«Космическая тюрьма»

Космическая тюрьма (fb2) - Космическая тюрьма (пер. Ю. Миронец) 1635K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Том Годвин

Том Годвин. Космическая тюрьма

Использованы иллюстрации художников Bob Stanley, Carlo Jacono, Wallace Wood, Karel Thole

Часть 1

В течение семи недель космический корабль «Констеллэйшн» с восемью тысячами колонистов на борту пробивался через гиперпространство; он бежал, как преследуемый охотниками зверь, с выключенными передатчиками и стонущими и грохочущими от перегрузок двигателями. Как говорили Ирэн, наверху, в контрольной рубке, стрелки на циферблатах день и ночь плясали у красной черты.

Ирэн лежала в постели, прислушиваясь к приглушенному, непрекращающемуся реву двигателей, и ощущала поющую вибрацию корпуса.

– Сейчас мы уже почти в безопасности, – подумала она, – до Афины только сорок дней полета.

Мысли о новой жизни, ожидающей их всех, настолько взволновали ее, что она уже больше не могла лежать спокойно. Ирэн поднялась, присела на край кровати и включила свет. Дейл ушел – его позвали отрегулировать один из аппаратов в рентгеновском отсеке корабля, – а Билли спал, из-под одеяла виднелась лишь макушка его коротко остриженной головы и мохнатый нос старенького плюшевого медвежонка.

Ирэн осторожно, чтобы не разбудить сына, протянула руку и поправила одеяло. В этот момент и произошло то, чего они все боялись.

На корме корабля раздался резкий оглушительный взрыв. Корабль сильно качнуло, застонали переборки, и, мигнув, погас свет.

В темноте Ирэн услышала похожие на автоматную очередь звуки опускающихся герметических дверей, автоматически отсекающих те секции корабля, в которых внезапно возник вакуум. Двери все еще с грохотом опускались, когда раздался еще один взрыв, на этот раз со стороны носовой части. Затем наступила тишина и полная неподвижность. Ирэн почувствовала, как ее сердце сжали пальцы страха, в то время как рассудок говорил ей холодным бесстрастным голосом незнакомца: – Джерны нас обнаружили.

Включилось тусклое аварийное освещение, и из других кают послышались приглушенные звуки спрашивающих что-то голосов. Ирэн оделась, застегивая платье дрожащими руками и ставшими неуклюжими пальцами. Ей хотелось, чтобы пришел Дейл и успокоил ее, сказав, что не произошло ничего серьезного, что в аварии повинны не Джерны.

В маленькой каюте было очень тихо – до странного тихо. Ирэн закончила одеваться, когда поняла причину этой тишины: прекратила работать система подачи воздуха.

Это означало, что авария энергосистемы была такой серьезной, что остановились даже регенераторы воздуха. А на «Констеллэйшн» находились восемь тысяч человек, которым, чтобы жить, был необходим воздух...

Из громкоговорителей системы оповещения, развешанных по коридорам корабля, прозвучал пронзительный сигнал «Внимание!» и послышался голос. Ирэн узнала голос говорившего – это был Командор второго ранга Лэйк:

– Десять дней назад империя Джернов объявила войну Земле. Нас атаковали два крейсера Джернов, и их бластеры разрушили кормовую и носовую части нашего корабля. Наш двигатель вышел из строя, и единственным источником энергии для нас сейчас являются несколько аварийных батарей. Я – единственный оставшийся в живых из офицерского состава «Констеллэйшн», и командующий Джернов в данный момент высаживается на наш корабль, чтобы предъявить мне условия сдачи. Никто из вас не должен покидать своих кают до соответствующего приказа. Где бы вы не находились, продолжайте оставаться на своих местах. Это необходимо, чтобы избежать неразберихи и чтобы можно было установить местопребывание как можно большего числа людей для дальнейших инструкций. Повторяю: вы не должны покидать своих кают.

Громкоговоритель замолчал. Ирэн стояла неподвижно и повторяла про себя услышанные слова: – Я – единственный из оставшихся в живых офицеров «Констеллэйшн»...

Значит, Джерны убили ее отца. Он был заместителем командира экспедиции Дунбара, открывшей планету Афина, и его познания об Афине были очень ценны для осуществления плана колонизации этой планеты. Он размещался в одной из кают офицеров, а лазерный удар Джернов разрушил эту секцию корабля.

Ирэн снова присела на край кровати и попыталась переключить ход своих мыслей, принять как должное тот факт, что ее жизнь, так же, как и жизни всех людей на корабле, изменилась внезапно и необратимо.

Плану колонизации Афины пришел конец. Они знали, что подобное может произойти – вот почему «Констеллэйшн» готовился к своему полету в глубокой тайне и ожидал несколько месяцев, чтобы представился шанс проскользнуть сквозь кольцо разведывательных кораблей Джернов; вот почему он летел с максимальной скоростью, с выключенными передатчиками, чтобы Джерны не могли его выследить по волновому излучению. Еще только сорок дней, и они оказались бы на зеленой, девственной планете Афина, за четыреста световых лет от самой дальней границы Империи Джернов. Там они были бы вне опасности обнаружения Джернами на многие годы вперед; у них было бы достаточно времени, чтобы построить всепланетную защитную систему на случай нападения. И там они использовали бы богатые природные ресурсы Афины для постройки кораблей и создания оружия для защиты истощившейся Земли от безжалостно расширяющегося окружения могучего, холодного, расчетливого колосса, каким была Империя Джернов.

Успех или провал Плана колонизации Афины в итоге означал жизнь или смерть Земли. Земляне приняли все возможные меры предосторожности, но шпионская сеть Джернов каким-то образом узнала об Афине и о «Констеллэйшн». Теперь «холодная война» уже не была «холодной», а сам План превратился в пыль...

Билли вздохнул и шевельнулся в том безмятежном детском сне, который не смогли потревожить взрывы, изменившие жизни восьми тысяч человек и судьбу целого мира.

Ирэн тронула сына за плечо и произнесла:

– Билли.

Он приподнялся, показавшийся ей таким маленьким, что в ее мозгу прозвучал, подобно взволнованной молитве, только один вопрос:

– Боже, что сделают Джерны с пятилетним мальчиком?

Билли заметил выражение лица матери и тусклый свет в каюте, и его сонливость мгновенно улетучилась.

– Что случилось, мама? И почему ты выглядишь такой испуганной?

Обманывать его не было смысла.

– Джерны обнаружили и остановили нас.

– О, – только и произнес Билли. В его поведении всегда сквозила серьезная задумчивость, свойственная детям, по крайней мере, вдвое старше него.

– Они... Они убьют нас?

– Одевайся, солнышко, – сказала Ирэн. – Поторопись, чтобы мы были готовы, когда они позволят папе прийти и сказать нам, что следует делать.

Они уже были готовы, когда в коридорах вновь прозвучал сигнал «Внимание!». Вновь заговорил Лэйк, и в тоне его голоса звучала горечь.

– Для генераторов воздуха нет энергии, и через двадцать часов мы начнем задыхаться. В этих обстоятельствах мне не оставалось ничего другого, как принять условия сдачи, предложенные нам командиром Джернов. Сейчас он обратится к вам, и вы безо всякого протеста подчинитесь его приказам. Единственной альтернативой этому является смерть.

Затем раздался голос командира Джернов, быстрый, резкий и грубый:

– Этот сектор пространства, вместе с планетой Афина, является продолжением Империи Джернов. Ваш корабль преднамеренно вторгся на территорию Джернов в военное время, чтобы захватить и эксплуатировать принадлежащую Джернам планету. Мы, тем не менее, готовы проявить снисходительность, не требуемую обстоятельствами. Земляне, принадлежащие к техническому персоналу или являющиеся квалифицированными рабочими определенных профессий, могут быть использованы на заводах, которые мы построим на Афине. Остальные колонисты нам не нужны, и на наших крейсерах для них нет места. Ваша картотека занятости будет использована, чтобы разделить вас на две группы: Принятых и Отверженных. Отверженные будут доставлены крейсерами на находящуюся поблизости планету земного типа и оставлены там с личными вещами и достаточными дополнительными запасами. Принятые будут доставлены на Афину, а в последствии крейсера переправят Отверженных на Землю. Такое разделение может разрушить семьи, но сопротивляться этому не следует. Стража Джернов будет немедленно направлена для проведения подобного разделения, и вы обязаны ожидать их в своих каютах. Вы должны беспрекословно повиноваться их приказам и не раздражать их своими вопросами. При первом же случае сопротивления или бунта это предложение теряет силу и крейсера продолжат свой полет.

В тишине, последовавшей за ультиматумом, Ирэн могла расслышать тихие, неразборчивые обрывки разговоров, доносившиеся из других кают. Как темная, мрачная нить их пронизывало беспокойство. В каждой каюте родители и дети, братья и сестры видели друг друга в последний раз...

В коридоре раздался грохот шагов; это был звук, издаваемый дюжиной Джернов, шагавших быстрой военной поступью. Ирэн, стоя с бешено колотящимся сердцем, задержала дыхание, но Джерны прошли мимо ее двери в конец коридора.

Она слышала, как стражники входили в каюты, требовали назвать имена и затем приказывали: «Выходите! Выходите!» Ирэн услышала, как один из Джернов сказал:

– Принятые должны оставаться в своих каютах до дальнейшего уведомления. Не открывайте двери после того, как выведут Отверженных.

Билли потянул ее за руку.

– А папа, что, не придет?

– Он... сейчас он не может. Но очень скоро мы его увидим.

Ирэн вспомнила, что сказал командир Джернов о том, что Отверженным разрешено взять свои личные вещи. У нее оставалось очень мало времени, чтобы собрать то, что она могла захватить с собой...

В каюте были две небольших сумки, и Ирэн торопливо стала заталкивать в них вещи, которые могли бы понадобиться ей, Дейлу и Билли. Она не знала, кто из них может оказаться в числе Отверженных; не знала она и того, следует ли ей положить одежду в расчете на планету с холодным климатом или жарким. Командир Джернов объявил, что Отверженных высадят на планете земного типа, но на какой именно? Экспедиция Дунбара исследовала пространство на расстоянии пятисот световых лет и обнаружила только одну планету земного типа: Афину.

Когда Ирэн закончила сборы, Джерны уже почти подошли к ее двери и она слышала, как они входили в каюты напротив. Раздались грубые, резкие вопросы и команда: «Выходите! Поторопитесь!» Женский голос спросил что-то с мольбой, раздался приглушенный звук удара и слова: «Выходите! Не задавайте вопросы!» Мгновением позже Ирэн услышала, как женщина вышла в коридор, стараясь сдержать рыдания.

Затем Джерны подошли к ее двери.

Ирэн крепко держала Билли за руку и ожидала их с бешено колотящимся сердцем. Она высоко держала голову и старалась, как только могла, казаться спокойной, чтобы высокомерные Джерны не заметили, что она испугана. Билли стоял рядом с ней, вытянувшись настолько, насколько позволял его пятилетний возраст, зажав под мышкой своего плюшевого медвежонка, и только то, как он крепко держался за мамину руку, показывало, что он также был напуган.

Дверь распахнулась, и в каюту вошли два Джерна. Это были крупные, смуглые мужчины с мощными рельефными мускулами. Быстрым движением глаз, похожих на сверкающий обсидиан, они осмотрели Ирэн и всю каюту. Их рты напоминали узкие, жестокие прорези на плоских грубых лицах.

– Ваше имя?– резко спросил один из Джернов, держащий в руке стопку анкет занятости.

– Мое имя... – она попыталась сделать глотательное движение, чтобы унять дрожь в голосе и заставить его звучать невозмутимо и спокойно, – Ирэн Луи Гумбольт.

Джерн взглянул в анкету.

– Где ваш муж?

– Он был в рентгеновском отсеке, когда...

– Вы являетесь Отверженной. Выходите! Идите по коридору вслед за остальными.

– А мой муж... он будет...

– Выходите!

Именно таким тоном разговаривал Джерн, прежде чем ударить женщину в соседней каюте. Он быстро шагнул к Ирэн. Она схватила обе сумки в одну руку, не желая отпускать руку Билли, и торопливо шагнула к выходу из каюты. Второй Джерн вырвал одну из сумок из ее руки и бросил ее на пол.

– Только одна сумка на человека, – сказал он и нетерпеливо толкнул спотыкающихся Ирэн и Билли в дверной проход.

Она стала членом группы Отверженных, гонимых, подобно стаду овец, по коридорам к шлюзовой камере выходного люка. Среди них было много детей, маленькие дети были напуганы и плакали, и часто с ними был только один из родителей или старший брат или сестра. И было также много детей, с которыми не было никого из близких, и незнакомым людям приходилось брать их за руки и говорить им, что они должны делать.

Когда Ирэн проходила мимо коридора, ведущего в рентгеновский отсек, она увидела группу Отверженных, конвоируемых по этому коридору. Дейла среди них не было, и тогда она окончательно поняла, что ни она, ни Билли уже никогда не увидят его вновь.

– Выходите из корабля – быстрее, быстрее!

Команды стражников-Джернов звучали вокруг них резко, подобно щелканью кнутов, и Отверженные, среди которых была и Ирэн, толпясь и спотыкаясь, сходили по трапу на каменистую землю. Она почувствовала ужасную силу тяжести, какой она раньше никогда не испытывала, и вот они уже оказались в мрачной, холодной, пустынной долине, вдоль которой стонуще завывал ветер, поднимая ядовитые тучи едкой пыли. Долину окружали неровные каменистые холмы, с их белых вершин спускались гонимые ветром снежные поземки, а небо быстро темнело в лучах заходящего солнца.

– Выходите из корабля – быстрее.

Было очень трудно идти при такой силе притяжения, держа сумку в одной руке и принимая на вторую руку как можно больше веса бредущего рядом Билли.

– Они солгали нам! – сказал кому-то идущий рядом с ней мужчина.

– Давайте повернем назад и будем сражаться! Давайте...

Мелькнула яркая голубая вспышка, раздался треск бластера Джерна, и человек безжизненно опустился на землю. Ирэн инстинктивно отшатнулась и упала, споткнувшись о незаметный камень. Сумка с драгоценной одеждой вырвалась из ее руки. Она кое-как поднялась, заметив, что левое ее колено почти онемело от ушиба, и повернулась, чтобы подобрать сумку.

Стражник-Джерн тут же подбежал к ней, все еще держа в руке бластер.

– Отходите от корабля – быстрее.

Ствол бластера плашмя ударил Ирэн по голове.

– Двигайтесь, двигайтесь!

Она пошатнулась от оглушительной боли и затем торопливо пошла прочь, крепко держа Билли за руку. Ветер ледяными ножами пробивал ее тонкие одежды, а по щеке стекала струйка крови.

– Он ударил тебя, – сказал Билли. – Он причинил тебе боль.

Затем обозвал Джерна ругательством, которое не должны были знать пятилетние мальчики, и с такой яростью, какой пятилетние мальчики не должны обладать.

Ирэн остановилась у края толпы Отверженных и увидела, что все они уже вышли из крейсера, а стражники поднимались по трапу обратно. В этой же долине, примерно в полумиле от них стоял второй крейсер. Отверженных также уже вывели из него, трапы были подняты и выходные люки закрыты.

В то время, когда Ирэн поплотнее застегивала курточку Билли и вытирала кровь со своего лица, у стоящего поодаль крейсера взревели двигатели. Мгновением позже раздался грохот двигателей ближайшего к ним крейсера, и они взлетели вместе, наполнив ревом своих двигателей долину. Уменьшаясь в размерах они уходили все выше и выше в небеса. Затем они полностью растаяли в черном небе, рев двигателей смолк, и стал слышен только стон ветра да плач ребенка где-то рядом. И еще чей-то голос, громко спрашивающий:

– Где мы находимся? Во имя Господа Бога – что они с нами сделали?

Ирэн смотрела на снежные поземки, сбегавшие с каменистых холмов, чувствовала повышенную силу тяжести и внезапно она поняла, где они оказались. Они находились на Рагнароке, адской планете с полуторной силой тяжести, злобными дикими зверями и свирепствующими лихорадками, от которых землянам не было спасения. Свое название планета получила от древнего тевтонского мифа и оно означало: «Последний день богов и людей». Рагнарок был открыт экспедицией Дунбара и об этой планете рассказывал Ирэн ее отец. Он поведал ей, как Рагнарок погубил шестерых из восьми человек, вышедших из корабля, и погубил бы их всех, если бы они остались на планете еще на некоторое время.

Она знала, где они находились, и знала также, что Джерны солгали землянам и никогда не пришлют корабль, чтобы переправить их на Землю. То, что их бросили здесь, означало смертельный приговор для них всех.

А Дейла не было с ними, и она и Билли умрут беспомощные и одинокие...

– Очень скоро совсем стемнеет. – голос Билли дрожал от холода. – Если папа не разыщет нас в темноте, что мы будем делать?

– Я не знаю, – ответила Ирэн. – Нам некому помочь, и откуда мне знать..., что нам следует делать...

Ирэн была горожанкой. Откуда она могла знать, что следует делать на чужой, враждебной планете, где погибали вооруженные исследователи? Она старалась храбриться перед Джернами, но сейчас – сейчас наступала ночь и из ночного мрака появятся ужасы и смерть для нее и для Билли. Они уже никогда не увидят Дейла, не увидят ни Афину, ни Землю, ни даже рассвет на планете, которая убьет их...

Она старалась сдержать слезы, но это ей не удалось. Маленькая холодная рука Билли сжала ее руку, пытаясь успокоить.

– Не плачь, мама. Я думаю все остальные тоже испуганы.

Все остальные...

Она не была одинока. Как только она могла подумать, что осталась одна? Вокруг нее другие колонисты, такие же беспомощные и неуверенные, как и она сама. Ее история была только одной из четырех тысяч.

– Думаю, что это так, Билли, – ответила Ирэн сыну. – Раньше я об этом как-то не задумывалась.

Ирэн присела, чтобы обнять сына, думая: «Слезы и страх – бесполезное оружие; они никогда не принесут нам завтрашнего дня. Нам нужно сражаться со всем тем, что придет убить нас, как бы нам ни было страшно. Сражаться за себя и за наших детей. Прежде всего, за наших детей...»

– Я вернусь и поищу нашу одежду, – сказала она. – Ты ожидай меня здесь, под прикрытием этой скалы, а я скоро вернусь.

Затем она сказала сыну слова, понять до конца которые он был еще слишком мал.

– Я больше никогда не буду плакать и сейчас я знаю, что мне следует делать. До последнего своего дыхания я должна быть уверена, что для тебя наступит завтрашний день.

***

Свет яркой голубой звезды потускнел, начали гаснуть и остальные звезды. На небе показалась полоска рассвета, принеся с собой похолодание, покрывшее инеем сталь винтовки в руках Джона Прентисса и заморозив капельки влаги на его седых усах. В импровизированном лагере за его спиной началось движение – усталые Отверженные готовились встречать новый день. Послышался плачь замерзшего ребенка. Накануне вечером не было времени, чтобы собрать дров для костров...

– Хищники!

Этот предупреждающий крик раздался с поста крайнего часового и внезапно из серого рассвета на колонистов метнулись черные тени.

Это были существа, похожие наполовину на волка, наполовину на тигра; каждое из них являло собой воплощение не менее трехсот фунтов невероятной свирепости, со сверкающими, подобно желтым огням, глазами на оснащенных белыми клыками тигрово-волчьих мордах. Они налетели, подобно порыву ветра, несущейся черной волной, и прорвались через внешнюю сторожевую линию так, как будто она и не существовала. Внутренняя сторожевая линия ответила на это грохотом выстрелов, пытаясь повернуть вспять несущуюся лавину, и винтовка Прентисса извергла бледные языки пламени, когда он добавил к залпу и свои выстрелы. Хищники продолжали нестись дальше, прорываясь в лагерь, но часть из них была сражена, а остальные пронеслись по краю ложбины, где сгрудилась основная масса Отверженных.

На таком расстоянии тела хищников слились с темным фоном земли и Прентисс уже не мог различать их в прицел своей винтовки. Ему оставалось лишь беспомощно наблюдать, как на пути хищников возникла темноволосая женщина, пытаясь убежать от них с ребенком на руках и зная уже, что было слишком поздно. Ей на помощь бежал мужчина, но повышенная сила тяжести делала замедленными его движения. В руке он держал топор, и из его глотки неслись яростные проклятия. На мгновение показалось бледное лицо женщины, беспомощно взывающее к бегущему ей на помощь и ко всем остальным колонистам; затем хищники налетели на нее, и она упала на землю, накрыв собой ребенка, так чтобы ее тело смогло защитить его.

Хищники пронеслись над ней, задержавшись лишь на мгновение, чтобы вырвать ее жизнь и помчались дальше. Они вновь исчезли в окружающем мраке и стрелки внешней охраны тщетно стреляли им вслед. После этого наступила тишина, нарушаемая лишь отдаленным истерическим женским рыданием.

Все происшедшее заняло лишь секунды; это была пятая атака хищников за ночь и, пожалуй, самая слабая.

***

К тому времени, когда Прентисс заменил часовых, погибших во время последней атаки хищников, и обошел все линии охраны лагеря, уже совсем рассвело. Он вернулся к тому месту, где хищники убили женщину, устало передвигая нога от непомерной силы тяжести. Темные волосы лежащей женщины были спутаны и запятнаны кровью, бледное лицо ее было повернуто к краснеющему небу и Прентисс впервые отчетливо разглядел ее.

Это была Ирэн.

Он остановился, судорожно сжав холодную сталь винтовки и не чувствуя, как прицельная планка врезалась ему в руку.

Ирэн... Прентисс не знал, что она оказалась на Рагнароке. Он не заметил ее в темноте ночи и надеялся, что она с Биллом находилась в безопасности вместе с Дейлом среди Принятых.

Послышался звук шагов и рядом с ним остановилась девушка с дерзким выражением лица, одетая в красную юбку. Она с любопытством оглядела Прентисса.

– А маленький мальчик, – спросил он ее, – ты не знаешь, с ним все в порядке?

– Хищники оцарапали его лицо, но он поправится, – ответила девушка. – Я пришла забрать его одежду.

– Ты собираешься присмотреть за ним?

– Кому-то ведь нужно это сделать, – она пожала плечами, – думаю, что у меня достаточно мягкий характер, чтобы этим заняться. А что, его мать была вашей знакомой?

– Она была моей дочерью, – ответил Прентисс.

– О! – на мгновение дерзкое выражение сошло с ее лица подобно маске. – Извините. И я позабочусь о Билли.

***

Первое возражение против принятия Прентиссом лидерства среди колонистов произошло час спустя. С окончательным наступлением дня хищники исчезли и колонисты принесли из леса хворост, чтобы разжечь костры. Мэри, одна из добровольных поварих, как раз просила двух мужчин принести ей воды, когда Прентисс подошел к ней. Мужчина меньшего роста поднял одно из неуклюжих ведер, спешно сконструированных из брезента и направился к ручью. Второй, крупного роста, с могучей грудной клеткой, не сдвинулся с места.

– Нам нужна вода, – сказала Мэри. – Люди голодны, замерзли и больны.

Мужчина продолжал сидеть на корточках у костра, протянув руки к его теплу.

– Скажи кому-нибудь другому, – ответил он.

– Но...

Она нерешительно взглянула на Прентисса. Он подошел к широкоплечему мужчине, зная, что придется применить силу, и приветствуя такой поворот событий как нечто, способное отогнать прочь видение бледного, холодного лица Ирэн под красным небом.

– Она попросила тебя принести воды, – сказал он. – Иди и сделай это.

Мужчина взглянул на него изучающе и нарочито наглым взглядом, затем поднялся на ноги, угрожающе сгорбив плечи.

– Мне придется поставить тебя на место, старикан, – сказал он. – Тебя никто не назначал здесь большой шишкой. Так вот, вон ведро, которое ты хочешь, чтобы наполнили, а вон там, – он махнул рукой, – находится ручей. Ты знаешь, что нужно делать?

– Да, – ответил Прентисс. – Я знаю, что нужно делать.

Он резко выбросил вверх приклад винтовки. Приклад ударил мужчину в подбородок, и послышался резкий хруст сломаной челюсти. На какое-то мгновение на лице мужчины появилось выражение ошеломленного изумления, затем взгляд его глаз потускнел и он свалился на землю, свернув набок сломанную челюсть.

– Ну, хорошо, – сказал Прентисс Мэри. – Теперь ты можешь пойти и позвать кого-нибудь другого.

***

Прентисс выяснил, что за ночь хищники убили семьдесят колонистов. Еще сто человек умерли от Адской Лихорадки, часто вызываемой продолжительным пребыванием на открытом воздухе и убивающей в течение часа.

Сразу же после запоздалого завтрака он прошел полмили до группы колонистов, прибывших на другом крейсере. Еще не дойдя до второй группы, Прентисс увидел, что возглавлял ее командор второго ранга с «Констеллэйшн» Винсент Лэйк.

Лэйк, высокого роста мужчина с волевым подбородком и голубыми глазами под светлыми бровями, вышел навстречу, как только он узнал Прентисса.

– Рад увидеть тебя живым, – приветствовал Прентисса Лэйк. – Я подумал, что второй залп Джернов унес и твою жизнь.

– Когда это произошло, я был в одном из отсеков в средней части корабля и поэтому не пострадал, – ответил Прентисс.

Он посмотрел на группу Отверженных во главе с Лэйком, таких же жалких и неуверенных в завтрашнем дне, как и его собственные колонисты, и спросил:

– Как прошла ночь?

– Плохо, чертовски плохо, – ответил Лэйк. – Хищники, Адская Лихорадка и не было дров для костров. За прошлую ночь погибло двести человек.

– Я пришел посмотреть, есть ли у вашей группы колонистов лидер и передать вам, что нам следует немедленно, сегодня же, переместиться в лес. Там у нас будет достаточно дров для костров, хоть какая-то защита от ветра, а объединив наши усилия, мы сможем лучше противостоять хищникам.

Лэйк согласился со всеми предложениями Прентисса. Когда закончилось краткое обсуждение дальнейшего плана действия, он спросил:

– Что ты знаешь о Рагнароке?

– Не очень много, – ответил Прентисс. – Для исследования мы провели здесь не слишком много времени. На Рагнароке нет тяжелых металлов или каких-либо ценных полезных ископаемых. Мы провели лишь поверхностное обследование Рагнарока, и когда у нас умер шестой человек, мы отметили планету на карте как непригодную для обитания и продолжили свой рейс дальше.

Как ты возможно знаешь, та яркая голубая звезда является вторым солнцем Рагнарока. Ее положение на небосклоне впереди желтого солнца указывает на то, что сейчас здесь стоит ранняя весна. Когда наступит лето, Рагнарок будет как бы качаться между двумя солнцами и наступит такая жара, какой никогда еще не переносил ни один человек. А когда придет зима, наступит такой же холод. Я не знаю никаких съедобных растений, хотя, возможно, они здесь и имеются. Здесь водится несколько разновидностей грызунов – они питаются падалью и травоядное животное, которое мы назвали лесной козой. Хищники являются доминирующей формой жизни на Рагнароке, и я подозреваю, что они намного более разумны, чем нам бы этого хотелось. У нас с ними будет идти постоянная битва за выживание. Здесь водится еще один зверь, не такой разумный, как хищник, но такой же опасный – единорог. Единороги – животные крупных размеров, быстрые и перемещаются стадами. Здесь я пока не видел ни одного единорога – и надеюсь, мы их не увидим. В низменных местах водятся болотные ползуны. Это сущий кошмар. Я надеюсь, они не поднимаются летом на более возвышенные места. Для нас будет вполне достаточно хищников, Адской Лихорадки, повышенной силы тяжести, жары, холода и голода.

– Понятно, – сказал Лэйк. Он улыбнулся, но улыбка получилась такой холодной и бледной, как отражение лунного света на арктическом леднике. – Планета земного типа – ты помнишь обещание, которое Джерны дали Отверженным? – Он посмотрел на местность за лагерем, на снег, бегущий поземками с замерзших холмов, на умерших и умирающих колонистов и на маленькую девочку, тщетно пытавшуюся разбудить своего мертвого брата.

– Они были приговорены к смерти, без всякого основания и без шансов на выживание, – сказал он. – Среди них так много молодых..., а когда ты молод, умирать всегда рано.

***

Прентисс вернулся в лагерь. Умершие были похоронены в неглубоких могилах и проведена опись обещанных Джернами «достаточных запасов». Они включали в себя те немногие из личных вещей, которые было разрешено взять Отверженным, плюс небольшое количество продовольствия, изъятого из складов «Констеллэйшн». Джерны были вынуждены снабдить Отверженных хотя бы небольшими запасами продовольствия – если бы они открыто бросили их умирать с голоду, Принятые, чьи семьи находились среди Отверженных, могли бы взбунтоваться.

Проведенный учет оружия и боеприпасов показал их обескураживающе малое количество. Колонистам предстояло научиться как можно скорее изготовить луки и стрелы и пользоваться ими.

Взяв с собой небольшую группу охраны и рабочих, Прентисс отправился в небольшую долину, соединявшуюся с центральной долиной на расстоянии мили к северу от места высадки колонистов. Здесь было настолько удобное место для лагеря, насколько можно было надеяться – широкое и ровное, с растущими повсюду рощами деревьев и бегущим посреди долины ручьем.

Рабочие начали сооружение хижин, а Прентисс тем временем взобрался на ближайший холм, достигнув вершины, он тяжело дышал – ведь сила тяжести была эквивалентна увеличению его собственного веса в полтора раза. С вершины холма он осмотрел окружающую местность.

К югу, за бесплодной долиной, можно было видеть, как местность постепенно понижалась, переходя вдали в южные низменности, где обитали единороги и болотные ползуны. К северу на протяжении многих миль тянулся ряд постепенно повышающихся холмов, заканчивающихся крутым подъемом на огромное плато. Плато простиралось от западного до восточного горизонта. Оно все еще было покрыто зимним снегом и вздымалось так высоко над лежащим внизу миром, что облака, казалось, касались его и наполовину скрывали от глаз.

Увидев, что подошли люди Лэйка, Прентисс спустился с холма. Новоприбывшие уже начали работу по устройству лагеря, а Прентисс рассказал Лэйку о том, что он увидел с вершины холма.

– Мы находимся между низменностями и возвышенностями, – сказал он. – Это умеренные высоты, если такое выражение применимо к Рагнороку. Мы можем выжить только здесь – нигде более. Нам некуда отсюда уходить.

***

В полдень небо затянуло тучами, и ветер почти стих. В воздухе ощущалось нарастающее напряжение и Прентисс отправился назад к Отверженным, чтобы ускорить их перемещение в лес. Они уже шли разрозненными группами в сопровождении охраны от хищников, но в передвижении не чувствовалось организации, и прежде чем последние колонисты благополучно перейдут в новый лагерь, должно было пройти слишком много времени.

Прентисс не мог находиться в двух местах одновременно – ему нужен был помощник, отвечающий за движение Отверженых вместе с вещами в лес и размещение там после прибытия.

Он нашел человека, которого искал, – тоn уже помогал Отверженным обосноваться на новом месте. Это был худощавый спокойный человек по имени Генри Андерс. Предыдущей ночью он хорошо сражался с хищниками, хотя его решительность и была выше его меткости при стрельбе. Он принадлежал к тому типу людей, кого окружающие инстинктивно любили и кому доверяли – хорошая кандидатура на должность помощника, чьей работой будет проследить за решением множества мелких дел в лагере, пока Прентисс вместе с выбранным им вторым помощником занимался бы обороной лагеря и охотой.

– Не нравится мне это хмурое небо, – сказал Прентисс Андерсу. – Что-то назревает. Заставь всех колонистов приняться за работу по сооружению каких-нибудь укрытий как можно скорее.

– Через час или два все колонисты будут уже на новом месте, – ответил Андерс. – Правда, некоторым пожилым людям придется передвигаться медленно. Эта сила тяжести – она уже доводит некоторых из них до сердечного приступа.

– А как переносят эту силу тяжести дети?– спросил Прентисс.

– Что касается самых маленьких, а также грудных детей, то пока сказать что-либо определенное еще рано. Но дети от четырех лет и старше быстро устают и засыпают, а когда просыпаются, то как бы выскакивают из своего сонного состояния.

– Возможно, они в какой-то степени смогут адаптироваться к этой силе тяжести. – Прентисс подумал о том, что сказал ему утром Лэйк: «Так много из них таких молодых..., а когда ты молод, умирать всегда слишком рано».

– Возможно, Джерны совершили ошибку – возможно, детей землян не так легко убить, как они думали, – сказал Прентисс Андерсу. – И наша с тобой работа, как и работа всех колонистов, будет состоять в том, чтобы дать детям шанс доказать, что Джерны ошиблись.

Прентисс вновь вернулся в старый лагерь, проходя мимо места, где Джулия, девушка, ставшая приемной матерью Билли, готовилась к переходу в новый лагерь.

В этот день Прентисс видел Билли уже второй раз. В первый раз Билли еще не пришел в себя от горя и при виде своего дедушки не смог сдержать рыданий.

– Джерн ударил ее, – всхлипывая говорил мальчик, и его искаженное плачем лицо, задетое когтями хищника, вновь начало кровоточить. – Он причинил маме боль, а папы на было, а затем..., затем хищники убили ее...

Но ко времени второго прихода Прентисса у него уже было какое-то время осознать все происшедшее и поведение мальчика изменилось. Он, казалось, значительно повзрослел, выглядел почти мужчиной, оказавшимся на некоторое время в теле пятилетнего мальчика.

– Ну, вот мы и готовы, Билли, – говорила ему Джулия, поднимая свой скудный багаж и сумку Ирэн. – Бери своего плюшевого медвежонка и пойдем.

Билли подошел к медвежонку и нагнулся, чтобы поднять его. Затем он выпрямился и произнес что-то, напоминающее слово «нет». Он положил медвежонка обратно на землю, как бы прощальным жестом вытер пыль с его мордочки и с пустыми руками встал перед Джулией.

– Не думаю, что мне теперь захочется когда-нибудь играть с плюшевым медвежонком, – сказал он. – И я не думаю, что мне когда-нибудь вообще захочется играть.

Затем он зашагал рядом с Джулией, оставив медвежонка лежащим на земле и вместе с ним оставив навсегда слезы и смех детства.

***

Небо становилось все более хмурым и во второй половине дня с запада принесло грозовые тучи. Как группа Прентисса, так и группа Лэйка прилагали все усилия, чтобы завершить переход в новый лагерь до того, как разразится гроза. Постройка укрытий приобретала наибольшее значение и их делали из самых доступных материалов: веток деревьев, кустарника и того ограниченного количества брезента и одеял, что остались у Отверженных. Эти хижины были явно не лучшим средством защиты от непогоды, но у колонистов не было времени построить что-либо более надежное.

Казалось, прошло только несколько минут, а черные тучи, клубясь, уже проносились с невероятной скоростью над головой. Вместе с ними донесся глухой рев гнавшего их ветра, и в ответ на клич с высоты беспокойно зашевелился и ветер внизу, подобно некоему монстру, пробуждающемуся на зов своего собрата.

Прентисс уже понял, кого бы он хотел видеть своим вторым помощником. Он обнаружил его усердно трудящимся над строительством укрытий. Это был Говард Крэг, мужчина мощного телосложения и с лицом таким жестким и суровым, как будто оно было высечено из гранита. Именно Крэг пытался спасти Ирэн от хищников прошедшим утром, действуя в качестве оружия одним топором.

Прентисс лишь слегка знал его, а сам Крэг так и не знал, что Ирэн была дочерью Прентисса. Крэг был одним из полевых инженеров, которые должны были составить отряд геологической разведки на Афине. У него была жена, хрупкая блондинка, оказавшаяся прошедшей ночью самой первой жертвой Адской Лихорадки и оставившая ему троих маленьких детей.

– Мы ограничимся укрытиями, которые уже построили. – сказал Прентисс Крэгу. – У нас уйдет все оставшееся время, чтобы хорошо укрепить их от ветра. Помимо Андерса мне нужен еще один помощник. Ты мне подойдешь. Пошли несколько молодых и быстрых мужчин назад в старый лагерь нарезать из шкур убитых хищников кожаных ремней. Все части укрытий должны быть привязаны к чему-либо прочному. Посмотри, не сможешь ли ты найти несколько опытных рабочих, чтобы проверить, хорошо ли закреплены укрытия. И скажи Андерсу, что в укрытиях будут находиться только женщины и дети. Ни для кого другого там не будет места, и если какой-нибудь мужчина, невзирая на обстоятельства, вытеснит из хижины женщину или ребенка, я лично убью его.

– Тебе не следует беспокоиться, – ответил Крэг. Он свирепо и невесело улыбнулся. – Я с радостью позабочусь, чтобы таких инцидентов не было.

Прентисс проследил, чтобы запасы дров для сторожевых костров были наготове и их можно было зажечь, когда придет время. Он отправил всех часовых на свои посты, чтобы они могли там немного отдохнуть. С наступлением темноты отдыхать им уже совершенно не придется.

Прентисс встретил Лэйка в северной части своего лагеря, там, где он соединялся с лагерем группы Лэйка и выставлять сторожевые посты не было необходимости.

Лэйк сообщил ему, что, насколько позволяют обстоятельства, их лагерь готов будет встретить грозу примерно через час. К этому времени ветер, бушевавший в кронах деревьев, стал быстро крепчать, налетая на укрытия все более сильными порывами, и казалось сомнительным, чтобы гроза не разразилась еще в течение часа.

Но Лэйк все-таки получил свой час на подготовку, плюс еще полчаса сверх того. Затем сгустились сумерки, хотя солнце еще не зашло. Прентисс приказал зажечь все сторожевые костры, а всем женщинам и детям зайти в укрытия. Через пятнадцать минут после этого наконец разразилась гроза.

Она началась ревущими потоками холодного дождя. Вместе с началом дождя наступила полная темнота, а скорость ветра возросла до такой степени, что стали гнуться деревья. Прошел еще час, а ветер все усиливался, налетая на укрытия с такой силой, выдержать которую они были не в состоянии. Ремни из шкур хищников еще держались, но брезент и одеяла были разорваны на полоски, хлюпающие на ветру, подобно винтовочным выстрелам, перед тем, как их окончательно срывало ветром и уносило в ночную тьму.

Один за другим гасли сторожевые костры, а дождь все продолжался, становясь холоднее и под натиском ветра несясь почти параллельными земле струями. Женщины и дети сгрудились,. замерзшие и несчастные, под жалкой защитой полуразрушенных укрытий и ничего нельзя было сделать, чтобы им помочь.

К середине ночи дождь перешел в снегопад, в ревущую метель, через которую свет от фонаря Прентисса мог пробиться лишь на несколько футов, когда он делал обход лагеря. Он шагал тяжелой, усталой походкой, заставляя себя идти вперед. Он был уже не молод – ему исполнилось пятьдесят – и он слишком мало отдыхал накануне.

Он, конечно же, знал, что успешное руководство колонистами потребует гораздо больше жертв с его стороны, чем со стороны тех, кого он вел за собой. Он мог бы отказаться от ответственности и его личное благополучие от этого только бы выиграло. Он прожил на чужих планетах почти половину своей жизни; с винтовкой и ножом в руках он мог бы прожить, пока в итоге Рагнарок все таки не убил бы его, с гораздо меньшей затратой сил, чем требовалось от него как от лидера колонистов. Но такое поведение вызывало у него отвращение, было немыслимым. То, что он знал о выживании на враждебных человеку планетах, могло помочь выжить другим.

Поэтому он и принял на себя руководство колонистами, не терпя никаких возражений и не обращая внимания на то, что тем самым сокращает свой и так уже короткий период жизни на Рагнароке. Это был, как думал Прентисс, какой-то древний инстинкт, запрещавший отдельному индивиду стоять в стороне и тем самым способствовать гибели всего племени.

Еще через час снег прекратился, а ветер стих до монотонного завывания. Тучи поредели и разошлись в стороны, и из них выглянула гигантская звезда, заливая землю своим холодным, голубым светом.

Затем появились хищники.

Они предприняли ложные атаки на восточные и западные сторожевые линии, а затем провели массированное нападение на южную линию. Двадцати хищникам удалось растерзать охрану южной линии и прорваться в лагерь. Когда это произошло, по сторожевым линиям пронесся клич, заранее оговоренный на такие случаи Прентиссом:

– Резервные стрелки восточной и западной линий – сомкнуться!

Заглушая триумфальный, демонический вой хищников, в лагере раздавались вопли женщин, тонкий плач детей, крики и проклятия мужчин, пытавшихся сражаться с хищниками ножами и дубинками. Затем резервные стрелки – каждый третий часовой восточной и западной линий охраны – вбежали в лагерь, проваливаясь в снег и стреляя на ходу.

Хищники оторвались от своих жертв и набросились на охрану, оставив позади себя оседающую на землю женщину. У нее из перерезанной артерии струей била кровь, расплываясь темным пятном на освещенном звездным светом голубовато-белом снегу. Воздух был наполнен треском ружейных выстрелов и глухим свирепым рычанием хищников. Половине хищников удалось прорваться, оставив позади себя семерых мертвых стрелков. Другие хищники остались лежать на снегу там, где их настигли пули, а уцелевшие резервные стрелки поспешили назад к своим постам, перезаряжая на ходу винтовки.

Раненая женщина лежала на снегу и над ней склонился колонист с аптечкой первой помощи. Он выпрямился, покачал головой и присоединился к своим товарищам, осматривавшим остальные жертвы хищников.

Они не обнаружили раненых; все жертвы хищников были мертвы. Хищники убивали с беспощадной эффективностью.

– Джон!

Джон Чиара, молодой врач, торопливо подошел к Прентиссу. За покрытыми инеем стеклами очков его взгляд казался обеспокоенным. Усиливали это впечатление и покрытые коркой льда брови.

– Дрова намокли, – произнес он. – Мы сможем разжечь костры только через некоторое время. А к тому времени грудные младенцы могут замерзнуть до смерти.

Прентисс посмотрел на убитых хищников, лежащих на снегу, и кивнул на них Чиаре.

– Они теплые. Вынь из них внутренности и легкие.

– Зачем это...

Затем взгляд Чиары озарился пониманием, и он заторопился прочь, не задавая дальнейших вопросов.

Прентисс отправился дальше обходить сторожевые посты. Когда он вернулся, то увидел, что его приказ был выполнен.

Хищники, как и прежде, лежали на снегу, оскалив в предсмертном рычании свои свирепые пасти, но внутри их тел, в тепле, спали младенцы.

***

Хищники еще не раз нападали этой ночью, и когда взошло тусклое солнце, освещая своими лучами белую замерзшую землю, в лагере Прентисса насчитывалось пятьсот трупов: триста человек умерло от Адской Лихорадки и двести погибло при нападении хищников.

Пятьсот человек – и это только за одну ночь пребывания на Рагнароке.

Лэйк сообщил, что в его лагере погибло более шестисот человек.

– Надеюсь, – сказал он с горькой ненавистью, – что Джерны прошедшей ночью спали спокойно.

– Нам придется построить вокруг лагеря стену для защиты от хищников – мы не можем себе позволить тратить наши боеприпасы в таких количествах, как за прошедшие две ночи.

– При такой силе тяжести это будет изнурительной работой, – произнес Лэйк. – Нам придется соединить оба лагеря в один, чтобы, на сколько возможно, уменьшить периметр.

То же самое планировал сделать и Прентисс. Но предстояло решить с Лэйком один вопрос: в слившемся лагере не могло быть двух независимых лидеров.

Лэйк, наблюдая за Прентиссом, произнес:

– Думаю, мы сможем поладить. Чужие планеты – это скорее твоя профессия, чем моя. К тому же, согласно теории средних чисел, действующей на Рагнароке, вскоре из нас двоих останется кто-то один.

***

В тот день все колонисты переместились ближе к центру территории лагеря, и когда ночыо появились хищники, они обнаружили кольцо охраны и костров, через которые они могли пробиться, только понеся тяжелые потери.

Следующим утром солнце согрело землю и снег начал таять. Началась работа по возведению ограды. Она должна была быть не менее двенадцати футов высотой, чтобы хищники не могли перепрыгнуть через нее, и поскольку они обладали острыми когтями и могли взбираться по стене, как кошки, вершина ее должна быть увенчана рядом острых, наклоненных под углом вниз, кольев. Эти колья предполагалось укрепить в специально вырезанных гнездах и привязать ремнями из шкур хищников.

Деревья на большом расстоянии к востоку от лагеря были украшены гирляндами из обрывков брезента и материи, занесенных туда ветром. Группа мальчиков, защищаемая от хищников обычным отрядом охраны, была направлена для того, чтобы снять все это с деревьев. Все снятые куски материи, вплоть до мельчайшего лоскутка, были переданы женщинам, которые физически были не способны участвовать в возведении частокола. Они начали терпеливо сшивать обрывки и лоскуты материи в пригодные для употребления веши.

Первый отряд охотников отправился на промысел и вернулся с шестью рыжевато-коричневыми лесными козами с острыми рожками, величина каждой из них достигала размеров земного оленя.

Охотники доложили, что к лесным козам довольно трудно подкрасться, а, будучи припертыми к стенке, они становились опасными. Из-за незнания этого один охотник погиб, а второй был ранен.

Охотники принесли также нескольких грызунов, размером с кролика. Но они почти целиком состояли из лап, зубов и жесткого меха, а мясо их было практически несъедобным. Охотиться на этих животных было бы напрасной тратой и так очень ограниченного запаса боеприпасов.

На Pагнароке росло дерево с черной корой, которое экспедиция Дунбара окрестила «копьевидным деревом» из-за стройных и прямых веток. Его древесина была такой же твердой, как у орешника, и такой же упругой, как у кедра. Прентисс выявил двух колонистов, занимавшихся в качестве любителей стрельбой из лука, которые были уверены, что смогут изготовить эффективно действующие луки и стрелы из ветвей копьевидного дерева. Прентисс поручил им эту работу и дал нескольких человек в помощники.

***

Дни внезапно стали жаркими, а ночи еще продолжали оставаться морозными. Адская Лихорадка собирала свою постоянную безжалостную жатву. Колонисты нуждались в достаточно надежных убежищах, но тающий запас боеприпасов и ночные атаки хищников делали задачу возведения защитной ограды вокруг лагеря еще более настоятельной. Хижинам придется подождать.

Однажды вечером Прентисс отправился на поиски доктора Чиары и обнаружил его выходящим из одного из временных убежищ.

Внутри хижины лежал мальчик, лицо его пылало от жара Адской Лихорадки, а глаза казались слишком блестящими и слишком темными, когда он останавливал свой взгляд на лице матери, сидящей рядом с ним. Глаза ее были сухи, и она не произносила ни слова, глядя на своего сына, но крепко, в отчаянии, сжимала его руку, как будто могла таким образом помешать ему покинуть ее навсегда.

Прентисс пошел рядом с Чиарой и, когда хижина осталась позади, спросил его:

– Для мальчика нет никакой надежды?

– Никакой, – ответил Чиара. – Для тех, кто заболел Адской Лихорадкой, нет никакой надежды.

Чиара изменился за прошедшее время. Он уже не был тем плотным, жизнерадостным человеком, каким он был на «Констеллэйшн», чьи карие глаза улыбались миру сквозь толстые стекла очков и который смеялся и шутил, успокаивая своих пациентов и говоря им, что в скором времени у них все будет хорошо. Сейчас он был худым, а его лицо выглядело изможденным от постоянного беспокойства. Он был по-своему таким же храбрым человеком, как и те колонисты, что сражались с хищниками. Он работал дни и ночи напролет, чтобы победить ту разновидность смерти, которую нельзя было увидеть и против которой у него не было оружия.

– Мальчик умирает, – произнес Чиара. – Он сам это знает, и его мать знает тоже. Я сказал им, что лекарство, которое я дал мальчику, может помочь. Это было ложыо, попыткой хоть немного облегчить их участь до того, как наступит конец. Лекарство, которое я дал ему, было таблеткой соли – это все, что у меня есть.

И затем, с горечью, которой раньше Прентисс никогда у него не замечал, Чиара сказал:

– Ты называешь меня «доктором». Все меня так называют. А я не доктор – я всего лишь интерн, работающий первый год. Я стараюсь делать все, что в моих силах, но этого недостаточно – этого никогда не будет достаточно.

– То, чему тебе здесь предстоит научиться, не знает и не может научить тебя ни один земной доктор, – ответил ему Прентисс. Но тебе нужно время, чтобы научиться этому – и тебе нужны оборудование и лекарства.

– Если бы у меня были антибиотики и другие лекарства... Я хотел взять запас лекарств из корабельной аптеки, но Джерны не позволили мне этого сделать.

– Некоторые из растений на Рагнароке, возможно, смогли бы оказаться для нас полезными, если бы мы только смогли найти их. Я только что разговаривал по этому поводу с Андерсом. Он снабдит тебя всем, что у него имеется из оборудования и припасов для исследовательских работ; все, что может пригодиться в лагере для спасения человеческих жизней – в твоем распоряжении. Он зайдет в твою хижину сегодня вечером, чтобы узнать, что тебе нужно. Хочешь попытаться найти способ лечения?

– Да – конечно. – Во взгляде Чиары вновь вспыхнула надежда. У нас, может быть, уйдет много времени, чтобы найти, лекарство – возможно мы его никогда не найдем – но мне нужна помощь, чтобы я по крайней мере, попытался. Мне хочется, чтобы я был в состоянии, как когда-то прежде, сказать испуганному ребенку: «Прими это лекарство и утром тебе станет лучше» – и сознавать, что я сказал правду.

***

Ночные атаки хищников продолжались, а запас боеприпасов таял. Было налажено производство луков и стрел, но прежде чем колонисты научатся ими искусно пользоваться, должно было пройти определенное время. Тем временем работа по возведению ограды вокруг лагеря делалась со всей возможной скоростью. Никто не освобождался от работы по ее сооружению, даже если он был в состоянии только лишь подавать заостренные колья. Дети, даже самые маленькие, работали рядом со взрослыми мужчинами и женщинами. Работа становилась во много раз более изнурительной из-за полуторной силы тяжести. Люди с трудом передвигались во время работы, и даже ночью сила притяжения не прекращала своего воздействия. Колонисты проваливались в тяжелый сон, который не приносил настоящего отдыха и после которого они пробуждались усталыми и разбитыми. Каждое утро были, люди, которые не просыпались вообще, хотя их сердца были довольно крепкими для работы на Земле или Афине.

Тем не менее изматывающая работа была всеми признана необходимой. И Прентиссу не поступало никаких жалоб, пока однажды утром с ним не заговорил Питер Беммон.

Прентисс видел Беммона несколько раз на «Констеллэйшн»; это был крупный мужчина с расплывшимся, лицом, придающий большое значение своей должности второстепенного члена Совета Планирования Афины. Но даже на «Констеллэйшн» Беммон чувствовал, что заслуживал более высокого поста, и его льстивое и заискивающее отношение к начальству превращалось, за их спинами, в тайные нашептывания по поводу их недостатков.

Это его возмущение по поводу собственной судьбы приняло новую форму на Рагнароке, где до его прежнего положения никому не было никакого дела, и где незнание каких-либо ремесел или навыков охоты превращало его лишь еще в одного простого рабочего.

В тот день, когда Беммон бросил вызов Прентиссу и; усомнился в его мудрости как лидера колонистов, солнце палило особенно безжалостно. Беммон рубил и заострял колышки – эту работу поручил ему бывавший иногда снисходительным Андерс, когда Беммон стал настаивать, что находится на грани инфаркта от выполнения более тяжелой работы. Прентисс торопился и прошел бы мимо него, если бы Беммон не остановил его резким окриком:

– Эй, ты, остановись на минуту!

Беммон держал в руке топорик, но на земле лежал всего один готовый колышек; и лицо его было красным от злости, а не от напряжения. Прентисс остановился, думая, не напрашивается ли Беммон на сломанную челюсть, а тот тем временем подошел к нему.

– Как долго, – спросил Беммон хриплым от злости голосом, – ты думаешь, я буду терпеть это абсурдное положение?

– Какое положение?– спросил Прентисс.

– Эту идиотскую настойчивость в привлечении меня к физическому труду. Я единственный на Рагнароке член Совета Планирования Афины, и ты-то наверняка можешь понять, что эта толчея суетящихся людей, – Беммон указал на занятых тяжелым трудом мужчин, женщин и детей вокруг них, – может быть преобразована в действенный организованный рабочий отряд только благодаря умелому руководству. И тем не менее мои способности в этой области игнорируются, и меня принудили работать простым лесорубом!

Он злобно отшвырнул топорик на камни у своих ног, тяжело дыша от негодования и показывая своим видом, что бросает вызов Прентиссу.

– Я требую уважения, которого заслуживаю!

– Посмотри, – сказал Прентисс.

Он указал на группу людей, проходящих мимо них. Шестнадцатилетняя девушка согнулась почти пополам под тяжестью бревна, которое она несла на своих плечах, ее некогда миловидное лицо покраснело и покрылось потом. Следом за ней двое двенадцатилетних мальчиков волокли бревно еще больших размеров. За ними шли несколько маленьких детей; каждый из них нес столько заостренных колышков, сколько он мог унести на себе, даже если это был всего лишь один. Все они старались двигаться как можно быстрее; чтобы сделать как можно больше, и никто из них не жаловался, хотя они уже шатались от усталости.

– Итак, ты думаешь, что заслуживаешь больше уважения?– спросил Прентисс. – Эти дети работали бы усерднее, ecли бы ты отдавал им приказания, сидя в тени под деревом – ты этого хочешь?

Беммон поджал губы и на лице его отразилась ненависть. Прентисс перевел взгляд с единственного колышка, который Беммон выстругал за это утро на его белые, без единой мозоли руки. Он посмотрел на топорик, отброшенный Беммоном на камни, и на зазубрину, выбитую на его лезвии. Это был лучший из тех немногих топориков, что у них имелись...

– В следующий раз, даже если ты только затупишь топорик, я раскрою тебе им череп, – сказал он Беммону. – Подбери его и принимайся за работу. Я имею в виду по-настоящему. Или у тебя сегодня к вечеру будут кровавые мозоли на каждом пальце, или завтра пойдешь носить бревна. Ну, пошевеливайся!

То, что казалось Беммону его праведным гневом, тут же оставило его перед яростью Прентисса. Он наклонился, чтобы выполнить приказание, но лицо его по-прежнему искажала ненависть, и когда топорик вновь был у него в руках, он предпринял последнюю попытку угрозы:

– Настанет день, когда мы откажемся терпеть твои садистские проявления власти.

– Хорошо, – ответил Прентисс. – Каждый, кому не нравится мои стиль руководства, может попытаться изменить его – или попытаться заменить меня. Будем драться на ножах или дубинках, ружьями или сломанными топориками, Беммон – любым способом, какой ты выберешь, и в любое время, когда ты захочешь.

– Я... – Беммон перевел взгляд с топорика в своей наполовину поднятой руке на длинный нож на поясе Прентисса. Он сделал глотательное движение, кадык его конвульсивно дернулся, а рука с топориком неожиданно поникла.

– Я не хочу, драться – не хочу заменить тебя...

Он снова глотнул, и лицо его исказилось в тошнотворной попытке подобострастной улыбки.

– Я не собирался высказывать неуважение ни к тебе, ни к той хорошей работе, которую ты делаешь. Я приношу глубокие извинения.

Затем он заторопился прочь, как человек, стремящийся скрыться, и начал с удивительной скоростью рубить колья.

Но подобострастная улыбка не скрыла глухую ненависть и Прентисс понимал, что Беммон – это тот человек, который всегда будет его врагом.

***

Дни тянулись медленно, заполненные тяжелым рутинным трудом, но перегруженные мускулы постепенно укрепились, и сейчас уже колонисты двигались, затрачивая на это меньше усилий. На двадцатый день возведение стены было наконец закончено, и лагерь стал защищенным от хищников.

Но весенняя погода представляла собой безумное чередование жары, холода и бурь, и вследствие этого Адская Лихорадка по-прежнему каждый день собирала свою дань, а отдохнуть от изнурительного труда также не представлялось возможным. Нужно было как можно скорее построить хижины, надежно защищающие от непогоды.

Таким образом началась работа по сооружению хижин; люди работали, падая от усталости, иногда теряя всякую надежду, но не жалуясь, а только еще больше, чем обычно, проклиная Джернов.

Беммон больше не причинял беспокойства; Прентисс почти позабыл о нем, когда однажды вечером ему публично бросил вызов крупный угрожающего вида колонист по имени Хэггар.

– Ты как-то похвастался, что вступишь в схватку с любым, кто осмелится не согласиться с тобой, – громко заявил Хэггар. – Что ж, я готов. Мы будем драться на ножах, и прежде чем тебя похоронят этой ночью, я дам пинка твоим марионеткам и заменю их людьми, более компетентными для руководства нами. Мы покончим с ошибками авторитарности.

Прентисс заметил, что Хэггар с трудом выговорил последнее слово, как будто он его выучил совсем недавно.

– Буду рад оказать тебе услугу, – мягко сказал Прентисс. – Иди возьми нож. Нож у Хэггара уже был, с длинным лезвием, каким обычно пользуются мясники, и дуэль началась. Хэггар на удивление хорошо владел ножом, но у него не было специальной подготовки и боевого опыта, которыми обладали космические исследователи подобные Прентиссу. Хэггар был хорош, но недостаточно хорош.

Прентисс не стал его убивать. Он не стал бы испытывать по этому поводу каких-либо угрызений совести, но это было бы напрасной тратой такой необходимой рабочей силы. Он преподал Хэггару болезненный и кровавый урок, который изгнал из его головы вожделенное желание конфликта, и в то же время серьезно не покалечил его. Дуэль закончилась через минуту после того, как началась. Беммон, который был свидетелем брошенного Хэггаром вызова, проявляя при этом живой, интерес к происходящему, воспринял поражение Хэггара с волнением и тревогой. После этого случая Беммон стал особенно дружественно относиться к Прентиссу. Прентисс был уверен, хотя у него и не было доказательств, что именно Беммон подтолкнул простоватого Хэггара к тому, чтобы тот вызвал его на дуэль.

Если это и было так, зрелище того, что случилось с Хэггаром, должно быть, эффективно заглушило желание Беммона отомстить, потому что он стал почти образцовым рабочим.

***

Как и предсказывал Лэйк, они с Прентиссом хорошо сработались вместе. Лэйк спокойно принял отведенную ему вторую роль, будучи заинтересованным не столько в обладании властью, сколько в успешном выживании Отверженных. Только однажды он заговорил о капитуляции «Констеллэйшн»:

– Я знал, что в этом секторе пространства Рагнарок был единственной мало-мальски пригодной планетой. Мне пришлось приказать четырем тысячам людей отправиться, подобно овцам, к месту их возможной гибели, чтобы остальные четыре тысячи прожили свои жизни рабами. Это был мой последний поступок как офицера корабля.

Прентисс подозревал, что для Лэйка было невозможно подсознательно не винить себя за то, что его заставили сделать обстоятельства. Это было нелогично, но добросовестно относящиеся к своему делу люди очень часто бывали не совсем логичны в своем понимании чувства ответственности.

У Лэйка было двое помощников: добродушный рыжеволосый мужчина по имени Бен Барбер, который был бы фермером на Афине, но из которого вышел хороший заместитель руководителя на Рагнароке; и гибкий, с кошачьими движениями, колонист Карл Шредер.

Шредер утверждал, что ему двадцать четыре года, но даже несмотря на шрамы на лице, ему нельзя было дать больше двадцати одного года. Он часто, даже слишком часто, улыбался. Прентисс видел раньше такие улыбки. Шредер принадлежал к тому типу людей, которые могли улыбаться, убивая человека, – и он, возможно, не раз совершал подобное.

Но если Шредер и был прирожденным бойцом и, возможно, убийцей, то эти свои качества он применял исключительно против хищников. Он был правой рукой Лэйка: меткий стрелок и совершенно без чувства страха.

Однажды вечером, после того как Лэйк дал Шредеру инструкции в отношении работы на следующий день, Шредер ответил ему с полунасмешливой улыбкой:

– Я прослежу, чтобы это было выполнено, Командор второго ранга.

– Не нужно «Командора», – сказал Лэйк. – Я – и все мы оставили наши ранги, титулы и почести на «Констеллэйшн». Прошлое, для нас мертво.

– Понимаю, – сказал Шредер. Улыбка погасла на его лице, и он спросил, заглядывая в глаза Лэйку. – А как насчет наших прошлых бесчестий, позоров и тому подобного?

– Они также остались на «Констеллэйшн», – ответил Лэйк. – Если кто-либо захочет бесчестья, ему придется заслужить его снова.

– Это кажется справедливым, – заметил Шредер. – Это кажется настолько справедливым, насколько можно пожелать.

Он отвернулся, и Прентисс увидел то, чего он раньше не замечал: черные волосы Шредера были светло-каштановыми у самых их корней. Этот цвет волос больше подходил его бледному лицу, и именно такого цвета волосы были у человека по имени Шредер, разыскиваемого полицией на Венере.

Волосы можно покрасить, удостоверения личности подделать – но во все это Прентисс не хотел совать свой нос, пока Шредер не давал ему для этого оснований. Несмотря на свою молодость, Шредер был безжалостным и опасным человеком, но иногда в критический момент люди подобного типа проявляли большее чувство долга, чем те кроткие люди, набожно говорившие об уважении к Обществу, которые боялись встретить опасность и защитить то самое общество и людей, которых они так уважали на словах.

***

На одиннадцатую ночь после завершения возведения стены к ней подошел одинокий хищник. Он подкрался бесшумно, глухой ночью и сумел достать до кожаных ремней, крепящих заостренные колья, и разорвать их, а затем выдернуть колья из гнезд. Его заметили, когда он вытаскивал третий кол – что позволило бы ему проникнуть через образовавшийся проход – и выстрелили. Хищник упал, но ему удалось скрыться в лесу, шатающемуся и истекающему кровью.

На следующую ночь ограда была атакована дюжинами хищников, которые начали одновременно вытаскивать заостренные колья точно таким же образом, как это делал хищник предыдущей ночью. Их атака была отбита с тяжелыми потерями с обеих сторон и пугающе большим расходом драгоценных боеприпасов.

Не было никакого сомнения по поводу того, как стая хищников научилась вытаскивать колья: это знание передал им перед своей смертью одинокий хищник. Было сомнительно, чтобы хищники обладали разговорным языком, но какие-то средства общения у них наверняка были. Они держались вместе и были достаточно разумны, находясь где-то на полпути между собакой и человеком.

Хищники могли стать еще более грозным врагом, чем предполагал Прентисс.

Вытащенные колья на следующий, день были заменены другими, привязанными более прочно. Лагерь вновь был защищен от хищников – но только пока вооруженная охрана патрулировала вдоль стены и убивала нападающих хищников в тот короткий промежуток времени, пока те вытаскивали колья.

В тот день отряды охотников понесли необычайные потери от нападающих хищников, и вечером, когда часовые патрулировали ограду, Лэйк сказал Прентиссу:

– Хищники чертовски настойчивы. Дело не в том, что они голодны – они убивают нас не для того, чтобы поедать. У них нет причин убивать нас – они нас просто ненавидят.

– У них есть причина, – ответил Прентисс. – Они делают то же, что и мы: борются за выживание.

Светлые брови Лэйка вопросительно изогнулись.

– Хищники – властелины Рагнарока, – начал объяснять Прентисс. Они завоевывали место на верхней ступени иерархической лестницы, так же, как человек делал это на Земле, пока не стали хозяевами всего живого на этой планете, даже единорогов и болотных пресмыкающихся. А теперь появились мы, и они достаточно смышленые, чтобы понять, что мы сами привыкли быть господствующим видом. На одной планете не может быть двух господствующих видов – и они это знают. Люди или хищники – в конце концов кто-то должен уступить.

– Я думаю, ты прав, – сказал Лэйк. Он посмотрел на часовых, каждый четвертый из которых был вооружен только луком и стрелами, обращаться с которыми профессионально у них не было времени научиться.

– Если мы и выиграем битву за превосходство, на это уйдет много времени, может быть, целые столетия. А если выиграют хищники, это произойдет не позднее, чем через год или два.

***

Гигантская голубая звезда, второй компонент двойного солнца Рагнарока, быстро увеличивалась в размерах, с каждым утром появляясь на небе все раньше и раньше своего желтого собрата. Когда наступит лето, голубая звезда превратится в такое же жаркое солнце, как и желтое, а Рагнарок окажется как раз между ними. Желтое солнце будет обжигать землю днем, а голубое солнце будет опалять ее ночью, которую и ночью-то будет трудно назвать. Затем наступит короткая осень, за которой последует долгая, морозная зима, когда желтое солнце будет светить далеко на юге бледным и холодным светом, а голубое солнце снова превратится в звезду, находящуюся на расстоянии в двести пятьдесят миллионов миль и невидимую за холодным желтым солнцем. Приступы Адской Лихорадки сократились с завершением строительства жилищ, но все равно ее жертвы умирали каждый день. Чиара и его помощники работали с непоколебимым упорством в поисках лекарства от Лихорадки, но лекарство, если таковое и было, ускользало от них. Кладбище уже насчитывало сорок рядов могил, по сорок в ряду, и с каждым днем их количество увеличивалось. Для всех колонистов становился очевидным мрачный факт: они быстро вымирали, а ведь еще предстояло увидеть Рагнарок в худшие времена года. Древние инстинкты сохранения рода заявили о себе, и среди молодых колонистов состоялись свадьбы. Джулия была одной из первых, вышедших замуж. Однажды вечером она остановилась поговорить с Прентиссом. Она все еще носила красную юбку, теперь уже выгоревшую и залатанную, но сейчас лицо ее выглядело усталым и задумчивым, и на нем уже не было прежнего дерзкого выражения.

– Правда ли, Джон, – спросила она, – что только немногие из нас смогут здесь иметь детей, и что большинство из тех, кто решится иметь детей, при этой силе тяжести, умрут во время беременности или при родах.

– Это действительно так, – ответил Прентисс. – Но ты ведь знала об этом, когда выходила замуж.

– Да... я знала это. – Она помолчала некоторое время. – Всю свою жизнь я только и делала, что развлекалась и поступала исключительно по своему желанию. Я не нужна была человеческой расе и мы оба сознавали это. Никто из нас теперь не должен отдаляться от остальных или бояться чего бы-то ни было. Если мы будем эгоистичными и боязливыми, наступит время, когда последний из нас умрет, и ничто на Рагнароке не будет напоминать, что мы когда-то были здесь. Я не хочу, чтобы все закончилось подобным образом. Я хочу, чтобы после того, как мы уйдем, здесь остались жить дети. Поэтому я и хочу попытаться родить ребенка. Я не боюсь и никогда не испугаюсь этого.

Прентисс сразу не ответил и она сказала почти застенчиво:

– Я думаю, что, говоря подобные слова, я кажусь несколько глуповатой.

– Ты говоришь прекрасные и мудрые слова, Джулия, – ответил Прентисс, – и именно этих слов я и ждал от тебя.

***

Весна была в разгаре, и вся растительность с удивительной быстротой распускалась и расцветала, как будто инстинктивно знала, каким коротким окажется время для роста и воспроизводства, прежде чем придет коричневая испепеляющая смерть лета. В один из дней хищники неожиданно исчезли, последовав за весной на север, и в течение недели люди могли спокойно ходить и работать за оградой, без охраны вооруженных часовых.

Затем появилась новая опасность, которую колонисты не ожидали: единороги.

... Стена ограды осталась позади них сине-черным прямоугольником, а голубая звезда светила с яркостью десятка лун, наполняя леса голубыми тенями и лазурным светом. Прентисс и сопровождающий его охотник шли несколько впереди двух стрелков, стараясь держаться залитых звездным светом полян и прогалин.

– Это произошло на другом краю вон той рощи деревьев, – тихо сказал охотник. – Фред отправился захватить вторую половину туши убитой нами лесной козы. Он не должен был отсутствовать больше десяти минут – а прошло уже больше часа.

Они обогнули рощицу. Вначале казалось, что перед ними не было ничего, кроме пустой, поросшей травой поляны. Затем они увидели нечто лежащее на земле, не более чем в двадцати футах перед ними.

Это было – когда-то – человеком. Он весь был изломан и растоптан, превращен в чудовищное, бесформенное месиво, и что-то оторвало у него обе руки.

На мгновение наступила мертвая тишина, а затем охотник прошептал:

– Как это могло произойти?

Ответ послышался в диком пронзительном визге и топоте раздвоенных копыт. Бесформенная тень вблизи деревьев превратилась в чудовищную атакующую массу; в животное, похожее на гигантского серого быка, восьми футов ростом, с оскалившейся клыками головой вепря и единственным рогом, на котором по всей его искривленной поверхности играли отблески звездного света.

– Единорог! – выкрикнул Прентисс и рывком вскинул винтовку.

Раздался треск выстрелов. Единорог пронзительно и яростно взвизгнул и налетел на охотника, поддев его рогом и отбросила футов на тридцать в сторону. Один из стрелков упал под копытами единорога, издав крик, который тотчас же прекратился.

Единорог пропахал глубокие борозды в дерне, разворачиваясь в сторону Прентисса и второго стрелка не поворачиваясь, как это делают четвероногие животные Земли, а встав на дыбы и провернувшись на задних ногах. Он вознесся над ними как башня; кончик его рога был не менее чем в пятнадцати футах от земли, а копыта описывали кругообразные движения, подобно большим дубинкам.

Прентисс выстрелил снова, надеясь попасть в уязвимое место; мгновением позже раздался выстрел его спутника.

Выстрелы достигли цели. Единорогу удалось развернуться, но он рухнул, ударившись о землю и сотрясая ее своим громадным весом.

– Мы достали его! – вскричал стрелок. – Мы...

Единорог попытался приподняться и издал пронзительный вопль; клич этот ушел в ночь, подобно звуку трубы. Затем он снова опустился на землю и затих, в то время как эхо его клича все еще отдавалось в близлежащих холмах.

С востока послышался ответный трубный глас; затем такие же звуки послышались с южной и северной сторон. Вскоре послышался низкий приглушенный гул – это был топот, казалось, тысяч копыт.

Лицо стрелка стало мертвенно-бледным в голубом свете звезды.

– Сюда мчатся другие единороги – нам нужно бежать!

Он повернулся и побежал к видневшейся вдали стене ограды.

– Не туда! – тоном резкого приказа крикнул Прентисс. – Не беги к ограде.

Стрелок продолжал бежать, казалось, ничего не слыша в охватившей его панике. Прентисс еще раз окликнул его:

– Не беги к ограде – ты приведешь к ней единорогов!

И вновь стрелок не услышал его.

Единорогов уже было видно невооруженным глазом, они мчались со всех сторон – с севера, востока и юга, грохотанье их копыт перерастало в настоящий гром, заполнивший собой все ночное пространство. Бегущий к стене стрелок мог лишь слегка опередить их, а когда единорога достигнут ограды, они промчатся сквозь нее, как если бы она была сделана из бумага. После этого в течение некоторого времени лагерная площадка за оградой будет заполнена пылью, будет слышен визг носящихся вокруг, атакующих единорогов и стоны умирающих людей. У колонистов внутри ограды не будет никаких шансов спастись. Через пару минут все будет кончено, а последний ребенок будет обнаружен среди обломков хижин и растоптан насмерть на окровавленной земле.

Через пару минут человечество на Рагнароке перестанет существовать.

Ему оставалось сделать только одно.

Прентисс опустился на одно колено, дав упор рукам, и поймал в прицел винтовки спину бегущего человека. Он нажал на спуск, и вместе с треском выстрела почувствовал отдачу в плечо.

От удара пули бегущего развернуло, и он упал на землю. Он повернулся, пытаясь подняться и посмотреть назад, на его бледном лице застыло выражение неверия в происшедшее.

– Ты застрелил меня. – его голос прозвучал как обвинение.

Затем он упал и лежал неподвижно.

Прентисс повернулся лицом к набегавшим единорогам и взглянул в направлении близлежащей рощи. Он увидел то, что и так уже знал: деревья в ней были молодые и слишком низкие, чтобы в них можно было скрыться. Ему некуда было бежать, и негде было спрятаться.

Ему ничего не оставалось, как ждать; ничего не оставалось, как стоять под голубым звездным небом и наблюдать, как дьявольское стадо мчится на него и подумать в последний момент своей жизни о том, как быстро и неожиданно смерть может настичь человека на Рагнароке.

***

Единороги держали Отверженных пленниками за своей собственной оградой остаток ночи и весь следующий день. Лэйк видел, как Прентисс застрелил своего спутника и наблюдал за тем, как стадо единорогов расправилось с Прентиссом и растоптало мертвого стрелка.

Он уже отдал приказ разложить небольшие костры по всему внутреннему периметру стены, когда единороги остановились, чтобы разорвать на куски свои жертвы. Они победоносно хрюкали и визжали под хруст человеческих костей в зубах собратьев; затем части тел были отброшены в сторону.

Костры были зажжены, и в них были положены зеленые ветви, чтобы они как можно дольше тлели и дымились. Затем единорога подошли ближе к стене, и все колонисты скрылись в своих хижинах.

Лэйк уже отдал свой последний приказ: «Должна соблюдаться абсолютная тишина до тех пор, пока не уйдут единороги; тишина, которая в случае необходимости будет устанавливаться кулаком или дубинкой».

Когда наступило утро, единорога все еще стояли за оградой. Нельзя было вновь разжигать костры – вид человека, перемещающегося внутри изгороди заставит все стадо ринуться на лагерь. Медленно тянулись часы, дым от затухающих костров едва тянулся тонкими струйками. Единорога осмелели и становились все более подозрительными, подходя к самой стене и заглядывая в щели между бревнами.

Солнце уже садилось, когда один из единорогов издал трубный звук; звук этот отличался от призыва к бою. Стадо вскинуло свои головы, прислушиваясь, затем развернулось и потрусило прочь. Через несколько минут все стадо скрылось из виду в лесу, двигаясь в северном направлении.

Лэйк подождал, пока не удостоверился, что единороги окончательно ушли. Затем он дал сигнал отбоя и поспешил к южной части ограды, посмотреть на противоположную сторону бесплодной долины, втайне надеясь, что не увидит того, что ожидал там увидеть.

Подошел Барбер и остановился позади него, вздохнув с облегчением:

– Едва пронесло. Это очень трудно – заставить столько людей час за часом соблюдать абсолютную тишину. Особенно детей – ведь они не понимали происходящего.

– Нам придется покинуть это место, – сказал Лэйк.

– Покинуть?– переспросил Барбер. – Мы можем настолько укрепить ограду, что она сдержит натиск единорогов.

– Посмотри на юг, – сказал ему Лэйк.

Барбер последовал этому совету и увидел то, что уже заметил Лэйк – широкое, низкое облако пыли, медленно двигающееся в их направлении.

– Еще одно стадо единорогов, – объяснил Лэйк. – Джон не знал, что они мигрируют – экспедиция Дунбара пробыла здесь недостаточно долго для того, чтобы выяснить это. Мимо нас будет постоянно проходить одно стадо за другим, а у нас нет времени, чтобы укрепить ограду. Нам нужно покинуть это место сегодня же ночью.

К уходу из лагеря были сделаны приготовления; они состояли главным образом из того, чтобы обеспечить каждого колониста таким запасом пищи и других припасов, какой он или она смогут унести. При полуторной силе тяжести это было не очень много.

Они вышли, когда взошла голубая звезда. Цепочкой они прошли через северные ворота, и замыкающий закрыл их за ними. Среди колонистов почти не было слышно разговоров. Некоторые из них обернулись, чтобы последний раз взглянуть на то, что было их единственным домом на Рагнароке; затем все они вновь устремили свои взоры вперед, на северо-запад, где низкие холмы у подножия плато могли предложить им приют и убежище.

Они нашли свой приют уже на второй день – горный хребет из известняка; изрешеченный пещерами. Тотчас же назад был отправлен отряд мужчин, чтобы перенести в их новый дом пищу и припасы, оставленные в лагере.

Они возвратились и доложили, что стадо единорогов разрушило ограду и превратило их бывшие жилища в развалины. Большая часть провизии и припасов была уничтожена.

Лэйк еще дважды посылал их обратно, чтобы принести все, вплоть до последнего кусочка погнутого металла или лоскута материи. В будущем все это могло пригодиться.

***

Сеть пещер была достаточно протяженной и могла разместить в несколько раз большее число людей, чем их осталось у колонистов. Пещеры, находящиеся в глубине, не могли быть пригодны для жилья без системы вентиляции, но и пещер, находящихся сразу у поверхности, было более чем достаточно. Сразу же была начата работа по очистке их от валяющихся обломков камней; были укреплены потолки и выровнены полы. Неподалеку от пещер из скалы вытекал родник, а сам подход к пещерам был таким узким и крутым, что единорога могли бы взобраться по нему только с большими трудностями и поодиночке. А если бы они и взобрались на естественный уступ перед пещерами, их размеры не позволили бы им проникнуть внутрь и они смогли бы лишь стоять у входа, представляя собой отличные мишени для находящихся внутри лучников.

Задача придать пещерам жилой вид была возложена на Андерса, его рабочую силу составляли почти полностью женщины и дети. Лэйк отправил Барбера вместе с небольшим отрядом мужчин на разведку, понаблюдать за лесными козами и выяснить, какими растениями они питаются. А затем путем экспериментирования установить, могут ли люди употреблять в пищу эти растения без риска для здоровья.

С приходом лета значительно увеличится необходимость в соли. Находясь однажды в пустыне, Лэйк пробыл без соли две недели и испытал, что это такое, и сейчас сомневался, смогут ли они выжить без нее, когда наступит жара. Все отряды охотников, так же как и группа Барбера, получили приказ обследовать залежи полезных ископаемых, могущих содержать соль, а также речки и пруды, имеющие отложения белого цвета по берегам.

Отряды охотников имели первостепенное значение для колонистов, а сейчас они уже подошли к пределам своей выносливости. Каждый мужчина, физически способный следовать за ними, сопровождал их. Те, кто не могли убить дичь, могли, по крайней мере, отнести ее к пещерам Времени оставалось очень мало; уже уменьшилось количество единорогов, а лесные козы перебирались все дальше и дальше на север.

По истечении двадцати дней Лэйк отправился на поиски Барбера и его группы, обеспокоенный столь долгим их отсутствием. Их миссия была такой же опасной, как и любая охотничья экспедиция. До сих пор не было доказательств, что люди и обитатели Рагнарока были настолько похожи, чтобы гарантировать, что пища одних не станет ядом для других. Тем не менее эта миссия была крайне необходимой; одно сушеное мясо могло вызвать ряд болезней от недостатка витаминов в летний период; предотвратить это могли помочь сушеные растения и фрукты.

Когда Лэйк обнаружил отряд Барбера, то увидел его самого лежащим под деревом, бледного и слабого, но уже приходящего в себя после недавнего эксперимента.

– Вчера я был подопытным кроликом, – объяснил Барбер. – Мы обнаружили маленькие, пурпурного цвета ягоды, которые иногда пощипывают лесные козы, возможно, получая из них какой-то витамин или что-нибудь в этом роде. Думаю, что я съел их слишком много, потому что я получил такую нагрузку на сердце, как будто меня лягнул мул.

– А что-нибудь внушающее надежду удалось обнаружить?– спросил его Лэйк.

– Мы обнаружили четыре вида растений, являющихся таким сильным слабительным средством, о котором не приходилось даже мечтать. А также небольшой серебристый папоротник, по вкусу напоминающий ванильные конфеты, который уже после третьего глотания парализует намертво. Проходит не меньше часа, прежде чем ты придешь в себя. Что же касается хороших новостей, то мы нашли три различных вида растений, которые, кажется, можно употреблять в пищу. Мы выкапываем их и сушим, развешивая на деревьях.

Лэйк попробовал на вкус эти съедобные растения и нашел, что они чем-то напоминают шпинат. Существовала вероятность, что в них могли содержаться необходимые витамины и минералы. Поскольку все отряды охотников питались исключительно мясом, ему придется показать им все эти съедобные растения, чтобы они знали, что следует есть, если кто-либо из них почувствует нехватку витаминов.

Лэйк передвигался один, навещая различные охотничьи отряды и находя подобные путешествия с каждым днем все более безопасными, поскольку единороги к тому времени почти совсем исчезли. Такая безопасность его не радовала; это означало, что последняя дичь уйдет на север задолго до того, как они заготовят достаточное количество мяса.

Ни один из охотничьих отрядов не мог похвастаться хорошей охотой. Лесные козы, и в лучшие для охотников времена бывшие быстрыми и неуловимыми, исчезали из окрестностей пещер вместе с единорогам!. Был израсходован последний патрон, а лучники, хотя и постепенно наращивали свое мастерство, все еще были далеки от идеала. Единороги, которые должны были стать основным источником мяса для колонистов, были неуязвимы для стрел, если только им не стреляли с короткого расстояния в шею, сразу за основанием черепа. А находясь вблизи единороги неизменно бросались в атаку и уже не представляли собой уязвимой мишени.

Лэйк долго и с трудом взбирался по южному склону плато и наконец достиг вершины. Плато было безлесным, плоским, зеленым плоскогорьем, простирающимся на север, насколько хватало глаз. Горная гряда, все еще кое-где покрытая снегом, лежала примерно в сотне миль к северо-западу; на таком расстоянии она выглядела белой, низко нависшей тучей почти у самого горизонта. Никакие другие горы или холмы не портили бесконечную перспективу высокогорья.

Трава здесь была густой, и повсюду текли небольшие ручейки, образовавшиеся из недавно растаявшего снега. Для травоядных Рагнарока эта земля была раем, но для человека это было суровое, запретное место. На такой высоте воздух был настолько разреженным, что даже небольшие физические усилия заставляли бешено колотиться сердце и мучительно работать легкие. Работа в течение длительного времени была совершенно невозможной.

Казалось маловероятным, что на такой высоте люди смогут охотиться и подвергаться риску нападения единорогов, но, тем не менее, два отряда охотников шли впереди него. Один из отрядов возглавлял мрачноватый Крэг, второй – бесшабашный Шредер, и в оба отряда были отобраны только самые молодые и сильные мужчины среди Отверженных.

Однажды ранним утром Лэйк обнаружил Шредера ведущим своих охотников к небольшому стаду лесных коз. Между охотниками и козами паслись два единорога, и охотники старались подойти к ним с подветренной стороны. Шредер заметил Лэйка и пошел ему навстречу.

– Рады приветствовать вас на нашей захватывающей дух земле, – приветствовал Лэйка Шредер. – Как дела у остальных охотничьих отрядов?

Шредер выглядел изможденным, и в его гибких, кошачьих движениях угадывалась усталость. Его бакенбарды представляли собой неухоженные заросли рыжей щетины, а поперек одной из скул виднелся безобразный шрам от наполовину зарубцевавшейся раны. Еще одна рваная рана была у него на руке, а одно ухо было помятым. Он напоминал Лэйку иссеченного боевыми шрамами кота, который никогда, до тех пор пока он жив, не откажется от радости схваток и опасностей.

– Пока что, – ответил Лэйк, – ваши с Крэгом отряды – единственные, кому удалось закрепиться на плато.

Он расспросил Шредера о том, насколько успешной была охота, и выяснил, что его отряд оказался значительно удачливее остальных, благодаря тому, что убил трех единорогов по методу, придуманному самим Шредером.

– Поскольку лучники, чтобы убить единорогов должны находиться сбоку от них, – стал объяснять Шредер, – достаточно кому-нибудь выступить в роли приманки и бежать от единорогов между спрятавшимися лучниками. Если единорогов не более одного-двух и если человеку-приманке не приходится бежать слишком далеко, и если лучники не промахнутся – тогда все это отлично срабатывает.

– Судя по твоему потрепанному виду, – сказал Лэйк, – ты, должно быть, постоянно выступал в роли приманки.

– Ну... – пожал плечами Шредер. – Это ведь была моя идея.

– Мне пришел на ум, другой способ подобраться к единорогам для стрельбы с близкого расстояния, – сказал Лэйк. – Возьмите шкуру лесной козы, придайте ей, насколько возможно, первоначальную форму, поместите внутрь нее лучника, чтобы он мог изобразить пасущееся животное, и он подойдет к единорогам на необходимое для выстрела расстояние.

– Единороги, возможно, так никогда и не заподозрят, откуда в них летят стрелы, – сказал он в заключение. – Но с другой стороны, они могут и распознать обман.

– Я испытаю этот способ до конца дня, вон на тех двух единорогах, – сказал Шредер. – На такой высоте и при такой силе тяжести мой собственный метод несколько трудноват.

В нескольких милях дальше на запад Лэйк обнаружил Крэга и его людей; все были такие же исхудалые и заросшие щетиной, как и Шредер.

– Адская работа, – сказал Крэг. – Кажется, что каждый раз, когда мы замечаем лесных коз, между нами как из-под земли появляется дюжина единорогов. Если бы только у нас были винтовки для единорогов.

Лэйк рассказал ему о своем плане скрываться под шкурами лесных коз и о системе приманок, используемой Шредером.

– Возможно, нам не придется воспользоваться методом Шредера, – ответил Крэг. – Посмотрим, как сработает второй способ – вначале я испробую его.

Но ему так и не пришлось проверить на практике этот способ. Меньше чем через час после разговора вернулся один из охотников, помогавший сушить мясо и относить его в пещеры, и сообщил, что лагерь поразила внезапная странная болезнь, уносящая ежедневно до сотни жертв. Доктор Чиара, сам свалившийся от переутомления после многочасовой борьбы за жизни больных, был уверен, что болезнь вызвана витаминной недостаточностью. Болезнь поразила Андерса, и он лежал совершенно беспомощный, а руководство лагерем принял на себя Беммон. Он установил дневные трудовые нормы для тех, кто еще держался на ногах, и отказался принимать во внимание рекомендации Чиары относительно лечения болезни.

Лэйк проделал обратный путь к пещерам за долю того времени, которое ушло у него, чтобы достичь плато. Он шел, пока не падал с ног от усталости, и затем отдыхал не более часа или двух. Спускаясь с плато, он заметил лагерь Барбера и свернул к нему, чтобы передать приказ немедленно отправить в пещеры запас заготовленных растений.

Когда Лэйк дошел наконец до пещер, он нашел половину колонистов лежащими в постелях, а вторую половину апатично передвигающимися по лагерю, с трудом выполняющие данные им Беммоном поручения. Андерс был в тяжелом состоянии, слишком слабым, чтобы передвигаться, а доктор Чиара умирал.

Лэйк присел на корточках у ложа из соломы, на котором лежал Чиара, и понял, что тот был в безнадежном состоянии. На бледном лице и в глазах Чиары была видна тень предвидения собственного конца.

– Наконец-то я понял, что это было, – слова Чиары были очень тихими, их почти не было слышно, – и я сказал Беммону, что нужно сделать. Это витаминная недостаточность с осложнениями, вызванными силой тяжести и превратившаяся в форму, неизвестную на Земле.

Он замолчал, чтобы отдышаться, а Лэйк продолжал молча ждать.

– На Земле известны болезни, вызванные витаминной недостаточностью, – бери-бери, пеллагра... Но ни одна из них не является в такой степени опасной и не действует так быстро. Я сказал Беммону распределить на всех колонистов фрукты и овощи. Нужно поторопиться – или будет слишком поздно.

Снова он замолчал, чтобы передохнуть; последние следы румянца исчезли с его лица.

– А как же в отношении тебя? – Лэйк задал этот вопрос, уже зная заранее ответ.

– Для меня... уже слишком поздно. Я думал, что дело в вирусах – я должен был раньше увидеть очевидное. Совсем как...

Губы его слегка дрогнули, и Чиара из мертвого прошлого в последний раз улыбнулся Лэйку – совсем как глупый студент-медик. Стало ясно, что наступил конец и внезапно в пещере стало очень тихо. Лэйк поднялся, чтобы выйти, и проговорил слова, которые Чиаре уже никогда не суждено было услышать:

– Нам очень тебя будет не хватать, Доктор.

Лэйк нашел Беммона в пещере, где хранились пищевые запасы, наблюдающего с начальственным видом за работой двух подростков. Сам Беммон и пальцем не пошевельнул, чтобы им помочь. Увидев Лэйка, он заторопился ему навстречу. На лице его появилась льстивая, заискивающая улыбка.

– Я рад, что ты вернулся, – проговорил он. – Мне пришлось принять руководство на себя, когда заболел Андерс, а у него все было в таком беспорядке! Я работал день и ночь, чтобы исправить его ошибки и вновь направить работу в нужное русло.

Лэйк взглянул на двух подростков с изможденными лицами, которые воспользовались случаем, чтобы передохнуть. Они устало облокотились о тяжелый деревянный стол, который Беммон заставил их передвигать. Начинающаяся болезнь сделала тусклым их взгляд, и они смотрели на Лэйка с молчаливой мольбой.

– Ты выполнил приказ Чиары? – спросил Лэйк Беммона.

– А... нет, – ответил Беммон. – Мне показалось лучше проигнорировать его.

– Почему? – спросил Лэйк.

– Давать фрукты и овощи людям, уже умирающим, было бы бессмысленной тратой нашего и так очень небольшого запаса. Боюсь, – на лице его вновь появилась заискивающая улыбка, – что мы позволили доктору проявлять власть, на которую он не имел права. Он в действительности не больше чем студент-медик, а его диагнозы в большинстве своем – только догадки.

– Он умер, – решительным тоном произнес Лэйк – а его последний приказ будет выполняться.

Он перевел взгляд с двух усталых подростков на Беммона, сопоставляя их худобу и усталость с выпирающим брюшком и свисающим двойным подбородком Беммона.

– Сюда я пришлю Уэста, – сказал Лэйк Беммону, – ты же пойдешь со мной. Из всех находящихся здесь колонистов в добром здравии остались, кажется, только ты и я, и работы нам предстоит очень много.

Раболепное выражение исчезло с лица Беммона.

– Понимаю – сказал он, – сейчас, когда я навел порядок в неразберихе, устроенной Андерсом, ты передаешь власть другому своему фавориту, а меня понижаешь опять до простого чернорабочего?

– Установка трудовых квот для больных и умирающих людей не является наведением порядка и хорошей организацией труда, – ответил Лэйк. Он обратился к двум подросткам: – Идите оба и отлежитесь. Уэст найдет кого-нибудь другого.

Затем он вновь повернулся к Беммону:

– Пойдем со мной. Мы оба будем работать чернорабочими.

Они подошли к пещере, в которой обитал Беммон. В нее как раз входили двое ребят, неся охапки сухой травы для ложа Беммона. Передвигались они медленно, с большим трудом. Так же, как и у подростков в складе пищевых запасов, их тусклые взгляды говорили о начинающейся болезни.

Лэйк остановился, пристально всматриваясь в полумрак пещеры, чтобы удостовериться в том, что, как ему показалось, он там увидел. И действительно, Беммон сбросил шкуры хищников со своей лежанки и на их месте оказались мягкие шерстяные одеяла – возможно, последние незалатанные одеяла, имевшиеся у Отверженных.

– Возвращайтесь в свои пещеры, – приказал Лэйк мальчикам. – Ложитесь в постели и отдыхайте.

Затем он посмотрел на Беммона. Тот отвел взгляд в сторону, отказываясь взглянуть в глаза Лэйку.

– Те немногие одеяла, которые у нас остались, – сказал Лэйк, предназначены для самых маленьких детей, в первую очередь грудных.

Он говорил невыразительным голосом, но кулаки его непроизвольно сжались. – Ты тотчас же вернешь одеяла и будешь спать на шкурах зверей, как делают все мужчины и женщины. А если тебе понадобится сухая трава для матраса – будь добр, носи ее сам, как это делают даже маленькие дети.

Беммон ничего не ответил, но его угрюмое лицо покраснело, а в глазах, по-прежнему не желающих смотреть на Лэйка, сверкала ненависть.

– Собери одеяла и верни их обратно, – сказал ему Лэйк. – Затем подходи к центральной пещере. У нас впереди много работы.

Повернувшись и выходя из пещеры, Лэйк чувствовал, как взгляд Беммона жжет ему спину, и он подумал о том, что однажды сказал Джон Прентисс:

– Я знаю, что он – дерьмо, но у него никогда не хватало мужества зайти слишком далеко, чтобы дать мне повод прикончить его.

***

На следуюпшй день подошли люди Барбера, нагруженные связками высушенных растений. Их раздали серьезно больным в качестве добавки к фруктово-овощной диете, а здоровым колонистам предписывалось употреблять растения в профилактических целях. Затем наступил период ожиданий и надежд, что помощь пришла не слишком поздно и ее было не слишком мало.

Заметные изменения к лучшему начались уже на следующий день. Прошла еще неделя, и больные медленно, но уверенно начали поправляться. Те, у кого болезнь была в начальной стадии, уже были практически здоровы. Теперь уже не оставалось сомнений: лекарственные растения Рагнарока не допустят повторения болезни.

Все это так просто, подумал Лэйк, когда известно, что нужно делать. Сотни колонистов умерли, и среди них Чиара, только потому, что у них не было широко распространенного, лекарственного растения, растущего немного выше в горах. Ни одна жизнь не была бы потеряна, если бы только он смог заглянуть на неделю в будущее, а затем приказать, чтобы нашли это растение и принесли его в пещеры.

Но болезнь не предупредила о своем приходе. На Рагнароке, казалось, ничто не предупреждало перед тем, как убить.

Прошла неделя, и к пещерам начали возвращаться охотники. Исхудалые и измученные, они сообщили, что вся дичь ушла вверх по плато на север и внизу не осталось ни одного животного. Люди, попытались выжить в условиях высокогорного плато и не смогли этого сделать. Из каждых трех охотников, бросивших вызов плато, в пещеры вернулись только двое, хотя все они старались проявить свои возможности и работали на пределе выносливости.

Голубая звезда к тому времени превратилась в маленькое солнце, а желтое солнце с каждым днем все жарче сияло на небе. Трава на склонах холмов начала чернеть и сохнуть, и Лэйк понял, что лето подошло уже совсем близко. Возвратились уже все охотничьи отряды, кроме отрядов Крэга и Шредера. Последний из вернувшихся отрядов принес очень мало мяса, но зато они принесли нечто не менее важное и при том в большом количестве – соль.

Охотники обнаружили залежи соли в почти недоступном районе среди скал и каньонов.

– Даже лесные козы не могут туда забраться, – сказал Стивенс, руководитель отряда. – Если бы соль залегала в доступном месте, полакомиться ею приходило бы большое количество коз.

– Если только лесные козы так же любят соль, как и земные животные, – возразил Лэйк. – Когда наступит осень, мы сделаем искусственный солонец и выясним, так ли это.

Прошло еще две недели и возвратились Крэг и Шредер, вместе с оставшимися в живых охотниками. Они проследовали за дичью, до восточного края горного хребта с покрытыми снегом вершинами, но там миграционная волна ушла от них, перемещаясь с каждым днем все дальше и дальше от охотников. Они едва не упустили момент для возвращения: трава на южном краю плато уже начала чернеть, а протекавшие тут ручьи пересохли. Им едва удавалось добывать немного воды, копая ямки в высохших руслах.

Метод Лэйка по выслеживанию единорогов под прикрытием шкур лесных коз хорошо сработал только несколько раз. После этого единороги научились подходить к одиноким лесным козам с подветренной стороны. Если они чуяли запах человека под козьей шкурой, они набрасывались на него и убивали.

С возвращением последних охотников были закончены все приготовления к лету. Был проведен учет всех имеющихся продовольственных запасов, и их количество оказалось еще меньшим, чем того опасался Лэйк. Продовольствия было явно недостаточно, чтобы продержаться до того времени, когда осень приведет с собой дичь с севера, и он ввел нормированное распределение продуктов, еще более жесткое, чем раньше.

Жара нарастала по мере того, как желтое солнце все ярче сверкало в небе, а голубое солнце вырастало в размерах. С каждым днем растительность все более засыхала, и однажды настало утро, когда Лэйк нигде вокруг не увидел зелени.

В то утро число оставшихся в живых колонистов равнялось тысяче ста десяти – это было все, что осталось из первоначальных четырех тысяч. Тысяча сто десять людей худых, голодных, похожих на огородные пугала, которые могли лишь сидеть с безразличным видом в тени и ожидать прихода ада. Лэйк подумал о жалком запасе продовольствия и о месяцах, на которые его придется растянуть. Он видел мрачное, неотвратимое будущее, ожидающее его подопечных: голод. И он ничего не мог сделать, чтобы его предотвратить. Он мог только попытаться предвосхитить голодную смерть для всех, урезая нормы распределения продуктов до самого минимального прожиточного уровня.

И это будет уровень выживания только для сильных. Слабые уже были обречены.

В тот вечер Лэйк собрал всех колонистов на террасе перед пещерами, когда на нее уже падала тень от горного кряжа. Он встал перед ними и обратился с такими словами:

– Вы все знаете, что мы запасли только часть продовольствия, необходимого нам, чтобы продержаться все лето. С завтрашнего дня нормы отпуска продуктов будут урезаны наполовину. Этого едва хватит, чтобы не умереть с голоду. Если мы не проведем это уменьшение норм, наши запасы продовольствия закончатся задолго до наступления осени и все мы умрем. Если у кого-либо имеются какие-либо запасы пищи, они должны быть сданы и включены в общие запасы. Некоторые из вас, возможно, подумали о детях и припрятали кое-что для них. Я могу понять, почему вы это делаете, но тем не менее вы должны все это сдать. Кое-кто, возможно, припрятал съестные припасы лично для себя. Если это так, я делаю им первое и последнее предупреждение: сдайте продовольствие сегодня же вечером. Если в будущем обнаружится какой-либо тайник с провиантом, тот, кому он принадлежит, будет считаться предателем и убийцей. Сейчас все вы, кроме детей, пройдете в помещение рядом с тем, где хранятся запасы продовольствия. Каждый из вас – а исключений не будет, независимо от того, виновны вы или нет – будет нести сверток из куска материи или предмета одежды. Каждый из вас войдет в это помещение один. Кроме вас, там никого больше не будет. Если в вашем свертке под одеждой или материей будут продукты, вы их там оставите, выйдете через другой выход и вернетесь в свои пещеры. Никто никогда не узнает, была в вашем свертке еда или нет. Никто никогда вас об этом не спросит. Наше выживание на этой планете, если мы вообще выживем, произойдет только, если мы будем вместе трудиться и жертвовать друг для друга. Не должно быть никаких проявлений эгоизма и себялюбия. То, что кто-либо из вас мог совершить в прошлой, сейчас не имеет значения. Сегодня вечером мы начинаем новую жизнь. С этого момента мы станем полностью доверять друг другу. А для тех, кто предаст это доверие, будет только одно наказание – смерть.

Андерс подал пример первым и понес сверток из материи в пещеру, Как позже услышал Лэйк, из всех колонистов только Беммон выразил вслух свое негодование. Он предупредил своих соседей по очереди, что этот приказ был первым шагом к прямой диктатуре, полицейской системе, в которой, Лэйк и другие лидеры лишат их свободы и собственного достоинства. Беммон настаивал на том, чтобы показать что в свертке, который, он нес, ничего не было. Но это его действие, если бы ему удалось уговорить остальных последовать его примеру, безжалостно разоблачило бы тех, у кого на самом деле была пиша, которую они возвращали.

Но никто не последовал примеру Беммона, и никому не было причинено никакого вреда. Что же касается Лэйка, то перед ним стояли гораздо более серьезные заботы, чем неприязнь Беммона.

***

Медленно тянулись недели, каждая последующая длиннее и трудно переносимее предыдущей, поскольку жара неуклонно усиливалась. Наступило летнее солнцестояние, и от жары стало невозможно укрыться даже в самых глубоких пещерах. Ночи как таковой уже не было; когда желтое солнце заходило на западе, голубое солнце всходило на востоке. В окрестностях не было видно никаких признаков жизни; исчезли даже насекомые. Ничто не двигалось по обожженной земле, кроме крутящихся пылевых вихрей и мерцающих искаженных миражей.

Смертность росла с ужасающей быстротой. Небольшой запас консервированного и сухого молока, фруктов и овощей сохранялся исключительно для детей, но его явно не хватало. Лекарственные растения Рагнарока не допускали повторения фатальной витаминной недостаточности, но в них не было практически никаких питательных веществ, так необходимых в борьбе с жарой и силой тяжести. Те дети, которые были посильнее, лежали истощенные и апатичные на своих постелях, в то время как более слабые умирали каждый день.

Каждый день худые, с запавшими глазами матери приходили к Лэйку, умоляя спасти своих детей: –... Чтобы спасти его жизнь, нужно ведь так мало... Пожалуйста – пока не станет слишком поздно...

Но продуктов оставалось так мало и так долго еще нужно было ждать, пока осень принесет избавление от голода, что каждой из них он мог дать только один ответ – мрачное и окончательное «нет». А затем наблюдать, как умирает в их глазах последний отблеск надежды, как они поворачиваются, уходят и сидят последние часы рядом со своими детьми.

Беммон становился все более раздражительным по мере того, как скудные нормы продуктов и усиливающаяся жара превращали жизнь в настоящие мучения. Он постоянно жаловался, подчеркивая, что в нехватке продовольствия следовало винить Лэйка и его подручных, что организованная ими охота была проведена неумело и малодушно. И он намекал, не высказываясь прямо, что Лэйк и его люди запретили ему подходить к пищевому складу, потому что не хотели, чтобы компетентный честный человек проверял, что они там делают.

В тот палящий полдень их оставалось всего шестьсот три человека. Джулии так надоели постоянные мстительные придирки Беммона, что она уже не могла больше этого выносить. Лэйку рассказали, как все это произошло сразу же после случившегося. Джулия набросилась на Беммона, охваченная вспышкой гнева, который она уже не могла контролировать, и сказала:

– Когда твой рот закрыт, можно услышать, как плачут умирающие дети – но тебе все равно. Ты можешь думать только о себе. Ты заявляешь, что Лэйк и его люды трусливы, но сам не отважился охотиться вместе с ними. Ты продолжаешь намекать, что они обманывают нас и съедают больше пищи, чем мы, но твой живот – единственный, на котором еще остался жир...

Ей так и не удалось закончить предложение. Лицо Беммона побагровело в приступе внезапной дикой ярости, и он ударил Джулию, бросив ее на каменную стену с такой силой, что она без сознания осела на землю.

– Она лгунья! – тяжело дыша выговорил он, свирепо глядя на окружающих. – Она мерзкая, лгунья, и всякий, кто повторит то, что она сказала, также получит по заслугам!

Когда Лэйк услышал о происшедшем, он не сразу послал за Беммоном. Его удивило, почему реакция Беммона была такой быстрой и яростной, и ответ, казалось, мог быть только один: у Беммона по-прежнему было брюшко. И он мог поддерживать свои жировые отложения только одним способом.

Лэйк вызвал Крэга, Шредера, Барбера и Андерса. Они зашли в пещеру, где обитал Беммон, и там почти сразу же обнаружили его тайник. Он спрятал продовольствие под своим ложем и в пустотах вдоль стен. Там были сушеное мясо, сухие фрукты и молоко, консервированные овощи. Запасы были удивительно большими, и многие из продуктов были предположительно полностью израсходованы во время эпидемии витаминной недостаточности.

– Похоже, – сказал Шредер, – что он не терял времени, обустраивая свое гнездышко, когда назначил сам себя начальником.

Остальные не произнесли ни слова, но стояли с мрачными неподвижными лицами, ожидая следующего шага Лэйка.

– Приведи Беммона, – сказал Лэйк Крэгу.

Крэг вернулся с Беммоном через две минуты. Беммон застыл на месте при виде своего обнаруженного тайника, и краска сошла с его лица.

– Итак? – спросил Лэйк.

– Я не... – Беммон сделал глотательное движение – Я не знал, что здесь есть тайник.

А затем быстро добавил:

– Вы не можете доказать, что это мой тайник. Вы не можете доказать, что это не вы сами подложили все это, чтобы подставить меня.

Лэйк продолжал пристально смотреть на Беммона. Остальные, так же как и Лэйк, молча разглядывали его. Молчание затянулось, и Беммон начал покрываться потом, избегая смотреть им в глаза. Он снова взглянул на изобличающие его улики, и от его вызывающего поведения не осталось и следа.

– Если..., если бы я не взял эти продукты, они были бы напрасно потрачены на умирающих, – проговорил он. Затем он вытер пот с лица.

– Я никогда больше не сделаю ничего подобного – клянусь в этом.

Лэйк обернулся к Крэгу.

– Вы вдвоем с Барбером отведете его к наблюдательному посту.

– Что... – протест Беммона оборвался, после того, как Крэг и Барбер взяли его за руки и вывели из пещеры.

– Принеси веревку, – сказал Лэйк Андерсу.

Андерс слегка побледнел.

– Веревку?

– А что еще он заслуживает?

– Ничего, – ответил Андерс. – После того, что он сделал – ничего другого.

Проходя по коридору, они миновали место, где лежала Джулия. Беммон с такой силой ударил ее о стену, что каменный выступ глубоко поранил ее лоб. Одна из женщин вытирала кровь с лица Джулии, все еще лежавшей без сознания; сейчас она выглядела хрупкой тенью той дерзкой девушки, которой она была когда-то. Но в ее исхудалом, измученном теле уже теплилась новая зарождавшаяся жизнь, которую она пытается подарить колонии.

Наблюдательный пост представлял собой выступающий вперед горный уступ, находящийся на расстоянии шестисот футов от пещер и хорошо из них видимый. На нем стояло одинокое дерево, протянув, как белые руки, свои мертвые сучья через почерневшую листву еще живых ветвей. Крэг и Барбер, вместе со стоящим между ними Беммоном, уже ожидали под деревом. Заходящее солнце ярко освещало лицо Беммона, когда он, услышав приближающиеся шага Лэйка и двух его спутников, прищурившись, взглянул в сторону пещер. Затем он снова повернулся к Барберу.

– В чем дело? Зачем вы привели меня сюда? – В его голосе послышалась дрожь испуга. – Что вы собираетесь со мной сделать.

Барбер не ответил, и Беммон повернулся к Лэйку. Он заметил веревку в руке Андерса и побледнел, понимая происходящее.

– Нет! – Он с такой силой попытался вырваться, что ему это едва не удалось. – Нет! Нет!

Шредер шагнул вперед, чтобы помочь его удержать, а Лэйк тем временем взял у Андерса веревку и стал делать на ней петлю. Беммон пытался вырваться, тяжело дыша и издавая какие-то животные звуки; взгляд его, как зачарованный, был прикован к веревке.

Когда петля была сделана, Лэйк перебросил свободный конец веревки через белую мертвую ветвь над головой Беммона. Он ослабил петлю и Барбер аккуратно надел ее на шею Беммона.

После этого Беммон прекратил борьбу и как-то обмяк. На мгновение показалось даже, что он теряет сознание. Затем он беззвучно зашевелил губами, пока, наконец, не раздались слова:

– Вы не станете – вы не сможете на самом деле повесить меня?

Лейк ответил ему:

– Мы собираемся повесить тебя. То, что ты украл, могло бы спасти жизни десяти детей. Ты наблюдал, как дети плакали от мучительного голода, и ты наблюдал, как они ослабевали настолько, что уже не могли больше плакать или чего-либо хотеть. Ты наблюдал, как они каждый день умирали, и каждую ночь ты тайком поедал пищу, которая должна была принадлежать им. Мы повесим тебя за убийство детей и за то, что ты предал наше доверие. Если ты хочешь что-то сказать, скажи это сейчас.

– Вы не сможете сделать это! Я имел право на жизнь, на то, чтобы есть пишу, которая была бы напрасно истрачена на умирающих! – извиваясь, Беммон пытался взывать к тем, кто держал его, истерически торопливо выкрикивая слова: – Вы не можете меня повесить – я не хочу умирать!

Крэг ответил ему с улыбкой, больше напоминающей волчий оскал:

– Двое моих детей тоже не хотели умирать.

Не став больше ждать, Лэйк кивнул Крэгу и Шредеру. Они шагнули назад, ухватившись за свободный конец веревки, и Беммон в предчувствии неизбежного конца издал вопль, вырываясь из рук Барбера.

Затем его тело поднялось в воздух и крик внезапно оборвался. Раздался негромкий треск – и Беммон судорожно забил ногами, с нелепо повернутой набок головой.

Крэг, Шредер и Барбер стояли, глядя на него, с суровыми неподвижными лицами, но Андерс быстро отвернулся в спазмах охватившей его тошноты.

– Он был первым, кто предал нас, – сказал Лэйк. – Закрепите веревку и оставьте его висеть здесь. Если есть другие, подобные ему, они будут знать, чего ожидать.

Когда они отправились назад к пещерам, взошло голубое солнце. Позади них Беммон беспорядочно болтался и дергался в веревочной петле. Вместе с ним качались две длинных бледных тени: желтая тень клонилась к западу, голубая – к востоку.

Беммона похоронили на следующий день. Кто-то послал ему проклятье, кто-то плюнул на могилу, а затем он стал частью мертвого прошлого – впереди колонистов ожидали новые страдания.

Джулия поправилась, хотя на лбу у нее навсегда остался рваный шрам. Андерс, работавший вместе с доктором Чиарой и вынужденный занять его место, развеял ее опасения и заверил ее, что ребенок, которого она носила в себе, еще слишком маленький и ей не следует опасаться возможного выкидыша от удара при падении.

Трижды в течение следующего месяца с северо-запада налетал ревущий ветер, принося с собой тучи серой пыли, заполнявшей небо и окутывавшей землю горячим, удушающим мраком, сквозь который совершенно не было видно обоих солнц.

Однажды в отдалении появились черные тучи и на землю обрушился ливень. Полуторная сила тяжести придала стене воды, несущейся по каньону, гораздо большую силу и скорость, чем она имела бы на Земле; в воздух взлетали и разбивались на части огромные камни величиной с небольшой дом. Но весь дождь выпал на одном небольшом участке, а на пещеры же не пролилось ни капли.

В пользу колонистов действовал единственный фактор, и если бы не он, им не удалось бы пережить такую сильную и продолжительную жару: в воздухе практически отсутствовала влажность. В горячем сухом воздухе вода быстро испарялась, и железы потовыделения действовали с наивысшей степенью эффективности. В результате люди выпивали огромное количество воды – в среднем каждому взрослому нужно было не менее пяти галлонов в день. Весь брезент пошел на изготовление мешков и ведер для воды, а использование принципа охлаждения путем испарения давало колонистам воду, которая была тепловатой, а не противно горячей, каковой она была бы в любом ином случае.

Но, несмотря на отсутствие влажности, жара, тем не менее, была значительно сильнее, чем в любой точке Земли. Она не прекращалась ни днем, ни ночью, не давала людям ни минуты передышки. Существовал предел, за которым человеческая плоть уже не могла выносить ее, какой бы доблестной и геройской она ни была. С каждым днем потери среди тех, кто достиг этого предела, нарастали, как быстро поднимающиеся волны прилива.

Когда пришел первый дождь, означавший конец лета, их оставалось всего триста сорок человек. Желтое солнце к тому времени переместилось в южную часть неба, а голубое стало постоянно уменьшаться в размерах. Снова зазеленела трава и вернулись лесные козы, ведя с собой молодняк, родившийся на севере и достигающий уже половины размеров своих матерей.

На какой-то период времен у колонистов были мясо и зелень. Затем появились хищники, и охота стала опасной. Можно было видеть самок с детенышами, но всегда на большом отдалении, как будто хищники, как и люди, не желали рисковать жизнями своих детенышей.

Сразу вслед за первыми хищниками пришли единороги и их детеныши, удивительно крупные и уже отлученные от матерей. Охота стала вдвойне опасной, но необходимость заставила лучников учиться пользоваться своим оружием со все возрастающим умением и меткостью.

Для лесных коз был сделан искусственный солонец, хотя Лэйк и испытывал сомнения по этому поводу. Выяснилось, что лесные козы относились к соли довольно равнодушно. А когда в окрестностях солонца появлялись охотники, козы предпочитали держаться от соли подальше.

Дичь постепенно перемещалась дальше на юг, и вслед за ней на расстояние во много миль уходили от пещер охотники. Вернулись они только в тот день, когда с плато на равнину, ревя и завывая, обрушилась первая снежная метель; метель, которая отметила начало долгой и суровой зимы. К тому времени колонисты, как могли, подготовились к ее встрече. Были запасены в больших количествах дрова, а в пещерах были сделаны грубые двери и система вентиляции. И у них было мясо – не так много, как им бы этого хотелось, но достаточно, чтобы не умереть с голоду.

Лэйк провел ревизию продовольственных запасов после возвращения последнего охотника и затем изредка производил проверки, не предупреждая и не объявляя о них заранее. Он не обнаруживал недостачи. Да он и не ожидал другого результата – хотя могила Беммона давным-давно была засыпана снегом, веревка все еще свисала с ветви дерева, с раскачивающейся и поворачивающейся на ветру петлей.

***

Прошедшей весной, используя информацию, данную ему Джоном Прентиссом, Андерс рассчитал календарь для Рагнарока и отметил на нем соответствующие земные даты. По совпадению, Рождество пришлось как раз на середину рагнарокской зимы. И хотя в день Рождества нормы отпуска пищи не были увеличены, для детей были срублены маленькие коричневые деревца и украшены тем, что можно было сделать из имеющихся под рукой материалов.

Рождественским утром с плато с ревом спустился еще один снежный буран; белая смерть грохотала и завывала у пещер при температуре восемьдесят градусов ниже пуля. Но в пещерах у горящих костров было тепло и под маленькими коричневыми деревцами лежали игрушки, терпеливо вырезанные, из дерева или сшитые из кусочков материи и звериных шкур, пока дети спали. Игрушки были грубые и простые, но когда дети брали их в руки, их бледные худые лица светились от радости.

В пещерах раздавался смех играющих детей – этот звук колонисты не слышали уже многие месяцы – и кто-то начал напевать старые песни. В течение нескольких быстро пролетевших часов в первый и последний раз на Рагнароке присутствовала магия земного Рождества.

В ту ночь на ложе из сухой травы и шкур хищников Джулия родила ребенка. Перед тем, как умереть, она попросила показать ей ребенка, и ей дали подержать его.

– Я ведь не побоялась, не правда ли?– спросила она. – Жаль, что здесь так темно – я бы хотела рассмотреть ребенка, прежде чем уйти навсегда.

Когда Джулия испустили последний вздох, у нее взяли из рук ребенка и развернули одеяло, бывшее на нем, чтобы Джулия не узнала, что ее ребенок появился на свет мертворожденным.

***

Когда пришли первые весенние грозы, их оставалось только двести пятьдесят. К тому времени родилось восемнадцать детей. Шестнадцать из них появились на свет мертвыми, но двое были как обычные нормальные дети на Земле. Было только одно отличие: полуторная сила тяжести, казалось, не влияла на них так сильно, как на рожденных на Земле.

Лэйк и сам женился той весной; его женой стала высокая сероглазая девушка, сражавшаяся рядом с мужчинами в ту штормовую ночь, когда хищники ворвались в лагерь Джона Прентисса. И последним из всех женился Шредер.

В ту весну Лэйк разделил лучников на две группы. Первая группа стрелков пользовалась обычными луками, изготовленными прошедшей весной. Если верить истории, английским стрелкам из больших луков в средневековье не было равных по дальности и точности полета стрел, к тому же такое сверхмощное оружие позволит охотиться на лесных коз с более дальнего расстояния и послужит лучшей защитой от единорогов.

Стрелки из больших луков действовали так успешно, что к середине весны Лэйк смог отозвать с охоты Крэга и еще троих человек и отправить их в геологическую разведку. Прентисс говорил, что на Рагнароке отсутствовали залежи металлических руд, но оставалась надежда, что удастся найти небольшие жилы, которые не смогли обнаружить инструменты экспедиции Дунбара. Им необходимо было найти металлы, иначе в конце концов колонистам придется вернуться назад, в каменный век.

Крэг и его спутники возвратились, когда голубая звезда снова стала солнцем, а жара достигла такой температуры, при которой уже нельзя было ни ходить, ни работать. Они сделали круг в сотни миль, но не обнаружили никаких металлов.

– Когда придет осень, я хочу сходить в южном направлении, – сказал Крэг. – Возможно, там удастся что-нибудь найти.

В это лето колонистам не грозил голод, какой они испытали прошлым летом. Диета из мяса и высушенных растений была простой и грубой, но пищи хватало всем. Наступил разгар лета, и земля вновь была обожжена и безжизненна. Людям ничего не оставалось делать, кроме как устало сидеть в тени и стараться перенести жару, находя психологическое облегчение в том, что летнее солнцестояние уже прошло и оба солнца вновь начали мало-помалу клониться к югу, хотя до уменьшения жары еще должно было пройти много недель. Именно тогда совершенно случайно Лэйк обнаружил, что с движением солнц к южной части небосвода было что-то не в порядке. В тот день он возвращался с наблюдательного поста и внезапно осознал, что прошел ровно год с того момента, когда они возвращались по этой дороге в пещеры, а тело Беммона раскачивалось позади них на свисающей с ветви веревке. Даже время дня было то же самое; голубое солнце поднималось сзади него на востоке, а желтое солнце ярко светило ему в лицо, опускаясь к горизонту в западной части небосклона. Лэйк вспомнил, как желтое солнце напоминало ему тогда прицел в винтовке, помещенной в прорезь, образованную западными холмами. Но сейчас, ровно год спустя солнце не находилось в этой прорези. Оно находилось к северу от нее. Он посмотрел на восток, на голубое солнце. Ему показалось, что оно также находилось дальше к северу, хотя для проверки местоположения этого солнца у него не было никаких ориентиров.

Но в отношении желтого солнца не было никаких сомнений: оно уходило все дальше на юг, как ему и положено было делать в это время года, но уходило оно с опозданием. Единственное объяснение, которое Лэйк мог дать этому феномену, означало еще одну угрозу их выживанию; угрозу возможно большую, чем все остальные.

Желтое солнце полностью скрылось за холмами, и Лэйк отправился назад, к пещерам. Он разыскал Крэга и Андерса, единственных, кто мог хоть что-то знать о наклоне оси Рагнарока и рассказал им о том, что видел.

– Я составил календарь на основе тех данных, что дал мне Джон, – сказал Андерс. – Экспедиция Дунбара провела наблюдения и высчитала длину Рагнарокского года – я не думаю, что они могли ошибиться.

– Если они не ошиблись, – ответил Лэйк, – тогда мы, похоже, во что-то влипли.

Крэг пристально взглянул на него. – Подобно ледниковому периоду на Земле? – спросил он. Лэйк утвердительно кивнул, а Андерс произнес:

– Я не понимаю...

– Каждый год северный полюс делает наклон к солнцу, что приносит нам лето и отклоняется от него, что приносит нам зиму, – объяснил Лэйк. – Это вы, конечно, знаете. Но может существовать наклон оси и другого рода. На Земле он повторяется через тысячелетние промежутки. Наклоны оси, приносящие лето и зиму, продолжаются, как и прежде, но с течением столетий летний наклон в сторону солнца уменьшается, а зимнее отклонение от солнца возрастает. Северный полюс все дальше и дальше отклоняется от солнца, и с севера начинают спускаться ледники – наступает ледниковый период. Затем отклонение Северного полюса от солнца перестает нарастать, и по мере того, как он начинает вновь приближаться к солнцу, ледники отступают.

– Понимаю, – произнес Андерс. – И если подобного рода событие происходит здесь, то это значит, что мы выходим из ледникового периода, но со скоростью в тысячи раз большей, чем на Земле.

– Я не знаю, влияет ли здесь только один наклон оси Рагнарока или же пересекающиеся орбиты двух солнц через определенные периоды лет добавляют свои собственные эффекты, – сказал Лэйк. – Экспедиция Дунбара была здесь недостаточно долго, чтобы проверить гипотезы подобною рода.

– Мне кажется, нынешним летом было жарче, чем прошлым, – произнес Крэг. – Возможно, это только моя фантазия – но если наклон к солнцу будет продолжать увеличиваться, через несколько лет это уже перестанет быть фантазией.

– Настанет время, когда нам придется уходить отсюда, – сказал Лэйк. – Нам придется каждую весну уходить на север вдоль плато. А там нет леса – нет ничего, кроме травы, ветра и разреженного воздуха. И каждой осенью нам придется мигрировать на юг.

– Да... мигрировать. – В резком отраженном свете голубого солнца лицо Андерса казалось старым и измученным, а его волосы стали почти совершенно седыми за прошедший год. – Только молодежь сможет достаточно адаптироваться, чтобы подниматься по плато к его северной части. Что же касается остальных... Но нам и так уже мало осталось. Рагнарок принадлежит молодым – а если им придется мигрировать туда и обратно, подобно животным, только чтобы остаться в живых, у них никогда не будет достаточно времени, чтобы достичь чего-нибудь или подняться над уровнем кочевых племен каменного века.

– Хотелось бы знать, сколько может продлиться Большое Лето, в которое мы вступаем, – сказал Крэг. – И насколько долгой и холодной будет Большая Зима, когда Рагнарок начнет отклоняться от солнца. Это ничего не изменит – но все равно хотелось бы знать.

– Мы начнем проводить ежедневные наблюдения и записывать результаты, – ответил Лэйк. – Возможно, ось начнет отклоняться в другую сторону прежде, чем станет слишком поздно.

***

В тот год осень, казалось, наступила несколько позже. Как только позволила погода, Крэг отправился на юг, но не обнаружил там никаких минералов; только голые холмы, постепенно уменьшающиеся в размерах, пока местность не превратилась в степь, спускающуюся к южным низменностям, где все животные Рагнарока проводили зиму.

– Когда придет весна, я снова сделаю вылазку на север, – сказал Крэг. – Возможно, вон в той горе на плато удастся что-то отыскать.

Пришла зима, и Элаина умерла, подарив Лэйку сына. Потеря Элаины была для него неожиданным ударом, и рана эта оказалась гораздо более болезненной, чем он мог думать.

Но у него появился сын... и его долгом было сделать все, что он мог, чтобы обеспечить выживание своего сына и сыновей и дочерей остальных колонистов.

Его мировоззрение изменилось, и он стал планировать будущее уже не в годах, а в поколениях. Когда-нибудь кто-нибудь из молодежи сменит его на посту лидера, но у молодых о Земле остались лишь детские воспоминания. Он был последним лидером колонистов, кто познал земную цивилизацию, уже будучи взрослым человеком. И то, как он будет действовать сейчас на посту лидера, повлияет на судьбу новой расы.

Ему необходимо сделать все, что в его силах, и ему предстоит начать немедленно. У него осталось не так много лет.

Он не был одинок; у других колонистов в пещерах были те же самые мысли в отношении будущего, что и у него, хотя ни у кого из них не было планов выполнения того, о чем они говорили. Уэст, имевший на Земле степень доктора философии, сказал Лэйку однажды вечером, когда они сидели у костра:

– Ты заметил, как дети прислушиваются к разговорам о том, что было на Земле, что могло бы быть на Афине и что стало бы, если бы только мы могли найти способ улететь с Рагнарока?

– Я заметил, – ответил Лэйк.

– В этих разговорах уже содержится цель для будущих поколений, – продолжал Уэст. – Когда-нибудь так или иначе они полетят на Афину, чтобы убить там Джернов, освободить землян-рабов и провозгласить Афину своей собственной планетой.

Лэйк прислушивался к разговорам колонистов о межзвездном перелете на Афину, пока они сидели у костров и делали луки и стрелы. Для них это была только мечта, и, тем не менее, без этой мечты перед их взглядом не было бы ничего, кроме ряда поколений живущих и умирающих на планете, которая никогда не даст им большего, чем простое существование.

Мечта была необходима. Но одной мечты было недостаточно. Сколько лет прошло на Земле от неолита до развития цивилизации – сколько лет прошло от того момента, когда люди решились выйти из пещер, до того дня, когда они готовы отправиться к звездам.

Двенадцать тысяч лет.

Среди Отверженных были мужчины и женщины, являвшиеся специалистами в различных областях знаний. Сохранилось несколько книг, переживших нападение единорогов, а другие книги можно было написать чернилами, сделанными из черной коры копьеносного дерева, на пергаменте, изготовленном из внутреннего слоя шкур единорогов.

Знания, содержащиеся в книгах, и наука оставшихся в живых Отверженных должны быть сохранены для будущих поколений. С их помощью, возможно, они действительно смогут когда-нибудь так или иначе вырваться из своей тюрьмы и сделать Афину собственной планетой.

Лэйк рассказал Уэсту о своих мыслях.

– Нам нужно как можно скорее начать писать книги. Для написания некоторых текстов потребуется больше времени, чем Рагнарок сможет отпустить их авторам.

На следующий день была организована школа для детей и началось написание книг. Книги, написанные на пергаменте, должны были служть двум целям. Одной из них явится обучение будущих поколений тому, что не только поможет им выжить, но также поможет создать собственную культуру, настолько развитую, насколько позволят им суровая природа и скудные ресурсы Рагнарока. Второй целью будет предупредить колонистов об опасности возвращения Джернов и научить их всему, что было известно о Джернах и их оружии.

Основным вкладом Лэйка станет довольно объемистая книга под названием: «Земные космические корабли. Их типы и управление». Он, однако, отложил ее написание, чтобы сначала произвести на свет книгу гораздо меньшего объема, но могущую стать более важной по значению: «Внутреннее описание крейсера Джернов». Земная разведка кое-что знала о крейсерах Джернов, а будучи заместителем командира «Констеллэйшн», Лэйк просмотрел и изучил копию доклада разведслужб. У него была прекрасная, почти фотографическая память на такие вещи, и он быстро написал текст и сделал много рисунков.

Посмотрев на результаты своего труда, Лэйк печально покачал головой. Текст был написан неплохо, но для большей ясности сопровождающие его иллюстрации должны быть точными и объемными. А он явно не был художником.

Неожиданно Лэйк выяснил, что Крэг может держать перо в своей сильной, покрытой шрамами руке, и рисовать с аккуратной точностью профессионального художника. Лэйк передал ему наброски вместе с подробными описаниями. Поскольку возможно, что когда-нибудь эта книга станет жизненно необходимой, он решил сделать четыре копии. Оригинальный текст передали девушке, обладавшей хорошим почерком, которая должна была переписать его в трех экземплярах...

Спустя четыре дня, Шредер передал Лэйку текст с несколькими грубыми эскизами. Текст был озаглавлен: «Устройство и использование бластеров Джернов».

Даже разведслужбам не удалось исследовать ручные бластеры Джернов. Но человек но имени Шредер на Венере убил Джерна его собственным бластером и затем скрылся, преследуемый разъяренными Джернами и перепуганной венерианской полицией. За его поимку была назначена большая награда...

Лэйк просмотрел текст и сказал:

– Я рассчитывал, что ты сделаешь это для нас.

На лице Шредера промелькнула лишь мимолетная тень удивления, но его глаза пристально наблюдали за Лэйком.

– Значит, ты знал все это время, кто я такой?

– Да, знал.

– А еще кто-нибудь на «Констеллэйшн» знал об этом?

– Тебя узнал один из офицеров корабля. Двумя днями позже тебя должны были судить.

– Понимаю, – ответил Шредер. – А поскольку я был виновен и не мог быть возвращен на Землю или Венеру, приговор был бы приведен в исполнение на «Констеллэйшн». – Он язвительно усмехнулся. – А поскольку ты был заместителем командира, то ты бы явился распорядителем церемонии моей казни.

Лэйк аккуратно сложил вместе листки пергамента.

– Иногда, – сказал он, – офицер корабля вынужден делать вещи, противоречащие его собственным желаниям.

Шредер глубоко вздохнул, и лицо его приняло мрачное выражение от тех воспоминаний, которые он долгое время хранил в тайне.

– Это произошло два года назад, когда Джерны все еще вели разговоры о дружбе с правительством Земли, притесняя в то же время колонистов на Венере. Тот Джерн... там была только одна девушка, и он подумал, что может сделать с ней все, что захочет, потому что он был могущественным Джерном, а она была никем. И он сделал с ней все, что захотел. Вот поэтому я убил его. Чтобы скрыться, мне пришлось еще убить двух венерианских полицейских – вот тогда я и затянул петлю у себя на шее.

– На Рагнороке мы живем и умираем не из-за того, что мы сделали когда-то, а из-за того, что мы делаем сейчас, – сказал Лэйк. Он протянул Шредеру листки пергамента. – Передай Крэгу, пусть сделает, по меньшей мере, четыре копии. Возможно, когда-нибудь наше знание бластеров Джернов повлияет на то, будем мы жить, или умрем.

***

Школьные занятия и написание книг были прерваны наступлением весенней охоты. Крэг совершил путешествие до покрытой снегом горы на плато, но ему не удалось выполнить свое обещание в отношении разведки там полезных ископаемых. Само плато возвышалось примерно на десять тысяч футов над уровнем моря, а гора поднималась еще на десять тысяч футов над уровнем плато. Ни один человек не был в состоянии взобраться на такую гору при полуторной силе тяжести.

– Я пытался, – устало сказал Крэг Лэйку, вернувшись назад. – Черт возьми, я никогда в жизни так не старался что-либо сделать. Просто это оказалось выше моих сил. Может быть, кто-нибудь из детей адаптируется лучше и сможет совершить это, когда вырастет.

Крэг принес с собой несколько пластин необычайно прозрачной слюды (каждая пластина была около фута в диаметре) и дюжину больших, чистых, как вода, кристаллов кварца.

– Это из наносов, выше на горе, – объяснил он. – Там целые залежи слюды и кварца, если только мы сможем до них добраться. Там есть и другие минералы – я обнаружил их следы, промывая породу на дне каньонов. Но железа я так и не обнаружил.

Лэйк тщательно осмотрел слюдяные пластины.

– Мы можем сделать из них окна во внешних пещерах, – сказал он. – Сделаем их двойными, с воздушным пространством между пластинами для изоляции. А что касается кристаллов кварца...

– Оптические инструменты, – сказал Крэг. – Бинокли, микроскопы... Нам потребуется длительное время, чтобы научиться делать такое же чистое и безупречное стекло, как эти кристаллы. Правда, у нас нет возможностей для их огранки и шлифовки.

***

Осенью Крэг отправился в экспедицию на восток, а следующей весной – на запад. Он вернулся из экспедиции на запад с выбитым коленом, что не позволило ему больше ходить на поиски полезных ископаемых.

– Чтобы найти необходимые нам металлы, потребуются годы, – сказал он. – Все признаки указывают на то, что мы никогда их не найдем, но я все-таки хотел продолжать поиски. А теперь вот проклятое колено приковало меня к этим пещерам...

Он, как мог, примирился со своей хромотой и вынужденным заключением в пещерах и закончил задуманный им учебник «Геология и распознавание минералов». В зимнее время Крэг также преподавал детям геологию. На четвертую зиму их пребывания на Рагнароке у него в классе появился мальчик – молчаливый, со шрамом на лице – Билли Гумбольт. Он был самым младшим из учеников Крэга и самым внимательным. Однажды в присутствии Лэйка Крэг спросил мальчика:

– Билли, не часто мальчик твоего возраста так интересуется минералогией и геологией. Может быть, здесь что-то большее, чем интерес?

– Мне необходимо знать все о минералах, – ответил Билли с прозаичной серьезностью, – чтобы, когда я вырасту, я смог найти для нас металлы и построить космический корабль.

– А затем? – спросил Крэг.

– А затем мы отправимся на Афину, чтобы убить Джернов, из-за которых умерли моя мать, мой дедушка, Джулия и все остальные колонисты. И чтобы освободить моего отца и остальных рабов, если они еще живы.

– Понимаю, – медленно произнес Крэг.

Он не стал улыбаться. Лицо его было мрачным и старым, когда он взглянул на мальчика и куда-то поверх его головы; он, казалось, снова увидел хрупкую белокурую женщину и двоих детей, которых отняли у него первые быстрые и бурные месяцы на Рагнароке.

– Надеюсь, ты добьешся успеха, – продолжал Крэг. – Хотелось бы мне быть, молодым и мечтать о том же самом. Но, к сожалению, я не молод..., поэтому давай вернемся к распознаванию металлических руд, необходимых для постройки корабля, который полетит на Афину, и для изготовления бластеров, которыми ты убьешь Джернов, когда попадешь туда.

В начале следующей весны по указанию Лэйка был построен загон с замаскированными выступающими крыльями для поимки лесных коз. Если бы колонистам удалось приручить коз и держать их стада возле пещер круглый год, это явилось бы для них колоссальным шагом вперед в покорении окружающей среды. Запасти достаточно травы, чтобы прокормить зимой стадо коз, несомненно, будет проблемой – но сначала, прежде чем беспокоиться о корме, следовало убедиться, смогут ли козы вообще пережить летние и зимние перепады жары и холода.

Этой весной они поймали десять коз. Из веток кустарника для них были построены укрытия от солнца, поскольку еще до окончания лета ветры сорвут с деревьев сухую почерневшую листву, и в загон был отведен небольшой ручеек воды. Но вся эта работа оказалась напрасной. Козы погибли от жары еще ранним летом, вместе с неродившимся молодняком. Когда наступила осень, колонисты поймали еще шесть коз. Они построили сарай и насколько возможно утеплили его, заготовили большой запас травы, росшей по берегам ручья, достаточный для того, чтобы продержаться всю зиму. Но холод оказался слишком сильным для коз, и вторая снежная буря их всех погубила. Следующей весной и осенью, с гораздо большими трудностями, колонисты провели эксперимент с несколькими парами единорогов. Результат оказался таким же. Эго означало только одно – им предстояло остаться расой охотников. Рагнарок не позволит им стать скотоводами.

***

Шли годы, похожие один на другой. Быстро старились Старики, как называли себя Лэйк и его сверстники, и подрастали Молодые. Среди Стариков уже не оставалось женщин, которые могли иметь детей, но за прошедшие годы родилось еще шестеро нормальных, здоровых детей. Как и первые двое, они не были так подвержены влиянию полуторной силы тяжести, как дети, родившиеся на Земле. Как заметил Лэйк, и среди Молодых наблюдались значительные различия. Те, которые были очень маленькими детьми в тот день, когда Джерны оставили их умирать, приспособились к условиям лучше детей, бывших на несколько лет старше.

Природа Рагнарока нанесла удар по самым маленьким с беспощадной жестокостью. Она подвергла их таким испытаниям на выживание, которые не имели прецедента на Земле. Она убивала их сотнями, но среди них оказались такие, чьи юные плоть, кровь и органы оказали сопротивление смерти, адаптировавшись в наивысшей степени. Время Стариков почти ушло, и вскоре будущее окажется в руках Молодых. Их было девяносто – девяносто непокоренных из тех, что когда-то были четырьмя тысячами Отверженных: первое поколение новой расы.

Лэйку казалось, что годы стали мелькать все быстрее, по мере того как число Стариков все быстрее сокращалось. На шестом году их пребывания на Рагнароке умер Андерс; сердце его остановилось однажды ночью, когда он терпеливо работал в своей импровизированной маленькой лаборатории, продолжая работу, начатую Чиарой в поисках лекарства от Адской Лихорадки. Барбер, пытаясь вывести сорт растений, которые могли бы расти в нижних уровнях пещер, был убит единорогом во время работы на опытном участке за пещерами. Однажды весенним днем, на восьмом году их пребывания, Крэг отправился, прихрамывая, взглянуть на новый минерал, обнаруженный охотником в миле от пещер. Внезапно полил холодный дождь, застудив его до костей, прежде чем он смог вернуться, и Крэг умер в тот же день от Адской Лихорадки.

В тот же год хищниками был убит Шредер. Он погиб, стоя спиной к дереву и держа в руке окровавленный нож. Именно так он хотел отойти в мир иной, как он сам однажды сказал Лэйку:

– Когда придет мое время, я бы предпочел, чтобы это произошло в схватке с хищниками. Они сражаются упорно, убивают быстро и после этого тебя не трогают. Они не разрывают тебя на куски после смерти, не топчут тебя и не злорадствуют над частями твоего тела, как это делают единороги.

С каждым годом весна наступала все раньше, осень приходила все позже, и наблюдения показывали, что оба солнца неуклонно сдвигаются в северную часть небосклона. Но зимы, хотя и стали короче, казалось, остались такими же холодными, как и всегда. Летом девятого года стояло такое пекло, что Лэйк понял, что им не вынести больше двух или трех лет усиливающейся жары.

Затем, летом десятого года, наклон осн Рагнарока перестал увеличиваться и соответственно прекратилось склонение солнц к северной части небосвода. Они находились на середине того, что Крэг окрестил когда-то Большим Летом, и могли переносить его – правда, лишь едва. Но колонистам не придется покидать пещеры. Оба солнца начали перемещаться в южную часть небосклона. Наблюдения за ними продолжались, и их результаты тщательно фиксировались. Приближалась Большая Осень, а за ней должна была последовать Большая Зима.

Большая Зима... ее угроза беспокоила Лэйка. Насколько к югу переместятся оба солнца – и как долго они там будут оставаться? Наступит ли такое время, когда плато будет погребено под сотнями футов снега, а пещеры закованы в ледниковый панцирь?

Но он не мог узнать об этом заранее, или просто догадаться. Об этом узнают только будущие поколения.

На двенадцатый год из Стариков остались только Лэйк и Уэст. К тому времени колонисты насчитывали восемьдесят три человека Молодых, восемь родившихся на Рагнароке детей Стариков и четверо родившихся на Рагнароке детей Молодых. Не считая самого Лэйка и Уэста, всего было девяносто пять колонистов.

Не слишком много для того, чтобы положить начало новой расе, которой предстоит встретить ледниковый период неизвестной протяженности и над которой всегда будет висеть угроза случайного возвращения Джернов.

Наступила зима пятнадцатого года, и Лэйк остался один, последний из Стариков. Седоволосый и выглядевший значительно старше своих лет, он по-прежнему оставался лидером колонистов. Но этой зимой он был только способен сидеть у огня и ощущать, как сила тяжести сдавливает его сердце. Задолго до прихода весны он понял, что настало время выбрать себе преемника.

Он надеялся дожить до того дня, когда его сын займет место отца – но Джиму было только тринадцать лет. Среди остальных возможных кандидатов был один, за которым Лэйк наблюдал с того самого дня, когда тот сказал Крэгу, что он найдет металлы, чтобы построить корабль и убить Джернов: Билл Гумбольт.

Билл Гумбольт был не самый старший среди тех, из кого могли получиться лидеры, но из них всех он был самым всесторонне развитым, самым мыслящим и до упрямого решительным. Билл напоминал Лэйку того неистового старика, который был его дедом, и если бы не шрамы, обезобразившие лицо Билла, он был бы очень похож на него. В тот вечер, когда Лэйк сообщил остальным колонистам, что хотел бы видеть своим преемником Билла Гумбольта, за стенами пещер бушевала сильная буря. Никто не стал возражать против этой кандидатуры, и без всяких церемоний и пышных речей Лэйк сложил с себя бремя пятнадцатилетнего лидерства.

После этого он покинул остальных колонистов и среди них своего сына и отправился в пещеру, где он обычно проводил свой ночлег. Его костер почти погас, остались лишь тлеющие уголья, но он слишком устал, чтобы разжечь его вновь. Лэйк лег на свое ложе и понял, без удивления и страха, что ему осталось гораздо меньше времени, чем он думал. Его время практически истекло.

Он лежал на спине и чувствовал, как его охватывает усталость, бороться с которой у него не было сил. Он сделал для других все, что мог, и сейчас утомительное путешествие было закончено.

В мыслях его всплыли воспоминания о том дне пятнадцатилетней давности. Рев бури превратился в гpoxoт двигателей крейсеров Джернов, исчезающих в сером небе. Четыре тысячи Отверженных стояли на холодном ветру и смотрели на улетающие корабли, их дети так еще и не поняли, что их приговорили к смерти. Каким-то образом среди них очутился и его собственный сын...

Он попытался приподняться. Его ждала работа – много работы...

Часть 2

Ранним утром Билл Гумбольт сидел у огня в своей пещере и изучал карту горного массива плато, сделанную Крэгом. Крэг оставил горы безымянными, поэтому Билл обмакнул перо в чернила и написал: Горы Крэга.

– Билл.

Тихо вошел Делмонт Андерс, и то, что ему необходимо было сказать, уже можно было прочесть у него на лице.

– Он умер прошлой ночью, Билл.

Билл ожидал этого сообщения в любую минуту, по это не уменьшило его чувства потери. Лэйк был последним из Стариков, последним из тех, кто работали, боролись и сокращали свои жизни, чтобы у Молодых был шанс выжить. И вот он ушел – закончилась короткая эра, написана и завершена славная, кровавая глава их истории.

А сейчас новым лидером был он, и он должен решать, как будет писаться следующая глава, а ведь он всего лишь на четыре года старше того подростка, у которого сейчас на лице была написана бессознательная просьба придать ему уверенности в себе...

– Пойди, сообщи Джиму, – ответил Билл. – А затем, немного позже, мне бы хотелось собрать всех и поговорить о том, что мы начнем делать с приходом весны.

– Ты имеешь в виду охоту? – спросил Делмонт.

– Нет, не только охоту.

После того, как Делмонт ушел, Билл еще некоторое время посидел молча, мысленно оглядываясь на годы, предшествовавшие этому дню, вплоть до первого утра на Рагнароке.

В то утро он поставил перед собой цель после того, как оставил за собой в пыли игрушечного медвежонка и вошел рядом с Джулией в новую, полную опасностей жизнь. Он пообещал себе, что наступит день, когда он будет смотреть, как умирают Джерны и, умирая, просить пощады, и он даст им такую же пощаду, какую они дали его матери.

По мере того как Билл взрослел, он стал понимать, что сама по себе его ненависть была пустым делом. Нужно было найти способ покинуть Рагнарок, и необходимо было иметь оружие, чтобы сражаться с Джернами. Все это останется невозможным и недостижимым, если только он не объединит в одном скоординированном усилии помощь всех остальных колонистов.

Чтобы быть уверенным, что это произойдет, ему необходимо было стать их лидером. Поэтому в течение одиннадцати лет он учился и тренировался, пока не стало никого, кто мог бы так же хорошо, как он, владеть луком или копьем, никого, кто мог бы так же много пройти за один день, или так же быстро распознать засаду единорогов. И не было никого, за исключением Джорджа Орда, кто бы изучил столько книг, сколько он.

Он достиг своей первой цели – стал лидером. Для них всех существовала вторая цель: надежда когда-нибудь покинуть Рагнарок и отнять Афину у Джернов. Для многих из них, возможно, это были только желанные мечты, но для него это было основной движущей силой всей его жизни.

Им так много нужно было сделать, а их жизни были так коротки. Но до тех пор, пока он был их лидером, они не потратят ни одного дня в пустых желаниях...

Когда все колонисты собрались, чтобы послушать, что он им скажет, Билл обратился к ним:

– Мы будем продолжать с того места, где остановились Старики. Мы лучше приспособлены, чем они, и мы найдем металлы, чтобы построить корабль, если эти металлы здесь вообще есть. Где-то на Рагнароке, на северо-западном склоне горного хребта, похожего на Горы Крэга нашего плато, есть глубокая долина, которую экспедиция Дунбара назвала Провалом. Они не стали ее тщательно обследовать, поскольку их приборы не показали наличия там металлов, но в одном месте они заметили пласт красноватого цвета. Эта окраска указывала на наличие железной руды. Возможно, мы обнаружим жилу, бывшую для них слишком мелкой, чтобы обратить на нее внимание. Поэтому, как только снег растает на Горах Крэга, мы попробуем перейти через них.

– Это будет ранним летом, – сказал Джордж Орд, задумчиво глядя своими темными глазами. – Тем, кто пойдет туда, нужно будет рассчитать время своего возвращения. Это предстоит сделать либо до того, как хищники и единороги начнут возвращаться с севера, либо подождать, пока они все не мигрируют с плато.

Гумбольт тоже думал над этим и хотел бы найти средство от подстерегающих их в пути опасностей. Люди могли ускользать от нападок единорогов там, где достаточно большие деревья могли обеспечить нм безопасность, и среди деревьев можно было отражать даже атаки хищников – копьями держать на расстоянии хищников, взбирающихся на деревья, в то время как находящихся на земле можно было уничтожать стрелами. Но на плато не росли деревья, а быть застигнутым врасплох стаей хищников или стадом единорогов означало верную смерть дня небольшого отряда из двух или трех человек. По этой причине небольшие отряды никогда не поднимались на плато, разве что когда единороги и хищники уже мигрировали в другие края. Это причиняло неудобства и будет продолжаться до тех пор, пока их оружием останутся так медленно заряжаемые луки.

– Ты считаешься нашим изобретателем-умельцем, – сказал Гумбольт Джорджу. – В этом плане с тобой никто не сравнится. Кроме того, ты не проявляешь особого энтузиазма по поводу лазания по горам. Поэтому с настоящего времени ты будешь выполнять работу, для которой ты наилучшим образом приспособлен. Твоим первым заданием будет сделать для нас усовершенствованный лук. Сделай его похожим на арбалет, со скользящим механизмом для натягивания тетивы и магазином для стрел, укрепленным сверху.

Джордж не спеша обдумал эту мысль.

– Общий принцип прост, – сказал он. – Посмотрю, что можно будет сделать.

– Билл, а сколько человек пойдет через Горы Крэга? – спросил Дэн Барбер.

– Мы с тобой вдвоем, – ответил Гумбольт. – Отряд их трех человек под началом Боба Крэга пойдет в Западные Холмы, а еще один отряд под началом Джонни Стивенса пойдет в Восточные Холмы.

Он посмотрел в сторону соседней пещеры, где уже длительное время хранились винтовки, смазанные жиром единорогов, чтобы предохранить их от ржавчины.

– Если мы найдем месторождение селитры, мы сможем изготовлять порох. Мы уже знаем, где находятся небольшие залежи серы. Правда, придется ружья переделать в кремневые, поскольку у нас нет необходимых материалов для изготовления патронных капсюлей. Что еще хуже, нам придется пользоваться керамическими пулями. Они будут малоэффективными – слишком легкими и разрушающе действующими на ружейные стволы. Но все равно нам понадобится порох для взрывных работ, если мы когда-нибудь найдем железные руды. И если у нас не будет металлических пуль, чтобы стрелять в Джернов, у нас будут бомбы, чтобы их взрывать.

– Предположим, – сказал Джонни Стивенс, – что мы никогда не обнаружим металлов, чтобы построить корабль. Если это произойдет, как мы сможем покинуть Рагнарок?

– Существует еще один способ – вероятный способ – улететь с Рагнарока, не имея собственного корабля. Если мы не найдем металлов нам придется его испробовать.

– Зачем ждать? – спросил Боб Крэг. – Почему не испробовать его сейчас?

– Потому что шансы будут десять тысяч к одному в пользу Джернов. Но все равно, если не останется ничего другого, мы прибегаем к этому способу.

Джордж сделал, изменил и отверг четыре различных типа арбалетов прежде чем довел до совершенства самозаряжающийся лук, встретивший его критическое одобрение. В один из дней ранней весны он принес его Гумбольту, стоящему у входа в пещеру. На южных склонах холмов уже появились первые зеленые ростки травы, и долгая зима наконец-то закончилась.

– Я сделал, – сказал Джордж, протягивая Гумбольту лук. – Опробуй его в действии.

Билл взял лук, заметив, как тщательно он сбалансирован. Внизу, под углом к центральной части лука находилась рукоятка для левой руки. Под поперечиной была скользящая рукоятка для правой руки, вьполненная в форме приклада и снабженная спусковым механизмом. Сверху и слегка сбоку от поперечины размещался магазин с десятью короткими стрелами.

Пистолетная рукоять находилась возле передней рукоятки. Билл оттянул ее назад на всю длину поперечины; вместе с ней, туго натянувшись, отошла тетива. Послышался щелчок, и спусковой механизм зафиксировал тетиву, и одновременно скрытая пружина подала на тетиву стрелу.

Гумбольт быстро прицелился в стоящее в отдалении дерево и нажал на спуск. Запела, вылетая, стрела. Он рывком передвинул вперед и назад скользящую рукоять для перезарядки и мгновением позже снова нажал на спуск. Вылетела еще одна стрела. К тому времени, когда Гумбольт выпустил десятую из находившихся в магазине стрел, он уже стрелял со скоростью одной стрелы в секунду. Все десять стрел глубоко вонзились в ствол отдаленного дерева, напоминая издали пучок жесткой щетины. Располагались они на площади, не большей, чем грудь хищника или голова единорога.

– Это еще лучше, чем я надеялся, – сказал Гумбольт Джорджу. – Один человек, вооруженный таким луком, заменит шестерых с обычными луками.

– Я хочу еще кое-что добавить, – ответил Джордж. – Пучки стрел, по десять в каждом, в специальных обоймах, чтобы их можно было носить в колчанах. Чтобы перезарядить магазин, ты просто вставляешь новую обойму для стрел, и времени на это уйдет не больше, чем поставить одну стрелу в обычный лук. Я высчитал, что при определенной сноровке охотник может выпустить сорок стрел не больше чем за двадцать секунд.

Джордж взял лук и вернулся в пещеру добавлять к нему эту новую деталь. Гумбольт смотрел ему вслед, думая: «Если он смог сделать такой лук из дерева и кишок единорога, что бы он смог дать нам, если бы у него был металл?»

Возможно, у Джорджа никогда не появится возможность показать, что бы он смог сделать из металла. Но Гумбольт уже почувствовал уверенность, что гений Джорджа сделает возможным, если возникнет такая необходимость, реализацию альтернативного плана с Рагнарока.

Медленно тянулись недели, переходя в месяцы, и наконец с Гор Крэга сошло достаточно снега, чтобы Гумбольт и Дэн Барбер могли отправиться в свой поход. Им никто не угрожал. Хищники давно мигрировали на север, а единороги встречались редко. Им не представилось возможности испытать эффективность новых автоматических арбалетов в бою, и это раздражало Барбера.

– Если бы у нас были обыкновенные луки, – жаловался он, – единороги выскакивали бы отовсюду, чтобы напасть на нас.

– Не волнуйся, – успокоил его Гумбольт. – Осенью, когда мы будем возвращаться, здесь будет полно единорогов.

Они достигли горы и остановились возле ее подножия, у протекающего рядом ручья. Вода в ручье поднялась высоко и была грязной от тающих снегов. Здесь они устроили охоту и запасли столько мяса, сколько могли унести с собой. Когда они поднимутся по каньонам в гору, им больше не встретится никакая дичь. В каньонах вместо травы росли ядовитые сорняки, и животные Рагнарока давно уже научились избегать подобных мест.

Они обнаружили каньон, который пытались обследовать Крэг и его спутники, и начали подниматься по нему. Именно здесь Крэг обнаружил запасы кварца и слюды, и насколько он мог знать, этот каньон был самым низким из всех горных перевалов.

Каньон поднимался в гору по диагонали, поэтому подъем не был особенно крутым. В русле ручья они стали замечать слюду и кристаллы кварца, и в полдень второго дня они миновали последнее чахлое деревце. На этой высоте не росло ничего, кроме колючих ядовитых сорняков, да и они попадались редко.

Воздух здесь был гораздо более разреженным, и их поклажа казалась тяжелее. Пройдя еще немного дальше, они подошли к небольшому знаку из камней – поворотному пункту Крэга.

На следующий день они обнаружили скопление кристаллов кварца. Еще через милю увидели слюдяную жилу. Что же касалось других минералов, которые надеялся обнаружить Крэг, то встречались только их следы.

Четвертый день прошел в бесконечной борьбе со становящейся все круче стеной каньона; груз на плечах Гумбольта и Барбера, казалось, весил уже сотни фунтов. Они с трудом заставляли свои протестующие ноги сделать пятьдесят шагов, затем останавливались отдыхать, быстро и судорожно вдыхая разреженный воздух своими нагруженными легкими.

Конечно, обойти вокруг горы было бы значительно легче. Но Провал, предположительно, был огромной полостью, образовавшейся в плато непосредственно по другую сторону горного кряжа и окаймленной неприступными утесами в милю высотой. Только прилегающая к горе сторона Провала имела пологий спуск, ведущий в его недра.

Они остановились на ночлег в месте, где ручей вытекал из небольшого родника.

Здесь на стенах каньона все еще лежал снег, а сам каньон изгибался, обещая сразу же за поворотом привести их к вершине, как он делал это весь прошедший день.

На следующее утро, когда они возобновили свой подъем, солнце светило ярко и горячо. Каньон вел теперь прямо, его крутые стены стали более плоскими, напоминая пару шероховатых уступов с седловиной между ними.

Путешественники поднялись на вершину седловины, и там перед ними внезапно открылась другая сторона мира – и Провал. Далеко внизу простиралось бесконечное плато, подобное тому, которое они оставили позади. Но над всеми окрестностями доминировала пропасть. Эго была гигантская долина с отвесными стенами в сотню миль длиной и сорок миль шириной, глубоко утонувшая в недрах плато, так что уровня поверхности плато достигали только вершины стен в милю высотой. Горный кряж под ними круто обрывался вниз; спуск становился все более и более пологим, доходя до уровня плато, а затем, продолжаясь дальше вниз, достигал дна пропасти, которая была такой глубокой, что нижняя ее часть была скрыта в утренних тенях.

– Боже мой! – выдохнул Барбер. – До дна пропасти по вертикали должно быть более трех миль. Десять миль спуска под уклоном в тридцать три градуса – если мы спустимся, то никогда не выберемся оттуда.

– Можешь повернуть назад, если хочешь, – ответил Гумбольт.

– Повернуть назад? – рыжая борода Барбера, казалось, ощетинилась. – Кто, черт возьми, говорит о том, чтобы повернуть назад?

– Никто, – ответил Гумбольт, слегка улыбаясь быстрой вспышке гнева Барбера.

Он внимательно разглядывал пропасть, сожалея, что у них не было возможности отшлифовать кристаллы кварца и сделать бинокль. Слишком далеко приходилось смотреть невооруженным глазом... В разных местах от пропасти в плато отходили ущелья. Они, однако, были короткими, и их обступали вертикальные утесы. Утренние тени не позволяли четко рассмотреть большую часть пропасти, и Гумбольт не заметил никаких признаков красноватой породы, которую они искали.

В юго-западном углу пропасти, почти неразличимом на таком расстоянии, он заметил легкое облачко, поднимающееся со дна пропасти. Было невозможно сказать, что это было, и оно быстро растаяло вдали. Барбер тоже заметил его и сказал:

– Похоже на дым. Как ты думаешь, могут там жить люди или какие-нибудь другие разумные существа?

– Это могли быть испарения от горячих источников, сконденсировавшиеся в прохладном утреннем воздухе, – ответил Гумбольт. – Что бы это ни было, мы узнаем, когда спустимся туда.

Спуск по крутому склону в Провал был более быстрым, чем подъем по каньону, но не более приятным. Нести на спине тяжелую поклажу под таким уклоном вниз было мучительным и вызывало колоссальное напряжение икр ног. По мере того как они спускались, жара непрерывно усиливалась. Они спустились в долину на следующий день, и полуденный зной был таким сильным, что Гумбольт мысленно спросил себя, не окажутся ли они здесь в западне, которую лето вскоре превратит в чудовищную печь, в которой ничто живое не сможет существовать. Хотя, конечно у них не было выбора, горы были проходимыми только в жаркую погоду. Дно долины было покрыто илом, песком и гравием. Для поисков Гумбольта и Барбера это не представляло интереса. Они стали передвигаться вдоль стен пропасти, стараясь держаться ближе к их основанию.

Во многих местах простирающиеся на милю вверх стены были без единого выступа и поднимались совершенно вертикально. Когда они подошли к первому из таких мест, они увидели, что земля у подножия стены была усеяна странными маленькими ямками, подобно крошечным лунным кратерам. Пока они стояли и смотрели, послышался треск, похожий на пушечный выстрел, и земля рядом с ними взорвалась фонтаном песка и гравия. Когда пыль рассеялась, там, где было гладкое место, образовался новый кратер. Гумбольт вытер кровь с лица в том месте, куда ударил отскочивший осколок камня, и сказал:

– От солнечной жары трескаются камни на краю пропасти. Когда камень падает милю при полуторной силе тяжести, он летит как метеор.

Они пошли дальше, продвигаясь по опасной зоне. Так же, как и в отношении угрозы жары, у них не было выбора. Только рассматривая обломки, лежащие у подножия утесов, они могли узнать, какие минералы находятся наверху.

На пятнадцатый день пути Гумбольт и Барбер увидели пласты красноватого цвета. Гумбольт ускорил шаги, торопливо шагая впереди Барбера. Пласты залегали слишком высоко в стене утеса, чтобы до них можно было дотянуться, но в этом не было необходимости – все подножие утеса было завалено их обломками.

Посмотрев на обломки, Гумбольт почувствовал приступ разочарования. По весу это был песчаник. Присутствие железа выражалось только, как это отметила и экспедиция Дунбара, в его красноватой окраске. Они медленно обошли подножие утеса, рассматривая обломок за обломком, в надежде обнаружить что-нибудь более существенное, чем железистые пятна. Однако характер камня не изменился, и через милю красноватые пласты закончились. Дальше скалы были серого цвета, безо всяких признаков железа.

– Так вот из чего, – сказал Барбер, вглядываясь назад на пройденный путь, – мы собираемся построить космический корабль – из железистых пятен!

Гумбольт не ответил. Для него это было большим, чем простое разочарование. Это было смертью мечты, которую он лелеял с того времени, когда ему исполнилось девять лет и он услышал, что экспедиция Дунбара обнаружила железорудные скалы в глубокой пропасти – единственные железорудные скалы на всем Рагнароке. Наверняка, подумал он тогда, там будет достаточно железа, чтобы построить небольшой корабль. В течение одиннадцати лет он стремился приблизить тот день, когда он найдет это железо. И вот он нашел его – и оно оказалось ничем. Постройка корабля была так же далека, как и прежде... Но разочарование было таким же бесполезным, как и железистый песчаник. Он переборол себя и повернулся к Барберу.

– Пошли дальше, – произнес он. – Возможно, мы обнаружим что-нибудь к тому времени, когда обойдем вокруг всего Провала.

В течение последующих семи дней они подвергали себя смертельной опасности от падающих сверху камней и не обнаружили ничего. На восьмой день они нашли сокровище, которое для них сокровищем не являлось. Вечером они остановились на ночлег у входа в одно из ущелий Провала. Гумбольт отправился напиться воды к журчащему по песку ручейку и, наклонившись, заметил блеск чего-то красного, наполовину зарытого в песке. Он поднял этот предмет. Это оказался камень, размером в половину ладони, темновато-прозрачный и рдеющий кровавым цветом в свете заходящего солнца. Это был рубин.

Гумбольт осмотрелся и заметил еще один отблеск немного дальше вверх по ручью. Это был еще один рубин, почти такой же большой, как и первый. Рядом с ним лежал безупречный голубой сапфир. Разбросанные там и сям лежали рубины и сапфиры меньших размеров. Вплоть до размеров отдельных песчинок. Гумбольт прошел дальше вверх по ручью и обнаружил образцы еще одного вида камней. Они были бесцветными, но горели внутренним огнем. Он с силой провел одним из них по рубину, который все еще держал в руке. Послышался скрежещущий звук, и камень оставил на рубине глубокую царапину.

– Черт возьми! – произнес вслух Гумбольт.

Существовал только один камень, способный резать рубин – алмаз.

Когда он вернулся к тому месту, где Барбер отдыхал возле рюкзаков, уже почти стемнело.

– Что ты там обнаружил, что так задержался? – с любопытством спросил Барбер.

Гумбольт высыпал две пригоршни рубинов, сапфиров и алмазов у ног Барбера.

– Взгляни, – сказал он. – На цивилизованной планете то, что ты видишь, купило бы нам корабль и нам бы даже пальцем не пришлось пошевелить. Здесь же это просто красивые камешки.

– Кроме алмазов, – добавил он. – По крайней мере, у нас теперь есть чем резать кристаллы кварца.

На следующее утро они взяли с собой только несколько рубинов и сапфиров, но набрали больше алмазов, выискивая серо-черные и некрасивые на вид, но очень твердые, разновидности карбонадо. Затем они возобновили свой обход стен пропасти.

По мере того как шли дни, жара продолжала усиливаться. Какое-то облегчение наступало только ночыо, а ночи становились все короче, по мере того как голубое солнце с каждым утром всходило все раньше. Когда всходило и желтое солнце, пропасть превращалась в пылающую топку, по краю которой они ползли подобно муравьям в некоей гигантской печи.

Вокруг не было видно никаких проявлений жизни, ни животных, ни кустарников, ни даже стебелька травы. Было только голое каменистое дно пропасти, получившее зеленый оттенок в свете двух солнц и колышущееся в волнующееся в потоках горячего воздуха как некое кошмарное море, в то время как над их головами мерцали уходящие ввысь утесы. Иногда скалы, казалось, наклонялись над их головами и начинали обрушиваться на них всей своей тяжестью Больше путешественники не встретили никаких минералов и наконец они подошли к месту, над которым когда-то видели дым или какие-то испарения.

В этом месте стены пропасти отступали назад и образовывали небольшую долину в милю длиной и в полмили шириной. Здесь стены не обрывались вертикально, а плавно сходили к подножию в фантастических образованиях крыш и арок, доходящих с каждой стороны почти до центра долины. В тени под арками росла зелень, и по многим из них сбегали искрящиеся водопады. Воду из долины уносил небольшой ручей, пробегающий на некоторое расстояние вглубь ущелья, прежде чем пески поглощали его.

Гумбольт и Барбер некоторое время стояли молча, но в долине не было заметно никакого движения, только легкий ветерок шевелил листья зеленых растений. Но вот изменивший направление ветерок коснулся их лиц, и они почувствовали свежий, сладковатый запах растущей зелени, побудивший их подойти поближе.

– Такой уютный уголок не принадлежит этому миру, – тихим голосом произнес Барбер. – Но тем не менее он здесь. Интересно, что здесь есть?

– Тернистая прохлада и холодная вода, – ответил Гумбольт. – А возможно, и существа, которым не нравятся незнакомцы. Давай пойдем и выясним это.

Они подошли поближе, настороженно оглядываясь вокруг и держа наизготовку свои луки. Вблизи путешественники увидели, что сводчатые крыши и арки были лишь остатками системы естественных пещер, уходящих вглубь стен ущелья. Зеленая растительность появлялась там, где пещерные своды отбрасывали тень, и была представлена в основном двумя видами растений – зеленым кустарником, покрытым пурпурными цветами и с листьями, напоминающими листву падуба, и высоким растением, похожим на кукурузу.

Под некоторыми из сводов кукуруза уже созрела, и можно было различить зерна оранжевого цвета. Под другими же сводами она была совершенно незрелой. Гумбольт понял причину этого и сказал Барберу:

– Здесь есть как теплые, так и холодные источники. Растения, получающие влагу из теплых источников, могут расти почти круглый год; те же, которых питают холодные источники – только летом. А то, что мы заметили с вершины горы, видимо, было паром, поднимающимся от теплых источников.

Они прошли под целым рядом арок, не встретив никаких признаков жизни. Когда они достигли конца долины и все еще не увидели ничего примечательного, стало очевидно, что опасность встретить разумные и враждебно настроенные существа была очень мала. Скорее всего, маленькая долина была необитаема.

Гумбольт остановился под широкой аркой, там, где ветерок был прохладным и влажным от распыляемых водяных брызг. Барбер прошел дальше, чтобы заглянуть под соседнюю арку. Обе арки заканчивались пещерами, уходящими вглубь скалы, и стоя под одной из арок, Гумбольт увидел что-то лежащее у входа в ближайшую пещеру. Это была маленькая горка оранжевых зерен. Зерна лежали аккуратной кучкой, как если бы тот, кто оставил их там, намеревался за ними вернуться.

Гумбольт посмотрел в сторону другой арки, но Барбера нигде не было видно. Он сомневался, что тот, кто оставил это зерно, явится для них большой угрозой – опасные животные предпочитали есть мясо, а не зерно – но тем не менее он вошел в пещеру, держа наготове свой арбалет.

Остановившись у входа в пещеру, Гумбольт дал время глазам привыкнуть к темноте. Пока он стоял так, навстречу ему из глубины пещеры вышли странные существа.

Они подошли ближе – шесть маленьких зверюшек размером с белку с различными оттенками окраски меха. Они передвигались на коротких задних лапах, как миниатюрные медвежата, и их темные глаза на бурундучьих мордочках разглядывали его с живейшим интересом. Зверюшки выстроились в ряд перед Гумбольтом на расстоянии пяти футов и продолжали, как зачарованные разглядывать его.

Желтый зверек, находящийся в центре, рассеянно почесал мохнатой лапкой свой животик, и Гумбольт опустил лук, чувствуя себя несколько глуповато от того, что поднял его на таких маленьких и безвредных животных.

Затем он едва снова не вскинул его, когда желтый зверек открыл рот и проговорил таким тоном, словно явно предвкушал что-то:

– Думаю, мы съедим тебя на ужин.

Гумбольт лихорадочно оглянулся сначала направо, потом налево, но рядом не было никого, кроме шестерых маленьких зверьков. Желтый зверек, проговорив свое предложение, молча смотрел на него, и на его мохнатой мордочке было написано неподдельное любопытство. Гумбольт подумал, уж не охватило ли его разум внезапное безумие от вдыхания каких-либо вредных испарений или запахов, находящихся в долине растений и спросил:

– Так что, по-твоему, ты собираешься сделать?

Зверек снова открыл рот и пробормотал, запинаясь:

– Я... Я... – и затем с ноткой тревоги – Эй...

Он не сказал больше ничего, и следующее, что услышал Гумбольт, были торопливые шаги Барбера и его голос:

– Эй, Билл, где ты?

– Я здесь, – ответил Гумбольт, чувствуя уверенность, что понял, почему маленький зверек заговорил с ним. Барбер подошел к нему и заметил шестерых бурундуков-медвежат.

– Здесь их шестеро! – воскликнул он. – И еще один в соседней пещере – это чертово создание заговорило со мной!

– Я так и думал, – ответил Гумбольт. – Сначала ты сказал ему, что мы собираемся им поужинать, а затем он спросил: «Так что, по-твоему, ты собираешься сделать?» – не правда ли?

На лице Барбера отразилось удивление.

– Откуда ты это узнал?

– Они общаются между собой телепатически, – ответил Гумбольт. – Вот этот желтенький повторил услышанное тем зверьком, с которым ты заговорил, а тот повторил услышанное желтеньким от меня. Это можно объяснить только существованием между ними телепатии.

– Телепатия... – Барбер уставился на шестерых маленьких зверюшек, которые зачарованно смотрели на него с не уменьшающимся любопытством. – Но зачем им нужно повторять вслух то, что они получают телепатически?

– Я не знаю. Может быть, на какой-то стадии их развития только часть из них были телепатами, и телепаты передавали подобным образом остальным предупреждения об опасности. Хотя это и отдаленная аналогия, но почему, например, попугай повторяет то, что слышит?

Позади Барбера послышалось какое-то быстрое движение, и еще один маленький зверек белого цвета проскочил мимо них. Он подбежал к желтенькому, и они застыли рядом, уставившись на землян. Скорее всего это была супружеская пара...

– А вот и второй зверек – вот эти двое нас и передразнивали, – сказал Барбер и тем самым невольно дал название, под которым они стали известны: пересмешники.

Пересмешники были для путешественников свежим мясом – но они восприняли людей с таким дружелюбием и доверчивостью, что у Барбера исчезло всякое желание заполучить одного из них на ужни или когда-нибудь в будущем на обед. У них еще оставался небольшой запас сушеного мяса, а оранжевое зерно было здесь в изобилии. Они не будут голодать.

Гумбольт и Барбер обнаружили, что пересмешники устроили себе жилища как в прохладных пещерах, так и в пещерах, согреваемых горячими источниками. Были основания считать, что пересмешники впадали зимой в спячку и проводили ее в теплых пещерах.

В долине пересмешников не было никаких минералов, и земляне отправились дальше в обход Провала. Им удалось пройти лишь небольшое расстояние, прежде чем жара стала такой сильной, что ручьи, текущие по дну пропасти, начали пересыхать. Тогда они возвратились назад, чтобы переждать в маленькой долине до того времени, когда придут осенние дожди.

***

Когда первый дождь возвестил об окончании долгого лета, они возобновили свое путешествие. Они захватили с собой запас оранжевого зерна и двух пересмешников – желтенького и его подругу. Остальные пересмешники смотрели как они уходят, стоя молчаливо и торжественно перед своими пещерами, как будто боялись, что никогда больше не увидят ни двух своих соплеменников, ни людей.

Оба пересмешника составили землянам приятную компанию. Они сидели на плечах у людей и болтали всякую всячину, приходящую в голову. А иногда говорили вещи, которые совсем не были бессмысленными, заставляя Гумбольта задуматься о том, не могли ли пересмешники хотя бы частично читать человеческие мысли и хотя бы смутно понимать значение некоторых высказанных фраз.

В одном месте путешественники обнаружили очень тонкий слой селитры. Они соскребли все, что можно было разглядеть, и таким образом набрали небольшой ее запас. Наконец они полностью завершили обход Провала и вернулись к подножию длинного крутого подъема на горный кряж Крэга, так и не найдя больше ничего, достойного внимания.

Их ожидал подъем, внушающий благоговейный страх. Угол подъема был таким крутым и путь их преграждало такое большое количество уступов, что часто ноги отказывались им служить и путешественникам приходилось передвигаться дальше ползком. Жара все еще была очень сильной, а воду они могли найти только в источнике, находящемся по ту сторону горной вершины. Весь день их преследовал обжигающий ветер, зародившийся на пылающем дне пропасти, и когда наступила ночь, их кожаные фляги были почти пусты, а они прошли едва ли треть пути до вершины.

По мере того как они поднимались все выше, пересмешники становились все более молчаливыми, и когда путники остановились на ночлег, Гумбольт понял, что зверьки не доживут до окончания горного перехода. Они часто и быстро дышали, сердечки их бешено колотились, по мере того как они пытались извлечь кислород из разреженного воздуха. Они выпили немного воды, но не прикоснулись к зернам, которые предлагал им Гумбольт.

Белый пересмешник умер утром следующего дня, когда они остановились на отдых. Желтый пересмешник с трудом подполз к своей подруге и умер несколькими минутами позже.

– Вот так и бывает, – заметил Гумбольт, глядя на них. – Единственные существа на Рагнароке, которые доверяли нам и хотели стать нашими друзьями, а мы их убили.

Они допили остатки воды и продолжили свой путь. В тот вечер на привале им уже нечего было пить, и в изнурительном сне им всю ночь мерещились холодные потоки воды. Следующий день для путешественников стал непрерывным адом, в котором они шли, падали, ползли, поднимались, шли и снова падали.

Барбер все слабел, его дыхание стало частым и прерывистым. В полдень того дня он проговорил, пытаясь улыбнуться сухими, распухшими губами и с трудом ловя воздух:

– Чертовски тяжело будет умирать... испытывая такую жажду.

После этою он стал падать все чаще, каждый раз поднимаясь все медленнее и с большим трудом. Не дойдя полмили до вершины, он упал в последний раз. Он попытался подняться, снова упал и попытался ползти. Это ему тоже не удалось, и он упал вниз лицом на каменистую почву. Гумбольт подошел к нему и сказал, судорожно хватая ртом воздух:

– Подожди, Дэн, я вернусь... и принесу тебе воды.

Барбер с большим усилием приподнялся и взглянул на него.

– Бесполезно, – сказал он. – Мое сердце... слишком тяжело...

Он снова упал лицом вниз и на этот раз застыл неподвижно, и дыхание перестало вырываться из его измученных легких.

Гумбольту казалось, что прошло полжизни, прежде чем он наконец достиг источника с холодной, чистой водой. Он напился, испытав самое большое в своей жизни какое-то иступленное наслаждение. Затем его наслаждение угасло, когда он вспомнил, как Дэн Барбер пытался улыбнуться и, казалось, услышал, как он говорил: «Чертовски тяжело будет умирать... испытывая такую жажду».

Гумбольт отдыхал два дня, прежде чем оказался в состоянии продолжать свой путь. Он спустился на плато и заметил, что лесные козы уже в течение некоторого времени мигрируют на юг. Утром следующего дня он поднялся на небольшой холм и столкнулся лицом к лицу с тремя единорогами.

Единороги, визжа от нетерпения, тотчас же бросились в атаку.

Если бы у него был обычный лук, он погиб бы через несколько секунд. Но автоматический арбалет извергнул дождь стрел прямо в морды единорогам, что вынудило их от боли и граничившего с бешенством удивления отвернуть в сторону. В тот момент, когда они повернулись достаточно для того, чтобы показать свои уязвимые места, удары стрел стали смертельными.

Одному из единорогов удалось спастись с торчащими в морде тремя стрелами. Некоторое время он издали наблюдал за Гумбольтом, визжа и тряся головой в тщетной ярости. Затем он повернулся и, скача как олень, исчез за холмом. Гумбольт, все больше торопясь, возобновил свое продвижение на юг. Единорог поскакал на север, и сделал это явно с единственной целью – привести с собой достаточное подкрепление, чтобы покончить с ним.

***

Глубокой ночыо Гумбольт подошел к пещерам. Все уже спали, кроме Джорджа Орда, работающего допоздна в своей мастерской-лаборатории. Услышав шум и увидев входящего, Джордж оторвался от работы и увидел, что Гумбольт был один.

– Значит Дэну не удалось дойти?– спросил он.

– Провал прикончил его, – ответил Гумбольт. А затем устало добавил. – Провал... мы нашли эту чертову жилу. Красноватые пласты... Это была только железистая окраска.

– Пока ты отсутствовал, я сделал небольшую плавильную печь, – продолжал Джордж. – Я надеялся, что эти красноватые пласты окажутся железной рудой. А что касается других изыскательских партий – они тоже ничего не нашли.

– Следующей весной мы попытаемся снова, – сказал Гумбольт. – Рано или поздно мы все равно где-нибудь обнаружим железную руду.

– У нас не так много времени. Наблюдения показывают, что солнце как никогда далеко отклонилось к югу.

– Значит, нам нужно с двойной пользой использовать то время, что у нас осталось. Мы до минимума сократим охотничьи отряды и отправим больше изыскательских партий. У нас будет космический корабль, чтобы снова встретиться с Джернами.

– Иногда, – заметил Джордж, задумчиво разглядывая Гумбольта своими черными глазами, – мне кажется, это единственное, ради чего ты живешь, Билл: ради того дня, когда ты сможешь убить Джернов.

Джордж отметил это просто как факт, без всякого осуждения, но Гумбольт не смог сдержать резкости в голосе, когда ответил ему:

– Пока я лидер колонистов, именно ради этой цели мы и будем жить.

***

Когда наступила осень, Гумбольт захватил с собой Боба Крэга и юного Андерса и отправился но следам дичи, мигрирующей на юг. Пройдя сотни миль в южном от пещер направлении, они вышли к низменности. Эта местность изобиловала водой и растительностью, и по ней бродили огромные стада единорогов и лесных коз. Кроме того, эта местность была чрезвычайно опасной из-за большого скопления единорогов и хищников, и единственное, что позволило путешественникам выжить, так это арбалеты и постоянная бдительность.

Там они увидели ползунов – отвратительных существ, ползавших на многочисленных лапах, подобно трехтонным сороконожкам, с оснащенными шестью жвалами пастями, из которых сочилась зловонная слюна. Укус ползуна был ядовитым и мгновенно парализовал даже единорога, хотя и не убивал его сразу. Тем не менее ползуны поедали свои жертвы тотчас же, отрывая от костей беспомощную и все еще живую плоть.

Единороги боялись ползунов, а хищники фанатично ненавидели их и пользовались своим преимуществом в быстроте реакций, чтобы убивать каждого попадающегося им ползуна; они рвали ползунов когтями до тех пор, пока ползуны в безумии бешенства не кусали себя и не умирали от своего собственного яда.

Однажды колонисты вместе с арбалетами захватили с собой на охоту мощный большой лук и застрелили из него ползуна. Только они сделали это, как вблизи появилась группа из двадцати хищников.

Двадцать хищников появились неожиданно вблизи колонистов, и могли спокойно убить их. Вместо этого хищники продолжали свой путь, не издав даже боевого рычания.

– Почему, – удивлялся Боб Крэг, – они так поступили?

– Они увидели, что мы только что убили ползуна, – ответит Гумбольт. – Ползуны являются их врагами, и я думаю, то, что они позволили нам жить – выражение благодарности с их стороны.

При дальнейших исследованиях низменности не было обнаружено никаких минералов – ничего, кроме аллювиальных почв неопределенной глубины. У колонистов больше не было причин задерживаться здесь, за исключением того, что возвращение в пещеры было невозможным до наступления весны. Они построили среди деревьев хорошо защищенные хижины и остались пережидать зиму.

***

С первой волной лесных коз они двинулись на север, и единственным результатом нескольких месяцев потраченного времени и усилий явилось отсутствие такового.

Когда путешественники уже почти подошли к пещерам, они оказались в пустынной долине, где Джерны высадили Отверженных из своих двух крейсеров. Отсюда они вышли к месту, где за стеной частокола находился их бывший лагерь. Место выглядело пустынным, стены частокола были разрушены, и их остатки разбросаны, а могилы матери Гумбольта и всех остальных колонистов давно исчезли под копытами легионов единорогов, У Гумбольта пробудились горькие воспоминания, окрасившиеся с годами ностальгией по далекому прошлому, а мрачное настроение покинуло его только тогда, когда лагерь остался далеко позади.

***

Оранжевые зерна, принесенные из Провала, были посажены наступившей весной, и количество изыскательских партий, отправившихся на поиски минералов, было удвоено.

Зерна проросли и дали слабые ростки, которые зачахли еще до созревания. Изыскательские партии возвратились одна за другой, докладывая о безуспешных поисках. Осенью Гумбольт решил, что время было слишком драгоценно, чтобы его тратить впустую – придется прибегнуть к альтернативному плану, о котором он говорил ранее.

Он отправился к Джорджу Орду и спросил его о возможности построить гиперпространственный передатчик из тех материалов, которые у них имелись.

– Это способ получить шанс покинуть Рагнарок, не имея собственного корабля, – объяснял он. – Мы заманим сюда крейсер Джернов, а затем отберем его у них.

Джордж покачал головой.

– Гиперпространственный передатчик можно построить, потратив на это несколько лет, но он будет бесполезен без источника питания. Потребуется генератор таких размеров, что нам придется расплавить каждую винтовку, каждый нож, топор и все стальные и железные предметы, что у нас имеются. И даже после этого нам не хватит еще порядка пятисот фунтов. Вдобавок ко всему, нам понадобится, по меньшей мере, еще триста фунтов меди для проводов.

– Я не думал, что понадобится такой большой генератор, – помолчав сказал Гумбольт. – Я был уверен, что мы сможем сделать передатчик.

– Достань мне металл, и у нас будет передатчик, – ответил Джордж. Он беспокойно вздохнул, и в его глазах мелькнуло выражение ненависти, когда он взглянул на окружающие их стены пещеры. – Ты не единственный, кому хотелось бы покинуть нашу тюрьму. Достань мне восемьсот фунтов меди и железа, и я как-нибудь сделаю этот передатчик.

Восемьсот фунтов металла... На Рагнароке это равнялось просьбе достать солнце с неба.

***

Шли годы, и каждый год были одни и те же целеустремленные попытки и усилия, и один и тот же отрицательный результат. И с каждым годом оба солнца все далее склонялись к югу, отмечая наступление конца всех усилий, кроме усилия остаться в живых.

На тридцатый год их пребывания на Рагнароке, когда осень наступила раньше, чем когда бы то ни было, Гумбольт был вынужден признать для самого себя мрачный и горький факт: он и его сверстники не принадлежат к тому поколению, которому суждено будет покинуть Рагнарок. Они родились на Земле – они не могли полностью адаптироваться на Рагнароке и рыскать по планете, имеющей полуторную силу тяжести, в поисках металлов, которые могли вообще на ней не существовать.

И месть являлась роскошью, которая была ему недоступна. Там, где раньше в его мозгу была только ненависть к Джернам, сейчас вызревал мучительный вопрос: что станет с будущим поколением колонистов на Рагнароке?

Вместе с этим вопросом перед его мысленным взором вновь представала сцена детства – поздний летний вечер их первого года на Рагнароке и Джулия, сидящая рядом с ним, окутанная теплым звездным светом...

– Ты мой сын, Билли, – говорила она. – Самый первый из моих сыновей. Скоро, возможно, у меня будет еще один ребенок.

Нерешительно, как бы не веря своим словам, он спросил:

– И то, что некоторые из колонистов говорят, что ты при этом можешь умереть – этого ведь не случится, правда, Джулия?

– Это... может произойти. – Затем она обняла его и сказала: – Если я умру, я оставлю вместо себя жизнь более значительную, чем та, что когда-то была моей. Если когда-либо, Билли, ты станешь лидером, запомни меня и этот вечер, и то, что я сказала тебе. Помни, что только благодаря детям, мы сможем выжить и покорить этот мир. Защищай их, пока они маленькие и беззащитные и учи их сражаться и не бояться ничего, когда они немного подрастут. Никогда, никогда не позволяй им забыть, как они оказались на Рагнароке. Когда-нибудь, даже если это случится через сто лет, Джерны прилетят снова, и тогда колонисты должны быть готовы сражаться за свою свободу и свою жизнь.

Тогда он был слишком юным, чтобы понять истинность ее слов, а когда он достаточно вырос, ненависть к Джернам ослепила его, и Билл не обращал внимания ни на что, кроме своего единственного желания. Сейчас он мог видеть больше и дальше...

С каждым поколением дети все лучше будут адаптироваться к Рагнароку, и со временем наступит полная адаптация. Но все будущие поколения колонистов будут потенциальными рабами Империи Джернов, свободными только до тех пор, пока они остаются незамеченными.

Представлялось невероятным, чтобы Джерны никогда в будущем не прилетели на Рагнарок. А когда они наконец появятся, медленный, монотонный ход десятилетий и столетий может принести ложное чувство безопасности людям Рагнарока, может превратить рассказы о том, что Джерны сделали с Отверженными, в легенды, а затем и в мифы, в которые уже никто больше не поверит.

Прежде чем это может случиться, Джернов нужно привести на Рагнарок.

Гумбольт вновь отправился к Джорджу Орду и сказал ему следующее:

– Есть один вид передатчика, к которому мы можем сделать генератор – обычный передатчик, действующий в нормальном пространстве, передающий азбукой Морзе и без приемного устройства.

Джордж отложил в сторону алмазный резец, над которым он в это время работал.

– На то, чтобы сигнал, летящий со скоростью света, достиг Афины, уйдет двести лет, – продолжал Гумбольт. – Затем, спустя еще сорок дней, крейсер Джернов появится здесь для выяснения. Я хочу, чтобы люди будущего знали, что Джерны будут здесь не позднее, чем через двести лет. И нужно еще учитывать тот шанс, что крейсер Джернов, находящийся в пространстве, может засечь сигнал в любое время до истечения этого срока.

– Понимаю, – ответил Джордж. – Нечто вроде дамоклова меча, висящего над их головами, чтобы они не забывали.

– Ты знаешь, что с ними станется, если они когда-нибудь забудут об этом, – сказал Гумбольт. – Тебе столько же лет, сколько и мне – ты знаешь, что Джерны сделали с нами.

– Я старше тебя, – ответил Джордж. – Мне было девять лет, когда Джерны оставили нас здесь. Они забрали с собой моих отца и мать, а моей сестренке было всего три года. Я старался согреть ее, прижимая к себе, но Адская Лихорадка погубила ее уже в ту самую первую ночь. Она была слишком маленькой, чтобы понять, почему я ничем не мог помочь ей...

При воспоминании об этом в глазах Джорджа вспыхнула ненависть, подобно огню, который был погребен внутри, но так и не погас. – Да, я помню Джернов и то, что они сделали. Я бы не хотел, чтобы подобное произошло с другими. И чтобы такого не произошло, я сделаю передатчик.

Чтобы сделать отливки для генератора, пришлось расплавить ружья, а также и другие изделия из железа и стали. Были изготовлены керамические трубы для подачи воды из источника к водяному колесу. Началась долгая, медленная работа по переделыванию различных электронных устройств, многое из которых были поломаны, в детали для передатчика.

Прошло пять лет, прежде чем передатчик был готов для испытания. Это произошло ранней осенью тридцать пятого года их жизни на Рагнароке; водяное колесо было приведено в действие, и ринувшаяся из трубы вода обдала холодными брызгами находившегося рядом Гумбольта.

Генератор начал гудеть, а Джордж внимательно следил за его выходом и параметрами передатчика на различных сделанных им датчиках.

– Слабоват, но энергои хватит, чтобы достичь мониторной станции Джернов на Афине, – заметил он. – Передатчик готов – какое сообщение ты хочешь послать?

– Пусть это будет что-нибудь короткое, – ответил Гумбольт. – Пусть будет: «Говорит Рагнарок».

Джордж положил палец на ключ передатчика.

– Это запустит в движение силы, которые уже не удастся отозвать обратно. То, что мы совершаем сегодня утром, послужит причиной смерти многих Джернов – или людей Рагнарока.

– Погибнут Джерны, – ответил Гумбольт. – Посылай сигнал.

– Я верю в то же, что и ты, – сказал Джордж. – Я должен в это верить, потому что я хочу, чтобы это было именно так. Надеюсь, мы не ошибаемся. Правда, сами мы об этом никогда не узнаем. – Он начал нажимать на ключ.

Работу с ключом передатчика поручили выбранному для этой цели мальчику, и сигнал передавался ежедневно, пока зимние морозы не остановили водяное колесо, питавшее генератор.

С приходом весны посылка сигналов возобновилась, а изыскательские партии продолжали тщетные поиски металлов.

Оба солнца продолжали сдвигаться к южной части небосклона, и с каждым годом весна наступала позже, осень приходила раньше. Весной сорок пятого года Гумбольт понял, что ему предстоит принять окончательное решение.

К тому времени число колонистов уменьшилось до шестидесяти восьми; бывшие Молодые поседели и быстро превращались в стариков. Не было никакого смысла продолжать дальше изыскательские работы – если и можно было найти какие-либо металлы, то они находились на северном краю плато, там, где снег уже больше не таял с наступлением лета. Их было слишком мало, чтобы заниматься чем-либо, кроме подготовки к тому, что, как опасались Старики, им придется встретить – Большой Зиме. Для этого понадобится работа всех колонистов.

С гор Крэга, чьи вершины были покрыты глубоким снегом даже в разгар лета, были принесены пластины слюды. Из огнеупорной глины и слюды были построены печи, которые будут давать тепло и свет и окажутся более эффективными, чем открытые очаги. Самые дальние внутренние пещеры были приготовлены для жилья. В них был встроен целый ряд дверей, чтобы задерживать холод, идущий снаружи, а также сделаны тщательно вырубленные в скалах вентиляционные каналы и дымовые трубы.

Осенью пятидесятого года их оставалось ровно шестьдесят человек, и было сделано все, что можно было сделать, чтобы приготовиться к тому, что может произойти.

– Среди нас осталось очень мало, родившихся на Земле, – сказал Боб Крэг Гумбольту однажды вечером, когда они сидели у мерцающего света очага. – А для того, чтобы родилось много рагнарокцев у нас просто не было времени. Если бы Джерпы появились сейчас, они не получили бы много рабов.

– Они бы использовали всех, кого обнаружили, – ответил Гумбольт. – Молодые, лучше всего приспособленные к этой силе тяжести, были бы особенно сильны и быстры на планетах с нормальной силой тяжести. Существуют опасные работы, где сильный, быстрый раб значительно более эффективен и стоит дешевле, чем сложные, дорогие механизмы.

– А еще им понадобятся образцы для научного исследования, – добавил Джим Лэйк. – Они захотят разрезать молодых и посмотреть, как они устроены, что смогли приспособиться к этой планете с полуторной силой тяжести.

Он улыбнулся с той холодной невеселостью, которая всегда напоминала Гумбольту о его отце – том Лэйке, который был Командором второго ранга на «Констеллэйшн». – Согласно книгам, Джерны никогда и не пытались скрывать, что когда врач или биолог Джернов разрезает мышцы или органы не-Джерна, чтобы увидеть, что заставляет их функционировать, он хочет, чтобы эти органы во время операции оставались живыми и функционирующими.

Семнадцатилетний Дон Чиара проговорил медленно и задумчиво:

– Рабство и вивисекция... Если Джерны появятся сейчас, когда нас так мало, и если мы будем сражаться изо всех сил и потерпим поражение, будет лучше, если последний из нас, оставшийся в живых, вонзит нож в сердца женщин и детей, чем отдаст их Джернам.

Никто из колонистов ничего не ответил на это, поскольку не существовало иной альтернативы.

– В будущем нас станет больше, и ситуация изменится, – проговорил наконец Гумбольт. – На Земле Джерны всегда были сильнее и быстрее людей, но когда Джерны прибудут на Рагнарок, они встретят расу, которая в действительности уже не будет полностью человеческой. Они встретят расу, перед которой они будут как лесные козы перед хищниками.

– Если только они не появятся слишком скоро, – сказал Крэг.

– На этот риск мы должны пойти, – ответил Гумбольт.

Произнося эти слова, он вновь подумал, как он часто задумывался об этом в последние годы, не подписал ли он всем им смертный приговор, когда приказал построить передатчик. Да, мы не должны позволить забыть о Джернах будущим поколениям... И ведь сталь нельзя закалить, не поместив ее прежде в огонь.

***

Гумбольт оставался последним из Молодых, когда проснулся однажды осенней ночью пятьдесят шестого года и почувствовал у себя жар Адской Лихорадки. Он не стал звать никого из колонистов. Они ничего не могли для него сделать, а он уже сделал для них все, что мог.

Он сделал для них все, что мог... и сейчас он оставит сорок девять мужчин, женщин и детей перед лицом неизвестных сил Большой Зимы, в то время как над ними нависал выкованный им меч – все возрастающая опасность обнаружения их Джернами.

Он снова и снова задавал себе вопрос, остро сознавая, что сейчас для него было слишком поздно что-либо изменить: – Не организовал ли я истребление своего народа?

Затем, сквозь красный туман лихорадки, к нему вновь обратилась Джулия, вновь сидящая рядом с ним в вечерних сумерках и говорившая:

– Запомни меня, Билли, и этот вечер, и то, что я тебе говорила... научи их сражаться и не бояться ничего... не позволяй им никогда забыть, как они оказались на Рагнароке...

Джулия казалась очень близкой и настоящей, и все его сомнения постепенно исчезли. Научи их сражаться... Не позволяй им забыть... Люди Рагнарока были только одетыми в шкуры охотниками, сидящими в пещерах, но со временем их число увеличится. Каждое поколение будет сильнее предыдущего; он запустил в движение такие силы, которые принесут последнему поколению испытание боем и возможность завоевать свободу. То, как они будут сражаться в тот день, определит их судьбу, но сейчас он вновь был уверен в том, какой будет эта судьба. Они пройдут победителями перед разбитыми и униженными Джернами.

***

Шла зима восемьдесят пятого года, и температура опустилась до ста шести градусов ниже нуля. Уолтер Гумбольт стоял у выхода из ледяного тоннеля, ведущего из пещер к леднику, и смотрел на небо.

Был полдень, но на усыпанном звездами небе не было видно солнца. Прошло много недель с того дня, когда солнце скрылось за горизонтом на юге. Поначалу в течение некоторого времени движение солнца можно было определить по туманному ореолу у горизонта, а затем исчез и он. Но сейчас наступило время вновь появиться этому ореолу и возвестить о возвращении солнца.

Морозный воздух, устремляясь с неба на землю, заставлял мерцать звезды. Уолтер моргнул, едва не приморозив ресницы к нижним векам, и повернулся, чтобы посмотреть на север.

В той стороне развернулся гигантский занавес северного сияния, заполнивший треть неба, разрываясь и колышась складками, пульсирующими красным и зеленым, розовым, лиловым и фиолетовым. Отражения этих огней вспыхивали на леднике, идущем вниз от пещер и мягко светились на другом леднике, покрывающем станцию передатчика. Сам передатчик был давно занесен в пещеру, но генератор и водяное колесо все еще оставались там, покрытые ледяным панцирем.

В течение трех лет ледник перед пещерами увеличивался, а южная сторона плато была погребена под снегом уже десять лет. Лишь редкие лесные козы изредка забредали далеко на север, в местность, расположенную к югу от пещер, и они оставались там только на короткий период между последним снегом весны и первым снегом осени. Их зимний дом находился где-то возле экватора. То, что называли Южной Низменностью, было сейчас замерзшей, безжизненной пустыней.

Однажды колонисты подумали о том, чтобы отправиться в долину Провала, туда, где в темных пещерах спали пересмешники. Но даже если бы они поднялись на плато и совершили невероятный подвиг по преодолению покрытого ледниками и обдуваемого метелями горного кряжа Крэга, в долине пересмешников они не нашли бы пищи – только немного зерна, запасенного пересмешниками, которое бы скоро кончилось.

Им негде было жить, кроме как в пещерах вместе с животными, подобно кочевникам. А если бы они каждый год мигрировали к экватору, им пришлось бы оставить все книги, инструменты и все, что когда-нибудь могло дать им цивилизованный образ жизни и показать, как освободиться из своей тюрьмы.

Уолтер вновь посмотрел на юг, туда, где должен был появиться ореол, думая: «К этому времени они должны были уже принять решение. Я их лидер – но я не могу заставить их оставаться здесь против воли. Я могу только просить их обдумать, к каким последствиям приведет наш уход отсюда».

Беспокойно прохаживаясь взад и вперед, Уолтер слышал, как снег хрустит у него под ногами. Он заметил какой-то предмет, покрытый инеем, и подошел к нему. Это была брошенная кем-то стрела. Он осторожно поднял ее, потому что сильный холод сделал древко хрупким, как стекло. Стрела вновь обретет свою обычную силу, когда согреется в пещере...

Послышался звук шагов, и из ледяного тоннеля вышел Фред Шредер, одетый так же как и Уолтер, в громоздкие меховые одежды. Шредер посмотрел на юг и заметил:

– Там, кажется, начинает немного светлеть.

Гумбольт тоже заметил это – слабый, бледный отсвет на черном небе.

– Они обсуждали то, что мы с тобой им сказали, – проговорил Шредер. – И то, сколько труда мы затратили, чтобы продержаться здесь так долго, и то, что даже если солнце в этом году перестанет склоняться к югу, пройдут еще годы льда и холода в пещерах, прежде чем наступит Большая Весна.

– Если мы уйдем отсюда, ледник накроет пещеры и заполнит их льдом, – ответил Гумбольт. – Все, что мы когда-либо имели, будет погребено здесь, и у нас останутся только луки, стрелы и звериные шкуры. Мы пойдем по дороге обратно в каменный век, откуда не будет возврата ни для нас, ни для наших детей, ни для наших внуков.

– Они это знают, – проговорил Шредер. – Мы оба говорили им об этом.

Он замолчал. Они оба наблюдали, как светлела южная часть неба. Огни северного сияния полыхали сзади них незамеченными, в то время как бледный ореол невидимого солнца постепенно становился все ярче и ярче. Их лица побелели от начинавшегося обморожения, и они повернулись, чтобы идти обратно в пещеру.

– Колонисты приняли решение, – продолжал Шредер. – Думаю, что мы с тобой были к ним несправедливы, когда подумали, что они утратили свою решимость, когда подумали, что они захотят вручить своим детям каменный топор и скажут: «Вот возьмите это, и пусть оно будет символом всего того, чем вы являетесь, и всего того, чем вы станете».

– Их решение было единогласным – мы останемся здесь так долго, насколько это будет для нас возможным, чтобы выжить.

***

Говард Лэйк слушал, как учитель Морган Уэст читал дневник Уолтера Гумбольта, написанный во время ужасной зимы тридцатипятилетней давности:

– С каждым утром южная часть небосклона все больше светлела. На седьмое утро мы увидели солнце – а ведь мы его ждали не раньше восьмого утра! Пройдут еще годы, прежде чем мы перестанем сражаться с наползающим на нас ледником, но самое главное – мы пережили и миновали разгар Большой Зимы. Мы достигли дна, и единственное направление, в котором мы можем двигаться в будущем, – это вверх.

– И таким образом, – сказал Уэст, закрывая книгу, – мы находимся сегодня вечером в пещерах из-за упрямства Гумбольта, Шредера и всех остальных колонистов. Если бы они думали только о своем собственном благополучии, если бы они признали поражение и перешли на миграционный образ жизни, мы бы сегодня сидели у походных костров где-нибудь на юге, и наш образ жизни не вмещал бы никаких иных планов или стремлений, кроме как следовать взад и вперед за дичью все оставшиеся нам годы. Давайте теперь выйдем наружу, чтобы завершить сегодняшний урок.

Учитель Уэст вывел своих учеников из пещеры в залитую лунным светом ночь. Следом за ним шли Говард Лэйк и другие дети. Уэст указал на небо, где высоко в восточной части небосклона, подобно огромному наконечнику стрелы, ярко светилась группа звезд, которую колонисты называли Созвездие Афины.

– Туда, – сказал Уэст, – за острие наконечника направлялся наш корабль сто двадцать лет назад, когда его остановили Джерны и бросили нас умирать на Рагнароке. Афина находится так далеко, что отсюда не видно ее солнца, так далеко, что пройдет еще сто пятнадцать лет, прежде чем туда дойдет наш первый сигнал. Почему же тогда вы и все другие группы детей должны изучать такие вещи, как история, физика, язык Джернов и стрельба из бластеров Джернов?

Каждый из детей поднял вверх руку. Уэст остановил свой выбор на восьмилетием Клифтоне Гумбольте.

– Скажи нам, Клифтон, – попросил он.

– Потому, – ответил Клифтон, – что крейсер Джернов может в любое время пролететь на расстоянии несколько световых лет от нас и засечь

наши сигналы. Поэтому мы должны знать о них все, что возможно, и то, как сражаться с ними, потому что нас еще не так много.

– Джерны прилетят, чтобы убить нас, – проговорила маленькая Мэри Чиара, глядя на учителя своими большими, серьезными глазами. – Они прилетят, чтобы убить нас, а тех, кого они не убьют, превратят в рабов, как они это сделали с другими землянами много лет назад. Они ужасно подлые и ужасно хитрые, и нам нужно быть хитрее их.

Говард снова посмотрел на Созвездие Афины, думая: «Я надеюсь, что они прилетят, как только я достаточно вырасту, чтобы сражаться с ними, или пусть это будет даже сегодня...»

– Учитель, – спросил он, – а как будет выглядеть крейсер Джернов, если он прилетит сегодня ночью? Появится ли он со стороны звездного наконечника стрелы?

– Возможно, он появится именно оттуда, – ответил Уэст. – Вы увидите вспышку его ракетных двигателей, – подобно яркому огненному следу...

В небе внезапно возник яркий огненный след, протянувшийся из Созвездия Афины и осветивший леса, холмы и их пораженные лица. Изгибаясь, огненный след потянулся к ним.

– Это они! – воскликнул кто-то высоким голосом.

В возникшей суматохе Говард и другие дети постарше попытались заслонить собой самых маленьких детей, затем след исчез, оставив после себя постепенно гаснущее сияние.

– Это всего лишь метеорит, – сказал Уэст. Он взглянул на выстроившихся в ряд подростков, старающихся защитить стоящих за ними малышей, посмотрел на зажатые в их руках камни, которыми они собирались отражать нападение Джернов, и улыбнулся так, как он всегда улыбался, когда был доволен ими.

Говард смотрел на быстро тающий след метеорита и чувствовал, как постепенно успокаивается бешено колотящееся сердце. Возбуждение постепенно перешло в разочарование. Всего только метеорит...

Но когда-нибудь он, возможно, станет лидером, и тогда уже, наверняка, прилетят Джерны. А если нет, он что-нибудь придумает, чтобы заставить их прилететь.

***

Десять лет спустя Говард Лэйк стал лидером. К тому времени их насчитывалось триста пятьдесят человек, и Большая Весна уже начала переходить в Большое Лето. С южного края плато исчез снег, и дичь снова стала мигрировать но долинам к востоку от пещер.

Большая Зима осталась позади, и у колонистов появилась возможность сделать, наконец, множество неотложных дел. Им нужна была большая гончарная печь, большая мастерская с деревянным станком, большее количество алмазов для изготовления резцов, больше кристаллов кварца для изготовления биноклей и микроскопов. Они вновь могли заняться исследованиями в области неорганической химии, хотя результаты их прошлых исследований и не принесли ничего ценного. Через несколько лет они смогли бы возобновить геологическую разведку металлов на плато – этот проект по-прежнему оставался самым важным.

Их оружие казалось настолько совершенным, насколько это было возможным в данных условиях, но когда появятся Джерны, колонистам понадобятся быстрые и надежные средства связи между различными отрядами, которые будут сражаться с Джернами. Лидер, который не сможет поддерживать связь со своими войсками и координировать их действия, окажется беспомощным. А на Рагнароке имелся вид связи, которьш Джерны не смогут ни обнаружить, ни заглушить электронными устройствами: пересмешники. В то лето Горы Крэга были все еще непроходимы и покрыты снегом, но с каждым годом снег все больше и больше таял. Пять лет спустя, летом сто тридцать пятого года, Горы Крэга на несколько недель вновь стали проходимыми.

Небольшой отряд из восьми человек во главе с Лэйком пересек их и спустился в Провал. Они взяли с собой две маленькие клетки, сделанные из дерева и стекла и совершенно герметичные, благодаря использованию растительного клея. Каждая клетка была снабжена небольшим воздушным насосом и измерителем давления воздуха.

Они принесли с собой назад две пары пересмешников в качестве добровольных и доверчивых пленников, вместе с запасом оранжевых зерен и большим количеством алмазов. Пересмешники, находясь в своих герметических клетках, даже не ощутили высоты и разреженности воздуха, когда их переносили через вершину Горы Крэга.

Для Лэйка и его спутников обратный подъем по длинному, крутому склону горы явился лишь довольно трудным однодневным подъемом, но не более того. Трудно было поверить, что Гумбольт и Барбер затратили почти трое суток, чтобы преодолеть его, и что во время этого восхождения Барбер умер. Это напомнило Лэйку и о старых арбалетах, которыми пользовались в то время Гумбольт и другие колонисты. Они были тонкими, со слабо натянутой тетивой – такими пользовались мальчики нынешнего поколения. От их предков требовалось немалое мужество, чтобы отражать атаки единорогов такими тонкими луками, ведь для их стрел были уязвимы лишь небольшие участки шеи единорогов...

Когда отряд вернулся к пещерам, в клетках пересмешников постепенно стали уменьшать давление; этот процесс был растянут на несколько недель. Одна из пар пересмешников выжила и к осени произвела потомство из двух детенышей. Маленькие пересмешники, подобно первому поколению родившихся много лет назад на Рагнароке детей, были более чем их родители приспособлены к изменившейся обстановке.

Оранжевые зерна были посажены с использованием метода адаптации, сходного с тем, что был применен к пересмешникам. Возможно, этот метод и сработал, если бы оранжевой кукурузе не требовался для вызревания такой длительный период времени. Когда подошла зима, созрело всего несколько зерен. Их оставили на следующий год на семена, чтобы продолжить медленный процесс адаптации.

К пятому году самое молодое поколение пересмешников уже хорошо адаптировалось к той высоте, на которой находились пещеры. Правда, они оставались восприимчивы к быстро протекающей и гибельной для них форме пневмонии, что делало необходимыми старания не подвергать их воздействию холода или внезапным перепадам температуры.

Их смышленость была поистине удивительной, и они, казалось, частично воспринимали мысли людей, как об этом когда-то написал Билл Гумбольт. К концу пятнадцатого года их тренировка достигла такой степени совершенства, что пересмешник мог передавать послание, ориентируясь лишь на невысказанные мысли своего хозяина. В довершение к этому они передавали послание только тому пересмешнику, на которого указывали мысли хозяина. Предположительно послание получали все пересмешники, но вслух его повторял только тот пересмешник, которому оно было адресовано.

Сейчас у колонистов были свои средства сообщения. У них были автоматические арбалеты для быстрой стрельбы с близкого расстояния и длинные луки, используемые на дальнем расстоянии. Они полностью адаптировались к полуторной силе тяжести, а их рефлексы были почти такие же, как у хищников – Рагнарок давно отделил быстрых от мертвых.

Ранней весной сто пятидесятого года их пребывания на Рагнароке, колонистов насчитывалось восемьсот девятнадцать человек, и они с готовностью и нетерпением ожидали прилета Джернов.

Вскоре передатчик, который вновь работал уже несколько лет, внезапно вышел из строя. Когда прибыл Лэйк, Джордж Крэг как раз закончил его проверку. Он поднял голову от инструментов, внешне удивительно похожий на рисунок, изображавший старого Джорджа Орда – это сходство перешло ему по наследству от матери – и сказал:

– Вся схема либо полностью вышла из строя, либо вот-вот выйдет. Он и так проработал значительно дольше, чем это было рассчитано.

– Это не имеет значения, – ответил Лэйк. – Он сослужил свою службу. Мы не будем его ремонтировать.

Джордж вопросительно посмотрел на него.

– Он отслужил свою службу, – вновь повторил Лэйк. – Он не давал нам забыть, что Джерны появятся здесь снова. Но теперь этого недостаточно. Первый сигнал достигнет Афины, когда у нас здесь будет двести тридцать пятый год. Это будет разгар новой Большой Зимы. Колонистам придется сражаться с Джернами луками и стрелами, которые холод сделает хрупкими как стекло. У них не будет никаких шансов.

– Эго так, – ответил Джордж. – У них не будет никаких шансов. Но что мы можем сделать, чтобы изменить положение?

– Об этом я как раз и думал, – сказал Лэйк. – Мы построим гиперпространственный передатчик и приведем на Рагнарок Джернов до наступления Большой Зимы.

– Построим такой передагчик? – переспросил Джордж, поднимая вверх свои темные брови. – А что мы используем вместо трехсот фунтов меди и пятиста фунтов железа, которые нам понадобятся, чтобы сделать генератор?

– Наверняка мы сможем найти пятьсот фунтов железа где-нибудь на Рагнароке. Наилучшим местом для этого может оказаться северный край плато. Что же касается меди, то я сомневаюсь, что мы когда-либо найдем ее. Но на Западных Холмах встречаются пласты бокситной глины – в них наверняка содержится какая-то доля алюминия. Поэтому мы сделаем провода из алюминия.

– Бокситную руду нужно будет очистить и превратить в окись алюминия, прежде чем ее можно будет расплавить, – сказал Джордж. – А в обычной печи алюминиевую руду не расплавить – только в электрической плавильной печи с генератором, который может выработать электричество с большой силой тока. И нам нужна будет криолитовая руда в качестве растворителя при плавке.

– Если верить старым картам, на Восточных Холмах был найден пласт криолита, – ответил Лэйк. – Мы можем построить большой генератор, расплавив весь металл, который у нас имеется. Он будет недостаточным для того, чтобы снабжать энергией гиперпространственный передатчик, но достаточным для того, чтобы выплавить алюминий из руды.

Джордж размышлял некоторое время, а потом ответил:

– Думаю, у нас это получится.

– А через сколько времени мы уже сможем послать сигнал? – спросил Лэйк.

– Если у нас будет необходимый металл, постройка генератора станет простым делом. Постройка передатчика – вот на что уйдут годы. Может быть, на это уйдет не менее пятидесяти лет. Пятьдесят лет...

– А нельзя ли как-нибудь ускорить его изготовление? – спросил Лэйк.

– Понимаю..., – произнес Джордж. – Тебе бы хотелось чтобы Джерны прилетели еще при твоей жизни. Этого хочется каждому колонисту на Рагнароке. Но даже на Земле изготовление гиперпространственного передатчика – это долгая, медленная работа. И это при том, что там имеются все необходимые материалы и все специальные инструменты и оборудование. Здесь же нам все придется делать вручную, а из материалов у нас есть только поломанные и сгоревшие остатки деталей. Да, на это уйдет около пятидесяти лет – тут уж ничего не поделаешь.

Пятьдесят лет... но даже этот срок приведет Джернов на Рагнарок до наступления Большой Зимы. И к тому же шанс, что в любой из ближайших дней какой-нибудь крейсер Джернов перехватит первые сигналы, становился все более реальным. Эти сигналы преодолели уже более половины пути до Афины.

– Расплавь старый генератор, – сказал Лэйк Орду. – Начни изготовлять более мощный. Завтра люди отправятся за бокситом и криолитом, а мы вчетвером поднимемся на плато в поисках железа.

Лэйк отобрал для поисковой партии Джина Тэйлора, Тони Чиару и Стива Шредера. Ранним утром следующего дня они вышли в путь, и на плече каждого из них сидел пересмешник, наблюдавший за происходящим вокруг блестящими заинтересованными глазами.

Они путешествовали налегке, поскольку на всем пути у них всегда будет свежее мясо, и несли с собой только травы и зерна для пересмешников. Когда-то давно, несколько поколений назад, людям было необходимо употреблять в пищу некоторые травы и растения, чтобы не допустить авитаминоза, но сейчас колонисты уже забыли, что такое авитаминоз и Адская Лихорадка.

У них не было компасов, поскольку излучения двух солнц постоянно вызывали магнитные бури, что заставляло стрелки компасов отклоняться не менее чем на двадцать градусов в течение часа. Каждый из путешественников, однако, имел при себе мощный бинокль; корпуса биноклей были вырезаны алмазным резцом из похожего на слоновую кость черного рога единорогов, и снабжены линзами и призмами, вырезанными тем же резцом из кристаллов кварца.

Первые стада лесных коз продвигались вместе с наступлением весны вверх по плато, а они следовали за лесными козами. Они не могли двигаться раньше коз – те шли вплотную за кромкой тающих снегов. Недели проходили за неделями, а впереди по-прежнему не было видно ни холмов, ни горных хребтов, и Лэйку казалось, что они будут идти бесконечно по простирающейся перед ними равнине.

Наступило начало лета, и сейчас они шли по зеленой и приятно прохладной местности, в то время как растительность у пещер уже засохла и почернела от жары. Лесных коз попадалось все меньше, по мере того как то одно, то другое их стадо останавливалось в выбранных ими местах, чтобы провести там остаток лета.

Путешественники продолжали свой путь, и наконец далеко на севере они увидели то, что казалось почти незаметной выпуклостью на горизонте. Через два дня перед ними уже был другой пейзаж – постоянно встречались низкие зеленые холмы, из которых то в одном, то в другом месте выступали изломы скальных образований, по мере продвижения на север, медленно, но неуклонно превращаясь в пологой подъем.

На ночлег путешественники остановились в небольшой долине. Земля здесь была покрыта белеющими костями лесных коз, слишком долго задержавшихся предыдущей осенью и захваченных врасплох ранней снежной метелью. На некоторых костях все еще оставалось мясо, и среди скелетов бегали питающиеся падалью грызуны.

– Сейчас нам нужно разделиться, – сказал Лэйк на следующее утро остальным членам своего отряда. Он определил каждому из них его позицию. Стив Шредер должен был идти параллельно его собственному курсу в тридцати милях справа; Джин Тэйлор – в тридцати милях слева, а Тони Чиара – в тридцати милях слева от Тэйлора.

– Постараемся выдержать эти интервалы, – сказал Лэйк. – Конечно, мы не сможем таким образом детально обследовать местность, но это даст нам общее о ней представление. У нас осталось не так уж много времени, и мы постараемся каждый день проходить на север столько миль, сколько сможем. Лесные козы подскажут нам, когда наступит время повернуть назад.

Они попрощались как обычно, и только Стив Шредер сардонически улыбнулся костям лесных коз в долине и спросил:

– А кто подскажет лесным козам?

***

Тип, черный, с белым носом пересмешник, сидевший на плече Лэйка, повернув голову, наблюдал за уходом других колонистов, пока Лэйк не перевалил через холм и остальные его спутники не скрылись из виду.

– Ладно, Тип, – сказал Лэйк. – Теперь ты можешь повернуть голову.

– Повернуть – хорошо – хорошо, – проговорил Тип. Затем с внезапным приливом энергии, характерным для пересмешников, он начал раскачиваться взад и вперед, напевая в такт своим движениям:

– Хорошо, хорошо, хорошо, хорошо...

– Перестань, – приказал Лэйк. – Если тебе нравится болтать всякую чепуху, я не возражаю, но только больше не произноси слова «хорошо».

– Хорошо, – успокаиваясь, дружелюбно согласился Тип. – Перестань, если хочешь болтать чепуху. Я не возражаю.

– Не издевайся так над пунктуацией. Ты совершенно искажаешь смысл.

– Только не говори больше слова «хорошо», – продолжал Тип, игнорируя Лэйка. – Ты совершенно искажаешь смысл. – Затем с новым приступом оживления Тип начал копаться в кармане куртки Лэйка своими, похожими на маленькие ручки, лапками.

– Тип голоден... Тип голоден.

Лэйк расстегнул карман и вытащил для Типа лист растения.

– Я вижу, ты не болтаешь чепуху, когда хочешь попросить что-нибудь покушать.

Тип взял лапками лист, но прежде, чем начать есть, заговорил снова; медленно, как будто пытаясь со всей серьезностью выразить глубокую мысль:

– Тип голоден – никакой чепухи.

– Иногда, – произнес Лэйк, поворачивая голову и глядя на Типа, – вы, пересмешники, производите такое впечатление, что находитесь на грани превращения в новую разумную расу, и это без дураков.

Тип пошевелил усами, вгрызаясь в лист.

– Без дураков, – согласился он.

Лэйк остановился на ночлег в глубокой ложбине и разжег небольшой костер из сухого моха и травы, чтобы разогнать ночную стужу. Он позвал остальных своих спутников, подумав в первую очередь о Шредере, чтобы Тип мог передать его мысли пересмешнику Шредера:

– Стив?

– Слышу тебя, – ответил Тип, имитируя голос Шредера. – Пока безуспешно.

Лэйк подумал о Джине Тэйлоре и послал мысленный вызов:

– Джин?

Ответа не последовало, и он вызвал Чиару. – Тони, ты не следил сегодня за маршрутом Джина?

– Частично, – ответил Чиара. – Я видел в том направлении стадо единорогов. И что, он не отвечает?

– Нет.

– Тогда, – сказал Чиара, – должно быть они его достали.

– А ты нашел что-нибудь сегодня, Тони? – спросил Лэйк.

– Ничего, вокруг один чистый андезит. Даже без железистой окраски.

Эго была та же самая пустая порода, которую Лэйк видел вокруг себя весь день. Но он и не ожидал успеха так скоро... Он вновь попытался связаться с Джином Тэйлором:

– Джин... Джин... ты слышишь меня, Джин?

Ответа не было. И он понял, что ответа не будет никогда.

По мере того как путешественники продвигались дальше на север, дни превращались в недели с тревожащей быстротой. Холмы становились все более скалистыми, и в них попадались вкрапления гранита и других пород, обещающих шанс встретить металлические руды; обещание это подгоняло их все быстрее вперед, по мере того как их время истекало.

Дважды они видели что-то белеющее вдали. В первом случае это оказались кости еще одного стада лесных коз, сгрудившихся вместе и замерзших во время одного из ранних снежных буранов, во втором это были кости дюжины единорогов.

Ночи становились все холоднее, а оба солнца все быстрее склонялись к югу. Началась миграция животных. В начале их движение было почти незаметным, но с каждым днем оно все больше нарастало. Пришли первые заморозки, и миграция началась уже по-настоящему. На третий день она превратилась в быстро несущуюся волну.

В тот день Тип был странно молчалив. Он не разговаривал до тех пор, пока полуденное солнце не разогнало холодный, тяжелый утренний туман. Он заговорил, чтобы передать послание от Чиары:

– Говард... Последняя передача... Голди умирает... Пневмония...

Голди был пересмешником Чиары, его единственным средством связи, и теперь Чиаре нельзя будет сообщить, когда они решат повернуть обратно.

– Поворачивай назад сегодня, Тони, – произнес Лэйк. – Стив и я еще несколько дней будем двигаться дальше.

Ответа не последовало, и Лэйк быстро повторил:

– Поворачивай назад! Подтверди прием, Тони.

– Поворачиваю назад... – пришло подтверждение. -... пытался спасти пересмешника...

Передача прервалась, и наступила тишина, которую уже никогда не нарушит пересмешник Чиары. Лэйк продолжал идти вперед с сидящим на плече маленьким притихшим Типом. Он перевалил еще через один холм, прежде чем Тип пошевелился и тесно прижался к нему, как обычно поступают пересмешники, когда чувствуют одиночество.

– В чем дело, Тип? – спросил Лэйк.

– Голди умирает, – ответил Тип. А затем повторил снова мягким печальным шепотом: – Голди умирает...

– Она ведь была твоей подругой... Извини меня.

Тип всхлипнул, и человек протянул руку, чтобы погладить его шелковый бочок.

– Извини меня, – сказал он снова. – Ради Бога, извини меня, малыш. – В течение двух дней Тип сидел на плече Лэйка одинокий и молчаливый. Он больше не интересовался новыми видами пейзажа и не скрашивал монотонность будней своей болтовней. До утра третьего дня он отказывался от еды. К тому времени массовый исход лесных коз и единорогов почти прекратился, а небо стало серого свинцового цвета, сквозь него совсем не было видно солнца. В тот вечер Лэйк встретил, как он был уверен, последнее стадо лесных коз и подстрелил одну из них.

Когда он подошел к ней, он почти испугался поверить в то, что увидел. Шерсть над ее копытами была красноватого цвета, вымазанная содержащей железо глиной.

Он более тщательно осмотрел козу и заметил, что она, очевидно, ходила на водопой к источнику, берега которого состояли из почвы, смытой с какой-то железоносной жилы или пласта. Ходила на водопой коза, по всей видимости, недавно – на шерсти все еще держались прилипшие маленькие частицы глины.

Подул холодный и сырой ветер, как предупреждение о приближающейся грозе. Лэйк посмотрел на север, где серые тучи почернели в преддверии наступающей ночи, и послал вызов Шредеру:

– Стив, есть успехи?

– Никаких, – ответил Шредер.

– Я только что убил козу, – передавал Лэйк. – У нее железистые пятна на шерсти ног, она их получила у источника где-то дальше на север. Я попытаюсь разыскать его. А ты завтра утром можешь поворачивать обратно.

– Нет, – возразил Шредер. – Я поверну в твою сторону и догоню тебя через пару дней.

– Ты повернешь назад утром, – повторил Лэйк. – А я попытаюсь найти это железо. Но если я попаду в буран, то ты расскажешь, колонистам в пещерах, что я обнаружил железо, и скажешь им в каком месте – ты ведь знаешь, на такое большое расстояние пересмешники передавать не могут.

Последовало короткое молчание; затем Шредер сказал:

– Хорошо... Я понимаю. Завтра утром я направляюсь на юг.

На следующий день Лэйк пошел в направлении, откуда, наиболее вероятно, появилось последнее стадо лесных коз, останавливаясь на вершине каждого холма, чтобы рассмотреть через бинокль местность впереди него.

В течение всего дня небо было закрыто тучами, но перед закатом на короткое мгновение выглянуло солнце, осветив холмы своими прощальными лучами и, как бы в насмешку, окрасив их цветом железа, которое он искал.

Далеко впереди, казавшийся маленьким даже через окуляры бинокля и заметный только благодаря позиции солнца, виднелся участок у основания одного из холмов, казавшийся более красным, чем окрашенные заходящим солнцем остальные холмы.

Лэйк был уверен, что это красная глина, которую он искал, и заторопился вперед, не останавливаясь до тех пор, пока наступившая темнота не сделала дальнейшее продвижение вперед невозможным.

Тип спал у него под курткой, свернувшись калачиком на груди, пока вокруг всю ночь дул сырой и холодный ветер.

С ранним рассветом Лэйк снова был в пути. Небо в этот день было темнее обычного, и ветер уже гнал в лицо отдельные снежинки. Однажды он остановился и оглянулся на юг, думая: «Если я сейчас поверну назад, я еще смогу выбраться до того, как разразится буран».

Затем появилась другая мысль: «Эти холмы все похожи один на другой. Если я не подойду к месторождению железа, пока нахожусь поблизости от него и знаю, где оно находится, могут пройти годы, прежде чем я или кто-нибудь другой обнаружит его снова».

Он продолжал идти и уже не оглядывался назад в течение всего оставшегося дня.

К полудню самые высокие холмы вокруг скрылись под тяжелыми шапками туч, снег пошел гуще и ветер бросал в лицо Лэйка крупные снежные хлопья. Когда он наконец достиг холма, замеченного им в бинокль, снег повалил так густо, что стало почти совсем темно.

У подножия холма находился источник, и вода, журча, выбегала из красноватой глины. Над источником следы красноватого грунта поднимались на сотню футов, до гранитной дайки и там заканчивались. Лэйк торопливо поднялся но склону холма, быстро покрывшемуся снегом, и увидел жилу железной руды.

Она была вкраплена в гранитную дайку, короткая и узкая, но красно-черная от содержащегося в ней железа. Он подобрал кусок руды и взвесил его на руке. Кусочек был тяжелым – чистая окись железа. Лэйк связался со Шредером и спросил:

– Ты спустился с высоких холмов, Стив?

– Я сейчас нахожусь среди низких холмов, – ответил Шредер, его слова доносились слегка приглушенно из-под куртки от лежащего там Типа. – В твоей стороне небо чертовски темное и мрачное.

– Стив, я нашел железо. Послушай – я могу дать тебе некоторые приблизительные ориентиры.

Закончив, Лэйк сказал:

– Лучше описать его местонахождение я не могу. Нельзя заметить красноватую глину до тех пор, пока солнце не сядет низко на юго-западе, но я постараюсь установить на вершине холма знак из камней, по которому можно будет распознать этот холм.

– А что же будет с тобой, Говард? – спросил Стив. – Каковы твои шансы?

Вокруг выступов гранитной дайки стонал и завывал ветер, и жила железной руды была уже невидима под снегом.

– Шансы мои, кажется, не очень хороши, – ответил Лэйк. – Когда ты вернешься сюда следующей весной, ты, возможно, будешь уже лидером – я сообщил совету, что хотел, чтобы это было так, если что-либо случится со мной. Продолжай ту же линию, которую проводил я.

А теперь – мне нужно поторопиться, чтобы успеть поставить этот знак.

– Хорошо, – сказал Шредер. – Прощай, Говард... и удачи тебе.

Лэйк взобрался на вершину холма и увидел валуны, которые он мог использовать, чтобы поставить знак. Валуны были большими – поднимая их, он мог раздавить Типа, лежащего у него на груди – поэтому Лэйк снял куртку, завернул в нее Типа и положил его на землю.

Он работал до тех пор, пока не стал задыхаться от ураганного ветра, с бешеной скоростью гнавшего на него снег, и пока холод, казалось, не проник до самых его костей. Он работал до тех пор, пока монумент не стал слишком высоким, и окоченевшие руки уже не могли поднимать валуны на его вершину. Но к тому времени монумент уже был достаточно высоким, чтобы сослужить свою службу.

Лэйк спустился туда, где оставил Типа. Земля уже была покрыта снегом глубиной в четыре дюйма, и наступил почти полный мрак.

– Тип, – позвал он. – Тип... Тип...

Он несколко раз прошелся взад-вперед по склону холма, в том месте, где, как он думал, оставался Тип, спотыкаясь о скрытые под снегом и невидимые в темноте камни, вновь и вновь зовя Типа и думая: «Я не могу оставить его здесь умирать одного».

Затем из небольшого, запорошенного снегом бугорка у его ног, раздался испуганный, одинокий, плачущий голос:

– Типу холодно... Типу холодно...

Лэйк смел снег со своей куртки, развернул ее, вынул Типа и положил его под рубашку на свое голое тело. Лапки Типа были холодными, как лед, и он сильно дрожал – первый симптом пневмонии, так быстро убивающей пересмешников.

Тип закашлялся, издавая дергающиеся, дребезжащие звуки, и простонал:

– Больно... больно...

– Я знаю, – сказал ему Лэйк. – У тебя болят легкие, черт возьми, как жаль, что я не смог отправить тебя домой со Стивом.

Он надел холодную куртку и спустился с холма. Вокруг не было ничего, из чего можно было бы разжечь костер – только короткая, наполовину зеленая трава, уже скрытая под снегом. У подножия холма Лэйк повернул на юг, определившись по направлению ветра, и начал упрямое продвижение в южном направлении, у которого мог быть только один конец.

Он шел до тех пор, пока онемевшие ноги не перестали его слушаться. Когда он упал в последний раз, снег показался ему, теплым, теплым и мягким; снег сыпался на него, и мозг Лэйка затуманила приятная дремота.

– Не так уж все и плохо, – подумал он, и нечто, похожее на удивление, пробилось сквозь его дремоту.

– Я не сожалею о том, что сделал то, что должен был сделать и сделал это как только мог лучше...

Тип уже больше не кашлял, и только мысль о Типе вызвала у Лэйка сожаление: – Надеюсь, ему уже не было больно, когда он умирал.

Затем ему показалось, что Тип слабо шевельнулся у него на груди, и он так и не понял, было ли это всего лишь его воображением, или же в этом последнем полусонном состоянии до него дошла мысль Типа, согревая и успокаивая его:

– Сейчас уже не больно и не холодно – сейчас все хорошо – сейчас мы будем спать...

Часть 3

Когда наступила весна, лидером, как того и желал Лэйк, стал Стив Шредер. В новых обстоятельствах обязанности и ответственность лидера уже были не те, что у его предшественников. Суровая борьба за выживание закончилась, по крайней мере на некоторое время. Колонисты адаптировались на Рагнароке, и число их постоянно увеличивалось; они входили в период Большого Лета и возрождения, которое продлится пятьдесят лет. В их распоряжении будет половина столетия, чтобы полностью использовать и совершенствовать окружающую их среду обитания. А затем придет Большая Осень, чтобы разрушить все, что они успели завершить, и придут Джерны, чтобы погубить их самих.

И работой Шредера было убедиться в том, что когда перед колонистами появятся эти два противника, они окажутся сильнее их обоих.

Как только позволила погода, он отправился на север, захватив с собой еще девятерых человек. Без компасов было трудно полностью повторить маршрут предыдущего лета, к тому же в бинокли все холмы выглядели одинаково. Лето уже было в разгаре, когда они, наконец, увидели холм с монументом. В нескольких милях южнее от него они обнаружили кости Лэйка, разбросанные грызунами вместе с костями его маленького пересмешника. Они зарыли их вместе, кости человека и пересмешника, и в молчании поднялись на холм.

Отряд захватил с собой небольшое ручное алмазное сверло, чтобы просверлить отверстия в твердом граните, а также черный порох для взрывных работ. Они разработали железорудную жилу, отделив руду от пустой породы и тщательно собрав даже мелкие кусочки руды. Жила была узкой на поверхности и еще более сужалась вглубь. На глубине шести футов она была уже не толще лезвия ножа; на глубине десяти футов от нее осталась лишь красноватая окраска на дне их небольшой шахты.

– Кажется, это все железо, что здесь имелось, – сказал своим спутникам Шредер. – На следующий год мы направим сюда людей, чтобы они дальше разработали эту шахту, но я пришел к мысли, что мы полностью выработали единственную железорудную жилу на Рагнароке. Но для наших целей этого хватит.

Они зашили куски руды в крепкие кожаные мешки и продолжали изыскательские работы, правда, безуспешно, пока последнее стадо единорогов не проследовало своей дорогой на юг. Они заманили в ловушки десять единорогов и стреножили их, затем привязали задние ноги каждого единорога веревкой к его рогу, чтобы он не мог мотать головой или даже высоко поднимать ее.

Колонисты ожидали того, что поимка и стреножение единорогов будет трудным и опасным делом, и так оно и случилось. Но когда вся эта операция была завершена, пойманные единороги оказались беспомощными. Они могли неуклюже передвигаться и щипать траву, но не могли атаковать. Они могли только стоять с опущенными головами и раздраженно урчать в бессильной злобе.

Затем одним морозным утром мешки с рудой были приторочены к бокам единорогов, а на их спины взобрались люди. Веревки, связывающие рог с задними ногами, были немного ослаблены, чтобы единороги могли довольно быстро передвигаться, а они стали неистово брыкаться и становиться на дыбы, визжа от ярости и пытаясь пронзить рогом своих наездников.

Уколы коротких копий, нанесенные в чувствительные места на шее единорогов, возвращали на место откинутые назад головы, и единороги, хотя и медленно, но были усмирены. Последний из них признал временное поражение, и начался долгий путь на юг. Единороги бежали трусцой, и такой темп они могли поддерживать в течение многих часов.

Каждый день путешественники гнали вперед единорогов до тех пор, пока у тех уже не оставалось сил, чтобы брыкаться по ночам. Каждое утро, отдохнув, единороги возобновляли борьбу. И для единорогов, и для людей, это уже стало как бы заведенным порядком.

Когда руда была доставлена к подножию холма у пещер, единороги были освобождены, и Шредер отправился к новому водяному колесу, где уже стоял на месте и новый генератор. Там Джордж Крэг сообщил ему о появившемся за это время неожиданном препятствии.

– Мы застряли, – сказал Джордж. – Алюминиевая руда оказалась не такой, какой мы думали. Ее недостаточно и процент содержания алюминия очень низкий. Кроме того, руда очень сложна по составу, и мы не можем превратить ее в окись алюминия, пользуясь только теми веществами, что мы имеем на Рагнароке.

– Удалось ли получить хоть сколько-нибудь окиси алюминия? – спросил Шредер.

– Очень немного. Через сотню лет у нас, возможно, будет достаточно алюминия для проводов, если мы приложим к его получению максимум усилий.

– А в чем еще ты нуждаешься? Было ли достаточно криолита? – спросил Шредер.

– Не слишком много, но вполне достаточно. Мы установили генератор, сделали плавильную камеру и изготовили угольные электроды. У нас есть все необходимое для выплавки алюминия из руды – кроме самой руды.

– Продолжай работать и закончи все мелочи, такие как углеродная облицовка, – посоветовал Джорджу Шредер. – Мы не для того проделали столько работы, чтобы остановиться сейчас.

Но изыскательские партии, полностью использовавшие все оставшееся до зимы время, возвратились поздней осенью и доложили, что не обнаружили никаких признаков необходимой им руды.

Наступила весна, и Шредер был полон решимости начать выплавку алюминия до конца лета, хотя он не имел представления, где они найдут руду. Им нужна была руда с достаточно высоким содержанием алюминия, чтобы можно было извлечь из нее чистую окись алюминия. Точнее, им нужна была не руда, а окись алюминия...

Внезапно он увидел решение этой проблемы, такое очевидное, что никто его и не заметил. В тот день он как раз проходил мимо четверых ребятишек, игравших на площадке перед пещерами. Игра напоминала шашки, и в ней каждый ребенок пользовался камешками различной окраски. Один мальчик играл камешками красного цвета – это были рубины, принесенные в качестве забавных редкостей из Провала. Рубины не представляли никакой пользы или ценности на Рагнароке. Это были просто красивые камешки для игры детям...

Просто красивые камешки? Нет. Рубины и сапфиры состояли из корунда, чистой окиси алюминия!

Шредер тотчас же отправился сообщить об этом Джорджу и организовать отряд для отправки в Провал, чтобы собрать там все рубины и сапфиры, которые они смогут найти. Последнее препятствие было преодолено.

В тот день, когда, загудев, заработал генератор, светило жаркое летнее солнце. Плавильная камера с углеродной облицовкой была готова и между тяжелыми углеродными стержнями, погруженными в криолит, и облицовкой пошел электрический ток, преобразуя криолит в жидкость. В камеру стали подавать измельченные рубины и сапфиры, сияющие и сверкающие кроваво-красными и небесно-голубыми вспышками света, чтобы электрический ток отобрал у них жизнь и внутренний огонь и превратил их в нечто совершенно иное.

Когда пришло время извлечь металл, было открыто отверстие в нижнем углу плавильной камеры. Тонкая струйка расплавленного алюминия потекла в изложницу; для колонистов она была прекраснее любых драгоценных камней, яркая и сверкающая в своем обещании, что период более чем шести поколений тюремного заключения скоро закончится.

Выплавка алюминия продолжалась до тех пор, пока не истощился запас рубинов и сапфиров в Провале – остались только случайно попадающиеся их мелкие осколки. Но полученного алюминия оказалось даже несколько больше чем достаточно для изготовления необходимых проводов.

Когда колонисты выплавили алюминий, шел сто пятьдесят второй год их пребывания на Рагнароке.

Через восемь лет наступит середина Большого Лета; оба солнца начнут свое долгое путешествие в южную часть небосклона, чтобы вернуться только через сто пятьдесят лет. Время летело быстро, и его уже почти не оставалось...

К этому времени производство керамики поднялось у колонистов до уровня искусства, так же как и изготовление различных видов стекла. Были изготовлены ткацкие станки для сучения ниток и прядения материи из шерсти лесных коз, а также были открыты различные растительные красители. Исследовательские отряды пересекли континент и дошли до восточного и западного морей: соленых и безжизненных, окаймленных бескрайними пустынями. На берегах морей совершенно не росли деревья, и нельзя было построить корабли, чтобы их пересечь.

Продолжали предприниматься попытки по развитию неорганической химии, но результаты не были обнадеживающими. В сто пятьдесят девятом году оранжевая кукуруза наконец успешно адаптировалась к высоте и климату пещер. В тот год было получено достаточно зерна, чтобы кормить всю зиму пересмешников, обеспечить семенной фонд на следующий год и оставить достаточный запас для помола и выпечки хлеба, которого хватило бы попробовать всем колонистам.

Хлеб оказался странным на вкус, но вполне съедобным. По мнению Шредера, он явился символом их большого шага вперед. Впервые за несколько поколений у колонистов появилась другая пища, кроме мяса. Хлеб сделает их менее зависимыми от охоты, и, что было наиболее важным, это был тот вид пиши, к которому им предстояло привыкнуть в будущем – ведь они не смогут захватить с собой на боевые крейсера Джернов стада лесных коз и единорогов.

Отсутствие металлов препятствовало всем их попыткам создать хотя бы простейшие механизмы или оружие. Несмотря на сомнительные перспективы, им удалась, однако, изготовить напоминающее винтовку ружье.

У него был толстый ствол, изготовленный из прочнейшей и самой твердой керамики, которую они смогли получить. Это было тяжелое, громоздкое ружье, с кремневым замком, и его нельзя было заряжать большим количеством пороха, чтобы заряд не разорвал дуло.

Кремневый запал срабатывал не мгновенно, легкая фарфоровая пуля обладала гораздо меньшей проникающей силой, чем стрела, и само ружье громко бахало и извергало облако дыма, что указало бы Джернам точное место, где находился стрелок.

Ружье было интересной, занимательной вещицей, и стрельба из него была эффектным зрелищем, но такое оружие могло оказаться гораздо более опасным для человека, стреляющего из него, чем для Джерна, на которого оно было нацелено. Автоматические арбалеты были гораздо лучше.

Колонисты постоянно отлавливали лесных коз и содержали их летом в укрытиях, где распыляемые водяные брызги поддерживали достаточно прохладную для их выживания температуру. Когда наступала осень, сохраняли только молодняк, и его держали зимой в одной из пещер. Каждое новое поколение лесных коз подвергалось большей жаре летом и большему холоду зимой, чем предыдущее, и к сто шестидесятому году пребывания землян на Рагнароке лесные козы значительно продвинулись по пути адаптации к новым для них условиям.

На следующий год колонисты поймали двух единорогов, чтобы начать работу по адаптации и приручению их будущих поколений. Если бы они добились успеха в этом деле, то могли бы сказать, что использовали ресурсы Рагнарока до предела – кроме, пожалуй, тех, кто мог бы стать их самым ценным союзником в борьбе с Джернами – хищников.

Вот уже двадцать лет хищники соблюдали негласное перемирие, в соответствии с которым они не нападали на людей, если люди держались в стороне от их обычных маршрутов. Но это было только перемирие, и не было никаких признаков, что оно когда-либо перерастет в дружбу.

Трижды в прошлом колонисты ловили и сажали в клетки молодых хищников в надежде приручить их. И каждый раз хищники без устали ходили по своим клеткам, глядя тоскующе вдаль, ведя себя вызывающе и отказываясь от пищи, пока не погибали...

Для хищников, так же как и для некоторых людей, свобода была более ценной, чем жизнь. И каждый раз, когда какой-нибудь хищник был пойман, оставшиеся на свободе отвечали возобновлением жестоких нападений на колонистов.

Казалось, не существовало возможностей для того, чтобы люди и хищники нашли общие точки соприкосновения. Они были слишком чужды друг другу, будучи рождены на мирах, разделенных расстоянием в двести пятьдесят световых лет. Их единственной общей наследственной чертой было желание и воля сражаться.

Но однажды весенним днем сто шестьдесят первого года через эту пропасть был на некоторое время перекинут мост.

Шредер возвращался из одиночного путешествия на восток, спускаясь по длинному каньону, ведущему с возвышенной части плато к пещерам. Он торопился, оглядываясь на черные тучи, собравшиеся у горной вершины, оставшейся позади него. С той стороны почти непрерывно грохотал гром и из туч изливались вниз потоки дождя.

Ливень настигал Шредера, и каньон с отвесными стенами, по которому он торопливо спускался, внезапно превратился в смертельную ловушку, его солнечное спокойствие вскоре должно было превратиться в ревущий, несущий разрушение, поток. На всей его девятимильной протяженности было только одно место, где он мог взобраться наверх, а времени, чтобы достичь его, уже почти не оставалось.

Шредер перешел на бег и вскоре приблизился к этому месту – скалистому откосу, круто поднимающемуся вверх на тридцать футов и образующему выступ. Над выступом на высоте одиннадцати футов виднелся каменный уступ, и от него поднимались другие уступы, наподобие ведущих вверх каменных ступеней.

У подножия откоса Шредер остановился и прислушался, стараясь представить, насколько близко могла подойти вода. Он услышал приближение потока, звук, напоминающий рев ураганного ветра в каньоне, и взобрался по откосу из осыпающихся камней на выступ. Выступ недостаточно высоко поднимался над дном каньона – на нем он наверняка погибнет – и он прошел по нему пятьдесят футов до поворота. За поворотом выступ резко сужался, упираясь в крутую стену каньона. Здесь его ждал тупик...

Он бегом вернулся к той части откоса, где край уступа с острыми выступающими камнями был недосягаемо высок для него. В то же мгновение гул воды превратился в грохочущий все сокрушающий гром, и он увидел несущийся поток.

Поток воды вынесся из-за поворота со скоростью около сотни миль в час, заполняя весь каньон от одной стены до другой, с кипящими гребнями на быстро несущихся волнах, вздымающихся вертикально на сорок футов от дна каньона.

Впереди потока несся хищник, борясь за свою жизнь и проигрывая в этой схватке. У Шредера не было времени наблюдать за происходящим. Держа арбалет в вытянутой руке, он подпрыгнул вверх насколько мог. Зацепившись концом арбалета за один из выступающих камней на краю уступа, он начал подтягиваться вверх, стараясь в то же время не спешить, чтобы острые края камня не перерезали тетиву и он не свалился обратно вниз.

Тетива выдержала, и вскоре он стоял в безопасности на уступе, в то время как хищник молнией взлетел на откос. Он пронесся по выступу, ведущему в тупик, и через мгновение вернулся обратно. Хищник увидел, что его единственным шансом будет запрыгнуть на уступ, на котором стоял Шредер, и он попытался это сделать, хотя ему и мешал крутой, осыпающийся склон, с которого приходилось прыгать.

Он не допрыгнул и упал вниз. Затем он сделал вторую попытку, взметнувшись вверх изо всех своих сил, и его когти зацепились за камень, находящийся футом ниже края уступа. Он начал соскальзывать назад, а для третьей попытки времени уже не оставалось.

Хищник взглянул вверх на уступ безопасности, до которого он едва не допрыгнул, а затем перевел взгляд своих холодных ясных глаз на Шредера. В них отражалось понимание того, что ему предстоит умереть, и его враг будет наблюдать за этим.

Шредер упал на живот и протянул руку вниз, за массивную черную голову, чтобы схватить хищника за загривок. Он изо всех сил потянул вверх, и когти хищника заскребли по скале, когда он пополз на уступ.

Увидев, что хищник оказался в безопасности на уступе, Шредер откатился от него и одним быстрым движением вскочил на ноги, настороженно наблюдая за ним и держа нож в руке. В этот момент внизу под ними, оглушительно грохоча, пронесся поток. Мимо стремительно пронеслись стволы деревьев, разбивающиеся друг о друга валуны, а в глубине мутных вод видны были какие-то бесформенные тела. Эти бесформенные тела были когда-то лесными козами и серой тушей единорога. Все это Шредер заметил боковым зрением, поскольку его внимание было сосредоточено на хищнике.

Тот отошел от края уступа и взглянул на Шредера так же настороженно, как и Шредер смотрел на него. В этой настороженности угадывался вопрос и какое-то неверие в происшедшее.

Уступ, на котором они стояли, был узким, но у него был выход из каньона на равнину. Шредер махнул рукой хищнику, чтобы тот шел впереди и, поколебавшись немного, хищник двинулся к выходу из каньона.

Вскоре они выбрались из каньона и оказались на поросшем травой горном склоне. Здесь рев воды доносился до них лишь как глухое рокотанье, и Шредер остановился передохнуть. Хищник сделал то же самое, и они вновь посмотрели друг на друга, каждый из них пытаясь попять, о чем думает другой. Это было нечто, о чем они не могли знать – они были слишком чуждыми друг другу и так долго враждовали.

Затем на них налетел порыв ветра, сгибая и колыша высокую траву, и хищник побежал вслед за ветром, оставив Шредера одного.

Маршрут Шредера был таким, что он постепенно отклонялся от направления, выбранного хищником. Шредер пересек рощу деревьев и вышел из нее на открытую поляну на другой стороне. Справа на гребне холма он увидел на мгновение, как мелькнуло что-то черное и скрылось вдали.

Шредер находился на расстоянии тридцати футов от следующей рощи деревьев, когда заметил серую тень, молчаливо ждущую, чтобы он: вошел в лес.

Единорог!

Шредер с треском оттянул назад рукоятку арбалета. Единорог бросился в атаку, с хрустом прорываясь через молодую кустарниковую поросль, с его наклоненного рога свисала, как веревка, лиана.

Первая выпущенная Шредером стрела попала единорогу в грудь. Он пошатнулся, смертельно раненный, но не остановленный, и Шредер вновь оттянул рукоятку для быстрого выстрела, который бы остановил единорога навсегда.

Перетертая камнями тетива звонко лопнула, и концы арбалета разогнулись, не причинив никакого вреда единорогу. Шредер понадеялся на арбалет, и его отказ случился секундой позже того, чтобы успеть увернуться от нападающего единорога. Прыжок в сторону получился у Шредера слишком коротким, и рог поймал его в воздухе, задев грудную клетку и поломав несколько ребер, раздробив кость левой руки и располосовав его плоть. Шредера отбросило на пятнадцать футов и он ударился о землю оглушенный, и боль окатила его ослепляющей волной.

Как сквозь туман, он увидел падающего единорога и услышал его предсмертный трубный клич, призывающий на помощь своего собрата. Он услышал доносящийся издалека ответный зов, а затем приближающийся топот копыт.

Шредер попытался стряхнуть с себя ослепляющий туман и приподнялся на здоровой руке. Арбалет его стал бесполезным, копье лежало сломанным под единорогом, ножа за поясом тоже не было. Левая его рука безжизненно повисла, и он не мог взобраться по гладкому стволу копьевидного дерева, пользуясь только одной рукой. Прихрамывая, Шредер пошел вперед, пытаясь как можно скорее разыскать в траве свой нож, пока топот копыт стремительно приближался к нему. Вооруженный только коротким ножом, он проиграет этот бой еще до его начала, но, по крайней мере, не сдастся без борьбы...

Высокая и густая грава скрывала упавший нож, и вот уже можно было слышать шум продирающегося сквозь деревья единорога. Когда, наконец, Шредер увидел нож, лежавший в десяти футах от него, единорог выскочил из-за деревьев и оказался всего в тридцати футах от Шредера.

Единорог издал полный триумфа вопль, и его рог взметнулся, чтобы пронзить колониста. Чтобы дотянуться до ножа, уже не оставалось времени, времени не оставалось ни для чего, кроме последнего взгляда на солнце, поляну и голубой небосвод...

Что-то сзади стремительно пронеслось мимо Шредера и вцепилось в горло единорогу, нечто черное, дико рычащее, с горящими желтыми глазами и рвущими плоть белыми клыками – хищник.

Он стал разрывать горло единорогу, сбивая его в сторону, и единорог промчался мимо Шредера. Затем единорог повернулся назад, в его визге уже не слышалось триумфа. Хищник вновь набросился на него. Их тела превратились в кружащийся водоворот, единорог, размахивая своим рогом, стремился нанести колющие удары, а атаки хищника напоминали быстрые, безжалостные выпады шпат.

Шредер отошел подобрать нож, а когда вернулся к месту схватки, держа его а руке, битва уже закончилась.

Единорог упал на землю, и хищник ушел от него. Передняя лапа хищника была окровавлена, а грудь его так быстро и часто вздымалась, что это явно не было вызвано схваткой с единорогом.

«Должно быть, он наблюдал за мной» – подумал Шредер со странным чувством удивления. – «Он наблюдал за мной с вершины холма, а затем быстро, как только мог, примчался на помощь».

Взгляд желтых глаз хищника скользнул по ножу в руке Шредера. Он бросил нож в траву и безоружный шагнул вперед, желая, чтобы хищник знал, что он понял его мысли; что в тот момент разделявшая их пропасть в двести пятьдесят световых лет перестала существовать.

Шредер остановился возле хищника и, присев на корточки, начал перевязывать свою сломанную руку, чтобы кости не терлись друг о друга. Хищник вначале наблюдал за ним, а затем начал облизывать свое окровавленное плечо, стоя так близко от Шредера, что тот мог протянуть руку и дотянуться до него.

И снова Шредера охватило чувство удивления. Они были одни на этой поляне, он и хищник, и каждый из них залечивал свои раны. Между ними возникла связь, сделавшая их, пусть и на небольшой период времени, братьями. На этот небольшой период времени через пропасть был переброшен мост, что никогда не случалось ранее...

Когда Шредер закончил перевязывать свою руку, а у хищника почти перестала идти кровь из разорванного плеча, хищник поднялся и сделал шаг в сторону горного хребта, Шредер тоже поднялся, зная, что хищник собирается уходить.

– Я думаю, мы в расчете, – сказал Шредер хищнику, – и мы никогда не увидим друг друга вновь. Поэтому счастливой, охоты – и спасибо.

Хищник издал глухой звук; странный звук, не похожий ни на рявканье, ни на рычание, и у Шредера возникло ощущение, что хищник пытался что-то ему сказать.

Затем хищник повернулся и исчез, мелькнув черной тенью в траве, и Шредер снова остался один. Он подобрал нож и лук и начал долгий, мучительный путь назад к пещерам, оглядываясь снова и снова на цепь холмов, оставшуюся позади, и думая: «У них есть кодекс чести. Они борются за свое выживание – но они и платят долги».

Рагнарок был достаточно велик и для людей, и для хищников. Они могли бы жить вместе в дружбе, как жили на Земле люди и собаки. Чтобы завоевать доверие хищников, возможно, понадобится длительное время, но это наверняка может быть сделано.

Шредер вышел на тропинку в скалах, ведущую к пещерам, и здесь он в последний раз оглянулся на оставшийся позади него горный хребет. Он испытывал острое чувство утраты и думал о том, увидит ли он когда-нибудь снова этого хищника и испытает ли он вновь то странное, необузданное чувство товарищества, которое он познал в тот день.

Возможно с ним этого уже никогда не произойдет..., но наступит время на Рагнароке, когда дети будут играть в траве с детенышами хищников и придет время, когда люди и хищники, бок о бок, будут сражаться с Джернами.

***

В следующем году произошло два случая, когда у хищника была возможность убить охотника, зашедшего на его территорию, и он не сделал этого. Нельзя было сказать, был ли хищник, действовавший в этих случаях, тем же самым, которого Шредер спас от ливневого потока, или все племя хищников с уважением отнеслось к поступку, совершенному человеком ради одного из них.

Шредер думал о том, чтобы вновь попытаться поймать детенышей хищников – очень маленьких – и решил, что такой план был бы глупым. Подобный поступок разрушит все, что было сделано для завоевания доверия хищников. Лучше было выждать, хотя время уже истекало, и найти какой-нибудь другой выход.

Наступила осень сто шестьдесят третьего года, и оба солнца заметно сдвинулись в южную часть небосвода. В эту осень у Шредера родился третий ребенок, девочка. Ее назвали Джулией, в память о Джулии из тех давних времен, и она была представительницей последнего поколения колонистов, которое родится в пещерах.

Начал осуществляться план постройки городка в долине, находящейся в миле от пещер. Вокруг предполагаемого городка начала строиться, защищающая его от единорогов, стена из каменных блоков. Дома должны были быть толстостенными, сооруженными из распиленного алмазными фрезами камня, с заполненным воздухом пространством между двойными стенами, в качестве изоляции от жары и холода. Чтобы дать колонистам дополнительную тенистую прохладу, над всеми домами предполагалось соорудить высокие и широкие навесы из стволов копьевидного дерева и, похожих на пальмовые, листьев медузообразного кустарника.

К этому году лесные козы уже полностью адаптировались и настолько одомашнились, что у них уже не было желания мигрировать с дикими козами. У колонистов было уже небольшое стадо прирученных коз, достаточное для того, чтобы снабжать их ограниченным количеством молока, сыра и шерсти.

С годами продвигалась вперед и адаптация единорогов, но приручить их никак не удавалось. По своей натуре они были раздражительными и вероломными, и только угроза копий в руках их седоков заставляла их работать. Свою работу они могли бы выполнять довольно легко, если бы не тратили каждый день столько усилий в попытках наброситься на своих хозяев и убить их. На каждую ночь их помещали в окруженный массивными стенами загон, поскольку они были почти так же опасны, как и дикие единороги.

Продолжалась медленная, кропотливая работа по изготовлению передатчика, а тем временем оба солнца перемещались по небосклону все дальше на юг. Переселение из пещер в новый городок произошло в сто семьдесят девятом году, в году, когда умерла жена Шредера.

Оба его сына были к тому времени взрослыми и женатыми, а Джулия, которой исполнилось шестнадцать лет, по рагнарокскому стандарту была уже женщиной. Она была голубоглазой и темноволосой, как и ее мать, ведущая свое происхождение из рода Крэгов, и поразительно прелестной в своем буйном и необузданном великолепии. Весной этого года она вышла замуж за Уилла Гумбольта, оставив отца одного в новом доме нового города.

Через четыре месяца она пришла к нему, чтобы гордо и возбужденно заявить:

– Всего через шесть месяцев у меня будет ребенок! Если родится мальчик, он как раз достигает нужного возраста, чтобы стать лидером, когда прилетят Джерны, и мы собираемся назвать его Джоном, в честь того Джона, который был нашим самым первым лидером на Рагнароке.

Ее слова вызвали у Шредера мысленный вопрос, и он подумал о том, что написал Дэйл Крэг, лидер, предшествовавший Лэйку:

– Мы выжили, и на свет появились поколения, которые, как думали Джерны, никогда не должны были родиться. Но мы никогда не должны забывать те качества, которые обеспечили нам выживание: непоколебимая верность и преданность каждого индивидуума всем остальным членам общества и мужество сражаться и, если необходимо, умереть.

Джерны могут появиться в любой последующий год. И не будет никого, кто бы нам помог. Те, кто оказались на Афине, стали рабами и, вполне вероятно, что к настоящему моменту порабощена и сама Земля. Мы выстоим или погибнем в одиночестве. Но если бы мы сегодня могли знать, что у тех, кто встретит Джернов, все еще будет мужество и преданность, сделавшие возможным наше выживание, то мы бы знали, что Джерны уже потерпели поражение...

На некоторое время эра опасностей и насилия осталась позади. Молодое поколение выросло в период мирного преобразования окружающей их среды. Появление Джернов разрушит наступивший мир – но не размягчит ли этот мирный период мужество и преданность молодого поколения?

Неделей позже Шредер получил ответ на этот вопрос. В то утро он взбирался по склону холма, возвышавшегося над расположенным внизу городком, когда заметил голубеющую вдали шерстяную блузку Джулии. Она сидела на склоне холма, держа на коленях раскрытую книгу. Рядом с ней лежало короткое копье.

При виде этой картины Шредер нахмурился. Основной период миграции единорогов на юг уже закончился, но часто попадались отдельные отставшие животные, которые могли появиться в любое время. Он предупреждал Джулию, что когда-нибудь единорог убьет ее, но она по своей натуре была отчаянной и беспечной девушкой и ее часто охватывало беспокойное настроение, когда она не могла выносить заточения в городских стенах.

Наблюдая за Джулией, Шредер увидел, как она резко вскинула голову, словно прислушиваясь к какому-то слабому звуку, и заметил какое-то движение среди деревьев позади нее – это был единорог.

Поняв, что его услышали, единорог отбросил попытки передвигаться тайком и ринулся вперед. Джулия быстрым, легким движением вскочила на ноги, держа в руке копье и отбросив книгу в сторону.

Единорог издал свой пронзительный визг, и Джулия повернулась к нему лицом – жить ей оставалось всего две секунды. Шредер потянулся за луком, зная, что его помощь придет слишком поздно.

Она сделала единственно возможное, что могло помочь ей уцелеть: она сдвинулась с места, воспользовавшись тем преимуществом, что человек мог отпрыгнуть в сторону несколько быстрее, чем несущийся вперед четвероногий зверь. Во время прыжка она уже приготовила копье, чтобы вонзить его в уязвимое место на шее единорога.

Казалось, что острый конец черного рога был не более чем на расстоянии вытянутой руки от ее живота, когда она отпрыгнула в сторону с быстротой и гибкостью хищника, повернувшись в воздухе и изо всех сил вонзив копье в шею единорога.

Удар пришелся в цель, и копье вонзилось глубоко. Джулия выпустила копье из рук и отпрыгнула назад, чтобы избежать удара копытом. Скорость атаки единорога пронесла его мимо Джулии, его ноги подломились и он ударился о землю, проехав по ней некоторое время, прежде чем остановиться. Ноги его дернулись еще раз и затем он затих.

Джулия подошла к единорогу, вытащила копье, и даже на расстоянии было заметно, с каким гордым видом она прошла мимо грузной туши своей жертвы.

Затем она увидела книгу, отброшенную в сторону ударом копыт единорога. Ветер шевелил клочья разорванных страниц, и Джулия замерла, лицо ее покрылось бледностью. Забыв о единороге, она подбежала к книге, чтобы поднять ее.

Когда Шредер подошел к Джулии, она пыталась разгладить порванные страницы. Это был один из старых учебников, отпечатанный на настоящей бумаге, и страницы его были хрупкими и ломкими от старости. Библиотекарь взяла с нее обещание обращаться с книгой очень бережно. И вот сейчас многие из страниц оказались порванными и непригодными для чтения...

Джулия подняла глаза на Шредера, и на ее лице отразились стыд и страдание.

– Отец, – произнесла она. – Книга... я...

Шредер перевел взгляд на единорога и отметил, что это был самец, значительно крупнее средних размеров. Мужчины и раньше убивали единорогов копьями, но никогда до этого подобное не совершала шестнадцатилетняя девушка...

Он снова взглянул на дочь, стараясь сохранять бесстрастное выражение лица, и строго спросил:

– Что ты хотела сказать?

– Я думаю – я полагаю, что не имела права выносить книгу из городка. Я страшно сожалею, что сделала это...

– Ты пообещала бережно к ней относиться, – ответил он ей холодно. – Твоему обещанию поверили и тебе доверили эту книгу.

– Но... но я не собиралась испортить ее – я не собиралась! – Джулия едва не расплакалась. – Я ведь не... не Беммон!

– Возвращайся в городок, – приказал ей Шредер. – Сегодня вечером принесешь книгу в городскую ратушу и расскажешь совету, что с ней случилось.

Джулия проглотила слезы и ответила слабым голосом:

– Хорошо, отец.

Она повернулась и, опустив от стыда голову стала медленно спускаться с холма, не замечая лежащего единорога, и с несчастным видом волоча за собой окровавленное копье.

Шредер проводил ее взглядом и наконец позволил себе улыбнуться. Когда наступит ночь и она предстанет перед советом, не смея от стыда поднять на них взгляд, ему придется быть неумолимым и суровым, говоря Джулии о том, как ей доверяли, и как она предала это доверие. Но сейчас, наблюдая, как она спускалась с холма, он мог позволить себе улыбаться от гордости за нее. Он знал, что получил ответ на свой вопрос; что молодое поколение не утратило ни мужества, ни преданности.

Той весной Джулия спасла жизнь маленькому ребенку, но едва не потеряла свою собственную. Ребенок играл под недостроенным навесом, когда внезапно налетел сильный порыв ветра и превратил навес в смертельную ловушку из ломающихся, падающих стволов и веток. Джулия вовремя успела к ребенку, чтобы отбросить его в безопасное место, но обрушившаяся крыша свалилась на нее, прежде чем ей самой удалось спастись.

Ее грудь и горло были пробиты расщепленными концами поломанных стволов, и в течение суток жизнь в ней мерцала слабой искоркой. На вторую ночь она стала приходить в себя, а на третье утро впервые смогла заговорить, измученно глядя потемневшими от страха глазами:

– Мой ребенок – как это отразится на нем?

Она выздоравливала медленно, преследуемая мрачными предчувствиями. Но пятью неделями позже она родила сына, и ее страхи оказались беспочвенными. Он оказался совершенно нормальным и здоровым ребенком.

И голодным – ее медленно заживающие груди еще несколько недель не могли давать молока.

По совпадению, которое никогда не случалось раньше и, возможно, никогда не случится вновь, для младенца нельзя было найти ни одной приемной кормящей матери. В городке было много беременных женщин, но только трое имели грудных детей – и у каждой из трех были близнецы, которых нужно было кормить.

Но в импровизированном леднике у колонистов хранился небольшой запас замороженного козьего молока, достаточного для питания маленького Джонни, пока козье стадо вновь не начнет давать молоко. До того времени ему придется находиться на нормированном питании, но с этим ничего нельзя было поделать.

***

Джонни исполнился месяц, когда у колонистов Рагнарока появилась возможность заполучить себе желанного союзника.

Последние оставшиеся единороги уходили на север, а хищники уже давно закончили свою миграцию. Голубая звезда освещала ночную тьму подобно маленькому солнцу, когда подувший сквозь окно в комнате Шредера ветерок принес с собой отдаленный визг единорогов.

Он в недоумении прислушался. Эти звуки показались ему почему то неуместными. Все колонисты находились в безопасности внутри городка, большинство из них уже спали, и единорогам за городской стеной как-будто бы не на кого было нападать.

Шредер вооружился копьем и арбалетом и вышел наружу. Он прошел через восточные ворота и направился на звуки схватки. По мере того, как он приближался, звуки становились громче и яростнее, как будто битва достигала своего апогея.

Шредер пересек ручей и прошел сквозь деревья, растущие на его берегу. Там, на небольшой поляне, не более чем в полумиле от городка, он увидел следующую сцену.

Одинокий хищник сражался с двумя единорогами. Два других единорога лежали мертвые на земле, а позади хищника темной безжизненной массой лежал его мертвый собрат.

Хищник был весь в крови, казавшейся пурпурной в голубом звездном света, и в воплях атакующих единорогов звучало злорадство. Прыжки сражающегося хищника становились все слабее – последний отчаянный вызов уже умирающего зверя.

Шредер поднял арбалет и выпустил в единорогов град стрел. Их злорадные вопли затихли и они упали на землю. Хищник зашатался и упал рядом с ними.

Когда Шредер подошел к хищнику, тот едва дышал, но по тому, как он посмотрел на человека, Шредер почувствовал, что он хотел ему что-то сказать, что он изо всех сил старался не умереть, пока не сделает этого. Он умер со странной мольбой во взгляде, и только тогда Шредер заметил шрам на плече хищника; шрам, который мог быть сделан много лет назад ударом рога единорога.

Это был хищник, с которым Шредер повстречался девятнадцать лет назад.

Вся земля вокруг была истоптана единорогами, что показывало, что хищники целый день провели в осаде. Шредер подошел ко второму хищнику и увидел, что это была самка. Вид ее грудей говорил о том, что у нее недавно были детеныши, но она была мертва, по крайней мере уже два дня. Ее задние ноги были сломаны видимо прошедшей весной, и они так и не срослись до конца и были практически бесполезны.

Так вот почему эти два хищника так отстали от своих собратьев! Хищники, так же как волки, койоты и лисы на Земле соединялись парами на всю жизнь и самец помогал заботиться о детенышах. Самка хищника была ранена где-то на юге, возможно в схватке с единорогами, а ее супруг оставался с ней, пока она медленно ковыляла на север, и убивал для нее дичь. Затем родились детеныши и им пришлось остановиться. Потом их обнаружили единороги, а самка была слишком покалечена, чтобы сражаться с ними...

Шредер поискал взглядом детенышей, ожидая найти их мертвыми и растоптанными. Но они были живы, спрятавшись под корнями небольшого дерева возле их матери.

Детеныши хищников – и живые!

Они были новорожденные, маленькие, слепые и беспомощные.

Шредер подобрал их и его приподнятое настроение улетучилось, когда он посмотрел на них. Они почти неслышно попискивали от голода и слабо шевелились, пытаясь найти грудь своей матери и уже ослабев настолько, что даже не могли поднять своих головок.

Возле детенышей лежали небольшие кусочки свежего мяса, и Шредер подумал о том, какие должно быть чувства испытывал хищник, видя свою подругу, лежащую мертвой на земле и принося мясо своим детенышам, зная, что они были слишком маленькие, чтобы съесть его, но будучи не в состоянии сделать для них что-нибудь помимо этого.

И он понял, почему в глазах умирающего хищника было выражение мольбы, и что он пытался сказать ему: «Спаси их... так же, как когда-то ты спас меня».

Проходя с детенышами мимо лежащего на земле хищника, Шредер посмотрел на него и произнес:

– Я сделаю все, что в моих силах.

Придя домой, он положил детенышей на кровать и разжег огонь. Он не мог дать им молока – козы произведут на свет потомство только, по меньшей мере, недели через две – но, возможно, они смогут есть какой-нибудь суп. Шредер поставил на огонь воду кипятиться и начал мелко нарезать мясо, чтобы приготовить им наваристый бульон.

Один из детенышей был самцом, другой – самкой, и если ему удастся спасти их, они будут сражаться рядом с людьми Рагнарока, когда прилетят Джерны. Приготавливая пищу, он раздумывал о том, как их ему назвать. Он назовет самку Сайджин, по имени верной жены Локи, которая отправилась вместе с ним, когда бога приговорили его к изгнанию в Ад, тевтонский подземный мир. А самца он назовет Фенрир, по имени чудовищного волка, который будет сражаться рядом с Локи, когда Локи поведет силы Ада в последнюю битву в День Рагнарока.

Но когда бульон был готов и достаточно остыл, детеныши не стали его есть. Он развел его пожиже, попытался смешать его с отварам из кукурузы и настоем трав, затем попытался дать им один растительный отвар. Они не могли есть ничего, из того, что он приготовил для них.

Когда серый утренний свет проник в комнату, Шредер уже испробовал все возможное и потерпел неудачу. Он устало сидел на стуле и наблюдал за детенышами, признав свое поражение. Они уже не скулили от голода, и когда он потрогал их, они не зашевелились, как это было раньше.

Они умрут еще до конца этого дня, и единственный шанс, который когда-либо был у людей, чтобы заполучить хищников в качестве друзей и союзников, исчезнет.

В комнату уже пробивались первые лучи солнца, освещая хрупкую худобу детенышей, когда снаружи послышались шаги, и голос Джулии произнес:

– Отец?

– Входи, Джулия, – ответил Шредер, не двигаясь с места.

Она вошла, все еще похожая на бледную тень той отчаянной девушки, что сражалась с единорогами, хотя она и восстанавливала постепенно свое прежнее здоровье. Одной рукой она держала крохотного Джонни, в другой руке была маленькая бутылочка молока. Джонни был голоден – ему всегда не хватало молока – но он не плакал. Дети Рагнарока не плакали...

Джулия увидела детенышей и широко раскрыла глаза.

– Хищники! Маленькие хищники! Где ты их взял?

Шредер рассказал ей о случившемся, и Джулия подошла к ним, посмотрела на них и сказала:

– Если бы ты и их отец не помогли друг другу в тот день, не было бы ни их, ни тебя, ни меня, ни Джонни – никого из нас не было бы в этой комнате.

– Они не доживут до конца дня, – ответил ей Шредер. – Им нужно молоко, а у нас его нет.

Джулия наклонилась, чтобы потрогать их, и они, казалось, почувствовали, что она отличается чем-то от остальных людей. Они зашевелились, издавая тонкие, жалобные звуки, пытаясь поднять свои головки и тыкаясь носами в ее пальцы. Сострадание, подобно мягкому свету, озарило лицо Джулии.

– Они такие маленькие, – сказала она. – Такие ужасно маленькие, чтобы умирать...

Она взглянула на Джонни и на маленькую бутылочку, содержащую его мизерный утренний рацион молока.

– Джонни... Джонни... – Она говорила почти шепотом. – Ты голоден, но мы не можем позволить им умереть. И когда-нибудь, в благодарность за это, они будут сражаться за твою жизнь.

Джулия присела на кровать и положила детенышей к себе на колени рядом с Джонни. Ласковыми пальцами она приподняла маленькую черную головку и маленький розовый рот перестал скулить, найдя сосок бутылочки Джонни.

Серые глаза Джонни потемнели, и он был готов разразиться бурей протеста. Затем второй детеныш ткнулся ему в руку, скуля от голода, и крики протеста замерли у него на губах, по мере того, как в его взгляде появилось удивление и что-то похожее на внезапное понимание.

Джулия отняла бутылочку у первого детеныша и передала ее второму. Он перестал скулить, и Джонни наклонился вперед, чтобы снова потрогать его и того, который был рядом с ним.

Он принял решение, издав одобряющий звук, и, прижавшись к плечу матери, терпеливо ожидал своей очереди, признав присутствие детенышей, как если бы они были его родными братьями.

Золотистый свет нового дня падал на них, на его дочь, внука и детенышей хищников, и в этом сиянии Шредер видел яркое предзнаменование их будущего. Его собственная роль подходила к концу, но он был свидетелем того, как народ Рагнарока покорял окружающую среду, насколько могла позволить покорить ее Большая Зима. Родилось последнее поколение, поколение, которое встретит Джернов, и сейчас у них появился долгожданный союзник.

Возможно именно Джонни поведет за собой колонистов в тот день, как, казалось, предсказывает знамение.

Джонни был наследником целой династии лидеров, его родила мать, которая сражалась с единорогом и убила его. Он остался голодным, чтобы разделить то немногое, что у него было, с детенышами самой гордой и свирепой породы животных Рагнарока, и Фенрир и Сайджин будут сражаться рядом с ним в тот день, когда он поведет силы адского мира на битву с Джернами, считавшими себя богами. Разве Джерны могут надеяться иметь такого вождя?

Часть 4

Джон Гумбольт, лидер, стоял на верху широкой, ограждающей городок стены, и наблюдал, как лучи заходящего солнца касались западной стороны горизонта – солнце сейчас заходило значительно южнее, чем в то время, когда он был ребенком. Большое Лето закончилось, и сейчас, на двухсотом году пребывания землян на Рагнароке, они уже три года как входили в Большую Осень. Горы Крэга уже пять лет были непроходимы из-за покрывающего их снега, а местность на северной оконечности плато, там, где было обнаружено железо, уже двадцать лет была погребена под нетающими снегами и все увеличивающимися ледниками.

Послышалось негромкое позванивание керамических колокольчиков, и показалось стадо молочных коз, спускающихся с холмов. За ними следовали двое подростков в сопровождении шести хищников, защищающих их от диких единорогов.

Коз было немного. С каждым годом зимы становились все длиннее, и требовался все больший запас сена. Скоро должно было наступить время, когда лета станут такими короткими, а зимы такими длинными, что они вообще не смогут содержать коз. А к тому времени, когда Большая Зима подступит к ним вплотную, лето станет слишком коротким и для выращивания оранжевой кукурузы. У колонистов не останется ничего, кроме охоты.

Гумбольт знал, что они достигли и прошли пик преобразования окружающей их среды. От самого малого количества в сорок девять мужчин, женщин и детей в темных пещерах они выросли до городка с населением в шесть тысяч человек. В течение нескольких лет колонисты вели образ жизни, почти приблизившийся к цивилизованному, но неизбежный упадок уже начался. Приближались годы замороженной стерильности Большой Зимы, и никакая решительность или изобретательность не могли их изменить. Шести тысячам человек придется существовать только одной охотой, а в первую Большую Зиму одна сотня колонистов с трудом смогла обеспечить себя дичью.

Им придется мигрировать, и для этого предстоит выбрать один из двух различных способов: либо отправиться на юг в качестве бродячих охотников, либо улететь на другие, лучшие миры, в кораблях, захваченных у Джернов.

Сделать выбор было очень легко, и колонисты были к нему уже почти готовы.

В мастерской, в дальнем конце городка, подходило к концу изготовление гиперпространственного передатчика. Небольшая плавильная печь была готова переплавить токарный станок и другие изделия из железа и стали, чтобы из них вышли отливки для генератора. Оружие колонистов было наготове, пересмешники натренированы, хищники ждали приказаний. А в большом загоне за городком топтали землю и ненавидели весь мир с желанием убить хоть кого-нибудь сорок полуприрученных единорогов. Они научились бояться людей Рагнарока, но не будут бояться убивать Джернов...

Подростки подошли со стадом коз к частоколу стены, и двое из хищников, Фенрир и Сайджин, повернули свои головы к стоящему на стене Гумбольту. Он махнул им рукой, и они бросились к нему, запрыгнув на десятифутовую стену и усевшись рядом с ним.

– Итак, вы проверяли, насколько хорошо ваш молодняк охраняет детей, – спросил у хищников Гумбольт.

В ответ Сайджин высунула язык, и ее белоснежные зубы блеснули в подобии улыбки. Фенрир, более серьезный из двух, в ответ издал горловой звук.

У хищников развилось какое-то подобие телепатического контакта со своими хозяевами; они могли воспринимать их мысли и понимать довольно сложные инструкции. Их интеллект был более развитым и более зрелым, чем у маленьких пересмешников, но их голосовые связки не были способны воспроизводить звуки человеческой речи.

Гумбольт положил руки на плечи хищников, там, где эбеновый мех уже подернулся серебристой изморозью. Возраст еще не повлиял на их быстрые, плавные движения, но они уже старели – они были всего на несколько недель моложе его самого. Гумбольт не мог припомнить, когда бы он не был с ними...

Иногда ему казалось, что он помнил те голодные дни, которые он, Фенрир и Сайджин проводили вместе на коленях его матери, но, возможно, это было только его фантазией, вызванной частым прослушиванием рассказов о тех днях. Но он четко помнил те дни, когда он учился ходить, а уже выросшие к тому времени Фенрир и Сайджин шли рядом с ним, такие высокие и черные. Он помнил, как играл с детенышами Сайджин и как она заботилась о них всех, иногда вылизывая своих детенышей, а заодно и его, Джонни, лицо, не обращая внимания ни на их, ни на его протесты. А лучше всего он помнил времена, когда он был почти взрослым, дикие, свободные дни когда он, Фенрир и Сайджин бродили вместе по горам. Вооруженный арбалетом и ножом и имея рядом с собой двух хищников, Джон чувствовал, что не было на Рагнароке ничего, что он не мог бы покорить; что во всей Вселенной не было ничего, чему бы они вместе не могли бы бросить вызов...

Вдалеке мелькнуло что-то черное и показался бегущий от здания городского совета молодой хищник, выполняющий роль посыльного. К его спине тесно прижимался крапчатый пересмешник. Хищник запрыгнул на стену рядом с Гумбольтом, и пересмешник, натренированный запоминать и повторять дословно послания, так глубоко вдохнул воздух, что его щеки раздулись. Он заговорил быстрой скороговоркой как ребенок, боящийся забыть некоторые слова:

– Приходите, пожалуйста, в зал совета для проведения обсуждения последних приготовлений к встрече Джернов. Постройка передатчика завершена.

На следующий день был разобран токарный станок и плавильная печь загудела от форсированного поддува воздуха. Весь городок лихорадило от возбуждения и различных предчувствий. Если работать дни и ночи, чтобы не потерять ни одного часа времени, то на изготовление генератора, возможно, уйдет двадцать дней; еще сорок дней займет прохождение сигнала до Афины, и сорок дней понадобится крейсеру Джернов, чтобы прилететь на Рагнарок...

Через сто дней Джерны будут здесь! Мужчины, которым предстоит захват крейсера, должны перестать подравнивать свои бороды. Позже, когда наступит время для прибытия Джернов, они заменят свои шерстяные одежды на козьи шкуры. Джерны будут считать их, в лучшем случае, примитивными дикарями, и колонистам, возможно, пойдет на руку усилить это впечатление. Это сделает пробуждение Джернов несколько более шокирующим.

Уже давно был вырыт подземный переход, ведущий из городка к отдаленному лесному укрытию. Когда прибудут Джерны, по этому переходу уйдут в укрытие женщины и дети.

Сразу за южной стеной городка находилась ровная поляна, на которой почти наверняка должен был приземлиться крейсер. Из расчета на это событие и строился городок. С обеих сторон поляну окружили густые заросли, в которых были скрыты загоны для единорогов. Из этих загонов против Джернов будут выпущены фланговые атакующие силы.

И во всех боевых отрядах колонистов будут, конечно, находиться хищники.

***

Генератор был завершен и установлен спустя девятнадцать суток. Чарли Крэг, мужчина гигантского роста, чья рыжая борода делала его похожим на добродушного разбойника, открыл клапан водяной трубы. Заработала новая деревянная турбина, и начали вращаться ремни и шкивы. Генератор загудел, заметались, а затем успокоились стрелки на циферблатах.

Норман Лэйк перевел взгляд с циферблатов на Гумбольта, и в его серых холодных глазах появилось удовлетворенное выражение.

– Работает на полную мощность, – сказал он. – На этот раз у нас есть вся необходимая энергия.

У передатчика находился Джим Чиара, и все колонисты застыли в ожидании, пока он переводил выключатели и изучал показания циферблатов. Каждый компонент передатчика был проверен еще раньше, но у них не было энергии, чтобы испытать его полностью.

– Все в порядке, – сказал он наконец, глядя на окружающих его людей. – После двухсот лет ожидания передатчик готов к действию.

Гумбольт задумался о том, какой сигнал следует посылать, и не увидел причины, почему не следует посылать тот же самый сигнал, который был передан с такой же надеждой сто шестьдесят пять лет назад.

– Хорошо, Джим, – произнес он. – Извести Джернов, что мы их ждем. Пусть сигналом будет снова «Говорит Рагнарок».

Раздался стук ключа передатчика, и в эфир вышел гиперпространственный сигнал, летящий со скоростью пяти световых лет в день:

– Говорит Рагнарок... Говорит Рагнарок... Говорит Рагнарок...

Этот сигнал Джерны должны были получить обязательно.

***

Это было самое долгое лето, которое когда-либо приходилось пережить Гумбольту. Он был не одинок в своем нетерпении – по мере того, как медленно тянулись дни, нетерпеливость среди колонистов разгоралась все ярче, делая выполнение: ими повседневных обязанностей почти невозможным. Чуткие пересмешники ощущали предчувствие их хозяевами грядущей битвы и становились нервными и исполненными тревоги. Ощущали это состояние колонистов и хищники, бродившие по городку во мраке ночи, наблюдая и прислушиваясь, всегда настороже против таинственного врага, ожидаемого их хозяевами. Даже единороги, казалось, чувствовали приближающиеся события – по ночам они урчали и визжали в своих загонах и иногда, с налившимися жаждой крови глазами, атаковали бревенчатую ограду ударами, сотрясающими землю. Медленной вереницей тянулись нескончаемые дни, и вот уже лето уступило свои права осени. Наступил сотый день, холодный и серый, предвещающий приближение зимы; день прилета Джернов. Но крейсер Джернов не прилетел ни в этот день, ни в следующий. Вечером третьего дня Гумбольт вновь стоял на ограждающей городок стене. Рядом с ним были Фенрир и Сайджин. Он вслушивался, стараясь уловить первые глухие, отдаленные звуки работающих двигателей крейсера Джернов, и слышал только завывание ветра вокруг. Приближалась зима. На Рагнароке всегда приходилось ожидать либо прихода зимы, либо коричневой смерти лета. Рагнарок был суровой и бесплодной тюрьмой, и никакое желание не могло сделать его другим. Только прилет крейсера Джернов мог предложить им возможность в кровавой, насильственной борьбе вновь завоевать свою свободу.

Но что если крейсер не появится никогда?

Эта мысль была слишком мрачной и безнадежной. После двухсот лет неимоверных усилий они не требовали большой милости у судьбы – только шанса выступить против Империи Джернов, вооружившись луками и ножами...

Фенрир замер, шерсть на его загривке встала дыбом, и приглушенное рычание вырвалось из его глотки. Затем и Гумбольт уловил едва слышимый звук – слабый, отдаленный рокот, который не был ревом ветра.

Он продолжал всматриваться и прислушиваться, и звук стал быстро приближаться становясь все тоньше и громче. Затем крейсер пробился сквозь тучи высоты, черный и прекрасный в своей смертоносности. Он опускался на языках пламени, вырывающихся из ракетных двигателей, заполняя долину их грохотом, и сердце Гумбольта бешено стучало в груди от ликования.

Он прилетел – крейсер прилетел!

Гумбольт повернулся и спрыгнул с десятифутовой высоты на площадку внутри ограды. Из центра городка прозвучал сигнал тревоги – звук рога, который они использовали в своих тренировках на готовность.

В эту минуту женщины и дети уже спешили по туннелю, ведущему к временной безопасности лесного убежища, расположенного за городком. Вполне возможно, что еще до исхода ночи Джерны воспользуются башенными лазерами своего крейсера, чтобы уничтожить городок и всех находящихся в нем. Нельзя было предугадать, что может случиться, пока это не произошло. Но что бы ни случилось, это будет действие, которого они все желали.

Гумбольт побежал туда, где собирались другие колонисты. Рядом с ним неслись прыжками Фенрир и Сайджин, а из рога раздавались дикие и триумфальные звуки, объявлявшие о конце двухсотлетнего ожидания.

Крейсер приземлился на той поляне, где и ожидалось его приземление, возвышаясь над городком и нацелив свои башенные лазеры на его дома.

Чарли Крэг и Норман Лэйк ожидали Гумбольта на высоких ступеньках крыльца его собственного дома в центре городка. Поскольку дом был расположен на возвышенности, отсюда открывался хороший вид на корабль; с другой стороны края навеса скрывали их от корабельных локаторов. Они были полностью вооружены, рядом с ними стояли хищники, а на их плечах сидели пересмешники.

Повсюду под соединяющимися рядами навесов, скрывающих колонистов от посторонних глаз, вооруженные мужчины спешили к своим заранее намеченным постам. Большинство из них сопровождали хищники, ощетинившиеся и рычащие на чужой корабль. Неподалеку несколько человек специально выставляли себя напоказ, выполняя незначительные поручения и изредка бросая безразличные взгляды на корабль. Они были приманкой, призванной заманить первый отряд Джернов в центр городка...

– Итак? – спросил Норман Лэйк, и в беспокойном взгляде его светлых глаз отразилась жажда боя. – Вот он наш корабль – когда мы пойдем на его захват?

– Как только мы выманим из него Джернов, – ответил Гумбольт. – Мы будем следовать нашему первоначальному плану – подождем, пока они не направят свои основные силы на освобождение захваченного нами их первого отряда, а затем атакуем их всеми силами, какие у нас имеются.

Черный, с белым носом пересмешник Гумбольта стоял в дверном проеме и озабоченно наблюдал за спешащими людьми и хищниками. Пересмешника звали Тип, и он был пра-пра-пра-пра-правнуком того самого пересмешника, который погиб вместе с Говардом Лэйком на севере плато. Гумбольт наклонился, чтобы поднять пересмешника и посадить его себе на плечо, а затем произнес:

– Джин?

– Арбалеты готовы, – ответил Тип, имитируя голос Джима Чиары. – Мы выведем из строя прожекторы, когда наступит для этого время.

– Энди? – снова спросил Гумбольт.

– Последние наши бойцы подходят в этот сектор, – ответил Энди Тэйлор.

Гумбольт проверил готовность всех лидеров групп, затем взглянул на крышу и спросил:

– Все готово, Джимми?

Ухмыляющееся лицо Джимми Стивенса заглянуло через край крыши.

– Десять арбалетов заряжены и ждут здесь. Приведи нам наши мишени.

Колонисты подождали пока вечерние сумерки основательно не сгустятся. Тогда выходной шлюз крейсера открылся, и из него появились тринадцать Джернов. Впереди шел Джерн в блистательной форме помощника командира корабля.

– Вот и они, – сказал Гумбольт Лэйку и Крэгу. – Похоже, что нам удастся захватить их здесь и вынудить командира послать полностью укомплектованный отряд. Мы начнем атаку при звуке рога, и если ты нанесешь им достаточные потери на флангах с помощью единорогов, чтобы у нас появился шанс расколоть их силы с этого конца, часть наших бойцов должна прорваться к кораблю раньше, чем они поймут в контрольной рубке, что следует закрыть входные шлюзы.

– А сейчас, – Гумбольт взглянул на Джернов, идущих прямо к частоколу стены и не обращавших внимания на ворота, находящиеся справа от них. – Вам пора идти. Надеюсь, мы скоро встретимся вновь, уже на корабле.

После того, как Лэйк и Крэг ушли, Фенрир и Сайджин перевели вопрошающий взгляд с приближающихся Джернов на Гумбольта. Фенрир беспокойно зарычал.

– Теперь уже скоро, – сказал им Гумбольт. – А сейчас будет лучше, если они вас не увидят. Подождите внутри, оба.

Хищники неохотно вошли внутрь здания и слились с царящей там темнотой. Только мелькавшие изредка желтые огоньки их глаз указывали на то, что они притаились и готовы по первому зову прыгнуть в дверной проем.

Негромко, так чтобы не услышали Джерны, Гумбольт подозвал к себе ближайшего невооруженного колониста:

– Клифф – подойди сюда вместе с Сэмом Андерсом. Скажи остальным, чтобы они исчезли из виду и вооружились.

Клифф Шредер передал дальше приказ Гумбольта и вместе с Сэмом Андерсом подошел к нему. Гумбольт вновь посмотрел на Джернов и увидел, что они уже находились на расстоянии всего в сотню футов от неприступной – для них – стены ограждения. Безо всякого колебания Джерны шли прямо на стену.

Из одной башни крейсера вырвался бледно-голубой луч, и пятидесятифутовая секция стены с громовым грохотом рассыпалась в пыль. Ветер унес с собой гигантское облако пыли, и Джерны, не глядя ни вправо, ни влево, прошли через зияющий провал.

– Это, я полагаю, – сказал Сэм Андерс, стоящий рядом с Гумбольтом, – было Уроком Номер Один для выродившихся дикарей вроде нас: Джернам, как и богам, не могут служить препятствиями барьеры, сделанные человеческими руками.

Джерны продолжали вышагивать какой-то странной походкой, озадачившей Гумбольта, пока он не понял, в чем было дело. Они пытались шагать горделивой военной поступью, так любимой Джернами, а при полуторной силе тяжести они смогли достичь лишь тяжелого топота.

Тем не менее они неуклонно продвигались вперед, и, когда подошли поближе, Гумбольт разглядел в правой руке каждого солдата-Джерна бластер, а в левой руке каждого из них можно было заметить отливающие металлическим блеском цепи.

Шредер криво ухмыльнулся.

– Похоже, что они хотят подвергнуть дюжину наших людей довольно болезненному допросу.

В городке больше не было видно ни души, и Джерны подошли прямо к трем колонистам, стоявшим на ступеньках крыльца. По команде офицера они остановились на расстоянии сорока футов, и между Джернами и людьми Рагнарока произошел молчаливый обмен взглядами; заросшие лица рагнарокцев абсолютно ничего не выражали, в то время как на гладко выбритых лицах Джернов отразилось презрительное любопытство.

– Нарт! – Из переговорного устройства на поясе офицера Джернов раздался властный металлический голос. – Как они выглядят? Мы что, прилетели за двести световых лет, чтобы повидаться с людьми, деградировавшими до уровня растений?

– Нет, Командир, – ответил Нарт. – Я думаю, что выброс Отверженных на эту планету двести лет назад подарил нам неожиданную награду. Здесь передо мной под навесом находятся три дикаря, и их физическое совершенство и полная адаптация к этой адской силе тяжести вызывают удивление.

– Их можно будет использовать для замены дорогостоящих механизмов в шахтах некоторых периферийных планет, – произнес командир, – при условии, конечно, что уровень их интеллекта не так уж катастрофически низок. Как обстоят дела в этом плане?

– Их наверняка можно будет обучить простому ручному труду, – ответил Нарт.

– Тогда займись делом, – продолжал командир. – Постарайся отобрать наиболее сообразительных для допроса – я не могу поверить, что эти скоты послали нам передачу – и пусть они скажут нам, кто ее послал. И подбери несколько молодых и сильных мужчин для осмотра нашим медицинским персоналом – таких, которые не свалятся и не умрут после нескольких ножевых разрезов.

– Сначала мы закуем в цепи этих троих, – произнес Нарт. Повелительным жестом он поднял руку и приказал Гумбольту и двоим его спутникам на ломаном языке землян: – Подойдите сюда!

Никто не сдвинулся с места, и он снова резко повторил: – Подойдите сюда!

Снова никто не шелохнулся, и младший офицер, стоящий рядом с Нартом, сказал ему: – Очевидно, сейчас они даже уже не могут понять слов земного языка.

– Тогда мы преподадим им урок действия, который они смогут понять, – оборвал его Нарт. Лицо Нарта покраснело от раздражения. – Мы вытащим их за ноги!

Джерны решительно шагнули вперед; трое из них зачехлили свои бластеры и приготовили цепи. Когда они вошли под навес и их нельзя уже было увидеть с корабля, Гумбольт проговорил:

– Все в порядке, Джимми.

Джерны замерли на полпути, и на их лицах мелькнуло подозрение.

– Взгляните на крышу, – сказал им Гумбольт на языке Джернов.

Они взглянули, и подозрение на их лицах сменилось испуганным изумлением.

– Вы можете стать либо нашими пленниками, либо трупами, – сказал им Гумбольт. – Нам все равно.

Напоминающая шипение команда Нарта прервала нерешительность Джернов:

– Убейте их!

Шестеро Джернов попытались повиноваться приказу, поднимая бластеры движениями, казавшимися удивительно замедленными и тяжелыми, как если бы притяжение Рагнарока сделало их руки деревянными. Троим из них почти удалось поднять бластеры до уровня находившихся перед ними ступенек крыльца, прежде чем стрелы пробили им горло. Троим другим.. не удалось сделать и этого.

Нарт и оставшиеся шестеро Джернов застыли на месте, и Гумбольт сказал им:

– Бросьте свои бластеры – быстро!

Бластеры Джернов с глухим звуком упали на землю, и Джимми Стивенс и его арбалетчики соскользнули с крыши. В течение минуты все Джерны, кроме офицера, были скованы их собственными цепями, а их бластеры оказались в руках рагнарокцев. Джимми посмотрел сверху на кучку Джернов и покачал головой.

– Так это и есть Джерны? – произнес он. – Это походило на поимку стада лесных коз.

– Молодых коз, – поправил его Шредер. – И таких же, как они, неопасных.

При этих словах лицо Нарта покраснело, и он посмотрел в сторону корабля. Вид корабля, казалось, восстановил его мужество, и он прорычал, оскалив зубы:

– Вы дураки – вы глупые, одержимые манией величия, кучи дерьма! Вы что, думаете, что можете убить Джернов и остаться в живых, чтобы похваляться этим?

– Замолчи, – приказал Гумбольт, с любопытством разглядывая его. Нарт, как и остальные Джерны, не походил на то, что они ожидали. Правда, Джерны вошли в их городок, пытаясь выглядеть надменными и высокомерными, но в действительности они оказались безвредными, слабыми и изнеженными, и рычание покрасневшего Нарта больше походило на угрозы загнанной в угол крысы.

– Я обещаю вам, – злобно продолжал Нарт, – что если вы тотчас же не освободите нас и не вернете наше оружие, вы и каждый дикарь в этой деревне под моим личным наблюдением будете преданы самой мучительной смерти, которую только может придумать наука, и я...

Гумбольт протянул руку и слегка ударил Нарта снизу по подбородку. Зубы Нарта громко лязгнули, и его лицо исказилось от боли в прикушенном языке.

– Свяжи его, Джесс, – сказал Гумбольт стоящему рядом колонисту. – Если он еще раз раскроет рот, засунь в него свой ботинок.

Затем он обратился к Шредеру: – Мы оставим себе три бластера, а остальные раздадим по два каждому из наших передовых отрядов. Возьми выполнение этого на себя.

Уже совсем стемнело, и Гумбольт снова связался с Чиарой. – Сейчас они в любую минуту могут включить прожекторы и залить городок светом, – сказал он. – Если ты сможешь вывести их из строя до тех пор, пока мы не доберемся до корабля, я думаю, мы выиграем сражение.

– Они будут выведены из строя, – ответил Чиара. – Стрелами с кремневыми наконечниками, приготовленными для Джернов.

Затем он связался с Лэйком и Крэгом и получил ответ, что они готовы и ждут приказа.

– Но нам чертовски трудно удерживать единорогов, – сказал Крэг. – Они рвутся кого-нибудь убивать.

Гумбольт нажал на выключатель переговорного устройства Джернов, но оно молчало. Джерны, видимо, перешли на другую волну, чтобы он не мог слышать передающихся команд. Он это предвидел...

Фенрир и Сайджин все еще послушно находились внутри здания, испытывая неистовое желание быть рядом с ним. Гумбольт позвал их, и хищники выпрыгнули из дверного проема, зарычав на трех стоящих рядом Джернов и заставив их смертельно побледнеть.

Гумбольт посадил Типа на загривок Сайджин и сказал: – Сайджин, для тебя и для Типа есть работа. Опасная работа. Послушайте оба...

Во время его речи желтые глаза Сайджин и темные глаза маленького пересмешника, не отрываясь, смотрели на него, и он сопровождал свои слова проецированием самых сильных и четких мысленных образов, какие только он мог передать:

– Сайджин, отнеси Типа к большому предмету, принадлежащему не людям. Оставь его скрытым в траве, сбоку от большой дыры в этом предмете. Тип, ты ожидай там. Когда из предмета выйдут нелюди, ты слушай и передавай, что они говорят. Итак, вы оба поняли?

Сайджин издала звук, означавший, что она поняла, но Тип схватил его за запястье внезапно похолодевшими маленькими лапками и завопил: – Нет! Испуган... Испуган...

– Ты должен отправиться туда, Тип, – сказал ему Гумбольт, мягко освобождая свое запястье. – А Сайджин будет скрываться поблизости и наблюдать за тобой.

Затем он обратился к Сайджин: – Когда прозвучит звук рога, ты должна вместе с Типом прибежать назад.

Сайджин вновь издала звук, означавший понимание, и Гумбольт прикоснулся к ним обоим на прощанье, которое, как он надеялся, не должно было стать последним.

– Ну хорошо, Сайджин, а теперь – отправляйся.

Она исчезла вместе с тесно прижавшимся к ней Типом во мраке наступающей ночи. Фенрир стоял со вздыбившейся на затылке шерстью и рвущимся из пасти рычанием, наблюдая за убежавшей Сайджин и за тем местом, где должны были появиться не-люди.

– А где Крапчатая? – спросил Гумбольт Джимми.

– Здесь она, – ответил кто-то и вышел вперед с подругой Типа.

Гумбольт посадил Крапчатую себе на плечо, и в этот момент включился первый прожектор, изливая поток света откуда-то с верхней части крейсера. Он залил резким ярким сиянием все вокруг корабля, и в его отсвете мелькнула и исчезла за кораблем черная тень Сайджин.

Включились и осветили городок еще два прожектора. Затем появились Джерны.

Они высыпали из входного шлюза, спустились по трапу, соединяясь в колонны, которые двинулись вперед, по мере того как все новые и новые Джерны появлялись сзади них на трапе. Свет прожекторов отражался от их боевых шлемов и от лезвий штыков, примкнутых к их похожим на ружья бластерам дальнего действия. С поясов Джернов свисали ручные бластеры, гранаты и короткоствольные огнеметы.

Плотная масса Джернов прошла уже половину расстояния до частокола городской стены, когда последний из них, командующий офицер, появился на трапе. Один из Джернов остановился у подножия трапа, наблюдая за продвижением карательного отряда, и испуганный, но преданный Тип передал Крапчатой первые слова:

– Командир, отряд вышел в полном боевом составе.

Прозвучал ответ в имитируемых Крапчатой металлических тонах переговорного устройства:

– Мы проверили номера захваченных бластеров и установили диапазон частот главного интегратора на разрушение. После того как взорвутся эти тринадцать бластеров, в живых, видимо, останется не слишком много дикарей, чтобы захватить их в качестве пленных, но все равно, проведи такую карательную операцию, которую оставшиеся в живых не забыли бы никогда.

– Итак, – подумал Гумбольт, – Джерны, оказывается, могут путем дистанционного управления взорвать заряды во всех захваченных бластерах, как только колонисты нажмут на пусковые кнопки. Это было что-то новое по сравнению с тем, о чем рассказывали когда-то Старики...

Он быстро связался с Чиарой и остальными группами и рассказал им о том, что узнал. – Когда мы пойдем в атаку, то раздобудем другие бластеры – такие, номера которых им сразу не могут быть известны, – закончил Гумбольт.

Он вынул из-за пояса бластер и положил его на землю. К тому времени передние ряды Джернов уже почти подошли к стене. Они двигались колонной, ширина которой была больше пробитого в стене прохода, и шли они с молчаливой целеустремленностью.

Два широких луча вылетели из бластеров крейсерских башен и ударили в стену. Раздался грохот, и вверх взлетело облако пыли, а лучи тем временем побежали вдоль стены. Когда лучи бластеров прекратили свой бег, стена оказалась разрушенной на расстоянии трехсот футов, а туча пыли скрыла от глаз корабль и затемнила свет прожекторов.

Этот акт, несомненно, был рассчитан на то, чтобы поразить колонистов мощью Джернов, но во время его проведения силы рагнарокцев оказались на несколько секунд скрытыми от наступающих Джернов.

– Джим, выведи из строя их прожекторы, пока пыль еще не осела, – передал свое распоряжение Гумбольт. – Джо – давай сигнал рога! Мы начинаем атаку!

Первая стрела, выпущенная из арбалета, ударила в прожектор, и его свет стал слабее, как только прикрепленный к стреле груз – тонкая трубочка, наполненная густыми чернилами, изготовленными из копьевидного дерева, – разбился о стекло прожектора. За первой стрелой последовала вторая...

Затем раздался резкий и повелительный звук рога, и в ответ ему издалека донесся вопль единорога. Как бы вторя ему, послышался свирепый рев хищника, и атака началась.

Гумбольт и Фенрир мчались вперед, и слева и справа от него бежали другие колонисты со своими хищниками. Выбежав через широкий пролом в стене, головные группы соединились вместе. Они продолжали бежать, врываясь в облако пыли, и внезапно перед ними возникли неясные фигуры Джернов.

Лазерный луч ворвался в ряды бегущих рагнарокцев, и один из Джернов выкрикнул: – Дикари!

Были приведены в действие еще несколько лазеров, протягивающих сквозь пылевую завесу свои бледно-голубые лучи, убивающие все, к чему они прикасались. Лучи исчезли после того, как выпущенные из арбалетов залпы стрел скосили первые ряды Джернов, но им на смену шли следующие колонны.

Рагнарокцы шли в атаку, в голубое мерцание лучей бластеров и красные языки пламени огнеметов, отвечая Джернам пением выпущенных из арбалетов стрел. Рядом с ними и впереди них сражались, стремительно бросаясь вперед, хищники – черные адские существа, нападающие слишком быстро для того, чтобы поразить их бластерами прежде, чем хищники успевали перегрызть Джернам глотки. Постепенно шум битвы превратился в какофонию из яростных рычаний, неистовых выкриков и воплей умирающих.

Мимо Гумбольта промчался хищник, присоединяясь к Фенриру, оказалось, это была Сайджин – и он почувствовал, как Тип прыгнул ему на плечо. Пробегая мимо, Сайджин издала приветственный звук, который заглох, поскольку ее челюсти сомкнулись на теле Джерна.

Пыльная туча слегка рассеялась, и свет прожекторов осветил разыгравшуюся внизу сцену. Свет этот уже не был ослепительно ярким, а пробивался через красно-черные чернила, изготовленные из копьевидного дерева, подобно кроваво-красным отблескам. Одна из прожекторных башенок закрылась и вновь открылась, мгновение спустя. Стекло прожектора было очищено, но стрелы, выпущенные из арбалетов, тотчас же вновь придали ему темно-красный цвет.

Луч одного из башенных бластеров ударил вниз, прокладывая среди сражающихся сверкающий след смерти. Но бластер тут же был выключен, когда при его собственном свете командующий Джернов увидел, что силы рагнарокцев настолько перемешались с отрядами Джернов, что луч лазера поражал больше Джернов, чем рагнарокцев.

К тому времени сражение превратилось в рукопашную борьбу, и в этих условиях ножи приносили больше пользы, чем арбалеты. Джерны падали, как скошенные колосья пшеницы; они были слишком медлительны и неуклюжи, применяя свои штыки против более быстрых рагнарокцев. Когда же они попытались использовать бластеры и огнеметы, то поражали не столько рагнарокцев, сколько друг друга. Откуда-то из задних рядов прозвучала команда офицера Джернов, перекрывшая шум битвы:

– Назад в корабль! Оставьте дикарей на расправу корабельным бластерам!

В этот момент появились единороги, отрезая отступление Джернам. По двадцать единорогов с запада и востока примчалось в грохоте копыт, визжа и вопя в кровожадном вожделении. Впереди них катилась черная волна хищников. Они налетели на Джернов; хищники прорезали проходы в их рядах, по которым неслись единороги, топча Джернов, поддевая их рогами и давя копытами, давая выход ярости, накопившейся за годы заключения. На спинах единорогов сидели всадники, чьи длинные копья молниеносно вонзались в шеи и животы Джернов.

Отступление Джернов было остановлено и перешло в беспорядочную толчею. Тогда Гумбольт повел в последнее наступление свои собственные отряды, находящиеся на острие атакующего клина, и они раскололи силы Джернов на две половины. Корабль Джернов внезапно оказался прямо перед ними. Гумбольт отдал последнюю команду Лэйку и Крэгу: – Скорее! Внутрь корабля!

Подобрав на ходу бластер, лежавший рядом с упавшим Джерном, Гумбольт подбежал к кораблю. У входного шлюза уже находился офицер Джернов. Бледный, с искаженным лицом, он оглянулся назад, и его рука легла на запирающий механизм шлюза. Гумбольт выстрелил в него и вбежал по трапу, пока тело офицера скатывалось вниз.

Сзади него раздался топот копыт, и двадцать единорогов пронеслось мимо, в то время как всадники попрыгали с их спин на трап. Двадцать рагнарокцев и пятнадцать хищников уже взбирались по трапу, когда где-то в недрах корабля пронзительно завыла сирена. В то же самое время воздушные шлюзы, приведенные в действие из рубки управления, стали быстро закрываться.

Гумбольт первым проскочил через шлюз, вслед за ним ворвались внутрь Фенрир и Сайджин. Лэйк и Крэг вместе с шестью рагнарокцами и четырьмя хищниками едва успели проскользнуть в закрывающееся отверстие. Затем шлюзы закрылись, и они оказались запертыми в корабле.

К реву сирены добавился звук тревоги, и в шахтах подъемников послышалось жужжание опускающихся лифтов, несущих в себе отряды Джернов, чтобы убить людей, оказавшимися в ловушке внутри корабля.

Рагнарокцы пробежали без остановки мимо шахт подъемников, двигаясь быстро и легко при той искусственной силе тяжести, которая соответствовала всего двум третям рагнарокской.

Как и было запланировано давно, они разделились; трое людей и четыре хищника направились с Чарли Крэгом попытаться захватить отсек с двигателями, а Лэйк и еще трое рагнарокцев бросились вслед за Гумбольтом на захват рубки управления.

Они нашли ведущий вверх к рубке трап и начали взбираться по нему, в то время как Фенрир и Сайджин с нетерпением рвались вслед за ними. На уровне, где располагалась рубка управления, рагнарокцы не увидели никаких дверей, и они побежали по короткому коридору, отмеченному на их картах. Они повернули налево, в коридор, в конце которого и находилась рубка управления, и попали под концентрированный огонь девяти поджидающих их Джернов.

Фенрир и Сайджин набросились на Джернов, проскочив под лучами их бластеров, прежде чем те смогли опустить бластеры достаточно низко, чтобы поразить хищников. Атака хищников была такой неожиданной и жестокой, что то, что наверняка стало бы для людей смертельной ловушкой, неожиданно обернулось для них хорошим шансом для победы.

Коридор превратился в ад, наполненный треском и шипением встречающихся и пересекающихся лучей бластеров, со щелканьем отсекающих от стен кусочки металла и входящих в плоть со звуками, похожими на легкое постукивание. Через несколько секунд все закончилось, был сражен последний Джерн, и возле него остался стоять хладнокровный белокурый Лэйк.

Томсен и Барбер были убиты, а Билли Уэст прислонился к стене с прожженным лучом бластера отверстием в животе, пытаясь сказать что-то и оседая на пол, так и не произнеся ни слова.

И Сайджин тоже лежала на полу; из раны в ее груди пузырящимся фонтаном била кровь, а Фенрир стоял над ней, издавая яростный вопль и поворачивая голову в поисках нового Джерна.

Гумбольт и Лэйк побежали дальше; рядом с ними мчался полный ярости Фенрир – так они и ворвались в рубку управления.

Их встретили шестеро открывших от изумления рты офицеров, на одном из которых была форма командующего. Гумбольту показались удивительно медленными их движения, когда они попытались поднять бластеры. Фенрир в ярости мгновенно разорвал двоих из них, в то время как бластеры Гумбольта и Лэйка прикончили еще троих.

Командующий внезапно остался стоять один с наполовину поднятым бластером. Фенрир прыгнул ему на грудь, и Гумбольт быстро выкрикнул команду: – Разоружить!

Этой команде хищников обучали во время тренировок, и зубы Фенрира лязгнули у самого горла командующего. В то же время Фенрир лапой выбил бластер и послал его через все помещение.

Командующий уставился на рагнарокцев с посеревшим лицом и все еще широко открытым ртом.

– Как... как вы это сделали? – спросил он на языке землян, выговаривая слова с сильным акцентом. – Вас только двое...

– Не разговаривай, пока тебе не задали вопрос, – сказал ему Лэйк.

– Вас только двое... – Эта мысль, казалось, восстановила его мужество, так же как вид корабля восстановил прошедшим вечером мужество Нарта. Речь командующего приобрела угрожающие оттенки.

– Вас только двое, и в течение минуты сюда прибудет охрана, чтобы убить вас. Сдайтесь мне, и я отпущу вас на свободу...

Лэйк наотмашь ударил его по рту тыльной стороной ладони. От удара голова Джерна откинулась назад, и из рассеченной губы показалась кровь.

– Не разговаривай! – вновь приказал ему Лэйк. – И никогда не лги нам.

Командующий выплюнул зуб и поднес руку к кровоточащему рту. Он больше не пытался заговорить.

Тип и Крапчатая тесно прижимались к плечу Гумбольта и друг к другу, их сердечки бешено стучали, и Гумбольт успокаивающе погладил их.

– Сейчас все в порядке... все спокойно, – произнес он.

Затем Гумбольт связался с Чарли Крэгом. – Чарли, тебе удалось прорваться?

– Мы захватили двигательный отсек – нас осталось двое и один хищник, – ответил ему Чарли. – А как у тебя дела?

– Норман и я контролируем рубку управления. Чтобы не рисковать, выключи двигатели. Как только мы захватим весь корабль, я дам тебе знать.

Гумбольт подошел к обзорному экрану и увидел, что схватка закончилась. Чиара позволил прожектору вновь засиять ярким светом, а хищники отгоняли единорогов от капитулировавших Джернов.

– Думаю, мы победили, – сказал Гумбольт Лэйку.

Но у Гумбольта не было ни чувства победы, ни того приподнятого настроения, которое, как он думал, он будет испытывать. Сайджин умирала одна в коридоре чужого корабля. Сайджин, которая росла рядом с ним, сражалась рядом с ним и отдала свою жизнь ради него...

– Я хочу взглянуть на нее, – сказал Гумбольт Лэйку. С ним отправился и Фенрир. Сайджин была еще жива, ожидая, что они вернутся к ней. Пока Гумбольт осматривал рану, она подняла голову и лизнула языком его руку.

Рана не была смертельной – ведь совсем необязательно, чтобы рана была смертельной. Работая быстро и осторожно, Гумбольт остановил кровотечение, уносящее ее жизнь. Ей придется пролежать без движения несколько недель, но она должна будет выздороветь.

Закончив, Гумбольт вновь прижал голову Сайджин к полу и сказал: – Полежи спокойно, Сайджин, девочка, пока мы сможем прийти, чтобы забрать тебя. Подожди нас, а Фенрир пока останется с тобой.

Сайджин повиновалась, и он оставил их, и на этот раз чувство победы и приподнятое настроение пришли к нему сполна.

Лэйк взглянул на Гумбольта вопросительно, когда тот вошел в рубку управления, и Гумбольт произнес: – Она будет жить.

Затем Гумбольт повернулся к командующему Джернов. – Вначале я хочу узнать, как идет война между землянами и Джернами, – сказал он.

– Я... – командующий нерешительно взглянул на Лэйка.

– Говори только правду, – сказал ему Лэйк. – Независимо от того, понравится она нам или нет.

– Мы завоевали все планеты, кроме самой Земли, – произнес командующий. – Скоро мы покорим и ее.

– А что с землянами на Афине?

– Они все еще... работают на нас там.

– Сейчас, – вновь заговорил Гумбольт, – ты прикажешь каждому Джерну на корабле отправиться в свою каюту. Они должны оставить свое оружие в наружных коридорах, и им не следует оказывать сопротивление людям, которые придут, чтобы взять в свои руки этот корабль.

Командующий попытался ответить с вызовом:

– А если я откажусь?

Лэйк ответил, глядя на него с улыбкой, лишь на мгновение обнажившей ряд его зубов, и с беспощадной холодностью во взгляде:

– Если ты откажешься, я начну с твоих пальцев и переломаю тебе все кости от кончиков пальцев до плеч. А если и этого будет недостаточно, я начну с пальцев на твоих ногах и дойду до бедер. А затем я сломаю тебе позвоночник.

Глядя на рагнарокцев, командующий заколебался, и лицо его покрылось испариной. Затем он протянул руку, чтобы включить внутрикорабельный коммуникатор и проговорил в него:

– Внимание, всему личному составу! Вам следует немедленно вернуться в свои каюты, оставив оружие в коридорах. Я приказываю вам не оказывать сопротивления, когда придут туземцы...

Когда он закончил говорить, воцарилась тишина, и Гумбольт и Лэйк посмотрели друг на друга, бородатые и одетые в звериные шкуры, но находящиеся наконец в рубке управления корабля, который стал их собственным, корабля, который сможет доставить их на Афину, на Землю и в любой уголок галактики.

Командующий смотрел на них, и на его лице было написано нежелание верить в происходящее.

– Входные шлюзы... – произнес он. – Мы не закрыли их вовремя. Мы никогда не думали, что вы осмелитесь захватить корабль, – только не эти дикари в звериных шкурах.

– Я знаю, – ответил ему Гумбольт. – Мы рассчитывали на такой ход ваших мыслей.

– Никто не ожидал, что кто-либо из вас выживет здесь, – командующий потрогал, поморщившись, свои распухшие губы, и в его тоне появилось почти детское капризное раздражение: – Мы даже и не предполагали, что вы выживете.

– Я знаю, – снова повторил Гумбольт. – Мы очень старались запомнить это.

– Сила тяжести, жара, холод, лихорадка, животные, почему они не убили вас?

– Они пытались, – сказал Гумбольт. – Но мы давали им отпор. И у нас была цель – снова встретиться с вами, Джернами. Вы бросили нас на планете, где не было никаких природных богатств. Здесь были только враги, которые должны были убить нас – сила тяжести, хищники, единороги. Мы их превратили в природные богатства. Мы приспособились к силе тяжести, которая должна была убить нас, и мы стали сильнее и быстрее Джернов. Мы превратили хищников в наших союзников, хотя предполагалось, что они станут нашими палачами, и сегодня они помогли нам убивать Джернов. И теперь у нас есть ваш корабль.

– Да... у вас есть наш корабль. – Через написанные на лице командующего нежелание верить в происходящее и капризную раздражительность проступил триумф мстительного предвкушения.

– Да, у дикарей Рагнарока есть крейсер Джернов – но что они будут с ним делать?

– Что мы сможем с ним сделать? – переспросил почти доброжелательно Гумбольт. – Двести лет мы планировали, что мы сможем с ним сделать. Мы захватили крейсер, и через шестьдесят дней мы захватим Афину. Это будет только начало, и вы, Джерны, поможете нам его осуществить.

***

В течение шести дней корабль являл собой сцену непрекращающейся деятельности. Его заполнили рагнарокцы, задавая вопросы офицерам и команде Джернов и спокойно ломая кости тем, кто отказывался отвечать или давал неверные ответы. По коридорам бродили хищники, их холодные желтые глаза наблюдали за каждым движением Джернов. Маленькие пересмешники начали свободно перемещаться по кораблю, будучи не в состоянии дольше сдерживать свое природное любопытство и уверенные в том, что люди и хищники не позволят Джернам обидеть их.

В этот период был убит один пересмешник; это был пересмешник с веснушчатой мордочкой, который мог повторить дословно любое послание. Он забрел в складской отсек, где работал один из Джернов, и предоставил тому возможность выместить на нем свою ненависть ко всему, связанному с рагнарокцами. Джерн перебил пересмешнику позвоночник стальным прутом и бросил его, кричащего, в мусоропровод, ведущий к преобразователю вещества. Крик пересмешника услышал хищник, и мгновением позже закричал уже Джерн; крик этот захлебнулся в самом начале, когда хищник разорвал Джерну глотку. После этого не пострадал больше ни один пересмешник.

Был убит также один из мальчиков-рагнарокцев. Трое фанатичных Джернов-офицеров украли из камбуза ножи и захватили мальчика в качестве заложника в обмен на свою свободу. Когда их требования были отвергнуты, они вырезали у мальчика сердце. Несколькими минутами позже Лэйк загнал их в угол и, не прикасаясь к своему бластеру, выпотрошил их их же собственными ножами. Он улыбался, глядя на них, пока они стонали и извивались на полу, и стоны были слышны долгое время, пока они не умерли, в назидание всем остальным Джернам на корабле. Больше не пострадал ни один человек.

Рагнарокцы выяснили, что управление крейсером было относительно простым и в своей основе походило на управление земными кораблями, описанное в учебнике, составленном самым первым Лэйком. Большинство операций выполнялось автоматами, а ручные операции, настроенные на более медленные рефлексы Джернов, можно было легко освоить.

Рагнарокцы могли провести сорокодневный перелет к Афине в дальнейшем обучении и практике, поэтому на шестой день они приготовились к отлету. Единороги получили свободу, за которую они так хорошо сражались, а их место в загонах заняли выгруженные с корабля разведывательные машины. Позже грузовые корабли с Афины доставят сюда механизмы и всевозможное оборудование и припасы.

Время было дорого, а впереди их ждала большая и долгая работа. Утром седьмого дня они стартовали с Рагнарока и вошли в черное море гиперпространства. К тому времени командующий Джернов уже не представлял для них никакой ценности. Его нежелание поверить в то, что дикари отобрали у него его корабль, усиливалось до тех пор, пока его каюта не превратилась для него в рубку управления и он не стал проводить долгие часы, смеясь и хихикая, перед воображаемым обзорным экраном, на котором бластеры крейсера вновь и вновь пытались уничтожить городок рагнарокцев и всех находящихся в нем людей.

Но Нарт, который хотел замучить рагнарокцев до смерти за то, что они осмелились сопротивляться захвату, внезапно стал активно сотрудничать с людьми. Особенно ярко это сотрудничество проявлялось, когда он находился в рубке управления. На двадцатый день своего путешествия рагнарокцы позволили ему получить то, что он пытался добыть всяческими увертками: доступ к передатчику, когда вблизи не было никого из людей.

После этого поведение Нарта резко изменилось. С каждым днем его ненависть к рагнарокцам и тайное предвкушение чего-то приятного для Джернов становились все более очевидными.

Наступил тридцать пятый день полета, когда до Афины оставалось всего пять дней – это был день исполнения смертной казни, которую рагнарокцы позволили Нарту организовать для них.

Звезды заполняли многомерный обзорный экран, а в его центре светилось солнце Афины. Гумбольт наблюдал за участком экрана в левом нижнем углу и заметил вновь появившуюся вспышку – маленькую красноватую точку, промелькнувшую в течение микросекунды, так быстро, что Нарт, сидевший в кресле рядом с ним, не заметил ее.

Это был как бы быстрый взгляд украдкой, брошенный другим кораблем; кораблем, который был невидим благодаря включенным противодетекторным экранам, но которому пришлось на мгновение выключить их, чтобы попытаться засечь крейсер. Даже Джернам так и не удалось изобрести поляризованный противодетекторный экран. Гумбольт изменил курс и скорость крейсера, создав тем самым увеличение силы тяжести, которое показалось ему незначительным, но которое вынудило Нарта тяжело осесть в кресле. Нарт попытался выпрямиться, и Гумбольт сказал ему:

– Через несколько минут мы вступим в бой с кораблем, который ты вызвал.

У Нарта отвалилась челюсть, но затем он вновь совладал со своими чувствами. – Так вы шпионили за мной?

– Это делал один из наших рагнарокских союзников – маленький зверек, который сидел рядом с передатчиком. Они являются средством связи. Мы узнали, что ты договорился, чтобы по пути к Афине корабль Джернов перехватил наш корабль и взял нас в плен.

– Так вы знаете об этом? – спросил Нарт. Он улыбнулся, неприятно скривив губы. – Вы думаете знание каким-либо образом поможет вам?

– Мы надеемся на это, – ответил Гумбольт.

– Это боевой линкор, – проговорил Нарт. – Он в три раза больше этого крейсера и является новейшим и самым мощным линкором космического флота Джернов. Как, по-твоему, это звучит?

– Звучит прекрасно, – ответил Гумбольт. – Мы сделаем его нашим флагманским кораблем.

– Вашим флагманским кораблем – вашим флагманским кораблем! – Нарт отбросил последние остатки притворства, и его жгучая ненависть прорвалась наружу. – Вы обманом захватили этот крейсер и до некоторой степени научились управлять им, благодаря вашим животным рефлексам. В течение сорока двух дней вы, случайные мутанты, давали приказы вашим господам и думали, что вы равны нам. Теперь вашим иллюзиям придет конец.

Красная точка вновь, на этот раз уже ближе, появилась на экране, и Гумбольт снова изменил курс корабля. Он включил анализатор курса, и тот издал щелчок, корректируя положение линкора с его предыдущим местопребыванием. На экране появилась короткая желтая линия, предсказывающая курс линкора на ближайшее будущее.

– А что будет потом? – с любопытством спросил Гумбольт, оборачиваясь к Нарту.

– А потом мы переправим всех тех из вас, кто останется в живых, в вашу деревню. Сцены того, что мы сделаем с вами и вашей деревней будут переданы по телевидению на все планеты Империи Джернов. Это станет ценным напоминанием всем тем, кто забыл о наказании за сопротивление Джернам.

Красная точка появилась снова. Гумбольт нажал на кнопку с надписью «Боевые станции», и приборная панель засветилась в ответ рядом огоньков готовности.

– Все другие Джерны сейчас находятся в противоперегрузочных гамаках, – сказал Гумбольт Нарту. – Пристегнись и ты, поскольку начнутся маневры с большими ускорениями – через две минуты мы войдем в контакт с линкором.

Нарт повиновался, показывая, тем не менее, своим видом, что все это уже имело мало значения. – Маневров не будет, – сказал он. – Они ударят бластерами по корме и выведут из строя ваши двигатели сразу же после начала атаки.

Он закрепил последний ремень и улыбнулся; в неприятности этой кривой улыбки сквозила насмешливая самоуверенность. – Появление этого линкора, видимо, сильно нарушило ваши планы прошествовать с важным видом, подобно героям-победителям, среди рабов на Афине, не так ли?

– Не совсем так, – ответил Гумбольт. – Наши планы несколько шире по масштабам, чем это. На Афине стоят два новых крейсера, готовые выйти из заводов через десять дней. Мы, конечно же, передадим контроль над Афиной находящимся там людям, затем с тремя крейсерами и линкором отправимся назад на Рагнарок. Там мы возьмем на корабли всех мужчин рагнарокцев, которые окажутся не слишком старыми и не слишком юными, и полетим к Земле. По пути они пройдут курс обучения управлению кораблями. Мы не ожидаем встретить особые трудности при прорыве кордона Джернов вокруг Земли, а затем с помощью земных кораблей мы легко сможем захватить все корабли Джернов в Солнечной системе.

– Легко! – Нарт произнес это слово с презрительной усмешкой. – Неужели вы действительно так глупы, чтобы подумать, что вы, биологические уроды, сможете сравняться с офицерами-Джернами, для которых войны в космосе являются их профессией?

– Мы значительно превзойдем их, – ответил Гумбольт. – Битва в космосе заключается в том, чтобы попытаться удержать лучи своих бластеров достаточно долго на одном из участков вражеского корабля, чтобы в этом месте пробить его защитные экраны. И в то же самое время попытаться переместиться в пространстве и уклониться от ударов противника достаточно быстро, чтобы враг не уготовил вам той же участи, что и вы ему. Корабли способны ускоряться до пятидесятикратных перегрузок или даже еще более, но существует ограничитель ускорения, являющийся своего рода предохранителем, не позволяющим кораблю ускоряться до такой степени, или же так резко менять направление, что это может погубить его команду.

– Мы, рагнарокцы, привыкли к полуторной силе тяжести и можем выдерживать гораздо более значительные перегрузки, чем Джерны или любая другая раса с планеты с нормальной силой тяжести. Чтобы позволить нам воспользоваться таким преимуществом, мы отключили ограничитель ускорения на этом крейсере.

– Отключили? – Пренебрежительное отношение Нарта исчезло, и он оцепенел от ужаса. – Ты глупец – ты не знаешь, что это означает – ты можешь слишком далеко передвинуть рукоятку ускорителя и погубить нас всех!

На обзорном экране вновь появилась красная точка и внезапно превратилась в гигантский боевой линкор. Гумбольт дотронулся до рукоятки контроля ускорения, и речь Нарта оборвалась на полуслове, когда у него прогнулась диафрагма. Крейсер сделал крутой разворот, и Нарта бросило на бок. Противоперегрузочные ремни врезались в тело, а внезапное ускорение исказило его лицо. Его глаза, казалось, вылезли из орбит, и Нарт потерял сознание.

Лучи мощных бластеров линкора расцвели букетом бледно-голубых цветов, сконцентрировавшись на корме крейсера. Постепенно они стали пробиваться через защитные экраны крейсера, и в контрольной рубке раздался пронзительный вой сирены. Гумбольт опустил противодетекторный экран, делающий крейсер невидимым, но не защищающий его от лучей бластера, и еще более увеличил кривизну поворота, пока тяжесть перегрузок не придавила и его собственное тело.

Вой сирены прекратился, как только лучи бластеров линкора соскользнули с кормы крейсера и устремились в пустое пространство, продолжая следовать вероятному курсу крейсера, проложенному исходя из его последней видимой позиции и рассчитанному автоматами линкора, занимающимися ведением цели.

Гумбольт поднял противодетекторный экран и обнаружил линкор почти точно на том месте, где крейсерские анализаторы курса предсказали его появление. Бластеры линкора испускали всю свою огневую мощь в то место пространства, которое находилось сбоку и позади крейсера.

При виде крейсера, находящегося в новой позиции, линкор выключил свои бластеры и мгновением позже включил их снова, перенеся всю их огневую мощь вновь на корму крейсера. Гумбольт опустил противодетекторный экран и сделал новый резкий поворот, ведя крейсер по спирали в противоположном направлении. Как и прежде, надрывный вой сирены прекратился, поскольку лучи бластеров линкора следовали курсу, выданному анализаторами и автоматами ведения цели, устройства которых предполагали, что все вражеские корабли должны были быть снабжены ограничителями ускорения.

Крейсер в любое время мог разрушить линкор – но рагнарокцы хотели захватить свой будущий флагманский корабль целым и невредимым. Маневрирование кораблей продолжалось, и крейсер все более приближался к линкору. Линкор в отчаянии начал использовать ту же тактику игры в прятки, которую применил крейсер, но от этого было мало пользы – линкор перемещался в известных пределах ускорения, и анализаторы крейсера предсказывали каждую новую позицию линкора с высокой степенью точности.

Крейсер сделал последний рывок, идя по сужающейся спирали. Его противодетекторный экран в последний раз включился и выключился. Сравнявшись скоростями с линкором, крейсер пришвартовался к нему с глухим ударом, сменившимся звоном металла, когда магнитные захваты прижали крейсер, как пиявку, к борту линкора.

В такой позиции ни носовые, ни кормовые бластеры линкора не могли поразить крейсер своим огнем. Оставалось только убедить командира линкора, что дальнейшее сопротивление было бесполезным.

Гумбольт послал командиру линкора простой ультиматум:

– Крейсер прочно прикрепился к вашему кораблю, и его ограничитель ускорения отсоединен. Двигатели крейсера обладают достаточной мощностью, чтобы перемещать оба корабля с гораздо большими ускорениями, чем могут перенести обитатели планет с нормальной силой тяжести. Вы должны немедленно сдаться, или мы будем вынуждены разогнать оба корабля по кривой такого малого радиуса и с таким большим ускорением, что все вы погибнете.

Затем он добавил: – Если вы сдадитесь, мы поступим с вами лучше, чем вы поступили с людьми двести лет назад – мы доставим всех вас на Афину.

У командира линкора, и так уже чувствовавшего себя достаточно скверно от перенесенного ускорения, не оказавшего никакого эффекта на рагнарокцев, не было выбора.

Рагаарокцы получили его ответ, в котором ощущалась горечь, вызванная чрезмерным ускорением, и еще большая горечь, вызванная поражением:

– Мы сдаемся.

***

К Нарту вернулось сознание. Он увидел Гумбольта, сидящего, как и прежде, рядом с ним, но не заметил Джернов-спасителей, вваливающихся в рубку управления, выкрикивающих команды и вынимающих свои бластеры.

– А где они? – спросил Нарт. – Где линкор?

– Мы захватили его, – ответил ему Гумбольт.

– Вы захватили... линкор Джернов?

– Это было нетрудно, – продолжал Гумбольт. – И было бы еще легче, если бы на крейсере были только одни рагнарокцы. Из-за Джернов, находящихся на крейсере, мы не хотели ускоряться сверх того, что было абсолютно необходимым.

– Вам это удалось... вы захватили линкор, – проговорил Нарт тоном совершенно ошеломленного человека.

Он облизнул губы, уставившись вперед невидящим взглядом и обдумывал вытекающие из случившегося последствия.

– Вы уродливые мутанты, которым удалось захватить линкор. Возможно, вы отберете у нас Афину и Землю. Но... – выражение ненависти вернулось на его лицо, – какую это вам принесет пользу? Вы когда-нибудь задумывались над этим?

– Да, – ответил Гумбольт. – Мы подумали об этом.

– Неужели? – Нарт наклонился вперед, и лицо его осветило тайное злорадство. – Вам никогда не удастся избежать расплаты за то, что вы сделали. Империя Джернов обладает ресурсами десятков миров. Империя построит армаду специальных кораблей, силу, против которой ваша собственная будет просто ничто, и направит эти корабли к Земле, Афине и Рагнароку. Империя раздавит вас за все вами содеянное, а если и останутся кое-какие уцелевшие из вашей расы, они будут раболепствовать перед Джернами на сто поколений вперед. – Помните об этом, пока вы горделиво позируете в ваш краткий миг славы на Афине и на Земле.

– Ты упорно продолжаешь думать, что мы поступим так, как поступили бы Джерны, – ответил ему Гумбольт. – Мы не станем тратить время на горделивое позирование. Когда мы покинем Землю, у нас будет большой космический флот, и мы тотчас же отправимся на битву с флотом Джернов. Я думал, ты знаешь, что мы намереваемся поступить именно так. Мы собираемся разгромить и захватить ваш флот, а затем мы собираемся разрушить вашу Империю.

– Разрушить Империю... сейчас? – Нарт снова уставился на Гумбольта, и когда он вдруг почувствовал быстрый и неизбежный конец, злорадное выражение исчезло с его лица. – Сейчас... прежде чем мы сможем остановить вас... прежде чем у нас появится шанс?

– Когда одна раса осуждена на смерть другой расой, и она борется и сражается, и ей удается каким-то образом выжить, она получает хороший урок, она узнает то, что никогда вновь она не должна позволить другой расе оказаться в положении разрушителя. Поэтому вы и пожинаете урожай из семян, посеянных вами на Рагнароке двести лет назад. Ты понимаешь теперь, не так ли?– почти ласково спросил Гумбольт. – В течение двухсот лет Империя Джернов была угрозой для нашего выживания как расы. Сейчас наступило время, когда мы должны покончить с этой угрозой.

***

Гумбольт стоял в рубке управления линкора и наблюдал на обзорном экране сверкающее белым пламенем солнце Афины. На полу рядом с ним разлеглась полностью поправившаяся Сайджин. Во сне она изредка дергалась и тихо рычала, переживая очередную схватку с Джернами. Фенрир вышагивал по рубке, беспокойно поводя Своей черной массивной головой, в то время как Тип и Крапчатая с зачарованным любопытством рассматривали коллекцию блестящих медалей, которую выгребли из ящика стола командора линкора.

Лэйк и Крэг, так же страдая от нетерпения, как и Фенрир, оставили свои посты и подошли к Гумбольту, чтобы взглянуть на обзорный экран.

– Еще один день, – произнес Крэг. – Мы опоздали на двести лет, но мы прилетаем на планету, которая должна была стать нашим домом. Теперь она уже никогда не станет нашим домом. Когда-либо, кто-нибудь из нас подумал о том, что мы отличаемся от людей и нет ни одной планеты, населенной людьми, которую мы могли бы назвать домом?

– Я думал об этом, – сказал Лэйк, – Рагнарок изменил нас физически и изменил наш образ мышления. Мы могли бы жить на планетах, населенных людьми, но мы бы всегда были там особой расой и в какой-то степени чужими.

– Я полагаю, мы все думали об этом, – произнес Крэг. – И задумывались над тем, что мы будем делать дальше, когда покончим с Джернами. Конечно же, мы не осядем где-нибудь на Афине или Земле, в маленьких коттеджах с обнесенными оградой газонами, где приключением явится просмотр фильмов на трехмерном экране, ежедневно, после завершения какой-нибудь безопасной, рутинной работы.

– Мы не вернемся и назад на Рагнарок, – сказал Лэйк. – Получая металлы и различные поставки с других планет, рагнарокцы могут совершить многое, но битва уже выиграна. Останется только мирное развитие Рагнарока – строительство города на экваторе на период Большой Зимы, культивация земли, выращивание урожаев. Такого рода жизнь нас никогда не устроит.

– Это действительно так, – ответил Гумбольт и почувствовал, как протестующе заявила о себе его собственная неугомонность при мысли о том, чтобы обосноваться в какой-нибудь спокойной и безопасной среде. – Нам не подойдут ни Афина, ни Земля, ни Рагнарок – ни одна из планет, которые мы знаем.

– Сколько пройдет времени, пока мы покончим с Джернами? – спросил Лэйк. – Десять лет? К тому времени мы все еще будем молодыми. Куда мы направимся дальше – те из нас, кто сражался с Джернами и все те из будущих поколений, которые не захотят проживать свои жизни на Рагнароке? Где наше место во Вселенной, наша собственная планета?

– Где мы найдем наш собственный мир? – спросил Гумбольт и посмотрел на звездные облака, плывущие им навстречу в обзорном экране – вращающиеся, сверкающие и непостижимо безмерные.

– Перед нами лежит целая Галактика, – продолжал Гумбольт. – Нас ждут миллионы солнц и тысячи миров. Где-то на них, возможно, есть расы, подобные Джернам, и, возможно, есть расы, подобные нашей столетней давности, которые нуждаются в помощи. А возможно, среди этих миров есть планеты, на которых обитают существа, подобных которым люди не могли себе и представить.

– Мы отправимся туда и посмотрим, что там находится. С нами полетят наши женщины и, возможно, нам встретятся планеты, где некоторые из нас захотят остаться. И всегда с Рагнарока будут прибывать новые поколения беспокойных людей. Там, в глубинах Космоса, найдутся миры и дома для нас всех.

– Конечно, – проговорил Лэйк. – Идти дальше границы изведанного пространства..., где же еще мы должны быть?

И тогда, наконец, все было решено, и в наступившей тишине линкор продолжал пробиваться через гиперпространство, а рядом с ним находился крейсер, и их двигатели стонали и грохотали так же, как двигатели «Констеллэйшн» двести лет назад.

В то время их путешествие было прервано и благодаря этому родилась новая раса. Сейчас они вновь продолжали свой путь – к Афине, к Земле, к самым отдаленным уголкам Империи Джернов. И дальше – к диким, неизвестным пространствам Космоса.

Там ожидали их миры, и там ожидала их судьба – стать расой, разбросанной среди сотен тысяч световых лет, стать империей, подобной которой еще никогда не знала Галактика.

Все это принадлежало им – беспокойным, нежеланным и забытым, им – выжившим.

Американский писатель-фантаст Том ГОДВИН (1915–1980) прожил нелегкую, во многом трагическую жизнь. Уроженец американского Запада, он с детства страдал болезнью позвоночника, а из-за трагедии, случившейся с родителями, вынужден был оставить школу после окончания третьего класса. Став взрослым, Т. Годвин в течение ряда лет работал геологом-изыскателем, и опыт, полученный им при проведении геологоразведочных работ, нашел отражение в ряде его научно-фантастических произведений, в том числе и в предлагаемом читателю романе «Космическая тюрьма». Русскоязычному читателю Т. Годвин известен по переводу его считающегося лучшим рассказа «Неумолимое уравнение» (1954).

Роман «Космическая тюрьма» был написан в 1958 г. и сразу завоевал признание американских любителей фантастики показом скрытых в человеке неиссякаемых жизненных резервов и силы воли, способных помочь людям выжить в самых экстремальных ситуациях.

МИРОНЕЦ Юрий Алексеевич (род. в 1944 г.), филолог-англист, кандидат филологических наук, доцент, уже многие годы всерьез занимается зарубежной фантастикой: проводит исследования, переводит, читает большой курс лекций по американской фантастике для студентов факультета английской филологии Дальневосточного государственного университета. Ему принадлежат, например, переводы ряда произведений в сборнике американской фантастики «Маска Ктулху» (Владивосток: Изд-во Дальневост, ун-та, 1992).

Ю.А. Миронец ведет интересную и обширную переписку со многими писателями-фантастами США, Великобритании, Канады и Австралии, собирая материал, и затем знакомит читателей и студентов с лучшими произведениями современной англоязычной фантастики.

Годвин Том

КОСМИЧЕСКАЯ ТЮРЬМА

Редакторы М. Паблишерова, А. Кириллова

Корректоры В. Орфов, Л. Анипко

Компьютерная верстка И. Моси

Оригинал-макет подготовлен компьютерным бюро «А-ША» г. Владивосток, ул. Октябрьская, 27, к. 348, тел. 25–77–59

При подготовке серии использованы произведения художников Ч. Бонстелл, К. Колдуэлла, Г. Покровского, А. Соловьева

Сдано в набор 22.08.94. Подписано в печать 2.09.94.

Формат 60x84/12.

Бумага офсетная. Усл. печ. л.9,53. Уч.– изд. л. 9,47.

Тираж 50 экз. Заказ №. 100

Издательство Дальневосточного университета

690600 г. Владивосток, ул. Октябрьская, 27

Отпечатано в типографии издательства Дальневосточного университета 690600 г. Владивосток. ул. Алеутская. 56

Оглавление

Том Годвин. Космическая тюрьма

Часть 1

Часть 2

Часть 3

Часть 4 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg