смотрели только на нее, Борис еще не показался из колодца – и Олег привстал, прикидывая, сколько прыжков придется сделать…

– Напиться не желаешь, ведун?! – звонко выкрикнула чародейка, задрав лицо к небу.

– Спасибо, нет. – Понурив голову, Середин повернул назад.

Было стыдно, будто его застали за чем-то неприличным. Волшебница за его спиной расхохоталась, что-то сказала. Ей ответил Борис, который тут же окликнул ведуна.

– Олег! Разговор к тебе у меня есть!

– А у меня к тебе нет, – отозвался ведун, останавливаясь. – Разве что на ремни тебя порубить…

– Прости, что лгал! – Борис низко поклонился. – Но ты ведь видишь, как сильна наша хозяйка. Такую не ослушаешься, да и… Любим мы ее.

– Да как же ее не любить? – усмехнулся Олег и пошел своей дорогой. – Попробуй такую не полюби…

– Постой же! – Борис бегом догнал его, зашагал, сопя, рядом. – Я ведь серьезно, Олег Середин. Поговорить с тобой хочу. Прежде хозяйка не разрешала, хотя я хотел…

– Ты мне и в прошлый раз так сказал, – кивнул ведун, прикидывая, рубить старосту или в этом нет никакого смысла.

– Присядем! – попросил Борис и первый опустился на крыльцо дома Рады. – Понимаю я, что веры от тебя мне теперича никакой… Об одном прошу: выслушай, ведун, всю правду расскажу. Давно уж мы, да и, конечно, овражкинские, ну и те, кто дальше к востоку живет… В общем, давно под властью Асфири ходим.

Олег вздрогнул, впервые с интересом посмотрел на Бориса.

– Да, так ее назвали с самого детства. Повелительница разрешила мне ее имя назвать. Не наше имя, отец ей такое дал, Элокай его прозывали, из дальних стран в наши края прибился. Давно это было, очень давно, еще отец мой сызмальства знал про Асфирь и меня учил ее слушаться. Так вот, Олег Середин, зла нам чародейка не чинила, наоборот, одно добро от нее и справедливость. Хотя люди к ней жестоки были… да ты знаешь уже, поди. При Асфири у нас ни воровства нет, ни блуда, ни зависти, потому как она всему пригляд. Она и слуги верные ее.

– Ставр? – спросил Олег.

– Ставр над ними начальник был, но слуг много. Все как на подбор, богатыри, из тех, что изводить Асфирь приезжали. Да только одолеть ее невозможно. И не нужно – кто это понял, тот служить ей остался. Полюбить Асфирь не каждому позволено, а лишь тем, кому она откроется. Тебе открылась, ведун, счастье твое.

– Да уж я вижу, что за счастье… – Олег почесал затылок. – Значит, полна деревня оборотней – это вам от нее благодарность за верную службу. Так? За то, что новых жертв для своей паучихи приманиваете.

– Не надобно так о хозяйке! – Борис испуганно покосился в сторону колодца, откуда доносился звонкий голос Асфири. – Она, почитай, тут царица. Мы все у нее как за пазухой, тепло и сытно. А оборотни… Так ты не понял ничего, ведун. Оборотнем стать – и правда награда. Ни болезней, ни хозяйских забот, да жизнь вечная в придачу. Послужи хорошенько, и позволено будет ночью оборачиваться – это те, кто из леса в одном сапоге приходил. А еще срок выдержишь без прегрешений – получишь полную власть над собой. Такие к нам и не возвращаются, больше по лесам бегают да радуются.

– Волки, – кивнул Середин. – Я уж понял.

– Нет, – качнул головой староста. – Волки – это как раз и есть ее любимые слуги, богатыри. Асфирь их заколдовывает так, на самом-то деле они люди обычные, только кажутся тебе волками. Удивился? – Борис, завладев вниманием Олега, почувствовал себя в безопасности, рассмеялся. – Да, ведун, Асфирь сильнее тебя, сильнее всех. Заморочит любого! В целом свете нет никого, кто бы смог ее в колдовстве превзойти. И ты, не серчай, против нее как ребенок.

– Откуда же у Асфири столько силы? Ведь она совсем маленькой была, когда отец ее в нежить превратил.

– Элокай ей секреты оставил, – напомнил Борис. – Но она и сама постаралась. У отца-то, вишь, только мертвая вода была. А у нашей повелительницы и живая имеется. Вон колодец, бери сколько хочешь! А в мертвой и живой воде сила великая.

– Что же она сама за водой не спускается, если такая великая чародейка? – Середин решил во что бы то ни стало выслушать все, что расскажет староста. Врет или наконец-то не врет – надо слушать.

– Для себя ей живую воду получить не трудно, а равно и мертвую, уж давно Асфирь и тут, и там, за Еловым лесом, стражей обхитрила, – охотно продолжил Борис. – Но для нас не может никак, подземные духи не пускают. Сам-то я не видел их… Но слыхали мы, как ты с ними бился. Тряслась вся деревня!

– Зачем вам живая вода?

– Чтобы оборотни жили вечно, нужна им и живая, и мертвая вода, – развел руками староста, будто говорил что-то само собой разумеющееся. – Ты же ведун, ты должен знать. Сами мы, конечно, чар не знаем, но Асфирь о своих слугах заботится.

– Значит, без нее вы не можете, – сделал вывод Олег. – Вот так она вас держит. А служба ваша – ни в чем не повинных путников заманивать.

– Так им же лучше! Разве Асфирь им что плохое делает? Нет… Правда, некоторых убила. Но ведь, Олег, люди это были очень плохие, не чета тебе. А иные с виду и хорошие, да никак не соглашались чародейке служить, и ее и нас извести хотели. А за что? – Староста уставился на Олега своими круглыми глазками. – За что? Кому мы зло чиним? Вот я уж старый, другой бы на моем месте в гроб собирался – а я и бодр, от живой водицы, и надеюсь на Асфиреву милость. Заберет она меня скоро в лес, недолго осталось маяться.

– Заберет, если я позволю. – Олег положил руку на эфес сабли, с интересом наблюдая за реакцией старика.

– Мертвая вода да живая вода – из кусков меня Асфирь соберет, – спокойно ответил Борис. – Бей меня, руби, ничего не боюсь. И за все спасибо нашей благодетельнице. Мало-помалу и другие деревеньки приберем, там тоже люди счастливы станут…

– А их спросили?

– Мы благо несем для всех, – твердо ответил староста. – Кроме тех, вестимо, кто от блага отказывается. Их право – смерть выбрать.

– Благо у вас странное, недоброе благо…

Олег потянулся, размял шею. Опять все перевернулось… Хотя в этот раз все ладнее складывается, сразу ко всем загадкам ответы нашлись. Хочется поверить, да нельзя. Сперва проверить… Впрочем, времени, кажется, будет достаточно. Нет другого выхода, кроме как идти на службу к Асфири и караулить там свой шанс прыгнуть чародейке на спину. Впервые Середин пожалел, что выбрал судьбу охотника за нечистью.

– Жена твоя не похожа на тех, кто живой водицей по утрам умывается, – припомнил Середин.

– Марья провинилась, – нахмурился Борис. – Бежать хотела… Асфирь на юге чем-то занята была, далеко отсель, а Марья, вишь, за озера, по болотам пошла. Всей деревней в погоню мчались… Изловили. Но и ей недолго ждать прощения, милостива Асфирь.

– Понятно, – опять кивнул Олег. – Складно брешешь, старик. Расскажи мне теперь про своих сыновей, в прошлый раз ты про них не очень-то ласково отзывался.

– Да не сыновья они мне, и не люди вовсе, – сморщился староста. – Так, в помощь даны. Чурбаны в облике человеческом. Уж не знаю, шутила Асфирь или всерьез, а сказала, что из чурбанов их сделала, чары новые учила. Вот и вся сказка, Олег… Пойду я, все же, пока в доме живу, надобно и огородом заниматься.

– Нет, уж ты постой! – Середин сгреб старика за шиворот, вернул. – Еще скажи: отчего живую воду здесь берете, а не на озерах, куда она сама вытекает?

– Потому что тут удобнее! – подивился непонятливости ведуна Борис. – В озерах она с обычной смешивается, сила не та.

– А Рада? – спросил наконец Олег о наболевшем. – Она – тоже все знала?

– Вот про нее Асфирь наказала с тобой не разговаривать! – закричал Борис, изо всех сил выворачиваясь. – Да пусти же! Все, поговорили уже! Пусти, а то повелительнице пожалуюсь!

Олег вытащил нож, всерьез намереваясь вытянуть ответы из Бориса не страхом, так болью. Он и сам не ожидал, что Рада успела так глубоко проникнуть в его сердце, возможность обмана приводила в ярость. Но на счастье старика, ветхая рубаха треснула, и староста кубарем покатился по земле. На шум тут же подбежали двое «сыновей» с луками в руках. Борис махнул на них, и все трое быстро удалились.

– Вот и вышел воздухом подышать, электрическая сила! – Олег в сердцах плюнул. – Ладно, продолжим разбираться в этом тумане. Рада! Радушка, проснись!

Ему никто не ответил. Войдя в светлицу, Олег увидел пустую кровать. На простыне неровными красными буквами было выведено:

«Ты все почитаешь себя самым сильным?»

Ведун потрогал простыню – кровь была совсем свежей, еще теплой.

– Ратмир, поганец! Если это ты со мной играешь, берегись… Не посмотрю, что малец!

Обнажив саблю, Олег прошел через дом к выходу во двор.

Он помнил, что дверь здесь была задвинута на засов, – проверил это, уходя. Теперь она была распахнута.

Правда и кривда

Середин пробежал огородами, оглядываясь в поисках неведомого похитителя. Но редкие фигурки людей вдалеке не проявили к ведуну никакого интереса, все были, как обычно, заняты своим делом. Под ноги попался знакомый веселый поросенок, Олег наградил его здоровенным пинком, и тот, обиженно похрюкивая, улепетнул куда-то прочь.

– Эй, ты! – закричал Олег на всю деревню ближайшей крестьянке, пухлой бабе в завязанном на затылке платке. – Иди сюда!

Баба сделала вид, что не услышала, повернулась спиной к ведуну и засеменила к сараю. Но Середин уже сам мчался к ней, перемахивая через плетни.

– Смотри в глаза! – Олег схватил ее за плечо, развернул к себе и сгоряча немного перестарался – баба плюхнулась на землю. – Не ори! Сейчас из дома Глеба сестру его увели, Раду! Ты не могла ничего не видеть!

– Да я… – Баба обеими руками указала на выроненную деревянную тяпку, губы у нее тряслись. – Не бей меня, добрый человек! Ни видала ничего, не слыхала!

– Тьфу!

Олег сообразил, что если Раду увели задами, то или к озеру, или на другой конец деревни, иначе он мог бы заметить похитителя от колодца. Ведь все случилось только что, когда он говорил с Борисом… Ох, за все заплатит этот староста, посмотрим тогда, сколько у него на самом деле жизней!

Сперва Середин взобрался на крышу невысокого сарая – отсюда как на ладони были видны все огороды, спускающиеся к самой воде. Не мог человек, волокущий Раду или несущий на себе, успеть скрыться в кустарнике на берегу!

– Если только это был человек, электрическая сила! – сам себе напомнил Олег.

Но к Асфири следовало обращаться в последнюю очередь, пока еще была надежда, что обошлись без ее колдовских штучек. Спрыгнув с сарая на мягкую землю, Середин побежал вдоль домов к дальней околице. В голове прыгали мысли: надпись указывала на Ратмира, прыщавого поганца, но один бы он не справился. Убить мог, но тело унести бы не сумел, слишком хлипок. Тогда кто ему помогал? Глеб! Обозленный на Олега, Глеб мог отыграться на сестре!

Против этого предположения выступали сапоги Глеба, которые находились в деревне и не должны были пустить сюда оборотня. Но после того, что наплел ему Борис, Олег сомневался и в этом, сомневался опять во всем. Добежав до крайнего дома и еще раз пнув вездесущего поросенка, Середин остановился, тяжело дыша. Никого.

«В домах, – понял он. – В любом доме могли спрятать ее… Врете, гады, не с тем связались!»

Труднее всего было успокоиться. Зажмурившись, Олег несколько раз глубоко вдохнул, представляя, как принимает в свое сознание весь мир, со звездами, планетами, с деревней Озерцы и Радой. Потом тихонько выдохнул и почувствовал, как возвращается хладнокровие.

– Стану не помолясь, выйду не благословясь, из избы не дверьми, из двора не воротами – мышьей норой, собачьей тропой, окладным бревном; выйду во чисто поле, поймаю птицу черную, птицу белую, птицу алую… – Привычные слова легко скатывались с языка, пока Середин выбирал подходящий наговор. Что-нибудь попроще и покороче… Да что же проще? – Дай мне, Ярило, нюх собачий, дай мне, Даждьбог, сухости в земле, дайте мне, боги древние, безветрие на час – не для ссоры, не для брани, вора злого выследить, свое отнять…

Он шептал последние слова уже на ходу, опять возвращаясь, теперь по улице – так быстрее, – к дому Глеба. Запахи ворвались в Олега целой бурей. Запахи деревни, озер, осинника – даже из Елового леса долетел запах трупный, недобрый. Но не это нужно было сейчас Середину.

Олег снова вбежал в светлицу, жадно принюхался к окровавленной простыне. Вот и след, оставалось только бежать по нему, жадно раздувая ноздри. Середин старался не думать про Асфирь, и все же где-то в глубине души уже зрело решение. Если она… Если она что-то сделала с его Радой… Если он больше ее никогда не увидит… Сто лет был готов Олег служить чародейке верной службой не за страх, а за совесть ради одного только мига, когда сможет ей отомстить.

Ведомый запахом крови, Середин снова вышел через заднюю дверь, снова оказался на огородах. Охнула баба, едва успевшая подняться с земли, кинулась прятаться в свой сарай. Олег прошел еще несколько шагов, перемахнул через покосившийся заборчик во двор к соседям и здесь, на серой от дождей и времени бревенчатой стене, увидел длинный бурый мазок. Дверь оказалась заперта, но стучать он не стал, прошел к открытому окну, саблей сорвал грязные занавески.

– Он пришел! – закричали в соседней комнате, и Олег сразу узнал Ратмира. – Быстрее, чурка, он ведь уже здесь!

Крякнув, ведун перевалился через подоконник, кувырнулся через маленькую горницу и опять наткнулся на запертую дверь. Он не стал стучать в нее, не стал кричать, сразу ударил плечом. Хлипкая, тонкая дверь все же выдержала три удара, прежде чем слететь с деревянных петель.

Комната оказалась пуста, ее заполнял стремительно развеивающийся едкий дымок. Обостренное обоняние заставило Олега несколько раз по-собачьи чихнуть.

– Тройное ква. – Для очистки совести ведун выглянул в окно, потом уселся на стол, задумчиво огляделся. – Ратмирка-то кое-чему научился. Неужели из той самой книжки?

На полу и стенах были аккуратно вычерчены сажей знакомые Олегу символы. Маленький чернокнижник добился своего, сумел усвоить по крайней мере некоторые фокусы. Например, мгновенный перенос на любое расстояние. Середин сам не владел такого рода магией, но слыхал из разных сказок. Сейчас где-то неподалеку – когда Ратмиру успеть уйти далеко? – между точно такими же нарисованными символами возникли из воздуха сам сопливый чародей, Рада и, скорее всего, кто-то из оборотней. Если верить Борису, то твари обладают свободой воли и вполне способны на самостоятельные поступки. Глеб?

– К малолетней кокетке, у которой силы немерено, а ума с горошину, добавляется волшебник-недоучка, истеричный Ратмирка, – прошептал Середин и со вздохом вложил саблю в ножны. – Спокойствие, только спокойствие.

Не успел он подумать про Асфирь, как та уже появилась – заглянула в окошко, раздвинув занавески. Быстро оглядела помещение, нахмурилась.

– Я знаю, кто тут шалит!

– Кто же? – спокойно поинтересовался Олег.

– Ратмир, Яромиров внук! – Асфирь влетела в окно, плавно опустилась на пол. Все же ее полная власть над этим кусочком мира, над своими многочисленными телами производила впечатление. – Знаешь, такой… Да он же с тобой явился! Все сидел тут в кустах, книжки читал. Я не стала мешать, все же, почитай, родная душа. Радушку твою украл… Убьешь его теперича?

– За что? – пожал плечами Олег. – Выпороть не мешало бы.

– Ну как это за что? У тебя из постели девку умыкнул! Сейчас, поди, тешится с ней где-нибудь… – Асфирь прошлась по комнате, покачивая бедрами. Ну, точь-в-точь подросток, изображающий принцессу. – А что? Он уже в возрасте.

– Чепуха… – сморщился Середин, хотя должен был признать, что если Ратмир сумел утащить девушку, то сумеет и все остальное. Сковывающая магия – это не так уж трудно, Рада не сумеет противостоять. – Асфирь, помоги мне, если в самом деле зла не желаешь. Где он? Далеко ведь не мог уйти.

– Это если не подготовился заранее, – заметила чародейка. – А ну как он несколько дней старался? Тогда ищи-свищи его, далеко мог пентаграммы оставить, где-нибудь в лесу глухом.

– Не пошел бы он один в лес.

– А если не один? Да, тут кто-то еще был… – Она провела пальцем по стене, понюхала испачканный в саже кончик. – Точно говорю, кто-то был. Ох, плохо это… Мои слуги до человечинки охочи. Но в том я не виновата! – Асфирь круто повернулась к Олегу, развела руками, хотя он не успел ничего сказать. – Люди хотят жизни долгой да беззаботной, а она – вот такая… Со своими вкусами да привычками. Что имеется, то им и даю, а люди не отказываются. Так от них зло или от меня?

– Найди Раду, – опять попросил Середин. – А потом поговорим, обещаю.

– Разве еще не надоела она тебе? Все время одинаковая… Ах, да! Ты же такой неторопливый, только с утра до девки и добрался. Знаешь, обычно кто в Озерцах останавливался, в лопухи с Радой уж в первый вечер отправлялся. Ты какой-то… несмелый или ленивый. Ведь Глеб тебе сразу ее показал, а ты? Ушел. – Асфирь фыркнула в кулачок. – Я уж подумала – не случилось ли с тобой чего? В бане вроде нормальным показался, но я про всякое слыхивала…

– Найди Раду, – спокойно повторил Середин. – Тогда поговорим. До тех пор я тебя слушать не стану.

Он спрыгнул со стола, на котором все еще сидел, вышел на двор. Солнце начинало понемногу клониться к западу, усталые крестьянки на огородах едва шевелились. Олег снял куртку, повесил ее на локоть и не спеша начал спускаться к озерам. Пора еще раз поговорить с водяным. Тоже нечисть, но возможный союзник – и, похоже, единственный возможный. Кроме того, и про Ратмира его можно порасспрашивать. Хоть водный народ по земле и не ходит, а по любопытности своей за всем подглядывает, все подслушивает.

Неподалеку от ближнего озера стояла старая, кряжистая береза. Олег услышал шум в ее ветвях, когда проходил мимо, посмотрел – и отпрянул. С ветвей спускался огромный, с человека, паук, выпуская толстую, влажную, блистающую на солнце паутину. Повиснув невысоко над землей, паук, продолжая перебирать лапами, завертелся, будто играя.

Середин стиснул саблю, но остался на месте. Хватит уже гоняться за фантомами, смешить умруна. Паук, будто поняв, что атаки не предвидится, заговорил знакомым шипящим голосом:

– Знаешь, ведун, отчего я тебе всякой показываюсь? Обманывать не хочу. А могла бы, могла бы стать такой, что и Рада мне бы в подметки не годилась. Ты ведь в любую кривду поверить готов, лишь бы она была похожа на ту правду, что тебе так люба. Но мир таков, как есть, а не таков, как тебе хочется.

Паук действительно был отвратителен, теперь Олег рассмотрел его получше. Длинные, но вечно полусогнутые лапы, множество холодных глаз по всей головогруди, мягкое, то и дело колышущееся брюшко. Брюшко, на котором виднелся какой-то узор, серым на черном… Три запятые или три шестерки, как посмотреть.

Продолжив путь, Середин постарался ступать твердо. Не может быть, чтобы все вокруг было связано с проклятым умруном. Где-то есть хоть что-то, не испачканное его чарами. Пусть даже не снаружи, пусть внутри. Душа Рады, например… Неужели она все же знала про Асфирь, но молчала?!

– Ведун! – Он оглянулся и увидел волшебницу, она стояла под березой и шустро, как паук лапами, заплетала косу. – А что ты на озерах забыл?

– Не твое дело, – хмуро буркнул Середин через плечо.

– Как же не мое? Ты мой суженый, я всегда хочу с тобой рядом быть. Иди куда хочешь, только странно мне… Я думала, ты Раду искать собирался, а не рыбу ловить.

– Верни ее мне, тогда поговорим.

Больше не оборачиваясь, Олег спустился к воде и, петляя между озерами, пошел прочь от деревни. Теперь он был почти уверен, что девушку похитила именно Асфирь, а Ратмир, скорее всего, лишь орудие в ее руках. Слуга – вряд ли, уж больно бестолков и склочен. Три шестерки не шли из головы. Откуда здесь этот символ? Середин читал про него всякое, многие утверждали, что к силам зла он не имеет никакого отношения, что «число зверя» – ерунда. Так, может быть, Асфирь нашла еще один способ потешиться над своим «суженым»? Однако родимые пятна появляются не за одну ночь…

Олег даже споткнулся. А почему, собственно, не за одну ночь? Да у Рады, может быть, вовсе нет никаких родинок! Ведун увидел и сразу поверил, а ведь их можно было просто… Нарисовать. Нет, конечно, Асфирь не подкрадывалась к спящим с кисточкой в руке, но для ее чар такая задачка – пустяк.

Сплюнув в сердцах, Середин пошел дальше. Нет, нельзя возвращаться в деревню, неспроста был тот сон про выход из тела. А может, и не сон вовсе… Морок висит над Озерцами, мешает думать, мешает видеть очевидное, заставляет верить, как ни стараешься сохранять хладнокровие.

Отыскав шалашик у Среднего озера, Олег сразу вспомнил про Всеславу. Вот еще загадка – что с девочкой? Если она слуга Асфири – то к чему было ее красть? Если нет – то как ей помочь? Ждать труднее всего, догонять куда легче. И все же ведун должен уметь ждать – ждать, набираясь сил и спокойствия.

Середин уселся по-турецки на берегу, макнул в воду крестик, извещая водяного о своем прибытии. Может, крестик уже и не тот, а может, и тот самый – кто разберет? Ведун в себе-то давно не был уверен. Вот разве что сабля оставалась надежной опорой: «Аз есмь».

Лезвие блеснуло на солнце, когда Олег вытянул саблю из ножен, и на душе разу стало легче. «Аз есмь». Да, и с этой простой истиной никто не сможет ничего поделать до тех пор, пока бьется сердце ведуна. Пусть вокруг водят хоровод кривды – сабля оборонит душу. Нежить всегда несет зло, что бы ни говорили, как бы ни расхваливали ее слуги. Паук – вот истинный, единственный облик умруна, все остальное морок. И Олег здесь для того, чтобы навсегда этот морок разрушить, других задач у него нет. А вот потом, когда Асфирь навсегда исчезнет из подлунного мира, потом он снова посмотрит на Раду. И увидит, кто она такая.

– Если она будет до тех пор жива! – В сердцах ведун шлепнул саблей по воде и успел заметить там между спутанных водорослей чьи-то выпученные глаза.

Бледная тень метнулась в сторону, больше никто не появился.

– Да не бойтесь! – крикнул ведун. – Эй! Солнце садится, приходи, друг водяной!

– Друг водяной! – непохоже передразнила его из камышей какая-то нечисть. – Друг водяной!

– Молчи, а то в поле отнесу и в землю вобью!

Середин знал, что так не понравилось болотной твари. Не может быть дружбы между водяным народом, самым прямым образом относящимся к нечисти, и ведуном, истребителем ночников. Знает это и сам водяной, будь его воля – утопил бы Олега не задумываясь. Но Асфирь – общий враг, так что ведун надеялся на помощь и сочувствие озерной нежити. В конце концов, можно поклясться их не обижать, не так уж они и опасны. Только совсем уж дурная голова может полезть купаться в лесные озера ночью, в другое же время все, на что отважится водяной народ, – схватить за пятки да притопить чуть-чуть, надеясь на удачу, и тут же удрать.

Олегу подумалось, что, в сущности, с водяными можно было бы жить в мире. Да так и происходит у большинства водоемов, там, где людей мало. А вот когда строят люди города, когда заводят на берегах кожедубные сарайчики – нет жизни водяным, гибнут они неминуемо. Всем на радость гибнут: больше можно не волноваться за детишек, ночью на речку побежавших за русалками подглядывать. А ведь могли бы жить в мире, не трогать друг друга… Да не выходит. Не нужен этот мир никому, а значит, невозможен.

– Вот ты где? – опять возникла Асфирь.

Отвлеченный от своих мыслей, Олег покосился на чародейку с неприязнью. Страха уже не было, он слишком привык к надоедливой повелительнице Елового леса.

– Озера… Зябко здесь. – Чародейка поежилась, обхватила себя руками. – Зачем тебе водяной? Борис ведь тебе все рассказал, теперича ты все знаешь.

– Не все. Я не знаю, где Рада и Всеслава. Найди их, тогда поговорим.

– Вот заладил! – фыркнула Асфирь, косясь на волну, пробежавшую по озеру. – Найди, найди… Тебе нужно, ты и ищи. Почему я Глеба неволить должна или Ратмира? Ты ведь на меня злишься, что я в людскую жизнь вмешиваюсь, – вот и не буду вмешиваться.

– Тогда убирайся! Не вмешивайся и в мои дела.

– Ты – другое дело, ведун, ты мой суженый.

Асфирь отошла подальше от берега, села на корточки, приготовившись наблюдать. Олег заметил, как девчонка покосилась на заходящее солнце, снова поежилась.

«Нет тут полной твоей власти, – злорадно подумал Олег. – Водяная магия для тебя чужая, паучиха».

– Ты пришел, душу разбередил, – выговорила Асфирь. – Стала я батюшку вспоминать, матушку… Все эти годы не вспоминала, а нынче опять. Ставра больше нет, Старой Милы тоже, ты у меня один теперича. Да и не хочу больше никого. Станешь моим мужем, потом…

– Не стану, – перебил ее Олег. – И ты это знаешь.

– Нет, я знаю, что станешь. Я ведь загадала – помнишь? Это не ворожба была, а судьба наша. Ты меня полюбишь, – убежденно произнесла чародейка. – Уже почти полюбил. Думала, пожалеешь… Но к жалости твое сердце не способно, злой ты. Злой, а тем люб. Слуги мои верные, что волками по Еловому лесу бегают, не злые. А ты, ведун, злой. Правду любишь, а видеть ее не хочешь, кривдой зовешь.

– Зла я не люблю, – не оборачиваясь, ответил Олег.

Под водой снова появилось бледное упырское лицо. Существо делало какие-то знаки, которые можно было понять как призыв подождать. Середин будто невзначай кивнул, утопленник отплыл на глубину.

– Значит, ради добра и на кривду согласен, правду забудешь? – обрадовалась его ответу Асфирь. – Эх, Олег, легко тебя заморочить, но не хочу этого. Хочу, чтобы видел ты меня, какая есть, такую и полюбил. И полюбишь, когда увидишь, как я, зла творение, ненависти лютой дочь, добро творю.

– Хорошо ж добро! – крякнул, не удержавшись, Середин. – Деревню за деревней оборотнями населяешь!

– Что людям нравится, то для них и добро, разве нет? Я олешек в лесах солью кормлю, это для них добро. Крестьяне болели, бедствовали, от лихих людей да от хищных зверей страдали. Я им здоровье дала, звериным обликом от хозяйских забот избавила, лихих людей извела, сильнее хищников мужичков сделала. Добро? Добро. Да они тебе за меня глотку перегрызут, Олег-ведун.

– Оборотень родной матери горло перегрызет…

– Матери, может, и перегрызет, а мне руки лизать станет. Без ворожбы – за добро, что творю. А ты, Олег, зло сеешь. Оборотней бьешь без разбору, упырей осиной протыкаешь. Разве это добро? Это охота твоя, злая душа крови просит. Ведь тебе нравится убивать нечисть, а, ведун? Разве хорошо это, когда нравится убивать?

– Мне не нравится убивать… – Против воли Олег задумался. – Нет, не нравится. Защищать мне любо. Жизнь – от нежити, правду – от кривды.

Он погладил саблю, и прикосновение пальцев к холодному лезвию дало приятную трезвость мысли. Да, он прав, а не Асфирь. Нежить, которая, дай только волю, заполонит всю землю, несет исключительно зло людям. Для них же самих понятия добра не существует, каждый добро только по себе одному меряет. А царство Асфири на страхе построено, не на любви – что бы паучиха ни говорила, какие бы паутины ни плела.

– Знаю я, где Рада, – поднялась чародейка. – Идем.

Солнце уже наполовину опустилось за лес. Под водой снова появился утопленник, начал гримасничать, явно требуя не уходить. Середин колебался.

– Идем, тут недалеко! Еще ничего с ней не сотворил Ратмир, успеешь.

– Кто же ему помогал?

– Чурбан.

Олег удивленно оглянулся. Асфирь, медленно шагая в сторону деревни, улыбнулась.

– Разве Борис не рассказал? Шутки ради я четырех молодцов из чурок сделала, чарами своими. Глупые они… Вот Ратмир одного себе сумел в слуги заполучить. Уши бы ему надрать, да мне жалко мальца… Ты-то злой, ты сможешь.

– Зачем же он ее украл?

– Ты идешь или нет? Все кричал: верни мне Раду! Идем.

– Я тебе не верю, – решился Олег и опять погладил саблю. Каждое твое слово – ложь.

– Ах так? Уже не нужна Рада? – Асфирь уперла руки в бедра и расхохоталась. – Так я и знала! А ведь волноваться уже стала: не влюбился ли в нашу красавицу мой суженый? Нет, ты ее не любишь… Что ж, это хорошо. И правильно, у нее до тебя многие были, и опосля тебя будут, пускай и Ратмирке перепадет. Прощай пока, Олег. Зябко здесь…

Она сделала еще несколько шагов, истаивая на глазах, а с последними лучами солнца исчезла окончательно. Тут же плеснулась вода в озере, на поверхности появилась огромная голова водяного, он опять начал шумно и долго откашливаться.

Хозяева озер

– Будь здрав, Олег-ведун! – солидно заговорил водяной и тут же снова закашлялся.

– Слышал, что она сказала? – спросил Олег. – Девушка пропала, и не знаю я, слуга она умруну или нет. Радой ее зовут, вы должны ее знать.

– Мы всех деревенских знаем, – кивнул водяной, расправляя плавающие в воде усы. – Знаем и Раду. За водой каждый день по нескольку раз приходит.

– Так кто она? Говори скорей!

– Не торопи, – попросил хозяин водоема. – Я ведь о другом думал, пока тебя не было, а ты теперь вот – девушка… Красивая она, эта Рада. Но мои русалки разве хуже? Выбирай любую, и…

– Водяной, не гневи меня! – пресек Олег речь старика, скатившегося на привычные увещевания. – Не о твоих русалках речь! Рада служит умруну или нет?

– Как поглядеть. Мы ведь в деревне не бываем, всего не видим… Но если отсюда, из озера, поглядеть…

– Ну, быстрее же, говори!

Душа Середина рвалась на холм, догонять чародейку. Что, если не обманула, если в самом деле отведет к Раде? От одной мысли, что девушка оказалась во власти прыщавого Ратмирки, повелителя чурбанов, ведуна трясло.

– Когда в деревне новый человек появляется, то с Радой гулять начинает. Воду ей носить помогает, а умрун всегда незримо для простых людей рядом с ними. Что это значит? – сам у себя поинтересовался водяной и сам же ответил: – Не знаю. Сам решай.

– Значит, каждый раз, как новый человек… – вздохнул Олег. Похоже, если Асфирь и врала, то не во всем. Некстати вспомнилось, что у Рады он и в самом деле был не первым… – И давно это так?

– Мы годов не считаем, – фыркнул водяной, и ему тут же откликнулся хор подобострастно хихикающих лоскотух. – Чай, не смертные существа. Но давно. Почитай, с тех самых пор, как умрун впервые возле озер объявился. Еще вот тот дубок желудем в земле лежал, а то и раньше.

Олег оглянулся на вырисовывающийся в сумерках силуэт могучего, столетнего дуба и мысленно присвистнул. Вот тебе и на! С кем же ты, ведун, так сладко обнимался? С нежитью. Стало противно, и все же в глубине души трепетал язычок надежды: а вдруг обманывает водяной? Или перепутал что-нибудь.

– Ты в прошлый раз не сказал мне, что умрун давно людьми командует в Озерцах.

– А это так? Буду знать, – булькнул водяной. – Мне из озера многого не видать, говорю же.

– Но уж про то, что на озерах творится, ты все знаешь, верно? – недобро улыбнулся Олег. – Из-под холма живая вода к тебе сюда течет. И ты не можешь не знать, что это значит для умруна, какую силу она ему может дать! Почему не рассказал мне?

Ухнув, водяной на миг погрузился в озеро с головой, будто чтобы охолонуться. Набежавшая волна заставила Середина привстать, чтобы на замочить порты. А вокруг поднялась суматоха: заплакали тоненько русалки, заверещали анчутки в камышах. Всплыли за спиной Олега несколько утопленников, подтащили свои расползающиеся тела к мелководью. Ведун почуял их, но виду не подал. Неужели конец дружбе с водяным?

Тот снова вынырнул, пустил вверх фонтан воды.

– Про тайну нашу проведал! – как-то даже укоризненно произнес старик. – Прознал… А отчего я тебе про нее говорить должен, ведун? Чем ты от умруна так отличен? Тем, что биться с ним собрался? Да, живая вода чародею силу дает, но ведь и тебе так же. Лучше бы вы провалились все в сырую землю, нас в покое оставили!

– Убей его батюшка, убей! – загомонили лоскотухи. – Он тайну нашу проведал, тайну! Сгубит нас, враг он!

– Молчите уж! – раздраженно зафыркал водяной. – Да, течет живая водица из холма в озера наши. Мы ее найти можем среди ста ключей на дне, а больше никто. Умрун-чародей приходил, просил, но не открыли мы ему тайны. Тогда он колодец выкопал в деревне, да только все зря…

– Почему же зря? – Не найдя на берегу сухого места, Олег опустился на корточки.

– Потому что… Да ты спустись туда, вот все и поймешь, – неумело слукавил водяной. – А я объяснить не умею, подземные дела на подводные не похожи.

– Там стоят на страже духи земные, кои любого ведуна, что туда сунется, убьют, – за старика договорил Олег. – И хочешь ты меня погубить, туда отправив.

Опять забурлила вода, снова в гневе зашевелился водяной. Лоскотухи заверещали, теперь скорее от ужаса, чем от горя. Утопленники поползли на берег.

– Значит, был ты там уже, – вздохнул наконец водяной. – И живой ушел… Плохо это. Но хорошо то, что земная стража не пустит туда ни тебя, ни умруна, а одолеть ту стражу невозможно.

– Кто ее поставил? – вспомнил Середин еще одну загадку. – Кто стражникам приказал источник охранять, водяной? Мне это важно знать. Откуда ты, кстати, сам про них слышал? В озерах-то они не показываются.

– Что с водой связано, то мне ведомо. Поставил же стражу тот, кого и имя давно забыто. Не только людьми – им оно и ведомо не было, – а и вечными жителями. Всегда там стояли и всегда будут стоять воины земли-матушки, Тат и Там. Одолеть их невозможно и обмануть нельзя: всякого ведуна, всякого волхва видят они с первого взгляда.

– Тат и Там… – медленно повторил Олег. – Так ты их назвал?

– Так, – кивнул водяной. – Вода до нас их имена донесла. Вода все слышит.

– Все слышит, да ничего не знает! – буркнул Середин. Сообщать старику, что нынче стражников ключа зовут немного по-другому, он почел преждевременным. – Значит, тебе толком ничего не известно об умруне? А имя ты его знаешь?

– Никогда не слышал, – вздохнул водяной. – Мы не люди, мы не любим называть свои имена… У нас имена – настоящие. Не думаю, что умрун сообщит кому-то свое истинное имя, да и не для человеческих оно ушей.

– Верно, – кивнул Олег. – Это верно… А ты знаешь, хозяин озер и ключей, что чародей получает столько живой воды, сколько ему надобно? И живой, и мертвой – в источнике за Еловым лесом, слыхал о таком?

– Слыхал, – признался водяной. – Про мертвую воду ничего не знаю – может, и добрался до нее умрун. Но живой у него нет, иначе давно бы извел он всех своих врагов и нас тоже. Не любят нас лесные да кладбищенские твари… Нет у умруна-чародея живой воды, стража не пропустит!

– Как же, не пропустит. Людей-то она не трогает, стража твоя! А люди умруну служат – он, видать, специально не всех оборотнями делает, – понял Олег. – Так что ошибаешься ты, водяной царь, близок твой конец.

Лоскотухи заплакали, исхитряясь выводить какую-то примитивную, но стройную мелодию. Водяной молчал, а Олег напряженной аурой почувствовал, как поползли назад, на глубину, утопленники. «Значит, испугался водяной не на шутку», – сделал вывод Середин.

– Ты обещал подумать, чем можешь мне помочь, – напомнил ведун. – Времени было достаточно, говори.

– Хочешь ты чародея извести, – медленно начал водяной, будто все еще что-то припоминая. – Обещаешь нас опосля этого не тронуть, серебром магическим не мучить, воду не портить. Помни же о своем обещании, Олег-ведун.

– Не забуду, не бойся, – пообещал Середин.

– Я как раз о мертвой воде и хотел с тобой говорить. Есть источник за Еловым лесом, но если ты о нем уже знаешь, то знаешь, должно быть, и где его искать?

– Нет, не знаю, – вскинулся Олег. – Говори. Далеко?

– Напрямик близко, да не добраться тебе через лес. Идти надобно болотами. Осмелишься? Тамошний народ моему родствен, но мне не подвластен. Пройдешь ли…

– Пройду, – отмахнулся Середин. – Если не заморочат, не собьют с пути, то пройду. Дорогу подскажешь?.. Стой, болота ведь к северу, а Еловый лес за холмом!

– Так и есть, крюк тебе делать нужно, – согласно кивнул водяной. – Идти через север на восток, а оттуда, оврагами, к югу вернуться. Только имей в виду: там деревня Овражки – по слухам, нечеловеческая. Попадешь к ним – не выручат, сожрут с костями. А может, и не так, нам отсюда не видать… Дорогу подскажу: иди на север Большого Разлива, увидишь сразу, там ничего не растет, одна вода. И не вздумай на него ступать! Тогда больше не увидимся, там топи бездонные. От него к востоку забирай, как болото кончится – к югу поворачивай. Ключ с мертвой водой, как известно мне, на дне большой коломны обретается, по этой примете и ищи, а найдешь – ни с чем не спутаешь, ты ведун. Простая дорога, вот только живым по ней пройти нелегко. В оврагах сам спасайся, а на болоте можешь про меня говорить, скажи, что по моему поручению шагаешь.

– Какой же знак мне дашь?

Олег с тоской подумал, что оставляет в лапах паучихи и Раду, и Всеславу, да и сопливого Ратмира, раз уж на то пошло. Чья правда – не разобрать, но, вполне возможно, погибнут души невинные. И все же надо идти, потому что, пытаясь спасти немногих, ведун рискует погибнуть сам, а тогда куда больше народа умруну на закуску достанется.

– Знак? – удивленно переспросил водяной и задумчиво побулькал. – Небогаты наши озера, но могу подыскать тебе и золотую вещицу, и камень красивый…

– Да нет же! – Середин выпрямился. – Дай мне такой знак, чтобы на болотах поняли, что я твой друг, чтобы не губили.

– Нет такого знака, а слово скажу, – понял наконец старик. – Скажи им, что идешь от царя рыб пучеглазых, они поймут. Вот только… Не все из тех, кто поймет, твоими друзьями станут, иные и сгубить тебя постараются, если поймут, что мне тем досадят.

– Понял, – кивнул Середин. – Хорошо, старик, я дойду до источника. Но что там делать? Почему древние силы у ключа с мертвой водой стражи не поставили?

– Потому что слабей она, я так думаю, – неуверенно предположил водяной. – Как чародея от источника отлучить, мне неведомо, я ведь только слышал о том ключе, а никогда не видал. Может, там и есть кто из моих сородичей, но мнится мне, извел их давно умрун. Придумай уж сам что-нибудь.

– Что-нибудь! – передразнил Олег. – Ладно, схожу и посмотрю. Еще что-нибудь толковое скажешь?

– Больше ничего не припомнил, – вздохнул старик. – Иди теперича, к рассвету с озер на болота выйдешь. В моих владениях не остерегайся, я послал уж предупредить о человеке. А болота постарайся до темноты пройти, иначе… Прощай, ведун.

– Прощай. – Олег зашагал прочь, продвигаясь по лабиринту озер к северу.

Идти оказалось легче, чем он думал: рядом плыли лоскотухи, восклицаниями привлекавшие его внимание, если ведун выбирал не самый быстрый путь. Поначалу Олег попробовал считать озера, но, вступив в лес и оказавшись в полной темноте, бросил это занятие. Деревья то росли прямо из воды, то ютились на берегах, корнями сплетая мостики. Кто-то был там, в ветвях, кто-то следил за ведуном голодными злыми глазами, но напасть побоялся. Середин предположил, что это леший, которому не нравится власть водного народца в принадлежащих ему по праву владениях, а потому и их приятель-человек.

Русалки тихо пели свои песни, похожие одна на другую, покрикивали ночные птицы. Как ни странно, этот путь дал ведуну больше отдыха, чем такое же время, проведенное в постели. Впервые за последние дни он оказался если и не среди друзей, то уж точно не среди врагов, а еще имелась пусть смутная, но цель, к которой он приближался с каждым шагом.

К словам водяного «К рассвету доберешься до болот» Олег отнесся как к некоторому преувеличению – уж очень быстро он двигался, а ночь только еще начиналась. Но час проходил за часом, а озера все не кончались. Поневоле ведун проникся куда большим уважением к пузатому старику, царство у него было не маленькое. Поэтому, видимо, чародейка и не смела пока предъявлять ему свои претензии, утверждать себя здесь в качестве «старшего зла».

Олег представил себе, как Асфирь сейчас мечется по деревне, по осиннику вдоль дороги, ожидая скорого появления ведуна. До рассвета она в погоню не пустится, зато потом оборотни бросятся по следу, волки, скорее всего, тоже. Однако болотная нечисть не боится солнечных лучей и на своей территории отнесется к любому пришельцу как к врагу.

«А ведь Борис говорил, что сбежавшую Марью на болотах нашли, – вспомнил ведун. – Почему же местная нечисть ее выпустила? Или не успела далеко забраться беглянка? Как бы не было у болотных тварей страха перед умруном – тогда придется туго».

Эти мысли немного охладили пыл Олега, вернули его к действительности. Как ни крути, а он отправился на затерянные в лесах болота один, не имея ничего, кроме своей головы и сабли. Это само по себе дело нешуточное, а учитывая также и погоню на хвосте – рискованное вдвойне.

– Далеко ли еще, электрическая сила? – крикнул он лоскотухам, перепрыгивая узкую протоку.

– Недалече! – хором ответили озерные девы. – Да рассвет еще далеко! Батюшка наказал о тебе заботиться, не пустим ночью в болота!

– Я сам о себе позабочусь, кровососки! Скажите только, когда власть вашего батюшки кончится.

Под ногами вскоре началась топкая земля, лес поредел. Еще немного – и лоскотухи запели в последний раз:

– Прощай, враг наш ведун! Не увидим тебя боле, ночью на болота уходишь, смерть тебе!

– Раскаркались, – хмыкнул Олег, останавливаясь.

С севера тянуло запахом гнили, болота начинались прямо здесь. Если бы не ночь, то ведун, наверное, видел бы сейчас перед собой заросшее камышом и мелколесьем пространство, озера, сплошь покрытые ряской… Водяной народ не может иметь дружбы с болотным, воюют их стихии.

– Стану не помолясь, выйду не благословясь, из избы не дверьми, из двора не воротами – мышьей норой, собачьей тропой, окладным бревном, – не спеша начал шепотом наговаривать ведун, – выйду на широко поле, спущусь под круту гору, войду в темный лес. В лесу спит дед, в меха одет. Белки его укрывают, сойки его поят, кроты орешки приносят… Проснись, дед, в меха одет. Дай мне хитрость лисью, силу медвежью, ловкость кунью, глаза кошачьи, уши волчьи…

Словесная формула отняла немного энергии, но после прогулки по озерам Середин чувствовал себя посвежевшим, сумел даже заставить себя не думать о Раде.

– Ну, вперед, – приказал он сам себе и продолжил путь, поглядывая на пляшущие впереди болотные огоньки.

Болота

К удивлению Олега, до самого рассвета он никого не встретил. Мелькали далеко впереди огни, на энергетическом плане выглядевшие как красные и зеленые облачка агрессивной, голодной плоти, но они будто не замечали гостя. Так быть не могло, и Середин сделал вывод прямо противоположный: его заметили, за ним продолжают следить издалека, но трогать не будут, по крайней мере до тех пор, пока ведун движется вперед, к сердцу болотного царства.

Когда начало светать, Середин увидел ту картину, что и ожидал. Озера постепенно смешались с топкими, сползающими в воду берегами, превратились в сплошное море полужидкой грязи, заросшее травами. Сапоги проваливались едва ли не до колена, в них уже хлюпало, но Олег не придавал большого значения таким неудобствам – впереди ждали настоящие опасности.

Первого обитателя он заметил издалека. Крикса, прикинувшаяся торчащей из болота корягой, ждала его, сильно излучая фиолетовые, голодные волны. Незаметно поправив саблю, Олег взял левее и почти миновал тварь, когда она не выдержала и, с чавканьем вырвав жирное тело из грязи, кинулась на жертву.

У нее оказались три конечности, коричневые, похожие на сухие ветки, и змеиное тело. Голову твари так густо облепили гниющие травы, что Олег и не пытался понять, где у нее пасть, а где глаза. Потратив на три вытянутые к нему когтистые лапы ровно три удара, он разрубил извивающееся туловище и поскорее отошел в сторону – из грязи со всех сторон полезли мелкие криксы, чтобы под шумок вонзить в мертвого сородича острые зубки. Такие могли и сапог прокусить – просто от жадности и недомыслия.

Занятно было наблюдать, как по мере приближения закопавшихся в грязь крикс разгорались их жадные красные огоньки. Но вот появилось фиолетовое пятно – это была аура какого-то сильного, крупного существа, поднимавшегося с самого дна болота. Это напомнило Олегу, что враги здесь окружают его не только со всех сторон, но и снизу; он пошел дальше быстрее, стараясь обходить изредка встречавшихся обитателей гнилой страны.

Спустя пару часов после рассвета Середин не только знал, что за ним следят, но и мог видеть преследователей. Они двигались примерно на глубине человеческого роста по обеим сторонам от ведуна и сзади него, осуществляя нечто вроде конвоирования. Олег не сомневался также, что болотные твари знают, с кем имеют дело, именно поэтому они, видимо, и не спешили нападать. Ведун – лакомая добыча для любой нечисти. В особой своей питательности Олег сомневался, но, убивая колдуна – одного из тех, кто так или иначе порабощал и заставлял служить себе нежить, – криксы испытывали ни с чем не сравнимое наслаждение. А уж если они прознали, что им попался настоящий охотник за нечистью, то шансов на спасение практически не оставалось.

Любопытство или испуг заставляли нежить держаться в стороне, но до самого Большого Разлива, выглядевшего как огромное озеро черной воды, ведуна никто не тронул. Олег предположил про себя, что криксы надеялись на его глупость. Если полезет напрямик через топи, где человека от черных глубин отделяет только тонкая подстилка из гниющих корней, то сам себя погубит.

Но Середин рисковать сверх меры не собирался и пошел направо, едва завидев черное «озеро». Деревья в этом месте, даже те чахленькие, что все-таки существовали на болоте, совсем закончились, и Олег бодро запрыгал с кочки на кочку, имея вокруг хороший обзор, которому не мешали невысокие кустики. Если случится бой, то место удачное и погубить ведуна может разве что численное превосходство противника. Чар местной нежити Середин не опасался – болотники народ хоть и хвастливый, но привыкший вариться в собственном соку, с настоящими врагами почти не сталкивающийся.

Но сопровождавшим его болотным тварям изменение направления движения ведуна не понравилось. Те, что «охраняли» его с востока, быстро стали подниматься, их ауры засветились ярче. Олег, прикинув их скорость, решил попробовать прорваться и перешел на бег. Он промчался, разбрасывая сапогами грязь, прямо над болотницами, не успевшими выбраться на поверхность, и уже оторвался от них на несколько десятков шагов, когда позади раздались громкие звуки. Будто лопались огромные грязевые пузыри – да так оно и было. Вдобавок трещали тесно сплетенные корни болотных растений, разрываемые корявыми телами. Шум для тихой топи вышел совершенно невообразимый.

– Кто там?! – Олег остановился, предпочтя повернуться лицом к врагам. Краешком ауры он уловил движение чего-то крупного и агрессивного со стороны Большого Разлива. – Чего от меня хотите?!

Поднявшиеся из грязи криксы, числом около двух десятков, выглядели совершенно по-разному, только серо-бурый цвет у всех был одинаков. Ближе всех к Середину находился кряжистый великан, более всего напоминающий огромную кучу дров. Существо глубоко и часто дышало – видимо, редко ему случалось оказаться на свежем воздухе. Он и заговорил:

– Пришел на болото ведун за слугами, а не за ягодами. Силушку свою мнит непобедимой, чарами пугать нас хочет.

– Не к вам я пришел, мимо спешу. Поручение у меня от царя пучеглазых рыб. Знаете такого? – Олег мысленно послал часть энергии в правую руку, а от нее на кончик сабли. Не поздоровится тому, кто испытает на себе действие заряженного таким образом клинка.

– Знать не знаем, ведать не ведаем… – Великан, хлюпая и истекая жижей, пополз к ведуну. Стали видны четыре крупных глаза, ощерившаяся черными зубами широкая пасть. Остальные криксы держались позади, видимо, признавая старшинство кряжистого. – Ни рыбы пучеглазые, ни царь их, ни ты, ведун заблудший, нам не указ. Похрущу твоими косточками, попью твоей кровушки…

– Да я ведь тебе на один зуб, – примирительно сказал Середин. – Постой драться, лучше позови своих начальников. Говорить с ними буду.

Со стороны Большого Разлива поднималось что-то чересчур уж крупное, древнее. Понятно, почему оно жило в глубине топи: выбраться на поверхность болота такой гигант просто бы не смог – увяз бы в грязи от собственного веса. А там, в черной воде, ему удавалось плавать. Олег не знал, радоваться приближению чудовища или бояться. Скорее всего, это и был болотный царь – но если и он так же отреагирует на «пароль» водяного, туго придется ведуну.

– Не нужны мне начальники, чтобы тебя проглотить. – Великан был уже совсем рядом, ведун почувствовал смрадный запах из его пасти. – Не было у меня таких дорогих гостей сто лет да сто зим, соскучился по теплому сердцу…

– Погрейся!

Олег ударил по протянувшейся к нему лапе с тремя толстыми пальцами. Он не старался ее перерубить – главное было освободить накопившуюся в лезвии силу. Порядочную часть тех сил, что собрал ведун для боя… Кончик сабли вспыхнул яркой звездой, потом будто огненное облако окутало фигуру болотника, а когда оно так же быстро рассеялось, тот уже горел. Пылал сразу весь, будто не из сырой грязи только что вылез, а сох на солнце все лето.

– О-ох! – только и сказал великан, закрутившись на месте. – О-ох, горячо!

Остальные криксы в панике отползли назад. Олег смотрел на огромный жаркий костер, ничего не понимая: он-то был уверен, что болотник тут же зароется в сырую грязь, отправится залечивать раны, переживать свое унижение. Но великан оказался то ли слишком глуп, то ли вообще впервые в своей ненастоящей, нечистой жизни столкнулся с огнем – он только вертелся, охая, до тех пор, пока не затих, не превратился окончательно в кучу пылающих головней.

Олег воспользовался костром как прикрытием, повернулся к нему спиной, готовый встретить поднимающееся из Большого Разлива чудовище. Там уже ходили волны, крутились водовороты, в воздух поднялись сотни уток со всех концов болота, полетели куда-то к северу – пережидать зловещие события.

Под их кряканье и высунулась из черной воды уродливая, облепленная гнилой тиной, голова древнего болотника. Он был невообразимо уродлив, весь покрыт глубокими морщинами, более походящими на трещины, из которых тонкими струйками продолжала течь грязная вода. Олег вспомнил лысого, гладенького водяного, и тот показался по сравнению с болотной тварью просто красавцем.

– Здравствуй, хозяин! – Середин прикинул, что при таких размерах болотное чудовище гнаться за ним просто не сможет, и немного успокоился. – Привет тебе от царя рыб пучеглазых!

Болотник помолчал, разглядывая гостя мутными глазами, потом открыл рот, но вместо того, чтобы ответить, принялся отрыгивать грязную воду. Олег даже на таком расстоянии почувствовал жуткую вонь, а еще вспомнил о болотных газах: «Ох, осторожнее надо быть с огнем…»

Еще одна крикса прыгнула сбоку, то ли атакуя ведуна, то ли просто демонстрируя готовность напасть. Хотя корявые лапы скользнули по траве в трех шагах от человека, Середин решил не спускать такой наглости некрупной твари. В два взмаха обкорнав ей лапы, он схватил криксу за обрубок и, поднатужившись, кинул в еще пылающий костер. Болотница заверещала и тут же выкатилась обратно, рассыпая шипящие в воде угольки.

После бесславной гибели великана все более или менее крупные существа предпочли держаться от ведуна на расстоянии, вокруг ползали – по поверхности и внизу – твари поменьше, но и позлее, голодные. Опасности для Олега они не представляли почти никакой – слишком слабые, ломкие. Но случись на месте ведуна обычный человек, не способный видеть свечение темных аур крикс, не умеющий защищать себя от насылаемых волн ужаса, – все было бы кончено в несколько минут.

За это время хозяин болота наконец вылил из себя достаточное количество воды и оказался способен говорить. Заниматься этим ему явно доводилось не часто, голос его больше походил на клокотание воды в горном ручье, и Олегу приходилось напряженно вслушиваться, чтобы разобрать слова. Глядя на неподвижную, приоткрытую пасть, ведун понял, что болотник для произведения звуков пользуется не ею, а, скорее всего, одним или несколькими из длинных грязно-бурых языков.

– Ведун, который сам забрел на болото… Да еще привет от царя пучеглазых рыб передает! Вот так история.

– История моя длинная, а дела торопят! – крикнул Олег. – Водяной наказал через болото пройти, чтобы от умруна-чародея спрятаться. Слышал о хозяине Елового леса, что за Святогоровым холмом?

– Слышал. Чудно все, что ты говоришь… Умрун-чародей сюда приходил, со мной говорил. Силе-е-ен… Не тебе с ним тягаться. Было дело, что и помогал я ему, в обмен на мертвую воду. Так, значит, водяной озерный, дурак проточный, тебя сюда от умруна прятаться прислал?

– Да! Я по краю болота на восток пройду и навсегда с твоих глаз скроюсь! Клянусь обеими руками и обоими глазами зла не чинить ни сейчас, ни потом! – Не нравилось Середину спокойствие болотника.

– Зла не чинить? – повторил тот и вдруг рывком приблизился к колышущемуся «берегу», положил на него голову.

Олег почувствовал, как под ним вздрогнула почва, качнулась несколько раз, словно живая. Как велик болотный царь? Что будет, если бросится, – не провалится ли ведун вместе с ним в черные топи бездонные? Криксы отползали подальше, и это не придавало Олегу бодрости.

– Я тебя вижу, – продолжил болотник, – враг наш. Но говоришь от души… Что ж, не причиняй нам зла. Кто спорить станет? Идти своей дорогой хочешь, умруна-чародея лесного изничтожить… Нет, не победишь ты его, сам сгинешь. Отчего должен я из зубов добычу упускать, умруну лесному отдавать?

– Добыча я невеликая, – Олегу показалось, что сейчас это наиболее весомый аргумент спора, – но если с умруном справлюсь – всем выгода. Ведь набирает силу чародей! Одолеет водный народ на озерах – к тебе придет! Тогда туго вам придется.

– Туго придется, – согласился царь болотный. – Так как ты сказал: водяной, дурак-рыбоед, тебя сюда прислал от умруна прятаться, так?

– Так, – признал Середин.

И тогда болотник засмеялся. Из зловонной пасти полезли пузыри, полетели куски тины. Этот смех тут же поддержали криксы и анчутки, которые до этого вели себя необычайно тихо, не в пример вечно перебивавшему своего «батюшку» водяному народу. Смех, самых разных видов, но одинаково жуткий, нечеловеческий, заполнил собой все болото, Середину сделалось не по себе.

– Что смешного я сказал?!

Болотник затих, и тут же замолчали все, мертвая тишина повисла над царством гнили, только лопались продолжавшие подниматься в Большом Разливе пузыри.

– Иди, – изрекло чудовище. – Только вот еще что… Второй раз увижу – с собой в топь заберу. А глаза у меня везде, по всему болоту.

– Согласен!

– Да я не спрашивал твоего согласия, ведун… Еще: если убьешь умруна, то в наши дела больше не лезь. Поклянись не помогать водяному озерному, дураку похотливому, русалок разводчику.

– Клянусь левой и правой рукой… – начал было Олег, но его тут же прервали:

– И еще! Есть у меня три сына, три твари ненасытных, ненавистных мне. Пойдут они за тобой по следу. Сумеешь от них живым ускользнуть – твоя взяла. Не сумеешь – тело сожрут, душу в топь унесут.

– Три сына?.. – Олег ничего не понял. – Что за сыновья?

– Вот если убьешь их, то, значит, не зря я тебя отпустил. Тогда, может, и одолеешь умруна… Хотя не верю в это: хитер чародей, а ты прост. Прощай…

– Погоня за мной может быть! – выкрикнул на прощание ведун. – От умруна! Ты уж их тут задержи хоть, если что…

Ответа не последовало. Больше не обращая на Олега внимания, болотник прикрыл глаза и с чавканьем ушел под черную воду. Закрутился грязный водоворот, и Середин остался один возле догорающего костра. Остальные криксы тоже успели подобраться к Большому Разливу и ныряли туда, прорываясь сквозь тонкую пелену сплетенных корней.

– А ведь страшные тут твари обитают, электрическая сила, – позволил себе немного испугаться ведун. – И еще про каких-то сыновей, которых сам же ненавидит, болтал болотник… Они не шутят, значит, тройное ква впереди. До заката надо выбираться.

Три сына болотного царя

Вдоль Большого Разлива, по узкой полоске с пружинящей «подстилкой» из корней поверх грязи, Олег бежал довольно легко, глубоко не увязая. Но вскоре озеро черной воды осталось по левую руку, дальше на восток дорога лежала мимо прижившихся на болоте деревьев, корявых, точно местные криксы. Тут приходилось то и дело перепрыгивать через корни, каждый третий из которых все равно исхитрялся зацепить за ногу. В очередной раз растянувшись во весь рост, Середин нехотя перешел на шаг.

Слово болотного царя оказалось крепко: обитатели гнилого царства не только не мешали двигаться ведуну, но, наоборот, расползались с дороги. Это и радовало Середина, и тревожило: значит, сыновья главного болотника обязательно появятся. Если они таковы, что после боя с ними и чародей становится не так страшен, то дело обещало быть серьезным.

Около полудня ведун почувствовал приближение нечисти – впервые за последние часы. Он сразу остановился, несколько раз вдохнул, возвращая себе спокойствие. От болотника на болоте не убежишь, придется сражаться. Вскоре Олег увидел и само чудовище – внешне очень похожее на глупо погибшего великана, только поменьше.

«Да тот ли это, кого я жду?» – усомнился Середин.

– Эй, тварь! Царь болота приказал меня не тревожить!

– А мне батюшкино слово, что облака в небе! – неожиданно весело ответил болотник и встал на две лапы, сразу превратившись из груды дров в какую-то пародию на человека. Весь сучковатый, на голове тина вместо волос, бороды и длинных усов, промеж тины горят красным огнем два глаза, точно угли. – Пролетели облака – и нет их. Сказал батюшка – и в топь ушел, сны смотреть. Знаешь, про что его сны, человече?

– Про что? – Олег вытащил саблю, примерился.

– Про то, как я подрасту, да его из топи вытащу, чтобы на куски порвать! – радостно сообщил болотник. – А чтобы расти, мне харч нужен. Ты хороший харч, чародей.

– Не чародей я. Ведун скромный, а промышляю тем, что таких, как ты, со свету сживаю, – представился честь по чести Олег. Пока рядом больше никого не было, и Середин рассудил, что тянуть не стоит. Сразу с двумя, а то и с тремя сыновьями болотного царя будет труднее. – Давай сюда свою головушку, не дождется тебя в топи отец.

Руководствуясь принципом «не меняй то, что работает», Середин снова сконцентрировал сгусток энергии на кончике клинка. Вторая за короткий период потеря жизненной силы дала о себе знать покалыванием в висках, но об этом Олег постарался поскорее забыть.

– Погубить меня хочешь, ага… – задумчиво кивнул болотник. – Вон что затеял, огнем своим меня жечь! Да уж, ведун, болото самое место для такого оружия… А я с тобой вот так поступлю!

Первый сын болотного царя одновременно вскинул обе «руки», которые вдруг выросли на три сажени. Между крючковатыми пальцами появился слабо светящийся шар, который Олег мог заметить только на энергетическом плане. Такого ведун от нечисти не ожидал: магией пользовались лишь те немногие, которых ведун привык считать «старшим злом».

– Это мне не страшно! – успел сказать Олег, прежде чем шар сорвался с места и полетел ему в лицо.

Чары болотника действительно были примитивны: сотканный из черной энергии гнилого царства шар был способен только разрушать. Даже ничего не предпринимая, Олег мог легко выдержать подобный удар, не зря так заботился о своей ауре. Но теперь в руке блистала напоенная силой сабля, и подыграть болотнику оказалось чрезвычайно соблазнительным.

Середин ударил в самый центр подлетающего черного сгустка, но соскользнувшая с сабли молния не пронзила его, а увлекла с собой обратно, к чудовищу. Болотник не ожидал от ведуна такой прыткости, так и остался стоять с растопыренными руками-корягами, когда белая и черная силы ударили его в грудь.

Тварь заверещала, подпрыгивая от боли, на сучковатой груди тлели угольки. Впрочем, этот болотник оказался и сильнее, и умнее погибшего великана – сразу бросился в грязь, прокатился, оставляя дымный след. Не переставая верещать, он подскочил, собираясь снова кинуться в атаку, но Олег, на его беду, на месте не стоял. Ведун принялся рубить не успевшее еще окончательно прийти в себя чудовище, в каждый удар вкладывая частичку невидимой силы. Поэтому сырое, неподатливое дерево разлеталось под клинком на куски, словно березовые дрова.

– Ай, не губи! – Болотник попробовал побежать, но ведун подсек ему опорную лапу, снова повалил в грязь. – Ай, не руби меня, службу сослужу! – Теперь тварь попыталась зарыться в землю, но Олег ударил еще дважды, и от сына болотного царя осталась лишь извивающаяся коряга с горящими глазами. – Ай, младшенький я, любимый, батюшка отомстит! Стой, человече, тайну открою!

– Это я сто раз слышал…

В поте лица своего Олег продолжал трудиться, разрубая болотника на мелкие щепы. Убить эту нежить не удастся – расползется тварь в стороны мелкими криксами, станет больше на болоте всякой нечисти. Но по крайней мере, Середину этот сынок болотного царя уже был не опасен.

– Кто вас тут разберет, чьи вы дети, какие любимчики и вообще откуда беретесь… – проворчал Олег, закончив труды и оглядываясь по сторонам. – Батюшка сказал: ненавистные сыновья, электрическая сила. За что же мстить?

Он, по-видимому, рассудил верно: мстить за погубленного болотника никто не мчался. Облегченно вздохнув, Олег пошел дальше. Если это и вправду был первый из трех обещанных сыновей, то победа над ним далась удивительно легко.

Однако обольщаться не следовало; ведун хоть и экономил силы, но старался идти побыстрее. Энергии он израсходовал много, а потому уже дал о себе знать голод – ведь с тех пор, как отобедал у Рады, Олег не съел ни крошки, – да и жажда начинала понемногу донимать. Солнце палило вовсю, над болотом поднимался пар, рубаха и порты были насквозь мокрые, а горло совсем пересохло.

«Добраться бы до Овражков, – с надеждой подумал Олег. – После местных тварей я оборотней в капусту порублю и не замечу. Должна же у них иметься и человеческая еда?.. Обидно, если не так».

По его расчетам, он уже сделал порядочную часть намеченного крюка. В погоню ему не верилось: болотная нечисть была сильна – особенно, конечно, своим царем. Что тут может сделать чародейка, вдали от своей паутины? И оборотни не пройдут, и волки увязнут по брюхо, станут легкой добычей для крикс. Хоть они и не простые волки – все равно.

«Батюшка с умруном-чародеем дружит… – Олег даже не сразу понял, что это вовсе не его мысль. – Батюшке нужна живая водица, а еще пуще мертвая…»

– Кто здесь?!

Ведун никого не чувствовал, и от этого было особенно жутко. Тварь, которая вот так запросто, не приближаясь, может внушать мысли, пожалуй, обладает недюжинной силой – с такими Олег еще не встречался.

«Как это кто? Сын болотного царя. Ловко ты моего дурного братца погубил… Туда ему и дорога».

– И тебе туда же! – Олег вытащил саблю, приготовился к обороне. – Покажись только!

«Ух, расхрабрился… Ну, смотри же!»

И Олег почувствовал, как кто-то возник будто из ничего со всех сторон сразу, а секундой позднее крестик в кармане портов так разгорелся, будто вспыхнул огнем. Ведун закрутился на месте, ожидая атаки, но когда немного успокоился, то понял, что враг поднимается снизу. Именно один враг, а не множество, просто длины это враг неимоверной.

– Змей? – наугад спросил Середин. – Ну и детушки у вашего батюшки, один другого чудней!

«Хоть червяком назови…» – последовал холодный ответ.

Говорить вслух тварь то ли не желала, то ли не умела вовсе. Олег прислушался к своим ощущениям и наконец разобрался, с кем имеет дело. Длинный и тонкий, будто и вправду червяк, болотник поднимался вверх по спирали, выписывая вокруг Олега круг диаметром шагов в двадцать. Но постепенно нечисть сжималась, укорачивалась, становясь все толще.

– Ты и есть червяк, – со вздохом согласился Олег и побежал дальше, торопясь еще хоть немного продвинуться к востоку.

Болотник не успел достигнуть поверхности, а ведун уже вырвался из очерченного его телом круга. Ему не нужно было оглядываться, чтобы знать, как враг, сократившись до пяти шагов в длину, выскочил наверх толстым белым червяком с зубастыми пастями по обеим сторонам жирного тела. Больше всего Олега сейчас интересовала скорость, с которой болотник умеет передвигаться.

И она оказалась впечатляющей: нечисть нагоняла ведуна скачками. Тут уж аура не могла помочь, и, заинтересованный, Олег оглянулся. Червяк, оказывается, и правда скакал. Он сокращался, становясь совсем коротким и толстым, потом рывком выбрасывал себя вперед, пролетая сразу десяток саженей, и приземлялся с громким чавканьем, исхитряясь совершенно не вязнуть в грязи. Более того, он в ней даже не пачкался, оставаясь ослепительно белым.

– Мерзок же ты! – Середин остановился, согнув колени, приготовился к бою.

«А ты зато не быстр. Хоть и немного не дошел до края болота, а все равно не дошел. Зря тебя батюшка отпустил».

– Не тебе судить!

Олег отскочил в сторону от прыгнувшего на него червя, полоснул клинком по длинному белому боку. Сабля вошла в него как в масло, почти не встретив сопротивления, распорола по всей длине, но рана тут же закрылась, будто ее и не было. Зато собранная в оружии энергия обожгла плоть, заставила болотника послать мысленный импульс боли.

– Не нравится, нежить?! – вслух возликовал Олег, хотя ему самому такое начало тоже не слишком понравилось.

«Больно бьется твое железо», – пожаловался ему червяк, словно лучшему другу, и снова прыгнул, разевая на лету круглую зубастую пасть.

– Будет больнее! – успел пообещать Середин.

Ведун опять легко ушел с линии атаки, но на этот раз не стал вкладывать в свой выпад энергию, которой осталось не так уж много, и ударил поперек. Не успела широкая рана начать стягиваться, как Олег ударил еще и еще раз, следуя за извивающимся червем, пока не разрубил его пополам.

«Теперь нас двое», – предупредил враг.

И правда – на Олега прыгнули сразу два червя, хотя и поменьше размерами. От одного Середин увернулся, а вот второй зацепил крючковатыми зубами по ноге, распорол порты. По голени потекла теплая струйка, и ведун, нашептывая наговор на затворение крови, отбежал в сторону.

«Мне так даже сподручнее будет, – не преминул заметить разговорчивый болотник. – И сожру быстрее в четыре рта!»

«Рубить! – понял Олег. – Рубить, пока передо мной не окажется сотня червячков, а потом растоптать!»

«Это дело», – согласилась тварь.

Но ничего другого Олег придумать уже не успел, червяки напали, прыгая на человека по очереди. Они действовали согласованно, будто две руки, управляемые одной головой, – что, в сущности, так и было. Получив еще несколько царапин, Середин разрубил обоих на две части, потом располовинил и одного из получившихся мелких червяков. И только после этого понял, что ему не выстоять.

Болотник оказался не совсем таков, как думал о нем ведун. Извивающиеся вокруг Олега червяки, хоть и мелкие, но по-прежнему очень зубастые, сами с удовольствием делились на части, а при желании так же легко соединялись вновь. Не успел Середин даже помянуть любимую электрическую силу, а длинная белая веревка, сложившаяся из нескольких частиц болотника, оплела его ноги. Мгновение – и он уже барахтался в грязи, чувствуя укусы по всему телу.

Теперь борьба пошла не на жизнь, а на смерть. Не жалея себя, не думая о ранах, Олег сдергивал с себя червяков, вырывая вместе с их зубами целые куски мяса из ноги, и отшвыривал как можно дальше, а другой рукой, сжимающей саблю, рубил тех, что возвращались. Хуже всего, что болотник исхитрился еще и подгрызть корневую «подстилку», и одна нога Олега уже не чувствовала опоры, ушла по бедро в сырую, странно податливую почву. Чересчур податливую – и здесь потрудилась магия…

«Не мучайся, человече, – совсем по дружески предложил болотник. – Ты слишком слаб, чтобы выжить. Я тебя сожру, батюшка или умрун-чародей – что тебе за разница?»

Болотник говорил спокойно, будто и не было никакой борьбы. А Середин задыхался, не мог ответить колкостью даже в мыслях. Горло захлестнула скользкая веревка, натянулась, пытаясь сократиться, в глазах Олега понемногу темнело. Он уже давно не экономил силы, разбрасывал ее во все стороны, но ничего, кроме запаха паленой плоти, не добился.

Дыра под ведуном разрасталась, червь исхитрялся быть сразу везде. Он и душил, и кусал, и тащил куда-то вниз, вниз… Болотная жижа уже попадала в рот, мешала дышать. Олег продолжал биться, без конца раня врага, но раны эти мгновенно заживали, хоть болотник и вскрикивал то и дело. Эти крики и были бы последним, что услышал Середин, не появись Рада.

Она пришла – и будто развела руками темноту, заполнявшую сознание ведуна, прогнала пляшущие перед глазами цветные кольца. Воспоминание о нежном, любящем теле, о добрых и грустных глазах придало Олегу сил, и он, не задумываясь о природе происходящего, мгновенно их использовал. Разрезая кожу на шее, он просунул саблю под затягивающуюся петлю, бросил на клинок всю свою ярость. Болотник закричал громче, и его мысленный крик сопровождался шипением, червь почти горел.

И хватка врага ослабла. Олег продолжал бить, он уже понял, где уязвимое место болотника, – аура, а не тело. Сабля рубила ее, лишь «случайно» попадая по белым кускам жирной плоти, и каждое такое попадание сопровождалось новым воплем болотника.

– Больно бьюсь, электрическая сила?! – Все еще видя перед собой Раду, ведун уже поднимался, отползая подальше от вырытой для него в грязи могилы. – Больно?!

«Больно! – признался болотник. – Пусти, пусти…»

Черви, которых оказалось великое множество, разом опали с Олега, словно толстые макаронины. Он в ярости продолжал еще рубить их, втаптывать в грязь сапогами, но сдавшийся противник уже по частям просачивался в грунт. Раны его были слишком сильны, на три четверти выжег его своим гневом Олег. А гнев этот рос из любви, пришедшей на помощь в последний миг…

– Двойное ква… – Кашляя и пошатываясь, израненный ведун побрел к востоку, не оглядываясь. – Рада… Любовь… Как она смогла? Кто она такая?.. Откуда узнала?

Ведун слишком много повидал за последнее время, проведенное в этом странном и жестоком мире. Он не верил в необъяснимые чудеса… Появление девушки, ее любящего образа ранило его в самое сердце – неужели Рада тоже колдунья? Это было как предательство, и только что спасший Олега образ тускнел. Ему показалось, что в глазах девушки показалась обида, слезы блеснули на нежных щеках.

– Уйти бы с болота… – пробормотал Олег, расставаясь со спасшим его мороком. – Уйти бы только с болота…

Червь потрепал его изрядно, наговоры едва могли сдержать кровь, сочившуюся из множества глубоких ран. Куртка, подаренная все той же Радой, выдержала, почти не пострадала, но рубаха и особенно порты висели клочьями.

Впереди показались деревья – не те чахлые, что росли на болоте, а настоящие, высокие. Лес! Спасение совсем близко, и солнце еще недалеко от зенита – при свете ведун успеет добраться до края болота. Но вместе с надеждой в сердце вернулся страх, Олег стал чаще оглядываться.

Третий сын должен был вот-вот появиться, не мог не появиться, Середин знал это. Сзади или спереди, со всех сторон или снизу, но он придет. И это будет старший сын болотного царя, самый могучий. Выстоять против него почти нет шансов… Если только опять не поможет Рада – но Олег теперь и сам не хотел этого. Он перешел на спотыкающийся бег, поминутно падая, утыкаясь лицом в грязь. Стена леса приближалась, он уже мог различить множество черных птиц, сидевших на ветвях. Вороны.

О приближении старшего сына повелителя болота известило содрогание почвы. Она забилась, будто чье-то могучее сердце, – размеренно, неотвратимо. Это были шаги смерти Середина, он понял это сразу, сил хватило только на жалкую улыбку.

– Уже не свидимся, Ливон Ратмирович! Извините, что был так глуп…

Оглянувшись, Олег никого не увидел в физическом мире, да и в энергетическом обнаружил лишь следы передвигающейся твари. Огромные пятна света, свободно перетекающего из болота в неизвестное существо и обратно, были так тяжелы, что грязная вода разбегалась от них во все стороны волнами. Мощь, которую нельзя и увидеть… Середин был недостаточно силен, недостаточно сведущ, чтобы даже попытаться сразиться с этим болотником. Да и был ли он родственником живущим в царстве гнили?

Отвернувшись, Олег продолжил ковылять к лесу. Он не успевал, это было ясно, но упасть в грязь и ждать конца казалось слишком унизительным. В уголке сознания забилась мысль о Раде, даже об Асфири – а что, если послать зов, попробовать докричаться? Может быть, и выручат… Но Середин покачал головой, упрямо стиснув зубы. Нельзя принимать помощь от зла. По крайней мере, сознательно.

– Вот и я, – протянул густой бас, и прямо перед Олегом из воздуха соткался грязный, растрепанный человек с саблей в руке. – Узнаешь?

– Не смешно… – сплюнул Середин.

Его копия тоже сплюнула, поудобнее перехватила саблю.

– Сразимся? Или сразу поймешь, что самого себя победить невозможно?

– Это не я. – Ведун демонстративно выпрямился, лениво стер грязь с лица. – У меня и глаза-то другие…

В неожиданный выпад он вложил всю свою быстроту, всю силу. Двойник сумел-таки парировать удар, но не вполне, сабля прорвалась к врагу, скользнула по ребрам…

– Ох… – Олег согнулся, с изумлением посмотрел на свой бок.

Из-под разрезанной куртки выступила струйка крови и тут же свернулась, остановленная наговором. «Так вот, значит, как… Себя победить невозможно».

– А сам-то ты где? – спросил Середин и тут же отскочил, уходя от атаки своей копии. – Или испугался меня?

– Я и есть ты, – улыбнулся двойник. – Без тебя меня просто не было. Умрешь – и меня опять не станет.

– Кому же достанется моя сила?

– Присоединится к остальной! Она до поры до времени спрятанная, а вот как пойду я батюшку в топи на куски рвать, тут-то она и пригодится… Отдай сам! Не мучайся.

«Спрятанная сила?» Середин отступал по болоту, отражая выпады двойника.

На счастье, тот действовал именно как сам Олег, не сноровистее и не изобретательнее, и все возможные трюки противника ведун знал назубок. Одним отличался враг: он не знал устали.

«Где ж ты прячешь свою силу, болотная тварь?..»

Тут и думать было не о чем – в болоте, где же еще. Там, на самом дне, под толстыми слоями пропитанной влагой грязи, там, где ее никто не найдет. Существо, напавшее на Олега, умело быстро получать подпитку снизу, то есть само все время оставалось там, выпуская наверх лишь фантомов. Неуязвимый противник, сражаться с таким может только обладатель таких же огромных источников силы, а у Середина кончалось и то немногое, что он еще имел.

«Выбраться с болота…»

Но как? До леса еще несколько сотен шагов, а враг – вот он, теснит обратно, на запад, к трясине. Враг, которого нельзя победить, потому что энергетические нити плотно опутали самого ведуна, связали с его болотной копией.

– Отдай сам! – опять заговорил двойник. – Не трать силу, отдай.

– Врешь…

Олег все еще мог легко отбивать удары болотника, хотя и слабел. С ним опять играли, и это рождало злость. Тоже источник энергии, как ни крути, причем источник сильный.

«Смеешься надо мной? Что ж, ты за это заплатишь…» – пообещал Олег, еще не зная, что собирается предпринять.

Как спрятаться на болоте от болота? Оно чувствует каждый шаг, видит каждое движение. И все же попробовать стоило.

– Стану не помолясь, выйду не благословясь, из избы не дверьми, из двора не воротами – мышьей норой, собачьей тропой, окладным бревном; выйду на широко поле, поднимусь на высоку гору… – Середин не знал, слышит ли его болотник, разбирает ли шепотом произносимый наговор, но терять все равно было нечего. – А ты, ключевая вода, дай мне сырости, а ты, солнце, преврати ее в туман, а ты, луна, спрячь меня в нем от глаза недоброго!

Туман поднялся легко – солнце и без того испаряло с болота много влаги. Олег поднырнул под руку своей копии, собравшейся произвести «коронный» выпад, так хорошо известный Середину, оттолкнул ее подальше. Толчок он почувствовал, конечно же, и сам, отлетел в грязь, потеряв двойника в тумане, а это и требовалось. Теперь только бы не сбиться!

– Стану не помолясь, выйду не благословясь, из избы не дверьми, из двора не воротами – мышьей норой, собачьей тропой… – Олег вскочил, побежал к лесу и тут же услышал за собой топот двойника. – Дай мне, луна, меня, дай мне брата не родного, не названого…

Вовремя! Топот сзади прекратился, зато впереди неясно вырисовывалась новая фигура. Болотник мог легко перемещать двойника-фантома – от него не убежишь. Но может быть, в тумане хоть ненадолго запутается? Середин выбросил в сторону руку, посылая копию своей ауры в ложном направлении. Сам он на миг присел, потом снова бросился вперед – никого!

– Стану не помолясь, выйду не благословясь…

Сил почти не осталось – но кто будет беречь их остатки, если на кону стоит собственная жизнь? Истощая себя, Олег создал еще одного двойника, потом еще… В голове прыгала, мешаясь, глупая фраза: «В эту игру можно играть вдвоем!..» Да, можно. Снова топот где-то близко – значит, нужно опять, выжимая из себя последнее.

– Стану не помолясь, выйду не благословясь…

И еще раз, и еще… Середин уже ничего не видел, зато слышал, как рычит от ярости болотник. Тварь чувствовала, что упускает добычу, раз от разу хватая пустое место. Туман вдруг сгустился, Олег почувствовал на лице капли. Значит, старший сын владыки гнилого царства понял, что надо делать, значит, все пропало – сил еще на один наговор просто не осталось. Нет сил даже на еще один шаг, но… Под ногами уже твердая почва!

Олег с маху налетел на незамеченное в тумане дерево, упал, прокатился немного и побежал дальше на четвереньках, будто собирался забодать кого-то. Дальше, как можно дальше от болота! Почти на одних руках Олег втащил себя на пригорок, а потом кувырнулся с него куда-то вниз и не смог оттуда выбраться. Ловушка! Со всех сторон – стены, склоны… Ведун замер, стараясь успокоить хриплое дыхание, сжал саблю.

Но враг не пришел. Когда способность нормально воспринимать окружающее вернулась к Олегу, он обнаружил себя на дне узкого оврага с крутыми склонами. Вот и дошел. Ведун попробовал встать, но трясущиеся ноги не держали, перед глазами во всех направлениях летали крошечные звездочки.

– Ну и пусть, – то ли сказал, то ли только подумал Олег, проваливаясь в забытье.

Оборотень и слуга

Во сне на него опять набрасывались болотные твари, потом на их место пришли оборотни, и от всех Олег должен был убегать, потому что сражаться с пересохшим горлом он не мог. А нечисть, как назло, стерегла пуще всего единственный ручей, где текла чистая, свежая вода. Ведун проявлял чудеса ловкости и героизма, пробиваясь к нему, перепрыгивал оборотней, рубил их в капусту, но врагов все равно было слишком много, а сухость в горле росла и росла. Оборотни одолевали. Приходилось убегать и прятаться, умирая от жажды. Наконец Середин сумел всех обмануть и прыгнул прямо в поток, но вместо влаги почувствовал под собой лед.

– Мертвая вода! – сказал кто-то и засмеялся. – Ты думал, ее можно пить, а она мертвая! Она умерла!

От обиды Олег чуть не заплакал – и решил во что бы то ни стало разрубить сказавшего такие слова. Он схватился за саблю… И нащупал на ней чьи-то чужие пальцы. Еще не проснувшись толком, ведун до хруста сжал кисть вора, другой рукой схватив его за горло.

– Глеб?!

Пойманный с поличным хрипел и все пытался вырвать саблю. Олег, полностью осознав, где находится, отпустил горло и со всего маху ударил Глеба локтем, потом выкрутил у оглушенного нелюдя едва не потерянное оружие. Когда оборотень попытался вскочить на ноги, ведун уже прижимал к его горлу клинок.

Глеб колебался, в самом прямом смысле этого слова. К ведуну он подкрался в человеческом облике, а теперь то на глазах обрастал шерстью, то снова превращался в деревенского мужика. Олег обратил внимание, что Глеб бос, потом посмотрел на свои сапоги.

– Как ты меня нашел? – спросил Середин и не узнал собственного голоса.

– Так по сапогам же, – даже развел руками Глеб. – Я же их чую, магия же в них заложена… Да ты все уж знаешь!

– Знаю, – согласился Олег. – Только упомнить всего не могу. Говори: что за человек Рада?

– Отпусти меня и поговорим! – заерзал Глеб. – Ты не смотри, что у тебя сабля, я не боюсь! За меня повелитель заступится! Умрун-чародей!

– Асфирь?

– Она… – опешил оборотень. – Она тебе открылась? – Такого поворота событий он явно не ожидал и даже расстроился, но все равно храбрился. – Асфирь справедливая! За что меня убить хочешь? Я тебе не сделал ничего. Голову с меня снимешь – хозяйка тебя накажет, а меня оживит!

– Не оживит, – усмехнулся Середин. – Я тебя не просто убью, я твое тело на болоте брошу. Там и Асфирь не поможет, нет на болоте ее власти.

Эти слова произвели на Глеба впечатление, он стал превращаться в волкоподобную тварь и обратно с удвоенной скоростью.

– Ты мне много вреда сделал, Глеб. Ты мне самый первый враг. Обманывал меня… Но самое главное – в Озерцы заманил. Тебе и отвечать. Но пока скажи: что за человек Рада? Человек ли она?

– Сестра моя. – Оборотень наконец остановился на человеческом облике: видимо, испугался. – Что еще сказать? Ни на мать, ни на отца не похожа. Я вот в лесу отца встретил… Смотри-ка, на тебе его куртка! Неужели с Радой сошелся?

– Ты мне зубы не заговаривай! – хрипло прикрикнул на него Олег и слегка надавил на горло оборотня клинком. – Кто отец Рады?

– Не знаю. Никто не знает. Асфирь, поди, ведает, да ее спрашивать боязно… Олег, прости ты меня! Ведь за свое счастье я трудился, на торги ездил, тебя высматривал. Иначе не получить бы мне жизни вечной, беззаботной! Прости…

– Рада знала про Асфирь, да? – Олег опять надавил, по шее Глеба потекла струйка крови. – Знала, как и все вы…

– Нет, не так, – прохрипел оборотень. – Асфирь ее больше других жалела. Влюбляла в нее заезжих ведунов да богатырей, что чародейку нашу изводить приезжали. А потом что-то с памятью ее делала… Опосля этого сестра моя несколько дней будто не в себе ходит, а потом опять все хорошо. Про Асфирь она… Пусти, Олег, больно мне! Дышать нечем! Про Асфирь она не знает, забыла ведь все. И так каждый раз. Потому люди с ней и не разговаривают, а Рада думает – боятся ее. Не боятся, жалеют. Но хозяйка ее любит, она как лучше хочет. Настанет день, и Раде будет хорошая жизнь, как службу выслужит. Мне Асфирь сама так сказала… Ну, пусти же!

Середин смотрел в сторону, укладывая в голове новые познания. Вроде бы все сходится…

– Знаешь, где источник мертвой воды?

– Зачем он тебе? – спросил было Глеб, но Олег глянул на него так, что оборотень опустил глаза. – Я тебя провожу, если хочешь.

– Хочу, а пока, чтобы я тебе поверил, расскажи дорогу. Вот мы потом пойдем и узнаем, не врешь ли ты в каждом слове.

– Да? – Оборотень, видимо, не взял в толк, как это все произойдет, но послушно заговорил: – Отсюда к югу если идти и чуть вправо забрать, то аккурат к Овражкам выйдешь. А надобно забирать наоборот, влево, тогда попадешь на луг, а посреди луга ямина, вроде коломны. На дне той коломны источник…

– Как источник может быть внизу? – заинтересовался Середин. – Озеро там, что ли?

– Вода-то мертвая! – Глеб удивленно посмотрел на Олега. – Не обычная вода.

В кустах громко треснула ветка, и ведун решил, что разговор пора заканчивать. Он наступил на грудь оборотня коленом и изо всех своих небогатых сил надавил на саблю. Глеб рванулся, успел превратиться в косматое чудище и, будь в руках у ведуна обычное оружие, смог бы еще спастись. Но сабля, та, что когда-то приснилась, а уж потом выковалась, не была обычным оружием. Подергавшись, Глеб затих.

Олег встал, подождал появления из кустов нового врага. Но то ли ветка треснула под лапой какого-нибудь животного, то ли ему просто это послышалось – никто не вышел. Тогда ведун вернулся к трупу.

Тащить все тело к болоту было выше сил истерзанного ведуна, но и бросать предателя Глеба в лесу, чтобы Асфирь его нашла и подняла живой водой, Олег не хотел. Пришлось отделить голову, а потом, подойдя поближе к краю гнилого царства, зашвырнуть ее подальше в грязь. После этого ведун как можно скорее скрылся между деревьев, искренне надеясь, что больше никогда не вернется к этому болоту.

В лесу опять хрустнула ветка. Кто-то был там, и этот кто-то любил наблюдать, а не показываться.

«Двойное ква не может быть случайным», – устало подумал Олег.

На то, чтобы создать энергетического двойника, запустить в чащу свою тень и отвлечь на нее внимание незнакомца, просто не было сил. Не было их и на бой, поэтому Середин продолжил путь, надеясь отыскать хотя бы ручей, чтобы наконец напиться. Опускалась ночь, и ведуну просто повезло, что еще засветло он услышал журчание в одном из многочисленных оврагов.

Не успел ведун утолить первую жажду, как почувствовал чье-то присутствие.

– Будь здрав, – буркнул он, не оглядываясь, но взявшись за саблю.

– Будь здрав и ты, ведун! – отозвался звонкий молодой голос.

Середин не спеша обернулся и увидел волка. Но только на миг – волк исчез, вместо него под березкой сидел молодец. Светловолосый, румяный, с простым и честным лицом.

– Неужели болотом прошел, Олег-ведун?

– Болотом, – признал Середин и еще зачерпнул воды. – А ты откуда меня знаешь?

– Встречались, на дороге возле Озерцов, – усмехнулся молодец и на миг снова обернулся волком. Или только показалось? – Меня зови Мирополком. Знаешь, Асфирь ведь о тебе волновалась…

– Да ну? – Олег отошел от ручья, тоже присел на траву.

Болели все мышцы, саднили многочисленные царапины и укусы, но хуже всего было с головой. Казалось, что если сейчас же не уснуть, то она просто лопнет. А может быть, внутри уже все полопалось, и жить ведуну осталось до заката, да и то по инерции.

– Кто же ты такой, Мирополк?

– Я? Слуга нашей хозяйки, кто же еще. Вот, решил с тобой потолковать… Прости, Олег, но бестолковый ты! Еще никто так долго не упирался.

– А много было вас? – Середин понял, с кем имеет дело. – Тех, кто приехал нечисть извести, а вместо этого к ней в слуги подался?

– Много, – улыбнулся Мирополк. – Почти все уразумели, что… Олег, вот скажи: ты людям добра желаешь?

– Знаю, знаю, какая ваша Асфирь благодетельница, – поморщился Олег. – Жизнь дает людям вечную и безбедную. А сам-то ты такой жизни рад, Мирополк?

– А у меня и нет такой жизни, – ответил молодец. – Никогда бы я ее не принял. Человеком родился, человеком в свой срок и умру. Правда, срок теперь определяет Асфирь. Но она не держит – когда смерть позовет, отпустит, вот как Ставра. Есть такая штука, ведун: зов. Некоторые сюда приехали правды искать, а были и те, кто по зову прибыл. Смерть их звала, их Асфирь тоже отпустила.

– Убила, – уточнил Олег. – Тех, кто ей служить отказался, – убила.

– Не так. Смерть – не самое страшное, ты-то ведь это знаешь. Асфирь великая чародейка, она могла бы превратить этих людей в отвратительных существ или просто в чурбаны. Да-да! Асфирь умеет из чурбанов людей делать, сумеет и наоборот. Но она их отпустила, потому что не желает никому зла.

– Благодетельница, – опять кивнул Олег. – Меня, наверное, тоже скоро отпустит?

– Нет, Асфирь говорит, что ты все поймешь! – широко улыбнулся Мирополк. – Ты, почитай, лучший… Ставр таким был, лучшим среди нас. Его Асфирь себе в суженые выбрала, да только недавно зов он свой услышал, затосковал. Хозяйка его отпустила. Ведь наша жизнь и наша смерть в ее руках, только в ее руках.

Мирополк говорил так убежденно, что на миг Середину показалось, что над ним потешаются, что вот сейчас этот румяный парень рассмеется и… Вытащит меч хотя бы. Но верный слуга чародейки и в самом деле хотел, чтобы Олег понял что-то важное.

– Асфири трудно, ведь она человеком была совсем недолго, ребенком умерла. Встань на ее место – что бы ты делал? Хозяйка людям много зла сделала, но потом-то переменилась.

– Зачем? – вставил Олег.

– Как – зачем?.. – осекся Мирополк и задумался. – Да затем, поди, что все время одним и тем же заниматься скучно… Что Асфири за интерес: деревню разорить, жителей повывести. А вот создать свое царство, где все счастливы, где ее любят, – это задача. И только ей такое по плечу.

– Значит, не такая уж она и добрая, – сделал вывод Середин.

– Да я разве сказал, что она добрая?.. – Молодец почесал затылок. – Добрая, только не по-человечески, ведь не человек она. Она больше, чем человек! Знаешь, что ты должен понять, Олег?

– Ну, что? – Румяный парень был симпатичен ведуну, а еще совсем не было сил биться с ним. – Что я должен понять?

– Я сам только сейчас слова нашел! – Мирополк был очень горд собой. – Слушай: Асфирь – бог!

Как ни устал Середин, но все же расхохотался. Вот уж кого он не ожидал встретить в этих краях, так это сектантов, почитателей живого бога.

– Да, да! – ничуть не смутился Мирополк. – Сам посуди: она бессмертна, она может все!

– Все ли? Ну что ты такое болтаешь, молодец? – устало привалился к дереву ведун. – Совсем у тебя ум за разум зашел, электрическая сила…

– Она может все! – очень серьезно повторил слуга Асфири. – Просто не везде. Но там, где хозяйка обосновалась, там она может все. Ты знаешь, почему я сюда попал? Думал, что зов услышал… Невеста у меня утонула. Вот и поехал я гибели искать, очень любил свою Людмилу. Прослышал, что есть за лесами умрун-чародей, поехал с ним биться. А теперича… Теперича моя невеста всегда со мной и никому, кроме меня, не принадлежит. Такая же красивая, как и прежде, и любит меня.

– Морок… – посерьезнел Олег. – Она подсунула тебе призрака вместо человека, а ты и рад?

– Морок или нет, а со мной моя Людмила, – покачал головой Мирополк. – Я-то ее знаю… Там, где нет власти Асфири, я бы ее не нашел. А здесь отыскал, вот как… Многим хозяйка вернула потери, другим мечту дала. Но тебе нужно чего-то большего, вот ты и не находишь своей мечты. Но запомни: Асфирь – бог, могущественнее любого Ярилы или Перуна. Проси – и воздастся.

– За службу, – уточнил Олег.

– Нет, не за службу! Я по любви служу хозяйке. И оборотнем не стал, как эти сиволапые, я человеком быть хочу. Асфирь разве меня неволит? Нет… Служить ей буду, пока сама не отпустит, а если придется голову сложить – с радостью сложу.

Середин сорвал травинку, стал ее сосать, стараясь хоть немного отогнать голод. Болела голова, а тут еще этот сумасшедший про живых богов рассказывает. Или ведун в самом деле чего-то не понимает?.. Рискуя, что голова все же лопнет, Олег решил продолжить разговор.

– Послушай, Мирополк, я сейчас пришел с болота. По-твоему, там тоже боги живут, которым надо служить, любить их?

– Боги бывают злые и милостивые. Асфирь – милостивая богиня.

– Милостивая, милостивая… Но разве она может сделать что-нибудь с этими облаками?

– С этими облаками? – Мирополк очень серьезно посмотрел вверх. – С этими, почитай, может. Но, конечно, Асфирь не властна над небом, звездами, солнцем, луной и над землей – по крайней мере пока.

– Пока? – Олег схватился за голову. Этот парень кого угодно способен довести до истерики. – Всего лишь – пока?

– Не знаю… – вздохнул добрый молодец. – Ты зря смеешься надо мной, Олег, ты просто еще не понял. Силы Асфири растут… Но не в этом дело. Она создала здесь свое царство, свой мир. И в этом мире она – богиня, всесильная и милостивая, никого ни к чему не неволящая.

– А как же я? Почему я не могу уйти от нее?

– Ты сперва должен понять, зачем пришел, – терпеливо, как ребенку, пояснил Мирополк. – Сюда приходят или чтобы найти счастье, или услышав зов. Тот самый зов, зов смерти. Асфирь помогает тем и другим. Ты до сих пор сам не понял, что тебе нужно, вот и Асфирь, наверное, не может понять… Хотя, возможно, у тебя другая судьба, как у Ставра… Ставр пришел сюда за суженой. Это тоже зов.

– Зов такой, зов сякой – набрался ты, паря, всякой премудрости, – вздохнул Олег. – Значит, свой мир построила Асфирь. И в этом мире всем хорошо, кроме тех, кто в нем жить не хочет. Тому, значит, помирать положено. Все понятно, Мирополк, не такой уж я и глупый, чтобы не понять. Странно только, что богиня твоя мне столько времени на все лады голову морочит.

– Значит, суженый ты ее, – убежденно произнес Мирополк и даже почтительно склонил голову. – Счастлив ты, Олег-ведун. Богиню любить – счастье.

– А не любить – несчастье, – вяло сострил Середин. – Послушай, Мирополк, я очень устал. Скажи, могу я отдохнуть, будучи уверен, что ты не побежишь докладывать Асфири, где я нахожусь?

– Докладывать? – опять искренне удивился Мирополк. – Она всеведуща, Олег!

– Ты же сам сказал: Асфирь беспокоилась. Значит, не всеведуща.

– Она доверила тебе испытание, послала на болота, к нашим страшным врагам. И ты испытание выдержал! Вот почему беспокоилась Асфирь – не знала, справишься ли ты без ее помощи.

– На болоте нет власти умруна! – со злобой сказал Олег, вспомнив привидевшуюся ему там Раду.

– Власти Асфири там нет, но если она захочет помочь, то поможет. В конце концов, это ведь она тебя туда направила!

– Вот и нет, мне посоветовал водяной болотом пройти, – уверенно заявил Олег.

– Озерный водяной? Так ведь он ее слуга… – Мирополк вдруг густо покраснел. – Хотя я не уверен, не уверен. Не слушай меня. Откуда мне знать?

Середин печально посмотрел на парня и без сил повалился на траву. В голове опять все перемешалось. «В этой сказке нет порядка…» Если бы сейчас к нему подошел Ратмир с крохотным ножичком, который они, уходя, прихватили из корчмы, то ведун, скорее всего, не нашел бы в себе сил сопротивляться.

«Так вот почему на болоте смеялись, когда я сказал, что водяной посоветовал мне у них спрятаться от умруна», – вспомнил Олег и провалился в сон.

Во сне болотники снова смеялись над ним, и даже Олегу было смешно за компанию – уж больно ловко его все дурачили.

Овражки

Он проснулся на рассвете от пения птиц. Полежал, не открывая глаз, чтобы отсрочить возвращение в мир, построенный Асфирью, но голод заставил шевелиться. В качестве приятного сюрприза Олег обнаружил рядом с собой сверток, в котором лежали краюха хлеба и ломоть сала.

– Спасибо, милостивая богиня, за пищу насущную, а также и тебе, Мирополк, пророк ее, – наскоро помолился Олег и приступил к еде.

В голове царила уже привычная путаница. Все, что произошло с ведуном за последние дни, казалось какой-то несусветной чушью. Однако после этой чуши оставались раны, и не только телесные.

– Чего ты добиваешься от меня, Асфирь? – пробормотал Олег, подозревая, что чародейка действительно может его слышать. – В самом деле хочешь любви? Но ты же не ребенок и должна понимать… Неужели все-таки ребенок? Что же я, получается, с детьми воюю?

Середин подумал, что от таких размышлений может даже аппетит испортиться. Но беспокоился он зря – после приключений на болоте и хлеб, и сало исчезли очень быстро. Завершив трапезу водой из ручья, ведун задумался. Куда идти? В Овражки, к источнику мертвой воды, или лучше куда глаза глядят?

Но вспомнились Всеслава и Рада. Вот ведь дурак, убил Глеба, даже не спросив его о девочке! Только усталостью и путаницей в голове Олег хоть немного мог себя оправдать. А Рада… Он больше не мог оставить эту странную девушку на произвол судьбы. Если все, что рассказал ее брат, правда – а похоже, что так, – то Асфирь заслуживает страшной смерти.

Так ничего толком и не решив, Олег все же пошел к Овражкам. Не для того, чтобы искать там пропавших, а, скорее, просто посмотреть на деревню оборотней со стороны. Озерцы являлись местечком для приезжих, там «службу служили», а здесь жили уже заслужившие награду.

Деревня оказалась совсем недалеко, задолго до полудня Середин увидел одинокий дымок. Это его немного обнадежило: если печи топят, то, значит, живут по-людски. И действительно, десяток бедных домиков выглядели бы вполне похожими на Озерцы, если бы не распахнутые настежь двери и порушенные заборы.

– Да, хозяйством тут себя не очень-то утруждают…

Олег вспомнил того мужика, что ехал на телеге из Овражков в Озерцы по каким-то своим делам, да не доехал, повстречав ведуна. Ему стало интересно: а был ли вчерашний Мирополк среди тех волков, что загрызли лошадку? Но задать этот вопрос было некому, и пока Олег подполз поближе, прячась, словно мальчишка, в лопухах.

Лошади в Овражках действительно были, целых две. Худые и старые, на подножном корму, явно уже не собиравшиеся когда-либо жеребиться. Огороды выглядели заброшенными, ни кур, ни гусей Середин не высмотрел.

– Зачем оборотням хозяйство, электрическая сила, – покивал своим мыслям Олег. – Обратился, поймал зайчонка и съел. Все просто.

Людей в Овражках почти не было, ведун насчитал всего троих: старуху, мирно копавшуюся на том огороде, что выглядел приличнее прочих, молодую девку, которая шила что-то у окна, да мужика, уснувшего прямо на покатой крыше. Не высмотрев, таким образом, ничего для себя интересного, Олег уже собирался уйти, как почувствовал чье-то приближение.

Сабля оказалась уже в руке – в последние дни она проводила там больше времени, чем в ножнах. Спрятавшись за дерево, Середин вскоре обнаружил тихонько подбирающегося к нему оборотня, человековолка. Тот не знал, где именно притаился ведун, а искал его по запаху, жадно раздувая ноздри.

– Я здесь. – У Олега накопилось слишком много злости, чтобы тянуть. – Иди ко мне.

Оборотень прыгнул, даже не дослушав ведуна. Отшагнув обратно за дерево, Середин оставил на пути безмозглой нечисти саблю, а сам подумал, что Асфирь то ли действительно редко вмешивается в дела своих подданных, то ли мало дорожит жизнью ведуна. Последнее как-то слабо вязалось с уверениями в грядущей взаимности, и Олег, размышляя над этой странностью, зарубил оборотня почти не глядя.

Умирая, тот оглушительно заверещал. И на этот крик ответили не меньше десятка глоток со всех сторон. Инстинкт самосохранения заставил Олега мгновенно вернуться в реальность. Куда бежать? Чутье бросило вперед, к деревне, и уже задним умом он одобрил это решение: в лесу шансов на победу куда меньше, чем на открытом месте.

С треском проломившись через кусты, ведун выскочил к домам. Сидевшая у окна девушка вполне по-человечески взвизгнула и отпрянула в глубь комнаты, зато мирная с виду старуха, ковырявшаяся на огороде, одним махом перепрыгнула через плетень и бросилась наперерез. Узел на ее платке развязался – для волчьей шеи он был слишком тесен. Олег, подбегая, прокатился по земле, рубанул оборотня по ногам и, тут же вскочив, вонзил саблю ему в спину.

Из леса один за другим выбегали оборотни, и Середин пожалел о своем легкомысленном поведении. Конечно, бойцы из них были никудышные – вместе с человеческим обликом, похоже, исчезал и разум, – но уж слишком много высыпало из-за деревьев тварей. Куда больше, чем ожидал ведун, судя по количеству домов.

У Середина было еще достаточно свежих ран, чтобы ввязываться в потасовку с тремя десятками оборотней одновременно. Он забежал за угол дома, надеясь петлянием по деревне растянуть ораву преследователей и бить их по одному. Напитывать саблю энергией, на счастье истощенного боями с болотниками Олега, было не нужно – сталь сделает свое дело не хуже.

– Дядя! Сюда! – Из-за сарая выскочил мальчонка, года на два младше Ратмира, поманил рукой. – Сюда, спрячу!

Место и правда выглядело укромным, сарай окружали высокие заросли крапивы. Середин в два прыжка оказался рядом, наискось ударил саблей начавшего уже превращение маленького хитреца, разрубив его от плеча едва ли не до желудка, и присел, скрылся от глаз преследователей.

В потасовке не было никакого смысла – ведь Асфирь сможет легко оживить всех своих подданных, причем не магией, а живой водой, то есть оживить в буквальном смысле. Надо бы было трупы сжечь, да где взять столько времени? Когда толпа оборотней разбежалась по деревне, Олег решил, что лучше всего было бы ускользнуть по-тихому.

Низко пригнувшись, он побежал вдоль стены дома обратно, туда, где оборотни должны были теперь искать его в последнюю очередь. Однако не успел Олег сделать и нескольких шагов, как прямо из окна на него прыгнул оборотень в сарафане – наверное, та самая девка с шитьем. Острые зубы впились в загривок, от боли Середин взвыл не хуже человековолков, не глядя стал кромсать тварь саблей. Оборотень, как и все остальные обитатели Овражков, смерти не боялся, свято веруя в милость своей богини, и висел до последнего. Сбросив наконец с себя мохноголовое тело, ведун оказался лицом к лицу с окружившими его оборотнями. Их было даже больше, чем прежде, – примерно полсотни.

– Стоять! – закричал Олег, надеясь, что слабому разуму оборотней потребуется какое-то время, чтобы разобраться в происходящем. – Всем стоять! Чурки сиволапые!

Действительно подействовало – часть овражкинских замерли, а другие, разогнавшиеся было к ведуну, нерешительно притормозили. Один все-таки оказался на расстоянии удара, и Середин с удовольствием разрубил ему висок.

– Меня трогать нельзя! – как можно более внушительно сказал он дернувшемуся вперед рослому человековолку. – Нельзя ни в коем случае!

Проклятая девка, прыгнувшая из окна, разодрала Середину ухо, да так здорово, что краешком глаза он видел странно торчащий кусок кожи. Только вот трогать его боялся, лишняя боль была сейчас ни к чему. Допятившись до открытого окна, Олег повернулся спиной к оборотням и со всей возможной скоростью забрался в дом. Здесь он первым делом бросился к дверям, на которых, по счастью, оказался ржавый, но еще крепкий засов. Едва Середин вернулся к окну, как туда просунулась первая рычащая голова. Ведун взмахнул саблей, подозревая, что сделать ему это придется не один раз.

Так и вышло – «бессмертные» оборотни отчаянно перли на рожон, снаружи ревели и выли попеременно, скулили раненые. Против воли Олег подумал, что неплохо бы и Асфири появиться, навести порядок… Тем более что, потеряв шестерых, жители Овражков наконец догадались выломать дверь.

Защищать одновременно и дверь, и окно Олег не мог, поэтому предпочел, раскроив череп еще одному оборотню, выскочить из дома тем же путем, каким оказался внутри. На его счастье, почти все враги толпились в сенях, прорываясь в дом через дверь, и Середин достаточно легко прорубился через кольцо, снова побежал по улице.

На скорость рассчитывать не приходилось, и ведун бросался из стороны в сторону, стараясь опять оторваться от преследователей, затеряться между домов. Но ничего не вышло: спустя некоторое время пришельца опять загнали в угол, причем к его ранам добавились разодранная от колена и выше нога и прокушенная кисть. Середин чувствовал, как зараза проникает в порезы, распространяется с кровью по всему телу.

Оборотни подступали, некоторые догадались вооружиться оглоблями и колами, так что полоса сверкающей стали уже не могла держать их на расстоянии. И тогда Олег внутренне сдался.

– Именем Асфири! – нарочито негромко сказал он, и наступила тишина.

Ведун вздохнул, потрогал все же разодранное ухо, скривился от боли и продолжил:

– Именем хозяйки нашей Асфири! Я ее суженый, вы не должны нападать на меня.

Оборотни и не нападали, но и не расходились. Сплошная стена мерзких морд, с клыков капает слюна, в глазах желание убивать. Они боялись, но не имели сил оставить добычу.

– Он говорит правду!

Олег опустил саблю и привалился к стене сарая, когда сверху раздался знакомый звонкий голос. Асфирь медленно снижалась, будто с самого неба. Вышло очень изящно, а когда она, покосившись на Середина, еще и поболтала ножками в воздухе, он не смог сдержать улыбки. Не смог, хотя за миг до этого ему показалось, что от девушки к краю крыши тянется тонкая паутинка…

– Молодец, сообразил! – Чародейка поманила Олега за собой и первая пошла на расступающуюся толпу. – Только что-то поздновато. Надо было с самого начала сказать, что ты мой.

Середин шел за ней молча, чувствуя одновременно и облегчение, и стыд. Пусть только на миг, только чтобы спастись – но он спасовал перед девчонкой, перед паучихой.

– Мирополк рассказал мне, что ты благополучно вернулся с болота. Вообще-то, я не сомневалась. Если ты тогда в лесу мой лоскуток подобрал, то иначе и быть не могло. Но все же… Страшно там, в топях.

– Водяной твой слуга, – вспомнил Середин. – Встречу его – зажарю вместе со всеми русалками. Если бы я знал, не пошел бы ни на какие болота. Зачем тебе это было нужно?

– Ты мой суженый, но я ведь не простая невеста. Я хочу тебя испытать, посмотреть, каков ты.

– Ну и каков? – без интереса, просто чтобы поддержать разговор, спросил Олег.

– Хорош, – улыбнулась Асфирь. – Злой, никому не веришь, между дракой и разговором всегда выбираешь драку – настоящий слуга добра! И еще умный, только медленно соображаешь.

– И зачем тебе такой жених? Я бы его и в тюрьму не принял.

– Ты честный, вот что главное. Ты готов идти до конца. Ты верный… Если, конечно, веришь. А что злой – так это мне просто нравится. Я ведь тоже когда-то была очень злая! – подмигнула ему Асфирь. – Как только люди ни умирали в деревне Глинки… А потом и еще кое-где. Детство мое такое было, ты мне его напоминаешь.

– Я напоминаю тебе молодость, старушка, – буркнул себе под нос Середин. – Вот теперь все понятно. В твоем возрасте это бывает… Сколько тебе лет, Асфирь?

– Много! – отмахнулась чародейка и вдруг начала таять. Они как раз дошли до опушки леса, оборотни разбрелись кто куда. – Ты дел натворил, ведун, а невесте твоей исправлять! Я в Озерцы, за живой водой для побитых тобою людишек. Мертвая-то здесь в запасе имеется… Прощай пока, Олег, не уходи далеко.

– Обещать не могу, – сказал Середин пустому месту и с кряхтением опустился на пригорок.

Овражки лежали перед ним как на ладони. Трупы, раскиданные между домами, отмечали маршрут, которым прошел ведун, а под окном, где он держал оборону, валялась их сразу груда. Злой… Станешь тут злым, когда тебя собираются порвать на части. Олег, морщась, потрогал ухо.

Оборотни разошлись, заботиться о телах никто не собирался. Точнее, одно существо собиралось – Асфирь. Она их бог, она дарует им вечную жизнь в пределах своего царства. А вот Глеб уже не вернется… Если сравнивать болото и мир, сплетенный Асфирью, то здесь, конечно, гораздо уютнее. Оборотни счастливы, а те, что еще остаются в Озерцах людьми, ждут не дождутся своего счастья. Недаром у Олега сорвалось про чурок сиволапых. Злой? Станешь тут злым.

Позади раздался шорох. Ведун обернулся, выставляя вперед саблю, которую так и держал в руке. В десятке шагов стоял волк. Именно «стоял», потому что на его месте уже возник Мирополк. Середин посмотрел в голубые волчьи глаза, усмехнулся.

– Следить за мной приставлен? Где же тогда раньше был?

– Нет, не приставлен. Что, потрепали тебя?

– Есть немного, – признал ведун, опять трогая ухо. – Устал я что-то.

– А ты отдохни. Спешить-то некуда! И подумай над моими словами спокойно. Асфирь здесь бог. Про болото ты верно вспомнил, там свои боги… А знаешь, ведун, отчего озерный водяной сам пошел в услужение Асфири, под руку ее попросился?

– Вот даже как? – присвистнул Олег с деланным удивлением.

– Да, так и было. А случилось это, потому что болотные войной на озера пошли, воду замутили, крикс гнилых наслали. Если бы не Асфирь – сейчас болота к самому Святогорову холму бы подходили.

– Война была? – усмехнулся Олег. – Жаль, я не видел.

– Да ты тогда еще, поди, и не родился, – улыбнулся и Мирополк.

Про себя ведун подумал: когда он родился и родился ли вообще – это вопрос отдельный и крайне интересный. Вот только обсуждать его с этим розовощеким сектантом было бы глупо.

– А сколько ты уже служишь Асфири, Мирополк? Выглядишь молодо, но говоришь, что остался человеком. А сам к тому же в волка обращаешься – странно это как-то. Не сходятся концы с концами. – Середин даже погрозил пальцем Мирополку: – В чем-то ты, добрый молодец, привираешь.

– Ни в чем! – рассмеялся верный слуга чародейки и, легко вскочив, сбежал вниз, к деревне, придерживая одной рукой ножны. Уже у крайнего дома обернулся: – Понимаешь, ведун, я человек лишь тогда, когда нужен Асфири! В остальное время вместо меня по лесу бродит волк, но ко мне он не имеет никакого отношения. Я ничего не помню, да и не нужно мне это. Он – волк, я – человек. И ежели сложить все те часы, что я был нужен хозяйке, получится, почитай, год или два.

– И ты думаешь, что это называется «быть человеком»? – выкрикнул сверху Олег. – Может быть, ты сто детей загрыз, пока был волком!

– Да не бываю я волком! Волк сам по себе, я сам по себе! Жди меня здесь, я скоро принесу мертвой воды, лечить тебя стану.

Середин сплюнул от охватившей его досады. Встретился один обычный с виду человек, который к тому же очень гордится этим и оборотнем становиться не торопится, так оказалось, что и он тоже… Даже еще хуже прочих.

– Не буду тебя ждать, сам справлюсь! Умник, электрическая сила! Богиню себе нашел!

Олег встал и решительно зашагал прочь. Пора было навестить источник мертвой воды. Зачем – Середин уже и сказать не мог, но хотя бы повод имелся. Ухо болело жутко, сильнее даже, чем рваная рана на плече и почти ободранные в схватке с «двойником» ребра.

Петляя по лощинам, ведун быстро оставил позади проклятую деревню Овражки и направился к впадине, которую отчего-то не заполняла мертвая вода. Как это может выглядеть, он пока представить себе не мог. Мертвая вода, по понятиям Олега, обязана вести себя точно так же, как и обычная. Почему должно быть иначе? Ведь живая вода из Святогорова холма только бодрит – и ничего больше. Для чар мало воды, нужны сами чары…

Мертвая вода

Дорога оказалась длиннее, чем думал ведун, и связано это было с его состоянием. Наговоры уже не справлялись с остановкой кровотечения и обезболиванием – иногда с организмом даже магия ничего не может поделать. Каждый подъем давался с трудом, а двигаться приходилось, как назло, поперек бесконечных оврагов.

Когда Олег уже решил, что просто-напросто заблудился и, кроме оборотней да волков, ничего в этом лесу не найдет, с очередного обрыва перед ним открылся вид на какую-то странную котловину. Довольно обширное пространство будто кто-то вдавил в землю, и лес в этой вмятине почему-то не рос. Зато росли кустарники, и такие густые, что Середин быстро отказался от идеи пробиваться напрямик.

«Коли есть источник, то должна быть и тропа к нему, – рассудил ведун. – Не может же Асфирь по воздуху ведра таскать? То есть, возможно, и может, но не станет».

Он не ошибся: тропа имелась, и довольно широкая. Готовый в любой миг нырнуть в кусты, Олег пошел по ней и очень скоро услышал журчание ручья. Поразмыслив еще немного, в кусты Середин все-таки полез, рискуя окончательно испортить одежду. Ведь странная получалась штука: источник есть, а котловина не заполнена водой. Куда же она девается?

Как можно осторожнее Середин наконец добрался до границы кустов и, раздвинув ветви, увидел источник. Ключ находился посреди круглого каменного бассейна примерно десяти шагов в поперечнике, его можно было заметить по легкому свечению, исходившему от струи. Далее мертвая вода наполняла бассейн, стекала из него по каменному желобу на землю и… просачивалась в нее, уходила в почву. Некоторое время Олег с каким-то благостным равнодушием наблюдал эту картину, даже не пытаясь как-то ее объяснить.

Но время шло, и ведун почел за лучшее хоть что-то предпринять.

– Уходит – и уходит, – высказался он о воде, обращаясь к самому себе. – Какое твое дело? Пора полечиться.

Середин спустился к водоему и тут же оказался лицом к лицу с двумя копьеносцами, физиономии и одежда которых показались Олегу смутно знакомыми. Он даже спросил их:

– Вы Тим и Тит?

– Нет, – дружно ответили воины. – Мы Тем и Тет!

– Я очень обрадован, – печально кивнул Олег. – Значит, обознался, электрическая сила. Тогда я пойду…

– Он сказал: тогда я пойду! – радостно завопил то ли Тем, то ли Тет, а его приятель басовито расхохотался:

– Да, так он и сказал!

– Разве мне нельзя уйти, если я забрел сюда по ошибке? – Середин пятился, обреченно выставив вперед саблю.

Он не смог бы сейчас повторить тот фокус со светящимся камнем, даже имейся такой камень возле водоема. Сил не было – они остались на болоте, и не хватало времени их восстановить. Если Тет и Тем решат атаковать… Об этом Середину не хотелось даже думать.

– Ты ведун! – сообщил ему один из стражников. – А ведунов к источнику пускать не велено! Верно, Тет?

– Хорошо, я ухожу, – продолжал пятиться Середин, но Тет вдруг пропал из его поля зрения и ответил приятелю из-за спины ведуна:

– Конечно, Тем! Не велено, а иначе что же мы здесь и от кого сторожим?

– Я не знал, что здесь источник… – Олегу очень, очень не хотелось звать на помощь Асфирь. – Я ведун, но пришел сюда случайно.

– Впервые вижу, чтобы так нагло лгали, – посуровел Тем. – Ты искал то, что перед тобой. Но мы не можем допустить, чтобы ты это нашел. Поэтому…

Оба стражника одновременно занесли копья. Олег видел только один выход, способный хотя бы отсрочить его бесславную гибель, и бросился на Тема. Уже опробованным в тоннеле под Святогоровым холмом приемом он рубанул по копью стражника, в тот же миг ударив владельца копья ногой. Тем с воплем оскорбленного достоинства отлетел в сторону, а Середин с разбега прыгнул в центр бассейна.

По крайней мере, мертвая вода позволит быстро заживить раны, а уж потом, может быть, что-то и придумается. Биться со стражниками в воде Олег не собирался и потому, поспешно окунувшись с головой, приготовился выскочить наружу. Однако Тем и Тет замерли возле бассейна, благоговейно разглядывая ведуна.

– Что прикажешь, хозяин? – спросили они хором, и Олег от неожиданности хлебнул мертвой водички.

– А что я вам могу приказать?

– Тебе видней!

«Вот те на, – немного растерялся Олег. – Значит, кто к источнику пробрался, тот и хозяин? Кто же это придумал такие глупые правила? Надрать бы задницу дураку».

Между тем ведун чувствовал, как зарастают раны. Это сопровождалось приливом сил, рвавших сейчас поврежденные каналы и тут же латающих их. Это было больно, но приятно, Олег стоял пошатываясь и глуповато улыбался.

– Так что прикажешь, хозяин? – снова хором вопросили Тем и Тет.

– А что вам приказали раньше?

– Мы не отвечаем на вопросы, мы исполняем приказы, – все так же бодро доложил Тем.

– Если это приказы, которые нам разрешено выполнять.

– Кем? – опять спросил Олег, но копьеносцы, как и обещали, промолчали. – Ладно. Я приказываю не пускать к источнику никого, кроме меня.

– Приказ невыполним, противоречит старому приказу.

– Я его отменяю!

– Приказ невыполним, противоречит старому приказу!

«Что-то мне это смутно напоминает, – нахмурился Олег. – Приказывай, только этого не сделаю, этого тоже, а что именно сделаю – не скажу».

– Тогда… Приказываю идти на край света!

– Приказ невыполним, противоречит старому приказу!

– Замечательно… – Середин еще раз окунулся с головой, отфыркался, потрогал ухо. От резаной раны не осталось и следа.

Пора было уходить, но Олег не был уверен в преданности стражников. Что, если они набросятся на него, как только ведун покинет водоем? И вообще… Похоже было, что Асфирь получила доступ к роднику примерно таким же образом. Наверняка и в Святогоровом холме все устроено так же примитивно: прошел к источнику – значит, хозяин. Зачем так устроено, выяснять не у кого, да и ни к чему.

– Вот что: приказываю не пускать сюда чародейку-нежить по имени Асфирь. Знаете такую?

– Приказ невыполним, противоречит старому приказу!

– Да что за чушь! – рассердился Середин. – Зачем же вам новые приказы, если вы обязаны выполнять старые?

Стражники не ответили. Олег еще немного поплескался в мертвой водице, которая, похоже, перестала оказывать на него какое-либо воздействие. Значит, все, напитался силой под завязку.

– Пусть Тем отныне зовется Тим, а Тет – Титом, – без особого плана брякнул ведун.

– Приказ невыполним, это чужие имена!

– Ага! – обрадовался Олег. – Значит, вы с ними из одной компании… То-то водяной в именах стражников живой воды путался, кто-то там потрудился. А если Тем станет Тамом, а Тет – Татом? Так можно?

– Исполнено, – тут же сообщили копьеносцы.

– А если я теперь прикажу, чтобы чародейку Асфирь к источнику не подпускать?

– Исполнено!

– И вообще никого не пускать, – решился наконец Середин. – Правда, если она один раз вас обхитрила, так обхитрит и другой… Ну, все равно, пусть потрудится немного. Только вот не пойму: отчего… А, ладно, электрическая сила, я слишком многого не понимаю. Не нападете на меня, если выйду из воды?

– Приказано никого не подпускать! – сообщил Там.

– А чтобы не выпускать – не приказано! – добавил Тат.

– Чурбаны вы, ребята. А я чуть не сгорел в том колодце, хотя мог просто приказывать… Вот оно как бывает, – печально подвел итог Олег и вылез на сушу. – Значит, и меня больше не пустите… А, все равно.

Его внимание привлекла вода, пропитавшая его одежду. Она стекла вниз вся, до последней капли, единым ручьем. Миг – и порты, и рубаха стали сухими. Олег немного задержался, чтобы вылить воду из сапог. И обувь тоже стала сухой, мертвая вода не желала уходить от источника.

– Может, потому она и в землю уходит? – поинтересовался Олег у Тама, но стражник ничего не ответил. – Что ты можешь понимать, дурак с копьем? Лучше у Ворона спрошу, если свидимся.

От былой неуверенности не осталось и следа. Олег чувствовал себя будто заново родившимся, способным на любые подвиги. Если бы сейчас на него напала полсотня оборотней, он не упустил бы ни одного и за помощью к умруну обращаться бы не пришлось. Оставалось решить, что теперь предпринять, в какую сторону направить усилия.

– Рада и Всеслава, – вспомнил Середин. – А значит, и Ратмир. Перенесся мальчишка тогда недалеко, значит, сейчас, скорее всего, в Озерцах. Он же не оборотень, что ему здесь делать?

Обратно к деревне ведун не шел, а бежал, лихо прыгая по склонам оврагов. Возле домов уже не было трупов, а на огороде копалась бабка, как две капли воды похожая на убитую. Середин на ходу погрозил ей кулаком, но бабка лишь улыбнулась в ответ. Сплюнув, Олег выбрался на дорогу к Озерцам и быстро зашагал к Святогорову холму.

По дороге его опять взяла злость на Асфирь и, конечно, на водяного. Как лихо прикидывался союзником, пузатый мерзавец! Середин поклялся сам себе в случае победы над чародейкой заняться озерами. Данные водному народцу обещания теперь цены не имели, водяной сам во всем был виноват.

Дорога до Озерцов вытянулась по краю луга, будто стрела, соединяя два селения. Не успело еще солнце склониться к горизонту, а с удовольствием прогулявшийся и ничуть не уставший ведун увидел вдалеке журавль колодца – самое высокое сооружение в Озерцах.

– А крюк делал по болоту, сто раз едва не сгинул, доплелся еле живой! – бормотал вполголоса Олег, потихоньку закипая. – Пойти, что ли, на озера прямо сейчас? Как с Асфирью выйдет, еще неизвестно, но водяному уж точно не поздоровится!

Так бы он и поступил, не заметь у колодца сразу две знакомые фигуры. На одной поблескивал островерхий шлем, она застыла, глядя на дорогу. Другая, невысокая и белобрысая, беззаботно спускалась с холма, пыля по наезженной дороге. Ведун, забыв о солидности, бросился бегом к роще, чтобы подкрасться к Ратмиру незамеченным.

Однако в роще Олега ждала еще одна неожиданная встреча. Ломая в руке шапку и переминаясь, меж деревьев топтался староста Борис.

– Будь здрав, Олег Середин!

– Что надо? – подошел к нему ведун.

– Асфирь меня послала здесь тебя встретить. Просила передать, что за источник на тебя не в обиде, а что ты с хозяйством разбираешься – молодец. Вот так и просила передать, слово в слово, – Борис подобострастно улыбнулся. – Мое дело маленькое, передал и пошел.

– Ну, передал? – хмыкнул Олег.

– Вроде передал…

– Тогда – пошел!

Борис мелко покивал, затем часто, по своей всегдашней привычке, посеменил обратно к холму – но вдруг остановился.

– Не вели казнить, Олег! Забыл! Еще Асфирь приказала передать тебе, что люб ты ей все сильнее.

– Иди! – отмахнулся ведун. – Да не вздумай сказать паршивому Ратмирке, что я здесь! Вон его рубаха уже мелькает…

– Мое дело маленькое… – пробормотал староста и наконец ушел.

– Уважает, – вздохнул Олег. – Начальника чует. Суженого паучихи, электрическая сила. Как же мне все это надоело! Если бы не Рада, да еще Славушка…

Дунул ветер, зашумели деревья. Ведун глянул в небо, ожидая увидеть набегающие тучи, но вместо этого заметил показавшиеся на миг тонкие нити, натянутые над лесом и дорогой, деревней и озерами. Только на миг, видение тут же рассеялось.

– Где же я это видел уже? – нахмурился ведун. – Когда?..

И вспомнил – когда спускался в колодец. Тогда не придал значения, но повторяющееся видение – это уже кое-что.

– Двойное ква, – подвел итог Середин. – Не забыть бы.

Ратмир приближался, напевая что-то веселое, похабное – явно из репертуара княжеских дружинников. Олег припомнил Добрыню, покачал головой: ну что за сын у обычного, славного мужика? Будто случайно встав за кустами, ведун подпустил отрока поближе, а потом выскочил на тропинку и схватил его за плечи:

– Попался?!

Только что весело распевавший мальчишка взвыл, как волчонок, рванулся так, что затрещала рубаха. Олег повалил его на траву и не без труда утихомирил, а уж потом заметил, что глаза Ратмир крепко зажмурил.

– Ну, что дрожишь?! Рога у меня выросли?

– Это ты?! – Ратмир уставился на Олега то ли с облегчением, то ли это облегчение хорошо разыграв. – А я-то думал… Думал, она меня схватила!

Середин вспомнил, какой хороший актер получился бы из этого сопливого паренька, и настроился на долгую беседу. Он всегда был против того, чтобы бить детей, но раз уж дело касается Рады, разговор начинается взрослый.

Чародей-самоучка

– Я ничего такого не делал! – кричал Ратмир, растирая по лицу кровавые сопли. – Не делал я ничего такого!

– Разве я не просил тебя вести себя потише? – спокойно спросил Олег и поправил сбившуюся веревку на груди отрока.

Ведун счел за лучшее начать разговор только после того, как хорошенько прикрутил Ратмира к толстой березе. Веревка нашлась случайно, в траве, но очень кстати. А еще Середину показалось, что это та самая веревка, на которой Всеслава водила непослушного козленка.

– Ладно, бей меня, бей! – завыл Ратмир, но уже не так громко. – Ты сильнее – значит, бей… А вот я бате расскажу, что ты тогда будешь делать?

– Ты ему ничего не расскажешь, – вздохнул Олег и слегка придушил Ратмира. – Неужели еще не понял? Ты отсюда никуда не уйдешь, вот в этой рощице жизнь свою окончишь.

– Да за что? За что?! – Отрок получил еще один тычок под ребро и опять заговорил тише. – Подумаешь, камнем в тебя бросил… Так ведь не попал же!

– Я знаю, что ты сумел унести Раду…

– Да как?! Как я мог ее унести, ведун? Я же слабый, ты посмотри на меня!

– Значит, не такой уж и слабый, кое-чему научился из книжек чародейских. А слабым только прикидываешься, чтобы свои подлости ловчее творить было, – отверг эти возражения Олег. – Я знаю, что это был ты. И не один, а с сыном старосты Бориса.

– Они же не люди! – взмолился Ратмир. – Олег, да я к ним подходить боюсь! Ты знаешь, почему я сюда не хотел идти? Потому что тут одни оборотни в деревне, почти все! Вот ты, ведун, ничего не знаешь, а я все подмечаю. Ты меня послушай, я тебе много расскажу!

Ведун отошел в сторону, покашлял в кулак, скрывая усмешку. Если врет – а он, конечно, врет – то врет талантливо. Отказываться – так уж от всего. Знать ничего не знаю, про умруна-чародея не ведаю…

– А помнишь, как ты мне тогда кричал: «Что ты скажешь, когда она тебя в бараний рог согнет?» – припомнил Середин. – Твои слова! Или скажешь, это морок был?

– Нет, не морок, мои слова… – понурил голову Ратмир.

– Так кто же такая эта «она», если ты даже не знаешь, кто в Озерцах оборотень, а кто нет, если ты чурбанов Борисовых боишься?

Отрок молчал, шмыгая носом, и Олег счел возможным съездить ему еще раз, уже в ухо. Привязанный к дереву застонал, а потом вдруг навзрыд расплакался. Даже не расплакался, а разревелся в три ручья. Ведун попробовал остановить поток легкими шлепками по щекам, но успеха не добился и в раздражении отошел.

Ратмира он увел в дальний уголок рощи, чтобы им никто не помешал. Детей в деревне, по понятным причинам, было немного, влюбленных парочек тоже не наблюдалось, поэтому Олег надеялся поговорить спокойно и никуда не торопясь.

И вот теперь мальчишка, как Середин и ожидал, начал нести небылицы. Не ожидал ведун другого: что пара оплеух не только не развяжут ему язык, а вроде бы даже наоборот.

– Хватит реветь, ты же не баба! Уж натворил дел со своим чернокнижием – так ответь!

– Не трогал я Раду… – провыл отрок.

– Ладно, ладно, поговорим о другом. Ты хочешь, чтобы я тебе верил? А с чего? Ты вот говоришь, что знал, подозревал об оборотнях. А почему же мне, ведуну, ничего не сказал?

– Потому что ты ведун… Сам все знать и видеть должен… Только я решил, что ты не ведун никакой, а вор и обманщик обычный.

– Почему же ты так решил? – опешил Середин.

– Потому что одет как скоморох. Ведуны так не одеваются. А когда по земле слух идет об охотнике на нежить, многие могут захотеть себя за него выдать, пожрать всласть за чужой счет, – объяснил Ратмир и вроде бы немного успокоился. – Теперича-то я верю, что ты ведун.

– А это почему?

– Потому что в осиннике тогда не одолела тебя нечисть, – вздохнул Ратмир. – Я ведь видел, как на тебя напали. Но помочь-то не мог! Думал, ты пропадешь, а все по-другому вышло. Вот я и догадался, что ты тот самый ведун.

– Догадался! – замахнулся на него Олег. – Людям не веришь, а только догадываешься?! Если бы по дороге сюда ты мне все рассказал, многое могло бы по-другому выйти… Хотя что я говорю? Ты же все мне врешь.

– Не вру… – опять заплакал мальчишка.

«Не верить этому артисту, не верить. Сейчас плачет, а вчера в это время, может быть, Рада перед ним плакала», – сурово подумал Олег и для порядка еще раз сунул кулак парню под ребро.

– Не врешь?! Ладно… Глеб Всеславу увел, бабку ее, Лушу, на куски порвал. Почему ты мне ничего не сказал? Ведь знал уже, что я ведун!

– Ты и без меня знаешь.

– Знать-то знаю, а почему ты не сказал?

– И еще… – Ратмир последний раз всхлипнул и задышал ровно: – Бабка Луша-то живая. Путаешь ты что-то, Олег.

Середин закатил глаза. Ну конечно, бабка Луша может быть живая! Вон она, живая вода, под холмом. Это ничего не доказывает. Но не пересказывать же это все Ратмиру? Он все знает, просто придуривается!

– Оставь в покое бабку Лушу! Девочку украли.

– Глеб унес, – согласно кивнул Ратмир. – Я слышал, как он к Раде в дом ломился, как тебе отомстить обещал, – мы же соседи. Только странно мне показалось, что так много шуму… Он ведь, оборотень, мог тихонько, через окно или по крыше. Я видел, какие они ловкие! Страшно мне. А тут еще ты, убить меня хочешь… За что?! Сам же говорил о правде, что она важнее силы! Врал, значит.

– Ты меня обсуждать перестань, а то опять по зубам схлопочешь, – пообещал Олег. – Где может быть Славушка, говори? Или уже поздно ее искать?

– Расскажу, что знаю, – кивнул Ратмир. – Только ты меня развяжи потом! Не трогал я Раду! А прознал я, ведун, что есть у старосты Бориса в доме сундук, а в сундуке сапоги и другая обувка всех тех, кто из Озерцов ушел да в Еловом лесу остался!

– Знаю я про сундук. И что?

– Знаешь?.. – поник Ратмир. – А я думал, не знаешь… Что же тогда спрашиваешь про Всеславу? Иди к Борису да припри его к стенке, как меня, поройся у него в сундуке.

Середин отвернулся, чтобы скрыть замешательство. Отрок оказался совершенно прав! Если бы Славушку уже обратили, лишили человеческого облика, то ее обувь лежала бы сейчас в сундуке у Бориса, и проверить это можно было очень быстро. Зачем Асфири понадобилась вся эта «сапожная» магия, Олег не понимал. Но важно ли это? Может быть, не такая уж она умелица, может быть, считает это самым простым способом держать оборотней вдали от деревни. Глеб говорил, что нашел ведуна по своим сапогам, почуял – и, скорее всего, не врал. Значит, работают «сапожные» чары.

Ратмир вот понял сразу, с чего надо начинать поиски девочки, а Олег не догадался. Есть от чего разозлиться на себя.

– Ведун! – робко позвал его мальчишка.

– Что тебе?

– Не убивай меня, ведун! Не трогал я твою Раду, клянусь! А то, что я тебе там, у колодца, кричал… Не могу я тебе про нее рассказать. Тогда уж лучше… Лучше убивай.

По соплям, которые двумя ручейками текли из ноздрей Ратмира, Середин сразу понял, что вовсе это не «лучше» и мальчишка вот-вот сломается. Или что-то придумать успел?

– Почему же ты мне не можешь сказать? Сам же сказал, что веришь мне, что признал ведуна. Значит, мне все сказать можно.

– Вот потому, что ты ведун, и не могу сказать, – картинно вздохнул отрок. – Лучше убивай.

– Быстро или медленно? – Олег решил пока подыграть ему и достал нож. – Можно нос тебе отрезать и подождать, пока ты соплями истечешь. Верная смерть! А можно по капле кровь тебе выпускать, прыщи резать. Что выберешь?

– Олег, поклянись, что не тронешь ее! – попросил Ратмир.

– Как же я буду клясться, когда не знаю, о ком речь? – развел руками ведун. Потом изобразил прозрение: – Ба! Да она, наверное, нежить ночная, вот ты и не хочешь мне, охотнику на нечисть, о ней рассказывать! Так?

– Так… – едва слышно шепнул мальчишка.

– Значит, я просто обязан из тебя правду вынуть. И ты все равно расскажешь… – Олег попробовал остроту ножа на волосе, остался доволен. – Знаешь, какие крепкие мужики у меня все рассказывали? У, не чета тебе! Так что даже и беспокоиться не о чем. Обычно становятся разговорчивыми, когда третий палец отрезаю. Особенно крепкие атаманы, конечно, до пятого-шестого держатся. Но совсем без пальцев скучно жить, понимаешь? Тем более что после пальцев я примусь за уши, глаза…

– Не губи! – затрясся Ратмир, и ведун почти с ужасом уставился на темное пятно, расплывающееся по штанам отрока. – Слабый я… Один палец отрежешь, я все и расскажу, а тогда зачем резать? Не трогай ее, ведун, пожалуйста!

– Кого же это – ее?

И Ратмир начал говорить. Сначала медленно, потом все быстрее, все откровеннее.

– Книжки чародейские у меня не от нее! Я сам грамоте выучился, и не только нашей, – это когда у нас греческие монахи жили. Я им хлеб таскал потихоньку от бати… И книги так же достались, один мужик их принес. Украл, наверное, где-то. Я на хлеб и сменял… Стал читать, а там – колдовство! Все расписано – как наговоры составлять, как чары накладывать! Вот только не получалось ничего. Почему – не знаю, может, перевел неверно… Попадаются же и такие слова, которых монахи не знали. Да и откуда им знать, если колдовства чураются? Одним словом, надеялся я с помощью этих книжек сильным стать. И не для того, чтобы зло творить, ведун! Не обязательно же чародеи злые, вот хоть тебя взять. А еще защититься я хотел, потому что сам из этой деревни и знаю, что от детей тут много всего скрывают. Говорить никто не хочет, а творится жуткое… Так рад был, когда мы уехали, а батя меня чуть что – обратно одного отправил, да еще с первым попавшимся проходимцем. Справедливо это, Олег?

– Он же не знал, что тут творится, – попробовал Середин вступиться за Добрыню.

– Я ему все рассказывал, да он не верил. Батя вообще ни во что не верит, кроме как в коня, меч да лук. И вот пришли мы сюда… – Ратмир даже зажмурился, вспоминая. – Ночью я, как в книжке написано, пошел в поле духов вызывать. Страшно! Но я себя пересилил. Читал-читал всякие наговоры – ничего не вышло. А как уже домой пошел – встретил ее.

– Да кого же? – поторопил Олег. Ему было интересно, чем это вранье завершится, однако и день уже заканчивался. – Хоть бы имя назвал.

– Не знаю я ее имени. Она примерно моего возраста, чуть постарше, может быть… В белом платьице, очень красивая, косу любит то заплетать, то расплетать. Она такая красивая, ведун, что у меня сердце в пятки ушло, но не от страха, а от… – Ратмир замялся.

– От чувств, – ухмыляясь, подсказал ему Олег.

Мальчик все разыгрывал как по-писаному. Надо же, как хорошо задумал: они с Асфирью действительно выглядели примерно одногодками. Конечно, чародейка куда самостоятельнее, и сопли у нее из носа не текут… Но для наивной детской любви имеется прекрасная почва. Любой ведун должен растаять и заплакать не сходя с места. Олег, может статься, и поверил бы, если б не Рада.

– Да, от чувств, – скромно подтвердил Ратмир. – Она заговорила со мной, спросила про книги. Я испугался, конечно… то есть не сильно, но ведь ночь, а у нас в деревне таких нет. Я все рассказал о себе, а она мне о себе. Мы подружились, стали видеться ночами, болтать. Она обещала мне помочь во всем разобраться… В книгах то есть.

– И кто же она такая?

– Она… Ведун, не трогай ее! Она ни в чем не виновата! Просто она – дочь нашего умруна-чародея. Когда их дом жгли, он же там вместе со всей семьей был, и…

– Ну, хватит! – Олег навис над Ратмиром, приблизил нож у его лицу. – Или ты мне будешь говорить правду, или пеняй на себя!

– Я правду говорю… – заныл отрок. – То есть… Она мне так о себе сказала!

– Нет мне дела до Асфири! Скажи, где Рада!

– Асфирь… – Ратмир замер с открытым ртом, даже позабыл про нож. – Так ты ее знаешь? А я решил имени не выдавать, потому что если колдун узнает имя, то он все что хочет может сделать с этим человеком. Но ты… Ты ее видел?

– Где Рада? – Олег окончательно вышел из себя. Он взял дрянного мальчишку за волосы и начал слегка постукивать его затылком о березу: – Где Рада? Где Рада?

– Не знаю! Не трогал я ее!

Чтобы ненароком не прибить парня насмерть, Середин нервно обошел вокруг дерева, по пути от души пнув два других. Опять вперил взгляд в Ратмира.

– Я бы тебе поверил, стервецу, складно ты врешь. Но когда я входил в дом, то слышал твой голос. А на стенах были рисунки сажей, очень похожие на те, что я видел в твоей книге. Но главное – голос! Я тебя слышал, перестань же врать, не вреди себе!

– Не было меня там! – затрясся Ратмир, увидев в глазах Олега свою скорую гибель. – Не было! И не рисовал я сажей ничего такого! Клянусь, Олег, матерью-покойницей клянусь! Вот, я вспомнил! Вспомнил! Я когда в тебя камень бросил, не в себе был, обиделся на тебя. Пригрозил тебе своей знакомой чародейкой, она мне сильнее тебя намного казалась, вот и пригрозил. От обиды, не всерьез! А потом побежал в осинник, где мы с ней часто встречались. И опять ее там видел… Да, как раз тогда! Хочешь, я найду Асфирь, и она тебе все подтвердит! Ты только ее не трогай, пожалуйста…

Олег со вздохом опустился на корточки. Ну, что за бред? Только что так складно врал, так хорошо все придумал, а теперь вот – Асфирь в свидетели зовет! Надо же такую глупость изобрести.

– Пусти меня, дядя Олег… – тихонько заревел отрок. – Не виновный я ни в чем… Я тебе помогать хочу, только Асфирь не трогай, она хорошая, добрая…

Ну не кромсать же его ножом в самом деле?! Олег в сердцах перерезал веревку и пошел, широко шагая, к деревне. Сзади тут же послышались торопливые шаги Ратмира – не отставал почему-то.

– Дядя Олег! Я с Асфирью поговорю про Всеславу и про Раду. Если она что-то знает, то расскажет обязательно. А я сразу тебе передам, ладно, дядя Олег? Только не трогай ее, она хоть и нежить, а хорошая! Она нам помогать станет!

– Цыц! – приказал Середин. – Иди, говори с ней. И спроси заодно, зачем она мне сказала, что это ты Раду забрал.

Ратмир остановился, будто налетел на столб, скоро его редкие всхлипы остались далеко позади.

«Нельзя терять самообладания, – чеканя шаг, внушал себе Середин. – Потеряешь его – потеряешь себя, тогда конец всему. Что бы ни случилось с Радой или Славушкой, это не должно помешать главной цели. Надобно извести чародейку. И мысль должна быть одной-единственной, простой и острой, как бритва. Где слабое место? Там, где сила. А сила ее не в воде, живой или мертвой, не в оборотнях и не в слугах-богатырях. Может быть, исходит она от тех слов, что кричал, сгорая, Элокай, ее отец? Но эту историю рассказала мне Старая Мила, которой тоже нельзя верить. Может быть, и не было никакого Элокая, не горела девочка в доме. Все может оказаться ложью, а вот источник настоящей силы Асфири надобно найти во что бы то ни стало. Если не на кого опереться, кроме сабли верной, – одному искать».

Так и дошагал Олег до Борисова дома; не стуча, открыл дверь. Охнула, увидев его, старушка, дрожащей рукой указала на комнату, где отдыхал от трудов праведных староста.

Кружной путь

Борис подскочил с лавки, на которой мирно дремал, шагнул навстречу Олегу, потом отчего-то передумал и сел, понурив голову. Ведун, ничего не говоря, подошел к сундуку, который оказался здесь же, смахнул на пол горшки. На их грохот отозвалась за печью тяжелым вздохом Марья, и Олег почувствовал мимолетную жалость к жене старосты. Все же бежала когда-то, осмелилась пойти на болота, чудом осталась жива.

– Что ищешь, Олег Середин? – робко поинтересовался Борис, когда ведун начал вышвыривать на пол сапоги, поршни, лапти.

– Обувку Всеславы, – не стал скрытничать Олег. – Приносил, сразу говори?

– Нет, клянусь!

– Проверить надо… – Середин продолжал вышвыривать обувь, но детскую нашел лишь на самом дне, всю перепревшую от долгого нахождения в сундуке. – Тебе веры нет, Борис. Стоит одни только мои сапоги вспомнить. Говорил, что твои, а подсунул Глебовы.

– Вышло так… – проблеял Борис. – Испугался я… Запутался. Прости меня, Олег.

– Боишься, – удовлетворенно кивнул ведун и уселся напротив старосты. – Значит, не ходил в Еловый лес за обувью Всеславы? Говори только правду, а то, клянусь, зарублю. Жалеть мне тебя незачем, девчонку Глеб унес именно потому, что я в его сапогах из деревни ушел.

– Моя вина, – мелко закивал староста. – А в лес за ее сапожками ходил – думал, лежат там под елочкой. Но волки мне всегда место показывали, а в этот раз не было такого. Так что не приголубила еще Асфирь нашу Славушку, рано ей.

– Если опять соврал – зарублю, – напомнил Олег.

Они помолчали, потом в дверь робко заглянула Марья.

– Откушать не желаешь, Олег Середин? – спохватился староста. – Не забудь, ты у меня на постое! Гость дорогой.

– Да уж, надеюсь, что такой гость выйдет тебе дорого… – пробурчал ведун, но, вспомнив, когда последний раз ел, предпочел согласиться. – Давай перекусим, раз уж сам предложил.

– Прости, если не угодим чем… – завел Борис, но Олег махнул рукой:

– Напрасно пресмыкаешься. Что бы ваша Асфирь ни выдумала, а суженого пусть в другом месте ищет.

– Повелительнице нашей виднее, – очень тихо заметил староста. – Она никогда не ошибается…

– А вот тут – ошиблась! – Олег даже пристукнул кулаком по столу.

Разговор на время оборвался, оба сидели молча и глядели в окно, на растворяющуюся в сумерках дорогу. За ней зеленел луг, а Еловый лес уже поглотила тьма, виднелась лишь темная остроконечная стена, будто огромная крепость.

– Где Всеслава? – тихо спросил Олег, когда Марья поставила пищу на стол и скрылась.

– Не знаю… Не знаю, ведун, честно говорю.

– Но куда Глеб мог ее унести? Хоть предполагать-то ты должен.

– Славушку, внучку мою, Глеб унес, знамо, в Еловый лес, больше некуда, – уверенно сообщил Борис. – Но вот что с ней дальше случилось – не знаю.

– А у Асфири спрашивал?

– Благодетельница не допустит, чтобы с ребенком беда приключилась, – уклончиво ответил староста.

Поужинали в тишине. Олег вдоволь напился квасу, но от бражки отказался: не ко времени. Он уже решился идти искать Всеславу в лес, а что-то подсказывало ему, что и Рада будет где-то неподалеку. О Раде хотела тогда сказать Асфирь, звала его, но ведун не поверил… И правильно сделал! Верить паучихе нельзя, даже если говорит правду. Звучит смешно, а по сути верно.

– Слышал я, и Рада пропала, – будто прочел мысли Середина староста. – Но если хочешь совета, Олег, – не ищи ее.

– Это отчего же?

– Девица она не простая, Асфирь сама о ней заботится. Красота Рады прельстительна… Уж коли повелительница решила ее забрать из деревни, то, значит, так тому и быть. – Борис хитро посмотрел на Олега, даже слегка подмигнул. – Не ищи, не то и на себя, и на нее беду накликаешь.

– Ревнует Асфирь? – фыркнул Олег. – Все ты перепутал, старый пень. Разве не Ратмирка негодный, с черными книжками балуясь, Раду из деревни куда-то перенес?

– Ратмир не сможет в Озерцах сделать ничего, что бы не дозволила ему наша благодетельница, – убежденно заявил Борис.

Середин был вынужден признать, что старик прав. Он и сам подозревал это с самого начала. Ратмир мог быть просто орудием в руках чародейки. А мог, с другой стороны, вообще не иметь отношения к похищению… Олег ведь его даже не видел, только слышал похожий голос.

– Спасибо за угощение. – Ведун поднялся, поправил саблю.

– Ночевать не останешься? – спросил Борис. – А может, баньку протопить? Чурбаны эти, сыновья мои, все здесь. Крикну – воды натаскают.

– Я сегодня уже купался, – усмехнулся Олег. – А ночевать, наверное, приду. Прогуляюсь перед сном – и вернусь.

Он уже решил утром идти в Еловый лес. Именно утром, ночью нежить все-таки становится сильнее. Если волки будут мешать… что ж, придется сразиться с волками. Хватит их бояться, после путешествия по болоту это даже смешно.

Не только искать Всеславу и Раду собрался ведун. У него наконец-то появился план, хотя все зависело от его же чувствительности. Дважды он видел в небе паутину, накрывшую всю эту проклятую местность. Если искать силу чародейки – то именно в центре этой паутины. Так уж заведено у пауков: сеть крепится по краям, а сидит тварь в середине. Там ее и ищи, ежели хочешь убить.

По всем прикидкам, этот центр не мог находиться возле Озерцов или Овражков, владения повелительницы простирались на юг. Значит, следовало идти в Еловый лес, искать там.

На улице Олег окунулся в чудесный летний вечер – немного душный, но зато ароматный, напоенный уютным пением насекомых. Он пошел по улице, намереваясь в конце ряда домов свернуть к озерам. Злость на водяного, союзника-предателя, все еще кипела в Олеге, а спать пока не хотелось. Что ж, если и не отомстить, то хотя бы высказать водному народу все, что о нем думаешь, – и то хорошо.

Он не спеша, разглядывая крупные звезды, дошел до околицы, потом свернул направо и издалека увидел тонкую фигурку в белом платье, застывшую у самой воды. Встреча не показалась Олегу нежелательной. Бояться умруна? Поздно, он давно в паутине. Не ускоряя шаг, Середин приблизился к чародейке, остановился рядом.

– Ты про Раду выспрашивал? – тут же заговорила Асфирь, даже не оглянувшись.

– Неужели ты думала, что я о ней забуду?

– Я думала, что ты уже забыл. Вспомни, почти на этом самом месте я звала тебя к ней. Ты не пошел, поверил водяному…

Олег промолчал. Да, так все и было – лишний счет к «царю пучеглазых рыб». И все равно он правильно сделал, что не пошел с Асфирью, – хоть один раз, да отказался играть в ее игры.

– Понравилось тебе болото? – насмешливо поинтересовалась чародейка и, не дождавшись ответа, заговорила серьезнее: – Вот где зло. Вот где страх. Если дать им волю, всю землю превратят в такую топь, и людям места не будет. А ты говоришь – я плохая… Меня любят.

– Будет время, доберусь и до болота, – буркнул Олег.

– Сил не хватит, пропадешь, – качнула головой Асфирь и снова была права. – Учиться тебе еще нужно. Много лет… Слишком много для обычной человеческой жизни. Вот поэтому и послала тебе судьба меня, суженый мой.

– Я пойду, погуляю… – Ведун прошел мимо чародейки, углубился в перемычку между озерами, в которых отражались тысячи звезд. – Надеюсь, не увидимся.

– Злой! – весело крикнула вслед Асфирь. – Но про Раду еще хочу сказать! Я думала, ты между нами уже выбрал, забыл ее. Ошиблась?

– Я между вами выбрал! – откликнулся из темноты Олег. – И не тебя!

– Злой!

Когда Олег оглянулся, белого платья на берегу уже не было видно. Усмехнувшись в усы, ведун пошел дальше, осторожно нашаривая сапогами дорогу. Вот чертовка, все еще играет с ним… На что надеется? Непонятно. Но это не важно, теперь надобно найти слабое место и ударить – вот и вся работа для охотника на нежить. А вот потом придется поговорить с Радой… Если будет с кем говорить.

Сердце сжалось, но Олег приказал ему биться ровно. Главное – сохранять самообладание. Сейчас ведун немного потешится над водяным народцем, а потом отправится спать. Утром – в бой.

Достаточно далеко углубившись в царство водяного, Олег позвал его, опустив в воду крестик. Однако он просидел на берегу битый час, а никто так и не появился.

– Эй! Царь пучеглазых рыб! – негромко крикнул Середин. – Лоскотухи, кровопийки толстозадые, где ваш лысый батюшка?! Это друг ваш пришел, Олег-ведун. Или не ждали живым?

Тишина. Даже лягушки притихли и криксы не хихикали. Олег насторожился, огляделся. Озера выглядели мертвыми – ни русалок, ни упырей. Никого. Неужели так испугались возвращения ведуна?

– Эй, кто-нибудь! – Олег опустил руку с крестиком под воду, поболтал там ладонью. – Что, передохли? А почему тогда не всплыли кверху пузом?

Долго никто не показывался, а потом раздался тихий, нежный плеск, и в озерцо через протоку вплыли лоскотухи. Они не пели, двигались медленно, и Середин понял, что случилась беда.

– Здорово, девки! – нарочито бодро позвал он. – Батю утопили и празднуете?

– Враг наш! Враг наш! – заголосили кровососки, но не так громко, как обычно. – Губитель!

– Да разве я вас губил? Это водяной, царь рыб пучеглазых, меня сгубить хотел, на болота послал. Разве не помните?

– Нет больше нашего батюшки, осиротели мы… – пропели лоскотухи, кружась хороводом в середине крохотного водоема. – Некому больше защитить, некому наказать… Ты пришел, губитель, враг наш. Кто отразит тебя?

– Что с ним случилось? – окончательно посерьезнел Олег. – Убили? Кто?

– Умрун-чародей… – тихо пели лоскотухи. – Умрун-чародей погубил батюшку… Все его забыли и покинули, все по протокам попрятались, одни мы горюем. Бедный наш, бедный батюшка…

– Да за что же?! – всерьез удивился Середин. Случившееся опять все переворачивало с ног на голову. – Разве водяной не слуга умруну был?

– Служил поневоле… Да хотел тебя погубить, за это и наказал его умрун. Хочет умрун на тебе жениться, осерчал. А батюшку жалко…

Середин поднялся на ноги, вздохнул. Лоскотухи, конечно, все перепутали, Асфирь не жениться собиралась на Олеге, а скорее уж замуж выходить, но разве объяснишь это толстозадым дурам?

– Значит, водяной меня убить хотел тайком от чародейки? Так? Ну, хватит петь, ответьте же!

– Да! – сердито ответил хор. – Не хотел батюшка, чтобы ты в силу вошел, враг наш. Теперича вместе с умруном всех победишь, никому нет спасения. Бедные мы, бедные, осиротели…

– Плывите в другое место плакать!

Лоскотухи стали ругаться, но хор не сложился, и ведун ничего не расслышал. Когда кровопийки уплыли, Олег еще немного постоял на берегу, подышал свежим ночным воздухом и понял, что развлечься не удалось. Асфирь его опередила. Делать у озер было больше нечего, и ведун не спеша направился к деревне.

Утопленника он заметил издалека, когда тварь, распластавшись на песчаной отмели, выползала на берег. Олег на ходу вытащил саблю, пошел прямо на нежить.

– Ведун! – узнал его утопленник и так же медленно пополз задом обратно в воду. – Враг наш…

Голос у нечисти был шипящий, тихий. Олег бегом приблизился, занес оружие.

– А ну, стой! На вопросы ответишь – помилую!

– Говори, враг… Не губи, клад покажу…

– Клады себе оставь, лгун донный. Расскажи, как и за что умрун убил водяного.

– Батюшка у ключа с живой водой на дне все время лежал, – сразу поведал мертвец. – Хорошо ему было, привольно. Но умрун-чародей ту воду как-то отравил, вот и умер батюшка. Лежит на дне, на том же месте, рыбы его гложут, лоскотухи куски рвут. Гниет…

– За что она его так? – присел на корточки Олег. Утопленник оказался куда более приятным собеседником, чем лоскотухи.

– За то, что тебя сгубить хотел, к болотникам на Большой Разлив послал. Испугался батюшка, что твоя сила умруну перейдет, сможет он тогда свою власть на озерах поставить.

– А разве не так было? Разве не служил водяной умруну-чародею? – Олегу показалось, что по склону холма кто-то спускается к воде, но аура незнакомца едва светилась.

– Не служил, а младшим себя признал. Опосля того, как умрун помог болотников отразить. – Утопленник понемногу все же сползал в озеро. – Батюшка говорил: скоро всем нам конец. Или умрун нас изведет – не нужны мы в его царстве, – или болотники погубят. Потом и ты пришел, враг наш… Батюшка сказал: у ведуна сила могучая, никому не подвластная, чужая… С ней умрун вдесятеро сильнее станет, нельзя того допустить…

С тихим всплеском утопленник ушел на дно, Олег не стал его задерживать. Вряд ли нежить лгала, утопленники обделены мозгами. Значит, и вправду была когда-то война озер с болотом, в которой помог умрун водяному. А теперь Асфирь убила его, отомстила за попытку погубить своего «суженого».

Олег вспомнил, как Мирополк сказал о беспокойстве чародейки. А еще на болоте ему помог выжить образ Рады, давший силы. Случайно ли это произошло?.. Ведуну не положено верить в случайности. А еще нельзя верить красивой девушке, рядом с которой все время нежить. Даже если верить очень хочется.

Вспомнив о существе на склоне холма, Олег заторопился навстречу. Неплохо бы узнать, кому понадобилось пробираться сюда в темноте. К огромному разочарованию, Середин вскоре увидел одного из «сыновей» старосты, блондина с натянутым луком. Целился он не в ведуна – иначе тот сразу бы это почувствовал, а куда-то в воду.

– На кого охотишься? – На ответ Олег не рассчитывал и просто встал рядом со стрелком.

Тот продолжал внимательно следить за озером, натянувшая тетиву рука даже не подрагивала. Середин вспомнил о своем давнем желании иметь лук и научиться из него стрелять, чтобы никогда больше не зависеть от угощений одиноких старух. Оружием он с тех пор так и не обзавелся, да и новую одежду успел изорвать, разве что сапоги мог занести себе в прибыток.

Вдруг стрелок едва уловимо изменил позу, напрягся. Олег тоже заметил цель: хоровод русалок вплыл в ближнее озеро, подобно какой-то траурной процессии. Ведун видел их благодаря агрессивному свечению их энергетики, но как воспринимал их сделанный из чурбана человек, он не знал. Тренькнула тетива, стрела унеслась в ночь, блеснув в свете звезд.

– Серебро? – вслух удивился Олег.

На озере закричала пораженная русалка. Ведун увидел, как ярко вспыхнула, а потом быстро погасла ее аура. Подруги убитой дружно погрузились в воду, а лучник, у которого с собой не оказалось хотя бы одной запасной стрелы, поспешил обратно в деревню.

– Серебро, – ответила возникшая рядом Асфирь. – Я приказала каждую ночь убивать по твари, если они будут к нашему берегу приближаться. За тебя мщу, суженый мой!

– Так рассердилась, что я едва не погиб? – хмыкнул Олег, начиная подъем.

– Люб ты мне!

– Да? Что-то от оборотней своих ты меня не больно-то бережешь.

– Для моего жениха, удалого воя, это не беда, оборотни да упыри! – рассмеялась чародейка, легко шагая рядом. – А если все же убьют тебя… С такой невестой, как я, можно ничего не бояться. Живой водичкой полью, может, заодно зачарую…

Середин даже закашлялся от такой перспективы. Превратиться в ходячую нежить, полностью подчиненную чужой воле, как эти «чурбаны»… Есть вещи гораздо хуже смерти.

– Да не бойся! – опять засмеялась чародейка. – Ты мне вот такой нужен: злой, правдолюбивый!

– Не получишь ты меня таким, – твердо отозвался ведун. – Уж давно бы понять пора.

– Значит, Раду выбираешь? – помрачнела Асфирь. – Смотри, как бы я не рассердилась. Чужое счастье рядом со своим несчастьем тяжело стерпеть. Повезло еще девушке, что люблю я ее, как сестрицу…

– И оттого в беспамятстве держишь? – не удержался Олег.

– Прознал? От кого, интересно… Да, держу в беспамятстве, потому что жалею. Многих любила твоя Рада, так же как тебя сейчас любит. Все от души, все от сердца… А я думала, ты скоро к ней охладеешь. – Чародейка дернула головой, перекидывая через плечо косу, быстро принялась ее расплетать. – Ошиблась? Или ты мне назло упорствуешь? Чем Рада лучше меня?

– Красивее, – попытался уколоть Асфирь ведун. – И росточком повыше. И глазами синей.

– Нет, ты не можешь любить за это, – легкомысленно отмахнулась Асфирь. – Наносное, внешнее… Морок. Ты, ведун, смотришь внутрь. Что ты там увидел? Одному тебе ведомо. Однако не серди меня, суженый, поиграй еще, да и брось – мой тебе совет.

– Ревнуешь? А сама-то с Ратмиркой прыщавым на свидания ходишь! – вспомнил Олег, и ему тоже стало смешно, несмотря на постоянное ощущение исходящего от чародейки зимнего холода. – Он мне рассказал.

– Подлец какой! – напоказ удивилась Асфирь, всплеснув руками. – Я же запретила ему! Сказала, что боюсь ведуна… Подлец! Нравится он мне.

– Вот и суженый твой, что тут думать? – предложил Олег, ступая на тропинку, что вела к дому старосты. – А нам прощаться пора.

Чародейка ничего не отвечала, только смотрела в глаза человеку, а он все сильнее чувствовал холод. И еще голод, бесконечный голод жаждущего чужой силы существа.

– А еще он говорит, что не крал Раду, – добавил Олег. – Сказал, что был в это время далеко, да еще и с тобой.

– Врет, – пожала плечами Асфирь. – Любой бы на его месте соврал, когда к березе-то привяжут. Парнишка способный, книгочей, сильным быть хочет… Нравится он мне. Но Ратмир хочет стать сильным, а ты – сильный. Ты мой суженый. Забудь про Раду, для нее же забудь.

Олег не стал отвечать, да Асфирь и не ждала ответа, исчезла в темноте. Ведун попробовал представить себя на ее месте: существует в мире, который сама же и построила, легко в нем перемещается, обо всем знает, всех видит… Или не всех? Что о «забытьях» Рады Олегу рассказал перед смертью Глеб, она, кажется, не догадалась. И все равно – наверное, здорово чувствовать себя на таком обширном пространстве как рыба в воде.

– Скорее, как паучиха в паутине, – сам себе возразил ведун. – И не создала она никакого мира, только оплела его сетью для охоты. Ей удобно, а остальным… Все же я тебя достану, Асфирь. Слышишь ты эти слова или не слышишь. Достану, электрическая сила. Для того я пришел в этот мир, для того «Аз есмь».

По дороге к дому старосты Олег различил какой-то шум на огороде Яромира, деда чародея-самоучки. Наверное, юный чернокнижник опять осмелился ночью выйти за порог. Ведун склонялся к тому, чтобы поверить мальчишке. Не мог он так легко, по чужим книгам, освоить колдовскую премудрость. Разве что в самом деле помогла Асфирь…

Староста услышал его шаги, открыл дверь навстречу. Ведун постоял на крыльце, разглядывая старика. Хотелось что-нибудь выкинуть: например, потребовать, чтобы ему кланялись и стаскивали сапоги на ночь, но Олег сдержал эмоции.

– Спать пора, Борис.

– И тебе, Олег Середин. Ты сегодня намаялся, по болоту прошел, чудищ из топи победил. Уж по деревне слух идет о твоих подвигах. Укладывайся на перинку, ведун, отдохнуть надобно. Скоро свадьба твоя с суженой, с благодетельницей и повелительницей нашей…

– Уйди с глаз моих, – попросил Олег подхалима и ушел к себе в светелку.

После купания в мертвой воде чувствовал себя Олег великолепно – даже не верилось, что совсем недавно едва выбрался из болота, умирая от потери сил. И все же отдохнуть требовалось, завтра он отправится искать центр паутины, и горе тому, кто встанет на пути. Хватит ходить кругами.

Капище

Поднялся Олег на рассвете и со всем доступным нахальством потребовал себе завтрак побыстрее и посытнее, а также харчей в дорогу. Хозяйка, ничему не удивляясь, накрыла на стол, а ее муж немедленно подсел к ведуну и порядком надоел ему осторожными расспросами. Впрочем, Середин нашел простой выход: не произнес ни слова вообще, усиленно набивая рот.

Вскоре он уже спускался с холма, чувствуя между лопаток настороженный взгляд Бориса. Достигнув дороги, Олег оглянулся и увидел рядом со старостой всех четверых «сыновей», каждый стоял с луком за плечами. Середина такой парад даже не встревожил – слишком он привык чувствовать себя мухой в паутине, беззащитной и обреченной. Он помахал Озерцам рукой и зашагал через луг к Еловому лесу, не пытаясь обмануть наблюдателей.

Олег специально шел медленно. Нужно было попытаться вновь увидеть паутину, а для этого – войти в похожее состояние. Но какое именно? Наверное, ожидание опасности, смертельный риск, даже паника… Вглядываясь в небо, Середин постарался как следует испугаться. Это удалось не сразу – уж очень хорошо, уверенно он себя чувствовал. Однако постепенно сердце забилось чаще, вспомнился образ огромного паука, без конца перебирающего лапами по толстой нити…

Паутина проявилась на небе. Это были мощные энергетические линии, действительно очень похожие на тенеты паука. Две нити прочно прилепились к Святогорову холму, еще одна крепилась где-то возле озер, третья уходила куда-то в направлении тракта. С луга ведун мог рассмотреть и еще одну, протянувшуюся над лесом. Вероятно, она уходила к Овражкам.

Олег встал под одной из «нитей», запомнил направление в физическом мире. Где-то там, далеко в лесу, или даже за ним, все нити должны сойтись вместе – там и есть центр паутины. Там надо искать силу Асфири и там же – ее слабость. Была еще у Олега надежда на встречу с Радой или Всеславой, но он старался себя убедить, что не это главное.

Прорвавшись через подлесок, Середин снова оказался в полумраке Елового леса, но теперь он знал, куда и зачем идти. На земле он заметил множество крупных волчьих следов. Как все-таки быть с волками, если окружит стая? Поудобнее передвинув на поясе саблю, Олег решил положиться на «авось». В крайнем случае, будет рубиться с ними, как с болотниками, – не страшнее же тех нежитей четвероногие хищники? И уж точно не страшнее умруновы слуги, набранные из заезжих богатырей.

Однако никто не появлялся. Олег шел и шел, не встречая вообще никакой живности, даже птиц. Время от времени он останавливался на полянах, снова искусственно вводил себя в испуганное состояние и сверялся с небесной «картой». По всему выходило, что до центра паутины он доберется к середине дня, а по пути придется пройти через поляну Старой Милы.

Вспомнив эту грязную, необычайно вонючую, к тому же еще и когтистую старуху, Середин поежился. Что, если Асфирь пожалела подружку, оживила ее? Тогда новой встречи не миновать, а Олег уж лучше предпочел бы волков. По крайней мере, от вони не будет щипать глаза.

Еще до того, как он добрался до знакомой поляны, появился волк. К счастью, только один, к тому же не проявлявший никакой агрессивности. Крупный серый зверь сперва мелькал между елей, то спереди, то по сторонам от ведуна, а потом пошел сзади, сверкая яркими синими глазами. Олег сразу вспомнил Мирополка и в шутку поздоровался, но серый никак не дал понять, что узнает Середина.

– Пока ты волк, ты только волк, понимаю, – кивнул Олег. – А что, ты мне так даже больше нравишься.

Понемногу волк отставал, и наконец то и дело оглядывавшийся ведун перестал его замечать. Это могло говорить только об одном: Асфирь размышляла, допустить ли Олега к центру своей паутины, и все же решила не мешать. Что ж, его это вполне устраивало. Чем проще будет дойти до источника силы чародейки, тем больше останется сил, тем легче будет выполнить свою задачу. О которой, правда, ведун пока имел очень приблизительное представление.

Выйдя на поляну Старой Милы, Середин сразу узнал место боя. Помятая трава будто решила навсегда сохранить память о поединке, и даже бурые и черные пятна крови не смыло дождями и росами. Волей-неволей Олег стал оглядываться в поисках тела, но не нашел его.

– Похоже, старушка и в самом деле жива, – предположил он. – Волки, даже слуги умруна, не стали бы жрать такую гадость.

– Нет, Старая Мила умерла.

Ведун аж вздрогнул от неожиданности – за его спиной стояла Асфирь, явно только что появившаяся, иначе он бы ее почувствовал.

– Мы похоронили ее там, на юге. Она услышала зов… Она хотела умереть.

– Приятно слышать. А я тогда ночью как раз хотел ее убить, и наши желания совпали.

– Смешной ты! – улыбнулась чародейка. – А я рада была, что ты ее одолел. Даже заранее ее предупредила: знай, старая подруга, что пришел к нам человек, коего твоя сказка не разжалобит. А Старая Мила в ответ: ежели не увижу в нем веры своему рассказу, значит, смерть моя пришла. Совсем из ума выжила! А может, наоборот, все поняла… Поди вас разбери, смертных.

– Это Старая Мила смертная?! – Середин вспомнил перепончатые крылья, когти. – Да она и человеком-то не была.

– Когда-то была, а потом понемногу изменилась… Не знаю, была ли она человеком, а существом была смертным. Не о том мы говорим, ведун. – Асфирь забежала вперед и остановилась, выставив ладони. – Стой! Ответь мне сейчас: кого выбрал?

– Я никого не выбираю, я по лесу иду, – попробовал обойти ее Олег, но чародейка перемещалась не шевеля ногами, то и дело заступая ему дорогу.

– Сердце тебя ведет к Раде, скажи? Верно идешь. Но и я тебя позвать хотела, на свадьбу нашу. Этим же вечером… Так кого ты выбрал Олег, к кому идешь?

– Не к тебе, – нахмурился ведун. – Не суженый я тебе, паучиха.

– Значит, к Раде… – печально склонила голову Асфирь. – Но до вечера еще далеко! Я верю, что не случайно ты в лесу мой лоскуток нашел. И не бросил, с собой понес!

Когда она говорила вот так уверенно, после мимолетной печали высоко задрав подбородок, Олегу казалось, что перед ним действительно смешная, нахальная девчонка. Хотелось дать ей щелчок по носу и попросить не мешаться. Но все это видимость, видимость…

– Сколько тебе лет, Асфирь?

– Я скажу, а ты поверишь? Или ты веришь, что меня в самом деле зовут Асфирь? – Чародейка отвернулась и быстро пошла прочь, будто вспомнив о чем-то. – Я ведь тебе как-то говорила об именах. Зови меня как хочешь, а годы… И годов пусть будет сколько тебе надобно.

Уже почти скрывшись среди толстых стволов, она обернулась:

– А ты ступай! Все время иди на юг и увидишь место, где мы вечером свадебку сыграем. Не ошибешься!

Прежде чем Олег успел ответить какой-нибудь грубостью, Асфирь исчезла. Пожав плечами, ведун еще раз сверил направление по висящей в воздухе «нити», обратив внимание на то, что она явно клонится к земле. Центр был где-то совсем рядом…

Он увидел его спустя какую-нибудь сотню шагов. Действительно, «не ошибешься». В центре круглой поляны лежал большой плоский камень. От него, по спирали, шла цепочка мелких камушков, с каждым оборотом все более крупных. Последний ряд составляли валуны почти с человеческий рост. Олег приблизился и почувствовал, как вибрирует здесь воздух, насыщенный закрученной водоворотом энергией. Центр паутины, все нити царства Асфири вели сюда.

– Не рано ли ты пожаловал? – Мрачного вида детина появился из-за одного из валунов. – До вечера еще далеко.

– А мне делать нечего, вот и шатаюсь где ни попадя, – ответил Олег. – Ты сам-то кто таков: человек ли нежить?

– Я слуга… – загадочно ответил детина и, важно прокашлявшись, представился: – Стас.

– Слуга Стас? – Олег не скрыл издевательской усмешки. – Асфирь хочет сделать меня твоим хозяином, Стас. Может, уже сейчас начнешь слушаться?

– Еще рано, – серьезно ответил Стас. – Еще слишком рано, ведун. Пока тебе нечего делать у капища.

– Капище? – Середин окинул взглядом спираль. – Чье же это капище?

– Древнее оно, старше чуди, что прежде здесь жила. Не Перуна, не Ярилы святилище, а неведомых богов, чье и имя-то все забыли. Ступай пока, Олег.

– Здесь ли Рада? – Ведун не решался доставать пока саблю, но и подчиняться был не намерен.

– Там, у ручья найдешь, – кивнул в сторону слуга чародейки.

Середин, помедлив, все же отошел от капища. С расстояния в десяток шагов он даже лучше мог его рассмотреть. Теперь не нужно было напрягаться, приводить себя в паническое настроение – слишком много энергии скопилось над древними камнями. «Нити» растянутой Асфирью паутины над валунами искривлялись и дальше, сливаясь вместе, повторяли в воздухе спираль, постепенно спускаясь к земле. Плоский камень в центре капища и был центром паутины, там энергетический завиток растекался пульсирующей лужицей, покрывая камень целиком. Олег подумал, что если спираль паутины так точно соответствует каменной, то нарушить верхнюю можно, просто разбросав камни. По крайней мере, стоило бы попробовать, но Стас наверняка для того и поставлен тут на стражу, чтобы не позволять таких шалостей. А еще – то, что легко разрушить, легко и починить.

Пока Середин раздумывал над своей задачкой, позади послышался заливистый смех. Ведун оглянулся и увидел бегущего по краю поляны крупного синеглазого волка, на котором верхом сидела Всеслава. Платочек ее сбился на шею, сарафан был сильно перепачкан – и все равно именно сейчас девочка более чем когда-либо напоминала шоколадку «Аленка».

– Дядя Олег! – радостно завопила Всеслава, увидев Середина, и тут же плюхнулась с серого друга в траву. – Дядя Олег! Ты пришел в горелки играть? Помнишь, обещал?

– Не умею я, Славушка! – Середин пошел к ней, с опаской поглядывая на развалившегося в траве волка. – Лучше расскажи мне, куда же ты пропала?

– Я пропала? Я не пропадала! – Всеслава обняла волка за толстую шею, но ручонок не хватало, как она ни старалась. – Меня Глеб унес в лес, ночью! Сказал: дождемся дядю Олега. Мы и ждали. Сначала вместе, потом я одна, а ты все никак не шел! Страшно одной в лесу, дядя Олег! Это не я пропала, это ты куда-то пропал!

– Я был очень занят, Славушка, – смущенно признался ведун. – Что же с тобой дальше было?

Жутковатое зрелище производил на Олега ребенок, играющий с волком, засовывающий ему в пасть ручонки. Хищник казался вполне довольным; он развалился на траве, высунув язык, и вообще поведением напоминал добрую крупную собаку. Но волк есть волк, это чувствовалось в бугрящихся мышцах, в беспокойных ушах… А более всего почему-то в хвосте, валяющемся на земле, как полено.

– Он добрый! – перехватила его взгляд Всеслава. – Я с ним давно познакомилась!

– Как же ты его назвала? – Это, похоже, был тот самый волк, что шел по лесу за ведуном.

– Полканом! – сообщила Всеслава, и Олег вздрогнул. – Тебе не нравится?

– Нравится, на Мирополка чем-то похоже. Есть у меня знакомый по имени Мирополк, с такими же вот глазами.

Если волк и понял, о чем речь, то виду не подал ничем. Всеслава продолжала с ним возиться, чесала за ушами, как кота, шептала что-то.

– Как ты сюда попала? – повторил вопрос Олег. – Кто тебя привел, Славушка?

– Одна девушка, я ее раньше не видела, а имя вроде как знакомо, – беззаботно откликнулась девочка. – Асфирь – ты ее знаешь?

– Немного…

– Она хорошая, добрая, и у нее платье красивое. Если ты ее не знаешь, то я вас потом познакомлю! А еще здесь Рада со мной, она тоже хорошая. Болеет вот токмо…

– Чем болеет? – насторожился Середин.

– Да так… Говорит: тебя не помню, этого не помню – ничего не помнит. Токмо Глеба и родителей. – Всеслава вскочила, потянула волка за загривок. – Мы пойдем, дядя Олег! Моему Полкану вредно долго лежать, он любит бегать. Побежали, Полкан!

По Полкану нельзя было сказать, что он любит бегать. Скорее, волк всем своим поведением показывал, что любит лежать на траве, высунув язык. Но Всеслава упрямо тянула его за собой, и хищник встал, послушно затрусил следом, болтая хвостом-поленом.

– Славушка! – позвал Олег. – А где Рада?

– Там, у ручья! – показала рукой девочка. – Токмо она тебя не помнит, так и знай. С ней немного скучно, но она хорошая.

– Я тебя обязательно заберу обратно, домой, – пообещал ведун. – Потерпишь еще немного?

– Домой?! – даже испугалась Всеслава. – Дома плохо теперича… Бабку Лушу Глеб убил, я видела. А к деду в дом не хочу, дядьев боюсь. Я уж лучше здесь с Полканом поживу!

– Понимаю. А волки здесь еще есть? – Середин предположил, что на «свадьбу» хозяйки должна собраться вся стая.

– Волки? Конечно, их тут много!

– А где они?

– Где елки, там и волки! – засмеялась Всеслава, убегая вместе со своим серым другом.

Судя по всему, девочка была совершенно счастлива. Асфирь хорошая, у нее красивое платье… Счастье, что девочку еще не тронули. И это тоже не очень понятно. Зачем она нужна чародейке? Середин пошел в указанном направлении искать ручей.

Он оказался совсем рядом, и на его берегу, положив голову на колени, сидела Рада. Олег тихонько подошел, опустился рядом.

– Здравствуй, Радушка! – Олег осторожно потрогал девушку за плечо.

Рада подняла голову, сонным взглядом посмотрела на Олега, улыбнулась.

– Здравствуй, добрый молодец! Как тебя зовут?

– Олег меня зовут, – тоскливо ответил Середин. – Я тебя знаю.

– Меня все знают, а я никого. Помню только, что живу много-много лет, что отца и мать мою сожгли заживо злые люди… Но это было давно. Ты красивый, Олег.

– Да… То есть… У тебя болит рука? – вспомнил Середин свое неловкое движение саблей. – Покажи.

Рада, ничего не понимая, вытянула руку. Олег ощупал ее плечо и не нашел ни малейших следов раны. Он помнил, как клинок срезал кусочек кожи вместе с мясом, как много было крови… Обычной красной крови. Все еще не веря, Середин засучил рукав платья, пальцами ощупал чистую ровную кожу, потом проделал то же самое с другой рукой. Ни следа.

– Я тебе нравлюсь? – по-своему поняла его Рада и потянулась, прижалась к груди Олега. – Ты мне тоже нравишься. Поцелуй меня…

– Подожди, Радушка, дай мне немного подумать о нас, – попросил Середин, но Рада уже развязывала тесемки сарафана.

– Мне так грустно было одной… А с тобой хорошо. Погрей меня, зябко в тени…

– Перестань, увидит кто-нибудь, – остановил Олег девушку, даже оттолкнул немного.

– Да кто увидит? – удивилась Рада. – Мы тут одни, смотри.

– Где елки, там и волки, – не нашелся, что еще сказать, Олег. – Радушка, ты совсем ничего не помнишь?

– Волки здесь добрые, игривые, – сообщила девушка, снова заскучав. – Помню много, путается все. Разные люди, некоторые на тебя похожи. Любила я многих, а родители мои сгорели в избе, злые люди их сожгли. Очень давно…

Середину хотелось заплакать. Рада – нежить, самая обыкновенная нежить… Или это другая, морок, обман? В тоске Олег обхватил голову руками, застонал.

– Ну, скоро уже вечер, – остановилась рядом Асфирь, погладила по голове Раду. – Ты уже понял?

– Что я должен понять?

– Что любишь меня, если любишь ее. Но вечер скоро – ты заметил, что здесь время течет быстрее? Пора выбирать, какая я тебе больше нравлюсь. Если такая, как Рада, то… Я тебя прощу! – рассмеялась Асфирь.

– У тебя два лика, – кивнул Олег. – Я слышал о таком. Только оба не настоящие, так?

– Так, – кивнула чародейка. – Этот лик женской жизнью живет, так мне лучше, приятнее. А я – по воздуху летаю, везде бываю! Выбирай любую. Я, ведун, думала, что ты меня полюбишь… И лоскуток подобрал…

– Дался тебе этот лоскуток! – Олег в сердцах вскочил, и чародейка испуганно отлетела в сторону. – Что за ерунда!

– Может, это потому, что я маленькая умерла, – предположила Асфирь и подошла к Раде: – Идем, пора на капище. Там посидишь, подождешь, пока начнется свадьба.

– А чья будет свадьба?

– Наша.

– Как со Ставром! – вдруг вспомнила Рада и этим окончательно разрешила все сомнения Олега. – Я помню его!.. Он выбрал тебя, хотя все обычно выбирают меня…

Они ушли, а Олег остался сидеть, тупо глядя в ручей. Он только сейчас понял, какое место в его сердце успела занять Рада. Теперь же выяснилось, что он пришел ее убить – ни в чем не виноватую, добрую, человечную часть чародейки, которая умрет вместе с Асфирью-паучихой. Никакого морока не было – ведун знал, что почуял бы его, отличил бы фальшивую Раду от настоящей.

Солнце опустилось уже низко, кусты отбрасывали длинные тени. Ведун оглянулся на капище – здесь действительно часы текли быстрее, чем в других местах. Ему показалось, что он видит, как тени от валунов ползут по поляне, стараясь дотянуться до деревьев. Времени совсем не осталось, надо было выбирать.

«Она одна, – понял Середин. – Нежить, которая выросла нежитью, почти не была человеком. Ребенок… Ее душа почернела от зла, но у нее были и телесные потребности. Нежить создала нежить – красивую, нежную. Это тоже настоящая Асфирь. Рада не меньше Асфирь, чем эта взбалмошная девчонка. И даже не хорошая ее часть, нет – просто теплая, любящая, земная… И тоже нежить, тоже не настоящая, не человеческая. Асфирь лишает ее памяти, потому что любит, любит сильнее, чем сестру. Хочет, чтобы всегда все было как в первый раз. И все мужчины, приходящие в царство Асфири, тянутся к Раде, а не к сумасшедшей девочке, летающей куда попало и болтающей о лоскутках на ветках. Но иногда такие, как Ставр, выбирают душу. А я подвел ее… Я выбрал низшее. Я расстроил паучиху. Что ж, спасибо и на этом…»

Теперь Олег понял, что вскоре произойдет. Он должен будет выбрать. А если откажется выбирать, то услышит тот самый зов, когда узнаешь свое настоящее имя и не можешь не откликнуться. Те, что сейчас бегают волками, выбрали Раду. Ставр предпочел Асфирь, и девчонке стало одиноко. Олег расстроил ее.

Он встал, поправил саблю. Это все, что у него осталось, больше опереться не на что… Да и не на что было с самого начала. Разрушить капище ведуну не дадут, для этого не нужны даже слуги-волки, здесь Асфирь поистине всемогуща. Наверное, она способна убить ведуна одним мановением руки или даже желанием. А может быть, его не убьют, а превратят… Олегу не хотелось даже думать об этом.

Бежать? Середин сделал несколько шагов в сторону леса и увидел умные глаза, выглядывающие из-за ели. Где елки, там и волки – это не шутка. Он пришел сюда и уже не может уйти.

Но какое-то смутное сомнение прорывалось сквозь волну паники, кричало, предупреждало о чем-то. Олег не мог, не умел сейчас его расслышать. Что не так? Слишком долго его морочили, слишком через многое заставили пройти. Ради чего? Чтобы он выбрал Асфирь? Но как можно было поверить, что он, ведун, согласится на эту глупую свадьбу. Или просто не сталкивалась прежде паучиха с такими, как он? Олег пытался поймать какую-то очень важную, ускользающую мысль и не мог.

Не в силах больше стоять на месте, Середин пошел по поляне, надеясь на ходу «раскачать» свой разум, сбросить с него оцепенение. Мимо, задев ведуна боком, пробежал крупный волк – не тот, с которым играла Всеслава. Олег обернулся и увидел девочку на капище, она прыгала по камням. Зачем она здесь? Неподалеку, опираясь на крупный валун, стоял, скрестив руки на груди, Мирополк и смотрел в глаза ведуну. Дрогнули веки, еще и еще раз.

Середин, глядя в сторону, подошел ближе. Утопающий хватается за соломинку – что скажет ему этот почитатель «богини» Асфири? Мирополк повернулся спиной и зашел за валун, оказавшись вне поля зрения хохочущей в центре капища чародейки, оттуда поманил Олега рукой.

Мирополк

– Быстрее, сейчас она не может нас слышать! Не смотри на меня, просто стой рядом и слушай, ведун.

– Почему Асфирь не может нас слышать?

– Потому что она вошла в спираль! Послушай меня, Олег: около ста лет назад я пришел в эти края и понял, что чародейку надобно уничтожить. Но я не мог этого сделать, я тогда вообще не понимал, как ее можно убить. Тогда я сделался ее слугой. Ты мне веришь? – Руки Мирополка мелко подрагивали, но лицо оставалось спокойным. – Тебе не приходило в голову так поступить?

– Я подумал… – Олегу тяжело было усвоить столь внезапное превращение врага в друга. – Я подумал, что это наверняка связано с какими-то чарами… Ведь вы – оборотни!

– Нет, я же говорил: мы люди! Все оттого, что Асфири нравится повелевать людьми. Много не спрашивай, Олег, времени совсем не осталось, скоро поздно будет. Она – ребенок, и всегда ребенком будет. Многие поступки Асфири просто необъяснимы, а Рада… Ты понял, кто такая твоя Рада?

– Она – тело Асфири… – неуверенно произнес Середин. – Нет, точнее, она душа тела Асфири… но они – одно целое, когда я целовал Раду, я целовал Асфирь.

– Все и сложнее, и проще – но сейчас нет времени объяснять подробно. У каждого из нас была своя Рада. Не одна, ведун! У каждого своя, и звали их по-разному. Мою зовут Людмила, я рассказывал тебе. Она копия моей невесты. Рада – та девушка, с которой ты мог бы быть счастлив. Но это обман, Олег! Обман, как и все остальное! – Голос у Мирополка тоже задрожал, на лбу выступили крупные капли пота. – Они могут существовать лишь по одной, и сегодня это Рада – твоя Рада, твой морок. Но это не все, Олег. Есть еще и третий облик, третья часть единого целого.

– Какой? – быстро спросил Олег. Похоже, это было близко к той мимолетной мысли, которую он так и не смог поймать.

– Ты увидишь… Сегодня необычная ночь, сегодня ночь свадьбы. Такая бывает раз в году, и раз в год сюда заманивают жениха. Ты прав, во время свадьбы происходит кое-что… опосля чего ты уже никогда не сможешь стать прежним. Рада олицетворяет тело умруна, Асфирь – душу. Но неужели ты думаешь, что кто-то из них мог бы придумать всю эту паутину, построить это царство? Кроме тела и души, есть еще ум чародея. Ты скоро увидишь. – Мирополк осторожно огляделся. – Он задерживается. Но он придет. В ночь свадьбы все три части умруна должны быть на капище – иначе им не удастся напитаться силой… твоей силой. Им нужны сильные женихи.

Олег взглянул на каменную спираль. Всеслава продолжала весело скакать по камням, Асфирь стояла рядом и, хохоча, что-то ей рассказывала. Безразличная Рада, присев на валун, смотрела вниз.

– Зачем здесь ребенок, Мирополк? – забеспокоился Олег. – Ведь Славушка – обычная девочка, ведь…

– Да! Тебе разве не странно, что в такой деревне, как Озерцы, есть обычная девочка? – скривил губы Мирополк. – Я не знаю, что они задумали, но Всеславу привели сюда неспроста. С ней что-то сделают… Что-то страшное. Вот, он идет, смотри!

Взглянув на противоположный край поляны, Середин едва не вскрикнул от удивления. Прижимая к животу свою книжку, к капищу шествовал Ратмир. Отрок улыбался до ушей, махал рукой Асфири и старательно делал вид, что не замечает ведуна.

– Ратмир?!

– Тише! – взмолился Мирополк. – Да, Ратмир. Мальчик куда умнее, чем кажется, и гораздо старше. Сто лет назад, когда я попал в эти места, я пришел сюда с ним, как и ты. Ратмир приводит всех.

– Сто лет назад? – усомнился Олег.

– Он нежить. А я… Я за все эти годы очень мало времени провел в человеческом облике, не успел состариться. – Мирополк взглянул на солнце, почти коснувшееся краем леса, заторопился. – Я сказал тебе, что мы остались людьми. Это и так, и не так – во время свадьбы что-то происходит. Мы становимся рабами капища… Без него мне нет жизни, я знаю, что умру. Но я хочу убить чародейку, и сегодня есть такой шанс.

– Почему именно сегодня?

– Потому что за сто лет мне впервые выпала честь дежурить внутри спирали! Я буду охранять Асфирь – ведь опосля заката солнца она обретет телесный облик, ее можно будет убить, хоть это и нелегко. Я сделаю это, но все будет напрасно, если одновременно с ней не умрут обе другие части чародейки. Если хоть одна останется, то мы проиграли, умрун снова восстанет из праха.

Асфирь, искоса поглядывая на Олега, начала выстраивать всех внутри капища. Олег все еще не мог поверить, что прыщавый недотепа Ратмир и есть третья, недостающая, часть умруна. Но когда Асфирь усадила его в самый центр, на плоский камень, все наконец встало на свои места. Середин поверил.

– Что надо делать? Меня пустят туда, на капище?

– А как же! Ты ведь жених. – Мирополк шептал со всей скоростью, на какую был способен. – Когда нужно будет сделать выбор между Радой и Асфирью, выбери Асфирь. Тогда ты будешь сидеть ближе к центру, совсем рядом с Ратмиром. Помни, Олег, мы должны успеть убить всех троих за то время, что будет длиться ритуал. Это всего одно мгновение…

– Мы справимся вдвоем?

– Мы будем втроем. За эти сто лет в волчьей шкуре я многому научился, прежде всего – хитрить, обходить магические запреты. Я успел поговорить со Всеславой, я объяснил ей, что умрун собирается делать. Всеслава знает, что терять ей нечего. Я дал девочке нож.

– Что?! – Олег уставился прямо на Мирополка, и тот быстро отошел, чтобы не привлекать внимания чародейки.

У ведуна опять помутилось в голове. Неужели Мирополк сумел объяснить этой девочке, скачущей по камням, что другого выхода нет? Впрочем, Всеслава уже не прыгала, она чинно сидела рядом с Асфирью, сложив руки на коленях. Платочек аккуратно завязан под подбородком, ямочки на щеках… Она не сможет!

Слуга умруна зашел в капище, подобрал пучок сухой травы, занесенный ветром, вынес его за круг валунов и снова оказался рядом с ведуном.

– Да, Всеслава сделает это. Я верю ей. Но если не сумеет, то всему конец. Терять нам нечего, Олег, и тебе тоже. Ты погибнешь, станешь таким, как я, рабом на века, а когда представится другой случай… Его может совсем не представиться, ведун, никогда. Ты поможешь нам?

– Конечно, – сразу вырвалось у Олега. – Но Всеслава не сможет!

– Тогда попытайся помочь ей, коли успеешь. Помни, их нужно убить во время ритуала. Он начнется, когда верхняя спираль станет видна.

Середин и теперь видел энергетические потоки, с каждой минутой они становились все более заметны. «Скоро солнце скроется, и тогда… Времени совсем нет. Нет времени упорядочить мысли, надо решаться».

– Я не смогу помочь ни Всеславе, ни тебе. Во время свадьбы… Мы ведь окутаны чарами. Как только я нападу на чародейку – то сразу умру, поспею я лишь ударить ее. – Мирополк окончательно успокоился, хотя и стал очень бледен. – Сегодня я дождусь своего зова… Мне не жаль. Но если вы не справитесь, все зря. Ты погибнешь, а с девочкой случится что-то страшное. И всякий год это будет повторяться. Готов ли ты, ведун?

– Да.

– Ты готов, ведун?! – крикнула из центра каменной спирали Асфирь. – Солнце заходит! Ты сделал выбор или отказался от него?!

– Я сделал выбор! – крикнул Олег.

Мирополк пригнулся, подтягивая сапоги, опять заговорил:

– Выбирай Асфирь, чтобы быть ближе к центру, так она тебя посадит! Я буду рядом с ней и убью ее, как только верхняя спираль будет видна. Всеслава должна ударить ножом Раду. Прости, ведун, я знаю, как тебе тяжело. Но она всего лишь нежить… часть умруна. Тебе достанется Ратмир – он сидит в середине, ты окажешься рядом. Убей его и постарайся успеть помочь Всеславе – пока светится верхняя спираль. Это всего лишь мгновение, Олег, не опоздай!

Трое внутри каменной спирали заняли свои места – только Асфирь стояла, с немыслимой скоростью заплетая и снова расплетая кончик косы. На губах чародейки блуждала рассеянная улыбка.

– Так ты сделал выбор, Олег-ведун? – крикнула она, с трудом сдерживая торжество.

– Да!

– Кто твоя суженая?

– Ты!

– Я знала! – Асфирь быстро выплела из косы белый лоскуток и подняла его вверх. – Ты должен был выбрать меня! Рада – лишь тень, лишь тяжесть, я – свет! Иди ко мне!

Середин прошел между валунами внутрь спирали, Мирополк последовал за ним. Всеслава очень серьезно посмотрела на ведуна, и он понял, что девочка готова действовать. Что ж, возможно, она еще слишком мала, чтобы понять, какое дело предстоит ей сотворить. Олега усадили на один из маленьких камней рядом с Ратмиром, который, сидя на плоском валуне в самом центре, счастливо и глупо улыбался.

– Он нравится мне, Олег! – крикнула Асфирь. – Пусть будет в середине! Смотрите все: солнце заходит!

Все, кроме Рады и Олега, смотрели на кровавый, неестественно быстрый закат. Девушка-нежить просто глядела себе под ноги, а внимание ведуна привлек большой, замысловато изогнутый, богато инкрустированный лук, лежавший за спиной у Всеславы. Вездесущая Асфирь заметила это.

– Узнал, Олег? Это древний лук, обычно я держу его у источника живой воды. Стрелы, выпущенные из этого лука, не убивают. Просто тот, в кого они попадут, перестанет быть и в будущем, и в прошлом. Мне нравится брать его сюда, я чувствую себя богиней. А ты, мой суженый, назовешь ли меня богиней?

– Назову, – сухо пообещал Олег.

Не до чародейки ему было. Ратмир, засмотревшись на закат, одной рукой прижимал к животу книгу, другой расковыривал прыщ на щеке. Нежить, самая опасная, умная часть умруна… Но ведун так привык относиться к нему как к человеку, презирать и ненавидеть, что никак не мог настроиться на мгновенный удар.

Середин посмотрел на Всеславу – та спокойно встретила его взгляд. Девочка сидела сосредоточенная, плотно сжав губы; одна рука прикрыта подолом сарафанчика. Она готова, она понимает, что иначе нельзя… Должен понять и Олег.

– Сейчас, Ратмир, сейчас все начнется, – тихо пообещала Асфирь. – Когда погаснет последний луч солнца… Ты все увидишь.

– Спасибо тебе! – У Ратмира от благоговения срывался голос. – Я всегда буду тебе благодарен, Асфирь! Коли б не ты, я бы никогда такого не увидел!

– Ну что ты, дружок. У тебя еще все впереди, ты способный! – заворковала чародейка со странной нежностью в голосе.

«Опять игра, – подумал Середин. – Опять игра, опять морок, даже в последний миг. Зло не любит ясности, простоты. Нет смысла пытаться разобраться в этих играх. Нужно просто доверять сабле, и ничему больше».

Древний лук

Солнце уже закатилось за лес, но небосвод еще был бледно-розовым от его лучей. Время в капище действительно шло быстро, темнело на глазах, и как только ведун нащупал рукоять сабли, верхняя спираль вспыхнула ярким фиолетовым светом.

Олег вскочил, занося саблю над головой сидевшего спиной к нему Ратмира, но смотрел не на него. Он видел, как одним движением извлек из ножен и вонзил в грудь Асфири свой меч Мирополк, после чего оба тут же вспыхнули фиолетовым пламенем. Видел, как Всеслава, вскочив со своего камня, с недетской силой вонзила нож по рукоять в грудь безразличной ко всему Рады.

Теперь они смотрели на него. Смотрели горящие, умирающие чародейка и предатель-слуга, смотрела Всеслава. Олег начал опускать свое оружие на голову как раз поглядевшего вверх, на энергетическую спираль, Ратмира. В глазах отрока отразился ужас, но не он заставил Олега в последний миг отклонить оружие в сторону. Сабля звякнула о камень. Мгновение прошло, а верхняя спираль, к удивлению Середина, все не гасла.

– Убей! – хором взревели пылающие Мирополк и девчонка-чародейка. – Убей же его!

А Середин снова глянул на Всеславу. У девочки появились клыки, они не помещались в рту и выползали поверх губ, словно острые белые червячки. Клыки загибались, желтели…

Всеслава нагнулась, схватила лежавший на земле лук, неожиданно легко подняла его. Олег в ужасе попятился, споткнулся о камень, упал, едва не разбив голову. И понял все. Над ним пролетела одна из древних стрел, каких люди, к счастью, никогда не умели делать.

Олег понял, что именно ради убиения Ратмира они и пришли сюда. Именно кровь этого колдуна-недоучки должна была дать энергию чародейке, подпитать силы коварной паучихи. Но еще ведун увидел каким-то внутренним, незнакомым прежде зрением всех тех, чья кровь пролилась на этом плоском камне.

Жертвоприношение, силу которому придает кровь невинного, пролитая во имя добра. Верхняя, энергетическая спираль паутины умруна должна была впитать эту силу, которой хватило бы на много лет. Что должно было произойти с ним самим, Олег мог только догадываться.

Погасло наконец фиолетовое свечение, рухнули на камни горящие нежити. Их возрождение не свершилось. Или Мирополк в самом деле был верным, любящим слугой Асфири? Это не интересовало Олега, когда он бросился к валунам, лопатками чуя направляемую в него страшную стрелу.

Но Всеслава опять промахнулась. Куда попали две ее стрелы, не мог знать никто, ибо они унесли своих жертв и из настоящего, и из прошлого. Олег добежал до валунов, спрятался за ними, сжался в комок.

Все произошло слишком стремительно. Ведун еще даже не мог осознать, какой участи только что избежал. В голове стучали слова старика из корчмы: «Не ходи!» Старшее зло выследило ведуна и почти добилось своего… Кровь невинного, убитого во имя добра, отдала бы Олега в полную власть умруна навечно. Но морок рассеялся.

– У меня осталась еще одна стрела! – сказал шипящий, клокочущий голос.

Середин, у которого сердце от ужаса выскакивало из груди, вжался в землю. Бежать! Вернуться потом, может быть, с Вороном, со знанием о враге, с силой.

– Передо мной стоит невинный!

Ратмир! Олег совершенно забыл о прыщавом недотепе. Он выглянул из-за валуна – и в свете догорающих трупов нежити увидел умруна. Шея Всеславы исчезла, грудь раздулась, из-под сарафана выползло отвратительно дрожащее брюшко. Шестью лапами паук вцепился в камень, на котором сидел, а двумя натянул лук.

Умрун целился в Ратмира, который, разинув рот, стоял прямо перед ним. Полные ужаса глаза раскрылись, казалось, на половину лица, все тело мелко дрожало, не падал отрок только каким-то чудом. Или волей умруна…

– Ты избежал своей участи. Стрела, предназначавшаяся тебе, попадет в мальчишку. Ты много говорил ему о силе и о правде, я знаю. Смотри, как побеждает сила, Ратмир. Смотри, как спряталась правда, которой не было и нет. Сейчас ты исчезнешь так, будто тебя и не было. Если только ведун не выйдет за своей стрелой.

– Отпусти его! – потребовал Олег. – Все равно я убью тебя! Не сейчас, так потом!

– Зачем мне его отпускать? Я не хочу умирать, и так мертва. Вернись, Олег, покажи мне правду в своих глазах, покажи добро. Оно тут же исчезнет – даже память моя не сохранит о них воспоминания. Но если ты не выйдешь, ты всю жизнь будешь знать, что больше не имеешь права говорить: «Я – добро». Никогда.

Ведун замер. Если бы за валуном его ждала смерть, он вышел бы с легким сердцем. Но древний лук внушал ужас; Олег не мог видеть результатов его выстрелов, но чувствовал, что это хуже смерти. Это небытие.

– Не будет или его, или тебя. Стрела одна, и я ее выпущу. Если исчезнешь ты, то я заберу себе мальчишку. Если исчезнет он, то я отпущу тебя. Живи, ты больше не будешь мне страшен.

Прыщавый истерик, сопливый чернокнижник, так отравлявший жизнь Олегу, – вот кто стоял перед умруном. Ведун стиснул рукоять сабли и ступил на свет. Он дважды сумел спастись от небытия, но теперь шел навстречу ему.

– Смотри, Ратмир: сейчас там кто-то есть. Но кто – уже не важно, потому что там уже никого нет и никогда не было! – прошипел умрун, и древний лук выстрелил в последний раз.

Лук выстрелил и исчез, потому что нет смысла в существовании такого лука без стрел. А стрела все еще жила, она рассекала воздух, приближаясь к Олегу. В последний миг он плашмя повернул саблю, инстинктивно защищаясь от того, от чего нет, не было и не могло быть защиты.

Острый наконечник попал в вытравленную надпись «Аз есмь», и стрела разлетелась на куски. Не успев упасть на землю, обломки исчезли. Олег продолжал идти вперед, держа перед собой саблю.

– Не может быть! – закричал умрун. – Ты должен исчезнуть! С мига рождения и навсегда! Тебя уже нет!

– Аз есмь! – Ведун ударил по мерзкому лицу, все еще сохранявшему подобие детского. – Аз есмь!

Паук подался назад, прикрывая лапами разрубленную головогрудь, но Олег опускал саблю еще и еще. Во все стороны летела черная жижа, кровь умруна. Когда ведун смог наконец остановиться, то обессиленно прошептал:

– Забыл предупредить… Меня и вправду нет. Я еще не родился.

И тут он услышал, как кто-то тихо плачет.

– Ратмир?

– Дяденька Олег, давай убежим отсюда! – Мальчишка размазывал по щекам свои неизбежные сопли, приплясывал на месте, не в силах справиться с кишечником. – Дяденька Олег, уведи меня!

– Ты хотел видеть силу? Увидел две. Хотел магии? Вот она. Вот чародей, – перечислял Середин, – нежить, которая горит магическим огнем. Нежить с красной кровью, красивая и ни в чем не виновная, потому как лишена памяти. Нет, Ратмир, теперь мы не убежим. Надо идти в лес, собирать хворост. Нельзя их так оставлять.

Отрок повернулся было, чтобы выйти из капища, но вдруг завизжал от неожиданности. Олег подпрыгнул, в воздухе развернулся, замахиваясь саблей… Но там были только волки. Мертвые волки: они устремились со всех сторон к каменной спирали, чтобы защитить своего повелителя, и лишились жизни в тот миг, когда сабля ведуна вышибла мерзкий дух из умруна.

– Как же так, дядя Олег? – не мог понять Ратмир. – Как же так?

– А как ты думал? – Середин ногой отпихнул мешавший пройти труп хищника и вытолкнул мальчишку из капища. – Так умирают верные слуги чародея. Они продали ему свои жизни – или же не сумели отстоять.

Отрок жался к ведуну, шарахался от каждой тени. Вдвоем они таскали хворост весь остаток ночи, чтобы избавиться от мертвых тел и душ, которые еще могли восстать и творить зло. Ратмир порывался бросить в костер и книгу, но Олег его остановил.

– Зачем? Лучше прочесть и изучить. Может быть, там описано, что бывает, если ночью на капище пролить во имя добра кровь невиновного руками уверенного в своей правоте. Мне бы все-таки очень хотелось узнать, потому что я многого по-прежнему не понимаю. Отдай лучше мне.

– Ты же не умеешь такие руны читать, дядя Олег! – возразил немного оправившийся Ратмир. – Лучше я ее прочту, а тебе расскажу опосля. А сейчас – можно нам уже уходить?

– Нет, Ратмир, на сегодня ты ученик ведуна.

Костер Олега вполне устроил, трупы должны были как следует прогореть – такие не пригодятся уже ни одному колдуну, каким бы черным он ни был. Но не следовало оставлять и капище.

– Бери те камни, какие можешь поднять, и носи к ручью, кидай в воду, – приказал Олег, выворачивая из земли тот самый, плоский, веками поливаемый кровью. – Полностью уничтожить капище мы не сможем, но хотя бы разорим.

– А зачем? Чародея-то больше нет, – напомнил Ратмир, будто ведун мог об этом хоть на миг забыть.

– Место намоленное, – пояснил Олег. – Много крови, много зла. Такие запахи по тысяче лет держатся, не выветриваются. На них и приползут новые хозяева.

Камень, с трудом поднятый ведуном, оказался злым, действительно насквозь пропитанным кровью. Пока Олег его нес, он будто слышал крики тысяч убитых здесь жертв. Наконец камень кувырнулся с обрыва, булькнул, скрываясь в воде.

– Все, дядя Олег? – Ратмиру не терпелось покинуть и капище, и Еловый лес. – Идем! А то ведь вся ночь впереди.

– Вот поэтому и не пойдем, лучше у костра посидим, посмотрим, как нежить в огне корчится, – поучительно заметил Олег. – Теперь в этих лесах бесхозные оборотни бродят. Нет у них больше богини и повелительницы, а есть только голод и злость.

– Ну, они друг на друга не бросались, – робко заметил отрок. – Будут жить, как и раньше.

– Нет, не будут. Болотники быстро прознают, что на озерах водяного нет, что умрун из Елового леса исчез. Явятся, не сомневайся. А если не придут, твои оборотни станут друг другу глотки рвать, это обязательно. Зло в мире с родичами живет только под властью старшего зла.

Ночью Ратмир даже исхитрился уснуть около устроенного погребального костра, только часто вздрагивал и стонал. А Олег сидел, зябко ежась, вдыхал запах жареного мяса нежити, вновь и вновь переживая произошедшее. Он мог не просто проиграть, даже не просто убить ни в чем особом не повинного Ратмирку – он мог попасть в рабскую службу к своим злейшим врагам.

– Где же ошибка, электрическая сила? Неужели и впрямь не надо было сюда идти?

Назад

– Только в деревню не пойдем, дядя Олег! – Ратмир к ведуну уж по-другому и не обращался. – Пожалуйста! Хватит уже, надобно на тракт выбираться, и прочь отсюда.

– Да как раз теперь не так уж и страшно, – не согласился Середин. – Оборотни, конечно, быстро разойдутся, на всех кидаться станут, но с ними я уж как-нибудь слажу.

– А что тут делать-то? – заныл отрок, расковыривая очередной прыщ. – Идем к тракту!

Олег не знал, как лучше поступить. Может быть, остаться, попробовать оборонить эту землю от болотников? Имея и живую, и мертвую воду – со стражниками ведун теперь знал, как обходиться, – можно было бы заставить подчиниться себе всю окрестную нечисть.

«А может быть, именно этого они и хотели, – подумалось ему. – Убил бы я Ратмира, а остальные сгорели бы, и остался б я вдвоем со Всеславой. Если бы она не открылась, то что бы мы стали делать? Девчонка бы меня заморочила, и я стал бы вместе с ней по паутине лазить, захваченное у умруна защищать от болотников, прочих тварей, а потом и от людей. Лиха беда начало!»

Ему теперь во всем мерещился морок. Ночью отблески от костра так упали на лицо Ратмира, что ведун схватился за саблю. Ее вообще стало очень трудно убирать в ножны, Середин сразу чувствовал себя голым.

– Пойдем к тракту, дядя Олег! – опять пристал мальчишка. – Я же сирота, какой мне Яромир теперича родственник? Надобно батю искать.

– Ладно, – махнул рукой ведун. – Видать, не отпустят меня здесь мороки, слишком уж присосались, днем и ночью покоя не дают. Надо уходить, а то слишком часто думаю про оборотней. Лишили мы их повелительницы, лишили сладкой жизни… Жалко бедняг.

– А смог бы ты их заставить с людьми в мире жить? – неожиданно спросил Ратмир. – Мне вот Асфирь наплела, что мечтает о таком. Я и поверил, сдуру-то…

– Я бы смог их заставить, – уверенно кивнул ведун. – Капище починить – и можно их заставить делать что угодно. Или не делать. Но вот себя бы я не заставил в мире с ними жить, Ратмир.

– Не очень я все это понимаю… – Отрок занялся очередным прыщом, что обычно говорило о его задумчивости.

– Поймешь, какие твои годы.

На круглой поляне с капищем Олег подыскал для спутника меч полегче – один из тех, что остались от верных слуг умруна, – и научил правильно его держать. На остальные уроки не было времени, если они хотели добраться до тракта без приключений.

Через лес пошли с опаской, боясь возможных ловушек. Поставить их умрун мог не для Олега или Ратмира, а для тех, кто мог бы случайно помешать «свадьбе». Отрок, быстро отошедший от ночного кошмара, заскучал и стал приставать с расспросами.

– Ты как ведуном стал, дядя Олег? Книги читал?

– И книги тоже, но главное – учитель. А еще, Ратмир, – предназначение. Поэтому не думай, что охотником на нечисть можно стать по своему хотению. – Олег боялся, что отрок, едва оставшись без надзора, тут же бросится сражаться с упырями и оборотнями. Уж очень глаза у паренька горели.

– А как понять, что имеется оно, предназначение это?

– Вот ежели учитель появится – значит, есть и предназначение.

– Ну, тогда у меня предназначение почитай что есть, – изрек Ратмир и принялся с особым ожесточением ковырять прыщавую щеку. – Ты же мне учитель, верно?

– Нет, с чего это ты взял?! – взвился ведун. – Все эти дни только и делали, что ругались с тобой, – какой же я учитель? Да и ты – хорош ученичок! Спелся с умруном у меня за спиной! Чудом живы остались, а ты говоришь – учение.

Ратмир обиженно засопел. Он, видимо, уже успел выстроить планы на всю дальнейшую жизнь, в которой теперь видел себя не могучим чародеем, а еще более могучим охотником на чародеев.

А у Середина все из головы не шел проклятый морок. Как же он позволил собой так играть, гонять из ловушки в ловушку? И самое главное – почему тогда не убил Ратмира? Ведь был готов, хотел этого. Если бы не вылезли так рано клыки у Всеславы… Олега передернуло от отвращения. Шоколадка «Аленка», как же…

– Она была третьей частью умруна, да? – Ратмир без слов понял, о ком думал ведун.

– Может быть, и третьей. А может быть, единственной.

– А как же Асфирь? – не понял отрок.

– Да так, крикса обыкновенная. Морок, Ратмир. Теперь я понял, что самое страшное на свете – не колдуны и не болотные чудища, а морок. Самая страшная и сильная магия – магия обмана. Теперь о многом мы уже никогда не узнаем… Кто был кем… – Олег хотел поговорить о Раде, но раздумал. Они действительно никогда уже не узнают, кем она была на самом деле. – Выкинь всю эту историю из головы.

В Еловом лесу пели птицы, а неподалеку от полянки Старой Милы путники увидели сразу двух зайцев. Прежде тут живности не водилось. И когда успели прознать о гибели умруна и его слуг в волчьих шкурах? Наверное, и леший скоро появится. Олег почувствовал пусть маленькую, но гордость, и настроение у него понемногу стало улучшаться. Захотелось даже что-нибудь спеть на радостях. Какая ни есть, а победа.

– Дядя Олег, это что?!

Вопль Ратмира привел задумавшегося ведуна в чувство. Прямо на них из-под ели вылезала покрытая шипами тварь размером с хорошего кабана, только вместо рыла она имела длинный отросток, жадно искавший, к чему бы присосаться.

– Держись позади, Ратмирка! – скомандовал Олег, вытаскивая саблю. – Таких тварей я прежде не видел. Неведома зверюшка…

Ведун еще не закончил фразу, когда «неведома зверюшка» прыгнула на него. Скачок у нее получился настолько стремительным, что Середин не успел даже поднять саблю. Сбив его с ног, тварь, деловито пыхтя, постаралась пристроить отросток к шее ведуна. Олег схватился за него обеими руками и взвыл от боли: ладони будто обожгло кислотой.

– Ратмир, коли ее!

Но мальчишка не отозвался. Пытаясь отползти в сторону и в то же время не дать зверюге затоптать себя, Олег потерял в ковре из хвои саблю. Ладони горели, тварь, пыхтя, тыкалась отростком в куртку, капала на нее чем-то едким.

– Ратмир!

Наконец Олег увидел отрока – тот стоял, широко расставив руки и чуть присев, а смотрел на ту ель, из-под которой появилось странное существо.

– Ратмир, электрическая сила! – Сабля слабо звякнула где-то под каблуком, теперь до нее было и не дотянуться. – Ратмирка, это крикса! Она тебя схватила за душу, а ты плюнь на нее, будь сильнее! – Олег очень надеялся докричаться до отрока, потому что сам явно не справлялся, нож оказался за спиной. – Ратмир, электрическая сила!..

Мальчишка не шевелился.

«Вот глупо пропаду…» – подумал Олег, глядя, как на куртке расползается пятно, прожженное слюной криксы. Еще немного, и тварь просунет туда свой поганый отросток, доберется до тела.

– Электрическая сила! – вдруг внятно произнес Ратмир и выпрямил колени, а потом и опустил руки. – Электрическая сила! Действует, дядя Олег! Электрическая сила!

– Коли ж ее! Только близко не подпускай!

Ратмир подобрал оброненный меч, подбежал и с размаху вогнал клинок в толстый зад необычной криксы. Та немедленно оставила ведуна в покое, одновременно направив на него парализующее действие своей черной ауры. Олег буквально отмахнулся от этого потока слабенькой, но вредной энергии, снес одним усилием воли и вскочил. Через мгновение сабля была у него в руке, а вскоре крикса уже издыхала под ногами у путников.

– Спасибо, выручил! – поблагодарил Олег, сплевывая на все еще горящие ладони. – Видишь, как я попался: саблю выронил. Позор! Не рассказывай никому.

– Про «электрическую силу» тоже? – хитро улыбнулся Ратмир. – Я-то думал, у тебя, дядя Олег, это просто присловье дурацкое. А оказывается, наговор от крикс! Я повторял, повторял – она и отлипла!

– Хорошо, что отлипла… – Олег не знал даже, что сказать. – Но лучше бы не прилипала. Смотри, какая дрянь, вся в шипах. Прежде не видел я таких в наших лесах.

– Откуда же они берутся такие, новые?

– Наверное, от старших зол, Ратмир, – предположил Олег. – Они их пестуют, новых слуг себе с помощью чар заводят. Вот если бы наш умрун захотел не чурбаны в людей превращать, а, скажем, новых крикс выводить – неужели не сумел бы?

– Сумел бы, – кивнул Ратмир. – Вот, значит, за сегодня я уже один наговор выучил и узнал, что такое старшее зло. Хороший ты учитель, дядя Олег.

«Старшее зло, – хмыкнул про себя ведун. – Поди разбери, кто у них старший, а кто младший, когда морок столбом стоит, одна ложь и обман».

– Я так думаю, – уже рассуждал Ратмир, очень оживившийся после боевого крещения. – Научусь за годик мечом орудовать. А может, и саблю удастся хорошую раздобыть. И тогда буду мелкую нечисть рубить. Зачем тебе, опытному ведуну, на всяких крикс время тратить? Тебе надобно старшее зло находить, его истреблять. Вот как вчера.

– Спасибо, – кивнул Олег. – Мне надолго хватит. Я думал, и тебе тоже…

Ратмир умолк наконец, стал опять ковырять прыщи да шмыгать носом. Странно, теперь он не казался Олегу таким уж невероятно противным. Да и в истерики давно не впадал… Чудеса – когда все в порядке, готов на людей кидаться, а едва жив остался – спокоен и даже весел. Не сразу, конечно, но быстро очухался.

«Может, и правда его судьба – ведуном быть? Надо бы его к Ворону, да вот только молод еще».

– Ты к нам с батей будешь иногда в гости приходить, дядя Олег? – вдруг спросил Ратмир.

– Это куда же? – не понял Середин.

– Да куда батя приткнется, туда и заходи, – радушно предложил отрок. – Все одно ты человек кочевой, с места на место по дорогам бродишь. Вот и заходи хоть раз в год. Будешь смотреть, чему я уже научился, и как решишь, что готов, – с собой возьмешь.

«Вот еще!» – подумал Олег, но вслух сказал:

– Конечно, Ратмир. Ты способный, к тому же грамотный.

– Вот! – Ратмир радостно похлопал себя по животу, где за штаны была заткнута колдовская книга. – Я ее читать буду, разбирать не спеша, все как ты наказал. И память у меня хорошая. Только… Эх… Еле… Елепичи…

Олег злорадно молчал, не подсказывал.

– Етичи… Елепитичиская… Элокическая…

Так и шли почти всю дорогу: Ратмир пытался вспомнить полезное заклинание, Олег отказывался повторить. Это избавило его от длинных разговоров, но уже на подходе к дороге ведун не выдержал бесконечных переборов бессмысленных звуков и сдался.

– Электрическая сила, – аккуратно повторил Ратмир. – А это от чего наговор?

– От всего, – признался Олег. – Главное – произносить убежденно, а в крайних случаях еще и очень громко.

– Электрическая сила! – выкрикнул на весь лес Ратмир. – Да, звучит хорошо, и заковыристо очень. А что это?

– Это… Долго объяснять.

Ратмир, как ни странно, настаивать не стал, да и вообще оказался умнее, чем думал о нем ведун. Ковыряя прыщи, он одновременно сопоставил некоторые известные ему факты – и вдруг просветлел лицом, видимо, найдя все же им подходящее объяснение.

– Дядя Олег, а я все спросить хочу… Ты и правда из другого мира?

– Да нет, теперь, пожалуй, уже из этого.

– Понятно! – кивнул Ратмир с таинственным видом, и Олег ему откровенно позавидовал.

Впереди показался просвет – это начинался подлесок, край Елового леса. За ним луг, за лугом – Святогоров холм. Ратмир оглянулся на ведуна, и тот согласно кивнул: мол, не пойдем в Озерцы, хватит уже. Но отрок понял это по-своему и, хотя сам же умолял недавно поскорее убраться подальше от проклятых мест, вошел в подлесок, раздвигая рукавами молодые колючие елочки. Деревня была на месте, но о гибели богини здесь, кажется, уже знали.

Эпилог

Корчма, как ни странно, сохранилась, вот только хозяин здесь теперь был другой – курчавый темноволосый мужчина в грязном фартуке. А все остальное не изменилось: такие же залитые бражкой скамьи и столы, те же блюда и даже, похоже, те же самые посетители. По крайней мере, нескладная фигура скомороха показалась Олегу очень знакомой. Хотя кто их, пьяниц да воров, разберет.

Добрыня, обнаружив, что заведение прекрасно обходится без него, вздохнул с облегчением. Новому хозяину ничего не сказал и сел в углу, наверное, чтобы не встретиться взглядом с кем-нибудь из старых знакомых. Ему, самим князем возвращенному в дружину, не хотелось и вспоминать о проведенных на кухне годах.

– Значит, без чародейки все рассыпалось в прах? – спросил он, когда Олег закончил свой рассказ.

– Не то чтобы в прах, просто царства ее не стало. Оборотни еще долго будут по лесам скитаться, да и источники не скоро с глаз скроются. Но колодец на Святогоровом холме рухнет, осыпется, а к ключу с мертвой водой все тропки зарастут. Если кто случайно набредет, то и не поймет ничего, ведь стражники только на волхвов бросаться обучены.

– А если придет туда другой чародей?

– Это вряд ли. Места глухие, слава нехорошая, нечисти полно. Хотя… – Олег задумался. – Силы там много. Может, и придет кто-нибудь. Надо будет время от времени туда наведываться.

– Возьмешь меня с собой, дядя Олег? – Ратмир оторвался от кружки с квасом, перевел дыхание. – Все же я из тех мест.

– Нет уж, ты с отцом езжай, он тебе место нашел. Живи там, в городе, подрастай, а я буду проходить мимо – загляну, – пообещал ведун. – Книжки читай всякие, только помни, что мне обещал: без моего разрешения, один, ничего из написанного там испытывать не будешь.

– Я помню, помню, – закивал отрок и с шумом втянул сопли. – Да и сам не хочу. Что ты, такого страха натерпелся… Знаешь, батя, какая она ужасная была? Вылитая паучиха, только огромная, с клыками! А на клыках-то яд!

– Ты насочиняешь… – неуверенно хохотнул Добрыня.

Они встретились на тракте, когда Олег и Ратмир уже давно покинули разоренное гнездо Асфири. Добрыня скакал за сыном на коне с богатой сбруей, вез ему и родственникам гостинцы. Но вышло так, что принять те гостинцы оказалось некому… Ведун и Ратмир не стали рисковать и в Озерцы не зашли, только последили немного за деревней из подлеска. Они видели, как потерянно бродят вдоль единственной улицы «сыновья» старосты, как сам Борис сбегает вниз с холма, размахивая руками, а за ним мчится человековолк. Оба скрылись за березовой рощей, и чем закончилась погоня, осталось неизвестным.

Вернувшись в Еловый лес, отныне самое безопасное для путника место, ведун с отроком сделали небольшой крюк и вскоре оказались у знакомого мостика через ручей. К вечеру не спеша дошли до тракта, где и заметили рослого всадника на породистом коне.

– А у меня все просто вышло, – пожал могучими плечами Добрыня. – Товарища мы выручили, а Косого, разбойника, меж двух молодых сосенок за ноги привязали. Хотел я тогда же за тобой, Ратмир, вернуться, даже корчму хотел за собой отстоять, да конь пал. Помнишь, один всего коняка был у нас? Поэтому пошли в село, хоть о ночлеге договориться, а там – князь! Узнал, разговорились. Оказывается, десятника недавно убили печенежские воры. Вот и вышло, что кстати я пришелся. А ты, Ратмир, на княжьем дворе младшим писцом будешь, им зачем-то писари нужны. Только смотри там, колотить себя кому попало не дозволяй, а чуть что – ко мне беги.

– Ладно, батя, ладно! – пообещал Ратмир. – Писцом – это, поди, неплохо. Интересно даже, да, дядя Олег?

– Может быть, – уклончиво ответил ведун. – Может быть, очень даже интересно.

По дороге мальчишка, как только немного отошел от пережитого, только и болтал о том, как станет самым сильным ведуном. Он обещал всю жизнь истреблять нечисть, потому что теперь-то понял, как это страшно, когда всюду зло. Олегу пришлось в свою очередь пообещать принять Ратмира в ученики, как только тот войдет в возраст. Не очень-то Середину это понравилось, но другого способа отвязаться от мгновенно влюбившегося в своего спасителя отрока просто не было.

– А ты не хочешь с нами отправиться, Олег? Тебе везде дело найдется, – подмигнул Добрыня. – Познакомлю с людьми высокими, наверняка кому-нибудь из них понадобишься. Годик пройдет, и приоденешься, пальцы перстнями унижешь!

– Да я и так приоделся, спасибо тебе, – улыбнулся Олег. – Нет, дело у меня в другой стороне.

Гостинцы Добрыни оказались никому не нужны. Вот и вышло, что досталась Олегу новая одежда, пояс наборный, живот защищающий, нож хороший и много еще чего по мелочи. Добрыня на траты был скор, одарить хотел понемногу каждого в деревне.

– Так что вы езжайте, а я здесь переночую. Утром хлеба краюху за пазуху, и по дороге, нигде не задерживаясь, – прямо к учителю своему. Звать его Ливон Ратмирович, а чаще Вороном кличут. Если буду очень нужен – посылайте этого старика искать, а он уж дальше путь укажет.

– Так и сделаем, – кивнул дружинник. – Но и ты нас, Олег Середич, не забывай! В следующем году добро пожаловать в гости, сын ждать будет. А пока – едем, Ратмир, князь ожидать не любит.

Олег вышел проводить товарищей и долго махал рукой, глядя на удаляющегося коня с двумя всадниками. Потом вернулся в корчму и присел на лавку доедать кашу. Двое его соседей как раз заговорили про упырей.

– Веришь или нет, – рассказывал рыжий вполголоса своему тучному спутнику, – а только завелась эта нечисть в наших лесах. И была деревенька, я там часто по дороге ночевать останавливался. Деревенька и теперича есть, да токмо ни за что я там затемно не останусь. Половина селян там стали синие какие-то и чмокают, когда говорят. Вроде как упыри… А как поймешь? Нет, я там больше не ночую.

Олег подул на ложку каши, задумался на миг, потом повернулся к рыжему:

– А в какую сторону отсюда эта деревня?

Заклятие предков

Печора

Узкий санный след, местами занесенный снегом и кое-где отмеченный темными пятнами конских катышков, тянулся по белой пустынной полосе, плавно изгибающейся меж череды стройных сосен и мрачными еловыми зарослями. Прошедший недавно обоз оставил после себя и несколько щедрых пучков соломы, и горстку зерна, что, вероятно, высыпалась из протершегося мешка. Сущая мелочь для тяжело нагруженных путников – и целое сокровище для здешних, неизбалованных подарками, обитателей.

Серая полевка, отделившись от пышного красноватого кустарника, стремительными полуметровыми прыжками домчалась до просыпанной ржи, остановилась, торопливо поглощая утонувшие в снежном пухе зернышки. Судя по количеству следов, была она здесь уже не в первый раз, но неведомая мышиная берегиня так и не допустила нападения на нее ни бесшумной когтистой совы, ни пронырливой лисицы.

Внезапно меховой комочек замер, приподняв голову, настороженно к чему-то прислушался, а потом во всю прыть пустился назад, к кустарнику. А между деревьями заметалась громкая заунывная песня:

Об этом, товарищ, не вспомнить без слез, Как двух инженеров послали в колхоз, Их вывели рано, и дали на них Огро-омное поле, огро-омное поле, Огро-о-о-омное поле… Одно – на двоих. Огромное солнце им лысины жгло, Огромное поле сурепкой цвело, Им в руки впивался колючий осоо-о-от… Но шли инженеры, но шли инженеры, Но шли инженеры вперед… и вперед…

Из-за поворота, следуя по санному следу, неспешным шагом выехал всадник. В толстом суконном налатнике, подбитом гладким бобровым мехом, в лисьем малахае, длинные наушники которого опускались до самых плеч, в пухлых заячьих рукавицах и в таких же толстых, заправленных в валенки, бурых шароварах, путник походил бы на небогатого боярского сына или весьма зажиточного крестьянина, если бы не длинная кривая сабля, что болталась сбоку, постукивая кончиком ножен по притороченному к седлу, круглому щиту, окованному железной полосой. Здесь, на Руси, пока еще мало кто предпочитал прямому обоюдоострому мечу это легкое, но куда более смертоносное оружие – так что одинокий воин, который вел в поводу навьюченного всего лишь парой чересседельных сумок чалого заводного коня, был отнюдь не так прост, как могло показаться на первый взгляд.

Впрочем, кто бы и как бы тщательно ни вглядывался в странствующего ведуна, истинная история его попадания в этот мир была слишком невероятна как для здешних обитателей, так и для физиков далекого двадцать первого века. В нее не поверил бы никто, даже расскажи ее путник сам, но Олег Середин отнюдь не стремился делиться своим прошлым, ставшим одновременно и будущим, со случайными знакомыми.

Ужасная боль нарастала в спине, Хотелось упасть и лежать на земле, Но начата грядка и бро-о-оси-ить нельзя-я-я-я!!! «Дотянем до леса, дотянем до леса, Дотянем до леса», – решили друзья…

Поравнявшись с кустарником, Олег натянул поводья и повернул голову, разглядывая полянку, что обнаружилась за густым ивняком. Хорошая, уютная, прикрытая со всех сторон от посторонних глаз. Не то что бы ведун боялся внезапного нападения – просто привычка заботиться о своей единственной шкуре уже успела въесться ему в плоть и кровь. Хочешь жить – всегда будь готов вступить в схватку с врагом. Даже когда опасности нет и быть не может.

– Опять же и от ветра прикроет, – задумчиво пробормотал Середин, покосился на небо. – Да, скоро совсем будет смеркаться. Пора и о ночлеге подумать.

Он потянул правый повод, поворачивая гнедую в сторону поляны, и, заехав за куст, спешился. Тут же расстегнул подпругу, снял щит и суму, скинул седло. Затем освободил от ноши чалого коня. Спутав лошадям ноги и оставив их хватать губами снег, он достал из одной сумки топор, отправился в быстро темнеющий лес. Вскоре ведун вернулся с охапкой хвороста и лапником, несмотря на мороз терпко пахнущим смолой. Второй ходкой притащил тонкую, сантиметров десяти толщиной, сухостоину. Разрубив ее пополам, Олег сдвинул получившиеся бревнышки, настрогал сверху щепок, сложил небольшим шалашиком, снизу поместил свернутую бересту. Достав из сумы просушенный болотный мох и зажигалку, он несколько раз чиркнул кресалом, выбивая искры на белесые упругие пряди, потом начал раздувать возникший дымок, подпихивая под него лохмотья бересты, – а когда она полыхнула пламенем, тут же сунул огонь в «шалашик».

Пока костер разгорался, Середин наполнил торбы овсом, чтобы после питья повесить их на головы лошадям, потом вбил в мерзлую землю длинный штырь с крюком, доставшийся ему вместе с хазарской походной кузней, повесил на него котелок, до краев закидал снегом, примял хорошенько, накидал еще. Вынул из сумки и встряхнул кожаный мешок, тоже набил снегом, пристроил возле шеста. Лошадям воду кипятить не нужно, только растопить. Так что в пламя мешок пихать ни к чему.

– Кажется, по хозяйству все… – задумчиво оглянулся ведун. – Теперь можно петь песни, пить пиво и смотреть телевизор…

С этими словами он расстелил на лапнике медвежью шкуру и с видимым удовольствием свалился сверху, глядя в весело приплясывающий огонь.

Хорошо зимой на Руси! Дождей нет, грязи нет, комары и мошка вместе с криксами, мавками, лопатницами и лихорадками забились куда-то по норам спать до весны. Для путника нет нужды одну лишь солонину да мясо сушеное или рыбу жевать. Бери с собой хоть свинину, хоть рыбу, хоть птицу ощипанную – дедушка Мороз все убережет, ничего по дороге червякам да плесени сожрать не даст. А что прохладненько бывает – так ведь не голышом люди по свету ходят! В шубейке добротной, да в шапке с ушами, да в валенках высоких, в штанах меховых и в крытых холстиной рукавицах – в любой холод жарко. Больше хочется ворот расстегнуть да морозный воздух вдохнуть полной грудью, а не на батарею теплую сесть, поджав ноги в ботиночках на тонкой подошве.

Середин, вспомнив ненавистную, слякотную, городскую зиму, криво усмехнулся, достал из сумы завернутую в тряпицу куриную полть, кинул в котелок, добавил еще снега – он, как растает, раз в десять по объему уменьшается, – сверху щедро сыпанул перца с солью, немного – сушеного сельдерея и петрушки, что дала на дорогу красавица Милена из Петушков, в которых он останавливался три дня назад.

Да-а, зимою Русь не та. Совсем другой страной становится – ни по виду, ни по жителям не узнать. В летнюю пору каждый человек на ее просторах – работяга старательный, отдыха не знающий. Всякому от мала до велика работа находится: и мальцам – гусей пасти, и старикам – баклуши бить. И девкам, и бабам – а уж крепким мужикам даже спать толком некогда. Все надо успеть: и вспахать, и накосить, и отрыть, и срубить – все, за что ни возьмись, летом делается. Леса под теплым солнышком стоят густые, поля – колосящиеся, луга – темно-зеленые, непролазные, с травой по пояс, густой, хрустящей. Летние, узкие и пыльные, дороги стыдливо петляют средь дубрав, огибая болота и овраги, то и дело упираясь в полноводные реки, по которым величаво скользят огромные ладьи; и каждый корабль несет в своем трюме тонн двести груза, а на палубе – с полсотни бойцов лихой судовой рати.

Но стоит матушке-зиме бросить на землю белое покрывало – как все меняется, словно по волшебству. Вместо летников бескрайние просторы прорезают зимники – дороги широкие, прямые, не боящиеся ни болот, ни полей, ни глубоких проток. Куда хочешь добраться – туда напрямую и торишь санную стезю. Впрочем, главными путями все равно остаются реки – ведь до каждого, почитай, селения дотягивается хоть один, пусть узенький и вертлявый, ручеек. Вот только тяжелым ладьям не подняться по мелководным протокам, не довезти товар в далекую глубинку. Однако же, едва стужа превратит воду из зыбкой ряби в прочную и ровную, как взлетная полоса, опору – как по этим ручейкам отправляются с товаром на санях, а то и просто верхом мелкие менялы, офени, дождавшиеся у битком забитых складов своего часа.

Зимой уходит в небытие черная непроницаемая ночь – потому как укрывающее все и вся серебристое одеяло отказывается принимать в себя свет и отражает его, заставляя висеть над землею желтоватой прозрачной пеленой. Сбросившие листву леса просвечивают далеко окрест, не желая прятать в себе ни зверя, ни человека. Поля, болота, луга сливаются в единый однотонный простор, коварно прячущий под хрупким настом где пенек, а где и глубокую яму. Ну, а люди… Что за дела зимой у мужика? Разве за дровами съездить, али по хозяйству что подлатать. А много ли на это времени нужно? Вот и начинается с первым снегом веселье. Где просто пьют запасенную в подполе бражку да мед хмельной, где гулянки устраивают: крепости снежные штурмуют, на кулаках дерутся, скачки затевают, девичники с песнями и хороводами. В порубежье мужики со скуки иной раз мечи дедовские вытаскивают, сколачивают щиты на скору руку, надевают тулупчики потолще, тегиляи, плотно стеганные, кому не лень – пластинками железными куртки обшивают. Да и отправляются ватагой к соседям – обиды старые поминать, юбки у девок задирать, добра разного для дома-хозяйства добывать. Глядишь – и вернутся с лишними конями, топорами, а то и невольниками. Коли зима – отчего бы и не побаловать?

Впрочем, как понимал Середин, в здешние припечорские земли такие разбойничьи отряды не совались. И не столько потому, что места эти считались новгородской вотчиной – а с новгородцами связываться не рисковал никто от Китая до Карфагена, – но в большей степени оттого, что деревеньки здесь стояли друг от друга далеко, жили небогато. Чтобы мало-мальски приличную добычу собрать, верст триста нужно тащиться, если не больше. Ради развлечения в такие концы не очень-то и отправишься. Опять же, промысловики новгородские тоже зимой за шкурками пушистыми уходят. Напорешься на таких… С местными они еще торгуют, а вот чужих – режут без разговоров. Пиши потом жалобы Белбогу, гаранту справедливости – живота уже не вернешь.

Олег подбросил в котелок еще снега взамен растаявшего, пошарил в суме, отломил краешек от закоченевшего пряженца, отнес к кустарнику и с поклоном положил у корней – а ну, не спит берегиня в этом глухом углу? Глядишь, тогда и убаюкает, и покой ночью убережет. Ведун вернулся на шкуру, лег, прислушался… Нет, не шелестят ветки, не дует по щекам странный ветерок. Стало быть, и здесь до весны рассчитывать можно только на себя.

Котелок, растопив снег, опять заклокотал, и по лесным зарослям поползли такие ароматные запахи, что у всех волков, лис и куниц на десять верст вокруг желудки должно было свести голодными судорогами. Середин, сглотнув, распахнул налатник, выдернул из ножен короткий, в полтора указательных пальца, узкий нож с резной костяной рукоятью, помешал им свое варево, потыкал мясо.

– Вроде мягкое, – решил путник. – Эх, горячее сырым не бывает.

Он вернул нож на место, отцепил с ремня большую, с половину поварешки, серебряную походную ложку, принялся помаленьку прихлебывать горяченный бульон. Получалось медленно – пока зачерпнешь, пока дождешься, чтобы остыло. Вскоре терпение у Олега лопнуло – он решительно снял котелок с огня, поставил его прямо в снег, выудил из бульона курицу, подержал немного на холодном воздухе и разорвал на несколько кусков, которые тут же один за другим уписал. Бульон к этому времени практически остыл и, закончив с мясом, ведун допил его через край. Тело налилось блаженной истомой. Электрическая сила – как же мало нужно человеку для полного счастья!

Даже не пытаясь удерживать слипающихся век, Середин нащупал в чересседельной сумке среди припасов лохмотья сальной хазарской шапки, привычно отполосовал кусок кожи с мехом, кинул на угли. Воздух мгновенно наполнился гнусной вонью.

– Вот так…

Наговоров и заклятий звери лесные не боялись, а вот запах жженой шерсти понимали отлично. Для них это означало опасность. Что же касается людей – то здесь, на затерявшейся среди печорских лесов реке Синташте, ночью, в трех днях пути от ближайшего селения… Здесь ведун не опасался людей ни капельки. Тем паче что огонь скоро погаснет, и в зимних сумерках с реки одинокого путника за кустарником все равно никто не разглядит. Поэтому Олег просто вытянулся во весь рост, завернулся в шкуру и закрыл глаза.

* * *

Разбудил ведуна краткий горячий укол освященного креста, примотанного к левому запястью. Еще не проснувшись толком, Середин сорвал с себя шкуру, вскочил на ноги, выхватил саблю… Однако же крест остыл так же быстро, как и нагрелся, а нечисть, вызвавшая столь резкую реакцию отторжения у серебряной вещицы, так и не проявилась в пределах видимости.

Олег с облегчением перевел дух, вернул оружие в ножны, огляделся. Небо уже светлело, в сосновых кронах с торопливым перестуком носились какие-то пичуги, на реке, среди конских кучек, старательно мышковала нахальная лиса.

– Будем считать, утро наступило, – сладко потянулся отдохнувший путник и снял опустевшие торбы с конских голов. – Пора и нам.

Лошади опустили морды к снегу, а Олег, достав из сумы пощипанный вечером пряженец с рыбой, принялся жевать его прямо холодным, одновременно сворачивая лагерь – складывая шкуру, убирая котелок, раскачивая и выдергивая из земли штырь. Вот и вся работа. Ведун закинул сумки на спину чалому мерину, седло вернул на спину гнедой, привычно поднялся в него.

– Поехали, родимая! – Он выбрался на припорошенный снегом речной лед, повернул направо и завел еще не написанную Высоцким песню:

В заколдованных, дремучих, старых Муромских лесах, Нечисть там бродила тучей, на проезжих сея страх, Воют воем, что твои упокойники, Если есть там соловьи – то разбойники. Стра-а-а-ашно, аж жуть… В заколдованных болотах там кикиморы живут…

Тут Олег сбился, недоуменно поморщившись:

– С чего бы это кикиморам на болоте взяться? Кикиморы – они твари домашние. Сидят себе в темных сырых уголках да пакостят по мелочам. То пряжу перепутают, то квашню опрокинут. А болото… Чего им там делать? Ох, Высоцкий… Сбрехнул – а люди верят. Так потом и начинают у них в головах то русалки с рыбьими хвостами гулять, то кикиморы по болотам бегать.

Ведун зачесал затылок, придумывая рифму, но в голову ничего не пришло, и он, махнув рукой – все едино никто не слышит, – продолжил:

В заколдованных болотах там кикиморы живут, Защекочут до икоты и на дно уволокут, Будь ты конный, будь ты пеший – заграбастают, Ну, а лешие так по лесу и ш-шастаю-ют. Стра-а-а-ашно, аж жуть…

Неожиданно запястье опять кольнуло нагревшимся крестом. Ведун натянул поводья, остановился, приподнялся на стременах, внимательно оглядываясь… Ничего. Лес как лес. Ни шороха, ни хруста. Ну, разве берега в этом месте немного повыше, а более ничего особенного.

Тронув гнедую пятками, Середин двинулся дальше, и вскоре крест остыл. Заехав за излучину, ведун опять придержал коней, а потом решительно развернулся, помчался назад, приблизился к подозрительному месту. Крест нагрелся – но никаких изменений вокруг так и не произошло.

– Ладно, – решил Олег. – Может, и нет здесь никакой нежити. Может, колдун какой сильное заклятье сотворил, вот крест его и чует. Может, даже и доброе заклятье. Христианству-то ведь все равно…

Он бросил на берега прощальный взгляд и снова тронулся вверх по реке размеренным шагом – ни от кого не убегая и никуда не торопясь.

– Так, на чем мы остановились? На чем-то страшном… А, вспомнил…

Олег старательно прокашлялся и запел:

Вихри враждебные веют над нами, Темные силы нас злобно гнетут, В бой роковой мы вступили с врагами, Нас еще судьбы безвестные ждут…

Освященное в Князь-Владимирском соборе серебряное распятье остыло, свидетельствуя о том, что сгусток нехристианской магии остался где-то позади, и Середин снова придержал лошадку, испытывая нехорошее предчувствие – пока еще неопределенное, но ведун своему чутью привык доверять. Лучше десять раз понапрасну перестраховаться, чем один – булавой по голове схлопотать.

Но мы поднимем гордо и смело Знамя борьбы за рабочее дело, Знамя великой борьбы всех народов За лучший мир, за святую свободу…

В этот момент откуда-то издалека донеслось конское ржание, и Олег запнулся, прислушиваясь к новым звукам. Ржание оборвалось, сменившись тихим всхрапыванием. Потом опять послышался призывный лошадиный крик.

– Вот и попутчики… – задумчиво пробормотал ведун.

Обычно наглое ржание означало близость дикого табуна или крупной княжеской дружины. Орут когда ни попадя только натуральные жеребцы. В смысле – не оскопленные. Доказывают, так сказать, свои мужские качества: то соперников на бой вызывают, то табун зовут, то с самками заигрывают. Посему ни в хозяйство, ни в боевой поход жеребцов не берут – больно уж капризные. Характер любят показать, драку затеять, с хозяином норовом потягаться. Голос опять же подать по поводу и без повода. На жеребце и в засаде на спрячешься, и в строю плотном не пойдешь – грызутся, брыкаются, выделиться норовят. В общем, коли жеребец под седлом и идет, то только один на армию, под полководцем, в чисто выпендрежных целях. Дескать – вот я какой, на жеребце гарцую! А выпендриваются чаще всего молодые князья, задиристые и безбашенные. Те, что еще ни имени, ни доблестей не имеют и очень прославиться хотят.

– Дикого табуна здесь быть не может, – вслух подумал Середин. – Значит, дружина скачет… А не сховаться ли мне в кусты?

Не сказать чтобы ведун испугался – все-таки не первый месяц по Руси бродит. К повадкам жителей привык, постоять за себя острой саблей и быстрым заклинанием умеет. Хуже будет, если юный правитель гостеприимство проявить захочет. Откармливать несколько дней станет, в усадьбу затащит, баню через сутки топить велит. Застрянешь на неделю, если не больше… И кто знает, чем дальше дело обернется. Может, и не доедешь до весны к Уральским предгорьям, не увидишь Бабы-Яги, о которой столько слухов в Вятских землях бродит. Дескать, и исцеляет, и детьми одаривает, и зло своим взглядом отгоняет.

Однако вновь прорезавшее морозный воздух тревожное ржание внезапно смешалось с человеческими криками, стуком, лязганьем железа и воем – холодящим жилы воем, в котором не имелось ничего человеческого.

– Электрическая сила, – сплюнул Середин, поняв, что спокойное путешествие закончилось. Он потянул правый повод, поворачивая гнедую, и со всей силы ткнул ее пятками в бока, посылая в галоп.

Спустя несколько минут ведун миновал злосчастную речную излучину, за которой его крест начал пульсировать жаром, и натянул поводья…

На звенящем речном льду сбились в кучу шесть саней, на которых стояли с топорами наготове возчики, но пока их отваги не требовалось – не менее полусотни ратников, в основном верховых, защищали груз от кровожадного врага. Куда больше ведуна поразили нападающие: коричневые двухметровые верзилы, облепленные глиной от пяток до макушки, с большущими дубинками в руках. Впрочем, многие вообще обходились увесистыми кулаками. Этих монстров набиралось около ста, а между ними юркали двуногие ящеры. Тоже выше человека ростом, зеленые, с беловатыми брюшками и кургузыми младенческими ручками, они напоминали знаменитых тиранозавров, но выглядели куда более поджарыми, худощавыми, с короткими клыками и внушительными – с футбольный мяч – костяными шариками на кончиках длинных хвостов.

– Ква… – выдохнул Олег, увидев, как ратник проткнул одного из монстров рогатиной насквозь, даже острие из спины вылезло. Однако верзила не дрогнул и в свою очередь занес над головой дубинку. Ратник метнулся вбок, уворачиваясь от удара, но находившийся неподалеку ящер взмахнул хвостом, и костяной шарик врезался воину в грудь, отшвырнув на несколько шагов в сторону. Монстр двинулся дальше и, не обращая внимания на рубящие голову удары меча, опрокинул следующего человека вместе с лошадью.

На мгновение позади них показался старик с узкой и длинной седой бородой, в балахоне из грубой ткани, опустил на верзилу посох. Гигант с торчащим из груди ратовищем неожиданно легко рассыпался на куски – ящер отпрыгнул сразу на пять метров, вскинул голову и издал тот самый вой, что Середин слышал из-за поворота. Ближайшие монстры, оттеснявшие всадников от обоза к прибрежным камышам, повернулись и двинулись на старика. Опрокинутый воин вскочил на ноги, ткнул одного из верзил мечом, но его, словно надоедливую муху, смахнули в сторону ударом кулака.

– Вечно мне на всякую мерзость везет… – Низ живота свело холодом от предсмертного ужаса. Середин расстегнул у горла налатник, одним движением скинул его с плеч назад, сдернул меховые рукавицы, бросил сверху. Оцепил от седла повод заводного коня, взял в левую руку щит, правой нащупал петлю кистеня. Сдавил пятками бока верной гнедой: – Пошла!

Лошадка прыгнула вперед, начала разгоняться во весь опор.

– Выйду из дома… Не окном-дверьми, закладным бревном, – торопливо зашептал заговор ведун. – В чисто поле пойду, под солнцем ясным стану. Дай мне, Хорс великий, твой жар в кровь мою, дай мне, Даждьбог, силу твою в плоть. Дай, Перун, свои молнии в мои руки, дай мне, Похвист, быстроту в дело ратное. Не для злого умысла, для правого дела…

Середин кинул последний взгляд вдоль обоза: монстры, за спинами которых нетерпеливо подпрыгивали тощие ящеры, прижали ратников к самым телегам, успев опрокинуть и частью затоптать боевых коней. На снегу скрючились и несколько людей. Крови, правда, не было. Порождения магии не рубили, они корежили своих жертв, ломая ребра и выкручивая конечности.

– Ур-ра!!! – До ближнего глиняного монстра осталось всего немного. Ведун качнулся вправо и опустил кистень ему на спину чуть ниже шеи. От удара священного металла весь торс разлетелся в куски. Одновременно гнедая грудью сбила с ног еще одно страшилище, после чего прошла поверх него, оттоптав подкованными копытами голову и левую руку.

Старец, получив краткую передышку, что-то прошептал, быстро ткнул посохом еще в двух чудищ, отчего те взорвались, как пластиковые бутылки с перебродившим вином, затем уставил в Олега палец:

– Берегись!

Середин, не дожидаясь пояснений, резко пригнулся, сместившись влево и прижавшись к горячему лошадиному боку. Над седлом зловеще прошелестел зеленый хвост с костяной болванкой. Но порадоваться избавлению от удара Олег не смог, поскольку ощутил, как кожа седла скользит по ноге, а лука – под правой ладонью.

«Мне никогда не научиться держаться верхом!» – безнадежно подумал он и шлепнулся в снег. Гнедая, оставшись без седока, испуганно всхрапнула и помчалась прочь, то и дело подпрыгивая и взбрыкивая задними ногами.

Ящер с готовностью прыгнул на жертву, готовый добить ее, растерзать, разорвать в клочья. К счастью, Олег успел прикрыться щитом, и острые когти сильных задних ног зеленой бестии лишь скребнули по дереву. К лицу метнулась клыкастая морда – но ведун отмахнулся кистенем, заставив врага шарахнуться назад. Ящер вскинул голову к небу, грозно завыв – и тут же у него из шеи выросла стрела. Из широкой раны тягуче заструилась черная, пахнущая керосином, жижа. Еще одна стрела впилась твари в бок. Та покачнулась, переступила, освобождая щит. Середин, избавившись от тяжести, моментально вскочил и со всего замаха опустил свой шипастый серебряный кистень на продолговатую голову. Послышался деревянный хруст – чудище повалилось набок и задрыгало ногами в предсмертных судорогах, одновременно колотя об лед костяным набалдашником хвоста.

Краем глаза ведун заметил сбоку глиняного монстра, обратным движением грузика ударил его в ногу, и та раскололась, словно хрупкая керамическая игрушка. Верзила потерял равновесие и рухнул прямо на ящера.

– Пять балов, – перевел дух Олег и осмотрелся.

С этой стороны они нападающих осадили. Старик отступил на ближние сани, по-прежнему удерживая посох двумя руками. Мужик-возничий, наоборот, спрыгнул и принялся азартно кромсать топором еще шевелящуюся глиняную тушу, отрубая ей ноги. Чуть дальше сразу пятеро монстров лезли на двух прижавшихся спиной к возку с сеном ратников. Те пока держались, прикрываясь от тяжелых ударов дубинки и кулаков щитами, и пытались подсечь понизу великанам ноги. Им помогали лошади – одна в ужасе билась в постромках, не давая порождениям магии обойти телегу спереди, а вторая, под седлом, брыкалась за возком, уже снеся одного из големов сдвоенным ударом копыт. В конце обоза три десятка спешившихся воинов сомкнулись в строй, кое-как удерживая напор чудовищ. Олег увидел, как опустившаяся дубина расколола один из щитов. Ратник рухнул – строй дрогнул, немного попятился, выровнялся снова.

На задних санях, в тылу своих товарищей, приплясывали на санях двое лучников. Стрелять им было не в кого: ящеры прятались за спинами глиняных верзил, а в самих големах уже торчало по нескольку стрел, и особого неудобства монстры от этого не испытывали.

– Электрическая сила! – выкрикнул свой боевой клич Середин и кинулся помогать двум ближним ратникам.

Его заметили ящеры, дружно взвыли, устремились навстречу. Все четверо. Ведун повернул вправо, к берегу, подальше от места схватки. Три хвостатые бестии ринулись за ним – и вышли из-под прикрытия глиняных монстров. Лучники своего шанса не упустили – всего за несколько секунд всадили в каждого зеленого врага по три-четыре стрелы. Ящеры заскулили, закрутились. Середин обежал их стороной, опять кинулся на помощь ратнику, бившемуся рядом с возком сена – второй лежал на снегу с неестественно вывернутой ногой. К счастью, туда же торопился и старец. Два удара посохом – двое монстров разлетелись в куски. Третьего разломал ударом кистеня Олег, а последнему тяжелый меч ратника все-таки отрубил ногу. Голем упал – ратник и мужик с первых саней принялись лишать его конечностей.

Ящеры, что так опрометчиво погнались за ведуном к берегу, лежали недвижимо, утыканные стрелами, как подушечки для булавок, а вот строй в конце обоза все-таки распался, и было видно, как монстры злобно ломают сани и топчут кого-то из упавших. Уцелевшие ратники утопали в рыхлом снегу, наметенном ветром под высокий берег, и из последних сил отмахивались от могучих врагов. Воины успели усвоить, что поражать глиняные махины в грудь или живот бесполезно, и пытались отсекать им руки. Получалось с переменным успехом. Если плечо или локоть перерубались одним ударом – монстр останавливался и тупо таращился на рану, не зная, что делать дальше. Если же клинок увязал в глине – воин оставался безоружным и на него обрушивался смертоносный кулак великана.

– За мной! – крикнул старцу и ратнику Середин и побежал людям на помощь.

Ему навстречу прыгнул ящер, повернулся боком, взмахнул хвостом. От страшного удара костяной булавой в щит левая рука мгновенно онемела, но дерево выдержало, да и сам ведун устоял, хотя его откинуло на несколько шагов. Чудовище отдернуло хвост, взмахнуло им снова. Олег устремился вперед, уходя из-под удара, вскинул щит навстречу несущейся к нему пасти и врезал поверх окантовки кистенем. Послышался влажный «чмок», рывка тросика не последовало. Олег отдернул кистень, метнул его снова, отводя щит в сторону. Голова ящера оставалась рядом. Зеленокожий был жив, но точный удар в черепушку, видимо, его оглушил, и двуногая тварь, покачиваясь, не делала попыток увернуться. Ведун ударил его еще раз, еще – и порождение магии рухнуло набок.

В тот же миг глиняные монстры отступили от загнанных в сугробы воинов, повернулись вдоль обоза и неторопливо зашагали в сторону старика. Их насчитывалось еще десятка два, не меньше. Старец остановился, вскинув посох, а воспрянувшие духом ратники ринулись в атаку. Монстры, потеряв несколько товарищей, принялись махать огромными кулаками, сбивая неосторожных бойцов. Но тут на спины големов обрушился посох, превратив в прах сразу четверых. Середин тоже кинулся в схватку – серебряный кистень разбил ногу стоявшему боком великану, расколошматил тело другому, снес ногу третьем у и… глиняных монстров больше не осталось.

Тяжело дыша, ведун попятился, бросая взгляды то вправо, то влево. Сердце все еще стучало гулко и часто, разгоняя по жилам кровь, руки дрожали от предвкушения смертельного боя, голова была светлой, словно только что помытое окно, сознание работало ясно и четко, как отлаженные часы. Тело оставалось готово к схватке – но сражаться было не с кем. Изуродованные тела некоторых големов еще ворочались в снегу, истыканные стрелами тела ящеров подергивали лапами, перепуганные насмерть лошади продолжали биться в постромках – однако битва уже завершилась.

Олег вернул кистень в карман, оставив болтаться снаружи только петлю тросика, перекинул щит за спину, глубоко вдохнул сладкий морозный воздух, любуясь ослепительно-голубым небом, ажурными росчерками черных березовых ветвей на его фоне, бриллиантовыми блестками инея… Воистину – чтобы почувствовать вкус жизни, нужно заглянуть в глаза смерти. От прикосновения черного плаща Мары и краски становятся ярче, и вода слаще, и хлеб вкуснее. Сидя дома у телевизора, с банкой пива в одной руке и бутербродом с ветчиной в другой, – этого не понять, не ощутить.

– Откуда путь держишь, добрый человек?

Середин вздрогнул, повернул голову к старцу. Встретив внимательный взгляд голубых глаз, вежливо поклонился.

– Зовут меня Олегом, еду из Новгорода, через Ярославль. Мир хочу посмотреть, себя показать. А там и видно будет.

– Благодарствуем тебе за помощь, Олег из Новгорода, – склонил голову старец. – Вестимо, сам Сварог вел твою руку супротив слуг Чернобоговых.

– Да, я молился ему о помощи, – признал ведун, разглядывая незнакомца.

Тот был худощав, словно постился не менее года. Щеки впалые, подбородок туго обтянут бледной старческой кожей, брови густые, но совершенно бесцветные, нос длинный и острый, с небольшой горбинкой. Выглядел человек изможденным – но вот дышал ровно, словно и не махал только что тяжелым посохом добрых полчаса. Никакой одышки – не то что у тренированного и привыкшего к стычкам Середина. Свободный балахон, где могло бы поместиться как минимум пятеро людей такого же телосложения, не говорил абсолютно ни о чем. Серая дерюга, из которой он был скроен, с одинаковым успехом могла свидетельствовать и о нищете владельца, и о его высоком духовном сане – когда плоть уже не так важна для духа, а каждый встречный должен знать путника в лицо, вне зависимости от одеяния.

– Ты знатно бился, добрый человек, – покивал старик. – Однако же откуда столь чудное оружие взялось в твоих руках? Слуги Чернобога разлетались от него, ако от перуновых молний.

– Бил сильно, вот и разлетались, – пожал плечами Середин. – Кое у кого посох вообще не хуже гранатомета работал.

– Так заговоренный посох-то, – легко признал старец. – Никак и твое оружие заклятиями усилено?

Что такое «гранатомет», он почему-то не поинтересовался.

– Ничего особенного, – отмахнулся Олег. – Кистень серебряный. А нечистая сила этого металла зело не любит.

– Не любит, – согласился старик, и его губы расплылись в улыбке. – Да токмо я, мил человек, первый раз слышу, чтобы добрый молодец заместо крепкого стального серебряное оружие носил. Поди, с тварями болотными да ночными куда чаще встречаешься, нежели с половцами али хазарами проклятыми?

– Встречаюсь, – кивнул Середин.

– Олег… – задумчиво повторил старец. – Слыхивали, слыхивали мы о таковом. Бродит якобы такой по свету. Где серебра отсыплют, там оборотней да ночниц истребляет. Где злата нет, за баню и ночлег то же самое делает. А коли жилья человечьего нет в зачарованном месте – так и без платы рубится. Помнится, ведуном тебя кличут. Потому как от звания колдовского и вохвовского отказываешься. Вот, значит, кого Белбог всевидящий нам в помощники и защитники послал…

– Никто меня не посылал, – оглянулся Олег на своих топчущихся у излучины лошадей. – Повезло вам просто. Слух до меня дошел, что у предгорий уральских Баба-Яга есть. Любопытно стало посмотреть – вот я в эту сторону и поехал. Извини, отец, пойду я. Сбегаю, лошадям ноги спутаю, добро свое со снега соберу. Потом вернусь, помогу с ранеными.

* * *

Когда Середин начал накладывать шины на переломанные руки и ноги ратников, нашептывая лечебные заговоры, туго перематывать ремнями тела с переломанными ребрами, укладывать увечных людей к огню, на принесенный из леса лапник, он понял, что его поездка к Бабе-Яге накрылась медным тазом. Без него огромному количеству раненых не обойтись – кто-то должен сопроводить их до ближайшего крупного селения.

Из полусотни воинов больше двух десятков оказались убиты – затоптаны, переломаны, как куклы в руках несмышленого ребенка, забиты ударами тяжелых костяных шаров. Из тридцати оставшихся в живых без переломов из схватки вышли только семеро – считая самого Олега. Пятеро теперь рубили в лесу лапник, таскали дрова, раскладывая на прибрежной поляне сразу четыре костра. Старец, не расставаясь с посохом, так же как и ведун, прикладывал к переломам палки, фиксируя повреждения с помощью ремней или длинных полотняных лент, с неожиданной легкостью относил одетых в тяжелую броню ратников к огню.

Медицинские хлопоты заняли весь день – к тому времени, когда Олег, зажав меж двух толстых сосновых веток сломанное плечо лежащего без сознания бородача, выволок бедолагу из-под конских туш и оттащил его к пылающим кострам, на лес спустились сумерки.

– Все, что ли? – устало опустился Середин рядом со стариком, задумчиво взиравшим на пляску огненных языков.

– Настало время уступить свое место Маре, ведун, – степенно кивнул тот. – Теперь уже она выберет тех, кому предстоит уйти в мир далеких предков.

– Луба бы надо надрать. – Олег пошевелился, поудобнее устраиваясь на лапнике, и протянул руки к огню. – На палках кости нормально не срастутся.

В мире, куда неудачно произнесенное заклинание зашвырнуло бывшего кузнеца из автобусного парка, лубки заменяли медицинский гипс. Содранная с вяза или липы кора, разрезанная в виде лодочки, накладывалась на сломанную конечность и туго заматывалась, плотно прилегая к руке или ноге, надежно фиксируя перелом. Палка такой надежности обеспечить не могла – как ни привязывай, а все одно кости смещаются. Вместо сращения ложный сустав образоваться может.

Старик поднял посох, поставил его между ног, прижался лбом к отполированному дереву:

– Прости, Триглава, недостойного слугу твоего. Слаб я, силы моей на деяния достойные не хватает. Пришли хранительниц твоих, берегинь лесных и речных, снизойди до нас своею милостью.

Подошел возчик с первых саней. Распарившись от тяжелой работы и жара костров, тулуп и рукавицы он скинул, оставшись в холщовой рубахе и пухлых шароварах. За толстой веревкой, заменявшей ремень, торчал топор, сквозь черную кудрявую бородку просвечивали румяные щеки. Настороженно покосившись на Олега, он поклонился старцу, поставил перед ним в снег медный котелок, в котором из темного густого варева выглядывали золотистые бока двух крупных луковиц.

– Благодарствую, Православ, – кивнул старик. – О госте нашем не беспокойся, он со мной похлебает. Раненым отвар погуще навари, им сие зело полезно.

Мужик опять поклонился, отступил, а старик, легко взяв раскаленный котел за край, переставил его ближе к Олегу, чтобы еда оказалась на равном расстоянии от обоих.

– Угощайся, ведун. День у нас долгий выдался, силы потребны изрядные. Сей отвар для меня с весенних двугодков тройным варом творят, через день на третий. Не побрезгуй трапезой старого волхва.

Середин дважды себя упрашивать не заставил, вытянул из чехла на поясе главную драгоценность каждого русича – большую серебряную ложку, – запустил ее в котелок.

Тройную уху на своем веку Олегу доводилось пробовать не раз – но то, чем угощали его ныне, больше походило не на суп, а на густой, еще не застывший, холодец. Можно было подумать, воды к рыбе при варке не добавляли вообще, а просто прогревали крупные куски белорыбицы до тех пор, пока они не расслоились, превратившись в месиво из мясных прядок и костного желатина. Разумеется, по здешнему обычаю, кашевары не пожалели и перца с солью, и лук добавили для аромата, и мелко порубленную репу с морковкой. Получилось, надо сказать, вкусно и сытно. Уже после трех ложек ведун почувствовал, как по телу растекается сладкая горячая истома, после пяти – желудок приятно потяжелел, глаза начали слипаться.

– Ешь, ешь, не останавливайся, – подбодрил его старец. – Опустошить надобно, дабы воды для увечных накипятить. Кабы не замерзли на морозе-то.

Середин выловил луковицу, прожевал, зачерпнул себе еще две полные ложки, после чего в бессилии отвалился на лапник:

– Все, спасибо. Больше не могу.

– А и ладно. – Старец взял котел в руки, допил остатки супа через край. – Коли так, то подымайся. В дорогу нам пора, и без того засиделись. Распутывай своих скакунов.

– Куда? Зачем? – сонно отозвался Середин, закрывая глаза. – Ночь на дворе. Нам ныне только седло под голову да налатник на ноги, ничего больше и не нужно.

– Вставай, ведун! – потребовал старик. – Куда скакать, и сам ведаешь. Где Баба-Яга стоит, туда и торопимся.

– Какая Баба-Яга, волхв? – удивился Олег. – У нас два десятка раненых на руках. Да еще и убитых столько же. Тризну нужно поутру справлять, а потом назад, к жилью поворачивать. Увечных бросить нельзя, пропадут они без нас.

– Они с нами пропадут, ведун! – повысил голос старец. – Не за ними твари земляные охоту затеяли, меня травит нечисть Чернобогова! Коли останемся с увечными – сызнова придут, всех истребят, до единого. Без меня же никто ратных людей не тронет, добредут до Нювчима кое-как. Не сгинут. Смерть их у меня в торбе увязана. Коли увезем торбу, все уцелеют!

– Да электрическая сила! – открыл глаза Середин. – А каково им будет без лекарей столько верст чесать? Давай лучше, ты пару ратников возьмешь – на случай, коли отбиваться потребуется. А я с ранеными поеду.

– В грамоте моей, что в Дюн-Хор везу, беда земли русской заключена! – решительно ударил посохом в снег старец, и снизу, откуда-то из глубины, отозвалось гулкое тревожное эхо. – Любым путем отвезть ее надобно! Потому и прислал Сварог тебя, ведун, ко мне в помощь. Не сподручны воины простые с сими тварями без страха биться. Твоя рука, твой меч мне потребны. Вставай немедля, в седло поднимайся, пока чудища из чащоб лесных сызнова не собрались! Среча, Богиня ночи, глаза нам застить не станет, я ей жертвы на три месяца загодя принес, знаки милости получил. Вставай!

– Вот тебе и ква, – недовольно сплюнул Олег, однако встал. – Может, ты хоть скажешь, что случилось?

– Не вовремя ныне лясы точить, – недовольно отрезал старец. – Опосля обо всем поведаю. Чудищ от становища увести надобно, путь оговоренный пройти. Ступай к коням своим, а я подъеду.

– Как тебя хоть зовут-то, начальник, – со вздохом подчинился Середин категорическому приказу.

– Сварославом с младенчества рекут, – кивнул старец ведуну и резко отвернулся к воинам, что обгладывали насаженные на ножи крупные куски мяса со слегка подгоревшими краями. – Православ, Макоша, сумы мои на коня навьючьте, да лошадку самую резвую заседлайте не мешкая. Покидаю я вас. И дело свое делаю, и беду увожу. Да пребудет с вами милость Хорса и покровителя вашего, могучего Перуна.

Спустя четверть часа два всадника, ведущие в поводу заводных коней, помчались вниз по реке, разбрасывая в стороны искрящийся в лунном свете снег. Похоже, старому волхву и вправду удалось договориться с ночными богами: небо оставалось ясным, лед – без промоин и полыней, а лошади ни разу не оскользнулись, словно неслись во весь опор не по гладкому, слегка запорошенному снегом, льду, а по сухому, присыпанному песком, асфальтовому шоссе.

Поначалу Сварослав, а за ним и ведун, ехали тряской рысью, разогревая лошадей, потом перешли в стремительный галоп – так что кусты и деревья на берегах мелькали, словно за окном скоростного поезда. Когда же кони, роняя из-под ремней упряжи белую пену, начали задыхаться, старец опять перевел их на относительно спокойную походную рысь. Где-то за час лошади оправились – и волхв снова заставил их мчаться со всех ног. Спустя примерно час он пустил скакунов шагом, а когда те остыли, и вовсе остановился.

– Пора переседлаться, – спешился старик. – Есть хочешь?

– Нет, – тяжело дыша, покачал головой ведун, расстегивая подпруги.

– Возьми мяса вяленого, – достал Сварослав из переметной сумы длинную коричневую полоску. – Как поскачем, жуй его не торопясь. Тогда до вечера голода не почуешь.

– До вечера?! – Олег вскинул голову к небу. – Рассвета еще не видно!

– Смотри, чтобы снега лошадь не нахваталась, – указал старик, стаскивая сумы со своего заводного скакуна. – Запаришь.

Середин перехватил морду гнедой кобылки, не давая ей дотянуться до замерзшей влаги, погладил, успокаивая, потом закинул ей на спину свои небогатые пожитки:

– Вот, пока отдохни. – Потом забросил седло на чалого мерина, затянул подпруги, поднялся ему на спину. – Ну, что?

– Пока не чую, – по-собачьи шмыгнул носом волхв. – Видать, отстали.

– Эти големы земляные? – усмехнулся Олег. – Да они ходят со скоростью сонной мухи!

– То-то и оно, – согласился старик. – Ходят медленно, однако же конных нагоняют многократно.

– Так кто это такие? Откуда взялись?

– Потом… – лаконично отозвался волхв и пустил коней рысью.

До рассвета они преодолели, по оценке Олега, километров пятьдесят, выбравшись с узкой лесной протоки на куда более просторную, полноводную реку, в которой Середин заподозрил Печору – хотя полностью уверен не был. Здесь Сварослав перешел на шаг и ехал не торопясь почти час, после чего сделал остановку. Но не потому, что хотел отдохнуть – в передышке нуждались скакуны. Дав четвероногому транспорту остыть, старик позволил лошадям сжевать немного снега, потом путники повесили им торбы с ячменем, а сами тем временем снова их переседлали.

Достав из-за пазухи небольшой бурдюк, волхв выдернул деревянную пробку, отпил немного сам, дал своему спутнику:

– Вот, глотни.

Внутри оказался теплый, отдающий медом и пряностями, сладкий напиток, похожий на сбитень, но более жидкий.

– Спасибо, – вернул бурдюк Олег, сделав несколько глубоких глотков.

– Торбы снимай. Поскакали.

Вот и весь привал…

Солнце, которое местные жители, исходя из каких-то своих соображений, называли то Хорсом, то Ярилом, то Световиджем, а то и вовсе Даждьбогом, поползло вверх по небосводу, а всадники, следуя глубокой санной колее, поскакали дальше вниз по течению, распугивая невесть откуда взявшихся ворон. Не иначе, поживу чуяли гнусные падальщики.

– Плохая примета, – пробормотал Олег, не ожидая, что его услышат.

– Скоро надо всею Русью воронье закружит, – неожиданно оглянулся волхв, и слова его прозвучали четко и ясно, словно переданные стереонаушниками. – Коли с вестью тревожной не успеем…

– Какой вестью? – встрепенулся Середин.

– Потом…

Старик потянул правый повод, отворачивая с Печоры в узкую протоку, спрятавшуюся между темными, почти черными, развесистыми гигантами. Ели поднимались ввысь метров на пятьдесят, в обхвате имели не менее полутора метров, и Олег подумал, что топор дровосека в здешних землях не бывал лет сто, не меньше. Хотя – какие сто? Никогда не бывал! И еще лет тысячу не появится. Так что не суждено этим деревцам покрасоваться игрушками, орехами, конфетами и елочными гирляндами, никто не станет водить вокруг них хоровод и петь веселые песенки…

– В лесу родилась елочка, в лесу она росла, – негромко пропел Олег. – Зимой и летом стройная, зеленая была…

– Ты чего это, ведун? – с подозрением оглянулся Сварослав.

– Не обращай внимания, – усмехнулся Середин. – Просто вот думаю, холода крепкие стоят. Новогодние.

– Дык… Откуда ж на новый год холода? – не понял волхв, для которого смена лет происходила в сентябре. – О чем ты?

– Стой! – Середин подтянул поводья, заставляя гнедую перейти с рыси на шаг, сдернул рукавицу, покрутил кистью руки.

– Затекла? Обморозил?

– Около того, – тихо ответил Олег, чувствуя, как наливается жаром примотанный на привычное место серебряный крест. – Не нравится мне здесь что-то…

Он пошарил за седлом и привычно принял щит в левую руку. Правой проверил, удобно ли свисает из кармана петля верного кистеня. Кистень – не пистолет. Осечек у него не бывает, смазка не застывает. Даже не тупится, как сабля. Лишь бы выдергивался легко, а там – никакой оборотень не страшен.

– Не опасайся, ведун, – покачал головой старик. – Который раз сим путем иду. Ели здесь нехорошие, но спокойные. Лиха не таят.

– Я знаю, – кивнул Олег. – Да только ты, Сварослав, лучше позади держись. Осторожного и судьба пуще хранит, и боги от испытаний избавляют…

Спокойным шагом Середин обогнул по широкой дуге поросший густым кустарником мысок и притормозил. Покосился на старика:

– А другого пути к Бабе-Яге нет?

– Сей зимник самым удобным издавна… – начал волхв и осекся, увидев выстроившихся поперек реки коричневых големов и трех ящеров, нетерпеливо бьющих хвостами позади строя. Монстров было не больше десятка, но этого с избытком хватало, чтобы перекрыть протоку от берега до берега.

– Ты был прав, Сварослав, – задумчиво качнул головой Олег, оглядывая нежданных гостей. – Как же они нас обогнать ухитрились?

– Что делать станем, ведун? – натянул поводья старик.

– Удирать!!! – заорал Середин, видя, как глиняные чудища нетерпеливо двинулись на людей, и со всей силы рванул левый повод. – Выноси, родимая!

Гнедая дважды упрашивать себя не заставила и во весь опор понеслась по старым следам, разбрасывая ногами легкую снежную пыль.

– Стратима бессмертная, твоих крыльев молю! – мчался в нескольких шагах позади волхв.

Големы отстали сразу, а вот трое ящеров гнались за путниками широкими, трехметровыми скачками, едва не дотягиваясь мордами до лошадиных хвостов, низко пригибая головы при каждом прыжке и балансируя далеко вытянутыми хвостами. Поворот протоки, еще один – и все вместе они вылетели на заснеженный простор Печоры.

Олег оглянулся еще раз. Волхв держался рядом, ящеры отстали от силы на пять шагов.

– Зеленые, кажись, живые, – негромко отметил ведун. – Против таких хороший клинок надежнее будет…

Он прекратил давить пятками бока кобылы – отчего та сразу скинула скорость, – вытянул саблю. Клинок он ковал сам, а потому мог быть уверен в нем, как в собственной руке.

Волхв и заводные кони промчались мимо. Первый ящер, сделав мощный рывок, дотянулся почти до крупа лошади – и тут Середин дернул поводья, одновременно взмахнув саблей справа от себя. Ящер отреагировать не успел, и его низко опущенная голова сама вошла под лезвие. Остро отточенная сталь распорола ему кожу, перерубила выступающую вперед челюсть и глубоко врезалась в череп. Двуногое порождение магии еще продолжало торопливо переставлять лапы – но уже падало и собственным весом легко освободило клинок из сочащейся чем-то темным раны.

– Давай! – Ведун потянул левый повод, одновременно втыкая пятки кобыле в бока, но гнедая не сообразила, чего от нее хотят, и вместо того, чтобы шарахнуться в сторону, вскинула голову и возмущенно заржала.

– Ква… – только и успел произнести Олег, прежде чем второй ящер всей своей массой врезался в четырехногую дуру. От удара Середин кувыркнулся через круп и ухнулся в снег, представляя, как сейчас его станут рвать в куски сразу две зубастые морды.

Однако матушка-зима решила сделать непутевому колдуну драгоценный подарок: обе тяжеленные твари, со скрежетом прочерчивая когтями во льду глубокие борозды, пронеслись мимо. Каких-то пара секунд – но ведун успел вскочить, подхватить оброненный щит и замереть, для устойчивости широко расставив ноги.

Ящеры наконец развернулись, вытянули морщинистые шеи и, угрожающе шипя, кинулись в атаку. Олег встретил щитом распахнутую пасть, чуть отступил, краем глаза следя, как второй враг разворачивается боком, и в последний момент резко пригнулся, пропуская костяной шар над головой. Послышался звучный шлепок, возмущенное шипение… Когда ведун выпрямился, зеленые твари сердито пыхтели друг на друга, притоптывая, как торопящиеся в туалет малолетки.

– Я здесь, бестолочи! – не удержался от довольного смеха Олег.

На этот раз на него кинулся только один ящер, снова попытавшись вцепиться куда-нибудь широко разинутой пастью. Правда, щит опять оказался немного больше в диаметре. Середин встретил тычок прочным деревянным диском, после чего со всей силы ткнул сбоку изогнутым сабельным клинком. Ящер обиженно вякнул, чуть отскочил, попытался цапнуть ведуна справа за ногу, но получил новый укол, зашипел, как тысяча рассерженных гадюк, выпрямился во весь рост и попробовал сверху ухватить Олега за голову. Середин вскинул саблю над головой, и его зеленый враг сам напоролся шеей на лезвие. Ведуну оставалось только успеть выскользнуть из-под удара и хорошенько рвануть лезвие к себе, разрезая клинком вены и трахею. Неумелый противник повалился в снег, судорожно подгребая его под себя и мелко постукивая хвостом.

– Экзамен по начальной военной подготовке не сдал, – с облегчением выдохнул Середин, возвращая саблю в ножны, присел, тоже набрал снега и отер им себе лицо. Сейчас ему было жарко как никогда.

Внезапно он вспомнил о третьем ящере – вскочил, схватившись за саблю и оглядываясь по сторонам… Но третье порождение магии тоже лежало на льду, а рядом с ним возвышался на скакуне, нетерпеливо переставляющем ноги, седобородый волхв.

– Чем ты его, Сварослав?

Старик пожал плечами, показал свой посох. По мнению Олега, воевать этой палкой было совершенно невозможно – разве против скоморохов с их ножами и волынками… Впрочем, от волхвов всегда можно ожидать самых невероятных сюрпризов.

– Это же надо – тиранозавра палочкой завалить… – Середин опять закрутил головой, пытаясь понять, откуда исходит до боли знакомый запах, присел возле окончательно замершего ящера, макнул кончики пальцев в лужицу, поднес к носу… – Ешкин кот! Отработка!

Он в растерянности взглянул на старца, опять понюхал пальцы. Сомнений быть не могло – в жилах ящера текло отработанное моторное масло!

– Хотя почему отработанное? – поправил сам себя ведун. – Может, такое оно быть и должно. Или это вообще не масло, а что-то похожее… Типа нефти… Или керосина…

Он снова извлек саблю, сделал широкие надрезы крест-накрест, рванул уголки кожи. Нет, под наружными покровами никаких механизмов не скрывалось. Обычные жилки, суставы, позвонки, связки мышц. Но откуда тогда в теле взялась «отработка»?

– Ведун! – Сварослав указал посохом в сторону протоки. Оттуда рыхлой толпой выбредали глиняные верзилы.

Олег мысленно сплюнул, торопливо вытер пальцы о холодную шкуру ящера, побежал к уже поднявшейся на ноги гнедой. Подцепил валявшуюся на снегу чересседельную сумку, кинул кобыле через холку, наскоро подобрал пару куриных половинок, ломоть вяленого мяса, сунул в поклажу – собирать весь рассыпанный припас, разорванные мешочки с овсом и пшеницей времени не было.

– Ну что, довольна? – Он поднялся в седло и подобрал поводья. – Надеюсь, задница у тебя болит? Будешь в следующий раз знать, как не слушаться…

Середин поскакал к Сварославу, на ходу ухватив узду своего заводного коня. Вдвоем они отъехали к противоположному берегу, остановились, наблюдая за целеустремленно топающими големами.

– Как биться станем? – Старик перехватил посох немного пониже.

– А никак. – Ведун повесил щит на луку седла. – Я человек мирный. Особенно, когда врагов слишком много. Как же они нас нагнали, Сварослав? Ты посмотри, как ноги переставляют! Ребенок убежит!

– Не убежит, – хмуро ответил волхв. – Сколько малых они уже передавили, не счесть.

Олег покосился на своего странного спутника, но говорить ничего не стал, а просто пнул кобылу пятками. Та послушно тронулась рысью. По широкой дуге всадники обогнули уродливых глиняных бойцов и скрылись в протоке за их спинами.

За время погони големы отстали от ящеров минут на десять, а потому, доехав до места первой встречи с колдовскими тварями, Олег придержал коня без особого опасения. Снег здесь был истоптан изрядно, словно глиняные верзилы не поджидали путников в ровном строю, а сперва долго водили хоровод и устраивали догонялки. Однако ведуна интересовали следы не на самой реке, а рядом с ней – в густом ельнике, укрытом рыхлым и толстым белым одеялом.

Вот между елями тянется стежка трехпалых следов. Это, разумеется, ящер. Вот еще одна стежка, а рядом с ней – глубокая траншея, которую могли оставить только несколько идущих гуськом големов.

– Напрямую через лес ломились? – удивленно пробормотал ведун. – Странно…

Разумеется, реки почти никогда не текут по прямой, петляя зачастую самым причудливым образом, и если двигаться строго по прямой, то несложно обогнать даже впятеро более быстрого соперника. Но… Но лес не карта – и петлять по ровному льду в сотни раз проще, чем прорываться через кустарники и буреломы, проваливаться в овраги и ломиться сквозь густые ельники.

Для очистки совести Олег подъехал к противоположному берегу и… И первое, что увидел – сразу две «траншеи» и узкую стежку в стороне. Получалось… Получалось, странные твари не преследовали путников, а подошли к точке встречи с разных сторон? То есть знали о необходимости засады заранее?

– Земляные люди уже недалеко, ведун, – предупредил Сварослав. – Да и день уходит.

– Похоже, глаз на тебя положил весьма сильный колдун, волхв, – покачал головой Середин. – И слуги у него… зело странные. И будущее видеть хорошо у него получается. Ты ничего не хочешь мне рассказать, волхв?

– Хочу, – кивнул Сварослав. – Вечером.

И он послал коня в галоп.

* * *

Скорее всего, старец скакал бы без остановок и вторую ночь – но после почти двухсуточной гонки лошади уже не желали идти даже рысью и с трудом меняли широкий шаг на некий тряский, но такой же медленный аллюр. Однако даже такой темп был для них слишком тяжел, и спустя несколько минут они снова переходили на шаг. Впрочем, Олег и сам еле держался в седле, покачиваясь вперед-назад и с трудом не проваливаясь в сон. С его навыками верховой езды это наверняка закончилось бы тем, что ведун просто свалился бы в снег.

Наконец протока, поднырнув под вековой дуб, накренившийся на берегу, вывела путников на широкое, метров в сто, озерцо. Сварослав пересек его, успокаивающе поглаживая коня по гриве, спешился перед густым кустарником, провел ладонью по ветвям, устало вздохнул:

– Спят… Все спят, кроме порождений Чернобога и его слуг. Ну да ладно, места отчие, не продадут. – Старик взял коня под уздцы, двинулся вдоль кромки воды и, пройдя шагов двадцать, повернул на берег, к покрытым инеем березкам, и вскоре остановился в протяженной, неприметной издали, ложбине. – Остается токмо в милость тихой Сречи верить. А она, известное дело, к Чернобогу куда как добрее, нежели к одинокому волхву, покинувшему свое святилище.

– Угу, – кивнул Олег, спустился на землю, привычным движением расстегнул гнедой подпругу, снял седло, скинул оголовье. Потом освободил от сумок чалого мерина. Старательно растер глаза, стараясь отогнать подкрадывающийся сон. Сладко зевнул, расправил плечи. Кинул поверх сумок налатник.

Морозец с готовностью забрался под потертую кожаную косуху, прополз по спине, остудил грудь. На миг Середин почувствовал себя бодрее, но уже через минуту тот же холод стал навевать желание свернуться для тепла калачиком и закрыть глаза.

– Вот зар-р-раза! – Ведун сдался и полез в сумку за туго свернутой медвежьей шкурой.

– За холм сходи, – указал ему на противоположный от озера взгорок Сварослав. – Там о прошлой зиме снег много сосенок поломал. Подсохнуть за лето должны были. Притяни пару хлыстов для огня.

Волхв движением ноги раскидал снег в центре лощины, и там обнаружилось старое кострище. Олег тряхнул головой, отгоняя дремоту, засунул шкуру обратно, взялся за топор и отправился по жалобно хрустящему под валенками снегу в лес.

За холмиком начинался сосновый бор, больше напоминающий поле для игры в крикет – тут и там стояли «воротики» из сломавшихся на уровне человеческого роста деревьев. Такое с соснами случается сплошь и рядом – взметнувшийся кронами к небу молодняк не выдерживает веса налипшего на ветви снега. Особенно, если пара оттепелей за зиму случится: сперва лед застынет, потом снежок присыплет, потом подтает, подмерзнет… И как только хороший ветерок начинает раскачивать деревца, только и слышно: трах! Трах! Трах! Стволы ломаются, как спички, и с оглушительным треском падают вниз, заодно опрокидывая соседей, точно так же держащихся из последних сил.

Середин выбрал ствол диаметром сантиметров в двадцать, обрубил топориком удерживающую его полоску коры, закинул сосну на плечо и поволок к месту стоянки. Здесь уже вовсю пылал огонь – похоже, у волхва имелся где-то рядом, в потаенном месте, скромный припас сухих поленьев. На длинной веревке, растянутой между березами, раскачивался закопченный котелок.

Олег, молча кинув хлыст вблизи костра, отошел к лошадям, повесил им торбы, привязал за шею к дереву, чтобы не убрели за ночь далеко. Потом принялся рубить сосновый ствол на небольшие поленья. Сварослав тем временем кинул в котелок пяток заиндевевших кубиков. Спустя несколько минут над поляной пополз соблазнительный запах наваристой ухи.

– Заканчивай, ведун, – окликнул старик своего спутника. – Снедать пора.

– Сейчас…

Олег вогнал топор в торец ствола, кинул сверху косуху, присел около костра и выкатил в снег несколько угольков. Те обиженно зашипели, изошли легким белым дымком. Выждав еще чуток, ведун собрал угольки, растер их между ладонями, высыпав мелкую черную труху на толстую кожу куртки. Добавил из мешочка с приправой соли с перцем, тщательно перемешал, затем собрал получившуюся смесь в ладони и обогнул ложбину по широкому кругу, насыпая черную линию и наговаривая ее обычным заклинанием от нечистой силы:

– Небу синему поклонюсь, реке улыбнусь, землю поцелую, Срече порадуюсь. Доверяюсь вам по всякий день и по всякий час, по утру рано, по вечеру поздно. Поставьте вкруг меня тын железный, забор булатный, от востока и до запада, от севера и до моря, оттоле и до небес. Оградите меня, внука вашего Олега, от колдуна и от колдуницы, от ведуна и от ведуницы, от чернеца и от черницы, от вдовы и от вдовицы, от черного, от белого, от русого, от двоезубого и от троезубого, от одноглазого и от красноглазого, от косого, от слепого, от всякого ворога по всякий час…

Угля хватило еле-еле, чтобы замкнуть круг, и на последних шагах Олег отсыпал линию уже очень осторожно, дополнительно растирая крупные крупинки между пальцами. Зато защищенного пространства с избытком хватало и для коней, и для вещей, и самим людям для отдыха.

– Эту черту нечисти не в силах переступить, пока ее не разорвет кто-то из обычных людей, – пояснил он, возвращаясь к костру.

– Дело доброе, – кивнул волхв. Он дотянулся до посоха, со старческим кряхтением поднялся, нашептал что-то на свою полированную палку, после чего прошелся вдоль черной линии и провел по снегу еще одну черту. – А это – дабы нас никто, окромя людей живых да зверей лесных, увидеть не смог.

– Дотронуться можно? – и, не дожидаясь ответа, Олег прикоснулся к посоху кончиками пальцев левой руки. Запястье мгновенно обожгло непереносимым жаром, и ведун отдернул ладонь, потер заболевшее место: – Вот, значит, как, волхв. Я думал, сила в тебе. А она вся – в посохе.

– Сила в милости Сварога, коему я во младенчестве жертвой принесен был, – нахмурился старик. – А каким благословением он милость свою проявит: глазом вещим, рукой исцеляющей али посохом могучим – то неважно. Ешь давай, ведун.

Середин с готовностью придвинулся к уже снятому с огня котелку, запустил в него ложку.

– Сказываешь, ведун, у тебя покровителя небесного али родового нет? – спустя несколько минут спросил Сварослав. Похоже, слова Олега затронули-таки его душу. – Как ты в таком разе с нежитью биться решаешься?

– Голова и рука верная – вот мои покровители, – ответил Середин и отправил в рот очередную ложку, полную рыбной гущи.

– А родом у тебя кто? – с подозрением поинтересовался волхв.

– Извини, – пожал плечами Олег. – Нема у меня роду-племени. Не повезло.

– Нет, ведун, ты не блази, – покачал пальцем старик. – Не бывает такого, когда у человека предков нет. Коли не знамы они тебе, так и молви. А род есть всегда.

– Ну, как тебе объяснить? – Поднял на него глаза Олег. – В общем, всякое случается в этой жизни. А откуда я взялся – дело темное, объяснить не берусь. Расскажи лучше, откуда твари взялись, что за тобой гонятся?

И Середин, решив не пускаться в рассказы о сотворенном в далеком двадцать первом веке заклинании, о собственных путешествиях во времени и мирах, вновь отправил в рот ложку ароматной ухи.

– Беды сии странны зело и непонятны… – Волхв, так и не поев, отложил свою ложку в сторону, пригладил длинную седую бороду. – Зело странны…

– Так что случилось-то?

– Многое, ведун, – тяжело вздохнул Сварослав. – Зело…

– Все зело да зело… – Олег, решив, что нужно и совесть иметь, старательно облизал ложку, протер ее снегом, слегка подсушил над огнем и, бросив прощальный взгляд на еще заполненный почти на треть котелок, поинтересовался: – Что-нибудь более внятное ты сказать можешь?

– Могу… – Сварослав вздохнул снова. – Появилась эта напасть у нас о прошлом лете. Поперва несколько усадеб боярских разорила, опосля города стольные осадить пыталась. Однако же разбрелась. Так по сей час и бродит. По землям княжеств Муромского, Рязанского, Суздальского. Аж под Владимиром объявлялись. Супротив дружин княжеских, сам видишь, долго твари сии устоять не способны… когда числом малым сбираются. Но бродят повсюду. В деревни заходят – скотину жрут, детей давят, коли поймают, пахарей пугают, а то и топчут, коли много. Земляные чудища больше ломают, а вот зеленые которые – они больше живых ловить любят. Поймают, разорвут в клочья, да и сожрут, ничего не оставят.

– Скверно, – признал Середин, представив себе, как пара големов вламываются в деревенский двор и начинают крушить все, на что взгляд упадет. Это в чистом поле хорошо их по дуге широкой обогнуть да прочь умчаться. А коли хозяйство свое защищаешь – куда денешься? Мечом да оглоблей в одиночку отбиться тяжело. А если еще и ящеры верткие насядут – тогда точно хана. Заломают и в твоем же доме на ремни порежут.

– Хуже хазар сии твари, ведун, – словно подслушал его мысли старик. – Те, коли и наскочат, так убежать торопятся, пока князь с дружиной не нагрянул. Да и не убивают особо – угнать норовят. Стало быть, освободить опосля можно. А эти токмо давят и ломают. И не берут себе ничего – бросают селения разоренные и дальше бредут.

– Прости, Сварослав, что перебил, – откинулся на медвежью шкуру Олег, – да только не вяжется чего-то у тебя в рассказе. Если нечисть буянит на юге Руси, то откуда она здесь, среди печорских снегов, взялась? Не далековато для пеших-то прогулок?

– То не история была, ведун… – Волхв подтянул к себе изрядно опустошенный и остывший котелок, немного поколебался, а потом решительно выпил оставшееся варево через край. – То не история, то присказка была. А история сия такова… Сложилась промеж Суздаля и Владимира шайка людей лихих. Бессовестных, однако же храбрых станичников, решительных. Промышлять они начали на тракте. Людей добрых да купцов зажиточных губить, добро их к себе в логово тащить. Грешно это, ведун, зело грешно.

– Когда «зело», – отметил Олег, – то не очень и грешно оказывается. Войной это называется, или бизнесом. Грешно, когда по мелочи…

– По первому морозу загубили тати молодого ратника, что к стольному граду Владимиру скакал, – пропустил мимо ушей высказывание Середина старик. – Броню с него сняли, кафтан лисий, сумы с припасом и серебром, коней увели. Вернулись, стало быть, в логово… Да токмо не успели добыче порадоваться. Поползли в их овраг и люди земляные, и твари зубастые. Как ни бились тати, однако же полегли все, окромя двоих. Умчались те станичники на конях приведенных, нерасседланных. Да и сумы, сам собой, приторочены остались. Сказывали, день-деньской скакали, и ночи изрядно прихватили. Но как отдохнуть собрались – опять полезли чудовища из леса.

– Так им и надо, – спокойно согласился Олег. – Для татей крепкая веревка – лучшая награда. Правильно их големы истребить пытались.

– Три дня, как один, тати от тварей Чернобоговых бегали, – невозмутимо продолжал Сварослав. – На четвертый вечер добежали они до святилища Кулимишевского и хранителю тамошнему с покаянием в ноги упали. Не поверил волхв, молодой был. Однако же еще до полуночи к священной роще твари стали сбираться. Округ тына бродили, стучались, выли громко. Хотя в само святилище проникнуть не пытались. Хранитель, страху поддавшись, поутру через тын напротив ворот перебрался, в деревню убежал, коня взял, да и ко мне примчался.

– Это куда? – с любопытством приподнял голову Олег.

– В град стольный Суздаль.

– Понял, – опять откинулся на шкуру ведун. В Суздаль его судьба пока не заносила. Ни в этом мире, ни в родном двадцать первом веке.

– Я у князя две полусотни выпросил, богатырей Володимира и Илью, гридней опытных, да и поскакал…

– Разгромили?

– Всех тварей перебили до единой. Три десятка ратников головы сложили, да увечных столько же оказалось… – Волхв подтянул к себе посох, почтительно поцеловал и положил обратно. – Татей мы в город увезли. Князь Гордей[2] приказал их на дыбу в допросной избе повесить и расспросить все в подробности.

– Они же и так покаялись! – возмутился Середин. – Ладно, просто повесить – на дыбу-то зачем?

– А я суму походную у татей разобрал, – притворился глухим старик. – Все добро мне обычным показалось, однако же вот этот свиток я понять не смог…

Старец запустил левую ладонь в правый рукав своего свободного балахона, вытянул из него туго скрученный пергамент сантиметров двадцати в длину, перевязанный алой шелковой ленточкой, и протянул Олегу.

Воздержавшись от комментариев, Середин сдернул со свитка ленту, развернул чуть желтоватый, толстый и упругий листок… И замер в недоумении. То, что он увидел, более всего напоминало смесь древнеегипетских символов и шумерской клинописи: какие-то ползущие змеи, лебеди, человечки с задранными руками, перемежающиеся с волнистыми линиями и странными рисунками, собранными из остроконечных треугольников. Клинописи было больше всего, и она то собиралась в солнцеподобные круги, то походила на воздушных змеев, то вдруг разрывалась отчетливым изображением человечка с крыльями.

– Вот только ангелов мне и не хватает, – вернул папирус ведун. – Предпочитаю рубить крикс и оборотней.

– Окрест города, едва татей привезли, чудища стали сбираться, – невозмутимо продолжил волхв. – Поначалу дружина истреблять их выезжала. Однако же варяги и богатыри другов своих теряли, а тварей токмо больше окрест становилось. К седьмому дню ратники за ворота выезжать отказались. А горожане и того ранее. К девятине[3] округ Суздаля чудищ столько собралось – не сосчитать. Все дороги и кусты кишели. Решились они на штурм идти. На стены лезли, ворота ломали, каменья кидали в лучников… Да, тяжко пришлось. Но устоял Суздаль. А мне князь Гордей повелел грамоту сию прочитать. Сказывал я ему: знаки подобные токмо любомудры Дюн-Хора далекого разумеют. Князь гонца снарядил. На ладье через Каменку повелел отвезть. Да не ушел далече вестник, вернулся. Вся нечисть поганая за ним кинулась, через реку поплыла, тропы перекрыла. Тут и поняли мы с князем: не град стольный слуги Чернобоговы разорить хотят, грамоту заполучить жаждут. Снарядил Гордей со мной полусотню ратников русских, отвагой известных, с дружиной первым из врат Владимирских вырвался, дорогу пробил. А уж мы с воями дальше помчались. Сюда, в земли печорские, к тайному граду Дюн-Хору. От чудищ оторвались, шли ходко. Да токмо давеча сам видел – полегла полусотня княжеская. На тебя да на меня надежда осталась. Некому более грамоту до святилищ древнейших довезти, до хранителей мудрости. Ты, ведун, в помощь мне прислан. Такова воля богов.

– Да говорил я уже, – лениво отмахнулся Середин. – Никакие боги меня сюда не посылали. Просто я услышал в вятских землях, что Баба-Яга где-то здесь стоит. Вот и решил хоть одним глазком на нее взглянуть. Любопытно все-таки.

– А ты мыслил, ведун, боги присылают своим избранникам вестника с грамотой и печатями княжескими? – негромко рассмеялся Сварослав. – Нет, они просто приводят смертного туда, где он и должен исполнить свое предназначение. И отказываться от этого – грех. Ибо раз за разом станут боги даровать тебе жизнь и приводить на место твоего подвига, дабы ты принял верное решение и исполнил его в точности.

– Раз за разом? – закрыл глаза Середин. – Это уже не жизнь, это квест какой-то получается. Сохраняешься на достигнутом уровне, и проходишь его раз за разом.

– Не гневи богов, ведун, – немедленно отозвался старик. – Прими их волю, как свою, и душа твоя обретет счастие и покой.

Несмотря на все уговоры старого волхва, счастье и покой Середин обрел безо всякого участия богов – поскольку высшим счастьем для него в эти часы был спокойный сон. Он же, наверное, означал и покой. Олег ухватил край шкуры, откатился чуть в сторону, заворачиваясь в нее, как сосиска в тесто, сразу ощутил, как по телу разливается блаженное тепло, и провалился в небытие.

* * *

Первое, что услышал Середин, открыв поутру глаза, – так это скрип снега чуть не у самой головы. Схватившись за саблю, ведун «раскатался» из шкуры и, оглядываясь, поднялся на колено. А посмотреть было на что. Справа и слева, спереди и сзади – в общем, везде вокруг отмеченной угольной пылью линии бродили глиняные чудища. Они отходили в сторону, разворачивались, топали снова к линии; натыкаясь на невидимую стену, пытались обойти преграду и снова в нее упирались. Никакой целенаправленности в действиях големов Олег определить не мог – больше всего их осада напоминала бруоновское движение. Разумеется, ящеры здесь тоже присутствовали. Пятерка зеленых тварей стояла на льду, за лощиной, в которой укрылись путники. Они не двигались, только молча переглядывались между собой. За ними в два ряда выстроились двадцать великанов с дубинками.

– Да, ведун… – Услышав над головой голос старца, Олег подпрыгнул от неожиданности и даже отскочил метра на полтора. – Да, и я так мыслю: зеленые уродцы весьма умнее земляных людей будут. И бьются шустрее, и нападают с толком. Потому земляные воины их власть над собой и принимают.

– Это точно, – кивнул Середин. – Когда «зеленые» рядом, големы действуют слаженнее, ведут себя толково. А как ящеров нет – в толпу безмозглую превращаются. В общем, этих нужно выбивать первыми, как офицеров.

– Чем, ведун? Как я вижу, лука или самострела у тебя нет.

– Я это так, теоретически. – Олег присел у кострища, перевернул тлеющее с вечера толстое бревно, споро настрогал на угли лучинок, подсунул бересты, раздул. Когда над щепками заплясали радостные язычки пламени, кинул сверху еще несколько полешек.

– Ты чего затеял, ведун? – не понял старик.

– Как чего? Завтракать!

– Мяса вяленого по дороге пожуем.

– Не-ет, – замотал головой Олег, – я так не согласный. Ты что, не видишь – твари колдовские кругом?

– Вижу. И что?

– А то, что нас в любой момент убить могут, – весомо сообщил ведун, доставая половину курицы. – Представляешь: убьют раз и навсегда. А ты в последнюю минуту жизни голодный, холодный и с подошвой от ботинка во рту! Никакого удовольствия.

– С подошвой?

– Угу, – кивнул Олег, деловито натирая курицу солью с перцем. – Мясо твое вяленое по вкусу один в один получается.

– Жизнь любишь, ведун… – Волхв опустился на один из сосновых чурбачков, обнял посох. – Вкусно поесть, вволю поспать. Как же ты такой с тварями лесными Чернобоговыми сражаться не боишься?

– Боюсь, Сварослав, – признался Середин. – Ох, и боюсь. Но понимаешь, волхв… Когда на тебя оборотень идет в медвежьем облике, росту в две сажени, да с когтями железными, клыками каменными – вот тогда ты и понимаешь по-настоящему, что за прекрасная штука жизнь. И как это здорово: проспаться всласть на свежем воздухе, перекусить курочкой, в глине запеченной, да запить все водою чистой, талой, сажей не замаранной, дустом не присыпанной. В баньке попариться, пивка попить… А для чего еще жить?

– Странное речешь ты, ведун, – покачал головой старик. – А как же отчине своей послужить, богам родовым долг отдать?

– А разве обязательно делать это на голодный желудок? – рассмеялся Середин и пристроил куриную полутушку к огню. Затем привычно кинул косуху на сумки, щедро сыпанул на нее приправы, растер туда же холодные вчерашние угли, замешал, негромко нашептывая защитное заклинание.

– Солнце уходит, – недовольно буркнул волхв. Немного выждал, глядя на хлопоты Олега, покачал головой и добавил: – Упрям ты, ведун, однако…

Он поднялся, взял котелок, кинул в него из котомки кусочек меда, засыпал все снегом, повесил на веревку.

– Ладно. Хоть горяченького напоследок попьем.

К тому времени, когда курица «дошла», покрывшись румяной корочкой, а местами и чуток почернев, в котелке тоже закипело. Путники, наблюдая за бродящими вокруг големами, разделили и уплели мясо, запили сладкой водичкой. Затем, собрав вещи, заседлали коней.

– Так они нас не видят, Сварослав? – уточнил Олег, подбирая со снега так и не попавший в костер двухметровый кусок бревна.

– Не могут. Слово Сварога им глаза отводит.

– Это хорошо. – Середин глубоко вдохнул морозный воздух, поднялся на гнедую, потрепал ей гриву: – Ну как, малышка, сегодня дурить не собираешься? Сварослав, заводных забери. Куда нам теперь?

– Слева от лощины, саженей сто, протока идет.

– Ну, тогда погнали…

Ведун со всей силы ткнул пятками в бока лошади, тряхнул поводьями:

– Пошла, родная!

На огражденном угольной пылью пятачке лошадь в несколько прыжков разогналась во весь опор, и когда всадник перемахнул заговоренную черту, остановить его могла разве что бетонная стена.

– По-оберегись!!!

Олег перехватил бревнышко, словно рогатину, направив тупым концом в грудь ближнего голема. Копье, пронзив глиняного человека, вреда бы ему, может, и не причинило – но тяжелая тупоконечная лесина глубоко вмяла грудь, отчего туловище противника расползлось трещинами, а голова слетела с плеч. Правда, непривычный к конным сшибкам ведун оружия не удержал – отдача выбила бревнышко у него из рук. Да и хорошо, что выбило – с «копьем», еле умещающимся под мышкой, много не навоюешь. Середин дернул из кармана кистень, с ходу опустив его на голову следующего голема, перекинул налево, ударив в плечо еще одного врага.

Все! Из окружения вырвались!

Олег кинул взгляд через плечо – старик мчался следом через пробитый ведуном сквозь ряды глиняных людей проход.

– Поберегись!! – во всю глотку заорал Середин, направляясь в самый центр темнеющего на льду строя. Ящеры, как и положено начальникам, торопливо отпрыгнули за ряды неуклюжих, но могучих подчиненных, големы подняли над головами дубины.

– Счас, разбежались… – тихо хмыкнул ведун, подбирая левый повод.

Маленький отряд с дробным топотом промчался перед вражеским строем, уходя вдоль самого берега. Возмущенные подобной коварностью ящеры злобно зашипели, кинулись следом – но путники уже успели оторваться на добрую сотню метров, и свежие, отдохнувшие кони в стремительном разбеге увеличивали этот разрыв с каждой минутой.

– Куда?! – оглянулся на старика Олег.

– За дубом протока!

Вековой дуб со стволом в три обхвата находился уже слева. Ведун рванул левый повод со всех сил, и гнедая просто чудом вписалась в поворот, не врезавшись в густые камыши, что росли у противоположного берега.

– Давай, давай, родная, – прошептал, наклонившись к самым ее ушам, Середин. – Выноси, милая… Хлебом одним неделю кормить стану, только вынеси!

Скорость тем не менее пришлось сбросить. Речушка петляла среди ивовых и березовых зарослей, как подползающая к мышонку гадюка, и всадникам приходилось постоянно направлять лошадей то вправо, то влево, и только шипастые зимние подковы, выбивающие из толстого зеленоватого льда крупные осколки, позволяли скакунам удержаться на ногах. Когти ящеров скользили, продирая во льду длинные царапины, а потому каждый поворот давал людям еще метров пять выигрыша.

«Хорошо, снега нет, – мысленно отметил Олег. – Сдуло, наверное. Значит, впереди уж точно заносы…»

Словно откликнувшись на его размышления, за очередной излучиной обнаружилась стена снега высотой метра в полтора, тянущаяся с крутого берега вниз, к камышам на узком мысе.

– Ква… – только и успел сказать Середин, для которого все предыдущие прыжки заканчивались неизбежным падением.

Гнедая все сделала сама – поймала момент, взметнулась в воздух. Олег отпустил поводья, наклонился вперед, вцепившись обеими руками в луку седла. Гладкая кожа чиркнула по ногам, ушла вниз. Между ног пробежал невнятный холодок – то ли ветер поддул, то ли страх отметился… И тут же в задницу со всей силы ударило седло – удержался! Олег ухватил поводья и легонько тряхнул ими, намекая лошади, что не мешало бы и прибавить ходу.

По берегам теперь возвышались тронутые инеем сосны, под которыми изредка виднелись кусты шиповника с ярко-красными, чуть сморщенными ягодами.

«В чай их полезно класть. Аскорбинки много», – не к месту вспомнилось Олегу.

Порой старые стволы кренились низко к протоке, и ведун не без страха думал о том, что, упади такое деревце поперек дороги – они не меньше получаса потеряют, пока переберутся. Но пока великий Сварог, прародитель всех славян, да Метелица-Зима и многочисленные лесные духи благоволили путникам.

Новый занос – гнедая рванула вверх, пошла вниз… и Олег вдруг понял, что после прыжка лошадь опускается значительно быстрее, нежели он.

– Электрическая сила! – безнадежно выругался он, отпуская бесполезные поводья. – Ну, почему так всегда?

Задняя лука седла предательски пихнула в бедро. Он кувыркнулся на бок, пытаясь сгруппироваться, и в такой позе ухнулся о твердый, как танковая броня, лед, чуть подлетел, ударился снова и, промчавшись по глянцевой поверхности метров двадцать, лихо врезался в прибрежный сугроб, зарывшись в него с головой. Противная холодная масса мгновенно наполнила уши, валенки, набилась за ворот и даже попала под джинсы – и тут же принялась таять.

– Тридцать ква в одном флаконе! – ругаясь и отплевываясь, Олег выбрался на лед, услышал насмешливое ржание гнедой и погрозил ей кулаком.

– Ты цел, ведун? – озабоченно поинтересовался Сварослав, придерживая коней.

– Все в порядке, волхв, – кивнул Олег, горстями выгребая снег из-за шиворота. – Это я специально…

Он побежал к заносу, на ходу расстегивая поясную сумку, набрал целую горсть заговоренной угольной крошки, рассыпал вдоль снежной стены, на всякий случай повторяя заклинание.

– Вот так. После прыжка ящеров ждет сюрприз. – И Середин бодрым шагом направился к лошади, левой рукой придерживая болтающуюся на боку саблю. – Скачи, я догоню!

Вторую похожую ловушку ведун поставил примерно через полкилометра, насыпав заговоренную линию от густого, по грудь ему заваленного снегом, рябинника, через который и пеший не особо продерется, к высокому обрыву. Пусть ящеры обход ищут, коли погоню продолжать хотят. После этого Олег немного успокоился и перешел на рысь, давая отдых тяжело дышащим скакунам:

– Далеко нам еще, Сварослав?

– Верст полтораста, – не очень уверенно пожал плечами волхв. – Пять ден обыкновенно отсюда идем.

– Угу… – кивнул Олег. – Понятно.

Верста в здешней Руси была понятием сильно относительным и колебалась в пределах от одного километра до двух с нехилым гаком. Получалось, что идти им оставалось либо сто пятьдесят, либо все триста километров. Хорошенькая разница! Кони, если гнать их нещадно и переседлываться каждые четыре-пять часов на заводных, за день могут пройти километров сто. Учитывая обстоятельства – можно отказаться от ночной стоянки и к утру выйти к жилью, отдохнуть там. Но вот триста километров за раз одолеть невозможно – лошади просто сдохнут.

– Однако и останавливаться тоскливо, – вслух продолжал Середин. – Опять за ночь всякие твари наберутся. Кто знает, удастся ли прорваться так легко еще раз?

Сварослав промолчал.

Олег попытался вновь прикинуть: пять переходов. До этого дня волхв путешествовал с санями, не торопясь. За день подобный обоз обычно проходит километров сорок. Пять переходов – все едино двести ка-мэ получается. А лошадь – не мотоцикл, ей отдых нужен.

– Ладно, – наконец решился он, расстегивая косуху. – Пойдем, пока сил хватит.

Олег скинул куртку, мокрую изнутри от растаявшего снега, затем – красную шелковую рубаху, купленную в Белоозере минувшим летом, вместо них накинул налатник. Гладкий бобровый мех приятно захолодил кожу. Пожалуй, теперь он был готов ехать еще хоть сутки напролет. Главное – согласятся ли на это скакуны?..

Дюн-Хор

О том, что они приближаются к цели своего пути, Олег догадался сам. Просто лес внезапно отступил от берегов постепенно сужающейся протоки, сменившись чуть холмистыми полями с редкими островками заснеженных рощ. Только здесь ведун наконец-то перестал опасаться внезапного нападения порождений незнакомой черной магии: незаметно подкрасться на хорошо просматриваемых, идеально белых просторах было совершенно невозможно. И Середин наконец перешел с рыси на широкий походный шаг, который не сильно выматывал и без того замученных скакунов. День, ночь, еще половина дня – даже просто держаться в седле и то стоило людям немалых усилий. А каково тогда лошадям, больше двух суток разбрасывающим ногами легкий промороженный снег?

Сварослав не вмешивался. Похоже, старик убедился, что его молодой товарищ осознает чрезвычайную важность путешествия, верно оценивает опасность противника и теперь предоставил ведуну решать все вопросы. Волхв даже дороги указывать не пытался. Да и зачем? Река сама приведет.

По берегам стали попадаться пирамидки, искусно сложенные из валунов. Слегка присыпанные снегом, они ясно доказывали, что путники приближаются к некоему сакральному месту – подобными каменными памятниками народы выражают свое восхищение теми или иными чудесами чуть не во всех концах света. Чем больше пирамид – тем чаще доводилось удивляться забредающим в эти земли людям.

– Если до темноты не доберемся, – повернул голову к старцу Олег, – остановимся там, где окажемся. Всему должна быть мера.

Вместо ответа Сварослав вытянул вперед посох. Середин вгляделся в указанном направлении и неожиданно различил над тонкой нитью, разделяющей белую землю и белесое небо, некий остроконечный силуэт.

– Горы?

– Дюн-Хор, – одними губами прошептал волхв.

Река повернула в очередной раз – и на берегу, по обе стороны от протоки, обнаружились две высокие, метра по три, каменные бабы. Время стерло с них черты лица, формы рук и ног – но ясно различимые головы над массивными плечами и выпирающий вперед животик доказывали, что перед путниками возвышаются рукотворные памятники.

– Дальние врата… – Старик слез с коня, со стонами разминая затекшие ноги, степенно опустился на колени и поцеловал снег.

Олег примеру волхва решил не следовать – этих богов он не знал и за помощью к ним никогда не обращался. Правда, короткой передышкой ведун все-таки воспользовался, надев подсохшую рубаху, душегрейку и косуху. Подумал – и снова накинул поверх всего этого налатник: мороз вокруг царит лютый, а пар костей не ломит.

Дальше река петляла уже между взгорками, закрывающими обзор, а потому каждая новая верста являла новые открытия. Вот за очередным поворотом предстали глазу многочисленные каменные уступы – невысокие, но идеально ровные, словно специально обточенные и отполированные. Вот появилась череда разлапистых толстенных дубов с широкими гнездами, сплетенными из крупного хвороста. Что за птицы сооружали подобные жилища, понять было невозможно – сейчас на гнездах покоились только снежные шапки. Однако Олег заподозрил, что существа эти почти наверняка хищные и в то же время священные. Хищные потому, что травоядные пичуги, клюющие зернышки, почки и ягодки, – обычно некрупные, этакое гнездовье им ни к чему. А священные – поскольку сами по себе дубы такими развесистыми не растут, какой-то добрый человек должен был подпилить всем дубам макушки, вынуждая разрастаться удобными для гнезд развилками.

Рассматривая могучие стволы, Олег как-то упустил две такие же коричневые и кряжистые фигуры, а потому остановка волхва и его очередной поклон застали его врасплох.

– Средние врата, – коснулся снега лбом Сварослав.

Только после этого Середин различил в присыпанных белым пухом высоких пнях глядящие из горизонтальной прорези шлема суровые глаза, массивную длань, лежащую на рукояти меча, и прислоненный к ногам круглый щит.

– Волхв, – негромко поинтересовался Олег, – а почему эти… врата выглядят более новыми, чем первые?

– Первыми остановились эти, – указал на воинов Сварослав. – Однако же они стражи. Хранители межи. Матери – дарители жизни. Коли соскоблить с них щепоть камня и в снедь добавить али к больному месту прикласть, любой недуг уходит, мор отступает. Оскоблили смертные богинь. Бо века стоят.

– Понятно… – Середин придержал коней, вглядываясь в истуканов.

И плечи вроде неширокие, и угрожающего ничего нет – только спокойствие. Меч в ножнах, щит на земле, ноги расслаблены. Но тем не менее в воинах угадывалась такая уверенность в своих силах, такая монументальная несокрушимость…

– Эх, придут сюда скоро люди с символами смерти, – с тоской прошептал Олег. – Опрокинут баб, расколют памятники, поставят новые молельни… Тыщу лет спустя новые освободители явятся, пожгут молельни, посрубают дубы на сваи для шлюзов и каналов, увезут остатки баб в музеи, рассыплют пирамиды по мелким камушкам… И останется земля пустой и дикой, словно и не жили здесь люди, а только волки дикие бродили. Прогресс называется. Цывылызация… И-э-эх!

Ведун пнул гнедую пятками, рассчитывая пустить вскачь, но та лишь недовольно хрюкнула и качнула головой. Полуторасуточный переход отнял у нее все силы. Середин понял, что еще два-три часа пути, пусть даже шагом – и кобыла просто упадет.

– Волхв, долго нам еще? – крикнул Олег и запнулся. Позади остались последние, спящие под зимним покрывалом, дубы, и путникам открылась высокая, метров семидесяти, скала, на которой отпечатался, вскинув руки, повернув голову и широко расставив ноги, человек тридцатиметрового роста. Четкий черный отпечаток на светло-коричневом камне. Натуральный негатив. – Это третьи врата?

– Это Куйва[4], ведун, – степенно кивнул старик. – Тот самый…

– Какой? – не понял Олег.

– Тот самый, – повторил волхв. – Воевода великанов.

– Великанов?

Сварослав с подозрением покосился на спутника: а не смеется ли над ним молодой колдун? Потом снова указал на скалу, но уже посохом:

– Это Куйва, воевода великанов. Когда извечные великаны, потомки обитателей страны Семи Небес, начали войну с богами, немалая рать пришла сюда, к Дюн-Хору, хранилищу знания и вечности. Жители города отважно вступили в битву с великанами, но силы их были слишком малы. И тогда старейший волхв Дюн-Хора взмолился о помощи к древнему богу Кроносу, верховному властителю и породителю мира. Однако же бог не услышал его. Великаны прошли первые врата и вступили в священную рощу, убивая всех на своем пути. И снова взмолился волхв к богу Кроносу, породителю богов, о защите и помощи. И опять не услышал бог его молитвы. Великаны же продолжали биться и перебили всех защитников Дюн-Хора до единого, и миновали они вторые врата. И понял старейший волхв, что войдут великаны в святилище, заберут себе вечность и знания, обретут власть над миром и станут править в нем до скончания веков. И тогда обратился волхв к богам молодым. К Сварогу, создателю земли русской, к детям его могучим и внукам, рекомым до того часа славянами. Взмолил волхв о защите и помощи, о сохранении сокровищницы древних богов и их вечности. Услышал Сварог слова человеческие, послал сына своего Хорса на битву с великанами. Примчался Хорс на крыльях золотых, метнул в великанов огонь из огней, пламень из пламеней и истребил всю рать без малого. А от самого Куйвы токмо тень осталася, что на стене этой по сей час лежит. Едва закончилась битва, как смирился старый волхв с новым коловоротом жизни. Повелел он закрыть и запечатать все старые храмы на земле русской и молиться отныне новым, молодым богам, что не утратили еще слуха к людской боли. А себя повелел умертвить у ног старого Кроноса, дабы не изменять своему служению.

– Ква, – кивнул Середин, выражая свое восхищение. Он тихо подозревал, что перед ним всего лишь умелый рисунок – хотя легенда явно намекала на нечто вроде ядерного взрыва или лучевого оружия. Впрочем, древние знания – вопрос темный. Никогда не угадаешь, что могло оказаться у предков в загашнике. Тот же порох изготовить намного проще, чем испечь хлеб или сварить пиво. А пить пиво и закусывать хлебом человек умел издавна.

– Третьи врата, – спустился с коня Сварослав, когда скала с тенью Куйвы осталась позади.

– Что-то я их не вижу, – огляделся Середин.

– Первые врата – врата жизни, – ответил старик, вставая на колени. – Вторые врата – врата мужества. Третьи – врата духа. Разве можно высечь дух из камня?

Волхв, поклонившись, поднялся, взял коня под уздцы, двинулся дальше пешком:

– Ты устал, ведун, и не чувствуешь порога духа.

На счет усталости Олег, пожалуй, согласился бы, но примотанный к запястью крестик никак не отреагировал на третьи врата. А уж он точно никак не мог замучиться от долгого пути. Тем не менее, Середин тоже спешился и взял кобылку за поводья. Въехать верхом в чужой двор считалось в здешней Руси немалым оскорблением. А путники, насколько можно было догадаться, как раз входили в Дюн-Хор.

Правда, покамест окружающее пространство ничем не отличалось от пустынной местности, тянувшейся до первых врат. Разве только выступы скальной породы торчали там и сям, в большинстве своем украшенные черными двойными спиралями или двойными кругами с жирной точкой в центре.

Гнедая всхрапнула, потянулась мордой вправо. Олег повернул голову и ощутил легкий запах гари, а затем разглядел на фоне серого вечернего неба несколько дымков. И лишь после этого Середин сообразил, что прямой холм за скалами есть не что иное, как обычный земляной вал, за которым, видимо, и скрывается секретный северный город. Поверх простенького укрепления сохранились участки кладки из крупных, многотонных валунов – но эти остатки былого могущества, присыпанные снегом, только больше маскировали вал под обычный взгорок с торчащими из него скальными уступами. Ворот Олег тоже не разглядел, и его неожиданно посетила странная мысль:

– Скажи, Сварослав, а почему врата Дюн-Хора стоят на реке, а не на дороге?

– Нет иного пути, окромя Синташты, ведун. – Пожал плечами старик. – Болота округ, леса на сотни верст. Ни пешему, ни конному, ни зимой, ни летом ходу нет.

– Значит, эта река называется Синташтой?

Волхв не ответил, свернув влево, за высокий земляной холм правильной конусообразной формы. Впереди показались заросли карликовых берез – узнать эти изломанные, стелющиеся по земле стволы труда не составляло. В центре уродливой рощицы стоял обветшавший частокол: многие колья накренились, торчали наружу, а некоторые и вовсе попадали, и сквозь щели проглядывали темные идолы славянского капища. Сварослав, оставив коней, вошел в ограду, поклонился идолу, положил что-то к его ногам.

– Не уважают, однако, русских богов в этих землях, – пробормотал Олег.

– То наша вина, ведун, – не оглядываясь, ответил старец. – Мы – волхвы. Они – хранители. Лето придет, братьев привезу. Обновим святилище, жертвы искупительные принесем. Прости слабого своего внука, Отец. Не все помню, не все успеваю…

Последние слова относились уже к идолу, и Середин отвернулся. Молитва – дело очень личное, в нее вмешиваться нехорошо.

Заскрипел снег. Ведун, взявшись за саблю, резко повернулся, отступил на пару шагов, готовый обежать лошадь и схватиться за щит. Однако это были всего лишь мальчишки – трое подростков лет десяти. Меховые штаны, переходящие внизу в мохнатые унты; светлые куртки, немного не доходящие до колен; горностаевые шапки со множеством хвостов, свисающих до плеч или падающих на спину, а спереди закрывающих лицо до уголков глаз. Вся одежда была сшита мехом наружу, что для Руси казалось странным, по краю курток шел рисунок из множества уже знакомых спиралей, закручивающихся в три витка.

– Нас дед Лепкос прислал, – мгновенно остановились ребята. – Сказывал, темный платок над вами витает. Повелел лошадей забрать, покуда живы.

– Сварослав?! – окликнул своего спутника Олег.

– Отдай коней, ведун, – отозвался старик. – Мы пришли. Токмо суму мою седельную сними, в ней грамота тайная.

– Счастливая, – легонько похлопал Середин гнедую по морде, – сейчас отсыпаться пойдешь. А мне, видать, не положено.

Лошадь презрительно фыркнула: дескать, тебя бы на мое место – вторые сутки под седлом. Тряхнула головой.

– Все, все. – Ведун отпустил подпруги, снял с задней луки щит, перекинул за спину. – Сейчас попьешь, поешь, отоспишься. А обещание про хлеб помню. Просто нет у меня сейчас хлебушка. После отдам.

Затем он снял с седла волхва полотняную сумку, повесил на плечо.

– Все, забирайте. Да только не торопитесь с ними! Хватит с бедняг, набегались.

Ребята повели скакунов к городищу, а Олег направился к святилищу, задержался в воротах. Крест на запястье оставался холодным – а значит, никакой магической силы в капище не было. Вот уж воистину – не боги дают людям силу, а люди богам. Любая деревяшка может стать намоленным, а потому могучим предметом. И в то же время самый великий храм теряет силу, когда в него перестают приходить верующие.

– Нам пора, ведун, – отвесив идолу низкий поклон, отступил от Сварога старец. – Время позднее. Коли до ночи не поспеем, Лепкос передаст мир иным хранителям, а он ко мне завсегда добрее относился. Пойдем.

Между тем, ночь, по мнению Середина, уже вступила в свои права. И без того низкое, холодное солнце спряталось за горизонт, на землю пришла тьма. Плотные облака не давали пробиться к холмам и скалам ни скупому свету звезд, ни желтоватому сиянию луны, и только посиневший в ночи снег продолжал отражать неведомо откуда берущиеся розовые отблески. Мороз заметно окреп, и вырывающийся изо рта пар мгновенно оседал инеем на усах, на наушах шапки, на вороте и крючках налатника.

Уже в который раз Олег удивился выносливости старика. Возможно, под свободным балахоном волхва и были поддеты меховые штаны и кафтан, возможно, он носил очень теплые носки или портянки в грубых поршнях – но голову его укрывал только суконный капюшон, а на руках не имелось ни рукавиц, ни даже простеньких перчаток.

– Идем. – Сварослав, опираясь на посох, вышел из святилища и уверенно направился вкруг частокола дальше, в темную пустоту.

Олег, ориентируясь больше по мерно похрустывающему впереди снегу, двинулся следом. Розоватые отблески на снегу становились все ярче и ярче, неожиданно по лицу повеяло жаром, и впереди открылся висящий на десятиметровой высоте фонарь. И вот тут кожа под серебряным крестом впервые ощутила жжение.

Фонарь был заключен в абажур тонкого плетения, почти не задерживающий света. Из-за плеча всходящего на холм старика Олег прекрасно различал бойкие языки пламени, взмывающие над ними искры, темные торцы лежащих в очаге камней, и фигуры людей вокруг костра… С каждым шагом становилось ясно, что фонарь был всего лишь обманом зрения, а на самом деле впереди, на самой вершине какой-то возвышенности, стоит некий каркас, под которым отдыхают у очага трое человек. Один сидит, поджав под себя ноги, двое лежат на боку, любуясь голубоватым огнем, весело играющим на бесформенных кусках каменного угля.

– Поклон вашему миру. – Волхв низко склонил голову и шагнул внутрь.

– Да обретет радость всяк, сюда вошедший, – степенно кивнул сидящий у огня обитатель странного сооружения.

– Поклон вашему миру, – повторил Середин и невольно поклонился, входя в низкий проем.

– И тебе радости в каждом из дней, незнакомец, – ответил ведуну туземец.

Он был одет только в легкие штаны из тонкой замши и меховую безрукавку, раскрытую на груди. В свете огня кожа незнакомца казалась желтой и дряблой. Возраст с первого взгляда определить не удалось: лицо в морщинках, но нет ни усов, ни бороды, ни следов бритья. Нос приплюснутый. Выступающие скулы, тонкие брови… Хозяин очага походил бы на классического чукчу, если бы не глаза с широким разрезом, в которых плясало золотисто-алое пламя.

Туземец неторопливо протянул старческую руку прямо в огонь, достал оттуда бронзовую чашу, подал Сварославу:

– Испей с дороги, друг мой.

Волхв спокойно принял угощение, немного отпил, предложил Олегу:

– Вот, возьми, ведун. Это придаст тебе сил.

– Да, сейчас, – кивнул Середин и бросил щит на выстеленный шкурами пол. – Поставь пока, я немного разденусь. Что-то жарко тут.

В странном, просвечивающем насквозь, сооружении и вправду было тепло. Ведун расстегнул налатник, снял, положил рядом со щитом, потом приблизился к стене. Она представляла собой хитроумно переплетенные оленьи рога. Никаких креплений – многочисленные отростки рогов входили в зацеп друг с другом, с соседними «лапами». В целом строение напоминало огромную корзину из мудрено перевитых прутьев. И что самое интересное – сквозь полупрозрачную стену не дуло наружным холодом. Наоборот – она дышала теплом.

– Что было живым, незнакомец, – ответил на невысказанный вопрос туземец, – навсегда сохранит живое тепло и не пропустит сквозь себя ни тьмы, ни холода.

Олег, недоверчиво усмехнувшись, протянул вперед левую руку, словно хотел потрогать рога пальцами, – и крест тут же испуганно уколол запястье жаром.

«Так и есть, – мысленно кивнул Середин, – обыкновенное колдовство. Пусть они свои сказки про «живое тепло» да «энергию жизни» диким лапландцам рассказывают».

– У твоего друга совсем нет веры, Сварослав, – покачал головой хозяин очага.

– Зато в нем много отваги, Лепкос, – ответил волхв. – И он умеет обращать ее на благо многих, а не на свою наживу. Он послан мне Сварогом в тяжелый час в ответ на последнюю молитву и бился с ворогом, ако Хорс с Куйвой. Однако же меня привел к твоему очагу, мудрый Лепкос, не зов дружбы, а беда страшная, горькая напасть на отчие мои земли. Ведун, сделай милость, подай мою суму.

– Никто меня не посылал! – буркнул себе под нос Олег, однако сумку передал, а сам присел на оленьи шкуры рядом со щитом, потрогал чашу: горячая.

– Странное послание, Лепкос, как я мыслю, связано с напастями этими. И записано оно письменами не русскими, каковым мы детей малых в святилищах учим, а древними, мало кому ныне внятными…

Волхв откинул полотняный лоскут, защищающий содержимое сумки от снега и неизбежного в дальнем пути мусора, запустил руку внутрь, пошарил, напряженно прикусив губу…

– Вот оно! – Сварослав извлек свиток, вручил хозяину странного жилища.

Тот небрежно стянул ленту, развернул пергамент, глянул на него, покачал головой и небрежным жестом бросил в огонь.

– Да ты чего?! – Середин, сорвавшись со своего места, кинулся к костру, попытался сунуть руку в пламя и достать уже скручивающуюся с краев грамоту, но жара выдержать не смог и отступил: – Ты чего, старый, совсем умом сдвинулся?! Ты хоть знаешь, чего нам стоило эту писульку сюда довезти? Сколько людей за нее жизнями заплатили?

– Он еще очень юн, Лепкос, – покивал Сварослав. – Молод и горяч.

– Сам ты дурень стоеросовый! – не удержался Олег. – Это для этого ты меня почти неделю без отдыха гнал?! Чтоб камины письмами топить?

– Немало людей за эту грамоту живот отдало, – спокойно произнес хозяин. – Ты хотел, отрок, и наши животы к ним добавить?

– Чего?! – не сообразил Середин.

– Это зов, отрок, – покачал головой Лепкос. – Зов плоти земли и воды. Хочешь, я скажу, кто изводил вас на всем пути от русских равнин? Порождения земной плоти велики ростом, неуязвимы ни железом, ни заклятием. Но они глупы и медлительны. Арии рекли их монголами, могучими рабами. Другие, керносы – порождения плоти воды – хитры и быстры. Они похожи на болотных гадов, обретших ноги и размеры великие. Но плоть их слаба, и они подвержены смерти, как существа живые.

– Значит, вы их знаете… – прикусил губу Середин. – Тогда посоветуйте, как их истребить?

– Дело сие зело тяжкое, отрок, – поморщился хранитель древних знаний. – Пока есть зов, земля и вода станут порождать их волна за волной, пока не сгинут они совсем, пока земля не сделается пустыней, а вода – солью. Исчадья сии порождены были во времена четвертого неба. За тысячу лет они заполонили все земли, и не стало от них спасения ни в горах, ни в морях, ни в болотах. Иные были размером с дерево и пожирали за раз целые племена и народы. Иные имели пасти, что вмещали пять лошадей, и жили в водах рек и морей, и не давали никому подойти к берегу, так что города вымирали от жажды прямо на берегах. Однако во время третьего неба мудрецы нашли заклятие, обрушившее смерть на страшные порождения. И землю на пять локтей усыпало костями керносовыми, а кровь их, просочившись в недра земные, образовала бездонные моря и озера. С того часа всем ариям под страхом кары небесной заказано было порождать любых тварей неживых и немертвых.

– Правильное решение, – окончательно успокоившись, Олег снова уселся на шкуры, потрогал кубок. Тот оставался довольно-таки горяч, но уже терпимо, в руки взять было можно.

– Во время первого неба, когда арии стали спускаться на землю и смешиваться с людьми, колдуны решились нарушить запрет и создали зов. Любой арий мог написать зов на пергаменте, песке или глине, и плоть земная и водная отдавала ему свою силу. Порождения зова подчинялись только тому, кто его написал. Когда же к часу их появления хозяин оказывался мертв, они истребляли всех, кто оказывался рядом.

– А потом? – Олег осторожно поднял чашу со щита. – Что происходило потом? Монголы и керносы так и сходились на зов?

– Да, отрок, – кивнул Лепкос, – сходились. Но колдуны первого неба были мудрее своих предков, и зов их стал слабее. Он слышался токмо на день пути и порождал не таких страшных тварей, как прежние.

– Понятно. – Ведун пригубил чашу. Покачивающийся в ней напиток янтарного цвета оказался невероятно густым и жирным бульоном, и только огромное количество перца и иных специй забивали изрядную сальность, позволяя употреблять варево без обильной закуски. – А что это за время – «первое небо», «четвертое небо»? Это какое летосчисление?

Лепкос, поворотившись всем корпусом, уставился в глаза Олега немигающим взглядом. Потом развернулся к Сварославу.

– Он чист, как весенний родник, друг мой, – развел руками волхв. – Мое изумление было велико, как владения Мары, и полно, как окиян-море. Он не знает ничего. Вовсе ничего. У него нет рода, нет бога-покровителя. И он ищет встречи с нежитью, ако арий шестого неба.

– Может, мне соизволят сообщить, что происходит? – допив бульон, Олег с грохотом стукнул чашей о щит. – Я все-таки не полено, чтобы меня в глаза без объяснений обсуждать!

– Ты не знаешь про гору Мира? – Лепкос повернул лицо к огню и довольно зажмурился.

– Про трубку мира знаю, – пожал плечами Середин, – а про гору – нет.

– Тогда отдай мне чашу.

– Пожалуйста. – Олег взял со щита чашу и вручил хозяину.

– Ярейяха, сделай-ка нам еще, – передал ее Лепкос дальше.

Впервые за все это время один из лежачих туземцев пошевелился: достал из-за спины небольшой мешочек, раскрыл, ножом настрогал с полкило сала от белого ноздреватого бруска, потом из другого мешочка от души присыпал бурым порошком, протянул чашу обратно.

– Гора Мира стояла здесь спокон веков. – Лепкос непринужденно установил широкий бокал с салом в самые угли. – Кронос воздвиг ее в центре земли, округ которого гуляли Ярило и Луна. Поставил в знак любви к прекрасной Авродите. Гора была сделана из чистого золота, вершиной своей она касалась верхней тверди, а основанием стояла на тверди земной. На нижней тверди для всех земных тварей сияло солнце, текли реки. На верхней днем сияло Ярило, а ночью светили звезды и Луна. И в безмерном счастии своем Кронос создал на горе Мира семь небес, семь ступеней счастья. И населил их подобием своим и любимой своей.

– Семь… – кивнул Олег, давая понять, что он внимательно слушает, хотя в области живота разрасталось сытое усыпляющее тепло, а по коже побежали щекотные, мелко покалывающие мурашки.

– Порождения сущего бога, ничем не отличимые от него, жили на седьмом небе счастья, – продолжал Лепкос. – Они звались ариями. На седьмом небе не было ничего, кроме счастья, и арии жили там незнамо сколько, пока… Пока не пресытились пустым счастьем. И тогда они начали спускаться на шестое небо. На шестом небе счастья стало меньше, его уже не хватало на всех. Арии начали бороться за счастье, и это показалось им весело. Многие тогда начали спускаться на пятое небо. Там было еще меньше счастья – но там бог Кронос оставил знания, сытость, утоление жажды и иные наслаждения. Арии стали жить там и радоваться, пока не пресытились и не снизошли на четвертое небо. Там оказалось куда меньше наслаждений, но ариям нравилось бороться за то, чтобы получить их. И многие даже стали спускаться на самую твердь, где токмо знание и радость борьбы позволяли им сравняться с прочими тварями. Потом арии спустились на третье небо, научившись враждовать. Потом на второе, научившись мириться и радоваться власти над побежденным. Потом было первое небо, где арии научились причинять боль и страдания. А потом они и вовсе сошли с небес, пресытившись счастьем и радуясь нечистым удовольствиям.

Хозяин очага замолк, протянул руку, покачал чашу, в которой, в светло-желтой луже, плавали белые лохмотья еще не разошедшегося жира. Вздохнул.

– Поначалу племена, успевшие заселить землю, потомки первых ариев, возрадовались явлению великих исполинов, мысля их добрыми и славными, ако их предки. Люди к тому времени достигли высот безмерных в любви своей и радости. Носили они лишь ткани легчайшие, а для дел любых пользовали токмо изделия серебряные, почитая прочие металлы недостойными для взятия в руки. Они строили грады из земли и дерева, идолы вырубали токмо из самоцветов крупных и гранитов искрящихся. И обрадовались люди, что новые арии научат их новым наукам и удовольствиям. Но, вкусившие из чаши нечистых радостей, арии стали угнетать людей. Питаясь мясом человечьим, они изгоняли утробные плоды женщин для приготовления снеди. Блудно сожительствовали с родными матерями, сестрами, дочерьми, с мальчиками, животными; не уважали богов и творили всякие беззакония. И взмолились люди древним богам о милости. Явился на их призыв великий Крон и впал в ярость безмерную от увиденного. В гневе своем он раздавил гору Мира, залил ледяной водой ее останки, проклял земли сии страшным проклятием и запретил Ярилу подниматься на небо сорок раз по сорок лет.

Лепкос опять вздохнул, вынул чашу из очага, немного отпил натопившегося в ней жира.

– Снег и лед покрыли цветущие земли, – продолжил хранитель знаний. – Холод воцарился в селениях и городищах. Многие люди и арии тогда пошли вслед за скрывшимся Ярилом и теплом. Они бросили дома свои и долы как есть, не взяв в далекий путь ни котлов серебряных, ни игл и малых игрушек, ни топоров тяжелых, ни ножей вострых, уповая токмо на милость богов и мудрость колдунов. Многие служители храмов закрыли тогда свои святилища, заговорив их и спрятав сонными заклятиями. Многие хранители бросили тогда сокровищницы и отправились спасать живот свой и своих детей.

– А твои предки, Лепкос? – вежливо поинтересовался Олег.

– Мои пращуры остались, отрок, – с достоинством вскинул подбородок хранитель. – Они открыли тайну горючего камня и сохранили тепло в жилищах и знания в памяти.

– Значит, ты – потомок древних ариев? – сделал естественный вывод Середин. – А я-то думал, что арийцы белокожие и голубоглазые.

– Мы все потомки ариев в том или ином колене, – вмешался Сварослав. – Однако же хранители – потомки первых ариев, а многие иные народы – вторых ариев, прошедших все небеса и ставших злобными великанами. Великаны, затеявшие битву с богами, еще приходили сюда за знанием. И те, кто остался жив, осели в окрестных землях, смешавшись с прежними племенами человеческими.

– Отсюда же все ушли!

– Многие, – покачал головой Лепкос, – но не все. Не все предпочли сытость тела развитию духа, а теплые страны – любимой отчизне.

– И великаны ушли не все, – добавил волхв. – Мосох, сын Япета, основал свой род на нынешних землях голядских. От него ведется племя мосховитов. Ямбото остался, под руку свою род веси приняв. Черпаю остался, Селех тоже. Разошлось семя великаново по Руси, рода первых и вторых ариев меж собой смешав. Из колен первых ариев токмо хранители и уцелели.

– Городища наши далеки, места суровы. – Лепкос отпил еще немного и вернул бронзовую чашу в огонь. – Не селятся округ иные племена. Оттого и мешаться не с кем. Токмо новгородцы повадились гостевать. Серебро арийское из-под снега сбирают.

Олег молча кивнул. Все, что он услышал, можно было бы признать всего лишь одной из сказок, красивых древних легенд, если бы не один пустяк: серебро. На севере нет месторождений серебра, и тем не менее именно оно стало основной валютой в Новгороде, наложившем свою лапу на эти земли. Именно здесь зыряне, самоеды и юраки находили под ногами сотни пудов серебра в изделиях – в бусах, кубках, чашах, просто пластинах непонятного назначения. И несмотря на то, что много веков новгородцы превращали всю собранную с туземцев дань в звонкую монету, всякого серебряного добра тут сохранилось в избытке. Этого хватило, чтобы спустя десять веков наполнить коллекции и Русского музея, и Эрмитажа, и московских кладовых. Середин сам видел в музеях пластины с четкими изображениями крокодилов или целые лотки из драгоценного металла с глубокими рубцами на днище. Экскурсоводы рассказывали, что зыряне не видели ценности в найденных корытах и из поколения в поколение рубили в них капусту, или кормили оттуда скотину, пока грязную вошву не выменивал на зеркало или бусы заезжий проповедник или чинодрал.

– Арийцы имели великий рост, светящиеся мечи, кои рубили камень и железо, они могли летать и растворяться в земле, – молвил Сварослав. – Однако же тайны сии остались в сокровищницах, а сыны небес либо умерли один за другим, либо забыли древние тайны на веки вечные.

– Забыли? – приподнял брови Середин. – Интересно, а кто тогда написал только что сожженную писульку?

В хижине из сплетенных рогов повисла неловкая тишина. Сварослав взглянул на Олега с укоризной, словно это именно он нацарапал грамоту, вызывающую из недр земных глиняных чудовищ, а из водных глубин – ловких смертоносных ящериц. Лепкос снова извлек из огня чашу и сделал несколько глубоких глотков.

– Коли ты, отрок, желаешь бросить подозрение на хранителей, то знай: вот уж более двух лет и трех зим ни един путник али паломник не ступал на святые земли Дюн-Хора.

– Да мне, собственно, по барабану, – откинулся на меха ведун и закрыл глаза. – То Сварослава беспокойство. Он боится, что земли Суздальские нечисть разорит.

– Нежити не остановятся, – сухо произнес волхв. – Опосля каждого разгрома порождения колдовской хитрости не умирают. Многие погибают, но многие по земле русской разбредаются, пахарей тревожат, скотину пугают, девок забижают, детей малых топчут. Али не ты подрядился людей от пакости нечистой оборонять?

– Я и обороняю, – зевнул Олег. – Коли где увижу монгола или ящера – там и завалю. Дурное дело нехитрое. С ночницами да оборотнями и то совладать сложнее.

– Надобно не тварей земных истреблять! – повысил голос волхв. – Надобно колдуна, нечисть сию вызывающего, к ответу призвать, жало ядовитое вырвать!

– Рвите… – снова зевнул Середин. – Я ведь его не защищаю… Я ведь только на Бабу-Ягу хоть одним глазком глянуть хотел… А там и назад податься можно… Долг за мной есть для друга одного из Новгорода. Встретиться я с ним по весне обещал…

От костра веяло приятным жаром, и навстречу теплу внешнему разливалось внутреннее – от желудка. Полуторасуточный переход сказал свое последнее, самое веское слово: лежащий на мягких шкурах Олег решил ненадолго прикрыть уставшие глаза и тут же заснул.

* * *

– Он чист, но храбр. Он не имеет покровителя, но не страшится темных сил. И к тому же, Лепкос, он послан богами.

– Меня никто не посылал, – зевнул Середин и открыл глаза.

В Дюн-Хор пришел рассвет. Солнце, приподнявшись над горизонтом на высоту одноэтажного дома, пронизывало сооружение из рогов насквозь, а огонь почти погас – угли рассыпались на мелкие камушки, над которыми еле поднимались зыбкие огоньки. Двое из трех туземцев ушли, и возле очага оставались только хранитель и волхв. И сам ведун, естественно.

– Ты вступил в бой с монголами и керносами, когда я вознес Сварогу свою последнюю молитву, – безапелляционно сообщил старик.

– Вам просто повезло, что я проезжал мимо.

– В этом мире ничто не происходит случайно, – покачал головой суздалец. – Все мы ведомы богами и токмо волею их встречаемся и разлучаемся на просторах земли русской.

– Я являюсь сторонником свободы воли, волхв, – покачал головой Олег. – Меня эти штучки на счет всеобщей предопределенности ничуть не трогают.

– Ты воин, ведун! – повысил голос Сварослав. – Никто, окромя тебя, не отважится сразиться с колдуном. Я стар, у меня нет сил на подвиг сей. Хранители не знакомы с мирскими нравами, а прочие ратники не отважатся скрестить клинки с порождением тьмы и слугой Чернобоговым. У тебя нет небесного покровителя, и ты способен принять волю великого Кроноса, бога арийцев. Он приведет тебя к победе и уравняет силы твои с силами колдовскими.

– Я не готов, – поднялся на ноги Середин и сладко потянулся. – И вообще, мы так не договаривались.

– Ты избран богами, смертный! – Волхв тоже вскочил и гулко ударил посохом о мягкие оленьи шкуры. – Как смеешь ты противиться их воле?!

– У него нет покровителя, Сварослав, – усмехнулся у огня хранитель. – Оттого и противится. Для него нет богов. – Лепкос повернул голову и с легкой ехидцей посмотрел на Олега снизу вверх. – Однако же слышал я, ведун, ты берешь плату за истребление порождений тьмы. Я заплачу тебе за смерть колдуна. Серебром.

– Не хочу.

– Настоящим серебром. Арийским… – Хранитель древних знаний поднял правую руку на уровень груди и раскрыл ладонь. На ней лежал крест – но это не было распятие. Массивная серебряная фигурка изображала человека с раскрытыми за спиной крыльями.

– Не хочу.

– Разве когда-либо ты получал плату больше этой? – удивился Лепкос. – В тебе говорит упрямство, отрок, а оно плохой советчик.

– Не все измеряется деньгами, старик, – покачал головой Середин.

– Я знаю, – кивнул тот. – Ты не ищешь наживы, ибо истребляешь нечисть везде, а не возле людей торговых, имеющих мошну богатую. Ты не ищешь славы, ибо вершишь дело ратное в густых лесах, а не в княжеской дружине. Ты не ищешь покоя, ибо дом твой – дальняя дорога. А посему мыслю я, ты ищешь мудрость. Ты ее получишь, отрок. Ты получишь мудрость предков, небесного покровителя и серебро. Но за это ты исполнишь волю богов. Не отвечай мне, ибо душа твоя полна гордыни. Я помогу тебе успокоить сердце. В городище вам отведены светлые палаты, вас ждет горячий мед и жирное мясо. Ступайте. Оба вы есть гости вечного Дюн-Хора. Не думайте ни о чем. За вас это сделает Дюн-Хор.

Очаг догорал, давая совсем мало тепла. Да и то стремительно уходило через решетчатые стены, сквозь которые гостей неожиданно ударил порыв морозного северного ветра.

Середин коротко выдохнул, посмотрел, как от губ разлетается легкое облачко пара, подобрал налатник, накинул на плечи, поленившись застегивать крючки, подхватил и перебросил за спину щит.

– Своим недоверием ты обижаешь хозяев, ведун, – укоризненно покачал головой Сварослав.

– Если бы не доверял, взял бы в руку, – усмехнулся Середин и пригладил мягкие усы.

С тех пор, как он собственноручно сотворил заклятие, швырнувшее его в этот то ли древний, то ли просто чужой мир, Олег ни разу не брился, а потому волей-неволей обзавелся усами и небольшой бородкой. Увы, как все это выглядит со стороны, он не подозревал – поскольку зеркал приличных на Руси пока не имелось. Но на ощупь усики отросли не длинные и пушистые, как у Буденного, а темные и узкие. Да и борода размерами не побаловала.

Хранитель древних знаний, взглянув на гостей снизу вверх, многозначительно кивнул, извлек из углей желтую, слабо светящуюся чашу и поднес к губам.

– Ква… – отвернулся ведун. Про то, как люди ходят по углям, он слышал, а пару раз Ворон даже пытался своих учеников к этому приобщить. К счастью, костер ему развести перед клубом не разрешили. Но пить или даже просто взять в руку раскаленный в очаге металл – это выходило за пределы Олегова понимания.

Старик, не прощаясь с хозяином, вышел из хижины, и Середин, дабы не нарушать местных обычаев, поступил так же.

Ночь старательно замела оставленные на снегу следы, и гостям, жмурившимся от ослепительного солнца, понадобилось протаптывать новый путь. К счастью, идти пришлось недалеко: метров триста мимо заброшенного святилища до ровного льда Синташты, а потом меж скальных пальцев на земляной вал. Туземцам, видимо, уже давно стало лень обходить укрепление через ворота, и они вырубили в глине узкие ступеньки. С одной стороны – глупость, конечно, а с другой – плесни сверху пару ведер воды, и не будет нападающим от этих ступеней никакой пользы.

Поднявшись наверх, Середин прикрыл ладонью глаза от солнца, оглядывая селение, и тихонько присвистнул: опять спираль! Высокий вал не просто опоясывал город по периметру – он закручивался внутрь. И не просто закручивался – местами виднелись ходы между валами, перемычки, мостики.

– Электрическая сила, да это же лабиринт! – охнул Олег. – Надеюсь, нам не нужно его преодолевать?

– Это дозволяется токмо достойным, принявшим посвящение. – Старик подобрал полы балахона, повернулся боком и начал осторожно спускаться по ступеням вниз.

Расстояние между валами составляло метров пятнадцать, и между ними шел ряд из невысоких каменных строений. В нос привычно дохнуло запахом прелости, навоза, свежего хлеба, сена – того, что всегда выдавало близость человеческого жилья. Откуда-то слышались конское всхрапывание, радостное похрюкивание, деловитое кудахтанье, но живности никакой видно не было. Хотя – откуда? Не пустят же местные жители скотину на снег пастись. Люди тоже особо не гуляли. Навстречу гостям попались только тройка укутанных в шкуры женщин с плотно набитыми матерчатыми котомками за спиной, несколько мальчишек лет десяти, с гиканьем гоняющихся друг за другом, да один угрюмый старик с непокрытой лысой головой и длинной палкой в руке. К концу палки был крепко примотан ремнями камень размером с два кулака – самый обыкновенный булыжник, крест на него не отреагировал никак.

– Сюда. – Сварослав, похоже, знал, где отведено гостям помещение. Он уверенно пробрался в щель между домами, шагнул в распахнутые ворота, сделанные в валу, повернул налево, уткнулся в тупик, свернул налево еще раз: там обнаружился другой проход с воротами на одну створку.

Середин старался не отставать, поглядывая, тем не менее, по сторонам. Каменные строения не превышали в высоту полутора человеческих ростов. Кровля, как показалось ведуну, была сделана из дерна; щели кладки замазаны глиной, вместо дверей везде висели или шкуры, или кошма.

– Однако небогато живут хранители вечных знаний и великих сокровищ, Сварослав, – отметил Олег. – Откуда такая нищета в столь великом месте?

– А кто тебе сказал, что здесь нищета? – неожиданно остановился и повернулся лицом к ведуну старец.

– Я, что, не вижу, что ли? – развел руками Середин.

– Что ты видишь? Что ты можешь видеть?! – возвысил голос Сварослав. – То, что ты видишь, предназначено для плоти. А она – всего лишь сосуд духа. Хранители совершенны, и богатство духа для них дороже бренных накоплений!

– Да-да, я помню, – кивнул Олег. – Истинные арии так брезговали «бренными накоплениями», что не брали в руки ничего, кроме серебра. Оскверниться боялись.

– Ты ничего не понял, хвастливый рубака, – с горечью покачал головой волхв. – Арии брезговали прочими металлами, именно потому, что те подвержены тлену. Токмо век серебра равнялся веку потомков первых жителей небес, и токмо его они брали в руку, дабы не тратить сил на повторное обретение того, что уже получено.

– Век серебра равнялся веку ария? – ошеломленно переспросил ведун. – Это сколько же они жили?

– Много, – лаконично ответил Сварослав. – Вот наши хоромы.

Подойдя к одному из домиков, старик откинул кошму. Под ней обнаружилась шкура, под этой шкурой – еще одна, и только после этого гости очутились в доме.

Здесь оказалось тепло и относительно светло. Пол, стены, потолок – все, кроме небольшого слюдяного окна под потолком, было выстелено жесткими оленьими и более мягкими коровьими шкурами. Тепло исходило от стоящего в центре комнаты объемного казана из толстого серебра, внутри которого чуть покачивался мутный бульон и плавали куски мяса. Олег мысленно почесал в затылке: стоимость металла, понадобившегося для отливки этого котла, на глаз превышала цену всего города, который Середин успел увидеть. Вслух ведун ничего не заметил, просто обошел комнату – уж очень маленькой она представлялась по сравнению с домом. Метра три на три, не больше. Вскоре стало ясно, почему: за одной из висящих на стене шкур обнаружился проход в конюшню, где благополучно жевали сено гнедая и чалый Олега и оба Сварославовых коня. Увидев хозяина, лошадь заржала, требовательно стукнула копытом.

– Здесь я, здесь, все хорошо… – Ведун подошел к ней, потрепал по шее, прижался к горячей морде щекой. – Ты как, отдохнула?

Лошадь фыркнула и замотала головой, вырвав ее из рук.

– Да ладно, ладно, шучу, – рассмеялся Середин. – Отдыхай еще, мы никуда не торопимся.

На душе стало неожиданно легко и спокойно. Ведун скинул налатник и косуху на сложенные в углу сумки, туда же опустил щит, вернулся в жилую комнатку и присел к котлу, по-турецки сложив ноги; выдернул из костяных ножен на поясе свой тонкий короткий нож:

– Ну что, Сварослав, подкрепимся?

– Отчего не подкрепиться? – Волхв, обнажив свой обеденный клинок, подтянул повыше подол балахона, опустился напротив, наколол крупный кусок с полупрозрачной прожилкой, ухватился за него зубами.

Середин тоже выбрал и нанизал себе кусок мяса, неторопливо его объел. Когда закончил – взял еще, поинтересовался:

– А чем запивать дадут?

– Этим и запивать, – указал на бульон старик. – Али ты мыслил, мед-пиво поднесут? Так не балуют хранители винами да медами хмельными, сладостями заморскими, пряностями индийскими. А долг человеческий – дух свой растить…

– Это я уже слышал, – остановил его Олег. – Так, с запивкой все ясно. А как с удобствами? По нужде на двор бегать нужно?

– Женилку отморозишь, на двор бегамши, – усмехнулся в бороду волхв. – В хлеву бадья имеется на такой случай.

– Ну, тогда живем, – подвел итог ведун, вылавливая третий кусок и понемногу его обкусывая. Желудок, сперва обрадовавшийся щедрому горячему подношению, вскоре запросил пощады, не в силах вместить все, что хочется. – Однако сыто живут потомки небесных ариев.

– Плоть для хранителей – сосуд духа, – сладко зевнул волхв. – А потому сосуд этот надобно беречь, держать в тепле и сытости.

– Ты так и не ответил мне. – Задумчиво ковырнул ведун ногтем край котла. – Ты так и не сказал: сколько жили первые арии?

– Кронос создал их подобными себе. – Старик спрятал нож в ножны, поднялся от котла, отошел к стене, разгреб лежащие там оленьи шкуры. – И век их равен был веку божьему, золотому. Однако же злоба и плотские утехи сократили их век до века железного кольца. Каждый раз, как спускались потомки Кроноса с неба на небо, и сокращался их век. Золотой, серебряный, медный, свинцовый, оловянный, железный, глиняный. Злые великаны жили меньше дворового пса – и потому затеяли войну с богами. Дабы отнять власть небесную и вернуть себе век золотой. Но победили боги. А уцелевшие великаны смешались с потомками первых ариев – тех, что спустились на землю сразу с шестого неба и сохранили серебряный век. Они смешались с людьми и продлили свой век до железного, а людской сократили до… – старик запнулся. – Э-э-э… Тоже до железного. Посему и ведем мы свой род не от Кроноса, а от Сварога, прародителя, деда нашего. Токмо чистые дети и внуки ариев сохранили серебряный век. Токмо они живут до того часа, пока отлитая на их рождение серебряная ложка не рассыплется в серый прах. Так вот. А как спать соберешься, ведун, так у стены, что ближе к хлеву, тоже шкуры свалены. Они чистые, выделанные, на зимнем солнце выбеленные, от гнуса всякого выморожены. Заворачивайся в них без опаски и спи. Как боги о нас вспомнят, Лепкос придет. Лепкос с богами дружен…

Сварослав зевнул еще раз и окончательно затих.

– Век серебра… – задумчиво пробормотал ведун. – Это же сколько он должен жить?

Получалось, что много. Серебро, оно, конечно, не золото. Золото просто вечно. А серебро за несколько лет темнеет, покрывается пленкой, потихоньку разлагается. И все-таки… И все-таки срок его разрушения исчисляется как минимум сотнями, если не тысячами лет. И если кто-то из чистокровных арийцев родится сегодня, то, очень может быть, ему доведется слетать к Альфе Центавра по туристической путевке.

Олег тряхнул головой, чтобы избавиться от дурных завистливых мыслей, потом решительно откатился к стене и зарылся под теплые шелковистые шкуры.

* * *

Проснулся Середин от соблазнительного запаха жаркого. Закрутившись в теплой меховой постели, ведун высунул голову наружу и увидел Лепкоса, сидящего на корточках перед закопченным серебряным казаном. Из зажатого в левой руке мешочка хранитель доставал по одному какие-то мелкие коричневатые катышки, похожие на птичий помет, и попеременно кидал то в дышащий жаром котел, то себе в рот.

– Сегодня еще вчера или уже завтра? – сонно поинтересовался Олег, выбираясь наружу.

– Завтра, – усмехнулся хозяин. – Зело завтра.

«Зело», по всей вероятности, означало, что время давно за полдень. Через слюдяное окошко бил яркий свет, куча шкур у противоположной стены пустовала – у Сварослава, видно, уже нашлись неотложные дела.

– А это что такое? – кивнул на катышки Середин, присаживаясь к казану.

– Почки еловые.

– А-а-а… – Ведун успокоился, обнажил нож и наколол себе из густого соуса кусок помясистее. Почки хвойного дерева – известное средство от цинги. У северян, сидящих на чисто мясной диете, проблема с витаминами является хронической – равно как у вегетарианцев извечные заморочки с умственным и физическим развитием. – Скажи, Лепкос, а как вы мясо подогреваете? Я тут что-то никакого очага или печи не вижу.

– Его варили не здесь, – покачал головой хранитель, завязывая свой мешочек с витаминами. – Я просил добрую Ябтомылку принести угощение к тому часу, когда вы придете и когда проснетесь.

– А откуда ты знал, когда мы придем? – не понял ведун.

– Меня зовут вещим, – скромно ответил хранитель.

– Вещий Лепкос… – Олег задумчиво покрутил перед собой обтекающий жиром мясной кусок. – Не скучно жить, зная все наперед?

Сидящий на корточках хозяин усмехнулся, покачал головой:

– Странные речи ты ведешь, отрок, для ратника и бродяги… Далеко зришь, да мало понимаешь. Хорошо, отвечу тебе, как гостю, хотя посвящения и не имеешь…

Хранитель подтянул к себе шкуру, положил рядом. Сверху кинул еще одну.

– Смотри, отрок. – Он запустил пальцы в шерсть самой нижней, лежащей на полу, шкуры. – Когда живешь здесь, округ ничего не различаешь. А когда здесь… – он поднял руку на шкуру повыше, – отсель видно, что понизу творится. Однако же ничего не видно окрест. А отсель… – Он переложил ладонь на третий слой меха. – Отсель видать, что понизу творится. Что совсем внизу – плохо, что повыше – хорошо.

– И таких слоев, наверное, семь? – предположил Олег.

– Три, – отрицательно покачал головой Лепкос. – Четвертое небо люди называют смертью.

– Значит, после смерти люди мгновенно становятся равными самым могучим колдунам? – сделал вполне естественный вывод Олег.

– Мы плохо знаем законы четвертого неба, – осторожно ответил хранитель. – Однако же многие из смертных слышат голоса почивших родичей и друзей и получают их помощь.

– Да, это бывает, – признал Середин, глядя на уложенные одна поверх другой шкуры. – Бывает…

Он торопливо сжевал оставшееся на ноже мясо и ткнул клинком в верхний слой:

– А не значит ли это, уважаемый, что добравшийся до высшего уровня колдун уже не способен видеть нижний уровень через промежуточную преграду?

– Не способен, – согласился хранитель. – Если только… Если только здесь, – указал он на второй слой шкур, – если здесь нет его учеников.

– Вот, значит, зачем нужны ученики? – Вернул оружие в ножны Олег. – Ученики следят со второго уровня за первым, колдун «прикрывает» их сверху, а сам… А самому ему, получается, требуется покровитель из мертвецов?

– Хватит! – Хозяин резким движением откинул шкуры в сторону и выпрямился во весь рост. – Для непосвященного ты и так узнал слишком много.

– А на каком уровне находишься ты, Лепкос? – поинтересовался Олег, тоже поднимаясь.

– Зачем тебе знать? – пожал плечами хранитель. – Ведь ты все равно не пойдешь ко мне в ученики.

– Тебе требуются ученики, – понимающе кивнул Середин. – Значит, ты собираешься перейти на третий уровень, но пока находишься на втором.

– Ты умеешь быстро делать выводы, – одобрительно кивнул Лепкос. – Но забываешь учесть все возможности. Посвященный может искать только знания, но не власти над нижним миром. И тогда ученики не понадобятся ему вовсе.

– Тогда ему один путь – в отшельники.

– Если бы мир был так прост, отрок, – вздохнул хранитель. – Но помимо власти, знания и учеников существуют еще долг, друзья, женщины и дети.

– А разве арийцы шестого неба не ограничены в своей жизни только чистым счастьем? – припомнил вчерашнюю лекцию Олег. – Для их уровня развития Кронос из всех удовольствий оставил только это, да и его на всех не хватало.

– А разве мы говорим про арийцев серебряного века? – мягко улыбнулся Лепкос. – Арийцы шли в своем духовном развитии от богов к смертным, сверху вниз. Наша участь – проделать тот же путь в обратном направлении.

– Вот, значит, какая цель у обитателей Дюн-Хора?

– Наша обязанность – сохранить древние тайны, оставшиеся от далеких предков, уберечь их сокровища от дурных рук и черных мыслей, – покачал головой хранитель. – Однако же ты умеешь задавать неудобные вопросы.

– Ну, раз уж я сюда все равно приехал, – пожал плечами ведун, – нужно узнать обо всем побольше.

– А разве ты не ведаешь, смертный, – в голосе хозяина прозвучал зловещий холодок, – что большие знания приносят своему обладателю маленькую жизнь?

– Ну, положим, серебряный век мне и так не светит, – хмыкнул ведун, – а железный у меня еще отобрать нужно. Некоторые пытались – да будет им земля пухом.

– Ты мой гость, отрок. – Развернул плечи хранитель, и меховая безрукавка разошлась, обнажив тощую костлявую грудь. – В моем доме для тебя нет опасностей.

– Благодарю тебя за доверие и кров, мудрый Лепкос. – Олег сообразил, что разговор их повернул в нехорошее русло, а потому с преувеличенной вежливостью приложил правую руку к груди, почтительно поклонившись, а левой задвинул болтающуюся сбоку саблю за спину, чтобы глаза не мозолила.

– Я слышал, отрок, ты проделал столь дальний путь, дабы узреть великую праматерь всех женщин богиню Ягу?

– Это так, мудрый Лепкос. – Выпрямился Олег.

– Я пришел, дабы проводить тебя к ней. – Хозяин повернулся и двинулся к дверям. – Идем.

– Электрическая сила! – Заметавшись, ведун заскочил в хлев, подхватил там свой налатник, сцапал шапку и выбежал следом.

На улице суровый северный мороз тут же принялся нещадно щипать за щеки, за нос, холодить грудь, а потому Середин надвинул шапку поглубже, запахнул налатник, застегнувшись на все крючки. Хранитель же шел впереди, как был в доме – в одной жилетке, в тонких штанах и с непокрытой головой. И никаких мурашек от холода или посинения кожи у него покамест не наблюдалось.

Лепкос вышел из ворот, обогнул край вала, быстро дошагал до следующего поворота. Там старик раскланялся с каким-то мужчиной в длинном меховом балахоне с отороченным лисой капюшоном, спешно двинулся направо по утоптанной дорожке, перепрыгнул узкую канавку, по которой, несмотря на мороз, тек ручеек парящей воды. Здесь Середин нагнал хранителя и пристроился рядом, глазея по сторонам.

Местных обитателей по-прежнему встречалось мало. Веселящиеся дети, несколько женщин с котомками, одинокая брехливая собака – и все. Правда, теперь Олег обратил внимание и на то, что, невзирая на всю странность формы, для обороны город довольно удобен. Если противник врывался на узкие улицы между валами – защитники имели прекрасную возможность расстреливать его сверху из луков или забрасывать копьями. Занятие вала тоже не приносило особой выгоды: остатки стен располагались у обращенного наружу края. Значит, за ними могли укрываться только обороняющиеся – для атакующих они были бесполезны. Лабиринт улиц не позволял найти быструю дорогу к центру города, чужакам пришлось бы долго петлять по ним под непрерывным обстрелом. Каждый новый виток сходящейся к центру спирали означал новый оборонительный рубеж. А если далекие предки смогли при всем этом придать городу еще и некий сакральный смысл, то честь им и хвала.

– А еще внутри города нет ветра, – вслух добавил неведомым строителям еще одну «галочку» Олег.

Хранитель никак не отреагировал – он прошел очередные деревянные ворота. За ними открылся совершенно чистый, без единого строения, коридор, тянувшийся между стенами почти на двести метров к створкам, за которыми виднелся снежный простор. Даже сейчас, когда наверху не было вооруженных воинов, а стены большей частью успели обвалиться, ведун чувствовал себя неуютно – словно в центре арены пред глазами сотен зрителей.

– Нам еще далеко, мудрый Лепкос?

– Как снег позволит, – отозвался хозяин.

Что означала его странная фраза, Середин понял минут через пятнадцать, когда отвернувшие от реки мужчины, перевалив пологий холм, стали пробиваться сквозь искрящуюся, пыльную, рыхлую целину к следующему взгорку. Сперва они брели в снегу по колено, потом уровень покрова дошел до пояса – его приходилось разгребать перед каждым шагом и высоко поднимать ноги. Когда высота сугроба превысила уровень груди, проход начали просто рыть – разгребать снег руками и утаптывать ногами. Хотя работать приходилось голыми руками, холода Олег уже не чувствовал. Наоборот – расстегнул налатник и несколько раз, пытаясь остыть, протер лицо руками. Заодно и помылся.

Наконец склон пошел наверх. Правда, с этой стороны оказался наст толщиной в полметра и прибитый ветром с такой силой, что по плотности напоминал пенопласт. Поначалу Середин пробовал рубить его саблей, но вскоре выдохся и уступил место хранителю. Лепкос опустился на четвереньки и принялся быстро пробивать неширокий тоннель. Пройдя так метров сто, он неожиданно выпрямился, раскидал руками снизу наст на несколько метров вперед и зашагал, высоко поднимая ноги. Здесь снег поднимался едва выше колен, что теперь представлялось сущей безделицей.

– Далеко еще? – с трудом перевел дух ведун.

Хранитель молча указал вперед. Там, в очередной ложбине, из земли треугольником выпирали несколько скальных уступов, а между ними поблескивало что-то желтое.

– Ладно, последний рывок…

Середин скинул налатник и двинулся дальше. Метров пятьдесят по колено, потом еще столько же – по пояс, несколько шагов по грудь – и он, опрокинув вперед снежную стену, очутился в некоем подобии колодца, ограниченного коричневыми скалами. Откуда-то примчался порыв ветра, проскользнул между скал, закружившись в крохотном белом смерче, подхватил осыпанный ведуном снег, обежал бабу и выкинул лишний мусор наружу.

Богиня Яга, мать всех матерей, бабушка всех детей русских, выглядела весьма упитанной дамой, и отнюдь не безобразной. Разве только слегка беременной – животик у нее выпирал, но не во все стороны, а именно снизу и вперед. Справа, возле пупка, у богини имелась странная овальная выемка, но в остальном это была не обычная для степей бесформенная каменная баба, а вполне приличная скульптура. Красивая обнаженная дама ростом немногим выше трех метров, из чистого, поблескивающего нетленной полировкой, золота. Неведомый художник одарил свое творение двумя тусклыми зрачками из обсидиана, а волосы казались белыми из-за какой-то странной паутины. Крест не реагировал на Ягу никак – магической силы в ней не имелось.

Предсказать дальнейшую судьбу этой красоты Середин мог без всякого колдовства: слишком тяжелая для транспортировки, она наверняка будет порублена на куски первым же северным путешественником, вывезена в несколько приемов и продана в ближайшей лавке. И ведуну захотелось взвыть от тоски и бессилия.

– Ну как, – поинтересовался из-за спины хранитель. – Ты рад, что успел узреть ее?

– Да, – перевел дух Олег. – Оно того стоило.

– Так пользуйся. – Лепкос присел перед скульптурой на корточки, сложил ладони на груди, постукивая подушечками пальцев друг о друга.

– Как?

– Если приложить руку к ее животу, то отступят женские хвори, будущий младенец родится благополучно, дети в доме от порчи избавятся, любой мор стороной пройдет.

Олег испытующе глянул на проводника, пытаясь понять, серьезен тот или издевается, однако Лепкос хранил полную невозмутимость.

– Вот, значит, откуда эта вмятина?

– Да, отрок. Она сделана руками тех, кому Яга подарила благополучие. Так выстроен сей мир, что за любое свое деяние надобно платить частицей самого себя. Яга, как сказывали первые арии, рождена сестрой Авродиты и не различима с ней ни ликом, ни силой лечебной. И до того часа, как спустились с первого неба вторые арии, многие бабы к ней приходили, и каждая искру благодати унесла на руке.

– Она красива…

– Это сестра Авродиты, отрок. Сия красота пленила великого Крона и побудила создать его гору Мира и семь небес счастья. Посмотри на нее, отрок… – Хранитель поднялся, отошел назад, и теперь Олег слышал его голос у себя из-за спины, почти в самом ухе. – Посмотри на нее. Она прекрасна. Ее любят все. Она хранит своей любовию каждого малыша, рожденного на земле русской, она незримо парит рядом с ним до поры отрочества, а потому любима всеми. Но настает час, отрок, когда наши матери больше не нуждаются в любви сыновей своих. Они нуждаются в их защите. Это женский бог, отрок. Боги воина выглядят иначе…

И Олег вновь увидел перед своим лицом серебряного человечка с распростертыми за спиной крыльями.

– Твое тело суть ножны для клинка духа. У тебя нет учителя – жизнь твой учитель. У тебя нет властителя – совесть твой властитель. У тебя нет оружия – воля твое оружие. У тебя нет крепости – твердый дух твоя крепость. И ты умираешь снова и снова, чтобы родиться прежним, – горячо зашептал хранитель. – Неужели душа твоя не слышит этих слов? Ты воин, и меч великих предков рвется в твою руку. Неужели ты способен отказаться от меча, воин?..

Олег почувствовал, как за ворот рубахи забирается предательский холодок, и передернул плечами:

– О каком мече ты говоришь?

– Ты избран богами для великой цели, отрок, – в словах хранителя Олегу почуялась довольная усмешка, – и приведен в хранилище древних знаний. Я дам тебе оружие, которое сразит незваных пришельцев, ворогов земли русской. Остальное ты сможешь сделать сам. Шестое небо открылось, ратник. Приходит твой век. Век воина.

– Твоя взяла, хранитель, – признал Середин. – Я не умею бросать оружия. И никогда не откажусь от меча, идущего в мои руки. Чего ты от меня хочешь?

– Ты поклонился матери, настала очередь поклониться отцу. Ты пройдешь обряд посвящения по запретным ритуалам – Первому из богов. Коли ты пройдешь испытание, он войдет в твою душу. С того часа ты станешь одним из ариев, сможешь применять силу заклятий ариев, станешь ощущать близость ариев. Великий Кронос будет оберегать тебя в пути и в сече, давать силы, хранить твой дух. Согласен ли ты, отрок, стать мечом Первого из богов?

– Побывать среди хранителей древних знаний – и не попробовать познать хоть что-нибудь? – пожал плечами Олег. – Конечно, согласен. Авось, пригодится в жизни.

* * *

Местный наряд оказался приятным для тела и очень теплым. Олег лежал в санях, смотрел в небо и негромко напевал про себя: «Вихри враждебные веют над нами…». Вихри действительно веяли – ветер холодил нос и щеки, проносил над лицом мелкую крупку, но проникнуть к телу морозу не удавалось.

Переодеться Олега заставил Лепкос – как только они вернулись в город.

– Оставь одежду нового мира здесь, – потребовал хранитель, передавая Середину сверток. – К древнему богу следует являться без одеяний, без оружия и без чуждых помыслов.

– Что же, мне совсем голым оставаться? – не понял ведун.

– Замерзнешь голым, – покачал головой хозяин дома. – Святилище Первого бога под запретом с того часа, как он отказал Дюн-Хору в защите супротив великанов. Древнее капище берегут посвященные, не допускающие молений.

– А как же я?

– Ты не станешь возносить молитв. Ты пройдешь ритуал. Он под запретом, но знание о нем хранится в сердцах многих ариев. Одевайся же!

Пожав плечами, ведун скинул всю одежду, что на нем была, натянул комбинезон из мягкой оленьей шкуры, сшитый мехом внутрь, завязал ремешки на груди и заднице, на которой имелся широкий откидной лоскут. Поверх комбинезона пришлось надеть уже нормальные куртку и штаны, на этот раз мехом наружу. Шапки не было – только меховой капюшон, стягиваемый вокруг лица с помощью тесемок. На ноги выдали высокие унты, плотно приматываемые к ногам тонкими ремешками.

Короткий жесткий мех приятно щекотал кожу. Ноги, казалось, погрузились в сухой болотный мох, а уши перестали улавливать слабые звуки и в то же время эхом сопровождали каждое произнесенное Олегом слово.

– Все свое оставь! Пойдем… – Лепкос вывел ведуна из дома, указал на терпеливо ждущую у дверей пару оленей, запряженных в прикрытые шкурами сани. – Ложись.

Сам хранитель уселся на передок саней, поднял со снега длинную палку с привязанным к ней камнем – и рогатые рысаки тут же рванули с места.

– Ложись, я сказал, – оглянулся на ведуна Лепкос. – Смотри на небо, стремись к свету. Думай только о нем и ни о чем другом. Только о свете. Больше ни о чем. Бог должен ощутить твое стремление, твой призыв. Тогда он спустится навстречу.

Середин послушно откинулся на спину, пялясь в плотную пелену, вновь закрывшую землю от небес.

Сани ехали недолго, часа два. Потом остановились. Ведун ощутил, как возок чуть качнулся, услышал мерное похрустывание шагов, но шевелиться не стал. В двойной меховой одежде ему было тепло и уютно, перед глазами лениво ползли облака. Раз Лепкос ничего не сказал – можно не беспокоиться.

Прошел еще час, опять послышались шаги. Сани стронулись, но минуты через две остановились снова.

– Вставай, отрок. Думай о свете. Только о свете, что струится с небес на землю, что согревает нас и дарит жизнь, – торопливо шептал на ухо хранитель, словно тренер боксеру перед схваткой.

Однако думать только о свете было трудно – впереди вздымалось нечто, похожее на космическую станцию: десяток белых куполов, соединенных меж собой низкими коридорами, без входов и выходов. Подобные строения, именуемые «иглу», Олег видел первый раз в жизни, и они, надо сказать, производили впечатление, несмотря на относительно небольшие размеры – метра два в высоту и примерно пять в диаметре. Идеальная геометрическая форма и совершенно гладкие стены наводили мысль на технологии далекого будущего, а отнюдь не тысячелетнего прошлого.

– Чего встал? – подтолкнул ведуна Лепкос. – Это место изгнания первых богов, здесь запрещено проявлять почтение. Думай о свете, о свете.

Они подошли ближе к крайнему иглу. Здесь обнаружилась яма около метра в диаметре. Лепкос спрыгнул в нее, вполз в какую-то нору. Середин спустился следом, увидел тоннель, по которому смог передвигаться только на четвереньках, и вскоре оказался внутри купола.

Здесь было заметно теплее, нежели снаружи, светло – свет просачивался прямо сквозь стены. Пахло пряностями, сеном и слегка – мускусом. Посреди иглу стояла укрытая шкурами юрта, почти упирающаяся верхней обвязкой в потолок.

– Что бы ни случилось, ты должен думать о свете, – последний раз напомнил хранитель и подтолкнул Олега к юрте.

Ступив внутрь, ведун обнаружил сидящих кружком семь женщин, примерно от четырнадцати до тридцати лет. Олег шагнул на единственное свободное место в центре круга, одна из женщин тут же поднялась и вышла.

– Раздевайся, отрок, – приказал Лепкос.

«Вот и первое испытание», – поморщился Олег.

Обнажаться в присутствии незнакомых баб его никак не тянуло. Однако и сдаваться так просто ведун тоже не хотел.

«Думай о свете, – напомнил он себе. – Только о свете. Можно подумать, я никогда с девицами голышом не валялся!»

Он скинул куртку, штаны, распутал завязки комбинезона, стянул и его. Оказавшийся на воле орган страсти встрепенулся, начал торопливо набирать свою мощь, но Олег твердо решил игнорировать все, что с ним сейчас происходило. Это просто обряд посвящения – все лучше, чем ритуальные татуировки где-нибудь у папуасов. Поднялись две девочки, вышли. Следом юрту покинула девушка лет двадцати. Ненадолго повисла тишина. Встала еще одна женщина, вздохнула, удалилась.

Послышался шорох за спиной – обойдя ведуна, перед ним остановилась узкоглазая белокожая туземка, почти на голову ниже Олега ростом, в легкой меховой накидке, похожей на плащ, опустила глаза на вздыбленный «нефритовый стержень», как называют его китайцы, потом оглянулась через плечо. Сидящая там женщина пожала плечами, поднялась и вышла прочь.

– Иди ко мне, отрок, – позвал ведуна Лепкос. – Нет! Одежду оставь! Между тобой и Первым богом не должно быть ничего.

Середин тут же спрятал за спину левую руку, к запястью которой был примотан крест, вышел на свет. Хранитель взял гостя за плечо, отвел к низкому тоннелю, выложенному из снежных кирпичей, коснулся ладонью Олеговой спины и уже в который раз напомнил:

– Думай о свете, стремись к свету, не ведай ничего, кроме света… – Середин получил легкий толчок и, низко наклонившись, шагнул в светлый коридор.

Потолок и стены излучали искрящийся рассеянный свет, одновременно осыпая путника мелкой морозной пылью. Ступающие по плотному снегу босые ноги слегка онемели от холода. Олег пытался думать о свете, только о свете… но куда больше его беспокоили стены: не задеть бы, и без того мокро и холодно. К счастью, коридор оказался коротким, и ведун очутился в очередном иглу, большом и светлом. Здесь, в отличие от коридора, пол выстилали лосиные и медвежьи шкуры, потолок поднимался метра на три, и в центре, упираясь головою в купол, стоял старик с палкой в руках, удивительно похожий на Сварослава. Или, может, среди волхвов мода такая? Все они словно на одно лицо.

Вырезанный из какого-то коричневого камня старец разгребал палкою явно человеческие останки, среди которых легко узнавались черепа и берцовые кости. Под правой ногой его суетились муравьи размером с хомяка, из-под левой выглядывали вороны и грифы. Постамент идолу заменял серый валун, перед которым лежал, раскинув руки, высохший мертвец в тонких кожаных штанах и расстегнутой на груди меховой безрукавке.

«Едва закончилась битва, как смирился старый волхв с новым коловоротом жизни, – вспомнил Олег. – Повелел он закрыть и запечатать все старые храмы на земле русской и молиться отныне новым, молодым богам, что не утратили еще слуха к людской боли. А себя повелел умертвить у ног старого Кроноса, дабы не изменять своему служению».

– Вот, значит, каков ты, Первый бог? – поднял глаза к суровому лику Кроноса ведун. – Основатель рода человеческого, тайное знание русских волхвов и черных магов, предок великого Сварога. Сколько же тебе лет? Действительно ли ты создал первых из людей и небожителей, великанов и богов? Или же тебя придумали северные отшельники специально для тех, кто не желает поклоняться русскому Сварогу и считать его создателем мира?

Середин вытянул вперед левую руку, поднеся крест почти к самой скульптуре. Ничего… Никакой реакции – словно перед ведуном лежал обычный замшелый лесной камень.

– Трудно, наверное, быть богом, которому никто не молится уже больше тысячи лет? – покачал головой Олег, опуская руку. – Остались ли у тебя силы, Первый из богов? Может, ты уже спишь вековым сном, и нет сил, которые способны достучаться до твоего могущества? А? Молчишь…

Ведун огляделся. В душу его закралось сомнение, что обряд посвящения столь далекому и, возможно, уже мертвому богу даст какой-то толк, но отступать было уже поздно. Да и некуда…

– Думать о свете. Стремиться к свету. Не знать ничего, кроме света.

Середин закатал край одной из шкур, опустился на колени так, чтобы получившийся валик попал под подъем ступней, свесил голову и закрыл глаза.

Свет!

Он попытался представить, как над головой разливается ослепительный океан, резко контрастирующий с чернотой под ногами. И как его тело медленно взмывает в текущее с небес сияние. Олег старался как можно четче увидеть все переливы этого света, окунуться в его тепло, дать ласковым лучам растечься по плечам, рукам, спине. Думать о свете, только о нем – и тогда всем прочим мыслям не останется места в сознании.

Спасибо Ворону – он научил своих учеников не идти на поводу у разума, а командовать им.

«У колдуна не может быть иных мыслей, кроме тех, которые он сам желает иметь, – наставлял старик. – Если, привораживая к сестре юношу, начинаешь думать о болотной лягушке – мальчишка влюбится именно в нее, а не в вашу сестру. Если, заговаривая клинок, вы станете мечтать о бутылке пива – клинок разлетится, как стекло, при первом же ударе. Все знают историю о рыжей обезьяне. Так вот, мальчики: маг отличается от простого человека именно тем, что, если ему сказали не думать о рыжей обезьяне – он не станет о ней думать!»

Там, у Ворона, такое мастерство называлось «дисциплиной мысли». И те, кому не удавалось в ней преуспеть, постепенно откалывались от школы, утверждая, что любое колдовство – это полная и беспросветная чушь.

Высшим пилотажем среди учеников старика считалось просто избавиться от мыслей, оставив голову пустой, как кошелек алкоголика, – и пару раз Олегу это удавалось. Однако самый простой путь – это сосредоточиться на том, о чем думать можно, и не допускать никаких отклонений.

Помнится, когда первый раз Ворон поставил перед ним колпачок от шариковой ручки и попросил думать и говорить только о нем, Середина хватило всего на четыре минуты – и это считалось хорошим результатом. Через месяц – на десять минут. Через год – на полчаса…

Олег резко оборвал воспоминание, поняв, что мысли едва не вырвались из-под контроля, чуть не ушли в сторону. Свет! Только свет! Сейчас его не интересует ничего, кроме сияющего света.

Внезапно совсем рядом гулко ударил барабан. Потом еще, еще, еще. Кто-то отбивал удары в ритме сердца – самом близком для тела – и пытался увести внимание на себя. Бум-бум-бум… По векам прокатились алые отблески пламени, заскрипели по снегу шаги. Появился еще один ритм, более редкий – барабанщик словно подслушал частоту дыхания Олега и принял на себя этот темп. Стуки давили на уши, ловили вдохи и выдохи – и ведун ничего не мог противопоставить этому ритму, поскольку борьба – это тоже уход из ничего, это тоже посторонние мысли, идеи, находки. А Олег сейчас купался в ослепительном океане и не собирался его покидать.

Свет, ничего кроме света…

Тело словно онемело – волей-неволей пульс приспособился к диктуемым извне ударам, дыхание тоже зажило своей жизнью. И когда рядом зазвучали однотонные мужские и женские голоса, ведун даже не дрогнул – ведь это ничуть его не касалось. Все это происходило вокруг тела, а сам он пребывал вдали.

Над самой макушкой стукнул бубен, стал перемещаться вокруг, с глубоким придыханием какой-то мужчина заговорил речитативом на незнакомом языке. И почти сразу запястье кольнуло жаром, потом еще и еще. Середин быстрым движением отпустил края тряпицы, свернул ее с запястья вместе с крестом и подсунул под шкуру у ступней – при этом не посвятив действию ни единого краешка своего сознания. Теперь хотя бы крест не станет отвлекать от обряда. Хотя – какой обряд?

Свет… Есть только свет, ослепительный теплый свет…

Ритмичные звуки доносились со всех сторон, кружились вокруг, мужские и женские голоса говорили, пели, просили – но ничто не могло пробиться сквозь скорлупу тела к спокойной душе ведуна.

По плечам, по спине пробежал холодок, словно кто-то пролил струйки родниковой воды – у Олега дрогнули плечи, но он все равно не дал выдернуть себя из света в земной мир. Кто-то толкнул его в плечо – ведун мягко свалился. Сопротивление – это лишние мысли и желания, а их быть не должно. Его толкнули снова – Середин так же мягко перекатился на шкурах с боку на бок. Так было даже лучше – чем расслабленнее тело, тем меньше оно отвлекает.

Маслянистый холод пролился на живот, на грудь, на ноги. Потом на них опустилась мягкая ворсистая ткань, начала растирать тело, наполняя его теплом, – но Олег не поддался и на это. И тут его ушей коснулось горячее прерывистое дыхание, на лицо упали мягкие локоны, он ощутил запах – запах женщины… и тело взбунтовалось! Оно не желало покоя! После стольких недель воздержания, после долгих тяжелых дней оно жаждало награды! Тем более, что эта награда находилась уже здесь, совсем рядом. Олег немалым усилием воли удержался в потоках света – по груди его пробежали кончики волос, горячие губы притронулись к соску, к другому, нежная рука скользнула по ноге снизу вверх, остановившись внизу живота. Тело выгнулось дугой, устремляясь навстречу ласкам, но, как ни пыталась молодая плоть подмять под себя сознание – ведун упрямо не пропускал в свою душу ничего постороннего. Ничего!

Тело металось, издавая стоны, оно отвечало на прикосновения, оно стремилось навстречу любви – но душа продолжала удерживаться в покойных лучах света, мягкая и невозмутимая. И с каждой минутой разрыв между земной сущностью и душой становился все сильнее, словно между двумя спутанными тонкой нитью лодками в бурном море. Олег почти не ощутил, как его плоть слилась в единое целое с чьей-то чужой плотью, не осознал того, что творилось в ином пространстве – лишь легкие горячие волны, накатывающие откуда-то снизу. Волны красные, бордовые, алые – пока вдруг все его существо не потряс взрыв невероятной силы, и он действительно воспарил!

Ведун больше не контролировал свою волю, не следил за мыслями, не знал и не желал знать ничего – он просто растекался в ослепительном, полном жизни и энергии свете, он пропитывался этой энергией, насыщался ею, как пересохшее поле упивается теплым летним дождем, как прогреваются травы первым весенним солнцем, как вливающийся в море ручей внезапно ощущает себя бесконечностью…

* * *

Когда он открыл глаза, в иглу не было никого. Если не считать молчаливого Кроноса, разумеется. Ведун рывком поднялся, глядя ему в глаза – но Первый бог был выше общения с простым смертным и стоял, вперившись куда-то вдаль сквозь светящийся купол. Впрочем, сейчас для Олега все это было глубоко безразлично – он чувствовал себя так, словно заново родился. Его мышцы распухали от спрятанной в них силы, его грудь дышала глубоко и спокойно, сердце билось с уверенностью кремлевских курантов. И, что странно – слетающая со снежного купола мерзлая пыль больше не раздражала его. Ничуть. Словно тело потеряло чувствительность.

Середин наклонился, приподнял край лосиной шкуры, нащупал под ней крестик, прижал к запястью, примотал тряпочной лентой. И тут же знакомое тепло согрело кожу. Пожалуй даже, слишком сильно… Ведун повернулся к идолу, вытянул руку вперед – и крест запульсировал ощутимым жаром.

– Вот как? – усмехнулся Олег. – Похоже, у тебя, Первый бог, появилась магическая сила. Наверное, тебе недавно вознесли молитву?

Ведун сладко потянулся, высоко вскинув руки, потом решительно двинулся в сторону коридора. И вдруг ему навстречу выступил низкорослый, но плечистый бородач с коротким охотничьим копьем – на широком наконечнике еще виднелись следы крови.

– В наше селение нет хода служителям Кроноса, – низким басом заявил охотник. – Отрекись от него или умрешь.

– Отрекись или убирайся отсюда, – поправили бородача от другого коридора. Там тоже появился ратник. Причем не просто в шкуре, а в кожаной куртке с нашитыми на нее костяными пластинами.

– Как нет? – искренне удивился Олег. – А кто же тогда…

И тут он осекся, поскольку нужный ответ сам собой появился в его сознании. Женщина, что вела ритуал, вовсе не обязана быть жрицей Кроноса. Ведь женщина – это всего лишь врата. Врата жизни, врата мира, врата души. Когда мать открывает младенцу врата мира – это не значит, что она в ответе за появившийся мир. Когда женщина открывает юноше врата любви – это еще не значит, что она станет заботиться о его счастье. Когда хранительница открывает неофиту врата души – это не значит, что она служит его богам. Женщина просто открывает врата – дальше ты должен идти сам. Это как на Синташте. Первыми стоят врата жизни. Ты можешь поклониться им, прикоснуться к исцеляющим богиням и повернуть назад. А можешь войти, преодолеть священную рощу и поклониться вратам воинов…

– Я понял, – кивнул Олег. – Я должен вернуться от первых врат, либо открыть вторые. Понял…

Он обошел Кроноса, сопровождаемый суровыми взглядами вооруженных хранителей, преклонил колено перед богом, прикоснувшись лбом к его посоху.

– Значит, врата?! – Олег вскинул голову, громко расхохотался, оттолкнулся от идола и, пробежав несколько шагов, врезался плечом в стену. Снежные кирпичи разлетелись в стороны, и ведун вышел на волю через свои, собственные врата. И увидел в нескольких шагах свою гнедую – уже взнузданную и под седлом. Олег подскочил к ней, поднялся в седло, оглянулся.

Хранители вышли следом и остановились у пролома, опершись на копья. Похоже, то, что единственный поклонник запрещенного бога покинул снежное селение, пусть даже таким образом, их вполне устраивало.

– Не поминайте лихом! – помахал им рукой ведун и пнул пятками гнедую, поворачивая к недалекой Синташте.

Ему в лицо бил бодрящий ветер, легкие наполнялись сочным, пьянящим воздухом, мир вокруг сверкал и переливался, как гигантский бриллиант; гнедая мчалась широкой рысью, вздымая снежные брызги, словно глиссер на полном ходу. Еще никогда в жизни Середин не чувствовал себя таким счастливым.

Монгол

Дороги к запретному капищу Середин не видел, но обратный путь нашел без труда – по следам гнедой, заботливо приведенной кем-то как раз к моменту его выхода на воздух. И ведун прекрасно знал, кто способен на такую точность и предусмотрительность.

Прозрачную хижину, в которой плясал голубой огонек, он заметил версты за две, поднявшись на очередной взгорок, и с бесшабашной удалью повернул прямо на свет. Расплачиваться пришлось гнедой, которая дважды пробивалась через низины по грудь в снегу, а в третьей, предпоследней, ложбине Олегу пришлось спрыгнуть из седла и торить тропу самому. Но настроение у Середина от этого ничуть не схлынуло – хотя его и облепило снегом от пяток до макушки. Однако же спустя час он все-таки вошел в хижину, небрежно набросив поводья на один из выпирающих наружу рогов.

– Поклон вашему миру, добры люди, – шагнул внутрь Олег и сразу увидел свои походные сумки, сложенные у стены. – И за заботу спасибо. Что же ты, мудрейший Лепкос, одежду мне к запретному капищу не прислал?

– Зачем? – пожал плечами сидящий у очага старик. – Прошедшие посвящение не боятся холода.

– А почто ты мокрый весь, ведун? – поинтересовался Сварослав, сидящий рядом с хранителем.

– Ничего, зато наконец помылся, – расхохотался Олег и остановился почти над огнем. Облачаться он не торопился. Но не из бестолкового хорохорства, а именно потому, что не успел обсохнуть. Одеваться мокрому – не столько согреешься, сколько сопреешь. – В веселое посвящение ты меня втравил, мудрый Лепкос. Хоть бы предупредил, что к чему, что ли?

– Зачем? – пожал плечами хранитель. – Ты же прошел посвящение.

Он подбросил в огонь крупный черный камень и продолжил:

– Многие отроки готовились к сему обряду, танцуя без перерыва молельные танцы по три дня и три ночи без перерыва. Многие дышат подолгу во всю глубину груди, пока не перейдут на уровень духа. Но я увидел, ты осилишь посвящение без этого, и оставил токмо главную часть обряда.

– Самую приятную.

– Самую важную! – впервые за все время возвысил голос хранитель. – Создавая первых ариев, Кронос увидел, как много жизней понадобится создать, дабы заселить всю землю и все небеса. И понял, что не сможет вдохнуть жизнь в каждого. Посему Первый из богов вынул свою душу, оторвал от нее несколько частей и вложил в каждого из людей. С того мига каждый из смертных, порождая новую жизнь, открывает свою душу, извлекает из нее искру Кроноса и этой силой передает его дыхание своим потомкам. Именно в это мгновение и только в этот миг смертный становится равным Первому богу, и лишь в этот миг он способен соприкоснуться душами со своим Отцом. Не у всех в этот миг хватает воли подняться душой к богу, а не отдаться во власть плоти. Но иного часа нам не дано.

– И что я получил взамен? – с интересом осмотрел себя ведун.

– Силу воина, знание запретного и веру ария, – четко, как на уроке перечислил Лепкос. – Вера ария позволит тебе пользоваться древними заклинаниями, бесполезными в иных местах.

Он сунул руку под себя, достал тяжелую серебряную фигурку крылатого человека, протянул ее Середину, потом передал небольшой свиток на тонкой бересте.

– Буквы сии тебе знакомы? Токмо вслух их не реки.

– Вроде все разобрал… – после некоторого раздумья сообщил Олег. Разумеется, от послехристианской кириллицы значки эти отличались, но значение многих символов ведун понимал, кое-чему Ворон в свое время научил. – Прочитаю, не бойся.

– Сие заклинание ладит токмо вместе с пайцзой. Прикладываешь пайцзу ко лбу, заклинание молвишь – и в монгола земляного немедля обращаешься.

– Это еще зачем?! – чуть не отбросил от себя бересту ведун.

– Станешь монголом – зов новый услышишь, каковыми колдун новый нежить к себе сбирает. Придешь по зову – да и порубишь его, ако хазарина гнусного.

– Если я стану глиняным человеком, то не рубить его стану, а приказов слушаться, – покачал головой ведун. – Есть у меня такое подозрение.

– Пайцзу со лба откинешь, заклятие вмиг и рассыплется. А колдуна можешь не опасаться. Его заклятия супротив тебя бессильны. Вера у вас едина, оттого и вред колдовство чинить не станет. На мечах меряться придется.

– Ясно. – Олег взвесил в руке тяжелую серебряную пайцзу. – Хорошую ты мне оплату нашел, мудрый Лепкос. – Такую, что хочешь не хочешь, а все едино отдавать бы пришлось.

– Я волхв, ты воин, – пожал плечами хранитель. – Наступает твоя пора. Иди и сражайся. Я сделал для тебя все, что мог.

– Токмо от тебя покой земли русской ныне зависит, ведун, – наконец вставил слово и Сварослав. – На тебя едина надежда.

Снизу послышался топот копыт. Середин повернул голову и с удивлением обнаружил, что тот самый мальчишка, что несколько дней назад забирал коней, бежит, ведя за повод чалого мерина. Ведун перевел взгляд на хозяина странной хижины, и тот виновато пожал плечами:

– Поторопился юнец. Чуток попозже ты уйти должон.

– Когда нужно, тогда и уйду, – отмахнулся Олег и пошел к сумкам одеваться.

За врата жизни он выехал где-то через час. Придержал коней, оглядываясь на странный город Дюн-Хор. Ведун провел здесь всего несколько дней, но уже мог примерно представить его долгую историю. Когда в здешних местах царила тропическая жара, Дюн-Хор наверняка был богатой столицей обширного края, средоточием богатства и мудрости. Но пришли холода, люди убежали вслед за теплом, и здесь остались только самые упрямые, ведя аскетическую жизнь, с трудом отогреваясь каменным углем и пытаясь оправдать свои муки необходимостью оберегать древние знания. Потом холод начал отступать. Жить стало легче, народы и племена потянулись на забытую родину. Те из хранителей, что ценили сытость, тепло и покой превыше служения долгу, наверняка устремились в ставшие близкими обитаемые края. Зато из обитаемых мест к сокровищнице древних знаний стали перебираться иные смертные. Те, для кого мудрость и духовное развитие дороже мягкой постели и красивой одежды. И здесь, на реке Синташте Печорского бассейна, в руинах древнейшего из городов обосновалась новая общность, малопонятная окружающим, притягивающая мудрых и внушающая уважение всем прочим.

Внезапно ведун понял, что в его языке есть название для места, по всем признакам совпадающее с этим. И губы сами собой прошептали:

– Шамбала… – Олег вздохнул: – Прощай, северная Шамбала. Спасибо за все, что ты пожелала мне дать.

* * *

До Печоры ведун добрался за шесть дней. Торопиться ему было некогда, времени подумать над чем-либо имелось в достатке. Тем паче, что дорога зимой спокойная. Неторопливо сыплются с неба крупные хлопья снега, мерно шелестит по насту ветер, медленно разгорается и потом так же неторопливо угасает затянутое плотной пеленой небо.

К полудню шестого дня Синташта вильнула в последний раз, прорезала густой до черноты ельник и выскользнула на широкий простор Печоры. Метрах в ста впереди все еще лежали засыпанные снегом туши керносов. Олег подъехал ближе, остановился. Вокруг тел имелось множество звериных следов – и свежих, и давних, уже почти занесенных. Однако жрать порождения древней магии не стал никто.

– Живое живым, мертвое мертвым, – негромко пробормотал ведун, повернул вверх по течению и отпустил поводья. Пусть гнедая сама выбирает, с какой скоростью брести. Она уже доказала, что умеет выкладываться до конца, когда это от нее требуется. Так к чему понукать лошадь, когда в том нет особой необходимости?

Скакуны неспешно побрели по снежной целине, постепенно прижимаясь к берегу, начали на ходу прихватывать губами ломкие трубки камыша и торчащие из-под прибрежных наносов стебли осоки.

– Эх, хорошие мои, да вы, видать, уже животами маяться начали? – вышел из задумчивости Олег. – Пора на сено сажать. А ну-ка, пошли тогда рысью. Нужно к жилью человеческому поспешать.

Гнедая, получив ощутимый пинок пятками, недовольно тряхнула головой, однако затрусила заметно быстрее, потянув следом и заводного чалого. Вскоре по правую руку показалась какая-то протока. Середин уверенно промчался мимо, так же уверенно миновал устье еще одной речушки, третьей, но напротив четвертой уже придержал коней и тихо выругался: куда поворачивать? Какая из рек привела его из вятских земель к полноводной Печоре? Указатели среди таежных дебрей ставить никто не догадался, да и особых примет «своей» реки он, улепетывая с волхвом от нечисти, запомнить не удосужился.

– И что теперь? – Олег раздраженно сплюнул, и скакуны, почуяв плохое настроение хозяина, тревожно заржали.

Ошибиться было нельзя. Истоки Сысолы, вытекающей из вятских земель в сторону Ледовитого океана, отделяло от истоков Кобры, текущей в море Каспийское, всего верст тридцать. Оттого в тех местах и деревень имелось в достатке, и дорог летних, и зимников. Уж очень любили купцы этот волок: он позволял уйти к далеким европейским странам, минуя принадлежащие жадным новгородцам порты. Ни тебе здесь дани подорожной, ни попутчиков навязчивых. Но это на Сысоле, от которой к Вычегде, а по ней и к Ижме зимник тянется. А повернешь не туда, на реку другую, соседнюю – и растворится она километров через триста среди непроходимых чащоб, в снегах, что коню по брюхо, а пешему и вовсе выше сил. И что тогда? Без накатанного зимника из леса не выйти, припасов на обратный путь не хватит, весны ждать и того хуже – заместо снега болота откроются, нечисть дневная и ночная попросыпается… Да и как с пустым брюхом ждать? Не коней же резать! Охотничьим мастерством ведун отродясь не занимался.

– Что скажешь, вещая каурка? – поинтересовался Середин у гнедой.

Та обиженно всхрапнула.

– Понял, – кивнул Олег. – Сам завел, сам и выкручиваться должен.

Ведун еще раз обвел глазами сумрачный и холодный бор.

– Ладно, давай думать. Болгары, югра мимо Новгорода ходить не любят. Черемисы, как с вотяками в очередной раз поцапаются, до норманнов и прочей немчуры дорогу округ Новгорода и Холмогор так же находят. Многие купцы персидские, вятичи сказывали, опять же до Европы добираются – а этих новгородцы и вовсе через свои земли не пускают. Монополию на немцев берегут. А путь округ Великой Республики один – по Печоре. Там, в устье, говаривают, даже порт есть. Нарьяном, кажется, звать. Где и припасами запастись можно, и зазимовать, коли льды неожиданно запрут… Туда, вниз, и обоз шел, по следу которого мы поначалу двигались, помнишь?

Гнедая не ответила. Олег успокаивающе потрепал ее по шее, напряженно думая.

Эх, сейчас бы карту! Любую, пусть даже грубую и слепую школьную схему – хоть одним глазком взглянуть, как раскидываются на ней голубые ниточки рек, куда тянутся, где приникают друг к другу, чтобы растечься к разным океанам! Золотом бы чистым заплатил, монетами всю поверхность выложил в два слоя без жалости – а поглядев, пропитал бы чистым пчелиным воском, свернул в трубочку и хранил бы в серебряном тубусе с самоцветами… Нет карты. А от решения зависит многое… Потому как концы на русских просторах сотнями километров измеряются. Один раз в направлении ошибись – потом не один год на прежнее место выползать придется.

– Не может на Печоре ни одного селения не быть! – наконец решительно заявил Олег. – Слишком уж великая и знаменитая река. Хоть кто-то да на ней живет. А там и спросить можно. Вперед, родная. Вверх по Печоре пойдем. А там как карты лягут.

Гнедая явственно вздохнула и лениво потрусила дальше.

– Да, не может здесь не быть селений, – уверенно кивнул ведун, однако мысленно настроился утреннюю и вечернюю порцию урезать – мало ли что…

Дни потянулись дальше, перемешиваясь, вопреки всем метрическим системам, с километрами. По неглубокому, но рыхлому снегу верховую лошадь больше десяти километров разогнать нельзя – запарится. Роздых ей нужен от седла и сумок хоть раз, кормежка… Потом опять в путь. За день чистой дороги – часов двенадцать. Со всякого рода задержками – километров сто получается. Подъем, привал – сотня километров позади. И снова – подъем, привал. Подъем…

Облака изредка расходились, показывая небесную синь, потом снова сходились, присыпая землю мягкими белыми хлопьями. Налетал ветер, снося эти хлопья с открытого льда под деревья, а заодно обмораживая путнику нос и заставляя слезиться глаза, и Олег никак не мог понять – радоваться этому ветру или ругаться. Наверное, если бы не обряд посвящения, защищающий, по утверждению Лепкоса, от холода, Середин отморозил бы себе все лицо до кости. Но теперь ему было просто морозно – и все.

После пяти дней пути он наконец увидел деревню – два бревенчатых дома на высоком берегу. Весело гикнув, ведун пустил коней вскачь, взметнулся на пригорок, вежливо спешился, подошел к двери, постучал… Потом толкнул дверь и вошел в темную избу.

Нет, беды здесь не случилось: на лавках не лежало мертвых тел, столы не были порублены мечами, а глиняная посуда аккуратно стояла на узких деревянных полках. Под потолочными стропилами висели полотняные мешочки. На ощупь – с каким-то зерном. У низкой печи с короткой трубой лежало несколько охапок дров.

Обычный летний дом какого-то промысловика. Поработал человек летние месяцы, а потом и к дому подался. Охотники, правда, на промысел как раз зимой уходят, когда для лыжника нигде препятствий нет. Но ведь не каждому пушнину добывать? Есть еще рыбаки, бортники, кузнецы, угольщики…

Олег пожал плечами и прикрыл дверь. Топить печь, прогревать дом, чтобы один раз в тепле переночевать – так ведь полдня на это баловство потеряешь. Зачем?

– Одно понятно: люди здесь все-таки живут, – кивнул он лошади. – Глядишь, вскоре и нормальную деревню встретим. А сена тут, извини, нет. Не запасал его промысловик на зиму. Ты уж потерпи еще немного на ячмене и камышах. Хорошо?

После пустого селения за ведуном увязались волки. Весь день они шли метрах в трехстах позади, на удалении выстрела из охотничьего лука. Наверное, надеялись ночью разжиться парным мясцом. Однако ночной лагерь Олег по привычке окружил заговоренной линией из золы с перцем, и пересечь едко пахнущую черту хищники не рискнули. Следующий день они опять долгими прыжками тянулись позади, заставляя скакунов прядать ушами и опасливо всхрапывать, а половину ночи выли на луну из-за кустов. Утром же, проводив голодными глазами выходящих на реку коней, хозяева леса остались на месте. Видать, поняли, что падать от истощения в маленьком отряде никто не собирается, а ночью добыча неприступна, как в прочно запертом хлеву.

И снова потянулись долгие многокилометровые дни наедине с небом и бесконечными сосновыми борами по берегам.

– Дяденька, дяденька, поможьте! – выскочил однажды со стороны узкой протоки малец лет восьми, в длинном тулупе и заметно великоватых валенках. – Поможьте Макоши ради! Маменька моя в лесу упала, на ногу стать не может, плачет вся. Поможьте, пожалейте, Ярилом заклинаю! Маменька… Рядом, рядом совсем…

Малец всхлипнул и отер нос рукавом.

– Ладно, не хнычь! – Олег справился с первым удивлением от внезапного появления живой души среди безлюдного леса. – Давай, показывай дорогу. Сейчас, на заводного твою мамку посадим, до дома довезем.

– Сюда, дяденька! – Малец всхлипнул еще раз, побежал по протоке. Середин, пнув пятками гнедую, поскакал следом. – Сюда…

Протока оказалась извилистой – первый поворот почти под прямым углом, сразу за ним еще один в обратную сторону и… И ведун со всех сил натянул поводья, увидев двух конных ратников в полном вооружении: со щитами и рогатинами в руках, в темных кольчугах поверх толстых тулупов, со свисающими на боках мечами. Вот только на головах вместо остроконечных шлемов сидели подбитые лисой шапки. Да оно и понятно – не по здешним холодам с железом на голове шиковать.

– Скидывай сумки, офеня, – приказал тот, который находился ближе. – И с лошади слазь.

– Вы меня, чего, за торговца мелкого приняли? – усмехнулся Середин, оглянулся. Так и есть – из-за кустарника, отрезая дорогу к Печоре, выбегали еще два разбойника с обнаженными мечами.

– А нам без разницы, – пожал плечами бородач. – Слазь, коли лишних мук не хочешь.

Впрочем, прочие разбойники тоже были бородаты, в низко надвинутых шапках, из-под которых выглядывали только глаза. Просто конные броню имели, а пешие – нет.

В этот миг на небе разошлись тучи, и точно в лицо ведуна ударил солнечный луч. Ослепительно яркий, как объятия Кроноса, жаркий, как губы женщины, острый, как клинок сабли. И Олегу стало смешно. Его, потомка Первого бога, его, чьи мышцы разрываются от невероятной силы, его, чья воля прочнее камня, его, чье знание не имеет границ, – пытаются ограбить какие-то пигмеи! Плечи развернулись сами собой, по телу прокатилась волна жара.

Ведун расстегнул налатник, скинул его, отбросил на чалого мерина, снял и перекинул на сумки потрепанную за время долгих приключений косуху. Отцепил от задней луки поводья заводного коня.

– А и верно, молодец, – довольно кивнул душегуб. – Чего плакать да молить понапрасну? Теперича сам слазь…

Но вместо этого Олег поддернул вверх щит, перехватывая в левую руку теплую, ребристую поперечную рукоять, рванул из ножен саблю и дал шпоры гнедой, посылая ее вперед. Тать задорно-удивленно крякнул, опустил рогатину и направил своего скакуна навстречу, ободряя его короткими:

– Хок, хок, хок…

Ратник, похоже, воином был опытным, рогатину держал твердо, метясь ею поверх ушей лошади в грудь жертвы. Он отлично знал, что против копья никакой меч не поможет. И он был абсолютно прав – но если бы все оказалось так просто…

В последний миг, когда холодок от длинной широкой рогатины уже дохнул ведуну в грудь, Олег резко наклонился вправо, чуть не до стремени, прикрываясь сверху щитом – вдруг опустить копье успеет? – и, проносясь впритирку с врагом, с силой черканул клинком сабли его лошади по горлу. Выпрямился, сразу поворачивая гнедую ко второму ратнику. Тот и сдвинуться с места не успел – только быстро выставил рогатину. Середин принял ее на щит, одновременно поднимая его вверх – так, чтобы наконечник скользнул над деревянным диском, и толкнул саблю снизу в густую курчавую голову. Грабитель так и не заметил, откуда явилась смерть – клинок, шелестнув по железным кольцам, попал ему под подбородок, пробил тонкое небо, носовые пазухи и вошел в мозг.

– Надо же, не свалился! – даже удивился ведун, поворачивая гнедую.

Второй из конных врагов еще только падал с седла, первый отчаянно ругался, колотя кулаком в снег, – неожиданно рухнувший скакун придавил ему ногу. Оставшиеся бородачи изумленно хлопали глазами, глядя на своих поверженных подельников.

– Великий Кронос, как давно я не дрался! Геть!! – Серединым овладел неожиданный приступ веселья, и он, вскинув саблю над головой, с громким хохотом помчался на оставшихся грабителей.

– А-а-а! – Один из татей вдруг отбросил меч и кинулся наутек. Второй попятился, тяжело задышав, развернулся и ринулся вслед за товарищем.

– И-и-ех… – Клинок со свистом рассек воздух, легко впившись в мягкое человеческое тело слева от шеи. Разбойник упал, а Середин качнулся в другую сторону и с силой толкнул вперед щит, нанося второму удар железной окантовкой под шапку, над самым воротником. – Х-ха!

Ведун придержал коня, спешился, подошел к душегубам. Тот, которому досталось по шее щитом, лежал, неестественно повернув голову, высунув язык и выпучив глаза. Второй еще дышал, но, судя по количеству растекающейся вокруг крови, это было ненадолго. Середин подобрал брошенный грабителем тяжелый обоюдоострый меч, направился к последнему врагу.

– Ну, давай, режь, – оскалился тот.

– Здорово вы придумали: меня на эту протоку заманить, – дружелюбно улыбнулся ведун и со всей силы ударил душегуба навершием рукояти в лоб. – Буду я еще мараться…

Сняв с мертвой лошади поводья, он накрепко связал татю руки за спиной, а потом, для надежности, еще и локти стянул его же поясом. Потом взялся за седло, поднатужился, поднимая мертвую тушу и… И ничего не получилось. Ведун по-прежнему ощущал, как его мышцы переполняет невероятная мощь, чувствовал, что способен своротить горы одной рукой – но в реальности оставался таким же обычным человеком, как и раньше. Получалось, Кронос давал не силу – он оделял только ощущением силы!

– Ощущение не ощущение, – пробормотал Олег, оглядываясь по сторонам, – а четверым подонкам все равно хватило. Да так, что двое от одного вида крышей протекли. Ага, попробую рогатину…

Подсунув под мертвую лошадь ратовище копья, Середин приподнял тушу, выбил из-под нее ногу пленника. Потом расстегнул подпруги и таким же образом снял седло. Все остальное получилось значительно проще. Небрежно обхлопав безжизненные тела, он срезал два кошеля, потом перекинул мертвецов через спину трофейной лошади, сверху закрепил седло. Живого бандита с четким отпечатком шестигранного навершия на лбу привязал вместе с сумками и рогатинами на спину чалому.

– Вот так и поехали…

Ведун поднялся в седло. Разумеется, вести с собой столь тяжело нагруженный караван было неудобно, однако Олегу не улыбалось с захваченной лошадью в поводу внезапно встретить того, кто знал ее хозяина. Доказывай потом, что это не ты резал и грабил. А так – тушки предъявил, и алиби налицо. К тому же идти оставалось явно недалеко. Грабители, как известно, обитают только там, где есть кого грабить. А значит – поблизости находится человеческое жилье.

И действительно, часа через полтора ведун наткнулся на заваленную лапником и присыпанную снегом лунку – обычная рыбацкая уловка, чтобы прорубь каждый раз не долбить. Никаких следов возле снасти не имелось. Либо хозяин давно не появлялся, либо за ночь пурга все начисто замела.

Санный след обнаружился метров через сто – кто-то совсем недавно вывернул из уходящей влево протоки и направился вверх по реке. Потом еще один след вышел из-под сосен. Как ни странно, но из леса везли не дрова или сухие зимние хлысты, а сено – его клочки валялись с интервалом в каждые десять-двадцать метров.

Послышался яростный лай – откуда-то с левого берега, но издалека. Поворачивать Середин не стал. На Руси все крупные города стоят на реках, а потому съезжать с Печоры ради поисков какого-нибудь мелкого хутора смысла не имело.

– Ничего, – покачал головой ведун. – Раз уж из леса дорогу нашли, тут тем более не пропадем.

Из-за поворота навстречу выехала пара саней. На первых сидел мужик в длинном черном тулупе и мохнатой шапке, смахивающей на волчью, на вторых – малец лет десяти, в опрятной светло-коричневой дубленке с выпирающей наружу белой овчиной и такой же светлой шапке. Мужик, оглядев верхового путника и навьюченных мертвецами лошадей, тряхнул вожжами, щелкнул в воздухе кнутом, слегка отворачивая возок – так, чтобы миновать встречного под дальним берегом, – и, словно невзначай, подтянул к себе топор, валявшийся на блестящих от рыбьей чешуи шкурах. У паренька же глаза от такого зрелища округлились, и он совершенно забыл править конягой – пока окрик старшего не привел его в чувство.

Еще поворот – и по правую руку показалась крепость. Не каменная твердыня, подобная Белоозеру или Новгороду, однако же и не обычная боярская усадьба. Поверх четырехметрового земляного вала еще метра на два поднимался прочный тын, в котором меж темных от времени, остро заточенных кольев светлели, как проплешины, еще белые стволы. Значит, за стеной следили, ремонтировали.

К высоте стен можно было смело прибавить еще метров пять высоты склонов холма, на котором возвышалось городище. Склоны, конечно, были пологими – по таким можно не карабкаться, а просто бежать. Однако бежать вверх, особенно когда навстречу валятся камни, стрелы, бревна и копья, – тоже не подарок. Ворота смотрели в сторону реки, и к ним вдоль стены шла накатанная дорога.

Подъем к городу начинался от широкой проруби, в которой две девки в коротких полушубках и цветастых платках полоскали белье. Вооруженного путника они не испугались – но страшный груз, навьюченный на лошадей, заставил их замереть, стоя на коленях. Одна даже прижала к груди мокрое белье – и теперь полушубок стремительно темнел от воды. Ведун неспешно проехал мимо. Поднатужившись, гнедая по разбитому глиняному склону поднялась на полметра к дороге. Там Олег придержал кобылку, убедился, что тяжело груженные заводные тоже преодолели берег, двинулся дальше.

Тракт тянулся вверх вдоль земляного вала, и Середин смог еще раз убедиться, что хозяйничает в крепости воевода крепкий и не ленивый: откосы земляного вала и склоны холма были обильно политы водой, и теперь их покрывал скользкий и прочный панцирь. Потому Олега не удивило и то, что перед воротами стояли не скучающие, плохо одетые стражники с короткими мечами и замызганным ящиком для мыта, а самые настоящие ратники в кольчугах и железных шапках, отороченных лисьим мехом, с гранеными копьями на длинных ратовищах.

– Кто таков? – решительно спросил один из привратников. – Откель и куда путь держишь, чего в граде нашем надобно?

– Путник я, – спешился ведун. – Просто путник. Мирный и спокойный человек. Хочу воеводу вашего увидеть.

– Нет у нас воевод, урус! – враждебно ответил второй стражник, с пышными усами, но почему-то бритым подбородком. – У нас бей Бехчек сидит, по воле хана Ильтишу.

– Пусть бей, мне все едино, – пожал плечами Олег. – Дорогу к нему покажете?

– Дирхем[5] за проход плати, – буркнул стражник. – Два, коли товар сбыть на торге хочешь. Али шкуру беличью давай.

– Ребята, вы, чего, глухие? – удивился Олег. – Русским языком говорю: к бею вашему мне нужно. Коли сбор за это положен – пусть он и платит.

За воротами, заинтересовавшись спором, остановился какой-то простоволосый старик в потрепанном тулупе. Рядом с ним тут же появились еще любопытные – низкорослый розовощекий толстячок и тетка в высоком головном уборе, укрытом платком.

– Со всех чужаков дирхем положен, – уже не так уверенно повторил привратник.

– Э-э, – разочарованно махнул рукой ведун, оглянулся на навьюченные на лошадей тела. – Ну, коли пускать не хотите, поеду к хану. Пусть он с вашим беем сам разбирается. Как, говорите, город ваш называется?

– Скаляп… – Привратник недовольно поморщился. – Ладно, проходи.

Он кивнул своему напарнику, и стражник, прислонив копье к раскрытой воротине, пошел в глубь городища. Олег, погладив гнедую по морде, взял ее за повод и повел следом.

Дома за тыном стояли плотно, срубленные из толстых бревен в два жилья – как называли на Руси двухэтажные дома. Да оно и понятно: пространства за стеной немного, а и самому расположиться нужно, и скотину загнать, и припасы разместить. Улицы лежали почти чистые, если не считать втоптанного в снег навоза; дым из торчащих над кровлями труб не шел – видать, хозяйки как раз запаривали в раскаленных топках каши с салом и мясом, запекали хлеб и куличи, заваривали сбитень.

Крест ощутимо обжег запястье – Олег повернул голову и увидел строение, собранное не из горизонтальных бревен, а из вертикально поставленных жердей, за которыми проглядывала желтая солома. Толстые угловые столбы оскалились вытянутыми стариковскими рожами с узкими бородками и обвислыми усами, на уголках кровли свисали головами вниз, расправив крылья и открыв черные клювы, мертвые вороны.

«Святилище! – понял ведун. – Святилище – в городе, а не в роще?! Ничего себе! Это куда я попал?»

Толпа любопытных, топающих вслед за Олеговым караваном, увеличилась человек до десяти; среди них кто-то вдруг громко вскрикнул, побежал прочь. Остальные начали громко переговариваться. Впрочем, Середин особого внимания на это не обратил: в такой глуши незнакомый человек почти наверняка – гость редкий. Ничего странного, коли ради этого половина селения дела побросает.

– Здесь жди, урус, – предупредил стражник перед домом, отличающимся от прочих белыми резными наличниками и высоким крыльцом. Площадь перед хоромами воеводы была окружена толстыми окоренными лесинами. За загородкой стояли, сложенные в два ряда, занесенные снегом столы и лавки.

Ратник сурово скривил губы, погрозил ведуну кулаком, взбежал по ступеням крыльца, вошел в дверь. Толпа тем временем подтянулась ближе, некоторые принялись поворачивать головы погибших, вглядываясь в лица. У Олега начали появляться нехорошие предчувствия, и он на всякий случай сдвинул саблю вперед и положил левую руку на оголовье верного оружия, а правую сунул за пазуху – так, чтобы в случае опасности выдернуть ее сразу без рукавицы.

– Кто тут тревожит покой ханского наместника?! – резко распахнув дверь, вышел на крыльцо опоясанный мечом кареглазый парень лет двадцати пяти, в голубой шелковой рубахе, поверх которой была накинута подбитая куницей шуба темно-синего сукна. – Кому в тепле вечерней порою не сидится?!

Бей сбежал по ступенькам, остановился перед ведуном, широко расставив ноги:

– Никак ты – новгородец?

– Прости, коли не вовремя потревожил, бей, – прислонив руку к груди, вежливо поклонился Олег. – Но напасть, случившаяся со мной в твоих землях, вынудила меня войти в твой город.

– Ого… – На крыльце появился мужик с клочковатой бородой, одно плечо его опускалось сильно ниже другого. Был он простоволос, но в валенках, ватных сапогах и расшитой крестами овчинной душегрейке, накинутой прямо поверх голого тела. Караван с телами произвел на него должное впечатление: мужик крякнул, обнажил длинный кинжал, задумчиво почесал им горло – на пальцах блеснули самоцветами два перстня – и медленно, осторожно переступая ногами, спустился по ступеням.

– Так о какой беде ты обмолвился, урус? – напомнил Олегу парень.

– Когда я подъезжал к вашему городу, уважаемый бей, – еще раз поклонился ведун, – на меня напали четверо душегубов. Нехорошо бросать мертвых, пусть и татей, на прокорм лисам. Я привез их сюда, дабы родичи могли предать их богам смерти согласно вашим обрядам.

Середин отпустил саблю, вынул нож и направился вдоль лошадей, надрезая ремни. Три мертвеца и один живой пленник один за другим шлепнулись оземь. Полонянин, не удержавшись, вскрикнул – парень тут же встрепенулся, подбежал к нему:

– Никак вернулся? Давненько не видались… А?

Мужик, торопливо захромав, подошел ближе, наклонился над пленником:

– Свиделись. Поставьте его, опосля поспит. – Стражник и парень, подхватив татя под локти, подняли его, поддерживая под плечи. – Ну, сказывай: где гулял, что видал? Много ли добра нажил своей волей.

– Тебе, старому уроду, все едино не найти, – с трудом прохрипел ратник.

В этот момент, растолкав горожан, вперед вырвалась женщина лет сорока в простом сатиновом платье, с завязанной на голове косынкой. Она на секунду замерла, потом упала на колени рядом с одним из убитых, взвыла в голос:

– Ой, Тэдинушка, ой, соколик мой ясный! На кого же ты меня покинул, почто сиротинушкой бросил… – Она сдернула косынку, ткнулась лбом в землю.

Мужик захромал туда, вытянул шею, вглядываясь в мертвеца:

– Да ты шо, Милана? То ж не Тэдинто, то Емва кривоглазый!

– Шубейка-то! Шубейка Тэдинто моего… Кто же его раздел, кто глазки его ясные закрыл, кто к порогу родному не пропустил.

– Это не я, – дернулся пленник. – Это чужак вот этот. Он в шубе приехал, потом на Емву надел.

– Ага, – кивнул мужик. – Поперва живого в шубу одел, опосля вместе с шубой мечом порубил.

– Уважаемый Бехчек! – Парень опустился на колено возле мертвого ратника. – Знаю кольчугу сию. От, три кольца при мне Хамермилк о прошлой весне менял. Все обижался, шипы кузнец наружу заклепал.

– От, стало быть, кто старого Хамермилка зимой у ворот зарезал, – понимающе кивнул мужик. – Свиделись, свиделись. Сердьяха, а почто он в броне, ако воин достойный, стоит? Нехорошо сие при людях…

– Прости, бей, коли ненароком обидел тебя, – сообразив, кто на самом деле ходит в начальниках, ведун поклонился перекошенному мужику. – Вынудил горести старые вспомнить.

– То не горесть, гость дорогой, коли за обиды расплатиться можешь, – покачал головой мужик. – У богов хорошая память. Черной душе они и плату черную отвесят. А светлой душе – светлую.

– Да пребудет с нами милость Сварога, – осторожно произнес Середин.

– Да пребудет, – согласился бей. Значит, боги этого племени не отличались от общего пантеона обширной Руси.

– Железа я много на татях взял, – пожаловался Олег. – Броня, упряжь. Морока одна с лишним добром в дальнем пути. Не подскажешь, уважаемый Бехчек, нет ли в городе купца, который забрал бы это все за разумную плату?

– Леминийя был храбрым воином хана Ильтишу, – пожаловался бей. – Но Чернобог помутил его разум. Он поссорился со мной и ушел из Скаляпа в ханской броне и с ханским оружием. Опосля мы Хамермилка мертвым нашли. Его броню, вижу теперь, тоже Леминийя унес, хану обиду учинив…

Наместник города замолк, так и не договорив. Впрочем, все было понятно и так. Середин вполне мог поверить в то, что броню и копья дружина городская получила из ханских запасов. Но коли так, то за сохранность хозяйского имущества отвечал бей. Добрая кольчуга стоила десяток гривен новгородского серебра. Да мечи, да рогатины, да упряжь… Похоже, с дезертирством вспыльчивого ратника Бехчек влетел не слабо. Вот только к Олегу это не относилось никоим боком. Он взял добычу в бою, а значит, по обычаю, все добро принадлежало ему.

С другой стороны – он на чужой земле, он ищет гостеприимства, ему нужно узнать дорогу из здешних мест к стольным русским городам…

– А-а-а, так тому и быть! – всплеснул ведун руками. – Ханское, так ханское. Мне чужого не надо.

– Эй, Мутяйха, – облегченно вздохнул бей, – куда смотришь?

Из-под крыльца показалась взлохмаченная рыжая голова.

– Коней у гостя прими. Расседлай, напои, ячменя насыпь…

– Не надо ячменя! – испугался Олег. – Полмесяца на одном овсе. Сена пусть задаст.

– Пусть попьют поперва, – по-хозяйски рассудил выбравшийся во двор постреленок, похожий на клоуна из-за непропорционально больших поршней на ногах. – А там всего дадим, мы не жадные.

Тем временем беглого воина развязали и раздели, оставив в одной рубахе, потом связали снова, примотав запястья к щиколоткам – так, что пленник теперь мог только лежать или стоять на коленях.

– Сердьяха, заря скоро, не тяни, – кивнул наместник.

Парень и стражник толкнули Леминийю вперед, а когда он упал на живот, схватили за локти, точно саквояж за ручки, и быстро поволокли к воротам. Жители городка, коих собралось уже не менее полусотни, двинулись следом. Даже женщина, оплакивавшая своего близкого, утерла глаза и пошла вместе со всеми.

Бей остановился сразу за воротами, на высоком берегу. Олег остался рядом, а большинство горожан потопали вниз вслед за стражником и кареглазым парнем. Леминийю выволокли на лед, поставили метрах в пятидесяти от проруби. Воин, взяв у кого-то ведро, зачерпнул воды, приметился и одним движением выплеснул всю грабителю на голову. Вода скатилась за шиворот, растеклась по животу, собралась внизу большой лужей. Рубашка и штаны пленника мгновенно намокли. Он отфыркнулся, дернулся, словно надеялся освободиться. От рубахи вверх пошел пар. Стражник торопливо зачерпнул еще ведро и снова вылил его татю на макушку.

– Будь ты проклят, старый урод, – прохрипел Леминийя. – Чтобы твои дети издыхали в утробе матери, чтобы змеи грызли твою печень, чтобы…

Бей слегка взмахнул рукой, и на пленника обрушилось еще ведро воды. Тот задохнулся, его начала трясти крупная дрожь. Он попытался сказать что-то еще, но язык отказался повиноваться замерзшему хозяину.

– Не знаю, кем станут мои дети, Леминийя, – соизволил ответить Бехчек, – но уж точно не мерзавцами.

Вода в реке была не намного теплее льда, а потому прямо на глазах волосы, борода и усы начали белеть, покрываться сосульками, смерзаться в единое целое. Теперь душегуб не смог бы ничего сказать, даже если бы захотел. Рубаха затвердела, штаны тоже будто остекленели. Наместник еле заметно шевельнул рукой – на мерзавца вылилось еще ведро. Вода потекла по лицу, усам, рубахе, застывая прямо на глазах. В этот раз на лед не пролилось ничего – только несколько сосулек выросли между ног. Опытный в своем деле бей подождал, кивнул. Вода снова потекла сверху вниз, превращаясь в ледяной панцирь, сковывающий в единое целое одежду, волосы, речной лед. Только на лице не появилось прозрачной корки – это означало, что Леминийя пока жив, что его организм борется с холодной смертью, еще на что-то надеется, верит. Что у преступника остается некий призрачный шанс…

Однако бей был другого мнения:

– Сердьяха, перед вечерней стражей выльете еще два ведра, – распорядился он. – Перед полуденной – тоже.

– Слушаюсь, уважаемый Бехчек, – поклонился со льда парень.

– А ты прими мой кров и мой стол, дорогой гость, – повернулся к ведуну наместник. – Гость в дом – хозяину радость! Мыслю, замерз ты с дороги, устал, проголодался…

После увиденного на реке блаженное тепло в доме наместника показалось Середину чистой сказкой. А бревенчатые стены после увешанных шкурами каменных строений – верхом человеческой цивилизации. В жилище пахло свежеструганным деревом, киснущей квашней, дымком – а разве может быть запах слаще этого?

Ведун тщательно вытер ноги о брошенную у порога желтую хрустящую солому, миновал прохладные сени, вошел в освещенную двумя масляными лампами горницу. Здесь его встретила дородная щекастая женщина лет тридцати с ковшом воды в одной руке и полотенцем в другой. Красное ситцевое платье до пола, украшенное белым тонким кружевом, что полукругом лежало на груди и обтягивало стоячий ворот; высокий цилиндр, похожий на английский времен промышленной революции, но только белый, без полей, весь расшитый мелким жемчугом и с разноцветными бисерными нитями, свисающими на лоб и уши.

«Зыряне! – наконец-то сообразил Олег, к кому он попал. – Елки, откуда тут ханы и беи? Зыряне ведь в Новгородскую республику входили! Или еще не вошли?»

Однако никаких вопросов он задавать не стал – стянул с ног валенки, кинул под вешалку, снял налатник, косуху, ополоснул руки в ковшике, вытер полотенцем:

– Спасибо тебе, хозяюшка.

Женщина с поклоном отступила, мимоходом подобрала валенки, ушла в левую дверь. Ведун протестовать не стал – наверняка ведь сушить понесла.

– Сюда иди, путник, – позвал его хозяин из соседней комнаты.

Олег, склонив голову перед низкой притолокой, шагнул в светелку и восхищенно зацокал языком: пол выстилал пушистый ковер, стены были обиты дорогим зеленым бархатом, потолок затянут сатином.

– Красиво у тебя, бей! – не поленился похвалить хозяина ведун. – Давненько я такой красоты не видел. Немецкий бархат али греческий?

– Персидский, – похвастался бей. – Мор, сказывали, о пятом годе в Новгороде разразился. От купцы Печорой окрест них три лета и ходили. Ты к столу садись, гость дорогой. Сейчас слуги языков бараньих принесут заливных из погреба, да окорок телячий, уток запеченных.

– Месяц я в пути, хозяин, – на этот раз Середин поклонился бею в пояс со всей искренностью. – Не могу я больше мяса этого видеть! Капустки бы мне, да грибков, да репы печеной.

– Да, вижу! – рассмеялся Бехчек. – Ладно, распоряжусь. Но белорыбицы-то копченой отведаешь? Знатная рыбка ныне удалась!

– Рыбки отведаю, – согласился ведун, усаживаясь на блестящую, словно отполированную, лавку. – А крепость, я смотрю, надежная у тебя, бей. Рука опытная чувствуется. Неужели тут есть от кого отбиваться?

– Селькупы баловали, известное дело. – Бехчек снял масляную лампу с полки в углу и переставил на стол. – Городище сие мой отец по повелению еще деда нынешнего хана поставил, дабы путь торговый от племен разбойных прикрыть. Зыряне с радостью руку его приняли, дань платить обязались, ратников кормить. В крепость по первому зову съехались.

– Отчего же не съехаться, если тут за свои дома и детей не страшно? – пожал плечами Середин. – А ты, стало быть, уважаемый Бехчек, от отца наместничество принял?

– От хана Ильтишу принял, – покачал головой бей. – В сече с князем Святославом у порогов Итильских спину мне покалечили. Вот хан и порешил: дескать, в поход ратный я более не ходок, а мудрость воинскую имею. Посему и путь мне в отчее городище – рубежи северные стеречь, да путь торговый…

Появились две молодухи в платках, юбках и в коротких безрукавках поверх рубах, принялись быстро выставлять на чистую скатерть керамические и оловянные плошки, с горкой наполненные грибами, капустой квашеной с клюквой и морковью, с брюквой и просто рубленой свежей с чесноком. Принесли они и серебряное блюдо со сложенными горкой кусками мяса, и горячие глиняные шарики, в которых обнаружилась запеченная утятина, и продолговатое блюдо с пахнущей дымком рыбой. Поставили возле хозяина высокий кувшин, в котором колыхалась белая пышная пена.

– Подкрепись с дороги, гость дорогой, – кивнул бей. – Меду покамест не налью. С хмелем он – задурманит, поесть не успеешь. Я ведь сам немало верст исходил, знаю, каково опосля дальнего перехода в теплый дом войти. Ночь станешь спать, и день, и еще ночь. Я тебе, гость дорогой, велю пирогов и квасу возле лавки поставить. Как проснешься – перекусишь, и вставать не надобно. А как, кстати, звать-то тебя, мил человек? Откуда идешь, куда путь держишь?

– Олегом мать нарекла, – прожевав горсть квашеной капусты, ответил Середин. – Человек бездомный, вот и бреду, куда глаза глядят.

– Не бывают бездомными ратники, что едины супротив четверых бьются, – откинулся спиной на стенку Бехчек. – Но уж коли так, готов в дружину свою взять. Хочешь – дом поставлю, трех жен молодых дам.

– Извини, хозяин, но не привык я под чужой рукой ходить, – поморщился Олег. – К вольной жизни привык.

– Да, уж, – рассмеялся бей. – Вольней, нежели на Печоре, жизни и быть не может. Ни князей, ни ханов, ни бродяг безродных, ни пастухов последних, ни людей простых. Вольней не бывает. Что же ты, мил человек, там, на ней и не остался.

– Я не только волю, я еще и баню люблю, – кратко объяснил ведун.

Бей расхохотался:

– Ай, нашелся! Люблю таких! Давай я тебе меду хмельного налью. Отведай, как Ярославна моя настаивать его умеет.

Бехчек наполнил из кувшина до краев два тонкостенных бронзовых кубка, первым отпил из своего примерно половину, отер усы, после чего сказал:

– Теперича меня слушай, гость дорогой. Люб ты мне. Храбр и не жаден. Но я сюда волею ханской поставлен, дабы рубежи надежно стеречь. И потому воин умелый, что из мест пустынных пришел, тревогу в меня вселяет. А ну, лазутчик он, от рати крупной посланный? А ну, путь новый для новгородцев жадных проверяет? Посему сказывай, путник Олег, мне все без утайки, не то велю повязать тебя ремнями крепкими, да отошлю к хану. У него палачи индусские, умелые. Все вызнают.

– Нечего у меня вызнавать, – передернул плечами Олег. – Решил от безделья до Ледовитого океана дойти. Места новые посмотреть, на медведей белых поохотиться. Не слыхал про таких, уважаемый Бехчек?

– Отчего не слыхать, слыхал, – допил свой кубок наместник и выломал из спины белорыбицы крупный рыхлый шмат.

– Вышел из вятских земель по Сысоле, с нее на Вычегду повернул, потом по зимнику на Ижму перебрался, а там до Печоры прямой путь. Шел, шел… Холодно, далеко, скучно. Надоело. Повернул назад. А какая из речек Ижма – так и не опознал. Вот и дошел сюда, никуда не отвернув.

– Заблудился! – довольно расхохотался бей. – Вот в это верю! Наши земли такие, чужака заморочат, закружат, назад не отпустят. Что делать теперь станешь?

– До Суздаля добраться хочу. – Олег потянулся к миске с грибами. – Надеялся, мне тут дорогу подскажут.

– Суздаль, Суздаль, – покачал головой Бехчек. – Давненько не слышал я этого слова. Нет, от Суздаля сюда ни прямого, ни кружного пути нет.

Наместник выдернул из ножен кинжал и с силой всадил его в доски стола, едва не прибив к ним серединскую руку:

– Клянись!

– О чем? – Олег потряс рукой, которая слегка онемела от неприятного предчувствия.

– Клянись Сварогом, прародителем нашим, что правду ныне мне рассказал, не солгав ни единожды.

– Как?

– Рукой за лезвие возьмись.

– Так? – Ведун правой ладонью плотно сжал клинок под самой рукоятью.

– Клянись Сварогом, что правду мне сказал!

– Клянусь нашим общим дедом, великим Сварогом, богом небесным Белбогом, Перуном-громовержцем, – громко и размеренно произнес Середин, – что нет у меня никаких дурных мыслей ни против этого города, ни против тебя, бей, ни против хана твоего, ни против всех земель ваших.

– Теперь выдергивай нож!

Олег потянул оружие вверх, но оно засело слишком крепко. Пришлось осторожно раскачивать его из стороны в сторону и только потом выдергивать.

– Вот, – передал Середин кинжал хозяину.

– Руку покажи! – Наместник тщательно осмотрел ладонь. – Нет крови, не покарали тебя боги за ложь. Стало быть, правду ты молвил, путник.

Бей спрятал оружие, снова наполнил кубки медом.

– Я знал, нет в тебе отравы, – кивнул Бехчек. – Ты воин, а душа настоящего воина отвергает обман. Однако Суздаль… Далеко ты забрался, гость дорогой, зело далеко. Нет отсюда к Суздалю прямого пути.

– Как это? – не поверил своим ушам ведун. – Не бывает такого, чтобы из одного места в другое добраться было нельзя!

– Хочешь, два пути укажу? – рассмеялся бей и отпил еще меда. – Один вниз по Печоре до Ижмы, и через вятские земли на Русь. А второй – вверх по Печоре до Курьи, зимником на Калву и по ней к Чердыню, в ставку великого хана Ильтишу. Коли он своей милостью пропустит тебя через кочевья, выйдешь ты в земли ханства Булгарского. Токмо не любят булгары русских. Что ни год – то булгары к вам в набег идут, то вы к ним. Как пойдешь один, ни купец, ни раб – и не ведаю. Но коли пройдешь, так за Камой просто. По Итилю вверх повернешь, он до самого Суздаля и выведет.

– И чего же мне тогда делать?

– Покушать поплотнее да спать ложиться, чтобы жирок завязался. А там видно будет. Утро вечера мудренее.

Охота

Из крепости ведун уезжал утром третьего дня. Дружески настроенный, но некомпанейский наместник Скаляпа сдержал свое слово, дав гостю возможность хорошенько выспаться на мягкой перине у выбеленной теплой печки, вдосталь наесться пирогами и расстегаями с рыбой, грибами, капустой да яблоками. Однако меньше чем за двое суток Середин выспался за весь предыдущий путь, повалялся в тепле и уюте, обсох. А больше в гостях делать было и нечего. Хозяин за столом молчал, все остальное время либо проверял брони и упряжи, откладывая нуждающиеся в ремонте, обходил крепость вдоль тына, самолично толкая каждый кол рукой и указывая семенящему позади Сердьяхе, где необходимо еще плеснуть воды, а где – укрепить стену.

Побродив день из угла в угол, ввечеру Олег сказал бею, что на рассвете двинется дальше.

– Понял я, путь мой будет трудным, – качнул головой ведун, – однако дорогу осилит идущий. Поеду. Не бросать же теперь все планы!

– Поразмышлял я на досуге о беде твоей, гость мой Олег, – кивнул в ответ Бехчек. – И замыслил так…

Бей отошел к стоящему у стены сундуку, откинул крышку, достал из него свиток, обмотанный красной шерстяной нитью и запечатанный воском.

– Грамоту я хану нашему, могучему Ильтишу отписал. Запечатал перстнем своим. А посему на землях вогульских от сей крепости и по кочевья закамские отныне ты не путником иноземным, а вестником ханским называться станешь. – Старый воин протянул свиток Олегу. – Отписал я о делах городских, а также о том, как ты по просьбе моей службу ратную сослужил, душегубов четверых в сече порубил и путь торговый от лишней напасти избавил. Сможешь о милости его просить – проси подорожную через земли Булгарские. Булгары с ханом ноне союзники. Глядишь, и пропустят с подорожной-то, хазарам али персам не продадут. Купцов не трогают, людей торговых все ханы и князья опекой своей прикрывают. Отчего бы и обычного путника не пустить, коли дружбой ханской заручишься?

– Спасибо тебе, бей, – принял письмо ведун.

– Ништо, путник, – отмахнулся тот. – Все едино весточки о твердыне северной хану слать надобно. Дабы обеспокоился, коли недруги осадой обложат. Как грамот долго не станет, так чтобы встревожился.

– Все равно спасибо, уважаемый Бехчек.

– Ярославне я велел лещей копченых тебе в котомку сложить, белорыбицы рубленой, яблок моченых. Роздыхнешь от мяса недельку.

– Благодарю за заботу, бей…

– Но сам провожать не стану, – перебил гостя наместник. – Мыслю, надобно к протоке отряд отвести, у которой тебя тати остановили. Не иначе, схрон у них тайный имеется. Глянуть надо, какое добро накопили нелюди, чьих краев, каких людей. Чую, недобрые вести привезем. Не одна баба взвоет.

– Они меня не на Печоре ограбить пытались, – сказал ведун. – Мальчишка был, в протоку заманили, в сторону от глаз посторонних.

– Оттого и тороплюсь, – кивнул бей. – Покамест снег следы не завалил. Прощай, путник Олег. Коли без меча в земли вогульские придешь – другом меня считай…

Разумеется, опытный воин слово свое сдержал и увел половину гарнизона еще до восхода, пока город спал в залитых желтым лунным светом сумерках. Именно их следы – широкая полоса взрыхленного снега с редкими коричневыми конскими катышами – уходили на север. Олег, спустившись по дороге к реке, потянул правый повод, отворачивая к теплым странам. Не спеша проехал мимо проруби, встретившись с немигающим взглядом коленопреклоненного Леминийи. Вот он, истинный памятник человеческой злобы и жадности – ждет весны под прозрачной сверкающей коркой.

– Ты сам этого хотел, – негромко сказал душегубу Олег и пустил коней в рысь.

Снова потянулись назад поросшие статными соснами берега. Лишь изредка череду стройных стволов прерывала полоска березняка или несколько плакучих ив с длинными изящными ветвями. И все-таки мир изменился. То и дело неподалеку от берега поднимались кучки лапника над прорубями, там и сям виднелись санные колеи, частью уже давно занесенные и почти сравнявшиеся со снежным настом, частью совсем свежие, с еще не успевшими обвалиться краями.

Жилья ведун не видел – да это и не удивительно. Ведь река – это дорога не только для купцов и мирных охотников. Река – это еще и путь двуногих хищников, разбойничьих шаек, ищущих славы и добычи молодых ушкуйников, гордых своим величием ратей. А потому любой рыбак предпочтет вырыть возле дома глубокий колодец для воды, да каждый день полторы версты ходить до реки и спрятанной в кустах лодки – но только не выставлять свой дом на всеобщее обозрение.

Именно из-за нахоженности здешней реки Середин на этот раз заночевал не у берега, а саженях в ста от него, на прогалине за густыми елями. Подкрепил силы рыхлым жирным лещом, насыпал коням полной мерой ячменя, отоспался, а поутру двинулся дальше, пробивая поверх санного пути новую тропу.

Чем дальше от северных рубежей, тем смелее становилось местное население. К вечеру второго дня ведун начал встречать на берегу широкие прогалины – то ли поля, то ли луга, под снегом не разберешь. На одной из таких полян Олег заметил даже присыпанный снегом, высокий, сметанный пирамидой стог. Видать, у кого-то из местных земледельцев с припасами на зиму получился избыток, и он оставил сено до весны, когда скотина успеет подъесть то, что собрано на подворье, освободив на сеновале место.

На третий день начали попадаться и крестьянские дворы – солидные дома с поднятым на высоту метров семи и украшенным петушиным хохолком или лошадиной головой комлем. Поставленная от скотины ограда в три жерди охватывала больше земли, чем занимало все городище бея Бехчека, включая склоны холма и прорубь на реке, однако было понятно, что от татей она защитить не могла. А значит, поблизости стояла прочная крепость, за стенами которой мирный человек мог отсидеться во время набега и гарнизон которой нагнал бы и вырубил полностью любую банду, рискнувшую потревожить здешнего труженика.

И вскоре ведун ее увидел.

Город начинался с причалов. Их под высокими бревенчатыми стенами стояло не менее полусотни. Над причалами, подпертые могучими дубовыми клиньями и прикрытые от непогоды парусиной, дожидались спокойной воды десятка полтора крутобортых ладей. Видать, не угадали купцы с погодой, не успели уйти в теплые края до первых крепких заморозков. Теперь им оставалось только ждать и молить богов о ранней весне. А также о том, чтобы правитель неизвестного Середину вогульского ханства не поссорился с кем-то из сильных соседей и крепость не обложили осадой. Возьмут город вороги или нет – никогда точно не поймешь, а вот то, что все вокруг пожгут и разорят нещадно – так иначе и не бывает.

По всей видимости, это и была Курья. В отличие от Скаляпа, здесь над городскими стенами с интервалом метров в двести возвышались башни, причем на угловых даже дежурили караульные. У ворот стояла стража в полдесятка воинов – точнее, сидела у ворот и во что-то играла. Судя по трясущимся движениям рук – в кости. Подробнее Олег разглядеть не мог: в Курью он решил не заходить. Солнце еще высоко, километров сорок до темноты пройти можно. Опять же, мытное за вход плати, доказывай, что торговать не станешь, воеводе местному рассказывай, чего по дороге усмотрел… Уж проще в лесу заночевать.

На берег Середин поднялся выше стен – там, где за причалами выступали из речного льда толстые, с локоть, деревянные рельсы, обильно смазанные салом. Рельсов было четыре, они попарно смотрели друг на друга буквами «V» и строго по прямой уходили вдаль, под покачивающиеся на ветру макушки сосен. Рядом с рельсами шла утоптанная, хорошо раскатанная дорога, слегка присыпанная колосками пшеницы, стебельками сена и, естественно, мерзлым навозом, неизбежным, как сажа в дизельном автомобиле.

– Стой, бродяга! – раздался громкий крик, заглушенный надвигающимся дробным топотом.

Олег потянул правый повод, поворачивая гнедую мордой к неожиданному врагу, и на всякий случай скинул теплые, но слишком грубые заячьи рукавицы. Противников было пятеро. Первым скакал молодой вогул в длинном, подбитом куницей плаще поверх мехового же кафтана, в пушистой лисьей шапке. Следом спешили четверо копейщиков с рогатинами, без шлемов, но в куяках – куртках с нашитыми спереди железными пластинами.

– Кто такой, куда путь держишь?! – В нескольких шагах вогул придержал коня, и тот яростно застучал копытами на месте, выпустив, словно Змей Горыныч, из ноздрей клубы белого пара.

Середин, не торопясь отвечать, степенно расстегнул лежащую на холке переметную суму с мелкими припасами, достал грамоту, поднял перед собой:

– Знакома ли тебе эта печать, воин?

– Какая еще печать?

– У меня письмо к хану Ильтишу от мудрого бея Бехчека.

– От мудрого Бехчека? – Вогул презрительно фыркнул. – Так бы и сказывал: мол, вестником скачешь. Охота мне печати всякие помнить! Поехали отсель, ребята.

Городской дозор, развернувшись, умчался к воротам, а ведун, аккуратно спрятав грамоту обратно, двинулся дальше.

Дорога вдоль волока оказалась ровная и прямая, как автострада, – Олег обратил внимание, что местные жители не поленились срыть края двух попавшихся на дороге холмов и частично повыкрошили скалы. Зато и дорога стелилась под копыта легко, так что сорокакилометровый переход лошади преодолели всего за пару часов и вышли к еще одной рубленой крепости. Здесь на одинокого путника внимания никто не обратил. Середин спокойно проехал под стенами, спустился на лед и размашистым шагом поскакал вниз по реке, уносящей свои воды к далекому Каспийскому морю.

В этих землях крестьянские подворья попадались уже каждые две-три версты. Народ особо не таился, жилья потерять не опасался – потому и окна в срубах делались большие, светлые, затягивались не промасленной тряпицей или выскобленным бычьим пузырем, а заставлялись переливчатыми слюдяными пластинами, украшались резными наличниками, и даже ставни делались узорчатыми, а не просто сбивались из толстых досок. Возле домов стояли высокие стога, прикрытые сверху лошадиными шкурами, причем снятыми так, что голова сохраняла форму и внимательно смотрела сверху вниз на проезжих путников. Кое у каких домов рядом с воротами стояли идолы – но далеко не у всех.

Наверное, в любом из этих домов за пару мелких монет с радостью приютили бы усталого путника, напоили бы, накормили, спать уложили, да и с собой припасов насыпали – но за время долгого перехода Середин привык к одиночеству, стал нелюдимым и уже в который раз предпочел свернуть с наезженной реки в густой ельник, развел костер, подвесил над ним котелок со снегом, нарубил немного лапника, кинул сверху шкуру, прилег, любуясь играющими над толстым хворостом языками огня.

Здесь, под защитой лесных игольчатых красавиц, ветер не ощущался совершенно, можно было спокойно скинуть шапку, свернуть налатник вместо подушки, подставить лицо лучащемуся теплу. Ведун закрыл глаза, но багряные отблески все равно плясали на веках, словно стучались в самые потаенные уголки сознания. Свет и тепло…

Олег вспомнил пройденный больше полумесяца назад обряд посвящения, вздохнул. Интересно, что это было? Местная магия окутанного аурой древности Дюн-Хора – или истинное знание, необъятное, как сама Вселенная? Способны ли заклинания и обряды оставшихся за сотни верст хранителей действовать здесь так же уверенно, как на далеком пустынном севере?

Ведун тряхнул головой, поднялся, открыл переметную суму, достал мешочек со смесью перца и соли, обошел стоянку, заключая себя и хрустящих ячменем лошадей в защитный круг, несколько щепотей кинул в котел, добавил туда же снега взамен вытопившегося, развернул тряпицу с крупно порубленной тушей белорыбицы, опустил пару кусков в котел. Копченая рыба вкусна, но иногда хочется поесть горячего. Особенно зимой.

Вернул приправу в сумку. Рука нащупала тяжелую и обжигающе холодную серебряную пайцзу. Олег достал ее, взвесил – гривны три, не меньше. Этаким амулетом и в лоб заехать можно, коли противник на заклинание не отреагирует. Олег пошарил еще, достал свиток с наговорными словами, развернул. Интересно, будет действовать? Неужели несколько произнесенных слов смогут превратить его из человека в земляное чудовище? Это ведь не девок привораживать, глаза отводить или тень свою от тела отрывать – это действительное превращение случиться должно…

Ведун вернулся на шкуру, задумчиво крутя в руках серебряного человечка с распахнутыми за спиной крыльями. Но тут в котле закипела вода, и Олег отложил пайцзу в сторону. Слегка разгреб дрова, уменьшая огонь, потыкал ножом в мороженые куски, пропуская кипяток внутрь, потом ложкой черпнул пока еще просто кипяченой воды, попил. Подкинул немного снега, чтобы бурлящий бульон не выплеснулся наружу. Когда котелок закипел снова – снял набежавшую пену. Опять попил, пока бульон не сделался слишком густым, превратившись из питья в еду.

Наверное, в далеком двадцать первом веке такой бы запивкой Середин побрезговал, но простая жизнь делает человека куда более прагматичным. Меду, чтобы сыта развести, у него с собой не имелось, китайская травка, как называли тут чай, была у купцов слишком дорога, да и привозилась довольно редко. Про кофе вообще никто не слыхивал. А потому выбирать напитки приходилось между жиденьким бульоном и простым кипятком. Олегу больше нравилось первое.

Наконец рыба сварилась, он снял котелок с пламени, и когда тот немного поостыл, утонув в снегу до самой земли, ведун вычерпал бульон, с удовольствием заел его рыбой. И сразу почувствовал, как слипаются от блаженной сытости глаза. Олег завернулся в медвежью шкуру, подсунул налатник под голову и благополучно заснул.

Разбудило ведуна возмущенное тявканье. Он зевнул, приподнял край шкуры, посмотрел по сторонам. Так и есть – у заговоренной черты, бегая вперед и назад, шипел и гавкал лохматый длинношерстный медвежий гном – росомаха. Ростом не больше средней собаки, эта рыже-черная короткоухая тварь по наглости превосходила всех волков, медведей и лосей вместе взятых. Имея повадки заправского рэкетира, беспримерное нахальство и хороший нюх, длиннохвостая шпана считала, что ей все должны по жизни, и не боялась никого – ни людей, ни хищников. Появившись на любой стоянке, она тут же лезла в котелки, выгрызала в поисках съестного сумки, норовила куснуть путника, если сваренный кусок мяса он клал себе в рот, а не бросал ей. Вот и сейчас она дико орала, требуя прохода к котлу с остатками рыбы.

– Заткнись, воротник сделаю, – зевнул ведун. – Драная у тебя шкура, конечно, как у ошпаренной собаки, но по лесу ездить сойдет.

– Г-гав! – подпрыгнула на месте росомаха, не понимая, почему ее не приглашают к столу, раз уж заметили.

– Или хвост отрежу и к сабле на эфес приделаю, – пообещал Олег, откидывая шкуру. На еще тлеющие с вечера угольки он бросил полоски бересты, поверх них – тощий хворост, который прижал более крупными сучьями, подул. Огонь с готовностью полыхнул, затрещал, разрастаясь в жаркое пламя. Середин добавил в котелок с замерзшими за ночь остатками рыбы еще снега, подвесил над костром, начал сворачивать лагерь. Взгляд упал на серебряную крестообразную пайцзу. Ведун наклонился, взял ее в руки…

– Ну что, арийцы, попробуем, каково вашим заклятьям в современном мире?

Олег решительно прижал пайцзу ко лбу, другой рукой попытался развернуть бересту с колдовскими словами. Однако упругий лист скручивался, удержать его пальцами одной руки не получалось. Тогда ведун лег на лапник на спину, положил крылатого человечка себе на лоб, а лист развернул двумя руками. Начал произносить заклинание, громко проговаривая букву за буквой:

– Ра амарна нотанохэ, кушаниба ханнуасас богазхем миру, ра пери каган нор висмем. Михерривев имтепхо химеун мару неврида. Аис, нибиру, Кром!

Пахнуло гнилью, прошлогодней листвой, долго мокшей под осенними дождями. Утренний свет показался серым, а деревья – и вовсе черными. Слева затрещало нечто большое и грозное, спину пронзили тысячи игл.

«Надо!» – прозвучало в пустой голове. Но не словом, а желанием, призывом, которому невозможно противиться, и это порождало в глубинах души неутолимую ненависть.

Время покоя ушло, пора вставать. Пора идти.

«Убил бы, убил за все это!» Кого и за что убивать – не важно. Важно прийти и уничтожить. Оно там, там он сможет утолить жажду крови, обрести покой, вернуться…

В лицо ударило холодом, по телу словно прошла изнутри волна газировки, оставляя за собой щекотно-холодное ощущение, в голове взорвался огненный шар.

Олег стоял на самом краю очерченного с вечера круга, тяжело дыша и глядя в лес. Росомаха куда-то сгинула, словно ее сдуло порывом ветра – только следы различались по прямой в сторону реки. Пайцза… Пайцза лежала у ног. Наверное, свалилась, когда он, поднявшись, пошел на зов. А вместе с крылатым человечком упали и наведенные на разум чары. Ведун оглянулся на костер – от ложа из лапника к его ногам тянулись огромные, в полметра длиной и ступню шириной, следы. Следы, в которых он мог без труда уместиться обеими ногами и поставить рядом еще двух человек.

– Ква… – только и смог сказать ведун.

Над огнем вспенился котелок, белые потеки заструились вниз, зашипел огонь. Подчерпнув горсть снега, Середин бросился к костру, кинул белые хлопья в котел, прихватил за ручку, поставил на холод рядом со старым местом. Потом вернулся и присел рядом с одним из следов.

Просто овал, вшлепнутый в наст – никаких признаков пальцев, пяток, подъема свода стопы. Ведун невольно покосился на свои валенки – похоже, однако, но по размеру все одно не подходят.

– Ладно, – вздохнул Олег, зачерпывая чистый снег рядом со следом и старательно протирая им лицо. – Будем считать, эксперимент прошел удачно. Значит, меня потянуло туда…

Он еще раз прошагал до границы круга, остановился, глядя в плотно растущий там осинник, развел руками:

– Извини, хозяин, не продраться мне лесом. По реке пока поеду. А там посмотрим.

* * *

К Чердыню ведун выехал утром четвертого дня. Множество санных и – что на Руси редкость – пеших следов еще накануне подсказали ему, что столица ханства рядом. А потому Олег сделал привал пораньше – дабы не явиться в незнакомое селение в сумерках, не зная, где искать постой и как напроситься «на прием» к хану.

Новый день выдался солнечным – унылая хмарь над головой наконец-то разошлась, открыв глубокое голубое небо с величаво уползающими навстречу солнцу крупными белыми облаками. И ясный день показался ведуну хорошей приметой – словно великий Сварог послал в помощь своему внуку ясноликого бога Хорса.

Лес по берегам расползся далеко в стороны, оставив в память о себе только скромные березовые рощицы и заиндевевшие осинники по низинам. Домов на берегах видно не было, но зато частенько встречалось сено – как высокие стога, сметанные еще осенью, так и небольшие копешки, собранные совсем недавно и еще не занесенные снегом.

Город стоял на левом берегу – обнесенный рвом, за которым вздымался земляной вал, а уж на валу на высоту доброго десятка метров возносилась бревенчатая рубленая стена. По верху укрепления шли зубцы в два ствола, легкий, крытый дранкой навес, солидные четырехстенные башни. Но главным было не это. Возле города, прижавшись к самым стенам, раскинулся воинский лагерь кочевников: десятки войлочных и крытых шкурами юрт; высоко поднятые бунчуки с укрепленными на них лентами, конскими и звериными хвостами, тряпичными кисточками; привязанные к кольям, оседланные лошади; блеянье баранов, костры на улице, дымки над шатрами, запах жареного мяса, пота, мокрой шерсти…

В первый момент Олег подумал, что степняки обложили город осадой – однако ворота города были открыты нараспашку, юрты бесстрашно разместились на расстоянии выстрела из лука, над селением не поднималось никаких дымов, доказывающих, что он недавно взят. Да и стены следов разрушения не носили. На правом берегу плотной массой двигался к реке табун. Но не на водопой – лошади окружили один из стоящих там стогов, принялись, расталкивая друг друга, раздергивать сено. Пастухов виднелось всего двое, практически безоружных – разве что щит у седла да сабля на поясе. В походе степняки другие – так они себя ведут только дома.

– Интересное зрелище… – пожал плечами ведун. – И давно, интересно, вогулы начали кочевать по лесам?

Ровного снега здесь не было нигде, все вокруг покрывали бесчисленные следы копыт, берег оказался разрыт до самой глины, а потому гнедая поднялась на него без труда, вытянув за собой и чалого. Олег не торопясь поехал вдоль крайних шатров, оглядываясь по сторонам. Вскоре он заметил в глубине лагеря высокую каменную бабу, спешился и, ведя коней в поводу, направился к ней.

Смотрящий вниз по реке идол мало отличался от тех, что символизировали врата жизни перед Дюн-Хором. Тот же камень, почти черный наверху и серый от свежих соскребов на высоте человеческого роста. Правда, здесь перед богиней стояла бронзовая жаровня, пусть и без углей, торчал из снега пучок камыша со слипшимися кисточками, белели два черепа на низких колышках. Не человеческих – лошадиный и бараний, с витыми рожками.

На глазах у ведуна два воина в коротких меховых куртках и черных шерстяных шароварах, заправленных в низкие сапожки, выволокли из юрты возмущенно блеющего барана, подтащили к каменной бабе, не обращая внимания на гостя, опрокинули несчастную скотинку набок. Один из вогулов выдернул из сапога широкий засапожник, несколькими сноровистыми движениями вспорол барану горло. Второй так же быстро вытащил из-за пазухи деревянную чашу, подставил под хлынувшую темную струю. Первый убрал оружие, достал медную пиалку, дождался, пока товарищ наполнит свою емкость, подставил ее под влажно парящую струйку.

Воин с деревянной чашей выпил кровь, потом отошел к бабе, поклонился, стряхнул последние капли ей под ноги. Торопливо вернулся к барану, явно надеясь получить еще немного напитка. Другой повторил его действия почти в точности. Когда кровь перестала течь, вогулы старательно протерли чашки снегом, спрятали их за пазуху, деловито отрезали барану голову, принялись стягивать чулком, от шеи к хвосту, шкуру. Видимо, из нее собирались сделать бурдюк.

Поняв, что обычным стоянием над душой обратить на себя внимания не удастся, ведун подвинулся ближе:

– Здоровья вам, добрые люди.

– Зачем нам здоровье? – хмыкнул один из воинов и кивнул на полуразделанную тушу. – Валух, вон, тоже здоровым был. И сильно ему это помогло? Ты бы нам удачи пожелал, мил человек.

– Удача будет с вами до конца нынешнего лета, – пообещал Середин. – А не подскажете, где мне найти великого хана Ильтишу?

– В шатре у себя хан, – ткнул окровавленным ножом вправо, за укрытую кошмой юрту, воин, – после охоты отдыхает.

– Спасибо на добром слове…

Олег двинулся в указанном направлении, обогнул кошму и сразу понял, что попал туда, куда надо. Перед ним стоял шатер – не обычная кочевая юрта, а самый настоящий шатер. Острый верх крепился к выпирающему метров на пять шесту, от которого расходились красно-сине-зеленые парусиновые полотнища. Скорее всего, они лежали на каких-то веревках: сама по себе парусина под таким напором не порваться не могла – особенно после хорошего снегопада, когда на шатер могло навалиться тонны две-три пушистых невесомых хлопьев. А еще скорее – нарядные полотнища клались поверх мягкой шерстяной кошмы. Самую макушку и несколько углов, от которых отходили растяжки, украшали кисточки из лисьих и песцовых хвостов, а вертикальные стены отливали драгоценной атласной тканью. И опять Середин был уверен, что под красивой тряпкой скрывается практичный войлок или теплые звериные шкуры. У входа, на двух врытых остриями вверх копьях был сделан навес из прочного, выкрашенного в синий цвет, холста, под которым лежал узорчатый красно-синий ковер.

– Черникой, небось, ткань красили, – покачал головой ведун. – Странные все-таки нынче времена. Драгоценного соболя или песца на подбивку пускают, а грубое сукно выставляют напоказ. Ковры кидают на землю, а атласом кичатся, словно жемчугом.

Как ни странно, но никакого караула перед ханским шатром не стояло. Олег подумал, потом отошел к чалому, развязал один из вьюков, достал купленные еще в Новгороде сафьяновые сапоги, скинул валенки, натянул парадную обувку поверх плотно намотанных портянок. Потом отпустил лошадям подпруги и бросил поводья на привязь – поперечное бревно, привязанное к двум прочно вкопанным кольям. И уже после этого решительно шагнул под навес.

Внутри стоял спертый кисло-сладкий дух, словно в казарме ранним утром. В центре шатра, возле самого опорного столба, горел костер, над которым висел кипящий бронзовый котелок. Однако на него никто не обращал внимания – никто из трех десятков мужчин, сидевших за столом, если можно так назвать расстеленную прямо на полу ткань, на которой были выставлены блюда с мясом и рыбой, миски с курагой, изюмом, черносливом, инжиром, халвой, пастилой и прочими сластями. Большинство присутствующих были с короткими бородками, в стеганых халатах, но многие и в душегрейках, а то и в обычных шубах. Во главе пира восседал мужчина лет тридцати, стриженный «под горшок»; на выпирающем вперед подбородке чернела короткая бородка, шириной чуть больше рта, с которой аккуратно соединялись узкие ухоженные усы. Брови густые, нос острый, глаза в полумраке казались черными. На плечах лежал длиннополый, стеганный крупной клеткой халат, обшитый сверху золотистым атласом.

– Долгих тебе лет, великий хан Ильтишу, – поклонился ведун. – И да будет твоя земля богатейшей из всех ближайших земель.

– А почему только ближайших? – удивленно приподнял бровь здешний правитель.

– Потому, что я русский, хан, – пожал плечами Середин, – и всегда желаю себе чуточку больше, чем остальным.

– Желать – это одно, а получить – совсем другое, – усмехнулся хан, и все присутствующие тут же довольным хохотом подхватили остроту. – Однако же откуда столь странный гость в моем доме? Урус, живой, да еще с мечом, а не с петлей на шее?

– У меня письмо к хану Ильтишу от мудрого бея Бехчека.

– Да ты что?! – восхищенно хлопнул себя руками по коленям Ильтишу. – Старый сыч ухитрился откопать в своей берлоге настоящего уруса? И даже прислал мне с ним грамоту? Я всегда говорил, что один дикий Бехчек стоит трех бухарских мудрецов! Ну же, давай ее, урус. Я не поверю, пока не увижу его корявую писанину!

Олег подошел ближе, протянул запечатанный воском свиток. Одновременно от стены шатра какой-то мальчишка метнулся к костру, запалил в ней широкую лучину и, прикрывая ее ладонью, кинулся к правителю, поднял огонь у него над плечом. Хан, поддев нить ногтем, порвал ее без особого труда, развернул грубую бумагу, начал читать, шевеля губами. Насмешливо хмыкнул и, переведя взгляд на ведуна, опустил грамоту:

– Ужели ты, урус, един с четырьмя татями управился?! От не поверю!

– Они тоже не поверили, – широко улыбнулся Олег. – Потому удирать и не стали.

– И ты разом всех четверых посек?

– Нет, только троих, – честно признался Середин.

– Стало быть, один все-таки убег?

– Нет, одного я привез живым.

– Ай, молодец, урус! – хлопнул в ладоши хан, наклонился вперед, подобрал со стола золотую пиалу, выпрямился, удивленно поднял брови: – Почто гость мой без угощения стоит?! Ну, кто тут?!

Опять у стены послышался шорох, и перед ведуном словно из ничего появилась медная чаша, полная чего-то, похожего на молоко.

– Будь здоров долгие годы, великий хан Ильтишу, – вежливо приподнял свой бокал Олег. – Пусть будут здоровы твои дети, а сыновья вырастут в могучих воинов!

– Хорошо, – одобрительно кивнул хан и пригубил свою пиалу. Середин же выпил разом все и торжественно перевернул чашу, показывая, что в ней не осталось ни капли. Напиток напоминал по вкусу обычный кефир, разве был чуть покислее и еле заметно горчил. Моментально сбоку появился полуголый мальчишка, наполнил бокал снова.

– Пусть удача идет с тобой рядом, великий хан Ильтишу, – произнес новый тост ведун, – пусть сундуки твои будут полны, кошели тяжелы, а кони легки и быстроноги.

– Ага-а. – Правитель довольно улыбнулся, чуть приподнял правую бровь – и слуга моментально наполнил опорожненную Олегом чашу снова.

– Да пребудет с тобой мудрость совы, быстрота оленя и храбрость медведицы, о великий хан, – продолжил Олег, – пусть твоя воинская доблесть затмит доблесть всех твоих предков и потомков!

– Да, – кивнул Ильтишу, и чаша вновь потяжелела от кефира.

– И пусть милость почаще посещает твое сердце, великий хан! – взмолился Середин.

– Ай, урус! – радостно расхохотался правитель. – Иди сюда, садись рядом…

Он пальцами помахал на своих гостей слева, и те послушно раздвинулись, освобождая место. Ведун сел к столу, сложив ноги по-турецки и поставив чашу перед собой.

– Ай, ловок урус, хитер урус. – Хан наклонился над стоящим перед ним подносом с крупными кусками мяса, выбрал поувесистее, схватил всей пятерней, протянул ведуну: – Вот, этого поешь.

Олег благодарно кивнул, взял мясо и тут же вонзил в него зубы. Угощение из рук правителя – всегда высокая честь. Нравится не нравится – а жри и улыбайся, коли неприятностей не хочешь.

– Так откуда принесло тебя к моему северному бею, урус? – поинтересовался хан, вытирая руку о халат.

– Да вот, великий Ильтишу, – пожал плечами ведун. – Захотелось мне посмотреть, какова жизнь на Печоре, на севере. Сел на коня, да и поехал.

– Ну и как, увидел?

– Увидел.

– И как на Печоре?

– Снег там, и холодно.

– А дальше?

– Много снега и сильно холодно.

– А еще дальше?

– Еще больше снега и еще холоднее.

– А дальше?

– А дальше мне это надоело, и я назад повернул!

– А чего ты еще увидеть хотел?! – опять развеселился правитель. – Что ж там, окромя снега и холода, быть может?

– Вет енто я пошотреть и х-хотел… – Олег с удивлением обнаружил, что язык у него еле ворочается, а в голове поднимается странный шум. Похоже, вогульский кефирчик имел в себе неплохой градус. Ведун торопливо дожевал выделенное хозяином мясо и потянул руку к рыбе: закусывать надо, пока не поздно.

– Сколько же ты на эти снега любовался?

– Мес-сяц… без малого…

Ответ гостя вызвал новый взрыв хохота у хозяина и его гостей.

– Буде опять любопытство взыграет, – слегка наклонился к нему Ильтишу. – Ты проще спроси – я тебе и так все скажу…

И все снова загоготали.

– Щ-що ж не спросить, – пожал плечами Середин, – спрошу. А скажи мне… великий хан…

Закончить вопроса он не успел, поскольку правитель внезапно вскочил и снова хлопнул в ладоши:

– Хватит снеди на утро! Волки!

– Волки, волки… – поднимаясь, забормотали гости. – Пора, волки.

– С нами поскачешь, урус? – вопросительно повернул голову к гостю хан.

– Куда? – встрепенулся Олег, тряхнул головой, пытаясь разогнать хмельной дурман.

– Жалуются пастухи на Покче: волки донимают. Трех кобыл зарезали, баранов треплют. Две стаи окрест кружат. Истребить надобно.

– На охоту, что ли? – пожал плечами ведун. – Отчего не поехать, поеду. А откуда здесь, кстати, столько табунов? Разве они не в степи быть должны?

– Стадам в степи летом место. – Хан присел, налил себе еще «кефира», опрокинул пиалу в рот. – А зимой надобно там стоять, где припасы имеются. Тут летом траву никто не топчет, ее невольники косят и в скирды собирают. Наместник сидит в городе, догляд за добром ведет. Опасаться нечего. Весной, как степь зазеленеет, назад уйдем, на кочевья. Ты ешь, урус, ты гость… – схватил хан своей сальной пятерней еще кусок мяса, передал ведуну. – Кумыс пей… – налил из глиняного кувшина рукой в пиалу себе и гостю. – Коня тебе подвести?

– Кобылка у меня резвая у шатра. – Середин, вспомнив надежное средство от сонливости, хорошенько растер уши обеими руками. – А вот куда заводного с вьюками девать?

– Ничто… – Хан опорожнил пиалу, отер рукавом губы, пальцы вытер о подол халата. – Ничто, слуги приглядят. Пойдем.

– Угу. – Олег торопливо выпил и, на ходу запихивая в рот сочный, горячий кусок, пошел вслед за правителем.

В голове шумело, живот приятно согревала легкая тяжесть, знакомство с местным правителем удалось – так отчего и на охоту не прокатиться?

На улице уже гомонил воинский отряд. Копий, доспехов, шлемов не имелось ни у кого, но щит и меч, а то и кривая урбуганская сабля висели у каждого, а потому собравшаяся погонять дикого зверя полусотня все равно представляла собой грозную силу.

– Ну, где ты, урус? Покажи удальство, урус! – Олег и не заметил, когда хан оказался в седле.

Чалый и гнедая все еще переступали ногами у коновязи. Заводного ведун потрепал по шее, оглядываясь на шатер, из которого должны были вроде выбежать слуги. Не дождавшись, махнул рукой, затянул кобыле обе подпруги, решительно поднялся в седло. Снова оглянулся.

– Не бойся, урус! – засмеялся вогульский хан. – Невольники послушные, русские. Коли коня твоего не уберегут, велю в полынью сунуть и держать, пока головой наружу не вмерзнут. Геть!

Светло-серый жеребец под Ильтишу заржал, привстал на дыбы, прошел немного на задних ногах, после чего упал на передние копыта и, подчиняясь воле человека, помчался между юртами. Остальные вотяки в синих, зеленых, желтых халатах, в темных и белых полушубках, на гнедых, рыжих, вороных, чанкирых, фарфоровых скакунах многоцветной оравой ломанулись через лагерь, распугивая укутанных в платки женщин, заставляя отскакивать за палатки воинов и шарахаться плохо одетых невольников. Середину оставалось только хлопнуть кобылу ладонью по крупу и пнуть пятками, посылая в галоп.

Каким образом прокатившаяся через лагерь веселая полупьяная орава не снесла ни одной палатки, не опрокинула кипящие на улице котлы и никого не затоптала – для Олега осталось тайной, но минутой спустя всадники уже мчались по льду, сбиваясь в плотную конную лаву. Не имея опыта гонки в верховом строю, Середин пристроился справа, пытаясь обогнать основной отряд и выйти вперед, к хану – но кони у вогулов оказались великолепные, и гнедая не то что не смогла кого-то обойти, но и еле выдерживала общий темп. А когда вогулы внезапно повернули влево, свернув на заснеженное поле, ведун и вовсе оказался в хвосте.

К счастью, хан придержал своего жеребца, привстал на стременах:

– Иргил, Сускун, сотники, туда! – правитель махнул рукой вправо. – Хосьва, Уйва, Алял, туда.

Полусотня разделилась на два почти равных отряда, быстро помчавшихся в разные стороны. Рядом с правителем осталось всего несколько самых молодых вогулов – возможно, телохранителей – и ведун. Кобылка Олега потянулась к ханскому жеребцу, слегка цапнула его зубами за шею. Тот громко заржал.

– Не время! – грозно цыкнул Ильтишу, дернув поводья, повернул коня в сторону близкого леса и погнал его прямо на кусты.

– Электрическая сила… – тихо выругался ведун и послал гнедую следом, пригнувшись к самой ее шее.

Ветки хлестнули по налатнику, по мерзнущим в тонких сапогах ногам. Олег приподнял голову и очень вовремя увидел лежащий поперек дороги ствол, сжал ноги, пытаясь удержаться коленями о седло. Лошадь взметнулась, перепархивая препятствие, опустилась, больно ткнув наездника задней лукой. Середин удержался, облегченно перевел дух, поднял голову… и тут же увидел мчащуюся прямо в лоб сосну. Все, что он успел сделать – так это закрыть глаза и втянуть голову в плечи… Мгновение, еще одно… Ведун открыл глаза и понял, что скачка по лесу продолжается. Все-таки одно преимущество у лошадей по сравнению с мотоциклом есть: в отличие от последнего, скакуны сами догадываются огибать препятствия.

Стволы мелькали слева, справа. Вот впереди показался усыпанный алыми ягодами куст шиповника. Олег опять вцепился в седло, лошадь скакнула… И снова все обошлось. Краешка разума коснулась мысль, что он стал неплохим наездником, но в сознание ведун ее не впустил: стволы, кусты, низкие и высокие пни проносились справа и слева, проскальзывали под брюхом – не лучшее время, чтобы сглазить удачу.

Между тем, не промчался Середин и двух километров, как лес раздвинулся, открыв глазам огромнейшее поле, что в ширину составляло километров пять, а в длину уходило за горизонт. В обозримом пространстве виднелись несколько стогов, как минимум два из которых были изрядно ощипаны.

Хан Ильтишу натянул поводья, предупреждающе поднял палец. Олег успокаивающе погладил гнедой гриву, прислушался. Справа и слева доносился громкий однотонный вой… Нет, вой шел многотональный, но непрерывный, словно фабричный гудок.

Хан Ильтишу зловеще хохотнул, натянул поводья, заставив жеребца встать на дыбы, опустил скакуна. Разгоряченный конь заходил на одном месте, злобно вбивая копыта в снег.

– Вижу!!! – Правитель указал плетью вперед, туда, где из леса выскользнула продолговатая тень и заскакала по снегу в сторону ближнего стога. – Геть!

Конь фыркнул, кинулся в погоню. Хан не глядя сунул плеть за спину, за ремень, выдернул из-за пояса кистень – да не петельный, как у ведуна, а на длинной костяной рукояти, со сверкающим грузиком из горного хрусталя. Не бриллиант же он туда повесил?

– Геть, геть! – загорячили скакунов остальные вогулы, но сразу вдогонку не бросились, дали правителю фору метров в сто.

– Давай, залетная! – прямо в ухо своей кобыле рявкнул Олег, и та тоже взяла с места в опор.

Отряд из нескольких всадников мчался, раскидывая снежную пыль и одновременно разворачиваясь в широкую цепь. А из леса появилась еще тень, еще. Теперь, сблизившись с ними метров на триста, Олег разглядел, что это волки – крупные серые хищники, спасающиеся от преследования. Однако, как ни стремителен был их бег, как ни широко скакали они по глубокому рыхлому снегу, а длинноногие кони мчались быстрее.

– Геть, геть… – Вырвавшийся далеко вперед хан нагнал вожака, качнулся вперед, в воздухе сверкнул хрустальный шарик и опустился серому точно промеж ушей. Хищник врезался мордой в снег, взбрыкнул задними лапами и затих.

Правитель потянул повод, поворачивая наперерез стае, погнал жеребца на другого крупного волка. Тот, почуяв опасность, ощерился, отвернул к лесу. Но не тут-то было: из-за деревьев один за другим выскакивали загонщики, крутя что-то у себя над головой. Вторая группа выскочила с другой стороны – но на их долю добычи не досталось.

Охотники и загонщики быстро сближались, и волчья стая изо всех сил пыталась вырваться из клещей. На какой-то миг Олегу даже стало их жалко, но он напомнил себе про перебитых коней и овец. Земля одна, лес один. А потому и хозяин должен быть тоже единственный. Не тронь чужого – не тронут тебя.

– Остается только один, – прошептал он, расстегивая крючки налатника и выдергивая из кармана косухи свой верный серебряный кистень.

Хан Ильтишу сбил в снег второго волка и теперь гнался за третьим; вогул справа, завывая в голос не хуже лесных хищников, гнался за другим поджарым разбойником. Олег выбрал себе соседнего серого, чуть более упитанного. Нацелился взглядом в точку между ушей, в которую нужно нанести удар, склонился к гриве, раскачивая грузик кистеня. Волчара улепетывал крупными прыжками, время от времени оглядываясь на свою надвигающуюся смерть.

– Ну, ну, ну… – Передние ноги гнедой поравнялись с задними лапами волка, потом с его грудью. Ведун качнулся вперед, взмахнул кистенем – но серый, словно хребтиной почувствовав опасность, резко принял в сторону, и удар пришелся в пустоту. Волк оглянулся, отвернул морду вперед, чуть поотстал и внезапно резко цапнул гнедую за правую переднюю ногу. Кобыла сбилась с ритма, неуклюже скакнула еще раз и начала валиться вперед и вбок.

– Ква! – Олег толкнулся от стремян, торопясь выскочить из седла, пока его не подмяла конская масса, врезался в сугроб, едва успев пригнуть голову, чтобы не сломать шею, кувыркнулся, поднял голову и увидел оскаленную волчью пасть, несущуюся прямо в лицо. – Ква… – прежде, чем он хоть что-то успел придумать, левая рука словно сама собой поймала шипастый груз, рванула в сторону, натягивая стальную проволоку поперек длинных клыков. Пасть с громким щелчком сомкнулась, руки ощутили сильный рывок – и настала уже очередь волка лететь через голову, показывая небу беззащитное брюхо.

– Геть! – В воздухе мелькнула тень, обрушилась на хищника сверху, придавливая его к земле.

Олег вскочил, увидел на расстоянии вытянутой руки раскрасневшееся лицо хана, рванул кистень к себе, готовя замах. Волк повернул голову, распахнул пасть – но вогул, быстрым движением сорвав с себя шапку, пихнул ее серому в глотку, хорошенько вдавил. Зверь закрутил мордой, пытаясь ее выбросить – но шапка засела прочно.

– Веревку… Веревку дай, – прохрипел правитель.

Ведун вскочил, огляделся. Ничего подходящего видно не было. Тогда он подскочил к гнедой, уже поднявшейся на ноги, привычным движением расстегнул оголовье, сбросил узду, протянул хану. Тот быстро обмотал тонким ремнем морду, намертво закрепляя в ней шапку, потом накинул петлю на заднюю лапу, подтягивая ее к голове, перевел дух, поднялся. Серый разбойник забился на снегу, но в таком виде не мог ни подняться на лапы, ни тем более убежать.

– Ай, урус, – со смехом хлопнул Середина по плечу Ильтишу. – Ты на волка охотился али покормить его хотел?

– Да он мне лошадь покалечил!

Ведун отошел к всхрапывающей кобыле, присел рядом. Под коленным суставом ясно пропечатался след зубов, тянулась тонкая струйка крови.

– Кость цела, лошадь здорова, – лаконично высказался хан. – Разве испужалась маленько. Давай, принимай!

Он взял волка за свободную заднюю лапу и за загривок, легко поднял, закинул кобыле на круп. Отошел к своему жеребцу, достал из сумки веревку, ловко скрутил добыче лапы в общий пучок, зацепил за заднюю луку.

– Поехали, урус. – Ильтишу легко поднялся в седло. – Коли вторую стаю сегодня не загоним – что я пастухам скажу? За что они хану десятину платят, за что жены их ковры для меня ткут? Поехали…

Однако гнедая, хотя и была высочайшим повелением оставлена в строю, на переднюю ногу таки прихрамывала, а потому Середин от общей охоты безнадежно отстал. Как вогулы выгнали из зарослей вторую стаю и как зажали ее меж отрядами, как забили десяток хищников, а самого крупного, скалившегося и кидавшегося на каждого, кто пытался подойти, все равно скрутили, прыгнув с седла на загривок, опрокинув и обмотав ремнями, – это ведун наблюдал издалека.

Закинув добычу за спину одному из соратников, хан помчался к Олегу, осадил жеребца:

– Что отстаешь, урус? Никак, забоялся серых?

– Лошадь захромала, – кивнул ведун.

– Из-за укуса?! – покатился со смеху Ильтишу. – Она притворяется, урус, жалится. Хочешь увидеть, как она больна? Я покажу…

Правитель оглянулся на свою свиту, взмахнул рукой. Вогулы рассыпались в стороны, погоняя коней, а Ильтишу, легонько тронув жеребца пятками, пристроился совсем рядом к гостю, приноравливая скорость коня к похрамыванию кобылки.

– Ты сам-то откель будешь, урус? Как тебя звать-величать, жена твоя где, у кого детей оставил.

– Олегом матерью наречен, – кивнул Середин. – А жены и детей пока не нажил, так что и прятать не надо.

– Это плохо, урус, – поджав губы, покачал головой вогул. – Нет жены, нет детей. Нет детей – нет мужчины. Зачем живешь, урус? В ком останется твоя кровь, когда ты уйдешь в царство всемогущей Мары? Кто станет радоваться твоему добру, кто защитит твою землю от жадных соседей? Нет детей – считай, и не жил ты под этим небом. Улетит душа к небу, развеется прахом плоть, растащат рухлядь прохожие люди. Кто помянет добрым словом? Кто принесет жертву и прочитает поминальную молитву? Был человек – и нет ничего. Ветер…

– Какие мои годы? – пожал плечами ведун. – Еще заведу.

– Разве может воин счесть свои годы? – удивился хан. – Сегодня ты есть, а завтра нашла твою головушку каленая стрела. Нет, дети могут появиться только поздно. Ранними они не бывают.

– А разве хорошо, если нет ни кола, ни двора, а детей уже полный двор? Где крыша над головой будет, откуда кусок хлеба к ним придет?

– Ты мужчина, урус, – усмехнулся Ильтишу. – Мужчина всегда найдет, как накормить пару жен и нескольких детей. Иначе какой же ты… Кочевье!

Впереди и вправду показались две небольшие юрты, а немного в стороне, возле одного из стогов – похожее на снежный отвал овечье стадо. Хан оглянулся на своих воинов, уже вновь собравшихся у него за спиной, пустил жеребца рысью.

К тому времени, как отряд подъехал к кочевью, его успели заметить, и навстречу гостям высыпало немногочисленное семейство: скрюченный старик в длинном халате и тюбетейке, пара широкоскулых узкоглазых мужчин с реденькими бородами, одетых в халаты и мягкие войлочные тапочки, две девушки лет шестнадцати в простых черных платьях, но зато в тюбетейках, у которых с краев свешивались длинные цепочки из желтых пластинок. Может быть, даже и золотых.

Хан остановил коня шагах в двадцати от собравшихся кучкой хозяев, и вперед выехали вогулы из свиты, начали скидывать к ногам пастухов забитых волков. Куча набралась приличная – штук двадцать. Последним безбородый юнец в коротком тулупчике и черных пухлых шароварах кинул живого, связанного волка. Олег спохватился, выехал вперед и добавил в общую груду притороченного к его седлу серого, с жалостью проводив уздечку. Теперь придется новую покупать – гнедая хоть и послушна, но в дальний путь без хорошей упряжи лучше не пускаться.

– Благодарим тебя, милостивый хан, – дружно поклонились мужчины.

Одна из девиц получила локтем в бок, спохватилась, убежала в юрту и вернулась с большим оловянным ковшом в руках. Поднесла его Ильтишу.

Хан, приняв угощение, осушил ковшик большими глотками, потом перевернул, демонстративно стряхнув в снег последние капельки, наклонился к девице, двумя пальцами приподнял ее подбородок, внимательно взглянул в глаза:

– Ох, хороша! Красавица!

Однако дальше дело не пошло: правитель вернул ковшик, выпрямился в седле. Девица – как показалось Олегу, – с некоторым сожалением, побежала назад к юрте. Может, надеялась показаться хану и попасть к нему в «гарем»? Или просто пастухи пользовались случаем продемонстрировать приближенным к правителю беям красоту подрастающих невест. Но тогда гостей следовало задержать, дать возможность полюбоваться красотками всем, а не только тем, кто в первых рядах.

– Не побрезгует ли всемилостивый хан угощением своих кочевий? – кашлянув, прошамкал старик. – Не порадует ли нас высокой честью?

– Отчего не порадовать, коли хозяева не гонят, – кивнул правитель и решительно спешился. – Задержимся.

Хозяева метнулись в юрту, почти сразу выбежали, принялись раскатывать широкую кошму. Выскочивший вслед за ними босой полуголый мальчишка быстро накидал костер из ровно наколотых поленьев, убежал, вскоре вернулся с горстью углей на широкой медной лопатке, подпихнул под деревянные бруски.

Хан Ильтишу поманил к себе Олега:

– Сейчас увидишь. Расседлывай.

Правитель собственноручно снял со своего жеребца уздечку, седло, небрежно бросил потник во главу кошмы. Ведун, пусть и не так расторопно, тоже освободил гнедую, хлопнул ее по крупу, отпуская гулять. Лошадь, громко заржав, поскакала в сторону стога, но, не добежав до него нескольких шагов, неожиданно упала на спину, перекувырнулась, задрыгав всеми ногами, вскочила, отбежала в сторонку и снова упала, кувыркаясь в снегу, как кошка на свежем белье. Жеребец, громко фыркая, широким шагом направился к ней. Гнедая вскочила, поскакала в сторону. Никакой хромоты за ней больше не наблюдалось…

– Ну, исцелилась? – тихо поинтересовался хан Ильтишу.

– Вот ленивое созданье! – в сердцах выдохнул Середин. – А я еще ее месяц хлебом кормить обещал.

– Хлебом? – удивился правитель. – Зачем это?

– Жизнь она мне спасла, – неохотно признался ведун. – Вот я и поклялся.

– Это когда с татями рубился?

– Нет, раньше.

– Когда же?

– Да вот… – Врать ведун не любил, особенно без крайней необходимости, а потому сказал честно: – Твари странные привязались. Великаны земляные да ящерицы двуногие. Но кобылка вынесла, оторвалась. Вот и пообещал ей.

Олег думал, что смешливый вогульский хан только развеселится от такой странной истории, но Ильтишу, напротив, нахмурился:

– Стало быть, и на Печору добрались?

– Вроде, – пожал плечами Середин. – А где еще такие монстры появлялись?

– Купцы, с Руси воротившись, всякое сказывали… – неопределенно ответил хан. – Смутно там ныне. Князья в беспокойстве, колдуны в почете, смерды в страхе… Как бы до нас сия напасть не добралась…

Беззубый старик, выбравшись из юрты с белым козленком в руках, захромал к правителю, остановился в паре шагов, мелко причмокивая губами.

– А-а, – оживился хан, оглянулся, хлопнул в ладоши.

Минутой спустя один из воинов подбежал, держа в руках серебряную пиалку, покрытую тонкой узорчатой чеканкой. Ильтишу протянул ее старому пастуху. Тот дернул копыто козленка, покрутил его, высвобождая из ноги, подступил, налил половину пиалы шипучего кумыса. Только после этого ведун сообразил, что принял за живую тварь красиво изготовленный бурдюк. Хан отпил, причмокнул:

– Хорош! Всем наливай, отец. Всех порадуй!

Охотники заторопились к кошме, стали рассаживаться вокруг, кидая под себя сложенные пополам потники. Здесь уже стояли подносы с крупно порезанным желтым сыром и белой рассыпчатой брынзой, ломтями вяленого мяса, румяными лепешками. Олег сел слева от хана, на самый угол войлочного «стола».

Ильтишу, позевывая и с интересом глядя на сыр, тем не менее дождался, пока старый пастух, медленно двигаясь вдоль стола, наполнил пиалы всех присутствующих. Олегу, естественно, ничего не досталось, поскольку носить с собой этакую емкость он не привык – однако еще до того, как глава кочевья закончил обход, к гостю подбежала одна из девушек с уже наполненной деревянной чашей, передала ее ведуну, словно невзначай соприкоснувшись с ним пальцами, потом резко отдернула руки, прикрыла ладошкой лицо и, смущенно хихикая, умчалась.

Правитель неопределенно хмыкнул, но вслух ничего не сказал. Наконец старик с облегчением выпрямился, и хан поднял свою пиалу:

– Пусть поселятся сытость и богатство в этом доме! Пусть стада в этом кочевье станут тучными, женщины брюхатыми, а дети здоровыми!

Охотники выпили, потянулись за сыром, брынзой, начали ломать лепешки. Из юрты снова появились девушки и, старательно покачивая бедрами, принялись выставлять на кошму глиняные крынки со все тем же кумысом. Над сложенными в костер поленьями заплясал огонь, мальчишка и один из взрослых мужчин побежали к пасущейся у стога отаре.

– Славно ноне волков погоняли, – высказался сидящий напротив Олега голубоглазый вогул лет тридцати в распахнутом полушубке, из-под которого выглядывала синяя шелковая рубаха. Поверх рубахи лежала толстая, с мизинец, золотая цепь. – Ни един не ушел. И не побился никто. Даже уруса наш храбрый хан спас.

– Да, было дело, – кивнул ведун, потянулся к ближнему кувшину, взял в руку, покосился на здешнего правителя. Хан кивнул. Тогда Олег налил сперва ему, потом себе. Поднял чашу: – За тебя, великий хан Ильтишу! За смелость твою и храбрость. И пусть голова твоя останется такой же светлой, а рука крепкой до того дня, как внуки твоих внуков впервые поднимутся в седло!

– Однако ты сладкоречив, урус, ако птица Сирин, – удовлетворенно улыбнулся хан и осушил свою пиалу. – Уж не дух ли Баюн у тебя в дедах ходит?

– Кабы крепость у тебя такая в руках была, ако в языке, – отметил все тот же голубоглазый вогул, отирая губы, – то хану не тебя спасать бы пришлось, а волков попуганных.

Остальные охотники довольно рассмеялись. Олег встретил насмешливый взгляд воина, прикусил губу. Вогул явно искал ссоры – но свара с одним из гостей ведуну была ох как не нужна. Потерпеть поражение – позорно. Победить – как бы не оказаться на месте волка в облавной охоте.

– Как же ты четверых татей одолел, коли с одним волчонком управиться не можешь? – насмешливо поинтересовался воин, оглаживая ладонью рукоять меча.

– Каждому свое, – не удержавшись, процедил ведун. – Кому волков гонять, а кому татей рубить.

– Что?! – Вогул вскочил, наполовину вытащил из ножен меч. – Ты сказал, я татей спугаюсь?!

– Откуда я знаю, – развел руками Олег. – Татей здесь нет.

– Великий хан! Он назвал меня трусом!

– Сядь, Уйва, – сухо приказал хан. – Урус мой гость. Однако же… – Он повернул голову к Олегу. – Однако странно мне, когда гость ведет такие речи. Кто здесь, урус, хорошо умеет ловить волков, но не умеет сражаться?

– Разве я говорил, великий хан, что кто-то здесь не умеет сражаться? – Ведун понял, что сам загнал себя в ловушку, и теперь произносил слова как можно медленнее, лихорадочно соображая, как выкрутиться из тупиковой ситуации. Куда ни кинь, все оскорбление Ильтишу получается! – Разве я так говорил? Я говорил: «Каждому свое». Кто-то умеет ловить волков, кто-то – сражаться, кто-то – стрелять из лука, кто-то – разгонять облака. Признаю, великий хан, я не умею ловить волков. А ты умеешь развеивать облака?

И Середин затаил дыхание, ожидая ответа.

– Разгонять тучи, – поднял правитель глаза к небу, – разгонять тучи способны только боги.

– Да ну?! – с облегчением перевел дух ведун. – Смотри вон на то облачко, отважный Ильтишу!

Олег торопливо налил себе немного кумыса, плеснул в рот, промачивая пересохшее горло. Потом поднес сложенные в щепоть пальцы к губам, быстро забормотал:

– На море-океане, на острове Буяне, живут три брата, три ветра: один северный, другой восточный, третий западный. Слушайте, братья, меня, летите, братья, туда… – Ведун чуть сплюнул на кончик указательного пальца, быстро растер слюну между пальцами и дунул в направлении облака, тут же ткнув в его сторону пальцем: – Смотрите!

Несколько секунд ничего не происходило, а потом с краев белого кома начали разлетаться, словно клочья ваты, мелкие лохмотья, почти сразу рассеиваясь в голубизне неба. Минута, другая, третья… Облако исчезло.

Все вогулы замерли, смотря на небосвод с проплывающими на нем легкими барашками, а Олег с невозмутимым выражением лица налил себе кумыса, с огромным удовольствием выпил, закусил солоноватой брынзой.

– Этого не может быть! – пробормотал хан голосом учителя школьной физики, увидевшего вечный двигатель. – Урус, это…

– Подумаешь, бином Ньютона, – не удержался от театральности Середин и выбрал еще одно облако. – Смотри…

Он быстро пробормотал наговор, плюнул, растер, дунул, ткнул пальцем. Облако дрогнуло и начало расползаться. Вогулы опять замерли. Даже пастухи: мальчишка забыл про распластанного на земле барана, мужчина – про занесенный нож. Все смотрели как зачарованные. Олегу даже стало немножко стыдно. Подумаешь, разгон облаков! Простенький, дешевый фокус, доступный каждому дворовому мальчишке. Так нет же, ведутся, как дети! Право слово, дети и есть.

– Хочешь, хан, и тебя облака разгонять научу? – пряча улыбку, поинтересовался ведун.

– Ты колдун, урус? – потрясенно сглотнул Ильтишу. – Ты не человек?

– Пять минут, – растопырил пальцы Олег. – Пять минут, и ты сможешь делать это сам. Хочешь?

– Я воин, урус… – неуверенно пробормотал правитель вогулов.

– И отличный охотник, – покровительственно кивнул Середин. – Я и говорил: «Каждому свое». Однако никогда не поздно научиться чему-нибудь еще. Вот, смотри… – Ведун поднес пальцы к губам. – Произносишь наговор на сложенные в щепоть пальцы. Чуть-чуть плюешь и растираешь слюну, чтобы слова впитались в нее, сдуваешь в сторону облака, которое хочешь развеять, и постоянно указываешь на него пальцем, чтобы наговор не промахнулся. Теперь запоминай слова: «На море-океане, на острове Буяне, живут три брата, три ветра: один северный, другой восточный, третий западный. Слушайте, братья, меня, летите, братья, туда».

– На море-океане, – послушно забормотал вогульский хан, – …три брата, три ветра…

– Правильно, – кивнул Олег. – Теперь выбери облако. Только слишком большое не выбирай. Оно, конечно, тоже развеется, но ждать долго придется. Маленькое высмотри, чтобы уж сразу понять, получилось или нет. Например, вон тот клок, что рядом с продолговатым облаком плывет. Ну, начинай…

– На море-океане, на острове… – послушно забормотал Ильтишу, договорил заклинание, плюнул на пальцы, начал растирать.

– Нет, неправильно, – остановил его Середин. – Много плюнул. Столько слюны не растереть, наговор сдуть не сможешь. Нужно совсем чуть-чуть, чтобы парой движений в тонкую пленку превратить. Давай, вытри пальцы… Ага, теперь еще раз. Сплюнь еле-еле, чтобы пальцы чуть холодок ощутили и почти не намокли. Ну, давай!

Правитель забормотал снова, сплюнул, резко дунул на пальцы, поднимая их вверх, указал на выбранное Олегом маленькое облачко.

– Теперь правильно, – кивнул ведун, – должно получиться. Подожди чуток, пока наговор до цели долетит… Есть!

Облако, неторопливо ползущее по яркой голубизне, начало разваливаться на глазах, расползаться в стороны, точно пролитое на песок молоко, редеть, становиться прозрачным.

– Все! – развел руками Олег. – Сделано.

– Уйя-а! – В приливе восторга Ильтишу со всей силы хлопнул голубоглазого Уйву по плечу. – Получилось! Вышло! Я колдун, колдун!

Второй весьма ощутимый хлопок достался Середину меж лопаток, и ведун аж закашлялся, порадовавшись тому, что одет в налатник поверх косухи. Не то синяк в полхребтины был бы обеспечен.

Хан забормотал наговор снова. Больше половины охотников последовали его примеру, звуки плевков послышались вдоль всей кошмы и за ней – хозяйский мальчишка, отпустив барана, старательно тыкал пальцем в небо. Затем послышалось множество радостных криков. Небо над «столом» стремительно расчищалось, словно туда ударила струя тепловой пушки.

– А ну, руки всем опустить! – вскочил правитель, угрожающе опустив ладонь на рукоять своей сабли. – Всем опустить немедля! Я колдую.

Хан не торопясь выбрал над горизонтом небольшое облачко – ближе ни одного уже не осталось, – начал шептать заклинание, сплюнул, ткнул пальцем вперед.

– Х-ха! – радостно хлопнул он в ладоши. – По коням, други! Ну, глянем, что Садьяха, шаман, скажет. – Ильтишу коротко хохотнул. – Глянем, кто ныне колдун лучший. По коням!

Охотники, поглядывая на небо, стали подниматься, расходиться, подзывать ушедших к ближнему стогу лошадей, седлать их. Баран, так и не ставший хашем, был отпущен и потрусил к отаре, даже не поняв, насколько ему в этот день повезло. Мальчишка, спрятавшись за юрту, старательно шептал что-то себе под нос. Девицы разочарованно выглядывали из-за полога юрты. А полусотня вогулов, за четверть часа приготовившись к походу, во главе с ханом Ильтишу, восседающим на белоснежном жеребце, умчалась к далекому стойбищу.

* * *

Вогульский шаман Олега сильно разочаровал. Ведун ожидал увидеть перед собой какого-нибудь грязного и вонючего дикаря, укутанного в звериные шкуры, с медвежьим черепом на голове и берцовой костью мамонта в руке. На деле возле крытой коровьими шкурами юрты их ожидал гладко бритый мужчина лет сорока – длинноволосый, желтолицый, коренастый, узкоглазый, в черном, пахнущем копченой колбасой, халате, из-под которого выглядывали овчинная душегрейка и белый ворот шелковой рубахи. Лишь на висках Садьяхи виднелись старые татуировки – двойной круг с туго закрученной спиралью внутри.

Правда, череп все же имелся: олений, выставленный на невысокой пирамидке из сплетенных оленьих рогов, причем из глазниц выглядывали сухие пшеничные колоски.

– А ну, скажи, Садьяха, умеешь ли ты разгонять облака? – Придержав жеребца, хан спрыгнул на снег возле шамана, сметающего травяной метелочкой пыль с походного алтаря. – Смотри, что я теперь могу!

Правитель поднес щепоть к губам, нашептал заговорные слова, метнул в небо.

– Смотри, Садьяха. Во-он на то облако смотри! Видишь?.. Видишь?.. Ага, понял, что я теперь умею?! А ты, ты так можешь? Хочешь, научу?

– Облака небесные подвластны токмо Стрибогу, Сварогу и Даждьбогу, великий хан. Однако же смутить разум человеческий подвластно духам степным, темным слугам Стречи и повелительницы великого мира Мары, чья сила неведома живым и непререкаема мертвым. – Шаман повернул голову и встретился глазами с Серединым. – Опасаюсь я, великий хан, как бы не проникли злые духи в душу твою, не погасили чести отцовской, благородства предков твоих.

Ведун увидел, как цвет зрачков вогульского шамана неожиданно переменился с карего на зеленый, ощутил острый укол горячего крестика в запястье, тяжело вздохнул и тоже спешился.

– Зачем тебе опасаться того, чего не случалось никогда и быть не может? – Олег перекинул поводья гнедой кобыле на шею и шагнул к алтарю. – Чего тебе опасаться, шаман? Разве ты, Садьяха, не можешь это просто проверить? Покажи мне свою силу, шаман. Неужели боги не дали тебе силы сохранить свой род? Неужели ты не сможешь изгнать злых духов, коли они проникли в душу вогульского воина?

Ведун вытянул вперед левую руку, ощущая, как крест нагрелся еще сильнее. Значит, магической силой обладает не столько куцый походный алтарь, сколько сам шаман. Садьяха от руки попятился, глаза его быстро потемнели, став почти черными; он развернулся, нырнул в юрту. Изнутри послышался протяжный вой, похожий на волчий, и через минуту шаман появился снова. Его лоб закрывала кожаная коричневая повязка, покрытая непонятными знаками, в одной руке находился огромный бубен размером с боевой щит, в другой – колотушка и масляная лампа.

Местный колдун снова вперился немигающим взглядом в Середина, присел на корточки, подсунул лампу под алтарь, провел над ней ладонью. Лампа вспыхнула, выплюнув клуб ядовито-зеленого дыма. Дым взметнулся наверх, вошел в череп, выскользнул через глаза и рассеялся в воздухе.

– У-у-у-у-у-у… – однотонно затянул Садьяха, и глаза его посветлели, став бледно-серыми. Шаман качнулся в одну сторону, в другую, ударил в бубен, качнулся, качнулся, ударил… И что-то знакомое сразу почудилось в его камлании. Покачивание, однотонное завывание, редкие удары…

Ну да, конечно. Колдун качался в ритме человеческого пульса, бил в бубен в темпе дыхания и выл, выл, не давая сосредоточиться. Олег присел, зачерпнул снега, вытер им лицо, растер кисти рук. Шаман еле заметно улыбнулся, и зрачки его начали потихоньку голубеть. Он начал слегка пританцовывать, улыбаясь, повернул бубен туго натянутой кожей наружу. Олег увидел на его вытертой поверхности несколько рисунков: спираль, рыба, человечек, сомкнутые вершинами треугольники.

«Что бы это значило?» – подумал Олег, и в этот миг шаман, все время колотивший по чистому месту, неожиданно чуть сместил руку и хлопнул ладонью по человечку. Звук из гулкого стал жестким, словно металлическим, и ведун почувствовал, как его сердце пропустило один удар, отчего по телу пробежала волна слабости, смешанная с бессмысленным животным ужасом. Теперь настала очередь попятиться ведуну, и на губах Садьяхи заиграла довольная улыбка.

«Ах ты, самодовольная зараза!» – про себя выругался Олег, прикрыл глаза, сосредоточиваясь, и мысленно опустил толстое стеклянное зеркало между собой и камлающим колдуном. Простая и грубая, но весьма эффективная защита против столь же грубого примитивного нападения. Упражнение для начинающих. Урок первый по настройке энергетики на отражение магического удара.

Шаман продолжал раскачиваться, самозабвенно колотя в бубен, опять сдвинул ладонь… Снова повторился жесткий звук – но на этот раз он прозвучал гулко и протяжно, словно выстрел в подземном переходе, заметался между бубном и зеркалом, медленно растворяясь в зимнем холодном полумраке. Шаман екнул, сбившись с ритма, наклонился вперед, закашлялся. Изо рта вырвались клубы темного пара, словно колдун дышал не воздухом, а табачным дымом.

– Ты что-то перепутал, Садьяха, – покачал головой Олег. – Меня проверять не нужно. Я и сам знаю, есть во мне злые духи или нет. Ты должен проверить великого хана, дабы успокоить отважных воинов насчет здоровья правителя.

Ведун кивнул на пятерых ханских телохранителей, сидящих на конях, – прочие охотники разъехались в лагере по своим юртам.

– И постарайся не сбиваться с тона, – тихо добавил он, подойдя ближе к шаману. – От этого могут случиться неприятности.

– Великий хан здоров, чужеземец, – угрюмо ответил шаман, глаза которого опять сделались зелеными. – В присутствии злых духов огонь в алтаре гаснет или чадит, как в дождь. А облака трогать нельзя. Небо находится во власти богов, и смертным трогать его нельзя. Грех.

– Ты просто не умеешь этого, Садьяха! – расхохотался Ильтишу. – Хочешь, научу?

– Я сказал – грех! – Шаман махнул рукой в сторону алтаря, заставив лампу погаснуть, и, повернувшись к гостям спиной, ушел в юрту.

– Забудь его, урус! – отмахнулся хан. – Садьяха стар и сварлив. На него никогда не угодишь. Поехали ко мне. Волки выгнали нас из юрты в самый пир. А я не привык поддаваться никому. Гулять будем, урус, пока земля не позеленеет от зависти!

Хрустя снегом, он быстро подбежал к жеребцу, поднялся в седло, дал шпоры. Олег, покачав головой, подозвал гнедую, взгромоздился на нее и помчался следом.

В ханском шатре, как выяснилось, правителя ждали. Возле центрального стола горел костер, вместо огромного стола на полу был накрыт маленький, человек на десять; на небольшом возвышении, вокруг которого валялось множество подушек, стояли два чугунных кованых стояка с пылающими факелами.

– Ай, Садьяха, все ему не так! – Войдя в шатер, хан расстегнул пояс, небрежным движением скинул на пол халат, потом второй, парчовый, оказавшийся поддетым под атласным, и остался в атласной же рубахе цвета демидовского золота, но с синим воротом и двумя вертикальными синими полосами, идущими через соски. Пояс с саблей и небольшой поясной сумкой Ильтишу снова застегнул на животе, после чего рухнул в подушки. Из темного угла бесшумно выскользнула невольница в полотняном, расшитом красной нитью, длинном платье, опустилась на колени, начала стаскивать сапоги. – То Садьяха жертвами малыми богам попрекает, то гонцов с дарами к бабам степным послать желает, то мор ему откуда-то мерещится, то невольников продать велит, то мечи для освящения требует. И ладно бы до похода – а то после!

Ведун усмехнулся. Уж он-то знал, что, очищая холодную сталь после кровавого набега, шаман наверняка снимал с нее кровавое проклятье, насылаемое на убийц умирающими людьми, – но вслух ничего говорить не стал. Скинул налатник на ковер справа от входа, потом выдернул косуху из-под ремня и тоже снял. Опустился рядом со столом ближе к костру, протянул к огню ноги – все-таки в сапогах ноги мерзли сильно, не то что в валенках. Рядом неожиданно появилась раскосая невольница со множеством мелких косичек, принялась стаскивать сапоги и с него. Олег решил не спорить – в чужой монастырь со своим уставом не лезут.

Между тем, хану невольницы поднесли войлочные тапочки с забавно – петушком – сшитыми наверху краями, а гостя оставили как есть, босиком. Ведун спорить не стал – так ноги только быстрее от огня согревались.

– Сварлив наш Садьяха, – продолжил хан, наливая кумыс в пиалы себе и гостю, жестом подзывая воинов к столу. – Сварлив, но прозорлив, и мудр. Другов в дальних краях имеет. От, гляди, что за клинок он моему отцу из самого Урбугана привез. О!

Ильтишу выпил кумыс, после чего решительно выдернул саблю и положил ее на стол, между мисками с изюмом и чищеными кедровыми орешками.

– Сталь легка, ако перышко, но бьет страшнее булавы. Шестеро славных воинов с клинками такими Садьяху провожали. Гостевали два года, мужество и мастерство ратное показав немалое.

Олег кивнул, выпил кумыс, потом вытянул свою саблю и положил рядом с ханской. У правителя округлились глаза. Он погладил собственный клинок, затем ведовской. Попробовал пальцем заточку. Провел рукой от кончика до рукояти, сравнивая изгиб. И только потом выдохнул:

– Верю. Мог ты един четырех ратных положить. Хороший клинок десяти воинов стоит. Откель? Урбуганская?

– Да нет, сам ковал, – пожал плечами Середин.

– Мимир! – рявкнул Ильтишу. – Отчего жареным не пахнет?! Спишь, раб?!

В темноте у стенок юрты послышалось шевеление, чей-то жалобный вскрик, железное лязганье. К костру выбрался старик, подкатил к очагу два крупных валуна, на которые пристроил прут с нанизанным на него крупным окороком. Сразу запахло пряностями – наверное, горела травка, которой натирали мясо для вкуса.

– Не, – замотал головой правитель, – не бывает такого. Откель в тебе мастерство, коему токмо урбуганские мастера обучены? В Персии и то нет таких. И индийских таких клинков нет!

– Твоя сабля лучше, – молвил Олег. – Это булат. Вот рисунок… – Он провел пальцем по темным разводам на стали. – Я же кузнец, я вижу. У меня булата не нашлось. Ковал, из чего есть.

– Ай, – вскочил на ноги хан, – хороши будут русские рабы. Дорогие мастера. К лету в набег пойдем, наберем много. Всех заставлю сабли ковать! – Вдруг Ильтишу резко остановился, сел, замотал головой: – Нет, урус. Ты колдун, ты хитрый. Неправду сказываешь. Клинок ковать мало. Клинком рубить уметь надо. Откуда ратников урбуганских знать можешь? Кто ж тебя саблей играть научит?

Вместо ответа ведун взял из пиалы изюминку, подхватил саблю, выпрямляясь во весь рост, подбросил сушеную виноградину, резко взмахнул клинком. Сталь с легким посвистом рассекла воздух – и изюмина развалилась надвое.

– Ну что, великий хан, – опустил оружие Середин. – Умею я саблей играть?

– А ну, – правитель вогулов тоже прихватил щепоть изюма, встал, несколько ягод кинул в рот, одну подбросил и небрежным движением разрубил пополам. – Ну, урус, кто из нас лучше сечься умеет?

– Одинаково, – предложил мировую ведун.

– Не-е-ет, – отрицательно покачал пальцем Ильтишу. – Спориться до конца станем. Халат свой ставлю! Не может урус вотяка в споре на клинках одолеть!

– Есть у меня две гривны новгородские в сумах, – ответил ведун. – Да только как соревноваться станем? Я твоей крови, великий хан, не желаю.

– Ты изюм выбрал, на нем о заклад и побьемся. Не боишься?

– Две гривны новгородские серебром супротив халата, – кивнул Середин. – Идет.

– Тимчер, – кивнул правитель, – суди.

Один из воинов – с тонкими усиками и короткой бородой, аккуратно подбритой на щеках, взял пиалы хана и его гостя, поставил рядом, поцокал языком, отрицательно качая головой. Потом вытряхнул изюм на ткань, которой было застелено возвышение, а объемистую пиалу заполнил кумысом:

– Пей, урус.

Олег пожал плечами, выпил.

– Руби.

Середин подбросил новую изюминку и располовинил ее так же легко, как и в первый раз.

Тогда вогул наполнил миску еще раз и протянул хану. Ильтишу крупными глотками выпил кумыс, взмахом сабли «убил» другую сушеную ягоду.

Тимчер налил миску для гостя. Ведун выпил, разрубил изюмину и почувствовал, как в голове начинает шуметь. Здешний кефир на глазок имел крепость пива. Вроде и немного – но все зависит от количества. К тому же Олег давненько не брал в рот спиртного, а потому с непривычки хмелел неожиданно быстро.

– Бери, урус… – Оказывается, опять настала очередь гостя. Середин выпил, рубанул. Подумал было произнести наговор от опьянения, но в последний момент остановился: это было бы не спортивно.

– Вот тебе, урус… – Олега качнуло, но он взял себя в руки, сосредоточился, опрокинул новую порцию кумыса в рот. Уронил миску. Вогулы засмеялись, но гость грозно рыкнул, поймал пальцами ягодку, подбросил, раскромсал и гордо сел у стола. Потянулся за орешками, вспомнив, что обильная закуска предохраняет от быстрого опьянения.

Ильтишу стоял на ногах куда как увереннее. Он и кумыс выпил стоя, и изюмину разрубил шутя. И полная молочного пива чаша опять оказалась перед ведуном.

– Ква, – сказал тот, осторожно нацеливаясь на нее двумя руками. – Тройное ква в одном флаконе.

В принципе, наверное, эту пиалу можно было уже не пить. Потому как алкоголь всасывается не мгновенно, и сейчас до мозгов добегал хмель еще только второй, если не вообще первой миски. Но правила есть правила…

Олег выпил, встал, пытаясь удержаться вертикально, и понял, что не то что по изюмине – по лошадиной заднице не попадет. Он хмыкнул, подкинул сушеную виноградину, а потом повернул саблю плашмя и со всего замаху саданул по цели, словно теннисной ракеткой.

Вогулы восторженно взвыли. Тимчер нацедил из невесть откуда взявшегося бурдюка правителю полную чашу, поднес. Тот выпил маленькими глотками, щелчком подбросил ягоду и молниеносным поперечным движением превратил ее в две. Воины заорали с таким восторгом, словно их хан только что забил решающий гол в суперлиге.

– Ну, урус, – Ильтишу, усаживаясь на подушки, покровительственно хлопнул ведуна по плечу, – чья рука крепче?

– Хорошо, на валенки не спорил, – угрюмо ответил Олег. – Не то ехать бы мне дальше пешком.

– Молодец, урус, – одобрительно хлопнул хан гостя по плечу. – Слово крепкое, умеешь побеждать, умеешь и горечь встретить. Мимир! Голодом меня уморить хочешь?

Невольник подхватил прут, торопливо перебежал с окороком к столу и принялся строгать тонким ножом ломти мяса прямо в миску из-под кумыса. Настрогав полную емкость, он отошел назад к огню.

– А хазарки? Хазарки где, Мимир?!

Из темных углов выбежали четыре босые девицы, одетые лишь в тонкие шерстяные шаровары с привязанными к поясу бубенчиками и в длинные полупрозрачные шелковые фаты. Они принялись танцевать, мелко подрагивая бедрами, и шатер наполнился мелодичным звоном.

– Валенки, молвил, уцелели? – Зевнул Ильтишу, наколол на нож кусок мяса, отправил в рот. – А на что они тебе, урус? Оставайся. Куда тебе ехать? Зачем? Два коня, три сумы – разве то жизнь? Юрту дам, отару, четырех коней, пару невольников. Дело ратное знаешь, кузнечное, верю, тоже. Известно, все ковальщики с нечистью яшкаются. То и ладно. Лишь бы дело разумели.

– Нет, хан. – Середин тряхнул головой, отгоняя перемешанную с опьянением дрему. – На добром слове спасибо, но надобно мне до родной стороны ехать. Своя земля завсегда дороже.

– Так и доедешь… – внезапно засмеялся хан. – Как лето, так вместе с болгарами в набег и поедем. Две доли в добыче дам, урус. Как ковалю и как ратному человеку.

– Нет. – Середин отвалился набок, облокотившись на локоть. – То не дело. Не пойду в набег. Пойду порубежье оборонять. От этих… Болгар… И откуда они взялись-то тут на наши головы?

– Дык, внуки Свароговы! – опять загоготал вогул, и смех его подхватили прочие воины. – Поставлены богом жирок с урусов топить. Рабов собирать, хлеб увозить, серебро вытрясать. На кой оно урусам, коли болгары есть?

– Я ентим болгаркам хавалки-то пообрезаю, – насупился ведун. – Тоже мне, братья-славяне.

– Ты, урус, как в полон попадешь, всем сказывай, что мой ты, беглый, – продолжал веселиться Ильтишу. – Я тя наказывать не стану. И кормить велю от брюха. Токмо молотом стучи. К болгарам не ходи: голодом уморят.

– Еще кто к кому в полон попадет! – начал злиться Олег. – Думаешь, мечи русские коротки стали?

– Мечи-то, может, и длинны, – несколько успокоившись, хан наколол себе еще мяса. – Да токмо где гуляют ныне? Нечисть на землю твою обозлилась, урус. Бродит по дорогам, путников-купцов гоняет, города запирает, хлеб топчет. Некому на рубежи у тебя выйти, урус! Дружинники княжеские кто от голода без хлеба опух, кто за людьми земляными по весям бегает. Один ты супротив рати общей окажешься. Болгары на Русь пойдут, половцы пойдут, вогулы пойдут, торки пойдут. Чем отбиваться станешь? Всех урусов в полон уведут до единого. Оставайся, колдун. Все едино вернешься. Так зачем завтра в петле бежать туда, где сегодня дом и седло предлагают?

– Я русский, хан, – отчаянным усилием воли разлепил глаза ведун. – И место мое – на Руси!

– Да чего на ней хорошего? – удивился вогул. – Токмо леса да болота. Ты по весне с кочевьем моим в степь пойдешь – вот где красота! Простор, ветер хмельной, тюльпаны ковром алым до горизонта… А может, тебе девки русские нравятся? Так то мы мигом! Мимир, девок суздальских али рязанских нет поблизости? Али еще каких? Найди немедля, сюда тащи!

– Слушаюсь, великий хан… – Раб, однако, не кинулся выполнять приказ, а сперва нарезал в изрядно опустевшую миску еще мяса, после чего прислонил прут с отощавшим окороком к камню и вышел из юрты.

– А и правда, урус, – тряхнул головой Ильтишу. – На что тебе она? Лес да болота и здесь имеются, девок русских пригоним. Чего не жить?

– Да ничего… – Ведун поднялся, и от резкого движения в голове сразу закружилось, коленки предательски затряслись. Олега сильно качнуло – он отступил, но равновесие удержал. – У-у-у-у, как все запущено… Я щ-щас-с… Ветра поищу, и вернусь…

И Середин, по широкой дуге огибая старательно трясущих бедрами хазарок, вышел из шатра. Холодный ночной ветер слегка охладил его, привел в чувство. Олег сходил к коновязи – но гнедой, как и прочих лошадей, там не было. Похоже, отогнали в общий табун. Ну, да кочевники со скотиной обращаться умеют.

Несмотря на несколько костров, полыхающих по краям обширного стойбища, у ханского шатра было темно, а потому ведун не рискнул нагибаться и растирать лицо снегом, как ему ни хотелось. Поди угадай в сумерках, какой он – чистый или пополам со всем, чего у человеческого жилья в достатке? Вернулся к столу так, немытым.

Под толстой войлочной крышей продолжали танцевать невольницы, за столом о чем-то со смехом переговаривались хан и его телохранители. Или просто друзья и родовитые беи? Поди разбери – формы и погон никто еще не придумал. От пахнувшего в лицо тепла сознание тут же размякло, потянуло в сон.

– Эй, урус! – повернулся к гостю правитель. – А в Новагороде ты бывал?

– Был, естественно. – Олег плюхнулся обратно на подушки, потянулся за мясом.

– А правду сказывали, урус, что варяги ноне в Новагороде княжить сели?

– Да вы что, мужики! – засмеялся ведун. – Князь ведь завсегда самый главный. Ему никто не платит, это он всем платить должен. А когда это варяги хоть что-то без платы делали?

– Это да! – кивнул хан, веселясь вместе со всеми. – Пока серебром не тряхнешь, с кошмы не встанут. Что спрятать не успеешь, враз украдут. Воряги – воряги и есть.

– А что норманны Псков захватили – правда? – поинтересовался вогул в бежевой шелковой рубахе с доходящим до живота треугольным разрезом.

– Да не Псков, а Полоцк, и не норманны, а жмудины, и не захватили, а биты были в Полоцком княжестве, – поправил воина Олег. – Ну, кто же Псков захватить способен, право слово? Да там стены в две сосны высотой! И населения больше, нежели норманнов всех с детьми, бабами и рабами вместе взятых, да еще рати судовые с ладей торговых склады от разора защищать станут… К нему, почитай, лет двести и подходить-то никто не решался.

– Ништо, и до Пскова дойдем. – Ильтишу кинул нож на стол и зачерпнул полную горсть орешков. – Чай, не варяги, меч держать умеем.

Олег промолчал. Вечно нищие скандинавские наемники никогда не отличались честностью и чистоплотностью, характер имели вороватый, но вот чего у них не отнять – драться они умели и даже любили, числясь в княжеских дружинах на равных с русскими ратниками. Разве что с конями плохо общий язык находили. Тут степняки и вправду любому могли фору дать.

Взметнулся полог шатра, и дышащий паром Мимир, плечи которого были почему-то присыпаны снегом, втащил внутрь остроносую худосочную девицу с длинными распущенными волосами. Одета она была в еще сохранивший следы вышивки и красно-синих лент на груди, замызганный сарафан, поверх которого, на плечах, лежала такая же потасканная волчья шкура. Ноги были защищены от холода тряпочными обмотками, а поверх юбки висела и вовсе какая-то дерюга. Невольница втянула голову в плечи и как-то неестественно выдвинула ее вперед, походя на африканского грифа на ветке.

– Русская… – Раб толкнул невольницу вперед, вернулся к очагу и продолжил обжаривать над огнем мясо.

Хазарки сбились с ритма, освобождая дорогу новой участнице пира, забежали к ней за спину, подальше от веселого хозяина, затанцевали снова.

– Сюда иди, – поманил невольницу пальцем Ильтишу. – Откель будешь?

– Гороховецкая я, – прошептала, подходя, девица и втянула голову еще сильнее.

– Нравится тебе здесь?

– Да, мой господин.

– Вот видишь, здесь всем русским нравится, – довольно оглянулся на Олега правитель. – А ты упрямишься!

– Я не девка. – Прикрыл рот от зевка ведун. – Я птица вольная, на одном месте сидеть не люблю… Орел, короче…

Сейчас Олегу больше всего хотелось спать, а не вести споры о том, чье болото глубже да ряска вкуснее, и он отчаянно пытался придумать приличный повод, чтобы отползти в сторонку и завернуться в ковер.

– А откуда это: «гороховецкая»? – полюбопытствовал хан.

– Гороховцом городище мое зовется. – Невольница пригладила волосы. – В княжестве Владимиро-Суздальском.

– А-а, помню, – кивнул Ильтишу, откидываясь на спину. – Давай, раздевайся.

Девица стряхнула с ног обмотки, скинула шкуру, избавилась от дерюги, чуть запнулась, расстегивая ворот, подхватила подол и стащила с себя сарафан вместе с рубахой, оставшись совершенно обнаженной. Без одежды она выглядела и вовсе тростиночкой: талию можно двумя ладонями обхватить, кости таза выпирали вперед, словно подлокотники спрятанного под кожу игрушечного кресла, все ребра проступали, как на учебном пособии, а груди не обвисали только потому, что были совсем еще небольшими – детской ладошкой можно накрыть.

– Что же ты тощая такая?! – Захохотал хан, кидая в рот несколько ломтей мясной нарезки. – Хозяин не кормит?

– При отаре она садьяховской, – сообщил Мимир, крутя мясо над очагом.

– А-а-а, – понимающе кивнул Ильтишу. – Ну, иди сюда. Вон, гость мой девок урусских любит. Давай, ласкай его, пусть радуется.

Невольница послушно опустилась на колени рядом с Олегом, стала целовать его руки.

– Да перестань ты, – отмахнулся ведун. Вот чего ему точно не хватало – так это чтобы русские невольницы его в вогульском шатре обхаживали!

– Вот и я сказываю, – хмыкнул хан, – чего ты в этих уродинах находишь? Кости одни, как на столе после хаша. Давай мы тебе хороших, болгарских али вогульских девок подберем? Чтобы сиськи так сиськи, зад так зад! Чтоб ухватить – и рука чуяла, че берешь! А ты, девка, сюда ползи. Не видишь, не по нраву ты гостю!

Невольница на четвереньках, как приказано, подползла к правителю, остановилась рядом. Ильтишу запустил пятерню ей в волосы, выкрутил голову, так что девушка едва не перевернулась на спину, подхватил со стола нож:

– Никому ты, уруска, не нужна. Токмо харч переводишь…

Короткий клинок желтовато блеснул отраженным светом факелов, впился невольнице в горло.

– Стой!!! – вскинул руку ведун, но дотянуться до ножа не успел.

– Чего? – не понял хан, остановившись в самый последний момент – по бледной коже невольницы даже скатились несколько капелек крови. – Она же тебе не понравилась!

– Так я не про то, что не по нраву…

– А-а, да, – кивнул Ильтишу, отпуская девку. – И вправду, все угощение кровью зальет.

Рабыня отскочила к ведуну, по-кошачьи притерлась к его плечу, запустила руку между ног…

– Ты чего, дура?!! – взвился Олег. – Больно же!

– Дикарки они все! – Восторженно покатился от хохота хан, и его гогот тут же подхватили воины. – Чего в них потерял, урус? Эй, Мимир… Вытащи ее из юрты и сломай шею.

Глаза невольницы округлились. Она затравленно оглянулась на грозного раба, посмотрела на Середина, принялась часто-часто наглаживать ему ногу.

– Подожди, – остановил хозяина ведун. – Пусть постарается.

Девка, переведя дух, стала оглаживать Олега помедленнее, распустила завязку штанов, запустила руку под них, на этот раз действуя с предельной аккуратностью. Середин прикусил губу. Его совесть противилась тому, что русская невольница, его соотечественница, вынуждена выполнять прихоть какого-то дикаря и что он сам является участником этого чудовищного представления… Но не позволять же превращать девчонку в мертвый мусор, как поломанную куклу!

Хан облизнул губы, глядя на старания невольницы возле гостя, налил в пиалы кумыс, одну протянул Олегу, из второй сделал пару глотков, поманил к себе все еще танцующих хазарок, жестом остановил в паре метров от себя…

– Вот ты, – ткнул пальцем в крайнюю.

Рабыня, скинув фату, опустилась рядом, расстегнула на хозяине пояс с оружием, пробежала пальчиками ему по груди. Правитель довольно зажмурился, сделал еще глоток, кивнул гостю:

– Ты не думай, урус, у меня воинов в достатке. Токмо здесь несколько сотен. А по кочевьям втрое больше будет. Не каждому свое покровительство предлагаю.

– За что же мне такая честь? – удивился Середин, тщетно стараясь не обращать внимание на то, что происходит у него внизу живота.

– Колдун, воин, коваль. И все сразу… – Ильтишу отпил еще кумыса, откинул голову. На губах его играла мечтательная улыбка. – И те, и те есть у всех. Но все сразу… Хочу!

К кому относилось последнее слово, Олег не понял, поскольку хазарка принялась торопливо стаскивать с себя шаровары. Русская невольница была уже раздета, а потому просто перебралась на Середина и плавно опустилась сверху.

– Я просто путник, хан… – запнулся ведун, пытаясь сохранить ясность мысли среди дивного коктейля из опьянения, усталости и женской ласки. – Я всего лишь путник, не способный стать князем, но и не желающий превращаться в слугу. Лучше быть правителем двух коней, чем слугой при целом табуне…

– Твои речи достойны истинного вогула, урус. И токмо от этого я не гневаюсь на твое упрямство.

– Тогда позволь мне… Позволь… Посво…

Горячая волна покатилась по телу, ослепительно-белый взрыв изнутри швырнул Олега куда-то в небытие. Ведун увидел себя среди сияющей пустоты. А может, и на небесах – поскольку по сторонам перемещалось нечто пухлое и светлое. Тело наполняла необычайная легкость, сладость. Внезапно прямо из света соткался хорошо сложенный, загорелый парень лет двадцати пяти, у которого из одежды был только небольшой оливковый венок, лежащий на кудрях, да куцая белая тряпочка на поясе. Парень вынул из-под мышки коричневую книгу из непонятного материала, с глубоким тиснением. Книга имела не меньше метра в высоту и полуметра в ширину, а потому рисунок на обложке Олег разглядел прекрасно: длинная спираль с раздвоенным кончиком в середине и две двойные окружности у нижних углов с золотыми точками в центре. Парень раскрыл книгу, отсчитал жесткие золотые страницы: первая, вторая, третья, четвертая, указал пальцем на какие-то значки. Ведун протянул к ним руку и…

…шумно выдохнул, перебирая пальцами над столом.

– Она сбоку! – весело фыркнул хан.

Олег опустил глаза, увидел рядом с собой пиалу с кумысом, подхватил ее и в несколько глотков осушил.

– Ну, и как тебе уруска?

– Здорово, – перевел дух Середин.

– Ну, так забирай. Дарю, – отмахнулся правитель и повернулся к хазарке, с силой сдавив ее грудь.

За столом полураздетые вогульские воины развлекались с остальными хазарками, у очага Мимир деловито обгладывал с внушительной кости остатки мяса.

Олег подумал, что более удачного момента может не представиться, отполз немного в сторону, прихватив с собой ближайшую подушку, растянулся на ковре и закрыл глаза…

Слово воина

Проснулся ведун от холода. Зябкий и влажный воздух скользнул по ноге, прокатился по тонкой шелковой рубахе, забрался под ворот. Олег, передернув плечами, поднял голову и увидел, что наступило утро. Полог шатра каким-то образом ухитрился сбиться в сторону, и в приоткрывшуюся щель вместе с утренними лучами свежий ветер заносил мелкие искрящиеся снежинки.

– Опять, наверное, обложило. – Передернул плечами Середин, поднялся, дошел до выхода, наклонился, выглядывая наружу. Нет, небо оставалось голубым, с мелкими облачками. Это хорошо. Простеньким заклинанием для начинающих плотную хмарь не разогнать, а вогулы наверняка захотят попробовать. Не получится – крайним окажется он. И вообще – сматываться нужно поскорее, пока туземцы новых фокусов не захотели. Практическая магия неброская, человек сам не замечает, как начинает по воле колдуна действовать. В том и смысл. Разгонять облака, бить по пальцам молотком и колотить себя ножом в живот любой дурак может. Вот только практического проку от этого никакого нет. Оттого Ворон учеников красочным чудесам и не учил…

Олег приподнял полог еще выше, оглядел шатер. Хан спал под мягкой, расшитой катурлином, кошмой, широко раскинув руки. Локоть приходился как раз на горло хазарке с распущенными волосами, но невольница преспокойно посапывала, ничего не ощущая. Остальные рабыни храпели по другую сторону стола вперемешку с подушками, полураздетыми воинами и коврами. Еще кто-то дрых вдоль стены, но эти устроились лучше всех – они были и одеты, и ковров на себя натащить не поленились.

Наконец Середин разглядел старого, но еще крепкого Мимира, подошел, пнул ногой.

– А?! – мгновенно встрепенулся тот.

– Сумки мои где, земляк? – поинтересовался ведун.

– Какие сумки? – не сообразил невольник.

– Двух лошадей я вчера у коновязи оставлял. Чалого, вьючного, и гнедую. Чалого – перед охотой ханской, гнедую – вечером.

– А, простите, господин… – Несмотря на вежливый тон, раб не сделал даже попытки оторвать свою задницу от земли. – Супротив шатра ханского юрта детская стоит. Туда все вьюки гостевые и отнесли.

– А кони где?

– В табуне ханском, вестимо. Стоги для них под самыми стенами городскими сметаны.

– Ладно…

Ведун вышел на улицу, сладко потянулся, огляделся по сторонам. Все, как вчера: полупустое стойбище, десяток беспечно веселящихся детей, пара семенящих куда-то женщин в длинных халатах, еще несколько бесполых существ в дерюгах, дырявых шкурах и обмотках на ногах. Возле каменной бабы горел костер, оттуда пахло мясом. Но, скорее всего, это была не жертва, а просто завтрак для кого-то из вогулов.

Середин обогнул стоящую напротив юрту, вход в которую был сделан с противоположной стороны, вошел в нее. Внутри, сидя на подушке, немолодая женщина кормила грудью ребенка. Раскосая, желтолицая, коренастая. Вогулка, наверное. Она повела плечом, отвернулась. Олег с таким же безразличием оборотился к ней спиной, нашел свои сумки, развязал ту, что с новгородским серебром, вытащил кошель с двумя гривнами. Ничего не поделаешь: проиграл так проиграл.

Сунув деньги за пазуху, Олег направился к высоким городским стенам и очень скоро увидел и табун. Небольшой, коней в полтораста – видимо, только ханские скакуны тут паслись. Почти сразу ведун углядел чалого мерина – тот как раз выщипывал из стога сено. Гнедая стояла немногим дальше, бок о бок с ханским жеребцом, положив голову ему на круп – так же, как и жеребец ей. Похоже, и у этой парочки ночь задалась душевная.

Олег потоптался и повернул назад.

К тому времени, когда он вернулся в ханский шатер, здесь уже началось ленивое шевеление. Хазарки ползали по коврам, собирая свое скудное облачение, Мимир разжигал огонь, приближенные воины одевались – и только хан, бодрый как огурчик, сидел у стола, расправив плечи, и неторопливо, по одному, закидывал в рот кедровые орешки. В первый миг ведун подивился тому, что после вчерашней попойки вогул чувствует себя как ни в чем не бывало, а потом обратил внимание и на то, что сам не мается никаким похмельем.

– Видать, и вправду говорят, что кумыс целебен, – кивнул Середин и направился к правителю вогулов, выложил перед ним тяжелый кошель. – Вот, великий хан. О заклад я вечор с тобою бился. Две гривны серебром ты с меня своею саблей взял, признаю.

– Это да, взял, – довольный собой Ильтишу прибрал кошель, кивнул в сторону невольницы, настороженно сжавшейся в комок под краем красно-коричневого цветастого ковра. – А как тебе мой подарок? По нраву пришелся – али прибить, дабы харч зря не переводила? Ты скажи, я тебе другую дам. Чтобы и в теле, и в деле ночном поумелее…

– Пусть будет, – махнул рукой Олег. – Просьба у меня к тебе, великий хан. Не подскажешь, как мне через Болгарию Волжскую проехать без заморочек? Сказывали мне, нехорошо они к путникам относятся. Особенно к русским.

– Аркан себе на шею накинь, урус, да к седлу с воином вогульским привяжи, – ответил, войдя в шатер, уже знакомый Олегу голубоглазый вогул. – Урусы, вестимо, завсегда на аркане бегать должны. Тогда и не удивится никто. Не тронет. – И воин, пригладив тяжелую золотую цепь, низко поклонился: – Приветствую тебя, великий хан. Надеюсь, сие утро одарит тебя удачей.

– И тебе хорошего дня, Уйва. – Правитель жестом пригласил гостя к столу, потом повернул голову к Олегу: – А разве не согласился ты, урус, саблю свою на верность мне поцеловать и в кочевье остаться?

– Прости, великий хан, не могу, – отрицательно покачал головой Середин. – Ты же воин, хан! Разве ты покинул бы свое кочевье, зная, что ему грозит вражий набег?! Разве не стал бы на его защиту?! Ты сам сказал, что в набег на Родину мою собираешься. Стало быть, и место мое там, на родных рубежах.

– Ох, урус, жалко тебя отпускать… – Ильтишу протянул руку к кувшину, покачал в руке, налил понемногу кумыса себе и Олегу, отпил. – Жалко, но слова ты молвишь правильные. Грешно ратному человеку земли отчие на поругание бросить. Ладно, ступай. Однако же помни: сойдемся в сече – пощады тебе не подарю. Рубить стану нещадно.

– Благодарю тебя, мудрый Ильтишу, – с облегчением прижал руку к груди Середин. – Но только как мне через болгарские рубежи без препон пробраться?

– Как они разберут, урус ты али нет, коли сам хвастать не станешь? – пожал плечами хан. – Халат заместо налатника своего купи, сбрую медью укрась. Бунчук я тебе свой дам. Моим воином назовешься.

– Как ты можешь, великий хан! – не вытерпел Уйва. – Как можешь ты доверить свой бунчук этому драному бродяге?! Он опозорит честь твоего и моего рода! Куда ему с медвежьей харей под твоим бунчуком ходить!

– Да, – хмыкнул хан, – это верно. Ты, урус, воистину оброс, как медведь лесной. Лезет шерсть, что трава на кочке, а тебе все едино. Издалека видать – не вогул. Мы издавна к красоте тянемся, абы как ничего не пускаем.

– В яме колодезной его место, а не в седле под бунчуком, – буркнул голубоглазый вотяк. – Зверю лесному на цепи сидеть положено, а не за ханским столом.

– Да, поймут немедля, – кивнул правитель. – Уйва, дай мне твой нож.

Вогул, поклонившись, выдернул из ножен свой короткий клинок, протянул хану. Ильтишу, чуть задрав рукав рубахи, провел лезвием по коже, сдул срезанные волосинки.

– Ладно отточен, – кивнул хан. – Теперича, Уйва, возьми его в свои умелые руки и сбрей урусу бороду там, где она его с медведем схожим делает. Пусть у него усы и борода впредь от моих неотличимы станут.

– Я?! – взвинтился вогул.

– Ты, – кивнул Ильтишу, не обращая внимания на уже клокочущую ярость своего соратника. – И запомни, Уйва. Пока урус гость, пока он в моем шатре, в моем кочевье – ни единой капли крови он пролить не должен. Иначе за каждую его каплю я крови много пролью. Позор на свой род навлекать не желаю. Гостям у меня в юрте опасаться нечего. Начинай, Уйва, мы ждем.

От еле сдерживаемого гнева у голубоглазого вотяка затрепетали крылья носа, но он подчинился – взял нож, подошел к Олегу. Острое лезвие заскребло по коже возле кадыка. Ведун невольно сглотнул. От идеи хана он был в еще меньшем восторге, чем проклятый голубоглазый русофоб. Ощущать на глотке холодную сталь, знать, что держит ее в руках ненавидящий тебя человек – удовольствие куда ниже среднего. Но и против воли вогульского правителя не попрешь: здесь от его капризов зависит все и вся.

Наконец Уйва отступил, вытер нож о штанину, вогнал обратно в ножны. Олег, морщась от неприятного жжения на шее и лице, выдернул саблю, поднес клинок к глазам, вглядываясь в отражение на полированной стали. Тонкие усики, идущие над верхней губой и от уголков рта спускающиеся вниз, до самого подбородка; маленькая темная бородка на впадинке подо ртом. Теперь он и вправду походил не на русского или варяжского ратника с окладистой бородой, а на урожденного араба с изящными чертами лица.

– Эй, тощая! – окликнул русскую невольницу хан. – Чего таращишься? Беги, снега хозяину принеси.

Ильтишу взял кувшин, вытряхнул остатки кумыса Олегу в пиалу, жестом предложил тому протереть лицо. Середин послушался, и зуд вроде как стал меньше.

– А теперь ступай к табуну, – повернулся правитель к своему воину, – и вели привести урусских коней.

– Я? – снова вспыхнул Уйва.

– Ты, ты, – кивнул хан, вглядываясь вогулу в лицо. Тот немного поколебался, после чего сложился в низком поклоне и выбежал из шатра. Снаружи донесся сдавленный вскрик. Видимо, кто-то из невольников попался голубоглазому под горячую руку.

Вошла девица, принесла в сомкнутых ладонях кучу рыхлого чистого снега. Олег торопливо запустил в него руки, растер по лицу:

– Ой, хорошо!

– В этой жизни много хорошего, – улыбнулся хан. – Иногда даже не замечаешь, как близко подступает к тебе счастье и как легко ты уносишься от него прочь. Коли в сечу выйти решишься, урус, бунчук мой рядом с юртой своей поставь. Глядишь, в гости заеду.

– Благодарю тебя, великий хан, – поклонился Олег, после чего выгреб из рук невольницы остатки снега.

– Как невольники коней приведут, ты поезжай, урус. Пусть твоя дорога будет ровной и чистой. А я ныне на Каму отправляюсь. Скачки у нас там с родами юргинскими, праздник. Но тебе, я вижу, недосуг.

Ильтишу небрежно отмахнулся и вышел на улицу.

Вздохнув, Олег задумчиво отер влажное лицо, глядя на стоящую перед ним невольницу. Сейчас, без драной шкуры на голове и обмоток на ногах, она выглядела поприличнее, чем накануне вечером… Но не намного. Девка пахла, как это принято называть в приличном обществе, «хорошо выдержанным сыром». Волосы сальные, слипшиеся, сарафан и рубашка посерели от въевшейся грязи – одежда, небось, больше года нестиранная. К тому же, если он не хочет двигаться со скоростью пешехода – для подаренной рабыни нужен конь, упряжь. Еще и кормить ее, заразу, теперь придется. А пользы… Ну, какая может быть от бабы в походе польза? Даже не попользуешь – чай, не лето на дворе, на полянке не разденешься, на пляже не покувыркаешься, в реке не умоешься.

Похоже, мысли ведуна достаточно ясно пропечатались на его лице: рабыня медленно опустилась на колени, подползла ближе, обняла его за ноги:

– Не убивай меня, мой господин… Я буду послушной… Я буду ласковой…

– Отойди, – дернул ногами, освобождаясь, Олег. – Звать тебя как?

– Заряной зовут, – только крепче вцепилась невольница. – Ряной.

– Откуда ты?

– Из Гороховца, суздальского, на Клязьме.

– Встань! Дорогу к нему знаешь?

– Помню, – всхлипнула девка. – Помню, как гнали…

– Встань, мешаешься! – повысил голос ведун, и Заряна наконец-то разомкнула руки.

Олег вздохнул, подошел к Мимиру, который растаскивал ковры по шатру так, чтобы они лежали более или менее равномерно, закрывая настеленную понизу кошму.

– Слышь, старик, дело есть, – негромко окликнул невольника Середин. – Ты тут вроде как при хозяйстве, да?

– Есть немного, – выпрямился тот.

– Прибарахлиться мне нужно, – еще тише сказал Олег. – Девку эту одеть для дороги. На ноги там чего-нибудь, на плечи. Ну, чтобы не замерзла в пути. Себе халат хочу ханский. Какой попроще. Ну, и седло с уздечкой нужны. Ее ведь сажать куда-то нужно.

Старик покосился на навострившую уши Заряну, пожал плечами:

– Полгривны давай – все найду.

– Да ты чего, старый, одурел? – поразился Олег. – Да за такие деньги можно коня со всей упряжью и рабыней одетой купить!

– Дык, покупай. – Мимир наклонился, деловито дернул за углы ковер, на котором стоял ведун. – Город рядом, лавок много.

– Некогда мне, старик. Тороплюсь. Сейчас коней приведут.

– А коли спешишь, – невозмутимо ответил раб, – полгривны отсыпай. Меньше не возьму.

– Вот… Электрическая сила!

Насчет коня в полном снаряжении и рабыней Олег, конечно, загнул – но коня и упряжь было можно купить совершенно точно. С другой стороны – поход в город по разным лавкам времени займет целый день. Да еще за вход заплати, за рабыню, за коней…

– Я тебе дам золотой, персидский, – предложил ведун.

– Три, – потребовал раб.

– Три золотых – это уже больше полугривны серебром, – возмутился Олег. – Ты поумерь аппетиты-то!

– А два золотых – меньше, – возразил Мимир.

– От скидку и сделай! – потребовал ведун. – А то сейчас у хана даром попрошу, так вообще ничего не получишь.

– Ускакал ужо хан-то, – гнусно захихикал невольник.

– А за тебя он сколько попросит? – не выдержал Середин и положил руку на рукоять сабли.

– Меньше, чем я прошу, – ничуть не испугался Мимир. – Да токмо за это золото ты, окромя гнева, ничего не получишь. А я добрый припас дам. Готовь монеты-то, путник.

– Две.

– Ох, и жаден ныне народ, – покачал головой раб. – Ладно, давай две.

Он отпустил ковер и поковылял к выходу, прихрамывая на обе ноги. У самого полога повернулся:

– Коней твоих обоих я оседлать велю. А добро, что ты запросил, в сумы переметные заховаю. Ни к чему здеся видеть, с чем из гостей уезжаешь. И бунчук повыше держи, дабы вогулы попрошайничать не совались.

– Хорошо, сейчас подойду… – Олег вернулся к столу, на котором еще оставались орехи, изюм, халва, взял по горсти всего, по очереди запихивая в рот, и, слегка подкрепившись перед дорогой, кивнул невольнице: – Ну, что стоишь? Поехали…

* * *

Хваленым ханским бунчуком оказался трехметровый шест с граненым наконечником на макушке и четырьмя хвостами, болтающимися на полуметровой медной цепочке: волчий, два лисьих и бурый куний, куда более пышный, нежели у рыжей любительницы деревенских кур. Что могло все это означать, как степняки способны отличить, что это символ именно хана Ильтишу, а не отбросы из охотничьей заимки, – ведун не понял. Хвосты и хвосты. На сто метров отъедешь – так и выглядят все одинаково. Однако раб, получив из рук гостя два золотых диска с изображением оскаленной кошачьей головы с вытянутым тонким языком, шепнул вставить бунчук в петлю у седла, опереть на стремя и придерживать рукой, пока город не останется позади – и Олег предпочел последовать этому совету.

К тому времени, когда солнце еще только подобралось к зениту, он уже выехал на лед реки, свысока поглядывая на кланяющихся бунчуку невольников и простых вогулов. Заряна следовала сзади так близко, что горячее дыхание чалого слышалось почти у самого плеча.

Ниже города река значительно раздалась – Олег увидел сразу три притока, вливающихся с левой стороны. Однако спустя всего метров триста русло снова сузилось, плавно повернуло вправо. По сторонам поднялись темные сосновые боры с покрытым белыми почками ивовым подлеском, до слуха донеслось пощелкивание клестов: «Кле-кле, кле-кле». Еще один поворот реки, и город окончательно скрылся за деревьями. Путники остались одни. Правда, снег был по-прежнему изрыт санными полозьями, истоптан копытами и ногами, так что опускать бунчук и привязывать его за спину, к вьюкам и сумкам, ведун не торопился. Селений вогульских впереди встретится еще изрядно. Мало ли что…

– Холодно-то как, мой господин, – негромко, но внятно пробормотала сзади девица.

Олег оглянулся. Торопясь покинуть ханский шатер, невольница не стала ни ноги обматывать, ни шкуру свою искать. Так и чесанула – босая и простоволосая… Дура. Ноги у нее уже посинели, нос и уши стали темно-красными, зубы мелко постукивали.

– Ты чего, первый раз на улицу вышла, что ли? – Олег сплюнул, придержал гнедую, спешился. Подошел к рабыне, сунул ей свои рукавицы: – На, лицо и уши разотри. Ты хоть понимаешь, что, пока мы в барахле, Мимиром собранном, разберемся, полчаса пройдет?

Отчитывая Заряну, ведун хорошенько растер ей правую ступню, потом перешел к левой. Лед под ногами начал очень мелко подрагивать, словно кто-то совсем рядом часто-часто стучал по нему молотком.

– Это еще что? – Оглянулся на реку Олег.

Сосны по берегам мирно покачивались на ветру, над их макушками проползали облака, на ветку ближней березы спорхнула черно-белая сорока, суетливо задергала хвостом. Однако ведун вернулся к гнедой, снял с задней луки щит, перекинул его за спину. Развязал свой походный тюк, начал вытаскивать медвежью шкуру. Постукивание по ногам стало более четким и ясным, теперь уже и уши стали различать торопливый цокот копыт.

– Вот, ноги укутай. – Достав шкуру, Середин отнес ее невольнице, сунул в руки. – Завернись повыше, а в седле боком сядь. Не свалишься, надеюсь?

Девица не ответила, глядя ему через голову. Ведун усмехнулся от вполне ясного предчувствия, обернулся.

Вогулов было четверо. Двое в кольчугах и в островерхих шлемах, понизу опушенных песцом, один в длинном стеганом халате с рядом железных пластин на груди; во главе же небольшого отряда мчался в расстегнутом на груди полушубке, под которым виднелся войлочный поддоспешник, в мохнатом лисьем треухе радостный голубоглазый Уйва.

– Хорошего тебе дня, урус, – еще издалека замахал он рукой. – И хорошего дня всем нам…

Воин придержал скакуна, переведя его на шаг, расхохотался – весело, от души:

– Куда же ты умчался так быстро, урус? Что же ты не попрощался с десятниками великого хана?

– Неужели ты торопился за мной вслед только для того, чтобы кивнуть на прощание, десятник? – покачал головой Олег. – Я восхищен твоей вежливостью!

– Я не столько вежлив, сколько любопытен, урус. – Вогул осадил коня шагах в пяти от Середина, сунул за пояс плеть, взял в левую руку щит, правую ладонь положил на рукоять меча. – Неужели ты и вправду един с четырьмя ратными управился? А?

– Было дело, – спокойно кивнул Олег.

– А я мыслю, врешь ты, как все рабы. И сам ты не ратник, а раб беглый. Не бывает иных русских, окромя рабов, сам знаешь.

– Ты груб со мной, Уйва, – покачал головой ведун. – Тебе так не кажется?

Вогул закинул голову и громко расхохотался:

– Груб! Вы слышали, братья? Я – груб!! – Внезапно он резко оборвал смех и свесился с седла вперед: – А тебе не кажется, урус, что ты больше не гость великого хана Ильтишу? Ты ушел из его юрты и его кочевья, и закон гостеприимства более не убережет твою поротую шкуру… Ты понял меня, урус?

Вогул выпрямился, взял в руку поводья, чуть натянул, заставив скакуна попятиться:

– Мы так помыслили, урус: позоришь ты своим видом бунчук великого хана. И посему бунчук потребно вернуть к шатру храброго Ильтишу, а тебя, урус, – выпороть за наглость и поставить к колодцу черпать воду для водопоя у наших табунов. Ты сказывал, безродный лгун, что управился един с четырьмя. Нас четверо. Что ты промолвишь ныне?

А ныне Олег мог сказать только то, что здорово влип. Против него были четверо десятников – а значит, воинов опытных, не татей лесных. Все при оружии, в броне. Хорошо хоть без копий. У Середина пика имелась – ведун оглянулся на возвышающийся над лукой седла остроконечный бунчук. Пика против всадников – это неплохо. Пару вогулов он завалит наверняка. Но если налетят скопом – больше не получится. Зарубят.

– Ты не веришь, что я в одиночку справился с четырьмя дураками? – пригладил свежевыбритое лицо ведун. – А если я дам тебе честное слово, что все было именно так?

– Слово уруса, как степная крыса, – презрительно сплюнул вогул. – Сейчас оно у моих ног, через миг – в тайной норе. Все урусы рабы. Целуй мой сапог, урус, и я пощажу тебя и возьму рабом. Целуй – или умри, как падаль.

– Ты не веришь моим словам, воин, – укоризненно покачал головой Олег. – Наверное, ты забыл, Уйва, что я знаю твое имя?

– Что тебе в моем имени, урус? – хмыкнул всадник.

– А вот что…

Середин присел, быстро сгреб снег, до которого смог дотянуться, слепил грубый столбик, чуток утрамбовал, чтобы тот держался, сдавил сверху, создавая подобие головы, потыкал пальцами, намечая глаза, нос, рот, провел по бокам, рисуя руки с растопыренными пятью пальцами. Кто-то из десятников рассмеялся.

– Что ты творишь, урус? – неуверенно поинтересовался вогул.

– Уже сотворил… – Олег расстегнул поясную сумку, нащупал там крохи оставшегося табака, растер между пальцами. – Именем Световида могучего, Мары извечной, Стречи всевидящей, Дидилии родовитой… Нарекаю тебя именем Уйва!

Олег сдунул пыль с пальцев на снежного человечка. Очень вовремя тревожно заржал и попятился скакун вогульского десятника, словно волка учуял.

– Теперь смотри сюда! – Ведун вынул из ножен свой небольшой ножик для еды, поднес к человечку, завертел лезвием, выбирая место для удара. – Во медном городе, во железном тереме сидит добрый молодец. Семью семь цепей закован, семью семь дверей заперт. Приходила Уйвы родная матушка во слезах горючих, напоила медовой сытой, накормила крупой белоснеговой, головушку погладила, кровушку пустила…

Середин чиркнул ножом поперек щеки маленького снеговичка.

– Хочешь знать, добрый молодец Уйва, что заговор сей значит? – Олег вернул нож в ножны, расстегнул пряжку ремня. – А значит он, что в первой же стычке ты в указанном месте рану кровавую получишь. Ну как, проверим, что крепче: твой меч или мое слово?

Ведун снял ремень с оружием, перебросил его через седло, повернулся к вогулу, развел руками:

– Ну, ты готов, добрый молодец?

– Да! – Голубоглазый десятник осклабился, спрыгнул на снег, скинул полушубок, подобрал упавший с другой стороны скакуна круглый щит, выдернул из ножен меч, шагнул навстречу.

– Вот и все… – Олег на секунду закрыл глаза, полной грудью вдохнул морозный воздух – и вместе с ним втянул в себя наводняющий все вокруг, ослепительный, белый свет, пропустил его через сердце, влил в мышцы рук и ног, заполнил им все тело, до последней капельки. И когда он, подняв веки, снова взглянул на вогула, тот показался ему едва ли не вдвое ниже ростом и уже в плечах.

«Дети, чистые дети… – чуть ли не с сочувствием подумал ведун. – Мог кинуть в атаку всех своих друзей. Мог сам налететь верхом. Нет же, спешился и пошел один. Чего ради? Из-за моей ухмылки? Из-за снежного человечка? Ведутся на мелкие подколки, как маленькие…»

– Мальчики, мальчики, ну, неужели вы не нашли способа умереть попроще? – усмехнулся Олег и перекинул щит из-за спины в руку.

– А-а-а! – Вогул кинулся вперед, замахнулся клинком из-за спины.

Середин повел плечами, приподнял щит чуть вверх – железо на окантовке щита крепкое, пусть степняк у меча режущую кромку потупит. Одновременно ведун поджал левую, выставленную вперед, ногу, убирая от возможного тычка, и чуть выдвинул нижний край деревянного диска… Звякнула сталь о железо – Уйва отдернул клинок, выбросил вперед щит и подступил ближе, пытаясь сократить дистанцию, сойтись щитом к щиту. Ногу, кстати, не убрал. Двоечник. Впрочем, степняки всегда отличались умением отлично рубиться с седла и почти полной бесполезностью в пешем строю.

Олег услышал резкий выдох и быстрым движением отступил на шаг назад. Из-за края щита было видно, как тяжелый меч разрубил пустоту и врезался в лед, выбив крупную крошку. Середин, не выдержав, рассмеялся, чем привел противника в бешенство. Десятник ринулся в атаку, то яростно тыкая мечом вперед, то рубя из-за головы, то пытаясь поразить врага сбоку. Однако достать человека из-за круглого строевого щита так же нелегко, как выковырять пулеметчика из хорошо подготовленного дота. Если чуть пригнуться и вовремя поддергивать выставленную вперед левую ногу, то за диском можно поместиться целиком. Поди тут зацепи! Проще сам щит расколошматить – но при железной окантовке сделать это трудно.

– Ты бы силы поберег, выдохнешься, – дружески посоветовал Середин. – День длинный…

– А-а-а! – Уйва вновь устремился в битву, занеся меч над головой.

Щиты с громким треском столкнулись. Олег шагнул вперед, смещаясь противнику за левое плечо; меч прошелестел за спиной, звонко цокнул в лед.

– Трус!! – взвыл десятник.

Середин только рассмеялся:

– Мне, что, еще и щит бросить? Ты умеешь драться только против безоружных и связанных?

– А-а! – Уйва опять кинулся щитом вперед.

Грохот удара – шаг вперед, за плечо, разворот. Новое столкновение – и опять тот же маневр.

Вогул, тяжело дыша, остановился, обдумывая, как поступить. Достать клинком врага у себя за левым плечом невозможно физически – уж так человек устроен, «мертвая зона». Недаром, по древним поверьям, именно в этом месте прячется человеческая смерть. Но и помешать ведуну уходить в эту точку десятник не мог.

– Мы будем драться – или ты собрался попить кумыса? – насмешливо окликнул его Олег.

– И кумыс будет, урус. И твоя голова на верху бунчука, – пообещал Уйва, медленно подступая к ведуну. – А твое мясо я скормлю волкам…

– Ручным? – поинтересовался Олег, упираясь ладонью в правый край щита. Похоже, теперь десятник собирался напасть именно с этой стороны. Правильно – тогда Середин не сможет обойти степняка слева. А сунуться с правой стороны – самоубийство. Это значит добровольно открыться мечу…

И все-таки Уйва никогда не поддергивает левую ногу при атаке!

– Перун! – Серединой своего щита вогул ударил в правый край диска противника, разворачивая тот к груди и одновременно пытаясь нанести укол сверху.

Ведун резко дернул щит вверх, отбивая клинок, и мигом присел, ударив краем деревянного диска в выставленную вперед ногу вогула – в самый свод стопы. Тот вскрикнул от боли – ведун отпрянул назад, отдергивая свое единственное оружие. Щиты разошлись краями, и Середин с силой толкнул левую руку вперед, метясь железной окантовкой в открытую грудь врага. У десятника округлились глаза, он резко опустил меч, высек сноп искр, вырезал пару белых щепок… Но остановить удар тяжелого щита легким клинком – безнадежно. Все равно, что велосипедом «Камаз» с дороги сталкивать.

Окантовка промяла войлочный поддоспешник, выбила вогулу из легких воздух и, наверняка, сломала несколько ребер. Глаза у десятника погасли – он отлетел на пару шагов и, рухнув на спину, широко раскинул руки. Олег тут же шагнул к нему, наступил ему на правое запястье, аккуратно вынул меч, плашмя похлопал клинком по щеке:

– Эй, Уйва! Не спи, простудишься.

Вогул застонал, разомкнул веки. Увидев поднесенный к лицу меч, он дернулся, пытаясь отползти, но тут же замер, взвыв от боли и закрыв глаза.

– Хватит жмуриться, – опять похлопал его по щеке Олег. – Погляди лучше сюда… Вот смотри. Сошелся ты в схватке с мечом против безоружного. А в итоге – лезвие-то на твоей щеке оказалось. Странно, правда? Смешная вещь заговоры. Никогда не понять, откуда что берется.

Середин чуть нажал на меч и потянул его к себе, оставляя на щеке раненого тонкую красную полоску. К уху стекла кровавая струйка и затерялась в волосах.

– Ну что, Уйва, теперь ты веришь моему слову? Молчишь?.. Ладно, тогда я скажу тебе кое-что другое…

Ведун вернулся к своему коню, опоясался саблей, потом обнажил маленький нож и подошел к маленькому снеговику:

– Во медном городе, во железном тереме сидит добрый молодец. Семью семь цепей закован, семью семь дверей заперт. Приходила Уйвы родная матушка во слезах горючих, напоила медовой сытой, накормила крупой белоснеговой, головушку погладила, кровушку пустила… – Олег пронзил ножом грудь человечка, покрутил, протащил клинок насквозь и спокойно вернул в ножны. – Вот, пожалуй, и все. Прощай, Уйва. Через месяц ты снова сможешь спокойно дышать. Будешь по-прежнему ездить верхом и слегка прихрамывать пешим. Но мы все равно больше никогда не увидимся. Потому что ты не сможешь долго избегать схваток. А чем для тебя кончится первая из них, ты теперь знаешь. Прощай.

Середин небрежно отшвырнул в сторону чужой меч, поднялся в седло, оглянулся на невольницу. Заряна так и сидела с синими ногами и медвежьей шкурой в руках. Небось, вместо того, чтобы ноги в тепло завернуть, на поединок таращилась. Дура и есть.

Тратить время на ее новое согревание Олег не мог – а ну, оставшиеся вогулы встрепенутся и захотят за товарища отомстить? Заговорить им зубы еще раз удастся вряд ли, рубиться же одному против троих – удовольствие ниже среднего. Особенно верхом. А сманить степняков с седел…

– Хватит экспериментов, – прошептал себе под нос Олег, натягивая правый повод. – Н-но, пошла! Застоялась, бездельница?

Ведун пустил гнедую рысью, с удовольствием подставляя разгоряченное лицо прохладному встречному ветру, улыбаясь мыслям и жмурясь встречному теплому солнцу. Невесть откуда появился ворон, спланировал, широко раскинув крылья, на уровень головы, пролетел метров сто на расстоянии вытянутой руки, а потом несколькими сильными взмахами поднялся на уровень макушек деревьев и уселся на сосну.

Однако сейчас у Олега не было ни малейшего настроения останавливаться, следить за птицей, пытаться угадать причины ее странного поведения. Каждый живет, как умеет. Зачем совать свой нос в чужие планы? Если, конечно, эти планы не собираются перечеркнуть твои…

За пару часов тряской скачки они миновали два двора на левом берегу реки и три двора на правом. Потом с правой стороны примкнула еще одна река, еще шире той, по которой они скакали, и почти целый час по берегам тянулся только лес – густые чащобы без всяких просветов. Олег придержал коней, подумав о том, что не мешало бы и перекусить. До сумерек, конечно, еще далеко – но ведь он не на гонках, спешить некуда.

– Ну что, остановимся на полянке? – Оглянулся на невольницу Середин и увидел, что она покачивается в седле с закрытыми глазами, сжимая в руках черный меховой сверток.

– Электрическая сила! – Ведун закрутил головой и отвернул в ближайший просвет, оказавшийся всего лишь узкой прогалиной между соснами. Торопливо отпустив подпруги, он осторожно снял рабыню с седла, прижал ухо к груди. Там по-прежнему тихонько постукивало. – А ну, вставай! Ну, просыпайся!

Заряна лишь тихонько застонала.

– Просыпайся, дура! – Олег похлопал девицу по белым щекам. Опять в ответ прозвучал только слабый стон. – Вот… Ква!

Ведун отпустил невольницу. Та рухнула в снег, но от сотрясения хоть как-то пошевелилась, свернулась калачиком. Олег сплюнул, снял с лошадей седла, кинул потники на снег, поверх постелил свой налатник, раскатал медвежью шкуру. Потом опять взялся за девицу: срезал с нее ножом одежду, начал растирать тело снегом. Поначалу Заряна едва постанывала, потом начала жалобно скулить и даже вяло отмахиваться руками.

– Просыпайся! – распарившись от работы, Олег скинул с себя косуху, шапку. – Просыпайся! Нечего тут вылеживаться…

Когда мокрая от растаявшего снега невольница наконец зашевелилась, Середин уложил ее на потники, накрыл шкурой, потом скинул оставшуюся одежду и влез туда же.

Тело у невольницы казалось холоднее снега, но пришлось терпеть – ведун прижался к ней покрепче, продолжая по мере возможности растирать, потом сунул руку между ног. Заряна не реагировала – однако тут было не до ласк, а потому Олег вошел в нее, как только оказался готов сам.

Поначалу девица никак не отзывалась на его движения, но мало-помалу ее дыхание участилось, сердце застучало сильно и часто, бедра принялись покачиваться синхронно с мужскими… И когда все кончилось, под мохнатой шкурой стало так жарко, что хотелось вылезти на воздух освежиться.

– Придумал же Создатель… – с облегчением вытянулся на пахнущем конским потом войлоке Олег. – Самая эффективная лечебная процедура… И ведь обязательно с каким-то вывертом приходится использовать, так просто в рецепте не укажешь: три раза в день, за пятнадцать минут до еды.

Он выждал немного, приходя в себя, потом вылез наружу и оделся. Еще требовалось развести огонь, растопить лошадям воды и задать им овса, сварить кашу, причем на двоих – себе и рабыне, что уютно посапывала под теплой шкурой…

– Свободу угнетенным! – сплюнул в сугроб Середин, достал топор и отправился в лес.

Кама

Мимир не обманул. В привязанном на крупчалого мерина тюке обнаружились войлочные тапки с шнуровкой немного выше щиколотки, меховые штаны, куртка из толстой шерсти с вышивкой в виде тюльпанов, высокий каракулевый колпак. Все это Заряне пришлось надеть на голое тело – старое, грязное и вонючее тряпье Олег спалил. Свой налатник он накинул рабыне на плечи, поскольку обещанный ханский халат старик тоже положил – толстый, почти в два пальца, льняной снаружи и фланелевый изнутри, набитый ватой пополам с вылезающим наружу конским волосом. Прошит был халат не просто нитью, а толстым черным волосом и мягкой железной проволокой. По бокам шли широкие медные пластины – аккурат от подмышек и до пояса, прикрывая слабые ребра. Еще одна пластина – круглый диск с оскаленной клыкастой пастью – заслоняла солнечное сплетение. Спереди халат запахивался почти на всю грудь, давая надежную двойную защиту. Прямого удара, конечно, такая броня не выдержит – а вот скользящим ее так легко не прорубишь. Между тем, от сильного прямого удара не спасает даже кираса – но она, в отличие от стеганого халата, в морозный день от холода не убережет, и на снег ее постелить нельзя.

Бунчук из стременной петли Середин убирать не стал, а потому, когда он поднялся в седло, от настоящего степняка его стало не отличить: кривая сабля опоясана поверх халата, тонкие усики, коротенькая бородка, пушистый лисий малахай да бунчук со звериными хвостами в руке.

Вот только невольница не сзади тянулась, как положено покорной женщине, а все норовила пристроиться сбоку, стремя к стремени, как равный товарищ, а не добыча лихого воина.

– Так откуда ты, говоришь? – покосился на всученную ему в дорогу спутницу ведун.

– Гороховецкая я…

– Это я слышал, – кивнул Середин. – Гороховец на Клязьме. Вот только что за город? Первый раз слышу.

– При деде моем его боярин Вечеслав основал, Словенский, – охотно сообщила девушка. – Сказывали, на брата осерчал сильно, что на стол Суздальский заместо него сел. Ушел из града стольного с дружиной малой, что на верность ему клялась, посадских, «любо» кричавших, с собой забрал, да промеж Лухой и Окой на Лысой горе новую твердыню поставил. Дурные слухи о горе Лысой ходили, но боярин порешил: после измены братской его более ничто не страшит.

– Лысая гора… – поморщился Олег. – Я бы в такое место ни за какие коврижки не пошел. Лысых гор на земле немного, и завсегда что-то дурное на них творится.

– И про князя Вечеслава нехороший слух пошел. Мол, с Чернобогом от обиды сладился, колдовством занялся. От того долго на Гороховец наш с мечом никто не ходил. Однако же попривыкли. Отец еще малым был – черемисы град обложили, земли окрестные затеяли разорять. Князь суздальский, обиды оставив, с дружиной на подмогу пришел. Погнали черемисов братья, однако же ссоры не оставили. Как сын князя Гордей после смерти отца в Суздале утвердился, боярин под стены суздальские ходил, горожан звал племянника скинуть. Но не скинули. Так вражда по сей день и ведется. У нас Руслан, внук Вечеслава, недавно наследство принял. А в Суздале по сей день Гордей держится. Руслан Суздалю меч на верность целовал, однако же мысли нехорошие таит. Нет любви между родичами. Токмо помощь ратная. Да и та по нужде. Рубежи-то с черемисами да половцами общие.

– Сама-то как в полон попала?

– С братом по деревням окрестным за шкурами да припасами поехали. Коли на месте покупать, завсегда дешевле выходит, нежели на торгу, в городище. На трех телегах отправились… – Девушка вздохнула, утерла глаз, хотя никаких слез на них не навернулось. – От на тракте эти… На нас и налетели. Брат топором отмахаться пробовал, но его арканами сбили, повязали. А у меня токмо плеть и была…

Девушка смолкла, погрузившись в грустные воспоминания, и тревожить ее Середин более не стал. Река продолжала уводить путников вперед, плавно изгибаясь меж густыми лесами.

Снег на реке был изрядно истоптан лошадьми, перемешан полозьями – однако на берегах ни единого дома не встретилось ни на первый, ни на второй день пути. Что это могло означать, Олег понимал прекрасно: порубежье. Сегодня граница лежит здесь – завтра там; сегодня вогулы с болгарами дружат – завтра воюют. И катится набег по приграничным полям и деревням. К центру страны ворога, может, и не пропустят – но вот пограничные селения разорят наверняка. Вот и не селятся люди у проезжего тракта, не гонятся за жирной копейкой, что с проезжего купца за припасы и ночлег снять можно. Жизнь дороже.

– Значит, Болгария близко, – пробормотал себе под нос Середин. – Ее миновать бы, а там и до Руси рукой подать…

Про Волжскую Болгарию он кое-что помнил – историю в школе изучал. Кочевники, жили где-то на месте будущего Татарстана. Вместе с соседями устраивали набеги на Русь. Но вот откуда в верховьях Камы взялось вогульское ханство? Хотя история – дело темное. Коли мертвецов своих степняки не хоронили, а кремировали, то захоронений после них и не найти. Города деревянные, укрепления земляные. Напустит коварная Мара черную смерть – и начнут люди целыми семьями погибать. Живые от страшной напасти убегут верст за тысячу, осядут на новом месте. Сгниют деревянные строения, расползутся земляные валы, поднимутся над древними городищами вековые леса… Что останется от некогда великой державы? Только сказки в молве народной, да мелкие золотые погремушки, рассеянные под лесными мхами. Сколько могучих держав, сколько несокрушимых городов сгинуло так, не оставив после себя ни единого намека? Не счесть…

Из-за поворота показался санный обоз. Олег сунул рукавицы за пазуху, погладил древко бунчука, согревая дерево. Взял в левую руку щит, щурясь на приближающихся путников.

– Заряна, справа поезжай, – приказал он.

Девушка послушалась: не хуже ведуна понимала, что купец на дороге в любой момент татем может стать, коли добычу легкую почует.

Обоз продолжал выползать. Первые сани, вторые, десятые… тридцатые… сотые… Сопровождающие сидели только на каждой третьей повозке, лошади большей частью шагали, привязанные к впереди идущим саням.

– Полтораста саней – и никакой охраны! – присвистнул Олег. – Ничего себе! А нам всегда говорили, что здесь – дикие места…

Охрана, конечно, имелась – трое верховых в начале обоза да пятеро в конце. Но для такого огромного поезда это сущая ерунда.

– Люди сказывали, за нападение на купца смерть на колу что у болгар, что у вогулов положена, – сообщила невольница.

– Не-ет, что-то тут не то, – покачал головой ведун. – Пугай не пугай, а охотники до легкой наживы всегда найдутся. На Руси или в Европе только сунься на тракт без телохранителей – враз в канаве придорожной закопают. А тут… Или они честные все, или власть кто-то железной рукой держит.

Они миновали замыкающую повозку, сопровождаемые угрюмыми взглядами всадников, проехали еще пару километров – и вскоре увидели впереди белую стену, перегораживающую реку. На берегу из-за стены поднимался сизый дым, торчали наконечники копий с разноцветными флажками.

– А вот, похоже, и засека, – приподнялся на стременах Олег. – Ты не поверишь, Заряна, все детство мечтал в Болгарии побывать. Золотые пески, Варна, Солнечный берег. Никогда не думал, что стану въезжать в нее вот так…

Стена представляла собой всего лишь снежный вал, политый водой, и была, скорее, не оборонительным укреплением, а просто заграждением, препятствующим проезду путников мимо узких ворот, за которыми горели два костра. У огня сидели на деревянных щитах трое воинов – именно воинов, в пухлых меховых штанах и прочных бычьих сапогах, в кольчугах, надетых поверх стеганых поддоспешников, которые спустя почти тысячу лет станут называться ватниками, в шлемах с ниспадающими на плечи бармицами. Но больше всего Олега удивили сабли – на боку у болгар висели не обычные на Руси и в диких землях прямые мечи, а легкие кривые сабли. Копья пограничной стражи, составленные в пирамиду, стояли на три метра в стороне – скорее, не из безалаберности, а из опасения, чтобы на них не отлетели искры от костров. Со стороны берега доносилось конское фырканье. Скакунов пограничной стражи ведун не разглядел, но зато увидел жилье воинов: прямоугольную землянку, над которой возвышались всего два бревенчатых, срубленных «в лапу», венца и крытая дранкой кровля. За строением прямо из земли тянулся вверх легкий дымок.

С такими жилищами Середин был знаком: рыть их предпочитали на холмах, в глинистом грунте. Внутри складывали небольшой очаг, вместо трубы использовалась прокопанная сбоку в земле штольня, а крыши очень часто крылись поверх рыхлого слоя дранки дерном. При всей неказистости эти землянки получались довольно теплыми, хотя никакого специального утепления в них не делалось, и строились они быстро и легко. Вот только грязновато в них было: либо пыльно, либо сыро – в зависимости от погоды. Да еще живность всякая из стен часто вылезала.

– А ну, стой! Кто таков? – поднялся от огня один из стражников. Молоденький еще совсем, безусый и безбородый.

– Путник, – натянул поводья ведун. – Прохожий человек.

Юный воин в ответ промолчал, явно чего-то ожидая, и вскоре стало ясно, чего: из землянки появился старший караула: лет сорока, с бритым подбородком и длинными, пышными, загнутыми вниз усами, в остроконечном шлеме с серебряной чеканкой, вбитой прямо в железо. В шелестящую кольчугу на животе была вплетена овальная пластина с золотым трезубцем, на поясе болталась сабля с обмотанной тонким сыромятным ремнем рукоятью, но богатыми, с серебряными накладками, ножнами. Следом показался «босолицый» старичок в белой чалме и свободном черном бархатном халате.

Олег понял, что так просто через здешнюю границу не проскочить, и спешился.

– Доброго всем дня и долгой жизни, – первым поприветствовал порубежников ведун.

– Да продлит Аллах твои годы, путник, – ответил за всех старик.

– Кто таков, куда едешь? – Старший обошел коней, похлопал ладонью по мешкам. – Какие товары везешь?

– Нет у меня никаких товаров, – пожал плечами Середин. – Это все припасы в дорогу. Шкура, котелок, инструмент кое-какой, овес, ячмень, одежда сменная, мясо… Мясо, кстати, заканчивается, а ехать надеюсь еще далеко, до Суздаля. Не подскажете, тут где-нибудь прикупить сушеного али вяленого мяса нельзя? Хотя можно и обычного. Зима все-таки, не попортится.

– Почто тебе в Суздаль понадобилось? – остановился возле чалого стражник. – То земли русские.

Заряна по-прежнему сидела в седле, спешиваться не собираясь, однако на подобное высокомерие старший внимания не обратил. Скорее всего – просто причислил женщину к походным припасам, наравне с тюками и чересседельными сумками.

– Я еду под бунчуком великого хана Ильтишу, союзника Болгарии, – гордо заявил Олег. – А в Суздаль везу взятую в прошлом набеге невольницу. Торговые люди сказывали, отец за нее выкуп богатый обещал.

– Союзник?! – весело расхохотался болгарин. – Вогулы – болгарскому кагану союзники?! Ох, насмешил! Скоро псы походные начнут себя нашими союзниками величать! Ой, уморил… Да твоих вогулов в походе при нашем войске и нескольких сотен не набирается!

– Да наш хан больше тысячи нукеров в седло поднять может! – решил для большего правдоподобия обидеться Олег.

– Что такое тысяча для нашей армии? – безразлично пожал плечами болгарин. – Каплей больше, каплей меньше. Великий каган простирает на вас свою милость, дозволяя вливаться в его рати, а не отгоняя от северных рубежей, и ничего более. Союзники… Клянись, что товаров не тащишь, в городах наших продавать.

– Клянусь именем Сварога, что нет при мне никаких товаров вообще, – прижал руку к груди Середин.

– Два дирхема плати за проезд через болгарские земли. Монету за себя, монету за двух коней с вьюками. Коли серебра-злата нет – шкурку кунью давай.

– Новгородское серебро возьмете?

– Коли чешуя, то десяток.

– Сейчас посмотрю… – Олег полез в переметную суму, достал один из последних, оставшихся с лета, трех кошелей, развязал… – Чешуи нет, только деньги.

– Экий ты… – удивился болгарин. – С серебром катаешься… У вогулов отродясь такого не случалось. Завсегда шкурами платили.

У Олега засосало под ложечкой от предчувствия вымогательства, однако у порубежника дальше удивления дело не пошло:

– Коли деньги, то четыре. По две за дирхем.

Ведун расплатился, завязал кошелек, вернул в сумку.

– Исмаил, запиши в грамоту единого путника о двуконь! – крикнул в сторону землянки старший. – Он ваш, почтенный Фирас Абу.

Старик закашлялся, подошел ближе, кивая головой:

– Милостью Аллаха, великого и всемогущего… Веруешь ли в Бога единого и всемогущего, путник?

– Верую в Сварога, породителя земель наших, внуками коего являемся по рождению! – решительно отрезал Олег.

– Боги ваши языческие, на деле демоны все, порождение шайтана. Проезжая через земли болгарские, гляди по сторонам, язычник, гляди внимательно. Все, что увидишь ты, даровано народу нашему милостью Аллаха, Его мудростью и прозорливостью, Его благоволением к детям своим. Ибо детям демонов не дано подниматься из жизни дикой к светам разума и благодати. И пусть снизойдет на тебя прозрение, да прикоснется к тебе всемилостивейший Аллах своею благодатью. Бери своих коней и проходи меж очистительными огнями…

Олег, удивившись столь быстро закончившейся проповеди, взял гнедую за поводья, кивнул Заряне, веля ехать за собой. Старик, что-то пробормотав себе под нос, кинул в костер горсть какого-то крупнозернистого порошка. Воины немедленно пригнулись к земле, огонь затрещал, дым стал серовато-зеленым и таким вонючим, что ведун учуял невыносимый запах за несколько шагов. Однако деваться было некуда – он задержал дыхание и пошел сквозь едкую завесу. Сзади возмущенно заржал чалый – но Заряна справилась и заставила его пройти-таки между костров. Олег кивнул мулле, поднялся в седло.

– Ты, вогул, слышь, коли совсем беда с припасом, – крикнул в спину стражник, – так верст через двадцать, как река разольется, по правую руку приток широкий будет. По нему три версты вверх крепость стоит, Сайгат. К ней отвернуть можешь. А поежели с пути отворачивать лениво, так дня через два Марха стоять будет. Аккурат на Каме. За ним дальше – Арнас, Басов, Челмат. Там и дворы постоялые имеются, и торг побойчее.

– Конному или обозу два дня? – оглянулся ведун.

– Конному, – кивнул старший караула. – Два по девяносто верст будет, не меньше. Смотри… Союзник! – И болгарин снова покатился со смеху.

– Спасибо на добром слове, – помахал рукой ведун и пустил коней в рысь.

До разлива они добрались часа за два. Точнее – до широкого ледяного поля, с которого ветер дочиста вымел снег. Еще не торопящееся к закату солнце пробивало толстый прозрачный панцирь реки насквозь, и с высоты своего седла Олег видел, как возле серого глинистого дна, медленно поводя хвостами, удерживаются в любимых промоинах темные рыбы, как покачиваются, стелясь по течению, длинные нити водорослей. Подковы мчащихся галопом лошадей выбивали белую крошку, со звонким цокотом врезаясь в лед – но обитатели подводного царства не обращали на это никакого внимания.

Километр проносился за километром, а ведун все вглядывался и вглядывался, надеясь узреть внизу русалку, водяного или, на худой конец, утопленника – но кроме похожих на змей налимов или шевелящих крупными клешнями раков не смог заметить никого. Видать, скучно холодной водной нечисти смотреть на мир через прозрачную, но непреодолимую стену, словно из зачарованного зеркала. Расползлись по берлогам, по омутам темным, забились в норы глубокие, под топляки темные, да спят, первого тепла дожидаючись. Копят силы колдовские да планы хитрые вынашивают…

Но вот река сузилась вновь, вильнула в сторону, и лед опять закрылся толстым снежным покровом. Только здесь Середин сообразил, что давным-давно проскочил нужный поворот.

– Вот тебе и ква, – пробормотал он. – На лягушек болотных засмотрелся. Ладно, на несколько дней сушеного мяса хватит – сколько можно его с собой таскать? А там, глядишь, и городок встретится. Как там его таможенник называл? Марха? Или Арнас? В общем, увидим – узнаем.

К полудню второго дня пути они миновали примыкающую с левой стороны широкую реку – почти такую же, как сама Кама. И следом за этим – словно река являлась заговоренной от всякой растительности границей – всякие леса по левую руку оборвались. Справа густые темные сосновые боры продолжали тянуться, перемежаясь с ельниками, а иногда и березовыми рощицами. Слева же, насколько хватало глаз, лежали снежные волнистые просторы, словно зима поймала в свои объятия мерно качающееся море.

– Однако, – удивился ведун, – далековато вогулы на зимовку из степи уходят… Хотя, сюда их вряд ли пустят. Здесь земли Болгарии. Может, к своим кочевьям им идти ближе.

Кама, ставшая после впадения реки шире раза в полтора, уже не виляла, как шаловливый ручеек, а несла свои воды величественно, изгибаясь очень плавно, и почти не меняла изначально выбранного направления. Потому через степной простор путь просматривался далеко вперед. Так и не разглядев до заката обещанного порубежниками города, в поздних сумерках Середин повернул в лес, на уже утоптанную кем-то полянку. Развел огонь на месте старого кострища из оставленных рядом неиспользованных дров, оставил Заряну расседлывать коней, сам отправился в чащу за новым топливом. Когда вернулся – котелок над огнем бурлил, распространяя мясной запах, а лошади уже притоптывали от нетерпения, ожидая, когда для них растопится вода в кожаном мешке.

«Пожалуй, в путешествии вдвоем есть некоторый плюс, – подумал ведун и уселся на брошенный на снег щит напротив невольницы. – Сам бы я возился со всем этим вдвое дольше».

Заряна помешала палочкой воду, высыпала в нее гречу, подняла глаза:

– Это последняя, мой господин…

– Да и ладно, – махнул рукой Олег. – Завтра, наверное, к городу подъедем. Закупимся.

Вскоре он с удовольствием объедался сытной и ароматной кашей с мясом, запивая ее горячей водой. Невольница сделала себе ложечку из коры – совсем как сам Олег в начале своего приключения – и пользовалась ею не в пример ловчее ведуна. Либо опыт сказывался, либо изрядно наголодалась в неволе и теперь наверстывала. В несколько минут котелок опустел. Середин кинул через плечо рабыни взгляд на постеленные попоны, стал расстегивать крючки халата, чтобы бросить его сверху – теплее будет.

– Прикажешь мне раздеться, мой господин? – облизав свой «совочек», покорно спросила девушка.

– В такую-то холодрыгу? – удивился Олег. – Ну уж фиг. Так обойдемся.

Сняв саблю и поместив ее под край халата, он первым растянулся на походном ложе, укрылся шкурой. Спустя несколько минут рядом притулилась невольница, задышала в шею, отчего сделалось еще теплее. Середин подтянул край шкуры повыше, закрываясь до подбородка, и провалился в небытие…

– А-а-ал-л-л-ла-а-а-а! – прорезал ухо чей-то вопль.

– Э-э-э… – натренированным движением, еще не успев проснуться, Олег схватил саблю и кувырком метнулся в сторону. – Что?!

– А-а-ал-л-л-ла-а-а-а!

Середин выпрямился во весь рост, оглядываясь с обнаженным клинком в руке. Заряна с круглыми от ужаса глазами стояла на постели, зачем-то нахлобучив шкуру на голову:

– А-а-ал-л-л-ла-а-а-а!

Пронзительный высокий мужской голос обрушивался, казалось, прямо с неба. Которое, кстати, начинало потихоньку светлеть.

– Тьфу ты, электрическая сила… – Олег вернул саблю в ножны, отпихнул невольницу на снег, поднял халат и накинул на плечи. – З-зар-раза! Похоже, мечеть рядом. Я и забыл, что болгары здешние в ислам ударились. Наверное, совсем чуть-чуть вчера не доехали. Ладно, давай седлаться. Если повезет, позавтракаем на постоялом дворе…

Наскоро собрав вещи, они выехали на речной лед, двинулись вниз по течению и уже через полкилометра увидели город. Он стоял на правом берегу, на пологом холме, немного отступив от реки в лес – потому-то и не был заметен издалека. Хотя вблизи казалось невероятным – как можно не различить такую громадину…

По нижнему краю городского холма шел сверкающий льдом земляной вал не меньше десяти метров высотой, с частоколом по верхнему краю. Немного дальше, выше по склону, тянулась еще одна стена – рубленная из толстых бревен, с башнями и крытым навесом. В окружности город составлял явно больше километра, а выходящие к реке ворота были сложены из крупных, уже замшелых, валунов. Толстые, в локоть, створки прикрывались бронзовыми листами, насаженными на гигантские, сантиметров пяти в диаметре, заклепки. Вдобавок ко всему имелся ров шириной метров пять и слегка выпирающая над воротами площадка, на которой даже сейчас, когда никаких опасностей окрест не наблюдалось, дежурили два лучника.

У ворот маячили двое стражников – с копьями, украшенными у наконечников красно-зелеными тряпочными кисточками, в мисюрках, похожих на железные тюбетейки, и долгополых халатах, обшитых на груди поперечными железными пластинами. Мимо них бродили люди – в халатах и просто длинных рубахах и обмотках на ногах, – проезжали верховые, выкатывались сани и телеги. В общем, город жил своей деловой жизнью, не выявляя никакой тревоги.

Поначалу Олег понадеялся проскочить ворота в общей толпе, однако увидев, как стражник подобрал прислоненное к обледенелой стене копье и двинулся наперерез, предпочел придержать кобылку и спешился:

– Доброго вам дня. Это и есть Марха, о которой мне рассказывали?

– Не знаю, что тебе рассказывали, язычник, – снисходительно усмехнулся усатый стражник, ставя копье древком на землю и опираясь на него обеими руками, – но это Марха и есть.

– Почему сразу – язычник? – развернул плечи ведун.

– А то я не узрел, какими глазами ты стены наши оглядывал. – Стражник гордо пригладил усы. – Не случалось таких в ваших чащобах?

– Постоялый двор у вас в городе есть?

– Есть, отчего не быть, – пожал плечами воин. – Девку на продажу везешь?

– Нет, – покачал головой Олег. – Ничем не торгую. Хочу припаса в дорогу купить.

– Куницу давай, – кивнул стражник, – за воротами сразу направо поворачивай, до угла иди. За углом двор увидишь, с сине-зеленым шамаилом над дверьми. Это дом Хромого Бурхана. Он путников и принимает.

– Нет у меня куниц, – поморщился ведун. – Только серебро. Возьмешь?

Он вытащил из поясной сумки одну из заранее переложенных из кошеля монет.

– Хы… Язычник, и с серебром, – удивился стражник, забрал монету, зажал зубами, попытался согнуть. Серебро, естественно, не поддалось, и стражник махнул рукой: – Проходи.

Пространство между стенами было застроено довольно плотно, и Олег почему-то совсем не удивился, что дома здесь, в большинстве своем каменные, ставились только двухэтажные – с рубленным из дерева верхним этажом. Что касается постоялого двора – то ворота в него и вовсе оказались возведены в виде остроконечной арки, какие любят делать в арабских странах. Над створками в арку была вделана голубая плитка с зеленым обрамлением, а в центре, на белом фоне, шло некое, писанное арабской вязью, изречение. Буковки были нарисованы так, что складывались в изображение корабля, плывущего под полными парусами. Крест на запястье тревожно обжег кожу – ведун уже и забыл, когда это случалось в последний раз. Это означало, что панель не просто украшение, а какой-то амулет, защищающий дом от злых духов.

– Будем надеяться, он действует. – Олег взялся за тяжелое кольцо, заменяющее на воротах ручку, несколько раз стукнул им в подложенную снизу пластину.

Вскоре послышались торопливые шаги, громыхнул засов, створки открылись вовнутрь.

Первым, кого увидели путники, был невысокий, весьма упитанный и улыбчивый болгарин: белокожий, нос картошкой, распахнутые голубые глаза. Ни тебе раскосости, ни широких азиатских скул. Наголо обритую голову украшала черная бархатная, шитая золотыми нитями, тюбетейка. Неприкрытые уши покраснели от холода. Халат у болгарина был тоже бархатный, расшитый серебром и бисером. Пухлые и красные, похожие на сосиски, пальцы левой руки перебирали четки из сандалового дерева, распространяющего приятный сладковатый запах. Правая рука полностью скрывалась в свободном рукаве. Второй местный житель, одетый в длинный тулуп и засаленную шапку, не спеша отнес к стене толстый деревянный брус, подошел ближе, засунув кисти рук в рукава.

– Это постоялый двор Хромого Бурхана? – поинтересовался Олег, не торопясь входить внутрь.

– Как же, как же, мой двор, – торопливо закивал толстяк.

– Баньку я бы хотел посетить, подкрепиться, комнату на ночь снять да припасов заказать в дорогу…

– Да-да, все сделаем, – закивал толстяк еще чаще. – Входите, гости дорогие. Еремей, чего стоишь? Коней прими! Заходите…

Ведун кинул поводья невольнику, шагнул в ворота.

Двор, покрытый ровным снежным ковром, представлял собою правильный квадрат примерно пятьдесят на пятьдесят метров, огороженный дощатым забором. В одном углу стоял обширный бревенчатый сарай, по диагонали от него – каменный дом, архитектурой похожий на мечеть: высокая арка над дверьми, купол в центре здания, стрельчатые окна, широкие, прикрытые массивными сугробами, навесы по сторонам. По высоте строение вполне тянуло на двухэтажное, но забранные зеленым бутылочным стеклом окна шли только в один ряд. Правда – под самой крышей.

– Пустовато у тебя, хозяин, – заметил ведун, направляясь к дому.

– Так зима, – засеменил толстяк за ним по узкой утоптанной тропинке. – Кто же зимой дела торговые ведет? Вот как лед сойдет – шумно станет. Ладьи по Каме и Итилю поплывут, купцы поедут. Летом полтыщи телег товара в нутро ладье положил, команду в два сорока собрал – да и плыви, не тужи. Где ветер подмогнет, где веслами загребешь. А зимой как же? Столько саней снарядить – это же сколько народу, сколько лошадей потребно? Да каждого прокорми, за каждого заплати. Опять же охрана… Нет, зима создана Аллахом, дабы возносить молитвы и думать о жизни своей грешной. А дела – они летом идут. Летом и хлеб растет, и сено запасается, и скотина жир нагуливает…

– Понятно, – прервал Олег хозяина, явно пошедшего с рассуждениями на второй круг. – А город у вас, однако, изрядный. Не ожидал. Сколько же у вас тут народа живет?

– Разве это город?! – остановился хозяин и всплеснул руками. – Какой же это город?! Тыщ девять людей, не считая баб, детей да рабов языческих. Вот ранее в Ошеле у меня двор стоял – от то город! Токмо воинов ханских девять тыщ. Да купцы, да посадские, да служители Аллаха. Одних мечетей сорок храмов во всех концах стояло! Полста тыщ мужей взрослых жило! А енто разве город? На крепость северную, может, и годится, а городом и назвать-то совестно.

– Что же ты тогда сюда из этой самой Ошели переехал? – удивился столь эмоциональной отповеди Середин.

– Язычников Аллах наслал за грехи наши большие, – опять защелкал деревянными четками толстяк. – Как я малым совсем был, русские пришли, разорили все окрест, город пожгли, едва приступом не взяли. Мало лет спустя опять пришли, разор учинили. Опосля и вовсе стены пробили. Девок половили, в полон увели, добро все повывезли, злата истребовали два воза, да серебра десять. Насилу спровадили. Отец с напасти сей занемог, мне хозяйство оставил. А опосля немного опять язычники проклятые заявились – так я продал все, да сюда перебрался. Град сей поплоше, людей торговых поменьше, однако же и разора покамест не случалось. Ни разу. Не дойти сюда русским, да обрушит Аллах небо на их нечестивые головы!

– Только на них? – не удержался от ответа Олег. – А то болгары на Русь в набеги не ходят!

– Так то ж язычники! – удивился хозяин. – Аллах язычников разорять не воспрещает. Правоверные русским слово истинное несут, веру правильную.

– Ну так, а русские веру эту обратно приносят с той же благодарностью, – пожал плечами ведун. – А заодно добро обратно прибирают да девок, что у них у самих угнали.

– Да ты, никак, язычник? – заподозрил неладное толстяк.

– А то, – и не подумал отпираться Середин. – Ты чего, бунчука великого вогульского хана Ильтишу, союзника Болгарии, не узнал? Али, может, тебе вера запрещает серебро с язычников брать? Так я могу на другой двор податься, обиды держать не стану…

– Аллах молвит, любой гость – радость в доме. – Толстяк явно испугался такого поворота дел и стал вежливо подталкивать Середина к дверям. – Нам не дано понять мудрость Всемилостивейшего. Коли он создал на земле язычников, стало быть, такова его воля. Русские – великие воины и вершат великие дела, когда меч их ведет Аллах, а не гнев и жадность.

– Да? – удивился столь внезапному повороту ведун. – Чем же они так хороши?

– При деде моем, досточтимом Владиславе, русский князь Святослав разгромил кагана хазарского, разорил нечестивую страну эту дочиста. С того лета хан болгарский каганом себя повелел называть, дань безбожникам гнусным платить более отказался, наместников хазарских велел в Итиле утопить, дабы своим ходом к хозяину шелудивому возвращались.

– Имя интересное у твоего деда, хозяин, – остановился Олег перед резной створкой из мореного дерева.

– Дед мой принял истинную веру не сразу, но всем сердцем, – ответил Хромой Бурхан и распахнул дверь.

Прямо с прихожей стало ясно, что постоялый двор рассчитан на большое количество гостей. Комнатка, предназначенная только для снятия обуви, была метров двадцати. Вдоль стен ее лежали соломенные циновки, в центре начиналась кошма, длинная лента которой выводила в обширный, выстеленный коврами зал под куполом. Сейчас в помещении царили холод, тишина и пустота, но летом именно здесь, наверное, торговые гости пили чай, вкушали всяческие сласти и вели тихие вежливые беседы.

– Заряна, ты тут? – оглянулся на хлопнувшую дверь ведун.

Невольница кивнула, бесшумно ступая по коврам босыми ступнями. Молодец, догадалась разуться.

– Холодно здесь у тебя, хозяин, – пожаловался Олег, поворачиваясь к толстяку. – А мы и так в дороге намерзлись. Может, ты нас в более теплой комнате покормишь?

– Конечно, конечно. – Оказавшись после мороза в доме, толстяк оттаял на глазах и закивал уже не часто, а плавно и размеренно. – За мной иди, гость дорогой…

По витой деревянной лесенке они поднялись на второй этаж, где было уже заметно теплее, прошли по узкому коридору. Хозяин отсчитал пять дверей, откинул полог из толстого, полосатого, красно-сине-зеленого войлока, шагнул в комнату метров десяти с розовым ковром на полу и коричневой кошмой на стенах. Из мебели здесь имелся только сундук, на котором лежало сложенное ватное одеяло. В дужку для замка был вдет отлитый из бронзы небольшой олень.

Олег огляделся, дыхнул. В халате и теплом малахае разница температур ощущалась плохо, но тут было явно теплее, чем на улице или в большом зале.

– За сию комнату я три шкуры в ночь беру. Куньи. Али лису. Али горностая. Коли товара много, могу с торговцем персидским свести…

– Вы чего, сговорились, что ли? – перебил его ведун. – Можно подумать, у нормального человека серебра не бывает, только шкурки.

Он зачерпнул из поясной сумки монеты, приготовленные перед въездом в город, схватил хозяина за руку и пересыпал их к нему в ладонь.

– Тут пять денег новгородских. Коли все понравится, еще добавлю.

– Понравится, – тут же спрятал деньги за пазуху Хромой Бурхан. – Очень понравится. Рабыня сей момент утку, в капусте запеченную, принесет. Себе велел сготовить, но гостям ничего не жалко. Стряпуха печь разгребет. Как откушаете, так она же и в баню городскую проводит. Ключ от сундука – вот он… Еремей, как коней напоит и сена задаст, сумки принесет. Вы их спрячьте, заприте от греха… Пойду, об утке распоряжусь.

– Стой! – вскинул палец ведун. – Барашки у тебя есть?

– Ягнята, бараны, овцы, козы – что пожелаете.

– Разделай барана, – распорядился Олег. – Мясо срежь, солью с перцем обсыпь, заморозь и в тряпицы заверни, мне в дорогу взять. Кости, суставы, масталыги всякие в котел вели кинуть, и пусть варится все до полуночи. В полночь на холод выстави, дабы застыло до утра. Тоже с собой возьму.

– Сделаю. Мясо еще вяленое, сушеное есть…

– Этим добром я летом досыта нажрусь, – отмахнулся ведун. – Пока зима, лучше свежим побаловаться. А после баньки рыбы сваргань. Тоже давно не пробовал.

– Белорыбица у меня в погребе остывает.

– Пойдет, – кивнул Олег. – И еще чего у тебя из травы есть в погребе… Капусту там, огурцы, репу – тоже неси. Соскучился.

Хозяин кивнул и шмыгнул за дверь.

Олег распоясался, скинул халат, косуху, размял плечи, прогуливаясь по комнате…

– Хорошо-то как раздеться после недельного перехода!

– Что молвишь, мой господин? – внезапно переспросила Заряна.

– Не могу понять, почему тут так жарко. Вроде никаких печек и батарей не видно…

Ведун стянул с себя меховые штаны – благо купленная в Белоозере шелковая рубаха принятого здесь покроя доходила до колен и позволяла разгуливать без штанов без всякого урона для скромности, – провел рукой вдоль стен, наклонился, приподнял край ковра, сунул руку под него, удивленно присвистнул:

– Ничего себе! А пол-то – с подогревом!

– Батюшка про такое сказывал, – кивнула невольница. – Болгары многие заместо того, чтобы печку топить, полы да лавки себе теплые делают.

– Тройное ква в одном флаконе…

Олег выпрямился, подошел к окну, прикоснулся пальцами к стеклу… Да, конечно, оно было волнистое, с многочисленными вкраплениями и пузырьками, и по прозрачности ничем не отличалась от популярной на Руси новгородской слюды. И тем не менее это было самое настоящее стекло – не промасленная тряпица, не бычий пузырь и не выскобленная рыбья кожа.

– Куда же я попал? – недоуменно пробормотал Середин.

Исходя из курса истории средней школы у него оставалось впечатление, что Волжская Болгария – это что-то вроде прежнего названия Казанского ханства. Кочевники, юрты, степь от края и до края с бесчисленными табунами, непрерывные набеги; вереницы пленников, которых гонят с Руси извечные разбойники, многовековой бич земли русской, остановленный только светлой памяти правителем Иваном Грозным… Но что тогда вот это? Могучие многоярусные крепости, каменные дома, застекленные окна, городские бани, полы с подогревом. Города с населением в десятки, а то и в сотни тысяч человек[6]. Откуда это? И куда сгинуло спустя всего несколько столетий?

Эта мысль мучила ведуна все семь дней, пока они пересекали Болгарию. Олег видел города на правом и левом берегах Камы – земляные валы и деревянные стены, каменные минареты и мечети, отдельно стоящие храмы, вокруг которых были проделаны глубокие рвы. И люди – огромное количество хорошо одетых людей, занятых обычными житейскими и ремесленными делами. Они не пасли скот – они ремонтировали стены, заготавливали дрова, протаскивали сети через лунки, выполаскивали шкуры, выпиливали ледяные кирпичи для погребов. И что бы там ни думали о них впоследствии ученые люди – это были не кочевники!

Болгарские города остались позади лишь на шестой день, когда путники миновали слияние Камы с Волгой. Перепутать два этих великих потока с чем-либо еще было невозможно, а потому Олег уверенно повернул вправо – к русским землям. Еще день пути – и они выехали к уже знакомой снежной стене поперек реки. Вся разница между западным и восточным рубежами состояла в том, что на Волге порубежники отогревались от зимней стужи не в землянке, а в двух крытых кошмой юртах.

– Куда путь держим? – поинтересовался старший караула, обходя коней и похлопывая ладонью по сумкам. – Какой товар везем?

– Никакого, – покачал головой ведун. – По воле хана Ильтишу везу рабыню родителям за выкуп возвращать.

– Русская, что ли?

– Русская, – утвердительно кивнул Олег.

– Поберегитесь там. Нехорошие слухи ныне о земле русской ходят. – На прощание воин хлопнул гнедую по крупу и разрешающе махнул рукой: – В добрый путь.

Они отъехали от Болгарии примерно на километр, когда Заряна нагнала Середина и почему-то шепотом сказала:

– Попутчиков бы нам дождаться. Нехорошие здесь места.

– А что такое? – не понял Олег.

– Черемисы здесь обитают. Разбойное племя. Налетят, повяжут, ограбят, в полон продадут.

– Ай, брось, – отмахнулся ведун. – Почитай, тыщу верст отмахали. И все по враждебным землям. На последних переходах беде случаться уже поздно.

И он оказался прав.

Верея

Ведун надеялся, что от Болгарии до первых русских городов совсем рядом – однако лесные просторы опять обманули его ожидания. Только на третий день Заряна начала оживленно крутить головой и, подавшись вперед, сообщила:

– Знаю! О позапрошлом годе торг тут недалече был. С мордвой и черемисами. Ока рядом здесь. По левую руку должна случиться.

– Город, что ли, какой?

– Нет, мой господин, – покачала невольница головой. – На мысу речном палатки ставили. Туда же и ладьи чалили, и лодки съезжались. Жить тут нельзя, пограбят. Но торговать удобно. Мыта никто не берет, с торга не гонит. Отец часто с соседями сплавлялся. С полмесяца поживет, а потом с покупками да серебром вертается. Рука князя суздальского сюда не дотягивается, а черемисы мешать опасаются. На ладьях судовая рать крепкая, торг в обиду не даст.

– Отец-то у тебя кто?

– Шорник он в Гороховце, – почему-то всхлипнула Заряна.

– Седла, что ли, делает?

– Седла, упряжь, сбрую. Может простую, может богатую сотворить.

– Ясно…

На пару часов в воздухе повисла тишина. Путники скакали посередине реки, а потому извечные лесные звуки – потрескивание промороженных стволов, перекличка птиц, осторожное шуршание мышей под снегом – до них не доносились. Следы санных поездов тоже тянулись по самой стремнине. Оно и правильно – под берегом промоина от ключа подземного встретится может, или от водоворота. А на середине русла вода течет спокойно и размеренно, ловушек никому не готовит.

– Вон она! – Невольница послала коней в галоп. – Это Ока!

Середин тоже «дал шпоры» гнедой, пуская ее вдогонку. Правда, для него ничего приметного вокруг не встречалось. Лес, покачивающий белыми сосновыми макушками, да широкий ледяной простор, разделяющийся на две ленты, одна из которых почти под прямым углом уходила влево. И все. Ни дома, ни сараюшки кривой, ни дымка – ничто не подсказывало, что здесь когда-то будет стоять огромный, полуторамиллионный город, будет проходить известная на весь мир ярмарка, отстроится мощный порт, пророется метро, вырастут монастыри, кремль, заводы, фабрики… Ничего. Лес, спящая под снегом река, тишина, разрываемая только легко шелестящей поземкой.

– Здесь уже рядом, – оглянулась Заряна. – Совсем рядом!

– Надеюсь, – буркнул себе под нос ведун. – Потому как барашек уже кончается. Если за пару дней к жилью не выйдем, придется лапу сосать.

Тишина на реке уже начала его тревожить. Ладно, когда разбойников нет, это даже хорошо – но где купцы, прохожие, просто едущие по делам местные жители? Не все же, как советовал Хромой Бурхан, погружаются в молитву до самой весны! Между тем, если на Волге имелись хотя бы следы санных полозьев и лошадиных копыт, то наст на Оке оставался девственно чист.

– Знаешь что, красавица, – натянул поводья Олег после того, как они проехали по реке километров сорок. – Давай-ка вставать на ночлег…

– Светло еще, мой господин! – замотала головой невольница. – Тут совсем рядом, всего ничего осталось. До темноты у порубежников будем.

– Нет! – отрезал ведун. – Встаем здесь. Со всякого рода порубежниками и прочими… созданиями предпочитаю знакомиться днем, на свету. Расседлывай коней, я место для костра утопчу. Потом дров принесу. И хватит ныть, пока одну не отправил!

Заряна, набычившись, спешилась, принялась отпускать подпруги. Олег, громко хрустя валенками по снегу, пошел в сторону низкого берега. Вскоре на прогалине между березами затрещал огонь, поползли по лесу щекочущие нос запахи от растопленного в котелке крепчайшего мясного бульона. Середин, отсыпав в торбы половину оставшегося в котомках овса, хлебал суп серебряной ложкой, не спеша пережевывая разваренные до рыхлого состояния мелкие хрящики, и никак не мог отделаться от мысли, что сидит, очень может быть, на будущей центральной площади какого-нибудь наукограда или перед парадным входом дома творчества, и никто его не гонит, никто паспорта и прописки не спрашивает. И хозяева здесь – только волки да лисицы. Но они твари вежливые, понапрасну не беспокоят.

Наевшись, он откинулся на спину, на настеленный поверх потников ханский халат, прикрыл ноги от холода медвежьей шкурой.

Парой минут спустя рядом примостилась невольница, прижалась всем телом, зашептала в самое ухо:

– Спаситель мой… Сами боги привели тебя ко мне на спасение, мой господин. Если бы не ты, сгинула бы я среди чужаков диких, до весны бы не дожила. Век тебе благодарна буду. Жертвы за здоровье твое и покой каженный день приносить… По последний день земной добрым словом вспоминать…

Она расшнуровала свою меховую курточку, подтянула шкуру, накрывая плечи, потянула язычок молнии на косухе – как пользоваться этой дивной для нынешнего мира застежкой, она уже усвоила.

– Завтра в доме родном буду… Все отцу с матушкой перескажу…

У нее под курткой не имелось ничего, а вот рубашку, что носил Олег под косухой, снять было не так просто: ворот расстегивался только до груди, чтобы через голову скидывать удобно было. Но Заряну это не смутило – целуя его шею, грудь, ключицы, она запустила руки вниз, стала развязывать веревку на штанах:

– Спаситель мой, благодетель… Господин мой… Век буду…

Пока Середин размышлял, как поступить и не предложить ли невольнице поберечь ласки до более теплого случая, Заряна уже успела стянуть с него нижнюю часть одежды, задрала подол рубахи – и Олег понял, что, в общем-то, на улице не так уж и холодно. И что спорить с женщинами – невежливо. Особенно в такой момент…

* * *

С ночлега они выдвинулись с первыми лучами солнца. Заряне ночью не спалось, а потому она разогрела варево еще в темноте, разбудив ведуна густым мясным запахом. Наскоро позавтракав, путники поднялись на коней и тронулись вверх по реке. Теперь Олег отобрал у невольницы свой налатник, заставив завернуться в халат, бунчук увязал к сумкам у нее же за спиной. Погладил подбородок, с облегчением поняв, что борода немного подросла, скрыв утонченные старания вогулов. На Руси кочевником лучше не казаться – сперва с лука стрельнут, а потом уж разбираться станут. Небо, который день затянутое хмурой облачной пеленой, просыпалось легкими пушистыми хлопьями, ложащимися на деревья, реку, лошадиную гриву и вьюки с вещами.

– Как там Рыка? Мыслю, не станет ее батюшка без меня сметаной угощать и в светелку пускать. В амбар жить прогонит. К мышам да кротам. А такая киска ручная была. Да и светелку мою, вестимо, ныне Юрик занимает. Подрос, верно, уже. А Троян, мыслю, другу девку себе сосватал. Ждать же не станет… Разве невест ждут с неволи-то? То мужей с сечи ждут до последнего, вдовами не называются. Жемчужную кику батюшка обещался к моему приезду с деревни подарить… Купил али нет? Раз обещался, купил верно…

Девица тараторила без перерыва, и очень скоро ведун перестал ее слышать, пропуская слова мимо ушей. Падающий снег закрыл все вокруг, словно туманом, и дорога просматривалась от силы на десяток метров.

– А коли женился Троян, так локти кусать станет. Ох, станет! Как он за мной бегал, как бегал. На руках носить обещался, в жемчуга и шелка одевать…

– Помолчи-ка немного! – оборвал ее Олег, натягивая поводья.

– А? – Заряна проскочила на несколько шагов и остановилась там. – Что ты, мой господин?

– Помолчи, – еще раз повторил Середин, направляя гнедую к сугробу донельзя странной формы. – Ква… Вот этого нам и не хватало…

Вблизи стало ясно, что снег прикрыл слоем в два десятка сантиметров обглоданный дикими зверьми конский костяк. Несчастная коняга лежала, впряженная в сани, в которых осталось несколько пустых мешков и плетенных из ивовых прутьев корзин. Рядом торчали вмерзшие в лед полувыбранные сети.

– Половцы? – испуганно прошептала рабыня. – Хазары? Болгары? Нет, черемисы, верно…

– Размечталась, – тяжело вздохнул ведун. – Люди сани бы не оставили. Хоть одни, хоть другие, хоть третьи. Забрали бы добычу вывозить. Коли бросили – значит, выгоды не ищут. А люди так себя не ведут…

Он расстегнул нижние крючки налатника, сунул руку в карман косухи, нащупал уже почти забытый кистень. Выпустил его петлю наружу и тронул пятками бока кобылы:

– Поехали. Не назад же теперь возвращаться!

– А кто же это был тогда, мой господин? – забеспокоилась девица. – Ты знаешь, да? Видел? Их много? Они не страшные? Вон, смотри, дуб безухий! Сию примету мне еще батюшка указал. Поворот на Клязьму за ним будет. Там порубежники суздальские стоят. Подходы к княжеству караулят, мыт сбирают. Подворье себе срубили. Мы его Бережецем прозвали. Как в нем сигнальные огни палить зачинают, так и у нас, в Гороховце, ворота враз запирают…

За одиноко возвышающимся на берегу дубом со странной, половинчатой кроной и вправду открылась неширокая протока. Вот только никаких признаков дозора Олег почему-то не разглядел.

– Ну, и где твой Бережец? – раздраженно оглянулся он.

– Там был, – указала на взгорок за мысом девушка. – Аккурат перед половодьем ставили, повыше.

– Здесь подожди, – бросил ведун, проверил, как выходит из ножен сабля, и направил гнедую в указанном направлении.

Со стороны Оки никаких подходов видно не было – видать, таились порубежники от случайных людей, дорожек не тропили. Но вот за холмом Середин разглядел широкий проезд, хотя и засыпанный снегом. Гнедая, осторожно ставя копыта на крутой склон, стала подниматься. Шипастые подковы удержали, не заскользили по обледелелому накату, и за пару минут ведун выбрался наверх.

Бережец действительно был всего лишь подворьем – небольшой, обнесенной изгородью в две жерди, заставой, оборудованной ратниками так, чтобы здесь было удобно коротать время от дозора до дозора. Никакого тына они не сооружали – да и зачем дозору укрепление? Его дело – костер сигнальный в случае опасности запалить, да ноги уносить, пока разъезды вражеские не посекли. Оттого и просматривался весь двор издалека: две избы пятистенные, два сарая, один стог, длинные ясли для коней. Все занесено ровным слоем снега, никаких следов. У одного дома двери нет совсем, навес над крыльцом завален. В другом дверь перекосилась на полуоторванной ременной петле – длинном лоскуте толстой кожи, одной стороной прибитой к стене, а другой к двери десятком маленьких деревянных колышков.

Ведун тронул пятками кобылу, подъехал к покосившемуся крыльцу, заглянул в дом, прислушался. Вроде тихо… Олег спешился, извлек из кармана кистень, накинул петлю на запястье, шагнул внутрь.

Покривившаяся полка, рассыпанные по полу деревянные миски, полати под самыми стропилами, сундук в углу, перевернутый котелок на столе. Похоже, люди покидали селение в спешке. Но мертвых тел и крови нет, и то ладно. Середин несколько мгновений с сомнением смотрел на медный котелок, потом решительно повернулся и вышел прочь.

Будь это взятая саблей добыча – унес бы без колебаний. Но вот так – утащить без разрешения хозяев? Банальное, гнусное и трусливое воровство. Мерзко. Тем более – у порубежников. Ведь вернутся – общие границы защищать станут. Он выбежал на улицу, с ходу запрыгнул в седло и погнал гнедую вниз.

– Что с тобою, мой господин? – Чтобы нагнать Олега, невольнице пришлось пустить чалого в галоп.

– Шлялся я по лесам долго, – не поворачивая головы, буркнул ведун. – А тут все под откос катится…

Скачка длилась около получаса, после чего тяжело нагруженные лошади начали задыхаться, и Середин волей-неволей перешел на широкий походный шаг.

– Беда какая с порубежниками? – опять спросила Заряна.

Олег не ответил, глядя под копыта гнедой. Наст под них ложился главным образом ровный, нетронутый. Но время от времени его пересекали настораживающие следы – то череда внушительных овалов, то треугольники птичьих лап неестественно большого размера. Вдобавок, как назло, Клязьма заметалась из стороны в сторону, совершая повороты чуть не на сто восемьдесят градусов каждые полкилометра.

Внезапно запястье кольнуло жаром. Олег негромко выругался, вытянул из кармана кистень. Взвыла невольница, указывая вперед, и ведун снова пустил гнедую в галоп, нагоняя две коричнево-серые фигуры.

– Именем Сварога, прародителя нашего… – Впрочем, для серебряного оружия этот наговор был совершенно излишним. И без того любая нежить этого металла не выносит.

На догоняющего их всадника монголы никакого внимания не обратили. Олег направил лошадь между ними, быстро взмахнул рукой – влево, вправо… Натянул поводья, оглядываясь. Монстры с разбитыми в куски головами падали на снег, а чуть дальше рабыня, закрыв ладонями глаза, орала во всю глотку на одной истошной ноте.

– У тебя когда-нибудь дыхалка кончится? – Ведун подъехал к ней, взял чалого за повод. – Заткнись, а то у меня от визга голова раскалывается.

– А? – услышав знакомый голос, Заряна перестала орать и оторвала руки от глаз. – Ты одолел их, мой господин? Ты смог их победить?

– Нет, они разбежались от твоего визга. Поехали.

– А их больше не будет? Ты убил всех?

– Не будет, не будет, успокойся… – Олег расстегнул налатник до самого верхнего крючка, вернул кистень в карман, выпустив петлю наружу. Пульсирующий в кресте жар заметно ослаб, но отнюдь не исчез.

– Здесь больше нет? Мы рядом, мой господин, мы совсем рядом…

– Да нет их больше, не бойся… Электрическая сила… – Олег придержал лошадь и успокаивающе потрепал ее по шее. – Вот это пироги, убей меня кошка задом. Тройное ква в одном флаконе…

Клязьма учудила очередной крутой поворот, и за ним, на высоком холме, ведун увидел Гороховец. Хороший город, красивый. Земляной вал с идущим поверху частоколом, бревенчатый детинец на макушке, множество двух- и трехэтажных изб почти под самыми его стенами. Жители старательно выплескивают через тын воду, заливая и без того сверкающий ледяной коркой вал. Трубы дымят, лучники прогуливаются между горожанами, стражники с копьями приглядывают за всем с высоты детинца. А вокруг, на расстоянии в половину полета стрелы, недвижимо замерли сотни и сотни земляных воинов, за спинами которых нетерпеливо покачивают хвостами зеленые двуногие ящеры. Судя по присыпанным снегом бесформенным кучам у самых валов, нежить уже успела несколько раз сходить на штурм, но пока без особого успеха.

– Мама… – прошептала Заряна и, свесившись со своего седла, мертвой хваткой вцепилась Середину в руку.

– Согласен… – облизнул мгновенно пересохшие губы ведун. – Неприятность, однако… Ворота в город где?

– С той… С той стороны… На овраг выходят… Дабы прямо налететь не могли… Мы ведь не поедем туда, мой господин? Мы ведь не пое… де…

– Заткнись, а то нас заметят, – еле слышно прошипел Середин и взял в руку повод мерина. На то, что девица сможет вести себя правильно вблизи столь опасного врага, он не рассчитывал.

– Да-да, я молчать буду… Больше не звука… Ни слова не скажу более… Ни единого… Совсем-совсем… Мой господин… Как рыба… Как жук луговой… Как березка на ветру… – Похоже, Заряну мог угомонить только кляп, но на это у Олега не имелось ни времени, ни желания.

«Так, монголов и керносов я пока не интересую… – лихорадочно соображал он. – Почему? Потому, что у меня больше нет «зова». Он, похоже, в городе. Значит, пока я не попаду внутрь, они меня не тронут. Или пока я не покажусь им горожанином… Но если я попаду внутрь, то смогу найти «зов». Найти и уничтожить. Или хотя бы просто окажусь под защитой стен».

– Значит, говоришь, с той стороны? – кивнул Олег. – А отца твоего как зовут?

– Гордей-шорник, мой господин, – кивнула невольница. – Гордей-шорник с Вороньего склона.

– Отлично. – Ведун глубоко вдохнул и выдохнул. – Тогда поехали. Поехали, милая…

Последние слова относились уже к кобыле. Гнедая понятливо фыркнула, кивнула, двинулась вперед медленным шагом.

– Мама… – совсем жалобно пискнула позади невольница и, к счастью, наконец-то замолкла.

Ровный ряд монголов приближался, приближались и перетаптывающиеся керносы. Наверное, думали, как похитрее организовать очередной штурм.

Олег, затаив дыхание, направил лошадей в узкий просвет между двумя монголами, больше поглядывая в сторону ящеров. Однако смертные, подъезжающие со стороны леса, никого из нежити не заинтересовали. Гнедая, едва не задев плечи глиняных монстров, выехала на поле перед городом и без команды перешла на рысь. Расстояние стало стремительно сокращаться. Триста метров, двести, сто, пятьдесят…

– Я ищу Гордея-шорника! – со всех сил закричал Олег горожанам на стенах. – Гордея-шорника с Вороньего склона! Гордея-шорника!

Защитники Гороховца начали переглядываться, о чем-то переговариваться, и тут Заряна завопила во всю глотку:

– Ма-ама! Мамочка! Я здесь! Ма-а-ама-а-а!!!

Словно по ее команде, ровное кольцо монголов сдвинулось с места и стало смыкаться вокруг селения.

– Электрическая сила! – Ведун погнал коней в галоп, обогнул стену и помчался по полосе шириной в два десятка шагов между земляным валом и обрывом глубокого оврага. – Гордей-шорник с Вороньего склона! Откройте нам! Пустите внутрь!

Бревенчатые ворота были намертво врыты в землю и щедро залиты для прочности водой. Толстые створки из цельных бревен поднимались на высоту в добрых четыре метра.

– Ну же! – осадил перед ними коня Олег. – Пустите! Шорник! Гордей-шорник!

– Мама-а!!!

– Эй, кто вы такие? Откеда взялись? – высунулся сверху какой-то ратник в островерхом шлеме.

– Да свои мы, свои! – крикнул в ответ Середин, оглядываясь на неумолимо приближающихся монголов. – Пускайте!

– Все свои дома сидят. А вы откеда явились?

– Я!!! К маме!!! – истошно завизжала невольница. – Заряна я! Гордеевская!!!

Монголы набежали на овраг, посыпались вниз, следом прыгнули несколько керносов. С подъемом наверх у них вышла заминка: неуклюжие глиняные люди скатывались по мерзлому отвесу, не в силах найти зацепку для своих уродливых лап. Однако это мало что меняло – огромные уроды топали вдоль обрыва с обеих сторон.

– Ну же! Открывайте скорее!

– А хто вы такие?!

Отвечать Олег не стал. Это уже не имело никакого значения – до приближающихся монстров оставались считанные шаги.

– Извини, девочка, – прошептал ведун, перехватывая щит в руку и выдергивая кистень. – Все-таки я тебя угробил. Хана настала…

В этот момент послышался сухой грохот, и с высоты пятиметрового вала вниз покатились толстые, в полтора обхвата бревна. Тяжелый удар смахнул в овраг сразу несколько рядов земляных людей, словно пластмассовые кегли.

– Скорее! Сюда! – Левая створка приоткрылась всего на метр, но лошади без понукания кинулись в нее и в мгновение ока оказались по другую сторону ворот. Пятеро ратников, дружно навалившись, толкнули створку обратно, подняли и закинули в паз на стенах дубовый брус, заменяющий засов, ринулись вверх на стены. Олег, спешившись, побежал следом.

Штурм продолжался с настойчивостью, достойной лучшего применения: монголы старательно пытались вскарабкаться на заледенелый вал, вполне закономерно скатываясь обратно. Кое-где глиняные люди колотили вал тяжелыми дубинками – но тоже без видимого эффекта. Керносы носились на удалении метров пятидесяти, что-то громко попискивая. В них стреляли из луков – но при Олеге попасть в цель никому из защитников не удалось.

– Ерунда, – с облегчением перевел он дух. – Таким макаром им города и за год не взять.

– Им-то не взять, – зло покосился на него ближний ратник. – Да и нам наружу не выйти. Месяца через два с голоду пухнуть начнем. Тоже мне, умник выискался…

Воин презрительно сплюнул ведуну под ноги и натянул лук, выцеливая шустрого керноса на той стороне оврага. Середин спорить не стал, спустился вниз.

– Пойдем! – моментально схватила его за руку Заряна. – Пойдем скорее!

Девушка поволокла его в сторону детинца, потом повернула в какую-то улочку, перешла на бег, минуя узкие дворики с запертыми дощатыми воротами, повернула еще раз, но уже к оборонительному валу, остановилась перед двухэтажной избой с заставленными слюдой окнами, заколотила кулаками в калитку рядом с воротами.

– Кто там такой? – донесся встревоженный женский голос.

Во дворе послышались шаги, хлопнула щеколда. Калитка отворилась, и на улицу выглянула женщина лет сорока в светлой косынке с наброшенным поверх коричневым пуховым платком.

Невольница, внезапно утратив дар речи, тяжело задышала. Женщина, охнув, закрыла ладонью рот. С минуту они смотрели друг на друга, не веря своим глазам, потом хозяйка сделала маленький шажок вперед, разводя руки:

– Зарянушка моя, ясная…

– Мама!

Олег смущенно отвернулся и принялся отпускать лошадям подпруги.

* * *

Природа решила сделать подарок и устроила Гороховцу что-то вроде оттепели. С чистого, словно свежевымытого неба в землю ударили яркие лучи, и если белый снег еще как-то мог противостоять этому напору, то темные бревенчатые стены, некрашеные заборы, утоптанные до черноты улицы задышали жаром. Олег даже не стал надевать шапку и налатник, выходя из дома – только меховые штаны, которые в любом случае были удобнее узких брюк, и косуху поверх синей шелковой рубахи. За несколько минут он дошел до ближней стены, поднялся наверх по старательно вычищенным ступеням. Остановился у тына, разглядывая поверх частокола ровный ряд монголов, что выстроились в нескольких сотнях метров. Потом доверительно наклонился к рыжеволосому горожанину средних лет, с седой бородой и карими глазами, вышедшему на стену в коротком суконном полукафтане, с тяжелым, широким, но коротким мечом на боку и рогатиной в руках:

– Что, так и стоят все время?

– Да нет, – пожал тот плечами. – Так постоят день-другой, опосля как ринутся скопом на стены. Ну, поскрябаются по льду-то, да назад и уйдут. Пока зима, не заберутся. А вот как лед сходить начнет, тогда беда. До тына взберутся, а железо их, сказывают, не берет.

– И давно они сюда собрались?

– А то ты не знаешь? – Ратник повернулся, прищурился: – Ай, никак, ты и есть тот молодец, что дочку гордеевскую из полона болгарского привел?

– Вогульского, – поправил Олег.

– Значит, он, – обрадовался горожанин. – Мужики, он это! А правду ли Заряна сказывала, ты един целую рать степняков поганых порубал, все стойбища заколдовал, нежить поганую взглядом в бегство поворотил… Ну, и еще чегой-то там заделал?

– Не рать, а только одного, – вздохнул Олег. – И не порубил, а только ребра слегка поломал. Нашли кому – бабе верить!

– А то, что ты хана тамошнего заворожил и он тебя тут же владыкой своим признал, Заряну отдал и два кошелька впридачу?

– Ага, счас, – кивнул ведун. – Как раз наоборот. Степняк этот у меня две гривны серебром на спор выиграл. От того на радостях девицу и подарил, да еще бунчук свой дал, дабы узнавать издалека. Еще на что-нибудь поспорить, наверно, хочет.

Подошедшие ближе ратники облегченно рассмеялись.

– А правду сказывают…

– Ты мне скажи наконец, когда к вам притащились под стены эти уроды?

– Та месяц уже стоят, – небрежно отмахнулся горожанин. – А правду ли сказывают, ты у речного склона всю нежить разогнал, как явился?

– Конем двоих сбил, когда к воротам улепетывал, – отмахнулся ведун. – Скажи-ка, перед приходом нежити гости странные к вам в город не наведывались?

– А правду сказывают, ты Болгарию един с мечом в руке от края и до края прошел?

– Я, что, похож на дурака – в такой колотун полмесяца меча из руки не вынимать? – огрызнулся Олег, вызвав новый взрыв хохота. – Сам попробуй погуляй.

Поняв, что расспросить защитников города толком не удастся, Середин развернулся, спустился вниз, на проулок меж дворами, и пошагал обратно в дом шорника.

Заряна с какой-то подружкой перехватила его на улице, приложила к груди какую-то бархатную тряпицу, расшитую золотой нитью, бисером и украшенную несколькими жемчужинами.

– Вот, сокол мой, смотри, как хорошо ложится. Сюда пришьем, красиво смотреться будет. А то все черное и черное.

– Нет! – категорически выступил на защиту косухи Середин. – Никаких вошв, никаких заплаток! Я бродяга, а не купчишка какой-то, мне все эти украшательства ни к чему.

– Ну, нехорошо ведь, родненький, – засеменила рядом девушка. – Прямо волхв, а не воин… Ой, соколик, совсем запамятовала… Млада, миленушка моя, подруга. С деревни Рябинницкой в град наш зашла и застряла…

– Ну и что? – не понял Олег, какое это имеет к нему отношение, но шаг замедлил.

– Молодец у нее есть в деревне, зазнобушка. Рядом живет, да нос воротит. Ты ведь дело-то колдовское знаешь, милый мой. Помог бы девахе…

– Не могу я без миленочка, – всхлипнула, протискиваясь вперед, пухлая розовощекая девица в темном платье, снизу обремененном несколькими юбками, а сверху утепленном душегрейкой без рукавов. Волосы закрывал серый шерстяной платок с зеленым набивным рисунком. – Как вспомню – сердце щемит, места не нахожу. Прям хоть руки накладывай. А как в дом родимый вертаюсь, милого вижу – так еще больнее. Ходит рядом да нос воротит, как и нет меня вовсе…

Девица с ходу попыталась всучить Олегу корзинку, в которой лежал гусь с завернутой под крыло головой и несколько яиц под хвостом. Ведун спрятал руки за спину, но тут опять подала голос Заряна:

– Помоги, желанный мой, подруженьке. Разве тебе труда стоит? Спаси от слез глазки ее ясные. Который год мается, места не находит.

– Ладно, – сломался Середин. – Пусть собственноручно сыто приготовит да после первых сумерек приходит. Приворожу ее хахаля, пусть любятся.

– Угу, Млада, давай. – Заряна хозяйственно прибрала у подружки корзину и заторопилась вслед за ведуном. – Милый мой, может, пояс тебе знатный справим? Как ты все с потертым ходишь? Нехорошо…

Спорить ведун не стал в связи с полной бесполезностью этого занятия. Просто ускорил шаг, возвращаясь к дому шорника, поднялся в комнату на втором этаже, отведенную ему хозяевами, и старательно прикрыл за собой дверь.

Значит, арийская нежить появилась здесь около месяца назад и с тех пор никуда не исчезала. Похоже, «зов» и его хозяин находятся где-то здесь. Вот только где? И чего добиваются?

– Ладно, найду – у самого спрошу… – Олег открыл переметную суму, достал сверток с подарком хранителя, развернул. Кинул на пол светелки свой налатник, лег на него спиной, положил крылатого человечка себе на лоб, развернул лист с заклинанием, начал тихонько читать: – Ра амарна нотанохэ, кушаниба ханнуасас богазхем миру, ра пери каган нор висмем. Михерривев имтепхо химеун мару неврида. Аис, нибиру, Кром!

В ноздри ударил едкий запах вареного мяса, конского навоза, старых, подгнивших потников, прогорклого жира и болотных газов. Льющийся из окна свет стал серым, стены и потолок – черными. Слева на тело накатывались горячие призывные волны – манящие, возбуждающие, зовущие. И необходимость вырываться из вековечного покоя, подниматься, двигаться порождала в глубине души неутолимую ненависть…

«Вставать. Идти», – нестерпимой болью запульсировало в мозгу… и Олег почувствовал, как ударился лбом о стену, тряхнул головой, сгоняя наваждение. По телу пробежала щекотная волна, отпустила.

Ведун тряхнул головой еще раз, оглянулся. Пайцза сиротливо валялась на полу рядом с налатником, широко раскинув крылья. Олег мысленно провел прямую линию от нее к точке на стене, в которую уперся лбом, прикинул, как это должно наложиться на общую картину дома, распахнул дверь, сбежал вниз, в узкий – от силы две телеги рядом встанут – скорняцкий двор.

– Что с тобой, желанный мой? – встрепенулась Заряна, ощипывавшая на скамейке у хлева курицу.

– Какой желанный? – пожал плечами Середин. – Как там твой Троян? Женился или ждет?

– Ну его! Что за парень? Мямля трусливая. Вот ты – мужчина. И мечом владеешь, и колдовства не боишься, и женщину в беде не бросишь… – Девушка отложила курицу, подошла сзади, крепко обняла, прижимаясь к спине. – Ты послан мне богами. Разве я могу противиться их воле?

– Да уж, спокойной жизни боги мне не дают, – согласился Олег, оглядываясь на дом, определяя стену, в которую уткнулся, провел от нее взглядом прямую линию и тихо присвистнул: заданное направление пересекало весь город аккурат через детинец. И в каком именно месте на этой прямой может скрываться крохотный «зов», нанесенный маленькими буковками на клочок бумаги?

– Ладно, – кивнул ведун. – «Зов» – это колдовство. Значит, мой крест его должен учуять. Но это – если он в каком-то доме. А вдруг его в боярский детинец заныкали? Кто меня туда пустит?

– Что молвишь, миленок мой?

– Прогуляться мне нужно ненадолго. Дельце одно имеется.

– Обожди. Маменька уж снедь на стол носит. Юрика позвать велела, младшого моего, отец со Жданом после мастерской отмываются. Кушать сейчас будем. Я вот курицу ощипаю, и тоже пойдем… – Девушка разжала объятия и вернулась к работе.

Середин, после короткого колебания, решил отложить свой поход на потом – не на голодное же брюхо бродить? А то хозяйка делами займется – будешь до ужина с пустым желудком бегать.

Уже не раз останавливаясь у чужих людей, Олег успел твердо усвоить, что мужчина в доме хозяином являлся, если можно так выразиться, юридическим. Владел, зарабатывал, ремонтировал. Расходной же частью командовала всегда женщина, и самый суровый и властный хозяин, коли жена отлучалась по какой надобности, сидел не жрамши, но в амбар или погреб за едой не лез: то дело женское – как припасы распределить, что на какой день и час для еды назначить, что на праздники или просто на «как-нибудь опосля» отложить. Потому можно пренебречь приглашением к столу со стороны мужа, но коли позвала хозяйка – лучше не выпендриваться.

Скрипнула калитка, внутрь заглянула бледная с лица и совершенно седая бабка в засаленном тулупчике поверх длинного коричневого, грубо вывязанного свитера. Прокашлялась, опираясь на кривую клюку:

– Здрава будь, Зарянушка, счастливица наша. С возвращением тебя, красавица.

– Спасибо, баба Люба, – кивнула с лавки девушка. – Как твое-то здоровье?

– Ох, плохо, деточка, – вошла во двор гостья. – Ноженьки болят, хожу еле-еле.

– Так ты садись, баб Люб, – подвинулась Заряна. – Что же ты бродишь тогда, коли болят?

– Дык, милая, сказывали, колдуна ты с собой болгарского привела, веры не нашенской. Могет, такое… – гостья отерла губу морщинистой рукой, – могет, у него снадобье какое найдется, зелье целительное? Мне бы до Мары-то, хозяйки, на своих добрести-то, а?

Заряна перевела взгляд на Олега. Тот вздохнул:

– А что болит-то у тебя, бабуля? Колени, ступни, просто ноги?

– Ох, милай, колени совсем не гнутся, – опираясь на клюку, закивала старуха. – Уж пять годков, почитай, слушаться не хотят.

– Перец молотый у тебя есть, Заряна?

– Да, суженый мой. – И бывшая невольница, не обратив внимания, как передернуло от этих слов ведуна, забежала в дом.

– Ты, бабуля, как я перец наговорю, ступай домой, с жиром его хорошенько перемешай. Лучше всего барсучий для этого подходит, но на худой конец и свиной сойдет. Будешь колени на ночь мазать или перед тем, как куда идти соберешься. Поняла?

– Поняла, отчего же не понять? Из ума-то, чай, не выжила еще… – Старуха, подойдя ближе к Олегу, попыталась сунуть ему в руку пару серебряных монет.

– Не нужно, бабушка, не нищий. Я для прокорма иным делом занимаюсь.

Вышла Заряна, отирая руку о подол юбки, протянула Олегу связанную узлом тряпицу. Ведун принюхался, ощутил, как защипало глаза, чихнул, положил тряпицу на ладонь, прикрыл другой рукой, поднял лицо к небу, мысленно впитывая солнечный свет и переправляя его в узелок:

– На море-океане, на острове Буяне, упыри оживали, волос-волосатик на людей пускали. Вышел волос в колос, начал суставы ломати, жилы прожигати, кости просверляти, Любаву иссушати. Я тебя, волос-волосатик, заклинаю, словом крепким наставляю: иди ты, волос-волосатик, к острову Буяну, к Алатырь-камню, где люди не ходят, живые не бродят; сядь на свое место – к упырям лихим в чресло… Вот, – Олег разжал руки и протянул заговоренное снадобье гостье, – вот, забирай, бабуля, на доброе здоровье.

– Благодарствую, милай, благодарствую… А ты, Заряна, вот, прими за приправу-то… – Баба Люба всучила серебро девке и неказисто засеменила к калитке.

Девушка поспешно сжала кулачок, но, поймав недовольный взгляд Олега, согнала улыбку с губ:

– Маменьке отдам. Она перцу насыпала. За стол пойдем, милый. Собрались уж все. Токмо тебя ждут.

На обед у шорника Гордея были пряженцы с грибами, расстегаи с рыбой – обычной, не белорыбицей, – каша с салом и мелко порезанной курятиной, кислая капуста с морковью и клюквой.

– Спасибо, хозяюшка, – поклонился ведун, плотно подкрепившись и запив все сладковатым сытом. – Отлучусь до сумерек, хочу задумку одну исполнить.

Однако, выйдя во двор, он увидел женщину лет тридцати в высоком, шитом жемчугом кокошнике и завязанном поверх него платке, в длинной малиновой шубе, опушенной белоснежным соболем. Гостья вскочила, поклонилась в пояс, махнув рукой над самой землей:

– Не ты ли тот колдун, мил человек, что Заряну гордеевскую от злой неволи отговорил?

– Ну, почти, – неохотно признал ведун. – А что?

– Спаси меня, батюшка, от напасти страшной спаси, – поклонилась гостья снова. – Спаси, отблагодарю, чем скажешь. Недобрый дух в доме моем завелся, как муж с товаром о прошлом лете в немецкую сторону ушел. Не вижу его, но чую – рядом бродит, касается ко мне. То как человек тенью скользнет, то кошкой по полу просочится. По ночам сколько раз глаза внезапно открывала – но уворачивается дух чужой, только хихикает. А последний месяц я и с открытыми глазами лежу, а он мимо ходит. Шаги слышу, не вижу ничего…

– Рохля! – с ходу угадал Олег. – Знаю я его норов. Тварь-то нестрашная. На змею серую похожа, толстая и короткая, по подполью обычно таится, на свет не показывается. Разве только мужиков в доме никого нет… Ужели нет, красавица?

– Муж за честь опасается, – зарделась гостья. – Попрогонял всех с хозяйства.

– А-а, – усмехнулся ведун, – он так доопасается, что рохля к супружнице под одеяло влезет. Хоть бы сыновей сперва завел, а потом порядки семейные наводил. Нет ведь сыновей-то? Я так и думал… Ладно, сейчас придумаем, как проныру твоего осадить. Табака они боятся страшно, махорки… Да вот нету ничего такого здесь… Разве опять перец с гвоздикой заговорить? Подожди…

Пока он разбирался с рохлей, появилась еще тетка, желавшая заговорить детей от беды – что, учитывая творящееся вокруг города, было весьма резонно. Потом Середину пришлось делать наговор на «рассорку» на амбарного жука, чтобы милый на сторону не бегал, затем снимать порчу с трех подряд теток и детей и, наконец, заговаривать на верность свежеоткованный меч совсем юному, годов четырнадцати, пацану. И только когда во дворе возникла розовощекая подружка Заряны с объемистым кувшином, ведун понял, что день закончился и сегодня он уже никуда пойти не успеет.

– Ишь, размахнулась! – кивнул Олег на кувшин. – Тут же на десятерых хватит.

– Ну, мне же меда не жаль… – непонимающе пожала плечами девка.

– Наговоренный напиток милый до последней капли выпить должен, иначе колдовство не подействует, – вздохнул Середин. – Как же ты его заставишь столько выхлебать? Нож, что ли, к горлу приставишь? Так тогда и привороты не нужны. Петлю на шею надевай да с собой тащи.

– Ага, – кивнула девка. – Я у Заряны кружку сей момент возьму, отолью маленько. Подождешь?

– Да уж куда мне теперь деваться? Обожду. В комнате… В светелке буду. Заряна знает…

Ведун поднялся на второй этаж, зашел к себе, расстегнул пояс, кинул под окно на лавку, снял косуху, стянул сапоги. Упал на топчан, поверх которого лежал набитый сеном матрац, укрытый тонким шерстяным одеялом, и закрыл глаза, пытаясь понять, как правильно выполнить наказ оставшегося далеко хранителя. Пожалуй даже – заказ. Найти и уничтожить колдуна, пробуждающего силы земли и напускающего их на людей. Правда… Правда, он не мог понять – зачем колдун созывает монголов и керносов сюда, к Гороховцу? Хочет захватить город? Но тогда он уже давно мог отвести глаза страже и открыть нежити ворота. Все-таки уже месяц осада длится. Или не хочет, просто пугает? Но зачем?..

Из дремы его вырвали осторожные шаги. Олег рывком сел в постели, увидел Заряну с подружкой, облегченно перевел дух – расслабился он что-то за последнее время, дверь не запирает, оружие дальше вытянутой руки кладет.

– Вот, перелили… – Подружка протянула полупустой бурдючок размером с карман косухи, заткнутый деревянной пробкой с вырезанной на ней рогатой мордой.

– Зовут тебя как?

– Младой.

– А его?

– Рогдаем.

– Хорошо. – Олег открыл бурдюк, легонько дунул в него, зашептал: – Пойду в рощу зелену, ясна сокола схвачу. Пусть летит к духу неведомому, духу вещему. Пусть несет духа до дома, где живет миленой Рогдай, нашепчет ему в ухо и наговорит в сердце, пусть любовь в нем ко мне, Младе девице, ярким пламенем зажжет. Пусть он наяву и во сне думает только обо мне, бредит мною ночной порою, и гложет его без меня тоска, как змея гремучая, как болезнь смертная. Пусть он не знает ни дня, ни ночи, и видит мои ясные очи, и примчится ко мне из места отдаленного легче ветра полуденного, быстрее молнии огнистой, легче чайки серебристой. Пусть для него другие девицы будут страшны, как львицы, как огненные геенны, морские сирены, как совы полосатые, как ведьмы мохнатые! А я для него, красна девица Млада, кажусь жар-птицей, морской царицей, зорькой красной, звездочкой ясной, весной благодатной, фиалкой ароматной, легкой пушинкой, белой снежинкой, ночкой майской, птичкой райской. Пусть он без меня ночь и день бродит, как тень, скучает, убивается, как ковыль по чисту полю шатается. Пусть ему без меня нет радости ни средь темной ночи, ни средь бела дня.

На этом Ведун заткнул бурдючок, протянул девице:

– Только выпить должен сразу. И до капельки. Не то зря старались.

– Выпьет, – кровожадно улыбнулась Млада. – Ведаю, как сие сотворить…

Гостья вышла наружу, а Заряна присела рядом, с неожиданной силой опрокинула Середина на спину:

– Притомился, желанный мой… Замучился. Позволь, укрою тебя одеялом теплым, делом жарким… – Девушка принялась стаскивать с него штаны.

– Что ты делаешь, Заряна? – попытался остановить ее Олег. – Ты же больше не рабыня! Ты вольная женщина. У тебя вроде и жених имеется.

– Тебя послали мне боги, единственный мой. Соединила нас их воля, судьба земная, милость Сварога, дар Дидилии…

Заряна развязала пояс на сарафане, через голову стянула его вместе с рубахой, откинула край одеяла, забралась туда.

И что ее после этого – за косу выволакивать?

* * *

Вместо завтрака Олег выпил полкрынки шипучего холодного кваса, закусил пряженцем с капустой и яйцом, после чего осторожно выглянул во двор. Здесь пока еще никто не появился, и ведун, облегченно вздохнув, сбежал по ступенькам низкого крыльца, отодвинул деревянный засов калитки, толкнул створку, выскочил на улицу и… Оказался перед высоким, закутанным в коричневый балахон, мужчиной с полированным посохом, украшенным маленьким медным трезубцем. Продолговатое лицо со впалыми щеками тонуло в глубоко надвинутом капюшоне. Привязанный к запястью серебряный крест заметно нагрелся, предупреждая о магической силе гостя, но ведун уже и сам понял, что перед ним стоит волхв.

– Ты ли есть тот колдун болгарский, что врачует людей русских словом нечестивым, Чернобоговым? – Волхв вскинул посох, и если бы Олег не увернулся, то получил бы тяжелый удар по плечу.

– Но-но, без оскорблений! – рыкнул Олег, горько сожалея, что не прихватил с собой щита. – Ни Христом, ни Аллахом я себя не замарал! Чту богов русских, исконных – Сварога, Хорса, Стрибога, Макошь великую. Их именем дела свои и творю.

– Как смеешь ты, бродяга, – снова воздел посох волхв, – без моего дозволения именем богов в сем городе распоряжаться! Как язык твой поганый посмел имена их произносить!

– Много вас, разрешальщиков… – Ведун вполне демонстративно опустил кисть на рукоять сабли. – А почто сам ты света дневного опасаешься, под колпаками прячешься? Уж не сожжет ли тебя Ярило за тайные грехи, едва лик твой узреет?

– Да отсохнет язык нечестивца, слова такие на служителя богов кидающего! – громогласным, хорошо поставленным голосом изрек волхв, однако капюшон откинул.

Олег усмехнулся, увидев похожую на сморщенное яблоко, безволосую голову, что привело гостя в еще большую ярость:

– Как смеешь ты, охальник, в городе сем решать, кто милости достоин, а кто нет?! – Вперившись в Середина совершенно белыми, бесцветными глазами, волхв вытянул тонкий палец с длинным ногтем и ткнул им едва ли не в самый нос ведуна. – Ты! Именами богов богатства и милосердия, чести и покоя творишь зло с дуростью безмерной без разбора, ласкаешь грешниц и караешь праведников…

– Но-но, полегче, старый, пока я имени твоего не спросил, – расправил плечи Олег. – Боги милостивы ко всем. Они же только, а не ты, и всеведущи. Я помогаю всем, кто приходит ко мне, и в том, о чем меня просят. И пусть боги решат, радовать смертных исполнением желаний или наказывать их тем же.

– В словах твоих яд лжи, а в деяниях семена зла…

– Только без демагогии, коллега, – перебил его ведун. – Врать я и сам умею. Нет просто зла, и нет просто добра. От любого деяния кому-то становится лучше, кому-то хуже. Поэтому я никогда не стану ковыряться в абстракциях. Я просто помогаю тем, кто просит о помощи. Если что – обращайся.

Олег аккуратно сдвинул волхва в сторону и пошел мимо него по улице, потирая запястье. Если местный жрец не увяжется следом, то точно так же, теплом, крест должен отреагировать и на «зов».

Внезапно от городской стены послышались тревожные крики, звон железа, какие-то шлепки, восторженные вопли. Малость поколебавшись, ведун свернул с намеченного пути и побежал на шум. Увы, освоить планировку города он пока не успел, а потому со всех ног влетел в тупик. Вернулся, кинулся по другому проулку – и опять уткнулся в чей-то забор.

Ругаясь в голос, Олег припустил в сторону детинца, вспоминая, как в самый первый раз Заряна вела его именно той дорогой, и вскоре оказался на улице, чуть более широкой, чем предыдущие, пробежал по ней, выскочил на совсем просторную «магистраль», идущую от ворот городища к детинцу, свернул налево и…

Прямо на него скакала, гордо выпрямившись в седле серой в яблоках кобылки, девушка со светло-светло-голубыми глазами, острым носиком, тонкими губами и чуть выступающим вперед подбородком с темной ямочкой посередине. Красавицу защищала от невзгод судьбы тонкая кольчуга медного плетения, на плечах лежал, свисая по сторонам седла, подбитый горностаем длинный плащ с собольим воротником, на голове, заменяя шапку, белела полоска серебристого выхухолевого меха.

– Верея?.. – с изумлением пробормотал Олег.

– Ведун?.. – с не меньшим удивлением натянула поводья боярыня. Но уже секунду спустя она гордо вскинула подбородок: – Я же запретила тебе попадаться мне на пути! Лесавич, а ну, захвати ослушника с собой. Я ему выволочку-то устрою!

Верея огрела лошадь плетью, пуская вскачь, а рядом с Серединым остановился угрюмый ратник в островерхом шлеме с бармицей и в длинном тулупе. Освободил стремя:

– Садись за спину. Садись, не то шестопером дам по голове да через седло перекину. Не слышал, чего хозяйка велела?

– Вот… Электрическая сила… – Олег поставил ногу в стремя, толкнулся свободной ногой и запрыгнул на круп горячего боевого коня. Ратник отпустил поводья, и они понеслись к распахнутым воротам детинца.

Изнутри деревянная крепость мало отличалась от каменных цитаделей, на которые ведун уже успел насмотреться в разных краях обширной Руси. Вот только если в княжеских детинцах широкие надежные стены одновременно являлись и амбарами, и конюшнями, и жилыми комнатами, то здесь дом стоял отдельно, и от него, охватывая двор, тянулись стены, сколоченные из поставленных вертикально пятиметровых бревен. Изнутри стены поддерживались косыми упорами, вдоль верхнего края шла узкая площадка для воинов – но все равно это был всего лишь очень высокий частокол.

– Где боярин? – требовательно поинтересовалась Верея, спешиваясь у центральных дверей дома.

– Руслан Вечеславович со стен покамест не вернулся, – с поклоном ответил толстяк, поперек лица которого шел глубокий шрам, едва не задевающий глаза. Одет он был в обычную, до колен, полотняную рубаху, по нижнему краю которой краснела вышитая полоса. Между тем, на веревочном поясе скромного боярского слуги болталась тяжелая связка, показывающая, что должность он занимает немалую – ключника.

Во двор тем временем один за другим въезжали всадники – с рогатинами в руках, в стальных шлемах, в толстых овчинных тулупах, в обитых железными бляхами сапогах, опоясанные мечами.

– Покои мне прежние отведешь, али побогаче завелись? – хмыкнула боярыня, любуясь своим воинством.

– Откуда, матушка? Что ни лето, одни напасти идут. Ни прибытка, ни радости.

– Ясно, – кивнула Верея. – Ну, стало быть, пока хозяина нет… – Она подошла ко все еще сидящему в седле воину. – Тащи его ко мне в покои, Лесавич. Поговорю с бродяжкой надоедливым.

– Слазь, – оглянулся через плечо ратник.

Олег послушался, отошел к дому, словно невзначай повернувшись спиной к стене и положив ладонь на рукоять сабли. Поймал на себе презрительный взгляд женщины, передернул плечами, закинул руки за спину и двинулся следом за ней.

Они поднялись на третий этаж, вошли в просторную комнату, стены и пол которой были сплошь укрыты коврами. Правда, в отличие от болгарских и вогульских жилищ, здесь имелись и широкая высокая кровать, и похожее на трибуну бюро с торчащими из стаканчика короткими гусиными перьями, и гладко оструганный и выморенный стол, пара сундуков.

– Ступай, Лесавич. – Верея царственным жестом расстегнула ворот и откинула плащ на стоящую у двери лавку. – Сама управлюсь.

Ратник послушно кивнул, отступил за дверь, прикрыл двойные створки.

– Ты что себе позволяешь?! – тут же громко отчеканила боярыня. – Как ты смеешь?! Я запретила тебе приближаться ко мне на три дневных перехода!

– На тебе радиомаячка нет, – усмехнулся Олег, расстегивая косуху. – Как я узнаю, где ты находишься?

– Чего нет? – непонимающе наморщила лобик женщина. – Раио…

– А ты стала еще прекраснее.

– Ты… – вскинула она украшенный печаткой указательный палец. – Ты… Тебя же могут узнать. Вспомнить. Про меня же слухи пойдут. А мне… Мне… Мне этого не нужно!

– Я уеду. – Олег кинул косуху поверх плаща, стал надвигаться на боярыню, оставшуюся в драгоценном бархатном полукафтане с самоцветами и бархатных же шароварах. – Завтра же. И даже на глаза тебе не попадусь… Больше… Совсем…

– Ну, так уезжай… – попятилась Верея. – Немедля уезжай.

– Немедля и уеду… – совсем тихо прошептал ведун.

– Уез… жай… – Отступать дальше оказалось некуда – женщина уперлась спиной в стену.

Олег сделал еще шаг, коснувшись своей грудью ее, наклонился к губам. Верея зажмурилась, закинула руки ему за шею. Ее губы оказались чуть сладковатыми и пахли свежей сиренью. Ведун впился в них с неожиданной жадностью, он даже не представлял, как соскучился по такой почти невинной вещи, как искренний поцелуй. Он ощутил, как язык женщины чуть коснулся кончика его языка.

Верея чуть отстранилась и прошептала:

– Только не раздевай… Не успеем.

Ведун подхватил ее на руки, отнес на кровать, запустил руку ей под полукафтан, нащупал завязки, дернул кончики веревки. Ладонь жадно скользнула к самому сокровенному достоянию правительницы Колпи. Женщина застонала, не то возмущаясь, не то запрещая останавливаться. Пальцы коснулись горячей влаги.

– Потом… – прошептала она. – Нет… Не здесь. Не сей… сейчас.

Но Олег уже не мог справиться с навалившимся на него желанием. Он сдернул с боярыни шаровары до колен, повернул ее на бок, торопливо приспустил свои меховые штаны и, благо постель находилась как раз на уровне его пояса, прямо стоя проник в лоно женщины. Та очень тихо пискнула, соскребла пальцами укрывающую постель атласную ткань, прикусила губу. Ведун тоже старался не издавать лишних звуков, хотя отдельных стонов сдержать не мог. Комната наполнилась шелестом, поскрипыванием дерева, писком, тяжелым дыханием, словно два мышонка занимались классической борьбой. Толчок, еще толчок – и Олег понял, что взорвался. Волна счастья наполнила его до самой глубины, до кончиков волос, до подушечек пальцев. Дыхание перехватило, и даже сердце замерло, забыв, что нужно стучать без всяких перерывов.

И тут волна схлынула, забрав с собой все силы. Олег отступил, безвольно сел на пол. Верея тоже размякла, как спящая на хозяйской постели кошка. Но через несколько минут перевернулась на спину, спустила ноги на пол. Глубоко вздохнула, поднялась. Натянула шаровары:

– Ты чего валяешься? Вставай скорее! Мы тут уже сколько вдвоем наедине. Что люди подумать могут? Вставай же, вставай… – Пока Олег подтягивал штаны, она добежала до лавки, сгребла косуху, кинула в ведуна: – Я тебе что говорила?! Еще раз попадешься – на цепь посажу!

От громкого голоса Середин вздрогнул, накинул косуху, подобрал и застегнул ремень с саблей – он и не заметил, когда успел скинуть поясной набор.

– Чтобы ноги твоей в моих землях не было! – Боярыня распахнула двери. – Чтобы сегодня же из Гороховца убрался! Уметайся отсюда, бродяга безродный!

Отвечать ей у Олега сил не оставалось, а потому он опустил голову и, словно побитая собачонка, потрусил по коридору к лестнице, сошел вниз и только на улице остановился, несколько раз глубоко вздохнул.

– Ну как, досталось на орехи? – сочувственно поинтересовался воин, занявший пост у двери с рогатиной в руке. – Боярыня у нас строгая, не забалуешь.

– А я-то тут причем? – Запахнул косуху Олег. – Я вроде тутошний, не ваш.

– Это пока. Глядишь, в этот раз Верея Руслана-то пообломает, присягнет он ей с городком вместе.

– А разве уже ломала?

– Откуда ты такой взялся? – изумленно повернулся к нему ратник. – Ужель не слыхал, коли тутошний.

– С Печоры я приехал, – пожал плечами Олег. – Давно здесь не был.

– А-а, – кивнул воин, похлопывая по плечам тулупа, чтобы снег свалился. – Тоды ясно. Они аккурат по лету вроде сошлись. Мыслили все, к свадьбе дело, да боярыня поссорилась отчего-то. Ну, а как Покров случился, по первому снегу нечисть эта земляная появилась. Боярыня людей собрала, выручать примчалась. Выручила. Да заместо женихания – возьми да и спроси с Руслана меч на послушание целовать. Тот отказался, откупился серебром за помощь, за хлопоты. Верея обиделась, возвернула нас к Курлевкам. Тама тоже нечисть бродила, но боярыня вывела всю, как Святомысл руку ее признал. А здесь, сам видишь, опять подмогать пришлось. Присягнет Верее Руслан, обломает она его. Серебром уж не отделается. Окромя ее от нечисти этой лесной на Руси защиты нет.

– Этак она и Суздаль под себя подгребет… – задумчиво кивнул Олег.

– Не сумневайся, усе подгребет. Станем все в десятниках, а то и в сотниках над суздальцами да рязанцами ходить, сметаной одной укушиваться, бархат да атлас носить.

– Верея… – задумчиво произнес Олег, словно пробуя напевное имя на вкус. Потом решительно тряхнул головой: нет, не может она быть тайным колдуном. Крест! Крест на любую нехристианскую магию реагирует – а рядом с боярыней он оставался холодным.

– Ты прежде шелка кольчугу себе хорошую справь, – хлопнул он ратника по плечу, – да еще с куяком для надежности. А я, пожалуй, пойду, покуда опять Верее на глаза не попался.

– Боишься? – расплылся в довольной улыбке ратник. – Бойтесь, бойтесь. Знатная у нас хозяйка.

Ведун, застегивая на ходу косуху, направился к воротам – и едва не столкнулся в очередной раз с безволосым волхвом.

– И здесь ты, заморский колдун… – злобно прошипел старик, откидывая капюшон.

– Заречный, – походя отмахнулся Олег. – Морей между нами нет. Рад был познакомиться…

Останавливаться он не стал. Говорить тут больше было не с кем и не о чем. С приходом ратных сотен из Колпи нежить волшебным образом рассосалась – вон, и ворота в городской стене не заперты. А коли так – пора собираться и ехать дальше в надежде поймать арийского колдуна где-то в другом месте. Тем паче, что и Верея просила не показываться знакомым людям вблизи ее земель. Почему не выручить хорошую женщину?

Войдя во двор, ставший за пару дней почти родным, Олег потрепал по плечу Заряну, развешивающую вдоль амбара белье:

– Ну, прощай красавица. Удачи тебе во всем. А мне пора.

– Как пора? Куда? – Девица кинула кадку с портками и рубахами, побежала вслед за Олегом к дому. – Зачем?

– Жизнь моя такая, – улыбнулся ей, не останавливаясь, ведун. – Не положено на одном месте сидеть. Доглядывать за землей Русской на роду написано. Где плохо – помогать, где хорошо – не мешать жизни спокойной. У вас в Гороховце осада снята, пусть и без моей помощи. Стало быть, делать мне здесь больше нечего. Все, отгостевался.

Он прошел в свою светелку и принялся собирать в котомку немногочисленные вещи: сверток с пайцзой, разложенную проветриться сменную рубаху и с осени ненадеванные джинсы.

– Сейчас-то зачем срываться, желанный мой? Зимний день короткий, никуда доехать не успеем. Куда вернее с утра тронуться.

– Успеем? – Множественное число глагола резануло ухо.

– Опять же, я у батюшки коня спросить не успею. Неудобно на двух лошадях-то ехать, надобно одну вьючную завести.

– Так, Заряна, – остановился ведун. – Ну, я – понятно, почему еду. Меня клятва гонит, что я одному хорошему человеку на севере дал. А тебе-то зачем? Ты дома, у отца с матерью. Живи и радуйся.

– Нет! – Девушка поджала губы и мотнула головой. – Тебя прислали мне боги, отдали тебе волею своей. Я твоя, твоя навеки. И останусь тенью твоей, покуда Мара не примет мою душу и не унесет в поля темные.

– Хорошо, будь моей, – согласно кивнул Олег. – Оставайся моей. Но только здесь. А мне нужно отправляться в путь.

– Нет! Я пойду с тобой! – упрямо мотнула головой Заряна. – Ты мое спасение, ты судьба моя, ты мой суженый. Запирать станешь – пол разрою, коня отнимешь – пешая побегу, гнать станешь – сзади ютиться стану, ако пардус верный. Кормить не станешь – у ног твоих сдохну, пятки лизать стану. Ты мой милый, и другого не хочу. Без тебя нет мне жизни, свет не мил и дом чужбина… – Она сглотнула, облизнула губы. – Что хошь делай, не останусь. Люб ты мне, суженый. То судьба моя и Божье предначертание. Спорить с этим грех.

– Да ладно тебе. – Сложив небогатое свое добро в переметную суму, Олег закинул ее на плечо. – Подожди меня здесь. Как с делами управлюсь – вернусь.

– Нет, – набычившись, качнула головой бывшая невольница. – Коли вертаться сбираешься, вместе возвернемся. Вместе уедем, и возвернемся вместе.

– Слушай, Заряна, чего ты выдумываешь? – начал раздражаться Олег. – Здесь в половине дворов у баб мужья кто с товаром в дальние края отправился, кто по рыбу в ближний предел, кто по деревням окрестным. И ничего, не пропадают.

– Сердечко мое ноет. Не к добру твои сборы, не увижу тебя более. – Девушка сделала пару крадущихся шагов, прижалась головой к груди: – Не пущу одного. Следом побегу, по ночам костер твой сторожить стану.

– Да вернусь я, – погладил ее ведун по голове. – Вернусь.

– С тобой поеду, – тихо, но с прежним упрямством повторила Заряна. – Батюшка коня даст, припасы соберу, поутру и тронемся. А коли ждать не станешь, сегодня снарядишься – босая следом побегу. Что хошь делай, а побегу.

– Ква… – Олег понял, что именно так она и сделает, и мысленно сплюнул. – Не было у бабки печали…

– Не бросай меня, любый мой, – всхлипнула девушка. – Не бросай…

– Ладно, – сдался ведун. – Завтра на рассвете двинемся. Вместе.

Русь

Избавившись от вьюков, что висели на ней почти месяц пути от вогульского ханства и до первого русского городка, немного отдохнув и отъевшись сеном после набившего оскомину овса и ячменя, гнедая бежала ровно и весело, высоко поднимая ноги. Подступающие к самой дороге – так, что ветви смыкались над головой – деревья стремительно откатывались назад, снег задорно похрустывал под копытами, бодрящий морозный воздух легко и радостно вливался в легкие.

– А хорошо-то тут как! – оглянулся на Заряну ведун. – Не то, что в этой тоскливой Болгарии. Сразу чувствуется: родные места, добрые, целительные. Вот завяжи глаза – по одному воздуху определю, дома я или на чужбине.

– Попутчиков дождаться не мешало бы, – покачала в ответ головой девушка. – Не ровен час, лихие люди попадутся.

– Как попадутся, так и отвадятся…

Замечание бывшей невольницы пришлось как нельзя к месту, поскольку впереди, поперек дороги, накренился толстый сосновый ствол. Олег, решив не дразнить понапрасну судьбу, натянул поводья, снял с задней луки и перехватил в левую руку щит, расстегнул крючки налатника, открывая рукоять сабли, снял толстые заячьи рукавицы, и только после этого пустил кобылку вперед, к завалу. Отвернул в лес. Гнедая, вскидывая тонкие ноги и проваливаясь по брюхо, подвезла всадника к основанию ствола. Олег наклонился.

Нет, на засаду это не походило ничуть: сосну выворотило с корнями, открыв глубокую яму, даже сейчас, в конце зимы, еще не полностью засыпанную снегом. А может, просто выворотило недавно, оттого и не засыпало?

– Заряна, а часто к вам слухи доходили про нападения татей на проезжий люд?

– Не знаю, желанный мой. Давно дома не была. Почитай, с прошлой весны. Все переменилось округ. Позади на месте избушки бортников боярских поляна одна осталась, впереди в полуверсте деревня прежде стояла, а ныне ни единого дымка не видно, собаки не лают, скотина не мычит. Странно…

– Сейчас узнаем… – Ведун обогнул повалившуюся сосну, выбрался на дорогу, пустил гнедую в галоп.

Несколько минут скачки – и лес раздвинулся в стороны, открывая два пологих заснеженных взгорка, меж которыми тянулась узкая прямая полоска кустарника. Видимо, два хозяина поделили так здешние луга. Или залежи – оставленную на несколько лет для отдыха пашню. Теперь это не имело особого значения: деревенька в три дома виднелась с края леса. И вся она – дворы, крыши, колодец – была покрыта ровным, искрящимся на свету, снежным одеялом.

Краем глаза ведун заметил возле ивовой межи движение, потянул правый повод, доворачивая гнедую, сунул руку в карман косухи. Кобыла, сбавив скорость, стала высокими скачками пробиваться через сугробы, но ближе к вершине пригорка наст сделался тоньше, и лошадь снова перешла на галоп. С высоты стала видна неуклюжая коричневая фигура, бредущая к лесу.

– Гей! – крикнул Олег, вытягивая кистень.

Монгол медленно повернулся и, тяжело покачиваясь с боку на бок, двинулся навстречу. Когда расстояние сократилось до нескольких метров, глиняный монстр раскинул руки с крепко сжатыми кулаками – но ведун послал кобылу левее, а сам, далеко отклонившись от седла, широким взмахом метнул серебряное шипастое грузило чудищу в плечо. Удар разнес в черепки половину грудной клетки – если можно так назвать верх земляного человека, – и монгол бесформенной кучей осел на снег.

– Вот так… – Середин повернул обратно к деревне, остановился рядом с поджавшей губы Заряной: – Ну что?

– Крожино это, – вздохнула девушка. – Трое братьев тут поселились, Крожиных. Один вроде как молодой еще, но хозяйство свое вел. Другие с женами, малые народились. Мы тут завсегда останавливались. Правда, не брали у них ничего. Многовато просили.

– Не поломано ничего во дворе, – пожал плечами Олег. – Стало быть, не разорили их. Сами ушли.

– Может, и сами, – согласилась Заряна. – Братья схрон в буреломе вырыли, загон сделали. На случай, коли поганые налетят. Как дым сигнальный видят, сказывали, так сразу добро и малых на телеги – и в лес. И скотину туда же, до последнего цыпленка. А амбар в седле не увезешь, ничего с ним не сделается.

– Другие деревни поблизости есть?

– Просье за дубравой стояло… Как ныне, уж и не знаю. Верст десять отсель.

– Показывай…

Путники снова вывернули на дорогу, поскакали широкой рысью. Что такое десять верст для верхового? Меньше часа, и то не торопясь… Тракт нырнул в лес, запетлял между холмами с крутыми откосами и вскоре снова вывел в чистое поле.

– Да что же это творится? – зло сплюнул ведун, увидев впереди монгола, увлеченно расшатывающего частокол. – Полгода назад здесь же проезжал, и все спокойно было!

Из-за тына, вкопанного вокруг селения без всяких премудростей, без валов или рвов с залитыми водой склонами, местные мужики в три пары рук кололи земляного человека вилами и копьем. Монгол кое-как отмахивался, но своего занятия не прекращал. На приближающихся всадников монстр никакого внимания не обратил, и ведун, проезжая мимо, бесхитростно огрел его кистенем по голове. Лишившись макушки, уродец ткнулся плечами в колья, на глазах превращаясь в рыхлую глиняную массу, стек по стене вниз.

– День добрый, – кивнул Олег, убирая кистень в карман. – Весело живете, как я погляжу. Коней напоить позволите? А то снег топить лениво. Да и времени жалко.

– Может, и добрый, – переглянулись мужики. – К воротам подъезжай. Отчего и не пустить хорошего человека?

– Здравствуй, дядя Малой, – подала голос девушка.

– Никак, Заряна? – прищурился седобородый мужик в полотняном колпаке, понизу обшитом белкой. – Цела? А тут слух про тебя нехороший прошел…

– Стрибог милостью не оставил, спас. Вот, суженый мой выручил.

– А-а, – старик перевел взгляд на Олега. – Ну, так заезжайте. Велю бабке стол собрать по такой радости. Дом ты знаешь, сразу к нам и иди.

Пойти в гости сразу путники, естественно, не смогли – шедшие галопом больше получаса лошади здорово упарились, а потому сперва их пришлось немного выходить, потом развьючить и расседлать, снова прогулять под уздцы по кругу, пока дыхание не установилось, а пена из-под ремней упряжи не сошла на нет. Только после этого скакунов напоили теплой – не колодезной, а настоявшейся в чьих-то сенях – водой. И уж в последнюю очередь подпустили лошадей к стоявшему во дворе Зарянина знакомца стожку.

К тому времени, когда путники наконец освободились и вошли в длинную и широкую, как самолетный ангар, избу, хозяева успели накрыть стол по всем правилам. Стоял он посреди небольшой, метров двадцати, но чистой горницы с вышитыми занавесками на затянутых бычьим пузырем окнах и белыми покрывалами на лавках. Стол тоже был застелен белым наскатерником с кружевными уголками и уставлен мисками с грибами, квашеной капустой, пареной репой, мелко натертой редькой со сметаной, соленой рыбой и холодной тушеной свининой, вываленной из крынки, где она ждала своего часа, залитая жиром и завязанная чистой тряпицей, на оловянный поднос. Разумеется, не пожалел хозяин и пива – выставил к столу в объемистом деревянном бочонке.

Подождав, пока гости утолят первый голод, дядя Малой прокашлялся и поинтересовался:

– А далеко путь держите, земляки?

– В Суздаль суженому моему нужно, – ответила за Олега Заряна. – По делам торговым спешит.

Ведун удивленно приподнял брови, но вмешиваться в разговор не стал.

– Охо-хо, – зачесал голову Малой. – Тяжко ныне по земле русской ездить. От нас до Коврова, почитай, ни единого хутора не осталось. Кто в поселки большие ушел, дабы за тыном отсидеться, а кто и вовсе на север подался. Там спокойно, нежить по полям и долам не гуляет.

– Что до Коврова, что до самого Суздаля малых деревень ни одной не уцелело… – В дверях появились еще трое мужиков, скинули шапки, скромно уселись у стены на лавки.

– А на что они нам? – оглянулась на Олега за поддержкой девушка. – От нас до Суздаля всего един переход.

– Так и не утро ныне, Заряна, – покачал головой знакомец. – Засветло не дойдете. Остановиться бы вам, отдохнуть…

– Постой, Малюта, – неожиданно поднялся один из сидевших у стены мужиков. – Лихо ты, мил человек, нежить у тына завалил, все видели. Помог бы ты и с прочим отродьем. Много их окрест бродит. Может, поболе десятка наберется. Подсоби, сделай милость…

– Да чего тут сложного, земляки, – пожал плечами Олег. – Топором по ногам рубите, а как свалится – голову и руки отсекаете. Тут он и дохнет, монгол этот.

– Да как к нему с топором подойдешь-то, к исчадью этому? – отмахнулся дядя Малой. – В нем росту одного с двух человек!

– Помолчи, Малюта, – опять оборвал хозяина мужик. – Мы же не просто просим, мил человек. Мы тут помыслили: по две деньги новгородских за каждого заплатим.

– Торопимся мы, мужики, – вздохнул ведун.

– Ты ведь человек ратный, – мягко укорил его Малюта. – Кому еще, как не тебе, за это браться? А мы подмогнем, чем можем. Накормим, напоим, спать уложим, с собой припаса в дорогу дадим. А до Суздаля вам за день не дойти. Все едино ночлега искать придется.

– Коли в дороге переночуем, засветло в стольный город придем, – покачал головой Олег. – А коли с рассветом отсюда тронемся, то только к сумеркам доберемся. А нам еще ночлег искать, волхвов местных.

– Эх, мил человек, – тиская в руках шапку, опустился обратно на лавку мужик. – Никому до нас дела нет. Ладно, сейчас, пока снег кругом, мы за тыном отсидеться можем, с погребов и амбаров харчась. Да и то на Суворощь за рыбой не спуститься. Двое там таких бродят. То сани поломать норовят, а то и лошадь с человеком вместе. А как весна-краса придет? Как в лес выйти, как пашню поднимать? И баб с детьми на подмогу не позовешь, да и самим страшно. Что же нам, святилища отцовские бросать, земли отчие, да в иные края за путной долей отправляться?

– Двое, говоришь? – переспросил Олег, похрустывая капустной прядью. – Стало быть, вы кое-кого из них и выследить успели?

– Чего их выслеживать? Бродят окрест тудыть-сюдыть.

– Понятно… – кивнул ведун.

Разумеется, Сварослав и Лепкос направляли его в Суздаль. И, конечно, ехал он до стольного града уже куда как больше месяца. Но что сможет изменить один лишний день? Тем более что Олег остался в этом мире, чтобы бороться с нечистью. Людям помочь, себя показать… Так чего тогда зацикливаться на одном городе, коли помощь сразу везде нужна?

– Коней седлайте.

– Куда? – вскинул голову мужик.

– Сперва на реку, а там еще куда отвезти успеете. До сумерек время есть, что успею – сделаю. По коням!

Громить одиночных глиняных чудищ особого труда не представляло – налетай да колоти кистенем по голове или под вскинутую для удара руку. Это не ратное поле, где монстры валят большой толпой и плотным строем, а тебе или прорываться, или товарищей своих защищать нужно. Однако каждый раз вид разлетающихся в куски коричневых тел вызывал у деревенских мужиков вопли восторга и радости. До заката Олег истребил их штук семь – двух на реке, одного в кустарнике на противоположном берегу, еще двоих сам выследил по овальным отпечаткам в редком березняке, а последние пришли со стороны дороги, обсыпанные крупными сосновыми ветками, и закончили последний путь в десяти саженях от ворот. В этому времени стало смеркаться, и с охотой мужики решили заканчивать. Вернулись к дяде Малому в дом, расселись в горнице за столом, принялись черпать пиво огромными деревянными ковшами, выпиленными в виде купеческой ладьи – но с птичьим клювом на носу и павлиньим хвостом в качестве ручки. Кто-то из соседей принес жирного гуся, запеченного с мочеными яблоками, кто-то выложил кабаний окорок, и пир затянулся едва не до полуночи.

Когда Олег с облегчением вытянулся на расстеленном возле печи тюфяке, правое плечо его болело не столько от работы кистенем, сколько от постоянного поднятия ковша с хмельным янтарным напитком. В голове шумело, глаза слипались, и ведун уже успел ненадолго провалиться в сон, когда ощутил на своих губах горячее прикосновение.

– Храбрый ты мой, богатырь мой…

Олег открыл глаза и увидел, как Заряна снимает через голову исподнюю рубашку. В серых сумерках темные точки сосков почти не различались, черты лица выглядели смазанными, будто у призрака. Но призраки всегда холодны и влажны, словно ночной туман, а прикосновение девушки было жарким, как пламя кузнечного горна.

– Желанный мой, суженый мой… Родной… – Она расстегнула ворот его шелковой рубахи, по коже мягко заскользили легкие, как тополиный пух, волосы, напрягшаяся плоть ощутила призывное прикосновение…

– Заряна… Зорюшка моя ясная… Моя красивая, хорошая моя…

Комната начала наполняться светом, возникли какие-то странные клубы, словно склеенные из ваты облака… Но когда яркость их стала ослепительна до боли, все мигом растворилось, сделалось однообразным, совершенно неразличимым, как и при полном мраке. И тут сверху в несколько прыжков спустился огромный леопард, на спине которого сидел хорошо сложенный парень лет двадцати пяти, в лавровом венке, с очень коротким, чуть более метра, бунчуком, украшенным двумя атласными лентами – синей и белой. Под мышкой парень держал книгу – все ту же, коричневую, из непонятного материала, с глубоким тиснением. На обложке красовалась длинная спираль с раздвоенным кончиком в центре, и две двойные окружности у нижних углов с золотыми точками посередине. Гость спрыгнул с леопарда, протянул книгу Олегу и…

Ведун перевел дух, приходя в себя, вытер лоб. Мрак в доме казался ему теперь и вовсе непроницаемым.

– Разве тебе плохо со мной, мой милый? – услышал он возле самого уха. – Разве лучше скитаться одному, не зная ни ласки, ни заботы, не слыша ни единого нежного слова? Неужели ты хочешь меня прогнать?

– Нет, не хочу… – Олег подсунул правую руку девушке под голову, другой обхватил ее за бок, привлек к себе и крепко, крепко обнял…

* * *

– Ну что, мил человек, кваску али рассольчику?

Олег, зевнув, продрал глаза, непонимающе уставился на склонившегося над тюфяком дядю Малого, потом улыбнулся:

– Лучше, конечно, рассольчику. Да с капусткой. Да с парой яиц вареных, да хлеба с маслом. Слабо?

– Да там Заряна твоя уж с рассветом у печи шурует. Она хозяйка, ей видней, чем суженого с утречка потчевать. Коней как – в дорогу сбирать, али еще на денек останетесь?

– Ты б хоть подняться дал, отец, – возмутился ведун. – По сторонам посмотреть, репу почесать. А уж потом бы спрашивал.

– Ну, прощенья просим, – отступил хозяин. – Однако же мужики ужо у ворот собрались, беспокоятся.

– Зима на дворе, отец! – Олег вскочил на ноги, крутанул руками, разгоняя кровь. – Зима, работы нет. Чего вам не спится? Зимой у нас на Руси токмо пиво пить да снежные крепости штурмовать заведено! И-эх, малохольные…

Прямо босиком он выскочил на улицу, наклонился над ближним сугробом, растер снегом лицо, ноги, руки до локтей. И лишь когда выпрямился, то обнаружил, что человек пять мужиков стоят в нескольких шагах, глядя на него напряженно, выжидающе. За их спинами теснилось с десяток баб и столько же детей разного возраста.

– Вот ведь электрическая сила…

Олег вернулся в дом. Тюфяк из горницы исчез, Заряна расставляла на столе плошки. Поймала его взгляд, застенчиво улыбнулась.

– Ладно, я сейчас… – Ведун натянул меховые штаны, сапоги, подхватил переметную суму, снова вышел во двор, огляделся, указал мужикам на отдельно стоящий овин: – Туда не входить! Один хочу побыть, понятно?

Строение для сушки снопов в эту пору, разумеется, пустовало. Олег поднялся на помост, прошелся из угла в угол, обнаружил у стены кусок старой мешковины, кинул в центр, на решетку из толстых дубовых реек, лег головой в самую середину. На ощупь вынул из сумки пайцзу, положил на лоб, потом развернул заклинание и начал его читать…

Тело охватило ощущение огромного, безмерного покоя. Он словно плыл в мягких струях теплой реки. Ласкающе овевали лицо нежные, как стебли травы, струи, растекались за ненадобностью руки, ноги, перестала раздражающе трепыхаться какая-то штучка в груди. И сама грудь тоже замерла…

И тут по глазам, разрывая плоть мира, резанула молния. Олег увидел злое лицо старика, и в лоб, распугивая ворон, ударил тяжелый посох, отчего кожа невыносимо зачесалась. Избавляясь от наваждения, ведун смахнул его с лица и… Тело – со страшной болью, словно разрывая стальные обручи, сделало глубокий вдох, лихорадочно застучало сердце.

Ведун сел, не в силах отдышаться, нащупал сбоку сброшенную пайцзу, сунул ее в сумку, немного выждал, а затем, сделав немалое усилие, встал.

– Значит, покой… Прямо кладбищенский покой… Никаких зовов, однако. Наверное, у колдуна выходной. Ну, тогда и нам отдохнуть можно.

Олег, покачиваясь, пересек двор, поднялся на крыльцо и, распахнув дверь, крикнул внутрь – так, чтобы на улице услышали:

– Ты пока не собирайся, Заряна! Я сегодня еще разок с местными на охоту скатаюсь. Завтра дальше тронемся.

Для Олега это действительно был отдых: промчаться вскачь по овальным следам, налететь быстрым кречетом на неуклюже ворочающуюся фигуру, расколошматить ее молниеносным ударом, не снижая разбега, посмеяться новой удаче с мужиками, затем хлебнуть медовухи из пущенного по кругу ковша и поскакать дальше. А вечерком отведать зайчатинки на вертеле, да мелко порубленной свежей капусты из прохладного погреба, да хмельного меда, да запеченной с чесноком и петрушкой осетрины. А потом, когда мужики разойдутся по своим избам, – опрокинуть бывшую невольницу на тюфяк и целовать ее счастливые глаза, мягкую грудь, чуть солоноватый живот…

– Я останусь верной тебе всю жизнь, любый мой, – прошептала она. – Верной половиночкой стану, думать только о тебе, помнить только о тебе. Мальчиков тебе рожу, любый мой. Таких же сильных, отважных. Умных. Хочешь? Мы ведь теперь навсегда вместе останемся, правда?

Олег перевернулся на живот, навис над Заряной, пытаясь разглядеть ее глаза.

– Хорошая моя…

Женщина и дети… Конечно, это изрядная морока. Куда легче жить одному. Не за кого бояться, некого терять, некого защищать. Гнедая, сабля да прочный щит – с ними живешь, с ними умрешь. Железо как потеряешь, так и найдешь, сам сгинешь – так и оно пусть пропадает, мертвому ничего не жалко. А с женой, с малышами своими так не поступишь. Разве бросишь малютку, который смотрит на тебя любящими глазками, смеется беспечно, в груди которого бьется такое крохотное, но уже жаркое сердечко? Тут и погибнуть не посмеешь – чтобы на поругание всякой нечисти их не оставить. Да, морока… Но, наверное, прав вогульский хан Ильтишу: зачем жить на этом свете, если после тебя не останутся ступать по нему ноги твоих детей? Для кого тогда защищать эту землю, строить города? Ради чего проливать кровь, если вместе с тобой уйдет в сумрачное царство Мары весь твой род? Все едино придут на опустевшую землю орды диких варваров, переименуют города, загадят реки, порежут на газончики хлебные пашни, а череп твой выроют из могилы и выставят под стеклом в музейной витрине – где-нибудь между египетской мумией и бенгальским тигром.

– Так мы останемся вместе, желанный мой?

– А разве ты сомневалась? – пожал плечами ведун. – Конечно, да. Навсегда…

* * *

– Ну что, мил человек, кваску али рассольчику?

– А что, уже утро? – Олегу показалось, что он всего лишь ненадолго закрыл глаза. И вдруг нате вам: в горнице уже светло, теплой девушки под боком след простыл, а доброжелательный хозяин с ковшом рядом стоит.

– Долго спишь, мил человек…

– Куда денешься, – пожал плечами, поднимаясь, Середин. – У меня половина работы заполуночная. Вот и не привык с петухами вскакивать.

Тем не менее, он выбрался из-под шкуры, снова прогулялся на улицу, обтерся для бодрости снегом. На этот раз неподалеку опять собрались зрители, но уже без детей и женщин – только трое мужиков.

– Может, еще на денек останешься? – предложил один из них, скинув шапку.

– Зачем? – отозвался Олег. – Основную толпу монголов вчера и сегодня мы перебили. А коли еще какой одиночка появится, так вы его всем миром заваливайте. Сами же видели, по одному они бойцы не аховые: неуклюжие, медлительные. А что стрелы, копья или вил не боятся – так веревки набросьте, опрокиньте, да топором на куски посеките. Вот и вся премудрость. Хуже, если кернос забредет. Двуногая тварь такая, зеленая, хвост длинный, а на конце – набалдашник. Они куда как более вертлявые и сообразительные. Но зато их как раз можно и из луков расстрелять, и на вилы взять. Управитесь.

Ведун вернулся в дом, к накрытому столу, и на всякий случай предупредил Малого:

– Съезжаем мы от тебя, хозяин. Седлай после завтрака лошадей, никого не слушай.

– Я уж и припасы обещанные сложил, – закивал хозяин, – упредила Заряна, еще с утра.

– Хорошо. – Олег поймал счастливый взгляд девушки, кивнул.

Досыта наевшись белого кулеша – слоистой каши, в которой рыба перемежалась с распаренной пшеничкой, – ведун забрал переметную суму, отнес в конюшню, перекинул гнедой через холку, вытянул сверток с пайцзой, отправился к овину. Пригрозил наблюдающим за сборами мужикам:

– Сюда не входить! – и поднялся на помост для сушки хлеба.

Олег прекрасно понимал, что в прошлый раз буквально чудом не превратился в прах земной, в размякшую глиняную кучу, которую не захотел вытаскивать из небытия колдовской зов. Но и отказаться от попытки «прослушать эфир» тоже не мог. Ведь это был единственный способ нащупать местоположение неведомого мага и выйти к нему заодно с поднятой из земли нежитью.

Ведун опустился на колени, закрыл глаза, склонив голову и сосредотачиваясь на том, что ему предстояло сделать. Лечь, отключиться, смахнуть пайцзу. Лечь, отключиться, смахнуть. Лечь, отключиться, смахнуть… Он повторял это себе раз за разом, вдалбливая в подкорку, в подсознание. Это нужно сделать, нужно, нужно, нужно… Когда-то, очень давно, в далеком будущем, точно таким же образом он пытался программировать себя перед посиделками с выпивкой – что можно делать, когда соображать перестаешь, а чего нельзя. И обычно поставленные заранее «блоки» надежно удерживали от глупостей. Ну, что же, посмотрим, как они помогут на этот раз!

Середин откинулся на спину, положил пайцзу на лоб, начал негромко произносить уже успевшее засесть в памяти заклинание:

– Ра амарна нотанохэ, кушаниба ханнуасас богазхем миру, ра…

Мир вокруг подернулся пеленой, пахнуло застарелой гарью, потом, перепревшей соломой. Вокруг было тихо и покойно! Но ему требовалось идти. Идти немедленно! Мчаться со всех ног! Не то он рисковал опоздать…

Олег ощутил удар по лбу и понял, что стоит он лицом к стене, а совсем рядом во всю глотку визжит на одной ноте женщина.

– Заряна? – повернув голову, узнал он свою красавицу.

– Оборотень! Мертвяк! Нежить! – Она, попятившись, выскочила из овина, и Олег услышал удаляющийся крик: – Рятуйте! Оборотень! Люди! Волкодлак! Бейте его, бейте! Он не человек! Убейте его!

– Ква… – Олег скатился с помоста, поднырнул под него, торопливо сунул пайцзу в карман косухи, метнулся к двери. И понял, что древние боги еще не лишили его своей благосклонности: у самого крыльца стояли уже оседланные и навьюченные кони. Сидящий на ступенях дядя Малой провожал мечущуюся по деревне Заряну непонимающим взглядом. Остальные мужики тоже не успели сообразить, в чем смысл ее слов и откуда исходит опасность. Но некоторые уже на всякий случай подобрали от сарая оглоблю или сбегали в избу за топором.

– Оборотень! Убейте, убейте его! Ночник! Люди-и!

Ведун быстрым шагом дошел до крыльца, рывком поднялся в седло, подхватил повод навьюченного чалого, пнул кобылу пятками:

– Пошла, родимая!

– Вот он! Держи-и-и!!!

– Давай! – Олег пустил лошадей в галоп. Теперь, если кому и вздумается попытаться его остановить – скакуны враз собьют, а то и затопчут.

– Волкодлак!!! – Заряна вырвала у нерешительного мужика вилы, кинулась наперерез.

Олег выдернул саблю, опустил вниз и, когда она попыталась ткнуть острыми деревянными штырями в ногу, резким движением снизу вверх отбил удар, бросив на прощание только одно слово:

– Дура!

Ворота стояли распахнутыми – то ли деревенские перестали бояться бродячей нечисти, то ли гостей собрались выпускать, во всяком случае Середин вырвался на свободу без откидывания засовов и таскания тяжелых створок. Да оно и к лучшему: чего доброго, пришлось бы с местными насмерть рубиться. Лишняя кровь…

Небо затягивала легкая дымка, почти не задерживающая солнечный свет, и просторы вокруг искрились, словно усыпанные мелко растертым стеклом; лес, отступивший от дороги больше чем на полкилометра, выглядел хмурым и неприветливым.

– Интересно, а серебро они мне отсчитали? – неожиданно вспомнил ведун. – Припаса обещанного положили, овса для коней насыпали? Хотя теперь лучше не возвращаться. На привале по сумкам посмотрю.

Олег попытался вспомнить, куда именно он смотрел, когда пришел в себя в амбаре. Получалось, куда-то на юго-запад, почти под прямым углом к дороге. Увы, Русь – это не степь, здесь по азимуту так просто не поездишь, нужно просеки среди лесов искать.

– Ладно, поищу ближайший поворот налево, а там посмотрю, – решил ведун. – Наверно, следовало из деревни не на дорогу, а на реку сворачивать. Хотя… Хотя кто знает, в каком направлении этот ручей петлять станет? Может, вообще обратно в Болгарию заведет…

Кони перешли на рысь, звонко цокая подковами по мерзлой земле. Олег погонять не стал. Вряд ли деревенским взбредет в голову устраивать погоню после того, как ратный гость у них на глазах столько нежити перебил. А уж тем более – если они Заряне поверят с ее фантазиями…

– Вот дура, – опять сплюнул ведун.

Впереди несокрушимой стеной поднялся лес, но, когда путник подъехал ближе, среди могучих стволов обнаружилась брешь, куда и нырнул Ковровский тракт. Дальше шел лес, лес и лес. Примерно через час дорога пересекла узкую речушку, протянувшуюся прямо на юг. Однако на ней не было видно никаких следов ни конного, ни пешего, и ведун решил не рисковать. Еще верст через десять кони перемахнули другую, такую же, протоку, а спустя полчаса вышли на берег уже более широкой реки, по которой тянулся изрядно заметенный санный след. Куда ехал обоз, выбирался ли на дорогу или с нее свернул в удобном месте, было непонятно, однако след означал, что где-то там, ниже по течению, есть жилье.

Олег скинул жаркий малахай, прислушался… Нет, кроме щелканья клестов, потрескивания деревьев и далекого перестука дятла никаких звуков не доносилось. Ни ржания, ни голосов, ни топота копыт.

– А коли так, то и выпендриваться ни к чему, – решил Олег, спрыгивая на лед и укладываясь прямо на утоптанный тракт. Он достал из кармана пайцзу, поместил на лоб, произнес заклинание…

Когда он пришел в себя, то стоял на реке, лицом вниз по течению и лишь слегка повернувшись вправо. В такой ситуации сомневаться смысла не имело – Олег вернулся к коням, забрался в седло, потянул левый повод и пустил скакунов по санному следу тряской неспешной рысью.

Река оказалась на удивление прямолинейной – словно подо льдом было не русло, а шоссе федерального значения. Середин вспомнил, что так случается, когда ручей течет по болотистой местности – но здесь вдоль воды росли сосны, ели, через два часа пути встретилась даже обнесенная тыном деревенька на высоком берегу. Из-за частокола одинокого путника проводили взглядом двое мужиков, от которых были видны только бородатые головы в меховых шапках.

– Эй, люди! – окликнул их ведун. – Это что за деревня? Города или усадьбы поблизости есть? А то я, похоже, заблудился.

– А куда едешь-то? – поинтересовался один. – Ужель нежити не боишься?

– В Муром еду! – назвал Олег единственный город, который он помнил в здешних местах.

– Не боись, верно идешь, – махнул рукой мужик. – Нашу деревню Буторлино прозывают, а до Мурома тебе еще верст девяносто. Все вниз, да вниз по реке-то, а как она вдруг влево повернет, чуть не встреч Коло нашему, то, значит, близехонько уже. Там аккурат через версту на Оку выедешь. По ней на правую руку повернешь, да за полдня и доедешь. Почитай, до темноты порубежников муромских увидишь. Княжество там не нашенское, Муромское будет.

– Спасибо на добром слове, – кивнул в ответ ведун.

Услышанное мгновенно породило в Середине страшное подозрение. В Муроме Олег погостить успел и знал, что князь там успел заразиться варварским греческим христианством. Оттого и лазутчики, маги из злокозненной хитроумной Византии чувствовали себя там как дома, стремясь распространить влияние умирающей империи на пугающую своим могуществом Русь. Эти поганцы уже не раз на черном колдовстве попадались, и если затеяли очередную диверсию, то ничего странного тут не было. Другого от них и ожидать нельзя. Кто еще мог владеть знаниями многотысячелетней древности, как не византийцы? Да еще обосновавшиеся на развалинах Древней Греции…

В память пришло странное видение, уже дважды посещавшее ведуна при провалах в «свет»: полуголый парень с венком… А та тряпочка, что на нем надета – уж не хитон ли это?

– Ежкин кот! – Хлопнул себя по лбу Олег. – Как же я сразу не догадался! Греция! Их Аполлон же вроде вообще чуть ли не родом из Гипербореи и каждый год в отпуск на родину мотался. Еще история какая-то была с девицами, что с севера к нему с дарами приезжали. То ли он их изнасиловал, то ли они его… Ну, конечно! Если все, что Лепкос вещал про арийцев и их райскую жизнь за Полярным кругом, правда, то вся северная биография Аполлона и его странной свиты тоже вполне может оказаться истинной. А если так – в Дельфийском храме наверняка такие архивы с тайными знаниями хранятся, что сам папа римский лопнет от злости! Вот откуда монгольские уши растут! Ну, ладно, встретимся – поговорим. Одного проповедника я святым уже сделал. Посмотрим, кто там на очереди…

Ведун шлепнул гнедую ладонью по крупу, разгоняя ее с походной рыси на размашистую. Несколько раз привстал в стременах, разминая ноги и одновременно давая отдых натертому седалищу.

– Ну, давай, давай! Беги, родимая! Завтра в Муром доберемся, там еще отдохнешь.

Впереди показалась точка, быстро увеличивающаяся в размерах. Несколько минут, и стал различим несущийся галопом всадник, а за ним – бегущий с парой небольших сумок на спине заводной скакун. Гонец приблизился – стало видно, как из-под ремней упряжи выступает пена, как покраснели выпученные глаза лошади, как тяжело она дышит. Крест на запястье налился огнем и почти сразу остыл, едва гонец в коротком овчинном тулупе и красной суконной шапке промчался мимо. Олег вздрогнул от неожиданной боли в запястье, потер руку, с удивлением провожая всадника взглядом. Что может быть магического в обычном княжеском вестнике. Письмо?

Письмо! – обожгло ведуна догадкой. В образе монгола его влекло именно в этом направлении. Всадник имеет что-то магическое. Значит…

Середин с силой потянул повод, разворачивая гнедую, дал ей пятками под брюхо и принялся нашлепывать по крупу, одновременно зло крича в самое ухо:

– Давай, давай, давай!

Кобыла всхрапнула, сделала, разгоняясь, несколько широких прыжков и перешла на стремительный галоп. За это время всадник успел умчаться метров на триста, но ведун не сомневался, что очень скоро его нагонит. Гнедая с чалым, хотя и не арабских кровей, да и нагружены посильнее, но они шли рысью и совсем не устали. А гонец, похоже, уже часа два своих скакунов во весь опор гнал. Лошадь не мотоцикл, ей отдых нужен. Или вестник в ближайшие пять-шесть верст остановится переседлаться, или конь под ним сам грохнется от усталости.

Гонец оглянулся, вонзил в бок скакуну, и без того несущемуся со всех ног, шпоры. Самые настоящие, с красивыми медными колесиками. Немецкие, наверно. Однако гнедая, еще не успевшая ни распариться, ни задохнуться, все равно медленно, но неуклонно сокращала дистанцию.

Слева промелькнула деревня, из которой полюбоваться зрелищем высыпали сразу несколько человек, потом по сторонам опять потянулись сосны. Теперь до гонца оставалось меньше ста метров, и Олег уже слышал, как загнанно хрипит несчастный конь. Вестник, похоже, тоже понял, что рискует его потерять, и неожиданно чуть подтянул поводья. Его почти совершенно черный, или, как принято называть, вороной скакун тут же облегченно перешел на рысь. Ведун тоже придержал гнедую – но на несколько секунд позже и оказался вровень с незнакомым воином.

– Тебе чего надо, земляк? – переведя дыхание, поинтересовался гонец. – Почто вослед повернул.

– В сумки твои заглянуть хочу, – признал Олег и, хорошо понимая, что за этим последует, снял с луки щит.

– Совсем разума лишился, тать? – даже опешил воин. – Ты на сумки взгляни. Там и добра-то нет. Чего ради живота лишиться хочешь?

– А я и не возьму ничего, – покачал головой Середин. – Посмотрю только.

– Беги отсюда, несчастный, – обнажил меч гонец. – Беги! Ты и понять не в силах, какую беду на себя накликиваешь.

– Дай посмотреть сумки, и я отпущу тебя без единой царапины.

– Х-ха! – Больше воин разговаривать не стал. Послав коня вперед, он замахнулся мечом, явно надеясь разрубить ведуна от макушки до пояса. Олег подставил щит, кольнул из-под него саблей, еще раз – но все время попадал в деревяшку. Гонец попытался дотянуться своим клинком сбоку, с левой стороны щита, но тычок получился слабый, острие даже косухи не пробило. Олег в ответ кольнул сверху, через щиты вниз. Противник вскрикнул, но не от боли, а от неожиданности.

– Ах ты, тать подзаборная!

Внезапно его конь встал на дыбы, замахал копытами в воздухе. Олег шарахнулся в сторону от шипастых зимних подков, и те опустились гнедой на круп. Кобыла, возмущенно заржав, присела, потом чуть скакнула вперед. От резкого рывка седло дернулось в сторону, и Середин с ужасом понял, что банальным образом выскальзывает из него набок. Но тут разозлившаяся гнедая внезапно вцепилась вражескому коню зубами куда-то возле хвоста, и тот, всхрапнув, сорвался с места – причем заметно прихрамывая.

– Ква, – облегченно расслабился Олег и шлепнулся в снег. – Нет, наверное, я никогда не научусь ездить верхом.

Он встал, встряхнулся, избавляясь от снега, побежал к гонцу, остановившемуся метрах в ста ниже по реке. Тот отчаянно пытался справиться со взбрыкивающим задними ногами конем, но, увидев врага, решил отложить корриду на потом, ловко соскочил на землю и медленно двинулся на встречу.

– Сумки – и ты останешься жив, – предложил Середин.

– Беги или умрем оба! – ответил тот и неожиданно выбросил меч вперед.

Ведун чуть отпрянул, не дав дотянуться до лица, резко ударил своим щитом в низ вражеского, а когда навстречу качнулся верхний край, быстро ткнул за него саблей. И опять гонец вскрикнул, но даже не отступил. Значит, ничего серьезного. Олег начал медленно сдвигаться вправо, за левый от противника край щита. Воин медленно поворачивался вслед, потом вдруг взвыл и, со всей силы колотя из-за головы, начал избивать щит ведуна. Тоже хороший способ для быстрой победы: несколько умелых ударов могут разнести деревянный щит в щепки, оставив врага беззащитным. Но Середин недаром чуть не сразу после попадания в этот мир оковал свою переносную крепость железом по всему краю – такой диск втрое прочнее обычного будет. А потому, не особо переживая за щит, он уловил момент, когда гонец, замахиваясь, приподнял свой диск, и стремительным движением рубанул саблей под ним.

В этот раз воин вскрикнул уже от боли, попятился. На снегу появились кровавые пятнышки.

– Сумки! – еще раз предложил Олег.

– На! – Гонец качнулся вперед, со всей силы ударив своим щитом в правую сторону серединского деревянного диска. Ведун почувствовал, как левый край уходит вперед, открывая бок и спину, торопливо отскочил назад, и меч разрубил всего лишь воздух. – А вот еще, еще!

Олег пятился, отбивая щитом удары, а за наступающим гонцом тянулась по снегу кровавая полоска. Сейчас отважный гонец упадет от слабости, и сумки можно будет обыскать безо всякого смертоубийства.

– Ну, дождался? – неожиданно с хрипом рассмеялся воин. – Вот мы и умерли…

Олег услышал за спиной тяжелые шаги, но оглядываться не стал, просто отскочил вбок, не сводя глаз с противника.

– Не бегай. Не убежишь.

Кто прошел за спиной, ведун не увидел, но зато разглядел, как с противоположного берега реки спускается угольно-черный монгол, из груди которого, покачиваясь в такт шагам, торчат мягкие коричневые корешки.

Гонец был прав: пора кончать. Когда появятся керносы, големы станут действовать более слаженно и вполне могут затоптать пару человечков, оказавшихся в неудачном месте. Олег опустил саблю так, чтобы ее кончик выглядывал из-под щита снизу, начал быстро подступать. Воин вполне здраво пригнулся, опуская свой диск до снега и защищая ноги. Но когда щиты столкнулись, Олег резко вскинул свой вверх, закрывая противнику обзор, одновременно резко кольнул за щит сверху и слева – упругое сопротивление стали показало, что она вошла в плоть. Ведун тут же перекинул клинок вниз, и, когда несчастный, спасаясь, вскинул щит вверх, его ожидал жестокий рубящий удар по ногам. Гонец чуть присел на раненую ногу – но тут Середин резко пнул левый край его оборонительного диска и коротко уколол в открывшийся бок.

– Извини, земляк. Но я обязан осмотреть твои сумки.

Олег убрал саблю в ножны, перекинул щит за спину. Оглянулся. Искать ничего не требовалось: четыре монгола стояли возле лошадиной туши с небольшими сумочками на крупе. Морда заводного скакуна была повернута к спине, и ведун так и не понял: големы убили его специально или всего лишь столь неуклюже искали «зов»?

– Ладно, принимайте в эту игру и меня… – Середин направился к глиняным людям, на ходу вытаскивая кистень и вдевая руку в петлю. – Мне тоже интересно.

Подойдя в упор, он двумя быстрыми ударами в середину спины разбил двоих из земляных чудищ, резко пригнулся, ныряя под кулак третьего, метнул грузик ему в ногу, отскочил, переводя дух. Четвертый монстр, покачиваясь и разведя руки, словно играл в жмурки, двинулся на ведуна – но Олег с хорошего размаха опустил кистень ему на плечо, и голем рассыпался.

– Так… – Середин сунул кистень в карман, открыл одну из сумок, вытряхнул все ее содержимое на снег, потом из второй… Мешки с овсом, свертки с рыбой, копченое мясо… Не то, все не то…

Следовало торопиться: со стороны деревни по реке приближались трое монголов, один выбирался из леса спереди и еще кто-то ломился через кустарник за спиной.

– Ну же, ну!

Нижние сумки оказались придавлены лошадиной тушей и не открывались. Олег выдернул нож, вспорол их сверху. Тряпки, тряпки… Есть! Он увидел алую шелковую ленточку, схватил обернутый ею свиток, рванул к себе. Торопливо развернул:

– Да, это оно! – с облегчением перевел дух ведун. – Жалко, гонца не удалось спросить, откуда он это взял. Ну да ладно. Зато теперь хоть понятно, откуда зараза ползет. Азимут вниз по речке. И писали грамотку недавно. С такой в кармане не попутешествуешь. Не на первом, так на втором ночлеге гости нежданные задавят. Значит, я уже близко…

Он выпрямился во весь рост, оглянулся на монголов, до которых оставалось всего шагов десять, вскинул грамоту над головой:

– Теперь смотрите сюда, братцы-кролики. Раз, два, три! – Он разорвал грамоту, сложил обрывки, еще раз разорвал и рассыпал ошметки вокруг. – Все, нету больше «зова».

Он простоял так секунд пять – однако големы, вместо того, чтобы разбрестись по сторонам, продолжали упрямо смыкаться вокруг.

– Электрическая сила, все равно действует! – Ведун упал на колени, торопливо сгреб обрывки, выдернул кистень, быстро ударил по ногам почти нависших сверху монголов и, перепрыгнув падающие тела, побежал к своей гнедой.

Големов собралось уже больше двух десятков, но они брели по одному, а потому Середину удавалось пробежать между нежитью, лишь изредка расчищая путь ударами кистеня. Он уже собирался вскочить в седло, когда услышал сзади быстрые мягкие шаги и, нутром почуяв опасность, шарахнулся в сторону. Тут же рядом звучно щелкнули челюсти. Олег вмазал по близкой голове кистенем – но из-за малого замаха удар получился слабый, и кернос только обиженно пискнул, отпрянув назад. Потом снова выбросил вперед голову, попытавшись вцепиться ведуну в живот, однако на этот раз человек своего не упустил и проломил-таки ему череп. В ответ сразу с нескольких сторон послышалось призывное шипение. Монголы, обретя руководство, начали отступать, вытягиваясь поперек реки. И это означало, что скакать гнедой больше некуда – через зимний лес конному пути нет. А прорвать цепь монголов в одиночку…

– Не бойся, выкрутимся… – больше себя, чем кобылу, попытался успокоить Середин. – Причина напасти известна, осталось ее только устранить.

Разобравшиеся в цепи, монголы и нетерпеливо подпрыгивающие за их спинами керносы двинулись вперед, собираясь стиснуть Олега и его верную кобылу между двумя стенами. Две другие лошадки – уцелевший скакун гонца и изрядно навьюченный чалый – остались за спинами нежити и пока никого не интересовали.

– Японская сила, никогда не пойму, что у них в головах творится, – пробормотал Олег, сунул руку в переметную суму, нащупал кресало, выдернул и кинулся бежать через реку. Краем глаза заметил, как цепи начали поворачиваться в его направлении. Значит, пройдут мимо гнедой. – Мы еще посмотрим, кто кого!

Он влетел в прибрежный кустарник, пробился сквозь него и тут же завяз по грудь в снегу. Каждый шаг давался с огромным трудом – приходилось разгребать снег сверху, пробивать его всем телом, высоко поднимать ноги. А монголы тем временем приближались. И за то время, пока Олег продвинулся на три метра, они прошли все тридцать.

– Так и сдохнешь тут, как крыса под колесом… – Ведун повернул к ближней ели, пробрался к ней за несколько рывков, влез между веток ближе к стволу, а потом принялся быстро карабкаться наверх, благо ветвей росло, как иголок на ежике: только протискивайся, а за что цепляться – хватает.

Поднявшись метров на десять, он остановился, наконец-то получив передышку. Монголы к этому времени как раз дошли до дерева, но пока не знали, что делать дальше, и просто таращились наверх. Сил сломать елку у них наверняка хватало – но керносы пока не догадались отдать такой команды.

Кое-как примостившись среди ветвей, ведун достал кресало, мох, тонкую бересту, начал высекать искры. С пятой попытки у него получилось заставить мох задымиться. Середин сунул в сердцевину дыма бересту, начал раздувать огонь, а когда над березовой корой заплясали сине-розовые язычки пламени, торопливо выхватил из-за пазухи обрывки «зова», сунул в самый жар, пока береста не прогорела. Пергамент закоптил, начал сворачиваться на углах – и вдруг резко полыхнул, пожирая древние символы.

Олег разжал пальцы, спасая их от ожога, посмотрел, как падают вниз дымящиеся клочья, перевел взгляд на нежить. Керносы, покрутив головами, пошлепали в лес общей зеленой стаей, монголы продолжали тупо стоять на месте, и лишь самые дальние, в последних рядах, стали разворачиваться, отбредать в сторону.

– Как бы они лошадей не подавили… – Олег заворочался в ветвях, пытаясь разглядеть гнедую на реке, но слезать вниз не рискнул. Сквозь треск веток ему послышалось, что испуганные нежитью лошади кинулись бежать, но очень быстро он сообразил, что конский топот не удаляется, а приближается. И что такой грохот могут производить только сотни коней, а никак не три оставшиеся без седоков скакуна.

Действительно, через несколько минут река от берега и до берега заполнилась всадниками. Они быстро и деловито, даже с некой небрежностью, порубили рогатинами одиноких монголов на льду. Именно порубили – не коля широкими наконечниками копий, а нанося удары их острыми боковыми гранями. Несколько всадников отвернули к ели и стали быстро истреблять столпившихся внизу големов булавами и шестоперами.

Олег облегченно вытер лоб и стал кое-как спускаться, нащупывая ногами опору и удерживаясь руками. Получалось плохо – вслепую определить надежность веток не удавалось, и они то и дело с оглушительным треском ломались.

– Он мертвый… Тут еще лошади чьи-то крутятся… – донеслось от реки.

– Вижу, вижу, – послышался в ответ знакомый голос. – Интересно, что там за чудо-юдо на дереве барахтается? То ли глухарь заснуть не может, то ли леший ближе к солнцу погреться забрался. Кого-то мне этот зверь напоминает… Эй, на дереве! Я же запретила тебе появляться рядом со мной и моими ратниками!

– Я что, виноват, Верея? – Ветки под ногами обломились, и Олег повис на одних руках. – Я виноват, что, куда ни поеду, ты тут же следом являешься?! Даже на дерево забрался – и то нашла!

– Да я, ведун, последние месяцы нежить всякую в наших местах извожу, – звонко рассмеялась боярыня. – И смотри ж ты – где люди земляные с ящерами, там и ты обязательно оказываешься! С чего бы это, а?

– Мне эта нечисть тоже не нравится. – Середину наконец-то удалось спуститься до высоты метра в три, и он спрыгнул на плотно утоптанный монголами и верховыми воинами снег. Двинулся к реке, с удовольствием перескакивая с одной глиняной кучи на другую. – Тоже на нее охочусь помаленьку…

– Это на деревьях, что ли? – понимающе кивнула Верея. – Много наловил?

– Сколько есть, все мое, – вяло огрызнулся ведун. – Просто не везет мне в последнее время… То за оборотня примут, то нечисть полусотней на одного накидывается. Тут не то что на елку – на стену полезешь.

– А-а, ну-ну… – Верея подъехала ближе, взглянула на него сверху вниз.

Темно-вишневый бархатный плащ, опушенный по краям белоснежным соболем, ниспадал с плеч на седло, на круп коня и свисал сбоку почти до самых стремян. Спереди из-под него проглядывала все та же кольчуга из красноватой меди. Голову украшала высокая соболья шапка. Щеки хозяйки Колпи зарумятились от мороза, чуть изогнутые брови, наоборот, побелели, словно слегка выцвели от солнца. Улыбающийся коралловый ротик приоткрывал поблескивающие, как жемчуг, зубы.

– Ты сказочно прекрасна, боярыня, – погладил Олег ее серого скакуна по шее. – Каждый раз, когда я тебя вижу, ты становишься еще красивее…

– Я знаю, ведун, знаю… – согласно кивнула женщина, но ее улыбка из насмешливой как-то незаметно превратилась в доброжелательную. – Не везет, говоришь? Ладно, друзей нужно выручать, коли уж от них начинают отворачиваться боги. Ты куда путь держал?

– В Муром.

– Ладно, – кинула она и сухо бросила гарцующему рядом воину: – Лесавич, поворачивай коней. Проводим путника до стольного города, коли уж недалеко. А то как бы опять на деревья не полез. Всех смердов ведь в округе перепугает. Иди, ведун, лови своего коня.

Боярские полусотни, старательно прочесав ближний лес и перебив всех монголов, минут через десять собрались на реке. Вереин воевода, оглядев ряды всадников, махнул рукой, и конница покатилась вниз по течению. На глазок их было не меньше двух сотен. Не княжеская дружина, конечно, но для небогатой провинциальной боярыни, каковой Верея казалась Середину, они представляли собой весьма впечатляющие силы. Правда, одеты они были не по-военному: все до единого в шитых, как по лекалу, овчинных полушубках. Никакой брони ни на ком, кроме Лесавича, не имелось. Даже шлемы поблескивали на одном из десяти.

Разумеется, у такого крупного отряда имелись заводные лошади – но они под присмотром нескольких ратников шли позади отряда. Олегу, ведущему своего чалого в поводу, протолкнуться в плотную колонну не удалось, и он волей-неволей оказался в заднем ряду. Ведун сделал несколько попыток обойти строй с той или иной стороны, обратить на себя внимание женщины, но та ни разу не оглянулась на случайного попутчика. И в конце концов Середин махнул рукой: не хочет видеть – значит, не хочет.

В очередной раз растаяла позади деревня Буторлино, потянулись знакомые лесистые берега. Солнце потихоньку клонилось к закату, и хотя до сумерек оставалось еще часа два, было совершенно ясно, что сегодня до Мурома никаким образом добраться не получится.

Река вильнула вправо, вышла из леса в открытые поля. Лесавич наклонился к хозяйке, что-то сказал. Та кивнула. Воевода привстал на стременах, прокашлялся, выпустив клубы белого пара:

– Кто мокеевские, боярыня до дома на ночь отлучиться дозволяет. Однако же, чтобы нагнали рать все к завтрему до темноты!

От отряда отделились четыре всадника, повернули коней прямо на берег, поднялись на него и поскакали куда-то к дальним лесным зарослям. Река опять вильнула, вернулась в лес. Обогнула пологий склон, заросший невысоким рябинником, алым от множества ягод, снова вернулась к предыдущему направлению.

– Половцы!

– Русы!

– Ура!!!

Олег толком и понять ничего не успел: за поворотом обнаружилась темная конная масса, мчащаяся навстречу под сверкающим пологом сотен копейных наконечников. Множество людских глоток взвыли почти одновременно, качнулись навстречу друг другу пики, перешли в галоп кони, покатился над зимним лесом общий для обеих ратей боевой клич, послышался треск ломаемых рогатин, раскалывающихся щитов, крики человеческой боли и предсмертное конское ржание.

– Заводных отводите! – оглянувшись, махнул рукой на опекающих табун ратников Олег, перехватил щит в руку и, выдернув из ножен саблю, поднялся на стременах.

Баталия шла на узкой полосе поперек всей реки. Конному в заснеженную чащобу хода нет, а потому те, кто волею судьбы оказался в задних рядах, могли за схваткой только наблюдать, без всякой надежды ударить врага с фланга или обойти его с тыла. Просто сеча – кто кого быстрее вырежет, без всяких хитростей и стратегий.

Белая соболья шапка медленно перемещалась из передних рядов назад, и на душе стало чуть-чуть спокойнее – значит, Верею первым ударом не стоптали. А уж чем дело кончится дальше – еще посмотрим.

Фронт начал прогибаться в сторону Олега, растягиваться, медленно пятиться – и вдруг прорвался, опрокинув нескольких, одетых в светлые тулупы, Вереиных воинов. Темные половецкие халаты мгновенно продвинулись на десяток метров, смешавшись с ратниками, и принялись уверенно наступать, грозя разорвать тонкий оборонительный строй.

Ведун с надеждой оглянулся… Нет, ратники не ослушались, как он надеялся, не стояли позади, ожидая команды. Коней спасали. Тоже правильно – без лошадей на Руси ни для рати, ни для пахаря жизни нет.

– Значит, придется одному отдуваться… – Ведун поднял глаза к небу, глубоко вдохнул, наполняясь солнечной энергией, наливаясь неодолимой мощью Первого бога, а потом послал гнедую навстречу приближающимся халатам, выдохнув самый ужасающий в автопарке клич: – По-о-оберегись!!!

Ратники в испуге оглянулись – вдруг с тыла атакуют? – чуть раздались, и ведун с ходу врезался грудью кобылы в бок серого в яблоках половецкого скакуна. Всадник от неожиданного толчка покачнулся. Олег устрашающе взмахнул саблей, а когда тот пригнул голову – со всей силы, всем своим весом, ударил щитом в щит. Половец начал заваливаться на противоположную сторону. Середин с силой опустил оголовье сабли ему на ногу, и враг окончательно соскользнул под копыта коней.

Ведун проехал немного вперед, сошелся правыми боками с другим половцем. Тот сверху вниз, из-за головы, рубанул тяжелым широким мечом – Олег встретил удар клинком плашмя, отвел в сторону и, пользуясь легкостью сабли, стремительным обратным движением чиркнул по плечу. Стеганая ткань расползлась, по руке половца потекла кровь. Середин продвинулся еще немного во все возрастающей давке и оказался прижат к вислоусому степняку с бритым подбородком и голубыми глазами. В воздухе сверкнула сабля. Олег, удивленно приподняв брови, встретил ее своей, дал соскользнуть вбок, обратным движением рубанул вражью голову, но попал по плечу. Быстро сдвинул щит чуточку вниз и назад, ощутил глухой удар – ловкий враг пытался баз замаха уколоть в бок, – встал на стременах, обрушиваясь сверху, но клинком чиркнул понизу и… Тоже напоролся на щит. Торопливо сел, пока в живот не пырнули, отпихнул новый скользящий удар сверху, ткнул клинком в лицо – степняк увернулся, усы поднялись в саркастической улыбке:

– Зря… шлем не надел… рус… – тяжело выдохнул он. – Темечко отрублю…

Сам степняк был в остроконечном шлеме, играющем на солнце множеством граней.

– Отдышись сперва, – презрительно сплюнул Олег. – Саблю уронишь…

Он резко ударил щитом в щит врага, попытавшись опрокинуть того на землю. Половец, прикусив губу, удержался, чиркнул саблей поверху, вынудив Олега приподнять щит, и тут же, повернув клинок изгибом вверх, попытался уколоть ведуна из-за щита. Середин легко отмахнулся и снова, приподнявшись в стременах, навалился на врага всей массой, одновременно тыкая саблей сбоку… Нет, не попал…

– Где оружие украл, рус? – оттолкнув Олега, спросил степняк.

– Половцы бросили, как в прошлый раз драпали!

Ведун взмахнул саблей слева, а когда враг отвел удар, резко дернул щитом назад, надеясь проскользнуть за край вражеской деревяшки и сбить его тычком окантовки в грудь. Не получилось, и Олег тут же рубанул поверх щита. Половец оказался сильным противником, но он дрался с самого начала, а ведун вступил в сечу всего несколько минут назад. Если увеличить темп схватки – степняк выдохнется первым.

Внезапно противник залихватски свистнул, несколько раз с неожиданным напором рубанул Олега – попадая, естественно, в щит, – потом резко отвернул и помчался прочь. Ведун погнался было следом, но, увидев впереди нескольких степняков с копьями, предпочел отвернуть обратно и присоединиться к русским ратникам. Эти выглядели тоже, мягко выражаясь, несвежими. Бросать их в новую сечу было невозможно.

Из битвы вышли невредимыми сотни полторы бойцов. Еще человек двадцать, кто прихрамывая, кто удерживая поврежденную руку, отходили к лесу в тыл отряда. Раненые половцы, способные ходить, тоже отступали к своим. Еще многие стонали на льду, не в силах подняться, но помогать им никто пока не рисковал.

– Их там сотен шесть, коли не более, боярыня, – сообщил один из воинов невидимой Верее. – Чую я, сшибку копейную готовят…

– Эй, Лесавич! – привстал на стременах Олег. – А скажи мне, дураку, отчего это половецкие рати здесь, как у себя дома, шастают? Где дозоры, где порубежники все? Куда смотрят.

– С Муромского княжества пришли, – отозвался воевода. – То ли сговорились с Муромом, то ли отогнали их оттуда. А порубежники здесь суздальские стоять должны…

– Нежити много развелось на русских землях, – неожиданно перебил ратника уверенный женский голос. – Разгоняют они дозоры малые. Схроны порубежные разоряют. Бродят где попало чудища глиняные, а справиться с ними не всякий может. Боятся их многие.

Теперь Олег увидел Верею – она возвышалась в седле по ту сторону отряда. Ведун, пнув пятками кобылу, направился к ней. В этот момент в воздухе что-то прошелестело, и в снегу перед гнедой выросла короткая оперенная палочка. Снова зашелестело, потом снова и снова, и скоро воздух наполнился звуками летнего дождя, падающего на густой кустарник. Заржала от боли лошадь, потом другая. Вскрикнул кто-то из ратников.

– С коней! – крикнул ведун. – С коней быстро! В лес уходите, в лес!

– Не уйти нам через лес, – покачал головой Лесавич. – Снег там по грудь. Завязнем, пропадем бесследно.

– С коней слезай, говорю! – сорвался на крик Олег, спрыгивая на лед. – Потом спорить будешь!

Воевода повернул голову к Верее. Та кивнула.

– Спешиться! – скомандовал он. – Уходим в лес.

Часто падающие стрелы ранили еще двух ратников, свалили коня, но, когда отряд ушел под кроны, стрелы почти перестали долетать до земли, с громким стуком втыкаясь в стволы, срезая ветки, ломаясь о сучья.

– Лошадей вперед! Снег утаптывайте! Отступаем! Дальше в чащу отступаем.

Стук стрел оборвался. По реке с гулким топотом промчались, опустив копья, две сотни, осадили коней за поворотом, остановились.

– Отсекают, – хмуро сообщил воевода. – Чтобы выше на реку не вышли.

– Коней дальше гоните, пусть целину рыхлят, – приказал Середин. – А сами снег утаптывайте. Нам нужно от берега хотя бы на сотню шагов отойти. Тогда и лучники стрелять не смогут, и конница для копейного удара не разгонится.

– Они и без разгона подъедут.

– Это вряд ли, – усмехнулся Середин.

С реки донесся мерный рокот. Это, уже без всякой спешки, подходили половецкие сотни.

– Все сюда! – махнул рукой ратникам ведун. – Быстро строимся плечо к плечу! Те, у кого есть рогатины, – во второй ряд. Кладите их на плечи впереди стоящих. Быстрее, быстрее! Сомкнуть щиты!

Спустя пару минут в лесу выросла ощетинившаяся копьями прочная стена из деревянных дисков – правый край каждого щита опирался на левый соседнего, причем левый край каждый воин поддерживал своим плечом. Вверх выглядывали острые кончики мечей, за врагом внимательно наблюдали десятки глаз.

С полсотни половцев, объезжая деревья, приблизились к строю, но атаковать не рискнули. Одно дело – проламывать оборону с разгона, стремя к стремени, когда копейный строй опрокидывается массой сомкнутого конного строя, ударами пик, тушами коней. И совсем другое – стоять перед десятками направленных на тебя рогатин и пытаться уколоть врага, надежно спрятанного за щитами. Они потолкались в нескольких шагах, покричали обидные слова о трусливых собаках, убежавших в лес с ратного поля, потом отъехали на реку. Некоторое время ничего не происходило, потом в сопровождении пары всадников пригарцевал уже знакомый Олегу степняк в остроконечном граненом шлеме.

– Эй, русы! Именем я хан Котян, сын отважного Азуна. Я пришел сюда ради дела ратного, молодецкого. Обиды за посеченных не держу. Сдавайтесь, зла не причиню! Уходить вам некуда. Со мною восемь сотен воинов, а вас и двух не наберется. Сдавайтесь.

– Сам сдавайся! – крикнул из-за строя воевода Лесавич. – Каждый мой ратник пятерых твоих стоит.

– А то я на реке не видел, чего твои слуги стоят, – покачал головой половец. – Полсотни моих ты посек. Полсотни твоих полегло. Нас восемь сотен, русы. Сдавайтесь, не то всех побьем. В лес не уйдете, снег вас сожрет. На реку не выпущу. Куда денетесь? Я храбрецов своих на ваши рогатины пускать не стану. Подожду, пока брюхо у вас подведет. Сами выйдете.

– Проваливай отсюда в свою степь, пожиратель падали!

– Ай, зачем слова такие бросать? – беззлобно пожал плечами половец. – А ну, вас падаль жрать заставлю? Сдавайтесь! Отдам вас за выкуп, честь по чести, персам в рабство продавать не стану. Князь серебро отсыплет – к женам вернетесь. Зачем здесь помирать? Темно, холодно. Сдавайся. К юртам своим отвезу, баранами кормить стану…

– В колодки посажу и к хазарам плетьми гнать стану, – в тон степняку крикнул воевода.

– Некуда вам идти, русы, – вскинул подбородок половец. – Всех побью, мечи, коней заберу, болгарам продам. Сдадитесь – железо продам, вас за серебро отпущу. Вам хорошо, мне хорошо. Зачем упрямитесь, русы? Сдохнете в лесу, убыток один. Вы воины, мы воины. Чести урона чинить не станем, с уважением уведем.

– Маму свою хазарам отведи.

– Про маму зря сказал… – Половец развернул коня. – Хотите сдохнуть – сдохнете. Никого не отпущу. А дабы мыслили крепко, способ один знаю. Луков у меня много, стрелы опосля назад соберу. Попробуйте, русы, половецкого железа.

– Хреново, – пробормотал Олег, занявший место на правом, самом опасном, фланге, и спросил у ратника слева: – У вас лучники есть?

– У Лесавича, помню, был… У Родиона… Супротив земляных людей пользы от них нет, от и не брали.

– Ква, – задумчиво кивнул ведун. – Тройное ква в одном флаконе. Если отстреливаться некому, то нас перебьют, как в тире.

От реки показались половцы. Те, что пешие, подступали с луками. Сзади маячили верховые – прикрывали на случай, если загнанные в ловушку русские перейдут в атаку и перебьют стрелков. Лучники, остановившись метрах в сорока, неторопливо выбирали цели, потом, наложив стрелу на тетиву и цепляя ее большим пальцем, резко натягивали лук и тут же стреляли. Почти сразу послышались пронзительные выкрики. Олег болезненно скривился. Он уже усвоил, что русский лук бьет на дистанцию почти с километр, а с двухсот метров навылет пробивает дубовую балку в три пальца толщиной. И он ничуть не сомневался, что половецкий лук ненамного слабее. С восьмидесяти шагов прятаться от него за щитом бесполезно – продырявит и диск, и ратника за ним, даже в полном доспехе. Ведун едва не взвыл от бессилия – но что он мог сделать? Отвести глаза сразу десятку стрелков невозможно. Особенно от такой цели, как целая стена протяженностью в сотню метров. Отбиваться тоже нечем…

Вот рухнул ратник в самой середине строя. Вот упал вперед, на свой щит, другой. По спине пополз холодок. Наверное, точно так же чувствует себя человек, которого привели на расстрел. В полном бессилии, до конца сознавая свою участь, он вынужден стоять у стены и ждать, пока комендантский взвод приготовит оружие… Получше прицелится… Нажмет на курок… И надежда остается только на одно: еще минута. Еще один глоток воздуха. Еще один лучик света.

– Котян!!! Ты слышишь меня, хан Котян?! – прорезал сумрак женский голос.

От неожиданности половцы опустили луки, переглянулись.

– Эй, хан, ты слышишь меня?!

– Кто это тут явился? – Снег захрустел, и, обогнув всадников, вперед вышел хан. – Ужели я ослышался?

– Убери своих лучников, хан! Мы сдадимся.

– Ну так сдавайтесь. – Половец с интересом оглядел стену из щитов. – Бросайте оружие и выходите на реку.

– Мы сдадимся утром.

– Нет, сейчас! – упрямо мотнул головой половец. – Я хочу спать спокойно, не опасаясь врагов рядом со своим лагерем. Сдавайтесь, или до сумерек лучники перебьют всех до последнего!

– Меня зовут боярыней Вереей, хан… – голос женщины сорвался. Она сглотнула, продолжила: – Я Верея, хозяйка Колпи. Я хорошо понимаю, что меня ждет, что ты со мной сделаешь. Я прошу у тебя одну ночь. Я хочу еще хоть одну ночь побыть свободной женщиной.

– Верея? – Глаза половца забегали быстрее. – А ну, покажись!

Строй раздвинулся, боярыня, свесив голову, вышла вперед, остановилась в двух шагах перед щитами. Обреченно вздохнула. Потом подняла голову, распустила узел плаща. Епанча мягко скользнула на снег, и все увидели изящную фигуру, обтянутую до середины бедер красноватой кольчугой, ножки в высоких, до колен, сапогах. Она сняла шапку, тряхнула головой, позволив темным длинным волосам рассыпаться на плечи.

– Хороша… – восхищенно облизнулся половец, шагнул вперед, но Верея тут же отступила на шаг, предупреждающе вскинув руку:

– Назад, или я прикажу убить себя!

– Ты же обещала сдаться!

– Я еще не готова, хан. – Верея опустила руку и потупила взор. – Мне нужно проститься с прошлым, мне нужно смириться с будущим. Подари мне эту ночь, хан Котян. Я еще не готова стать рабыней. Я должна принять это. Я должна смириться. Подари мне ночь. Еще только одну ночь вольной женщиной. Только ночь. И с первыми лучами солнца я начну выполнять любые, совершенно любые твои желания и прихоти. Ты будешь доволен, хан. Ночь… Всего одна ночь… – Боярыня мотнула головой, сглотнула. – Я не могу… Я не готова… Сейчас…

– Поклянись, что ты не наложишь на себя руки и никак не испортишь себя! – потребовал половец. – Что достанешься мне в целости и сохранности!

– Я даю тебе слово, что не причиню себе никакого вреда.

– Нет, не так! Клянись своими богами! Сварогом клянись! Хорсом!

– Перед лицом Сварога великого и Хорса лучезарного клянусь их именем, что не причиню до рассвета никакого вреда себе, никакого урона своему телу. Клянусь, что после ближайшего рассвета стану выполнять любые приказы и прихоти половецкого хана Котяна, стану самой покорной, ласковой и смиренной из всех женщин, которых он встретит в этом мире! Наложив на меня руку, он сможет делать со мной все, что пожелает. Сможет продать, подарить, дать на время любому по своей прихоти, сможет наказывать по своему желанию любой карой, хотя бы и лишением живота, и ни разу не встретит никакого ропота с моей стороны. Этой клятве ты веришь, хан Котян? Одну ночь… Смиренно молю тебя о милости, хан. Только одну ночь.

– Я дарю тебе эту ночь, рабыня, – взмахнул рукой хан и развернулся, жестом позвав за собой своих воинов.

Когда половцы вышли на лед, Верея оборотилась к строю, закрыла лицо ладонями, постояла так почти целую минуту, покачивая головой, потом наконец встряхнулась, удрученно посмотрела на своих ратников:

– Расходитесь же, сечи больше не будет. Разводите костры, варите кашу. Палатку мне поставьте. Я хочу побыть одна.

Ратники, удрученно качая головами, разбрелись. Вскоре послышался стук, треск ломаемых на хворост ветвей. Несколько воинов начали с шелестом разворачивать белую парусину. Разложили, закинули на ветки веревку, вытянули, поднимая центр, тут же нырнули внутрь с шестами, выставили четыре угла, закрепили угловые веревки. Затем принесли и кинули внутрь пару небольших вьюков, внесли два сундучка. Похоже, все это добро везлось на крупах сразу нескольких коней. Впрочем, чего не сделаешь ради такой прекрасной госпожи?

Наконец место отдыха боярыни было собрано, она нырнула внутрь и задернула полог. Сразу в нескольких местах полыхнули костры. Ратники подвешивали над огнем котелки, набивали снегом. Только Олег стоял как неприкаянный. Для этого отряда он был чужой, дела не имел. После короткого размышления он отправился дальше в чащу, быстро нашел там гнедую, отпустил ей подпруги, снял уздечку, повел к пылающему с краю костру, окруженному десятком воинов:

– Мужики, у вас воды, лошадь напоить, не найдется?

– Садись, сейчас натопим, – кивнул ратник лет тридцати. – Снега много. И ей, и нам хватит. А я тебя в сече зрел, крепко ты в половцев врезался. Наниматься к Верее станешь?

– Пока что она меня гонит подальше. – Олег кинул на землю щит, сел на него.

– Баба, что возьмешь, – пожал плечами ратник. – У тебя нет ничего с собой?

– На заводном все осталось. А он с табуном.

– И у нас токмо торба гречи на всех. Ладно, полопаем пустой кашицы. Не впервой.

Дождавшись, пока вода закипит, ратник сыпанул туда весь мешочек с крупой, стал неторопливо помешивать длинной деревянной ложкой. К этому времени уже стемнело. На бархатисто-черном небе зажглись звезды, по которым изредка проползали тени неразличимых во мраке облаков. Огни засветились и у реки: основная масса напротив русского лагеря, еще две группы костров справа и слева, заметно дальше вверх и вниз по реке.

– Караулят… – проследив взгляд ведуна, кивнул воин. – Боятся. Хороша наша Верея, любого с ума сведет.

В этот миг Олег заметил, как полог палатки взметнулся. Боярыня, накинув на плечи плащ, вышла на улицу – от ближнего костра тут же поднялся Лесавич с луком в руках. Середин, почуяв что-то интересное, тоже встал и направился следом за ними, держась метрах в пятнадцати.

Верея с воеводой отошли от лагеря всего ничего – так, чтобы на них не падали блики огня. Женщина огляделась, подняла руку:

– Одну туда, под берег. А к этим чуть вовнутрь. Смотри, не попади ни в кого.

– Сделаю, – поклонился воин и, легко похрустывая снегом, двинулся во мрак.

Верея развернулась, пошла назад к палатке, но, миновав Олега, остановилась.

– Не спится, ведун? – оглянулась она. – Мне тоже. Пойдем… – Она взяла его за руку, потянула за собой.

За пологом парусинового шатра все выглядело так же, как и тогда, в Белозерье: тонкие стены, насквозь пробиваемые светом костров, множество раскиданных по полу овчинных шкур.

– Помоги… – Женщина откинула плащ, сняла наборный пояс из дорогих камней, расстегнула крючок у ворота кольчуги, подняла руки.

Олег подступил, подвел пальцы под кольчужный подол, вздел его вверх. Зловеще зашелестев, металлическая рубаха легко соскользнула с боярыни и осталась на ладонях колючей податливой тряпочкой. Правда, весьма тяжелой – килограммов пять будет.

Верея, оставшись в мягком войлочном поддоспешнике, щедро расшитом золотой и серебряной нитью, села на шкуры, приподняла ногу, поддержав ее двумя руками. Жалобно сказала:

– Тугие…

Олег опустился перед ней на колени и, крепко взявшись за пятки, снял сперва один сапог, потом второй. Боярыня встала, быстро стянула узкие штаны, начала расстегивать крючки поддоспешника. Ведун поднялся следом, наблюдая, как она роняет за спину эту толстую жилетку, следом – тонкую суконную курточку с длинным рукавом, снимает через голову шелковую рубашку, пускающую кровавые отблески со складок. Провела кончиками пальцев по коже, от плеч через грудь и живот к бедрам, придирчиво осматривая себя сверху вниз.

– Кажется, я выгляжу неплохо… Интересно, хан оставит меня себе или продаст в Персию или Индию? Сказывали, они платят добрым серебром за красивых женщин. Болгары тоже охотно ласковых невольниц для гаремов покупают.

– Милостивые боги! – мотнул головой Олег. – Зачем ты это сделала?! Зачем?

– Иначе они убили бы всех моих воинов, – пожала плечами Верея. – Уже начали убивать, ты же видел!

– Плевать! Умереть ради тебя не страшно… – Рука невольно легла на рукоять сабли. – Я лучше погибну, чем увижу, как тебя!.. Откажись…

– Поздно, – перебила его боярыня. – Я дала слово.

– Но, Верея…

– Здесь холодно… – Женщина приложила палец к его губам. – Согрей меня, ведун.

– Я люблю тебя, Верея, – сглотнул Олег. – Ради тебя…

– Нет, ведун… – Снова закрыла она ему рот прохладной ладонью. – Вспомни, это моя последняя ночь. Я не хочу провести ее в спорах. Я хочу провести ее рядом с тобой.

Она легла на застеленный ковром пол, перекатилась с боку на бок, заворачиваясь в шкуры, сладко потянулась, искоса бросила взгляд на Середина. Олег рванул крючки налатника, расстегнул косуху, сбросил пояс с оружием, быстро содрал с себя штаны и рубаху, кинулся к ней.

– Только не задави! Я же обещала…

Олег прильнул к ее губам, потом поцеловал ямочку на подбородке, сам подбородок, шею, плечи, грудь. Он покрывал поцелуями все ее тело, пытаясь запомнить каждую его клеточку, каждую выпуклость или ямочку, – и только когда Верея застонала от желания, осторожно проник в ее лоно, короткими толчками пробиваясь к тому, в чем заключается главное человеческое счастье. Точнее – пытался пробиваться, поскольку очень быстро страсть пересилила желания разума, мышцы стало сводить словно судорогами, и толчки превратились в такие удары, что могли пробить даже мерзлую землю. Верея взвыла, закинув голову, заколотила кулаками по коврам – и вдруг обмякла. И почти сразу Олег ощутил такой сладострастный взрыв, что должен был умчаться на небеса не меньше чем на неделю…

Однако он находился в палатке. В парусиновой палатке, на стенах которой плясали отблески огней.

«Ах да, – понял ведун. – Я должен был думать о свете. А думал о ней. Только о ней. О ней невозможно не думать».

С улицы донеслись какие-то крики, звяканье. Далекий вопль. Быстрый топот, болезненный стон, чье-то частое дыхание.

Олег приподнял голову, потом дотянулся до оружия, подтянул пояс к себе.

– Не смей… – слабым голосом сказала женщина.

– Что? – непонимающе оглянулся ведун.

– Не смей никуда уходить. Я же слышу, как ты схватился за саблю.

– Но там что-то происходит! Разве ты не слышишь?

– Плевать. Пусть хоть весь мир рухнет, пусть Сварог перевернет его небом книзу, и все начнет рушиться в эту бездну. Плевать. Эта ночь моя – ты забыл?

– Но, Верея…

– Ты только что клялся умереть за меня. А теперь намерен сбежать из-за какого-то шороха? – Она повернула голову набок и открыла глаза. – Иди сюда, ляг рядом. Я хочу чувствовать твое тепло. И не только тепло. Ведь сегодня я последний раз делаю это по своей воле.

– Верея моя… – Олег откинул саблю. Действительно, какая разница, что происходит снаружи? Половцы пошли на штурм ли, или керносы решили сожрать всех ратников на ужин – все это может грозить ему в худшем случае смертью. Пережить жертву, которую намерена принести утром Верея, будет намного труднее, чем просто умереть. – Любимая…

Он снова начал целовать ее пальцы, губы, волосы…

* * *

Разбудил Олега легкий шорох – привык он за месяцы скитаний и ночных привалов в одиночестве спать чутко, как сторожевой пес. Ведун приоткрыл глаза, увидел, как внутрь шатра просунулась голова Лесавича. Боярыня чуть приподнялась на локте. Воевода еле заметно покачал головой из стороны в сторону. Верея, шевельнув кончиками пальцев, отослала воина прочь, легла обратно.

Костры все еще полыхали за стенами, но свет их уже не казался таким ярким, как ночью. Сверху же, наоборот, ткань стала светлее. А это означало только одно…

Олег тряхнул головой, как мог осторожнее выполз из-под шкур, откатился к своей одежде в углу.

– Ведун, что с тобой? – сонно подала голос женщина.

– Светает, – кратко ответил Середин, натягивая штаны.

Боярыня, обиженно вздохнув, тоже села, нашла рубашку, просунула в нее руки и голову, поднялась, стала собирать куртки и штаны. Олег за это время успел одеться полностью, выбрался наружу.

В этот раз свежий воздух его не радовал, равно как и первые солнечные лучи, подсвечивающие голубое небо. Середин зябко передернул плечами, пошел к костру, возле которого оставил вчера свой щит, но через несколько шагов остановился, обратив внимание на странную тишину на реке. Там не слышались переклички половцев, не ржали лошади. Там не горело ни одного костра.

Ведун огляделся. Боярские ратники кто спал, кто подвешивал котелок над огнем, кто неторопливо вычищал меч. Дальше, между лагерем и рекой, сидели, свесив головы, человек десять в халатах… И, судя по позам, руки у всех были связаны за спиной.

Олег немного сдвинулся, вглядываясь между деревьев… На месте половецкого лагеря на том берегу стояли, выстроившись в несколько шеренг, не меньше ста монголов. Да еще по бокам пританцовывали десятка два керносов. Коричневые големы виднелись и на месте двух других стоянок.

Полог палатки откинулся. Боярыня, взмахнув плащом, резко повернула налево, быстро пошагала к реке.

– Верея! – кинулся было за ней Олег, но Лесавич решительно заступил дорогу:

– Осади, путник! Тебя не звали!

– Верея… – Рука скользнула к сабле, но ведун вовремя остановился. Еще не хватало резню среди недавних сотоварищей устраивать. Воевода сам не кинется. Значит, хозяйка остановить наказала.

Середин вернулся к погасшему костру, возле которого потихоньку поднимались ратники.

– А-а, пришел, – зевнул уже знакомый воин. – В котле свою долю возьми. С вечера оставили, да ты не явился. А кобылу напоили, коли сам забыл.

– Спасибо… – Ведун сел на щит, поставил котелок перед собой и достал ложку.

Вскоре вернулась и Верея. Не глядя в сторону Олега, она громко хлопнула в ладоши:

– Полгривны и двух коней тому, кто принесет голову хана Котяна!

Ратники, вскочив со своих мест, резво кинулись к половецким лагерям. Олег лишь повернул голову в сторону реки: монголы и керносы лениво разбредались кто куда.

– Значит, это ты… – негромко произнес ведун, глядя прямо перед собой.

– Что – я?

– Ты всю эту нечисть на землю напускаешь.

– Не-ет, что ты, глупенький, – засмеялась женщина. – Просто мне повезло узнать, как можно с ними справиться. Вот я сейчас и…

– Ты призвала их сюда, Верея. Уговорила половцев подождать до утра, а потом напустила на них нежить. Ящеров, глиняных людей. Представляю, что творилось ночью у степняков в лагере, когда из темноты на них поперли эти твари. Ломают, давят, копья их не берут, мечом протыкать бесполезно. Костры они быстро затоптали, а в темноте это и вовсе смертным ужасом стало. Потом подошли керносы, свели големов в отряды, начали правильное наступление… Половцы были обречены. Эти, небось, сами прибежали? – кивнул ведун в сторону пленных. – От такого убежишь!

– Ты не понял, мальчик мой, – подошла ближе Верея. – Это было случайно. Просто я примету такую знаю. И догадалась вчера, что ночью появится нежить.

– Я тоже знаю такую примету, – кивнул Середин. – Она называется «зов». Вот такой кусочек пергамента с буквами.

Женщина отпрянула:

– Ты… Ты… Я же запрещала тебе приближаться к моим землям!!!

Она развернулась и кинулась в палатку.

Олег спокойно доел кашу, поднялся, похлопал гнедую по морде:

– Прости, милая, всю ночь под седлом простояла. Извини. Сейчас чалого нашего найдем, мешки развяжем, овса отсыплем.

Он затянул подпруги, повесил щит на луку седла, поставил ногу в стремя – и в этот момент его посетила странная мысль. Олег отступил, побежал к палатке, вскинул руку над Вереей. Ну да, крест оставался холодным! Ведун всю ночь с ней рядом провел – а его ни разу даже не кольнуло!

– Прости! – упал Олег перед женщиной на колени. – Прости, любимая! Это не ты! Ну, конечно же, это не ты! – Молодой человек поймал руку боярыни и поцеловал: – Прости!

– Не я? – подняла Верея заплаканное лицо.

– Конечно, не ты. У меня есть… – Олег запнулся, поняв, что чуть не проболтался про крест, но моментально поправился: – Я ведь ведун. Я умею чувствовать магическую силу. А в тебе ее нет. Ни капельки!

– Боярыня!!!

Верея вздрогнула, вскочила, заметалась по палатке, схватила с пола овечью шкуру, быстро растерла лицо, вскинула подбородок, обтерлась еще раз, отшвырнула овчину и, придав лицу суровое выражение, шагнула из палатки.

– Вот он, боярыня!

Осторожно скользнувший следом ведун увидел сияющего, как самовар, молодого ратника, который держал за волосы голову вислоусого половца.

– С добрым утром, хан. – Боярыня без всякой брезгливости приняла голову, подняла ее перед собой. – Настало время исполнять мою клятву. Говори, чего ты от меня желаешь?

Внезапно у головы отпала вниз челюсть. Все вздрогнули – но голова так и не произнесла ни звука.

– Молчишь. Значит, и исполнять нечего, – вроде даже разочарованно пожала женщина плечами. – Тем более что в этом мире ты уже вряд ли встретишь женщину послушнее меня. А к владениям Мары моя клятва не относится…

Боярыня хорошенько размахнулась и зашвырнула голову в лес. Та, описав широкую дугу, врезалась в молодую сосенку, отскочила в сторону и зарылась в снег.

– А было бы забавно, останься он к утру жив, – негромко пробормотала Верея и повысила голос: – Лесавич! Сворачивай палатку! Коней уцелевших найдите! И наших, и половецких! Железо все соберите, копья, броню. Костер сложите для тризны, воинов моих верных проводить. Торопитесь, пока еще кто-нибудь сюда не заявился!

Женщина даже не подозревала, насколько пророческими окажутся ее слова. Не прошло и двух часов – ратники в светлых полушубках только успели пригнать заводных коней и отловить разбежавшихся скакунов из половецкого табуна, только навьючили лошадям на спины трофеи, только срубили помост и сложили на него павших русских воинов – как на реке появился отряд из десяти всадников. Все в броне, в шлемах, с поднятыми рогатинами в руках. На плечах – дорогие бобровые и лисьи налатники. Увидев занятых скорбным делом ратников, они придержали коней, с полминуты погарцевали на месте, осматриваясь, а потом стремительно унеслись назад.

– Лесавич, коней седлайте, – сухим голосом приказала Верея. – Быстрее!

Но ее ратники все равно не успели: из-за излучины реки начали выхлестываться сотни и сотни хорошо снаряженных бойцов. Все в начищенных и смазанных свиным жиром кольчугах, в остроконечных шлемах, на макушках которых развевались маленькие красные флажки, с тряпочными и нитяными хвостами под наконечниками рогатин.

– Сотня, две, три… – негромко отсчитывал Середин проходящие мимо отряды.

После третьей сотни поток остановился. Или, точнее, разорвался. Те всадники, что ушли было вперед, развернулись, умело перестроившись в колонну по шесть, остальные придержали коней, не приближаясь к месту будущей тризны. Лишь пятеро воинов, вооруженных только мечами, медленно проехали по льду, внимательно оглядывая берега и саму реку. Первый из них, в накинутом на доспехи алом плаще, с выпущенной поверх кольчуги черной кудрявой бородой, с густыми бровями и носом картошкой, непрерывно поглаживал лицо упрятанной в рукавицу рукой, словно собирался произнести намаз, но его постоянно что-то отвлекало.

– Гордей Суздальский, – обреченно вздохнул воевода Лесавич. – Княжеская дружина.

Закончив объезд, князь остановился возле помоста, спешился, вытянул из-за пояса плеть и, похлопывая ею по ладони, остановился перед боярыней.

– Здоровья тебе на долгие годы, князь Гордей, – слегка поклонилась боярыня. – Какими судьбами в здешнем захолустье, княже?

– И тебе здоровья, Верея, – окинул он женщину взглядом. – Порубежники мои весть прислали, что половцы, числом изрядным, на земли мои с Мурома вторглись и по Ушне вглубь идут. Поднял я дружину отпор им давать, однако же вижу, вы тут без меня сладились.

– Нет больше половцев, княже, опоздал, – развела руками боярыня.

– А ведомо ли тебе, Верея, что сие за твари такие? – ткнул князь сперва в сторону керноса с перерубленной шеей, валявшегося у деревьев за помостом, потом в пару монголов на льду. Нежить, частью все-таки побитая степняками в ночной схватке, частью истребленная наводящими порядок ратниками, валялась вокруг десятками. – Я тебе сам поведаю. Порождения сии бродят по землям моим где ни попадя. Скот портят, людей пугают, избы ломают. Смерды бежать начали из княжества, ако от чумы. И от того разор сплошной во всех сторонах и весях.

– Знаю я про то, княже, – кивнула боярыня. – И окрест моих деревень они появляются…

– А не ты ли, Верея, – наклонился вперед князь, – не ты ли уж в седьмую усадьбу о прошлой неделе с ратниками своими заявлялась, нежить сию разгоняла да серебро с хозяев за избавление брала? Да склоняла бояр тебе на верность присягнуть и дань платить, дабы впредь от напасти сохраниться? Не ты ли боярина Горбаткова заставила от Суздаля отринуться и тебе на мече в вечной верности поклясться?

– Право боярина на отъезд в Русской Правде извечно закреплено, княже, – гордо вскинула подбородок Верея. – Посмеешь карать за это – тебя собственная дружина на рогатины подымет.

– С огнем играешь, Верея. Ну да ладно, за отъезд карать нам предками навечно заказано. И новому их хозяину мстить тоже не велено. А как Правда Русская велит с колдунами черными поступать, кои Русь Великую порушить пытаются? Скажешь, за покарание отступников меня тоже бояре на копья возьмут? А ну, скажи, что у тебя здесь случилось?

– Половцы с нежитью столкнулись. Погибли почти все. А потом подошли мои сотни, мы добили уцелевших, сами потеряли…

– Лжешь, ведьма!! – зловеще взревел князь Гордей. – Лжешь! Совсем за несмышленыша меня держишь?! Вон, смотри, какие раны у твоих людей, что на помосте лежат. Не очищены, не перевязаны. А почему? Да потому, что времени их спасти не имелось. Начиналась ими сеча, а не завершалась! Последних посеченных завсегда спасти удается, а твои померзли! Стало быть, начинала сечу ты. Да не ожидала, что на каженную твою сотню у половцев пять окажется. И ты тогда нежить Чернобогову вызвала, коей с прошлого лета людей губишь. И дралась нечисть сия со степняками на твоей стороне. Ты их хозяйка, Верея! Вемигор, в железа ведьму!

– Нет! – почти хором вскрикнули Лесавич, ведун и сама боярыня.

– Неправда это, князь, у полона спроси! – продолжила дальше одна Верея. – Ворогов изрядно мы в полон захватили. У них спроси – с нами нежить шла али нет.

– Полоняне? – Такое известие князя, похоже, несколько обескуражило. Наверное, он не ожидал, что «черная кодунья» оставит живых свидетелей.

– Лесавич, – кивнула боярыня.

Воевода убежал, но быстро вернулся, волоча за ворот халата сразу двух перепуганных половцев. Кинул их перед князем на снег:

– А ну, отвечайте, откуда нежить эта взялась?

– Ночью… Ночью пришли, – наперебой затараторили полоняне. – Давить, топтать начали.

– А с ратниками когда дрались, с людьми?

– Днем сеча случилась. Засветло русов в лес загнали, в полон сдаваться звали. Но те не хотели. А ночью земляные люди пришли, всех убивали.

– Убедился, княже? – вызывающе поинтересовалась женщина. – Не дралась нежить на моей стороне. Сама пришла, когда меня уже и не было.

– Лжешь, Верея… – покачал головой князь. – Чую, опять лжешь… Ох, как бы мне хотелось накинуть на твою стройную шейку тоненький ремешок и…

Князь вполне красноречиво рванул плеть.

– Но законы людские и божеские нарушать не стану. По Правде дело вести стану, по Правде. Против Русской Правды у тебя колдовства не хватит. Вемигор, забери у нее весь полон. Мы каждого в допросной избе разговорим. Откуда шли, где столкнулись, с кем дрались. Откуда нежить пришла, куда опосля сгинула.

– Это мой полон!

– А я тебе виру выплачу, – почти к самому лицу боярыни наклонился князь, пригладил бороду. – Всю виру выплачу, по Правде. А опосля узнаю, как тут все крутилось, до последней минуточки.

– Это не я навожу нежить на твои земли, князь, – неожиданно призналась Верея, отвернув в сторону лицо. – Не я. Это боярин Руслан, из Гороховца.

– Боярин Руслан? – отступил в растерянности князь, оглянулся за поддержкой на своих спутников.

– Этот может, Гордей, – низким басом сказал один из них. – Гороховецкие ваш род издавна недолюбливают. Мобыть, правду речет боярыня.

– А тебе откуда ведомо? – с подозрением прищурился на женщину суздальский князь.

– При мне было, летом… – Верея тяжело вздохнула. – Ну, были у нас с Русланом мысли общие летом… Как бы это… Значит… Ну, жила я у него в детинце месяц без малого.

Дружинники понимающе захмыкали, стали приглаживать усы и ехидно переглядываться.

– Да, жила! – вызывающе вскинула подбородок боярыня. – Кто знает, глядишь, и сложилось бы! Да токмо заявился в Гороховец колдун заморский, из дальних-дальних земель. Там, сказывали, богов наших не чтят, огню поклоняются, что сам из земли выходит, мертвым не тризну устраивают и не земле предают, а на башнях высоких хоронят. Снега там отродясь не видали, звери живут невиданные…

– Ну, про страны, где льда о круглый год не случается, мне и купцы сказывали, – покачал головой князь. – А вот про «хоронят на башнях» ты, колдунья, лжешь!

– То не мои слова, княже! – моментально вспыхнула Верея. – То нам колдун заморский сказывал! Хочешь – у Руслана спроси. Мне неведомо, откель…

– Ты про нежить-то, боярыня, дальше сказывай, – перебил ее один из возвышавшихся за княжеской спиной всадников. – Про мертвых слушать нам интереса нет.

– А-а, – запнулась Верея. – Ну, так пришел, стало быть, колдун этот к боярину Руслану, поклонился низко и пообещал того правителем света всего белого сделать. Взамен просил визирем первым назначить и удел обширный для удовольствия и обогащения выделить. И земли даже просил. Но не наши, а заморские, южные. И сказывал еще колдун, что сила тайная спрятана в детинце княжеском. Кто ее в руки возьмет, тому равного на свете не станет. Ни по силе, ни по знанию…

– Нравится мне сказка твоя, боярыня, – кивнул суздальский князь, – молви далее.

– Мало знаю далее, – поморщилась Верея. – Интерес ко мне колдун иноземный стал выказывать, речи сладкие вести. А промеж прочего сболтнул, что силой тайною нежить из земли порождать сможет. И неведомо никому, как с ней тягаться, как воле своей подчинить. Токмо он один сие знает. Спужалась я тогда сильно, и он поведал мне тайну малую. Как самой от нежити страшной уберечься, как узнать, куда она тянется. Как одолеть можно, коли обложит…

– Ну, чего смолкла?

– Все, княже, – развела руками женщина. – Взревновал меня к колдуну Руслан, да и выгнал из города. А колдун с ним остался. Теперича я, как про чудищ колдовских проведаю, с подмогой к боярам еду. А коли в благодарность они мне на верность и службу присягают – так на то их боярская воля. Кто люб, к тому двору и съезжают. И воли княжеской над этим нет. Так в Русской Правде записано. И попрать ее бояре тебе не дадут.

– Мыслишь, из-за тебя, колдунья, бояре мне смуту станут устраивать?

– Из-за себя княже, – покачала головой Верея, – из-за себя. Сегодня меня за вольность каре предашь, завтра на иного кого гнев обрушишь.

– Храбрые речи ведешь, колдунья, – покачал головой князь, похлопывая плетью по ладони. – Но по лезвию ходишь… Оступишься – кровь твоя польется. И бояр моих на бунт поднять не сможешь. Мне у них вера, не тебе. Но суда бесправного все едино чинить не стану. Не для того волей богов и по праву сыновнему на стол Суздальский всходил. Справляй тризну, боярыня Верея, да ратников своих в седла поднимай. До Гороховца путь недальний, половцев бояться ныне не к чему. Завтра поутру туда прискачем, да у самого боярина Руслана и спросим, откель нежить на земли наши выползает.

* * *

Путь к приграничному городу Гороховцу князь выбрал речной: вниз по ровной ледяной дороге до Оки, по Оке до Клязьмы. Там, под разоренной порубежной заставой, рать встала широким лагерем, а утром двинулась дальше.

Муромские дозоры дружине не встретились. А может, и встретились, да не показались – кто же в здравом уме на рать в полторы тысячи мечей кинется? Дело порубежника – опасность вовремя заметить да всех окрест о ней упредить. Останавливать ворога – работа княжеская. Видимо, таким маневром – проходом всего войска вдоль соседских границ – суздальский князь отомстил муромскому за внезапное появление половцев в своих пределах. От соседа ведь пришли, не из дальних земель.

Гороховец показался впереди, как и обещал князь Гордей, вскоре после рассвета. Город встретил гостей оглушительным звоном набатного колокола и накрепко запертыми воротами. На стенах мелькали копья, шлемы. Лучники поглядывали поверх частокола, демонстративно держа наложенными на тетивы граненые бронебойные стрелы.

Однако суздальцы на штурм не пошли – остановились за оврагом, напротив ворот, спешились, отпустили подпруги, давая роздых коням. Но костров не разводили, вешать торбы на морды скакунов не спешили. Князь со своими ближними дружинниками умчались к небольшой, искрящейся инеем, дубовой рощице, что стояла особняком среди заснеженных полей. Что бывает в таких местах, Олег знал прекрасно: святилище.

Действительно, где-то через час маленький отряд прискакал обратно, а вскоре следом за ним появился и знакомый Олегу безволосый волхв с высоким посохом. Движимый любопытством, ведун потянулся к княжеской свите, стараясь, однако, жрецу на глаза не попадаться. Волхв остановился перед воротами, стукнул посохом о землю, на что та неожиданно отозвалась долгим тяжелым гулом:

– Слушайте меня, жители Гороховца. Я – Аргамирон, волхв святилища гороховецкого, носитель воли богов русских, жизни земли здешней, защитник чаяний ваших! Говорю вам, возлюбленные дети мои, что князь суздальский Гордей поклялся именами Сварога великого, Ярила светозарного, Коло весеннего, что нет у него мыслей недобрых и желаний супротив добра, живота и имущества вашего! Пришел он сюда не своею волей, а волей Белбога небесного, во имя правды и справедливости.

– Пусть у себя смердов судит, – крикнули со стены. – А у нас свой боярин есть!

– Есть воля выше боярской! – опять стукнул посохом волхв, и земля вновь отозвалась долгим протяжным звуком. – Дошла весть до ушей богов наших, что отошел боярин Руслан, возлюбленный сын мой, от веры отцов наших, от заветов предков, предал землю отчую! Что нет более веры в нем, а помыслы его исходят из шепота Чернобогова, приказов Мары костлявой, колдунов иноземных.

– Ложь! Ложь это!

– Слово, услышанное мною, тяжело, но отринуть его не могу. Повелеваю вам, жители Гороховца, отворить ворота. Хочу взглянуть в глаза сына своего возлюбленного, услышать ответ его на наветы суровые. Не верю в вину боярина, но во имя правды суда требую вместе с князем суздальским! Пусть очистит имя свое пред очами людскими и божьими!

– Сами разберемся, – отозвались из города. – Гордею Суздальскому делать тут нечего.

– Не добро чужое боярин покрал, несчастные! И не невинного гневом своим погубил! – возвысил голос Аргамирон. – Супротив богов и земли русской руку поднял! Нежить из земли поднимает, мертвецам потерянным покоя не дает, кровь пьет младенческую, тайным богам жертвы человеческие приносит! Слышите меня, жители Гороховца! Открывайте ворота немедля и представьте боярина своего на суд честный, пред лицом богов русских, бояр суздальских, пред глазами вашими! Не навлекайте гнев Божий с его души на свои головы!

– Да ты, никак, из ума выжил, старик?! Как Руслан мог нагнать… Они же нас недавно осаживали!

– Приказываю вам, жители Гороховца, – медленно, размеренно, но громогласно заговорил волхв, – немедля открыть врата града своего пред судом Божиим и человеческим. Не то волей своей и именем богов отрину навеки благодать от домов и нив ваших, бесплодным сделаю семя мужей и чрево жен ваших, отрину лучи Яриловы от окон и глаз ваших. Наполнятся слезами очи детей ваших, падут стада и птицы ваши. Не станет силы в руках и ногах ваших. Да будет так!

Посох ударился в землю – гул волнами заметался вокруг, словно отражаясь от близких берегов.

– Да будет так!

Посох ударился снова – гул стал громче, напоминая скатывающуюся с гор лавину.

– Да будет так! – Волхв скинул с себя капюшон и поднял глаза к небу: – Тебя, Белбог, бог справедливости, призываю в союзники и судии этому граду неверному, заветы отцов отринувшему, от лика богов отвернувшемуся. Исполни…

– Стой, отец! – Из-за стены послышался какой-то треск, шум.

– Остановись, волхв! – крикнули уже со стены. – Мы не против честного суда!

Кто-то громко и болезненно закричал, еще кто-то просто возмущенно выругался. Послышался стук.

Князь, стоявший неподалеку от волхва, оглянулся на свою дружину, махнул рукой.

– Первая, вторая сотня… По коням!

– В седло, в седло, – послышалась перекличка десятников.

– Верею захватите! – уже голосом приказал князь.

Ворота отворились, за ними незваных гостей ждала толпа горожан. Но перед решительно двинувшимся вперех волхвом люди расступились. Олег, подкравшийся к княжеской свите пешком, прибавил ходу и пристроился за его спиной. Князь и его ратники двигались следом.

Детинец тоже оказался открытым нараспашку. Боярин Руслан стоял у дальней стены – высокий, белокурый, жилистый, с узкой короткой бородкой; в синей шерстяной куртке, украшенной двумя волнистыми линиями нашитых на ткань мелких золотых лошадок, в зеленной суконной епанче без всякого подбоя. Синие свободные шаровары заправлены в невысокие, до колен, коричневые сапоги из толстой бычьей кожи. Поодаль, как бы при хозяине, но все же немного в стороне, маячили его ратники – с рогатинами, в кольчугах, но числом не более полусотни.

Суздальские дружинники спешились перед детинцем, половина осталась снаружи, другая, уже без коней, втянулась внутрь, распределившись вдоль стен и рядом с дружиной местного боярина. Следом за ними внутрь втянулась изрядная толпа горожан, тоже прижавшихся к стенам, но уже возле ворот. Олег пристроился между местными и пришедшими воинами, вольготно остановившись почти в трехметровом интервале между ними.

Волхв, князь и Верея с Лесавичем выступили вперед, в самый центр утоптанного двора. Минут десять все молчали, дожидаясь, пока успокоятся собравшиеся люди, потом Аргамирон вскинул руку:

– Я всегда любил тебя, боярин Руслан. Ты вырос на моих глазах, ты обучен мною грамоте и заветам предков, я поддержал тебя, когда ты занял место отца после его безвременной кончины. Ответь мне, ако отцу кровному: мешался ли ты с силами черными, с колдунами иноземными, Чернобоговыми? Творил ли обряды запретные, вел ли речи с нежитью земной, али духами мертвыми?

– Нет, я никогда этого не делал, волхв! – гордо ответил боярин и широко расставил ноги, закинув руки за спину.

– Однако же дошло до меня, Руслан, – вкрадчиво заговорил князь, – что приезжал сюда колдун из дальних стран. Что речи он вел сладкие, обещал многое, просил малое… О чем сговорился ты с тем колдуном, боярин?

– Я не знаю, о чем ты молвишь, княже, – поджав губу, отрицательно покачал головой боярин.

– Как же так?! – На лице Вереи выразилось неподдельное изумление. – Ты лжешь!

Она выступила вперед, тыкнула пальцем в землю:

– Здесь, на этом самом месте об уделе сговаривались! На купеческой ладье с двумя вьюками он приплыл. В халате, мелкими ворсинками покрытом. Полосатый халат, сверху вниз полоски…

– Первый раз слышу.

– Как в первый раз? Он же тебе власть над всем миром предлагал, а ты, как кот, облизывался!

– Ты мстишь за то, что жениться я на тебе отказался, колдунья, – презрительно скривив рот, покачал головой боярин. – Потому и лжешь. Нет и не может быть тебе веры.

– Ты отказался?! – вспыхнула Верея. – Это я от тебя сбежала, урод…

– Пустите, пустите! – с криками протолкалась вперед какая-то женщина в накинутом поверх легкого домашнего сарафана тулупе. – Пустите, я знаю!

Она вышла на открытое пространство, и Середин с удивлением узнал Заряну. Девушка закрутилась, оглядывая присутствующих, пока не обнаружила Олега, и, резко остановившись, подняла руку с вытянутым пальцем:

– Вот он! Это он, оборотень. Сама видела, как перекидывался! Волкодлак он, нежить черная!

Ратники с двух сторон сомкнулись, и ведун даже пикнуть не успел, как в него вцепились десятки рук, выволокли вперед, поставили перед Гордеем.

– О-о, знакомец старый, – обрадовался волхв, прищурившись на Середина. – Колдун болгарский! От как свидеться пришлось. И это таких судей ты привел сюда, княже? – повернулся Аргамирон к суздальскому правителю. – Колдунья известная да оборотень заезжий? От кто тебя на воспитанника моего навел? И я, старый дурак, поддался, боярина гороховецкого подозрением опозорил! Эх, князь, князь… А судить тут нечего. Прорубь на Клязьме открытая, течение быстрое. Под лед обоих, и пусть плывут, откуда явились. Неча им землю русскую топтать.

– Князь! – метнулась со своего места Верея, упала перед суздальцем на колени. – Меня казни, я виновна! Ведуна оставь. Не со мною он. И не оборотень вовсе. Олег-охотник это, ведун из Новгорода. Купцов он по завороженным тропам водил, василиска на тракте Тверском извел. На свадьбе в Белоозере супругу князя исцелил, поезд свадебный от беды заговаривал, конокрадов в дороге ведовством своим нашел. Хоть в Белоозеро, хоть в Ярославль князьям отпиши, все за него поручатся.

– Что это ты так за подельника своего обеспокоилась, колдунья? – гнусно-въедливым тоном поинтересовался Аргамирон. – Никак, без него из мира мертвых вернуться не сможешь? Под лед обоих!

– Пошли вестника в селение, где я ей оборотнем померещился. Пусть спросят, чем я там два дня занимался! – Дернулся в крепкой хватке Олег. – Тогда про нас и решай!

– Нет мне печали туда-сюда дружинников гонять! – зло рявкнул князь. – Сам скажи! Обрыдли загадки ваши!

– Я там за два дня всю нежить в округе истребил. Штук двадцать земляных людей, если не больше.

– Двадцать? – Гордей махнул рукой: – Девку тащите! А ну, сказывай, правда, что оборотень этот нежить при тебе истреблял? Говори, не то на кол посажу!

– Пра… Правда. Но волкодлак он! Все едино волкодлак! Я сама видела.

– Пошла вон! – тяжело выдохнул князь. – Отпустите его. Я ныне любому оборотню в ножки поклонюсь, лишь бы от нежити землю мою избавил. Иди, истребляй, тварь Чернобогова. Свободна.

– Нет, князь, я не оборотень, – покачал головой Середин. – Скажи мне, князь, вернулся ли в святилище вещий Сварослав, что с важным делом и письмом тайным на Печору уезжал?

– Сварослав?.. – замер Гордей, задумчиво поглаживая бороду. – Постой… Олег, ведун из Новгорода… Ты?!

– Волхв решил, что стар стал для таких дел. Мне поручил колдуна, нежить из земли поднимающего, найти.

– Ну?

– Сперва я Верею заподозрил. Оттого и в отряде ее находился. Проверить хотел. Но она невиновна. Теперь надо боярина Руслана испытать.

– Ты же слышал, ведун, оболгала его колдунья.

– Нет, князь, пока я понял только то, что врет кто-то один. А проверить это несложно. Помнишь, что Верея сказывала? Колдун не к боярину приехал. Он древнюю силу искал, что где-то здесь спрятана. Если она здесь – значит, боярыня правду говорила. Ежели нет… – Середин красноречиво пожал плечами.

– Ну, так ищи, ведун! Чего стоишь? Тебе костер запалить надо али кровь человеческую в жертву принести?!

Олег в ответ промолчал, внимательно оглядываясь. Потом пошел к дому. Ратники расступились – ведун положил левую руку на стену, медленно двинулся вдоль нее.

«Если колдун приезжал сюда, заговаривал зубы князю, – размышлял Середин, – значит, нечто древнее находится здесь, в детинце, и без дружбы с князем до него не добраться. Раз на земле стали появляться монстры – тайник иноземец нашел и силой воспользовался. А коли тайником пользовались, то в нем, будь ему хоть миллион лет, магическая аура ожила снова и не исчезнет еще много, много лет… Как в заброшенном святилище: одна молитва – и боги снова готовы тебе помогать».

Ведун миновал весь фасад, но серебряный крест никак не отреагировал, не почувствовал ничего. Да, собственно, Олег ничего такого и не ожидал. Так, подстраховался на всякий случай. Если сила действительно древняя, то в здании она скрываться не может. Только в земле.

Ведун отодвинулся метра на два к середине детинца и пошел через двор, удерживаясь примерно на одном расстоянии от стены, пока не уперся в ограждение. Развернулся, отступил еще на пару метров, направился назад, разгоняя толпу, словно буксир – плавающие в гавани льдинки. Ничего. Еще два метра, быстрая пробежка к стене, разворот, отступ еще на четыре шага. Теперь Аргамирон, пронзая ведуна ненавидящим взглядом, стоял прямо на пути, и Олег подумал, что просто мимо волхва пройти нельзя – крест отреагирует на его языческую силу. Нужно отстранить его подальше, к стене. А такого махрового самодовольного жреца – попробуй попроси…

Ведун зашагал вперед, сверля главу святилища немигающим взором, – как вдруг руку еле заметно кольнуло. От неожиданности ведун споткнулся, вернулся назад. Крест не то чтобы нагрелся, но давал о себе знать. Середин прикусил губу. Слева он уже проходил… А справа… Ведун сдвинулся на пару шагов, и крест тут же запульсировал обжигающей болью.

– Да, – облегченно кивнул Олег. – Здесь что-то есть.

И он обоими указательными пальцами ткнул вниз.

Князь подошел, недоверчиво посмотрел на ведуна, на землю. Присел на колено, вытащил нож с богато инкрустированной самоцветами рукоятью, ковырнул, еще… Рывком встал:

– Рыхлая! А ну, где тут ключник? Заступы несите быстро! Копайте!

Толпа качнулась вперед. Дружинники и горожане перемешались, моментально нашлись желающие поработать заступами и лопатами. Еще не успевшая осесть, утрамбоваться под ледяной коркой, земля поддавалась легко, и уже через считанные минуты железо ударилось о камень. Яму изрядно расширили, стал видел абсолютно черный и глянцевый, как обсидиан, овальный валун метра три в длину и два в ширину.

– Камень как камень… – внимательно следящий за происходящим князь покосился на ведуна, махнул рукой. – А ну-ка, переверните его! Тащите оглобли.

Со стороны конюшни тут же поднесли четыре слеги, вогнали под камень, навалились. Черный овал некоторое время цепко держался за свое место, потом вдруг словно подпрыгнул, перевернулся нижней, плоской стороной к свету.

– Здесь какие-то знаки, княже, – один из горожан стер грязь, налипшую на полированную поверхность. – Неведомые.

Олег подошел ближе – на него уже никто не обращал внимания, пинали и толкали, пытаясь получше разглядеть находку. Но главное ведун увидел. Несколько знаков: первый напоминал букву «П», но из трех палочек, не соприкасающихся друг с другом, второй являл собой спираль в двойном круге, третий – птицу с человеческой головой, четвертый – человека с крыльями, потом опять «П», и последним шел двойной круг с точкой посередине.

– Аргамирон, – позвал волхва правитель Суздаля. – Иди сюда. Может, хоть ты сможешь разобрать эти письмена?

Священнослужителю горожане дорогу все-таки уступили. Волхв остановился перед камнем, долго его разглядывал, что-то бесшумно проговаривая, потом качнул головой:

– Письмена древние, забытые. Сказывали о них хранители в Дюн-Хоре, да и сами забыли половину. Вот это вроде бы знак врат. Этот знак означает живых, но в отрицании… Врата, закрытые для смертных? Или врата, открытые для мертвых…

Аргамирон медленно повернулся к боярину, покачал головой:

– Как ты мог, Руслан? Я любил тебя, как сына. Как ты мог…

– Ну, вот мы все и прознали, боярин, – усмехнулся в бороду князь Гордей. – В железа его!

На этот раз не нашлось никого, кто выступил бы в защиту хозяина города.

Середин отвернулся, начал протискиваться навстречу толпе, выглядывая знакомую высокую соболью шапку. Однако Верея обнаружилась только у самых ворот, и то благодаря образовавшейся там пустоте – все стремились дальше, к камню. А боярыня сидела у стены, прижавшись к ней спиной и закрыв лицо руками. Дорогой бархатный плащ был вымазан внизу грязью, шапка валялась на истоптанном в кашу снегу. Рядом, насупившись, возвышался грозный Лесавич.

– Что с тобой, хорошая моя? – опустился перед женщиной ведун.

– Что? – Она подняла голову, уставясь на него красными растертыми глазами. – Ты не понимаешь, что? Я же просила, я приказывала тебе никогда не появляться в моих землях, ведун! Никогда! Если бы не ты, этого бы никогда не случилось. – Верея закрыла глаза, открыла, снова закрыла, с силой сжав веки. Потом поднялась: – Собирай ратников, Лесавич. Седлайте коней, сбирайтесь в дорогу. Нам тут делать больше нечего.

– Подожди… – Олег подобрал шапку, кинулся за Вереей, но торопливо уходящая со двора женщина не пожелала даже повернуться.

Между тем, от камня доносились какие-то выкрики, споры. Там явно что-то происходило. Середин заметил у стены скамейку, подбежал, встал на нее.

– Клянусь Перуном! – кричал боярин, которого двое дружинников тянули к воротам. – Я требую Божьего суда! Аргамирон, я ведь тебя наравне с отцом всю жизнь почитал. Почему ты не слышишь меня?! Я не пощады, я Божьего суда требую! Перуном клянусь, Перуном, повелителем молний! Я не вызывал никакой нежити! Ни с какими силами колдовскими не знался! Клянусь Перуном!

Толпа прянула по сторонам, и в освободившемся пространстве дружинники увидели перед собой Аргамирона. Старик стоял спокойно, с посохом в правой руке, накинув капюшон на лысую голову. Однако в нем ощущалась такая уверенность в своем превосходстве, что ратники даже не попытались обойти его стороной.

– Пропусти нас, волхв.

– Боярин запросил суда Божьего, – тихо сообщил Аргамирон.

– Чего тут судить, волхв? – не понял князь. – Ты же все сам видел!

– Все мы смертны, княже, – покачал головой старик. – Наш разум слаб, наши глаза слепы, наш опыт куц, как заячий хвост. Лишь боги всевидящи, всезнающи и мудры. Лишь боги не знают ошибок. Боярин поклялся Перуном-громовержцем и запросил Божьего суда. И он его получит. Отступись пред высшими силами, князь. Измена богам русским – это не твои угодья. Это владения богов.

– Пусть будет так, – неожиданно легко согласился суздальский князь. – Что я голову срублю, что боги гнев обрушат. Но суд верши немедля! Бояре, волоките его к святилищу.

Толпа ратных и простых людей качнулась к воротам.

– Да уж, – прижался спиной к стене ведун. – Сегодняшний день в Гороховце запомнят надолго. Столько событий – и все сразу.

* * *

Идолы в славянских святилищах – это вкопанные в землю истуканы. Только низенький и толстый Перун неизменно стоит на низких медных, бронзовых или железных ножках. И лишь теперь Олег узнал, почему.

Под руководством Аргамирона четверо горожан вынесли бога за пределы священной рощи, поставили в середину квадрата, образованного четырьмя сложенными шалашом кострами. Отпущенный дружинниками боярин сам подошел к Перуну, повернулся к нему спиной, опустился на колени, заведя ноги под идола. Замер. Теперь все выглядело так, словно бог смотрит на людей поверх головы Руслана, положив подбородок ему на макушку. Волхв принес что-то, похожее на медную кадильницу, склонился по очереди у каждого костра, нашептывая:

– Просыпайся, священный огонь, просыпайся.

Алые язычки заплясали на белых сухих поленьях, стали быстро разрастаться. Аргамирон отошел, любуясь деянием рук своих, дал огню хорошенько заняться, потом сложил руки на груди:

– Дитя мое. Суд Божий суров и неотвратим. Суд княжеский прост и милостив. Покайся во лжи своей, откажись от клятвы ложной, и люди снизойдут к твоим ошибкам. И если ты не сохранишь тела, то душа твоя уйдет в просторы спокойного мира, лежащего под властью извечной Мары. Отступись, ибо гнев Божий страшнее человеческого. Он не оставит от тебя ни имени, ни души, ни тела.

– Клянусь Перуном-громовержцем! – срывающимся голосом прокричал боярин. – Никогда не сотворял я деяний колдовских, никогда не напускал нежить на земли русские, никогда не чинил никакого вреда честным подданным моим и землям отчим! И пусть гнев Перуна обрушится на мою голову, коли я солгал хоть единым словом!

– Да будет так, дитя мое! – закричал волхв, подняв лицо к небу. – Отдаю тебя во власть бога великого, повелителя грозы и молнии, гнева и жестокости. Да будет так! Да откроются очи Перуновы, да поднимется могучая длань его, да обрушит она гнев на святотатца и милость на праведника! Да будет так!

Аргамирон выдернул из рукавов какие-то свертки, кинул их в ближайшие костры и, отвернувшись, побежал в сторону довольно бодрой трусцой. Из костров повалил густой темный дым, начисто закрыв боярина от глаз зрителей. Едко запахло уксусом. Поднимаясь на высоту трех сотен метров, дым начал расползаться в стороны, образуя над святилищем и кострищем овальное облако. Вокруг резко потемнело, послышалось странное потрескивание.

Свертки прогорели – дым иссяк, и стал виден по-прежнему стоящий на своем месте человек. Потрескивание же становилось все громче и громче. Внезапно облако просело вниз, с его края сорвалась молния, вонзилась в костер, разнеся его в мелкие искры. Вторая, с противоположного края, расшвыряла другой. Новая молния метнулась из центра, потом – опять с края, а потом они посыпались с такой частотой, что слились в единое, направленное к идолу Перуна, зарево, осветившее окрестности неестественным, мертвенно-белым светом. Во все стороны летели ошметки костров, комья земли, куски льда и длинные, похожие на плети, коренья. Грозовые раскаты смешались в непрерывный гневный рев, вскоре перешедший в частый грохот, быстрый стук.

Немного погодя все успокоилось. Облако поднялось, стало рассеиваться, оставив после себя почти правильный круг изрытой земли. В центре круга по-прежнему возвышался толстый деревянный Перун на гнутых бронзовых ножках. А перед ним стоял на коленях целый и невредимый боярин.

– Слава! Слава боярину Руслану! – крикнул кто-то, и тут же этот клич подхватили со всех сторон. – Любо! Люб боярин! Слава Руслану! Наш боярин! Любо!

Человек перед истуканом отряхнул одежду от грязи, поднялся на ноги, еще раз встряхнулся, повернулся к истукану, отвесил ему поклон, поцеловал ноги. Потом опять оборотился лицом к своим ратным и посадским людям, приложил руку к груди и низко-низко поклонился уже им.

Толпа взревела еще сильнее, двинулась на него. Боярин чуть попятился, но убегать не стал. Его подхватили на руки, с радостными и приветственными криками понесли в город.

Аргамирон странно, с каким-то внутренним клекотом, рассмеялся, повернулся к суздальскому правителю:

– Ты видел сам, князь Гордей. Перун принял клятву боярина Руслана. Он невиновен.

– Руслан не виновен, Верея не виновна, оборотень не виновен! – раздраженно сплюнул тот. – Кто же тогда нечисть насылает? Где этот… ведун новгородский?!

– Я здесь, княже, – отозвался Олег.

– А-а! – Подошел ближе суздалец. – Ну, теперича что скажешь? Кто против меня колдует?

– Подумать надо, присмотреться внимательней… – пожал плечами Середин.

– Ты вот что, ведун, – покачал головой князь. – Тебе Сварослав дело сие поручил – вот и исполняй! До весны чтобы не было более нежити этой в моих землях! Чтобы пахари на поля без страха выходили! Ты понял меня, ведун из Новгорода? Сделаешь – полную твою шапку золота насыплю. Нет – шапку твою, не снимая…

Суздальский правитель красноречиво резанул воздух пальцем.

– Вемигор! Где ты там тоже… Вели дружине в седло подниматься! Домой вертаемся. Хватит, нагулялись…

На истоптанном поле остались только трое: Середин, Аргамирон и медитативно смотрящий вдаль Перун.

– Хорошая ныне погода, – довольно пробормотал волхв. – Тепло, светло… Снежок на склонах подтаивать начинает. Лепота… А, колдун?

Он довольно хмыкнул и побрел к святилищу. Олег встряхнул белую соболью шапку, что все еще оставалась в его руке, и повернул к городу. На поле за оврагом топтали снег только две беспризорные лошади: гнедая и чалый. И ведун очень не хотел, чтобы кто-то вдруг признал их своими. Забрав коней, он направился в детинец. Горожане и ратники в городе смотрели на него с подозрением, если не с неприязнью, но говорить ничего не говорили и препятствий не чинили. Середин спокойно вошел в детинец, добрел до камня, уселся рядом прямо на землю, разглядывая глянцевую черную поверхность и странные, незнакомые руны.

– Врата… Врата, недоступные смертным… – задумчиво почесал он в затылке. – Однако приехавший с юга колдун все-таки смог в них войти! Ладно, что там говорил про всех этих… арийцев Лепкос? «Многие служители храмов закрыли тогда свои святилища, заговорив их и спрятав сонными заклятиями». Может, это и есть один из заговоренных храмов? Хранилище мудрости, хранилище силы. Арийцы закрыли свои храмы, заговорив их от чужаков. Чтобы любопытные дикари не смогли проникнуть внутрь, узнать их сокровенные тайны. Но ведь они не могли закрывать их от самих себя? От своих друзей, родственников? Значит, ариец войти в храм может… Ага…

Олег потер себе уши, чтобы к голове прилило побольше крови.

– Если колдун заходил в храм, то у него было заклинание, способное обмануть врата, заставить принять его за арийца. Или за кого-то, кто принадлежит миру арийцев, а не миру славянских богов… – Ведун поднялся, отошел к гнедой, запустил руку в переметную суму, вытащил серебряного человека с распахнутыми за спиной крыльями.

Ну, да, конечно… Храмы помнят мир арийской магии. И если к вратам подойдет кто-то, окруженный магией прошлого, давно забытого мира, они наверняка примут его за своего и пустят в святилище. Для чего еще нужны храмы? Именно для того, чтобы в любой момент распахнуть двери для кого-то из «своих». Принять, так сказать, в лоно. Неизвестно, как обманул врата колдун, но монгола они точно должны пропустить. Ведь эта нежить создана арийской магией, в арийские времена и для защиты арийцев от опасности. Монголы для храма свои на триста процентов.

Вот только… Как удержать пайцзу у себя на лбу? Если он встанет, пайцза упадет, и все закончится. Да и встанет ли, если не услышит «зова»? А если услышит, то не пойдет ли на «зов»?

– Ладно, глаза боятся, руки делают, – вздохнул ведун. – Примотаю пайцзу ко лбу тряпкой из-под баранины, да заряжусь хорошенько на выполнение программы. Встать, войти в храм, оглядеться, вернуться, сорвать повязку со лба. Встать, войти в храм, оглядеться, вернуться, сорвать повязку со лба… Кстати, а меня ратники не прибьют, когда глиняного человека в собственном детинце увидят? Задача… Впрочем, шкурой медвежьей закроюсь. Если врата ведут куда-то внутрь камня, то шкура по детинцу бегать не должна.

– Здрав будь, мил человек…

Олег вздрогнул от неожиданности и попятился, увидев белобрысого и худого, как гороховецкий боярин, паренька лет двадцати. Правда, этот был одет в простенький тулуп, а шапку держал в руке.

– Чего тебе надобно? – несколько грубовато поинтересовался Середин.

– Колдуна я ищу. Того, что Заряну гордеевскую из неволи выговорил. Люди на тебя указали.

– Да, взял грех на душу, – кивнул Олег. – И что?

– Понимаешь, мил человек, – низко поклонился парень. – Беда у меня страшная.

– Угнали кого, что ли?

– Нет, – перепуганно замотал головой молодой гость. – Соседка у нас в деревне есть, через дорогу живет. Люба она мне, не могу совсем. Ни о чем думать более не могу, лицо ее все время перед глазами, волосы, плечи… Хоть руки на себя накладывай! Приворожи мне ее, колдун. Что хочешь проси, да токмо приворожи. Ты, сказывают, сильный самый. Спаси меня, колдун. Не то в прорубь брошусь.

– В прорубь не надо, вода холодная, – задумчиво пробормотал ведун. – Я тебе другое дело поручу. Справишься – дам тебе заговор девицу присушить. Нет – ищи другого помощника.

– Все сделаю! Все, как скажешь!

– Тогда смотри сюда, – облизнул губы Середин. – Я сейчас привяжу вот эту серебряную штучку на лоб, лягу и накроюсь шкурой. Коли вдруг встану, начну по двору бродить, сдергивай шкуру, срывай повязку со лба. Коли лежать долго буду… Ну, до темноты – тоже сдергивай и снимай повязку. Тебе чудища всякие мерещиться станут, страшные чудовища – но ты не бойся. Кидайся решительно, да повязку с головы рви. Тогда получишь любовь своей желанной в награду. Управишься?

– Все сделаю, колдун, все исполню в точности.

– Ну, тогда начнем…

Обретя некоторое спокойствие относительно своего будущего, ведун достал из сумы тряпицу, оставшуюся после съеденного по дороге из Болгарии мяса, оторвал широкую полоску, прижал пайцзу ко лбу, привязал, туго затянув на затылке узел, лег спиной на камень и накрылся шкурой. Закрыл глаза и забормотал древнее, как здешние холмы, заклинание…

В нос ударил резкий запах гнили, навоза, пота, уши различили испуганный мышиный писк. Мир вокруг тревожно пульсировал и перешептывался. Ему очень хотелось сместиться отсюда в сторону, открыть свет, обрести тишину и покой. Он приподнялся, собираясь уйти, – и вдруг увидел прямо перед собой уходящие вниз ступени. Он пополз по ним. Сперва на четвереньках, потом решил встать на ноги. Здесь тоже метались звуки – шелестящие, протяжные. А пахло холодом. Только холодом и ничем более. Вообще. Это мертвое место. Совсем мертвое. Большой зал. Спускающаяся вдоль стены лестница, которая упирается в овальную глубокую яму, выстеленную белым гранитом. Посередине зала стол, похожий на вознесенную на высоту человека ступеньку. И пустота. Холод. Эхо. Нет жизни. Нечего здесь делать. Он развернулся, начал подниматься. И когда нога переступила последнюю ступеньку, из глубины подсознания выскочил приказ: «Сдернуть повязку!»

Подумать над этой мыслью он не смог – рука сама поднялась, толкнула что-то холодное со лба вверх и…

…от резкого рывка шкура слетела в сторону, прямо к лицу протянулась скрюченная рука:

– А-а!

Олег резко присел, уворачиваясь, и наконец окончательно пришел в себя.

– Спокойно! Повязка снята! Молодец!

– Так ты дашь мне заговор, колдун? – Паренек дышал так, словно только что вышел из многочасовой битвы.

– Конечно, дам, – кивнул Олег. – Беги, найди мне белое птичье перышко.

– Ага! – Влюбленный, натянув полотняную шапку, кинулся из детинца, а ведун, почесывая в затылке, остался размышлять над тем, что смог увидеть.

Большой зал, лестница вдоль стены, яма в полу и странный двухуровневый стол, похожий на ступеньку. И что это может дать?

– А ровным счетом ни-че-го, – сделал вывод Середин. – Хотя, конечно, было любопытно.

– Вот, – запыхавшись, подбежал паренек. – У птичника боярского подобрал. Оно?

– Подойдет. – Олег принял коротенькое, изящно выгнутое перо с гладким кончиком и рыхлой опушкой у основания, зажал между ладонями: – Зовут тебя как?

– Рогдаем.

– А ее?

– Млада.

Ведун поднес сложенные ладони к самым губам и зашептал:

– Встану на заре на ранней, пойду на луг зеленый, брошу по ветру слова горячие, слова честные. Пусть летят легким перышком да к девице Младушке, что люблю я жарче пламени, обожгут они ее сердце доброе. Пусть уста ее, уста сахарны, лишь к моим устам прикасаются, от других же уст удаляются, глаза жгучие пусть глядят всегда на меня, Рогдая, добра молодца, день и ночь они, улыбаючись. Я слова свои скреплю золотом, скреплю золотом, залью оловом, скую молотом, как кузнец-ловкач в кузне огненной, в кузне огненной, в сердце трепетном. Так неси же, перышко, словеса мои в ту сторонушку, где живет она, друг-зазнобушка.

Олег отнял ладони ото рта, открыл, протянул перо Рогдаю:

– Бери, никому не показывай. Как вернешься, вдуй перо в дом своей красавицы. Хочешь – в дверь, хочешь – в окно, хочешь – щель найди. Но перо должно попасть внутрь. Потом жди ночь, и наутро, кроме тебя, ей никто не нужен будет.

– Ага… – Паренек схватил перо, развернулся и задал стрекача, забыв и поблагодарить, и попрощаться.

– И мне бы тоже пора, – кивнул Олег. – Смотрят на меня все здесь волками, толку мне от Гороховца тоже никакого. В бане, уже забыл, когда мылся. Да и поспать в постели нормальной хочется. Поеду, поищу селение, где на меня еще не окрысились. А там, глядишь, и мысли умные придут.

Книга

До Коврова ведун добрался чуть больше, нежели за день. Заплатил на въезде в окруженный земляным валом и высоким частоколом город целую деньгу, но зато быстро нашел небогатый домик у самой стены, в котором всего за три монеты его пустили на четыре дня на все готовое – с едой, конюшней, баней да стиркой заношенных порток и рубашек. И спал он при всем том не на полатях, а на печи, поверх двух, уложенных один поверх другого, тряпичных матрацев. Навалявшись вдосталь за все беспросветные месяцы, что почти безвылазно просидел в седле, но так ничего и не придумав для поиска колдуна, на пятый день Середин на рассвете оседлал коней и, выехав за ворота, повернул туда, куда, наверное, и нужно было скакать с самого начала: в Воротцы. К одному старому, очень умному и опытному колдуну…

Деревенька выглядела в точности так, как и во время прошлого его приезда: раскиданные округ колодца дома, огороженные плетнями постоялые дворы. Никаких частоколов, никаких караульных. Впрочем, ведун и не сомневался, что ни один монгол сюда не забредет, ни один кернос не прискачет. Вокруг Ворона никогда не оседало ничего неприятного и злого. Как, кстати, и ненужного.

Середин сразу поехал к холму, на котором вырыл свою землянку знахарь. Оставил коней внизу, накинув поводья на могучий нижний сук векового дуба, начал подниматься по склону. На утоптанной площадке перед пещерой скопилась небольшая очередь: молодая девушка, женщина в летах, – а сам Ворон, по извечной своей привычке сидя на корточках, выслушивал жалобу какого-то мужика. Появление гостя его ничуть не удивило. Однако слабая улыбка все-таки тронула губы. Знахарь кивнул головой:

– Помоги людям, Олег Новгородский. Это дело у тебя добро получается.

– А что случилось-то? – спросил ведун стоявшую последней девушку.

– Муж у меня… – торопливо всхлипнула она. – Муж к соседке сбежал… Разлучнице… Года не прожили, а увела… Сделай так, колдун, чтобы волосы у нее повылезли, глаза повыпучило, руки-ноги повыворачивало…

– А может, просто мужа вернуть? – остановил поток проклятий Олег.

– А получится?

– Легко. Домой заглядывает?

– Заходит иногда… На первенца нашего поглядеть… – Опять захлюпала носом молодка. – Два месяца всего, как выносила…

– Ну и отлично. Мак в доме есть?

– Какой? – не поняла та.

– Обычный, в пироги который кладут.

– А как же, схоронено маленько в кладовке.

– Берешь этот мак и наговариваешь: «Дурман-трава, одолей молодца. От ведуна проворного, от ножа булатного, от зелья хмельного, лекаря хитрого – сделай так, чтобы у мужа моего нареченного не стояла жила станаетная ни на тело белое, ни на зарю раннюю, ни на одну бабу, кроме меня. Ни на темную, ни на светлую, ни на умную, ни на лоскутную, ни на встречную, ни на поперечную – отныне и до века». С маком печешь пирог. Как муж в очередной раз зайдет – ты его этим пирогом угости, а остатки наговоренного мака, несколько зернышек, в сапоги ему подбрось. После этого ни на одну бабу, кроме тебя, у него не подымется.

– А поможет? – Женщина расплылась в довольной усмешке.

– Еще как. А для пущей надежности возьми одну из ношеных мужниных рубах, выверни наизнанку, повесь возле постели и три ночи подряд, как мимо проходить станешь, ей наговаривай: «Твой дом, твой порог, твоя постель, твоя жена». По прошествии трех дней рубашку сними, а затем мужу подсунь, чтобы надел. Трех дней не пройдет – назад прибежит.

– Ой, спасибо тебе, мил человек! – Молодка поставила Олегу под ноги свою корзинку и рванула вниз по склону.

Другой женщине Ворон уже всучил какие-то снадобья, распрощался с ней и теперь склонил голову набок, рассматривая своего ученика.

– Ну, здравствуй, Ливон Ратмирович, – еще раз кивнул Олег.

– И ты здоров будь, бродяга. Ну, сказывай. Где бывал, чего видывал?

– Много где побывал, много чего повидал. Узнал, например, чем век железный от века серебряного отличается.

– Далековато тебя, видать, занесло. – Ворон сделал вид, что не понял намека, повел носом. – Ну, давай, угощай.

– Чем? – не понял ведун.

– А что у тебя в корзинке-то?

Олег наклонился над оставленным подношением, достал крынку, сдернул тряпицу. Из темного горлышка пахнуло хмельным медом.

– Да ты просто провидец, Ратмирович, – протянул угощение учителю Олег.

– Просто нюх хороший, – усмехнулся в бороду Ворон.

– А хорошо тут у тебя, спокойно, – огляделся Середин. – И не поверишь, что совсем неподалеку нежить бродит, монголы всякие, керносы.

– Знакомые слова… – неохотно признал старый учитель. – Давно их никто здесь не изрекал. Дай угадаю… Это место называется Дюн-Хор. Так как же тебя унесло в такую холодную даль?

– Езжу, куда глаза глядят, вот и углядели… – Олег присел напротив Ворона. – Неужели ты не слышал про всю нежить, что появилась в здешних местах? Не мог не слышать! И ведь наверняка подозреваешь, что за колдун нежить из земли поднимает, в храмы древние залезает, жизнь людям портит.

– Постой… – Взгляд Ворона из вялого и ленивого стал острым и пронзительным: – Какие древние храмы, где?

– В Гороховце камень нашли, заговоренный, – небрежно похвастался ведун, снова склонившись над корзинкой. Там, помимо меда, нашлась еще половинка курицы и несколько яиц. – На нем был знак врат. Никто проникнуть внутрь не мог, – не удержался перед учителем от похвальбы Олег. – Только я и еще какой-то колдун, до меня.

– Что ты увидел внутри? – Голос Ворона одеревенел. – Ну же, бродяга, говори!

– Ничего, – пожал плечами ведун. – Пустой зал.

– А книга? А хранитель храма?

– Не было там никого.

– Подожди… – подобрался ближе старик. – Там в центре стоял алтарь. На нем – две полки. На верхней лежит книга с серебряными страницами. На нижней сидит хранитель храма.

– Да не было там никого, Ратмирович! Я что, слепой?

– О шаха корес… – Ворон сел прямо на снег, схватившись за голову.

– Ты чего, Ратмирович? – забеспокоился Олег. – Да может, и не было там никого? Лепкос, вон, говорил, многие жрецы ушли на юг.

– Ну, подумай своей глупой головой, бродяга, – опустил руки старик. – Ну, кто станет заговаривать пустой храм? Зачем он нужен. Заговаривали только те, в которых оставались серебряная книга и ее хранитель. И они были там! Ты спрашивал про монголов и керносов? Нежить вылезает как раз из нее, из книги! Именно в ней были записаны заклинания на оберег. Кто-то из дикарей забрался в храм, украл книгу и разбудил хранителя.

– Как это «разбудил»? – не поверил Середин. – Храму, как я понимаю, много тысяч лет. В нем уж если и засыпали, то навсегда.

– Ты просто многого не знаешь, бродяга. Иногда жрец способен оторвать душу от своего тела и вознести ее в иные миры. Тело его при этом не будет ни есть, ни пить, ни дышать. Оно перестанет быть живым. Но оно и не станет мертвым. Его не трогает тлен, оно не издает запаха.

– Самадхи, – перебил учителя Олег.

– Что?

– Это состояние называется самадхи. Поклонники Будды страсть как мечтают его достичь.

– Зачем? – удивился Ворон. – Ведь мир еще не рушится?

– Из любопытства.

– Пусть так, не важно, – отмахнулся старик. – Главное – в любой момент душа способна вернуться в тело, и оно проснется.

– Наверное, хранитель проснулся, забрал свою книгу и пошел погулять.

– Да нет же, бродяга! – выпрямился учитель во весь рост. – Нежить – это фокусы для дикарей, спасательная палочка против глупых диких зверей, когда не остается сил. Книга – у глупого смертного, который способен переписывать только одну фразу и тешит себя мнимым могуществом. Книгу нужно найти и вернуть в храм, пока дикарь не захотел прочитать что-то еще. Но главное – не в книге, главное – в хранителе. Его нужно найти. Найти и…

– За что ты так взъелся на этого сонного жреца, Ратмирович? – Несмотря на сложный разговор, Олег все-таки достал куриную половинку и вцепился в нее зубами. Все-таки голод не тетка, а он только что с дороги.

– Он навлечет на нас гнев богов, бродяга, – покачал головой старик. – Гнев богов. Ты знаешь, что это такое? Это времена, когда люди серебряного века завидуют людям века глиняного. Когда вся земля покрыта льдом от полюса и до полюса, и на ней нет ничего, кроме холода и ветра. Когда оазисы тепла столь малы, что их окружают стенами и обороняют насмерть от всего, что двигается, пусть даже от умирающих детей. Когда ты находишь среди холода стадо замерзших лошадей – а тогда все замерзало целыми стадами и народами, – и ты добираешься до мяса, нарезаешь тонкими ломтиками, согреваешь дыханием и ешь сырым, потому что тебе нечего зажечь, чтобы приготовить или просто согреть себе еду. Целые века только холода, голода и сырого мерзлого мяса – вот что такое гнев богов! И я не хочу пережить это снова.

– Но почему из-за одного этого хранителя на нас должен обрушиться гнев богов, Ратмирович?

– А разве в Дюн-Хоре тебе не рассказывали про семь небес Мира?

– Ну, рассказывали… И что?

– Похоже, или ты ничего не понял, или хранители уже позабыли половину своих знаний. – Ворон снова опустился на корточки. – Ладно, я расскажу тебе еще раз. Мир людей устроен так, что всегда, раз за разом, проходит семь уровней развития – семь небес. Все начинается с божественной милости и получения свободы. На втором уровне вышедшие из божественной благодати люди вручают свою волю священнослужителям и посвящают себя только вере. Они работают во имя веры, умирают во имя веры и даже убивают во имя веры. Но проходит время, жрецы устают и вырождаются, и власть спускается на следующий уровень, к воинам. Теперь священники молятся воинам, люди сражаются во имя чести и поклоняются силе. Однако воины тоже вырождаются, и власть падает дальше, на четвертый уровень, на четвертое небо. К торговцам. Теперь жрецы молятся золоту, воители защищают торговые пути и лодки, а войны идут ради шахт для работы мастерских. Это тоже не вечно, и власть падает к тем, кто трудится. Они начинают выбирать правителей, воинов и жрецов, они диктуют торговцам, что делать в мастерских, а что возить из-за морей. Но от власти начинают вырождаться даже они, и власть падает на шестое небо. К тому, кого мы считаем мусором, отребьем, выродками и негодяями. И тогда мир превращается в хаос. Золото и дома никому не нужны, потому что любой может захотеть отнять их, убив предыдущего хозяина. Воины и законы перестают защищать людей и начинают оберегать насильников и убийц. Любовь к женщинам становится грехом, а скотоложество – правилом. И брат идет на брата, а сын на отца, и матери рождают детей, чтобы съесть их в тот же час. Младенцы боятся появляться в этот мир, а сила никогда не совпадает с совестью и моралью. Гнусность и позор наступают на всех, называя себя святостью… И тогда боги лишаются терпения и скидывают мир на самое низкое, последнее небо. Оно называется – гнев богов.

– Сурово… – почесал в затылке Середин.

– Справедливо, – не согласился Ворон. – После кары за безумие свое люди получили милость. Им дали новых богов: Сварога, Белбога, Стрибога, Ярило, Макошь, Дидилию. Они жили, плодились, молились, приносили дары и были счастливы. Правда, в последние века волхвы стали не так искренни, как ранее, и князья все реже прислушиваются к их советам, а те все чаще пресмыкаются перед князьями. Но то всего лишь второе небо. Пока правителей начнут выбирать смерды, пройдут еще тысячи лет… Если безумие не взорвет его раньше.

– Однако ты, Ратмирович, не сказал главного. При чем тут сбежавший хранитель?

– А разве ты не понял? Он заговорил свой храм как раз перед последним небом, перед гневом богов. Он священник того мира, в котором правят выродки. И у него в голове остались все знания великой, древней и очень могучей цивилизации ариев. Олежка, милый: у него сила бога и характер подвальной крысы! Он наберет силу, превратит весь мир в хаос и станет веселиться в нем до тех пор, пока у богов не лопнет терпение еще раз. Сто, двести лет… И все. Живые позавидуют мертвым. Ты хотел знать, что ждет твою Русь? Ее не станет, будет гнев богов. Ты хотел вернуться к себе домой, в будущее? Его не станет, будет гнев богов. Будет холод, лед и мерзлое мясо. Ну что, теперь ты меня понимаешь?

– Да, тоскливая перспектива… – признал ведун.

– Я тебе больше скажу, бродяга. Поздние храмы арийцев настолько чужды миру, настолько враждебны, что возле них даже зелени никогда нет. Трава еще кое-как пробивается, но кусты или деревья ближе полутысячи шагов не растут. Дохнут от злобного воздействия.

– Лысая гора… – пробормотал Олег.

– Что?

– Гороховец был построен на Лысой горе. Да и вообще на Руси везде – как Лысая гора, так обязательно на ней нечисто что-то. Скажи, Ратмирович, не могло бы быть такого, что вся эта нежить – это уже его? Может, он пока так развлекается?

– Нет, еще рано, – покачал головой Ворон. – Понимаешь… Ну вот представь, что вот этот камень – это реальный мир. Вещий человек поднимается…

– Да, я помню. Вещий видит сверху мир, а очень вещий видит других вещих, но плоховато разбирается в обычном мире. Слишком высоко сидит.

– Правильно, – кивнул старик. – Так вот хранитель – он «очень вещий». Ему не уследить за миром самому. Ему нужен кто-то, кто станет на ступеньку ниже и станет надзирать за низшими существами. Ему нужны ученики. И пока он их не обучил, у тебя есть шанс.

– У меня? – Приподнял брови ведун. – А как же ты?

– Ты же сам говорил, бродяга, – отвел глаза Ворон, – я человек серебряного века. Я жрец. Я могу научить читать, писать, владеть оружием, готовить зелья и произносить заговоры. Но я не умею сражаться, это не мое. Я жрец. А человек меча – это ты.

* * *

Теплое, ласковое солнце заставило Олега снять и спрятать во вьючный тюк налатник, а косуху расстегнуть, подставив встречному ветерку шелестящий шелк синей болгарской рубахи. Вокруг, чуя близость более приятной поры, весело пели птицы, снег уже не блестел в ярких лучах, а стал рыхлым и ноздреватым. На утоптанной дороге под ногами и вовсе появились лужи – копыта лошадей то и дело разбрызгивали мелкие талые ручейки.

Правда, Олега надвигающаяся весна ничуть не занимала. Его тревожили совсем иные мысли. Семь небес. Семь уровней развития мира. Поверие – или истина в высшей инстанции? Правда – или одна из сказок?

Древнейшие народы, известные науке, вообще-то, действительно были помешаны на религии. Древнеегипетские пирамиды, скифские курганы, китайские гробницы царей. О мертвых заботились больше, чем о живых. В могилы уходили килограммы золота, ценнейшее оружие, слуги, скот… Потом пришло время князей. Клятвы на верность, завоевательские походы, воинская доблесть, могучие крепости. Феодализм, одним словом. Потом пришли капиталисты, а вместе с ними – войны за нефть, за уголь, за проливы и торговые пути, полная аморальность во имя наживы. Слово чести, ради которого еще вчера воины шли на смерть, продавалось за копейку их новыми, расчетливыми хозяевами. Потом социализм – власть рабочих и крестьян. Новое государство больше не воевало – только защищалось. За казенный счет строило дома, базы отдыха, школы для детей. Делало, что могло. Во всяком случае – пыталось. А дальше – хаос… Естественное завершение процесса? И теория о глобальном потеплении, как намек о грядущем гневе богов?..

– Кажется, я очень вовремя сбежал к своим предкам… – пробормотал Середин. – Может, Ворон и ошибается, но если следовать фактам… Если следовать фактам, то лучше не рисковать. Вот только как найти в шестимиллионной Руси одного-единственного опасного человека? Тем более, что про него известны только две приметы: он появился недавно и ищет учеников. Правда, на него должен реагировать крест… Ну, что же, и на том спасибо. На волхвов крест тоже нагревается. И на простых колдунов, и на опытных знахарок. Что же теперь – всех подряд резать? Так ведь тогда сам хуже проклятого арийского хранителя станешь.

Впереди показался частокол. Десяток обычных деревенских изб, обнесенных прочным тыном из кольев в две ладони толщиной, одностворчатые ворота шириной с телегу. Олег покосился на солнце. Оно стояло еще высоко. Однако стараниями арийской нежити те пахари, что еще не подались на север, в более спокойные края, сбились в дружные укрепленные селения, и очередной деревеньки до темноты можно было уже и не встретить. Ночевать же во влажном весеннем снегу ведуну совсем не улыбалось.

– Пройдет тыща лет, раскопают археологи все эти частоколы и станут потом гадать – а с чего это на Руси случился этакий взрыв градостроительства? – хмыкнул Середин, поворачивая к воротам. – Интересно, чем объяснят? Распространением ремесленничества или вспышкой рождаемости?

С высоты коня всадник заглянул через тын – у ворот никого. Тогда он спешился, толкнул незапертые ворота и вошел внутрь, ведя скакунов в поводу.

В ближнем дворе мужик чинил телегу – приколачивал что-то в колесе. Покосился на гостя, ничего не сказал, вернулся к работе. Надо так понимать: раз не нежить, можно и внимания не обращать. Олег тем не менее поклонился, как бы здороваясь, пошел дальше, прикидывая, в какую избу постучаться на ночлег. Выглядели все примерно одинаково: срубы свежие, между бревнами мох болотный пучками торчит, дворы открытые, под общую с домом крышу еще не подведены.

– Колдун! – Шедшая от колодца девка торопливо поставила коромысло с полными ведрами, кинулась навстречу. И ведун с удивлением узнал в ней давешнюю Зарянину подругу. – Колдун… – Она опасливо закрутила головой, понизила голос: – Он сбежал, колдун. Поначалу любился, как ты и сказывал. Потом тоже любился, да не ласкался. А тут и вовсе сбежал. Колдун… Ты же обещал, что любить станет, колдун! – уже требовательно напомнила она.

– Заговор на кровь знаешь? – вздохнул Олег. – Добавляешь кровь свою месячную в еду или питье, наговариваешь: «Кровь отошла, мне не нужна, нужна любому моему. Я без крови не могла, он без меня не сможет, отныне и вовек». Против такого наговора никто устоять не сможет, это точно.

– Благодарствую, колдун! – быстро поклонилась девка. – Я потом… принесу чего-нибудь.

Она вернулась к коромыслу, подняла на плечо, двинулась по улице, поводя бедрами.

– Нет, чтобы в гости пригласить, зар-раза, – буркнул себе под нос Олег, поворачивая следом. – Хоть бы спросила, чего надо, с чем приехал?

В принципе, он предпочел бы какую-нибудь молодую вдовушку в хозяйки. С такими при ночлеге и общий язык найти проще, и отношение добрее, да и вообще… Однако объявлений: «Молодая вдова пустит на ночлег добра молодца» – никто в деревнях не вешает, а заговорам, как дом одинокой хозяйки вычислить, Ворон своих учеников не учил.

– Батюшки, гость дорогой! – От таких слов ведун нервно вздрогнул, однако из дома справа, вытирая руки о передник, уже торопилась молодая женщина в кокошнике. Замужняя, стало быть. – Здоров будь, батюшка.

Не доходя двух шагов, хозяйка низко поклонилась… Та самая, которую он у Ворона научил, как мужа вернуть. Просто, не деревня, а дом свиданий какой-то.

– Какими судьбами, батюшка?

– Да вот, ночлег ищу.

– Так заходи во двор, заходи! Такому гостю двери всегда открыты. – Женщина отобрала поводья и повела коней к себе во двор.

– Вернулся, стало быть… – сделал вполне резонный вывод ведун.

– Вернулся, – счастливо улыбаясь, кивнула хозяйка. – Иди в дом, гостюшка дорогой, раздевайся, отдыхай. Я лошадок твоих расседлаю да напою. Как муж из лесу вернется, так и снедать сядем.

– Спасибо на добром слове… – не стал спорить Олег.

В доме было тихо и спокойно. Крохотный румяный малыш посапывал в подвешенной к потолку колыбельке из выдолбленной половинки дубовой коряги. Это правильно – чтобы крепким вырастал. Вокруг пахло свежим деревом и мясным отваром. Стол, лавки, пол – все белело новизной.

– Вот и муженек приехал, – вошла хозяйка. – Сейчас дрова под навес перекидает, да и сядем. Я как раз крынку с мясом кабаньим открыла, как чуяла гостя-то…

Женщина ушла к печи, забрякала деревянной посудой. Вскоре хлопнула дверь. Вошел хозяин в распахнутом тулупе, скинул одежду, шапку на лавку, мгновенно превратившись из объемистого мужика в щуплого паренька, повернулся к столу… И Олег судорожно сглотнул. Рогдай тоже остолбенело замер, обнаружив сидящего на лавке ведуна, но быстро справился с собой, занял место во главе стола:

– Неси как есть, Голуба! Оголодал с утра, как волк бездомный. Неси!

Ели молча. Пироги с яйцом и капустой, сладкие булочки с медом и голубикой, ячневая каша с тушенкой, запили сытом.

– Спасибо, хозяюшка, – первым отвалился Олег. – Вкусно очень, да не могу больше.

– Всегда гостям рады. Может, меду хмельного из погреба принести?

– А как же, – моментально согласился хозяин, – неси.

Но едва женщина вышла из дома, он наклонился вперед и зашептал:

– Помоги мне, колдун, ты все можешь. Млада опосля заговора твоего глаз от меня отвести не могла, да токмо немощь мужская меня вдруг одолела неимоверная. Ничего не могу.

– Что-то по жене твоей не видно, чтобы без ласки скучала, – глядя прямо перед собой, как перунов истукан, ответил Олег.

– Да с ней-то все ладно выходит, – замотал головой Рогдай. – А как к Младе загляну – так и силы никакой нет. Сбежал от нее к Голубе от позора. Не знаю, что и делать, колдун.

– Послушай, друг мой, – продолжая разглядывать печь, поинтересовался Олег. – Коли тебе Млада так мила, отчего ты не на ней, а на Голубе женился?

– И не знаю, колдун. – Облизал деревянную ложку паренек. – Думал, любил безмерно. Да только на деле оказалось, Млада милее. Уж и не знаю, что за помутнение на меня от Голубы нашло.

– А может, не от нее? Может, после свадьбы наваждение появилось? Этак с полмесяца назад.

– Не-е… – замотал головой Рогдай. – Краше Млады никого в мире нет.

В этот момент хлопнула дверь, и разговор оборвался сам собой. Мужчины стали попивать мед, обсуждая близость весны, женщина захлопотала у печи. И только когда она ненадолго вышла к скоту с бадьей запаренной брюквы, паренек торопливо поинтересовался:

– Поможешь, колдун?

– Потерпи до завтра, – ответил Олег. – Все переменится.

Заплакал младенец. Прибежала Голуба, взяла его на руки, мерно покачивая.

– Спасибо за все, хозяюшка, – поднялся ведун. – Ты уж прости, пойду я на сеновал спать. Боюсь, дитятко твое тревожить меня станет.

– А не холодно будет?

– Ничего, у меня шкура мохнатая… – Олег подошел ближе и тихо добавил: – Хочешь мужа сохранить, до рассвета коней оседлай. И меня разбуди, пока Рогдай не встал.

Предупреждение женщина усвоила четко, а потому Олег ощутил толчки в плечо еще в полной темноте, даже до первых сумерек. Поднял голову:

– Вставай, колдун. Все еще спят.

Во дворе сонно всхрапывали оседланные и навьюченные лошади, где-то неподалеку тихо перекудахтывались куры, редко подтявкивала собака.

– Рассветет-то скоро? – протер глаза ведун.

– Скоро. Малой аккурат перед рассветом титьку просит.

– А-а, – кивнул ведун. – Тогда все точно. Что же, прощай, хозяйка. Спасибо тебе за доброту, за ласку. Надеюсь, больше тебе мои советы не понадобятся.

Он вышел во двор, поднялся в седло, переехал узкую улицу и постучал в раму затянутого бычьим пузырем окна:

– Млада? Ну-ка, выйди. Разговор есть.

В избе заворочались, скрипнула кожа дверной петли. Показалась заспанная простоволосая девка, в полотняной рубахе и валенках, в накинутом на плечи шерстяном платке. Это действительно была Зарянина подружка.

– Иди сюда, не бойся, – кивнул ведун. – Хочу все твои беды разом решить. Скажи-ка, ручеек проточный неподалеку есть?

– Есть, в Ерошкином овраге, за гороховым полем. То есть что летом засе…

– Иди сюда, пальцем покажешь. – Олег подхватил ее, посадил на седло перед собой, поскакал к воротам, наклонившись, прямо с коня откинул засов. – Куда поворачивать?

– Прямо. Вон туда, где низина между соснами.

Текущий по дну оврага ручей просвечивал сквозь снег темными промоинами. Значит, родник где-то неподалеку, вода не такая холодная. Это хорошо: без топора обойтись можно. Олег, цепляясь за ветки, спустился на дно оврага, пяткой пробил лед.

– Млада, спускайся сюда. Снимай валенки.

– Зачем?

– Хочешь, чтобы с Рогдаем все наладилось? Снимай, становись ногами в воду и за мной заговор повторяй.

Девица, после короткого колебания, выбралась из валенок, ступила в ручей, который оказался ей по колено:

– Ой, холодно!

– Потерпи, это быстро. Повторяй: «Смой вода, пыль и грязь, пот и слезы, смой с меня тоску-кручину, унеси в свою пучину. Навсегда уйди, зла тоска, чтобы я по милому не скучала, слез не проливала, окон не отпирала. Слово мое крепко, дело мое лепко». – Олег зачерпнул из ручья воды, плеснул Младе в лицо, черпнул еще раз, вытер. – Все, вылезай. Быстро наверх!

Выбравшись из оврага, он посадил девушку в седло, быстро и сильно растер ей ноги – сделал согревающий массаж. Массировать кисти и ступни – дело нетрудное. Представляешь, что у тебя в руках не мясо и кости, а кусок пластилина, и тискаешь, пока мягким не станет. С ногами уже сложнее – там вдоль сосудов работать нужно, чтобы застоев крови не было…

– Какие у тебя руки, колдун, – кутаясь в платок, сказала Млада. – Горячие, ласковые. Нравятся.

– Это чтобы не простыла. – Закончил растирание Середин, надел ей валенки, достал из сумки медвежью шкуру, набросил ей на плечи, хорошенько запахнув спереди, поднялся в седло сам, поскакал к деревне.

Селение уже просыпалось. Кричали петухи, гремели кадки, требовательно мычали коровы. Правда, на улице никто пока не появился. На рассвете у крестьянина в доме да в хлеву хлопот хватает, гулять некогда.

– Вот. – Осадил гнедую перед воротами ведун. – Ступай.

– Куда? Никуда я не пойду! Что мне там делать? Парней нет никого. Кто посильнее – на север от нежити ушли, иные поженились уж все, али земляные люди покалечили. А теперь, как ты меня покрал, я тут и вовсе никому не нужна.

– Так ведь тут же твой… – собрался напомнить Олег и осекся. Только что он сам, своими руками заставил Младу выполнить заговор на остуду, чтобы избавилась от любви к Рогдаю, забыла его и семью чужую не рушила. Так что к нему она больше рваться не станет. А других интересов у нее в селении нет. Да еще после того, как добрый молодец по утру на коне увез. И мужики местные то же самое скажут: «Украл – забирай».

– Хотя нет. Они скажут: «Украл – женись»… – И Олег пнул гнедую, пуская с места в карьер. Он уносился мимо деревни на юг, похрустывая тонким весенним льдом, что прихватил за ночь мелкие лужи. – Правильно говорил Серега… Что бы ты ни делал в этом мире, все тебе троекратным злом вернется!

Млада заерзала, усаживаясь поудобнее, прижалась к его груди:

– И руки мне твои нравятся. Горячие. Хорошие.

– Скажи-ка, Млада, – сдерживая злость, поинтересовался Олег. – А деревню Колпь ты знаешь? Там усадьба должна быть – боярыни Вереи.

– Знаю, тут недалече. Токмо реку перемахнуть надобно. По ту сторону она.

* * *

Усадьба правительницы Колпи выглядела весьма солидно: трехметровый земляной вал, высокий частокол с бойницами, смотровая башенка у ворот. Не то чтобы такая крепость смогла устоять против сказочной орды Чингизхана или даже суздальской дружины, но вот против десятка сотен половцев или хазар при гарнизоне хотя бы в полсотни ратников держалась бы, пока припасы не кончатся. Впрочем, степняки так долго на одном месте все едино устоять бы не смогли. В лесах пастбищ мало, припасов они с собой не возят. Опухли бы от голода первыми. Потому-то и не пряталась усадьба вдалеке от рек и проезжих дорог, а гордо возвышалась на излучине реки, над широкой отмелью. Летом тут, наверное, песок желтел, и волны на него с шипением накатывали – но сейчас и берег, и река оставались однообразно белыми.

Подъехав к толстым дубовым воротам, Середин спешился, немного отступил, подняв лицо к дежурящему наверху воину:

– Эй, служивый! Скажи, дома ли боярыня Верея?! Гость тут к ней приехал.

– Это ты, что ли?

– Я, я.

– А тебя велено гнать подалее, едва где увидим.

– Мудрое решение, – согласился ведун, отошел к чалому, нашел в тюке с одеждой соболиную шапку, встряхнул. – Видишь, служивый? Вернуть хочу.

Стражник отступил от частокола, а минуту спустя сверху выглянул уже воевода:

– Чего тебе надобно, ведун?

– Шапку узнаешь, Лесавич?

– Убирайся отсюда. Боярыня велела, как увижу, плетьми гнать.

– Да ну, – рассмеялся Олег. – Неужели уже нового воина на твое место выбрала?

– Думаешь, не справлюсь?

– Выходи, проверим.

– Не слушай! – Узнал ведун бархатистый и сладкий, но удивительно твердый голос. – Он тебя выманивает. Ворота открыть вынуждает.

– Он просто хочет вернуть красивую шапку ее законной владелице.

– И ради этого он скакал в такую даль?

– Наверное, – пожал плечами Олег. – Вроде иных причин не помню.

– Хоть бы соврал для приличия… – между зубцами показалось светлое лицо, подпертое высоким воротником. – Ну, давай ее. Кидай.

– Ну да. – Крутанул шапку на руке ведун. – Может, сразу на землю швырнуть и ногами потоптать?

– А что это с тобой за девица?

– Эта? – кивнул на Младу Середин. – Я бы тебе рассказал подробно. Так ведь все равно не поверишь.

Верея прикусила губу, глядя Олегу в глаза… Резко отступила за ограду. Середин ждал. Минуту спустя голубые глаза снова появились в просвете между кольями. Боярыня покачала головой, резко отвернулась:

– Лесавич, впусти его. Проводи в горницу, да сам приди с гриднями. Посмотрим, что молвить желает.

Ворота загрохотали, одна из створок выползла немного вперед, приоткрыв щель, только-только достаточную для прохода лошади. Олег взял гнедую за повод, шагнул внутрь.

С первого взгляда усадьба изнутри показалась ему неправдоподобно тесной, но ощущение это возникало от того, что все внутренние постройки прижимались к валам, сливаясь с ними в единое целое. Стены при этом представлялись невероятно толстыми, а дворик – тесным. Хотя на самом деле он смог бы вместить без особого труда полнокровный пехотный полк.

Лесавич встретил Середина сразу за воротами с двумя широкоплечими молодцами за спиной. Окинул гостя презрительным взглядом, передернул плечами:

– Эй, кто-нибудь! Примите коней у ведуна. А ты ступай за мной…

После деревенских изб в десять-двенадцать венцов потолки в боярском доме казались непривычно высокими. Воевода провел гостя шагов десять по совершенно темному коридору, после чего повернул в дверь, за которой открылась просторная комната.

Горница в усадьбе выглядела небогато, но опрятно. Чисто выскобленный пол, оштукатуренные стены, расписанные сказочными цветами и неведомыми зверьми – драконами, фениксами, шестипалыми львами. Вдоль помещения тянулись два укрытых подскатерниками стола, и Верея сидела во главе одного из них. Олег двинулся было к ней, но воевода положил ему на плечо тяжелую руку и указал место на противоположном краю. Двое доверенных ратников уселись справа и слева, Лесавич занял место у гостя за спиной.

– Так что ты хотел мне рассказать? – поинтересовалась женщина.

– Да вот понимаешь… – Ведун положил шапку на стол и развел руками. – Зашла ко мне как-то девица одна, да и попросила парня приворожить…

Приврал Середин, конечно, изрядно, рассказывая, как к нему по кругу то девица, то муж, то жена ходили, друг другу привороты устраивая, но зато вскоре даже суровые гридни начали улыбаться, а после слов ведуна о том, как драпал он с девицей от неведомой деревеньки, пока не поженили – ратники расхохотались.

– Прямо и не знаю, что за напасть творится! – Всплеснул руками Олег. – Одну спас из плена – так чуть в прорубь не спровадила. Другую от дурости избавил – так теперь на мне как хомут повисла. Выручайте, люди добрые! Сделайте чего-нибудь, чтобы она от меня отстала!

– Да-а, – покачала головой боярыня. – И после всего этого ведьмой называют меня. А его – спасителем от нечисти. Лесавич, где сейчас эта красавица?

– В людской, вестимо, боярыня.

– Ступай, скажи там прилюдно, что ведун на службу ко мне записался и в Заколпье отослан. Коли вслед кинется – не препятствуй. Коли тоже записаться захочет – прими. Служанки мне нужны. Ратников молодых тут много, не заскучает девка.

– Слушаю, боярыня.

– Ероха! Поди проверь, чтобы лошадей расседлали и в конюшню отвели, тюки унесли. А то заметит девица, не поверит.

– Слушаю, боярыня, – поднялся гридня слева.

– Ратимир, пойди караулы проверь. Тревожно мне.

– Слушаю, боярыня.

Дверь в горницу хлопнула третий раз. Олег поднялся со своего места и вдоль длинного стола направился к хозяйке.

– А ты, – вскинула глаза Верея. – Ты пойдешь со мной…

Спальня правительницы Колпи выглядела как одна огромная постель – весь пол закидан столь милыми сердцу Вереи овчинами, широкая перина в углу, стены обиты розовым бархатом, потолок – белым шелком, и все это слегка подсвечено из маленького, забранного слюдой окошка под потолком…

– Великие боги, как же ты красива! – уже в который раз поразился ведун, скользя пальцами по нежной коже, касаясь губами розовых сосков. – Как ты невероятно красива.

Они утопали в мягких, как летнее облако, перьях, зашитых в легкую ткань.

– Ты хитрый, скользкий змей, ведун, – тихо засмеялась Верея, вытягивая руки над головой и выгибаясь под его ласками. – Ты все-таки добился, чего хотел. Ты все-таки влез ко мне сюда, хотя я отгородилась от тебя длинными верстами, высокими стенами и преданной стражей…

– Верея… – выдохнул Олег, целуя ей плечи. – Оставь меня при себе.

– Вот как? – Она запустила пальцы ему в волосы, крепко их сжала, дернула, приподнимая голову: – И кем бы ты хотел остаться? Рабом? Или хозяином?

– Кузнецом, – прошептал он. – Твоя кольчуга уродлива. Я откую тебе новый доспех. Он не станет давить твою изящную грудь – он обнимет ее, как тонкий шелк, и повторит в точности каждую линию. Он не станет давить твои плечи – он станет держать их, как воспитанный слуга. Он не станет натирать твои бока – он прильнет к ним, как теплый ветер. Он не будет бить по твоим бедрам – он станет ласкать их, как мои губы.

– Не надо доспеха… – Она разжала пальцы, взяла его ладонями за щеки, привлекла к своему лицу. – Сделай это сам. Сделай это сам, ведун. Мне нельзя тебя видеть, ведун. Рядом с тобой я не хочу быть хозяйкой. Я хочу быть маленьким котенком. Глупым, ласковым и игривым. Будь со мной, ведун. Ласкай меня сам.

Олег не вошел – он слился с Вереей в единое целое, он чувствовал ее пульс, как свой, он дышал с ней одним дыханием, он ощущал блаженные соприкосновения с ее кожей и вместе с ней утонул в горячей сладостной вспышке. Все вокруг залил яркий свет, и только где-то там, за стеной, ожидал своего часа высокий старик с посохом в руках и вороном на плече. Ведун улыбнулся, открыл глаза, и видение исчезло.

– Что ты, мой милый?

– Мне нужно выйти.

– Ну вот… Из двери прямо иди, потом повернешь направо. Темноты не боишься?

Олег только усмехнулся в ответ. Нашел штаны, натянул. Сунул ноги в сапоги, чтобы не насажать заноз на деревянном полу. Торопливо потрусил в темноте, выставив вперед руку и… И вдруг ощутил на левом запястье легкий укол. Он остановился, попробовал правой рукой левую. Да, тонкая ткань оставалась примотанной поверх серебряного креста. Он так привык к этому атрибуту, что порой переставал замечать его существование. Середин отвел руки в сторону, пошарил по стенам, нащупал узкую створку, толкнул.

Слева была комната. Довольно большая – как спальня. И так же куце освещенная. Наверное, поэтому на столе, придвинутом к треугольному, тщательно отполированному серебряному зеркалу, стояли сразу два подсвечника по три рожка в каждом. Вдоль стен тянулись сундуки самого разного размера, некоторые – с обитыми железом углами. Под окном возвышался пюпитр для книг. Ведун шагнул в комнату – крест стал горячим. Олег прошел вдоль сундуков, отыскал самый обжигающий, откинул язычок замка, поднял крышку. Там, поверх бархатного покрывала, лежал длинный прямой кинжал в кожаных ножнах, отделанных серебром и самоцветами. Середин поднял оружие, откинул полог – и понял сразу все…

Длинная спираль с раздвоенным кончиком в центре, две двойные окружности у нижних углов с золотыми точками в центре. Эта была та самая книга, которую показывал ему грек, скачущий на леопарде.

– Так вот почему на тебя не реагировал мой крест, Верея, – прошептал Олег. – В тебе нет никакой магической силы. Сила в этой книге. А ты всего лишь пользовалась готовыми формулами, ничего при себе не храня и ни во что не вникая.

– Ты свернул не в ту дверь, ведун… – Женщина стояла в дверях, в своем роскошном плаще, накинутом поверх шелковой рубашки. Она покачала головой, зажмурилась и громко закричала: – Стража!!!

– Значит, это ты, – кивнул Олег. – А я никак не хотел в это верить.

– Я знала, что нам нельзя встречаться, – покачала она головой, входя в комнату. – Наши встречи никогда не заканчиваются добром. Я знала, что все кончится именно так. Я ведь запрещала тебе приезжать!!! – сорвалась она на крик.

В коридоре послышался грохот, в комнату вломился воевода:

– Звала, боярыня?

– Да. Посадите нашего гостя в поруб.

– Назад! – Ведун рванул женщину к себе, рывком сбросил с кинжала ножны и приставил острие к ее горлу. – Назад, или я убью ее!

Лесавич обнажил меч, двинулся вперед.

– Назад! Назад, я же ее зарежу!

Воевода примерился мечом, и ведун, оттолкнув женщину, метнулся к столу, подхватил табурет и очень вовремя вскинул, подставив под удар тяжелого клинка. Дерево разлетелось в куски. Олег попытался достать противника ножом, но тот оказался слишком коротким. Лесавич ударил снова, больше надеясь на силу и тяжесть меча. Середин принял лезвие на оставшуюся в руке ножку, поднырнул вперед – и опять воевода успел отскочить. В коридоре послышался топот.

– У меня две сотни ратников, ведун. Тебе не удастся справиться со всеми! – выкрикнула Верея.

– Плевать… – выдохнул Олег, ткнул ножкой в лицо воеводе, шагнул вперед, надеясь с замаха чиркнуть кончиком кинжала по горлу… Опять не достал.

– Сдавайся! Они убьют тебя!

– Плевать! – Ведун отбил выпад вверх, поднырнул, взмахнул рукой и довольно захохотал, увидев разрез на поддоспешнике воеводы. – Еще чуть-чуть, и одного я заберу с собой.

– Лесавич, назад, – выдохнула Верея.

– Но боярыня… – чуть попятился, но не опустил меча воевода.

– Я сказала: назад! – повторила женщина и, видя непослушание, пронзительно закричала: – Вон отсюда!!!

– Но, госпожа… – На этот раз воевода отступил к двери, мешая ворваться в комнату другим воинам. – У него нож. И он все видел.

– Я приказала уйти, – тихим и холодным, как острие рогатины, голосом сообщила Верея.

– Слушаю, боярыня, – склонил голову Лесавич и отступил в коридор, прикрыв за собою дверь.

– Ну, и что же ты меня не убил? – повернула голову к Середину женщина.

– Не смог, – пожал плечами Олег.

– Вот и я не смогла, – сглотнула Верея. – Значит, мы квиты. Теперь садись на коней и уметайся прочь.

– Отдай мне эту книгу… Я верну ее на место, в храм. Ей нельзя оставаться в человеческих руках.

– Не отдам, – покачала головой боярыня. – Это мое. Мое будущее. Моя сила, моя власть. Ты хоть понимаешь, каково это – принять женщине земли из рук отцовых? Стать хозяйкой? Да меня… На меня смотрят, как на чумную! Они не желают меня признавать! Наверное, все мужчины Руси уже предложили мне выйти за них замуж. Думаешь, им нужна я? Им нужны мои земли! А меня они хотят засунуть на женскую половину, как в пыльный сундук, и забыть про меня навсегда. Даже нет – на меня смотрят, как на добро, как на часть добра, вместе с усадьбой, собольими сороками и кухонной посудой. Мало того – как на ничейное добро! Беспризорное. Валяется, дескать, и никто почему-то не подобрал.

– Неправда.

– Правда, правда, – прикусила она губу. – Ты единственный, кто хотел только меня, и ничего больше. И ты всегда приносишь мне несчастья. Я не отдам тебе книгу, ведун. В ней моя сила. С ее помощью я приведу к клятве все земли. Я стану княгиней! Великой княгиней! Я всем покажу, кто такая Верея! Я буду править всей Русью!

– Чем ты собираешься править? Пустыней? Кладбищем? – скрипнул зубами Олег. – Ты что, не видишь, что творит это проклятое колдовство?! Я проехал через три ханства, и во всех уже прослышаны о творящихся на Руси бедах. И все хотят летом идти сюда, чтобы добить, разграбить слабые княжества, – ты этого хочешь? Тут не ты править станешь, тут будут хозяйничать болгары, вогулы и половцы. И им плевать на твою нежить. Они все разграбят и сбегут назад, в спокойные степи. А нечисть останется здесь. Так ты собираешься править? Отдай книгу, Верея, она не принесет тебе ничего, кроме несчастья. К тому же, многие уже догадываются, кто стоит за всеми напастями. Один раз миновало… А в следующий? У тебя ничего не выйдет, Верея. Уже не вышло. Отдай книгу – и забудь про нее, как про страшный сон.

– Не отдам. В ней такая сила, что ты даже представить себе не можешь, ведун.

– Могу, Верея. В том-то и дело, что могу. И если ты не отдашь книгу, я поеду к суздальскому князю и все ему расскажу. Он заберет книгу силой.

– Я не выпущу тебя отсюда!

– Ну, так не выпускай! – Подошел к ней в упор Олег. – Не выпускай! Что же ты остановила воеводу? Убейте меня! Убей, или я поеду в Суздаль!

– Зачем? Зачем ты это делаешь, ведун?

– Потому что я русский человек, Верея! – Взял ее за щеки Середин. – Я русский, и не могу предать свою землю! Даже ради тебя. И тебя предать не могу. Я не знаю, что мне делать, Верея. Убей меня и избавь мою душу от этого вопроса! Убей – или отдай книгу!

– Ты хоть понимаешь, о чем просишь? – оторвала от себя его руки женщина. – Ты хочешь, чтобы я выбрала между твоей жизнью и властью над всем миром.

– Весь мир – это круто, – согласно кивнул Олег. – Тут и думать не о чем. Ну, тогда я пошел.

Он перехватил кинжал по-испански – клинком вниз – и направился к двери.

– Стой… Забирай ее. Забирай и уметайся прочь из моей жизни!!!

И, закрыв лицо ладонями, боярыня Верея откинулась спиной на стену, сползла по ней вниз. Плечи ее стали мелко подрагивать.

Середин вынул книгу из сундука, взвесил в руке. Килограммов пятнадцать, не меньше. А то и полный пуд. В душе родилось и разрослось страстное желание открыть книгу, разглядеть древнейшие на земле руны, но ведун справился с искушением – зачем рисковать? Просто закутал ее в бархат, а кинжал вернул обратно в сундук.

– Книгу принес из храма тот иноземный колдун, что приехал с юга, да?

– Он, – сглотнув, тихо ответила Верея. – Он достал книгу, и мы сразу сбежали из Гороховца. Он очень хотел мне понравиться. Показывал всякие чудеса, нашел в книге нужное заклинание, научил управлять нежитью, разгонять ее. Клялся, что раскрыл тайну бессмертия, что не тонет в огне, не горит в воде… Нет, наоборот… Я поспорила с ним о том, что он сможет просидеть в воде целый день и с ним ничего не случится. Или наоборот… Поспорила на то, от чего он никак, никак не мог отказаться. У меня была железная клетка… Отец держал в ней диких зверей. На охоте пойманных, иноземных. Колдун сел в клетку, мы заклепали дверцу и опустили его в реку.

– Ну, и как?

– Что?

– Выжил?

– Не знаю… – устало помотала головой Верея. – Я не стала вынимать клетку. Зачем?

– Да, действительно, зачем? – согласился Олег и опустился перед женщиной на колени. – Ты знаешь, меня все последние дни мучает один вопрос. Небольшой. Можно я его задам?

– Чего тебе еще от меня нужно, ведун?

– Скажи, там, на реке… Ты позвала меня в палатку потому, что хотела побыть со мной, или чтобы я не увидел, как нежить истребляет половцев?

– Какой же ты глупый, мой мальчик. – Опустила она ладони, и на лице ее проявилось что-то вроде улыбки. – Ну, конечно же, я хотела побыть с тобой. И конечно, я не могла упустить такого прекрасного повода.

Верея протянула указательный палец, осторожно провела им Олегу по губам. Потом наклонилась вперед и прикоснулась к его губам своими, горячими и сухими.

– Уходи, ведун. Уезжай и больше никогда не появляйся в моих землях…

* * *

По залитым талыми водами дорогам, поднимая фонтаны брызг, Олег домчался до Гороховца за два дня. Но поехал он не к воротам города. Он повернул к святилищу, спешился невдалеке, отвязал от седла драгоценный сверток и прошел внутрь. Приблизился к возвышающемуся в центре высокому истукану Сварога с длинными усами и бурыми от подношений губами. Остановился, ожидая, пока разойдутся горожане, выставляющие к своим богам-покровителям корзинки с дарами, выкладывающие монетки, проливающие на землю пиво и хмельной мед. Прошло не менее получаса, прежде чем за спиной зашуршали шаги и клокочущий голос произнес:

– Ты пришел сюда осквернить святилище, болгарский колдун, или просто никак не можешь расстаться со своей жертвой?

– Я не думаю, что великий Сварог или кто-то из богов захочет принять этот дар, вещий Аргамирон… – Ведун повернулся к волхву, развернул сверток и показал содержимое старику. – Ты знаешь, что это такое, жрец?

– Я не хочу этого знать. – Вздернул голову старик, словно ему в нос ударила непереносимая вонь. – Зачем ты принес ее сюда, колдун?

– Я не хочу дарить ее богам, волхв. Я хочу вернуть ее на место. Но я сомневаюсь, что меня с радостью впустят в боярский детинец и позволят проводить обряд проникновения во врата.

– Этому нечестивому, колдовскому камню не место на боярском подворье и в городе русском. Его давно пора увезти в глухой лес и закопать в глубокий колодец!

– На нашей земле не место ни этому камню, ни этой книге, старик! – согласился ведун. – Так ты поможешь мне – или ограничишься изрыганием проклятий?

– Неужели ты готов послужить правому делу, колдун? – недоверчиво прищурился Аргамирон.

– Хотел задать тебе тот же самый вопрос, – вздохнул Олег.

Волхв посмотрел вправо, влево. Почмокал губами.

– Выше по реке, на горе, в лесу есть глубокая яма. Там печники ранее глину брали, но ныне забросили. Мы не сможем дотянуть туда камень вдвоем. Но если амбалы купеческие по моему приказу отвезут камень на гору и уложат недалече, то вдвоем мы сможем дотолкать его до ямы, скинуть вниз и обрушить стены. Раз ты стоишь здесь и боги не обрушили на тебя свой гнев… Наверное, ты не лжешь… новгородец.

– Холодно. Стенки ямы, наверняка, смерзлись.

– Разведем внизу огонь. Пока яма отогревается, ты выполнишь свой обряд. Вдали от глаз людских.

– Что же, мысль хорошая, уважаемый Аргамирон. – Олег поднял глаза к небу, прищурился. – Солнце еще высоко. Пойдем?

Главному волхву, к тому же такому властному, как Аргамирон, отказывать не посмел никто. В мгновение ока перед ним отворились врата детинца, пришли с торга рослые, плечистые грузчики, переложили камень на выделенные боярином сани. Они же помогали двум коренастым лошадкам тянуть тяжелый груз. Сперва по дороге к реке, потом почти на километр вверх по течению. Еще час понадобился силачам, чтобы затолкать камень на самую вершину. После чего они, поклонившись старику и не взяв никакой платы, отправились восвояси.

Выбранная волхвом яма больше напоминала пещерку метров пяти глубиной, идущую вниз под довольно крутым углом. Зато она находилась ниже вершины. Камень оставалось только подтолкнуть.

Олег прогулялся по лесу вокруг, набрал хвороста, покидал в пещеру, запалил огонь. Нашел высокую сухостоину, порубил на несколько бревнышек, кинул вниз, в огонь. И они с волхвом сели бок о бок, дожидаясь, пока тепло огня разойдется по земле.

– Скажи, Аргамирон, а перед тем, как в лесах завелась нежить, никаких странных людей в Гороховце не появлялось?

– Был один… – пригладил лысую голову старик. – Зашел в святилище. Замотан в странную тонкую тряпицу. Худой, как со дня рождения не кормили. Сказал: «Здесь нет Кроноса, Первого из богов». Я ответил, что мы внуки Свароговы и поклоняемся своему прародителю. Он ушел и более не появлялся.

– А куда?

Волхв только покачал головой.

– Понятно. Ищи-свищи.

– Не горюй, новгородец. Спрячем камень – сгинут и напасти. И никто его никогда не найдет.

– Кто захочет, найдет, вещий Аргамирон. Примету мне сказали броскую. Возле камней таких ни деревья, ни трава не растет. Так что высохнут тут сосны, завянут кусты, попадает все, сгниет… И будет лет через сто стоять лысая гора. Как знак для колдуна знающего: подходи, мол, здесь врата заговоренные.

– Не доберется! – пообещал, поднимаясь на ноги, волхв. – Ну, новгородец, делай свое дело.

– Хорошо, – Достал из-за пазухи пайцзу ведун. – Только ты не пугайся…

Когда Олег пришел в себя, вещий Аргамирон стоял метрах в десяти в стороне.

– Ты чего, волхв? – удивился Середин.

– Ну, ты колдун, новгородец… – покачал головой тот. – Однако же начнем.

Вдвоем они взяли оставшиеся от сухостоины хлысты – тонкие бревнышки метра по два длиной, – подбили под камень, поднатужились, поднимая… Черные «врата» покачнулись, заскользили, за пару секунд проскочили десяток шагов и гулко ухнулись в яму – только искры из пещеры вылетели.

– Ты только не пугайся, новгородец, – улыбнулся Аргамирон, выбирая место над пещерой на вершине холма. Он поднял посох, закрыл глаза, что-то тихо проговорил – и резко ударил посохом. Земля отозвалась звонким гулом – и яма захлопнулась, слово пасть поймавшего муху пса.

– Вот и все… – Начал спускаться к реке волхв, но вдруг остановился, поднял палец: – Ты слышишь, новгородец?

– Что?

– Треск… Кажется, сегодня ночью ледоход начнется. Ты точно угадал с исполнением княжеского приказа… Но раньше месяца награды не получишь.

– Почему?

– Так ледоход, новгородец. С завтрашнего дня дорог на Руси нет. Потом половодье… У тебя ведь нет лодки?

– Нет, – вздохнул ведун.

– Ладно, не грусти, – усмехнулся вещий Аргамирон. – Пойдем в святилище. Я завсегда рад достойному гостю.

Примечания

1

Автор считает необходимым отметить, что понятие «немец» не имело расового признака и относилось вообще к людям, не знавшим русского языка. Немец – значит «немой», не способный говорить.

(обратно)

2

Гордей – древнее славянское имя, происходящее от слова «гордый». Каким образом один из Гордеев смог завязать в Средиземноморье знаменитый Гордиев узел – вопрос, выходящий за пределы сюжета данной книги.

(обратно)

3

Девятый день.

(обратно)

4

Автор считает обязательным признать, что при написании романа им широко использовались факты из книги В. Н. Демина «Загадки русского севера».

(обратно)

5

Дирхем – это не только арабская монета. Дирхемы так же чеканились и в Волжской Булгарии на рубеже X века.

(обратно)

6

Согласно описаниям арабских путешественников, в X веке площадь одного из крупнейших городов Волжской Булгарии – Биляра – была больше средневековых Владимира, Киева и Парижа, вместе взятых. Последнее упоминание о нем относится к началу XIV века…

(обратно)

Оглавление

Слово воина

  Аз есмь

  Заклятие мертвого змея

  Купец

  Новгород

  Василиск

  Слово воина

  Покой путника

  Семя дракона

  Погань

  Муромский знахарь

Паутина зла

  Оборотень

  Зов

  Добрыня

  Ратмир

  В пути

  Озерцы

  Волки

  Не убежишь!

  Глеб

  На озерах

  Водяной и староста

  Два сна

  Еловый лес

  Старая Мила

  Чародей

  Чародейка

  Рада

  Чужая метка

  Колодец

  Настойчивое предложение

  Царство Асфири

  Правда и кривда

  Хозяева озер

  Болота

  Три сына болотного царя

  Оборотень и слуга

  Овражки

  Мертвая вода

  Чародей-самоучка

  Кружной путь

  Капище

  Мирополк

  Древний лук

  Назад

  Эпилог

Заклятие предков

  Печора

  Дюн-Хор

  Монгол

  Охота

  Слово воина

  Кама

  Верея

  Русь

  Книга Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg