«Учебка»

Учебка (fb2) - Учебка [litres] (S.T.A.L.K.E.R.) 3407K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Андрей Русланович Буторин

Андрей Русланович Буторин Упавшие в Зону. Учебка

© Д. Лазарев, 2018

© ООО «Издательство АСТ», 2018

Пролог

Удивление – вполне допустимое чувство даже для бывалых сталкеров: удивляйся, если приспичило, но, главное, бдительность при этом не теряй. В том смысле, что рот разевать в Зоне не следует, даже если повод для этого существенный – такой, например, как исчезновение целого поселка. Да не простого, где люди живут, а того, где они пропадают, и который, по сути, является большой аномалией – можно даже сказать, Зоной в Зоне.

Лазаревское испарилось, растаяло вместе с обрамлявшей его узенькой полоской моря, словно поселка никогда тут и не было. И если для Сысоева и Тетерина, лиц сугубо гражданских, разевание от данного факта рта было еще, куда ни шло, простительным проступком, то сталкерам Плюху и Забияке (один – бывший косморазведчик, другая – и вовсе офицер взвода императорской охраны) забываться даже в такой ситуации не пристало. Особенно в такой ситуации! А они, вместо того чтобы первым делом убедиться в отсутствии опасности, затеяли дискуссию: что, да как, да почему. Им и ответили как: «Так-так-так-так-так!!!» Прозвучало, во всяком случае, похоже. Причем очень громко. И весьма убедительно, если к тому же учесть, что мгновением ранее над головами удивляющихся свистнули пули.

– Ложись! – первой опомнилась Забияка.

Выполняя свой же приказ, она толкнула замершего – и впрямь с раскрытым ртом – доцента Тетерина, а тот потянул за собой – схватившись, скорее всего, машинально, – профессора Сысоева. Плюх же метнулся к торчавшему зеленым столбом «богомолу», но совсем чуть-чуть не успел – следующая очередь скосила Блямса, словно огромную травинку.

– Не-еет! – бросился на него, запоздало закрывая телом, косморазведчик, и «богомол», оказавшийся, к счастью, живым, сдавленно заблямкал: пуля прошила его голень, едва успевшую зажить после недавнего пореза.

– Потерпи, – сказал Плюх, вжимаясь в землю рядом с другом. – Главное, лежи и не дергайся.

Он крикнул остальным, что Блямс только ранен, и принялся высматривать сквозь прицел винтовки врага. Однако стрельба прекратилась, и дубовая рощица впереди казалась безлюдной и мирной.

– Прикрой меня! – Девушка черной ящеркой юркнула вперед, сжимая в руке автомат.

– Куда ты?! – Косморазведчик рванул было за ней, но из рощи «зататакало» снова.

– Сказано же: прикрой! – рявкнула Забияка, и Плюх, понимая, что спор не только бесполезен, но и смертельно опасен – в первую очередь для сталкерши, – принялся поливать свинцом из «Печенги» молодые дубки.

Забияка – в прошлой своей ипостаси поручик Илона Соболева – ползать по-пластунски умела отменно: вскоре она уже скрылась в дубовой поросли левее того места, откуда бил пулемет. То, что это «работал» именно ручной пулемет «Ковдор», понял теперь даже по звуку и косморазведчик Егор Плужников, он же Плюх. Стреляли противники короткими скупыми очередями и лишь из одной точки, что вселяло оптимизм, хотя Егор все равно очень, до холодного пота, переживал за Илону. К счастью, это не мешало сталкеру грамотно исполнять порученное дело: вражескому пулеметчику передышек Плюх не давал. «Главное, чтобы хватило патронов, – думал Егор. – Попросить бы помочь ученых, но те такие стрелки, что как бы Забияку не подстрелили».

Будто в насмешку над этой мыслью слева замолотила «Печенга» кого-то из них.

– Не стрелять! – завопил Плюх. Он хотел сказать, чтобы ему передали одну из винтовок – у него патроны вот-вот должны были закончиться, – но спохватился: у этих умников хватило бы ума для этого подняться. И он крикнул: – Бросьте мне магазин!

Кто-то – Сысоев или Тетерин, Плюху некогда было смотреть – сразу выполнил просьбу, но попал разведчику по локтю, да так больно, что Егор, зашипев, на какое-то время прекратил стрельбу. Он быстро, впрочем, опомнился, но винтовка захлебнулась – патроны все-таки кончились. И пока Плюх менял магазины, он вновь облился холодным потом, представляя, как выбирает новую цель пулеметчик.

Однако «Ковдор» так больше и не выстрелил. А вскоре из рощи вышла Забияка и махнула рукой:

– Идите сюда!

Плюх кивнул ученым: идите, мол, – а сам склонился над Блямсом, разглядывая рану на ноге друга. Пуля прошла навылет, да и кровь уже не текла, а лишь немного сочилась. Поразившись в очередной раз скорости «богомольей» регенерации, косморазведчик перевязал раненую голень товарища.

– Идти сможешь?

– Блямс! – уверенно ответил тот и вскочил было на ноги, но, покачнувшись, едва не упал.

Подхвативший его Плюх покачал головой:

– Вот только прыгать не надо. Держись за меня и не геройствуй.

Пошел «богомол» вполне уверенно, только немного прихрамывая. И за плечо разведчика держался, скорее всего, просто чтобы не обидеть друга.

Илона с учеными поджидали их за ближайшими дубками. Возле ног Забияки неподвижно, с окровавленной головой, лежал человек в черной одежде.

– Ты его убила? – невольно сглотнув, пробормотал Плюх.

– А что, расцеловать надо было? – прищурилась девушка.

– Нет, конечно, но…

– «Но» скажешь, коли запрячь сумеешь, – буркнула Забияка и неохотно добавила: – Живой он, не плачь. По головушке только прикладом погладила.

– Я не собираюсь плакать, – сказал Плюх. – Но ты знаешь, как я отношусь к убийству, особенно неоправданному. Да, – поднял он руку, видя, что Илона собралась возразить, – я тоже убивал. Потому что иначе было…

– Может, хватит, а? – поморщилась Забияка. – Тебя послушать, так у меня только и заботы, как бы убить кого. Между тем это он нас едва не положил и Блямса ранил.

– Не надо ссориться, друзья, – вмешался в разгорающийся спор профессор Сысоев. – Все живы, вот и хорошо.

– Они не ссорятся, – с трудом сдерживая улыбку, произнес доцент Тетерин. – Разве вы еще не заметили, Юлий Алексеевич, что в последнее время это обыденный тон разговора наших друзей. Как говорится, милые бранятся…

Илона так свирепо стрельнула в него глазами, что Олег Дмитриевич замолк на полуслове. Но Забияка тут же стушевалась сама и сказала извиняющимся голосом:

– Я не бранюсь. Это я на себя осерчала. Ведь нам весьма подфартило, что стрелок оказался один, да и целился отвратно.

– Блямс, – обиженно произнес «богомол».

– Он говорит, что последнее утверждение небесспорно, – сказал Плюх, вернув на голову снятое на время перестрелки полукольцо-переводчик.

– Да? – хмыкнула Забияка. – Блямсик, я тебя искренне уважаю и даже люблю, но поверь, попасть вместо головы в ногу – это плохой выстрел. Прости, – вновь смутилась она, – не с твоей точки зрения. – Она раздраженно тряхнула головой: – Отставить, ересь несу!.. Мне другое весьма любопытно. Стрелок был один. Мы его не видели и, вероятнее всего, прошли бы себе мимо. Однако он начал стрелять, несмотря на наше явное численное превосходство. Неужто так верил, что срежет нас первой же очередью?

– Обычно так поступают или с большого перепуга, или от безысходности, – сказал Плюх.

– Второе – не тот случай. А насчет перепуга – неужели мы такие страшные? Или же он Блямса испугался, оттого в него и попал?

– А может, он боялся, что если мы пойдем, как шли, то увидим нечто такое, что нам видеть не следует? – высказал предположение профессор.

– Давайте посмотрим, – пожала плечами Илона. – Только субчику этому, пока не очухался, ноги бы да руки связать…

– Н-не н-надо!.. – вдруг замычал тот, не раскрывая при этом глаз.

– Чего вдруг? – наклонилась к нему девушка и ткнула стволом «Никеля» ему в грудь. – И глаза-то открой, нечего дурачком прикидываться.

– Не надо меня связывать. – Пленник открыл глаза и попытался подняться, но ствол Илониного автомата сделать это ему не позволил. – Вы уйдете, меня оставите, а как я потом?

– Что ж ты, нянчиться теперь с тобой прикажешь? Небось, когда по людям стрелял, тебе нянька была без надобности!

– Я не стрелял по людям! – дернулся тот. – Я ведь, так сказать, только отпугнуть! Специально мимо вас целился…

– Мимо?! – возмутился Плюх. – Ёхи-блохи! Ты попал в нашего друга!

– Но ведь он же… – испуганно заморгал мужчина, кося взглядом на Блямса.

– Он же не человек, ты хочешь сказать? – договорил за него косморазведчик. В ответ на слабый кивок пленного Егор засопел и выдавил: – Блямс куда человечней тебя…

– Вот именно, – подхватила Забияка. – Поскольку не стал тебе в отместку ногу откусывать. А ведь мог бы.

Мужчина побледнел и нервно заелозил.

– Боишься? – усмехнулась девушка. – И правильно делаешь. Потому что если не скажешь, чего ты тут прячешь, то Блямс насчет твоей ноги передумает. А коли понравится, он тебе и вторую отчикает. Потом руки, а затем и голову. Впрочем, он добрый, может, пожалеет тебя… – Пленник судорожно, с явным облегчением выдохнул, а Илона закончила: – …голову оставит.

– Не надо, не надо голову! – вновь порываясь встать, закричал мужчина, но Забияка «Никель» не убирала. – То есть ничего не надо откусывать! Я все вам скажу! И даже покажу! И даже разрешу взять!..

– Разрешишь?.. – Девушка надавила стволом. – Не наглейте, сударь!

– Ну, то есть, нет, не разрешу… Фу-уу!.. В том смысле, так сказать, что не стану препятствовать… Ох, да что это я… Но вы же меня поняли?

– Пока нет, – насупился Плюх. – Ты еще ничего дельного не сказал. И уж тем более не показал.

– Я покажу! Только… Вы не уберете от меня это? – Заискивающе глядя на Илону, мужчина коснулся пальцем ствольной коробки «Никеля».

– Не трожь! – рыкнула девушка, но автомат отвела.

Пленник сел и осторожно потрогал голову.

– Ой, – сказал он. – А еще, если вас не затруднит, не перевяжете мне голову? По-моему, там кровь. Боюсь крови, знаете ли. Я, если угодно, авиационный инженер. Практически. Не успел диплом защитить.

– Ты его не слишком сильно ударила? – Плюх посмотрел на Забияку, а затем перевел взгляд на сидящего незнакомца: – Ты чего несешь? За идиотов нас держишь? Сейчас Блямс с головы и начнет, нечего будет перевязывать.

– Напрасно вы так, Егор, – подал вдруг голос Юлий Алексеевич Сысоев. – Человек действительно ранен, и уж если зашла речь о человечности, то оказать ему помощь было бы сейчас лучшим ее проявлением.

– Но при чем тут инженер? – смутился Плюх. – Авиационный еще…

– Потому что это я, – тихо сказал раненый. – Меня, кстати, Николаем зовут. Николай Николаевич Катков, с вашего позволения. Можно просто Дед – мой, так сказать, позывной…

– Забияка, перевяжи его, а? – попросил косморазведчик. – Если повязка нечаянно и рот захватит, будет совсем хорошо.

Без особой охоты, ворча что-то под нос, Илона осмотрела рану Деда, промыла ее водой из фляги, перевязала.

– Всего-то кожа и содрана, – озвучила она потом диагноз. – Удар по касательной пришелся. Так что в умирающего играть не советую, а то добавить могу для достоверности.

– Да у меня и мысли такой не было! – вскочил на ноги Катков и, увидев направленные на него стволы знакомого уже «Никеля» и «Печенги» Плюха, замер. – И я вас очень прошу: не надо в меня целиться, я убегать не собираюсь. Вообще целиться в человека, если не собираешься в него стрелять, нехорошо. Я вот когда в армии служил, наш командир…

– Отставить! – рявкнула Илона. – Теперь я твой командир! И первый мой приказ: молчать, когда не спрашивают! А второй: показывай, что прятал!

Дед принял вид незаслуженно обиженного человека, даже губы у него задрожали.

– Да я… Да разве я прятал?.. Да я, так сказать, всей душой…

– Егор, я так больше не могу! – простонала, глядя на Плюха, девушка. – Ну почему я его так слабо огрела?.. Можно я повторю?

Повторить Забияке не разрешили, и притихший Дед обвел мужчин благодарным взглядом. На девушку и на «богомола» он не смотрел: на Илону, похоже, принципиально или скорей от обиды, чем от страха, а на «богомола», судя по всему, как раз потому, что боялся, а может, еще и от чувства вины.

Внимательно рассмотрел Каткова и Плюх. Николай Николаевич был хоть и невысок, но коренаст; судя по фигуре и обтянувшей бицепсы-трицепсы ткани, силен. Лицо у него было по-мужицки простое, широкое, с утонувшими над весьма пухлыми щеками маленькими глазками. Брови Деда почти всегда были приподняты, отчего он все время казался удивленно-обиженным.

Определить же возраст мужчины Егор не сумел: Каткову можно было дать как двадцать пять, так и на десять лет больше. Как Дед потом рассказал (а рассказывать и вообще говорить он любил больше всего на свете и замолкал лишь по исключительно веским причинам), до того как попасть в Зону, он успел пошоферить, проучиться пару семестров в строительном институте, отслужить в армии, поработать грузчиком, почти закончить еще один (жутко секретный, по словам Деда) институт, где он практически стал авиационным инженером – защитить диплом он не успел как раз потому, что попал в Зону. Здесь Николай Николаевич пытался примкнуть то к одной, то к другой группировке сталкеров, но его отовсюду гнали. Плюх был уверен, что знает почему. Его удивляло, как несчастного «почти инженера» вообще сгоряча не пристукнули. Впрочем, Катков утверждал, что ему всегда и во всем везло, а еще у него якобы было сильно развито чутье – как на плохое, так и на хорошее. Это везение вкупе с чутьем на плохое помогало ему вовремя покидать негостеприимные группировки, обходить опасные аномалии, избегать кровожадных тварей Зоны, и оно же, на пару с чутьем на хорошее, позволяло Деду неплохо существовать в качестве сталкера-одиночки, ведь те же артефакты он находил – что грибы после дождя.

Последней фартовой находкой, к которой инженер вскоре и привел Плюха с товарищами, оказался схрон. И уж это был схрон так схрон – глубокий, укрепленный дубовыми бревнами погреб-землянка, практически оружейно-вещевой склад небольшого подразделения. Там было припрятано не менее двух десятков штурмовых винтовок и короткоствольных автоматов, три ручных пулемета, а также пистолеты, гранаты, пять ящиков патронов всех нужных для имеющегося оружия калибров. Комплектов новенькой черной одежды – такой же, как на самом Деде, – и обуви (коротких сапог и «берцев») на первый взгляд лежало тут едва ли не на взвод. И – тушенка. Десять картонных коробок по двадцать банок в каждой!

От вида такого богатства у косморазведчика – да и у остальных, кроме Блямса, имеющего другое строение органов зрения, – буквально поползли на лоб глаза.

– Я бы, наверное, тоже стал по нам стрелять, – сказал Егор в итоге.

Все, кроме «богомола», приоделись, под завязку запаслись патронами, поменяли винтовки – на новенькие, еще в смазке. Только Забияка осталась верна своему «Никелю», зато раздобыла разгрузочный жилет, надела поверх куртки и прицепила к нему пару подсумков с магазинами и еще один – с гранатами. Ее примеру, подумав, последовал и Плюх. Нашла Илона себе и бандану вместо утерянной – правда, тоже черную.

– Не люблю, когда голова босиком, – усмехнувшись, пояснила девушка.

Затем, открыв сразу восемь банок тушенки (Блямс захапал аж три), все плотно подкрепились, обсудив заодно и дальнейшие действия. При этом первым делом поинтересовались, что собирается делать Катков.

– Зоне скоро кранты, – счел долгом предупредить его Плюх. – Мы хотим из нее убраться. Пойдешь с нами или будешь тут до последнего, как Царь Кащей, над златом чахнуть?

– Убраться?.. – заморгал Дед. – С вами?.. Так я-то бы, как говорится, со всею душой, только вот чутье мое говорит, что ничего из этого не выйдет. Так что я уж лучше тут смертушки своей дождусь, чем зря ноги стаптывать. – И добавил, покачав головой: – А вот о том, что Зоне скоро хана, мне ведь чутье тоже нашептывало. Ну, видать, судьба такая… – тяжело вздохнул он.

– Не знаю, что говорит твое чутье, – хмуро произнес косморазведчик, – но шанс выйти из Зоны все-таки есть. Очень маленький, но все же.

Плюх и сам не мог объяснить, почему он стал все это рассказывать Каткову. Казалось бы, совершенно посторонний человек, всеми изгнанный, никому не нужный, да еще обстрелявший их самих и ранивший Блямса… «Плюнуть на такого и уйти – даже совесть бы не шевельнулась. Да и чего ей шевелиться? Помощь оказали (пусть уже за это спасибо скажет), в схроне оставили столько всего, что хоть торгуй – уж до того момента, как Зону ликвидируют, на одного хватит с избытком. А с собой его брать – только лишние проблемы, одной болтовней достанет!..» И тем не менее не мог Егор уйти, оставить человека на верную гибель, не разъяснив тому альтернативы. И косморазведчик рассказал Деду о разбившемся корабле и о своей на этот счет идее. При этом Плюх еще раз подчеркнул, что шанс на удачу совсем небольшой, а также не скрыл и информацию о поджидающей на месте крушении «Ревды» опасности.

– Да, – признался он, – там дикая радиация, но корабль имеет внепространственные генераторы и другие устройства, которые запрограммированы на возвращение домой. Что если при взрыве мы проделали в Зоне «дыру»? Да, отправившись туда, мы получим большую дозу облучения, но если «дыра» выведет в наш высокоразвитый мир, то там нас непременно вылечат. А уж там… а уж потом!.. В общем, все заживут долго и счастливо и умрут в один день. Типа того.

Выслушав косморазведчика, Дед вдруг принялся тоненько хихикать, а потом заржал в голос, но быстро прервал смех.

– Не смешно, – сказал он так серьезно, как ни разу еще не говорил до этого. И впервые же обратился к Плюху на «ты»: – Не пойму только, зачем ты мне все это наплел? Чтобы я с вами не пошел? Так я и не собираюсь.

– Я… ничего… не наплел, – скрипнув зубами, раздельно произнес Егор. – Про то, что шанс маленький, я уже не раз говорил…

– Погоди, – прерывая собеседника, выставил вперед руку Катков. – Допустим, это не байка. Про то, будто что-то прилетело в Зону и бабахнуло, я слышал. Правда, говорили, что это «что-то» маленькое, вроде геликоптера.

– Это был катер, – пояснил Плюх. – Тоже мой. А «Ревда» – сам корабль.

– Верю, – прижал Дед руку к груди. – Вот верю – и все! А что? Я, между прочим, авиационный инженер. Говорил?.. Да, говорил. Я даже больше тебе скажу: верю и в то, что «Выдра» твоя, грохнувшись, дырку в Зоне проела…

– «Ревда», – поправил косморазведчик.

– Тем более, – кивнул Николай Николаевич. – Только вот куда – дырку-то? С чего ты взял, что в твой мир-то? Если уж ты на своем корабле из космоса сюда прилетел, то в космос дыра и ведет. Вот этому я скорее поверю. Не, пусть даже тот космос из твоего мира, не спорю, но ведь это, как говорится, что в лоб, что по лбу. Какая разница, в твоем космосе кони откинуть или в каком другом? Так и то, – снова вдруг хихикнул Дед, – сам же про дикую радиацию говоришь. Пока мы до «Вредни» твоей доползем, облучимся так, что в дырку из Зоны уже трупами выпадем. Это я тебе как авиационный инженер говорю. Не, даже не как инженер. Это мне мое чутье подсказывает, а я ему, видишь ли, больше, чем тебе, верю. Без обид.

– Чего ты его уговариваешь? – вспыхнула вдруг угрюмо выслушавшая весь диалог Забияка. – Не хочет идти – пусть остается. Потопали!

– Э-ээ… Погодите! – вскинулся вдруг профессор Сысоев. – Но в словах этого человека определенно присутствует здравый смысл! – Он посмотрел на коллегу, и доцент закивал. – Вот и Олег Дмитриевич меня поддерживает.

– Никто и не спорит, что здравый смысл есть, – едва сдерживаясь, чтобы не сорваться и не нагрубить «умникам», проговорил Плюх. – О том, что шанс мал, я уже устал повторять. Но ведь альтернативы, и вы это знаете, нет. Кроме как погибнуть – и уже стопроцентно – вместе с Зоной. Ёхи-блохи! Вы этого хотите?

Он чуть было не выпалил все-таки: «Тогда оставайтесь тут вместе с этим говоруном, никто вас силком не тянет», однако Тетерин его перебил нервным фальцетом:

– Но ведь альтернатива есть! «Дно Зоны»!

– Да никакая это не альтернатива! – закричал разведчик. – Это самоубийство!

– Только потому, что оттуда никто не возвращался? А зачем возвращаться в этот ад из нормальной жизни?

– Ну давайте просто застрелимся! Мертвецы тоже ведь из небытия не возвращаются.

– Постойте, – встрял в похожий уже на ссору спор Дед. – «Дно» – это не самоубийство. Это выход из Зоны. Мне чутье уже, так сказать, все уши про него прожужжало.

– Что?!.. – разом воскликнули все, кроме «богомола», хотя и тот обескураженно блямкнул.

– Откуда вы знаете, что «дно» – это выход?! – воскликнул Юлий Алексеевич.

– Я ведь уже сказал: чутье, – стушевался Катков. И махнул рукой: – Но толку-то от этого! Как его найдешь, это «дно»? Их, говорят, несколько в Зоне, только они на одном месте долго не стоят, гуляют туда-сюда. И не увидать их никак, не почуять…

– Даже с твоим чутьем? – не удержалась Илона.

– Не знаю, я ни разу еще «дно» не встречал, – очень серьезно ответил Дед. – Если бы встретил – сразу бы прыгнул, не раздумывая.

– Мы знаем, где такое «дно»! – загорелся радостью Тетерин. – Наш коллега недавно в него провалился… Друзья! – обвел он всех торжественным взором. – Идемте скорее туда! Вы слышали, что сказал Николай Николаевич? Мы спасены!

– Первое, что мы услышали от Николая Николаевича, – сквозь зубы процедила Илона, – это стук его пулемета. Блямс особенно хорошо его разобрал. Да и вообще, не услышать Николая Николаевича весьма сложно – поговорить он горазд. И, разумеется, вещает одну только истину. А как же? Авиационный инженер, знаете ли! Без диплома, правда. Но ведь не станет же его чутье врать!

Все вдруг резко замолчали. На удивление, даже Дед не стал ни возражать, ни оправдываться. А потом извиняющимся, будто даже заискивающим тоном заговорил профессор Сысоев:

– Да-да, все так… В том смысле, что мы не можем целиком положиться на слова господина Каткова. Нет-нет, я ни в коем случае не утверждаю, что он лжет! Но весьма вероятно, что он выдает желаемое за действительное. Или его чутье, если угодно. Ну, так и что? Зато не вызывает ни малейшего сомнения предположение господина Плужникова насчет того, что на месте катастрофы межзвездного корабля нас ожидают повышенная радиоактивность и, скорее всего, масса иных губительных для человеческого организма излучений. Это даже не предположение, а почти стопроцентный факт. Стопроцентная, я бы даже сказал, смерть. Зато вероятность того, что мы обнаружим там выход из Зоны, гипотетическую «дырку», проделанную взрывом, весьма и весьма мала, о чем не единожды упоминал господин космический разведчик. И то, что из этой «дырки» мы попадем прямиком в высокотехнологический мир, где нас тут же вылечат, – это почти то же самое по вероятности, что, умерев там в муках, мы окажемся в раю, где благополучно «воскреснем». Поэтому лично я, не призывая никого следовать моему примеру, выбираю «дно Зоны», куда немедленно, с вашего позволения, и отправляюсь.

– Я тоже! – бросился к нему с объятиями доцент Тетерин.

– Если вы не станете возражать, – скромно потупившись, произнес Дед, – я бы, так сказать, с огромным удовольствием составил вам компанию.

– Но там смерть! – схватился за голову Егор. – Юлий Алексеевич, Олег Дмитриевич, вы же ученые!

– Простите, Егор, – сказал профессор. – Давайте посмотрим правде в глаза. Ваш вариант – тоже смерть. Только куда более мучительная.

– А ты?.. – в отчаянии повернулся Плюх к Забияке.

– Я туда, где нет этого, – мотнула та подбородком на Деда.

Косморазведчик улыбнулся, но явно натянуто, в его взгляде мелькнула обида.

– Да ладно тебе, – плечом в плечо толкнула друга девушка. – Уж и поерничать нельзя? Знаю ведь, что услышать надеялся.

Плюх не стал переспрашивать и повернулся к «богомолу».

– Блямс! – не дожидаясь вопроса, выдал тот.

– Что он сказал? – спросила Забияка.

– «Я туда, где есть ты», – буркнул косморазведчик.

– Ты его на способность к телепатии не проверял? – вздернула брови Илона.

Космический разведчик третьего класса Егор Плужников по прозвищу Плюх почувствовал вдруг себя таким счастливым, что не выдержал и рассмеялся.

Часть 1 Беспалый

Глава 1

Аникей Тавказаков не раз и не два потом вспоминал, как так вышло, что он попал в это место, и каждый раз ему становилось стыдно. При этом его обуревала еще и дикая на себя злость. «Так мне, трусу, и надо!» – с почти мазохистским наслаждением думал он.

Называя себя трусом, ученый не манерничал и не выпендривался, ведь тогда он и в самом деле струсил. Когда его, задремавшего вместе с Юлием Алексеевичем и Олегом, разбудил злобный рык: «Руки в гору!», он уже чуть в штаны не наделал, а когда стало ясно, что это нападение вооруженных сталкеров – грабителей, и вовсе начал прощаться с жизнью: у них-то самих винтовка была только одна, да и та висела на груди у Егора Плужникова, который, тоже будучи застигнутым врасплох, не успел ее вовремя схватить. И пока Плюх о чем-то говорил с грабителями, Аникей с замиранием сердца молился, чтобы косморазведчик не вздумал геройствовать – пока бы он опускал руки к «Печенге», сталкеры успели бы его прошить очередями, а уж потом вряд ли пожалели бы и остальных. И когда внезапно прогрохотала очередь, Тавказаков был на сто процентов уверен, что Плюх все же дернулся к винтовке, за что и получил свое. А поскольку следующих выстрелов, по мнению Аникея, не пришлось бы долго ждать и предназначаться они были должны ему с коллегами, то ноги его сработали, пожалуй, раньше, чем мозг отправил команду. Будто со стороны, он наблюдал, как мчится к ближайшим кустам, и крик Плюха: «Ложитесь!» прозвучал для него словно на иностранном языке – он даже не осознал, что разведчик жив. А когда миновал кусты и сзади раздались новые выстрелы, ученый услышал их будто издалека, ощутив вдруг странную легкость во всем теле. «Я убит!» – на удивление равнодушно подумал он, хотя на самом деле всего лишь куда-то падал[1].

Осознал он это не сразу, поскольку в гибель свою поверил безоговорочно, другие варианты попросту не приходили в голову. Да и глаза машинально сразу закрыл – собственно, если умер, то это как бы даже и логично. Нелогичным был лишь странный ветер снизу, будто толкающий его в спину. «Меня что, уже на небеса возносит?» – мелькнула глупая мысль. Дважды, даже трижды глупая! Во-первых, ни в какие посмертные небеса он, как истинный ученый, не верил. Во-вторых, даже если бы в этом он и ошибался, возносить его, некрещеного богохульника, в рай бы никто не стал. И, наконец, в-третьих, если он мыслит, стало быть, суще… ну, то есть, не умер.

Впрочем, когда Аникей все же раскрыл глаза, он ничего не увидел. Это была даже не темнота, а бесцветное ничто. Впору бы как раз и поверить в свою смерть, но ветер, толкающий в спину, как-то не совмещался с представлениями о загробном мире. И тут, как бывает, когда долго смотришь на какую-нибудь оптическую иллюзию, вроде «ваза это или два лица в профиль», в мозгу все резко перевернулось, и он понял, что не возносится, а наоборот, падает. Впрочем, «ветер» тут же пропал, будто и нужен был лишь для того, чтобы создать эффект падения, а поскольку Аникей в него поверил, стал больше не нужен. Вроде как психологическая подушка: не сразу закрывают тебя в этой жуткой депривационной камере[2] без верха и низа, тепла и холода, света и тьмы, а готовят сначала: «Ты просто падаешь, дружок, это не страшно!» Но страшно почему-то и впрямь не было. Может, он растратил весь страх, когда ждал в голову пули от грабителей?

«Да это же аномалия! – дошло вдруг до ученого. – Ну конечно же, я просто попал в аномалию!» Ему вдруг стало совсем легко, уже не только физически. Наверное, опытному сталкеру такая реакция психики, как у Аникея в тот момент, показалась бы как минимум странной, а уж фраза «просто попал в аномалию» однозначно бы вызвала недоумение. Но в том-то и дело, что опытным, да и вообще никаким сталкером доцент Тавказаков не был. С настоящими аномалиями ему суждено было познакомиться – да и то не особо близко – лишь в последние дни. До этого же он лишь слышал о них, причем как правдивые или хотя бы примерно соответствующие действительности сведения, так и откровенные байки. Ему отчего-то вбилось в голову, что реально опасных, по-настоящему гибельных аномалий, вроде «солярия» или «выжималки», не так уж и много, а чаще встречаются такие, например, как «перепутка», от которой только голова кружится, или «тормозилка», от которой ты всего лишь замедляешься. Нужно сказать, что и две последние, особенно «тормозилка», были отнюдь не безопасными, но Аникей Александрович об этом не знал. Потому и свое состояние принял за кратковременный эффект пребывания в какой-то безопасной для жизни аномалии. А как иначе? Он ведь не умер. Ему даже не больно было. Даже голова не кружилась!

Мало того, он мысленно пожелал даже, чтобы эта аномалия его подольше не отпускала: «Может, к тому времени вернется Забияка и на пару с Плюхом разберется с налетчиками. Или же те сделают свое черное дело и уберутся подальше…» За вторую мысль Аникею стало невыносимо стыдно – так, что он даже скрипнул зубами и, сжав кулаки, зажмурился. А когда открыл глаза, увидел свет и вновь ощутил, что падает.

На сей раз он действительно падал – к счастью, с небольшой высоты. Да и упал удачно – на ровное место, в траву. Почти как в той поговорке, про соломку. Только сейчас никто и ничего Аникею не стелил, трава сама по себе росла, да и он вовсе не знал, куда падает. То есть, он-то как раз думал, что знает: туда же, где только что был, пока не попал в «безопасную» аномалию, которая поиграла с ним и отпустила. На ногах доцент, приземлившись, не удержался, повалился ничком, выставив руки, и подниматься пока не спешил; наоборот, вжался сильнее в землю и стал прислушиваться.

Ученый пытался понять, ушли ли грабители, но не услышал ничего, кроме обычных лесных шорохов. Это могло говорить как о том, что сталкеры, расправившись с его друзьями, убрались восвояси, так и о том, что их самих прикончили Забияка и Плюх. Правда, тишина в последнем случае настораживала, ведь его спутники переговаривались бы между собой, искали его, наконец!

На беду, Тавказаков никак не мог сообразить, сколько прошло времени с того момента, как он попал в аномалию. Ощущение на сей счет было двойственным: то ли около минуты, то ли, напротив, едва ли не час. Но за минуту вряд ли все могло закончиться, ведь если сталкеры все же убили его друзей, то сейчас бы собирали добычу, и беззвучно у них это не получилось бы делать. Но и в случае гибели самих грабителей, как он уже думал, его сейчас должны были искать, уж кричать-то ему стали бы точно. «Так что же тогда получается? Прошел час?.. Тоже как-то не вяжется. Ведь я убежал недалеко, и кто бы ни победил, меня все равно бы нашли: сталкеры, чтобы обыскать и прикончить, или свои – понятно для чего…»

И тут Аникей похолодел и едва не вскочил: «Аномалия!.. Ну конечно же! Меня непременно искали, но сам я находился в тот момент внутри аномалии! Кто знает, как она выглядит снаружи, может быть, вообще невидима. Ну да, разумеется, невидима – я-то ее разглядеть не сумел! И, вероятно, когда находился внутри, сделался невидимым сам. Вот меня и не нашли. Посчитали пропавшим и ушли. Да ну, не может быть!»

Ученый наконец сел. Он был уверен, что друзья бы его просто так не оставили, все равно бы продолжали искать. «А вдруг они сами угодили в эту аномалию?» – возникла новая мысль. Это показалось ему вполне вероятным. И тогда они вот-вот должны были упасть сюда же. Аникей поднялся на ноги и отошел в сторону, чтобы друзья в буквальном смысле не свалились ему на голову. «Друзья?! – вновь облился он холодным потом. – А что если эти, сталкеры? Но тогда нужно срочно отсюда бежать!»

Ученый уже рванул было в сторону, но, опасливо повернув назад голову, замер. «Если победили и попали в аномалию мои спутники, а я сейчас убегу, то это будет величайшей с моей стороны глупостью! – судорожно метались в его голове мысли. – Но и в другом случае, если даже я поступаю правильно, если уйду сейчас от бандитов, – что буду делать дальше? Один я наверняка заблужусь, попаду еще в какую-нибудь аномалию, нарвусь на новых разбойников… Так и так пропадать». И он решил вернуться, весьма логично полагая, что пятьдесят процентов на удачу – куда лучше, чем сто – на верную гибель. «К тому же, – дошло до него, – я ведь могу безоговорочно узнать, кто победил в схватке; достаточно лишь вернуться к месту привала и посмотреть, чьи трупы там лежат».

Обойдя стороной участок, где он вывалился из аномалии (вдруг оттуда рухнут грабители?), Аникей Александрович, стараясь шагать бесшумно, прошел туда, где они сидели с коллегами и Плюхом. Однако там он не увидел ничего – не только трупов, но и вообще каких-либо следов недавнего пребывания людей. Он растерянно огляделся. «Нет, это совсем не то место! Это корявое, раздвоенное дерево я бы точно запомнил. Да и вообще таких старых, толстых деревьев на месте стоянки не было – только молодые деревца и кустарник. Значит, я пошел не в ту сторону. Неудивительно, – подумал Тавказаков. – Ориентирование на местности – не мой конек». Ученый пока еще не волновался (более, чем уже был взволнован). Он повернулся, прошел назад, взял новое направление. «Как далеко я мог тогда убежать? Метров на десять. На двадцать – самое большее. Ну и сейчас, может, шагов двадцать лишних сделал. Ерунда! Покружу немного и найду. Человеческие тела – это все же не иголка в стоге сена».

Вспомнив об иголке, ученый подумал о компасе (как хорошо было бы иметь его при себе!). Эта же мысль заставила подумать и о том, что можно было бы ориентироваться и по солнцу, если бы не эти сплошные багровые тучи. Аникей невольно поднял глаза и, не сдержавшись, ахнул. Багровых туч больше не было!

Первой мыслью ученого, когда он слегка отошел от невольного шока, было то, что он каким-то образом выбрался из Зоны. Хотя, отчего же «каким-то»? Ведь он побывал в аномалии – вот она-то его из Зоны и выплюнула! Но приглядевшись к небу внимательнее, Тавказаков понял, что радуется напрасно. Да, небо больше не было черно-багровым, но оно и нормальным не стало. Создавалось впечатление, что неба теперь не было вовсе – только какая-то светло-серая пустота вместо него. Не облачность, а именно пустота, в которую даже вглядываться было страшно: казалось, вот-вот тебя засосет. При этом нельзя было определить, как высоко находилось это псевдонебо; может, в сотне километров, а может – лишь руку протяни. Но протягивать руку совсем не хотелось. Скорее, голову хотелось пригнуть. Короче говоря, Аникей Александрович понял, что никуда он из Зоны не выбрался, только она почему-то поменяла купол. «Крышу у нее сорвало, – с непонятным злорадством подумал ученый. Но тут же мысленно добавил: – А может быть, у меня».

Одно Тавказаков знал точно: нужно продолжать искать друзей. Но одно дело сказать, а другое – сделать. Нарезая по окружавшему его лесу круги, ученый понял вдруг, что окончательно заблудился. Этот вывод настойчиво лез в его мысли уже последние минут двадцать, но поначалу доцент принимал это за обычную трусость, за вполне естественное в этой ситуации беспокойство. Но все-таки наступил момент, когда отмахиваться от реальности стало попросту глупо. «Конечно же, я заблудился! Взять даже лес. Ведь там, где мы сделали привал, такого леса и в помине не было – подлесок, не более. Значит, я кружил, невольно забирая в сторону. Но в какую именно? Как теперь это понять? Серая пустота неба не создает даже теней – как ориентироваться в таком лесу, куда нужно идти? И как подать знак друзьям?..»

О том, что его спутники могут быть мертвы, Тавказаков теперь даже не думал. Потому что думать так было все равно что приговорить и себя к смерти. Один в Зоне! Без опыта выживания в ней, без малейших навыков, без оружия, наконец! «Был бы автомат, можно было бы выпустить очередь-другую, чтобы привлечь внимание друзей. Уж Забияка, по крайней мере, ориентироваться в Зоне и без солнца умеет. А сейчас что? Орать? Хотя, почему бы и нет? Стыдно?.. – Аникей Александрович, несмотря на определенную нешуточность ситуации, с трудом подавил нервный смешок. – Как там дети дразнятся? «Стыдно, когда видно». А вот мне как раз и нужно поскорее увидеть своих спутников. Так что давай, Аникей, поори от души!» – подбодрил он себя. И закричал, сначала все-таки немного стесняясь, а потом, раздухарившись, во всю мочь:

– Эй! Я здесь!.. Плюх! Забияка! Э-ге-ге-еей!!! Спасите!!! Помогите!!!

Через какое-то время, когда уже начало саднить горло, ученый замолчал – чтобы перевести дух и послушать, не кричат ли в ответ. Он внимательно при этом огляделся, и то ли взгляд его упал под нужным углом, то ли раньше, взбудораженный, этого просто не заметил, но сейчас Аникей увидел, что деревья в лесу растут не как попало, а ровными рядами, на одинаковом друг от друга расстоянии. Получалось, что этот лес кто-то специально посадил!.. Доцент Тавказаков слышал, конечно, что существует даже такой термин – «лесопосадки», и что в отдельных регионах деревья и в самом деле высаживают, как морковку на грядке, но увиденное его все равно почему-то огорошило. В первую очередь, наверное, потому, что прежде ничего подобного в Зоне он не встречал. Да, ему по ней особо бродить и не приходилось, но за то время, что он успел с ней познакомиться более-менее близко, он видел в ней только дикую, неупорядоченную растительность. От этого же леса так и разило неестественностью, искусственностью, даже деревья теперь казались Аникею ненастоящими. Между прочим, он даже не знал, что это за деревья. Да, он не спутал бы сосну с елью, березу с дубом… Узнал бы еще, наверное, осину. Все остальное было для него просто деревьями. И эти, которые окружали его сейчас ровными рядами, показались вдруг ему совсем незнакомыми, не виденными ранее, чужими – едва ли не вылепленными из папье-маше декорациями.

Ученый неуверенно приблизился к одному из них, боязливо коснулся ствола. Темная кора, шероховатая, показавшаяся чуть теплой на ощупь, приняла его ладонь без каких-либо сюрпризов: не обожгла, не уколола, не втянула в себя руку. И это точно было настоящее, живое дерево, а не искусственная обманка. Тавказаков даже мысленно усмехнулся: «Вот уж и впрямь у страха глаза велики. Если ты чего-то не знаешь, еще не значит, что этого не существует. Деревья как деревья, буки какие-нибудь, грабы, вязы, что еще там?..» А тот факт, что раньше он не видел в Зоне лесопосадок, ученый и вовсе объяснил своей невнимательностью: ведь если специально не присматриваться, лес – он и есть лес; да и наверняка не все леса тут кем-то были посажены – возможно, этот вообще единственный.

Успокоившись, Аникей Александрович вновь собрался кричать, даже набрал в легкие воздух, как вдруг совсем неподалеку раздался шорох… Отчего-то сразу уверившись, что это идут его друзья, Тавказаков бросился на звук, не сдержав возгласа:

– Ну наконец-то!

Однако уже в следующее мгновение доцент понял, что жестоко ошибся: из-за стоявшего метрах в пяти-шести дерева к нему вылетело нечто большое, черное, длинное… Но на общем сознание сосредоточиться не успело, так как в него с ужасающей отчетливостью врезалась только одна деталь: стремительно нарастающая красная дыра с белым зубчатым обрамлением по краям. Разум ученого еще не успел опознать в этой летящей дыре пасть с длинными острыми зубами, но древние инстинкты не спали и бросили тело хозяина в сторону, к спасительному дереву, за которым хоть на время можно было укрыться. Понятно, что это только чуть-чуть отсрочило бы неминуемую гибель, но сознание так еще и не включилось. Да и включись оно, чем бы помогло в тот момент ученому? Скорее, помешало бы, заставило замереть от ужаса.

И вот, метнувшись за ближайший широкий ствол, Аникей вдруг споткнулся, полетел, зажмурившись и выставив вперед руки, а когда приземлился – на удивление мягко, почему-то вниз головой – и поднял веки, то увидел перед собой темноту лаза. То, что это вырытый в земле туннель, а не потемнение в глазах от падения, доцент понял, ощутив под ладонями мягкую землю. Тавказаков – наверное, инстинктивно – резко подался вперед, зарываясь еще глубже. Он так и представил, как зубастая черная тварь откусывает его торчащие наружу ноги, а потому отчаянно замолотил ими. Руками же он заработал так, словно в черной глубине перед ним скрывался богатейший клад. Хотя, какой клад! Главным богатством была жизнь, которая вот-вот могла оборваться.

Краем сознания ученый понимал, что лезет в чью-то нору. Но главной его мыслью сейчас было то, чтобы зверюга не поползла за ним следом. Она и не поползла. И если бы Аникей Александрович вдруг узнал почему – наверняка вылетел бы наружу, забыв про то, что его там ждет эта тварь. К счастью, он этого знать не мог, поэтому и остался в норе.

Поскольку он заткнул собою проход, звуки снаружи могли достигать его ушей сильно приглушенными. Но автоматную очередь доцент, конечно, услышал. Ученого захлестнуло, словно теплой волной, огромной радостью: друзья все-таки пришли, они убили зверя, нужно немедленно выбираться!.. Но чувство самосохранения завопило вдруг: «Подожди! А вдруг еще не убили! И вообще, вдруг это не они?!» Затаив дыхание, Тавказаков прислушался.

Вскоре до него донеслись голоса. Сначала он не мог разобрать ни слова, да и определить, его ли это друзья, тоже не получалось. Но вот говорившие подошли ближе, и Аникей с грустью и сожалением вынужден был признать, что голоса ему незнакомы. Зато он улавливал теперь почти весь разговор. В нем участвовали по меньшей мере трое.

– Вот она, гадина. Что с ней делать станем?

– А что с нее взять? Разве шкуру – прочная, зараза, так кто тут ее выделывать будет?

– Да, провозимся только, изгваздаемся. Ну ее! Пусть гниет себе.

– А этот-то где, на кого она прыгнула?

– Нет тут никого.

– Вот ведь загадулина. На дерево он, что ли, залез?

– У него что, пружина в заднице? Не успел бы. Ты его точно видел?

– Не слепой пока, видел. Синий такой…

Послышался смех.

– Кто синий?

– Да мужичулина этот, кто еще-то?

– Если он синий, точняк нужно найти, узнать, где бухло берет.

– Вы бы, чем ржать, хоть теперь бы по сторонам смотрели. Сейчас как положит нас всех!..

– Так он же синий, промажет.

И опять грянул хохот.

«Может, вылезти? – подумал ученый. – Вдруг они видели ребят?»

Подумал так – и сразу поежился от окатившей его, словно ледяной водой, догадки: «Так это же те, сталкеры!..» Но он тут же и засомневался: этих было не двое, больше. Но больше не меньше; это он видел только двоих, остальные могли тогда и отстать. По голосам же он сейчас узнать тех бандитов не сумел, но, говоря по правде, он их и не запомнил – не до того было. И все-таки вероятность того, что в одном месте, причем где-то на отшибе, бродило сразу несколько группировок, показалась доценту Тавказакову слишком низкой. И он решил не рисковать, дождаться, пока незнакомцы уйдут, и лишь тогда вылезать из норы.

Аникей опять вжался в землю, продолжая вслушиваться в голоса и ожидая, когда они удалятся и стихнут. Только сейчас он с удивлением подумал, как же эти люди могли не заметить лаз, ведь судя по тому, насколько хорошо он их слышал, стояли они совсем рядом. Объяснить это можно было одним: убитая ими тварь упала как раз на вход в нору. Эта мысль испугала ученого: «Как же я в таком случае выберусь? Вдруг зверюга тяжелая, а ведь мне будет даже не развернуться, чтобы принять удобное положение! Впрочем, – посетила его уже обнадеживающая мысль, – если бы вход был загорожен тушей, то вряд ли бы я так отчетливо слышал голоса. Скорее всего, она шмякнулась рядом, взрыв при этом землю так, что нора не бросалась в глаза».

Успев лишь подумать о мертвой туше, Аникей Александрович тут же почувствовал запах – мерзкий и гнилостный, настоящую вонь. «Не могла же тварь так быстро начать разлагаться, – удивился он. – Наверное, мне это чудится, подсознание запах к моим мыслям подобрало». Но для игр подсознания пахло чересчур уж сильно. Вскоре дышать носом стало невыносимо, а ртом – до рвотных позывов противно. К тому же от вони защипало глаза. И, скорее всего, от нее же в них замелькали яркими звездами точки. «Похоже, я вырубаюсь! – мелькнула у доцента тревожная мысль. – Не хватало потерять сознание и задохнуться в этой дыре!»

Ему стало так страшно, что риск попасть в лапы грабителям казался теперь почти что мечтой. Все-таки они были людьми, и с ними, в отличие от заполнявшей легкие отравы, была надежда договориться.

Аникей стал отчаянно извиваться, пытаясь при этом отталкиваться от стенок норы руками. Но земля под ладонями крошилась, и ученому стало казаться, что он не только не поднимается, а словно бы даже зарывается глубже. Между тем «звезды» в глазах затеяли настоящую карусель, слепляясь в спиральные галактики и шаровые скопления. Они завораживающе красиво переливались, но Тавказакову было уж точно не до того, чтобы любоваться этой красотой. К тому же он понял вдруг, что эти точки, а точнее, уже образованное ими единое нечто – вовсе не болезненная иллюзия, а находящаяся прямо перед ним реальность. И она… приближалась!

Аникей Александрович больше не чувствовал запаха. Вернее, он его уже попросту не замечал, поскольку от светящейся массы перед ним исходило нечто более страшное. Что это было – некая энергия, неизвестное излучение, ментальный посыл?.. Неважно, что именно, важно то, что оно несло в себе смертельный ужас. В том, что через несколько мгновений он погибнет, ученый даже не сомневался. И ему вдруг так захотелось жить, что издав оглушивший его же самого рев, доцент изо всех сил оттолкнулся ладонями, зацепив левым мизинцем что-то пульсирующе-жгучее, и подался наконец-то кверху.

Глава 2

– Вот этот синий! – раздался над его головой радостный вопль. – А ну, вставай, жучулина!

– Там… там!.. – заелозил ужом Аникей Александрович. – Там кто-то… что-то…

Голова у него от ужаса шла кругом. Тех, кто был рядом, он пока не видел – мелькнули лишь сапоги, высокие ботинки… Но тут его кто-то дернул кверху под мышки, поднял на ноги. У Тавказакова все поплыло перед глазами, замелькали мушки – теперь уже предобморочные. Если бы его не продолжали держать, рухнул бы точно.

– Глянь, побелел-то как! – прозвучало словно сквозь вату. – Сейчас вырубится.

Его хлопнули по щеке, по другой, еще раз, еще. В голове слегка прояснилось.

– Да он ранен, – сказал кто-то. – Рука в крови… Ёш!.. У него палец оторван!

Аникей не сразу понял, о ком речь. У него-то ведь все было на месте. Он поднял наконец-то голову, проморгался, успел увидеть возле себя троих вооруженных автоматами людей, как один из них поднял вдруг руку:

– Тихо! Вонь кто-то чует?..

– Да это, поди, он, – гоготнул другой. – Со страху!

– Не-не, – насторожился третий. – Из ямы несет. Ну-ка, назад все! Не «звездочет» ли там…

И тут, не говоря больше ни слова, сталкеры – или кто они были, – вновь подхватив ученого под мышки, спешно ретировались в глубь леса. Пройдя быстрым шагом, почти бегом, не менее, по представлениям Аникея, километра, остановились, громко дыша и с опаской глядя назад.

– Не, все, – мотнул головой в полинявшей желтовато-зеленой бандане один из отряда, одетый в зеленые же куртку и штаны. – Так далеко не улетит, распадется.

Тут другой мужчина, все еще поддерживающий ученого, – бородатый, в серой высокой кепке и потертой кожанке – заглянул доценту в лицо и спросил:

– Что ты там видел, в яме? Чего орал-то: «Там! Там!»?

– Я… – сглотнул Тавказаков, снова почувствовав прилив дурноты. – Я видел… Можно я сяду?..

– Ёш! – ругнулся третий, который, в отличие от первых двух, был не в ботинках, а в обычных кирзачах, да и одет был попроще: вроде как в рабочую темно-серую спецовку, засаленную и неумело залатанную. На голове его была тоже донельзя замызганная, неопределенного цвета кепка блином. – Парень сейчас отрубится, а ты: «Что видел? Чего орал?» Давай-ка его, вон, на бревнышко, да руку хоть перевяжем; глянь, кровь-то все льется.

Тут Аникей, которому и без того было худо, наконец понял, что говорят о его руке, к тому же и сам он теперь стал чувствовать болезненное подергивание в левом мизинце. Он поднял ладонь и даже не смог сообразить, в чем там дело: мизинца, который вдруг заболел нестерпимо, не было вовсе, на его месте торчал кровоточащий, короткий пенек. А потом свет погас, унеся с собой мысли и боль.

Придя в себя, доцент Тавказаков понял, что снова лежит. Под его головой было что-то мягкое, вроде подушки. Обведя вокруг взглядом, он увидел одного из давешней троицы – того, что был в бандане. Тот сразу уловил его взгляд и позвал своих товарищей:

– Э! Беспалый в себя пришел!

Над Аникеем вскоре склонились все трое.

– Ну как ты, жучулина? – спросил бородатый.

– Н-не знаю… – мотнул головой ученый. – Нормально… Пить сильно хочется.

– А рука болит? – спросил «засаленный».

Тавказаков поднял левую руку. Ладонь была тщательно забинтована, свободным был только большой палец да торчали кончики оставшихся трех. Аникей всхлипнул, но не от боли – ее почему-то совсем не было, – а от жалости к утерянному мизинцу.

– Нет, – сглотнул он. – Не болит. Спасибо за помощь.

– Обезболины с собой больше нет, – сказал бородатый, протягивая ему флягу, к которой доцент сразу жадно припал. – Так что поторопись, а то скоро завоешь. Далеко топать-то?

– Погоди, Брюль, – нахмурился тот, что в бандане. Теперь он был без куртки, в темно-лиловой футболке с надписью: «Delay»[3]. – Пусть сперва скажет, кто его так. А то уйти-то мы ушли, но…

– Ну да, ну да, – закивал, перебив его, мужчина в спецовке. – Дело говоришь, Злыдень. – И глянул на Аникея: – Так что, Беспалый? Кто там был, в дырке той?

Тавказаков, сделав еще глоток воды, отдал флягу бородатому Брюлю и подробно, словно делал научный доклад, рассказал, что он чувствовал и видел в норе. Не забыл упомянуть и о пульсирующе-жгучем касании переливчатой субстанции мизинцем.

– Ёш! – крутанул головой в плоской кепке «засаленный». – Поздравляю!

Двое других одобряюще поддакнули.

– С чем? – выставил перевязанную ладонь Аникей Александрович. – Издеваетесь?

– Нет, – очень серьезно ответил Злыдень – мужчина в бандане и футболке. – Не издеваемся. Там тебя «звездочет» дожидался. Он в пустые норы, пока хозяева на охоте, забирается и ждет. И пока ждет – он никто и ничто, потухшие звезды, пустое место. А как зверь назад вернется, он сначала, не зажигая свои звездочки, становится парализующим газом, а потом зажигает звезды и из них вылепляется сам. – В устах вооруженного сурового дядьки вся эта «поэзия» звучала вроде бы даже нелепо, но от этого еще более жутко. – Ну и просто поглощает того, кто рядом, – с потрохами и косточками, быстрее серной кислоты, веришь-нет? Так что ты, отделавшись пальчиком, сорвал в лотерее ва-банк. С чем тебе наши поздравления и есть.

– А почему меня не парализовало? Вонь была страшная, но…

– Хрен знает, – перебил его тот, что в спецовке. – Может, ты большой для него.

– Не, Колыч, – замотал банданой Злыдень. – «Звездочет» и не таких здоровяков схарчивал. Тут что-то другое. Может, он сытый был, а у сытого газ не такой выходит, а может, у Беспалого иммунитет какой.

– Беспалый – это я? – Почувствовавший себя почти совсем хорошо Аникей Александрович сел.

– Ну не мы же, – потряс ладонями Брюль. – У нас все пальчики на месте.

– Очухался? – спросил Злыдень и, когда ученый кивнул, наклонился и поднял у него из-за спины свою зеленую куртку. Оказывается, это она, свернутая, служила раненому подушкой.

– Идти-то тебе далеко? – опять спросил бородач.

Тавказаков пожал плечами.

– Понятия не имею, – признался он и рассказал новым знакомым, как потерял своих спутников. А потом вздохнул: – Вот и не знаю теперь даже, в какую сторону идти.

Во время его рассказа мужчины многозначительно переглядывались между собой, как-то криво, невесело усмехались, а когда доцент замолчал, еще раз переглянулись, и Злыдень, пряча глаза, произнес:

– Теперь тебе все равно, в какую, веришь-нет? Если хочешь, идем с нами.

– Э! – дернул бородой Брюль. – И на кой нам этот балласт? Только в обмороки падать и умеет.

– В обморок он упал не от избытка, ёш твою, чуйств, а из-за раны, – вступился за Тавказакова Колыч. – Давай мы тебе палец отхреначим и поглядим, как ты запрыгаешь.

– Ну давайте, давайте, берите его с собой! Только сами тогда с ним и нянчитесь.

– Тебя не спросим!

– Да нет, спасибо вам, – поднялся на ноги Аникей. Прислушался к себе: голова не кружилась, ничего не болело, разве что едва-едва подергивало палец – то, что от него осталось. – Пойду искать своих. Вы правильно сказали: мне теперь все равно, с какой стороны начинать, вот и буду ходить кругами.

Откровенно говоря, ему очень хотелось пойти с этими людьми, спасшими его от верной смерти. Ведь если бы не они… Гарантий, что он встретится с друзьями прежде, чем снова не угодит в аномалию или чем его сожрет, сожжет, растворит какая-нибудь тварь, не было никаких. Но то, что ему ворчливо сказал вдруг недовольный Брюль, было даже не ударом пыльным мешком по голове, а припечатыванием ее пудовым молотом к наковальне:

– Нету здесь твоих, ты что, еще не въехал, дурюлина? К ним ты теперь хрен вернешься, назад пути нет. Ты че, как сюда рухнул, вверх посмотреть не догадался?

– Дог-гадался… – пролепетал Аникей, чувствуя, как его стремительно заполняет леденящий холод.

– А мозгов у тебя, чтобы сделать из этого выводы, не хватило, – с деланым сожалением произнес Брюль и обвел взглядом своих: – И вот такую бестолочь вы хотите взять с собой?

– Прекрати, – поморщился Злыдень. – Вспомни, как сам здесь очутился и много ли выводов наделал. Нечего крутых из себя строить. Беспалый – не девка, чтобы перед ним красоваться. Все поначалу обделываются, когда сюда попадают, пусть и без… – он хмыкнул вдруг, – …выводов.

– Подождите! – замахал руками доцент Тавказаков и поморщился: палец кольнуло – видать, действие обезболивающего стало проходить. – Вы хотите сказать, что это – не Зона? Но что тогда? И как я… – тут он, вспомнив свое «падение», замолчал.

– Да, именно так, – догадавшись, что новенький начал что-то понимать, кивнул Злыдень. – Ты попал в одну из ловушек. Судя по твоему рассказу – в «дно». И через нее ты вывалился из Зоны, веришь-нет? Из той Зоны. И попал в другую. Не такую, как ту, но… – досадливо махнул он рукой.

– А вы?.. Вы… тоже? – сглотнул Аникей. – И что теперь делать?

– Мы тоже, – буркнул Брюль. – Мы со Злыднем прибыли оттуда, откуда и ты. Скорее всего. Похоже по твоему описанию. А вот Колыч – вообще не из Зоны. Работал себе человек на заводе, вышел покурить и – хлоп!.. – такая вот хренулина.

– То есть как это? – нахмурился Аникей. – Почему не из Зоны? Разве аномалии… ну или ловушки эти, есть где-то еще?

– Выходит, что есть, – сказал Злыдень. – И вот что интересно. Если в ту, «нашу», с красным долбаным небом Зону попадали из разных… ну, миров, что ли, как их назвать еще?..

– Параллельных Земель, – машинально произнес ученый.

– Вот, да, наверное… Но тогда и сюда из таких же попадают, только не обязательно из того места, что та Зона оттяпала. Вот и Колыч – аж с Урала, и с какого-то отсталого мира – там у них паровозы еще, веришь-нет?

– Сам ты отсталый, – обиделся Колыч.

– В общем, – не обратил на это внимания Злыдень, – похоже, нас сюда откуда только можно собирают. Ловушки расставили – и…

– Кто расставил?! – воскликнул Аникей. – Зачем собирают?

– Кто – не знаем, но лучше, думаю, и не знать. А вот зачем… – Мужчина помялся, заерзал, словно у него зачесалась спина. – Сдается мне, для тренировки… Только не нас, а…

– Да и нас тоже! – рьяно выпалил Брюль. Похоже, спор этот велся между ними давно.

– Нас – разве лишь для того, чтобы «урфинам» труднее было с нами справляться, чтобы служба медом не казалась.

– «Урфины»?.. – переспросил Тавказаков, и обрубок его мизинца вдруг дернуло так, что доцент зашипел и поморщился.

– Что, отходит? – участливо глянул на него Злыдень. Ученый кивнул, переживая очередной толчок боли.

– Вот… ситуюлина!.. – мотнул бородой Брюль. – Ну так чего встали, если уж решили его с собой брать? Ждете, когда он от боли опять в обморок хлопнется? Пошли тогда к нам, да скорее! Грибок ему рану как следует обработает и обезболину даст.

– Да, – подхватился и Колыч. – Как там тебя?.. Авдей?..

– Аникей, – проговорил ученый.

– Нет, – сказал Злыдень, – никаких имен. Пусть мы теперь артефакты и не ищем, а все равно сталкеры. Назвали уже Беспалым – пусть так и будет. Согласен?

– Ладно, – сказал Аникей.

– Так вот, я и хотел спросить, слышь, Беспалый, – снова влез Колыч. – Готов вместе с нами Зону топтать? – Он вдруг почему-то захихикал, а бородач Брюль продолжил за него:

– С недоделанной группировкой «Делай», – и ткнул пальцем в надпись на футболке Злыдня.

– Это же на английском, – сказал Тавказаков. – Означает промедление.

– Ну так в Зоне спешка до добра не доводит. Лучше медленно, да верно. Так что будем «промедленцами».

– Но только не сейчас, – свел брови Злыдень. – Сам же торопил.

– Так Беспалый молчит еще!

– Я?.. – заморгал Аникей Александрович, ожидая новую вспышку боли, которой почему-то все не было. – В смысле, согласен ли к вам в… «промедленцы»? – улыбнулся он. И кивнул: – Постараюсь оказаться полезным. Я ведь все-таки у… – Тут-то боль его и настигла, отчего фразу он закончил не так, как планировал: – …у-ууу!..

Как они шли, Аникей – или теперь Беспалый? – помнил урывками, очень уж терзала его боль, отчего он только и думал о том, как бы не потерять сознание. «Мало того что перед новыми знакомыми стыдно, так ведь им меня еще и нести придется! И тогда прав окажется Брюль: я всего лишь балласт. Могут и бросить по дороге. Вряд ли, конечно, неплохие они вроде бы люди, но в ситуации, когда приходится выбирать: твоя жизнь или жизнь бесполезного чужака, вариантов на самом-то деле куда меньше двух. А таких ситуаций в Зоне – ого-го! Правда, это какая-то неправильная Зона, непонятная». Ученого, несмотря на все с ним случившееся: на потрясение, травму и боль, – она очень сильно заинтересовала, и он твердо решил выведать позже у сталкеров все, что они о ней знают. Эти мысли немного отвлекли Тавказакова, но совсем ненадолго. От быстрой ходьбы пульсирующая боль усилилась, и как ни придерживал он здоровой рукой левую, бережно прижав покалеченную ладонь к груди, легче не становилось. «Какой я и в самом деле неженка! – со злостью к себе подумал Аникей Александрович. – Мне же не руку оторвало! Интересно, что бы я делал тогда?» Подумал – и тотчас пожалел, накатила дурнота. Он бы не выдержал, упал, только идущий впереди Брюль замедлил шаг, а замыкающий цепочку Колыч выдохнул: «Приплыли, ёш».

Ученый мотнул головой, пальцами здоровой руки помассировал виски; вроде как полегчало. Он осмотрелся. Леса вокруг больше не было, так – кусты, разнотравье. Доцент почему-то отметил сразу, что травы здесь, в отличие от «багровой» Зоны, было куда больше, причем разнообразной, в том числе красиво цветущей и вкусно пахнущей. Да и вообще, растительность была тут куда богаче. Основательно познакомиться с ней Аникею, конечно, было пока и недосуг, сознание усваивало лишь первые впечатления. Главным сейчас было жилище спасших его сталкеров, которое представляло собой… пещеру в горе. При этом гора выглядела как игрушечная – по форме почти Фудзияма[4], только раз в триста ниже, – а пещера, напротив, оказалась просторной, как чертоги Али-Бабы. Освещалась она закрепленными в стенах смолистыми факелами, что еще больше подчеркивало ее сказочный дух. Правда, россыпей золота и драгоценных камней нигде видно не было, зато в пещере имелся большой дощатый стол с четырьмя чурбаками возле него вместо стульев, четыре лежанки вдоль стен, какие-то ящики, полки… Все говорило о том, что здесь не просто коротают время, а именно живут.

«Вот только почему лежанок четыре? – удивился доцент. – Неужто одна гостевая?» Но тут он вспомнил, что Брюль упоминал некоего Грибка, который должен был дать ему «обезболину». Тавказаков аж облизнулся, словно лекарство обещало быть вкусным. На самом деле он готов был сейчас выпить и уксус, лишь бы унялась боль.

– Грибок, подъем! – гаркнул Злыдень, и под сводами пещеры это прозвучало неожиданно раскатисто и гулко.

– В чем дело? – зашевелилось нечто темное на дальней от входа лежанке. – Не успеешь прилечь… Рота, подъем!.. Мы же не в армии, право слово.

От ближайшего зажженного факела лежанка находилась метрах в пяти, поэтому разглядеть подробности Аникею не удалось. Однако вскоре стало видно, что кто-то на ней поднялся и сел. А потом этот кто-то выпрямился и, немного помешкав, двинулся к ним как-то странно, рывками, резко дергая при этом руками и стуча чем-то по каменному полу. Только когда человек с лежанки приблизился к факелу, Тавказаков разглядел в руках незнакомца костыли. Правая нога мужчины ниже колена отсутствовала. «Это тебе не мизинчик!» – мысленно крякнул доцент.

Дошкандыбав до них, одноногий встал, оперевшись о кривые самодельные костыли, и принялся рассматривать гостя так, словно тот был редким экспонатом, а сам он – любознательным ученым. Кстати, на ученого этот человек даже внешне походил. Только на чокнутого, какими их любят изображать в комедийных фильмах: высокий, тощий, в нелепом то ли плаще, то ли халате, с всклокоченной мочалкой седых волос, с кустистыми, вздернутыми бровями, словно их владельца настигло крайнее изумление, о котором говорили и выпученные глаза, таращившиеся из-под очков… То, что очки при более внимательном рассмотрении оказались без стекол, еще сильнее намекало на безумство «профессора». Но Злыдень не стал с ним сюсюкать, лепетать, что «этот дядя хороший» и все такое прочее, как, по мнению Тавказакова, следовало говорить с помешанными, дабы те не слетели с катушек. Напротив, голос сталкера стал даже чрезмерно, на взгляд Аникея, жестким, когда тот произнес:

– Тебе бы только спать! Давай за работу! Доставай свою аптечку, вот тебе пациент.

– Грибок стопы? – заинтересовался «профессор».

– Н-нет, – смутился под пристальным взглядом «чокнутого ученого» Аникей Александрович. – У меня только палец…

– С грибком?

– Вряд ли… То есть… Дело не в этом. Его больше нет.

– Грибка?

– Пальца, – поднял Тавказаков перевязанную ладонь.

– Вы знаете, вы знаете! – радостно воскликнул одноногий. – Во всем есть свои плюсы. Тот же грибок стопы. Я ведь никак, никоим образом не мог от него излечиться! И вот… – мотнул он культей.

– Ага, гильотина – лучшее средство от головной боли, – буркнул Злыдень. – Один жирный плюс.

– Для кого-то, может, и да. Смотря какая боль.

– Простите, но у меня – сильная, – сказал Аникей, у которого вновь отчаянно задергало палец. – Вы не могли бы помочь?

– Конечно, конечно! – размахивая костылями, словно курица крыльями, закудахтал Грибок и запрыгал к полкам на стене, нырнул в какой-то ящик, зазвенел чем-то стеклянным…

Брюль между тем посмотрел на Злыдня:

– А куда мы его? На пол? Ну, допустим, пока Грибок его лечит, я могу…

– Я пока на пол лягу, – поднял кепку и почесал под ней лысину Колыч. – А завтра уже ему шконку смайстрячим.

Он подошел к доценту, взял его за локоть и подвел к одной из лежанок, представляющей из себя четыре двухметровых отесанных, связанных между собой бревна, лежащих на двух поперечных, коротких. Сверху было расстелено что-то вроде пальто или шинели.

– Ложись, – сказал Колыч и крикнул Грибку: – Спиртяжкой его изнутри сполоснуть?

– Что?! Зачем?.. – встрепенулся копошащийся у дальней стены одноногий.

– Для анестезии, ёш! Зачем еще-то?

– Анестезия будет! Будет анестезия! – заполошно выкрикнул «профессор». – Какой спирт, да еще внутрь? Что вы!

– Это наружу спирт – «что вы», а внутрь – в самый раз, – проворчал Колыч и подмигнул доценту: – Ладно, не боись, Грибок сделает как надо.

– Он что, врач? – тихо спросил Аникей, но «профессор» услышал.

– Да, я медик! – гордо заявил он.

– Медик он, – хохотнул Брюль. – Санитаром когда-то в морге работал.

– А это что, не медицинская должность?! – взвился, замахав костылями, Грибок.

Хотя после услышанного Тавказакову и сделалось не по себе, волновался он зря. Медиком Грибок и впрямь оказался неплохим. Он дал Аникею выпить таблетку, на вопрос «что это такое?» пробормотав: «Глотай, не отравлю, застрелить дешевле», – сделал в ладонь пациента два укола и, выждав минут пять, снял повязку, дернув в самом конце присохшую к ране ткань. Тавказаков приготовился взвыть, но боли не почувствовал, заморозка подействовала. Правда, кровь из обрубка мизинца тут же полилась, и ученый поспешно отвернулся; пусть он и не считал себя гемофобом[5], но смотреть на то, что осталось от его родного пальчика, да еще такое страшное, окровавленное, было неприятно.

Грибок заметил его реакцию и, звякнув инструментами и принявшись колдовать над раной, стал отвлекать пациента разговорами. Правда, назвать их особо успокоительными, да и вообще корректными, было весьма сложно, но Аникей Александрович понял уже, что таков стиль поведения одноногого «доктора» и что обижаться на него не имеет смысла. Да ему, к слову сказать, и не было обидно. Напротив, то, что Грибок его не жалел, а пусть и по-черному, но шутил, вкупе, вероятно, с действием таблетки совершенно его успокоило.

– Где, позвольте спросить, лишились сей ковырялки? – первым делом поинтересовался врачеватель.

– Какой ковырялки?

– Той, которая, судя по всему, еще недавно торчала с краю вашей ладони. Вы же не станете отрицать, что ковырять ею в ухе или в том же носу несравненно удобнее, нежели другими пальцами. Ладно нос, там вы и одним мизинцем справитесь. А вот левое ухо? Тоже, разумеется, можно одним правым, но уже не так удобно, согласитесь.

– Ну да, – пробормотал ученый.

– Так где же? Где вы ее лишились? Только не говорите, умоляю вас, что это случилось, когда вы справляли малую нужду. Иначе я стану смеяться и ненароком отсандалю вам соседний палец.

– Палец мне откусил «звездочет». Или сжег, растворил, не знаю, как правильно. При этом я никакой – ни большой, ни малой – нужды не справлял, так что вы уж постарайтесь ничего лишнего мне не отрезать. А почему вы это вообще сказали? Обычно ведь при этом пальцы… гм-м… не теряют.

– Как сказать, – трагически вздохнул Грибок. – Иногда, знаете ли, теряют не только пальцы, но и конечности.

– Уж не хотите ли вы сказать, что ваша нога…

– Да, таков был последний шаг моей правой ноги. Какая насмешка судьбы! У кого-то последний шаг – это шаг к подвигу, вечной славе, бессмертию!.. Я же в последний раз шагнул, чтобы помочиться. К тому же я так и не успел этого сделать, и потом все равно… Впрочем, это лишнее.

– И куда же вы шагнули? Почему лишились ноги?

– В арочку шагнул. В аккуратную такую маленькую арочку. Будто специально для того ее с краешку нашего Центра культуры и выдавили. Ну, там, сбоку, с площади почти и не видно… Главное, раньше я ее и не помнил. Да что там! Не было ее раньше. А тут мы пивасика с друзьями употребили. Нет-нет, все чинно, благопристойно! Но изрядно. И, как следствие… Иду я, короче говоря, домой, и так вдруг приспичило! А тут как раз…

– Центр культуры, – не удержавшись, хмыкнул доцент Тавказаков.

– Представьте себе! – с вызовом бросил медик. – А почему, собственно, нет? Я ведь не прилюдно собирался совершить этот акт. Там же арочка! Зараза такая, ну ведь не было ее раньше!..

– Ладно, простите. И что потом?

– Потом… Не знаю, поверите ли. Скажете, небось, что было употреблено не только пиво. Но я клянусь, помимо него – лишь две малюсенькие пол-литры на четверых! Причем исключительно внутрипивно. Для поднятия его градуса до нужного тонуса. Всего лишь!

– Я верю вам. Продолжайте, пожалуйста.

– Так в том-то и дело, что продолжение – это уже и есть финал! Едва я шагнул в арочку, как меня словно втянуло во тьму. И будто бы, знаете, пленка какая-то лопнула: «Чпок!» А потом в голове: «Ассакаа дум тудум, ассенекер ина даста».

– И что это значит?

– Понятия не имею. Но мне этот «тудум» накрепко в мозги вбился. А тогда я его послушал и проснулся уже тут. Без ноги. Я даже не сразу понял, что ее нет. Потому что ни боли, ни крови. Я вам потом покажу, что у меня там, на культе.

– И что же? – чрезвычайно вдруг заинтересовался Аникей.

– Там ровный срез, – сказал вдруг Брюль. Оказывается, троица сталкеров, хоть и не пялилась на них с Грибком, но к разговору давно прислушивалась. – Как отполированный до блеска металл.

– Точно такой, – подхватил Злыдень, – как на шее у Чирка, был такой сталкер, который вернулся без головы из Лазаревки[6].

– Из Лазаревки?! – ахнул Тавказаков.

– Не дергайтесь, зашиваю же! – воскликнул Грибок, но ученый его будто не слышал и повторил, уставившись на Злыдня:

– Из Лазаревки?..

– Ну да. Поселок Лазаревское. То бишь не поселок, а хрень собачья. Ты ведь тоже из той Зоны, не слышал о нем, что ли?

– Слышал… – тихо сказал Аникей.

– Вот и Грибок наш, сдается, тоже куда-то вроде Лазаревки попал. Где «урфинов» клепают. Только ему, веришь-нет, вместо головы ногу отхреначили. Он, видать, так своего пивасика нахлюпался, что ноги у него больше головы соображали.

– Я бы попросил! – выкрикнул «доктор». А Злыдень, лишь хмыкнув на это, закончил:

– А потом, когда просекли, что ошиблись, его в мусор кинули. Да промахнулись, видать, вот он сюда и хряпнулся.

– Вы уже не в первый раз упоминаете каких-то «урфинов», – переварив услышанное, сказал Тавказаков. – Но кто они такие?

– Скоро узнаешь, – буркнул Колыч.

– И все-таки, – обвел ученый новых друзей вопросительным взглядом, однако ответить ему не успели, поскольку Грибок провозгласил вдруг:

– Принимайте работу!

Глава 3

Аникей Александрович искренне удивился, когда увидел свой укороченный на две трети мизинец, который снова выглядел пальцем, а не окровавленным пеньком, – настолько аккуратно заштопал его одноногий «доктор». Разве что ногтя этому микромизинчику не хватало, что, впрочем, давало даже некоторые преимущества – меньше стричь. Неожиданно подумав об этом, Тавказаков рассмеялся. Расцвел улыбкой и Грибок.

– Нравится?

– Да, спасибо, вы настоящий мастер! Шовчик снять – и будто так и было. Даже не болит.

– Ну, шовчик, придет время, снимем, а вот насчет «не болит» должен вас огорчить. Это пока действует обезболивающее. Потом все равно заболит. Не так сильно, как до этого, но достаточно. И какое-то время придется это терпеть.

– Дашь ему обезболину – делов-то! – заметил Брюль.

– Если совсем прижмет, то дам, конечно, – недовольно пошевелил бровями Грибок, глядя при этом на Аникея, будто именно он попросил таблеток. – Но обезболивающее у нас имеется только сильное, привыкнуть к нему – как два пальца… Ну, вы поняли мысль, я надеюсь?

– То, что я подсяду на эти «колеса»? – усмехнулся доцент. – Понял. Но ведь я у вас пока ничего и не прошу. Буду терпеть, сколько смогу. И вот еще… Даже неудобно. Я так и не спросил, как вас зовут. Я – Тавказаков Аникей Александрович. Можно просто Аникей.

– Ты теперь просто Беспалый, – хохотнул кто-то из сталкеров, и «доктор» закивал:

– Здесь и правда лучше без официоза. Вы – Беспалый, я – Грибок.

– И все же! – почему-то заупрямился ученый.

– Да я уже и не помню, – широко улыбнулся одноногий. – Но если уж вы так настойчивы, то Василий. Василий Сергеевич Жариков – только и всего. Как там в песне?.. «Конечно, Вася – стиляга из Москвы». Только я не из Москвы.

– И не особо стильный, – опять хохотнул кто-то.

– Верно, – согласился и с этим утверждением «медик». – Поэтому лучше все-таки Грибок. Мне так удобнее, поверьте. И сразу хочу закрыть еще один вопрос, а то я вижу, как вы на мои очки посматриваете. Да, они без стекол. Но я их ношу не потому, что идиот. Разве лишь самую малость. – Улыбка мелькнула на его лице и тут же погасла. – А к очкам я просто привык. Мне психологически в них легче. Даже будто и впрямь зрение улучшается, знаете ли. – Тут Грибок пошевелил вдруг широким носом: – А еще у меня неплохой нюх. И он сейчас улавливает нечто весьма аппетитное.

В помещении, то есть в пещере, имелось и что-то вроде камина – небольшой грот в стене с вытяжкой наружу. Там, пока Грибок занимался мизинцем Аникея, сталкеры уже не только развели огонь, но и успели нажарить мяса. Теперь, когда боль прошла, Тавказаков почувствовал одуряющий голод и, приняв приглашение, подсел к столу и мгновенно, не особо задумываясь о приличиях, вцепился зубами в кусок жестковатого, но показавшегося ему невероятно вкусным мяса. Съел доцент не менее четырех больших кусков, а когда увидел, что мяса больше нет, а его новые знакомые смотрят на него, как ему показалось, с осуждением, он потрясенно воскликнул:

– Простите меня! Я съел и ваши доли? Ох, как же мне…

– Перестань, – хлопнул его по плечу Злыдень. – Нам тоже досталось, не переживай. Меньше, чем обычно, но ничего, хватило. А тебе сейчас нужно сил набираться, операция хоть и пустяковая была, а все же – крови-то ты потерял не пару капель. Так что выбрось из головы свои интеллигентские комплексы и радуйся жизни.

– Спасибо, – растянул ученый губы в робкой улыбке. – Правда, спасибо.

Он выпил из большой металлической кружки воды и, ощущая приятную тяжесть в желудке, поднялся из-за стола и вернулся к лежанке.

– Палец-то еще не заболел? – озабоченно поинтересовался «доктор». – Вы смотрите, я хоть и говорил, что таблетки сильные, но не терпите через силу-то. Раз-другой примете – ничего не случится.

Аникею Александровичу внезапно пришла в голову любопытная мысль:

– А почему у вас только такое обезболивающее? Где вы его вообще берете? Откуда достаете одежду, оружие, все такое прочее? Или это то, что осталось от нас? Но вот, я вижу, автоматы у вас совсем незнакомой модели, мы такие не поставляли.

– «От нас»? – насторожился Злыдень. Он даже подошел ближе к лежанке. – Что значит «мы́ не поставляли»?

– Ты кто вообще такой, ёш твою вошь? – подхватил тут же и Колыч.

– Да, откуда такая синюлина? – с веселой, правда, искрой в глазах изобразил хмурое подозрение бородач Брюль. – Вылез из-под земли, навонял… Навешал нам лапши на уши, что заблудился, друзей потерял. А может, это «друзья» тебя к нам и подослали? Может, ты тоже вроде «урфина», только тайного? Утка подсадная, чтобы секреты наши выведывать?..

– Помолчи, Брюль, – скривился, как от кислого, Злыдень. – У нас только секреты и выведывать. Не смешно. Но ты, – с прищуром глянул он на слегка ошарашенного доцента, – и вправду, расскажи-ка о себе. И кто такие «мы», которые поставляют оружие, и что на тебе такое синее напялено? Не видал я у сталкеров из той Зоны, – ткнул он почему-то вверх пальцем, – такого прикида, а ведь ты нам вроде чирикал, что именно оттуда к нам слетел.

– Может, сначала вы ответите на мои вопросы? – обиделся вдруг Аникей Александрович. – Кто такие «урфины»? Где вы берете оружие? Откуда…

– Нет! – резко оборвал его Злыдень.

– Торговаться еще он будет, ёш, – тихо проворчал Колыч.

– Давай-ка, Беспалый, прогунди нам свою сказулину на ночь, – приготовившись слушать, опустился на корточки Брюль. – Только не очень страшную, а то не уснем.

– Никаких сказок! – припечатал Злыдень. – Я лажу сразу учую, веришь-нет?

– Но потом вы мне тоже расскажете, – сдался Аникей.

– А «потом» еще не настало, – философски изрек вдруг притихший было Грибок. – Тут ведь во многом и от вашей «сказки» будет зависеть.

– Знаете что? – внезапно улыбнулся Тавказаков. – А сами-то догадайтесь, кто я такой. Или слабо? – Он посмотрел на сталкеров, остановив взгляд сначала на Брюле, потом на Злыдне. – Вот вы двое – тоже из той Зоны. И кто же там поставлял вам оружие, а?

– «Контактеры», – сразу выпалил бородач, но Злыдень, неотрывно уставившись на Аникея, покачал головой и тихо, как-то даже зловеще произнес:

– Умники из лабы.

– Бинго, – перестал улыбаться Тавказаков.

– Вы – ученый? – выпятил на него и без того вытаращенные глаза Грибок.

– Ну да, – кивнул Аникей Александрович. – Нас было трое. Я ведь говорил уже про моих друзей, которые остались там, – он тоже ткнул вверх пальцем.

– Это туфта, – помотал головой Злыдень. – Умники не могут далеко отойти от лабы.

– Мы и не могли. Пока Зона не стала меняться.

– А вот отсюда – подробней, пожалуйста, – дернул себя за бороду Брюль.

И Тавказаков Аникей Александрович, как заправский лектор – собственно, такой опыт у него тоже имелся, – принялся внятно и доходчиво посвящать новых знакомых в события последних дней своей жизни, начиная с того момента, как их с коллегами посетили заблудившийся космический разведчик и разумный богомол[7].

Рассказ ученого произвел на сталкеров впечатление. Минуты две-три они сидели как пришибленные. Тавказаков, по правде говоря, даже не ожидал такой реакции. Впрочем, он заметил, что больше всего изменились в лице Злыдень и Брюль – бородач даже побледнел, – и это навело его на мысль, что в той, обреченной на вымирание Зоне у них кто-то остался из близких, вот они и переживают. Молчание первым прервал Злыдень, но сказал он то, чего Аникей не понял.

– Если там все передо́хнут, то и нам трындец.

Брюль кивнул. Колыч насупил брови.

– Ёш, – сказал он. – А че прям так-то? Не Зоной единой, чай…

– Мы-то с Ильей Николаевичем не оттуда, – поддакнул Грибок. Доценту не составило труда догадаться, что прозвучавшие имя-отчество принадлежали Колычу. – Ну, может, станет поменьше добычи, придется больше побегать…

– Особенно тебе, – буркнул Брюль.

– Так-то зачем? – обиделся одноногий. – Можно подумать, я бы отлынивал от охоты, если бы…

– Хватит! – раздраженно махнул рукой Злыдень. – Вы ведь оба и сами видите, что уже очень давно никто не попадает сюда из другого места, кроме как из той Зоны. Почему так происходит, мы не знаем, но это, мать его, факт. И не надо быть гребаным пророком, чтобы предсказать: без живности оттуда мы долго не протянем. Здешней травкой да корешками питаться не выходит, сами знаете.

– А грибы? – ляпнул вдруг Аникей, до которого стала наконец доходить суть проблемы.

– Не растут, – коротко бросил кто-то.

– То есть вы хотите сказать, – решил развить свою догадку ученый, – что здесь, в этой… ну тоже как бы Зоне, имеется лишь то, что попало сюда, как и сам я, из той? – Палец вновь машинально ткнул куда-то наверх. – Ну, как я понял, раньше попадало также и из других мест, а потом – лишь оттуда. Так?

– Не совсем, – сказал Злыдень. – Люди и животные – да. «Урфины» скорее всего тоже, то-то их меньше стало в последнее время. Все остальное, включая непригодную в пищу растительность, одежду, оружие, лекарства, а также, разумеется, монстров и аномалии, имеется здесь. Можно сказать, даже в избытке. Правда, аномалии эти – лишь название. Детские аттракционы, ни одной смертельной, веришь-нет? Покрутит, поплющит, пожамкает – да и выплюнет. Больше для того будто, чтобы бдительность не терял, не раззявливал варежку.

– Монстрюлины зато настоящие, – встрял в разговор Брюль. – Только я думаю, они не здешние, а тоже из Зоны.

– Частично – возможно, – мотнул головой Злыдень, – но многих я раньше, там, – кивок кверху, – не встречал.

– Постойте! – взмолился ученый. – Но как, откуда здесь берутся лекарства, оружие, еда? Кто те благодетели, что вас ими снабжают? И объясните же мне, наконец, кто такие «урфины»?!

Он даже сел в возбуждении на лежанке. Палец, кстати, как и предупреждал Грибок, снова начал болеть, но сейчас Аникей даже не обратил на эту боль внимания.

– Вот еды-то нам как раз никто не дает, – досадливо хмыкнул Колыч.

– А остальное… – вздохнул Злыдень. – Хрен его знает. Но кто или что бы это ни было – делает это не по доброте душевной.

– А для чего?

– Оружие и патроны – чтобы мы могли охотиться и не подохли с голоду, а также защищались от других сталкеров, ну заодно и тренировались – учились выслеживать, маскироваться, стрелять; одежда и лекарства – чтобы были здоровыми к нужному часу; аномалии и монстры – тоже для тренировки.

– Тренировки для чего?

– Для сражений с «урфинами», разумеется. Теперь уже для их тренировки. Ведь мы – всего лишь их спарринг-партнеры, веришь-нет? И, думаю, все остальное здесь, включая аномалии и монстров – тоже в основном для их, а не для наших тренировок.

– Почему? – глупо вырвалось у Тавказакова.

– Потому что это не просто Зона. Это специализированная, мать ее, Зона. Учебка.

– Для кого?!

– Да для «урфинов» же, сколько раз говорить? – вспыхнул в ответ Злыдень.

– Но вы так мне и не рассказали, кто такие эти «урфины»!

– А ты читал в детстве книжулину, – спросил с кривой усмешкой в бороду Брюль, – «Урфин Джюс и его деревянные солдаты»?

– Н-нет, не читал, – наморщив лоб, отмахнулся Аникей Александрович. – Возможно, в нашем мире ее не написали.

– Если кратко, там одному перцу, как раз этому Урфину Джюсу, достался волшебный порошок, оживляющий даже неживые предметы. Вот он и настрогал себе армию деревянных солдат, оживил их и пошел завоевывать мир. Ну, не весь мир, только свою сказочную страну, не суть. А суть в том, что какой-то Урфин Джюс и в реальности наловчился строгать солдатулин. Не из дерева, правда, а из живых людей, но ведут они себя точь-в-точь как деревянные, особенно поначалу. Вероятно, им отведена какая-то высшая цель – как раз, например, мир и завоевать, а для этого они должны научиться сражаться. Вот их и отправляют в Учебку, где все условия для этого и созданы.

– Но тогда «урфины» не они, – сглотнул Аникей, – а как раз тот или те, кто их создал. И кто создал здесь все остальное.

– Да как бы по уму-то и так, – сказал Брюль, – но не деревянными же солдатами этих-то чурбаков называть. Долго выговаривать. Вот и прижилось – «урфины».

– А… какие они?

– Самое страшное, что внешне они – такие же, как мы. Но только снизу, от шеи. А голова… Нет у них голов. Человеческих, в смысле. Да пусть бы даже обезьяньи, но и тех нету. Ртутные капли, вот что у них сверху – так же блестят, колышутся, меняют форму… И это жутко, скажу я тебе! Они же еще все голые… Ну, какой-то прозрачной пленкой покрыты. И вот, снизу нормальный вроде мужичулина, кто-то еще и с татухами, а выше глянешь – и прям блевать тянет. А бывает, что и бабы встречаются… – Тут в горле у Брюля булькнуло, он поперхнулся и принялся учащенно дышать. А потом просипел: – Нет, не могу. Вот этих уж точно лучше не видеть. – Он немного помолчал, сипя носом, а потом очень тихо произнес: – А ведь если мы выживем, то нас тоже такими сделают.

– А ну заткнись! – рявкнул Злыдень. – Это ты, мать твою, сказочник! Напридумывал хрени!..

– Да? – глянул на него с вызовом Брюль. – Ты же сам видел, как схватили Билда! Не убили, а поймали и увели. Куда? Зачем? Другие сталкеры пропадали. Куда? Монстры сожрали? А тряпочки-косточки где? И самое главное, ты же потом сам видел… – бородач сглотнул, – …видел же потом «урфина», разрисованного, как Билд.

– Я твоего Билда голым не разглядывал! – взъярился Злыдень. – А то, что на руках змейки похожи, так этих змеек кто только не набивает – и в фас, и в профиль, веришь-нет?

– У Билда змея была с надписью, – не унимался Брюль. – «Свобода или смерть». У того «урфина» тоже.

– Да где они, по-твоему, здесь «урфинов» делают?! И с какого хрена тогда остальных из других мест доставляют – из Лазаревки той же? Делали бы всех здесь!

– Здесь отбирают лучших из нас, отправляют в другое место, там из них делают «урфинов» – и…

– И опять сюда?.. – хохотнул Злыдень. – Тебе в логистики надо, сразу медаль дадут, веришь-нет?

– Ёш вашу! Хватит вам лаяться, – не вытерпел Колыч. – Что изменится, если узнаете? Скажете: «Не, я так не согласен, я домой пошел»?

– А я, простите великодушно, вообще не верю, что здесь кого-то чему-то учат, – скромно произнес одноногий лекарь. – По-моему, это просто цирк, представление. Кто-то оттуда, – подняв руки, пошевелил он пальцами, – за всем этим наблюдает и посмеивается. Весь мир, как говорится, театр, а уж наша помойка – тем более.

– Это ты потому, что из Центра культуры сюда попал? – оскалился Брюль.

– Да ну вас, – дернул Грибок подбородком. – Смотрите, плохо станете играть – спишут вас в отходы. Между прочим, это мое объяснение исчезновения тех самых сталкеров. И Билда тоже.

– Ну если уж Билд плохо «играл»! – воскликнул Злыдень. – Да он этих «урфинов» покрошил, как грязи!

– Это, возможно, еще не показатель хорошей игры. Излишняя порча реквизита опять же…

– Ёш твою вошь! – вскричал Колыч. – Давайте уже спать! Завтра, чую, наиграемся! А ну, тушите факелы!

– Нет-нет, – торопливо произнес Аникей Александрович. – Погодите! Я не понял главного: как все это происходит? Эти «урфины» – они что, нападают на вас? Но если они придут сюда, а их, как я понял, куда больше четырех, то они ведь вас сразу… Ну, вы меня поняли. А если не нападают, то зачем это делаете вы?.. А другие сталкеры? Вы говорили про других… Где они? Может, это как раз они провоцируют «урфинов»? Опять же, зачем? Объясните, а то я не засну.

– Вот уж напугал! – проворчал Колыч. – Не заснет он… Слазь тогда с моей лежанки, ёш твою вошь!

– Пожалуйста, – стал подниматься ученый, но Злыдень, подскочив, надавил ему на плечи и вновь заставил сесть.

– Ты вот что, Колыч, – повернул он голову к Илье Николаевичу. – У нас ведь как, да ты и сам знаешь: за язык никто никого не тянет. Но уж коли ты этот язык сам высунул и перед людьми потряс, то будь добр – за то, что вытряс, ответь. Ты ведь сам свою шконку Беспалому предложил, так?

– До завтра только, – буркнул Колыч.

– А сейчас уже завтра?

– Покуда нет. До полуночи два часа еще, пускай остается.

– Ага… То есть до нуля часов ты еще потерпишь, а как стрелочки сойдутся, дашь ему пинка? Молодец! Вот это по-нашему, по-сталкерски! Сталкер слово дал, и, ежели ему напомнят, конечно, он его до последней буковки выполнит. Настоящий ты сталкер, Колыч. Да что там сталкер – настоящий мужик, хозяин своему слову! Рад я за тебя. Веришь-нет?

– Не верю, – засопел Колыч. – И не надо со мной, как с дитем малым. Никого я никуда не сгоню, пусть хоть месяц лежит. Это я так ляпнул, с обиды: я человеку добро сделал, а он спать мешает. Это как, по-правильному?

Аникею Александровичу стало не по себе. Его приютили, подлатали, лежанку уступили, а он своим любопытством довел и впрямь сделавших ему добро людей до ссоры. Поэтому он снова, уже решительно, отстранив протянувшего руки Злыдня, встал и подошел к Колычу.

– Простите, я в самом деле не прав. Ложитесь на ваше место. И гасите, если нужно, факелы. А мне бросьте, пожалуйста, вот тут, возле стены, какие-нибудь куртки, чтобы не на голом камне лежать.

– Послушайте! – вспыхнул, перейдя вдруг на «вы» Колыч. – Не нужны мне ваши, ёш, уступки. И извиняться передо мной не надо. Идите и ложитесь! А наговориться успеете еще. Если завтра «урфины» не подстрелят.

– Колыч!!! – взревел Злыдень. – Ты у меня сейчас точно дотреплешься! За такое карканье язык вырывают!

– Я сказал «если», – стушевался провинившийся, понимая, видимо, что и впрямь перегнул палку.

– А будешь пререкаться, пойдешь на улицу спать!

– Молчу, – буркнул Колыч и, отойдя подальше, бросил возле стены пару курток, повалился на них, демонстративно отвернулся и засопел.

Тавказаков обвел всех виноватым взглядом:

– Если и правда уже пора спать, если вы хотите…

– Да мы теперь после твоих рассказов не сразу и уснем, веришь-нет? – сказал Злыдень. – Так что давай, спрашивай, что хотел.

– Но покороче все ж, – на всякий случай добавил Брюль. – Не про современное мироустройство с учетом открывшихся данных. Вы, умники, любите такие хренулины.

– Нет-нет, я коротко, – успокоил сталкеров Аникей.

Глава 4

Факелы, кроме одного, все же погасили. «Не в карты играть», – как сказал Брюль. На самом деле сталкерам, чувствовал доцент Тавказаков, было неловко за глупую ссору, да еще возникшую на пустом практически месте. Особенно перед ним неудобно, пока еще чужаком.

Когда все угомонились и приготовились слушать его вопросы, Аникей Александрович, стараясь говорить негромко, почти слово в слово повторил:

– Как все происходит? «Урфины» нападают на вас? Или это вы на них нападаете? А еще про других сталкеров мне интересно. Где они? Их много? Какие у вас с ними… м-мм… взаимоотношения?

– Вот сюда, – обвел рукой пещеру Злыдень, – «урфины» никогда не лезут. Потому что так бы им скоро стало не на ком тренироваться. Другие сталкеры… Ну, да, было пару раз. Обычно это делают голодные отморозки. Самим охотиться лень, вот и… Но это обычно неумелые дохляки. И даже приличную банду собрать у них не получается. Даже впятером как-то сюда сунулись, но сами себе только мешали – мы их перечикали в два счета. Это не та опасность, которой надо бояться. Мы даже караульного на ночь не оставляем: протянули «сигналку» – мимо не пройдут. А настоящие сталкеры, серьезные группировки – те обычно если и устраивают разборки, то не в жилищах. Но так-то, если посудить, что нам делить? Одежды и оружия – навалом. Условия почти у всех одинаковые. Так что разве если кому-то чья-то рожа не понравится… Ну и, было дело, из-за баб грызлись…

– Из-за баб?.. – вскинулся было Аникей, но вспомнил, что сталкерами, пусть и нечасто, бывают и женщины. Взять ту же Забияку. И он тут же стушевался: – А!.. Ну да…

– Были и они, – вздохнул Злыдень. – Аж две штуки, веришь-нет?

– Почему «были»? – сглотнул Аникей.

– Потому что уже нет. Из-за одной, Юльки рыжей, ее Бестией называли… так вот, из-за нее несколько группировок перегрызлись – не на жизнь, на смерть. Четверо полегли, еще одному хребтину сломали, позже добили из жалости, двоим по глазу выбили, веришь-нет? Ну, зубы, ребра сломанные вообще никто не считал. И самое-то смешное, что саму Бестию тоже в той разборке ухайдакали – она ж на месте усидеть не могла, сама в этот кипеш полезла…

– А вторая?

– Что – вторая?.. А! Баба-то вторая? Ну, та справная была девка, все при ней. Шепелявила только. Ее Наташкой звали так-то, а она говорила: «Натаска». Ну, ее Атаской и прозвали. Еще потому, что отчаянная тоже – на пути не стой. Атас, короче. И к себе никого из мужиков не подпускала. Поэтому за нее особо не бились – толку-то?

– Не знаю, врут, поди, – сказал Брюль, – но говорят еще, что прозвище ей такое дали потому, что она на груди себе набила: «Атас!». Вроде как: «Не вздумай лапать!».

– Ясен пень, врут, – хмыкнул Злыдень. – Кто такое мог видеть? Если б кто вдруг увидел, то рассказать бы уже не сумел, веришь-нет?

– Ну, так и где она? – не выдержал Тавказаков.

– Что, понравилась? – раздался хохот Брюля.

Злыдень шикнул на сталкера и сказал Аникею:

– Атаска пропала. Никто не видел как. Не во время боя точно. Грешили на отморозков, что убили, мол, втихаря. Только вряд ли. Потому что убить Атаску – это еще суметь нужно было. Но, опять же, других версий и вовсе нет.

– Есть, – снова встрял Брюль. – Ее забрали, чтобы в «урфина» переделать, она же крутулина.

– Тьфу на тебя, – сказал Злыдень.

– А насчет «урфинов»-то что? – напомнил ученый.

– А тут по-разному. Чаще всего – это стычки во время охоты. Но тогда, будто специально, а скорее всего, специально и есть, – их не больше, чем нас, чаще меньше. Два-три, бывает даже, одиночка нападет. Но, между нами, и один «урфин» двух-трех наших стоит, веришь-нет? Однако тут они бьются чаще всего так, оружие почти не используют, будто разминаются. Не, сами под пули не лезут, отстреливаются, но именно защищаясь, а не для того, чтобы убить. Убивают, конечно, но чаще не нарочно. А вот когда случается общий сбор…

– Не понял, – затряс головой Аникей. – Какой еще сбор? Вас что, на бой вызывают? Как древних рыцарей? Трубит труба и все такое?.. А если не ходить?

– Не труба. Но и не ходить не получается. Всех сталкеров будто гонит что из жилищ. На месте не усидеть. Вскакиваешь, хватаешь оружие и мчишься, куда ноги несут. И когда очухиваешься – видишь вокруг толпу других сталкеров, тоже только что «проснувшихся», а напротив – шоблу «урфинов». Не, не шоблу, – войско. Ровные ряды, как на параде, бошки блестят… Хотя они у них всегда блестят. И вот тогда начинается капитальное месилово. Хорошо одно – больше к нам в мозги никто не лезет, так что постоять за себя можем. Ну, каждый в меру сил и умения. Так что, Беспалый, и тебе повоевать придется, никуда не денешься. А потому с утра и начинай тренировки. Подкачаться уже вряд ли успеешь, но хоть стрелять потренируйся. Умеешь стрелять-то?

– Плохо, – угрюмо ответил Тавказаков. – У вас тут и оружие другое…

– Вот и начнешь с его изучения. Мы поможем, не переживай.

После этого все замолчали. И хоть спать Аникею Александровичу совсем расхотелось, он все же заснул – внезапно, будто его выключили.

А утром, после завтрака, Злыдень окинул вдруг ученого критическим взглядом и сказал, что таких сталкеров не бывает.

– Каких «таких»? – не понял Тавказаков.

– Таких синих. Приметный цвет. В природе, в том числе и здесь, такой не встречается, а значит, ты привлечешь внимание любого. Тебе это надо? Думаю, нет. По крайней мере, здесь и сейчас.

– Я могу переодеться, – пожал плечами Аникей. – Вы говорили, что одежды у вас много. Или… нет?.. Почему-то вы все одеты в разное и не совсем, простите, новое.

– Да ну его, ёш его вошь!.. – начал было Колыч, но Злыдень его перебил:

– Мы одеты в свое, к чему привыкли. Оно внимания не привлекает. Когда истреплется – сменим, за нас не переживай. А вот тебе лучше не ждать, так что переоденься. Тряпки вон в том ящике, – показал он. – Фасон и цвет один, так что сильно не ройся, смотри только на размер. Твой, – «примерился» взглядом сталкер, – четвертый. И да, вот еще. Бери не кепку, а бандану, а то у тебя волосы слишком длинные, мешаться будут.

Фасон и цвет у одежды и впрямь особым разнообразием не отличались: прямые, как арестантские робы, только со множеством карманов, куртки и штаны болотного цвета; трусы, длинные носки – скорее, гольфы – и футболка – все черное; банданы и кепки – темно серые, в мелкую крапинку, «под камень»; высокие черные ботинки типа «берцев», только не на шнуровке, а на странной, словно клеевой, липучке.

Аникей Александрович переоделся, и Злыдень, как и обещал накануне, достал из большого ящика новенький, вкусно пахнущий смазкой автомат и поманил ученого к выходу. Обрубок пальца почти не болел – ныл, но терпимо, – так что ученый даже обрадовался: хоть какое-то занятие.

Неподалеку от входа в пещеру лежало широкое ошкуренное бревно, служившее, видимо, сталкерам вроде лавочки – байки на свежем воздухе потравить. К нему-то и направился Злыдень, кивком головы велев доценту следовать за ним. Там сталкер уселся, положил рядом автомат, магазин, картонную коробку с патронами и сказал:

– Ну что, садись давай, будешь учиться.

Тавказаков опустился на бревно и внимательно посмотрел на автомат. Это был не «Никель» и не «Печенга»; как ни плохо он разбирался в оружии, но зрительную память имел хорошую. Этот автомат… или что это было?.. даже цвет имел необычный – не черный, а светло-коричневый, скорее, песочный. И он выглядел как-то… современно, что ли, – толстенький, с торчащим вперед коротким черным стволом; весь такой красивый, даже на вид удобный. Он так и просился в руки! Но в руки взял его Злыдень. При этом сталкер принял такой суровый, деловой вид, что Аникей едва не рассмеялся. А тот начал менторским учительским тоном, сопровождая слова практической демонстрацией непосредственно на оружии:

– Вот наша главная огневая сила. Как она называется, нам сообщить не удосужились, и мы зовем ее «Машей» – потому что машинка и потому что красавица. – Злыдень даже поднес оружие к лицу и чмокнул в цевье.

А Тавказаков невольно вспомнил Плюха, который целую планету назвал Машечкой в честь своей бывшей возлюбленной. И вот опять Маша! Теперь уже автомат. Или винтовка… Почему, например, не Света? В том смысле, что из нее можно было бы нехреново кому-нибудь засветить. А еще в том, что до того как попасть в Зону, он сам был влюблен в девушку Свету. Она тоже была очень красивой, лучше всех, а еще – непредсказуемой и вредной, и его совсем не любила. Поэтому, решил Аникей, называть так оружие все же не стоит – здесь любовь непременно должна быть взаимной, иначе дело может закончиться разбитым сердцем в самом что ни на есть буквальном смысле.

Аникей, отвлекшись, невольно перестал следить за ходом урока и, мысленно себя обругав, сосредоточился. Сталкер продолжал вещать:

– …По сути, технически, это штурмовая винтовка калибра пять пятьдесят шесть с газовым, само собой, двигателем автоматики. Ход газового поршня короткий.

– Это плохо? – на всякий случай спросил ученый.

Злыдень посмотрел на него так, будто вопрос нес в себе нечто крайне непристойное, и отвечать не стал, а продолжил «урок» прежним тоном, но поглядывая на Тавказакова с некоторым подозрением:

– Винтовка состоит из следующих модулей: ствольной коробки, затворной рамы с затвором, ствола с газоотводным механизмом, ствольной накладки и приклада.

Злыдень все это показал на красавице «Маше», а ученый при этом кивал с видом самого прилежного ученика.

– Ствольная коробка винтовки, – продолжил сталкер, – состоит из двух ресиверов. Верхний, похоже, сделан из алюминия, а нижний – из какого-то прочного пластика. Цевье, рукоятка и приемник магазинов – тоже. Ударно-спусковой механизм объединен с предохранителем. Между прочим, веришь-нет, он такой же, как у «M16»!

– Да ты что! – изумленно ахнул Тавказаков. Но, похоже, переиграл.

– Издеваешься? – нахмурился Злыдень. – Может, ты лучше меня все знаешь? На, рассказывай тогда, – попытался он сунуть «Машу» в руки ученого. Но тот спрятал их за спину и виновато произнес:

– Нет-нет, прости! Я вообще ничего не знаю. Я хоть и ученый, но совсем не в этой области. У нас по оружию Тетерин спец. Ну, не такой, как ты, конечно… – Тут Аникей стушевался. – Только ты знаешь… Может, мне и не надо особо знать, из чего что состоит? Ты мне лучше покажи, как ее заряжать и как из нее стрелять. Или… Или я не прав?

– Ударно-спусковой механизм, – свирепо зыркнув на доцента и как-то по-особому четко выговаривая слова, продолжил Злыдень, – обеспечивает одиночный и автоматический режимы стрельбы. Предохранитель-переводчик режимов стрельбы, кнопка затворной задержки и защелка магазина имеются на обеих сторонах оружия. Рукоятка заряжания при необходимости может быть перенесена с левой стороны на правую. И вот что я тебе скажу, хохмач, приемник магазина у «Маши» тоже предназначен для стандартных магазинов от «М16». Усек?

– Да, – сухо и четко сказал ученый.

– Но нам предоставили вот такие, – показал Злыдень на лежавший рядом с винтовкой магазин. – Он тоже из высокопрочного пластика и снабжен специальным окошком, чтобы следить за наличием патронов. Их, кстати, помещается в него тридцать штук. Сейчас, между прочим, ты этими патронами данный магазин и будешь снаряжать. Веришь-нет?

Аникей Александрович поначалу откровенно струхнул. И, конечно же, у него ничего не получилось. Еще и обрубок пальца все время больно цеплялся за «высокопрочный магазин», отчего Тавказаков отдергивал руку и ронял патроны. В конце концов Злыдень сжалился и сначала показал, как это делается – оказалось, ничего сложного, – а потом сам весь магазин и снарядил. Прищелкнул его к винтовке, показал, как ставить переводчик режимов на стрельбу очередями или на одиночную, взялся за рукоятку затвора и строго сказал:

– Смотри! Отвел в крайнее заднее положение и отпустил. Все! Затвор никогда не надо сопровождать рукой, понял?

– Я не буду, – пообещал Аникей.

А потом они постреляли. По деревьям, по веткам. «Маша» оказалась удобной не только с виду. Ученому не хотелось выпускать ее из рук – так бы и носил всю жизнь, прямо хоть женись.

Злыдень будто подслушал его мысли:

– Она теперь твоя. Совет, как говорится, да любовь. Чистить не забывай. Как разбирать, я показал. Будут вопросы – обращайся.

– А патроны?

– Патронов у нас – навалом. Покажу потом, где лежат. Снаряди сразу магазина три-четыре. Один – на «Маше», остальные всегда носи в подсумке. Уяснил?

– Так точно, – вырвалось у Тавказакова, хотя он вовсе не собирался шутить. Но сталкер никакой иронии и не уловил, кивнул лишь:

– Вот и ладно. Тогда урок окончен.

– И что теперь?

– Говорю ж, снаряжай магазины. Они всегда должны быть под рукой.

– А на охоту сегодня пойдем? – совсем как сын-подросток строгого отца, спросил Аникей Злыдня.

– Наохотишься еще. Пусть палец заживет сперва.

Сами же сталкеры на охоту пошли, ведь вчера, спасая ученого, они так ничего и не добыли, а старые запасы, в том числе и благодаря новому едоку, почти закончились.

Сначала, услышав, что его новые друзья собираются уходить, Аникей мысленно запаниковал; оставаться одному в освещенной факелами пещере ему совсем не хотелось, жутковато было. Но тут он вспомнил, что Грибок на охоту не ходит, и сразу успокоился.

Аникей Александрович заметил, что и сам Василий Сергеевич заметно повеселел и тут же это озвучил:

– Хорошо, что вас не берут. А то я, как один остаюсь, мандражировать начинаю: а ну как «урфины» нагрянут? Вот не ходят они по жилищам, а тут как на грех нагрянут! Я ведь «везучий», сами знаете.

– Так вы думаете, от меня будет много толку? – усмехнулся Аникей. – И вот еще что я хотел попросить: не зовите меня на «вы», я вас младше едва не вполовину.

– Спасибо за «комплимент», – буркнул Грибок, но тут же заулыбался. – Да я всех на «вы» зову, не обижайтесь. Мне привычнее так, не знаю почему. Но это не значит, что я вас не уважаю, – напротив!.. А переучиваться мне как-то… знаете…

Одноногий «доктор» замялся, и ученый поспешил его успокоить:

– Ладно-ладно, это несущественно! Обращайтесь, как вам удобнее. Но тогда и я уж…

– Безусловно, – кивнул Грибок и поправил очки. Потом опять засмущался, забормотал: – Понимаете, просто если вдруг вы на «ты», а остальные услышат, им станет неловко, они ведь меня тоже на «ты»… и как-то, знаете…

– Все, Василий Сергеевич, – положил ему на плечо руку Тавказаков и улыбнулся: – Вопрос закрыт.

– Хорошо, – улыбнулся в ответ «медик». – Но в данном случае все-таки лучше Грибок. Здесь так удобнее, я уже говорил. Знаете, есть такие места, такие обстоятельства, где законы – свои. Причем они как-то гармонично во все вписываются. Вернее сказать, они будто этими обстоятельствами непосредственно и пишутся. Вы меня понимаете?

– Вполне. Вы – Грибок, я – Беспалый. Ныне, присно и вовеки веков.

– Аминь, – подтвердил одноногий «доктор».

Сталкеры тем временем ушли. И Грибок, которому, как видел ученый, все еще было не по себе после этой разборки насчет «выканья-тыканья», вдруг оживился и, стуча костылями, поскакал к своей лежанке. Сел на нее и позвал Аникея:

– Идите сюда, идите! Я же вам обещал показать!

«Что?» – почти уже вырвалось у доцента, но тут он увидел, как Грибок развязывает штанину на культе, и сразу все понял.

– Не надо, что вы! – непроизвольно выкрикнул Тавказаков, реально испугавшись, что его сейчас стошнит, но «доктор» то ли не уловил его страха, то ли специально решил над ним поиздеваться, а скорее всего даже не подумал, что его прекрасный обрубок может кого-то напугать.

– Идите же, идите! Что вы оттуда увидите? – снова позвал он.

И Аникей, стараясь не смотреть на бледный, поблескивающий срезом «окорок», все-таки подошел.

– Возьмите палку! – потребовал Грибок.

– К-какую палку? – пролепетал ученый.

– Да любую! Ну, вот, хоть мой костыль. Да смелее же, смелее! Вы ведь ученый, вот и проделаете сейчас опыт.

Грибок сунул в руки Аникею свой костыль и приподнял культю:

– Суйте!

– Что?.. Куда? – невольно глянул Тавказаков на круглую блямбу, блестевшую и впрямь словно отполированный металл. И его отвращение тут же улетучилось, уступив место любопытству исследователя.

– Вот прямо туда и суйте, – показал на нее глазами Грибок.

– А вам не будет больно? И, простите, как, да и зачем его туда… э-ээ… совать?

– Больно мне не будет, а совать туда… как вам сказать… Да вы тыкните – и сразу поймете.

И Аникей Александрович «тыкнул». Сначала лишь коснулся кончиком костыля «блямбы». Хотя нет, коснуться не получилось, он попросту не почувствовал никакой преграды, а остановился, когда деревяшка погрузилась в «металл» сантиметра на два.

– Не стесняйтесь, смелее! – подбодрил его «медик», и доцент стал осторожно двигать костыль дальше.

Он, так и не встретив никакого сопротивления, просунул сквозь блестящую нашлепку больше половины костыля – то есть длину куда бо́льшую, чем сама культя.

– Но… как?!.. – воскликнул обалдевший ученый.

– Вот то-то же! – торжественно провозгласил Грибок. – А вы говорите: «Зачем совать?»

Глава 5

Когда сталкеры рассказывали Аникею Александровичу о схватках с «урфинами», ему более-менее стало ясно, как и когда это происходит. Нет, пока еще очень смутно, но главное он для себя уяснил: зомби с ртутными головами сами в жилища сталкеров не приходят. И сейчас это его успокаивало.

Однако, будучи ученым, он не рассмотрел один вариант, который пришел бы в голову не то что ученому, а и человеку, вовсе не имеющему образования, за что потом доценту было ужасающе стыдно. Впрочем, что бы он сделал, даже если бы учел подобное развитие событий, как бы он мог их изменить? Но практика практикой, а теоретически он это должен был предусмотреть, и не просто должен – обязан. Ведь это напрашивалось само собой! Если стычки с «урфинами» случались у сталкеров во время охоты (или иных мероприятий, пусть даже просто прогулок, но именно вне дома), а также если соперник устраивал им так называемый «общий сбор», то было бы очень логично предположить (и нужно, обязательно нужно было бы!), что этот сбор вполне может быть объявлен и в то время, когда сталкеры охотились, гуляли, собирали, тудыть их, как говорится, в качель, гербарий!.. Ведь сталкеров в Зоне… или как ее тут?.. в Учебке много. Если ждать, пока все по своим пещерам разбредутся, так это только ночью воевать. А ночью темно. И спать охота. Хотя «урфины», как подозревал Тавказаков, вряд ли спали. Но ведь им для качественной тренировки нужны были свеженькие, а не сонные спарринг-партнеры. Да и вообще, скорее всего, «сигнал» общего сбора срабатывал на территории всей Учебки, а не только в жилищах сталкеров.

В общем, по закону подлости, если какая-нибудь гадость может случиться, то она непременно случится – и уж в самый, разумеется, неподходящий момент. Смешно, но Аникей даже не сразу понял, что происходит. Только ему вдруг очень захотелось наружу. Так захотелось – аж сил не было, как будто в пещере дышать стало нечем. И он ринулся было к выходу, ноги туда сами понесли, но услышал вдруг, как визгливо, по-бабьи заохал Грибок.

Огромным усилием воли доценту удалось остановиться, хоть он и осознавал, что надолго его не хватит. Но пока тревога за товарища победила, и Тавказаков медленно, словно во сне, как будто пещеру наполнила вязкая субстанция, побрел к лежанке одноногого. А тот вел себя более чем странно: вскочил было на единственную ногу, схватил костыли, но обрубок правой, мотнувшись, выбил из рук сначала один костыль, а потом сразу и второй. Грибок снова заохал и рухнул навзничь рядом с лежанкой. Руками он шарил по полу в поисках костылей, а половина его правой ноги дергалась из стороны в сторону так, словно пыталась оторваться.

– О-оох! О-оох! – заполошно причитал Грибок. – Ой-ёй-ёй-ёй, смертушка моя!.. – Увидев, однако, что Аникей, стиснув зубы и наклонившись вперед, будто сквозь порыв урагана, пытается до него добраться, лекарь крикнул: – Не надо! Ничего. Она не даст мне уйти… Не помру, не впервой.

– Не-у-же-ли ни-че-го не сде-лать? – едва шевеля языком, который тоже не слушался, спросил ученый.

– Только если совсем отрезать. Но ты ж видел, что там, так что не поможет. Да и не даст… Ой-ёй-ёй! О-оох! О-оох! – снова заохал «медик», но, скривившись, как от сильной боли, сказал еще: – А ты иди, иди! Не устоять все равно, не тужься. Только «Машку» не забудь и подсумок с магази… ой-ёй-ёй-ёй!..

Хорошо, что Грибок напомнил про винтовку, иначе Аникей бы ее точно забыл. А сейчас схватил, прижал к себе, словно ребенка из горящей избы выносил, ринулся опять к выходу, вспомнил про подсумок… И почувствовал, что все, сил сопротивляться у него больше не осталось. Не хватало их уже даже на то, чтобы сделать эти три-четыре шага назад и взять снаряженные магазины.

Одноногий сталкер это увидел, сразу все понял и процедил сквозь «охи»:

– Возле выхода, справа… о-оох!.. руку протяни… На полке коробки с патро-о-оох!.. с патронами… В карманы… ой-ёй-ёй!.. сколько сможешь…

Тавказаков понял. Вот только остановиться у выхода не сумел. Но руку к полке сунул, ухватил коробку, потянул… Та открылась, патроны звонко зацокали по каменному полу. Но часть их все же осталась – десяток, полтора, хоть что-то. Их Аникей рассовал по карманам уже на ходу, со всех ног мчась куда-то по лесу.

Бежать было легко и трудно одновременно. Легко – потому что ноги словно двигались сами, да и выбирать, в какую сторону двигаться, тоже не приходилось, все уже выбрали за него, без участия сознания. Но в этом и состояла главная трудность. Даже не трудность, пожалуй, – что тут трудного, не думать-то? – а проблема, неприятие подобных действий тем самым сознанием. Раньше в своей жизни Аникей Александрович привык руководствоваться именно собственным разумом, принимая решения, бежать ему куда-то или не бежать, а если и бежать, то куда именно. А теперешняя ситуация его и напрягала, и откровенно пугала. Да и как можно было не бояться; ведь некая сила тебя заставляет нестись сломя голову, а потом, возможно, настойчиво предложит повеситься на ближайшем дереве. Или выдавить себе глаза – зачем они, если тобой управляют извне?

Но трудность в его положении все-таки тоже присутствовала. Сначала Аникей ее не ощущал, но чем дальше бежал, тем сильнее стал чувствовать усталость. Ну, правильно! Двигались-то ноги сами, но тем не менее это были его ноги, его тело. Ученый где-то читал, что в процессе бега участвуют практически все группы мышц. А если учесть, что последний раз он их более-менее активно напрягал на занятиях физкультурой, когда учился в институте, то удивляться быстро нарастающей усталости, боли и одышке не приходилось. Ему бы присесть отдохнуть… А еще лучше – прилечь. Но куда там! Даже снизить скорость доцент Тавказаков не мог. «Интересно, – уже почти безразлично подумал он, – а если я подверну ногу? Или растяну, порву связку, мышцу, чего еще там?.. Меня все равно будут заставлять бежать?.. Но если я физически не смогу даже стоять, все равно буду дрыгать ногами лежа?» Тут он вспомнил, как недавно корчился, лежа на полу пещеры, Грибок, и сам же себе ответил: «Да, буду лежать и дрыгать. Им по хрен, здоров я или нет, полон сил или подыхаю от усталости, есть у меня вообще долбаные ноги, или их отгрыз какой-нибудь «звездочет», «счетовод», «главбух», работник финансово-кредитной системы»…

Аникей поймал себя на том, что начинает бредить наяву. И с тоской вдруг подумал: «Лучше бы он и правда мне ноги откусил, а не палец!..» Подобная мысль испугала его, и на время он даже забыл об усталости, но этот момент был мимолетным; вскоре она навалилась на него с такой силой, что ученый осознал: еще чуть-чуть – и попросту не выдержит сердце.

Стоило так подумать, как ноги с бега перешли на шаг. Тавказаков ощутил столь огромное облегчение, что был не в состоянии рассуждать, почему так произошло. Хотя на самом-то деле логично было предположить два варианта: либо те, или то, что заставляло ученого бежать, «отменило» его возможную смерть, чтобы не лишиться «солдатика», либо место назначения было уже достаточно близко, чтобы дать этому «солдатику» немного отдышаться перед боем.

Вероятно, работали обе версии, а вскоре начавший приходить в себя Аникей Александрович услышал многочисленные людские голоса, покашливание, смех.

Сначала, забыв об усталости, обрадованный ученый заспешил к ним, но тут же спохватился и замер на месте. Да, он сумел остановиться, но в тот момент этого не осознал. Его стал тревожить вопрос: кто эти люди – сталкеры или «урфины»? Логика подсказывала, что, скорее всего, первое; «инкубаторские» бойцы вряд ли общались бы так непринужденно и открыто. Во всяком случае, смеяться они, по мнению доцента, вообще не могли в принципе. Но даже если это были сталкеры, то как они отнесутся к появлению незнакомца? Или же здесь, в этой учебной Зоне, их было слишком много, чтобы знать в лицо каждого? Но даже если так, ему ведь рассказывали, что сталкеры из разных группировок зачастую ведут себя по отношению друг к другу враждебно. Не наваляют ли ему сейчас, если он к ним выйдет?.. Но с другой стороны, рассуждал Аникей, всех их, включая его самого, притащили сюда, чтобы драться с «урфинами». И если он будет сторониться сталкеров, то ему уж точно «наваляют», только не обычные люди, пусть даже грубые и озлобленные, а специально «заточенные» на боевые действия бездушные создания. Причем, с огромной вероятностью, «наваляют» так, что он не то что пальчика лишится, а, возможно, от него один только пальчик и останется. Обрубочек. Пенечек.

И Аникей Александрович, решив, что никакой он сейчас не доцент Тавказаков, а самый что ни на есть сталкер Беспалый, решительно двинул к «своим», в последний момент с оптимизмом подумав, что и впрямь может найти там своих, а это меняло бы расклад совсем уже в иную сторону. Ведь рядом со Злыднем, Брюлем и Колычем он чувствовал бы себя почти в безопасности. Во всяком случае, даже умереть в кругу знакомых не столь тоскливо и страшно.

Беспалый направился в сторону густого подлеска, из-за которого и раздавались голоса. Ему отчетливо послышался «ёш» Колыча, и, окончательно воспрянув духом, новоиспеченный сталкер помчался к друзьям. Но выбежав из-за кустов, он своих знакомых не увидел. Может, они и были где-то там, дальше, поскольку кучковавшегося по двое-трое-четверо народу на обозримом пространстве хватало, только поблизости, насколько сумел осмотреться Аникей, находились совсем незнакомые люди. Что ему сразу бросилось в глаза – почти все сталкеры были одеты во что угодно, но только не в тот «наряд арестанта», что красовался на нем самом. Впрочем, он увидел поодаль несколько человек в похожей одежде, но она выглядела изрядно потертой и жеваной, впервые надетой явно не сегодня и не вчера. Он же чувствовал себя, словно гробовщик на собрании клоунов. Разумеется, на него сразу обратили внимание. И, разумеется, как и подобает клоунам, принялись острить.

Первыми за него взялись два стоявших к нему ближе всех сталкера. Один был коротко подстрижен и зарос черной щетиной так, что голова его казалась шерстяным шариком. Второй, напротив, был полностью лысым, что будто бы даже нарочно и демонстрировал, то и дело снимая кепку и почесывая блестящий затылок. Аникей про себя так и назвал их: Щетинистый и Лысый.

– О! Смотри, – сказал напарнику Щетинистый, – новенький!

– Ага, только что от мамочки, – хохотнул Лысый.

– Не-е, это-во, ты че, это уже большой мальчик.

– Точно мальчик? Не девочка? Что-то рожица больно уж гладенькая да глупенькая.

– Ага, – восторженно хрюкнул Щетинистый. – Такой, это-во, глупый, что до Зоны ничем не увлекался.

Тут они оба заржали, о чем-то понятном только им. Скорее всего, вспомнили какой-нибудь случай или вовсе анекдот. Лысый с готовностью подхватил:

– Что, совсем ничем не увлекался? Даже по девочкам не ходил?

– Не-а! – радостно замотал головой Щетинистый.

– И даже, что ль, желания не возникало?

– Возникало, ты че! Всю дорогу, это-во.

– Так чего же тогда не ходил-то?

– А его жена не пускала.

– Точняк! Гляди, он так вырывался, что аж палец оторвал!

Сталкеры грохнули хохотом настолько оглушительно, что на них стали оглядываться, а двое даже подошли ближе, послушать.

– Я не женат, – насупился Тавказаков. – И палец мне оторвал «звездочет».

– Ого! – перестал смеяться Лысый. – А не свистишь?

– Ясно дело, свистит, – закивал Щетинистый. – «Звездочет» от него и пальца бы не оставил.

– Меня спасли, – процедил Аникей, почему-то вдруг сильно обидевшись. – Злыдень, Брюль, Колыч. Знаете таких? Можете у них спросить.

– А то Злыдень твой свистеть не умеет! Да и Брюль, это-во, с Колычем. Они че, не люди?

Новоявленный сталкер Беспалый понял, что эти мужчины знают его друзей, и тут же забыл про обиду:

– Где они? Вы их не видели?

– А мы что, следить за ними приставлены? – вздернул подбородок Лысый.

– Нет, но видеть же могли…

– Я видел, – сипло проговорил один из подошедших сталкеров. Лицо его было так испещрено шрамами, какими-то жуткими сизыми буграми и рытвинами, что казалось странным, как уцелели глаза – прозрачные, светлые, будто стеклянные.

– Кошмарик, ты бы шел отсюда, это-во, – злобно зыркнул на него Щетинистый. – Сейчас «урфины» двинут; он и так, небось, первый раз, оставь парня в покое.

– Нет-нет! – замотал головой Тавказаков. – Ничего, что «урфины», мы еще, может, успеем… – Он с надеждой посмотрел на Кошмарика: – Мои друзья далеко?

– Да не, – неопределенно махнул тот рукой. – Там. Пошли, покажу.

– Да-да, идемте!

– Кошмарик! – снова рыкнул Щетинистый. – Уймись.

– А тебе-то, Голован, что? – прищурился изувеченный сталкер так, что глаза его скрылись меж буграми. – Жди своих «урфинов» и не отсвечивай.

Беспалый не мог понять, в чем, собственно, дело. Ему очень хотелось отыскать до боя своих, и тут как раз нашелся человек, который их видел и мог показать, где они. Почему же разозлился Щетинистый, которого, как оказалось, зовут Голован?

– И правда, вы что? – дружелюбным тоном спросил он у него.

– Да то, что ты, это-во… – Тут Голован скривился, сплюнул и процедил: – Да мне-то че? Иди, куда хошь. Только бо́шку включай хотя бы изредка.

Лысый смотрел на все это, громко и тоже почему-то недовольно сопя, но говорить ничего не стал.

Кошмарик шагнул в сторону и поманил за собой Аникея. Тот двинулся за ним следом, но сделав пару шагов, оглянулся. Щетинистый и Лысый хмуро смотрели на него и синхронно постучали по лбам согнутыми пальцами. Тавказаков лишь улыбнулся в ответ, пожал плечами и бросился догонять провожатого.

Сталкер с изуродованным лицом шел почему-то в сторону леса. Беспалый не удержался и решил это выяснить.

– Потому что так короче, – просипел Кошмарик. – Срежем.

Стоило им пересечь подлесок, как Аникей почувствовал: ноги дальше идти отказываются. Что ж, причина была понятной: не зря же они так упорно вели его сюда, чтобы теперь запросто отпустить обратно!

Кошмарик тоже остановился.

– Дай-ка на минутку «Машу», – сказал он.

– Какую Машу?.. – вылупил глаза Беспалый, но тут же вспомнил, что имеет в виду сталкер, хлопнул себя по лбу и начал уже снимать с плеча винтовку, но в последнее мгновение засомневался: – А… зачем?..

– Да сверить хочу. Говорят, в последнее время пошел новый стандарт магазинов. Ты же новенький?

– Ну да…

– И «Машка» у тебя, гляжу, – новье, нецелованная еще. Вот и хочу проверить. Я, понятно, не верю, что такая ерундистика может быть с магазинами, но мало ли… Нужно ко всему быть готовым. Тебе, кстати, тоже. Давай-давай, не бойся, не отберу, у меня своя есть.

Винтовка у Кошмарика и правда имелась, поэтому Аникей, хоть и не очень понял насчет стандартов, – то есть, как раз понял, что это явные глупости, но чем спорить, лучше дать, пусть убедится, – снял «Машу» и протянул сталкеру.

Тот повертел ее в руках, отщелкнул магазин, положил и то и другое на землю, снял свою винтовку, тоже отщелкнул магазин, положил и его. Затем он взял магазин от Аникеевой «Маши», прищелкнул к своей, удовлетворенно хмыкнул: «Ага». Вновь его снял, уронил, нагнулся, положил свою винтовку, взял беспаловскую, покрутил, снова взял свою, потом магазин, поставил его на место, забросил винтовку за спину, взял «Машу» Беспалого, прищелкнул к ней магазин и протянул Тавказакову:

– Врут. Один и тот же стандарт, ничего не изменилось.

– Да по идее и не должно, – испытав явное облегчение от того, что винтовка вернулась, вновь забросил ее за плечо Аникей.

– Ну, бывай тогда, – быстро зашагал назад к подлеску Кошмарик.

– Э!.. Что значит «бывай»? А Злыдень с ребятами?..

– Там, – махнул вправо рукой стремительно удаляющийся сталкер. – Метров триста. За упавшим деревом. Спросишь Гугеля.

– Зачем мне какой-то Гугель?! – крикнул обескураженный Тавказаков.

– Гугель знает все!.. – прозвучало уже из-за кустов.

Глава 6

Никакого упавшего дерева Беспалый найти не сумел, хотя прошел уже, казалось, с полкилометра. Дальше ноги попросту отказались идти, так что пришлось снова пересечь подлесок. Здесь тоже были сталкеры, причем действительно фланг – правее тянулось окаймленное кустарником пустынное поле. Оно же простиралось и влево, откуда пришел Аникей, и, конечно же, лежало прямо перед ним. Неровное, кочковатое, поросшее редкой травой и какое-то… притоптанное. Впрочем, легко можно было догадаться, кем и почему. На другой его стороне, примерно в полукилометре, тоже виднелся густой кустарник, ветви которого шевелились от ветра и странно блестели.

Беспалый посмотрел на соседей. До ближайшего сталкера было шагов десять. Тот, как и другие, стоявшие рядом, в отличие от Щетинистого и Лысого, встретили новичка молча, лишь окинув его быстрыми взглядами, и тут же опять уставились на дальние кусты.

Аникей подошел ближе. Приветственно кивнул и спросил у коренастого крепыша в камуфляжной куртке:

– А вы не знаете, где Гугель?

– Щас будет тебе гугель. Вона, – кивнул он вперед. – И гугель, и шмугель, и дрюгель.

Беспалый снова посмотрел через поле. Кусты продолжали трепетать, а непонятный блеск будто бы стал ближе. И только теперь до Аникея дошло, что никакого ветра не было и в помине; насчет ветров что прежняя, что эта Зоны были скупы в принципе. А еще ему стало понятно, что именно блестит впереди и почему приближается. Но все-таки он спросил:

– Это кто, «урфины»?

– Да уж не гугели твои, ясен пень. Ты сам-то, вообще, откуда упал? – глянул на него сосед уже более внимательно. – Точно ведь упал. Голый был, что ли?

– Почему голый? – заморгал Тавказаков.

– Потому что этот прикид позорный напялил.

– У меня еще позорнее был, – признался Аникей.

– Ну, хоть песочком бы его потер, помял, в грязице вывалял. Примета ж хреновая – во всем хозяйском, да еще и в чистом. Что, и подсказать было некому? А с пальцем что?

– «Звездочет», – коротко выдал Беспалый, задумавшись, почему его новые друзья и впрямь ничего не сказали о «позорности» новой одежды. Небось, хотели его дураком выставить, поржать. А может, просто ни в какие приметы не верили. Но даже если и решили подшутить, он готов был простить им этот, в общем-то, безобидный прикол. Были бы они рядом!..

Но рядом стоял только незнакомый крепыш. Что было, в принципе, тоже неплохо, – он показался Аникею человеком серьезным. Хотя тоже не поверил ученому:

– «Звездочет» бы тебя всего сжег-растворил, не хрен мне тут сказки-шмазки раскурлыкивать.

– Меня успели спасти, – испытывая чувство дежавю, объяснил Беспалый. – Злыдень, Брюль и Колыч.

– Не знаю таких. Слыхал, вроде, но лично незнаком.

Аникей оторопел: «Неужто и впрямь в этой Учебке так много народу, что не все друг друга знают?..» Хотя, учитывая, что между собой сталкеры из разных группировок дружбу не водили, а то, как он успел узнать, порой и вовсе враждовали, удивляться особо не стоило. Но то, что коренастый сталкер продолжал считать его лжецом, Беспалого задело.

– Вообще-то я сам выбрался из норы, где сидел «звездочет», – сказал он. – Там так завоняло, что я сам не понял, как вылетел. Но его успел пальцем коснуться. А ребята уж потом меня подхватили и оттуда увели. И Злыдень сказал, что «звездочет», видимо, был сытый, оттого его газ меня не успел парализовать.

– Ну, может и так, – согласился сталкер. – Знать, везун ты, Беспалый.

– Откуда вы знаете мое прозвище? – заморгал Аникей.

– Вот уж гипотенуза-то, – хмыкнул тот и кивнул: – Я Тушкан. И хватить трындеть; давай, снимай «Машу», «урфины» близко уже.

Тавказаков снял винтовку и стал вспоминать урок Злыдня. Предохранитель-переводчик режимов стрельбы… Рукоятка заряжания…

И тут он увидел, как округлились устремленные на его «Машу» глаза Тушкана:

– Ты охренел, шмуг тебя дрюг?!..

– П-почему? – стал заикаться Аникей, настолько ему вдруг сделалось страшно.

– Да потому что ты на «урфинов» с дубинкой собрался!

– С-с к-какой еще д-дубинкой?.. – совсем похолодел Беспалый, еще не понимая сути, но уже предчувствуя катастрофу.

– Вот с этой, гугель ты шмюкнутый! – ткнул пальцем в тавказаковскую «Машу» Тушкан.

– Эт-то шт-турмовая винтовка с г-газовым д-двигателем автоматики, – отчетливо, почти дословно, вспомнился вдруг Беспалому «урок» Злыдня. Он даже не осознал, что произносит это вслух. – Ход г-газового п-поршня короткий.

– Ум у тебя короткий! – продолжал возмущаться крепыш. – Или ты и правда тупой?

Сталкер продолжал тыкать в «Машу». Нет, не просто в саму винтовку, а конкретно в ее магазин, который, как продолжал вспоминать занятие Аникей, «тоже из высокопрочного пластика и снабжен специальным окошком, чтобы следить за наличием патронов».

Да, окошко на магазине было, это ученый отчетливо видел. Не видел он только патронов.

– Там патронов нет, – внезапно перестал он заикаться.

– А я тебе о чем толкую?!

– Но почему? Я точно его сегодня снаряжал. Только один и успел.

– И не стрелял потом?

– Нет, – замотал головой Беспалый. – Зачем? Мне никто по пути не попался. Только сталкеры здесь.

– Есть такие сталкеры, по которым не мешало бы магазин выпустить, – буркнул Тушкан. И хмуро добавил: – Ну, тогда я не знаю, где ты свои патроны вытряс. О! А ты магазин не отстегивал?

– Зачем? – вновь мотнул головой Аникей и тут же замер, потрясенный догадкой. – Кошмарик!..

– Что – «Кошмарик»?.. – насторожился Тушкан.

– Кошмарик отстегивал. Сталкер такой.

– Да знаю я Кошмарика, шмуг тебя дрюг! На кой хрен он твой магазин отстегивал?

– Проверял стандарт магазинов.

– Что-оо?!.. – ахнул сталкер. – Ты знаешь вообще, как он Кошмариком стал, почему у него рожа такая?..

– Почему? – едва слышно прошептал Беспалый.

– Потому что ему ее двести раз рихтовали. За такую вот хрень-мутотень. Гнилой он, тухляк полный.

– А почему же мне те… ну, были там сталкеры… Почему не сказали, что он такой?..

– Потому что… – вроде как даже смутился Тушкан. – Вишь, дело какое… – Тут он посуровел, собрался и выдал: – У нас каждый живет, как умеет, и другим не мешает. Стучать, хоть на самое говно, все одно позорно. Вот когда лично тебя жучат, тогда хоть убей, никто тебе за это в кружку не плюнет. То, что ты свой магазин прощелкал – сам себе и щелкунчик, не хрен на других жалиться. – Он повернулся к соседям: – Слыхали, этот гугель дал свою «Машу» Кошмарику! Магазины проверить.

Сталкеры дружно заржали. Послышались возгласы:

– Чудила малахольный!

– Безмозглый ушлепок!

И снова – жеребячий хохот. Аникей почувствовал, как пылают щеки. Он готов был провалиться сквозь землю, но та была слишком неподатливой, твердой. Доцент отвел взгляд, посмотрел на поле и заледенел от ужаса: голые, с блестящими, дрожащими, словно ртуть, гладкими шишками вместо голов существа были уже метрах в ста. В руках у каждого был автомат или что-то подобное – возможно, те же «Маши», пока это было не видно.

Кто-то из сталкеров, не выдержав, открыл огонь. Кто-то крикнул: «Рано! Пусть ближе придут!» Но все равно стали стрелять. А «урфины» двигались, не открывая огонь, безмолвно и синхронно печатая шаг, словно вышколенное войско на параде.

«Как же быть?.. – лихорадочно заметалась в голове Тавказакова мысль. – Чем же я буду стрелять?.. Каким же я был идиотом, что поверил этому гаду! Еще бы карманы перед ним вывернул…» И тут его словно бичом хлестанули: «Карманы! Я же положил в них патроны из коробки!..»

Аникей повесил винтовку на шею и дрожащими руками обшарил карманы. В них оказалось только одиннадцать патронов. Но и это было хоть что-то. Он отстегнул магазин и принялся его лихорадочно снаряжать. Патроны вываливались из трясущихся пальцев. Тавказаков их поднимал и толкал в магазин.

Его возню заметил Тушкан.

– Откуда дровишки? Родил, что ли, со страху?

– Родил, – сказал Аникей. – Только мало.

– Сколь?

– Одиннадцать.

Коренастый сталкер помолчал и буркнул:

– Еще девять тебе отсыплю, для круглого счету. Но больше не проси, жить, шмуг тебя дрюг, и мне хочется.

– Спасибо!.. – сглотнул возникший в горле комок Беспалый.

– На кой мне твое спасибо! – разозлился вдруг сталкер. – У тебя и эти патроны надо бы отнять, чтобы в другой раз думал! Да тока не будет тогда у тебя другого разу. И так-то… – Тушкан достал из подсумка магазин и выщелкнул один за другим, как и обещал, девять патронов.

Это увидел сосед крепыша слева.

– Сколько там у него?

– Теперь двадцать. Мож, десяток-то еще насшибаешь? Спроси там…

В итоге Аникею передали еще десять патронов, и он снарядил магазин полностью.

– Спасибо, – снова сказал он.

– Да заглохни ты уже, спасибало! – рявкнул Тушкан, который глядел уже не на Беспалого, а на поле. И в следующее мгновение открыл огонь.

Какие же они были все-таки жуткие, эти «урфины»! Ртутные, дрожащие, будто студень, капли вместо голов, голые тела, покрытые блестящей прозрачной пленкой. Если смотреть только ниже шеи, то еще ладно. Хотя тоже не очень, будто солдаты прямо с оружием в баню строем зашли. Гм-мм, солдатки тоже тут были; одна даже с татухой в виде заячьих ушек на интересном месте… Но стоило поднять взгляд и увидеть «урфинов» целиком, то… верно сказал тогда Брюль: «Прям блевать тянет».

Правда, делать это было некогда, «урфины» ведь на самом-то деле, не мыться-париться пришли. Скорее, жарить и парить. Что они уже, собственно, и начали делать. Но стреляли блестящие солдаты как-то уж совсем не блестяще. Скупые короткие очереди, а то и вовсе одиночные выстрелы чаще всего не достигали цели. А если в кого-то и попадали, то, как правило, не убивали наповал, а лишь легко ранили. С другой стороны, почти одни только легкие ранения – это уже не походило на случайность. Если бы Аникей знал эту статистику, тот мог бы, наверное, подумать, что «урфины» так поступают сознательно, что им нужны не трупы, а живые соперники. Но знать он ее, конечно, не мог, а потому поначалу вздрагивал от каждого выстрела, ожидая «своей» пули.

Однако довольно скоро он пообвыкся, уже не вздрагивал, и даже сам стал попадать во врагов. Вот он увидел, как после выпущенной им очереди прущий шагах в двадцати прямо на него «урфин» – в сплошных татуировках на предплечьях и голенях, отчего походил на угодившего головой в блестящий непрозрачный пакет и вставшего на задние лапки котика в «чулочках», – замедлился вдруг, замер, осел и вытянулся на земле, продолжая подергивать конечностями.

Беспалый даже ощутил что-то вроде боевой гордости. Он представил картину со стороны. По полю слегка уже сбившимся и разреженным строем размеренно шагают мерзкие, блестящие, словно покрытые слизью зомби с ртутными каплями вместо голов. Они бы даже больше походили на пришельцев, чем на зомби, если бы не вполне земные татухи на телах многих из них и откровенно же земные физиологические – гендерные, так сказать, – признаки у мужиков и у немногочисленных женщин. Впрочем, сравнивать Аникею было не с чем, голых инопланетянок ему созерцать не доводилось. «Надо будет спросить у Плюха, – подумал он, – вдруг тот видел. Но это ладно, отвлекся я чего-то…» Так вот, идут эти блестящие ртутноголовые «урфины», шагают как на параде с автоматами наперевес, а тут он, Аникей Александрович Тавказаков, сталкер по кличке Беспалый! В болотного цвета штанах и куртке, высоких черных «берцах», черной же бандане, из-под которой выбилась такого же цвета длинная, до плеча, прядь волос. На левой ладони повязка: не стало мизинца, и неважно, откушен тот или отстрелен, – в любом случае им, храбрым сталкером, в этой Зоне пролита кровь. И сейчас он потребует за нее у врагов плату! Ведь в руках у него – песочного цвета штурмовая винтовка класса «Маша», и он поливает, поливает из нее свинцовым дождем эту нечисть!.. Слева сражается верный соратник Тушкан: коренастый крепыш в камуфляжной куртке, с такой же, как у него, извергающей на врагов жалящие стрелы огня «Машей».

Беспалый настолько вжился в роль бесстрашного сталкера, что не сразу понял, почему его винтовка не реагирует на жмущий на спусковой крючок палец и не поливает больше никого свинцовым дождем. Но осознание ситуации пришло быстро: у него кончились патроны.

Глава 7

Поначалу Тавказаков впал в ступор, но длился тот, к счастью, недолго. Привычный к сложным научным расчетам мозг лихорадочно заработал. Вопрос: «Что делать?». Ответ «стрелять» уже отпал. «Драться врукопашную» – казался настолько идиотским, что Аникей лишь поморщился от досады: только время на глупость потратил. Напрашивался самый логичный ответ: «Бежать», но Беспалый прекрасно помнил, что сделать этого ему не дадут – за кустами ноги просто откажут и вернут его на линию огня. «Стоп! – подумал вдруг он. – А что если бежать не назад, а вперед?»

В первое мгновение это решение тоже показалось нелепым, ведь впереди были враги. Но, поразмыслив еще, Аникей Александрович понял, что иного выхода у него просто нет, а этот все же имеет некоторые шансы на успех. «Во-первых, – размышлял доцент, – если я побегу не назад, а вперед, то вряд ли сработает «тормоз» – сомнительно, что такой алгоритм предусмотрен «программой». Очень маловероятно, что предусмотрен. Во-вторых, цепь «урфинов» приблизилась уже чуть ли не вплотную, и она уже достаточно прорежена, чтобы попытаться рвануть навстречу и проскочить между двумя ртутноголовыми. Остается совершенно неизвестным «в-третьих». Непонятно, эти живые роботы «запрограммированы» на то, чтобы поворачиваться и стрелять в обратную сторону. Но даже если и так – можно будет попытаться залечь, вжаться в землю. Неужто ради меня одного – неясно, убитого или живого, – кто-то станет возвращаться?»

Как бы то ни было, это действительно было единственным шансом. И сталкер Беспалый рванул вперед.

Сначала «урфины» – один слева, один справа – повернулись к нему, навели на него оружие. Но расстояние было небольшим, а мчался Аникей быстро, и если бы «зомбяки» открыли огонь, то попали бы как раз друг в друга. А вот поворачивать назад, как и надеялся Тавказаков, они не стали. Как только он оказался за их спинами, тут же потерял для них интерес.

«А ведь это явная ошибка в программе! – запоздало спохватился Беспалый. – Сейчас, если бы я захотел и у меня были патроны, я бы их накосил пачками». Хорошо, что он не подумал так сразу, – может, и не решился бы тогда на столь авантюрный поступок. Но все могло оказаться иначе, и в программе не только не было никакого бага, а напротив, ее алгоритм учитывал все, в том числе и отсутствие у противника патронов. Как они это могли узнать? Да очень просто – считали количество выстрелов, например. Тридцать раз пульнул, магазин не поменял – значит, пустой. Или же в их каплевидных головах была установлена такая мощная оптика, что они издалека видели контрольное окошечко магазина. А если патронов у спарринг-партнера нет, пусть себе гуляет. Зачем по нему стрелять, полезную вещь портить? По этой же самой причине по нему, возможно, и не стали палить, пока он бежал, а вовсе не потому, что не успели. Успели бы, наверняка бы успели! «Только сбрякало бы», – как говаривала бабушка Аникея.

И вот теперь он оказался в безопасности. Но вопроса «Что делать?» это все равно не снимало. Идти к пещере он не мог. Даже не потому, что позади вовсю стреляли, – скорее всего, опять сработал бы «тормоз». Или пустого его бы все-таки выпустили?.. Нет, тут что-то не то. Если бы тех сталкеров, кто уже отстрелялся, спокойно отпускали домой, то они все бы и уходили. Но ничего подобного Беспалому его новые друзья не рассказывали. Да и как-то уж слишком смешно бы это выглядело, чересчур по-детски, что ли. «У меня патроны кончились, я домой пошел» – так, что ли? Но вот вперед его пропустили. Почему? Все-таки программный баг? Или… Тут Аникей Александрович сглотнул… «Или там, впереди, меня ждет нечто такое, что я еще триста раз пожалею, что побежал. Если будет чем жалеть в принципе». Так неужели он все-таки сглупил?

Но стоять столбом на простреливаемом поле было не менее глупо. Ведь сталкеры продолжали стрелять именно в его сторону – пули то и дело свистели то слева, то справа, то поверху, будто примериваясь, беря его в вилку. Да нет, конечно же, никто в него специально не целился, но недаром же гласит старая солдатская мудрость о пуле, которая дура.

«Так что и мне не нужно быть дураком», – решил Тавказаков и, пригибаясь, двинул вперед. Шел он быстро, логично полагая, что раз уж это поле без вреда для себя истоптало такое количество «урфинов», то аномалий на нем точно нет. При этой мысли его передернуло – вспомнил, как заполошно и долго бежал по лесу к месту сражения, не думая об аномалиях вовсе. Впрочем, наверное, у так называемых Хозяев, кем или чем бы те ни были, имелись сведения о точном расположении аномалий. Да уж само собой имелись – ведь они же их и понаставили в своей дьявольской Учебке. И, опять же, вспомнились слова Злыдня, который назвал здешние аномалии детскими аттракционами, среди которых нет ни одной смертельной. «Как он там говорил? «Покрутит, поплющит, пожамкает – да и выплюнет». Так что, пожалуй, их и впрямь очень-то опасаться не надо, хотя, разумеется, осторожным в любом случае быть не помешает. Ведь и поплющить-пожамкать может так, что мало не покажется. Ну а если все же Злыдень ошибался или знал не все? – рассуждал на ходу доцент. – Да взять того же «звездочета», что лишил меня самого пальца! Пусть это не аномалия, пусть это какой-то фантастический монстр, – какая разница? Как ты опасность ни назови, хоть аномалией, хоть монстром, хоть курочкой Рябой, но если тебя эта курочка может до смерти заклевать, то ее надо бояться и встречи с ней избегать».

Поэтому, когда закончилось поле, сталкер Беспалый, выставив зачем-то перед собой бесполезную «Машу», пошел вперед очень осторожно. И поначалу все шло хорошо. Сменивший кустарник лес был тих и спокоен. Это улучшило настроение ученого, и он стал подумывать о том, чтобы сделать крюк, обогнуть поле подальше с какой-нибудь стороны и попробовать все же двинуть к пещере. Ведь иначе ничего хорошего ему не светило. Голод давал о себе знать уже сейчас, жажда и вовсе здорово мучила, и если шанс найти в лесу ручеек или пусть даже лужу все-таки имелся, то подстрелить дичь ему было не из чего. Да и не умел он охотиться. Опять же, как бы он стал эту дичь есть – сырой, что ли? Как ни крути, а возвращаться к пещере было жизненно необходимо. «Ведь даже если все-таки сработает «тормоз» и ноги откажутся идти, – логически рассуждал Аникей, – то это не может длиться вечно. Бой все равно скоро закончится, и неважно, кто победит, все равно держать сталкеров будет незачем. Даже при самом плохом раскладе, если они все погибнут. Собственно, при таком – тем более никого не потребуется держать».

И Беспалый, прикинув, с какой стороны ему лучше обойти поле, стал поворачивать вправо.

Шел он осторожно, поначалу наломал даже веточек и кидал кусочки перед собой, как Плюх и Забияка гайки. Но веточки были слишком легкие, далеко не летели, а ломать их было неудобно – мешала повязка на левой ладони, да и обрубок мизинца стал побаливать. Камешков в лесной траве в достаточном количестве найти не получилось: потратил минут пятнадцать, а отыскал всего три. В конце концов Тавказаков решил, что пытаясь набрать камней, он рискует попасть в аномалию ничуть не меньше, чем просто шагая, куда ему нужно, только еще и время попусту тратит.

И он зашагал без подстраховки, рассудив, что чему суждено произойти, то и случится, как ты ни страхуйся. Конечно, он не считал при этом ворон, которых, к тому же, как и других птиц, в этой Зоне тоже не было, но опасность все же проглядел. Обидно то, что он вполне себе увидел необычную проплешину впереди, словно траву на полянке шагов десяти в диаметре тщательно примяли. Подумал даже: «Ого! Кто это тут повалялся, слон, что ли?» Прислушался, ничего подозрительного не услышал и пошел прямо через эту полянку. То есть, собрался пойти, но успел сделать всего один шаг на примятую траву, как его тоже «примяли».

Ощущение было таким, будто на плечи ему и вправду забрался слон. Колени тут же подогнулись, и Беспалый кулем повалился на землю, едва успев вытянуть руки. Винтовку он к тому времени опять перебросил за плечи, и теперь она давила на спину, словно весила пуд, не меньше. Дышать было ужасно трудно, но все-таки можно. Пошевелить руками-ногами Аникей тоже сумел, но недостаточно рьяно, чтобы можно было ползти. Кстати, он отметил при этом, что двигать ногами было полегче. И вообще, давление на тело было неравномерным; он лежал головой к центру поляны, и эпицентр аномалии, похоже, был там. Странно, но ничего похожего на панику Беспалый не ощущал и мог размышлять вполне спокойно. Наверное, потому, что понял: непосредственно его жизни ничто не угрожает; правда, если он не выберется за полчаса-час, то, голодный и обезвоженный, может не выдержать и потерять сознание, а это уже, скорее всего, неминуемая смерть, если, конечно, на него случайно кто-то не наткнется и из этой беды не вытащит. Между прочим, идея о сторонней помощи была неплохой, и Тавказаков попробовал крикнуть. Но, сдавленный тяжестью, он сумел выдавить лишь жалобный писк, который и с трех шагов кто-то бы вряд ли услышал. «Да и есть ли хоть кто-нибудь в обозримых пределах? Может, в эту глушь вообще никто не забирается, одного меня занесло».

Но тут, в опровержение этой мысли, Аникей ощутил под пальцами правой руки нечто твердое и гладкое, вдавленное в землю. Он, конечно, чувствовал это и сразу, но обратил внимание только что.

«Вот ведь, – с горестью подумал он, – какая насмешка судьбы! Когда искал эти камешки, чтобы не попасть в аномалию, их не было, а как только в эту самую аномалию вляпался, вот тебе и камешек». Сделав усилие, он чуть двинул пальцем и засомневался: а камешек ли это? Слишком уж тот был гладким и вроде как цилиндрической формы. Ученый снова напрягся, убрал палец и скосил туда взгляд. Между пальцами правой ладони блестело что-то продолговатое, размером с патрон для винтовки. «Тьфу ты! Да это и есть патрон!» – дошло до Аникея Александровича. А это значило, что тут до него уже кто-то был и этот кто-то сумел отсюда выбраться. И если смог кто-то еще, то сможет и он!

Это открытие придало Тавказакову сил. Сначала он, стиснув зубы и собравшись, едва гнущимися пальцами выковырял из земли патрон – не пропадать же такому добру! Затем подвигал ногами, вдавил, насколько смог, носки ботинок в землю и попробовал согнуть колени. Это у него, пусть и не так хорошо, как он надеялся, но все-таки получилось, и примерно на сантиметр-полтора он «отъехал» назад. До края «проплешины» – так он стал называть про себя аномалию – по его прикидкам было не больше метра. «Это значит, еще попыток сто, и ноги окажутся на свободе! А тогда уже дело пойдет легче. Да оно с каждой попыткой будет все легче, ведь давление будет ослабевать». Эти соображения совсем было обнадежили Аникея, не учел он лишь того, что с каждой попыткой у него будут уменьшаться и силы. Поэтому когда минут, наверное, через сорок – а ему показалось, что и через все четыре часа, – ему удалось-таки, пятясь, как полураздавленный рак, выбраться из ловушки, сил на то, чтобы подняться, у Беспалого уже не осталось. И он провалился в глубокий сон, больше похожий на обморок.

Когда Аникей Александрович проснулся, уже темнело. Преимуществом этой Зоны перед прошлой, с черно-багровым небом, было то, что смена дня и ночи происходила здесь не столь стремительно, а почти как дома. Почти, но, конечно же, не так. Хотя бы уже потому, что неба как такового здесь не было в принципе. Вместо него – лишь светло-серая пустота, которая, казалось, если долго смотерть на нее, засосет в себя, втянет. А когда наступало вечернее время, пустота просто становилась темней, будто кто-то неведомый и всемогущий медленно-медленно вращал ручку реостата, увеличивая сопротивление цепи. Это длилось около часа, может, чуть меньше. А потом Учебку поглощала тьма. Полная, беспроглядная, без искры, без звездочки, без малейшего лучика света. И оказаться в такой темноте вне жилища было по-настоящему страшно. До дикой жути, до потери рассудка.

Беспалому еще не доводилось любоваться этой местной достопримечательностью, но он понимал, что когда стемнеет, он не сможет идти. То есть физически сможет, но это будет, во-первых, очень медленно, а во-вторых, куда более опасно, чем при дневном освещении. Ко всему прочему, он просто не поймет, куда идти и в лучшем случае будет нарезать круги на одном месте.

По правде сказать, он и сейчас, учитывая пережитое в «проплешине», не особо представлял, в какую сторону следует двигаться. Сначала он был уверен в одном направлении и даже начинал движение; потом начинал сомневаться, и ему казалось, что идти нужно правее; затем – строго налево; минут через пять-семь – что ровно в противоположную сторону. Факторов, мешающих правильно ориентироваться, имелось несколько. Главным был лес, не имеющий никаких «особых примет» – ни мха с северной стороны деревьев, ни более пышной растительности с южной. Да и самих понятий «север» и «юг» в Учебке не было, равно как «запада» с «востоком» и всяких там промежуточных «зюйд-вестов» и иже с ними. Тут бы и компас наверняка не сработал. Но даже без компаса… Даже если ученый решил бы двигаться согласно основным ориентирам, как это делают путешественники, – по солнцу днем и звездам ночью, – то ведь и возможности использовать этот способ Аникей Александрович был напрочь лишен. «Какое солнце, какие, в бога душу мать, звезды! Вы здешнее небо видели?.. Считайте, вам чертовски повезло, если нет. Потому что…» Беспалый на мгновение поднял глаза, но тут же отвел взгляд… потому что туда вообще лучше было не смотреть. И ведь это так реагировал доцент Тавказаков – ученый, которому как раз должны были быть интересны такие явления! Что же говорить о простых смертных… Кстати, то, что Аникей Александрович был все-таки именно «кабинетным» ученым, а никаким, если уж честно, не сталкером, не путешественником и даже не обычным охотником-любителем или пусть хоть простым грибником, то это служило еще одним фактором, из-за которого он совершенно не умел ориентироваться в лесу. Он не догадался даже обламывать веточки, помечая свой путь, а потому ему уже не раз казалось, что он видит те же самые кусты-деревья, мимо которых проходил полчаса назад.

В итоге Беспалый понял, что заблудился окончательно. А сумрак был уже настолько густым, что нужно было срочно искать не дорогу домой, а место, где можно укрыться на ночь. Но только никаких нор! Аникея аж передернуло, и тут же заныл укороченный палец. К счастью, совсем рядом обнаружилось очень похожее на ель, хоть и не такое высокое, дерево, у которого разлапистые хвойные ветви свисали, подобно многоярусным юбкам. Нижняя «юбка» опускалась до самой земли, образуя самый натуральный шалаш – лучшего без топора и не сделаешь.

Тавказаков подошел, сунул в густую хвою ствол «Маши», пошевелил им и негромко позвал:

– Эй! Есть тут кто-нибудь?

Никто из «шалаша» не отозвался. Конечно, там мог сидеть кто-то, кто попросту не умел говорить, или, что, пожалуй, еще хуже, тот, кто этого делать не хотел, чтобы не спугнуть самостоятельно лезущую в лапы жертву. Но выбирать Аникею не приходилось. К тому же у него теперь был один патрон, который он предусмотрительно вставил в магазин сразу же. И ставший было бомжом сталкер Беспалый встал на корточки и полез в свое временное жилище.

Под «елкой», на осыпавшейся, совсем почти не колкой хвое, было очень мягко и уютно. А еще очень хорошо пахло – как под Новый год в детстве. И несмотря на то, что совсем недавно Аникей уже неплохо поспал, сон его сморил почти мгновенно.

Глава 8

Проснулся ученый от того, что снаружи кто-то негромко, но весьма возбужденно разговаривал. О том, где он находится и почему, – вспомнилось сразу. Сквозь хвойные ветви в «шалаш» проникал свет – утро уже наступило, и это радовало. В общем-то, радовал и звук человеческих голосов, ведь о том, чтобы встретить людей, Аникей накануне даже не мечтал. Тем не менее спешно выскакивать с радостными воплями он повременил – сказывался уже какой-никакой сталкерский опыт. Для начала не мешало послушать, о чем говорят, прикинуть, сколько там человек, постараться понять, какие у них намерения. Ведь в случае чего, у доцента был всего лишь патрон.

Между тем говорили о нем. Точнее, говорил, поскольку слышался лишь один голос; а если еще более точно, то не просто говорил, а тараторил, выстреливая слова, словно пули.

– Там есть! Там точно кто-то есть! Потому что там кто-то храпел. Что, по вашему мнению, я не могу определить, храп это, или, прошу меня извинить, не храп?.. И заметьте, господа, больше он не храпит! А это, вы не поверите, может говорить лишь об одном…

Сначала Беспалому почудилось, что это разливается соловьем Грибок, – стиль речи был чем-то похож. Но все-таки лекарь не тарахтел такими очередями, да и зачем он поперся бы в лес с одной ногой? Разве что сам Аникей накануне дошел-таки почти до пещеры, но не разглядел ее в наступивших сумерках?..

Эти мысли пронеслись в голове ученого быстро. И когда говоруна снаружи прервали, сначала Беспалый попросту отказался верить ушам.

– А ты знаешь, почему он не храпит? – сердито зашипел кто-то голосом доцента Тетерина. – Потому что ты его своей трескотней разбудил.

– Да уж, Николай, – негромко подключился голос профессора Сысоева, – вы бы потише себя вели, мало ли.

– Поздно уже потише, – буркнул Тетерин. – Он уже в нас, небось, целится.

– Я не целюсь! – выпрыгнул из-под хвойного укрытия Аникей и с чувством непередаваемого радостного изумления действительно увидел перед собой потерянных коллег. – Я не целюсь в вас! Я лишь безумно рад вас видеть!

И он бросился обниматься – сначала с Юлием Алексеевичем, затем с Олегом Дмитриевичем, потом дернулся было к плотному коренастому незнакомцу с перевязанной головой, но обнимать его все же не стал. Сысоев с Тетериным застыли соляными столпами, выпучив на Тавказакова глаза так, словно увидели привидение. Незнакомец же растерянно перебегал взглядом с одного ученого на другого, а потом и на третьего, и так далее, по кругу, чередуя направления, и лишь приговаривал, точь-в-точь как ошалевший попугай:

– Что?.. Кто?.. А?.. Кто? Что? Ну!.. А? Что? Кто?..

– Конь в пальто, – наконец не выдержал Аникей. – Что это с вами за чудик?

– Ты живой!!! – завопил наконец доцент Тетерин и бросился обниматься вновь, осознав, видимо, что перед ними все же не призрак.

– Как ты, как? – закудахтал, хлопая по бокам руками, профессор Сысоев. – Аникей Александрович, миленький, да мы ведь тебя уже похоронили!..

– Где? – никак не мог убрать с лица счастливую улыбку Тавказаков.

– В «дне»! – хохоча ответил ему Тетерин.

– Мы ведь думали, что ты погиб, голубчик, – дрогнувшим голосом произнес Юлий Алексеевич.

– И так переживали, так переживали, что решили: без тебя нам жизнь не мила! – продолжал веселиться Олег Дмитриевич. – А потому тоже прыгнули в «дно».

– Так вот почему вы здесь! – дошло наконец до Беспалого. – Вы сознательно… нырнули в эту ловушку? Но зачем?!..

– Говорю же, без тебя нам… – начал Тетерин, но Сысоев его перебил:

– Не надо, Олег, хватит, – и перевел взгляд на Тавказакова: – Зона гибнет… То есть она на грани полного уничтожения. Осталось, может, пара дней, а то и пара часов. А, кто знает, возможно, она и уже… Короче говоря, мы решили использовать хотя бы и самый ничтожнейший шанс. И, как видишь, у нас получилось.

– Да уж… – поежился Олег Дмитриевич, хотя было совсем не холодно. – С той Зоной – все, это понятно. Изменения начались, и сильные. Когда мы отправились к «дну», затрясло так, что мы стали прощаться. Но в тот раз пронесло. Правда, изменило цвет небо, стало бледно-розовым. И молнии больше не трещат.

– Сама Зона трещит по всем швам, – сказал Сысоев. – Людей жалко.

– Постойте… – екнуло у Аникея в груди. – А где Плюх, Забияка, этот… зеленый… как его… Блямс?.. Они что, погибли?..

– Мы не знаем, – насупился Юлий Алексеевич. – Мы разделились. Они решили пойти к кораблю. Сначала и мы собирались, но потом… В общем, мы с Олегом Дмитриевичем выбрали другой путь.

– И со мной, – подал голос коренастый незнакомец. Чем-то он напомнил Беспалому Тушкана, только одет был не так – в черную куртку. В черном были, кстати, и его коллеги. И у всех троих были новенькие – это бросалось в глаза – «Печенги».

– А кто это? – кивнул на незнакомого мужчину Тавказаков.

– Я хороший! – выкрикнул коренастый, умоляюще взирая на Сысоева.

– Да, он хороший, – хмыкнул Тетерин, – не бойся. Иногда, правда, стре…

– Не надо! – резко оборвал его Сысоев. И четко представил Аникею незнакомца: – Николай Николаевич Катков. Прозвище Дед. В настоящее время – сталкер, в прошлом – авиационный инженер.

– Практически, – дополнил Николай Николаевич. – Без диплома только. Не успел, в силу обстоятельств.

– А почему он с вами?

– Потому что мы его… пригласили. Не оставлять же человека на верную смерть.

– Но там же еще сотни остались.

– Мы с Дедом… гм-м… пересеклись, – поймал предостерегающий взгляд Сысоева доцент Тетерин. – Как раз перед тем как разделиться.

– И я выбрал их! – заявил Дед столь торжественно, будто участвовал в выборах президента, и его голос оказался решающим. – А вы, как я понял, уже виделись ранее?

– Нет, – съязвил отчего-то Беспалый. – Это чистый экспромт. Для вашего, Николай Николаевич, увеселения.

– Не надо, Аникей, – поморщился Юлий Алексеевич. – Он правда неплохой человек. Да, наше знакомство началось с инцидента, но это же Зона, ты должен помнить, как там… А как, кстати, здесь?..

Аникей Александрович поднял левую руку. Повязка донельзя испачкалась, истрепалась, и он снял ее вовсе.

Вновь прибывшая троица уставилась на его обрубок во все глаза. Особенно широкими они были у коллег.

– Вот так здесь примерно, – опустил руку Тавказаков. – Немногим лучше той Зоны. Хотя свои плюсы имеются. Только скажите сначала, у вас есть что пожрать? И попить?.. А то я сейчас сдохну.

Напившись и насытившись, Беспалый подобрел настолько, что представился наконец Каткову и даже обменялся с ним рукопожатием. А потом, под нетерпеливым давлением коллег принялся рассказывать свою историю. На всех, включая Деда, она произвела сильное впечатление. И Николай Николаевич первым его и озвучил:

– Ну ни хрена ж себе, простите за выражение! Это что же получается? Из огня, так сказать, да в полымя? Из одной задницы выпрыгнули, а в другую вскочили? Образно, конечно, говоря.

– Я бы не сказал, что эти… гм-м… задницы одинаковые, – подумав, сказал Сысоев. – Здесь, по крайней мере, нам не грозит немедленная смерть.

– Здесь нам грозит чуть-чуть отсроченная, – недовольно глянул на профессора Тетерин. – На недельку-другую после того, как та Зона исчезнет.

– Ну-у… – протянул Юлий Алексеевич, пряча взгляд. – Так-то да… Но мы же не знаем всей подоплеки. В конце концов, те уважаемые сталкеры, что ввели в курс дел Аникея Александровича, могли в чем-то ошибаться. Или не знать всего.

– Но ведь прямо сейчас мы не умрем? – спросил Дед.

– Если из-за кустов не выскочат «урфины» и не положат нас, то нет, – криво усмехнулся Аникей.

– Ну, тогда поживем и посмотрим. Так сказать.

– А где мы будем жить? – спросил Тетерин. – Ты говоришь, у твоих знакомых сталкеров пещера?

– Да, но там на всех места не хватит, – развел руками Беспалый.

– Но ты рассказывал, что… м-мм… Хозяева… кто-то или что-то предоставляет вновь прибывшим жилье? – посмотрел на него Сысоев.

– Если честно, с жильем я не очень понял. Одежда, оружие – это да. А вот жилье…

– Но ведь одежду с оружием не с парашютами сбрасывают.

– Нет, конечно! Думаю, нет… – пожал плечами Тавказаков. – Хм-м, и впрямь интересно. Одежда и оружие, мне почему-то так кажется, находятся уже сразу в жилище.

– Отсюда делаем вывод, – подобрался Юлий Алексеевич, – что, скорее всего, все это в комплекте и предоставляется новичкам. А раз нам этого не предоставили, то, вероятно, с нами что-то не так. Или мы нежеланные гости, или нам отводится иная роль.

– Роль… дичи, – сглотнул Катков.

– Всем нам в любом случае отводится роль дичи, – «успокоил» друзей Аникей Александрович. – А насчет того, что жилье сразу не предоставили, так, наверно, надо просто до него дойти. Вряд ли жилища расположены хаотично по всей Учебке. Мне думается, они должны быть ближе к периметру, чтобы не загромождать центр.

– По которому дичь, так сказать, будет убегать от охотников, – тихо проговорил Дед.

– Постойте-ка, – сказал вдруг профессор Сысоев. – А почему мы вообще так озаботились вопросом жилища?

– Чем же нам еще озаба… озабочиваться? – быстро-быстро заморгал Катков. – Жратва пока есть, оружие с патронами – тоже. Даже, вон, Аньку нашли.

– Кого?!.. – двинул к нему Беспалый.

– Ну… тебя. Вас, в смысле, – залепетал, пятясь, Дед. – Вас же Аникеем зовут? Ну вот… Уменьшительно – Ань… ка…

– Я сейчас тебя самого уменьшу! – дернул затворную ручку «Маши» Беспалый.

– Стоп-стоп-стоп! – поднял руки и встал между ними доцент Тетерин. – Успокойтесь немедленно! Не хватало нам еще друг дружку убивать да калечить.

– Так он же, гад… – начал Аникей, но Олег Дмитриевич замотал головой:

– Нет-нет-нет! Никаких ссор и ругательств. Поодиночке в Зоне не выжить, ты же знаешь. Давайте вот что сделаем. Сейчас каждый из нас скажет, как к нему лучше обращаться, чтобы закрыть этот вопрос раз и навсегда. Ну, что касается Юлия Алексеевича, думаю, никто не станет спорить, что именно так, по имени-отчеству и на «вы» его и следует звать.

– Зачем уж так-то… – засмущался тот. – Разве я какой-то особенный?

– Разумеется. Вы – доктор наук, профессор. Старше всех нас, в конце концов.

– Ну… да… Но ведь это долго выговаривать – Юлий Алексеевич. А если критическая ситуация, опасность? Пока скажете, меня уже доедать будут, – попытался тот пошутить. – Давайте хотя бы «профессор», если просто по имени стесняетесь.

– Аникей, – буркнул Тавказаков, косо глянув на Каткова. – Можно Беспалый, так меня тут прозвали. На «ты».

– Дед! – радостно воскликнул Дед. – Или Николай, если вам угодно. Хотите – Колян. И не «выкать», само собой.

– А я Олег, – широко улыбнулся доцент Тетерин. – Другие варианты как-то и не просматриваются. И, конечно, на «ты».

– Вот и прекрасно, – потер руки Юлий Алексеевич. – Одна проблема решена. Но ответа на свой вопрос я так и не получил.

– Насчет жилища? – вскинулся Дед. – Зачем, так сказать, озаба… тьфу ты!.. озабочиваться?

– Именно.

– Ну как же? Простите великодушно, но это же очевидно. Проистекает, так сказать, из самого понятия. Жилище – чтобы жить.

– Не умничай, Колян! – сверкнул на него Беспалый глазами. – Ты Юлия Алексеевича учить собрался?

– Да я… Нет!.. – испугался тот. – Что вы, то есть, что ты, это я так. Для прояснения, если можно так выразиться.

– Нельзя, – отрезал Аникей и посмотрел на профессора. – А вы, Юлий Алексеевич, пожалуйста, поясните, что вы имели в виду.

– Я имел в виду: зачем нам жилище? Мы что, собрались тут жить?

– А что нам остается?

– Но было ведь уже озвучено, что жить здесь скоро будет в любом случае невозможно. Так может быть, стоит поискать отсюда выход?

Все разом повернули головы к профессору. И почти синхронно воскликнули:

– Но как?

– А где?

– Чаво?..

Глава 9

В результате недолгих споров, а с учетом наличия ученых степеней большинства собеседников, можно сказать, по итогам дискуссии, решили, что искать выход наобум – это все-таки не выход. Хоть это и звучало каламбуром, на самом деле несло в себе очевидное зерно истины. А чтобы можно было хорошенько все обдумать, обсудить, где, наконец, можно было элементарно прилечь отдохнуть после бурных обсуждений, требовалось то самое жилище.

– В конце концов, вынужден с вами согласиться, – кивнул Сысоев. – Я реалист, и как бы мне ни хотелось отсюда скорее выбраться, вынужден признать, что вряд ли это удастся сделать… – тут кто-то нервно сглотнул, но профессор закончил: – …в течение часа. И даже суток. А возможно, и недели, как знать. Поэтому – да, спать нам в любом случае где-то придется.

– Не под елкой же! – захохотал Дед.

– Тебе там самое место, клоун, – буркнул Аникей, так и не сумевший до конца простить Каткову «Аньку».

– Под елкой же Дед Мороз, – возразил было тот, но радостно вдруг заморгал. – О! Точно! Дед же! Мороз же Дед! Так сказать, в самую точку! Мне под елкой самое место.

– Я бы сказал, где тебе самое место… – прошипел Беспалый.

– Ну, ребята, ну хватит же! – взмолился Олег Дмитриевич. – Аникей, ты как старожил скажи лучше, куда нам идти?

Тавказаков подумал, повертел головой и махнул рукой:

– Туда.

– Ого! – уважительно посмотрел на него Тетерин. – Здорово ты ориентируешься. Для меня повсюду лес одинаковым кажется.

– Для меня тоже.

– Но…

– А какая разница, в какую сторону идти, если везде все одинаковое? Не стоять же теперь здесь столбами.

– Если куда-нибудь пойти, – глубокомысленно изрек Дед, – то обязательно куда-нибудь придем.

– Нам бы только не закружить, – нахмурился профессор Сысоев. – Когда ориентиров нет, сами знаете, что может получиться.

– А я буду зарубки оставлять, – достал нож Катков. – Даже если, так сказать, крутанемся разок, то в следующий раз уже с поправкой пойдем.

Идея была так себе, но других ни у кого не имелось. На том и порешили. И пошли в ту сторону, куда указал Аникей.

Он рассказал друзьям, что аномалии в Учебке, по слухам, не смертельные, но проверять это на себе никому, понятно, не хотелось. И чтобы не рисковал постоянно только тот, кто идет впереди, решили почаще меняться. Юлию Алексеевичу, правда, возглавлять группу не давали, и он, повозмущавшись сначала, махнул все же рукой и вынужден был уступить.

В аномалию влетел Николай Николаевич. Влетел – и взлетел. Он повис метрах в четырех над землей, вопя и дергая конечностями.

– Замерли! – крикнул Беспалый, видя, что коллеги бросились к Деду.

Сысоев с Тетериным остановились, но обернулись к коллеге с недоуменными лицами.

– Но ведь он!.. – махнул рукой Тетерин.

– Да, он, – кивнул Аникей. – А вы что, тоже к нему хотите?

– Нет, – мотнул головой Олег Дмитриевич и потупился: – Мы машинально… – Он обратился к Сысоеву: – Юлий Алексеевич, давайте отойдем. Аникей прав, так мы Николаю не поможем, а сами…

– А кто мне поможет? Кто?! – завопил Дед. – Я не умею летать! Я авиационный инженер, а не летчик! Меня сейчас в космос унесет!

– Никуда тебя не унесет, – сказал Беспалый. – Ты на месте висишь. Вот и повиси пока, не дергайся. Хотя можешь дергаться, но не ори. Думать мешаешь, инженер.

Как-то так получилось, что Тавказаков и впрямь стал фактическим лидером их небольшого отряда. Видимо, даже то недолгое время, что он провел в Учебке, те испытания, что успел тут пережить и вынести, изменили его психологию. Он интуитивно почувствовал, что более опытен сейчас, чем его коллеги, – опытен именно в качестве сталкера, а потому почти машинально и взял на себя роль командира. Друзья, видимо, чувствовали то же, поэтому никто против его лидерства не возражал.

– У тебя есть идеи? – спросил Юлий Алексеевич.

– Да, одна имеется, – проговорил Аникей, вынимая из ножен длинный широкий тесак, и мысленно поблагодарил Злыдня, который посоветовал без ножа даже в сортир не ходить. Сам-то ученый считал эту болтающуюся на поясе железяку помехой и лишней тяжестью: монстра им все равно не убьешь, картошку чистить неудобно, да и нет ее здесь… А вот, пригодилась.

Он выбрал молоденькое деревце, похожее листьями на ольху, только у этого они были совсем круглыми, срубил его и отрезал лишние ветки. Получился длинный прут, которым, по прикидкам Беспалого, как раз можно было дотянуться до Деда.

Вытянув перед собой «ольху», ученый стал медленно приближаться к аномалии. Шаг, еще шаг, еще… Прут коснулся чего-то податливо-упругого, его кончик слегка согнулся. Тавказаков сделал еще один шаг. Деревце изогнулось сильнее, но дальше не подалось. Беспалый осторожно приблизился к опасной зоне, не доходя метра-полутора до того места, где начал сгибаться прут. Он поднял его, но наклонить смог на те же метр-полтора, дальше не позволяла невидимая упругая субстанция – по ощущениям, будто сгустившийся воздух. От кончика «ольхи» до встревоженно наблюдавшего за этими операциями распластанного Каткова оставалось метра два.

– Ты приблизиться можешь? – спросил у него Аникей.

– Ка-аак?.. – жалобно проныл Дед, сделав пару движений, не приблизивших его к цели ни на сантиметр.

– Лежи пока, – сказал ему Тавказаков, – получай удовольствие.

Сам он отошел к коллегам:

– Снимаем пояса.

Профессор Сысоев и доцент Тетерин поняли его задумку. Сняли брючные ремни, протянули их «командиру», который тоже освободился от пояса.

Аникей связал три пояса, прикрепил их к концу прута, посмотрел, покачал головой:

– Не хватит. – И поднял голову к Деду: – Снимай свой ремень и бросай сюда.

Катков тоже понял задумку Беспалого и со вспыхнувшей в глазах надеждой, смешно бултыхаясь в воздухе, снял пояс и кинул. Размах у него из лежаче-висячего положения получился никаким, и ремень «завис» метрах в двух от него.

– Ой, – сказал Дед. – Беда-то какая.

Аникей вздохнул, поднял свою «удочку» и, сделав несколько неудачных забросов, наконец приноровился и сумел сбить связкой ремней пояс Каткова на землю. Затем привязал его к ним тоже и забросил «удочку» уже в надежде выловить рыбку покрупней. В первый раз он немного промахнулся. Во второй Дед не сумел ухватить «снасть». На третий же, как и положено в сказках с хорошим концом, все вроде бы получилось, Катков схватился за свой же ремень, и Беспалый потянул бедолагу на себя. И тут, «проехав» немного по «сгущенному воздуху», Дед вдруг разжал руки. Снасть отпружинило назад.

– Ты чего? – крикнул Аникей.

– Так это… – замямлил Николай Николаевич. – А как я, так сказать, потом-то?..

– Когда потом? Нашел время о будущем думать.

– Так я о близком будущем. О непосредственно грядущем, если можно так выразиться.

– Нельзя. Потом будешь выражаться, а сейчас лови ремень и держись крепче. – Беспалый стал делать «удочкой» новый замах.

– Не буду! – завопил Дед. – Не бросай, я не стану ловить!

– Это еще почему?..

– Николай, ты правда, с ума-то не сходи! – крикнул доцент Тетерин. – Что это еще за капризы? Понравилось там висеть?

– Висеть лучше, чем с такой верхотуры грохнуться, – жалобно проныл Катков. – Я же косточек потом не соберу. У меня и так голова ранена.

– Ах, вот оно что, – почесал в затылке Аникей. Высота и впрямь была немаленькой, для нетренированного к прыжкам человека ногу сломать – нечего делать, а в случае неудачного падения – и шею. – Ну, жди тогда. А вы, друзья мои, – обратился он к коллегам, – идите мне помогать.

Он повел их к ближайшей «елке» – такой же, под ветвями которой провел минувшую ночь.

– Я буду рубить, – сказал он, – а вы носите лапник к аномалии и складывайте горкой. Только осторожно, сами не воспарите.

Сысоев с Тетериным сделали по шесть ходок, когда Юлий Алексеевич сказал:

– Давайте еще возьмем каждый по ветке – и хватит, пожалуй. А то мы сделаем такую гору, что с нее тоже будет опасно спускаться.

Посмеялись, Беспалый отрубил от «ели» еще три лапы, и ученые пошли к аномалии. А оттуда раздался вдруг вопль Деда:

– А-аа!!! Не-еет!!!

Потом что-то глухо шмякнуло, будто упал мешок с песком, и снова завопил Катков:

– А-аа!!! Больно-то как!..

Побросав ветки, ученые бросились на крик. Возле большой кучи лапника стоял Николай Николаевич Катков и, шипя и морщась, потирал зад.

– Ты чего не подождал, дурень? – набросился на него Аникей. – То боялся, а то вдруг осмелел, когда не надо.

– Это она не подождала, а не я! – простонал Дед и пнул воздух. От резкого движения он заохал и опять зашипел.

– Аномалия исчезла, – сказал профессор Сысоев, но это все и так уже поняли.

– Идти сможешь? – спросил у Деда Тетерин.

– Сидеть не смогу, – буркнул тот.

– А рассиживать и некогда, – сказал Тавказаков. – Если двигаться можешь, то давайте не будем терять время. «Воздушная подушка» была всего лишь шуточкой Учебки. Если до темноты жилье не отыщем, будет куда серьезней.

– Ничего себе шуточки, – вновь потер зад Катков.

– А почему «воздушная подушка»? – поинтересовался Сысоев. – Уже приходилось сталкиваться?

– Нет, просто ассоциация в голову пришла. Да и надо же как-то назвать. Что ж мы – потом так и будем говорить: «Та аномалия, с которой свалился Дед и отшиб себе задницу»?

– Не надо так говорить, – проворчал Николай Николаевич.

– Вот и я к тому же. А еще нам неплохо бы придумать название и для нашей группировки. Здесь они как раз такие, малочисленные, по три-четыре человека. Я, между прочим, и для той группировки, что меня приютила, название придумал – «Промедление».

– Нам такое не подходит! – замотал головой Дед, забывший уже, похоже, про ушиб. – Мы, так сказать, медлить не любим. Мы не тормоз, мы – огонь!

– Ага, – усмехнулся Беспалый. – Аж дым из одного места.

– Кстати, «Дым» – неплохое название, – сказал Тетерин. – Емкое, едкое, туманно-загадочное. Будем «дымными». Или «дымчатыми»?

– «Дымчатые» – это уже что-то попсовое, не сталкерское, – поморщился Дед. И тут же быстро добавил: – Но это лишь мое мнение!

– Постойте, – нахмурился профессор Сысоев. – Но у нас ведь уже имеется название – «космиты»[8].

Доцент Тетерин тоже нахмурился. Не глядя на старшего коллегу, он произнес:

– Мы ведь сами решили расстаться… мы ведь сами вышли из той группировки, разве нет?

– Мы же их не бросили в беде! Это было общее, взвешенное решение! Вы ведь тоже…

– Да я же вас не обвиняю! – досадливо махнул рукой Тетерин. – Простите, Юлий Алексеевич… Я никого ни в чем не обвиняю, просто хотел напомнить, что «космитов» больше нет. По крайней мере, мы – больше не «космиты». Из нас и в космосе-то никто не был. Так что, думаю, «дымные» будет в самый раз.

– Лично у меня «дымные» вызывает нехорошую ассоциацию, – поморщился Сысоев.

– «Дымные черви»?[9] – догадался Олег Дмитриевич.

– Именно. Неприятно, знаете ли. Может, лучше «туманные»? Как раз, как вы сказали, туманно-загадочное.

– Ну, «туманные» так «туманные», – пожал плечами Аникей Тавказаков. – Все согласны?

Ответить ему не успели. Перед так и оставшейся безымянной группой выросли вдруг, будто грибы, шесть мускулистых мощных фигур, голых, но словно обернутых пленкой, с черными автоматами наперевес. Четверку друзей они стремительно взяли в сжимающееся кольцо. Но еще до этого Николай Катков заполошно выкрикнул:

– Я не могу на такое смотреть! Что у них с головами?!

Часть 2 Наследие «Ревды»

Глава 10

Плюх, Забияка и Блямс долго шли молча. «Богомол» пытался сначала «поблямкать», но, видя, что Егор отвечает ему неохотно, а Илона и вовсе не реагирует, тоже замолчал. У косморазведчика на душе скребли кошки. Он догадывался, что примерно то же самое переживает и любимая. Все вышло как-то неправильно – не так, как должны поступать друзья. Да, вроде бы все обговорили, и все они – взрослые люди, способные принимать решения и отвечать за них, а все равно что-то сверлило Плюха внутри, зудело, ныло. В Зоне нужно сплачиваться, стоять друг за друга горой, а они – наоборот, разделились!

А больше всего его мучило чувство собственной вины за произошедшее. А ведь поначалу он испытал такое счастье! «Я туда, где есть ты», – сказал зеленый друг. Илона думала так же. Ученые же и не обязаны были испытывать к нему нечто подобное. Они ведь, по сути, изначально были случайными попутчиками. И вот – пути разошлись, это грустно, но естественно… «А вот и не естественно! – ковырнул больную рану Плюх. – Эта Зона не туризма, ёхи-блохи, а… смерти!» И он опять подумал, что здесь надо держаться вместе, а не расходиться в разные стороны. А еще, что ему, космическому разведчику третьего класса, нужно было проявить больше настойчивости и воли, объяснить как следует преимущество его варианта, убедить…

Хотя… Если уж говорить откровенно, какие преимущества были у его варианта? Что значит «объяснить как следует», если он сам понятия не имел, что могло их ждать возле разбитой «Ревды»? Скорее всего, смерть. Нужно было смотреть правде в глаза. И, скорее всего, смерть мучительная, как сказал профессор Сысоев. «А я, упрямый болван, повел туда свою любимую и друга! Может, не настойчивости мне нужно больше, а тупого упрямства меньше? И… может, еще не поздно переиграть, догнать ученых, пойти вместе с ними к «дну»? «И пойти вместе с ними на дно, – тут же продолжило взбудораженное сознание. – На вечное дно небытия»».

Плюх замедлил шаг и встал, собираясь крикнуть Илоне, которая шла впереди, чтобы та остановилась, что нужно еще раз все обсудить. Но девушка вдруг сбавила шаг и сама. Подняла руку:

– Чувствуешь?..

И он почувствовал. Земля вздрогнула. Видимо, уже не первый раз, если обратила внимание Забияка. Это он, решая «быть или не быть», совсем позабыл, что они еще в Зоне. Гайку они больше не бросали – Блямс справлялся с выявлением опасностей лучше, а время было теперь ценою в жизнь, – но местами по привычке все же менялись. Да и внимательность нужно было сохранять в обостренном режиме не только из-за аномалий – мало ли в Зоне такого, на что Блямс и не отреагирует, подумает: так и надо.

А земля вздрогнула снова – на сей раз весьма чувствительно, Плюха качнуло. И сразу же тряхнуло так, что все трое повалились с ног. Небо замигало как неисправная лампочка. Запахло озоном и… смертельной опасностью. Разведчик вскочил и бросился к подруге. Та уже тоже была на ногах. Прискакал и Блямс.

– Будем прощаться? – сухо спросила девушка.

– Ты что? Зачем?! – попытался обнять ее Плюх. Она отстранилась и мотнула головой:

– А ты вверх посмотри.

Он посмотрел. Небо Зоны стало другим. Там больше не сверкали молнии. И там больше не было туч – ни черных, ни багровых. Оно напоминало теперь молоко, в которое капнули вишневого сока. А может быть, крови… «Молоко с кровью, – всплыло вдруг в сознании косморазведчика. – Вроде бы это что-то значит. А, нет! Там, наоборот, кровь с молоком». Где это «там», что за кровь, он тут же и забыл. Небо стало розовым. Это было даже красиво, уж куда приятней, чем до этого. Но значить это могло только одно: Зона стала меняться. И это говорило о том, что началось ее уничтожение.

Земля снова дрогнула, но уже словно нехотя, устало.

– Гляди, – показала вперед Илона.

Но Плюх и сам уже видел. Изменилось не только небо. Поменялось и все вокруг. Теперь перед ними не было кустов, не было травы, не росли больше на обозримом пространстве деревья. Перед путниками лежали лишь камни. Россыпи серых камней, желтый песок и красновато-бурая потрескавшаяся сухая почва до самого горизонта. Егору вспомнились фотографии Марса, сделанные до начала его терраформирования. Просто один к одному. Если бы не воздух и не земная сила тяжести, можно и впрямь было представить себя на неосвоенном Марсе. Или на другой, похожей планете.

«А что, если арги и впрямь нас куда-то забросили? – подумалось вдруг. – Что, если решили нас спасти, пожалели? – Но мысль как мелькнула, так и погасла. – Как ни сильны технически арги, но и они не волшебники – взмах зеленой лапкой, и ты уже на другой планете. Да и в альтруизм их верится слабо. Нет, просто, наверное, свернуть, утилизировать, уничтожить такую многослойную, непростую структуру, какой является созданная ими Зона, не так-то легко. Все равно как сносить старое, но очень большое здание. Взрывать опасно – может еще что-то зацепить. Вот и разбирают частями. Начали с декораций. Обрубят электричество, коммуникации. Потом снимут крышу. А затем уж дойдет очередь и до стен. И напоследок пройдутся по всему этому огромным катком. – Егор вспомнил, как еще маленьким увидел такой в исторической хронике и был зачарован медленной массивной неотвратимостью этой машины. И он был в восторге от того, какой ровной становилась после катка поверхность. – Но если так, то до катка еще есть время. Должно оставаться! Значит нужно ускориться. Если, конечно, обломки корабля уже не выброшены. Но ведь «Ревда» – не часть Зоны. Вполне возможно, что автоматика сноса – или что там у арги? – на чуждые элементы не запрограммирована, и даже когда исчезнет Зона – части корабля останутся тихо-мирно лежать на той Земле, которая была выбрана в качестве полигона».

Все это промелькнуло в голове Плюха довольно быстро. Конечно же, он понимал, что скорее «уговаривает» себя, обманывает, и что жить им осталось, возможно, считаные мгновения. Но сидеть и ждать смерти – это было не для него. Особенно, когда рядом друг и любимая.

– Некогда прощаться, – сказал он и призывно мотнул головой: – Идем.

– Куда? – не тронувшись с места, скривила губы Забияка.

– К «Ревде», куда же еще? – остановился Плюх. – Арги ее не тронут.

– Когда они это тебе сообщить изволили?

– Мне это моя логика сообщила. Прислала срочную депешу.

– Да ну тебя, – устало отмахнулась девушка.

– Тогда у нас два варианта: лечь ногами к закату и ждать смерти или продолжить путь к «Ревде», пока имеется чем и по чему идти. Голосуем? Я «за».

– Блямс! – подпрыгнул богомол.

– Еще одно «за». Так что идем, любимая, твой голос уже не имеет значения.

– А по шее?

– Пожалуй, за два голоса сойдет, – улыбнулся Егор. – Но тогда будет ничья, и вопрос останется открытым.

– Ладно, идем, – буркнула Забияка. – Но учти, я согласилась только потому, что не имею понятия, где тут закат.

– Я тоже, – помрачнел вдруг косморазведчик.

– Ты чего? – нахмурилась девушка. – То агитацию проводил, а то вдруг замер.

– Я не знаю теперь, куда идти, – пробормотал Плюх.

– На тебя так смена декораций повлияла, или ты издеваться изволишь? Кто пару минут назад на мой вопрос «куда идти?» ответил… позволь, вспомню дословно… – Илона наморщила лоб. – Да, вот так ты ответил: «К “Ревде”, куда же еще?» Или это моя память меня подводить принялась?

– Твоя память как мемокристалл, – вздохнул Егор. – А вот моя…

– Да изволь же ты объясниться, что все мямлишь-то?!

– Так разве непонятно? Мы ведь не по прямой собирались идти. Мы планировали следовать известными нам стежками-дорожками… По тем самым ориентирам, что знали и помнили. Так ведь? И что теперь? – повел разведчик рукой.

– Вот ведь гадство! – топнула Илона. – Прости, Егор, сама должна была додуматься… Даже знай мы нужное направление, все одно бы по пути сбились без ориентиров, ты прав. Но теперь-то что делать? Все ж таки ложимся ногами к закату?.. То есть уже куда получится.

– Блямс-блямс-блямс! – запрыгал вокруг них «богомол».

– Что, Блямсик, – печально улыбнулась девушка, – не хочешь ложиться? Я тоже не хочу. А куда деваться? Просто так по этой пустыне бродить? Устанем лишь, раньше воду выпьем и продукты съедим. Так что и в том случае, ежели Зона вот-вот не развалится, богу душу мы отдадим раньше. Хотя какой тут бог? Кузнечики самовлюбленные… Ой, прости, Блямсик, я не хотела!.. Не обиделся? – потянулась она к «богомолу». – Егор, спроси, он на меня не обиделся?

– Блямс-блямс, – произнес «кузнечик».

А Плюх, поправив зеленое полукольцо переводчика, с улыбкой ответил:

– Он не обиделся. Говорит, что еще не так бы этих арги обозвал, несмотря на то, что они его «родственники». А вот до этого он сказал совсем не о том, что не хочет ложиться.

– Ну, побегай тогда, Блямсик, поскачи, – опять выдавила печальную улыбку Забияка. – Вон теперь простор какой, ни деревья, ни кусты не мешают.

– Да нет же, – помотал головой косморазведчик. – Говорю же, он совсем не о том! Он сказал, что может и безо всяких ориентиров выдерживать нужное направление.

– Ого! – уважительно посмотрела на Блямса Илона. – Да ты просто незаменимый спутник в путешествиях! И аномалии видишь, и с пути не сбиваешься. Только проблема так и так остается.

– Я даже знаю, что ты сейчас скажешь, – опустил голову разведчик. – Что мы не знаем прямого и точного направления к цели.

Девушка даже говорить ничего не стала, развела лишь руками.

– Блямс-блямс-блямс! – затряс лапами «богомол».

– Он говорит, – насупился Плюх, – что если бы мы начертили карту, он бы сумел…

– Начертили карту?.. Да как же мы ее начертим?

Блямс провел по земле когтистой лапой черту.

– Извини, – сказала ему девушка. – Я неточно выразилась. Не в том смысле «как» – чем, дескать, и на чем, – а в том, что где мы возьмем эти данн… – Она вдруг осеклась на полуслове. – Егор, а ведь данные-то у нас имеются! Мы же оба с тобой эту карту видели. Ежели две-то головы напряжем, может, около дела что и получится?

Косморазведчик, сразу, конечно же, понял, о чем говорит Забияка. В «богомольнике» арги им довелось наблюдать на экране полную карту Зоны. Мало того, на ней красной точкой явственно было обозначено место крушения «Ревды»[10].

– Умница ты моя хорошая, – нежно посмотрел он на Илону. – Ты лучше всех! Знаешь?

– Отставить сюсюканье, – нахмурилась та. – Поначалу дело. Вот выживем, тогда и насюсюкаемся.

– Ловлю на слове, – подмигнул Плюх, но девушка, подобрав заостренный камень, уже начала чертить на земле круг с метр примерно в диаметре.

Затем она положила в центр круга другой камень, отметив тем самым «богомольник». Взяла еще один, поменьше, подумала и опустила в сторонке от первого.

– Правильно? – посмотрела Забияка на разведчика. – Красная точка была здесь?

– «Ревда»? – Плюх внимательно изучил расположение камешков, закрыл глаза, вызывая в памяти карту арги, снова глянул под ноги, прищурился и немного сдвинул меньший камень влево. – Вот так.

– Да, – подумав, сказала девушка. – Определенно так. Хорошая память.

– Учили, – улыбнулся косморазведчик.

– Ежели ее нет вовсе, то хоть заучись, не прибавится.

– Я бы поспорил. Современные методики…

– Отставить методики! – обрубила Илона. – Мы еще работу не закончили. Осталось не менее важное: определить точку нашего теперешнего нахождения.

– Думаю, это тоже несложно, – сказал Плюх и подобрал пару небольших камней. – Мы прошли место, где раньше было Лазаревское, – положил он внутри круга один из них, – и наткнулись на Деда в дубовой роще, – опустил в круг и другой. – Затем мы примерно полчаса двигались в направлении «богомольника», то есть прошли два-три километра, не больше. – Он взял еще один камень и отметил им нужную точку.

– «Примерно», «два-три»!.. – недовольно прокомментировала Забияка. – Ежели мы пройдем в двух верстах от корабля, толку будет мало.

– Блямс! – сказал «богомол».

– Ёхи-блохи! – хлопнул его по зеленому боку Плюх. – Что бы мы без тебя делали?

– А меня не соизволите просветить? – буркнула Илона.

– Соизволим! – радостно откликнулся косморазведчик. – Блямс чувствует радиацию и прочие мощные излучения издалека. Уж за два-три километра точно. А генераторы «Ревды» фонят, небось, так, что он их и за десять почует. Так что идеально точное попадание нам и не требуется. Того, что мы сейчас наметили, вполне достаточно. Правильно я говорю, Блямс? – посмотрел он на зеленого друга.

Тот активно закивал и заблямкал.

– Тогда предлагаю отправиться, – сказала Забияка. – Никто не знает, что нас ждет в этой разобранной Зоне. Вот вырубят свет – тогда попляшем. И Блямсик с его чутьем не поможет.

– Блямс, – не очень уверенно блямкнул «богомол».

– Говорит, что не уверен, – перевел Плюх. – Излучение-то в любом случае почувствует, если близко, а вот насчет направления движения…

– Ну и двинули тогда скорей, говорю же! – сказала и зашагала вперед девушка. Оглянулась: – Блямс, я правильно иду? Не отставай, теперь ты наш проводник, не обессудь уж.

«Богомол», похоже, был только рад выпавшей ему почетной миссии. Он поскакал вперед с такой прытью, что Илоне с Егором пришлось кричать, чтобы тот притормозил и не забывал, что у людей ноги другой системы.

Глава 11

Илона опять погрустнела. Плюх видел, что девушку что-то мучает, но задать вопрос не решался, предчувствовал, чем это кончится: ответа все равно не получит, а вот язвительную колкость – запросто. Эта черта в подруге ему, конечно, не доставляла большой радости, но, с другой стороны, это ведь было частью Илоны, ее характера, ее образа, всего того, что составляло ее личность. И если он полюбил этого человека, эту личность, то целиком ведь, а не какие-то отдельные кусочки. Если уж любишь – по-настоящему, всерьез, – то принимай все целиком. А Плюх любил по-настоящему, он был в этом уверен. И если бы вдруг его любимая лишилась какой-то черты, той же, к примеру, занозистости, то ему бы стало этого не хватать. В этом он был тоже убежден. Вот только главным теперь было сохранить в целостности не личность Илоны, а саму девушку – в самом прямом, наибуквальнейшем смысле. Не дать ей погибнуть. И оттого, что в этом от него самого мало что зависело, косморазведчик сильно переживал. Понимал, что надежды на успешный исход очень мало. Даже меньше, чем мало. «Зона вот-вот схлопнется, аннигилирует, исчезнет, – размышлял Егор. – Хорошо, если это будет и впрямь чем-то вроде аннигиляции, чем-то мгновенным. Таким, что сознание не успеет понять. Вот мы были, а вот нас уже нет. И пока были – на что-то надеялись, любили, грустили, радовались. Боялись смерти… А смерть пришла – и бояться ее уже некому. Так зачем же бояться того, чего не увидишь, не почувствуешь, не осознаешь? Не стоит бояться смерти. Стоит бояться лишь мучений перед ее приходом. И, наверное, прав профессор Сысоев, говоря, что излучение разбитых генераторов «Ревды» как раз и принесет эти самые мучения и ничего больше. Может быть, правда, зря мы идем к ней? Пусть бы и впрямь – щелк! – и нет ничего. Но сидеть и ждать, когда это случится, тоже мучительно. Самое лучшее, если бы это случилось на пути к кораблю…»

У Плюха появилась вдруг дикая мысль. «Что, если аккуратно, так, чтобы не услышала Илона, сказать Блямсу, чтобы тот «сбился с пути», не вел нас к «Ревде». Тогда любимая умрет не в ожидании смерти, не в мучениях, а пусть и с маленькой, но с надеждой. Да, это было бы здорово! Но как осуществить этот план? У Забияки прекрасный слух, просто так не пошепчешься. И это ведь не пару слов бросить – Блямсу нужно еще объяснить, зачем все это…» Тут разведчику стало не стыдно даже, а гадко. Он размышлял, как сделать лучше для любимой, а тем самым – и не в первую ли очередь? – и себе самому, а о чувствах и желаниях зеленого друга не только не вспомнил ни разу, но собирался использовать того в качестве инструмента для исполнения своих замыслов, соображая лишь, как половчей это сделать. «Ну ты и сволочь, космический разведчик третьего класса! – скрипнул Егор зубами. – И вот только не надо оправдываться, уж мне-то твои уловки да выверты все наперед известны».

Короче говоря, свой «коварный план» он из головы все-таки выбросил. Хорошо, не выбросил, а затолкал в темный угол сознания. Да уж, действительно в темный – во всех смыслах. А сделав это, Плюх решил постараться изо всех сил надеяться на лучшее. Потому что кто-то, вроде бы, говорил, что мысль материальна и что если о чем-то напряженно думать, чего-то очень-очень хотеть, то оно непременно произойдет. Как и наоборот: чего сильнее всего боишься, то и случается. Чушь, конечно, в Академии за такие идеи по шее бы надавали, но где та Академия, а где он, ее выпускник. Готовиться к неминуемой смерти там, между прочим, не учили. Учили, как ее избегать, но всего не предусмотришь. На миллион известных случаев всегда найдется миллион первый, никому до этого не известный.

«Ну вот, опять я о смерти! – разозлился на себя Плюх и решил, что будет думать о хорошем. – Поможет это спастись или не поможет, но так хотя бы достойнее остаток жизни проведешь… Тьфу!.. – Он чуть не зарычал. И сразу пришла в голову мысль, что и его любимая такая грустная потому, что думает о чем-то подобном. – Растормошить бы ее, но как?»

И тут Илона обернулась к нему и сбавила шаг, поджидая, пока он приблизится.

– Как думаешь, – спросила она, – люди точно после недавнего катаклизма уцелели?

– Мы ведь уцелели.

– Это еще ни о чем не говорит. Зона, как ты и сам знать изволишь, состоит… вероятно, уже состояла… из множества частей. Кому известно, сколько в ней мировых осколков насчитывалось. Сотня? Тысяча? Более?.. И вот ее соизволили разрушить. Но только ведь и арги эти – не боги. Хоть и говорят, что ломать – не строить, но кто их там знает? Чем они руководствуются? А вдруг, к примеру, каждую изъятую часть каждого мира на место возвращают? Вдруг им так религия велит, или там… совесть… Хоть и сильно я сомневаюсь в ее наличии у этих «богов».

Девушка, задумавшись, примолкла, а Плюх поразился, насколько похожими оказались их мысли!

– И к чему ты ведешь? – невольно поторопил он.

– А к тому, что нам с тобой не дано знать, как у арги эта разборка Зоны идет. И можем ли мы все оценить да измерить людскими-то мерками? Что, если мы вот за этот кусок зацепились, да и то, вероятно, случайно, а другие вместе с убранными кусками тоже из жизни убраны? Вот мы оставили господ ученых, а их, может быть, теперь и в виде атомов не существует. Либо, напротив, они на таком сейчас куске остались, что и катаклизма не приметили; потрясло чуток и баста.

– Небо все равно должно измениться, – вставил косморазведчик.

– Кому должно? Тебе откуда это известно? Да и что с того, если небо сменилось? Я-то о людях…

Илона замолчала и насупилась. И только теперь до Плюха дошло:

– Ты за отца переживаешь?

– А что теперь переживать? – сверкнула на него взглядом девушка. Разведчику показалось, что глаза ее блестят сильнее обычного. – Ежели они и уцелели, то надолго ли? Не отвезет их поезд домой, паровоз отцеплен.

– Может, – осторожно начал Егор, – их стоит…

– Позвать с нами? – резко закончила за него Илона. – Бесполезно. И глупо. Дважды, трижды глупо. Первое – пойдем мы сейчас к ним, время потратим, а там – пусто. И вернуться не успеем, сгинем. Глупо? Глупо. Либо там они, но идти с нами откажутся… А они откажутся, поскольку не поверят нам, а то и вовсе слушать не станут – шлепнут. Опять-таки глупо. Ну и коли представить, что и на месте мы «имперцев» застанем и с нами они идти согласятся, а мы их приводим, а там… – Она замолчала, но и без того было ясно, что хотела сказать.

Плюх лишь вздохнул.

– Ну так что? Дальше тогда идем?

– Идем. Давай, становись теперь ты первым, ежели хочешь.

Плюх уточнил у Блямса направление и пошел в авангарде. Впрочем, это было не совсем верно; зеленый друг часто упрыгивал далеко вперед, возвращался, недолго скакал сзади, потом снова упрыгивал. О недавнем ранении он, казалось, совершенно забыл, и косморазведчик в очередной раз подивился и позавидовал такой способности «богомольего» организма к регенерации.

Вокруг по-прежнему были сплошные камни – ни кустика, ни травинки, ни хоть чего-то, на чем можно было бы задержать взгляд. Но вот Плюху привиделось, что один из камней метрах в сорока впереди дрогнул и сместился. Разведчик протер глаза: вот ведь, от однообразия-то мерещится уже!

Но замер и прыгающий впереди «богомол».

– Блямс! – встревоженно повернул он голову.

– Шевелится? – недоверчиво повторил Плюх то, что ему перевело устройство. – Камень шевелится?

– Блямс! – подтвердил зеленый друг.

– Но камни не могут шевели… – начал косморазведчик и отчетливо вдруг увидел, что подозрительный камень не просто шевелится, а вполне уверенно и целеустремленно, пусть и весьма медленно, ползет в их сторону.

У Плюха возникло отчетливое чувство дежавю – где-то он подобное видел. И тут он ахнул: ёхи-блохи! Никакое не дежавю, он это действительно видел! И едва не погиб![11]

– «Каменелон»! – завопил он, машинально сдергивая с плеча «Печенгу». – Блямс, назад! Прячься за камни!

Зеленый друг не понял, вероятно, где и в чем Плюх увидел угрозу, а потому задергался на месте и заблямкал. А «ползун», как при первой встрече назвал это создание Егор, раскрылся вдруг, словно двухметровая каменная раковина, обнажив ярко-пурпурное нутро. Что-то коротко треснуло, и в сторону «богомола» вылетела молния. Тот отпрыгнул в последний миг. Молния ударила в камень метрах в трех от него, который тут же разлетелся мелкими брызгами, достав на излете крошкой и самого разведчика.

Забияка тоже сняла свой «Никель» и открыла по «каменелону» огонь. Тот, снова сомкнувшись, по-прежнему двигался к ним. Плюх, вспомнив, что смог одолеть «ползуна» лишь выстрелом в его нутро из бластера, крикнул:

– Не трать патроны, бесполезно! Дай мне пару гранат, и убегайте с Блямсом!

– Куда нам бежать, очумел? А с гранатами я лучше тебя обращаюсь. Отвлеки его!

– Но бросать нужно внутрь! Дай, я!

– Не учи меня! Я в Зоне дольше тебя. «Камнюков» не видела, что ли? Беги, стреляй, отвлекай, он опять раскрывается!

Как ни было косморазведчику страшно за девушку, он понимал, что, тратя время на спор, лишь помогает «ползуну». Поэтому, застонав от досады, Плюх, видя, что Блямс наконец-то отбежал за один из камней, побежал и сам в другую сторону, громко вопя и стреляя из винтовки. Он даже не целился в «каменелона», это и впрямь было совершенно бесполезно, но так он надеялся отвлечь его внимание.

И это ему удалось. Смертоносная каменюка развернулась и раскрыла пурпурную «пасть» уже в его направлении. Плюх невольно зажмурился, но успел перед этим заметить, как к «ползуну» метнулась девичья фигурка. Разведчик распахнул глаза. Илона кувыркалась уже по земле с другой от «каменелона» стороны. «Успела ли бросить гранату?.. – тревожился Егор. – Вот чего я зажмурился?!..» Но долго распекать себя не пришлось. «Камнюк», как назвала его Забияка, все-таки выплюнул молнию, но не прицельно, слишком уж высоко, а потом, с грохотом выпустив столб пламени, развалился на дымящиеся ярко-красные куски, которые сразу же начали стремительно тускнеть и в полминуты превратились в самые обычные камни, и без того в изобилии заполнявшие равнину.

Глава 12

Дальше двигались куда осторожнее. Но вокруг были только самые обыкновенные камни. Во всяком случае, они не ползали, не прыгали, не плевались молниями. А отсутствие молний на небе было не только непривычным, но и создавало ощущение полной тишины, ведь и ветра́ там изначально не дули. И эта самая тишина действовала на нервы. Зона казалась теперь большим павильоном с розовым почему-то потолком; фальшивым миром, куда насыпали земли и песка, набросали камней – вот вам обстановочка, сойдет, все равно ненадолго.

А еще такое однообразие полностью скрадывало расстояние. Было непонятно, сколько они прошли. На сухом твердом грунте следов не оставалось, так что и оглянешься – ничего не увидишь. И неясно, идешь ты куда-то вообще, или топчешься на одном месте.

– Блямс, – обратился к зеленому другу Плюх. – Мы точно правильно идем?

– Как по мне, так мы лишь круги нарезаем, – высказала Забияка ту же мысль, что тревожила и косморазведчика.

– Блямс-блямс-блямс! – ответил «богомол». В его «речи» проскользнули нотки обиды.

– Говорит, что правильно, – перевел Плюх. – И что он бы не стал нас по одному месту кругами водить, он же нам не враг, а друг.

– Прости, Блямс, – сказала Илона и, подойдя к «богомолу», обняла его.

– Блямс-блямс, – почти промурлыкал тот.

– Что?.. – глянула на разведчика девушка.

– Блямс-блямс, – ответил Егор.

– Не вредничай! А то заберу переводчик и сама буду с Блямсиком беседы вести.

– Нет-нет, прости! Дурацкая шутка. А на самом деле он сказал, что он не сердится, что ты хорошая…

– Всего лишь хорошая?

– Блямс!!! – возмущенно подпрыгнул «богомол».

– Изумительная, восхитительная, замечательная, прекрасная, почти умная…

– Опять издевки? А ну, давай сюда устройство!

– Это не издевки! – ретировался на пару шагов Плюх. – И это в устах Блямса очень даже неплохой комплимент. По-настоящему умными он считает лишь…

Блямс с нехарактерным для него, похожим на рычание звуком метнулся вдруг к разведчику и едва не сдернул с головы зеленое полукольцо – Плюх едва успел увернуться.

– Ёхи-блохи! Ты чего?! Сдурел?..

– Блямс-блямс-блямс-блямс! – запрыгал Блямс, размахивая лапами.

– Так! – поднял руку косморазведчик. – Прошу внимания. Важное заявление. Теперь я буду доводить до сведения общественности все то, что переводит это устройство, дословно.

– А до этого ты что, выдумывал? – возмутилась Забияка.

– Погоди, – выставил Егор ладонь. – Я еще не закончил. Но на твой вопрос отвечу: не выдумывал. Но иногда слегка приглаживал текст. Так вот, теперь я этого делать не буду. Так что, моя родная, сама теперь делай выводы, обидно что-то для тебя звучит или нет. А ты, мой зеленый друг, прекрати истерику. Этого еще не хватало! И лучше формулируй мысли, коли уж так нервничаешь за результат. И учитывай, что эта штука, – постучал он по устройству на голове, – переводит все дословно, а не выбирает, как бы помягче, поделикатнее донести смысл твоих речей. Всем все ясно?

И Блямс, и Забияка синхронно кивнули и опустили головы.

– Да, не успел я досказать, сбили вы меня… Насчет того, правильно ли мы идем, Блямс еще сообщил, что мы уже прошли больше половины.

– Изумительная новость, – сказала Илона. – Это дословно?

– Да. Больше половины. Без уточнений.

– Блямс! – с услужливой готовностью подтвердил зеленый друг.

– А поскольку мы с вами не знаем, выключается ли теперь эта штука, – показал разведчик на небо, – предлагаю идти, пока не устанем. Тогда и заночуем.

– Не согласна, – мотнула черной банданой Забияка. – Коли меньше половины осталось, то и усталыми дойдем. А отдохнем… после.

«Да уж, после мы наотдыхаемся, – мрачно подумал Плюх. – Спи спокойно, дорогой товарищ». Он тряхнул головой, отгоняя подобные мысли. В конце концов, если все получится, как задумывалось, они действительно шикарно отдохнут. И сразу, и чуть позже. В Ростов к родителям съездят… «Интересно, как мама примет Илону? А Блямса – не испугается ли?..»

– Э! Ты что, уже спишь? – вздрогнул он от толчка в бок.

– Задумался. Но ты, наверное, права. И потом, ночлег здесь все равно не устроишь. Если станет темно, просто приляжем да и вздремнем.

– Блямс! – поддакнул «богомол», который после своего нервного выпада явно чувствовал себя не в своей тарелке. И чтобы отвлечь его, косморазведчик стал уточнять:

– Ты говоришь, что осталось меньше половины. Насколько меньше?

– Блямс.

– Примерно три четверти от одной второй, – как и обещал, дословно повторил Егор перевод. И спросил еще: – Ты аномалии чувствуешь, это мы знаем. А если, например, поблизости, но вне зоны видимости люди, или, скажем, другие монстры? В смысле, просто монстры? И просто люди?

– Оговорочки у вас, господин космический разведчик, – усмехнулась Илона, – исключительно в точку. Самые страшные монстры из человеческой породы и происходят, как ни печально.

Плюх сразу вспомнил покойного Шершня. Тот как-то выдал, что самая большая гадость, какая может встретиться, это люди. «Самая хреновая, – сказал тогда сталкер. – Потому как у людей какие-никакие мозги есть, а тот, кто с мозгами, всегда опаснее безмозглого»[12].

– У нас не так, – сухо бросил Егор.

– Ну коне-еечно! – протянула Забияка. – У вас ведь людей из сахара делают и медом смазывают. Ничего потом не слипается?

– Сама скоро увидишь, – улыбнулся Плюх. «Как объяснишь ей, выросшей в монархическом государстве, о людях объединенного человечества? Все равно что слепому о красках рассказывать. И правда, пусть сама лучше увидит и сделает выводы».

– Уже вижу, – сказала девушка.

– Кого ты видишь?

– Людей, – замерла вдруг она.

– Блямс! – остановился и «богомол». Он только сейчас нашел возможность ответить на вопрос, а заодно уточнить и сказанное Забиякой.

– Я чувствую людей и монстров, – машинально повторил слова переводчика Егор, – но только если они находятся на не слишком большом от меня расстоянии. Примерно на таком, как эти двенадцать человек впереди.

Впереди и впрямь были люди. Далеко, на пределе зрения; косморазведчик в который раз ощутил нехватку шлема, оптика которого позволила бы ему рассмотреть все в мельчайших подробностях.

– Вот и ответ на твой вопрос, – сказал он всматривающейся в даль Илоне. – Люди уцелели. Во всяком случае, некоторые.

– Они движутся сюда, – сказала девушка. – Ложимся за камни, оружие на изготовку! Ты, Блямс, просто ложись и не вздумай высовываться, пока не позволю.

Егор без лишних слов лег за ближайший крупный камень, убедившись предварительно, что это сделали и друзья.

Приготовив к стрельбе «Печенгу», Плюх осторожно высунулся и стал наблюдать. Теперь он тоже смог различить, что человеческих фигурок двенадцать. И что они действительно приближаются, причем быстро. Люди явно бежали, и это не предвещало ничего хорошего: либо они спасались от какой-то серьезной опасности, либо – решили напасть, заметив всего лишь троих путников. И тот и другой вариант не предвещал ничего хорошего. Разумеется, можно было бы открыть огонь, когда противник приблизится. Но это если те двенадцать человек были настолько глупы, чтобы переть напролом. Но как узнать наверняка, противник это был или нет? Стрелять наобум, чтобы подстраховаться, косморазведчик просто не мог – не поднялась бы рука. У Забияки, он был уверен, тоже. Другое дело, если бегущие люди сами откроют огонь, или еще каким-нибудь образом явно выдадут в себе врага.

Плюх присмотрелся. В руках у потенциальных противников что-то определенно имелось. Но вроде как более длинное и слишком тонкое для винтовок. У кого-то короче, у кого-то и вовсе будто копье… Одеты все были в одинаковые, темно-коричневые костюмы, настолько плотно сидящие и странно отблескивающие, что казались кожей. На всех двенадцати – черные шапочки.

– «Питекантропы»! – воскликнула из-за соседнего камня Илона.

Плюх тут же обругал себя мысленно. Ёхи-блохи, ну конечно же! Никаких костюмов, это и была настоящая темная кожа, поблескивающая от пота. Шапочки – на самом деле черные курчавые волосы. И копья не казались таковыми, а ими и являлись. А также дротики. И луки у троих… Нет, у четверых. А вот и пятый достал из-за спины и на бегу натягивает тетиву. Вскоре рядом свистнула стрела. Еще одна щелкнула по камню.

– Открываем огонь? – спросила Забияка. Не скомандовала, а именно спросила, что в данном случае очень понравилось Плюху.

– По безоружным? – ответил он вопросом на вопрос.

– Я бы не стала их называть безоружными. Или ты что, хочешь дождаться, покуда они вовсе к нам не приблизятся и своими не-оружиями нас не истычут? Уволь, не горю желанием.

– Давай сначала в воздух выстрелим. Может, поймут, с чем дело имеют, и угомонятся?

Илона выпустила вверх короткую очередь. «Питекантропы» на бегу быстро и слаженно стали меняться местами, будто танцуя. Целиться по ним теперь было сложнее, но только по каждому в отдельности, а очередью можно было по-прежнему скосить сразу всех, пусть они там хоть гопака спляшут. Между тем «танцоры» не забывали посылать в их сторону стрелы и дротики.

– Придется им под ноги стрельнуть, – сказал Егор. – Может, доходчивей выйдет?

И он выстрелил, целясь так, чтобы не попасть в людей, но чтобы фонтанчики земли, выбитой пулями, были им хорошо видны. Однако и этот прием не возымел нужного действия. Дикари не сбавили бег и были теперь настолько близко, что легко уже просматривались цветные узоры на их широконосых и толстогубых лицах.

– Блямс! – жалобно выкрикнул «богомол».

– В Блямса попали! – крикнул Плюх Забияке.

– Высунулся-таки! – рявкнула та и выпустила из «Никеля» еще одну очередь.

Двое «питекантропов» упали. Остальные, увидев это, притормозили.

– Что ты делаешь?! – завопил разведчик. – Ты их убила!

– А ты опять за свое? Целовать их пойти предлагаешь?

– Но…

– Не запряг. И не плачь сильно-то, я лишь ноги твоим любимчикам продырявила. Зато на других теперь глянь.

Оставшиеся десять «питекантропов» и впрямь теперь не только не бежали, но перестали и выпускать стрелы. Двое и вовсе закинули луки за спины. И все тревожно поглядывали в сторону спрятавшейся троицы, а потом, видимо, посовещавшись, подошли к пострадавшим соплеменникам, ухватили тех попарно за ноги – за руки и дружно двинули в сторону.

– Пора бы уже понять, – проворчала Забияка. – С теми, для кого аргумент – одна лишь сила, играть в добреньких и благородненьких – лишь дураками прослыть. Да самим, вон, страдать, – кивнула она на стонущего за одним из камней Блямса, из плеча которого торчала стрела.

– Ёхи-блохи! – подскочил косморазведчик. – А чего мы разлеглись-то?! – И бросился на помощь другу.

Глава 13

Рана у Блямса, с учетом его способности к регенерации, оказалась пустяковой, кость была не задета. Забияка переломила древко стрелы, и «богомол» не успел даже испугаться, как без предупреждения выдернула из его плеча обломок. Потом перебинтовала рану.

А потом как раз и стало смеркаться. По сравнению с резким переходом от света к темноте в прежней Зоне, такой, почти нормальный «вечер» казался непривычным и вызвал у косморазведчика нечто схожее с ностальгией. И сразу как-то потянуло в сон. Илона тоже стала позевывать. Блямс так и вовсе свернулся угловатым клубочком возле большого камня.

– Ничего себе, – подняла брови Забияка. – Улегся! Разве была такая команда?

– Он на правах раненого, – улыбнулся Плюх, увидев, как испуганно подскочил зеленый друг. – Лежи, лежи. До рассвета уже никуда не пойдем.

– Ежели он будет, рассвет-то, – буркнула Илона.

– Будет, – сказал разведчик и задумался, отчего на самом деле злится любимая. Не только ведь из-за того, что он испугался за жизнь «питекантропов».

Хотя в атмосфере общей нервозности, нависшей дамокловым мечом угрозы смерти, любой, даже мелкий конфликт, мог привести к нервному срыву. Это Плюх, разумеется, знал. Не только из уроков в Академии, но уже и по жизненному опыту. Но знал он также и то, что Илона – это не капризная девчонка, а опытный сталкер; в прошлом, к тому же, офицер, призванная охранять самого императора. Туда истеричных дамочек уж точно не брали. И Егору подумалось, что, скорее всего, увидев дикарей, любимая убедилась, что в Зоне кроме них самих остались еще люди. И она не могла не вспомнить об «имперцах», в первую очередь об отце. Какими бы ни были в последнее время их отношения, она ведь его все равно любила. И, конечно же, переживала за него.

Стало уже почти совсем темно. Плюх едва различал силуэт сидевшей чуть поодаль девушки.

– Ложись, – сказал он. – Я подежурю. Часа через три поменяемся. А когда рассветет, пойдем искать твоих.

– Что?!.. – вскочила Забияка. – А ну заткнись, командир хренов!

И, рухнув вдруг на колени, она зарыдала. В таком состоянии разведчик подругу еще ни разу не видел, а потому сперва растерялся, но быстро пришел в себя, подскочил к ней, опустился рядом и, невзирая на дерганья и тычки локтями, прижал ее к себе и поцеловал в покрытый банданой затылок. Чутье подсказывало Егору, что говорить ничего не нужно. И правда, Илона перестала вырываться, расслабленно прижалась к нему, а потом и обняла. Рыдания перешли скоро во всхлипывания, а потом стихли и они.

– Ложись, – повторил Егор. – Я подежурю.

Девушка, так и не сказав больше ни слова, опустилась на землю и положила ему на колени голову. А потом все-таки шепнула что-то, но Плюх не расслышал.

– Ты что-то сказала? – осторожно переспросил он.

– Люблю тебя, – прошептала она чуть громче. – Прости.

И на косморазведчика хлынуло чувство такого бескрайнего счастья, что он едва сам не разрыдался.

Плюх вовсе не собирался будить ночью Забияку, но она проснулась сама, повесила на шею «Никель» и бросила:

– Отбой.

А наутро девушка и вовсе вела себя так, будто не было накануне истерики и тихих признаний. Разведчик даже подумал: не приснилось ли? Но нет, в тоне Илоны, когда та обращалась к нему, он различал все же некие нотки, которых не было прежде. Она стала ему еще ближе, еще родней.

В молчании наскоро позавтракали. Переспросить насчет «имперцев» Егор не решился, да Забияка и сама уже задавала вопрос «богомолу»:

– Блямсик, где «Ревда»? – Когда тот указал направление лапой с перевязанным плечом, спросила: – Что, не болит?

– Блямс, – помотал головой машечкианин.

Перевода не требовалось, и Плюх промолчал.

– Тогда вперед, – мотнула головой Илона и зашагала. Косморазведчик и Блямс медлить тоже не стали.

После этого шли долго, по прикидкам Плюха часа три, и он стал уже думать, не предложить ли устроить привал, беспокоясь, конечно же, о подруге. Но та сама уточнила у «богомола»:

– А теперь сколько от половины осталось?

– Блямс-блямс, – взмахнул тот вверх-вниз лапой.

– Чуть больше одной четверти, – перевел косморазведчик.

– Устали сильно? – посмотрела на них Забияка.

Плюх с Блямсом синхронно помотали головами.

– А сама-то?..

– В полном порядке, – сказала девушка. – И предлагаю, коли так, двигаться далее. Обедать все равно еще рано, так зачем и время терять?

Спорить не стали, отправились дальше. И примерно через час разведчик с нарастающей тревогой начал всматриваться вперед. Где-то совсем уже рядом был его разбившийся корабль. Их последняя надежда и в то же время их возможная гибель. В последнее, несмотря на все самоуговоры, верилось все-таки больше.

Еще через полчаса он спросил:

– Блямс, радиацию чувствуешь? Любые излучения, которых до этого не было.

«Богомол» ответил не сразу. Потом неуверенно блямкнул.

– Что?.. – посмотрела на Плюха Илона. – Чего скуксился? Что он сказал?

– Непонятное он что-то сказал… Говорит, что вроде как и чувствует что-то, но будто не излучение, а отголосок.

– Поясни, – посмотрела Забияка теперь уже на Блямса.

– Блямс, – почти по-человечески пожал тот плечами.

– Говорит, что не может объяснить, раньше с таким не сталкивался. Все равно как если видишь не сам предмет, а его тень. Так и тут.

– И где же эта тень?

– Блямс, – развел лапы «богомол».

– Говорит, что прямо здесь. И еще сказал, что мы вроде как пришли. Прости, я обещал дословно… До намеченной цели не осталось никакого расстояния.

– Отставить дословно, – поморщилась Илона. – В самом деле, Егор, прекрати. Что ты как маленький? И теперь ты поясни: что все это значит? Понимаю, что знать не можешь, но хотя бы догадками поделись.

Плюх задумался. Девушка была права, знать он ничего не мог, да и придумать что-то хотя бы схожее с научным объяснением, а не со сказками вроде «по щучьему веленью, по моему хотенью, исчезни аварийный корабль, а излучение останься!» К тому же, ладно бы излучение и в самом деле осталось – можно бы тогда было предположить, что арги убрали обломки, а облученные почва и камни продолжают фонить. Так ведь нет! Конечно, если «Ревды» все равно не было, то это даже и к лучшему, что ничего не фонило. Не хватало еще облучиться и умереть понапрасну. Обидно было бы. С другой стороны, что-то все же осталось, какая-то тень. Если уж Блямс не мог понять, что это, с его-то способностями, то где уж было ему, обычному человеку. Пусть даже и космическому разведчику третьего класса.

В итоге он прокашлялся и сказал:

– Я не знаю… В смысле, точно не знаю. Но, по крайней мере, ясно, что до нужного места мы дошли. Из минусов мы имеем отсутствие корабля. Из плюсов – отсутствие смертельного излучения.

– Хочешь, открою секрет? – перебила его Забияка. – Там, откуда мы вышли, равно как в любой точке по пути нашего следования, также отсутствовали эфирные корабли и смертельные излучения. Шикарно мы всех обманули, скажи? Особенно себя самих.

Косморазведчик хмыкнул. На язычок любимая по-прежнему оставалась остра.

– Но я могу и кое-что добавить, – сказал он. Догадка пришла к нему только что, как аппетит во время еды. – Арги сняли с Зоны слой с «Ревдой» и, скорее всего, его уже уничтожили. Но излучение разбитых генераторов было столь сильным, что проникло и на другие слои. Отсюда и «тень», а не само излучение.

– Что нам это дает? Мы-то полагали, что найдем «пробой», выход из Зоны как раз таки в том слое, где «Ревда».

– Погоди-ка… – поднял брови Плюх. – А почему именно в том? Мы ведь рассчитывали на то, что излучение проделает эту «дыру». Но если оно проникло сквозь слой, то почему бы и «дыра» не оказалась столь же сквозной? Оставшееся нам наследие «Ревды».

– Для красного словца сказал или правда так думаешь? – с прищуром посмотрела на него Забияка.

– Конечно, правда. Слова нам теперь не помогут, хоть красные, хоть зеленые.

– Блямс, – сказал «богомол».

– Прости, я не тебя имел в виду. И, кстати, дорогой ты наш, на тебя теперь вся надежда. Мы, как понимаешь, никаких дырок, провалов, расщелин и прочих входов-выходов увидеть не сумеем. Так что сейчас пообедаем, и начинай внимательный осмотр этой местности. Походи здесь, покружись, каждый камень пощупай-понюхай. Только будь осторожен, сам в какую дыру не свались.

– Это дело, – кивнула Илона. – Доставайте провизию, хотя бы поедим напоследок не ужимаясь.

– Зачем ты так? – с укоризной посмотрел на нее косморазведчик.

– Как? Ты что это, подумал, небось, что я с жизнью проститься решила? Напротив, в удачу верю. И коль уж мы скоро окажемся в твоем благословенном мире двадцать шестого столетия, то о запасах пищи нам заботиться не придется, накормят.

– Двадцать второго, – сухо поправил Егор, понимая, что Забияка ерничает. «Боится, наверное, – подумал он. – Да и как тут не бояться. Вот и прогоняет страх такими высказываниями. Пусть. Лишь бы ей стало лучше».

На самом деле ему тоже было страшно. Он был почти уверен, что никакого выхода Блямс не найдет. А это значило, что они останутся в Зоне навсегда. И времени этому «всегда» осталось, может, день, может, час, а может, уже и последние секунды. «Интересно, почувствуем мы что-нибудь в мгновение «икс»? Скорее всего, нет. Просто все погаснет. Не только все вокруг, но и само сознание, поскольку исчезнет его носитель. Ну и ладно. Ну и хорошо. В конце концов, до рождения было то же самое. И ничего ведь, не жили как-то. Не жили – не тужили. Вот только успокаивать любимую подобными сентенциями лучше не стоит. Да и вообще, не жить мы всегда успеем. Сейчас бы выжить…»

Обедали не спеша, будто специально оттягивали миг, когда жестокая реальность убьет остатки надежды. Но рано или поздно все заканчивается. Остатки снеди вновь сложили в рюкзаки, и Забияка скомандовала:

– Давай, Блямсик, найди нам выход.

«Богомол» стал неспешными прыжками описывать большой круг.

– Ты что, по спирали потом будешь сужать? – крикнул наблюдавший за другом Плюх.

– Блямс-блямс-блямс! – замахал тот лапами.

– Говорит, что нет. Что ему с такого расстояния до центра описываемой окружности как раз все видно.

– Я же говорила тебе, что можно не дословно толмачить, – буркнула Илона.

– Так я и не дословно. Но чтобы суть была ясна. Ясна ведь?

– Ясна твоя суть. Ясна-красна.

– Ты не кручинься, – приобнял девушку Егор. И та не отстранилась!

– А чего кручиниться? Я, знаешь, о чем подумала? Ну не станет нас, и что? Сколько лет существует Вселенная? Миллион? Миллиард?

– Почти четырнадцать миллиардов.

– Тем более. Четырнадцать миллиардов лет нас не было, и ничего же. Вот ты чувствовал что-нибудь, когда тебя не было? Боль, тоску, голод, жажду? Нет ведь.

– Я тебе больше скажу, – улыбнулся Плюх. – Мне и до этих четырнадцати миллиардов неплохо себе не жилось. – Он не стал говорить ей, что подобные мысли посещали его совсем недавно.

– Потому и кручиниться не о чем. Наша жизнь – нечаянное и весьма краткое недоразумение, только и всего.

– Я бы с тобой согласился, если бы не один важный нюанс. Сколь бы краткой моя жизнь ни была, она не напрасна, если в ней есть ты. Я люблю тебя. Я очень тебя люблю и хочу, чтобы ты это знала.

– Я тоже тебя люблю, – серьезно и строго произнесла Забияка. – Только вот когда не станет ничего и никого, любовь тоже исчезнет. Бессмысленно все это, Егорушка.

Сердце Плюха сладостно сжалось. Так любимая его еще никогда не называла. Ему до невозможного сильно захотелось прижать ее к себе, обнять, покрыть поцелуями, но при Блямсе, который, к тому же, в отличие от них занимался делом, это показалось ему неприемлемым. Впрочем, рука его по-прежнему лежала на талии девушки.

– Не бессмысленно. Не может любовь быть бессмысленной. Тогда и вся Вселенная – одна большая глупость.

– А так оно и есть. Ты не знал?

Косморазведчик не успел узнать, шутит подруга или нет. Блямс, ускакавший метров на двести от них, замахал издали лапами:

– Блямс! Блямс-блямс-блямс!..

Плюх нахмурился.

– Что? – свела брови и Забияка.

– Далековато, видать. Устройство ерунду какую-то переводит… «Похоже… кого потеряли… плавает…»

– А ближе подойти тебе высшее образование не позволяет? Про религию не спрашиваю, извещена уже, что атеист.

– Скорее агностик, – засмеялся Егор. – Как же я люблю твои шутки! Идем к Блямсу.

– Шутки? – зашагала рядом Илона. – Я всегда полагала, что не умею шутить.

– А разве есть что-то, чего бы ты не умела?

– А вот я в тебе не люблю этот твой подхалимаж!

Неизвестно, до чего бы их довели подобные препирательства, только «богомол» заблямкал вдруг столь истерично, что оба они даже вздрогнули.

– Стой! – вскричал Плюх. – Блямс говорит, что дальше оно.

– Что еще за оно?

– То, что раньше не мог связать переводчик. Наш зеленый друг сказал, что дальше перед нами дыра в земле, похожая на ту, в которой мы потеряли Тавказакова. Только она не стоит на месте, а плавает. И медленно сужается, скоро, наверное, совсем исчезнет.

– «Дно Зоны»… – проговорила Илона и вопросительно посмотрела на Плюха. – Хоть какой-то да выход.

– А больше никаких «дыр» нет?

Блямс помотал головой.

– Егор, если мы не сделаем это сейчас, то потеряем последний шанс.

– А если…

– Да плевать на «если»! Нет здесь больше ничего, а скоро и «ничего» не станет. Идем! Блямс, ты с нами?

– Блямс! – допрыгал до них «богомол», обогнув невидимую «дыру».

– Тогда направляй.

Глава 14

Блямс сделал пару прыжков, остановился и молча ткнул лапой перед собой. Он даже не блямкнул при этом, и Плюху стало страшно. Будто перед ним и впрямь была дыра, из которой вдруг повеяло холодом. Дыра в загробный мир. Как в старинных мистических романах, которые он не любил за откровенную глупость. «Вот они тебе и отомстили, – подумал он. – Книги надо любить. Даже такие. А то проглотят тебя и будешь…» Подобной ерундой он бы долго еще, наверное, оттягивал неизбежное, но Забияка прервала его мысли.

– Что встали? Вперед!

Она сделала широкий, как на параде, шаг и… ушла под землю, будто в воду нырнула. Косморазведчик почувствовал, как внутри что-то ухнуло, будто прыгнул он сам. И тут же снова нахлынула волна страха. Не за себя, про себя в тот момент он и думать забыл. Но Илона! Где она, жива ли? Узнать это теперь можно было, только отправившись за ней. Что он и сделал, предварительно схватив за лапу Блямса.

Сложно даже примерно сосчитать, сколько раз до этого он бывал в невесомости. Сейчас он очутился в ней снова. Но этот раз отличался от прежних весьма сильно. Во-первых, он чувствовал именно падение, его даже обдувало снизу воздухом. Но стоило это осознать, как дуновение прекратилось. А чувство падения осталось. Что было тем более странно, потому как, во-вторых, вокруг была пустота. Не темнота, как он подумал сначала, а именно пустота, в которой не было ничего. И свет там не просто отсутствовал, там даже, как бы это ни странно звучало, его отсутствия не было. Это было невозможно осознать рассудком, но Плюх был уверен, что это так. Но его это не испугало. Хотя он и понял, что умер. Странно лишь было, что он продолжал осознавать себя как личность. Наверное, ненадолго. А еще он продолжал любить Илону, несмотря на то, что и она, конечно же, умерла. Подтверждением смерти было и то, что он не чувствовал в своей ладони лапы Блямса, а ведь в момент прыжка он ее крепко сжимал.

«Какая же ты тоскливая, смерть», – успел подумать косморазведчик, перед тем как снова увидел свет, и понял, что действительно падает. Он свалился в траву, успев в последний миг сгруппироваться. Рефлекторно откатился в сторону – и вовремя; истошно блямкая, на место его падения рухнул и «богомол».

– Все в сборе, – раздался спокойный, невероятно родной и любимый голос.

Плюх поднялся на ноги. Шагах в четырех стояла Илона – спокойная, собранная. Будто не со смертью только что обнялась, а парашютный прыжок на учениях совершила.

Егор плюнул на то, что на них смотрит Блямс; подошел, крепко обнял и поцеловал девушку. Та хоть и сдержанно, но ответила.

– Будем жить, значит? – отпустив подругу, обвел разведчик спутников взглядом.

– Посмотрим, – пожала плечами Забияка. – То, что здесь не пустыня, а травка и даже деревья растут, меня радует, а вот это не очень.

Она подняла палец. Плюх посмотрел наверх и невольно сглотнул. Неба там не было. Вместо него – опять пустота, как при падении, только на сей раз она имела цвет – светло-серый. Это определенно была не облачность, а именно жуткая, засасывающая в себя пустота. И разведчику стало ясно, что на свободу они так и не выбрались, просто поменяли одну Зону на другую.

– Оружие держим на изготовку, – сказала, озираясь, девушка.

– Там хоть видно все было, – сказал разведчик. – А тут, в лесу этом…

– Разумеется, в лесу опаснее. Но зато больше шансов выжить. Ежели, конечно, эта Зона – не продолжение той, и ежели их не пустят на атомы вместе.

– Ты знаешь, – пригляделся Егор к ближайшим деревьям, – я хоть и плохо во флоре разбираюсь, но мне кажется, такого в тех краях не растет.

– В каких еще краях? – продолжала озираться Забияка. – Ты что, бывал тут уже?

– Да нет же, – пояснил косморазведчик. – Мы ведь успели убедиться, да я и из космоса видел, что Зона, созданная арги, закрывала часть Краснодарского края. Ну, или географически тождественных участков параллельных Земель.

– Предположим, – более заинтересованно глянула на него Илона.

– Так вот, в Краснодарском крае я не раз бывал, и хоть не знаю и десятой части названий того, что там растет, но я это хотя бы видел. А вот это, – повел он руками, – точно вижу впервые. Я разведчик, у меня глаз наметан. Да и учили.

– Противоречите сами себе, сударь, – усмехнулась девушка. – Только что говорил про параллельные Земли, про географически тождественные участки. Не просто же так это отметил, с умыслом? Дескать, на других Землях – там, может, черт лысый, а не Екатеринодарский край. То бишь, как он по-твоему?.. Краснодарский. Видишь, даже у нас расхождения… И отчего же не предположить тогда, что где-то на этом месте такие вот леса и произрастают?

Крыть Плюху было нечем. Он и правда дал маху в своих рассуждениях. Для разведчика такое недопустимо. «Выберемся, надо будет рапорт писать о профнепригодности, – мысленно скрипнул он зубами. – Буду в Ростове-на-Дону рыбок выращивать. Как друг детства Андрюха Кожухов. Хотя, Илона же в Ростов не хотела… Ну и ладно, значит в Мурманске буду выращивать рыбок. Сразу уже замороженных».

– Однако замечу, – продолжила между тем девушка, – что мы и впрямь вряд ли в прежней Зоне. Подойди-ка.

Егор подошел к подруге. Та показала на деревья:

– Глянь.

Он посмотрел. Деревья. С ветками, листьями…

– Да по руке гляди, куда указываю!

Плюх присмотрелся внимательней. И тут, будто прозрев, он увидел, что деревья в этом лесу растут ровными рядами, на одном и том же друг от друга расстоянии. Значит, это был не дикий лес, а лесопосадка.

– Ого! – сказал он.

– Вот тебе и «ого», – хмыкнула Забияка. – И ладно бы еще тут убрано-причесано все было, дорожки-лавочки всякие, можно было бы списать на то, что Зона парк какой-нибудь оттяпала. Но тут же все так устроено, чтобы настоящим лесом выглядеть.

– Тогда и сажали бы не рядами!

– Рядами удобнее, особенно ежели с помощью техники. И как по мне, никто сильно и не старался никого обмануть. Это как в театрах декорации. Ты ведь не станешь требовать, чтобы на постановке по Чехову живой вишневый сад на сцене высадили.

– У вас тоже был Чехов?

– Не о том заботитесь, господин космический разведчик. Но Чехов был. Чего ж ему не быть?

– Хорошо, – улыбнулся разведчик. – А…

– Бэ. Драматургических экскурсов достаточно. Давай о деле размышлять.

Плюх, поводя стволом «Печенги», вновь огляделся по сторонам. Посмотрел и наверх, но тут же опустил глаза – неприятно было до мурашек.

– Если это и впрямь декорации, – сказал он, – то эта Зона может быть полностью смонтированной. Если продолжить аналогию – подобно сцене.

– А мы кто: актеры или зрители? – задала интересный вопрос девушка.

– Если мы зрители, то где же актеры?

– А если актеры…

– …то зрители могут смотреть из окошка, – ткнул разведчик пальцем в псевдонебо.

Возник естественный вопрос: что делать дальше? Искать выход? Это уже казалось смешным. Вряд ли арги создали эту Зону, чтобы спасти жителей той, с багровым – а теперь уже розовым – небом, которую они решили уничтожить. В такое человеколюбие «сверхразумных богомолов» верилось с трудом. Любой сверхразум недобр, взять тех же богов. Доброта – это человеческое понятие, у высшего разума задачи куда важнее и глобальнее, чем сюсюкать с муравьишками и вытирать им сопельки. Если кого-то и спасают, то лишь потому, что им для своих великих целей понадобился именно этот винтик.

– А ты уверен, что это арги? – спросила вдруг Илона.

– А… кто?.. – растерялся от неожиданного вопроса Егор.

– Знать я этого не могу, но насчет наших сверхразумных «друзей» сомнения возникли. Что они сделали? Собрали вместе куски нашей планеты из разных, как ты их называешь, параллельностей. Собрали, смешали, да красною крышкой прихлопнули. Однако ведь не они заварили в том котле всю эту кашу с аномалиями, монстрами и прочими ненормальностями. Это ведь все вместе с теми кусками выхватилось, поскольку не все параллельные Земли с такими, как у нас, были схожи. Согласен?

– Да, конечно, – кивнул Плюх. – Тем более если взять ту же Лазаревку, или «Кактусовое поле», то они явно не из той песни…

– Хорошо сказал, – перебила девушка. – Не из той песни. Не делали их арги, случайно прихватили. А стало быть, что?..

– То, что и «дно Зоны» не они сделали, – сказал косморазведчик, мысленно гордясь своей смекалистой возлюбленной.

– Именно. Так уж коли «дно» не они сварганили, стало быть, и то, куда оно выходит, тоже не их рук… лап, то бишь, дело.

– И тогда у нас появляется шанс на то, что мы еще поживем, – улыбнулся Плюх.

– Возможно. Хотя и не наверняка.

– Ну, разве что когда та Зона исчезнет, а на ее месте будет вакуум, то через дырку «дна» отсюда весь воздух высосет. – Разведчик хотел пошутить, но понял вдруг, что такой вариант вполне возможен.

– Как бы то ни было, ежели мы тут будем стоять да языками чесать, сведений у нас не прибавится. Предлагаю пойти… да пока что хоть туда, – махнула рукой наугад Забияка. – А там уже видно станет.

Блямс тут же запрыгал в указанном направлении.

– Об осторожности не забываем! – крикнула ему вслед сталкерша. И мотнула головой Плюху: – К тебе это также относится. Идем!

Косморазведчик мысленно усмехнулся. Не зря все же его подруга выбрала когда-то военную стезю – командовать ей очень шло. Она сразу становилась деловой, собранной. И все равно такой милой, такой обворожительной…

– Ты чего замер? – прервала девушка его мысли. – И лыбишься, позволь узнать, чему? Веселого я ничего покуда не наблюдаю.

– Да я так, – убрал нечаянную улыбку Плюх. – Идем. Вон и Блямс нас уже заждался.

«Богомол» ждал их метрах в двадцати впереди – зеленый хитин его тела почти сливался с лесной растительностью, был лишь чуть более ярким. Удивляло то, что Блямс стоял неподвижно, обычно ему это редко удавалось.

– Что-то почуял, – нахмурилась Илона. – Аккуратно подходим…

Шагов за пять до замершего зеленого друга она спросила:

– Что там, Блямсик?

«Богомол» не ответил.

– Блямс! – окликнул его разведчик. – Чего молчишь?

Но машечкианин не только не издал в ответ ни звука, но даже не шевельнулся.

– Ёхи-блохи! – бросился к нему Плюх. – С ним что-то не то!

– Стоять!!! – рявкнула Забияка. И тут же: – Назад! Егор, ты спятил?!

Косморазведчик про себя чертыхнулся. «О чем я только думал? Ужасно непрофессионально! Растерял все навыки…»

– Извини, – попятился он к девушке. – Просто Блямс…

– После расскажешь, что за Блямс такой, а то у меня память девичья, забыла. А ты, гляжу, вообще все позабыл, и где находишься – тоже.

– Да знаю я, прости, – поморщился Плюх. – Что с Блямсом, как думаешь? Неужто он в ту самую «тормозилку» попал, помнишь?[13]

– Надеюсь, что нет. Это не та Зона. Мы же с тобой только что различия обсуждали.

– Хорошо бы, – сглотнул Егор. – Потому что если это «тормозилка», то все.

– Не нагнетай. И держись рядом, не прыгай никуда больше.

Забияка была права, но Плюх все же почувствовал досаду: он повел себя как несмышленый ребенок, вот с ним теперь как с ребенком и обращаются.

– Илона, я извинился, – сказал он. – И буду внимателен. Не надо со мной так-то уж.

– Обиделся? – обернулась к нему девушка. – Ишь! Лучше уж так, нежели эдак, – кивнула она на Блямса, который замер в неестественный позе подобно раскрашенной статуе.

Глава 15

Плюх с Илоной осторожно обошли застывшего Блямса.

– Давай-ка присядем, – сказала девушка. – Есть у меня некоторая идея. Не отвлекай меня минут пять, хорошо? Я скажу, когда можно.

Разведчик пожал плечами и опустился вслед за любимой в траву. Он был сердит на себя за то, что высказал ей свою обиду. Ведь сам же не так давно говорил, что не умеет на нее обижаться. Выходило, что умеет. Привык уже? Или разлюбил?.. Подумав такое, он еще больше разозлился. Так бы и съездил себе кулаком в челюсть. Не мог он разлюбить эту ехидную, колючую, но такую славную, такую родную девчонку! Захотел бы – не смог. Вплавилась она в его сердце.

К тому же Илона была еще и умной, рассудительной, смелой. И умелой. Хорошо готовили офицеров в императорской России двадцать первого века! Вот и сейчас девушка не паниковала, не охала-ахала, а сидела, уставившись на Блямса, явно что-то придумывала.

Забияка словно услышала мысли Плюха. Повернула к нему голову:

– Это не «тормозилка». Как я и полагала.

– И как же ты это узнала? – искренне удивился Егор.

– Ты бы тоже мог узнать, кабы не вертел головой, а на Блямса неотрывно смотрел.

– Ёхи-блохи, он что, шевелился?! – ликующе воскликнул косморазведчик.

– А он и не останавливался. Как прыгал вперед, так и прыгает. Только течение его времени от нашего отличается. По сути, та же «тормозилка», но куда слабее. В той мгновение, может, на год растянуто, а тут – всего на минутку. Сколько я глядела на него – минуты три, четыре? А лапа за то время на полвершка двинулась. Вон та, левая. Другие тоже, видимо, но я за этой наблюдала.

– Так это же здорово!

– Лучше, чем тот вариант, это уж точно. – Девушка прищурила глаз. – Только вот подсчитать бы, когда он при такой скорости к нам выпрыгнет. С учетом, что скакать ему в той аномалии аршина четыре.

– Я хорошо считаю в уме, – скромно потупился Плюх. – Только ты мне скажи, сколько это – вершок и аршин в метрической системе?

– А я знаю? Ну, спросил. Я в Романове-на-Мурмане родилась, а не во Франкфурте-на-Майне каком-нибудь. И потом, для какой нужды тебе метры понадобились?

– Чтобы считать… Я привык. У нас метры.

– На кой тебе считать метры, ежели узнать требуется время, за которое Блямс аршины ли, метры ли, жареные ли гвозди проскачет? Или я чего-то не понимаю?

– Это я чего-то не понимаю, – замотал головой разведчик, которому стало невыносимо стыдно. «Это же надо так лопухнуться! Нет, дома непременно нужно подавать рапорт. Пусть списывают к чертям тупого идиота!» А Забияке сказал: – Мне все равно кое-что нужно знать… Сколько в аршине вершков?

– Шестнадцать. И что, вот так, без вычислителя, без бумажки даже сможешь?

– Сейчас… – кивнул Плюх. И сосредоточившись на арифметике, вскоре спросил: – Результат в минутах или в часах?

– В минутах, конечно.

– Тогда, если ты три минуты смотрела, то триста восемьдесят четыре. А если четыре, то пятьсот двенадцать.

– Сколько?! – ахнула сталкерша. – А в часах ежели?.. Постой… Там шесть, а тут…

– В первом случае шесть двадцать четыре, во втором – восемь тридцать две.

– Обалдеть!.. А ежели не четыре аршина осталось, а три? Нет, пусть два!.. И смотрела я ежели три минуты?

– Сто девяносто две минуты, – быстро ответил косморазведчик, едва сдерживаясь, чтобы не рассмеяться. «Девчонка, какая она все же девчонка! Как можно на нее обижаться?» – Или…

– Молчи! – вскинула руку Илона. Пошевелила губами, бровями, закатила глаза и торжественно объявила: – Три часа двенадцать минут! Годится.

Егор все-таки рассмеялся.

– Смешного тут даже на вершок не наберется, – фыркнула Забияка. – Три часа, ну-ка, бездельничать! Впрочем, коли уж так, можно и воспользоваться – поспать. Кто первый?

– Ты предложила, ты и начинай, – улыбнулся разведчик.

– И вот что смешного опять?

– Ты смешная. – Сказал, и поспешно добавил: – И самая лучшая. Ты лучше всех, правда!

– Знаешь, когда говорят «ты лучше всех»? – очень по-доброму улыбнулась вдруг девушка.

– Когда тот, кому это говорят, лучше всех, – подмигнул Плюх.

– Не хитри, Егорушка. Так говорят, когда по какой-то причине не могут иное произнести.

– И какое же это иное?

– Я люблю тебя, – тихо сказала Илона и потянулась к нему.

Егор, задохнувшись от счастья, обнял ее и выдохнул:

– Да-да, люблю тебя, люблю…

А потом их губы встретились… Но счастье длилось недолго, хоть и было для него всеобъемлющим и прекрасным. Таким счастливым он не чувствовал себя очень давно.

– Отставить, – быстро отпрянула сталкерша и, покосившись на Блямса, залилась краской.

– Он не видит, – пробормотал Плюх. – Для него мы размытые пятна. Если не замрем.

– Вот я и замру теперь, а ты по сторонам зорче смотри да винтовку держи наготове. Чай, мы не в парке на лавочке. Забылись, негоже это.

И она, свернувшись на травке калачиком, сунула под щеку ладони. А разведчик, вздохнув, стал смотреть по сторонам. Не забывая поглядывать и на Илону.

Он не мог знать, что их ждет впереди, не знал в принципе, долго ли им осталось жить. В одном он был теперь уверен точно: до конца своей жизни, сколь бы та ни была коротка или длинна, он будет любить эту женщину. Без нее он своего существования больше не мог представить.

А за Блямса он теперь не волновался. Посидел минуты две-три, уставившись на одну из лап друга, и заметил, что она пусть и очень медленно, но движется. Очень захотелось подойти ближе, чтобы узнать, где же кончается область действия аномалии, но он понятия не имел, как сможет это выяснить, не очутившись в ловушке сам. А «зависнуть» самому значило оставить без защиты спящую Илону. Нет уж, лучше обойтись без экспериментов. И косморазведчик стал прохаживаться взад-вперед, внимательно озираясь по сторонам. И когда в очередной раз проходил возле девушки, в него вдруг ударило что-то большое. Положить на спусковой крючок палец он успел, а нажать – уже нет. Сознание выключилось.

– …лышишь?.. Егор, ты слышишь меня?.. Блямс-блямс-блямс!.. – доносилось, будто сквозь вату.

– Что теперь делать?..

– Блямс-блямс!

– Да я уже дала ему это понюхать. И пить давала, вон, все мимо пролилось. А если он умрет?..

– Блямс.

– Ага, тебе легко говорить. Откуда ты знаешь? А я без него не смогу-уу…

«Что это? – забрезжила мысль. – Кто это плачет? Голос Илоны… Да нет, чего ей плакать?.. И без кого она не может? Без Блямса?.. А с кем она разговаривает, разве не с ним? Стоп… Как она может разговаривать с Блямсом, если переводчик у меня? Ёхи-блохи, но если переводчик у меня, почему тогда сам я слышу только блямканье?»

Плюх открыл глаза. Возле него с полукольцом переводчика на голове сидела Забияка. Рядом подпрыгивал «богомол». Глаза у подруги были красными и мокрыми.

– Что случилось? – спросил разведчик и удивился, какой тихий у него голос. А еще у него, оказывается, сильно болела голова.

– Егорушка! – прильнула к нему Илона. – Живой!

Девушка принялась его целовать, но быстро отпрянула.

– Блямс-блямс! – запрыгал вокруг «богомол».

– Что он говорит? – стараясь не морщиться от боли, приподнялся на локте Плюх.

– Дословно? – улыбнулась сталкерша. – «А ведь я произносил фразы о том, что почти самый лучший человек Егор еще будет функционировать в сознательной фазе!»

– Почти самый лучший? – хмыкнул косморазведчик. – А кто не почти? Кто тогда самый?

– Блямс, – потупился «богомол».

– «Забивающая настоящего быка готовая к сражениям женщина», – перевела девушка.

– И кто это? – заморгал, уставившись на друга, Плюх.

Тот, совсем потерянный, указал лапой на Илону.

– Я поняла, – прыснула вдруг та, прикрыв рот ладонью. – То, что переводит эта штука, и впрямь нужно корректировать. «Готовая к сражениям» – это, видимо, мое офицерское прошлое упомянуто. Только она ведь и мое прозвище умудрилась перетолмачить. «Забивающая настоящего быка» – это «заби…» и «яка». Поскольку як – это животное из рода настоящих быков, насколько мне помнится.

– Откуда тебе это помнится?

– Биологию в академии изучали. Не основной предмет, но и не лишний. Для офицерской службы, полевой в особенности, – весьма и весьма.

– Значит, самая лучшая она? – кивнув на Илону, спросил у Блямса Плюх.

– А ты станешь возражать? – незаметно подмигнула ему девушка.

– Не стану. Но ведь, по сути, если скорректировать перевод, Блямс сказал, что ты лучше всех?

– Так точно, – улыбнулась Илона.

– А ты говорила, что именно такими словами признаются в любви, когда не могут сказать «люблю» прямо?

– Именно.

– Тогда, – поднялся Егор на ноги и вытянул к Блямсу, словно пистолет, указательный палец, – я вызываю тебя на дуэль. – И обернулся к любимой: – Так это у вас делается?

– Ну, знаешь ли, вообще-то я из двадцать первого века, а не из девятнадцатого. К тому же, вызывая на дуэль, бросали перчатку.

– А нет перчатки, – развел руками Плюх. – И так сойдет. Идем драться, дружище.

– Б-блямс, – растерянно проблеял тот.

– Не пугай ты его, – нахмурилась девушка. – Блямсик и без того натерпелся, когда мы перед ним в мельтешащие полосы разлились. А не успел понять, что да как – бах! – в тебя врезался и едва не убил.

– Ладно, – все-таки поморщился от боли Егор. – Прости, Блямс, я шутил. И ты все правильно сказал, она лучшая.

– А ты чего кривишься? Болит что?

– Голова. Немного.

– Видать, сотрясение получил. Тебе бы лежать. Но… – развела сталкерша руками.

– Належусь еще. Давайте-ка пойдем. Неизвестно, когда здесь темнеет.

– Нет уж, давайте-ка тогда перекусим, коли наконец опять вместе. А уж подкрепившись – и двинемся.

Плюх бы, может, и поспорил, но предатель-живот утробным урчанием проголосовал «за».

Глава 16

Двинуться не получилось и после еды – стало смеркаться. Именно смеркаться, почти как дома. Плюх любил это слово – умиротворенное, доброе. Похоже, не он один.

– Смеркается, – сказала Илона. – Давайте-ка быстро шалаш соорудим!

– А стоит? – глянул в сереющую небесную пустоту Егор. – Похоже, здесь тоже дождей не бывает.

– А зверей? – прищурилась Забияка.

– Ты не хуже меня знаешь, что хищник нас и в шалаше унюхает и достанет. В любом случае придется дежурить по очереди.

– Блямс! – подпрыгнул «богомол».

Хоть переводное устройство и было теперь у Илоны, Плюх и так понял, что хотел сказать зеленый друг. И ответил:

– Кроме тебя. Прости, без оружия слишком опасно. А шалаш, – посмотрел он на любимую, – это больше психологическая защита, но мы ведь…

– Не поясняй, – поморщилась девушка, – не маленькая. К тому же, поздно уже делать шалаш, темнеет быстро. И давайте, трубите с Блямсом «отбой», я первая стану дежурить, выспалась.

Косморазведчик не стал спорить, улегся в траву, пристроив под голову рюкзак. «Печенгу» положил рядом, чтобы схватить, в случае чего, сразу. И очень быстро вырубился.

Ему давно не снились такие яркие, реалистичные сны. И уж совсем давно он не видел во снах родную Академию. А теперь он стоял навытяжку в ее главном зале перед начальником Академии, космолетом высшего класса Максимом Денисовым и лепетал нечто невразумительное.

– Где корабль?! – рычал на него Денисов, в реальной жизни никогда не повышающий голоса. Даже приказы отдавал всегда спокойно и ровно. А тут… – Зачем ты взорвал «Ревду»? Кто дал тебе на это право?!

– Я… мне… там… – пытался оправдаться Егор Плужников, но все слова куда-то разлетелись, не поймать.

– Рапорт на стол! – вдарил кулаком по невесть откуда взявшемуся столу начальник.

Стол был дощатый, грубо сколоченный, заляпанный бурыми пятнами… «Это кровь, – шевельнулись у Плюха волосы на затылке. – Здесь он казнит провинившихся!»

И правда, в руках у Денисова сверкнула сабля.

– Извольте склонить голову, сударь! – приказал он.

– Может, все-таки рапорт?.. – прорезался у разведчика голос.

– Успеется рапорт. После! А теперь вам Зону нужно спасать.

– А как же без головы-то?

– Поймите, голубчик, – обнял его за плечи расплывшийся в рыхлого дядюшку начальник. – Голова в некоторых вещах – только помеха. Без нее-то – ни страха тебе, ни жалости. Знай руби врага, – замахал саблей опять ставший прежним Денисов. Он принялся тыкать ею в Плюха, не больно, но чувствительно: – А упал – поднимайся, вставай. Вставай, вставай, смена!..

– Разоспался, – опять тычок в бок. И в самое ухо любимый голос: – Вставай!

Плюх разлепил глаза, но ничего не увидел.

– По-моему, я ослеп, – сказал он вроде как шутя, но холодея от мысли, что это может быть правдой.

– В таком случае, я тоже, – откликнулась Илона. – Темнеет здесь намертво, как в могиле. Так что полагайся только на слух.

– И на нюх, – все же сострил успокоившийся насчет зрения косморазведчик.

– Да хоть на ощупь. Только спать не мешай.

Вскоре она размеренно засопела. А Егор принялся ее охранять. И Блямса, разумеется, тоже, хотя «богомола» было не только не видно, но и не слышно.

Сначала вокруг было тихо. Так, что вкупе с полным отсутствием света и даже малейшего ветерка создавалось впечатление, будто они находятся в наглухо закрытой комнате без окон – в эдаком карцере. Правда, что такое карцер, Егор знал только по книгам и фильмам, но теперь мог представить это воочию. Или мысли лениво барахтались в голове разведчика, и он стал опасаться, что может заснуть, а потому принялся осторожно шагать взад-вперед, предварительно чуть отойдя от друзей, чтобы ненароком на них не наступить. «Теперь бы еще не вляпаться в какую-нибудь аномалию…» Но Плюх решил, что совсем уж рядышком две аномалии не могут находиться. Он посчитал, что риск заснуть куда выше, стало быть выше и вероятность подвергнуть опасности своих.

Ходить было еще хорошо и потому, что не давила на уши и на психику полная тишина – все-таки шаги создавали незначительный, но шум. Топ-топ, травка шуршит. Топ-топ в другую сторону, снова шуршит. Плюх остановился, а травка все равно шуршит…

Разведчик встрепенулся, осознав, что засыпает уже на ходу. Но шуршание, прекратившись было, вновь возобновилось. И достаточно близко. Это было очень плохо. Как назло, под рукой не было фонаря. Да его у них вообще не было. В рюкзаке лежали спички, но этот рюкзак еще надо было найти! «Зачем же я отошел от своих?! Заснуть боялся!.. Космический разведчик! Позор!..»

Но было не до самобичевания. Да и спички при здравом размышлении помогли бы мало. Напротив, сделали бы мишенью его самого. Тут помог бы разве что факел.

А шорох становился все ближе и ближе. К ним явно кто-то подкрадывался. И Плюх, понимая, что своих все равно нужно будить, крикнул во тьму:

– Кто идет?! А ну, стой! Буду стрелять!

Ему показалось, что из темноты кто-то фыркнул. Тут же раздался и голос Илоны:

– Егор, ты где? Что случилось?

– Тише!.. Здесь кто-то есть… Блямс, ты проснулся? Сиди, не шевелись.

– Блямс-блямс! – прозвучало в ответ. «Богомол», похоже, был испуган.

– Илона, что он сказал?

– Говорит… – голос девушки дрогнул. – Говорит, что здесь кто-то большой и опасный.

– Не человек? Точно?

– Блямс.

– Не человек.

– Тогда я стреляю! – направил Плюх «Печенгу» в сторону шума.

Но выстрелить он не успел. По глазам резануло вдруг светом. Разведчик невольно зажмурился и тут же услышал короткую очередь, а вслед за ней – жуткий звериный рев, перешедший в поскуливание, которое быстро оборвалось.

Егор открыл глаза. Теперь свет бил с двух точек. Один луч ударил прямо по глазам. Он распластался на траве и крикнул:

– Блямс, Илона!..

Что он хотел этим сказать, и сам, пожалуй, не знал. Просто очень испугался за них. Но и стрелять по источникам света не решился, ведь это уж точно были люди. У которых были с собой фонари.

Он открыл уже рот, чтобы окликнуть чужаков, но Забияка его опередила:

– Эй, кто там?! Выходите, не то открываю огонь!

– Не шали! – раздалось от фонарей. – Мы тебя на мушке держим.

– Ложись! – раздался второй голос. – Эй, деваха! Сзади!..

И вновь раздалась очередь.

– Блямс-блямс-блямс!!! – заверещал «богомол».

– Не стреляйте! – подскочил косморазведчик. – Это не зверь! Это друг! Разумный!..

Он помчался прямо на свет, выставив перед собой винтовку.

– Не шали! – вновь завопили оттуда, ослепив фонарями глаза.

Плюх замер. На какое-то время стало тихо. Потом захныкал Блямс.

– Ты как, дружище? – крикнул на звук Егор.

– Бля-я-аамс!.. – раздалось в ответ жалобно и тихо.

– На этот раз не лапы, – с беспокойством прокомментировала девушка.

– Да кто там у вас? – зашарили лучами фонариков незнакомцы.

– Кто сами такие? – спросил второй голос.

– А вы?! – закричал косморазведчик. – Ёхи-блохи, кто такие вы?! Убийцы ради убийства?..

– Ты не ори сильно-то, – сказал тот, чей голос казался более властным и грубым. – Спасибо сказал бы, мы вас от «тузика» спасли.

– И от того, зеленого, хотели спасти, – добавил второй. – Откуда нам знать, что это разумный? Да и так ли? Сильно он на «богомолов» похож из той Зоны…

– Может, хватит уже прятаться? – крикнула Илона. – Мы не крокодилы, чай, не укусим.

– Приходилось уже встречаться? – Свет фонарей запрыгал в такт шагам, незнакомцы подходили к Илоне с Блямсом. Плюх подошел тоже.

– С кем, с вами? – ворчливо спросила девушка.

– С «тузиками». От слова «tooth» – «зуб». Зубастик, короче. Мы их еще «крокодилами» зовем.

– Не приходилось, – сказал разведчик. – Мы тут вообще первую ночь… А за спасение спасибо. И посветите на раненого.

Лучи, поплясав по траве, остановились на Блямсе. Тот сидел, прижав к груди лапу. Из-под нее струилась черная в свете фонарей кровь.

– Похоже, на сей раз ты вляпался, дружище, – обеспокоенно сказал Плюх. – Забияка, помочь сможешь?

– Перебинтую, – нахмурилась та. – Но пулю мне не извлечь. Повернись-ка, Блямсик!.. Ну да, выходного отверстия нет, там она, внутри.

– И что делать?

– Я бы мог, – произнес тот из незнакомцев, у кого голос был мягче. Похоже, именно он «богомола» и ранил. – Но если там, в теремке…

– Где?.. – переспросил косморазведчик.

Ответил второй:

– Мы в первый же день как свалились сюда… Позавчера уже, да… Так вот, почти сразу наткнулись на горушку небольшую. Будто купол земляной, или курган. И вход, как в пещеру. Забрались внутрь, а там тебе и одежда, и оружие, и медикаменты… Жрачки только нет. Поэтому охотимся вот. Этого «тузика» до самого вечера гнали, верткий, гад! Думали, потеряли, спали уже попеременно, а тут…

– Так что мы сидим? – перебив чужака, воскликнула сталкерша. – Идем! Если наш друг умрет, я с вас шкуру спущу.

– Но-но, полегче! Не забывай, что мы тебя спасали. А идти сейчас опасно. Да и рассветет уже скоро.

И впрямь стало рассветать. Сначала неуверенно, робко, а потом, словно кто-то там опомнился, стало светло минуты за три-четыре.

Разведчик смог теперь разглядеть незнакомцев. Один был невысоким, немолодым, с вытянутым, будто удивленным лицом. Одет в добротный, выглядевший совсем новым костюм болотного цвета – штаны и куртку со множеством карманов. На голове темно-серая, в мелкую крапинку, бандана. Обут в высокие черные ботинки типа «берцев». Автомат у него был незнакомый, не «Никель» и не «Печенга»; толстенький, с торчащим вперед коротким черным стволом, сам же – песочного цвета. Красивый, удобный даже на вид.

Второй сталкер, которому было лет тридцать пять, выглядел более внушительно. Высокий, под метр восемьдесят, крепкого телосложения, с небольшим шрамом на непокрытой голове и лицом, поросшим редкой щетиной. Он наблюдал за происходящим пронзительным взглядом зеленовато-серых глаз. Его лицо не выражало никаких эмоций. Одет был сталкер в камуфляжный костюм с подвернутыми рукавами куртки. На левом предплечье виднелась татуировка в виде стоявшего на холме волка. Из-под куртки виднелись тельняшка и разгрузочный жилет, на ногах были «берцы» и щитки на коленях. Локти тоже накрыты щитками. На плече сталкера висела незнакомая Плюху снайперская винтовка с оптическим прицелом, на поясе – пистолет, а в ножнах на груди – десантный нож.

«Серьезный боец», – уважительно подумал косморазведчик и протянул руку:

– Егор Плужников, можно – Плюх. Это Забияка и Блямс, – показал он на девушку и «богомола».

– У меня у самой язык есть! – сверкнула взглядом сталкерша.

Чужак быстро глянул на нее, почти незаметно дернул в улыбке губами и пожал руку Плюха:

– Владимир Иванов. Прозвище – Гор.

Подошел и второй сталкер.

– Виктор Ефимов. Игумен.

Поднялась, закончив бинтовать раненого, Илона. Имени с фамилией называть не стала, бывшего воинского звания тоже. Сказала так, как и назвал ее только что Егор:

– Забияка. – А потом сразу же: – Хватит лясы точить, давайте-ка быстро две жерди срубите, носилки Блямсу соорудим.

Глава 17

До «теремка» дошли без приключений, хотя ушло на это часа полтора, не меньше. Плюх ужасно переживал за Блямса, которого поочередно несли на самодельных носилках. «Богомол» даже ни разу не «блямкнул», лишь тихо постанывал, и это было столь для него нехарактерно, что косморазведчик от этого еще больше волновался. Он даже не сразу понял, что они уже пришли – кончился лес, перед ними возник травянистый холм… Но Гор с Игуменом, опустив носилки с Блямсом на землю – несли его как раз они, – сказали: «Ща!..» А потом подошли к холму и сняли с него слой дерна, под которым оказалась дощатая дверь.

– Дырка была, – пояснил Игумен. – Неуютно как-то с дыркой… Вот, дверь сделали.

– А когда уходим – дерном прикрываем, – дополнил Гор. – Мало ли кто позарится.

Когда вошли внутрь пещеры – а это была именно просторная пещера, – и хозяева зажгли укрепленные на стенах факелы, косморазведчик едва не ахнул вслух: внутри были четыре дощатые лежанки, дощатый же стол, вдоль него с двух сторон – по широкой доске на чурбаках. А еще – большие деревянные ящики, полки… На полках – что-то вроде посуды, какие-то инструменты. Вдоль одной из стен штабелем были сложены доски, несколько толстых брусьев.

– Это все уже было, когда вы пришли? – спросила Илона.

– Ну да, – сказал Гор.

– Тогда не вы ли как раз и позарились на чье-то добро?

– Мы тоже сначала думали, что тут кто-то уже обустроился, – хмыкнул Игумен. – Только все было новеньким и чистеньким. Никто тут до нас не жил и ничем этим не пользовался, факт.

– Но как же так? – нахмурилась девушка. – Что за альтруисты все это подготовили? Такого же не бывает.

Егор был озадачен не меньше подруги, но сейчас его сильнее всего волновала судьба «богомола».

– Это потом, – сказал он, глянув на Забияку. – Сначала нужно…

– …Спасти Блямсика! – подхватила та. – Прости, я невзначай отвлеклась… – Она поморщилась: – Нет, непростительно. Дура я. – И обратилась к сталкерам: – Вы здесь займетесь раненым? Не темно тут?

– Лучше бы, конечно, на улице, – кивнул Игумен. – Здесь и правда темновато. Только там не на чем.

– Вон же у вас доски, – кивнул на штабель Плюх. – И брусья есть. Можно по-быстрому стол соорудить.

Мужчины вместе с ним тут же принялись за работу. Вынесли из пещеры нужные материалы, в пять минут сколотили стол, осторожно перенесли на него «богомола».

– Кто-то еще в медицине смыслит? – посмотрел на разведчика и Забияку длиннолицый сталкер.

– Изучала в пределах оказания первой медицинской помощи, – шагнула к нему девушка. – Имею опыт по зашиванию ран.

Плюх невольно потрогал щеки и кивнул: подтверждаю, дескать[14]. Ставший очень строгим Игумен кивнул:

– Тогда становитесь к столу, будете мне ассистировать.

Он сходил в пещеру и вернулся с небольшим ящиком, который поставил на чурбан рядом со столом. Достал оттуда небольшую бутылочку, смочил клок ваты, принялся аккуратно смывать кровь вокруг раны Блямса.

– На него действуют обезболивающие? – спросил Игумен.

– Не знаю, – дуэтом ответили Плюх с Илоной, а потом косморазведчик добавил: – Давайте у него спросим, потому что рисковать наобум не стоит.

– У него мы ничего не спросим, он без сознания.

– Тогда не нужно обезболивать, – принял решение Плюх. – Вы же быстро?

– Быстро!.. – недовольно фыркнул «доктор». – Откуда ж я знаю, быстро это будет или нет? Я не практикующий хирург, а всего лишь фельдшер. Был когда-то. Давно. А насекомых вообще еще ни разу лечить не приходилось.

– Ёхи-блохи! – заволновался Егор. – Но вы ведь сможете извлечь пулю?

– Извлечь может любой. Главное, чтобы пациент при этом не помер. И – все, хватит болтать, вы мешаете!

– Егор, и впрямь, уйди-ка, – нахмурилась Забияка. – Сядь, вон, у холмика, отдохни.

– Я не устал, – проворчал косморазведчик, но понимая, что замечания сделаны правильные, все-таки отошел, но садиться не стал.

– Как он твоим другом-то стал? – подошел к нему Гор. – Меня в той Зоне такие «друзья» едва не схарчили. Те, правда, темнее были.

– Он не из тех, – бросил Плюх, которому было совсем не до беседы. – Потом расскажу.

– Ладно, – пожал плечами сталкер и скрылся в пещере.

Разведчик пытался издали рассмотреть, что делают с его зеленым другом, но «врачи» заслоняли обзор, да и все равно издали было не разглядеть подробностей. Утешало одно: поскольку операция все еще продолжалась, значит, Блямс был жив. Потом Егор услышал, как Игумен радостно воскликнул: «Вот она!», и на душе стало полегче: пулю достали. Но прошло еще немало времени, когда Илона, обернувшись, крикнула:

– Зови Гора, нужно отнести Блямсика в пещеру.

Забинтованного, находящегося по-прежнему без сознания «богомола» осторожно переложили на носилки и занесли внутрь «теремка». Хотели сначала устроить пациента на одну из дощатых «кроватей», но Забияка помотала головой:

– К чему его лишний раз тормошить, беспокоить? Пусть в носилках и остается. К тому же лишнего места и не имеется; новое сколачивать – шумом ему досаждать. Только на каменный пол не хотелось бы класть. Может, лапника нарубить или просто веток? А на них уж носилки и поставим.

– Я схожу, – сказал Плюх и отправился в лес. Он заметил, что Илона шагнула было за ним, но остановилась и сказала:

– Осторожней там только. И далеко не забредай. Большую охапку не нужно, лишь бы не на голом камне Блямсику лежать.

Косморазведчик понял, почему она не пошла с ним – боялась оставлять зеленого друга с малознакомыми людьми. Да, они помогли, даже очень. Особенно Игумен – сумел достать из «богомольей» груди пулю. С другой стороны, он же Блямса и подстрелил. Да, по незнанию, и даже вроде как пытаясь защитить Илону, но все-таки. Конечно, и то, что сама девушка, оставшись наедине с новыми знакомыми, тоже подвергает себя потенциальному риску, Плюх, разумеется думал. Но Забияка сама являлась опытным сталкером, к тому же была начеку, так что вряд ли с ней можно было бы легко справиться. Опять же, Игумен прилег отдохнуть после операции, а Гор разделывал принесенную добычу – «тузика». Было весьма сомнительно, что это лишь отвлекающие внимание маневры, скрывающие коварные злодейские планы. Это уже отдавало бы явной паранойей. «И потом, – подумал разведчик, – если мы с Илоной будем сидеть, дрожа и цепляясь друг за друга, ничего хорошего из этого тоже не выйдет. В жизни вообще, а уж в нашем положении тем более, нужно не бояться идти и на риск. Не безрассудно, с пониманием возможных опасностей и расчетом компромиссных вариантов, но все-таки рисковать. Иначе никак. Сама удача редко прыгает в руки – как правило, нужно ее суметь поймать, а перед этим за ней еще и побегать».

И все равно Плюх, конечно же, волновался за Илону и Блямса. Поэтому и в самом деле не собирался далеко забредать в лес, как и просила подруга. Он стал срубать острым сталкерским ножом ветки у самых ближайших деревьев, постоянно оглядываясь на холм и прислушиваясь. А еще его мысли пошли и в другом направлении. Если их новые знакомые не врали, а смысла в таком странном вранье разведчик попросту не мог разглядеть, то подготовленное кем-то и для кого-то пустующее жилье выглядело очень странно. «Допустим, какие-то попавшие сюда сталкеры обустроили все это для себя, а потом сгинули – в пасти ли хищника, в смертельной аномалии, неважно. Но тогда вопрос: а откуда они все это здесь взяли? Те же инструменты, оружие, одежду? Причем все абсолютно новое. Не вяжется это со случайными сталкерами. А с кем вяжется? С кем-то настолько альтруистичным? Опять же, где все этот альтруист взял? Но взять это из ниоткуда не смог бы никто. Если в той, прошлой Зоне, все доставляли из внешнего мира ученые, то здесь… Здесь тоже имелись подобные «ученые»? Но почему они скрываются? И почему ничего не требуют взамен? А с чего ты взял, что они ничего не требуют? – почувствовал вдруг пробежавший по спине холодок Плюх. – Может, они просто еще не успели потребовать. Ёхи-блохи! Или, быть может… эта пещера – ловушка?!..»

Косморазведчик едва не бросил свое занятие и не кинулся назад, настолько эта версия показалась ему правдоподобной. Но все же он сумел взять себя в руки и остановиться. «Ведь сталкеры сказали, что прибыли сюда позавчера. И если за это время ловушка не захлопнулась, то вряд ли таковой являлась. Или она ждала, когда соберется больше добычи, ведь лежаков было четыре? Но нас уже в пещере одновременно пятеро, считая раненого Блямса, однако и тут ничего страшного не случилось. Такая медлительная «мышеловка»? Но это просто смешно». Плюх усмехнулся и продолжил рубить ветки.

Нарубив, на его взгляд, нужное количество, он подхватил все в охапку и собрался идти к пещере. Но земля под ним буквально вдруг зашаталась, левая нога провалилась в нее по колено, и косморазведчик, рассыпав от неожиданности ветки, упал ничком. Это его, скорее всего, и спасло. Плюс свойственная его профессии реакция – Егор выдернул ногу и мощным толчком отправил тело вперед, подальше от неожиданного обвала, юркой ящерицей отполз метров на пять, вскочил на ноги, одновременно выхватив из-за спины «Печенгу». А там, где он только что был, уже показалась из-под земли тупая безглазая черная морда с раззявленной зубастой пастью. Поднялась кверху на толстой длинной шее и слепо завертелась по сторонам. Если бы не цвет и все же куда более мелкий размер, Плюх принял бы тварь за «дымного червя», знакомого по прошлой Зоне[15]. Конечно, это могла быть его разновидность или просто детеныш, но тут из-под земли показались и короткие когтистые лапы. Существо скорее напоминало гигантского, вытянутого крота. Оно злобно и скрипуче заверещало, осознав, что упустило добычу, и стало уже опускаться под землю, когда до разведчика дошло, что теперь добычу упускает он. И Егор все-таки успел выстрелить в голову «крота», и, конечно же, попал. Зато потом пришлось слегка повозиться, вытаскивая из-под земли тушу. Процесс усложняло то, что тварь была покрыта короткой, жесткой и очень плотной шерстью, отчего все время выскальзывала из рук. Но минут через десять усердного пыхтенья косморазведчик с задачей все-таки справился. «Крот» оказался длиной под два метра и весил не меньше самого Плюха. Сперва Егор попытался перебросить его через плечо, но мертвая тяжелая тварь все время соскальзывала. В итоге, перепачкавшись кровью и пропитанной ею землей, косморазведчик плюнул, собрал рассыпанные ветки и пошел за подмогой.

Он свалил ветки возле входа в пещеру – с полной ношей туда было не пролезть. Из пещеры аппетитно тянуло жареным мясом. В животе заурчало так громко, что Плюх даже подумал: не приняли бы сталкеры этот звук за рык дикого зверя и не подстрелили бы гостя сгоряча. Мысль, конечно, была шуточной, глупой, но в каждой шутке, как известно, присутствует доля правды. И, разумеется, Илона услышала не плач его голодного желудка, а шаги или шуршание веток, но только из пещеры она выскочила с «Никелем» на изготовку. А увидев друга, грязного, в крови, заметно побледнела:

– Что с тобой? Ты ранен?

– Нет, все в порядке. Мяска нам добыл.

– Какого мяска? Где оно?

– Там, – мотнул головой косморазведчик. – В лесу.

– Я же просила тебя не ходить далеко! – раздула ноздри Забияка. – Небось, это «мяско» само на тебя напало?

– Напало само, но ты ведь знаешь, что Зона, неважно, та или эта, – это такое место, где за неприятностями далеко ходить не надо. Все случилось у самого края леса.

– Тебя одного и близко, выходит, нельзя отпускать, – проворчала Илона.

Плюх улыбнулся и спросил:

– Кто-нибудь из мужчин свободен?

– А я чем плоха?

– Ты не плоха, ты вообще лучше всех, но это «мяско» тяжелое и скользкое.

– Насколько тяжелое? Как слон?

– Как я.

– И что, не донесем? Пара жердей, привяжем твое «мяско» – и как на носилках.

– Ёхи-блохи! А мужики-то чего? Почему ты их жалеешь?

– Гор готовит. Причем делает это классно, аж завидки берут, я бы так не смогла. А Игумен уснул. Все-таки операция его вымотала, да и до этого походил, человек-то немолодой.

– Кстати, Блямс-то там как?

– Тоже спит. Я не разбираюсь, конечно, как это выглядит у «богомолов», но мне кажется, скорее все-таки спит нежели без сознания пребывает. Дыхание ровное. Я уверена, что с ним теперь все будет хорошо. С его-то регенерацией. Опасность жизни устранена, так что не удивлюсь, коли он уже завтра вскочит и побежит.

– Ну, будем надеяться, – проговорил косморазведчик, всем сердцем желая, чтобы зеленый друг скорее поправился.

В итоге за «кротом», взяв жерди и моток веревки, они сходили вдвоем с Илоной. Возможно, и к лучшему. Девушка так лихо приладила черную тушу к импровизированным носилкам, будто всю жизнь только этим и занималась. И Плюх в который уж раз мысленно восхитился своей возлюбленной. Настоящий боец, который никого и ничего не боится, со всем справляется, все умеет, а если чего и не умеет, то быстро учится. От такого курсанта в родной Академии все преподаватели были бы в восторге, в этом Егор Плужников даже не сомневался.

Гор встретил их возле входа в пещеру, он заносил туда брошенные Плюхом ветки. Увидев добычу и услышав рассказ косморазведчика, покачал головой:

– Ну ты и везунчик! Мы с Игуменом столько сил и времени потратили, пока «крокодила» добыли, а ты по нужде отошел – и центнер мяса нашел. Видишь, даже стих сочинился!

– Я не по нужде, – сказал разведчик. – И мясом вполне мог сам стать.

– Ну так нужда – она ведь разная бывает. А то, что мясом мог стать, так весь мир так устроен: кто-то мясо для нас, для кого-то мясо мы…

– В данном случае взаимно, – хмыкнула Забияка. – Тут как раз кому больше свезло, тот и не мясо. Или кто ловчее оказался, – подмигнула она Плюху, который сразу же почувствовал себя счастливым и готовым на новые подвиги. Только сначала ему не мешало бы поесть – желудок, учуяв доносившиеся из пещеры ароматы, вновь завел свою урчащую песню.

– Идемте-ка почавкаем, – видимо, услышав ее, сказал Гор.

Сначала они подстелили под носилки с Блямсом ветки, потом разбудили Игумена и уселись за стол, на котором красовались уже умопомрачительно пахнущие большие куски хорошо прожаренного мяса.

Глава 18

Плюх обгладывал последнюю косточку, испытывая давно забытое чувство покоя и уюта, но вдруг это приятное ощущение пропало – как отрезало. Разведчик вскочил, не понимая, зачем это делает. Хозяева пещеры и Забияка тоже, оставив недоеденное, быстро поднялись. А потом все дружно заторопились к выходу.

– Чт-то эт-то? – с трудом шевеля губами, спросила у разведчика Илона.

Он понятия не имел. Но было ясно: ими кто-то управляет, кто-то желает, чтобы они куда-то пошли. Это что-то напомнило косморазведчику, но он не сумел удержать в голове мысль. Но был уверен в одном: их ведут не на концерт, не на прогулку, а потому… Двигать языком и челюстью оказалось неимоверно тяжело, но Плюх собрался и сумел выдавить:

– Н-над-до вз-зять ору… ору-жи-е…

Игумен был уже возле выхода. Его песочного цвета автоматическая винтовка осталась лежать на лавке возле стола. Сталкер оглянулся на нее, но вернуться уже не мог – ноги шли только вперед.

– Э-э-ээ!.. – только и смог произнести он.

Разведчик, на ходу вытянув руку, сумел вцепиться в ремень игуменского оружия. А перед самым выходом скосил взгляд на Блямса: как он? Ведь если он потащится неведомо куда, не оправившись от ранения, то неизвестно, чем это может кончиться. Однако «богомол» продолжал спокойно лежать на месте. Это немного успокоило Плюха, хотя в целом теперь о спокойствии оставалось только мечтать.

Выбравшись наружу, он увидел, что оба сталкера и Забияка быстро шагают в сторону леса, механически переставляя ноги, словно роботы или куклы. Подумал, что вряд ли его походка выглядит как-то иначе, но попытался прибавить шагу, чтобы догнать их. Это ему удалось. Илона подняла на него полный тревоги взгляд и процедила:

– К-как в Лаз-за-рев-вке… Н-на Б-блям-мса н-не д-дейс-ству-ет… Н-но поч-чем-му я?..

И тут разведчик тоже наконец вспомнил, что ему все это напомнило. Действительно, Лазаревское! «Ассакаа дум тудум, ассенекер ина даста». То, что заставляло всех превращаться в безвольных кукол и шагать туда, куда велели невидимые кукловоды. Всех, кроме Илоны и Блямса![16] И вот теперь происходило почти то же самое, только не бубнил в голове чужой голос и не выключалось сознание. И еще – теперь это действовало и на девушку.

«Но все-таки очень похоже, что кукловоды остались теми же, – думал Плюх. – Зачем они собирали людей в Лазаревке? Тогда мы предположили, что это сборный пункт новобранцев, которых потом отправляют на войну. А что, если и эта Зона – такой точно пункт? Потому здесь и подготовленные для новобранцев жилища, одежда, оружие… Илону же на сей раз позвали тоже потому, например, что стало не хватать живого материала, в ход пошли и женщины. А сознание не выключают – то ли из экономии какой-нибудь иссякающей энергии, то ли потому, что деваться отсюда все равно некуда. Не сходится только одно: как-то очень резко нас потащили, Игумен даже винтовку взять не успел. Зачем снабжать оружием, чтобы потом не заставить взять его в бой? И еще – нам ведь не отрезали головы, не заменили их на блестящие пластины. Или их для этого сейчас и ведут?..»

Стало по-настоящему жутко. Но, чтобы не пугать подругу, разведчик выдавил:

– С-сей-час и об-бъяс-снят…

А потом они побежали. Ноги двигались сами, мысленные приказы на них больше совершенно не действовали. Это пугало. Это вызывало настоящий ужас своей неправильностью. Плюх терпеть не мог, когда им управляли обстоятельства. Но теперь им управляли в самом что ни на есть буквальном смысле, и это выходило уже за все пределы. Однако и поделать с этим он ничего не мог. Приходилось недоумевать, негодовать, ужасаться, но терпеть. И надеяться, что ведут их не на убой. И конечно же, он переживал за Илону. «Да, она сильная и храбрая, но она все-таки девушка. Если даже мне, мужику, страшно, то что чувствует она?.. И если нас действительно собираются уничтожить, то пусть это сделают сначала со мной». Да, желание было эгоистичным, но Плюх понимал, что если увидит смерть своей любимой, то возненавидит весь мир, всю Вселенную, и будет умирать с мыслью, что жизнь – это самая несправедливая и жестокая издевка из всех, что только могла придумать природа. «Или кто там еще – высший разум?.. Тогда он настолько высший, что стал уже протекать».

Бег, по ощущениям косморазведчика, продолжался около получаса. Для него это было вполне себе нормой, даже легкой разминкой, бегали во время учебы и куда более долгие и сложные кроссы. Забияка тоже держалась молодцом, хоть и хмурилась, кусая губы. Без видимой усталости бежал и Гор – недаром выглядел по-боевому. А вот Игумен определенно начал сдавать: дышал тяжело и прерывисто, лицо покраснело, пот лился со лба по щекам ручейками. «Ёхи-блохи, – подумал Плюх. – Недолго и до беды. Хоть бы сердце выдержало». Обидно, что подбежать к сталкеру, поддержать его он не мог – ноги стали независимой, отдельно живущей от него частью. Удачей было хотя бы то, что Егор по-прежнему нес автомат Игумена – для того лишняя тяжесть могла бы теперь оказаться убийственной.

Вскоре и без этого Виктор стал откровенно задыхаться. Он вцепился руками в ворот и побагровел еще больше. Плюх с ужасом ждал, что мужчина вот-вот упадет. Но вместо этого увидел, как тот замедлил бег и перешел на шаг. То же самое сделали и остальные. Только после этого разведчик осознал, что и сам уже не бежит, а идет.

Впереди меж деревьев появился просвет. И стали слышны голоса. Не вопли ужаса и боли, а вполне нормальные, может, чуть более возбужденные, чем при обычной беседе. Временами даже слышался смех. Это приободрило косморазведчика. Люди, которых привели на убой, вряд ли смеялись бы. Если, конечно, это смеялись не те, кто непосредственно и занимался убоем. Но эта версия казалась совсем уже маловероятной.

Вскоре они вышли из леса. Перед ними раскинулось поле. Большое, широкое, с редкими остатками пожухлой, примятой травы. Из подсознания выскочила ассоциация: утоптанное. И Плюх вынужден был согласиться – поле выглядело именно таким. Будто на нем устраивались многолюдные гульбища, танцы и пляски. «Или сражения», – добавило подсознание. «Или сражения», – согласился с ним и в этот раз Плюх. Причем последнее, с учетом сотен стоявших вдоль поля вооруженных людей, было вероятнее всего.

Людей вряд ли можно было назвать армией или солдатами хотя бы уже потому, что одеты они были весьма разномастно. На многих были камуфляжные куртки, но совершенно различных расцветок и фасонов. Кто-то был в черном, кто-то предпочитал цвет хаки, защитные цвета. Некоторые носили разгрузочные жилеты. На головах – у кого бейсболки, у кого обтягивающие шапочки, у кого-то банданы – тоже разных цветов и оттенков. А еще люди были разновозрастными, хотя преобладали тридцати-сорокалетние. Объединяло всех два фактора: все они были мужчинами и все имели оружие. Лишь это, пожалуй, и делало их похожими на солдат. Но еще больше – на сталкеров. Собственно, Плюх уже и не сомневался, что это именно сталкеры. А еще чутье подсказывало ему, что все они тоже пришли сюда не по доброй воле. Этот факт подтверждался еще и тем, что люди продолжали подходить – так же, как до этого сам разведчик с товарищами, механически переставляя ноги.

Трое ближайших сталкеров с интересом оглядели разведчика и его спутников, дольше всего задерживая взгляды на Илоне. Один из «вояк», по неуловимым признакам казавшийся в этой троице главным, был одет в зеленые куртку и штаны. На голове он носил полинявшую желтовато-зеленую бандану. Второй был в серой высокой кепке и потертой кожанке. Выделялся он бородой. Если у первых двух на ногах были ботинки, то третий был обут в кирзовые сапоги, а одет в темно-серую видавшую виды залатанную куртку. На голове его красовалась засаленная, неопределенного цвета кепка. Выглядел он старше своих товарищей и куда меньше их походил на сталкера, хотя и в его руках, как и у первых двух, была песочного цвета винтовка – такая же, к слову, как и у Игумена.

– Ого! – сказал главный. – Давненько тут женщин не было. Надолго к нам?

– Как понравится, – буркнула Илона. – И я не к вам.

– Что вас еще интересует? – не удержался Плюх, которому, конечно же, не понравился повышенный интерес к его девушке. – Ее возраст, семейное положение?..

– Да ладно вам, ёш! – сказал самый старший. – Мы ж без обид. Только и впрямь ведь от женского полу отвыкли. Вот и…

– Вот и не следует привыкать! – резко осекла его Илона.

– Постойте-ка, – продолжал вглядываться в нее бородатый. – А вы, случайно, не Забияка из «имперцев»?

– Допустим, – едва заметно дернулось та. – И что теперь?

– Да ничего. Приходилось пару раз иметь с вашими дело. Отличные бойцы! Только больно уж суровые. Вас тоже видел, издали, правда. Зато слышал о вас много лестного.

Забияка слегка оттаяла.

– Вы лучше не старое вспоминайте да не на меня пяльтесь, а введите нас в курс дела. Какого лешего нас сюда притащило? Что за представление тут планируется? – кивнула она на поле.

– Может, для начала представимся друг другу? – спросил сталкер в желто-зеленой бандане.

Егор собирался уже снова взбрыкнуть, но вовремя себя удержал. В конце концов, эти люди не желали им зла и вели себя, в общем-то, вполне достойно. К тому же информацию и впрямь не мешало бы получить. Да и союзников приобрести никогда лишним не бывает, а уж в теперешней ситуации особо. И он по старой привычке представился:

– Космический разведчик третьего класса Егор Плужников, позывной Плюх.

– Злыдень, – пожал ему руку главный из троицы.

– Колыч, – сделал то же и самый старший.

А бородач, назвавшийся Брюлем, долго не отпускал руку Егора, явно пытаясь что-то вспомнить. Потом, обведя своих взглядом, спросил у них:

– Что-то у меня мыслюлина одна в голове плещется… Помните, нам Беспалый тоже что-то про космос втирал? Что оттуда в ту Зону мужик какой-то на ракете плюхнулся?.. Точняк, он же его Плюхом как раз и звал! – И Брюль уставился на Егора: – Так это ты тот самый мужичулина из космоса и есть?

– Видимо, да, – нахмурился Плюх. – Только я не знаком ни с каким Беспалым.

– Он тут уже Беспалым-то стал, – пояснил Злыдень. – А там, говорит, был одним из умников, веришь-нет? Из тех, что за артефакты нас жрачкой и всем прочим снабжали.

– Аникей?! – воскликнула, глядя на Егора, Илона. И перевела взгляд на троицу: – Он что, жив?..

– Был жив с утра. Мы на охоту пошли, он дома остался. А потом – это вот… Может, и его сюда притащило.

– Ясен пень, притащило, – сказал Колыч. – У него же пальца нет, а ноги-то на месте.

– Ёхи-блохи! – подался к сталкерам косморазведчик. – Почему у него нет пальца? Что с ним случилось?

– И что со всеми нами случилось? – подал голос Гор. – Что это за хрень?

– Хрень и есть, – нахмурился Злыдень. И принялся рассказывать.

Но успел он рассказать немного, к тому же не столько помогали, а больше мешали вклинивающиеся с пояснениями и уточнениями Брюль и Колыч. Но главное, то, как Аникей Тавказаков получил свое прозвище и зачем их всех сюда «привели», все-таки поведать успел. А потом сам себя и оборвал:

– А вон и они как раз, «урфины» долбаные. Не дергайтесь только. И не стреляйте, пока ближе не подойдут. Короче, нас держитесь и делайте как мы. Ложимся и держим ублюдков на прицеле.

Перед тем как лечь, Плюх посмотрел на дальний край поля и увидел надвигающуюся оттуда длинную цепь обнаженных, зато с блестящими шлемами на головах людей. И с оружием в руках. «Урфины»!.. «Странное название, – подумал разведчик. – Спросить у Злыдня, почему такое?» Но это было сейчас неважным. Как бы ни назывался враг, главным было выстоять. В любом случае теперь, когда было ясно, что – точнее, кто – им угрожает, вернулась уверенность. «“Урфины” – люди, а значит, с ними можно совладать. Они вооружены, и они нападают, а значит, в них без угрызения совести можно стрелять. Как минимум по конечностям, ну а в крайнем случае и…»

Кто-то и правда уже начал стрелять, хотя до цепи нападающих было еще далеко.

– Это нервулины у кого-то сдают, – пояснил Брюль. – Вы на них не смотрите. Вы на нас смотрите.

– И на них вон, ёш, – ткнул рукой вперед Колыч.

«Урфины» были теперь куда ближе. И Плюх сумел разглядеть, что на головах у них были вовсе не шлемы. Это сами головы и казались дрожащими, будто ртуть, зеркальными каплями. А голые тела этих людей как будто покрывала блестящая прозрачная пленка. То, что это были именно люди, было понятно, например, по татуировкам. В двадцать втором веке такими откровенными глупостями никто, понятно, не занимался, но за последнее время косморазведчик насмотрелся подобного «творчества» в избытке. И это сочетание человеческого снизу и откровенно чуждого сверху вызывало по отношению к «урфинам» крайне отталкивающее, близкое к омерзению впечатление. А когда Егор разглядел среди мужских тел также и женские, испытал откровенное отвращение. Потому что уродливое с прекрасным не только не сочетается, а становится вдвойне, втройне уродливым.

– Гляди-ка, точно у них дела плохи, коли женщин набирать стали, – сказала вдруг лежавшая по правую руку Илона.

– У кого «у них»? – сглотнул разведчик. – Куда набирать?

– А ты еще не понял? Этих «урфинов» в Лазаревском и готовили. Может, и еще где. То бишь там их набирали, снимали головы и направляли далее, где уже вот этих делали.

– Правильно ты просекла, – уважительно сказал Злыдень. – Так оно, скорее всего, и есть, веришь-нет? Только теперь все, хорош трепаться. Пора и пострелять. У вас, смотрю, оттуда еще машинки? А здесь вот «Маши» выдают. Рекомендую. – И он, нажав на спусковой крючок винтовки, выдал по цепи «урфинов» хлесткую очередь.

Глава 19

Плюх заметил: несмотря на то, что наступали «урфины» длинными прямыми шеренгами, попасть в них было достаточно трудно. Создавалось впечатление, что они не просто видели наведенное на них оружие, но и просчитывали вероятные траектории полета пуль, успевая вовремя отклониться, чуть замедлиться или ускориться. Но делалось это так быстро и практически незаметно, что создавалось впечатление их сильной везучести. А то и неуязвимости, особенно когда стопроцентно удачный произведенный в голову выстрел не причинял противнику никакого вреда. Впрочем, насчет их блестящих голов вопрос был отдельным – возможно, никакие пули этим ртутным каплям и впрямь были не страшны. Чего все-таки нельзя было сказать о телах. Хоть и редко, но пули в них все же попадали. Особенно когда по ним стреляли в упор; тут уж замедляйся-ускоряйся – ничего не поможет. Как ни рассчитывай траекторию, а увернуться уже нельзя, разве что прыгать в сторону, так там идут другие, да и тогда нужно иметь нечеловеческую силу, чтобы совершить столь быстрый прыжок, но «урфинские» тела определенно раньше принадлежали людям.

Косморазведчик пришел к логичному выводу, что эти ртутно-блестящие головы-капли представляют собой нечто вроде мощных компьютеров. Но чуть позже его посетила иная мысль: «А что, если эти мерзкие нашлепки на плечах «урфинов» – всего лишь приемо-передающие устройства, вроде камер с обратной связью: посылают куда-то в единый центр управления картинку и звук, а уже там некий суперкомпьютер производит мгновенную обработку полученных данных и отправляет назад нужные команды». Это весьма походило на правду. По крайней мере, такая гипотеза была ничем не хуже той, что «урфины» – автономно действующие запрограммированные биороботы. Хотя, ничто не мешало объединить эти версии. Ведь приему или передаче сигнала могло что-то помешать – и тогда было бы очень кстати, чтобы солдаты какое-то время могли выполнять свои функции автономно.

Разумеется, Плюх не занимался этими размышлениями так последовательно – мысли скакали в его голове лихорадочно, под стать динамике боя. А вопрос об уязвимости неприятельских тел и вовсе не являлся теоретическим предположением – разведчик лично уложил двух «урфинов» прямыми попаданиями «в корпус». Сначала, как и планировал, Егор старался целиться в ноги и руки, но вскоре понял, что это малоэффективно, практически бесполезно. Да и воспринимать неприятельских солдат как живых людей он перестал очень быстро. Они не были живыми людьми. Точнее, были, но раньше, до того, как их головы заменили блестящими нашлепками. Теперь перед ним шагали всего лишь куклы, марионетки, у которых не осталось ничего человеческого – даже тела́, покрытые блестящей пленкой, выглядели пластиковыми.

Скоро косморазведчик заметил и еще одну особенность: «урфины» редко стреляли на поражение. Конечно, сталкеры нет-нет да и падали замертво, но большинство ранений приходилось все-таки на конечности, причем, как выяснилось позже, в мягкие ткани. Случайностью это быть никак не могло, а значит, целью «урфинов» было не уничтожение сталкеров, а что-то другое. «Например, тренировка», – пришел в голову Плюха ответ. И это весьма походило на правду. Хотя не было понятно до конца: тренировка кого именно? Вполне возможно, обеих сторон сразу. Ведь научиться чему-то можно, имея лишь опытного, сильного соперника. А вот убивать спарринг-партнеров было бы весьма расточительно. Так что многое для этой версии сходилось. Но еще больше оставалось непонятным: кто это затеял, для каких целей тренируют самих «урфинов», где их «изготовляют», как забрасывают в эту Зону, как забирают, куда отправляют? Много вопросов, и вряд ли кто мог на них дать ответ в этой… в этой Учебке. Разведчику понравилось придуманное для новой Зоны название – емкое и точное.

Неизвестно, сильно ли бы он удивился, если бы узнал, что именно так называли эту Зону их новые знакомые – приютившая доцента Тавказакова троица сталкеров. А вот то, как дернулся и зашипел один из них – Колыч, – он прекрасно увидел и услышал.

– Ё-ёо-ош-шш!.. – выпустив «Машу», схватился тот за левую ладонь. Из-под пальцев заструилась кровь.

– Егор, прикрой! – тоже увидев это, крикнула Забияка и, отведя раненого сталкера за спины остальных, принялась колдовать над его рукой.

– Что с ним? – не оборачиваясь, спросил Злыдень.

– Мизинец отстрелили, – ответила девушка. – Зашивать нечем, перевяжу потуже, нормально обработаем после.

– Грибок обработает, – сказал, продолжая целиться во врагов, Брюль. – Он у нас по мизинцам спецулина теперь.

– Да уж, – буркнул сам раненый. – Нас теперь впору «беспалыми» звать, а не «промедленцами».

– Мы-то пока с пальцами, – отозвался Брюль, но тут же завопил и заматерился.

– Что? – быстро глянул на него Злыдень.

– Нога… – простонал бородач. – Ляжку прострелили.

– Я сейчас! – крикнула ему Забияка.

– А вот нечего было каркать, – морщась от боли, сказал Колыч. – «Мы-то с пальцами!..» Зато без яиц. Пардон, мадам.

– Мадемуазель, – фыркнула Илона. – И ежели вы полагаете, что я таких слов не слыхивала, то глубоко заблуждаетесь. Еще и не такие знаю. И коли вам легче, когда ругаетесь, то не стесняйтесь. Я такой же сталкер, как и все.

– И нечего юморить, – сжав руками бедро и кривясь от боли, сказал Брюль. – Все пока при мне.

– Именно, что пока, – заметил Колыч, осматривая перевязанную Забиякой ладонь. – А вот станешь каркать…

Косморазведчик слушал все это вполуха. Его внимание было устремлено вперед, на вражеских солдат. Он теперь отвечал не только за свою безопасность, но и за жизнь любимой. С учетом того, что их небольшая объединенная группировка потеряла сразу двух бойцов. Между тем «урфины» подошли уже так близко, что можно были прочитать вытатуированные на некоторых из них надписи. «Кill me softly»[17] красовалось у ближнего над сердцем.

– Ладно, раз просишь, – буркнул Плюх, отправляя пулю точно под надпись. – Так годится?

Блестящий солдат упал. Но общее их количество, несмотря на то что попадали в цель и другие сталкеры, как показалось разведчику, не уменьшилось. «Сейчас они нас просто сомнут, – отрешенно подумал он, – затопчут». Но тут вдруг его ноги вновь обрели самостоятельность. Они заставили его подняться и развернуться к лесу. «Вот и все, – мелькнула мысль. И всплыла слышанная в старых фильмах фраза: – А теперь контрольный выстрел в затылок». Он отыскал глазами Илону, которая только подошла к Брюлю, чтобы начать перевязку, и хотел сказать ей прощальное «люблю», как осознал вдруг, что вокруг повисла тишина. Сталкеры перестали стрелять, потому что глупо было это делать, стоя к врагу спиной, но не стреляли и «урфины». Может, потому как раз, что распределяли меж собой сталкерские затылки?.. Плюх почувствовал, как по коже побежали пресловутые мурашки. А потом услышал странный звук, похожий на постукивание по столу пальцами. Только пальцев этих было, похоже, несколько сотен. И звук явно удалялся.

«Что это? – наморщил косморазведчик лоб. – Неужели они уходят?..» Очень хотелось обернуться и посмотреть, но тело будто закаменело. И так продолжалось минут двадцать, пока вновь не стало очень тихо. А потом к мышцам вернулась свобода. Плюх обернулся, но поле было совершенно пустым – убитых и раненных «урфины» тоже забрали с собой.

– Что-то на сей раз слабовастенько, – сказал кто-то поодаль. – Даже до рукопашной не дошло.

– Так и «урфинов» сегодня меньше, – отозвался еще кто-то, – ненамного, но заметно. Видать, стали экономить.

«Ёхи-блохи! – подумалось разведчику. – Если сейчас их было меньше, то что же здесь творилось раньше? И почему их стало меньше?»

Но поразмышлять ему не дали.

– Готовьте носилки! – подала голос Илона. – Покуда мы столбами торчали, Брюль много крови потерял. Я жгут наложу, но через два часа нужно будет снять. А лучше бы за это время и пулю достать, да рану зашить, чтобы опять не перетягивать.

– Я могу зашить, – подался к ней Игумен.

– А пулю тоже сейчас достать сможешь? И зашивать есть чем?

Тот развел руками, и Забияка обратилась к новым знакомцам:

– Успеем до вашего лекаря за два часа добраться?

– Успеем, – сказал Злыдень. – Если без форс-мажоров каких. – И махнул Гору: – Пошли, паря, жерди срубим.

Гор и Злыдень скрылись в лесу. Илона накладывала жгут на бедро раненого Брюля. Колыч сидел, баюкая покалеченную ладонь. К нему подошел Игумен, и Плюх удивился, как похожи были мужчины. Почти братья, только одеты по-разному. А так – и возраст, и телосложение, и рост. Даже лица – с заметными морщинками, обветренные, немного у обоих вытянутые… А взгляд слегка прищуренных глаз что у того, что у другого, вроде бы чуть усталый, отрешенный, а присмотришься – наблюдающий, с хитринкой.

– Что, сильно болит? – спросил Игумен.

– Дергает, ёш, – немного подумав, отозвался Колыч. – Но обезболивающее стало действовать, так что не сильно. Жить буду. Тебя так-то как звать?

– Витькой. А тебя?

– Илья, – протянул Колыч здоровую ладонь.

Пожав друг другу руки, мужчины завели тихую беседу, и Плюх было заскучал, но вскоре вернулись с жердями Злыдень и Гор. Косморазведчик, чтобы хоть как-то помочь, снял куртку и протянул мужчинам, чтобы те соорудили носилки.

– А сам как? – принял Злыдень одежку. – Или вы с нами?

– Мы бы с радостью, но у нас товарищ раненый остался, – сказал косморазведчик. – Так что нам бы к нему…

– Егор, – стрельнула в него укоризненным взглядом Илона. – Нам нужно сейчас пойти с ними. Блямсу ничего не угрожает, я ведь тебе говорила. И он не маленький. Еда в пещере имеется. А там Аникей, которого мы уже мысленно похоронили, да и он с нами наверняка распрощался. – Она перевела взгляд на Злыдня: – И потом, у вас же теперь еще двое раненых, а лекарь, как я поняла, только один. Кстати, как он сумел не пойти на сражение?

– У него только одна нога, – хмыкнул Колыч. – Мы теперь инвалидная команда, а не сталкеры. Так что ежели у нас поживете, то и неплохо. Первое время хотя бы. Да, Злыдень?

– Посмотрим, – обвел взглядом новых знакомых сталкер. – Сами-то как? Все согласны?

– Первым делом убедимся, что с Аникеем Александровичем все в порядке, – сказал Плюх. – И пусть раненых подлатают. А потом я сразу к Блямсу. И если он будет не против пожить с вами… Кстати, и если вы сами будете не против. Дело в том, что Блямс – не человек. Но разумный и безопасный.

– Если безопасный, то о чем речь, – сказал Злыдень. – Но я пока мнения остальных не слышал.

– Я не возражаю, – перебросившись взглядом с новым другом, кивнул Игумен.

– Ну, я тоже тогда с вами. Не одному же болтаться, – пожал плечами Гор.

– А место-то для нас найдется? – спохватился косморазведчик.

– Лежанки сколотить недолго. А так – пещера просторная, – ответил Злыдень. – Хуже с едой. Нас же с охоты сюда сдернули, и мы, веришь-нет, ничего добыть не успели.

– У нас есть мясо, – сказал Гор. – Больше половины жареного «тузика» и «крот», еще не разделанный. Сейчас дорогу к вам посмотрим, и мы сходим с Игуменом или с Плюхом, принесем.

– Со мной, – сказал косморазведчик. – Заодно Блямса проведаем.

Возле входа в пещеру – и она сама, и холм, в котором та располагалась, представляли почти точную копию тех, что приютили их самих, – Плюх еще издали заметил одноногого мужчину на самодельных кривых костылях. Тот был высоким, худым. Одет он был в широкий грязный халат. На его голове беспорядочно топорщились седые волосы, из-под кустистых бровей, сквозь очки – почему-то без стекол – таращились выпученные глаза.

– Что?! – еще издали закричал мужчина. – Почему носилки? Почему вас так много?! На вас напали?! Мне спасаться?..

– Никто на нас не напал! – крикнул Злыдень. – Готовься к операции. У нас двое раненых. – И, повернувшись к новым знакомым, пояснил: – Вот это и есть Грибок. Он сумбурный, но толк от него есть.

– Аникей Александрович с вами? – крикнула Илона.

Грибок, нахмурившись, долго моргал, глядя на девушку, и уже когда они подошли к самому входу, сказал ей:

– А вы кто? Атаска?.. – Он обвел взглядом своих: – Вы нашли Атаску? Но сюда-то ее зачем? Меня, так сказать, дразнить? И вы же теперь передеретесь!..

– Может, сначала все же меня выслушаете? – оборвала его Забияка. – Никакая я вам не Атаска. Прекратите балагурить! Вам же сказали: у нас раненые, готовьтесь к операции. Но сперва ответьте на мой вопрос: где Аникей Тавказаков?

– А я что ему – мама-папа? – буркнул явно сконфуженный Грибок. – И потом, знаете ли, барышня, зову никто противиться не может, даже я. И лишь из-за некоторых моих, так сказать, физических особенностей я остаюсь на месте. А Беспалый, понятно, ушел. Аникей, в смысле. Вы его, что ли, не встретили? – вновь посмотрел он на Злыдня с Колычем.

– Не встретили, – ответил Злыдень. – Там народу – не одна сотня, веришь-нет? Но если жив, то придет, вы не волнуйтесь, – сказал он уже Плюху с Забиякой.

– Егор, – посмотрела на косморазведчика Илона. – Может, вы сходите с Гором, поищете Аникея? Вдруг он там раненый лежит…

– Конечно, сходим, – сказал Плюх и повернулся к Гору. – Заодно и до нашей пещеры дойдем, посмотрим, как там Блямс.

Гор закивал:

– Да-да! Как раз и мяса прихватим.

– Дело говорите, – одобрил Злыдень. – Только не успеете до темноты. Переночуете, тогда и пойдете. Правда, ложиться придется голодными. И лежанки сколотить не успеем. Но можете пока сходить в лес, нарубить веток. Сегодня на них заночуете, а завтра уже сколотим добротные шконки. – Увидев, что Плюх с Гором переглянулись, добавил: – Или, если устали, давайте я сам схожу, нарублю.

– Мы не устали, – дуэтом ответили косморазведчик со сталкером.

Они сходили, нарубили веток и принесли их к пещере. Разложили четырьмя кучками возле стен – получилось вполне себе уютно и мягко.

К тому времени Грибок с «бывшим фельдшером» Игуменом, которым активно помогала Илона, успели обработать Колычу палец и приступили к ноге Брюля. На улице стемнело, но в пещере, где они проводили операцию, зажгли побольше факелов, и стало очень даже светло.

Наутро Плюх и Гором стали собираться в дорогу. Сначала с ними хотела пойти и Забияка, но состояние Брюля было не очень стабильным, все-таки он потерял слишком много крови, и оставлять раненых она посчитала непорядочным.

На сей раз, несмотря на то, что компания еще увеличилась, Плюх оставлял подругу куда с более легким сердцем. Возможно, потому, что эти люди были проверены в бою. И они не бросали своих. В общем, были такими, с которыми Илоне не должна была грозить беда. Даже одноногий Грибок, которого разведчик толком не смог пока раскусить, все же казался ему славным, добрым, домашним. Этакий слегка ворчливый дядюшка.

Плюх с Гором пополнили запасы патронов и собрались в дорогу. С ними порывался пойти и Игумен, но выглядел он даже с утра все еще уставшим и Гор сказал ему:

– Не надо, у тебя раненые.

– Сейчас они в порядке. Да и Илона даже ловчее меня управляется.

– Тогда лучше займись лежанками. Четыре штуки сделать надо. Есть у вас доски-то? – спросил он у Злыдня.

– Навалом, – ответил тот. – Я тоже помогу.

– Вот и ладно, – кивнул Гор и подмигнул Игумену: – Видишь, все и при деле.

До поля, на котором проходило сражение, они дошли без проблем. Стали прочесывать возле него лес и кусты. Времени на это ушло немало, но результата не принесло. Проводя поиски, они еще и кричали, звали Тавказакова и по имени, и Беспалым. Тщетно. Косморазведчик было приуныл, но Гор, заметив это, сказал:

– А чего ты нос-то повесил? Радоваться же надо. Нашли бы труп – лучше было бы? А так – значит и жив, и здоров.

– Если здесь трупы не убирают, – насупился косморазведчик. – Или какие-нибудь дикие «санитары леса» не работают. Времени-то уже много минуло. Эх, надо было вчера пойти!

– А потом блуждать в темноте? Вот тогда бы мы точно нашли. Только не вашего друга, а приключений на свои задницы.

– Ну и что ты предлагаешь делать теперь? Лично я – идти к Блямсу. У меня за него сердце не на месте. Да, он не маленький, но он ранен. И что подумал, очнувшись? Что мы его бросили?.. Как бы еще не сунулся идти нас искать и не нарвался на «урфинов».

– Конечно, надо идти к нашей пещере. С «богомолом», я уверен, все в порядке. А вот мясо нас тоже долго не будет дожидаться – или протухнет, или ему кто-нибудь ноги приделает.

– Ты еще скажи: или его Блямс съест, – насупился разведчик.

– Для своих не жалко. Ты уж меня гадом-то конченым не считай.

– Прости, – поморщился Плюх. – Нервничаю. А тебя я не гадом, а другом считаю, ты уже показал, кто ты есть. Так что пошли к пещере. Только будем смотреть по сторонам. Вдруг Аникей выбирался отсюда раненый, но потерял сознание и лежит где-нибудь под деревом, истекает кровью.

– По сторонам нам глядеть в любом случае нужно, – сказал Гор. – Звери, аномалии, те же «урфины»… Слыхал, вчера Злыдень рассказывал, они и на бродячих сталкеров, вроде нас с тобой, нападают.

– Слыхал, – посуровел косморазведчик. – И вот что, хорошо, что ты про аномалии напомнил. Давай-ка не плечом к плечу идти, а хотя бы шагах в пяти друг от друга. Если один куда попадет, то второй хоть поможет или за помощью сбегает. А то если оба сразу…

– Можешь не продолжать. И – да, принимается. Давай я сначала впереди пойду.

Глава 20

Через поле им почему-то идти не захотелось. Понятно было, что вряд ли кто сейчас оттуда выскочил бы и стал по ним стрелять, но все равно к этому месту оставалось стойкое неприятие. Обходить его решили справа. Обошли, зашагали по лесу дальше, и вот тут-то сработала предосторожность Плюха, оказавшаяся отнюдь не излишней – Гор угодил в аномалию! Они как раз вышли к полянке метров десяти в поперечнике с сильно примятой травой. Егор еще успел подумать, что это, возможно, лежанка больших, наверняка опасных животных, а вот то, что опасность может оказаться иного рода, сообразить не успел. Гор, судя по всему, тоже ни о чем подобном не думал и смело шагнул на полянку. Но сделать он сумел только один шаг – ноги у него тут же подогнулись, и сталкер, издав удивленный возглас, повалился в смятую траву.

Косморазведчик замер. Сначала он подумал, что напарник ранен. Но звука выстрела не было. Кто-то метнул нож?.. Присев, он огляделся. Было тихо. Если не принимать во внимание постанывание и похрюкивание Гора.

– Как ты? Что случилось? – стал медленно, все так же, на корточках, приближаться к нему Плужников.

– Не подх-хходи близ-ззко… – просипел Гор.

– Это что, аномалия? – дошло наконец-то до Плюха.

– Д-да…

– Отнимает силы?

– Н-нет… Тяж… тяжело…

– Повышенная гравитация?

– Д-да.

– Ёхи-блохи!.. Сейчас я тебя вытащу!

Для начала Плюх лег на землю. Он пополз, протянув вперед левую руку. И уже в полуметре от ботинок Гора почувствовал, как ладонь налилась тяжестью. Но это было вполне терпимо, без болезненных ощущений, и он продвинулся еще, а потом и вовсе ухватился за левый башмак сталкера. Руке было тяжело, на нее словно кто-то уселся, но Плюх испытывал перегрузки и куда сильнее этой. На все тело, не только на руку.

– Если можешь, помогай мне! – крикнул он и стал ползком пятиться, не выпуская ногу Гора. Когда ему удалось сдвинуть парня сантиметров на двадцать и давление на ладонь почти перестало ощущаться, разведчик ухватил правой рукой и второй ботинок сталкера, а сам поднялся сначала на колени, а потом и вовсе встал. Теперь тянуть «рыбку» стало куда проще, да и сам Гор мог уже немного помогать руками, так что минут через десять оба уже, отдуваясь, лежали на спинах.

– Спасибо, – проговорил сталкер. – Хорошо, что ты предусмотрел.

– Мне положено, – усмехнулся Плюх. – Я ведь космический разведчик.

– А ведь это почти сталкер и есть, – немного подумав, сказал Гор.

– Ну да, – тоже подумав, согласился Егор. – Надо будет предложить в Академии называть курсантов сталкерами.

– Не, курсанты – салаги. Вот те, кто закончил, – те сталкеры.

Они шли и, чтобы развеять тревожные мысли, негромко болтали о всякой ерунде, пока оба как по команде не замолкли. Откуда-то неподалеку раздавались крики. Мало того, Плюх был уверен, что узнал голоса… ученых. По крайней мере, Тетерина и Тавказакова он узнал точно. И если насчет Аникея Александровича удивляться можно было тому лишь, что он кричит, то насчет Олега Дмитриевича… «Впрочем, что это я, – подумал косморазведчик. – Ведь Тавказаков очутился здесь, попав в «дно». А Сысоев с Тетериным как раз к этому «дну» и отправились. Значит, дошли, все у них получилось».

Будто в подтверждение этому он услышал вскрик и Юлия Алексеевича. И разведчику очень не понравился характер этих звуков. Кричали не от радости, не от удивления – это были крики боли.

Плюх поднял руку и тихо сказал:

– Это он. Аникей, кого мы ищем. И еще двое. Я их тоже знаю. Нужно помочь.

– Сначала бы узнать, что с ними, – нахмурился Гор.

– Нам же рассказывали, что «урфины» нападают на малые группы. Скорее всего, это и случилось.

– Давай так… – стал очень серьезным сталкер. – Обходим с двух сторон. Оцениваем ситуацию…

– Что значит «оцениваем»? Нужно выручить моих друзей в любом случае!

– Даже если «урфинов» сотня? Как ты их тогда выручишь? А вот сам стопроцентно поляжешь. Давай смотреть на вещи трезво. Если этих блестящих чушек больше десятка, то идем к нашим. Злыдень, Игумен, Забияка… Может, и Колыч сможет… Это уже будет что-то. Но если там все-таки сотня. Пусть даже пятьдесят… Ну, тогда сам понимаешь…

Плюх понимал. Хотя принять душой и сердцем не мог.

– Будем надеяться, их меньше. Не стала бы сотня нападать на троих. Да и просто так по лесу бродить в таком количестве они тоже бы вряд ли стали.

– Я тоже так думаю, – сказал Гор.

Пригибаясь, прячась за деревьями, скрываясь, где можно, сталкер и разведчик стали подбираться к попавшим в беду друзьям.

И наконец, осторожно раздвинув ветви очередного куста, они увидели шокирующую картину: шестеро «урфинов» методично избивали четырех человек, в трех из которых Егор сразу узнал ученых. Профессор Сысоев уже лежал на земле, и двое ртутноголовых его безжалостно пинали. Доцент Тетерин, пытаясь подняться, стоял на коленях, закрывая лицо. По нему тоже били – как руками, так и ногами. И лишь доцент Тавказаков да еще один, в котором Плюх признал Каткова, стояли на ногах и пытались отбиваться. Что характерно, ни «урфины» – коих было шестеро, – ни их жертвы не применяли оружие, которое имелось с обеих сторон. Людей еще можно было понять: в такой сутолоке вероятность зацепить своих была очень высокой, да и попробуй еще, вытащи это оружие, когда по тебе молотят. «Урфины» же не стреляли, скорее всего, потому, что и не собирались убивать людей. Они были им нужны все для той же тренировки, разминки – только теперь рукопашной.

И вот это обстоятельство – что люди для этих ртутноголовых уродцев не более чем боксерские груши – вывело из себя Плюха едва ли не больше, чем то, что били его хороших знакомых, почти друзей. Он с решительным видом сдернул с плеч «Печенгу», но на его плечо легла рука Гора.

– Ты что удумал? – негромко спросил сталкер. – Своих подстрелить хочешь? Или просто подставиться, чтобы нас с тобой прикончили?

– А что, стоять и смотреть? И нас теперь тоже будет шестеро, как и этих…

– Того старика, что на земле лежит, ты тоже посчитал? Да и тот, что встать не может, на бойца не сильно похож.

– Тот старик, между прочим, профессор!

– О! Да! Нам это сильно поможет! Пусть формулу какую-нибудь зачитает – вдруг «урфины» от мозговой недостаточности окочурятся.

– Ёхи-блохи! – скрипнул разведчик зубами. – Не надо сейчас острить! Предложи что-нибудь дельное.

– Кто из нас лучше стреляет: ты или я?

– Откуда я знаю! Но вообще-то я не стрелок. Нас этому особо не учили. Да и стреляли мы из бластеров, а не из винтовок.

– Ну тогда, я, наверное, – который год с оружием не расстаюсь.

– И к чему ты это?

– А к тому, – прищурился Гор, – что ты тогда будешь приманкой. Пробирайся вон к тем деревьям, – показал он, – и начинай оттуда палить коротким очередями. Желательно в воздух, чтобы никого не задеть. И перебегай с места на место, чтобы создать впечатление количества. Будем надеяться, что «урфины» клюнут. Пусть даже не все. И когда часть их двинется в твою сторону, я открою по ним огонь. Хотя бы часть прикончим, тогда уже можно будет всем вместе на оставшихся ломануться.

Косморазведчик, подумав, вынужден был согласиться, что план сталкера вполне годный, если вообще не единственно разумный в данной ситуации.

Но, как известно, насколько бы хороши ни были планы, всегда найдется кто-то или что-то, рушащее любые задумки на корню. В данном случае таким разрушителем стал… Блямс. Перебинтованный «богомол», похожий на жуткую зеленую мумию, выскочил вдруг из-за противоположных деревьев и с криками «Блямс-блямс-блямс!» ринулся на «урфинов». В лапах он держал большое толстое полено, которое опустил сначала на одну блестящую голову, потом на вторую… Эффект это произвело неожиданный. Появление Блямса огорошило без исключения всех, даже ртутноголовые солдаты на какое-то время замерли. Полено проходило сквозь их головы, не причиняя видимого вреда. Хотя удары, посыпавшиеся затем по инерции в тела «урфинов», заставляли тех покачнуться. Один так и вовсе упал на колени. Катков, Тавказаков и даже вставший наконец на ноги Тетерин успели выхватить автоматы, и кто-то из них выстрелом в упор уложил одного из «урфинов». Но Плюх понимал, что Гор прав: если сейчас начнется хаотичная стрельба, то непременно зацепят и кого-нибудь из своих. Поэтому разведчик решил внести коррективы к ранее намеченному плану и крикнул:

– Блямсик, беги! Не спрашивай, не размышляй, просто беги! Очень надо!

И даже если бы зеленый друг и стал бы вдруг задавать вопросы, Егор бы все равно его не понял – полукольцо переводчика осталось в пещере.

Но Блямс то ли сам догадался, что замыслил Плюх, то ли привык ему безоговорочно доверять, только он не стал мешкать и бросился к деревьям – как раз туда, куда до этого полагалось двигаться косморазведчику.

И за ним действительно пошли «урфины». Не побежали, а очень быстро пошли. Трое. Еще двое с усиленным ожесточением принялись колотить ученых и коренастого сталкера. Но те отбивались теперь от них прикладами автоматов.

Плюх же и Гор открыли огонь по отошедшей в сторону деревьев троице. Уродцы расположились очень удачно – достаточно близко от них самих, зато на безопасном расстоянии как от ученых, так и от Блямса. Разумеется, с солдатами тут же было покончено. Разведчик и сталкер выскочили из-за кустов и бросились к ученым. Оставшиеся два «урфина» тут же развернулись к ним и навели на них стволы винтовок. И тут же одного из них прикончил выстрелом в спину Аникей Александрович, а второго – оказавшийся вполне расторопным Дед. И его пуля, прошив тело «урфина», угодила в плечо Плюха. На излете она уже не имела убойной скорости, а потому, пробив ткань куртки и кожу, впилась в мышцу, да так и осталась торчать.

Ругнувшись, косморазведчик зашипел от боли, подцепил пулю ногтями и вытащил. Из ранки обильно засочилась кровь.

– Я сейчас! – ринулся к нему Николай Николаевич. – Прости-прости! Я не хотел! Как же тебя угораздило?

– Это тебя как угораздило?.. – сморщился Плюх, но тут же сказал: – Ладно, Николай, не трепещи, ты не виноват, все правильно сделал.

– Сейчас я тебя перевяжу!

– Меня Гор перевяжет… Ах, да, – обратился он сразу ко всем, – этого достойного сталкера зовут Гор. Прошу если и не любить, то жаловать.

Затем он представил Гору ученых, Деда и вернувшегося Блямса. Профессор Сысоев с трудом поднялся на ноги а потом опять сел.

– По-моему, у меня сотрясение, – сказал он. – А вы появились очень кстати. Только я не могу взять в толк: вы-то, Егор, здесь каким образом?

– Долго рассказывать, – сказал Плюх. – А если вкратце – «Ревды» больше нет, зато в наследство от нее осталось такое же «дно».

– А… Илона?..

– С ней все в порядке, но мы вчера участвовали в бою, где ранили наших новых друзей. Она оказывает им помощь. Кстати, – повернулся он к Гору, – сейчас-то что будем делать? Юлий Алексеевич идти не сможет. Может, сделаем носилки, и я с кем-то еще отнесу его к нашим? Там уже так и так лазарет, да и вместе держаться сподручней. Блямс, ты-то как? Сможешь идти?

– Блямс! – радостно закивал «богомол».

– Это просто отлично, – расцвел косморазведчик. – Аникей Александрович, Олег Дмитриевич, а вы как? Сильно вам досталось?

– Могло быть хуже, – сказал Тетерин. – Но как же здорово, что вы подоспели! А идти я вполне могу. И носилки понесу, если нужно. Бока помяли, конечно, может, ребро-другое сломаны, но в целом…

– Со сломанными ребрами не стоит таскать тяжести, – покачал головой Плюх.

– Я вполне цел, – улыбнулся Тавказаков. – Пальчик слегка закровил; то есть, что от него осталось, но это пустяк.

– Что от него осталось?!.. – вытаращил глаза разведчик, но быстро вспомнил рассказ сталкеров о Беспалом и слегка успокоился. – Точно сможешь нести носилки?

– Без проблем.

– Тогда так, – подытожил слушавший все это Гор. – Мы с Дедом двинем к вашей пещере и заберем еду. Вы делаете носилки и несете профессора к остальным. Годится?

На том и порешили. Плюх наказал еще Гору обязательно взять полукольцо переводчика.

Когда носилки были готовы, двинулись в обратный путь. Блямс скакал впереди, как и прежде выполняя обязанности наблюдателя. Да, как выяснилось, он мог засечь не все здешние аномалии, но если был способен предотвратить попадание группы хотя бы в одну – это тоже можно было считать удачей. Да и плестись сзади «богомол» в любом случае не любил. И, судя по его поведению, о своем ранении он уже забыл, хотя сам косморазведчик продолжал по этому поводу беспокоиться. И повязку Блямсу снять не разрешил, хотя тот и порывался. Чтобы зеленый друг этого все же не сделал, Егор применил даже запрещенный прием. Сказал делано равнодушным тоном:

– Ладно, снимай, если хочешь. Только когда Илона на всякий случай нашпигует тебя дополнительными лекарствами, не плачь и не говори, что я тебя не предупреждал. Нет, я с твоего позволения, даже сам скажу ей, что я тебя предупредил, пусть она тебе, а не мне нотации читает.

Блямс после этого присмирел и даже периодически проверял, не ослабла ли повязка.

Доцент Тетерин замыкал процессию.

– Стрелять я и со сломанными ребрами могу, – сказал он. – Буду прикрывать вам тыл.

Плюх же с Тавказаковым несли носилки с профессором Сысоевым, который выглядел очень сконфуженным, то и дело извиняясь за то, что причиняет всем неудобства.

– Перестаньте, право слово, – не выдержал косморазведчик. – В конце концов, не вы виноваты, что на вас напали и что вы в силу своего возраста оказались слабее этих монстров. К тому же нам все равно нужно было возвращаться к своим, а весите вы, поверьте, не так уж и много.

– Так-то да, но… Терпеть не могу быть обузой, – поморщился Сысоев. – Это еще мое удивительное «везение» – только очутились в новой Зоне, как тут же попали в переделку!

– Погодите, – едва не выронил носилки Егор. – Что значит «только очутились»? Сколько же вы бродили по той Зоне? Вы ведь рисковали, она могла в любое мгновение схлопнуться! Или вы в последний момент засомневались? Или… на вас кто-то напал?..

– Никто не нападал, – удивился теперь Юлий Алексеевич. – И мы не бродили. Мы сразу пошли к аномалии, добрались очень быстро и сразу же прыгнули в «дно».

– Тогда я ничего не понимаю, – затряс головой Плюх. – Мы очень долго шли, после того как расстались с вами. Нас застигла ночь… Да, а перед этим Зона превратилась в голую каменистую пустыню с розоватым небом. Мы уж думали: все… Но нет, на другой день мы снова шли-шли и наконец пришли туда, где должна быть «Ревда». Но там осталось лишь слабое остаточное излучение. И аномалия – такое же «дно». Мы решили рискнуть и попали сюда. Здесь мы сначала заночевали в лесу, потом нашли жилье, подлатали раненого Блямса, сходили на войну, затем лечили новых знакомых, переночевали у них и только сегодня встретили вас. С момента нашего расставания прошло трое суток! А вас послушать – три часа.

– Но… так и есть, – даже приподнялся в носилках Юлий Алексеевич. – Пусть не три часа, пусть уже половина дня, но никак не трое суток!

– Отсюда делаем вывод, – сказал доцент Тавказаков. – Наше «дно» и ваше – это совсем разные «донья». Ведут-то они в одно место, но разными дорожками. И курочат не только пространство, времени тоже достается.

– А это значит, – снова лег профессор Сысоев, – что устроил это кто-то очень могущественный. Арги этим силам и в подметки не годятся.

– А для нас это хорошо или плохо?

– Для нас это теперь так, как захотят они.

– Ну, это мы еще посмотрим, – сказал космический разведчик третьего класса.

Часть 3 «Коллеги»

Глава 21

Илона очень обрадовалась вновь прибывшим, а особенно тому факту, что нашлись все трое ученых. Но сильнее всего, Плюх это заметил, хотя девушка ничем это специально не выдавала, ее порадовал факт, что Блямс опять с ними, причем не только в сознании, но, как и прежде, подвижный и бодрый. Разумеется, первым делом она уложила «богомола» на стол, сняла повязку и осмотрела рану. Собственно, там нечего было осматривать – едва заметная звездочка чуть более темного, чем окружающий хитин, цвета.

– И все-таки первое время особо не прыгай, – сказала она, разрешив Блямсу встать.

Тот блямкнул в ответ, и Забияка глянула на Плюха:

– Толмач-то в той пещере остался…

– Туда Гор с Дедом пошли за нашими съестными запасами; я попросил, чтобы и переводчик забрали.

– И этот, значит, тоже не потерялся, – буркнула Илона.

Разведчик понял, конечно же, что она имеет в виду Каткова и не удержался:

– Ёхи-блохи! Неужели ты и правда хотела бы, чтобы он погиб?

– Не передергивай! Я такого не говорила. Но мог бы и в другую сторону пойти, а не за нас цепляться.

Плюху очень хотелось возразить подруге и уточнить, что Дед «зацепился» как раз не за них, выбрав в свое время компанию ученых, но благоразумно промолчал. Не хватало еще ссориться на ровном месте.

Девушка уже принялась помогать Грибку с новыми пострадавшими – Сысоевым и Тетериным. Сам же Плюх направился к Злыдню с Игуменом, сколачивающим лежанки.

– Нужна помощь? – спросил он. – Кстати, Игумен, там новые раненые; думаю, там ты нужнее. – Когда тот ушел, спросил у Злыдня: – Сколько уже лежанок?

– Десять, – вытер со лба пот сталкер. – Сколько всего-то требуется? Я уже сбился со счету, веришь-нет?

Выглядел Злыдень угрюмым, но Плюх понимал, что на самом деле тот безмерно рад. Такое пополнение! Теперь сталкер стал лидером самой большой, наверное, во всей Учебке группировки. Про себя разведчик отметил, что насчет лидерства вопрос как раз спорный, и подумал, что на эту тему нужно будет еще с тем же Злыднем переговорить. Но сейчас стоял другой вопрос – более будничный, но тоже весьма важный.

– Десять сделали плюс четыре, что уже были? – уточнил косморазведчик. – Или всего десять?

– Всего, конечно! Что мы тебе, мебельная фабрика?

– Ладно, сейчас доделаем, если нужно, – миролюбиво сказал Плюх. – Давай посчитаем, сколько нас. Вас было четверо – ты, Брюль, Колыч и Грибок. И лежанки у вас уже были.

– Потом добавился Беспалый, – сказал Злыдень. – Колыч ему на первую ночь свою лежанку уступил.

– Да, добавился Беспалый и теперь еще его коллеги – профессор Сысоев и доцент Тетерин. Итого три. Плюс с ними Дед – он сейчас с Гором ушел к нашей пещере. Четыре. Плюс мы с Забиякой – шесть. К нам примкнули Гор с Игуменом – итого стало восемь. А шесть лежанок вы уже сделали, так что нужно сколотить еще две. Давай я этим и займусь. А ты отдыхай пока.

– Хреново ты считаешь, – хмыкнул Злыдень. – А этот, зеленый ваш? Три лежанки надо делать. А всего нас теперь, стало быть, тринадцать. Чертова дюжина! Знатно.

– Блямсу лежанку не надо, – сказал косморазведчик. – Достаточно постелить свежей травы или веток, но с этим он и сам справится.

– А он точно безопасный? – спросил, понизив голос, Злыдень.

– Абсолютно, – кивнул Плюх и, вспомнив их первую встречу с Игуменом и Гором, досадливо вздохнул.

– Что не так? – насторожился Злыдень.

– Игумен его подстрелил, – признался Егор. – Только не вспоминай при нем. Это вышло случайно. Ночью. Он его за хищника принял. Одного из тех, что в той Зоне были.

– А этот откуда?

– Я его привез с другой планеты, – начал косморазведчик, но махнул рукой. – Это очень долгая история. Но он разумен, и я могу поручиться за него как за себя самого. Он безопасен. Разумеется, если не угрожать ему или кому-то из его близких, но тут и любой из нас стал бы защищаться, не так ли?

– У него тут есть близкие? – удивился Злыдень. – Много? Где они?

– Вот один, – с улыбкой ткнул себя в грудь Плюх. – А Забияка вторая. С учеными он тоже подружился, но настоящая его семья – все-таки мы. Думаю, он поладит и с вами. Главное, чтобы Гор не забыл принести устройство-переводчик. Потому что нас-то Блямс и так прекрасно понимает, а вот его ни за что не понять, даже зная язык – скорость речи куда быстрее нашей.

Разведчик принялся за сколачивание недостающих лежанок. И тут на тему, о которой он недавно думал, как раз и заговорил Злыдень:

– А вот скажи, Плюх, как нам теперь быть? Кто у нас теперь главный?

– Мы же пока у вас в гостях, – пожал плечами Егор. – Значит, ты и есть главный.

– Я главный со своими. Но вам же, коли вы гости, я приказывать не могу, разве только попросить.

– Ну и попросишь, а кто откажет?

– Нет, так не годится. Вот я попрошу Игумена, а у него главный ты. И он побежит к тебе спрашивать? А если ты скажешь «нет»? Ему придется отказывать мне.

– Погоди-погоди, – поднял руки косморазведчик. – Что-то не то ты говоришь. Во-первых, я Игумену не командир. Я вообще не командир… У нас была Забияка за старшего. Но это еще до Игумена с Гором… И без Деда… – Плюх замолчал, понимая, что и сам уже запутался. А потом тряхнул головой: – Давай так. Когда Гор с Дедом вернутся, а Юлий Алексеевич немного очухается, соберемся и скажем всем, что пока мы живем здесь, все должны слушаться тебя.

– Нет, – мотнул вдруг головой Злыдень.

– Почему?..

– Потому что я не хочу командовать такой большой группой. Я вообще командовать не люблю, веришь-нет? Ну ладно еще, когда трое-четверо, а когда столько!..

– Хорошо, – сказал Плюх. – Когда профессору станет лучше, мы уйдем.

– Уйдут они! – вскинулся Злыдень. – А ты у других спросил, хотят ли они уходить?

– Но если хозяева против… – недоумевающе насупился разведчик.

– Да кто тебе сказал, что хозяева против? Вот уж тебе точно командиром быть нельзя – фантазируешь много, а командир должен лишь факты учитывать. Короче, собраться точно будет нужно, а вопросов уже как минимум два назрело. Первый: остаются ли все здесь; и второй: кто нами будет командовать. Лично я считаю, что командиром должна стать Забияка.

Плюх от неожиданности выронил молоток. Тот, кувыркнувшись, попал по колену. Разведчик коротко взвыл.

– А чем она тебе так не нравится? – неправильно истолковал этот вопль Злыдень.

– Она мне очень нравится, – морщась, потер ушибленное место Плюх. – Чтобы не было недомолвок и сплетен, сразу скажу: мы с ней любим друг друга.

– А!.. Значит, ты просто ее жалеешь. Или… Может, ревнуешь?..

– Ёхи-блохи! – рассердился разведчик. – Мне просто больно!

– Больно?.. – заморгал сталкер. – Но ведь ты сказал, что вы оба любите… Не, правильно меня батя учил: любить – только душу травить.

– Да мне больно не из-за любви, а из-за молотка! Я его уронил! Не видел, что ли?

– А… Какая связь?..

– Вот! – ткнул в него пальцем Плюх. – Тебе тоже нельзя быть командиром. Потому что ты ищешь связи там, где их нет. И быть не может!

– Я и сказал, что не хочу командовать.

– А насчет Забияки, – продолжил разведчик. – Тут ты на сто тридцать девять процентов прав. Даже на сто тридцать десять. Она, как я и сказал, и у нас была главной. Потому что она профессиональный командир, и не раз уже это доказала.

– Что значит «профессиональный»? Где это на командиров учат?

– В военных училищах. В случае Забияки это могла быть какая-нибудь Императорская академия высшего офицерского состава, не знаю. Да и не суть. Главное, что она – профессиональный военный. Бывший поручик личной охраны Российского императора.

– Охренеть!.. – присвистнул Злыдень. – Ах да, она же из «имперцев»!.. Постой, так она дочка Князя? А сам он где?

– Возможно, уже и нигде, – нахмурился Плюх. – А он тебе нужен?

– Нет.

– Тогда при ней лучше и не вспоминай.

– Переживает?

– А кто бы не переживал! Но там вообще все сложно… – Егор спохватился, что говорит уже лишнее, и закончил так: – В общем, я тебя полностью поддерживаю насчет собрания. И за Илону тоже проголосую. В смысле, за Забияку. Давай тогда тянуть не будем, завтра все и проведем.

На том и порешили.

Гор с Дедом вернулись, когда стало темнеть. Плюх уже начал за них волноваться. Мясо они принесли. «Крокодила» тут же доели, поскольку все были голодные, а «крота», несмотря на усталость, Гор принялся сразу же после ужина готовить, разведя возле пещеры костер.

– Иначе испортится, – пояснил он. – Зря мы его, что ли, тащили?

Таким образом, наутро тоже было чем подкрепиться, даже еще на обед осталось. И все-таки решено было сходить на охоту – едоков теперь было много. Как и охотников.

Но еще во время завтрака Злыдень объявил, чтобы никто не расходился – состоится собрание. И, дождавшись, пока все доедят, он же и начал:

– Короче, сами видите. Нас стало много. И это, как по мне, хорошо. Теперь к нам сюда вряд ли кто в здравом уме сунется. Да и толку больше стало. Тех же раненых одному Грибку тяжело было бы лечить.

– Да я что, – встрепенулся одноногий. – Если надо, я справлюсь. Если не всех сразу лечить, конечно.

– Сначала скажу я, – зыркнул на него Злыдень. – Перебивать меня не надо. Я всем потом дам слово, кто захочет высказаться, веришь-нет? А насчет лечения – никто не спорит, что ты справишься, но только если ранен кто-то один. Ну два. Да и смотря как ранен. Нет, тут помощь никогда не помешает. Опять же, охота. Одно дело, когда вдвоем-втроем ходим, так и думая, что вот-вот на «урфинов» наткнемся, и совсем другое, когда нас десяток. Тогда уже пусть нас боятся. Ну и больше шансов что-то подстрелить. А тебе, Грибок, и еще один плюс от такой вот компании. Когда нас снова… позовут сражаться с «урфинами», с тобой теперь товарищ останется, на которого зов не действует.

– Какой еще товарищ? – насупился Грибок. – Этот зеленый кузнечик? Да я его больше «урфинов», может, боюсь.

– Блямс! – возмущенно подпрыгнул «богомол».

– Вот-вот, – покосился на него одноногий лекарь. – Кто его знает, что он там проблямкал! Может, предупредил, что сейчас мной отобедает.

– Он сыт, – сказал Плюх, на голове которого опять было полукольцо переводчика. – И он сказал, что сам тебя боится.

Почти все засмеялись, но Злыдень прикрикнул:

– Прекратить балаган! Потом похохочем. Сперва нужно дела порешать.

– А какие дела? – спросил Гор. – Насчет охоты мы уже решили. А что еще?

– А то, – сказал Злыдень, – что я просил меня не перебивать. А еще вот что. Мне очень хотелось бы знать: вы, как погостите у нас, домой вернетесь или навсегда тут останетесь? Сразу скажу, что мне бы лучше, если бы остались. Места хватает, теперь вот и лежанки всем соорудили. Боеприпасов – тоже в избытке. Будет мало – к вашей пещере сходим, принесем. Итак, прошу высказываться.

– У нас в любом случае другого жилья нет, – обведя взглядом коллег-ученых, сказал профессор Сысоев. – Так что мы с удовольствием останемся. Да, господа?

Тавказаков с Тетериным с ним согласились.

– И у меня жилья нет, – вздохнул Дед. – Я бы тоже, так сказать, воспользовался приглашением. Обещаю быть полезным! Дров наколоть, мусор вымести, то-се…

– Я бы тоже… – посмотрел сначала на Колыча, потом на Гора Игумен. – Мне тут тоже неплохо. Да и польза, вроде, от меня какая-никакая… Как ты, Гор?

– А мне что? Меня тут все устраивает. Злыдень верно говорит: чем нас больше, тем мы сильнее.

– Мы только об одном забыли, – подала голос Забияка. – Точнее, о троих.

– Ты имеешь в виду здешних хозяев? – понял ее косморазведчик.

– Именно. Злыдень свое мнение высказал, а вот Брюля, Колыча и Грибка я не слыхала. Вернее, Грибок-то как раз не особо в нашу пользу высказался.

– Я не в вашу! – подскочил и запрыгал на одной ноге Грибок. – Я только лишь по поводу этого… зеленого…

– Этого зеленого, – пронзила его взглядом девушка, – зовут Блямс. И он такой же член нашей команды, как мы с Плюхом. Ежели не по нраву Блямс, то и мы не останемся.

– Ну вот что это такое, а? – всплеснул руками Злыдень. – Ну я же просил меня не перебивать, а вы опять балаган устроили! Вот, – глянул он на Плюха, – вот, видишь? Так что насчет второго вопроса я прав, веришь теперь, нет?

– Насчет какого второго? – спросил кто-то.

– Хватит! – рявкнул Злыдень. – Дайте мне закончить.

– А сейчас я в потолок стрельну, – достала свой «Никель» Забияка, – быстро заткнутся.

– Не надо, – поморщился сталкер. – Срикошетит еще в кого, да и крошкой посечет.

Но в пещере и так стало заметно тише.

– Брюль, – позвал Злыдень. – Давай, говори, ты за объединение с гостями или против?

– Я как все, – ответил бородач.

– А как все?

– Как я.

– Логично. Но я тебе потом твой уклонизм припомню, веришь-нет?

– Охотно.

– Ладно. А ты, Колыч?

– Конечно, я «за». Мог бы и не спрашивать, ёш.

– Я тоже «за»! – вскинулся Грибок. – Насчет уважаемого Блямса я просто пошутил. Ну и… непривычно пока просто. Но я привыкну!

– Вот и ладненько, – сказал Злыдень. – Значит, мы теперь одна команда. Но у команды должен быть командир. Отсюда второй вопрос: кто им будет?

– Как это кто? – вытаращился на него Брюль. – Что за вопросюлина? Ты, конечно же!

– Да? – скорбно усмехнулся Злыдень. – Что-то я не заметил. По-моему, вы меня вообще ни во что не ставите. Мы пока один вопрос решали, я уже голос сорвал, на вас оравши.

– Ну, так если мы такие, – философски изрек Колыч. – То же не твоя вина.

– Но почему-то после одной лишь фразы Забияки все стали как шелковые.

– Так страшно же, – сказал Грибок. И торопливо принялся пояснять: – В смысле, не сама уважаемая Забияка страшная, а ее угроза…

– Отставить! – рубанула та.

В пещере вновь повисла тишина.

– Вот, – выждав паузу, обвел взглядом Злыдень товарищей. – Теперь никакой угрозы не было, но тем не менее… Вы поняли, к чему я веду?

Поняли, возможно, не все, но Илона поднялась и сказала:

– Я согласна. Но дисциплина – прежде всего. И это не обсуждается. Ежели кто волен дурака повалять, тогда ищите другого командира. Но ежели он будет балаган терпеть, то лично я в бардаке жить не подписывалась. Тогда я, прошу меня извинить, покину это гостеприимное место.

– Погодите… – заволновался Грибок. – Я что-то не уразумел… Вы хотите сказать, что нашим командиром будет… баба?..

– Не баба, а женщина! – подскочил Плюх. – Между прочим, великолепный сталкер и профессиональный офицер!

– В каком смысле?.. – уронил челюсть «лекарь». И, видя, что на него неодобрительно смотрят абсолютно все, запричитал: – Да вы же не так меня поняли! Я же, так сказать, сострил! Это шутка такая, анекдот! Я же сам видел, как умело она мне помогала во время, если можно так выразиться, лечения наших раненых…

– Ага, – прищурился Злыдень. – То есть командиром хочешь стать ты, а Забияку сделать своим заместителем?

– Не хочу я ее делать! То бишь не хочу я никем быть! В смысле, как хотите, так и делайте! Но все же… Офицер?.. Позвольте, это шутка?

– Можно сказать и так, – подала голос сама Илона. – Шутка. Теперь уже шутка. Я более не офицер, а сталкер. Что же касается моего командирства, то мне кажется, будет правильнее провести голосование. Причем тайное. Голосует дюжина. Отлично! Я соглашусь быть командиром при трех четвертях и более голосов. То бишь от девяти и выше.

– Но почему не просто при большинстве? – удивился Злыдень. – Обычно же так.

– Обычно? Где вы тут видите обычность? Мне нужна стопроцентная уверенность, что меня станут слушаться. И ежели вдруг четверть чему-то воспротивится, а то и зашалит, это не будет трагедией – остальные помогут привести их в чувство. А когда пятьдесят на пятьдесят – тут уж как повезет, гарантий нет. А мне нужны гарантии. Потому, коли согласны, можете хоть сейчас голосовать, я готова.

И голосование действительно провели. Каждому, кроме самой Забияки, Злыдень выдал по два патрона – винтовочный и пистолетный. В шапку, которую положили на стол, каждый должен был опустить только один. Винтовочный патрон означал «за», пистолетный – «против». Первым проголосовал Блямс, открыто положив в шапку винтовочный патрон. Вряд ли он не понял, что такое тайное голосование. Скорее всего, он просто хотел показать – в первую очередь, конечно, Илоне, – что он всегда за нее и не собирается этого скрывать. Потом он признался Плюху, что даже если бы пришлось выбирать между ними двумя, он все равно выбрал бы Забияку. «Потому что ты одиночка, – пояснил он. – Ты не любишь за кем-то идти, но и сам не любишь вести. А Илона любого заставит делать то, что нужно. Потому что она сильная и умная. И красивая. И добрая. Притворяется, что не добрая, а на самом деле добрая. А еще она…» Короче говоря, косморазведчик с трудом остановил разошедшегося машечкианина. И Егор был с ним полностью согласен. Даже слегка удивился, как хорошо «богомол» разобрался в людской психологии. Или просто был им с Илоной настоящим другом и научился их понимать.

Сам Плюх, тоже не скрываясь, положил в шапку винтовочный патрон. То же самое сделали Злыдень и Гор. Остальные свой выбор не афишировали. В итоге за Илону проголосовали девять человек и один «богомол». Двое были против. Разведчик почти не сомневался, что одним был Дед – наверняка не мог простить Забияке унижения. Кто стал вторым – оставалось загадкой. Но Плюх не собирался ее разгадывать – какая, собственно, разница? Один человек все равно погоды не сделал бы. Даже двое. К тому же, это ведь были не враги. Просто люди, имеющие отличные от большинства взгляды.

Глава 22

Все уже собрались расходиться, когда Забияка сказала:

– Э! Вы куда? Команды «разойдись» не было.

– Ты и впрямь собралась командовать по-военному? – тихо, чтобы слышала только Илона, спросил Плюх. – Перегибать, я думаю, не стоит.

Девушка, похоже, собралась ответить нечто резкое, но стушевалась, поморщилась, шепнула «прости» и громко объявила для всех:

– Подождите, еще один вопрос не решили. – А когда все снова расселись по местам, сказала: – У нас, конечно, не армия, но, коли уж сами меня выбрали, давайте соблюдать приличия. Если я что-то говорю – надо выслушать. А еще, раз уж нас так много, я желала бы знать, где кто из вас находится. Не потому, что собираюсь за вами следить, а для порядка. Так что ежели вдруг кто куда собрался, извещайте об этом меня.

– Понятно, чего там, – сказал за всех Брюль. – Это и есть нерешенный вопрос?

– Нет, – улыбнулась Илона. – Я еще подумала, что надо бы нам как-то называться.

– Так мы, вроде как, уже называемся, – посмотрел на своих друзей Злыдень. – «Промедленцы».

– То, может быть, вы «промедленцы», а вот мы – «туманные», – сказал доцент Тетерин.

– А раньше мы были «космитами», – глянула на него Забияка.

– Ты раньше еще и… – начал Олег Дмитриевич, но девушка его оборвала:

– Отставить! – А потом, уже вполне дружелюбно, обратилась ко всем: – Вот видите, все мы раньше назывались по-разному, но теперь-то мы в одной группировке, в общей. Так что предлагайте название.

– «Чертова дюжина», – сказал кто-то.

– Не стоит поминать чертей, – усмехнулась Илона, – нам и «урфинов» хватает.

– Мы тут все беспалые, безногие, переломанные, вот и давайте будем «калеками», – хихикнул Грибок.

– Сталкеры так называться не могут, – сурово зыркнул на него Гор.

– А давайте не «калеки», а «коллеги»? – предложил вдруг Плюх. – Раз уж мы все сталкеры и все в одной команде.

– Ёш! – хмыкнул Колыч. – Вообще-то недурственно.

И все, кроме Блямса, поддержали предложение косморазведчика. «Богомол», похоже, просто так и не понял смысла этого слова.

Затем было принято решение идти на охоту. Раненые Брюль и Колыч идти не могли, хотя последний и порывался, говоря, что мизинец – это ерунда. Но Забияка даже обсуждать эту тему не стала. Не могли также пойти избитые накануне Сысоев с Тетериным. Впрочем, профессора на охоту Илона бы и здоровым не отправила. Плюха она тоже не хотела отпускать, ссылаясь на его раненое плечо, но разведчик даже обиделся и сказал, осмотревшись, чтобы больше никто не услышал:

– Пожалуйста, не надо. Это смешно и… некрасиво. Я никогда еще за юбку не прятался.

– За что ты не прятался?! – вспыхнула девушка. – А ну, повтори!

– Я ведь образно, – сбавил обороты разведчик. – Просто могут подумать, что ты меня специально оберегаешь.

– А я тебя и так оберегаю. Потому что ты ранен.

– Ты про мою царапину? Ёхи-блохи, я думал, ты пошутила. Да я про нее и думать забыл!

– Вот именно! – сказала Забияка. – А нужно помнить. И хотя бы менять повязку. В царапину тоже может попасть инфекция, случиться заражение…

– Хорошо. Если поменяю, отпустишь?

– Егор, ты прямо как маленький, – засмеялась вдруг девушка, и Плюх почувствовал, как тепло стало на сердце. – Отпущу. Только повязку я сама тебе поменяю, а заодно на рану посмотрю.

– На царапину.

– Выберемся отсюда – сдам тебя в детский сад. Есть у вас такие учреждения?

– Найдем, – до ушей растянул улыбку разведчик.

Что интересно, на охоту вызвался идти Дед, хотя Забияка его тоже не хотела пускать – рана на голове у того еще не зажила. Но «авиационный инженер» настаивал, даже топал ногами, в результате Илона махнула рукой. Плюх подозревал, что в них обоих играла взаимная неприязнь, но вмешиваться не стал. А чтобы успокоить совесть, решил, что будет присматривать на охоте за Катковым.

В итоге пошли всемером – Забияка, Плюх, Беспалый, Гор, Игумен, Злыдень и Дед. Блямс тоже рвался с ними, но здесь Илона была категоричной:

– Тебя уже один раз подстрелили, хватит. Здесь ведь не только мы на охоту ходим. И тебя кто-нибудь точно примет за добычу. Тебе это надо? Мне нет. А кто будет присматривать за ранеными? И вообще дом охранять? Или… – тут она даже побледнела, – …или опять зов этот. На тебя же он не действует, вот и будешь раненых удерживать – их-то потянет воевать, а какие из них вояки, особенно из Брюля с профессором? Вот их точно удерживай, изо всех сил, как только можешь.

Похоже, «богомол» согласился с важностью этой миссии и больше спорить не стал.

Отошли не очень и далеко, но удача вдруг, что называется, поперла к охотникам. Сначала нарвались на стайку небольших, похожих на кроликов зверушек. Уши у них тоже были длинными, но еще более длинными оказались хвосты, а поскольку шкурка зверушек имела серый цвет, то еще они походили на очень крупных крыс. Что, впрочем, сталкеров отнюдь не смутило. Мало того, каждый из них готов был сказать, что и крыса – вполне себе мясо. Особенно если в последний раз им лакомился дня три-четыре назад. Сейчас они, правда, столь голодными не были, но «крысоликов» стреляли без капли брезгливости. Результат – шесть серых тушек. Не густо, но и не пусто. Тем более это было только началом.

Потом, что-то услышав, Гор позвал с собой Игумена, сказав остальным: «Пока подождите, а то спугнем». И вскоре оттуда, куда они ушли, раздался выстрел. Стрелял Гор из своей снайперской винтовки. И, как оказалось, стрелял хорошо. Минут через десять они с напарником вернулись. Последний нес на плечах небольшого оленя. Точнее, похожее на оленя животное – с узкой, словно клюв у цапли, мордой и совсем без рогов. Зато длинный хвост имелся и у этого «цапленя».

– Отлично, – сказала Забияка. – Еще бы парочку таких… да пусть и одного – и можно возвращаться.

А вот потом им везти перестало. Вернее, повезло, но только не со знаком «плюс». Отличился Дед. Ему очень хотелось показать свою полезность, поэтому он частенько забегал вперед, забывая даже про аномалии. Наверное, даже и не забывая, а рискуя сознательно. С учетом того, что аномалии в Учебке, как все говорили, не были смертельно опасными. В конце концов, на одной из них он и так уже «полетал». И, как говорится, не умер. Так что бегал он, высматривая добычу, вполне себе смело, но когда услышал впереди шорох веток, все же струхнул и сразу выпустил в ту сторону очередь. Как он потом объяснял, его «объял безотчетный ужас». А поскольку у страха глаза велики, ему и почудился готовый разорвать его монстр. На деле же то была группа других сталкеров, тоже вышедших на охоту.

К счастью, Катков лишь ранил в руку одного из них. Но когда в тебя стреляют, причем вот так, ни о чем не спрашивая, без предупреждения, разумеется, ты станешь стрелять в ответ. Что те сталкеры и сделали. Судя по звукам и направлению стрельбы, чужаков было пятеро. Хотя, возможно, шестого как раз и ранил Дед. Поскольку деревьев вокруг было в избытке, стрельба и велась с обеих сторон из-за них. И уже минут через пять перестрелки стало понятно, что толку такой поединок не принесет. Можно было, конечно, дождаться, пока у всех кончатся патроны, и разойтись, но все выглядело настолько глупо, что Плюх не выдержал и крикнул:

– Может быть, хватит?!

– Вот сам и хватай, если хватит! – раздалось в ответ, и сразу же последовала новая очередь.

– Забияка! – крикнул разведчик стоявшей за соседним деревом Илоне. – Прикажи нашим, чтобы перестали стрелять!

– Для чего? – спросила Илона, но тут же кивнула: – Ага, ты недурно придумал. Сделаем вид, что у нас кончились патроны, они выйдут, а мы их…

– Да нет же! Зачем мы вообще должны убивать их?!

– Затем, что коли не мы их, тогда они нас.

– Но эту дурацкую стрельбу именно мы и начали!

– Ее как раз дурак и начал. Так и что с того? Из-за одного дурака всем теперь помереть?

– Я не специально!.. – трагически выкрикнул откуда-то Дед.

– Понятно, что не специально. Родился таким. И что?

– Илона! – сказал Плюх. – Давай не будем сейчас искать виноватых. Просто скажи, чтобы перестали стрелять. Мы должны показать противнику свои добрые намерения!

– Егор, – оторвавшись от «Никеля», посмотрела на него девушка. – Ты, похоже, недалеко по уму господина Каткова обогнал. Коли мы не станем стрелять, то не добрые намерения неприятелю покажем, а лишь его насторожим. Решат, что мы хитрый ход придумали, и тоже что-нибудь учудят.

– Давай хоть на пару минут попробуем! За две минуты ничего же не случится.

– Ладно. На минуту. Чтобы ты отстал. – И Забияка громко крикнула: – «Коллеги»! Прекратить огонь на шестьдесят секунд! На провокации противника не отвечать.

Плюх удовлетворенно отметил, что свои тут же прекратили стрельбу. Чужие сталкеры, которые, понятно, тоже слышали приказ Забияки и убедились, что ее послушались, также затихли. А потом один из них крикнул:

– Вами че, это-во, баба командует?

С той стороны послышался похожий на ржание смех. Плюх едва удержался, чтобы туда не выстрелить. «Ёхи-блохи! – подумал он. – Вот было бы красиво-то: только вымолил передышку и сам же ее бы нарушил!..» И он крикнул в ответ:

– Не баба, а сталкер Забияка! Она покруче всех вас вместе взятых!

– А чего нас брать-то? Лучше, это-во, мы ее возьмем. Заодно и проверим, сдюжит нас всех-то али нет.

Снова раздался жеребячий гогот. Косморазведчик не успел еще открыть для ответа рот, как вдруг раздался голос Тавказакова:

– Голован, это ты, что ли?

– Ну я… А сам-то ты кто?

– Беспалый я. Помнишь, перед боем с «урфинами» вы меня жулику сдали? Кошмарику. Давно хотел вам спасибо сказать, вот случай и подвернулся.

– Погоди-погоди! – В голосе собеседника «с той стороны» послышалось нечто похожее на смущение. – Ты это… Беспалый… ты ж пойми…

– Минута вышла, – посмотрела на Плюха Илона.

– Но ты же слышишь! – мотнул он головой.

– Слышу. Что ж, погодим еще чуток.

И, будто услышав ее, тот, кого Аникей Тавказаков назвал Голованом, крикнул:

– Эй, Забияка! Ты у них командуешь?

– Я! – крикнула в ответ Илона. – И что с того?

– Так мож, это-во, потолкуем? Ежели мы, скажем, двое к вам выйдем, не станете шмалять?

– О чем толковать собираетесь?

– Да о разном. Хочу, вот, с Беспалым вашим объясниться. Ну и новостишками поделимся, то-се… Что нам делить-то?

– Делить нечего, – сказала Забияка. Хотела еще что-то добавить, но не успела.

– А чего тогда стрелять начали?

– Это было случайностью! – крикнула девушка, затем поморщилась и добавила: – Ладно, чего мы глотки-то дерем? Идите. Но двое! И без оружия!

– Так не пойдет. Вы-то с оружием. Давай, это-во, так: мы винтовки за спины забросим. Но и вы в нас не цельтесь.

– Хорошо, – буркнула Илона. Поняла, что Голован ее не слышит, и повторила громче: – Хорошо, годится! Выходите.

Глава 23

Из-за деревьев напротив медленно вышли двое. Один был заросшим темной щетиной по самую бандану черного цвета, отчего голова сталкера издали напоминала черный шар. Второй был в кепке, а когда ненадолго снял ее, чтобы обтереть пот, оказался полностью лысым.

Сделав по два десятка шагов, оба остановились и напряженно стали всматриваться вперед.

– Подстрахуй, – сказала Плюху Забияка и, забросив за спину «Никель», пошла к гостям.

Косморазведчик хотел было ее остановить, но вовремя спохватился. «Не хватало еще позорить командира перед неприятелем! Впрочем, – подумал он тут же, – вряд ли эти люди были неприятелем. Такие же сталкеры. Если бы не стрельба Николая, чтоб его, Николаевича!..» Как бы то ни было, за любимую ему было тревожно, а потому обоих гостей он держал на мушке своей «Печенги».

Илона подошла к мужчинам.

– Ну? – мотнула она головой. – Вот и я. Сталкер Забияка. С кем имею честь?

– Голован, – кивнул щетинистый.

– Блик, – сказал лысый.

Плюх не смог сдержать улыбки. «Надо же, какое меткое прозвище! Небось, на свету и правда такая лысина бликует, приходится кепкой прикрывать».

– О чем толковать будем? – спросила девушка.

– Для начала дай с Беспалым, это-во, словцом перекинуться.

– Аникей! – обернулась Забияка. – С тобой поговорить хотят. Выйдешь?

Скоро к ним подошел доцент Тавказаков.

– Здоров, Беспалый! – кивнул ему Голован. И сразу заговорил: – Ты это, ты того… Зла не держи, короче. Кошмарик – он гад, но он тоже сталкер. А сдавать своих, это… как бы тебе…

– Позорно, – криво усмехнулся Аникей. – Это мне уже разъяснили. Только ведь я – тоже сталкер. Об этом ты не подумал? И получилось, что это вы с ним, – мотнул он головой на Блика, – меня сдали. Опозорились не по-сталкерски. Нет?

– Так это… ну, как бы, да… – По лбу Голована заструился пот, и он обтер его ладонью. – Ну, прости тогда, это-во, нас. Дурканули.

– А по-моему, вы просто труханули, – прищурился Беспалый.

– Но-но!.. – не очень уверенно буркнул Блик.

– А что, скажешь, нет? – пихнул вдруг того в бок Голован. И посмотрел прямо в глаза Тавказакову: – Труханули, чего уж там. И это тоже. Кошмарик – он же такой. Отморозок полный. Злопамятный, гад. Его уж как только ни били, ни лупцевали, а ему хоть бы хрен. Но только и стучать все ж неправильно. Тут еще, это-во, вишь чего: ты-то новенький был, незнакомый. Кто тебя знает, кто ты есть? За тебя заступись, а ты, может, того Кошмарика хуже… Короче, ладно. Простишь?

– Прощу, раз уж тебе это так важно. Но вряд ли стану…

– Не-не-не, погоди! – заторопился щетинистый Голован. – Ты, небось, хочешь сказать, что доверять мне не станешь? А вот не надо, это-во, торопиться…

– Хорош трепаться, – прервала его Забияка. – Простил вас Беспалый? Простил. Давай, о чем-нибудь дельном скажи.

– Он еще меня не простил, – проворчал Блик.

– А ты спрашивал? – прищурилась девушка.

– Нет.

– Так давай, не тяни время! Или тебе его прощение не требуется?

– Ты это, – глянул исподлобья на Аникея лысый сталкер, – не серчай. А доверять или не доверять – тут уж как сам захочешь. По рукам? – И он протянул Беспалому руку.

Тавказаков ее пожал. Спохватившись, вытянул свою ладонь и Голован. С ним Аникей тоже обменялся рукопожатием.

– Ну, так теперь-то о деле-то скажет кто, нет? – сверкнула глазами Забияка. – Что за новостишками вы делиться собирались?

– Нет! Еще я! Еще я!.. – затрещали вдруг позади ветки.

Гости схватились за оружие, но достать его не успели – из-за деревьев вылетел и замахал руками Дед:

– Не стреляйте! Не стреляйте! Я без оружия!

– Это еще что такое?!.. – задохнулась от возмущения Илона. – Тебя кто сюда звал?!

– Я хочу все уладить… все наладить… – затарахтел, сбиваясь, Катков. – Я, так сказать, причина недоразумения, и я хочу покаяться!

– Ты сам и есть сплошное недоразумение! – рявкнула Забияка. – А ну, вернись на место!

– Нет, – сказал Дед и даже побледнел то ли от волнения, то ли от страха, то ли обалдев от своей наглости. И повторил: – Нет, я не уйду, пока не объясню этим господам, что во всем виноват я. Пусть они, если хотят, накажут, если можно так выразиться, одного меня, а не нас всех.

– Ладно, – устало вздохнула девушка. – Объясняй. Я не нахожу слов, говоря откровенно. Одним позарез нужно прощение, другой жить не может без покаяния. Я не в мужской монастырь, часом, попала? Ничьих религиозных чувств не оскорбляю ненароком? А то могу уйти.

– Не надо, – бросил на нее страдальческий взгляд Николай Николаевич. А потом принялся долго, с подробностями, запинаясь и перескакивая с одного на другое, объяснять свой проступок.

Заскучали все. Гости стали оглядываться, им откровенно захотелось вернуться к своим. И Забияка снова не выдержала:

– Слушай, ты, авиационный инженер! Ты еще про свое несчастное детство поведай!

– У меня было счастливое детство… – заморгал Дед.

– Тогда старость будет несчастной! – зарычала сталкерша. – Если она у тебя вообще будет! А ну, марш на место, пока язык твой не выдернула!

Катков, приняв донельзя обиженный вид, ретировался. Забияка посмотрела на Голована с Бликом.

– Вот теперь давайте по делу. И! Только! По! Делу! Вам все понятно?!

– Так точно! – вытянулись оба сталкера в струнку.

– Вольно, – выдохнула девушка. – И прошу меня извинить за невольный срыв. Достали, знаете ли.

– Дело у нас такое, – аккуратно подбирая слова, заговорил Голован. – Собственно, не дело даже, а наблюдение, это-во… Короче говоря, мы хотели поинтересоваться: часто ли вы в последнее время встречаете «урфинов»?

– Да мы их особо и не встречаем, – удивленно проговорила Забияка. – Вот, на поле только разок, но там, что-то мне подсказывает, и вы присутствовали.

– Присутствовали, конечно. Как тут не поприсутствуешь! Но, между прочим, их и там было мало, не как раньше. И врукопашную они не пошли, сразу назад повернули. Но я-то сейчас о другом. Их же мы часто и так встречали, но небольшими, это-во, группами. И вас-то сперва за них приняли. Думали, раз стали стрелять, да не насмерть, а в руку – точно «урфины».

– Я же извинился! – раздался трагический возглас Каткова.

– Молчать! – крикнула, чуть повернув голову, Илона. – Сейчас не о тебе речь.

– Да-да, не о нем, – закивал Голован. – Я так, это-во, к слову пришлось. А хотел-то об «урфинах»… То, что не встречаем их давно в лесу. И вот думаем-кумекаем, а почему? К добру ли это? Ведь оно как – вроде и хорошо, когда их меньше, а с другой стороны, мы уже к ним попривыкли. А сейчас, это-во, меняется что-то. Этих стало меньше, а вдруг каких других станет больше?

– Каких других? – насторожилась девушка.

– Не, это я так, к слову. Привычка просто – худшего ждать. И вот, хотели спросить: вы-то что про это думаете?

– Мы недавно встретили в лесу «урфинов», – подал голос Плюх. – Но только один раз. Они напали на наших друзей.

– Да, – кивнула Забияка. – Я забыла. А что до того, что их стало меньше… Мы сами сюда недавно прибыли, так что нам сравнивать не с чем. Однако вам, разумеется, верим, да и не вы одни это уменьшение заметили. И причина его, скорее всего, в том, что той Зоны, откуда мы пришли, больше не существует. Во всяком случае, ее уже начали «разбирать», когда мы сюда «спрыгнули». И ежели «урфинов» набирали только в Лазаревке, то вот и ответ. Ежели это место лишь с той Зоной связано.

– Но сталкеры сюда из других мест тоже попадали, – сказал Блик.

– Может, раньше, когда и той Зоны не было? – пришла вдруг в голову девушки мысль.

– А вот это не скажу, не знаю.

– Нужно обратить внимание, – сказала Илона, – будут ли сюда попадать еще сталкеры. Ежели нет, то последнее время связь точно была с той Зоной, и коли ее не стало, то не будет сюда больше попадать никто.

– Но тогда, – насупился Голован, – сюда и еды больше не будет попадать. Все зверье перестреляем, а пополнения ждать, стало быть, неоткуда… – Он развернулся вдруг и махнул рукой: – Эй! Идите все сюда! Нам с этими парнями делить нечего! В одной все теперь, это-во, заднице.

– Хоть я и не парень, – усмехнулась Забияка, – в остальном ты, похоже, прав. – И она крикнула своим, чтобы выходили тоже.

С противоположной стороны из-за деревьев показались четыре сталкера. Один сжимал ладонью предплечье. Рукав куртки пропитался кровью.

– Идите сюда, – позвала его девушка. – Посмотрю, что там у вас.

– Что там у меня? – насупился раненый. – У меня дырка в руке! Между прочим, по вашей…

– Сквозная? – не стала дослушивать ожидаемых обвинений Илона.

– Сквозная, и что?

– А то, что пулю доставать не придется. Идите сюда, сказано же! Что вы как маленький?

Сталкер, продолжая ворчать, но уже тихо, под нос, подошел к Забияке.

Та велела ему снять куртку, закатала рукав рубахи и осмотрела рану. Та и впрямь была сквозной, кость оказалась незадетой. Командирша достала из рюкзака аптечку, с которой теперь не расставалась, обработала рану, наложила повязку.

– Жить будете, – сказала она. – Только не бередите рану с недельку. И повязку дня через два хотя бы смените. Есть кому это сделать?

– Найду, – буркнул раненый, но потом все же выдавил: – Спасибо.

Между тем «свои» и «чужие» сталкеры уже вовсю общались, обменивались мнениями, просто травили байки. Это Забияке откровенно пришлось по душе. Будучи по воспитанию и образованию человеком военным, войну она все-таки не любила – во всех ее проявлениях. Собственно, и к выбранной профессии относилась именно так: не воевать во что бы то ни стало, а сделать все от нее зависящее, чтобы по-настоящему воевать не пришлось. Поэтому предотвращение этого локального конфликта уже приятно грело душу. Что же до глобальных вещей, она их попросту не могла до конца понять, поскольку, похоже, и впрямь, как сказал профессор Сысоев, их судьба сейчас зависела от сил очень могущественных. А Илону Соболеву очень злило, когда ее судьбой, ее жизнью распоряжались без ее ведома. И она даже на сей раз надеялась исправить это положение дел.

Вспомнив про Юлия Алексеевича, она подошла к Головану, который вместе с Бликом стоял неподалеку. Сталкеры беседовали со Злыднем, и, судя по всему, были с ним знакомы и ранее.

– Вот что, – сказала им девушка. – Вы нашего Аникея знаете…

– Беспалого? – мотнул Голован на стоявшего поодаль Тавказакова. – Да, это-во, слышали же.

– А я и не спрашиваю, я и сказала, что знаете! – нахмурилась девушка, но, встряхнув головой, прогнала неуместное раздражение. – Я это к чему… Вы его знаете как сталкера, но вряд ли в курсе, кем он был раньше.

– Умником из той Зоны! – вставил Злыдень.

Голован с Бликом недоверчиво заулыбались.

– Да-да, – сказала Илона. – Одним из трех ученых, которые снабжали нас всем необходимым в той Зоне. Но я сейчас не о снабжении. Я хочу сказать, что двое других ученых теперь тоже с нами.

– Ого! – радостно воскликнул Блик. – Значит, мы теперь жрачкой обеспечены! А что они взамен будут брать? Артефактов тут нет…

– Я же сказала, – вновь насупилась Забияка, – что речь сейчас не о снабжении. В любом случае у них нет теперь доступа к своей лаборатории, они тут ровно в том же положении, что и все остальные.

– В чем же тогда интерес? – нахмурился Голован.

– А в том, – обвела девушка сталкеров взглядом, – что они по-прежнему ученые. Профессор Сысоев и так уже некоторые соображения высказывал, но теперь я ему расскажу про ваши наблюдения и о своих идеях тоже поведаю – вдруг да все вместе они правильные выводы и сделают.

– Отсюда все равно не выбраться, – отмахнулся Блик. Голован, соглашаясь, кивнул.

– Ежели носы повесить и не делать ничего, то уж точно не выбраться, – скривила губы Забияка.

– Ладно, это-во, – кивнул Голован. – А если умники что-то придумают, вы нам-то скажете?

– Придумать бы еще. Впрочем, ежели нас проводите, будете знать, где мы обитаем. Наведывайтесь потом, будем новостями делиться.

Судя по выражению лица Злыдня, предложение Забияки тому не очень понравилось. Но командиром группировки была теперь она, и он промолчал.

Глава 24

Голован решил, что всем идти совершенно ни к чему, к тому же с раненым. Поэтому он отправил своих сталкеров домой, взяв в напарники Блика. И теперь они шли, чуть отстав от основной группы, поскольку горячо что-то обсуждали с Аникеем Тавказаковым. Еще бы! Они же в первую встречу понятия не имели, с кем свела их судьба. Умники в прошлой Зоне были личностями легендарными, почти мифическими. Собственно, причины для этого имелись. Теперь оба сталкера жалели, что неправильно повели себя, позволив Кошмарику облапошить новичка. Откровенно говоря, они и без этого чувствовали за собой вину, но теперь особенно. И оба, независимо друг от друга, мысленно поклялись поквитаться с жуликом за все хорошее.

Вперед же вырвались Гор с Дедом. Гор вообще считал себя – и небезосновательно – умелым, сильным и храбрым сталкером, которому негоже плестись в хвосте. Вперед, навстречу опасностям – это было в его духе. Николай же Николаевич вырвался вперед, потому что ему до сих пор было стыдно за свой поступок, и ему не хотелось натыкаться на осуждающие взгляды «коллег». Справедливости ради стоит сказать, что никто так на него больше и не смотрел, но мнительность у «авиационного инженера» была определенно повышенной. А вот присутствие рядом Гора его почему-то совсем не смущало. Возможно, потому, что слишком уж в разных «весовых категориях» они находились. Сталкером-то Дед был, честно говоря, не особо крутым.

А Илона шла примерно посередине процессии, и шла одна. Плюх к ней, разумеется, пристроился было, но быстро заметил, что подруга о чем-то размышляет, решил ей не мешать и немного отстал, не выпуская девушку из поля зрения, чтобы в случае опасности тут же прийти к ней на подмогу.

Размышляла же она все о том же, о чем говорила недавно с Голованом. Очень уж ей не нравилась текущая ситуация. В прошлой Зоне, где тоже многое казалось отнюдь не радужным, все же оставалась какая-то надежда, что выход найдется. Было понятно, что мир за «стенами» Зоны никуда не делся. Доказательством являлись те же ученые, которые имели какой-никакой доступ к этому миру. И потом, когда они уже оказались вместе – и с ними, и с Егором, – этот выход вообще стал казаться чем-то реальным, мало того, он стал их целью! А что сейчас? Не Зона, а не пойми что! Явно искусственное «сооружение». Да, вероятно, это и впрямь была учебка для искусственно же созданных солдат. Отсутствие неба, насаженные рядами незнакомые деревья, непригодные в пищу растения, приготовленные для жизни… точнее, для существования «тренировочного материала» казармы. Насильственные принуждения к действиям… Все это было мерзко, противно! И никакого намека на выход! «Нет, определенно следует убедить ученых напрячь мозги, – решила она. – Пусть хоть бредовую идею предложат! Лучше иметь ложную цель, чем не иметь никакой вовсе».

От размышлений Забияку оторвал крик. Короткий, тревожный. И следом второй – уже другим голосом. Илона машинально сорвала с плеча «Никель», коря себя за то, что машинально же, задумавшись, на плечо его и забросила, вместо того чтобы крепко держать в руках. А еще она узнала голоса кричавших. Это были идущие впереди Гор и Дед. И если последний мог закричать от чего угодно, ему Забияка так и не смогла начать доверять, то уж если крикнул Гор, случилось наверняка что-то серьезное.

– Всем приготовиться к бою! – крикнула она. – Оружие на изготовку! Рассредоточиться! Мелкими перебежками – вперед!

Приказы выполнили все, включая Голована с Бликом. И теперь каждый сталкер группы был готов к схватке с неприятелем, перебегая от дерева к дереву и держа перед собой готовые к стрельбе автоматы.

Но стрелять не пришлось. Совсем скоро Забияка увидела Гора. Точнее, его торчащий из земли бюст.

– Ты зачем это?.. – брякнула она и сама же поморщилась от собственной глупости. Быстро повернулась назад и крикнула: – Всем стоять! Аномалия!

Затем она снова посмотрела на Гора.

– А где Катков? Я слышала, как он тоже…

– Я тут, – послышался чуть ли не прямо из-под ног сдавленный голос. – Не наступи…

Девушка только теперь увидела, что темный камень, лежащий метрах в полутора перед ней, был никаким не камнем, а головой Деда в черной бандане. Илона попятилась.

– Вы стабильны? – спросила она. – Глубже не затягивает?

– Нет, – отозвался Гор. – Меня нет. Но я даже шевельнуться не могу, так что самому не выбраться, факт.

– Меня тоже не затягивает… – глухо проговорил Катков. – И тоже не… не шевельнуться. Мне даже… дышать трудно…

– Идите сюда, – позвала остальных Забияка. – Только медленно идите, и не дальше, чем я стою.

Когда сталкеры собрались возле нее, девушка кивнула в сторону пострадавших и спросила:

– У кого какие идеи?

– Откапывать надо, – сказал Голован.

– Как? – отозвался на это предложение Злыдень. – Не подойти же!

– Да и лопат нет, – сказал Блик. – Хотя, если бы и были…

– И что, мы вот так их тут бросим? – обвела Забияка группу взглядом.

– Не надо бросать!.. – испугался Дед.

– Может, отпустит? – без особой надежды предположил Гор. – Вы и впрямь нам ничем не поможете.

– Поможем, – сказал вдруг косморазведчик. – Только не сейчас.

– А когда-аа?.. – жалобно простонал Катков.

– Что удумал? – посмотрела на Плюха Илона.

– Нужна пила, для скорости несколько, или хотя бы топоры, – сказал он. – Ну и лопаты, желательно. Интересно, есть они в пещере?

– Есть, – сказал Злыдень. – Пилы и топоры точно есть. Мы же должны дровишки заготавливать, хозяева их в готовом виде дать почему-то не догадались.

– Лопаты у нас тоже имеются, – сказал Голован. – Так что, если что, к нам, это-во, за ними сбегаем.

– Если есть у вас, должны быть и у нас, – подал голос молчавший до этого Игумен. – Я заметил, что в этой пещере все то же самое, что в нашей прежней.

– Погодите вы с лопатами! – нахмурилась Илона. – Егор, изволь объяснить свою идею. Зачем тебе понадобились пилы с топорами? Мне даже фантазировать страшно.

– Мне, кстати, тоже, – нервно хохотнул Гор.

Дед промолчал, коротко клацнув зубами.

– Идея простая, – сказал Плюх. – На сколько наши друзья в землю ушли? Метра на полтора?

– Предположим, – кивнула Забияка.

– И глубже, как мы выяснили, они не зарываются. Значит, если мы напилим или нарубим бревен длиной чуть больше полутора метров, мы сможем застолбить к ним прочную дорожку. То есть, нужно ставить бревнышки вертикально вплотную друг к другу, они будут проваливаться на полтора метра и…

– Я поняла! – просветлев лицом, воскликнула Илона. – Егор, ты гений!

– А ты не знала? – улыбнулся Плюх.

– Не до такой степени, – без улыбки ответила девушка. И обвела взглядом своих. – Значит так. Со мной остается Игумен. – Остальные вернитесь, где добычу покидали, и бегом за инструментами!

– И мы? – спросил Голован.

– И вы. Заодно узнаете к нам дорогу. А потом, возможно, отправлю вас за подмогой к своим. Смотря как у нас дело пойдет.

– А почему я остаюсь? – глянул на нее исподлобья Игумен. – Староват для бега?

– И это тоже, – не стала вилять Забияка. – Молодые бегают быстрей, а время важно, Каткову дышать трудно. Мне же требуется помощь опытного человека. Если нападут те же «урфины», мне одной не отбиться.

– А зачем тут вообще оставаться? Аномалия Гора с Дедом лучше, чем мы, от всего защитит.

– И от пули? – спросила девушка.

Игумену крыть было нечем.

Когда сталкеры ушли, Катков совсем расклеился. Стал дышать тяжело, часто, со всхлипами. Илона встревожилась. Как бы она ни относилась к Деду, но смерти ему не желала. Да и мучениям искренне сочувствовала. Но постепенно дыхание сталкера нормализовалось.

– Ты как? – спросила Забияка, подумав было, что дышать тот стал ровнее просто потому, что дыхание ослабло и вот-вот прервется. На удивление, Дед ответил почти нормальным голосом:

– Да как-то, знаешь ли, стало получше… Может, привык?

– Как можно привыкнуть к недостатку дыхания? – риторически спросила девушка. Но ей ответил Гор:

– Нельзя к этому привыкнуть. И он не привык. Просто земля чуть раздвинулась возле грудной клетки. От дыхания как раз. Сначала чуть-чуть, незаметно было, а сейчас, может, миллиметров на пять, а то и на сантиметр. Вот и легче стало. Мне, кстати, тоже, хотя у меня и так часть грудной клетки на поверхности.

– А если пытаться шевелиться, вы… как бы и слово подобрать… не расшатаетесь?

– Может, чуток и расшатаемся, – усмехнулся Гор. – А толку? Устанем только. Все равно ведь не выберемся. Даже если руки вытащим. Ну, я хотя бы; Николаю-то сложней это сделать, если вообще возможно… Так ведь как только сверху на грунт обопрусь – снова в него и уйду.

– Зато, если… гм-м… расшатаетесь, то ребятам вас, может, и выкапывать станет не нужно – так вытащат.

– Ага, вытащат! – жалобным голосом воскликнул Катков. – За что вытащат? За голову? У меня шея не титановая!

– Во всяком случае, – подавила вспышку раздражения Илона, – копать им придется меньше. До подмышек, к примеру. А там за них возьмутся – и вытащат. Попробовать-то ведь можете?

По правде говоря, Забияка и сама не верила, что в ее идее имеется практический смысл. Но цель ее предложения была несколько иной, скорее, психологической – девушка хотела чем-то занять пострадавших сталкеров, отвлечь их от трагических мыслей. Особенно она в этом смысле переживала, конечно, за Деда. «Ведь если случится паника, кто знает, к чему это приведет? Может, и сердце не выдержать. Какой бы ни был «авиационный инженер» бестолочью, а все равно жалко. Да может, и не бестолочь он вовсе, – подумала вдруг Забияка. – Это я на него обозлилась тогда, вот и до сих пор отойти не могу. А так-то он… ну, суматошный чуток, болтливый, однако же вышел, вот, не побоялся свою вину признать, извинился, хотя ведь люди Голована вполне и шлепнуть его могли со злости-то». И она решила изменить свое отношение к Деду. Хотя бы попытаться. Тем более раз уж стала командиром и над ним тоже.

– Ты не переживай, Николай Николаевич, – сказала она, стараясь придать голосу больше дружелюбности, – мы обязательно вас выручим, своих никогда в беде не бросим.

– А я свой? – негромко произнес Дед.

– Конечно, а как же! – излишне эмоционально, наверное, воскликнула Забияка, потому что Катков усмехнулся:

– Да уж…

– А что не так? – теперь уже совершенно искренне вскипела Илона. – Я когда-либо показывала обратное? Кого я бросила? Мои личные приязни-неприязни совершенно к делу не относятся. Меня командиром выбрали, а потому я не имею права на такие отношения. И я глотку перегрызу тому, кто моих людей обидеть вздумает! И все отдам, все силы свои, а коли потребуется, то и жизнь, чтобы своих спасти. Быть может, громко звучит, бравадой отдает, но так оно и есть.

Она замолчала, переводя дух и досадуя, что не сдержалась. Но подумала, что, с другой стороны, все сказала верно. И это вскоре подтвердилось.

– Ты это… прости… – буркнул Дед. – Я верю, что не бросишь. Просто… как бы вот… нервирует такое положение сильно. Но я вытерплю. Теперь уж точно вытерплю. Теперь дышать легче, так что…

– А положение и впрямь нервирует, – усмехнулся Гор. – Даже меня, хоть я к разным передрягам привык. Но хуже нет, когда от тебя лично ничего не зависит, когда пальцем не шевельнуть. Если бы вы с нами не остались – нервы могли бы и не выдержать.

– У меня-то уж точно! – хохотнул Дед, и Забияка насчет него почти успокоилась: смеется – значит, точно вытерпит.

– Я вот никак понять не могу, – сказал вдруг Игумен. – Аномалии здешние – на кой они такие? Не убивают, но, вот, как эта, к примеру, может и до смерти ведь довести, если никто не поможет. И помочь не так-то просто – нужно еще догадаться как.

– Мне кажется, – подумав, сказала Илона, – что все это часть тренировки. Только аномалии уже точно не для «урфинов», а для сталкеров. – Проверяют их силу духа, стойкость. Да и просто силу тоже. Сообразительность, опять же.

– Зачем? – спросил Игумен.

– Наверное, самых лучших и здесь тоже отбирают, чтобы из них солдат делать, – негромко сказала девушка.

– Тогда выходит, нужно не показывать силу и сообразительность, чтобы не отобрали, «урфинов» из нас не сделали.

– Но тогда из ловушки не выбраться.

– Может, и выбраться, – сказал вдруг Дед. – Я вот попал же в аномалию, когда меня «вознесло». Ну и что? Додумались, как меня спасти, но пока все делали – аномалия уже убралась. Может, и эта уберется. Если подождать… Но лучше не надо проверять, я устал уже так стоять, у меня затекло все.

– А ведь вполне возможно, что и уберется аномалия… – задумчиво проговорила Забияка. – Поскольку живую силу им тратить просто так тоже невыгодно. То бишь проверить-то смекалку и силу проверят, но ежели у самих пострадавших спастись не получится – тогда и убирают помеху.

– Не сходится, – откликнулся Гор. – Если эту аномалию даже и уберут, нам без посторонней помощи все равно не выбраться. Ну, я еще, может, как-то и расшатаюсь, как ты говоришь, но у Деда не выйдет. Да и у меня вряд ли – устану, а сил набраться неоткуда.

– И еще неувязка, – сказал Игумен. – Зачем им наша сообразительность и сила духа, если головы они все равно оттяпывают?

Ответов на это у Забияки не было.

А довольно скоро вернулись и отправленные за инструментами сталкеры. Они принесли две двуручные пилы, два топора и две лопаты. Как оказалось, комплекты инструментов были парные. Плюх с Аникеем и Голован с Бликом принялись пилить деревья, Игумен и Злыдень взялись за топоры. Забияка возмутилась было и попыталась встать в пару с Егором вместо Тавказакова, напирая на тот факт, что у него нет пальца, но Аникей не уступил, сказав, что ручку пилы он держит правой ладонью и отсутствие левого мизинца ему совсем не мешает. Приказывать же уступить ей место Илона посчитала некорректным, а потому, надувшись, отошла в сторону.

Из сталкеров никто, конечно, раньше на лесоповале не работал, потому сначала дела у них шли не очень споро. А первое спиленное дерево и вовсе чуть не уронили на своего обиженного командира – Забияка едва успела отпрыгнуть. Но потом ничего, разработались. И деревянная дорожка к Деду стала расти. Вскоре можно было начинать копать. Тут уж Илона решила никому не уступать одну из двух лопат. Схватила ее, подошла по торчащим из земли коротким пенькам к голове сталкера и опустила рядом с ней штык лопаты на землю. И тут же, ойкнув, выпустила из рук черенок, поскольку не ожидала, что неведомая сила аномалии резко и сильно дернет лопату вниз. Хорошо, что лопата оказалась длиннее полутора метров, хотя и ненамного, – из земли торчало сантиметров двадцать круглой деревяшки рукояти. Забияке стало невероятно стыдно за свою оплошность. Она оглянулась; разумеется, все пялились на нее. Правда, никто не смеялся. Впрочем, смешного было мало – осталась всего одна лопата. Девушка присела, взялась за торчащий кончик черенка, но, как ни пыталась, не смогла его даже шевельнуть. К ней подошел Егор со второй лопатой в руках.

– Ничего, – сказал он, – все нормально. Сейчас выкопаю.

– Деда или лопату?

– Лопату. Мне кажется, ее проще.

– Еще проще просто ямки копать, – буркнул Дед.

– Не переживай, – сказал ему Плюх, – и до тебя очередь дойдет.

Но вскоре он понял, что хорохорился напрасно. Копать оказалось практически невозможно – все силы уходили на то, чтобы просто удержать в руках лопату, настолько сильно ее тянуло вниз. Это его по-настоящему обескуражило. Чтобы не пугать известием Деда, косморазведчик сделал вид, что вспомнил о чем-то важном и воскликнул:

– Ёхи-блохи!.. Забияка! Я совсем забыл вот что…

– Что ты забыл? – недоуменно посмотрела на него девушка.

– Пойдем к остальным, я всем скажу.

– А мне?.. – почуял неладное Дед.

– Да тебе это не надо, это насчет того, как лучше пилить деревья.

– А копать? Может, лучше копать?.. Деревья и так неплохо пилятся.

– Сейчас-сейчас, – забормотал Плюх, – погоди немного!.. – Он схватил свободной ладонью за руку Илону и потянул ее из аномалии на «берег».

Там он отвел ее в сторону, позвал остальных и негромко, чтобы не услышали Дед с Гором, сказал:

– Нам их не выкопать. Лопату не удержать. Нужно срочно придумать что-то другое.

Все настолько растерялись, что долго не могли вымолвить ни слова. Потом Злыдень сказал:

– Дай лопату, я попробую.

– Не стоит. Без обид, но вряд ли ты намного сильнее меня. Только Деда совсем уже напугаешь, догадается он, что дело плохо.

– А что мы еще можем придумать? – пробормотала Илона. – Залить почву водой, чтобы размякла? Так где мы возьмем столько воды… Что еще, что?.. Думайте!

И тут стало смеркаться.

– Эй! – испуганно крикнул Дед. – Идите, откапывайте нас скорей, пока не стемнело!

– Слишком опасно! – крикнула в ответ Забияка. – В сумерках кто-нибудь может оступиться и тоже провалится. Придется потерпеть до утра. Вы сильные, вы справитесь! А мы никуда не уйдем, здесь заночуем. Будем рядом с вами! Потерпите?

– А куда мы с подводной-то лодки?.. – ответил Гор. Но шутливый тон не смог полностью скрыть его озабоченности; сталкер, похоже, что-то почуял.

Катков и вовсе заголосил:

– Э! Какая лодка?! А я не хочу ждать! Говорю ж, у меня затекло все! Кровь не циркулирует! А больше двух часов нельзя! Потом придется ампутировать!

– Что? – не удержавшись, хрюкнул Голован.

– Все! – ответил Дед.

– Николай, прошу тебя, только без паники! – стараясь, чтобы голос был ровным, крикнула Забияка. – Расслабься и постарайся заснуть. Утром мы обязательно вас откопаем.

– Я пить хочу! – уже без особого надрыва крикнул Дед. – И есть.

– С едой у нас не очень, а пить я тебе сейчас принесу, – сказала девушка, но Плюх остановил ее:

– Я отнесу. Ты сиди. – Затем он тихо спросил: – А Гору как отнесем? Мы не успеем до темноты напилить столько бревен.

– Гор! – крикнула Забияка. – Прости, но тебе придется терпеть и это тоже.

– Я уже понял, – не очень радостно отозвался тот. – Ничего, не помру. Главное, не порите горячку, темно уже. Если и впрямь еще кто-то свалится, будет только хуже.

Деда Плюх напоил. А когда вернулся, остальные уже устраивались под деревьями на ночлег. Сам он прилег рядом с Илоной, но все же на небольшом расстоянии. А когда он подумал, что она уже спит, та вдруг очень тихо сказала:

– Егор, а что мы будем делать утром? Нам же их не спасти.

– Вот утром и подумаем. Знаешь такую присказку: утро вечера мудренее?

– Знаю.

– Ну вот. Народ ее не зря придумал. Спи.

А утро и впрямь оказалось лучше вечера. Решили начать с того, чтобы продолжить «тропинку» до Гора – по крайней мере, дать человеку напиться. Но когда поставили первое бревно на землю, оно в нее не провалилось. Сначала это вызвало у всех шок. А потом Илона воскликнула:

– Ура!

– Что же тут, это-во, хорошего? – ошарашенно заморгал Голован.

Остальные тоже изучали ее изумленными взглядами. Правда, не все. Плюх с Аникеем сказали почти одновременно:

– Аномалия крякнула!

– Теперь можно копать.

Сначала выкопали вторую лопату. Потом косморазведчик со Злыднем быстро откопали Деда. Гору и вовсе едва освободили руки, как он тут же стал помогать, а когда откопали до пояса, уперся руками в землю и, напрягшись так, что рельефно проступили жилы, вытянул из земли и свою нижнюю часть.

– Быстро уходим! – тут же сказала Забияка. – Вдруг опять заработает…

Глава 25

Так уж вышло, что поговорить с учеными, а прежде всего с профессором Сысоевым, как обещала Головану Забияка, никак не получалось. Сначала все время отнимали хозяйственные дела – наладить нормальный быт и взаимоотношения тринадцати «коллег» оказалось не таким уж простым делом. А еще часто и подолгу ходили на охоту, особенно когда делать это могли не все – раненые, разумеется, в походах не участвовали. Затем, когда в основном все вроде бы наладилось, ухудшилось состояние самого Юлия Алексеевича. Он перестал вставать, часто впадал в забытие, бредил. Илона с Игуменом и Грибком ухаживали за ним как могли, но девушка небеспричинно опасалась, что исход может оказаться плачевным. Перелом ситуации наступил, как ни странно, после того, как сталкеров снова «призвали» на бой с «урфинами». Что характерно, на Сысоева, пребывающего в тот момент в беспамятстве, «зов» не подействовал. Это немного утешило Забияку, которая не представляла, как выдержал бы пробежку по лесу, не говоря уже про само сражение, пожилой больной человек. Хорошо было и то, что профессор оставался в пещере не один. На Грибка, правда, надежды было мало – он тоже все это время сражался, только не с «урфинами», а с самим собой, точнее, с культей укороченной ноги, – зато Блямс пребывал не только в полном здравии, но и в ясном сознании. За последнее время он насмотрелся на то, как Грибок, Игумен и Илона ухаживают за ранеными, и сам теперь мог оказывать первую помощь.

– Давай… Блямсик… смо… три за ним… – с трудом выдавила Забияка перед тем, как неодолимая сила утащила ее вместе с другими сталкерами на бой.

«Богомол» утешающе блямкнул и принялся исполнять порученное. На сей раз это оказалось совсем несложно – профессор Сысоев спокойно проспал все три с половиной часа, что отсутствовала основная часть группировки. А когда все вернулись – к счастью, никто, даже легко, не был ранен, – Юлий Алексеевич раскрыл вдруг глаза и сказал, что хочет есть, а когда его накормили, совсем повеселел и даже принялся шутить.

– Ну, как прошел бой? Как ваши «Маши»? Не капризничали?

Илона даже не сразу поняла, что речь идет о штурмовых винтовках, которыми снабжали здесь сталкеров неведомые хозяева. Винтовки, на ее взгляд, и впрямь были неплохими, и она бы своему «Никелю» ни за что не изменила, но, увы, запас шестимиллиметровых патронов, взятых из прошлой Зоны, кончился, а «Маши» использовали патроны калибра пять пятьдесят шесть. Поэтому и ей, и тем ее друзьям, кто привык к «Печенгам», волей-неволей пришлось менять привычки.

– Не капризничали, – отозвался Аникей Тавказаков. – Только я считаю такое название несправедливым по отношению к другим женщинам. Почему «Маша»? Почему не «Света» или «Марина»?

– Согласен, – оживился профессор, у которого по-молодому заблестели глаза. – Если бы спросили мое мнение, я бы назвал эту винтовку «Анной».

– Она красивая?.. – подмигнув, улыбнулась Сысоеву Илона.

– Очень, – мечтательно ответил Юлий Алексеевич. – Идеал женской красоты. Высокая, стройная, с длинными темными волосами… Но самое главное – она умная. Не в том смысле умная, что как орехи щелкает интегралы, а настоящим женским умом, даже мудростью. С ней всегда хорошо, с ней никого больше не нужно. И ты уверен, что она чувствует то же, пусть даже на самом деле это не так. Рядом с ней ощущаешь себя мужчиной. Любимым, единственным… – Он вдруг тяжело вздохнул и добавил очень тихо: – И когда теряешь эту женщину, понимаешь, что теряешь все.

– Ничего, вы еще вернетесь к своей Анне, – тихо сказала Илона.

– Как?..

– А вот это мы как раз и хотели узнать, – послышался от входа знакомый голос.

Косморазведчик, который, слушая беседу подруги с профессором, слегка увлекся романтическими мечтаниями, не сразу понял, что здесь делают Голован с Бликом. Однако щетинистый сталкер тут же объяснил причину своего появления:

– Мы ж, это-во, договаривались, что будем иногда заглядывать, новостями делиться, узнавать, что ваши ум… ученые придумают. Вот и решили после боя к вам завернуть, чтобы уж заодно, лишний раз ноги не стаптывать.

– А мы пока даже и не говорили на эту тему, – развела руками девушка.

– Так отчего бы не поговорить сейчас? – сказал Плюх. – Как раз все на месте, и Юлию Алексеевичу лучше стало.

– Вы о чем? – обвел всех взглядом профессор.

Забияка рассказала ему о давнем разговоре с Голованом. Сысоев закивал:

– Конечно-конечно! Это давно пора обсудить. Просто необходимо! И я приношу извинения, что надолго выпал, так сказать, из общества. Но сейчас я готов. Может, как раз и поведаете мне, что изменилось, пока я был… м-мм… вне темы?

– Изменилось то, – первым начал Плюх, – что «урфинов» становится все меньше. Заметно меньше.

– И сталкеры, это-во, тоже перестали сюда попадать! – с воодушевлением добавил Голован. – Похоже, вы были последними, кто сюда прибыл.

– Значит, арги окончательно уничтожили прежнюю Зону, – сказала Забияка. – Оттого и не стало пополнений.

– То, что не стало пополнений, понятно, – сказал Юлий Алексеевич. – Собственно, мы и так ждали, что скоро той Зоны не станет. А вот почему «урфинов» стало меньше? Потому что они погибают во время боя?

– Не, – замотал лысой головой Блик. – Мы их убиваем, конечно, но не так же. Убили, скажем, за бой тридцать, а в следующий раз их на триста меньше.

– Кто-то их забирает, – сказал доцент Тетерин.

– Понятно, кто – хозяева, – глянула на него Илона.

– Я думаю, – задумчиво проговорил профессор Сысоев, – этот процесс как-то автоматизирован, иначе хозяева уже обеспокоились бы и прибыли принимать меры.

– Согласен, – кивнул Аникей Тавказаков. – Причем крутые меры, глобальные. Вплоть до закрытия ставшей малофункциональной Учебки.

– То есть, если мы ничего не придумаем, ее… закроют, – встревоженно произнес косморазведчик. – А говоря прямо, ее попросту уничтожат, как сделали арги с той Зоной. В лучшем случае прибудут хозяева и перед ее уничтожением или «ремонтом» превратят в «урфинов» всех имеющихся в ней на данный момент сталкеров. Всех нас! Согласитесь, это еще хуже, чем просто смерть.

– И что ты предлагаешь? – угрюмо проговорила Забияка.

– Нужно выяснить, куда исчезают «урфины». Проследить за ними после окончания очередного боя.

– Зачем ждать боя? – сказала сталкерша. – Сейчас и отправимся. Заодно Голована с Бликом проводим.

– Маленький шанс, что встретится кто-то, – покачал лысой головой Блик и натянул на нее кепку, которую держал до этого в руках. – В последнее время маленькими группами «урфины» вообще перестали ходить.

– Попытаться же никто не препятствует, – забросила за спину «Машу» Илона. – В крайнем случае, поохотимся. Мясо у нас заканчивается как раз.

– С этим тоже беда, – вздохнул Голован. – И зверья стало мало, никто больше оттуда, – ткнул он вверх пальцем, – не падает.

– Потому что неоткуда стало падать, – подал голос доцент Тавказаков, он же Беспалый, также беря автомат. – Юлий Алексеевич, я тоже с ними схожу. Если встретим «урфинов», пойдем за ними, глянем, что там да как.

– Только будьте осторожнее, прошу вас! – отозвался профессор.

Плюха даже умилил этот диалог. Будто сын отпрашивается у отца на свидание. Между тем Беспалый стал уже таким сталкером, что дал бы фору многим старожилам. Но Егор понял: Аникей хочет вернуть профессору уверенность, дать понять, что он по-прежнему их научный руководитель и его мнение много для них значит. Что ж, нормальный психологический климат в коллективе никогда еще делу не мешал.

На «охоту» пошли, не считая гостей, Плюх, Забияка, Беспалый, Тетерин, Злыдень, Гор и Игумен. У Колыча палец заживал плохо, началось нагноение, опасались даже, как бы сталкер не потерял руку. С ногой у Брюля дело обстояло лучше, он уже довольно сносно, хоть и прихрамывая, ходил. Если бы не последний бой, который, ясное дело, не способствовал заживлению раны, он бы, возможно, уже полностью поправился. Так же его пока старались без особых причин не нагружать. Блямса, хоть он и очень просился, не взяли – с ним было бы трудно оставаться незамеченными во время слежки за «урфинами». Деда оставили тоже – как единственного здорового человека. Он даже не стал спорить. Вообще Николай Николаевич после инцидента с группировкой Голована заметно изменился: стал более сдержанным, вдумчивым, что ли… И стал куда меньше болтать. Но, бывало, срывался. Впрочем, иногда его непринужденная болтовня даже отвлекала от невеселых мыслей. Сейчас он, правда, попросил у Плюха устройство-переводчик, чтобы можно было общаться с Блямсом. Сам «богомол» отнесся к этой просьбе отрицательно, что-то недовольно заблямкал, но разведчик устройство Деду все-таки дал. Он подумал, что Катков решил наконец по-настоящему извиниться перед Блямсом за то, что сделал при их первой встрече, и вообще наладить с «богомолом» пусть и не дружеский, но хотя бы нормальный, взаимоуважительный контакт. И конечно же, Плюху такое намерение не могло не понравиться.

Едва охотники ушли, Дед нацепил на голову аргианскую гарнитуру и позвал Блямса наружу.

– Зачем? – недовольно блямкнул «богомол».

Остальные, особенно Юлий Алексеевич, тоже этим заинтересовались и смотрели теперь – кто прямо, кто искоса, – на Каткова в ожидании ответа. И тот ответил специально громко и отчетливо, чтобы слышали все:

– Я хочу кое-что прояснить в наших личных отношениях, – слово «личных» он выделил голосом. – И рассказать анекдот. Неприличный. – В последнем слове «личный» он тоже выделил. И про анекдот сказал, конечно же, просто так, назло, чтобы не пялились.

– Ты винтовку только взять не забудь, – сказал ему Брюль. – А то анекдот несмешным получится. Вышел как-то Дед во двор поболтать, а болталку-то ему и откусили. Тут и сказке конец. Хороша анекдотулина? – И Брюль оглушительно заржал.

– Потише, прошу вас, – поморщился Сысоев. – Голова болит.

– Грибок, слышал? – тут же перестроился на серьезный лад Брюль. – У профессора голова болит. Дай ему чего-нибудь! А ты иди давай, коли собрался, – кивнул он Деду. – И винтовку не забудь!

– Говорил уже! – буркнул тот, но «Машу», разумеется, взял, забывать о ней он и не собирался.

Когда вышли из пещеры. Николай Николаевич хорохориться перестал, будто бы даже сдулся, стал меньше ростом.

– Ты… это… – проговорил он, стрельнув взглядом по Блямсу и тут же убрав глаза. – Ты прости. Я не со зла, клянусь. Я правда думал, что ты из этих, из хищных. И я правда специально ранил, не хотел убивать. Ну ты сам подумай, откуда я мог знать, что ты разумный?!

– Те «богомолы», за которых ты меня принял, – сказал Блямс, – тоже разумные, только находятся на другой ступени развития.

– Но я же не знал! И я ведь только ранил!

– Можно было выстрелить в воздух. Но ты хотел большего эффекта. Ты ранил меня не из-за необходимости, а потому что так захотел.

– Да-да, согласен! – вскинул Дед руки. – Я был не прав! Прости меня, очень тебя прошу. Буду тебе обязан. Что-нибудь попросишь, даже то, что мне очень не захочется делать – все равно выполню!

– Хорошо. Я запомнил. Я попрошу. Потом.

– Но ты меня простил?..

– Но ты же еще не выполнил.

– Э-ээ… – растерялся Катков. – Но ты хотя бы на меня больше не сердишься?

– Нет. Рассказывай анекдот.

– Какой анекдот?.. Ах, это… Да я просто так ляпнул, чтобы они на меня не пялились.

– Расскажи. Я много раз слышал слово «анекдот», но я ни разу не слышал самого анекдота.

– Да это же так, глупости всякие. Короткие смешные истории. Часто неприличные.

– Ты и сказал, что анекдот неприличный. Что значит «неприличный»? Тоже не понимаю. Не понимаю сразу два слова. Если расскажешь неприличный анекдот, я узнаю сразу два слова. Высокий КПД. Рассказывай!

– Да я и не вспомню так сразу… – замялся Дед. – Ну разве что… Только он не сильно неприличный. Слово лишь одно неприличное используется. Пойдет?

– Пойдет. Рассказывай.

Николай Николаевич почесал в затылке, вздохнул и начал:

– Спит Иван на печи…

– На чем спит мужчина по имени Иван? – перебил его Блямс.

– На печи. Это в деревнях такие… бытовые устройства. В них еду готовят.

– Мужчина Иван – еда для других особей? – удивился «богомол». – Но как он может спать, когда его готовят? Это же больно. Или его усыпили специально, во избежание мучений?

– Да нет же! Готовят внутри печи, а не снаружи. А снаружи она просто нагревается, и на ней тепло лежать. Засыпается быстро.

Блямс долго молчал, а потом выдал:

– У данного устройства специально нарушен теплообмен, чтобы на нем было тепло спать? Но тогда нужно совмещать приготовление пищи со сном, что не просто неудобно, но и невозможно в принципе.

– Не одновременно же! Приготовил, поел, а потом и ложись. Кирпич долго остывает.

– Это устройство выполнено из кирпичей?! – закачался «богомол». – Но ведь это же…

– Прими это как должное, ладно? – скрипнул зубами Дед.

– Хорошо… Но ведь на кирпичах спать очень жестко, особенно вам, поскольку строение ваших тел…

– Тоже прими как должное. Пожалуйста! – засопел Катков.

– Все крайне нелогично, но… Ладно, я принял вводные с большим, правда, допуском. Продолжай.

– А его старушка-мать… Нет, давай сначала, а то как-то уже далеко… Значит, так. Спит Иван на печи, а его старушка-мать сидит на лавке и латает его портки… в смысле, штаны. А Иван ей и говорит…

– Погоди, – поднял лапы Блямс. – Латает – это значит «преобразует в латы»?

– Пусть будет так… – шумно выдохнул Дед.

– А почему только штаны? Нелогично. Большинство жизненно важных органов человека расположены выше.

– А Иван больше нижними дорожит!

– Нелогично.

– А вот такой он нелогичный, этот Иван. Иван-дурак.

– В смысле ругательства или в смысле диагноза?

– Во всех смыслах, – начал закипать Николай Николаевич. – Он такой дурак, каких свет не видывал. Почти как я, который решил тебе рассказать… ха-ха… анекдот… ха-ха-ха!.. – пробрал его нервный, болезненный смех.

– Ты не дурак. Не очень сильно дурак. Не критично дурак для выполнения основных жизненных функций. А твой анекдот сложен для понимания, но тем даже интересен. Продолжай.

– А Иван ей и говорит…

– Подожди. Ты сказал, что Иван спит. Как он может при этом разговаривать? Нет-нет, я знаю, что некоторые люди разговаривают во сне, но при этом они не обращаются к кому-то конкретно, а Иван…

– Хорошо!!! Он проснулся!!! Ему стало горячо, и он проснулся!

– Не кричи. Я очень хорошо тебя слышу. Продолжай.

– А Иван проснулся и говорит ей: «Мама, рыбы хотите?» Мать ему отвечает: «Хочу, Ванечка, как не хотеть?»

Дед замолчал, искоса поглядывая на Блямса. «Богомол» замер безмолвным изваянием. Катков с опаской продолжил:

– А Иван ей: «Тогда пойдите и наловите». Мать ему: «Да как же я ее наловлю-то, Ванечка? Я ведь уже старенькая». А Ваня ей с печи: «Тогда сидите и не… гундите!»

Вновь повисло молчание. Но прервал его Дед:

– Это все.

– Как все?! – подпрыгнул Блямс. – А где смысл?

– Где-то там.

– Но там его нет! Зачем Иван обвиняет родительницу в том, к чему сам же ее и подвел? Разве он не знал, что его мать имеет сильно ограниченный по функционированию возраст?.. Ах да, мужчина же умственно болен… Но тогда это вовсе не смешная, а грустная, даже трагическая история. На неисправном устройстве для приготовления пищи спит умственно отсталый мужчина. Ему становится горячо, но вместо того, чтобы слезть с устройства, он затевает лишенный смысла разговор с обессиленной, голодной старой женщиной, когда-то родившей его, а теперь мастерящей защиту для его…

– Не продолжай! – взмолился Дед. – Я все понял! Я рассказал плохой анекдот. Прости… – Катков заплакал.

– Не отчаивайся, – решил утешить его «богомол». – Возможно, переводчик плохо справился со своим функциями. Такое уже бывало. Но можно я задам один вопрос?

– Всего один? – всхлипнул Катков. – Правда?..

– Честное слово.

– Задавай.

– Что в этом анекдоте неприличного? Латы на нижнюю часть тела или сон на устройстве для приготовления пищи?

– Не то и не это, – признался Дед. – Если честно, в оригинале вместо «не гундите» немного другое слово. Вот оно как раз неприличное.

– А почему ты его заменил? Это неправильно. Возможно, именно поэтому анекдот потерял смысл и стал не смешным, а грустным.

– Вряд ли.

– И тем не менее. Я настаиваю! Иначе это нечестно. Ты просишь у меня прощения, а сам…

– Ладно! – молитвенно сложил руки Катков. – Но я тебя предупредил. Не обвиняй меня потом в том, что я неприлично выражаюсь.

– Не обвиню. Даю еще одно честное слово.

Дед приблизился к «богомолу» и прошептал ему оригинальную концовку анекдота.

– А что это значит? – спросил «богомол». – Это производное от чего-то?

– Да, – закатил глаза сталкер и прошептал Блямсу то существительное, от которого произошел глагол.

– А это еще что такое? – продолжал любопытствовать Блямс. – Я иногда слышу это от сталкеров, но…

Деду все настолько осточертело, что он прямыми словами, как есть, разъяснил «богомолу» суть.

Тот опять закачался и стал причитать:

– Это невозможно! Это невозможно физически! Она бы просто не смогла это сделать! Таких звуков ей было бы не издать! Или я ошибаюсь? Когда придет Забияка, я попрошу ее…

– Я вот тебе попрошу!!! – завопил Николай Николаевич, кидаясь на Блямса. – Я лучше задушу тебя сейчас, и пусть меня расстреливают!!!

На шум из пещеры выбежал Колыч.

– Что тут у вас такое?!

– Ничего, – буркнул Дед. – Я ему, вон, анекдот рассказал.

– А! Так это вы смеялись! Ну-ка, расскажи тогда и мне.

– Один дурак другого принял за умного и сильно ошибся. А тут третий вылезает и говорит: «Что тут у вас такое?»

– Да ну тебя! – сплюнул Колыч, поморщился от боли в руке и скрылся в пещере.

– Дед, ты прости, – сказал вдруг Блямс. – Я кажется понял, что тут неприличное. И если я это скажу Забияке, будет так сильно неприлично, что ты даже готов и меня убить, и сам умереть.

– Вот именно, – буркнул Катков.

– Тогда я ей не скажу. Вообще никому не скажу. Все равно в этом нет смысла, а зачем говорить то, в чем нет смысла?

– Правильно. Не такой ты и дурак. Но только вот что я тебе на будущее скажу… Ты, если услышишь вдруг, что где-то анекдоты рассказывают, ты туда не ходи. А то анекдот в мозг попадет, совсем плохо будет. Я-то тебя убивать не стал, потому что ты свой. Да и то с трудом удержался. А другие… Другие, брат, не удержатся, факт.

Глава 26

Охотники вернулись практически ни с чем – принесли лишь пять «крысоликов». «Урфинов» они тоже не повстречали, что было понятно по хмурым лицам даже без излишних расспросов. Никто, правда, особо и не надеялся, что с ними удастся так быстро и просто встретиться. Всех куда больше огорчило отсутствие крупной добычи.

– Плохо дело, – прервал затянувшееся угрюмое молчание профессор Сысоев. – Без пищи мы долго не протянем, а местная фауна определенно пополнялась только извне, и скоро здесь животных не останется. Среди здешних растений, как мы уже выяснили, съедобных не имеется, грибов тоже нет. Догадываетесь, что здесь скоро начнется?

– Голод, – буркнул Злыдень. – Веришь-нет?

– Боюсь, кое-что похуже.

– Мы станем кушать друг дружку, – хмыкнул Грибок.

– Отставить панику! – нахмурилась Забияка.

– А это не паника, – сказал Юлий Алексеевич. – Так оно и будет. Надеюсь, конечно, что лично мы не станем друг друга поедать, но то, что сталкеры за неимением четвероногой добычи все чаще станут охотиться на двуногих, я почти уверен. Животные инстинкты возьмут свое – пусть и не у всех, но у весьма значительной части. В конце концов, конечно, умрет от голода и последний… э-ээ… каннибал, но нам от этого вряд ли уже станет легче. Впрочем, как мы уже обсуждали, все может быть и совсем по-другому, но немногим лучше.

– Что вы имеете в виду? – еще сильней сдвинула брови девушка.

– То, что всех нас превратят в «урфинов» и отправят на какую-нибудь галактическую войну. Но как по мне, так пусть уж лучше меня съест земной сталкер, чем инопланетная тварь. Хотя выбор нам вряд ли предоставят.

– И что вы предлагаете?

– А все уже предложено. Нам остался единственный вариант: проследить за «урфинами» и, в зависимости от полученных данных, либо выбраться наружу, либо погибнуть. Но теперь мы точно уверены, что пищи скоро не будет, а потому тянуть некуда.

– Обязательно проследим, – сказал косморазведчик. – Я очень надеюсь, что хотя бы один бой с «урфинами» еще будет, и после него мы проведем разведку.

– Очень прошу, даже настаиваю взять меня тоже, – тряхнул головой Юлий Алексеевич. – Все-таки, как вы помните, я имел дело со «шлюзом» между внешним миром и Зоной, пусть в данном случае они и другие. Принцип может оказаться похожим.

– Мы тоже имели! – дуэтом воскликнули доценты Тавказаков и Тетерин.

– Я вообще-то и вовсе с какими только шлюзами дело не имел, – сказал Плюх.

– Слишком большая разведгруппа – это плохо, – нахмурилась Забияка.

– Но я настаиваю! – вскипел Сысоев, что для него было, в общем-то, нехарактерно.

– Хорошо, – сдалась Илона и кивнула профессору: – Вы идете. Егор тоже. А в подмогу… – обвела она взглядом свою команду, – …в подмогу с вами отправится Злыдень. И все! – подняла они руки, предупреждая недовольство остальных. – Решение окончательное. Не забывайте, что это только разведка. Ежели она даст положительные результаты, впереди всех нас ждет непростое сражение. Возможно, самый важный, но и самый жестокий, кровавый и трудный бой в вашей жизни, от которого буквально, без преувеличения, наши жизни и будут зависеть. А потому мне нужны здоровые, по возможности полные сил бойцы.

– А мне вот что интересно, – сказал доцент Тетерин и обвел всех изучающим взглядом. – Вы вот говорите о слежке за «урфинами», о том, чтобы узнать, как их забирают из Учебки… Узнать, чтобы и самим так же потом попробовать выбраться отсюда. Но вы не говорите, хотя это, конечно же, подразумевается, что шансы на это очень малы, я бы даже сказал, ничтожны. Куда вероятнее, что нас все же прикончат. Или переделают в «урфинов», что вряд ли лучше.

– Олег, ты боишься? – с удивлением посмотрел на него Юлий Алексеевич.

– Не в этом дело, – мотнул головой Тетерин. – Да, разумеется, мне страшно, но это естественно. Только я сейчас о другом. Дело в том, что вы говорите обо всем этом, как о чем-то давно решенном, бесспорном и единственно верном. А что, если кто-то с этим не согласен? Вы ведь даже не спросили об этом «коллег».

– А разве это и на самом деле не бесспорное решение? – подняла брови Забияка. – Какие есть еще варианты? Хорошо, пусть выскажутся те, кто не согласен с таким решением. Только убедительно прошу вас, господа, не шутить и не отделываться сентенциями вроде: «Давайте вообще ничего не делать, авось пронесет». Уверяю вас, не пронесет. А ежели и пронесет, то исключительно в ином смысле – со страху, когда смерть в глаза заглянет. Итак?..

Илона медленно провела взглядом по всем, ни на ком подолгу не задерживаясь. «Коллеги» будто набрали в рот воды.

– Не нужно опасаться никаких наказаний, – на всякий случай сказала Забияка. – Я на самом деле хочу услышать ваши мнения. Возможно, мы и впрямь чего-то не предусмотрели. Знаете, как бывает: выдумываешь нечто заумное, трудновыполнимое, а простейшее решение под носом валялось, да его не видел никто.

– Если так, я скажу, – хрипло выдавил Грибок, откашлялся и заговорил более отчетливо. – Я не пойду с вами. Даже не потому, что из меня вояка хреновый – может, кому между глаз и успел бы костылем залепить, – а потому, что не верю я во все это. У них технологии – вон, – хлопнул он по обрубку ноги, – какие там шлюзы, как двери-ворота. Небось, как в тех фильмах фантастических: был ты тут – хоп, а уже нету. И гуляешь где-нибудь по Тау Кита.

– Тау Кита – это звезда, по ней нельзя гулять, – буркнул Плюх.

– Тем более! – воодушевился Грибок. – Хоп! И ты уже на какой-нибудь звезде поджариваешься. Мне это надо? Честно и откровенно отвечу вам: нет. Так что идите, куда хотите, а я уж тут как-нибудь. Сколько проживу – столько и ладно. Зато без лишних надежд и разочарований. На крайний случай в аптечке таблетки имеются; горсть заглотил – и баиньки. Вечным, как говорится, сном. Зато тихо, спокойно, без ненужной суеты.

– Разочаровал ты меня, Грибок, – покачал головой Злыдень. – Веришь-нет? Мы тебя уважали, а ты нас…

– А что я вас? И я вас уважаю. Очень даже. И ваше решение – тоже, хоть и не принимаю его. Так уважьте и мое. Я ведь никого не призываю следовать моему примеру.

– Знаешь, почему он так говорит? – ворчливо произнес Брюль.

– Ну? – глянул на него Злыдень.

– Потому что надеется, что хозяева его не тронут. У него же от них на культе хренулина, вот и думает, что он теперь им вроде как свой.

– Неправда! – потрясая костылем, взвился Грибок. – Я не давал повода подозревать меня в коллаборационизме[18]!

– Никто вас ни в чем не подозревает, – вступилась за мужчину Илона. И, мотнув головой, сверкнула взглядом. – Это еще что такое?! Что за нападки на человека?.. Я просила высказывать мнения, он высказал. Он смелый и порядочный человек, я уверена. Возводить напраслину на того, кто не раз лечил вас, спасал ваши жизни – вот где истинная непорядочность. Что же до того, что хозяева его не тронут, Грибок не стал бы обольщаться, не настолько он глуп. – При этих словах тот едва заметно поежился и отвел глаза. Илона все прекрасно понимала, но ее речь во многом предназначалась как раз для него. Не особо сильный психологический ход, но отчего не попробовать? – Он хочет остаться и умереть без лишних мучений – это его выбор. Между прочим, да, это тоже выбор. Кто-то хочет разделить его с Грибком?

Наступила мертвая тишина.

– А мнения, отличные от наших, имеются?

– Может, стоит устроить более всеобщее собрание? – подал голос Гор.

– Ты имеешь в виду, позвать Голована и его людей? – с интересом посмотрела на него Забияка.

– Не только их. Вообще всех сталкеров, сколько удастся собрать.

«Коллеги» негромко зашумели. Кто-то кивал, кто-то, напротив, мотал головой.

– Тихо! – прикрикнула Забияка. – Я выскажусь по этому поводу. Да, может быть, имело бы смысл собрать всех и услышать общее мнение. Но именно сейчас делать этого, я считаю, не стоит. Я категорически против этого. Скажу почему. Первое: мы потратим много времени на то, чтобы всех собрать, а время сейчас дорого. Но главное даже не это. Если мы соберем такую ораву, мы наверняка привлечем внимание хозяев. Ежели они все-таки здесь, или ежели за Учебкой откуда-то наблюдают. Думаю, они найдут способ, как услышать, о чем мы говорим. И тогда все наши планы – коту под хвост. Да и среди множества сталкеров может найтись хотя бы один нечистоплотный, из-за которого все рухнет.

– Один такой точно имеется, – буркнул Аникей Тавказаков. – Кошмарик…

– Вот видите. Плюс ко всему, мы ведь еще не провели разведку и не знаем, осуществим ли наш план хотя бы теоретически. И что же получится; мы соберем людей, обнадежим их напрасно, а потом…

– А потом окажется, что мы навешали им лапши на уши, – проворчал Колыч.

– Так-то уж не надо, – сказала Забияка. – Лапшу вешают – это когда нарочно обманывают. И ежели вы обо мне именно так думаете…

– Да нет, я не о тебе, – замахал руками Колыч. – Я так, ёш… Ляпнул, прости. Только права ты, не надо сейчас никого созывать. Сперва самим все разузнать нужно. А вот потом уже – да. Потом союзники потребуются. Только надо и впрямь осторожно будет народ информировать, а то все сорвется.

– Вот те на, – покачал головой Брюль. – Это мы что же, спасителями становиться собираемся?

– Лучше, что ли, одним втихаря удрать? – спросил Игумен.

– Да никто никуда не уде… – сказал и оборвал себя на полуслове Грибок.

И опять в пещере стало очень тихо.

– Получится бардак, – сказал вдруг Гор. Все разом повернули к нему головы. Сталкер поднял руки: – Вот только не надо навешивать на меня ярлыки: эгоист, думает лишь о себе и все такое прочее… Тем более что да, в первую очередь я думаю о себе. А вы разве нет? Это естественное свойство любого существа, а уж человек в этом деле точно лидер. Я сейчас не говорю о материнских чувствах и подобных сантиментах. Я о нас. Мы вместе – потому что нам это выгодно. Вместе проще охотиться, защищаться от врагов, строить жилища и все такое. А нам даже и строить не нужно… Но когда речь идет о собственной шкуре, то ведь каждый сначала о своей позаботится, а уж потом глянет, надо ли кому помочь. Это если совесть есть у человека. А половина, если не больше, даже и смотреть на других не станет…

– Это ты сейчас о ком? – угрюмо проговорил Игумен. – Это ты о нас? А ну, покажи пальцем, кто из нас на других смотреть не станет? Половина, ты сказал?.. Ладно, Блямса считать не станем, он не человек, хоть, может, и почеловечнее некоторых. Но из двенадцати людей выбери-ка шестерых!.. Хотя, одного ты уже выбрал – себя. Так что осталось пять из одиннадцати.

И опять в пещере стало очень тихо. Потом Гор засопел и процедил:

– Вы что? Вы это серьезно? Хотите сказать, что я один такой, кто о себе больше, чем о других думает?.. А на деле знаете что? Просто я не боюсь сказать о себе правду, какой бы она ни была. А вы хотите оставаться чистенькими. Только ведь когда смерть в глаза заглянет, тогда настоящий-то облик все равно откроется… – Он скрипнул зубами, а потом, махнув рукой, сменил вдруг тон на обычный: – Ладно, чего я завелся? У нас тут не кружок любителей психологии. Продолжу-ка лучше о деле, потому что это уже и в самом деле вопрос жизни и смерти. А насчет меня думайте, что хотите, у меня шкура толстая. Я даже под землей по плечи могу полсуток простоять без еды и питья – хоть бы что…

– Мы не могли!.. – воскликнула Забияка, но сама себя оборвав, продолжать не стала.

– Так и я о том же, – улыбнулся Гор. – Вы, конечно, не могли, потому что тогда вы тоже могли бы провалиться и застрять в земле, а вам этого было не нужно… – Слова «вы» и «вам» он отчетливо выделил. – Но, прошу пардону, я снова отвлекся. Я сейчас хочу сказать о бардаке, который начнется, если мы сообщим всем сталкерам Учебки, как отсюда слинять. Даже если мы сможем сказать только половине. И даже если только половина из них нам поверит. Хотя… Даже если не поверят, все равно пойдут посмотреть: а вдруг?.. И вот эта толпа в несколько сотен человек попрется… куда там?.. к какому-то обнаруженному нами выходу. И, как я уже сказал, там начнется бардак. Причем полный. С драками и убийствами. Потому что каждый… ладно, пусть половина… захочет выбраться первым. И что, так называемые хозяева это не заметят? Или махнут рукой, щупальцем, что там у них есть, – а, пусть, выходят, чего уж!.. Нет, друзья мои, они так не скажут. Для начала они наглухо задрают этот выход. А потом или всех нас уничтожат, или превратят в «урфинов». Поэтому если мы действительно мечтаем отсюда выбраться, то говорить об этом нельзя никому!.. Ну, Головану, правда, уже намекнули. Ладно, это не смертельно, лишь бы слух дальше не пошел. А потому, чем быстрее мы все сделаем, тем выше шанс отсюда выйти. Хотя лично я, если честно, ни в какие выходы не верю. То есть, «урфинов», конечно, как-то отсюда забирают, но нам по их следам не выбраться. Но я готов рискнуть и попытаться. Так и так помирать, отчего бы напоследок не повеселиться?

– А ведь он дело говорит, – пробурчал Брюль.

– О том, что не выбраться? – спросил Злыдень.

– О том, что бардачулина из этого получится, если всем рассказать.

– То есть, лучше уйти втихаря? – насупился Плюх.

– Да, лучше смыться без лишнего шума, – хмыкнул Брюль.

– Господа, вам не кажется, что вы занимаетесь ерундой? – недовольно, даже сердито спросил профессор Сысоев. – Вы сейчас делите шкуру неубитого медведя! Мы понятия не имеем, есть ли выход вообще, а вы уже спорите, кого туда пускать, а кого нет. Посудите сами… Допустим, мы найдем отсюда выход – этакие широченные ворота, куда можно колонной маршировать. Отчего бы тогда всех не позвать? А может, это узенький лаз, как люк на подводной лодке… И мало того, что больше одного не протиснешься, так еще каждый раз нужно его открывать-закрывать, давление выравнивать. Что тогда? Всех позвать? Тогда Гор правильно сказал – будет драка с убийствами. Нужно сначала понять, с чем мы имеем дело, а уже потом думать о следующем шаге. Проблемы должны решаться по мере их поступления.

– Но человеком-то нужно оставаться всегда! – сказал косморазведчик.

– Так и оставайтесь, кто вам мешает? Только ведь я уже объяснил, человечность тоже зависит от обстоятельств. По-вашему, в любом случае человечно объявить всем о выходе, даже если это люк, в который может выйти один человек в полчаса? Пусть давятся, топчут друг друга, душат, стреляют?.. Зато наши руки будут чистенькими. Так, что ли? Или, напротив, так мы руки по локоть в крови замараем? Ответьте, Егор, если, конечно, знаете на это ответ.

– Не знаю, – понурился Плюх.

– Блямс! – сказал ему «богомол». Зеленое полукольцо-переводчик опять было на разведчике, который изумленно заморгал.

– Что он сказал? – заинтересовалась Илона.

– «Тогда сидите – и не… гундите…»

Глава 27

Весь этот спор, весь неприятный по сути, но созвучный мыслям практически всех присутствующих разговор подпортил, конечно, многим и без того не слишком радужное настроение. И Забияка, признаться, растерялась. Потому что она не могла с полной уверенностью сказать, кто в этом споре был прав. Да и мог ли кто-то оказаться в нем полностью правым? Все определялось, как сказал Юлий Алексеевич, обстоятельствами, а еще – как ни крути – точкой зрения. Все-таки и в самом деле нет в этом мире ничего абсолютного. Ничего абсолютно белого и ничего абсолютного черного. Абсолютных праведников и абсолютных грешников. Нет даже возведенных в абсолют самих понятий – «добро» и «зло». Куда встать, на что опираться, откуда смотреть… А еще – как захотеть что-то увидеть. Человеческое восприятие – оно как глина, может быстро поменять форму, если знать, куда надавить, где пригладить. Впрочем, нет. Глину можно обжечь, и она перестанет меняться, как ее ни дави. Останется разве совсем разбить, если не вышло смириться.

Но оставлять команду в таком раздрае Илоне ни за что не хотелось. Да и свою вину за то, что довела до такого, не вмешалась раньше, а растерялась сама, она тоже весьма ощутимо чувствовала. А потому пару раз вдохнула-выдохнула и четко произнесла:

– Все! Почесали языки и угомонились! Юлий Алексеевич прав: будем решать проблемы по мере их поступления. А я бы даже немного поправила: не проблемы, а задачи. Поскольку проблемы в большинстве своем нерешаемы по сути, а мы поставленные задачи решить обязаны. И мы их решим. Правильно-нет – другой разговор, задачника с ответами у нас все одно не будет. А посему напомню нашу первую задачу: проследить за «урфинами» и попытаться узнать, каким образом их убирают из Учебки хозяева. Еще раз: после ближайшего боя за ними следом пойдут Юлий Алексеевич, Плюх и Злыдень.

– Можно уточнение? – будто ученик на уроке поднял руку доцент Тавказаков.

– Коли по сути – прошу.

– По сути, – кивнул Беспалый. – Это даже не уточнение, а предложение. Хочу поделиться опытом.

– Опытом? – удивилась Илона. – Уже приходилось выслеживать «урфинов»?

– Не выслеживать…

И Аникей рассказал друзьям, как оказался во время боя без патронов, как распрощался уже с жизнью, а потом решился на отчаянный шаг – не убегать от врага, а наоборот, пойти ему навстречу.

– Понимаете, – продолжил он рассказ, – меня не тронули. Сначала будто покосились, но то ли побоялись задеть своих, то ли запрограммированы на такой случай не были… В общем, я что думаю. Если мы будем ждать, пока бой закончится, а потом трое наших пойдут вслед за «урфинами», те это могут заметить и… пресечь. Да и трудно не заметить – поле-то сзади них будет пустое, а там вдруг троица топает. Но если самой концовки не дожидаться, а выступить навстречу им чуть раньше – все может получиться. Только нужно будет до окончания боя успеть пересечь поле. А уже там залечь в кустарнике и ждать, когда «урфины» пойдут назад. В кустах да в лесу от них троим будет не так сложно прятаться.

– Хорошо, – удовлетворенно покивала Забияка. – Спасибо. Вот это дело! Поскольку я сама уже начинала сомневаться, как остаться незамеченными на поле. Одно смущает: а вдруг все же начнут стрелять? По тебе, ты говорил, не стреляли, возможно, и потому еще, что у тебя патроны кончились. То бишь за угрозу тебя не считали, а просто так спарринг-партнера в расход пускать расточительно. Но теперь-то оружие будет заряжено.

– А кто нам мешает его разрядить? – спросил вдруг косморазведчик. – Мало того, перед тем как идти навстречу «урфинам», мы можем демонстративно отстегнуть магазины и даже… ну, отбросить их, что ли.

– Тогда уж вообще автоматы оставить, – сказал Сысоев.

– Нет, оружие нам может пригодиться потом. Мало ли! И запасные магазины с патронами будут у нас с собой в подсумках.

– Годится, – кивнула Забияка. – А еще важно выбрать момент, когда выдвигаться. Слишком рано – боюсь, могут все же начать стрелять, не поймут издали, что винтовки без магазинов. Да и вообще много у них будет времени для принятия решений тогда. Но и совсем поздно выходить нежелательно – не успеете добежать до другой стороны поля… Ладно, там сориентируемся, я дам команду, когда выступать. Только тогда уж действуйте решительно, вперед так вперед. Замешательство в таких случаях, как правило, приводит к плохим результатам. И вы, Егор и Злыдень, за Юлием Алексеевичем присматривайте, помогайте ему.

– Нет, мы его бросим!.. – проворчал Злыдень.

– Повтори, что ты сделаешь? – свирепо зыркнула на него Илона.

– Буду присматривать и помогать, – буркнул сталкер.

– А мы, – сказала Забияка, – особенно те, кто рядом окажутся, должны будем прикрывать наших друзей огнем. Чтобы «урфинам» на них и глядеть стало некогда. Понятно?

Сталкеры воодушевленно закивали и «задакали». Многие улыбались. Как все-таки хорошо влияют на человеческую психику конкретно поставленные задачи и правильно отданные приказы. Но были и те, кто радоваться не спешил. В частности, доцент Тетерин.

– Все-таки зря вы туда идете, Юлий Алексеевич, – сказал он. – Давайте лучше я, или Аникей. Мы тоже ведь имели дело со «шлюзом».

– Да не только в «шлюзе» дело, Олег! – вскипел вдруг профессор. – Я не хочу сказать о вас с Аникеем ничего плохого, вы умные, талантливые ученые, но согласитесь: мой опыт куда больше вашего! Может, как раз его-то вам и не хватит, чтобы понять, а то и просто заметить какую-то важную тонкость. Это первое. Второе… Может, нескромно об этом говорить, ну да уж сейчас-то… В общем, я всегда мечтал сделать в своей жизни что-нибудь этакое… Не открытие за лабораторным столом, а то и вовсе за письменным, а нечто именно похожее на это – смертельно опасное, с оружием в руках… Наверное, это мальчишество, ну так мужчина – до самой смерти мальчишка, – улыбнулся Юлий Алексеевич.

– А третье? – спросил вдруг Беспалый.

– О чем ты, Аникей?

– Я хорошо вас знаю, Юлий Алексеевич. Вы замолчали, но в воздухе так и повисло: «И, наконец, третье…»

– Что ж, я вырастил хороших учеников, – улыбнулся профессор. – Вы и впрямь уже читаете мои мысли. Что ж… И, наконец, третье. Для выхода из Учебки наверняка потребуются силы. Умение стрелять и драться. У меня ничего этого нет. А погибнуть во время этой… м-мм… разведки – шанс достаточно большой. Так пусть уж лучше это буду я, старик, чем молодые вы.

– Что и следовало доказать! – с вызовом посмотрел на Забияку Олег Дмитриевич. – И вы все равно его отправите?

– Но ведь профессор прав, – тихо, но четко сказала она. – К тому же он вызвался сам. А он… он мужчина, который тоже имеет право выбирать свою судьбу. И который не хочет прятаться за чужие спины, – не удержавшись, стрельнула она взглядом на Гора.

– Я никогда… – возмущенно начал тот, но тут те, кто до этого сидел, вскочили на ноги, а потом все как один двинулись к выходу из пещеры. За исключением Грибка и Блямса.

– О-ру-жие!.. – выдавила Забияка.

А потом они побежали. То есть бежали их ноги – сами по себе. Пусть это и случилось уже не в первый раз, но Плюху все равно было не по себе. Хуже нет, когда тобой управляют. Не командуют – к этому он привык и относился сообразно ситуациям большей частью с пониманием, – а именно управляют. Делают из тебя куклу, марионетку. Разум против этого протестовал, но поделать было ничего нельзя. Вернее, в данной ситуации следовало как раз ничего не делать, подчиниться, поскольку совершать бессмысленные попытки воспротивиться было не только глупо, но и отнимало лишние силы, да и психику дополнительно травмировало тоже. И разведчик, отдавшись неподвластной ему чужой воле, решил пока поразмышлять. В первую очередь над тем, что ему с профессором Сысоевым и Злыднем предстояло выполнить после боя. Проследить за «урфинами»! Это казалось безумием. Да, наверное, таковым и являлось. Но в то же время это было единственной надеждой на спасение. То есть, рассуждая хладнокровно и логически, можно было сказать, что безумным такое решение все-таки не было. Да, они могли при этом погибнуть. Егор, говоря откровенно, отдавал этому варианту даже чуть больше шансов, чем удачному. Процентов шестьдесят, а то и семьдесят. Но с другой стороны, если не делать ничего, то вероятность смерти равнялась уже ста процентам. Хорошо, девяноста девяти, если оставить один процент на то, что хозяева сжалятся над «боксерскими грушами» и станут их кормить. Правда, умрут заложники Учебки не сразу, а дней через… сколько там можно прожить без еды?.. пусть через двадцать. При условии, что сталкеры и впрямь не станут охотиться друг на друга, что, скорее всего, как раз и случится. Тогда не протянуть и десяти дней. Но еще вероятнее, их или «зачистят», или превратят в «урфинов» хозяева. Скажем, в течение недели. Так что́ было лучше: погибнуть сейчас, быстро и, скорее всего, безболезненно, или мучительно ждать неминуемой гибели неделю, две, три? И не просто самому ждать, но и видеть мучения друзей и любимой. «Нет уж, тут даже и выбирать не из чего, – решил для себя Егор. – Конечно лучше погибнуть сразу, сейчас! А еще лучше – не погибать, а выполнить задание, разузнать, куда исчезают эти чертовы «урфины», а потом воспользоваться этим и уйти из Учебки самим». И вот тут возникала эта сволочная дилемма: как поступить? Что делать: сообщать о возможном спасении остальным сталкерам или нет? Часть Плюха – та, что принадлежала гражданину объединенного человечества Земли XXII века, – кричала, возмущенно вопила: «Конечно, да! Какие могут быть сомнения?! Они тоже имеют право на жизнь!» Другая же его половина, включающая инстинкты самосохранения, а также впитавшая в себя за последнее время суровую логику реального выживания, пусть и стиснув зубы, но уверенно цедила: «Сказать всем – это убить всех, включая друзей и Илону. А ее ты обязан спасти, даже сплясав на трупах, в том числе, если нужно, на собственном». Да, последнее не слишком-то вязалось с инстинктом самосохранения, но приоритеты для него уже поменялись; жизнь любимой была многократно важнее своей. Это было не пустыми словами, это действительно прописалось в его естестве на уровне основных инстинктов, став среди них доминирующим. А посему… Нет, додумывать эту гнусную мысль не хотелось, но Егор и так уже знал: если выход окажется таким, что уйти будет непросто, то чужим сталкерам он про него не скажет и другим это сделать не позволит. Потом, конечно, до конца своей жизни будет мучиться и корить себя за это, но… «Немедленно пр-ррекр-ррати! – мысленно зарычал на себя Плюх. – Еще никакого выхода нет и скорее всего не будет, а ты уже занимаешься самобичеванием, придурок! И потом, многие ли из этих чужих сталкеров бросились бы спасать тебя, откройся перед ними выход?» Это был не совсем честный прием, но он более-менее поставил мозги разведчика на место. И как раз вовремя – поле боя было уже видно сквозь просветы между деревьями.

На сей раз «урфинов» было определенно меньше, сотни четыре, а то и три с половиной. Это было и хорошо, и плохо. Хорошо – понятно почему. А плохо… Косморазведчик прикинул расстояние между ртутноголовыми солдатами. В прошлый раз они шли куда теснее. А сейчас… Промежутки были широкими, метров по десять, а где-то и больше. Как же между ними проскользнуть? Аникей Тавказаков рассказывал, что он прошел без проблем, «урфины» только дернулись, но стрелять не стали – то ли опасаясь попасть в своих, то ли увидев, что в его магазине нет патронов. Если тогда они и впрямь опасались зацепить своих, то сейчас этого можно было легко избежать. Или все же они не стреляли, посчитав беспатронного соперника неопасным? Если так, то план «коллег» мог бы сработать. А если все же «урфины» начнут стрелять… Что ж, тогда смерть наступит легко и быстро, об этом он уже думал. Но что-то подсказывало Плюху, что не стреляли по Аникею именно из-за того, что он не представлял опасности. Потому что попасть в своих «урфины» вряд ли боялись. Во-первых, они вряд ли чего-то боялись в принципе, а во-вторых, стреляли они превосходно и с такого небольшого расстояния не промахнулись бы.

Справа от разведчика залег профессор Сысоев. За ним лежал Злыдень. После команды Илоны следовало подняться, отстегнуть и отбросить магазины винтовок, помочь, в случае необходимости, Юлию Алексеевичу и дуть вперед, напролом, безоружными на врага… Когда об этом говорили в пещере, было страшновато, но представлялось все смутно, абстрактно. Теперь же неприятель, поливающий пространство перед собой автоматным огнем, был совершенно реальным. Вот они, «урфины», совсем рядом… Плюх поймал себя на том, что не стреляет по ним, как будто боится разозлить: ведь тогда они начнут стрелять в отместку, когда он встанет и пойдет вперед. Эта мысль разозлила косморазведчика, и он дал по вражеской цепи длинную очередь. «Да, – подумал Егор. – Лучше больше и чаще стрелять, чтобы в магазине не осталось патронов – пустой будет не так жалко выбрасывать». К тому же «прополоть» ряды противника в том месте, где вскоре предстояло идти, тоже, возможно, было нелишним.

Разведчик заметил, что Злыдень тоже палит по «урфинам» почем зря. Юлий Алексеевич же стрелял редко, будто бы даже не целясь. Плюх скосил на него взгляд. Сысоев выглядел крайне задумчивым и озабоченным. Но было видно, что не от страха. Наверное, морально готовил себя к предстоящей операции. «Или к смерти», – пришла вдруг к разведчику мысль. Тем более сам он был тоже готов умереть. Хотя, наверное, все-таки нет. Вряд ли кто-то может быть полностью готов к смерти. Даже глубокий старец, даже смертельно больной человек. Пусть он знает, что скорая смерть неизбежна, что до нее остались считаные дни, а то и часы… Уже сделано то, что можно и должно, отданы последние распоряжения, состоялось прощание с родными и близкими. На этом свете больше не держит ничто. Напротив, кажется, что уйти будет, наверное, даже и благом – прекратится боль, перестанет досаждать немощность, уйдут печали и тревоги… И все равно, как думалось Плюху, даже в этом случае человек будет, пусть и невольно, цепляться за жизнь: ну, еще один вдох, еще один взгляд в небо, еще одна секунда с родными…

Он почувствовал в горле тугой горький ком. Глаза застелила неуместная пелена. И как раз в этот миг крикнула лежавшая слева Илона:

– Пора! Тройка – вперед! – И потише, уже ему лично: – Ты только вернись, ладно?

Глава 28

Егор вскочил. Помог подняться замешкавшемуся профессору, отщелкнул от «Маши» магазин, отбросил в сторону. Это же сделали и оба сотоварища.

– Идем! – переглянулись они со Злыднем. И пошли.

Откровенно говоря, колени у разведчика подрагивали. Идти прямо на целившегося в тебя врага было страшно. Да еще на какого врага! Голые, блестящие, будто от пота, тела, дрожащие, будто студень, зеркальные капли вместо голов. И черные, плюющиеся огнем автоматы в руках. Но Плюх все же сумел заметить, что по ним, по бегущим «коллегам», «урфины» не стреляют. Нет, заметить, что по тебе не стреляют, довольно легко – об этом и говорить смешно. Но заметил он, что в них даже не целятся. Если бы он был один, это не так, наверное, бросалось бы в глаза. Но их было трое, а ни одна пуля не просвистела рядом, ни один вражеский автомат не смотрел в их сторону зрачком дула.

Это придало косморазведчику уверенности.

– По нам не стреляют, – подбодрил он шагающего рядом Юлия Алексеевича. – У нас все получится.

– Да-да, – кивнул профессор, – я уже обратил внимание. Аникей, похоже, был прав…

– Не болтайте! – оборвал их Злыдень. – Берегите силы, еще поле нужно перейти и потом неизвестно сколько… И вообще, сглазите.

– А вы суеверный? – удивился Сысоев.

– В Зоне у суеверных выживаемость лучше. Веришь-нет?

– Возможно, – не стал спорить профессор.

– Вот и давайте тогда идти молча. Потом наговоримся. Если будет чем, – невольно глянул сталкер на ртутную голову ближайшего «урфина», до которого оставалось метров пять, не больше.

Посмотрел туда же и Плюх. И внезапно понял, что перед ним женщина. Догадаться было несложно – все, как говорится, было при ней. Если бы не вызывающая тошноту зеркальная шишка вместо головы и лакированно блестящее тело, этой фигурой можно было залюбоваться. Стройная, длинноногая, без капли лишнего жира… Но, вспомнив, кто перед ним, Егор опомнился, и его передернуло от отвращения. «Урфинша» была уже совсем близко, и косморазведчик заметил, что под ее грудями вытатуировано: «Атас!».

Злыдень вдруг замер. Он тоже пялился на эти блестящие полушария. Вернее, нет, как раз на эту надпись под ними. И то ли испуганно, то ли с непонятной Плюху жалостью выкрикнул:

– Атаска!..

А затем произошло нечто совершенно неожиданное. Сталкер резко стянул с плеча бесполезную винтовку, передернул затворную раму и принялся нажимать на спусковой крючок, продолжая приговаривать:

– Атаска! Атаска! Атаска!..

«Урфинша» хладнокровно шагнула к нему, взялась за ствол «Маши» и резким толчком ткнула ее прикладом в Злыдня. Раздался тошнотворный хруст. Сталкер завопил от боли и завалился на спину. Ртутноголовая валькирия, не сбавляя шага, опустила ствол своего автомата, стрекотнула короткой очередью и пошла дальше.

Злыдень больше не кричал. Его грудь окрасилась алым. Глаза были удивленно распахнуты. А во лбу появился еще один глаз – маленький, черный. И всеми тремя сталкер уставился в пустое небо. Казалось, он так и хочет сказать: «Веришь-нет?» Только ничего он уже не мог сказать, в этом Плюх был стопроцентно уверен. А вот Сысоев рванулся к убитому.

– Юлий Алексеевич, стойте! – схватил его за руку косморазведчик. – Ему уже не помочь, идемте дальше!

– Но…

– Ему уже не помочь, – повторил Егор более жестко. – Давайте поможем другим. Хотя бы попытаемся.

Оставшиеся шеренги «урфинов» Плюх с профессором прошли беспрепятственно, марионеточные воины не обращали на них никакого внимания. Но и Юлий Алексеевич выглядел теперь марионеткой. Или механически переставляющей ноги сомнамбулой. Разведчик думал его было как-то взбодрить, но потом решил не трогать. «Кто знает, не впадет ли он в истерику, если вывести его из состояния шока? Пусть уж, если что, поистерит позже, когда пересечем поле», – с грустью подумал Егор.

Но профессор истерить не стал и тогда, когда они дошли до кустов. Лишь потряс головой и, тяжело дыша, забормотал:

– Кошмар, кошмар, как же это страшно!.. Никогда не привыкну к смертям… Да еще к таким вот… Какой отвратительно жуткой может стать красота…

– Это вы о той «урфинше»? – спросил косморазведчик, выбрав место для засады и жестом показав напарнику, чтобы тот лег.

– Да-да, о ней, – сказал, устроившись в углублении между кустами, Юлий Алексеевич Сысоев. – Вы обратили внимание, сколь совершенные формы? И как отвратительно смотрятся они под этой блестящей пленкой, с этой каплей ртути вместо головы…

– Мне кажется, Злыдень ее узнал, – сказал Плюх, тоже опустившись на землю. – Это его шокировало, заставило сделать глупость и в итоге стоило жизни.

– Определенно узнал, – кивнул профессор. – Он ведь ее назвал по имени. Кто знает, вдруг это была его… подруга или даже жена?.. Тут кто угодно глупостей наделает.

– Вряд ли жена, – сказал разведчик. – Помнится, при нашей первой встречи Грибок Илону назвал Атаской. Значит, раньше не видел.

– Грибок ведь не всю жизнь провел со Злыднем. Возможно, ту сделали «урфином» еще до их встречи.

– Тоже верно, – вздохнул Плюх. – Как бы то ни было…

– Как бы то ни было, земля Злыдню пухом, а нам с вами, как вы правильно сказали, нужно не раскисать, а попытаться спасти остальных.

Егор мысленно выдохнул. Сысоев был в норме. По крайней мере, выглядел таковым. А это в данной ситуации уже было удачей. А еще Плужников не очень понял про землю и пух, но переспрашивать, конечно, не стал. В голове, правда, крутилось, что где-то он эту фразу то ли читал, то ли слышал – возможно, в старинных фильмах. Ну да, по логике такое могли желать умершему. Предрассудок, конечно, но не стоило забывать, что разведчик сейчас находился не в родном просвещенном и прогрессивном двадцать втором веке. И потом, такое желали, вроде бы, лишь когда покойника хоронили, закапывали в эту самую землю. Злыдень же остался лежать на поле. Хотя наверняка Илона и другие «коллеги» смотрели, как они уходили, и, конечно же, видели, что Злыдень погиб. И когда закончится бой, тело сталкера обязательно заберут и похоронят. «Так что и впрямь, пусть земля ему будет пухом».

А между тем бой и так уже закончился, поскольку стал слышен звук приближающихся шагов. «Урфины» шли хоть и не в ногу, но четко, размеренно переставляя ноги, оттого звук получался тоже размеренный, ровный, будто негромкая барабанная дробь, где вместо барабанов использовали нечто туго набитое, вроде боксерской груши. «Это как раз мы для них боксерские груши, – подумал Плюх. – Спарринг-партнеры, мальчики для битья». Эта мысль приходила к нему и раньше, но теперь, после гибели товарища, она его по-настоящему разозлила. «Ёхи-блохи! А вот хрен вам, а не груши! Мы или уйдем отсюда, или сами переколотим друг друга. А вы, хозяева долбаные, другие фрукты-овощи лопайте!»

Шаги слышались уже совсем близко.

– Не шевелитесь, – негромко сказал косморазведчик профессору, – и голову не поднимайте. Они уже рядом.

– Вы тоже не высовывайтесь, – ответил Сысоев.

Плюх вжался в землю и старался дышать как можно размереннее, чтобы даже малейшим движением или звуком не привлечь внимание ртутноголовых зомби. Ему было не столько страшно за свою жизнь, как за то, что их миссия может сорваться из-за глупой случайности. Понесет какого-нибудь «урфина» через эти кусты, или заметит кто-то из них сквозь ветви два подозрительных черных предмета – вот и все. И ладно, если прикончат их с Юлием Алексеевичем, так ведь рухнет надежда друзей на спасение. Чуть позже погибнут и все они, погибнет Илона… Этого ни в коем случае не должно было случиться! Если бы Егор умел, он был бы готов сейчас даже помолиться, чтобы все прошло хорошо. Правда, он не только не умел этого делать, но и понятия не имел, кому адресовать эту молитву. Не хозяевам же! «Или они все-таки не боги? – подумалось ему. – Хотелось бы верить, что нет. Да уж, конечно же нет. Боги не стали бы никого тренировать – они сразу создали бы готовых, умелых солдат. Впрочем… какие же это боги, что собираются воевать? Да еще столь примитивно – с помощью солдатиков с автоматиками! Разве что предполагается не настоящая война, а что-то вроде игры – этаких усложненных шахмат. И соперники – другие боги. А что, может, богам тоже порой хочется развлечься? Отдохнуть после трудов тяжких. Посотворяй-ка миров, поуправляй вселенскими течениями!.. А то, что солдат нельзя создавать сразу опытными, возможно, входит в правила игры. Ну что ж, товарищи боги, не все пешки согласны с вашими правилами. Да и никакие вы не боги, если выпендрежные арги сумели ваши шахматные доски разломать. Тем более, похоже, нечаянно[19]. Смех да и только! Но еще смешней, если арги – тоже игроки, и разлом досок – не случайность, а сознательный, как они сами же это называли, «слом хода», а ведущаяся глобальная игра куда круче той, что они пытались когда-то показать – возможно, всего лишь для отмазки. Да и зачем бы им раскрывать все карты перед какими-то никчемными пешками?.. Опять пешки, – кольнула разведчика неприятная мысль. – Чего ж это я все время нас так недооцениваю? Как там в шахматах называется, когда пешка становится ферзем? Превращение? Вот мы и превратимся. Устроим всем этим игрокам-хозяевам слом хода!»

А вообще, по большому-то счету, Егору было плевать на все эти неведомые «высшие силы». «Пусть хоть заиграются! Но только между собой, а меня, моих друзей, мою любимую не трогают. Только вот молиться на них, просить у них что-то определенно не стоит. Рассчитывать можно лишь на себя. И, опять же, на друзей, на любимую… Но в данный момент – исключительно на себя».

«Урфины» прошли, не заметив их с профессором. Несмотря на свою «куклоподобность», они, видимо, все же имели в своей программе функции, позволяющие выбирать оптимальный путь передвижения, а не переть по кустам, тратя понапрасну энергию. Собственно, должны были иметь, иначе какие из них солдаты. И это сейчас оказалось Плюху и Сысоеву как нельзя на руку – «урфины» обошли плотный кустарник стороной.

Выждав, чтобы шаги противника отдалились, но были еще слышны, косморазведчик поднялся и сказал профессору:

– Идемте. Постарайтесь не отставать. И будьте поосторожней.

– Да что вы, Егор, право слово! – поморщился Юлий Алексеевич. – Я, конечно, в космических академиях не обучался, да и сталкер из меня никакой, но соображаю ведь, не маленький.

– Не обижайтесь. Но вы прекрасно понимаете, что мы сейчас не на прогулке. И я уверен, что вы сейчас волнуетесь. А волнение плюс незнакомая, опасная обстановка могут сыграть злую шутку даже с опытным человеком. Поэтому я не считаю лишним подстраховаться и предупредить. Восстановить внимание, если оно вдруг утратилось.

– Да-да, конечно, – вновь досадливо поморщился Сысоев. – Это вы не обижайтесь. Не обращайте на мою ворчливость внимания. Вы правы, я ужасно нервничаю. Но я постараюсь взять себя в руки. Идемте!

И они пошли, прислушиваясь к шагам «урфинов», идущих впереди. Из-за кустов и деревьев их было не видно, но, судя по звуку, до последних рядов было метров сто – сто пятьдесят. То, что неприятеля нельзя было увидеть, слегка напрягало разведчика, полагаться на один только слух он не привык. С другой стороны, это имело и обратный эффект, ведь и «урфины», случайно оглянувшись, не могли заметить преследователей. Хотя утешало это слабо. Противнику ничто не мешало оставить нескольких солдат – да что там, вполне бы хватило и одного! – в засаде и, дождавшись нарушителей, спокойно их уничтожить. Или взять с собой для дальнейшей переделки.

Поэтому Плюх напрягал зрение как только мог, вертел головой во все стороны, реагировал на малейший шорох. А еще он запоминал направление. Это было исключительно важно, поскольку ориентироваться в здешнем «ненастоящем» лесу да еще уж точно под ненастоящим, а точнее, никаким небом не представлялось возможности. Но «чувство направления» им в Академии тренировали усиленно и серьезно, а потому косморазведчик запоминал маршрут весьма тщательно, каждый его самый незначительный поворот. Пройденное расстояние он тоже мог назвать с очень большой точностью. И к тому моменту, как лес начал редеть, Егор знал, что, покинув друзей, они с профессором Сысоевым прошли приблизительно три с половиной километра.

А лес определенно поредел – впереди между деревьями и вовсе светлело открытое пространство. И Плюх наконец-то разглядел спины идущих там «урфинов».

– Чуть сбавим шаг, – предостерегающе вытянул он руку. – Похоже, мы почти пришли.

– Очень кстати, – тяжело дыша, ответил Сысоев. – Мне прогулки по лесу в таком темпе даются уже тяжеловато.

– Только, Юлий Алексеевич… – Егор замялся. – Вы уж меня простите, но я опять хочу вас попросить: будьте осторожней. Здесь нас уже могут увидеть. Но ведь нам нужно будет и вовсе выйти из леса, иначе какой смысл… Мало того, там уже придется ползти. Вы точно готовы? Не будет ничего зазорного, если вы подождете меня здесь. А лучше, если чуть отойдете в глубь леса и спрячетесь в кустах.

– А вот теперь я на вас точно обижусь! – засопел Сысоев. – Зачем же я тогда, позвольте узнать, вообще сюда шел? Наш друг погиб, чтобы мы могли выполнить намеченное, а вы просите меня отсидеться в кустах? Может, тогда уж сразу со спущенными штанами? Вы на этого намекаете? Говорите, говорите, не стесняйтесь, господин космический разведчик!

– Да что вы такое… – Плюх скривился и махнул рукой. – Я просто беспокоюсь за вас. Без всяких намеков. Но я вас понял и больше об этом не будем. Идем вместе до конца. Но про осторожность свои слова я брать назад не стану.

– А и не нужно, – подобрел и даже улыбнулся профессор. – Тут вы совершенно правы, осторожность теперь важна как никогда.

– Хорошо. Тогда пристегните магазин к винтовке.

Юлий Алексеевич кивнул, достал из подсумка снаряженный патронами магазин и весьма ловко приладил его к «Маше». То же самое проделал и Плюх.

– А теперь пригибаемся и бежим вон к тому дереву, – показал Плужников. – А дальше придется ползком.

Глава 29

Когда они с Юлием Алексеевичем перебегали к толстому дереву, за которым, кроме низкорослого негустого кустарника, ничего больше не было, Плюх больше смотрел не вперед, а на своего спутника, переживая за него и жалея, что не переубедил Илону. Не нужно было брать сюда профессора, совсем не нужно! Егор во многом поддерживал свою подругу и считал, что она поступает правильно, но только не в этом случае. Не было от Сысоева никакого проку – одна только большая помеха. И Плюх не думать об этом не мог.

А потом, прежде чем ползти дальше, косморазведчик посмотрел наконец вперед и ахнул. Он не увидел линии горизонта! Перед ним вдалеке растянулась ровная, высокая, тускло поблескивающая серая стена. Вот только насколько далеко она расположена, какую имеет высоту – определить было невозможно. Масштабы скрадывало светлое «ничто» псевдонеба. Было ясно одно – здесь был край. Здесь кончалась Учебка. Но что находилось за этой стеной, по-прежнему оставалось загадкой. Возможно, безвоздушное пространство космоса. Может быть, мир хозяев… Но у Плюха почти не осталось сомнений, что где-то именно в этой стене находится выход, через который забирают «урфинов», готовых для дальнейших, уже настоящих сражений.

– Там, это там! – вытянув руку, горячо зашептал и профессор. – Нам нужно туда!

– Впереди только кусты, – сказал разведчик, – так что придется ползти. Вы готовы?

– Да, конечно, готов.

– Тогда держитесь рядом. И не выбирайтесь на пустое пространство.

– Я понимаю.

– Тогда вперед!

Егор опустился на землю и пополз по-пластунски от одного куста к другому, постоянно оглядываясь на своего неуклюжего спутника, который определенно нечасто пользовался ранее таким способом передвижения. Тем не менее Юлий Алексеевич все-таки двигался. И делал это, не забывая оставаться скрытым от противника кустами.

Но в конце концов закончился и кустарник. Дальше было открытое пространство. А значит, оставалось лишь наблюдать, надеясь, что это принесет какую-то практическую пользу.

То, что открылось теперь взору косморазведчика, было само по себе впечатляющим. Впереди, метрах в пятидесяти, на ровном, антрацитово черном «плацу» плечом к плечу выстроились в ряд «урфины». Черной была вся поверхность, начинающаяся метрах в пяти от кустов и тянущаяся до той самой серой стены, что он увидел еще раньше. Ртутноголовые солдаты стояли абсолютно неподвижно, будто статуи. Но вот, словно получив неслышную команду – что в какой-то степени наверняка являлось истиной, – некоторые из них, находившиеся в разных местах шеренги, дружно шагнули вперед и проследовали к некоему темному низкому строению – скорее, большой коробке, поскольку в ней не было видно ни окон, ни дверей, никаких иных отверстий или выступов. Длиной «коробка» была метров тридцать, высотой – не более двух. Перед ней находилось нечто вроде однотонного, как и все здесь, серого настила, приподнятого над землей на полметра, не больше. Настил имел ширину немногим более пары метров – как раз, чтобы мог лежа поместиться человек. Об этом Плюх подумал интуитивно, но именно так и стали поступать подходившие к настилу «урфины». Они ступали на него и ложились на спины, упираясь ртутными головами в стену темной «коробки». Хотя… Разведчик проморгался, прежде чем посмотреть туда снова, слишком нелепым показалось ему увиденное. Но так оно и было: «урфины» не просто упирались блестящими нашлепками в стену, они в нее свои головы засовывали, будто стена была сделана из мягкого пластилина. Теперь казалось, что возле «коробки» на длинном сером настиле лежали обезглавленные человеческие тела.

– Я, кажется, понимаю, – зашептал профессор Сысоев. – Таким образом их кормят. Ну или что-то вроде этого. Ведь мышечной энергии нужна какая-то подпитка.

– Похоже на то, – согласился Егор. – А может, заодно и программы корректируют, или данные загружают. И выгружают, наверное.

– Вы обратили внимание, что таких кормушек несколько?

«Коробок» и впрямь было много. Отличались друг от друга они лишь оттенками серого цвета – от почти белого до антрацитово-черного, такого же, как и вся ровная поверхность под ними. Из-за того, что тени в этом мире практически отсутствовали, черное на черном не сразу удалось разглядеть. Невольно обратил на себя внимание непонятный, будто существующий сам по себе блеск, и только потом глаза наблюдателей различили эту черную «коробку». Она походила скорее на цилиндр, или трубу, закрытую с торца такой же зеркально блестящей мембраной, что и головы самих «урфинов», блеск которой и привлек внимание Плюха. Хотя, вполне возможно, «труба» была и внутри наполнена этой ртутнообразной субстанцией, но косморазведчику его хорошо развитая интуиция подсказывала, что это именно перегородка, мембрана, а внутри цилиндр полый. Еще это «сооружение» отличалось от прочих тем, что стояло от них чуть в стороне и дальше прочих «коробок», еще и поэтому взгляд не сразу ее отыскал. Егору показалось даже, что труба тянется к самой стене, которую он увидел еще из леса. Впрочем, с масштабом он так и не смог определиться; стена казалась ему то находящейся от них в десяти километрах и невероятно, под километр или два, высоченной, то будто бы стоящей метрах в пятистах, возвышаясь метров на десять-пятнадцать. В первом случае «труба» до нее, конечно, не доходила, во втором – вполне могла. Но разрушить оптическую иллюзию и понять, как же все обстоит на самом деле, Плюх так и не мог. И очень пожалел, что с ним нет его шлема – уж тот бы враз разрушил любую иллюзию, да еще и приблизил бы любой объект в самом оптимальном увеличении. А еще, тоже чуть в стороне, виднелась другая «труба» – теперь уже снежно-белая. В этом «военном городке» вообще было лишь два цвета: белый и черный. И производные от них – всевозможные оттенки серого. На этом бесцветии особенно чужеродно выделялись тела «урфинов» – желтоватые, будто старые кости. И совсем уже дико смотрелись на некоторых из них татуировки, особенно цветные. Эти пестрые кляксы в строгом черно-белом мире почему-то вызывали у Егора тошноту. И он вновь перевел взгляд на белую «трубу». Вернее, если это и была труба, то наполовину погруженная в грунт. Этакая «полутруба». Или нечто, напоминающее большой длинный ангар. Он был и выше, и шире черной «трубы», зато торец его закрывала точно такая же, как и там, зеркальная мембрана. А вот длину «ангара» Плюх тоже не смог определить. Вновь черное с белым устроили ему оптическую иллюзию. То казалось, что белая «полутруба» упирается дальним концом в серую стену, то виделось, будто второй ее край совсем близко. И опять разведчик пожалел, что нет с ним шлема от скафандра – как бы сразу все упростилось!.. Ну, положим, не совсем все, но, по крайней мере, то, что можно было познать с помощью зрения.

От бесполезных сожалений его прервало новое движение в длинной шеренге «урфинов». Снова вперед вышло два-три десятка солдат, которые тут же слаженно зашагали к одной из «коробок» и улеглись на настиле, уйдя головами в стену. Затем как прорвало: «урфины» выходили из строя, шагали группами к различным «коробкам» и ложились, превращаясь в неподвижных безголовых кукол. Строй оставшихся каплеголовых зомби после каждой «потери» сжимался, становясь все короче и короче.

Косморазведчик ждал, что в конечном итоге по настилам возле «коробок» разойдутся все, но когда в строю осталось порядка сотни «урфинов», их движение прекратилось. А потом они разом, как хорошо обученные солдаты, повернулись направо и в ногу зашагали к черной «трубе». Егор думал, что возле нее они тоже лягут, хотя там и не было видно настила, разве что он тоже имел черный цвет и сливался с поверхностью, но марширующий строй не прекратил движения, а направился к закрывающей торец «трубы» зеркальной нашлепке и стал исчезать в ней, словно ныряя в озерную гладь, непонятным образом вставшую торчмя.

– Это же выход! – закричал, подскочив, Юлий Алексеевич и бросился вперед: – Скорее за ними! Мы должны убедиться!..

– Ёхи-блохи! Назад!!! – завопил Егор, порываясь вскочить и бежать за профессором. Но его пресловутое шестое чувство буквально завопило: «Не делай этого! Погибнете оба, и никто не узнает про выход!»

Возможно, он бы все-таки не послушался своей интуиции, но в следующее мгновение перед Сысоевым прямо из гладкой черноты под ногами будто выдулось такое же черное облако. Оно было похоже на густой дым, только выглядело более однородным и плотным. Егор невольно сравнил его с до сих пор неизученным «темным веществом» Вселенной, а в следующий миг вспомнил вдруг, когда и при каких обстоятельствах он уже сравнивал нечто подобное. Ведь именно такое облако захватило Илону возле кинотеатра «Восход» в Лазаревском, и спасти ее благодаря Блямсу удалось только чудом[20].

– Назад! – закричал что есть силы Плюх, но Юлий Алексеевич на это не отреагировал.

Ученый замедлил шаг, а вскоре и вовсе замер, словно загипнотизированный облаком, которое медленно подлетело к профессору и стало кружиться вокруг него. Вскоре Сысоева и вовсе не стало видно – на том месте, где он стоял, вращался зловещий черный вихрь. А еще через пару мгновений это образование втянулось в черную поверхность, вновь став ее неотъемлемой частью. Юлия Алексеевича Сысоева же словно никогда и не существовало вовсе.

Такой растерянности, как в те несколько минут, что прошли после этого события, космический разведчик Егор Плужников не испытывал давно. А может быть, и никогда ранее. Он в самом прямом смысле не знал, что ему делать. Бежать вперед? Но что толку? Чем он мог теперь помочь Юлию Алексеевичу? Да и существовал ли теперь профессор Сысоев в принципе? Или его буквально, как слышал Егор от каких-то сталкеров, «закатали в асфальт»?.. Он понимал, что если выскочит из-за кустов, то его непременно заметят. И обязательно схватят – или «урфины», или такое же черное облако, что поглотило Сысоева. И если в первом случае его еще могли просто убить, то о том, что с ним будет во втором, оставалось только догадываться. И «закатывание в асфальт» выглядело в этих догадках самым, пожалуй, оптимальным вариантом.

Но и продолжать просто валяться в кустах было для косморазведчика невыносимым. Он чувствовал себя самым настоящим предателем, трусом, кем-то отвратительным, жалким, позорным… Наверное, он бы все-таки встал и пошел навстречу опасности – на верную гибель или что-то еще хуже, лишь бы очистилась совесть. Однако Плюх как раз понимал, что именно так он бы свою совесть замарал еще больше – он бы поступил бессовестно по отношению к ожидающим результатов этой вылазки друзьям и любимой. А еще он бы сделал бессмысленными смерти Злыдня и Юлия Алексеевича. Плюс добавил бы к ним и свою – не только бессмысленную и глупую, но еще, получалось, что и бесчестную.

От этих раздирающих душу и мозг противоречий хотелось выть. Но даже этого не мог он себе позволить. И тогда, развернувшись, Егор пополз назад.

Весь обратный путь он проделал будто во сне. Хорошо, что его внутренний «навигатор» не дал сбоев и вел его точно по тому же маршруту, каким совсем недавно двигались они с профессором Сысоевым. Но спроси его кто, как он шел, что видел, – Плюх бы не смог ответить. Более-менее он пришел в себя лишь на поле боя – там, где погиб Злыдень. Разведчик был уверен, что это то самое место, «навигатор» подсказал ему и это. А еще он увидел там кровь. Разумеется, ее на этом поле пролил далеко не единственный сталкер, но чутье уверенно подсказывало косморазведчику, что это кровь именно Злыдня.

Плужников потряс головой. Сознание окончательно прояснилось. И Плюху стало как минимум ясно, что его друзья живы, что они забрали после схватки тело несчастного сталкера. Впрочем… Егор почувствовал противный холодок… Живыми могли остаться далеко не все. Но думать об этом не хотелось. Он снова как следует тряхнул головой. И дал себе конкретное указание: «Иди к своим, все им расскажи и все узнай у них». Указание было абсолютно точным и правильным, вот только, говоря откровенно, и рассказывать, и узнавать было страшно. Правда, внутренний голос ему подсказал, что смертей больше не было, но это оказалось одним из тех немногих случаев, когда разведчик не очень-то верил своему чутью. Сильно хотел поверить, но еще сильней опасался потом разувериться.

Но чутье на этот раз не подвело. Еще за полусотню шагов до пещеры Плюх увидел возле нее Илону и Блямса. Заметив разведчика, «богомол», радостно блямкая, помчался навстречу. Илона же, немного помедлив, тоже последовала его примеру. Лицо девушки также излучало неподдельную радость, но еще и тревогу. Егор понял, что этим же была вызвана ее невольная задержка – она искала взглядом профессора Сысоева. И когда первые чувства, вызванные встречей, схлынули, когда объятия разомкнулись, Забияка спросила именно то, чего и ждал, и одновременно боялся услышать Плужников:

– А где Юлий Алексеевич? Отстал? Ему требуется помощь?

– Ему… не требуется помощь… – выдохнул Егор. – Юлий Алексеевич погиб.

– Погиб?! – отпрянула Илона. – Его убили «урфины»? Ты сам это видел?

– Нет, его убили не «урфины». Но я видел, как его окутало черное облако… Помнишь, как тебя тогда в Лазаревском?

– Блямс-блямс-блямс! – возбужденно запрыгал зеленый друг.

– Да-да, – кивнул ему косморазведчик, – именно ты тогда Илону и спас.

– Но… погоди! – замотала головой девушка. – С чего ты решил, что господин Сысоев погиб? Когда облако рассеялось, ты видел его труп?

– Когда облако рассеялось, там не было ничего, – покачал головой Плюх. – Совсем ничего.

– Совсем ничего – это вакуум, – нахмурилась Илона. – Не соблаговолишь уточнить, каким точно было это ничего?

– Соблаговолю, – кивнул косморазведчик. – Но, может, лучше, я расскажу это всем? Кстати, все вернулись после боя?

– Ты же знаешь, что нет, – опустила глаза девушка. – Злыдень… Мы его схоронили. Тут, близко. Показать?

– Обязательно. Только чуть позже. Думаю, все ждут от нас новостей. От меня теперь уже… И я должен все рассказать, ведь Злыдень и Юлий Алексеевич за это жизни отдали…

– Злыдень! – резко поправила Забияка. – Насчет профессора ничего покуда точно неведомо.

– Пусть так. Но ты не сказала: остальные целы?

– Целы. Идем!

И они зашли в пещеру.

Рассказывал Егор долго и подробно, стараясь не упустить ни одной детали. Все сошлись во мнении, что лежа на настилах и уткнувшись головами в серые «коробки», «урфины» и в самом деле каким-то образом питались – как энергетически, так и информационно. Разные оттенки «кормушки» могли иметь в силу разных причин, как организационных, чтобы поддерживать определенный учет и порядок, так и, например, по составу «кормления». Каким-то телам, возможно, нужны были определенные микроэлементы или витамины, другие что-то плохо усваивали… В конце концов, более тренированным, лучше обученным солдатам могла требоваться иная программно-информационная накачка. Вариантов было много, но практического смысла истина в данном вопросе в общем-то не имела. Другое дело – черное облако и черная же основа «городка». Многие считали, что основа была черной «потому что». В смысле, была такой и была. Так хозяевам захотелось. А черное облако – это что-то вроде утилизатора. Расщепляет ненужное в мелкую пыль, а то и вовсе на атомы.

– Но откуда берется само облако? – задал разведчик закономерный вопрос. – Я четко видел, что оно поднялось с этой самой черной земли. А может, из-под?.. Может, этот черный «пол» тоже вроде крышки, какой-то мембраны, способной что-то пропускать через себя, а что-то нет?

– Может, как раз туда и забирают тех, кого хотят переделать в «урфинов», – угрюмо дополнила Забияка, и все сразу замолчали, сообразив, что именно она имела в виду. Точнее, кого. Профессора Сысоева.

А потом разделились мнения по черной и белой «трубам». Бо́льшая часть «коллег» считала, что выходом является черная «труба». Главным их аргументом было то, что именно так считал и профессор Сысоев. Мало того, он как раз из-за этого и погиб… Точнее, неизвестно куда пропал, поскольку на слово «погиб» по отношению к профессору Забияка уже едва ли не начинала рычать. Вторым доказательством того, что именно черная «труба» – выход, называли тот факт, что туда отправилась оставшаяся сотня «урфинов».

– Но это может быть всего лишь чем-то вроде «казармы», – сказал Плюх, который вообще-то и сам полагал, что это и есть выход. Но ему хотелось обговорить все варианты, выслушать все мнения и аргументы. Ведь во время проведения эвакуации нужно будет принимать решения быстро, раздумывать и уж тем более ошибаться будет некогда и смертельно опасно.

Илона, кстати, его вариант поддержала. Похоже, она вообще вполне искренне считала его правильным.

– Смотрите, – объясняла она свою точку зрения. – Первым делом – цвет. Какой объект более важен, требует повышенной безопасности: казарма или переходной шлюз? Разумеется, шлюз. Казарма – это, грубо говоря, всего лишь сарай, который, даже если его и разрушат, легко построить заново. Шлюз же – это технологически куда более сложное сооружение. Его так просто не восстановишь. Мало того, если его уничтожить вовсе, то, кто знает, вдруг откроется проход непосредственно в безвоздушное пространство космоса. Представляете масштаб катастрофы? Нас и все прочее отсюда просто выдует. А потому шлюз должен быть наиболее обезопасен. Вот потому он и углублен наполовину в землю – так куда прочнее и надежнее. Теперь еще один факт – ширина входа внутрь сооружения. У белой «трубы», по словам Егора, она намного больше, чем у черной. А теперь посудите: куда важнее разом отправить сразу много солдат – на глобальное воинское сражение или на отдых? Вот то-то же.

– Так-то оно так, – отозвался Брюль. – Только вот одна нестыкулина вылазит…

– Какая же?

– Плюх сказал, что все «урфины» легли кормиться, а сотня или сколько там оставшихся отправилась в черную «трубу». По твоим словам выходит, что в казарму пошли, спать-отдыхать, в картишки перекинуться, то-се…

– Не думаю, что «урфины» имеют привычку играть в карты, но суть передана верно, – коротко кивнула Илона. – И что с того? В чем ты увидел нестыковку?

– А в том, что, получается, они голодные туда пошли. Как-то это неправильно, не?..

– Могу назвать с ходу несколько причин, – пожала плечами Забияка. – Эта группа была накормлена ранее, еще до боя, – раз. Кормление этой группы проводится внутри казармы, – два. Эта группа была за что-то наказана и лишена кормления, – три… Достаточно? И самое главное. Ты говоришь: неправильно, что они «голодные» пошли в казарму. А их, некормленых, отправлять куда-то там – на военную базу, а то и прямо в бой с настоящим врагом – это, по-твоему, правильно? Вот это, я считаю, было бы куда бо́льшей, как ты говоришь, нестыкулиной. И это еще одно доказательство того, что переходный шлюз – это белая «труба». И ежели не откроется иных обстоятельств, доказывающих обратное, приказываю так в дальнейшем и считать. Во время эвакуационной операции направляемся к белой «трубе». Всем понятно?

– А когда наступит это время? – спросил Гор.

– Скоро. Сейчас как раз и порешаем.

Глава 30

В принятии главного решения – в сроках начала выступления – мнения опять разошлись, на сей раз примерно поровну. Половина «коллег» хотела выступить немедленно, вторая была за то, чтобы один, а лучше пару дней подождать. Группировка стала теперь меньше на два человека, так что, не считая Блямса, там и там было по пять человек. Плюх был за то, чтобы идти сразу, Забияка предлагала не торопиться. Она объясняла это тем, что раненые еще недостаточно выздоровели. Брюль еще и правда сильно хромал; доцент Тетерин, сделав неловкое движение, частенько охал, хватаясь за бок. Но, что характерно, и тот, и другой были как раз за то, чтобы выступать немедленно.

– Если не бегом бежать, – сказал Брюль, – я дойду. Точно говорю, не выделываюсь. А там ведь меня сразу и вылечат, так ведь, Плюх?

Егор ответить не успел, за него это сделал Игумен:

– Ага, вылечат. Сразу. Боль, она ведь мозгом фиксируется. А тебе мозг вместе с башкой отчикают, так что не бойся, больно не будет.

– Не пугай его, – сказал Олег Дмитриевич Тетерин. – Никого тут не надо пугать, все не раз пуганые. Но я поддерживаю Брюля. Да, мои ребра тоже еще побаливают, так что и я быстро идти не смогу. Да и не только мы с Брюлем – у Грибка-то уж точно нога не вырастет. Но, думаю, бежать и необязательно. Но и тянуть два дня не стоит. Что может случиться за два дня? Да что угодно! Саму Учебку могут «закрыть», как Зону, вон… И что тогда с нашего выздоровления? Помрем, как в той прибаутке, здоровенькими?

– Да понимаю я все! – поморщилась Забияка. – И я другой резон насчет вашего здоровья имею. Боеспособность – вот что меня беспокоит. То же и насчет Егора. Он только пришел, уставший. А если сейчас опять туда идти – каким он бой примет?

– Вот только не надо ради жалости ко мне… – начал Плюх, но Илона его резко оборвала:

– Не к тебе, а ко всем нам! Ты не сможешь как следует воевать – погибнут твои товарищи. И Брюль с Тетериным не могут сейчас в полную силу сражаться. Да и у Колыча, уверена, палец еще не зажил…

– У меня, ёш, за два дня он тоже не отрастет, – буркнул Колыч, но Забияка даже не взглянула на него и продолжила:

– Понимаете, чем я озабочена? Тем, что мы придем туда, а нас голыми руками, как котят…

– С чего ты взяла, что через два дня ситуация будет лучше? – спросил косморазведчик. – Если уж на то пошло, то черному облаку абсолютно безразлично, в какой мы будем форме и сколько у нас пальцев на руках. Мы с ним в любом случае не справимся.

– То бишь предлагаешь вообще не ходить? – насупилась Илона. – Так вроде бы говорил, что сейчас идти нужно. Поясни-ка!

– Идти нужно чем раньше, тем лучше, – уверенно сказал разведчик. – Потому что Олег Тетерин говорит совершенно правильно: Учебку могут «закрыть». Вместе с нами. Но сражаться нам не придется – черное облако не победить. Только я надеюсь на то, что многие из нас все же успеют добраться до выхода. Даже если не многие… Ёхи-блохи, да пусть половина! Но шанс есть у каждого. А если мы будем ждать, то, даже если Учебка еще не исчезнет, черное облако будет таким же неуязвимым. И что нам дадут эти два дня?

– Ты забываешь об «урфинах», – сказал Гор, который, на удивление, был против немедленного выступления. – Это когда вы с профессором туда дошли, они «заправлялись». Я даже знаю, почему. Потому как только что вернулись с тренировочного боя и нужно было восстановить силы. Но когда туда придем мы, они будут свеженькими и сытенькими. И уж всяко не станут любоваться на то, как мы улепетываем из Учебки.

– Вот, – кивнула Забияка. – Именно!

Но все равно никто не хотел уступать, голосов по-прежнему оставалось пять на пять. И тут вперед выпрыгнул «богомол» и выкрикнул:

– Блямс!

– Что он сказал? – повернулась к Плюху Илона.

– Сейчас… – сказал тот, надевая полукольцо переводчика. – Блямс, повтори, пожалуйста.

Зеленый друг повторил. Егор уважительно закивал.

– Что? – стрельнула взглядом Забияка.

– Он сказал, что оптимален компромисс, что идти лучше завтра с утра. После сна мы будем отдохнувшими, и будет время хоть немного поправиться раненым. А также будет время сказать остальным.

– Каким остальным?..

Все как один уставились на «богомола».

– Блямс-блямс! – взмахнул тот лапами.

– Он говорит, – перевел Плюх, – что нужно рассказать о выходе сталкерам из других группировок. И что нужно всем выйти завтра утром. Что, раз уж выход широкий, давки не будет. Зато большое количество людей с большей вероятностью справится с «урфинами». То есть вряд ли, конечно, удастся их всех победить, но, навязав им бой, мы создадим многим из нас возможность уйти.

– А как, это-во, мы станем решать, кому уходить, а кому драться? – раздалось вдруг от входа в пещеру. Там стояли и, видимо, давно уже слушали разгоревшийся спор Голован и Блик. – И, я так понимаю, это мы вовремя пришли новостишек послушать? Могли бы и дома никого не застать?

– Хорошо, что пришли, – буркнула Забияка. – Проходите, садитесь. И нечего напраслину городить, не ушли бы мы без вас, я как раз поэтому еще предлагала не сразу идти. Блямс правильно сказал: чем больше нас будет, тем больше шанс кому-то да выйти. Но решать, кому жить, а кому умереть, мы не станем. Да и все одно – никто на такое не подпишется. А потому, будет как будет. Кому повезет. Ежели на тебя бежит враг, ясно ведь, что станешь отбиваться. А если впереди открытый путь к спасению – спасайся. Такая у нас тактика и будет. А стратегия… Полагаю, «урфины» не все время возле своей казармы стоят да ждут, как бы на них не напали. Опять же, коли у них кормежка по часам, то они и вовсе могут головами в стену воткнувшись валяться. Вот тогда бы нам и рвануть к белой «трубе». Значит, надобно основной массе сталкеров залечь в лесочке, не доходя до «городка», а паре разведчиков выдвинуться вперед и наблюдать. Как «урфины» залягут, либо в «казарму» уйдут, звать остальных, и тогда уж, как говорится, либо грудь в крестах, либо голова в кустах.

– Весьма метко сказано, – одобрительно крякнул Грибок.

– Недурно, – кивнул и Голован. – Только не понял, что за белая «труба»?

Пришедшим сталкерам рассказали про разведывательный поход Плюха с профессором и Злыднем и о сделанных по его результатам выводах.

– Нужно послать гонцов в ближайшие группировки, – сказала после всего Забияка. – А те пусть отправляют людей дальше. Таким образом по цепочке все будут извещены.

– До ночи все могут и не успеть… – негромко сказал кто-то.

– Вот именно, – кивнула Илона. – Потому все же считаю, что выступать следует не завтра, а послезавтра с утра. Завтра же – день подготовки. И уж за полтора-то дня всяко всех успеют известить. Ну что, голосуем за такой вариант? Теперь нас с гостями снова шесть на шесть, ежели не считать Блямса. Кто «за»?

Вверх потянулись руки.

– Раз, два, три… Четвертая… Пятая… Ага, вот и шестая!.. Кто еще? Все?.. А «против»?.. Так… Раз, два… Сызнова шесть. Что, опять Блямсу решать? – невесело усмехнулась Илона.

– Нет-нет, – помотал головой Плюх. – Блямс должен голосовать вместе со всеми, этот вопрос касается не только людей, но и…

– Блямс! – отозвался «богомол».

– Что он сказал?

– Что он и так проголосовал.

– Когда он проголосовал?..

– Блямс!

– Говорит, что поднимал лапу «за».

– И как же я тогда посчитала?.. – проворчала Забияка. – Поднимите-ка еще раз те, кто «за»… Один, два… Да, теперь вижу твою лапу… Три, четыре, пять, шесть… Все равно шесть. Позвольте, господа, а кто в таком случае не проголосовал?

– Может, кто-то воздержался?

– Я знаю кто… – растерянно проговорил вдруг Брюль.

– Воздержался?..

– Не проголосовал. Грибок.

– Э! Грибок! Ты чего сачкуешь? – позвал Колыч.

– Не, тут другая хренулина, – проговорил Брюль. – Его вообще нет.

– Вовремя же ему приспичило! – проворчал кто-то.

– Не, ребята, ему не приспичило… – совсем уж каким-то замогильным тоном произнес Брюль. – Костыли-то – вот они.

– Он что, на одной ноге ускакал? – обвел всех взглядом Гор, а потом задержал его на Головане с Бликом: – Э, ребята, вы ближе всех ко входу… Одноногий старик мимо вас прыгал?

– Одноногий нет, – покачал лысой головой Блик. – Но какой-то лохматый чудик в очках без стекол прошмыгнул.

– Прошмыгнул?.. – поднялся Колыч и принялся оглядывать пещеру. – Эй, ты, дурила, нашел время шутки шутить! Ёш!.. А ну, вылезай! Где ты?..

– Да не, это-во, – сказал Голован. – Один, точняк, наружу вышел. Не прыгал, а просто вышел. Седой, лохматый… Пригибался еще. Я думал, живот прихватило.

– Он не мог выйти, – сухо и медленно сказала Илона. – У него одна нога. – И тут же взмахнула рукой: – Кто там ближе?.. Игумен, будь добр, выйди, посмотри, нет его во дворе?

– В сортире глянь! – крикнул в спину Игумену Колыч.

Растерянный сталкер вернулся очень скоро и развел руками.

– Он не мог уйти… – забормотал Брюль. – Он не мог уйти без костылей…

– А изначально он был? – нахмурилась Забияка.

– Вроде был…

– А если точно?

– Ты когда про кресты и голову в кустах высказалась, – вспомнил Колыч, – Грибок похвалил, я слышал.

– О, точно! – встрепенулся Брюль. – Я тоже слышал. Типа, «метко ты это» сказал. Я еще подумал: сам никогда не стрелял, а такие выражулины.

– Тогда это плохо, – совсем помрачнела девушка. – Я бы даже сказала: чрезвычайно хреново.

Сталкеры зашушукались, растерянно завертели головами… Произошедшее и впрямь казалось очень странным. Во-первых, как физически смог куда-то уйти без костылей одноногий человек? Во-вторых, куда он мог пойти? И в-третьих, – этот вопрос мысленно тоже многие себе задавали, – почему Забияка сказала, что это хреново?

Первые два вопроса она как раз и озвучила. И сказала, чтобы высказывали любые варианты, даже самые фантастические.

– Очень важно понять, что случилось, – пояснила она. – И сделать это как можно скорей. Так что давайте, жду.

– Если годятся любые идеи, – засмущался Игумен, – одну дурацкую подкинуть могу. По первому вопросу. Грибок мог сделать протез. Ну, деревяшку какую-нибудь приспособил. И решил испытать.

– Годится, – кивнула Забияка. – У меня такая же идея была. Единственная из возможных.

– Нет, не годится, – помотал головой Аникей Тавказаков. – Мне Грибок показывал, что представляет из себя его культя. Там у него блестящая нашлепка. Такая же как головы «урфинов». И твердые предметы, костыль в частности, входит в нее как нож в масло. Точнее, даже не в масло, ощущение такое, что там ничего нет. Мало того, костыль входит на всю длину, раза в три превышающую длину самого обрубка.

– Ага, он нам этот фокус тоже показывал, – закивал Колыч.

– Так что никакой протез не смог бы на этой культе зафиксироваться, – закончил свою мысль Тавказаков.

– В таком случае это и впрямь то, о чем мне не хотелось думать, – посуровела Илона.

– Ты думаешь, он от хозяев? – посмотрел на нее Плюх.

– Да не, такого точно быть не может! – вскинулся Брюль. – Грибок, конечно, и впрямь слегка не от мира сего, но чтобы он вражулиной оказался? Не. Головой ручаюсь!

– Ёш! Я за него тоже ручаюсь! – возбужденно воскликнул Колыч. – Ты, Плюх, думай, что говоришь!

Загалдели и другие сталкеры.

– Тихо! – прикрикнула Забияка. – Грибок и в самом деле вряд ли враг. Я тоже не думаю, что он «засланный казачок» хозяев. Только вот ногу ему отрезали точно они. И такую культю ему тоже они сделали. Почему? Зачем? Я уже слышала версии, что по ошибке – хотели голову, да промахнулись…

– Он же сам говорил, что бухой тогда был, – перебил Колыч. – В гов… в дупель! Может, и кувыркнулся, когда они резак свой нацелили, вот под него вместо шеи нога и попала.

– Я это как раз в виду и имела, – сверкнула на сталкера взглядом Илона. – Но дело в том, что эта… пленка… мембрана… как ее еще назвать?.. может иметь такие свойства, о каких мы и не догадываемся. Уж всяко не зря такие головы «урфинам» ставят. Связь с хозяевами точно идет через них. Но еще и до голов… Тут ведь не одна я знаю о сталкере из той Зоны, что вернулся из Лазаревки без головы, но с такой вот блестящей пластиной на срезе? И с ней он даже без головы неплохо обходился…[21] И что, если через такую вот мембрану хозяева смогли подключиться к Грибку? То бишь я как раз и уверена, что подключились. А коли Аникей Александрович утверждает, что пленка эта такими интересными свойствами обладает, что даже костыль на всю длину входит, то отчего бы не предположить, что и оттуда может что-то высунуться? Нога, к примеру?

– Так эта ж хренулина как студень дрыгается, как на такой ноге пойдешь? – сказал Брюль.

– А мы всех ее свойств не изучали, – хмыкнула Забияка. – Может, она такой твердой, коли нужно, может стать, что крепче алмаза сделается?

– Скорее всего, так и есть, – кивнул задумчиво молчавший до этого доцент Тетерин. – Грибку сделали ногу и передали команду идти.

– Куда?.. – спросили едва ли не все разом.

– К хозяевам, – ответила Илона. – На доклад. Рассказать, что мы тут нарешали.

– Я уже сказал, что не мог Грибок… – опять встрепенулся Брюль, но Забияка на него шикнула и пояснила:

– Сам Грибок… как его на самом-то деле?.. Жариков Василий Сергеевич?.. Так вот, сам Василий Сергеевич ни в коем случае не предатель, а просто жертва случая…

– Пить меньше надо, вот и не будет жертв, – буркнул Игумен.

– Да, если в чем и есть вина Василия Сергеевича, – кивнула девушка, – так это в излишней любви к неумеренным возлияниям. И то, я думаю, она у него уже прошла. В остальном же его вины нет совершенно. И я очень надеюсь, что мы его еще увидим в добром здравии… В собственном сознании, самое главное. Но я не думала его ни в чем винить. Я лишь хочу сказать, что теперь, совсем уже скоро, хозяева будут знать о нашем плане. Но и другого нам взять неоткуда. А потому я предлагаю лишь скорректировать нынешний и выйти не через день, а, как уже предлагалось, утром…

– Надо идти сейчас! – чуть ли не запрыгал от нетерпения Дед. – Пока они не очухались! Если рванем, то, может, и Грибка еще догоним!

– И что дальше? – хлестнула по нему взглядом Забияка. – Сколько нас туда добежит-то, рванувших? Пятеро? Шестеро? Может, вовсе два-три?.. Ты сам-то добежишь?

– Я? Да… Так сказать, буду стараться.

– Ты лучше думать старайся. Пусть даже половина до «городка» бегом доберется, в чем я и то сомневаюсь, а что будет дальше? Черное облако заберет если не всех разом, то двух-трех. Оставшуюся парочку встретят «урфины». Вот и все, добегались. Ладно! – подняла, будто сдаваясь, руки Илона. – Случится чудо, и один добежит до выхода. Ура-ура! Почет и слава победителю. Салют и шампанское. Не зря мы тут кувыркались, умирали, калечились.

– Смотря кто спасется, – опустил взгляд Катков. – А вдруг это будешь ты? У тебя шанс большой как раз…

– И что?! – вскипела вдруг Забияка. – Ты что, инженер недоученный, и впрямь полагаешь, что я это все затеваю, чтобы свою шкуру спасти?!..

– Н-нет, н-но… Как бы… Это… – замахал Дед руками. – Некоторым образом, так сказать…

– Я тебе сейчас так скажу, – прищурилась девушка, – что тебе и бегать будет нечем, лететь придется. Полет могу тоже устроить. Недолгий, правда.

– Не надо! Я все понял, – заверил ее Дед. – Я ошибся. Сейчас нам бежать не стоит.

– А когда стоит? – спросил у Каткова Плюх.

– Завтра, – деловито сдвинув брови, уверенно выдал тот. – Выспимся, как говорится, на дорожку, и вперед. Быстро, но не торопясь. Соблюдая, так сказать, осторожность, и четко выполняя приказы командующего. Командующей, в смысле.

– Все всё слышали? – усмехнувшись, спросила Забияка. – Выступаем завтра утром. Сейчас Голован и Блик отправятся к своим, а потом известят ближайшие к себе группировки. От нас то же самое отправятся делать… – Она обвела взглядом присутствующих. – …Беспалый и Гор. Сообщать следующую информацию: «Желающие выбраться из Учебки должны выдвинуться с рассветом к полю боя. Дальнейшие разъяснения получат там от меня. Ожидать станем после наступления рассвета ровно час, ни минутой дольше. Успех операции оцениваю в пять… максимум в десять процентов». И еще – пусть тоже отправят людей в соседние группировки. Даже с наступлением темноты пусть идут, с фонарями, с факелами ли. Оповестить нужно по возможности всех… Ну, навряд ли уже всех получится, однако попробовать надо. Чем больше, тем лучше. Даже не только и – чего уж! – не столько человеколюбия ради, сколько для пользы дела это требуется. Особенно теперь, когда ждать нас там будут уже наверняка. Все «урфины», что имеются, ждать станут. И облака еще эти… – Илона поморщилась, вспомнив, видимо, личный опыт встречи с черным облаком.

– И все-таки, – подал голос Игумен, – раз уж нас все равно ждать будут, почему в таком случае не выступить, как и думали, послезавтра? За день-то бы точно всех сталкеров известили.

– А потому, – хищно прищурилась Илона, – что сутки они нас ждать точно не станут. Они нас на поле выведут и расстреляют.

– Стоп, – нервно сглотнул косморазведчик. – А ведь и правда… Я и забыл об этом… Но сейчас ты напомнила и… – Он тряхнул головой и обреченно произнес: – Как только им станет известно о нашем плане от Грибка, они нас тут же выведут на поле и расстреляют. Нас уже ничего не спасет.

– Отставить панику! – усмехнулась девушка, хотя во взгляде ее заметны были тоска и боль. – Вероятность такого финала имеется. Но!.. – подняла она палец. – Давайте исходить из того, что главным двигателем прогресса любого, а не только человеческого, разума является… что?..

– Лень! – тут же откликнулись сразу несколько голосов. – И что?

– А то, что сейчас уже дело близится к ночи, так что пока Грибок доберется, пока смекнут, то да се, воевать сегодня будет уже поздно. А чтоб прямо с утра им нас на бой звать – думаю, тут-то лень свою роль и сыграет. Подумают: они скоро сами к нам припрутся, зачем ноги стаптывать? А вот коли нас долго не будет, тогда они лень-матушку пересилят и к полю боя нас всех позовут, и сами двинут. – Забияка посмотрела на хмурые лица сталкеров и нахмурилась тоже: – Да, я знаю, что мои рассуждения вилами по воде писаны! И коли уж говорим о хозяевах этих, будь они неладны, то ничего в их разуме с нашим общего может не быть вовсе. Ну так а что тогда – ручки сложить и лечь ногами на восход? А где этот восход, кто покажет?.. И потом, ладно, призовут нас на это поле боя. Так и что? Мы ж и так собрались с «урфинами» биться. Вот и будем – только чуть раньше. Да, в этом случае всем придется, не сбежишь – выход далеко. Но зато у нас резон драться будет: разделаться с ними да к выходу пойти. Тем, кто останется… Тут уж все одно – кому повезет. Удача так и так нашим первым союзником теперь станет. Да как бы и не единственным.

– А что, если мы даже и дойдем, нашим ногам замереть скомандуют? – спросил вдруг кто-то негромко.

В пещере повисла мертвая тишина. Наверняка все в эти мгновения думали, что так ведь и будет, что все напрасно. И тогда Егор встал и сказал уверенно, четко и громко:

– Нет. Там такого не будет. Такая программа сделана хозяевами только для поля боя, чтобы нас туда приводить. Но ведь и Беспалый, и мы с профессором ходили дальше – и нас никто и ничто не останавливало. Не остановит и теперь.

Похоже, ему поверили. Но позже, наедине, Илона его спросила:

– Ты точно уверен в том, что сказал?

– Нет, конечно, – ответил Егор. – Но я – это ладно. Главное, чтобы остальные верили. Порой без веры просто никак.

Глава 31

Утром Илона разбудила всех звучным: «Подъем!» Огонь разжигать не стали, но перекусить, пусть и холодным, она заставила каждого; знала, что теперь только на собственные силы надежда и останется. Ну и, как уже было сказано, на удачу, куда уж без нее.

До поля боя дошли быстро. Даже Брюль не отставал, хотя на раненую ногу заметно прихрамывал. Колыч посоветовал ему взять один из костылей Грибка – все равно, дескать, бесхозные валяются, но едва сам же этим костылем и не получил. «Я тебе не инвалид безногий! Понял?» – прокомментировал его предложение Брюль. Возможно, потом хромающий сталкер и пожалел, что не послушал совета друга, но внешне он этого никак не выдавал.

На поле уже были сталкеры – десятка три. К одному из них, коренастому крепышу в камуфляжной куртке, тут же направился доцент Тавказаков.

– Здравствуй, Тушкан!

– А! – радостно осклабился тот. – Здорово, Беспалый! Шмуг тебя дрюг, не думал, что ты до сих пор небо коптишь!

– Почему бы и нет?

– Так ты ж тогда к «урфинам» похрендакал, я думал, ты того: или крышей в поход отправился, или самоубиться позавыдрюлистей захотел.

– А я как раз наоборот, – улыбнулся Беспалый, – решил спастись позавыдрюлистей.

– Ну, че, у тебя получилось! – хлопнул его по спине Тушкан. – Тока ненадолго, видать. Ты, кстати, не прочухал еще, чего нас сюда пришпиндя́гали? Забияка – вон та, что ли, каштаночка? И это она собралась нами командовать?..

– Не советую так ее называть, – перестал улыбаться Тавказаков.

– Че так? Каштановые же волосики-то! Глянь, милаха какая! Шмуг тебя дрюг, да я бы ею сам покомандовал!..

– Тушкан, я серьезно. Не нарывайся. Забияка таких вольностей не потерпит. К тому же у нее парень есть, вон тот, видишь, на нас смотрит? Тоже человек серьезный. Я не шучу, Тушкан. По-дружески предупреждаю: лучше серьезно к ней отнесись. Она, кстати, профессиональный командир, бывший офицер, да и сталкер что надо, так что в ее компетентности не сомневайся.

– А че она хочет? Спасение какое-то, выход!.. Начнет тут сказки-шмазки раскурлыкивать!

– Нет, Тушкан, это не сказки. Мы двух… даже уже трех человек потеряли, чтобы про это узнать. Надежда и правда есть, хоть шанс и не очень большой. Только поверь, если не рискнем, то погибнем уже стопроцентно. А что конкретно делать, Забияка расскажет, погоди немного, пусть больше людей соберется.

А сталкеры все прибывали. На поле стояли и прохаживались порядка трех сотен человек, переговариваясь и поглядывая на стоявших чуть в стороне «коллег», среди которых выделялась статная, в черной одежде, разгрузочном жилете, с выбивающимися из-под черной же банданы темно-каштановыми прядями девушка с красивыми, хоть и сурово сведенными у переносицы, что называется, соболиными бровями.

Наконец она вышла вперед и взмахнула рукой:

– Всем слушать сюда!

На это отреагировали далеко не все собравшиеся. Тогда Забияка сняла с плеча «Машу» и дала вверх короткую очередь. После этого хождение и разговоры прекратились. Кто-то рефлекторно схватился за оружие, но вскоре все окончательно успокоились и выжидательно уставились на девушку.

– Меня зовут Забияка, – сказала она. – Я позвала вас сюда, чтобы предложить надежду. Хотелось бы сказать «свободу», но я не привыкла обещать то, в чем не уверена. Однако и надежда сейчас – это тоже немало. Потому что скоро здесь не будет ничего. И вас всех тоже. Я не заставляю вас мне верить, кто хочет – оставайтесь и скоро поймете, что я права. Вот только будет уже слишком поздно. Возможно, и теперь уже слишком поздно. А вдруг нет? Давайте попробуем узнать и, черт вас дери, попытаемся выбраться из этой задницы!

И она четко, достаточно подробно, но не злоупотребляя временем, рассказала собравшимся, что удалось узнать сталкерам ее группировки и что они предлагали в связи с этим предпринять.

– Все на это согласны?! – зычно выкрикнула Забияка, закончив свое выступление.

В основном раздались одобряющие возгласы. Многие просто кивали или вскидывали сжатые в кулаки руки. Но были и такие, кто, развернувшись, пошел обратно. Немного, человек пятнадцать. Их никто не стал окликать – каждый волен выбирать свою судьбу сам.

И тут вдруг не пойми откуда – будто и правда из-под земли, настолько был мятым и грязным – вылез мужчина с испещренным жуткими буграми и шрамами лицом. В руках он крепко сжимал «Машу». Его неприятно прозрачные глаза обвели холодным, стеклянным взглядом сталкеров.

– Вы охренели?! – выкрикнул он. – Реально попретесь за этой телкой?.. Вы че, без баб тут совсем одичали? Ладно, идиоты, лично я подыхать не собираюсь. Да и вам помогу опомниться…

Мужчина вдруг резко вскинул винтовку и выпустил в сторону Забияки короткую очередь. Плюх метнулся к ней, но ближе оказался Гор, который сбил с ног девушку и распростерся над ней коршуном.

А звуки выстрелов не прекратились. Наоборот, они слились в некий неупорядоченный многократный салют. Вот только вместо ярких искрящих вспышек в стороны полетели кровавые брызги, ведь все пули сошлись на одной цели – мужчине со шрамами, в котором Аникей Тавказаков признал уже своего старого знакомца Кошмарика. Теперь от жулика осталась лишь кучка кровавого дымящегося тряпья.

Аникея хлопнули по плечу. Он обернулся. Сзади стояли Голован и Блик.

– Ну, это-во, – выдохнул щетинистый сталкер, – мы ж обещали поквитаться – вот!..

– Правда, не мы одни, – почесал в затылке лысый, – но ты уж прости, желающих много было.

– Спасибо. Только в следующий раз лучше до этого изначально не доводить.

– А это уж как масть пойдет, – дурашливо заморгал Блик, но его двинул под ребра локтем Голован:

– Не будет, это-во, следующего раза такого. Научены теперь.

Беспалый кивнул, но сейчас его больше волновала судьба Забияки. Он подбежал к ней в тот момент, когда ее под руки поднимали с земли Плюх и Колыч. Рядом сидел, разглядывая странно исковерканную винтовку Гор.

– Вы не поверите, – пробормотал он, подняв голову. – Меня ж будто торкнуло что – за минуту до этого «Машу» на грудь перебросил!.. И гляньте только – все пули на нее пришлись… Вот как тут в чудеса не поверишь?..

– А я вот другому удивляюсь, – улыбнулась вдруг освободившаяся от поддержки Илона. – У кого-то, по-моему, мировоззрение поменялось, нет?..

Глядела она при этом на Гора, и он, почувствовав ее взгляд, поднялся на ноги:

– Это ты о ком?

– О том, кто что-то нам о собственной шкуре, было дело, вещал. Дескать, о ней, любимой, нужно попреж всего заботиться, а не о всяких там разных, кто под ногами путается.

– Я о «всяких разных» не говорил… – покраснел вдруг, словно мальчишка, Гор.

– Вот потому я больше не болтовне, а делам доверяю, – сказала Илона, – и по ним же о человеке сужу. – Она вдруг быстро, но крепко обняла растерянного сталкера: – Спасибо.

– На деле-то все как раз просто, – сказал один из незнакомых сталкеров, довольно уже пожилой, с уставшим взглядом. – Я воевал, знаю. Не здесь воевал, там еще, – неопределенно махнул он рукой. – Когда в бою каждый сам за себя – шанс выжить один у всех. А когда ты знаешь, что твою спину защищает друг – так же, как и ты его, – у вас с ним эти шансы повышаются вдвое. Вот тебе и вся арифметика.

– Жаль только, считать этак не каждый умеет, – дернула губой Забияка. Потом она обвела взглядом остальных и крикнула: – Больше никто меня убить не желает? Нет?.. Славно. Тогда еще одно объявление. С нами вместе будет сражаться еще один боец. Он не сталкер. Он вообще не похож ни на кого из нас, но это вовсе не значит, что он хуже, глупее или менее кого-либо достоин быть спасенным. Если кто-то вздумает обидеть его, будет иметь дело лично со мной.

– И со мной, – сказал Плюх.

– И с нами! – один за другим выкрикнули все «коллеги».

– Хватит стращать! – подал голос кто-то из сталкеров.

– Мы все теперь вместе! – крикнул кто-то еще.

– Все будет путем! Обещаем!

Эти высказывания поддержал гул всеобщего одобрения.

– Блямс, выходи! – позвала Илона.

Из кустов, где его предусмотрительно оставили перед «собранием», на поле выбрался Блямс.

Некоторые из сталкеров все же схватились за винтовки.

– Отставить! – рявкнула Забияка. – Вы же обещали!

Кто-то вдруг зычно, с выражением продекламировал:

– Обещала маме Дуся: «Больше к Васе не попруся!» Но такой красавчик Вася — Дуся снова уплелася…

Сталкеры дружно заржали.

– Все, теперь этого зеленого красавчика Васей зовут! – выкрикнули из толпы.

– Вообще-то, его зовут Блямс, – сердито сказала Илона.

– Блямс! – подпрыгнул «богомол».

– Васей тоже можно, – перевел Плюх.

– Васей нельзя, – сверкнула глазами Забияка. – Так Грибка звали… зовут.

«Коллегам» сразу расхотелось смеяться.

– А теперь вперед! – скомандовала сталкерша. – Там похохочем.

Чем дальше они шли, тем Егору становилось тревожней. Поначалу он ждал, что вот-вот покажутся впереди ряды «урфинов», завяжется бой… Нет, погибнуть он не боялся. Это не было бравадой, он в последнее время и впрямь перестал бояться смерти. Своей. Зато очень переживал за подругу. Если бы мог, если бы Илона позволила, – встал бы перед ней, да так и шел, закрывая ее собой, как живым щитом.

Однако противник так и не появлялся. И внутренний голос подсказал Плюху, что и не покажется. И тут до косморазведчика наконец дошло. Догадка, пронзившая его, словно раскаленной острой иглой, заставила остановиться. Плюх едва не застонал от досады.

– Ты чего это? – остановилась рядом и Забияка.

– Я тупой.

– Заострить нечем, – пожала плечами любимая. – На ходьбе твоя тупость сказывается? Ежели нет, тогда идем дальше.

– Погоди, – коснулся рукава девушки косморазведчик. – Ёхи-блохи, я, кажется, понял. Все-таки это они нас туда ведут.

– Ты что-то и правда тупишь. Мы сами идем, не заметил? Вот сейчас ты остановился, я тоже. А ежели бы нас вели, нам бы этого не позволили.

– А зачем им напрягаться, энергию тратить? Они и так знают, что мы придем. Даже Грибок, я думаю, ни при чем. Это смешно даже: при таких невообразимых технологиях – и одноногий шпион, как в старых наивных книжках. Грибок, скорее, случайность. Хотя и через него могли слушать, уже не так важно. Главное, что мы клюнули на их уловку, сами пошли к ним в руки. И не нападают «урфины» потому, что им не убить, не остановить нас нужно, а как раз наоборот. Хозяева закрывают Учебку, но они рачительные хозяева, не хотят разбрасываться даже, возможно, не самым качественным материалом. Но ведь на войне нужны не только быстрые, сильные и ловкие солдаты. Там требуются также всякие-разные вспомогательные части.

– Ага, хозчасть, упряжная команда, – фыркнула Илона. – Тебя, глядишь, ротным писарем сделают, умный уж больно.

– Не шути, я серьезно. Кто-то из наших сталкеров и для ведения боя сгодится, да хоть и мы с тобой, но на войне и те, кто «подай-принеси», тоже востребованы. Да и без хозчасти, что ты упомянула, никакая армия не обходится. Но суть в том, что в «урфинов» превратят нас всех. Никто и не подумает нас убивать. Встретят с распростертыми объятиями. В виде черных облаков. А выход будут охранять, нам к нему не прорваться.

– Это все твои придумки! – мотнула головой Забияка. – А коли даже и так – что, назад отступать? Отход сам трубить станешь? Скажешь: «Простите, господа, мы передумали. Идите назад и сами как-нибудь помирайте». Так, что ли?

– Не так. Просто мы должны быть к этому готовы. Черные облака…

– Вот дались тебе эти черные облака! С чего ты вообще решил, что именно они людей в «урфинов» переделывают? Имелась же версия, что просто всех и всё на атомы распыляют!

– Я не уверен, но чутье мне подсказывает, что с этими облаками не все так просто. Они вряд ли сами производят модификации, но мне кажется, что они являются переносчиками материалов. Ну… своеобразным транспортом, что ли. Некими порталами, может быть, для доставки людей туда, где производят «урфинов»… Не знаю, тут возможны технологии, которые нам и не снились.

– Вот и славно! Мы не сны смотреть и направляемся. И про то, что под черным «полом» производство «урфинов» расположено, мы тоже уже судачили. Пусть даже так, пусть облака нас хватать станут, только ведь нас много. И нужно всем еще раз сказать, что цель – белая «труба». Пусть бегут к ней любыми путями. А если ее будут защищать «урфины» – что ж, на бой мы в любом случае изначально настроены. Так что выше нос, господин космический разведчик третьего класса! Живы будем – не помрем!

Как и планировалось ранее, вперед отправили двух разведчиков. Поскольку Егор являлся таковым по профессии, а также там уже был и знал подходы, эту пару он и возглавил. Вторым вызвался Аникей Тавказаков – Беспалый. Он не признался бы в этом никому, но в глубине души все же очень надеялся, что Юлий Алексеевич Сысоев жив, и он его сумеет отыскать и спасти.

Как и в первый раз, с профессором, Плюх и Беспалый без происшествий добрались до края леса, а потом доползли до кустов, за которыми открывался вид на «военный городок». И этот вид поразил косморазведчика. Настолько, что он потерял дар речи. А вот доцент Тавказаков молчать не стал. Точнее, не сумел.

– А где все?.. – невольно вырвалось у него.

– Не знаю, – проговорил косморазведчик, в очередной раз чувствуя себя круглым идиотом.

«Городок» «урфинов» был пуст. То же черное покрытие, те же четкие геометрические постройки в черно-серо-белых тонах – и больше ничего. И никого, если местоимение «кто» в принципе подходило к ртутноголовым зомби. Говоря по правде, сейчас бы Плюх был им даже рад.

– Очень похоже на ловушку, не находишь? – спросил Беспалый.

– Возможно, – не сразу ответил Егор. До этого он все-таки поделился со всем отрядом своими мыслями и опасениями, но сейчас с этой версией стыковалось не все. Хотя… Он повернул голову к Аникею: – Но даже если это и ловушка, то, думаю, весьма примитивная. «Урфины» просто не светятся, сидят в «казарме» и ждут, когда мы все соберемся. Зачем нас раньше времени пугать? А так мы придем и почапаем к выходу. А по пути нас похватают черные облака. Сейчас их нет, потому что просто так они не летают – появляются, когда есть добыча. Буквально из-под земли появляются, хотя, сам видишь, какая тут «земля»…

– И что будем делать?

– В любом случае стремиться к выходу. Мы и так знали, что просто так нас к нему не пропустят. Какая разница, стоят «урфины» при этом на виду или сидят в «казарме»? Результат будет один – придется отбиваться. Точнее, убегать от облаков и отбиваться от зомби. И удастся это, разумеется, не всем. Но об этом тоже все предупреждены и знают, на что идут. Так что возвращаемся – и зовем ребят на последний бой. Который теперь уже не просто так, а ради свободы. За это куда приятней сражаться.

– Погоди, – положил ему на плечо руку Беспалый. – А может, я пройду немного вперед, проверю?..

– Проверишь что? Черноту черного облака? Проверяли уже до тебя.

– А вдруг ловушка другого плана? Заминировано, например…

– Аникей, я у местных сталкеров слышал одно выражение. Очень оно мне понравилось. Емкое, короткое, точное. И весьма стимулирующее.

– Какое же? У них таких много.

– Поздняк метаться.

– Да, неплохое.

– Вот и не мечись. Сосредоточься на будущем бое. А сейчас идем к нашим.

– Иди один. Я здесь подожду. Понаблюдаю пока. Мало ли…

– Только глупостей не делай. Ты же ученый, знаешь, чем грозят необдуманные эксперименты.

– Внештатными ситуациями, – улыбнулся Аникей. – Ладно, иди. Все будет путем.

А потом все вышло именно так, как Егор и предсказывал. То есть, сначала все было именно так… Сталкеры вышли к «городку», не таясь, и невольно остановились. Впереди по-прежнему не было видно ни одного «урфина».

Забияка обернулась и громко сказала:

– Все запомнили? Выход – в белой «трубе». Цель каждого из нас – добраться до нее и зайти внутрь. Что будет дальше – не знает никто. Но мы надеемся, что там спасение. А то, что путь до нее кажется свободным – это точно неправда. Когда мы побежим по этой черной хрени, оттуда станет вылетать черный дым и стараться нас поглотить. Это смерть. А то и хуже смерти. Так что как можете, но этого дыма, этих черных облаков берегитесь. Да и «урфины», думаю, нас в покое не оставят. Вон в той черной «трубе» у них, скорее всего, «казарма». А может, и в этих серых «коробках» они также попрятались. Так что удачи всем нам и вперед!

– Вперед!!! – многоголосо взревели сталкеры.

– Увидимся в аду!

– Даешь свободу!..

И толпа вооруженных людей ринулась вперед. И вот тут-то сбылось предсказание косморазведчика. Черное покрытие «плаца» будто вспучилось впереди пузырями. Но это были не пузыри. Это был тот самый черный дым, те самые облака, которые принялись делать именно то, что и ожидал от них Егор. Кружась трехметровыми вихрями, они вклинились в ряды набегающих сталкеров и принялись «пожирать» их одного за другим. Это выглядело именно так, словно вихри съедали людей: подлетел к сталкеру, закружил вокруг него, оплетя сплошной чернотой, а через пару-тройку мгновений облако уже стремится к новой жертве, а на прежнем месте – пустота…

Черных облаков – скорее, и впрямь уже не облаков, а вихрей, смерчей, торнадо – было не меньше пятнадцати, может быть, двадцать… Считать Плюху было некогда, да они то пропадали, то появлялись, не уследишь. Но расправлялись они с отрядом стремительно. Разведчик увидел, как один из вихрей «проглотил» Голована. Его друг Блик стал следующей жертвой. Вот, взмахнув руками, пропал в черном облаке коренастый сталкер, с которым беседовал Тавказаков… Бурундук, кажется?.. Нет, Тушкан. Многие стали испуганно пятиться, кто-то побежал назад. Таких черный дым настигал и пожирал в первую очередь. Другие же начали вдруг беспорядочную и абсолютно бессмысленную стрельбу по вихрям. Даже не просто бессмысленную, но и опасную, поскольку зачастую попадали по своим.

И тогда косморазведчик рванулся вперед, не теряя при этом из виду Илону.

– Не стрелять! – закричал он. – Бегите к белой «трубе»! Спасение там!

Они с Илоной тоже рванули туда. Им повезло проскочить между двух вихрей, и до заветной серебристой мембраны оставалось теперь всего метров двадцать. Плюх увидел, что слева от них бежит Тетерин. Справа, немного отстав, скакал Блямс. Заныло сердце: где же остальные друзья?

И тут случилось такое, чего не мог ожидать ни сам разведчик, ни его хваленое чутье. Из белой «трубы» сквозь блестящую пленку, закрывающую ее торец, навстречу им выскочил вдруг… Грибок! Пожилой мужчина выглядел так же, как прежде: все тот же нелепый грязный и мятый халат, всклокоченные волосы, очки без стекол… Только у него теперь были обе ноги. Правда одна из них блестела ниже колена словно никелированная.

– Это не я!!! – завопил Грибок. – Я не виноват!!! Меня тащили!!! – Потом, будто очухавшись, он замахал руками и завопил совсем другое: – Стойте!!! Туда нельзя!!! Они вас там…

И тут из-за пленки вынырнул «урфин» и прошил Грибка очередью. Несчастный лекарь рухнул как подкошенный. Успел лишь пробормотать:

– Зараза такая!.. Шагнул в арочку…

Плюх направил на «урфина» ствол «Маши». Но тут вперед неожиданно выскочил Олег Дмитриевич Тетерин и закричал – испуганно, истошно, страшно:

– Нет!!! Не надо!!! Это же он!!!

Кто именно «он» разведчик понял не сразу. Только «урфин» ждать не стал, выпустил новую очередь, теперь уже по Тетерину. Доцент упал и простонал, умирая:

– Ю… лий Алек… сее…

– Что?! – воскликнула Забияка, направив на «урфина» винтовку. – Что он такое ска…

«Урфин» резко перевел ствол на нее. Но Плюх оказался быстрее и выстрелил тому почти в упор в грудь. Падая, зомби взмахнул руками, и на плече одной из них разведчик увидел тату – крупно и вычурно: «Анна».

– Я бы назвал эту винтовку «Анной»… – проговорил Егор онемевшими губами.

– Что?.. – метнула на него взгляд Забияка.

– Так говорил Сысоев… Помнишь?.. Это он.

Да, перед ними с ртутной шишкой вместо головы лежал мертвый профессор Сысоев, теперь Плюх узнал его и по широким ладоням с крупными узловатыми венами, и по слегка обрюзгшему телу пожилого человека… Хорошего человека. Умного, справедливого, доброго. Которого он, Егор Плужников, только что убил.

– Это сделал не ты! – будто прочитала его мысли Илона. – Это был уже не он! Очнись! Нам нужно туда! – ткнула она вперед стволом винтовки.

А из-за блестящей мембраны, закрывавшей срез белой «трубы», полезли вдруг «урфины». Один, второй, третий… Как муравьи. Как саранча.

И тогда Плюх все понял.

– Ты ошиблась, любимая. – Подскочив к Илоне, он стиснул ее в объятиях, чтобы прикрыть, заслонить, отсрочить ее смерть хотя бы еще на мгновение. – Выход – в черной «трубе».

Эпилог

Истошный вой – смесь визга циркулярной пилы с тысячекратно усиленным царапаньем гвоздя по стеклу – обрушился вдруг из пустоты бельмастого неба. Плюху показалось, что именно оттуда, хотя многие потом говорили, что из черного основания под ногами. Илона первым делом вспомнила про иерихонские трубы[22], хоть и была совсем не религиозной.

Все инстинктивно зажали ладонями уши. Все, кроме «урфинов». И не только потому, что у ртутноголовых зомби не было ушей. «Урфины» просто вдруг стали один за другим падать, будто сломанные игрушки. Или, что подходило к ситуации еще точнее, словно марионетки, у которых обрезали тянущиеся от них к кукловоду ниточки.

А потом вой прекратился и зазвучал голос. Он казался неестественно громким, несмотря даже на то, что люди были полуоглохшими.

Ошарашенный, как и все, Егор не сразу сообразил, что громкость вызвана специальной акустикой. Он был уже готов признать его «гласом» неких высших сил; к примеру, тех же хозяев, если бы этот «глас» подозрительно не напомнил ему голос Михаила Гусева – его невероятно привередливого наставника из Академии с очень идущим тому позывным Выкрутас. Понятно, что сейчас этого быть не могло в принципе, но – тем не менее. Плюх даже очухался и стал прислушиваться к тому, что именно вещает голос. А вещал тот следующее:

– Внимание! Прекратить стрельбу и движение! Руки вверх, оружие на землю! Внимание! Прекратить стрельбу и движение! Всем бросить оружие и поднять руки!..

И так еще с десяток, если не более, раз.

– Что, бросаем? – спросила Плюха Забияка. – Как думаешь, кто это?

– Думаю, надо бросить. А вот кто это… Мне вообще послышался голос моего наставника.

Егор нервно хмыкнул и лишь теперь повернулся туда, откуда доносился голос. А шел он, как правильно догадался Плюх насчет выхода, со стороны черной «трубы», возле которой стояли теперь три десятка человек в планетарных скафандрах высшей защиты. Точно такой же был недавно и у самого Плужникова. В руках эти люди держали также очень знакомые бластеры.

– Это мои коллеги, – сказал Илоне косморазведчик, сам удивившись, насколько спокойно у него это вышло.

– Какие «коллеги»? Ты бредишь, Егор. Опасаюсь, что из всех «коллег» только мы с тобой и остались.

– Это мои коллеги, – повторил Плюх, осмыслив наконец происходящее. – Косморазведчики. Люди объединенного человечества Земли. И мой наставник тоже здесь. Мы спасены!

Как оказалось, Информаторий погибающей «Ревды» успел подать сигнал, который приняли на Земле и тут же стали готовить спасательную экспедицию.

– Представляешь, желающих было столько, – возбужденно рассказывал потом Выкрутас, – что пришлось устраивать конкурс с жесточайшим отбором. Сам начальник Академии, Максим Денисов, рвался в бой, но его, конечно, не пустили.

Еще Михаил Гусев рассказал, что после выхода из гиперпространства, при подлете к объекту, который снаружи выглядел словно алмаз, идеально ограненный в форме октаэдра, звездолет-спасатель «Мончегорск» преследовала шестерка тороидальных плазмоидов.

– Не нападали, кружились поодаль.

– Наблюдали, значит, – задумался Плюх. – А на меня три таких тора как раз и напали. Потому я и плюхнулся…[23]

– Ну, ты же Плюх, тебе положено! – хохотнул Выкрутас.

А потом стал рассказывать, как они довольно быстро нашли входную шлюзовую камеру. Вообще, на октаэдре оказалось много шлюзов, но в основном небольших, скорее всего, технологических. Этот же определенно был входным.

Пристыковавшись, они ожидали какой-нибудь ответной реакции, но после торов на них больше внимания не обращали. Затем косморазведчики уловили некий кодированный постоянный сигнал, а проведя визуальную разведку и увидев сражающихся с людьми существ с зеркальными головами, сделали вывод, что именно с помощью этого сигнала ими и управляют. Выставленная помеха, которую Илона сравнила со звуком иерихонских труб, разорвала связь марионеточных солдат с хозяевами, после чего осуществить эвакуацию выживших не составило большого труда.

Выжило, кстати, всего шестьдесят восемь сталкеров, из них многие были ранены, пятеро тяжело. Сильно покалечили и Блямса. Бесчувственного, окровавленного «богомола» с поля сражения вынес на руках Николай Николаевич Катков, который и потом не мог успокоиться, пока судовой врач не заверил его и Плюха с Илоной, что их зеленый друг поправится. Еще из «коллег» остались в живых Аникей Тавказаков и Гор.

Когда «Мончегорск» отстыковался от шлюза Учебки и, удалившись от нее на расстояние в триста тысяч километров, готовился к входу в гиперпространство, «алмазный» октаэдр вспыхнул вдруг, словно и впрямь стал бриллиантом, поймавшим солнечный луч, а уже в следующий миг на том месте не было ничего, даже пыли.

– Они дали нам уйти… – пробормотал Егор. – Они специально дали нам эвакуироваться и лишь после этого уничтожили Учебку!.. Я, кажется, понял. Меня вынудили сесть в Зоне не арги, а именно вот эти «хозяева». Они хотели, чтобы я привел сюда вас!

– Зачем? – удивился Гусев. – Чтобы напугать? Похвастаться своей силой? Так этого у них не получилось. Впрочем, они и повели себя вполне разумно и по отношению к нам совсем не воинственно.

– А может, все навыворот? – сказала внимательно слушавшая этот разговор Илона. – Может, тебя, Егор, вынудили сесть как раз противники хозяев? Дабы пришедшие к тебе на помощь земные силы ввязались в эту войну и стали их невольными союзниками? Как полагаете, господа?

– Господа?.. – уставился на девушку Выкрутас.

– Я тебе потом объясню, Михаил, – улыбнулся Плюх. – А вот то, что говорит Илона, очень похоже на правду. Потому и плазмоиды за вами наблюдали, ждали, чем все это кончится.

– Они и сейчас наблюдают, – оторвался от аппаратуры наблюдения один из команды корабля.

– Да и на здоровье, – усмехнулся Гусев. – Как говорил мой прадедушка: «Не дождетесь». – Затем посмотрел на Егора: – У меня такое ощущение, Плужников, что ты что-то не договариваешь. – Он стрельнул взглядом на Илону: – Эта девушка, она вообще откуда? И остальные. Мне кажется, будто они совсем не наши… Говорят, вроде, по-русски, а вот как говорят, о чем…

– Вернуть назад уже не получится, – буркнула Забияка. – Придется доставить-таки нас в ваше объединенное человечество. Авось из-за нас не рассоединится. А коли брезгуете или опасаетесь, так мы не гордые, сойдем, скажите только.

– Куда сойдете? В космос?.. – заморгал Выкрутас и сказал, качая головой, Плюху: – Ну она у тебя и язва! – И снова обратился к девушке: – А что вы имеете против объединенного человечества?

– Я, может, и язва, – прищурилась Илона, – только никакого объединенного человечества не бывает и быть не может в принципе. Это оксюморон, знаете ли. Такой же, как тихий гром либо горячий лед.

– А что, если может? – оживился Егор. – Вот если ты сама убедишься, что может?

– Тогда можешь требовать с меня все что угодно. Хоть даже в твой Ростов-на-Дону поехать.

– Насовсем?.. – сглотнул Плюх.

– Я же не имела в виду, что можно требовать несбыточное. «Насовсем!» На неделю, не более. А пока что – в Романов-на-Мурмане. Точка.

– Разрешите выполнять? – шутливо козырнул косморазведчик третьего класса.

– Выполняйте, – боднув лбом плечо Егора, прижалась к нему Забияка.

– Товарищ наставник, – подмигнул Гусеву Плюх. – Будьте добры взять курс на Мурманск. Если вас не затруднит, конечно.

Апрель – август 2018 г.г. Мончегорск

Примечания

1

Аникей Александрович Тавказаков вспоминает здесь события, описанные в романе автора «Упавшие в Зону. В поисках выхода». – Здесь и далее – примечание автора.

(обратно)

2

Камера сенсорной депривации – камера, изолирующая человека от любых ощущений. Реализована в виде бака, в который не проникают звуки, свет и запахи. Бак заполнен раствором высокой плотности, температура которого соответствует температуре человеческого тела.

(обратно)

3

Delay (англ.) – задержка, промедление.

(обратно)

4

Высота горы Фудзияма над уровнем моря – 3776 м.

(обратно)

5

Гемофобия – неконтролируемая боязнь крови, сопровождаемая неприятными симптомами.

(обратно)

6

См. роман автора «Упавшие в Зону. Вынужденная посадка».

(обратно)

7

См. роман автора «Упавшие в Зону. Вынужденная посадка».

(обратно)

8

См. роман автора «Упавшие в Зону. В поисках выхода».

(обратно)

9

См. там же.

(обратно)

10

См. роман автора «Упавшие в Зону. В поисках выхода».

(обратно)

11

См. роман автора «Упавшие в Зону. Вынужденная посадка».

(обратно)

12

См. роман автора «Упавшие в Зону. Вынужденная посадка».

(обратно)

13

См. роман автора «Упавшие в Зону. Вынужденная посадка».

(обратно)

14

См. роман автора «Упавшие в Зону. В поисках выхода».

(обратно)

15

См. роман автора «Упавшие в Зону. В поисках выхода».

(обратно)

16

См. роман автора «Упавшие в Зону. Вынужденная посадка».

(обратно)

17

Убей меня нежно (англ.).

(обратно)

18

Коллаборационизм – осознанное, добровольное и умышленное сотрудничество с врагом в его интересах и в ущерб своему государству. Термин чаще применяется в более узком смысле: сотрудничество с оккупантами.

(обратно)

19

См. роман автора «Упавшие в Зону. В поисках выхода».

(обратно)

20

См. роман автора «Упавшие в Зону. Вынужденная посадка».

(обратно)

21

См. роман автора «Упавшие в Зону. Вынужденная посадка».

(обратно)

22

От названия города Иерихон, стены которого по библейской легенде были разрушены звуком священных труб израильских воинов.

(обратно)

23

См. роман автора «Упавшие в Зону. Вынужденная посадка».

(обратно)

Оглавление

Пролог

Часть 1 Беспалый

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

Часть 2 Наследие «Ревды»

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

Часть 3 «Коллеги»

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24

  Глава 25

  Глава 26

  Глава 27

  Глава 28

  Глава 29

  Глава 30

  Глава 31

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg