«Третья сила. Сорвать Блицкриг! (сборник)»

Третья сила. Сорвать Блицкриг! (сборник) (fb2) - Третья сила. Сорвать Блицкриг! (сборник) [litres] (Третий фронт) 3689K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Федор Вихрев

Федор Вихрев Третья сила. Сорвать Блицкриг! (сборник)

© Вихрев В., 2013

© ООО «Издательство «Яуза», 2013

© ООО «Издательство «Эксмо», 2013

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()

* * *

Третий фронт Партизаны из будущего

От авторов

Эта книга писалась не так, как обычно пишут литературные произведения: план, синопсис, подбор персонажей, обсуждение деталей — так вот, этого всего не было! Не было плана, было правило: кто первый встал — того и тапки, т. е. сюжетные ходы и повороты определялись тем, кто первый их написал, а остальные учитывали это в своих следующих эпизодах. А если представить, что авторов было СЕМЕРО! Да, да, вы не ослышались: под псевдонимом Федор Вихрев скрываются семеро:

Наталия Курсанина

Степан Сергеев

Олег Медведь

Сергей Кокорин

Александр Бондаренко

Сергей Засядько

Олег Перельман

И это только основные! Каждый из героев — это личность, это сам автор, который жил, говорил и думал так, как и писал. Ведь каждый человек смотрит на мир по-своему. Поэтому и получились разные стили, взгляды и даже разные мнения на одно и то же событие. И этим книга интересна!

Хотим сказать огромное спасибо тем, без чьего участия книга бы не написалась. Этих людей тоже можно с полной уверенностью назвать соавторами проекта «Третий фронт» — именно они внесли объективный взгляд на персонажи, сумели ткнуть носом в наши ошибки и сделать эти ошибки сюжетными ходами. Особая благодарность Борису Каминскому, написавшему такой трудный и неоднозначный персонаж, как генерал-лейтенант Карбышев. А также:

Виктору Дурову

Юрию Баландину

Алексею Кунину

Григорию Савченко

Александру Романову и многим другим участникам форума «В Вихре Времен», где и был написан этот роман.

Степан

Идея??? В смысле, и где я нахожусь? И вообще, что происходит? Сегодня с утра был январь, мы с Костей (Константином Васильевичем, разумеется, у него дети старше меня) пошли в ЭСПЦ. Там надо было клеммники расключить до конца, а потом привод настраивать. ЭПУ-1-2М, как сейчас помню. Потому осциллограф и взяли специально старый, не цифровой — по нему настраивать удобнее. Ну и пошли. А там, похоже, к нашему приходу начали продувку всех печей разом, ага. А при продувке кислородом густой такой рыжий дым, его иногда «лисий хвост» называют. Вот. Когда подходили, цеховую проходную еще видно было, а потом вообще ни шиша. А потом я споткнулся, для полного счастья. Обо что — непонятно, но шмякнулся на землю. Угу, земля. Посередь асфальтовой пешеходной дорожки. И лес. На заводе. И трава. В январе. Что вообще происходит???!!!

Ладно. Раз на наши мысленные вопли так никто и не появился, то, может, стоит сесть на зад и немного успокоиться? Заодно и мысль в башку придет. Точно! А если шлемник с каской снять — так она еще быстрее придет. Так, шлемник снимаем и прячем в карман фуфайки. Ее, кстати, тоже снять можно. А то в поту телефон утопишь, как в том году в речке Ай… Телефон!!! Степ, ты все же непроходимый дебил — можно спокойно взять и позвонить! Ну так бери и звони.

Угу. Еще бы сеть была — совсем замечательно.

Ладно. Если нет сети здесь — значит, она есть там. Вот мы туда и пойдем. Куда? Туда, где повыше. Мы вроде как в низинке, значит, если мы поднимемся вот там, например, то связь, наверное, появится. Так, значит, каску — на голову, не в руках же ее тащить, ремень сумки с инструментами удлинить и надеть ее через плечо, фуфайку… ладно, пока так понесем, осциллограф — за ручку, и «вперед, заре навстречу».

Сеть после подъема так и не появилась, зато появился голос. Не внутренний и не с небес, а самый обыкновенный, человеческий. Голос пребывал в стадии легкого ошизения от жизни вообще и данного ее периода в частности. Окликнуть? Ты че, дурак? Или спец по выживанию в лесу с осциллографом? Ори как резаный! Там вроде еще один появился, судя по спокойствию — местный.

— Ээээй! Кто живой есть?

И, не дожидаясь ответа, быстрым шагом направился к говорившим.

Олег Соджет

«Это что? — Я суматошно оглядывался по сторонам. — Куда я попал-то??? И где мои вещи?»

Вещи нашлись сразу, на мне, включая сумку с ноутбуком и инструментами. Но ясности это не добавило, поскольку с утра я находился во франкфуртском банке. А точнее, в его ИВЦ (информационно-вычислительном центре), где с коллегами должен был устанавливать новые сервера. Окружающий же меня лес на банк ну никоим образом не тянул. Да и вообще, нет в Германии таких лесов. Они там ухоженные, а тут сплошной бурелом.

Немного успокоившись, я заметил еще одну странность — трава…

«Какая на фиг трава в январе-то?? КУДА Я ПОПАЛ?!»

Попытка вспомнить, что же произошло, ничего не дала. Последнее, что я помнил, это то, что я с бухтой кабеля спустился в доппельбоден (двойной пол, где кабеля проложены), а Рене закрыл люк. Пошутил, блин… Пытаясь на ощупь вылезти, я стукнулся головой и… Все… Потом оказался в лесу…

«Понятно, что ничего не понятно», — сказал я сам себе и уселся на пятую точку, обхватив голову руками…

Немного успокоившись, я закурил и достал мобильник.

«Что за хрень?! Сеть отсутствовала. Ладно. Спокойствие, только спокойствие, как говаривал товарищ Карлсон. Мобила старенькая, я ее давно как фонарик использую в основном — все-таки у пятисотого «Самсунга» вспышка — зверь… Попробуем другую».

Но даже девяносто первая «Нокия» сети не нашла…

«Да где же я? В джунглях Амазонки, что ли?»

Паника начала снова завладевать мной, ибо в любом месте, где есть цивилизация, есть и связь…

— Ладненько, зайдем с другой стороны, — от волнения я заговорил вслух, — если сети нет, то спутник быть должен…

С этими словами я достал ноутбук и, запустив его, попробовал выйти в Интернет.

После чего пару минут тупо смотрел на надпись «Отсутствует связь с сервером».

— Господа, мы приплыли… — пробурчал я, выключая ноутбук, — или я сошел с ума, или мир тронулся, или одно из двух…

С этими словами я, закурив снова, решил посмотреть, что же у меня есть с собой кроме ноутбука и двух мобильников.

Вдруг раздался крик. Кричавший людей звал.

— Я тут! — крикнул я в ответ и тихо добавил: — Или еще кто-то влип, или одно из двух…

Степан

— Я тут…

Отзывается, слава богу. По голосу — мужик. А вот и он сам. Мужик как мужик, смотрит только странно. Псих? Или его мой прикид не устраивает? Вообще-то парень в синей спецовке, да еще прошитой белыми нитками, да в рыжей каске в лесу смотрится… странно. Ладно.

— Приветствую. Кстати, вы не местный? А то я тут немного заблудился (блин, что несу, еще бы сказал, мимо проходил).

Мужик очень задумчиво посмотрел и ответил. Вопросом на вопрос, блин:

— Коллега, ты из какого года?

Ни фига себе — кто-то с фантастикой перебрал или приступ шизофрении?! Вроде не псих, надеюсь.

— Из 2009-го, вестимо. — И добавил, подумав: — Меня, вот честно, больше интересует, где мы. Ответ «в лесу» не принимается. А ты кто? Дух этого леса?

Да-а-а, а настроение у тебя, Степочка, явно улучшилось. Вон, уже хохмить начал.

Поскольку представляться мужик с поляны не счел нужным, пришлось проявить вежливость:

— Меня зовут Степан. Инженер-электрик. Попал непонятно куда и непонятно почему. Страшно хочу выслушать ваше мнение по этому поводу.

Дела-а-а-а. Сидевший на поляне мужик назвался человеческим именем Олег, а получить ответ на основной вопрос не удалось. Из леса донесся треск, будто несся бешеный кабан. Олег, услышав треск в кустах, судорожно выдернул из сумки нож и замер в ожидании противника… Посреди поляны, блин. А если там правда кабан, то что?

Из кустов донеслось рычание, потом чей-то голос сказал: «Тихо». После чего на поляне появились бесхвостая собака и ее хозяин — мужик (блин, что за шаблонное мышление) в зеленой ветровке и таких же штанах. Вид у него был обалдевший.

Змей

Лежу я, как водится, мордой… В траве. Угу, в траве, в хорошо прогретой солнцем траве. В январе месяце. Значит, «вход» или, как говорят на некоторых интернет-форумах, «перенос». Последнее, что помню: пошел гулять собаку. Так, меня мусолят, это значит — Тэнгу рядом… Точно, он, а не медведь какой-нибудь. При мне: мобила, нож, банка-гремелка, полкило крекеров, зажигалка, фонарь, аптечка, «Оса», сумка, где все это лежит (кроме мобилы и ножа), азиатская овчарка. Лес не подмосковный, нет мусора. Первая мысль: «Только бы не Средиземье!» Куртку и свитер в сумку, и вперед, искать людей. Ветровка и брюки у меня зеленые, так что есть шанс увидеть их первым. Так, Тэнгу уже кого-то почуял и бежит на вершину холма. Я за ним.

До вершины холма Тэнгу добрался первым и на кого-то там зарычал. Я выдернул «Осу» из сумки и прибавил ходу. Тэнгу рычал на мужика, с ножом в руке.

— Тихо! — скомандовал я собаке.

Тэнгу рычать перестал, но парень в синей спецовке ему явно не нравился. Мне, впрочем, тоже. Особенно после вопроса «Ты — из какого года?».

— Две тысячи девятого, вообще-то.

— Понятно, еще один.

Я, если честно, немного обалдел. Как от вопроса, так и от реакции. Но когда мы вышли на полянку и я узрел еще одного… то обалдел еще больше. Видимо, обалдение было таким, что мозг немного подтормаживал, потому мой вопрос оригинальностью не блистал:

— Народ, кто вы и что это за место?

Степан

Ну и что ему прикажете отвечать? Правильно, только правду.

— Понятия не имею. Версии есть?

Путевых версий не высказал никто. Где мы? Когда мы? А черт его знает. Версия с переносом лично мне не понравилась, в первую очередь отсутствием фактов, ее подтверждающих. Лес кругом? И что? У нас от города отойди — лесок не хуже тайги. Лето на улице? Так оно каждый год бывает. А второе… Вы поймите, это в книжке интересно читать про действия главного героя, меняющие ход истории. А в реальности предположение, что вы оказались на какой-нибудь войне, да еще на той, которая потери считать будет миллионами, мне показалось очень страшным. Естественно, про второе я не сказал, а вот первое высказал, не стесняясь в выражениях. В ответ услышал от Змея (это тот, с собакой) предположение, что мне каску напекло и я ничего не соображаю и не замечаю вокруг. Олег, видимо, слушать перепалку не желал, потому отправился осмотреться, предоставив нам выяснять отношения дальше.

Олег Соджет

— Ладно, мужики. Вы пока за барахлом присмотрите, а я пройдусь слегка и осмотрюсь, может, что пойму. Вернусь через… — я посмотрел на мобильник, — два часа.

После почти часового брожения по лесу я вышел к какой-то проселочной дороге, на которой, уткнувшись мордой в кусты, росшие на противоположной ее стороне, стоял грузовик.

«Или я чего-то не догоняю, или это полуторка», — мелькнула суматошная мысль.

Оглядевшись по сторонам и не заметив ничего подозрительного, я подошел к машине. Кабина была разворочена, как и мотор. Причем явно пулеметом. И стреляли с воздуха. В кабине был труп шофера в советской форме года так до сорок третьего, поскольку погон не оказалось. Также там лежала мечта моей молодости — СВТ. Поскольку обе двери были закрыты, я решил, что водила был один. Переборов приступ тошноты, я достал СВТ и обыскал водителя. Патронов к винтовке было просто море — целых пять штук. Машинально забрал и документы погибшего, только подумал, что неплохо бы его похоронить, как услышал звук моторов. Естественно, я со всех ног ломанулся в лес. И немного успокоился, только подходя к нашему «лагерю». А в голове вертелась только одна мысль: «Сейчас идет Вторая мировая».

Вернувшись к народу, я с ходу их ошарашил, поскольку по дороге, глянув в документы водителя, нашел там и накладную за 26 июня 1941 года.

— Мужики, война на дворе! Мы в тысяча девятьсот сорок первом!

Степан

Появление Олега с винтовкой и документами лично меня привело в ступор. И выходу из него не способствовало появление нового действующего лица. Появилось оно оригинально. Первым его заметил Тэнгу, тот самый собак, азиатская овчарка. Когда песик зарычал и пристально уставился на близлежащие кусты, его хозяин сильно встревожился. Однако тревога оказалась напрасной. Из кустов вышел товарищ мужского пола. Джинсы, свитер, ботинки — явно наш человек.

На вопрос, что он здесь делает, ответил, что сначала услышал, а потом увидел, что сидят на полянке кучкой мужики — кричат, спорят, про войну что-то говорят. Как в лесу оказался — не помнит.

Наметившийся новый треп на тему «Вы кто такие — где мы находимся — какая война — где машина» был пресечен новеньким.

— СТРОЙСЯ!!! — «командный рык» заставил всех подскочить. — Имеющие командный и боевой опыт в «зеленке» — шаг вперед! Все — убраться с центра поляны под деревья! Организовать маскировочный навес из жердей и маскировочной сети, все базары потом! Исполнять! Бегом!

— Тихо! Валим под деревья. Там разбираться будем!

Это он правильно. Без дураков, правильно.

— Командовать парадом кто будет? А опыт БеДе есть? Может, выясним для начала, кто имеет реальный опыт? Кстати, меня Саней зовут. Был в Чечне два года. Погранзастава.

Выслушав данный монолог, я решил выступить со своим предложением:

— Командир, предлагаю мне и Змею сходить поискать какой-никакой родничок, очень пить хочется. А со Змеем потому, что песик его и противника раньше заметит, и поможет, если что.

Саня, взвесив мое предложение, ответил:

— Добро. Олег, пошли на полуторку глянем, может, что полезное найдем. У меня пол-литровая пластиковая бутылка из-под пепси с собой — хоть бензина сольем для костра.

— Веди, я с винтовкой — в прикрытии, только полезного там мало чего, не ремонтопригодна. Разве что бензин… — ответил Олег.

— Бензин, масло налить, жалко, не во что, глянем, может, в кузове тара какая-нибудь завалялась…

Потом, сообразив, добавил:

— Куда вести? Я ж там не был. Давай наоборот — ты ведешь, я в прикрытии.

— СВТ не отдам! Я ее нашел, я ее и до Рейхстага допру! Проверить ее сам могу. Что до стрельбы… Снайпера есть? Хоть какие-то? Если нет, то и базарить не о чем. Я с ней буду! Три из пяти в цель положу почти наверняка. В общем, так, Саня, машина стоит на дороге километрах в полутора отсюда в том направлении. Порядок следования такой — впереди ты, я прикрываю. Как увидишь дорогу, притормози, осмотреться надо, я там, когда был, слышал моторы. Так что осторожно, без геройства. Нам сейчас и немцы, и русские опасны, так что, кто б ни ехал, пропускаем. Ну, разве что мотоцикл немецкий будет… Один… Но они тут так ездить скорее всего не рискнут, а большее нам не по зубам пока. Потом ты тачку шмонаешь, а я из лесу прикрываю. Если услышишь мотор — драпай в лес, а я за тобой.

Саня Букварь

До полуторки дошли спокойно, только я начал фару откручивать — слышу звук мотора.

С подвыванием — грузовик, наверное, едет. Бросил все, и в канаву. Лежу, жду. С дороги меня не видно. Звук все ближе.

Интересно, что за машинка так завывает? Даже самый музыкальный грузовик СССР (это я про ГАЗ-53) позавидовать должен.

Ух, ты! Какая колымага катит!!!

Чем-то на газон пятьдесят первый похож. Но точно не он. Только передачи без хруста включаются. Так, мимо проехали. Слава богу! Хорошо, что к лесу не побежал — не успел бы, засечь могли.

Возвращаюсь к полуторке. Скрутил обе фары, хоть одна и разбита, но отражатель может пригодиться; подобрал сумку с инструментом — свечник, баллонник, две средние отвертки, одна маленькая под шлиц, монтировка, молоток, зубило, ключей пять штук разных рожковых. Котелок из кабины. Бензобак пуст — прострелили, гады. Набрал в бутылку масла через сливное отверстие — там еще осталось немного, хотя лужа под машиной приличная.

Олег Соджет

Дойдя до машины, я нашел себе местечко поудобнее, чтобы видеть, что на дороге в обе стороны от нее происходит. Саня же пошел смотреть, что там еще полезного оторвать можно. Внезапно я услышал мотор.

«Что-то многовато машин для проселка, — подумал я, — медом им тут намазано, что ли?»

«Да что ж он творит-то??? — Меня аж пот прошиб, когда я увидел, что Саня, вместо того чтобы, как мы договаривались, бежать в лес, заныкался в придорожной канаве. — У меня ж всего-то пять патронов! Чем я его прикрою, если что? Ну, мать-перемать, я тебе устрою!!! Дай только живыми из этой передряги выбраться…»

«Фууух… Пронесло…» — Я высунулся из кустов и показал напарнику, что я о нем думаю, при помощи пантомимы.

После чего вернулся на позицию и стал прикидывать, что же это проехало. Идей не возникало. «Блин, и почему я только военной техникой интересовался? А из гражданской разве что полуторку опознаю и «Виллис» с гарантией, а остальное — темный лес…» Да еще было обидно, что из-за того, что я за Саню волновался, не смог толком рассмотреть, кто же это ехал. Хотя почему-то мне показалось, что немцы…

Увидев, что Саня закончил мародерствовать, я его знаками подозвал к себе. Когда он подошел, мы отправились в лагерь. При этом по дороге я разговаривал исключительно матом, отходя от пережитого.

— Нет, твою налево, какого хрена ты вместо того, чтоб в лес уйти, в канаву забился??? А если б тебя засекли? У меня ж всего пять патронов было! И винтарь непристрелянный! Прибили б тебя, да и меня за компанию, это с гарантией, и гадалка не нужна!!! И на какой тебе эти фары? Света мало? Куда ты их подключать собрался? В зад?

— Да не успел бы я до лесу добежать! Заметили б — точно всем конец. А про фару… Наш прапор в свое время говорил: «Спросят, а у меня есть…» Надо бы еще разобраться, кто это мимо нас проехал… И на чем.

Степан

«Нагулявшись» и притащив полезное барахло, решили, наконец, познакомиться поближе.

Ник — Змей. Имя — Сергей.

В армии не служил. Хорошо стреляет, в том числе из незнакомого оружия. Стрелял из АКМ, СКС, «мосинки», Иж-71. Держал в руках ППШ и ДП. Хорошо управляется с ножом, но метнуть не сможет. Увлекался ролевкой, так что и мечом с копьем может пользоваться. Работает охранником.

Ник — Соджет. Имя — Олег.

Не служил в армии, поскольку СССР развалился несколько рановато, а в украинскую не потянуло. С четырнадцати лет вертелся возле бронетанкистов. Приходилось и на танках, и на прочих гусеничных самоходах погонять. Включая экзотику типа 2Б1 «Ока», например. В общем, учили по полной. Включая ремонт в полевой обстановке и боевые стрельбы. Есть боевой опыт: в тысяча девятьсот девяносто девятом был в Югославии добровольцем, водил «семьдесят второй», потом, когда его раздолбали, пересел на «Шилку». Может поработать снайпером, хотя опыта маловато — стрелять может, а вот с маскировкой на местности не очень. Опыт полигонный, в отличие от брони. Занимался ОСБОНом, увлекался ролевкой, так что и мечом с копьем может пользоваться.

По профессии — ремонт и обслуживание ЭВМ. Права есть. Но не гонщик. Хотя ездить умеет. Но класс езды на тараканах покажет скорее на танке, чем на машине. Приходилось прыгать с парашютом (уже в Германии). Занимался «восточкой», но не чистой…

С минами не знаком — не сапер.

На супермена тоже не тянет. Убить может… Если знает, для чего это делать.

Ник — Букварь. Имя — Саня.

В армии отслужил в ПВ в России. Первый год — водитель БТР-80, на второй — при переводе в другую часть — гранатометчик РПГ-7 и кинолог по совместительству (ну не хватало людей на заставе). Чечня 2000—02. АК, ПК — владеет нормально. АГС и НСВТ — с трудом. ЗУ-23-2 и «поднос» — знает как, но сам не пробовал, хотя вблизи видел, как и что делать.

Растяжки ставил и снимал. Гранату в армии не бросал ВООБЩЕ!

Список колесного транспорта, который водил — обширен и могуч. Гусеничники — ДТ-75 и С-130 (по чуть-чуть). Мото без коляски — запросто, с коляской — поворачивать боится.

Ник — Степан. Имя — тоже Степан.

Не служил, в войнах не участвовал. Закончил военную кафедру, специальность — хранение и ремонт боеприпасов. Имеет представление об устройстве артиллерийских и минометных взрывателей (разбирали макеты), а также многих других, до «Точки-У» включительно. Тактику и топографию забыть не успел. Стреляет — АК и ПМ, но хреново. Рукопашный — хватит, чтобы заломать обозника, но не больше. Блин, самый невезучий.

Однако спокойное течение жизни было снова прервано.

Ника

То, что асфальт поднимается и бьет по морде, я испытывала на себе не один раз, но чтоб по-трезвому! Да еще и в середине дня?! Вот засада! Болели лоб, нос, а из глаз сами собой текли слезы. Я села и потерла лицо — не до крови, ну и ладно. Подняла глаза, и удержанные после падения маты все-таки вырвались громким и безудержным потоком — вокруг был лес! И даже не тот лес, что возле моего дома — лесопарк, а настоящий, нецивилизованный. Вариантов два: я умерла или перенеслась. На первый вариант можно положить с пробором — я двигаюсь, а значит — существую. Второй — более реальный. Что ж, примем его за основу.

Для начала надо отползти с открытого пространства и оглядеться. Извечная паранойя, вбитая с отроческих времен добрым афганцем-инструктором, всегда не давала мне нормально жить. Однако сейчас, в неизвестном месте и еще более неизвестном времени она может спасти жизнь — вот такой гребаный каламбур, однако.

В лесу раздавался топор дровосека, Там дровосек отгонял гомосека.

Абсолютно идиотский стишок выдало мое подсознание. С чего бы это? Однако, да — стук топора раздавался откуда-то справа. Подсознание — форевер! Теперь бы к нему еще и парочку умных мыслей: например, встать и выяснить, откуда в лесу гомосеки. То есть дровосеки…

Лес — место загадочное. Именно за-гадочное. Что за гадость такая?! Куда ни станешь, везде ветки. Учили-учили бесшумно ходить, а наука пошла… лесом. Сквозь просветы видны люди. С такого расстояния не рассмотреть, кто и какие. А ближе подходить стремно. Хотя я и в своей стандартной пятнистой куртке и темных штанах. Но в них, кроме перочинного ножа, еще аж тридцать пять гривен. Купить их, что ли? Ага, потом тебя «купят» надолго и подробно — кто, откуда, зачем? Докажи потом, что не верблюд!

Одного я не учла. Собаку.

Степан

Когда Тэнгу зарычал и уставился куда-то в только ему известную точку, мне стало не по себе. Змею, по-моему, тоже. Оно понятно — чужих нам только не хватало. Предложить ему послать собаку проверить и притащить чужого сюда? А если их несколько и с оружием? А если их несколько и с оружием — то мы трупы. Вместе с собакой. Нам и одного с оружием хватит. А если нет — то и для собаки опасности нет. Видимо, Змей рассуждал примерно так же. Потому, что Тэнгу сорвался с места и исчез. Спустя некоторое время до нас донесся хруст веток, будто собака тащила что-то. Да-а-а-а. Попаданцы пошли косяками.

Ника

Собака и притащила меня в «дружеские» объятия мужиков.

Судя по одежде — мы живем в одном времени! Значит, я никуда не переносилась! Ура! А в своем времени я из любой дыры вылезу! Благо опыт одиночного автостопа имелся в наличии. А еще… опа! — СВТ?! Это, однако, уже не шутки!

— Здрасте! — вежливо поздоровалась я и поняла, что, кажется, влипла…

— Сорок первый?! Вы серьезно?! Блин! У меня же там… — в уме автоматически стала складываться схема: меня нет — ребенка заберет моя мама — на нее отписана квартира — ничего, воспитает — деньги снимет со счета — ребенок знает, где лежит карточка — документы в шкафу — разберутся — однако, жаль — выжила — ребенок вырастет без меня — переживет — ты всегда сама хотела приключений — отгреби сполна!

Вопросы были более-менее стандартные. Рассказала без утайки. А чего уж таить? Это там, в прошлом (или будущем), приходилось постоянно держать себя в руках, вернее, забывать…

— Подготовка с четырнадцати лет в воздушно-десантном клубе. Двенадцать прыжков. Работаю с двух рук. Специализация — снайпер. Тактический аналитик — но без практики. Холодное оружие — любое. Включая шпаги, сабли, катаны, ну и коротким кой-чего могу. Бой в замкнутом пространстве. Рукопашка — так, начальная школа, но потом, уже сама — кекушинкай, ушу. А да, еще КМС по плаванью и недообученный боевой пловец. Если что и забыла — ну, извиняйте!

Саня Букварь

— Ну вот нашелся человек, который сможет командовать… наверно. А пока стоит подбить бабки.

И, достав блокнот и ручку, начал составлять список имущества.

Ника

— Мужики, вы чего?! — пару матов все-таки вырвались из моих нежных женских губ. Они, что, реально хотят, чтобы я командовала? Они прикалываются?!! Примерно это я и сказала, только несколько другими словами. Я же выше замкомандира никогда не была, а президентом ФИФ я вообще была только из-за того, что в то время ни у кого не было «часу та надхнення» (времени и воодушевления) консолидировать рыцарские клубы и делать фестивали. Однако…

— Вы что, мальчики, серьезно? — еще раз спросила я, так, на всякий случай, и, увидев уверенные кивки, только и смогла сказать: — Тоды — ой!

Степан

Пока ошалевшая Ника переваривала наше решение и просматривала предоставленный Саней Букварем «список личного состава», я просмотрел «список снаряжения». Список впечатлял и внушал ужас. Чем? Во-первых, полным отсутствием медикаментов. Не было НИЧЕГО. Совсем. Какой вывод напрашивался? Правильно — воду, которую принесли Змей с Тэнгу, следует прокипятить. По крайней мере, это снизит вероятность поноса. С питием тоже проблема — не из чего. Далее, продуктов у нас тоже нет. Значит, их придется менять на вещи. Одежду, часы (мои, например, они механические, с автоподзаводом), что еще — пока не знаю. Не говоря об одном котелке на шесть человек, возможных проблемах с одеждой и обувью при длительных переходах и прочая. Все это я изложил нашей теплой компании, попутно выяснив, что аптечка все-таки есть у Змея. Правда, я не ожидал такого результата…

Сергей Олегович

С утра, отстояв на разводе, отзвонился я Васильичу и предупредил, что немного задержусь, так как надо было в ТЭЧ зайти, забрать радиостанцию из ремонта. Сказано — сделано, зашел, забрал станцию, выслушал от мастера справедливые нарекания в наш адрес и обещания больше не брать ничего ремонтировать и пошел на аэродром. Там зашел на «вышку» к дежурной по связи, поболтал с ней минут пять, заглянул к связюкам и забрал три заряженных аккумулятора, мысленно поминая незлым добрым словом одного «шибко вумного товарища», спалившего на хрен наше штатное зарядное устройство. Достал КПК, включил музыку, нацепил под шапку наушники и пошел на свой объект…

Дойдя до торца полосы, я оглянулся и увидел, что по магистральной в мою сторону катит Ан-12. Естественно, прибавил темпа, стремясь побыстрее убраться с ВПП. «Ан» тем временем свернул на рулежку, потом выехал на полосу, доехал почти до торца, развернулся и… газанул со всей пролетарской ненавистью. Поднявшаяся снежная пыль закрыла все, а когда она рассеялась… В общем, на аэродром это походило мало. Точнее, совсем никак не походило. Вокруг был лес, причем летний лес. От этого зрелища у меня челюсть безуспешно попыталась вступить в контакт с ботинками, а сигарета выпала изо рта…

«Вот это ни… себе…!» — проскочила в голове мысль.

Из оцепенения меня вывел холодный и мокрый собачий нос, ткнувшийся мне в руку…

Ника

Сидим, значит, мы с мужиками, думу думаем. Веселый треп получается. Имеем двух связистов, полтора снайпера, минера, механиков, парашютистов, боевого пловца, кинолога — классно, аж зашибись. Мужчины, конечно, сразу на технические подробности перешли — кого и как ремонтировать, за что крутить, куда двигать. Сижу, слушаю. Иногда вопросы подбрасываю.

Разведывательно-диверсионной группой выступать — и да, и нет, получается. Да — потому что это единственный, на мой взгляд, реальный шанс получить то, что нам надо, не ввязываясь в позиционный бой (ибо он будет первым и последним — виват, герой!). Нет — потому что в основном все — нехилые теоретики, а практиков — раз, два и жопа.

А, да, еще и жрать нечего, а о котелках вообще думать забыли — воды не вскипятишь.

— Кстати, мальчики, сидим мы, конечно, классно, но охранение! Что, все заботы на Тэнгу? Змей, может, давайте прочешите еще раз округу?

Степан

Приказ нового командира выполнить не успел никто. Маму вашу за ногу!!! Он бы еще мне на голову приземлился!!! Еще и снегом швыряется. Но так или иначе, очередной современник стоял посередь лагеря и недоуменно озирался.

Сергей Олегович

— Мужики, это что, прикол такой? — спросил я у отплевывавшейся от снежной пыли пополам с керосиновым выхлопом компании. — Это вообще где я? Мне же на дежурство заступать надо!..

…Уяснив наконец ситуацию и выйдя из шока, я решил провести инвентаризацию имущества. Итак, в наличии было:

— ноутбук-двухъядерник,

— капэкашка старая,

— две мобилы,

— зарядка к ноутбуку,

— мышь,

— крэдл для КПК,

— зарядка для телефона,

— нож самодельный, которым я кабель разделывал обычно,

— футляр с дисками, наушники, пробник, ручка гелевая, ключи, набор отверток «Крафтул» (точнее, одна отвертка с кучей насадок),

— радиостанция Р-853 и три аккумулятора к ней,

— семисотграммовая банка с борщом,

— большой кусок пирога с рыбой,

— три пачки сигарет «Бонд»,

— зажигалка одноразовая с портретом Че Гевары,

— удостоверение и карточка Сбербанка,

— газета бесплатных объявлений в кармане сумки,

— восемьдесят рублей и мелочь еще в кармане,

— синяя техничка летная, застиранная порядком, новая куртка ДМС летная, тоже синяя, футболка черная с нарисованным страшным черепом, шапка офицерская зимняя, полуботинки демисезонные, старые.

Степан

После знакомства и краткой ревизии имущества вновь прибывшего мы вернулись к вопросу о разведке.

— Так, инициатива наказуема! К дороге идет тот, кто там уже был, местность, по крайней мере, уже знакомая. (Я бы сказал, какая она знакомая, но… без матов не получается.) А товарищ Олег идет в прямо противоположную сторону со Змеем и Тэнгу. Саня и Степан — право и лево в пределах видимости, но самим не показываться. Всем другим оставаться на месте и готовить лагерь на ночь. Кстати, что у нас с костром?

— Вот бутылочка с маслом, может пригодиться для костра, — сказал Саня.

Я же задумался. Разведка — дело хорошее, но вот кого послать? Гонять по лесу в одиночку — хороший способ самоубийства, по крайней мере, мне так казалось. У нас же — три боеспособные пары: Змей — Тэнгу, Олег — Саня, я — Ника.

Весело. Ну, ладно, придется говорить.

— Вот что, мальчики и девочки. Задача начштаба — конкретизировать приказы командира. Чем он и займется. Итак, первое направление — дозор к дороге. Направление самое опасное, но и самое хлебное. Может, наших встретите, ну, или пару немцев, мимо проходящих. Потому туда — самых боеспособных. Олега с Саней. Теперь направление под углом к лагерю, в сторону против родника. Там никто не был, потому туда — вторую вооруженную пару: Тэнгу — Змей. Ну и третье направление, в сторону родника и дальше… беру на себя с Никой. Сергей останется в лагере, попытается найти что-нибудь в КВ диапазоне. Но это все, разумеется, после принятия пищи. Или «дорожники» пожуют на ходу? Кстати, Олегыч, тебе нож сильно нужен? Может, Нике отдашь.

— Отдам. И в эфире поискать попробую, только на какой частоте искать? — ворчал он, прикручивая гарнитуру и вставляя аккумулятор. — Вроде, насколько помню, тогда, то есть сейчас, частоты другие были, да и диапазоны…

— Ищи в районе трех-пяти мегагерц, там вроде наши. Выше десяти подниматься точно бесполезно — там одни немцы. А вот ниже — ничего сказать не могу.

Мои «вумные» советы привели к тому, что радиостанцию Сергей выключил. Глядя на мою физиономию, он сказал:

— Тогда аккумуляторы можно не сажать: у этой станции сотня — нижняя граница.

Дела-а. Так, одним козырем меньше.

После поедания скудных запасов народ засобирался на разведку. Сборы сводились к оставлению в лагере всяческих хай-тековских девайсов. Как справедливо заметил Змей, «шмотки из будущего фрицам сейчас ни к чему совершенно».

Уже собравшаяся Ника неожиданно остановилась.

— Да, мальчики, еще одно. Задержитесь на минутку. Наши действия при обнаружении врага или при обнаружении нас врагом. Предлагаю.

Первое. Из тех, кто засек, — один остается контролировать, а другой (раций у нас нет, мобилы — не рабочие) сюда. Никаких свистов и криков.

Второе. Из тех, кого обнаружат, — кричать громко и по возможности долго. Остальные стараются не ломиться на помощь, как толпа диких кабанов, а…

Предложения принимаются, так как не знаю сама, что дальше делать. В случае «два» мы или пытаемся спасти и с девяностопроцентной гарантией ложимся рядышком, или бросаем на произвол судьбы (если они, конечно, на транспорте). Вариантов два, и оба, на хрен, плохие.

Общее мнение высказал Саня, заметив:

— Спасать мы пока не в состоянии, так что наплевать на самолюбие и чувство долга. В случае нападения — остальным как можно быстрее и незаметнее исчезнуть из зоны воздействия.

А Олег добавил:

— Если обнаруживших два-три человека и обнаружена вооруженная двойка, то можно и отбиться, если больше или двойка безоружна, пример: Степан — Ника, то это конец. Поэтому в случае попадания не просто орать, а орать сколько их, если мало, есть шанс, что отобьем. Ну а если много, то, извините, драпать ОТ лагеря. И постараться перед смертью увести погоню подальше от остальных, и, слегка подумав: — Да и Степану с Никой особо от лагеря удаляться не стоит, как невооруженной паре. И уж точно не вылезать на открытое место, в лесу хоть можно подкрасться незамеченным на удар ножа, а в поле это мало реально. И, кстати, на будущее: больше всех шансов, попав в какой-нибудь населенный пункт с немцами, выйти оттуда живым есть у меня. Все-таки пять лет в Германии прожил.

И еще подумав, протянул Сереге найденную в машине гранату. Молча. И так понятно зачем.

Саня Букварь

Вот мы и снова около дороги. На этот раз отошли подальше от машины, вдруг кому приспичит в ней поковыряться. Из-за пригорка вновь раздался звук двигателя с подвыванием. На этот раз грузовиков было два. На решетке удалось заметить молнию. Е-мое! «Опель-Блиц»!

Минут через десять проскочил еще один «Опель» с несколькими фрицами в кузове, в сопровождении мотоцикла с коляской.

— Во разъездились! Им тут, что, автобан, что ли? Нет на них гаишников!

Док

День начинался как обычно. Зарулил на станцию минут за пятнадцать до начала смены, послушал последние новости, заключавшиеся в отсутствии новостей (что редко в наших палестинах), отметился у диспетчера, принял амбуланс. Экипаж был уже в сборе, мы как раз заканчивали прогонку чек-листа, когда дали вызов. На Северном Аялоне цепочка, легковушку зажало между автобусом и грузовиком.

До Аялона дошли быстро, на самом шоссе, понятно, — пробка. Как всегда зевакам, проезжающим мимо, нужно притормозить, все рассмотреть и сфотографировать. Нет, ну какой чудак на букву «М» всобачил фотоаппараты на мобилку?

Ушли на обочину и с включенными сиреной и мигалкой пошли к месту аварии. Там уже стояла «Шкода» дорожной полиции, но двух полисменов-таки маловато для обеспечения проезда ранним тель-авивским утром. Пока Али (водитель) разгружал машину, я выпрыгнул на асфальт и побежал к зажатой легковушке — оценить количество пострадавших. В этот момент сзади раздался визг тормозов (мотоциклам закон не писан), удар — и последнее, что я увидел, был асфальт, стремительно вставший мне навстречу.

Очнулся я от… А интересно — что это было? Запах леса — настоящего леса, как в детстве в украинском Полесье, а не тех нескольких деревьев, которые здесь называют лесом. Приподнялся. Кстати, где это «здесь»? Где я вообще? Должен быть в центре Тель-Авива, на шоссе — там такого леса нет. Там вообще никакого леса нет! А вокруг был лес.

«Да, Олежка, картина Репина «Приплыли», — пронеслась мысль. — Только черепно-мозговой тебе и не хватало. И ведь как подробно. Полный набор глюков. Зрительно-тактильно-слуховые… Да и запах. М-да…»

Встал. Вроде цел. Ничего не болит, в голове не шумит. Интересные дела, однако. Осмотрелся еще раз. Вокруг ни души. Лес. Достаточно тепло. Глянул на часы — хм… вообще интересно. Вроде бы у нас там было утро. А тут явно день. Что еще можно сделать? Позвонить — мысль хорошая, но — куда звонить — таких лесов в Израиле нет, это точно… В Ливане — в Ливане были, помню, — но куда там звонить? Рассуждая так, мобильник все же достал — и, тихо ругнувшись, убрал. Сети нет. У моей родной селкомовской «Нокии» нет сети — куда ж меня занесло-то?

В голове крутились две мысли. Одна была профессионально-прозаическая: «ЧМТ. Глюки». Вторая фантастическая: «Перенос». Ну, в первом варианте делать все равно нечего, будем разрабатывать второй. Пришла еще одна мысль, голосом жюль-верновского инженера: «Остров или материк?» Усмехнулся — ну, гор не видно, будем надеяться, что материк. Что у меня в запасе? Да, в общем-то, ничего. Абидна, да… Форма — темные брюки, белая футболка с красными могендавидами «Скорой». На руках — перчатки. На всякий случай снял, мало ли, еще пригодятся. Ручка, блокнот, мобила, жгут и бинты в набедренном кармане. М-да, не густо. Одно хорошо — за ноги можно не беспокоиться при прогулке по лесу. Хорошие, еще армейские, ботинки. Все, вроде бы ничего больше нет. Узнать бы еще, где я и когда я… куда меня выкинуло… С этими мыслями я двинулся в неизвестное с не менее неизвестной полянки в незнакомом лесу. Но далеко уйти не успел — сзади раздался голос:

— Стой! Куда идешь?

«Ну, хотя бы на русском спрашивают», — мелькнула мысль, и я решил схохмить:

— Ша! Уже никто никуда не идет.

Степан

Чем хорош лес? Вообще-то многим, но в нашем теперешнем положении тем, что найти подходящих размеров дрын для использования в качестве «оружия ударного действия» проблемы не составляет. Так что я теперь «вооружен и очень опасен», правда, больше для себя.

Делать пока вроде как нечего, можно немножко подумать о делах наших скорбных. А дела и впрямь невеселые. Нас семь человек плюс собака. Продуктов нет. Если нам на голову не свалится 157-й «Зилок» или Т-55, завтра придется идти пешком. Куда? Наверно, на восток все же. Сколько до своих — понятия не имею, но ориентироваться надо на длительный марш. Проблемы с продуктами в ближайшие пару дней, будем считать, нет. Дальше — большой вопрос. Вот когда он нарисуется — тогда и будем думать. Далее — одежда/обувь. По обуви проблем вроде быть не должно — у большинства кроссовки, у меня «сапоги с защитным носком», но сидят вроде нормально, так что стереть ноги в первый же день не грозит. Но за ногами следить надо очень внимательно. Далее, одежда и белье. Прям по Бушкову, ревизию провести и убрать все, что может натереть. Это, кстати, надо было до разведки сделать, мой прокол.

Я понимал, что данные мысли/предложения незрелые и, очень может быть, бесполезные. Ребята, в армии служившие или имеющие опыт походов, вам накидают гораздо больше, но лучше такие, чем вопли. А вопить хотелось. И очень сильно.

Ладно, хрен с ним. Когда совсем невмоготу станет — пойдешь и повесишься. А пока сидим и ждем, что ребята скажут.

Сергей Олегович

Выключил я радиостанцию и решил привести свою одежду в соответствие с сезоном. Снял и сложил в пакет теплое белье, надетое под техничкой, стащил ботинки и задумался — только сейчас до меня дошло, что обувь у меня, скажем так, не по сезону. Пока нормально, а потом ноги просто сварятся. Надо бы чего-то придумать.

Тут вдруг послышалось нарастающее завывание авиационных моторов. Через минуту источник звука показался, это был наш истребитель типа И-16, отчаянно дравшийся против двух пар немецких самолетов. Визжали на предельных оборотах моторы, периодически раздавался рык авиапулеметов и лай пушек.

— Блин, да что это за на… — застыл я, забыв о всякой маскировке. — Пикируй! Меняй высоту на скорость и уходи низом! — кричал я, как будто пилот мог меня слышать. Один из немцев задымил и пошел вниз. Но, несмотря на всю храбрость нашего летчика, силы были неравны, и вскоре «Ишачок» загорелся, клюнул носом и сорвался в штопор.

— Прыгай! Да прыгай же!!! — орал я. Словно услышав мои слова, пилот вывалился из самолета и раскрыл парашют. Но немцы не дали ему никакого шанса, один из «мессершмиттов», как я их назвал, расстрелял пилота в воздухе. Изо всех сил я кинулся к месту его падения.

Сергей Олегович

Подошел я к телу летчика, пощупал на всякий случай пульс на шее… Бесполезно… Мертв… Молодой парень, среднего роста, комбез летный на груди изорван и залит кровью. Полез в его внутренний карман, достал удостоверение, точнее, то, что от него осталось после попадания… Только и смог прочитать, что звали его Алексей. В планшете — карта и плитка шоколада… ТТ в кобуре новенький, еще в заводской смазке, и две обоймы к нему.

Ника

Нож я, конечно, взяла. А чего уж не взять, если предлагают? Супротив моего перочинного восьмилезвийного монстра — так очень даже хорошая вещь. И рукоять легла в руку так, как будто всю жизнь там и была. Лезвие прямое, с полуторной заточкой, правда, острие — не «щучка», ну, дареному коню, как говорится… Все-таки почувствовала себя более уверенно, несмотря на то что в голове конкретная каша, а ответственность легла на плечи, как первые погоны, — крепко и с размаху.

До родника добрались быстро. Степан шел по лесу, будто в нем и родился. Аж завидно! Ладно, бум надеяться, что я тоже не грюпала, как стоненятко.

Родник представлял собой маленькое углубление между двух деревьев. Степан присел и зачерпнул рукой прозрачную воду. Я тоже присела, чтобы не отсвечивать, но повернулась лицом в противоположную сторону. Пока один занят — другой на контроле. Оказывается, цивильная жизнь так и не смогла вытравить инстинкты, наработанные за четыре года.

У родника Степан начал задавать вопросы и вносить предложения. Все правильно, если командир тупит, то подчиненные тут же начинают его мордой в это тыкать. Насчет разжечь костер — и сами монстрем: и в лесу, и на зимнем поле при минус десяти. Только мне его вопросы, как сквозь вату, доносятся. Стою, кручу головой, а кажется — вот чувствую я своими нижними девяносто шестью, — что мы не одни! А ничего не вижу!

Степан опять что-то сказал. Я вскинула сжатый кулак: «Молчи, внимание!» — и тут самолет над головой. Второй. Третий. И выстрелы откуда-то со стороны лагеря, а потом такой крик! Мать его! Степан рванул с низкого старта к лагерю.

— Стоять! — зашипела так, что, кажется, все окрестные змеи перепугались. — Лежать!

Обидится, наверное, что, как собаку, одернула. Но парень выполнил команды четко. А меня прямо колотит. Знать бы еще почему.

Через пару секунд, Степан только и успел, что оглянуться на меня, справа между деревьев замелькали фигуры. Четверо. Бегут неторопливо к нашему лагерю. Где-то метрах в десяти впереди наши прямые должны совпасть. Мы лежим удобно. Степан упал так, что как раз со стороны фрицев его скрывает куст, а я в своей пятнистой куртке с накинутым капюшоном и вовсе тут глюком работаю. Под курткой одна майка, чтоб жарко не было. Свитер оставила в лагере — как мальчишки смотрели на мой неоконченный стриптиз, вау! — однако лучше в нижнем и пятнистой куртке, чем в черном свитере.

Степан обернулся опять. В глазах вопрос. Сам, небось, уже понял: пропустить их — и пацанам в лагере полный полярный лис. Ну почему из двух предусмотренных вариантов обязательно окажется третий?! Эх, б…!

Бежали немцы не спеша. Трое кучно так, а четвертый чуть сбоку и сзади. И форма, кажется, чуть другая. Наверное, командир. Я же их немецкие формы и на картинке не различу, а тут… Степан уже, наверное, все вычислил, а сказать не может — услышат. Только глазами водит как сумасшедший. Короче, плохой из меня командир! Потому что хорошему за такое бы по-хорошему…

Подняла три пальца, показала на себя и чиркнула по горлу. Потом один и на напарника и руку в кулак, будто хватаю что-то. Хотелось бы быть уверенной, что понял.

Рванули одновременно. Мыслей никаких. Была бы хоть одна дельная мысль — лежала бы в кустах у родничка и не дергалась. А так…

Врубилась в своих — они только начали поворачиваться. Правому нож в грудь — винтовка почти повернулась. Удар по яйцам переднему. Левой рукой дергаю у левого винтовку, подбиваю под колено, закручиваю ремень винтовки на шее — и выстрел переднему в голову. Короткий удар кулаком в висок. Все! Вот теперь можно думать.

И первая мысль — а если Степан не справился? А если бы ты не справилась? У Степана противник шустрее и стоял дальше…

Умница, девочка, когда ты, блин, научишься думать не через…?!..……!!!

Степан

Командирское шипение подействовало не хуже давешнего «командного рыка» на поляне. Рухнул как подкошенный, довольно удачно, как оказалось. Потом я буду сильно удивляться и нашему везению, и много еще чему. Но это будет СИЛЬНО потом, а тогда в голове мыслей не осталось абсолютно. Только растерянность. Вот они, немцы и… И все, капец. Оглянулся на Нику — жестами, прям будто боевик какой, объясняет что-то, вовремя, блин.

А потом мир сжался до узенькой полоски пространства и двух человек на ней. Рывок, слишком быстро, командир, не успеваю, еще немного, немец на долю мгновения замешкался, выбирая из двух противников, и огреб. По полной. Если спросите, как я справился с тем немцем, я отвечу: не знаю. Просто через какое-то время он лежал на земле, а я пытался понять, кто это его так приложил.

Ника

Разревелась, как кисейная барышня. Уткнулась лицом в плечо Степана и реву. Дура, баба! Тут радоваться надо, что победили, что живы остались, а я… Степа застыл столбом и не мешает моему женскому счастью — прижаться к сильному мужскому плечу, пусть в крови, пусть ненадолго. Командир, б… Один раз в жизни так ревела, когда прошла через Мекензиевы горы ночью… а утром ревела. Точно так же.

Распрямилась. Все. Кончила. То есть — закончилась бл…ская (бабская) пятиминутка.

— Жив?

Степан кивает.

— Да не ты! Он! Отконвоируешь до лагеря? Надо собрать с этих все. Документы тоже. Форма нужна.

Олег Соджет

«Странно, что же случилось-то у фрицев? — задумался я после того, как в течение полутора часов по лесной дороге проехали с десяток грузовиков и колонна танков. — Какого их в лес несет? Должно же этому быть логическое объяснение. Карту бы, чтоб понять, где мы и что тут есть. Да по приходу Олеговича попросить надо будет фрицев поискать рацией, мож, чего полезного скажут или промелькнет, чего они тут раскатались».

После танков на дороге наступило некоторое затишье. И примерно с полчаса никто не ездил, но вот потом…

«Растудыть твою дивизию налево, сколько ж их?»

По дороге гнали колонну с пленными. Пленных было навскидку сотни полторы, почти все были ранены. Конвоиров же с ними оказалось всего двадцать три человека.

«Ну, собаки, было б у меня патронов побольше, тут бы вы и легли…»

В это время один из пленных упал, и один из конвоиров, даже не останавливаясь, его застрелил.

«Суки!!! Что ж вы творите?! Ну…… вам! Зубами рвать буду!» — взбеленился я от увиденной картины. И это вполне понятно: ведь одно дело читать о том, как это было, и совсем другое — увидеть самому.

Прошли пленные, и на дороге снова тишина наступила.

— Сань, — шепотом позвал я, — надо валить отсюда, пока все не окончилось для нас печально. А ну, как они еще пленных погонят? Да с собаками. Учуют они нас тут, как пить дать. Да и ребят бы похоронить. Тем более, водила нас оружием снабдил. Так что давай, пока тихо, тела в лес затянем, похороним где-нибудь и в лагерь двинемся.

Глядя на колонну пленных, Саня только скрипнул зубами.

— Немцы, конечно, сволочи и гады… но до чичей им, слава богу, далеко. Есть у парней шансы выжить. Сейчас тела наших в лесу похороним, и надо будет возвращаться.

— Да, не нохчи, конечно. И шанс есть… Если по дороге не перестреляют… Хотя… Может, еще драпанут где? Конвой не то чтоб уж очень большой, а их под полторы сотни. Ладно, вытягивай тела с дороги и, пожалуй, начни с водилы — там мороки больше, а я прикрою, — сказал я.

О-па, а это что за пепелац? Один едет, медленно. Такое впечатление, что седельный тягач, без хвоста, правда, да и седла не видно, и места под него толком нет.

Остановился возле трупа пленного. Из кабины вылезли двое.

— Валим их? — одними губами спросил я у Сани. — Ты пошурши слегка, пусть один к тебе пойдет. Заломать сможешь? А я второго подстрелю и к тебе на помощь…

— Работаем, дай мне к молотку еще нож хороший на всякий случай.

Я отдал Сане мачете, предупредив его, чтобы не колол, а рубил, и стал ждать реакции. Пошуршал Саня знатно: один из фрицев рысью побежал в сторону шума, на ходу доставая пистолет. Второй снял с плеча карабин и стал всматриваться в ту сторону, где шумели. Как только первый немец скрылся в кустах, я прицелился и выстрелил. Мимо.

— Мать! — негромко выругался я, лихорадочно передергивая затвор. Сделал я это по привычке потому, что у той СВТ, из которой я стрелял в далеком теперь две тысячи девятом, были проблемы с досылкой второго патрона. Как потом выяснилось, с данной винтовкой я мог этого и не делать — она работала как часы, без малейших проблем.

— Пристрелять бы винтовку сначала, а потом в бой, а не так… Спокойнее, щас я тебя достану, сученок, — продолжил я, видя, что немец меня нашел и целится.

Второй выстрел я произвел одновременно с немцем. К счастью, он не попал. Моя же пуля вошла ему в голову, отбросив на машину. Оглядевшись по сторонам и никого не увидев, я поспешил к Сане, но моя помощь не понадобилась. Оказалось, что, почти дойдя до него, фриц услышал выстрел, обернулся. Что стало для него роковым решением. Саня момента не упустил и проломил немцу голову молотком.

По окончании боя мы быстренько затянули в лес второго немца и обоих русских солдат, а машину загнали под деревья и замаскировали подручными средствами, не осматривая толком. Посмотрели только, нет ли в машине еще какого оружия. Увы, ничего не оказалось. Основной осмотр трофея решили сделать позже. Точнее, ночью и не вдвоем, а большей группой. Чтобы безопаснее было, благо теперь у нас еще два ствола появилось. Мне достался «маузер 98К» со штыком и полсотни патронов, которые надо было разделить на две винтовки, если они подойдут, в чем я был не уверен. Ну, если не подойдут, побегаю с 98К, а эсвэтэшку — в стратегический резерв до увеличения боезапаса. Тем более что у «маузера» штык есть, а «токаревка» без. А Сане — «вальтер» с тремя обоймами. Кроме того, у обоих немцев мы забрали их документы и форму.

«Надо будет Нику к роднику загнать — форму от крови отстирать, пока не въелась», — мелькнула у меня мысль.

При ближайшем рассмотрении агрегатом оказался «Ганомаг-Гигант», оснащенный шестицилиндровым дизелем и шестиступенчатой коробкой передач. Он развивал скорость до сорока километров в час и мог буксировать автопоезда полной массой двадцать пять — тридцать тонн. Но что эта дура забыла в лесу, я все равно понять не мог.

— Слышь, Сань, откуда он тут взялся? — спросил я.

— Всем хорош тягач, с места рвет и в букс колеса на грунте срывает, и негромко работает, только места под груз совсем нет, зато в кабине не тесно… Да хрен его знает, откуда… Но порулить на таком за радость, а может, вместо багажника ММ к нему зацепим?

— Какую ММ?

— Да ту ММ, которую с разбитым мотором нашли, а то резкий гигант этот очень.

— ММ? А, полуторку! А почему ММ? Она ж ГАЗ-АА, а не ММ была. Но с цеплянием идея неплохая… Только б ее до нас не прицепили, мы ж ее до ночи с дороги не стянем, попалимся, скорее всего…

— Подожди, — сказал Саня. — Это, наверное, эвакослужба! Шла она вроде на запад. Но вот то, что они там стали… Может, ее как раз и послали эту несчастную полуторку утащить… Но все равно странно. Им танки тягать надо, а не полуторки… СТОП!!!! ТАНКИ!!! Может, где-то там подальше танк стоит, за которым этот паровоз и намылился?! Значит, так — срочно привести фашистскую форму в порядок! Как можно скорее. Надо поскорее по дороге прошвырнуться, вдруг успеем.

— Погодь, — мысли скакали, обгоняя друг друга, — если там немецкий танк, то сломан он капитально, раз тягач погнали. Плюс там экипаж. Пять рыл, которых положить вдвоем нереально. А если, — догадка, мелькнувшая на пределе реальности, стремительно обретала плоть и кровь, — если там наш танк? Тогда может никого не быть.

— Вот именно на наш танк я и опираюсь, — сказал Саня. — Их в это время тут много по обочинам стояло. А если фрицевский, то придется рискнуть. Тем более что их там необязательно пятеро. Если Т-I или Т-II, то поменьше. Плюс не ждут они там нас. Они-то своих ждут, так что шанс есть в обоих случаях, но я предпочитаю вариант с нашим танком…

Саня Букварь

Мы с Олегом в темпе переоделись. Я, потому как не знаю немецкого, сел за руль, а напарник с карабином примостился старшим машины. Осторожно вывожу «Гигант» на дорогу и направляю его вперед.

— Да, мощности у него как у дурака махорки — вон, аж буксует при резком нажатии на газульку… Вот, кстати — пробег по спидометру менее шестисот кэмэ, бак почти полный, лампочка горит какая-то — непонятно. Ну, вроде желтая, и ладно, значит, можно ехать, потом разберемся. До чего легко руль крутится, как в легковушке, это даже не «КамАЗ», а звук похож, такой же «простуженный». Олег, а что делать, если мне вопросы задавать начнут? Я ж, кроме «хальт», «хенде-хох» и «капут», ничего не знаю. И кстати, тут на приборке бумажки какие-то под магнитом, посмотришь?

— Говорить буду я. Твое дело баранка. И я все ж надеюсь, что говорить не придется. А бумажки посмотрим. О! Вот за что люблю фрицев, так это за порядок. Тут и куда мы едем написано, и откуда, и с чем назад вернемся. Нам, кстати, из леса выезжать надо и там еще почти пять километров отмахать.

К счастью, нам повезло, и пока мы ехали, нас никто не остановил для проверки, хотя нас несколько раз обгоняли немецкие машины, а навстречу попалась еще одна колона танков.

Дорога петляла между небольшими холмами, наконец, почти в пяти километрах, в одной из ложбин мы заметили танк.

— Глянь, Олег, двадцать шестой стоит, двухбашенный. Во, блин, а он на самом деле больше, чем казался на картинках…

— Т-26 как Т-26, двухбашенный, пулеметный. На хрена немцы за ним тягач погнали? В музей, не иначе.

При ближайшем рассмотрении оказалось, что у танка просто кончилось горючее, патронов к ДТ было всего около пары сотен. Зацепили мы это чудо советского танкостроения на буксир и поехали назад. Приключений по дороге не было, и мы, доехав до места и снова замаскировав в лесу тягач — теперь уже вместе с танком, пошли в лагерь. По дороге я тихонько мурлыкал себе под нос «Броня крепка и танки наши быстры…».

Дошли до лагеря без происшествий, где я рассказал оставшимся там о том, что видели и что смогли достать. Потом я спросил, что было у них в наше отсутствие.

Сергей Олегович

После возвращения Степана и Ники с пленным, отпросившись у командира и выгрузив все высокотехнологичные девайсы, за исключением пачки сигарет и зажигалки (той самой, с портретом команданте Че), пошел я грибов пособирать, ибо война войной, а кушать хочется всегда. Точнее, не столько за грибами, сколько для того чтобы прийти в себя и осмыслить обстановку. Если поначалу казалось, что все это нереально и я вот-вот проснусь, то после увиденного расстрела летчика постепенно стало приходить понимание: это — настоящее. Реальная, а не киношно-компьютерная война… Побродив буквально минут десять, я увидел впереди фигуру человека, пробирающегося через лес и периодически отбивающегося от злющих лесных комаров. Потихоньку приблизился сзади и понял, что это очередной попаданец. Как понял? Да очень просто! Вряд ли какой человек в здравом уме и трезвой памяти будет разгуливать по оккупированной территории в белой футболке с красными могендавидами.

— Стой! Куда идешь? — окликнул его я.

— Ша! Уже никто никуда не идет! — схохмил он в ответ.

— Приветствую очередного брата по несчастью! — сказал я, выходя из кустов. — Какими судьбами? Откуда попал, спрашивать не буду, и так уже видно…

Док

— Очередной? И сколько здесь таких братьев уже? — спрашиваю, а у самого в голове одна мысль: «Главное — не глюки!»

— Седьмым будешь.

— Два экипажа. Даже до отделения недотягиваем по штату. Ну, хоть не один — и то радость. А то, блин, думал, уже глюки пошли. А где мы? И главное — когда мы?

— Ну, где — мы еще сами толком не поняли. А вот когда — это уяснили более-менее — конец июня сорок первого года.

Пару минут я молчал. Попал, что называется, как кур в ощип. Блин, ну почему именно в сорок первый? Сейчас еще выяснится, что мы где-то в районе Бреста, и все, пишите письма. Вокруг вермахт, и попробуй добраться до своих. Без оружия, еды и вообще — без ничего. Охренеть. Вряд ли других закинуло с чем-то более полезным, чем меня.

— Ну что, оклемался? — спросил сотоварищ по несчастью, представившийся Сергеем. — Пошли, грибы, что ли, поищем — жрать-то нечего…

Да… грибы, понимаешь… Вокруг немцы, местоположение неизвестно, ни хрена вообще не известно, а у ребят проблема — жрать нечего. Нет, оно, конечно, верно: война войной, а обед по расписанию. Ну, значит, будем смотреть. Бардак, видимо, тут тот еще. Хотя — чего я критиканствую? Этот вот за продовольствием отправился, а кто-то, надеюсь, и по округе шарит, решая вопрос координат. Еще раз оглядел свою форму — да и вопрос обмундирования решать надо, а то я со своей белой рубашкой с нашитыми светоотражателями в лесу — как елка с подсветкой…

— Грибы, говоришь? Ну, можно и за грибами, конечно, — только куда собирать будем?

— Ну, чего-то сообразим. Не дрейфь, прорвемся.

Грибов мы, конечно, пособирали немного — так, для видимости скорее — много ли в руках унесешь? И вернулись в лагерь. Если эту полянку можно назвать лагерем. Кстати, похоже, я не ошибся, предположив, что остальных выкинуло сюда не более готовых, чем меня. И за что нас так? Хотя ноутбуков было несколько штук, да толку от них здесь? Блин, хоть бы аптечку какую-то, что ли… И что мне стоило взять в машине перед выходом свой набор парамедика? Или дефибриллятор… Хотя нет, чего я бы с ним тут делал?.. Ничего нет. Абидна, однако.

Ника

Немец сначала не понял, с кем его свела судьба. Обалдело таращится на нашу одежду, ноуты, сумки, аппаратуру. Головой крутит, как пропеллер, только иногда морщится. Мальчики выложили отвертку, плоскогубцы, молоток — хотят так, чтобы без крови. А по мне — отрезать без лишних забот уши, а потом и…

Олег, как единственный говорящий по-немецки — ему и карты в руки, — подошел, присел возле фрица. Спросил что-то. Тот, на удивление, ответил сразу. Потом вообще запел соловьем. Олег только иногда вопросы вставляет и кивает.

Мысли так, не спеша крутятся, а ручки шаловливые тоже крутят, перебирают чисто на автомате амуницию, что мы принесли.

— СС!

— Что? — оборачиваются мужики.

— СС, — повторяю я, — кинжал СС, образца тысяча девятьсот тридцать четвертого года. У него. Был…

Вы когда-то видели, как кубики падают? А как на место становятся в обратной перемотке? Вот и у меня такие же кубики покатились. Эсэсовец говорит (поет, можно сказать) и без лишнего давления — а не должен. Бегает по лесу в сопровождении трех солдатиков пехоты — не командует СС пехотой. Одна группа на весь лес — … лысого, что одна. На звук воздушного боя бежала — рановато слишком, значит, что-то другое. Кого-то другого искали. Да, кубики — рассыпались.

И первый вывод: останемся на месте — трупы. Вот и первый ряд…

— Уходим, мужики… Прям сейчас и уходим. Если не уйдем, то придет лис полярный и всех покусает. У кого какие предложения? Токо быстро — у нас времени не осталось ни…!

Олег Соджет

— Спокойно, время есть — немного, но есть. На двое суток я б не рассчитывал, но сутки у нас есть…

И, видя непонимающие лица, пояснил:

— Ну, в общем, судя по тому, что нам сей фрукт поет… Мы находимся тут. А вот в то, что они тут одни, я не верю.

После этого я снова заговорил с немцем:

— Знаешь Курт, ты мне лапшу не вешай. Если я через минуту не услышу правду о том, что вы тут делаете и сколько вас, отдам тебя комиссару, — и показал на Доктора, — кто он, я думаю, ты и сам понял, как и то, что тебя ждет.

В это же время доктор, решив, что я его зову, собрался подойти. Это стало, последней каплей. Курт рассказал, что на самом деле в этих лесах их рота шляется, но небольшими кучками по четыре-шесть человек. И направили их из-за той разбитой колонны, что нашли они в том направлении, куда Змей ушел. Колонну раздолбали с воздуха, а они должны были проверить состояние машин и найти тех, кто спасся после налета. Единственное, что радовало, — рации у них не оказалось, а до времени, когда они должны вернуться, у нас еще сутки. С учетом того, что пока их начнут искать и доберутся сюда, у нас было около двух дней форы. О чем я и сказал остальным.

Док

Ладно, думай сегодня, думай завтра, а дела накапливаются. Ребята вроде бы уже чуток в округе осмотрелись, нужно прикинуть, что нужно сделать и что возможно сделать. Да, недаром в детстве зачитывался романами Вершигоры и Медведева. Похоже, придется партизанить. За этими размышлениями не заметил, как выбрались на поляну.

— О, нашего полку прибыло!

А вот и компания, да еще Сергей. Где-то еще трое. Ага, вон еще один появился — надо думать, в охранении был. Присутствовала на поляне еще одна персона. И очень уж привлекательная. Да, ребята не промах — уже и пленным разжились. Шустрые. Быстрое представление: зовут Олег, сюда прибыл прямиком с берегов Средиземки. С собой из вещей — почти что и ничего, что плохо. Военный опыт? Есть, как же иначе? Срочную — в танковой бригаде АОИ, командир танка. Потом на сборах резервистов — в той же должности, но на другом танке. Ну а на гражданке парамедик — фельдшер по-советски…

Медициной вроде бы никто из собратьев не занимался, так что эту часть забот я себе и возьму. Да и то — вряд ли мой опыт Второй Ливанской здесь сильно поможет. Там армия действовала как слаженный механизм, правда, верхи не знали, чего делать, а здесь — ни разведки, ни снабжения, о поддержке с воздуха и артиллерии лучше не вспоминать. А действия пехотного подразделения я вообще разве что на курсе молодого бойца проходил. Правда, ребята вот говорят, что «двадцать шестой» нашли, в смысле Т-26 — но это ж разве танк? Недоразумение одно — да еще с двумя башнями. Бэтээр какой-то. Только вот пехоты к нему и нет…

Эти мысли я и изложил. Типа, а может, по-тихому пролезть? Партизанские действия — максимум, что мы сейчас потянем, да и то — мало нас, как ни крути. Но Саня справедливо заметил, что «выходить надо с техникой, средствами усиления и трофеями, тогда есть шанс, что не расформируют мотоманевренную группу. А ежели выползем пешком — в пехоту, Ваня! А учитывая реалии бытия пехотинца «начала войны» — это сложный способ самоубийства. И даже если переживем сорок первый каким чудом — ждет нас «Ржевская мясорубка» дятла Жукова… А нам оно надо? Так что выходим с техникой, причем желательно наша группа должна быть настолько эффективной, чтобы не вызывала желания «раздергать», а использовалась целиком».

А в пехоту не хотелось — ну жуть как. Это у Конюшевского и других иже с ним все просто — попадали в прошлое всякие там спецназовцы. А я спецназ только издали наблюдал. Нет уж, бегать не хочу. Лучше уж на «тэшке» как-нибудь. Авось, и пронесет.

Пока я обживался, парни начали немца колоть. Ну, в этом я им помочь все равно не смогу. Немецкого не знаю, да и не умею я допросы вести. Но наблюдал издалека. Немец как немец, человек вроде как… Не воспринимался он еще как враг. А потом Ника сказала про эсэсовский кинжал, что с ним взяли… Да… Всплыли в памяти картины из Яд-ва Шема и других музеев. Блин, да я ж их за одну Детскую комнату зубами рвать готов!

Немец все упорствовал, но, видно, выражение лица у меня изменилось за этими мыслями. А тут еще тезка, ведший допрос, в мою сторону кивнул, и я чуток приблизился. Тут этого немца и пробрало. Как он затараторил… И все на меня посматривал так… Чего ему — звезды мои не нравятся? Ну, извини, козлина фашистская. Не желтые они — будь моя воля, я бы их синими изобразил — авансом, чтобы привыкали его соотечественники… Хотя, чего это меня на опознавательные знаки ВВС понесло?..

Степан

Сутки, ага. Мечтать не вредно. Выслушав то, что сказал Олег (караулить поставили новенького с карабином), я, наконец, смог поподробнее рассмотреть карту. Против ожидания, она оказалась почти такой же, как та, по которой нас учили. Млин, судя по плотности леса, обозначенной на карте, то, что нас не заметили, — чудо. Но сейчас это плюс — тягач пройдет без проблем.

В ходе мозгового штурма приняли решение двигаться на тягаче навстречу Тэнгу — Змею. Черт, они же могут вообще с другой стороны зайти!!! И где их искать тогда? Придется надеяться на удачу, иначе будет много покойников. Танк — пока на буксире, но если оторвется — бросить на фиг. А колонна — это хорошо. Странно только то, что они охрану не оставили. Или не все сказал нам Курт?

Саня, Олег и я отправились к машине. Ох, ребятам отдохнуть следует, весь день носятся. А по лесу ездить аккуратно надо. Потому и пошли втроем — от менее уставшего, пусть и неопытного, польза будет — хотя бы дорогу указывать. Потом еще и с немцем что-то делать придется. К дереву его привязать, что ли?

Саня Букварь

До нашей «автостоянки» добрались без приключений. Двигатель «Ганомага» завелся с полоборота. Я решил не делать резких движений и очень плавно тронул сцепку. Без пробуксовки ехать все равно не получалось. «Двадцать шестой» цеплялся за каждый пень, дергая «Гиганта». Степан пытался выбирать дорогу поровнее, но получалось плохо. Хорошо, что еще не стемнело, иначе и буксир порвать можно. Ну вот, наконец, и наш лагерь. Из-за руля я просто вывалился — устал не от тяжести, а больше оттого, что перенервничал за прочность буксира. Нет, так ехать нереально!!! Надо кого-то в «двадцать шестой» за рычаги сажать — хоть на спусках подтормаживать, а то улетим на фиг! Да и пеньки обруливать, а то я все все равно не смогу объехать! И еще в башню — на всякий пожарный!!

Степан

До лагеря с грехом пополам добрались. Блин, только что не просеку оставили. А все танк этот, будь он неладен. Чемодан без ручки, млять — нести тяжело, а бросить жалко.

Хотя боевая ценность двухбашенной пулеметной машины вызывает очень серьезные сомнения.

К нашему почетному (и весьма громкому) прибытию лагерь был свернут, а немец находился в подвешенном состоянии. Не в том смысле, что его повесили, хотя, наверное, стоило, а в том, что судьбу его решить так и не смогли. Ну нет у нас терминаторов, которые глотки безоружным режут не напрягаясь. Привязать бы его, пусть посидит, а нечем. Не проводом же.

Змей

Мы с Тэнгу шли по лесу, точнее, шел я, Тэнгу же носился по кустам, как бешеный электровеник. Еще бы, прогулка никак не кончается, с поводка отпустили, и даже пойманную лягушку Старший оценил, признал съедобной, но отдал песику. Наверное, не голодный. Самолеты я услышал, но услышанному не придал значения, лес густой, меня не видно, пусть себе летают. Свою ошибку я осознал позднее, когда длинная очередь хлестнула по деревьям метрах в десяти впереди нас. «Мля, так и убить могут!» — подумал я. Потом что-то большое рухнуло неподалеку в лес, но взрыва не последовало. Я решил сходить посмотреть, вдруг чего интересное найду. Это был «мессер», отчетливо дохлый, крыльев нет, фонарь вдребезги. Пилот, однако, был на месте, совсем целый, только мертвый. Это хорошо, что целый, легче шмонать будет. Минут через пять я сообразил, как расстегнуть ремни и вытащить немца из кабины. Моей добычей стали: карта, часы, документы, сухпай и, самое главное, пистолет. «Браунинг ХР» с тремя запасными обоймами. Больше я ничего брать не стал, самолет пусть ребята потрошат. Потом. Наличие боевого оружия придало мне храбрости, и я решил пройти дальше и поискать еще чего-нибудь. Вдруг повезет. Тэнгу бегал уже не так активно, жарко пеське в зимней шубке. Из сломанных, расщепленных кустов слегка пахнуло гарью, Тэнгу насторожился, я тоже. В кустах нашелся треснувший, слегка обугленный деревянный ящик, заполненный брусками хозяйственного мыла. Пригодится, подумал я, в крайнем случае в деревнях на жрачку поменяем. Что-то ящик уж больно добротный, как ящики из-под взрывчатки, в которых мы яблоки зимой хранили. Точно, не мыло это, а подарок для Степана. Если сообразит, как использовать — ни шнура, ни запалов нету. Интересно, откуда этот ящик прилетел? Туда и пойдем. Как я порадовался, что попал сюда с Тэнгу, иначе прошел бы мимо. В зарослях папоротника лежал красноармеец, мертвый. Документы, саперная лопатка, судя по отсутствию штыка — карабин и подсумок с пятью обоймами. В карабине один патрон, остальные, похоже, расстреляны. Минут через пять я сообразил, как эта штука перезаряжается. Готово, можно идти дальше. Узкая лесная дорога, скорее просека, заставленная разбитыми, частично сгоревшими грузовиками. Нашими, разумеется, к сожалению. И танк, двухбашенный Т-26. Не горелый, только без МТО, одни лохмотья брони торчат. Чем это его, интересно, бомбой? Люки открыты, внутри чисто, экипаж не обнаружен, один пулемет снят, второй разбит. Патроны, однако, выгребли не все, дюжину дисков к ДТ я подобрал. Так, Тэнгу где? Ага, вот он, метрах в десяти, возле более-менее уцелевшей машины, жрет что-то. Надеюсь, что не покойничка.

Это были сухари, высыпавшиеся из распоротой чем-то коробки. Ладно, пусть жрет. Покойнички, впрочем, тоже были, но немного, четырнадцать человек, большинство без оружия. Добыча оказалась знатная: еще два карабина, два нагана с тридцатью патронами в общей сложности, куча обмундирования, причем летнего, сапоги, ранцы, ботинки, одеяла, шинели. Почти целый «ЗиС» с харчами, еще один с саперным имуществом, лопатами, кирками, какими-то ящиками, которые я не стал вскрывать, ибо время поджимало. В паре поврежденных ящиков были бухты какого-то шнура, кажись, бикфордова и еще какого-то. Это добро я оттащил в лес и заныкал вместе с двумя винтовками и пулеметными дисками, туда же — немного еды и прочего добра. Отволок погибших в воронку, похоже, от бомбы, забрал документы, у кого были, прикрыл одеялами. Закапывать не стал, и так припозднился, потом придем и зароем, если сможем.

Набил два ранца едой, два одеяла туда же, браунинг. Винтовку за спину, один наган в кобуре, другой в кармане куртки, и уже собрался двигать в лагерь, поздно уже, дело к вечеру. И тут удивился сильно: я тут несколько часов, а по дороге никто не проехал и меня мародерствующего не спугнул. Объяснение нашлось быстро. Рядом протекал ручей с топкими берегами, а через ручей мост. Был. Вместо моста и части русла — яма, большая, надо заметить. Воронка, наверное. Это зрелище меня несколько успокоило, и мы с Тэнгу двинули в лагерь. Куда мы так и не добрались.

Ника

В результате у нас оказалось аж два чемодана без ручки. Первый — танк. Мальчишки его чуть не по запчастям разложили, излазили весь и в конце едва не перессорились, что это такое. По мне-то — главное, что ездит, а какой он — командирский или нет — до лампочки. Одно ясно — если в эту махину попадут, а мы внутри, то там внутри и останемся. Братской могилой с одной сестричкой…

Второй чемодан тоже из разряда «на фиг нужен». Немец. Оставить низзя, а прирезать — рука не поднимается. Вот такая дилемма.

Док

Как бы то ни было, немец заговорил. После по карте прикинули — получается, мы в Белоруссии. Н-да… район тот еще. Хотя есть плюс — лесов здесь хватает. А по лесам немцы не очень любили шастать. Нет, то, что есть у них егеря, я знал, но шанс у нас определенно был. А пока что ребята собрались пригнать технику — ту самую «тэшку» и какой-то немецкий тягач. Я порылся среди уже имевшегося оружия и, выбрав себе, заступил на караул. В смысле — в охранении лагеря остался. Ничего особенного за время моего дежурства не происходило, и в тишине Полесского леса даже не верилось, что вокруг война. Потом донесся шум мотора, я на всякий случай собрался, еще раз осмотрелся вокруг. Но обошлось — вернулись ушедшие за техникой. Впереди шел Степан, выбирая дорогу поудобнее, за ним медленно двигался тягач, тянувший на буксире Т-26.

Тем временем лагерь практически свернули, не знали только, что с немцем делать. Но и эта проблема решилась. Вернее, ее решил Олег. Вернулся он с таким лицом… Да, мразь этот немец, но вот так вот прирезать типа безоружного… Силен тезка, я бы вряд ли смог. Силен. А может, и насмотрелся тут уже всякого — он-то здесь раньше меня оказался. Вот и вжился уже в среду.

Потом было движение по лесу в той самой «тэшке». За время движения я уже немного обжился в башне… Экзотика, однако… расскажи мне кто-то, что я буду башню вручную крутить, маховичком — послал бы точно. Однако, глядишь ты — пришлось. А обзор из танка никудышный, однако. В лесу — так вообще. Как будто слепой. Да уж… Никогда не говори «никогда». Ребята выдвинулись вперед, проверили колонну битой техники, о которой говорил немец, на предмет отсутствия ненужных свидетелей и подогнали тягач поближе к ней. Я опять остался на стреме — типа в танке. Змей с Тэнгу отправились бродить по окрестностям — в качестве подвижной группы охраны, а остальные приступили к потрошению колонны. Все мы читали в свое время о брошенной технике в начале войны — из-за нехватки топлива или отсутствия запчастей. Вот ребята и пытались собрать все — а щоб було типа.

Олег Соджет

Пока народ решал, что же делать, я взял Курта и пошел в сторону леса. Немец вначале не понял, куда и зачем я его повел. Но когда мы зашли за деревья и я снял с пояса штык от маузера, до него дошло.

— Nein! Bitte nicht. Ich will Leben… — закричал он, но после того, что я видел на дороге, мне было все равно, что он кричит…

Степан

Пока мы скидывали пожитки в тягач, Олег с немцем немного отошли в сторонку. Вернулся он один и с лицом… Нет, ну на фиг, не буду я его описывать. Слов не хватит.

Двинулись, слава богу. Впереди я, с тягача Олег прикрывает. В «двадцатьшестерке» — оба Олега, остальные — в тягаче, усиленно пялятся в лес. Но Змея с Тэнгу они проворонили. Кстати, я прав оказался — шли мы в стороне от них. Кабы не пес — фиг бы встретились. А так — побеседовали, уточнили про колонну, немного перетряхнули припасы, сами встряхнулись и почапали дальше.

Немного не доезжая до просеки, спешились. Сцепку оставили под охраной Олега и Сани. Остальные парами двинулись вперед, к колонне. Убедившись, что никого, кроме нас, нет, подогнали тягач к дороге.

Охранять оставили Нику и Олега-новенького — он немного освоился с башней «двадцатьшестерки». Змей с Тэнгу тоже вызвались.

Саня Букварь

Итак, что мы имеем? Два исправных «ЗиСа» — пятый и шестой, «Газ-АА» или ранний ММ — хрен пойму — с пробитым радиатором, но починить можно, если снять с разбитого. Третий «ЗиС» — неисправен, Змей не заметил дыру слева — попадание в мотор из чего-то типа полдюйма или двадцатки. Остальные — только на запчасти оптом.

— Что унести не сможем — в негодность приведите, — посоветовал Олег. — А лучше всего все, что не возьмем с собой, собрать в машины и спалить. Чтоб враг не использовал. Только зажигайте тогда, когда мы будем готовы к движению. Подпалили, и ходу отсюда…

— И это, народ, вы воды наберите во что-нибудь. Да хоть из радиаторов, все равно для них же и используем, — предупредил Олег.

На машине с брезентом было три бочки и какие-то ящики, в одной, судя по запаху, бензин. Во второй бочке — масло, какое — не могу сказать, положили на «Гиганта», еще канистра — по запаху, керосин — не отдам! Это мне в дизель пойдет. В еще одной бочке — не понять что. Берем? Блин, да что ж это в бочке-то?

Всего из всех машин и одной бочки слили топлива для полной заправки двух «ЗиСов» и танка да для полуторки две трети бака.

Я полез под брезент вскрывать ящики, вооружившись монтировкой. Оказались там запалы к гранатам, оборонительные Ф-1 неснаряженные в двух ящиках, а в остальных — цинки с 7,62х54R, те самые винтовочные патроны, что идут для «дэпэшек», «дэтэшек», «максимов» и трехлинеек с СВТ.

Вот эта находка порадовала. Очень порадовала. Нормальные запалы для гранат, а не убогие терочные немецких «колотушек» — это просто клад в умелых руках. Масса применений им сыскаться может помимо использования по назначению.

А потом стал разбираться с имуществом саперов. Шанцевый инструмент и прочие кирки, флажки «Осторожно, мины!», четыре противотанковые мины — по две в деревянных ящиках — бикфордов и, по-видимому, детонирующий шнур, провода, детонаторы-«гильзы», срабатывающие от огнепроводного шнура… А на сладкое — еще два ящика тротила. Только не обгорелых, а целых. Чудесно, просто чудесно!

Олег Соджет

Пока народ рассуждал о коробках, я стал прикидывать, что и как. Выходило хреновато. Не, я, конечно, понимал, что машины нужны, но… В «тэхе» водилой я, в «Гиганте» Саня, а вот кто поведет остальное? Это меня смущало весьма сильно, ибо я точно знал, что Ника и Змей водить не умели. Степан тоже обещался подучиться, но вот времени для практики и обучения у нас-то как раз и не было. Оставались двое на три машины. И то при условии, что умеют водить.

— Народ, проблема! — сказал я, озвучивая свои подсчеты. — У нас на один грузовик как минимум водилы нет. И это, Док, Олегыч, вы как, водить умеете? Если нет, то приехали…

— А в чем проблема? — заметил я. — Машину на жесткую сцепку хоть к танку, хоть к «Гиганту» и вперед. Ну, человечка посадить, чтоб подруливал куда надо. Дури в «немце» много, пойдет хоть с двумя, хоть с тремя…

— С двумя пройдет, — согласился я. — Правда, в этом случае танк не боевая машина. Или же та машина, что у него на прицепе, в случае боестолкновения — стопроцентный металлолом. А что делать, если ни Док, ни Олегыч не водят? К кому третий грузовик цеплять? А если ты имеешь в виду, что «Гигант» и танк, и грузовик тянет, то вообще дрова — «двадцать шестой» воевать, если что, не сможет… Его пока от обеих сцепок освободишь… Зачем заправляли тогда его? Все равно толку с него будет…

В это время в разговор влез Саня:

— Есть мысль! «ЗиСы» оба ко мне, а полуторку к Олегу. Если что — ее не так жалко, более ценный и хрупкий груз — в «ЗиСы», жесткая сцепка одна — «ЗиС-6» за меня, дальше на мягкой, со Змеем и Тэнгу — «пятый», Степан в полуторке — рулить на тросу. Док в башню, Ника во вторую, Сергей ко мне. Водителям прицепов только одна задача — трос не должен касаться земли НИКОГДА!

— Этот вариант получше будет, — сказал я. — Только вы ВВ в полуторку не суйте или топливо. А то мне и без фрицев хана настанет… Что до «паровоза», может, сможем что-либо придумать, чтоб не на тросах, а на жесткой сцепке? Чтоб им только рулить надо было… Ну, а кого куда — вместе прикинем. Может, кто более интересную идею предложит по распределению личного состава.

Пусть уж полуторка за моей «тэшкой» висит на буксире, если и Док не водит. Поставить трос подлиннее, груз негоряще-невзрывающийся разместить. А в идеале — такой трос, чтоб от простого рывка не рвался, а вот если я газану, а полуторка тормознет, не выдерживал. Если что, ее «водила» на тормоз со всей дури, а я газу — и свободен для боя. Есть у нас что в этом роде среди трофеев? Как думаешь? Или только стальные тросы?

— Сталюги только, а вот если крюки буксирные на переднем бампере на одном болту вместо трех оставить и на хвост тебе повесить не «газон», а «шестерку» груженую, то может получиться — порвем болты, и все! И загрузить ее по самое не хочу… главное, болтов запасных не забыть.

— Хм… Тоже вариант. И болтов действительно взять с запасом. И когда отъедем отсюда километров на несколько, надо будет попробовать это сделать. В смысле отрыв танка от «груза». Заодно и загрузку подберем. Нам ведь надо, чтоб болты только от того, что мы одновременно газ-тормоз жмем, вырывало, а не от того, что кто-то зевнул и легкий рывок получился. И в машине-то водила неопытный, мало ли что… А после каждого сброса/набора скорости болты новые ставить… Это только ими и надо кузов забивать…

Степан

Эта колонна нам запомнится надолго. И может очень дорого обойтись. Ночи летом короткие, а нам еще сваливать подальше от приятелей покойных эсэсовцев. Значит, идти придется днем. Млин, рискованно. Колонна у нас отечественная, прилетит «мессер» какой и… И будут нашу колонну потрошить точно так же, только явно не наши. Но если дневной переход — риск, то оставаться на месте — самоубийство. Причем со стопроцентной гарантией и немецким качеством. Юморист, млять. Ладно, переживем.

Другой проблемой стал транспорт. На четыре машины и танк у нас целых ТРИ нормальных водителя — Олеги и Саня. Причем второй Олег еще и с одной башней на Т-26 справляться должен. Руля чем-нибудь, ага. Змей имел некоторый опыт вождения, но для управления самостоятельно недостаточный. Вот такие пироги.

В принципе вариант Сани мне нравился, за одним моментом. Ника говорила, что она — недообученный боевой пловец, но входят ли в это понятие навыки стрельбы из пулемета? А если нет, то в любом случае у нас одна башня на «двадцатьшестерке» не боеспособна первое время. А потом — ограниченно-боеспособна до накопления боевого опыта. А ощущать себя балластом не хочется. Нажать на спуск я смогу, смогу даже его отпустить до того, как спалю ствол, наверное. В башне ничего сложного быть не должно… Угу, ничего сложного, конечно. Сиди, не рыпайся, пока не прибили.

Сергей Олегович

— Блин, крайний раз так вкалывал, когда у нас дизель на объекте сломался! — сказал я, вытирая пот со лба. — А мы точно все это увезем? А то получится, как у той мартышки с орехами — и бросить жалко, и удирать надо… Читал где-то я, что обезьян так ловят в Индии или Африке. Положит охотник пустой кокос, а туда орехов насыплет. Обезьянка туда руку сунет, орехи цап! А тут и охотник… А обезьянке-то руку разжать и бросить все жадность не дает… м-дя… Вообще, я думаю, надо какую-нибудь ремлетучку поискать, а то инструментов нужных — кот наплакал, а чинить все это надо. Да и танк переделывать вроде собирались…

Степан

Ника, как выяснилось, с пулеметом управляется прекрасно, потому обосновалась в башне номер один (правая). Мне же досталась левая, она же башня два, и сейчас мы обживали рабочие места. Сложного, действительно, ничего не оказалась — маховичок для поворота да пулемет с упором. Ага, вот и первый необходимый навык — башню развернуть в нужную сторону. А вы попробуйте! Ладно, разберемся. Вправо-влево, влево-вправо, вправо… Вроде приноравливаюсь!

Перезаряжать попробовал — получилось. Совсем хорошо.

Решили танк не связывать, поэтому порядок движения получился следующим.

Первым — Саня на «Гиганте», с «ЗиС-5» и полуторкой на буксире, чтоб немцев сразу не беспокоить. В ней Олегович, а Док — стажером — вместе с Саней. После привала Док пробует порулить вторым «ЗиСом» и меняются местами — Змей. Олегович на обучение. И так — пока оба ездить нормально не начнут. В центре — танк, хоть немного прячется от любопытных. Второй «ЗиС», как самая скоростная машина — сзади, под управлением Дока.

Для безопасности кроме двух скатов на морде полуторки три навесили на заднице «пятерки» — не дай бог сильно ударить, поэтому и трос короткий — меньше разница скорости при догонялках.

Ника

Олег показал мне, за какие ручки крутить и куда нажимать. Вроде бы запомнила. Подергала — все правильно, кроме одного: опять попутала право и лево. Надо запомнить: лево — это там, где вторая башня. Налево крутить низзя! Вот ведь прикол — когда учили обеими руками пользоваться наравне, я где право-лево плохо ориентировалась, а уж когда научили… в общем, вопрос «ты какой рукой пишешь?» до сих пор вводит меня в ступор. А какой надо?

Пулемет был незнакомого образца. А где же в сорок первом будет знакомый? Но нас инструктора учили просто: «Перед вами ряд автоматов и пулеметов — называть их все у вас мозгов не хватит!..…… А теперь у вас две минуты, чтобы разобраться, где у какой модели переключатель, предохранитель и спусковой крючок. После вы должны поразить цели по очереди из всего, что перед вами». Так что на выстрел оставалось секунд по пять, а тут уж или отпускай гашетку, или полный незачет…

Олег, добрая душа, пошутил, что налево мне стрелять необязательно. Я тоже ему пожелала хорошей поездочки.

Саня Букварь

— По машинам!!! — скомандовал я.

И добавил:

— Олег, в башнях люки пусть не закрывают — по сторонам смотрят, я просто не смогу и вперед, и в обе стороны, а тебе даже днем с открытым почти ничего не видно.

Тот не стал спорить с очевидным, а приказал:

— Экипаж! Люки не закрывать. Смотреть в оба.

— А насчет не видно мне… Очень даже видно… Метра за два от танка примерно полметра дороги вижу…

— Иногда… Когда солнышко светит особо ярко, — добавил я со смешком.

Змей уже погрузился в машину и, кивнув мне, как старшему, приготовился внимать науке вождения.

Ну тронулись, помолясь! Не знаю, куда больше смотрел — вперед, по сторонам или по зеркалам, но первые полчаса скорость у нас была около пятнадцати километров в час, потом, правда, прикатались, дело пошло веселее — двадцать, а на редколесье и до двадцати пяти доходило…

Вот и поляна за высокими рядами кустов подходящая. Стоп машины, вижу в зеркало: Олег чуть не догнал нашу «парту» — полуторку, Олег-Док вроде без проблем выдержал дистанцию.

— Надо бы грунт проверить, здесь заночуем, — сказал я.

Змей

— Принято. И никаких растяжек! Тэнгу же подорвется.

— Не подорвется, проверено, — со знанием дела сказал Саня. И добавил: — Ни одна собака не подорвалась на моей памяти, просто перешагивает он их, но обычно хозяин, ну, или проводник, замечает, но согласен — не надо растяжек.

Олег Соджет

Эх, блин… Отвык я от танков. И едем-то около часа всего, а руки уже устали. Правильно я сказал: часа два едем, и на ночлег. А то завтра я с управлением не справлюсь. Все же десять лет, как в последний раз за рычагами сидел. Да и не на такой колымаге тогда ехал. Помягче управлялась…

— Наблюдать надо нормально. И где сигнал к остановке был? Мать вашу так. Заснули вы там все, что ли? А если б не успел тормознуть? — возмутился я, едва колонна остановилась.

Посмотрев на манипуляции народа и видя, что ехать уже не будем, я вылез из танка и, поняв, что мне дежурить не надо, утопал в кузов грузовика со шмотками, здраво рассудив, что на куче тряпок спать мягче и удобнее, чем на железках или в танке. «Ну, и правильно, что без меня подежурят — мне завтра снова ехать», — мелькнула мысль. И с этой мыслью я, так и не дождавшись ужина, заснул.

Док

Колонну потрошили долго. Похоже, у парней там глаза разбегаются от такого богатства. Да и то — знать бы, где упадешь, соломки подстелил бы. А тут у нас та же ситуация. Техника незнакомая, когда еще набредем на такое собрание запчастей, топлива и прочих полезностей — кто знает. Вот и загружаемся по полной. На одном грузовичке обнаружили запас обмундирования — видно, какой-то интендант вывозил имущество со склада… Ну, вообще-то, по-умному — фиг с ней, формой — ты чего пополезней грузи. Но он загрузил то, что загрузил, и для нас это было очень вовремя. В нашем-то нынешнем одеянии мы и для немцев чужие, и для красноармейцев — не свои. В общем, прибарахлились немного. А форма-то ничего. Хоть не буду светить своей белой футболкой. Правда, ботинки свои я оставил. Всяко удобнее сапог. Саня, довольно улыбаясь, сообщил о куче всякого саперного барахла, «тэшку» заправили под завязку и еще много чего, все и не перечислить. Но время поджимало, нужно было уходить от колонны как можно дальше. Немцы-то про колонну эту тоже в курсе. С водителями была запарка, на все это богатство было у нас всего три водителя и еще двое, что, может, и смогут чего-то рулить, если потренироваться и навыки восстановить. А вот времени для этого у нас, увы, нет. Ребята мудрили чего-то со сцепками, думая, как можно утащить, потому что было два исправных «ЗиСа», одна полуторка, плюс, куда ж они денутся, Т-26 и тягач. В конце концов, мне на сегодня достался «ЗиС». И то, хоть не нужно с буксиром возиться — порву же на фиг, никогда никого не тянул. Вечерело, но оставаться возле колонны нам никак нельзя. Сколько успеем до темноты, уйти отсюда должны.

Тронулись. Впереди рулил тягач — на случай, если на немцев наткнемся… Правда, можно наткнуться и на какую-то часть РККА, и тогда… Но вариантов не было. По-хорошему, не мешало бы впереди кого-то пустить — хоть на мотоцикле. Но где ж его взять? Двигались — если те десять-пятнадцать километров в час можно назвать движением, как по мне, так ползли, — часа два, потом стемнело, и мы, убравшись с дороги на какую-то поляну, разбили лагерь. Впрочем, разбили лагерь — это громко сказано. Загнали технику под деревья, не разжигая костра, погрызли, кто чего нашел, и, установив очередность охранения, завалились спать. Водителей от дежурства освободили, так что был шанс выспаться. Денек выдался — врагу не пожелаешь. Впечатлений горы. Руки ныли от усталости — по части управления этому «ЗиСу» до моей «Мазды» было далеко… Хорошо еще, я в той жизни иногда брал «Пежо» у зятя — там тоже гидроусилителя не было… С этой мыслью я отключился.

Ника

Люблю я предутрие. Небо еще темное, но в воздухе чувствуется что-то такое, отчего спать уже не хочется. Сначала, еще до рассвета, где-то крикнет первая пичуга. За ней, едва слышно, еще одна. А потом просыпается небо. Среди деревьев еще темно, но в вышине, над самыми кромками ветвей, бледнеет. Голоса птиц сливаются в хор. Они первые, кто готов к новому дню. Для них непонятно, почему люди вторглись в их лес, почему стреляют, а затем горят большие коробки, воняющие бензином и железом.

Лес светлеет сразу, не оставляя теней. За поляной, в низине тяжело ложится туман. И в этом тумане плывет солнце.

Саня Букварь

Через час движения по дороге мы, наконец, выехали из сплошной стены леса. Не знаю, может, с точки зрения авиации наше положение и ухудшилось, но зато теперь не страшно получить в борт снаряд из кустов, просто после своей службы в армии рядом с зеленкой я чувствую себя неуютно. Наезженная колея продолжала петлять между холмами и островками деревьев. За одним из пригорков я чуть не дал резко по тормозам — впереди, метрах в трехстах, на окраине дороги расположилась колонна пленных. Видимо, это были те, кого мы вчера видели вблизи первой найденной машины.

Не доезжая метров сто до задних конвоиров, я остановился и приветственно помахал им рукой.

— Хорошо хоть форму догадались натянуть, — буркнул Сергей, чья сейчас была очередь составлять мне компанию.

Я вылез из машины, подошел к заднему колесу полуторки, сделал вид, что осматриваю внутреннюю шину, затем подошел к танку.

Немцы-конвоиры заинтересованно поглядывали, большинство из них стали стягиваться в кучу и что-то говорить про нас, показывая пальцами, все чаще был слышен смех.

— Думаю пока, как лучше: может, прогуляемся, попробуем рабов, машине колесо поменять, одолжить? Заодно оценим, что и как с конвоем? Пошли? Вопросы позадаешь? — сказал я в ответ на невысказанный вопрос Олега, что я задумал. И пояснил: — Отговорка — домкрат «Гиганта» под полуторку не влазит, а на русских машинах — не было.

Олег Соджет

— Хм… Не, не стоит. Можно влипнуть. Моя иначе думай. Ты идешь обратно в кабину, заводишь двигатель и трогаешь. Желательно с пробуксовкой и максимумом пыли. Ну, и движок погромче чтоб ревел, танк глуша. Они там и так в кучу сбились в основном. Зачем идти? А вот когда газанешь и напылишь, если выйдет, прижмись к обочине, я тебя со стороны встречки обойду. Сюрприз будет. И не спать там на пулеметах! Как я удачно Нику в правую башню загнал-то. У нее опыта побольше с пулеметом… Так что недолго им хихикать осталось.

Саня Букварь

— Понял, пропускаю тебя вперед и тоже иду за тобой — Сергей выцеливает фрицев, которых не достали твои, я трамбую не успевших спрыгнуть с дороги раненых или залегших. Давай, я пошел.

Да уж, тронулся я знатно! С пылью и сажей из выхлопных. И довольно резво покатил в сторону немцев, Олег пошел на обгон, его «тэшка», как мне показалось, превысила свою паспортную максималку. Хотелось увидеть, что делает Док, но из-за пыли и болтающихся на сцепке грузовиков это затруднительно.

Олег Соджет

Воспользовавшись полученной «дымзавесой», я обогнал «Ганомаг» и на максимальной скорости врубился в ржущую группу. Поскольку выскочил я неожиданно, группа конвойных уменьшилась на шесть человек, попавших под гусеницы. Троих отскочивших срезала Ника. На чем для нас бой, собственно, и закончился. Охреневших от увиденного немцев, не попавшихся мне и Нике, довольно бодро перебили пленные. Фрицы даже толком не сопротивлялись. Выстрелить из них не успел никто. Ну, оно-то как раз было неудивительно. Вначале-то они увидели свой тягач, из-за баранки которого вылез опять-таки свой. Потом он, тягач в смысле, тронувшись, поднял тучу пыли, из которой на них выскочил… советский танк. С которым они при всем желании ничего не могли сделать — винтовка его не возьмет, а гранат нету… А вот пленные не растерялись и прийти в себя конвою времени не дали.

— Эй! — выглянув из люка, закричал я уже бывшим пленным. — Вы там не всех фрицев валите. Кто-то еще танк мыть должен…

После чего я долго пытался понять, что не так. Потом до меня дошло — пленных-то на ЗАПАД гнали, а наши на ВОСТОКЕ. Это выходит — мы все время к немцам в тыл двигались?! Нет, с одной стороны, это неплохо — такого финта ушами от нас точно никто не ждал, но с другой… В Польшу я точно не собирался. Да и замешательство немцев тоже понятнее стало — наши-то на восток прорывались, а мы на запад перли.

— Мать!!!.. и… в… на…!!! — высказал я все, что думаю о таких лоцманах. — Это кто у нас тут Сусанин? Куда нас завел??? На кой нас на запад понесло? Наши-то на востоке!

Ника

Короткая очередь на пять патронов меня разозлила. Гашетка оказалась менее послушной, чем я думала. Следующего немца я все-таки достала с трех патронов и тут же выцелила последнего. Вылезать и смотреть на размазанные по гусеницам трупы я не стала. Что смотреть, если и так мысленно представляешь всю картину маслом: «наехали»?

Наехали мы круто. Пальцы у пацанов были таким веером, что бедные пленные выстроились в ряд от одного крика Сани. «Ну, блин, если еще и этих с собой потащим, — подумала я, — то это можно вешаться». Их же надо одевать, кормить, вооружать. А где мы это все возьмем? До сих пор нам просто бешено везло. Но везение может закончиться в любую минуту, а противостоять всей гитлеровской армии — гнилое дело.

Впервые с пятнадцати лет захотелось закурить. Но, во-первых, сигарет под рукой нет, а во-вторых — не курить же в танке, где вентиляция не предусмотрена ТТХ? В общем, осталась я в своей башенке…

Саня Букварь

После крика Олега у освобожденных случилась небольшая заминка, в результате которой перед нами оказалось три кандидата в операторов швабры и тряпки. Еще одного поднесли чуть позже и прокомментировали — дышит.

— Давайте срочно свалим с дороги, вон, хотя бы в тот островок леса. Фарш надо тоже убрать.

— Угу, — мрачно прокомментировал Олег, все еще не отойдя от того, куда мы ехали вместо того, куда должны были, — проще закрасить, в смысле засыпать, чем отодрать, в смысле — убрать. Так что лопаты в зубы, и зарыть на месте. И в темпе.

— Офигеть! — выскочил из кабины Серега. — Штурмана́, блин! Совсем как в песне: «Он шел на Одессу, а вышел к Херсону!» Ну и что делать будем?!

— Погоди, мы точно на восток двигали, значит, не та группа… Считайте немцев!

— Шестерых танком, троих пулеметом, четверо живы, итого — тринадцать, — быстро ответил Олег. — А скольких «пехота» забила?

— Троих принесли уже, одного, вон, волокут… — прикинул я. — Да и наших меньше ста… Ну не могли немцы столько грохнуть за ночь, если цель именно расстрелять не ставилась!

— Скорее всего на восток, в лагерь другой перегоняли, — предположил Сергей Олегович.

— Мочь-то могли… — задумчиво протянул Олег. — Но почему конвой тоже уменьшился?.. Да, группа другая, скорее всего… А направление…

И добавил, отвечая на предположение Олеговича:

— Это не их на восток гнали. Это мы на ЗАПАД ехали. Так моя думай. Ладно, сие даже неплохо — такого от нас не ждут. Главное теперь — правильно двигаться, а то в Польше будем… Хотя… Могу и ошибаться. А давай у «пехоты» спросим, куда их гнали, на восток или на запад?

— Ага, я в немецкой форме пойду вопросы задавать…

Олег, высунувшись по пояс, крикнул:

— Народ, вас куда гнали?

— А бог его знает, товарищ… — боец слегка замялся, ибо если спецназовский комок своим черным цветом еще как-то тянул на танковую форму, то вот звания-то моего он не знал. — Извините, не знаю вашего звания.

— Капитан, — повысил Олег себя в звании на ступень. Ну, за десять лет по выслуге пойдет, а летеха мало что может.

— Так вот, товарищ капитан, гнали нас куда-то на запад вроде, точнее, увы, не знаю. — Боец решил, что мы хотим найти лагерь с пленными, чтоб их, пленных, освободить.

— Погодь, боец, так мы навстречу вам попались или догнали? Да, и представьтесь.

— Навстречу. Нас тут на привал остановили, немцы просто отошли вперед колонны почти все…

Док

Утро наступило быстро. Только-только заснул, а тут уже и побудка. Пожевали чего-то, протерли глаза, и вперед, пожалуйте за баранку. Еще где-то с час рулили по лесной просеке, потом выбрались на более открытую местность.

Дорога вилась между холмами и островками деревьев. Сразу возникло желание утопить педаль газа до упора. Вот ведь засада, наблюдать за воздухом никого не назначили. Ну, будем надеяться, что кто-то догадается. Иначе… Что иначе, подумать не успел, так как колонна резко остановилась. На всякий случай схватил свой винтарь и сиганул из машины. Осмотрелся кругом. Впереди взвилось облако пыли, затем взревел двигатель «тэшки» и раздалась очередь башенного пулемета. Затем была тишина.

Когда добрался до головы колонны, стала ясна причина остановки. Пленные. Танк был вымазан в чем-то… ну, ясно, танк тоже оружие. Интересно, скольких передавили? В общем, догнали мы колонну пленных, получается, ну, и конвоиров, вряд ли их было много, приговорили. Не всех, правда — трое, вон, вполне себе целые, правда, немного офигевшие от быстрой смены ролей. И еще один — офицер, что ли? Правда, этого немного помяли. Ну, ничего, полежит, придет в себя. Связать, правда, надо. На всякий пожарный.

Но что-то было не так. Как мы могли немцев догнать? Они чего — пленных на восток перегоняют? Подошел к танку. Ребят интересовал этот же вопрос. Олег Соджет матерился:

— Мать!!!.. и… в… на…!!! — мощно загнул. — Это кто у нас тут Сусанин? Куда нас завел??? На кой нас на запад понесло? Наши-то на востоке!

Да уж… герои. Получается, вчера от колонны мы в темноте на запад уходили, а сегодня с утра никто опять не сообразил глянуть, в том ли направлении идем. Да уж… «Ну, ты и идиот, Олежка, — подумал я про себя, — хоть бы по деревьям сориентировался, где север, если уж звезд в лесу не видно. Разбаловался совсем с этими джипиэсами».

Но нет худа без добра. Вполне себе в духе времени. То-то немцы фигеют. Еще бы — они вроде как побеждают, Красная армия отступает, а тут такое… «Вперед, в наступление». А потом ходят по Европе легенды про странных русских, которым закон не писан и воюют они не по правилам. Ну и пленных вон сколько отбили — и то доброе дело. Тут наверняка и водилы есть. Хоть отдохну немного.

Степан

Довольно быстро вышли на дорогу и двинулись по ней. Шли с открытыми люками, хотя на дороге этого делать, наверное, не стоило. Хотя… Спорно — с открытым люком хоть видно, куда едешь. Спустя какое-то время Саня, не подавая сигнала остановки, начал плавно притормаживать. Остановившись, он выскочил из машины, приветливо помахал кому-то рукой, после чего направился к нам. Выяснилось, что впереди колонна наших пленных и что охрана столпилась в голове ее.

Вот и первый бой. Нервничая, закрываю люк, но… Все закончилось быстро. Немцы стояли плотно, потому с полдесятка моментом оказались под танком. Самых шустрых срезала Ника.

Тишина, только слышно, как кого-то бьют, да Олег ругается. Люк открыл осмотреться. Зря, ох, зря. Вы когда-нибудь труп, танком перееханный, видели? Нет? Ну и слава богу. Странно, летчик не так подействовал. Поэтому в стихийно возникшей дискуссии на тему «как мы сюда попали» участие принимал пассивное. Блин, слава богу, мне это удалось.

Установив, что мы просто вышли на другую колонну, и прикопав трупы, рванули с дороги в лес. Танк шел за пленными, поэтому я имел возможность видеть, что происходит. И мне это не сильно понравилось.

— Олег, — крикнул я внутрь танка, — наше подкрепление нагло разбегается. Понял-понял — пусть валит, кто хочет.

Олег Соджет

— Ну, а теперь — стройся! — гаркнул я, и когда освобожденные бойцы построились, продолжил: — Пехота на месте, артиллеристы шаг вперед, танкисты два шага, водители три, техперсонал четыре. Прочие войска пять и уточнить, кто есть кто! Офицеры есть?

— Нет, только красноармейцы и младшие командиры, — ответил кто-то из строя, в котором началось какое-то движение.

— О-па, кто сказал? Ко мне! Я что, непонятно выражаюсь? — рявкнул Саня.

Чего это он?

Из строя вышел солдат в сапогах.

— Красноармеец Савостин.

Ответивший был растерян из-за того, что хоть его и спросили по-русски, но спрашивающий был в немецкой форме…

— Это лейтенант Бондаренко. Не волнуйтесь. Форма только маскировка, не более, — успокоил я народ.

— Так, товарищ красноармеец, вы лично уверены, что здесь нет командиров и политруков? — продолжил Саня.

Солдат молчал, видимо, форма вводила его в смятение.

Сергей Олегович

Среди наших произошло какое-то шевеление, начали выходить танкисты, артиллеристы. Из водителей первым вышел пожилой мужик в замасленной форме.

— Я водить могу! — сказал он.

— А где служил? — поинтересовался я.

— Да в БАО баранку крутил. Техников-то летчики с собой увезли, кого смогли, а нам, значит, самим прорываться пришлось. Вот немчура-то нас и похватала на марше. А что делать, у нас на всех три винтовки, и все, да наган у командира!

— Ладно, как тебя по имени-отчеству? — спросил я у водителя.

— Сергей Петрович я, Савельев, — ответил он.

Саня Букварь

— Олег, на минуту! — Мы отошли, оставив пленных на попечение остальных, и я очень тихо сказал: — Во-первых, слишком быстро он ответил, во-вторых, по-канцелярски, в-третьих, ты сказал — ОФИЦЕРЫ, в-четвертых, сапоги. Не слишком ли много вопросов возникает?

— Мать! Язык мой — враг мой, — прошипел Олег. — Ладненько, авось пронесет, но надо бы поосторожней в выражениях. А что до ответившего. С сапогами вместе. Не рядовой он, зуб даю. Причем, судя по всему, из комсостава или политрук, тоже не из младших. Подпол или выше. Может, полковой комиссар, хрен его знает. Просто сныкался от врага, но вот с какой целью он это сделал? И от какого ВРАГА сныкался? Не бранденбурговец ли? — предположил он.

— А на хрена он нужен в колонне? Командиров и комиссаров выявлять? Колоть его надо, и срочно. Остальных по желанию — на волю или с нами. А потом посмотрим, кого сколько останется. Лучше дезертиры пусть сейчас свалят, чем в бою. Да и у того немца, без сознания, погоны не плоские, а из шнура, обратил внимание?

— Ну, в колонне диверс не нужен, а вот палиться перед кучей народа… Мог и промолчать. Хотя маловероятно. Но все равно, мутный он какой-то. С остальными, согласен, кто не захочет — пусть сам идет. Часть уже свалила, кстати. А на немца не глянул. Но раз офицер, пообщаемся, — добавил Олег со злорадной ухмылкой, — а рядовые… Танк от кишок товарищей отмоют, и в расход!

— Может, не будем резать? Разденем да к дереву привяжем, тут вроде волки да кабанчики бывают? — предложил я. — Просто они это будут делать! И вспомни про наших десантников и окруженцев, умиравших от голода.

— Волков подкормить, конечно, неплохо, — задумался Олег, — но… Надо, Федя, надо. А ну, как они освободиться смогут? И напоют своим, что тут куча русских шляется. Да еще и при танке… Сядет нам на загривок рота СС с парой «трешек» для усиления, что тогда?

В этот момент подошел Степан, доложил, что сортировка закончена, и предоставил результаты.

Саня Букварь

— Так, что имеем: танкистов шестеро, артиллеристов двое, водителей четверо, один в гражданке, авиаторов — двое, не считая водителя, сапер один, салага, видимо — молодой, и голова неровно выбрита, пехота — сорок два, милиционер один, ну, и этот «мутный» в придачу.

Часть народа смылась в другую сторону и при нападении, и при бегстве с дороги.

Ну, авиаторов с одним водителем пусть Сергей на будущее возьмет, может, что и придумают.

С танкистами и водителями, да и с пушкарями — вместе поговорим, но потом, сначала «мутный», потом немец, как очнется. Кстати, что с ним?

— Живой сей герой, — отрапортовал Док. — Побуцкали его немного, кто-то в приступе усердия приласкал по морде лица. Вот и имеем сотрясение мозгов. Отлежится — очнется. Только связать надо… На всякий случай. Ну, и закинуть его куда-нибудь, только укладывать лицом вниз — чтобы, если вырвет, не захлебнулся. Не то чтоб жаль фашиста, но на фига нам труп?

— Ясно. Рядовых пока в сторонку, и не давать разговаривать между собой — по одному проверять слова будем.

— Итого пятьдесят восемь с половиной человек. Неплохо, неплохо, — сказал Олег и добавил: — Правда, «мутный» меня смущает… Потому и с половиной, а не пятьдесят девять. Ну, танкеров мне под команду, сапера Степану, с остальными разберемся. Кто возьмет на себя пехоту? Водил по машинам. Авиаторов и артиллеристов прибережем. Вдруг пушку найдем или У-2 какой. Да и без самолета пригодятся. Не сейчас, так потом, когда выйдем. Будут нас с неба беречь. Вот куда мента? Без понятия… И что с «мутным» делать?

Однако сразу решение «мутной проблемы» было отложено на неопределенный срок.

Сергей Олегович

После того как убрались мы подальше от места, где пленных освободили, и расположились на привал, решил я сходить в кусты, подумать над жизнью… Взял газетки кусочек и пошел. Сел, подумал хорошо, и тут глаз зацепился за какую-то непонятную кучу в кустах. Штаны натянул и пошел туда, посмотреть. Подошел, смотрю — мотоцикл немецкий с коляской. И два трупика рядом имеются. Один пристрелен аккуратно, у второго горло от уха и до уха перерезано. Пристреленный — раздет до белья, зарезанный — в форме. Немецкой. У мотоцикла — дырка в бензобаке. Оружия нет никакого.

«Блин, по ходу кто-то из наших порезвился?» — проскочила мысль. Пошел обратно на поляну, на пути Олега встретил.

— Пошли глянем, чего я нашел! — говорю ему.

Увидев мотоцикл, Олег сразу же позвал Саню, как разбирающегося в этой технике. И, когда тот подошел, спросил:

— Ну, как? Ремонтопригоден? Нам бы как дозорный самое то был бы.

Саня Букварь

— Мотоцикл вроде живой, шланг от карбюратора — в канистру вместо бензобака, канистру — между байком и люлькой, на подножку заднего пассажира, и привязать.

— А дырку заклепать не сможем? — поинтересовался Олег.

— Паять надо, — ответил я, — да и края загнутые, только выходное внутрь вправить и паять оба отверстия, так что если и брать — то со шлангом и проволокой, канистра — есть из колонны взятая, в которой керосин был.

Выслушав наше предложение, Серега сказал:

— По мотоциклу: пока паять нечем, надо болт, гайку, две шайбы и прокладку резиновую. Петрович как раз и займется.

— Олегыч! — сказал Петрович. — Мы тут неподалеку, помню, машину оставили, ПАРМ-1, может, смотаемся на мотоцикле за ней? Тут минут двадцать где-то.

— Хм… — сказал Олегыч, — а это мысль! Так, собираемся, ты доделывай мотоцикл, берем канистру бензина и едем. А ее немцы не того? Не нашли уже?

— Нет, не должны, — ответил Петрович, заделывая пробоину в бензобаке мотоцикла. — Мы ее в овраг в лесу загнали и замаскировали там…

— Понятно… — ответил я. — И все же интересно мне, кто ж так красиво немцев с мотоцикла уработал?..

Поскольку возражений не последовало, Олегыч с Петровичем отправились за машиной.

Сергей Олегович

Молчание — знак согласия.

После того как Петрович отремонтировал мотоцикл, заправили мы его, взяли с собой канистру бензина, карабин и ТТ, сели и поехали. Петрович за рулем, я в коляске. Поплутали с полчаса где-то, но, в конце концов, нашли этот овраг. Машина стояла на месте никем не тронутая. Еще минут двадцать повозились, устраняя мелкие неполадки, заправили ее, Петрович сел за руль, и покатили. Он впереди, я на мотоцикле следом… когда подъехали к поляне, первым, кого встретили, был Степан.

— Принимай технику! — сказал я, слезая с мотоцикла.

Степан

Прибывшие мастерскую и мотоцикл загнали под деревья, отправили Змея с наганами и Тэнгу посмотреть, что и как в округе.

Разговорчивый красноармеец мне не давал покоя. Ну не нравится мне он! Почему — не знаю, но не нравится. И не мне одному. Ладно, черт с ним, потом разберемся, а пока есть возможность, нужно переодеться, оставив на ногах сапоги. Они практически от теперешних не отличаются, но, уж точно, мне по ноге. А то упарился я: спецовка — хэбэ, но рубашка под ней — голая синтетика.

Олег Соджет

Ну, пока суд да дело, подошел я к танкистам поговорить. Заодно выяснить, кто есть кто. В результате оказалось, что из шести человек двое мехводы. Один на Т-26, а второй на Т-40 плавающем. Двое на «бэтэшках» наводчиками были. Один управлял пулеметной башней в Т-28, а последний был башнером на Т-35 в башне с сорокапяткой, и откуда он тут взялся, я не мог понять, хоть убей. Ну не было тут «тридцать пятых»…

После разговора с освобожденными я прикинул, что мне, пожалуй, стоит переодеться, поскольку это только на первый взгляд надетое на мне можно за танковую форму принять… Из-за цвета и с перепуга. А вот если присмотреться, а народ присмотрится, как только в себя придет… С этими мыслями я пошел к машине со шмотками подбирать себе форму по размеру. Дольше всего подбирал обувь, не в кроссах же оставаться, а на мой сорок пятый найти обувку не так и просто оказалось, но повезло, нашел. Переоделся. Старые вещи в танк убрал. Чтобы и не на глазах, и под рукой. Вдруг пригодятся еще, зачем выбрасывать?

Змей

И пошли мы в дозор дальний. Днем я неплохо выспался в машине, да и Тэнгу засиделся, так что оба были только рады размять ноги. Бой, кстати, я спокойно проспал, поэтому чувствовал себя неловко и предпочел заняться делом. Пес шарился по кустам, выискивал что-то в зарослях папоротника и просто радовался жизни. От лагеря мы отошли довольно далеко, когда Тэнгу меня вывел на место чьей-то стоянки. Брошенная советская форма и оружие. Ого, целый «максим», ДП и МГ, две «светки» без штыков. Кто-то дезертировал. Так, три коробки с лентами, сумка с дисками, в основном пустыми, шесть барабанов к МГ, полные, мертвый политрук, лежит ничком, убит в спину, под телом наган. Еще один покойник в стороне под деревом. В петлицах две шпалы — майор. Перетащил барахло подальше и заныкал. Потом с ребятами вернусь. Еще одна просека, следы колес и гусениц на ней. Танк какой-то, фрагментарно. А вот что-то интересное — кусты, и в них пролом, явно въехал кто-то.

— Рояль, не иначе, — сказал я и пошел посмотреть. Он, родимый. Сразу за кустами была сырая низина, и в ней стояли, основательно завязнув, две машины — Т-26 с конической башней и восьмиколесный пушечный броневик с наспех нарисованными звездами поверх крестов… Люки открыты, БК на месте, даже пулемет с зенитной турели не снят. Впрочем, понятно, почему не снят. Шесть человек — танкистов — лежали рядом с машинами. Какой-то люфтвафелевский снайпер положил пушечную очередь в танк, броню не пробил, но выскочивших из завязших машин людей посекло осколками. У одного из погибших был ППД, тоже неплохой трофей.

— Так, Тэнгу, пошли обратно. Надо ребят порадовать.

Я неспешно подошел к отдыхающему народу и заявил:

— Дорогие товарищи, там, в кустах, обнаружен симфонический оркестр. Не хотите ли посмотреть?

Олег Соджет

Посмотреть я всегда готов, а на что?

После перечисления найденного оружия я уже было раздумал куда-то идти. Стволы могли и без меня в лагерь притянуть, но тут Змей упомянул о технике, и я, как говорится, сразу сделал стойку. И, позвав с собой танкеров, собрался на осмотр возможного увеличения подвижного состава.

— Саня, пойдешь с нами? Может, техника на ходу. Прикинешь заодно варианты, как тягач подогнать, чтоб выдернуть ее на дорогу.

— Конечно, пойду, — отозвался Саня. — Мутного и немцев на потом, Ника, присмотри, пожалуйста.

Док

В общем, отбить — отбили, это хорошо, но теперь нужно было делать ноги.

— Мужики! — крикнул Сергей, обращаясь к освобожденным бойцам. — Надо быстро отсюда убираться, пока гансы на огонек не заглянули!

С гансами общаться сейчас не хотел никто. Нескольких солдат — раненых, судя по повязкам, когда-то белым, примостили в кузовах грузовиков, и мы резво (насколько это возможно, конечно) двинулись к ближайшему лесу. Впрочем, лесом его назвать было сложно, но с дороги нас видно не было, да и с воздуха заметить тоже не должны были.

Разделив народ по специальностям, Олег отошел в сторону с танкистами, Сергей, порыскав в округе, наткнулся на мотоцикл, рядом с которым расположились два трупа. Интересно, кто ж их так аккуратно? На всякий случай глянул, трупики еще свежие, часов шесть, не больше, как их приговорили. А затем Сергей с одним из новых водил отправился на этом мотоцикле за какой-то хренью, называемой ПАРМ-1. Что это такое, я не имел понятия, а интересоваться времени не было. Мы на пару с Соджетом проводили первичную фильтрацию новичков — Ф.И.О, год рождения, где служил, обстоятельства пленения… По-хорошему все это записать бы надо, но с бумагой были проблемы. Проверить эти данные мы тоже не могли, но какое-то психологическое значение процедура имела. Во всяком случае, в нашем праве задавать эти вопросы народ не сомневался и — во всяком случае вслух — не возмущался. Правда, будь в этой колонне офицеры, все было бы гораздо сложнее, но нам повезло. Заодно во время этого блиц-опроса присмотрелся к раненым. Повязки были у многих, но я их не трогал — перевязывать все равно нечем, инструментов и лекарств все равно нет. Так что искал только что-то серьезное. Да и не хотелось, чтобы во мне видели какого-нибудь военврача. На фиг надо? Я себе придумаю занятие получше на время войны. Так что спрашивал про обстоятельства ранения, проверял, не задеты ли кости и у троих проверил пульс — слишком уж ослабшими они выглядели.

Змей с Тэнгу тем временем опять намылились в дальний дозор. Ника беседовала с одним из новеньких, который показался ребятам подозрительным, ну и заодно присматривала за пленным.

Вскоре вернулся Змей и с некоторым театральным эффектом сообщил об обнаруженном симфоническом оркестре в кустах неподалеку. Ну мы с Соджетом только ухмыльнулись, а вот новички удивились… Олег и Саня, взяв с собой всех танкистов и нескольких пехотинцев, пошли смотреть находку. Закончив с опросом, Степан вызвал одного солдата из новеньких, поскольку тот был вроде бы сапером, и устроил ему экзамен. Я же подошел к немцу. Что-то долго он все никак в себя не приходил.

«Да, приложился кто-то очень хорошо, — подумал я, ощупывая приличный фонарь под глазом немца. — Да и по кумполу тоже отоварили», — и нажал посильнее. Тут-то он и застонал. Ну вот, знай наших.

— Ника, этот кадр уже очнулся, — передал я нашему командиру.

Затем вернулся Сергей. Загадочный ПАРМ-1 оказался подвижной авиационной ремонтной мастерской на базе «ЗиС». Н-да, теперь у наших модернизаторов пойдет раздолье. Что сделают с «тэшкой», я даже не хотел думать, хотя чего уж там, хуже двухбашенного недоразумения (так я называл Т-26) не придумать.

Сергей Олегович

Загнали мастерскую с мотоциклом под деревья, подозвал я к себе авиаторов, стал выяснять, кто есть кто из них. С водителем понятно, а оставшиеся двое оказались авиаторами лишь номинально. Один был оружейником, второй метеорологом. Ну, с оружейником понятно, а вот с метеорологом чего делать? Пока определил их под команду Петровича, которого назначил начальником мастерской. Развернули эту самую мастерскую, и работа закипела. Во-первых, запаяли нормально бак у мотоцикла, потом занялись машинами и бронетехникой. Много в полевых условиях, конечно, не сделаешь, но хоть что-то… Вспомнив виденный по телевизору бразильский трамвай, я подкинул идею наварить на танки поручни для десанта. По бронированию было хуже, единственное, что смогли быстро сделать это по совету Петровича, — наварить на лоб и борта гусеничные траки, а где не хватило — там обвешали все мешочками с песком. Не фонтан, конечно, но хоть немного от «колотушки» защитит… Я же пошел и надел вместо футболки с клыкастым черепом обычную нательную рубаху, только рукава укоротил. Ботинки я еще раньше сменил. Разобрал и почистил «тэтэшку» покойного летчика, зажиленную у Степана. Тут мимо Олег как раз шел, спросил я у него:

— Олег! А что с радиостанцией делать будем? Может, получится у кого ее переделать, а то из меня радиомастер хреновый, скажем так…

— Я не потяну. Я по компам спец, а не по рациям, так что, увы, но без меня, — отозвался он.

— У нас слишком высокая частота, больше сотни мегагерц, — влез Степан. — Она зависит он приемного и передающего контуров, точнее — от соотношения емкость — индуктивность в этих контурах. Без замены деталей, которых нет, рация — бесполезная куча железа. Плюс там возможны заморочки с усилителями и модуляцией.

Саня Букварь

Собрав танкистов и несколько человек пехоты, мы с Олегом направились за Змеем. Тэнгу носился вокруг с бешеной скоростью. И откуда в нем столько энергии? Мы, перенесенцы, привыкли к грозному виду пса, а вот местные его явно опасались.

Вот и обещанный Змеем оркестр — ну, Т-26 с конической башней и антенной — ничего неожиданного, я внутренне был готов к такому, но вот то, что стояло за ним, заставило меня вспомнить столько матерных выражений сразу, сколько я обычно использую за неделю.

— …Четыре оси… полнолапый! Во, громадина, сколько же он весит?!.. а жрет, наверное… Это мне, наверное, «восьмидесятка» отомстила, что перешел на срочке из водителей в пассажиры… Олег! Нет слов! Я на этой хреновине до Берлина доберусь!!! Можно даже сказать, от Аргуна… Да что там Берлин!!! Я эту хреновину на ее родной завод доведу, со списком рекламаций и требованием поменять в соответствии с законом о потребителях! — распалялся я.

Танк я оставил Олегу, а сам резво полез в броневичок. Первым делом отыскал бирку — «Бюссинг-НАГ», что-то непроизносимое и 231.

Влез за руль — зажигание включил, вроде все в порядке, топлива — полбака. Нажал стартер — раздались щелчки, но двигатель так и не ожил.

Олег Соджет

Поскольку Саня плотно занялся трофеем, я, естественно, полез в танк. А один из наводчиков — в башню.

По его словам — кстати, представился он Иваном Костренко — орудие было в норме, даже полсотни снарядов было. И патронов к пулемету почти комплект. Визуально танк тоже в норме был, даже заправлен на три четверти. А вот заводиться не хотел, хоть ты тресни… Даже не жужжал. Я вначале уж было расстроился. Думал, движку конец, а потом обратил внимание — лампочка-то еле тлеет. Аккумулятор умер у танка. Думали ручкой завести, но ее в танке не оказалось.

Вылез я из него с довольной мордой, как кот, что сметаны объелся.

— Ну, Ваня, послужит еще нам этот Росинант, — довольно протянул я. — Аккумулятор поменяем, и вперед. Надеюсь, что это у него единственная проблема. Значит, надо в лагерь его тянуть.

— Саня! — крикнул я. — Бросай броник и давай тягач сюда. И что там с броником? Порядок или труп?

— Жить будет! Прикурим или дернем — и завестись должен. Я за «Гигантом»! — отозвался он.

— Давай. Мы тут ждем. А с бэка у него что?

— Полста больших и около трехсот винтовочных, — бросил он на бегу.

Саня Букварь

Когда я подогнал тягач, обе брони были готовы к буксировке. Олег даже оружие, найденное Змеем здесь и чуть раньше, погрузить смог.

За руль «Гиганта» сел водитель из новеньких, я запрыгнул в НАГ, который с помощью буксира завелся с полоборота, а вот с двадцать шестым оказалось хуже — мотор сразу заводиться отказался.

Когда мы вернулись в лагерь с нашим «уловом», все были просто шокированы таким количеством роялей. Степан даже сказал мне несколько испуганно:

— Может, все-таки Б-4 в ПТО не надо? А то ты несколько раз шутил об этом на форуме…

— Наверное, не стоит, — согласился я, — там снаряд слишком тяжелый, пупок развяжется…

Саня Букварь

Т-26 дотащили на буксире, не завелся, гад! Даже с буксировкой! Хотя чихал и хрюкал исправно, даже пару раз вроде начинал работать на несколько секунд.

— Блин. Не в батарейке дело! И бензин вроде поступает… Может, свечи проверить? И почистить.

Поменяли мы на «двадцать шестом» батарею, а он все равно не заводится, хоть и фырчит, а без толку.

— Не, тут не в свечах дело… — пробурчал Олег. — О! — вспомнил я о том, что он бензиновый. — Может, у него карбюратор забит? Или с топливом что не так? Может, грязноватого залили?..

Полез я проверять — так и есть. Чистить надо по полной — какой-то умник в бак сахару сыпанул, вот он и не заводится.

Ника

Разговаривать по душам у меня всегда получалось плохо. Тем более с незнакомыми людьми. Этот издерганный мутный тип все норовил порасспрашивать меня. И все норовил куснуть: мол, женщина, а мужики слушаются — нужно наоборот. Ну, я ему по доброте душевной и объяснила насчет лишней головки, которая иногда мешает… особенно некоторым и особенно думать. Обиделся. Это в наше распиздяйское время такое скажешь — глазом не поведут, пропустят мимо ушей. А тогда… Однако не рассчитала.

Остальные солдатики тоже косились исправно, но рот лишний раз не открывали.

Я сначала пыталась намекнуть парням, что много людей в диверсионной работе — это так же плохо, как и мало. Но они авторитетно заявили, что освобожденных гнать никто не собирается, а рейды по тылам с техникой — это тема новая. Я лично про такое не читала, а тем более — никогда не делала. Но все бывает впервые. Особенно перемещение…

Форму я надевать не стала. С моей стороны — это конкретная глупость. Мало того, что форма, как на подбор, мужская, так еще и, наверно, неудобная. Надела только гольф, чтобы майкой народ не пугать, и скинула куртку, ибо жарко. За пояс сзади — ТТ, а «вальтер» — в кобуру справа. ТТ без предохранителя — можно и с левой руки стрелять. Удобный он до чертиков.

Олег Соджет

После ковыряния с техникой, где мне пришлось вспомнить немало из того, что я знал о танках, пока народ с «мутным» общался, ко мне Ваня подошел и ненавязчиво так говорит:

— Товарищ капитан, а ведь вы не совсем капитан-то. Знания у вас специфические.

— Догадался? — спросил я. — Военинженер второго ранга я. Просто пока капитаном зови. Быстрее это. А то случись что, ты мое звание пока выговоришь, поздно будет…

Саня Букварь

Я разбирался с броником, когда в стороне, не подходя близко, остановился один из танкистов и кашлянул.

— Что случилось, боец?

— Товарищ командир! Ну не хочет он заводиться! Мы уже и карбюратор промыли, и свечи почистили…

— Пойдем, зажигание, что ли, покрутим… — отозвался я, — знать бы, куда крутить.

Мы дошли до танка, вокруг которого суетились несколько пехотинцев, наводя маскировку. Что удивительно, они не мешали копавшимся в танке.

— Провода свечные целы? — задал я первый вопрос.

— Так точно.

— Тогда, наверное, угол сбился. Какой порядок работы цилиндров? Давайте первый в верхнюю мертвую точку.

— Товарищ лейтенант, — вдруг распрямился один из танкистов, — тут провода на двух цилиндрах местами переставлены! Если б вы не вспомнили про порядок работы, никто б не заметил, бросить бы пришлось…

Да уж, я-то про порядок по другому поводу думал, но этого парня надо запомнить — далеко пойти может, если не убьют.

Док

Почти одновременно с Сергеем прибежал Саня с несколькими пехотинцами. Правда, деталей об оркестре у него не добились. Усмехнувшись и пообещав самый баянистый из всех возможных баянов, они укатили на тягаче. Степан между тем экспроприировал еще и мента в саперы и выставил охранение. Увы, практически безоружных — на всех оружия элементарно не хватало — с приказом в случае чего без геройств, по-тихому уходить к лагерю.

А затем послышался шум мотора тягача, и мы ахнули. Потому что кроме еще одного Т-26, на этот раз нормального танкового вида, с одной башней и орудием, к нам приближался… Ну, как этот колесный БТР называется, я не знаю, но выглядит он впечатляюще. То, что надо для разведки и передового дозора! Правда, поверх креста у него была изображена звезда, но ее и затереть можно. Да уж, вот это, что называется, повезло. Пока все сгрудились вокруг нового «двадцать шестого», я полез посмотреть на внутренности нового бэтээра. Да, любят немцы удобства! Конечно, до «Пумы» или «Ахзарита» недотягивает, но по сравнению с Т-26 — небо и земля! Порылся немного еще внутри и обнаружил даже банку краски — так что чем звезду затереть имеем. Правда, вот белой краски — навести заново крест, я не обнаружил… ну, хрен с ней, грязью замажем, кто там разглядит — есть крест или нет. В конце концов, мы в России или где? А любой немец знает, что в России много грязи на дорогах. Да никакому встречному немцу в голову не придет, что БТР захвачен.

Размышляя подобным образом, я вылез из «немца» и, подозвав двух незанятых парней из новеньких, поставил им боевую задачу по перекраске машины. Народ все крутился вокруг нового «двадцать шестого», пытаясь сообразить, что не так с его движком, который упрямо не хотел заводиться. Несколько человек уже натягивали над ним масксеть. «Ну, правильно, о маскировке забывать нельзя», — подумал я и оглянулся, подыскивая себе занятие. Да вроде бы все при делах. Олег, Сергей и Санек занимаются с танком, вместе с кучей новичков из команды Олега (танкисты), водилы тоже там… Двое из команды Степана возятся с саперным имуществом, молодой что-то говорит, мент слушает… Сам Степан отдыхает, вернувшись из охранения…

Так, а это что такое? Тот самый подозрительный рядовой из новых, единственный из всей колонны умудрившийся не потерять сапоги, налетел на двоих перекрашивающих «моего» «немца» и пытается вырвать банку с краской, которой уже замазали почти всю звезду. Аккуратно, кстати, замазали.

— Что здесь происходит, товарищи бойцы? — спросил я, приблизившись.

— Товарищ старший лейтенант, да вот налетел этот… — сказал было один из солдат.

— Да как вы смеете закрашивать опознавательные знаки Красной армии?! Под трибунал пойдете, старший лейтенант! — повернулся ко мне непонятный рядовой.

— И с каких это пор красноармеец угрожает трибуналом командиру Красной армии? — спросил я «рядового». На поляне мертвая тишина.

— Я не красноармеец, к вашему сведению. Я полковой комиссар Шульгин из штаба ЗапОВО. И с этого момента я принимаю командование этим отрядом!

Круто!

— Потрудитесь объяснить, что вы делали в колонне пленных среди красноармейцев? Где ваша форма и документы? — спросил я. Хотя какая на хрен разница, что он скажет? Выбросил он документы или сжег. От формы избавиться тоже не проблема. Только сапоги вот оставил. Впадлу ему было босиком…

— Вяжем его, парни! Провокатор это и диверсант! — проорал Саня и бросился на «комиссара», но добежать не успел, я при помощи одного из маляров уже свалил «мутного».

Ника

— Товарищ прав! — начала я, осторожно подходя к взъерошенным мужикам. — Он ведь добра всем хочет? Правда, товарищ комиссар? А добро, как известно, выражается в том, чтобы нарисовать красные звезды везде, где надо и где не надо тоже, и под фанфары дружными колоннами пойти в плен к фашистам! А там можно и скосить под рядового, до поры до времени — это называется военной хитростью. А то же самое, но без его ведома — предательством Родины…

— Я комиссар Красной армии, а вы — пособники фашистов! Это вас надо под расстрел.

— Командование Красной армии, наверное, дает разные приказы комиссарам и красноармейцам. Красноармейцам — сражаться с гитлеровской Германией, вторгнувшейся на территорию Советского Союза, а комиссарам — всячески способствовать немцам?

— Ты, женщина! Что за бред ты несешь? Я выполняю свой долг перед Родиной!

— Абсолютно верно выполняешь! — Я даже кивнула, глядя, как солдаты столпились вокруг полянки и внимают нам. — Сейчас ты хотел взять командование подразделением, о целях и задачах которого ты не имеешь ни малейшего понятия. И следующий же твой приказ выведет эту часть под огонь фашистов. А уж звезды на немецкой технике их очень впечатлят. Тут даже в плен брать не будут! Расстреляют не глядя. Ты этого добивался?! — внезапно заорала я. — Сколько колонн ты уже подвел под расстрел? Почему скрывался среди красноармейцев?! Где ТВОИ «шпалы»?

— Я… я… — перепугался «мутный». — Я еще…

— Еще?! Еще никого? Чей приказ выполнял?!

— Родины! — закричал тот в ответ.

— Где же твоя родина? Там или здесь? Ты уже снял с себя ЕЕ знаки! И ты говоришь про Родину?

— У меня выбора не было…

— Выбора? Быть расстрелянным самому или привести под расстрел других? И ты выбрал жизнь? Ты купил ее ценой жизни этих мальчишек? Или наших жизней?

Я краем глаза увидела, как начали отворачиваться солдаты. Мои мужики нагло ухмылялись. Ну все, репутация у комиссара ни к черту. Можно дальше и не колоть. И так стоит на коленях, чуть ли не плачет.

— Пожалуйста, не расстреливайте меня. Я искуплю… Я жить хочу…

Мужчины, стоящие на коленях в соплях и слезах, вызывают у меня инстинктивное чувство брезгливости.

— Можете выносить приговор, — тихонько сказала я Сане, — проблем уже не будет…

Змей

Мы с Тэнгу продолжали наматывать круги вокруг лагеря — задачу-то нам никто не отменил. Мы как раз вышли по нашим следам к дороге, когда пес насторожился. Я прислушался, с дороги послышались голоса. Тихо и аккуратно мы просочились на опушку. Мля! На дороге из нескольких грузовиков выпрыгивали немцы, не меньше сотни. Одно хорошо, из тяжелого оружия только пулеметы, штук шесть. Быстро отползти, и бегом в лагерь. Вбежав в лагерь, я рванул к Нике.

— Немцы! Около сотни, при пулеметах. Собак нет. Разворачиваются на дороге.

Док

И тут из леса выскочил наш вечный патрульный. В смысле Змей. С Тэнгу, конечно, куда ж они друг без друга?

— Немцы! Около сотни, при пулеметах. Собак нет. Разворачиваются на дороге!

Первым среагировал Саня:

— В ру-у-ужье-о-о!!!!!!! — проорал он. — Танкеры — к капитану. Ты, — ткнув в ближайшего водилу, — со мной в броневик, Степан, Сергей, Ника — вооружайте народ и кладите в цепь!

Так, понятно, я типа сам должен придумать, чем себя занять. Хотя — что тут думать? Броня вся укомплектована под завязку. Олег на пушечном «двадцать шестом», Саня в бэтээре, пулеметный — с местным экипажем. Мелькнула мысль высадить кого-то из пулеметного, но не дело — они ж в пехоте вообще работать не могут, зря погибнут. Схватил МГ, сумку с запасными коробами и несколько гранат и кинулся в лес. Немцы идут с дороги, около ста человек, так что я попытался уйти немного в сторону, чтобы иметь возможность бить во фланг цепи. Помню, Змей что-то говорил про густой кустарник на полпути от дороги. Туда я и направился. Чуть левее меня мелькнул Тэнгу. Пригляделся — ага, вон и Змей залег. Что у него с собой в плане оружия, я не знаю, но всяко не с пустыми руками. Если что — прикроет, пока я МГ перезаряжать буду. Броня ушла с поляны вслед за пехотой. Ну, будем надеяться, что танков у немцев с собой нет, и это просто очередное прочесывание леса, а не по нашу душу. Ибо если да, то немцев никак не сотня, а побольше…

Змей

Прихватив пару «лимонок», я побежал в лес. Пока круги наматывал, присмотрел я там хорошую позицию — прогалина между деревьями и густой кустарник. Наверняка там кто-нибудь засядет, скорее всего пулеметчики. А место, с которого эти кустики просматриваются, я займу. Вот и повеселимся. В нужном месте залечь я успел, прежде чем немецкая цепь миновала прогалину. Но в кусты воткнули не пулемет — противотанковую пушку.

«Угу, если это не песец, то песец уже выехал. И в кустах замаскировался», — подумал я.

— До пушки метров сорок, гранату я не докину. Из оружия у меня карабин и два «нагана», с «браунингом» я разобраться не успел. Плохо дело, — в щеку мне ткнулся носом Тэнгу. — Да и еще ты у меня есть. Страшная и ужасная азиатская овчарка. Ладно, ввяжемся в бой, а там посмотрим.

Степан

Весело живем!!! Сначала приволокли передвижную мастерскую, потом бронемашины, потом выловили самого настоящего вредителя. А как прикажете называть такого «комиссара»? Вредитель он и есть!

А потом пришли немцы. Откуда? Мать!!!

— Олег, стой, — изловить танкиста за рукав, — это за нами, дезертиры, мать их, навели или их разведку проворонили — не знаю, но не лезь в прогалину. Там что-то противотанковое.

Так, а теперь надо организовать цепь. Э-э-эх, оружия нет, а то можно было бы как учили… Учили, ага, как же… Потом!!!

— Олегыч! — Так, чем это он занят?

— Офицера оставь!!! И за тылом присмотри, мало ли что.

Так, теперь обратно в цепь, поглядеть, что деется.

Сергей Олегович

Пробуждение не из приятных вышло… Все-таки решили немцы в гости заглянуть… Побежал я к своим подопечным, в темпе, с матами и шипением (орать нельзя!) свернули мастерскую, вооружились до зубов… моим ТТ на четверых, приготовились к обороне…

Заняли мы с мужиками оборону, я с «тэтэшником», остальные кто с чем, кто с топором, кто с ломиком. И тут словно по голове стукнуло: «Вещи! Блин!!! Если гансы с тыла обойдут или еще чего… бл… Писеееец!!!»

Рванул я к саперной машине, добыл оттуда пару шашек четырехсотграммовых, гранату заодно где-то накопытил. Стащил все вещи наши в ПАРМ, прикрутил шашки к гранате, откусил у нее скобу предохранительную кусачками (откуда только и силы взялись!). Пару канистр бензина заодно прихватил, заложил конструкцию эту к вещам, там же бензин поставил рядом и баллон кислородный положил. Подозвал Петровича и говорю ему:

— Слушай внимательно, Петрович. Дело такое. Если все пойдет х…во, точнее, очень х…ево, ну, ты понял, да? Короче, надо все это подорвать, чтоб фрицам не досталось. Веревку я вывел, тебе только дернуть за нее надо, если что. Понял меня? Но это если меня убьют, а ты один останешься, понятно?

— Понял, что ж не понять, — ответил Петрович. — Сделаем все в лучшем виде!

— Ну, надеюсь, все это ненужным будет, — сказал я. — Но, знаешь, береженого и бог бережет!

— А небереженого — конвой стережет, — ответил Петрович, и все засмеялись.

Бой тем временем разгорался, слышен был мерный рокот «максима», злобный рык МГ, гулкие выхлопы наших и немецких винтовок.

Проверил я пленных, сидят смирно. А чего б не сидеть смирно, когда связаны? Блин… надо от этого балласта избавляться… чччееерррт… неохота как… Подозвал бойца я одного и говорю ему:

— Найди-ка мне мешки какие-нибудь ненужные или тряпки куски большие, или…во! Старые рубахи нательные давай тащи сюда! Бегом!!!

Прибежал боец, приволок рубахи нательные, несколько штук, отдал мне. Хотел уже уйти, остановил его я.

— Так, ты… и ты вот, — ткнул в другого бойца. — Слушайте внимательно. Сейчас ты берешь фрицев по очереди, ставишь на колени. Ты! — второму бойцу говорю. — По команде накидываешь рубаху фрицу на голову. Потом можете зажмуриться. Дальше повторяем по команде. Всем понятно?

— П-пон-нятн-но… — До бойца дошло, чем я сейчас заниматься буду. — Товарищ командир, а может, их просто связать и оставить?

— Не выйдет! — поясняю ему. — Развяжутся они рано или поздно и побегут ябедничать, как мы их обидели… А оно нам надо? Правильно, не надо… Все, пошли! Да, еще! Рты немцам позатыкайте!

Пошли мы… Немцы как почуяли, что не подарки мы им дарить будем… Взяли бойцы первого, поставили на колени… Мычит, скотина, извивается… А у меня все лицо того летчика перед глазами, с таким детским недоумением на нем, навеки застывшим… Накинули рубаху фрицу на голову, ТТ у меня готов уже… только покраснела рубаха сразу… Следующий… тьфу! А воняет-то как! Обосрался, скот! И тебе пилюльку в затылок… Краем глаза вижу, кто-то из наших, попаданцев, бежит, не отвлекаемся, продолжаем процедуры…

Слышу, Степан кричит: «Офицера оставь!» Вовремя он, а то еще минута, и все, уже готов он был, голова замотана уже, на коленях стоит…

— Уберите эту… падаль… — бойцам говорю.

Офицерик аж сознание потерял от счастья…

— За тылом следите! — бойцам говорю, а самого аж трясет… Хоть и не видел лиц этих фрицев, но все равно… Петрович, молодец, сразу сообразил, налил кружку шнапса, чуть не силком выпить заставил… фу, мерзость какая! И как это немцы пьют?

— Повезло этой твари! — на офицера немецкого киваю. — А вот летчику нашему такие же гады не дали шанса никакого…

Олег Соджет

Степу с Никой я из танка выгрузил, поскольку шесть танкеров для двух «двадцать шестых» было достаточно.

— Значит, так, ребята, — начал я, — «двадцать шестой» орудийный оттянуть за пехоту. Пулемет с него снять. Сам танк замаскировать, чтоб не заметили. Двое в него — один стреляет из орудия, второй говорит, куда. Пулеметник тоже спрятать. Как фрицы полезут в атаку, будем бить. До этого не демаскировать позиции. Поведет Володя. Он эти машины знает. Я — общее командование бронетанковой группой. И без геройства! Врагов бить, но без смертей мне! Вопросы?

— Никак нет! — гаркнул строй.

— Но «двадцать шестой», скорее всего, на ходу, — добавил Иван, — мы ж его перебрали весь.

— Тогда — по местам! — скомандовал я. — Но с танка пулемет не снимать. И в нем я пойду с Иваном и… — тут я призадумался.

— Разрешите мне? Сержант Владимир Конев, — вызвался один.

— Давай, — согласился я, — и действовать будем иначе. Пулеметный отойдет метров на сто за пехоту и по дуге зайдет фрицам в правый фланг. Когда они увязнут в нашей пехоте, ударите вдоль их линии. А мы на пушечном пойдем с другого фланга с прицелом выйти к дороге. Мало ли что — вдруг танки принесет. Без нас могут и не справиться с ними.

Да, не зря мы столько с этим танком возились — завелся моментально. Вторая машина уже скрылась в лесу, и мы двинулись следом.

Ника

С первого момента, как Олег принял командование на себя, я даже порадовалась. Мальчишки как-то сразу разобрались, кому что делать, и начали быстро расползаться. Док со Змеем намылились в лес. Я тоже решила немного посвоевольничать.

— Олег, я немного в стороне буду.

Он кивнул. Накинула на себя свою неизменную курточку, взяла две дополнительные обоймы к пистолетам, «мосинку» и ушла. В лес. Единственное, что я умею неплохо — это работать на опережение, но в данном случае такая тактика не годилась. А вот оставленные у дороги машины и охранение — очень уж лакомый кусочек. Тем более, они остались на открытом месте, вряд ли кто-то сможет к ним подойти. А я рискну.

Саня Букварь

— Газу, только не прямо, левее бери, чтоб на край чуть в стороне от немцев выйти… Осторожно…! Пень…! Если ты мне мосты вырвешь, на горбу этот гроб в Берлин понесешь! Стоп! Сидим тихо, пока немцы не отойдут подальше от машин.

Немецкая цепь скрылась в деревьях.

— Вперед! Давай к грузовикам — отрежем фрицам отход…

К моему удивлению, оставшееся у машин охранение не открыло стрельбу раньше нас.

Олег Соджет

Услышав стрельбу, ознаменовавшую начало боя, я помахал соседу, чтобы он начинал выдвижение во фланг противника и прошелся вдоль их строя. После чего тронулся с места сам. Бой усиливался. В дело вступили пулеметы.

— Немцы справа! — крикнул наводчик.

— Осколочным!

— Есть осколочным!

— Огонь!

Орудие громыхнуло, выплевывая снаряд. А по броне забарабанили пули. В ответ заговорил и наш пулемет.

— Пулемет где? Видишь его?

— Да.

— По пулемету осколочным!

— Есть!

Пушка рявкнула второй раз, а мы оказались за немецкими порядками, пройдя их по флангу.

— Смотреть в оба! Мы без прикрытия! Как бы не сожгли, — крикнул я, начав пятиться к пехоте.

Второй танк, выйдя на расстояние огня, начал курсировать за нашей пехотой, периодически стреляя из пулеметов. Но вперед не пошел, опасаясь гранат, которыми его могли накормить без пехотной защиты. Видимость-то в лесу не очень.

Когда я об этом услышал, то вначале удивился, что он не стал идти дальше, как говорили, а потом понял — его командир, как и я, боится в кустах машину потерять, вот и осторожничает.

— Ну и правильно! — сказал я в ответ на то, что он стоит. — Любой план не выдерживает столкновения с противником. А разумная осторожность не повредит никогда.

Была только одна проблемка — из пятидесяти снарядов, что мы в танке нашли, сорок были бронебойными. А это значило, что у нас восемь снарядов осталось для боя. Если, конечно, ничего бронированного не появится у фрицев. А бить такими снарядами по пехтуре бессмысленно.

— Беречь снаряды, — приказал я, — стрелять только по пулеметам и скоплениям пехоты. На одиночек не размениваться.

Док

Немцы шли довольно шумно, не таясь. Слышна была немецкая речь — эх, жаль, не понимаю ничего. И говорила же мне бабушка — учи идиш, так нет, дурень, как же это я буду учить смесь немецкого с английским… Но если не таятся — значит, не знают, что мы здесь. Это есть гуд. Тем больнее будет сюрприз.

Кто отдал приказ на открытие огня, я не знаю. А может, и не отдавал никто, а у кого-то нервы не выдержали, но лес взорвался стрельбой. Я молчал, выжидая, пока немцы приблизятся еще чуть-чуть. А главное — где немецкие пулеметы? Желательно хоть те, что поближе ко мне, убрать сразу. Наконец «заговорил» «максим». «Пора, что ли? Эх, неохота, братцы!» — мелькнула мысль. Было непривычно и жутковато вступать в бой вот так вот, лежа на земле, а не в надежной и знакомой до боли башне «колесницы», и я, ругнувшись про себя, прицелился и открыл огонь. Очень даже удачно. Бил короткими очередями, и постепенно ощущение необычности проходило, уступая место привычному азарту. Вспомнилось, как в учебной роте уже стреляли по шарам. Особенным шиком считалось бить одиночным: один патрон — один шар. Не самое легкое дело — с FN MAGa отбить одиночный, но у меня получалось. Так что и с MG-34 получится.

Степан

Наткнувшись на сопротивление, немцы залегли. И началось! Если бы не танки, то с нашей стороны живых бы не было в течение очень невеликого времени. После боя уже вспомнилось «Волоколамское шоссе», там немцы прижали нашу роту. Полноценную роту, а не… не скажу, кого. И было там всего ДВА пулемета. Но у нас были танки.

Первый пулемет немцев замолчал, накрытый прямым попаданием, не успев толком начать стрельбу. Удачно. Еще пара отвлеклась на Дока. Млять!!! Уходи, меняй позицию!.. Однако их расчетам стало резко невесело — пулеметная «двадцать шестерка» чуть сместилась, прошерстив их длинными очередями. Ее огонь не давал немцам подавить Дока, а он, в свою очередь, не давал немцам борзеть. Но долго так продолжаться не могло. Вот замолчал «максим», вот рванулся «мутный»… Н-дааа, недалеко он убег. Если танки не выйдут в атаку, нам конец.

Док

Когда началась стрельба, комиссар вначале лежал, как и остальные, но когда раздались пулеметные очереди и одна из них прошла у него над головой, он бросился бежать. Однако пробежал он всего метров десять, когда в спину ему впилась пуля.

«Не надо было бежать, может…» — мелькнула последняя мысль.

— Собаке собачья смерть, — сплюнул красноармеец Воронов и продолжил стрельбу по врагу.

Змей

Немцы, попав под огонь, заметались и залегли, явно не ждали такого отпора. Да еще танки подбавили страху. Вот и пушкари зашевелились, пулеметный танк засекли. Понятно, время начинать. Думал, обойдется, но, похоже, пушку никто, кроме меня, не видит. Выстрел, и наводчик падает, получив пулю под каску, второй — и падает еще один, сунувшийся к прицелу. Третий раз выстрелить мне не дали, чья-то очередь разнесла пенек, за которым я прятался, и разбила мой карабин. Поймав скулой щепку, я невольно вскрикнул, Тэнгу, видимо, приняв этот вскрик за команду, прыгнул вперед, к пушке.

«Сейчас убьют мою собаку!!!» — пронеслось у меня в голове, и, выхватив оба «нагана», я полетел вслед за псом к орудию.

Какой-то немец, похоже, командир орудия, с автоматом разворачивается к нам. Стреляю — мимо. Он — тоже, по Тэнгу. Малыш, буквально проскользнув мимо свинцовой струи, бьет носом в пах стоящего на пригорке немца. И вцепляется. Дикий вибрирующий вопль перекрывает шум боя. Офигевшие от такого зрелища артиллеристы на секунду застыли в ступоре, этого мне хватило. Барабаны револьверов опустели, но и на огневой позиции живых немцев не осталось. Хватило и остальным фрицам, они побежали назад, к дороге и, конечно же, ко мне. Подхватив автомат загрызенного Тэнгу немца, я дал очередь во весь рожок. Тут кто-то у наших поднял ребят в контратаку, как бы не тот мужик, которого ребята окрестили «мутным», правда, его тут же убили, но поднявшихся в атаку это уже не остановило… На поляне закипела рукопашная. Патроны во втором рожке кончились неожиданно быстро, а ко мне подбегали трое немцев. Одного взял на себя Тэнгу, а другой решил проткнуть меня штыком. Прием перехвата копья прошел на удивление чисто, а удар ладонью снизу в нос если и не убил, то выключил противника наверняка. Тэнгу со своим врагом справился, а вот мне не повезло, третий немец успел ударить меня прикладом по голове. Хорошо, что слабо и вскользь, кто-то его вовремя подстрелил, но мне хватило. Мир окрасился сначала красным, потом стал серым и прозрачным, безумная ярость затопила мой разум, и ее не нужно было гасить, наоборот. С дурацкой кривой ухмылкой, намертво прикипевшей к лицу, и чужой винтовкой в руках я кинулся в драку. Дальнейшее я толком не запомнил, сплошное «хрясь, хрусть, кишки наружу». Пришел в себя уже потом, с разбитой винтовкой в руках, весь в кровище. Первая мысль: «Где Тэнгу?» Ага, рядом, в лицо заглядывает: «Старший, ты уже вернулся?»

Вторая мысль: «Своих не задел?» Вроде нет. Третья мысль: «Все наши (в смысле попаданцы) живы?»

Саня Букварь

Немцы возле грузовиков огня открыть не успели, я их срезал длинной очередью. Но две первые машины оказались с водителями и рванули мимо меня. Начал я башню разворачивать, но чувствую — не успею — уйдут, а тут как раз отступающие из леса показались, ну, остаток пулеметной ленты я на них потратил. Только после этого до меня дошло, что, как стрелять из пушки — я не разобрался… Каково же было мое удивление, когда я вылез из люка после боя: два удиравших грузовика не ушли далеко — один стоял, уткнувшись носом в кювет метрах в пятидесяти позади моего броневика, второй — чуть ближе, посередине дороги, визжал на высоких оборотах. Нога трупа, сидевшего за рулем, продолжала жать на газ, несмотря на то что передачу он как-то выключил.

Ника

Я запрыгнула на броневичок Сани. Все ж удобнее передвигаться не на своих. Да и не набегаю я много. Все-таки расстояние до машин приличное — это если напрямую… Но Букварь рванул влево и так хорошо их обошел, что мило-дорого. Я на полдороге спрыгнула и скатилась в кювет, так, чтобы оказаться сзади и подстраховать. Броневичок-то хорош, жалко его будет терять.

Тут Саня и дал очередь. Как раз по задней машине. Вот досада. Не мог уж подождать чуток. Мне бы еще метров пятьдесят, и я бы разобралась с водилами. Машины рванули, и я, как дура, оказалась у них как раз на дороге. Что ж, пробуем… надеюсь, не зря учили не бояться машин… когда каскадировала на Довженко.

Главное, забыть, что она движется… А она, блин, движется! И еще как быстро!

— Бл… — Я как дурная ору и жму на спуск.

Откат. Винтовку в сторону и выхватываю пистолеты. Вторая машина тормозит, чтобы не въехать в зад первой. Я стреляю и не могу остановиться. Все кажется, что пули уходят мимо…

Когда он остановился? Когда я закончила стрелять? В голове туман. Адреналин зашкаливает так, что бьет в виски. Обоймы пусты. Машина стоит.

……… — опять маты. А как же без них? Я падаю на колени посреди дороги и ругаюсь. Руки не разжимаются. Даже чтобы перезарядить. — Мальчики, — шепчу, — я же никогда не каскадировала с грузовиками. Я же по легковушкам. Я же… не умею…

Степан

Со стороны дороги донеслись выстрелы и рев двигателя. Наши!!! Немцы замешкались и почти прекратили огонь. Ну!!!

— В атаку. Ур-а-а-а! — Кто сказал? Неважно. Вперед!!! Бежать, бежать, чувствуя, что уже подхватила неясная сила. Бежать, видя, что немцы бестолково мечутся под перекрестным огнем с танков!

Первый!!! Выстрел, валится. Страшный удар сбоку, выстрел, удар, темнота.

Док

Попав под обстрел, немцы залегли. Ближайшую группу я срезал быстро, потом они сориентировались, и мне сразу стало очень неуютно. Надо бы сменить позицию, но уж больно удобна эта. Потерплю чуток. Глядишь, и пронесет. Ага, пронесло, как же. Немцы взялись за меня всерьез. Я понял, что северная лиса если еще не пришла, то уже очень близко, и начал отползать назад. Потом подключился пулеметный «двадцать шестой», работал он где-то слева от меня, и немцы на какое-то время оставили меня в покое. Возможно, посчитали, что пулемет успокоен, а может… Не знаю, но я воспользовался передышкой и взял еще чуть-чуть правее, туда, где до боя видел Змея. Позиция была — что надо, немцы начали откатываться к дороге. Потом, перекрывая звуки боя, кто-то закричал:

— В атаку! Ур-а-а-а! — И все рванули вперед. Я тоже побежал. Впереди, между деревьями, уже видна была дорога, когда слева по набегающей пехоте огрызнулся пулемет. Оказывается, в азарте атаки я взял слишком вправо, и немецкий пулеметчик оказался между мной и остальным отрядом. Немец бил во фланг нашей цепи, но, видно, услышал, как я ломился через лес, и оглянулся, проверяя свои тылы, но поздно. Я открыл огонь, поддерживая МГ за сошки. «Ну, сбылась мечта идиота, блин, Рембо самозваный!» — мысль крутилась в голове, а я все стоял в нескольких метрах от мертвого немца, нажимая на курок и не соображая, что лента кончилась и патронов в коробе нет.

Олег Соджет

После того как началась рукопашная, мы двинулись на соединение со вторым танком. Поскольку для нас на данном этапе бой закончился. Не стрелять же в кучу. Можно и своих положить. И ведь почти добрались. Внезапный удар.

— Мать васу! Фто это? — прошепелявил я, поскольку от удара язык прикусил.

Одновременно с этим танк повело вправо, и я быстренько его заглушил. Пулеметник же лупанул длинной куда-то в нашу сторону. Потом еще раз и пошел к нам. Подойдя поближе, остановился, закрыв нас от фрицев.

— Офмотреть мафыну! — рявкнул я.

Осмотр показал, что нам дико повезло. Будь ганс поточнее, могло быть и хуже. В смысле кинь он гранату не под гусянку, а на движок, например, и не противопехотную, а противотанковую. А так только гусеницу порвало. Вылезли мы с народом из танка и стали гусянку чинить. Несколько траков пришлось выкинуть, хорошо, хоть запасные были. Ивана я с пулеметом отправил нас стеречь, да и второй танк рядом оставил. Все равно в свалке ему не место.

Да… Нет ничего хуже, чем натягивать гусеницу под обстрелом. Нет, по нам никто не стрелял специально, но иногда посвистывало. Ну, вроде справились. В скоростном режиме. Даже бой еще не кончился.

— По коням! — скомандовал я и полез в танк.

Ззынннь… Услышал я, залезая в люк, и голову припекло.

Сел за рычаги. Тронулись. Двинулись к дороге.

«Что ж так жарко-то? По спине так и течет…» — подумал я.

— Вань, — позвал я, — тряпочку дай, а то взмок я чего-то…

— Товарищ командир, как вы?! — крикнул Ваня. — У вас голова в крови.

Посигналил «двадцать шестому», чтоб прикрыл, и стал. Посреди поляны. Ваня посмотрел, что там со мной, оказалось, что вскользь задело. Перемотал он мне башку наскоро, и мы снова к дороге двинули. Но пока суд да дело, бой закончился. Как у нас, так и на дороге. Мы вообще после ремонта ни разу не выстрелили. Пулеметник куда-то раз отстрелялся.

На дороге тоже без нас разобрались, и я скомандовал двигать в лагерь.

Доехали мы туда, выключил я движок, люк открыл, а вылезти не могу — сил не хватает.

Саня Букварь

— Собирайте раненых, убитых и пленных. Грузовики в лес перегоним. Там пушка у вас цела осталась? Немцев на ходу расспросим, кого и зачем искали. Собрать все оружие и боеприпасы. Ты и ты — помогите набить ленты в бронике. Олег, посмотри надписи, куда нажать надо, чтоб пушка заработала? Я так и не понял.

— Не может он сейчас, — влез Костренко, — ранен он. Ему врач нужен, а не пушка.

— Бойцы, кто по-немецки говорит? Или хотя бы читает? Нету? Хреново. Придется в угадайку играть.

Тем временем Тэнгу пару немцев, прикинувшихся убитыми, поднял с земли легким покусыванием выдающихся мягких частей тела.

Глядя на него, я подумал, что стоит прокатиться по окрестностям, пока ребята собираются.

Ника

Сколько я стояла так посреди дороги, уставившись в одну точку — боги ведают… Где-то на краю сознания слышала выстрелы, крики. Кажется, дрались уже врукопашную. Чего мне туда лезть? Встала, пошатываясь. Первая мысль была о винтовке. Хороша… Жалко, если испортилась. Бросила ж ее, как палку… Нашла. Лежит себе в кювете. Что с ней будет? Прижала к груди, так детей прижимают. Иду…

Крики доносятся как через вату. Дошла до броневичка. Уткнулась лбом в горячее железо. Стою и отдышаться не могу… сердце успокоить.

— Все! Ника, молодец! — слышу, как кричит Саня. — Молодец, слышишь?

Слышу-слышу, а ответить не могу. Подожди, Букварик, сейчас…

Докатив до наших основных сил, Букварь стянул меня с брони. Не то чтобы я снова впала в ступор, как при первом бое, но лишний раз двигаться не хотелось. Думать, кстати, тоже. Хотелось почему-то есть, о чем я тут же и сказала:

— Мужики, я жрать хочу!

Олег Соджет

— Ну, можно и пожрать, — согласился я. — Хотя, скорее, выпить… Да и пустят ли меня к столу в таком виде?

Что и говорить, видок у меня был еще тот — морда в крови. Башка перетянута какой-то окровавленной тряпкой. Руки в мазуте и земле (а как вы думали — траки менять и чистеньким остаться?). Форма в крови и земле с мазутом вперемешку… Дополняла сию картину сигарета, торчавшая у меня в зубах.

Док

Сколько я простоял в этом ступоре — не знаю. Может, пару минут, может, больше. И тишина… Потом постепенно стали пробиваться звуки. Я с удивлением оглядел себя, МГ в руках вдруг показался очень тяжелым. Я отложил его в сторону, подошел к гитлеровцу — того отбросило от пулемета, и немец лежал, уставившись мертвым взглядом куда-то вверх.

«Отвоевался один». Потом проверил его МГ — внешних повреждений не было. Еще один пулемет — это хорошо. Один повесил на шею, второй взвалил на плечо и, пошатываясь под весом двух «эмгэшек», побрел в сторону лагеря.

А дальше… дальше мне пришлось вспомнить о своей гражданской специальности. Не успел я дойти до лагеря, как ко мне подскочил Саня и не… хм… церемонясь, поинтересовался, где меня носит, когда есть раненые.

— Да… Вопрос, надо понимать, символический, — пробормотал я, бросая один МГ на землю и снимая второй. — Видами окрестностей любуюсь, и не ори. Где-где. Там же, где и все. Много бы один «максим» навоевал?

— Ладно, извини — адреналин после боя играет. Но раненых хватает. Олег какой-то осколок поймал, и Степана чем-то приложило…

— Пошли глянем.

Раненых разместили недалеко, в тени деревьев. Олег, с перебинтованной головой, был там же.

— Ну-с, на что жалуемся? — Я присел возле него.

— Да вот, бандитская пуля задела…

Я раскрутил тряпку, которой его перевязали — рана так себе. Чиркнуло хорошо, до кости. По-правильному — ее шить надо. Да и прививку от столбняка не помешало бы.

— Ну, жить будешь. Правда, шрам будет — ничего не попишешь. От столбняка прививку когда делал?

— Не помню уже…

— Это плохо. Антибиотиков опять же нет. Хоть бы какой-никакой стрептоцид… Ладно, будем надеяться, пронесет. А вообще как? Не тошнит? Зрение не двоится? Нет? Ну и то хорошо.

— Жить будет, — сказал я Сане. — Где Степан?

— Да вон лежит.

Так, этот посложнее. Степан уже пришел в себя, но взгляд… Взгляд мутный, блуждающий… Ну, видимых повреждений не видно. Вероятно, контузило.

— Саня, тут, похоже, контузия. Точно не скажу, сам понимаешь, ни фига нет. Давай его на носилки. Придется ему попутешествовать лежа. И поспрашивай там солдат — может, кто санинструктор или еще что. А то я сам зашьюсь.

Я пошел дальше, осматривая раненых. Ох, не хотелось мне примерять на себя личину военврача — провести всю войну в медсанбате… нет уж, увольте. Но выбора не было. Вообще, на удивление, раненых было меньше, чем я ожидал. Бронежилетов-то нет, касок тоже. Вероятно, нам повезло, что бой был в лесу, иначе четыре немецких пулемета и орудие осложнили бы нам жизнь куда как серьезнее. Но и с имевшимися ранеными было много возни. «Пятеро — легкие, осколочно-пулевые ранения мягких тканей конечностей, — отметил я про себя, — Степа средний. Контузия. Пару дней займет ему отойти — если ничего посерьезней не выплывет до тех пор. А вот двое… Один поймал пулю в легкое. Пневмоторакс, мать его. Были бы у меня инструменты, и я бы его вытянул. Пару минут работы, трокар, герметизация входного отверстия и постельный режим. Но ведь нет ни фига». И мне не оставалось ничего делать, кроме как бессильно наблюдать, как молодой парень умирает. Слава богу, он был без сознания. Второй был и вовсе плох. Проникающее в живот. Спасти его могла только немедленная операция, но это было из разряда фантастики. Он был в сознании и все просил воды… Я глянул на Саню, стоящего рядом, и покачал головой.

Ника

Кто-то открыл банку с тушенкой и сунул мне. Вторую такую же, кажется, сунули Олегу. Сидим мы — едим. Мужики, те, которых мы освободили, ходят кругами — косятся. Наши все заняты, а Букварь снова смотался. Двужильный он, что ли? После такого боя еще в разведку умотать! Олежек весь в крови, голова в бинтах — страшный как черт, сидит, лыбится, тоже на меня поглядывает. Наверно, надеется, что меня стошнит от его вида. При всех показать ему средний палец как-то неудобно. Кто его знает, что этот жест в сорок первом означал? Поэтому просто скрутила дулю. Так оно как-то всеисторично, что ли?

Олег чуть не подавился от хохота. Дернулся и тут же схватился за голову.

— Извини, — пробормотала.

— Да ладно, — попробовал улыбнуться он.

— Хреновый из меня командир. — Я вздохнула. — Вон, все знают, что делать, а я — нет. Товарищ Иванова — просто дура.

От еды мысли появляются. Иногда даже дельные. Правда, не вовремя.

— Олег, — позвала я.

Он оторвался от еды и посмотрел на меня.

— Слышь, а мы в их стереотипы не вписываемся…

— В чьи? — не понял он. — В какие стереотипы?

— В психосоциальные.

Н-да, это только раненому в голову человеку сейчас до моих рассуждений! Но меня уже понесло:

— Понимаешь, они привыкли к стереотипам. В общении, в поведении. Если военный — должна быть субординация. А мы — все по именам, а то и вообще по никам с форума. Без всяких там «товарищ лейтенант, разрешите обратиться». Для них — это шок. Они нас не могут вписать в свой «табель о рангах». Если мы военные — должны ходить строем и бегать по приказу. Если гражданские — тут их тоже клинит. Не могут гражданские так воевать. И еще это своеволие в передвижениях и командовании. Каждый делает, что хочет. Для нашего времени — это норма, а они про креатив еще лет шестьдесят слышать не будут. В общем, либо мы меняем их, либо меняемся мы. А оно не получится. Меняться. Мы все делаем индивидуально, реализуя одну цель. А в этом времени все делают однотипно, реализуя только свою часть приказа. А дальше — все! И мы — все! Чуют мои нижние девяносто шесть, что на этом мы и попалимся. На неумении ходить строем и козырять на каждую фуражку.

— Ну, значит, будем воспитывать молодежь… — констатировал Олег. — Хотя эта молодежь по году рождения нам в деды-прадеды годится, но все ж… Да и выходить к своим рано нам еще. Слабы мы, не выйдем.

Змей

Ладно, винтовка сломана, подберу другую, и наганы поднять надо, автомат тоже. Блин, сколько я бродил?! Что, Тэнгу ко мне не подпустил никого? Получается, так. И оружие все подобрали, и наганы мои, и автомат кто-то прихватил. Ладно, пойду в лагерь. Ага, вот и наши сидят, обсуждают чего-то. Подхожу к Нике и говорю: «Командир, я без оружия остался, и… А чего на меня все так странно смотрят?»

Ника

— Ребята, на пятиминутку соберитесь, пожалуйста! — попросила я.

Собрались все, кроме Степана, у которого «постельный режим».

— В общем, так, — говорю, — первое — на запад так на запад. Мы сейчас находимся на перекрестье дорог Барановичи — Бобруйск. Двигаться надо по дороге. Справа у нас болото — причем конкретное болото. Слева параллельно нам дорога Слоним — Брест. До самого Бреста полторы сотни кэмэ. По дороге. Будем изображать колонну поврежденной техники с пленными — а как мы еще объясним советских солдат в колонне? Кстати, надо идти нагло и быстро — всех встречных, которые уж очень будут нами интересоваться, — валить, если сможем. А большие колонны нами интересоваться не будут. Им не до нас. Это психология большой и малой рыбы. Маленькой до всего есть дело, а большой по фиг — она крута и от этого тащится.

— Два, — продолжила я, — давайте разберемся, что у нас с пополнением. Не надо забывать, что они хоть и солдаты и привыкли к подчинению — это все-таки люди, а не куклы. Они могут не быть готовыми играть в наши игры. Приказать мы можем, но тоже — разберутся, что к чему, и пошлют нас лесостепной полосой! Так что надо или сейчас их кратко вводить в курс дела, или «расставаться друзьями». Вот так, мужики! Хотелось бы услышать мнение общества, и не тяните… времени, сами понимаете, ни хрена не осталось.

Саня Букварь

Пока группа готовилась к маршу и распределяла роли, я решил проехаться по дороге в сторону, противоположную предполагаемому курсу.

Когда вернулся, колонна уже выстроилась и приготовилась к движению. Подойдя к «засланцам», стоявшим отдельной группой и что-то обсуждавшим, я тихо сказал:

— Есть три новости. Первая, снарядов к пушке в моем гробике больше нет. Вторая, инфу по оперативной обстановке из компов можно смело удалять, минимального воздействия не получилось. Ну, и третья — дайте «Мемуары солдата» почитать, пока ноуты живые, если есть у кого… И еще, сигаретой угостите, я за обратную дорогу пять штук выкурил, больше нет.

— Ну, почитай, — протянул Олег, видимо, голова у него болела все сильнее. — На диске D лежат, в папке «мемуары»… а чего это тебя пробило-то на это чтиво? И почему сводки выкидывать? Да и читай так, чтоб красноармейцы не увидели, с ЧЕГО ты читаешь!

В ответ на слова Олега я кивнул на стоявший в стороне броневик, на броне которого был привязан труп.

— Документы я проверил… Да и портрет раньше видел, поэтому и проверял… Смотреть будете? Или тут бросим? Там, внутри, еще МГ, снятый с мотоцикла охраны. БТР сгорел, да и страшно к нему подходить было, ничего не снял.

— Неужто ты «Быстроходного Гейнца» грохнул?! — охренел Соджет. — Я х…ю с вас, дорогая редакция! Ну ты силен!

— Да я только на спуск нажал, они сами в прицел заехали… Дорожка узкая была. Не разъехаться. А когда трупики мародерить пошел, сам испугался…

— А как он тут оказался?

— Да кто его знает, мы в не таком уж глубоком тылу именно у его группы.

Док

А тем временем все вокруг сворачивали лагерь. Да уж, привал не удался. Неважно, прислали ли ту сотню на рутинное прочесывание леса или они искали конкретно нас, но очевидно, что они успели связаться со своими, и очень скоро здесь может быть проверка — кто, мол, маленьких обижает?

Мы, иновременцы, стояли в это время у головного «двадцать шестого» и на карте прикидывали варианты маршрута и порядок движения.

Наша группа практически была готова к движению, когда вернулся из рейда по округе Саня.

— И что с тушкой «Быстроходного Гейнца» сделаем? — спросил Соджет. — Жаль, спирту нет или формалина, забальзамировали бы голову… А то такой трофей — ведь никто не поверит же! А нам бы ох как пригодился бы на выходе к своим… Хотя, может, его в шнапсе замариновать?

— Не фиг добро переводить! — отозвался Саня. — Все равно не поверят. Да и не знают толком, как он выглядит, ну и в процессе попортится — даже кто знал, затруднятся. И это, ему в пузо двадцать мэмэ вошло, считай, только голова с плечами и осталась.

— Ну и хрен с ним! — махнул рукой Соджет. — Бросьте у дороги, а документы его с собой надо бы взять. Какой никакой, а вещдок!

— И это, парни, не надейтесь, что ноуты сдохнут, — добавил Соджет. — Зарядить я их теперь могу даже в полевых условиях, всего-то и надо, что два аккумулятора по двенадцать вольт автомобильных и провода куски. Ну, а дальше — просто обращаться бережно, и все.

— А вот тушку лучше не бросать, а чуток еще с собой отвезти и где-то закопать понезаметнее, — предложил я. — Пусть фрицы ломают голову — куда пропал Гудериан и не в плену ли он. В любом случае вторая танковая группа притормозит, а это в нынешних условиях немало.

— Ух, ты… — протянул Степан, — притормозить-то она притормозит, а уж сколько половичков Гитлер оприходует, когда узнает об исчезновении Гудериана, — я предсказать не берусь. Но, парни… Вы только представьте, как немцы сейчас будут шмонать тылы… Нас накроют. Без шансов. Разве что… Идем на запад!

— На запад? — Мы сразу даже не поняли. — К Бресту, что ли? — А там… — Олег начал прикидывать варианты. — Хорошо там будет! Атаки извне фрицы не ждут, можно будет порезвиться слегка, а потом опять маршрут сменить. Пусть головы поломают, куда этих «бешеных Иванов» опять понесло. И нам спокойней — пока наши действия предсказать не смогут, не смогут и зажать. Но и оставить нас в тылу шляться они не могут. Мы им слишком дорого обойдемся тут. Значит, снизят темп наступления, выделяя войска для охоты… А если по дороге лагерь с пленными выкосить и людей поднабрать… Да техники. У границы складов было… Море… Все вывезти фрицы еще, скорее всего, не успели…

Так и порешили.

Степан

Вот так сходил за хлебушком. Чем меня так приложило, не понял, но в себя пришел только на носилках. Док сказал, что контузия и пару дней придется полежать. Ну, лежать — это пожалуйста. Тем более, что организм, видимо, желая в живых остаться, восстанавливался моментом. Если не шевелиться, то и мысли не путаются.

А мысли хреновые. Этот бой мы выиграли за счет везения, везения и еще раз везения. И при этом потеряли почти треть пехоты. Результат можно признать идеальным — будь у немцев не солянка сборная, а хотя бы половина одной роты — тут бы все остались, и броня не помогла. Придется самому принимать командование пехотой, надеясь на помощь Дока, а то даже не удосужились сержантов выделить и отделения сформировать. Да и пушку тоже. Ладно, разберемся. Так, оружия теперь навалом, поэтому больше ситуация «танки вперед не пошли, потому что пехоты нет» повториться не должна.

Пока мародерничали, собирались, выстраивались в колонну, вернулся Саня на бронеавтомобиле. После его рассказа народ впал в эйфорию и всерьез собрался двинуть на Брест. Счазз.

— Мужики, — башка, сцука. — Вы что, забыли, где мы находимся?! Между танками немцев и немецкой же пехотой. Потому и войск тут мало, и живы мы до сих пор. А в Бресте минимум две дивизии фронтом на восток. Да войска, Гудериана догоняющие. А у нас полтора танка, броник да три стрелковых отделения с орудием. Размажут и не заметят!

И слегка успокоившись:

— Единственный вариант, по-моему, — болтаться в этом «кармане», смещаясь на восток, а потом молиться, чтобы успеть проскочить к нашим до того, как немцы уплотнятся настолько, чтобы мы о них расплющились при попытке прорыва.

— Вариант был хорош… — возразил Олег. — До того, как Саня «шустрого Гонзалеса» прибил. А вот теперь, в свете последних событий… Останемся между войсками, смещаясь на восток — нас с двух сторон и прижмут… Да так, что мало не покажется. Так что на Брест, батенька, будем там каку делать!

— Я же не предлагаю выходить. Пока. Остаемся в этой зоне, по возможности. Уничтожая все немецкое и снабжаясь за их счет.

И добавил:

— На способность пехоты передвигаться смерть «быстроходного» не повлияет. Быстрее она не появится. И на темп наступления танков тоже — у них пока все по плану. Может, этот труп скажется впоследствии, может, нет, но сейчас — все останется по-старому. После марша пулеметник останется небоеспособным — запас хода сто сорок кэмэ, если я не ошибаюсь. Так что, если дойдем, останутся только один танк и броник.

— С топливом пока нормально, — заметил Саня, — я просто грузовики расцеплять не буду и полбочки газойля не выкинул, и пустую с прошлого раза сохранил, и с «Опелей», оставленных на месте боя, в нее горючку слил, на сколько-то хватит.

— Ну, придется рискнуть. Тем более, мастерская есть. Да и если что, буксиром потянем, — добавил Олег.

— А, черт с нами. Помирать — так с грохотом. Убедили.

Степан

Ну, двинулись, «Вперед на Запад», ага. Порядок движения выбрали следующий: головным броневик, следом пушечный «двадцать шестой», потом тягач с двумя машинами на буксире. Следом «санитарка» со вторым «ЗиСом» и мастерская. Пулеметник и пара «Опелей» с пушкой в кузове одного из них замыкали колонну. Мотоцикл отпустили вперед, для разведки.

Покуда едем, есть возможность немного подумать. Итак, на западе нас никто не ждет, это хорошо. Плохо — топлива на пару переходов таких, и машины можно бросать. С продовольствием тоже не густо, но пока вопрос остро не стоит. Перебедуем.

А вот с маршрутом движения чуть было не влипли. Вояки, блин. Городок есть такой в Белоруссии, Кобрин называется. Мало того, что он находится на Днепровско-Бугском канале, так еще железная дорога и автодорога после него (на восток) расходятся. Значит, это разгрузочный пункт и очень большая транспортная развязка! И еще мосты через канал — а они на жестком контроле. У немцев, разумеется. К чему я это? Да к тому, что об этом нам поведала Ника! Остальные об этом как-то не подумали. Орлы, мля.

В ходе мозгового штурма приняли следующий вариант Олега: Болота-Изабелин — Корчицы — Оводы — Гайовка — Петьки — Суховчицы — Ходосы — мы за Кобрином. Лишних несколько кэмэ нам сие добавит, но пройти можно. Потом Жабинский район — Мышицы — Задерты и Брестский район — Подлесье… (длинное оно) — Мухавец.

Саня Букварь

Немного отдохнув за пять часов марша, я выскочил из броника.

Смотрю, два бойца вытаскивают из кузова «шестерки» троих связанных, подошел — ба, да это же офицер, начальник колонны пленных, а вот еще двое откуда?

— Это кто?

— Так пленные, товарищ лейтенант. Вот этого в прошлый раз допросить не успели — бой начался, а этих двух ваша собачка покусала, когда они мертвыми притворялись… Вы про них забыли все, а я решил, что добру пропадать, хоть окопы копать можно заставить, — ответил белобрысый красноармеец, — а сейчас мы их с машины сняли, чтоб не обоссали железяки в кузове. Товарищ лейтенант, мы им разговаривать не давали, чтоб не договорились бежать.

— Ты! — ткнул пальцем во второго «конвоира». — Бегом к капитану и товарищу Ивановой, доложить немедленно.

— Слышь, боец, а почему офицер без сапог?

— Так я, это, товарищ лейтенант, его ж все равно того… потом. Разрешите забрать, а то в обмотках тяжко.

— Давно служишь? Откуда сам?

— Три месяца. Из Сталинграда.

— Так сапоги-то где, земляк?

— В кузове.

— Так какого хрена еще не переобулся?

— Разрешите?

— Выполнять, бегом! Винтарь дай, я пока погляжу за ними.

Боец управился буквально за минуту. Тем временем подбежала Ника и пришел Олег, его еще пошатывало.

Допрос решил начать я. И начать с одного из «свеженьких». Мы отвели его в сторону, обыскали на предмет документов, нашлось какое-то удостоверение и письмо, видимо, из дома.

— Воинская часть, имя, звание? Домашний адрес, имя девушки? — немец назвался. Вроде все совпадало с написанным.

— Цель прочесывания?

— Сбежавшие русские. Из лагеря, вчера. Трое, с пистолетом. Фельдфебеля убили. Кинулись бежать много, но охрана почти всех постреляла. Троих недосчитались. А сегодня утром мотоцикл с почтой не приехал.

— Откуда такие подробности? — фриц в ответ замялся, и ни слова. — Ты в охране лагеря был?

— Да, — признание далось ему с трудом. — Клянусь, я никого не убивал.

— Убрать в сторону, — сказал я красноармейцам. — Следующий! Тоже рядового давайте!

— Так, а ты что за зверь? — Набор бляшек и нашивок на форме несколько отличался. — Как оказался в группе?

— Отдыхающая смена, склад охраняли, — немец назвал другую дивизию. — По тревоге подняли и этим в помощь дали.

— А пушка откуда?

— По пути встретили — они от своих отстали, а в одиночку ехать побоялись, тут начальник этих дерьмоголовых, — он кивнул в сторону первого немца, — и прихватил для усиления.

— Понятно! В расход обоих!

Немцев пристрелили, а мы тронулись дальше. На этот раз я забрал пленного офицера и белобрысого в броневик. Опять допрос откладывался.

Сергей Олегович

Всю дорогу мы всем колхозом, вместе с теми, кто соображал, колдовали над трофейной немецкой радиостанцией и вроде чего-то добились. На привале развернули ее, раскинули антенну, включили. Станция ожила и зашипела. Согнувшись над ней, я крутил ручки настройки, отмахиваясь от советчиков, и тут услышал сквозь помехи:

— Я — крепость! Я — крепость! Веду бой!.. — дальше все опять потонуло в помехах…

— Мужики! — заорал я нашим. — Бегом сюда! — первым подбежал Док.

— Слушай! — дал я ему наушники…

Док

Потом был большой рывок. Отошли километров на пять, тормознули возле какого-то болотца — кто ж их в Белоруссии считает — и утопили в нем остатки бывшего командира второй танковой группы вермахта. Да, в этом мире уже не будут написаны «Воспоминания солдата»…

К вечеру этого дня мы прошли сто двадцать километров. Что удивительно — на нас почти не обращали внимания! Мы шли на запад, и в смешанной колонне техники даже «тэшки» не вызывали подозрения. С наступлением темноты устроились на ночевку. До Бреста оставалось где-то сто пятьдесят — двести кэмэ. Ребята всю дорогу что-то крутили с немецкой радиостанцией и на привале развернули ее и включили. Я подошел к Сергею — любопытно было, — и тут он, побледнев, закричал:

— Мужики! Бегом сюда!

Я подскочил.

— Чего там?

— Слушай! — Сергей протянул мне наушники. Сквозь треск помех я услышал:

— Всем, кто меня слышит! Я — крепость! Я — крепость! Веду бой!..

Саня Букварь

На второй привал остановились мы в роще недалеко от перекрестка. Ехать надо было прямо.

— Надо бы прошвырнуться по дороге на пару километров в сторону, — сообщил я Нике.

— Ты же устал, наверное?

— Нормально, я на ходу подремал… Немчика возьми?

Сгрузил ей пленного офицера и попросил на этот раз все-таки допросить его. Вернувшись в броневик, поставил задачу экипажу, который теперь кроме меня и водителя состоял еще и из белобрысого в офицерских сапогах:

— Сейчас прокатимся по этой дорожке пару-тройку километров в сторону, посмотрим, что там есть.

— Товарищ лейтенант, а почему мы на запад едем, а не к своим?

— Как тебя зовут? По имени? — спросил я у водителя. — Андрей? А тебя? Тоже? Ну, так вот, товарищи Андреи, мы сейчас выполняем важную задачу, от которой будет зависеть, возможно, весь ход войны. Это не громкие слова. Мы угрохали большого немецкого генерала. Очень большого. Теперь нас ищут. Очень сильно ищут. Они думают, что мы будем пробиваться к своим. И они ждут нас. А мы с вами их обманем, мы сначала свою задачу выполним, потом сделаем вид, что не хотим никуда идти, а потом неожиданно прорвемся. Я понятно рассказал?

Бойцы закивали.

И мы покатили по боковой дороге. Несколько раз сильно тряхнуло на ухабах, у меня выскочило:

— Как не было дорог, так и не будет.

Белобрысый Андрей посмотрел на меня недоуменно, но ничего не спросил. За очередным поворотом мы чуть не налетели на то, о чем пару раз говорили, — в кузове трехосного грузовика без крыши над кабиной, со странным коротким и низким капотом стояла зенитка! Нечто подобное я сам видел в Ханкале во время службы в армии, но здесь такое встретить не ожидал. Расчет бродил рядом, видимо, подавая советы водителю, занятому заменой колеса. Мы подкатили метров на двадцать, когда я открыл огонь. Троих артиллеристов положил сразу, а водитель забился под машину. Выйдя из брони, я просто достал пистолет и выпустил в него обойму. Проверил колесо, подтянул уже закрученные гайки. Белобрысый Андрей собрал и отнес в НАГ оружие и документы зенитчиков. И с новым трофеем мы неспешно покатились к колонне — впереди два Андрея на броневике, сзади я на трехоснике. Уже в лагере, порывшись в ноутбуках, я определил, что мне попалось — FlaK 30/38 в кузове трехосного грузовика «Крупп». На привалах Змей взял у меня несколько уроков езды на мотоцикле.

Сергей Олегович

Доварил Петрович эту конструкцию, высыпал шлак из газогенератора и говорит:

— Все, писец котенку! Карбида больше х…! Мы как раз должны были получать в понедельник, двадцать третьего на склады ехать. Да и кислорода в баллоне совсем немного осталось… Так что варить или там резать больше нечем…

— Блин… И где все это теперь брать? — задумался я. — Хоть к немцам иди просить взаймы…

Ника

Колоть пленного — дело нудное и неинтересное. Офицер смотрел в землю и боялся поднять на меня глаза. Видно, ему немного не так рассказывали о войне. Немецкая агитка была направлена на то, что они, Великая Германия, будут радостно шагать строем, изредка постреливая в совсем уже обнаглевших комиссаров. Такой блицкриг… А на самом деле — кровь, грязь, смерть, — и вот уже бравый воин боится лишний раз дернуться, чтобы эти русские не пустили его в расход, как всех предыдущих.

— Ты откуда? — Олег перевел.

— Аугсбург.

Тут перевод не требовался.

— Я была в Аугсбурге — хороший городок, — это я Олегу.

Он кивнул, не отвечая. Видно, мой спокойный тон, выбранный к разговору с немцем, ему не сильно нравился.

— Рассказывай… — предложила я. — Тогда останешься мужчиной, нет — отрежу яйца.

Немец сначала не поверил и замотал головой. То, что убивают, — это он понимал, то, что бьют, — это как-то естественно. Но вот то, что женщина спокойно обещает отрезать и при этом даже не кричит… Эх, парень, ломка сознания — вещь жестокая. Более жестокая, чем когда ломают тело.

Я достала эсэсовский кинжал. Как тогда трофеем разжилась, так и оставила себе. Немец все еще не верил, но уже боялся. Олег придержал пленного за плечи, а я приблизила кинжал к дорогому месту. И «тут Остапа понесло»…

Лагерь военнопленных, вернее, сборный пункт, они устроили возле Березы. Селение такое — Береза. Немец так и сказал. Олег перевел — возле дерева березы. Я сначала тоже не въехала.

«Но если туп, как дерево, — родишься баобабом…»

Веселые, однако, названия деревенек в Белоруссии. Только потом сообразила, что Березу на карте видела. Точно. Она на пятьдесят километров ближе к Бресту, чем мы сейчас сидим.

Про лагерь он тоже наплел немного. Какие лагеря в первые дни войны? Так — нашли поле, огородили двойной колючкой, собак пустили, караулы выставили. Изнутри решиться на побег — гиблое дело, а вот снаружи… Приятная мысль, надо обмозговать. Тем более, как он сказал — с дороги видно. Оно-то видно, но стоит ли нам туда соваться? По карте — место уж больно оживленное. Ладно, будем ближе — подумаем.

Основные силы, как мы и предполагали, грозной волной ушли дальше. Бои идут уже в районе Слуцка — двести километров на восток. Сейчас в этом районе работают только подразделения технического обеспечения наступательной армии. И конечно, всякие там эсэс.

Как я поняла, мы оказались за гребнем стальной волны. Причем, если идти на восток, нас разобьет этот вал об своих да еще и накроет сверху. У боевых пловцов есть понятие «уйти под волну» — это когда работается в нижней точке колебания волн, а высокие пропускаются над собой.

В общем, офицер пел, но от этого пения легче не становилось. Все, что надо — имелось в ноутбуках. А нового — что нового может быть за день пребывания?

Особой ценности немец для нас не представлял, что я и сказала Олегу. Тот согласился. Таскать за собой лишний груз в данной обстановке — непозволительная роскошь. Так что Олежек, недолго думая, поднял немца, и они ушли…

Сергей Олегович

Я решил перебрать свои диски, посмотреть, чего же у меня с собой есть. Достал футляр, открыл его, смотрю. Тут Ника подошла, тоже смотрит на мои сокровища, я не отвлекаюсь, перебираю. Так, «Справочник военной авиации», потом «Вся авиация России», дрова к ноуту, софтовые диски, «Сталкер «Чистое небо», «Сталкер «Тени Чернобыля», «Энциклопедия Брокгауза и Евфрона», кино «Грозовые ворота», три чистые двухсторонние ДВД болванки, одна записанная ДВД двухсторонняя с некоторыми выпусками документального фильма «Ударная сила»…

— А это чего? — спросила Ника, указывая на двухсторонний ДВД с какой-то неразборчивой надписью возле самой дырки. Я тут же покраснел и стал убирать диски.

— Ничего там интересного нету больше, — пробурчал я.

— Порнуха, что ли? — поинтересовался подошедший Степан.

— Нет, не порнуха, — снова буркнул я и покраснел еще сильнее. — Аниме… — и с этими словами попытался скрыться…

Но скрыться не вышло. Услышав про аниме, меня перехватил Олег.

— Еще один… А какое? — полюбопытствовал он. — Сам посматриваю. Ой! Дошло до меня. Мы ж в сорок пятом с япами воевать будем… Поосторожнее надо будет. Чтоб предки тех, кто этим в будущем заниматься станет, войну пережили…

— Всякое разное… — ответил я, явно не желая продолжать эту тему, опасаясь возможных насмешек, и стал отмазываться: — Это вообще не мое, это… сестры моей диски! Вот!

Но отмазки выглядели неубедительно…

— Так, повеселились, и хватит… — сказал я, пытаясь сменить тему разговора. — Там есть среди трофеев какой-нибудь пистолет примерно с ПМ размером? Чтоб в карман-кобуру на техничке влез мне. А то ТТ не влезает, здоровый больно…

— Угу… Сестры… Ну, тогда у меня на винте вообще соседа, — улыбнулся Олег. — Что до пистолета… Отдай «тэтэшку» тогда.

Олег Соджет

Мы остановились на ночлег. Все-таки пятнадцать часов марша — это долго. Но что делать — чем дальше уйдем, тем спокойнее. Ну, в общем, стали мы, технику замаскировали. Народ дозорных рассылает. А мне что делать? Спать не хочется, хоть и устал, как собака. Решил побродить по окрестностям. Взял эсвэтэшку и пошел. Бродил часа два где-то, когда вдруг голоса услышал. Прислушался я — по-нашему говорят. Ну, думаю, надо глянуть, кто там. Подполз к источнику шума… Погранцы, пять человек. Из оружия — сиротливая трехлинейка. Ну, может, у кого пистолет есть. Все ранены, но легко. Окликнул я их. Народ напрягся сначала, но потом прикинули, видно, что немцы их бы не звали, а стрелять сразу бы и начали. Позвали меня, чтобы я вышел к ним, значит. Я и вышел. Поговорили. Они сказали, что в крепости были. В Брестской. Но когда фрицы поперли, их от отряда отрезали. Вот они и пошли помощь искать. Ну, я им тоже рассказал, что мы сами окруженцы.

— Слушай, — начал один и тут знаки различия увидел. — Извините, товарищ военинженер. Разрешите обратиться?

— Обращайся. И без чинов.

— А вы нашим помочь не можете? Сами они из крепости не выйдут. И в ней не отсидятся. Артиллерией их побьют там. Да и немцы что-то большое подтянули. Там такие разрывы от снарядов, что о-го-го.

— Помочь? — я призадумался. — Хм… Для атаки нас мало. Хотя… Пара танков есть… Разве что пошуметь нам, чтоб немцы отвлеклись… Если ваши в это время на прорыв пойдут, то, может, и выскочат. Сколько до места осталось?

— Да километров пятнадцать.

«Два часа марша. Может, три, — подумал я, — нормально. Подойдем затемно. Не должны фрицы насторожиться».

Тут меня осенило — большие разрывы. Брест… тысяча девятьсот сорок первый год. Я аж дыхание задержал, чтоб удачу не спугнуть.

— И вот еще что, боец, — когда будем к врагу подходить, ты мне покажешь, где орудия стоят и где это нечто большое, по твоим прикидкам. Хоть сторону укажи.

— Есть!

Привел я погранцов в лагерь и с ходу кричу: «Подготовиться к выдвижению!»

Ну, местные даже не спросили, зачем. Дисциплина и чиноподчинение, однако. А вот попаданцам пришлось сказать, что надо бы попробовать народу в крепости помочь, раз шанс есть…

— Олег, ты бы поменьше объяснял, а лучше сразу задачи ставил бы! — заметил Саня.

— Задача проста, как табуретка, — нашим помочь. А вот как… Пока что план таков: подойти с тыла. Разбиться на три группы — одна броня с третью пехоты в каждой. В пулеметник придется Дока посадить главным. Его теперешний командир еще не готов к одиночному плаванью. После чего я мотнусь давить крупняк. Вторая группа с пулеметником — на позиции артиллерии. Третья с броневиком займет позицию возле выхода из крепости и прикроет наших, когда — и если — они на прорыв пойдут. Водители и прочий техперсонал — оборона лагеря с машинами. Встречаемся возле них, и сразу ходу оттуда. Вот примерная диспозиция. А там на месте прикинем, как фриц стоит, и подкорректируем.

— Мотоцикл с пулеметом себе в прикрытие возьми, вдруг чего… — порекомендовал Саня.

— Не стоит… Не бэтээр он… Пулеметов у нас много, вот и поделим между группами поровну. А «максим» в лагере оставим, как и «пачку». Тяжело с ними быстро маневрировать. Да и «максик», если что, охране пригодится.

Не успел я набросать план, как выяснилось, что связь с крепостью возможна. Да и погранец сказал, что немцев у крепости намного больше, чем я думал.

— Ну, народ, что делать-то будем? — спросил я у товарищей по несчастью. — Грузовозы, я думаю, все равно тут оставить и тут же встречаться. А вот как действовать будем? Мне б десяток солдат с парой пулеметов и «двадцать шестой» мой. Есть у меня мысль одна, но какая, пока не скажу — удачу не хочу спугнуть. Отпустите нас?

— Езжай. Только не в Брест, а давить тот самый крупняк. Больше мы ничего не сделаем здесь. А мы, наверное, пока немного в порядок себя приведем да передохнем. Вы же вымотанные вернетесь, а нам еще много чего сделать надо, — выразил общее мнение Степан.

— Езжай, действительно, — подтвердил Саня, — а мы, вместо того чтоб в лагере сидеть, по окрестностям пошаримся вместе с Доком.

В общем, отпустили меня поохотиться. Взял я с собой одного из погранцов как проводника. Часа два ехали, и тут он мне машет, чтобы я остановился.

— Что случилось? Чего стоим? — спросил я.

— Скоро из лесу выйдем. Можно нарваться.

— Да… Правильно. Посмотреть надо бы. Далеко до опушки?

— Не, метров триста осталось.

Ну я, взяв с собой погранца и одного пулеметчика, двинул вперед. Остальные с танком остались нас ждать.

— Ох… Вот это дура… — сдавленно просипел погранец. — Что это такое?

— Это… Это писец… Вот только кому, я еще не знаю, — ответил я.

«Таки нашел! — мелькнула радостная мысль. — Но почему одна? Вторую еще не привезли или она уже стрельнула в свой первый и последний для этого обстрела раз? Жаль, я-то думал обе поймать, когда погранца услышал. Не судьба, видать».

Тут меня дернул пулеметчик, показав в сторону. Оттуда приближался весьма знатный автопоезд.

«А! — обрадовался я. — Так вторую только привезли. Совсем хорошо. Может, вообще с собой заберу. Ту, что на позиции, с собой не утянешь — придется разбивать».

— Ну что, сколько насчитали? — спросил я, когда мы вернулись к основной группе.

— Около шестидесяти человек, — сказал погранец.

— Под полсотни, — не согласился пулеметчик.

На самом деле врагов было семьдесят три человека. НО! Нам дико повезло. Это были только водилы и артиллеристы. То есть из оружия у них только пистолеты были. Хотя и узнали мы это после боя. Когда вместо того, чтобы воевать, они драпать попытались, отстреливаясь из пукалок по танку.

«Странно, что охраны нет», — мелькнула мысль.

Нам повезло, что рота, которая должна была обеспечить охранение на марше, столкнулась с группой окруженцев, в результате чего пришли они в точку назначения с опозданием в шесть часов и нашли там только мусор и трупы.

— Доложить о потерях! — скомандовал я после боя.

— Погиб один, ранено трое, но все легко. Взято тридцать один пленный. Убито сорок два. Убежавших нет. Докладывал рядовой Дорошев Степан.

— Вообще? — переспросил я.

— А куды они денутся-то посреди поля? От леса-то мы их отрезали, а драпать по полю под пулеметами…

— Прелестно. Ну, я пойду, с пленными разберусь, а ты охранение пока выставь. Если все выйдет, как я думаю, нам тут минут тридцать-сорок позагорать надо. Как думаешь, сможем или они помощь позвали?

— Нет, не успели, — сказал Степан, — я им рацию в самом начале прострелил. Охотник я. Не промахнулся, — дополнил он свое пояснение, видя, что я сомневаюсь.

Поспрашивав пленных, я выяснил, что нам досталось двадцать пять артиллеристов и шесть водителей.

Водителей я приказал отвести пока в сторонку, а с артиллеристами поговорил по душам. Суть разговора сводилась к тому, что им надо пострелять по железной дороге и мостам возле Бреста. Благо стояли орудия удачно, в шести километрах от предложенной мной цели. Вначале они не соглашались. Но после того, как в качестве убеждения я положил четверых особо несогласных под танк и очень медленно на них поехал, они сломались. Только один из них все про Женевскую конвенцию напоминал.

Ну бойцы меня спросили, что это фриц лопочет. Я им перевел. А потом и объяснил, что это за зверь такой, «конхвенкция ента». Призадумались бойцы, а потом один из них подошел и лопотавшему с размаха в ухо. Бамм. И говорит: «А что ж вы с нами тогда так себя не ведете, как сами просите? У меня, когда нас в плен гнали, сослуживца, когда он сам идти не смог, ваши застрелили…» И лицо у него злое такое стало. Я и это перевел фрицам. Смотрю, а они уже совсем «поплыли», на все готовы, только бы выжить.

Пока пленные артиллеристы ворочали пушку и готовили ее к стрельбе, прошло пятнадцать минут. Благо снаряд был уже заряжен. Я же в это время говорил с водителями. На тему того, что они ведут то, что я скажу, туда, куда я укажу, а я за это их не стану убивать.

Выстрелили мы из орудия всего три раза. Четвертый снаряд, который должен был быть для второго орудия первым, благополучно застрял в стволе, как и в нашей истории. Правда, теперь уже у другого орудия. Куда мы попали, я так и не узнал. Но после второго выстрела полыхнуло там на совесть. Дым даже мы увидели.

— Так, — скомандовал я, — этого, — показал на «Адама», — облить горючкой и поджечь. Я ему еще и пару снарядов в двигатель вкатаю для гарантии. А там и снаряд в стволе от жара рвануть должен. Водителей распределить по обеим зарядным машинам и всем четырем автопоездам. Жаль, вторая мортира без транспортных платформ тут, восьмидесятитонную я б с собой забрал.

Кроме того, мы еще и тягач с краном на прицепе с собой прихватили. Повезло, что один из артиллеристов водить умел. А то водителей бы не хватило.

Убрались мы оттуда без приключений. Артиллеристов с собой забрали. Пригодятся еще. Едем к лагерю. А через десять минут и снаряд в «Адаме» рванул.

«Вот и все, — мелькнула мысль. — Его уже не восстановят. А в Кубинке вместо мальчика девочку придется ставить. И что народ на сию добычу скажет-то? Как отреагируют?»

Док

Только выслали охранение, как Олег, бродивший по окрестностям, приказал готовиться к выдвижению. Местные вопросов не задавали, а нам Олег сообщил о встреченных им пограничниках из крепости. После услышанного радио вопросов не было — пусть к самой крепости нам не пробиться, это ежу понятно, но помочь, чем можем, — должны. Олег, взяв пушечный «двадцать шестой» и несколько пехотинцев с погранцами, отправился выяснять, что ж это такое большое бьет по крепости.

Я гонял пехоту, пытаясь донести до них важность движения в современном бою. Ну, удачи мне в этом деле. Местные-то пулеметчики о смене позиции, похоже, и не слышали. Хотя с «максимом» не особо и побегаешь, что правда, то правда. Вот в прошедшем лесном бою его и накрыло. Пулемет-то починили, а расчет весь…

Сейчас у нас МГ побольше, так что «максим» мы оставили в резерве, а расчеты «эмгэшников» я по матчасти поднатаскал за время перехода. Теперь пусть Степан им тактику вбивает. Я в это время пытался сообразить, куда будем двигать дальше. На восток хода нет, это очевидно. Пока немцы не успокоятся после исчезновения Гудериана, они тылы перекроют намертво. А когда они успокоятся?..

Можно было махнуть дальше на запад — но там Польша. С одной стороны, плюсы — дороги лучше, войск меньше. Основная масса, я так думаю, уже ушла на восток. Там же были и аэродромы, с которых могла работать немецкая авиация. А как известно, лучшее средство ПВО — танк на ВПП. Не помню, кто сказал, но мысль правильная. Правда, в первые же дни немецкая авиация уже летала с наших аэродромов — по-моему, это еще у Симонова в «Живых и мертвых» проскакивало… Источник, правда, не документальный, но уж что вспомнилось…

Одно плохо в Польше — поляки. РККА там не особенно любят. Мигом сдадут. Так что большого рейда не получится. Разве заглянуть по-быстрому, и назад. Можно было, конечно, уйти на север или на юг, но нам вроде бы и группы армий «Центр» хватает.

Сергей Олегович

— Олегыч, а откуда вы, честно? — спросил меня Петрович, когда мы вместе зашли в мастерскую по делам. — Не похожи вы на наших, совсем не похожи…

— Как догадался? — ответил я вопросом на вопрос.

— Ну смотри, слова вы какие-то непонятные употребляете, один, вот, вообще командиров офицерами назвал. Вещи у вас не наши, да вот сигареты эти твои нерусские хотя бы… Я уже даже про то, что у вас в сумках, не говорю… Я, когда твою адскую машину помогал разбирать, посмотрел немного, твоя сумка незакрыта была… Да много еще чего такого… Кто вы такие вообще?

— Ну, в общем, слушай: мы сюда из будущего попали — погодь, не перебивай, — добавил я, видя, что Петрович готов высказаться о том, что он не верит. — Дослушай сначала. Войну СССР выиграет. В тысяча девятьсот сорок пятом году.

После чего я рассказал Петровичу сильно отредактированную версию краткого развития событий в будущем, старательно обойдя распад СССР и прочие гадости. «Надо не забыть мужикам сказать, чтоб тоже не проговорились», — промелькнула мысль.

— А что до доказательства… Смотри сам. — Я достал из сумки ноутбук и включил ему самодельный клип про нашу «Тушку», сделанный кем-то из ее экипажа, на песню Барыкина «Летучий голландец». — …Но запомни, Петрович, остальным догадливым расскажи по секрету, что мы, к примеру, товарищи из Коминтерна или в Испании воевали, понял?

— Понял, чего ж не понять, — ответил он…

Саня Букварь

Проводил я Олега с группой охотиться, а сам пошел смотреть, чего там набралось у меня в трофеях. Нехватка горючего и водителей ставила вопрос о нашей дальнейшей судьбе. Пока дошел до своего экипажа, в голове сформировался простенький план: сыграть в «гаишника» на дороге — глядишь, и бензовоз попадется, а чтобы не рисковать попусту, решил сначала стрелять, а потом задавать вопросы.

Два Андрея тем временем набивали ленты к пулемету.

— Надо бы проехаться по дороге, может, найдем чего хорошего.

— Товарищ лейтенант, нас ведь в плен гнали, да? — спросил мой земляк.

— Да, наверное.

— Тогда, наверное, и лагерь для пленных где-то рядом должен быть? Ведь не пешком же через пол-Германии топать?

— Логично. Вас было слишком мало для того, чтоб специально вагоны подавать, значит, где-то есть накопитель!

С этими мыслями я пошел к Доку, посовещаться. Рядом с ним оказались и Змей с Тэнгу. Я им и пересказал наш диалог с белобрысым. Мужики загорелись идеей налета на лагерь. А тут как раз и Ника с Соджетом раскололи пленного. Поставив оставшихся в известность, мы выехали на поиски. Двигаться решили группой из трофейного броневика, пулеметного Т-26 и мотоцикла в сторону Березы.

Дорога шла несколько в объезд крепости. Отмахав около десяти километров, мы выехали из лесного массива на открытое место и увидели вдалеке прямоугольный загон, плотно забитый людьми. На глаз пленных было около восьмисот человек. По углам огражденной территории располагались пулеметные точки, брустверы которых были выложены мешками с землей. Рядом виднелись железнодорожный тупик и несколько палаток. Метрах в двухстах от забора я остановился и открыл люк, Док сделал то же самое. Убедившись, что со стороны лагеря за башней бронеавтомобиля не видно моих рук, показал Доку на него, изобразил палатку и крест на груди.

— Надеюсь, он меня правильно понял, — пробурчал я, спускаясь в люк.

Ника

Мужики постоянно куда-то слынивают. То одно чудо на колесах приволокли, то другое. Довольные как черти. Все им, как детям малым, игрушки подавай, и побольше, побольше. А бедной женщине что остается? Вот именно — хозяйство. Жрать хотят все, и наши, и ваши. То есть и мои мальчишки, и солдатики местные. Вот и организовала я команду поваров-самоучек. Однако мои мальчишки натаскали всяких запчастей, а котелков бы еще где достать? Хлеба — нет, соли — нет, населена роботами… М-да, клиника…

Из нормальной еды — двенадцать банок тушенки, еще восемь без этикеток и двадцать восемь галет. И все это — на нашу дружную гоп-компанию! Бывшие пленные голодными глазами смотрят. Теперь я поняла, почему они так на нас с Олегом косились после боя, тоже жрать хотели, а сказать — субординация, мать ее!

С горем пополам кое-как поделила, заныкав для своих «исчезающих Джо» по полбанки тушенки и одной галете.

А потом объявила командирский произвол: если жрачку с очередного рейда не притянут — будут жрать собственные кроссовки! Все!

Док

Саня, вернувшийся из очередного вояжа раньше Олега, предложил порыскать по окрестностям в поисках лагеря-накопителя для пленных. Логично — колонну, которую мы отбили, не могли гнать через всю Польшу пешком. Где-то здесь обязан быть накопитель. Да и людей у нас уже катастрофически не хватает. Убьем двух зайцев одним выстрелом. Район поиска мы знали из допросов пленных немцев, так что, предупредив Нику, вышли на охоту. Саня, как водится, на «Бюссинг-НАГе», я занял пулеметный Т-26, а Змей с Тэнгу — на мотоцикле. Обзор в «двадцать шестом» никуда не годится, поэтому я открыл люк и дальше пошел, высунувшись из башни, по старой привычке еще из той жизни.

Мы отошли где-то километров десять от нашего лагеря, когда, выбравшись из лесного массива, броневик остановился и сдал назад.

Вышли на поле. Рядом с лагерем виднелись железнодорожный тупик и несколько палаток. Саня притормозил, открыл люк и, указав мне на тупик, изобразил палатку и крест на груди. Так, ну, палатки, надо полагать, — гарнизона. Кроме тех, что сейчас на вахте, немцам заняться нечем, дрыхнут наверняка. Ну, сейчас вам будет пробуждение!

— Экипажу приготовиться! Сергей, работаем по палаткам, — крикнул я башнеру и мехводу. — Леша, идем на полном, и дави всех на фиг!

Саня Букварь

Слава богу, Док понял правильно. Т-26 рванул по направлению к палаткам. Я ударил короткой очередью из пушки по ближайшему пулеметному гнезду, затем по второму. Не промахнулся. Охрана, увидев такое дело, даже не пыталась отстреливаться — только пятки засверкали, они даже оставшиеся пулеметы бросили. От отдельно стоящей большой постройки к припаркованному рядом с ней легковому автомобилю побежали четверо, причем один из них явно сопротивлялся, но безуспешно. Я продолжал истреблять убегающих, Док вплотную занялся теми, кто был около палаток. А Змей на мотоцикле погнался за легковушкой. Мне даже показалось, что Тэнгу наклоняется в люльке, как заправский колясочник в мотогонках.

Когда немцы разбежались достаточно далеко, я вернулся к лагерю. Красноармейцы еще были на месте, слишком уж прочной выглядел двухрядный забор из колючки, да и собаки бегали между рядами здоровые и жутко злые на вид.

— Товарищи красноармейцы! Сейчас мы откроем ворота, и вы покинете это место. Желающие могут присоединиться к нам и продолжать истреблять немецко-фашистских захватчиков, а трусы могут разбегаться на все четыре стороны! Обещаю, стрелять в спину не буду! Кто считает, что самостоятельно будет продолжать свой путь, покиньте лагерь как можно скорее, кто останется с нами — стройтесь на дороге, будем изображать колонну пленных — нам надо добывать оружие и топливо.

Док

Резко развернувшись вправо, «двадцать шестой» пошел к палаткам. Огня я пока что не открывал, рассчитывая подойти поближе, но охрана лагеря, видимо, что-то заподозрила, и один из пулеметов начал стрелять по моему танку. Ничего серьезнее у немцев здесь не было. По ожившему пулемету отработал Саня, а мы — все равно уже фрицы заметались — открыли огонь из обеих башен по палаткам. Похоже, немцы не очень понимали, что происходит. Спросонья они выскакивали из палаток, кто как был, но понять, кто их атакует, не могли. Ну, принадлежность «тэшки» понятна, но немецкий бронеавтомобиль, ведущий огонь по охране лагеря? Да и мотоцикл Змея был явно немецким…

А нам было плевать на их ступор. Леша, мехвод, крутил танк, как юлу, пытаясь давить всех и все. Да и два пулемета не оставляли немцам шансов убраться с дороги этого сумасшедшего танка. Картины мелькали одна за другой и оседали где-то в сознании. Вот из одной палатки выскочил офицер и, что-то крича, стреляет по танку из пистолета. Пока я доворачивал башню — чертов маховик, — Леша, резко повернув, вдавил немца в белорусскую землю. Вон несколько фрицев кинулись к стоящей неподалеку легковушке. Я уже был готов открыть огонь, когда увидел, как один из них — его почему-то держали — попытался вырваться, но не смог. За ними кинулся Змей. Тэнгу примостился в коляске и, похоже, не обращал внимания на шум боя вокруг. А вот «Бюссинг-НАГ» сносит ограждение лагеря, и пленные — сначала медленно и неуверенно, а потом все быстрей и быстрей вырываются из этого столь ненавистного им места. Вид броневика с его крестами приводит и их в замешательство, и Саня, высунувшись из люка, что-то кричит им, указывая направление на дорогу. Постепенно и так слабое сопротивление немцев прекратилось. Бой стих. Леша подвел танк к Саниной машине. Я открыл люк, вылез из башни.

— Ну, вроде все. Как думаешь — тревогу они поднять успели? — спросил я Саню.

— Наверное, нет, вон, кабель полевика у тебя в гусенице запутался, так что теперь только когда добегут куда-нибудь, — ответил он. — Куда Змей укатил, видел?

— Змей? — Я почесал затылок, оглянулся. — Куда-то туда. Там фрицы к легковушке рванули, думал было уже снять, но один вроде как сопротивлялся, так я не стал палить. Вот только кого они могли отсюда эвакуировать вот так, под огнем? Еще один Гудериан, блин?..

— Что здесь есть такого, чтоб немецкие генералы здесь стадами гуляли? Нет, они увозили кого-то из пленных, — не понял моего юмора Саня. — Но кого?

— Это они Дмитрия Михайловича вывозили, — отозвался один из освобожденных, слышавший наш разговор.

— Дмитрий Михайлович? Карбышев, что ли? — спросил я. — Но как? Он же… — и замолчал.

Посмотрел на Саню.

— Что делать будем? Змей один не справится. Дела…

— Да не догнать мне его! Они на полную катушку вжарили. Будем надеяться, Змей вернется…

Букварь задумался о чем-то. И вдруг скомандовал оставшимся красноармейцам:

— Кто захватил оружие — переодеться в немцев, только тем, кто еще щетиной не оброс, десять человек. Остальным — строиться в колонну по четыре. Лишнее оружие в броник и на танк. Если что — расхватывайте. Если рядом окажутся остановившиеся немцы — нападать по моему сигналу. Я иду первым, за мной строем пленные, по бокам — те, кто изображает охрану, сзади — танк, — и уже тише: — Док, если навстречу будет небольшая колонна — выезжай на встречку, чтоб остановилась, я хвост подрежу.

Ника

Когда я думала, что организовать и провести фестиваль — это тяжело, я была явно не права. На фоне того, что происходило сейчас, фестивали были цветочками. Предусмотреть все реально оказалось невозможным. Еда, туалеты, оружие, формирование, опросы, техника, охрана, разведка и еще куча головной боли, которая сваливается на голову абсолютно внезапно и требует немедленного решения. И все это на фоне того, что ежесекундно могут нагрянуть немцы.

Красноармейцы к командованию женщины относились настороженно. Но после того, как им вправил пару раз мозги Степан, поуспокоились и перестали прикалываться. Самыми простыми вопросами, на которые мне приходилось отвечать, это: «Товарищ Иванова, а вы замужем?» На что я уже на автомате отвечала: «Был, но я его пристрелила! За домогания!» Солдатики ржали, но приставать опасались.

К середине дня я думала, что застрелюсь сама от этих всех приколов.

— Товарищ Иванова? Разрешите обратиться!

— Что еще? Ты кто?

— Старшина Чубинатов! Надо бы чаю, товарищ Иванова. Там в ящике есть мешки с заваркой. Организовать бы чаю…

Блин… Сама пить хочу.

— Хорошо, сейчас распоряжусь…

Старшина развернулся и пошел к своим. И тут меня накрыло!

— Старшина Чупинатов!

— Чубинатов! Товарищ Иванова! — развернулся тот.

— Ты чем занимался? Ну, род войск?

— Интендантская служба!

Опа! Красавчик, вот ты мне и нужен.

— Есть еще из ваших здесь?

— Так точно! Старшина Ингмаатулин.

— Так! Назначаю вас главными по хозяйственной части!

— Но наше звание…

— Плевать! Считайте себя временно сержантами!

Я была в кайфе, поняв разницу между «все предусмотреть» и «все знать» или «делать как надо», а не «самому додумываться». Весьма существенная разница, однако!

Старшины — фореве! Теперь я поняла, зачем в нашей армии прапорщики — сгружать с командирской головы охрененную кучу проблем. Так что, когда появилась из-за деревьев первая машина наших парней, я уже была готова адекватно воспринимать новые рояли!

Док

Змея ждали минут десять, но он все не появлялся. Искать его не было возможности, где искать-то? Легковушка уходила на такой скорости, что догнать ее не смог бы даже броневик, чего уж там «двадцать шестому». Бывшие пленные выстроились тем временем в колонну по четыре, человек десять с более-менее не измученным видом, порывшись среди остатков палаток, переоделись в немецкую форму и изображали охранение колонны пленных. Саня пошел впереди, а я, пропустив колонну, замыкающим.

«Жаль, пленных в этот раз нет. Танк мыть придется самим. И пожрать бы чего-то…» — крутилась в голове мысль. Действительно, последний раз мы нормально ели… А когда? Уже и не вспомнить. Ну и дела. А ведь пленные тоже все на голодном пайке… Где ж мы на всех еды наберем?

А колонна получилась знатная. Поглядев на наши геройства, практически все решили идти с нами. Пары дней в лагере людям хватило, чтобы понять, что собой представляет враг…

Саня Букварь

Когда наша колонна дошла до края леса, я оглянулся и оценил вид — слишком уж мы вытянулись, метров на двести пятьдесят только пешими, плюс еще НАГ в голове и Т-26 в хвосте колонны. Только я подумал, что нам необходим новый рояль, как навстречу показалась колонна грузовиков. Головным шел мотоцикл, за ним пара грузовиков с тентами, а вот дальше — чудеса. Целых шесть «Мерседесов»-наливняков тонны на четыре горючки каждый. Причем, судя по прямоте рессор, цистерны были наполнены под завязку. Замыкало колонну еще одно чудо-юдо — какой-то длиннокапотный трехосник с большим ящиком в кузове и за ним еще один мотоцикл. Док не подвел, когда до переднего байка оставалось буквально с десяток метров, «двадцать шестой» резко вывернул навстречу колонне. Мотоциклисты затормозить не успели — голова сидевшего за рулем просто оказалась между башен танка, дальше плечи не пустили. Колясочник так и остался неподвижно сидеть на своем месте. Я тоже пошел на таран мотоцикла — люльку просто смяли, как банку из-под пива. Водитель тоже не выжил. Колонна остановилась, а наши пленные, вместе с конвоирами, быстро вытащили сидевших в кабинах и расправились с ними.

Посовещавшись с Доком, мы решили отправить грузовики вперед, с наиболее слабыми из освобожденных. Показывать дорогу поехал мой белобрысый земляк. Слава богу, недостатка в водителях уже не было. Пешая колонна хоть и укоротилась, но не так, как хотелось бы, зато «конвой» увеличился практически вчетверо — мы решили раздать все оружие, какое у нас было.

Док

Первым, в голове колонны пошел НАГ, за ним — собственно сама колонна, я же пошел замыкающим. Вытянулись мы метров на двести пятьдесят — триста и медленно двинулись в лагерь. Прошли несколько километров, когда на встречной полосе показалась какая-то колонна. Присмотрелся: вроде бы колонна снабжения — первым шел мотоцикл, за ним виднелись грузовики. Правда, два передних были с тентами, и что они там прячут — неизвестно, но кто не рискует — тот не пьет шампанского. Ну что делать в таком случае — мы с Саней договорились заранее, так что, выждав, пока до мотоцикла оставались считаные метры, мой «двадцать шестой» резко вышел на встречную полосу. Немец, управлявший мотоциклом, не успел даже удивиться и совершил впечатляющий полет, закончившийся, впрочем, между башнями танка. Саня тем временем перекрыл дорогу в конце немецкой колоны, а бойцы, изображавшие конвоиров, быстро вытащили водителей из кабин — вся операция заняла меньше времени, чем это ее описание.

Ставшие нашими грузовики ушли вперед, а колонна двинулась дальше. Впрочем, вскоре грузовики вернулись и забрали часть пешеходов, затем еще раз, а там и до лагеря оставалось всего ничего.

Олег Соджет

«Ну, вот и добрались, — подумал я. — Приключений даже не оказалось в дороге».

После чего остановился. За мной следом встала и остальная техника.

— Так. Рядовой Дорошев!

— Я!

— Бегом в лагерь и нашим скажи, чтоб не стреляли. А то они только Т-26 ждут, а нас вон сколько… Да еще и зарядники на танки немецкие похожи. Только без башен. Кинет кто в него гранату, а там снаряды. Рванет так, что всем тесно будет. Как предупредишь, что мы едем, двигай назад. Тогда и тронемся. Но пулей туда и обратно! И не говори, что у нас. Скажи, с трофеями, и все.

— Есть!

Бегал Степан минут пятнадцать. Потом вернулся и доложил, что все выполнено и мы можем спокойно двигать в лагерь. Нас не взорвут. Въехали мы в лагерь довольно шумно. Все ж такая масса техники, да еще и груженой, тихо не перемещается.

Надо было видеть лица оставшегося в лагере народа, когда они «трофей» увидели… А уж лица попаданцев, когда они увидели и поняли, ЧТО я притянул… Это было нечто.

Степан

Ну и ну. Помните, что я про просеку говорил? Ну, когда танк на буксире тащили? Так вот, прикиньте, что оставила притащенная Олегом колонна?!!

— Ну, и чья была замечательная идея приволочь это? И главное, на фига? И что с этим делать?! Отдирать в темпе баки, если не получится — сливаем то, что сможем увезти, и валим отсюда.

— Правильно, — поддержал Олег. — Все лишнее взорвать. Часть забрать. Кран и зарядники. Больше полезного тута нет. Ну, трейлеры еще…

— А без дорог мы их на себе попрем? Если брать, то самый маленький, но при условии, что он сможет идти без дороги. Зарядники можно и забрать, но только если людей найдем. Хотя на хрена нам кран?

— Без дороги они пройдут везде, где пройдут остальные грузовики, — возразил Олег. — Другое дело, надо ли нам еще четыре грузовика с платформами? Но вот шестиосник я б все ж взял. Он «кавэшку», например, везти может. А что до на хрена нам кран — вот сломается один из «двадцати шестых», как бронеплиту поднимать будем, чтоб до движка добраться? Руками? А если Т-28 или КВ встретим? Там плита еще тяжелее… Так что надобно его нам.

— Согласен, — сказал я. — На прицепах что?

— Так сама мортира, разобранная, — ответил Олег.

— Хреново. Тогда сгоняем шасси с самого большого трейлера, остальные разгружаем методом стаскивания, грузим все, что есть, и уходим.

И добавил:

— Колонна пленных, немецкий генерал, теперь еще и «Карл», честно украденный. И все это за одни сутки?! Дурдом!!!

Сергей Олегович

Пока народ поехал освобождать лагерь, узнал я от местных, что неподалеку какая-то МТС должна быть, и довольно большая. Решили мы с Петровичем прошерстить ее на предмет полезного в хозяйстве. Взяли грузовик немецкий, Петровича за руль, несколько бойцов в кузов, и поехали. Петровича в немецкую форму вырядили на всякий случай. Но до мастерской так и не добрались. Проехали пару километров по лесным дорогам и только вырулили на шоссе, как из-за поворота легковушка вылетает… ХРЯСЬ!!! Петрович даже вывернуть руль не успел. Я головой в лобовуху влетел, Петрович тоже сильно ударился. Выскакиваю с матюгами и «маузером», из легковушки тоже кто-то выскакивает, да еще и с автоматом… но я первый успел. Тут бойцы еще из кузова повыскакивали… У легковушки бок с водительской стороны всмятку, водила в отключке, тому, кто рядом с ним сидел, тоже не повезло…

— Во, бл…! Приехали…в…с…на…! — прокомментировал ситуацию я. — Ну что, милицию вызывать будем или как?

— А чего меня вызывать, тут я! — отозвался милиционер, которого взяли вместо проводника.

— Будем ДТП оформлять? — спросил я, ухмыляясь.

— Тащ командир! Тут генерал наш в машине, без сознания! — крикнул один из бойцов.

Я подошел, глянул. Точно, генерал, наш. Голова в бинтах вся, без сознания лежит на заднем сиденье.

— Так, генерала в кузов, этих добить, быстро обыскать, и валим на хрен отсюда! Бегом! Три минуты на все! Рапидо, рапидо, мучачос!!! — скомандовал я, почему-то вставив в фразу испанские слова. — Петрович, грузовик цел? (Это уже нормально, по-русски.)

— Цел, зараза немецкая! Дотянем, только радиатор побежал немного, щас табачку сыпану, и все нормально будет! А жестянку на месте выправим, — ответил Петрович, осматривая машину. — Хорошо, что не в лобовую врезались, а в бочину — крепкая, зараза! — это он про грузовик.

В темпе обшмонали и пристрелили водилу и второго пассажира, прихватили их документы и портфель с какими-то бумагами, осторожно затащили генерала в кузов, устроили поудобнее и поехали обратно. У одного из немцев, кстати, выудил любопытную вещицу, пистолет Mauser образца 1934 года, калибр 7.65 мм, коммерческую модель. Сунул в карман-кобуру технички, пристегнул шнурком с карабинчиком, потом дозарядил свой «маузер» С-96. У второго немца, с которым любезностями обменивались на дороге, тоже интересный пистолетик оказался, на ПМ здорово похожий, только подлиннее немного, Sauer 38H. «Нике подарю, вместо цветочков», — подумал я. По дороге к лагерю пришлось остановиться, потому что радиатор закипел. Встали, Петрович сразу под капот полез, я и пара бойцов на стреме стоим. Тут вдруг я услышал в кустах какой-то шорох, шебуршание и хруст веток. Отскочил за машину, вскинул «маузер» на изготовку, бойцы тоже к бою приготовились, Петрович схватил МП-38, взятый трофеем на месте ДТП… И тут из кустов высунулась морда коровы.

— Твою мать! — выругался я. — Вот скотина коровская! Чуть не пристрелили же!

— Не стреляйте, дяденька! — из кустов выкатился чумазый пацан лет двенадцати на вид, одетый по-деревенски. — Не стреляйте ее, она хорошая!

— Тихо, успокойся! — сказал я. — Не будем мы стрелять твою корову, успокойся! Ты вот скажи, а чего ты с коровой в лесу делаешь? В партизаны, что ль, податься решили?..

…Из рассказа пацана, назвавшегося Васькой, стало ясно, что это было стадо колхозного скота, которое угоняли от немцев, да вот только немцы быстро наступали, и стадо оказалось у них в тылу. Вместе с пацаном еще были пара дедов да друг его, Колька. Когда выяснилось, что они в немецком тылу, стадо спрятали в лесу и теперь думали, что делать… Поговорив с дедами, взял я Ваську этого в кабину, и поехали в лагерь, чтобы рассказать это народу и решить, как быть с такой находкой. Пацан должен был показать дорогу обратно, туда, где стадо спрятано…

К лагерю подъехали ближе к вечеру, и первым, кого я увидел, был Док… Вылез я из кабины… и офигел…

— Док, это что за хренотень такая? — спросил я, глядя на «чудо сумрачного тевтонского гения». — Это кто такую дуру приволок?

— Это не хренотень! Это самоходная мортира «Ева», она же «Карл», — влез Олег. — А на трейлерах потому, что разобрана, — добавил он, увидев, что я уже готов высказаться на тему «Если самоходная, то почему на тягачах и четырьмя частями». — И привез ее я. Не оставлять же фрицам? Поранятся еще. Их там, правда, две было, но вторую я взорвал. А ты как смотался? — Тут он увидел, как из машины вынимали советского генерала. — Ух… Генерал… Наш… Кто это???

— Мужики… Я, конечно, знал, что вы маньяки, но чтоб настолько?! — сказал я. — И вы думаете, что после этого нас немцы искать не будут? Да там, наверно, вся группа «Центр» уже на ушах стоит, как же, одну цацку поломали, вторую сп…ли! Охренеть можно! Точно, вы маньяки! А смотался так себе, до МТС не доехали, в ДТП попали с немцами… Вот, генерала нашего везли. Кто он — не знаю, он без сознания был. Вот еще портфель с бумагами у фрицев был и ксивы ихние. Да, еще. Вася, иди сюда! — позвал я пацана, восторженно таращащегося на мортиру. — Расскажи вот ему, что у вас там.

— Вот же… и… через… в… и чтоб… — выдал Олег после рассказа пастушка, — мало нам толпы бывших пленных, так еще и коровы…

— В общем, так: стадо надо с собой гнать — продукты это. Молоко и мясо. Но вот как? И куда? Хотя… — Олег порылся в привезенных бумагах, — если б привести этого генерала в чувство, то, возможно, куда — я б знал.

После чего Олег показал мне то, что у меня в руках. Это что-то оказалось картой, на которой были помечены склады, сделанные Красной армией до войны.

— Может, он знает еще какой склад, не нанесенный на карту?.. А стадо пока что сюда пусть пастухи гонят.

— Ну, как док его в чувство приведет, сразу спросим, — ответил я. — Вот сейчас хрен его знает, что делать! Вы, блин, не могли эту хренотень под вечер сп…ть, что ли? Щас если попремся, так первый же самолет немецкий наш караван засечет! По-хорошему надо ночи дождаться и дергать отсюда с максимальной скоростью…

Док

А в лагере… Я бы многое отдал, лишь бы увидеть свое лицо, когда мы докатили до лагеря. Леша резко остановился, но я даже не обратил на это внимания. Там была… В первые минуты я даже не поверил своим глазам, зачем-то схватил бинокль, потом опять отпустил его. Не обращая внимания на окружающих, соскочил с танка и подошел к этой громадине. В нашем лагере меня встречала немецкая мортира. И какая! Я эту хрень сразу узнал, недаром помогал товарищу собирать ее модель — правда, китайского производства. Да. Полгода мучились. Обошел вокруг этой громадины и только тогда, не спуская с нее ошеломленного взгляда, прошептал:

— Бл…

Но времени прийти в себя мне не дали. От мортиры меня оттащил Сергей под предлогом срочной работы. Он-то мне и сообщил, что эту дуру притащил Олег, а вторую вообще взорвал. Я представил себе, какая истерика сейчас у немцев, и мне стало ну очень неуютно. Эту бандуру ведь не замаскируешь, найдут по-любому. Между тем Сергей привел меня к нашему «штабному» участку, где все скопились вокруг носилок, на которых лежал…

— Ну, и кто это?

— Генерал.

— Какой генерал? Откуда?

— Долгая история. Ты лучше глянь, как он?

Да… как у них все просто. Глянь… Глянул. На голос не реагирует, на боль тоже не очень. Внешних повреждений не заметно. Зрачки одинаковые, на свет реагируют. Пульс тоже в норме. Это хорошо.

— Ну, что… Он без сознания. Вроде бы внутренних повреждений нет. Внешних тоже. Давно он так?

— Да кто ж его знает? Мы его так и нашли… Ну и здесь уже часика полтора.

— М-да. Это плохо. Ну, будем надеяться, очнется — сам расскажет.

— И что — ничего нельзя сделать? — спросил Сергей.

— Нет. Что я могу сделать? Он может очнуться через пару минут, может — через неделю. У меня тут СТ нет, чтобы посмотреть, чего там с его мозгами. Может, там кровотечение какое… Тогда дело швах. Но вряд ли. Скорее, просто сотрясение. Хотя почему он так долго в отключке?

Я развернулся и пошел искать Олега — интересно было услышать его историю и заодно поинтересоваться дальнейшими планами. Отсюда нужно немедленно сваливать. По следам этой мортиры немцы нас на раз-два накроют.

Но отойти далеко не смог — ко мне приблизился один из свежеосвобожденных. Тот самый, что нам про Карбышева сказал.

— Товарищ… простите, не знаю вашего звания.

— Старший лейтенант.

— Товарищ старший лейтенант, а про Дмитрия Михайловича ничего не известно?

— Пока что нет, к сожалению, — и тут я вспомнил, кого мне напоминало лицо этого генерала… Памятник!

— Ну-ка, иди со мной, — сказал я бывшему пленному, даже не спросив ни звания его, ни имени, и вернулся к носилкам. — Он?

— Точно, он! Товарищ генерал-лейтенант! Товарищ генерал-лейтенант! — бывший пленный присел рядом с носилками. — Что с ним? Он ранен?

— Нет. Он без сознания, но почему, мы не знаем.

— Может, это из-за аварии, — пробормотал Сергей.

— Какой аварии?

— Да, понимаешь, пока вас не было, мы решили смотаться на МТС тут неподалеку… Ну, только вышли на дорогу, а тут эта легковушка. Там он и был. И три немца… Ну, тех мы в расход пустили, а генерала сюда.

— Авария, конечно, объясняет многое… Но из лагеря его вывозили — он в сознании был. Как он попал в плен? — спросил я новичка.

— Пробивались из окружения в составе штаба десятой армии. Наткнулись на немцев, приняли бой. Товарищ генерал был контужен…

«Ага… Значит, до аварии еще и контузия свежая. Вообще весело», — подумалось мне.

— Сергей, нужно прошерстить новичков, может, есть хоть один санинструктор? Нужно, чтобы рядом с ним всегда кто-то был, кто бы мог следить за его состоянием, — сказал я и тише добавил: — Вот ведь дела… Гудериана прибили, Карбышева спасли… «Пока что спасли», — подумалось, вспомнив про новый трофей.

Обернулись. Эге… А генерал-то непрост. Не успел очнуться — а уже пытается сесть. А голова-то болит, небось.

— Дмитрий Михайлович, пока что вставать не стоит. Вы еще слишком слабы.

— Где я? Что это за место? Кто вы такой?

— Вы — в безопасности. Это наш временный лагерь. А вот кто мы… об этом, простите, попозже.

«Да, серьезный дядька. Не привык, однако, чтобы старший лейтенант к нему по имени-отчеству обращался. Это я маху дал, конечно. Не привык я к такой субординации. Ну да ладно. Я сейчас типа его врач, а врачу многое позволено», — подумал я. Быстро проверил еще раз генерала. Ничего серьезного вроде бы нет. Слаб он еще, конечно, пару дней — а то и больше, генерал-то не молод — ему полежать придется… Да и потом остаточные явления сотрясения еще долго ему мешать будут. Ну да ладно — ему ж не в атаку нас вести, а только общее командование… А уж с тактикой мы и сами разберемся.

— Серега, зови Нику. Скажи, что генерал очнулся, нужно ввести его в курс дела, — сказал я Сергею и тише, чтоб Карбышев не услышал, добавил: — А то кто его знает, что он подумает. Еще устроит нам тут переворот…

Змей

Саня Букварь очень похож на Тэнгу, такой же электровеник. Пока все отходили от первого боя, он смотался куда-то на своем бронике и вернулся обратно уже с тушкой Гудериана. Пока я страдал из-за того, что автомат немца, загрызенного моим песиком, кто-то прихватизировал, и выбирал себе винтовку из трофеев, он на привале слетал куда-то и приволок машину с зенитным автоматом. Мимоходом, уловив мой интерес к мотоциклу, показал, как управлять этим средством передвижения.

Так что, когда возникла идея налета на лагерь с пленными, я напросился с ним. Док тоже собрался с нами, на танке. Так мы и поехали, впереди Саня на бронике, сзади Док на танке и совсем в хвосте — я с Тэнгу на мотоцикле, страшно гордый тем, что от танка не отстаю. Вопреки моим опасениям, поездка в коляске псу понравилась.

«Битва за лагерь» началась как-то очень сумбурно. Ребята на своих машинах просто ломанулись вперед, расстреливая немцев и ломая ограду. Я на всякий случай перерезал телефонный провод, идущий от лагеря, и подъехал поближе к месту действия, прикидывая, чем смогу помочь. Вот тут-то я и заметил удирающую легковушку и рванул за ней.

Впрочем, потерял я ее довольно быстро — не с моим опытом вождения гоняться за кем бы то ни было. Результат погони был закономерен — я оказался в кювете, причем мотоцикл заводиться не захотел. Толкать мотоцикл по лесу было трудно, по дороге — страшно, и я решил его бросить. Затолкал в кусты и пошел пешком в лагерь, напрямик. Тэнгу тоже не возражал против лесной прогулки. Особенно если удастся поохотиться. Удалось, но зайца песик скрепя сердце принес мне: «Старший загрустил, его порадовать надо, едой поделиться». Зайца я забрал, завернул в пакет из-под крекеров и положил в ранец. Пес радостно улетел охотиться дальше. Его не было уже минут пятнадцать, и я начал беспокоиться. Что куст, мимо которого я проходил, неправильный, я осознал слишком поздно и начал поворачиваться, когда из куста донеслось: «Руки вверх, фашистская гадина!» Голос был женский. «С гадиной — это она угадала», — мелькнула мысль. Обернулся, на меня смотрели два пронзительной синевы глаза и дуло СВТ. «Оружие на землю! Быстро!» Положив винтовку на землю, я спросил: «А если не фашистская гадина, то руки вверх не надо?» Шорох кустов за спиной заставил синеглазку обернуться. Поздно! С нехилого разгона Тэнгу врезался в нее, выбрасывая из кустов прямо мне под ноги. «Спасибо, малыш, ты как всегда вовремя!»

Девочка упала и замерла, завороженно глядя на Тэнгу. Я тем временем подобрал оружие и стал ждать развития событий.

— Ой, какая красивая собака, — внезапно выдала синеглазка. Пароль был принят, Тэнгу завилял хвостом и полез лизаться.

— Извините, дяденька, я ошиблась. Меня зовут Наташа. Наташа Горбунова, — девушка, вряд ли ей было больше восемнадцати, радостно мне улыбнулась, — у фашиста не может быть такой собаки. Это же туркменская овчарка! Мы с папой жили в Туркмении, я там их видела.

— Меня зовут Сергей, — представился я, возвращая ей СВТ. — Ты что здесь делаешь?

— Охочусь.

— На «фашистских гадин»? — съехидничал я.

— Нет. У нас там, в шалаше, четверо раненых и Ольга Павловна, а есть нечего. Вот я и пошла, больше-то некому.

— Пошли, проводишь. Еда будет. — Я продемонстрировал заячью тушку.

Возле и внутри конструкции из веток, именуемой шалашом, было пять человек. Четверо раненых (двое бойцов, сержант и капитан-артиллерист) и Ольга Павловна, врач-хирург.

Один из бойцов забрал у меня зайца, занялся разделкой и готовкой. Капитан оказался другом и сослуживцем Наташиного отца, в Туркмении он тоже был, так что после знакомства с Тэнгу я и для него стал своим. Оружия у них практически не было, «мосинка» и ТТ на шестерых. Свою СВТ Наташа добыла в «страшном месте», о котором не захотела рассказывать. Сказала только, что там есть оружие и машины. Показать, впрочем, не отказалась.

«Страшное место» было действительно страшным. Поляна возле заброшенной мельницы, заставленная поврежденными и целыми машинами, три десятка грузовиков, БА-20, дырявый как решето, «Ворошиловец» с размотанной гусеницей и трупы, сотни полторы. Мне поплохело.

— Здесь только наши, — сказала девушка, — и они убивали друг друга. Это гипноз? Их заставили?

Я подошел к стоящему в сторонке грузовику с целой кабиной и, задержав дыхание, заглянул внутрь. Моей добычей стали новенький ППД и документы убитого офицера. Беглый взгляд на сапоги и документы мертвеца прояснил ситуацию — «Бранденбург».

— Эти, с автоматами, — переодетые в нашу форму немцы. Диверсанты, — сказал я Наташе и пошел искать транспорт. На краю поляны лежал человек в энкавэдэшной форме с тремя шпалами в петлицах, под ним оказалась полевая сумка с картой и документами. На карте были обозначены склады, полевые лагеря, аэродромы и еще много чего. Выделялся знак, похожий на мишень, стрелка от которого вела к надписи на полях карты: «Фронт. рез. скл.». «Судя по карте — это где-то у Припяти», — подумал я.

Завести с помощью ручки мы смогли лишь стоящий с краю бензовоз. К счастью, Наташа умела водить машину. На ней мы втроем с Тэнгу и приехали в наш лагерь.

Машина и оружие пригодились вооружить и вывезти бывших пленных, которых привели Саня с Доком. Карта тоже пригодилась, она дополняла, но не совпадала с картой Карбышева. Про «Фронт. рез. скл.» у генерала ничего не было. А Ольга Павловна возглавила впоследствии нашу медслужбу.

Ника

— Товарищ генерал! Разрешите обратиться?

На лице генерала, бледном, с тонкими, заострившимися после контузии чертами, удивление выдали только глаза. Подходит к вам неизвестно что и требует вашего внимания, когда оно как раз занято совершенно другим.

— Слушаю. Кто вы?

— Товарищ Иванова… пока. Дмитрий Михайлович, вы хотите узнать, где вы и что здесь происходит?

— Да! — четкий и быстрый ответ. Впрочем, по-другому невозможно.

Рядом с ним я почувствовала себя девчонкой, влезшей во взрослые разборки и требующей конфет.

Я присела рядом с носилками, установленными специально для Карбышева. На пеньке лежал выпрошенный мной у мальчиков ноутбук. Закрытый. Пока.

— Товарищ генерал. Пожалуйста… секундочку. — Я зашторила висящей палаткой «комнату для переговоров» и подумала, что все фото и памятники врут. Карбышев был не так молод, как на фотографиях с военных сайтов. Седеющий уставший мужчина с мешками под глазами.

— Я слушаю вас, товарищ Иванова.

Я вздохнула и резко выдохнула:

— А ведь мы с вами родились в один день. Только вы раньше. На сто лет.

Он недоверчиво прищурился:

— Сто лет? Девушка, вы, наверное, контужены?

— Позвольте, я расскажу вам сказку? Коротенькую…

— Я выслушаю, но боюсь — в следующий раз. Сейчас мне надо принять командование…

— … у меня.

— Не понял.

— Командование этим подразделением вы будете принимать у меня. Потому что я — командир этой группы.

— Ваше звание?

— После того, как вы выслушаете мою сказку.

Секундная, почти незаметная пауза.

— Хорошо. Слушаю вас, товарищ-без звания-Иванова.

— Однажды на земле была война. Совсем как теперь. Между хорошими и плохими. Хорошие — в конце концов победили. Но ценой жизни многих и многих людей. Память об этой войне у хороших сохранилась на долгие годы. Их дети помнили и завещали помнить и учить ошибки прошлого своим детям. А те своим. А вот внуки — они уже выросли без войны — захотели сделать так, чтобы войну хорошие выиграли быстро и без потерь. Они долго думали, как это сделать. И вот — придумали. Они сделали машину, которая может перенести их в то время, когда шла война. И они бы, зная действия двух армий, могли бы подсказать самому главному Хорошему, что надо делать. Но все несовершенно. Машина допустила ошибку и сбила район прицела. Так они оказались не у хороших, а у плохих. И решили они тогда все равно помогать хорошим воевать. Но так, как воевали уже у них, в будущем.

Я замолчала, давая возможность генералу сказать свою реплику.

— Хорошая сказка. А в чем ее смысл?

— В том, что это — правда…

Он замолчал. Минуты на две. Я не мешала ему думать.

— Значит, вы родились в тысяча девятьсот восьмидесятом году? — наконец, он поднял голову.

— Да, четырнадцатого октября тысяча девятьсот восьмидесятого года.

— Когда закончилась война?

— Девятого мая тысяча девятьсот сорок пятого года.

— Почти четыре года… Я вам не верю.

— Я была готова, что вы так и скажете, Дмитрий Михайлович. Вы воевали в Первую мировую. Скажите, вы бы могли с теперешним опытом оценить ошибки той войны?

— Да.

— Впрочем, это был риторический вопрос, начальник кафедры Генштаба не может не знать историю войны, в которой принимал участие.

— Вы слишком много знаете обо мне. А я о вас — ничего. Вы хотите, чтобы я поверил в то, что вы из будущего? Я больше склоняюсь к версии, что вы — немецкие диверсанты.

— Которые убивают немцев и вытаскивают из плена советских солдат и генералов?

— Масштабная акция.

— Вы правы. Масштабная акция, но вы неверно определили ее вектор. В данный момент он прямо противоположен интересам нацистской Германии.

— ?

— Вы ведь инженер. Военный инженер. Вы не только в курсе всех последних разработок Советского Союза, но и многие из них реализовывали. Если я вам, как доказательство своих слов, покажу вещь, которая не может быть сделана в условиях нынешних технологий ни в Советском Союзе, ни в Германии, ни в какой-либо другой стране мира?

— Покажите.

— Принцип работы этой вещи я вам объяснять не буду, это так же, как я бы объясняла вам устройство волшебной палочки — пока для вас это все из разряда сказки…

— Но вы реальны, товарищ Иванова?

— Сейчас — да. Пока вы мне верите — я реальна.

— А если я перестану вам верить?

— Мы умрем.

— Значит, вас держит здесь только моя вера.

— По сути — да. Мы не планировали попасть в эпицентр боевых действий. Поэтому мы не успели предупредить ни своих, ни ваших о том, что мы здесь. Есть такой термин: «один на льдине». Человек, предоставленный самому себе для выживания в экстремальных условиях. Когда против него все. Если мы не сработаемся — нас просто убьют. Откуда бы мы ни были, наше решение — организовать борьбу в тылу врага, но без вас мы не сможем использовать все свои знания и ресурсы наиболее оптимальным способом. Мы применяем тактику индивидуальных диверсионных рейдов с использованием техники противника. Но общее руководство мы бы хотели передать вам…

— Вы действуете без согласования со штабом фронта?

— Рано или поздно мы планируем связаться с ними и представить ставке свою команду. Но тут уже возникают проблемы иного рода. Поверит ли она нам? Как вы думаете, что будет, если мы ИМ скажем, кто мы?

— Вас будут проверять.

— Вам же, товарищ генерал, хорошо знакома процедура проверки? Как будут реагировать спецслужбы, если выяснят, что таких людей просто не существует? Предположат, как и вы, что мы шпионы. Правильно?

— По сути — да.

— Как бы вы посоветовали нам поступить в этом случае?

— Что вы хотите?

— Дмитрий Михайлович, вы должны понять, что ситуация, сложившаяся на данный момент, очень играет на руку Советскому Союзу и не очень — нам. В том плане, что нас никто не знает. Вас знают и доверяют. Поэтому мы перейдем под ваше командование целиком и полностью, но вы должны учесть и наш опыт ведения боевых действий и вам еще незнакомую тактику.

— Вы хотите моего ответа прямо сейчас? Вы понимаете, что я, советский человек, не могу поверить в сказки, которые вы мне сейчас рассказываете?

— Дмитрий Михайлович, посмотрите сюда. Это то, что я вам обещала раньше.

Я открыла ноутбук. В глазах генерала удивление. «То ли еще будет», — подумала я и включила коротенький ролик «Парад Победы на Красной площади».

— У вас много еще такого кино?

— И не только кино. Здесь — книги, статьи, схемы и многое другое… то, что нам удалось взять с собой из своего времени. Это то, на что мы опираемся в наших планах.

— Интересно…

— Я вас заинтересовала, товарищ генерал?

— Да.

— Сейчас наша первостепенная задача — отойти в глубь лесов и сформировать свою базу. Немцы не готовы к нашим креативам, но вскоре против нас бросят свои силы. И мы должны быть к этому готовы.

— Креативы — это что?

Я вздохнула. Сорвалась немного… использование терминов, незнакомых генералу, не очень хороший подход.

— Креатив — это термин, обозначающий индивидуальное решение, основанное на личном опыте и возможностях. Нестандартное решение.

— Кажется, я понял. Вы пытаетесь этим «креативом» противостоять шаблонному мышлению нашей эпохи.

— Именно так, товарищ генерал.

— Ну что ж. Я думаю, что если все так, как вы мне красиво расписали, то я буду командовать вами, используя ваш опыт и… «креатив».

Я улыбнулась. Кажется, разговор можно считать законченным. На данном этапе. Продолжим мы его обязательно. Но уже не стесненные по времени.

— Товарищ Иванова, вы так и не сказали ваше звание…

— Боюсь, что в данном случае мое звание можно только частично приравнять к майорскому. Поэтому мы с ребятами сошлись на том, что обращение «товарищ Иванова» будет оптимальным.

— Ну что ж, оставим тогда так, как есть, товарищ Иванова. Но с этой минуты вы будете под моим командованием.

— Так точно, товарищ генерал!

Олег Соджет

Когда пришли первые машины, посланные Саней, я озадачил народ тем, что транспорта на всех не хватит. Благо ничего взорвать мы еще не успели. И пока народ выдвигал идеи, я, высказав свои, решил глянуть, что ж в ящике-то. Поскольку сей ящик занимал много места и если там что-то не очень нам нужное, то его бы стоило выкинуть, чтобы освободить грузовик для перевозки людей. Хотя сей аппарат доверия у меня не вызывал из-за своей не очень хорошей проходимости. Но что подано, то и жрите, как говорится…

Открыл я ящик и офигел: там два мотоцикла было. Причем не простых, а SdKfz-2. То есть гусеничных. Точнее, полугусеничных. Но при этом с неплохой проходимостью. А учитывая, что они могли тянуть небольшое орудие типа нашей сорокапятки или легкий самолет типа «У-2», то вообще прелесть. Правда, ни орудий, ни самолетов у нас пока что не наблюдалось, но, учитывая, сколько сорокапяток было раскидано в округе, шанс найти одну или две был. Да и немецкие орудия тоже могли попасться.

Поделился я с народом инфой об этом чуде техники и предупредил, что их с собой берем. Пока как разведчиков, а там видно будет.

А когда машину с ящиком разгрузили, у меня мысля мелькнула — надо бы Сане помочь. Конечно, разгружать грузовики с продуктами долго, но вот отправить ему навстречу машины, что свободны полностью или частично…

Что я и приказал сделать. Благо у нас со свежеприехавшими пять грузовиков (без продуктовых), относительно свободных для перевозки людей, стало. Вот только один из «Опелей» с Олегычем ушел. Но как замену ему решил я послать туда второй «Опель». Тот, что с орудием. Да и зенитку тоже. И мест больше будет — «ЗиСы»-то груженые. Много в них не сядет. И прикрытие дополнительное.

Степан

По мере сбора техники и людей меня все больше охватывало ощущение нереальности. Ну не бывает так!!! А еще — безнадежность. Мы уже выполнили все, что могли, и даже больше. Так что пора судьбе нас мочить, жаль, что сделанное нами мало чем поможет СССР.

Хмм, мало. Мысль интересная и, кажется, здравая. Гудериан? Сколько там Саня ездил — час? Полчаса? Не суть, но километров пятнадцать-тридцать, если не больше, он прошел. А пушки раздолбали в районе Бреста — километров этак много от места пропажи Быстрого Гейнца. Свяжут немцы эти два события с одной группой? Может, да, а может, и нет. Довольно далеко. Поэтому вполне могут списать одного — на окруженцев, других — на страшных диверсантов из ГПУ. Лагерь и колонна? Вы таки видали, чтобы диверсанты ездили на танках? Вот и я не видел. Спишут на окруженцев, причем совсем не тех, которые уперли «быстроходного».

Конечно, немцы будут искать нехороших людей, отобравших у них такие красивые цацки, но искать-то будут диверсантов, а не колонну разнокалиберной техники. Хотя если обнаружат — капец по-любому. Срочно требуется место для того, чтобы спрятаться.

Тем временем Ника закончила беседовать с генералом и знаком подозвала нас поближе к носилкам. Генерал выглядел, гм… не очень, но держался бодро.

— Докладывайте, товарищи из будущего, — сказал он.

У народа случился приступ немоты. Коллективный, ага. Черт, придется самому.

— Товарищ генерал-лейтенант, на данный момент сводная группа красноармейцев насчитывает не менее пятисот человек. На вооружении состоит: танков — два, бронеавтомобилей — один, противотанковых орудий — одно, малокалиберных зенитных орудий — одно, стрелкового оружия — около ста единиц. Боеприпасов — не более одного комплекта. Транспорт — в наличии большое количество автотехники, в основном трофейной. Горючего — две заправки. Продовольствия хватит на двое суток.

— И какой вывод? — поинтересовался генерал. «Щютник, аднака».

— Необходимо покинуть район, оторваться от противника и привести себя в порядок.

— И как вы это хотите осуществить? — опять издеваемся, ага. А вот хрен тебе.

— Понятия не имею. Отрыв мы, наверное, организуем, а вот куда…

— Карта у вас есть? — перебил Дмитрий Михайлович.

— Так точно, — ответил я, передавая карту.

— В этом квадрате, — показал он, — находится один из складов. Его не обозначали по понятным, надеюсь, причинам. Двигаемся туда, если товарищ Иванова не возражает. И, на будущее, избегайте расплывчатых формулировок.

Еще и подкалывает.

Стащили детали «Карла» с прицепов, сбросили снаряды, загрузились и пошли. Полили горючкой качественно и оставили броник с Саней. После того, как мы отошли на приличное расстояние, ребята подожгли шнур и быстренько смылись. Спустя минут десять там здорово бабахнуло.

Для снижения вероятности обнаружения двигались параллельными колоннами, чтобы меньше следить. Следы замели в прямом смысле, привязав дерево к замыкающей машине в каждой из колонн. Плюс дорогу выбирали потверже и отправили в сторону от маршрута грузовик с парой дисков на оси с дышлом, обернутых траками. На них положили груз, чтобы давил посильней. След похожим получился.

Сергей Олегович

После разговора с Никой генерал на вопрос о складах указал-таки один, что был недалеко от нас и не успел попасть на карту. То есть о нем, скорее всего, никто из немцев не знал и вряд ли мог узнать в ближайшем будущем. Узнав об этом, я созвал «кабмин».

— Значит, так, народ, наследили мы качественно. И мортирами, и пленными, и убитым Гудерианом. Но благодаря рассказанному генералом я предлагаю уйти на склад, который на карту не нанесен, и там пересидеть пару недель, пока буча не подутихнет. Заодно и с пополнением разберемся. Что оно из себя представляет и что может. Да, еще одно — учитывая, сколько нас теперь, шасси от «Евы» не взрывать. Нам надо убираться поскорее. Так что шасси используем, как транспорт. Остальные части мортиры с трейлеров сдернем с помощью танков и транспортеров и подорвем с помощью снарядов от «Евы». Трейлеры и тягач с краном на прицепе использовать для перевозки людей.

— Да, Ника, я тебе подарок привез! — сказал я. — Вот, держи! — и вручил ей тот самый Sauer 38H и две обоймы к нему…

Док тем временем перевязывал генерала, а Петрович занялся ремонтом грузовика…

Ника

— Спасибо… — рассеянно проговорила я, беря «зауэр» в руки. У меня уже были «вальтер» и ТТ, а тут еще и этот! Жалко отказываться от чего-то… придется от «вальтера» — тяжеловат немного по сравнению с «зауэром». Да и кучность… В общем, решив эту дилемму (ну не люблю я выбирать!), я, наконец, поняла, что Сергей Олегович ведь ждет, и мое холодное спасибо его обидело.

— Олегович! Спасибочки! — воскликнула я и повесилась ему на шею. — Прости бабу-дуру! Не могла решить, что оставить!

Змей

Мортира особых эмоций у меня не вызвала, беспокоили последствия ее появления. Точнее, то, что активность немцев, озабоченных нашей поимкой, перекроет активность свежеотпущенного с поводка Тэнгу, и нас в результате поймают. Эмоции по поводу нашей удачливости у меня кончились еще после «зверского убийства Героя Германского Рейха». Это о Гудериане, если кто не понял, филейную часть которого, оставленную Саней на месте преступления, опознали по штанам с лампасами. Вообще-то, мой четвертьвековой опыт ролевых игр подсказывал мне, что «попаданцы», неважно куда, выживают, будучи либо суперменами, либо обладая невъ…ым везением. Поскольку в суперменстве никто из нас замечен не был, оставалось везение. Я с ужасом думал о том моменте, когда оно кончится. Впрочем, было понятно — вместе с везением кончимся и мы. Поэтому перебазирование меня обрадовало — поживем еще.

Саня Букварь

Генерал вывел нас на один из складов, затерянный в глубине леса. К нему вела единственная дорога, а местность вокруг была практически непроходима. Лес перемежался болотами. Судя по размерам, хранилище было рассчитано на развертывание дивизии, причем здесь присутствовал весь спектр военного снаряжения: боеприпасы, оружие, запас продовольствия, даже некоторое количество горючего.

Только вот заполнен склад был менее чем на пятую часть. Я очень удивился, увидев, что это место никак не обозначено на карте.

— Не успели. Его только начали создавать, — пояснил генерал, — а по карте мы сможем на другие склады выходить.

Здесь мы и обосновались. Тщательно замаскировали технику, даже часть завели внутрь бетонных капониров. В одном из боксов организовали мастерскую, где в течение недели весь транспорт прошел ТО. Для зенитки и «пачки» обустроили позиции у дороги примерно в километре от базы. При пушках организовали сменное дежурство. Еще на километр впереди них организовали секрет с телефоном. Использовали старую свою технику, так как новоприобретенную надо было сначала расконсервировать.

А вот это список того, что на складе было из оружия, боеприпасов, ГСМ и прочего, согласно описи в бункере-штабе:

— топливо дизельное — 36 тонн в бочках по 200 литров;

— бензин А-60 — 10 тонн;

— бензин Б-78 — 35 тонн, упакованы аналогично;

— масло моторное — 2,2 тонны;

— нигрол — 800 литров;

— винтовок и карабинов 400, из них 40 снайперских;

— револьверы и пистолеты — 50;

— пистолеты-пулеметы — 50;

— ручные пулеметы — 30;

— станковые пулеметы — 20;

— крупнокалиберные пулеметы — 5;

— противотанковые ружья — 10;

— 50-мм минометы — 20;

— 82-мм минометы — 5;

— 45-мм противотанковые пушки — 15;

— 152-мм гаубицы-пушки — 4;

— стереотрубы — 10;

— бинокли — 10;

— комплекты формы и обуви на 1000 человек;

— продукты — 30 тонн в крупах и консервами;

— боеприпасы к имеющимся на складе стволам;

— по цинку на винтовку, по два ящика на пулемет;

— по ящику на пистолет-пулемет;

— по цинку на каждые два пистолета;

— пять ящиков на каждый ДШК;

— цинк на ПТР;

— снаряды:

— 45 мм 1270 штук всего (каких сколько — в описи не обозначено);

— 152 мм 320 выстрелов (так же);

— 107 мм 20 штук (зачем — не знаю, орудий такого калибра на складе не оказалось);

— 203 мм 4 штуки (зачем — тоже непонятно);

— мины для минометов:

— 50 мм 300 штук;

— 82 мм 1500 штук;

— гранаты — 10 ящиков с Ф-1 и 5 ящиков с РПГ-40.

Все винтовки — дореволюционного производства, но ни разу не использовавшиеся.

А в одном из ангаров непонятно как оказались 7ТР в пушечной однобашенной компоновке с тридцатисемимиллиметровым орудием и пулеметом «Браунинг» 7,7 мм (патронов к пулемету не оказалось, но зато к пушке был полный БК в танке и ящик снарядов в грузовике) и ЯГ-10 (где и лежали снаряды), по словам генерала — давно стояли, их привезли откуда-то сотрудники НКВД, обеспечивавшие охрану строительства.

Змей

За грузовиками отправилась рембригада, во главе которой был Олег, который Соджет. И бригада трофейщиков, возглавляемая Никиным помощником. Но сначала мы все вместе рыли могилу и хоронили погибших. Потом Олег подошел к «Ворошиловцу» и с тяжким вздохом вопросил пространство:

— Может, у него движок разбит?

Двигатель оказался исправным и заработал сразу. Пришлось ребятам при помощи лома, кувалды и какой-то матери натягивать гусеницу. В результате мы привели в лагерь еще один наливняк с дизтопливом, тягач, восемь груженых машин и четырнадцать пустых. Из оружия: более сотни «мосинок», восемь ДП, тридцать ППД и шестнадцать СВТ. Неплохой улов.

Д. М. Карбышев

Сегодня я позволил себе немного прогуляться перед сном и осмыслить наблюдаемое явление.

Прошло шесть суток с момента, как я узнал, кому обязан освобождением из плена. Из них трое суток ушли на переход из-под Бреста к лагерю отряда, сутки на размещение личного состава, маскировку, первичную организацию боевого охранения и работы тыла. Двое суток ушли на расконсервацию склада.

За это время удалось провести организационные мероприятия — учесть личный состав, назначить командиров подразделений, заложить основы будущего штаба. По причине моей контузии организацию перехода в основном взяли на себя наши гости из будущего, или, как они сами себя называли, «попаданцы».

Странное наименование. Странные молодые люди, странная мимика и странный язык. Я даже не говорю о фантастической истории, породившей целую цепь событий, и что еще будет, что нас ожидает впереди?

Двигались мы ночами, но несколько раз — в том числе сразу от Бреста — двигались днем. Значительную часть бойцов удалось посадить на транспорт. Могу констатировать — авантюра от безвыходности принесла свои плоды, пронесло.

Сейчас, глядя на наших молодых людей, поражаюсь, как все же разительно изменилась культура, а прошло-то немногим более полувека. М-да, невероятно!

В первый момент, когда я увидел моих спасителей, мелькнула мысль об эмигрантах, но буквально минутами позже стало очевидно — в памяти никаких соответствий с наблюдаемым феноменом не находится. Второе впечатление было, что я нахожусь на спектакле гениальных фигляров. Ясно же было, что наши герои стараются быть серьезными, но от их мимики, жестов, полунамеков сквозило неуловимой и непрерывной игривостью. Таких отношений в моем мире просто нет. Хотя нет, немного есть, но совсем иначе и по большей части в фильмах. Кстати, любопытно — это всеобщее явление или поведение социально-возрастного слоя? Наверное, и то, и другое, однако, скорее всего, в их армии и структурах власти наблюдаемое панибратство наверняка отсутствует, кстати, не забыть бы спросить Иванову, каким термином определяется такое поведение, у нас это именуется подшучиванием.

Вот еще удивительное явление — словесность. Язык изменился разительно. Кто бы мог предположить, что на смену французской и германской языковым культурам придет такая окрошка из английского языка? Мне иногда кажется, что как раз из-за проблем языка нашим молодым людям удалось породить уверенность в первых попавших к ним окруженцах. Возможно, сработал принцип инаковости. Любопытно было услышать от сержанта Гвоздева легенду о том, что на борьбу с германцами поднялась эмиграция. Знали бы наши попаданцы, что красноармейцы всерьез обсуждали, белогвардейцы они или нет? Благо склонились к мысли, что по возрасту не подходят. М-да, наворотили бы бед.

Ну, и что же нам предстоит? Предстоит не вообще, в будущем, а сию минуту? И предстоит не нам, а вам, товарищ Карбышев. А предстоит вам: обеспечить переправку наших молодых людей за линию фронта. Доставить ценой жизни любого количества бойцов и командиров, в том числе и вашей собственной.

Знания, что хранятся в головах молодых людей, в их приборах, в этих ноутбуках, представляют невероятную ценность.

Отсюда вытекает задача: переправить гостей из будущего за линию фронта, исключая попадание к противнику и наших героев, и их приборов.

Вот такая сермяжная и голая правда, к тому же — без всяких украшений.

И как вам такой реализм? Да никак, если честно, без рефлексий интеллигентского свойства. Тут, на самом деле, все предельно просто. Или мы потеряем в этой войне те самые двадцать семь миллионов сограждан, а в недалеком будущем и страну, или, хуже того, преимущества получат германцы, и тогда… об этом лучше и не думать. Или удастся переиграть историю. М-да, вот вам и знание будущего.

А как реализовать данную задачу?

Прежде чем дать ответ на этот вопрос, надо определиться с наличными ресурсами, то есть наличием времени и сил. Еще необходимо учесть возможные риски, продумать запасные варианты, варианты на случай агрессивного внимания к нам со стороны германцев, собственно, а какое еще может быть внимание? Кстати, опять о языке — в будущем германцев называют все по большей части простонародным — немцы или новым — фашисты.

Однако вернемся к задаче.

Во-первых, надо немедленно найти варианты отхода, имеющие целью спасти наших героев. С этой целью я уже отдал приказ лейтенанту Ченцову о подготовке запасных баз за болотом и прокладке к ним гатей. Для обеспечения секретности гати будут прокладывать в двух направлениях. Об основной гати для всего отряда будут знать многие, о второй — только три-четыре человека. Придется лейтенанту НКВД изрядно попотеть и поработать на ниве строительства тайных троп, заодно кровопускание получит путем кормежки комаров. М-да, работа особиста на этот раз окажется и тяжелой, и мокрой, ну да ничего, выживет.

Ченцов же будет ответственным, обеспечивающим отход наших гостей.

Ну что же, завтра поговорим с товарищем Ивановой. Интересно, но предвижу я — будет иметь место сопротивление. Впрочем, что же ожидать от молодых людей, интеллектом явно выше среднего, но самое главное — действительно молодых людей и, похоже, не чуждых понятию долга перед Отечеством.

Вот только умничка Ника среди них явно выделяется. Ее словарный запас, способность к обобщению, наконец, философский склад ума явно выделяют ее среди сверстников. Любопытно, кем она была в своей эпохе? А ведь не все в ее жизни было гладко. Наблюдаем мы и импульсивность, и пылкость, и замкнутость одновременно. Следовательно, жизнь ее и ломала, и жаловала всевозможными приключениями не совсем женского свойства. Если судить по книгам начала двадцать первого века, что удалось урывками просмотреть, в будущем роль женщины изменилась разительно.

А все же странно. И женственна, и сложение выдает прекрасные здоровье и наследственность. Хорошего роста. Такие рождены, чтобы дать жизнь минимум пятерым крепким сыновьям, на таких мужчины заглядываются, а вот нате вам — колючая и все время внутренне настороже. М-да, Ника, Ника, а еще завтра предстоит нам трудный разговор.

Утром я отправил бойца пригласить Иванову, и через десяток минут на пороге появилась Ника.

— Дмитрий Михайлович, ой! Товарищ генерал-лейтенант, здравия желаю.

— Здравствуйте, Ника Алексеевна, проходите, пожалуйста, присаживайтесь.

Приятно было смотреть, как она, легко двигаясь, присаживается на грубо сколоченный табурет.

— Товарищ Иванова, я пригласил вас обсудить очень серьезную задачу. В принципе такой разговор надо будет продолжить в составе всей вашей группы иновременщиков, — я в очередной раз ввел новый термин, — но прежде решил переговорить с вами, как с руководителем.

На лице Ники мелькнула усмешка.

— Одну-единственную? Это было бы хорошо, если бы она была одна-единственная! Но я вас слушаю! Извините за отступление.

— Конечно, единственную. Но стоит ли изображать непонимание, что единственная цель может породить множественные решения? Не буду долго ходить вокруг да около, существо проблемы заключается в вашей ценности.

— «Ценность личного состава определяется при выполнении поставленной задачи», кажется, так. Для нас выполнением задачи, на данный момент, является выживание в этой эпохе. Я говорю не о сегодня, не о завтра, и, конечно, я понимаю, что смерть таится за каждым кустом, а о выживании именно в данном контексте истории. А это значит, что от того, что мы совершим сегодня, будет зависеть восприятие нас вашим командованием в дальнейшем, а значит, и роль наша в этом мире.

Признаться, меня данная постановка вопроса несколько озадачила, чего тут больше, непонимания нюансов языка или?.. На вопрос о ценности наших молодых людей я получаю — о проблемах выживания в исторической эпохе как о главной задаче личного состава. А целью выполнения, то есть решения этой задачи, является восприятие их неким командованием. Ну, ладно, продолжим:

— В общем-то, я хотел с вами поговорить не о ценности личного состава, тем паче, что вы личным составом не являетесь. Но поговорить о ценности вас как некоторого Феномена. Ценности для нашей страны. Патетика, конечно, но куда деваться, это объективно. Давайте поступим следующим образом, коль скоро вы ушли от прямого ответа, я буду предельно точен. Я свою единственную цель вижу в том, чтобы организовать переход всей вашей группы через линию фронта. Подчеркиваю — всей. Полагаю, о цели перехода говорить смысла нет. Отсюда же вытекает требование вашей безопасности.

Чтобы дать Нике время собраться с мыслями, я задал вопрос:

— Кстати, Ника, а почему вы начали разговор о выживании? Разве это достойная цель?

— Выживание выживанию рознь. Есть выживание индивидуума как самоцель — жить, несмотря ни на что. Выживание личности как индивидуума, то есть сохранение своего сознания и своей личности в любой сложившейся ситуации, иногда вопреки физиологическим желаниям тела. Так шли на смерть христиане, а до них язычники и после них… много кто. А есть еще выживание как социума — то есть выживают только самые нужные, самые активные, те, которые приносят наибольшую пользу в данный момент, а всех остальных — в лагеря или куда подальше… Кажется, я несколько запутанно выражаюсь, — усмехнулась Ника, — слишком научно… а по-простому я даже не знаю, как это сказать.

— Ну почему же слишком научно? Все как раз понятно, более того, мы сегодня не должны ограничиться только голым прагматизмом, ситуация, несмотря на дефицит времени, не позволяет, — я на секунду замялся, — очень утилитарно мыслить. Да и проблема внутренней политики существует, и обходить ее вниманием было бы ошибкой, но это позже. Сейчас надо решить вопрос вашей безопасности и переправки вас в Москву.

Про себя же я в который уже раз задумался о появлении наших гостей из будущего. Что это? Некоторая флуктуация мирового эфира? Но тогда почему в СССР переносятся его соотечественники? При случайном процессе такого быть не должно.

А может, это воздействие, скажем так, некоторых сил, целью которых является изменение хода истории, но какого изменения? А ведь если это не случайность, то вектор можно вычислить, исходя из типажей наших героев. М-да, любопытная перспектива намечается. А вот в машину времени я категорически не верю. Нет ее, это ясно следует из ответа в ноутбуке, полученного по запросу Ники «Машина времени». Следовательно, это была попытка ввести в заблуждение. С какой целью? А ведь скорее всего — это страх. М-да, досадно.

— А позвольте, Дмитрий Михайлович, теперь я вам объясню ситуацию с нашей — попаданской — точки зрения. Сейчас вы видите перед собой только задачу отправить нас в тыл и не допустить, чтобы наши технологии попали немцам. Вполне естественное решение, однако тут несколько «но»… Первое — связь с Большой землей в данный момент не установлена, для того чтобы ее установить, потребуется время. И в это время мы или будем отсиживаться на болотах, или попробуем прорваться к своим. Опять же, векторное расхождение — сидеть на болотах и играть роль посторонних статистов ни я, ни мои парни не будут, даже если вы попытаетесь приказать.

Слушая Нику, мелькнула мысль: «Ника, Ника, разочаровали вы меня, во-первых, появление у противника технологий будущего вы ставите выше решения мелкой тактической задачи, во-вторых, начали со вторичных проблем, являющихся подчиненными первой, в-третьих, тут же сами решили прорваться к своим. И где же логика?»

— Прорываться к своим, — продолжала Ника, — достаточно предсказуемо и вполне немцами ожидаемо, что тоже исключает этот вариант событий. Второе — я недаром сказала о максимальной ценности личного состава: в данный момент — это нанесение такого урона вермахту, при котором наступление на Москву сорвется. Если мы сейчас улетим, уедем или другим способом покинем эти места, то боюсь, наши знания и умения ничего не изменят. Изменить мы можем здесь и сейчас. На нас играет время и наши креативные решения. Не всегда верха могут правильно оценить ситуацию на местах и вовремя среагировать.

М-да, ну что тут скажешь?! Ценность в том, чтобы уничтожить несколько сотен, пусть пару тысяч фашистов? И тем самым изменить ход кампании? А ведь говорить ничего не надо, надо просто попить чайку, но позже подумать.

— Ника Алексеевна, а давайте мы с вами попьем чайку, заодно немного отвлечемся на более практические задачи, я же пока обдумаю ваши тезисы. Боец, принесите нам с товарищем Ивановой чаю.

Мне показалось, что Ника была несколько обескуражена резкой сменой разговора и сидела, о чем-то задумавшись, мне даже показалось, она сейчас не здесь.

— Вы знаете, что такое точка приложения? — начала Ника. — Точка, нажав на которую можно сдвинуть гору. Нажимая в другие места, даже с большей силой, вы ничего не сдвинете. Я считаю, и небезосновательно, что в данный момент точкой приложения служит война в тылу группы армий «Центр». Но о том, чтобы в данную минуту эвакуировать нас в Москву — на это у нас сейчас нет ни сил, ни возможностей. Думаю, что со временем мы окажемся все-таки в Москве. Для нас это тоже важно.

Отлично, Ника, в целом, постановка задачи верна, вопрос только в том, как вычислить данную точку и вектор приложения имеющихся сил. Опять же, в этом плане недооценивать наших молодых людей не стоит, над этой проблемой они ломали голову не один день. У них хранится доподлинная информация о ведении боевых действий и расстановке сил и противника, и наших. В их приборах наличествуют методы быстрой проверки правильности решений, как они говорят, программы. И время для оценки результативности у нас также имеется, и тут Ника права, без связи с командованием операцию переброски проводить не будем. И все-таки сомнения по поводу эффективности воздействия нашего отряда имеются. Слишком велико соотношение между силами вермахта и нашего крохотного отряда. Есть еще вопрос: а насколько можно доверять этим программам? До какой степени они адекватно отразят реакции вермахта на наши диверсионные удары? И реалистичны ли программы после исчезновения Гудериана? Ну, ничего, подумаем.

— Ника, — сказал я, разливая чай, — давайте вернемся к разговору по подготовке вами снайперских групп. В принципе мы уже решили, что заниматься этим надо, так как идет подготовка?

— Товарищ генерал, две группы скомплектованы, но учеба идет трудно, приходится ломать стереотипы мышления и зашоренность героикой времен прошлой войны. Мне кажется, что все местные мечтают повторить подвиг Гастелло с Матросовым.

— Кого-кого? — удивился я.

— Да были два случая в нашей истории, в первые дни войны летчик капитан Гастелло направил свой горящий самолет на колонну вражеских танков, а Александр Матросов закрыл собой амбразуру, правда, это было в сорок втором, если я правильно помню. Но никто не хочет понимать, что целей две: нанесение урона врагу и столь же главная — остаться живым.

— Вот и отлично, товарищ Иванова, я должен признать, что ваша тактика массированного использования снайперских двоек в ряде ситуаций может оказать страшное воздействие на противника, особенно двоек, подготовленных по вашим методикам. Но почему всего две пары?

— Дмитрий Михайлович, но ведь подготовка таких групп — это штучная работа. Если распыляться, сразу пойдет брак, а вы знаете, что на подготовку каждой группы уходит около двух лет? И при этом с ней работают не только командиры, но и профессиональные психологи.

— Честно скажу, не знаю, хотя что-то такое предполагал, однако, возможно, у нас нет даже пары недель, но вы беретесь за подготовку. Так почему бы не готовить большее число бойцов?

— Дмитрий Михайлович, меня на всех не хватит, а передача опыта от снайпера к снайперу происходить может, но для этого нужен талант педагога, а среди моих снайперов таковых не наблюдается.

— Ника Алексеевна, я ваши соображения понимаю, но у меня к вам просьба. Возьмитесь за подготовку еще одной группы, а в подборе бойцов вам окажет помощь лейтенант Ченцов, кстати, одна группа будет персонально закреплена за вами.

Мне показалось, Ника осталась довольна разговором и, ответив: «Есть подготовить еще одну группу!» — поднялась с табуретки и пошла к выходу.

М-да, а ведь о дисциплине представление явно имеется, вот только давно забытые «есть», «так точно» и «никак нет» без улыбки не воспринимаются, в сегодняшней рабоче-крестьянской Красной армии в ходу несколько другие фразы.

Вечером, прогуливаясь перед сном, я опять вернулся к проблеме Феномена.

Так, и до чего же мы сегодня додумались? А додумались мы до попытки оценить цели Феномена путем анализа типа характеров, реакций, нравственности и навыков наших молодых людей.

Каждый из них индивидуален, но есть нечто общее.

Что является общим?

1) Как ни странно, романтика. Порою явная, порою скрытая под пластами психических травм.

2) Что еще? Еще имеем мы искренность и то, что обычно именуют патриотизмом.

3) Дальше, имеем мы не гениев эпохи, но личностей способностями явно выше среднего.

4) Явного и яркого лидера среди них не просматривается, сделаем замечание — пока!

5) Склонности к политике опять же не просматривается, опять добавим про себя — пока!

6) Имеет место повышенная индивидуальная самостоятельность, приоритеты личной свободы часто доминируют. Что характерно, в эпохе будущего имеет место данный феномен, но носит он, если судить по их литературе, поверхностный характер.

Жаль, времени читать практически нет, а на первичное освоение новой культуры надо бы полгода.

7) Еще надо отметить дружелюбие, часто скрытое под слоем своеобразных словосочетаний.

Вот, пока, пожалуй, и все.

Теперь по различиям. А вот различий-то пока и не видно, не считать же различиями склонности к видам техники? Вот только Ника Алексеевна историк — и неплохой историк, но не военный, историк в очень странной для нашего мира области.

Ярких холериков нет, аналогично — флегматиков.

Ну, и что из этого следует? А следует из этого вывод, что все они будут действовать стереотипно, имея одинаковую нравственную мотивацию.

Все же странный подбор фигурантов. Шестеро и дама. А может, она должна играть роль того самого эмоционального взрыва? Может, это предохранитель от ошибок?

М-да. «Не все понятно в королевстве Датском — то вправо ходят, то вперед».

А если сопоставить наш «суммарный вектор психотипа героев» с тем, о чем не принято говорить вслух? Да-да, с той самой внутренней политикой государства.

Царский двор в свое время доказал свою полную несостоятельность. Полный провал кампании тысяча девятьсот пятого года, аналогично — пять миллионов погибших на германском фронте. Кстати, в сегодняшней войне на фронте мы потеряем или можем потерять, это как теперь все повернется, двадцать миллионов мужчин. Итого, за три войны около двадцати пяти — тридцати миллионов мужчин. Сильных мужчин, в репродуктивном возрасте. А каковы цели революции и дальнейшего существования государства? И как на самом деле могут влиять на историю те таинственные силы, что отправили к нам наших молодых людей, да и могут ли?

Стоп, что-то вы, товарищ Карбышев, начали метаться мыслью, как вши по белой простыне, не пора ли все отложить на завтра? Утро вечера мудренее.

Ника

Дмитрий Михайлович оказался очень жадным. Жадным до информации, хранящейся в наших ноутбуках и головах. Он умудрялся спать по нескольку часов в сутки, а в остальное время быть деятельным и бодрым. Первое впечатление, появившееся у меня при встрече с ним, незаметно заменилось другим: всегда подтянутый, собранный и внимательный офицер, такой, какими рисовали белогвардейцев в наших «реабилитационных» фильмах. Но он был именно таким. Невысокий, хрупкий, тонкий стареющий генерал с колоссальными знаниями и умениями.

Его утро начиналось с того, что выслушивал доклады всех подразделений. Оценивал «набеги» парней и предлагал следующие цели. Именно предлагал, так как, пообщавшись с нами (а мы с ним), понял, что тот самый «креатив» является отличительной чертой «будущистов», как он в шутку нас назвал. «Будущисты» прикололись и предложили звать их «попаданцами».

Информацию о себе генерал прочитал молча, слегка побледнев.

— Значит, так, да?

Я кивнула.

— Что ж, давай дальше. Что у нас осталось? Самолеты?

К ноутам он прикасаться опасался. Боялся нажать на не те клавиши, я его прекрасно понимала, поэтому все заботы о работе с ноутами взяла на себя. Как юзер. Тот, кто был в лагере, периодически проверял их и выдавал мне следующие ЦУ по работе с тонкой техникой в условиях, приближенных к жопным.

Восстановив по памяти линию Брестского района, Карбышев дал нам в руки такие «рояли», о которых можно было бы только мечтать. Рядом оказалось несколько складов, законсервированные доты и целые комплексы. О том, что он сам оказался самым крупным «роялем», я предпочитала умалчивать.

Степан

После прибытия на замаскированный склад начался ад. Выработка тактики, освоение вооружения, разработка оргструктуры и боевое слаживание. Отсортировали пленных, выделив нужных нам специалистов. На удивление, командиров оказалось немного.

За эти недели я старался освоить максимум систем вооружения. Так что теперь я мог стрелять из всего, что у нас было, до «пачки», минометов и зенитки включительно. Правда, скорее не «по противнику», а «в сторону противника для морального урона», но тем не менее.

А еще приходилось учиться у Карбышева. Учиться организовывать взаимодействие частей, учиться учить, учиться всему, что знает и умеет толковый офицер. Эти навыки от тактики не зависят, да и от времени, похоже, тоже. Кстати…

С тактикой решили не заморачиваться — ударил, ограбил, убежал. По стратегии же — атаковать важные, но уязвимые цели. Какие? Аэродромы, к примеру. Охрана там, конечно, есть, но рассчитана она максимум на окруженцев, а не на удар пары рот с минометной поддержкой. А еще рембаты немецкие, цель очень заманчивая. Ну и, разумеется, колонны и склады. Когда нас обнаружат — уходить на юг и, если получится, проскочить к своим на стыке групп армий «Юг» и «Центр».

Одна проблема — для всего этого нужна информация о противнике. А значит — разведка, разведка и еще раз разведка.

Но самой большой проблемой оказалась структура. Если по отделению вопросов почти не было, то выше… Сразу решили пока не задействовать гаубицы — их некому осваивать.

Единственное, что было ясно с самого начала — не отпускать «крупняк» и станкачи в цепь. Что получается из второго варианта, все уже видели. Из немецких грузовиков сделали нечто похожее на советские счетверенные установки, а крупнокалиберные установили по одному на машину. И те, и другие предполагалось использовать для усиления рот и взводов.

Взвод состоял из трех стрелковых отделений и одного противотанкового орудия с расчетом.

Роты же получили взвод тяжелого вооружения из четырех пятидесятимиллиметровых минометов. Более серьезные пока оставили у себя, сформировав минометную батарею.

Ника

Из-за того, что мне приходилось исполнять сразу несколько должностей и еще всячески помогать Карбышеву, времени на реализацию своего «креатива» у меня катастрофически не хватало. Но благодаря тому, что вокруг генерала, независимо от нашего желания или нежелания, начал формироваться штаб — и достаточно толковый, — я все-таки выкроила несколько часов в день на себя.

Найдя трех человек среди погранцов и шестерых среди других солдат, я стала создавать диверсионную снайперскую группу из трех двоек и четырех единиц прикрытия. Основной задачей снайперов было умение перекрывать сектора обстрела друг друга и взаимоподдержка. Такой группой мы могли совершать дальние рейды и уничтожать наиболее трудноуязвимые цели. Единственное, что не понравилось моим парням — это то, что из таких рейдов мы не притаскивали абсолютно ничего. Наша задача была в уничтожении всего, что попадалось под руку.

Саня Букварь

Спустя неделю мы выехали на первый «боевой» выход с новой базы. Генерал был озадачен предложенной нами тактикой и взаимоотношениями внутри нашей группы, но не только не препятствовал самодеятельности, но и всячески пытался содействовать, хотя некоторые наши предложения просто не понимал.

В этот раз решили проехаться далеко, но очень быстро. Поэтому на «дело» пошли «Бюссинг-НАГ» и крупповский грузовик с десятью пехотинцами. Красноармейцы переоделись в немецкую форму. Со мной в НАГе, кроме ставшего уже постоянным экипажа из двух Андреев, поехал Соджет. Он единственный из всех свободно говорил по-немецки. Удивительно, но на протяжении пятидесяти километров никто не заинтересовался нашей «сладкой» колесной парочкой. Колонн шло много, но все они были слишком большими. Мы занимались в основном тем, что наносили на карту брошенную технику, которую немцы почему-то не торопились убрать.

Возле одного из мостов через небольшую речку на импровизированном блокпосту нас остановил фельдфебель фельджандармерии и заговорил о чем-то с Олегом, изображавшим командира группы. Хотя некоторые слова я уже узнал, но смысл разговора понимал скорее по жестам и интонации. Наконец, Олег с чем-то согласился. Немец что-то громко прокричал, и из леса показался тяжелый грузовик «Хеншель» с Т-37А в кузове. Олег еще снаружи показал водителю продвинуться вперед, «Хеншель» занял место в середине колонны. Соджет забрался в НАГ и сказал:

— Отъедем подальше, и ваш товарищ!

Едва только группа выехала из поля зрения часовых на блокпосту, я развернул башню и навел стволы на кабину. Мы остановились. Фрицы даже не пытались сопротивляться. Их раздели и уложили на пол кузова грузовика с пехотой. Места в танковозе заняли наши парни. На базу возвращались по другой дороге совсем без приключений.

А по приезде Олег «тридцать седьмым» занялся…

Олег Соджет

Сначала я его осмотрел со всех сторон. Потом подумал немного и осмотрел снова. Почесав затылок, залез внутрь. Ну то, что патроны отсутствовали, было ясно сразу, иначе, скорее всего, «дэтэшку» экипаж бы с собой забрал. Вылезая из танка (звучит гордо, хотя это скорее танкетка была, чем танк, один плюс — плавает), я поймал проходившего мимо бойца и погнал его за топливом.

Когда топливо доставили и залили в баки, я сел за рычаги, высказав все, что я думаю о том, кто спроектировал танк таких размеров, и с гордым видом съехал на этом «супертанке» с грузовика по подставленным сходням.

— И что ж с этим агрегатом делать-то? — спросил я сам себя, вылезая на перекур.

Перекурив и приказав загрузить боекомплект в танк, я со словами:

— Машина на ходу и боеспособна. Что с ним делать будем? В общем, вы решайте, а мы передохнем и, пожалуй, за брошенной техникой смотаемся, — отправился к Сане.

Прошерстив последнее пополнение, я вместе со «старыми» кадрами получил семьдесят три танкера. Правда, в основном заряжающие, мехводов же всего девять оказалось.

Техники же у меня было всего-то два Т-26, один Т-37А, два ТЗМ на танковом шасси. И польский трофей, 7ТР который. То есть пока мехводов хватало, но что потом? Если еще что притянем? Вот и решил я, что все танкеры должны уметь танк вести. Для обучения «тридцать седьмой» экспроприировал. Не так жалко его было, как прочую технику. А 7ТР приказал перекрасить под немца. Благо у них с Польши такие были. А мы на таком тарантасе еще не засветились нигде. Так что на нем можно было относительно свободно покидать лагерь и вести разведку.

Док

После разговора Ники с генералом, не знаю, кто был в большем шоке. Ну генерал — понятно. Не каждый день появляются все же гости из будущего. Да еще и просят не мешать им воевать. Да… Но и он нас ткнул… Хотя мы прекрасно осознавали, что с логистикой у нас все печально, и если так дальше пойдет, то немцы нас накроют легко. Но знать — это одно, а что делать с этим, мы не очень представляли. Ни у кого не было опыта в управлении такими массами людей и техники. В общем, помощь генерала пришлась как нельзя кстати.

Увел он нас на какую-то базу, которая на картах обозначена не была. Может, не успели обозначить, а может… Несколько дней мы приводили себя в порядок и пытались более-менее организовать наше воинство. Кто гонял пехоту, мы с Олегом — танкачей, благо медицинскую часть с меня сняли, Ника взяла на себя работу с генералом и организовывала группу снайперов… Работы хватало всем. Одно меня огорчало. Танки… Я надеялся, что хоть на базе найдем что-то посерьезнее, чем «двадцать шестые», но увы. У нас было два Т-26, две транспортно-заряжающие машины от «Евы» и польский 7ТР. А я так надеялся набрести на КВ. Нет, я понимал, что их там быть не может — танки новые, еще не все строевые части ими оснащены, кто ж их на мобилизационную базу ставить будет, но так хотелось помечтать!

Мы с Олегом даже подумывали иногда о возможной организации танковых частей. Я, понятное дело, исходил из стандартов АОИ — других-то я не знаю, Олег в принципе не возражал. Были у нас и разногласия. Я стремился к однообразной роте, Олег предлагал роты комбинированные. Плюсы были и там, и там, но пока что это была дележка шкуры неубитого медведя.

Через несколько дней после нашего прихода на базу Олег и Саня вышли в рейд по округе. Вернулись довольно быстро с трофейным грузовиком и Т-37А в кузове. «Тридцать седьмой» оказался на ходу, и его использовали как учебную машину для танкистов.

Д. М. Карбышев

Последние два дня прошли в активной подготовке к первому моторизованному рейду.

Проанализировав предыдущие действия наших гостей из будущего, их действия в помощи организации работы штаба и боевого охранения базы, я решил не сковывать их инициативу, а если сказать откровенно, то иного способа проверки их способностей не нашел.

Некоторые детали операции мне показались излишне дерзкими, но, учитывая их предыдущий опыт и свою цель, я рискнул согласиться.

Сегодня утром, поджидая Нику, я размышлял о Феномене. Удивительно, как много нового открывается при чтении литературы будущего, на которое я вырываю каждую свободную минуту.

Информации океаны, и, если бы не консультативная помощь Ники и Степана, скорее всего захлебнулся бы. Конечно, сказать, что внимательно читаю, это было бы большим преувеличением. Просто просматриваю то, что советуют мне наши молодые люди. Вчера просмотрел «Этногенез и биосфера Земли» Гумилева.

Очень любопытную идею о биоэнергетической доминанте этногенеза и параметре этнической истории предложил Лев Николаевич. Если на мою страну смотреть с этой позиции, то в СССР произошла нормальная смена поколений, когда на смену пассионариям пришли субпассионарии. Хотя, конечно, и не бесспорный подход, но дающий понимание происходящего. Увы, Гумилев не дает ответа на вопрос: «А как совершить невозможное?»

Меня давно занимает вопрос: почему Россия, совершив рывок, позже замирает, как гигантская скала? Что тут главное — ее размеры, северный климат или культурные традиции? Или все вместе, но в каких пропорциях? А главное — что надо сделать для нормального поступательного развития? Я, конечно, далек от мысли как-либо влиять на этот процесс, но в чисто теоретическом плане очень любопытно.

Интересной мне показалась статья некоего Каминского о соответствии психологического портрета личностей, мечтавших о социальной революции в царской России и мечтавших о реставрации капитализма в СССР. Определенно, рациональное зерно имеется. Однако не учитывать различий между демократами начала и конца двадцатого века не стоило, в этом автор явно погрешил против истины. В чем я согласен с ним, так это в том, что последствия их пылкости не принесли большого счастья жителям, скорее наоборот.

А вот еще одна чрезвычайно интересная тема. Цель нашей революции.

Ну, с целью все понятно, преобразование общества на социалистических принципах. Уйти от рабской зависимости — это достойная и нравственная цель. Но вот дальше, как ни странно, знания будущего не дают ответов. Ответы типа «впереди вечное ням-ням» меня не то чтобы не устраивают, но не верю я в такое предназначение мыслящей материи. Кстати, и христианская религия в такое не верит.

А во что преобразовались наши цели? По мнению очередных революционеров конца двадцатого века, цели преобразовались в иррациональное желание партийной власти содержать жителей страны в намеренно скверных условиях. Глупость, конечно, сами постулируют и сами себе верят. Кстати, надо бы спросить у наших гостей, а как в чисто материальном плане жилось в ее будущем, что, любопытно, они по этому поводу скажут?

Но вернемся к целям революции.

А цели-то надо разделять. Одна цель — воссоздать условия жизни, достойные людей свободных. Но в противовес ей стоит цель выживания в агрессивном окружении. Для ее реализации надо строить заводы и копать каналы. Кстати, еще одна любопытная мысль из будущего — система лагерей имела не только цель борьбы с политическими противниками, но и чисто экономическую подоплеку. Уже не помню, кто из бывших заключенных в том мире сформулировал: «У страны просто не было средств иными способами быстро поднять экономику, вот и пришлось нам быть рабами. И кто мне ответит за мое десятилетие на Колыме?»

И все же, существует же идея мировой революции? Не так прямо, но существует. Если персонифицировать, то и Троцкий, и Иосиф Виссарионович — сторонники этой идеи. Пусть она трансформировалась в декларируемую и справедливую необходимость защиты революции и государства, но идеи имеют свойство не умирать.

Но давайте разберемся. Если судить по источникам из будущего, то товарищ Троцкий был сторонником быстрейшего решения этого вопроса. Товарищ Сталин, будучи много практичнее, понимал: сначала надо создать промышленную базу. Но в любом случае — или мы их, или они нас?

Ну а вы, товарищ Карбышев, вы, что же, изменили себе, и вам стало дорого соотношение хозяин — раб? Нет, не стало. Ну и что вы себе думаете — вся эта правящая миром мерзость согласится видеть угрозу своему существованию, постоянно видеть пред глазами СССР? Нет, конечно. Так что же вы так мечетесь?

Но информация из будущего просто убийственная.

Природа не терпит разрыва функций. В этом смысле мгновенная мировая революция также невозможна. Но и христианская мораль, и левые идеи по своей глубинной сути едины и будоражат гуманные умы гораздо дольше, чем две тысячи лет. Я подозреваю, идеи эти являются отражением человеческой природы. И как вы считаете, товарищ Карбышев, чего ждать в будущем, в том числе и недалеком? А ожидать нам приходится или продолжения реализации планов быстрой мировой революции, но тогда будет повтор будущего. Или той же мировой революции, но растянувшейся на десятки, если не сотни лет. А вот при таком варианте все силы нашего государства будут вкладываться в человека, прежде всего в его культуру. Танки и бомбы также понадобятся, но как это прозвучало у наших потомков: «Доминировать должна культурная экспансия». Ну что же, посмотрим. Кстати, ничему, мне кажется, такой подход не противоречит, по крайней мере, разрыва функции не наблюдается.

Мне же хочется понять, как может измениться наша история и какова в этом роль наших молодых людей.

С этими мыслями я поджидал в штабе Нику.

Она появилась, как всегда, стремительно, и после приветствия я спросил:

— Ника Алексеевна, не согласитесь ли немного мне помочь?

Она удивленно повернулась в мою сторону.

— Вы же историк, а существо вопроса как раз по вашему профилю. — Собеседница слегка нахмурилась, но я, не дав ей ответить, продолжил: — Дело в том, как вы сами видите, у меня катастрофически не хватает времени. А понять для себя, что же произошло в вашем мире, то есть в нашем будущем, жизненно необходимо, в том числе и для принятия решений относительно наших сиюминутных практических действий.

— Ну, если вы так ставите вопрос, я вас слушаю.

— Ника, сразу хочу предупредить: о политике в наше время говорить не принято, и мое мнение таково — без согласия поднимать эту тему неэтично. Потому спрашиваю: вы согласитесь немного со мной пообщаться?

— А куда я денусь с подводной лодки? — озорно ответила Ника очередным жутковатым афоризмом будущего. — Дмитрий Михайлович, в наше время о политике говорят все, кому не лень, так что для нас это какой-то неэтичной темой не является. Демократия тем и отличается, что каждый может иметь свое мнение о политике, хотя это мнение сугубо субъективное — у нас по этому поводу нет единой линии партии.

Слушая Нику, мне подумалось, что я слышу некоторый штамп, что-то в ритмике сказанного мелькнуло схоластическое, но чтобы не уходить в сторону, я спросил:

— Ника, мне любопытно ваше мнение: что с точки зрения истории произошло с СССР? В ваших ноутбуках я кое-что нашел, но все поверхностно, наличествует лишь некоторая хронология событий, при этом практически полное отсутствие осмысления и анализа произошедшего. И это странно: прошло двадцать лет с начала ваших реформ, и ни одной серьезной работы! Почему? Но я увлекся, что же произошло, на ваш взгляд, с СССР?

— Давайте вопросы по очереди. Что произошло в СССР… много чего. На поверхности лежит явное экономическое отставание от окружающего мира. Причин этого было несколько, тут и изоляция от окружающего мира, и отсутствие у граждан ощущения личной свободы. Нельзя всех уравнять — люди значительно разнятся по своей природе. Одни хотят реализации своих способностей, своих идей, другие хотят просто жить, а когда это все держится в жестких рамках, человек теряет способность мыслить… а когда таких — тысячи, страна теряет интеллектуальный и созидательный потенциал. Что характерно, это явление коснулось всех граждан, в том числе и руководителей страны. Нельзя было просто открещиваться от проблем — если партия сказала, что проблем нет, но всем очевидно обратное, результат предсказуем: проблемы, не решенные вовремя, превращаются в снежный ком, которому без разницы, что сметать. Одного человека или государство. Партийная линия не должна быть шорами на глазах лошади: только вперед, и ничего больше по сторонам не вижу. А цель? Вы думаете — мировая революция? Дмитрий Михайлович, декларируемой целью был коммунизм и процветание советского народа. И более ничего. Противоречие двух систем привело к созданию двух лагерей — «красной» и «демократической» экспансии. Пережив одну войну, Советский Союз радостно окунулся в другую, «холодную», что усугубило экономические проблемы. История рассматривает лишь причинно-следственное развитие событий, хотя для объяснения происходящего частенько привлекаются субъективные, зачастую выгодные для какой-то конкретной группы мотивирования.

— Если я вас правильно понимаю — основная причина связана с торможением развития общества и утратой нравственных ориентиров? — уточнил я.

— Нет, скорее, пресыщение запретами, слишком нравственно — так же плохо, как и безнравственно, — грустно усмехнувшись, ответила Ника.

— А как вы представляете себе наши органы? Вы считаете, что это некий иррациональный репрессивный механизм или способ защиты от угроз как внешних, так и внутренних?

— По этому поводу можно сказать и со стороны человека, который был в этой системе, и с точки зрения обывателя. Нам нужны сильные органы, которые могут реализовывать функции контроля и исполнения решений власти. Но эти органы не должны вызывать испуг у обывателя, а только уважение, которое мы растеряли. Да и в ваше время к этому ой как приложили ручки! Без самой банальной милиции страна превратится в неуправляемую машину. Так что, с одной стороны — очень нужные органы, а с другой — в Союзе явно перегнули палку и сделали палачей и пугал. Найти золотую середину — это очень сложно даже в наше будущее время… А насчет внешних угроз, вы не поверите, только недавно — это по нашему времени недавно — появилась открытая информация об их деятельности. Борьба со шпионами будет продолжаться всегда… Государственная безопасность — ГБ, НКВД, СМЕРШ — это нужные организации. Сейчас, в период войны, — очень нужные, но перегиб никогда никому на пользу не шел. Перегнуть палку очень легко, а вот выправить ошибки — невероятно трудно.

Я для себя решил пока не делать никаких выводов, но слушать и наблюдать за мимикой, поэтому задал следующий вопрос:

— Ника Алексеевна, вы историк и много на эту тему читали в своем мире, но все же — каков ваш личный прогноз реакции руководства СССР на ту информацию, что вы нам принесли?

— Осторожный — это в первую очередь. Осторожный и недоверчивый, но при этом, если наши нововведения реально прошли полевые испытания — что сейчас и делают ребята, — то будут приниматься на ура. Любую информацию надо проверять — и у вас, и у нас в правительстве сидят не дураки, кроме некоторых — не буду тыкать пальцем, он еще не родился, — но сейчас такое время, что вся полезная информация будет использована на сто процентов. Только вот кто будет определять, какая из модернизаций реальна, а какая выдумки, не заслуживающие внимания, — это работа специалистов и наших парней. В данном случае — вы не поверите, но я говорю честно — в этом и будет ваша основная роль. Если вы нас не поддержите и мы не сможем реализовать наши возможности — что бы мы ни рассказывали в Союзе, все будет приниматься долго и со скрипом.

— Ника Алексеевна, а будущее у человечества есть? В том, высоком смысле, или мы — просто волосатые обезьяны и будущее — это вечное ням-ням с бессмысленной и жестокой борьбой с себе подобными?

— Будущее всегда есть, Дмитрий Михайлович. Но вот какое? Будет ли это всемирный коммунизм или это будет мировой кризис и «холодная» война, даже при всех наших знаниях будущего нельзя сразу же взять и изменить психологию всей страны и тем более — ее лидеров. Не будем и пытаться. Глупо было бы — прийти и сразу в лоб: «Вы все дураки, и из-за вас будут страдать миллионы людей!» Все должно развиваться постепенно, в своей исторической эпохе. Монархизм — социализм — демократия. Советский народ сейчас не готов к резкой перемене социального строя. Значит, не надо и давить. Все будет со временем. Все меняется, так или иначе. Если с нашей помощью развитие истории пойдет не так, как у нас, — кто может сказать сейчас, будет ли это хуже или лучше? И для кого?

— Ника Алексеевна, а как вы думаете, с какой целью вас перебросили в наш мир?

— Если бы я знала, Дмитрий Михайлович, то постаралась бы испортить этим умникам всю их малину. Я не буду играть ни по чьим правилам. Скорее всего, для кого-то это просто эксперимент. А мы — подопытные кролики. Поверьте — если бы я знала, кто эти умники, набитой мордой они бы не отделались. У меня дома дочка осталась… Но в целом они предвидели нашу реакцию правильно — мы сделаем все, чтобы помочь Советскому Союзу выиграть эту войну… и вашу реакцию — вы нам это позволите сделать. А вот как? Как свободным индивидуумам или как винтикам во все перемалывающей машине высшей целесообразности… в жестко охраняемых научных лагерях?

В это время в штаб вошел лейтенант Ченцов, что помогло мне остановить нашу беседу, тем более что материала для размышлений хватало.

Вечером я попросил Степана Александровича задержаться в штабе.

Наблюдая за Степаном, я в который про себя раз отметил, как война трансформирует людей. Порою показывая слабую подготовленность профессионального военного и, наоборот, демонстрируя профессионализм бывшего гражданского. Передо мной сидел крепко сбитый военный. Спокойное, несколько мрачное лицо скрывало внутреннюю силу и уверенность. То, как ему подчинялись его товарищи, раскрывало в нем сильную личность и мощные, но контролируемые эмоции. Мне кажется, что более всего мне повезло с Никой и Степаном.

Через Нику, ее эмоциональность, ее порою несдержанную вздорность мне удалось почувствовать некоторые эмоциональную и нравственную составляющие мира наших героев. Искореженные составляющие, но именно это позволило ощутить их мир.

Со Степаном было проще, он мужчина, на внутреннюю силу которого многие опирались и к которому неосознанно тянулись. Из таких война делает настоящих командиров.

— Степан, в чем причина уничтожения моей родины? — Мне показалось, на лице Степана мелькнуло облегчение, как если бы он давно ждал этого вопроса.

— Нашей Родины, Дмитрий Михайлович, она у нас одна. Хороший вопрос… на который я не знаю ответа. Есть множество фактов, мифов, версий. Вы с ними, думаю, знакомы. И ни одна из версий не является в полной мере не то что правильной, но и достоверной. Экономика? Но нагрузка на нее не превышала аналогичную в Соединенных Штатах. Отставание в развитии? Оно было, но не успело стать принципиальным. Да и не во всех областях оно было. Личная свобода? Оной свободы в Союзе было ну никак не меньше, чем у противников. И так до бесконечности.

Слушая Степана, я отметил его отношение к окружающему миру во множественном числе — противники.

— Степан, — уточнил я у собеседника, — правильно ли я вас понимаю, вы считаете, что в СССР все составляющие жизни и общества, и государства были не хуже, чем у окружающих стран? Но противники СССР живы, а СССР — нет. Но так не бывает.

— Согласен, не бывает. Понимаю я и то, что вы уже анализировали имеющуюся информацию и, возможно, пришли к своим выводам, основанным на вашем опыте и знаниях. Но мне так проще сформулировать свои мысли. Хотя все равно сумбурно получается. Итак, в двадцатые-тридцатые годы СССР нужна была самостоятельность, экономическая и политическая. Иначе — гибель. Для этого нужна концентрация всех сил и полное единство. Естественно, отклонения от генеральной линии преследовались. И это воспринималось нормальным, пока. Потом — война, восстановление хозяйства, реальная угроза со стороны США. То есть требование сохранения сплоченности и единства. И опять же, это воспринималось нормально. Но с течением времени угроза войны становится все более призрачной. Американцы отказываются от удара военного, заменив его на удар культурный и психологический: «Смотрите, как у нас хорошо, сытно, ярко». А мы? А мы прячемся от всего этого, запрещаем пластинки, глушим передачи. И требуем сохранения единства для того, чтобы сохранить то, что имеем. «Завоевания социализма»… А в Америке нет социализма, а живется лучше — на хрена социализм тогда нужен? СССР не пытается нести свою модель в мир, не пытается бить контраргументами, но пытается идти дальше по выбранному пути. Он пытается сохранить себя в том виде, в котором есть. И гибнет.

— Ну, это понятно. Не понятно, почему так сложилось.

— Думаю, во многом — из-за тяжелых потерь, понесенных в этой войне. Меньше потери — меньше времени и средств на восстановление, более высокий уровень жизни — меньше слабых мест и ниже эффективность пропаганды противника. Все остальное — во многом следствие этого.

— Степан, вы здравомыслящий человек, поэтому понимаете необходимость органов, но мне интересно знать ваше мнение об их роли — и положительной, и негативной.

— Они неизбежны. Но нельзя давать им много воли.

Слушая Степана, про себя отметил — очень емко и осторожно, интересно, а товарищу Берии он так же ответит, но вслух спросил:

— Степан, а, по-вашему, с какой целью вас перебросили в наш мир?

— Не знаю. На случайность не похоже, слишком явно просматривается отбор по единому признаку. Но и рассчитывать всерьез на то, что восемь вполне обычных людей способны изменить историю, да еще оказавшись в тылу врага, может разве что сумасшедший. Сильно смахивает на эксперимент. Или на игру — забросим их и посмотрим, что получится. И еще, Дмитрий Михайлович. Я понимаю ваше желание отправить нас поскорей отсюда в Москву, но, поверьте, не стоит. Сейчас главное — время. Если нас перебросить немедленно — воспользоваться информацией просто не успеют, и все пойдет так, как в нашей истории. А мы, зная, что немцы висят на волоске, сейчас имеем возможность выиграть время. Потом — да, Москва, но не сейчас.

Вечерние прогулки всегда позволяли обстоятельно подумать.

Что же получается? А получается, что обратного вектора вычислить не удается. Если оперировать военными категориями — противник показывает отсутствие направления удара, политической цели в данном случае. И почему противник, и почему существует?

Давайте, товарищ Карбышев, подумаем.

Разве развал СССР есть вселенская катастрофа? Разве в истории человечества это уникальный случай? Да нет, конечно. Гибель государств и рассеивание этносов происходили и будут происходить. Катастрофой аналогичные явления всегда воспринимались только частью населения, заметим, небольшой частью.

Разве человечеству грозит уничтожение с исчезновением СССР? Я имею в виду уничтожение СССР как государства и политической системы. Опять же, нет.

В мире наших потомков, в их развитых капиталистических странах отношения между богатыми и бедными изменились разительно, по сравнению с тем, что мы наблюдаем в начале двадцатого века. Не хочется сейчас апеллировать к марксистской теории, но если упрощенно, то следует признать — мир развивается согласно этой теории, разве что не совсем так, как нам хочется, но это в данном случае несущественно. Да, капитализму по-прежнему выгодна организация войн, выгодна торговля кровью. Одновременно мы видим, как внутри этой системы экономических отношений вырастают иные нравственные отношения между людьми. Если же нравственно люди становятся другими, то неизбежна трансформация всего остального, вопрос только времени, а истории торопиться некуда.

А если предположить, что целью Феномена является изменение нашей политической системы? Но против этого говорят убеждения наших гостей, если опустить детали, то они явно не противники СССР и не бойцы невидимого фронта, как звучит эта фигура речи в будущем.

И как же вам, товарищ Карбышев, предстоит поступить?

Давайте разберемся.

Интернировать наших молодых людей? Но куда, в будущее? Это нам не под силу.

Наказать их за нарушение границ? Не смешно, то есть как раз наоборот — смешно, даже очень смешно.

Принудить их? Опять же, на каком основании? Присягу они нам не приносили. Наконец, они не входят в юрисдикцию нашего мира, не говоря уже о юрисдикции страны, а словесным обязательствам подчиняться они следуют неукоснительно.

И что же вам, товарищ Карбышев, остается?

Получается, что остается вам их поблагодарить и сохранить их статус-кво свободных людей.

А вот в реакцию кампании сорок первого года на действие нашего сводного отряда, в реакцию, ожидаемую нашими гостями из будущего, я не верю. Не верю по очень прозаической причине — слишком велико отношение сил вермахта к силам нашего крохотного отрядика, пусть даже бронированного, но крохотного. Также не верю я в изменение событий на фронте вследствие уничтожения нашими героями Гудериана, подобная мысль мне представляется наивной. В современной войне общая цепь событий отражает не гений одного-единственного человека, а отлаженный механизм взаимоотношений, навыков и опыта множества людей в сумме с качеством оружия. Кроме того, не следует забывать, что война, кроме некоторых операций, это только грубое соотношение сил и ресурсов государств.

Следовательно, если произойдет нечто иное, что не произошло в мире наших гостей, то это будет предметом для анализа. Вот так, товарищ Карбышев.

Теперь по поводу того, как видится в будущем причина исчезновения СССР.

А ведь никак не видится. В умах наших друзей явная окрошка из плохо стыкующихся между собой сущностей. Аналогично дело обстоит в тех источниках, что удалось просмотреть. Есть одна здравая мысль — СССР не отвечал на вызовы истории, то есть не видоизменялся, застыл в некоторых догмах. Но никто не отвечает на вопрос: «А почему именно СССР застыл, ведь тот же коммунистический Китай демонстрировал миру совсем иную динамику?» И любопытно, а почему не ставится вопрос в плоскости: «Почему именно СССР застыл в своих догмах?»

М-да, скажем прямо, вопросов больше, чем ответов.

Еще следует обдумать возможные реакции органов госбезопасности и руководства страны на мое решение не сковывать инициативу наших гостей из будущего.

Любой здравомыслящий человек, рассмотрев появление наших потомков из будущего так, как мы его наблюдаем, придет к выводам, аналогичным моим. Глупых людей в руководстве НКВД и правительстве нет. Но вот предвзятых? Разве предвзятость во внутренней политике не существует? Вот то-то и оно, товарищ Карбышев, что предстоит вам общаться на некотором высоком уровне.

Интересно, а начну я сыпать словечками наших молодых людей — поди, подумают: «Что-то, товарищ генерал, у вас «тихо шифером шурша, крыша едет не спеша». Вот только афоризма такого они пока не знают, значит, выразятся более определенно.

Саня Букварь

На МТС, до которой не доехал Сергей Олегович в прошлый раз, решили идти через четыре дня после приобретения Т-37А. Два Олега принялись гонять танкистов, а я то помогал им, то подавал ему под руку всяческие советы.

Ближе к вечеру следующего выходного дня ко мне подошел один из тех пастушков, что пригнали стадо.

— Дяденька командир, мы тут в лесу видели поезд на путях. Еще до войны. С тракторами.

— Брешешь!

— Вот те крест! Ой! Честное пионерское!

— Ну, пошли поглядим.

Взяв себе ППД со склада и ТТ для мальчишки, мы пошли глядеть на его находку. Десять километров по едва заметным звериным тропам в лесу — это не шутки, это три с половиной часа пути. Наконец, на узкой просеке я увидел цель нашего похода. С поездом парень погорячился, всего две платформы в тупике. Правда, земляной пандус около них был явно сделан для удобства разгрузки. А вот груз…

— Сбылась мечта идиота!

— Что такое, товарищ командир?

— Ты знаешь, что мы нашли? Это Б-4 и тягач «Коминтерн»!!! Теперь надо подумать, как этот контрабасик до базы дотащить.

— Наверное, можно вдоль по ручью идти. Там неглубоко, по колено, и дно не илистое. Не застрянем?

Ответил ему я непечатно, особенно по поводу того, что он не сказал о той дороге раньше. Цеплять вдвоем гаубицу к трактору было очень тяжело, не столько из-за веса, сколько из-за неудобства маневрирования. Больше всего я боялся, что гусеница может провалиться между вагоном и пандусом, но обошлось. Русло ручья шло так, что мы прошли мимо базы примерно в километре, а затем вернулись уже по наезженной колее. Еще выезжая на дорогу, я высадил пастушка и отправил со сломанными ветками заметать следы.

На мое счастье, у дежурных в засаде у дороги уже были бинокли, и они меня узнали, несмотря на то что еще не совсем рассвело. Парень с вениками вернулся на склад уже после обеда. Из попаданцев встречал меня только Степан, остальные еще спали. Мы загнали приобретение в ангар, и я отправился спать, а Степан — продолжать нести вахту оперативного дежурного…

Степан

Узрев притащенный Саней агрегат, я сначала обалдел, а потом озверел. Следующие минут пять я рассказывал о Сане, его гаубице, их общих родственниках и их взаимоотношениях. Наконец, когда в моей речи стали появляться приличные пробелы и союзы, я сказал:

— Кто здесь за разведку отвечает??? Пушкин??? Где немцы? Сколько? А кто знать должен? Начальник глубинной разведки, ага. А он чем занят?

Это было неправильно, но я действительно был зол. В основном, правда, на себя. Но… Где аэродромы, которые надо извести? Где немецкие гарнизоны? Кто здесь вообще находится кроме нас? Кое-что было известно из ноутов, но там не сказано, где находится конкретное подразделение. Кроме того, их наверняка переставили. А народ вместо занятия делом всякие железяки тырит. Полезные, аж словей нет, но по кому мы их применять будем?!

Олег Соджет

Когда я увидел, ЧТО приволок Саня, я чуть о свою челюсть не споткнулся. После чего окружающие меня бойцы могли повысить свое образование в нестандартном выражении своих мыслей.

— Он, б… откуда, на…, это г… приволок? На… нам это уе…? А БК к этому уб… есть? — со скоростью пулемета выдал я.

— Есть, — мрачно отозвался Степан, — аж четыре выстрела.

Саня Букварь

Самое интересное я проспал. Все комментарии и эмоции по поводу Б-4 прошли мимо. Через два дня мы отправились в новый рейд — и техники достать, и новости узнать. Технику на дорогах решили пока не трогать и отправились к МТС.

В этот раз в колонну собралось: НАГ, «Гигант», три тягача с платформами из-под «Евы», три тягача из того же комплекта «сольно», два грузовых «Мерседеса» из-под продуктов с переодетыми красноармейцами. В «крестовый поход» пошли в основном шофера и танкисты, несмотря на большой риск. Путь до МТС обошелся без происшествий. Мы нагло въехали прямо на территорию, несмотря на размахивающего руками часового. Олег, переодевшийся в форму, снятую с немецкого офицера, заорал что-то на четверых немцев, копошившихся с БТ-5, и те разбежались в разные стороны. Вскоре, словно тараканы из разных углов, начали собираться люди в промасленных комбинезонах и в форме. Олег скомандовал еще что-то, и те разбились на три кучи. Тут же появился какой-то офицер, который стал жутко возмущаться тем, что мы строим его солдат. В одной из групп, выведенной прямо под мои стволы, оказалось пятнадцать человек, половина с оружием — все в чистеньком. Соджет отошел к другим, громко крикнул: «Огонь!» — и повалил командира фрицев. Я просто выполнил команду. Мне помогал пулеметчик с бортового «Мерседеса» — поставив сошки МГ на крышу, он выпустил длинную очередь. Я работал из обоих стволов одновременно. С двадцати метров промахнуться невозможно. Выбравшись из брони, я отошел в сторону. Стошнило. По людям я стрелял из пушки не в первый раз, но с такого расстояния и не торопясь — мутит до сих пор от воспоминаний. Олег начал разбираться с техникой, а выпрыгнувшие из «Мерседесов» красноармейцы — упаковывать вторую группу. В ней оказались немецкие ремонтники. Что до третьей — это были гражданские люди. Бывшие работники МТС. Они пока стояли, безучастно наблюдая за нами. Не могли они понять, почему приехали одни немцы, постреляли половину других, перевязали вторую половину и начали рыться в металлоломе. Изредка из груд железа доносилась дикая смесь немецкой и русской ругани. Мне стало скучно. Грузовиков на МТС не было, в танках я разбираюсь не очень хорошо.

— Олег! Я на дорогу съезжу! Поглядеть по сторонам!

— Лады! Только больше гаубиц на гусеницах не привози!

Олег Соджет

Ну а пока Саня поехал на разведку, я решил посмотреть: что же нам досталось-то в трофеях? Да уж… Трофеи радовали глаз и грели душу… Ибо кроме уже упомянутого БТ-5, который был не на ходу (у него движок запороли), нам достались: ФАИ-М одна штука на ходу, БА-6 с разбитым двигателем (бронебойный снаряд прошел сквозь него), три Т-18, один на ходу, один с разбитой гусеницей и звездочкой и один с пробоиной в боевом отделении. Два недо-Т-26 — один в огнеметном варианте, зато на ходу, второй вообще телетанк (целый, но без управляющей машины). Семейство БТ было представлено, кроме уже названного БТ-5, еще одним ходовым БТ-5, одним БТ-2 со сгоревшим сцеплением и БТ-7 на ходу. Вот он меня порадовал — быть ему разведчиком, благо скорости ему хватает. Да и вооружен не совсем хреново. Правда, броня… Но тут уж ничего не поделать, или-или, как говорится… А вот последние три экземпляра советской техники меня озадачили. Одним из них был Т-28, причем на ходу, хотя было видно, что его двигатель чинили. Вторым был КВ-1, жаль, без двигателя. Когда я спросил, а где, собственно, мотор, мне сказали, что его нет — разбит был напрочь. Третьим девайсом был Т-34 без башни, но на ходу. Как сказали рабочие — его таким и притянули.

Откуда взялись последние три танка, я так и не узнал никогда — тех, кто их приволок, не оказалось на МТС.

Венчали эту картину два немецких танка — T-III и T-I. «Тройка» была убита напрочь. Пробоина в башне, дыра в двигателе и на закуску — дыра в лобовой броне. А вот «единичка» была на ходу.

Нет, конечно, там были и другие танки и «броники», но опознать, к каким моделям и какой армии они принадлежали, в той груде металлолома, в которую они превратились, было невозможно…

— Ну, значит, так, мужики, — сказал я. Благо рабочим с МТС мы объяснили, кто мы, несколько раньше. — Давай грузиться и, как только придет Саня, валим отсюда. То, что может двигаться само, так и двинется, остальное буксиром.

Больше всего пришлось помучиться с КВ. Тяжелый он, зараза такая. Но справились и затолкали его на трейлер. С остальными было проще. Легче они намного. Дольше всего раздумывали о судьбе «тройки», но потом решили забрать с собой.

В грузовики покидали весь найденный инструмент, среди которого оказалось несколько сварочных аппаратов. Запас баллонов с кислородом и карбид.

Транспорт на МТС был представлен одним С-60, который пришлось тоже загнать на платформу из-за его скоростных характеристик. Одним «комсомольцем», который Т-20, и, на сладкое, «Ворошиловцем».

Закончив сбор добычи, мы стали ждать Саню.

Саня Букварь

Я с броневиком отъехал на перекресток и стал ждать. Прошло около часа. На горизонте показалось облако пыли. Подняв бинокль, мой помощник-земляк Андрей рассмотрел в нем мотоцикл с коляской, легковушку и что-то бронированное на трейлере. Я вылез наружу, прихватив МП-38, приказал поставить НАГ поперек дороги и пользоваться только пулеметом, а сам примостился на камне на обочине.

Колонна остановилась. Из легкового «Мерседеса» вылез водитель в эсэсовской форме и направился ко мне, говоря что-то на ходу. Когда он поравнялся с мотоциклом, я выпустил полмагазина в ту сторону. Пулемет НАГа ударил по кабине тягача над крышей «мерса». Пассажир с заднего сиденья бросился было бежать, но я остановил его броском баллонного ключа в спину. Теперь появилось время рассмотреть подробнее новые приобретения: мотоцикл «Цюндапп» («Жаль, «бэха» была бы легче», — пронеслось в голове), легковой «Мерседес», совсем как в кино про Штирлица, тягач с трейлером, на котором несуразная самоходка на шасси Pz-I с огромной для ее размеров рубкой и несколько свежих трупов. Впрочем, тот, в кого я кинул ключом, застонал и заворочался. Еще раз ругнув себя за то, что не проверил его раньше, я подбежал к нему. Почти одновременно рядом оказался и водитель моего броневика. Мы связали немца и новообразованной колонной приехали на МТС.

Олег Соджет

Явление Сани народу в моем лице было весьма необычным. Уехал-то он на НАГе, а вернулся колонной. Да еще какой!

— Ты это все где урвал? — спросил я Саню, осматривая трофеи.

— Да по дороге встретились, — ответил он. — Чего не прихватить-то?

— Ого, триста двадцатый «мерин»… Красота… Да еще и в гражданской версии. О! Нике подарим! Она ж у нас начальство. — Я был поражен — я ж такую только в кино видел до этого. Про Штирлица…

Мотоцикл меня не заинтересовал, как и тягач с платформой. Ничего особенного. А вот на платформе…

— Мать! Вот это дура! — сказал я, глядя на стоящую на трейлере sIG33 с порванной гусеницей. После чего полез ее осматривать. — Да уж… Плод сумрачной мысли… Чего ж они гаубицу в танк с колесами вместе впихнули? Снять не могли их перед этим? Ну, да шо маемо, тэ й маемо… И, кстати — я ж просил без гаубиц на гусеницах обойтись? А ты что сотворил? Еще одну припер! — особо ругаться у меня сил не было. «Мерин» повлиял.

— Ну, так я ж говорю, — оправдывался Саня, — они на меня сами выскочили. Да и не понял я сначала, что это такое. А когда понял, уже поздно было — захватили…

— У тебя все, мля, сами! То Гудериан, то эти несчастные.

— А у меня еще эсэсман есть! — похвалился Саня.

— Да? Где, кто по званию? — спросил я. — Документы с ним были? Хотя… В лагере разберемся. Валить отсюда надо.

После чего скомандовал двигать к лагерю. Добрались спокойно, хотя несколько раз пришлось сворачивать в лес, чтоб с немецкими колоннами не встречаться.

А по приезде в лагерь я подошел к Нике со словами: «Ника, а мы тебе машину пригнали. Для штаба. А то командир в грузовике с солдатами… Это несерьезно. Так что принимай аппарат», — и указал на «мерина».

Потом, уже в лагере, начал я в документах рыться, что Саня с эсэсманом приволок. Глянул я туда и, собрав «попаданцев», выдал:

— Народ, а история-то меняется! Крепость еще не пала. Они, видать, оттуда войска сняли нас ловить. Да и под Житомиром они застряли, у нас его девятого июля захватили, а тут у нас уже десятое, а они еще до него не дошли…

Степан

Покуда ребята таскали разные полезные железяки, мне пришлось проверить склады и аэродромы, о которых мы знали. Те, что ближе, взял на себя Змей, а на дальние пришлось отправить погранцов и сравнительно подготовленных разведчиков.

Со складами было неплохо. Да, часть из них находилась под контролем немцев, но это, скорее, были уже их проблемы. Охрана была явно недостаточной, хотя и усиливалась. Но слишком усиливать ее немцы не должны были: во-первых, людей у них немного, во-вторых, они рассчитывали все довольно быстро вывезти.

С аэродромами же получалось хреново. Те, на которых базировалась немецкая авиация, были хорошо защищены и нам не по зубам, пока. А как хотелось проредить люфтваффистов!!! Вот ведь черт: есть гаубицы, но нет артиллеристов (а лейтенант еще не поправился). А то было бы неплохо: гаубицы-пушки — на платформы от запчастей «Карла», закрепить их жестко. Подъехать на десять километров и обстрелять. Веселья будет! Десять километров немцы пробегут за час, если ломанутся сразу. Нам же надо двадцать минут для того, чтобы выпустить четверть имеющегося боекомплекта. Ну, полчаса, с учетом всяких сложностей. Платформы хорошие, прочные, отдачу выдержат. Правда, вопрос — насколько точен будет огонь? А отстреляемся — ищи нас в чистом поле. Точнее, в лесу. Но чтобы обстрел имел смысл, нужен корректировщик с рацией.

Олег Соджет

Просидев еще несколько дней в лагере, я прикинул, что стоило бы посмотреть, что же там под Брестом-то творится. Благо как раз более-менее разобрался с техникой. Той, что на ходу была. Да и для разведки у меня были два идеальных танка. 7ТР и Т-I. Вот на них и решил выдвигаться на дело.

Дорога туда особо ничем не запомнилась. Несколько раз встречали колонны с немцами. Один раз в противоположную от фронта сторону проехало несколько санитарных машин. Но к крепости снова не смогли подобраться. Начали попадаться патрули, и я решил не рисковать. Но то, что там еще стреляют, было слышно. Обратно решили ехать по другой дороге. И разведать, что там. Да и посмотреть, что можно сделать для фрицев нехорошего.

Путь, который мы выбрали, пролегал возле железной дороги. Некоторое время ничего интересного не наблюдалось, но потом на рельсах показался состав, который медленно полз нам навстречу. Отдав приказ к остановке, я достал бинокль и стал смотреть, что же это за поезд. То же самое сделал и командир Т-I.

— Слушай, командир, а что это там за вагоны в середине эшелона такие странные-то? — спросил он.

— А хрен его знает, — отмахнулся я, заметив на нескольких вагонах надпись «взрывоопасно». — Главное, что там в паре вагонов, судя по надписи, взрывчатка или снаряды. И если мы туда снаряд-другой всадим, то состав, скорее всего, к небесам отправится. Так что надо действовать. Благо отмотали мы от лагеря километров семьдесят, и искать нас станут после очередной диверсии не в том районе.

Танки мы загнали в посадку, оказавшись благодаря этому метрах в восьмистах от железнодорожного полотна, и стали ждать, когда вагон со взрывчаткой войдет в зону поражения…

Наконец состав оказался там, где надо. Но по здравым размышлениям первый снаряд мы всадили не в него, а в паровоз. Тот моментально исчез в клубах пара из пробитого снарядом котла, и состав остановился. Из последних вагонов тут же резво полезла толпа немцев.

Увидев это, я махнул танкетке (ну не поворачивается у меня язык Т-I танком назвать!), чтобы она отползла глубже в лес и там подошла поближе к хвосту состава, откуда и лезли всякие малосимпатичные личности. Сам же навел орудие на вагон с ВВ… Танкетка успела только отойти еще метров на сто, как состав в буквальном смысле слова взлетел на воздух. Нас, несмотря на довольно большое расстояние до поезда, неслабо тряхнуло. Были бы ближе, просто снесло б ударной волной. Но и так досталось нам неплохо. Обломки долетели аж до танка, и один из них согнул ствол у орудия.

— Что это было?! — проорал Иван, но я ему даже не ответил, зачарованно наблюдая, как огромный орудийный ствол, несколько раз кувыркнувшись в воздухе, рухнул на землю метрах в пятидесяти от состава.

— ВАЛИМ ОТСЮДА!!! — заорал я, одновременно сигналя второй машине, чтобы шла за нами. — И поскорее. Тут сейчас такой шухер будет!!!

На дорогу мы вышли, только отъехав от места взрыва километров пятнадцать по лесу.

После чего рванули в лагерь, не отвлекаясь ни на разведку, ни на обзор окрестностей.

— Ну, народ, — выдал я, как только вылез из танка, — сейчас опять фрицы забегают, — и, видя непонимание, пояснил: — Мы там состав взорвали… Я думал, там снаряды… Так на первых вагонах написано было… А там… В общем… Мы «Дору» подорвали… В смысле, кусок от нее. Ствол так красиво кувыркался… Или что-то из этого семейства… Они ее, наверно, вместо «Карлов» прислали, а мы… В общем, вот так вот, — несколько сбивчиво рассказал я о наших приключениях. — Ну, а почему ее так странно перевозили, я не знаю. Может, паровозов не хватило. Или торопились и пару вагонов со снарядами со стволом вместе прицепили, чтоб лишний эшелон до начала обстрела не ждать…

Саня Букварь

Олег укатил куда-то на немецких танках, а я собрал свободные бортовые грузовики и снова посетил МТС. Выгребли все, до последней лампочки и напильника. Набралось на целых два четырехтонных «Мерседеса». Оставшееся в кузовах место забили бронелистами с совсем разбитых танков, зачастую даже не поддававшихся опознанию. По приезде на базу на меня набросилась Ника:

— Ты зачем металлолом притащил?

— Петровичу для развлечения… Может, что на танки прикрутит — жить-то хочется.

Змей

После перебазирования мне досталась почетная обязанность — обойти ближайшие объекты и посмотреть, что с них можно добыть полезного. А также осмотреть те точки, к которым невозможно, по разным причинам, подъехать на машине, и поискать к ним дорогу. Всего таких точек оказалось тринадцать. На первой было пусто, на второй вовсю хозяйничали немцы. Третий объект тоже был пуст, но не совсем. В сарае стояла зенитка, похоже, восемьдесят пять миллиметров, двух колес справа у нее не было. Зато рядом с ней был штабель ящиков, похоже, со снарядами, весь опутанный проводами. Какие-то веревки тянулись и к пушке, и к воротам сарая. Все это я разглядел в щель в стене — Тэнгу рычал на ворота, и я решил внутрь не лезть. По возвращении на базу, я сразу пошел к Степану, рассказать о находке.

Степан вздохнул, буркнул что-то про «эскадрон бронированных хомяков» и отправил меня к Петровичу, который подозрительно хорошо для водителя разбирался в минно-взрывном деле.

Дальше был аттракцион под названием «обезвреживание кустарной минной ловушки кустарными же методами». Как я понял из объяснений, неизвестный доброжелатель сконструировал сие приспособление для уничтожения любопытных с таким расчетом, чтобы, открыв ворота, супостат успел порадоваться трофею перед вознесением на небо. Причем, учитывая заряды в снарядных ящиках, вознестись незадачливый трофейщик должен был очень высоко.

Петрович облизнулся с выражением кота, увидевшего возможность поживиться сметаной, и, взяв с собой помощников с инструментами, выдвинулся со мной в качестве проводника к объекту. А дальше было «разминирование сложной минно-взрывной ловушки». Очень осторожно дырка, через которую я углядел «сюрприз», была расширена и внутрь засунута палка с прикрепленным к ней зеркалом. Когда Петрович убедился, что на стене растяжки не стоят, ее начали медленно и осторожно разбирать. В еще больше расковырянную дырку была вставлена ножовка, которой сделали метровый пропил вниз. Потом еще одна дырка и еще один пропил, потом третья и два пропила, замыкающих квадрат.

В это «технологическое отверстие» аккуратно и пролез Петрович, который, очень медленно и осторожно осматриваясь, стал изучать содержимое сарая. Потом был перерыв на обед, и осмотр продолжился. И только когда была выявлена вся система минирования со всеми «первичными и вторичными контурами», наступило время разминирования. Причем на каждом этапе Петрович показывал помощникам, что и как было сделано, и объяснял, почему это так сделано.

Минно-взрывная ловушка была относительно примитивной, но действенной. От ворот сарая тянулась веревка к запалу от гранаты, который должен был подорвать заряд, засунутый в камору зенитки, чтобы разворотить казенник, и ко второму запалу от гранаты, который должен был «завести» брусок тротила. От которого, в свою очередь, детшнуром была сделана разводка по подрывным зарядам в штабеле снарядных ящиков. И, на сладкое, еще и под ящиками была сделана растяжка «на расслабились».

В общем, все было рассчитано так, чтобы при открытии ворот сработали запалы, а взрыв зарядов произошел, когда вскрывшие уже войдут в сарай, пока горят замедлители. «Мастера народной самодеятельности» же после минирования покинули строение через снятые доски в задней стене, которые они потом и приколотили снаружи. Типа так и было.

Таким образом нашей добычей стала восьмидесятипятимиллиметровая зенитка, у которой были скручены два колеса с правой стороны, и десять ящиков со снарядами, взрывателями, ключами для выставления «трубки» на детонаторах и прочими причиндалами к ней. Замок пушки и оптика, на удивление, не были сняты и утащены неизвестно куда. Колеса от зенитки мы так и не нашли, наверное, они «ушли» еще до войны.

На зенитку поставили запасные колеса от «ЗиСов» и приволокли в лагерь.

Олег Соджет

Ну а после того, как очередной шухер у фрицев приключился, решил я Нику водить учить. Командир все-таки, а без машины. Ну, в смысле машину-то мы ей тоже нашли с Саней, а водить ее она не умела. Убеждать ее пришлось долго и с матом. И выглядело сие убеждение таким образом:

— Товарищ командир, мы вам машину пригнали? Пригнали. А ездить на ней кто будет? Пушкин? Учиться надо.

— Та ты что?! Я ж лево и право путаю! Нет, не буду.

— Что значит «не буду»? Не можно командиру в грузовике с бойцами ездить. А личного шофера у нас для тебя нет! Так что давай.

— Не. Я ж передавлю тут всех!

— Не передавишь. Места хватит.

— Но я…

— Никаких «но» мне! Надо, значит, надо!

Загнал я Нику за руль. Показал, что нажимать и куда в каком случае руль крутить. Сели, поехали… Правда, не вперед, а назад… А там болото… В общем, занятие отложилось на час по техпричинам — машину вытягивали. Потом был второй дубль. Поехали, наконец-то, в нужную сторону. И чуть в танк не врезались… Я вовремя руль дернуть успел.

— Ты… какого… не повернула??? — выдал я.

— Боюсь. А вдруг не туда поверну? И вообще, хватит уже. Сломаю я машину, — выдала Ника. — Вдруг врежусь?

— Хм… — я задумался. — Ну, раз так, то… СТАЖЕР, за мной!

Подвел я ее к «тридцать седьмому» и говорю:

— Значит, на нем учить буду. Его-то так просто не сломать!.. А когда бояться перестанешь, тогда и на машину перейдем.

Еще через час мне было надо выпить. Такого я не ожидал. То есть пока объяснял, что и как, вроде кивала, говоря, что все понятно. Но когда поехали… Вместо медленно вперед и направо танк понесло на максимальной скорости назад и влево. Прямо в воду. Где посреди этого полуозера-полуболота он благополучно заглох.

— ………! — выдал я. — Куда ж тебя несет-то? Да уж. Ты за рулем, как обезьяна с гранатой — никогда не знаешь, когда и куда она ее бросит. Одна польза — узнали, что танк таки плавает…

Вот после того, как нас выудили, меня к стакану и потянуло.

Однако попыток я не прекратил, и через неделю Ника таки могла ездить на подаренном ей «мерине»… Со скоростью не выше десяти километров в час, правда. Но и то хлеб.

Ника

Олег решил меня научить на подарке ездить. Боги! Лучше бы он этого не делал! Я ведь не могу сказать, что боюсь. Кто мне поверит?! Хотя… кажется, все-таки поверят, после того, как я чуть не утопила машину.

С танком получилось… еще хуже. Я его тоже чуть не утопила!

Но Олег оказался еще более настырным, чем мой инструктор по рукопашке. Через пять дней я, наконец, проехала из одного конца поляны в другой! И главное — никого не сбила!!! Ура-а-а!!!

Док

Саня не успокоился и в один прекрасный день заявился в лагерь на «Коминтерне», тянущем за собой гаубицу Б-4 — ту самую, двухсоттрехмиллиметровую, на гусеничном ходу. Он с самого начала нашей истории все грозился ее найти и вот — нашел-таки. После этого к его словам пришлось прислушиваться посерьезнее, а то вдруг чего еще найти захочет… И ведь найдет, черт везучий!

После этого Саня с Олегом, объединяя усилия, ушли в набег на МТС, куда Сергей так и не доехал. Вернулись с приличной кучей всего, включая один Т-28 на ходу и даже КВ-1 — правда, без мотора. Это не помешало мне оккупировать «кавэшку» и даже довести Саню до белого каления своими просьбами найти «достойное сердце для этого зверя». Нет, что ни говори, люблю я тяжелые танки!

Кроме всего прочего, парни пригнали с собой и подарок для Ники — «мерс». Олег по такому случаю решил научить Нику рулить, и все ее отказы и упирания ей не помогли. В первый же день обучения Ника едва не утопила машину. Пришлось поработать, вытягивая «мерса» из болота. Тогда Олег решил схитрить и пересадил Нику на Т-37. Типа пусть научится сначала на танке, его так просто не угробишь. После этого неделю мы постоянно оглядывались, проверяя, не принесет ли этот непредсказуемый танк куда не надо не в тот момент. Но Олег не сдавался, и где-то через неделю Ника уже рулила на «Мерседесе» под аплодисменты всех обитателей лагеря. Единственный человек, который не принимал участия в этом веселье, был генерал. Уж очень тяжело ему было привыкнуть к нашим хохмам и постоянной готовности пошутить друг над другом. Война кругом же…

А потом все прекратилось. В смысле пришлось нам браться за ум. В один прекрасный день Олег вернулся от железки на 7ТР с гнутым стволом и огорошил нас известием о взрыве «Доры». Правда, уверенности, что это именно она, у него не было, просто очень уж здоровый ствол, кувыркаясь, огрел 7ТР. Да и снаряды в подорванном им составе рванули уж очень сильно.

Немцы же после этого совсем озверели. Выйти из лагеря становилось все тяжелее. Немецкие авиаразведчики постоянно крутились в небе, дороги патрулировались и преграждались блокпостами, по лесам шастали егеря. В один из дней Сергей отпросился у генерала смотаться на довольно близкую базу, где, по слухам, было много имущества связи. А когда вернулся, набросился на Олега. Оказывается, немцы всерьез принялись за карательные операции и, не найдя нас, отрывались на мирном населении. На одно такое село, где поработали эсэсовцы, и набрел Сергей. Ну, этого следовало ожидать.

Олегу в ответ сорвало начисто крышу, и он, забаррикадировавшись в Т-26, пытался его выгнать из капонира… На что он рассчитывал — не знаю. Мы с парнями загнали лом между гусеницей и катком. Танк крутанулся на месте, гусеница лопнула, и танк со всей дури протаранил стену капонира.

Сергей Олегович

С вечера я пошел отпрашиваться у генерала отправиться на очередную вылазку, узнав от кого-то из бойцов, что совсем неподалеку есть много брошенного имущества связи. Со связью у нас, скажем так, было плоховато, кое-как наладили только телефонную с удаленными секретами на подходах к нашему убежищу. С радиосвязью же было вообще хреново. Карбышева я застал читающим с моего ноутбука мемуары фельдмаршала Кессельринга и что-то внимательно конспектирующим. План моей вылазки он одобрил, уточнив кое-какие детали. И рано утром, погрузившись с Петровичем на машину и взяв нескольких бойцов из пограничников да милиционера в качестве проводника, мы выехали. В последнее время с вылазками приходилось все тяжелее и тяжелее, после первоначального бардака немцы, наконец, взялись за наведение порядка. Тем более, действия нашей группы их, скажем так, обозлили. По слухам, специально для наведения порядка на оккупированной территории из Франции и Югославии были переброшены дополнительные силы. «Костыли» и «Рамы» шныряли в небе над лесами целыми днями, на дорогах было усилено патрулирование, увеличены гарнизоны в населенных пунктах и организовано некое подобие блокпостов в ключевых точках. Поэтому приходилось пробираться по заброшенным лесным дорогам и постоянно прятаться от авиаразведчиков, да и вообще ото всех, кто мог нас увидеть.

— Здесь деревенька должна быть, — сказал милиционер мне, когда мы в очередной раз прятались от назойливого «небесного ока» в лице «Хеншеля», он же «костыль». — Можно попробовать продуктами разжиться, а то крупа с консервами уже поперек глотки стоят.

— Давай попробуем, — сказал я. — Только осторожно, нам только фрицев не хватало встретить для полного счастья.

— Лады, — ответил милиционер. — Я сейчас с Синченко вместе и смотаюсь, разведаю, что да как.

— Только смотрите там, в бой не вступать, в случае обнаружения уводите погоню в другую сторону и пытайтесь оторваться. Понятно? — сказал я ему.

— Ну, ты нас, Олегыч, совсем за дураков не держи, — улыбнулся милиционер. — Мы сейчас потихоньку, незаметненько…

…В убежище я приехал уже поздно, выскочил из машины и первым, кого увидел, был Соджет, ковыряющийся возле очередной трофейной железяки.

— А-а-а-а, вот он, стрелок наш… — протянул я, как мне казалось, тихим и спокойным голосом, от которого все, кто был рядом, почему-то шарахнулись в разные стороны. — Соколиный глаз ты наш… Пострелять, значит, любим, да?.. По вагончикам немецким… Ну, пошли, посмотришь интересную вещь, очень завлекательную… Пошли-пошли… не надо от меня шарахаться…

— Олегыч, ты чего? Олегыч, не надо! — услышал я голос Степана.

— Не бойся, я ничего такого не буду… пока… — попытался ухмыльнуться я, но вместо улыбки вышла чудовищная гримаса…

…Вошли мы в штабной блиндаж, я сразу достал из кармана с «афганским сюрпризом» свой мобильник, который «Сони Эрикссон», и ткнул в руки Соджету:

— Подсоединяй к компу и смотри… Папка «видео»… Внимательно смотри… к чему меткая твоя стрельба привела… Стрельнул ты метко и укатил, радостно гыгыкая… а там деревенька была неподалеку… Смотри теперь и думай… хорошо думай… — с этими словами я налил себе стакан немного разведенного спирта и жахнул его залпом… как вода пошло…

…После просмотра видеозаписи все были подавлены… Такого развития событий никто не мог предвидеть…

— И кто такое сотворил? — спросила Ника.

— Каратели… — ответил я. — Хорваты…

— Кто?!

— Хорваты. По крайней мере, на руке красно-белые шашечки и надпись — «Hrvatska». Создают «мертвую зону» вокруг железки… — с этими словами я протянул трясущиеся руки. Под ногтями была бурая кайма…

— Восемь раз мыл, с мылом… не отмывается… — и вырубился…

Олег Соджет

Просмотрев запись на мобильнике, я достал сигарету и вышел из блиндажа. Покурить. Закурил и двинулся в сторону капониров с техникой.

— Ах, так… Так, значит… Я… Я виноват?! Значит, я сидеть должен и молча смотреть, как они тут распоряжаться будут??? И лишнего немца не тронуть?! Ну уж… Шарахаться?! Да я… Ну, раз так… Тогда… Раз вы все так… ТОГДА МНЕ С ВАМИ НЕ ПО ПУТИ!!! Я их, гадов этих, бил и бить буду! А раз я такой плохой… То и воевать сам буду!!! — шептал я себе под нос.

— А хорваты, — на моем лице появилась улыбка, от которой, если б кто ее увидел, передернуло бы. — Вот ими-то и займусь!

После чего рванул в сторону ангара, в котором стоял ОТ-26.

«Ну что ж, — вертелось в голове, — значит, это мой последний и решительный…»

И с этими мыслями я занял место за рычагами.

«Эх… Одному неудобно и жечь, и ехать… Ну, ничего, стоя отработаю, — я криво ухмыльнулся своим мыслям. — Да какая разница — стоя или в движении-то? — одернул я себя, захлопывая люк и заводя двигатель. — Все равно, это будет мой последний бой».

Перед глазами у меня при этом стояла кровавая пелена. Руки на рычагах управления я сжал так, что костяшки пальцев аж побелели. Из прокушенной от злости и обиды губы по подбородку стекала кровь. Куда ехать, я не знал, мысль была только одна: кого-нибудь убить. Убить и… погибнуть…

Танк, ревя двигателем, как рассерженный медведь, рывками начал выползать из капонира.

Только ОТ успел выйти из капонира, как перед ним кто-то появился. Давить своих я, конечно, не собирался, потому резко крутнул машину вправо. ОТ развернулся буквально на месте. После чего резко прыгнул вперед. Это я сделал, чтобы опять никто не стал перед машиной.

Но проехал после поворота я недолго. ОТ внезапно повело влево (как потом я узнал, эти ломастеры между гусеницей и катками лом засунули, он гусянку и порвал, когда в корпус уперся). И, на полном газу врезавшись в стену капонира, я от удара треснулся головой в броню и потерял сознание.

Сергей Олегович

ОТ, внезапно крутнувшись на месте, со всего маху влупился в бетонную стену, аж крошка из нее брызнула. После чего замер на месте, продолжая реветь мотором и скребя уцелевшей гусеницей землю, зарываясь в нее все глубже. Через минуту двигатель кашлянул и заглох. Но люки оставались закрыты, и из машины никто не появлялся…

Вскрыли при помощи опять же ломов и чьей-то матери танк, вытащили оттуда нашего горе-танкиста и потащили в санчасть в чувство приводить, ибо шарахнулся он капитально головой, даже шлем не очень помог…

— На фига технику курочить? Нет, чтоб до какой-нибудь «брони» сбегать, башенный ключ спросить, вряд ли Олег люки на замок закрыл, скорее всего просто защелкнул, — сказал Букварь, флегматично наблюдавший за суетой со стороны.

Вечером мы с Соджетом стояли навытяжку перед генералом, а он разбирал наши полеты. Говорил он тихим и спокойным голосом, но, честно, лучше бы орал, топал ногами и брызгал слюнями — это было бы привычнее. Очень хотелось от стыда провалиться сквозь землю, но, увы, не получалось. Жесткому и нелицеприятному разбору были подвергнуты все наши сегодняшние «подвиги».

— Вы, товарищ, — генерал указал на Соджета, — наверно, собрались всю немецкую армию в одиночку победить… А о товарищах вы подумали? О том, что своим безответственным поступком вы фактически всех ставите под удар? Наша задача не в том, чтоб геройски погибнуть всем тут за Родину, а чтоб немцы геройски погибли за свою родину! Понятно это вам? Ну задавили бы вы трех, ну, пять, ну, десять немцев, потом бы ваш танк сожгли, и все…

…В общем, головомойка продолжалась довольно долго, выпороли всех, а не только нас с Соджетом. Мне досталось за связь, точнее, ее отсутствие, все мои оправдания, что я не связист, а эртэошник, не помогли, Нике — за тыловое обеспечение, Букваря тоже за что-то выпороли, и так далее по списку… После чего постановили: временно масштабные операции прекратить и выяснить, что за хорваты тут появились и откуда…

Ника

Мы знали по истории, какие зверства творили фашисты. Смотрели про них фильмы. Но… оказались неподготовленными настолько, что первый же увиденный геноцид белорусской деревеньки вызвал шок. Еще более он усугубился тем, что мы сами являлись тому косвенной причиной. Вечером состоялся разговор с генералом.

— Товарищ Иванова.

— Слушаю, товарищ генерал.

— Садись… Как он?

Я поняла, что речь идет об Олеге, который из-за маленького видеоролика чуть не остался без крыши сам и чуть не снес башню танку.

— Оклемается, — с надеждой проговорила я.

Генерал тоже выглядел уставшим.

— Вот вы, будущенцы, знали о таком? Это все кино, эти книги, что у вас в «нотах», они пишут о нашей войне так, как будто были сами здесь. Но, видно, авторы никогда сами не воевали. И вы… Недисциплинированные, без званий, постоянно смеетесь — вы ведь не воевать сюда пришли. Что для вас мы?

— Дмитрий Михайлович, как вам объяснить… Мы ведь жили в мирное время… И никакие мы не солдаты. Только читали про войну да играли на своих ноутах в военные игры. Я не могу сказать, что у нас тихое время. Тоже убивали и тоже умирали, но это было… как бы сказать… привычно. Каждый сам за себя и сам по себе. Здесь — нет. Другая психология, другое восприятие, мышление. Мы можем сражаться, а вот понять… Ни мы вас не сумеем, ни вы нас. Простите Олега — сорвался он. Я с ним попозже поговорю…

— Да понимаю я это… Вы слишком отличаетесь от солдат. Вот даже вы. Женщина, а ходите в брюках. Да еще черных, неуставных. Хорошо, что хоть гимнастерку надели… и то без петлиц. Как вас воспринимать? Как бойца или как непонятно кого?

— Так привыкла я, Дмитрий Михайлович, — я улыбнулась, — всю жизнь в брюках проходила. Теперь юбку и не надену. Неудобно.

Саня Букварь

— Товарищ генерал-лейтенант, разрешите? Надо рассказать об этом всем нашим. И отдать приказ — эсэсовцев в плен не брать, кроме специальных распоряжений. Ну и кроме «шахматистов». Этих мы карать будем особо циничными методами. Эта болезнь только так лечится.

Спустя час после возвращения Сергея Олеговича с вестями о действиях карателей я добился разрешения на короткий, чисто разведывательный выезд на «Бюссинг-НАГе». Несмотря на то, что лишь Олег знал немецкий, его со мной не отпустили. Проехав по трем деревням вблизи железки, наблюдал подобную картину только в одной. Две другие были просто вывезены куда-то. А вот на одном из переездов наткнулся на подводу с двумя ездовыми. Помня о приказе никого не трогать, я уже проехал было мимо, но в последний момент заметил на рукаве одного из солдат клетчатый щит.

— Стой. Назад сдай. Шахматисты едут.

А вот последнее я зря сказал. Андрей-водитель распахнул свою дверь и без приказа дал очередь по сидевшим из МП. Правда, убил он только одного. Второй хорват завизжал, упал на землю и начал кататься по ней, держась за правую руку чуть выше локтя.

— Берем его!

— Командир, они же…

— Берем, я сказал! С собой! И не дай бог помрет в дороге! Убью… И труп берем… Да внутрь, не фиг светиться, потом закопаем где-нибудь.

Мы развернулись и на большой скорости поехали на базу.

Олег Соджет

После головомойки от Карбышева я вышел на улицу. Взял литр спирта и пошел напиваться на берег болота. Настроение было гадкое до омерзения. В голове вертелось: «Опять не успел. Опять поздно сообщили. Снова они ушли, безнаказанно сделав свое черное дело». После второго стакана я почувствовал, что мне в шею тыкается холодный собачий нос. Это был Тэнгу. Я его обнял. Зарылся носом в шерсть и замер. Даже о выпивке забыл, перестав реагировать на окружающее. Сколько мы с ним так просидели, я не знаю. Пришел в себя я от того, что меня кто-то тормошил за плечо и, судя по всему, довольно долго.

Сергей Олегович

После «разбора полетов» пошел я Соджета искать, чтоб извиниться за наезд. Искал долго, нашел на берегу болота, в обнимку с Тэнгу. Подошел, потормошил за плечо. Не сразу, но он пришел в себя.

— Ты, это, извини… — сказал я. — Неправ я был, зря я на тебя наехал… Но ты и меня пойми, я там все это вживую видел, в деревне этой…

— Да ладно, Олегыч. Понимаю я. Просто я такое уже видел. В девяносто девятом. И тогда тоже не успели. Ушли они уже. Поздно сообщили нам об их рейде… Вот и сорвался. Так что и ты прости меня, а? Давай по сто, а?

— Давай! — сказал я. Налили. Выпили. Закусили. И тут кто-то заорал: «Хорвата привезли!»

Олег Соджет

Когда я увидел, КОГО привез Саня, меня аж в жар бросило.

— УБЬЮ СУ…У!!! — взревел я, рванувшись к нему. Потом прорычал то же самое по-немецки. И на немецком же продолжил: — Я те, собака, счас ходули танком подрихтую, а потом жарить буду…

Но до хорвата я не добрался. Меня остановил Степан.

Саня Букварь

— Хрен тебе!

Его сначала допросить надо, где их полк, а потом на кол посадить и на дороге выставить с внятным объяснением, и позвонить, наконец, местному немецкому командованию с указанием места, где эта скульптура стоять будет, еще не мертвая. С составленным по всей форме обращением к немецкому командованию, что так будет с каждым, кто тронет мирных жителей. Или пленных. Очень неплохо было бы достать где-нибудь «лейку» и переснять с экрана ноута то, что заснял Сергей Олегович в деревне. Качество, конечно, будет хреновое, но для дополнительного аргумента сгодится. А еще можно приписать, что при повторении эксцессов — на кол пойдут уже представители немецкого командования. Чтоб присматривали за своими «союзниками»… И вообще — неплохо бы листовку такого содержания распечатать…

Степан

Когда привезли пленного, я не особо прореагировал, ну, пленный и пленный, не силен я в мундирах ихних. А вот когда кто-то проорал: «Хорвата привезли!» — возникло желание удавить. Хорвата. А потом крикуна. Точно. Олег не разговаривает — рычит. Он же его сейчас на кусочки порвет, меленькие-меленькие. А ему еще переводить, ибо по-хорватски никто больше не разумеет. И по-немецки тоже. А ну, стой!

Глаза в глаза, очень спокойно:

— Потом, Олег, пусть расскажет, где гнездо у них, потом — забирай.

Сергей Олегович

Подошел я тоже к «шахматисту», посмотрел на него. Внимательно посмотрел. Хорват отчего-то сразу обмочился…

— Орел ты наш, — говорю спокойно, — сейчас ребята с тобой пообщаются, и я из тебя орла-то сделаю… Красного орла…

Удивительно, но он понял меня без перевода, завизжал, потом раздался хлопок, как будто бутылку с шампанским открыли, и мерзко завоняло. Пленный, сбиваясь и захлебываясь слезами, что-то затараторил…

— Народ, вы мне его до смерти не запугайте, до того, как он нам про корешей своих расскажет, — заметил Степан.

— В очередь, сукины дети, в очередь, нас много, а хорват один… Как делить будем? — поинтересовался Олег.

— Медленно, — отозвался Степан. — А еще лучше — съездить туда, где их много.

— Насчет поездки, я бы не рекомендовал без тщательной подготовки операции и разведки, — откликнулся я.

— Это очевидно, — сказал Степан, — но сначала надо узнать, где они. Что он там трещит?

— Что-что… Не убивать просит, — пробурчал Олег. — Говорит, что он тут недавно.

— Спроси у него, где они базируются, — попросил Степан. — Раз каратели — должны иметь базу. Млять, только бы там много немцев не оказалось — тогда придется ловить их на выходах без особой надежды на успех.

На вопрос о месте их базирования хорват не стал ломаться и показал на карте, где их искать. Но вот легче от этого не стало. Поскольку кроме них там еще и две роты СС стояли. Батальон связи с охраной. А в довесок к этому — гаубичная батарея и рота танков. О чем Олег и сообщил окружающим. Однако он же посоветовал кому-нибудь туда на разведку сгонять. Ведь одно дело — пленный сказал, другое — сами проверили. И вот потом уже думать, что делать…

— А на разведку, думаю, отправить лучше пограничников, — заметил Степан. — У них опыт после рейда к складам и аэродромам и дисциплина.

Ну а потом Олег спросил у пленного, зачем их пригнали-то сюда. Тот подтвердил, что после того, как сначала рейх потерял двух «Карлов», а потом в поезде взорвалось одно орудие К-36 из 768-го моторизованного пушечного дивизиона РГК, следовавшее к Житомиру и для повышения мобильности погруженное на железнодорожный состав, генштаб приказал обеспечить безопасность грузоперевозок любой ценой.

— Да… — протянул он. — Жаль, но, увы, «Дора» еще где-то бегает… Но и так неплохо вышло. Как говорится, что было, то и прибил…

Степан

Итак, первоочередные задачи разведки:

— уточнить силы, нам противостоящие в этом рейде,

— собрать максимально полную информацию о системе обороны,

— выяснить, где находится ближайший гарнизон, способный прислать помощь, ибо воспрепятствовать их воплям мы не сможем.

Саня Букварь

— Милиционер говорил, тут километрах в десяти есть лесник. Одной семьей живут. Не в деревне. Я съезжу? Попробую договориться о помощи с дорогами для маневрирования?

Попросив остающихся в лагере не заниматься скульптурой без меня и оторвав с рукава пленного клетчатый щит, собрал свой экипаж и милиционера, приказал переодеться в немцев и отправился к леснику. Уже подъезжая к его дому, заметил, что калитка была открыта настежь.

— Странно, Михалыч всегда ругался на открытые двери, — заметил милиционер. — Мания у него была! Если есть дверь, то она должна быть обязательно закрыта. Аж слюной брызгал по этому поводу…

Входили мы очень осторожно. Два Андрея остались в НАГе и держали дом под прицелом. Подкравшись к калитке, я заглянул во двор. Мы опять опоздали. Между деревьев лежала женщина лет тридцати — тридцати пяти с перерезанным горлом. Низ платья был разорван весьма красноречиво. Оглядев двор, мы проникли в дом. Зрелище было еще более ужасным. Возле угла печки лежал ребенок лет двух с размозженной головой. А дальше — девочка лет двенадцати на вид без одежды. Таз девочки был прикрыт тряпкой со следами сильного кровотечения, она была еще жива. В этот момент меня очень сильно стукнули по плечу какой-то деревяшкой.

— …мать! Больно же! — не удержался я, а в мозгу мелькнуло: «Хорошо, не по башке! Придурок! По сторонам смотреть надо!»

— Стой, Аська, прекрати! Он русский! — заорал мент, отнимая ухват у девочки лет восьми.

Девочка упала рядом и заплакала. Мы подхватили обеих и, загрузившись в броневик, помчались на базу. Хоронить времени не было. Старшая нуждалась в срочной медпомощи.

По дороге младшая вроде бы перестала меня бояться, но разговаривать отказалась. А увидев в руках белобрысого Андрея клетчатую эмблему, вдруг снова сорвалась на плач, отвернулась и забилась в уголок. Старшая в сознание не приходила, только несколько раз вскрикивала в бреду: «Нет, не надо! Больно! Мама!»

Степан

Посмотрел я на Саню, на девчонок… А эмоций уже никаких. Ну нет, и все. В госпиталь обеих, а сам к генералу. Просчитывать предварительный вариант операции, если гаубицы и танки там стоят штатно, а не проездом. И если гарнизон близко. Тогда — либо ждать, пока они вылезут, теряя время и рискуя нарваться, либо спровоцировать их, заманить в лес и там устроить побоище.

Змей

А четвертый склад был самый вкусный! Сосны на песчаном взгорке, и между ними — тщательно замаскированные бревенчатые сооружения, более чем наполовину заглубленные в грунт.

Там были продукты, мыло, спички, соль и даже веники для бани. Генерал потом сказал, что с этого склада дивизию можно было бы снабжать месяц. Только подъезда к складу от нас не было. Пришлось искать. В конце концов, нашли, но пройти там смогли бы только трактора. Ну хоть что-то. По дороге я решил заглянуть в деревеньку, поменять мыло и спички на свежие продукты, ибо надоели консервы. Подходил осторожно. Примостился на опушке и достал из ранца бинокль. Мало ли что в деревне было. Между домами мелькнул человек в немецкой форме. Сместившись, я смог разглядеть площадь перед сельсоветом, где стояли грузовик и мотоцикл с коляской. Там же, на площади — скорее, площадке — группа немцев что-то делала с кем-то. Что-то такое, что я предпочел не рассматривать, дабы крышей не поехать. Но непреодолимое желание поквитаться меня обуяло. Дорога из деревеньки была одна, на холмике, нависавшем над ней, я и залег. Тэнгу спрятал в лесу, дабы не выпрыгнул под пулю, а сам стал ждать. Или они сейчас поедут, тогда я их встречу, или они заночуют, тогда мы с псом придем сказать им «Доброй ночи». Они предпочли выехать сейчас, восемь человек в кузове, двое в кабине, трое на мотоцикле, итого тринадцать. «Несчастливое число для них», — подумал я, подготавливая гранаты и автомат. Расчет был простой: две гранаты в кузов, если повезет, и расстрелять диск по уцелевшим. Других вариантов не придумывалось, тем более, когда я разглядел «шашечки» на рукавах — это были хорваты. Те самые.

Повезло, обе «феньки» легли в кузов, от осколков меня прикрыла вершина пригорка. От мотоциклистов уже летели кровавые клочья — из кустов на противоположной стороне дороги бил пулемет. На дорогу мы вышли одновременно — я из-за пригорка, и старшина пограничник, мой ровесник, из кустов. В руках у него был не пулемет, а довольно редкая штука — АВС-36. Не сговариваясь, мы двинулись осматривать машину, с мотоциклистами все было ясно. Сидевшие в кузове и водитель были безнадежно мертвы, а вот ехавший в кабине командир этого отряда — жив. Он смог выскочить наружу и даже попытался вскинуть автомат, но выстрелить не успел. С пригорка на него спрыгнул Тэнгу и втрамбовал в землю, но не убил, к счастью. Старшина бегло осмотрел остальных, убедился, что все мертвы, и обернулся ко мне.

— Павел Архипович Соловьев, старшина-пограничник, — представился он.

Я тоже представился, предложил присоединиться и помочь доставить хорвата в лагерь.

Пока он связывал офицера, я спорол «шашечки» с убитых и забрал автомат пленного, потом мы вместе собрали уцелевшие винтовки и сняли с мотоцикла МГ-26.

Нагрузив трофеями хорвата, мы пошли к лагерю.

По возвращении я подошел к Олегу и положил перед ним девять нашивок.

— Это от меня. А это, — я показал на пленного, — от Тэнгу.

Олег Соджет

— Ох, спасибо, дорогие, обрадовали! — с этими словами я пожал Змею руку. Потом обнял Тэнгу. — Ну, уж этот-то хорватик мой будет. После допроса я им займусь.

Из допроса, однако, почти ничего нового узнать не удалось. А вот сведения первого пленного подтвердились. Кроме того, выяснилось, что в ту деревню еще и батарея PAK-38 с четырьмя орудиями пришла, а завтра еще рота хорватов должна подъехать.

После допроса взял я этого хорвата и канистру бензина и в лес его утянул. Привел на полянку, поставил на колени — хотел бензину ливануть и поджечь его, но… Не смог. В голове мелькнуло, что тогда я таким же, как они, стану. А этого мне не хотелось. Я не палач. Достал я тогда «тэтэшку» и просто застрелил его. А нашивку сорвал.

«Вот наберу по десятку нашивок за каждого ими убитого гражданского и хорватам подкину с письмецом, что за одного ими убитого мирного жителя десятком своих платить станут. Может, и задумаются тогда, стоит ли с гражданскими воевать…» — подумалось мне.

…Поскольку в рейды пока что никто не ходил (ну, кроме разведки. А на танке много ли разведаешь?), я в один прекрасный день решил на рыбалку сходить. Нервы успокоить. Однако того, что я за «рыбку» поймаю, я не ожидал. Только я отошел от лагеря на несколько километров, как услышал голоса. Говорили тихо, но вроде как по-русски. Когда я подполз поближе к источнику звука, то услышал, что двое спорили, что делать. Один голос утверждал, что надо рвать орудия и машины и уходить пешим ходом, поскольку топлива почти не осталось, а второй говорил, что стоит ехать столько, сколько запас ГСМ позволит, а вот потом, если никого не встретят и горючки не раздобудут, взрывать технику и продолжать марш пешком.

Через некоторое время спор прекратился, а один из спорящих пошел в мою сторону. Дошел до кустиков, штаны спустил, «думает». Ну, я не зверь же, подождал, пока он закончит, а вот когда у него руки штанами заняты оказались, окликнул, предупредив, чтоб резко не дергался. Спорщик вначале было напрягся, но разглядев направленный на него ТТ и мои петлицы военинженера, слегка успокоился. Сам он, кстати, капитаном оказался. Ну, поговорили мы слегка с ним. Он меня к своим вывел и успокоил их. Сказал, что я свой. Да и поскольку я был один, а их много, они не сильно нервничали. Оказалось, что они зенитчики. Их сорок семь человек с четырьмя зенитками 61-К, теми, что тридцатисемимиллиметровые, и стольким же количеством грузовиков ГАЗ-ААА, трехосников, пробиваются на соединение со своими. Но вот только бензина у них осталось всего километров на тридцать. Потом машины станут. Я в ответ рассказал ему о нас и предложил не переть дуром вперед, не зная обстановки и без прикрытия, а соединиться с нами. Немного подумав, капитан, представившийся Сергеем Колядным, согласился с моим предложением. И мы двинулись в лагерь.

По приезде я окликнул оказавшихся поблизости:

— Вот, принимайте улов. Рыбы, увы, не оказалось. Так что, что поймал, то и привел.

Док

Орал на нас генерал долго. На орехи досталось всем, Дмитрий Михайлович рубил не щадя. Мне тоже влетело — за несоблюдение субординации. Да… Припомнил мне генерал, как я однажды, задумавшись, обратился к нему просто «Командир…» И как ему растолковать, что в Советской армии я не служил, а в армии Израиля отношения между офицерами и солдатами другие? Не поймет ведь… А потом, неожиданно сменив гнев на милость, похвалил меня за решительные действия в нештатной ситуации.

Через пару дней генерал отпустил Саню в короткий, чисто разведывательный рейд, чтобы прояснить обстановку. Олега он приказал пока что с базы не отпускать. Саня вернулся быстро и с языком-хорватом. Олегу опять сорвало крышу, но в этот раз его смогли остановить. Хорват же, услышав про планы Олега на его, хорвата, будущее, — упираться не стал и выложил нам все, что знал. Расквартировались они где-то в тридцати километрах от нас, в селе… Это было хорошо — относительно дальний рейд нам как раз не помешал бы, но в том же селе расквартировались и две роты СС, батальон связи и гаубичная батарея. И, на закуску, — там же была рота танков. Тип танков, однако, хорват не знал. Это было хреново. Слишком у немцев большой перевес. И если по танкам у нас вроде бы был паритет (два Т-26 орудийных, по одному БТ-7 и БТ-5 и один Т-28), плюс одна ПАК — вроде бы достаточно на немецкую танковую роту, — то в артиллерии у немцев перевес был безоговорочный, да и людей элементарно больше. Ну, люди-то без танковой и артиллерийской поддержки много не навоюют, а вот что за танки и что за гаубицы, нужно было выяснить. Поэтому решили к селу выслать разведгруппу. Ника пыталась выйти со своими снайперами, но генерал не согласился. Олег был закрыт на базе, и я напросился выйти с разведкой. Решили идти без техники, пешком через лес — так меньше шансов засветиться. Я, втайне от остальной группы, прихватил свою мобилу: пофотографирую район планируемых БД и особенно технику — я в немецкой технике начала войны не очень-то, — а так, по фотке, может, кто и опознает…

Олег Соджет

Ну, а пока Степан своего монстра глушения связи делал, я решил с танкистами вместе заняться той техникой, что была не на ходу. Благо, краны были. Ну, делать мы стали по мере возрастания сложности. То есть вначале поставили на ход Т-18. Благо от «третьего» детали были. Ему, будучи дотом, ни гусеницы, ни звездочка были не нужны, и мы их быстренько пустили в дело. Набрали в него экипаж. Поскольку после того, как мы этими машинами обзавелись, экипажи я набирал только в ту технику, что была цела. Ну и в Т-34 мехвода. Следующим стал бывший телетанк. Благо особо с ним и делать ничего не пришлось. Затем поставили движок с одного из ГАЗ-ААА в БА-6. Тут мне пришлось очень долго спорить с Саней, который не хотел грузовики разбирать. Но я на своем настоял. Техника важнее. С БТ-5 пришлось поморочиться, но все-таки справились и запихали в него двигатель с БТ-2. Того, что с горелым сцеплением. А вот дальше пришлось с народом советоваться:

— И что мы будем с 7ТР, Т-34, КВ-1 и БТ-2 делать? Точнее, с «тридцатьчетверкой» понятно что. На нее восьмидесятипятимиллиметровую зенитку прилепим. Но сам не справлюсь, а танкеры тем более. С КВ тоже ясно. Ищем для него мотор. А остальное? Док, может, из БТ-2 тоже дот сообразить? Сцепление у него и так горелое было, а теперь мы с него еще и двигатель сняли. Как думаешь? И что с ОТ? Он к бою готов на уровне поехать и из пулемета стрелять… Огнеметом разве что во что-то размером и подвижностью с сарай попадет.

Степан

Пока Док проверял показания хорвата и уточнял их, мы занялись подготовкой к рейду. Олег с танкистами приводил в порядок технику, мы с Олегычем возились с «монстрой», должной оглушить немцев и обеспечить относительную безопасность для ребят, избавив нас от пришествия «толстого полярного лиса» в виде немецкой группы быстрого реагирования. Агрегат получился тот еще, и в эффективности его работы были обоснованные сомнения, но выбирать не приходилось. Так что, оценив полученный результат, я пришел к выводу, что если немцев не удастся оглушить данным агрегатом, то задавить получится точно. Хотя бы одного.

Основное же — подготовка пехоты к рейду и совместные учения с танкистами. По данным хорвата, выходило, что там не менее тысячи человек, девятнадцать танков, если рота полноценная, четыре гаубицы. Переть на такие силы в обороне с пятью ротами, усиленными легкими танками, — очень эффективный способ самоубийства. Оставался единственный путь — ночной, внезапный удар. Быстро и максимально тихо снять часовых, занять парк с техникой и не пускать туда немцев. При наличии подвижных счетверенных установок это вполне возможно. После чего бой превратится в расстрел. Дмитрий Михайлович считал, что гитлеровцы обязательно соберут технику в одном месте, потому что они в небольшом селе просто не поместятся. Кроме того, он предполагал, что часть немцев будет не в деревне, а рядом, в палатках.

Однако бой ночью меня смущал. Требовалась подсветка поля боя, иначе мы передавим друг друга. Плюс нужно было отработать действия пехоты с танками ночью. Поскольку зенитных прожекторов у нас не было, пришлось изобретать. Предложение использовать метательные машины (катапульты или баллисты) мне поначалу показалось бредовым. Но после разъяснительной беседы со Змеем я уяснил, что в наших условиях вполне можно слепить изделие, отправляющее оптимально вес в три-четыре килограмма — на сто метров при весе машины восемьдесят-сто килограммов. Или пятнадцать килограммов на сто пятьдесят — двести и весом в тонну. Или двести килограммов на тысячу — тысячу двести метров весом две-четыре тонны. Не без труда, конечно.

Олег Соджет

Закончив с ремонтом той техники, что мы могли починить сами, я решил, что раз «тридцать седьмой» таки плавает, подучить мехводов управлять танком в тяжелых условиях. В том числе с форсированием водных преград. А вдруг когда пригодится? Тем более, что время было. Док только отправился на разведку и раньше чем через несколько дней назад вернуться был не должен…

Первый день прошел без приключений, а вот на второй я чуть не поседел с перепугу. А началось все с того, что, форсировав одно из небольших озер, наш танчег, выскочив на заброшенную дорогу, чуть не столкнулся с LWS с прицепом. Хорошо, что мы успели рассмотреть, что за ним двигались БА-30 и куча пеших в нашей форме. Они вначале тоже переполошились, но, рассмотрев звезды на башне, успокоились. После выяснения, кто есть кто, и того, что я сказал, что нами командует генерал Карбышев, колонна отправилась за мной в наш лагерь. Они оказались остатками пехотного полка, разбитого немцами, и было их двести девяносто семь человек. Из техники, кроме трофейного тягача и БА-30, у них был еще и танк — Т-26Э в прицепе у LWS. Прицеп, кстати, был родным для этой машины. Но у танка не было бензина, потому он и шел не своим ходом, хотя экипаж у него был.

Док

Со мной пошла группа в пять человек из пограничников. Все вооружены автоматическим оружием, в основном — MP-40, кроме пары снайперов из группы Ники, которые были вооружены «мосинкой» с глушителем и одним МГ. Нагрузились консервами из расчета на недельный рейд, последний инструктаж генерала — и мы ушли в ночь. По всем нашим прикидкам ночью было больше шансов выйти из нашего квадрата, не наследив, а к утру — в районе села — немцы должны быть беспечнее. Хоть район и беспокойный, но их же там около тысячи, если не больше… Шли через лес, избегая дорог. Скорость, конечно, не очень, но мы рассчитывали за сутки добраться до места, еще сутки покрутиться там и сутки на обратный путь.

Из своего квадрата выбрались без происшествий. Шли медленно — кругом болота. «С одной стороны — сюда немцы не сунутся, с другой — до утра дойдем вряд ли, — подумалось мне, — да, правильно генерал делал расчет рейда на неделю…»

Ближе к утру сделали короткий привал и, отдохнув, продолжили путь.

По имевшимся у нас данным, немцы расположились в селе Галевка. Если верить карте, то лесной массив от лагеря и до села пересекался и двумя обычными дорогами — Радеж — Збураж и Радеж — Гвозница, одной дорогой посерьезнее — Знаменка — Малорита, и одной мелкой речушкой, у которой на карте даже имени не было… На дороге Знаменка — Малорита можно было ожидать серьезного движения — дорога шла от границы общим направлением на восток, две другие были скорее проселочными дорогами местного значения.

Спустя чуть меньше суток я рассматривал в бинокль цель нашей группы. Галевка. Обычное на тот момент белорусское село. Позади остались двадцать часов выматывающего похода через леса. С дорогой Знаменка — Малорита были сложности — движение все же более оживленное, но ночью, мелкими группами пройти было возможно. Речка, как и ожидалось, больших проблем не вызвала, участок для переправы мы нашли практически с ходу.

С западной стороны лес подходил к селу метров на сто, так что наблюдать было удобно. Уже первые наблюдения подтвердили в общих чертах показания пленных. Хорватов было человек четыреста, немцев раза в два больше. Село — сорок домов — не могло вместить всю технику, которой было немало, поэтому с восточной стороны села немцы устроили технический парк и недалеко от него — палаточный городок. Вот с техникой были проблемы. Мы насчитали четырнадцать танков — больше всего они походили на Т-III, судя по тем фотографиям, что я видел на ноуте в лагере. Серьезный противник. Еще пять типа Т-I, один такой и у нас был, так что его возможности я представлял хорошо. Плюс к этому четыре орудия типа PaK-38, эти я опознал легко — они были побольше нашей трофейной, да и дульный тормоз не давал ошибиться. Еще — четыре гаубицы и грузовики… Около сотни грузовиков и бронетранспортеров… Среди них некоторые выделялись лесом антенн — это, надо полагать, тот самый батальон связи. Да… Водителей угнать все это у нас не хватит.

По нашим грубым расчетам, немцев было более тысячи человек. На дороге, проходящей через село, мы заметили два поста из трех солдат каждый, в районе техпарка было четыре поста, меняющихся каждые два часа. Днем на каждом посту было по одному солдату, ночью — по два.

Все это мы заносили на карту и фотографировали на мою мобилу. На всякий случай, я даже сделал видеопанораму села с разных точек. Все эти наблюдения и подсчеты заняли два дня. И за эти два дня мы не видели никого из мирного населения. Учитывая наличие хорватов и СС — это наводило на нехорошие ассоциации.

Сержант Овчинин, Сергей, все порывался ночью языка добыть, но, подумав, от этой идеи я отказался. В лучшем случае мы узнаем номера частей, здесь расквартированных, но если исчезнувшего солдата хватятся, то нас могут ждать.

— Овчинка выделки не стоит. Более-менее силы, нам здесь противостоящие, мы теперь знаем, за этим и шли, — с этими словами я взглянул на село в последний раз, и мы двинулись в обратный путь.

Обратно шли уже быстрее — не тратили время на поиски брода на реках, да и втянулись уже. Вернулись мы под утро четвертого дня — дошли бы и раньше, но днем не хотели светить лагерь, поэтому светлое время переждали в лесу километрах в десяти от лагеря и только с наступлением темноты двинулись в расположение. Пока ребята разгружались, я направился в штаб, где меня уже ждали — о нашем возвращении сообщили на базу по телефону заранее.

Змей

Пятый и шестой объекты были дальше всего и расположены рядом друг с другом. Аэродром и военный городок какой-то артчасти. Пошли мы туда втроем, с Пашей. То есть со старшиной Соловьевым. В той артчасти служил его друг, тоже старшина и тоже оружейник, Паша рассчитывал если и не встретить его в этом городке, то, по крайней мере, осмотреть мастерскую, инструмент поискать. Немцев ни там, ни там не оказалось.

Аэродром был разбит авиацией и бегло осмотрен передовыми частями вермахта. Почему бегло? Потому что кое-что они пропустили. Во-первых, из кучи лома, в которую превратились самолеты, можно было добыть много деталей, во-вторых, немцы просмотрели запрятанные в ельнике бочки с бензином — немного, четыре штуки, но просмотрели. И самое главное — самолет. Разведчик Р-5 в штурмовом варианте.

Переглянулись мы с Пашей и пошли в военный городок, вдруг и там немцы что-то проглядели.

В городке немцы и не появлялись, он был уничтожен с воздуха, да так, что туда никто не полез — ни немцы, ни, похоже, наши. Даже мы чуть было не повернули назад. Но не повернули, и наша настойчивость была вознаграждена. Уцелела мастерская, она оказалась нетронутой и полнокомплектной. А возле мастерской под навесом стояли танки, шесть штук. Это были Lt-38, как с картинки, и еще два корпуса без башен, со следами незаконченной переделки в тягачи, БТР или еще что-то. Вдруг сзади и сбоку от нас послышался голос:

— Счастлив твой бог, Паша, что я тебя узнал, — мы обернулись.

Это был Пашин друг.

— Счастлив твой бог, Димка, что ты не прыгнул. Оглянись, — сказал Павел.

Дима оглянулся и замер, смертельно побледнев. За его спиной, оскалившись, стоял Тэнгу.

— Тихо, малыш, тихо. Свои, — произнес я. — Поздоровайся.

Здороваться Тэнгу не захотел, так, изобразил что-то, впрочем, Дмитрий тоже не рвался общаться с собачкой. Из Диминого рассказа мы узнали, что часть успела выйти из городка по тревоге, оставив только мастерские и прочие тыловые службы. Также были оставлены и эти танки, привезенные сюда из Литвы и приговоренные к переделке в тягачи.

На рассвете двадцать второго числа городок попал под удар авиации, выжил только Дима, и то чудом. Во время налета был контужен и все эти дни отлеживался.

Выходить в обратный путь решили завтра, Дима хотел доделать винтовку, возиться с которой он начал еще до войны.

Это была АВТ-40, переделанная во что-то похожее на FN FAL, по крайней мере дизайном. И магазины были самодельными, на двадцать патронов. Дмитрий, кстати, пообещал мне сделать такую же винтовку, как время будет. На следующее утро мы вышли и без проблем добрались до лагеря.

Олег Соджет

Узнав по возвращении Змея, что он нашел, я подрядил его взять с собой достаточное количество мехводов для угона всех танков, включая те, что без башен, и идти туда. Также кроме той машины, в которой они и поехали и в которую потом надо было загрузить топливо и инструменты, с ними пошли тягач с платформой для транспортировки самолета и еще один грузовик для прочих запчастей. В прикрытии с ними я предложил отправить два Т-26 и БА-6. Задачей рейда было не воевать, а доставить найденное в лагерь.

Саня Букварь

Слава богу, ничего особенного во время поездки за Р-5 не произошло. С трудом удалось погрузить его в «Хеншель» — еле-еле хватило длины кузова. Правда, на обратном пути я вспомнил эпизод из книги Покрышкина, как он вывозил свой «МиГ», поставив в кузов «ЗиСа» только хвост и отстыковав консоли крыльев. Решили применить этот способ со следующим самолетом. Кроме Р-5, прихватили еще и шесть двигателей М-17, один вроде целый, остальные в разной степени разрушения, два двигателя М-22 и один М-62 — вроде бы целые, ну, и разных запчастей к ним на три «Мерседеса» хватило. Оружие с самолетов особо не осматривали и не считали — просто накидали два ААА, и патронов к пулеметам вывезли сто двадцать ящиков. По моей просьбе захватили с собой две ФАБ-100 и одну ФАБ-50 в деревянных укупорках, других бомб на летном поле не оказалось, а на месте бомбового склада был свежий котлован.

Ника

Чем больше собиралось народу в наши палестины, тем острее становился вопрос о его формировании. Благо, все эти вопросы стал решать штаб Карбышева, собранный им из местных офицеров. Мало, но что делать? Из-за нехватки комсостава ротами командовали старшины, взводами — сержанты. Только на батальоны нашлось некоторое количество капитанов и лейтенантов… С более высоким званием всех задействовали в штабе… Нашу семерку, по здравом рассуждении, решили в состав штаба не вводить, а оставить на должностях «очень важных консультантов». Примерно так, что «они делают только то, что скажет лично Дмитрий Михайлович», а вот «их распоряжения подлежат немедленному исполнению». Местные комиссары сначала никак не могли всунуть нас в свои шаблонные рамки, из-за чего я чуть не предложила жесткую коррекцию сознания всему руководящему составу, но Карбышев только усмехнулся и тактично увел меня из капонира.

— Вы, Ника Алексеевна, женщина умная, но даже вы не сможете командовать, когда половина ваших подчиненных считает себя умнее. Не буду говорить вам, что я тоже сначала удивился тому, что женщина — командир. Но то, что нормально для вашего времени, здесь и сейчас может быть неадекватно воспринято. Тем более — на войне. Поймите их правильно, и не надо обижаться.

— Я не обиделась, Дмитрий Михайлович. Неужели вы думаете, что я никогда не встречалась с мужским шовинизмом? И в наше, и в ваше время — это привычное явление на всех уровнях. Я не буду больше влезать в командование. Здесь я тоже не сильна. Командовать отрядом из десяти-пятнадцати человек я еще могла бы, но такой оравой?! Нет. Не буду и мешать. У меня своих снайперов хватает.

— Все-таки вы обиделись… ведь так? Скажите старику…

— Дмитрий Михайлович! Помилуйте! Да какой же вы старик?!

— Ну, хорошо… не старик. Так уж и быть. Но я все-таки на вас, Ника Алексеевна, рассчитываю. Да и с «нотами» без вас я не смогу…

— Так точно, товарищ генерал-лейтенант!

— Ладно… товарищ Иванова… И завтра в шесть ноль-ноль у меня!

— Слушаюсь! Разрешите идти?

— Иди уж!

Олег Соджет

После того как с подачи Змея у нас в довесок к имевшейся бронетехнике еще и шесть Lt-38 появились, я был готов на стены лезть. Ну не мое это! Много слишком техники для меня. А кандидатов на должность командира танковой части у нас не было. Вот и пришлось мне лямку тянуть. Однако мне повезло. Но начну по порядку. С доставкой «тридцать восьмых» их начали проверять на «работоспособность». Все-таки нам в бой на них идти, а если там дефект какой? Вот и решили их погонять. Сначала-то тестировали вокруг базы. А потом решили устроить марш на двадцать километров по лесной дороге. Благо техника такая у немцев была. А мы наши для маскировки под немцев перекрасили.

И вот когда мы отмахали почти весь запланированный мной маршрут, нам навстречу попалась весьма любопытная колонна.

Впереди шел мотоцикл с коляской. За ним двигались легковушка, еще один мотоцикл, а замыкали эту колонну грузовик «Опель» с тентом и бронеавтомобиль SdKfz-222.

Учитывая, что от базы мы были довольно далеко, а врагов было немного, я решил их не пропускать. Выглянув из люка, благо мы все были в немецкой форме на всякий случай, я жестами показал, что как только я поравняюсь с броневиком, колонну мы давим. Однако все пошло не так, как я планировал, поскольку, поравнявшись с легковушкой, я в ней увидел человека в нашей форме. Нырнув в люк, я сказал мехводу, чтобы не таранил грузовик, а сам стал выцеливать «двести двадцать второй».

Когда, вместо того чтобы стрелять по броневику, моя машина налетела на грузовик, остальные поняли, что что-то пошло не так. В результате чего, под гусеницы попал только передний мотоцикл. Второй мотоцикл расстреляли из пулемета. А я удачно влепил снаряд в броневик, заставив его остановиться. Пассажиры легковушки попробовали убежать, но их всех положили из пулеметов, после чего мы остановились. Один танк я послал метров на триста вперед — там как раз дорога изгибалась, и нас не было видно. И случись что, дозорная машина успела бы нас предупредить об опасности. Другой танк ушел на холм в четырехстах метрах позади, и его экипаж тоже должен был наблюдать за дорогой. А я вышел посмотреть, кого же мы отбили у немцев и в каком состоянии нераздавленная техника.

— Военинженер второго ранга Медведь, — представился я, — командир сводного танкового отряда.

— Полковник Мындро Михаил Иванович, — представился спасенный, — сейчас командир шестнадцатой танковой дивизии… Был, пока не попал в плен. До этого — младший преподаватель кафедры тактики в Военной академии механизации РККА.

— Вот и отлично, — обрадовался я, — приедем в лагерь, представлю вас нашему командиру и сдам вам командование над мехотрядом. После проверки, конечно, — добавил я. И задумался о том, откуда он тут взялся-то. Он же на Украине быть должен, а не тут. Там и погиб он потом. В августе.

— Что, вот так сразу передадите мне командование? Какому командиру? В какой лагерь? — засыпал меня вопросами Михаил Иванович. — А что до проверки — я ее не боюсь. Присягу не нарушал.

— Да, передам, если все в порядке будет, после проверки. Я не справляюсь. Опыта не хватает, — ответил я. — Командир у нас — генерал Карбышев. Лагерь в лесу. Там склад был до войны организован. Остальное потом, — продолжил я, видя, что у полковника появились еще вопросы, — нам надо поскорее отсюда уезжать.

После чего осмотрел трофеи. Легковой автомобиль был в порядке, и его решили брать с собой. Благо несколько танкистов умели водить. Второй мотоцикл тоже оказался выведен из строя, так что с него только сняли пулемет, а с «двести двадцать вторым» повезло. Снаряд прошел сквозь оба борта, убив стрелка и водителя, но не повредив ни двигателя, ни управления. Его мы тоже забрали и слегка увеличившейся колонной двинулись в лагерь.

А в лагере я, представив полковника командиру, который после проверки объяснил ему, кто мы такие, и, когда Мындро пришел в себя после получения ТАКОЙ информации, передал ему управление бронетанковой частью нашего отряда. Проверку провел и я — фотография с оригиналом совпала. Но, как видно, история таки продолжала меняться, ибо в плен по его биографии он позже попал и не тут. Хотя и тут он на Украине попался. Но вот почему его немцы не убили, а поперли сюда? Единственная идея была у меня в том, что где-то тут располагается лагерь для больших чинов. И Иваныча везли как раз в него.

А после того, как я передал Михаилу Ивановичу бронеотряд, он решил со мной по душам поговорить. Нормальный мужик оказался. Даже жаль, что в РИ он погиб. Естественно, поскольку он знал, что мы из будущего, сначала он спросил о войне. Узнав о том, что мы победим, хоть и не скоро, он обрадовался. Хотя, что война будет такой долгой и кровавой, он не ожидал, конечно. А потом он спросил о своей судьбе. Сказать у меня язык не повернулся, и я просто открыл на ноуте файл, в котором у меня было записано все, что о нем было известно.

— Расстреляли, значит, — протянул полковник, — ну что ж. Раз мне тут выпал шанс пожить подольше, не попадусь. И воевать теперь за двоих буду — за себя тут и за того себя, что у вас погиб.

Ника

Я даже не всегда могла понять, что происходит в лагере. Последние дни я, приходя из леса со своими снайперами, просто падала на топчан и слезно умоляла, чтобы меня не трогали. Изматывались мы по-дикому. Я пыталась честно вспомнить науку шестнадцатилетней давности. Но тогда я была молодой девчонкой, и мне эти все ученья давались легко. А теперь… вот он, мой разменный тридцатник! А теория — это не практика, теоретически все было просто, а вот практикой приходилось заниматься вместе. С утра, пока мы еще никуда не исчезли, меня вылавливал генерал — вот уж ранняя пташка. За прошедший день у него накапливалась куча вопросов, на которые он хотел получить ответы. Так что «товарищ Иванова» погружалась в стратегическое планирование, как чуть позже — в болото.

Наконец мои Ли — Харви — Освальд сумели подобраться к охране лагеря и, незаметно встав у тех за спиной и направив винтовки, сказать: «Бу!» Мужики сначала перепугались, потом офонарели, а потом накрыли «шутников» такими матами, что, наверное, все немцы в округе должны были слышать.

Само собой, я постаралась сделать комки, максимально приближенные к тем, которые я знала у себя в две тысячи девятом. На это пришлось изрезать еще несколько комплектов формы, но оно того стоило. Теперь моих диверсантов было не разглядеть и с пяти шагов.

Змей

Остальные семь точек оказались неурожайными. Либо там уже хозяйничали немецкие трофейщики, либо ловить там было нечего. Но в процессе обхода этих точек я наткнулся на два очень нужных нам танка. КВ первые. Один стандартный, как на картинке в справочнике, с пушкой Л-11. Он стоял на обочине, изрядно побитый. Второй помог обнаружить Тэнгу. Танк завяз по верхние катки в небольшом болотце. Машина была интересной, никогда не видел КВ первых выпусков с такой пушкой. Похожей на Ф-34.

Ребята обрадовались такой находке. Наконец-то нормальные машины, с нормальной броней.

Танки удалось привезти в лагерь без проблем. У того, который с Л-11, кроме разбитого в хлам движка и простреленной пушки, отсутствовал люк мехвода. Второму повезло больше: попадание в двигатель сверху, как следствие — пожар. Потушить его танкисты сумели и в болото загнать смогли, и все, прицел и замок орудия были на месте. Пушка на нем действительно была Ф-34.

Степан

После возвращения Дока мы все собрались на совещание. Наши предположения в основном оправдались. Лес подходил к деревне на сто метров, поэтому особых трудностей для снайперов не предвиделось. За время подготовки слепили несколько винтовочных глушителей. С ними Ника бралась снять часовых без особых затруднений. Но все понимали, что, вероятнее всего, полностью без шума не получится. Поэтому тем, кому достанется парк, придется очень быстро бегать.

На парк нацеливалась вся чисто пулеметная бронетехника, немецкий броневик, один Т-26Э из последнего пополнения, три «чеха» и счетверенные установки. Сопровождалось все это ротой пехоты. После первых выстрелов броники идут вперед, по возможности постреляв остатки охраны, но не отвлекаясь сильно — с ней разберется пехота. Счетверенные установки идут чуть в стороне. Огонь во фланг из двух десятков стволов немцам должен был понравиться. Эти же установки вполне могли отработать по палаткам, благо они рядом с парком. С началом движения броников — подсветка. Сначала ракетами из последнего пополнения, но одновременно начать забрасывать «зажигалками».

После занятия парка предполагался массированный обстрел деревни из танков и пулеметов. Сложность была не пострелять друг друга, поэтому четко определили сектора, в которые лезть нельзя. После чего — зачистка. Отдельно оговорили — штаб связистов блокировать, но не штурмовать. Они нам нужны небитые.

Одна из рот выделялась в заслоны на дороги.

Радиосвязь глушить сразу, как выйдем на позиции.

Олег Соджет

До деревни мы смогли добраться без приключений. На подходах к ней мы разделились на пять групп. Одна пехотная группа заняла позиции на подходе к деревне и контролировала идущую к ней дорогу. На случай прихода незваных гостей. Та часть техники, что была выделена этой группе, занимала позиции одновременно с пехотой. Остальная техника, поделенная на четыре части, ждала команды к выдвижению, которая должна была последовать после нейтрализации часовых у парка техники, заняв позиции за нашими пехотинцами, но на некотором удалении. Это было сделано, чтобы раньше времени не насторожить противника, а после команды техника должна была приблизиться к деревне на расстояние ведения огня… Три прочие группы пехоты заняли позиции у деревни, а пятая, которая должна была отрезать врага от техники, заняла позиции за снайперами в ожидании, когда будут сняты часовые.

Ника

Выдвинулись мы под вечер. Последние шесть километров прошли своими ножками. Нечего бензин зря жечь. За нами, на расстоянии где-то в полкилометра, автоматчики. Их задача нас прикрывать в случае чего. Только вот если мы вляпаемся, то прикрывать будет реально нечего. Но мои Ли — Харви и Освальд со своим шли тихо. Плохо, что снайперов всего трое, но есть еще шестеро из вторых номеров и прикрытия, которые должны тоже снять часовых, но уже, так сказать, лично. Ножами. Практиковались мы последние дни вовсю — не зря я отбирала по всему отряду тех, кто отвечал моим суровым запросам.

Но все равно — все посты можем не охватить. Тем более, что Закона Подлости никто не отменял. Главное — обеспечить нашим беспрепятственный подъезд к технике. А дальше они уж сами. Операция должна начаться в два тридцать — самое сонное время. К двенадцати еще может кто-то не спать, а вот к двум ночи — это даже самые «совы» вырубались. Мои должны сработать в два двадцать пять. Основной атакующий состав — занять свои места в два двадцать. Общая атака — в два тридцать.

Пока было светло, определились со снайперскими секторами. Ли досталась нелегкая задача залезть на чердак крайнего сеновала — он, таким образом, мог контролировать внутренний сектор и пару улиц. Освальд засел на дереве. А мы с Харви вышли с запада и залегли чуть ли не на открытом поле — там, где лес ближе подступал к деревне и технике, охрану решили брать «в ножи». А вот поле никто не перебежит. Так что будем снайперить.

Ровно в два двадцать пять — первый выстрел. Часовые стоят по двое, поэтому выстрел сдвоенный — Харви тоже работает, как секундомер. Дальше пауза — недолгая. А хрена напрягаться и стрелять со скоростью один выстрел в секунду?

Хлопки почти не слышны, только остается надеяться, что мазил не будет. Быстро передвигаемся по полю. Ночь. Но луна все-таки присутствует. Хорошо, что неполная, но и такой хватает для подсветки. Для нас хватает. В темноте ориентироваться почему-то легче, чем при дневном свете. Днем полагаешься в основном на зрение, а ночью работают и другие чувства. Особенно шестое. Встаю на колено и вслушиваюсь в темноту. Вчувствываюсь… Так и есть. Справа не обозначенный разведкой пост. Хорошо они заныкались. За низеньким заборчиком. Только с десяти метров и увидела. А они увидели меня.

«Пи!» — мои электронные часы издают тихенький писк. Два тридцать. Пошли, солдатики! Я стреляю почти в упор — один падает, а второй уже скинул с плеча автомат… пошатнулся и начал тоже заваливаться на меня. «Освальд! — шепчу с перепугу. — Твою мать! Свой сектор смотри!» Ясно, что после штурма я его расцелую… но сейчас некогда, да и далековато мой снайпер — хороших сто метров.

Мимо меня пробегают тени. Я приваливаюсь к заборчику и глубоко дышу и не могу надышаться. Наверное, за эти пять минут я забыла, как это делается.

Степан

Марш не запомнился совершенно. Просто вышли к деревне несколькими колоннами, заняли присмотренные позиции. Глушилку разместили чуть подальше, вместе с резервами. Теперь дело за Никой и снайперами.

Организм, зараза, нервничает. Нет ничего хуже, чем ждать, — очень верная мысля. «Монстра», наверное, уже работает, создав радиопомехи, для немецких раций совершенно непреодолимые. Надеюсь непреодолимые. С час назад сменились часовые, отдыхающая смена должна успокоиться, кто имеет на то немецким уставом дарованное право — спит. Ника, где… Стоп. Показалось? Нет — оба часовых на ближайшем посту мешками осели на землю. Донесся какой-то малопонятный звук, но на выстрелы непохожий совершенно. Ну, теперь все — аккуратно вперед. Но быстро. Бесшумные относительно тени, кажется, парят над землей. Парк. Уф, вроде тихо.

Быстро разворачиваемся фронтом к деревне, загибая один фланг — там палаточный городок. Палатка-караулка тоже на прицеле. Хотя в нее в первые же секунды влетит столько всего… Гул моторов — пошла броня. Никаких сигналов, просто по времени мы уже должны быть на месте. Немцы пока не шевелятся. Вымерли они, блин, что ли?

Олег Соджет

«Да. Непуганый еще немец», — мелькнуло в голове, когда техника заняла свои позиции позади пехоты, а тревоги никто так и не поднял. Посмотрев на часы, я прикинул, что по времени все уже должны быть на местах. Учитывая, что самая «ненужная» нам часть немцев располагалась в палатках, я приказал зарядить осколочный и развернуть башню в их сторону, после чего стал ждать начала концерта. Ибо начинать должны были ракеты, потом вступала в дело пехота, а техника — потом, для внесения дополнительной паники.

Степан

Млять, лучше бы вымерли! Неразборчивый вопль и хлесткий винтовочный выстрел.

— Огонь! — это уже я, на всякий случай выпалив по смутно виднеющейся палатке.

С шипением взлетели ракеты. Наши, осветительные, залив округу желтоватым светом и… На палатки обрушивается свинцовая стена. Отдельных выстрелов просто не разобрать. Вот одна из них осела под шквальным огнем, вторая… Ракеты снижаются, давая еще достаточно света, но в деревне видны уже первые языки пламени.

Постепенно ухо привыкает, начинаю различать рычание МГ, солидное бухтение ДШК, короткие очереди двадцатимиллиметровок, выстрелы сорокапяток.

Ракеты, догорев, гаснут, и единственным источником света, кроме луны, остаются только стремительно набирающие силу пожары. В их неверном свете видны мечущиеся в деревне тени. Там ад. Люди выскакивают из дверей, из окон, гибнут, беспорядочно мечутся.

Хмм, беспорядочно? Я бы не сказал — от крайних домов отделяется группа в несколько десятков человек. Они целенаправленно прут к парку… И залегают под шквальным огнем. Не мечутся, а залегают, пытаясь отползти. Это кто ж там такой смелый-то? На них обрушивается огонь танков, лупят пулеметы. Вот кто-то не выдерживает, вскакивает и тут же падает. Это конец — не выдержав расстрела, немцы бросаются бежать. Куда? Не важно, лишь бы не лежать, лишь бы скорее вырваться из этого ада… Последний валится, не пробежав и десятка метров.

Осторожно стягиваемся к деревне. Еще не все — кто-то отстреливается. Мы близко не подходим, стараясь работать издалека. Потом начинается зачистка. Подходящий термин, ага. Пепелище чистить. Уцелевшие немцы стягиваются к единственному уголку деревни, который не полыхал пожарами и неплохо сохранился, — штаб связистов и несколько домов рядом. Олег, где этот Плюшкин, блин?! Немцам трэба сдаться предложить.

Олег Соджет

А потом все завертелось. Немцы носились по деревне, как крысы по тонущему кораблю. Нет, конечно, вначале они попробовали прорваться к своей технике, но у них это не получилось. Несколько домов, подожженных в самом начале, весело горели, освещая поле боя. Постепенно горящих домов становилось все больше и больше. Повсюду в деревне валялись убитые. Многие из них были даже без формы. Некоторые выскакивали из домов вообще без оружия. Палаточный лагерь был уничтожен довольно быстро — палатки от пуль не защищали. Несколько раз из деревни выскакивали охреневшие враги на машинах или грузовиках из тех, что в деревне были припаркованы. Так же оттуда пытались свалить семь мотоциклов и какой-то очумелец на «двести двадцать втором». Причем этот броневик умудрился проскочить довольно далеко до того, как в него влипло несколько снарядов и он превратился в огненный шар. Через час после начала бойни уцелевшие фрицы стянулись к штабу связистов. Осталось их порядка тридцати человек. Нет, конечно, кто-то, возможно, сумел убежать или спрятаться, этого я не знал. Но для «брони» на этом в принципе бой был окончен, и она, как было обговорено заранее, стянулась к парку с захваченной техникой. Если вдруг ее помощь была бы необходима, то пехота знала, куда гонца слать. Как оказалось, среди техники потерь не было. Что было в принципе предсказуемо. ПТО в деревне не стояла, а на расстояние броска гранаты никто к врагу не приближался. После того, как все собрались, мы начали смотреть, что нам досталось. С тем чтобы, когда пехота дочистит деревню, мы были готовы к выдвижению. Технику-то не так просто угнать, как грузовик. Да и время на цепляние на буксир того, что бросать нельзя, а вести некому, тоже требуется. Как и на то, чтоб прицепить орудия к грузовикам. Осмотр показал, что в трофеи нам досталось — естественно, грузовики мы не смотрели, это не наша епархия — из танков — четыре Т-I, один T-II, десять T-III и четыре T-IV с «окурком», две реммастерские на шасси SdKfz-6, четыре тягача SdKfz-10, четыре РАК-38, которые были нами прицеплены к стоявшим поблизости «Опелям», четыре стапятидесятимиллиметровые гаубицы sFH18, которые тоже были нами подготовлены к транспортировке. Шесть бронемашин SdKfz-251, из которых три были оборудованы как радиомашины, а одна — как машина телефонной связи. В одном из грузовиков обнаружилось два телеуправляемых минных трала B-I, одна пеленгационная машина на базе «Опеля», зенитка SdKfz-7/1 со счетверенным двадцатимиллиметровым орудием Flak-38 и подвозчик боеприпасов SdKfz-252. Также на стоянке оказалось еще около тридцати грузовиков и пара легковушек, но это меня уже мало интересовало, поскольку и на все перечисленное ранее водителей не хватало и часть техники пришлось брать на буксир. Часть грузовиков, легковушек и мотоциклы находились в деревне, и, какова была их судьба, я не знал.

Вспомнив, что нам надо бы попробовать связистов живыми взять, я заинтересовался одним из грузовиков. Как его немцы обзывали, я не знал, но у нас он бы агитмашиной был из-за матюгальника на крыше. Подогнав сей агит-«Опель» поближе к деревне, я обратился к немцам.

— Achtung, achtung! — начал я. — Вы окружены. Помощи не будет. Сдавайтесь и сохраните себе жизнь. Сопротивление бесполезно. В случае продолжения боевых действий вы будете уничтожены.

Змей

К деревне мы вышли без проблем, тихо. Без шума заняли позиции и потихоньку начали. Я сидел на дереве, прикидываясь «кукушкой», и готовился стрелять. У меня была свежепеределанная и «заглушенная» Димой СВТ. Снизу, в прикрытии были Паша и Тэнгу. В предназначенном мне секторе маячили трое часовых. «Плохо, — подумал я. — Могу не успеть завалить всех». Так и получилось — двоих я снял чисто, а третий перед смертью успел выстрелить и поднять тревогу. Впрочем, немцам это мало помогло, их просто смели огнем. Когда разгорелась стрельба, я начал упоенно расстреливать мечущиеся между домами фигурки, пока снизу не донеслось: «Слезай, убьют на хер!» — с дерева пришлось не слезать — падать. Вовремя, прямо по тому месту, где я только что был, ударила пулеметная очередь. Пулемет, правда, тут же заткнули. Через несколько минут мы заметили, что к нам, невидимые для остальных из-за кустов и дыма, бегут четверо — двое солдат, офицер и какой-то мужик в нашей форме. Взяли их легко, офицера придавил Тэнгу, а остальные не сопротивлялись. Мужик оказался летчиком, отлеживавшимся после ранения у добрых людей в соседней деревне. Хорватам его выдал какой-то доброхот. Остальные были «таксистами». И если офицер точно был «подарочком от Тэнгу», то с солдатами возникли проблемы — за них просил летчик. Они вытащили его из погреба до начала заварушки и хотели вывести из деревни и уйти с ним. Пока мы разбирались с этой четверкой, бой закончился, и мы пошли на точку сбора.

Степан

Олег надыбал где-то матюгальник на колесах, правильно, не фиг горло драть. Что он предложил немцам, я не понял, но, видимо, это им понравилось. Остатки сводной группы сдались. Все тридцать человек. Сколько ушло, я не знал, это у прикрывающих групп надо спрашивать. Но здесь эти — самые живые.

— Олег, твои пленные, ты с ними и разбирайся. Я разберусь с нашими потерями.

Потери оказались сравнительно небольшими — тридцать семь убитыми плюс раненые. Потери немцев — не знаю, много. Трофеи опять же богатые. Но дело даже не в этом — мы победили, это главное. Теперь немцам будет нас ловить интереснее, поскольку их готовы бить все, кто оказался с нами.

Потом будет обратный переход, маскировка трофеев, их освоение. Новые операции, возможно — гибель. Но это потом. А сейчас мы просто победили.

Однако получить удовольствие нам не дали: сначала объявился Змей с хорватами. Ну, офицер — хрен с ним, он уже покойник, задержавшийся на этом свете исключительно потому, что нам не до него. А солдаты… Ладно, летуна все равно проверять, откуда он взялся. Так и хорватов проверим. А вот дальше… Старшая девочка выжила… Сцуки, делом надо заняться, а то порешу «таксистов» на фиг.

Заняться пришлось сортировкой техники. Однозначно забирали радиомашины, собственно, только они и остались — почти все находившиеся в деревне грузовики, легковушки, мотоциклы использовались в качестве «сапог-скороходов» и продырявленные стояли на бывшей деревенской улице, на дороге, в поле либо ушли.

Док

Пока мы бегали к Галевке, ребята не теряли времени зря и с нашим прибытием лишь уточнили небольшие детали предстоящей операции. Штаб генерала уже приготовил черновой план. Теперь оставалось уточнить маршрут и порядок движения. Сутки генерал дал нам на отдых, а затем мы должны были быть передовой группой отряда — указать маршрут движения, вывести к броду и заодно предупреждать о нежелательных встречах.

Дошли без проблем. Второй поход был гораздо легче — сказывалось знакомство с маршрутом. За нами не спеша ползла колонна техники. В шести километрах от села колонна стала, и дальше мы пошли сами — последняя рекогносцировка перед атакой. За нами выдвинулась Ника со своими ковбоями и группой прикрытия.

Я глянул на часы. По времени Галевка уже окружена. По плану первыми должны отработать баллисты, которые парни соорудили из неизвестно чего — их задачей было обеспечить освещение, подпалив пару домов на краю села. Это если посты снимут чисто. Вот, уже сейчас.

Но чисто не получилось, тишину ночи прорезал выстрел одного из часовых — и атака началась. Немцы не понимали, что происходит, выскакивали из домов — многие без формы и даже без оружия. Большинство пыталось пробиться к техническому парку, но там их ждали. Олег, видимо, веселился вовсю, рев двигателей нашей техники был слышен отовсюду. Пользуясь охватившей немцев паникой, мы через огороды пробрались в само село с противоположной техническому парку и палаточному городку стороны. Наше внимание привлек стоящий у одного из зданий, в котором мы подозревали штаб, полугусеничный БТР. Во-первых, непонятно было, почему он стоял здесь, а не в техпарке, во-вторых, наше внимание привлекла сооруженная над ним конструкция типа поручневой антенны на БТ — собирал я модель БТ-5 в свое время, там такая была, вот и запомнил. Ну и дополнение — перед этим бэтээром стоял еще один, ощетинившийся стволами МГ — скорее всего охрана. К этим броневикам мы и рванули. Вернее, рванули к непонятному с антенной, очень уж он был интересен. Леша, один из моих пограничников, прошедший проверку у Петровича на предмет пользования всякими взрывающимися девайсами, вскочил в передний, а мы, остальные четверо, — во второй. Мелькнула у меня мысль глянуть, что в штабе, но от нее отказался. Бою в помещении нужно учиться, моя группа этого не умеет, да и я тоже. Видел пару раз, как пехтура тренировалась — еще в то время, но этот способ нам не годился — граната в комнату, а потом все вычистить из автоматов. Иди знай, кто там в штабе есть… Поэтому хотели отогнать только этот БТР и второй попортить. Но любой план боя хорош только до начала боя. Дверь штаба открылась, и оттуда к бэтээрам бегом направилась группа людей, что-то кричащих на немецком. Среди солдат виднелись фуражки офицеров, и они направлялись к нам! Один из немцев внезапно упал — скорее всего, его достал один из снайперов, часть немцев рванула к броневикам, а большая часть, видимо, охрана — открыла огонь куда-то в направлении неизвестного стрелка.

— Парни, валим всех. Офицеров — к нам, и деру! — крикнул я ребятам. Мой голос потонул в шуме боя, и в следующее мгновение парни поднялись над бортами бэтээра. Я, сидя на месте водителя, уже завел БТР и был готов газануть. Из-за боя немцы не услышали шума мотора, и появление трех автоматчиков оказалось для них неожиданностью. Со второго броневика по залегшим охранникам ударил МГ — это Леша вовремя сориентировался, трое из моего бэтээра положили оставшихся, зацепив и одного из офицеров, а второй остался одиноко стоять между штабом и нами. Вид у него был — прямо скажем, не очень. Рука его скользнула к кобуре, но Сергей, на этот раз получив возможность захвата языка, не дал немцу опомниться — выпрыгнув из машины, он рванул к офицеру, двинул его, без особых изысков, в челюсть и потащил к нам.

— Пашка, проверь второго офицера — может, жив! — крикнул я другому бойцу.

Тот выскочил наружу, склонился над немцем, повернулся к нам, кивнул и потащил свой груз в машину.

— Все на месте, командир, — крикнули мне сзади, и БТР рванул влево, обходя «охранника». Леша, видимо, решив свою машину не взрывать, завел ее и пошел за мной. Вся эта заварушка у штаба заняла минут пять-семь, не больше. Бой подходил к концу, и мы, чтобы не получить снаряд от наших же танков, отъехав немного в сторону от штаба на какой-то огород, заглушили двигатели. По-быстрому перевязав раненого немца, я решил осмотреться и понять, что и кого мы захватили.

Бой уже затихал, так что я выбрался из бэтээра и осмотрел трофеи. Ну, как я предполагал: один — обычный «охранник», два МГ, цинки с лентами… Ничего особенного.

На втором же был всего один МГ, да и боезапас к нему поменьше.

Ну, в общем, понятно, один «связист», один «охранник». Непонятно — почему перед штабом стояли, правда. На «связисте», я помнил, иногда устанавливали «Энигму», но — я проверил — на этом ее не было. А жаль. Однако и так улов был неплох — вполне себе подвижный командный пункт, если что, с двумя радиостанциями — очень даже не лишний девайс. А пленные, глянул я, фиг их знает, кто и что. В немецких знаках различия я не очень-то понимаю (сразу подумалось — что и в советских тоже). Вспомнил, как ребята в первые дни пытались мне растолковать все эти звездочки на погонах в СА и геометрические знаки в РККА. Ни фига — до сих пор путаю, генерал уже и внимание перестал обращать на мои хохмы… Один нам попался вообще целый, с крестом на шее. Второго — помоложе — парни уже перевязали, я так глянул — ноги ему посекло, до лагеря не помрет вроде, а там глянем уж, что с ним.

Тем временем бой стих, и я решил, что нужно выбираться. Сергей выбрался на проезжую часть и посигналил оттуда, чтобы свои же нам снаряд не зарядили. В бою бывает всякое. В ночном — тем более, а ПНВ тут еще не придумали… Время уже поджимало, но я все же тормознул возле штаба — в любом случае нужно глянуть, что там есть.

Олег Соджет

После того, как бой закончился, мы, собрав трофеи, двинулись в обратный путь. Прикрывающая группа во главе с Саней должна была дать нам полтора часа для отхода и двигать следом. Добрались до лагеря мы без происшествий. Замаскировали технику по-новому. Ибо предыдущей маскировки было мало из-за серьезного увеличения автопарка. Похоронили погибших, которых забрали с собой, чтоб похоронить их по-человечески. И перед нами встал вопрос о создании второй базы. Которая была бы резервной и на которой бы хранилась поломанная или не используемая нами техника. База должна была быть на расстоянии не более пяти часов хода от главной, чтоб иметь возможность помогать друг другу в случае проблем. А вылазки с нее не производить, чтобы не демаскировать ее и в случае крупных неприятностей иметь куда перебазироваться.

Пленных мы забрали с собой. Выяснять на месте, кто они, и решать, что с ними делать, времени не было. Также мы выгребли из штаба связистов все бумаги, что там были. Тоже не разбираясь, что в них. Это все можно было сделать и в лагере, не опасаясь, что кто-нибудь заглянет в гости на огонек.

Док

Вернулся быстро, бумаги, бумаги… даже шкаф какой-то (сейфом назвать эту бандуру язык не поворачивался…). Ну — это работа для знатоков немецкого. Мы по-быстрому загрузили все в бэтээры, туда же заволокли сейф и, убедившись, что в помещении ничего не осталось, укатили к месту сбора…

Добыча была знатной, одной техники было столько, что я сомневался, что сможем перегнать все на базу. Но штаб не подкачал, и к утру мы были уже в лагере.

Немцы после этого всполошились невероятно. Из лагеря уходили только группы разведчиков и группа Ники. Пару раз со своей группой сходил и я. Описывать нечего, немцы шерстили леса в районе села, однажды даже пытались организовать прочесывание в направлении лагеря, но наткнулись на болото и решили, что сюда партизаны не пошли. Сергей болел. Воспаление легких где-то подхватил. Несколько дней он был очень плох, но — уж не знаю, чем, антибиотиков-то почти нет — местные эскулапы его вытянули. А уж когда мой тезка одарил его целой полуторкой, груженной помповыми ружьями, — Олегыч ожил и даже сбежал из госпиталя. Неудачно, впрочем. Было даже забавно наблюдать со стороны, как его возвращала туда докторша.

А большую часть времени я проводил возле «кавэшки». Незадолго до рейда на село Змей, по наводке наших особистов, отыскал состав с двигателями В-2, и это означало, что КВ получит мотор. Правда, как его использовать в создавшейся после налета ситуации, я не представлял, но рано или поздно немцы успокоятся, и тогда… А уж когда Олег откопал целую колонну техники, включая Т-34, КВ-1 и даже два КВ-2, и ночами сумел перегнать это богатство на базу… В общем, перспективы открывались самые радужные.

Олегович, постепенно отходя от болезни, все больше времени проводил в мастерских. Чего он там вычитал в ноутах за время лежания в госпитале — не знаю, но в один из дней он притащил мне образец «стэна». Пока я пытался сообразить, откуда это здесь взялось, к нам подлетел Олег и заказал Сереге целую партию этих автоматов. Ну, это он прав, для танкачей самое то. Я покрутил новинку в руках, очень уж необычен и неудобен был магазин. Если его направить вниз, то должно быть удобнее. Поинтересовался у Сергея о наличии изоленты — соединять магазины… Изоленты не было, но он пообещал сварганить клипсы.

Змей

Было это за пару дней до налета на деревню с карателями.

Меня вызвали в наш отрядный особый отдел. Занимались этим делом трое погранцов-командиров, вышедших на наш лагерь совершенно самостоятельно, через пару дней после разгрома лагеря военнопленных. Карбышев их хорошо знал и доверил им столь непростое занятие. Старшим у них был майор, занимавшийся тем же самым еще до войны. К нему я и пришел.

— Сергей, нужно сходить к железной дороге, проверить одну информацию. Вот здесь в первые часы войны под откос был сброшен состав с военными грузами. По имеющейся у меня информации, в одном из вагонов были двигатели для танков, новенькие, прямо с завода. У нас тут перед войной на некоторых новых танках моторы загубили. Должны были прислать замену, но не успели.

— Хорошо, сходим, — ответил я, майор поморщился, но про устав напоминать не стал.

Рейд оказался на редкость легким и спокойным, дошли до железки, на этом участке ее никто не охранял, осмотрели состав. Большая часть состава лежала в небольшом болоте, под насыпью, и подобраться к вагонам было затруднительно. Хорошо, что нужный вагон лежал на краю болота, и мне удалось разглядеть через щель то, что было внутри.

Семь из двенадцати движков были в ненарушенной заводской упаковке. Сочтя задание выполненным, я бегло осмотрел остальной состав. В одном вагоне находились какие-то ящики, явно с военным грузом, но добраться до них было невозможно. В лагерь мы вернулись еще до темноты, и я поспешил с докладом. Этой же ночью состав был разгружен и вывезен на базу. Нам достались двенадцать дизелей В-2 и куча ящиков с патронами для ТТ.

Саня Букварь

Поскольку я не особо рвался на штурм деревни и почти не участвовал в обсуждении планов, то досталось мне прикрытие со стороны дороги.

Группа набралась небольшая: три отделения пехоты, сорокапятка в кузове «Мерседеса», 7ТР, которому обрезали согнутый ствол, и «двести двадцать второй». С 7ТР вообще получилось геморройно: из получившегося обреза (возле самой маски) снаряд летел на сто — двести пятьдесят метров при одних и тех же установках прицела, с точностью «ну, в общем, примерно туда».

На протяжении всего боя у нас было тихо. Вот стрельба смолкла, и когда из Галевки потянулась колонна, я засек время по выходу последних фар за край деревни. Теперь нам надо было держаться полтора часа и отходить. Мы уже собирались трогаться домой, когда услышали звук моторов.

— Вот и наши клиенты!

— Товарищ лейтенант, легковушка и два «блица».

— Огонь!

Рявкнули обрез 7ТР и сорокапятка из кузова. Оба снаряда попали в кузов заднего грузовика. Туда же ударил пулемет с танка. Я отработал из пулемета «двести двадцать второго» по сидевшим в легковушке, а затем присоединился к пехоте, азартно расстреливающей оставшийся грузовик. Трех минут нам хватило на зачистку. К сожалению, машины уже не могли продолжать движение, и мы поставили их поперек дороги с помощью танка. А вот легковушку, оказавшуюся корытом на колесах, мы забрали. Я сначала подумал, что это так называемый «тип 166», но уже на базе определил, что это более ранний, можно сказать, экспериментальный «тип 128» конструкции Порше. На плечах пассажиров первого «блица» были клетчатые щиты, а во втором — полное собрание разнокалиберной пехоты: тут и несколько эсэсовцев, и почти десяток немцев-железнодорожников, несколько трупов со знаками различия танкистов и связистов; видимо, собирали всех, кого нашли.

Путь до базы обошелся без приключений.

Степан

После успешной операции мы имели уже достаточно боеспособное подразделение для решения стратегических задач. Примерные расчеты Ники, составленные еще до рейда, выглядели так.

Стратегическая обстановка на конец июня — середину июля.

На направлении Минск выдвинута группа армии «Центр». Сейчас идут бои за Минск и Минский укрепрайон.

Немцам очень мешают окруженцы, оказавшиеся в Минском «котле». На «добивание» окруженных советских войск были брошены практически все пехотные дивизии четвертой армии. А также это очень связывает третью и вторую танковые группы. Налицо кризис оперативного маневра. Центр вырвался вперед — фланги отстают. Продолжающиеся бои в Минском «котле» связывают армию фон Клюге.

Резерв действующей армии вермахта на сегодняшний момент складывался из сил, освобождавшихся после решения задач, связанных с уничтожением окруженных группировок, и прибывает на фронт быстрее, чем советское командование может мобилизовать новые дивизии.

Задачей Красной армии является остановка сил вермахта на линии Смоленск — Киев.

Если Смоленское сражение будет проиграно, это приведет к остановке половины всех сил вермахта и далее — к заметному ухудшению позиций обеих фланговых группировок и масштабному кризису на всем протяжении фронта.

Красная армия собирает под Смоленском пять новых армий — двадцать вторую, двадцать первую, двадцатую, девятнадцатую, шестнадцатую, а также переформировывает остатки тринадцатой и четырнадцатой (всего двадцать четыре дивизии — изначально, второй эшелон — двадцать четвертая и двадцать восьмая армии — девятнадцать дивизий). Достаточно, чтобы закрыть «дыру» на Березине, с боями отойти к Смоленску, где занять устойчивую оборону.

Смоленское сражение планировалось немцами на десятое июля, но сейчас уже отодвинуто на восемнадцатое июля.

Силы вермахта — вторая и третья танковые группы в составе двадцати восьми дивизий, из которых девять танковых и шесть моторизированных. Они рассредоточены по трем изолированным оперативным направлениям — Великолукскому, Смоленскому и Рогачевскому.

Особая проблема немцев состоит в своевременной переброске связанных зачистками войск, доставке топлива и бесперебойном движении по железной дороге.

Наша стратегическая задача, исходя из этого:

Связать четвертую армию, а также вторую и третью танковые группы постоянной угрозой выхода значительных групп Красной армии из окружения.

Оттянуть на себя резервы вермахта и не дать им вовремя выйти на фронт, чтобы пополнить действующую армию.

Добиться того, чтобы в «добивание» были брошены дополнительные силы, которых у немцев сейчас практически нет.

Основные наши задачи:

Организация подрывов линий железных дорог и блокирование передвижений на направлениях Минск и Брянск (контроль Кобрина как узлового центра). Уничтожение колонн с горючим, диверсии в тылу, сбор «окруженцев», освобождение лагерей.

Отвлечение на себя оперативных резервов вермахта и создание невозможности оперативной паузы в подготовке Смоленского сражения.

Результат, которого мы можем достичь:

Остановка сил вермахта на линии Смоленска.

Группа армии «Центр» теряет возможность вести осмысленные наступательные действия.

Общий результат — переломным сражением станет Смоленское и остановка группы армии «Центр» на рубеже Смоленска. В дальнейшем — развитие контрнаступления на Минск. Создание линии обороны в Минском укрепрайоне.

Новая линия обороны: Рига — Вильнюс — Минск — Киев.

Нетривиальная задачка, согласитесь. Здесь, правда, немцы затормозились, но не настолько, чтобы о Смоленском сражении можно было забыть. Значит, будем тормозить три армии. Еще бы выяснить, как.

— И что мы делать будем? — заметил Олег. — То, что нас ищут, — это факт. Как и то, что рано или поздно найдут, если мы будем что-то делать, а не сидеть, как тараканы за печкой. Что мы можем этому противопоставить? На мой взгляд, немного. Но! Я думаю, что, во-первых, надо искать людей. Окруженцев тут море быть должно. Во-вторых, искать оружие и технику. Под оружием я имею в виду не винтовки или пулеметы, а орудия и прочие средства усиления пехоты. В-третьих, все диверсии проводить подальше от базового лагеря и в разных местах. На как можно большем удалении от нашего лагеря и от мест предыдущих диверсий. Труднее будет найти нас и связать все происшествия с действиями одной группы. Ну и особо не наглеть, конечно. Если один пропавший танк, например, сильной бучи не поднимет, то если пропадет танковая рота, кипеш будет солидный. То же самое по пехоте — одинокий блокпост на дороге сильно никого не взбудоражит. Из-за десятка погибших солдат дивизию на поиски того, кто это сделал, не бросят. А вот если вырезать роту, то поиски будут намного серьезнее и большими силами. Ну и, конечно, склады бомбить надо. Те, что немцы еще не успели плотненько под контроль взять. Это мое мнение. Жду встречных предложений, идей и дополнений. Но сидеть тут и ничего не делать, пока свои не придут, тоже глупо. У нас есть возможность немцев притормозить, и ее надо использовать. Но с умом, не подставляясь по-глупому.

— Нужно проработать варианты отхода с этой базы, — сказал Док. — И еще — мелкими операциями, типа блокпоста, мы никого не затормозим. Ну, а одиночные танки — сколько их найдем-то? Танк все-таки — животное стадное.

— Обязательно, — подхватил Олег. — Более того, я б еще и запасную базу оборудовал. Чтоб если что — было куда уходить. Что до мелких операций — не затормозим, конечно. Но без них мы слепы. Нам необходима оперативная информация. Иначе мы просто будем бить вслепую. Ну, и эти же мелкие операции могут нам иногда что-то добавить — танк, пушку, грузовик — не суть важно. Если будет возможность, то стоит и этим пользоваться. Даже один танк, уничтоженный или захваченный нами, уменьшает силы врага. И из-за одного танка сильное волнение не поднимется. А для нас — даже один этот танк очень увеличит наши силы. Техники у нас мало. Да и та, что есть, в основном легкая. Гарнизоны… Тут зависит от того, какие. Если это гарнизон в деревне Мухосранск, то толку нет, а вот если это гарнизон на складе топлива или боеприпасов, то… Но он должен быть подальше от нас, чтоб не привязали акцию к тому району, где мы. Вокруг базы на расстоянии километров так тридцати должно быть ОЧЕНЬ спокойно! То есть ничего крупнее пропажи одиночной — подчеркиваю — ОДИНОЧНОЙ машины или танка не происходило! Чтоб фрицы тут не вертелись. Железная дорога и мосты — тоже верно, но тоже подальше от нас. Тем более что мост через речку-вонючку нас мало интересует, а серьезный мост и охраняет не пара идиотов, которые и к строевой-то не годятся, а серьезная охрана. И кипеш будет после этого солидный. Да, еще о гарнизонах — нам придется громить гарнизоны на продскладах — жрать-то охота, и нам нужно топливо — значит, склады ГСМ. И нам нужны техника и запчасти — то есть МТС, паровозные депо и рембаты. Но тоже подальше от лагеря.

— Да, вспомнил еще одно, — добавил он же. — Точнее, несколько. Во-первых, надо узнать, где есть лагеря для военнопленных. Из тех, до кого мы можем дотянуться. Но которые находятся на достаточном удалении от нашего лагеря. Чтоб после его уничтожения и освобождения пленных их, да и нас, искали где-нибудь в другом месте. И о железной дороге — я не знаю, когда фрицы начнут из СССР целые деревни к себе в Германию угонять, но надо быть осторожнее — такой состав я б не хотел взорвать. И если удастся узнать о подобном эшелоне, то попробовать его перехватить. Я знаю, что от деревенских пользы в боевом плане немного. Но зато в их лице мы получаем тех, кто сможет бойцов накормить, постирать вещи, зашить, освобождая солдат от этого для боев. Да, еще одно — концлагеря. Мы можем до каких-либо из них дотянуться или нет? У кого есть данные об их местоположении и дате создания? Я понимаю, что до тех из них, что расположены в Германии, нам не добраться, а вот те, что поближе… Даже в Польше, если они не на германской границе, и идти в немецкой форме. Стоп, Польша. Там-то точно на Красную армию не подумают! Будут аковцев искать. На польской территории. Кто знает, есть ли тут поблизости брод или что-то в этом духе? Через контролируемые немцами мосты мы туда не попадем. А если и попадем, то назад после шухера не выйдем.

Одного мы не учли: после разгрома немцы взбесились. Высунуться получалось только разведчикам.

Одним из вопросов, поднятых на совещании, стал вопрос о разделении. Все пять рот расходились по-тихому в разных направлениях. Задачами их было заставить немцев разделить силы, предназначенные для поимки нас. Второй задачей была дезорганизация снабжения немцев и формирование на базе рот более многочисленных групп из окруженцев и пленных. Карты со складами были у всех, но, к сожалению, далеко не все имели возможность ими воспользоваться. Единственным районом, где немцев не было, оказался фронтовой резервный склад на карте, найденной Змеем. Однако оставалась возможность питаться за счет трофеев.

По идее, наши действия должны были несколько уменьшить превосходство немцев в управляемости и облегчить положение наших войск. Естественно, эти же действия страшно немцам не понравятся, за нами начнется охота. После того, как охотников станет слишком много, предполагалось вновь сойтись и рвать к своим либо в район Минска, либо выходить на спокойном участке. В самом хреновом случае такой вариант обеспечивал изменение истории, пусть и ценой гибели группы.

Другой вариант — ломиться после начала Смоленского сражения компактной группой, возможно, сделав «финт ушами» и раздолбав все, что возможно, да освободив всех, кого можно, и забрав все, что сможем унести.

В итоге приняли решение действовать маневренными группами в составе рот. На принятие именно такого решения сильно повлияли гибель снайперов и ранение Ники.

Ника

В этот раз мы действовали по уже отработанной схеме. Сначала марш-бросок через тропку на болоте, разведанную Доком, потом еще двадцать — двадцать пять километров на своих двоих. Хорошая прогулочка — главное, что с боков идет прикрытие, а ты идешь и чуть ли не отдыхаешь.

Дорогу выбрали не так чтобы главную — Брест — Кобрин, но тоже достаточно оживленную, чтобы поймать «рыбку». Выждали до ночи. Ночью все начиналось и ночью, но уже следующей — заканчивалось. Действовали мы в три этапа. Первый — прикрытие разведывало местность и находило затопленные участки, особенно классно, если вообще рядом оказывалось болотце. Я ложилась в схроне недалеко от дороги, и меня прикрывали дерном. Если привыкнуть и не обращать внимание на клаустрофобию, назойливо твердящую, что схрон очень похож на могилку, то все очень хорошо. Харви и Освальд занимали позиции в двух других углах воображаемого треугольника с дорогой посредине. Ли контролировал с двумя автоматчиками дорогу дальше, а основные силы, в количестве четырех солдат, размещались за болотцем или речушкой — главное, чтобы немцы два раза подумали перед тем, как их начать преследовать.

Так, схоронившись, мы ждали до утра, а то и до середины дня, когда на дороге, наконец, появлялась легковушка. Как правило, количество охраны в сопровождающих грузовиках нас не сильно напрягало. Сначала стреляла я в развалившуюся на заднем сиденье «рыбку», мои снайперы тут же повторяли выстрелы и валили всех, кто вообще находился в машине. Ли, Харви и Освальд с недавних пор взяли глупую привычку стрелять еще и в затылок тому, которого я валила. Это мне что-то явно напоминало — три пули в одной черепушке и неизвестно с какого направления, но я только внаглую посмеивалась — должны же ребята оправдывать свои прозвища?

После выстрела я тихо вползала в свой схрон, как улитка в ракушку, и замирала. Дальше играло уже прикрытие. Они отвлекали на себя автоматными очередями охрану и уходили в глубь лесов. Иногда с боем. Дававшееся естественное преимущество в виде болотца они использовали на полную катушку, и немцы, постреляв в глубь леса с бережка, дальше преследовать не решались и через некоторое время укатывали в своем направлении, только уже с двумя-тремя трупами.

Ночью прикрытие возвращалось, вызволяло меня из схрона, снимало Харли и Освальда с их позиций, иногда из таких же схронов, иногда с деревьев, и мы радостной толпой перлись обратно.

Все хорошее когда-нибудь кончается — вот должна же была учитывать это неписаное правило, а нет, решила, что хорошее может продолжаться вечно.

Первую глупость сделала я сама, когда решила, что дорога не так сильно изгибается, чтобы мы не могли за ней следить. Во-вторых, схрон устроила почти на открытом месте, только немного прикрытом редкими кустиками. Сначала все шло по отработанному плану. Машина легковая (черт ее знает, какой модели), за ней два грузовика — не проблема, отстреляемся и уйдем. Немцы хрен узнают, откуда стреляли.

Я выстрелила, Харви и Освальд дуплетом повторили, и машина вильнула в сторону, заваливаясь в кювет. Немцы, ясно, тут же давай выпрыгивать и стрелять во все, что движется. Мои автоматчики ответили — ну, все как всегда… И тут со стороны Ли донеслась такая стрельба, что я чуть не выскочила из схрона. Часто и глухо отзывалась «мосинка» — уж ее-то я ни с чем не перепутаю. А потом крик:

— Собаки! Собаки, мать вашу! Уходите!

Уходить? Куда? Перед нами человек сорок немцев! Встанешь — расстреляют как в тире! Лежу, матом гну и не знаю, что делать! Впервые… Глупо-то как!

А тут еще немцы стреляют — глупо так стреляют, наугад, по полю. Я даже не поняла, что это. Рвануло, обожгло ляжку. Только и охнула. Мамочки… Больно…

Лежу, пошевелиться боюсь, только чувствую, как становится мокрой одежда, будто в лужу плюхнулась. Слезы из глаз льются и кровь льется — и то, и другое не остановить. Да и не хочется…

Очнулась от того, что мокро стало не только спереди, но и на спине. Холодно и мокро. А надо мной небо. Плывет. И ветки плывут. И я плыву на плоту. А с боков мальчишки мои идут и плот этот толкают.

— Ли?

— Товарищ Иванова… как вы?

Нога дергается и жжет, но перевязана и, кажется, даже в лубке. Как подумала, что ранена, так сразу слезы хлынули.

— Мальчики, — шепчу, — больно-то как!

— Сейчас дойдем, товарищ Иванова, и будет все хорошо. Держитесь! Скоро… скоро уже…

— Ли? — опять спрашиваю я.

— Погиб.

Пытаюсь привстать:

— Кто? Кто еще?

— Здесь только Освальд и нас двое. Остальные там…

Я откидываюсь и плачу, уже не вытирая слез. Ли — Бегунков Владимир Юрьевич, из Саратова, двадцать три года. Харви — Проценко Александр Павлович, Белая Церковь, сорок два года. Остальные — Егор, Паша, Юра, Гена… Вот и повоевала, девочка…

Олег Соджет

Мысль о польском рейде не шла у меня из головы. Но для того, чтобы что-то придумать, надо думать. А в лагере было для этого слишком шумно. Ну, я и пошел побродить по лесу. Там тихо и никто не мешает мозгами пораскинуть, как сие дело провернуть. Сколько я бродил, не знаю, но на одной полянке наткнулся на нашу полуторку. В кузове у нее какие-то ящики были. Заглянул я туда, а там «мечта Олегыча» лежит — помповушки.

«Ну, — думаю, — он как раз на поправку пошел. Вот и будет ему подарок».

Осмотрел я грузовик. И задумался. Досталось ему, конечно, капитально, но вроде двигатель не совсем в хлам разбит. А радиатор дырявый и воды в нем нет. Порывшись в кузове, нашел пару канистр и из ближайшего болота воды набрал и в радиатор, сколько влезло (а влезло мало, ибо тек он), и в канистры. Сел за руль, попробовал — завелась. Как я до лагеря доехал, сам не знаю — думал, не дотянет. Но хоть и в клубах пара, но доползла машинка туда. Загнал я ее под навес, заглушил. Достал из кузова одну «помпу» — и к Олегычу.

— Вот, — говорю, — подарочков привез тебе. Таких вот, — и протягиваю ему ствол. — Правда, сколько их там в машине, не знаю. Не считал, так что, как выздоровеешь, сам пересчитаешь.

Не успел я после вручения Олегычу подарочка уйти, как из госпиталя и он собственной персоной вышел. И сразу к грузовику. О чем они там с Петровичем говорили, я не слышал, но зато имел возможность наблюдать, как Сергея докторша в госпиталь, как нашкодившего котенка, за шиворот отвела. И, судя по ее жестикуляции, особой радости от того, что пациент сбежал, она не испытывала.

Сергей Олегович

Взял я подарочек и офигел, поскольку это была та самая, знаменитая «окопная метла», «винчестер 12» в армейском исполнении. Из санчасти я, конечно, бессовестно удрал, пользуясь тем, что доктора не было, и сразу пошел к грузовику. Все встречные смотрели на меня почему-то с удивлением. «Странно… — подумал я, — чего они таращатся так, как будто я с луны свалился?» Но тут я, наконец, добрел к грузовику, возле которого колупались уже ремонтники, забрался кое-как в кузов и начал смотреть, чего там есть. Обнаружилось там еще девяносто девять братьев того «винчестера», что был у меня в руках, принадлежности к ним, длиннющие ножевые штыки (на фига они для ружья?) и патроны, приблизительно штук по сто пятьдесят на ствол. Ружья все были в консервационной смазке, патроны (картечь 00) тоже надежно укупорены. Подошел Петрович, запрыгнул в кузов.

— О, «метелки окопные» притащили! — удивился он. — Хорошие штуки, да… Помню я… — тут он резко осекся. Я сделал вид, что его оговорки не заметил.

— Петрович, свистни, наверно, народ, пусть все это сразу возле оружейной мастерской разгрузят, да поищи еще столяров-краснодеревщиков, если есть такие.

— А зачем столяры? — поинтересовался Петрович.

— Да есть у меня мысль по переделке этих винчестеров, — ответил я ему. — Смотри, убираем приклад на фиг, вместо него складной делаем, или рамочный, или как на «эмпэшке» немецкой, потом делаем нормальную пистолетную рукоятку удобную и увеличиваем магазин до восьми патронов. Замечательная вещь получится!

— Ага, понял! — Петрович спрыгнул с грузовика и помог слезть мне.

— Петрович, а ты не в курсе, а откуда они вообще оказались у нас, эти помповухи? В смысле не в лагере, а в России? — спросил я.

— Да слышал я, что закупали их в первую войну с германцем, — ответил Петрович. — Эти и девяносто седьмые «винчестеры». Помню, у соседа такой был, он его с войны домой принес. Хвалил очень, хорошая штука, говорил, надежная!

«Эх, лукавишь ты, старый черт! — подумал я. — Сдается мне, что ты в Первой мировой участвовал, да явно не рядовым. Уж очень такое иногда проскакивает у тебя…» Тут нашу беседу прервала доктор, которая, схватив меня за шкирку, потащила обратно в санчасть, нещадно ругая за нарушение постельного режима…

… — Сергей Олегович, — спустя пару дней, узнав о том, как я хочу оттюнинговать «винчестеры», стал меня упрашивать Олег, — может, вы один винчестер со штыком в куче и мне дадите? — И на всякий случай добавил: — Выдели штучку, по дружбе, а? Все ж их я нашел…

— Да о чем вопрос? — ответил я. — Штык бери хоть сейчас, они все равно на фиг не нужны. Я что-то не представляю ситуации, когда нужно будет с помповухой в штыковую ходить. А сам «винчестер», как закончат, сразу тебе первому и вручим… Можешь, кстати, зайти к оружейникам, сказать, какие тебе дополнительно апгрейды нужны.

— О'кей. Скажу, конечно. Но основное — он покороче быть должен, иначе с ним не развернуться в коробочке…

После того, как притащил Петрович первые две переделки и отдал мне, стал я рассматривать. Сделано было качественно, складной приклад, как на МП-38, удлиненный подствольный магазин, удобная пистолетная рукоятка и еще сбоку на ствольной коробке зажим для патронов. Получившаяся конструкция здорово напоминала СПАС-12.

— Держи! — вручил я одно ружье Соджету. — Патроны там, на складе боепитания возьмешь. Старайся только гильзы не разбрасывать сильно, новых не будет, будем эти переснаряжать.

— Спасибо, — поблагодарил Олег меня, сделав вид, что съезда с темы не увидел, — ты, это… Выздоравливай поскорее. А я побегу. Дел море…

После чего, взяв ружье, Олег пошел заниматься техобслуживанием техники.

Олег Соджет

Увидев, что же нам досталось с эшелона, найденного Змеем, мы с Доком устроили пляски шаманов вокруг КВ. Ибо появление этих двигателей означало, что он будет введен в строй. Ремонт более легкой техники моментально был приостановлен, и все усилия были брошены на установку двигателя на наш пока что единственный тяжелый танк. Одновременно с этим я отдал приказ своим танкерам полазить по окрестностям. Это было сделано по причине того, что в окрестных лесах имелось довольно много битой техники, которую мы толком и не осматривали — все равно, если двигатель разбит, нам ее не починить было. А теперь, имея одиннадцать В-2 в запасе, можно было и развернуться слегка.

До налета на деревню мои поисковики так ничего найти и не успели, а вот потом… В один из дней ко мне подошел Иван и сказал, что они нашли что-то интересное. А точнее, разбитую колонну нашей техники. Но что именно там есть и в каком состоянии, он не смотрел, отметил только, что ее там много. Сказав Мындро, что, возможно, Иван откопал нам пополнение в технике, я убедил его отпустить меня с группой танкистов и ремонтников на осмотр найденного. Также мы с собой взяли несколько тягачей, один из которых был с трейлером, и обе ТЗМ для буксировки найденного. До места добирались три ночи. А ночи потому, что именно в темноте мы и передвигались, днем устраиваясь на дневку, чтобы нас не обнаружили с воздуха. А так долго потому, что с таким автопоездом ночами передвигаться получалось только на очень малой скорости.

Добрались мы до места к утру и при помощи захваченных с собой фонариков стали осматриваться, что ж мы нашли. Беглый осмотр показал, что тут как минимум танковый батальон попал под налет. А скорее, даже полк. Ибо хвост колонны терялся в темноте. Отсутствие погибших и столкнутые на обочину машины давали знать, что уцелевшая техника после налета ушла дальше. Находившиеся во главе колонны легкие танки и бронемашины нас не заинтересовали. Чинить их было бесполезно. Обгоревшие, перекрученные, они годились только в переплавку. От некоторых вообще осталась только груда металла, не позволявшая даже понять, какой же это был танк до взрыва. Однако одному из техников повезло. Он наткнулся на БА-11 с вырванным правым передним колесом. Кое-как мы умудрились затянуть его на трейлер. А вот потом мы дошли до той части колонны, где шли КВ и Т-34. Осмотр машин показал, что забирать стоит пять Т-34 и два КВ-1, остальная техника была не ремонтопригодна. Пока мы занимались подготовкой этих машин к буксировке, двигаться назад было уже поздно, и мы стали на дневку в лесу. И вот тогда-то нам и попался на глаза наш «главный» сюрприз. Ночью мы не заметили, что следы гусениц ведут в лес, а вот днем заметили и пошли по следам.

— Вот это да!!! — выдал Иван.

— Да уж, — согласился я, — и что же с этой парой делать-то? Ну, в смысле понятно, что оба с собой. Но вот как первого из грязи вытянуть? Хотя, может, ТЗМ если вместе дернут, то справятся.

А постараться стоило. Ибо наткнулись мы на два КВ-2. У одного из них МТО было разворочено попаданием чего-то серьезного, а буксировавший его собрат увяз в грязи чуть ли не по башню. В результате на их подготовку потратили еще две ночи. В первую оттянули к остальной технике подбитую машину, а потом долго и упорно откапывали завязшего, ибо ТЗМ без этого не смогли его вытянуть. Но когда мы его все-таки достали, оказалось, что он на ходу и даже заправлен, хоть и не под пробку. Еще три ночи ушло на возвращение в лагерь с добычей. А во главе колонны гордо чапал КВ-2, тянущий на буксире своего подбитого собрата…

— Ну что, тезка. Принимай под свое начало неполную роту тяжелых танков в составе пяти КВ-1 и двух КВ-2. Один из КВ-1 — с орудием Ф-34, остальные — со стандартным вооружением. Да, у одного из них орудие выведено из строя, так что ищи замену. Из пары КВ-2 один в порядке, у второго отсутствует бронеплита, закрывающая моторный отсек. Все на ходу, так что с этим у тебя проблем уже нет. Только те две, что я назвал — орудие и бронеплита. Берешься за командование?

Степан

Обнаруженная техника грела душу — еще бы, с пополнением число нормальных танков увеличивалось почти вдвое. В минусе — техника небоеспособна и еще больше увеличивает размер базы, что затрудняет маскировку. Отвлекать ремонтников от подготовки к рейду и изготовления самоходных зениток не следовало, поэтому решили — в рейд отправятся те машины, которые уже на ходу, и Т-34 — их легко можно было ввести в строй. В итоге, к рейду готовились все немецкие танки, «литовцы чешского происхождения», из которых ваялись самоходные зенитки, САУ-34-85, Т-34 и бронеавтомобили. Плюс грузовики с пулеметами. Всего до тридцати пяти боевых бронированных машин, при условии быстрого ремонта БА-11. Но в принципе — неплохо.

Проблемой оказалось снабжение — семь наливняков на пять рот — это не много, да и с грузовиками проблема — в деревне в основном вытаскивали боевые машины, а про грузовозы забыли. Такая ситуация требовала тщательной проработки маршрута и сковывала маневренность групп — единственный наш козырь. Хорошо, что была возможность выделить каждой группе радиостанцию — по крайней мере можно скоординироваться и докладывать разведданные.

Кроме того, отправили разведку к резервным складам.

Олег Соджет

Ну а потом я стал плотно заниматься той техникой, что в рейд взять планировал. Долго прикидывал, что и как с собой брать. Ну, LWS — это понятно. Подумав, решил два танка брать — Т-III и Т-IV немецкие. Туда их за ночь перевезу, а там, если что, их и брошу. Естественно, брал два немецких SdKfz-251 — один с рацией и один простой, для перевозки пехоты. Долго раздумывал о БА-11, ибо, с одной стороны, он сильно выбивался из колонны, а с другой, сорокапятка в его башне — довольно серьезный аргумент. Так ничего и не придумав, решил подождать, пока его не починят. Заправщики брать не стал — найду на месте. А вот SdKfz-7/1 брал с собой в качестве единственной зенитки. На этом решил остановиться, чтобы переправа на неделю не растянулась. И начал подготовку техники к походу. Единственное, что мы переделали, это LWS и прицеп, установив на них кронштейны для пулеметов — два на машине и один на прицепе. Остальной технике только ТО устроили по полной программе с заменой масла и переборкой ходовой и двигателей.

Сергей Олегович

Порывшись на всех ноутбуках, нашел я чертежи «стэна» у кого-то и задумался… Патронов у нас тэтэшных хоть жопой жри, а почему бы и не попробовать соорудить? Позвал Петровича и оружейника, показал им, перерисовали аккуратно и стали воплощать в жизнь. Стволы взяли с убитых трехлинеек, коих было достаточно, пружины и все остальное тоже нашли где-то, я даже не спрашивал, где, и работа закипела. Извращаться и воплощать самый экономный вариант не стали, поэтому сделали нормальную деревянную пистолетную рукоятку, и вторую, тактическую, чтобы за магазин не держались, ибо, насколько помню, это приводило к перекосу патрона. В общем, через пару дней я уже показывал Доку первый образец нашего творчества, вроде получилось неплохо. Тут и Соджет подрулил, заинтересовавшись, что там такое…

— Опа… «Стэн». Олегыч, а как насчет моим ребятам таких игрушек наклепать? Только в немецком варианте — с обоймой вниз, а не вбок. Вот это было б самое оно нам в рейд взять, как вооружение для танкистов и водителей. Сколько тебе надо, чтобы два десятка склепать для нас?

Я задумался:

— Так, первый образец мы четыре дня клепали, но это точно по чертежам, а тут подумать надо… Наверно, через недельку-полторы, плюс дня два-три на переработку конструкции и отстрел получившегося агрегата… В принципе в Пакистане на коленке даже «калашниковы» напильниками вытачивают, а мы чем хуже?

Пошли мы думать с мужиками, как лучше сделать это, заодно еще одну идею вспомнил, у кого-то вычитанную, сделать зажимы для скрепления магазинов попарно…

— Ну, значит, неделька-полторы, — подытожил Олег. — Долго. Я в рейд через пять дней пойду. Так что… Ну, может, несколько штук и перепадет… Если б им еще и приклад складной, то вообще супер было б…

— Ну, если тебе быстро надо, тогда только в оригинальном варианте получится, а приклад сделаем. Давай так тогда: сделаем тебе таких, а как из рейда вернешься, то поменяем на доработанные уже. Зато можем быстро клипсы наделать, для скрепления магазинов. На тебе первый образец, он отстрелян уже, иди, побалуйся пока… Слушай, а тебе «гочкис» нужен? — сделал я попытку впарить сие чудо техники, неизвестно кем и откуда притащенное. — Совсем хороший, новый пулемет, подумаешь, устарел немного… совсем немного… — про то, что и патроны к нему идут восьмимиллиметровые Лэбэль, и заряжание рамочное, я скромно умолчал. — Зато надежный очень!

Вообще же, всякого разномастного оружия скопилось много. Были и «Ли-Энфилды», несколько штук, один даже в снайперском варианте… правда, древнем снайперском варианте, когда сверху была целая подзорная труба привинчена. Где для них взять патроны 303 British, я и не представлял. Были «арисаки», к ним, правда, патроны были, но немного. Также были замечены несколько винтовок Бердана, ручные пулеметы «льюис», «шош» (хотя назвать это убожество пулеметом язык не поворачивался), и притащенный из рейда МГ-18, ну, и три «гочкиса» с солидным боекомплектом и запасом рамок…

Олег Соджет

Услышав, ЧТО мне пытаются подсунуть, я вначале озверел, но потом вспомнил об одной вещи, что видел недалеко от лагеря в разбитом грузовике. Там, видно, экспонаты какого-то музея вывозить пытались, да не довезли.

— Олегыч, подожди с этим шедевром. Я его только на обмен возьму.

После чего, взяв еще четверых, мы ушли из лагеря. Через три часа я зашел к Олегычу со словами: «Ну что, пошли, агрегат принимать будешь».

А когда Олегыч выглянул на улицу, я добавил, указав на трофей: «Вот, это тебе! Настоящая картечница Гатлинга, между прочим! Цени». После чего мы оставили Олегыча возле агрегата и свалили подальше.

Сергей Олегович

И вовремя исчез! Потому что от вида сего чуда техники остро захотелось мне Олега прибить на фиг, но он вовремя удрал, гад ползучий. Но ничего, все равно поймаю и побью…

После чего плюнул, на фиг, и вернулись мы к его же заказу, пришлось даже целые винтовки потрошить, чтоб наделать нужное количество «стэнов». Конечно, конструкцию мы творчески переработали с целью увеличения надежности. Сделали и несколько специальных вариантов с глушителями для разведчиков. Вообще я поражался работоспособности мужиков, пахали они чуть ли не круглые сутки, выполняя заказ Олега, занимаясь текущим ремонтом оружия и еще как-то умудрившись выкроить время и перестволить один «гочкис» с 8х50 мм Лебель, на 7,62@х@54 R. Основная проблема была с рамками, тут пришлось повозиться серьезно, но штук шесть переделали тоже как-то, я не вдавался в подробности, как. Получившийся гибрид отстреляли, работал он хорошо, без задержек и поломок. Поставили тоже в мастерской его рядом с «льюисом», и сказал я его никому не отдавать, обойдутся. А «гатлинг» так и остался стоять перед мастерской, только зачехлили его, и все. Хотя позже я все же нашел ему применение. Тех, кто как-то провинился, заставляли его чистить и обслуживать, так что уход ему был обеспечен постоянно. Была, конечно, идея и из него соорудить вундервафлю, но, подумав, я от нее отказался, ибо получилось бы громоздко, ненадежно и патронов нужных не найдешь. Да и времени заняло бы немало, а его и так не хватало, особенно много мороки было с МГ-34, которые постоянно ломались и отказывали.

Саня Букварь

На очередной разведывательный выход я пошел пешком с сержантом-артиллеристом, исполняющим обязанности командира орудия — прикинуть позиции для обстрела железной дороги из его «сорокапятки». Бродили двое суток, пока не определились, что пушку в случае обстрела придется бросить. Это нас не устраивало. При возвращении домой наше внимание привлекли непонятные звуки из зарослей шиповника. Подкравшись ближе, мы услышали разговор:

— Ну никак нельзя ехать, товарищи артисты! Немцы же кругом!

— Что, так и пропадать здесь будем? — срываясь на плач, проговорила женщина.

— Нет, конечно! Мы ночи дождемся и пешком пойдем.

— Вы в своем уме, товарищ Сиренко?! У нас же реквизит, личные вещи… — прорычал второй мужской голос.

— Бросить придется. Все почти бросить…

— Не-е-ет… — рыдала женщина.

— Товарищ Сиренко, вы же коммунист! Вы должны что-то придумать.

— Ничего не могу… Иначе поймают нас немцы. Плохо будет. Я-то пропаду — не сильно жалко, а вот если ваши лица немцы в газетах и листовках поставят, да и приврут, что сами пришли… Очень плохо. Вы же красных командиров играли. На вас школьники равнялись.

Тут я решил, что пора выходить к разговаривающим, иначе они своими спорами точно кого-нибудь еще заинтересуют. При нашем появлении троица испытала шок. Одного из мужчин я раньше вроде бы видел в кино, но ни имени, ни фильмов так и не вспомнил. Второй — видимо, тот самый Сиренко — типичный водитель, прячущий под гражданкой малиновые петлицы, по крайней мере, на вид. А вот женщина!.. Это была белокурая, удивительно обаятельная женщина. Звезда предвоенных фильмов на тему армии. Вечная «невеста (жена) красного командира». К сожалению, ее имени я тоже не вспомнил. Но вспомнил, однако, что в нее были влюблены все подростки второй половины тридцатых, как рассказывал дед. Не раздумывая ни минуты, мы привели актерскую группу на базу. Уже на базе она представилась — Валентина Серова.

Реакция Степана, правда, оказалась несколько оригинальной:

— Саня, блин! Плюшкин недоделанный! — шумел он. — А театра там, часом, не было? Ох, наплачемся мы с ней.

— Шо маемо, то маемо… С Константина Симонова — коньяк, когда выйдем к своим. Жена она ему… Я уточнил, когда она представилась.

Змей

После налета на деревню Дима забрал у меня винтовку, пробурчал: «Надо переделать» — и удалился в мастерскую. Два дня мы с Тэнгу откровенно бездельничали, отдыхали. На третий день меня вызвал к себе Карбышев.

— Здравствуйте, Дмитрий Михайлович, — сказал я. — Вызывали?

Генерал поморщился как от зубной боли, он никак не мог привыкнуть к свойственной некоторым попаданцам манере общения.

— Вызывал, — ответил он, — садись, разговор будет.

Тэнгу с независимым видом просочился следом и устроился под столом, положив морду Карбышеву на колени.

— Уговаривать тебя лететь — затея бесполезная. Так?

— Так. Куда я без Тэнгу, а вдвоем мы в кабину не влезем. С летчиком все в порядке?

— Да, проверку он прошел. Парни, которые его вытащили, тоже. Прибыли с пополнением, в операциях не участвовали. Пока на кухню их определили, дальше посмотрим. Значит, полетит майор Кравцов — пограничник, повезет бумаги, перепечатанные с ваших ноутбуков. Может быть, эта информация поможет нашим в Смоленском сражении. Ну, и мои комментарии, глядишь, пригодятся.

— Пусть еще винтовку от Димы захватит.

— И винтовку, и пулемет на ее базе. Как она в бою, кстати?

— Мне понравилась.

— Ну, вот и хорошо. Полетят они сегодня вечером на Р-5, к утру будут у наших. Тебе же предстоит экспедиция к тому складу в Полесье. Нужно проверить, можем ли мы туда прорваться и там базироваться. Ну, и дорогу туда разведать надо. Пойдешь командиром группы из десяти человек. Твой заместитель — старшина Соловьев. Пожалуйста, прислушивайся к его рекомендациям.

— Хорошо, — сказал я. Генерал опять поморщился, потом улыбнулся: — Пойдете верхом, тут ребята строевых лошадей у немцев отбили.

— Я ж без задницы останусь! — вскричал я.

— Ничего, — ответил Карбышев, — тяжело в учении… Так быстрее, а то вы только к осени вернетесь, — генерал аккуратно стряхнул Тэнгину морду с колена и добавил: — Идите знакомьтесь с группой. И с конем! Выход завтра с утра.

С группой меня познакомил Паша, хорошие ребята, пограничники, кавалеристы. Всего десять человек, включая Соловьева. А еще мне показали лошадь, на которой мне придется ехать, кобылу по кличке Стрелка. Я скормил ей пару кусочков сахара и погладил.

Потом начались уроки верховой езды, жуткий позор для меня и источник веселья для всех остальных. Первым не выдержал Тэнгу, он пристально посмотрел на веселящихся бойцов, подошел поближе к ним и зарычал. Веселье стихло. Паша грустно посмотрел на меня и сказал:

— С седла, надеюсь, ты не свалишься, а остальной премудрости научишься в пути. Можем отправляться. Так и скажи товарищу генералу, — и я пошел докладывать.

В генеральском блиндаже кто-то орал, причем голос был женский, орали на Карбышева.

Это сильно не понравилось Тэнгу, Дмитрия Михайловича он уважал. Малыш протек в дверь, и внутри стало тихо, я вошел следом. Незнакомая женщина, бледная и испуганная, стояла у стенки и глядела на Тэнгу. Пес не рычал, он просто демонстрировал зубы. Все.

— Вам лучше уйти, — сказал Карбышев женщине и кивнул мне на скамейку, предлагая садиться. Та поняла намек и исчезла.

— Эта баба меня доконает, — произнес генерал. Я чуть со скамейки не навернулся. Он продолжил: — Артистка! — слово прозвучало как ругательство.

— Артистка, приехала в Брест перед войной на гастроли и застряла здесь. Требует предоставления «человеческих условий» или немедленной отправки в Москву на самолете.

Я не выдержал:

— …Снимайте к черту с бабушкою роль Галадриэли И замените Бабою-Ягой. Пускай она народная артистка, Да-да, я помню, чья она жена. Но к ней же комары в лесу не подлетают близко, Настолько вся… прекрасна и нежна.

— Что это? — удивился Карбышев.

— Стихи, — ответил я, — «Рабочая пятиминутка на киностудии во время съемок фильма «Властелин Колец».

— А дальше?

— Тогда пропали три постельных сцены. Почти на четверть станет меньше их. И, кстати, та, где Селеберн, узнавши про измену, Нунчаками забил троих своих.

В углу тихо кисла от смеха Наташа Горбунова, исполнявшая роль штабной машинистки, перепечатывавшая информацию с ноутбуков и с книгами Толкиена уже знакомая.

— Ладно, — сказал генерал. — Группа к выходу готова?

— Да, — ответил я. — Завтра выступаем.

— Ну, желаю удачи, — сказал Карбышев, — возвращайтесь.

Сергей Олегович

Вылез я из недостроенного капонира, который мы под тир приспособили, весь очумевший от стрельбы, поскольку отстреливал очередную партию «стэнов» и отремонтированных машингеверов, сижу, курю. Тут смотрю — суета какая-то, народ с носилками. Пошел туда, посмотреть, что случилось. Гляжу — Нику несут, бледная вся, на лице ни кровиночки. Подошел поближе, вижу — в сознании она.

— Что случилось? — спрашиваю. — Где это тебя так зацепило?

…Из санчасти от Ники меня прогнала докторша, чтобы не нарушал покой раненых и больных.

Степан

Случилось это в самый разгар подготовки к частичному рассредоточению. Сначала Ника… Поймали их немцы. Качественно поймали. Снайперов нет, «товарищ Иванова» — в госпитале. Настроение — не то чтобы подавленное, скорее отрезвленное. Вот ведь интересно — вроде все понимают, что на войне, кое-кто и в нашем времени в войнах участвовал, а все же успели увериться — нас не убьют, мы не отсюда. Осталось только пулям об этом сообщить.

Но это осталось там, в базовом лагере. А сейчас мы под командой лейтенанта Васильева движемся по лесным дорогам. И только сейчас начинает доходить — насколько все же мы недооценивали своих предков. Сейчас я иду, скорее, как бесплатное приложение к технике и оружию.

Олег Соджет

Пока мы готовили технику, в лагерь принесли Нику. Принесли потому, что она была ранена, а часть ее группы вообще не вернулась. Ну, Нику я решил пока не трогать. Вот вернусь и выскажу все, что думаю. Пусть только выздоровеет. А вот то, что я пообещал фрицам с ними сделать… Если бы они это услышали, наверное, сдались бы все оптом и поскорее, чтоб я не успел воплотить ничего из обещанного в жизнь.

Выдвинулись мы из лагеря на закате. Дорога до польской территории заняла пару суток. Но обошлось без приключений. Хотя на переправе пришлось понервничать. На польскую территорию успели перегнать оба танка и LWS, как раз собирался отправиться в рейс первым броневиком, как дозорные предупредили о воздушной опасности. Но повезло, и нас не засекли. После чего оба броневика и зенитка тоже попали на польскую землю.

— Ну что, народ, — сказал я, — вот мы и в Польше. Тут нас точно не ждут. Да, — обратился я к нашему связисту Станиславу Бойко, — передай нашим, что мы переправились.

После чего, удалившись на пару десятков километров от границы и углубившись в лес, встали на отдых до вечера. Но отдохнуть нам не дали…

— Командир, вставай…

Открыв глаза, я увидел Ивана.

— Что?

— Немцы!

Пойдя за ним, я достал бинокль и посмотрел, кого же там принесло-то.

— Б…дь! Принесло ж… у…ов на нашу ж…пу. Они нас тут точно найдут. Мать!!!

И было от чего ругаться. Мы умудрились встать на отдых метрах в четырехстах от вырубки И, естественно, днем немцы приехали на нее. И ладно бы, если бы их одних принесло. Два десятка мы могли упокоить быстро и качественно. Нас-то было шестьдесят человек. Особенно с учетом того, что связи у них с собой не было. НО! Они пригнали на лесоповал пленных… Польских пленных… Количеством около сотни. И вот они-то и были проблемой. И не расстрелять — не воюем мы с поляками, и не отпустить — могут сдать. А пойдут ли они с русскими? Это вызывало сомнения. Хотя шанс был и на это. Эти мысли я и озвучил вслух:

— Придется фрицев валить. А что с остальными делать, не знаю. С собой бы их взять, но пойдут ли?! А отпускать нельзя. Ладно, там решим. Подготовиться к бою. Технику не заводить. Так разберемся.

Когда поднялась стрельба, поляки не стали драпать кто куда, как я втайне надеялся, а набросились на конвой. Лучше бы они этого не делали — больше было бы выживших, поскольку кидаться с топорами и пилами на огнестрельное оружие чревато. В общем, к моменту, как конвой был уничтожен, они потеряли около сорока человек. Потом, когда стрельба прекратилась, они еще семерых своих расстреляли за что-то. А вот потом была картина Репина «Приплыли». Поскольку мы из-за деревьев показались, и у поляков ступор настал. Они-то думали, что увидят или партизан, или своих же польских солдат, ну, на худой конец — заблудившихся русских, а из-за деревьев к ним вышла толпа в эсэсовских мундирах. Да еще и T-IV, который я приказал пригнать на всякий случай. Что, кстати, оказалось правильным решением, ибо и стрелять, и бежать при виде танка поляки не решились. Я, на немецком, приказал им сдать оружие. Сдали, хоть на их лицах в этот момент ой как много обещаний написано было. Видно было, что они решили, что мы-таки из СС. А нападавшие на их охрану погибли. Но следующий мой приказ — собрать всех погибших и спрятать в лесу — их снова сбил с толку. Однако мертвых они спрятали качественно. После чего мы загнали грузовики, на которых их привезли, в наш временный лагерь, туда же привели и поляков и стали думать, что же делать и как с ними поговорить так, чтобы они с нами пошли. Причем добровольно, не думая о том, чтобы сбежать или предать.

От этих мыслей меня отвлек Иван, который приволок один из «стэнов», на котором гордо красовалась надпись «Made in China», а под нею еще и какие-то иероглифы были выбиты, то ли китайские, то ли японские (ну не разбираюсь я в них!), и спросил меня, что это значит. Ответом ему был мой гомерический хохот и слова: «Ну, Олегыч… Я ж тебе подарок найду… Китаец ты наш…»

«Однако теперь, в случае утери этих автоматов, немецкая разведка явно бы впала в ступор, пытаясь понять, ЧТО же забыли в Польше китайские диверсанты и КАК они туда попали, — мелькнуло в голове. — Так немцев можно заставить подозрительно к Японии относиться. Китай-то под ними… Надо будет как-нибудь после какой-нибудь довольно громкой акции «посеять» один из «стэнов». Пусть голову поломают-то. А если они еще и поцапаются, то совсем прекрасно будет».

Поляки же, услышав в лагере русскую речь, слегка успокоились и даже пояснили, что те, кого они потом расстреляли, были немецкими прихвостнями. После чего они поинтересовались, что с ними будет дальше.

Пока мы прикидывали, что же нам с поляками делать, один из них подошел к нам. Кстати, после боя их выжило сорок семь человек. Тяжелораненые, к сожалению, ночи не пережили. Врача у нас с собой не было, вот и…

— Пан офицер, — на слегка ломаном русском заговорил он, — а что с нами будет?

— А что? — спросил я. — Пан…

— …Кос! Капрал Ян Кос, — представился тот, вызвав у меня ступор и судорожные поиски собаки по кустам.

— Так вот, капрал, мы предлагаем вам идти с нами. Но только если приказы командиров вы будете выполнять беспрекословно.

Как ни странно, Ян обрадовался и сказал, что они сами хотели попроситься в отряд. Чтобы иметь возможность бить захватчиков. А приказам они, конечно, подчиняться будут. Они же все солдаты и о том, что должна быть дисциплина, знают.

— Так что пан офицер может не волноваться, проблем мы ему не доставим, — закончил Ян свою речь.

После чего я стал выяснять, кто из поляков что умеет. Все оказались пехотинцами. Но двадцать девять человек из них умели водить машины, а семнадцать знали немецкий язык. А учитывая, что своих я, еще только подумав о рейде, начал учить языку, то и этим знатокам пришлось на привалах учителями работать. А не знавшим язык — учиться.

Погибший конвой был избавлен от формы, которую, приведя в порядок, надела часть поляков. Тем же, кому ее не хватило, пришлось ехать в броневиках и не показываться на виду, чтоб не портить маскировку. После боя прошло два дня (на связь с лагерем мы выходили раз в сутки — в двадцать три ноль-ноль). Вначале мы ничего не делали — или попадавшиеся нам колонны были слишком сильны, или место было неудобным. Но вот на третий день передовой дозор доложил, что нам навстречу идут какие-то неправильные немцы числом до двух рот. Поскольку вдоль дороги с обеих сторон рос лес и ближайший населенный пункт был в нескольких километрах от нас, мы решили эту колону поймать. Заняли позиции с обеих сторон от дороги и стали ждать… А мне было очень интересно, почему немцы в этой колонне «неправильные».

Когда колонна приблизилась, я понял, почему они «неправильные» немцы. Это оказались итальянцы. Те еще вояки. Когда мы открыли огонь, они отстреливались минут пять, а потом начали драпать. Из шедших в колонне семи единиц бронетехники пять были нами разбиты, а последние две просто брошены экипажами. Которые предпочли валить на своих двоих через лес. Пока мы собирали трофейное оружие и я прикидывал, что же делать с доставшейся броней в виде одного L3 и одного L6, ко мне подошла пара поляков и доложила, что они пленного взяли.

— Б…дь! На кой х… вы мне его притянули-то?! — выдал я, когда выяснилось, что пленный немецкого не знает. — Что мне с ним делать-то?!

Однако пленный уже был. А учитывая, что он был генералом, пришлось его с собой тянуть. В качестве охраны к Джованни Мессе я приставил оба трофейных недоделанных танка. Самого же генерала погрузили в трофейный грузовик с пятью охранниками.

После чего покинули место боя.

Саня Букварь

Генерал Карбышев, озадаченный нашими темпами, приказал организовать группу, которую мне надлежало обучить вождению автомобилей и мотоциклов. Во время занятий ко мне подошел один из гражданских, освобожденных нами на МТС.

— Товарищ командир, можно вас спросить?

— Конечно! — ответил я.

— Вот вы часто на разведку ездите, поезда, наверное, видите. А как там мимо вас проехал поезд? И какой был паровоз?

— Что значит как? Обычно вроде… А в паровозах я не шарю…

— Что, простите?

— Не понимаю я в них. А почему вы спрашиваете?

— Да я механик из депо… Интересно, кто там ехал и на чем. Если б я посмотрел в некоторых местах, можно б было понять, наши управляют или чужие. Это помочь может?

— Возможно… Как вас зовут? — в голове у меня начал зарождаться просто фантастический план.

— Василь Бабенко. И можно вы ко мне на «ты»?

На следующий день мы отправились вдвоем посмотреть на Кобринский железнодорожный узел.

Сначала сходили на один из поворотов — Василь сказал, что тот особенный, по нему видно, хорошо ли машинист знает участок. Лежали там почти сутки, после чего наш паровозоремонтник сделал вывод — машинисты все чужие, перегон знают плохо, да и некоторые неписаные обычаи не соблюдают, скорее всего — иностранцы. На следующий день наблюдали за выездными путями кобринского вокзала. Здесь и я заметил некоторые особенности: поезда углем не грузились, кроме маневровых, а водой заправлялись только уходящие на сопредельную сторону, ну и опять же маневровые. Угольный склад охранялся очень хорошо, а вот после осмотра водокачки у меня появилось несколько мыслей. Некоторые из них совпали с высказанными предложениями Василя. В трехтонную емкость водокачки мы высыпали четыре мешка соли, которую нашли среди кучи стройматериалов в углу станции — теперь немцы замучаются накипь обдирать, а где такой воды хапнули — неизвестно, да и мелкие водяные жиклеры зарастать будут. Работали ночью, получилось незаметно. Также записали расписание караулов и схему охраны паровозного депо. Василь, кроме того, вечером пообщался с одним знакомым машинистом из оказавшихся в депо. Чтобы заставить людей работать, немцы пригрозили уничтожить их семьи, однако пока водить поезда не давали, использовали на работах в самом в депо. Еще от этого человека мы узнали о путеперешивочной машине, которую немцы должны вот-вот привезти сюда. По слухам, она задержалась в Люблине — по техническим причинам. Прибытие ожидалось в течение недели.

Степан

Выдвижение прошло спокойно. После совершения марша встали, выставили охранение, замаскировались. Потом дозаправились. Н-да. Танки и машины поедают горючку, как… Правильно, как танки и машины, ибо слоны бензин не пьют.

Потом отправили разведчиков поискать, нет ли чего интересного в округе. Хорошо Олегу — ему все цели валятся чуть не на голову, а нам искать приходится. Вариант с наглым выходом на дорогу и уничтожением всего, что шевелится, отвергли еще в лагере — как очень эффективный способ самоубийства.

Разведка доложила следующее: во-первых, чуть подальше от места нашей стоянки — не обозначенная на карте дорога. На ней — разбитая батарея 122-миллиметровых гаубиц на конной тяге. Затворы и прицелы у орудий отсутствуют, видимо, сняты артиллеристами, потому что вывезти орудия после гибели лошадей они не могли. Передки не осматривали, опасаясь «сюрпризов», оставленных нашими.

Вторая группа ходила к шоссе. Там все без неожиданностей — колонны идут с охраной, но нам вполне по зубам. Так что, если не обнаружится ничего более интересного — подтянемся ближе. Третья группа вернулась чуть позже, увы, без результатов.

Ну, нет так нет. Значит, шоссе. Подтянуться поближе, транспортные машины оставить подальше, боевые, наоборот, ближе. Отправить дозоры вдоль по дороге в обе стороны. Как только появляется что-то интересное — по сигналу разведчиков выходим на позиции, уничтожаем колонну, после чего перемахиваем дорогу и движемся дальше.

Ждать… Ненавижу ждать. Дозоры отправлены. Между ними — с километр, более чем достаточно. Еще раз прикинуть наличные силы. Нормально: «единички», «тройки», «четверки» вместе с самодельной «ЗСУ-20-1» — более чем достаточно. Плюс огонь стрелков и пулеметов. Позиции присмотрены и подготовлены.

Сигнал, по дороге прошла тройка мотоциклов, потом еще одна — головной дозор. Бокового охранения нет. Короткий рывок, все, мы на месте. Колонна уже вытягивается вдоль засады. В голове БТР, в хвосте — тоже. Нам бы таких еще парочку, но фиг нам. И вам, немчики, тоже. Остальные — наливняки. Идут с запада, полные, значит.

Вот головной поравнялся с «тройкой». Выстрел — снаряд въехал точно в движок броневика. Идущий следом бензовоз резко выворачивает влево… И превращается в огненный шар от попадания двадцатимиллиметрового снаряда. В хвосте колонны весело полыхал БТР, разорванный фугасом «четверки». Сейчас по дороге лупит все, что стреляет. Сразу появляется огонь, стремительно расползающийся по дороге и в стороны. Все, уходим. Мужики тащат мотоцикл. Блин, «плюшкиность», оказывается, заразна. Других трофеев нет, но восемь уничтоженных бензовозов душу греют. Теперь — валим в темпе.

Олег Соджет

После разгрома колонны с итальянцами мы несколько дней никаких особых действий не предпринимали. А потом во время очередного привала дозор услышал шум авиационного мотора. Мы на всякий случай, естественно, приготовили нашу зенитку вести огонь. И стали ждать. Из-за деревьев выскочил «Шторьх». Один.

— Зенитчики, огонь! — заорал я.

После нескольких очередей самолет густо задымил и свалился в лес в полукилометре от нас. Мы все быстренько погрузились в транспорт и двинулись к месту падения. Приехали мы туда первыми. Начали осмотр самолета. Живых в нем не оказалось, все трое погибли. Но только мы успели собрать документы, как из ближайшей посадки появились… телеги. Отпускать обозников было нельзя, и мы, подождав, пока они приблизятся, положили их из пулеметов. Благо их было всего восемь человек. На телегах оказались продукты, что нас тоже очень порадовало — запас, взятый с собой, уже заканчивался. А когда мне показали документы погибших, я офигел. Одним из них был сам Гейдрих, который, видимо, летел к месту, где мы «Евы» угнали, для контроля за расследованием и поиском тех, кто это совершил. То есть нас. Видимо, и «Шторьх» он выбрал за возможность посадки прямо на «месте преступления», чтобы времени не терять. Ибо, судя по бумагам, что были при нем, Гитлер рвал и метал по причине того, что совершившие налет на орудия были до сих пор не найдены.

Когда я понял, кого же мы прибили, и успокоился, то решил слегка пошутить над немецкой контрразведкой. Взяв один из «стэнов» с «китайским клеймом», я бросил его неподалеку от самолета. А для придания достоверности мы разложили обозников так, чтоб выглядела картина — вроде они сопротивлялись. Постреляли из их винтовок в разные стороны, чтобы гильзы стреляные были. Выпустили пару очередей из «стэнов», а в брошенный я выстрелил из карабина, чтобы создать видимость, что его бросили из-за поломки, вызванной попаданием пули.

После чего быстренько свалили в леса до появления еще кого-нибудь из видевших падение самолета.

Саня Букварь

Если просто сидеть на базе, можно помереть от скуки, решил я после ухода группы Олега за Буг. Степан начал собирать большую команду для того, чтоб прошерстить колонны на дорогах. Мне напрямую дел не находилось. Позвал я механика Василя из паровозного депо, обговорили с ним вариант действий, и пошел к Карбышеву просить санкцию. Что и как делать буду, не сказал, только про железку и пересказал рекламный ролик: «А потом мы с другом выпили фанты и тормознули поезд». Видимо, генерал не совсем понял меня, но виду не подал, а посоветовал не зарываться, однако отпустил.

План операции представлял собой простейшие действия, вполне нормальные для мирного времени. На это и был расчет. Поезда на выбранной ветке ходили примерно раз в тридцать минут, как сказал Василь, прежде чем выпустить из Кобрина следующий состав, дежурный ждал отзвонки о проходе предыдущего через один из больших переездов. На этом и решили сыграть.

В одном из мест, где поезд сначала видно издалека, затем его скрывает небольшой пригорок, а затем идет достаточно длинный прямой открытый отрезок, мы и устроили наше «распитие фанты», переодевшись в форму немецких военных железнодорожников. Первый поезд пришлось пропустить — слишком очевидно было большое количество пехоты в нем. А вот второй оказался настоящим подарком — двадцать две цистерны и теплушка с охраной в конце. Ранним утром печь в теплушке топилась вовсю! Я побежал навстречу паровозу, размахивая куском красной материи и лопатой. Локомотив начал замедляться и затормозил практически около меня. Дальше все было просто: гранату в кабину, сам за ней. В этот момент паровоз фыркнул паром и заглушил звук взрыва гранаты. Внутри побило всех. Охрана пока не проявляла признаков беспокойства. Василь запрыгнул за мной, передвинул какие-то рычаги, открыл топку, я забросил с десяток лопат угля. Несмотря на то, что туда могло поместиться еще, он закрыл створки топки, крикнул: «Прыгай!» — что я моментально выполнил, двинул еще какой-то рычаг и последовал за мной. Поезд начал разгоняться задним ходом. Когда он появился в поле нашего зрения второй раз, скорость на глаз была около пятидесяти.

— Ему еще три километра на разгон, потом пять-семь ровно, а потом замедляться начнет.

— А до Кобрина у нас… — попытался подсчитать я.

— Пять с небольшим хвостиком. Наших на станцию пока не пускают. Самое неудачное — сложится на входной стрелке.

— А точно удачное?

— Увидим.

Мы сели на мотоцикл и собрались ехать на базу. И тут рвануло. Минут пять мы стояли с открытыми ртами — такого эффекта не ожидал никто. В голове крутилась уже другая рекламная фраза: «Е-мое, что ж я сделал-то?» Потом я вспомнил свое доармейское прошлое и показал, что значит очень быстро ехать по проселку на «Урале» с коляской. С поднятием люльки и, что опаснее, заднего колеса. Не убились мы по дороге просто чудом.

Олег Соджет

На следующий день после того, как мы сбили этот так не вовремя вылетевший «Шторьх», мой связист позвал меня к рации. Там передавали, что самолет, пилотируемый Гейдрихом, был сбит врагами рейха на территории Польши. Гейдрих и летевшие с ним его адъютант и охранник погибли при падении самолета. Пытавшиеся прийти им на помощь солдаты тоже были убиты, но благодаря им у следственной группы появились улики, указывающие на то, кто, возможно, стоит за нападением на Гейдриха и его убийством. После чего шли призывы усилить бдительность для скорейшей поимки диверсантов. Кроме того, в одной из радиопередач требовали задерживать всех граждан японской и китайской внешности, поскольку есть подозрения, что они могут быть в этом замешаны.

Услышав про то, что самолет пилотировал Гейдрих, я вспомнил, что он и в нашей истории летал, но там его сбили не насмерть.

— Отлеталась птичка, — резюмировал я, вернувшись к танку.

— В смысле? — спросил Иван, которому я в свое время рассказал правду о нас.

— Да вот, — сказал я, — в моем прошлом Гейдрих в качестве офицера запаса ВВС принимал участие в боевых вылетах немецкой авиации вначале как стрелок-радист на бомбардировщике, затем как пилот штурмовика. В ходе кампаний против Франции, Норвегии и СССР. Это отвечало его представлениям об идеальном офицере СС, который не только сидит за рабочим столом, но и участвует в боевых действиях. После того, как в тысяча девятьсот сорок первом году самолет Гейдриха был сбит восточнее реки Березина и Гейдриха спасли лишь вовремя подоспевшие немецкие солдаты, Гиммлер личным приказом запретил ему участвовать в боевых действиях.

— А тут его мы сбили насмерть… Вот уж неудачное время он для полета выбрал, — высказался Иван, — да и маршрут неудачный был. Вот и долетался…

— Это точно — не в то время не в том месте оказался.

Саня Букварь

Когда через три дня мы добрались до дома одного из коллег Василя, нас встретили вестью, что железнодорожной станции Кобрин больше нет и что летающие в небе колесные пары еще долго будут сниться местным жителям.

— Местных много погибло? — поинтересовался я.

— Десятка три… Ну, и раненых с сотню будет… Нам же не доверяли, на станцию не пускали.

— А немцев?

— Да кто ж их считал-то? Ваш поезд проскочил больше полстанции по второму пути, когда столкнулся со свежеприбывшим путеукладчиком… Оба в пар. На первом стоял эшелон с ранеными немцами — даже не мучились. Третий путь — танки стояли на платформах. Оплавилось много, только в металлолом на завод, а один даже от взрыва через овражек перелетел, у Акимыча в огороде упал. Акимыч даже не за крышу ругался, что взрывом с его дома сдуло, а пообещал по партизанам розгами пройтись — свежий урожай огурцов немецким танком перетоптали!

— А другие пути? — не унимался я.

— Так два осталось. На четвертом не было никого. А на пятом какой-то поезд с пассажирскими вагонами… Был. Ну, и здания вокзала и складов по кирпичикам раскидало. По домам рядом живущего народа малость обломками прошлось. В здание комендатуры, что напротив вокзала, там раньше райком был, аккурат в зал заседаний колесная пара влетела. Прямо сквозь стену. Ну, и еще одна точно в машину какого-то большого чина с повязкой на рукаве, жаль, тот уже вышел и в здании уже был.

— А откуда такие подробности знаешь?

— Так я теперь бригадир. Немцы команду собрали, обломки разгребать. Своих людей у них жутко не хватает.

— А сколько танков было?

— Да кто ж их знает?.. Вот только что заметил, последнее время немцы вагоны явно в перегруз цепляли — на три-четыре штуки больше нормы для паровоза.

— А норма какая?

— В нашей местности — шестьсот тонн на хороший паровоз, ну, и четыреста, если «овечка»…

— Про пассажирский знаешь что-нибудь?

— Вагоны германские, старые. Может, даже до империалистической делались, но врать не буду. Больше ничего не скажу — следов не осталось.

С такими результатами мы и вернулись на базу.

Степан

Мы были на дневке, когда стали свидетелями непонятного природного явления. Впрочем, свидетелями — не совсем точно. Просто услышали, как со стороны Кобрина донесся рокочущий гул. Что это было — я не понял, но спорить с Васильевым, приказавшим сворачиваться и рвать когти, не стал. Перед самым походом он мне пояснил, что так описывался мощный взрыв, произошедший на большом удалении.

После осмысления ситуации нам обоим стало совсем невесело. Немцы взбесятся, это явно. И на этот раз нас точно найдут. Требовалось адекватное отвлечение, а не разгром колонн.

Единственный вариант, который мне виделся — тот самый, самоубийственный, — выходить на дорогу и нагло долбать все, что там есть. А потом попытаться улизнуть от разъяренных немцев. По крайней мере, была надежда, что искать нас будут не там, где мы есть.

Ну, поехали. Идем, разумеется, нагло, но открытые места проходим максимально быстро, да и на дорогу сильно не суемся. А вот и первый объект — в сторону Кобрина отчаянно торопится колонна грузовиков. Судя по скорости и битком набитым солдатами кузовам — там сильно весело. Мы движемся параллельно колонне, и до первого выстрела они нас не замечают. Семидесятипятимиллиметровый осколочный подбрасывает замыкающую машину, в головную влипает снаряд «тройки». Грохочет зенитка, трещат пулеметы. Расстреливаем, не приближаясь на дистанцию гранатного броска. Успели они передать, что ведут бой? Да наверняка. Уходим.

Некоторое время идем по дороге, потом сворачиваем в лес. Этакая заячья петля получается… И влипаем в немецкий заслон. Немцев примерно сотня, плюс НАГ и, самое страшное, четыре пятидесятимиллиметровые пушки. Пушки стоят открыто, видимо, прибыли недавно, да и вообще, у меня сложилось впечатление, что они занимались подготовкой позиций. Та часть расчетов, которая этим занималась, бросилась к орудиям. Остальные начали ворочать пушки в нашу сторону. Самых невезучих срезала зенитка, изрешетив щит ближайшего к немцам орудия. Она же первой и погибла — очередь снарядов с броневика превратила машину в факел. И почти моментом этот броневик полыхнул сам, получив снаряд с «тройки». Вроде это произошло одновременно с тем, как «четверке» снарядом оторвало звездочку, но огня она не прекратила. В общем-то, это и решило дело. Шансов выжить под огнем трех танков у артиллеристов не было. Как не было его и у пехоты. Пленных никто брать не собирался.

Подорвав обездвиженную «четверку», мы продвинулись чуть за позиции заслона, потом снова петля, на этот раз удачная. Уходим на фиг, пока не зажали совсем.

Ушли. А потом еще раз. Эх, хорошо погуляли — немцы запомнят…

…Сколько прошло времени? День? Неделя? Год? Не помню. Где Васильев? Ах да, он же там… Там же, где и все остальные, там, где нас поймали. Ни хрена не помню. Может, и к лучшему. Мы выскочили случайно, и то только потому, что «орел не ловит мух» да в болоте не утопли. Мух… Я те покажу мух!!! Опять воспитание а-ля интеллигент в мозг ударило? Нет уж, покуда жив — ты мужик, а не непонятно что. «То, что нас не убило, сделало нас сильнее», — так, кажется, у Ники в подписи было? Вот и будем действовать именно так. Вперед.

А тут уже недалеко осталось, по-любому. «Объект номер четыре», он же продуктовый склад. Все мы тогда не вывезли, часть специально оставили, на всякий случай. Если немцы нас нашли — там последний и решительный бой. Если нет — то там еда и возможность связаться со своими.

Разведка вернулась, доложив, что все тихо. Спасибо, Юра. Можно пожевать и немного отдохнуть. А после двигать домой.

— Товарищ генерал… — это уже в лагере, доклад. Хотя что тут докладывать — все и так ясно, яснее некуда. В лагерь вернулись пять человек и один Степан.

Олег Соджет

После того, как сбили Гейдриха, ничего особенного мы в Польше сделать не смогли. Нет, конечно, некоторое количество обозников, собиравших продукты по селам, у немцев пропало, пару раз накрывали небольшие колонны с топливом и боеприпасами. С момента начала рейда прошло уже три недели, и я стал подумывать, продолжать ли его или вернуться на базу. Что бы я решил, сам не знаю, ибо судьба решила за меня.

— Командир, — вышел на связь дозор, — к нам приближаются двенадцать грузовиков. Охраны — два мотоцикла.

«Хм… — призадумался я. — Что ж они там везут-то? Да еще и без охраны почти…»

После чего отдал приказ продолжать движение, но быть готовыми к бою. Поравнявшись с передовым мотоциклом, я, благо был в эсэсовской форме, приказал им остановиться. После чего, спрыгнув с танка, подошел к их офицеру.

— Штандартенфюрер Пезль, — представился я, — кто такие, что везете, почему без сопровождения?

— Обер-лейтенант Шульц, — представился немец, — везем евреев, сопровождение с нами в первом и последнем грузовике. А больше не надо — там женщины и дети в основном, куда они денутся?

— И куда вы их? — Я изобразил брезгливость, хоть и хотелось этого фрица на месте прибить.

— На станцию отвезем, а там поездом в лагерь поедут.

— Ну, тогда не буду вас задерживать, — сказал я и пошел к передовому танку.

Оказавшись в коробочке, я сказал радисту: «Передай всем, чтоб, как я окажусь возле последнего грузовика, первый раз…ли, но по остальным не стрелять!»

Бой закончился не начавшись. Оба грузовика с охраной были расстреляны танками, мотоциклы снесли из пулеметов. Водителей тоже перестреляли, когда они из кабин повылезали. После чего, успокоив гражданских, убрались подальше от места происшествия. А вот потом… Гражданских оказалось 239 человек. И с таким «грузом» ни о каком продолжении рейда и речи быть не могло.

Дождавшись вечернего сеанса связи, я приказал радисту сообщить на базу, что мы возвращаемся. У нас две с гаком сотни гражданских, поэтому прорываться будем через какой-нибудь мост. Через какой — не знаю, будем уточнять на месте. Другого способа переправы не вижу.

И мы стали ждать ответа с базы. После подтверждения — начали выдвигаться к мосту.

Ника

— Товарищ генерал-лейтенант! Разрешите?

Карбышев оторвался от экрана ноутбука и посмотрел на меня. Я пожала плечами и прикрыла комп простыней.

— Входи!

Игнатов вошел, как всегда, подчеркнуто ровно и отдал честь. Будто издевался над бедной «товарищем Ивановой», которая принципиально не равняла шаг. На фиг!

— Товарищ генерал-лейтенант! Разрешите обратиться?

— Что у тебя?

— Товарищ генерал-лейтенант, в ходе допроса пленного мы выяснили, что основные оставшиеся силы хорватов базируются на аэродроме в Пружанах.

— Благодарю вас, товарищ лейтенант! Это все?

— Так точно, товарищ генерал-лейтенант!

— Можете быть свободны.

Игнатов опять козырнул и, четко повернувшись, вышел.

— Что скажете, Ника Алексеевна?

— О чем, Дмитрий Михайлович? О «шахматистах» или об Игнатове?

— И о них, и о нем…

— «Шахматистов» надо однозначно разыгрывать. Кто это будет делать — надо позвать ребят, они без дела уже маются. А вот Игнатов — только не говорите, что я должна с ним найти общий язык! Я же застрелюсь!

Карбышев усмехнулся и кивнул на ноутбук:

— Покажите мне карту, на которой есть Пружаны…

Олег Соджет

Когда до моста остался последний рывок, Ян попросил отпустить его с несколькими солдатами куда-то сходить. Поскольку за прошедшее время право на доверие он завоевал, его отпустили. А когда они вернулись, я офигел. Поскольку, во-первых, они приволокли с собой три танка и ремонтную машину на базе «Опеля». Очередной 7ТР с заваренной пробоиной в МТО, Т-I со следами замены башни и на сладкое…

— ЯН!!! Ты откуда этот сундук взял?! — заорал я, увидев, ЧТО они приволокли.

— Да он туда как раз перед нами приехал и на отдых встал. Красавец! — гордо ответил Ян.

— Не, ну… и… — выдал я. — И что мы с ним делать будем? Это ж ж…а полная, а не танк. Мы ж за…ся его с собой переть…

— Ну, чего ты? Это же, наверное, самый сильный танк в СССР… — искренне не понимал моих матов Ян.

— Эх… — махнул я на него рукой. — Разберемся, раз притянул…

Не, я, конечно, понимаю, что по сравнению с 7ТР Т-35 смотрится очень солидно. Но я-то знаю, что это за монстр и как его «удобно» было вести… Но и взрывать его, как я бы поступил за пару дней до этого, я не мог. Во-первых, слишком близко к цели… Во-вторых, с учетом выявленных там четырех восьмидесятивосьмимиллиметровых и восьми двадцатимиллиметровых зениток, разделенных поровну между обоими берегами, и батальона пехоты прорыв обещал быть веселым, а «тридцать пятый» становился самым бронированным танком отряда. Да и с учетом количества башен стену огня он организовать мог.

Слегка успокоившись, я посмотрел на вторую часть «добычи» — двадцать три поляка, которые, как сказал Ян, там помогали с ремонтом танков, будучи военнопленными, и… негр. Причем, кроме того, что его зовут Марсель Лука, никто ничего не понял. Знающих французский у нас не оказалось. Так что ни откуда он там взялся, ни кто же он такой, понять не получилось.

Под вечер я снова вышел на связь и сообщил, что прорываться буду завтра и прошу поддержать меня при прорыве.

Ника

У товарища Игнатова, навязанного мне Карбышевым, оказался очень приятный голос. Но даже это не могло исправить впечатления от его зацикленности на армейских фразах. Мне было бы наплевать на это вкупе со всем остальным, если бы Игнатов так же по-военному исполнительно не пытался познакомиться со мной.

— Товарищ Иванова, разрешите?

— Входи-входи… товарищ лейтенант Игнатов. Долго ты еще будешь козырять? Хоть бы сказал, как тебя матушка с отцом обозвали…

— Лейтенант Игнатов Сергей Валерьевич, товарищ Иванова.

— Разрешаю обращаться по имени-отчеству, дорогой товарищ Сергей Валерьевич.

— Гм… не положено…

— А покладено…

— Что?

— То, что не положено, а покладено. Садитесь. Не вынуждайте меня смотреть снизу вверх, а то мне хочется, глядя на вас, вскочить и вытянуться, а с моей ногой…

— Не надо… Лежите, Ника Алексеевна…

— Итак, наша доблестная контрразведка не дремлет?

— Откуда вы знаете?..

— Дорогой мой, если лейтенант пехоты интересуется вещами ему, как пехотнику, совсем не нужными, — это наталкивает на мысли, а мысли имеют свойство умножаться и выдавать результат… Не легче ли, Сергей Валерьевич, просто подойти и узнать? Хотя, конечно, пехотному лейтенанту никто ничего не скажет… Ваше звание?

— Лейтенант!

— НКВД? Лейтенант госбезопасности?

— Вам это знать не положено!

— А Карбышеву доложили хоть? Или ему тоже не положено?

— Товарищ генерал-лейтенант знает.

— Оно и понятно… насчет «сработаетесь». Не устаю поражаться Дмитрию Михайловичу — на что он рассчитывает? Что лейтенант НКВД вдруг возьмет и резко поверит вопреки выучке и партийной линии, что должен общаться с будущистами, которых по всей советской науке нет и быть не может? Конечно, самый логический вывод, который не перечит здравому смыслу — это то, что они шпионы. Английские, немецкие, неважно какие, но шпионы. А вот их цели? В свете последних событий — пока не ясны… Так ведь, товарищ лейтенант?

— Товарищ генерал-лейтенант вам доверяет… а я нет.

— Резонно. Должен же быть во всем отряде хоть один здравомыслящий человек, не верящий в сказки об умных пришельцах, желающих помочь Советскому Союзу выиграть войну. Сказать, зачем лично я это делаю? Первое — потому что хочу жить, но это понятно. Второе — хочу, чтобы жило как можно больше народу, советского народу, а не погибло, как это было в нашей войне. Третье — мой дед погиб, обороняя Киев в составе двести двенадцатой воздушно-десантной бригады в начале августа сего года. Четвертое и пятое — мы попали сюда так же внезапно, как и для вас началась эта война, поэтому мы оказались в одинаковом положении — вы в тылу врага, а мы в тылу времени. И выбор был такой же, как и у вас. Либо сражаться против немцев, либо сражаться против всех… включая вас. Честно… не хочется. Мы чужие, но не настолько, чтобы предавать народ, к которому мы себя так или иначе причисляем. Может, у нас в «будущем» уже и нет того политического объединения, называемого «Советский Союз», но страна, народ — остался тот же самый.

— Советский Союз будет уничтожен?

— Изнутри. Не уничтожен, нет. Просто будет новое правительство, новые законы — во многом оставшиеся такими, как были… но люди захотят жить по-другому… и будут жить так, как они захотят.

— Вы многое знаете, Ника Алексеевна. Вы из правительства? Вашего, будущего…

— Разве? Просто у нас человек разбирается не в одной области, а во многих. Это надо для того, чтобы жить… и выживать. И у нас нет ограничений на информацию в любой сфере. Кроме, конечно, специальных. НКВД как было, так и останется своей закрытой структурой. Так что тут вы можете не бояться. Хотя со временем многие архивы будут открыты, и ваши действия будут подвергнуты критике. И знаете, это очень неприятно, когда дети и правнуки краснеют за деяния своих предков… Вы бы хотели честно смотреть в глаза своим детям и не ждать, что они скажут: «Дед, ты был сволочью!»?

— Вы… знали моих внуков?

— Кажется, разговор переходит на очень конкретные личности… Кстати, вы связывались уже с Большой землей?

— Да… Товарищ Иванова, я не должен перед вами отчитываться!

— Понятно… Надеюсь, ждать ваших ребят долго не придется… Скажите Карбышеву, что товарищ Иванова уже идет на поправку и хотела бы его видеть.

— Ника Алексеевна… последний вопрос. Вы сами верите в то, что говорите?

— А на этот вопрос я буду отвечать уже не вам, простите, Сергей Валерьевич. Я тоже буду придерживаться субординации… может быть, я выше тебя по званию. А?

— Чем ты бедного лейтенанта озадачила? — с порога не дал мне опомниться Дмитрий Михайлович, пришедший почти сразу после моего разговора с Игнатовым. — Про будущее рассказала?

— Да нет, Дмитрий Михайлович. Намекнула, что его дети могут узнать, чем он тут занимается.

— Это правда?

— Дмитрий Михайлович, — протянула я, — вы же сами из ноутбуков читали!

— Про себя читал, а вот про Игнатова там не было… Ладно, это проза… займемся стихами.

— Какими стихами? — не поняла я. Вот уж умеет генерал ошарашить.

— Нашими, нашими стихами. Военными… Пока у нас вырисовывается следующее… Игнатов связался все-таки с Большой землей, так что в ближайшее время ждем оттуда гостей. Разведгруппы уже четыре раза видели немцев вблизи дороги. Доложили, что одна из групп — СС с собаками. Возможно, та, что вас накрыла. Пока я приказал их не трогать. Еще две группы были уничтожены. Капитан Литовцев обеспокоен, что у нас идет все хорошо. У него разведчики теперь в каждой деревне на три дня вокруг и под каждым кустом. Боится, как бы капонир не стал последним нашим рубежом. Через болота техника не пройдет, а людей уже много. Надо выходить на оперативный простор.

— Тогда мы будем уязвимы. Придется оглядываться на все сто восемьдесят градусов. И спереди, и сзади. И базу потеряем. С таким количеством техники без базы не получится.

— Будем делать несколько баз. А ближе к зиме болота замерзнут, и можно будет уйти вглубь.

— Дмитрий Михайлович, даже при том, что мы находимся почти в центре Белоруссии и лесов тут много, но немцев тоже много. На первый год войны — резервы уже подходят к концу, а в дальнейшем — Германия наберет обороты, и к середине сорок второго года производство танков и самолетов будет увеличено почти в два раза. Не считая обычных армейских подразделений.

Я открыла ноутбук и показала таблицу:

— Видел я ее, — недовольно покачал головой Карбышев, — но сейчас у нас главный вопрос — это как не допустить эти танки с самоходными орудиями к фронту…

— Вопрос в другом, извините, товарищ генерал, как бы Генеральный штаб при всей своей «гениальности» не начал наступление в районе Смоленска. Это приведет к потере занимаемых позиций и в дальнейшем к прорыву немцев к Москве. А также к тому, что немцы смогут окружить Киев. И тогда Юго-Западный фронт окажется в таком же кольце, как и Западный… Вести два оборонных сражения — Смоленское и Киевское — армия вряд ли сможет. Но Киев — это узловая точка, да и Днепр может стать неплохим рубежом. Но это при условии, что удержат Уманское направление, которое, кажется, уже прорвано… Жаль, нет оперативной обстановки на фронтах, а по историческим документам не навоюешь. Единственное, прошу вас, Дмитрий Михайлович, даже если советская контрразведка признает нас шпионами и засунет глубоко и надолго… не забывайте нас…

— Ника Алексеевна, не думайте, что все так плохо. Вы уже оказали неоценимую услугу Советскому Союзу. А Госбезопасность не такая страшная, как рисовали в ваше время. Поверьте мне, голубушка, там тоже умные люди сидят…

— Вот-вот, — скривилась я, — сидят. А надо, чтобы умные работали, а идиоты — сидели.

— Ладно, поправляйтесь, товарищ Иванова. Не время сейчас в госпиталях валяться. И еще одно — ваш Освальд мне уже всю плешь проел, все не может успокоиться, требует, чтобы я его послал на задание. Что мне с ним делать?

— А? — только и смогла выговорить я. — Не знаю… Куда же он без группы?

— Вот и дам ему группу… новую. Пусть готовит. Снайпера нам нужны. Очень.

Степан

Нет времени. Сначала был тяжелый «разговор» с пограничниками, выполнявшими у нас роль контрразведки, потом написание отчета о рейде, потом разбор ошибок, снова «разговор». Ребят помянуть удалось не скоро.

А после опять текучка и анализ ситуации. Довольно интересный, кстати — немцы сдвинули эпицентр поисков туда, где бесчинствовали мы, и в район Кобрина. То есть наша база в полосу поисков не попала, хотя активность пришлось сбавить. Немцы тормозят — часть сил брошена на прочесывание, часть — на усиление охраны. Немного в масштабах вермахта, но достаточно, чтобы немцы топали не так стремительно. Плюс уничтожение станции Кобрин, что еще больше затруднило снабжение, плюс шалости наши и окруженцев. Всего этого для остановки вермахта, разумеется, недостаточно, но темпы наступления заметно ниже. А это значит, что те резервы, которые в нашей реальности не успели подойти, окажутся либо там, где должны, либо чуть ближе. Хотя палка о двух концах, потому что те силы, которые в реальности не получили приказ о передислокации и оказались в нужное время в нужном месте, теперь могут уйти. Но пока задержка явно выгоднее нашим, что не может не радовать. Радовало и то, что Ника выкарабкивалась, и опасности для жизни уже не было.

Однако держать немцев за дураков не стоило. Да, мы в стороне от основного района поиска, но и у нас появились эсэсовцы. Плохо только то, что даже капитан Литовцев — наш начальник разведки — затруднялся сказать, кто из них прибыл недавно, а кто ошивался постоянно. А значит, непонятно — то ли это немецкая педантичность, то ли к нам движется полярный лис.

В одну из ночей (хобби у них, блин, такое, что ли?) я был вызван в штаб и официально поставлен в известность, что связь с Москвой установлена. А значит, нас ждет долгий разговор со специалистами от «лучшего менеджера двадцатого века». И будет очень плохо, если это утверждение сильно отличается от истины. Хотя в любом случае вольно погулять с отстрелом немцев уже не получится. Теперь мы либо часть НКВД, если нам поверят, либо ЗК… если решат, что мы шпионы или что просто больше пользы мы принесем в уютной зоне в качестве источника информации. И ведь правы будут. Но не хочется… Хотя вопрос, где лично от меня больше пользы — здесь или там в качестве инженера-консультанта. Ладно, это шкура даже не неубитого медведя, а, скорее, того, чьи мама с папой еще не встретились. Прилетят — будем думать.

Олег Соджет

А когда мы уже выдвинулись к мосту, нам машина попалась. Одна. Легковая. Естественно, мы ее не пропустили. А когда мародерничать начали, я в багажнике мушкет и шпагу нашел. Видать, офицер оружие старинное любил.

«Эх, накидки мушкетерской не оказалось, — мысленно вздохнул я, — ну, да ничего. Олегычу и шпаги с мушкетом хватит за его «китайские автоматы». Будет гвардейцем кардинала. Красную тряпку я точно найду». С этими мыслями закинул я этот антиквариат в танк с твердым намерением это по возвращении в лагерь Олегычу впарить, как подарок.

Степан

Олег сообщил, что ему требуется помощь при обратном переходе. Значит, идет, сурово перегруженный трофеями. Будем готовить площадки для техники и землянки для людей.

Землянки для людей… Старшая девочка, узнать надо хоть как зовут, поправляется — уже гулять выходит. Смотреть в глаза я ей не могу. В принципе. Даже просто встречаться больно. Да все я понимаю: и что не виноваты мы, и что нельзя так раскисать, и что скулеж все это. Все понимаю. Но ничего не могу поделать…

Когда нас поймали немцы — все было ясно. Мы убивали их, они нас. Это война, это понятно. Когда мы уходили, разбитые — это было тоже понятно. Мы проиграли, но мы живы. И можем вернуться. И посчитаться за каждого нашего убитого. А ее за что? За что, сцуки?!! Хозяевами себя почувствовали?! Будет вам… Вот!!! Но если ты и дальше будешь болячки чесать душевные, сидя на ж…пе, то ни хрена не будет. А потому — шагом марш. Работать, негр, солнце еще высоко.

Саня Букварь

— Товарищ генерал-лейтенант, разрешите в шахматы сыграть?

— Турнир в Пружанах? — усмехнулся Карбышев.

— Конечно! Вам сувениров привезти?

— Главное, сами вернитесь. И это… Младшая из лесничих нашивки немецкие собирает. Порадуйте ребенка… В мирное время фантики и открытки были, а сейчас…

Выехали на двух броневиках — «двести двадцать втором» и «двести тридцать первом» — и «блице». В кузове грузовика собрались самые шустрые бойцы со всех подразделений. Здесь же были и оставшиеся в живых парни Ники.

Как ни удивительно, но командного голоса, страшной рожи, трофейной формы гауптштурмфюрера, вызубренных по-немецки матюгов и фразы «дорогу спецгруппе СС» нам хватило для быстрого проезда к аэродрому в Пружанах к пяти утра.

То, что на советских и позже российских аэродромах царит раздолбайство, я представлял, но по сравнению с хорватским — там полный порядок и царство устава.

Шесть бипланов стояли в ряд на краю летного поля, слегка прикрытые маскировочной сетью. Рядом с ближним из них — ослепительно-желтый бензовоз неизвестной марки с открытым капотом. Чуть дальше, за какой-то будкой из досок стояли еще шесть самолетов — пара таких же бипланов и четыре моноплана с верхним расположением крыла. По самой кромке леса, точно позади хвостов первой шестерки располагались шесть землянок. Одинокий часовой около входа одной из них пинал камешек. Еще по одному «футболисту» (у них у всех такое хобби, что ли?) пинали камни по краям стоянки. На двух зенитках советского образца расчетов не наблюдалось.

Мы выкатились на летное поле и направились прямо к землянкам. НАГ остановился, закрыв часового от двух его коллег, даже не проявивших особого любопытства. Вот тут пригодился сделанный Сергеем Олеговичем «стэн» с глушителем. Двое других часовых были срезаны аналогично бойцами, которые парами направились с видом замены к постам. Мы блокировали входы во все шесть землянок и начали зачищать их. В первой оказался штаб, и за простенком — жилье командира. Все найденные бумаги и самого командира погрузили в НАГ. Две следующие землянки были жильем летного состава, еще одна — зенитчиков и две побольше — охраны. Здесь все прошло стандартно: граната в дымоход, граната в отдушину, две в дверь, затем трое с ПП внутрь, и стрельба по всему, что движется, после чего — контрольные в голову всем найденным. Прошло гладко, как на бумаге. Оружие охраны загрузили в два найденных тут же «блица», к ним же прицепили зенитки. Бомбовый и ГСМ склады, оказавшиеся почему-то без охраны, заминировали, подрыв запланировали с помощью химических детонаторов через час.

Бойцы начали обливать бензином из сломавшегося заправщика самолеты, а я решил проверить, что за будка посреди стоянки. Там оказалось несколько баллонов со сжатым воздухом и компрессор.

Обратный путь мой лежал к мосту, названному Олегом в качестве места перехода. Проходя мимо пути на базу, я отделил от колонны «блицы» с трофеями в кузовах и зенитками на прицепе и отправил их «домой», а сам на двух броневиках и оставшемся «Опеле» с десятком пехоты продолжил путь. Километрах в десяти от моста связался с Доком, уже притащившим на исходную свои тяжелые танки.

Олег Соджет

После легковушки мы дошли без приключений до моста. Грузовики с гражданскими поставили в хвост колонны. За ними только L3 находился. Т-35 поместили перед грузовиками, но за всей немецкой техникой. Чтобы в глаза не сразу бросался. Тем более, что немцы его успели перекрасить под себя. Цели распределили заранее. И после начала стрельбы каждой из четырех двадцатимиллиметровых зениток на нашей стороне был выделен персональный танк для ее подавления, а восьмидесятивосьмимиллиметровые должны были давиться пулеметами — благо они стояли ближе к дороге и вполне попадали в зону поражения. Приезд подогнали так, чтобы, когда я начну вешать лапшу на уши патрулю, на другом берегу сабантуй начался, отвлекая от нас внимание и не позволяя сразу же отработать по нам с другого берега из тамошних зениток.

Док

А затем Сергей, пользуясь моментом, пытался впарить Олегу пулемет Гочкиса — уж не знаю, где он этот антиквариат достал. Но Олег не растерялся и после недолгого отсутствия приволок натуральную картечницу Гатлинга, громогласно утверждая, что «гочкиса» возьмет только по обмену. Стоило посмотреть в этот момент на Серегу. Да… У него уже музей скоро получится… Но это так, веселье. А было совсем не весело. Немцы свирепствовали в округе, и то, что нас не обнаружили, иначе, чем везением, я объяснить не могу. Но везенье было не вечным. В один из дней Ника вернулась из рейда на носилках, а от ее группы осталось меньше половины. Слишком надоел немцам отстрел офицеров на дорогах. Нику вытащили, а двух ее снайперов так и не смогли спасти. Постепенно немцы успокаивались, и генерал разрешил выход трех больших групп. Олег пошел в Польшу, Степан — на юго-восток, Саня крутился в округе Кобрина. Все группы ушли в основном с немецкой техникой. Змея тоже не было — куда его отправили на этот раз, я не знаю. Не успел поинтересоваться, но похоже, что не близко. А меня пока что генерал держал на базе. На всякий случай.

Олег ежедневно выходил на связь в районе двадцати трех ноль-ноль. В один из дней в середине августа он сообщил: «Иду домой. Нужен комитет по встрече по варианту 2». Место перехода было оговорено заранее. Навстречу Олегу генерал отправил мобильную группу майора Савинова, я отправился с ними. Поскольку переправу прикрывал немецкий батальон с четырьмя зенитными орудиями (восьмидесятивосьмимиллиметровыми), то для усиления нам придали два КВ-2, БТ-7, БТ-5 и три Т-34. Вышли затемно, часть отряда прошла по проложенным в болотах гатям, часть, прикрывая КВ, прошла посуху. КВ должны заглушить восьмидесятивосьмимиллиметровки, после чего танки с десантом пойдут на штурм позиций батальона, а КВ сразу же уходят на базу. Отходить, скорее всего, будем посуху — если уж Олегу понадобился мост, то он идет с трофеями. На один из КВ загрузили самую натуральную авиабомбу — ею после операции подорвем мост, если, конечно, повезет. Группу Букваря генерал также приказал перенацелить на мост.

К рассвету вышли на исходные позиции. Немцы не особенно ожидали нападения, и расположение «ахт-ахтов» мы засекли быстро. По рации нашли группу Сани — он со своими немецкими бэтээрами уже был рядом. Лейтенанты-артиллеристы, которых засадили в КВ, доложили о готовности. Но на западе было тихо. Мы с майором наблюдали за дорогой на польском берегу, наводчики танков вычисляли пулеметные точки на позициях батальона. Десант уже занял места на «тридцатьчетверках», БТ, по плану, на полной скорости шли к немцам и отвлекали внимание от десанта. Наконец, все совпало. Олег и Саня вышли на исходные, дорога перед нами была свободна.

— Пора, — кивнул я майору и про себя: «Только бы КВ не промахнулись…»

— По машинам!

КВ дали залп. Молодцы! Обе восьмидесятивосьмимиллиметровки на нашем берегу были уничтожены. Теперь КВ должны уходить. С их скоростью мы их догоним — если нам повезет.

«Тридцатьчетверки», взревев моторами, выкатились из леса и пошли к мосту, с флангов их обошли бэтэшки. Немцы, придя в себя после подарков от КВ (шестидюймовые фугасы — это очень серьезно), открыли огонь по БТ — те были значительно ближе. Слаженно остановились Т-34, залп — и танки продолжили атаку. Справа, со стороны Бреста показались два «немца» — это была группа Сани. У моста, не обращая на них внимания, вели огонь по БТ, уже приблизившимся к линии окопов. Саня, пользуясь «маскировкой», изобразил рывок нам на перехват. В это время на позиции немцев разорвались еще два снаряда КВ — они самовольно остались, решив поддержать нашу атаку, и теперь пытались накрыть двадцатимиллиметровые зенитки.

И не только пытались, одну таки накрыли! Еще по одной прокатился БТ. А остальные две почему-то молчали. «Тридцатьчетверки» приблизились к позициям немцев, и пехотинцы начали зачистку окопов. КВ дали третий залп, и на месте караулки осталась груда обломков. Немцы отчего-то начали выскакивать из окопов и пытались уйти к мосту, как будто что-то за нами их впечатлило больше, чем русская пехота в окопах и прорвавшиеся на позицию танки. Непонятно, что бы это могло быть, но нам от этого лишь польза. Стрелок-радист продолжал работу, но орудия молчали. На этом берегу целей не оставалось, а на польской стороне пойди пойми, где немцы, а где наша группа. Колонна Олега тем временем начала втягиваться на мост. Немцы на том берегу пришли в себя довольно быстро, один БТР зажгли, а затем… на мост вполз Т-35. Я сначала не поверил, глянул в бинокль — нет, точно сухопутный линкор… И где его Олег достал? Но думать было некогда. Оба БТ разошлись в стороны по дороге, а группа Олега закончила переправу. Теперь быстро минируем — этим уже занялись — и уходим.

Саня Букварь

Второй залп КВ лег недалеко от нас. Тряхнуло сильно. Блин, вроде расстояние-то приличное! До караулки мы успели раньше бэтэшек — просто изрешетили ее, а тут кто-то из «тридцатьчетверок» доделал начатое — только доски в стороны полетели. На колесниках я дальше к окопам не полез, а начал высматривать цели на другом берегу. Там уже все закончилось. Только успели грузовики переправиться, как замыкающий Т-35 (это-то чудище откуда?) начал стрелять куда-то назад. Саперы тем временем подкатили к мосту бомбу, найденную нами на аэродроме с Р-5, и стали с ней возиться. Когда переправа закончилась и мост был взорван, я отправился южнее, в сторону Томашевки — сбивать возможную погоню со следа. Когда колонна окончательно разделилась, к тяжелым танкам Олега присоединился мой отставший во время боя «блиц» с десятью пехотинцами. Раньше они просто не успели подойти.

Оттянувшись от моста на юг километра три, мы остановились в кустах по обе стороны дороги и стали ждать. Гости появились примерно через час. И всего лишь два мотоцикла и грузовик с пехотой. Видимо, с количеством свободного народа и транспорта у немцев действительно начались большие проблемы. Подпустив противника метров на пятьдесят, мы расстреляли его, как в тире. Снаряды к пушкам закончились. Один из мотоциклистов оказался жив — переломаны обе руки, его мы прихватили с собой и быстрым темпом отправились на базу. Дальнейший путь прошел спокойно.

Олег Соджет

Как только на той стороне разорвалась пара снарядов немалого, судя по звуку, калибра и разгорелась стрельба, моя группа начала разворачиваться к бою. Охрану это не насторожило. Решили, что мы собираемся драться с нападавшими. Мои же ребята, как только заняли оговоренные позиции, моментально отстрелялись по двадцатимиллиметровкам. Восьмидесятивосьмимиллиметровые поливало сразу по два-три пулемета на орудие, а оба броневика, встав напротив выходов из казарм, лупили по выскакивавшим фрицам. После чего «тройка» с «четверкой» и 7ТР пошли через мост на помощь нашим. С ними пошла и пехота. Когда эта группа перешла мост, двинулись грузовики, перед грузовиками шел L6, а за ними L3. Т-1 помогал броневикам, а Т-35, в который перебрался и я, перегородил дорогу и вел огонь по не вовремя показавшейся колонне грузовиков и заправщиков. На пятом снаряде там что-то рвануло, и уцелевшие машины скрылись за дымом. Когда же дым рассеялся, они успели уйти за деревья, спасаясь от снарядов. Поляки, обнаружив, что одна из восьмидесятивосьмимиллиметровок уцелела (вторую накормили-таки снарядом), усердно цепляли ее к взятому здесь же Einheitsdiesel. После чего «дизель» двинулся на мост, затем броневик с радио и Т-1 отошли от разгромленной казармы и тоже начали переправляться. К сожалению, когда следом двинулся второй «двести пятьдесят первый», из-за леса показались два Т-3 и первым же снарядом превратили его в груду горящего железа. Но с Т-35 не справились, хотя и попали один раз в лоб, до того, как сами были подбиты. Т-35, зайдя на мост, остановился в ожидании, когда же его, мост в смысле, заминируют, лупя в сторону немцев из всего, что мог, с максимальной скорострельностью…

Когда саперы закончили, наш Т-35 гордо прорысил на другой берег. И очень вовремя, поскольку из-за деревьев показалась очередная немецкая колонна — на сей раз танковая. И они сразу начали разворачиваться для атаки.

Как только мы сошли на берег, я заорал по рации: «Взрывайте мост! Там немецкие танки идут!»

Через несколько секунд мост взлетел на воздух.

Перекличка, проведенная мной по-быстрому, показала, что в этом бою моя группа потеряла пятерых русских и семерых поляков. Ну и кроме них погибли водитель и стрелок с броневика.

— Б…дь, — матюгнулся я, — весь рейд без потерь, а тут…

Однако я понимал, что на войне такое бывает… Тем более, мы спасли почти двести пятьдесят жизней.

Потом подошел к Доку.

— Тезка, а у меня для тебя подарок есть! — и протянул ему офицерскую фуражку. — Ее Гейдрих носил…

Только я это сказал, как дождь, собиравшийся еще с утра, наконец-то пошел. Да еще как пошел — стена воды с громом и молниями.

«Ну, хоть от самолетов нас прикроет», — подумал я, моментом промокнув до нитки…

Док

Т-35, остановившись на мосту, бил по немецкой колонне на польском берегу, с нашего берега ему вторили КВ.

Как только мост был заминирован, «тридцать пятый» перешел на наш берег и мост взорвали. Вовремя. На противоположном берегу показались немецкие танки.

Ну, эти нам не страшны, а вот те, кого они сюда уже вызвали — эти могут помешать, это да. Поэтому мы разделились. Грузовики я повел к лагерю короткой дорогой — через болота. Олег с более тяжелой техникой пошел в обход, а Саня остался в прикрытии. Но перед разделением к моей «тридцатьчетверке» подошел Олег.

— Тезка, а у меня для тебя подарок есть! — и протянул мне немецкую фуражку. — Ее Гейдрих носил…

Вот же счастливчик. И где он Гейдриха выцепил?

— Ух, ты! Спасибо, конечно. А где ж он сам-то?

— А ему — без надобности. Отлетался.

Ну, отлетался — так отлетался. Тем более фуражка лишней не будет — погодка-то к дождю.

Погода действительно ухудшалась. Ну, и то хорошо — без немецкой авиаразведки у Олега шансов больше уйти. Со мной через болота отправились Т-34, БТ и сборная солянка из группы Олега — «двести пятьдесят первый» с радиостанцией, LWS, Т-3, Т-4, 7ТР, «итальянцы» — L3 и L6 — и пятнадцать грузовиков с гражданскими. Из-за ливня, хлынувшего вскоре после нашего ухода в лес, шли медленно, и дорога заняла более двенадцати часов. Подвели грузовики — часто застревали, буксовали, приходилось выдергивать их танками. Так что к приходу в лагерь все уже валились с ног от усталости.

Но отдохнуть мне не дали. Посыльный доложил, что генерал ждет меня в штабе. Ну, доложить о бое все равно нужно. Значит — в штаб.

Олег Соджет

После моста мы разделились. Основная масса людей и техники пошла с Доком через болото по проложенным гатям. Саня с небольшой группой отправился уводить погоню, а я с обоими КВ, Т-35, «Дизелем» с восьмидесятивосьмимиллиметровкой на прицепе, сосватанным «блицем» и Т-1 двинулся в лагерь в обход болота. Большую часть пути мы прошли незамеченными. Но когда до поворота к лагерю (в этот момент мы шли как бы от него) осталось пройти метров восемьсот и колонна стянулась в кучку, на нас вынесло Lt-35, за которым шли грузовик с пехотой и броневик с рацией. Стрельба началась практически сразу с обеих сторон. К счастью, на нашей стороне было преимущество в броне и калибрах орудий. Однако Т-1 не повезло, и ему опять своротило башню набок. И хотя он не потерял способности к движению, в бою уже был бесполезен. Почти сразу за ним и «элтэшка» получила в лоб сорокапятимиллиметровый снаряд с Т-35 и замерла. КВ ударили по грузовику и бронеавтомобилю. Грузовик перевернуло, а от машины связи остались груда железа и разлетевшиеся в разные стороны колеса. Еще через пять минут добили и высыпавшую из грузовика немецкую пехоту.

Пока наши бойцы собирали оружие, мы прицепили к КВ и подбитого «чеха». На запчасти или как дот пригодится. Погибших в этом бою у нас не оказалось, хотя стрелок в Т-1 пострадал очень серьезно — ему оторвало руку до локтя, и до того, как ему ее перетянули, он потерял много крови. Кроме него было еще пять раненых. Один из которых, им оказался Ян, пострадал слегка и смешно — отрикошетившая от брони пуля попала ему в зад. И теперь героический поляк лежал в кузове грузовика, держась за пострадавшую часть тела, а пехота сквозь смех советовала растерявшемуся санитару, как именно надо это ранение бинтовать.

Хотя немцы и передали, что встретились с нами, но, учитывая, в какую сторону мы в тот момент двигались, нас искали не в том месте, и дальнейший путь до лагеря прошел без приключений.

А по прибытии в лагерь меня сразу же вызвали к Карбышеву…

Ника

Самолет прилетел, как и ожидалось, ночью. Его встречали Литовцев со своими разведчиками и, конечно, вездесущий Игнатов. Я со своей раненой ногой уже могла ходить и сидеть, но участвовать в торжественной встрече «великого посольства с Большой земли» — увольте. На фиг.

Встречать-то я не встречала, но спать тоже не могла. Сидела в своем отгороженном простынями закутке. В голове ни одной мысли. Пусто как в бочке. Знаю же, что сейчас будет решаться наша судьба — именно для этого и прилетели «товарищи с Большой земли», а все равно заставить себя думать не могу.

Простыня тихонечко отодвинулась. Ровно настолько, чтобы в мой закуток мог заглянуть солдат.

— Товарищ Иванова…

— Знаю… сейчас иду, — перебила я.

Почему-то я боялась этих слов: «Вас вызывают». Это как точка во всем, что мы делали.

Оправилась, проверила пистолеты в кобуре и за спиной, кинжал на поясе. Не знаю, что еще бы такого сделать, но выходить не хочется. Стою и понимаю — просто тяну время. Как глупо!

За столом сидели четверо. Дмитрий Михайлович, Игнатов и двое незнакомых. Остальные остались за дверьми. Так же, как и весь мир — там, за железной дверью, прошлое, будущее, настоящее…

— Садитесь.

Голос повелительный. Привыкший командовать… и ломать.

— Иванова Ника Алексеевна? Правильно?

— Нет…

Удивленный взгляд сначала на Игнатова, потом на Карбышева: «Почему не доложили? Что такое?!»

— Тогда… кто вы?

— Что это вам даст. Мое имя? Напишите любое…

— Вы даете себе отчет в том, с кем вы говорите?

— Даже если я вам все как перед Богом расскажу, вы поверите? «Докажи, что ты не верблюд…» Я не буду доказывать… Ничего…

Игнатов неожиданно подвигает ко мне пачку бумаги и карандаш.

— Пишите.

— Что?

Теперь уже говорит этот — первый.

— Пишите подробно, если уж говорить не хотите. О себе. Все. Кто вы, откуда. Ваша биография «там» и подробно — «здесь». Чем подробнее, тем для вас же лучше…

— Не хочу…

— Что?

— «Чукча не писатель, чукча — читатель».

— Кажется, вы, товарищ Иванова, не понимаете… Сейчас ваша дальнейшая судьба зависит от меня и от моего решения. Не советую вам…

Говори-говори, мой хороший. Правильные, умные слова насчет Родины, Сталина, о войне, о том, что я могу всю жизнь провести в лагерях, куда ты меня с легкой руки отправишь — как много слов. И как они похожи на те, которые я не раз слышала «у себя», дома. В будущем. Даже ритм и тембр похожи…

Лениво достаю из кобуры «зауэр». Хорошая игрушка. Добрая… ласковая… удобная. Кручу его. Игнатов аж вспотел… ничего страшного — не надо бояться, товарищ лейтенант, это не для вас. Ставлю пистолет вертикально и нежно кладу подбородок на ствол…

Тишина.

Вот и молодец, товарищ-до-сих-пор-не-знаю-как-вас-там. Ты понял, да?

Смотрю глаза в глаза. Смотрю и молчу. В комнате никого, кроме нас двоих, нет. Во всем мире — никого нет. Только ты и я. А я уже за гранью. Палец на курке уже отжал слабину и ждет… дожидается. Пойдешь со мной туда, за грань? Ведь одно твое слово, одно движение…

Посланец побледнел, судорожно сглотнул и замер, будто пистолет не у меня под подбородком, а у его виска. Впрочем, именно так. Родина, наверное, дала приказ привезти нас всех живыми, а тут…

— Хорошо! — И комната, наконец, задышала. Я и не заметила, что все присутствующие тоже затаили дыхание, чтобы не нарушить нашу дуэль. — Хорошо… — повторил энкавэдэшник. — Я понял… кажется… Уберите, пожалуйста, пистолет… Ника Алексеевна.

Я кивнула и подчинилась.

— Теперь я понял вас, Дмитрий Михайлович. Работать с ними надо осторожно…

Генерал хмыкнул, но ничего не сказал. Он уже пытался объяснить, но… «каждый сам автор своих ошибок».

— Давайте начнем сначала, товарищ Иванова. Майор государственной безопасности Ярошенко Алексей Владимирович. Это подполковник Старинов Илья Григорьевич……

Степан

Проверка прилетела ночью. Логично, когда она еще могла прилететь? Не среди бела дня же! Группа уверенных в себе людей в форме, больше ничего сказать не могу. При первом «разговоре» проверяющего с Никой… Хороший, в общем, разговор получился.

Потом завалили писаниной. Биография там, биография тут, родственники, которые здесь есть. Заставили подробно вспомнить рейд, описать на бумаге, описать устно и так далее, и тому подобное. Заколебали совсем. Тем более, что в лагере из попаданцев находились только я и Ника. Плюсом было то, что Серову вывезли обратным рейсом, вместе с частью раненых.

Потом вернулся Олег из рейда, и затянула работа. Проверяльщики, по-моему, немного обалдели от такого расклада.

Сергей Олегович

Из лагеря мы вышли ранним утром, практически затемно. Четыре бойца, проводник из местных, три вьючные лошади (да, лошади, а не машины!), да я с Петровичем. Из оружия с собой взяли «стэны», одну переделанную АВС, да у меня «винчестер» и два «маузера» — большой и маленький. На дороги и открытые пространства не выходили, шли по лесу. До цели нашего похода добрались где-то ближе к обеду, залегли, стали наблюдать. Особой активности там не заметили, но рисковать не решили, стали дожидаться ночи, и как только стемнело, приступили к грабежу. Набили полные вьюки всякими полезными железками, деталями и прочим нужным для нас хламом, заодно в находившейся там же столярке прихватили всякого дерева нужного сорта для прикладов, рукояток и так далее. В общем, нагрузились капитально и двинулись обратно. К «железке» решили не лезть, немцы там совсем озверели, постоянно патрулировали, перед каждым поездом шла вооруженная бронедрезина, балласт поливали известкой, да еще впереди каждого поезда шли платформы с песком и шпалами. Так что испытать «нахалки» не получилось, риск был очень велик…

На привал мы остановились в заросшем кустарником овраге, сначала занялись лошадьми, а потом и сами расположились отдохнуть, поесть и все такое. Но нормально отдохнуть нам не дали. Неподалеку вдруг послышалась оживленная стрельба. Мы тут же вскочили, похватали оружие. И тут сверху раздался шорох, хруст кустов, а потом вниз, прямо к нашим ногам скатились двое молодых парней. У одного была винтовка, другой — с охотничьей двустволкой и старым, обшарпанным солдатским «наганом»…

После секундного оцепенения один из парней, увидев нас, вскинул винтовку и, крикнув второму что-то вроде «Уходи, Паша!», попытался выстрелить, но тут же был скручен. Второго повязал Петрович.

— Кто такие? — спросил я одного парня. — Что за стрельба там? Отвечайте, быстро! — и добавил несколько «морских терминов».

— Так вы наши? — вместо ответа спросил парень. — Вы из армии товарища Буденного?

— Да наши мы, наши! А вы кто такие?

— Партизаны! — ответил парень. — Надо уходить отсюда, быстро! Там полицаи и эти… клетчатые! Много!

— Так, сваливаем отсюда! — сказал я, не дослушав… Дальше было несколько часов непрерывного бега, практически без остановок… Глаза мы на подходе к лагерю партизанам завязали на всякий случай и, прибыв в лагерь, передали их особистам. Сам же я, кое-как добравшись до мастерской, умылся, привел себя в порядок и пошел на доклад к генералу… Карбышев, узнав, что его народ превратил в Буденного, долго смеялся и даже пошутил на тему: «А может, мне и правда усы отрастить, как у Семена Михайловича?»

Саня Букварь

На базу мы вернулись примерно через час после Олега.

Из-за страшной усталости я просто вывалился из двери НАГа. Первой из встречающих подбежала Ася — младшая лесничиха, как ее называли все на базе.

— Дядя Саша, как сходили? Все хорошо? Не поранились? На вас дед Дима сильно ругался, что так долго.

— Все хорошо, малыш, держи, — я протянул ей несколько плиток шоколада из бортовых пайков, — а сумку с бляшками и нашивками я сам тебе отнесу — тяжелая она. Только там много одинаковых. И стирать надо много.

— А щитки в клетку есть?

— Есть!

— Это хорошо! Я потом меняться буду. А крови я не боюсь. Я вон даже бинты стирать помогаю… А вы мне потом еще щитков привезете?

Подбежал посыльный:

— Товарищ лейтенант, вас товарищ генерал-лейтенант в штаб вызывает! Срочно.

Пока я шел к штабу, меня перехватил наш спец по железным дорогам:

— Саня, у нас с «железкой» не все гладко теперь!

— Что случилось?

— Немцы через три дня запускают движение Брест — Пинск по своей колее. Теперь станции в Кобрине не будет. Да, и еще: сажать собираются заложников на паровозы. Человек по десять. На надколесные трапы — и котел прикрыть, и чтоб мы видели.

— Докладывал?

— Да, прямо перед приходом первой группы. Я сам только перед ними пришел.

— Как тут вообще?

— Самолет прилетел.

— Какой? Зачем?

— Не знаю, сразу к генералу пошли. Он, говорят, сам встречал.

Когда я вошел в штабной блиндаж, взгляду открылась следующая картина: в двух дальних углах за столами сидели оба Олега и что-то писали. Рядом с каждым из них стоял энкавэдэшник со шпалой в петлицах. В середине, за главным столом, сидел сам Карбышев и с ним двое — один с тремя шпалами, второй с ромбом. Не успел я и рта раскрыть, как мне приказали сесть, и дверь закрылась. Даже закрывающий дверь был немаленьким чином для этой работы — аж три кубаря!

— Здравствуйте, товарищ Букварь, — заговорил со мной «ромб».

— Здрасте! Товарищ… Извините, не знаю званий в вашей организации.

— Ну, я наслышан, что вы шестьдесят лет тому вперед тоже имели отношение к нашей организации?

— Ну, не совсем. Тогда был короткий период, когда ПВ выделили в отдельную службу, правда, вскоре вернули…

— Вот и хорошо! Тогда продолжим!

— Где вы были… января две тысячи девятого года? — задал вопрос «трехшпальный»

— Дома, потом на работе, а потом… здесь и в сейчас.

— Служить Родине будем?

— Так по возможности этим и занимаемся…

— Возьмите два листа. На первом напишите автобиографию. Прошу честно, мы проверить не сможем, а вам на будущее в мирной жизни легенду поправдивее сделать поможет. А на втором опишите персональный боевой путь, после двадцать шестого июня. Ваши друзья уже занимаются этим. Но оторвем их. Товарищи, заполненные рапорты жду до вечера, автобиографии до утра.

— Пройдите сюда, товарищи, присядьте за общий стол, — вновь заговорил «ромб». — Для нашей страны наступило тяжелое время. Как уже мы выяснили с помощью ваших друзей и вашей техники, война окончится не скоро. Будет много жертв. Чтобы приблизить победу, вы уже сделали немало, а можете еще больше. Насколько ваша помощь будет успешной, зависит в первую очередь от вашего желания. Вам интересно, что происходит сейчас на фронте?

— Конечно! — ответили мы в один голос.

— Не без вашей помощи наши войска остановили группу армий «Центр» на подступах к Смоленску. Немец выдохся, но сил у него очень много. Отступление соседних фронтов тоже замедлилось.

Мы радостно переглянулись, а Ника показала мне большой палец.

— Товарищи командиры! — вновь заговорил «ромб». — На сегодня можете быть свободны в пределах лагеря. К вечеру жду документы. Завтрашние можно тоже, если успеете.

Олег Соджет

Только я по прибытии в лагерь из «коробочки» вышел, как ко мне посыльный подбежал, сказав, чтобы я к Карбышеву зашел. Ну, надо, значит, зайду. Вхожу туда, а там, кроме генерала, еще двое. И оба незнакомы.

— Медведь Олег Евгеньевич? — спрашивает майор. — Я — Ярошенко Алексей Владимирович.

— Не совсем, — говорю.

— То есть?

— Фамилия не моя.

— А… а почему, если не секрет?

— Так тут все просто: сейчас где-то мой прадед с братьями в этом времени воюет, вот и поменял я ее, чтоб не смущать их, буде так выйдет, что встретимся.

— Ясно, ну, тогда пишите.

— Что?

— Биографию, как там, так и тут.

Ну, написать не проблема, сел и пишу. Только дописывать стал, как Док пришел и его тоже писать усадили.

Позже узнал от остававшихся в лагере, что прилетевшие с Большой земли «проверяльщики» пошли сразу к Карбышеву. Среди них был один, кто знал генерала лично.

После того, как генерал рассказал о нас, проверяющие спросили, не «засланные ли мы казачки», на что Карбышев положил перед ними документы убитого Гудериана и рассказал о прочих наших похождениях, предъявив в довесок еще и останки «Евы» в виде ее шасси.

После чего сомнение у НКВД осталось только в нашем появлении из будущего. Но на это им было предъявлено несколько мобильников и ноутбуков. Которые при существующем уровне науки было невозможно создать. А информация на ноутбуках содержала в том числе настолько секретные (на данный момент) сведения, что их у врага быть не могло. Что в сочетании с видеотехникой будущего и ее чертежами и описаниями тоже исключало всякие сомнения.

А после совещания я пошел к «тридцать пятому». Достал оттуда шпагу с мушкетом. Думал сначала обе вещи Олегычу впарить, но тут вспомнил о Нике и, положив мушкет, пошел сначала шпагу дарить.

Ника же, как увидела, что я ей принес, так обо всем забыла. Даже не заметила, что я попрощался и ушел — все шпагу рассматривала.

А я пошел за мушкетом и к Олегычу. Хотел подарить мушкет, но его в мастерской не было, равно как и Петровича. На мой удивленный вопрос: «А где они?» — мне ответили, что они ушли в набег на какие-то механические мастерские за нужными запчастями и деталями. И ушли как раз перед прилетом товарищей из НКВД. Заодно хотели испробовать сделанные по чертежам с ноутбука противопоездные мины-«нахалки»… Но я не расстроился — написать записку и положить презент на видном месте было даже безопаснее. Что я и сделал, а в записке написал: «Это тебе презент от благодарных китайцев! Владей на здоровье. Это твое новое табельное оружие. Будешь теперь с ним воевать».

Сергей Олегович

Увидев мушкет, я сразу догадался, чей подарочек… Посмотрели с мужиками, даже пару раз стрельнули из него ослабленным зарядом, почистили и повесили на стенку рядом с древней Ли-Энфильдовской снайперской, «арисаками», «шошем» и берданками. После чего я сказал — Соджета больше в мастерскую не пускать, а то неизвестно, что еще он притащит в следующий раз. А потом мы занялись перестволкой второго «гочкиса», таким образом, у нас получалось два пулемета под наш патрон, а весь родной боекомплект можно было отдать для того «гочкиса», что в штабе стоял. А Петрович тоже воплощал идею, потыренную мною из «Карибского Шизиса», который я читал перед провалом в прошлое. Он делал из охотничьей одностволки что-то типа гранатомета для стрельбы ружейными гранатами, коих у нас было достаточно.

Док

В штабе тишина. Относительно обычного состояния. А тут группа вернулась, а все как пришибленные на дверь поглядывают кабинета генеральского.

— Генерал у себя?

— Так точно. Приказано вас пропустить сразу по прибытии, товарищ старший лейтенант.

— Даже так? Ладно… — захожу в кабинет. Хм… Новые лица. Интересно. В петлицах шпалы и вид… не окруженский видок. Ладно.

— Товарищ генерал, мобильная группа обеспечения прорыва задание выполнила! Польская рейдовая группа вернулась, у моста приняли бой. Уничтожен гарнизон охраны моста. По окончании боя разделились, вернулся на базу с легкой техникой и трофеями польского рейда. Освобождены свыше двухсот гражданских! — во выдал, генерал аж сам удивился. От меня — такой доклад…

— Молодцы, слышал уже. Почему задержался на обратной дороге? Олег в обход пошел — и то раньше тебя добрался.

И то — даже не заметил — Олег примостился в углу и что-то пишет.

— Так дождь же. И по болоту шли. Грузовики вязли…

— Ладно. Тут с тобой товарищи хотят поговорить. Спецгруппа НКВД.

Один из них, с ромбом, встал:

— Майор государственной безопасности Ярошенко Алексей Владимирович. Проходите, Олег…

— Владимирович.

— Присаживайтесь, Олег Владимирович. Мы, как Дмитрий Михайлович уже сказал, присланы для проверки вашей… необычной, скажем так, истории. С некоторыми вашими товарищами мы уже пообщались, пока вы отсутствовали.

— Для проверки… Интересно, и как вы нас проверять собираетесь, если я еще не родился?.. Да и не только я — мои бабушки и дедушки еще не встретились…

— Для начала напишите подробно вашу биографию в вашем мире и отдельно — здесь.

Биографию? Да пожалуйста. Интересно даже — как он отреагирует на мою репатриацию и гражданство.

Засел за писанину. Да, как-то не задумывался, там биографию писать — пару строчек… А сейчас, вот — столько событий, мелких, незначительных, о которых мы не задумываемся даже, из которых и складывается жизнь… А теперь все проплывало перед глазами и ровными строчками ложилось на бумагу. Одно раздражало — карандаши. Сколько себя помню — не переносил звук движения карандаша по бумаге…

Сергей Олегович

Узнав от лесничихи Аси, что в лагерь прибыл САМ СТАРИНОВ, я выполз из своей норы, пошел умылся, переоделся в свою техничку, взял документы, фуражку вэвээсовскую, которую носил вместо шапки, ибо жарко, прихватил пару образцов своих изделий и пошел в штаб. Постучался в дверь, вошел:

— Товарищ генерал-лейтенант, разрешите войти?

Карбышев кивнул и сказал:

— Входите!

Изобразив некое подобие строевого шага, продефилировал к столу, остановился за несколько шагов.

— Товарищ генерал-лейтенант, по вашему приказанию прибыл! — копыто к черепу кинул, все как положено.

— Присаживайтесь, Сергей Олегович, — это Старинов мне говорит. Сел я на табуретку, потом вспомнил и говорю Старинову:

— Товарищ полковник, это вот вам, изделия наших мастерских, — и подаю ему «стэн» с глушителем да «винчестер» тюнингованный. «Винчестер» всем в принципе был знаком, а вот автомат заинтересовал. Стали гости вертеть его, рассматривать, клацать им.

— Патроны тэтэшные идут к нему, глушитель позволяет вести стрельбу очередями. Но, правда, короткими, не больше трех патронов, — поясняю им. — Конструкция английская, они в этом году ее только разработали или разработают, не помню точно…

— Интересная вещь, — говорит майор Ярошенко. — А почему вы товарища Старинова полковником назвали?

— Да просто я передачу по телевизору смотрел и помню, что крайнее воинское звание у него было «полковник».

Все улыбнулись.

— Ну, берите бумагу, карандаш и пишите автобиографию, — говорят мне. От карандаша я отказался, достал свою ручку, сел писать, заодно свои документы им отдал, удостоверение с кучей бумажек вместе, что в нем лежала (карточка-заместитель, справка старшего, карточка учета доз радиоактивного облучения, удостоверение на право эксплуатации средств связи и РТО, памятка действий по тревоге, памятка по признакам готовящегося суицида и еще куча всего). Стали они шуршать этими бумажками, попутно вопросы по их поводу задавали, я пояснял.

В общем, пообщались мы еще с часик, рассказал я им всю биографию свою, ответил на вопросы, потом в мастерскую сходили, показал им свою коллекцию и «гатлинг» дареный, рассказал, что к чему. Потом в тир сходили, где постреляли гости из наших изделий, после чего меня отпустили, сказав заниматься своими делами дальше…

Саня Букварь

Через некоторое время после первого разговора двое из прилетевших долго и подробно расспрашивали меня о тактике танковых и пограничных подразделений в нашем мире, технических особенностях. О транспорте. Воспоминания тщательно конспектировались. Слушатели задавали много вопросов. К сожалению, на некоторые я ответа не знал.

Олег Соджет

Ну а я занялся техобслуживанием техники из отряда. В рейды меня после Польши не тянуло — хотелось отдохнуть. Ну а с ТО было весело. Особенно много мороки было с КВ-2 и Т-35. Ибо управлять ими было тяжело, а угробить — очень просто. И пока мы их сумели с техниками до ума довести, столько матов прозвучало… Поэтому потом я отобрал шестерых механиков-водителей (по два на танк, чтобы с запасом), которые были самыми опытными, и начал их гонять, обучая вождению этих монстров. Делал я это, чтобы в случае чего не бояться, что кто-то, например, сцепление сожжет. Следствием этого стало появление кучи «сов» в лагере. Ибо учились мы по ночам, чтобы нас с воздуха не засекли. А спать, когда у тебя под ухом мотор КВ ревет и гусеницы лязгают… Народ, конечно, матерился, но не очень сильно — понимали, что днем мы ездить не можем, а учиться надо.

Сергей Олегович

Доложившись генералу, пошел я снова к себе, как раз там мужики разгрузили вьюки. Достал коробочку, которую я нашел во время экспедиции, перевязал бантиком, подозвал ту девчонку мелкую, никак не мог запомнить, как ее зовут, и говорю ей:

— Слушай, отнеси это дяде Соджету, а то я тут занят немного, ладно? А я тебе потом шоколадку дам.

— Большую? — спросила девочка.

— Да, большую, вот эту. — Я показал ей плитку шоколада.

— Хорошо, я быстро! — ответила девочка и убежала. Я же мерзко захихикал, представляя реакцию Соджета на подарок, ибо в коробке был набор оловянных солдатиков, который мы нашли в мастерской. Видно, кто-то делал их для своего сынишки, да не успел забрать…

Олег Соджет

Когда мне принесли коробку, в которой были солдатики, я догадался, что это от Олегыча.

«Он думал меня этим подколоть?! — удивился я. — Зря. Я им применение в момент найду. Они мне для планирования ой как пригодятся, а то половине по сто раз повторять приходится, кто и где быть должен, а так — на план поставил и сказал, что это ты, а это враг, и все сразу понятно станет». Девочке же я дал конфету и попросил передать дяде Сергею, что был бы ему признателен, если бы он к солдатикам еще и пару танков и орудий таких же нашел и мне подарил.

А одного солдатика я как талисман в своем танке на веревочке повесил. На удачу.

Степан

Парни, которых Олегыч притащил, сразу попали в лапы наших специалистов-безопасников. Не завидую я им. После того, как контрразведчики закончили работать и предоставили результат, я ознакомился с протоколами допросов.

Вроде все в порядке — Павел и Александр, родные братья, белорусы. Тысяча девятьсот двадцать четвертого и двадцать пятого годов рождения соответственно. Обстреляли гужевую колонну хорватов и полицаев. Те, поняв, что противника немного, попытались их окружить. Собственно, в разгаре этого действа они и свалились Олегычу на голову. Нет, их почти тридцать человек и несколько солдат-окруженцев. Нет, по карте показать не сможет, а провести — да. Да, они слышали о партизанах — а мы тогда кто? Да, присоединиться согласны. Из оружия — винтовки, охотничьи ружья и один пулемет «льюис».

Вот так. Очень интересно, кто шумит в том районе? Наших там точно не было. Значит, настоящие партизаны или окруженцы.

Вроде все нормально, но у меня после рейда приступ паранойи — везде подвох мерещится. Но вот как его выделить? Если то, что написано в «Моменте истины», правда — то троянов мы выделим, только когда они сработают. Но и не брать их под свою опеку тоже нельзя, лучше прямо на месте шлепнуть — положат ведь.

Вопрос, что делать с «партизанами» и партизанами, оказался не столь простым, как мог бы показаться. С одной стороны, вроде все ясно — если их не присоединить, то в следующий раз пацанам Олегыч не встретится, и привет. Но с другой стороны — слишком многое поставлено на карту, и спалиться от удачливого немецкого «опера» было бы глупо. А то и не опера, а просто полицая, который не поленился своего сыночку к ребятам приставить. Поэтому вопрос, что делать, оставался открытым.

Сергей Олегович

— Дядь Сереж, дядь Сереж, — подошел ко мне один из пацанов, вертевшихся возле мастерской.

— Аюшки? Чего тебе, Ванюша? — спросил я, отложив в сторону напильник и утирая пот со лба.

— Дядь Сереж, а вы меня возьмете стрелять сегодня? А то другие мальчишки стреляли уже, а я нет… — жалобно спросил он меня.

— Ладно, только напомни мне, когда я пойду. Принеси водички, пожалуйста, пить ужасно хочется, — ответил я.

— Я мигом! — крикнул паренек уже на бегу и буквально через три минуты притащил кувшин со свежей, холодной водой. Другие мальчишки провожали его завистливыми взглядами.

— Дядь Сереж, а можно потом «шош» взять в войну поиграть? — спросил другой пацан, Колька, сын начальника погранзаставы. — Мы потом его почистим и на место повесим.

— Берите, только аккуратно! — сказал я. — Можете и «арисаки» взять обе, только сначала мне все принесите, я проверю! — на всякий случай я все же повытаскивал из винтовок и «шоша» ударники…

Олег Соджет

Ну, а после того, как мы с ТО разобрались, я пошел к озеру — помыться. Там и увидел пацанят, играющихся с «арисаками». И тогда меня осенило, что у нас проблема. И на эту мысль меня как раз «арисаки» натолкнули… Ну не я складами ведаю… Но по моим прикидкам выходило, что Т-28, Т-35, а также все КВ-1 и Т-34 скоро станут просто грузом. Они все с семидесятишестимиллиметровыми орудиями, а снарядов к ним на складе не было… Только то, что нашли с ними вместе. Побежал я к машинам, и выяснилось, что там всего по семнадцать снарядов на танк осталось…

С такими нерадостными мыслями подошел я к нашим «рейдерам-поисковикам».

— В общем, так, орлы и орлики, если в ближайшее время вы мне семидесятишестимиллиметровых снарядов не нароете, то останемся мы с легкими танками и очень быстро. К средним и тяжелым машинам БК не будет…

Степан

Не было печали… Засада еще и в том, что при одинаковом калибре выстрелы к полковым, дивизионным и зенитным орудиям отличались по мощности. Для КТ и Л-10 идут «полковые» выстрелы, а к Ф-32/34 и Л-11 — дивизионные. Значит, искать надо два типа выстрелов. Весело. Еще веселее стало после прибытия в лагерь «партизан Паши и Саши» в количестве тридцати одного человека в возрасте пятнадцати-семнадцати лет. Видимо, для знакомства двое из них в первый же день сцепились с поляками. Понятно, что с двадцатого года местные натерпелись от них, но драк в отряде никто терпеть не собирался — зачинщики драки отправились «отдохнуть» на специально организованную «губу». Остальным объяснили, что энергию на немцев надо тратить, а не друг на друга, и пообещали отобрать оружие и отправить в обоз при повторении инцидента. Пока вроде успокоились.

Олег Соджет

В связи с постоянным приростом количества брони мне пришлось организовать курсы механиков-водителей. Точнее, меня попросил это сделать Михаил Иванович, мотивировав тем, что у меня уже есть опыт в обучении. Ну, деваться мне особо некуда было. Начал учить…

И вот однажды один из курсантов умудрился порвать гусеницу на «тридцать седьмом». Ну, порвал, и ладно — бывает. Но когда мы ее начали натягивать и этот… мне по пальцам кувалдой попал, мату было море. Я его вообще убить готов был. Постоянный стресс на моем благодушии не сказался — я вообще стал очень нервным за это время.

Вдруг слышу: «Вы не сильно пострадали?»

И голос такой приятный, женский. Поворачиваюсь, а там девчонка лет девятнадцати стоит. Волосы темные, а глаза зеленые. Невысокая такая, но очень симпатичная. В общем, стою я, на нее как баран уставился. Рука болит, хочется матом продолжить говорить, но… Нельзя… Не могу — девушка.

— А я вас помню, — продолжила она, — это вы нас тогда в Польше у немцев отбили…

— А… Э… Ну… — потерялся я. — Давай на «ты», а то я себя дедушкой чувствовать начинаю. Меня Олег зовут.

— Давай, — согласилась она, — а я Аня.

И стоим, друг на друга смотрим. Она — видно, что стесняется, а я… Я не хотел никого к себе подпускать близко — подозревал, что меня в СССР ждет. А потом я решил, а какого черта-то, собственно? Может, сегодня последний день живу? Почему я должен от всех дистанцию держать-то? Я же тоже человек, и мне тоже хочется простого человеческого счастья. Даже в такой ситуации. А энкавэдэшникам, когда к своим попадем, придется смириться, что у меня личная жизнь тоже имеется, а не только служба Родине.

В общем, плюнул я на все и говорю:

— А давай к озеру прогуляемся?

— Давай, — согласилась Аня и покраснела.

Пошли мы на берег, сели.

— Аня, а ты откуда так хорошо русский-то знаешь?

— А мы до революции в России жили, — говорит, — тогда в той части Польши жили, что в России была.

— А жила где?

— В Кракове. Папа врачом был, вот и переехали туда. Когда началась война, пробовали бежать в СССР, но не смогли. Перед границей попались. А ты откуда?

— Из Харькова, — ответил я, назвав город, в котором родился и вырос, ну, не немецкий же адрес ей называть? — А родные твои где?

— Мама с братом и сестрой тут, а где папа, я не знаю, — сказала Аня, — а твои?

— Нет у меня никого, — ответил я и замолчал, не говоря, где они, а Аня, видно, решила, что мне больно об этом говорить, и не стала расспрашивать.

Просидели мы с ней так почти до утра. Я, кстати, почти угадал с ее возрастом — ей двадцать было. А когда расставались — я ее до «дома» проводил, спрашиваю:

— А давай завтра снова встретимся?

— Давай. До завтра.

Потом встала на цыпочки и поцеловала меня в щеку, шепнула: «Спасибо, что спас нас», — опять покраснела и убежала домой.

Олег Соджет

Однажды, когда я с Аней в очередной раз сидел на берегу, ко мне подошел гэбэшный младший лейтенант и протянул какую-то бумажку. А мы в это время впервые с ней поцеловались… Вначале я, охренев от такого нахальства, на автомате взял бумажку… А потом… От того рева, что я выдал, разве что деревья не попадали. А младшего лейтенанта просто снесло. По крайней мере, скорости, с которой он испарился, любой спринтер бы позавидовал. А я сунул нос в записку. «Гэбэшные звания… Ну и какого х… было мне мешать ради такой х…ни-то?!» — подумал я.

— Олег, — вдруг сказала Аня, — а ты не научишь меня воевать?

— ??? — очумело посмотрел я на нее.

— Хочу с тобой вместе быть. И в бою тоже. Так что?

— Э… Ну… Хорошо, — вначале я замялся, но потом, прикинув, что при прорыве шансы выжить в танке все же повыше, чем в машине, согласился.

И стал ее учить водить танк и стрелять из пулемета, решив, что вождение всегда пригодится, а в моей машине быть ей стрелком-радистом. Последнее привело к тому, что у нее еще и радист в учителях появился, кроме меня.

Степан

А ведь Олег беспокоится. Не сильно, но заметно. Видимо, вариант «комфортной зоны» его не устраивает. Интересно. А меня?

Самое смешное, что мне «никак». Понятно, что на лесоповал нас уже не отправят, а в качестве кого служить Родине — мне уже не важно. Серьезно. Только сейчас я начал понимать, насколько большое болото представлял собой ТОТ мир, который был нашим. И вонючее. И мелкое. Здесь все совсем по-другому. Люди, отношения — все другое. И здесь есть шанс реально помочь своей стране, своим людям.

Кстати, о людях. Мимо меня протопал наш герой-освободитель, и, судя по морде, — совсем не в парк техники. Значит, и мне пора. Увы, в штаб, но это позже. У Кати — старшей девочки — прогулка скоро…

Ника

Олег мне подарил шпагу. Нет, не так… ШПАГУ. Блин, знал ли он, что вот так, без всяких предисловий сунул мне в руки? На клинке было малюсенькое клеймо под защитной дужкой — подобие щита с двумя буквами в середине: маленьким «о» сверху и ниже «Т» — осмотровая марка толедских клинков шестнадцатого столетия. Мама дорогая! Мечта идиота! Я этот клинок теперь из рук не выпущу! Настоящий толедский клинок — удобный до такой степени, что, подержав его в руке, все остальные клинки считаешь палками для забивания голов. Этот же был — прекрасен!

Я еле дождалась, когда окончится «официальная» часть «приема», и, взяв клинок, тихонько уползла на островок в болоте. Наконец-то! Я одна со своей ненаглядной шпагой! Сначала французская верхняя стойка. Пальцам не очень удобно лежать сверху, хотя центровка более чем идеальна: клиночек — перышко. В низкую итальянскую стойку — и кисть сама ложится наиболее оптимальным обхватом с двумя пальцами на дужку. О, боги! Совсем о ранении забыла! Ногу скрутило, и я уселась на траву, пережидая боль.

— Это тоже ваше одно из умений будущего?

Я крутанулась, выставляя шпагу и становясь в стойку. Только следом, с секундным запозданием, дошло — куда я со шпагой против пистолета? Да и резко вставать не надо было… ох, как не надо было.

— Нет, — ответила я недовольно, — скорее прошлого. Шестнадцатый век.

— Извините, пожалуйста, — Ярошенко миролюбиво выставил руку вперед, — я не хотел мешать. Может, опустите ваш меч?

— Шпагу, — автоматически поправила я.

В ножны клинок вошел охотно, будто хотел спрятаться от чужих глаз. Я снова присела и вопросительно посмотрела на Ярошенко. Он смущенно улыбнулся и вдруг достал из-за спины вторую руку с тремя цветочками.

— Это вам!

— Ну ни хрена себе! — только и смогла выдавить я и глупо уставилась на «букет». — Во, бл…

Олег Соджет

А в один из дней, когда я с Аней на стрельбище отрабатывал стрельбу из пулемета (получалось у нее, кстати, неплохо), туда принесло наших гэбистов с Олегычем вместе. Нет, их-то понять можно — Олегыч их из «стэнов» привел пострелять. Но мне-то что? У меня из-за этого чуть урок не сорвался — пришлось долго Аню успокаивать и доказывать ей, что ГБ на самом деле не настолько страшна, как ее в пропаганде рисуют. Однако потом сам решил пострелять — вышло неплохо. За мной Аня попробовала, а майор, вот уж чего от него не ожидал, стал рядом и подсказывал ей, как правильно стрелять. Потом о жизни поговорили, Ане я о том, кто я, рассказал до этого, он мне про жизнь в СССР рассказал, а я ему — как в две тысячи девятом жил, в общем, нормально пообщались, пока остальные стреляли…

После того, как все из тира ушли, я пошел к Олеговичу.

— Слушай, у тебя в оружейке не завалялось какого-нибудь небольшого и легкого ствола? А то Ане с обычным табельным тяжело — если подобьют, она с пулеметом не выскочит, да и автомат не для нее пока. Может, что найдешь? Ей бы «вальтер РРК» подошел просто идеально, легкий и небольшой. У тебя не завалялся?

Олегыч задумчиво пошкрябал в затылке, потом пошел и с грохотом и лязгом стал рыться в шкафах и ящиках. После долгих поисков требуемое было обнаружено.

— Вот, это подойдет? — Олегыч положил на стол сильно укороченный «стэн». — Это Мark 4, в оригинале для парашютистов был сделан. Магазин могу уменьшить до двадцати патронов, чтоб удобнее было. Есть еще «беби-браунинг», смотри, что понравится.

— Не… «стэн» в задницу, «браунинг»… Г…но, конечно, но если «вальтеров» нет, то его возьму пока что. Эх… Придется полицаев пощипать… Ну не доверяю я «браунингу» этому… Так что только на время беру… Потом верну назад.

— Ну, смотри сам. А «браунинг» хороший, я сам его отстрелял, — сказал Олегыч, убирая автомат обратно. — А у полицаев ты вряд ли что найдешь, кроме древних Каг98, немцы им хорошего, насколько помню, не давали. Вот, смотри, чем их вооружают! — с этими словами Олегыч вытянул на свет божий чудовищный агрегат, отдаленно похожий на пулемет «максим» без станка и с прикладом.

— ?! Ты что, смеешься?! Она же девушка! С ростом сто шестьдесят пять сантиметров! Куда ей ЭТО?! А что до полицаев… А! Понял… Я имел в виду не этих, а фельдполицаев, у них такие были, вот и поищу, где они имеются. В районе Кобрина точно должны быть, так что завтра туда пойду.

— Да не бойся, я просто показать достал, — засмеялся он. — Если нравится, можешь пострелять.

— И постреляю… После того, как вернусь. Я ей только оружие добуду, которое не подведет в ответственный момент, и тогда уж оторвусь… Где б я еще с ТАКОГО пострелял? Но сначала дело, а потом отдых. Но «браунингам» я не доверяю.

Олег Соджет

Через пару дней мне удалось получить разрешение на проведение разведки в районе Кобрина. Отправились мы вчетвером на «кюбеле», что Саня захватил. В сам город мы не рискнули заезжать, но в округе помотались. И были вознаграждены. Вначале мы нашли довольно большой аэродром с кучей самолетов. А потом склад с ГСМ.

Пометив их на карте, мы поехали в лагерь и по дороге наткнулись на Adler-3Gd в сопровождении «Мерседеса L1500». Только мы стали к ним приближаться, как из леса ударил пулемет. Стреляли, к счастью, не по нам. Прикинув все «за» и «против», мы решили помочь нападавшим. Благо мы оказались в тылу у немцев. Они этого не ожидали и довольно быстро были перебиты.

Из-за деревьев вышел человек в нашей форме и с капитанскими нашивками. После разговора, естественно, я сказал, что нами командует Карбышев, но не сказал, где мы расположились, а капитан рассказал, что он из сорок второй стрелковой дивизии под командованием генерал-майора Лазаренко Ивана Сидоровича, попавшей в окружение. Где именно они расположились, он тоже не сказал, но мы обменялись позывными и частотами для того, чтобы иметь возможность связаться с ними, если что. После чего они собрали трофеи (мне достался очередной МG-34 и с офицера я снял «вальтер РРК», за которым, в общем-то, и пошел в разведку, остальное забрали «коллеги»), а машины они хотели сжечь. Но этого мы им не дали и забрали их с собой, благо обе были на ходу.

По приезде в лагерь я доложил Карбышеву об аэродроме и складе, после чего сообщил о встрече с «коллегами» и передал позывные и частоты для связи с ними.

Ну, а потом мы с Аней застряли на некоторое время на стрельбище, где она осваивала РРК. «Браунинг» вместе с МG я отдал Сергею на склад.

Степан

Наличие сравнительно недалеко пусть и потрепанной, но вполне боеспособной стрелковой дивизии сильно обрадовало. Поскольку радиостанция у них была, то договориться о встрече командующих удалось без проблем. Карбышев и Лазаренко встретились, обсудили вопросы взаимодействия, связи и много других малоинтересных, но полезных вещей. Кроме того, мы передали им кое-что из имущества разгромленного батальона связи.

Сергей Олегович

Когда Соджет приволок мне очередной сломанный МГ, он ожидал, как мне показалось, многого: мат, броски тяжелыми предметами… Но никак не полное игнорирование его как личности вообще. Я был занят тем, что чуть не облизывал очередной пистолет из своей коллекции, выменянный, а точнее, выдуренный у разведчиков.

— Согласен — это вещь, — протянул Олег. — Но мне он не нужен. Куда я его дену-то? Для Ани тяжеловато, а мне со «стэном» проще… Если они уже есть с обоймой вниз…

— А я тебе его и не дам! — сказал я, показал Соджету кукиш, попутно пряча пистолет. — Обойдесси! А «стэн» с обоймой вниз, увы, не получился…

— Почему это? Ты ж говорил, что… — от осознания размеров подставы Олег офигел. — То есть танкисты, в случае, если танк подбит, безоружны остаются?! П…ц. В случае прорыва к своим или еще какой серьезной заварухи можете нас всех тогда заранее отпевать и похоронки готовить…

— С…уя бы это безоружными?! — ответил я. — Я что, говорил, что вообще ничего не сделал? Гони сюда танкеров своих, пусть получают стволы! Сделал я для них десантные варианты с зажимом для магазина снизу. Смотри, патрон в патронник досылаешь, ставишь на предохранитель, магазин вынимаешь и в зажим вставляешь. Или не вынимаешь, тогда в зажиме запасной магазин будет. А те, что сначала дал, автоматы, пусть сдают, жирно им будет по два ствола на рыло.

— А толку-то? — махнул Олег рукой. — Если обойма вставлена, то она вбок торчит и вылазить мешает, а если без нее, то вылазить-то ничего не помешает, но времени на заряжание нам-то никто не даст, нам с готовым к бою оружием вылазить надо… Так что… Спасибо, конечно… Народ пригоню, вернут… Все равно с оригиналами никто не ходил в бой — в лагере оставляли… А эти… Один патрон в патроннике… Может, кого и спасет… Если пехота рядом окажется или враг лишь один, и танкер не промахнется…

Олег Соджет

Понурившись, я побрел в казарму, где мои танкисты жили, хоть и не я им теперь командир, а Мындро, но все равно мы с ним как бы разделили обязанности — он в мирной обстановке и на базе командовал, а в бою я, вот и мои… И я прекрасно понимал, что, случись что, я их прикрывать останусь… Пока все не выберутся… Не брошу я их с одним патроном в тылу у немцев.

Сергей Олегович

Злобно плюнув вслед Соджету, я ушел, шваркнув дверью так, что аж штукатурка с потолка посыпалась. На ходу я бурчал что-то вроде того: «Бл… уродовались тут, как папы Карлы, строгали эти автоматы гребаные, сделали лучше оригиналов, и на тебе! Оно в позу встало и кричит, что не нравится ему! Неудобно, видите ли! Неудобно на потолке бабу драть, потому что одеяло падает! Сам же лично проверял, все проходит, во все люки, даже с магазином… Да пошел он!.. Я для него ночами не спал, искал детали, старался…» Народ из мастерской благоразумно испарился, видя, что я сильно не в духе. Закурил, сделал пару затяжек, со злобой швырнул чинарик в угол, пнул какую-то хреновину, валявшуюся под ногами…

— Олегыч! — вошел в мастерскую тот оружейник, что СВТ переделывал. — Я тут подумал немного, глянь, чо придумалось. — Он показал мне черте жик. — Сделаем этому привереде магазин вниз, надо только… — тут он пустился в технические подробности.

— И чем ему десантный вариант не нравится? — спросил я. — Компактный, маленький, нигде не цепляется ничем, я ж проверил сам! А сколько мы уродовались, специально для него магазины делали по двадцать патронов двухрядные? — Я снова сплюнул.

— Да сам знаешь, если вбил себе человек в голову, то все, лучше сделать, как он хочет, — миролюбиво отозвался оружейник.

— Ладно, зови народ, хорош перекуривать, надо работать, — сказал я. — Кто левый появится — гоните на хрен, мы заняты! — с этими словами я написал еще одно объявление: «Кто войдет без спросу — спущу кобеля, он отгрызет му…ку яйца!» — и вывесил на двери снаружи. Про то, что «страшный кобель» по кличке Цербер был, скажем так, в карманном варианте — скромно умалчивалось…

Степан

Народ отдыхает в меру способностей и испорченности. У Олега — любофф, что, кстати, совсем не плохо. У Ники — пока что-то непонятное. Нашли, блин, время, хотя это я, скорее, от зависти. Олегыч что-то изобретал. Все, короче, нормально.

Пока нормально. Но ситуация подвешенная. Для партизанского отряда мы слишком большие. И имеем слишком много техники, а уйти в леса наглухо мы с ней не сможем. Для боя с регулярной армией — наоборот, маленькие. Правда, для своего размера — зубастые-е-е-е… Но армия не посылает против лиц, шалящих на коммуникациях, силы равного размера. Посылают либо меньше, пока не считают серьезной угрозой, либо больше, когда достанут. А мы немцев достали. То есть, конечно, не только мы, но и мы тоже.

У Смоленска они тормознулись, факт. И чего им делать? Можно — собрать все четыре танковые группы в центре и ломануться на Москву не оглядываясь. Тогда нам придется гробиться, но не допустить нормального снабжения. Хотя, по-моему — не пойдут немцы на самоубийство. В нашей реальности не решились в куда лучших условиях. Значит, здесь — не рискнут тем более. Второй вариант — подчистить фланги и тылы. На наш взгляд — наиболее реальный. А значит, скоро нашим ребятам севернее и южнее Белоруссии предстоит попасть под фланговые удары танков Гота и зама Гудериана соответственно. Тяжко им там будет…

А нам предстоит пообщаться с земляками фюрера из сорок пятой дивизии и их корешами из егерских команд и эсэс. Не считая борцов с кровавосталинским режимом, типа «таксистов». Как боевая сила они беспокойства не вызывают, зато сильно беспокоят как первостатейные сволочи.

Что мы этому сможем противопоставить? Один вариант — диверсионно-партизанские действия. Вариант хороший, Нике понравится, и Старинов очень нам в этом поможет. Но, во-первых — про технику в этом варианте можно смело забыть, во-вторых — из нашей честной компании большинство не диверсанты. Скорее — лихая конница Семена Михайловича, сменившая коней на танки и броневики. Налететь и расстрелять. В сущности, и танки мы используем, как предполагалось применять бэтэшки перед войной. Прелесть тяжелых танков понимает разве что Док. А это означает, что скоро столкновения с немцами пойдут по «Степиному варианту». Хреновому, не правда ли?

Второй вариант — выход к своим. Сложный вариант, ничего не скажу. Требуется устойчивая связь, согласование между собой и с Москвой, разведка, авиаподдержка, карты, отвлекающие действия армии и тэде, и тэпэ. В активе — немцам будет весело нас ловить, а сколько мы успеем наворочать… Но требуется очень тщательная проработка, а то угробимся.

В рамках подготовки второго варианта Саня был отправлен Карбышевым в разведпоиск. Задача — найти площадку для приема тяжелых транспортных самолетов. Раненых и гражданских необходимо эвакуировать. Хотя понятно, что всех не удастся — для этого надо сначала Аньку от Олега оторвать. И Катерину тоже не отправишь, хотя надо. Но наша группа сейчас для нее — единственное место, где ей не страшно.

Разговор в группе ГФП ГА «Центр», временная полевая комендатура, Белосток

— В определенной степени все наши успехи на Восточном фронте обусловлены отсутствием у русских войск налаженного взаимодействия и нормальной связи.

Хочу отметить, что противник воюет безрассудно храбро и отчаянно. К сожалению, этого мало — крайне необходимо еще и умение. Пока его нет — наши доблестные солдаты более-менее справляются. Но как только в действие вступают отлично подготовленные диверсанты НКВД — армейцы впадают в ступор.

Пожилой розовощекий толстяк вытер пот с аккуратной, похожей на отполированный бильярдный шар лысины и отпил минералки.

— Как-то не похоже на русских — применение радиоглушения при уничтожении гарнизона, грамотно подготовленный отсечный огонь. И эти подвижные снайперские засады. — Высокий, худощавый гауптштурмфюрер из СД откинулся на спинку кресла и нервно забарабанил пальцами по столешнице.

— Не стоит недооценивать противника, мой мальчик, уж поверь старому солдату. Я ведь воевал с русскими — в четырнадцатом году, в Восточной Пруссии. Сначала мы думали, что выпнем их сразу до Варшавы или дальше, но как же нам намяли бока… Если бы Самсонов и Ренненкампф действовали осмотрительнее, кто знает, к кому повернулась бы фортуна.

— Если бы, если бы… прочесывание прилегающего леса в районе расположения деревни ничего не дало, — несколько раздраженно отозвался эсэсовец, — а вот ваше предложение, уважаемый Хельмут, по организации «ловли на живца» принесло результат — группа снайперов уничтожена.

— Мое предложение усилить состав подразделений ГФП, СД и жандармерии, увеличить посты и патрули не встретило понимания у этого остолопа Бреннеке. Особенно после уничтожения «Карла» и К-98. Единственное, на что его хватило — использовать этих хорватов в «акциях умиротворения» против местного населения. Только после инцидента с депо Кобрина и уничтожения моста армейцы поняли всю сложность обстановки в их тылу.

— До этого нас вежливо извещали, что наличных частей хватает только на охрану объектов, — хмыкнул новый начальник группы ГФП.

— Больше всего пользы принесло ваше назначение к нам, мой дорогой Ланге. Я просто не понимаю, как его могли назначить на этот пост — куча амбиций, масса самомнения и абсолютный ноль в профессиональном плане. Зато старый партиец и друг чуть ли не самого Гейдриха. — Толстяк досадливо сморщился.

— Я понимаю ваше недовольство, Готлиб, пока хорваты с энтузиазмом, достойным лучшего применения, действовали в деревнях, жандармерия и полиция метались по дорогам или стояли в патрулях, русские диверсанты спокойно обделывали свои дела. Скорее всего, и гибель обергруппенфюрера неслучайна…

Начальник ГФП поднялся из-за стола, подошел к распахнутому окну и присел на подоконник.

— То есть вы полагаете, Рихард, что все эти события — звенья одной цепи? — поинтересовался эсдэшник.

— Более чем уверен, Вальтер… и со мной согласен наш старина Талленбаум. — Толстяк, улыбнувшись, приложил руку к груди и слегка наклонил голову.

— Но вернемся к наши баранам, — посерьезнел Готлиб, — надеюсь, вы понимаете, что без хорошей сети агентуры нам не удастся изменить статус-кво в нашу пользу? И вдобавок, надо безотлагательно решать вопрос со вспомогательной полицией.

— Н-да, вы явно с уважением, если не симпатией, относитесь к этим русским унтерменшам, — вскользь обронил Вальтер Золле, скучающе рассматривая свой идеальный маникюр.

— Мой мальчик, вся эта риторика насчет неполноценности славян и трескучие фразы про высшую арийскую расу хороши на партийных съездах… и, пожалуй, при нашем гауляйтере, но мы — реалисты и прекрасно понимаем, что русские — это не французы, не поляки и тем более не англичане. Вспомните — тридцать девятый год, наши победоносные войска маршем прошли по всей Европе — она рухнула, как карточный домик. А что мы имеем сейчас? Наши солдаты топчутся у стен Смоленска, до сих пор в лесах гуляют толпы русских солдат. И заметьте, вся агитация насчет «освобождения угнетенного народа России от жидокомиссаров» отнюдь не встречает отклика у этих самых «угнетенных».

Толстяк шумно вздохнул, тщательно промокнул лоб и надолго приложился к минералке.

Наступившую паузу прервал Хельмут Лемке, начальник полевой жандармерии:

— Я целиком и полностью согласен с коллегой Талленбаумом и хотел бы продолжить его мысль по поводу вспомогательной полиции — если на своих жандармов я могу положиться без оглядки, то с этими уродами из аборигенов мы еще наплачемся.

— Ну зачем же так огульно охаивать преданных нам «помощников»?! Все они питают ненависть к Советам, храбро борются с противниками рейха, — заметил Рихард Ланге.

— «Борются» они, как же, — проворчал шеф жандармов, — с мирным населением они еще могут сладить, но воевать против вырывающихся из котлов русских или же с диверсантами — кишка тонка, сразу начинают «незаметно» разбегаться. У них это называется «тактический маневр», и остаются мои ребята против злых донельзя солдат в меньшинстве. Сколько драл я их начальника за это, драл — толку чуть. Несколько раз приходилось вызывать на подмогу егерей и мотострелков — если бы не они, давно бы моих перемололи. А насчет уродов — извольте, есть в третьей роте один литовец, как его, м-м-м-м… не вспомню, так вот, этот, с позволения сказать, «борец» начал с того, что убил всю свою семью — жену, тестя с тещей и двоих детей — и подался к нам. И подобных ему — целая свора. Но это не главное — у них нет никаких абсолютно убеждений и принципов, одни лишь инстинкты.

— Вот-вот, Хельмут, а у противника сплошь и рядом идейные, прекрасно понимающие, за что они сражаются и гибнут, люди, и поверьте мне — если мы не найдем способ привлечь подобных им на свою сторону, нам будет очень тяжело.

— Это понятно, Готлиб, но что вы предлагаете сделать? — спросил Золле.

— Да ничего особенного, мой мальчик, начнем с лагерей военнопленных, будем фильтровать местное население, узнаем, кто чем дышит, кто с кем дружит, и самое главное — не совершать излишне резких телодвижений…

— Вроде «умиротворений», как у Бреннеке, земля ему пухом, — буркнул Ланге.

— Неужели?.. — осторожно поинтересовался Лемке.

— Именно, и, говорят, не только он один, — нехотя ответил шеф ГФП, — насколько мне известно, фюрер и так был в гневе после гибели «быстроходного Гейнца» и взрыва «Карла», а уж после гибели Гейдриха вообще пришел в неистовство — и полетели головы, из армейских кто-то, из абвера и из СС…

— Бреннеке пострадал больше всего из-за взрыва станции Кобрин, — отозвался эсэсовец, понизив голос, — как под большим секретом поведал мне приятель отца из РСХА, планировался совместный визит гауляйтера и самого фюрера в Белоруссию, и с этой целью в Белосток и Кобрин прибыли лица из имперской канцелярии, управления охраны и строители Тодта. Как вы помните — от станции после взрыва практически ничего не осталось…

— Это было что-то, — нервно хихикнул толстяк, — особенно меня впечатлили колеса от вагонов, порхающие в небе, как бабочки. Я как раз подъезжал к Кобрину… незабываемое зрелище, скажу вам.

— Просто Кракатау, господа, — передернул плечами жандарм, — мало того, среди некоторых военных возникла паника — мол, русские применили «чудо-оружие», — пришлось даже обезоруживать и связывать особо нервных.

— Меня больше всего впечатлила процедура составления списков погибших и опознания тел, которые удалось найти, — хмуро произнес Рихард, — но последовавшие потом разбирательства превзошли все виденное.

— Но к делу…

— Итак, что мы имеем на сегодняшний день — группа или группы диверсантов неустановленной численности, базирующиеся предположительно в окрестностях Бреста, Кобрина, Пружан, Бельска, Янова и Белостока. Возможно, дислоцируются, по неподтвержденным данным, на каком-то армейском резервном объекте. В эту пользу говорит наличие у противника легкой бронетехники, автомашин и тяжелого стрелкового вооружения. Далее, несмотря на все усилия трофейных команд, до сих пор на дорогах Брест — Пинск, Брест — Барановичи и Варшава — Гродно остаются десятки единиц вражеской бронетехники, автомашин, тракторов и орудий. Вкупе с нехваткой личного состава для эффективной борьбы с вышеозначенными диверсантами все это создает предпосылки для полнейшей свободы их действий. Также вызывает сомнения применение вспомогательной полиции и добровольцев из хорватской дивизии. Резюмируя все сказанное, считаю нужным обратиться к армейцам для привлечения на постоянной основе мотопехоты и егерей совместно с жандармерией для оперативных действий. Задачей СД и КРИПО становится, прежде всего, создание сети агентуры из числа местных жителей, особенно тех, кто пострадал от Советов, перевербовка в идеале большевистских активистов и привлечение в ряды полиции бывших военнопленных…

Степан

Саня нашел площадку для самолетов. И случилось то, что мы должны были вообще-то предвидеть: когда новость расползлась по лагерю (настукать по шее особистам), обе «леснички» просто растворились в воздухе. Их нигде не было. Лагерь был поставлен на уши, однако поиски результата не дали.

…Шорох сбоку-сзади ничего хорошего предвещать не может, проверено. Резко оборачиваюсь, одновременно опуская руку на кобуру, и… И с трудом сдерживаюсь от матерной тирады. Длиннющей тирады. Но…

…На лице одни глазищи. Кроме них, нет ничего. А в глазищах…

— Кать, — делаю шаг навстречу, она пятится и шепчет:

— Не надо…

Тьфу ты, блин, вот…

— Кать, никто тебя никуда против воли не отправит, — нет, таки споткнулась, — вставай, неча на земле лежать.

— Правда?

— Правда-правда.

В руку вцепилась, как клещами. Поднялась и разревелась, плотно вцепившись уже во всего, так сказать, меня. Вот и ладушки. Говорят, если выплакаться — легче станет.

— Я, где Аська прячется, знаю, — ага вроде и правда, легче.

— Ну, пошли, покажешь.

Аську, впрочем, нашли уже без нас. Зато наш отрядный врач высказала все, что думает о тех, кто сбегает, не долечившись. Из госпиталя в итоге меня выгнали. Ну, ладно, раз выгнали, значит, пойдем, мы не гордые.

— Степ, привет, — тьфу ты, блин, Аська, нельзя же так.

— Привет-привет, — сплошная, блин, фамильярность. Нет, чтобы на «вы» да по фамилии.

— Тебя Катька зайти просила, — хмм, с чего бы это?

— Ладно, зайду.

И все же, что могло случиться? Ладно, зайдем — узнаем.

— Здравствуйте, товарищ Степан, — нда-а, напросился.

— Не надо на «вы». Просто Степан, не настолько я старый. Что случилось?

— Вот, — протягивает сложенный лист бумаги.

Заявление, хм… «Прошу зачислить в отряд», дата, подпись. И чего делать прикажете?

— Пойдем к генералу, это он решает.

Дмитрий Михайлович выслушивает внимательно, садится за стол, что-то пишет и вручает Кате собственноручно написанную бумагу, подтверждающую зачисление Екатерины Ивановой в отряд «т. Карбышева» в качестве помощницы санинструктора. Вы выражение «светится от счастья» слышали? Воочию убедился, что совсем это не преувеличение. Катерина упорхнула, а меня генерал вежливо попросил остаться. И очень вежливо описал то, что он со мной проделает, если что-то с девчонкой случится.

Вот так получилось, что стал я инструктором подрастающего поколения. И топаю к Олегычу поинтересоваться, нет ли у него в хозяйстве «ствола», который был бы по руке двенадцатилетней девочке.

Сергей Олегович

Лесничке я выдал тот самый «беби-браунинг», очень он ей понравился: маленький, симпатичный и бьет хорошо. Потом, что-то вспомнив, я ушел в склад, долго там рылся, а потом вытащил оттуда здоровенный сверток и с грохотом положил его на стол:

— Смотри, чего у меня есть! — говорю. — Крепостное ружье Гана-Крнка! Зверь-машина! Двадцать и три десятых миллиметра калибр! Даже амортизаторы отдачи есть и работают. И патроны есть к нему. Берешь?

— Нет, не беру, — ответил Степан, — слишком тяжелая, сошек нет, патрон совершенно нестандартный — расстрелял БК, и все, оптики нет, а если поставишь, то как бы не рассыпалась… Определенно не КСВК, да и ту бы я не взял даже в полном комплекте, слишком тяжелая. Что та, что эта. Сам с ней бегай. Или лучше с «гатлингом» наперевес, как Терминатор!

Разговор в группе ГФП ГА «Центр», временная полевая комендатура, Белосток. (Несколько дней спустя)

— Начнем, господа? — поинтересовался Ланге. — Кто желает быть «примусом»? — щегольнул он знанием латыни.

— Пожалуй, я, — хитро улыбнулся толстяк, собрав лицо в мелкие морщинки и став похожим на Санта-Клауса, но вот маленькие, остро и умно поблескивающие из-под лохматых, кустистых бровей глазки наводили на мысль, что этот добродушный человек может быть весьма опасен и жесток. А собравшиеся в кабинете сослуживцы знали Готлиба Талленбаума как весьма опытного, дотошного и въедливого полицейского. Вдобавок, весьма прямой и неуступчивый в отношении своей работы, он оказался неудобен для своего прежнего начальства в Бремене, и, воспользовавшись оказией, его переместили в группу ГФП…

— Хочу прежде всего вернуться к уничтожению «Карлов» — что меня поразило, так это то, что нападавшие, взорвав одно орудие, другое, судя по всему, захватили с собой. Насколько я выяснил, просто так увезти многотонное сооружение не получится, и вдобавок — его следов так и не нашли. Что позволяет предположить — наши противники имеют высшее техническое образование и хорошо маскируются.

— Может, они уволокли второго «Карла» просто как трофей? — скептически произнес гауптштурмфюрер Золле. — К примеру, просто предъявить, как результат вылазки, вышестоящему руководству?

— Мой мальчик, тогда зачем они прихватили и ТЗМ? Вполне можно было уничтожить их вместе с первым орудием.

— А это что за зверь такой? — поинтересовался начальник жандармерии.

— Транспортно-заряжающие машины, сделаны на базе Т-IV, в них размещается четыре выстрела для мортиры.

— Чем дальше, тем страньше и страньше, — заметил шеф ГФП.

— И не говорите, — махнул пухлой ладонью Готлиб, — чем дальше мы углубляемся в расследование, тем больше странностей всплывает наружу. К примеру, как объяснить такой факт, что, несмотря на привлечение армейской авиации, до сих пор базу противника обнаружить не удалось? Я допускаю, что наши диверсанты мастерски маскируются, но не могли же они бесследно исчезнуть, подобно здешним утренним туманам.

— Со своей стороны, хочу добавить, — вклинился в монолог Лемке, — несмотря на все усилия, мы по-прежнему приходим к финишу последними — противник нас опережает и практически всегда. Те случаи, когда нам удавалось подоспеть к месту нападения и вступить в перестрелку, можно пересчитать по пальцам. Как правило, мы появляемся тогда, когда нужны пожарные, священник и могильщики. Такое ощущение, что наши оппоненты имеют представление о работе ГФП и планируют свои действия, опираясь на нашу реакцию.

— Что касается вербовки агентуры, — подал голос эсэсовец, — то, как говорят русские, «овчинка не стоит выделки». По крайней мере, население, кроме двух-трех человек из числа откровенных отбросов, на сотрудничество идет с крайней неохотой. Припугнешь — начинают нести уж совсем откровенную чушь и мямлить. По поводу военнопленных — хочу заметить, что скапливание больших масс в местах временного размещения негативно влияет на работу с ними. Лагерная администрация, как правило, первым делом ликвидирует евреев и комиссаров, причем на глазах у большинства — что отрицательно сказывается на наших контактах с русскими.

— Ну что ж, со своей стороны, я потребую, чтобы лиц, подлежащих устранению, отделяли от остальных на фильтре и свозили в специально отведенный для них пункт. Далее, необходимо отсортировать всех офицеров от солдат и унтер-офицеров, поскольку они могут воздействовать на своих подчиненных. — Ланге сделал пометки в своем блокноте…

Олег Соджет

«Ага!» — мысленно обрадовался я, когда узнал, что мне первую бомбу сварганили. Это было прелестно. Идеи, куда их в принципе применить, у меня были, но «семерка» все же довольно специфична. И я решил подождать, пока «двойку» доделают — у нее шансов больше было для того, что я задумал.

— Слушай, Петрович, — начал я, — а в «двойку» ты не можешь какого-нибудь г… на типа напалма всунуть? Или, на худой конец, бензина. И чтоб при взрыве горючка как можно большую площадь накрыла. А то мысля одна есть, но простым взрывом там не сильно нагадить получится, а вот если там на пару сотен метров огненная клякса получится, то… А если еще и там горючку подожжет или склад с бомбами…

— Не вопрос, — ответил он. — А что нужно?

— Мне надо четыре бочки бензина и много ящиков мыла. Мыло на терке и в жидкость, получится «любимая штука Лисова». А потом подрезаем слегка башню и корпус «двойки» автогеном и оставляем взрывчатки килограммов пятьдесят, а остальное — под наш «студень»… Так что надо мыло и бензин! — Петрович кивнул, уже прикидывая, где и что раздобыть. — С обычным бензином фигня получится, пыхнет красиво, и не более.

— А гудрон если покрошить — обычная нефть получится, — добавил я, когда он начал открывать рот. — Проверено!

Ну что делать, пошли мы на склады, благо мыло было и его было много. А вот бензин… Его пришлось выбивать подольше, но Петрович же все-таки сумел убедить народ… В общем, выбили и его. После чего напрягли солдат и оттащили добычу Петровичу.

— Ну, вот — бензин и мыло. Когда за аппаратом приходить можно будет?

Прикинул Петрович, что и как, и сказал:

— Тут без помощи твоих ребят не обойтись. Уж больно долго будет.

Я прикинул:

— Мои орлы покрошат мелко мыло. Вы вырежете у бочек крышки, как у банок сгущенки, и покрошенное мыло — туда. И мешаете, пока не получится вязкая хрень типа киселя. Вот это и будет то, что надо. Если напряжемся — самоходная зажигалка будет готова дня через два.

— И без возражений, — добавил я, — я со своими помощниками буду начинкой машины заниматься, а потом со Стариновым будем мудрить, как этот «кисель» разбрызгать так, чтобы и разлетелся подальше, и загорелся получше.

— Фронт работ определен, так что — вперед! — подмигнул Петрович и ушел в мастерскую за бочками, оставив меня рядом с ящиками с мылом.

Немецкие войска

— Время, время! Быстрее, еще быстрее! — орал здоровенный обер-фельдфебель, немного грубовато толкая в плечо парашютистов, помогая им быстрее покинуть «тетушку Ю». Взамен срочно переброшенных куда-то под Таганрог мотострелков и убывших в Плоешти егерей, командование группы армий «Центр», подстегнутое очередной филиппикой вождя германской нации, чрезвычайно раздраженного задержкой в исполнении своей сакральной миссии на Востоке, решило бросить против уже стоящих как кость в горле неуловимых и чрезвычайно зловредных диверсантов бравых ребят генерала Штудента, а именно — третий полк под командованием Рихарда Шварценкопфа. Для экономии времени треть полка выбрасывалась под Волковыском, еще одна треть на планерах десантировалась под Пружанами, остальные подразделения перебрасывались по железной дороге до бывшей польско-русской границы, где уже на грузовиках добирались до места назначения…

Жандармский патруль (Дорога Брест — Кобрин.)

Рыжий фельдфебель, громко сопя, поднялся из-под куста, где присел по надобности, подтянул бриджи, застегнулся, поправил китель и только взялся за висевший на шее ремень, как неясное ощущение заставило его бросить взгляд на опушку леса — увидев нескольких человек, уже скрывающихся в глубине сосняка, он, икнув, отчаянно заорал:

— Тревога! Русские партизаны! Тревога! — и бросился к дороге. Через несколько секунд взревели моторы тяжелых «Цундаппов» и SdKfz-222, и жандармы помчались зарабатывать кресты и нашивки — уж кому как повезет…

…После десятиминутного боя мрачные жандармы грузили убитых — троих русских, пятерых своих, и раненых — четверых своих. Остальные «партизаны» смогли оторваться от погони, канув в болотной хмари. При попытке преследования двое чуть не утонули, и пришлось экспедицию свернуть. Да особо никто из немцев не рвался вдогон, поскольку результаты схватки не очень-то радовали…

…Сказать, что шеф жандармов был в гневе, это было бы преуменьшением. Собрав своих подчиненных, Хельмут устроил показательный разнос.

— Как вы могли, мать вашу, забыть про приказ: «…при обнаружении русских в зонах предполагаемых действий диверсантов, в контакт не вступать категорически! По возможности — проследить за их действиями, при других обстоятельствах немедленно известить Управление…» — процитировал он параграф.

— Острых ощущений захотелось? Так я вам их могу устроить — все сразу и в любое время!

— Так, кто там бурчит про невиновных? Вы, дармоеды, позор военной полиции, стадо вечно чем-то озабоченных свиноголовых жертв аборта, даже не можете струей в очко попасть, не то что нести службу.

— Что мне теперь говорить начальнику ГФП? Что некоторые излишне ретивые и очень умные не только не смогли выполнить приказ, но и обосрались донельзя?

— Молчать! — прервал он попытку злосчастного командира патруля вставить слово в свое оправдание. — Раньше надо было думать. Сколько можно говорить — русские не идиоты, они быстро учатся и умеют воевать в лесах. Я думал, что, кроме дебилов из вспомогательной полиции, у меня нет особых хлопот — но теперь вижу, что есть на свете еще бо́льшие дебилы.

— В общем, так, — уже чуть спокойнее продолжил Лемке, — к нам направляют парашютистов, весь третий полк. Будут организованы смешанные подразделения со средствами усиления. И не дай вам бог подвести меня! Вы меня знаете, но вы меня еще узнаете!..

Сергей Олегович

В очередной раз выбравшись из своей мастерской, я сразу встретил Соджета, который куда-то шел. Поймал его и говорю:

— Слушай, Олег, я тут нашел дымовые шашки немецкие, кто-то притараканил с мародерки, да гранаты Дьяконова ружейные, и вот что я подумал… — Я пустился в объяснения своей идеи. Олег долго не мог врубиться, что я придумал, но после того, как я его ткнул носом в фотки с изображением современного варианта задумываемого девайса, понял.

— Хочу такое! И побольше, побольше! — ответил он. Мы пошли с ним в бокс прикидывать варианты монтажа этой фигни на танке, заодно стали думать, какой отстрел сделать, залповый из всех стволов или одиночный. Первое было проще, второе удобнее…

Еще раз поглядел я на объявление, хмыкнул и подумал: «Теперь только осталось побрить голову налысо, начать принимать артефакты, торговать аптечками, водкой, антирадом и консервами… Хабар и так уже ко мне тащат…» — после чего мы с Олегом стали прикидывать места установки пускачей и какие танки оборудовать сим девайсом в первую очередь. Мужики в мастерской тем временем нарезали подходящие трубы на куски и прикидывали схему электропитания с поочередным отстрелом. В качестве бонуса каждому экипажу еще выдали дымшашку черного дыма для имитации пожара машины.

Олег Соджет

Увидев, что Олегыч на двери мастерской повесил бумагу с надписью, я решил приколоться и дописать чего-нибудь. Но только я успел полезть в карман за карандашом, как появился Сергей с идеей о доработке техники. Особо помочь я ему не мог — я умею пользоваться танковым гранатометом, но не умею его строить… А вот на вопрос о том, какой вариант лучше, я был однозначно за возможность стрельбы поочередно.

В результате наших с Сергеем обсуждений средние и тяжелые танки таки обзавелись пускателями в количестве шести штук на танк, по три с каждой стороны башни. В двух из них, по одной на сторону, были дымовые гранаты, а в остальных обычные. И пуск их был-таки сделан раздельным. Что давало возможность выбирать, из какого пускача стрелять, и увеличивало время их использования.

Управление ГФП

— Что ж, коллеги, начнем подводить итоги наших усилий, — устало обронил Ланге, массируя пальцами виски, — пожалуй, начнем с младших по возрасту. Прошу вас, Золле.

— Как удалось выяснить моим людям, примерное место дислокации наших диверсантов — район Пружан. По неподтвержденным сведениям — довольно многочисленны, хорошо организованы и вооружены. Имеют своих осведомителей среди населения, что объясняет их способность исчезать и появляться вовремя. В целях повышения маневренности разбиты на отряды, состоящие из специалистов разного профиля. Пока у меня на этом все — не хватает более детальной информации.

— После стольких недель блуждания с завязанными глазами — это большой успех, мой мальчик, — закивал со своего места Талленбаум.

— Позволю себе продолжить, — взял слово шеф жандармов, — за прошедшие недели нам удалось наладить четкое взаимодействие между сводными оперативными подразделениями, добиться того, чтобы они свободно ориентировались в районах действий как своих, так и соседей. Из средств усиления, выделенных нам, сформированы мотоманевренные группы, размещенные в Гродно, Бресте, Тимковичах, Пинске, которые по тревоге выезжают на помощь. Далее, из числа русских дезертиров, выявленных СД и КРИПО, организованы железнодорожная и вспомогательная полиции. Из прежних полицейских мы отобрали наиболее сообразительных и достаточно смелых — для засылки агентами к партизанам и диверсантам.

— Хм, мне особо похвастаться нечем, друзья мои, — вздохнул Готлиб, — единственное, что мне удалось найти среди кучи фактов, — это фантастическая удачливость наших противников. Вы вспомните — за все это время ни одна их акция не завершилась неудачей.

— Это как так? А уничтожение снайперов? — удивился Лемке.

— Ребята полковника Шварценкопфа тщательно осмотрели место засады и обнаружили следы присутствия других людей, не найденные раннее — укрытие-лежка для одного человека, места засады еще нескольких. На основе этих данных у нас появилось предположение, что на самом деле было три-четыре двойки-тройки снайперов, страхующих друг друга… Так что мы только рубанули по кончику тела зверя, если так можно выразиться.

Наступившую тишину взорвала резкая трель телефона. Трубку снял начальник ГФП.

— Да… да… слушаю… — по мере разговора он бледнел на глазах…

— Понял, никого к остаткам орудия не допускать, — бросив трубку на рычаги, он нажал кнопку вызова секретаря. Едва тот открыл дверь кабинета, готовясь войти, Ланге крикнул ему: — Тревога по плану «Ц»!

— Поступило сообщение: наши неуловимые вновь объявились — из тяжелой гаубицы уничтожен железнодорожный мост у Бреста в момент прохождения эшелона с горючим для танковой группы Клейста. Разнесены два аэродрома — подскока и истребителей, передаваемых бомбардировочной эскадре. И кстати — орудие уничтожено заранее заложенной взрывчаткой.

— Куча слоновьего дерьма! — общее мнение выразил потрясенный начальник жандармерии…

Саня Букварь

Пока все готовились к дальнему маршу, я решил ослабить грузопоток на автодороге Брест — Пинск, параллельно которой нам придется идти. Моя ненаглядная Б-4, к сожалению, была обузой в этом походе, и я решил дать ей умереть КРАСИВО. Собрал небольшой отряд, с нами вызвался идти и «трехкубовый» из госбезопасности. Выдвинулись на «Круппе» и двух «Ворошиловцах» с раздельно зацепленной гаубичкой, переодевшись хорватами. Брест пришлось объезжать. Оказывается, «трехкубовый» неплохо говорил по-немецки. В двух местах ему задавали какие-то вопросы, и он на них отвечал. Расположились мы выше моста по течению метрах в пятистах и стали изображать остановившихся на привал. Любопытствующему патрулю практически на пальцах объяснили, что будем здесь ночевать. Сами в это время стали рассматривать идущие через мост поезда. На наше счастье, немцы заложников на паровозы сажали уже в Бресте. С наступлением темноты «Ворошиловцы» ушли на базу, а мы принялись за сборку системы. Провозились до двух ночи. Мост хорошо освещался, а нас от наблюдения скрывал высокий камыш. Вот показался поезд. Приказать сначала рассмотреть его я не успел. Первый выстрел, и сразу прямое попадание в опору моста. Девяностокилограммового фугасного снаряда оказалось вполне достаточно, чтобы снести обе колонны этой опоры. Эшелон рухнул в реку вместе с пролетом. Второй и третий снаряды были заложены в район расположения охраны на нашем берегу. Четвертым мы зарядили только снаряд и не стали его досылать. Туда же, в зарядную камору аккуратно поместили гранату с выдернутым кольцом, прижав закрывающимся затвором скобу. Теперь при попытке открыть затвор произойдет неслабый бабах. Попрыгали в бывшего зенитконосца и очень быстро уехали оттуда. Несмотря на моментально поднятую тревогу, нас не нашли, потому что искать начали сначала в стороне крепости. Видимо, подумали на недобитых защитников. К девяти утра мы были уже на базе, прихватив по дороге какой-то грузовик. Как оказалось — машина везла имущество на один из аэродромов. Захваченный интендант из штаба воздушного флота поведал на допросе много интересного о ближайших аэродромах. «Ворошиловцы» добрались без приключений.

Олег Соджет

Когда Саня с разведки вернулся и про найденный им аэродром рассказал, у меня мысль появилась. Взять с собой мину на шасси Т-II, пройтись до Кобрина, где я аэродром нашел, и ее там взорвать на его территории. Особо большого шухера не должно после этого быть — решат, что сумасшедшие русские в танке и погибли при взрыве. Потом пойти к Пинску, где Саня еще один аэродром нашел, и побузить там. А на обратной дороге снова у Кобрина на складе ГСМ шухер устроить.

После чего изложил идею Сане. Он согласился, и мы пошли к Карбышеву. Гэбэшники, конечно, были против поначалу, но мы их таки убедили, как и генерала. Тяжелее всего было убедить Аню, что она не может в этот раз идти со мной, но справился.

В рейд шли на немецкой технике и в немецкой же форме. До аэродрома добрались ночью. Т-II всю дорогу пробыл на буксире. А машина с управляющей им аппаратурой все время была под охраной одной «тройки» и одной «четверки». До рассвета вели разведку. Самолеты специально, конечно, не считали, но штаффель «худых» и с десяток бомберов там было точно. Потом присмотрели место для управляющей машины — чтобы ее не так уж и заметно было, а оператору был виден Т-II на всем протяжении его будущего маршрута. А на рассвете началось — на территорию аэродрома ворвался Т-II и на полной скорости рванул к складам ГСМ и боеприпасов — от того места, где он ворвался на аэродром, они были в одном направлении. На аэродроме поднялась тревога, но из винтовок танк не остановить, а зенитки не успели перенацелить до того, как «двойка» достигла того места, где после ее подрыва должны были загореться, а потом рвануть следом и БК, сложенные возле самолетов (видно, к вылету готовились), и горючка. Что и получилось — сначала взорвался танк, разбрасывая вокруг себя напалм и заранее подрезанные куски бронекорпуса. «Все-таки Старинов со Степаном и Петровичем — это сила…» — мелькнула мысль при виде того, как на аэродроме возникло море огня. То горючее, что было в бочках возле склада, тоже загорелось, и бочки начали рваться одна за другой, увеличивая площадь пожара и разлетаясь в разные стороны, иногда попадая на крыши строений или в стоящие самолеты. Сам склад ГСМ тоже загорелся. Досталось также и нескольким самолетам. А когда мы уже продолжили марш по намеченному маршруту в сторону Пинска, один за другим прогремели еще два взрыва.

Путь ко второму аэродрому ничем необычным не отличался. Несколько раз встретили посты на дорогах (поскольку шли по второстепенным, то этих самых постов было мало и они были расслаблены). Но знание немецкого, немецкая техника и форма в сочетании с добытыми недавно разведкой образцами пропусков и взятыми у убитых до этого немцев документами, помогли их преодолеть без проблем. Единственное, что их интересовало, почему мы не по главной дороге идем. На что я говорил, что отстали от своих, а так мы их быстрее догоним, срезав угол.

Саня Букварь

Мы уже отошли довольно далеко от аэродрома, когда нас догнал звук двух сильных взрывов, последовавших один за другим. Против нашего ожидания погони не последовало, как и засад на дороге. Мы были приятно удивлены. Движение на дорогах было гораздо слабее обычного, но мы проложили свой маршрут к Пинску все равно в стороне от транспортных артерий. Дошли до окраины города только к утру. По пути уничтожили малочисленный пост не совсем понятного назначения на дороге, которая вела поперек основного грузопотока. Почитав документы убитых гитлеровцев, Олег, пожав плечами, хмыкнул:

— Австрийцы…

— Свежак, наверное… Непуганые.

А на аэродроме нас ждало любопытное зрелище. Прямо перед нами небольшая группа пленных, человек тридцать, готовила позиции для шести «ахт-ахтов», стоявших тут же еще зацепленными за грузовиками «Хеншель». Обещанных пленным интендантом «мессеров» на поле не было, зато присутствовало около полусотни «Хейнкель-111», стоявших двумя строгими рядами без тени маскировки. Видимо, только что приземлились. Колонна машин аэродромного обслуживания покидала площадку по дальнему от нас краю. Артиллеристы сидели вблизи одного из тягачей и слушали какого-то гражданского с повязкой на рукаве. Минут через десять мы подъехали к ним метров на сто. На появление четырех танков, связного БТР и транспортера никто не обратил особого внимания. Нас воспринимали, как шумное недоразумение. Не торопясь, вразвалочку в нашу сторону направился часовой.

— Опять нам предъявят неспортивное поведение, — проговорил я в рацию. — Работаем по толпе пулеметами по моей команде. Затем «четверки» идут по хвостам самолетов, «трешки» прикрывают.

— Постарайтесь не задеть наших, — дополнил Олег.

— Огонь! Вперед, марш! — взревели моторы, и танки синхронно рванули вперед.

Треск пулеметов, недоуменные взгляды немцев. А дальше весь мир вокруг оказался заполнен скрежетом дюраля по броне «четверки», в которой я в этот раз пошел в рейд. Да, метод полковника Баданова оказался действительно высокоэффективным. Два Т-IV прошли по хвостам бомбардировщиков, превращая те в куски скомканной фольги. Несмотря на опасения Соджета, гусеницы выдержали это издевательство. Вот ряд самолетов кончился, и я получил возможность оглядеться. Освобожденные пленные уже грузились в тягачи, притащившие зенитки, под руководством наших парней из машин связи и телеуправления. «Трешки» долбили куда-то в сторону леса. Рядом встала вторая «четверка», из нее показалась голова командира. Он явно еще не отошел от скрежета, поэтому кричал очень громко:

— В одной из кабин стрелок сидел! Дал очередь по кому-то из «троек». Вроде искры были, но точно не видел.

— Заглушил?

— Да, из спаренного.

— Пошли, парням поможем.

Правда, к нашему подходу все было уже кончено. Вокруг палаток валялось множество иссеченных пулеметными очередями тел в форме Люфтваффе.

— Валим отсюда! Быстро! — скомандовал я. Мы опять успели скрыться до появления погони на хвосте.

Олег Соджет

Когда началась атака на аэродром, я сначала рванул со всеми, но по дороге увидел палатки, из которых начали вылезать всякие малосимпатичные личности. Моя «тройка» пошла туда. Видимо, в палатках жили летчики или техники, поскольку никакого серьезного сопротивления они не смогли оказать. Их уничтожение долго не продлилось, но в конце нам что-то прилетело. Откуда и что, я не понял, но от удара с внутренней части бронекорпуса сыпануло осколками, один из которых мне в бровь попал.

«Ух, ты… Так и без глаза можно остаться, — мелькнула мысль, — не, по возврату пусть внутри броню линолеумом или еще чем закроют, а то можно и без пробития брони в экипаже труп получить».

После чего увидел, что все начали отход, и рванул к своим.

Саня Букварь

Возвращались от Пинска мы тем же путем, что и пришли. Просто колонна наша заметно выросла. Проскочили разгромленный пост австрийцев — как ни странно, их еще не обнаружили. В районе Кобрина остановились, чтобы скоординировать действия. Машину телеуправления, БТР связи и грузовики с «ахт-ахтами» на прицепе отправили пробираться по недавно проложенным гатям на базу, на краю болота их должен был ждать «Ворошиловец», на всякий случай. Тут же обнаружился немецкий офицер-зенитчик, его взяли наши освобожденные. Из допроса выяснилось, что нам крайне повезло на аэродроме. Сидевшие там ранее истребители улетели, а прилетела свежая группа бомберов, с пересадкой добиравшаяся из самой Германии. Наземные части этой авиагруппы застряли где-то в районе Бреста. А наземники истребителей помогли им приземлиться и тут же свернулись и помчались догонять своих. Зенитки попали сюда раньше, когда мост через Буг около крепости еще был.

Судьбу горе-зенитчика предоставили решать находящимся на базе, а сами четырьмя танками направились к найденному ранее Соджетом складу. Когда мы дошли до него, картина открылась завораживающая. Железнодорожный тупик, правда, сейчас без поезда. По одну сторону от него — многокубовые цилиндрические емкости в четыре стройных ряда. По другую — три группы двухсотлитровых бочек под навесами. В стороне — полноценный барак охраны и небольшая автостоянка. Мы пришли к ужину. Стол под крышей около барака, видимо, и был столовой. Пищу принимали на вид человек пятьдесят. Периметр склада был обнесен двумя рядами забора из колючей проволоки. По углам располагались вышки с пулеметами. Между заборами перемещался парный патруль, всего человек двадцать. В автопарке тоже парный патруль ходил кругами около одинокого «блица». Все это мы видели с расстояния около полутора километров с вершины небольшого пригорка. К складу вела хорошо укатанная грунтовка, а вот то, что было вдоль нее, мне очень не понравилось. Вначале, метрах в трехстах от нас, то, что у нас во времени называлось блокпостом, причем мешки с землей, из которых он был построен, лежали в три ряда. Затем, еще метров через триста — позиции скорострельных зениток, кажется, тридцатисемимиллиметровых в глубоких окопах, затем, еще через триста метров, на сладкое, два «8–8» тянули свои стволы в небо. А около самого обитаемого барака открыто стояли три «двадцатки»-одностволки.

Олег Соджет

Посмотрели мы с Саней на то, как фрицы там окопались… Да уж… Не пройти там… Но только мы собрались уходить, как я увидел приближающуюся машину.

— Так, народ, — сказал я, — машину берем тихо. Я ее тормозну и постараюсь их отвлечь, а вы подойдите поближе и ножиками их или еще как, но без стрельбы.

Когда машина подъехала, стало видно, что это «Хорьх», в котором сидели трое. Когда я им махнул, приказывая остановиться, они стали и офицер сразу полез ругаться.

— Я еду с проверкой, — начал он, — по какой причине вы меня остановили?

Я потребовал документы и подозвал к себе еще двоих — по принципу «не ори». Офицер, он был майором, позвал адъютанта с пропуском. А пара моих ребят подошла к машине как бы для досмотра.

И как только немцы оказались на расстоянии удара ножом, их быстренько и тихо прирезали.

— Ну что ж, — сказал я ребятам, — имеем машину, пропуск и форму… Майорик был из штаба второй танковой группы, судя по документам. Видно, своими атаками на заправщики мы им снабжение подпортили, вот и послали проверку, чтоб убедиться, что склады с ГСМ в безопасности, так что знать этого майора тут не могут. А раз не могут, то я могу вместо него туда приехать. Может кто из той взрывчатки, что мы с собой на всякий случай захватили, бомбу сделать с расчетом подрыва где-то через час после ее активации?

Нам не повезло — ни один из наших не знал, как сделать бомбу с часовым механизмом. После чего я с еще двумя наиболее говорившими по-немецки поехал на склад в качестве проверяющего. Решили поближе охрану посмотреть.

Проверяли документы у нас на каждом посту.

«Хорошо, что не полезли на прорыв, — мысленно отметил я, — тут бы все и легли без толку».

После того, как мы оказались на складе, я стал изображать дотошного инспектора. Хотя с комендантом общался с трудом — он был из Саксонии, судя по тому диалекту, на котором он говорил. А хохдойча (литературного языка) не знал, судя по всему. По крайней мере, он на нем со мной говорить не пробовал. Я же тоже говорил на тюрингском диалекте, который он плохо понимал. Сразу вспомнился случай из жизни — мы тогда в Баварии работали (восемь человек, все, кроме меня, немцы), приходит местное начальство и начинает моему шефу что-то втирать (мы все рядом) о том, как и что делать. Повтирал — мы покивали. Ушел — я к шефу: чего он хотел-то (я баварский диалект не понимаю почти). Шеф в ответ: а я сам не понял, что он говорит. И никто не понял… Это о языках и произношениях. Хохдойч (литературный — так назовем) знают не все — особенно в деревнях… Обычаи тоже везде свои (даже праздники не совпадают, кроме общегерманских, типа Дня объединения или Нового года). Однако «заксэ», как их в мое время тюрингцы называют, я хоть и с некоторым скрипом, но понимал, как и он меня. Был бы баварец или, не дай боже, австрияк, мы бы на пальцах скорее всего объяснялись (конечно, не так все мрачно было бы, но тяжело было бы их мне понять, а им меня). То, что я из Тюрингии, он, видимо, догадался по паре специфических слов, которых в прочих диалектах нет, ибо, поинтересовавшись, откуда я родом, он не удивился, услышав, что из Эрфурта (благо город в войну не пострадал, и его центр и сегодня выглядит, как и до войны, так что ответить, где какой фонтан или памятник, я бы смог, если бы он вдруг про город что-нибудь спросил), он только кивнул. Так что особой проблемы с «опознанием» меня как врага по неправильной постановке слов не было.

А чтобы моих коллег, с которыми я приехал, не пробовали разговорить, я использовал малейшие поводы для того, чтобы устроить разнос. После того, как я наорал на какой-то патруль, оглянувшийся в сторону склада, патрульные усердно смотрели за окрестностями и не оглядывались на территорию, чтобы втык не получить. Я же именно этого и добивался. Моего «адъютанта» ни о чем не спрашивали — я на это времени не давал, а водилу вообще выпустили из поля зрения. Боясь, что если с ним заговорить, то я опять устрою раздачу. Осмотр же склада привел меня к мысли, что, кроме как обстрелять его из гаубиц, вариантов нет.

Баки стояли довольно далеко друг от друга и были окружены противопожарной полосой. До бочек от них тоже было довольно далеко. А кроме того, еще проезжая посты, я заметил несколько противотанковых орудий, что охраняли дорогу от возможных проблем с бронетехникой. В общем, после двухчасовой «инспекции» мы отбыли обратно. От предложений пообедать и прочего я вежливо отказался, сославшись на то, что мне еще пару объектов проверить надо успеть за сегодня. Комендант, утомившись за два часа (пытается понять все, что я говорю — начальство же, не поймет, что я скажу, а я его за это на фронт, а оно ему надо?), даже вздохнув от облегчения, что ему не надо и дальше так мозги напрягать, настаивать не стал. На обратной дороге нас тоже проверяли на каждом посту, но проблем не возникло.

Приехав к своим и рассказав, что мы там узрели, решили двигать на базу. Сей склад был нам не по зубам в том составе, что у нас был.

Саня Букварь

Пока Олег изображал из себя большую шишку, мы привели в относительный порядок танки после марша. То, что такой большой и хорошо прикрытый склад нам не по зубам, решили мы с Олегом одновременно и высказали друг другу. Обидно только, что наследить возле него успели — проверяющий-то пропал. А на обратном пути нас уже ждала засада. После одного из поворотов мы выкатились прямо на четыре «пачки» и примерно полусотню человек пехоты. Пушки оказались от нас метрах в четырехстах, в окопах. Пехота вырыть себе траншеи не успела и, увидев нас, залегла около орудий. В том, что они ждали именно нас, сомнения не было. Первый выстрел прозвучал со стороны немцев. Шедшая первой «тройка» Олега остановилась. Вырулив из-за нее, я выстрелил по позиции одной из пушек. Видимо, удачно — в стороны полетели колеса и части тел, навел орудие на вторую, выстрелил, а дальше наступила темнота.

Олег Соджет

На обратном пути мы таки влипли. Дорогу перекрывали четыре «пака». Среагировать мы не успели, и первый снаряд влип в мою «трешку». Завоняло паленым.

— Покинуть машину! — заорал я.

Экипаж быстро полез в люки. Шедший за мной Т-IV с Саней на борту успел разбить одно орудие и подавить вторую пушку, после чего тоже был подбит. Еще одно орудие было разбито второй из «троек». Вторая «четверка» промахнулась. После чего, получив снаряд, взлетела на воздух от детонации боекомплекта. Оставшаяся на ходу машина не успевала подавить последнюю пушку до ее выстрела. Поняв это, я нырнул обратно в люк и, помолившись всем богам, попробовал завести двигатель. Это получилось, и горящий танк рванул на таран ближайшего орудия. Немцы, видимо, не ожидали, что горящая машина продолжит вести бой, и не успели сменить прицел.

Тряхнуло неплохо, скрежет сминаемого металла был слышен даже внутри танка. Как почувствовав, что свое дело он выполнил, двигатель снова заглох. И я, чувствуя, что вот-вот сгорю, выпрыгнул из машины вновь. А вокруг фрицы… Как я выжил, не знаю, помню, что стрелял, потом сошелся с кем-то врукопашку. Однако отделался относительно легко — в драке нос сломали и где-то поймал пулю в правую руку, но в мякоть и навылет.

После боя, посадив выживших на последний танк (Сане повезло — он только сознание потерял от удара), мы рванули на базу. К счастью, больше нас никто не встретил, ибо еще одного боя мы бы не выдержали.

По приезде на базу я получил скандал от Ани, суть которого сводилась к тому, что я должен быть осторожнее и что без нее я больше никуда не пойду.

А потом, ощупывая свой многострадальный нос, я стал подумывать о поиске спарринг-партнеров. Очень вовремя вспомнил о Нике и решил, что как только нос и рука более-менее придут в порядок, стоит с ней поговорить о тренировках. Одновременно с этим мелькнула мысль подучить и Аню драться врукопашную, благо показать приемы я был в состоянии и сейчас. В результате этого теперь каждое утро на разминку мы ходили вместе, где я ей показывал основные стойки и приемы. После пары тренировок и Иван высказал желание поучиться.

«Вот, блин, — подумалось мне, — я ж не сэнсэй. У меня опыта в обучении группы-то нет».

Однако мысль была здравой, и я предложил остальным попаданцам, кто знал рукопашку, подучить желающих рукопашному бою.

Саня Букварь

Очнулся я так же резко, как и потерял сознание, осмотрелся вокруг танка, открыл люк и побежал, прихрамывая, в сторону рукопашной, там пятеро наших дрались в окружении двадцати примерно немцев. Моего появления не ожидал никто. После очереди в полрожка фашистов стало девятеро. Тут ближе подъехала уцелевшая «тройка». Немцев просто добили. Видимо, у них был приказ захватить живьем хоть кого-то, поэтому они и не расстреляли наших спешившихся. Все выжившие забрались на оставшуюся «тройку» и спокойно доехали до нашего болота. Звон в ушах утих только в медчасти на базе. Из моего танка, кроме меня самого, выжил только мехвод. Из второй «четверки» — никого. На въезде на гать нас ждал дежурный «Ворошиловец». Спустившись с брони и расслабившись в кузове тягача, я вновь отключился.

Ника

Казалось, жизнь вошла в обычное русло. Если так можно назвать нашу партизанщину в тылу немцев. Стоило мне выйти из медчасти, как Освальд притащил на «посмотреть» свою недавно набранную группу снайперов. То, что они показали, с тяжелым трудом можно было назвать «первый класс, вторая четверть». Педагогической жилки у Освальда не было ну никакой. Как боец он был весьма неплох, а как учитель… Хорошо, что еще я не дала ему возможности ребят в деле испробовать. Так что проблема подготовки кадров снова встала во весь рост. Навытяжку.

Через пару дней к моим «ученичкам» присоединились прибывшие самолетом четверо солдат-диверсантов. Я посмотрела на их рукопашку, и мне стало грустно и тоскливо, о чем я тут же заявила Ярошенко и Старинову. А чтобы лучше дошло, попросила Олега поспарринговаться.

И пошло — рукопашка, ножевой бой — Змей, спасибо, помог растолковать, что ножом не только режут, снайперская практика, теория диверсий, ночные стрельбы и так далее, и тому подобное. Я, наконец, поняла, что говорил Лоуренс Аравийский, когда писал, что ему дорог каждый человек и диверсия, закончившаяся смертью хоть одного человека, — это провал. Чего мне стоило вбить в головы моих «диверсантов» мысль не о своей героической смерти во имя Родины, а о возвращении. Лучше потерять время, чем людей. Потому что подготовка этих людей — время. И это не каламбур, а реальность. У нас нет времени готовить новых. Нет времени… будто обручем сжимает голову постоянное предчувствие… была бы моя воля, я бы прямо сейчас, сегодня же рванула. Нельзя…

— Вот вы где, Ника Алексеевна…

Поднимаю голову. Надо мной стоит мой ненаглядный майор. Вот, блин, и тут нашел, а я уж собралась покемарить пару минут, пока солдаты готовят новый огневой рубеж.

— Мне доложили, что вы с утра здесь. Вот я и подумал…

И протягивает мне… котелок. Мой живот радостно отозвался на это громким урчанием.

— Это вам.

Ну вот, а то — цветочки…

— Шпашибо… — произношу я уже с полным ртом.

После нашей второй встречи на болоте поговорили мы с Алексеем Владимировичем. Неплохо так поговорили — нормальным мужик оказался. Даже цветочки притащил… сдуру. Так и поехало… Понимала, конечно, что будут все наши разговоры мелким почерком лежать на бумаге, а бумага — в папке, а папка — в сейфе, а сейф — в… понимала, а потом плюнула и решила: раз уж в этом времени «аз есмь», то пусть уже так и будет.

Д. М. Карбышев

Сегодня выдался удивительно ясный и безмятежный вечер, какие бывают только, когда лето начинает угасать, даже вездесущие комары стали милосерднее.

Я решил перед сном прогуляться и еще раз обдумать сложившуюся ситуацию.

В целом задача по организации отряда выполнена, кстати, и наименование утвердилось — Отряд. Просто «Отряд», и более ничего.

Созданы и успешно функционируют все необходимые службы — штаб, служба разведки и контрразведки, стрелковые роты, авторота и танковая рота, тыловое обеспечение. Налажено взаимодействие между подразделениями, какого трудно получить даже на учениях мирного времени.

Подготовлены и отрепетированы планы на случай возможных внезапных осложнений оперативной обстановки.

Подготовлены запасные базы, правда, толку от них много не будет, но иного выхода все равно нет.

Успешно проведены несколько операций, даже слишком успешно. А по соотношению потерь германцев и наших окруженцев результат более чем благоприятный. В принципе, если мерить масштабами войны, даже если бы мы все уже были уничтожены, потери, понесенные германцами, много выше, особенно с учетом нарушения стратегии.

Мысль перешла на привычную тему.

Как могло оказаться, что аналитики немецкого командования до сих пор не вычислили местоположения отряда? Как могло оказаться, что их командование не приняло надлежащих мер?

Откровенно говоря, загадка. Такого просто не должно быть. У германцев прекрасно налажена контрразведка, их аналитики умом и знаниями совсем не обижены.

Как же такое могло случиться? Что это? Мистика или счастливое стечение обстоятельств? Или?..

Нет, не верю я в мистику и в недальновидность германцев не верю, а в «или» даже верить не хочется, не хочу быть марионеткой, судьбой которой играет некий сумасшедший сверхчеловек.

Не верю и в то, что нашим друзьям из будущего удалось сбить немцев, когда они имитировали нападение на батарею мортир силами диверсионного отряда.

Первый вопрос, что задаст себе любой аналитик: зачем диверсионному отряду забирать с собой мортиру, транспортировать ее на запад и там подорвать? Что это, помешательство или нечто иное? Второй вопрос, естественно, будет: а может, это не мелкий отряд?

Ну, и третий вопрос: куда пропала почти тысяча пленных в районе подрыва второго «Карла»?

Не могли аналитики поверить, что пленные, разделившись, мелкими группами просочились или рассеялись неизвестно куда.

При этом ни один из ушедших не попал в сито немецких тыловых войск.

Конечно, нелепые поступки с перевозкой «Карла», как и наши меры, предпринятые с целью пустить противника по ложному следу, имеется в виду сорок вторая стрелковая дивизия РККА, на какое-то время ввели противника в заблуждение, но куда деться от показаний пленных из этой самой сорок второй дивизии?

Хорошо, что тогда массированные операции были свернуты, но последние дадут германцу прямой и недвусмысленный ответ.

Следовательно, вскоре надо ожидать активного противодействия.

Очень своевременно часть отряда перебазирована в район Пинских болот.

Моя мысль вновь вернулась к стратегии.

Решение о проведении прорыва на восток, имеющего целью соединение с частями РККА, принято. Оперативные планы готовы и на штабных учениях многократно проверены и уточнены.

Прорыв надо осуществить до обнаружения базирования Отряда и связать со сроками операции РККА под Смоленском.

Прорыву будут предшествовать несколько отвлекающих операций, имеющих целью нанесение потерь Люфтваффе и отвлечение сил противника в южном от нас направлении, по сути, это будет начало основной операции с упреждением в полтора суток.

Непосредственно с выдвижением отрядов отвлекающих ударов выдвигаются диверсионные отряды вдоль направления движения основных сил Отряда, имея целью блокирование переправ и дорог, а также обеспечение разведданными.

Иными словами, нам надо добиться минимальных потерь времени подхода Отряда до линии фронта.

Решение о консервации части сил Отряда в районе Пинских болот для проведения действительно диверсионных операций уже реализуется. Вооружением, взрывчаткой и боекомплектом, средствами связи, обмундированием малый отряд обеспечен, но это сейчас не главное.

Так, что еще? Надо отдать должное нашим молодым людям из будущего.

Их тактические приемы по организации малых подразделений не то чтобы неизвестны, но всегда имеют место торможение и сложившаяся культура. Особенно это проявляется в таких консервативных системах, как армия, государственное управление и медицина.

Да, молодые люди. Я в который раз удивился, что внутренне не готов называть их иначе, чем молодые люди. Ну никак не ассоциировались попаданцы ни с категорией «бойцы», ни с красноармейцами, ни с гражданским лицами. Они были просто другими, и этим все сказано. «Да, любопытно, какую словесную формулу я себе нашел — молодые люди».

Их инаковость просто выпирала. Все в них было незнакомое и даже чужое. Все выдавало в них людей иной культуры. А ведь любопытно, прошло всего-то чуть больше полстолетия, и такие разительные перемены.

Речь изменилась настолько, что порою ускользает смысл сказанного. Сместились ударения, изменился темп речи, в ней появилась масса новых символов, под которыми часто прячется полностью противоположный смысл.

Вспомнился тот, первый разговор с Никой. Интересно, а ведь наши молодые люди, наверное, даже не представляют, как происходило эмоциональное признание их инаковременности. Они, мне кажется, до сих пор полагают, что решающим явилась демонстрация средств вычислительной техники. Попутно мелькнула мысль — почему «вычислительной техники»? Да ведь это также словесный символ их эпохи, своего рода их собственный анахронизм. А что касается иновременья… Как же, как же, да такое выражение лиц и словесных формул ни одна труппа актеров сыграть не сможет, не то что германская разведка. А вы говорите — уникальные технологии.

Впрочем, чего же ожидать от молодых людей, пусть и интеллектом несколько выше среднего, но самое главное — действительно молодых людей?

А Ника мгновенно все правильно поняла из не произнесенного вслух, что с радиосвязью между Отрядом и Большой землей надо бы повременить. И тут же, на следующий день ко мне подходит Сергей Олегович и официально так сообщает: «Товарищ генерал-лейтенант, разрешите обратиться?» — и далее спокойно себе объясняет, что радиосвязь с Большой землей невозможна по причине проблем с прохождением радиоволн.

Нашего лейтенанта Игнатова так и передернуло, благо этот самый Олегович так прямо и продолжает: «Разрешите к работе привлечь сотрудника НКВД лейтенанта Игнатова? По нашим сведениям, их многому учили, в том числе и связи».

Очень любопытен взгляд потомков на нашу эпоху, особенно на НКВД, каша в умах просто кошмарная. Чего стоит прочитанная в ноуте мысль о том, что коммунисты воспитали невероятное количество охранников лагерей!

Странно, как им не очевидно, что такова наша культура и вохров никто не воспитывал, каждый десятый житель России готов быть охранником? Так же, впрочем, и в германской культуре, там, судя по историческим сведениям, еще почти не состоявшимся, так же было хоть отбавляй садистов и надсмотрщиков в концлагерях, и это в самой культурной стране мира!

А феномен товарища Сталина, что это, как не проявление монархической культурной традиции нашего народа, извращенное проявление, но нашей монархической культуры? Как-то наши молодые люди слабо представляют себе стабильность культурных традиций, размерности времени культурных видоизменений. Не ожидал, что в нашем будущем такие фундаментальные понятия будут некоторым образом скрываться.

А вот еще одно проявление этой нашей культуры: и социалисты, и кадеты, и представители РСДРП — все как один горели желанием уничтожить царизм, а страну называли тюрьмой народов. Прошел почти век, но и в будущем те же разговоры и те же способы решения проблем. Не созидание страны, а ее разрушение.

Моим поколением в этом смысле двигала ненависть к царскому двору, или, как позже стали говорить, к прогнившему царскому режиму.

Поколением отцов наших друзей двигали аналогичные чувства, но выраженные в адрес партийной власти СССР. А результат для российской державы более чем печален.

Удивительно, но как моя родина, словно валун замшелый, застывает на одном месте! Царизм был сметен, как застывшая глыба, не решавшая всех проблем. Коммунизм был сметен по аналогичным причинам.

Эх, Ника-Ника, а ведь с парнем тебе в твоем мире явно не повезло, и почему, спрашивается? А если судить по историческим сведениям о будущем, то процесс явно идет так, как предсказывали и Бунин, и все наши и не наши социалисты — и разрушение семьи, и забота государства о подрастающем поколении, правда, путем детских домов. Невероятно, но в будущем без гражданской войны беспризорных опять пять миллионов!

Уже на грани сна опять мелькнула мысль: «А все же в умах молодых людей каша! Это надо же, что подсказало Нике подсознание при встрече с Ярошенко и Стариновым! Прав был Карл Густав Юнг, да и напугалась девочка. И все же непонятно, отчего в Нике сидит страх, ведь при любом раскладе обстоятельств об уничтожении и речи быть не может».

Ну, да ничего, из таких вырастают настоящие дамы, вот только детей ей пора бы заводить.

Док

Несколько дней я был занят ответами на самые различные вопросы, которых у спецов набралось совершенно невероятное количество. Спрашивали все — от детских воспоминаний (и зачем это им?) до школы и училища, потом репатриации, службы в АОИ, работы… Постепенно чувство недоверия, бывшее у меня вначале, ослабло. Ну, в общем, понятно: встреть я выходца из будущего — тоже вопросов было бы… Тем более, что реплик о предательстве Родины в связи с моей биографией я от них не услышал. Хотя ожидал, было дело.

Постепенно база возвращалась к нормальной жизнедеятельности, ребята начали опять шуметь в округе. Связь с Москвой была, Смоленское сражение уже запаздывает по сравнению с той реальностью, а в этом районе мы оставаться не можем — накроют. Не может нам так вечно везти. Поэтому генерал и принял решение прорываться на восток. Сколько возможно потише, а потом рывок навстречу частям РККА, которые должны были поддержать наш прорыв. После этого начали приходить самолеты с Большой земли. К нам доставляли боеприпасы, вывозили раненых и гражданских.

Управление ГФП (Минск)

— Начнем, господа? — мрачный Ланге оглядел собравшихся коллег. — Тогда позвольте мне высказаться первому. Вчера имел удовольствие быть на совещании в группе армий «Центр» вместе с начальниками других групп ГФП, и в разгар выяснения отношений с армейским неожиданно прибыл личный представитель фюрера — полковник Шмундт, вдобавок в компании обергруппенфюрера Кальтенбруннера. Пока военные получали «гостинцы» от фюрера, обергруппенфюрер, в свою очередь, облил нас помоями. Как стало известно, русские раздолбали Плоешти и топлива недостаточно для проведения всех намеченных действий против них. Поэтому нам ставится задача — в кратчайшие сроки покончить с диверсантами и их приспешниками. Особое внимание уделить охране складов ГСМ и армейских тылов. Дополнительно нам в помощь выделяются пехотные части из резерва ОКХ. Также по линии СД направляется пеленгаторная служба со специалистами радиоразведки. Для их охраны использовать усиленные подразделения. На мои просьбы о возвращении егерей ответили отказом — две горно-егерские дивизии понесли потери в Румынии, остальные застряли в украинских степях и на Севере…

— М-да, — резюмировал Талленбаум, барабаня по столешнице пальцами, — нас уделали, как младенцев. Несмотря на все принятые меры, нашим войскам нанесен существенный ущерб. И, похоже, вас ввели в заблуждение, мой мальчик, — обратился толстяк к сидевшему с кислым лицом гауптштурмфюреру, — никаких следов русских в Пружанах обнаружить не удалось. Скорее всего, их следует искать в окрестностях Малориты. Армейцам удалось разгромить из засад две подвижные группы, понеся при этом существенные потери. О результатах нам скажет Хельмут.

— Мои люди обследовали места столкновений, — шеф жандармов потер покрасневшие глаза, — и на основании осмотров и докладов выживших установлено: диверсанты передвигались на нашей бронетехнике, были одеты в нашу же форму. С учетом последних происшествий подтверждаю версию Готлиба о месте базирования противника.

— Также пришло сообщение о пропаже инспектора из второй танковой группы — на базе ГСМ он побывал, после чего бесследно исчез. Как выяснилось из допросов охраны и коменданта и проведенного расследования — вместо майора был совершенно другой человек, на основании словесных описаний составлен портрет. Что же касается наших «партизан», принято решение сконцентрировать их в местах наиболее вероятного появления русских.

Змей

Стрелка оказалась хорошей и спокойной кобылой, но мне это не помогло. Ездить верхом я не умел, поэтому к вечеру был никакой. Да и на марше от меня было мало толку, так что командовал Паша. Мы довольно медленно преодолели первые двадцать километров пути — слишком много было немцев в округе. Патрули, секреты, поисковые группы. Потом-то марш ускорился, но ненамного, я висел гирей на ногах. В придачу я умудрился простыть, температурил, чихал и кашлял, рискуя выдать отряд. В конце концов, Антон, здоровенный парень, тоже, как и Паша, пограничник, предложил заехать в его родную деревню, благо она была, на наше счастье, неподалеку. Деревенька была небольшая — двенадцать домов. Немцы там пока не появлялись, и была надежда, что и не появятся. Паша решил не ждать моего выздоровления и, оставив меня на Антона, двинулся дальше, к складу.

Приняли нас хорошо, баньку истопили. Вот баня меня и спасла, через три дня простуда кончилась, и я смог выйти из хаты, где мы остановились. Не успели мы с Тэнгу выйти на улицу, как навстречу нам попалась собачья свадьба. Впереди бежала довольно крупная остроухая сука, а за ней восемь кобелей.

Тэнгу тоскливо посмотрел на меня, во взгляде читалось: «Отпусти, Старший».

— Гуляй, — скомандовал я, и малыш рванул вперед, к деффке. На дороге образовалась свалка, те, кто были впереди, в том числе и сука, уже бежали назад, а задние, еще не сообразившие, в чем дело, бежали вперед, и в эту кучу врезался радостный Тэнгу.

Последующее выглядело так: по улице, завывая от ужаса, летела деффка, за ней Тэнгу, за Тэнгу, опасливо и с изрядным отставанием — вся стая.

От стайки ребятни, болтавшейся неподалеку, отделилась девочка лет десяти, подошла ко мне и спросила:

— Дяденька, ваша собачка нашу Жучку не сожрет?

— Нет, — ответил я, — он ее… он с ней поиграет. Если догонит.

— Поиграет? А щеночки у нее потом будут? — спросила девочка.

— Да, наверное, — растерялся я.

— Хорошо. У вас очень большая и красивая собака, — прозвучал ответ.

Догнал ли Тэнгу Жучку, я так и не узнал, но вернулся он очень довольный.

Паша тоже вернулся довольный, совсем как Тэнгу.

— Повезло нам, Серега, — сказал он, — ротой охраны мой старый друг командовал. На Гражданской вместе воевали. Поверил он мне. Место там отличное, оттуда можно рейды и на Украину, и в Белоруссию устраивать, и техника там пройдет любая, и замаскировано все отлично. Там можно было развернуть с нуля стрелковый корпус четырехдивизионного состава со всей штатной артиллерией и снабжать его в течение месяца боев. Так что нужно побыстрее возвращаться, боюсь, скоро нас на той точке накроют.

И мы выступили в обратный путь.

Обратно ехать было немножко повеселее: во-первых, я приспособился к верховой езде, во-вторых, мы двигались к своим. И немного расслабились. Поэтому, когда дозор доложил о том, что во встретившейся на пути деревне расположились какие-то окруженцы, мне пришло в голову глянуть на них. Вдруг повезет пополнить отряд стоящими людьми.

Деревня была совсем маленькая, шесть домов. Или это был большой хутор? Окруженцы там тоже были, десятка два. Мы наблюдали за ними с опушки леса, и что-то мне в них не нравилось. Что, я не мог понять, но что-то напрягало, и я никак не решался выйти к ним. Ребята косились на меня, но инициативы не проявляли. Я посмотрел на Тэнгу, пес лежал и беззвучно рычал, глядя в сторону деревни. Я уже хотел скомандовать отход, как вдруг один из бойцов сказал, указывая рукой на женщину, подошедшую довольно близко к нам:

— Это же жена нашего комэска!

— Стой! — рявкнул Паша, но поздно — парень вскочил и радостно закричал:

— Нина Семеновна, идите к нам!

А я в этот момент увидел, на кого рычал Тэнгу. Замаскированное пулеметное гнездо метрах в восьмидесяти от нас и две головы в касках с травой и веточками — немцы.

— Беги, Андрей! Это фашисты! — закричала женщина. Я начал стрелять по пулеметчикам, после третьего выстрела каски исчезли, а ствол пулемета уставился в небо, открыть огонь они так и не успели. Успели другие — очередь, ударившая с чердака ближайшего к нам дома, свалила Андрея на землю. Пулемет на чердаке заткнул длинной, во весь магазин, очередью Паша, но и сам не уберегся, поймал пулю в грудь. Из домов выскакивали немцы и вместе с «окруженцами» бежали к нам. Нина Семеновна упала, немецкий офицер, выскочивший из ближайшего к нам дома, застрелил ее. Другой попытался ему помешать, но не успел. Первого я убил, но второй прыгнул в сторону и перекатом ушел за кучу бревен возле забора. «Круто, — подумал я, — как в кино про спецназ». Серия взрывов заставила немцев залечь и попрятаться — это Антон положил в толпу шесть «фенек» из неплохо сделанной реплики «палестинской рогатки».

— Отходим, — скомандовал я, — Антон, Дима, берите Пашу, и бегом к лошадям! — как ни странно, немцы не стали нас преследовать, только открыли огонь по лесу из минометов.

Мы почти добежали, когда Тэнгу с грозным рыком рванул назад: нас догоняли две немецкие овчарки.

«Назад!» — хотел крикнуть я, но не успел, по спине как будто ударили дверью, я еще увидел, как улетает в кусты моя винтовка, и потерял сознание.

Придя в себя, понял, что не могу ни открыть глаза, ни пошевелиться, только слышал голоса.

— У нас не хватит лошадей на всех, он мертв, а старшина живой. Похороним его здесь, под выворотнем, и поспешим, пока нас немцы не догнали.

Я попытался что-нибудь сказать, но не сумел, голоса отдалились, потом пропали.

Шороха песка, осыпающегося на укрывавшую меня плащ-палатку, я уже не услышал.

До базы добрались только Антон с Пашей, остальные погибли, наткнувшись на немцев.

Ника

Я даже никогда не думала, что моего майора можно так опускать. Он ведь сам монстер по этому поводу, а тут… Тихонько стою возле дверей и не знаю, как доложиться: или по-армейски — тогда не пошлют, но удивятся, или как всегда: «Дмитрий Михайлович, вызывали?» — но Карбышеву, Старинову, Литовцеву и, конечно, Ярошенко было явно не до меня.

Разнос, нет — размаз происходил чинно, без истерик, криков, но от этого радостнее не было.

— А, товарищ Иванова! Проходите! К вам у нас тоже — вопросы… Вы, наверное, в курсе, что ваш Змей не вернулся? А двое из его группы говорят, что он погиб. При этом могила — пуста. В свете последних событий могу сделать вывод, что смерть вашего будущенца — это прикрытие, за которым скрывается переход на сторону врага и в дальнейшем работа на вермахт. Так что потрудитесь объяснить, товарищ Иванова, что вы планировали изначально. Ваша группа начала терять людей именно в тот момент, когда уже был отдан приказ о выдвижении на соединение с Красной армией. Вам не кажется, что это прямой саботаж?.. И вы, как командир, должны отвечать за своих будущенцев, так вот — вы и ответите…

Степан

Вот так-то. Змей пропал — примерное место захоронения нашли разрытым и пустым. Самого нигде нет. А ведь ребята, ушедшие с ним, клянутся, что он был мертв. Вот и думай — если немцы труп нашли, то на фига с собой потащили? Правильно, незачем. А значит, нашли они не труп. А значит, надо уходить, но в нынешнем состоянии мы — сидячие утки. С места не сдвинемся. Единственное, что мы можем сделать — максимально ускорить подготовку к выходу к своим и готовиться к обороне.

Ника

В последнее время Сергей Олегович почти не вылезал из своего арсенала. Веселенькая надпись на дверях внушала оптимизм даже гэбэшникам, а прочим и подавно не хотелось по своей воле влазить в святая святых нашего оружейника.

После совещания настроение было такое, что хоть иди сама и стреляйся. Так что я выбрала альтернативу и, стукнув один раз по дверям и крикнув: «Олегович, это Ника!» — вошла внутрь.

Мужики уже укладывали последние свертки и ящики в машину.

— Где? — спросила я. — Главный где? Олегович.

— Там, — кивнул один на чуть приоткрытую дверь в дальней стене.

Вошла. Олегович сидел на табурете со стаканом в руке и тупо смотрел в стену.

— Бл… приехали!

Приятно, когда тебя чуть не всем комсоставом во главе с генералами и полковниками выдраили, как первокурсницу, а теперь этот обдолбанный герой… В глаз дать, что ли? Нет, на такое и рука не поднимается. Сначала все-таки вечное и непобедимое средство вытрезвления, а потом уже и в морду.

— Мужики, — крикнула я, снова выползая в арсенал, — вода где?

В ответ на мою фразу отозвалось нечто мелкое, выскочившее из-под машины и начавшее качать права.

— Слушайте, мужики, уберите собаку, — вздохнув, попыталась как можно спокойнее сказать я, — а то порешу на хрен и не замечу.

Сергей Олегович

— Я щщщ…щщас дам кому-то воду! Ик! — ответил я, с трудом ворочая языком. — Цербер, фас! — сам же я нашарил «швейцарца», снял его с предохранителя и прицелился в дверь. Точнее, попытался это сделать, потому что все вокруг плыло и шаталось, а по пистолету прыгали зеленые чертики… Чертики? Смерть им! Почему-то в голову пришла абсолютно логичная идея, что если убить всех чертиков, то никто не догадается, что я пьяный. И началось сафари… Грохотали выстрелы, визжали рикошеты, чертики уворачивались от пуль, за дверью кто-то кричал и ругался…

Ника

Как я ненавижу пьяных мужиков! Кто бы знал! Над головой осыпается крошка от бетона, мелкое собако надрывается от лая, стою за дверным косяком, жду, пока патроны закончатся. Наконец, сухой щелчок.

— Твою мать, Олегович! — Я забрала пистолет и толкнула «героя» обратно на табуретку. — Устроил тут, понимаешь! Какого хрена?!

Солдаты принесли воды.

— Пей! — приказала я. — Или вылью. На штаны. А потом скажу, что обоссался. От страха.

Сергей Олегович

Обнаружив перед собой злющую Нику, я почему-то ничуть не удивился. Чертиков я решил стойко игнорировать, авось, надоест и сами уйдут. Пошарил под кроватью, достал еще один табурет, протер его, поставил возле стола. Порылся в своих вещах, извлек бутылку какого-то французского вина, притащенную разведчиками, поставил на стол.

— Угощайся! — говорю. — А я вот поминки справляю… — Увидев недоуменное лицо Ники, пояснил: — Лишние вещи уничтожаю. Аниме, вот потер все на ноуте, диски с ним тоже сжег, вот теперь поминаю… Щас ноут понесу сдавать особистам… если дойду… И его тоже помянул, больше не увидимся, наверно…

Ника

— Винца — выпью. Спасибо, Олегович. А водки не буду. Извини, что наехала, задолбали меня эти «командиры советской армии», впрочем, и любой другой — тоже. То не так ходишь, то не с той руки честь отдала… Ты знаешь, что Змей пропал? Сначала его «похоронили» заживо — весело, да? — а потом в могиле никого не нашли. Испарился наш Змей вместе с Тэнгу. Может, их обратно перенесли? Вот так — раз, и назад в будущее… живым и радостным. Знать бы точно, где Змей, а то местные меня уже чуть под расстрельную статью не подвели. А что я могу? Быть вам каждому телохранителем или ангелом заплечным, чтоб знать, кто где, и за всех отвечать?..

Извини, довели… Я им типа Мэри Сью… пусть теперь подавятся — не буду ничего делать! Олегович, может, тебе хватит? Да ладно. Мне-то какое дело?! Хочешь — пей. Только учти, я после алкоголя пьяненька и дурненька — еще точно нарвусь. Хорошо, если на кого-то из наших, а то местные… козлы они все! Знаю — воюют, защищают Родину, партийная дрессировка — тяжелое детство, деревянные игрушки — и это не метафора! Но как люди — эх, не хочу здесь жить! Не смогу! Выйдем к нашим — грохнут меня или в психушку засадят. У меня тоже партийное воспитание — ты бы знал, как я дорого заплатила, чтобы не стать такой, как все… Дед — личный телохранитель Хрущева, бабка — начальник отдела Совета Министров. А я — будущее коммунистической партии и примерная девочка. Пока из дому не ушла. В четырнадцать. И здесь подстраиваться ни под кого не буду! Не умею…

— Смотри — расклад такой. Старинов остается здесь с моими диверсантами. Я, наверное, тоже, но пока не решено… Будем по тылам комсостав немецкий отстреливать, как представлю морду Литовцева в прицеле — хрен промажу! Жаль, Ярошенко не оставляют — сегодня на самолете улетает. Наверное, можно было бы в него влюбиться… но какие шансы у него и у меня? Он гэбэшник — куда пошлют, там и умрет, а я… ему точно носки стирать не стану! Так что сопли в сторону… Блин, кончай пить! Я к тебе с серьезным вопросом пришла — дай снайперку! Старинов планирует состыковаться с группами Черного. Он немного севернее нас… Короче, Олегович, хватит подливать, скотина! Что, пьяную бабу никогда не видел?! Как вы меня все задолбали!

Сергей Олегович

— Хватит так хватит, — ответил я. — Значит, говоришь, снайперка нужна тебе… щас… погоди… а ну брысь, сволочи зеленые! — решительно разогнал я чертиков. — Вот, держи! — положил я на стол свое сокровище, «ли-энфилд» с оптическим прицелом.

— Ты не смотри, что такая старая на вид, бьет изумительно… да… А ну, кыш, кому сказал?! — снова шуганул обнаглевших чертиков. — Вот патроны, сотня штук, вроде все из одной партии, — брякнул мешочек рядом. — Для тебя берег, да… знал, что тебе понадобится… вот… ик! Хорошая ты девушка, Ника… жаль только, не рыжая… вот… — это я пробормотал уже засыпая…

После того, как я проспался, принялся тоже помогать со сборами. Спешка и бардак, как всегда в таких случаях, были страшными…

В очередной раз пробегая куда-то откуда-то, я не заметил торчащий в траве корень дерева, споткнулся и навернулся со всего маху. Тут-то все и случилось, удачно сложив вместе ночь, упавшего меня, молодого водителя и неисправные тормоза на машине… Последнее, что я запомнил — это надвигающуюся на меня глыбу грузовика, жуткую боль, а потом крики: «Олеговича задавило!!!«…Потом была темнота…

Олег Соджет

Когда я узнал о том, что Олегыч погиб, да еще и так глупо, я вначале не поверил, а потом… Потом был запой, даже, скорее, ЗАПОЙ, да еще какой… А учитывая, насколько я в это время был агрессивен, от меня в лагере все шарахались, кроме Ани, — она вообще была единственной, кто мог меня в это время хоть как-то контролировать. Она же меня и вытянула из запоя. А то мог бы и как Олегыч кончить — танки в болоте плавают плохо, но быстро. Правда, в направлении на дно, а бухой мехвод (все порывался за рычаги сесть, как набирал градус, хоть и не был уже мехводом — Стас вел коробочку) — это в таких условиях почти гарантия подобного исхода.

Однако, несмотря на то что пить я с Аниной помощью и перестал, но без последствий эта смерть для меня не прошла. Я стал намного замкнутей — общаясь в основном только с Аней, Иваном и Стасом (так звали четвертого из моего экипажа), держа остальных на расстоянии. И чувство юмора у меня практически пропало, хотя и до этого его у меня почти не было. Точнее, не пропало, а переродилось в направлении черного. Так, например, на моем танке (я таки остановил свой выбор на Т-34) на башне была нарисована весьма интересная картинка (Стас оказался неплохим художником) — объятая пламенем фигура танкиста, стреляющего из автомата, под которой было написано «До последнего!».

Ника

На похороны Олеговича я не пошла. Рявкнула Петровичу, что не хрен было самому лезть под машины. Мужикам окрысилась — да пошел он! И ушла к себе. Судя по удаляющимся звукам, поняли правильно — циничная и бездушная баба… вот и хорошо. Оставили… одну.

Облокотилась лбом о стену. Стою. Боюсь, что не выдержит сердце — разорвется к чертовой матери. Вот прямо здесь и сейчас. Не могу. Не могу не плакать… только нельзя. Там, на могиле, не сдержалась бы, это уж точно. Ревела бы как белуга. Как плакальщица… и не остановилась бы.

А так… чтоб не видели… никто… Незачем.

Выстрел. Второй. Сейчас будет третий. Лучше бы в меня стреляли, чем вот так — в небо. Не хочу терять. Никого… Только бы не заплакать. Только бы не сорваться. Только бы больше никого не терять…

Змей

Когтистая лапа содрала с моего лица прикрывавшую его плащ-палатку и тонкий слой песка. Потом Тэнгу, поскуливая, старательно вылизывал мне физиономию. Помогло, я очнулся и осознал произошедшее. Похоже, меня контузило, причем так, что все решили, что я умер. И похоронили. Бывает хуже, но реже и не со всеми. Кроме головы, ничего не болело, надо было вставать. Из могилы.

Выбирайте ночку потемнее, Вылезайте все из-под земли, Главное — завыть погромче, пострашнее, Чтобы эльфы все с ума сошли, —

замурлыкал я. Тэнгу, увидев, что я уже выбрался из ямы, куда-то убежал. Потом оттуда донесся хруст веток, похоже, малыш возвращался не один.

Ба, а это кто на горизонте? Держит меч, как будто кочергу. Мало ль, что принцесса, нет, увольте, С женщиной я драться не могу.

Но Тэнгу пришел один, зато принес мою винтовку.

Я был очень доволен: разгрузку с меня снимать не стали, некогда им было. Даже пистолет с флягой оставили. И ранец потрошить не стали, просто закинули в кусты, сняв с седла.

Мне же лучше. Через полчаса, окончательно придя в себя, я двинулся к лагерю, надеясь если не догнать ребят, то, по крайней мере, не сильно от них отстать.

Стрельбу и взрывы гранат я услышал издалека и кинулся на звуки, решив, что ребята из моей группы нарвались на немцев. Я ошибся. Когда я подбежал к тому месту, где шел бой, стрельбы уже не было слышно, с бега я перешел на шаг.

Это был хутор в лесу, много меньше того, где мы нарвались на засаду, и окруженцы здесь были настоящие. Были. Дюжина бойцов, старшина за командира, хозяин хутора — этим повезло, они погибли в бою. Два десятка тяжелораненых, им повезло чуть меньше, добили не сразу.

А вот единственной девушке не повезло совсем, ее даже не добили, вдосталь поизмывавшись, вспороли живот и натолкали туда земли. Так и бросили умирать. Ее нашел Тэнгу. На его скулеж я не прибежал, прилетел, думал, случилось что с песом.

А он просто сидел над этой девочкой и плакал — по-своему, по-собачьи.

Особенно мне поплохело, когда девочка открыла глаза и попросила пить. Помочь ей я ничем уже не мог, разве что воды принести.

Попив, она торопливо заговорила:

— Товарищ, там, в лесу, по тропинке дерево, молнией разбитое. Там у корней сверток, в нем знамя, я спрятала, отнесите нашим, пожалуйста. Ну пожалуйста, скорее!

Я скормил ей последние две таблетки «кетанова» из аптечки и побежал в лес искать это дерево. Тэнгу помог, знамя, оказавшееся знаменем стрелкового полка, мы нашли быстро и еще быстрее вернулись. Девочка была еще жива.

— Вот, — показал ей знамя. — Обязательно доставлю нашим.

— Хорошо, — прошептала она. Потом добавила: — Посидите со мной, пожалуйста. Мне страшно.

Я сел рядом с ней на землю, погладил ее по голове, девочка перехватила мою руку, прижалась к ней щекой и попросила:

— Спойте что-нибудь.

Я запел единственную песню, которую мог петь, почти не фальшивя:

Ночь прошла, будто прошла боль. Спит Земля, пусть отдохнет, пусть.

Она умерла на середине третьего куплета. В свертке со знаменем был и ее паспорт. Ирина Соловьева, так ее звали. Пашина дочка. Было ей семнадцать лет. Даже похоронить Иру я не сумел — немцы возвращались. Пришлось спешно уходить, хотя очень не хотелось.

До базы я добрался без проблем, отстав от Паши с Антоном на неделю.

К лагерю я вышел поутру, дозорные меня узнали и пропустили.

Первой, кого я увидел, ввалившись в расположение, была Ника, очень грустная Ника.

Я уже хотел пошутить, изобразив зомби из ужастика, но Тэнгу, добрая душа, опередил, полез утешать. То есть мусолить.

Ника

«Грустная Ника… Эк он меня обозвал и еще спрашивает, почему! Разве вот, Тэнгу, мой мальчик, тебе и скажу». — Я присела на корточки, и этот олененок меня чуть вообще в землю не закатал.

— Змей, ты никогда не думал, что известия о скоропостижной смерти аж двоих «будущенцев» могут вызвать колики и несварение желудка у некоторых личностей?

— Это что, Гитлер уже с половичков на ковровые дорожки перешел?

— Нет. Это наше родное, весьма улыбчивое ГБ вкупе с таким же ласковым начальством занимается перчением и поеданием всех оставшихся…

— Оставшихся? Кто-то еще?

— Олегыч, — не стала разводить сопли я. — Глупо, млять. Командовал погрузкой и попал под грузовик. Хватит, Тэнгу!

Я легонько шлепнула собаку по морде и встала:

— Вот такие пироги с котятами, Змей!

А потом он начал медленно говорить. О себе. О знамени. О девушке, умирающей у него на руках. Тихо и спокойно. И все наши геройства рядом с этой простой девчушкой показались мне детскими забавами.

— Прости, Змей… — не зная, что сказать, извинилась я. — Идем. Другим расскажешь.

Степан

Явившийся-незапылившийся Змей был немедленно отправлен в гостеприимные лапы особистов, потом — в наши. Вот ведь псовый сын или, скорее, крестник Тэнгу. Шутки шутками, но мы ему (собаке, разумеется, а не Змею, гаду такому) минимум двумя жизнями обязаны — после нелепейшей гибели Олегыча потерю второго современника Олег мог и не пережить.

Обнаруженный Змеем объект, а по-другому охарактеризовать этот комплекс складов было невозможно, впечатление, разумеется, производил. Кто и с какой целью его так хорошо запрятал, было неясно, но нам он определенно пригодится. С его обнаружением вопросы по снабжению боеприпасами и топливом снимались совершенно. Плюс появлялась возможность резкой активизации деятельности партизан. А вот на роль второй базы он не подходил — слишком укрыто. Найдут нас здесь немцы, разобьют переправы, выбомбят «юнкерсами», и привет — Брестская крепость, имена защитников которой «затянуло бурой тиной». Поэтому пока решили оставаться на старом месте, но иметь в виду эту базу, как источник разных полезных вещей. Обозвали ее «базой два».

Степан

Не знаю, как это называли другие, но я чувствовал «схлопывание» ситуации. Словно само время постепенно сжимается, образуя вокруг нас этакую каверну. Скоро время уплотнится настолько, что стенки не выдержат и каверна обрушится вовнутрь себя, сокрушая все живое. И исчезнет. А вместе с ней исчезнем и мы. И ребята из местных, которые нас окружают. Глупость, согласен, да. Но по-другому описать свое ощущение у меня не получается.

Время… Время утекало сквозь пальцы. Мы не успеваем, носом чую — не успеваем. Последнее совещание установило следующие этапы выхода, согласованные с Москвой:

— подготовительный,

— этап скрытого движения в тылу противника,

— этап открытого движения в тылу противника с разгромом коммуникаций по возможности,

— прорыв линии фронта.

В соответствии с планом, на первом этапе производилось накопление недостающих запасов, подготовка людей и техники, разведка маршрута и согласование действий. С помощью Москвы мы установили связь с диверсионными группами НКВД и группами фронтовой разведки. Они должны были провести разведку маршрута следования и впоследствии в меру своих возможностей помочь нам с захватом переправ через многочисленные реки-реченьки.

Вообще мосты были одним из самых уязвимых мест плана. Для нашей оравы требовались капитальные шоссейные и железнодорожные мосты. Но именно такие, по странному стечению обстоятельств, привлекали наибольшее внимание немцев. Они хорошо охранялись, поэтому без помощи извне на успешный их захват рассчитывать не стоило. В дополнение к этому установили связь с армией. Она должна была демонстративными действиями сначала сковать силы немцев, а потом — встречным ударом помочь нам прорвать фронт. Вроде пока нормально. Ах да, согласовали свои действия с сорок второй дивизией — вместе пойдем.

А вот с переброской по воздуху вооружения и боеприпасов было не все гладко. Первым рейсом нам перебросили семидесятишестимиллиметровые артвыстрелы, которых нам отчаянно не хватало. Без них даже просто переход к проверенным Змеем складам был опасен. Обратно полетели итальянский генерал, хорват-летчик и раненые. На предложение отправить этим рейсом нескольких «мелких» немцев предлагавший сие был невежливо послан — наши раненые важнее. Второй и третий содержали соответственно запас пятидесятимиллиметровых минометных выстрелов и два стадвадцатимиллиметровых миномета с боекомплектом по восемьдесят выстрелов на ствол. Обратно отправились дети из числа освобожденных Олегом. А четвертого самолета мы не дождались. Как выяснилось позже, он был сбит при перелете линии фронта. А поскольку он вез восьмидесятипятимиллиметровые бронебойные выстрелы, то наша САУ-34-85 по-прежнему оставалась только с зенитными боеприпасами, фактически — с осколочными.

Понятно, что согласование действий столь большого количества групп привело к резкому усилению радиообмена, чему были очень рады немецкие пеленгаторщики. Видимо, несмотря на принятые меры предосторожности: удаление рации на пятнадцать-тридцать километров от лагеря, использование специальных методов передачи и других, немцы нас обнаружили. А может, тут сыграли роль полеты самолетов? Или последние акции Олега и Сани? Так или иначе, но предчувствия не обманули — мы не успели.

Олег Соджет

Поскольку в воздухе явно запахло жареным, все начали готовиться к прорыву. Узнав, что Т-34 идут под моим командованием, я с Аней и танкерами их разве что не по новой собрали, устраняя все недоделки, что могли, и готовя машины к дальнему переходу и боям. Отрабатывали взаимодействие машин в группе и с другими группами. Прикинув, что нам может попасться по дороге, к себе в группу я выбил один из КВ-2, чтоб иметь возможность «ахт-ахты», например, глушить с безопасного расстояния, если придется воевать самому, а учитывая прорыв, это было возможно. Док с КВ мог быть в это время занят в другом месте. Т-35 тоже забрал себе — поскольку на него никто особо не претендовал, а прикрыть им подбитую машину, обеспечив ее ремонт или эвакуацию экипажа, было вполне возможно — здоровый он. Скоростные показатели меня не очень-то и взволновали — все равно идти будем со скоростью самого медленного в колонне. А в атаку им не идти, их дело — поддержка и прикрытие. А вот в какой машине я пойду в прорыв, я еще не решил, ибо КВ — это броня, а «тридцатьчетверка» — скорость, но этот момент я отложил на потом. Но, учитывая Аню, склонялся к КВ — там безопаснее будет. Также в свою группу забрал броневик со счетверенкой. Понятно, что на марше он всю колонну совместно с прочими ЗУ будет прикрывать, а вот в бою мои танки закроет хоть немного…

Док

Я вплотную занимался с танкистами. Экипажи уже сработались, и мы прикидывали и так, и эдак возможные действия при прорыве. Отрабатывали взаимодействие Т-34 с КВ, изрисовали все трофеи, объясняя, куда бить, тренировались в определении дистанции. По плану Т-34 забирал Олег, как и один КВ-2 для огневой поддержки, я шел с КВ-1 и вторым КВ-2. Мы с Олегом наварили на танки что-то вроде командирских башенок. Без оптики, правда, но даже смотровые щели улучшили обзорность из машин. Думал еще сварганить боковые щиты на ходовушке КВ, типа плит на «Меркаве», но пришлось от этой идеи отказаться — что-то толковое выйдет слишком тяжелым, а двигатель КВ и так слабоват для такого танка.

В одну из следующих ночей меня разбудил необычный шум. По-быстрому оделся, «стэн» на изготовку и выскочил из казармы. Стрельбы слышно не было, так что версия атаки на базу отменялась. Но произошло что-то необычное — невероятная суета, люди столпились у гаражей… Пошел туда, но на полпути меня окликнул Степан:

— Олег?

— Степа? Чего происходит-то? Носятся все как угорелые…

— А ты что — не в курсе? Серегу… Олегыча… В общем, нет его больше. Грузовиком придавило. Водила молодой сдавал назад, не заметил… А может, с тормозами что-то… А пошло оно все! Пошли, помянем, что ли…

Смерть Сереги здорово выбила нас из колеи. Олег пил по-черному, пока генерал не приказал ему водки не давать ни под каким предлогом, остальные… тоже пили, но поменьше. Один Степан держался каким-то образом, много времени проводя в штабе за подготовкой прорыва. Ну и я не очень пил — где я и где водка? Не переношу, в общем, выключает меня быстро. И хочется выпить — и не могу… Так что я больше лазил по базе сам по себе, залезал куда подальше в лес и слушал тишину. В последний перед сменой баз день мы собрались в последний раз на могиле и разошлись.

Мы меняли базу перед прорывом. По пути, по плану, к нам должны были присоединиться уцелевшие части сорок второй дивизии. Но гладко было на бумаге… Как немцы нас нашли — то ли сыграло оживление радиопереговоров с Москвой, то ли последние походы Олега и Сани по немецким аэродромам — не важно, но нас нашли. Разведчики потеряли две группы, немцы прочесывали соседний квадрат. В этих условиях уйти было невозможно, и сорок вторая прикрыла наш выход. Те, кто уцелел — человек семьсот-восемьсот, — присоединились к нам уже на нашей новой базе.

Время все ускорялось. События мелькали одно за другим, откладываясь в глубине памяти в какой-то неведомой мне ячейке «Подготовка к прорыву». Из этого состояния меня вывело только возвращение остатков группы Змея. Всего-то двое вернулись, без него самого и без Тэнгу. Парни утверждали, что, возвращаясь от нашей сменной базы, куда все мы должны вскоре переходить, приняли бой, в котором Змей был убит. О судьбе Тэнгу ничего не известно. А вот дальше были странности — посланные к месту захоронения разведчики могилу Змея нашли, но — пустой. Где он сам — никто не знал. В особом отделе некоторые лихачи уже доложили генералу о возможном переходе Змея на сторону противника (странные, однако, люди — после всего, что мы тут натворили), генерал устроил разнос всем нам — особенно досталось Нике, — как вдруг Змей объявился. Эти му…ки умудрились его похоронить, не убедившись как следует в смерти. И если бы не Тэнгу… Да… была большая гулянка, и с тех пор я изредка спрашивал Змея: как же оно на том свете и не стоит ли ему переименоваться в Зомби?

Спецгруппа ГФП ГА «Центр»

…Туманное лесное утро, самое раннее и дремотное — с неодолимой силой тянет вниз голову, наливаются свинцом веки. В глазах все расплывается и дрожит, как кусок льда на ярком солнце. Вот уже который месяц спецгруппы ГФП группы армий «Центр» мечутся по всей Брестской области, пытаясь найти, изловить и примерно покарать весьма дерзких диверсантов, объявленных недавно «личными врагами фюрера». Несмотря на относительные успехи Вермахта на Восточном фронте, его тылы остаются по-прежнему опасны для «дойче зольдатен». Глухое, подспудное недоброжелательство белорусов к оккупационным властям, увидевших, что скрывается за веселенькой ширмой «нойе орднунга», и понявших, что немцы, по сути дела, рассматривают их всех, как своих рабов, а их родную, обильно политую потом и кровью землю, за которую сражались их предки, нарезали под свои владения хамоватые, бесцеремонно-наглые и жестокие потомки рыцарей Ливонского братства воинов Христа.

Вряд ли такие мысли овладевали обер-лейтенантом Шиллером, несмотря на его отдаленное родство с известным поэтом и философом-эстетиком, он упорно боролся с дремотой, вылеживая ямку в лежке, — четвертые сутки шла облава на «партизанен унд коммисарен», недавно пеленгаторы зафиксировали радиообмен в районах Малориты и Знаменки. Срочно поднятые по тревоге силы, приданные ГФП, перекрыли дороги, устраивали засады и КПП. Особенно развернулся шеф жандармов, заглазно прозванный «Мозельский крокодил» — родом из Пфальца…

…Самолет-разведчик Hs.126 неторопливо плыл в утреннем, затянутом дымкой небе. С высоты трехсот метров лес внизу представал похожим на бесконечное изумрудное море. Летчик Фридрих Нолькен, списанный по ранению, заработанному во время Битвы за Англию, из истребителей, и стрелок-наблюдатель Пауль Шутце, который с треском вылетел из теплого местечка в БАО за гомерический запой в Польскую кампанию, поношение старшего по званию и чудом не загремевший в дисциплинарную роту. Короче — парочка подобралась колоритная, шебутная и отчаянная. Они летали вместе уже полгода и понимали друг друга с полуслова — нордический северянин Нолькен и чернявый, похожий на итальянца выходец из Эльзаса Шутце. Пока Бог их миловал — не случалось попасть под огонь сумасшедших «сталинских соколов», дерущихся до последнего, или не менее сумасшедших русских зенитчиков, лупящих с полным пренебрежением к смерти. К чести наших героев — по беженцам и раненым они никогда не стреляли и их не бомбили, что было редкостью на фоне других пилотов их эскадрильи. Они просто делали свое дело, как и многие другие на этой страшной войне.

…Облет лесного массива они совершали уже неоднократно — сменяя другие экипажи, выискивая малейшие признаки «партизанен». Каждый авиаразведчик прекрасно знает, как утомительны и монотонны подобные вылеты, и любой допустивший ошибку или забывший на мгновение железное правило летчиков — «Хочешь жить — умей вертеться!» — очень быстро догорал где-нибудь на земле.

— Командир, вижу подозрительный объект на три часа, — проскрипел в наушниках Фридриха искаженный голос стрелка, пилот быстро довернул машину чуть правее и ниже, входя в малый вираж.

С трудом выцепив взглядом стоявший на опушке у отрезка узкой дороги среди густого подлеска угловатый корпус чего-то, похожего и на грузовик, и на легкий броневик, Нолькен легкими движениями ручки скорректировал курс самолета, давая возможность стрелку лучше разглядеть цель.

— Что это, Пауль? — поинтересовался он.

— Очень похоже на русский грузовик, — отозвался после молчания Шутце, — дальше с трудом просматривается что-то еще, возможно, уничтоженная нашими армейская колонна. Судя по всему — уже давно.

— В любом случае, дай сигнал с координатами на базу. Пусть жандармы пошевелят своими жирными задницами, если хотят поймать своих партизанов…

— Диверсантов, шеф, — хохотнул Пауль, — за партизанов они вчера морды каким-то пехотным начистили. Представляешь — жандармы устроили драку в кабаке. А приехали их разнимать местные полицейские…

— Да уж, — усмехнулся Фридрих, — кабак хоть уцелел?

— Сей момент, — было слышно, как Шутце связывается с базой, диктует координаты, запрашивает дальнейшие инструкции.

— Командир, кружим здесь до смены или до прибытия мотоманевренной группы… Был цел до приезда десанта, — совсем развеселился стрелок, — ребята вместе месят эти дерьмовые болота третий месяц, сдружились уже. Они вовсю стреляют, в них тоже много стреляют. И какие-то желторотики из пополнения вздумали подкалывать жандармов: «Как, эти бравые ветераны, сколько возятся с какими-то вшивыми партизанами…» Сначала ребята крепились, потом стали звереть. Слово за слово — и понеслось. Пехота своих на подмогу кричит, они бегут — тут и парашютисты примчались, прослышав, что их друзей обижают. Ну и драка была — прямо бой при Лепанто.

— Я слышал, их начальник вчера драил весь личный состав прямо на построении. Ох, ну и слова он любит употреблять — поэма просто.

— «Мозельский крокодил» в своем репертуаре, — засмеялся Пауль, — суровый он дядя — строг, но справедлив. Хоть и песочит своих за «залеты», но и чуть что — выручает.

— А за что прозвище он заслужил?

— Да кто-то из кадровиков сболтнул по пьянке — мол, Лемке когда-то был в Египте. И ругательство у него еще есть самое любимое: «Крокодилы вы, сукины дети, крокодилью вашу мать!..»

…Хельмут Лемке разослал по ближайшим деревням своих «партизан», создав, таким образом, ловчую сеть, и засел в Кобрине, чутко держа сигнальную нить, как паук в укрытии. Всему личному составу было строжайше приказано: «В бой вступать только в крайнем случае! В любом случае брать живых пленных! В отношении гражданского населения никаких мер не предпринимать!» — начальник ГФП решил: лучше перестраховаться, чем потом в очередной раз докладывать начальству о провале еще одной операции. Толстяк Талленбаум тряс своих полицейских, выясняя — где, когда, как видели или слышали про «партизанен», тем же занимался и Ланге, но уже со стороны СД — осведомители, следствие по политическим делам, работа с военнопленными из лагерей.

А солдаты подразделения Шиллера, прячась по укрытиям, проклинали про себя все на свете — местные болота, свое начальство, «…муттер унд фатер…» своего обер-лейтенанта и себя самих, когда выбрали такую незавидную профессию. Впрочем, не сильно усердствуя — говорят, у саперов еще хуже. Они не вылезали из здешних угрюмых и коварных болот.

Мрачные же полещуки, волками глядящие в спину и внешне индифферентные, не сильно улучшали моральный климат. А стреляли в этих краях много, с охотой и часто. Особенно невезучие, случалось, подрывались на «на авось» поставленной кем-то мине или гибли от пули или ножа…

Назойливое жужжание самолета-разведчика все же сыграло свою роль: Отто Шиллер так и не заснул, отчего был вскоре вознагражден — еле слышный шорох не прошел мимо внимания. Насторожившись, командир осторожно глянул в щель укрытия, стараясь определить источник шума. Сначала ничего не было видно, но звук повторился, и из болотной хмари постепенно протаяли человеческие силуэты, осторожно идущие по лесу, выходя чуть левее затаившихся парашютистов. Отто кусал губы, лихорадочно решая дилемму — если пропустить, то, судя по направлению их движения, они выйдут к дороге незамеченными и легко пересекут ее — очередной патруль жандармерии только что промчался в сторону Малориты. Задержать — бой чреват большими потерями: правое крыло засады вынуждено будет подтягиваться ближе из-за опасения попасть в своих.

«Чертовы большевики, ну что стоило вам выйти правее или чуть позже?!» — мысленно простонал обер-лейтенант, пытаясь найти выход из патовой ситуации и глядя, как русские почти минуют засаду…

Но некто могущественный, имя которому Случай, уже бросил груз на чашу весов Равновесия — первый из призраков уловил что-то рядом и резко выбросил руку с растопыренными пальцами над плечом, разворачиваясь направо. Диверсанты, рассыпавшись, залегли, выставив стволы в разные стороны — четкие и уверенные действия невольно оценили ближайшие к засаде солдаты (нервно напрягшись в своих лежках, до этого обжитых и удобных), внезапно понявшие, как быстро подобные укрытия становятся не менее уютными могилами.

Томительно и выматывающе потянулись минуты ожидания — кто кого, безжалостная игра на обнаженных нервах, как последняя партия в покер, когда на кону родовое поместье. Но здесь ставки слишком велики — своя и чужая жизнь…

…Все произошло так внезапно и неожиданно для обеих сторон: уже Шиллер принял нелегко давшееся ему решение — пропустить диверсантов мимо и пойти следом, выжидая удобного момента. Русские же, не заметив ничего подозрительного, медленно начали продвижение дальше, и один из них, привстав на колено, поднес сложенные лодочкой руки ко рту, явно собираясь подать сигнал кому-то еще. Отто поплохело. Представив, что было бы, начни они операцию немедленно, стиснув зубы, обер-лейтенант провожал уходящих диверсантов взглядом, смотря краем глаза…

И принес же черт этого дятла! Вздумалось птахе прилететь именно сейчас и именно на ближайшее дерево! Нимало не смущаясь присутствием людей, любитель червяков деловито проскакал по облюбованному участку коры и… забарабанил изо всех сил — резкая дробь, как молот, тяжко рухнула на хрустально-морозную тишину.

У кого первого из засады не выдержали нервы — тайна, покрытая мраком. Сухо и раскатисто бахнул выстрел винтовки, и кто-то из русских, споткнувшись, тяжело упал в траву.

— …! — выдал командир парашютистов, понявший сразу смысл загадочного русского выражения «Prishel pisdetz!», таиться уже не было смысла, он выдул трель из свистка — приказ оттянуться от места схватки. В ответ хлестко, злобно-отрывисто зачастили ППД диверсантов, моментально залегших, и застучали СВТ.

Им вторили пистолеты-пулеметы и карабины немцев…

— А-а-а-а-а, — заорал кто-то из сидевших в засаде, неосторожно высунувшись и с ходу получив пулю в живот, остальные, прижатые редким, но точным огнем, залегли, остервенело огрызаясь. Шиллер издал еще одну трель, призывая пулеметчиков — но тут с болота гулко залязгал «дегтярев». Первая очередь скосила пулеметный расчет, вторая прошлась по залегшим десантникам. Кто-то из русских, лежа, на звук бросил поочередно две гранаты — одна упала среди деревьев, не причинив особого вреда, зато другая нашпиговала осколками Отто…

Бой сразу распался на отдельные очаги. Прижатая огнем «дегтярева», правая группа вжималась в землю, левая пыталась сманеврировать, зайти в тыл русскому пулеметчику — отвлекали внимание на себя, стреляя, и последовательными перебежками придвигались к болоту. Русские потихоньку оттягивались от места засады, рассчитывая оторваться.

Возможно, повезло бы диверсантам, если бы не еще один пулеметный расчет, оставленный на всякий пожарный позади основной засады — как в воду глядел покойный обер-лейтенант, прошедший Нарвик и Крит и всегда припасавший козырь в руках. Если бы не они — немало полегло бы десантников…

Когда подоспели жандармы, было все кончено. Злые парашютисты собирали убитых и раненых, пленных не было: пулеметчика взять не удалось, остальные же русские, зажатые в угол, стреляли до конца. Разъяренные же смертью командира и многих сослуживцев немцы особо и не стремились брать кого-то живым…

— Невзирая на все усилия, нам так и не удалось ликвидировать угрозу тылам войск. В ходе столкновений с подвижными группами противника наши оперативные подразделения несут потери, в частности, сильно пострадал взвод обер-лейтенанта Шиллера — убит он сам и десять нижних чинов. Семь человек получили ранения различной степени тяжести. При подсчете тел русских нам так и не удалось определить точное количество людей, бывших в составе разведгруппы. Но существует предположение, что кто-то из них смог уйти с места боя — в частности, не обнаружено тело пулеметчика, хотя найдены гильзы и пустой двойной диск. Неподалеку от места схватки были найдены остатки индивидуальных пакетов плюс следы крови. К сожалению, собаки не смогли взять след — землю около места перевязки густо посыпали смесью крепкого табака и жгучего перца.

— По поводу обнаруженной нашими летчиками колонны русских могу сообщить следующее: несмотря на то что часть машин была разбита в результате налета, ориентировочно конец июня — начало июля, тщательный осмотр выявил интересные вещи — часть машин аккуратно разукомплектована. Из остальных изъято все представляющее хоть малейшую ценность, тела водителей и солдат не обнаружены, скорее всего, все убитые при налете захоронены где-то поблизости. Более того, пропуски в ряду грузовиков и бронетехники свидетельствуют об эвакуации наименее поврежденных и подлежащих восстановлению транспортных и боевых машин.

По поводу моих «партизан» — пока никаких конкретных зацепок, только непроверенные слухи. Более-менее дела идут у одной из групп, причем на всякий случай я усилил ее отделением пехоты — на них наткнулись какие-то окруженцы, вдобавок умеющие хорошо бросать гранаты. Но если бы не одна местная мадам, мы бы их все равно взяли. Дальше начался бардак — эту даму пристрелили, убили нескольких из русских, остальные было ушли, но недалеко — на них наткнулись жандармы. Группа также понесла потери. У меня все, — начальник полиции закрыл папку с докладом и слегка откинулся на спинку стула.

— Дела наши далеко не блестящи, — со вздохом резюмировал начальник ГФП, — что скажет СД?

— Опрос среди военнопленных дал некоторые весьма интересные данные — установлено, что диверсанты появились в районе примерно в июне месяце, после начала боевых действий. Ими также были проведены акции по освобождению отдельных групп солдат и командиров Красной армии, препровождаемых в сборные лагеря. Из следствия по поводу пропажи конвоев с особо важными пленными генералами противника, — тут гауптштурмфюрер прервался, чтобы заглянуть в свои бумаги, и еле выговорил трудные славянские фамилии, — Карбышевым и Мындро, которых везли во временный лагерь, выяснено, что это тоже дело рук наших противников.

— Про первого я слышал, — заметил Талленбаум, — бывший подполковник царской армии, блестящий военный инженер, воевал в Карпатах.

— А откуда вы это знаете? — удивился Лемке.

— Как-то был в Берлине, еще полицейским, и в пивной разговорились с одним русским эмигрантом, слово за слово — он как раз воевал в Галиции, я же вспомнил Пруссию и Польшу.

— С этим надо поаккуратнее, Готлиб, — отметил Ланге, — иначе донесут излишне ретивые. Как уже пытались нашего жандарма обвинить в проанглийских симпатиях, благо наш Вальтер вовремя прищемил кой-какие длинные языки.

— В таком случае надеюсь на тебя, мой мальчик, — улыбнулся толстяк, — но мы тебя перебили, прошу прощения — продолжай.

— С вашего милостивого позволения, — весело отозвался Золле, — второй же — командир шестнадцатой танковой дивизии русских, по показаниям сослуживцев, — опытный, умелый командир, до войны преподавал тактику в Военной академии механизированных войск РККА. В общем — диверсантам сильно повезло.

— Понятно, — резюмировал Рихард, — а что удалось выяснить вам, наш уважаемый герр всезнайка?

— Вам все шутки шутить, — усмехнулся начальник КРИПО, — а между прочим, некоторые работают не покладая рук и головы. Итак, нами четко определено место базирования противника — вот здесь, — обвел он карандашом круг на расстеленной на столе карте.

— Пеленгаторщики тоже указывают на это место, допросы местных жителей также подтверждают наше предположение. Два дня назад в ходе столкновения с нашей мотомангруппой на дороге, прилегающей к этой базе, была перехвачена и уничтожена группа противника. Аналогичная той, что попалась взводу десантников, во всяком случае — вооружение и состав примерно совпадают. Предлагаю: известить армейское командование о локализации местонахождения противника и затребовать мотопехоту со средствами усиления — своими силами, боюсь, не справимся.

— Согласен, — начальник ГФП быстро что-то строчил на листе бумаги, — я немедленно доведу до сведения командования наши предложения. Всем быть готовыми к началу активной фазы операции, ориентировочное время — два-три дня…

…Подготовка к активной фазе операции «Охота на лис» полностью завершена. Все без исключения дороги — перекрыты наглухо. Организовано прочесывание близлежащих сел, деревень и хуторов. Всем участникам операции выданы условные опознавательные знаки — треугольник на клапане нагрудного кармана, — об этом извещены полиция и жандармерия прилегающих к району операции местностей. Личному составу выданы портреты лица, замеченного на базе ГСМ, и категорически приказано — брать только живым. Смешанные подразделения оперативного соединения приступают к действиям только после сигнала о начале «Охоты»…

Ника

— Товарищ майор, товарищ Иванова, вас в штаб вызывают…

Ох, старость не радость — пригрелась товарищ Иванова на солнышке, раскормленная солдатской кашкой… вот теперь вставать…

Возле штаба уже было людно. Не то чтобы там до этого было тихо, но в данный момент такое количество напрягало. Тем более что давно я уже на совещаниях в штабе не была — там теперь Степан более… а тут пригласили. Не к добру это, вот чуют мои похудевшие девяносто, что не к добру. Ага, сам Литовцев пожаловал! Мы же с ним ближе пятидесяти метров не сходимся. Так и хочется ему язык показать. Чинно кивнула. Разошлись по разным углам.

— Товарищи… — Карбышев окинул взглядом весь командирский склад и продолжил: — сегодня были окружены и уничтожены два наших разведвзвода. Товарищ Литовцев…

«Не успели… Началось…»

Разведрота

По этим болотам они блуждали уже второй день…

Второй день, как смогли оторваться от неожиданно цепких немцев пятеро бойцов. Все, кто остался от разведроты старшего лейтенанта Михаила Тоскина, двигались в направлении той самой секретной базы, о которой ходили слухи в штабе сорок второй стрелковой дивизии среди «знающих» людей. Того самого объекта, ради прикрытия которого и погибла практически вся сорок вторая стрелковая дивизия.

Меньше месяца назад дивизии удалось оторваться от немцев и уйти в лес, чтобы, перегруппировавшись, прорываться к своим. У командования был расчет на мобилизационные склады. Где они находятся, никто не знал. Но вера в то, что они есть и будут обязательно найдены, помогала людям держаться, оставаться воинской частью и не рассыпаться в панике. Ну, а после того, как встретили окруженцев, которых собирал генерал Карбышев, появилась определенность. И что самое главное — четко поставленные задачи: разведка и прикрытие. Активные действия приказано было не вести, и командование это здорово озадачивало.

Между группой генерала, как для секретности называли это странное соединение в штабе сорок второй дивизии, и самим штабом была налажена радиосвязь. Но пользоваться ею было разрешено только в случае крайней необходимости, чтобы не удивлять немецкую контрразведку. Поэтому остаткам разведроты приходилось кроме собственно разведки заниматься еще и охраной делегатов связи.

Вот и в этот раз двое хмурых всадников были встречены секретом и отправлены в штаб.

Карбышев быстро пробежал глазами строчки донесения и обратился к командиру, привезшему пакет:

— Здесь написано, что вы наблюдали большое количество немцев. Доложите подробнее.

Старший лейтенант вытянулся и негромко сказал:

— В пятнадцати километрах западнее расположения дивизии были развернуты до полка немецкой пехоты и артиллерия. А также — несколько танков и бронетранспортеров. Установить точное количество не удалось, так как немцы сразу же начали прочесывать близлежащие окрестности, секреты выставили и патрули пошли. Не подберешься. Я там группу потерял. Вон, только брату оторваться удалось, — и он кивнул в сторону второго кавалериста, стоящего с лошадьми.

— Южнее тоже кто-то появился.

— Что за неопределенность, старшой?! — взвился кто-то из штабных генерала, однако тому было достаточно бросить взгляд в сторону подчиненных, чтобы наступила чуткая тишина.

— Почему вы так решили?

— Там было отделение Семенова. Опытные ребята. Не вернулся никто к сроку. Искать послал людей, так хорошо, что мои раньше заметить успели. Трое немцев было, а пока прибили — пятерых разведчиков положить смогли…

— Дела-а, — протянул один из людей, резко отличавшийся чем-то неуловимым от окруживших генерала и делегата связи кадровых командиров, с большинством из которых командир разведроты сорок второй дивизии уже успел познакомиться во время предыдущих визитов. — Похоже, это егеря. И вечер перестает быть томным. Ваш разведчик что может сказать о них?

Старшой махнул рукой, подзывая красноармейца.

— Не СС, это точно. Но много лучше обычной пехтуры подготовлены. И настырные, долго за след держались. Хотя собак у этих, что за мной шли, нет, это точно. Был бы я один, товарищ генерал, ушел бы. А всем нам… Драться придется.

Генерал внимательно рассматривал красноармейца. Невысокий, лет тридцати, сухощавый и жилистый, с нездешним темным загаром лица, на котором привлекали внимание разноцветные глаза. Он был одет в ладно пригнанную форму, с карабином за плечами и шашкой с потертым темляком у бедра, на которую с любопытством посматривала неизвестно как попавшая в группу командиров женщина.

— Старослужащий?

— Никак нет. Уже пять лет как демобилизован. Пограничником был в Туркестане. Вот случайно, — он немного замялся, — в эти края попал…

— Ясно, — генерал отвернулся к штабным: — Итак…

К делегату связи, понявшему, что он может быть свободен и отошедшему к своему бойцу, подошла пара человек с большой собакой.

— Пока начальство переваривает сообщение, может, и мы чего-нибудь поедим? Вы как, товарищи, с нами? — обратился к ним тот, что помоложе. — Заодно и расскажете, как у вас дела в дивизии.

— Поесть мы завсегда согласны. Ну, а о делах в дивизии… Может, и расскажем… Кому знать положено, — вежливо, но твердо ответил почему-то не старший по званию, а боец.

— И это правильно! — засмеявшись, хлопнул его по плечу предложивший поесть и протянул руку: — Саня. Можно Букварь. А это — Змей и Тэнгу. Пойдем к кухне, подальше от начальства пока. Как надумают чего, вас с донесением обратно отправят, а меня позаботиться о вас озадачили, ну, и взаимодействие наладить.

Старший лейтенант представился:

— Михаил. Командир разведроты. А это — Николай, брательник мой старший.

— Похожи. Ты, видно, старшой, пробивной товарищ, раз брата сумел с собой на службу позвать.

— Да нет, товарищ… — взгляд старлея заметался по петлицам и странной форме человека, с которым он должен был налаживать взаимодействие. Потом он, улыбнувшись, сказал: — Букварь. Служил-то я один. Это уже потом, через неделю, как война началась и мы отступали, в одном городке случайно встретились. У него там, — и он замялся, переглянувшись с братом, — в общем, дела у него там были. Ну, а я начальство уговорил, чтобы его временно к нам зачислили, то есть ко мне. Он боец опытный, басмачей гонял, с Ибрагим-беком схлестывался.

— Ого, — уважительно протянули местные. — Прям «товарищ Сухов». Не знали такого? — И они чему-то улыбнулись, посмотрев друг на друга.

— Он у Арала Абдуллу с бандой обнулил, — добавил Змей, продолжая улыбаться и поглаживая севшую рядом собаку.

— Нет, не довелось, — ответил боец с разноцветными глазами. — Я в Восточной Бухаре, в горах отслужил. А вы, видно, оттуда такой собачкой обзавелись? Там таких приходилось видеть.

— Да нет, мы с ней в других местах повстречались.

К тому времени они уже расположились у кухни, и подошедший боец забрал у гостей коней, буркнув: «Обиходим. Не сомневайтесь, товарищ старший лейтенант».

Помогавшая повару женщина из гражданских поставила на стол перед ними миски с кашей и нарезанного хлеба и сказала, что кипяток будет чуть позже.

Некоторое время за столом был слышен только стук ложек.

После того, как, выпив жиденького чайку, мужчины начали доставать кисеты, Букварь вновь обратился к гостям с вопросом о том, как дела в дивизии. На что старший из них ответил:

— Вы, видно, что человек военный и при штабе тут состоите. Ну, и мы у себя тоже. И не спрашиваем у вас, что это техника такая необычная ремонтируется и к чему готовится. Потому что знаем, что скажете.

И старший вновь замолчал, затянувшись самокруткой…

— И что? — спросил Змей, когда понял, что продолжения не будет.

— Военная тайна.

Мужчины засмеялись. Букварь достал из внутреннего кармана бумагу и протянул старшему лейтенанту.

— «Всем командирам и красноармейцам. Предъявителю сего оказывать помощь и содействие. Генерал-лейтенант Карбышев», — прочел старший лейтенант.

— Подпись пойдем сверять и уточнять или как, бдительный вы наш? — все так же улыбаясь, спросил его Букварь.

— Да нет, чего уж там, — немного сконфуженно ответил Михаил. — Мы б и рады помочь чем, все же слышим, что дела вокруг большие творятся, а мы в стороне. Вон и немцы засуетились. Видать, крепко вы им на хвост наступили. Теперь и наша очередь. Спрашивайте.

Но вопрос толком задать не успели. К кухне подбежал один из штабных и обратился к сидевшим мужчинам:

— Кто здесь из сорок второй? Мне сказали, что они на кухню пошли.

Старший лейтенант поднялся.

— Радиограмма от ваших была. Бомбили расположение. Ведут бой. Товарищ генерал приказал передать: «Уходите в район встречи номер один. Там вас встретят».

— Есть.

Пока старший из братьев бегал за лошадьми, посерьезневший Букварь подошел к старшему лейтенанту:

— Удачи вам. Простите, если что… Повезет, так, может, еще на болотах свидимся.

Степан

— Товарищ капитан, потрудитесь прекратить нести чушь, — Карбышев не говорил — рычал, — вас поставили в известность о необходимости передачи части людей товарищу Ивановой для обучения?

— Да, но…

— Не слышу!!!

— Так точно! — Литовцев аж по стойке смирно вытянулся.

— Очень хорошо, значит, список людей для передачи готовили вы, — полуутверждение-полувопрос, и дальше: — Вы считали, что такие действия ослабят разведывательные группы, но не доложили. Почему?

— Видите ли, я не думал…

— Ничуть не сомневаюсь в этом, капитан. Плохо, очень плохо, что вы не думаете. Выйдите и попробуйте заняться этим непривычным делом. Потом доложите ваши мысли, — и без перехода: — Что с сорок второй?

— Передали, что блокированы, ведут бой, — голос начальника связи сух и спокоен, — предполагают уходить мелкими группами, просят помощи.

— Чем мы можем им помочь? — это уже ко мне, как к дежурному.

— Либо ударом с тыла, но тогда немцы нам на хвост сядут и мы выдадим им «базу два», либо ничем.

Повисла тягостная тишина.

— Ясно, — коротко ответил Карбышев. — Передайте, пусть уходят в район встречи номер один. Там мы их встретим. После чего направляемся в район «базы два».

Выходим молча.

У нас около сотни штатских, среди которых возникает легкая паника, моментом, впрочем, погашенная.

Уходим все, но далеко не все пойдут на прорыв — часть групп Литовцева и Старинова просто уйдут из этого района, но продолжат безобразничать в тылу у немцев.

Подбегает Катя, хочет что-то спросить. Угу, конечно, знаем мы ваши запросы.

— Не пущу. И не надо на меня так смотреть.

Упрямо вскидывает голову:

— Я с вами поеду.

— Угу, вот именно, с нами. Но на госпитальной машине, — пытаюсь обнять — вырывается и убегает.

Обиделась. Жаль, действительно жаль. Ладно, выйдем к своим — договоримся.

Наконец колонны вытягиваются параллельно друг другу и трогаются. Абсолютно некстати вспомнился буссенаровский «Капитан Сорви-голова», вернее, описание попытки армии Кронье вырваться из окружения: «…Бежали всю ночь и весь следующий день, то замедляя, то ускоряя шаг. К вечеру истомленные животные не могли двигаться дальше…» — ну, и далее по тексту. За точность цитаты не ручаюсь, но очень похоже.

Хотя нет, ни хрена не похоже. У буров надежды не было ну совсем, а у нас пока нет причин для паники. Все почти по плану, только началось раньше. Сорок вторая дивизия… простите, мужики, но вы нас прикроете. Собой. И построение нормальное: разведгруппы на грузовиках и мотоциклах впереди, захватывают широкую полосу по ходу движения. Плюс диверсанты НКВД в качестве джокера. За разведкой — головная походная застава на бронеавтомобилях. Следом — тело отряда, основная колонна: обоз, артиллерия, гражданские, госпиталь. Все это прикрыто Т-26, зенитками и различными носителями оружия на разных шасси. Там же — Док и Олег. На КВ и Т-34 соответственно. Они — главная ударная сила. Прикрывает их пехота, плюс довольно широко раскинулось боковое охранение. Замыкающие — броневики и арьергард, под мудрым Степиным руководством. Здесь все немецкие танки. Плюс взвод БТ, усиленный САУ-34-85, минометная батарея, батарея пятидесятимиллиметровой ПТО. Но это — резерв для помощи шибко влипшим и последний шанс. Основа — три группы «немцев». Одна группа на основе «четверки» и двух «троек». Остальные — по три «тройки». Им добавлены сорокапятки (первая сорокапяток не имеет). И у всех — пятидесятимиллиметровые минометы и пехота. Полноценные мехгруппы с задачей ловить преследующих немцев, бить их из засады и с флангов, ну, и шуметь сзади-сбоку от направления нашего движения. Так, чтобы немцы вместо уверенного преследования начали воевать с призраками и потеряли время.

Разведрота

Особо по лесу не поскачешь, и вскоре за крайними секретами зашевелившегося лагеря всадникам пришлось перейти сначала на рысь, а местами и на шаг…

С той стороны, куда лежал их путь, нарастал гул канонады и все отчетливей была слышна стрельба. Въехав на пригорок, Михаил даже смог рассмотреть в бинокль черточки самолетов, ныряющих к земле, вспухающие кусты разрывов и столбы дыма.

— Совсем хорошо за наших взялись. Нахрапом не пройдем. Наверняка уже подтянули силы и с разных сторон окружили наших, — подал голос старший из братьев. — Хотя могли и не успеть, район-то большой.

— Тем более к нашим прорываться надо, передать приказ генерала. Может, и из ребят кого найти еще сможем. Вперед!

— Постой, Мишань. Слушай, что делать будем. Ты впереди будешь, так, чтоб я тебя видел. Если кого встретишь из этих, егерей, то вперед прорывайся. Меня не жди. Я так думаю, что тех, кто к бою тянется, они наверняка живьем брать стараться будут. Ну, а тогда ты или прорвешься, или я тебе помочь смогу. Спешить нам надо, но не лететь сломя голову. Две тыщи человек немцы сразу выбить не смогут, так что если чуть опоздаем, то все равно лучше будет, чем приказ не привезти. Давай трогай, братишка!

В предложенном Николаем порядке они двигались уже больше часа. Места уже были «обжитые» разведкой сорок второй дивизии, и братьям приходилось здесь бывать.

С увала открывался отличный вид на местность. Перед ними расстилалось большое поле, за которым начинался лесной массив, так долго служивший им прикрытием. Достаточно было только спуститься с горки, пересечь овраг, небольшой лесной язык, это поле, и они среди своих.

Звуки стрельбы значительно приблизились, и стало понятно, что бой не один, а несколько подразделений из остатков дивизии заняли оборону и ведут огонь по противнику. Со стороны немцев были слышны нечастые раскатистые пулеметные очереди и временами выстрелы из чего-то крупнокалиберного. Над районом неторопливо нарезала круги «рама», наконец-то дождавшаяся своего часа.

Старший лейтенант спешился и постарался спрятаться, поджидая напарника.

— Что думаешь? Как прорываться будем? — едва тот только подъехал.

— Похоже, немцев не очень много пока еще набежало. Слышишь, весь бой с запада идет? Наверно, нащупали наших, связали боем, теперь подкрепления подтягивают, из пушек долбят. Опытные твари, не торопятся, готовят что-то… Давай, Миш, по краешку, на поле не высовывайся.

Они уже почти спустились с горки, когда перед едущим впереди лейтенантом внезапно вздыбилась земля и какой-то «куст» схватил его Орлика под уздцы, выкручивая коню голову назад и влево, а на плечи всадника вдруг упала какая-то вонючая и сопящая тяжесть. Николай почувствовал, как вдруг его лошадь осела на задние ноги, а его голова оказалось задранной вверх вцепившейся в волосы рукой. Краем взгляда он уловил блеск метнувшегося к нему слева острия ножа. «Левша!» — успела мелькнуть мысль. Хорошо, что в этот момент он хотел смахнуть паутинку с лица и поднятой рукой вцепился в кисть немца, сжав ее, как привычный молот в такой уже далекой кузне. Сжав ногами бока лошади, он послал ее вперед, туда, где навалился на брата один немец. Второй недоуменно уставился на приближающееся животное, которое несло к нему третьего из их секрета, вцепившегося в ЕЩЕ ЖИВОГО русского, в свободной руке которого вдруг появилась блестящая полоска стали, метнувшаяся к нему и вроде не дотянувшаяся чуть-чуть до шеи… Опрокидываясь назад — уже мертвым, но еще не понявшим, что жизнь уже ушла через распахнутое горло, — он увидел, как обратным движением страшная сабля этого kazakа (мелькнуло в умирающем мозгу) до половины метнулась тому за спину, убивая второго, так и не смогшего дотянуться ножом егеря. Третий даже не успел понять, почему вдруг на его голову обрушилось небо и наступила темнота.

Пока связанный немец лежал без сознания, а лейтенант с интересом рассматривал снаряжение зарубленных врагов, Николай, порыскав по округе, притащил к месту их невольной стоянки мешок с какими-то вещами и, кивнув в сторону опушки, сказал:

— Там у них пулемет стоит замаскированный, патронов припасено и запасная позиция готовая. Я так думаю, не одни они тут такие шустрые, наверняка еще несколько расчетов где-то тут сидят. Похоже, так немцы придумали: собьют наших с позиций, они сюда двинут, а тут их пулеметами встретят… И положат всех. Что делать будем, командир?

Говоря все это, он снял каску с того немца, которого срубил первым, подал ее брату. Хлопнул по щеке пленного, приводя того в сознание, и еле успел увернуться, когда тот внезапно попытался боднуть его головой в лицо.

— У, кутыньге сске, шустрый какой.

И он вроде бы несильно ткнул пленного кулаком в темя. Здоровый, на голову выше его, немец свалился как подкошенный.

— Убил, что ли?

— Не, может еще пригодиться. На что-нибудь, вдруг есть нечего будет…

И, подмигнув младшему брату, стал стаскивать с валявшейся тушки куртку, которая привлекла его маскировочной расцветкой.

— Коль, ты серьезно? Ну, насчет нужен будет, когда поесть?

Старший лейтенант сглотнул. Брат редко рассказывал ему о службе в горах, но сейчас ему явственно вспомнилось, что тот больше всего напирал, что бывало очень голодно, что змей и лягушек есть приходилось. А вдруг?..

— Ну конечно, я что, весь их паек сам тащить буду? Тебе нельзя, ты командир, впереди на белом коне поскачешь, этот ишак сзади пойдет. А я пока обновочку примерю.

И он стал подгонять по себе покрытую камуфляжными разводами куртку, завертывая рукава и подтягивая пояс.

Они пробрались к найденной пулеметной точке. Хорошо замаскированной и оборудованной с немецким педантизмом.

— Вот и тебе трофей нашелся. А то ходишь, как байстрюк. Какой ты, на хрен, командир без бинокля? А теперь видно — орел!

И он постучал по напяленной на голову младшего брата немецкой каске.

— В общем, так, орел. Ты сейчас пешочком полетишь по краю леса до наших, а я тут побуду.

— Зачем?! — взвился старлей.

— Потому что! Делай, что тебе старшие говорят, а командный голос на людях будешь показывать.

Он помолчал и добавил:

— Мне не впервой так, а тебе дойти надо…

Но замерший лейтенант его не слушал, он смотрел на противоположную сторону поля, где под деревьями начали мелькать гимнастерки и шинели советских солдат.

— Бляха-муха! Не успели…

И Николай, метнувшись к пулемету, направленному в ту сторону, выпустил длинную очередь. После чего, подхватив пулемет, толкнул брата в сторону запасной позиции.

— Ты зачем по нашим стрелял?! — схватив его за грудки, крикнул старший лейтенант, едва они упали за выворотень.

Но ответом ему послужил грохот нескольких пулеметов, начавших обозленно и бессмысленно поливать далекую опушку. Оттуда им редко и вразнобой бахали винтовки.

— Я выше стрелял, чтоб не зацепить никого и чтоб сюда не поперли. А оно, вишь, как вышло. Немцы, видать, за сигнал приняли и стрелять начали. Только толку с этого — гулькин нос. Теперь мне их искать не придется, и одежка ихняя пригодится… А ты отсюда высматривай кого. Только бей наверняка. А я пошел.

И старший начал резво отползать назад.

— Куда пошел?! — немного озадачившись, спросил его командир, а по совместительству — и младший брат.

— По грибы, баран! Видишь, они какие тут шустрые? — Николай кивнул назад, в сторону лежащего в нескольких метрах от них немца, который, очнувшись от звуков стрельбы, быстро изгибаясь, уползал под прикрытие дерева.

— И это, Миш, как наши подойдут, ты каску-то сними. А то нехорошо получится, — заботливо сказал он уже в спину прильнувшему к пулемету брату.

Олег Соджет

После прихода на «Базу-2» я на Т-26 пошел в разведку, посмотреть, что в округе, — Карбышев отпустил с условием, чтобы я не надолго уходил. Но стоило мне отойти от базы километров на двадцать, как навстречу попалась немецкая колонна. Уйти я не успевал. Все, что смог — это подбить немецкий броневик, идущий впереди, потом в «двадцать шестой» тоже влип снаряд. Из танка я выскочить сумел. Но тут рядом что-то рвануло, и наступила темнота.

Немецкие войска

…лениво дымивший русский Т-26 и сгоревший «двести тридцать первый» кое-как тягачом оттащили к обочине. Мехвод и панцершутце, вполголоса матерясь, смотали тросы, уложив их вдоль бортов. Отошли к панцеру «иванов» и, дымя сигаретами, что-то высматривали там, делясь впечатлениями и тыкая пальцами в интересное только им. Санитары возились с ранеными, укладывая их в санлетучку. Убитых аккуратно уложили в кузов грузовика, и обер-фельдфебель Гризе деловито собирал жетоны, ссыпая их в конверт. Майор Венцель, старший колонны, распорядился выставить охранение и, сообщив по радио вышестоящему начальству о случившемся, запросил дальнейших инструкций.

Пленный танкист, уже связанный, безжизненной куклой валялся на траве. Ассистентартц Дитц, примостившись рядом на корточках, пальцем брезгливо отодвинул ему веко. Внимательно посмотрел зрачок, скривившись, переместил палец на шею. Нащупав слабый пульс, начал считать ритм, смешно шевеля губами и смотря на наручные часы.

— И что там, Франц? — не выдержал адъютант майора, молодой совсем лейтенантик, белобрысый и лопоухий. Всю дорогу он продремал в КШМ, проснулся лишь после взрыва броневика. И, ничего не поняв спросонья, выскочил наружу, когда кашээмка резко затормозила. Пожилой гефрайтер Отто Раухе, личный ординарец майора, успел схватить прыткого вьюноша за полу кителя и рывком вернул обратно к машине — рявкнув что-то непечатное…

Теперь Пауля Кенига обуревала неуемная жажда деятельности — он лез из кожи вон, стараясь хоть чем-то быть полезным. Майор, скрывая улыбку, направил его к санитарам с просьбой разузнать о состоянии раненых и выяснить все про захваченного «большевика»…

— Жив, сволочь большевистская, — поднялся, сплюнув, Дитц. Вытер руки салфеткой, поправил сбившийся слегка набок мундир, разгладил складки под ремнем. — Только без сознания — судя по всему, шок от контузии плюс возможное сотрясение мозга. Подносил нашатырь — не реагирует, реакция зрачка замедленная — в самом деле глубокий шок. Да еще наши солдаты добавили. — Носком сапога он ткнул «ивана» в челюсть. Голова качнулась вправо — вся левая сторона лица представляла сплошной синяк, на подбородке запеклась кровь из разбитого рта. — Так что можешь передать герру майору: русский транспортабелен, но сколько он так проваляется — черт его знает.

— Спасибо, Франц, побегу докладывать, — лейтенант быстро направился к группе офицеров, стоявших в отдалении.

«Шустрый парень, — ассистентартц, глядя вслед лейтенанту, неторопливо закурил, наслаждаясь сигаретой, — сообразителен и голова на плечах есть, только ему опыта не хватает…»

— Герр майор, — вскинул ладонь под пилотку Кениг, — раненые транспортабельны, нуждаются в отправке в госпиталь. Русский же без сознания — допросить не представляется возможным.

— Наверное, он ловко симулирует, — пробурчал гауптман Хорст, командир первой роты, наиболее пострадавшей от «иванов», — хорошенько его приложить по ребрам, и сам вскочит.

— Сомневаюсь, гауптман, — откликнулся майор Венцель, — после того, как его отмутузили ваши подчиненные, вряд ли в ближайшее время он сможет вообще встать.

— Лейтенант, что еще сказал ассистентартц Дитц?

— Русский в шоке после контузии, и сколько он так проваляется — неизвестно.

— Шайзе, а так хотелось узнать — откуда они появились, если до линии фронта довольно далеко, — заметил начальник разведки оберлейтенат Цаукен, — не хотелось бы снова наткнуться на этих сумасшедших славян.

— Это точно, — майор тяжело вздохнул, представив, что будет со вверенной ему частью, если подобная стычка повторится, и, не дай бог, неоднократно.

— Герр майор, — отвлек его от тяжелых мыслей подбежавший функмайстер, — получена радиограмма из штаба армии, — и протянул бланк квитанции.

— Благодарю, Ханс, — пробежав глазами текст, Венцель несколько приободрился.

— Господа офицеры, полученный приказ предписывает нам продолжать движение по старому маршруту с соблюдением всех мер предосторожности. Раненых, убитых и пленного сдать в ближайшем населенном пункте.

— А полиция или жандармы разве не прибудут сюда? — поинтересовался командир второй роты.

— У них нет времени и сил — ловят кого-то в тридцати километрах от нас.

— Ну и дела, — присвистнул оберлейтенант Тилле, командир мотопехотной роты, — эти партизаны совсем обнаглели — чувствуют себя как дома в наших тылах. Что же будет даль… — тут он поспешно умолк, вспомнив один пункт из документа, зачитанного им недавно неким мрачным фельдполицайсекретарем в Белостоке, на сборном пункте.

Большинство офицеров подумало о том же — дружно и осуждающе глянули на несчастного. «Придержи язык за зубами», — читалось в их глазах.

Неловкую паузу мигом разрядил многоопытный майор, начавший сыпать приказами и ЦУ, направляя офицеров по подразделениям. Адъютанта он услал проследить за русским, прикрепив к нему унтер-офицера Шульца. Задержал при себе проштрафившегося Тилле, некоторое время что-то выговаривал ему, держа за пуговицу кителя. И, добившись своего, отпустил последнего…

Аня, Иван и Стас

Когда командир пропал, мы решили, что будем ждать его тут вместе с нашей «тридцатьчетверкой». Аня долго говорила с генералом, но смогла его уговорить, чтобы он разрешил нам тут ждать Олега. В его смерть никто из нас не верил. А вот в том, что если он жив, то будет пробираться сюда, мы все трое были почему-то уверены. Продуктами, топливом и снарядами с нами поделились. После чего мы проводили тех, кто уходил на прорыв, и стали ждать командира.

Саня Букварь

Из санчасти меня выпустили накануне перехода на «Фр. Рез. склад». До склада, несмотря на то что я вел одну из моторизированных групп, дошли без приключений. Видимо, все-таки транспортные проблемы накрыли немцев по-крупному. У них даже не хватало людей для перекрытия второстепенных дорог. А на складе начались проблемы. Пропал Соджет. Перспектива прорыва накрылась, видимо, полностью. К счастью, площадка около этого склада оказалась большой и удобной. Каждую ночь приходили два борта с Большой земли. Меня перестали выпускать из лагеря. Тогда, не найдя других интересных занятий, я сел рисовать. Например, мне очень не нравилось устройство моторов ГАЗ-АА, в частности, баббитовые наплавные подшипники коленчатого вала и отсутствие масляного фильтра. По моим прикидкам, это уменьшало межремонтный пробег раз в пять-семь. Предложения по модернизации «малой кровью» у меня были еще в родном времени, здесь же я воплотил их в эскизах на бумаге. Также по памяти я набросал вариант верхнеклапанной головки цилиндров для ЗиС-5, виденный где-то в литературе, из него в нашей истории вырос мотор ЗиС-120.

А еще я стал рисовать дизайн-проекты в стиле конца семидесятых. Ярошенко забирал эскизы каждый вечер и отправлял их через фронт. Правда, насколько я понял, их копировали и дублировали отсылку на следующую ночь.

Кроме того, я стал рисовать потихоньку два мотора подробно… конечно, насколько помнил. «Исудзу 4Н» и икарусовский РАБА2156. Эти два дизеля я мог разобрать практически с закрытыми глазами. Причем, трезво оценивая состояние моторного производства в СССР, они были вполне по зубам в этом времени.

В отсутствие Соджета движок на Т-35 все же вскипятили.

Нашего танкоремонтного гения почему-то рядом в это время не оказалось. Заниматься предоставили мне. Посмотрев на запас деталей к М-17, выяснил, что в случае ремонта мы останемся практически без резерва по деталям к БТ и Т-28. Тут на глаза и попались ящики с ГАМами, ранее найденными на первом складе. Как эти моторы оказались в месте, где судоходством, даже речным, не пахнет, выяснить не удалось. Но воспоминания о модернизации ТБ-3 в нашей истории все больше распаляли мое воображение.

И через два дня ОНО поехало! Конечно, остались опасения за КПП, но то, с какой скоростью смог перемещаться изрядно потолстевший за счет навесной брони на лбу и башнях «Горыныч», впечатляло неслабо. Правда, танкисты с ужасом думали о том, сколько воды надо будет нагревать зимой, ведь объем системы охлаждения вырос более чем вдвое. БТ на дороге мы, конечно, не догоняли, но темпом Т-34 идти вполне могли.

Правда, аппетит тоже вырос в полтора раза. Но танк оправдывал свое новое имя.

А потом случилось новое ЧП — перевернулся грузовой «Мерседес». Водитель отделался переломом руки и сотрясением, а вот для езды машина уже не годилась, хотя мотор, коробка и задний мост были исправны. Бросать это было обидно. Посмотрев на «Горыныча», Мындро подвел меня к «Остину» времен Гражданской войны, который тихо стоял в углу капонира. Через сутки поехал и этот памятник.

Разговор в штабе ГА «Центр»

— Признаться, наши успехи на Восточном фронте по сравнению с победами на Западе выглядят весьма бледно. Сначала неожиданное упорство в приграничных боях, массированное применение бронетехники против наших «роликов», и вопреки ожиданиям аналитиков из Цоссена русская армия не рассыпалась. Да, какие-то из их соединений были застигнуты Люфтваффе на марше, другие практически полностью уничтожены в местах базирования. Остальные же смогли оказать сопротивление нашим войскам.

— Да еще какое — до сорока процентов наших бронечастей уничтожены, большие потери в артиллерии сопровождения войск. И пехота — если так дальше пойдет дело, нам придется выгребать дивизии из Европы. Под вопросом действия Африканского корпуса — фюрер считает, что стоит обратить внимание на Иран и Ирак, а далекие Марокко, Ливия и Тунис не «стоят мессы», и хочет вернуть обратно Роммеля — якобы на место убитого большевиками Гудериана.

— Если перевод «Лиса пустыни» будет осуществлен, интересы многих будут ущемлены.

— Итальянцы? Хм, эти в Африке, такое впечатление, воюют из-под палки. Или наши карьеристы — так им придется притихнуть: после недавней диверсии в Бресте многие потеряли что-то существенное — кто-то просвет, кто-то звезды. Правда, глухо шепчутся, что есть и такие, кто потерял голову…

— Не очень радостные известия… А тут еще удар противника по Румынии, поддержанный их Черноморским флотом и Дунайской флотилией.

— По сведениям из абвера, на должность командующего Южным фронтом русских Сталиным назначен маршал Буденный.

— Не может быть! Старик так и остался кавалеристом…

— Если бы… он, такое впечатление, вернулся в свою молодость: его конно-маневренные группы — это кошмар Рунштедта, они, как сабля, рубят его фронт и уходят в тылы. Попробуй поймай их в степи. Карл пытается зажать их охранными частями — кавалеристы рассыпаются на мелкие группы и выскальзывают из ловушки. А пока его внимание отвлечено назад — Семен тихонько ощипывает его войска. Мой племянник недавно приехал оттуда в отпуск — постоянно вскакивает по ночам от кошмаров. И кричит: «Казаки! Казаки прорвались!»

— Эриху тоже не скучно — у него в компании маршал Ворошилов. Такое впечатление, что Клим предугадывает его ходы — на каждое движение он отвечает противодействием. И вдобавок наладил четкое управление войсками и их снабжение. И самое главное, он воюет, как работает — упорно, неторопливо и тщательно, — наверное, сказывается рабочее прошлое…

Ника

Как я ни ругалась и ни настаивала на том, чтобы остаться и провести поиски Олега, Ярошенко вкупе с генералом и всеми остальными был яро против. Последним моим деянием на «партизанском поприще» стал откровенный разговор с Литовцевым. Часов так на десять. Мужик явно попустился, и поэтому девять десятых времени было посвящено разработке взаимодействия разведки, диверсионных и снайперских групп. Такой ускоренный курс обучения… Под конец пришел Старинов, и вот тут все и началось! Мне очень не хотелось уезжать. Те схемы и наработки, что мы по «пожарному» принципу разрабатывали, обещали в скором времени заразить немцев такой бессонницей, что они сами перепутают, где запад, где восток. На прощание Старинов лично пообещал, что найдет Соджета, даже если придется перевернуть всю Белоруссию. И я ему поверила.

Почему-то больнее всего расставаться было с Освальдом. Несмотря на то, что троицы Ли — Харли — Освальд больше не существовало, он оставил себе «нерусский» псевдоним. Хотела отдать и «бур», но Освальд не взял. А мне он к чему? Вряд ли придется теперь прикладывать к щеке теплый от дыхания приклад. Там, на Большой земле, в бой нас никто не пустит. Будем сидеть и протирать штаны и юбки при Умных Дядях, а то и вообще в тайге… Я не боюсь, но жить так не хочу. А значит — не буду…

Самолет гудел и летел. Я замерзала и молчала. Вот и все решено. Решено без нас, не нами, а дурацким стечением обстоятельств и чей-то откровенной самоуверенностью. Но мы все за эти пару месяцев научились принимать вещи такими, как они есть. Война — так война, смерть — значит, смерть. И нечего сопли разводить по любому поводу. За спиной оставалось будущее и прошлое, а впереди был новый мир. Мир, который мы знали и не знали. Люди, которые были для нас когда-то блеклой фотографией на фоне текста, а сейчас будут решать наши судьбы. И было бы неплохо, если бы в конце этой войны в учебниках истории написали: «Третий фронт — июнь — август 1941 г. Организованный в тылу врага Третий фронт в первые дни войны позволил Красной армии удержать Смоленск, Киев, Крым, Ленинград и дал возможность весной 1942 г. перейти в сокрушительное наступление по всем фронтам». А между строк угадывались, но ни в коем случае не назывались, непонятные имена — Соджет, Змей, Док, Букварь, Сергей Олегович, Степан, Ника.

Док

До базы дошли, в общем-то, без проблем, Змей дорогу хорошо разведал. Громадная база среди Пинских болот. Здесь, по плану, оставался небольшой отряд диверсантов во главе со Стариновым, и отсюда мы должны начать наш прорыв. Сколько сможем — тихо, а дальше… Задерживаться долго мы здесь не намеревались, поэтому два дня в авральном порядке техника проходила ТО, догружались боеприпасы и топливо. На второй день нашего пребывания на базе я подошел к «тридцатьчетверке» Олега.

— Ты к Олегу? — спросила меня Аня.

— Ну, в общем, да. Где он лазит?

— Так его в штаб вызвали. Часа два назад. А потом пробегал тут, сказал, что скоро вернется…

— Интересно, чем это он таким занят, что даже тебя не взял с собой? — и вправду интересно, Олег с Аней же неразлучные в последнее время.

— Ну куда ж он меня возьмет-то? В «двадцать шестом» места лишнего нет…

— Так он не на базе? Куда его понесло одного на «двадцать шестом»?! А, мать вашу, герои! — это я уже на бегу выдал. К штабу. Слишком рискованно «двадцать шестой» один отпускать. Вернуть его надо. Далеко за полчаса не ушел еще. Но генерал возвращать Олега отказался. Сказал, что надеется на его удачу. Т-34 слишком крупный для рекогносцировки. Я заметил, что лошадей как транспорт никто не отменял, но генерал велел мне заниматься своими делами… Вот такие пироги. Какие, на хрен, дела…

Олег не вернулся. Ни через два-три часа, как ожидалось, ни позже. Километрах в двадцати от базы нашли сожженный «двадцать шестой» с оторванной башней. Судьба Олега осталась для нас загадкой. Сначала была надежда, что повторится история Змея, но и она угасла. На Аню было страшно посмотреть, и если бы не генерал, не знаю, что она бы натворила. Дмитрий Михайлович пообещал ей, что их экипаж на прорыв не пойдет, а останется на базе дожидаться Олега. А нам генерал запретил выход с базы и даже приставили двух охранников из особого отдела к каждому. Уж не знаю, зачем. И под конец, ко всем радостям, сообщил, что принято решение вывозить нас самолетами и не рисковать драгоценными шкурами попаданцев в прорыве. Сколько мы с Саней ни убеждали генерала, что в прорыве от нас пользы больше будет, но все напрасно. За нами придут ТБ-3, группа пойдет на прорыв, но уже без нас…

Первым рейсом улетели Степан с Никой, вторым и Змей с Тэнгу. Третьим, уже под утро, полетели мы с Саней. И как же не хотелось, братцы! Лететь к тому же пришлось днем практически. Сначала собирали какие-то бумаги, потом на взлете забарахлил один мотор. Опять задержка. Но в самом самолете мне было интересно. Ну, еще бы, покажите мне моделиста, который, попав на борт ТБ-3, не облазит его весь… Хотя авиация и не моя тема, я как-то больше по корабликам и космосу… В конце концов, экипажу надоели мои рысканья и вопросы типа: «А это что такое? А зачем эта хрень?» — и подобные, и меня вежливо, но настойчиво попросили не мешать. Ладно, не мешать так не мешать, но заняться было решительно нечем. Меня спас старый армейский рефлекс: даже пять минут — это куча времени, можно отлично выспаться. Я закутался поплотнее в выданный на земле тулуп, попросил Саню разбудить при посадке или если придется прыгать и провалился в сон. Долго ли я спал — не знаю, проснулся я от тычка в бок, которым меня наградил Сашка.

— «Мессеры»! — крикнул он мне и куда-то исчез. Ну вот, закон Мерфи еще никто не отменил, что называется. Сейчас-то я уже экипажу не мешал. По обшивке барабанили пули, один из стрелков повис на ремнях. Его место занял, громко матерясь, Саня, а я занимался раненым. Сколько это продолжалось и что творилось снаружи, я не знаю, это мне Санек уже потом рассказал, но постепенно бой затих, и ТБ пошел на посадку. Сели на аэродром истребителей, которые нас прикрывали, часа через два за нами прилетел Ли-2 и доставил нас в Москву… А часа через три после посадки мы уже были на тихой лесной «даче» — все шестеро. И Тэнгу…

Саня Букварь

В гофрированном дрожащем фюзеляже было холодно до жути. Я зарылся в чехлы от моторов, но это помогало мало. Наш борт выбивался из графика сначала из-за того, что долго собирали какие-то бумаги, потом при взлете зачихал мотор, пришлось тормозить, осматривать и что-то крутить в нем и снова взлетать. Рассвет встретил нас еще до линии фронта. Экипажу было явно не по себе лететь днем. Показалась пара одномоторных истребителей. Беспокойство усилилось, но, к счастью, это оказались «ЛаГГи». Потом вдруг они куда-то пропали. Я безрезультатно вертел головой, высунувшись рядом с одной из верхних турелей, пока стрелок не показал мне в сторону вверх назад, где восемь самолетов сплелись в клубок Смерти.

«Шесть к двум, шансов чуть больше нуля», — прикинул я исход боя. И словно в подтверждение моих слов, из клубка вывалились два самолета и пошли к земле, выбрасывая столбы дыма. Бой, однако, продолжался, а вдали показалась еще четверка. Я не настолько хорошо знаю силуэты самолетов, чтоб различить с более чем километра «мессер» с «ЛаГГом», но продолжение боя после выпадения из него еще одного сбитого несколько озадачило. Я, конечно, помнил, что у «ЛаГГа» вооружение немногим уступало ранним Ил-2, но о том, что это гроб, тоже читал. Тем временем клубок распался, и самолеты разлетелись более чем странным составом — три на запад, пара к нам. Подходящая четверка бросилась на догоняющую ТБ пару. Вновь завертелась карусель. Взрыв вспух среди бешено маневрирующих самолетов. Столкнулись двое. Причем, судя по едва различимой разнице в окраске — все-таки еще не совсем рассвело — врезались наш и немец. Оставшийся «ЛаГГ» крутился с тремя остальными, а один из ранее отступивших немцев вернулся к нам.

Я спустился в фюзеляж, чтобы не мешать работе стрелков. По обшивке забарабанили пули. Образовалось несколько отверстий от пушечных попаданий. Ближний стрелок повис на ремнях. Самолет ощутимо потянуло влево. Я бросился к стрелку, он был еще жив. Выпутав его из ремней и забрав летные очки, я взобрался за пулемет и огляделся. Парил левый внутренний мотор, стрелок в соседней кабине вытирал кровь с лица. А «мессершмитт» снова заходил на нас со стороны хвоста. Патроны в ШКАСе еще были, и не стрелять было бы пассивным самоубийством. Второй стрелок тоже открыл огонь. Над головой прошла еще очередь — кто-то с носа присоединился к нам. Все три трассы пошли, как мне показалось, мимо, но «мессер» вдруг споткнулся и пошел к земле. Я проследил за ним до самого падения — так никто и не выпрыгнул. А «ЛаГГ» тем временем разошелся с парой оставшихся, куда пропал еще один немец, я в суматохе не видел.

Мы сели на вынужденную на аэродром истребителей. Наш ангел-хранитель с трудом выбрался из своего самолета и подошел, поздоровавшись, он представился:

— Майор Шестаков, Лев Львович. Кажется, поставленную задачу выполнил. Что ж они нам раньше не сказали, что лететь будете, мы б хоть шестерку поднять смогли.

— Товарищ майор, сколько вы их свалили?

— Четверых я, одного вы, с одним столкнулся ведомый. Только все равно это. Подтверждений не будет. Ну, вашим стрелкам я написать могу, да только кто поверит? С земли не видели. Плюнь, капитан, и разотри, — сказал Шестаков нашему командиру корабля.

— Через час прибудет Ли-2 и отвезет пассажиров дальше до места, а к вам сюда техников с мотором прислать обещали, — сказал подошедший со звездами политработника на рукавах.

Степан

Долетели нормально. Да, решение об эвакуации «гостей из будущего» самолетами было верным, не подкопаешься — дальнейшие события это лучше всего показали. Немцы, видимо, сильно были обижены на действия русских у себя в тылу и страшно не хотели выпускать наших живыми. Как итог — весь выход превратился в серию мелких и не очень стычек. Несмотря на то, что действия арьергардов не позволили немцам точно определить численность группы и ее маршрут, несмотря на удивительно слаженные действия диверсантов НКВД, обеспечивших захват большинства переправ, несмотря на сковывающие и встречный удары армии, потери были тяжелые. Хотя следует признать, они же были и минимальными, особенно учитывая реалии сорок первого. Молодцы ребята, ничего не скажешь. Реально молодцы.

…Во время выхода за группой охотились немецкие самолеты и, несмотря на плотное воздушное и зенитное прикрытие, несколько одиночек таки прорвались к цели. Потери от таких ударов были минимальными. Для группы минимальными. Ну, а гибель сестер Ивановых вообще не касалась никого, кроме меня. Ну что мешало выдернуть их в пустой бомбер? Правильно, ничего. Однако ж не сделал. Сам не сделал, так что винить некого.

Обычно, после такого известия должна воспоследовать долгая пьянка или, на худой конец, пуля в лоб. Только не было ничего этого. Почему? Да потому, что сейчас решается судьба моей страны. Той самой, которой так мечталось помочь там, в будущем. А это означает, что в силу вступает волшебное слово — «надо».

…Умей принудить сердце, нервы, тело Тебе служить, когда в твоей груди Уже давно все пусто, все сгорело, И только Воля говорит: «ИДИ!»… (Р. Киплинг. «Заповедь»).

Н-да, «умей принудить»… А значит, будем жить, работать, вспоминать, воевать, если пустят. Многое еще будет впереди. Будет и русский космос, и алый стяг на Марсе — все будет. А то, что Степан разговаривает только по делу, а в остальное время молчит — так это делу только на пользу.

Третий фланг Фронтовики из будущего

Карбышев

Мой перелет через линию фронта состоялся спустя неделю после отправки гостей из будущего.

Полет проходил без осложнений. Впервые за последние три недели у меня появилось время поразмыслить о том, что связано с Феноменом.

Отчего-то вспомнилась прочитанная в ноутбуке книга Эйдельмана «Первый декабрист». На примере судеб майора Раевского, генерала Сабанеева и многолетней борьбы между ними автор показал то «больное», что преследовало Россию и преследует ее по сей день.

А давайте, товарищ Карбышев, разберемся, могла ли история развиваться после октября семнадцатого иначе? Могла-то могла, но, как известно, история не терпит сослагательного наклонения. Кстати, и этот тезис теперь, по появлении Феномена, под вопросом. М-да, задал ты нам думу. А наш Соджет в таких случаях любит рифмовать: «Смешались в кучу танки, люди, и залпы башенных орудий слились в протяжный вой».

Но все же, могла ли?

А ведь это как посмотреть. Если посмотреть в целом, то пути кроме скорейшей индустриализации не существовало. Россия, прежняя Россия, не могла достаточно подготовиться к сегодняшней битве с Германией.

Рассуждения части потомков о миролюбии Германии критики не выдерживают. Причины германской военной экспансии лежат и в интересах Великобритании, и в оскорблении Германского духа Версальским договором. Кроме того, надо учитывать перенаселенность Германии, дефицит сырья и многое, что скрыто в ее истории. Как и в истории Советской России, практически все впитавшей в себя от той России, в которой я родился. Самым убедительным примером непрерывности культуры является феномен товарища Сталина. Царя свергли, монархию развенчали, почти законодательно запретили чинопочитание, но вакантное место в народном сознании занял полный сил и энергии товарищ Сталин.

Позже потомки предложили формулу «культ личности». Правильно предложили, но сдается мне, что в момент рождения данной формулы мало кто задумался о глубинной причине этого явления.

Однако не живи в народе, в его традициях монархическая культура, разве мог Сталин быть таким, каким он есть? Вопрос мне представляется риторическим, и связь времен, вопреки утверждениям Шекспира, не прерывается.

Что касается вопроса — могла ли буржуазная Россия, родившаяся в феврале семнадцатого, совершить такой рывок? Россия не столь яростная, не столь безжалостная? Мне кажется очевидным ответ: «Нет!» На такой рывок у нее просто не хватило бы сил и средств.

Опять же, доказательством служит информация из будущего. Работ, убедительно обосновывающих реальность быстрейшего развития буржуазной России, не существует, но есть множество высказываний, оперирующих темпами развития России только 1913 года. А что это, как не доказательство отсутствия подобных перспектив?

Но вернемся к вопросу, могла ли Советская Россия мягче решить задачу индустриализации?

А вот по этому вопросу, товарищ Карбышев, вы и соглашаетесь, и, скажем мягко, несколько расходитесь во взглядах с нашим Верховным, т. е. с генеральной линией партии. Вот так, просто расходитесь.

Для скорейшей индустриализации миллионы вчерашних крестьян пришлось направить на заводы, одновременно их, сегодняшних рабочих, надо было кормить.

В этом есть явное противоречие — требовалось одновременно уменьшить в нашей северной стране сельское население и обеспечить хлебом возросшее городское. Но самое главное — сделать это не просто быстро, но стремительно быстро.

А не в этом ли кроются корни теории товарища Троцкого о казарменном социализме? Той теории, что позже воплощал товарищ Сталин, совершая свое «чудо»? Увы, чудес не бывает, отсюда… даже вспоминать не хочется, что отсюда следует.

По существу, мы занимали у будущего, у своих собственных потомков, не отдавали им, но у них брали. А если где займешь, то отдавать все едино придется.

Ну а в чем вы, товарищ Карбышев, расходитесь во взглядах с генеральной линией партии?

Собственно, с линией вы не расходитесь. Вы не соглашаетесь с тем, что была необходимость в жестокости. Вы, уважаемый, категорически не соглашаетесь с устранением Сталиным противников, и тем более соратников, не разделяющих его взгляды на формы развития социализма, в физическом их устранении. Еще вы не согласны с необходимостью организации рабства, что фактически имело место быть. Рабства в самой передовой стране мира.

Вообще, в этой нашей истории кроется что-то очень болезненное и ненормальное. И ненормальное это впоследствии разрушило и страну, и коммунистическую идею.

Отсюда следует очередной парадокс — самый последовательный сторонник коммунизма сам же его уничтожил.

Между тем справедливости ради надо остановиться на трактовке событий моего времени потомками.

В будущем неким таинственным образом изменились разительно оценки. В уме обывателя из будущего лагеря ассоциируются с исключительной жестокостью и нелепой иррациональностью.

В тех лагерях сидят миллионы заключенных, которые охраняются многочисленными откормленными охранниками. Задача этих охранников заключается в скорейшем и жестоком лишении жизни этих самых зэков, т. е. жителей страны.

Информации о том, какую роль сыграли в развитии советской экономики эти, мягко говоря, негуманные методы, у обывателя нет. Такое впечатление, что кто-то намеренно и старательно скрывает экономическую подоплеку данного явления нашей истории.

К примеру, не введена в широкий оборот информация, что при строительстве Беломорско-Балтийского канала осужденные были организованы таким образом, что и работы, и руководство работами, и проектирование, и даже охрана заключенных выполнялись собственными силами «лагерников», а кадровых чекистов было лишь 37 человек!

Но ведь совершенно очевидно, что решалась чисто экономическая задача — строительство канала, строительство с минимальными затратами ресурсов и только трудом заключенных. При этом на практике проверялась одна из моделей казарменного социализма, самого по себе призванного решать экономическую задачу.

А вот еще один пример.

Нелепым образом трактуются результаты посещения наших лагерей того периода представителями самой гуманной части западной интеллигенции. А ведь та международная комиссия не усмотрела признаков жестокости.

Однако обывателем будущего выводы этой комиссии трактуются предельно примитивно: «Сталин комиссию обманул».

Как же, как же. Так таких умных и обманешь? Обмануть можно только вас, глупых.

Мои размышления были прерваны заходом самолета на посадку. После приземления встретивший меня старший лейтенант НКВД сообщил, что ему приказано обеспечить «отдых и питание товарища генерала» и «отправку в Москву ближайшим рейсом».

Ника

Они назвали это Дачей. Вот так, без конкретики. Высокие сосны, деревянные домики с резными ставнями и крылечками с плетеными креслами и столиками. Недалеко протекала речка. Чистый воздух, солнце и комары — и ведь даже не представишь, что где-то в нескольких сотнях километров война.

Только у нас была своя, тихая, информационная война. С людьми, со всей страной. С прошлым. С мягкими полуулыбками и требовательным недоверчивым взглядом — врите, ребята, да не завирайтесь! А мы говорили… разное.

Обходительное, уважительное отношение. Ненавязчивое, но и без фамильярности. А главное — методичный и очень подробный допрос, начиная от «расскажите о своем детстве» до «последних моментов перед переносом». Наверное, так и нужно было, чтобы нам поверили.

На первой же встрече я терпеливо и доходчиво объяснила разницу между историей и историографией — наукой, изучающей, как пишут историю. А также тем, откуда возникают исторические версии и интерпретации. В плане «что и когда происходило», а также «кто из командующих был на месте или нет» — я много не наговорила. Уж больно плохо я изучала Вторую мировую, хоть и сдала в свое время ее на «отлично». Меня всегда привлекали другие периоды. Не раз и не два я послала «горячий привет» тем умникам, которые засунули меня в самое нелюбимое время. Вот если бы в Средние века… Мечты, однако, у вас, девушка… А тут все просто.

Большая польза от меня оказалась в сравнительной характеристике местной и «нашей» диверсионной подготовке. Я знала! Я верила, что где-то внутри меня спит преподавательский талант. Даже сдуру хотела идти учителем истории в школу. Вовремя посмотрела на «контингент» и подавила мысль в зародыше.

Работали с нами восемь человек. Два врача — серьезные дядьки без грамма юмора, и шесть «штатских». Угу! Таких же, как я Елена Прекрасная. Выправку никуда не деть, да и подход к информации, методы ведения допроса — все это указывало на серьезные звезды на погонах. Вернее, ромбы в петлицах. Приезжали еще какие-то люди. Уединялись в домиках с Доком или Змеем, которому прописали полупостельный режим. Пару раз приезжал Старинов.

Я переносила это легче всех, потому что рядом присутствовал Ярошенко — это давало хоть какую-то отдушину в разложенном поминутно расписании.

И вдруг все кончилось. Утром мы проснулись сами, без утренней побудки, сами спустились в столовую и с удивлением обнаружили там только дежурный наряд и повариху. Это давало повод задуматься и насторожиться.

Отдохнули и хватит. В середине дня за нами приехали.

Степан

Результат «дойки» характеризовался двумя словами — тысяча мелочей. Из нас вытянули море информации: от устройства подгузников до блочной архитектуры для радио и электронной аппаратуры включительно. Часть предложенных нами решений могла быть реализована сразу, часть — спустя некоторое время. Кроме того, большое значение имела информация о тупиковых путях развития техники и возможных трудностях на пути реализации перспективных. В том, что касалось техники, все обстояло более или менее в порядке. Не в порядке — со всем остальным.

Море информации образца начала двадцать первого века, в сочетании с невозможностью проверки значительной ее части и пропагандой различных идей, привело к тому, к чему и должно было привести — пять человек излагали пять разных историй. Живо вспоминался десяток дат возможного нападения немцев, с которым наши аналитики не справились. Здесь получалось примерно то же самое: «дятел Жуков» имел довольно мало общего с «генералом Жуковым». И так по всем деятелям, от Жукова, через Мехлиса к Хрущеву. То же самое и с описанием событий — все сходились на том, что данное событие имело место быть, но вот почему произошло так, а не иначе… Были бы на форуме — подрались бы. Хотя, может, я просто драматизирую? Не знаю.

Поэтому излагал исключительно факты, оговаривая в тех местах, в которых не имел возможности избежать анализа причин и следствий, что это мое личное мнение.

Примерно так же я отвечал тогда, когда «беседа» подползла к вопросу о развале СССР. Единственное, в чем я уверен, — распад вызван внутренними причинами, это да. Но вот причины этих причин… Здесь я — пас. Тут только мое личное мнение о том, что после Хрущева все действия Советского Союза сводились к парированию угроз, без попыток развиваться по какому-либо пути. Остальное: застой в экономике, посадка на нефтяную иглу и так далее, стало уже следствием.

Впрочем, никто от нас не ожидал большего, прекрасно понимая, что рецептов по спасению СССР мы на-гора не выдадим. Но мне-то от этого не легче.

Док

На даче мы провели два месяца. И за эти два месяца я, кажется, произнес больше слов, чем за всю предыдущую жизнь. Расспрашивали обо всем. Биографию пробежали по-быстрому, за пару дней, а потом… Вопросов у «товарищей в штатском» оказалось не много, а очень много. Причем приходилось вспоминать все в малейших подробностях.

Надо полагать, не обошлось и без гипноза. Во всяком случае, когда мне дали прочитать стенограммы этих бесед, то я нашел там вещи, которых сам по себе не вспомнил бы гарантированно. Взять те же формулы органической химии, которые после экзаменов благополучно забыл. Сил после «допросов» не оставалось совершенно. В самом начале отдыха нас неделю мучили коллеги-эскулапы, но это так, не серьезно. Все-таки уровень «той» медицины и этой просто несравним. Уж не знаю, как НКВД залегендировал нас здесь, но некоторые мои мысли, высказанные в беседах с докторами, спровоцировали среди них целые дебаты. Так что, можно сказать, что целую неделю я развлекался как мог, если не считать той крови, которую с нас накачали за это время. Другим медицинская неделя принесла куда как больше неудобств. Так уж устроено большинство людей, что общение с врачами стараются свести к минимуму. А мне — так в самый раз. Единственное, что вызвало мой протест, — это слишком вольное и бесконтрольное использование рентгена. «Чудаки в белых халатах» задумали просветить нас по косточкам. Пришлось высказать им все, что я об этом думаю. Не знаю, чем бы все закончилось, если бы не наш бессменный куратор. Конфликт вроде погасили, хотя на следующий день я попал на самый настоящий консилиум профессоров и академиков. Было жутко тяжело отвечать на все их вопросы. Как ни крути, но я практик, и к тому же не врач, а фельдшер. Тонкие объяснения что и как меня интересовали в объеме, достаточном для диагностики и лечения, а лезть в высшие материи я оставлял другим. Но, видимо, их таки проняло, потому что в конце дня один из них, прощаясь, заявил:

— Приятно было пообщаться, коллега…

В общем, в тот же вечер на стол к куратору легло мое прошение — после окончания отпуска заняться работой по профилю — на передовой, хоть рядовым, но в строю. Перспектива найти себя в каком-то медицинском НИИ меня не прельщала совершенно.

Так же весело проверяющим пришлось и с другими областями знаний. Нас там было пять человек, у каждого свой взгляд на вещи и свой запас знаний истории. Так что на каждое событие мы давали несколько точек зрения… Только в отношении Хрущева, кажется, мы друг другу не противоречили…

Но все когда-нибудь кончается, подошли к концу и эти три месяца. Ярошенко раздал нам паспорта, несколько печатных листов с легендой каждому, посоветовав зазубрить ее как таблицу умножения, порадовал нас известием, что наши прошения удовлетворены, прибавив при этом, что баталии за каждого «попаданца» шли серьезные. И последним, на сладкое, сообщил, что всех нас вызывают в Москву.

Карбышев

Вылет в Москву состоялся ближе к вечеру, а на взлетном поле, как я и ожидал, — меня встретили. Три сотрудника НКВД.

Старший из них — моложавый, среднего роста капитан, с ним рядом — сухопарый, флегматичного вида старший лейтенант и коренастый, лет сорока, старшина.

В вечернем полумраке мне показалось, что капитан как-то неестественно напряжен, как если бы получил на мой счет очень непривычные инструкции. Что это, игра воображения или реальность? Трудно сказать. В момент таких потрясений может произойти все, что угодно, а на отсутствие реакции системы на Феномен рассчитывать не следует. Свое оружие я молча протянул старшине.

На заднем сиденье автомобиля, стиснутый сопровождающими, я продолжал обдумывать ситуацию.

Как вы думаете, товарищ Карбышев, товарищ Сталин после появления Феномена не заметит очевидного? Наивно думать, что он глуп.

И не следует забывать: всегда существует барьер, за которым наступает черед истины, такой истины, что может раздавить целый мир, а не только отдельного человека. Или вы ошибаетесь, и такого барьера не существует? А вот это вряд ли, товарищ Карбышев.

Во-первых, следует учесть: о проявлении Феномена знают очень многие.

Во-вторых, все последствия давно просчитаны. Анализировать стали сразу по появлении самой первой информации. Последние же сведения многих просто повергли в шок.

Но шок всегда проходит. И на место шока приходит трезвый расчет.

И что может подсказать холодный ум?

А он может предложить все, что угодно. Очень рациональное «все, что угодно».

А давайте, товарищ Карбышев, сделаем анализ возможных реакций.

Первая реакция. Ничего не менять.

Эта мысль, безусловно, рассматривается. Но если ничего не менять, то ничего не изменится и все пойдет по сценарию, так печально окончившемуся в мире наших гостей.

А основанием для подобного вывода является информация из будущего. Реализованный в наше время способ взаимоотношений между жителями страны привел к ее краху. В условиях мира страна исчезла, и никто не защитил ни государство, ни систему взаимоотношений. Это свершившийся факт.

Следовательно, «ничего не менять» автоматически приведет к аналогичному результату. Различия проявятся лишь в сроках и, возможно, в формах.

Таким образом, вчерашние заблуждения преобразуются в нечто позорное, чему трудно даже подобрать наименование.

Кстати, при такой реакции надо немедленно уничтожить всех участников событий, т. к. информации свойственно распространяться.

А Феномен? Феномен, демонстрирующий свои возможности тем, как он остановил наступательный порыв вермахта. Демонстрирующий потрясающую неуязвимость гостей из будущего?

И что, все это только ради поддержки идей казарменного социализма?

Если это так, то я римская папа, как говаривала Ника. Ну и юморок у наших потомков.

Вторая реакция. Сегодняшнее руководство уходит в отставку.

Уходит, имея целью предоставить последователям право вершить судьбу и государства, и собственно ушедших на покой.

Такого в истории не наблюдалось. Да и нынешнее военное время к этому не располагает.

Третья реакция. Принципиальный отказ от идеи коммунизма.

Не верю. Люди никогда не отказываются от своих представлений, что есть добро и что есть зло. Не отказываются, как бы при этом ни заблуждались.

Четвертая реакция. Пересмотр политики, внутренней и внешней.

А вот это реальнее.

Торможение наступательного порыва вермахта в сумме с научно-техническими и историческими знаниями наших гостей позволяют смягчить внутриполитический курс. Да и намек Феномена на это обстоятельство очевиден.

Учет знаний исторического и технического развития мира в сумме со знаниями технических новшеств позволяет прогнозировать значительное снижение опасности военного воздействия на СССР примерно на сорок-пятьдесят лет.

Опять же будущая Бомба.

Ее, конечно, можно сбросить на Берлин.

Но зачем? Сбросить, чтобы на века породить ненависть? Такое есть признак очень большой недальновидности. Следовательно, Бомба станет только оружием сдерживания.

Таким образом, за эти полвека можно будет принципиально поднять экономику и культуру, сделав нашу страну привлекательным примером для подражания. Тогда о разрушении государства можно забыть.

А если рассмотреть частности, стоящие на этом пути?

Тут все очень и очень не просто, и последствий не миновать.

Представим себе, из мест заключения возвращаются многие и многие тысячи, большинство из которых подлежит незамедлительной реабилитации. Но это значит, что они не виновны. А кто тогда виновен? Если безвинно осудили одного, то это судебная ошибка, а если многие тысячи? Вот то-то и оно, что это уже не ошибка, это совсем не ошибка.

И кто все это организовал? А такой вопрос зададут, и, скорее всего, очень жестко.

Сиюминутная отставка руководства невозможна по причине ведения войны, следовательно, хоть и не ко времени, но заниматься подготовкой смены станут незамедлительно.

Победа в войне на какое-то время замедлит реакцию на довоенные события, но под будущее мина заложена чудовищная!

Следовательно, будут приниматься меры по обеспечению будущего внутреннего мира. Что это будет? Новый НЭП или тот вариант, который в мире будущего реализовал коммунистический Китай?

А может, нечто принципиально иное? Но принципиально иного вроде бы не просматривается. Следовательно, ожидать следует некоторого целесообразного соотношения между общественным и частным.

А ведь наше руководство попало в патовую ситуацию. При реализации любой реакции ответ, так или иначе, держать придется. И они это знают.

Не хотел бы я оказаться на месте тех, кому сегодня предстоит решать эту задачу.

И кто бы мне подсказал, как войти в будущее с настоящим миром в стране? М-да, задачка.

Во двор здания на Лубянке въехали уже за полночь. Пока оформлялись документы, я безучастно наблюдал за этой малоприятной бюрократической процедурой.

Вопреки ожиданиям, меня тут же отконвоировали на третий этаж.

Сидя на прикрепленной к полу табуретке, я наблюдал, как старший майор НКВД что-то записывает. Наблюдая за лицом усталого и не слишком молодого человека, я продолжал размышлять.

Любопытно, а какие на мой счет получены инструкции? И что происходит? Сработал некий государственный механизм, следующий ведомственным инструкциям? Или это проявление чего-то целенаправленного? Ладно, все скоро разъяснится.

Отложив ручку, майор с минуту меня разглядывал, после чего представился.

— Старший майор госбезопасности Чижов Алексей Владимирович. Мне поручено провести дознание по факту вашего пребывания на временно оккупированной территории СССР.

Я также, рассматривая майора, отметил: а ведь лицо у майора не глупое. Любопытно, а в каком качестве я здесь нахожусь? А может, стоит проверить степень осведомленности майора, заодно выявить проявление реакции на Феномен?

— Алексей Владимирович, я не могу вам дать таких сведений, — неожиданно ответил я.

На мгновенье в глазах Чижова мелькнуло изумление.

— Гражданин подследственный, здесь принято только отвечать на заданные вопросы.

Так, так. Значит, я подследственный? Или это была случайная оговорка, вызванная моей нелепой фразой? А ведь вряд ли, скорее всего, намеренная неточность.

— Ваши фамилия, имя и отчество?

— Алексей Владимирович, но какое имя-отчество может быть у того, кого нет? — выпалил я скороговоркой.

Вот тут Чижов действительно изумился, но, к сожалению, не отреагировал непроизвольным вопросом.

— Товарищ генерал-лейтенант, вы отдаете отчет в том, что говорите? — спросил Чижов с нажимом.

— Товарищ старший майор, я более всего отдаю себе отчет в том, что лиц в генеральской форме не допрашивают, тем более выполнявших за линией фронта указания товарища Сталина.

Чижов явно выходил из себя, но молчал. И какой вывод из этого молчания вы должны сделать, товарищ Карбышев? А ведь это провокация, но кем она организована, на каком уровне? И главное, с какой целью? Последнего, скорее всего, мне никогда не узнать.

— Алексей Владимирович, я полагаю, поручение вы выполнили. А теперь прошу отдать приказ доставить меня домой.

Скулы майора свело судорогой. Несколько секунд сверля меня взглядом, майор напряженно думал, после чего молча выписал пропуск на выход, и давешний капитан сопроводил меня до автомобиля.

Через полчаса, в окно той же «эмки», я тщетно пытался разглядеть затемненную столицу.

Увы, но привезли меня не домой, а к неприметному трехэтажному особнячку на улице Горького.

Когда мы вошли в здание, я понял, что это гостиница для военнослужащих. Дежурный молча протянул капитану ключи, и тот, проводив меня до номера, сообщил, что можно отдыхать, но отлучаться не следует, так как вскоре меня вызовет Верховный Главнокомандующий. После чего, козырнув, пошел по коридору к лестнице. Мелькнула мысль: странное поведение для представителей наших доблестных органов. И какой можно сделать вывод? А ведь мы наблюдаем реакцию на Феномен.

После долгого пути, гремящих моторов и нервотрепки в ушах стоял гул, и я, наслаждаясь тишиной, на грани между сном и явью запоздало подумал: «А могло быть и хуже».

Карбышев

Вызов к Сталину состоялся вечером следующего дня.

По дороге я анализировал поведение старшего майора НКВД Чижова. Сейчас, спустя почти сутки, стало очевидно, что каких-либо конкретных указаний на мой счет он не получал. Скорее всего, ему приказали проверить мою реакцию, возможно, слегка вывести из равновесия, без каких-либо уточнений. Только этим можно объяснить столь быстрое разрешение от моего пребывания на Лубянке. Видимо, майор решил, что задание выполнено неукоснительно точно. Да, майор, не самую чистую ты выполняешь работу, а глаза у тебя были, как у побитой собаки, или мне так только показалось? Может, причина в усталости? Впрочем, никто тебя майор насильно на эту работу не тянул, в этом деле, брат, каждый сам выбирает свой путь.

А почему не предположить, что инициатором этого странного происшествия стал сам товарищ Сталин? Что может говорить против этого? Да ничего, собственно, кроме, может быть, положения Верховного. Ну а что говорит за то, что инициатором был именно он? А вот тут-то как раз — теплее. Майору явно запретили как-либо воздействовать на меня, не исключено, что даже словесно воздействовать. И ведь только в этом случае мой демарш мог удовлетворить товарища старшего майора.

Если бы инициатором проверки являлся некий руководитель отдела, то указания, а равно и линия поведения следователя оказались бы много жестче, знаем мы ретивость таких начальничков. А если инициатор — товарищ Берия? И в этом случае, вернее всего, реакция стала бы намного жестче. Вряд ли железный нарком смог удержаться от некоторого «обычного» для «Госужаса» уровня давления, да и нетипично для опричника высшего ранга вмешиваться не в свое дело. В таких делах он и подумать не посмеет, не согласовав любой шаг с Хозяином.

А не наводит ли вас, товарищ Карбышев, на грустные размышления тот факт, что многие руководящие посты в Советской России занимают граждане с нерусскими фамилиями?

Особенно теперь, после ознакомления с национальными чертами грузинского характера. Да, да, теми самыми чертами, что в мире наших гостей проявили себя с очень неприятной, даже страшненькой стороны?

А вы не думаете, что, носи высшее должностное лицо государства русскую фамилию, наше государство стало бы милосерднее?

С другой стороны, а вы, товарищ Карбышев, кто вы по национальности? Но при этом вы не согласны со многими действиями Сталина. Так при чем тогда национальность?

М-да. Опять задачка из разряда не имеющих однозначного решения.

Когда за мной затворилась дверь кабинета Сталина, я доложил:

— Товарищ Верховный Главнокомандующий, генерал-лейтенант Карбышев по вашему приказанию прибыл.

Сталин секунд десять разглядывал меня, после чего, указав трубкой на стул, сказал:

— Присаживайтесь, товарищ Карбышев. Мне доложили, что вы не вполне правильно себя вели в отношении, — Сталин на мгновение замялся, — наших товарищей из будущего.

Мне показалось, что товарищами называть гостей из будущего ему не хотелось. Да, умеет задавать вопросы Иосиф Виссарионович.

— Товарищ Сталин, в своих действиях я исходил из условия проявления Феномена, не относящегося к нашему миру.

— Ви называете это фэномен? А окажись они в лапах фашистов, что могло произойти, ви представляете? Или интересы страны вас не беспокоили, товарищ генерал-лейтенант?

Что в этом? Игра или взвинченность до крайности уставшего человека? Скорее всего, и то и другое, оттого и прорезавшийся грузинский акцент.

— Товарищ Верховный Главнокомандующий, вас интересует то, чем я руководствовался, или нечто иное? — выговорив это, я внутренне похолодел. А собственно, о чем еще можно и следует говорить?

— А вы не на философском диспуте, товарищ Карбышев, и вас не на дискуссию вызвали. Нам надо выслушать ответ по существу заданного вопроса.

По тому, как это было сказано, я понял, что Сталин сумел преодолеть свой эмоциональный взрыв.

— Товарищ Сталин, столкнувшись с появлением данного явления и убедившись в его полной реальности, я оказался перед фактом невероятной везучести наших гостей из будущего, так я их называю. Эта везучесть проявилась во множестве фактов. Прежде всего, наши гости из будущего натолкнулись на разрозненные группы красноармейцев, оказавшиеся в фашистском тылу. Тут я отмечаю первую ненормальность: никто из красноармейцев не воспринял их как противников, ни даже как просто нечто опасное. Подчеркну — никто из примерно двухсот красноармейцев и младших командиров не насторожился.

— А может, так сложились обстоятельства, товарищ Карбышев, что попались люди недалекие, не наблюдательные? — перебил меня Сталин.

— Я проверял это, товарищ Сталин, практически все опрошенные бойцы отмечали необычность наших гостей. Некоторые из опрошенных строили предположения об их эмигрантском происхождении, но это никого не насторожило. Это первое, что бросается в глаза. В то же самое время их внешний вид, лексика и формы речи, наконец, мимика и выражения лиц — все указывает на русских и, одновременно, инородцев.

— А можно подробнее, товарищ Карбышев, на какие детали вы обратили внимание? — задал уточняющий вопрос Верховный.

— Я очень хорошо помню свое первое впечатление: передо мной русские, но не наши. Первоначальную мысль об эмигрантах я практически сразу отмел, мы говорим иначе.

— Товарищ Карбышев, а вы разве эмигрант или вам приходится вести беседы с эмигрантами? — В глазах Иосифа Виссарионовича мелькнуло что-то хищное.

— Извините, товарищ Сталин, оговорился. Я имел в виду, что их речь — безусловно, русская, но совершенно иная, не похожая на речь моих бывших сослуживцев, с кем я не встречался более двадцати лет. Они иначе ставят ударения, а многие слова произносят в соответствии с написанием. Например, они не произносят «кофЭ» или «музЭй», но «кофЕ» и «музЕй». И примеров таких — множество. Их присказки повергают в недоумение, а порой поражают своей нелепостью. Например, «забей» применяется в значении «не обращай внимания». Я был свидетелем, когда один из наших гостей, отчитывая красноармейца, высказался: «Конь педальный, чтоб ты срать ходил колючей проволокой». Все это произносится так, как если это обиходная речь.

После этой части моего рассказа Сталин откинулся на спинку и, слегка улыбнувшись, спросил:

— Ну, карашо, а вторая необычность?

— Вторая необычность — это отсутствие ожидаемой реакции противника. В начальный период, еще до моего появления в отряде, многое можно было объяснить головокружением противника от успехов и нестандартными поступками наших гостей. Например, после уничтожения Гудериана они, вопреки обычной логике окруженных, совершают моторизованный бросок в сто пятьдесят километров к Брестской крепости. В этот период их действия отличаются исключительной дерзостью. Сводной колонной, составленной из отбитой у противника бронетехники и наших танков, совершают несколько успешных операций. Уничтожают два крупнейших штурмовых орудия гитлеровцев, без которых осада Брестской крепости значительно затянулась. В итоге — после освобождения временного концлагеря с нашими пленными — в сводном отряде насчитывается почти тысяча бойцов, но нам без единого столкновения удается трехдневный переход из района дислокации. На мой взгляд, должной реакции противника не последовало, а иного предположить трудно. Дальнейшие операции отряда проводились, хотя и с соблюдением всей возможной предосторожности, но достаточно активно. Весь мой опыт подсказывает — мы не должны были уйти из-под Бреста без потерь, тем более уйти незамеченными. Позже нас если не уничтожили бы, то блокировали в районе базирования отряда, без вариантов. Но о нас словно забыли.

— А если вы ошибаетесь, товарищ Карбышев?

— Если я ошибаюсь, товарищ Сталин, то чем объяснить единственного раненого среди наших гостей из будущего и поразительное бездействие противника?

— А как, товарищ Карбышев, в эту везучесть вписывается гибель одного из ваших гостей?

— Я это могу обосновать только характером защитных функций Феномена. Если опасности носят характер, свойственный нашему миру, то защита обеспечивается, во всех остальных случаях они полностью свободны.

— Вы хотите сказать, что самоубийство они совершить могут, но наш мир убить их не в состоянии?

— Не совсем так, действие Феномена не ограничивает свободу наших гостей, но значительно ослабляет целенаправленную опасность со стороны нашего мира. Пример, ранение товарища Ивановой лишь подтверждает данные мои выводы. Если за основу взять условие, что ранение Ивановой чистая случайность, то объяснить, что раненую гитлеровцы не обнаружили, можно только влиянием Феномена. Педантичность и выучка германцев не дает оснований для иного толкования.

— А защищает ли Феномен окружающих? — спросил меня Сталин.

— Из анализа множества фактов могу предположить, что незначительное влияние имеется, но лишь для целей защиты наших гостей. Наши бойцы гибли, но тот же случай, когда после ранения Ники Алексеевны три бойца остались живы и доставили ее в отряд, свидетельствует о влиянии Феномена.

— Товарищ Карбышев, а что последует, если предположить, что ваш фэномен имеет цели сугубо противоположные, чем те, в существовании которых вы нас стремитесь убедить? — спросил Иосиф Виссарионович.

— Товарищ Сталин, я лишь показываю логику моих выводов. Что касается целей Феномена иного рода, то мне кажется очевидным: остановку вермахта по линии Смоленск — Орша трудно толковать иначе чем оказание нам помощи.

— Неубедительно, товарищ Карбышев. Фашисты выдохлись и были остановлены нашими войсками. Мы же, подтянув резервы, организовали прочную оборону и собираемся его опрокинуть. Что вы на это скажете?

— Товарищ Сталин, противник действительно был вынужден провести перегруппировку сил, для этого ему потребовалась неделя. Мы же, подтягивая под огнем авиации противника резервы, потеряли много техники. Наши боевые порядки строились не для обороны, а для нанесения слабо подготовленного контрудара. В результате противник рассчитывал, перемолов наши дивизии, прорвать фронт и выйти к Москве. Мы удара не нанесли, но и противник проявил более чем странное промедление, не обрушившись на наш фронт.

— Товарищ Карбышев, вы это все прочитали в тех самых аппаратах, что привезли ваши подопечные, и считаете — этой информации можно доверять?

— Товарищ Сталин, когда читаешь, что произойдет в течение ближайших дней и недель, какие дивизии будут выдвигаться, в каких местах они будут разворачиваться, какие части окажутся обескровлены ударами авиации противника, и все это позже подтверждается вплоть до мелких подробностей, такую информацию трудно ставить под сомнение.

— Мы читали ваши выводы, о них — позже. Нас сейчас интересует, замечали ли вы на себе какое-либо влияние вашего феномена, и не в этом ли причина ваших странных поступков в отношении товарищей из будущего.

— Никаких воздействий на себе я не ощущал и не замечал. Если подобное и было, то я все воспринимал как свои собственные помыслы. В то же самое время я пытался проверить себя с позиции логики, выводы я вам уже сообщил. Есть еще одно обстоятельство — данные лица не являются жителями нашего мира. Следовательно, на них не распространяются наши законы. Интернировать их нам некуда. Следовательно, я мог лишь просить наших гостей из будущего оказать всю возможную пользу нашей стране, что они и сделали, но что-либо им приказывать я не имел права.

— Да, товарищ Карбышев, заставили вы нас понервничать, и представители НКВД, высланные к вам, хороши. С ними еще будет отдельный разговор. А что вы можете сказать о природе этого явления?

— Я не ученый, товарищ Сталин. Теоретически можно предполагать, что это некий природный Феномен или некоторая рукотворная деятельность. Но многие факты, что я письменно излагал, свидетельствуют об очень странном подборе лиц, отправленных в наш мир. Одно мне очевидно: нам дали некоторый намек и предоставили возможность его реализовать.

— Товарищ Карбышев, вы дольше всех общались с этими товарищами. А не может ли так случиться, что они не являются нашими потомками? Вы иногда произносите — «наш мир», но если есть наш мир, значит, может быть не наш мир и их история является именно их историей, а не нашей. Ученые предлагают и такое объяснение.

— Я много об этом думал, но ни к каким выводам не пришел, если это и другой мир, то он очень похож на наш.

— А не хотелось бы вам, товарищ Карбышев, чтобы никто не вмешивался в наш мир?

— Товарищ Сталин, мне не стыдно перед потомками.

Сталин, о чем-то сосредоточенно размышляя, несколько секунд трамбовал табак в трубке.

По дороге в Москву я отчетливо осознал, что наличие Феномена сказывается на нашей истории. Какие будут изменения и к чему все приведет, можно только предполагать, но одно очевидно — наши гости из будущего окажутся в достаточной мере свободными в выборе своих поступков. Любопытно, а где сейчас наши гости? Не забыть бы расспросить их о впечатлениях от Москвы сорок первого.

Из разговора между двумя старыми друзьями…

— …На совещании в «Вольфшанце» фюрер рвал и метал — итоги первых месяцев кампании в России удручающие. Несмотря на то что армии прикрытия русских, по сути, разгромлены у границы, большевики оперативно задействовали войска второго эшелона и резервы. Мало того, что командующий Третьей танковой группой Гот намертво завяз под Смоленском — генерал-полковник Клейст остался без горючего — и его «ролики» встали у Умани, неся потери под фланговыми ударами маршала Буденного. Он вовремя отвел свои армии на юго-восток, избежав окружения. Что известно про Плоешти, Вальтер?

— Там все очень плохо — похоже, русские собрали всю дальнюю авиацию, какую смогли. Бомбят ночью или под утро — быстро нанесли удар и ушли над морем… Из подбитых машин их пилоты прыгают над своими кораблями, участвующими в поддержке рейдов. Несмотря на все наши усилия — нефтепромыслы горят, ни тонны топлива не поступает в войска.

Один раз устроили набег на Констанцу, выведя ударную группу из линкора, крейсеров, лидеров, эсминцев и тральщиков — на рассвете провели обстрел, для корректировки артогня использовали гидросамолеты… Более того, некоторые суда тащили на буксирах баржи с зенитным вооружением. Так что наших летунов ожидал неприятный сюрприз. Самолеты противника проскочили практически незамеченными в поднявшейся суматохе и нанесли массированный удар. Порт сильно поврежден, у румын потоплены несколько кораблей, нанесены серьезные потери авиаполку флота. У русских есть повреждения в кораблях, но насколько серьезные, мы пока не знаем — все суда ушли своим ходом.

В общем, Эрих, — нефтепромыслов не существует, пожар до сих пор не удается погасить.

— По сути дела, русские быстро учатся — и операция «Огненный Шторм», как ее обозвали наши мудрецы из Цоссена, — яркий тому пример.

— Надеюсь, в ОКВ смогут найти резервы и топливо.

Саня Букварь

Выглянув рано утром из окна дома, в котором мы жили в «Нерезиновке», я увидел под окнами большой легковой автомобиль иностранного производства. По круглым отверстиям в боковинах капота я понял, что передо мной какой-то из «Бьюиков». Эта очень характерная дизайнерская особенность хорошо запомнилась мне по историческим статьям в автомобильных журналах еще в старой жизни. И тут в голове, обгоняя друг друга, понеслись мысли:

«Бьюик» входит в ДжиЭм. В 39–41 годах у тех финансовые проблемы в связи с падением спроса на большие машины, типа второй виток кризиса, но мелкий. Денег надо сейчас и много. А в районе Бостона собирались построить завод двухтактных дизелей. Оборудование почти все заготовлено, но денег на строительство и монтаж нет. В нашей истории завод начали оснащать только в январе, получив военный заказ, напрямую, правда, с заводом не связанный. Почти полгода все лежало в упаковках на складе. А если оборудование, пока висящее балластом, перекупить? А для сговорчивости попробовать надавить на переговорщиков компроматом. Правда, оный нужно еще найти».

Думая так, я помчался сам искать кого-нибудь из дознавателей. С меня взяли показания, забрали наброски по устройству мотора и на этом же «Бьюике» отправили результаты на стол к Берии. Шестеренки закрутились, и примерно через десять дней согласие на покупку завода целиком было достигнуто, а через полтора месяца первые вагоны пришли в Сталинград, где к этому времени почти закончили строительство корпусов нового предприятия. Здания возводились в бешеном темпе, методом непрерывного литья стен. Железнодорожники Сталинградской ветки работали с большим перенапряжением, едва успевая подвозить цемент и щебень. На черновых работах использовались заключенные Голубинской и Латошинской колоний, которым за перевыполнение плана шло снижение срока. Новый завод строился на пустыре между «Баррикадами» и СТЗ. К этому моменту я уже практически жил на СТЗ, работая с конструкторами и технологами, часто ездил на «Баррикады». В один из визитов наркома Малышева он сообщил, что завод был куплен дешево относительно его рыночной стоимости, правда, в «довесок» американцы смогли навязать десяток самых навороченных «Кадиллаков», пять больших паровозов и десять танков за полную стоимость. СССР платил золотом. Если по паровозам никаких претензий не было, то, увидев танки, которые доставили в Кубинку, Док, бывший там в это время, долго и непечатно рассказывал об особенностях американского танкостроения вообще и трехэтажной конструкции в частности. С «кэдди» вышло еще интересней — несмотря на охи и вздохи о том, что они не нужны, наркомы после совещания чуть ли не бегом направились их приписывать к своим хозяйствам.

…Упрощенные деревянные кабины для грузовиков и тягачей были уже давно разработаны, только внедрение состоялось почти на полгода раньше нашего варианта истории. На тягачах СТЗ появилась открывающаяся заслонка на капоте между моторным отсеком и кабиной — зимой будет чуть теплее. После внедрения нескольких технологических улучшений, как моих, так и ранее предложенных работниками завода, выпуск тягачей на СТЗ вырос на целый трактор в сутки, правда, перед этим конвейер простоял одну смену. Еще мне с Доком удалось убедить танкостроителей приступить немедленно к внедрению пятиступенчатой КПП на Т-34 и «восьмиступки» на КВ, воздухофильтров типа «Циклон». БТРы были признаны желательными, но пока недостижимыми из-за дефицита автомобильных агрегатов. Тем не менее на базе полноприводного варианта «ЗИС-6» сделали «гробик» по мотивам БТР-152, который гоняли на полигоне круглосуточно. А потом нас собрали вместе и повезли в Москву.

А с ноября сорок первого на все моторы «ГАЗ» и «ЗИС» стали устанавливать масляные фильтры моей конструкции. И если на «ЗИСах» он считался дополнительным, то на «газонах» — единственным. Конечно, авторство я присвоил, нагло слизав конструкцию современных мне фильтров для коробок-автоматов, подогнанную под реалии сороковых. Тем не менее это работало. На дизелях типа В-2 также появились фильтры, а на ведущих звездах и ленивцах танка КВ — дополнительные обода, «забивающие» пальцы траков. Авторами большинства усовершенствований стали не мы, но наше слово оказалось очень важным в процессе отбора нововведений для внедрения.

А еще в Кубинке, при испытаниях Т-34 с новой сталинградской башней, я был удивлен присутствием в хранилище «Горыныча» и ЗСУ на базе Т-26. Причем при каждом из них оказалась папка с документальным анализом.

Олег Соджет

Сколько я пробыл без сознания — не знаю, но когда очнулся и приоткрыл глаза, вокруг было темно. Прислушался — слышу, говорят. По-русски.

— Где я? — Мне казалось, что я говорю громко, но на самом деле это был очень тихий шепот.

— О, танкер очнулся, — услышал я.

Говоривший подошел ближе и сел рядом.

— Ты не волнуйся, жить будешь, хоть и зацепило тебя…

— Где я? — повторил я вопрос.

— В деревне… — Говоривший замялся, но продолжил: — В плену. Тебя немцы привезли и к нам бросили. Ты уже три дня как без сознания. А мы неделю тут загораем. Нас тут с тобой уже пятнадцать человек будет, — предупредил он мой следующий вопрос.

— А остальные?

— Одного тебя привезли, — понял говоривший, — ты отдыхай, сил набирайся.

А у меня перед глазами встали ребята, с которыми я в разведку шел. Один за другим.

Еще три дня мы сидели взаперти. Единственным развлечением была кормежка — два раза в день. Правда, назвать это едой… Скорее помои, но что давали, то мы и ели… Заодно познакомился с соседями — еще двое оказались танкистами, а остальные — пехота. Все рядовые.

На четвертый день нас всех выгнали во двор. Там стоял какой-то гауптман и рядом с ним пара в гражданском. Один из них — с камерой…

Я отвел взгляд от гражданских и огляделся вокруг — нас построили в шеренгу и через переводчика сказали, чтоб мы надели офицерские петлицы (самый младший из нас по званию благодаря этому подлогу стал капитаном), и начали снимать для кинохроники. После чего нас отвели обратно в «тюрьму». Через несколько часов туда бросили еще троих. Один из них — с артиллерийскими петлицами и тремя кубами… Это меня удивило, до того тут все были рядовыми.

— Вы откуда, товарищи? — спросил я новеньких.

— Четырнадцатый гаубичный, — ответил один из них.

Из ответа на вопрос, как они попали в плен, я узнал, что их чуть не поймали еще в начале июля под Витебском. Там они успели уйти из окружения, хоть и потеряли половину орудий. А вот второй раз им не повезло, и когда их послали заткнуть очередную брешь в обороне, они снова попали в окружение, и уйти не получилось. Познакомились.

— В общем, Олег, надо думать, как быть… — обратился ко мне старлей вечером того же дня, поскольку среди «старичков» командовал я.

— Да что тут, Яша, думать-то? — удивился я. — Валить отсюда надо, но как — пока не знаю.

Еще через пару дней «сидения» нас всех погнали на улицу. У нас под боком на ночлег танковая колонна примостилась. И нас отправили бочки с горючкой тягать, чтоб технику заправить для продолжения похода на следующий день. Как только мы сгрузили горючку и помогли немцам заправить машины, нас погнали назад в сарай.

— Ну что? — начал я. — Этой ночью драпать надо.

— Почему? Что изменится, если мы не этой ночью, а позже уйти попробуем? Мы ж не готовы еще… — посыпалось со всех сторон.

— Да потому что я танкист, а с танком уйти проще, чем без оружия и на своих двоих, — ответил я.

Тогда вперед вышел один из бойцов и показал нам монтировку. На вопрос, где он ее взял, боец ответил, что в кузове валялась, а поскольку он и так в ногу ранен, на то, что он хромал и не мог согнуть ногу в колене (так как он в штанине монтировку припрятал, затолкав ее под бинт, чтоб не выпала), немцы внимания не обратили. Дождавшись, пока все, кроме часовых, уснут (ориентировались по шуму и разговорам), мы начали потихоньку делать «запасный выход» из сарая. Выбравшись наружу, сразу двинулись к стоянке техники. Одинокого часового сумели снять без шума и, погрузившись в «троечку» и 251-й броневик, рванули в сторону лесной дороги, которую наметили еще днем.

Пока немцы среагировали на звук моторов, пока разобрались в произошедшем и попытались организовать погоню, мы успели уйти далеко и оторваться от возможного преследования. Углубившись в лес и замаскировав технику, мы решили осмотреться, отправившись четырьмя группами в разные стороны. Через полчаса я с удивлением понял, что меня занесло на ту самую поляну, с которой все началось.

Когда все группы вернулись, я сказал, что знаю, куда нам надо двигаться, поскольку узнал то место, где мы находимся.

— Но перед этим давайте познакомимся по новой — с именем и фамилией, а не только по именам, как раньше, — сказал я и представился: — Медведь Олег Евгеньевич. Капитан.

После чего свои фамилии и имена назвали и остальные бойцы. Последним назвался старлей:

— Старший лейтенант Яков Иосифович… — Тут Яша слегка замялся, но продолжил: — Джугашвили.

Я от услышанного чуть не споткнулся о свою челюсть. Остальные бойцы тоже были потрясены. Даже те двое артиллеристов, которых привезли вместе с Яшей, выглядели офигевшими. Как я потом узнал, они оказались из недавнего пополнения и не успели узнать, кто же такой этот лейтенант, тем самым избавившись от соблазна сдать его немцам, осложнив нам побег до невозможности.

Передохнув до следующего вечера, мы двинулись на нашу первую базу.

Там все оставалось по-прежнему. Так же стояли врытые в землю танки, превращенные в доты. Оставленное топливо и оружие нашлось там, где его и положили. В капонире сиротливо стояло шасси от «Евы». Вот только людей на базе уже не было. Народ, вооружившись и переодевшись в целую форму (некоторый ее запас тоже оставили при перебазировании), отправился спать. Я же, взяв с собой бутылку водки и два стакана, пошел к Олегычу. Открыв бутылку, налил по сто грамм в оба стакана. Один поставил на надгробье со словами «Это тебе. Прости, что больше ничем помочь не могу». А второй взял в руки.

— Ну, Олегыч, — сказал я, — пусть тут земля тебе будет пухом. И будь счастлив там, где ты теперь.

А через недельку, отдохнув и придя в себя, мы решили переместиться на базу «номер два», поскольку для активных действий нас явно недоставало. Выдвигаться же раньше мы не решились — можно было легко влипнуть, ибо нас искали. Над лесом кружили вражеские самолеты-разведчики.

Перед самым прибытием на вторую базу я вспомнил разговор с бойцами, состоявшийся на третий день после того, как мы бежали от немцев.

— Ну, что? — спросил один из бойцов, которого звали Сергей Пронин. — Может, немца пощипаем?

— Нет, — ответил я.

— Почему? — удивился Сергей.

— Видишь ли, — начал я, видя, что слушают все, хоть говорит только один, — танкист тут я один, а немцы знают, что мы у них взяли. Значит, будут искать нас с усилением в виде танков и ПТО. А мне в башню некого посадить — вы с ней обращаться не умеете… — Но видя, что не все согласны, продолжил: — Воевать я начал в июне… Как раз на том месте, где сказал, что знаю, где мы… Сначала нас было семь, потом стало больше. Мы отбили у немцев генерала Карбышева. Нашли этот склад. Укрепления тоже мы тут делали. Вначале мы были как герои. Били немца, где могли. Я даже в Польшу попал в одном из рейдов… Потом… Потом один из нас — тех семи, что были вначале, погиб… Погибли многие из тех, кто присоединился потом. И мы ушли на другую базу, на которую мы пойдем, когда немцы прекратят поиски. А там… Там я попал в плен… А это учит осмотрительности. Много ли пользы мы принесем, убив полицая и погибнув, когда нас найдут? Подумайте об этом. Кроме того, с нами сын товарища Сталина. Подумайте, что скажут враги, если он пропадет без вести? А уж если его возьмут в плен и узнают, кто он…

— Да мы понимаем, — сказал Сергей, — но и просто так сидеть…

— А просто так мы посидим только до перехода на другое место. Там должны быть наши, и там вы получите возможность бить врага дальше.

И вот теперь, когда нам оставалось пройти всего около десяти километров, я чувствовал, что возвращаюсь домой. Еще пара часов, и мы встретили первый из наших дозоров. К счастью, меня узнали и пропустили на базу. Потом я увидел свою родную «тридцатьчетверку» и экипаж…

Потом — Аня, повисшая у меня на шее, и долгий разговор с особистами. Вначале они думали, что я переметнулся к врагу, все ж мое немецкое гражданство давало повод, но потом — поверили. Конечно, в немалой степени этому способствовало то, что со мной был Яков Джугашвили. После разговора меня хотели поскорее отправить на Большую землю, но я сумел уговорить чекистов и Старинова, чтобы мне позволили еще некоторое время побыть в тылу, ибо я тут мог принести немало пользы. А вот Якова увезли следующей же ночью и благополучно доставили до места назначения, о чем нам сообщили по радио. Когда для сына Сталина только запрашивали самолет, в Москву сообщили о моем возвращении… и передали пароль к моему ноуту. Правда, потребовалась настоятельная просьба чекистов, и они же пообещали, что пароль будет набирать кто-нибудь из наших попаданцев, так что мой компьютер не пострадает, и я еще смогу им попользоваться… Когда доберусь до Москвы.

Ну а после того как Яша улетел… Нет, я был бы рад сказать, что начались у меня обычные боевые будни, но, увы, дела обстояли не так. Диверсионные группы ходили на задания регулярно, а вот мой экипаж плотно застрял на базе. И, как это ни странно, не потому, что мне запретили рейды устраивать, а потому, что я их устроить не мог. И вышло так потому, что большая часть людей и вся броня, кроме моего танка, ушла на прорыв. А что может сделать единичная машина? Вот именно — ничего. Лезть куда-либо без прикрытия — глупо. Сожгут. А прикрытия нет — диверсантов как пехоту не используешь — у них своих дел много. Вот и оставалось нам сидеть на базе и прикидывать, что б мы могли сделать немцам плохого, учитывая наличные силы…

После недели нервного ничегонеделанья я стал готовить из пришедших со мной пехотинцев экипаж для трофейной «троечки». При этом я прикидывал варианты прорыва через линию фронта, к своим. Этим прикидкам способствовало то, что одна из диверсионных групп пригнала на базу две цистерны с горючкой. А небольшая бронегруппа в составе двух танков и одного броневика с парой бензовозов могла и проскочить — благо почти вся техника трофейная…

Еще через некоторое время «трешка» обзавелась более или менее нормальным мехводом, и мы начали отрабатывать взаимодействие техники с пехотой и друг с другом.

Змей

То, что происходило после возвращения в лагерь, я не помню. Заболел. Сильно. До новой базы людей кое-как довел, и все, свалился. Последствия контузии, наверное. Так что момент, когда мою бессознательную тушку грузили в самолет, я тоже пропустил. Очнулся в больнице, на Большой земле, примерно через неделю после прилета. Тэнгу все это время был рядом, прямо в палате. Выгнать его так и не смогли, не пустить обратно в палату — тоже. Пришлось заменить дверь, которую он разобрал. Плюнули и отстали. Тем более что пришедший проведать меня Ярошенко настоятельно отсоветовал применять к собачке силовые методы воздействия.

На следующий день, после того как я очнулся, ко мне пришли двое из НКВД, капитан и сержант. Капитан должен был вести беседу, а сержант — оператор магнитофона. Они принесли и мой мобильник со сделанным уже здесь зарядным устройством. Капитана звали Николай Николаевич Васильев, сержанта мне не представили.

Довольно быстро мы перешли на «ты», и разговор из допроса плавно перетек в беседу.

— Сегодня я хотел бы прояснить два вопроса. Первый — товарищ Таубин, за которого вы, и не только вы, просили, выпущен из тюрьмы и проходит курс лечения. Второй — один из ваших товарищей сказал, что о поликарповских истребителях говорить нет смысла. Они не нужны. Однако истребитель И-180 воюет, и неплохо воюет.

— Как?! — удивился я. — Он же не производился серийно.

— У нас, еще до войны, — сказал Николай, — выпущено более тысячи этих самолетов.

— Значит, все-таки разные миры.

— Да. И, значит, мы сможем избежать ваших ошибок.

— А И-185, он чем плох?

— Да ничем, просто требует больше алюминия, чем его основной конкурент, Ла-5.

— Да, о Ла-5 нам уже говорили, — задумчиво протянул капитан, — А какой из них лучше?

— Трудно сказать, Ла-5 дешевле, И-185 эффективнее.

— Да, схема и список конструкционных изменений для И-186, которые были в этом устройстве, — Николай кивнул на телефон, — показали товарищу Поликарпову, он очень благодарен. Давайте сделаем так. Я оставлю вам бумагу и карандаш, а вы напишете краткую справку по серийным и экспериментальным самолетам и по областям их применения. Договорились?

Я кивнул.

— Вот и отлично. — Николай встал и пошел к двери, и уже из коридора сказал: — Да, у тебя отличная собака. Завидую.

Все это время отличная собака полежала рядом с кроватью. Тихо и спокойно. Напрыгивать и мусолиться он стал потом, когда мы остались одни.

Через некоторое время сержант вернулся, положил передо мной папку с ТТХ выпускаемых и перспективных советских самолетов и скромно уселся в углу. Пришлось начать работать. Бегло пролистав документы, я убедился, что большинство данных не отличается от известных мне.

Докладная записка

1. ИСТРЕБИТЕЛИ:

Як-1. Хороший фронтовой истребитель, хотя требует модернизации в вариант Як-3(2). Если не по двигателю, то по аэродинамике. Список изменений прилагается. Использовать для борьбы с авиацией противника над линией фронта или сопровождения штурмовиков.

ЛаГГ-3. Немедленная переделка в Ла-5 или в любой другой вариант с двигателем М-82. Будет хороший многоцелевой истребитель.

МиГ-3. Хороший истребитель ПВО. Немедленно усилить вооружение путем установки двух синхронных пушек вместо пулеметов. Схема прилагается. В дальнейшем — рассмотреть возможность установки электросинхронизатора. Схема прилагается.

Запретить использование истребителя для атаки наземных целей. Использовать только в ПВО и для схемы «Бутерброд».

И-180. Данные: 1100 л/с, масса взлетная 2500 кг. Скорость: у земли 505 км/ч, макс. 580 (4,5 км), дальность 900 км. Потолок 10 000 м, разбег 200 м, пробег 250 м. Вооружение: 2 ШВАК по 180 снарядов, 200 кг бомб или 4 РС.

Заменить в производстве на И-185/М-82.

И-185/М-82. Данные: 1330 л/с. Масса взлетная 3200 кг. Скорость: у земли 580 км/ч, макс. 660 (6000). Дальность 1200 км. С ПТБ — 1600 км. Потолок 11 000 м, вооружение: 4 ШВАК, 8 РС, 500 кг бомб. Есть возможность замены двигателя на М71 и М90.

В серию. Немедленно. Истребитель завоевания господства в воздухе. Создавать гвардейские авиаполки только на нем.

Та-3. Закончить испытания с М-82 и в серию.

Двигатели М-71 и М-90 доводить обязательно.

2. ШТУРМОВИКИ:

Ил-2. Немедленно подготовить двухместный вариант. По возможности поменять местами пушки и пулеметы. Производство продолжать. Штурмовиков нужно много. Иначе производство Су-6 оставит без моторов И-185, Ла-5 и Та-3.

Су-6. Немедленный запуск в серию не нужен, если нет острой нужды в штурмовиках.

Целесообразнее доделать в двухместном варианте и под двигатель М-71, если этот мотор можно запускать в производство.

Судя по предоставленным мне документам — можно.

3. БОМБАРДИРОВЩИКИ:

Су-2 как ЛБ хорош, как штурмовик — не очень. Заменить на Су-6.

Пе-2 отличный пикирующий бомбардировщик. Небольшие косметические изменения (список прилагается).

Ил-4. Проверить возможность замены двигателей на М-82. Усилить вооружение.

Ер-2. Заменить двигатели на АЧ-30Б, усилить вооружение. Изменить кабину под двух пилотов, сидящих рядом.

Ту-2. В серию. Немедленно. С АМ-37. Заменить ШКАСы на УБ. Выпуск двигателей Микулина для Ту-2 считать приоритетным. Первые выпущенные машины оборудовать как фоторазведчики и в таком виде эксплуатировать. Их немцам перехватить нечем!

ОПБ-5. Рекомендую выпуск небольшой серии. Отработка тактики действий ИБ. В случае успешного применения — массовое производство.

ДВБ — 102. Делать под М-71 или М-90.

Ярошенко А.В

В Акте государственных испытаний отмечалось:

«…По максимальным скоростям, скороподъемности, потолку и дальности самолет Су-6 М-71Ф значительно превосходит находящийся на вооружении ВВС Красной Армии штурмовой самолет Ил-2».

— Лаврентий Павлович, вопросы, связанные с авиацией, в моей группе будет курировать товарищ Змей. Вот его предварительные рекомендации, — Ярошенко протянул Берии тонкую папку.

— Хорошо, Алексей Владимирович. Значит, Змей стал «воздушным Змеем». Многое по их рекомендациям уже сделано. А то, что есть конкретный человек, курирующий это направление, — очень хорошо. Пусть работает.

Майор госбезопасности Старчук

Сидя у себя в кабинете, майор госбезопасности Михаил Викторович Старчук прокручивал заново события нынешнего дня, не задавшегося с самого утра. Сначала жена прожужжала все уши о том, что супруге (где она слово-то такое услыхала) такого важного начальника (любит она подчеркнуть, что ее муж занимает очень серьезную должность, и сколько ей ни говорил держать рот на замке, не понимает, что доболтается, заберут из-за ее длинного языка, одно слово — дура) негоже так скромно одеваться. Меха ей подавай, а то, что за эти меха можно на лесоповал попасть, это она даже слышать не желает. Потом позвонили с работы, просили срочно приехать.

«Хотел утром пойти, спецпаек получить, ладно — схожу завтра, папиросы кончаются, а купить негде. Ох, эта война, будь она неладна».

Как оказалось, вызывал его сам товарищ Берия. Старчук Лаврентия Павловича знал достаточно давно, еще до того, как тот стал наркомом, поэтому отношения складывались нормально, да и сам Михаил Викторович был не дурак, лишний раз старался не давать поводов для критики. Работу свою делал хорошо, иногда даже слишком. Но, как говорил товарищ Ежов: «Ты, Старчук, как собака, если вцепишься, не оторвешь». Сегодня Берия был явно не в форме, что-то его сильно беспокоило. Хотя нарком и старался держаться подчеркнуто по-деловому, майор госбезопасности чувствовал внутреннюю напряженность начальника.

— Товарищ Старчук, вы у нас один из лучших следователей. Если мне не изменяет память, еще в Гражданскую, вместе с товарищем Менжинским начинали.

— Так точно.

— Поэтому решили вас подключить к этому делу. Дело, как вы, товарищ Старчук, понимаете, не простое, иначе бы вас к нему не привлекали. Предупреждаю сразу, все материалы дела являются сверхсекретными, отчитываться будете лично мне и только мне. Я не буду вам объяснять, что это значит. Все дела, которые ведете сейчас, передайте товарищу Арцимовичу. Исаак Соломонович уже в курсе. Теперь будете заниматься только этим вопросом.

«Ох, не нравится мне, когда Лаврентий Палыч так говорит. Нутром чую — хлебну я говна с этим делом. Такое же чувство было, когда Ежова снимали, думал, все, скоро придут. Но обошлось, а скольких посадили, а кого-то и совсем… Да, что-то сердце щемит. Правильно врач говорил, курю много. А если не курить, так совсем с ума сойдешь».

— Михаил Викторович, вы о чем задумались?

— Это я так, чуть отвлекся.

— Сейчас отвлекаться некогда, война на дворе. Павлов вон отвлекся… Пока он соображал, немцы Минск взяли.

«Шуточки у него, эта история с Павловым (и не только с ним) до сих пор многим спать спокойно не дает. Сами все прохлопали, а командующего Западным фронтом козлом отпущения сделали. Хотя он тоже хорош! Какой он, на хрен, генерал, полком командовать и то бы не доверил».

— Вот в этой папке предварительные материалы. Ознакомитесь и приступайте, не тяните. Как говорил Владимир Ильич: «Дело архиважное!» Кстати, забыл предупредить, к арестованному никаких мер физического воздействия не применять. Нам не признание, нам — правда нужна. Все, идите, завтра в девять — ко мне с докладом. И отчет напишите по специальной форме для Него.

При этом лицо наркома стало очень серьезным. Видно, боится Сталина. Оно и правильно, Хозяина должны бояться.

— Все, свободны, идите, работайте.

«Что-то странное творится, ох, не нравится мне все это. Не иначе опять какие-то игры затеваются. Ладно, это не нашего ума дело. Пойду к себе».

Кабинет, ставший почти родным за годы работы. Что же тут такое, сверхсекретное. Так, так интересно, интересно. Ладно, посмотрим, что он нам сам расскажет. Надо звонить в конвойную службу, пусть приводят, пообщаемся.

— Здорово, Семеныч, из сто второй приведи ко мне. Да, «А-Вэ-тридцать два-семнадцать», ну, не знаю, на час, может, на два, а там как пойдет. Ты же знаешь, это дело такое.

Старчук прикурил папиросу и стал ждать, когда приведут арестованного. Сколько их прошло через его кабинет за эти годы. Кто их считал. И все говорили, что не виновны, их оклеветали, а сами показания писали на друзей и знакомых, причем большинство добровольно, даже особо и бить-то не приходилось, хотя некоторые оказались упертыми. Его на расстрел ведут, а он кричит: «Я не виновен, партия во всем разберется, да у меня друг в ЦК, он вам устроит». Даже и не знал, что этот друг сам его фамилию в расстрельный список вписал. И так тоже бывало.

Мысленный монолог прервал громкий стук в дверь.

— Вводите.

Как-то соседка зашла, дверь была открыта. Она постучала для приличия, а я возьми, да и ляпни по привычке: «Вводите». Соседка чуть сознание не потеряла, теперь больше не заходит.

Вошел молодой высокий парень, рост почти под два метра, худой. Темные волосы, серые глаза.

— Значит, ты будешь Медведь Олег Евгеньевич.

— Да.

— Да, гражданин старший следователь. Привыкай к порядку. Одичали там в лесах совсем.

— Мы в лесах фашистов били, а вот что вы тут делаете? Морды в тылу отъедаете, пока там ребята гибнут?

— Ты меня тылом не попрекай. Я в Гражданскую повоевал, на три войны хватит. Знаешь, что нельзя применять к тебе специальные меры, вот и рот открываешь, все вы такие смелые. Ладно, посмотрим, как ты запоешь через недельку. Фамилия, имя, отчество?

— Там написано!

— Там много чего написано, ты настоящую говори, пока по-хорошему спрашиваю.

— Я уже все рассказал, а для особо тупых все написал, можно перечитать, если с первого раза не дошло.

— Значит, сознаваться не хочешь.

— А в чем мне сознаваться? В том, что фашистов громил, или в том, что кровь за Родину проливал?

— За Родину, говоришь, а что же ты, гад такой, в Германию уехал, Родина разонравилась?

— Если бы ты, гражданин старший следователь, видел, что либерасты и дерьмократы со страной сделали, ты бы сам бегом убежал из такой страны. В Германии хоть порядок есть, там тебя полицейский не остановит просто так и не обвинит в том, что ты за ночь с братом «Капитал» написал.

— Во, уже и полицию немецкую хвалишь. Ладно, не хочешь сам рассказывать, я расскажу. Завербовали тебя немцы или сам, сдуру, в Германию жить уехал — это нас не касается. Про твои дела в лесу я наслышан и то, что ты в немецкой форме ходил, и что оружие немецкое хвалил, и танки, мол, у них лучше, и бронетранспортеры есть, и связь хорошая, а русские, мол, кругом дураки. Правильно их немцы бьют, раз они воевать не умеют. Дураков поубивают, а умные останутся. Уж не знаю, решил ты сразу к немцам перейти или потом, но факты, как говорится, вещь упрямая. Против фактов не попрешь. Как говорит учение Ленина-Сталина: «Задача Наркомата внутренних дел выявлять любого врага, как бы изощренно этот враг ни маскировался. Это приказ партии, а приказы не обсуждаются, а выполняются».

— Ага, вот из-за таких упертых баранов на фронте людей без патронов на танки и бросали.

— Ты тут про фронт не рассказывай. Ишь, сидит, зубы заговаривает. Значит, едем дальше, на немецкий склад ГСМ зачем полез? Это же риск неоправданный, ведь и так было понятно — склад вам не по зубам. Молчишь! А я тебе скажу зачем! Ты понимал, что вас всех в Москву вывезут, и тогда все. Никаких немцев ты больше не увидишь. А когда там у себя были, наверно, нравилось в Германии. Чистота, порядок — орднунг, одним словом. Понял ты, что, если к немцам со своими знаниями убежишь, победить нам будет намного труднее. А немцы уж тебя отблагодарят по-царски. Замок подарят какой-нибудь, у них этого добра навалом, прислуги штат. Продал Родину за банку варенья и ящик печенья, гнида империалистическая. Я таких, как ты, собственными руками душил. А зачем тебе такой хитрый пароль на этом вашем, как его, нутбуке. Такой хитрый, никто открыть не может, а если попробует, то там все сразу ломается, и не отремонтируешь никак. Какие такие секреты у тебя от друзей, агентурные сведения, явки, пароли. Думаешь, ты самый хитрый? Ничего, наши спецы и не такие сейфы открывали. Так вот, на склад ГСМ ты поехал, чтобы немцам рассказать о себе, о том, что у тебя есть ценная информация, и договориться о месте встречи. Двое, которые с тобой были, они же немецкий не знают. Зачем ты их потащил с собой? Вдруг бы кто-нибудь их спросил, сколько время, например, или закурить. И все, повязали бы вас, и не выручил бы никто. Так что якобы с целью разведки на склад было ехать бессмысленно и опасно. А вот с врагом договориться самое оно, свои не видят и никто не помешает. Да и сопровождающих взял таких, которые язык не знают, а то вдруг услышат, о чем ты с немцами договариваешься. Потом ты на базу вернулся, наверное, какие-то документы важные решил взять или приборы секретные, чтоб уж наверняка поверили. Да, знаю я твои эти, как вы говорите, отмазки. Мол, и девушка у меня на базе была, я ее в экипаж танка взял. Девушка — просто ширма, чтобы никто не догадался. Хотя ты ведь писал, она из тех гражданских, которых вы освободили. Странные совпадения. Если бы она тебе нравилась, с собой забрал бы, не бросил. Наверно, она связник и в лагере специально оставлена поддерживать связь с теми, которые тобой завербованы. Скорее всего, из бывших военнопленных. Если человек в плен сдался — он уже предатель. А к вам всякой шушеры много прибилось. Ладно, молчишь, молчи, молчи, я сам все расскажу. Кстати, эту Аню твою надо будет допросить посерьезней. Она ж не ты, к ней специальные меры применять можно.

— Ты, сука гэбэшная, если хоть пальцем своим сраным Аню тронешь, я тебя зубами на куски разорву, тебя и всю семью твою гребаную.

«Видно, сильно я его за живое зацепил, когда про немцев разговор шел, он спокойный был, а как девки коснулось, аж позеленел. Хотя, надо с ним аккуратнее, этот и вправду разорвет зубами. Опять сердце схватило, старый стал я для этой работы, но отсюда просто так не уходят. Надо держаться, иначе никак».

— Ну, видишь, сам все скажешь или у Ани спросим.

— Пошел ты на хер! Там люди гибнут, а я вместо того, чтобы воевать, сижу и слушаю твой бред. Гражданин старший следователь, ты, случаем, не обкурился с утра?

— Я с восьми лет курю, но это к делу не относится. Значит, взял ты все то, что хотел передать врагу, сел в танк и поехал к месту встречи. Ладно, сам сволочь, на хрена ребят-то за собой потащил, которые в танке сгорели. Ты их застрелил, вместе с немцами сымитировал бой, и все, концы в воду. Нет, даже не так, ты взял с собой своих агентов, показать: вот, мол, какой я молодец, сам пришел, артефактов целый мешок принес, да еще и людей привел. А в танк вы пленных засунули и сожгли их там. Трупы-то все равно не опознаешь. Так все было на самом деле. Сколько, ты говоришь, в плену был?

— Почти две недели.

— Как раз хватило времени все подробно рассказать и разработать план твоей дальнейшей работы у нас в тылу. И все хитро придумали, прямо как дети. «Сын» там якобы случайно оказался, и немцы, эти, как вы там, у себя-то, говорите, а, вспомнил, — лохи. Слово-то какое-то выдумали специальное, затейники, мать вашу. Ага, не знают они, кто это у них в сарае живет. Там, сам знаешь что, у твоих новых хозяев на каждого нашего генерала досье больше, чем все собрание сочинений Ленина. Они знают, в каких носках сегодня Берия ходит, а ты говоришь, его и не узнали.

— Что же у вас так хреново контрразведка работает, делом бы занялись лучше, а то сказки мне рассказываешь.

— Это не твоего ума дело, чем мне заниматься. Что партия прикажет, то и буду делать. Сейчас она приказала с тобой разобраться, я и разбираюсь. На работы, бензин грузить, вас случайно направили и монтажку пропавшую не заметили. Кругом одни прям эти — лохи. Не солдаты, а детский сад на прогулке. Из сарая вы как вылезли?

— Подкоп сделали.

— А раньше не копалось, земля была шибко мерзлая или только в эту ночь догадались немцы лопату вам выдать. Часовой, который вас охранял, он спать пошел или помогал копать с другой стороны. Ха… Танки, конечно же, не охранялись и все как один были открыты, прям подходи и выбирай какой больше нравится.

— Часовой был, я его снял.

— Девок снимай, съемщик тоже мне. Раненый, после контузии, в плену кормежка никакая, целый день работал, подкоп ночью копал. А потом взял и снял немца, как ни в чем не бывало. Вот это солдат, вот это герой. Эх, если бы у нас все такие были бы, война бы уже закончилась в Берлине.

— Закончилась бы она, допустим, не в Берлине, а в Нью-Йорке или в Лондоне. Не так быстро, конечно, как хотелось бы, но уж точно быстрее бы чем сейчас.

— Ты там понаписал, война закончится в сорок пятом, но потом у нас в стране будет все плохо. Это тебе немцы дали задание пораженческие настроения распространять или сам догадался? Погоня шла за вами и не успела. Эко вы быстро на танке ночью по лесу ездить научились. А у немцев, как назло, связь пропала, предупредить не могли никого, патрули и засады с вашего пути разбежались. А знаешь ли ты о том, что немцы на ушах стояли все это время? Из-за вас и сорок второй стрелковой. А куда делось дежурное подразделение немцев, которое сразу должно было за вами погнаться? В туалет все пошли, понос у них? Нет! Они в воздух постреляли для вида, пошумели и доложили об успешно проведенной операции. Думали, тут у нас дураки сидят. Нет, дураки у нас сидят на Колыме. Наверно, уже представил, как тебе сам товарищ Сталин орден вручает и благодарит за спасенье сына. А ты его в этот момент раз, и ножом по горлу. Такое задание у тебя было, да? Не хочешь сознаваться, не надо. Сами все раскопаем. Не ты первый, не ты последний. Иди, посиди, подумай и расскажи, как на самом деле все было. Тебе же легче будет. Будешь себя хорошо вести, может, и свиданку организую с твоей Аней. И нечего на меня так зыркать, как Ленин на буржуазию.

Арестованный ничего не ответил, только усмехнулся и уставился в стенку за спиной майора Старчука. С таким дело не сваришь. Говори — не говори, а как горохом об стену.

Старчук нажал неприметную кнопку, открылась дверь, и вошел сержант.

— Вызывали товарищ майор?

— Да, уводи арестованного.

Привычным движением вытряхнул папиросу из пачки. Прикурил и задумался. Так он сидел несколько секунд, пока горящая спичка не обожгла пальцы. Твою мать, надо писать отчет, а что писать — непонятно. Признался бы сразу, что немецкий шпион, все было бы намного проще. Не признается, однако, выбивать показания нельзя, правду им надо. А где ее взять-то, правду ту, если привыкли говорить и писать не правду, а то, что партия прикажет. Ладно, будем думать, авось что-нибудь да получится.

…После того как за Старчуком закрылась дверь, Берия взял трубку телефона внутренней связи, привычного диска для набора номера не было, телефон предназначался только для разговора с секретарем.

— Сергей, пригласи ко мне завтра к восьми тридцати майора госбезопасности Ярошенко, и пусть он подготовит подробный отчет по делу Соджета.

— Будет сделано, товарищ народный комиссар! — бодро отрапортовал секретарь.

«Попробовал бы ты не сделать, — мрачно подумал хозяин кабинета, кладя трубку. — Я тут три года порядок навожу. Сейчас уже нормально работают, а поначалу вообще ужас был. Так, что у нас дальше по плану на сегодня…»

В своей работе нарком придерживался четкого планирования, систематизации и порядка и требовал от подчиненных того же. Не терпел в работе бардака и разгильдяйства. В наркомате даже ходили слухи, что аресты и расстрелы происходят исходя из утвержденного наверху плана. Якобы даже были случаи, когда кого-то арестовывали просто для выполнения показателей, а расстрел заменяли тюрьмой, потому что норма по расстрелу уже выполнена. Скорее всего, такое происходило вследствие косности самой системы и недалекости, а иногда — и откровенной тупости отдельных руководителей среднего и нижнего звена. Надо отдать должное Берии, как бы его ни называли за глаза, при нем количество арестов и расстрелов резко сократилось. Из органов выгоняли, а иногда и сажали самых ретивых последователей Ежова и Ягоды. С его приходом многие сотрудники вздохнули с облегчением — теперь можно было не бояться партийных функционеров, которые ничего не понимали, но активно вмешивались в работу всех отделов наркомата.

На следующий день, ровно в восемь тридцать, в кабинете у главы наркомата зазвонил телефон, тот самый — без диска. Берия неспешно потер виски, зевнул, потянулся. Ужасно хотелось спать, двое суток без сна — это не очень приятно. Снял трубку.

— Товарищ народный комиссар, к вам Ярошенко с докладом, — сказала трубка голосом усталого секретаря. Он тоже не спал две ночи.

— Пусть заходит, кстати, я к одиннадцати в Кремль поеду, распорядись насчет машины, и пока меня не будет, до четырех часов можешь отдохнуть. Ты мне в работоспособном состоянии нужен.

Открылась дверь, и в помещение вошел майор госбезопасности, в руке он держал черную папку.

— Здравия желаю, товарищ народный комиссар.

— И вам не болеть, товарищ Ярошенко, проходите, присаживайтесь, — указал на ближайший стул хозяин кабинета.

В общении с сотрудниками Лаврентий Павлович иногда отходил от официальных уставных штампов. Для него важнее было содержание беседы, а не форма подачи и соблюдение различных протоколов и правил.

«Политесами пусть Молотов занимается, он у нас дипломат, вот пусть протоколы и соблюдает. Нам некогда, нам работать надо, писать эти самые протоколы».

Точно неизвестно, говорил ли это Берия на самом деле или нет, но людская молва приписывает эти слова ему. К подчиненным он всегда обращался на «вы», по званию или по фамилии. К тем, кого знал лично — по имени и отчеству. Это означало, что человек так же может обращаться к нему. «Ты» — говорил только либо своему непосредственному окружению: секретарь, водитель, охрана, либо когда был очень зол на кого-то. Такое обращение считалось очень дурным знаком, предвещавшим увольнение виновного с занимаемой должности, а при самом плохом раскладе даже возможный арест.

— Алексей Владимирович, вы, надеюсь, понимаете всю сложность ситуации, которая сложилась вокруг этих самых «гостей из будущего»?

— Так точно, товарищ Берия, — очень серьезно ответил майор.

— И что вы думаете по этому поводу? Особенно меня интересует объект Соджет.

Майор ГБ открыл свою папку и достал оттуда лист бумаги.

— Вот мой отчет по данному объекту, — положил лист на стол. Одно из правил работы наркомата, введенное в тридцать восьмом новым наркомом, гласило: «Отчет для предварительного ознакомления должен занимать не более одной страницы машинописного текста. Суть вопроса должна быть изложена кратко и по существу». Эта нехитрая инструкция позволила сэкономить массу бумаги и времени.

— Спасибо, отчет я посмотрю, меня интересует ваше личное мнение, — сказал Берия, наклонившись слегка вперед; было видно, что данная тема его очень интересует.

— Как вы знаете, я провел некоторое время в отряде генерала Карбышева за линией фронта и имел возможность достаточно хорошо ознакомиться с действиями и поведением объекта. Исходя из этого, могу сделать некоторые выводы о характере данного человека. Судя по его рассказам о жизни «там» и его поведению здесь, у меня есть четкое мнение, что он имеет опыт боевых действий, причем не только в рамках регулярных армейских подразделений, но и в рамках отдельных самостоятельных небольших механизированных групп. Хорошо разбирается в технике, причем не только в военной, но и в электротехнике, в радиотехнике, судя по всему, и в том, что они называют электроникой и компьютерами. В рамках боевых действий проявил себя хорошо. Смел до безрассудства, инициативен, умело пользуется тактическими преимуществами своей группы. Свободно говорит на немецком, чем неоднократно пользовался. Среди подчиненных пользуется заслуженным авторитетом. В бою ориентируется быстро, использует нестандартные тактические приемы. Физически развит хорошо, подготовлен превосходно, способен даже без оружия убить противника. Хорошо показал себя как инструктор во время подготовки экипажей для танков и бронемашин. Может занимать должности от командира танкового взвода до командира батальона либо должность командира отдельной механизированной группы. Но опять-таки численностью не более батальона. На должность командира полка непригоден. Слишком горяч, не выдержан, не всегда отдает отчет в своем поведении и поступках. Людей делит на три основные категории: наши, нейтральные, враги. В общении с друзьями открыт, в общении с нейтральными людьми — замкнут, ограничивает себя в выражении эмоций. Дружеские отношения поддерживает только со своей группой «гостей из будущего», из наших в основном общается с членами экипажа своего танка. Очень переживал гибель объект «Олегович». К противнику может быть очень жесток, в частности, очень характерен эпизод с хорватами, но жестокость мотивирована зверствами хорватов по отношению к мирному населению. Повышенное чувство справедливости. Склонен к максимализму. На компромиссы практически не идет. Приказы выполняет неохотно, всегда продумывает свои действия, и если с приказом не согласен, выполнять отказывается. Кстати, генерал Карбышев группой «гостей из будущего» практически не командовал. Они согласовывали с ним операции, но действовали самостоятельно. Смерти не боится. Его лично запугать или подкупить практически невозможно, слишком принципиален. В крайнем случае, если ситуация будет безвыходной, рекомендую физическое устранение, но для остальных «гостей из будущего» смерть объекта должна выглядеть как «геройски погиб при выполнении особо важного задания и своей смертью спас десятки других жизней». Потом желательно будет наградить посмертно, присвоить звание Героя Советского Союза и назвать что-нибудь его именем. Может работать «за идею», если видит в этом смысл. Что касается личной жизни — о ней «там» ничего не известно. Здесь у него есть девушка, зовут Аня. Была освобождена объектом из немецкого плена. Сейчас устанавливаем наличие ее родственников на территории СССР. «Соджет» к ней очень привязан. Это практически единственный рычаг влияния на него, хотя действовать необходимо скрытно и очень аккуратно. На данном этапе завербовать Аню практически нереально, но если грамотно подготовить программу воздействия, думаю, возможно это сделать в будущем. Главное — она не должна ни о чем догадываться. Основную идею стоит преподносить как некий дополнительный фактор заботы о безопасности объекта. Он склонен игнорировать вопросы своей безопасности, а для любящей женщины они являются приоритетными. Я считаю, что, если мы сможем грамотно использовать потенциал объекта, результаты для страны будут очень хорошие. Считаю также необходимым увеличить число наших агентов, внедренных в окружение «гостей из будущего», и активнее проводить вербовку наших людей, с которыми они общаются постоянно. Анкетные данные указаны в отчете, — закончил свою речь Ярошенко.

— Вы хорошо поработали, Алексей Владимирович. — Было видно, что Берия доволен деятельностью своего подчиненного. — Скажите, а как вы думаете, не мог ли «Соджет» перейти на сторону врага?

— На сто процентов я не могу исключать такую возможность, но исходя из моего опыта общения с ним и общения со всей их группой, думаю, это маловероятно.

— Почему вы так решили? — Майор понял, что именно ради ответа на этот вопрос его сегодня и вызывали.

— Если бы объект хотел перейти на сторону немцев, он бы мог это осуществить сразу при появлении. Если же он принял такое решение позже, то либо инсценировал бы свою гибель, а сделать такое ему вполне по силам, либо похитил все их приборы для хранения и обработки информации — и к немцам, сдаваться. Затевать какие-то игры с инсценировкой плена, освобождением «сына» и побегом просто нет смысла. Но самое главное — не тот у него характер, чтобы становиться предателем. Такой подорвет себя последней гранатой, а на врага работать не будет.

— Вы в этом уверены, вопрос очень важный? — серьезно спросил Лаврентий Павлович, глядя в глаза майору.

— Я бы с ним в разведку пошел, — так же серьезно ответил Ярошенко.

— Последний вопрос: как вы думаете, а к немцам не могли попасть подобные группы?

— Может, они и были, но, скорее всего, погибли. Там такое тогда творилось. Если бы что-то проскочило, все пошло бы по-другому. Сами посудите — Гитлер во всякую чертовщину верит, а тут посланцы из будущего ему рассказывают, что тысячелетний рейх через четыре года кончится. Какие его действия, с условием, конечно, того, что немцы им поверят? Оценив ситуацию, они сразу начнут договариваться о перемирии. Повторять судьбу Наполеона фюрер не захочет. А раз немцы тупо лезут, несмотря на потери, вывод — нет у них информации о событиях будущего. Если же к ним и попали какие-то технические средства или приборы, не беда. Сами разобраться не смогут, а подсказать некому. Спишут на секретные разработки русских и положат в склад. И на этом все.

— Я с вами согласен в этом вопросе, товарищ Ярошенко.

Хозяин кабинета встал, стало понятно, что разговор окончен, расправил китель и торжественно произнес:

— От лица Коммунистической партии Советского Союза, Народного комиссариата внутренних дел, Народного комиссариата государственной безопасности объявляю вам благодарность.

— Служу трудовому народу! — отчеканил майор.

— Алексей Владимирович, можете идти, продолжайте курировать этих, как вы их назвали, «гостей из будущего», отчеты как обычно, а если что-то серьезное, звоните в любое время, даже ночью. До свидания.

— До свидания, товарищ народный комиссар, — сказал Ярошенко и вышел из кабинета.

Нарком сел, откинулся на спинку кресла. Прикрыл глаза и по привычке начал анализировать разговор с майором. «Да, наплачемся мы еще с этими ребятами, ох наплачемся. Со слов майора выходило, что Соджет никак не мог стать немецким агентом. Если только немцы весь этот цирк сами не устроили, а почему, собственно, немцы, могли и англичане, от них всегда можно нож в спину ожидать. Нет, не могли. При нынешнем уровне технологий сделать такие приборы невозможно. А если бы и были у какой-нибудь страны такие технологии, то мир выглядел бы совершенно иначе».

— Сделай чаю покрепче, и как только придет Старчук, пусть заходит сразу, без доклада. — Дав указания секретарю, Берия принялся за чтение отчета майора.

От мыслей его отвлек стук в дверь.

— Разрешите?

— Входите, входите, Михаил Викторович.

Настенные часы показывали ровно 9.00. Порядок в ведомстве «кровавого наркома» был практически идеальный. По крайней мере, в здании на Лубянке.

— Здравия желаю, товарищ народный комиссар! — сказал майор, приложив руку к фуражке.

— Здравствуйте, чем порадуете? — устало спросил хозяин кабинета. — Присаживайтесь, в ногах правды нет.

— Вот отчет, один экземпляр вам, один туда. А радовать особо нечем. Соджет этот ни в чем сознаваться не хочет. Знает, что ему ничего не сделаем, поэтому ведет себя довольно уверенно и нагло. Я в отчете все указал, как положено.

— А сами-то вы что думаете по этому поводу.

— А что тут думать, не виноват он ни в чем. Борзый, конечно, слегка, как уркаган блатной, но не предатель. Я всякую шваль чую, у меня на нее нюх. Конечно, если нужно, чтобы он признался, — признается. У меня и не такие признавались. Но если по правде говорить, он на немцев работать не будет. Точнее, может быть, и мог бы, но тогда уже воевал бы где-нибудь в рядах СС. Он не жулик — он воин, хотя в чем-то и бестолковый, но твердый. Нельзя, конечно, исключать, что этот парень гениальный актер, только немцам смысла нет весь этот огород городить. Затрат много, а толку с гулькин х… извините, нос. Не логично. Да, и к тому же, когда я про его девку разговор завел, он аж затрясся. Не бросил бы ее, если бы к немцам перейти собрался, с собой бы забрал. Немцы, опять же, не дураки, чтобы человека с такими знаниями обратно отправлять. У них он был бы один, немцы бы с него пылинки сдували. Играл бы в Берлине с фюрером в шашки и рассказывал, почему они в сорок пятом так обосрались.

— Значит, думаете, Михаил Викторович, не агент это немецкий, значит, он нормальный парень? — переспросил задумчиво Берия.

— Точно не знаю, я же не господь бог, но мое мнение — не агент, а то, что он нормальный парень — этого сказать не могу.

— А что он еще вам рассказывал?

— Да, можно сказать, ничего, товарищ народный комиссар, — со вздохом добавил Старчук.

— Значит, ничего? — уточнил нарком.

— Толком ничего, ругался и выделывался, — немного обиженно подтвердил майор, и про себя добавил: «Эх, кабы моя воля, этот умник у меня на подоконнике танцевал и по потолку бы бегать научился».

— Значит, говоришь, не признается. Ну, раз не признается — придется отпускать. На нет — и суда нет. Тем более на свободе от него пользы стране намного больше будет.

Майор уже понял, какое решение принял Берия. И сейчас радовался, что не слишком сильно давил на Соджета при допросе. «Сами выпускают, сами пусть потом и разбираются, баба с возу — кобыле легче», — подумал Старчук.

— Так что, Михаил Викторович, оформляйте документы и закрывайте дело. Можете быть свободны.

Майор госбезопасности встал, отдал честь, рявкнул:

— Есть! Разрешите выполнять?

— Идите.

Когда за Старчуком закрылась дверь, хозяин кабинета поднял трубку телефона:

— Сергей, распорядись, пусть ко мне приведут этого Соджета. Хочу с ним лично побеседовать.

Минут через двадцать на столе у наркома зазвонил телефон.

— Лаврентий Павлович, он в приемной.

— Пусть заходит.

Открылась дверь, в кабинет вошел молодой человек в форме танкиста. В принципе, ничего экстраординарного в этом не было. Ну, казалось бы, в кабинет начальника вошел подчиненный — обычный рядовой случай. Сколько таких входят каждый день к начальству в такой огромной стране, как Советский Союз? Тысячи, десятки тысяч, может быть, сотни тысяч. Стоит ли обращать на эту ситуацию внимание? Вообще-то нет. Но в данном конкретном случае имеет место не просто встреча двух людей, а встреча представителей двух разных эпох, культур, способов мышления… слишком много различий, чтобы их все перечислять. Встреча эта интересна еще и тем, что она способна изменить не только судьбу двух этих людей, но и судьбу целой страны, а может быть — всего мира. Также равновероятно то, что ничего не изменится — один продолжит заниматься своими делами, а другой пропадет навеки, как пропадали раньше люди, знавшие слишком много. Разговор не стал неожиданным для обоих его участников, но будь на то их воля — он происходил бы в иной обстановке и в другое время.

Они смотрели друг на друга всего лишь несколько секунд, а в голове у каждого за это короткое время пронеслось много мыслей. Конечно, пока ученые не могут читать мысли, но можно взять на себя смелость предположить, о чем думали два этих непростых человека в те бесконечные, и в то же время — короткие, секунды.

Олег Соджет

«Так вот ты какой, «северный олень»… знаменитый Лаврентий Павлович Берия, или, как мы его называли на форуме, ЛПБ. Сидит за столом. Слева — традиционная лампа с зеленым абажуром, портрет Сталина на стене. Спартанская обстановка в кабинете. Т-образный стол, стулья, сейф, кое-что по мелочи. Ни тебе плазмы во всю стену, ни аквариумов с пираньями, ни золотых пресс-папье. Зато столько власти, сколько ни одному министру в мое время не снилось. Измельчали министры, измельчали. Наверное, зря наркоматы переименовали. Стали министрами — перестали работать. А сам он такой же, как и на фотографиях, только более усталый. Тот же френч, то же пенсне. И не скажешь, что это одна из самых влиятельных фигур в стране. Похож на бухгалтера из какого-нибудь сельпо. Хотя внешность бывает очень обманчива, тот же Гиммлер, судя по фото, был похож на сельского учителя, даже неплохо играл на скрипке, а сколько людей угробил, подумать страшно. Ладно, посмотрим, за каким чертом меня здесь мурыжат. Терять мне все равно нечего. Жалко, конечно, Аню, если ко мне привяжутся, ей тоже достанется. Да и с ребятами расставаться неохота. Мутная вся эта история, ох, мутная. Не такой же ЛПБ идиот, чтобы поверить в то, что я немецкий агент. Не, тут что-то нечисто. Вот и посмотрим что. Я им живой нужен, живой и здоровый. Только зачем все эти пляски с бубнами? Или здесь так модно, сначала мордой об стол, а потом за ухом почесать. Хрен вам, товарищи дорогие. Во всю морду. Вы что думаете, Лаврентий Палыч, я вам сапоги лизать буду или носки стирать за то, что вы меня от дурака Старчука забрали? А за пивом вам не сбегать, за баварским? А вот тут вы все и промахнулись. Ладно, давай, гражданин начальник, шей дело».

Соджет уверенно сделал два шага вперед и остановился. При этом он продолжал смотреть на Берию так, как выпускник смотрит на директора школы. То есть власть-то у тебя есть, только мне на это уже как-то по фигу.

Хозяин кабинета рассматривал гостя с любопытством. Для него Олег был чем-то непонятным, в какой-то степени пугающим и, самое главное, пока неуправляемым фактором. Его одолевали другие чувства. И если у Соджета это было в основном любопытство, то Лаврентий Павлович сейчас решал массу задач, взвешивал все за и против. Короче, вел себя как хороший шахматист перед важным ходом в финальной партии. Только вот эмоции никак не хотели уходить. Это немного раздражало наркома, но его ум, привыкший за годы к обработке больших объемов информации, был занят привычной деятельностью.

«Значит, это и есть товарищ Соджет. Вживую он гораздо интереснее, чем на фото. Да, с виду и не скажешь, что этот молодой человек поставил на уши всю группу армий Центр, спас из плена сына самого Сталина, сбил самолет Гейдриха, да Гудериана тоже кто-то из них прихлопнул. Вот такие у нас потомки, героические. Это с одной стороны. А с другой: страну просрали, армию развалили, сельское хозяйство — хуже, чем после Гражданской, на страну плюет какая-то вшивая Прибалтика, а они только утираются. Пару дивизий туда ввести, и будут бояться даже вздохнуть. Чем они там думают-то, задницей, наверно. Мы сейчас строим, воюем, ночами не спим, народ голодает, а они все на американские бумажки променяют. Ведь когда революция была, думали, прогоним буржуев и заживем. Не зажили. Гражданская, потом бандиты всякие, внутренние враги, индустриализация, пятилетки, стахановцы. Эх, столько труда, сколько пота и крови, и все прахом. Вот кого сажать надо было! Такие враги народа, как Горбачев и Ельцин, страшнее Гитлера и Троцкого, вместе взятых. Не было меня там, ох, не было. А эти, тоже герои… здесь они молодцы, немцев хорошо били, а там-то что молчали? Иванова, снайперша эта, рассказывала, как американцы своего президента грохнули, а наши-то — что же не смогли, получается, ума не хватило. Хотя, одного бы убрали, другой пришел. Там все переродились. Значит, где-то мы ошиблись, где-то в партии гниль завелась. Чистим, чистим эти конюшни авгиевы, а навоза все больше и больше. Хрущев, тоже гнида. Меня к стенке поставил, Сталина из мавзолея выкинул. Хорош, хорош Никитка. Поедешь ты у меня в Воркуту, кукурузу свою сажать. Брежнев, тоже молодец, развел заповедник дармоедов. Эх, такую страну… не прощу сволочам. Хотя тут, как в том анекдоте, всю систему менять надо, но это после победы будем думать. Как бы только ему эту идею подсунуть. А то ведь можно и шею себе свернуть. Думать надо. И делать, только очень аккуратно. Да, занесли черти этих «гостей из будущего» на наши головы. Раньше делали свое дело, и голова не болела, а теперь, как ни крутись, везде ж… Ладно, посмотрим, что ты за гусь такой — товарищ Соджет. И какая от тебя польза может быть, кроме как немцев гонять и всяких дураков из плена спасать.

— Здравствуйте, Олег Евгеньевич, проходите, присаживайтесь. — В голосе хозяина кабинета чувствовались усталость и раздражение.

— Здравствуйте, Лаврентий Палыч, — ответил гость.

— Что это вы на меня, товарищ Соджет, смотрите, как Ленин на буржуазию? Как будто я вас чем-то обидел.

— Так общение с вашими подопечными энтузиазма не прибавляет.

— Подопечные у меня тоже разные, и, к сожалению, дураков среди них хватает. Да и скрытые враги нет-нет да проявляются. Вы на меня волком-то не смотрите, нам с вами еще работать и работать. Товарищ Сталин поручил мне курировать вашу группу. А чтобы впредь не было всяких недоразумений, расскажу вам одну прелюбопытнейшую историю. Вчера, воспользовавшись тем, что меня не было в Москве, группа товарищей решила провернуть одно интересное дело. Как мне потом доложили, за вами приехал лейтенант госбезопасности и сказал, что вас вызывают в наше ведомство для уточнения деталей освобождения из плена Якова Джугашвили. Так?

— Да, так оно и было. — Соджет нутром чуял, что-то во всем этом нечисто.

— Привезли на Лубянку, предложили при входе сдать личное оружие, кстати, это правило действует для всех посторонних. Далее проводили в отдельный кабинет, даже обедом покормили, и попросили подробнее расписать случай с побегом из плена. Так?

— Так все и было.

— Затем привели к Старчуку, и он начал вас обвинять в измене Родине. Верно?

— Да. — Олег не знал, что будет дальше, но пока разговор ему определенно не нравился.

— И вы подумали, что «кровавая гэбня» в очередной раз решила замучить в своих застенках невинного человека. Можете не отвечать. Я и так знаю, о чем вы думаете. Все эмоции на лице написаны. А вот что было на самом деле. Кто-то, сейчас выясняем кто, имеет слишком длинный язык, который мы обязательно подрежем, рассказал, кто вы такой и откуда взялись на самом деле. А самое главное, какие события будут происходить в дальнейшем. И пока меня не было, эти люди попытались до вас добраться. Есть информация, что это Хрущев, Маленков и Жуков, возможно, еще кто-то. Ваша информация ставит на них жирный крест. Поэтому им крайне выгодно дискредитировать вас, Олег Евгеньевич, объявив немецким агентом. Вот они и воспользовались тем, что меня здесь вчера не было. Старчук действовал по их указанию, и мы его за это накажем.

— Да я эту суку собственноручно задушу! — прорычал Соджет.

— Ну, душить его не стоит, а вот разберемся мы с ним обязательно, — примиряющим тоном заявил Берия. — Душить надо тех, кто ему приказ дал. Он лишь исполнитель, да и то его задача была добиться не признания, а формально обставить дело и передать военным. Их группа ждала в холле. Они хотели вас забрать. И если бы это случилось, я не уверен, что мы бы могли вам помочь. Убили бы при попытке оказать сопротивление при аресте. Прямо у нас в здании бы и застрелили. У них такой приказ был. И это были люди Жукова. Так что, Олег Евгеньевич, подумайте хорошо, кто вам друг, а кто — враг. Хорошо, что мне сразу позвонили, а то бы все, крышка. К счастью, мои люди вовремя вмешались. Это вас, молодой человек, и спасло. Вот такие невеселые истории иногда случаются, — тяжело вздохнул нарком. — Та версия о том, что вы — немецкий агент, шита белыми нитками и не выдерживает никакой критики. Воевали вы геройски, впрочем, как и вся ваша группа. Карбышев вас очень хвалил, говорил: «Олег Евгеньевич, человек очень мужественный, хороший командир, очень грамотно и неординарно использует тактические приемы, разработал и провел целый ряд блестящих операций». Так же Дмитрий Михайлович ходатайствовал о награждении вас государственными наградами. Товарищ Сталин просил сказать спасибо за Якова. Но история о том, что сын самого Сталина был в плену, не подлежит разглашению. Это, я думаю, и так понятно. Теперь о главном. Как вы понимаете, таких ценных для нашей страны людей, как ваша группа, мы на передовую не пустим. Так что, как вы, товарищ Соджет, собираетесь служить Родине? Выбрали поприще для работы или нет еще? — спросил Берия, но даже ребенку было бы ясно, что вопрос очень непрост.

Этот вопрос вызвал у Олега целый шквал мыслей и соображений. «Ох, шкурой чую, непростой разговор получается, что-то задумал ЛПБ насчет меня, иначе бы не обхаживал, как девицу на дискотеке. История эта странная с вызовом на Лубянку, хотели бы грохнуть, грохнули бы по дороге. Свидетелей нет, трупа нет, а нету тела — нету дела. Зачем сюда везти, клоунаду с допросом устраивать. Или все не так просто, как он говорит, или я чего-то не догоняю. Хотя тут свои порядки, свои приколы. Например, использование снайперов для ликвидации важных деятелей здесь пока не особо практикуют, и про теракты — в современном понимании — не слышали. Может, и был смысл Хрущеву и компании комедию ломать, кто их знает. Но, похоже, я, как и все наши, попал в серьезный переплет. Хуже нет, чем влипнуть в паутину чужих интриг, а где власть, там всегда интриги. И куш на кону немаленький. Наверно, уже думают наследство ИВС делить. Не рановато ли? Ладно, посмотрим, что дальше будет. По крайней мере, арестовывать меня не собираются. Возможно, и весь этот спектакль только для того, чтобы попробовать меня на понт взять. Послушаем дальше, мне спешить некуда. А насчет того, что дальше делать, поглядим. На передовую, конечно, теперь не пустят. Придется подготовкой спецов для мехгрупп заниматься, техникой, тактикой и прочей мутью».

— Я, товарищ Берия, хотел бы бить фашистов на фронте. Думаю, максимальную пользу могу принести, действуя в составе отдельной механизированной группы на передовой и в непосредственном тылу противника.

— То, что вы на фронт рветесь, — это хорошо. Только пока от вас и в тылу пользы немало будет. То, что вы написали об этих группах — очень ценный материал. Вот мы вам и поручим принимать активное участие в формировании первой такой группы. Будете заниматься подбором техники, обучать командиров, отрабатывать тактические приемы. В дальнейшем, если опыт ее применения окажется успешным, будем формировать другие подобные соединения. Теперь о главном. Как указывали вы и ваши товарищи, на данном этапе войны Красная Армия обладает низкой боеспособностью. Что, по вашему мнению, является причиной такой ситуации?

— Товарищ Берия, я человек прямой и говорю все как есть. Поэтому мое мнение может многим не понравиться, в том числе и вам.

— Не бойтесь, Олег Евгеньевич, лучше горькая правда, чем сладкая ложь. Говорите, как думаете.

— Проблемы Красной Армии вызваны, прежде всего, крайне низкой подготовкой командного состава, начиная от уровня командира взвода и заканчивая уровнем командующих армиями и фронтами. Плохое руководство — вот основная причина всех проблем не только армии, но и страны в целом.

Неожиданно спокойствие наркома дало трещину.

— Да как ты смеешь такое говорить, ты что думаешь, один ты умный, а остальные все дураки? — взорвался Берия. Накопившееся за последние дни напряжение вырвалось наружу.

— Вы просили правду, я сказал правду, — спокойно ответил собеседник. Было в этом спокойном ответе что-то такое, что заставило всесильного наркома успокоиться и сесть обратно в кресло.

— А ты не боишься так со мной разговаривать? — уже спокойнее спросил Берия.

— Я свое, Лаврентий Палыч, еще на той войне отбоялся. — Соджета охватило чувство отрешенности и равнодушия ко всему происходящему. Может быть, это чувство и прочитал грозный глава НКВД во взгляде своего собеседника. И оно окончательно потушило вспыхнувший пожар недовольства. Хозяин кабинета поднял трубку телефона и приказал секретарю: «Принеси нам чаю». Берии необходима была пауза, чтобы окончательно успокоиться. Чаепитие подходило для этого как нельзя лучше. Буквально через полминуты секретарь внес поднос со всем необходимым, видимо, кипяток здесь есть всегда. Держат на такой случай какой-нибудь дежурный чайник под парами. Чай пили молча. Хотя в голове у каждого мыслей было много.

«Хороши здесь порядки, — думал Соджет, — сначала говори правду, а потом, «как ты смеешь». Вот из-за этого и оказались сейчас в дерьме по самые уши. Перед войной тоже собирались «единым ударом, малой кровью, на чужой территории», а на деле вышло — как попало, миллионы убитых и пленных, и к границе когда еще выйдем, неизвестно».

У Лаврентия Павловича мысли были не лучше.

«Правду захотел, правду получил. Этот ведь мало того что не боится, так еще и говорит так, что наши скорее язык проглотят, чем такое скажут. И прав ведь, самое плохое, что прав. Начало войны профукали, воевать не умеем, сколько всего на складах немцам оставили — подумать страшно. Командовать некому, генералов прорва — все бестолочи и карьеристы. Есть, конечно, умные люди, но их мало, очень мало. Ладно, обижаться не на кого, сами виноваты, сами исправлять будем».

— Товарищ Соджет, кстати, во всех официальных документах члены вашей группы будут проходить под своими фамилиями. В специальных документах, где будет отражена информация о вашем настоящем происхождении, будут упоминаться, по старой большевистской традиции, ваши, как вы там говорили — ники. Так вот, товарищ Соджет, у меня к вам будет следующее предложение — как вы правильно заметили, в Красной Армии остро стоит проблема командного состава. Нет, людей у нас хватает. У нас не хватает опытных командиров, знающих и, главное, умеющих грамотно использовать тактические приемы современной войны. Нами создан специальный отдел, занимающийся изучением опыта действия вашей группы в тылу противника и той информации, которую сообщили ваши товарищи. Вам же, Олег Евгеньевич, я предлагаю поработать в этом отделе, с одной стороны — в качестве эксперта, имеющего реальный боевой опыт, а с другой стороны — в качестве представителя Ставки на фронтах, чтобы вы на месте могли проверить, как вводятся необходимые новшества, что и почему идет не так, что или кого нужно поменять.

— Товарищ Берия, это достаточно серьезное предложение. Сейчас я не готов на него ответить. — Честно говоря, Олег ожидал чего-то необычного, но то, что он сейчас услышал, заставило его очень сильно призадуматься.

— Я понимаю. Даже более того, это именно предложение, а не приказ. Я могу, конечно, направить вас в этот отдел в приказном порядке, но это не даст тех результатов, которые могли бы быть достигнуты при вашем осознанном решении. Насколько мне известно, эти нововведения помогут значительно снизить потери и ускорить победу над врагом.

— Разрешите вопрос, товарищ народный комиссар? — Соджет решил подробнее выяснить ситуацию. Так как, с одной стороны, предложение было достаточно интересным, а с другой — работать, скорее всего, придется непосредственно под началом ЛПБ, а это здорово напрягало.

— Да, задавайте. — Лаврентий Павлович окончательно успокоился и настроился на деловой лад.

— Прежде чем ответить на ваше предложение, мне хотелось бы узнать, почему именно меня, а не кого-то другого из нашей группы, планируют назначить на эту должность?

— Все просто. Для этой работы нужен человек, обладающий боевым опытом обычного солдата, командирским опытом, неординарным мышлением, а самое главное, этот человек не должен бояться авторитета руководителя любого, даже самого высокого уровня. Например, представитель Ставки на фронте может снять с должности комдива, но он не может объективно оценить просчеты этого комдива, а главное — не может дать четкие указания, как и что нужно делать. Особенно в вопросах тактики. Толковый командир батальона знает, что надо делать, но он никогда не сможет подавить свой страх перед командиром дивизии или корпуса. Да и знаний на уровне действия комдива или комкора у него нет. Я уже говорил с товарищем Сталиным о привлечении человека из вашей группы к этой работе. Он эту идею одобрил. Теперь дело за утверждением конкретной кандидатуры. — Вопреки своей привычке общаться с собеседником сидя в кресле, хозяин кабинета встал и начал прохаживаться по комнате, допивая остывший чай.

— То есть если я откажусь, то будет назначен кто-то другой из нашей группы? — уточнил Олег.

— Да, но ваша кандидатура мне кажется наиболее подходящей. Вас нельзя подкупить, запугать, разве только обмануть или убить. Но обмануть вас, с вашим опытом, не сможет ни один командир, а убить не посмеют. Да и охрану приставим серьезную. Будете наводить порядок на самых ответственных участках фронта.

— В чем конкретно будут заключаться мои обязанности? — Прежде чем принять какое-либо решение, Соджет хотел получить максимум информации.

«У Конюшевского было что-то похожее, но Лисов там как-то не особо зверствовал в отношении нерадивых начальников, а зря. — Эта мысль заставила задуматься Олега. — Действительно, командование частенько такое творит, что их самих к стенке ставить надо. А по голове им дать некому. Кто-то определенно должен делать эту неблагодарную работу».

От размышлений его отвлек голос Берии.

— Полномочий у вас будет достаточно, чтобы снять с должности любого, вплоть до командира корпуса, но такие вопросы вы должны согласовывать непосредственно со мной. О командармах и выше докладывать незамедлительно. Основная задача — это наведение порядка и искоренение головотяпства и дурости отдельных командиров, даже самого высокого ранга. Также на вас будет возложен контроль за введением новшеств в войсках, как в вопросах использования новых технических средств, так и в вопросах тактики непосредственно на поле боя. Вторая часть вашей деятельности будет заключаться в экспертной оценке новых положений уставов, рекомендаций и наставлений, разработанных нашим спецотделом. Например, уже сейчас благодаря информации вашей группы советская авиация успешно бомбит нефтяные промыслы в Румынии, что серьезно скажется на снабжении немецкой армии. Также в тылу противника действуют как партизанские отряды, сформированные в основном из местного населения, так и специальные разведывательно-диверсионные группы. Вовсю идет операция «рельсовая война». Серьезно повышена эффективность разведки, как фронтового уровня, так и низового. Созданы штурмовые группы. Отрабатывается тесное взаимодействие пехотных подразделений, авиации и артиллерии. Одни словом, сделано много, а предстоит сделать еще больше.

По ходу разговора нарком снова сел в кресло, а закончив свою речь, достал из сейфа толстую папку и протянул ее Олегу.

— Почитайте пока вот эти материалы. Здесь отчеты по нововведениям, которые уже применяются, и новые проекты. Время вам на это до завтрашнего утра. Сейчас можете быть свободны, вас отвезут к вашим товарищам. Завтра отдадите эти документы майору Ярошенко и скажите ему о своем решении. На сегодня пока все. — Берия явственно дал понять, что разговор завершен. Соджет встал, взял папку со стола, вытянулся по стойке «смирно».

— До свиданья, товарищ народный комиссар, — сказал он спокойным твердым голосом.

— До свиданья, товарищ Соджет, — ответил Берия.

Из-под пенсне на Олега смотрели глаза усталого человека, которому выпало руководить самой могущественной организацией в самом могущественном государстве.

Олег Соджет

К своим мы таки прорвались. Хотя скорее это был не прорыв, а «прополз», ибо в бои мы старались не встревать. Пару раз погромили небольшие колонны с топливом. Снесли несколько постов, в основном у мостов, и не более того. На что-то серьезное сил было маловато. По той же причине шли не по главной дороге, а ныкаясь как только можно и выбирая самые хреновые из мостов, только б технику удержали. А у своих… Если б не «наши» энкавэдэшники, написавшие бумагу, обязавшую тех, к кому мы выйдем, отправить нас (мой экипаж) к остальным, засунули бы нас в задницу с гарантией процентов так девяносто девять. А так, прочитал местный энкавэдэшник бумагу, почесал репу и загнал нас в поезд до Москвы и отослал туда радиограмму с сообщением, когда мы там будем. Что характерно, после осмотра танка (все ж он очень отличался от базовой версии наличием командирской башенки, линолеумной внутренней обивкой, бронекорпусом и прочими мелкими, но важными доделками) его отправили с нами. Правда, не в саму Москву, а под нее, но обещали, что после того, как со мной в Первопрестольной закончат, я смогу получить его обратно.

Почитав выданные документы, я решил-таки согласиться с предложенной должностью. И в немалой степени этому способствовало то, что многие нововведения претворялись в жизнь с огромным скрипом из-за противодействия стада консерваторов в больших чинах. Потому на следующий день, зайдя к Ярошенко и отдав ему папку, я сказал, что согласен заняться этим делом.

Ярошенко А.В

— …Так, по этому вопросу все. Что там у нас дальше, Алексей Владимирович?

Ярошенко глянул в свои бумаги:

— Объект «Соджет», товарищ нарком.

— И что же товарищ Соджет ответил? — Глаза у наркома блестели, как у шахматиста, сделавшего верный и очень важный ход, это было видно даже через пенсне.

— Согласился, товарищ народный комиссар.

— Я так и думал. — Сказано это было так, как будто ответ на этот вопрос Берия давно уже знал. — Хорошо, прикрепите его к отделу, который формирует Гавриленко. Пусть теперь он за этого парня отвечает. Но наш контроль не снимать.

— Понял, сделаю, — ответил майор НКВД и что-то написал на листе бумаги, лежащем перед ним на столе…

Берия Л.П

— Сергей, я сейчас в Кремль, буду часа через три. Позвони Судоплатову, пусть он зайдет, когда я приеду, — дал указания Берия своему секретарю, выходя из кабинета.

…Поздним ноябрьским вечером в одном из многочисленных кремлевских кабинетов собралась на очередное заседание группа людей. В кабинете стоял т-образной формы стол, на одной стене висели различные карты, скрытые в данный момент шторами, а вдоль другой стояли шкафы с книгами. Этот кабинет, не имеющий ни одного окна, предназначался для совещаний Государственного Комитета Обороны. Ведомство Канариса пошло бы на любые жертвы и ухищрения, только бы получить доступ к информации, обсуждаемой в этом помещении. Во главе стола сидел пожилой человек в военном френче. Суровое лицо, усы, волосы, зачесанные назад, и тяжелый пронзительный взгляд. Это был не кто иной, как Иосиф Виссарионович Сталин. В руках он держал свою любимую трубку. Также на заседании присутствовали другие члены ГКО: Молотов, Берия, Ворошилов, Маленков. Кроме них был еще начальник Генерального штаба РККА, Маршал Советского Союза Шапошников.

— Товарищи, — открыл заседание Сталин, — на повестке дня следующий вопрос. Какова должна быть позиция Советского Союза относительно действий Японии на Дальнем Востоке? Товарищ Молотов, осветите международную ситуацию.

— В данный момент сложилась следующая ситуация. Соединенные Штаты Америки после объявления торгового эмбарго Японии всячески препятствуют поступлению в эту страну сырья, нефти и продовольствия. Это ставит под угрозу развитие японской экономики прежними темпами, особенно остро может сказаться нехватка нефти. Американцы, со своей стороны, наращивают дипломатическое и военное давление на страны Тихоокеанского региона. Так что налицо — явный зарождающийся конфликт между Японией и США за контроль над данным регионом. В прессе как той, так и другой стороны все чаще отмечаются резкие высказывания и непосредственно призывы к началу военных действий. Франция, после оккупации ее территории, потеряла контроль над своими колониями в Юго-Восточной Азии. Великобритания также не имеет возможности в полной мере продолжать политику, проводимую ею до войны. Англичане, в свою очередь, активно помогают американцам закрепиться в данном регионе. Предоставляют им морские базы, аэродромы, свою уже налаженную инфраструктуру. Военную серьезную помощь они оказать не могут, — закончил вводную речь нарком иностранных дел.

— Товарищ Берия, а что говорит разведка? — обратился Сталин к наркому внутренних дел.

— По данным разведки, товарищ Сталин, японцы не планируют нападение на СССР. Южное направление для них важнее. Сейчас они активно разрабатывают план нападения на флот американцев. Хотя на границе обстановка напряженная, но крупных сосредоточений техники и живой силы не отмечено.

— Борис Михайлович, — обратился Сталин к Шапошникову, начальника Генштаба он очень уважал и обычно называл по имени-отчеству, — каково ваше мнение?

— Япония не будет повторять ошибки Германии и ввязываться в войну на два фронта. Нападение Квантунской армии на Советский Союз маловероятно. Мы вынуждены снять часть войск с Дальнего Востока, и, несмотря на секретность мероприятий, я не питаю иллюзий насчет того, что японцы об этом не знают. Но нападать сейчас они не рискнут. Если бы успехи немцев оказались более значительны и немецкая армия вышла бы на линию Архангельск — Астрахань, тогда да. В данный момент СССР не представляет для них прямой угрозы, а США таковой являются. У японцев очень сильный флот и хорошая авиация, но крайне слабые устаревшие танки и артиллерия. Их армия — армия войны на море, а не на суше. Поэтому на месте японского командования я бы в первую очередь внезапным ударом уничтожил флот противника, в частности авианосцы, а затем нанес удар по их основным базам с моря и с воздуха. Только лишив американцев возможности контролировать море, можно переходить к наземной фазе операции. — В отличие от других присутствующих, Шапошников всегда говорил стоя. Садился он только после окончания доклада и ответов на вопросы.

— Хорошо, — резюмировал Иосиф Виссарионович. — Японцы собираются напасть на США, и мы, обладая дополнительной информацией, можем им помочь. Вот только стоит ли это делать?

— Помогать врагу нельзя, а Япония наш враг, — жестко выразил свое мнение Ворошилов.

Маленков, как старый царедворец, был более аккуратен в своем высказывании:

— Нужно взвесить все плюсы и минусы и только тогда принять решение. Что нужно нам: первое — чтобы Япония не напала на СССР, второе — чтобы японцы увязли в конфликте с американцами. А от США нам нужно продолжение поставок по ленд-лизу. Не приведет ли разгром американского флота к уменьшению или вообще к прекращению поставок? Этот вопрос надо тщательно проработать.

— Товарищ Молотов, а вы что скажете?

— Мы формально не находимся с Японией в состоянии войны, и фактически ни нам, ни им война не нужна. Я думаю, с ними можно будет договориться. С американцами сложнее, но они понимают, из-за ситуации на германском фронте, мы вынуждены договариваться с японцами о ненападении. К тому же поставки по ленд-лизу обеспечивают заказами американскую экономику, а это основной аргумент для продолжения сотрудничества с нами.

— А что скажет товарищ Берия? — Сталин вновь посмотрел на наркома внутренних дел.

— Со своей стороны мы задействуем каналы для оказания давления на нужных людей, благо располагаем необходимыми для этого информацией и возможностями, — твердо заверил Берия. Он уже начал выстраивать в голове необходимую схему.

— Борис Михайлович, что думаете? — спросил Председатель ГКО у Шапошникова. Тот встал.

— Товарищ Сталин, мое мнение таково — передавая Японии необходимую информацию, мы в значительной степени помогаем им на начальном этапе одержать верх над США, но учитывая состояние экономики и промышленного потенциала этих стран, можно сделать вывод — Япония, как и Германия, не выдержит долгосрочную войну. Однако для американцев такая война тоже окажется очень сложной. Хотя в конечном счете они или победят, или заключат перемирие, что более вероятно, на выгодных условиях. Японцам надо помочь, но при этом — обезопасить наш Дальний Восток. Апрельского Пакта о нейтралитете недостаточно. Что же касаемо американцев, то еще пару лет поставки осуществлять они будут, а потом мы сами разовьем новые технологии и сможем продавать им танки, САУ, артиллерию.

— Хорошо. Товарищ Молотов, подготовьте необходимые документы для японцев и для американцев. Товарищ Берия, вы и так знаете, что делать. По этому вопросу все.

Когда нарком вернулся от Сталина, его уже ждал в приемной заместитель начальника первого отдела Народного комиссариата внутренних дел Павел Анатольевич Судоплатов.

— Здравия желаю, товарищ народный комиссар. — Судоплатов приветствовал непосредственного начальника.

— Здравствуйте, Павел Анатольевич. Проходите ко мне. Сделай нам чаю. — Последнее уже было обращено к секретарю.

Берия сел в свое кресло во главе стола и, указав подчиненному на ближайший стул, предложил:

— Садитесь, разговор у нас будет долгий.

Как всегда, очень оперативно был внесен поднос с чаем. После того как приступили к чаепитию, Лаврентий Павлович продолжил:

— Хотелось бы услышать ваше мнение, Павел Анатольевич, по одному вопросу. — По тону можно было понять, что сам хозяин кабинета пока находится в некоторой нерешительности относительно складывающейся ситуации. — Задача стоит следующая — необходимо передать руководству Японии некоторую сверхсекретную информацию о действиях США, причем сделать это так, чтобы японцы поверили. Информация достоверная, но сама по себе она настолько специфична, что факт ее появления у нас и факт передачи японцам может вызвать серьезный резонанс. Причем ни американцы, ни англичане, ни немцы не должны ничего узнать.

— Лаврентий Павлович, это не совсем моя епархия. Диверсии, уничтожение ключевых фигур, силовые акции — это мое, а здесь, как мне кажется, нужно привлечь специалистов из НКИДа, особенно тех, кто знает специфику работы с японцами.

— Это мы уже сделали, Молотов работает в этом направлении. А про себя не скромничайте, вы один из наших лучших сотрудников, так что не стесняйтесь, предлагайте варианты.

— Разрешите, я возьму бумагу и чернила, когда записываю, работать привычнее.

— Берите. — Нарком указал рукой на письменные принадлежности, лежащие на столе.

Судоплатов взял ручку, несколько листов бумаги и начал высказывать свои соображения, сразу же их конспектируя.

— Первое — документы можно передать по официальным каналам спецкурьером или диппочтой. Это можно сделать в Москве, в Японии, в третьих странах. Достоинство этого способа: японцы будут убеждены, что информация получена по официальным каналам, значит, ситуация контролируется на самом верху и все очень серьезно. Недостатки: получение официальной информации из практически враждебного государства сам по себе факт очень настораживающий. Могут, и так, скорее всего, и произойдет, принять за провокацию или какую-то игру с нашей стороны.

Второй минус — очень велика вероятность, что об этом узнают разведки других стран. По крайней мере, факт передачи информации скрыть не удастся. В этом случае они приложат максимум усилий, чтобы узнать о содержании письма. Второй путь подразумевает неофициальные каналы. Причем здесь есть возможность действовать как втемную для японцев, то есть они не будут знать, что данные сведения пришли из Москвы, так и выходя напрямую на нужных нам людей. Для работы втемную необходимо задействовать нашу агентуру в США и обеспечить получение японцами этих данных якобы из закрытых американских источников. Желательно, чтобы этих источников оказалось несколько. Тогда шанс того, что Япония поверит нашей информации, очень велик. Хотя, конечно, проверять все равно будут, и самым тщательным образом. Передача материалов в частном порядке не гарантирует того, что они вообще куда-то попадут. Человек может испугаться провокации с нашей стороны и просто уничтожить документы, не доложив при этом своему руководству. В данном случае надо или воспользоваться отработанными каналами, гарантирующими получение информации нужными людьми, и только ими, или выходить на ключевых сотрудников правительства и военных, которые могут оценить сполна такой подарок и воспользоваться им по назначению. Но при общении с такими людьми нужно показать, что наш человек представляет официальную позицию Советского правительства, просто предварительные переговоры и передача информации происходит по неофициальным каналам для того, чтобы не привлекать лишнее внимание зарубежных спецслужб и ненужных людей в самой Японии. Но и этот способ имеет свои недостатки. Мне представляется, что самым оптимальным в данном случае может быть использование нескольких путей сразу. Например, организовать сначала получение сведений японскими агентами, работающими в США и Англии, а затем уже, когда они начнут проверять эту информацию, выйти на нужных людей и передать им все, что необходимо. Сделать это следует в частном порядке, но убедив ту сторону, что инициатива идет из Кремля и контроль осуществляется на самом верху. Тогда мы лишь подтвердим то, что они и так узнали, но достоверность переданных сведений той стороной будет оценена очень высоко. Необходимо и подключение каких-то дополнительных косвенных рычагов влияния на ситуацию. — Судоплатов все сказанное записывал на бумаге, причем делал это не абы как, а сокращал и изменял слова таким образом, что непосвященный человек в этой писанине ни за что бы не разобрался. Сказывалась многолетняя практика работы в самом закрытом учреждении страны. Тем более записи он делал для себя, а не для отчета, а лист все равно никогда не покинет пределы приемной этого кабинета. После окончания беседы он сдаст его секретарю наркома. А затем, как и другие секретные, но уже ненужные бумаги, этот безмолвный свидетель важных государственных тайн будет уничтожен. Лаврентия Павловича захватил ход мыслей заместителя начальника первого (разведывательного) управления НКВД СССР. Он склонился над столом, внимательно слушая и делая какие-то одному ему известные выводы. То, что говорил Судоплатов, не было новостью для Берии. Все эти варианты, и не только эти, он многократно прокручивал в голове.

На мгновение показалось, что усталое лицо наркома просветлело. В какой-то момент он понял, как провести эту непростую операцию и получить столь необходимый результат. Его глаза горели живым всепоглощающим огнем, он снова чувствовал себя тем увлеченным и энергичным молодым человеком, который в восемнадцать лет вступил в партию большевиков и организовал в Бакинском строительном училище ячейку РСДРП.

— Спасибо, Павел Анатольевич, вы натолкнули меня на очень интересную мысль. Пока можете быть свободны, но до вечера никуда не отлучайтесь. Возможно, я вас еще вызову.

— Товарищ генеральный комиссар, я буду у себя в кабинете, если и куда отойду, обязательно предупрежу дежурного, — ответил Судоплатов, вставая.

— Да, да, если вы понадобитесь, Сергей вам позвонит. — Берии определенно не терпелось остаться одному в кабинете. Давненько Судоплатов не видел своего руководителя в таком настроении. Обычно он был скуп на эмоции, задумчив, внимателен и сдержан. Исключения составляли скупые похвалы или серьезные разносы особо нерадивых сотрудников. Правда, после таких разносов те уже обычно переставали быть сотрудниками НКВД или НКГБ. Закрывая за собой дверь, Павел Анатольевич услышал возбужденный голос шефа.

— Да, Иосиф Виссарионович, есть способ решения вопроса по нашему последнему разговору. Сейчас подумаю над ним еще раз сам и отдам специалистам, пусть пропишут схему реализации.

Змей

Через несколько дней врачи признали меня полностью здоровым, то есть трудоспособным.

Пару дней я отсыпался, гулял с Тэнгу, просто отдыхал. Потом приехал капитан, нет, уже майор, Васильев.

— Ваши идеи и информация сочтены там, наверху, крайне полезными. Завтра вас повезут в Москву. А вот в этом документе перечень того, что удалось сделать на основе полученной от вас информации.

Я вцепился в папку и начал читать.

Так: И-185 пошли в серию, первые двенадцать машин прошли войсковые испытания под Ленинградом, отзывы пилотов и техников превосходные, вторую партию пошлют на юг, отлично. Таубин вновь работает — хорошо. Таиров с подачи испытателей и немножечко моей поставил М-82 на свой самолет. Результат великолепный: масса 4750/6900 кг, скорость 560/ 640 (6000) км/ч. Скороподъемность, как и потолок, практически не изменились, дальность немного уменьшилась. Су-6 все-таки запустили в производство в двухместном варианте и с М-71. Он что, рабочий? Пишут, что — да. И-180 переделывают под М-82. С И-180 — инициатива инженеров завода. Посмотрим, что получится. Выпуск Ил-2 полностью прекращать пока не стали, сделали двухместный вариант, будут смотреть, что получится с Су-6. Первые Ту-2Р выпущены опытной партией, испытания будут проходить под Ростовом — великолепно.

Саня Букварь

Поселились мы в гостинице, окна которой выходят на Кремль. До приема оставались еще целые сутки. В первую очередь к нам пригнали парикмахеров и портных и стали приводить внешность в соответствие с предполагаемым уровнем встречи. Бритье и стрижка, длившиеся несколько часов, очень напрягали. А потом нам выдали по комплекту новенькой формы гэбэшного образца, однако с девственно пустыми петлицами. Также были вручены таблички с правильными названиями воинских званий всех видов. При попытке выучить это я заблудился между сержантом НКВД и воентехником второго ранга окончательно. В процессе расселения Ярошенко, получивший к этому времени второй ромб в петлицы, исчез куда-то. Я отпросился посмотреть город на часок. К моему удивлению, отпустили, дав в сопровождение целого сержанта ГБ. Только никуда я не попал, так как при выходе из здания встретил старых знакомых.

У ступеней при входе остановился легковой «ЗИС», и из него выбрались сначала озабоченный чем-то Ярошенко, а потом и Соджет со своей Аней. Пока мы с Олегом здоровались, к Ярошенко подскочил штатский из «эмки», подъехавшей с другой стороны, и что-то обстоятельно доложил ему.

— Все участвовавшие в прорыве первой группы, ваши спутники, — указал комиссар третьего ранга на Олега, — и некоторые товарищи, вывезенные самолетами, будут сведены в отдельную бригаду особого назначения. Вы же пока присоединитесь к остальным «попаданцам». Вот же, нахватался таких слов, теперь не могу говорить нормально. А вы куда собрались? — Это уже мне.

— В город…

— Чтоб и здесь что-нибудь прихомячить? Вас лично даже к лотку с мороженым в декабре, если он на колесах, ближе километра подпускать нельзя! Думаете, не знаю про ваши художества на Тракторном заводе в Сталинграде? Да еще и с нарушением формы? Назад! Послезавтра погуляете.

— Ты чего учудил там? — заинтригованно спросил Олег.

— Да так, мелочи. В заводском гараже среди хлама откопал СТЗ-35, помнишь, такой прототипчик, и притащил к КБ своим ходом, хотя народ был уверен, что мотор в нем убит насмерть. Потом бешеный трактор собрал из сверхпланового. Там с моей подачи моторные цеха организовывают. С пиндосовским оборудованием. Вот я один из моторов, что прибыли как образец, на СТЗ-5 и поставил, правда, нос пришлось слегка удлинить. Родного мотора все равно не хватало. А потом этот трактор стал при заводе вместо дежурного «ЗИСа». Дороги-то в Сталинграде отсутствуют как явление.

— А теперь, товарищ Букварь, расскажите, куда вы с полигона отлучались и на чем, — влез в разговор Ярошенко, когда мы уже поднимались в лифте, — и чем это все закончилось.

— Да ничего там не было такого. С разрешения начальника полигона поехали с мамлеем НКВД, помнишь, к нам прилетал, я еще его на мост в группу брал, в деревню Латошинка, где кухня походная застряла. А там на почту заскочить решил. А там зэки беглые, типа грабить собрались. Там недалеко зона. Ну, в общем три трупа среди них, один раненый почтарь, четверых взяли. Они ж не ждали, что их брать на танке приедут. А у нас два «ТТ» на троих. И танк без БК. Но прокатило.

— На почту, — просипел Олег, — на танке… Ой, не могу… Ты б еще на 35-м туда приперся… Или на СМК, например. Кстати, — осенило его, — а как там с ним вообще-то? Есть еще он?

— Так я на 35-м и приехал, правда, на СТ. А «Горыныч» и пара «саблезубых» в Кубинке сейчас, и еще что-то из нашего.

Услышав сие заявление, Олег просто повис на мне кулем. Ибо со смеху чуть не упал — так скрутило…

— А кое-что — это что? — спросил он, успокоившись.

— Две самоходные зенитки, разные. «Саблезубых» там — «белка» и «тигр». «Бешеная трибуна», ну и тот супертрактор с СТЗ, — опять влез Ярошенко, — и бригада ваша будет базироваться там теперь.

В общем, пока мы поднимались, Олег умудрился у Ярошенко выбить СУ-14, СУ-14-1, СМК и Т-100 с Т-100-Y для нашей будущей бригады.

— Товарищ комиссар третьего ранга, а почему нарушение формы одежды? — спросил я, выходя из лифта.

— Комиссар госбезопасности, — буркнул Ярошенко, — ты рядового гэбэшника в жизни видел? В командирской форме? Я — пока только тебя. То-то было бы радости патрулю диверсанта поймать! Убить не убили бы, но бока намять — запросто. У капитана Сергиенко, что тебя отпустил, неплохое чувство юмора. Он, наверное, уже все соседние участки милиции и комендатуры обзвонил. Предупредил.

Ника

«Москва. Как много в этом звуке…» Ага, много… звуков. А толку? Кто бы что ни говорил, а по своей воле я в Москву ни за какие коврижки не поехала бы. Не люблю я ее. Сто раз была, и каждый раз в какие-то неприятности попадала. Вот и теперь тоже. Нас хочет видеть САМ. А я хочу его видеть? У мужиков глаза горят, верят, что можно все изменить, все сделать, переделать, а у меня мурашки по коже…

С утра принесли форму. Мне, как и ожидалось, юбку. Фасон еще дурацкий — бочонок, а что ожидать? Моду, что ли, им перекроить? Тоже шитье, но заклепочное. А тут — увеличить только вытачки, изменить немного крой и вот уже — совсем другое дело… Но это потом, когда руки дойдут после войны.

Стою перед зеркалом, как идиотка: туфли — страх божий, юбка — я уже повозмущалась… И вообще, вот возьму психану и никуда не пойду! Ни в какой Кремль!

Вышли в холл. И тут навстречу — Соджет! Ах ты, падла! Это из-за тебя нас самолетами! В общем, в коленку я его все-таки стукнула, пока меня свои же не оттянули… Ничего, я тебя еще достану! Вот только юбку сниму… хотя было желание снять ее прямо здесь, в холле… или разорвать к чертовой матери!

Не знаю, кто чего ждал от встречи в верхах, а я туда ехала как на эшафот.

Степан

Олег вернулся. Без шума и пыли, просто в один прекрасный день наш куратор приволок этого… орла. Ника его чуть не убила. И правильно сделала, в смысле, что не убила. Дальше все было как положено — встреча старых приятелей. Ну а что тут скажешь? Действительно, старые приятели.

Крепкое рукопожатие. Молча. Здравствуй, Олег. Нет, не так! Здорово! Здорово, и спасибо, что дошел живым…

Саня Букварь

А потом был Кремль. То, что мы видели в своей допопаданческой жизни по телевизору, не шло ни в какое сравнение с реальностью. Чтобы описать красоту и богатство того, что предстало перед нами внутри, у меня просто не хватало слов. Нас провели в Георгиевский зал. Там уже собралась изрядная толпа народа. Что характерно, гражданских из них — человек двадцать, а военных около сотни. Стульев и тому подобных излишеств не было. Только вдоль стены стоял ряд столов с красными коробочками. Видимо, мы прибыли одними из последних. Совсем тихо к нам подошел Карбышев. Открылась дверь, противоположная той, через которую мы вошли в зал. И тут у меня, что называется, сердце ушло в пятки. Ровным шагом в зал прошел человек, которого мы знали по кадрам хроники и художественным фильмам. Все присутствовавшие моментально затихли. Следом за Иосифом Виссарионовичем, словно тень, проскользнул круглолицый человек в пенсне. Присутствовавшие в зале, попадая под взгляд круглолицего, ощутимо съеживались. Следом вошли еще несколько человек, но их я достоверно не узнал, хотя все лица были знакомы. Всесоюзный староста присутствовал в зале и ранее, просто я со своего места его не заметил. Руководство страны остановилось около первого из столов и что-то тихо обсуждало.

— Указом Президиума Верховного Совета СССР от 12 ноября 1941 года, генерал-лейтенанту Карбышеву Дмитрию Ивановичу за заслуги по созданию укреплений, успешные боевые действия в приграничной полосе, прорыв мотомеханизированной группы из окружения, успешные контратакующие действия в районе Смоленска, личную отвагу и мужество, обеспечение учебно-боевой подготовки во вверенном соединении присваивается очередное звание генерал-полковник. Генерал-полковнику Карбышеву по итогам перечисленной деятельности, присваивается звание Героя Советского Союза, с награждением орденом Ленина и медалью «Золотая Звезда», а также орденом Боевого Красного Знамени за прорыв группы, и орденом Боевого Красного Знамени за действия при обороне Смоленска.

Наш генерал вышел строгим строевым шагом. Калинин вручил ему ордена в коробочках, пожал руку, а Звезду лично приколол на китель.

— Указом Президиума Верховного Совета СССР от 12 ноября 1941 года майору Шестакову Льву Львовичу за девятнадцать лично сбитых самолетов противника, успешные действия по обеспечению безопасности воздушного моста, успешное руководство истребительным авиаполком особого назначения, высококлассное воспитание подчиненных и обеспечение боевой подготовки присвоить звание подполковника. Подполковнику Шестакову Льву Львовичу присвоить звание Героя Советского Союза, с награждением орденом Ленина и медалью «Золотая Звезда».

Ангел-хранитель с голубыми петлицами вышел явно прихрамывая. История повторилась — орден в коробочке, Звезду на грудь, рукопожатие. Новоявленный подполковник только собрался возвратиться в ряды зрителей, как круглолицый в пенсне взял слово.

— А что это вы, товарищ Шестаков, вводите в заблуждение верховное командование? Потери занижаете?

Толпа напряглась. Лаврентий Павлович достал из кармана бумагу и начал читать.

— По донесению командира разведывательно-диверсионного отряда, около шести часов утра одиннадцатого сентября, в районе западнее Смоленска зафиксировано падение пяти самолетов типа «Мессершмитт-109» и одного ЛаГГ-3. По журналу боевых действий ВВС фронта, в это время и в этом месте могли находиться только майор Шестаков и младший лейтенант Аленикин. О гибели Аленикина вы доложили. О бое тоже, а о его результатах, видимо, забыли? Кстати, лейтенант Аленикин выжил и сейчас в госпитале. Значит, судя по вашему рапорту, стрелки ТБ сбили один самолет, а вы там просто так рядом болтались? — Берия уже не скрывал улыбки. — Кстати, один из сбитых — известный немецкий летчик. Ему приписывают много сбитых наших самолетов.

— Что же мы будем делать с таким человеком, который вводит в заблуждение командование? — вдруг негромко сказал сам Сталин. — Я так думаю, поставим его во главе авиабригады специального назначение под ваш контроль. Чтоб обманывать неповадно было. А за этого крестоносца отдельно накажем.

Все облегченно заулыбались. А награждение пошло дальше своим чередом.

— Указом Президиума Верховного Совета СССР от 12 ноября 1941 года полковник Преображенский Евгений Николаевич награждается орденом Ленина за организацию бомбардировочных налетов на нефтепромыслы в районе Плоешти, повлекших прекращение активной нефтедобычи в регионе, орденом Боевого Красного Знамени за двадцать три лично совершенных вылета на бомбардировку нефтепромыслов и уничтожение аэродрома ПВО противника.

Получать награду вышел парень чуть за тридцать, в форме морского летчика. На его груди уже блестела Золотая Звезда Героя. Другие награды я толком разглядеть со своего места не мог, но их количество внушало уважение. Вдруг слово опять взял Берия.

— Скажите присутствующим, товарищ Преображенский, вы, видимо, сильно не любите малоразмерные суда? Объясните, как случилось, что во время одного из ваших вылетов на рекогносцировку в доблестном флоте Румынии пропал паровой катер с единственным действующим адмиралом? По данным разведки, выжившие румынские матросы докладывали о большом советском самолете со стеклянным носом, который утопил их корыто одними пулеметами? Вы знаете, как это называется? По-моему, воздушное хулиганство. Мы это запомним на будущее.

Да уж, чувство юмора здесь своеобразное, подумал я.

А потом пошло награждение и остальных прямо или косвенно участвовавших и у нас в группе, и в Смоленском сражении, и в налетах на Плоешти. Попаданцев пока не вызывали. И вдруг, словно гром среди ясного неба:

— Указом Президиума Верховного Совета СССР от 12 ноября 1941 года гражданину Медведь Олегу Евгеньевичу в связи с поступлением на действительную военную службу в ряды Рабоче-Крестьянской Красной Армии присваивается звание военного инженера второго ранга. Военинженеру второго ранга Медведь Олегу Евгеньевичу присваивается звание Героя Советского Союза с награждением орденом Ленина и медалью «Золотая Звезда», за успешную контрартиллерийскую деятельность в приграничной полосе. Военинженер второго ранга Медведь также награждается орденом Боевого Красного Знамени, за успешные разведывательно-диверсионные действия, орденом Красной Звезды за прорыв малой моторизированной группы, орденом Красной Звезды за противодействие авиации противника, званием Почетный железнодорожник СССР.

— Указом Президиума Верховного Совета СССР от 12 ноября 1941 года гражданину Бондаренко Александру Александровичу в связи с поступлением на действительную военную службу в ряды Рабоче-Крестьянской Красной Армии присваивается звание военного инженера третьего ранга. Военинженеру третьего ранга Бондаренко Александру Александровичу присваивается звание Героя Советского Союза с награждением орденом Ленина и медалью «Золотая Звезда», за успешные действия в составе моторизированной группы в тылу противника, а также уничтожение аэродромов противника. Военинженер третьего ранга Бондаренко также награждается орденом Красного Знамени за уничтожение командующего второй танковой группой вермахта, орденом Боевого Красного Знамени за уничтожение Кобринского железнодорожного узла вместе с танковым батальоном противника, медалью «За боевые заслуги», за участие в воздушном бою с превосходящими силами противника, званием Почетный железнодорожник СССР.

— Указом Президиума Верховного Совета СССР от 12 ноября 1941 года гражданке Ивановой Нике Алексеевне в связи с поступлением на действительную военную службу в ряды Рабоче-Крестьянской Красной Армии присваивается звание старший политрук. Старшему политруку Ивановой Нике Алексеевне присваивается звание Героя Советского Союза с награждением орденом Ленина и медалью «Золотая Звезда» за беспримерный героизм при организации уничтожения вражеского командного состава, высокие результаты подготовки спецподразделений, идеологическое воспитание подчиненных.

Наша Ника только хлопала глазами и беззвучно открывала рот. Выйти к всесоюзному старосте ей едва заметным толчком помог Ярошенко. Стоя рядом, мы услышали его ехидный шепот:

— Допрыгалась.

— Указом Президиума Верховного Совета СССР от 12 ноября 1941 года гражданину Сергееву Степану Алексеевичу в связи с поступлением на действительную военную службу в ряды Рабоче-Крестьянской Красной Армии присваивается звание капитана. Капитану Сергееву Степану Алексеевичу присваивается звание Героя Советского Союза с награждением орденом Ленина и медалью «Золотая Звезда» за успешные действия в составе моторизированной группы в тылу противника, организацию боевой деятельности по переходу группы по тылам противника, личный героизм и отвагу. За организацию уничтожения карательного батальона и батальона связи с подразделениями охраны и обеспечения капитан Сергеев Степан Алексеевич, награждается орденом Красной Звезды.

— Указом Президиума Верховного Совета СССР от 12 ноября 1941 года гражданину Кокорину Сергею Юрьевичу в связи с поступлением на действительную военную службу в ряды Рабоче-Крестьянской Красной Армии присваивается звание капитана. Капитану Кокорину Сергею Юрьевичу присваивается звание Героя Советского Союза с награждением орденом Ленина и медалью «Золотая Звезда» за успешные действия в составе моторизированной группы в тылу противника, разведывательно-диверсионную деятельность, личный героизм и отвагу. За успешный поиск базы моторизированной группы и координационного партизанского центра капитан Кокорин Сергей Юрьевич, награждается орденом Красной Звезды.

— Указом Президиума Верховного Совета СССР от 12 ноября 1941 года гражданину Перельману Олегу Владимировичу в связи с поступлением на действительную военную службу в ряды Рабоче-Крестьянской Красной Армии присваивается звание военного инженера третьего ранга. Военному инженеру третьего ранга Перельману Олегу Владимировичу присваивается звание Героя Советского Союза с награждением орденом Ленина и медалью «Золотая Звезда», за успешные действия в составе моторизированной группы в тылу противника, освобождение советских военнопленных из фашистского лагеря. Военный инженер третьего ранга Перельман Олег Владимирович награждается орденом Красной Звезды за обеспечение прорыва через границу механизированного отряда, выполнявшего рейд по сопредельной территории, медалью «За боевые заслуги», за неоценимую помощь в медицинском направлении в составе механизированной группы.

Ника

— Допрыгалась!

Ага, долеталась-догулялась-дотрынделась. Ласковые они, мужики мои. Стоят за спиной и тащатся, как кот по стекловате. Узнаю, кто сказал такое в спину, — убью на фиг!

За такими мыслями сразу и не поняла, что мне дали… Звезду, еще одну, а эту за что? Еще обозвали так — политрук! Это типа нашего замполита? Что я им плохого сделала?

На банкете было все чинно… слишком чинно. Правда, в сугубо мужской компании моя женская… хм-м, фигура выделялась уж не знаю чем, что все пытались познакомиться и сказать парочку бестолковых комплиментов. Отличался от всех только Берия, который показался мне «человеком сам в себе». И еще он ждал… Рано или поздно, но познакомиться с ним придется — это понимали мы оба… поэтому не спешили.

Пить я много не рискнула, хотя был повод, но в такой «доверительной» компании лишние сто граммов могут оказаться ох какими лишними!

В номерах — продолжили! Но не так браво, как хотелось. По кабакам нас не пустили трезвые и гордые подчиненные Ярошенко. А когда я попыталась все-таки добиться объяснений, мой милый Алексей Владимирович попросил:

— Не надо, я прошу вас, Ника Алексеевна…

— Что не надо? — зацепилась я.

— Ну, этого не надо…

— Так! Товарищ Ярошенко, я вас не понимаю. Пошли, объяснишь мне наедине, что значит «этого». А то я на редкость сегодня тупа и неликвидна. Пошли!

А ты, значит, краснеть умеешь, дорогой мой красавчик! Что, тяжело объяснять пьяной женщине, почему ей нельзя выпить еще… Особенно если есть выпивке альтернатива…

Олег Соджет

Услышав, что на меня навесить решили, я охренел. Не, я, конечно, понимаю и что немцам гадостей наделал, и что Родине нужны герои, но, что из меня новогоднюю елку сделают, не ждал. Одно радовало — не меня одного так обвешали. Даже мысль мелькнула, что еще пару раз так же наградят, и можно без бронежилета обходиться — медали защитят не хуже. В момент, когда сначала меня, а потом и Саню железнодорожниками обозвали, да еще и почетными, я еле сдержался, чтоб не заржать как конь, и только засипел слегка, но, судя по тому, что Мындро мне украдкой кулак показал, это таки услышали. По крайней мере, некоторые из присутствующих. Потом, когда всех наградили, был банкет. Ну, пока все сидели и выпивали, я тоже не рыпался. А вот когда народ по кучкам расползся, я пошел искать кого-нибудь, с кем можно поговорить о технике, точнее, о ее усовершенствовании и запуске в серию новых образцов бронежилетов, разгрузок, «лохматок» для снайперов и прочих полезных мелочах.

Саня Букварь

К нам подошел сам нарком Малышев и осторожно предложил хорошо закусывать. На недоуменный взгляд Соджета и Степана он пояснил:

— После прибытия первых вагонов с оборудованием для строящегося моторного завода на СТЗ из Штатов обком партии Сталинградской области организовал совместный банкет для руководства области, города и причастных заводов. Туда же попали некоторые конструкторы. В общем, Сергеев с Баррикад, Сапожников с СТЗ и ваш Бондаренко сидели рядом. Конечно, ничем хорошим это не могло кончиться. В общем, поскольку СТЗ перегружен, результаты их совместного распивания слабых алкогольных напитков пришлось осваивать в Ленинграде, на базе Т-100. Микулинское КБ, посмотрев на «Горыныча», сделало вариант, который обозвали ТАМ-34, его туда и воткнули. В общем, в Кубинку к завтрашнему вечеру должны доехать два варианта САУ-203. Кто из вас принимать будет? Госиспытаний еще не было. Войсковых тоже. Вот и совместите.

Когда нарком отошел, Олег набросился на меня с вопросами про эти САУ.

— Как выглядит? Броня? Пушка? Мотор?

— Подробностей не знаю, но в задумке на базе СМК или Т-100. Лоб — наклонный глухой. Люк мехвода с перископами в крыше. Поднимающееся сиденье, чтоб на марше можно было башкой наружу торчать. За люком уже отличия. Два варианта рубки. Потом МТО. Задумывали пока с М-17, а вышло, оказывается, вон как. Пушка в обеих — моя любимая.

— Б-4? — закашлялся Степан.

— Конечно! Досылатель, механизированый лоток, еще мелочовка — не знаю, что пошло, что нет.

— А рубка какая? — не отставал Олег.

— Одна полностью закрытая. Лоб — семьдесят пять, борт и корма — пятьдесят, крыша — тридцать. Другая — полуоткрытая, без крыши. Лоб — полсотни, борт и корма — тридцать, зато угол возвышения нормальный. Подробности пока не знаю…

Олег Соджет

Мое высматривание кого-нибудь из инженеров-разработчиков брони принесло некоторые плоды — я на Астрова наткнулся. Вот уж не ожидал… все-таки шасси для «Шилки» он разработал. Не сам, конечно, и несколько попозже, но… В общем, я утерпеть не смог — благо он один стоял и можно было с ним поговорить попробовать.

— Здравствуйте Николай Александрович, — поздоровался я.

— Здравствуйте. — Астров слегка замялся. — Я, конечно, знаю, кто вы. Все-таки имена награжденных слышал, но откуда вы меня знаете-то?

— Ну, как же? Как я могу не знать того, кто машину сделал, которой я управлял…

— Это какую же? — поинтересовался он.

— Э… — слегка замялся я, а потом плюнул: все равно если с ним работать, то он все узнает. — Вы ее не всю создали, а только шасси. Точнее — еще не создали, но, надеюсь, создадите…

В общем, после получасового разговора мне удалось убедить конструктора, что я не псих и что ему б не помешало встретиться со мной еще раз, когда у меня чертежи с собой будут. Ибо хоть идеи «Шилки» и Т-55 он и понял, как и то, что мне не нравилось в имеющихся танках, типа курсача и люка мехвода в лобовой броне, но без чертежей я не мог объяснить, что именно я прошу сделать и как оно должно выглядеть. А вот имея чертежи под носом, Астров пообещал постараться придумать, как это можно сделать в ближайшем будущем. Хотя и я, и он понимали, что многое придется убрать, упростить или переделать, ибо тот же радар в саму зенитку в обозримом будущем фиг затолкаешь. Договорившись, что, как смогу, я приеду в Горький, мы расстались, довольные разговором.

Саня Букварь

Воспользовавшись образовавшейся паузой, я решил рассмотреть внимательнее Преображенского и, найдя взглядом, направился к нему. Евгений Николаевич беседовал о чем-то с человеком в гражданском костюме. Часть разговора долетела и до моих ушей.

— В распоряжении института есть рекордный самолет «Родина», я думаю, он подойдет для задуманного вами дела, — говорил гражданский. — Поставим туда новые высотные модификации «Микулина» с наддувом, в первый отсек — М-11 с компрессором, как на «семерках», кислород нового образца, отопление. Я думаю, до тринадцати подниметесь с пятисоткой.

— Маловато…

— А больше пока не можем… Гермокостюмы экспериментальные, еще проверить надо. Да и не уверен я в моторах…

— Но хоть пятьсот-то точно потянет? — спросил летчик.

— Надеюсь, но обещать не могу.

— Ниже идти — не долетим, меньше тянуть — смысла нет.

— Постараемся. Разрешите, я покину вас.

Собеседники разошлись, а пообщаться с Преображенским у меня не получилось — к нему подошел человек в форме НКВД и шепнул что-то. Евгений Николаевич очень быстро покинул зал.

Степан

Москва, Кремль… Еще несколько месяцев назад прыгал бы от радости, наверное. Ну, еще бы… А сейчас — скорее недоумение, — за что? За угробленную рейдовую группу? За собрание слухов из будущего? Неясно… И хрен с ним. Наградили и наградили, делу не во вред.

Потом был банкет. Ребята треплются по делу и не очень. И правильно, почему бы и не расслабиться? Фронт-то стабилизировался там, где у нас он был в конце сентября, и даже чуть дальше — Смоленск немцы взять не смогли. И Киев тоже. Но вот что странно — наши долбят Румынию без передыха, там, говорят, сплошной ад, а попыток немцев выбить нас с «непотопляемого авианосца Крым» пока не предпринималось. Почему? Все настолько хреново у немцев? Сомнительно. Убоялись распутицы? Три ха-ха. В реальной истории они в этот период действовали весьма активно, а тут — тишина. Ох, не к добру все это. Что-то будет впереди.

Саня Букварь

На следующий день после кремлевских событий троим из нас, имевших наибольшее отношение к танкам, Ярошенко передал приказ явиться в Наркомат танковой промышленности. Московское управление НКВД предоставило для поездки один из «Кадиллаков», которые занесло в СССР не без нашего участия. Кроме водителя и охранника на переднем сиденье с нами всегда был один сопровождающий. Водитель ехал по оживленным улицам. Мы с интересом рассматривали окружающий нас город. Но вот машина свернула на неширокую улицу, даже скорее проезд между домами. Скорость снизилась почти до пешеходной. Вдруг один из штабелей ящиков, стоявший вдоль глухой стены здания, с грохотом повалился и перекрыл нам дорогу. Тут же раздались одиночные выстрелы, разбившие лобовое стекло. Водитель и охранник на передних сиденьях сникли. Мы буквально вывалились из машины и спрятались за ней. Сопровождающий достал «наган».

— Это все, что у нас есть? — удивился я.

— Еще у водителя был. И у охранника ППД.

— Прикрывай! — крикнул я и, не дожидаясь его реакции, бросился к передней двери «Кадиллака». Открылась она легко. Схватив с коленей мертвого охранника автомат, я откатился за ближайшие ящики. По стене рядом почти одновременно щелкнули две пули. Наш энкавэдэшник тоже начал стрелять. С той стороны ящиков кто-то тонко вскрикнул. Теперь отвечал только один пистолет. Я осторожно выглянул: из-за угла ниши в стене выглядывал кусок рукава пальто. Я прицелился. На месте рукава появился стрелок и выпустил несколько пуль в сторону «Кадиллака». Эти выстрелы стали последними в его жизни. С пятнадцати метров нельзя промахнуться даже из ППД. Разобравшись, что здесь больше никого нет, мы осмотрели место происшествия. Двое наших, сидевших в машине, были мертвы. Один из нападавших тоже. А второй еще подавал признаки жизни. Мы погрузили всех в задний салон, я сел за руль, а энкавэдэшник — рядом, показывать дорогу; и рванули прямиком на Лубянку. Автомобиль, конечно, оказался легче «эмки» в управлении, но жутко неповоротливым. Правда, на прямых участках ускорялся очень ощутимо, но тормоза вызывали ужас, как и крены в поворотах. Хотя, это дело привычки, но «Мерседес», который мы на базе в тылу немцев подарили Нике, мне нравился намного больше. Через разбитую лобовуху очень сильно продувало морозным ветром.

— Никогда у меня не будет американской легковой машины! Ни за что не куплю! А если подарят — продам на фиг!

— Ты чего кипятишься? — спросил Соджет.

— Да на этой штуковине только по прямой ездить, и неторопливо! Тормоза, как у грузового «ЗИСа», в моторе дури, как у «Гиганта», а радиус поворота, как у «Ямато»! И кренится, как самолет на поворотах. Ну да ладно, не до этого сейчас. Как думаете, кто нас положить хотел?

— Немцы? Наглы? Амеры? Свои?

— Ну, на горячую голову следующие мысли. Немцы — вряд ли. Во-первых, это означает глубоко внедренного на самый верх шпиона. Во-вторых, я думаю, подготовились бы лучше. По англам и амерам то же самое, плюс риск недовольства по поводу союзников. Хотя на наглов все же есть подозрение — может, хотели кусочек ленд-лиза побольше урвать.

Через полчаса мы были на месте и сидели в кабинете наркомата, а в коридоре громогласно рычал срочно прибывший по телефонному звонку Старчук:

— Олени непарнокопытные! Какого черта вы до сих пор молчали! Кактусы перекрестноопыляемые! Что значит, только узнали? Вы понимаете, что ставили под удар моральное состояние группы? Немедленно доложить Ярошенко! И машину подготовить на аэродром! Нет, две, чтоб охраны больше было! Наркому я сам доложу! Бегом, лейтенант!

Открылась дверь, и в кабинет вошел сам «злой» следователь:

— Добрый день, товарищи командиры. Значит, так, есть две новости — хорошая и плохая. Плохая — стрелявший в вас помер, не приходя в сознание. А хорошая ждет вас на аэродроме. Работа в наркомате на сегодня отменяется, — сказал он уже спокойным голосом.

— Летим куда-то? — поинтересовался я.

— Нет, встречаем. Нескольких человек из мехгруппы, считавшихся пропавшими и погибшими. Старинов и компания зачищали следы после прорыва Соджета и нашли кое-кого. Потом поедете в гостиницу. А летать — на вас у немцев истребителей не хватит.

— А кто там?

— Вот и опознаете, чтоб не было подлога и засланных агентов. И протоколы опознания подпишете, если все нормально.

Ехали мы в этот раз под усиленной охраной.

Кряхтя и скрипя всеми частями, на стоянку зарулил ТБ-1. Тут же открылась дверь в борту, и оттуда начали появляться лица, которых мы считали погибшими. Сначала Освальд, один из снайперов Ники, затем один из погранцов, ходивших с Доком смотреть на деревню с хорватами и узлом связи, потом еще четверо бойцов, которых мы знали в лицо, но, к сожалению, не помнили имен. А потом те, кого уж совсем не ожидали увидеть, — Александра и Екатерина Ивановы! Девчонок мы забрали в легковушку, идущую следом за автобусом с бойцами в Кубинку. По дороге девочки только отогревались и почти ничего не рассказали о себе.

Степан

Про то, что похмелье бывает разным, я, конечно, знал. Но чтоб таким… На следующий день после банкета мы вместе с Мындро и несколькими командирами, переведенными в формируемую ТРБ (тяжелую рейдовую бригаду), обсуждали штат этой самой бригады. Забавно, правда: сугубо штатский человек в компании кадровых военных. Впрочем, форумчанин Степан перестал существовать довольно давно, а капитан Сергеев чужеродным здесь не смотрится. По крайней мере, он так думает.

…Сначала с улицы донесся шум множества моторов. Выглянув в окно, я увидел, что возле здания гостиницы стоит несколько грузовиков, из которых выскакивают солдаты в форме войск НКВД. И что подъезжает еще несколько машин. Ни фига не понятно, но настораживает. Немцы что — десант высадили? Угу, парашютно-танковую дивизию люфтваффе на Красную площадь. Потом из коридора донесся топот, будто бежало стадо бешеных сороконожек-переростков, и в кабинете появился капитан-энкавэдэшник в окружении своих подчиненных.

— Капитан Сергеев? — А сам будто не догадывается. Его же нам показывали, а нас — ему. И оговаривали специально: случись что — только вот этот человек (плюс еще несколько) может вас об этом известить.

— Так точно.

— Капитан НКВД Свиридов. — Предъявляет удостоверение. — Вам придется проехать с нами. — И, видимо, вспомнив инструкции, добавил: — Час назад группой неизвестных была обстреляна машина с военинженером Медведем и сопровождающими его лицами. Убит водитель и один из охранников.

О как. Быстро одеться и выскочить на улицу. Подробности можно узнать и в машине, по дороге в Кубинку. Скудные, надо сказать, подробности. Ценного в них только то, что из наших никто не пострадал, и то, что они поехали на аэродром — встречать и опознавать неожиданно объявившихся выживших.

Машину с нашими я встречал у КПП. Саня, Док, Олег и…

Что за дурацкий воротничок у гимнастерки? Дышать же невозможно! А может, воротничок ни при чем, и дело в другом? Екатерина Иванова, Катерина, Катя вместе с сестренкой стояла у машины.

Олег Соджет

Я отпросился на недельку в «отпуск». Захотелось в родной город съездить. Не в тот, где до переноса жил, туда тяжко пока что попасть, а в тот, где родился. То есть в Харьков. Заодно Ане хотел родной город показать. Ехали мы с ней на поезде. Особых приключений по дороге не случилось. Ну не считать же таковыми то, что я какому-то мешочнику или урке по морде надавал, когда он бузить начал на тему, что ему места мало досталось и все (Аня и еще одна женщина) должны срочно убраться, чтоб ему его освободить. Что с ним стало в результате, я не знаю, но после пары ударов в торец и полета из вагона на ходу поезда, думаю, культуры в нем могло и прибавиться. Пропорционально убавлению здоровья. По приезде в Харьков я с не меньшим, чем у Ани, любопытством смотрел по сторонам — город очень сильно отличался от привычного мне. Узнав у первого же патруля, где комендатура, мы пошли туда. Благо при помощи «бумаг» и сопровождающего, выданных мне Ярошенко, машину у них я получить мог.

А потом мы с Аней поехали туда, где я жил. Доехали до конца города, а моего родного района нет. Совсем. Вышел я из машины и на поля смотрю.

— Что случилось? — спросила Аня.

— Вот где-то там, — я протянул руку вперед, — я жил до этого…

После чего сел на землю, обхватив голову руками. А в голове вертелось: «Это ж теперь навсегда, а все мои друзья остались там». Раньше как-то за беготней мне не до этого было, а вот увидев, что даже дома, где я родился, нет и в проекте, меня догнало осознание случившегося.

Однако долго грустить мне не дало знание того, что есть еще куча дел. Да и Аня, поняв, как мне хреново, поддерживала и успокаивала меня, как только могла.

Но для начала мы все-таки пошли в какую-то забегаловку. Захотелось водки хряпнуть. Но тут возникла проблемка — в первой, я в ней шинель снял — жарко было, — деньги брать отказались при виде моего иконостаса. Да и Аня со своей «отвагой» добавила. Поэтому пришлось искать другую — не люблю пить на халяву — и в ней сидеть не раздеваясь, во избежание повтора.

Потом нас понесло на ХПЗ (будущий «Малышева»), где долго пришлось воевать с вахтером — не хотел пускать. Но в конце концов мы таки прорвались на территорию. Правда, после того как вахтер связался с директором, а тот с Ярошенко.

В общем, попав таки на завод, мы с Аней отправились к директору — Москареву Юрию Евгеньевичу. Вначале он отнесся к моим идеям с подозрением, но потом — я-то не с голыми руками приехал, а готовился, потому некоторые наметки и чертежи у меня с собой были — позвал главного конструктора, коим оказался Морозов Александр Александрович. Тот самый, что Т-54 и 64 создал. И мы засели, уже втроем, за обсуждение. Результатом же наших дебатов, где я упирал на необходимость убрать курсовой пулемет и люк с лобовой брони, добавить командирскую башенку и зенитный пулемет, стало то, что и Морозов и Москарев пообещали мне постараться воплотить мою задумку в броне. После чего мы тепло попрощались, и я с Аней пошел на проходную.

Саня Букварь

Кубинка, Штаб ОМБрОН.

— Прошу садиться, товарищи командиры, — начал совещание генерал-майор Мындро. — Сегодня нам предстоит определиться с составом и оснащением бригады в соответствии с предоставленными возможностями. Перед нами поставлена задача: являясь самостоятельным соединением в резерве командующего фронтом не допустить прорыва немецких войск вдоль побережья Азовского моря. Удар возможен в течение второй половины декабря — первой недели января. То есть до начала этого периода у нас две недели. А бригады еще нет. Слушаю ваши доклады и соображения.

— Заместитель командира бригады по технической части, военинженер второго ранга Акатов, — представился высокий седой мужчина со следами ожогов на руках. — В составе бригады числятся на данный момент: танк «Генерал Ли» — восемь штук. Танк Т-35 типа «Горыныч» — один. Танк СМК — один. Танк Т-100 — один. Танк Т-28 — два, переоборудованных, кроме двигателя, аналогично «Горынычу». Танк Т-34 ХПЗ довоенного образца — два, один модернизированный во время пребывания в мехгруппе генерала Карбышева, второй стандарт. Танк Т-34М СТЗ (тот, что без люка в лобовой броне и с расширенной башней) — четыре. Т-34М1 (то же самое, но без курсового пулемета) — один. Танк БТ-5М1 — три.

— Это что еще за зверь? — высказал общее удивление Мындро.

— БТ-5 с башней, аналогичной БТ-7А, демонтированным рулевым приводом на передние катки и снятым колесным приводом, подвеска передней пары катков торсионная. В небольшом количестве их изготавливают мастерские в Кубинке. Из эвакуированных с поля боя поврежденных машин. Разрешите продолжать?

— Конечно!

— Бронеавтомобиль БА-10 — три, все модернизированы до уровня БА-10 мехгруппы. БА-11 — один. Тот самый, из мехгруппы. «Остин-Путиловец-Мерседес» — один. Немецкая техника остается на хранении в Испытательном Центре. Остальная отечественная была передана в танковые части в районе выхода мехгруппы, — упредил наши вопросы зампотех. — Теперь по артиллерии. САУ-203 «Штурм» — одна, САУ-203-100 — одна. Без орудия. Ожидаем на днях качающуюся часть из Сталинграда. СУ-14-1 — одна, СУ-14-Бр-2 — одна, С-100У — одна. Тягач СТЗ-5В — три. СТЗ-7В — один. «Ворошиловец» — четыре. Гаубица М-30 — шесть штук. Пушка УСВ — четыре. Грузовик «ЗИС-5» — десять штук. «ЗИС-6» — два. «ЗИС-32» — два, причем с разными передними мостами. Грузовик «ГАЗ-ММ» — восемь. У меня пока все! Постоянных экипажей нет. Ах да, полевая кухня — три штуки. Вот теперь все!

— Так, начальника артиллерии у нас тоже нет. Как, впрочем, и зампотыла. Старшина, доложите.

— Старшина Якименко, — с сильным украинским акцентом представился пожилой солдат, до этого сидевший в углу комнаты. — На складе вещевого довольствия находятся триста шестьдесят два комплекта формы рядового и сорок один — командного состава. На складе ГСМ — триста литров моторного масла, десять — нигрола, пятьсот тридцать — дизтоплива, сто — Б-78, двадцать литров — автомобильного бензина второго сорта. На продуктовом складе шесть мешков гречки, один — сахара.

— Это все?

— Так точно, товарищ генерал-майор! Что принял по описи, то и есть! Личный состав прикомандирован к полигону и питается за его счет.

— Что у нас с личным составом? — изрядно упавшим голосом поинтересовался Мындро.

— Младший политрук Сухов, — представился вставший. — Девяносто три человека личного состава, не считая прибывших с вами сегодня. Из них командиров и политработников — трое. Коммунистов двадцать один, комсомольцев тридцать три.

— Медслужба? Тыл?

— Один фельдшер, вольнонаемная, один повар… тоже. — Сухов постарался слиться со стеной позади себя.

В дверь раздался стук, и простуженный голос спросил:

— Разрешите?

— Войдите, — тихо ответил пребывающий в состоянии заторможенности от такого состава Мындро.

В двери вошли два казака. Один — довольно молодой капитан, другой — уже старый старшина. Капитан доложил:

— Товарищ генерал-майор, сводный кавалерийский эскадрон прибыл в распоряжение командира Отдельной Механизированной Бригады Особого Назначения. Исполняющий обязанности командира эскадрона капитан Недорубов.

— Сколько у вас человек, капитан? Лошади? И кто с вами?

— Сорок один человек со мной. Все при лошадях, двенадцать запасных. Имущества и оружия нет — было приказано сдать перед переводом. Со мной заместитель — старшина Недорубов, полный Георгиевский кавалер за империалистическую…

— В бою все были?

— Так точно…

— Еще кто-нибудь? — Наш генерал-майор слегка отошел.

— Так точно! — вскочил Сухов. — Из ВВС должны прислать авианаводчика! Только кто это и что делать будет, никто не сказал.

— Это наш персональный ВНОС будет… — пояснил неосведомленным Мындро.

Мы только кивнули, поняв, что и в этом наши рассказы оказались полезны.

Буквально тут же в кабинет вошла девушка в форме старшего лейтенанта.

— Товарищ генерал-майор, старший лейтенант Зеленко прибыла для прохождения дальнейшей службы! — И протянула какой-то лист.

— Цирк! — прокомментировал Мындро. — И я здесь главный клоун. Вас-то как сюда занесло?

— После госпиталя… Отстранили от полетов… Временно.

— Как попали туда? — спросил Михаил Иванович, начиная читать бумагу.

— Двенадцатого сентября авария…

— Ага, с «мессером»! Предварительно постреляв по нескольким другим и дав экипажу выпрыгнуть! Екатерина Ивановна, вы немного скромничаете. На Су-2 драться против нескольких истребителей и сбить одного, даже тараном, это не просто так! Насколько я понимаю, вам очень повезло.

— В нашей истории она не смогла выпрыгнуть после тарана, — шепнул я сидящему рядом Доку. — Единственная девушка, совершившая воздушный таран.

В это время в дверь вновь постучали, и вошел Соджет с непонятного вида мужиком в гражданской одежде.

Олег Соджет

— Что цирк? — переспросил я, услышав последнюю фразу, но не зная контекста. Ибо только ее разобрал, приближаясь к двери в комнату, где шло совещание.

После чего меня, как опоздавшего, стали вводить в курс дела. Я ж не виноват, что меня сначала отпускают, а потом внезапно посыльных самолетом шлют, чтоб я срочно назад бег.

— Ну, что, — сказал я, услышав, что мы имеем, — людей у нас больше, но вот толку… Хотя пусть их командир сам скажет.

— Командир ополченческой роты Петренко, — доложил вошедший со мной мужик. — Прибыли в ваше распоряжение!

— Еще и ополчение?! — Мындро был в шоке. — Что у вас из оружия и сколько людей?

— Двести человек. Вооружены кто чем. — Петренко замялся.

— Да уж, — влез я, — кто чем — самое то, там не то что Ли-Энфилды или Томпсоны, там, по-моему, еще и кремневые мушкеты найти можно, если поискать. И вооружена примерно половина…

— Ну, это… что выдали, то и есть, — оправдывался Петренко. — И так большинство со своим оружием пришло, а то выдали одну винтовку на пятерых, а так хоть одна единица вооружения на двоих…

Ника

Мир черно-бел. Мир, разделенный на своих и чужих. Биполярный. Военный. Есть еще, правда, свои в стане врага и враги среди своих. Но это только оттенки белого и черного. И вера. Не в бога, а в себя: «Мы победим!» и никаких пораженческих мыслей. И такая же черно-серо-зеленая одежда… Все скомпоновано в рамки военной необходимости. Даже люди говорят сухо, только по существу… и вот тогда понимаешь, насколько ты чужд этому миру. Вот уже две недели я преподаю в Центре подготовки диверсионных групп. Ученики у меня слишком разные — и воевавшие, и только что призванные. Вот только думают они уж очень одинаково. Надо с этим что-то делать.

Я попросила привезти мне мячики. Простые мячики. Детские. Прочитав удивление в глазах своих кураторов, улыбнулась: «Мне надо! Возражения есть?» Возражений, по крайней мере вслух, не было. Но мячики тоже нашлись не скоро. Забыли о мячиках. Не до них. Потом, конечно, привезли из какой-то футбольной спортивной секции, а может, и не одной.

В глазах моих ученичков, увидевших сетку с мячами, хорошо читались незатейливые мысли. Одинаковые и очень нелицеприятные.

— Ну, что, мальчики, — привыкли уже к моему обращению, а ведь сначала дергались, — сегодня мы будем играть в мяч.

Молчат. Для своего личного удобства я ввела номера. А то вечно забываю фамилии-имена-отчества. А так посмотрел на пришитую справа на груди тряпочку с номером, и все. Да и не хочу по именам — память такая штука, что будет помнить всегда… и думать о них.

— Разбились на пары! У каждой — мяч. Теперь я даю вам полчаса, чтобы вы поиграли, — радостное перешептывание, — а через полчаса вы представите мне новую игру. И если это будет футбол, волейбол или баскетбол — десять кругов вокруг казарм. Так что думайте и поражайте меня своими находками.

Вот тут они и поняли, что играть придется всерьез. Разошлись по поляне. Тут один ко мне подходит — четвертый номер.

— Товарищ Иванова, а я ни во что, кроме футбола, играть не умею. И в футбол, правда, очень плохо.

— Номер «четвертый», вы думаете, меня это должно волновать? Включайте мозги и изобретайте. А то я подумаю, что вам надо поменять местами голову и мяч — польза будет одинаковая.

— Извините… Разрешите выполнять?

— Разрешаю.

Ярошенко подошел неслышно сзади. Это, правда, он думал, что не слышно — солнышко-то сзади, а тень спереди. Вот и смотришь, как появляется рядом с тобой чья-то тень, а потом уже и тело.

— Что вы задумали в этот раз, Ника Алексеевна?

— Эх, все вам скажи да покажи. Сами додумаетесь? Вот у каждой пары мяч — они играют. Ничего сложного…

— И все-таки… не думаю, что вы просто разрешили им поиграть. Ника Алексеевна, ну мне-то вы должны сказать!

— Заставляю думать.

— Как это?

— Есть знакомый предмет — мяч. Есть с детства знакомые игры с этим мечом. Есть команда — создать новую игру. Интересно, кто из них выйдет за рамки общепринятого сознания первый? Если бы я им дала нечто, что не так знакомо с детства, — они бы легко справились, но тут в дело вступает шаблонность, которую выбить просто так очень сложно. А нам надо нестандартные решения со стандартными предметами.

— Это тренировка на ваш «креатив»? Я правильно понял?

— А я и не скрывала… Хотите попробовать сами? У нас, кажется, еще два лишних мяча остались.

— Вы что, Ника Алексеевна, думаете, мне нечем заняться, чем в мячики играть?

— То есть вы боитесь оказаться глупее, чем эти пацаны?

— Ну, Ника Алексеевна! Умеете вы уговаривать! Ладно, где ваш мяч? Ващенко, со мной!

— Товарищ Ярошенко! У вас двадцать пять минут!

— Вы же всем полчаса дали! Почему мне меньше?

— А вы — умнее! — рассмеялась я.

Саня Букварь

На столе зазвонил телефон. Михаил Иванович поднял трубку, выслушал и сказал туда:

— Хорошо! Через полчаса будут люди! — И, положив трубку и повернувшись к нам, продолжил: — Кто-нибудь может объяснить, что значит «Приехали «барбосы» Астрова?» Это звонили со станции.

— Это, наверное, АСУ-57, обработанная напильником, — подал голос я. — Писал я про подобное в рапорте, но это самому смотреть надо…

— Вот и возьмите три грузовика, десять человек на разгрузку и шесть мехводов — заберите машины и ЗИП к ним… А потом расскажете! Разойдись, займитесь устройством вновь прибывших, сбор всем командирам и политработникам через три часа.

После того как я притащил со станции «барбосов», действительно оказавшихся слегка упрощенными АСУ-57, мы вновь собрались в кабинете генерал-майора. Степан выложил большой лист со своим (почти один в один содранный со штата бригады с аналогичными задачами из нашего времени) проектом штатной структуры бригады:

Отдельная механизированная бригада (84 танка):

— 3 механизированных батальона (13 танков);

— танковый батальон (40 танков);

— артиллерийский дивизион (18 122-мм гаубиц);

— зенитный дивизион;

— разведрота (5 танков);

— комендантская рота;

— инженерно-саперная рота;

— рота связи;

— ремрота;

— рота матобеспечения;

— взвод РХБ защиты;

— медвзвод.

Танковый батальон (40 танков):

— управление и штаб (1 танк);

— 3 танковые роты (по 13 танков);

— мотострелковая рота;

— разведвзвод;

— зенитно-артиллерийский взвод;

— взвод связи;

— взвод технического обеспечения;

— взвод матобеспечения;

— бмп.

Механизированный батальон (13 танков):

— управление и штаб;

— 3 мотострелковые роты;

— танковая рота (13 танков);

— разведвзвод;

— зенитно-артиллерийский взвод;

— взвод связи;

— взвод технического обеспечения;

— взвод матобеспечения;

— бмп.

Мотострелковая рота:

— 3 мотострелковых взвода;

— артиллерийско-пулеметный взвод;

— минометный взвод.

Все внимательно начали изучать структуру, альтернативы которой никто не предложил. Первым высказался Недорубов-старший:

— Самоходки противотанковые надо ротой держать отдельно, чтоб в любой момент двинулись куда надо.

— Учтем, — сделал заметку на листе бумаги Михаил Иванович. — Все наличные танки и недотанки пока сводятся в танковый батальон. Кроме батареи «барбосов» — они отдельно, в непосредственном подчинении командира бригады. Командир батареи получит в довесок Т-37А, который нам вернули.

— В представленной структуре не вижу поста ВНОС, — заметил зампотех, — да и оборудования для него еще нет.

— Поправляем, — снова записал что-то Мындро. — Взводы РЭБ и ВНОС. Так, и артиллерийская батарея, не гаубичники, а с пушками… Пожалуй, даже дивизион.

— Данная структура является довоенным проектом, — решил немного пояснить ситуацию Степан, — более того, эскизным проектом на будущее, поэтому при ее разработке принимался за основу ряд опытных образцов вооружения и боевой техники. Так, в частности, отказ от противотанкового дивизиона связан с тем, что предполагалось резкое усиление противотанковых средств пехоты. Однако война помешала внедрению данных образцов вооружения. Поэтому предлагаю ввести самоходный противотанковый дивизион в штат бригады.

Далее, для вооружения зенитного дивизиона предполагались зенитные самоходные установки на танковом шасси. К сожалению, на данный момент серийных зенитных самоходок не существует. Поэтому предлагаю, используя техническую базу полигона, создать сколько можно данных установок с использованием 37-мм орудий 61-К и шасси поврежденных танков.

— Принимается по зениткам, — командир бригады записал еще что-то, — а вот с противотанковыми вряд ли получится. Скорее будет проще в артиллерийский взвод каждой роты поставить две сорокапятки и три «максима». Поскольку опыт переоборудования есть, капитан Сергеев и военинженер второго ранга Акатов, составьте список шасси и орудий для создания ЗСУ. Мастерские полигона в вашем распоряжении.

— Далее, — продолжил Степан, — для вооружения зенитных взводов батальонов предполагались самоходки с 23-мм пушками. Данные машины также отсутствуют. Поэтому предлагаю заменить либо установками, аналогичными дивизионным, либо установками с пулеметами ДШК.

— В зенитный взвод должны входить три-четыре самоходки, — высказался я, — а если возможно, то и пять.

— Хм, а не перетяжелим? — усомнился Степан. — Много техники так же плохо, как и мало.

— Четыре, — согласился я.

— Жмот и хохол! — прокомментировал Соджет.

— Когда хохол родился, кое-кто заплакал… — ответил на подколку я.

— По ДШК — не дадут нам это! Они все на катера во флот пошли, — заметил Мындро. — А тридцатисемимиллиметровые, наверное, получится.

— Не дадут и ладно, — отозвался Степан. — Меньше типов боеприпасов возить. Тридцать шесть зенитных стволов — в два раза больше, чем в дивизии сейчас, неплохо. По шасси — идеально подойдет Т-34, но, учитывая потребность в танках, — возможна установка на шасси БТ. В идеале — с демонтажем механизма колесного хода.

— Ну, вот и возьмите за базу БТ-5М1 из мастерских, они вроде уже освоили это. Башен с КТ все равно у них пока нет, а шасси потихоньку заготавливают. Что насчет зенитного дивизиона? Буксируемые?

— В идеале лучше самоходные, — ответил Степан, — но их — только после комплектования взводов.

— С шасси подходящими будут проблемы. Я так понимаю, дивизион будет прикрывать не персонально батальоны, а всю бригаду. На данный момент предложил бы две батареи буксируемых тридцатисемимиллиметровых, одну восьмидесятипятимиллиметровую, естественно, обе — полного состава, с ПУАЗО и остальным хламом. В состав каждой батареи, кроме того, ввести по два счетверенных «максима», для защиты от пехоты и штурмовиков вблизи, — высказался Недорубов-младший.

— Разрешите? — подала голос Зеленко. — Пулеметы винтовочного калибра хороши только от дурного немца, который вздумает похулиганить. Надо что-то помощнее. Поверьте, я сама занималась штурмовкой колонн.

— Тогда, наверное, так — батареи шестиорудийные, одна — восьмидесятипятимиллиметровая, две — тридцати, все буксируемые, на механической тяге. В каждую все-таки добавим два счетверенных «максима», — записал Мындро. — Что до пулеметов — вы совершенно правы, но пока их нечем заменить.

— И еще — автомашины, — вставил Степан, — и самолеты, транспортные.

— Зачем? — удивленно спросил Недорубов-старший.

— Видите ли, поставить нас в оборону, конечно, можно, не опозоримся. Использовать для фланговых ударов — тоже. В обоих этих случаях действовать будем неплохо, а если повезет, то и хорошо. Но — только как бригада. От нас же ждут немного другого. Действия механизированной группы генерал-лейтенанта Карбышева создали ряд серьезных затруднений группе армий «Центр». Нам, думаю, следует действовать аналогично, но нормальное снабжение в тылу противника возможно только по воздуху. Поэтому, если не удастся получить в наше распоряжение достаточное количество самолетов, будем действовать как хорошая механизированная бригада. Тогда можно будет увеличить количество вооружения.

— Предлагаю в состав каждого батальона ввести минометную батарею «саней», — проговорил я, — на редкость полезная штука.

— А не многовато 120-мм на уровне батальона?

— В самый раз! Пока, наверное, буксируемые, но по мере поступления шасси — самоходные…

— Минометы — это очень хорошо, — влез Соджет, — но не стоит и о гранатометах забывать. Я понимаю, что АГС-17 нам не потянуть, а вот тот же АГС-1, назовем его так, конструкции Таубина, вполне себе вещь по нынешним временам. Так что его выпуск стоило б наладить, а изобретателя вернуть на работу, может, еще чего придумает…

— Пишите рапорт с описанием, что именно вы имеете в виду. Он будет передан на Лубянку, а там видно будет. Но даже если будет по-вашему, раньше лета первые серийные ждать не стоит… А остальное принимается! — снова записал Мындро. — Восемь единиц в батарее. А в минвзводы в стрелковых ротах «подносы» по три штуки.

— Угу… Рапорт… Я такой рапорт напишу, что мало не покажется… А уж если и тут Таубина расстреляли в октябре сорок первого, то… Некоторым гражданам придется сесть очень надолго! Так что? Писать рапорт? Или сначала узнаем, что с изобретателем, и один из минометных заводов на производство гранатометов пустим? Однако я изменю свое мнение, если миномет сможет стрелять, нет даже не очередями, что может гранатомет, а хотя бы по настильной и навесной траекториям! — распалился Соджет.

— Пишите! Насколько сможете, подробно, но без домыслов. А кто и куда сядет или ляжет, будут разбираться люди, которым это положено делать. А узнать, что с конструктором… Пишите рапорт, чтобы дать ход делу.

— Так! — взбеленился Олег. — Я рапорт напишу. А когда из-за того, что кто-то яйца чесал вместо того, чтоб дело делать, у нас лишние потери будут, то я кому-то эти яйца и отстрелю! Причем сам. Лично. А потери будут — это я гарантирую! Я хотел бы посмотреть, как минометом мину в амбразуру дота или дзота будут загонять. А немцы, если им дать время, любят закапываться по полной. И время у них будет. Да даже без дотов, те же городские бои. Мину в подвальное окно не загнать, а гранатомет может и туда влупить!

После чего он направился к дверям с намерением покинуть комнату, где шло совещание.

— Назад! Сейчас и здесь вы ничего не решите! И ничего не исправите. А сорвать работу и задержать боеготовность бригады можете! Займите свое место. Этот вопрос не в моей и не в вашей власти. Пишите все! Все ваши мысли изучаются на высшем уровне, к вам прислушиваются, а вы вместо дела пытаетесь здесь истерики устраивать, как девочка перед первым абортом!

— Если перед абортом, значит, уже не девочка, — прокомментировал я тихо. Сидевшие рядом Док и Зеленко прыснули в кулаки.

— Пока мы тут будем сидеть и говорить, будет поздно что-то делать! Если уже не поздно! А что до власти… Да, не в моей. Но если я лично свой рапорт отдам тому же Берии, думаю, что меня к нему пропустят. Так что он явно заинтересуется, что же я такого хочу, да еще и так срочно. И все будет намного быстрее, чем если мой запрос по всем инстанциям пропустят! А тут… Создание бригады, конечно, важно, но я не единственный танкист в группе. А вот если опять Таубина просрем, то следующий гранатомет черт-те когда получим. Тут дело не в истерике, а в том, что я знаю, что именно он может и чем все может кончиться, если не предпринять никаких действий. А гарантии того, что этот момент в записях моих разговоров с НКВД не пропустили, у меня нет.

— И не будет, — тихо сказал Мындро. — Еще раз говорю, все ваши рапорты идут через Лаврентия Павловича лично. Два раза в день он звонит сюда, и я лично все зачитываю, а вечером отправляю уже в письменном виде. Вернемся к делу… Теперь по арт-пульвзводам… Как уже говорили — две сорокапятки и, пожалуй, три «максима», которые в перспективе заменим на «крупняки». Так, по стрелковке: освоен ППС и винтовка на базе СВТ, аналог того, что сделал оружейник в отряде Карбышева. Только их пока мало. Особенно винтовок. Так что на СВТ-41 особо не рассчитывайте в ближайшие два-три месяца.

— Тогда, пользуясь нашим опытом, предлагаю формировать отделение вокруг пулемета и ПТР, — предложил я.

— Подробнее?

— Да, конечно! Во взводе три отделения плюс снайпер и санинструктор, ну и командир с замом. Командиру и заму — ППСы. Когда они вступают в бой, уже слишком близко, а на дальней дистанции они должны в первую очередь руководить, а не стрелять, зато вблизи, когда почти все пропало, огневая производительность взвода резко вырастет за счет ППСов.

— Дальше?

— Отделение — один ДП с двумя номерами расчетов. ПТРС — также два человека. Одна СВТ у старшего стрелка, ППС у комвзвода, четыре стрелка с «мосинками». В процессе насыщения, постепенно и равномерно, перевооружаем всех с «мосинок» на СВТ.

Потом мы еще долго обсуждали конкретные модели различного военного имущества. Разошлись уже за полночь, а в Москву поехал готовый проект. На следующий день утром его утвердили и приказали по возможности быстро встречать пополнение.

Степан

Расследование попытки покушения шло своим чередом. Нервным, следует признать, и неторопливым. Таким оно было потому, что предположения, кто мог организовать подобное, могло поднять волосы дыбом даже у ящерицы. Судите сами: уровень секретности — высочайший, охрана — соответствующая (во время «дойки» нас охраняли так, что для организации успешного покушения та самая парашютно-танковая дивизия потребовалась бы). После награждения охрану уменьшили, и, как выяснилось, зря. А если бы эти орлы не стреляли, а попытались похитить ребят? Вот то-то же. Но кому это выгодно?

Если это свои — то кто? Хрущ? Но его первым проверили — не мог, ибо не знал. Кто-то еще? Возможно, но пока некому. Те, кто имел возможность, — не знали. Те, кто знал, — не имели возможности. Другой вариант — «самодельная», в смысле сопредельная разведка. Реальный вариант, но тогда получается, что покушавшиеся знали, в кого стреляют. А это означает «крота» на таком уровне, что представлять не хочется. Медленно, но верно расследование заходило в тупик.

Выбраться из него помог случай. Ну, не совсем, конечно. Просто в рамках установления личности стрелков их фото показывали всем, кто обратится с заявлением о пропаже родственников в день покушения. Вариант бесперспективный и нереальный. Так и представляется — приходит организатор покушения и говорит: «Здрасьте, тут у меня братец семиюродный пропал», а ему в ответ: «А когда?», «А вот тогда-то», а ему: «Может, он убил кого?» «Точно, он там ваших попаданцев валить собирался, я ему еще ствол подогнал, с возвратом, а он не вернулся. Вы его, часом, не видели?» Но именно он и выстрелил.

«…на предъявленных фотографиях гражданка Кушакова А. А. уверенно опознала своего мужа, Кушакова В. М., 1915 г.р., пропавшего 26.11.41. По второй фотографии гр. Кушакова уверенно опознала двоюродного брата мужа, Мышкина С. Ю., 1916 г. р., лейтенанта РККА, пропавшего без вести в ходе Смоленской оборонительной операции.

Согласно показаниям гр. Кушаковой, родители мужа погибли во время Гражданской войны, воспитывался он сестрой матери, гр. Мышкиной О. Ф., вместе с ее родным сыном. После женитьбы он взял фамилию Кушаковой».

«…гр. Мышкина О. Ф, 1895 г.р., проживает по адресу… Соседями характеризуется как скрытная. Работает преподавателем в музыкальной школе № 13 по классу фортепьяно. С места работы характеризуется положительно. Неоднократно поступавшие от соседей (гр. Груздев А. Н., гр-ка Груздева Л. И.) сигналы об антисоветской деятельности подтверждения не получили».

Брать лихую бабулю отправились на двух машинах. Из-за меня в основном. Собственно, вторая машина — охрана моей драгоценной тушки. Глупость невероятная, понимаю — словить пулю от полусумасшедшей старухи (хотя какая она на фиг старуха — и пятидесяти ей нет), но я тут уже не властен над собой. Правда-правда.

Дверь комнаты в коммуналке только что не настежь. Стоит посреди комнаты.

«Я знала, что вы придете».

— Вы очень проницательны, мадам. Ну-ну, мадам, к чему такие глупости? Я, конечно, далеко не Ника, но пистолетик придется отдать.

— Быдло!!! Генерал Краснов вас, большевиков, на фонарях развешает. Хамье! Немцы вот-вот Москву возьмут…

— Ну, разумеется, мадам. Если немцы Москву возьмут, то так и будет.

…Сильно жалею, что так и не начал курить — по крайней мере, было бы проще. Не перестающую вопить тетку запихивают в «воронок».

Не беспокойтесь, мадам, смерть от пули в затылок штука безболезненная. Повезло вам. Остальным, которых сейчас убивают борцы с большевизмом, повезло гораздо меньше. Что? Ах, она право имеет. Ну-ну. А остальные, стало быть, должны с ее этим правом смириться. Ага. И покаяться, как модно было «у нас» говорить. Вон, например, жители той деревеньки, хорватами спаленной, к примеру, ну просто обязаны каяться… Ненавижу.

Ника

Сегодня я писала служебку. Такую, как привыкла у себя.

«От: Политрука Ивановой Н.А.

По поводу: Нехватки квалифицированного персонала для обучения диверсионно-разведывательной деятельности.

По сути: В данный момент существующая в Центре обучения система преподавания не отвечает целям и задачам, которые были поставлены как первоочередные. Преподаватели, обучающие солдат таким дисциплинам, как «Стрелковая подготовка», «Минирование» и «Разведка», не имеют военной практики. Часто возникают разногласия между преподавательским составом и абитуриентами, в ходе которых абитуриенты, предлагающие новые методы минирования, были не раз осмеяны. Стрелковое дело преподается по штампам Первой мировой войны, что в данных условиях неприменимо.

Новые методы, предложенные Чупиным Л.З. (позывной «Освальд»), были резко раскритикованы преподавательским составом. Между тем созданные снайперские двойки и тройки показали отличный результат, действуя в тылу врага, и их методы были проверены в военной обстановке.

Должна заметить, что расхождения теории и практики в данный момент может негативно сказаться во время рейдов и приведет к потере личного состава.

Выводы: Диверсионные группы, выпускаемые Центром, не сработаны в полной мере. Бойцы боятся принимать собственные решения и применять креативные методы. Моя просьба об оставлении в Центре наиболее ценных абитуриентов, которые могли бы стать основой новому преподавательскому составу, не нашла отклик у полковника Смилка Д.Ф.

Предложения: Прошу разрешить преподавание в Центре списанным по ранению диверсантам и увеличить практические занятия по основным дисциплинам».

— Что это? — Ярошенко прочитал и удивленно поднял брови.

— Докладная.

— Я вижу… но не понимаю. Что ты хочешь? Ты и так переставила с ног на голову всех, кто с тобой общается. У людей, как вы говорите: «Крышу рвет».

— Тогда объясни, почему Освальду запретили преподавать «Стрелковую подготовку»? Что за бред — не имеет педагогического стажа? Я знаю, что он на теории — дуб дубом, но показать — это он может.

— Сержант — преподаватель Центра?

— Тебе что, звания важны? Так дайте ему младшего лейтенанта! У человека — опыт! А его как новичка мордой истыкали…

— Полковник Смилка совсем другого мнения, но, кажется, у вас не только по этому поводу расхождение?

— Он сноб. Я просто закрыла дверь, когда он начал тыкать мне моим полом. У него, кажется, спермотоксикоз.

— Чего?

— Недотраханье!

— Ну, Ника Алексеевна!

— Ладно, извини. Срываюсь я в последнее время! Наверное, не хватает общения. Клинит… Хочешь — можешь дать ход докладной, хочешь — можешь порвать к чертовой матери! Но терпеть старческий идиотизм я не намерена. Все к чертям! Пацаны лягут на первом же задании, и это будет вина этих козлов!

— Я понимаю, что ваши попаданцы сейчас занимаются другими вопросами и общение с ними свелось к нулю, но вы же сами должны это осознавать лучше всех…

— То, что мы чужие вам, вашему времени, вашим партийным идеям? Закончится война, и мы станем тут не просто чужими, а вообще лишними. Подрывать идеологические устои — это чревато… правда? Но мы-то ладно! Нас-то всего семеро — никто не заметит таких потерь. Они в миллионном списке погибших будут незаметны, а в чем виноваты эти пацаны? В том, что их не научили должным образом уходить из засад? В том, что они не умеют стрелять из немецких автоматов, когда в своих кончились патроны? В чем?

— Вы так переживаете за них? Больше, чем за себя.

— А… — я махнула рукой, — материнский инстинкт. Здоровая родительская паранойя. Давай я лучше на фронт пойду? Вернее, за линию фронта. С этими пацанами…

Ярошенко смотрел на меня долго. Я даже начала переживать — может, сказанула что-то не то…

— Ваша просьба об участии в боевых действиях, Ника Алексеевна, удовлетворена…

— Вот и хорошо! — обрадовалась я и вскочила… чтобы оказаться в объятиях Алексея.

Листы докладной разлетелись по полу.

— Не пущу! — прохрипел он и сжал меня крепче. — Не пущу!

— Ты чего? Товарищ Ярошенко?!

— Леша… для тебя я просто Леша. Никушка. Я люблю тебя! Пожалуйста… Не пущу!

Я замерла. Вот и приплыли! Что же мне делать? Как любить? Как?

Закрыла глаза и опустила голову на плечо… Руки сами собой опустились, будто обессилели. Я ведь чужая… другая… я не могу… Я люблю… и боюсь любить.

— Леша… прости.

Он вскинул голову. В глазах такое отчаяние, что захотелось умереть прямо сейчас.

— Это значит — нет?

— Это значит, что я не знаю… Давай не спешить!

Он задохнулся, но произнес спокойно:

— Хорошо… только пообещай мне, что на фронт не будешь рваться!

Я усмехнулась:

— Мне и здесь дел много… пока что. Я еще хочу подводных диверсантов сделать… и князю Боргезе морду набить!

Степан

После совещания начался… да, да, правильно — обычный ад, который называется созданием чего-то нового с нуля. Причем сделать это новое надо было вчера. Прибывали люди, техника, «полуфабрикаты» для постройки наших самоделок. И так далее, и тому подобное. Все это надо было разместить, проверить, обучить. На этом фоне работа над самодельной ЗСУ-37-1 на шасси БТ оказалась самой простой: опыт есть. Раз собрали в лесу, на довольно скудной технической базе, то, имея базу полигона, сделаем тем более. И сделали ведь. Агрегат получился так себе. Не «Шилка», конечно. Но что-то, способное открыть огонь спустя секунды после остановки, получилось.

Ника

Сегодня радостный день. Двадцать первое ноября. Наконец-то горячо любимый товарищ Берия удостоил меня чести предстать перед его светлым образом. Вот блин! Ярошенко хмуро осмотрел меня, молча протянул оставленную на кровати юбку.

— Оденьте все-таки вместо брюк, Ника Алексеевна.

Я поджала губы, но бодаться взглядами с энкавэдэшником бесполезно, поэтому я, недовольно хмыкнув, ушла обратно в комнату — переодеваться.

В Москву мы ехали под усиленной охраной. Целый грузовик солдат. Однако шухер нападение на Букваря вызвало нехилый.

Коридоры Лубянки. Ну, коридоры как коридоры. Чего их все боятся? Дорожек ковровых нет — паркет, но добротный, не скрипит. Двери как двери. Проблем-то…

Навстречу нам идут двое невысоких людей. Один кажется знакомым, явно его портрет где-то в литературе встречался, а второй — солдатик молоденький. Разминулись в широких коридорах, даже не пришлось к стенкам прижиматься.

— Кто это? — спрашиваю Ярошенко. Больно мордочка знакомая…

— Хрущев. Никита Сергеевич…

Вот блин, и не узнала, однако…

— Курсанин, останетесь здесь!

Повернулась так резко, что чуть не сбила своего сопровождающего. Невысокий, светлый… мальчишка еще…

— Дмитрий… Николаевич… — и сердце бухнуло как кувалдой… стало жарко, и коридор начал куда-то уплывать…

— Ника Алексеевна! Ника! Что с вами?!

Чувствую, что меня куда-то тащат, я вцепилась в чью-то гимнастерку.

— Воды! Быстро!

Я пытаюсь найти глаза Ярошенко.

— Леша… Курсанин… Дмитрий Курсанин…

Диван почему-то жесткий. Внутри меня будто кто-то скручивает в рог, мне холодно и жарко одновременно. Почему-то очень важно сказать, что нельзя Курсанину находиться рядом с Хрущевым. Нельзя, и все… Почему же…

«А как раз в канун Лениного дня рождения, — я сижу за семейным столом и слушаю, открыв рот, — рядом с Хрущевым взорвался снаряд. Вот у меня два осколка в спине с тех самых пор и остались. Закрыл я тогда его…»

В канун Лениного… Старший брат — Леонид Николаевич, погиб в начале августа под Киевом… погиб… родился… когда же он родился? Почему мне сейчас это так важно…

Человек в очках расплывается. Пытаюсь и ему сказать, но горло пересохло. Мне так холодно, что я сворачиваюсь на диване в клубочек и умоляюще смотрю в его глаза…

— Вызовите «Скорую»! И сержанта Курсанина тоже в изолятор!

Да, правильно. Почему-то мне это кажется самым правильным решением… День рождения Лени… 23 ноября…

Потолок белый… Однозначно! И стены тоже белые. Ага, я в больнице! Прекрасные дедуктивные способности у тебя, Никушка! Хочется даже рассмеяться!

— Как вы себя чувствуете?

Поворачиваю голову. Сиделка. Немолодая женщина.

— Нормально… кажется.

— Поставьте градусник.

— Ага. Спасибо.

— Держите его, крепко. А я пойду врача позову. Хорошо?

— Конечно, идите, — соглашаюсь я. Врач — это хорошо, по крайней мере, узнаю, что со мной.

Но вместо врача первый врывается мой ненаглядный Ярошенко. Живет он здесь, что ли?

— Как вы?

Если каждый будет приходить с этим вопросом, возьму и напишу плакат над головой: «Самочувствие в норме! Не сдохла!»

— Что со мной?

Алексей, видно с перепугу, темнить не пытается:

— У вас резко поднялась температура. Почти до 41. Два дня держалась. Какая сейчас?

Вынимаю градусник.

— 36,6.

— Вот и хорошо!

— Я бредила?

Он улыбается:

— Нет, только кричали, что кровать жесткая. Пришлось во всей больнице искать мягкую кровать. Самым мягким оказался диван главврача. Вот вас сюда и перенесли. И вы сразу уснули…

— Однако, прикол… — удивилась я. В детстве мама мне как-то рассказывала, что когда я сильно болела, я прыгала по диванам и искала мягкое место, а потом подгребала под себя подушки и засыпала. Но чтобы сейчас… видно, сильно меня скрутило!

— А что он?

Ярошенко понял сразу.

— У него тоже, как ни странно, поднялась температура. Небольшая, правда. До тридцати восьми. Врачи пока решили подержать его в изоляторе. Да и товарищ Берия лично курирует этот вопрос.

— Какой вопрос?

— О том, все ли попаданцы так реагируют на своих родственников. И не опасно ли это для обеих сторон.

— Э, погодите! Может, это только у меня такая реакция. Или просто перенервничала. Психанула сдуру — вот и получила!

— Не беспокойтесь! Будем просто осторожнее. А пока вам бы отдохнуть. И врачи вон тоже говорят, что у вас общая усталость… Поспите.

Я хотела возразить, но глаза слипались по-настоящему. Спать, спать… Последняя здравая мысль — «интересно, а Хрущев уже уснул… вечным сном?»

Берия Л.П

Сегодня Берия был в обычном костюме, а не в привычной в последнее время военной форме. В приемную он вошел один. Охрана, как обычно, осталась в соседней комнате. Вряд ли что-то может угрожать Народному комиссару внутренних дел в стенах его родного ведомства. Тем более что после того случая с убийством Кирова в Смольном охрана важных государственных объектов стала осуществляться гораздо серьезнее.

— Лаврентий Павлович, — секретарь встал из-за стола и протянул наркому тонкую серую папку, — это материалы по Ивановой Нике Алексеевне. Ее Ярошенко доставит минут через десять.

— Хорошо, как приведут, сразу ко мне. — С этими словами он скрылся в своем кабинете.

Сев в любимое кресло, Лаврентий Павлович открыл папку и принялся за чтение личного дела. «Хорошо, хорошо. Кто бы мог подумать, женщина, а такая подготовка, что любому мужику завидно станет. Да и Ярошенко о ней исключительно высокого мнения, а это дорогого стоит. Старинов в своих отчетах хвалил, Карбышев ходатайство о награждении подписал, хотя он на всех сразу подписывал. И немудрено, они его из плена вытащили. Ладно, посмотрим, как ты вживую выглядишь, товарищ Иванова». С этой мыслью он отложил папку в сторону и принялся за документы, которые достал из сейфа.

Дверь приемной распахнулась, и в дверном проеме показался сержант госбезопасности.

— Товарищ капитан! — Было видно, что он очень взволнован.

— Что случилось, нападение? — Секретарь наркома Сергей моментально вытащил из-под стола ППД и направил его на дверь.

— Нет, женщине плохо. Мне старший майор Ярошенко приказал это вам передать.

— Как она? — уже спокойнее переспросил капитан, убирая пистолет-пулемет обратно под стол.

— Пока непонятно. Ей стало плохо, сейчас уже, наверное, врач подошел, — переводя дыхание, выговорил сержант.

— Хорошо, передай товарищу старшему майору, пусть он сразу перезвонит сюда.

— Есть! — отдал честь сержант и исчез за закрывающейся дверью.

Секретарь поднял трубку телефона и через секунду услышал гудки вызова.

— Слушаю, — произнес Берия.

— Лаврентий Павлович, Ивановой плохо стало. Там сейчас Ярошенко этим делом занимается. Как только что-то прояснится, я вам сразу же доложу.

— Хорошо. — Нарком повесил трубку.

«Вот такие они, эти женщины. Только подумаешь об уровне боевой подготовки, а она хлоп в обморок, прямо как институтка какая-то. Правильно Иосиф Виссарионович говорил: «Нечего бабам на войне делать, их дело детей рожать, а не под пулями ползать». Ладно, вернемся к ней позже», — подумал нарком, убирая серую папку в верхний ящик тумбочки.

Минут через пятнадцать в кабинете опять зазвонил телефон внутренней связи. Нарком снял трубку и сказал свое привычно лаконичное: «Слушаю».

— Лаврентий Павлович, старший майор Ярошенко с докладом о состоянии Ивановой. Впускать?

— Не надо, я сам хочу на нее взглянуть.

Убрав документы в сейф и заперев его, он вышел в приемную. Там уже стоял Ярошенко. На нем, как это принято говорить, «не было лица». Хотя при появлении непосредственного начальника старший майор госбезопасности стал по стойке «смирно». Было видно, что он сильно взволнован этим происшествием.

— Что там у вас случилось?

— Политрук Иванова почувствовала себя плохо. Врач ее уже осмотрел. Сказал, что угрозы для жизни нет, но рекомендовал поместить ее на несколько дней в стационар. Сейчас она находится в кабинете дежурного врача, — отчитался Ярошенко. Опытный психолог мог бы заметить в речи и поведении старшего майора не только профессиональный интерес к состоянию здоровья подопечной, но и сильные личные переживания и эмоции, которые испытывает один человек по отношению к другому, близкому и дорогому для него человеку. Но Лаврентий Павлович был сейчас слишком занят своими мыслями, чтобы заметить такие нюансы в поведении подчиненного.

— Пойдемте, по дороге все расскажете.

Выйдя в коридор, старший майор продолжил:

— Мы шли по коридору, навстречу нам шел Хрущев и сопровождающий его молодой парень в звании сержанта. Ника Алексеевна, похоже, его узнала и тут же «поплыла».

— Кого, Хрущева? — Берия был уже в курсе того, какую роль сыграет в его дальнейшей судьбе Никита Сергеевич, и поэтому относился к нему с настороженостью.

— В том-то все и дело, что нет. Она узнала этого сержанта. Мне показалось с ее слов, что он ей приходится каким-то родственником. Возможно, поэтому и была такая реакция.

— Ох, уж эти мне гости, то заживает как на собаке, то в обмороки падают при встрече с родственниками. — В словах наркома чувствовалась досада и любопытство.

— Вот здесь она, товарищ Берия, — указал Ярошенко на лежащую на диване молодую женщину в военной форме. Около нее хлопотал врач.

— Как она? — спросил Берия у врача.

— Здравствуйте, товарищ Народный комиссар, ничего страшного, легкий обморок. Наверное, сказалось физическое и нервное перенапряжение.

В другом углу кабинета сидел на кушетке молодой человек в военной форме. Вид у него был, мягко говоря, неважный.

— Кто это?

— Это сержант Курсанин, тот самый родственник, — уточнил Ярошенко.

Лаврентий Павлович подошел поближе к Нике, и в этот момент она начала терять сознание.

— Вызовите «Скорую»! И сержанта Курсанина тоже в изолятор! — Отдав распоряжение врачу, он повернулся к старшему майору. — Алексей Владимирович, возьмите лечение Ивановой под свой контроль. Надо разобраться, все ли они так на родственников реагируют или это особенность только женского организма.

Ника

…Там, где можно построить замки, иногда хватает одной хижины. И вообще, все сложное — это упрощенное донельзя обыденное. Вот и в этот раз. Наше совместное заболевание объяснялось на удивление просто. Я с самого июня держала себя в ежовых рукавицах — ни дня отдыха, ни секунды расслабления. Жила, можно сказать, на износ. Все боялась не успеть, не доделать, не вспомнить. Спала по четыре-пять часов в сутки, а тут еще разговор с Берией — накрутила себя дальше некуда. В общем, увидела деда — и шок. Организм просто не выдержал очередного «сюрприза» и пошел в разнос…

А дед — так еще банальнее. Он уже второй день ходил с гриппом, правда, боялся показать, что ему плохо, вот и решил «переходить» болезнь. А тут, как его насильно в госпиталь засунули, это и обнаружили. Ничего, вылечили. А за «героизм» в нахождении больного в пенатах Лубянки еще и вставили — чтобы другим неповадно было от врачей прятаться.

Правда, вот кому в результате не повезло от этого дурацкого стечения обстоятельств, так это Никите Сергеевичу. Поймал он все-таки свои два осколка, что в моем времени дед носил. Вот так… Просто стечение обстоятельств — как просто…

Саня Букварь

Утро 6 декабря

После вчерашнего голова болела довольно сильно. Примчавшийся посыльный был встречен четкими наставлениями о его дальнейшем маршруте. Солдат даже не подал виду, вероятно, я такой был не первый у него за сегодня. Собравшись, я пришел в штаб бригады. Там, кроме генерал-майора Мындро и старшины Якименко, никого не было.

— О! Болезный явился! Ну, присядь, газетки свежие посмотри пока. Сейчас машина придет, поедешь на вокзал, группы пополнения встречать, — как-то необычно поприветствовал меня Михаил Иванович.

Присесть-то я присел, но газеты не просматривал уже давно. Да и не было особого желания. Опубликованные сводки мы слышали по радио еще вчера, а большая часть остальных статей выглядела жуткой тягомотиной. Повертев в руках «Правду» и «Красную звезду», я положил их на стол и спросил разрешения идти за машиной.

— Присядьте, капитан Бондаренко! И почитайте пока. Водитель сам придет доложить о готовности. Лейтенант Сухов сегодня сделает стенгазету, там будет подробнее. Вот так-то, товарищи офицеры. — Я чувствовал, что что-то не так, но пока не мог понять, что именно. Вдруг в голове пронеслось — «товарищи офицеры» — стоп, вот оно! Раскрыв «Красную звезду», я прочел приказ о введении единых званий в РККА по командному образцу. Введении звания «рядовой» вместо «красноармеец» и некоторых других. Возродилось понятие «офицер». Высказывалось пожелание, чтобы советский офицер взял все самое лучшее от красного командира и русского офицера.

— О-го-го! — высказался я. — Это ж ого!

Других слов не было.

— То-то! Вот и машина. Поезжайте на вокзал, сегодня будет несколько групп — их надо сюда переправить. А чтоб вам веселее было, с вами поедет первый вошедший в кабинет, кроме Якименко и зампотеха.

Первой в кабинет вошла, чуть прихрамывая, Зеленко, за нею кто-то из посыльных с письмами.

— Красноармеец! Майора Медведя ко мне! Ему телефонограмма, — скомандовал Мындро, глянув на почту.

— Старший лейтенант, — строго сказал генерал, обращаясь к Зеленко, — отправляйтесь с капитаном, он вас введет в курс дела по дороге. Один экземпляр газеты можете взять. Да и по поводу телефона — это и вас касается. 23-го погрузка в эшелоны и на юг. С тем, что будет на тот момент. Всем спасибо от Ярошенко, и он сказал, что «Пламя» будет. Успели. Подробности товарищу Медведю пакетом после обеда. Сегодня вечером в клубе будет новый фильм. Премьера общесоюзная, хотя некоторые его уже видели.

По дороге, в тесной «эмке», я рассказал Екатерине Ивановне о приказе и даже зачитал его. Это несколько озадачило девушку, для которой слово «офицер» с детства значило — «враг». Хотя сопроводительная статья была написана грамотно и захватывающе и несколько снимала напряжение, но все равно я замечал, что летчица явно стеснялась этого слова.

Нас встретил лично начальник станции с вестью о том, что первая группа уже прибыла — тридцать шесть свежеиспеченных младших лейтенантов, только что из Подольского пехотного училища. Ускоренный выпуск. В нашей истории они легли под Москвой, так и не получив командирского звания. Обмундированы хорошо: ватники, полушубки, добротные валенки. Все с вещмешками. Одно плохо — идти придется пешком более семи километров. Тут же был организован пункт сбора самостоятельно прибывающих с предписаниями. Сделали объявление по громкой связи. Подошли еще несколько бойцов после госпиталей. У большинства из них теплая одежда была ограничена только шинелью. Прибыл проходящий поезд из Москвы. В нем приехали еще люди. Почти двести новобранцев под командованием сержанта госбезопасности (этим звания не меняли), десять младлеев танкистов, тоже только после училища. Полсотни бойцов и командиров, уже бывавших в боях, постепенно собирались в отведенном нам зале.

— На сегодня людей организованными группами больше не будет, — проговорил подошедший начальник станции. — Остальных разместим в этом зале. Завтра с утра прибывайте за новыми отрядами.

— Спасибо, товарищ! Извините, так и не спросил вашего имени-отчества.

— Степан Осипович. Почту заберете? Два мешка — один на полигон, один вам.

Расписавшись за корреспонденцию, я отправился готовить людей к маршу. Мороз на улице набирал силу. На градуснике было уже минус двадцать пять. Построив хорошо обмундированных в единую колонну без разделения по званиям и родам, я отправил их пешком по дороге, а сам побежал на пункт связи, решать вопрос с оставшимися. В шинельке при такой погоде далеко не утопаешь… Бедолаг набралось сорок два человека.

Войдя на телефонный узел при вокзале, я потребовал связь с полигоном, а уже от тех — непосредственно с «Цирком», как теперь шифровали в эфире нашу бригаду.

— Оперативного давай! Это Букварь. Срочно! Или главного клоуна!

— Главный клоун на территории. Это Степан.

— У меня сорок карандашей и два фломастера без зимней упаковки. Подними Хохла, пусть передаст шкурки прямо сюда машиной. Большую связку письменных принадлежностей уже выслал.

— Принял, жди. «Старый» с «малым» встретят связку по дороге.

Саня Букварь

Пока ждали машину с теплыми вещами, Зеленко где-то нашла свежую газету «Правда», за сегодняшнее число. Посмотрев передовицу, я присел от удивления. История окончательно пошла вразнос. Заголовок статьи гласил: «Союз Советских Социалистических Республик и Японская империя подписали договор о неприкосновенности взаимных границ…» Далее в статье шла речь о том, что наши государства надеются на мирное сосуществование и о перспективах сотрудничества в культурной области и торговле. Еще в самом конце было предложение о том, что Япония в виде жеста доброй воли передает СССР учебное судно «Суво». И что судно буксирами уже привели во Владивосток.

Вернувшись вечером в бригаду, я поставил всех на уши этим сообщением. О том, что такое это «Суво», решили уточнить через Ярошенко, позвонив ему. Единственный вариант, который пришел в голову нашей компании, был просто фантастичен, но это оказался именно он.

Степан

Сообщение Сани было довольно интересным и, если честно, не очень понятным. Вернее, не так: понятно, что обе стороны обеспечивают свои границы перед переброской главных сил против другого врага, но зачем договор-то? В нашей реальности хватило и предвоенного, заключенного после договора с Германией. Хотя очень может быть, что мы просто чего-то не знаем.

Также оставалось неясным, как отреагируют наши «злейшие друзья» с того берега океана. Обнародование договора в канун нападения японцев — это что-то. А ведь сразу после удара по Перл-Харбору американцы могут начать требовать вступления СССР в войну с Японией. Причем с неопределенным результатом: с одной стороны — ленд-лиз нужен, с другой — в куда более тяжелых условиях и большей потребности в поставках «у нас» уломать товарища Сталина на немедленное вступление в войну не удалось, хотя пытались. Если, конечно, это не очередная байка из нашего мира.

Ну и корабль — отдельная песня. Как нам сообщил Ярошенко, «учебное судно «Суво» было ничем иным, как броненосцем «Победа», захваченным во время русско-японской войны. Как древний «самотоп» ухитрился не «булькнуть» при переходе — только его строителям известно. И только богу известно, что с ним делать. На металл — жалко, все ж история, хотя и не очень приятная. Делать корабль-музей? Ну-ну, во время войны деньги девать некуда, видимо. Оставить до конца войны — потонет. И остается неясным, что с ним делать потом. Типично японская гадость, с поклонами и вежливыми улыбками.

А вечером нам показали фильм… Без комментариев.

Саня Букварь

А вечером в клубе при полигоне крутили кино. Вернее было бы сказать КИНО! «Новым фильмом о героях Гражданской» оказался «Белое солнце пустыни», переснятый на пленку с ноутов. Качество было, откровенно говоря, паршивым, по нашим меркам, да и цвета явно не хватало, но основная масса зрителей пребывала в восторге. После окончания просмотра на сцену перед экраном вышел сам Мындро и объявил:

— Сегодня в нашу бригаду пришли первые письма из дома. Одно — мне, от жены. Второе — старшине Якименко, от дочери. А вот третье… от Суховой Е.М.

Зал просто упал. Наш Сухов пролепетал:

— Это сестра. Ее зовут Елена Михайловна. — По стоявшим рядом прокатилась новая волна смеха.

— Ну, что ж, лейтенант, придется вам оправдывать снятый фильм, чтоб писать домой не стыдно было! Завтра с капитанами Бондаренко и Сергеевым едете на вокзал, — сказал ему Михаил Иванович и, спускаясь со сцены, тихо добавил: — А главный клоун в этом цирке все-таки я!

Утром седьмого декабря я, Степан и Сухов стояли перед Мындро и получали очередное задание.

— Сегодня на станции встретите еще три группы пополнения, плюс одиночек. Одна группа — водители и механики-водители из запасного полка — остается с вами ждать технику. Остальные по прибытии двух других групп под командованием лейтенанта Сухова следуют сюда.

— Есть! — ответили мы разом.

— Разрешите уточнить, какую технику встречаем?

— Не знаю пока. Выполняйте приказ. Выход техники со станции в семнадцать ноль-ноль, все, что встретите. Выход личного состава в тринадцать ноль-ноль, чтоб могли засветло дойти. Возьмите «Ворошиловец» с большими санями, нам сегодня Б-4 должны доставить для открытой САУ. Идите.

По прибытии на станцию на импровизированном сборном пункте мы обнаружили десять самостоятельно прибывших солдат и офицеров и группу из семи мехводов и одиннадцати шоферов из учебного полка. Из одиночек я также отобрал лейтенанта-танкиста и рядового, уже успевшего поездить в начале войны на полуторке. Затем мы получили обещанную гаубицу. Загрузка ее в сани прошла без проблем благодаря крану на станции. А потом пришел черед разгружать эшелон из Мытищ. В нем прибыли еще восемь «барбосов». Только мы закончили формирование колонны, как подошел еще один поезд. На платформах красовались грузовики «ЗИС-36». Это был продукт скрещивания полноприводного двухосника «ЗИС-32» и «ЗИС-6». Счастье привалило в количестве двадцати штук. Здесь же пришли четыре полуторки и машина связи на базе «барбоса», без пушки, зато с авиационной радиостанцией и мощным усилителем. А затем обнаружился сюрприз, о котором знал только генерал-майор, — группа из восьми связисток и вторая, из четырнадцати санинструкторов, тоже женского пола. Лейтенант пребывал в почти первозданном ужасе и всячески пытался быть незаметным. Тогда мы и поняли настоящий смысл фразы про клоуна из уст командира бригады. Отсмеявшись и с горем пополам построив пополнение, отправили их, во главе с Суховым, пешком в бригаду, благо одеты они были тепло, и посоветовав при каждом удобном случае делать перекличку. А сами стали прикидывать, как с имеющимися водителями довести технику. Семь мехводов и лейтенант-танкист взялись за рычаги «барбосов», Степан сел в кабину с водителем «Ворошиловца» исполнять обязанности начальника колонны. Затем пошли «ЗИСы», сцепленные по два полупогруженным методом. За ними — полуторки в таком же виде. Замыкал колонну я на машине для авианаводчиков.

Степан

На станции было очень весело, но дома… Дома еще веселее: по прибытии в Кубинку меня уже ждали «главный клоун», куратор и приказ — «…капитана Сергеева С. А. откомандировать в распоряжение вышестоящего командования». В приватной беседе Ярошенко пояснил — принято решение о создании группы из офицеров ПВО, зенитчиков и технических специалистов. Цель группы — выработка новой концепции противовоздушной обороны и ее реализация. Не слабо, не так ли? Руководителем группы назначен полковник Логинов, а я — консультант из будущего с широкими полномочиями. И с внятным объяснением дальнейших перспектив. Нет, не «кровавая гебня», а «принцип личной ответственности», о как. Состав группы утвержден, но у меня — право вводить нужного человека. Или выводить ненужного, как получится. Одна беда — из тех людей, которые работают в этой теме сейчас (те, кто вспоминался) — все при деле и срывать их не стоит.

Работа пошла. Часть действий, таких, как изготовление в войсках и на танкоремонтных заводах ЗСУ на шасси легких танков, — выполнялась легко и давала результат весьма быстро, так же, как и ряд других мер. Но далеко не все работы могли этим похвастаться. Они не являлись приоритетными, но выполнять их было необходимо. Но, видимо, не все это понимали…

Старший майор госбезопасности Ярошенко А.В

— Товарищ Степан, как у вас продвигаются дела с разработкой новой концепции ПВО? — В спокойном голосе Ярошенко чувствовалось некоторое напряжение. Видимо, его по этому вопросу вызывали на ковер и вставили по «первое число».

— Товарищ старший майор госбезопасности. — В ответ Степан показал на серую канцелярскую папку, лежащую на столе. — По опыту нашей группы и опыту всей этой войны в нашей истории я дал несколько конкретных рекомендаций, что нужно сделать в первую очередь. Во-первых — имеющиеся легкие танки переделать в ЗСУ. Мы это делали практически в полевых условиях. Вся документация по этому вопросу у вас есть. В своем основном качестве ни Т-26, ни БТ — неэффективны. А без прикрытия от авиации противника войска и техника несут большие потери, особенно на маршах. Во-вторых — форсировать разработку и закупку средств радиолокационного обнаружения немецких самолетов. Организовать дополнительные посты оповещения и обеспечить их средствами радиосвязи. Причем на постах должны дежурить люди, которые могут точно определить тип и количество самолетов противника. В-третьих — создать истребительные полки, если таковых еще нет, которые бы оперативно могли перехватывать немецкие самолеты. Причем действовать они должны большими группами. Но по авиации — это отдельная тема. В-четвертых — активизировать разведку и выявление аэродромов в тылу противника. По выявленным целям наносить ночные бомбовые удары ТБ-3, желательно с использованием напалма. Вообще, лучшее ПВО — наши танки на их аэродромах. Что же касается стационарных зениток, то необходимо сделать щиты для защиты зенитчиков от пуль и осколков. И, конечно же, форсировать работы по доведению и совершенствованию зенитных автоматов. Тот отчет, который вы мне принесли, я уже прочитал. Но мне кажется, он недостаточно полный, так что попрошу вас предоставить более подробную информацию по следующим вопросам… — С этими словами Ярошенко были вручены два листа, исписанные мелким почерком.

— Товарищ капитан, — к Степану обратился его непосредственный начальник полковник Логинов, — я ознакомился с вашим предложением о создании единого фронтового штаба сил ПВО. Очень интересное предложение. Сводить всю информацию по фронту о действиях вражеской авиации в единый информационный центр. И схема ваша о взаимодействии постов дальнего наблюдения, авиации и зенитчиков мне нравится. Ваша система раннего оповещения летчиков и зенитчиков очень хороша. Но для реализации всего этого на практике потребуется много работы.

— Так точно, товарищ полковник. Сейчас как раз разрабатываем систему связи и реагирования на различные ситуации. Обязательно все должно быть учтено и прописано. Только тогда система заработает как часы.

— Если за две недели все сделаете, буду ходатайствовать о вашем награждении.

Степан

Две недели… нормально. С учетом того, что дело это не совсем новое: предложенная структура (по крайней мере, сильно похожая) уже создавалась — штаб ПВО Москвы. Да и в Ленинграде такая была, так что по штатам вопросов не было. Проблемы были с оснащением — та же ситуация, что и со многим в Союзе сейчас, — есть что делать (те же радары РУС-2 — очень неплохая техника по нынешним временам), но не на чем. Разумеется, производство расширим, насколько возможно во время войны (в нашей истории, несмотря на тяжелейшее положение, смогли выпустить больше трех тысяч локаторов различного назначения), но это время. Также большой вопрос с поставками оборудования — наши таки подложили хорошую свинью янки (насколько я понял, авианосцев на Тихом океане у них больше нет). Положительно сказаться это не может, факт. Ну да ладно — на один «Информационный центр противовоздушной обороны Юго-Западного направления» хватит и радаров, и средств связи. А там посмотрим. В самом хреновом случае будем маневрировать этим центром, как немцы авиацией.

Ника

В ноябре получила приветик от Букваря. Ничего себе приветик! Двадцать пять салабонов, с просьбой сделать из них снайперов за двадцать дней. Ему в бригаду надо, а ты думай, гадай, что с ними делать!

Построила. Вроде бы и не все желторотики, как показалось вначале.

— Кто имеет опыт боевых действий?

— Я! Старшина Климович.

— Красноармеец Гладков.

— Красноармеец Скрипник.

— Красноармеец Бабушкин.

— Красноармеец Чиборин.

— Красноармеец Субботин.

— Красноармеец Калашников.

Так всего семь человек. Для начала — неплохо.

— Вопрос номер два. Кто умеет стрелять из ружья? Охотничьего.

— Я! Красноармеец Смоленков. У меня отец — охотник.

— Хорошо. Уже восемь. Остальные? Кто что может?

Оказалось — все. Лафа закончилась. Остальные реально держат винтовку первый раз в жизни.

— Начнем мы с вами, товарищи красноармейцы, с простого. Это самозарядная винтовка Токарева. Калибр — семь шестьдесят два. СВТ-40. Длина ствола шестьдесят два с половиной сантиметра. Магазин на десять патронов — при выстрелах счет обязательный! Если я спрошу на любом этапе, сколько у вас патронов осталось в магазине, и вы не сможете правильно ответить, — будете бедные! Прицельная дальность полтора километра — но на полтора, конечно, вы стрелять не будете, но все, что в пределах полукилометра, — ваше. К винтовке идет прицел системы ПУ — это вам подарок, так что беречь как зеницу ока! По личной просьбе вашего начальства — не у всех СВТ такой есть.

Особенности винтовки — она очень нежна. Как женщина! — Солдатики сдержанно заржали. Небольшая шутка для разрядки. — Ее надо беречь и тщательно за ней ухаживать, соблюдать режим чистки и смазки — иначе она вам в самый ответственный момент откажет. Второй подарок — это набор смазочных материалов. Если кто не понял, в чем ему повезло, объясняю по буквам — смазочные материалы на вес золота! Это стратегическое сырье! Это ваша жизнь и жизни ваших товарищей! А теперь проза — если снайпера убили, вы должны в первую очередь забрать оптику и смазку. Поняли?

Вот теперь до них дошло. Некоторые судорожно сглотнули и побледнели.

— У вас ускоренный курс подготовки — двадцать дней. Первые два дня — устройство винтовки, сборка-разборка. Третий-четвертый день — теория боя. Остальные — практика. Все понятно?

— Да!

— Отлично! Старшина Чупин, раздать винтовки. Старшина Чупин вам покажет сборку-разборку. Если не запомнили характеристики оружия — у него можно спрашивать. К концу дня я приду с проверкой. Все! Работать! И… рядовой Калашников!

— Я!

— Подойдите…

Отошли в сторонку.

— Имя-отчество?

— Михаил Трофимович.

— Точно Трофимович. Не Тимофеевич?

— Нет. Трофимович.

— Ладно. Стать в строй.

Вот, блин, Букварик приколется — Калашников М.Т., а не Тимофеевич!

Начальник Генерального штаба Шапошников Б. М

Начало ноября. Очередное внеочередное заседание ГКО.

Начальник Генерального штаба Борис Михайлович Шапошников стоял около большой карты СССР, висящей на стене, и объяснял членам ГКО план стратегической операции «Южный парк»:

— На данный момент складывается следующая ситуация: немецкие войска практически на всем протяжении фронта приостановили попытки проведения наступательных операций. Исключением являются лишь действия группы армий «Юг», которая, по данным разведки, имеет задачу первым ударом на Мариуполь взломать южный фланг Южного фронта, а затем, повернув на север, создать опасность окружения Запорожья и Днепропетровска. Вторым ударом севернее Днепропетровска немцы планируют завершить окружение данного района и получить возможность беспрепятственного выхода на Кавказ и удара в направлении на Воронеж, имеющего целью окружение нашей Харьковской группировки и, как следствие, окончательное окружение войск Южного фронта и выход в тыл войскам Юго-Западного фронта.

— Очередной блицкриг, — прокомментировал ситуацию Ворошилов.

— Именно, — подчеркнул Шапошников, — но в данном случае планы немецкого командования нам стали известны заранее, поэтому мы имели возможность к ним подготовиться и адекватно отреагировать. Немцы, стянув все резервы группы армий «Юг», нанесли удар по войскам Южного фронта. В результате город Одесса со стороны суши оказался полностью заблокирован румынскими войсками и немецкими частями второго эшелона. Снабжение Одессы осуществляется по морю. Одесский укрепрайон в данный момент для противника является неприступным. К сожалению, город Николаев противнику захватить все-таки удалось, и немцы получили возможность увеличить снабжение своих войск по морю. Укрепрайон, созданный командующим крымской группировкой генералом Карбышевым, является для противника непреодолимым, вследствие чего немецкое командование отказалось от штурма Перекопа и разместило на перекопском направлении румынские войска, задачей которых является удержание участка фронта и недопущение удара нашей крымской группировки во фланг наступающим немецким частям. Из-за крайне неблагоприятных погодных условий и недостатка ресурсов немцы отказались от операции по высадке десанта на Крымский полуостров. На участке Киевского фронта обстановка стабильная. Немцы так и не смогли за конец лета и начало осени взломать киевский укрепрайон, а сделать это сейчас им не позволяет отсутствие необходимых ресурсов и сильные морозы, к которым немецкая армия оказалась не готова. Положение на Киевском фронте стабильное и опасений не вызывает. Теперь перейдем к операции «Южный парк». Цель операции — уничтожение основных сил немецкой группы «Юг» и выход к первой декаде марта на линию Одесса — Киев. Для этого планируется провести ряд мероприятий, а именно: первое — остановить продвижение немцев перед Мелитополем, второе — этой группировке нанести удар во фланг силами частей Южного фронта, с последующим окружением и уничтожением этой группы немецких войск. В дальнейшем войска Южного фронта продвигаются в направлении Перекопа, где соединяются с войсками нашей крымской группировки, и это соединение наносит удар по направлению на Николаев. В дальнейшем возможно направление удара на Одессу или на Кировоград. Войска Киевского фронта наносят удар на юг в направлении на Кировоград. Еще один удар наносят войска Юго-Западного фронта в направлении на Кривой Рог — Кировоград. При необходимости группировку Юго-Западного фронта можно задействовать для помощи войскам Южного фронта.

Саня Букварь

Седьмого декабря японцы не напали на Перл-Харбор… Так же как восьмого и девятого. Зато десятого новость все-таки пришла. Да и в каком виде! Японская шестерка под прикрытием пары линкоров все-таки нанесла визит в Жемчужную бухту. Причем результаты были гораздо лучше, чем в нашем прошлом, — японцы сделали по два вылета. Несколько бомб все же попали в региональный склад ГСМ американского флота. Фотографии, видимо, сделанные японцами, на первой полосе «Правды» впечатляли, несмотря на отвратительное качество как съемки, так и печати в газете. На глаз, в бухте не осталось на плаву ни одного корабля больше пяти тысяч тонн водоизмещением. Мелочь просто трудно поддавалась подсчету. А на обратном пути японцы столкнулись буквально нос к носу с парой авианосцев, отвозивших самолеты на Мидуэй. Подробностей и фотографий в газете не было, но в статье говорилось о том, что «Кага», «Энтерпрайз» и «Лексингтон» на дне, тяжело поврежден «Саратога», а «Дзуйкаку» застрял в доках Йокогамы не менее чем на полгода. Остатки сопровождения американских авианосцев были потоплены оказавшимися в японской эскадре двумя линкорами. Эти же корабли собирали выпрыгнувших летчиков и взяли «Саратогу» практически на абордаж, и теперь он ремонтировался рядом с «Дзуйкаку».

Подробности об этом мы узнали от приехавшего к нам вечером шестнадцатого Ярошенко. Он же прояснил ситуацию с «Победой» — японцы вернули ее за слив информации по Перл-Харбору и своим шифрам в руках у американцев и с надеждой на дальнейшее сотрудничество. Корабль было решено до окончания войны посадить на грунт в бухте Владивостока, а затем перегнать в Ленинград и поставить как музей.

Восемнадцатого числа меня вызвали в штаб. Оказывается, приехал Астров по поводу своих «барбосов».

— Здравствуйте, товарищ Бондаренко.

— Здравия желаю.

— Благодаря вашим наброскам мы создали самоходку. Только вот выпуск пока организовать сложно. Дело в моторах. Этот четырехцилиндровый огрызок от «ГАЗ-11» пока выпускаться в хоть сколько-либо значащих количествах не может, а с «ГАЗ-ММ» получается совсем не то. Да и с выпуском пятидесятисемимиллиметровых пушек тоже не все гладко…

— Машина получилась хорошая! А насчет трудностей… А если расширить корпус под «ГАЗ-11»? Мне кажется, миллиметров двести должно хватить. И пушку в семьдесят шесть мэмэ? Например, грабинскую?

— Я уже обдумал этот вариант. Машина потяжелеет килограмм на триста, чуть-чуть раздвинем в длину катки, то есть увеличим площадь гусеницы. Лишь бы коробка передач выдержала, — размышлял вслух конструктор.

— Должна выдержать, ведь масса вырастет не сильно, а момент и мощность позволят реже переключаться, — предположил я.

— Ждем от вас отчета по уже созданным машинам. Примерно через месяц ждите новый вариант. Еще готовим гаубицу на несколько увеличенном шасси. На первом варианте пока стоит спарка «ГАЗ-11», а вообще, хотелось бы получить туда сталинградский дизель с шестью цилиндрами. Одну машину обещаю вам вместе с новыми малышками.

— Спасибо, Николай Александрович! Очень на вас надеемся. А какая гаубица?

— М-30, шасси шестикатковое.

Мы тепло попрощались, а у меня в голове уже сложилась картинка: в корпус СУ-76М нашей истории поставлена М-30 и ЯМЗ-206. Получающаяся зверюга радовала душу.

А двадцатого пришел приказ грузиться в эшелоны. Путь предстоял неблизкий — в Мелитополь. На замечания Мындро, что у нас толком бригады еще нет, ответа не последовало. Выгрузившись утром двадцать пятого на станции под Ростовом, мы получили триста человек пополнения, большей частью из уже бывавших в боях, двадцать Т-34М1 с СТЗ и три Т-34М из Харькова. Тут же из реммастерских прибыли пять «ЗИС-5», только что прошедших «капиталку». Бригада росла, но до полного штата, предусмотренного нами, было еще очень далеко. Новости с фронта не особо радовали. Сухопутной связи с Крымом уже не было, правда, немцы застряли на Перекопе и уже четыре дня безуспешно пытались пройти первую линию обороны. На материке наши части медленно, с боями отступали под ударами двух танковых групп. Прорывов у врага не получалось, но и наши остановить продвижение немцев не могли.

Ника

Воздух морозный, обжигающий. Легкие непривычно свободно дышат. Непривычно потому, что в своем будущем я бегать не любила, вернее, не то чтобы не любила, а просто не могла. Одна треть легких была атрофирована и очень болезненно отзывалась на пробежки. Профессиональная болезнь пловцов. Конечно, никакая одышка не мешала мне, когда надо, пробежаться или спарринговать, но было все-таки больновато. А теперь — спасибо переносу, я дышу. И бегу. И в этом заключается мое небольшое счастье.

С недавнего времени я включила в свой распорядок дня усиленные тренировки. Чувство, которое я всегда называла «что-то обязательно случится», с некоторых пор усилилось многократно. С чем оно связано — я так и не определила. В общем, все складывается удачно — и смена руководства Центра — полковника Смилка поменяли на полковника Дендрука Виктора Селивановича, который тут же рьяно взялся за работу. В результате чего Центр увеличился почти в пять раз. И по преподавательскому составу, и по количеству «студентов». Нашлись и образцы немецкой техники и вооружения, нашлись свободные помещения для тренировок и размещения персонала — видно, до этого мужику не давали возможности развернуться, а тут, получив должность начальника Центра, понеслась душа в рай! Энтузиазм чистой воды, но масштабы — впечатляли. Личные отношения тоже вроде бы у нас с ним складываются нормально. Он просто не замечает, что я женщина. А меня это даже очень устраивает.

Ярошенко, вернее теперь просто Леша, мотается между Москвой — Ростовом-на-Дону — и черт знает где еще. Так что видеть моего будущего жениха мне представляется весьма затруднительно. Лишь бы жив был, а все остальное приложится… когда-нибудь… после войны.

Меня разбудили затемно. Я глянула на свои электронные часы и обалдела — три тридцать утра. Часики — это то, что я вопреки увещеваниям Ярошенко и здравому смыслу оставила. Во-первых — это далеко не женские часики, которых пруд пруди в каждом ларьке, черный плоский квадрат циферблата с белыми электронными цифрами в три ряда, водонепроницаемый корпус, непробиваемое стекло, браслет металлический с чернением — что еще девушке для счастья надо? А самое главное — батарейка еще будет работать лет пятнадцать! Стоимость часов была соответствующая, но могу же я позволить себе маленькие радости?!

Машина ждала у входа.

— Куда едем?

— В Саратовскую зону строгого режима.

— Э-э… зачем?

— Вот читайте!

На колени упала тонюсенькая папочка. Вы никогда не пробовали читать в машине, которая едет ночью по ухабам?

— Мы до Саратова на машине добираться будем?

— Нет, конечно, Ника Алексеевна. На поезде.

— Вот в поезде и почитаю. А пока я посплю, если вы не против?

Привалилась к окну. Шапку под голову. Типа, сплю. То, что за мной приехал не Ярошенко, уже наводило на весьма стремные мысли. Взяли меня затемно — все как в лучших детективных романах, везут на зону… но то, что меня везут не для того, чтобы оставить, — это тоже ясно. Зачем же? И «Дело» это опять же. Два листика — один анкета, второй исписан до половины. Странно это, очень странно…

…Холодно. При минус тридцати не спасают даже шерстяные носки и теплый свитер, который я надеваю под тулуп. Несмотря на то что печку пытались топить, холод пробирал насквозь, не оставляя даже шанса согреться в насквозь промерзшем вагоне.

Тонкие листы бумаги… пальцы долго не хотели отделять их один от другого. Березин Иван Данилович. Год рождения 1896 — это ему сорок один плюс четыре, получается полных сорок пять лет. Много? Мало? Кто он, этот Березин… осужденный за сопротивление властям. На втором листочке тоже мало понятного. Чего он сопротивлялся, и что мне с этого…

— Ващенко.

— Да, товарищ политрук.

— Ты… на словах можешь объяснить, чтоб до меня дошло, а то я в этих закорючках потерялась совсем.

— Тут история такая… товарищ политрук, можно сказать — странная. Сын у этого Березина девятнадцати лет. Влюбилась в него девчонка, а он ей… вроде бы не ответил взаимностью — она обиделась и написала на него донос. Взяли его. Но не в этом дело — в том, что с девушкой и парнем разобрались быстро… это понятно. Любовь, обида… дело молодое… дурное. Но пару суток держали, конечно, пока разбирательство шло, а как освободили — за ним отец и пришел. Этот самый Березин И.Д. А пока документы оформляли, увидел кто-то его из стариков, а Березины эти отдельно жили, на глаза людям не часто показывались — ну и сказал, что, мол, помню тебя, как ты белым служил. А Березин — тоже на язык остер оказался. Слово за слово… местный оказался отцом милиционера — началась драка. Вот этот Березин и отправил в госпиталь аж восьмерых. В том числе и пятерых энкавэдэшников, что на драку выбежали. Вот так… Посадили его… и сына заодно. А тут как разнарядка пошла, что тех, кто боем необычным владеет, надо на учет ставить, — так про Березина и вспомнили.

— А я тут при чем?

— Так бой его от самбо сильно отличается… вот и решили, чтобы вы посмотрели… мало ли что… может, и не стоит он ничего.

— Если в одиночку восьмерых разметал — значит, стоит. Ладно, посмотрим… А пока можешь чаю принести?

— Конечно, товарищ политрук!

Зона производила удручающее впечатление. Бараки, колючая проволока, ветер, пробирающий насквозь, снег почти по щиколотку. Бело-черно-серые люди и такой же мир.

Я не общалась с начальником лагеря — все взял на себя лейтенант Ващенко. А что мне с ними говорить? Я и так не люблю общаться, а тут еще и надо кого-то из себя строить… я — человек маленький… пусть чекист сам разбирается, кому и куда надо, а я просто постою рядом…

Наконец приветствия и объяснения закончились… вроде бы. Идем смотреть на нашу зверушку. Вышли во внутренний двор.

— Товарищ политрук, — Ващенко показал на мужика, стоящего между двух вертухаев, — вот он.

— Ну и? — Мужик… так себе. Средний рост, не красавец, обритый наголо, в ватнике. Стоит, насупленно на нас смотрит. А мы на него.

Смотрю, выходят пятеро солдат. Морды откормленные, не идут, а плывут… лебляди белые. Видно, не впервой им осужденных ломать. Стали вокруг Березина, разминаются, подшучивают. Тот повел головой, развел руки, выдохнул и… сразу потек в стойку. Нижняя стойка, мягкая, удобная. И я поняла, что будет дальше…

— Стоять! — Вот дура дурой! Знаю же, что не стоит этого делать — это идиотизм чистой воды, а лезу все равно…

— Уберите своих костоломов! Они ему не ровня… Не вмешиваться, что бы ни случилось, — приказала, — или убью, на хрен! Он мой!

Ващенко что-то за моей спиной сказал. Ответили. Мне было это уже не важно. Я шагнула вперед и поймала взгляд. Шапку — прочь, тулуп — на фиг, только мешать будет. Две ступеньки под ногами будто перелетела. В глазах Березина удивление и непонимание, но… это временно, дорогой мой, временно…

Ты — воин. Я — воин. И между нами — никого нет. И возле нас — тоже. Нет людей, нет званий, нет холода.

Стала напротив. Скопировала стойку. Улыбнулась.

— Победишь меня — свободен… и сын твой — тоже!

Увидела, как загорелись глаза Березина. Но он не стал бездумно бросаться вперед, а только присел еще больше и… Маваши-гири я поймала на предплечье… дальше все мысли, если они еще вообще были, вылетели из головы. В бою нельзя думать о чем-то, кроме самого боя.

В голове вспыхнуло. Покатилась и, поймав ступнями землю, замерла. Во рту было солоно. Достал, однако. Молодец! Люблю тебя! Примерка кончилась — пора бы переходить от закуси к основному блюду. Крутнулась волчком и пошла в атаку.

Березин брал опытом и силой. У меня оставались техника и новизна. Я вставляла приемы из рукопашки, кунг-фу, айкидо. Он бился чисто, без переходов, его техника напоминала чем-то киокушинкай, но была более динамична и подвижна.

Отлетев друг от друга в очередной раз, мы замерли. Можно сказать — взяли тайм-аут. Я тяжело дышала — хороши у Ивана кулаки, тело болит, но и радуется. Давно уже я не давала мышцам возможности так поработать. Давно… почти с того, другого мира.

Стоим, пытаемся отдышаться. У него есть за что драться — я дала ему надежду. А я… зачем это делаю? Просто — нужен мне он. Этот Березин. Нужен! И не просто как один из… Он должен стать моим замом, моей правой рукой, он должен научить других и сделать это не из-под палки, а добровольно, по своей воле. Он должен не просто меня слушаться, а научиться меня… УВАЖАТЬ! И это уважение я сейчас в него вбиваю. Потому что, если он не захочет — никто его не заставит. Это моя просьба — он это понимает. И отвечает на нее полным своим согласием.

Это будет последний раунд. У нас нет больше сил. Снег под ногами красный. Представляю, во что превратилось мое личико — тут даже тонна косметики не поможет. У Березина кровь течет из носа — достала прямым, но он не утирается.

«Хаджиме!»

Удар в живот опрокидывает меня. Гашу его кувырком назад и тут же обратно вперед. Пятка приходится в грудь Ивану — он хрипит и падает на колено. Я пытаюсь выйти в стойку и вдруг вижу перед своим лицом кулак. «Все! — проносится в голове. — Приплыла, девочка!» Но кулак не двигается дальше, так и застыв напротив глаз. Мои напряженные пальцы кинжальным острием дрожат возле его кадыка.

Кулак медленно, будто нехотя, разжимается. Ладонь — открытая ладонь. Я улыбаюсь краем рта и вижу, как появляется усмешка в прищуренных глазах Березина.

— Сына моего тоже возьмешь? — Голос хриплый, но приятный.

— Если он такой же…

— Сам учил!

Вот она, родительская гордость… Опираюсь о его ладонь — по-другому просто упаду. Тело не хочет слушаться и пытается отозваться болью на каждое движение. Встала.

— Ващенко… — Не голос, а карканье какое-то. — Ващенко!

— Товарищ политрук!

— Помыть, переодеть обоих. Документы… сам разберись. А мне — воды и полежать. Я тебе что — супермен?

В глазах Ващенко и остальных откровенно читалось, что да, супермен… супермен-ша! Да пошли они все! Такого мастера чуть не сгноили! Козлы!!!

В кабинете начальника стоял грубый диван. Старый кожаный и коричневый — прямо с картинок про дедушку Ленина. Мне принесли чаю, как всегда горячего — умники. С моей разбитой мордой и губами-оладушками пить горячий чай — как раз то, что нужно для мазохизма. Тело будто вынули из камнедробилки. Особенно неудачно поймала я удар носком ботинка в бедро — наверное, на полноги синяк, да и ходить тяжело… ничего, доедем до Центра — отлежусь. Главное, что у меня теперь есть суперинструктор по рукопашке. И пусть кто-то попробует заикнуться, что он — бывший зэк. А мужик реально достойный, надо только узнать, где он так выучился, ведь и стойки и удары поставлены и отработаны блестяще. Так в армии не научат. Так с детства учиться надо…

Мой свитер был весь мокрый и грязный, и Ващенко откуда-то притащил другой. Страх господень, а не свитер, но… хотя бы чистый. На пару размеров больше — не страшно. Укуталась кое-как, еще шаль под шапку перевязала — хоть как-то теплее. На вокзал приехали на машине. Ващенко посадил нас в полупустом домике, выполняющем здесь функции местного вокзала, и побежал куда-то — договариваться насчет купе в ближайшем поезде.

Иван молча сидел рядом. Я тоже не собиралась сейчас разговаривать лишний раз. Еще успеется. Сын его оказался статным парнем с серыми глазами и стеснительной улыбкой. Была бы помоложе — точно бы влюбилась. А так остается думать-гадать, как меня Ярошенко встретит… с такой красивой мордочкой.

— Эй ты, слышь… убери грабли с прохода!

Чего это они? Странные какие-то мужики. И не военные, и не заводские. Наглые и деловые. А! Это местный эквивалент нашей гопоты! Типа, лохов увидели и разводят. А лохи и ведутся! Вон уже Березин-младший и ответил сдуру. Все, уже не отвяжутся…

— Ты че, оборзел? — Как все знакомо… Даже выражения за столько-то лет не меняются. Интонации — закрой глаза, и будто бы в наших родных девяностых. Ладно, потерпим, не паны чай… а панянки! Где там этот Ващенко бегает?! Быстрее бы уж…

Кто начал первый, я не видела. Сидела, смотрела в пол, только краем глаза следила, чтобы ко мне не подошли. А тут — оба-на! Гопоты — человек шесть. Березин-старший еще не отошел от нашего с ним боя, а младший — решил, типа, удаль свою молодецкую нам продемонстрировать?! Хотя, если папаша учил, то… посмотрим.

А посмотреть было на что. Те же самые удары, что были у Ивана, теперь можно было оценить со стороны. Да, техника явно не японская. Какая-то примесь все же есть. Корея? Тайквондо? Джиу-джитсу? За увлеченным выяснением школ я не заметила, как в здании вокзала появились новые зрители. Патруль шустро начал разбирать драчунов и заламывать их. Досталось и Березину-младшему. Старший встал и тут же упал от удара по затылку.

— Эй! — Я попыталась заступиться за своих и… краем глаза увидела, как на меня летит приклад винтовки.

Дальше была темнота.

Очнулась я от холода. Тужурка моя куда-то делась. А в одном свитере в камере холодно. Хорошо, что еще вообще не раздели…

Проскрежетал ключ. Первая мысль — «Ващенко!». Но нет. Здоровый мужик вытащил меня и повел по коридору. Небольшая комната с двумя стульями. Села на один. Пару минут ожидания, и вот заходит военный. Ни тебе «здрасьте»… ни «до свидания»:

— Фамилия, имя, отчество?

— Иванова Ника Алексеевна.

— Ваши документы?

— У сопровождающего.

— Где он?

— Пошел за поезд договариваться.

— Не ври мне!

Вот как! Уже сразу — и не ври?!

— Ты немецкий шпион и тебе лучше сразу все рассказать!

— С чего вы взяли?

— Вот! — и протягивает мне мои часы. Ой! А я совсем о них забыла.

— Ну, капиталистическая сучка, поговорим! Говори, на кого работаешь?

— На ГБ.

— Врешь!

Я упала от удара.

— Пошел на…!

Он поднял меня за волосы и закричал в лицо:

— Ты мне все скажешь, сучка! Я тебя сам заставлю говорить? Кто в подельниках?

— Берия.

Ох! Удар в живот согнул меня и снова бросил на пол.

— Ты и твои напарники заговорите у меня как миленькие! Поняла, немецкая подстилка?

— Да, пошел ты, ублюдок гребаный!

Н-на! Правильно, чтобы рот без повода не раскрывала. Долго я не выдержу. Удары, как назло, приходились именно туда, где были синяки и гематомы от Ивана. Но тогда я работала на адреналине, а сейчас все тело захватила тупая усталость и холод. Хотя сдаться этому мордатому ублюдку выше моих сил.

— Имя?

— Иди в ж…

В глазах — опять звезды. Скорее бы уж сознание потеряла… надо просто вырубиться. Забыть, кто я, где я… так легче…

Хлопает дверь.

— Товарищ лейтенант, вас вызывают!

— Подождешь здесь! Я сейчас вернусь, и продолжим разговор! Поняла?

Вытягиваю из-под живота руку и сжимаю кулак. Все пальцы, кроме одного. Хрен ты со мной поговоришь!

— Товарищ Иванова! Товарищ политрук! — Ващенко выплывает откуда-то. Никак не могу сфокусироваться на нем. Или это не он? Как болит голова…

— Товарищ политрук! — Чьи-то руки поднимают. Нежно. Не бьют… и это радует. Значит, все-таки Ващенко.

Хочется спросить, договорился он насчет поезда? Наверное, все же договорился, раз пришел за нами. Хорошо… сейчас поедем… уже едем…

На вокзале в Москве нас встречала целая делегация. Делегацию возглавлял обеспокоенный Ярошенко. Лично. Собственной обеспокоенной тушкой…

Олег Соджет

После разговора с Берией я вертелся как белка в колесе — гонял мехводов в нашей бригаде, чтоб не как попало ездили, а смогли танк и до Берлина довести, не запоров двигун по глупости. Мотался на заводы, проверяя, как идут дела с модернизацией производимой бронетехники и подготовкой к производству новых ее образцов. Особенно часто меня заносило на ХПЗ — все ж родной завод в родимом городе. Несколько раз выезжал в танковые корпуса с лекциями на тему, как не стоит воевать. А то у них то танки шли в атаку без пехоты, которая где-то отстала, то — наоборот. Артиллерию упорно пытались размазать по всей линии фронта, и понятное дело, что пара несчастных сорокопяток танковую роту немцев остановить не в состоянии. Зенитки постоянно отставали, что тоже не способствовало уменьшению потерь. Одному комдиву в результате даже начистил морду, когда на мое заявление о том, что посылать танковый батальон днем и без зенитного прикрытия самоубийство, он в ответ начал на меня бочку катить, но не стал доводить дело до Берии — ибо комдив и так проникся серьезностью момента по самое «не балуй». Этому пониманию немало поспособствовал ствол под носом с обещанием, если что, пристрелить его на месте. Но к счастью, большая часть командиров поняла-таки выгоду наших предложений, и наставлять на путь истинный пришлось только некоторых особо дурных товарищей. Однако и они проникались важностью перемен без применения тяжелой артиллерии в виде ЛПБ.

В результате, когда Саня воевал, я оказался вообще в районе Ленинграда и в бой, естественно, не попал. В это время я под Ленинградом осматривал позиции наших солдат, проверяя, как претворяют в жизнь новые уложения устава. Увиденное мне понравилось, и я с чувством выполненного долга собрался назад. Однако только я отдалился от передовой метров так на шестьсот, как был остановлен криками и гулом разрывов.

— Что случилось? — спросил я пробегавшего мимо бойца.

— Немцы в атаку пошли! — на бегу крикнул тот.

В результате, вместо того чтоб бежать на поезд, я бежал к окопу. И единственное, о чем жалел, так это об отсутствующем у меня сейчас танке. Заняв позицию в паре метров от пулеметной точки, я, пригнувшись, стал ждать конца артналета.

После артподготовки, длившейся около получаса, немцы пошли в атаку. Наступали они грамотно. За линию брони не вылезали, но и от нее, несмотря на довольно сильный огонь нашей пехоты, не отставали. Несчастная батарея сорокапяток, естественно, не смогла остановить атаку трех десятков танков, и мы довольно быстро остались без ПТО, хотя несколько танков они подбить успели.

Пулемет, стрелявший рядом, вдруг замолчал. Я рванулся туда — расчет был мертв, но пулемет уцелел, и я стал стрелять из него. Немецкая пехота все-таки не выдержала, и метрах в двухстах от наших окопов залегла, но танки продолжали атаку. Вскоре они приблизились на расстояние, когда можно было попробовать достать их гранатами. Это стоило им еще несколько машин. А я на всю жизнь запомнил, как один боец бросился к немецкой «четверке» с бутылкой зажигательной смеси. Однако не успел добежать, и в бутылку попала пуля. Мгновенно солдата объяло пламя, но горящая фигура не упала, а метнулась к танку. Как боец, испытывая дикую боль, сумел залезть на танк и лечь на решетку двигателя, я не знаю, но горючая смесь с его тела все-таки попала на движок, и танк тоже вспыхнул.

Не выдержав массивного забрасывания гранатами, танки все-таки отошли. Пехота тоже. Осматривая поле боя, мои глаза периодически выхватывали наших бойцов, лежавших за линией окопов. Это были те, кто пытался остановить танки гранатами, но или не успели их бросить, или погибли после броска.

И уже отправившись назад в бригаду, я думал о том, что я после увиденного из шкуры выпрыгну, но эрпэгэшками пехоту обеспечу. Хоть какими-нибудь. Ибо даже если они будут всего на полсотни метров бить, но из окопа — потери будут намного меньше и, самое главное, бутылки с «жидкостью КС» уйдут в прошлое.

Вернувшись из-под Ленинграда, я, естественно, сразу же развил бурную деятельность в плане требований по разработке противотанкового гранатомета. Каково же было мое удивление, когда я от Ярошенко узнал, что работы в этом направлении уже идут — правда, пока еще до производства не добрались, но шансы, что первая партия будет через месяц-другой в войсках, были очень высоки. Причем разработка шла по двум направлениям: и по аналогу РПГ-18 (тот, что одноразовый) и по РПГ-7 (многоразовый). Следующей новостью стало то, что вовремя выпущенный Таубин уже наладил производство АГСов. Причем, опираясь на данные из наших ноутов, сумел соорудить нечто типа АГС-17. Благо и станок и ленточное питание к своему гранатомету он приделал.

Саня Букварь

— Слушай, Саня! А почему самоходки «барбосами» обозвали? — спросил молодой Недорубов.

— Ну, я знаю, что у немцев в разработке «кошки»: Тигр, Пантера, ну и Пума для полноты коллекции, Слон и Носорог, да и еще всякое зверье… Су-152 так и будет «зверобоем», а АСУшка — «барбосом» — не загрызет, так хоть погонять может, пока не подойдут «большие парни с большими х…», ну, с пушками в общем.

— А почему Зеленко от тебя бегает?

— Не заметил ничего особенного. Замужем она. Я по чужим огородам принципиально не лазаю.

— У тебя вообще эмоции бывают? Такое впечатление, что нет.

— Бывают. Только снаружи это не всегда видно.

— А страх?

— За себя — нет. Кончился на дороге между Шатоем и Итум-Кале в апреле 2001-го. С тех пор и везет в ситуациях, где есть опасность для жизни. Лучше послушай, что в газете пишут:

«Из состава Юго-Западного фронта выделена группа войск под командованием генерал-полковника Карбышева, дислоцированная на Крымском полуострове. Новое соединение получило наименование Крымского фронта. Части и соединения фронта форсировали строительство укреплений. В связи с участившимися случаями бандитизма в тылу Крымского фронта, силами НКВД при поддержке подразделений действующей армии начата контртеррористическая операция на полуострове», — зачитал я.

— Где они слов таких набрались? — удивился Соджет.

— Да я в разговоре называл Карбышеву, в качестве ругательства. Когда про Чечню рассказывал. Видимо, он и ввел понятие, а за ним и другие повторили.

Степан

Работать приходилось сутками. Сформировать новые подразделения, связать в общую сеть имеющиеся, разместить прибывающий личный состав, проверить технику, организовать разведку и т. д., и т. п., продолжить по вкусу. А еще — приучать военных к мысли, что колонна идет только с зенитным прикрытием. И максимально увеличить выпуск ЗСУ-37-1. Пока получалось — находились и люди, и техника. Даже радары выделили — те самые «руски» на машинах. Сформировали и ударную группу из бомбардировщиков и истребителей — будем охотиться на аэродромы немчиков. В итоге получилось нечто, напоминающее ПВО Москвы. Эффективность, конечно, пониже (ну нет у нас такого количества локаторов, средств связи и многого другого), но вполне способны выполнять задачи по координированию имеющихся сил.

Немцы, видимо, решили нас убедить в этом, когда они нанесли удар двумя пополненными танковыми группами при активной поддержке с воздуха. Вернее, она сильно старалась быть активной, но получалось не особенно. В воздухе заварилась каша с неясным результатом. Ибо немцы оказались не готовы к столь скоординированным действиям наземных и воздушных сил, а у нас вылезла уйма недоработок и недоделок в сочетании с головотяпством. Когда-нибудь кто-то из продвинутых историков назовет это, наверное, «воздушным Верденом», и отчасти будет прав, но только отчасти. Почему? Потому, что нашим бомберам и штурмовикам дышалось над немцами заметно легче, чем их «лаптежникам» над нами. Как итог — наземным войскам стало легче отражать удары немцев.

— …Группа пикировщиков, около тридцати машин, курс… скорость… Группа истребителей, двенадцать машин, курс, скорость…

— Группа Покрышкина направлена на перехват. Резервная группа подойдет через восемь минут.

Вот так выглядит бой на командном пункте противовоздушной обороны. Только что шесть машин брошены на перехват почти четырех десятков немцев. Остальные просто не успевают — слишком велико напряжение в воздухе и слишком тяжелы потери. Сил уже не хватает.

— Связаны боем с истребителями противника, прорваться к бомбардировщикам не удается!

Черт, хреново.

— На перехват бомбардировщиков вылетела эскадрилья по наведению поста ВНОС мехбригады особого назначения! — Опаньки, а ведь это наши. Плюшкины, блин. Так, взять на заметку — настучать по башке дежурному в центре за то, что до сих пор не доложил о прибытии свежих сил, и скоординироваться с ними.

— Пост «двести четырнадцать-бис» докладывает — в районе боя истребителей отмечено падение четырех самолетов и посадка на парашюте одного человека. Выслана разведка.

— Пост ВНОС бригады докладывает о падении шестнадцати самолетов. Выслана разведка.

— Группа старшего лейтенанта Баранова докладывает о потере одного самолета в районе воздушного боя и вынужденной посадке второго в районе деревни…

Ну, вот и все, еще один маленький (или не очень, как посмотреть) бой закончен. И дежурному настучать не получится, ибо реабилитировался.

— В районе боя истребителей обнаружен летчик — лейтенант Шеин и обломки трех самолетов противника.

Да-а, вот так воюет Покрышкин — шесть против двенадцати, и сбить троих, потеряв один самолет. Это уметь надо!

Стоп-стоп-стоп, уметь да, но… Но почему только ему?

— Связь с центром. Дежурный? Здесь Сергеев, аналитика услышать можно? Здравствуйте, Василь Василич, сколько потребуется времени для подготовки аналитической записки по тактике эскадрильи Покрышкина? Сколько?! Добро.

Так, для разговора с куратором моего слова уже мало, документы нужны. Да и с ними — не факт, что получится. Но если выгорит — то удачные тактические приемы будут все же распространяться быстрее, чем в нашей реальности. Там-то, если я не ошибаюсь, каждый до них сам доходил, а здесь попробуем помочь. И не только в авиации это нужно.

Саня Букварь

— «Барбосы» под командованием капитана Бондаренко встречают танковую колонну на дороге Херсон — Мелитополь, заставляют врага остановиться и собраться в толпу, разворачиваясь в атаку. Затем по сигналу ВНОС удар наносят штурмовики, и довершает дело сводный танковый батальон. В идеале прорыв надо не просто блокировать, а уничтожить, благо враг не смог провести его массированно.

— Лишь бы летчики успели вовремя…

— Батальон ударит с севера и чуть в тыл врагу, вот здесь, — показал Мындро на карте.

— Почему подставляем самоходки практически в одиночку? — спросил зампотех.

— Потому что с их скоростью есть шансы оказаться на удобном месте раньше немцев. У другой техники этого шанса нет, поэтому и выигрываем время.

— Товарищ генерал-майор, четырнадцать «барбосов», и все? Или что-то еще будет? — уточнил я.

— Пост ВНОС и два десятка бойцов разведроты посадите на броню, пусть лыжи возьмут на всякий случай. По данным авиаразведки, у немцев введены в прорыв около полусотни танков и самоходных установок, полтора десятка грузовиков с пехотой и около десятка мотоциклов.

— Песец котенку, хотя мы еще поцарапаемся.

— Вы обязаны не только остановить врага, но и выжить…

— И заставить врага героически гибнуть за свою Родину… — продолжил я.

— Ну, примерно так, — улыбнулся Мындро.

— Есть! Разрешите выполнять?

— Идите! И… — Немного замявшись: — С Богом!

Когда мои коробочки, поднимая снежную пыль, устремились навстречу неизвестности, группа офицеров бригады еще что-то обсуждала.

Прибыв на место, мы успели замаскироваться в небольшом садоводческом питомнике за выложенной из камней невысокой оградой.

— Успели, товарищ капитан? — задал вопрос заряжающий моей машины.

— Кажется, да. Лишь бы теперь немец не заблудился.

Еще минут через десять из-за пригорка показалась колонна. Первыми шли шесть «троек» и «четверка». За ними еще что-то неразличимое в снежном вихре, поднятом первыми танками. Зеленко скрылась в своей радиоточке и принялась вызывать авиацию. Я подал команду:

— Как пройдут одиночный куст после изгиба дороги, огонь по порядку слева направо по две машины на танк противника. Двое левофланговых — первый, два следующих — второй и так далее. После поражения первой цели, выбор самостоятельно, огонь по способности.

Мне досталась «четверка». Тщательно ведя прицел за корпусом врага, я ждал, когда лидер дойдет до куста. Стоило первой «тройке» пройти невидимую границу, как раздался слитный залп нашей «собачьей своры». Первые семь танков были обезврежены. Меня очень удивило, что никто не промахнулся. Дальше мы открыли беглый огонь, а противник постарался как можно быстрее скрыться за холмом. В поле нашего зрения осталось восемь подбитых «троек», две «четверки», один ЛТ-38 и два грузовика. Мы сменили позиции, отойдя метров на пятьсот вдоль ограды параллельно дороге. Минут через двадцать показались три девятки немецких самолетов. Из облаков вывалились двенадцать наших истребителей. Теперь силуэты «лаггов» я уже ни с чем не мог спутать. Машина Кати стояла совсем близко, и я прислушался к звукам в эфире, не отрываясь от наблюдения за холмом.

— Катюша, мы тут немного намусорим?

— Да пожалуйста, — ответила Зеленко, — мы подметем. Одуванчики собирать?

— Если вас это не затруднит.

Больше, кроме сочных матюгов, ничего разобрать я не смог. С неба начали падать самолеты. Причем так резво, что напрашивалось сравнение с компьютерными играми. Все упавшие, которых удалось рассмотреть, имели характерно изогнутые крылья и «штаны». На боевой курс ни один из пикировщиков так и не вышел. Сколько их улетело и сколько наших — разобрать не удалось, но шестнадцать столбов дыма были видны явно. Разведчики, разделившись на четыре группы, ушли собирать «одуванчики».

Вновь послышался гул с неба. По рации спросили:

— Катенька, вы нас не заждались?

— Опаздываете, мальчики, — ответила Зеленко.

— Постараемся искупить качеством работы.

— Мальчики, даю красную ракету. За пригорком на зюйд-вест-вест от меня цель.

— Принято. Ракету вижу. Работаем.

Девятка Су-2 устремилась к холму. Четыре «лагга» крутились заметно в стороне. Что происходило на обратном склоне, мы не видели, но, судя по звукам и количеству дыма, поработали штурмовики неплохо. Когда они нас покинули, немцы даже не предприняли попыток атаки. Вернулись разведчики с подарками.

— Тринадцат-один! До двух не доползли — там немцы крутились уже, — доложил старшина, командир группы.

— Наш жив?

— Да. Катерина Ивановна уже на чай к себе затащила.

— Немцев сколько насобирали?

— Один гауптман, три обера, два просто лейтенанта, фельдфебель. Рядовых в плен не брали — отстреливали на месте. Еще одного обера пристрелили — ранен был серьезно.

— Благодарю за службу, старшина.

— Служу трудовому народу.

Я перебежал к машине Зеленко. Летчик, стоявший рядом с броней, отставил кружку и представился:

— Лейтенант Говоров.

— Капитан Бондаренко, — ответил я. — Жив-здоров?

— Да, только «рояль» сломали.

— Какой рояль? — опешил я.

— Да мы так «лагг» называем иногда. За то, что лаком покрыт.

— Тебя одного высадили?

— Да, не повезло. А вернее, сам виноват…

— …Пятнадцать-один? — не поверил я.

— Наших точно одиннадцать ушло, правда, один с дымом, — подтвердила Екатерина.

— Немцы «лаптей» без прикрытия послали? — Я удивился.

— Нет, километрах в тридцати в сторону фронта шестерка капитана Покрышкина связала боем прикрытие, — доложила старший лейтенант, — результатов не слышала.

— Катюша, отвечаешь за «одуванчика». Держи при себе, пока не подойдут основные силы.

— Не бойся, не потеряю! — наконец-то перешла на «ты» авианаводчица.

Степан

— Товарищ капитан, тут представитель с тбилисского завода. Командующий приказал к вам направить, — доложил дневальный.

— Разрешите, Степан Алексеевич? — В комнату вошел человек невысокого роста в гражданском костюме.

— Проходите. Так, а что у нас с тбилисским заводом?

— Мы привезли для войсковых испытаний две пары истребителей на базе ЛаГГ-3. Одна — с 37-мм пушкой и двумя ШКАСами, другая — с моторами воздушного охлаждения и двумя ШВАКами на капоте, и двумя УБ в крыльях. Все — с кабинами нового типа. Командующий воздушной армией сказал, что вы определите, в какую часть их передать на испытания. С каждой парой будут наши технические специалисты.

— Что за кабины?

— Каплевидные фонари, с большой площадью стекла и тонким переплетом. Фюзеляжи с заниженным гагротом, для лучшей обзорности. Бронеспинка и бронезаголовник, естественно. Новая ручка управления и РУД. Винт с плавно изменяемым шагом с автоприводом от РУД.

— РУД?

— Рычаг управления двигателем, или сектор газа, — пояснил кто-то из присутствовавших рядом летчиков.

— Ясно. Пара с тридцатисемимиллиметровыми пушками пойдет к подполковнику Шестакову, а вот вторая… Понимаете, у нас не так много частей вооружено самолетами с моторами воздушного охлаждения. И полк, вооруженный И-16, вам явно не подходит, так ведь? Но тогда остается только прикомандировать к группе Су-2 и, — предупреждая возражения, — я понимаю разницу между штурмовиком и истребителем, но поймите, просто больше некуда. Жаль, очень жаль. Машины интересные. Но пока им придется полетать в непосредственном прикрытии штурмовиков.

Саня Букварь

Вот уже почти полчаса, прошедшие после воздушного боя, мы ждали атаки. За холмом продолжали изредка хлопать взрывы. Немцы не показывались. Это настораживало. Из-за лесополосы по дороге со стороны тыла, километрах в пяти от наших позиций, началось какое-то движение. Ветер донес характерный рык с подсвистыванием. Я знаю только три машины, чьи двигатели так звучат. Две из них спешили на помощь нашей «собачьей своре». Первой шла САУ-203-«Штурм», за нею в бинокль я различил «Горыныча», за ними ехал еще кто-то большой и страшный, неразличимый в снежной пыли.

Фашистам очень не повезло: они пошли в атаку именно в этот момент. Пролетающий невысоко над головой восьмидюймовый снаряд издает своеобразный звук, от которого хочется зарыться метров на десять в землю, свернуться калачиком и затихнуть. А уж какой эффект дает приземление этого снаряда, описанию цензурной лексикой не поддается. Это был лаки-шот! Прямое попадание в «четверку». Шедший метрах в тридцати слева от нее ЛТ-38 перевернуло на крышу, а «тройке» справа сорвало башню, которая, отлетев в сторону, проломила боковину БТР-251.

— Мужики! Мы так совсем без добычи останемся! Выбор цели самостоятельно! Огонь! — заорал я.

Дальше весь бой слился в череду выстрелов и поиска цели. Когда тяжелый отряд из «Штурма», «Горыныча» и чуть отставших СМК и Т-100 поравнялся с нами, на этой стороне холма живых немцев уже не было. А вот за ним все еще слышались редкие выстрелы.

Из люка «Штурма» показалась голова Мындро.

— Зверь машина! — прокомментировал он. — Только по ушам бьет сильно! Как у вас дела?

— Один «барбос» разбит. У второго — попадание в двигатель. Пока может использоваться как неподвижная пушка. Остальные в порядке. Пост ВНОС в норме. По личному составу необходимо уточнять, — доложил я, оглядев позиции. — Снарядов почти нет, товарищ генерал-майор.

— Ясно. Оставляешь по четыре снаряда на ствол. Остальное в две машины, которые вместе с постом ВНОС идут за мной. Летчик остается с тобой. Ждете тыловую колонну здесь. Снаряжаетесь, передаете поврежденные машины и догоняете нас по этой дороге.

— Есть!

Перекидать остаток снарядов в две машины — дело пяти минут. Колонна ушла, а мы остались ждать наши тылы.

…Прошел уже час после отъезда тяжелых танков, а тыловой колонны все еще не было. Мы переместились за холм, где встретились с экипажем сильно поврежденного Т-34М. Еще один такой же сгорел полностью. В ожидании подхода снабженцев мы облазили немецкую технику, которой здесь оказалось очень много. Правда, большая часть годилась только в переплавку. Однако нам удалось найти исправный «Блитц» и пару мотоциклов с колясками. Коллекция пленных пополнилась тремя офицерами и десятком солдат. Раненых врагов, не способных самостоятельно передвигаться, добили на месте.

Покачав крыльями, над нами прошел «лагг», еще три встали в круг на большой высоте. Мы тем временем собрали несколько исправных немецких пулеметов с боекомплектом и распределили по одному-два по «барбосам», чтобы отпугивать дурных летающих немцев. Может, реальной пользы и немного, но хоть спокойно целиться не дадим, если штурмовать прилетят. А с востока послышался шум моторов. К нам шли пять бипланов. Первый, Р-5 приземлился с ходу, остальные сделали по кругу над нами, выбирая место. Пятый самолет садился очень долго, им оказался Р-зет, обладавший лучшими летными, но худшими посадочными характеристиками по сравнению с остальными. Привезли снаряды и немного бензина.

Дозаправившись и пополнив БК, мы на максимальной скорости устремились догонять основные силы, а экипажи подбитых машин и пленные остались ждать задерживающуюся колонну.

Штаб ПВО

— Товарищ капитан, к вам посыльный из штаба авиации Черноморского флота!

— Пусть заходит! — Интересно, а ему что здесь понадобилось?

— Товарищ капитан! Экипаж испытателей с машиной Ил-4Ж из КБ Ильюшина прибыл в распоряжение авиации флота. Командующий приказал поставить вас в известность и передать копию отчета испытания машины в ПВО Москвы.

— Вольно. Можете быть свободны. Так, что там в отчете?

«Отчет командира…ИАП ПВО о боевом применении самолета Ил-4Ж в условиях обороны воздушного пространства г. Москвы.

Условия испытаний: На базе полка вооруженного истребителями типа И-180 (9 шт) и МиГ-1 (6 шт).

Объект испытаний: Ил-4Ж. Самолет создан на базе бомбардировщика ДБ-3Ф (Ил-4). Двигатели заменены на Аш-82Ф. Вместо кабины штурмана смонтирован подрамник артиллерийской батареи и прожекторной установки под обтекателем, формой повторяющий контур застекленной кабины исходного самолета. На обтекателе краской нанесена имитация остекления. С расстояния больше ста метров самолет неотличим от стандартного Ил-4. Вооружение курсовое: 4х37 мм с боезапасом 100 выстр. на ствол, 2х12.7 мм (250 выстр.), оборонительное: 1х12.7 мм в верхней полусфере, 1х7.62 в нижней полусфере.

Количество вылетов на перехват 18.

Количество атак на самолеты противника 10.

Количество сбитых самолетов противника и их тип: Ю-88 — 3 шт, Хе-111 — 2 шт, До-17, До-217, Ме-110 — по одному.

Выводы по результатам перехватов: самолету недостает горизонтальной скорости, скороподъемности. Необходим точный вывод на цель из-за малой разницы скоростей. Однако при удачном выводе на цели поражение обеспечивается с больших расстояний и углов за счет высокой плотности огня и высокого поражающего действия боеприпасов. Оборонительное вооружение признано полезным (сбит один Ме-110, не вошедший в основную статистику отчета). Как перехватчик ПВО может применяться ограниченно».

Ну, понятно, без неожиданностей. Будет гонять катера на Черном море или ловить немецкие машины ночью. А что, интересная идея — ночью волком в овечьей шкуре, вместе с бомберами, днем, с другим экипажем — гонять катера. Только моторы менять придется чаще. А как истребитель… Медлителен он для истребителя, даже ночного. Другой нужен. А другой — это Змей. Авиация его епархия. А он будет тащить Та-3. Хороший самолет, ничего не скажу, но сколько мы с ним провозимся?! И радара нет. А ставить — куда его характеристики уплывут? Два перехватчика, дневной и ночной? На фиг! Хотя Змей утверждает, что при более мощных моторах характеристики еще выше будут, но это время. А еще есть Пе-3, но ему тоже нужны новые моторы. Правда, радар там стоит и в производство его запустить будет проще. Но и с Пе-3 не все ясно: его скорости хватает — для перехвата В-24 не напрягаясь, В-17 уже с трудом, а В-29 перехватить ему будет очень сложно. Тоже не дело. Значит, дорабатывать надо оба. А там — кто победит, тот и прав.

Саня Букварь

К утру следующего дня вся бригада собралась в поселке в трех километрах от линии фронта. Меня вновь вызвал Мындро. Зайдя в дом, где расположился штаб, я увидел еще несколько командиров высокого ранга, некоторых — даже со звездочками в петлицах.

— Проходите, капитан, присаживайтесь. Сейчас вас введут в курс дела, — официальным тоном произнес Михаил Иванович.

— На нашем участке фронта наступление немцев остановилось. Надолго ли это — неизвестно. Соседнюю армию продолжают давить с прежней силой. У нас, после ликвидации прорыва, в которой приняла участие ваша бригада, пока тишина, — вступил в разговор незнакомый полковник. — До линии обороны нашего Крымского фронта от нашего переднего края около двухсот километров. Там бои идут практически безостановочно. Командование фронта приняло решение организовать удар в тыл группе, атакующей перешеек. Общий план наступления доведен до вашего командования. Вам предстоит вести передовой бронеотряд. Обеспечить ваш отряд постоянной поддержкой с воздуха обещал лично командующий авиацией фронта. Силы отряда определите с генерал-майором Мындро, персонально. Учтите, за вами в прорыв пойдет вся бригада, ну и еще другие части и соединения.

— Значит, так! В твоей группе будет техника, способная пройти это расстояние без дозаправки, — перешел к делу Мындро, когда полковник покинул комнату. — Все исправные «барбосы», ВНОС, БА-10 и 11, «Остин», БТ-5М1, четыре ЗСУ. Прорыв тебе обеспечивает бригада, дальше идете на максималке к Перекопу. Остальная бригада идет следом, правда, с отставанием. Начало прорыва — пять утра послезавтра. До темноты вы должны добраться до наших в Крыму.

— Там же почти сто пятьдесят километров немцев натыкано! — заметил я.

— Вот поэтому идешь ты! Только у тебя получается проходить сквозь них так, как получается… Везучий и не дурак…

— Есть. Пехоты бы?

— Возьмешь на броню сколько сможешь… К БТ санки зацепишь на 4 человека с пулеметом… Зампотех организует… Иди, готовь группу…

Перспектива вырисовывалась невеселая. Ну, прорвать-то линию мы наверняка сможем с таким количеством артиллерии, как здесь натыкано, размышлял я, проходя мимо очередной батареи гаубиц, занимавших позиции, но дальше-то как идти?

…Мы уже час стояли на исходной, когда над головой с воем начали пролетать РСы «катюш». Судя по ширине и плотности огня, стреляло не меньше дивизиона. Звук пролетающей смерти был похож на рев зверя и плач ребенка одновременно. Сердце уходило в пятки. О том, что будет, если гвардейцы ошибутся с дальностью, глядя на немецкие позиции, думать не хотелось. Какофония продолжалась минуты три-четыре. Затем в дело вступила ствольная артиллерия. Работали, кажется, все стволы, от сорокапяток до восьмидюймовочек бригады. Через пять минут воцарилась тишина. Я ждал сигнала к атаке, но его все не было. Ровно в пять утра «катюши» повторили концерт, примерно в середине которого и была пущена красная тройная ракета, означавшая начало нашей фазы боя. С падением последних РСов мы преодолели линию окопов стрелковой дивизии, с позиций которой начинали прорыв. Теперь впереди оставались только немцы на протяжении почти двухсот километров.

Сопротивление на месте, где были позиции немцев, практически отсутствовало — несколько одиночных выстрелов. Главной проблемой стали воронки, слишком уж часто их наставили парни гвардии майора Флерова.

Степан

— И учтите, обеспечение прорыва особой бригады сейчас для вас является первостепенной задачей. — Полковник из штаба фронта смотрит очень значительно. — А то тут собрались раздолбаи и ничего не понимают, ага. Не беспокойтесь, товарищ полковник, сделаем в лучшем виде.

— Локаторный пост докладывает — группа самолетов, не менее двадцати машин, курс… скорость…

— Группа истребителей идет на перехват.

— Курс… групповая цель…

Зашевелились. Сейчас бригада для них — главная цель… И огромный «живец». Кроме мясорубки, немцев там ничего не ждет. Бли-и-иже-е-е, летите бли-и-иже-е, бандерлоги.

Ох, зря я так. Недооценивать противника можно только тогда, когда он лежит в уютном гробике.

— Курс… скорость, большая группа самолетов! — Оператор локатора почти кричал. И было от чего: «мессеры», или что там еще, были обнаружены слишком близко к бригаде. Видимо, подошли на малой высоте. Никто не успеет. Никто…

— «Шпион», слева много «злых», повторяю, много «злых»! — Это все. Больше мы пока ничего сделать не можем. Только предупредить прикрытие о направлении атаки.

— Понял вас! — Уф, это радует.

Бой стремительно перемещается в направлении бригады. Немцев много, но сейчас к месту боя стягиваются все свободные машины. Эти сейчас самые опасные, остальные — рассеяны и отходят в разных направлениях. А там, над передовым отрядом бригады сейчас эффектный воздушный бой, прямо над головами пехоты и танкистов. Бой, за который летуны получат заслуженные ордена, а мы — заслуженных люлей. Ибо в идеале над войсками не должно быть никаких самолетов, кроме своих бомберов и штурмовиков. Противник перехватывается на подходе к цели.

— Су-2, возвращающиеся с вылета на поддержку авангарда бригады, вступили в бой с восемнадцатью Ю-87 в районе линии фронта…

— Истребитель из группы Преображенского просит навести его на подходящую цель, навожу на бой между бомберами, он недалеко от них! — посыпались доклады от операторов.

— Связь с «клумбой» Преображенского мне! — Интересно, что там за безбашенный товарищ, который в драку лезет в одиночку? Тот самый Ил? И откуда он там взялся? Своих бы не покрошил, батарея летучая.

— Главный «цветовод» в отъезде, будет через двадцать минут! — ответили с аэродрома.

— «Клумба» Ракова докладывает, вернулись все.

— Кто водил группу?

— Пстыго! Просил Покрышкина близко не подпускать…

Юмористы, блин. Ладно, нормально все. А вот с подлянкой немцев надо решать, второй раз можно и не отбиться.

Саня Букварь

В пятидесяти километрах за линией фронта мы встретили первое сопротивление. Вероятно, такое положение дел было связано с ранним утром. Моя колонна выскочила на пригорок, за которым находился небольшой поселок. На улице явно просматривались несколько «штугов», более десятка грузовиков, несколько зениток. Дав залп по первым попавшимся в прицелы мишеням, мы откатились на обратную сторону холма. Через десять минут на цель вышли двенадцать Су-2, вызванных Зеленко. Высоко в небе закрутилась карусель воздушного боя — истребители прикрытия не давали немцам пройти к штурмовикам. С разных направлений показались новые группы самолетов. Не дожидаясь завершения работы «сушек», мы вновь перемахнули холм и стали помогать штурмовикам обрабатывать цели в поселке. С неба, почти прямо на нас, посыпались какие-то обломки. На малой высоте в сторону уходила пара ЛаГГов.

На земле уже все практически затихло, а в небе бой становился все более массовым. Не дожидаясь окончания, моя группа объехала поселок и пошла дальше, оставив прочесывание и добивание основному составу бригады.

Степан

— Барбос запрашивает «корову» с «овчарками».

Саня опять изловил кого-то, похоже. Ну, не для себя же он транспортник обязательно с прикрытием требует. Кстати, полетит что-то маленькое, в расчетной точке встречи сесть негде. И людей для сопровождения пленных посадить надо. Но это уж без меня сделают. Посмотрим, кого он там опять поймал. Живым, надеюсь. Или… спросим?

— Барбос, здесь Зонтик. «Корова» вышла. Кого ты там выловил?

— Здесь Барбос. Один черный с молниями и листочком в петличке. Другой с золотым шнурком на погонах и красной подкладкой шинели. Есть пенсне. Разговаривать не хочет. На вид далеко за полтинник. «Корову» дай маленькую, здесь дорожки почти нет!

— Здесь Зонтик. Про «корову» — в курсе. Жди.

— Зонтик, здесь Барбос. Серый в пенсне представился Паша-Леня-Ева фон Момент! Подумай хорошо об «овчарках». Черный Йося Марлен-актриса, нуждается в перевязке. К серому в комплекте старлей.

Ну, орел. Истребитель вражеского комсостава, блин.

Саня Букварь

Отъехав километров десять от поселка, на который мы навели штурмовиков, догнали застрявший в сугробе легковой «Мерседес». Других дорог, пригодных для движения, не встречалось, значит, немцы бежали именно от нас. Заметив колонну, три человека бросились бежать по полю от машины. Самый быстрый вдруг остановился, вскинул пистолет и начал по нас стрелять. Снайпер Калашников, ехавший на броне моего «барбоса», тщательно прицелившись, выстрелил. В отличие от «вальтера», СВТ с оптикой на ста метрах представляет опасность для здоровья. Немец в эсэсовской форме упал, схватившись за ляжку. Оставшиеся двое даже не пытались применить оружие. Заметив у одного из них золотое шитье на погонах, я, не разбираясь особо, приказал Зеленко вызвать транспортник с большим прикрытием. С собой взяли всех троих, да и еще какой-то портфель из машины, и двинулись дальше. Транспортник должен был бы нас догнать.

Главной проблемой стало найти подходящую площадку. Перемахнув через очередной пригорок, мы наткнулись на радующую глаз картину — четыре «Гиганта» тащили «ахт-ахты», за ними два «Блица»-фургона с каким-то встроенным оборудованием, затем шесть «Айнсхайтдизелей» с ящиками в кузовах. Развернуть орудия мы немцам не дали — перестреляли почти всех, сопротивления было мало — сказалась неготовность противника увидеть русских в шестидесяти километрах от фронта. Только несколько человек успели пострелять из карабинов. Рядом с остановленной колонной оказалась подходящая площадка. Здесь мы и решили дождаться самолет.

Стояли недолго. Минут через двадцать уже грузили в Як-6 трех пленных из «Мерседеса» и двух офицеров из колонны. Отправив подарки, я решил оставить с трофеями оба БТ вместе с десантом на броне и в санях. И зенитки лакомый кусок, и гусеницы на БТ — уже вызывали опасения потерять их.

Укоротившийся отряд двинулся дальше.

Степан

Ну, орел, ну… Слов нет, одни эмоции. Ну, про артиста-эсэсовца я, положим, понял. Хотя то, что Саня выловил Дитриха, уже причина, чтобы охренеть. Но когда доложили, что за «Момент» он отловил… Я начинаю думать, что бедняге Адику застрелиться не удастся. Окочурится он после известия о потере очередного командующего танковой группой. Клейст — это даже не Дитрих, это… Слов нет, повторюсь.

Хотя радости, конечно, до фига, но и обязанности никто не снимает. Хотя… Ладно, пока порядок. С поставленной задачей справляемся. Пока.

Саня Букварь

Еще почти сорок километров проскочили на большой скорости. Уже скоро одиннадцать часов утра, а немцы толком еще не пошевелились нас ловить. Или пошевелились, и за очередной горкой нас ждет засада, типа той, которую мы устроили для их группы четыре дня назад?

— Колонна, стой! Перекур, осмотреть машины и привести в порядок. Сержант! Двоих на лыжах на гребень холма — посмотреть, что за ним. Двоих к роще слева. Калашников! Будь рядом со мной! Чувствую, тебе сегодня еще цели будут.

Разведчики побежали по намеченным маршрутам. Хорошая вещь лыжи, если умеешь на них ходить. Я не умел. У нас и снега-то толком последние лет пятнадцать не было. Добежав до вершины, пара залегла, и почти сразу один из них бросился обратно. Докладывать он начал, еще подбегая.

— Засада! Шесть пушек, пулеметчики, немного пехоты. Сколько точно — не сосчитать, за каменными россыпями сидят. Два танка за каменными брустверами, примерно пятьсот метров за ними — четыре зенитки, как мы захватили перед этим, и две скорострельные рядом с ними.

— М-мать! Вовремя остановились, как пятой точкой почуял. Катюша, дай Зонтика, я сам поговорю. Про зенитки сказать надо точно.

— Здесь Зонтик.

— Здесь Барбос. Нахожусь в квадрате… Передо мной артиллерийская засада. Есть зенитки. Видел четыре больших, и с ними — две быстрых. Меня не видят. Прошу помощи. Обойти не могу. Слева Сиваш, справа перелесок. При подлете дам ракеты низко вдоль земли. Цвет и количество скажу лидеру группы.

— Понял тебя, жди друзей.

Высоко в небе появился одиночный двухмоторный самолет. С той стороны холма начали бить зенитки.

— Але! Барбос? Здесь старший Шмель! Ракету не надо, мне старший «мак» все рассказал, он вас видит. Пригните головы, я привел немножко «ромашек».

— Принял. Там четыре «восемь-восемь», стоят близко, и два «эрликона» в прикрытии. Это точно, может, правда, еще что не заметили.

— Добро! Поработаем! — ответил уже другой голос, наверное, старшего группы штурмовиков.

Над головой с ревом пронеслась пара «лаггов», за ними, заметно медленнее шесть «сухих», за ними пара чего-то непонятного, первая мысль была — Ла-7, но я ее отбросил, вроде рановато.

Штурмовики отработали РС-ами и бомбами и ушли. Первая пара «лаггов», правда, судя лишь по звуку, била из пушек, но совсем чуть-чуть. Небо очистилось так же быстро, как и перед этим оказалось занятым. Второй разведчик вернулся с вершины:

— Товарищ капитан, зениток и пушек больше нет. Пехоту тоже проредили.

— По машинам! — Как раз вернулась ни с чем разведка с фланга. — Вперед, огонь с ходу! В плен брать только офицеров. Солдат добивать на месте.

Преодолев гребень холма, мы увидели, что штурмовики сделали за нас всю работу — покореженные ПТО и зенитки явно не подлежали ремонту. Один танк опознать не удалось — количество катков не видно, а от бронекорпуса осталось слишком мало, у второго — «четверки» с коротким стволом, башня лежала на моторном отсеке. Постреляв из пулеметов по проявлявшей признаки жизни пехоте, мы рванули дальше, особо не заморачиваясь с поиском уцелевших.

Теперь каждый пригорок или поворот с ограниченной видимостью мы проходили только с предварительной разведкой. Правда, пока это были холостые остановки. Так, от горки к горке, прошли еще сорок километров.

— Командир, «рама»! — вдруг закричал Калашников, сидевший на броне моего «барбоса».

— Где? — оторвался я от бинокля, в который только что далеко впереди увидел перекресток с полосатой будкой-постом.

— Вот! Справа! Низко над лесом! — показал Калашников на самолет, явно заходивший на посадку.

— Стоп колонна! Катюша, координаты Зонтику, предупредить. Колонна — к лесу, убираемся с дороги. Разведка — посмотреть поближе, куда он сел.

Лыжники вернулись через полчаса, старший стал докладывать:

— Ширина лесополосы около трехсот метров. За нею, от нас на запад около километра, аэродром. Самолетов много. Около полусотни двухмоторных с угловатыми стеклянными носами, отдельно стоят три «рамы». Зениток много, заметил две позиции больших, по две штуки, и несколько маленьких, навскидку — больше десяти. Народу — толпы. Грузовики, заправщики. Охраны тоже много, и пешком патрули, и верхами.

— Добро. Катюша, дай Зонтика.

— Зонтик, Зонтик, Барбосу на прием!

— На приеме Зонтик для Барбоса.

— По координатам нарыл «клумбу» с полусотней восемьдесят восьмых бомберов, также сидят три «рамы». Много зениток и обслуги. Сам лезть не могу. Передал Бригаде, обещали сами заняться с вашей помощью.

Степан

— …Наблюдаю заход на посадку самолета-разведчика противника. Координаты… — Так, очень интересно. По нашим данным, там нет аэродромов. Но не просто же так он там садится.

— Карту! — Так, еще интереснее. — Запросите у Барбоса, имеет ли он возможность уточнить информацию по данному аэродрому.

И только после сообщения о бомберах сообразил: «рама»! Эти сейчас начнут к взлету готовиться. И разбомбят, на фиг, всю бригаду! Собираюсь отдать соответствующую команду… И осознаю, что не требуется! Система работает сама — такая бяка, как бомберы, вблизи охраняемого объекта нуждается в соответствующей реакции. Истребители уже на взлете. Пикировщики тоже. И будут они там до того, как немцы взлетят.

Саня Букварь

Передав разведданные, мы двинулись к перекрестку с будкой. А с другой стороны, навстречу своей гибели, шли три наливника. Мой выстрел с ходу попал в цель, как только машины врага поравнялись с регулировщиками в будке, только я недооценил пробивную способность снаряда. Пройдя навылет первый бензовоз, он привел к взрыву второго. Через несколько секунд первый все-таки тоже вспыхнул. Объехав их, мы заметили, что третий пока цел, благо он отстал от них в момент взрыва метров на пятьдесят. Подъехали. Вытащили из кабины немца, пребывавшего в каком-то ступоре. Один из стрелков с БА-10, умевший немного водить свою машину, прыгнул за руль бензовоза, и мы буквально помчались прежним курсом. Остановились, только проехав еще десять километров. Дозаправились, подожгли бензовоз с остатком топлива и двинулись дальше прежним способом, аккуратно заглядывая за пригорки и повороты. За время дозаправки, с горем пополам, допросили водителя. Оказывается, прямо впереди нас маленькая железнодорожная станция, с которой они и везли горючее. А от нее мы уже пойдем вдоль рельсов как раз в Крым.

Немецкий аэродром. Взгляд со стороны

Бомбардировщик Ю-88, легко разбежавшись, оторвался от полосы родного аэродрома… И стремительно рухнул обратно, прошитый пушечными снарядами упавших с высоты самолетов. Пара остроносых машин ушла в высоту столь же быстро, как и появилась, запоздалые очереди зениток вреда им явно не причинили. Ну, что ж, русские уже показали, что здесь они действуют достаточно умело, поэтому командир немцев отреагировал спокойно. Если бы русские действительно умели воевать, то прилетели бы бомбардировщики, а не истребители, с которыми сейчас расправятся вызванные «стодевятые».

Когда «эксперты» доложили, что ведут бой с самолетами красных, немцы уже потушили сбитую машину и убрали ее с полосы. Снова «Юнкерс» начал разбег, на этот раз неожиданностей не было. Если не считать таковой два высоченных столба земли, перемешанных с пламенем и обрывками дюраля, поднятых среди плотно стоящих бомберов восьмидюймовыми снарядами. Дополнялось это частыми разрывами снарядов танковых пушек на позициях зениток.

Тяжелые зенитки, знаменитые «ахт-ахт» могли бы сильно проредить танки Отдельной бригады особого назначения, если бы их расчеты не наблюдали за воздухом, ожидая атаки именно оттуда. А так… На перенацеливание орудий было потрачено драгоценное время. Снаряды смахнули башню и десант с одного танка, проломили лобовой лист второго, но на этом их успехи закончились. Взлетевший Ю-88 попытался атаковать, но в его сторону потянулись трассы зенитных автоматов, и экипаж здраво решил оказаться от атаки. Потеряв два танка разбитыми и один поврежденным, бригада продолжила движение.

Немецкий штаб

Пауль Шнитке сидел за массивным дубовым столом и изучал карту боевых действий, попутно делая пометки в блокноте. В эти минуты сторонний наблюдатель с легкостью дал бы ему лет пятьдесят, а не реальные тридцать девять. А все эта проклятая Россия! Полковник тяжело положил кулаки на стол и прикрыл глаза. Почему никто не вспомнил предостережения политиков и военных XIX века, зачем нужна была эта война. Лето уже минуло давно, а победой и не пахнет.

Раздался осторожный стук в дверь.

— Войдите, — сказал командир разведки, вновь склоняясь к изрядно надоевшим картам. Подчиненные не должны видеть его эмоций. Не дождутся.

— Хайль Гитлер!

— Хайль. Садитесь, Краух.

Вошедший офицер-связист покорно сел напротив полковника и стал ждать.

— Итак, Эрих. Чем вы меня «порадуете» на этот раз? Может, русские готовят грандиозное контрнаступление на нашем фронте? — излишне бодрым голосом поинтересовался Шнитке, жестом пресекая попытки официального доклада.

— Некоторая активность в эфире действительно присутствует, но она не достигла критической массы. По имеющимся сведениям радиоперехватов, в полосе армии сосредоточена механизированная группа неустановленной численности. Наш прорыв, осуществленный силами дивизии, был пресечен именно этим подразделением. Наши потери вам уже известны, а вот урон, нанесенный нами русским, не выяснен. Моей группе через доступные средства не удалось установить и дальнейших намерений противника.

Шнитке встал, Краух также вскочил со своего места.

— Это все очень странно, дорогой Эрих. Я не верю, что русские вдруг научились воевать. Но это так, черт подери. И ведь на всем фронте они держатся только за счет фанатизма, а у нас унтерменши начали применять передовую тактику. Линейные части докладывают о появлении на фронте техники неопознанных типов. С этим нужно разобраться. Вот здесь мне и потребуется ваше содействие. Раз коммунисты взяли в руки радиопередатчик, то должны об этом горько пожалеть.

Шнитке хищно улыбнулся, вновь пройдясь по кабинету.

— Слушайте и запоминайте. Русская моторизованная группа, по утверждениям полковника Хюбшнера, понесла серьезные потери и в ближайшие дни будет неспособна к проведению активных операций. Ваша задача…

— Герр оберст! Докладывает лейтенант Клозе… — В помещение влетел молодой вислоухий офицер явно баварского розлива.

— Почему вы врываетесь в кабинет старшего по званию?! Или уставы не для вас писаны? Кру…

— Виноват, виноват, герр… — Лейтенант совсем потерялся и, казалось, забыл, зачем пришел.

— Молчать! Не сметь перебивать! Кру-гом! Марш отсюда и доложитесь как положено. — Раздражение оберста все-таки нашло выход.

— Но русские танки…

— Что-о-о! Молчать, я сказал! — Офицера как ветром сдуло.

Стук в дверь.

— Войдите.

— Хайль Гитлер!

— Хайль.

— Герр оберст, разрешите доложить?!

— Докладывайте.

— Из штаба корпуса поступило сообщение о прорыве фронта армии на прибрежном участке танками противника. Глубина прорыва уже превысила двадцать километров и стремительно растет.

— Что? И вы молчали! Там же Клейст… — Последняя фраза была сказана в крайней растерянности.

Саня Букварь

Про расстояние до станции немецкий водитель слегка приврал — раза в полтора. Да и станцией это назвать было трудно: две колеи вместо одной, две стрелки с семафорами, небольшое деревянное здание с часами и залом ожидания, три кирпичных здания складов, водозаправочная башня. Кому понадобилось строить это посреди степи, где до ближайшего населенного пункта десять километров, причем вдоль самой железки, так и осталось загадкой. На путях сильно дымил паровоз с десятком теплушек и одной платформой с зениткой в конце состава. «Барбосы» по моему сигналу начали, не сбавляя скорости, разворачиваться во фронт для атаки. Бронеавтомобили, заняв позиции вокруг мобильного поста ВНОС, замерли вне зоны досягаемости возможных орудий противника. Первыми открыли огонь мы. Я четко видел несколько попаданий в вагоны, однако там ничего не взрывалось и не загоралось. Вдруг дым стал раздваиваться, и из-за грузового вагона показались характерные черты бронепоезда.

— Ах, ты ж етишкин котелок! — вырвалось у меня. — Валим отсюда!

Однако сигнал к отходу увидели не все, четыре «барбоса» продолжили атаку. Моя самоходка остановилась, и я начал тщательно выцеливать рубку бронепаровоза. В этот момент немецкий снаряд попал в один из «барбосов». Вспышка, всполох пламени, какой-то непонятный дым. Дальше пожара почему-то не последовало, правда, и из машины никто не показался. Оптика на наших установках стояла неплохая, поэтому в рубку я попал. Кто-то из наших попал в башню одной из бронеплощадок. Поезд вдруг стал набирать скорость, уходя в сторону Крыма.

Фейерверк получился красивый, да и полкорпуса вагона разворотило. Однако разгону всего состава это никак не помешало. Бронепоезд убегал в сторону Крымского фронта, а догнать или остановить его было нечем. Когда у меня промелькнула такая мысль, тут же пришло в голову, что экипажу Т-70 не вполне нормально жаловаться на удирающую от него «Пантеру». Здесь ситуация была аналогичной.

Теперь со стороны станции работало несколько пулеметов и одиночные пехотинцы. На зачистку хватило пятнадцати минут. Живых офицеров не осталось, а солдат брать в плен я запретил — нам было негде их держать. Жалости к добиваемым, надеявшимся на жизнь, поднимая руки, не чувствовал. Вся жалость к солдатам этой армии кончилась в трех белорусских деревнях.

Паровоз решили для начала использовать в своих целях. Найденными здесь же тросами обвязали стрелку в дальнем от Крыма конце станции и вырвали ее с корнем. Затем, выведя локомотив за пределы станции на юг, сделали то же самое со второй и заминировали как разрушенные участки, так и сам паровоз. За это время пришли самолеты с боеприпасами. Пополнив запасы снарядов, мы, соблюдая прежние меры предосторожности, вышли дальше. Тут с нами на связь вышел кто-то неизвестный.

Степан

— …Барбос запрашивает боеприпасы. Высланы в запрашиваемом количестве под прикрытием истребителей.

— Доклад с транспортников — атакованы истребителями противника. Потеряна одна машина, эскорт ведет бой. К месту боя направлена часть группы Шестакова.

Так, а это не есть гут. Но по-другому не получается — Саня сейчас довольно далеко от линии фронта, и, соответственно, обнаруживаются, гады, хуже. Поэтому и потери больше.

Оставшиеся транспортники дошли без приключений, сели спокойно, для Р-5/Р-Z места хватало. Это все. Дальше им если чего возить и будут — так только из Крыма, до которого уже рукой подать.

А с немцами нехорошо получилось — когда они уже уходили, сбив еще и истребитель, на них напали «лагги»-охотники, нагло воспользовавшиеся преимуществом первого удара и неповрежденностью самолетов, завалив двоих с первого же захода. Все же тридцать семь миллиметров на самолете — страшная штука.

Саня Букварь

— Барбос, это Яхта, как принимаешь мою работу?

— Нормально принимаю, — ответил я в рацию и крепко задумался, кто бы это мог быть…

— Будешь подходить ближе тридцати кэмэ к ниточке — дай цель.

— Принял тебя, Яхта. Зонтик, Зонтик, Барбосу на прием.

— На приеме Зонтик для Барбоса.

— Вышла на связь Яхта… Это кто?

— Яхта — Главный Партизан.

— Крейсер «Ворошилов»? Ну, ни х… себе! — Других слов у меня не нашлось, ну теперь жить становилось все веселее. С севера показалась большая группа Ю-87. Около сорока. Вопреки ожиданиям, прошли мимо — в сторону Крыма. Зеленко сообщила о них Зонтику.

— Принято. Данные переданы в ПВО Крыма.

— Крыша, Крыша, ответь Яхте.

— На приеме Крыша для Яхты.

— Вижу четыре корыта. Прошу помощи в задержании. Мой сосед не успеет всех выловить.

— Принято. Подняли грядку «дяди Жени».

— Крыша, здесь Света.

— На приеме Крыша для Светы.

— Пошел за корытами, даю место…

— Принято, жди овощи с грядки «дяди Жени».

От станции вдоль путей прошли еще километров двадцать, когда за очередным холмом оказалась большая группа немецких танков и артиллерии. Стояли они кучно и с большим зенитным прикрытием. Подойдя к машине Зеленко, я решил попробовать навести на них крейсер.

— Яхта, Яхта, уперся в забор. Прошу помощи, квадрат…

— Барбос, здесь Яхта, свалите назад кило на три… у нас рассеивание большое…

Не следовать совету моряков даже мысли не было… То, что творилось там минут через пять, я бы никому не советовал испытать на собственной шкуре. На звук «Ворошилов» сделал не меньше сотни залпов. Основной проблемой для нашего дальнейшего движения стал образовавшийся лунный ландшафт.

Крейсер «Ворошилов»

— Барбос, это Яхта, как принимаешь мою работу?

— Нормально принимаю. — Несказанное удивление командира авангарда особой мехбригады заставило досадливо поморщиться радиста крейсера «Ворошилов». Взаимодействие, мать его, армии и флота во всей красе — корабль должен помочь танкистам, но, видимо, командование сухопутчиков решило им сюрприз сделать и не сообщило об этом. Добро частоту знаем, а то б врезали по своим, как пить дать врезали бы.

Впрочем, эти — еще не худшие, по крайней мере, не вызывают огонь в сотне метров от себя.

Русский крейсер с итальянскими корнями (в основу корпуса положен теоретический чертеж итальянского легкого крейсера «Евгений Савойский») выплевывает снаряды в сторону немцев. Каждые десять секунд. Шесть залпов в минуту. За двадцать минут налета — сто двадцать залпов, почти три с половиной сотни девяностовосьмикилограммовых снарядов.

Саня Букварь

До линий обороны мы добрались километров через десять. Картина не радовала — ряды траншей, пушки в окопах, пулеметные точки, зенитки. Очень много и очень часто. Вдали виднелись небольшие клочья проволочных заграждений и позиции наших. Бронепоезд куда-то пропал. То и дело вспыхивали перестрелки. Высоко в небе изредка можно было разглядеть самолеты.

Оценив ситуацию, я вышел на связь:

— Странник, Странник, я Барбос. Вышел к ниточке.

— Принял тебя Барбос, нам еще не меньше полтинника пилить. Вкопайся и жди.

— Принято.

— Барбос, здесь Яхта.

— На приеме, — ответил я.

— Можем чуть-чуть накидать гостинцев. Подскажи куда.

— Принято. Чуть позже дам больше. Сейчас сижу тихо.

— Принято. Ждем.

Бригада догнала нас уже в сумерках. До ее подхода мы успели уничтожить несколько мелких групп румын, направлявшихся в тыл. Со стороны Крыма началась артподготовка. Мы по рации корректировали редкий огонь «Яхты», такой позывной во время этой операции носил крейсер «Ворошилов», по наиболее крупным целям. Бригада развернулась широким фронтом и пошла в атаку. Ошеломленные румыны редко оказывали сопротивление. Большинство предпочло сдаться, потому что в скудном свете ракет и САБов наша численность казалась сильно преувеличенной.

После соединения с войсками Крымского фронта наша часть была выведена из боевого соприкосновения с противником. Мы получили приказ сдать серийную технику и артиллерию частям Крымского фронта, а экспериментальную и музейную — на склад флота. Личный состав поездом отправили в Феодосию, оттуда на корабле в Новороссийск, а затем опять поездом назад в Кубинку. Отдельных офицеров, в том числе меня, по приказу Наркомата обороны прикомандировали в личное распоряжение Карбышева.

Совещание в Цоссене

— Хотелось бы отметить следующее: несмотря на все принимаемые меры, нам так и не удается обратить ситуацию в свою пользу. Более того, наметилась тенденция к ухудшению стратегической обстановки.

— Что же касается действий русских — то налицо твердое, квалифицированное управление войсками, так отличающееся от первого полугодия боевых действий. Уже нет стремления бросать поспешно бронетехнику на затыкание прорывов и во встречные бои. Большевики стараются по мере возможности использовать авиацию для прикрытия передвижения живой силы и техники, больше внимания уделяется маневрированию наличными силами при угрозе прорыва и окружения. Пехота ходит в атаки лишь при поддержке артиллерии и танков или броневиков.

— Насколько я понял, стремление маршалов и генералов Сталина затянуть войну до удобного для них момента практически реализуется. Что конкретно мы можем сделать для решения проблемы?

— Первоочередная задача — осеннее-зимняя кампания на Восточном фронте. Предлагаю следующее: необходимо перебросить войска с наиболее спокойных участков Европы, как можно скорее устранить перебои с поставками горюче-смазочных материалов, улучшить снабжение. Что касается резервов — планируется из наиболее подходящих по возрасту военнообязанных сформировать и обучить второочередные дивизии. Для комплектации также можно использовать иностранных добровольцев. Стало известно о судьбе Африки — фюрер имел весьма острый и продолжительный разговор с дуче. Достигнуто соглашение — итало-немецкие объединенные войска под командованием Роммеля продолжат действия. Нам и итальянцам жизненно важно удержать нефть и месторождения. Возможно, Алжир будет нам дружественен — там не забыли «Катапульту» — во всяком случае, наш МИД ведет переговоры с правительством Виши. Итальянскому флоту и нашим парашютистам предстоит захватить Мальту — иначе англичане будут по-прежнему контролировать Средиземное море.

— Если бы Франко предоставил нам свои дороги и порты…

— Каудильо претендует на Марокко и Тунис, фюрер склоняется к мысли отдать их ему при условии предоставления передвижения наших войск и создания экспедиционного корпуса.

— Но эти страны также в сфере интересов Италии и Франции…

— По всей видимости, будет организовано нечто вроде союза — совместное управление Северной Африкой, у каждого свои доли.

— Вы хотите сказать — будет финансовый консорциум?

— А почему бы и нет? Вполне устраивающее все заинтересованные стороны предложение.

Тем более что силами одной державы удержать эти территории практически невозможно. Не стоит забывать о бриттах, которые гадят везде, где можно. Если же туда влезут и янки, которым мало Южной Америки, — придется весьма тяжело.

— Пока США завязли на Тихом, но в любом случае, без напряжения сил вполне могут послать свои войска на помощь англичанам. По нашим данным — среди вояк Рузвельта царит убеждение, что необходимо проверить в деле свою армию.

— У Токио сильный флот и миллионная армия в Китае…

— Но мало ресурсов, и их система подготовки кадров не идеальна. Вряд ли японцы смогут долго продержаться. Если бы они напали на Советы…

— Генерал-фельдмаршал фон Лееб так и застрял на рубеже Задорожье — Луга — Кингисепп, и, несмотря на все усилия, так и не смог продвинуться дальше. Маршал Ворошилов хорошо усвоил уроки лета и начала осени — пока у него получается не допускать ошибок. Войска понесли серьезные потери в личном составе и технике. Действия морской пехоты «Иванов» пагубно отражаются на моральном духе наших солдат и офицеров — они опасаются попасть под атаку «Черной смерти», как их успели прозвать. Ночные бомбардировщики русских периодически бомбят тылы частей, штурмующих Лугу — что создает весьма напряженную обстановку. 1-й воздушный флот генерал-полковника Келлера втянут в бои с авиацией противника.

— Русские создали сеть опорных пунктов и рубежей обороны, что облегчает их действия. Минно-артиллерйские позиции затрудняют маневр 4-й танковой группы генерал-полковника Хепнера по нанесению ударов на удобных для нас направлениях. Их саперы обкладывают доты и дзоты бракованными бронеплитами с заводов. Стены же укреплений делают из смеси глины, щебня, песка и какого-то клея, что превращает весь этот хлам в монолит. Полковая и батальонная артиллерия бессильна против них, а за нашей тяжелой они охотятся не жалея сил.

— А что же Кригсмарине?

— Адмирал Редер официально заявил — ничего, кроме легких сил, задействовать не получится — все остальные корабли участвуют в борьбе против Англии. Они еще выставили минные позиции, уверяя, что флот русских никуда не денется — нам-то от этого не легче…

— На Юге генерал-фельдмаршал фон Рунштедт с тяжелыми боями пробил оборону Юго-Западного фронта русских за Уманью, рассчитывая на успех — но, увы, противник оказался умнее и хитрее нас. Он вовремя отвел войска из-под удара, организовал своими арьергардами прикрытие отступающих на запасные рубежи частей. Попытки передовых «роликов» генерала фон Клейста навязать бои отходящим подразделениям русских парировались фланговыми ударами кавалеристов и «Микки-Маусов». Нам удалось выйти на линию Каховка — Кировоград — Кременчуг — Кривой Рог — Богустов ценой больших потерь, и в ряде мест вынужденно перейти к обороне. К сожалению, Киев нам взять не удалось…

— Одесса взята в кольцо, но осажденным весьма большую поддержку оказывает Черноморский флот — осуществляет все перевозки и прикрытие города с моря. Вдобавок «Иваны» притащили откуда-то эскортный авианосец и силами его авиагруппы блокируют попытки люфтваффе нанести удар по портовым сооружениям в момент прибытия конвоя.

— Крым нам пока не по зубам — все силы задействованы на фронте, а у русских на Перекопе воздвигнут мощнейший укрепрайон. Мы смогли только перекрыть перешеек в самом узком месте. В тылу группы армии «Юг» мы вынуждены пресечь движение малыми колоннами и небольшими группами — русские казаки используют тактику «налетел, ударил, убежал» — зачастую до фронта добираются лишь жалкие остатки. Теперь передвижение осуществляется только в составе сводных колонн и с прикрытием мотопехоты и бронетехники. Из-за этого мы вынуждены изымать соединения из группы армии «Центр», чтобы хоть как-то компенсировать задействованные в тылу.

— Но это не самое страшное — резервов ориентировочно до февраля-марта будущего года не ожидается…

— Не может быть!

— Увы, господа, — из-за ошибок в планировании мы рассчитываем только на 30–40 тысяч подготовленных резервистов. Фюрер был в бешенстве, узнав про этот прискорбный случай. Начальник управления подготовки и снабжения войск снят с должности и арестован.

— Ну а дивизии, размещенные в Европе?

— Из них уже выкачали по 40 % личного состава и 20 % техники на затыкание дыр в дивизиях Восточного фронта. По сути дела — это кадрированные части, и использовать их до весны-лета будущего года не удастся…

Змей

После визита в Кремль настало время ехать в Ленинград. Туда, на войсковые испытания ушла вторая партия И-185. И отзывы о ней оказались… ну, мягко говоря, неприятными. Причем полк летал на И-180. Выяснять, что, как и почему, ехали представители конструкторского бюро Поликарпова и Шевцова, ну и я вместе с ними. Погода в этот день была нелетной, так что летчиков и техников, для разговора, удалось собрать довольно легко.

Во время разговора выяснилось — претензии у пилотов в основном к мотору.

— Если мотор работает нормально, машина — зверь, — говорил один летчик. — «Хейнкеля-113» рвет как Тузик грелку.

— Такой вот Тузик, — показал он на Тэнгу пальцем.

Основные претензии к двигателю были:

1) выбрасывание масла из суфлеров мотора;

2) разрыв дюритов и петрофлекосов откачивающей маслосистемы мотора перед фетровым фильтром;

3) неудовлетворительная работа карбюратора по высотам, особенно на 2-й скорости нагнетателя;

4) задиры поршней;

5) низкое качество изготовления свечей зажигания.

Летчики радовались возросшей огневой мощи самолета и высокой точности стрельбы, техники — удобству обслуживания двигателя.

В общем, поездка оказалась нужной, полезной и интересной.

Вечером, после ужина, был концерт самодеятельности, и как-то так получилось, что в руки мне сунули гитару. Играть на ней я не умею, да и пою паршиво. Но тут, то ли я выпил много, то ли еще что-то, как-то само получилось. Просто я увидел как наяву Маруськины пальцы на грифе гитары и начал повторять за ней.

Вызов ночному небу — крылья. Хлестким ударом ветра — горечь. Площади вверх швыряют пылью, Кроны деревьев шепчут: «помнишь»? Помнишь ли трав приречных шелест, Тропок неверных лесных сумрак, Песни, что синим звездам пелись, Гонку в рассвет навстречу утру? — Я не забыл. Я вернусь прежним. Дождь принесу, подмигну братьям: — Там, где грозу облака нежат, Молнии пляшут — летим, схватим! — И закружит нас шальной ливень, Месяц промокший качнет рогом. Тучам седым растрепав гривы, Грома услышим глухой рокот. Кончится день — мы помчим дальше. Над распростертым во мгле морем, Над остриями витых башен, Путь в бесконечную высь торя. …Вырвался день — темноты пленник. Солнце грозит нам лучом тонким. А в изумленном небе — тени: По ветру хвост и уши — волки![1]

По-моему, ребятам понравилось.

А на следующее утро я поехал смотреть на самоходки.

Степан

А напряжение в воздухе спадало. Немцы еще сильны, кто спорит. И полеты над их территорией не являются прогулкой, но попытки ударов по нашим войскам стали… вялыми. Самое, пожалуй, точное слово. Никакого сравнения с тем, что было в начале. Сил вести воздушное наступление у них уже нет. Это хорошо. Значит, мы бросим на чашу весов кое-что.

Эти машины и этих летчиков мы держали как последний шанс. Если наземный или воздушный фронт рухнет, то… Но они не рухнули. Несмотря на потери, смерти, ошибки — они выдержали. Эх, ребята-ребята, какие же вы молодцы! Нет, это не о себе и даже не о своих знакомых. Это — о пехотинцах, летчиках, танкистах, артиллеристах и многих других. Молодцы. А мы теперь выбьем у немцев все, что у них пока летает. Силы благо есть, и где немцы сидят, мы тоже знаем.

Держись, немчура! К началу наступления наших войск в небе без звезд только птицы летать и будут. Ну, и, конечно, танки, бревна, автомашины, люди… во время артподготовки. Мы уж постараемся.

А дальше… Система налажена и работает. Хорошо работает, ибо просчеты выловили; того, чего не хватало, — добавили. «Вумный» отчет написан и отправлен по адресу, теперь дело за внедрением положительного опыта, но это — уже другая задача. Нам можно уезжать, но пока приказа нет, поэтому занимаемся прямыми обязанностями. Первая задача — повышение эффективности противовоздушной обороны за счет организационных мер — в первом приближении решена. Будут еще проблемы, но уже гораздо меньшие. Теперь вторая — создание новых технических средств в рамках повышения эффективности… чего? Правильно — системы противовоздушной обороны. Здесь две подзадачи — ближняя и дальняя. Дальняя — это ракеты. Стационарный комплекс, способный обстреливать несколько целей, и его автомобильный вариант, поначалу, скорее всего, умеющий стрелять только по одной. Возможно, прибавится и железнодорожный вариант, но не знаю. В любом случае это все будет нескоро, но начать стоит сейчас. Пусть конструкторы шишки набивают и опыта набираются. Многого просить не будем, но и своего упускать не собираемся.

Ближняя — это в первую очередь модернизация имеющейся техники, форсирование работ по созданию новой. Это первая очередь. Вторая — создание дистанционного привода для зениток, новых зениток: счетверенных двадцатитрехмиллиметровых самоходок и пятидесятисемимиллиметровых прицепных автоматов. Первые, наверное, к лету, если не раньше, пойдут в серию. Со вторыми — проблема: их только начали разрабатывать, но это не страшно. Еще стоит подумать о налаживании выпуска зенитных стомиллиметровок (да и стотридцатки не помешают), создании станций орудийной наводки и радиовзрывателей.

Вот за такими оптимистично-рутинными мыслями меня и придавило. В смысле психики. Вот отстреляет успешно комплекс и что? И все? Почетный пенсионер в тридцать (в самом «пиковом» случае!) лет? Хотя… Может, и нет. Надо узнать, как там дела с полупроводниками у нас. Но это после.

Ника

Сегодня странный день. Тревожный и радостный. С утра в Центр приехал Глеб Евгеньевич Котельников — отец-изобретатель и создатель парашюта РК-3. Познакомиться с ним для меня великая честь, но и страшная ответственность. Некоторое время назад я предложила конструкцию нового парашюта — «крыла». По памяти нарисовав и рассчитав «на глаз» размеры и оснастку. Первый пошитый по моим чертежам парашют даже не надулся как следует. Почему? Этот вопрос мы сегодня с Глебом Евгеньевичем и должны решить. Что мешает развернуться в небе новым «крыльям»? Может, дело в ткани? Если бы я еще помнила, из какой ткани у нас его шили! Помню только, что первые появились в Америке в 70-х годах. Но ткань на ощупь другая… может, дело в пропитке? Блин! Ну почему я не физик! Как говорится — одна голова хорошо, а две — лучше. Будем думать вдвоем, может, что-то и придумаем.

Сначала мои рассказы про широкое применение парашютно-десантных войск восприняли в штыки. Но я напрягла извилины и вспомнила, что в сентябре под Одессой должна была такая тактика уже использоваться. Фамилию командира, придумавшего использовать парашютный десант, я напрочь забыла, но вот его помню, что он писал докладную. Порылись, сделали запрос в окруженную Одессу, и через месяц передо мной лежала бумага:

1) Парашютно-десантная группа задачу выполнила и свое назначение оправдала.

2) Группу парашютистов в 13 человек используем как основной костяк в создании парашютно-десантных отрядов.

3) На ближайший период ставим задачу о создании более крупной и наиболее подготовленной группы.

4) Наиболее эффективным оружием оказалась не винтовка, а граната и автопистолет.

5) Белый купол парашюта себя демаскирует; необходима покраска парашютов в маскирующий цвет.

6) Каждому бойцу необходимы перевязочные материалы для оказания первой медицинской помощи.

7) Крайне необходимо иметь парашютисту кусачки, «кошки», нож и другие мелкие инструменты…

Подпись: начальник парашютно-десантной службы ВВС Черноморского флота майор Шорин».[2]

Как раз то, что нужно. Особенно меня порадовал пятый пункт. Я над этим думала, но не знала, как преподнести, а тут почти все готовое. Знать бы, почему оно не было реализовано. Конечно, парашютно-десантные операции будут проводиться и без моего участия, но поздновато… надо подтолкнуть, поспешить. Историю нельзя кардинально менять, но можно помочь ей не упустить шанс.

Войска Дяди Васи получат нового организатора — бригадного комиссара Степаненко Михаила Гавриловича. Вот он стоит по правую мою руку и улыбается. Сказать ему или нет, что вчера, 21 ноября 1941 года, он должен был погибнуть в Севастополе? Нет, наверное, говорить все-таки не буду. Карбышев и Мындро через это прошли, но тогда это было необходимо для привлечения их на свою сторону. А сейчас это уже другая война, другой мир, и в этом мире даже невооруженным глазом видны отличия. Мы сами создаем будущее. И надеюсь, оно будет лучше, чем то, из которого пришли мы.

Диверсионно-разведывательный центр

Обычный декабрьский морозный день. Холодное зимнее солнце, окутанное легкой дымкой облаков. Елки, укрытые пушистыми белыми шапками. Снежок весело скрипит под ногами. Красота, зимняя сказка средней полосы России. Если бы не одно «но», и это «но» — война. Самая страшная война за всю историю человечества. И сейчас, на фоне этой зимней красоты, два десятка мужчин, вместо того чтобы выбирать новогодние подарки своим женам и детям, учились маскироваться на открытом снежном поле. Они не играли в прятки, только учились. Играть в прятки они будут в бою. А кто не спрятался, того найдет смерть. Сегодня водит она. Молодая красивая женщина, вместо того чтобы учить роль Снегурочки, учила людей быть убийцами. Лучшими убийцами на этой проклятой войне — фронтовыми снайперами. Учила и знала, что кто-то из этих ребят обречен сделать только один выстрел. Второй ему не даст сделать немецкий снайпер. Учила жестко, не жалея их и себя. Учила для того, чтобы был второй, третий, сотый выстрел. Учила для того, чтобы они вернулись домой к своим женам, детям, матерям. Эту женщину в Центре уважали все. И курсанты, и начальство, и инструктора. Хотя поначалу не все шло так гладко, как хотелось бы. Начальство, которое было здесь, в штыки приняло политрука Иванову. Мало того что женщина, так она еще лезла менять устоявшиеся порядки. Старшему майору госбезопасности Ярошенко начальник Центра прямо сказал: «Или я, или она». Теперь у Центра новый начальник. Большинство инструкторов, оценив уровень подготовки товарища Ивановой, сразу приняли ее в свои ряды и даже не считали зазорным поучиться у нее. А те, кто считал ниже своего достоинства работать вместе с какой-то молодой выскочкой, а были и такие, уехали вслед за старым начальником на фронт. С курсантами было проще — самые языкатые почему-то становились спарринг-партнерами, остальные быстро научились воспринимать всерьез слова политрука. А рассказы фронтовиков об уровне подготовки немецких снайперов охлаждали даже самые горячие головы. Также Ника Алексеевна занималась подготовкой диверсантов, командиров армейских разведгрупп. Но сейчас она натаскивала снайперов для бригады Мындро. Той самой бригады, в которой должны были воевать ее друзья.

— Товарищ политрук, вас старший майор госбезопасности вызывает, — раздался за спиной голос молодого солдата. Определенно для этого паренька старший майор госбезопасности — царь и бог, круче него только товарищ Сталин. А для нее грозный старший майор Ярошенко всего лишь Леша. Человек, ставший ей самым близким в этом таком чужом и таком родном мире.

Ника, хоть и носила военную форму, к соблюдению требований устава относилась формально, понимая, что устав для армии, не армия для устава. Она не требовала от курсантов и солдат, охранявших Центр, чтобы те отдавали ей при встрече честь. Ей даже было забавно думать, что какой-то шутник придумал обозвать воинское приветствие отданием чести.

С этим была связана одна веселая история. Как-то дня через два после приезда сюда она столкнулась в дверях с бойцом, несшим коробку с каким-то хламом, и, как всякий нормальный человек, уступила дорогу и придержала дверь. Боец, видимо не увидевший из-за большой коробки ее знаков различия и звезды на рукаве, сказал: «Спасибо». И пошел дальше. Все бы ничего, но эту сцену видел один капитан. Его просто заклинило оттого, что боец так повел себя по отношению к ПОЛИТРУКУ. Он остановил бедного солдата и начал читать ему мораль, мол, надо было пропустить товарища политрука и отдать честь. Благо Ника уже была знакома с этим капитаном, поэтому вступилась за парня, а когда он ушел, описала, что в ее понятии означает фраза «отдать честь». К счастью, у капитана с чувством юмора было все в порядке, поэтому, отсмеявшись, они с политруком разошлись по своим делам.

Ярошенко ждал ее в кабинете замначальника Центра.

— Товарищ старший майор государственной безопасности, политрук Иванова по вашему приказанию прибыла, — четко по уставу отрапортовала вошедшая женщина.

— Здравья желаю, Ника Алексеевна, — ответил Ярошенко. Официальный тон и никаких эмоций — что поделаешь, служба есть служба.

— Товарищ майор, — обратился он к заместителю начальника Центра, — нам необходимо переговорить с товарищем Ивановой с глазу на глаз. Информация секретная, поэтому не могу огласить ее при посторонних.

Такой «прозрачный» намек майор понял сразу. Встал, надел шинель и со словами: «Пойду, проверю учебный процесс» скрылся за дверью.

— Эх, Леша! — Ника тут же обняла «грозного гэбэшника».

Он прижал женщину к себе.

— Привет, любимая… Ника Алексеевна. — И чего в его голосе было больше — шутки или нежности, — не различить. И того и другого поровну.

— Опять тебя черти по всему Союзу носят. — Женщина — это прежде всего женщина, даже если и на ней военная форма. И нет для женщины большего счастья, чем то, когда рядом находится любимый человек. — А сюда — так, по ошибке забрел?

— На самом деле ехал к тебе. Ну, разве что попутно, кое-что по работе решить. Как тут тебя, не обижают? — перешел на веселый тон Алексей.

— Да пытались, — подыгрывала ему Ника, — правда, после того как двоих «Скорая» увезла, а начальство в момент поменялось, меня здесь все резко полюбили. Платонически…

— Ну вот, дожился! А я тебе же самое главное не сказал. Завтра сюда товарищ Берия приедет. Прошлый раз с тобой побеседовать ему не удалось, вот решил теперь. Да и посмотреть, что тут у вас поменялось после смены начальника, тоже интересно.

— Так ты приехал шефу встречу обеспечивать, — усмехнулась Ника. — Типа ты впереди паровоза… Ну-ну…

— О том, что Лаврентий Павлович завтра приедет, знает только начальник Центра, вот теперь и ты тоже. Информация секретная, так что сама понимаешь. — Голос Ярошенко изменился. Он снова превратился в старшего майора госбезопасности.

— Нет, пойду всей стране разбалтывать: завтра Великий День — к нам едет «Великий и Ужасный»!

— Дошутишься ты, товарищ политрук!

— Ага, а Гагарин — долетался!

Кто такой Гагарин и почему он долетался, Ярошенко опять не узнал — их разговор был прерван стуком в дверь.

— Товарищ старший майор госбезопасности, вас к телефону. Из Москвы звонят. — Голос дежурного положил конец их идиллии.

— Ладно, иди, — пересилила себя Ника. Ей очень не хотелось именно сейчас отпускать этого человека. — Береги себя, Леша… если сможешь.

На душе вдруг стало грустно и одиноко. «Нельзя тебе было влюбляться, — в сотый раз упрекнула она себя, — нельзя… но очень хочется… а значит — люблю!»

Ника

На следующий день у нас была запланирована встреча с Берией. Правда, об этом в Центре пока никто не знал, а зачем? Меньше знаешь — крепче спишь.

Центр спал, когда утреннюю тишину разметал шум въезжающих машин. Я выглянула в окно. Машины остановились за углом, возле главного входа, но снежная завируха, поднятая с утра с белой своей постели, никак не хотела успокаиваться. От этой белой пелены стало тревожно и грустно. Вот так и рвется покров привычной уже круговерти. Что там, за этой метелицей… люди… или бездушные машины, ориентированные на победу любой ценой.

Для меня, женщины в сугубо мужском мире, этот разговор даст возможность определиться или, наоборот, расставит точки над «і».

О личности Берии я задумывалась мало. Писали в бульварной прессе, что он был и «лучшим менеджером двадцатого века», и «кровавым палачом», и «верным семьянином и хорошим отцом» — все это журналистские штампы. А для меня-историка было важно только одно — что ты хочешь построить, уважаемый Лаврентий Павлович? Что же тебе не дали доделать? И стоит ли оно того, чтобы будущее стало другим — лучшим?

Кабинет начальника Центра был шириной метра три с половиной и метров пять в длину. Привычный т-образный стол с письменными принадлежностями и стандартной настольной лампой с зеленым стеклянным абажуром, черный телефон… Стулья, стоявшие по бокам от стола, шкаф с книгами и рабочей документацией, сейф и обязательный портрет Сталина, висящий на стене, дополняли скромное убранство рабочего кабинета начальника Центра полковника Дендрука. Одним словом, обычный кабинет обычного советского начальника того времени. Когда я вошла, Берия сидел во главе стола, и солнечные лучи, пробивавшиеся из окна за спиной наркома сквозь тонкие желтые шторы, вырисовывали на столе причудливый силуэт его тени. Казалось, что это не тень, а это он сам вытянулся вперед, чтобы лучше разглядеть загадочную гостью из будущего, которую любящая иногда пошутить судьба занесла в этот мир и в это время. Справа от Лаврентия Павловича сидел мужчина лет тридцати пяти-сорока. Лицо его показалось мне знакомым, но вот где его видела раньше, вспомнить я так и не смогла. Хотя услужливая память упорно твердила о какой-то фотографии в книге, прочитанной еще там, в другой жизни.

Раз я уже застряла в этом времени, то надо вживаться. Хотя бы отбросить свои «демократические маразмы» и стать если уж не «своей», то, по крайней мере, «не чужой». Там, в лесу, еще находясь в каком-то адреналиновом цейтноте, можно было и генерал-лейтенанту сказать: «Здрасьте!», а вот прошло почти полгода, и, кажется, что та бесшабашная снайперша так и осталась в белорусских лесах, а на ее место пришла циничная, жесткая и подозрительная стерва. Хотя, как сказать — пришла, просто поменялись маски, и эта более вписалась в окружающую среду. Поэтому, едва войдя в комнату, я доложила четко по-военному:

— Здравия желаю, товарищ Народный комиссар. Политрук Иванова прибыла по вашему приказанию.

— Здравствуйте, Ника Алексеевна, — поприветствовал Берия меня коротким кивком головы. — Проходите, садитесь.

Я села на предложенный стул, сложила руки и приготовилась слушать и отвечать. Странно, но, увидев Народного комиссара внутренних дел СССР, я поняла, что говорить нам с ним не о чем. Этого человека мало будут интересовать мои умозаключения, рассуждения на тему: «Что было и что будет…» Этот человек умел сам делать собственные выводы и не нуждался в рефлексирующих дамочках и интеллигентах. Ему нужны знания. А их у нас еще на «собеседованиях» выжали так, что, похоже, облегчили головы на пару килограммов.

Как историку, мне бы было интересно написать о нем. Но не сейчас. Потом… когда-нибудь. И по возможности — честно.

«В конечном счете это Берия приехал со мной поговорить, вот пусть и спрашивает, а я посмотрю, додумаю». — Наконец правильная мысль успокоила мои расшалившиеся нервишки.

— Ника Алексеевна, — начал разговор Лаврентий Павлович, — представляю вам вашего непосредственного начальника, — он указал рукой на сидящего напротив мужчину, — начальник второго управления НКВД Судоплатов Павел Анатольевич.

Несмотря на то что я ожидала что-то подобное, это имя заставило меня уважительно склонить голову. И тут же поднять и посмотреть в упор на Берию.

Судоплатов отреагировал лишь легкой улыбкой, а Берия, усмехнувшись, добавил:

— Понимаю, для вас он живая легенда, но ничего, у вас еще будет время поговорить. Я сегодня уезжаю, а вот Павел Анатольевич остается еще на несколько дней. Так что наговоритесь.

Кто такой Судоплатов, я знала хорошо, поэтому сразу прониклась симпатией к этому человеку. Да и в его взгляде чувствовалось, что он прекрасно осведомлен о том, что я из себя пытаюсь представить. Короче, два профессионала и два хороших человека — мы поняли друг друга с одного взгляда.

— Ника Алексеевна, ответьте мне на один вопрос. — Берия, видно, находился в хорошем расположении духа, и взгляд его пронзительных глаз не был холоден и беспристрастен, как я ожидала. Лаврентий Павлович смотрел на меня с любопытством и интересом. Такой интерес бывает у детей, когда они впервые видят какие-то новые грани в, казалось бы, хорошо знакомом предмете или событии. — Там, в вашем мире, все женщины такие же хорошие бойцы, как и вы, или вы являетесь исключением из правил?

Вопрос, конечно же, был с подтекстом, ибо не тот человек был нарком Берия, чтобы не ознакомиться с личным делом «товарища Ивановой». «Интересно, зачем этот вопрос. Проверяет? Вряд ли. Что-то я какая-то мнительная. Не надо искать черную кошку в темной комнате». Мысли бегали в салочки и ловили за хвост одна другую. Хотелось и честно сказать, и в то же время — приколоться. Ну что ж, на глупый вопрос — получите глупый ответ.

— Нет, Лаврентий Павлович, просто мужчины стали слабее. Свято место пусто не бывает.

— Вот и я думаю, — произнес нарком, — если в том мире женщины дерутся и стреляют лучше, чем мужчины, то такой мир гроша ломаного не стоит.

Берия задавал различные вопросы, но все они к делу не имели никакого отношения. У меня складывалось впечатление, что нарком уже давно составил обо мне свое мнение и сейчас просто удовлетворяет свое любопытство относительно устоев и традиций того общества, которое было в моей жизни и не было, да и, наверное, никогда не будет в его жизни.

— Скажите, пожалуйста, а вот если бы у вас прямо сейчас появилась возможность вернуться в свой мир, свое время, вы бы вернулись? — Нарком задал еще один «милый вопросик» в стиле тех, на которые лучше не отвечать.

— Вернулась бы, Лаврентий Павлович, — твердо ответила я.

— И бросили бы нашу страну в самый ответственный момент? — продолжал провоцировать Берия.

Шестым чувством, спинным мозгом, женской интуицией, чем угодно это можно назвать, но я знала, что сейчас надо говорить правду, и только правду:

— Для победы своей страны я сделала немало. Вся информация, которой я обладала, уже записана и обработана, а наличие или отсутствие одного инструктора не такой уж важный фактор для Советского Союза в этой войне. А там у меня — ребенок.

— Да, дети — это наше все, — согласился мой собеседник. Что бы там про него ни говорили, но свою семью Лаврентий Павлович любил. После этого высказывания в комнате воцарилось томительное молчанье. Я думала о своей дочке. Нарком молчал. Судоплатов, как младший по званию, не проявлял инициативу в разговоре, пока его не спросят, а я вдруг ощутила, что никто ни в каком мире не сможет заменить мне маленький теплый комочек, уткнувшийся в плечо и доверчиво спрашивающий: «Мама, а ты меня никогда не бросишь? Ты меня всегда защитишь? Правда?» И от одного этого воспоминания стало сразу больно и одиноко.

Ситуацию спас какой-то подчиненный Берии. Он постучался в дверь и после одобрительного «Войдите» — доложил:

— Товарищ Народный комиссар, все готово.

Что там готово, я не знала, но была благодарна этому энкавэдэшнику за то, что он очень вовремя появился.

— Пойдемте, Павел Анатольевич, нехорошо заставлять людей ждать, — сказал Лаврентий Павлович, вставая. — А вам, Ника Алексеевна, до свиданья. Увидимся теперь, наверное, не скоро.

Я, собрав волю в кулак, встала.

— До свиданья, Лаврентий Павлович, разрешите идти.

— Идите, но надолго не пропадайте. Вам еще с товарищем Судоплатовым сегодня предстоит разговор.

Лагерь № 2794/17

Колонна грузовиков подъехала к воротам лагеря № 2794/17. Об их приезде местное начальство было уже предупреждено, поэтому, как только остановилась первая машина, к ней подошел молодой лейтенант. Дождавшись, когда из кабины вылезет старший машины, он подошел строевым шагом и представился:

— Начальник дежурной смены лейтенант госбезопасности Петров.

— Майор Медведь, — ответил приехавший. Он был одет в белый полушубок, на голове — белая шапка, на ремне портупеи — кобура с пистолетом. Одним словом, обычный командир Красной Армии, только уж больно молод для майора. Но серьезное лицо и жесткий цепкий взгляд говорили о том, что это звание товарищ майор получил, явно не отсиживая задницу на теплом месте где-нибудь при штабе.

— Веди, Петров, меня к своему начальству, — распорядился Соджет.

— Разрешите посмотреть ваши документы? — гнул свою линию лейтенант. По-своему он был прав. Мало ли что ты майор, хоть генерал-майор, а документы предъявить обязан. Да и машины, на кузовах которых были установлены каркасные конструкции, покрытые брезентом, вызывали недоверие своим непривычным видом. Откуда же ему было знать, что это было сделано по приказу этого молодого майора, чтобы хоть как-то защитить людей от студеного зимнего ветра.

— Пожалуйста. — Олег расстегнул планшет и показал необходимые бумаги.

Лейтенант внимательно их изучил, даже, наверно, слишком внимательно, на взгляд приехавшего майора. Но это его работа, так что пусть смотрит. «Наверное, недавно получил нагоняй от начальства, вот и пытается казаться слишком правильным», — отметил про себя Соджет.

— Все в порядке, товарищ майор, можете проезжать. Я вам сейчас сопровождающего дам, а то тут у нас заблудитесь по первой. — Повернувшись к воротам, он крикнул часовому, мерзшему перед КПП: — Ибрагимов, открывай и крикни там Наливайко, пусть он дорогу покажет!

Ворота нехотя открылись, начальник дежурной смены отошел в сторону и, отдавая честь старшему по званию, отчеканил:

— Можете продолжать движение.

«Вот уставник хренов, откуда таких правильных только берут», — подумал Олег, залезая в кабину полуторки. Когда его машина проезжала ворота, на подножку со стороны шофера прыгнул солдат и начал что-то объяснять водителю. Неверное, это и был тот самый Наливайко, который должен показать, куда ехать. А ехать пришлось всего ничего, но без провожатого заблудиться в этой мешанине строений, колючки, заборов и дорог было очень просто. Остановились они перед двухэтажным деревянным зданием. По тому, что это было единственное двухэтажное в округе, а на длинном шесте над ним висел красный флаг, можно было сделать однозначный вывод — это администрация лагпункта. Их уже встречали, видимо, Петров позвонил и доложил о приезде гостей, да и местное начальство получило списки людей заранее. Нужно время для того, чтобы всех найти, собрать в одном месте, подготовить все необходимые документы и сделать тысячу других незаметных, но очень важных мелочей. Встречал приехавших сам начальник. Он стоял чуть впереди, а за ним находились еще несколько человек, видимо, его замы и помы. Не успела первая машина остановиться, а начлаг уже семенил к ней на своих коротких ножках. Соджет успел вылезти из машины раньше, чем до нее добрался встречающий. Почему-то этот тип ему не понравился сразу. Может, все дело в том, что он был маленького роста, толстоват, на красном круглом лице был расположен маленький рот, маленький нос, а маленькие поросячьи глазки все время заискивающе бегали из стороны в сторону. «Кого-то он мне напоминает, а кого — хоть убей, не помню», — вертелась в голове у Олега надоедливая мысль. Одет этот человек был в белый овчинный тулуп, ладно подогнанный по фигуре, на голове красовалась каракулевая папаха, на ногах — унты, руки же были спрятаны в огромные меховые рукавицы. Для начальника приезд гостя из Москвы не сулил ничего хорошего. Нет, проверки, конечно же, случались и раньше, но, во-первых, все они были плановыми, и о них извещали заранее, а во-вторых, проверяющие сами были заинтересованы в том, чтобы все оказалось в порядке, ну хотя бы для вида. Естественно, несколько нарушений для проформы всегда находили, без этого никак, но в целом все понимали, что, как и зачем надо делать, чтобы все было, как говорят урки, в ажуре. С этим гостем начлаг тоже планировал особо не мудрить. Усадить за стол, напоить, отдать по списку зэков и отправить, как говорится, с глаз долой, из сердца вон. «Принесли же черти на мою голову этого майора, что ему в Москве не сидится. Ладно, бог не выдаст, свинья не съест. Сегодня вечером, в крайнем случае завтра утром, он отсюда уберется» — такие неспокойные мысли были сейчас у него в голове. Буквально в двух шагах от гостя он стянул рукавицу с правой руки и представился:

— Начальник лагпункта № 2794/17 майор госбезопасности Черниченков, — и, уже протягивая руку для рукопожатия, добавил: — Александр Георгиевич.

Соджет тоже представился согласно уставу:

— Инспектор специальной группы при Народном Комиссариате Государственной Безопасности, майор Медведь, — и, уже отвечая на рукопожатие оппонента, назвал имя и отчество: — Олег Евгеньевич.

Пальцы у Черниченкова были короткими и толстыми, как сардельки, а из-за того, что он держал руки в меховых рукавицах, еще и потными. После рукопожатия ощущение неприятия у Олега к этому человеку стало еще сильнее. А высокий визгливый голос окончательно довершил ситуацию. И тут же возникла давно забытая картинка из детства. Мультфильм «Тайна третьей планеты». Весельчак У. Именно этого незадачливого злодея напоминал начлаг.

— Ну, вот и славненько, пойдемте ко мне в кабинет, нечего тут на морозе стоять, — указал начлагеря рукой на здание администрации.

— Одну минуту, — остановил его гостеприимный порыв Соджет. — Селиванов! — крикнул он кому-то в сторону второй машины.

— Я! — отозвался молодой старлей. Одет тот был так же, как и его начальник. Такой же белый полушубок, такие же войлочные сапоги, только вместо пистолета — ППД. Так же были вооружены и остальные бойцы, прибывшие с майором.

— Ребят и шоферов расположить в тепле, накормить. Машины вон там поставите, слева от администрации, — короткий кивок головы в сторону здания. — Одного нашего на охрану, смена через каждые полчаса. Выполняй.

— Есть! — ответил подчиненный.

— Это хорошо, что вы о своих бойцах заботитесь, — начал льстить начальник лагеря. — Немченко, слышал, что товарищ майор сказал? Помоги старшему лейтенанту и насчет обеда распорядись.

Тон, которым этот человек разговаривал с подчиненными, резко отличался от того услужливого елея, с которым он обращался к приехавшему из Москвы гостю. Все это больше и больше выводило из себя Олега, и у него возникло желание вдарить эту свинью по его красной противной роже. Несдержанность была одним из его главных недостатков. И прекрасно зная об этом, Соджет держал себя в ежовых рукавицах. «Ладно, заберу людей, буду уезжать, разобью морду этой гниде», — сделал он себе мысленную пометку.

— Представляете, Олег Евгеньевич, этот Немченко воевал еще на Халхин-Голе, даже награжден был. Капитана получил. А пострадал из-за фамилии. Немченко же фамилия, вот его кто-то из сослуживцев немецким последышем и обозвал. А этот весь принципиальный, в драку полез. Вот теперь к нам перевели, подальше от начальства. Мучаюсь с ним. Это не так, то не сяк. Мол, почему блатные не работают, ага, заставишь их работать. А по мне, норму делаем, план выполняем, в лагере порядок — что еще надо? — сокрушался о проблемах своей нелегкой службы Черниченков. Так за монологом они дошли до здания администрации и поднялись на второй этаж в кабинет начлага.

— Располагайтесь! А я пока насчет чая распоряжусь и чего-нибудь покрепче, чтобы с мороза согреться, — хитро улыбнулся хозяин кабинета — Эй, Амбарцумян, давай неси все сюда!

Через минуту дверь открылась, и вошел пожилой армянин в белом халате и поварском колпаке.

— Представляете, Олег Евгеньевич, как мне повезло такого мастера получить. Он шеф-поваром в Ереване работал. Был какой-то банкет, и на нем какой-то важный товарищ чуть не подавился. Еле откачали. Так вот и дали Амбарцумяну десять лет за вредительство. Теперь вот нас кормит. А готовит — сказка. Вы такого повара даже в Москве не найдете.

Повар держал большой поднос, на котором стояла бутылка коньяка, лежали шампуры с шашлыком и еще много всего вкусного.

— Поставь и пока свободен! — властно распорядился местный князек.

— Неплохо вы тут живете, — мрачно заявил Соджет. Ему было противно не то что пить вместе с этим человеком, а даже находиться с ним в одной комнате.

— Стараемся, подсобное хозяйство держим, мяско, молочко парное, яички, все свое. Теплицу бы еще сделать, чтобы огурчики, помидорчики были круглый год, но где же столько стекла набрать. Только на парник хватило. Два политбарака без стекла стоят. Нечего вставлять. На этот год лимит исчерпали, а на следующий можно только в марте подписать. Вот и получается, на складе стекло есть, а брать нельзя. Не положено, а то бы уже тепличку сделали, — жаловался на трудную жизнь без огурчиков и помидорчиков Александр Георгиевич. — Ну, ничего, зато какая у нас баня. Вот сейчас отобедаем, и можно будет попариться сходить. Вы как насчет баньки, Олег Евгеньевич? — поинтересовался хлебосольный хозяин.

А Соджет тем временем закипал все сильнее. И в голове рождались нехорошие мысли: «Я тебя, сука, твои же яички сожрать заставлю, и молоком парным запивать будешь. Люди с голоду дохнут, а у него молочко парное, блядь, два барака без стекол замерзают, а он помидорчиков захотел?! Баньку ему! Я тебе такую баньку устрою, до смерти запаришься». Олега начинало трясти, и зверь, дремавший в нем до поры до времени, начал поднимать голову и просить крови.

— Ух! — громко выдохнул майор Медведь. — Так! Некогда мне с вами чаи гонять! Нужен отдельный кабинет, пусть все, кто в списке значится, приходят по одному. Хочу с каждым лично поговорить.

Такой поворот дела несколько озадачил начальника лагпункта: «Если человек отказывается от угощения, это плохой признак. Надо этого майора из Москвы быстренько отправить. Передать зэков, и чем быстрее, тем лучше». Это все в мыслях. А вслух было сказано совсем другое:

— Я понял вас, товарищ майор. Служба есть служба. Проходите в соседнюю комнату. Это кабинет моего зама — капитана Немченко. Вы пока располагайтесь, а я распоряжения нужные дам.

Во время несостоявшегося обеда Соджет не успел снять полушубок, только расстегнул его. Поэтому Звезду Героя и остальные награды Черниченков еще не видел. Первым Олега увидел во всей красе Немченко. Как боевой командир, он по достоинству оценил «иконостас» приезжего майора. Да и сам майор понравился заместителю начальника лагпункта. И это было взаимно. Капитан тоже произвел на Соджета хорошее впечатление, Красную Звезду кому попало не дадут, да и причитания местного начальника по поводу принципиальности зама сыграли свою положительную роль.

— Олег Евгеньевич, — представился Соджет, сразу переходя на неофициальный тон.

— Кирилл Федорович, — ответил вошедший.

— Как тут дела обстоят, Кирилл Федорович? — спросил Олег.

— Хреново, если честно, — поддержал доверительный тон Кирилл Федорович.

— Ну, это я уже понял. Чуть не прибил эту гниду. — Кивок головой в сторону соседней комнаты объяснил лучше всяких слов, кто имелся в виду. — А вы не боитесь со мной так откровенничать?

— Нет, — устало выдохнул капитан. — Смерти я не боюсь — повидал уже, а покрывать сволочей с детства не приучен.

— Написали бы рапорт наверх о том, что здесь твориться.

— Писал. На имя Берии, а через два дня Черниченков мне этот рапорт в нос сунул и сказал, что ему приказали разобраться. А он списал все на мою контузию. Мол, человек Немченко хороший, коммунист и все такое, но с головой у него немного того. Короче, собака брешет, а караван идет, — подвел он итог своей речи.

— Ладно, с людьми разберусь, посмотрю, кто тут куда караваны водит. — Судя по тону, которым Олег это сказал, кому-то после этих просмотров очень поплохеет, вплоть до летального исхода.

— Майор, — Немченко перешел на «ты», — я слышал, ты для танковой бригады людей набираешь.

— Ну, не только для танковой, а вообще специалисты толковые нужны: инженеры, механики, электрики и так далее. И, конечно же, те, кто воевать может, а главное, умеет. А что?

— Да видишь ли в чем дело, — нерешительно начал капитан, — ты берешь политических, а уголовников не берешь.

— На кой черт мне урки нужны. С ними мороки вагон, а толку ноль. — Соджет пытался понять, куда клонит собеседник.

— Есть у меня среди осужденных по уголовным статьям люди толковые, попавшие по дурости или по пьянке. Вот, например этот, — капитан достал из тумбочки тонкую папку с личным делом, — Свиридов Егор Тимофеевич, 1907 года рождения. Осужден за кражу. Пять лет срок. А на самом деле было так. Призвали мужика в Белоруссию в марте, учить мехводов на БТ. Он работал замначальника МТС, вот и дали сержанта и вперед, учи обалдуев. Война началась, он на БТ воевал, даже два раза горел. Потом на тридцатьчетверке тоже мехводом. А как дали старшину, стал командиром танка. Потрепали их очень сильно. Вот остатки его батальона, а там осталось человек шестьдесят от силы, отправили на переформирование. Командиров отдельно, а солдат в вагон погрузили и повезли. Загнали на станцию эшелон, их вагон отцепили и в тупик поставили. И, как обычно, харчей дали на два дня, а они там четверо суток торчат. Толком никто ничего не знает, начальства нет, начальник станции их послал. Короче, обычный бардак. Не мне тебе рассказывать, сам все знаешь. Егор, как старшина, за главного. Потыкался, помыкался — толку нет. Вот и решил продсклад грабануть. Ночь не поспал, зато ребят накормил. И как часовой его не заметил, ума не приложу. А кто-то из его придурков банку консервов у местной тетки на махорку поменял. Короче, пришла милиция, его забрали и к нам. Еще повезло. Были бы комендантские, расстреляли бы сразу. А начальник милиции его пожалел. Оформил явку с повинной, чтобы по минимуму дали. Ты не думай. Я тоже не сразу ему поверил. Здесь знаешь какие артисты сидят, таких сказок наплетут, только уши развесь. Я специально запрос на него делал. Все так и было. И воевал он хорошо. Командир части даже рапорт писал, чтобы его на фронт забрать, да и сам он рвется воевать, а эта гнида не пускает. Кто, мол, работать будет. Такие люди нам здесь, мол, нужны. А этот Свиридов, будто двухжильный, у нас не каждый норму сделать может, а он полторы и каждый день. Вот его Черниченков и не отпускает на фронт. За блатных, мол, кто-то работать должен.

— И много у тебя таких уголовников, с боевым опытом?

— Много не много, но десятка два наберется, — ответил Немченко.

— Вот и оформляй всех, всех заберу, — подвел итог Олег. — Сейчас давай прикажи вводить заключенных. Хотя бы парой слов с каждым перекинуться.

— Ладно, майор, не буду мешать, — поднялся со стула замначлага.

— Сиди, сиди, ты-то их знаешь. Может, подскажешь что толковое по ходу дела.

Есть после вида того шашлыка Соджету расхотелось напрочь, а вот попить чаю за эти шесть часов собеседований пару раз удалось. Он переговорил со всеми теми, кого он планировал забрать, и также с теми, кого ему рекомендовал Немченко. По ходу разговора капитан давал толковые советы относительно того или иного человека. Чем изрядно облегчил работу Олегу. Один бы он потратил времени раза в два больше.

— Спасибо тебе, Кирилл. Без тебя бы промудохался дня два. Слушай, а тебе, наверное, достанется за помощь мне? — Майор озаботился судьбой этого хорошего человека.

— Это вряд ли. Ты чего думаешь, Черниченков здесь не показывается, ждет, когда ты уедешь. Потом, конечно, проорется, напьется и успокоится, — спокойно ответил тот.

— Как я понял, тут с блатными у вас проблемы большие? — Олег начал новую тему.

— Да как сказать. Если говорить об уголовниках — то там, как ты понимаешь, своя иерархия, еще жестче, чем в армии. Есть воры в законе. Они не работают никогда. Дальше идут блатные — эти тоже если и работают, то на очень не пыльных и хороших должностях. Например, помощником начальника продсклада. Есть и среди них бригадиры и учетчики. Потом — всякие деятели средней руки: воры, грабители, медвежатники, а уж за ними форточники, карманники, жулье мелкое, да и просто шпана уличная. Все они, конечно же, стараются пристроиться получше, но вообще-то работают, и работают нормально. Политические, конечно же, живут хуже. У них почти нет силы. Если и попадаются явные лидеры — их либо воры к себе приближают, либо убивают по-тихому. Вот такие невеселые дела тут у нас. Была бы моя воля — я бы всех воров в законе и блатарей к стенке поставил.

— Кирилл, а где тут у вас самые борзые воры обитают. Хочу посмотреть на эту погань. — У Соджета появилась очень интересная идея, и он решил ее реализовать незамедлительно — преподать кое-кому пару уроков хороших манер.

Он вышел в коридор, заглянул в кабинет начлага, но там никого не было. Спустился на первый этаж и окликнул дежурного по администрации, сержанта, читающего газету:

— Эй, найди мне Черниченкова, скажи, что я приказал, пусть побыстрее поднимется в свой кабинет!

Ему было неприятно видеть этого откормленного и вполне довольного жизнью сержанта, читающего в тепле газету, когда в стране миллионы людей голодали и работали по двенадцать часов в холодных цехах заводов.

— Бегом, сука!. Минута времени. Время пошло. Не успеешь, пристрелю на х…

Дежурный вылетел из здания быстрее, чем снаряд из пушки. Видимо, он понял, такой — пристрелит.

Через несколько минут в открывшуюся дверь своего кабинета осторожно протиснулся начальник лагпункта.

— Вызывали, товарищ майор? — робко переспросил он. По злобному виду Олега было понятно, что грядет буря. И зря Черниченков надеялся, что потеря двадцати человек, которых забрал с собой этот ненормальный, самая большая проблема. Проблемы начинались только теперь. Даже выпитый спирт не давал обычного ощущения важности и вседозволенности.

— Нет, блядь, прикалываюсь, сижу. Сколько у тебя в лагере уголовников не работает? — Неудержимое бешенство охватывало Олега. Зверь просил крови.

— Все работают, — прошептал, теперь уже, скорее всего бывший, начальник лагеря. Но, вовремя спохватившись, добавил: — Кроме тех, кто в санчасти лежит. Больные.

— Не п…и, б…ь, больные! Я тебя сейчас самого больным сделаю! Чтобы через пять минут все блатные и воры в законе стояли перед администрацией. Бегом, блядь!

Черниченков исчез за дверью, и в коридоре послышался его визгливый голос. Соджет специально засек время. В пять минут, конечно же, никто не уложился, но минут через десять в дверном проеме показалась красная морда начальника лагпункта:

— Товарищ майор госбезопасности, ваше приказание выполнено!

За это время Олег успел попить чаю, надеть полушубок и даже немного успокоиться.

На площадке перед зданием администрации стояло человек сорок. Они пытались изображать какое-то подобие организованного строя. Именно подобие, так как стоявшие вид имели крайне самоуверенный, если не сказать наглый. Они курили, переговаривались и вообще стояли с таким видом, как будто бы их оторвали от очень важных дел ради прихоти какого-то мудака.

Соджет спустился с крыльца администрации и направился к уркам. За ним следом из здания вышли несколько его бойцов, сам Черниченков, человек пять-семь вохровцев. Последним было интересно посмотреть на этот спектакль. Как-никак развлечение в их серой и однообразной жизни.

Когда до блатарей осталось метров шесть-семь, один из них, видимо, или самый главный, или самый наглый, обратился к Олегу:

— Чего звал, начальник, опять агитировать будешь?

Но агитировать их никто не собирался.

— Так, граждане уголовники, запомните этот день на всю свою оставшуюся короткую жизнь. С сегодняшнего дня у вас один выбор: или вы работаете как все, или всех вас и всю такую мразь, как вы, мы будем расстреливать.

— Э, начальник, не гони волну. У меня чирик капает, и пусть капает. А будет вышка, тогда и подкатывай, — раздался голос из толпы.

— Это кто там такой умный раззявил свою помойку? — спокойно парировал Соджет. Ярость куда-то ушла. Осталась злость. Холодная и жесткая злость. И ничего более.

— Это ты здесь такой смелый, пока вохра за спиной с автоматами стоит. А зайди к нам в барак, покалякать за жизнь. Мы тебя быстро из Васьки в Машку перекрестим, — ответил зэк, стоявший ближе всего. За спиной у него дружный раздался гогот.

Олег не спеша расстегнул портупею и бросил ее рядом с собой на снег. Отметив боковым зрением, что его ребята рассредоточились, перекрывая возможные сектора стрельбы, и при этом как бы невзначай передернули затворы своих ППД. Где-то сбоку появился Немченко, держа руку на кобуре с пистолетом.

— Что здесь происходит? — завопил своим визгливым голосом начлаг. — Я протестую, у вас нет права устанавливать здесь свои порядки!

Видимо, выпитый спирт все-таки оказал свое пагубное влияние на этого вообще-то трусливого человека.

— Ебло завали! — рявкнул на него Соджет. Такой рык мог остановить даже носорога, а уж трусоватого по своей природе Черниченкова и подавно.

— О, гляньте, братва, а начальничек-то раздевается. Бес, наверное, ему твоя идея так по душе пришлась, что он решил прямо тут перекреститься, — раздался голос из толпы, а громкий смех почти заглушил последние слова говорившего.

— Значит, ты Бес? — Олег обратился к стоявшему ближе всего к нему зэку. Тот был крепкого телосложения, невысокого роста. Одет в новую тужурку, из-под которой торчал белый шарф, а на ногах у него были войлочные сапоги. Причем такие сапоги зимой были за счастье для любого командира на фронте. А здесь, в лагере, их носил вор в законе. Значит, кто-то на фронте отмораживал себе ноги в кирзачах. Валенок на всех не хватало. Но зацепило не это. Зацепил девственно-белый шарф. В этот миг Соджет приговорил Беса.

— Ага, сейчас полушубок сниму, — он уже был расстегнут, и осталось его только скинуть, — и суну тебе по самые гланды, или сначала зубы выбить? Чтобы сосать не мешали.

Такого Бесу не говорил никто и никогда. Такого Бес не мог простить никому и никогда. Но он не был дураком и понимал, что что-то тут не так. Слишком нагло вел себя этот молодой майор. Да и награды говорили о том, что этот парень не прост. Очень не прост. Бес всегда полагался на свое чутье, и сейчас оно говорило: «Готовься умереть». Но это и так было ясно. Он убьет этого сопляка, убьет по-любому. Задета его воровская честь, а честь дороже жизни. Но зачем этому клоуну весь этот цирк? Или он настолько уверен в себе, что не боится, или он настолько смел и глуп, что не понимает, как серьезно попал. Задумал, наверное, повыделываться, чтобы рассказывать потом своей бабе о том, как один разогнал толпу зэков с заточками. Хотелось бы верить во второе. Бес повидал всяких людей, но этот был какой-то особенный. Ненормальный, не наш! И эта мысль, как назойливая муха, не давала вору возможности сосредоточиться. Резким, отработанным за годы движением, он вытащил финку из-за голенища сапога и пошел на противника. Медленно приближаясь и пытаясь понять, что же в нем не так.

— Бес, покажи, какая кровянка у красноперого! — раздался возглас кого-то из урок.

— Немедленно прекратите, я приказываю! — снова завизжал начальник лагпункта. Он вытащил наган и, видимо, хотел стрелять, в воздух, но в этот момент кто-то из бойцов приложил его прикладом. Да так хорошо, что сам Черниченков рухнул на снег, папаха полетела в одну сторону, а наган в другую. Вор на крик начлага даже не обернулся, а Соджет только боковым зрением отметил слаженные и профессиональные действия своих бойцов. Вохра вообще предпочла не вмешиваться от греха подальше. Тем более что Немченко стоял как ни в чем не бывало. Он, опытный фронтовик, сразу отметил очень высокий уровень подготовки ребят Олега, расслабился и спокойно ждал окончания этого «марлезонского балета». Соджет стоял спокойный, как удав. Расслабленная поза змеи перед броском. По тому, как легко и непринужденно заточка летала из правой руки в левую и обратно, он сделал вывод об очень высоком уровне подготовки противника. Пожалуй, сцепись он с этим уркой на ножах, еще неизвестно, кто бы победил. Но сейчас у него есть серьезное преимущество — он чувствовал Беса, а Бес его нет. Поэтому и был обречен. Схватка длилась всего мгновенье. Никто толком не понял, что произошло. Бес, почти подошедший к Олегу вплотную, вдруг сделал резкий выпад в его сторону справа и тут же попытался ударить заточкой, которая оказалась в левой руке. Но противник, вместо того чтобы стандартным приемом поставить блок против руки с ножом, просто отошел, даже не отошел, а каким-то непостижимым образом очень быстро переместился в сторону, совершив при этом короткий удар по кадыку вора. Тот замер, захрипел и упал. Несколько секунд стояла гробовая тишина.

— Еще есть желающие усомниться в моих словах? — Олег почти успокоился. Зверь получил свою жертву. Толпа зеэков ответила угрюмой тишиной. Сейчас на их глазах произошло нечто, что никак не укладывалось в их мировоззрении. Они ожидали, что или этот сопляк поорет и все разойдутся, или если он застрелит Беса, то может начаться бунт. Но произошло нечто странное и страшное. Молодой парень голыми руками убил одного из самых авторитетных и опасных людей уголовного мира. Убил просто так, в назидание другим. И огонь, горящий в его глазах, говорил им о том, что этот человек еще придет и за их жизнями тоже.

— Ну, раз больше желающих нет, тогда закругляемся. Капитан Немченко! — крикнул Соджет демонстративно громко.

Замначлага тут же подошел и отрапортовал:

— Товарищ майор госбезопасности, заместитель начальника лагерного пункта капитан Немченко по вашему приказанию прибыл.

— Товарищ капитан, слушайте приказ. — Весь этот спектакль с приказами был рассчитан на урок и вохровцев, пока те и другие были под впечатлением от увиденного. — Этих врагов трудового народа в карцер. Всех. Завтра тех, кто согласится работать, поставить на самые тяжелые участки. Тех, кто работать откажется, расстрелять к чертовой матери. Сейчас, когда весь наш народ под руководством коммунистической партии и товарища Сталина ведет тяжелую и кровопролитную войну с фашистами, мы не можем себе позволить такую роскошь, как просто так кормить этих дармоедов. Как говорил Владимир Ильич Ленин: «Кто не работает, тот не ест». Бывшего начальника данного лагерного пункта майора Черниченкова я арестовываю и забираю с собой. Информация обо всем происходящем в этом лагпункте мною будет доложена лично Народному комиссару внутренних дел товарищу Берии. С этого момента вы назначаетесь исполняющим обязанности начальника данного лагерного пункта. Подготовьте необходимые документы и приказы. Я их подпишу. Можете выполнять.

— Разрешите идти? — отчеканил Немченко.

— Идите, — разрешил Олег и, повернувшись к своему заму, добавил: — Селиванов, этого связать и в машину. И остальным тоже прикажи грузиться. Ехать пора, засиделись мы тут.

— Товарищ майор, все готово, можно выезжать, — доложил Селиванов.

— Хорошо, прикажи завести машины, пусть прогревают. Сейчас зайду к Немченко, и идем, — ответил Соджет.

В задании администрации, казалось, все вымерли. Дежурный сидел ни жив ни мертв. В коридоре тишина. Только в кабинете бывшего заместителя начальника лагпункта капитана Немченко было шумно. Когда туда вошел Соджет, все разом смолкли и встали, как того требовал устав.

— Товарищ капитан, — обратился он к теперь уже и.о. начальника лагеря, — можно вас?

Все, находившиеся в помещении, вышли, дав возможность начальству обсудить их вопросы.

— Да, заварил ты кашу, Олег. — Капитан был явно озадачен таким развитием событий.

— Ничего, Кирилл Федорович, пусть спасибо скажут, что я их всех тут не положил. Да и вашего начальника в придачу. Люди на фронте под танки ложатся, а эти сволочи тут устроили себе дом отдыха. Будь моя воля, я бы их всех своими руками бы передушил. — Соджет до сих пор не мог окончательно успокоиться.

— Короче, если будут капать, а капать будут обязательно, я буду за тебя до последнего. Удачи тебе, майор, она тебе очень понадобится.

— Спасибо, — коротко ответил Олег и вышел, так и не попрощавшись. За одно страшное мгновенье на него вдруг обрушились все события этого дня. Навалились усталость, апатия и какая-то равнодушная злоба на этих зэков, на этот лагерь, на эту войну и на весь этот проклятый окружающий мир. При выезде на КПП документы у них проверял какой-то новый старлей, дотошный Петров, наверное, уже сменился. Этот пробежал глазами сопроводительные бумаги, пересчитал машины и, убедившись, что все верно, махнул рукой часовому. Ворота открылись, и машины повезли бывших зэков в новую жизнь.

Карцер, в котором сидели блатные, представлял собой низкий бревенчатый сарай с узкими зарешеченными окошками, расположенными под самым потолком. По периметру он был огорожен колючей проволокой, и единственная дверь этого сооружения освещалась одиноким фонарем. В эту ночь в третью смену на пост по охране карцера заступил рядовой НКВД Степан Ковалевич. В армию из родного белорусского полесья его призвали в мае, как раз накануне войны. И угораздило же попасть Степана в войска НКВД. Сначала он, конечно, очень этим гордился, о чем и написал в первом же письме матери. Но потом, когда началась война, их часть перебросили сюда для усиления охраны окрестных лагерей, поводов для гордости сразу поубавилось. Все воюют, а он в тылу охраняет зэков. Даже письма домой писать стыдно. Да и не напишешь. Сейчас там немцы.

Один старый политзэк как-то ему сказал: «Дурак ты, парень. Не знаешь, что такое война, вот и рвешься туда. Я вот и империалистическую прошел, и Гражданскую, и скажу тебе так — попади ты на фронт, может быть, тебя уже и в живых бы не было. А тут хоть спокойно, хоть не стреляют».

Степан на него не обиделся — враг народа, что с него взять. Вот и агитирует. Контра недобитая.

— Эй, вохра, ну-ка, подь сюды! — раздался из темноты чей-то голос.

Рядовой Ковалевич вскинул винтовку и громко крикнул, пытаясь прогнать свой страх:

— А ну кто там, выходи, не то стрельну!

— Я тебе щас стрельну, так стрельну промеж глаз, что потом придет твоей мамке казенный треугольник! — сказал прежний голос. А из темноты вышел уголовник лет сорока. Степан уже научился отличать уголовников от политических по повадкам и внешнему виду. Этот тип был явно не из простых у€рок. В принципе, часовому запрещено разговаривать на посту. Но начкар предупреждал о том, что стрелять можно только в крайнем случае. Лишние проблемы никому не нужны. Правда, сегодня, говорят, арестовали начальника лагеря, убили воровского авторитета, а всю верхушку блатных посадили в карцер и даже чуть ли не собрались расстрелять. Поэтому всех на разводе инструктировали больше часа и призвали быть особенно бдительными.

— Открой калитку, мне с братвой перетереть надо, — потребовал зэк.

— Не положено. Вообще отойди от ограждения, а то стрелять буду! — подвел итог часовой.

— Да што ты, Кабан, с ним возишься, щас я заряжу разок этому фраеру в бубен, и дело к стороне! — раздался голос за спиной у Степана. Видимо, пока его отвлекал один уголовник, второй перелез через колючку с другой стороны периметра. Ковалевич стал разворачиваться на голос и в этот момент почувствовал острую боль. Удар заточки пришелся точно в печень. Закричать не было сил, и, уже падая на снег, он выполнил свой последний долг, из последних сил нажал на курок. Начальник караула всегда говорил: «Досылайте патрон перед заступлением на пост, если придется стрелять, потом времени не будет».

Уже умирая на девственно-белом снегу, рядовой НКВД Степан Ковалевич вдруг вспомнил добрые руки матери, вкус парного молока, запах теплого хлеба, блеск росы на траве, гнездо аиста на старом тополе, звонкий лай Шарика, озорные глаза Галинки. И понял, что больше этого не будет никогда. Нет, не потому, что он умирает на этом белом снегу холодной зимней ночью так далеко от фронта, а потому, что есть СС, а в СС есть зондеркоманды, а у зондеркоманд есть приказ уничтожать всех мирных жителей, заподозренных в связях с партизанами. А еще у зондеркоманд было два ведра бензина и свободное время, чтобы посмотреть, как догорает старый деревенский клуб.

— Товарищ старшина! — вбежал в караулку часовой. — Выстрел, там, в районе третьего поста.

— Твою мать! — отреагировал начкар. — Жопой чуял, что добром все это не кончится! Сварадзе, звони дежурному! Караул в ружье, тревога! Первый пост на охране караулки, остальные за мной короткими перебежками!

Старшина уже не первый год служил в НКВД и понимал, что события, произошедшие сегодня в лагере, обязательно будут иметь свое продолжение. Слишком уж распустились урки при прежнем начлаге, чтобы просто так дать расстрелять всю верхушку местного блатного мира. Напрасно дежурный по лагерю отклонил его предложение поставить усиленный караул возле карцера.

— Да что ты там возишься, Горелый, от лопаты руки огрубели, забыл, как замки вскрывать? — подначивал Кабан подельника.

— Не гони, не запряг! Готово, заходь. Да и не барин, мог бы и как я, через ограду сигануть, — ворчал в ответ второй зэк.

— Окунь, дуй к нашим, скажи, пусть на стреме будут. Если что, поднимай всех! — Это указание Кабан дал молодому парню, появившемуся из темноты, подобно тени. — Ну вот какого лешего ты вертухая этого замочил. Так бы еще туда-сюда, а теперь все, теперь мокруха на нас, не отвертимся.

— Жмура прикопаем, Щеколда сделает. Он мне должен, проигрался намедни. Нету тела, нету дела. Хе-хе! — Горелый понимал, что сморозил глупость с убийством часового. Кто же мог знать, что этот не в меру ретивый солдат будет держать палец на спусковом крючке. Увидев, что винтовка разворачивается в его сторону, он инстинктивно вытащил заточку из рукава и нанес один верный удар. Как всегда, в печень.

— Готово. Давай жмура пока сюда, а то простудится на морозе. И винтарь не забудь. Постой на стреме, я во внутрях пошарюсь. — Довольный собой Горелый начал давать указания напарнику.

Кабан затащил труп часового в коридор карцера, винтовку приставил к стене, а сам стал смотреть по сторонам. Уж очень ему не нравилось, что этот вертухай успел выстрелить: «Если кто-то слышал этот выстрел, то живыми нам отсюда уже, скорее всего, не уйти. А значит, идея податься в бега растаяла, как дым последней папиросы. После того как этот московский кент уделал Беса, и, кстати, лихо уделал, а братву подвели под вышку, стало ясно — надо делать ноги. Причем очень шустро. Задумка была проста, как табуретка. Они с Горелым всех вытаскивают, Цыган поднимает бузу, и под это дело делаются ноги. Просто и красиво».

Его мысли прервал окрик с улицы:

— А ну, сволота, выходи по одному с поднятыми руками!

— Эй, вохра, не дергайся, у нас ваше чучело. Рыпнешься, я ему бритовкой по горлышку проведу! — Матерый уголовник понял, что это конец. И теперь пер буром, как на трех шестерках без шахи. — Не веришь, вот его шапчонка! — Он кинул шапку убитого бойца в открытую дверь. — Да и ружьишко его у меня, так что охолони своих шавок дергаться попусту.

Старшина понял, что урки сняли часового и, скорее всего, держат как заложника. Он приказал своим бойцам занять оборону вокруг периметра поста, но вовнутрь за ограду пока не заходил. Один человек был отправлен на доклад к дежурному.

А тем временем в лагпункте начинался бунт.

В эту ночь капитан Немченко не пошел спать в свою комнату в общежитие. Остался в здании администрации. Было у него нехорошее предчувствие, но предчувствие, как говориться, к делу не подошьешь.

— Товарищ капитан, товарищ капитан! — будил его дежурный по лагпункту.

— Что случилось? — Еще до конца не проснувшись, Немченко на автомате натягивал сапоги.

— Нападение на третий пост, и уголовники начали бузу, — вводил его в курс происходящего старлей. — В управление я уже доложил, общую тревогу объявил, жду ваших указаний.

— Всем бойцам и командирам выдать оружие. Приказ стрелять на поражение. Пойдем в дежурку, скажу им пару ласковых по громкой связи. — Договаривал капитан уже в коридоре.

— Внимание, граждане заключенные, к вам обращается исполняющий обязанности начальника лагерного пункта капитан Немченко! — разносился над лагерем голос, усиленный репродукторами. — Предлагаю вам прекратить ваши бессмысленные действия, разойтись по своим баракам, в противном случае открываем огонь на поражение. Повторяю, если через пять минут вы не прекратите бузить и не разойдетесь по своим баракам, открываем огонь на поражение.

— Глянь, Хорек, кум-то хозяином стал. Хвост распустил, как павлин заправский, — прокомментировал услышанное молодой карманник.

— Ничего, мы ему этот хвост подрежем, вместе с головой. А то она у него больно умная, аж шапка падает, — ответил его приятель.

— Товарищ капитан! — Дежурный посмотрел на Немченко, как на тяжело больного. — Вы понимаете, что без согласования с управлением такой приказ отдавать нельзя.

— Понимаю, Журавлев, понимаю, только вот ответь мне, сколько сейчас времени? Правильно, полпервого ночи. Пока дежурный по управлению позвонит начальнику, пока тот приедет, пока сообразит. А то еще и примется звонить наверх, с ними согласовывать, у меня урки тут такого натворят, мама не горюй. И расстреляют нас с тобой потом, старший лейтенант Журавлев, за бездействие, — объяснял дежурному логику своих поступков новый начлаг.

В помещение дежурки вошел гориллоподобный боец с ДП:

— Товарищ капитан, разрешите доложить? Тревожная группа вооружена и готова к выполнению боевого задания. Командир тревожной группы старшина Карапетян.

— Отлично, старшина. Выходим, все инструкции по дороге. — Капитан повернулся к старлею. — Журавлев, всех остальных, кто будет подходить, собирай в здании администрации. Один взвод первым делом отправь в помощь на охрану складов. Остальных согласно боевому расчету. В здание администрации никого из зэков не пускать, ни под каким видом. Появятся близко — мордой в снег. Не выполняют, стреляй на хрен.

Разговор двух друзей

— …Несмотря на частичный успех в Северной Африке, перспектив у итало-германских войск никаких. Даже блестяще проведенная операция по окружению Тобрука, предпринятая Роммелем, — весьма сомнительна в стратегическом плане. В любом случае потерь было намного больше — если бы не князь Боргезе. Его ребята хорошо поработали в Александрии, в Фамагусте и Хайфе. Пока бритты устраняли последствия диверсий — мы и итальянцы нанесли удар. Судя по всему, от их первоначальной апатии и бездействия не осталось и следа — они хорошо сражались. По некоторым данным — Уго Кавальеро, ставший начальником генштаба, немало поспособствовал этому. Также дуче назначил уже официально Энцо Гальбати вместо Этторе Бастико командующим войсками в Африке, а CSIR командует Убальдо Содду, вместо пропавшего без вести Джованни Мессе.

— Итальянцы как порох — быстро вспыхивают и быстро же тухнут. Вспомните герцога Аосту — первоначальный успех, потом контрудар англичан, оборона и поражение в Керенском сражении. Хотя остальные силы сдались быстро — герцог держался до последнего, но капитулировал из-за нехватки воды. И вы полагаете, что на этот раз ситуация изменилась? Не тешьте себя напрасными мечтаниями, коллега…

— Я слышал, в «Свободной Франции» разброд?

— Да, де Голль настаивает на борьбе против нас, ему возражают — «…чем же англичане лучше немцев? Немцы воевали в открытом бою, бритты нанесли удар в спину. Ничего для улучшения нашего положения они не сделали — наоборот, потихоньку прибирают к своим рукам наш флот, наши земли в Африке…» — это из письма адмирала Дарлана соотечественникам.

— Похоже, нам не придется воевать с французами в Алжире, Сирии и Ливане.

— Боюсь, что все это нереально — у де Голля хорошая поддержка среди местных, и англичане ведут свою игру, науськивая аборигенов против наших войск.

— Далее фюрер выразил обеспокоенность сложившимся положением с топливом в рейхе — если дело так пойдет и дальше, нам будет нечем заправлять машины в фатерлянде, что тут говорить о технике на Восточном фронте. При таком раскладе генерал Роммель обречен — да, он взял много трофеев, но надолго ли их хватит? Бритты железной хваткой держат Средиземное море, а итальянский флот застрял в базах, и ничем, кроме эпизодических вылазок, не отличился. Транспорты для Африканского корпуса регулярно топятся «Ройял Нейви». Если бы итальянцы вместо Греции взяли Мальту…

— Сладок сон мечты, коллега. Нам надо думать, как выкрутиться из положения на Востоке — иначе выкрутят уже нас. Вы готовы к подобному?

— Недавно был опубликован некролог в «Фелькишер беобахтер» — скончался в госпитале обергрупеннфюрер Эйке. Если так дело пойдет и дальше — рейхсфюрер Гиммлер останется без соратников. А вызвавший особое недовольство фюрера своими действиями гауляйтер Кох заменен на Карла Ханке. Ходят упорные слухи о создании единого экономического управления ОКХ, ОКМ и СС — кто-то подложил некоторые финансовые документы в папку с докладами для фюрера — на место начальника пророчат Освальда Поля.

— На Сицилии объявлено военное положение — Энцо Рози и Артуро Боччини по приказу дуче чистят остров. Бенито Муссолини, похоже, решил засучить рукава и навести порядок в стране. Гвидо Буффарини-Гуиди стал министром внутренних дел и начал разгребать авгиевы конюшни. Артуро Риккарди и Антонио Скуэро отправлены в отставку. Также проведена реорганизация правительства. В отношении лиц, уволенных или арестованных после тридцать восьмого года, действует амнистия.

— Каудильо в неудобном положении, — засмеялся кто-то, — столько пинать дуче в своих речах и оказаться перед фактом. Более того, наиболее радикально настроенные офицеры армии и флота, видя успехи Италии, начинают все громче требовать от Франко сделать решительный шаг.

— Он уже отправил в Россию «Синюю дивизию» из самых радикальных…

— Ему придется создавать еще одну — дабы успокоить общество, иначе рискует оказаться в роли Ларго Кабальеро.

Олег Соджет

Вернувшись из поездки по лагерям, я опять начал работать с танками.

Через неделю меня послали на железнодорожную станцию принимать партию новых экспериментальных танков с Харьковского завода. Их прислали всего десять штук для проверки в боевых условиях. И вот когда я их узрел… В общем, я был в ауте. На платформах стояли Т-55 (их, правда, по году выпуска Т-42 обозвали, но суть от названия не изменилась) со стомиллиметровым орудием в башне. Командирская башенка тоже была не забыта, люк мехвода убрался на крышу бронекорпуса, курсовой пулемет пропал. На башне, кроме спаренного с орудием пулемета, стоял и зенитный крупняк с сектором обстрела в 360 градусов. Кроме того, на башне стояли по пять дымовых гранатометов с каждой ее стороны — скопировали-таки то, что в свое время Олегыч наваял в немецком тылу. Бронезащитой новый танк, конечно, уступал разрабатываемым тяжелым, но был намного защищенней, чем Т-34.

Мы стали гонять полученные танки. Ну, что тут сказать. После недели на полигоне из десяти машин у меня остались только три. Остальные с Доком и перечнем дефектов поехали на доработку. На трех машинах «умерли» двигатели. Причем, как говорится, «с концами». На первой мотору пришла хана через три минуты после запуска. На двух других — «погибли» коробки передач. Еще на одной после семи выстрелов заклинило затвор у орудия. Но больше всего меня потряс танк с бортовым номером «шесть». У него на третьем выстреле сдвинуло с погона башню. Кроме этого обнаружилась еще куча мелких недоделок, которые были не так критичны.

Из донесения командующего Северным флотом

— 22 декабря 1941 года, выполняя задачу по прикрытию конвоя PQ-5, следующего в Мурманск, поисковая группа капитана первого ранга Рыбатченко, в составе эсминцев «Куйбышев» (флагман), «Урицкий» и СКР «Буря», обнаружила в квадрате 45–63, в ста двадцати морских милях от мыса Нордкап, оставленный экипажем линкор «Дюк оф Йорк». С помощью обнаруженного СКР «Буря» спасательного буксира «Л’акорт» сил «Свободной Франции» под командованием лейтенанта Анри Турве, подняв на линкоре флаг ВМС СССР и оговорив по «морскому праву» долю, причитающуюся экипажам кораблей, начали буксировку линкора в Молотовск.

Согласно докладу адмирала флота Его Величества Брюса Фрезера, 22 декабря после атаки линкор «Дюк оф Йорк» оставлен командой и затонул в районе мыса Нордкап. Вчера об этом объявило Берлинское радио.

Два часа назад караван встречен силами ОВР военно-морской базы Молотовск.

— Товарищ Кузнецов, как это может быть, англичане бросили линкор, как вообще это возможно?

— Так точно, товарищ Сталин, они бросили, а мы подобрали, в точности как с эсминцем «Хантер» в Барселоне в тридцать седьмом.

— И что вы планируете делать с этим линкором?

— Вернуть за вознаграждение, товарищ Сталин. Ремонт и использование нам не потянуть, да и обидятся англичане.

— Почему не потянем?

— Ремонтировать негде, запчастей и боеприпасов нет, даже металла подходящего для ремонта нет. А в качестве страховки нам должны около пяти миллионов фунтов плюс расходы на буксировку. Международное морское право, дело выверенное годами, не отвертятся.

— Хорошо, а французам сколько?

— Как договорились, изначально четверть, прошу разрешения использовать полученные деньги для нужд ВМФ.

— Хорошо. Действуйте!

Офис в Лондоне

— Здравствуйте, мисс, могу ли я видеть кого-нибудь из старших партнеров вашей адвокатской конторы?

— Как прикажете доложить?

— Военно-морской атташе посольства СССР в Лондоне, капитан третьего ранга Николай Розанов, дело связанно с морской страховкой.

— Присаживайтесь, коммандер, я доложу.

— Здравствуйте, коммандер, моя фамилия Морриган, и я в этой скромной обители занимаюсь морской страховкой.

— Здравствуйте, мистер Морриган, в ваших предках не было богини войны?

— Нет, но я рад встретить человека, знающего наши легенды. Что привело вас к нам?

— Правительство СССР хотело бы заключить с вами отдельный договор на предоставление юридических услуг по морской страховке.

— Нет проблем, вы, наверное, уже знакомы с нашими условиями? Вот договор.

— Да, вот мои бумаги на подписание договора…

…Ну что ж, вот вы и наш клиент. Теперь давайте о деле. Какие у вас проблемы?

— Проблемы у флота Его Величества. Правительство СССР хотело бы получить страховые выплаты за потерянный линкор «Дюк оф Йорк». Он спасен нашими кораблями и отбуксирован в Архангельск. Помимо страховки мы хотели бы по стандартной формуле «нет спасения — нет вознаграждения» получить компенсацию за спасательную операцию…

Степан

«Домой, домой, пора домой». На самом интересном месте нас перебрасывают обратно. Нас — это спецгруппу из Москвы, по-другому не скажешь. А жаль, тут такие дела готовятся… Сталинград не Сталинград, но что-то близкое — Смоленск. Но — уже без нас. А наш путь лежит в Москву, а там — по городам и весям, ибо КБ и заводы, работающие по нашей тематике, разбросаны по всей стране. То, что будет после войны, — после войны и будет, а пока — работаем.

У нас не соскучишься. Получив с ноутбуков трехтомник Роскилла, Наркомат ВМФ начал кипеть и булькать. Что-то там затевалось. В начале октября флот срочно затребовал четыре комплекта РУС-2К сверх плана. Зачем они были нужны флоту при наличии ленд-лизовских РЛС, совершенно непонятно. Однако адмирал Кузнецов стоял насмерть. Дайте комплекты к десятому октября — и точка. Жалобы на недостаток мощностей ленинградских заводов его совершенно не беспокоили. Девятого октября комплекты отгрузили флоту. И они как испарились.

А десятого ноября на аэродроме в Жуковском появились четыре контейнера, которые морские пехотинцы охраняли с большим рвением, чем люди Власика охраняют «ближнюю дачу». Самолеты со складными крыльями — ни на какие другие не похожие. Даже на стоящие рядом американские «кошаки». Вообще, на флоте творится что-то непонятное — отчего-то там сильно озаботились авианосцами вообще и палубной авиацией в частности. Как итог — колоссальный шухер. И ведь логичный, не подкопаешься.

В рамках этого шухера зацепили и нас: флоту нужен был сорокапятимиллиметровый автомат, корабельный вариант 61-К его не устраивал. Такие пушки испытывались до войны, были приняты на вооружение, но впоследствии от них отказались, если я правильно помню, по причине низкой надежности. Здесь же, по настоянию флота, работы были возобновлены. По результатам расследования установили, что причиной задержек был материал гильз сорокапятимиллиметровых выстрелов. После анализа количества этих выстрелов на складах было принято решение о переходе на новый материал. Выпуск боеприпасов просел, но был в значительной мере скомпенсирован за счет запасов флота. Параллельно велась доводка автомата. Впоследствии в серию пошли и автомат, и новая сорокапятка с удлиненным стволом и дульным тормозом.

Потом более плотно занялись наконец-то зенитными автоматами. Здесь было не очень, так скажем. В серии находились тридцатисемимиллиметровые пушки 61-К. В принципе, не самые плохие, но имеющие уйму недостатков и не удовлетворяющие не только флот, но и армию. Трогать их пока не стоит, пусть остаются в серии, для отработки производства, попутно упрощая и удешевляя его. А вот сравнительно мало выпускаемый двадцатипятимиллиметровый автомат 72-К позволял немного похулиганить. Хулиганство сводилось к доработке пушки ВЯ-23 и созданию ее зенитного варианта с удлиненным стволом. Работа шла нелегко, да и не бывает все просто, но приз в конце пути ожидал весьма впечатляющий — не только нормальная авиапушка, на фоне которой ШВАК смотрелась… не очень, но и максимально с ней унифицированный зенитный автомат с ленточным питанием и высокой скорострельностью. Проблема, как и в случае с сорокапятками, была не столько в орудии, сколько в боеприпасах — требовалось поднимать качество изготовления. Возни с этим оказалось как бы не больше, чем с новой счетверенной установкой. Но, так или иначе, в январе «счетверенка» успешно отстрелялась на полигоне. А еще через два месяца четыре переживших испытания образца ЗСУ-23-4 на шасси Т-34 (два полуоткрытых, два закрытых) отправились в распоряжение нашего Медведя. До своей тезки им было как до Китая ползком, но некоторые навороты оттуда (например, схема стрельбы) таки использовались.

Где-то в окрестностях Бреслау. Небольшое загородное поместье

— Вам не кажется, господа, что повторяется ситуация в Восточной Пруссии?

— Август четырнадцатого, коллега?

— Именно, мы в состоянии нанести еще немало ударов по русским, несмотря на временные перебои в снабжении. Но стратегически война уже проиграна. Можно отсрочить дату неизбежного проигрыша, но насколько и какой ценой — вопрос весьма сложный.

— Пока мы воюем с Советами — Англия и Америка втихомолку решают свои проблемы — во всяком случае, Иран и Ирак нам точно не грозят, — невесело хохотнул один подполковник.

— И заметьте, большинство солдат и офицеров в действующей армии втихомолку задумываются о дальнейших перспективах. Во всяком случае, военная цензура отмечает повышенный негативный фон в письмах с фронта. Что же касается «древесных лягушек» — от их методов, применяемых к русским военнопленным, крайне негативное впечатление. Я опасаюсь того, как бы эти методы ожесточившиеся солдаты и офицеры противника не стали использовать ко всем нам.

— Недавно поступило известие, господа, — от ранения в голову скончался «Папа». Прямо какая-то повальная смертность.

— Потери всех родов войск намного превысили предполагаемые. Некрологи, печатаемые в газетах, скоро вытеснят собой все другие материалы. К лету следующего года нам придется снимать дивизии из Европы, чтобы хоть как-то восполнить убыль личного состава.

— Из всех более-менее приличных офицеров на Восточном фронте остался лишь «Зепп».

— «Приличный» — это не то слово, скорее «толковый».

— Действия «черных» на оккупированных территориях играют против всех нас — у местного населения все более враждебное отношение.

— В тылу все большее значение имеют карточки и светомаскировка. «Томми» все активнее применяют тяжелую ночную авиацию, несмотря на противодействие люфтваффе.

— План действий в черновом варианте готов — дело лишь за участниками. Большая часть пока колеблется. Боюсь, как бы дело не закончилось Сенатской площадью. Как у русских.

— Не будьте столь оптимистичны — в любом случае, кроме обговоренного, нам всем грозит Гревская площадь.

Саня Букварь

Утром второго января меня вызвали в особый отдел фронта. Народу на месте почти не было, и дежурный провел сразу в кабинет начальника. За столом сидел абсолютно седой, несмотря на достаточно молодой возраст, майор ГБ.

— Здравия желаю, товарищ майор госбезопасности. Капитан Бондаренко прибыл по вашему вызову.

— Присаживайтесь. Глушко Сергей Константинович, — представился он.

— Разрешите узнать цель вызова?

— Ваш опыт. У меня есть сведения, что вы уже участвовали в борьбе с бандитами… Там и тогда…

— Так точно.

— Оставьте официоз. Мы с вами в одной большой лодке. Я думаю, о проблеме с татарским населением здесь вы наслышаны.

— Там читал что-то, здесь только слухи…

— Ну, большая часть бродящих слухов — правда. Желаете поучаствовать?

— Нет.

— Спасибо за честность, я тоже не хочу, но приходится. Приказываю выступить с ротой сержанта госбезопасности Слесарева. Задача ему поставлена. Вас и представителя обкома введут в курс по дороге.

— Есть, разрешите выполнять? — поспешил отделаться от дальнейших предложений я.

— Идите. Слесарева найдете через дежурного.

Поиск сержанта, который будет руководить операцией, занял немного времени. Он был возле грузовиков, где ставил задачу водителям.

— Доброго утра, товарищ сержант!

— Кому доброе, а кому, может быть, и последнее, — буркнул он, не оборачиваясь.

— Ну и настроение у вас…

— Извините, товарищ капитан! — наконец повернулся он. — Так и живем. Вы, наверное, член «тройки» будете?

— Наверное. Куда едем-то? И что делать?

— Селение одно тут. Татары. Есть информация о рабах.

— Ого!

— Сейчас дождемся из обкома товарища и поедем.

К приезду представителя обкома сводная рота была в сборе. Основу ее составляли выздоравливающие из госпиталей, было также несколько солдат в форме НКВД и даже несколько ополченцев. Всего сто двадцать человек, в основном с винтовками, но также я заметил пару ППД и три пулемета. От руководства области прибыла женщина лет сорока, своим видом напоминавшая плакатных красных комиссаров времен Гражданской, в сопровождении двадцати кавалеристов на лошадях. Такой состав сводного отряда был в диковинку даже мне.

Колонна из пяти «ЗиСов» и двадцати верховых добралась до нужного места к полудню. Поселение, насчитывавшее два десятка мазанок с пристройками, окружили постами и кавалерийскими патрулями. Человек двадцать вошли внутрь кольца. Нас уже встречали трое старейшин.

— Что угодно красным командирам? — начал самый великовозрастный из них.

— У нас есть сведения о противозаконных действиях ваших односельчан, — заговорила «комиссар». Однако старик полностью ее проигнорировал.

— Чем наш скромный поселок привлек внимание красного командования?

— Мы прибыли для проверки… — продолжила было женщина, но на нее даже не взглянули.

— Значит, так, дед! — взял разговор на себя я. — Всех людей выводи на окраину, а бойцы пока осмотрят дома. Если найдем что-нибудь интересное — пеняй на себя. Если признаешься сразу — последствия будут меньше. Если пострадают наши или какие еще бойцы Красной Армии — поселка не будет… Совсем.

— Зачем так говорить, командир? Все у нас хорошо. Может, не надо людей на улицу? Холодно ведь.

— Выводи! А то я сам костерок разведу! — пресек пререкания сержант.

Люди вышли. Одеты они были довольно тепло. Голодными не выглядели. Мужчин было очень мало. Группа из десятка бойцов во главе с сержантом приступила к досмотру подворий. Искали тщательно, заглядывая в каждый уголок. Я стоял и курил в стороне от основного народа. Старейшина подошел ко мне и тихо проговорил:

— Командир, ну все у нас нормально. Тихо здесь. Никто никого не обижает. Давай разойдемся по-доброму? Я тебе девку отдам. От беженцев отбилась, мы и приютили. А сейчас думаю, не накликать бы беды. Всякое рассказать могут…

— Ну, дед, а почему ты думаешь, что я тебе поверю? Что еще интересного скажешь?

— Деньги есть… Много. До войны передовики мы были, премии получали, — подмигнул он.

— Уже интересно. Теперь, что хочешь?

— Хватит искать, все равно ничего у нас нет…

— Ну, я пока думаю… Про девку расскажи? Только не то, что уже сказал, а правду, тогда есть шансы, что я замерзну минут через пять, заберу ваше пожертвование в фонд помощи фронту, только расписку мне писать не на чем, соберу бойцов и уеду…

— Ай, какой хороший командир.

— Какие дома надо не заметить? И что с девкой? С деньгами?

— Вот те три, — показал он, — деньги сейчас принесу. Девка непорченая, жена спрашивала. У нас никто не трогал. Я сам присмотрел. Документы ее нужны?

— Давай.

Дед сходил в один из не осмотренных еще домов и принес оттуда вещмешок. Заглянув в него, я убедился, что там были действительно деньги. Также он протянул мне аттестат об окончании семилетки — единственный документ девушки.

— Веди саму девку сюда. Хотя нет, вон в тот проверенный дом. До тех, на которые ты показал, я успею еще остановить солдат. — И мы потихоньку двинулись к указанному мной строению.

— Ой, командир, а подчиненные что скажут?

— Молчать будут, если в окопы не хотят. А если не будут, то под расстрел за трусость и клевету…

— Страшный ты человек, командир.

— Стараюсь. Слушай, дед, советские скоро Крым оставят. Придут немцы. А мне надоело в холоде и сырости бегать. Видишь с нами бабу? Она шпионов-коммунистов много знает. Я бы ее потерял по дороге… Есть кому отвезти, только срочно?

— Нету.

— Ну да ладно. Еще в других местах поспрашиваю…

Еще минут через пять старейшина вывел из толпы девушку, лицо которой было тщательно спрятано за шалью, и проводил в дом с глиняным полом и маленькими окнами, где я уже ждал его. Многозначительно кивнув, он оставил нас наедине.

— Ну что, девочка-красавица, распутывай свой платочек. Не прячься, тут тепло. Знакомиться будем.

— Пожалуйста, не надо! — прошептала она.

— Что не надо? Сколько тебе лет? Как зовут?

— Оля, шестнадцать. Я вас очень прошу, не надо…

— Еще слово не в тему — ремня дам! Как здесь оказалась? Что здесь происходит на самом деле?

— Не надо ремня… — Слезы покатились из глаз. — И это не надо, пожалуйста…

— Значит, так, если ты не ответишь сейчас быстро и четко на все вопросы… то я что-нибудь нехорошее придумаю.

— Я отстала от поезда. В Джанкое. Я сама из Николаева. Работала на заводе. И училась. С войной поехали в эвакуацию через Севастопольский порт. На станции, пока ходила за водой, подбежали эти, зажали рот и уволокли куда-то. Связали, тряпьем сверху завалили и сюда привезли. По дороге руками везде трогали… Мне очень стыдно… — разревелась она.

— Ладно, с этим ясно. Дальше давай.

— Когда приехали, меня больше не трогали, но держали хуже собаки…

— Еще кто-нибудь тут есть? — не дал договорить я.

— Нет, сейчас уже нету. А раньше они откуда-то двух раненых матросов привозили. В сарае держали. Но я точно ничего не знаю…

— Понятно. Где их держали?

— Через четыре дома, — ответила она, а я подумал, что это здание я как раз не должен был заметить.

— Хорошо, если вдруг вспомнишь что-то еще — сразу говори мне, ну или любому солдату, чтоб позвал меня. А теперь прекрати плакать, утри слезы и иди к грузовикам с гордым видом. Бояться тебе уже некого. Садись в любой и жди.

Я вышел из дома и направился с тремя бойцами к указанному девушкой строению. Дед недоуменно посмотрел мне вслед. Войдя внутрь, мы стали осматривать помещение, но ничего не нашли. Озадаченный, я стоял на крыльце, когда один из бойцов, осматривавший пристройки, доложил, что в сарае тоже ничего нет, кроме пары крупных свиней. Мы уже покинули было дворик, как меня словно облило холодной водой. «Свинина! Татары — мусульмане. Зачем им свиньи? Разводят и продают? Тогда почему только две? Непорядок, надо срочно осмотреть загон…» — размышлял я, а руки уже потянулись к кобуре с ТТ.

— Выгнать свиней, осмотреть их загон. Все необычное — на улицу! — скомандовал солдатам, а потом обратился к жителям: — Кто хозяин дома?

— Я! — отозвался довольно молодой татарин.

— Где матросы?

— Какие матросы? Здесь нет никого…

— Сейчас тебе будет весело, — проговорил я, приставляя пистолет к его голове.

— Нет здесь матросов!

— Где они? — продолжал настаивать я.

— Не было никого.

— Ты уверен? — Я переместил пистолет от его головы к промежности. — Или лучше повесить? Аллах не пустит в рай душу висельника, правда? Она же не через рот выйдет… Проклята будет, правда?

— Командир, тут кости! Обглоданные! Кажется, человеческие! Ну, нет у коров и свиней таких костей! — закричал солдат из сарая.

— Вот и все. Допрыгались, козлы. Сейчас будем веселиться. Сержант! Дели толпу! Мужской пол, старше десяти лет — отдельно, остальных отдельно. Баб и компанию построить и маршем на Феодосию, как и приказано, а козлов карать будем!

— Товарищ капитан, нельзя их здесь… Под суд попадем… — тихо проговорил Слесарев.

— Думаешь… — ответил я. — А мы их убивать специально не будем. Просто не дойдут. Замерзнут по дороге… Они же неодетые выбежали, в одном исподнем…

— Понял! — улыбнулся сержант. — Обидно, правда? Столько лесорубов пропадет! И как они одеться не догадались?

— Обидно… — согласился я.

В процессе дальнейшего обыска были найдены останки шестерых человек, в том числе одного ребенка. Несколько единиц оружия, документы двух матросов и железнодорожника. Хоронить погибших мы решили в Севастополе. Из второй колонны, которую мы заставили сдать теплые вещи в грузовики, до Феодосии не дошел никто, а первую сдали коменданту сортировочного пункта.

Больше на операции я не выезжал, но каждый день участвовал в подведении итогов. И оформлении судебных решений, принятых «тройками», подобными той, в заседании которой я участвовал. Правда, заседания в столь очевидных случаях происходили на ходу и представляли собой просто оформление документов…По окончании операции начальник особого отдела лично повез в наркомат папку с документами о результатах. В одном с ним самолете покинул Крым и я.

Начало операции

Обычный зимний день на Украине. Вернее, еще даже не день — утро. Морозное зимнее утро. Мерзнут в летних шинелях немцы-дозорные, усердно вглядываясь в серую муть. Но таких меньшинство: остальные занимаются кто чем, благо есть возможность. А что ж не заниматься? Да, нас мало, но большевиков-то еще меньше. Раньше весны пакостей от них ждать не приходится. Ну, что ж, блажен, кто верует.

…За ревом тысячесильных моторов Пе-2 не слышно почти ничего вокруг, трехлопастные винты рубят воздух, поднимающий с земли не успевший смерзнуться снег. Вот над полосой прошла пара «яков». Ракета упругим шариком с длинным дымным хвостом ушла вверх. Скрипнув тормозами, покатилась вперед головная «пешка». Полное радиомолчание. Приказ короток: «Умираем молча, до момента атаки»…

Тяжело нагруженные машины неторопливо разбегаются и уходят в небо, выстраиваясь в круг, ожидая, пока поднимутся все. Двадцать семь машин, полк — это не шутка. Их цель — симпатичный немецкий аэродром, на свою беду перекрывающий один из основных маршрутов подхода ударных машин советских ВВС. Зря он так разместился, ой зря. Теперь ему придется поработать мишенью для ударной группы фронта. И не только ему. Жаль, маловато самолетов и полноценный конвейер, какой они нам двадцать второго устроили, организовать не удастся, но это и не нужно — нет у них столько самолетов.

…Часовой мешком осел на землю. Снайпер мысленно усмехнулся — сделано чисто, товарищ Иванова может быть довольна учеником. Бесшумные тени стремительно скользят в предутреннем сумраке. Там, впереди — цель, «объект атаки». Какой? А вы, простите, с какой целью интересуетесь?

…Длинные стволы корпусных пушек медленно ползут вверх. Сила! Большие пушки производят впечатление даже тогда, когда молчат. Точно так же сейчас задирают стволы к небесам и морские пушки из тяжелых бригад Резерва Главного Командования, установленные на железнодорожных платформах, и дивизионные гаубицы. А у минометов ствол по жизни почти вертикально. Сотня стволов на километр фронта. Много это или мало? Ну, это с какой стороны посмотреть…

…Напряженная тишина над окопами. Там сейчас тесно, как в трамвае в час пик. Тысячи солдат: молодые и старые, свежепризванные и прошедшие ад летних боев, словом, разные.

…Земля вздрогнула. В этот миг морозное утро седьмого января одна тысяча девятьсот сорок второго года перестало быть просто утром. Теперь оно либо начало «победоносного наступления Красной Армии», либо «неудачной Крымско-Одесской наступательной операции». Тысячи снарядов, выброшенные в небо сгоревшим порохом, рухнули туда, где, ежась от холода и проклиная собственное невезение, сидел в окопе рядовой Ганс. Тебя сюда никто не звал, рядовой Ганс, но, так уж и быть, оставайся. Навечно.

Стальной шторм, бушующий над окопами, разламывает блиндажи, дробит мерзлую землю в мелкую крошку, ломает тело и душу. Еще бы, впервые солдаты Третьего рейха оказались под ударом равного противника.

Впрочем, не все так красиво, и до полного равенства еще ой как далеко. РККА только училась быть «непобедимой и легендарной». Учились пехотинцы, учились летчики, учились танкисты, учились артиллеристы. Несмотря на предпринятые усилия, полностью выполнить свою задачу не смогли ни артиллерия, ни авиация. И пехотинцы, пока еще не приученные давить уцелевших пулеметчиков самостоятельно, часто несли тяжелые потери. Будь это другая, оставленная реальность, год, скажем, сорок третий, и наступление бы захлебнулось. Но здесь мелкие и не очень огрехи не имели принципиального значения — измотанный вермахт остановить удар не мог. В течение суток оборона была прорвана, и в эту дыру устремились конно-механизированные группы и танковые корпуса. Остановить их оказалось некому.

Степан

С утра седьмого числа ездили к морякам — решить текущие вопросы и провентилировать тему с заводом гидроакустики. Суть в чем — деятели из Кригсмарине влепили в британский линкор «Дюк оф Йорк» («Герцог Йоркский», если по-русски) торпеду, а деятели из Королевского Флота решили — линкором больше, линкором меньше и свалили оттуда. «Герцог» тонуть отказался и спустя некоторое время был обнаружен североморцами и злодейски утащен ими к себе в логово. Возвращать кораблик бесплатно они отказались, затребовав с наглов внушительную сумму, причитающуюся за спасение. Британцы, помявшись, денежки выложили. Правда, достались они не СССР, а фирме Маркони, в обмен на лицензию по выпуску гидролокаторов, «асдиками» они вроде зовутся, и оборудование завода по их выпуску. Деталей сделки мы не знали, да и не горели желанием выяснять, но завод, представляющий по сути своей предприятие по выпуску радиодеталей, нас интересовал сильно. Их не хватает нам, не хватает радистам. Американское оборудование идет, но его недостаточно, так что с моряками поговорить нужно — вдруг есть что-нибудь нам полезное. И обязательно стрясти с них документацию — увязывать отечественные, американские и английские комплектующие — та еще работа. А делать ее придется: с международными стандартами, если я не ошибаюсь, сейчас вообще туго, а в этой области — тем более.

Разговор получился — по крайней мере, документацию обещали прислать. Ну, и на том спасибо. Народ отправился обедать, я же, из-за привычки есть два раза в день, без обеда, возился с документами. Сводка Совинформбюро работать не мешает, если там нет ничего важного. Однако сегодня…

«Сегодня войска Юго-Западного и Южного фронтов прорвали оборону противника и с боями продвигаются в направлении Одессы». Однако! Когда я прибежал в столовку, туда уже кто-то приволок карту. Да-а-а, если наши не сильно соврали, то губа не дура — в котел попадает фактически вся группа армий «Юг». Вот только силенок-то хватит? Очень хочется, чтобы хватило, очень.

Наступление

…Стылый ветер в украинских степях с трудом пробивает полушубки и теплые ватники, которые носят русские. Зато щегольские мундиры и шинели фельдграу он пролетает насквозь, особо и не задерживаясь — и злорадно свистит, завиваясь небольшими вихрями. Как-то незаметно почти европейская осень сменилась на русскую зиму — с ее морозами, метелями, и беспощадно-злым степным ветром и таким обманчиво-ласковым летом. Так мягко звучат українською мовою месяцы: листопад, грудень, сiчень — и так жестоко они отнеслись к цивилизаторам из Европы, пришедшим в очередной раз просвещать огнем и мечом…

…Под тяжелыми ударами Красной Армии, огрызаясь, германские войска отходили на запад. Штабам передовых соединений еще как-то удавалось держать бразды управления в своих руках — вовремя реагировать на опасные вклинения ударных «роликов» генерала Романенко, парировать неумолимое продвижение русских пехотных частей, уже научившихся обходить опорные пункты, обкладывая их заслонами. Но вторые эшелоны и тылы — как организованная сила они на какое-то время перестали быть. Конно-механизированные группы генерала Городовикова рубили всех и вся, сея панику и смерть. Если бы у командующего ГА «Юг» фельдмаршала фон Рунштедта имелось хоть немного времени — ситуация не была бы такой катастрофической. А времени отчаянно не хватало — как большевикам в июне…

…Вот побелевший от инея артиллерист, примерзший к панораме Pak 40, — ему повезло подбить из этой новейшей, только месяц назад полученной из фатерлянда пушки два русских танка. Очередной снаряд заброшен в казенник ловким заряжающим, и наводчик лихорадочно крутил штурвальчики, ловя в марку прицела еще один танк… Но шустрый броневик, выскочив из снежной круговерти совсем близко, одной очередью перечеркнул жизни расчета…

…Вот ошметки тыловой колонны, растрепанной налетом кавалеристов. Остановившиеся из-за мелких поломок грузовики и тягачи стали легкой жертвой — охранение проспало выдвижение конницы и умерло бесполезно под штыками разведки. Поставленные на прямую наводку легкие пушки подожгли машины, немногочисленные танки и броневики, а карабины и пулеметы довершили дело. Оставив догорать технику, замерзать уцелевших солдат и офицеров, казаки растаяли в сумерках…

…Самое страшное зрелище для пилота люфтваффе — опытного, крепкого профессионала-«эксперта», воюющего еще с испанских времен, — русские танки на трудолюбиво укатанном покрытии аэродрома. Вспахивающие его широкими гусеницами, с невыносимым для утонченного слуха лязгом, воняющие резким выхлопом солярки… и с каким-то непостижимым, исступленным восторгом яростно вминающие стремительные «фридрихи» и «эмили» в мерзлый ковыль. Чадит посреди поля ринувшийся было на взлет Bf 109 майора Лоренца, штабной «шторх», набравший высоту, сбит одним из русских «ильюшиных», звеном проутюживших зенитки, которые оказали сопротивление танкам. Оставшихся в живых пилотов и техников сгоняют в чудом уцелевший ангар русские мотострелки…

…Зеркальное отражение лета сорок первого: батарея тяжелых гаубиц sFH 18, перехваченных Т-34 в процессе сворачивания, — раздавленные тягачи и прислуга. Застывшие на откате опаленные стволы орудий, стрелявших прямой наводкой фугасными, развороченное взрывами поле, на котором осталось лениво чадить несколько невезучих танков. Пробитые осколками щиты и вспаханные орудийные дворики — заносимые снегом, мягким покрывалом скрывающим мертвых артиллеристов. Сколько раз видели эти надменные парни разметанные позиции русской артиллерии — они радовались успеху «панцеров», собирали трофеи, фотографировались рядом с орудиями противника. «Да воздастся каждому по делам его»…

Степан

Наступление на юге развивалось стремительно: сводки захлебывались информацией об очередных успехах наших войск, освобожденных городах, трофеях. Точно так же, наверное, летом увлеченно трещал доктор Геббельс, ибо боевая пропаганда одинакова во все времена и под любым флагом. Ну, да и ладно, работа у них такая.

Немцы драпают, другого слова не подберешь. Но даже при разбитых тылах, без топлива и теплой одежды они, нехорошие люди, драпают в относительном порядке — разорвать их на отдельные, не связанные между собой группы не получается. А это очень хреново: выскочить они не успеют, факт, но если засядут в окружении плотной группой — замучаемся уничтожать.

…Удар наших из Одессы десятого числа привел к ох… ну, в общем, к очень сильному удивлению с моей стороны. Не операция — практическое пособие для начинающих авантюристов. Переформированный двадцать восьмой танковый корпус высадил первый эшелон, который совместно с гарнизоном прорвал оборону румын. А второй эшелон вступал в бой, можно сказать, прямо с кораблей. И ведь выгорело! Немцы, похоже, удивлялись еще больше. Они удивлялись настолько, что сдержать удар даже не пытались, да и нечем им было это делать.

Картинки наступления на юге

…Почти невидимая в солнечном свете ракета уходит к небесам, и цепочка людей поднимается в атаку. Впереди несколько сот метров чистого пространства, которые надо преодолеть, а за ними — окраина небольшого хутора, где засели немцы. В цепях пехоты уверенно ползут легкие Т-26, выполняя свое предназначение — поддерживать эту самую пехоту. Время от времени то один, то другой танк на несколько секунд замирает, выплевывает снаряд в сторону, где ему показалось шевеление. Хутор молчит. Триста метров. Тишина. Цепи переходят на бег, танки увеличивают скорость и… Свинцовая стена врезается в наступающих! Несколько пулеметов, умело, можно сказать любовно, расставленных и замаскированных, косят, другого слова просто не подберешь, русских солдат. Танки увеличивают скорость, стремясь, как можно быстрее, сблизиться, ворваться на хутор, уничтожить пулеметчиков, но в крайний слева влипают разом несколько трассеров — на таком расстоянии даже экранированный лоб не спасет от бронебойных жал — взрыв превращает танк в груду железа. Еще один просто замирает на месте, из верхнего люка выбирается фигурка, ловко соскальзывает с брони и исчезает из вида. Самый удачливый подбирается к самым домам и… подпрыгивает, подорвавшись на мине, заброшенной кем-то из немцев прямо под гусеницу, а пулеметы продолжают свою работу. Их много, десятки, сотни… Беспорядочной толпой пехотинцы отходят, уцелевшие танки пятятся, прикрывая их. Атака отбита. Уничтожено три танка.

Только к вечеру, под угрозой охвата с фланга немецкая рота отходит, бросив две противотанковые пушки, для тягачей которых не было горючего. Потери советских войск — двадцать один убитый, пятьдесят семь раненых, два танка потеряны безвозвратно.

…Гауптман Петер Бергер криво улыбнулся, вспомнив Южную Францию, куда ему повезло попасть в ходе кампании на Западе. Недавно прочитанная им заметка из какой-то газеты, где русское Причерноморье сравнивали как раз с оной, — походила на утонченное издевательство. Там просто неоткуда было взяться подобным морозам и ветрам — в его ротах потери только замерзшими и обмороженными дошли до двадцати нижних чинов и унтер-офицеров. Единственный оставшийся в живых из офицеров, прошедших с ним всю кампанию в Европе и России, — командир второй роты, обер-лейтенант Хорст, был тяжело ранен сегодня при отражении атаки русских у деревни. Остальные же — с таким трудом выцарапанные из недавнего пополнения, еще зеленые лейтенанты. Пока ситуацию с отсутствием опытных кадров удавалось решать в основном за счет «нянек» — старших унтер-офицеров, стоявших за спинами новоиспеченных комрот и комвзводов.

«Прав был покойный майор Бреннеке, храни Господь его душу… — устало думал комбат, пытаясь закурить, окоченевшими пальцами сжимая зажигалку и папиросу, — нам, по сути дела, этим летом помешали реализовать свой козырь. Сейчас «Иваны» оправились от поражений и дают нам «прикурить»…» — усмехнулся каламбуру Петер. С трудом раскурив отсыревшую папиросу, он жадно затянулся ароматным табаком, приятно обволакивающим измученный мозг.

…Остатки 100-й легкопехотной дивизии вермахта, сформировав арьергард из наиболее боеспособных соединений, отходили вместе с другими частями. Громкое название «стальной заслон» присвоили сборной солянке — растрепанным пехотному и инженерному батальонам, егерской роте и батарее ПТО. По пути к ним прибились румынские кавалеристы из 3-го кавкорпуса, которых чуть не перебили, приняв их за русских «козакофф» — лишь острое зрение унтер-офицера Шульца помогло избежать ошибки. Командир эскадрона, сублокотенант Аурел Оничану оказался опытен, умен и хитер — Бергер, обсудив «статус кво», больше не сомневался в нем. Выслав дозоры из своих людей чуть дальше основных дозоров, комэск Оничану держался чуть поодаль от КШМ Петера с группой своих кавалеристов…

…И еще этот приказ из штаба, будь он неладен! «…всеми мерами содействовать удержанию противника у населенных пунктов…» Саперы майора Фалька сделали все возможное, чтобы превратить селение в опорный пункт — и благодаря им, а также опыту Хорста удалось задержать «Иванов» на несколько часов. Правда, пушки все же пришлось бросить — нехватка топлива уже ощутимо чувствовалась в вермахте. Более того, кое-где отходящие части испытывали недостаток продовольствия, боеприпасов и медикаментов — из-за той каши, в какую превратились армейские тылы, служба снабжения не справлялась со своими обязанностями. Что уж говорить о том бардаке, в который превратилась линия фронта…

…Недавний инцидент в одном из сел, где солдаты одной из дивизий начали отбирать излишки провианта, фуража и теплых вещей у местных, перерос в настоящий бой. До этого настороженно-нейтрально относившиеся к германским войскам крестьяне взялись за припрятанное оружие, когда при попытке помешать изъятию излишков был застрелен вместе с сыновьями староста. Лишь вмешательство фельджандармерии и усиленного батальона местной полиции помогло армейцам справиться с обнаглевшими туземцами…

…Столб снарядного разрыва встал над деревней. Второй, третий… Между ними взлетели непохожие на них, кустистые, разрывы. Работают минометчики — самые маложивущие среди артиллеристов. После противотанкистов. Но сейчас, словно опровергая это утверждение, полноценная минрота стрелкового батальона засыпает немцев немецкими же минами. Ну а что вы хотите — СССР — страна бедная, даже стратегическое наступление боеприпасами обеспечить не может. Но честная — немецкие солдатики свое добро бросили, надо его им вернуть.

Под прикрытием огневого налета пехота подтягивается как можно ближе, вот взлетела ракета, и стрельба, как обрубленная, прекращается. Короткий рывок, и… справа ожил пулемет, бьет короткими очередями, прижимая к земле стрелков, но снова часто хлопают минометы, после третьего разрыва немцы замолкают. А вот еще один МГ пытается стрелять прямо с деревенской улицы. Ну, кто так делает? Не выпустив и десятка пуль, первый номер безжизненно утыкается головой в укатанный снег. Второй убит еще раньше. Бой за деревню моментально превращается в некультурную зачистку. А все потому, что русские боятся честного боя и по своей азиатской привычке подло ударили в спину. Вместо того чтобы, как им и положено, атаковать в стиле людской волны, на пулеметы в рост.

…Две колонны — зеркальное отражение одной войны и друг друга. Расстрелянная реактивными снарядами, прошитая очередями пушек и политая фосфором «до полной готовности» колонна немецких машин, солдат и повозок. У «птенцов Геринга» нет ни топлива, ни сил, ни желания прикрывать свои войска.

…Разбитые автомашины, сгоревшая головная и перевернутая бомбовым взрывом замыкающая зенитки. Тела солдат в шинелях и шапках-ушанках, разбросанное оружие, суетящиеся ремонтники и похоронная команда. Медиков не видно, значит, живых уже нет. Они сделали все как учили, просто две зенитные «мелкашки» далеко не всегда хорошая защита от девятки «лаптежников». А части ПВО, как и многое другое, затерялись неизвестно где в общем хаосе наступления.

— …Прекратить огонь! — Заряжающий закидывает последнюю мину в ствол — не пропадать же добру. В ответ на одинокий разрыв ясно слышится подробный рассказ об особенностях интимной жизни минометчиков, их родственников и знакомых. Извращенной, следует признать.

— Вы кто такие?

— Маршал Буденный, Юго-Западный.

— А мы генерал Петров, одесская маневренная группа…

Дошли.

Ника

Входя в кабинет, я и подумать не могла, кого там увижу. Но человек, сидевший за столом, вскочил и радостно бросился мне навстречу.

— Ника Алексеевна! Товарищ Иванова! Как я рад вас видеть!

— Литовцев?! — пораженно отозвалась я и подняла челюсть с пола. — И что бы это значило?

— Начальник отдела диверсионной работы при Центральном Штабе Партизанского Движения капитан госбезопасности Литовцев! — браво отрекомендовался мой давний «недруг». По счастливой морде капитана и не скажешь, что в свое время он из кожи лез, чтобы доставить мне побольше неприятностей. «Любовь» в партизанской Белоруссии у нас была взаимная. Я, тогда еще спесивая «попаданка», и «всезнайка» майор-пограничник. Ох, мы тогда и ругались! А потом меня вывезли с остальными «попаданцами» в Москву, а он остался. Больше полугода — ни слуху ни духу — и вот тебе! Объявился! Живой и даже при чине!

— Я про вас наслышан! Не знаю, простите ли вы меня, — Литовцев попытался изобразить смущение, — я ведь тогда и подумать не мог… что женщина… но вы! Простите дурака, а?

— А вы что, надеетесь, что я все еще на вас злюсь? Вот только, извините, имени вашего не помню, товарищ капитан.

— Это ваша маленькая месть, да?

— Ну, не маленькая… — Я тоже улыбнулась, показывая, что старый конфликт замят, измят и выброшен на свалку.

— Сергей Викторович я. Чаю? Или чего-нибудь покрепче?

— Двойной мартини с содой и не размешивать, — пришел на ум рецепт Джеймса Бонда. — Шутка! — поспешно сказала я, наблюдая, как у Литовцева сначала морщится, а потом распрямляется складочка между бровей.

— А вы по-прежнему непонятно шутите! — покачал он головой. — И никак не отвыкнете…

— Не хочу. Это, может, единственная радость, оставшаяся мне с моей прошлой жизни. Ну, показывайте хозяйство!

Литовцев сразу подтянулся. Хоть и выше по званию, но понимает, что тут не в званиях дело. И даже не в опыте — у него он больше. А в том непонятном налете загадочности, окружающей нас с первых дней войны. В том, что мы по-другому видим и думаем. А еще — в том, что мы знаем, как делать не надо. Знать бы еще — как надо! Но это был бы вообще белый рояль в кустах!

На столе карта. Не стандартная. Нарисованная от руки. На ней нет топографических обозначений, нет городов, сел, нет шоссейных дорог — только линии железнодорожных путей. Очень смахивает на паутинку. А Литовцев, получается, паук. Похож! Только говорить я ему это не буду.

— Это мой аналитик Вознюк предложил. Я его в госпитале встретил. Парню ноги оторвало миной. Мы тогда разговорились, он про мины свои, я про диверсии, а он возьми и скажи: «… нет единого плана диверсий. Каждый партизанский отряд на своем участке подрывы делает — это хорошо, но немцы пускают паровозы в обход или чинят, а потом партиями прогоняют за раз несколько составов. И получается ущерб минимальный. А вот если бы видеть, кто да что подорвал, а потом если бы спланировать так, чтобы немцам больший урон нанести…» Я подумал и тоже загорелся этой идеей. Немцы ремонтировали дороги параллельно, замечая только крупные акции, а остальные проходили почти незамеченными. Прав был Вознюк — планирование нужно! Я тогда покумекал и прямо из госпиталя докладную написал. Теперь вот — я здесь. Этим и занимаюсь. Планирую все диверсионные акции на железнодорожных путях. А карту тоже Вознюк придумал. Взял и нарисовал. Кстати, он тоже здесь — в соседнем кабинете. Я его и безногого взял, главное, что голова у человека работает!

— М-да, вот это вы прикололись! А ведь не было такого.

— Не было! — согласился Литовцев. Правда, думали мы о разном. Я о том, что в Отечественную войну диверсии на отдельно взятых железных дорогах никто не планировал. Шло, как правило, в комплексе, или отдельными заданиями, а вот чтобы в масштабе страны, да еще и в тесной связи и авиацией… Молодец Вознюк — респект парню!

А ниточки-дороги сходятся и разбегаются. Смотришь на них, как на вены, кровеносные сосуды. Вот большие — артерии, еще больше — аорта. Где порвать, где надорвать, где тромб лучше сделать — все на ладони. Остается только чувствовать напор да уметь предвидеть.

— Ты бы еще наладил контакт с разведкой фронтов о подаче тебе сведений.

— Плохо вы обо мне думаете, товарищ старший политрук! Разве без этого можно? У меня оперативная работа тоже налажена!

— Вот блин! Все продумал, все схватил! Чего от меня ждешь? Похвалы! Хвалю! Реально — молодец! Даже я до такого бы не додумалась! Ну, давай теперь, наливай, что у тебя там припрятано — за новое дело!

Литовцев прямо растекся от похвалы, как мед на солнце. Хоть раньше и шипели знатно мы друг на друга, а все равно — уважение и мастерство не пропьешь. Ждал он моего слова… и дождался.

— Старинов тоже здесь? — спросила я. Мне очень хотелось увидеть именно его.

— Нет. К сожалению. Вчера уехал.

— Жаль. Разминулись. Ну, дай бог, еще свидимся.

— И вы себя берегите, Ника Алексеевна!

Беречь, это как? Беречь — это уйти в тыл, спрятаться подальше от этой войны или вернуться в свое тихое, удобное, но бесполезное время. Жить на радость маме и не думать о других матерях, теряющих своих детей каждый день. Нет, я так не могу. Не в этом мире. Не в этой судьбе.

Из доклада Ярошенко после окончания боев на юге

…В ходе боев на Юго-Западном направлении в действиях РККА по обеспечению противовоздушной обороны войск выявлены следующие недостатки.

В действиях наземных сил:

— недостаточное внимание к прикрытию маршевых колонн с воздуха с помощью зенитно-самоходных установок,

— слабое обучение личного состава стрельбе по самолетам противника из личного оружия,

— недостаточное внимание к маскировке.

В действиях штаба ПВО:

— недостаточное разъяснение командирам авиачастей необходимости маскировки аэродромов и недостаточный контроль за исполнением приказа о маскировке, что приводило к серьезным потерям самолетов на земле,

— недостаточное прикрытие аэродромов зенитной артиллерией,

— недостаточные разъяснения командирам стрелковых и танковых частей необходимости зенитного прикрытия на маршах,

— недостаточно плотное взаимодействие авиации и наземных сил.

…В целом же в ходе боев на Юго-Западном направлении была подтверждена высокая эффективность единого штаба противовоздушной обороны. В ходе всего оборонительного этапа операции противнику так и не удалось завоевать превосходства в воздухе, вследствие чего его авиация не смогла оказать серьезной помощи наземным силам, что способствовало успешному решению задач, стоящих перед нашими войсками на этом этапе. В ходе наступательного этапа операции успешное завоевание превосходства в воздухе обеспечило значительные успехи наших войск.

Разговор двух друзей. Берлин

— Здравствуй, Руди, — прокашлялся хрипловатый баритон, — как Магда? Как твои пираты?

— Все замечательно, Отто, — откликнулся бодрый тенор, — Магда председательствует в комитете помощи госпиталю, организовала также Клуб самодеятельности, и теперь наши девушки по праздникам разыгрывают сценки из пьес перед ранеными. Главврач весьма доволен — выздоравливают быстрее и без осложнений. Говорит, что сила искусства и хороший уход творят чудеса.

— Скорее, вид юных прелестниц действует весьма бодряще, — хохотнул хриплый, но смех быстро перешел в надсадный кашель.

— Ты так и не долечился как следует, мой друг, и это заставляет меня беспокоиться, — встревожился тенор.

— Ничего, вот приеду на недельку к вам, тогда и полечусь на чудодейственных водах, — откашлялся баритон, — не стоит тебе так волноваться, ты не забыл, кстати, рекомендации нашего милейшего эскулапа Августа? «Покой, только покой и спокойствие!» — передразнил кого-то тоненьким голоском хриплый.

— Забудешь такое, — проворчал бодрячок, — дражайшая супруга ежевечерне поит насквозь горькими микстурой и таблетками, дети, невиданное дело, ходят на цыпочках, а теща грозится проредить последний локон на голове тестя, когда он дернет русской водки и начинает с жутким акцентом петь русские песни.

— Ух-ха-ха, — жизнерадостно заржал хриплый, — жаль, что мне сидеть в этих болотах еще две недели. Иначе немедленно бы приехал, дабы увидеть все это своими глазами. А что могло случиться, что твои пираты вдруг стали такими послушными?

— В их районной организации создали бригаду помощи от бомбежек, причем туда попадают только самые дисциплинированные и успешно учащиеся — представь себе. Вот и мои туда записались — а раз попали в бригаду, то пришлось соответствовать. Дежурят ночами, по графику на крышах, осуществляют проверки бомбоубежищ и квартир в квартале.

Бомбили пока мало, в основном порт и завод горючего. Самое интересное, что летают русские тяжелые бомбардировщики — как я узнал от приятеля в люфтваффе. Говорят, Геринг лично прибыл на место бомбежки и прямо у воронок устроил разнос генералу Каммхуберу. Его зычный ор слышали даже на кораблях… Немало ущерба и беспокойства причиняют англичане — те летают с регулярностью, в основном на Рур, но результаты их налетов, мягко говоря, малоэффективны против предприятий — в основном достается жилым кварталам.

— Весело вы живете, — озабоченно заметил баритон, — я не хочу пугать, но лучше бы вы перебрались куда-нибудь на Запад, в местечко поспокойнее.

— Да что тут может грозить, Отто, как нам вещает доктор Геббельс: «…войска успешно отражают натиск орд большевиков, незначительный успех господина Сталина обернется очередной нашей победой…»; я полагаю, несмотря на всю риторику, — ситуация на Юге тяжелая, но стабильная.

— Кхм, как тебе сказать, Руди, — замялся баритон, — впрочем, один ли хрен, но ситуация на Юге — говно! Наши мудрецы просрали и ушами прохлопали сосредоточение ударной группировки противника. Я тебе вот что скажу — все эти байки насчет «неполноценности славян» можно смело спускать в унитаз. Пока мы перли вперед по Украине, ослепленные успехом на границе, русские оправились от поражения, насытили армию новейшим оружием и подготовленными солдатами. Устроили нам классические Канны.

— Что, так все серьезно, Отто?

— Более чем, Руди! Потери в войсках ужасающие, зачастую не от противника, а от лютых морозов и ветра — количество обмороженных и замерзших превышает все предположения. Две трети тяжелого вооружения и техники брошено или потеряно в боях. В окружение попала армейская группа — более ста тысяч человек. В одной из частей расстреляли интенданта — в посылках вместо теплых вещей обнаружили форму для Африканского корпуса.

— М-да, и это, я так полагаю, не все?

— Ты, как всегда, прав, — невесело усмехнулся хриплый, — по всем прогнозам, переформировка частей и соединений займет не один месяц. Даже если начать мобилизацию во вспомогательные части местных аборигенов и военнопленных, как предлагают некоторые умники, все равно раньше лета-осени ситуация останется напряженной. И вдобавок, по имеющимся сведениям, русские что-то затевают на Севере, но вот где и что — несмотря на все наши усилия, выяснить не удалось. У большевиков качественно изменилась вся система связи, усилен контроль в тылу, подготовка войск к наступлению тщательно замаскирована.

— Чем дальше, тем труднее, — вздохнул тенор, — ты слышал, в целях поднятия духа в госпиталях награждают раненных в России медалью «За мужество на Востоке»?

— «Медаль за мороженое сало» — как ее успели обозвать на фронте, говорят, скоро будут выдавать листья к ней — капустные или брюквенные, как горько шутят в окопах…

— Боюсь, скоро за такие слова начнут карать, — тяжело вздохнул бодрячок, — недавно был опубликован Указ по усилению мер борьбы с врагами рейха. Прямым текстом говорится о наказании за «высказывания, порочащие нацию или ее представителей…».

— Фьиють, — присвистнул баритон, — серьезно все. Я думал, это шутка — оказалось правда. Там, случайно, нет параграфа о «Невосторженном образе мыслей»?

— Пока еще нет, но кто знает, что завтра придумают. Так что мне передать моим домашним и… фройляйн Лизхен?

— Ты просто невозможен, — засмеялся баритон, — все продолжаешь сватать мне свою прелестную кузину?

— Мне показалось, что ты к ней в прошлый раз был весьма неравнодушен.

— Почему бы не поухаживать за красивой девушкой, тем более что и она не прочь была пофлиртовать?

— По-моему, ты мне говорил совсем другое на веранде, когда остались одни, — хохотнул бодрячок, — кстати, Лизхен просила передать привет.

— Спасибо, вы великодушны, мой друг… И больше ничего?

— Вот оно, слова не мальчика, но мужа! «Остальное только при личной встрече…» — как соизволила сообщить любезно фройляйн. Так когда нам тебя ждать?

— Точно не скажу, но в первых числах марта постараюсь быть у вас…

Степан

С десятого числа народ ходит как пьяный. Ну, еще бы, такое делается… Удар из Одессы на Николаев оказался «соломинкой», ломающей спину верблюда. Если раньше нашим приходилось постоянно отбиваться от лезущих во фланг немцев, то теперь эти самые немцы больше занимались бегом на длинные дистанции.

Но, несмотря на все это, только десятого февраля войска Южного и Юго-Западного фронтов соединились западнее Кировограда и двинулись дальше на запад, на Умань, отодвигая внешний фронт окружения. Там они соединились с одесской группой. На этом ликующее наступление закончилось. Тоненькая синяя линия остановила тоненькую красную, сил идти вперед больше просто не было. Многие немцы успели выскочить, но в котле оказались не меньше ста тысяч человек. Начинался второй этап операции.

А вот с ним сразу не заладилось: немцы сумели справиться с неразберихой и организовали оборону. Несколько румынских и немецких частей, оказавшихся в отдельных малых котлах, довольно быстро либо капитулировали, либо были уничтожены. Но большая часть войск, в составе не успевшей удрать части первой танковой группы и разрозненных немецких и румынских частей, засела плотно. Полностью прервать снабжение по воздуху нам не удалось, что скорейшему уничтожению явно не способствовало. Добивали их уже весной, во время распутицы.

Саня Букварь

После разговора с Берией я, наконец, добрался до бригады. Работа там кипела вовсю. Прибыл личный состав по полному штату. Правда, в основном пополнение было только что призванное, ну и немного из служивших в не воевавших еще частях. Фронтовики остались только прошедшие «Крымский бросок», как в газетах назвали наш прорыв. На юге творилось что-то грандиозное, а мы оставались в стороне.

Своего подразделения у меня в бригаде не оказалось — было решено не восстанавливать отдельную батарею САУ ПТО. Техники тоже пока не было, обучение проводилось на двух Т-34 старого образца, уезженных до состояния металлолома, который каким-то чудом еще передвигается. Пушечный дивизион тренировался на одинокой УСВ, а гаубичный аж на двух М-30. Тягач СТЗ-5В тоже был в единственном экземпляре, зато ЗиС-36 насчитывалось восемь штук. Сорокапяток, которые мы планировали на ротный уровень, набралось три, минометов по одному. Мындро по телефону матом уже не ругался, он им разговаривал. Зампотех сам лазил в вечно хандрящие моторы учебных пособий. Служба обеспечения питанием и обмундированием, что удивительно, работала исправно.

В начале февраля в бригаду начала поступать техника. Причем в количестве, полностью соответствующем нашим запросам. Т-34М2 производства СТЗ пошли в танковый батальон, по сравнению с Т-34М1 с ХПЗ для мотострелковых батальонов, у них была лобовая броня на пять миллиметров толще, мелкозвенчатая гусеница с новой звездочкой от будущего Т-42, удлиненная примерно на полметра пушка с дульным тормозом. В гаубичный дивизион поступили М-30 на две батареи с тягачами СТЗ-5ДВ и обещанные Астровым СГ-122, которые полностью оправдали мои ожидания — бронекорпус СУ-76М моей истории, сталинградский шестицилиндровый дизель, качающаяся часть М-30. Заинтересовавшись новым тягачом, я обнаружил СТЗ-5 с деревянной кабиной (о чем впредь говорила буква «В» на всей технике) и дизельным мотором с четырьмя цилиндрами. Мой моторный завод-«крестник», видимо, вышел на высокий темп выпуска. В пушечный дивизион пришли ЗиС-3, причем в комплекте с грузовиками «ЗиС-32». Самоходные зенитки по-прежнему на базе капитально модернизированного шасси БТ, буксируемые в комплекте с тягачами СТЗ-7ДВ (этим зверем оказалась шестицилиндровая слегка удлиненная «пятерка», по полметра на капот и кузов). Отсутствие БТР нам скомпенсировали грузовиками «ЗиС-36» для танкового батальона и «ЗиС-6» для тылов и мотострелков. Для роты управления Мындро все-таки добился трех САУ-203-«Штурм». Остальное вооружение поступало также в запрошенном в декабре количестве.

Пятого февраля все занятия с личным составом и техникой были отменены. Из Москвы приехали представители Ставки и Генштаба. Бригада встречала их на плацу перед стоянками боевой техники. Вынесли стол, накрытый красной скатертью, почти полностью заставленный коробочками с орденами и медалями. Началось награждение за прорыв в Крым. Тут же некоторым присваивались очередные воинские звания. Моя очередь выходить к столу настала в самом конце. Конечно, до кремлевской церемонии было далеко, но и уровень, скажем так, был несколько другой. Мне присвоили звание майора, наградили орденом Боевого Красного Знамени за прорыв в Крым и Трудового Красного Знамени, с формулировкой «за вклад в повышение обороноспособности страны», а на ухо шепнули — за моторный завод и маслофильтры.

По окончании церемонии объявили, что десятого мы выезжаем в Ленинград в полном составе.

Змей

Весь день мы ходили по Кировскому заводу, где собирали машины для экспериментального дивизиона САУ. Две САУ-203 и шесть САУ-152 со старыми морскими пушками Канэ, шесть САУ-152 с орудием Бр-2. Су-122 и Су-130 уже были отправлены на фронт, на Лужский рубеж. Туда мы должны были отправиться на следующий день. На мой взгляд, с самоходками все было в порядке, так я и сказал конструкторам, сделавшим эти машины в рекордно короткий срок, за месяц. Ну а если учесть, что шасси, например, можно найти на Кировском заводе, Ленинградском механическом, 185-м заводе им. Кирова, заводе подъемно-транспортного оборудования, заводе им. Егорова. Расположены эти заводы в разных концах города. Шестидюймовки можно взять только в Кронштадте, восьмидюймовки — только на Ржевском полигоне. В общем, работа по совмещению всего этого превращается в подвиг.

Заночевать мы должны были в гостинице, куда и поехали вечером. Мы — это я, Тэнгу и мой сопровождающий майор Васильев.

Мы уже шли по коридору к своему номеру, когда нас догнал высокий мужчина, судя по одежде — иностранец. Тэнгу и Николай насторожились так похоже, что меня чуть на «хи-хи» не пробило. Подбежавший мужчина что-то быстро проговорил по-английски и растерянно огляделся по сторонам. К нам уже спешила девушка-переводчица.

Уточнив что-то у подопечного, она произнесла:

— Мистер Адамс спрашивает, какой породы эта собака?

Тэнгу, сообразив, что никого рвать не надо, успокоился и даже махнул хвостом.

— Среднеазиатская овчарка, — привычно ответил я.

Девушка, повернувшись к Адамсу, произнесла что-то вроде «Мидл Азия шиип дог».

Я утвердительно кивнул.

Глаза у мистера Адамса полезли на лоб, и он севшим голосом что-то произнес.

— Мистер Адамс спрашивает, — растерянно перевела девушка, — если это средняя азиатская овчарка, то как выглядит большая азиатская овчарка?

Я молча показал ладонью метр с лишком от пола. Говорить я не мог. Хотелось даже не смеяться, ржать. Я впервые оказался на месте героя анекдота.

— Только эту породу мы сейчас восстанавливаем, — недрогнувшим голосом добавил Николай.

Кое-как распрощавшись с Адамсом и его переводчицей, мы ввалились в номер и, наконец, отсмеялись. Эту байку про американскую таможню я майору уже рассказывал.

На следующий день мы отправились на фронт, на тот его участок, где воевали новые самоходки. По дороге заехали в истребительный полк N-ской авиадивизии. Первая эскадрилья этого полка летала на И-180 с довоенных времен, две другие — перевооружали только сейчас. Причиной было неприятие И-180 какой-то шишкой из штаба округа. Объективных причин у него не нашлось, поэтому его действия квалифицировались как саботаж, со всеми вытекающими последствиями.

Самолет пилотам нравился, особенно по сравнению с И-16 резко возросшая точность стрельбы, хороший обзор, особенно на последних моделях, простота пилотирования, самолет осваивался легко, даже молодыми летчиками. Конечно, ему не хватало скорости, летчики жаловались, что He-113 от них уходит на прямой. Просили поставить на И-180 двигатель помощнее.

Конечно, пятьсот восемьдесят километров в час — это маловато по нынешним временам.

Я сказал ребятам, что Поликарпов сделал новый самолет и сейчас его уже испытывают здесь, под Ленинградом, возможно, и к ним направят.

Саня Букварь

Я не люблю поезда. В своем мире по возможности старался путешествовать на автобусе или автомобиле, а тут такого не получалось. Каждая поездка по железной дороге представляла собой большое мучение. Не в последнюю очередь я связывал это с воспоминаниями о событиях, благодаря которым получил звание почетного железнодорожника. Случайно узнав о том, что группа Преображенского будет также перебрасываться под Ленинград, я напросился с ними.

Евгений Николаевич, с которым мы познакомились в Крыму, похвастался новыми машинами. Старые они оставили сменившей их авиадивизии в качестве запасных, а на аэродроме Кубинки получали новые «илы». Кроме двух полностью укомплектованных полков, в его распоряжении оказалась тройка Ил-4Ж. На одном из них я и полетел в качестве бортстрелка. Пилотировал мой самолет майор Пусеп, переведенный из дивизии Водопьянова. Полет прошел абсолютно мирно, чему все были рады, и в то же время — удивлены. А бригада добиралась по железной дороге почти неделю.

В ожидании приезда бригады я гостил у Преображенского. Однажды он пригласил меня пройтись по летному полю. Евгений был уже в общих чертах в курсе, кто я и откуда, поэтому вопросов по этой теме не задавал. Зато предложил провести никем пока не санкционированную операцию над Германией. От девяти до восемнадцати самолетов летали туда каждую ночь, а он решил провести обособленный удар. Естественно, строевые самолеты никто бы на это использовать не разрешил, но словно старый картежник, Преображенский достал из рукава козырь — переделку ДБ-2, обсуждение которой я случайно слышал в Кремле. Самолет служил испытательным стендом для новых моторов и высотных скафандров. Для удобства испытаний штурманская кабина была капитально перепланирована. От меня требовалось малое — выпросить разрешение на взлет одного дополнительного самолета по еще не определенному маршруту.

Я написал рапорт на имя командующего воздушной армией с просьбой выделить мне самолет на трое суток для подготовки деятельности бригады. Рапорт удовлетворили весьма своеобразно — вылеты разрешили, но запретили использовать штатную технику и экипажи. Озадаченный таким ответом, я вернулся к Преображенскому, но тот воспринял весть радостно, так как по штату ему лично самолет с экипажем уже не полагался, и в боевом расписании он сам задействован не был, а ДБ числился вообще за ЦАГИ. Штурмана и стрелков нашли тоже быстро — за два дня до этого на соседнем аэродроме сел сильно поврежденный ТБ-3, большая часть экипажа которого погибла или попала в госпиталь, а штурман и два стрелка бродили без особого занятия. В то, как Евгений утрясал расход горючего и моторесурса, где нашел необходимые карты и остальную организационно-авиационную суету, я не вникал, здраво рассудив, что лишнего знать иногда не стоит. Мне отвели место в штурманской кабине, как наиболее просторной.

Куда еще звонил Евгений Николаевич, кого еще «за бороду дергал», не знаю, но вечером взлетели минут за двадцать до основной группы. Благодаря спецкостюмам, без особых проблем поднялись на двенадцать километров. Лишнее движение сделать было тяжело. Все-таки костюмы слишком стесняли движение. Мне, как пассажиру, дела вообще не нашлось, поэтому время тянулось невообразимо долго. Но вот Сергей, так звали нашего штурмана, махнул мне рукой. Я подполз к нему и увидел далеко внизу редкие из-за войны огни города. Достав блокнот и простой карандаш, Сергей написал «ЕН сказал, чтоб ты целился. Высоту, ветер и скорость на прицеле я выставил». И показал на окуляр и кнопку сброса. Я знал, что бомба у нас одна, пятисотка-фугаска, поэтому промахнуться мимо города было бы обидно. Основная группа должна была работать по Штеттину, а здесь моря не наблюдалось. Подумав, что творится какая-то чертовщина, я попытался рассмотреть хоть что-нибудь. Это было проблематично — смотрел в такой прицел я впервые, да еще и ночью. Но вот в перекрестии показались какие-то цилиндры. Я нажал сброс. Самолет слегка подбросило вверх. Обратно возвращались так же спокойно. Только над побережьем нас попыталась перехватить пара двухмоторных самолетов, но им не хватило высотности. Вернулись без повреждений. Стрелки успели заметить, что на земле произошел крупный взрыв, прежде чем мы влетели в облако.

На земле Преображенский с Сергеем убежали куда-то в штаб, не дожидаясь меня. Стрелков я не знал даже по именам, поэтому вступать в их оживленный разговор, который уже переключился на обсуждение женщин, не стал. С аэродрома меня вызвали в Смольный еще до обеда, поэтому подробности остались неизвестны мне. Обиднее всего, что в тот раз я даже не узнал, куда именно мы летали.

Змей

Отдельный испытательный дивизион самоходных пушек разместился на невысокой гряде холмов, метрах в двухстах позади передовой линии наших окопов. Машины стояли в капонирах в ожидании возможной атаки противника. Их было десять — восемь Су-122 и две Су-130. Вот возле одной из них я и завис. Самоходка была сделана как предсерийный экземпляр, с новым бронекорпусом с дифференцированным бронированием и по силуэту напоминала «Меркаву», только вместо башни — рубка. Пять человек экипажа размещены удобно, почти комфортно, по крайней мере, по сравнению с тридцатьчетверкой. Сержант Володя, наводчик, показал мне свое рабочее место, объяснил, как целиться и стрелять. Собственно, выстрелить, конечно, не получилось, но я и без этого был доволен. Тэнгу в машину не полез, побрезговал. Зря, там было чисто.

Как стрелять из этой пушки, я понял достаточно скоро, пригодились уроки Дока.

Вот уехать мы не успели, начался артобстрел. Причем очень сильный. Перепуганный Тэнгу первым влетел в блиндаж и забился в угол. Я влетел за ним, направленный метким… хм, толчком Николая. За нами вбежали еще люди, в блиндаже сразу стало тесно. Больше всего я боялся, что малыш выскочит наружу и погибнет, я сгреб его в охапку и начал говорить ему, какой он хороший, как я его люблю, что надо сидеть здесь, со мной, и никуда не убегать. Тэнгу не пытался удрать, только жался ко мне и нервно мусолился.

Обстрел кончился, и мы выскочили наружу. Вся местность была в воронках, окопы большей частью разрушены, стоявшая поодаль самоходка разбита прямым попаданием тяжелого снаряда.

— Танки! — крикнул кто-то. Я оглянулся и увидел, что по равнине к нашим позициям ползут немецкие танки.

— Быстро уезжаем! — крикнул Николай, и тут немцы возобновили обстрел.

Первый же снаряд разорвался неподалеку от нас. Меня не задело, Тэнгу тоже, а вот Николай упал сразу, лицо его было залито кровью, в левом плече торчал здоровенный осколок, срикошетивший от борта самоходки.

Медсестричка, разительно напоминающая толкиеновскую эльфийку, выскочила как из-под земли и занялась моим товарищем. Я огляделся в поисках то ли укрытия, то ли занятия и обнаружил, что ни Володя-наводчик, ни командир Су-130 до машины добежать не успели. Их убило тем же снарядом, осколками которого ранило Николая. Через кормовой люк я влетел в самоходку и полез в кресло наводчика, поскольку никто из заряжающих его занять явно не торопился. Тэнгу в этот раз не привередничал, проскочил в машину следом за мной. Со своего места поднялся мехвод, с веселым матерком нахлобучил мне на голову шлемофон, о котором я, естественно, не подумал, подключил его к переговорному устройству и быстро скользнул обратно.

Один из заряжающих показал на орудие и сказал:

— Бронебойный!

— Понял! — ответил я и приник к прицелу. Вражеские танки были отчетливо видны. Бывшие французские В-1, Сомуа, трофейные КВ и КВ-2, и было их много, просто до хрена.

На броне, рядом с местом наводчика оказалась прикреплена таблица поправок к прицелу; сверившись с ней, я навел орудие на головной В-1 и выстрелил. Вот насчет попасть… Нет, в танк я попал, но не в тот, в который целился, а в другой, двигавшийся метрах в тридцати позади моей цели. Ну, тоже неплохо. Вторым снарядом я тоже попал. В землю, по ней промахнуться было трудно. Третий снаряд я воткнул туда же, куда и второй, а вот с четвертым мне повезло. Снаряд пропахал борозду в борту одного танка, на фиг своротил ему катки и разорвал гусеницу и, изменив траекторию, воткнулся в борт другого, идущего сзади и сбоку.

— Неплохо… — прошептал я.

— Капитан! — раздался в ТПУ голос мехвода. — Приказано заняться вторыми «Климами», их никто, кроме нас, достать не может.

— Принято! — ответил я. — Передай, большие французы — огнеметные.

— Понял, передам.

Впереди, где-то в километре от нас, на небольшом возвышении стояли пять немецких КВ-2 и методично расстреливали наши орудия ПТО.

Первый снаряд лег неплохо прямо перед крайним правым танком, хотя прямого попадания не было, огонь вести он прекратил. Остальные перенесли свое внимание на нас.

Стрелять по неподвижной цели легко, еще пять снарядов, и КВ-2 замолчали.

Два из них горели, остальные стояли неподвижно, но больше не стреляли.

По нам так и не попали, даже близких разрывов не было.

А вот потом началось веселье. Вражеских танков слишком много, подошли они близко и начали нас доставать. Пробить нашу броню они не могли, но на нервы действовали. Песня всплыла в памяти сама собой, целиться и стрелять стало гораздо легче.

Волчий вой с колокольным звоном После боя над полем смешан: Плачет колокол о сраженных, Волк горюет об уцелевших.

Выстрел, и В-1 идущий прямо на пулеметный дзот, раскидывает гусеницами.

Медный жезл в зеве медной чаши, Древним маятником разлуки, Время тех, кто не станет старше, Исчисляет в ударах гулких.

Еще выстрел, и КВ застывает грудой изломанного металла.

Над землею туман распластан, Словно звонницей саван соткан. Ненасытной могилы братской Прикрывая стыдливо соты.[3]

Заряжающие работают великолепно, мне практически не приходится ждать перезарядки.

Уцелевшие танки пятятся, похоже, атака сорвана.

— Танки справа! — кричит мехвод, в его голосе неприкрытый ужас.

Я развернул перископ вправо, действительно — ужас. Три В-1 прорвались через нашу оборону, оставив за собой выжженную полосу земли, и сейчас выходят по лощине прямо к расположению медсанбата. А на горке, где стоят подбитые КВ-2, немцы разворачивают несколько тяжелых орудий. Пушки-то мы подавим, не проблема, но тогда эти три урода сожгут раненых.

— Что делать будем, капитан? — спрашивает мехвод.

— Сдать назад и развернуться вправо! — командую я. И уже заряжающим: — Бронебойный!

— Есть, командир! — с облегчением говорит водитель и выполняет приказ.

Танки в прицеле, стреляю раз, другой, два танка горят. Третий подбивают пехотинцы.

Но тут и нас достали, машина вздрагивает от сильнейшего удара, из жалюзи моторного отделения выплескивается пламя.

— Хана движку! Уходим! — кричит мехвод. Заряжающие споро распахивают задний люк, выбрасывают из машины нас с Тэнгу, потом выпрыгивают сами и бросаются помогать механику тушить пожар.

— Вниз! — кричит нам из окопа какой-то пехотинец, мы едва успеваем спрыгнуть к нему, когда нас захлестывает волна атакующей немецкой пехоты.

Я успеваю только выхватить пистолет, как вокруг уже закипает рукопашная. Мне повезло, первых дорвавшихся до окопов немцев встретили бойцы окопавшегося здесь стрелкового батальона, дав мне возможность приготовить оружие и оглядеться по сторонам. Я стрелял во всех, кто был рядом. Одетых в неприятельскую форму, разумеется. Вокруг палевой молнией метался Тэнгу, он не кусался, он просто по-волчьи полосовал немцев клыками, удерживая вокруг меня пустое пространство. Малыш не рычал, он молча и сосредоточенно делал свою работу. «Да, — подумал я, — на бои его теперь не выставишь, забракуют». К тому моменту как у меня закончились патроны в обойме, я успел углядеть оброненный кем-то штык от СВТ и прыгнул к нему. За изломом траншеи мне открылась интересная картина — здоровенный немец занес винтовку, казавшуюся в его руках игрушечной, над медсестрой, прикрывавшей собой раненого бойца. В голове у меня промелькнула совершенно неуместная в данный момент фраза «Воткнули арнорский клинок… туда, куда попали». И со сдавленным хихиканьем я воткнул штык в немца, куда смог дотянуться, не вставая с земли. Штык застрял где-то в недрах тушки, а мне на спину свалился кто-то и, сосредоточенно сопя, начал откручивать голову. Правда, продолжалось это недолго, я принял на спину дополнительный вес, лязгнули зубы, хрустнули кости, и тяжесть исчезла. Тэнгу буквально сорвал немца с меня, предварительно перекусив ему шею. Я подхватил оброненную здоровяком винтовку (ему она была уже неинтересна) и вогнал штык в живот немца, который дрожащими руками пытался вставить магазин в МП-40, глядя при этом на Тэнгу с неизбывным ужасом. Я забрал автомат, вставил магазин, но выстрелить не успел. С громовым ревом «Полундра!» вершину холма затопили ребята в черных бушлатах. Живых немцев рядом как-то сразу не оказалось.

Ленинград

— Вы знаете, товарищ… Бондаренко, — круглолицый, с небольшой щеточкой усов и гладко прилизанными волосами, человек в полувоенном костюме нервно побарабанил пальцами по столу, — к сожалению, я не могу пойти вам навстречу.

Он помолчал, задумавшись, слегка покивал в такт каким-то своим мыслям. Букварю в этот момент он показался чрезвычайно похожим на китайского болванчика. Хмыкнув, Саня привлек к себе неприязненный взгляд со стороны всесильного хозяина Ленинграда и области.

— Впрочем, я могу от себя выделить машину с хорошим шофером, чтобы вы сами, лично, смогли разобраться в данном вопросе. Встречи с ответственными товарищами помогут вам в этом. — Он широко улыбнулся, но вот его прищуренные глаза на мгновение сверкнули острой злобой и ненавистью.

«Больно ты прыток, мальчик», — думал Жданов, глядя из-за тяжелой портьеры на заснеженную площадь перед бывшим Институтом благородных девиц. Дергаясь и завывая насилуемым сцеплением и мотором, старая «эмка» пыталась преодолеть краткий путь до ворот. Уже готовая было к списанию, почти догола «раздетая», машина была в спешном порядке подшаманена местным умельцем Никодимычем. Из персонала водителей выдернули Оксану Лебеденко, ученицу одного из «старожилов», и, застращав до невозможности, усадили за руль.

«Думаешь, если у престола наградили и САМ обласкал — все будет в шоколаде? А вот тебе шиш! Товарищ Жданов и не таких пережил. Ничего, попрыгаешь немного в нашей песочнице. А там найдем способ избавиться от тебя. Благо настраивать особо никого и не придется — сам таких дров наломаешь, что ой-ой-ой. Ну и мы поможем, осторожненько так».

Многострадальная «эмка», наконец, выползла за ворота… Отпустив портьеру, Андрей Алексеевич вернулся за стол и протянул руку к трубке телефона…

Саня Букварь

В Смольном Жданов прикомандировал ко мне «эмку» с водителем-девушкой, чтобы ездить по городу. Возможно, это была месть всей нашей группе с его стороны, потому что такого неумелого водителя я не видел даже здесь. Да и машина готова развалиться на любой кочке. Не знаю, чем уж здешнее руководство так обозлили Змей с Соджетом, посетившие Ленинград ранее, но отдувался я.

Я очень пожалел, что поехал рядом с водителем. Она узнала о себе много нового из-за своего стиля вождения. За путь от Смольного до Кировского завода заглохли мы одиннадцать раз, масло доливали один раз, наезжали задними колесами на бордюры в поворотах более десяти раз, один раз чуть не промахнулись мимо моста. Думаю, при езде на заднем сиденье мне было бы гораздо спокойнее. Белобрысое существо, в шинели размеров на пять больше чем нужно, уже вовсю хлюпало носом, и не ревело только потому, что руки были заняты титанической борьбой с баранкой. Девочка часто забывала о существовании коробки передач, я даже боялся ей напоминать.

Наконец мы добрались до проходных. Сквозняки в машине гуляли жуткие. Моя водительница уже с трудом разговаривала — казалось, что ее бьет судорога. Я вышел из машины и направился к входу в здание проходных, когда заметил, что она планирует так и сидеть в машине.

— Ты чего не вылезаешь? Иди хоть на вахте погреешься, — вернувшись, спросил я.

— Нельзя мне, товарищ командир. Я машину сторожить буду.

— Да много ли пользы с такого сторожа? — Я хотел добавить еще что-нибудь, но тут она не выдержала и все-таки заревела.

— Вы… я… тут… — между всхлипами пыталась говорить она.

— Так, Оксана, как тебя по батюшке?

— Александровна я…

— Значит, так! Вам, Оксана Александровна, я приказываю немедленно выйти из машины и идти греться на проходные завода! Я ясно выражаюсь?

— Да… — снова между всхлипами ответила она.

— И еще, перестань реветь, как маленькая девочка, а не то поймаю и… больно сделаю! — Вот эту шутку она совсем не поняла, и теперь рев остановить было уже невозможно. Молча взяв за рукав, я затащил ее в здание проходных, показал документы и допуск и попросил посадить девчонку около батареи парового отопления. Меня заверили, что все исполнят, и дали провожатого до заводоуправления…

Кировский завод

Опустив трубку телефона на рычаги, директор Кировского завода товарищ Зальцман Исаак Моисеевич задумчиво потер пальцами подбородок. Звонок Жданова был как нельзя вовремя — на площадке готовой продукции машин пока не было, все танки находились в цехах на различных стадиях изготовления. Значит, «выскочке», по мнению Андрей Алексаныча и его собственному, можно было показать сам рабочий процесс, предъявить военпреда с его бумажками. Организовать обращение пары-тройки «работяг» с заковыристыми вопросами, просьбами… Словом — организуем «потемкинские деревни».

«Самое главное, чтобы он в цехах особо нос не совал — иначе, если действительно специалист — быстро поймет, что к чему», — думал Исаак Моисеевич…

Саня Букварь

Директор завода встречал на улице у крыльца. Тут же пригласил в кабинет. Предложил чай, печенье. От угощения я отказался, попросив сразу устроить экскурсию по заводу в сопровождении военпреда. Больше всего меня интересовало произ-водство танков и возможность перехода с КВ на нечто ИС-3-подобное. Ждать полковника пришлось минут десять. За это время я хорошо рассмотрел пространство перед проходными внутри завода. Меня озадачило количество бродящего без видимой причины туда-сюда народа и отсутствие готовых танков в поле зрения. Как же это было непохоже на СТЗ! Там народ если и ходил между цехов, то очень редко и очень быстро. Постоянно было видно движение готовой продукции, грузовиков и поездов. Все были заняты делом. Даже порой казалось, что в Сталинграде трудятся роботы, а не люди. Но это утверждение опровергалось тем, что все пытались сделать танк или тягач хоть чуть-чуть лучше. Разные рацпредложения сыпались в КБ одно за другим. Конечно, не все из них могли пойти на пользу, но КБ тщательно обрабатывало каждое. Примерно то же самое творилось и в Харькове. СТЗ и ХПЗ активно обменивались информацией и новинками, а здесь было какое-то сонное царство.

Военпредом оказался тучный неопределенного возраста полковник с инженерными эмблемами. Тут же с нами увязался парторг — двухметровый сорокалетний дядька в полувоенном одеянии.

Первым посещенным цехом оказался сборочный. Когда мы вошли, на ближнюю к нам площадку краном поставили КВ-1. Тут же шесть человек полезли внутрь. На участке закипела работа, но что-то резало глаз. Может, лужа, растекавшаяся под траками танка, а может, то, что на других сборочных участках редко было видно более трех человек.

— Собрать народ? Хотите поговорить с рабочими? — полез с вопросами парторг.

— Нет! Вы что, собираетесь это в рабочее время устраивать? — недоуменно спросил я.

— Что вы? — замялся партиец. — Скоро обеденный перерыв. Тогда и можно будет поговорить.

— Сколько длится перерыв? Где столовая?

— Сорок минут. Пять минут пешком, — выдал «военную тайну» военпред.

— Значит, у людей на обед останется полчаса, а я так подозреваю, там очередь. Хорошо, если поесть успеют… Непорядок. А вы хотите еще и время обеда отнять. Или продлить обед за счет работы? Перекуры существуют?

— Да, десять минут каждые два часа. Ну и у каждой бригады минут двадцать после окончания работы над машиной, перед следующей. — Парторг уже не понимал, чего именно я хочу.

— Когда следующий перекур?

— Через полчаса. Давайте пока на сварочный участок пройдем? — потянул меня за рукав парторг. — Это в соседнем цеху.

— Э… не-ет, — усмехнулся я. — Так дело совсем не пойдет. Я здесь подожду, ну и пока пройдусь, посмотрю, что к чему.

Предложение парторгу почему-то не понравилось, а вот военпред, наоборот, просветлел и как-то подтянулся. Я отошел на соседний сборочный пост, где двое рабочих закрепляли ограничительный диск, «забивающий» пальцы траков на ходу на их законное место. Стараясь не отвлекать народ, осмотрел танк снаружи, а когда рабочие освободились — спросил разрешения влезть внутрь, чем очень их удивил. Пожав плечами, разрешили. Залез, осмотрелся. Вроде все по-старому, за два месяца ничего не изменилось. Странно, в Харькове и Сталинграде машины улучшаются при первой возможности. Тут в люк протиснулся еще кто-то. Человек, явно привычный лазить по танкам, но в то же время для простого вояки слишком аккуратно выбирающий, на что наступить.

— Кто там? — спросил я с интонацией галчонка из Простоквашино, понимая, правда, что здесь это не оценят.

— Слесарь Печкин, Игорь Олегович.

От такого я даже привстал в кресле мехвода.

— Как вам наш танк?

— Недостатков пока очень много. А конкретно этот — еще не танк, — ответил я.

— Извините?

— Пока военпред не примет — это продукция, а не танк.

— Да он и не примет… — вдруг осекся слесарь.

— Не понял?

— Товарищ командир, возьмите меня на фронт! Меня не отпускают, а я немцев бить хочу!

— С этим потом разберемся. Почему не примет?

— Да вот… — И тут его прорвало. — Движок масло кидает, обороты не дает. Башня при повороте влево примерно на шестидесяти градусах закусывает через раз. Если военпреда обком не заставит — не примет, честный мужик. А этот, который третий с вами, будет опять орать и партсобрание до поздней ночи устраивать по поводу невыполнения плана. Он и так всех задрал своими собраниями.

— А мне говорить не боишься?

— А чего бояться? Даже если расскажете кому — может, бронь снимут да на фронт пошлют.

— А та машина — у ворот?

— Которую краном притащили?

— Да.

— У нее КПП при движении по складу развалилась… На улице стояла, ждала. А тут только что затащили в цех. Минут десять до вашего прихода на тросах крана висела.

— А еще такие есть?

— В цеху нет, а на территории еще где-то три штуки спрятали. И одну двойку с четырьмя сломанными торсионами.

Выбравшись из танка, я подошел к сопровождающим. Предложил им пройти в курилку, чтобы не мешать в цеху. Краем глаза успел заметить, что шестерка сборщиков от первого танка разошлась по другим участкам. Курилкой оказалась застекленная деревянная веранда, совмещавшая в себе еще и роль тамбура при выходе на другой стороне цеха.

Когда мы остались втроем, я сразу начал задавать вопросы.

— Сколько танков сегодня уже принято?

— Ни одного, — тихо ответил военпред.

— Мы вечером итоги подведем, — нашелся парторг.

— Я могу рассчитывать вечером на эти две машины?

— Да.

— Хрена там! Не пущу, пока я военпред!

— Всеволод Георгиевич! Что вы такое говорите! — взбеленился парторг. — Вы хотите сорвать план?

— Эти изделия и еще несколько — небоеспособны! И протолкнуть их в части я вам не дам!

— Вы специально тут комедию разыгрываете перед товарищем из Москвы? Из личных побуждений? На меня и на товарища Зальцмана клеветать хотите?

— Это не танки!

— А что же? Вы в своем уме?

— Пока это куча запчастей! Вернее, две кучи! И еще четыре где-то по территории разогнаны или скорее растянуты!

— Клевета! Товарищ майор, арестуйте его!

— Да пошел бы ты! Слышь, майор, эти машины надо переделывать.

— Вы давно на заводе, полковник? — вступил я в разговор.

— Неделю.

— Сколько забраковали?

— Семь! Из них три все-таки доделали. А тот, в который ты лазил, еще не предъявляли.

— Вы сговаривайтесь, а я — в особый отдел! Там на вас найдут управу! — выбегая, прокричал парторг.

— Сука! — прокомментировал военпред.

— Слушай, — посчитал в голове я, — один лишний на территории… получается.

— Двойка. Давно стоит, с мая. Торсионы лопнули. Четыре передних — точно. Подозреваю, один из третьей пары, но проверить не получается — ни людей, ни времени.

— А поменять?

— В конце смены все толковые уже уставшие страшно, а этот деятель каждый день всякие собрания устраивает. Хорошо цехов много — больше двух в день не успевает обработать. В среднем раз, иногда два, на цех за неделю приходится. Вместо лишних двух-трех часов отдыха.

— Не боишься рассказывать, Всеволод Георгиевич?

— Дальше фронта не пошлют, меньше танка не дадут. Одно плохо — найдется согласный на замену — брака в войска больше пойдет…

В курилку начали входить рабочие. Народ молча смотрел на нас.

— Хреново работаете, товарищи… Брака до морковкиной матери… — сплюнул я.

— Но мы стараемся! — неуверенно сказал кто-то.

— Я бы даже спросил: не на немцев ли работаете? Почему в Харькове и Сталинграде каждый день новый танк хоть чуть-чуть, но лучше вчерашнего? А на тягаче вон даже отопление кабины смастерили!

— Мы тут говорили о производстве, но если это не касается количества, никто даже слушать не пытается. Говорят «нарушение технологии». Зато, если есть возможность отчитаться о перевыполнении плана, — тут же внедряют, даже не проверив, — высказался Печкин. — Товарищ майор, возьмите меня добровольцем!

— Вот товарищ Печкин собирается на фронт, а с ним наверняка еще кто-то… А теперь давайте посмотрим. Как танкист или пехотинец, вы, товарищ Печкин, равноценны любому другому, ну пусть почти равноценны. А вот придет на ваше место тетя Глаша из беженцев и на место Васи со сборки КПП, и на место Коли с моторного производства, и что будет? Выпуск танков вообще ляжет? А вы на фронте с голым пузом и гранатой на двоих, в составе танкового батальона из трех Т-26 во встречный танковый бой пойдете? И толку? Вы сейчас здесь нужнее! И здесь вы больше немцев убиваете, чем если бы в окопе сидели или в прицел танка смотрели! Вы меня понимаете? Любой побег на фронт с вашего завода — это хуже дезертирства! Вы лучше думайте, как танк лучше сделать, хоть чуть-чуть. К вам будут прислушиваться, это я гарантирую!

— Хотелось бы, товарищ майор.

— Давайте так, — вступил в разговор военпред, — все предложения ко мне, я постараюсь их донести до КБ и технологов, а Александр Александрович сделает так, что нас будут слушать, и все наработки просчитают, и если они на пользу — будем внедрять!

Народ загомонил, соглашаясь, и стал расходиться. Всеволод Георгиевич пригласил меня в свой кабинет, где мы подробно составили доклад о положении на заводе. Напечатали его в трех экземплярах, один отправили в Смольный, другой на аэродром группы Преображенского, третий на имя наркома Малышева. С Преображенским договорились заранее, что он при первой возможности будет переправлять мою корреспонденцию в Москву, где ее встретит лично Старчук.

После составления доклада к директору я не пошел, а сразу направился на проходные. Оксана как раз прогревала двигатель «эмки». Дальше мы поехали на завод «Большевик», мне более известный как № 184. Настроение моего водителя улучшилось. За руль я не полез, предоставив ей полную свободу действий. Правда, предложил не торопиться. Видимо, волнение она все-таки поборола, и ошибок она делала гораздо меньше.

— Оксана, а ты как попала за руль этого лимузина?

— Вы уж скажете… Мама в Смольном работает. В гардеробе. Она и попросила принять в гараж. Я же только летом школу закончила, никуда поступить не успела, а тут и работа, и паек чуть больше.

— Понятно. Давно самостоятельно ездишь?

— Второй раз. До этого только с инструктором. А что, совсем плохо?

— Для второго раза даже хорошо… Тем более на этом чуде техники. Тебя ко мне на сколько прикомандировали?

— Не знаю, пока нужна буду… Вернее, пока машина нужна… — покраснела она.

— А вот с этого места поподробнее… Мне жилье определили, или как?

— Куда скажете, туда и поедем. Вообще у меня бумага есть, по ней комнату в любой гостинице предоставят. Только сразу скажу — холодно там. С отоплением совсем плохо.

— Я вообще холод не люблю. Что там за отопление?

— Где-то типа каминов, где-то полуживое паровое.

— А еще какие варианты есть? — поинтересовался я. — А то печку самому топить неинтересно.

— Ну, можно к нам… — вновь покраснела она.

— Не понял?

— Мама на работе почти безвылазно. Я вам в ее комнате постелю.

— А ты не боишься?

— Вас? Боюсь! До дрожи… только не знаю, почему это говорю.

— А отец где?

— Не знаю, он политрук. Прямо перед войной на Ханко поехал. С тех пор никаких вестей.

— Извини…

— Знаю, о чем вы могли сейчас подумать! Я не такая. Правда.

— Я ни о чем не подумал. Не приписывай мне лишнего. Ты одна у родителей?

— Нет, брат есть младший. Тринадцать лет. Мы приехали. Завод «Большевик».

— Мы продолжим. Охрану не стесняйся — заходи греться, не мерзни в машине, — сказал я и направился к проходным.

А вот руководство этого завода никто о моем визите не предупредил. До встречи с директором прошло почти сорок минут. Завод мучился с производством Т-50. В войсках этот танк мне не встречался, поэтому я с интересом облазил его. Впечатление он произвел двоякое: с одной стороны — не намного лучше «Саблезубых», пожалуй, принципиально лучше только мотором. А с другой — этакая «сушеная» тридцатьчетверка… Люк мехвода с лобовой брони убрали еще в ноябре, оставив щель с «ресничками», как на люке ранних Т-34, смотровые лючки в скулах корпуса заменили призмами с такими же «ресничками». В общем, танк совершенствовался и дешевел одновременно. Но объемы выпуска были очень невелики в первую очередь из-за малого количества двигателей. Правда, моторные цеха пополнялись оборудованием, но для монтажа не хватало рук и кранов. На мой вопрос почему — было отвечено, что Кировский завод имеет приоритет. Еще меня проводили на экспериментальный участок, где штучно собирали плод моего больного воображения — САУ-203 «Штурм».

После визита на танковые заводы я вернулся на аэродром в хозяйство Преображенского. Оксане на ночь отвели комнату в кубрике телефонисток, а мне Евгений предложил слетать с майором Пусэпом на сольное выступление в Пиллау. Основная группа должна была вылететь на Кенигсберг после нас. Не в последнюю очередь нашей задачей было отвлечение групп немецких перехватчиков. И внимание на нас сконцентрируется, и топливо дежурные группы пожгут — почти пустыми будут к подлету наших, и, может, в сторону уведем. Вылетели на ДБ-2. До места дошли спокойно. Даже зенитки обстреливали нас как-то лениво. В этот раз штурмана не было, я занимал кабину один.

Вскоре в прицеле неясно стали различаться какие-то суда. Я нажал кнопку сброса. Самолет привычно дернулся вверх. В наушниках раздался голос стрелка.

— Товарищи офицеры, у нас гости. Со стороны материка четыре двойных. От Кенига поднимаются одномоторные. Какие и сколько — точно не вижу.

— Принято, — ответил Пусэп. — От Риги еще шесть двойных. Кажется, нас зажали. Саныч, смотри на рижских. От других есть шанс оторваться.

— Принято. Командир, может, газу? И попробуем разойтись с рижскими на встречных? Может, нос не задерут точно? — подал идею я.

— Исполняю.

Самолет еще чуть-чуть набрал высоту, и на получившемся ракурсе, я заметил форму крыльев рижских, соответствующую «пешкам».

— Командир, с Риги идет наша группа разграждения! Это явно «петляковы»!

— Добро! Сейчас попробуем связаться. Значит, скоро будут наши основной группой.

— Двойные перестали набирать высоту, идут на наших.

— Принято, что могли, мы сделали. Кажется, получилось, как задумано. Идем домой.

Преследовать нас даже не пытались. После посадки мы с Энделем Карловичем доложили Преображенскому результаты вылета и отправились по блиндажам на отдых.

Журналистка

— Товарищ командир, вызывали? — спросил летчик, вошедший в большой штабной блиндаж.

— Да, капитан, к тебе тут из «Красной звезды» корреспондент приехал. — Комполка кивнул в сторону сидящей на стуле молодой девушки в военной форме. Она заметно замерзла, пока добралась до их аэродрома, и теперь пила чай из большой железной кружки, держа ее двумя руками. Хорошее освещение позволяло рассмотреть ее красивое лицо и тонкие пальцы, держащие горячую кружку. Одета она была в командирский полушубок, а ее белая шапка с красной звездой лежала на столе. Но необычным было не это, а светло-серые волосы. Такой цвет не мог быть естественным. «Наверное, покрасила, — подумал летчик, — но цвет выбрала какой-то странный, лучше бы — каштановый. Но это женщины, кто поймет, что у них на уме».

Девушка встала и протянула руку для рукопожатия.

— Военкор Немоляева Надежда.

— Командир эскадрильи капитан Покрышкин, — представился вошедший летчик и добавил: — Александр Иванович.

— Капитан, проводи товарища военкора в столовую и накорми с дороги, заодно и поговорите, — дал приказ комполка.

— Есть! — ответил Покрышкин. И уже обращаясь к военкору, добавил: — Давайте я ваш портфель понесу.

Столовая располагалась метрах в ста от штаба, так что дошли быстро, даже не успев озябнуть на холодном зимнем ветру. Придя в столовую, летчик помог девушке снять полушубок и, усадив ее за стол, взял на себя роль гостеприимного хозяина. Принес ей тарелку горячих щей, хлеба и чаю. От каши она отказалась. Но, несмотря на протесты, Покрышкин принес ей добавку первого со словами: «Кушайте, кушайте. Горячая пища всегда нужна, а особенно на войне, тем более зимой. Сначала поешьте, а потом все вопросы. И пока чай не допьете, отвечать не буду».

— Александр Иванович, мне поручили написать о вас статью для «Красной звезды», так что попрошу вас уделить мне час времени.

— Да хоть два часа, погода нелетная, так что спешить мне некуда, я весь ваш. — Молодому человеку, а ему нет еще и тридцати, было приятно находиться в компании такой красивой девушки. Особенно если эта девушка корреспондент такой газеты, да еще и статью про него писать будет.

— Вы один из лучших летчиков-истребителей в нашей авиации… — начала официальную часть военкор Немоляева, при этом она достала из портфеля карандаш и несколько листов бумаги, которые положила на стол, и приготовилась записывать вопросы и ответы.

— Ну, это вряд ли, есть много других летчиков, которые воюют гораздо лучше. — Лесть, конечно, приятная штука, но человеком Покрышкин был скромным и поэтому даже слегка оробел от такого начала.

— Летчиков хороших у нас много, это правда, — согласилась девушка, — но не все летчики предлагают и разрабатывают новую модель воздушного боя. Новые тактические приемы. А вы не испугались авторитета бывшего командира вашего полка.

— Да тут не только моя заслуга. Я сам до чего-то додумывался, с ребятами обсуждал, а в начале декабря вызвали в штаб фронта, все внимательно выслушали, а потом дали почитать материалы по тактическим приемам воздушного боя. Там и мои идеи прописаны, и многое из того, что я только предполагал, а что-то и такое, о чем я даже и не думал. Получается, кто-то наверху и без меня сообразил, что старые приемы уже не работают. Так что моей заслуги в этом нет.

— Вам предлагали перейти на другую должность, готовить летчиков, разрабатывать новые методики, а вы отказались? — В глазах Надежды читался не только профессиональный интерес журналиста к интересной теме, но и чисто человеческий интерес к этому необычному летчику. Прошедшему годовой курс подготовки за семнадцать дней и сдавшему все экзамены на «отлично».

— Как говорил Чкалов, настоящий летчик как птица, он без неба не может. Да и пользы от меня тут больше, чем от моего сидения в кабинете. — Говорил он так, как будто отними у него завтра небо, и послезавтра он умрет.

— Настоящий моряк не может без моря, а настоящий летчик не может без неба.

Девушка записала его слова и продолжила задавать вопросы:

— А какой истребитель, по-вашему, лучший?

Александр Иванович улыбнулся, услышав этот вопрос:

— Да как вам сказать, у каждого истребителя своя задача, под которую он создается и для решения которой используется. Например, МиГ хорош как высотный перехватчик, а в собачьей свалке от него проку мало. Это уже задача «яков» и «лаггов». Но у них вооружение слабовато, пулеметы калибра 7,62, они называются ШКАС, лучше менять на УБС. Но вам, наверно, это неинтересно?

— Нет, ну что вы, наоборот интересно, продолжайте, пожалуйста. Я ведь тоже хотела быть летчиком, но не прошла по здоровью. Я специально сюда напросилась, чтобы с летчиками пообщаться. Хотела даже уговорить вашего командира полка, чтобы он разрешил слетать на боевой вылет, но он категорически отказал. Правда обещал, если погода будет, прокатить на У-2, но У-2 — это же так… швейная машинка, а не самолет, — грустно поведала она о разговоре с местным начальством.

— Ну, тут он прав. Во-первых, истребитель машина одноместная, и второго человека туда не посадишь, во-вторых, рисковать вашей жизнью он не имеет права, и, в-третьих, даже в двухместном самолете в бою второй человек без дела не сидит. Это в АДД хорошо. Поднялись повыше, прошли над облаками, отбомбились, и домой. А у нас так в бою головой накрутишься, что к вечеру шея как деревянная. А про У-2 вы зря так думаете. Для ночных вылетов он очень хорошо подходит. Подкрадывается тихо, летит низко. Прилетели, гранатами всех закидали, и домой отсыпаться. На них женщины летают. Их даже немцы прозвали «Ночные ведьмы». Говорят, что даже за каждый сбитый ночью У-2 немцы получают награду и отпуск.

— А вам лично, Александр Иванович, какой самолет больше нравится? — не унималась Надежда.

— Раньше летал и на «миге», и на «яке», но недавно получил новый И-185. Отличная машина. Правда, чтобы на нем летать, нужен большой опыт, но в умелых руках он чудеса творит. Умеет Поликарпов машины делать, не зря Чкалов его хвалил.

Беседа плавно перетекла в разговор ни о чем двух молодых людей. Говорили о музыке, кино, литературе. Но почему-то разговор никогда не переходил на то, что было до войны. Едва Покрышкин попытался заговорить о довоенной жизни, Надя впадала в некий ступор, и разговор срочно приходилось переводить на другую тему.

— Ой, заболтали вы меня, Александр Иванович, а я и забыла про основную тему статьи, — встрепенулась девушка. — На вас рапорт написан на представление к званию Героя Советского Союза.

Летчик об этом слышал, но относился к этому спокойно. Звезда Героя — это замечательно, но думать о том, что будет когда-то, если каждый день можешь погибнуть, он уже отвык давно.

— Да не совершал я особых подвигов, чтобы меня награждали. Воюю, как и все, не хуже, не лучше. Я не герой, просто хороший летчик.

— Не скромничайте, — улыбнулась капитану Надежда, — у вас за последние семь дней боев — девять сбитых немецких самолетов. А вы говорите, не герой.

Лицо Покрышкина вдруг посерьезнело. Он закусил губу и сжал кулаки. Военкор поняла, что сказала что-то не то, но она хотела его поздравить, а получилось наоборот.

— Вы, Александр Иванович, меня извините, я не знала, что это тема вам неприятна, — оправдывалась она, искренне не понимая, что сказала или сделала не так, — вы, наверное, в этих боях друзей потеряли, а тут я со своей статьей влезла. Простите меня, дуру глупую. — Она говорила, и ее голос начал предательски дрожать.

Покрышкин резко выдохнул, словно снимая с себя оцепенение.

— Нет, Надя, вы не виноваты. Просто вспомнил кое-что.

Он расстегнул нагрудный карман гимнастерки и положил на стол фотографию. На фото, сделанном с низколетящего самолета, была изображена сгоревшая грузовая машина, стоявшая на зимней дороге в степи, а вокруг машины лежали какие-то странные не то свертки, не то тряпичные куклы. Чтобы лучше рассмотреть фотографию, девушка взяла ее в руки и поднесла к лицу.

— Это дети, убитые дети… — Голос капитана дрожал от нетерпения и ярости. — Представляешь, — он перешел на «ты», но даже этого не заметил, — он расстрелял машину с детьми, не с бойцами, а с детьми. Я на дежурном У-2 фотокорреспондента в город отвозил. Лечу вдоль дороги, смотрю, машина сгорела, а он мне, мол, опустись пониже, сфотографирую. А там вот что. Я самолет прямо на дороге посадил, как не разбил, сам не знаю. Подбежали, а они все мертвые, только шофер чуть живой, ему ноги очередью перебило. Они детей сирот везли из детдома на праздник на елку. Укутали потеплее, чтобы в кузове не продуло, а самых мелких в кабину посадили. Они там и сгорели. Короче, немец их увидел и начал охоту. — Голос одного из лучших советских асов душили слезы. — Видел же, сука, что дети едут. Вот скажи мне, как так можно. Я с первого дня на войне и до сих пор не пойму, каким же зверем надо быть, чтобы по детям из крупнокалиберных пулеметов стрелять. Знаешь, что бывает с человеком, если в него очередь попадет? В лучшем случае сразу мгновенная смерть, а так руки, ноги отрывает на хрен. А он по детям стрелял, которые от машины разбегались.

Его голос стал каким-то пустым и безжизненным.

— Шофер потом в госпитале рассказал, что как увидел самолет, сразу по тормозам. И крикнул сопровождающей: «Ты ребятишек подавай, а я их принимать буду». Человек десять снять успели, пока немец очередью женщину не срезал и детишек, что рядом с ней были. А тут еще бак загорелся, видно, трассер попал. Короче, очнулся мужик, ноги перебиты, машина догорает. Ребятне, что постарше сказал: «Идите вдоль дороги», и сознание потерял. Кто-то ушел, кто-то остался. До деревни дошел один шестилетний парнишка. Один спасся из двадцати шести человек. А на следующий день утром мы их нашли. Дети, которые спаслись из огня, ночью замерзли. Мне врач в госпитале сказал, что и шофер долго не протянет. Он или без сознания лежит, или бредит и кричит: «Там дети плачут, детей спасайте, они же сгорят все». Вот теперь как вижу немецкий самолет, все кажется, что это он в нем сидит. От тарана только и удерживает то, что надо этих гадов всех уничтожить. Вот, Надя, теперь ты понимаешь, почему я за семь дней девять самолетов сбил.

— Понимаю. Ты мне можешь данные того фотокора дать? Я напишу про этих детей, а фотографии у него возьму.

— Это лучше в штабе узнать, сейчас сходим, я нашего замполита спрошу. У него должны быть.

До штабного блиндажа они шли молча.

— Товарищ военкор, а я уже вас искать собрался! — окликнул их замполит полка. — Думаю, куда это Покрышкин такую красавицу увел. Очень хорошо, что я вас нашел. У нас минут через пятнадцать машина пойдет в город. На ней вы и поедете.

Замполит полка был мировой мужик. Общался со всеми просто и лишний раз не дергал людей по партийной части. В прошлом сам летчик, был списан на землю после ранения. Он понимал, что лишние полчаса сна полезнее для летчика, чем десять партсобраний.

— Товарищ майор, — обратился к нему капитан, — помнишь, к нам фотокор приезжал, ну тот самый.

— Помню. — С лица майора сразу исчезла улыбка. А он сам в один миг из доброго дядьки превратился в жесткого волевого человека.

— Товарищу военкору нужны его контакты, чтобы взять фотографии.

— Фотографии у меня есть, перед отъездом зайдите ко мне, подберем несколько штук, — и тут же вернулся в роль доброго замполита. — А ты, Покрышкин, не отвлекай девушку своей болтовней, ей скоро ехать.

Уже провожая военкора до машины, летчик спросил:

— Надя, а можно задать один вопрос?

— Можно, — спокойно ответила та.

— А зачем ты волосы в такой цвет красишь, тебе он совсем не идет.

Девушка будто налетела на невидимую стену. Остановилась, посмотрела ему в глаза и сказала:

— Дело в том, что я их не крашу, и до победы красить не буду. Это не краска — это седина.

— Как седина, тебе сколько лет? — растерялся капитан.

— Двадцать один, — ответила она. Ответила нехотя, как будто через силу. — Пойдем, а то вон уже машина ждет.

— Это что же такое случилось, что ты в двадцать лет поседела?

— Война случилась, — ответила девушка.

Они шли по белому снегу, а на душе у каждого лежал черный пепел. Пепел сожженных городов и деревень, пепел сожженных танков и самолетов, пепел сожженных детей и взрослых, пепел сожженных жизней и выжженных человеческих душ.

— Я до войны в Белоруссии жила. Папа мой был командиром полка. 108-го пехотного полка. Когда война началась, его по тревоге вызвали ночью, он утром забежал к нам, сказал мне и маме: «Похоже, немцы провокацию на границе устроили, но ничего, мы им быстро дадим на орехи. Японцы на Халхин-Голе свое получили, и эти получат. Ждите меня, девчонки, через неделю. А ты, Надежда, испеки мой любимый пирог». Я, дура, пирог и вправду печь собралась. Городок у нас маленький был, никто не знал, что произошло на самом деле. Почти весь полк ушел, а через неделю пришли немцы. Пришли рано утром. Часов в пять. Даже боя не было, разоружили охрану, загнали всех военных в казарму, только окна досками забили, наверное, чтобы не убежали. А в обед к ним пришел учитель немецкого языка со списками: кто коммунист, кто военный, все же всех знали. Вот он, гад, и расстарался. Немцы собрали всех после обеда и давай сортировать кого куда. Коммунистов в одну сторону, военнопленных в другую, местных жителей в отдельную кучу. Мужчин отдельно, женщин с детьми отдельно, евреев отдельно. Проклятый немецкий порядок. А эта сволочь мало того что переводил, так еще и показывал, если кого-то забыл в список внести: «Вот, мол, коммунист стоит, я его записать забыл». Короче, местных переписали и отпустили по домам, а нас, как были по группам разделены, так по группам и загоняли в разные здания и строения. Дня три все было спокойно. Воду давали, даже еду какую-то. Мы думали, обойдется. Придут наши, всех освободят. А наши не пришли, пришли эсэсовцы. Я в окно видела, выгнали они евреев из барака, отобрали человек двадцать, а остальных в машины погрузили и повезли куда-то. А этих поставили около стены, вывели наших пленных солдат и говорят: «Кто из вас хочет присоединиться к великой миссии немецкого народа — очистке земли от евреев. Шаг вперед». Все стоят. Тогда спросили по-другому: «Все вы будете отправлены в лагерь, и скорее всего вас там расстреляют. Те, кто хочет жить — шаг вперед». Из строя вышло человек тридцать, а всего их больше сотни было. К вышедшим подошел офицер и сказал на хорошем русском: «Сейчас мы вам дадим оружие, и вы будете стрелять в это еврейское отродье. Кто откажется, будет расстрелян вместе с ними. Все понятно?» «Понятно», — ответил один из толпы. «Гут», — кивнул немец и, указав на этого человека и еще нескольких, махнул им рукой. Они вышли, офицер дал какую-то команду, и немецкие солдаты стали раздавать этой группе наши винтовки, трехлинейки со штыками. Знаешь, у меня этот ужас как сейчас перед глазами стоит… — Надя, рассказывала как-то отстраненно, как будто это было не с ней, а с кем-то еще. Видимо, мозг человека, включая эту отстраненность, таким образом защищал себя от невыносимой душевной боли. — Представляешь, а один боец, совсем молоденький парнишка, отказался стрелять. Ему винтовку суют в руки, а он не берет. Тогда подошел офицер, выстрелил ему из пистолета прямо в лицо и сказал: «Великому рейху не нужны трусы. Кто хочет показать свою смелость и доказать полезность для великой Германии?» Вышел один боец, я его узнала, он на гармошке в клубе играл. Его Сергей звали. Веселый такой парень был. Я его вальс танцевать учила. Выходит и говорит: «Разрешите мне, господин офицер. Комуняки моего отца расстреляли как врага народа, только за то, что он в Гражданскую за белых воевал. У нашей семьи с ними давние счеты. Пока начнем с евреев, а там и до краснопузых доберемся». Дальше я уже смотреть не могла, только слышала выстрелы, а потом немец сказал по-русски: «Пойдите и добейте штыками тех, кто еще жив. Патроны еще пригодятся». Дальше начался ад. Днем во дворе расстрел, каждый день, ровно в восемь утра. Будь они прокляты со своей немецкой педантичностью. И расстреливали по пять человек. В основном коммунистов. А стреляли наши бывшие солдаты. И так каждый день. А вечером приходили немцы и забирали нескольких женщин якобы для какой-то работы, то полы мыть, то для работы на полях, то в столовую. Никто из них не возвращался, а нам говорили, что все работают за городом и их там хорошо кормят и скоро отпустят. Мол, немцы не воюют с женщинами и детьми, а Красная Армия уже разбита и немцы вот-вот возьмут Москву. Мы еще завидовали тем, кто якобы попал в столовую. Там хоть поедят нормально. Однажды забрали меня и еще четверых девчат, сказали, что в госпиталь повезут, за пленными нашими бойцами ухаживать будем. Мы обрадовались, глупые. Привезли в соседнее село, завели в здание школы, мы думали, там госпиталь, а там казарма немецкая. Сначала не поняли ничего, а когда немцы стали на Полинке одежду рвать, я догадалась, зачем нас привезли, ударила одного немца между ног и бежать. Да, куда там, стукнули меня чем-то, наверно прикладом, я сознание и потеряла, к счастью. Так бы не выжила, с ума сошла бы, наверное. Сколько это продолжалось, не знаю. Очнулась, оттого, что меня водой холодной облили. Открываю глаза — бойцы наши, красноармейцы. Обрадовалась, говорю: «Наконец-то вы родненькие пришли». А один, ухмыляясь, отвечает: «Какие мы тебе, сучка красная, родненькие. Твоя родня на воротах висит, а те, что еще не висят, усатому зад лижут. Но ничего, недолго им осталось землю топтать и воздух портить. Кто первый эту будет?» И понимаю, что лучше бы я умерла, хоть не мучилась бы. Тут подошел один парень, посмотрел на меня: «Да это же, — говорит, — Надька, нашего комполка дочка. Ребята, не надо ее, и так девке от немцев досталось будь здоров». Уж не знаю, что там было, но меня никто не трогал. Я так и лежала на полу одна в комнате. Потом пришли немцы, что говорили, я уже ничего не понимала. Как будто умерла уже, но все еще вижу и слышу. Взяли меня за руки, потащили куда-то, а мне уже все равно. Бросили в яму, потом еще кого-то сверху на меня, тут я сознание потеряла и очнулась только на кровати. Смотрю, потолок беленый, хата какая-то. Повернула голову, старушка стоит у стола. Увидала меня, заохала, что-то говорит. А я не понимаю ее, вроде слова знакомые, а не понимаю. Только потом дошло, что она на белорусском говорила. Я его, в принципе, понимаю, но тогда даже имя свое не помнила. Выхаживала меня старушка больше месяца, отварами всякими поила, кормила с ложечки, возилась как с дитем малым. Потом, когда я выздоравливать начала, рассказала, что принес меня еле живую местный полицай и сказал: «Выходишь девку, все для тебя сделаю». Он потом приходил пару раз, продукты приносил. Оказалось, это он меня тогда узнал и спас, служил при штабе в нашем полку. Вот и заприметил красавицу — дочку командира. А заговорить было боязно. Кто он и кто я. А тут война, немцы. Его приятель и подбил к немцам пойти. Сначала еще раздумывал, а когда сам расстрелял человека — все, обратной дороги нет. А тогда, в казарме, он меня выкупил. Весь табак отдал, чтобы не трогали. И специально яму закапывать вызвался, чтобы спасти. А так бы присыпали землей еще живую — и все, и с концами. Старушка эта мне из дома запретила выходить строго-настрого, мол, увидят, донесут. Арестуют всех зараз. Я когда себя в зеркало увидела в первый раз — испугалась. Седая стала, как бабка старая, а потом поклялась не красить волосы, пока немцев не победим. Вот так и хожу с тех пор. В начале сентября меня к партизанам переправили. Этот полицай как-то на них вышел и помогал, чем мог. Наверное, сильно его совесть мучила за то, что предателем стал. А там с первым самолетом отправили за линию фронта, как-никак дочь командира полка. Отец мой погиб, их полк почти весь полег. Мать пропала. Известно лишь было, что ее увезли куда-то. Но я ее уже похоронила. Братьев и сестер нет. Приехала в Москву, там друг отца помог устроиться военкором в газету. Просилась на фронт, бить гадов. Хоть кем-нибудь, хоть медсестрой. Но он мне сказал, что там от тебя пользы до первого боя, а хороший военкор для врага опаснее танковой дивизии. Теперь я это сама поняла.

Они стояли возле машины: один из лучших асов Сталина и военкор «Красной звезды», поседевшая в двадцать лет. Держали друг друга за руки и не хотели расставаться. Если бы не эта проклятая война, ей не надо было бы сегодня уезжать, ему не надо было бы завтра лететь, рискуя уже не вернуться никогда. Если бы не эта проклятая война — они бы никогда не расстались, если бы не эта проклятая война — они бы никогда не встретились. Стояли, смотрели друг другу в глаза и видели только друг друга. «Би-и-ип» — раздался сигнал машины. В этой тишине он резанул острой бритвой по их израненным сердцам, которые только-только начали оттаивать, почувствовав душевное тепло другого, такого же искалеченного этой войной, и поэтому такого близкого, родного и понимающего человека.

— Девушка, ну поехали же! — ругался шофер. — Вам любовь, а мне надо успеть до темноты обернуться.

— Еду, еду! Не кричите! — И уже садясь в машину, добавила: — Какая же я глупая, я же тебе свой адрес не оставила. — Быстро достала из портфеля листок бумаги и, написав на нем карандашом несколько строк, протянула его капитану. — Саш, вот мой домашний адрес и телефон, но дома я редко бываю, а вот адрес и телефон редакции. Ты пиши лучше на адрес редакции. Там мне передадут. Только пиши обязательно.

Уже закрывая дверь машины, которая увозила от него его Надежду, Покрышкин сказал девушке:

— И ты тоже пиши!

Машина тронулась, а гроза люфтваффе, как простой мальчишка, смотрел ей вслед с грустью и тоской. И впервые за последнюю неделю он не чувствовал в себе слепой и безысходной ярости, а только холодную жесткую решимость бить врага до последней капли крови. Только сейчас он понял весь глубокий смысл этого заезженного казенного штампа. Проводив машину, он взглянул на часы: «Ого, время как летит. Полетов сегодня не будет, значит, будут теоретические занятия. Расскажу ребятам кое-что полезное и нужное».

Когда закрывшаяся дверь полуторки отделила Надю от этого летчика, вдруг, за какой-то час ставшего самым дорогим на свете человеком, она услышала, даже скорее не услышала, а почувствовала его просьбу писать ему письма. И, уже уезжая с аэродрома в промерзшей машине, она сказала себе: «Я обязательно буду писать тебе, Саша. И обязательно напишу в газете статью о тебе. О тебе и о детях».

Степан

Ну, вот я и дома. Да, да, дома: в расположении бывшей первой механизированной бригады особого назначения, в Кубинке. Забавно: за несколько месяцев где только ни жил, а домом воспринимаю только бригаду, остальное — рабочее место. И у меня есть целых двое суток — поглядев на мою изрядно отощавшую тушку и оценив заморенный вид, начальство попыталось отправить в недельный отпуск. Естественно, я отказался, ибо условия работы у меня не сравнимы ни с солдатами в окопах, ни с рабочими у станков, а ни тем, ни другим отпуск не полагается. Тогда мне вручили командировочное предписание в Кубинку, с формулировкой «провести инспекцию ОМСБРОН в срок не менее двух суток». А поскольку инспектировать там нечего, ибо там и так все в ажуре, то можно считать это приказом бездельничать. Ну, почти бездельничать.

Домик, где находятся наши с Саней квартиры, дверь…

— Кто там?

— Я… — Блин, что с голосом?

— Дядя Степан? Вы? — В дверях появляется удивленно-радостное лицо Аськи.

И тут же исчезает, ибо Сашка убегает, стремясь оповестить об этой новости весь невеликий домик.

И вот мы сидим на кухне и пьем чай. Мы — это сестры, я и Валентина Михайловна — женщина, присматривающая за квартирой и за девочками. Просто пьем чай военного времени, но сейчас просто нет ничего вкуснее, ибо дома. Дома…

По неизвестным мне причинам, поезд на Пермь шел через Челябинск и Златоуст. Когда мы стояли на станции, я увидел вокзал. Родной вокзал родного города. И не узнал его, да и не мог узнать, ибо старого здания я не застал, а новое построено где-то в семидесятые. Я смотрел на этот вокзал и с трудом сдерживался, чтобы не завыть. Человек из ниоткуда, никто и звать никак, и даже город, в котором родился и прожил всю жизнь, и тот — другой. Потом паровоз потянул состав, побежали назад станционные постройки, а я все смотрел и смотрел. Пока не углядел нечто до боли родное. «Лисий хвост» — тот самый дым, из-за которого я здесь очутился и благодаря которому электросталеплавильный цех номер один получил почетное прозвище «крематорий». Цех стоял на месте, там, где его поставили в тридцать четвертом году. А вон прокатка, электростанция — завод стоял на месте, исправно дымя и выдавая сталь. Интересно, что сейчас там варят?

Завод скрылся за очередным поворотом, потом замелькали дополнительные рельсы, в противоположном окне мелькнул деревянный домик «ст. Уржумка». Знакомо — эту станцию построили для разгрузки оборудования, прибывающего на строящийся машиностроительный завод еще в тридцать восьмом. Завод достроили, а станция осталась. И странно, ничего ведь не изменилось вокруг, но с каждым пройденным километром, с каждым ударом колес на стыках рельсов отступала накатившая тоска. Даже интересно стало, а в этой реальности Машзавод что делать будет? А Метзавод? Интересно. А еще интересней, чем наша эпопея закончится. Впрочем, это зависит только от нас.

Видимо, задумался я куда сильнее, чем мне показалось. По крайней мере, тишину за столом я заметил последним. Один-единственный вопрос:

— Куда?

Долгий взгляд, глаза в глаза. Врать? Бесполезно и очень обидно. Договорились ведь.

— Вместе с бригадой, зенитки испытывать. Новые.

— Их же уже испытали, сутками гоняли здесь. — В голосе — надежда, в которую, кажется, не верит никто.

— Верно. Но на этих машинах людям в бой идти. А значит, их в бою проверить и нужно. В старину мастер вставал под мостом, который он выстроил, чтобы доказать, что строение не обрушится. Здесь — то же самое: создатель установки должен в первый бой вести ее самостоятельно. По крайней мере, иначе я не могу.

— …Товарищ подполковник, командир опытного зенитно-самоходного взвода капитан Сергеев прибыл в ваше распоряжение.

Ставка Верховного командования

Сталин прохаживался по кабинету, попыхивая любимой трубкой, а члены ГКО сидели за столом и смотрели на Хозяина, готовые ловить его каждое слово.

— Товарищи, операция «Южный парк» развивается успешно. Даже, что греха таить, лучше, чем мы ожидали. Немцы на юге выдохлись, и наше наступление позволит снять напряжение на этом участке фронта. Но вот по данным разведки, германская армия готовит наступление на севере. Товарищ Шапошников, введите в курс дела всех присутствующих.

Начальник Генштаба встал, подошел к карте, висящей на стене, взял указку и начал рассказывать о сложившейся ситуации на фронте.

— На данный момент на юге наблюдается следующая картина. Нам удалось остановить наступление немцев под Мелитополем, прорвать фронт и успешно деблокировать крымскую группировку. Войска Киевского, Юго-Западного и Южного фронтов продолжают успешное наступление. Наступление одесской группировки также развивается успешно. По итогам операции группе армий «Юг» будет нанесен очень серьезный ущерб, особенно в танках и артиллерии. По проверенным данным, у немцев нет резервов, чтобы воспрепятствовать нашему наступлению. Так что задача по выходу на линию Одесса — Умань — Киев будет выполнена.

— А зачем нам останавливаться? Пока немец не очухался, его надо бить! — Ворошилов всегда отличался некоторой горячностью. — Мы можем, пользуясь ситуацией, выйти на границу и выгнать немца вообще с нашей территории.

Но его несколько осадил Сталин:

— Клим, не спеши. Мы не можем пока это сделать. Нет у нас на это пока сил. Вылезем, а немцы нам с севера и юга во фланги ударят, и все. Продолжайте Борис Михайлович. — Это он уже сказал Шапошникову.

— Так вот, на юге все развивается исходя из нашего плана. Теперь хочу обратить ваше внимание на север. — Он указал указкой в район Ленинграда. — По данным нашей разведки, германское командование планирует провести в конце весны — начале лета крупную операцию на северо-западном направлении. Предварительная цель операции — захват Ленинграда, Архангельска и дальнейший поворот на юг с целью окружения Москвы. Это будет основной удар. Вспомогательный удар будет нанесен на Смоленск, с целью связать войска нашего Центрального фронта. Также в рамках наступления немецкой армии на Ленинград финские войска должны будут нанести удар с севера. У нас есть несколько возможных вариантов действий в данной ситуации. Вариант первый — усиление Ленинградского фронта. Создание дополнительных линий обороны и направление туда резервов. Далее — изматывание наступающего противника и возможная контратака. Но у этого варианта есть несколько недостатков. Пассивная позиция, которая у нас была в период начала войны, показала свою полную несостоятельность. В современной войне как никогда актуален лозунг: «Лучшая защита — это нападение». Чему мы сейчас и являемся свидетелями на южном участке фронта. Провести крупномасштабное наступление против немцев на Ленинградском фронте мы не можем. На это просто нет сил. Но пассивно ждать немецкого и финского наступления мы тоже не можем. Поэтому рассматривается другой вариант развития ситуации. Задача — перехватить стратегическую инициативу у противника. Каким образом это сделать? Необходимо провести серьезную операцию там, где от нас этого не ждут. Причем эта операция должна иметь целью не только осложнение или срыв немецкого наступления на участке Ленинградского фронта, но и принести результат помимо всего прочего. Так вот, нами была разработана операция под кодовым названием «Северный поток». Задачи операции: первое — отвлечь немецкие и финские войска от активных действий по захвату Ленинграда, второе — свести к минимуму действия Финляндии в войне. К сожалению, пока о выходе Финляндии из войны говорить не приходится. А вот нанести по ней серьезный удар мы можем.

Неугомонный Ворошилов и тут вставил свои пять копеек:

— Как бы опять не застрять в их болотах. А то один раз уже было дело. Пока мы будем ковырять эту проклятую линию Маннергейма, немцы могут по Ленинграду ударить.

Для Ворошилова тема финской войны была особенно болезненна. Он после нее лишился должности наркома.

— Я понимаю ваши сомнения, Клим Ефремович, — спокойно парировал выпад Шапошников, — мы сделали выводы из ошибок Зимней войны. Теперь не будет наступления на укрепрайон по всему фронту. Наступления на участке севернее Ленинграда вообще практически не будет. Прорыв фронта в узком месте и быстрый бросок для захвата Виипури. Сам город защищен очень слабо, поэтому здесь сложностей не будет. Прорыв будет осуществлять бригада генерала Мындро. Она как никакое другое соединение подходит для этого. Обычная стрелковая дивизия, даже при поддержке танкового полка, не сможет решить эту задачу в такие короткие сроки. Завязнут в наступлении, и у немцев с финнами будет время отреагировать и подтянуть ресурсы. Использовать более крупные соединения тоже нет возможности. Разведка противника, а ее не надо недооценивать, внимательно отслеживает ситуацию на этом участке фронта. Поэтому прорыв нужно будет осуществлять относительно малыми силами, а затем вводить уже дополнительные соединения. Задача, как я уже сказал, — захват и удержание города Виипури. Город в наших руках — это прекрасный плацдарм для развития наступления на Финляндию. И немцы, и прежде всего — финны, это понимают. Они сделают все для того, чтобы уничтожить этот плацдарм. Задача наших войск — отвлечение на себя основных сил финнов и немецких подразделений, расположенных в Финляндии.

— Но этого будет явно недостаточно, чтобы немцы отказались от своего замысла, — с сомнением в голосе сказал Молотов. — Финнов мы, может быть, отвлечем, да и то — ненадолго. А вот немцы будут спокойно проламывать нашу оборону. Им проблемы Виипури неактуальны. Какой-то несерьезный отвлекающий удар получается. Не сможет он серьезно повлиять на ситуацию на северо-западе.

Шапошников, как военный до мозга костей, не терпел, когда в военные вопросы лезли гражданские. Но как человек воспитанный, не стал об этом говорить Молотову. Сталину виднее, кого назначать членом ГКО, а кого нет.

— Этот удар и не является основным. Как я уже сказал, задача этого удара — заставить финнов стянуть войска и резервы для уничтожения нашей группировки. Основной удар будет нанесен не ранее середины мая по рудникам Петсамо. Для Финляндии потеря Петсамо будет серьезным ударом. Так же это будет ощутимо для немецкой промышленности. Нашей же промышленности дополнительный источник никеля будет крайне полезен. Пока СССР находится с Финляндией в состоянии войны, рудники и все, что там добывается, являются собственностью Советского Союза. Если финны захотят это получить назад, им надо либо проводить крупномасштабную военную операцию, на что у них нет сил, либо привлекать к этой операции значительные силы вермахта. Что, в свою очередь, ставит под угрозу не только успех немецкого наступления на Ленинград, но и сам факт такого наступления.

Шапошников прервал свою речь, и этим сразу воспользовался Сталин:

— Товарищ Молотов, а что вы думаете по поводу переговоров с финнами о выходе их из войны?

— Финны войны с нами не хотят. Но после определенных событий руководство страны относится к Советскому Союзу скорее враждебно, чем нейтрально. К тому же там сильно влияние Германии. А немцы пообещали финнам расширение их территории за счет присоединения к Финляндии территории СССР. Чтобы они задумались о выходе из войны, их нужно взять за мягкое место и дернуть посильнее. Рудники Петсамо вполне могут оказаться таким местом. Конечно, сразу они из войны не выйдут, но вот о прекращении активных действий могут задуматься. Можно будет пообещать после окончания войны им эти рудники вернуть, если они согласятся подписать соглашение о прекращении огня и выпрут со своей территории немецкие войска.

— Возвращать или не возвращать никелевые рудники финнам, это мы еще посмотрим, — подытожил разговор Сталин. — Теперь перейдем к следующему вопросу.

Олег Соджет

После того как я закончил с танками и добрался до расположения бригады, меня ждала очередная партия техники.

Представлена она была четверкой ЗУшек. Пара была очень похожа на «Шилки», хотя до нее им было еще долго расти. Вторая пара от них отличалась отсутствием части крыши. Все ЗУ были на шасси Т-34, что меня очень радовало. Ибо шасси было уже испытано, и значит, проблем с ходовой быть не должно.

Еще одной новинкой оказался мутант, которого назвали ТОС-1. Хотя до «Буратино» сей монстр не дотягивал даже внешне.

А выглядел он просто — на шасси от КВ поставили направляющие, как на «катюшах», причем направляющие были рассчитаны на сорок восемь снарядов. Основное же отличие было в том, что в качестве начинки для них использовался напалм. Что и подвигло конструкторов назвать это чудо техники тяжелой огнеметной системой.

Несмотря на мои опасения, что КВшное шасси может не выдержать долгого марша, все было в порядке. Ибо данную машину собирали «прямыми» руками, и неполадок не нашлось.

«Ну, что ж, — подумалось мне, — хрени всякой насовали. Теперь ее в бою б проверить. Потом указать, что надо доделать, и можно в серию после доводки».

Степан

Чудовище движется медленно, свирепо рычит, отрыгивая черный дым. Неторопливо наползает на человека. Тот пятится, совершая манящие движения руками. Чудовище, лязгая траками, выползает на разгрузочную платформу, потом — на землю и, рыкнув напоследок, успокаивается, замирает, добродушно урча почти сорока литрами рабочего объема.

…Пути начальства неисповедимы — за несколько часов перед отправлением на мою шею, невесть откуда, свалилось две спарки на шасси СГ-122. Те же «вязы» (ВЯ-23-Зенитная), только не по четыре, а по два. Эти установки также курировала наша группа, но они считались не доведенными. А тут на тебе. В принципе, машинки унифицированы с четырехстволками, так что особых проблем быть не должно, но неприятно. Да и шасси новое.

К счастью, это была единственная неожиданность. По дороге ничего не потеряли, прибыли вовремя, разместились прилично — что еще надо? Ну а если учесть, что ехали мы в компании с Олегом — так просто замечательно.

Саня Букварь

Оставшиеся четыре дня до приезда бригады у меня заняли визиты на другие ленинградские заводы. Отчеты я отправлял по каждому из них. Где-то недостатки были мелкими, а где-то ситуация могла считаться катастрофической. К концу недели, злой и невыспавшийся, я предстал перед Мындро. Он только что прибыл из штаба фронта и собрал командный состав бригады на совещание.

— Товарищи офицеры! — начал он. — Перед нами поставлена очередная задача, которая для кого-то другого может оказаться самоубийством.

— Одной больше, одной меньше… — прокомментировал молодой Недорубов.

— Ну, я так же думаю… А теперь — конкретно. Командование решило провести несколько тактических ударов на Лужском рубеже, с целью обеспечить более удобные условия обороны и по возможности выбить у немцев артиллерийские части и подразделения. Наша задача состоит в парировании возможного удара со стороны Финляндии после начала операции. А при его отсутствии — обеспечение его невозможности. Такую формулировку придумал не я. С одной стороны, у нас развязаны руки, с другой — помощи от других частей ждать не стоит.

— А финикам есть чем… ударить? — Подбор последнего слова Недорубову-старшему дался с трудом. Явно он хотел сказать что-то более короткое и емкое.

— По данным разведки — особо нечем. Вкопались и ждут чего-то. Я предлагаю нанести удар всей бригадой вдоль берега Финского залива в направлении Выборга. Объясняю выбор местности — пока еще стоят морозы, местность вполне проходима. Да и в будущем, заболоченность в прибрежной полосе заметно ниже. Поддержки с воды мы не дождемся — слишком лед толстый, правда, снабжение по нему тоже невозможно — трещины и полыньи все же слишком часты и велики.

— Какой ширины планируется прорыв линии фронта? — спросил кто-то из комбатов.

— Порядка пятисот метров. В зоне прорыва закрепится отдельный батальон НКВД при поддержке морской артбатареи. Эти подразделения — все, что может выделить Ленинград для нас.

— А далее? Там же через сорок километров Основная линия дотов.

— Вот ее прорыв и есть главная задача на первом этапе. При подходе к линии в авангард выходит рота управления. Головная машина — я, вторая — майор Бондаренко, третья — старший лейтенант Сухов. Бетонобойных восьмидюймовых снарядов нам подкинут дополнительно.

— Да уж, нам, наверное, проще будет, чем позапрошлой зимой. Тогда против дотов приходилось обычные шести— и восьмидюймовки на прямую наводку вытягивать. — Говорившего прикомандированного артиллерийского майора я знал только в лицо.

— Это еще не все. В этот раз особо на поддержку с воздуха рассчитывать не стоит — штурмовая эскадрилья НКВД оснащена И-15.

Еще вот что. В составе нашей бригады теперь существует испытательная рота. В ней и будут проходить пробы новые образцы, — продолжил Мындро, — это чтобы не нарушать структуру основных батальонов и батарей…

— Товарищ генерал-майор, а что у нас с авианаводчиками? Катюша-то в свой полк вернулась.

— Теперь машина ВНОС будет в каждом батальоне и дивизионе, плюс одна в роте управления.

— Вот и командир испытательной роты прибыл, — прокомментировал Мындро, — проходите, присаживайтесь. Подробности позже. Значит, так, всю экспериментальную технику сводим под командованием подполковника Медведя в одно подразделение, три новых танка, Су-130 капитана Кокорина, новые зенитные установки под общим командованием капитана Сергеева, ну, и в довесок, ТОС-1 и два Т-50, которые будут прикрывать именно эту машину. Еще вопросы и пожелания? — закончил Мындро.

— Товарищ генерал, разрешите вопрос? — сказал Соджет.

— Ну, что там у тебя, подполковник?

— Может, стоит к ТОСу в довесок дать КВ, на всякий случай. Он его собой, если что, прикроет, да и вытащить сможет в случае повреждения или поломки. И самое главное — ТОС не танк, так что в первой линии ему делать нечего! Пусть издали работает. Практически на пределе дальности. И обязательно его зенитками прикрыть, а то если в него попадут, то мало не покажется.

— Принято. Продолжаем. Хочу представить вам младшего лейтенанта госбезопасности Титова — командира эскадрильи штурмовиков.

Из-за стола встал парень в форме НКВД с тремя кубиками в петлицах. О его принадлежности к авиации не говорило ничего. Слегка хриплым голосом он начал:

— На вооружении эскадрильи находятся восемь И-15, ожидаем прибытия большого количества дополнительной техники. Все самолеты довольно сильно изношены. Летчики — осужденные за преступления, лишенные воинских званий и наград, выразившие желание искупить вину перед Родиной. Сейчас в наличии одиннадцать пилотов. Имена и заслуги перед осуждением — в данный момент засекречены. После выполнения трех успешных боевых вылетов судимость будет снята.

— А где гарантия того, что они не перелетят к врагу?

— Семьи таких предателей будут уничтожены. Да и зная их, я думаю, даже упоминание об этом излишне. В большинстве я уверен и без этих мер.

Степан

Мы стоим в коридоре, треплемся ни о чем. Мы — это «великолепная четверка и собака». Подпол, майор и два капитана. Ну, и Тэнгу единственный штатский. Четверо военных, четверо друзей-приятелей, четверо современников.

— Мальчики! Долго вы тут торчать будете?

— Товарищ Иванова, во-первых, подкрадываться со спины невежливо, во-вторых, Тэнгу за вами наблюдает довольно давно, в-третьих — нет. Уже уходим.

То, что Ника никого не прибила в ходе этой беседы, можно считать весьма большим достижением и проявлением нашей удачливости.

Сидели долго, пили мало, больше говорили. А назавтра Отдельная Мотострелковая Бригада Особого назначения двигалась к линии фронта. Тут недалеко — она проходит по старой границе, фактически — в пригородах Ленинграда. А там — как повезет. И, сидя на башне «недошилки», я верю, что все у нас получится и на этот раз. Очень, по крайней мере, хочется.

Ника

Наконец-то! Будто из клетки вырвалась… еду. Колеса вагона дробно перестукивают на стыках рельс, и мне милее этой музыки нет ничего. Понимаю, что еду на передовую, но не могу сдержать радости — Центр стал для меня в последнее время болотом. Не в том смысле, что вонял, а в том, что затягивал. Принять группы, научить, выпустить… и все сначала. Но чего-то не хватало.

С начала операции на юге я вслушивалась в сводки, не переставая думать о том, где сейчас мои попаданцы. Там, в центре событий или растерялись на просторах Советского Союза. И тут — «в составе снайперской группы для поддержки механизированной группы генерала Мындро…» и стук колес. Я улыбаюсь и прижимаю к себе «Бур», подаренный мне в последний день Олеговичем. Вот и тебе нашлась работа, милый…

Шагов не слышно — это я гарантирую, но чуткие уши Тэнгу разворачиваются в мою сторону, и я едва сдерживаю улыбку на тридцать два зуба. Четыре сыночка и… собака на роль дочки явно не подходит, значит, это я — «лапочка-дочка».

— Мальчики, долго вы тут торчать будете?

Как только целовать не полезла — не знаю. Сдержалась. На нас смотрели. А черт! Как же я вас рада видеть, мужики!

Саня

Совещание закончилось. Из кабинета выходили офицеры, обсуждая на ходу поставленные задачи.

— Разрешите? — Бондаренко заглянул в открытую дверь. В руке он держал папку с надписью «Личное дело».

— Входи, майор. — Мындро отошел от висящей на стене карты и сел за стол.

— Присаживайся, — кивнул он на стул. — Слушаю.

— Товарищ генерал-майор. В свете предстоящей операции нам потребуются люди, знакомые с перешейком.

— Судя по твоему довольному виду, уже нашел кого-то.

— На «Кировском», я встретил несколько танкистов, приехавших получать новые машины. Они уже несколько дней там практически живут. Танков пока нет. Последнюю партию отправили под Лугу. Поговорил с ними. Один старший лейтенант, из запасного полка, оказывается, уже воевал в «финскую». Причем ему хорошо знаком весь участок до Выборга в полосе нашего будущего наступления. Вот его личное дело.

Майор протянул Мындро папку. Генерал хмыкнул:

— А «Личное дело» где взял?

— Попросил. На время. — Букварь скромно потупился.

— Попросил… говоришь! А за твои «просьбы» мне отдуваться?

Генерал раскрыл дело и бегло ознакомился с содержимым.

— Хм. Уволен из армии в сороковом… «Братание» с солдатами противника. Понижен в звании. Лишен всех наград.

— Товарищ генерал-майор. Это его рота в августе перекрыла дороги к Красногвардейску и за день практически уничтожила полк восьмой немецкой танковой дивизии.

— Полк, говоришь…

Мындро встал из-за стола и подошел к карте.

— Под Красногвардейском. Да… что-то такое слышал. Туда вроде даже кинооператора направляли. Заснять разбитую технику. Уж больно невероятным звучало сообщение о потерях немцев.

Обернувшись к Бондаренко, спросил:

— А его экипаж?

— Все, кроме радиста, в запасном полку. Радист в госпитале. Ранение средней тяжести. Месяца через два выпишут.

— Значит, полк, говоришь… Хорошо. Решим вопрос с переводом.

— Разрешите идти?

Мындро кивнул и снова повернулся к карте.

Генерал-майор Мындро

Генерал-майор Мындро задумчиво смотрел на фронтовую карту, лежащую на столе перед ним, и думал о том, как решить поставленную командованием задачу. Его терзали нехорошие мысли. «Кто-то наверху определенно не понимает, что вся эта операция — авантюра чистой воды. Использовать механизированную бригаду для прорыва обороны еще куда ни шло, хотя не самый умный ход, но марш по лесам, в которых финнов, как блох на собаке, — чистое самоубийство. Да и у Виипури нас уже будут ждать. А уж тем более непонятно, что бригаде там делать. Наша работа громить тылы немцев, а не таскаться по лесам и болотам. Идиоты, мля». Поток его мыслей прервал стук в дверь.

— Да.

Из-за приоткрытой двери показалась голова майора Бондаренко:

— Разрешите, товарищ генерал?

— Заходи, — кивнул Мындро подчиненному.

— Товарищ генерал, — майор подошел к столу и протянул командиру лист бумаги, — мы тут с капитаном Ивановой кое-что придумали и изложили свои соображения по поводу предстоящей операции.

За его спиной неслышно выросла еще одна фигура.

Ника смотрела на комбрига своими честными глазами, и в этих честных глазах плясали веселые озорные чертики. Глядя на нее, сразу можно было понять, кто является инициатором этой затеи.

— Давай, гляну, — Мындро взял лист, пробежал глазами по строчкам, и на его лице стала проявляться улыбка. — А что, это может и сработать. Вот только надо будет комфронта потрясти хорошенько. Ладно, давайте посмотрим, где в вашем плане слабые места. — Все трое склонились над картой, Ника и Букварь внимательно следили за кончиком карандаша, которым комбриг делал на карте пометки.

— Так, оборону финнов мы будем прорывать здесь, — он ткнул в синюю полосу, обозначающую линию финской обороны, — значит, вы предлагаете после нашего прорыва ввести в образованный коридор пехотный полк, расположенный на этом участке. Причем с танками и артиллерией. Что ж, расчет на то, что финны купятся на эту уловку и попытаются всеми силами заткнуть прорыв, может и сработать. Только вот, если они накинутся серьезно, от полка останутся рожки да ножки.

— Так, товарищ генерал, они там должны день продержаться. Сразу после нашего прорыва займут позиции финнов, а следующей ночью спокойно отойдут, — добавила Ника свои пять копеек.

— Ага, отойдут они или то, что от них останется. Но другого пути отвлечь финнов от бригады, думаю, нет. Потому как, стоит только им заткнуть место прорыва, возьмутся они за нас серьезно. А так мы почти сутки можем выиграть, до того, как за нас возьмутся основательно. Ладно, едем дальше.

— Товарищ генерал, я вот что подумал, — осторожно начал Букварь, — раз там дорога одна, значит, сами финны ею активно пользуются. Им-то самим как-то на передовую все возить надо. Мосты, сама дорога, места для стоянок техники должны содержаться в порядке. Мосты и другие ключевые точки обязательно должны быть прикрыты если уж не бетонными дотами, то хотя бы пулеметными дзотами. Еще, если дорогой пользуются, то мин там нет точно. Если только перед нами успеют заложить. А вот фугасы могут на всякий случай лежать. К тому же где-то рядом с дорогой должны быть склады для снабжения передовой. Не через лес же они все тащат. Тащат по дорогам, а дорог там немного. А что по этому поводу говорит разведка?

— Да ничего толком не говорит, — махнул рукой комбриг, — с самолета ничего не видно, все замаскировано, а так — разведчики ходили, но толку немного. Танков у финнов там нет, они все или на передовой, или севернее. В лесу в основном пехота, доты, дзоты, зенитки. Так, Иванова, а что ты тут насчет батальона осназа придумала? Расскажи-ка поподробнее.

— Товарищ генерал, есть стандартная тактика контрпартизанских действий. Небольшие группы разведчиков или осназа, у нас он назывался спецназ, выявляют возможные засады противника, доты, огневые точки, места скопления и базирования и наводят на эти цели авиацию или артиллерию, но в нашем случае придется ограничиться штурмовиками или бомберами. Смотрите, идет наша колонна, финны знают, что дорога одна, и мы с нее никуда не денемся. Каковы их действия? Закладка фугасов, завалы и засеки, засады и прочие радости. Я на месте финнов растрепала бы колонну, не напрягаясь, — Ника увлеклась, поэтому не особо забивала себе голову соблюдением субординации. — Идет колонна, происходит подрыв управляемых фугасов в нескольких местах, из укрытий бьют снайпера, из леса минометы, для полноты ощущений подключаются тяжелые гаубицы, и чуть позже — немецкие бомберы. Два-три таких налета, а потом еще засада с ударом пехоты с флангов. По ночам обязательно беспокоящие обстрелы. Они нужны для того, чтобы люди не могли нормально отдыхать. Две-три бессонные ночи, и все… Солдат уже нормально воевать не может. Сначала они постарались бы выбить технику, а потом из засад уничтожали бы пехоту. Основное преимущество финнов — знание местности, возможность действовать на заранее подготовленных позициях, одним словом, навязывание нам своей тактики войны. Для них оптимально воевать партизанскими методами. Но на каждую хитрую задницу есть свой член с винтом.

Мындро, конечно же, уже привык к тому, что эти ребята ведут себя не как все нормальные люди, но услышать такое от женщины ему было неловко. Он удивленно посмотрел на Нику, а та сделала вид, что все нормально, и продолжила говорить:

— Что мы им можем противопоставить? Впереди, по флангам движения бригады, идут осназовцы на лыжах. Их задача — предотвращать нападения и уничтожать засады. Именно предотвращать. Это очень важно. Пусть берут «языков», выясняют места закладок фугасов, места расположения огневых точек, засад, возможных артиллерийских и минометных позиций, места расположения зениток, складов и прочего. В случае чего, связь с колонной по рации, и мы уже вызываем авиационную поддержку. Так же разведгруппа должна двигаться впереди колонны по дороге примерно километрах в пятнадцати от основных сил. Их задача — опять-таки — предотвращение засад и разведка. Возможно, и даже желательно, использование для этого трофейной формы и трофейной техники.

— Этакий «Бранденбург» по-фински. Да, идея хорошая. В Белоруссии использование немецкой техники нам здорово помогло. — Комбриг все сильнее загорался идеей подчиненных.

— Именно, проводя таким образом предварительную зачистку местности, мы обеспечим бригаде максимально быстрое продвижение и минимальные потери. Чем быстрее мы выйдем к Выборгу, тем легче его нам будет взять. Также передовые отряды должны захватывать мосты, переправы, обеспечивать предварительную охрану мест стоянок, флангов на пути бригады. Короче, работы для батальона осназа будет выше крыши. Наша разведрота и мои ребята просто физически везде не успеют.

— Убедила, буду просить у командования помощи, а то нас там в этом лесу и в самом деле похоронят. Бондаренко, а ты что сидишь такой довольный, как на именинах, рассказывай, что придумал.

— Так товарищ генерал, тут придумывать нечего. Просто вспомнил кое-что из прошлой жизни, с ребятами посоветовался. Тут вот что получается. Мы можем пройти через лес максимально быстро, если будем использовать нестандартный подход. На совещании говорили о том, что до Выборга нам нужно дойти дней за семь, восемь. А я вот думаю, мы дойдем суток за трое максимум.

— Это как же ты дойдешь, — усмехнулся генерал, — на ковре-самолете долетишь?

— Нет, все гораздо банальнее. Что нас может задержать в пути: неполадки техники, нападение финнов, время, которое тратится на остановки и отдых, время, потраченное на обезвреживание фугасов и мин, на расчистку завалов и засек. С нападениями и засадами все ясно. А вот по технической части необходимо предпринять перед выходом ряд мер. Проверить всю технику, провести ТО, короче, наш зампотех в курсе. Я с ним уже переговорил. Далее — отобрать сменных водителей и мехводов. Колонна должна двигаться круглые сутки. Остановки каждые два часа. Десять минут отдых, попить горячего чая, он должен быть в термосах, оправиться, водители и мехводы меняются местами. Часть бойцов будет ехать в кузовах, часть на прицепных санях. На санях могут отдохнуть и подремать. Опять-таки, надо подумать о защите людей от мороза. Каждые шесть часов остановка на полчаса. Она нужна для обслуживания техники, дозаправки, принятия горячей пищи. Впереди идет мобильная группа, она поддерживает связь с разведкой. В ней пара танков, один с тралом, второй с бульдозерным ножом, ЗСУ, пехота, саперы. Их задача — расчистка дороги, уничтожение огневых точек, установка вешек, организация мест для стоянки, сбор дров для костров, охрана мест стоянки, пока не подошли основные силы, захват и ремонт мостов, наведение переправ, уничтожение завалов и засек, организация преодоления труднопроходимых мест. Например, взорвали «финики» мост и… обычно как бывает, встает колонна, и саперы наводят переправу. А тут они должны это сделать заранее, до подхода основных сил. Тогда колонна пройдет без задержек. Два-три часа — выигрыш времени. Короче, задача мобильных групп — обеспечение нормального графика движения бригады. Скорость движения колонны может быть не более пятнадцати, максимум двадцать километров в час. В реальной обстановке может быть в среднем десять-пятнадцать километров. Потому к месту стоянки нужно заранее подтягивать полевые кухни, топливозаправщики, машины технического обслуживания, санитарные машины. По возможности, серьезный ремонт техники лучше в лесу не делать, это может задержать всю колонну, поэтому неисправную технику придется тащить на буксире до Выборга. Товарищ генерал, нам время важнее. Нельзя дать финнам опомниться и подготовить город к обороне. Могли бы дойти и за двое суток, но думаю, как разведка ни старайся, все равно нападения будут, да и по закону подлости обязательно что-нибудь сломается в самый неподходящий момент. Так что, думаю, трое суток — это реальный срок при хорошей организации.

— Молодец, Бондаренко. Вы с капитаном Ивановой опишите это все подробно. Завтра с утра будем думать, как воплотить ваши наполеоновские планы в жизнь. Если все пройдет нормально, наш опыт можно будет применять в других частях Красной Армии.

Саня Букварь

Мы стояли на исходной, когда между моей САУшкой и аналогичной машиной Мындро вдруг остановился КВ-2 с пушкой, «украшенной» дульным тормозом. Из командирского люка показалась знакомая голова, но где именно я видел этого человека, я, к сожалению, не вспомнил.

— Где машина Михал Иваныча? — спросил танкист. Я показал. Как раз из своего люка показался Мындро; его удивлению не было границ.

— Вы? Как вы здесь оказались? Товарищ Сталин знает?

— Товарищ генерал-майор, танк КВ-2бис с экипажем прибыл в ваше распоряжение на время операции. Командир танка генерал армии Мехлис! И попробуй только от меня отделаться!

— Товарищ генерал армии, кто командует операцией?

— Ты охренел, генерал-майор? Я тебе внятно сказал, что танк с экипажем прибыл в твое распоряжение! Я — командир танка, и все!

Дальнейшего разговора генералов я не слышал, благоразумно спустившись в люк. Началась артподготовка. Буквально два десятка залпов, затем по радио Михаил Иванович скомандовал начало атаки. При прорыве линии фронта особого сопротивления финны не оказали, правда, и в плен сдаваться не спешили. Просто огневое превосходство бригады было подавляющим. С удивлением увидел на левом фланге прорыва результат работы ТОСа — по-моему, там точно все зачищено, и парням из батальона НКВД надо будет просто занять опустевшие окопы.

Олег Соджет

Перед боем мои ребята, как и я, надели запасные комплекты формы. Чтоб в случае чего не сверкать в прицелах противника нарукавными нашивками. Ибо они как бы кричали врагу — я командир, в меня стреляй.

В прорыв мои машины пошли второй волной, так как рисковать опытными образцами никто не хотел. Поэтому единственным, кто прошел боевое крещение, стал «Буратино», поучаствовавший в артподготовке. И, что характерно, там, куда он отстрелялся, сопротивления наступающим никто не оказал. Ну да, это было неудивительно — в том море огня, что он соорудил, уцелевших не оказалось. От огня не спасали никакие укрытия — напалм просто затекал туда сквозь щели в перекрытиях и двери с амбразурами.

Дождавшись перезарядки ТОСа, моя рота двинулась в прорыв следом за основными силами бригады.

Степан

И снова ждать. Ненавижу. К командирским машинам подполз КВ, из люка высунулся человек, о чем-то говорят, отсюда не слышно. Да, Степушка, отвык ты от ожидания и от предбоевого мандража. Ну, ничего, это пройдет.

Жиденькая артподготовка оптимизма не внушает. Ладно, ты где другую-то видал? Хотя море огня там, куда ударил «Недобуратина», впечатляет. Зенитку качнуло — танки и самоходки рванулись вперед. Мы тоже, но с отставанием в несколько сот метров — все же зенитка не танк, встречу с противотанкистами может и не пережить.

А вот и они — левее взметывается снег, — там явно что-то небольшое, «пачка» или «бофорс»… И очень храбрые ребята. Для того чтобы лупить из этой мелочи по КВ, смелость нужна нешуточная. Трассы с полуоткрытой зенитки настигают артиллеристов гораздо раньше, чем на месте пушки встает разрыв танкового снаряда. Все, больше пушек нет. Короткая схватка в окопах продвижения бригады задержать не может.

Финны

Колонна русских казалась бесконечной, она все шла и шла, новые танки, не такие, как в рассказах ветеранов Зимней войны, а куда более пугающие, хищные. К тому же среди колонны попадались и странные самоходки, шедшие с задранными вверх стволами.

«Наверно, зенитки, — подумал Микке, — едут, как у себя дома!»

И еще настораживало огромное количество автомобилей с пехотой, в ту же Talvisota русские перегоняли свою пехоту пешком.

Лязг танков и урчание моторов грузовиков нарушили тихое на этом фоне падение деревьев, заранее подпиленных, и дальнейший подрыв фугаса в середине отсеченной части колонны оказался полной неожиданностью для русских.

«Сигнал», — Микке задержал дыхание и плавно потянул спуск. Прозвучавший выстрел был не замечен красными в том кошмаре, что начался в колонне. Водитель грузовика, которого приметил Микке, безвольно упал на баранку. По грузовику ударил пулемет, кроша деревянные борта, брезент и людей, пытающихся выскочить из кузова… Второй пулемет ударил по саперам побежавшим разбирать завал на дороге. К дуэту пулеметов присоединились хлопки легкого миномета, внося еще больше хаоса в колонну большевиков. Микке же перевел прицел на танкиста, неосторожно высунувшегося из русского танка. Танкист пытался перекричать какофонию в переговорное устройство, когда пуля прошла через его правое легкое. Захлебываясь кровью, он плавно оседал в люк танка.

Внезапно на Микке накатила слабость, тепло стало вытекать из тела. А потом пришла темнота…

Русские

— …Снайпер. Второй выстрел с той же позиции.

— Вижу хорошо.

Выстрел. Смена позиций.

— В следующий раз бери на первом, а то он еще подкурить попросит.

— Да ладно тебе. Тоже мне засада. Как у себя дома.

— Они как раз у себя дома.

— Не придирайся к словам. Давай вперед. А то еще одну засаду профукаем, и будет тебе «подкурка» от товарища капитана.

Последние слова он прохрипел, оседая. Красное пятно медленно расплывалось на его спине.

Финны

…Ахти видел, как дернулся Микке, и вспышку снайпера русских. В мгновенно переведенный прицел он заметил пару ползущих солдат, а тело действовало само.

Выстрел.

«И сразу же уходить».

«Не разлеживаться и не рассматривать падающего русского».

На второй позиции Ахти не стал задерживаться; после оглушительного выстрела, донесшегося с дороги, и замолчавшего пулемета он понял, что засада провалилась.

В точке сбора он надел лыжи и быстро побежал…

Саня

…По пулеметам ударили самоходки, и вокруг стрелков взлетели частые фонтанчики разрывов тридцатисемимиллиметровых снарядов, но зенитное тявканье утонуло в грохоте выстрела восьмидюймовой гаубицы и разрыве снаряда.

— Саныч, пулемет слева!

— Стоп, механик, осколочный, поворот влево.

— Готово.

— Готов, осколочный.

— … рот! Мля, вроде метрах в десяти попали…

— Командир, для восьми дюймов двадцать влево — двадцать вправо по пехоте абсолютно непринципиально…

— Впереди завал! Бревна, камни. Слева, кажись…

— Вижу, газу, осколочный!

— Готов осколочный.

— Дорожку!

— Дорожка!

— … душу! Вашу… Колеса полетели…

— Саныч, ползавала сдуло! Только несколько бревен осталось!

— Там пачка, наверное, была!

— Фиг с ней! Топчи бревна! Колесники должны пройти!

— Твою… Под тралом противотанковая сработала! Наверное, с допзакладкой! Левое звено трала на х…

— Стоп машина, пропускаем Сухова, у него трал целый!

Кажись, все.

Генерал-майор Мындро

— Товарищ капитан, — генерал Мындро рвал и метал, — почему вы прохлопали засаду?!

— Товарищ генерал-майор, — спокойно ответила Ника, и ее спокойствию мог позавидовать сам Сфинкс. — Эта часть операции — сфера ответственности вашей разведроты. Мы занимаемся сейчас другой задачей. Но мои ребята сняли четверых снайперов из пяти. Что же касается необходимых действий, то я уже подавала вам рапорт по этому поводу.

Мындро смотрел на колонну техники и продолжал злиться. Злился прежде всего на самого себя. Ведь Иванова предлагала сформировать специальные группы лыжников, одетых в финскую форму и снабженных финским оружием, как раз для выявления и уничтожения секретов противника, но тогда было не до этого. А вот теперь уже стало поздно. Но лучше поздно, чем никогда. В принципе, потери были достаточно маленькие. Но колонна встала, а это значит потерю темпа. За это время финны устроят нам гадость чуть дальше по дороге.

— Так! — Он прервал паузу. — Ты, Иванова, формируй свое финское подразделение, форму и оружие возьмешь у трофейщиков. Насчет местных проводников сама знаешь, не буду тебя учить. Ты, Бондаренко, собери всех комбатов, командиров рот и взводов и объясни им еще раз, что делать в случае нападения. Говорили им, занятия проводили, а они все равно пока опомнились, пока сообразили…

— Товарищ генерал, — попытался его успокоить Букварь, — это они по первому разу так. С непривычки растерялись.

— Да, бл…ь, по первому, а вот если еще и по второму, и по третьему будет, — он повернулся к Нике, — то ты, Иванова, и командир разведки у меня пешком впереди колонны пойдете. Все, вопросы есть? Нет. Тогда все свободны.

Ника уже отошла от Мындро, но ее чуткий слух уловил ворчание комбрига:

— Бл…ь, попались, как дети малые. Я-то, дурак, размечтался, думал — проскочим по-быстрому. Проскочили, твою мать.

Ника

Я привычно вдохнула полной грудью морозный воздух и посмотрела в небо. Ну не материться же при всех. Мындро прав. Прохлопали засаду, а ведь и недалеко отошли. И Шурика жалко. Вроде же не новичок, а так лажануться. Ладно, о мертвых или хорошо или вообще заткнуться и постараться, чтобы это был первый и последний…

А разведка должна шуршать быстрее. Пойти, что ли, с ними опять поругаться? Так ведь не удержусь, как раньше. Нагну серьезно, не по-детски. Разведка у нас своенравная, мужики все как на подбор — с гонором. Нет, надо сначала успокоиться. Эх, Шурик, Шурик… тяжело терять людей. Отвыкла.

— …Здесь они собраться должны были… видишь шесть пар лыж и лыжный след?

— Блин! Один ушел.

— Да уж, будет нам веселье… товарищу Ивановой в первую очередь.

— А все-таки эти финны хороши… грамотная засада. Да и снайпера — тоже.

— Эй, чего ты вражин нахваливаешь?

— Да потому, зелень ты неученая, что врагов надо уважать и изучать. Вот какие ты выводы сделаешь из этой засады?

— Ну, надо быстрее этих гадов давить!

— Дурак ты! Они в своих лесах каждый пенек знают, а мы тут — только дороги. Смотреть надо лучше, головой крутить быстрее. Знаешь, как летчики головой вертят? Как пропеллером. И мы должны так же. Теперь у нас война своя будет — снайперская. Я этого гада, что Шурика подстрелил, из-под земли достану!

— А как ты его узнаешь?

— А я и узнавать не буду. Буду стрелять во всех, а Шурик там с Богом разберутся.

— Какой Бог? Нет, Вова, если ты уже о Боге вспомнил, не к добру это… Всякие буржуазные привычки искоренять надо!

— Ты мне лекцию не читай! А про Бога вспомнил, так все мы под ним ходим… даже если не верим.

— Странный ты все-таки, Палыч. Ей-богу, странный…

Степан

Головной батальон попал в засаду. Грамотную, следует признать, хотя мы им сильно помогли — пытались проскочить лихим наскоком, забыв, что противнику наши планы сильно не нравятся, и получили… Парней жалко… Ладно, это потом… А пока, можно считать, дешево отделались — в Зимнюю войну такая засада могла сильно пощипать дивизию, а то и остановить ее продвижение. Хотя нет — такая не могла, тогда у финнов больше времени было на организацию, чем сейчас. Плюс — они немного перемудрили: стрелять из миномета в лесу явно не стоило. Торопились они, похоже. И мы поторопимся.

Саня

Огрызаясь, колонна шла вперед. Стреляли уже на первое шевеление в кустах. Замеченный чуть в стороне от дороги хутор, на котором показалось, что была засада, снесли метров с восьмисот, просто по бревнышку раскидали гаубичники-самоходчики. Зенитчики тут же свалили финский «фоккер», разведка приволокла пилота. Я затащил его на броню и привязал на моторном отсеке к поручню между сидящими десантниками. Сухов снес еще одну баррикаду на дороге. После двух штурмов и двух первых Т-34 колесная техника проходила по перемолотым бревнам вполне спокойно. Если кто-то начинал буксовать, идущие позади аккуратно подталкивали его бампером.

Время от времени в зарослях раздавались негромкие взрывы. Иногда перед этим, рядом с дорогой падали одна-две минометные мины, но чаще и такого не было. Все-таки слишком немцы разрекламировали миномет как диверсионное оружие. Вещь это хорошая, но в лесу из него стрелять явно не стоит…

Ника

Есть такое понятие — «круговорот воды в природе». У нас получалось почти так, но не совсем. Круговорот снайперов в природе. М-да, где-то так. При том, что, наконец, наладилось взаимодействие с разведкой, финны по-прежнему пытались устраивать засады и обстрелы. Особенно мне понравились скрытые доты и дзоты на краю озер, развернутые в сторону от воды. Может, это было бы не плохо, но не зимой. Лед оказался крепкий, а маскхалаты даже в дневное время заметить было сложно, что уж говорить о вечернем и ночном. Да и какой уж тут день? Длинная, почти полярная, ночь. Светло пяток часов, а дальше — время спать. Некоторым долго. Навечно.

Очертание одного озера показалось мне смутно знакомым. Когда-то в далеком девяносто восьмом я тут, похоже, отдыхала. А места, где я была хоть раз, я никогда не забываю. Вот такая топографическая память. Если бы я еще так лица помнила, а то забываю через десять минут и потом хожу, извиняюсь и знакомлюсь снова.

— Ребята, если сейчас здесь в двух метрах от берега под водой камень…

Подо льдом камень. Мать!

А вот теперь, господа финны, будем играть почти на равных.

— Карту. Вот здесь и здесь доты. Здесь перешеек заминирован — кажется, будет воронка нехилая. Потом… Ага, так, кажется, здесь должен быть еще один дот или… дайте боги памяти. Правильно.

Линиями и точками ложились воспоминания на бумагу. Я здесь лазила, я здесь писала на бетонных стенах и даже ночевала внутри. Линия Маннергейма как место для очередной ролевушки. Кажется, что помню до самого последнего камешка, деревца, а вот название выпало из головы напрочь.

— М-да, а вот на этом камне барана резали…

— Что вы сказали, товарищ капитан?

— А? Ничего. Разобрали цели и поехали. И головой вертеть, как пропеллером. Еще одного снайпера профукаете — сама бошки поотшибаю!

Степан

Марш медленно, но верно превращается в одну большую перестрелку. Высовываться нет никакого желания — пулю можно получить влет. Единственный пока сбитый самолет — финский «фоккер» — сбит «шестьдесят первыми». Правда, нам это ничего не давало — через пару часов появился следующий, и летает, зараза, высоко — с самоходов не достать, а разворачивать средние зенитки нет времени. Потому — жужжит и круги нарезает. Что он там, правда, разглядел, с высоты-то, неясно, но на нервы действует. И хрен с ним — летает и пусть летает.

Ника

Если внутренний голос орет тебе прямо в ухо: «Падай!» — то лучше всего так и сделать. Над головой разлетаются щепки из вековой сосны. Что ж они за люди такие? Ни поспать, ни поссать нельзя… Выцеливаться с голой жопой на морозе — весело, аж дальше некуда!

— Товарищ капитан? С вами все в порядке?

— Не подходить!

Во-первых — снайпер засек только меня, моих ребят еще не видит. Они дальше за камнями спрятались. А во-вторых — я тебе подойду! Стыдно до смешного. Нашел момент финн, чтобы устроить дуэль. Почти по киплинговской эпитафии. «Эстет», бля!

Натянуть штаны лежа на снегу — это еще та забава. Снег забился в самые укромные места. «Финн — ты козел! Козел ты — финн!» С этой, спасающей от матов вслух, присказочкой я пытаюсь отползти от сосны. Перекат. В утрамбованном снегу тут же появляется дырочка. Звук выстрела в тишине леса разноситься далеко. Хорошо, я теперь тебе за мои страдания, за необлегченную душу, за родину и за Сталина… нет, финн, ты явно доигрался!

Из-за корней видно цевье. Остальное скрыто за деревом. Можно, конечно, выстрелить сначала в винтовку, а потом взять живым. Но тут я уже пошла на принцип — живым финн от меня точно не уйдет! Будем выжидать, когда начнет менять место. Снег тает. И самое противное, что тает он внутри штанов. Ощущения — закачаешься. От злости готова вскочить и порвать финна голыми руками, но… злость в данный момент помеха страшная. Пытаюсь расслабиться и успокоиться. Ага, хрен получается! Все-таки снайпер — человек без чувств. Что внешних, что внутренних. Помню, на стрельбах вылетевшая гильза попала инструктору на шею, а он даже не дернулся, поразил десятку. Правда, потом встал и высказал нам все, что думает о тех, кто стреляет рядом… Потом. Значит, и финну я потом выскажу все, что я думаю о мужчинах, так подлавливающих бедных женщин.

Голова начинает болеть. Боль привычная, но неприятная. Когда смотришь двумя глазами сразу, мозг как бы раздваивается. Один глаз смотрит через восьмикратный прицел, а другой — просто. Картинки не совпадают. Вот мозг и отказывается их складывать в единую цепь. Но иначе в процессе поиска нельзя. Прицел дает слишком маленький круг обзора, а если оторваться от прицела — можно потерять линию.

Изменение снежного покрова происходит на грани подсознательного восприятия, а не зрения. Финн двигается медленно, сливаясь с окружающим снегом. На корни деревьев наползает белизна. В прицел ясно различимы уже рука и плечо. Нет, рановато еще. Чтобы меня увидеть, ты должен повернуться… и финн поворачивается.

Я вижу увеличенный окуляр прицела. Больше ждать не хочется. А раз не хочется… Выстрел. Пуля проходит через прицел. Десятка.

Разом схлынули и злость, и ярость, и бешенство. Адреналин смыл все… в последнее мгновение я увидела его бледно-голубые глаза. Не верящие, детские и совсем не смешливые…

Саня

Впереди вновь оказался взорванный мост. Ну, что ж, так даже проще — сразу будем срывать склон к берегу. Пехота с машин спешилась, началась зачистка окружающего леса. Патронов не жалели. Саперы потащили к обрыву ящики с взрывчаткой. Среди них я заметил трофейные — взятые из снятых по дороге фугасов. Километрах в трех, справа от колонны, «чайки» нашли какую-то добычу и принялись штурмовать. Над колонной куда-то вперед прошла девятка Су-6. На берегу прогремела цепочка взрывов. Первым на лед спустился Т-34М2 с тралом, за ним, по очереди, мы с Суховым. Когда мой «Штурм» вылез на лед, головной Т-34 уже вскарабкался на берег и остановился в ожидании остальных. Зачистка прекратилась. Колонна возобновила движение.

Русские

— …дь, опять встали.

— Сомов, прекратить разговоры и люки не открывать.

— Так точно, товарищ младший лейтенант!

— Товарищ младший лейтенант, разрешите обратиться?

— Сомов, что же ты такой говорливый, разрешаю.

— Товарищ младший лейтенант, почему стоим?

— Финны опять мост подорвали, сейчас перестраиваться будем для переправы.

— Да что ж ты… так, я этих засранцев заставлю на руках тащить нас.

— Сомов, вы давно в наряде были? Я же сказал — прекратить разговоры.

Немецкие пикировщики

…Здесь на предельной для самолета высоте, казалось, что медленно плывешь по небу. Пара сопровождающих шла несколько ниже. Экипаж Вольфганга Леманна получил приказ провести наблюдение за продвижением кампфгруппы русских, неожиданно свалившейся на финнов. И сейчас они всеми силами старались затормозить ее продвижение по прибрежному шоссе.

— Вольфганг, я вижу их, переезжают через реку.

— Отлично Карл, Свен передавай координаты.

— Квадрат… ориентиры…

— Свен, передавай поправки… недолет.

— Есть вилка, теперь вдоль дороги, квадрат… ориентиры…

— Карл, у нас еще пара минут — и уходим.

— Все, уходим, Свен…

— Передаю…

Русские

— Сомов, не спать!! Стоп!

— Да стою уже, стою.

— Сдавай назад и с дороги!

Огневой налет закончился так же неожиданно, как начался, и стали слышны далекие из-за брони хлопки ЗУшек, пытающихся достать наводчика. От переправы почти ничего не осталось. В открытый люк потянуло гарью, соляром и кровью, стоны и крики немногочисленных раненых разрывали наступившую тишину. Но все внимание младшего лейтенанта Василия Шустова было приковано к догорающему танку командира роты. В перископ он видел, как разорвавшийся снаряд оторвал башню и отбросил танк. Останки грузовика и то, что осталось от людей, ехавших в нем. Смерть прошла рядом с молодым лейтенантом и слегка дохнула на него, показала, что теперь она всегда будет у него за плечом.

Сильно захотелось курить…

Степан

Слегка покачиваясь, самоходные зенитки, движутся в составе бригадной колонны.

— Группа самолетов, курс, скорость… — Голос оператора «РУСки» профессионально спокоен.

Та-ак, у нас гости. До рези в глазах всматриваемся в пространство, черт, насколько полезная штука радар, оказывается.

Вот они! Тоненькие черточки стремительно приближаются, увеличиваясь в размерах и приобретая знакомые, хищные очертания. Тах, тах, тах, тах, тах, тах — в небе вспухают облачка разрывов тридцатисемимиллиметровых снарядов. Ближе, ближе, еще ближе… огонь.

В тявканье «шестьдесят первых» зениток влезает злобное рычание «вязов». Четыре ствола каждой из самоходок выплевывают по две тысячи снарядов ежеминутно. Бьют парами — полуоткрытая-закрытая, причем первая — своеобразный лидер, из-за лучшего обзора. Короткие пристрелочные очереди почти моментом переходят в захлебывающиеся непрерывные. Вот восемь огненных струй сошлись на головной машине, и та мгновенно рассыпается на куски. Второй тянет в сторону, отчаянно пытаясь сбить пламя, охватившее левое крыло. От самолета отделяются две черные точки, которые у самой земли украшаются куполами парашютов. Третий, получив почти четырехсантиметровый снаряд, превращается в огненный шар. Все, кажись, отбились.

Вторую атаку встречаем еще дружнее. Один самолет сразу сбит «шестьдесят первыми», второй вываливается из строя и уходит, оставляя стремительно расширяющуюся полосу дыма. Но немцев много, и они лезут вперед настойчиво, выбрасывая в нашу сторону смертельные «лучи» трассеров. И снова рев счетверенок и спарок. Очередь врезается точно в нос «немца», сносит мотор, остекление кабины. Сбитый «Юнкерс» косо рушится вниз.

…На фоне толстых трасс «вязов» очереди танковых пулеметов кажутся тоненькими и не страшными. Но это только кажется. Почти вышедший на боевой курс «лаптежник», пылающей кометой втыкается в землю неподалеку от нас.

Последняя атака перед дотами выглядит бледно — едва завидев частую стену разрывов, самолеты отворачивают.

Саня

Во время очередного привала, организованного в первую очередь для предотвращения растягивания и разрывов колонны, моему «Штурму» восстановили минный трал. Снайперы Ники привели сбитого советского летчика-истребителя. Все-таки бои над бригадой были серьезные, даже гвардейские авиаполки несли ощутимые потери, правда, финских самолетов упало раза в три больше… Все же уровень техники и пилотов давал о себе знать. «Чайки» практически над хвостом колонны, втроем завалили пытавшегося атаковать их «Бульдога». Финн выпрыгнул с парашютом почти под гусеницы машины Соджета. Разведчики Недорубова-старого притащили батальонный миномет, захваченный у финнов — те не успели ни разу выстрелить. В плен взяли только унтера — командира расчета.

Степан

Как там Ника выражается? «Лес — место за-гадочное». Ага, вот именно, по крайней мере — конкретно этот. Сейчас наша бригада собирала на себя все финские части, какие можно было перебросить в течение суток-двух, и эти части всеми силами стремились оставить нас здесь. Понравились мы им, видимо. И потому обстрелы сменялись засадами, засады — обстрелами, и так почти непрерывно. Про такую «мелочь», как взорванные мосты, я вообще молчу. Самое пикантное в этой ситуации, что шансы погибнуть в этих лесах у нас были весьма немалые, но три обстоятельства не давали нам этого проделать. Во-первых — мы представляли, что нас ждет, и потому, насколько возможно, подготовились к сюрпризам. Тралы сильно облегчают жизнь, а грамотно организованное охранение и разведка превращают большую часть засад в смертников. Во-вторых — воздух. Летуны, несмотря на ряд огрехов, работали отлично, также избавляя нас от крупных неприятностей. Ну и третье — летать финны все же не умеют. На переброску подкреплений требовалось время, да и прибывали они по частям. Для действительно крупной бяки пока у них не было сил… Или они ее готовят там, куда мы еще не дошли, не знаю. Впрочем, было и еще одно…

Ника

Поставленной нам генерал-майором Мындро задачей были разведка и прикрытие правого фланга основной группы прорыва. Слева плескались волны залива, а на пути моего следования по картам выходила куча озер. Кое-как прикинув с местными возможные дороги, мы на двух БТР-42 и грузовике свернули направо, в леса.

Лес тут почти без подлеска. Высокие корабельные сосны и валуны, некоторые из которых могли бы сойти за небольшие горы. Этих валунов стоило опасаться — хороший снайпер, обустроив себе лежбище среди таких вот подарков ледникового периода, способен неплохо проредить наши ряды. Дорог как таковых тут не было. Тропки, тропиночки, иногда наезженные повозками колеи, заканчивающиеся внезапно и так же внезапно, буквально из-под ног, начинающиеся.

Ехали не быстро. В основном полагаясь не на скорость, а на внимание. Чужие леса не располагали к увеселительной прогулке.

Впереди неожиданно вынырнул наш разведчик на лыжах. Весь в белом, почти неразличим на фоне снега. Махнул рукой. БТРы встали, не заглушая моторов.

— Что?

— Аэродром.

— Да ты что?

— Правее на два часа, километрах в трех между двух озер. Хорошо замаскирован, если бы машина не выехала — не заметили бы.

— Так, давайте ближе, насколько возможно. И разведайте там получше… Секреты сняли?

— Снимаем, товарищ капитан.

Аэродром — это плохо. А если с него начнут еще и взлетать самолеты — наши получат северного лиса, прямо не отходя далеко от кассы.

Озеро метров триста, за ним почти ровная поляна, на которой стоят два капонира и самолеты. Много самолетов.

— Самолетов около десятка, с голубыми свастиками. «Буффало», И-15, «чайки», «фоккеры»…

Это лейтенант под руку дышит и смотрит в свой бинокль.

— Еще пять «мессеров» с немецкой…

Да, это не просто полярный лис — это очень толстый полярный лис!

Будто из-под земли вырастает разведка.

— Докладывайте!

— К аэродрому только две дороги. От нас и с той стороны озера. Взлетная полоса упирается в озеро. Если будут взлетать, пройдут прямо над головой. Там, дальше, есть открытое пространство — пляжик маленький, аэродром как на ладони.

— Прикрытие?

— Не разглядеть… или спрятано.

— Плохо, очень плохо.

— Что вы думаете, товарищ капитан? — Лейтенант еще молод, но боевой.

— А у нас есть выбор? Нельзя дать им взлететь…

Лейтенант кивнул. Нас двадцать семь — последняя партия, и я с лейтенантом. А сколько немцев на аэродроме? Еще обслуживающий персонал, еще охранение… Мать моя женщина! Что ж мы собрались делать? Смотрю на мужиков и понимаю — сделают! Даже не обсуждается… самолетам нельзя дать взлететь. Кому жить, кому умирать — не мы решаем… это война.

— На пляже останутся Первый, Восьмой, Двенадцатый и… Седьмой, — по-прежнему по номерам. Удобнее, да и ребята уже привыкли, — дальность метров восемьсот — предельная, но к самолетам никто не должен подойти. И на взлете, если что, бронебойными. Это к тебе, Седьмой. Дальше. Охрану на перешейке снимаем в ножи — Третий и Девятый с этого края. Одиннадцатый и Восемнадцатый — с дальнего. БТРы прикроют отходы. К дальнему перешейку идет группа лейтенанта. Минирование на Пятнадцатом, Шестнадцатом и Двадцать шестом — не подведите. Прикрытие отхода и БТРов — Второй, Четвертый, Шестой, Четырнадцатый, Двадцать третий и Двадцать пятый. Все остальные — по обстоятельствам. Сами себе «и начальник и падишах» — как учились. Операцию начинаем через полчаса, в двенадцать сорок пять. Я на вас надеюсь, ребята. Все. Вперед!

Ровно в назначенное время — первый выстрел со стороны пляжа. Немцы всполошились. Поздно! Мы уже здесь! Ага, вот и прорезались огневые точки: пара зениток — трехдюймовых «Лендера», тридцатисемимиллиметровый «Бофорс», счетверенные пулеметы — четыре огневые точки… сидели, выжидали до последнего. Мои диверсанты растворились в белой круговерти. Выстрелы, крики… Сама стреляю и, кажется, кричу. Внезапность сыграла на руку, но немцы быстро приходят в себя и огрызаются. Все в какой-то дикой пляске — огонь, взрывы, стрельба…

А пока мы как тени, где-то между Сном и явью и строка наша чиста… Мы живем от надежды до надежды Как солдаты от привала до креста…

Внезапный огромный взрыв, а за ним столб пламени.

— Писец котенку! Топливные баки…

— Сама знаю!

— Самолеты?

— Хрен взлетят!

— Отход!

Вроде бы все подорвали, а что не подорвали — расстреляли к чертям собачьим.

Отошли, заминировав оба перешейка. Хотя есть опасения, что могут пройти по льду. Отходим, оставляя на тропах и дорогах «гостинцы». Но пока погони не видно. «Гостинцы» лежат тихо — никто на них еще не подорвался.

— Раненые, убитые?

— Шестнадцатый контужен, у троих легкие ранения, двое тяжелораненые — Пятому в бедро пуля вошла, а Двадцать седьмому — в грудь. Боюсь, до госпиталя не довезем… Убитых нет.

Лейтенант замялся.

— Что-то еще?

— Тринадцатый… его нет.

Вот и не верь теперь в плохие числа.

— Как нет? А кто был с ним в паре? Прикрытие?

— Пятый был. Ребята видели, как Тринадцатый его тащил, отстреливаясь — там немцев много было, а потом Пятого нашли, того — нет.

— Блин! Блин!

Что же делать? А если в плен попал?

«— Водограй Семен Иванович — Тринадцатый номер. Не боишься чертова числа?

— А я не боюсь ни черта, ни бога!

— Смотри, Водограй… фамилия откуда такая?

— Так мы с Никополя. Козаки мы. Еще с Запорозськой Сечи. Вот батько был Водограем, так теперь и я Водограй!

— Ой, грай да не загравай!

— А вы що, теж з Украины?

— З Кыэва.

— О! З самого Кыэва!»

— Что будем делать, лейтенант? Остров второй раз штурмовать не получится… Как же все жопно… И вперед надо, и Тринадцатого бросать нельзя… Ладно, вперед… Там придумаем. Пока надо отойти и проверить дорогу. Нехорошо будет, если они подмогу вызвали — в спину ударят. Так что, пока вперед!

Раненых погрузили в грузовик. Разведка снова растворилась в лесу. Тишина. Вот бы взять и остановить эту минуту. Остановить войну…

— Там машина!

— Какая?

— «Опель-Блиц»! Уходит… кажется, с острова.

— Каким лешим? Мы же перешейки подорвали? По льду?

Значит, есть еще один ход. Который мы не заметили, пропустили…

— Первый и второй со мной. Догнать его! — Водитель моего БТРа улыбается и кивает. Ему бы на самолете летать, а он водилой. Хотя кто сказал, что БТР не может летать? Может! По крайней мере, один такой в Карельском лесу.

Грузовичок уходил резвенько. Знает, гад, дороги. Ему, небось, и камушки под колеса не попадают. Откуда он взялся, быстрый наш… Между озер дорога почти прямая с небольшим подъемом. Но перед нами дорога перегорожена валунами. Объезжать — можем потерять.

— Стоять! — Стучу ногой по люку.

Ну и тормозит наш водила! Интересно, а почему у самолетов стоп-крана нет? Наверное, для того, чтобы вот так с пассажирами не обращаться. Еле удержалась…

Встала. Теперь надо вздохнуть и выдохнуть, чтобы руки не дрожали. Спокойно. Он не уйдет. Дорога впереди него ровная… ну еще метров двести. А потом поворот… К стрельбе из положения стоя — готовсь! Птицы, птицы, ну чего же вы раскричались так? Не кричите, или я сама закричу… сердце выпрыгивает из груди. Так я в жизни не попаду. Закрываю глаза — «я в тире… я никуда не спешу… я одна… вот моя винтовка, вот цель — и больше нет ничего…». «Бур» доверчиво прижимается к моему плечу — совсем как ребенок. В прицеле прыгает грузовик. Ниже… вот его колеса. Дыхание в норме — палец на спусковом крючке — нежно, как тянут леску… не оборвать бы — выстрел.

К перевернутому грузовику подлетели как на крыльях. Первый и Второй стреляли на ходу, выцеливая немцев. Затормозили возле самого кузова. Я вытащила пистолет: «Тук-тук, кто в кузовке живет?» Немец лежал неподвижно, только его поза… так не падают. Так ложатся! Едва успеваю дернуть корпус, уходя с линии огня. Ах ты, черт! По плечу как будто хлыстом огрели. Да я тебя! Всаживаю почти половину обоймы. Вот так! Чтобы твои дети так тебе карты сдавали! А все-таки задел плечо, по касательной, но все равно — приятного мало.

— Вы ранены, товарищ капитан?

— Да есть малость… ничего страшного. Кузов проверь. Кто там еще?

Полез.

— Водограй!

— Что?

И вправду — Водограй! Доигрался, значит… Но живой! Избитый, связанный, раненый — но живой, чертяка! Козак, мать его… нет, скорее отца!

…Но только через танец на снегу Багровый вальс-гемоглобин.

— Рассказывай.

— Товарищ капитан…

— Ладно, ладно, не строй из себя целочку. Колись… А то некоторые тут тебя уже похоронили.

— Это кто же?

— Да не будем тыкать грязными пальцами…

— Докладываю. Я Гришу, то есть Пятого, оттащил к перешейку и тут заметил еще бункер. Он снегом прикрыт был, а когда взрыв-то был, так пласт снега с угла и сошел. Я хотел его поближе посмотреть…

— Ага, положить пару мин. — Мужики тоже слушали, сидя вокруг.

— Ну, да, — не стал юлить тот, — а тут меня и зацепило. А вокруг немцы. Патроны в пистолете кончились — они и навалились. Не успел я гранату вытащить… извините, товарищ Иванова… не успел…

— Дурак! А кого бы мы тогда спасали? Дальше давай!

— А потом они меня потащили в этот самый бункер, который я заминировать хотел. Там металлическая дверь дровами прикрыта — так сразу не разглядишь. А внутри… внутри у них целый лабиринт! Когда меня тащили, я сумел разглядеть — там солдат много, в основном СС.

— А чего они не выбежали, когда атака была?

— А я знаю? Может, не успели, а может, аэродром прикрытием был. Но те, кто меня брал, — они точно СС.

— Так. Все интереснее и интереснее… Допрашивали?

— Ну… пару раз по морде дали, а потом между собой ругаться начали. Пришел какой-то тип и давай кричать. Те во фрунт вытянулись и только «Яволь! Яволь!». А потом меня в машину погрузили. Там на озере, которое без льда, где оно загибается, есть дорога под водой. Мы как ехали, я пару раз сумел голову поднять и посмотреть. Сначала глазам не поверил — как по воде ехать можно, а потом дошло — там насыпь сделана, но так, чтобы из воды не казаться, не видно ее с берега. Хоть убей — не видно.

— Ты про бункер лучше расскажи. Что там еще увидел?

Из рассказа Тринадцатого получались интересные вещи. Аэродром, хоть и использовался по прямому назначению, но был, скорее всего, прикрытием для спрятанной базы СС. Оно удобно — и снабжение рядом, и не подозревает никто. База сама была под землей. А может быть, тянулась даже под озером. Что ж это получается? Брать базу надо сейчас — пока немцы не знают, что мы их нашли. Ждать, пока придет подмога, — почти сутки потеряем — пока туда, пока обратно, а уже вечер. Да и немцы готовы будут оказать сопротивление…

— Связь со штабом.

— … Хорошо. Так точно. — Вот и поговорили, вздыхаю. — Слушай сюда, мужики… Грузовик с ранеными отправляем. Генерал обещает помощь, но не раньше завтрашнего утра — у них сейчас самих весело. Помимо этого — немцы тоже не будут сидеть сложа ручки — тут у них целый прорыв образовывается. А нашим получить СС в бочину будет не радостно. В общем, так — генерал приказал обезвредить немцев. Если возможно — своими силами, потому что подмога, если и будет, то обычная пехтура — все остальные заняты в боях в городе. А пехота наша эсэсовцам на один зуб. Так что кроме нас — некому.

— Да ладно, товарищ капитан! Понимаем же, не маленькие! Вы нас для чего три месяца гоняли? Чтоб вот таких эсэсовцев на колбасу резать! Пусть теперь попробуют, что такое войска специального назначения!

Ох, блин! За что мне такое наказание! Двадцать четыре пацана… и мамочка. Но первый бой прошли — теперь адреналин гуляет, могут к самому черту в зубы полезть и не струсят. Ладно, надо пользоваться моментом… а там будь что будет.

…А серый волк зажат в кольце собак. Он рвется, клочья шкуры оставляя на снегу, Кричит: «Царевич, им меня не взять! Крепись, Ванек, я отобьюсь и прибегу!»[4]

Саня

Снова колонна остановилась — саперы что-то нашли под снежным заносом на трассе. Не прошло и пяти минут, как в лесу ударили очереди ППС. Все-таки его звук не спутаешь ни с «Лахти», ни с МП. И вот опять разведка волочет трофеи — два карабина и пулемет, — что-то жиденькая засада оказалась. Снова трогаемся. За время стоянки грузовики с вешками поменялись местами — опустевший из головы колонны переместился в середину — задним особо уже показывать дорогу не надо — след, наверное, не забьется до следующей зимы. Насторожило, что немцы продолжают пытаться повесить над нами раму — МиГи ее обычно отгоняют, но три штуки уже валяются на земле. С той высоты, где она еще может спастись, — ничего не видно, а любопытные или слишком смелые уже либо едут связанными в грузовиках, либо, в большинстве своем, — ждут участи корма для волков и кабанчиков, смотря остекленевшими глазами в небо из груд обломков. Моя коллекция пассажиров на внешней подвеске пополнилась финским унтером-сапером — его группа не успела уйти от закладки, в результате единственный выживший из полутора десятков, он греет свой зад на моторной решетке «Штурма».

Степан

С боями продвигаемся вперед. Впереди — бывший шведский, русский, финский и снова русский город. Выборг — город древний с нехилым количеством архитектурных памятников: Старый город, Старый замок… Смертельная для нас ловушка. Сами судите — огромное количество старинных зданий с толстыми стенами, плюс нагромождение оборонительных сооружений различных эпох, плюс узенькие улочки (не везде, правда), плюс гарнизон, готовый стоять насмерть, плюс мы, никогда города не бравшие. Весело.

…Город возникает почти сразу. Сначала — Батарейная гора (наверняка мощный опорный пункт, ибо господствует над городом). Потом, как только расступаются закрывающие обзор деревья, — весь. «Город-сказка, город-мечта», ага, цель нашего рейда, Выборг.

Финны

— Вилле, ты понимаешь, что бешеная русская колонна завтра будет в Виипури?

— Конечно, понимаю, господин полковник.

— И ты понимаешь, что со всеми резервами, которые сюда возможно стянуть даже только теоретически, против нее мы выстоим максимум сутки?

— Да, господин полковник.

— Тогда слушай мой приказ, сынок! Немедленно берешь свой «фордик», переодеваешься в гражданское и едешь к дяде Карлу вот с этим письмом…

— Но отец…

— Молчи, я для тебя сейчас только полковник Пирвонен, комендант Виипури, и никто больше. Это приказ! Исполняйте, лейтенант. И упаси вас бог от встречи с русскими.

Старший лейтенант Колобанов

Старший лейтенант, приподняв крышку люка, внимательно наблюдал за лесом. Его Т-34М2 медленно двигался за группой саперов. Два мощных фугаса, заложенных финнами, могли оставить от многотонной машины лишь воспоминания. Потомкам. У кого они есть.

Саперы извлекли опасную находку, погрузили взрывчатку в полуторку и продолжили движение. Он знал, как выглядит подорванный фугасом танк. Даже хоронить никого не придется.

В особую бригаду генерала Мындро экипаж старшего лейтенанта попал из 1-й танковой дивизии Баранова. Девятнадцатого августа сорок первого его рота, действуя в составе дивизии, уничтожила сорок три немецких танка из 10-го танкового полка 8-й танковой дивизии вермахта. Из них двадцать два танка и одно противотанковое орудие экипаж под его командованием уничтожил, находясь в засаде у совхоза Войсковицы. В сентябре сорок первого дивизия понесла большие потери. Впоследствии она была расформирована, а личный состав поступил на формирование 123-й танковой бригады. Роту под командованием старшего лейтенанта, вернее, то, что от нее осталось после упорных боев, перевели под Лугу для поддержки пехоты. При попытке переправить на плацдарм последние два танка рота осталась без машин. Немцы артиллерийским огнем разбили оба понтона, и техника оказалась на дне. «Безлошадных» танкистов отправили в запасной полк, а через некоторое время в особую бригаду. Только уже без радиста. Паша Кисельков получил ранение на переправе и был отправлен в армейский госпиталь.

И вот снова до боли знакомые места. Причем до боли в буквальном смысле. В 1932 году по комсомольскому набору его призвали в ряды Красной Армии. Он был буквально влюблен в технику, любые тонкости и секреты танка давались ему легко. С отличием окончил в 1936 году Орловское бронетанковое училище имени М.В. Фрунзе.

И как полагалось отличнику, он имел право выбрать место службы. С выбором проблем не возникло. Ему всегда нравился Ленинград.

В тридцать девятом он первым в 20-й тяжелой танковой бригаде вывел свою роту к линии Маннергейма. И первый раз горел. Рота оказалась на острие главного удара, попав под шквальный огонь финнов.

Чуть позже, у Вуоксы, он снова вырвался с ротой вперед и снова горел. В сороковом его танк горел третий раз уже под Выборгом. За участие в боях на Карельском перешейке он был представлен к званию Героя Советского Союза, и ему присвоили внеочередное звание капитана.

В ночь с 12 на 13 марта 1940 года, когда солдаты обеих армий узнали, что между СССР и Финляндией подписан мирный договор, началось всеобщее ликование. В финских частях об этом узнали почти сразу, и солдаты противника устремились через линию фронта для «братания». «Русские пролетарии» бросились брататься с «финским пролетариатом». Не всем командирам и политработникам удалось удержать своих бойцов от этого шага.

К несчастью, «братание» очень дорого обошлось капитану. Его обвинили во всех смертных грехах. Понизили в звании, лишили всех наград и уволили из армии.

И вот спустя два года он снова здесь. На перешейке. Только уже не в качестве командира роты, а просто командиром танка.

За деревьями мелькнула тень. Старший лейтенант быстро захлопнул люк и, падая на сиденье, отдал команду:

— Внимание! Противник справа! Коля — стоп!

Механик-водитель Никифоров среагировал моментально. Танк остановился как вкопанный.

— Дистанция тридцать. Ориентир… упавшая сосна.

Башня тридцатьчетверки уже разворачивалась в поисках цели.

— Осколочным!

— Есть!

— Огонь!

Ухнула танковая пушка. И лес тут же наполнился выстрелами и взрывами. Уже вся колонна открыла огонь, по всему, что шевелилось. Саперы, осматривающие дорогу перед танком, моментально залегли. Затем начали энергично переползать в поисках укрытий. Несколько бойцов спрятались за танком и открыли огонь по противнику. На дороге остались лежать два неподвижных тела.

Сориентировались саперы вовремя. Вздыбилась земля в том месте, где несколько секунд назад шли бойцы. Мощный взрыв поднял мерзлый грунт. Комья земли застучали по броне. По колонне ударил пулемет, и полетели ручные гранаты. Буквально через несколько секунд пулемет замолчал, уничтоженный выстрелом из танковой пушки.

— Еще осколочный!

Обращаясь к наводчику, старший лейтенант предупредил…

— Андрей! Возьми с упреждением. В просвет между деревьями. Они сейчас будут отходить. И окажутся на линии выстрела.

— Есть, командир!

С потерей внезапности финны не стали упорствовать, взорвали фугас и начали отходить. Действовали сыны Суоми быстро и без суеты. Одна группа вела огонь по русской колонне, вторая перебежками отходила, залегала и, открывая огонь, прикрывала отход первой группы. Третья группа несла раненых и убитых.

Несколько финских солдат попытались отойти за небольшой холм.

— Огонь!

Когда после разрыва осела пыль, уже никто никуда не бежал. Пехота преследовала по лесу отступающего противника. Саперы, закинув на плечи винтовки, убрав убитых, продолжили осмотр дороги. Обнаружив еще одну закладку на обочине, начали разминирование. Почему не взорвался заряд, они поняли сразу. Снаряд головного танка с первого выстрела уничтожил двух финских солдат, готовых включить «адскую машинку».

Старший лейтенант, откинув люк, выглянул наружу. В глубине леса раздавались редкие удаляющиеся выстрелы. Пара бойцов провела мимо танка пленного.

К машине подбежал красноармеец.

— Товарищ старший лейтенант! Товарищ Колобанов! Командир спрашивает, почему на связь не выходите. Приказ двигаться дальше.

Колобанов оглянулся. Антенна танка была срезана осколком под самое основание.

— Антенну сбило. Сейчас починим.

Боец умчался обратно.

— Приготовиться к движению!

Колонна снова продолжила путь. До Выборга оставалось еще около двадцати километров.

Пленный

— Товарищ капитан! — окликнул командира разведроты боец в маскхалате. — Мы тут пленного нашли!

— Твою мать, Силантьев, пленных не находят, пленных захватывают! — охладил его пыл командир роты. — Ну, и ведите его к остальным. Что ты ко мне приперся. Или это важный чин какой-нибудь?

— Нет, говорит, сержант, артиллерист бывший.

— Это он тебе сам сказал? Когда это ты по-фински понимать научился? — Определенно ротный был недоволен тем, что его дергают из-за какого-то пленного. — Их уже как собак нерезаных, а сколько еще будет. И что теперь, из-за каждого ты будешь ко мне бегать?

— Да дело в том, что он не финн, он наш, русский! — уточнил боец.

— Контра, что ли, недобитая? Тогда ведите его к особисту, пусть он разбирается. Это по его части. — Ротного определенно раздражало поведение младшего сержанта.

— Товарищ капитан, это наш пленный. Он летом в плен к финнам попал. А вот сейчас убежал, а мы его заметили и привели сюда.

— Ох, Силантьев, горе ты мое луковое, — махнул рукой командир разведчиков, — а вдруг это шпион? А вы его привели в часть. Вот он сейчас убьет комбрига и убежит. А ты потом из-за него под трибунал пойдешь.

— Так какой он, на хрен, шпион, товарищ капитан. Еле на ногах держится. Он мой земляк, тоже из-под Курска. Там говор приметный. Так что шпионом он быть не может. А к особисту его вести сразу боязно. Тот прикажет расстрелять, на хрен. Скажет, мол, раз в плен сдался, значит, или трус, или предатель. А мне его жалко, земляк все-таки.

— Ладно, раз земляк, тогда пойдем, посмотрим, что это за зверь такой. — Капитан уже сменил гнев на милость. В принципе, Силантьев поступил правильно, сначала проинформировав своего командира. Конечно, он должен был доставить пленного в особый отдел, но туда всегда успеется. Пусть сначала командир роты посмотрит, а там уж видно будет, что да как.

Несколько разведчиков сидели около небольшого костерка. Кто-то курил самокрутку, кто-то ел кашу, кто-то просто грелся у огня. Все взоры бойцов были устремлены на человека, который пил большими глотками чай из армейского котелка. Выглядел он странно и страшно. Худой, даже скорее изможденный, нестриженый и небритый, грязный, одетый в какие-то лохмотья. На ногах у него вместо обуви были какие-то грязные тряпки. При приближении ротного разведчики начали вставать, но командир остановил их порыв взмахом руки, и они уселись на свои места. Только человек, пивший чай, вскочил со своего места и представился:

— Командир орудия N-ского артполка, сержант Жигарев.

— Ну, командир, а где же твой расчет и твое орудие? — спросил капитан.

— Товарищ командир, весь расчет погиб, выполняя боевое задание. Орудие было уничтожено прямым попаданием снаряда, — ответил бывший пленный.

— Садись, в ногах правды нет. Рассказывай, как дело было. Только правду рассказывай. Не дай бог, соврешь, я тебя сам пристрелю.

— Да мне нечего врать, — сказал, садясь на место, Жигарев, — как война началась, финны через границу полезли. Нашей батарее дали приказ прикрывать отход основных сил полка, с нами еще рота пехоты была. Финны, когда пошли в атаку, мы их отбили. День продержались, а потом они гаубицы притащили и накрыли нас. Мою пушку первым же снарядом накрыло. И пушку, и ребят всех. Финны наступали, мы стреляли, пока патроны были, потом в штыковую пошли. Я толком и не помню, что было. По голове кто-то ударил, я и отключился. А очнулся уже в лагере. Нас там поначалу много было, больше тысячи. Кормили плохо, почти ничего не давали. Много народу от ран умерло. Потом приехал какой-то начальник ихний, наверное, важный очень, они забегали все. А он нам сказал, по-русски говорил, что ему стыдно за такое поведение финской армии по отношению к русским солдатам. После этого кормить стали лучше, раненых расположили в отдельном сарае, доктор к ним стал приходить. Нас в город на работы начали водить, разгрузить, загрузить, копать, строить, даже лес валить приходилось. Вот на лесоповале я и сбежал. Думал, к своим выбраться. Пошел на юг. Неделю в лесах бродил, оголодал, вышел к каким-то строениям, думал, наши, а это финны оказались. Связали меня и отвезли на лошади в ближайшую часть. Там побили, в лагерь привезли, опять побили. А потом комендант сказал, что за каждый побег будут теперь по десять человек расстреливать. Больше никто не решался бежать. В начале еще ничего было. А вот как морозы начались, тяжко стало. В бараке холодно, кормежка плохая, одежды теплой нету. Кто что нашел, тот то и надел. Болели многие, умирали почти каждый день. После ихнего рождества нас человек пятьдесят отобрали, самых здоровых, и отправили окопы копать, позиции для пушек. Короче, оборону вокруг города налаживать. Кормить стали получше, но все равно мы еле ноги таскали. Я пока тут был, по-фински понимать немного научился. Вот вчера слышу, они говорят, будто русские прорвались к городу. Думаю, бежать надо, а то все одно пропаду здесь. Как сердцем чуял. Я ребятам сказал, кто со мной, мол, давайте. А никто не пошел. Зима, замерзнем в лесу, а здесь хоть кормят. Ага, накормили, всем хватило. Я бы и сам бежать не решился, но уж больно серьезно финны перепугались, значит, думаю, наши точно где-то рядом. Я по темноте ползком, ползком и в сторону. Смотрю, а охрана наших ребят построила вдоль окопа и постреляла из винтовок. А офицер финский потом из пистолета достреливал. Светит, гад, фонариком и стреляет. Я ползком, ползком и вперед. А утром ваши ребята, — он кивнул в сторону разведчиков, — меня подобрали.

Капитан не спеша раскурил папиросу и, посмотрев прямо в глаза Жигареву, сказал:

— Как-то у тебя все гладко получается. И в плен ты попал, когда без сознания был, и из лагеря бежать пытался, и тут убежал прямо перед расстрелом. Врешь ведь, падла, по глазам вижу, что врешь. Правду говори, пока по-хорошему спрашиваю.

Бывший пленный сник на глазах.

— В плен сам сдался. Патроны кончились, стрелять нечем, нас осталось человек пятнадцать. Тут финны предложили сдаться. Я еще думал, а Мишка Ващенко сказал: «Отвоевались мы, патронов нет, гранат нет, снарядов нет. Они в атаку пойдут, и все, крышка нам. Зачем просто так пропадать. Давайте пока сдадимся, а там посмотрим. Наши скоро подойдут, освободят». Поднял руки и пошел. Все за ним и я, как все. Знал бы, что все так будет, подождал бы, пока финны к нашим окопам подойдут, да штыком их. Хоть одного бы да убил. Не люди они, а сволочи. А про побег — правда. Бежал, думал, наши близко где-то. А мне потом эти сказали, что их войска до Ленинграда дошли и его уже почти взяли. Неужто и вправду они до Ленинграда дошли? Не верю я в это. Я бы и потом убежал, да жалко ребят, которых бы из-за моего побега расстреляли.

— А вчера, что ж, уже не жалко было? Их, может быть, и расстреляли из-за тебя? — спросил его один из разведчиков.

— Вчера не жалко было. Я им предлагал, а они не пошли. Умерли они уже. Сломались. Знаете, вроде человек и живой, ходит, говорит, а на самом деле уже мертвый, нет в нем жизни. Вот так и там. Многие говорили: «Быстрей бы уж помереть, отмучиться». Вот и отмучились.

— А что ж ты теперь делать думаешь? — спросил его ротный.

— А что делать. Думал, выйду к своим, воевать буду. А вот получается, не нужен я здесь. Лишний я получается… — И столько в этих словах было отрешенности, что даже бойцам разведроты стало как-то не по себе от услышанного. — Дайте мне пару противотанковых гранат, пойду, подорву дот какой-нибудь. Не было от меня пользы при жизни, пусть будет хоть после смерти.

— Как же ты пройдешь, тут у финнов такая оборона, мышь не прошмыгнет?

— Мышь, может, и не прошмыгнет, а я пройду! — уверенно заявил бывший артиллерист. — Мы тут два месяца окопы копали, укрепления строили. Я тут и проходы в минных полях знаю, да и полей этих почти и нет. Они тут и не минировали ничего. А вот сектора обстрела дотов и дзотов знаю. Я ж артиллерист как-никак. Да и образование семь классов. В город тоже нас часто гоняли. Знаю, где там что находится. Так что проберусь незаметно, за это не беспокойтесь.

— Слушай, Жигарев, — судя по тому, как капитан растягивал слова, он что-то придумал, — а ты на карте можешь показать расположение финских огневых точек?

— Могу, что там не показать?! С картой нас учили обращаться. Артиллерия — это не пехота какая-нибудь. Тут головой думать надо.

— А разведку и саперов сможешь незаметно провести? — Ротный уже загорелся этой идеей.

— Обещать не могу, но попробовать можно. Как стемнеет, можно пойти. Только лучше не из леса, а со стороны моря. Отсюда вас уже ждут, а вот там у них с обороной полный швах. Только тяжелые батареи. Пулеметов почти нет. Может, конечно, сейчас что-то и поставили, но только на случай атаки. А вот по берегу моря незаметно просочиться маленькой группой можно будет запросто.

— Ладно, Жигарев, идем в штаб, посмотрим, какая от тебя польза может быть. Если в плену с врагом не сотрудничал и поможешь взять город, возьму тебя к себе в разведроту.

После этих слов капитана по изможденному лицу бывшего артиллериста потекли слезы. Он понял, что снова нужен Родине.

Механик-водитель танка Т-34М1

…Если кто-нибудь спросит о том, что я чувствовал во время этого похода, я отвечу: усталость. Страшную усталость. Короткий сон, или у костра, или в боевом отделении машины, снова за рычаги, машинальное запихивание в себя еды на привале, не ощущая ни вкуса, ни ее запаха… Устали все… Шатающиеся от усталости саперы, с утра до ночи ищущие фугасы, чинящие мосты, наводящие переправы… Осунувшиеся, с залегшими глубокими черными тенями под глазами лица командиров, которым приходилось отдыхать еще меньше, чем нам. Постоянное ожидание нападения финнов, молча возникавших, как белые призраки, из леса и яростно атаковавших в отчаянных попытках задержать нас… Задремавший и свалившийся на ходу под гусеницы сзади идущего танка боец… Так и не запомнил его фамилии… Помню того финского пулеметчика, обстрелявшего нас на привале… совсем молодой парнишка оказался, совсем пацан еще и пулемет старый, французский «Гочкис»… А потом был Выборг, где стрелял каждый камень, каждый куст… Отчаянно бились финны и немцы и пощады не просили… Много наших там погибло, погорело… И все-таки мы сделали это! Взяли этот чертов Выборг!

Старший лейтенант Владимир Колобанов

Танк старшего лейтенанта Колобанова первым ворвался на южную окраину Выборга.

Противоминный трал сказал свое последнее «уф-ф» на очередной мине и просто разлетелся вдребезги. Танк на мгновение замер и снова рванул вперед. В машине было невозможно дышать от порохового дыма. Глаза слезились. Вытяжной вентилятор заклинило еще полчаса назад, когда Колобанов вывел танк во фланг батареи финских противотанковых орудий. Одно орудие раздавили с ходу. Расчет даже не успел отскочить. Настолько внезапным оказалось появление на их позиции русского танка.

Второе орудие уничтожил точным выстрелом наводчик Усов. А вот до третьей пушки они дотянуться не успевали. Помешала огромная воронка на пути машины. Финские артиллеристы смогли быстро развернуть орудие и выстрелить. Бронебойный ударил в башню танка. Броню снаряд не пробил, но вытяжной вентилятор приказал долго жить. Сделать второй выстрел финнам Усов уже не позволил, положив осколочный точно между станинами орудия.

Теперь, чтобы окончательно не задохнуться, пришлось приоткрыть башенные люки. При этом рискуя получить внутрь танка ручную гранату с верхних этажей зданий. Обжигая руки даже в перчатках, заряжающий Роденков выбрасывал стреляные гильзы наружу. При таком интенсивном ведении огня экипажем тридцатьчетверка уже напоминала переваливающийся по воронкам дымящий паровоз.

— Коля, — обратился старший лейтенант к механику-водителю, — возьми левее и поставь машину за тот двухэтажный дом без крыши. Пехота отстала. Надо подождать.

— Понял, командир.

Танк переехал орудийный окоп, вдавив гусеницами в землю остатки финской пушки. Проскочил на максимальной скорости открытое пространство и, развернувшись, ловко притерся к стене дома.

Финны методично обстреливали участок. Несколько снарядов ударило в дом. Толстые стены здания устояли, и через минут пять огонь стих. Видимо, орудий крупного калибра здесь не было, а попусту тратить снаряды они не пожелали.

— Андрей, возьми автомат, надо осмотреться. Механик, открой нижний люк.

— Уже, командир.

— Молодец!

Старший лейтенант с наводчиком вылезли из танка. Кивком головы отправив Усова на противоположную сторону дома, Колобанов осторожно выглянул из-за угла. Несколько пуль, выбивая кирпичную крошку, ударили по стене.

— Угу. Враг не дремлет… Не нравится мне этот пейзаж. Не хватает плаката «Добро пожаловать».

Через триста метров от дома, за которым укрылся танк, уходящая под уклон улица была с одной стороны зажата скальным выступом, с другой — длинным зданием с толстыми стенами. Представляя собой идеальную ловушку для людей и техники. Если штурмовая группа сунется в этот «колодец», несколько мощных фугасов обрушат стены здания, похоронив под обломками всех атакующих. И создадут непроходимый завал.

Подойдя к наводчику, он спросил:

— У тебя как?

— Если выдвигаться к вокзалу, то, скорее всего, лучше пройти здесь.

Усов рукой указал на поворачивающую влево дорогу, изрытую воронками. На проезжей части и вдоль обочины лежали тела людей, убитые лошади, два внешне целых орудия и несколько горящих автомашин.

— Если, конечно, там мин не накидали.

— Думаю, еще не успели. Мы очень быстро вошли в город. И эту колонну, похоже, наши недавно накрыли.

Старший лейтенант протер воспаленные, слезящиеся глаза и внимательно осмотрел в бинокль будущий маршрут.

— Коля, — позвал он наводчика. — Видишь, там площадка над дорогой, примерно в двух сотнях метров от нас. У развалин.

Усов посмотрел, куда показал командир, и кивнул.

Финны на руках выкатили восьмидесятивосьмимиллиметровое зенитное орудие и резво обустраивали огневую позицию.

До взвода солдат, пригибаясь, короткими перебежками, занимали оборону, прячась за деревьями и в полуразрушенном здании.

— А вот еще одна пушка, — разглядывая финские позиции, заметил Колобанов.

— Где?

— Чуть дальше. За зениткой.

Старший лейтенант протянул бинокль наводчику.

— Пак-38, — прокомментировал Усов, рассматривая ствол орудия с характерным дульным тормозом.

Из люка высунулся Роденков:

— Командир! Первый вызывает!

Колобанов ловко вскарабкался на броню и нырнул в танк.

— Тополь-два на связи!

— Где находитесь? — раздался в наушниках голос майора Бондаренко.

— Квадрат двенадцать-тридцать два, укрылся за зданием на перекрестке. Оторвался от пехоты. Обнаружил позиции двух орудий и примерно взвод пехоты. Перекрыли дорогу в сторону станции. Хорошо бы их сковырнуть артиллерией.

— Оставайся на позиции и дожидайся пехоту. Направляю к тебе корректировщика. Поможем с артиллерией.

— Вас понял! Жду!

Степан

Бой в городе — это, я вам доложу, нечто. Когда непонятно, где свои, а где чужие, когда пуля может прилететь из ниоткуда, когда с верхних этажей падает что-нибудь горящее или взрывающееся… В общем, весело.

…Машины ползут медленно, прикрытые пехотой, и не подходят близко к непроверенным зданиям. Или же — наоборот — с десантом на броне рывком проскакивают до ближайшего перекрестка. И там замирают, пока пехота чистит близлежащие дома.

Этот дом, добротный, каменный, контролирует выходы на несколько улиц. Сколько там засело «фиников», я не знаю, но огрызаются сильно. Мы близко не подходим, поливая фасад от чердака до фундамента из восьми стволов разом. Прикрываясь огнем, мотострелки подбираются вплотную к стенам, начинается рукопашная. Уф, еще одним домиком меньше. Сколько их там еще?

… «А, сцука… — Пулемет откуда-то сбоку-сверху. — И черт его поймет, откуда бьет? А вылезать нет совершенно никакого желания. Ага, и не надо, вот он. Лови бесплатный звездюль, нехороший человек. Следующий!»

…Чуть правее и дальше нас встает стена огня. И опадает, оставив после себя гигантский костер. Напалмовые ракеты в городе — страшная штука. Штурмовать после них нечего.

А в начале улицы горит наша ЗУшка. Финские пулеметы наглухо блокировали улицы, не давая высунуться. Ребята лихо выскочили, расстреляли «фиников» на верхних этажах и… И не заметили своих финских коллег. С нескольких сотен метров бронебойный снаряд не оставил бывшей бэтэшке ни единого шанса. Вечная вам память, ребята. Расчет орудия пережил их не больше чем на полминуты — его расстреляли прорвавшиеся пехотинцы.

«Слева! Лови плюшечку, скотина. Справа…»

Движемся вперед медленно, отбивая дом за домом. Финны отходят, огрызаясь огнем. И снова, как тогда, в лесу, чувствуется безнадежность. Нет, они не надеются победить, не надеются отстоять город — они стремятся подороже продать свою жизнь. Хрен им!

Старший лейтенант Владимир Колобанов

Корректировщик что-то бубнил в рацию. Вторая шестерка Су-6 снова заходила на позиции финнов. Обрабатывали основательно. Колобанов с радостью смотрел, как самолеты ровняли с землей оборону противника. Вот бы такую поддержку в сорок первом! А ведь тогда было наоборот. Немецкая авиация гонялась чуть ли не за каждым танком его роты, безнаказанно бомбя и расстреливая машины на маршах.

Сколько хороших ребят погибло, так и не вступив в бой. А наших истребителей практически не было.

При последнем заходе наших самолетов на позициях финнов что-то сверкнуло и громко взорвалось. Причем так, что даже танк вздрогнул, и у всех зазвенело в ушах. К небу поднялся огромный столб пыли и пепла. На танкистов и подошедшую наконец-то и залегшую пехоту посыпался мусор и какие-то обломки.

— Ну, ни хрена себе!

— Твою бога, душу… Что это было!

— Чего ты орешь?! И так в голове гудит!

— А сам-то, что орешь?

— Все! Хана Гитлеру!

Бойцы штурмовой группы, поднимаясь с земли и отряхиваясь, комментировали произошедший фейерверк.

— Да какой еще Гитлер! Мы сейчас с финнами воюем!

— Один хрен — фашисты! Видел у них на касках свастику!

— Похоже, у «фиников» склад боеприпасов рванул!

— Ну, дык! Я аж чуть не оглох!

— Кузьма! А Кузьма! Ты чего в норку-то забился? Это не нас бомбили!

Солдаты рассмеялись. Кузьма, цепляясь винтовкой за куски битого кирпича, задом пытался выбраться из дыры под стеной дома. Но, зацепившись ремнем за кусок арматуры, застрял.

— Так! Ну, хватит ржать! Кони вы мои вороные!

Командир штурмовой группы лейтенант Аношкин, обговорив с Колобановым вопросы взаимодействия и поддержки, маршрут движения, вернулся к бойцам.

— Да вытащите его! Барцев, Лащенко!

Бойцы освободили барахтающегося Кузьму и поставили его на ноги.

— Товарищ лейтенант! Может, его здесь оставим?

— Тылы прикрывать!

— Он тут обживется пока! Натаскает в норку желудей, орехов!

— Ну, все! Отставить смех! Слушай боевую задачу…

Змей

Новая машина еще больше приблизилась к идеалу, то есть к тому тяжелому танку, который когда-нибудь создадут на ЛКЗ. Новая пушка с клиновым затвором и полуавтоматическим заряжанием, новый двигатель, на этот раз дизель, много всяких мелких улучшений. Скорострельность у нас была такая же, как у корабельных орудий, семь-восемь выстрелов в минуту. Было в машине еще одно нововведение — специальный лежак для Тэнгу.

В бой мы пошли в составе роты экспериментальных машин под командованием Соджета.

Т-54, ах пардон, Т-42 меня особо не впечатлили, только порадовали, а вот «Буратинк»…

Я ходил вокруг этого чуда техники и тихо радовался, что у немцев такого нет и, скорее всего, не будет.

В бой нас не пускали, держали в резерве, так что пострелять удалось только по дотам.

Да и то основную работу сделали восьмидюймовки. Но вот во время танковой контратаки нам удалось оттянуться по полной программе. Дистанция около полукилометра, и самый тяжелый танк противника — трофейный КВ, его я и снес первым выстрелом. В остальные машины главное было попасть, даже не столько попасть — хотя бы задеть. Из «троек» и «четверок» немцы начинали выпрыгивать уже после касательных ударов или близких разрывов. Вот только траки с лобовой брони нам снесли.

Старший лейтенант Владимир Колобанов

К железнодорожному вокзалу дополнительно усиленная еще двумя танками, самоходной зенитной установкой и двумя взводами мотострелков штурмовая колонна пробивалась до полудня.

В ходе боя в районе моста на Папулу финнам удалось поджечь зенитку, ведущую огонь по верхним этажам зданий и прикрывающую продвижение штурмовых подразделений. А на подходе к привокзальной площади выстрел из противотанковой пушки сбил гусеницу на одном из Т-50. Ответным огнем орудие противника уничтожили, но пришлось задержаться. Прикрыв корпусом тридцатьчетверки поврежденную машину, танк Колобанова вел огонь вдоль улицы, подавляя огневые точки в домах по левой стороне дороги, давая время на ремонт танкистам поврежденной машины. Второй Т-50 поддержал бросок бойцов вдоль улицы. Прикрываясь броней танка и с ходу ведя огонь по окнам, второй взвод вышел к перекрестку.

— Коля, бронебойный! — подал команду заряжающему старший лейтенант. Лязгнул затвор орудия, принимая снаряд.

— Дистанция полторы сотни!

В перископе тридцатьчетверки был виден выползший с примыкающей к вокзалу улицы экранированный КВ-1 со свастикой на башне. Коротко хлопнула пушка Т-50. Снаряд с визгом рикошетировал от башенной брони КВ, не причинив вреда. Танк не спеша повернул и, переваливаясь по поваленным деревянным опорам линии электропередачи, двинулся навстречу штурмовой группе, ведя огонь из курсового пулемета. За машиной короткими перебежками, стреляя на ходу, следовали финские солдаты.

— Андрей! Бей в «ленивец»! Надо его развернуть!

— Понял!

— Огонь!

Не дожидаясь команды, Роденков загнал в орудие следующий снаряд.

Первый снаряд сорвал правую гусеницу КВ. В этот момент танк выстрелил. По инерции машину развернуло, открывая более тонкую бортовую броню. И снаряд, высекая искры, только скользнул по броне «пятидесятки». Мотострелки залегли, отсекая от танка автоматно-пулеметным огнем финскую пехоту.

— Огонь! — Вылетела стреляная гильза, освобождая место следующему заряду.

Бронебойный вошел точно в моторное отделение. Следом Усов вогнал еще один снаряд.

Финский танк остановился, но не горел.

— Огонь!

После третьего снаряда по его броне потекли языки пламени, постепенно охватывая двигатель и башню. Люки танка оставались закрытыми. Похоже, танкисты были контужены или ранены и не могли покинуть горящую машину.

— Осколочный!

Выстрел.

— Еще осколочный!

Снаряды танковых орудий и огонь второго взвода довольно быстро рассеяли и уничтожили пехоту, следовавшую за финским танком, освобождая дальнейший путь.

Площадь у вокзала была затянута дымом от горящих зданий. Изрыта воронками от бомб и снарядов, завалена обломками гранита и кусками кирпичей. Чадил лежащий на боку разбитый трамвай. С краю площади уже вовсю полыхал финский КВ. С неба сыпался пепел и куски сажи. У зенитных орудий, обложенных мешками с песком, лежали мертвые финские артиллеристы. Из окна второго этажа полуразрушенного здания вокзала длинными очередями бил станковый пулемет. Его поддерживали частые винтовочные выстрелы. Т-50 круто развернулся на месте и сделал несколько выстрелов по окнам вокзала. Из-за брони его дружно поддержали огнем бойцы взвода. Танковыми снарядами разворотило оконный проем. Пулемет замолчал. Постепенно стихли винтовочные выстрелы. Оказавшись под плотным огнем, финны отошли в глубь вокзала. Первый взвод, пройдя по железнодорожным путям, атаковал здание и, ворвавшись внутрь и выбив остатки сил противника, закрепился на занятых позициях.

Мотострелки, закидав гранатами первый этаж углового дома у площади, ворвались в здание и в ходе короткого, но жестокого боя овладели верхними этажами. Сказывалось насыщение подразделений автоматическим оружием. Плотность огня по сравнению с залпами обычных «мосинок» возрастала многократно. Огневой контакт в какой-то момент перешел в ожесточенную рукопашную. Крики на финском и русский мат слились в один многоголосый рев. Из окна четвертого этажа, прямо под гусеницы Т-50, выпали два солдата. Русский и финн упали на брусчатку, продолжая сжимать друг друга в смертельных объятиях. На чердаке дома напоследок рванула ручная граната. Прозвучала короткая очередь, и стрельба стихла. Были слышны только стоны раненых и крики командиров отделений, собирающих по этажам оставшийся в живых личный состав. Теперь штурмовая группа контролировала господствующее на привокзальной площади здание. Любые перемещения финнов в районе вокзала и вдоль набережной быстро и жестко пресекались плотным огнем, не позволяя им перегруппироваться.

Перепрыгивая через каменные завалы и дыры в лестничных пролетах, кашляя от еще не осевшей кирпичной пыли и дыма, Колобанов с командирами танков поднялся на третий этаж захваченного дома, где Аношкин разместил свой временный штаб. Усталый лейтенант инструктировал командиров отделений. Как старых, так и вновь назначенных вместо погибших или раненых. С ходу включившись в разговор, офицеры определили участки обороны, сектора обстрела на случай возможной контратаки финнов. Обсудили вопросы дальнейшего взаимодействия, разведки, связи и условных сигналов.

— Приказано в тринадцать тридцать продолжить наступление. Продвигаться будем вдоль набережной, в сторону Северного вала, охватывая с правого фланга рыночную площадь. С последующим выходом к Выборгскому замку.

Части второго батальона уже захватили центр города. Только что закончился бой у библиотеки Аалто. Последующая задача батальона, двигаясь параллельно с нами, выйти через Южный вал к Замковому острову.

— На данный момент в танках осталось по пять-шесть снарядов. Я связался с командованием. Машина с боеприпасами будет примерно через двадцать минут. Заодно подкинут патронов, гранаты и медикаменты.

— Это радует. У моих бойцов практически ничего не осталось. Даже пришлось использовать трофейное оружие.

Аношкин кивнул на стоящий на подоконнике «Гочкис».

— Раритет, однако! Большие потери в группе? — спросил Колобанов у лейтенанта.

Аношкин прикурил папиросу и устало откинулся на спинку старинного кресла.

— Тринадцать убитых. Девятнадцать раненых. Из них восемь тяжелые…

Колобанов сочувствующе хлопнул лейтенанта по плечу.

— Как доставят боеприпасы, готовимся к выходу. Ну, давай, лейтенант.

— До встречи!

К исходу следующего дня был штурмом взят Замковый остров и Аннинские укрепления.

А еще через семь часов Выборг был полностью в руках особой бригады генерала Мындро.

Саня

Выборг зачищали методично, дом за домом. Зачистка «по-выборжски» — это когда к гарнизону очередного дота или солдатам в доме сначала обращаются в мегафон, предлагая сдаться. Потом, если трезвомыслящих не нашлось, дом обрабатывает артиллерия и танковые пушки. Причем с таким запасом, что хватило бы на два раза. Затем входит пехота, которая уже не берет пленных. Если бы…

В какой-то момент нам во фланг вышел немецкий танковый батальон. Так случилось, что первыми на его пути оказались экспериментальные танки Соджета с усилением, до этого оставленные в тылу. С ними еще был Змей на своей «стотридцатке». Да и я практически сразу же получил приказ немедленно выдвигаться туда. Разгром финского пехотного полка с приданными ему батареями ПТО на берегу залива заканчивали уже без меня.

К моменту моего вступления в танковый бой у немцев осталось не более половины техники. Большая часть которой вышла из боя и сгрудилась за небольшим пригорком. Танкисты их достать уже не могли, а вот мне некоторые из немецких танков были видны. Три фугасных снаряда, особо не целясь — ведь с пятисот метров промахнуться трудно. Сколько танков и другого железа попало под раздачу, для меня осталось загадкой, но выжившие танкисты предпочли убраться подальше, даже бросив одну исправную «четверку» и одну «двойку».

Основные силы бригады стали окапываться по окраинам Выборга. Это заняло довольно много времени, потому что бульдозерного оборудования для самоокапывания нашлось всего пять комплектов для Т-34. Эти пять танков и работали за всех. Пехоте повезло гораздо меньше, но, с другой стороны, она могла и просто прятаться в развалинах. Полностью развернулась артиллерия.

Тягачи занялись стаскиванием поврежденной техники на рыночную площадь. Тут же недалеко началось оборудование «взлетки» для летунов-штрафников. Из всего этого я сделал вывод, что мы встали надолго. Наши САУ-203, КВ Мехлиса, зенитки Степана, САУ-130 Змея и оставшиеся танки Соджета вывели с первой линии и собрали возле одного из немногих уцелевших зданий. Пройдя внутрь, я попал в зал, где Мехлис и Мындро разговаривали с пленным финским полковником. Буквально следом за мной подтянулись и остальные попаданцы, участвовавшие в этой операции, кроме Ники, которая умчалась со своими подопечными в направлении Виролахти.

Олег Соджет

Когда на нас выскочили немецкие танки, все, что я успел сделать, — это отдать приказ об атаке. Это был мой единственный приказ за время боя. Больше не понадобилось.

Первыми навстречу врагу выдвинулись Т-42, за ними двинулись остальные танки моей роты.

Сам боя я толком не запомнил. Так, отдельные картинки… Немецкий Т-3, напоровшийся на стомиллиметровый снаряд, прошедший его насквозь. Горящий Т-50, который неудачно выскочил вперед и попал под раздачу. Один из Т-42 с разорванной гусеницей и согнутым орудием, ведущий огонь из пулеметов. Т-2, мелькнувший у меня в прицеле и буквально разорванный выстрелом из танкового орудия. Да так, что снаряд, пройдя сквозь этого уродца, влип в лобовую броню Т-4, идущего следом. И взорвался, пробив ее. Башня от «тридцатьчетверки», пролетевшая в паре метров от моего танка. Три последовательных удара в броню моего «сорок второго». Крик заряжающего о том, что осталось всего два снаряда…

Помощь пришла вовремя. Добивали немцев уже без меня. Мой Т-42, расстреляв все снаряды, вышел из боя. Практически одновременно из боя вышел и второй Т-42, у которого тоже закончился боекомплект.

Постепенно, остальные уцелевшие машины моей роты выходили из боя. Все пять… Еще три танка можно было починить.

Узнав все это, я осмотрел свою машину… Ну что тут сказать… Насчитал семь попаданий. К счастью, броню пробить немцам не удалось. А вот немецкие машины наше орудие пробивало всегда. Главное было попасть. Причем легкие танки пробивались вообще насквозь, если в них попадала «болванка».

Посмотрел я на то, как мой танк испятнали, переглянулся с Ваней и Стасом, обнял Аню. Потом достал из танка фляжку с водкой.

— Ну, ребята, — сказал я, — будем жить! За нашу «коробочку», что не выдала и сберегла. Пусть до Берлина нас хранит!

После чего хорошенько приложился к содержимому. Потом фляга пошла по кругу. И если Стас выпил немного, ему еще танк вести было надо, то Иван тоже неплохо приложился. И даже Аня, несмотря на свою нелюбовь к крепкому, немного выпила.

После чего мы, забравшись в машину, двинулись в расположение рембата. Остальные уцелевшие ехали за нами, а поврежденную троицу тянули на буксире.

Ника

Второй раз соваться на аэродром рискованно. Но, как говорится, «снаряд дважды в одну воронку не попадает». Поверим, что немцы тоже так думают. Внутрь со мной пойдут не все. В группе есть снайпера, а есть те, кто более с пистолетами да в рукопашной спец — тренировались все, но, видно, у кого к чему душа больше лежит. Прикрытие должен обеспечить лейтенант, и в случае, если к противнику подойдет подкрепление, отвлечь на себя и продержаться как можно дольше.

В последний раз проверили снаряжение. С СВТ под землю не пойдешь — сдали на хранение. При себе автоматы, у восьмерых по две кобуры с ТТ, ножи. Запасные диски и гранаты в разгрузках. Маскхалаты снимем перед самым входом — в темных переходах белые пятна будут сильно выделяться. Так что останемся в черных комбезах, специально разработанных мной и пошитых в Центре. Вроде бы все взяли. Главное — не забыть Удачу. Без нее нечего и пытаться лезть под землю.

Ночь уже спустилась. Звезды, как брошенная в небо крупа — миллиардами светлячков над головой. Тишина такая, что за версту слышно дыхание, или это мне так кажется. По льду ползти холодно и рискованно. Но другого пути у нас нет. Догорающие остатки капониров и самолетов слабо подсвечивают поляну. На этот раз у нас другая задача — мы будем тихи, как мышки. И пока кошки спят…

Бункер и вправду оказался с краю. С первого раза и не заметишь. Со второго, впрочем, — тоже. Легкое копошение по сторонам — значит, охранение не спало. Ну, ничего, теперь уснуло — вечным сном. Дверь закрыта. Как же она отрывается? Не верится, что тут должен быть электронный ключ — до него еще три десятка лет. Но вот рычажная система или электрическая цепь должны присутствовать.

— Разрешите? — Водограй пошел с нами. Хотела сначала приказать эвакуировать, но он настоял, что, кроме него, никто не сможет показать бункер — согласилась. Скрепя сердце.

— Давай…

— Кажется — здесь.

Одно из поленьев поворачивается, и дверь внезапно вздрагивает и начинает медленно уходить в сторону. Ну, с Богом!

Слабые огоньки лампочек. Коридоры-коридоры-коридоры. Мне кажется, что мы бежим бесконечно долго… и громко. Разбегаемся по этим коридорам. Пока тихо.

И вдруг впереди вскрик. Можно больше не скрываться — теперь дело в скорости.

— Вперед!

Коридор осветился вспышками выстрелов. Солдаты врываются в комнаты. Стреляют. Дальше. Нервы на пределе — любой шорох, звук отдается в голове как набат. Я стреляю на опережение, пока успеваю… пока. Но немцев много… Как же их много! Бояться нельзя. Бояться уже поздно — остается только верить в удачу и стрелять.

— Тут оружейная комната!

— Перекрыть доступ! Занять оборону. Держитесь! Мы дальше…

Сзади дробный стук очередей. Впереди дверь. Выбиваем и влетаем в большое помещение — немцы уже вскочили с кроватей и стоят перед нами. А в пистолетах, как назло, кончились патроны. Мои тоже не стреляют. Слышу, как падают обоймы на пол, а следом и автоматы. Свои пистолеты в кобуры. Немцы улыбаются — их больше. Нас шестеро. Мы тоже улыбаемся. Только улыбки у нас разные…

Нас будет ждать драккар на рейде И янтарный пирс Валгаллы светел и неколебим, Но только через танец на снегу Багровый вальс-гемоглобин…

Ах, какое небо! Воздух легкий, и кажется, взмахни руками — и взлетишь к звездам. Хочется выть, хочется плакать и хочется смеяться. Нет, я не схожу с ума, просто сижу, привалившись спиной к поленнице, и смотрю на небо. На землю смотреть не хочется. У нас не было выбора — но это не оправдание… это следствие. Но все же мы справились…

Четыре эсэсовских офицера, злобно озираясь, сидят в сторонке. Бункер зачищен. Потеря почти половины отряда — страшная цена. Но мы платили сполна, не торгуясь. Из бункера мы вышли впятером. А вошло четырнадцать. Немцы дрались хорошо — надо отдать им должное — не отступали. Некуда им было отступать. Но цеплялись за каждый поворот намертво. Страшно было бы представить, если бы ребята не удержали оружейную комнату. Правда, оттуда не вышел никто. Последний подорвал себя — бункер чуть не обвалился. Выбирались на ощупь. Тащили упиравшихся немцев, а своих не могли подобрать…

Ждем. Долгая зимняя ночь. Утром за нами приедут. Но это будет утром. Ждем рассвет, как прощения. Лейтенант раскатал немецкую подмогу на двух грузовиках. Массированная снайперская засада — это же надо было такое придумать. Нашел место — и перекрыл дорогу наглухо… использовав взорванные машины как освещение. Помогли карельские камни — не только финнам за ними прятаться.

Сквозь усталость слышу звуки моторов. Поднимаю голову:

— Кто?

— Наши, — улыбается лейтенант. — Наши, наши.

Киваю. Это хорошо, что «наши». Нет, это очень хорошо. Просто замечательно!

Никогда еще не бывала в городе, который только что взяли. Вокруг вонь сгоревшей техники и домов. Они уже отгорели, но смрад еще не выветрился. Пока ехали до штаба, вся извелась — глаза будто живут сами по себе — столько вероятных снайперских позиций, что моя паранойя не просто кричит, а завывает от страха. Любой город можно превратить в страшный рубеж обороны. Как же они его взяли? Я бы в город не полезла — однозначно.

Мои попаданцы все живы. Я им пытаюсь улыбнуться. Степан меня подхватывает.

— Давай-ка, иди спать, Никушка.

— Ага, — соглашаюсь я. Вторые сутки на ногах.

— Ранена?

— Ерунда, уже перевязали.

Он укладывает меня. Накрывает шинелью.

— Спи.

— Степа, — зову я, — прими моих. Они тоже…

— Уже сделано. Не волнуйся. И пленных тоже… определили.

Я послушно закрываю глаза. Тело безвольно и покорно. Это спад — это нормально. Для меня. У меня все получается циклично — сначала пик, когда я не чувствую ни боли, ни усталости — могу хоть горы свернуть. А потом наступает спад… низ амплитуды. Вот тогда мне надо либо выплакаться, либо выспаться. Плакать не могу, и сознание само погружается в спасительный сон.

Степан

Из самоходки я вывалился как мешок… гм, с картошкой. Вымотался капитально. Ниче не скажу, отвык я от таких рейдов. А за эти дни наездились и настрелялись по самое не балуйся. Стою, прислонившись к какой-то стене, наслаждаюсь сравнительной тишиной и покоем. Вспомнился марш…

…Стрельба. Частая, злая, обреченная. До одури вглядываемся в ночную тьму, пытаясь разобрать, что происходит. Из леса доносятся треск ППС, лязг «дегтяря», заливистый лай «суоми», хлопки винтовок. Охотники или ловушка? В прошлый раз разведчики купились на отступление отвлекающей группы, и нам пришлось поддерживать охранение огнем. Как на грех, та группа была многочисленной, и нам пришлось туго. А сейчас? Но нет, стрельба постепенно смолкает, спустя некоторое время появляются разведчики с трофеями. Страшно хочется спать, но по какому-то наитию подхожу ближе, чтобы посмотреть, что они притащили. Диковинный пулемет: не наш, не немецкий, не финский, но очень знакомый…

Сна ни в одном глазу, стою, прислонившись к броне, и глотаю ночной воздух. «Гочкис». Пулемет Гочкиса. Точно такой же Олегыч поставил в мастерской, там, в лесу. Смотрю перед собой невидящим взглядом. Сергей Олегович, первый и пока последний погибший из наших современников. И постоянное нервное напряжение последнего времени. Как итог — слезы. Те самые, скупые, которых не стыдно и которые не остановить. Олегыч…

— …Не спи, замерзнешь. — Крепкий удар по плечу возвращает в реальность.

Хмм, действительно, простоял я так долго, минут пять. Хватит — отправляюсь вместе с экипажами осматривать машины: технике сегодня тоже досталось. Несмотря на бодрящий холодок, над ними колеблется марево горячего воздуха. Над стволами, выпустившими за сегодня чертову уйму снарядов, над бронежалюзи моторов, таскавших нас по дорогам и городу. Наглядное доказательство того, насколько было жарко.

Результат обнадеживает: и оружие, и шасси перенесли проверку боем достойно. Неполадок не было, проблем в ближайшее время не предвидится. Эффективность — впечатляет, причем у двухстволок тоже. Хорошие машинки мы сделали. В серии бы еще они себя так же показали, ну да это в наших силах.

Возясь с машинами, не перестаю думать — а на фига? Город взяли, причем с небольшими потерями. Перевели уйму боеприпасов и… Все. Сидим в городе, ни назад, ни вперед, как тот охотник. Дальше, черт меня дери, что? Или…

Додумать эту, несомненно, гениальную мысль не дает возвращение Ники. Легко раненная, уставшая, но живая. И слава богу. Спи Ника, все в порядке, все сделаем, и даже больше.

Олег Соджет

Добравшись до рембата, мы, сдав технику механикам для ремонта и ТО, все, кроме часовых, повалились спать. Все ж бой нас всех здорово вымотал.

Когда я проснулся, то услышал какой-то шум на дворе. Выглянул и прихватил кусок разговора.

— Ну не могу я вашу «тридцатьчетверку» починить. Ей двигатель разбило, а запасного нет! — оправдывался механик.

— Но как же так? Были ж раньше! — удивился командир танка.

— Дык раньше были, но уже нет. Закончились. Их было всего три у нас, и два из них еще в дороге использовали, чтоб технику на ходу держать, не бросая. А последний — другой машине достался.

— Так, — влез я в спор, чтоб его прекратить, — идем-ка на месте посмотрим.

Осмотр танка показал, что механик прав и сделать с машиной ничего не выйдет. Двигатель надо менять однозначно. Да еще, как оказалось, орудие тоже повреждено. В результате я приказал с машины снять все, что могло пригодиться, а сам танк подорвать, утянув его в поле. Подрыв шел в два этапа, как отработка способа уничтожения Т-42, буде его придется бросать. И выглядело это так — вначале в дуло засунули небольшой подрывной заряд, который полностью уничтожил орудие, а потом в танк загрузили фугас, который превратил Т-34 в груду покореженного металлолома.

— Но вы не волнуйтесь, товарищ лейтенант, — попробовал утешить грустно наблюдавшего за подрывом своей машины механик, — без танка вы не останетесь. Если, конечно, захотите его взять… Он вон там стоит. Уже починили даже.

Мы заинтересованно пошли туда, где должен был стоять указанный танк…

— Вот это да! Эт какая заготовка под буратину сюда этот гроб приперла?! — выдал я в полном охренении.

Летеха выглядел не лучше, разглядывая стоящий перед ним французский Char В-1bis. Однако, поматюкавшись, все-таки мы пришли к выводу, что лучше хоть такой танк, чем никакого, и, позвав экипаж, стали осваиваться в новой машине. Я же пошел к Ане с намерением рассказать ей о том монстре, на который мы Т-34 сменяли…

По дороге я узнал, что ремонт Т-42 закончен и танк уже снова в строю. Потом, рассказав таки Ане о новом танке роты, я стал думать, как этот гроб на гусеницах можно наиболее оптимально использовать.

Финны

— Лейтенант, откуда вы в таком виде? Что произошло? Почему нет связи с гарнизоном Виипури?

— Ваше высокопревосходительство, вот пакет от полковника Пирвонена! Он командует обороной города. Когда я покинул город, русской колонне оставалось около десяти километров пути. Резервов больше нет, город почти беззащитен!

— Не поддавайтесь панике, лейтенант! Наши союзники непременно помогут нам! Там в десяти километрах от города стоит немецкая часть.

— Ваше превосходительство! — Голос лейтенанта сорвался. — После того что я сегодня сам увидел, я не могу считать немцев не то что союзниками, но даже нейтралами! Они убили наших мирных жителей!

— Что вы несете, лейтенант? Вилле, с тобой все в порядке?

— Ничего не в порядке! После того что я видел сегодня, немцы мне враги, как и русские!

— Успокойтесь, лейтенант! Расскажите все по порядку!

— Дядя, они всех убили! Всю колонну! Сначала с самолетов, а потом пришли эти! В маскхалатах, и дорезали всех! Там не осталось никого живых! Ты понимаешь, никого из почти трехсот мирных! Там были женщины и дети! Они всех убили!

— Кто? Русские?

— Немцы! Да, господин фельдмаршал! Ваши любимые немцы!

— Ты уверен, Вилле? Как это случилось? Почему? Немцы?

— Сначала на колонну беженцев налетели «штуки». Отбомбились и проштурмовали. Я был позади колонны, еще не догнал.

— Ты уверен, что это были немцы?

— У русских нет монопланов с неубирающимся шасси и крылом в виде крыла чайки наоборот. Русские не бросают на колонну бомбы с фосфором!

— Дальше! — упавшим голосом сказал Маннергейм. — Продолжайте, лейтенант Пирвонен.

— Потом, примерно через полчаса к пытающимся разгрести ту кашу, что получилась на дороге, подошли около пятидесяти человек в маскхалатах и начали планомерно уничтожать выживших. Мне кажется, не ушел никто! Я к тому времени почти догнал колонну. Только чудом остановился за утесом и решил посмотреть. Они всех убили! Даже детей!

— Ты уверен, что и это были немцы?

— Да, дядя! Я немного говорю по-русски и по-немецки… Это точно немцы. Они ругались между собой, а еще больше ругали летчиков, что те бьют не кого надо, а кого легче. Они заметали следы ошибки своих летчиков!

— О, боже! За что все это? Вилле, ты знаешь, что с моей дочерью?

— Господин фельдмаршал, ваша дочь должна была ехать в автобусе в этой колонне, вместе с остальными работниками банка.

— Ты видел?

— Автобус сгорел до остова…

Саня

На ночевку я разместил свой экипаж в одном из немногих сохранившихся домов. Нам досталась большая комната на втором этаже. Рядом разместились разведчики и смена артиллеристов. До Круглой башни, где организовал штаб Мындро, надо было пройти около двухсот метров. В доме кроме стариков-хозяев оказалась симпатичная девушка, испуганно глядевшая на нас и явно ожидавшая гадостей. Можно сказать, что ее ожидания не оправдались — солдаты просто повалились спать — усталость перехода давала о себе знать. Бодрствовать остались только дежурные. Наутро хозяин дома, вполне сносно говоривший по-русски, поинтересовался, надолго ли мы пришли. Я ответил, что в город — навсегда, а из его дома выселимся при первой же возможности. Дед покачал головой и сказал по-русски, что так и подозревал. К моему удивлению, оказалось, что девушка тоже неплохо говорит по-нашему. После нескольких фраз, убедившись, что за свою честь пока можно не беспокоиться, она, наконец, назвала свое имя.

— Минна.

— Александр. Скажите, Минна, а чем вы занимаетесь?

— Сижу с вами, жду смерти.

— Есть за что?

— Наверное — да. Это вам решать.

— Что же вы такого натворили? Стреляли в русских солдат? Покажите плечи, пожалуйста.

— Не стреляла. Даже не вредила никоим образом. Смотрите. Мне продолжить с одеждой?

— Как хотите…

— Тогда, разрешите, я все же приведу платье в порядок.

— Да, конечно. А что вы ждали?

— Честно? Насилия и смерти.

— Боюсь, я вас разочарую… Давайте вернемся к причине, по которой мы должны вас убить? — Девушка стала выглядеть еще испуганней.

— Я просто работала в банке…

— Почему же мы должны лишить вас жизни?

— Вы точно это сделаете… Только, прошу вас, не насилуйте… Умоляю…

— Да ладно тебе, документы есть? — Она вдруг испугалась гораздо сильнее, чем раньше, и протянула какой-то пропуск. От прочитанного я аж присел.

Степан

Блин, везет же Сане на непростых пленных. Хотя, какой это на фиг пленный? Так, изрядно напуганная девчонка.

Финны

— Кейо! О боже, ты жив? Ты вырвался!

— Нет, Карл, меня просто отпустили. Меня, водителя и твою дочь.

— Она жива! — Словно тысячекилограммовый груз свалился с плеч старого фельдмаршала. — Я верил. Я ждал.

— Да, Карл. Она просто в последний момент вышла из автобуса. Не захотела бросать родителей твоей жены… Мы видели то, что осталось от автобуса… и от всей колонны. Карл, это не русские!

— Ты уверен?

— Да! Я сам видел, что «штуки» работали по тому району. Я еще удивился, что русский авангард прошел мимо города. А он на самом деле не прошел.

— Мы не удержали Виипури…

— Да, не удержали. К моменту подхода русской особой бригады у меня в городе осталось три батальона береговой стражи, один «щюцкора» и рота, шедшая на фронт. Ну и несколько зениток. Остальное этот идиот раздергал на бесполезные засады.

— Дальше…

— Русская бригада генерала Мындро, по-моему, все эти засады не заметила — как комаров побила и дошла до города. Про потери авиации и «Вяйнемяйнен» говорить, или ты лучше меня знаешь?

— Знаю… Что было в городе?

— Было страшно, Карл. Русские действовали небольшими группами, с автоматическим оружием. Окружают дом или опорный пункт. Предлагают сдаться. Если гарнизон отказывается — с небольшого расстояния обрабатывают артиллерией, а потом зачищают. Пленных после отказа не берут вообще. Несколько солдат поднимали руки, но их просто пристрелили.

— О, боже! Ты сказал «зачищают»…

— Да, это их новый термин… Поверь, эта бригада запросто могла дойти хоть до Турку… И «зачистить» все по пути. Это не мы их остановили, и уж тем более не эти скоты из Германии.

— Немцы пришли тебе на помощь?

— Нет! Город почти уже был взят, когда они зашевелились. Танковый батальон начал двигаться не к городу, а к своему секретному объекту вот здесь, — полковник ткнул в карту. — Русский осназ капитана Ивановой начал штурм объекта. Немцы помчались выручать и напоролись на бронеарьергард под командованием подполковника Медведя… Около роты. И немецкого батальона просто не стало… Совсем… Карл, это был немецкий батальон на свежих танках, полностью укомплектованный. Против русской роты, только что перенесшей тяжелый марш.

— Ты откуда все знаешь?

— Мындро просветил. Да и я сам видел многих из перечисленных. Понимаешь, это та самая бригада, что летом остановила немцев под Смоленском. Не в лоб, а просто пройдясь по тылам. А перед Новым годом — сделала коридор вдоль Черного моря. Да, и еще… они коллекционируют фуражки вражеских генералов! Гудериан, Клейст, Дитрих… У тебя есть серьезные шансы пополнить коллекцию…

— Кейо, прекрати истерику!

— Это не истерика, Карл. Я видел их близко, с некоторыми даже разговаривал — это не Красная Армия позапрошлой зимы… Это что-то совсем другое. Ты понимаешь, что представляет собой бригада, если сам Мехлис не считает зазорным воевать в ней простым командиром танка?

— Кто? Кем?

— Лев Захарович Мехлис! Слышал о таком? Командир танка! Ну, я, конечно, думаю, что он там еще для чего-то… А помнишь, у русских командующими ВВС были Рычагов и Смушкевич? Они здесь же воюют простыми летчиками. Карл, может, это наш шанс? Выйти из войны с минимальными потерями? Дальше будет только страшнее…

— Мне надо все обдумать… Я посылал разведку на дорогу к Виролахти. Разгром колонны подтвержден. Следствие ведется. Вечером будут результаты экспертиз. Давай подождем.

— Карл, а ты не боишься, что в обед они получат приказ идти на Хельсинки? Ты понимаешь, они сняли все указатели с надписью «Виипури» и поставили «Выборг». А майор Бондаренко при мне посоветовал маляру заготовить трафареты «Гельсингфорс» и «Гангут».

Саня

Одновременно с прибытием по льду первых подразделений стрелковой дивизии из леса начали выходить группы осназа НКВД и армейской разведки, шедшие параллельно или несколько впереди бригады, просочившиеся в прорыв и выброшенные десантом в тыл финнам. Их оказалось гораздо больше, чем я предполагал. Во многом благодаря деятельности этих подразделений на дальних подступах бригада потеряла за время прорыва менее десятой части своего состава. Группы после непродолжительного отдыха отправлялись на Большую землю по льду или воздухом.

…Уже четвертый день мы занимались укреплением позиций в Выборге. На расчищенной площадке приземлялись самолеты, привозившие грузы и забиравшие раненых. Штурмовики, сделав по два-три вылета в первый и второй день, сидели без дела. Из Кронштадта несколько раз приходили отряды аэросаней с грузом. Машины по льду не пускали. Финские войска после отъезда полковника нас не атаковали. Иногда наши передовые посты замечали разведгруппы финнов, не приближавшиеся к нашей обороне. Ситуация «повисла». Часть нашей и трофейной техники нам удалось отремонтировать, экипажи пополнились за счет выживших. Офицеров СС из захваченного Никой бункера отправили транспортным самолетом в тот же день. Тишина на фронте вещь поганая — кто-то из противников обязательно готовит оппоненту большую гадость. Причем, насколько я понимаю, готовим ее явно не мы. Разведчики притащили пилота «лаптежника», сбитого зенитками в день штурма Выборга. Почему его удалось поймать только сейчас — непонятно, но командир группы сказал, что пленение произошло в видимости от разведгруппы финнов, и они попыток выручить немца не предприняли, хотя явно наблюдали за процессом. Я собирался, было, присутствовать на допросе, но Недорубов-старший сказал, что всех пленных офицеров Мындро приказал тащить к нему. Пока летчика приводили в порядок, а после пары ударов по морде — ему это требовалось, я прошел в зал, где обычно проводились все совещания штаба бригады. Подходя к двери, я услышал тихий разговор. Голоса Мехлиса и Мындро были спокойными и серьезными.

— Михаил, ты понимаешь, что тебя просто подставили? Вернее, твою бригаду.

— Понимаю. Только не понимаю, кто.

— Тут дело такое, понять нужно, кого подставили. Тебя? Попаданцев? Всю бригаду? Цель кто?

— А вы?

— Я? Я приехал в последний момент, и сразу к тебе. Предсказать это просто нереально было.

— То, что поддержки фронта не будет, понятно было сразу. Только вот зачем у нас приказ нарисовался держать Выборг? Да и вся операция какая-то бессмысленная. Из пушки по воробьям на заднем дворе, когда в главную дверь ломятся разбойники с оружием.

— Вот это меня и смутило. Поэтому я здесь. Только вот не сдвинулось следствие. Ничего нового пока не узнал.

— Может, с попаданцами поговорить? Они думают совсем другим местом, и это не то место, на котором сидят. Может, просто мы чего-то не видим?

— Надо обдумать. Собери их через часик-полтора. А пока летчика поспрошаем. А есть что от Пирвонена?

— Пока ничего. Но, как видите, огонь финны не ведут. Разведка по позициям не лазает. А доехал ли куда надо — неизвестно.

Михаил Дмитриевич сносно говорил по-немецки, поэтому допрашивать летчика стал сам. Нам он переводил свои вопросы и ответы немца. Сухов стенографировал. Мехлис безучастно сидел в сторонке. На допросе собралось около десятка любопытствующих.

— Имя, звание, должность?

— Командир бомбардировочного штаффеля особого назначения гауптман Ганс-Ульрих Рудель, кавалер ордена Рыцарского креста с мечами.

— Еще одни мемуары накрылись, — прокомментировал Степан.

— На чем летали? — продолжил Мындро.

— А вы что, не видели, во что стреляли?

— Я глаза закрываю, когда целюсь, — пробурчал Степан. Немец шутку не оценил.

— Отвечайте на вопросы, гауптман. Мы азиаты, и можем заставить вас ответить, только ущерб здоровью будет большой. А так у вас есть шансы спокойно дожить до старости.

— Я думаю, мне недолго быть в плену…

— Мы тоже так думаем… Год-полтора при хорошем поведении. Потом будете жить в мирной Германии, заниматься мирным трудом.

— Я думаю, вермахт освободит меня раньше, и я снова буду летать.

— Ваше право. Продолжим?

— «Юнкерс», модель 87, модификация Г-1. Пока несерийная, но скоро мы будем истреблять русские танки по десятку за вылет.

— Вы оптимист, гауптман. Как случилось, что такой знаменитый пилот оказался в такой дыре, да еще и на экспериментальной машине? С какого аэродрома летали?

— Хельсинки. Приказы командования не обсуждаются.

— Много таких самолетов в вашей эскадрилье?

— Было три. Остальные — обычные «Доры».

— А теперь?

— Два сбиты. Но вряд ли это повлияет на перспективы выпуска. Т-34 в крышу и в борт на полигоне пушки нового «Юнкерса» пробивают, а тяжелых танков у вас слишком мало. Генерал, сложите оружие, и у вас будет шанс выжить в войне. Вермахт и люфтваффе непобедимы.

Степан

Непобедимы, ага. Кто ж тебя на землю-то приземлил, штрудель ты наш. Оптимист, блин. Одно обидно — опять танкисты, скорее всего, отличились. Ибо, если не сильно про него врали у нас, то имел привычку этот Ганс лезть вперед до победного. А такого орла срезали уже танкисты. Но что-то ты больно борзый, юноша. Какую-то бяку нам, похоже, таки готовят. Опять же, Г-1. Это вроде который с пушками. Тот еще агрегат. Нет, летать оно летало; стрелять — стреляло. И даже попадало, и иногда в цель. Но впечатления не произвело, да и появилось позднее. А тут? Танкистам, скорее всего, особо боятся нечего — не страшнее обычной «Штуки», а вот зенитчикам может и поплохеть. Или нет?

Ладно, черт с ним, с этим штучным пилотом, сейчас-то что делать? Сидим, но не курим, а как черти носимся. При захвате города нам досталось какое-то количество трофеев, в том числе и зенитки. Старье, конечно, но вполне боеспособное. Сейчас дружною толпою организовываем систему зенитного огня, причем сразу оговаривается, что предусматривается возможность стрельбы по наземным целям. О как. Да еще должна подтянуться стрелковая дивизия. Зачем? Или мы собираемся держать город до победного конца? Но тогда кто-то нас со свету решил сжить: я молчу про немцев, их здесь сильно много быть не может, но финны… Им, считающим, неведомо с какого перепуга, что русские захватили исконно финский город Виипури (гы-гы-гы, вот шведам-то обидно), эта операция страшно не понравится. А значит, товарищи, которые от немчуры только цветом свастики и отличаются, вместе с «большим братом» скоро начнут нас бить. И, может быть, даже ногами.

Впрочем — уже начали. Финны таки перерезали «пуповину» прорыва, и та дивизия, которая должна была нас усилить, застряла на полдороге. Мы проскочили, а им досталось. Выбраться они из леса выбрались и даже вроде боеспособными, но изрядно потрепанными. Теперь они, усиленные бригадой морской пехоты, прибывают по льду вместе с топливом и боеприпасами для нас.

Саня

Высоко в небе над Выборгом закипел бой. В поле моего зрения попал десяток самолетов. Какие именно это были машины, чьи и сколько, точно разглядеть не удавалось. Единственное — все они были одномоторными монопланами с убранными шасси. Бой продолжался около пяти минут, когда со стороны Ленинграда подошли еще двенадцать «яков». Теперь уже было видно, как четыре из семи оставшихся к тому времени самолетов на полном газу уходили на северо-запад. На посадку зашел Як-6, которого и прикрывала подошедшая дюжина наших истребителей. Три разведгруппы, по числу столбов дыма от сбитых самолетов, умчались «собирать одуванчики». Я заметил только два купола парашютов. Оба приземлились совсем рядом с городом. Третий самолет упал на лед залива.

Через минут двадцать стали известны результаты — два «мессера» и один И-180. Наш пилот разбился в самолете. Один из немцев, с Железным крестом на груди, застрелился, когда увидел подбегающих красноармейцев. Второй немец даже не пытался убежать или сопротивляться, только лепетал что-то о Женевской конвенции и о детях. Посмотрев его летную книжку, выяснили, что на фронте он совсем недавно, сбитых еще нет, а это его восьмой вылет. Пленного доставили в штаб Мындро, но тот отложил допрос. Гораздо больше внимания наш командир и Мехлис уделили гражданскому, что прилетел на транспортном «яке». Сидели в зале втроем они около часа. Затем гражданский улетел, правда, попутно прихватив с собой несколько пленных немецких офицеров.

Степан

Вроде что-то проясняется: разведчики начали летать пачками. Не «рамы», что-то другое. Обычно ходят на хорошей высоте. Нет, достать мы их, в принципе, можем, но выдавать количество наших средних зениток мне не хочется. И наши штатные, и трофейные пушки замаскированы. Плюс оборудовали ложные позиции и тоже замаскировали. Естественно, с поправкой на задачи: ложная позиция должна выглядеть как замаскированная пушка на позиции, настоящая — как что угодно, но не орудие. Так что высотники летают безнаказанно, опасаясь только истребителей. Авось поверят, что, кроме автоматов, у нас ничего нет.

Кстати, эти «автоматчики» и свалили слегка приборзевшего летуна, решившего пройти на малой высоте. Самолетик сгорел, даже сувениров не осталось, а вот пилот в рубашке родился — приземлился очень удачно, синяками отделался. Он, летун оказался финном, сообщил, что их перебросили из-под Хельсинки для «уничтожения азиатов, посягнувших на территорию Суоми». Блин, это что, тоже Геббельс писал? Очень похоже, по-моему. Также рассказал, что ходят упорные слухи, что русские решили-таки оккупировать «красавицу» и что финская армия и финский народ им, то есть нам, этого сделать не даст. Интересно получается: почти элитная бригада, которая уходила в рейд перед глобальным ударом на юге, появляется на севере. Прорывает фронт, отбивает плацдарм и останавливается. Зачем? Правильно, дождаться подкреплений и продолжить наступление. И вот ведь, что интересно, сил у нас — бригада с неполной дивизией, а наши ведут себя так, будто всю Скандинавию завоевать собрались. Все ниче, но предстоящая драка со всей финской армией оптимизма не внушает… Отставить! Не внушает ему, паньмаш… Летом собирался весь вермахт победить, с восемью сотнями людей, между прочим, а тут и народу больше, и противник послабей, а нервничаешь, как не знаю… Стареешь, наверное.

Саня

…Мой «Штурм», громко лязгая гусеницами и подсвистывая двигателем, медленно ехал в конце колонны техники бригады. Оглянувшись, я заметил одинокую фигуру девушки в шинели возле «эмки». Она стояла и смотрела нам вслед, время от времени вытирая слезы. Расстояние все увеличивалось, и скоро отдельные движения стали неразличимы. Только за поворотом я перестал смотреть в ее сторону. На душе было тяжко.

«Увижу ли я еще когда-нибудь эти голубые глаза? Услышу ли ее голос? Не знаю. Впереди ждет слишком много событий. Слишком много боев еще нужно пройти. И всегда и везде победа должна быть со мной. Я не обещал Оксане, что буду с ней. Я даже не говорил с ней о любви, и уж тем более у нас ничего такого не было. Только поцеловал в губы на прощание. И она оставила мне адрес. Я напишу. Я обязательно напишу, а когда война закончится, я заберу ее с собой», — крутились мысли в моей голове, а самоходка ползла в сторону фронта…

— … Майор Бондаренко! Вас генерал армии вызывает в Круглую башню! — оторвал меня от мыслей об Оксане голос лейтенанта, приехавшего с Мехлисом. — У входа легковушка стоит для вас с Суховым.

— Ясно. А что от меня надо, не знаешь? — Я вразвалочку подошел к самоходке и стал приводить в порядок форму.

Глаза лейтенанта стали неестественно огромными. Он, видимо, привык, что на подобные известия реагируют по-другому. Когда я обошел здание, Сухов уже сидел на месте водителя автомобильчика неизвестной породы. Путь к Круглой башне занял около десяти минут. Правда, из-за гололеда тормозили уже бампером в крыльцо, но машина еще проявляла признаки жизни. Мы вошли внутрь здания. Было натоплено. За столом сидели Мехлис, комэск Титов и неизвестный мне морской офицер. Напротив, у стены, стояли три человека в красноармейской форме без знаков отличия. За спиной сидящих, тоже вдоль стены, стояли Мындро и оба Недорубовых, к ним мы и присоединились. Лев Захарович, посмотрев на количество собравшихся, встал и начал читать с листа.

— В связи с искуплением вины перед трудовым народом Союза Советских Социалистических Республик, чрезвычайная комиссия Народного Комиссариата Государственного Контроля в присутствии и при поддержке представителей Рабоче-Крестьянской Красной Армии и Флота, по ходатайству непосредственного командования, постановила: с осужденных Рычагова Павла Васильевича, Смушкевича Якова Владимировича, Локтионова Александра Дмитриевича судимость снять. В связи со снятием судимости исполняющий обязанности Военного комиссара города Виипури, генерал армии Мехлис Лев Захарович призывает названных граждан в ряды Рабоче-Крестьянской Красной Армии. В связи с наличием квалификации пилотов, подтвержденной деятельностью во время искупления вины, красноармейцам Рычагову и Смушкевичу присваивается звание сержант, красноармейцу Локтионову — младший сержант. Вопрос о восстановлении прежних званий и возвращении наград, заработанных до ареста, откладывается до заседания комиссии вне зоны непосредственного соприкосновения с противником. Вылеты названным пилотам запрещены до особого распоряжения. Председатель комиссии генерал армии Мехлис. Прошу представителей частей и подразделений зафиксировать подписями ознакомление с решением комиссии.

Мы подошли и расписались, где указано.

— Товарищ генерал, а почему им полеты запрещены? — спросил Титов.

— Дайте другим искупить вину, а то они всех финнов с неба спустят… И так уже по два сбитых у сержантов и один у младшего. А они у вас вроде штурмовики… — улыбнулся нарком госконтроля.

Степан

Лихорадка подготовки к встрече финнов несколько спала, и потому я вместо беготни и разборок с техникой и подчиненными имею возможность немного побездельничать.

Над городом — предгрозовая тишина, скоро грянет, а пока… Пока я, в ожидании очередной ледовой колонны, сижу, устроившись поудобней, и думаю «ни о чем». Почему-то вспомнилась работа: и та, что была ТАМ, у нас, и та, что кипит здесь. И чем больше времени мы здесь находимся, тем больше я понимаю, НАСКОЛЬКО изменились люди за последние шестьдесят лет. И, увы, не в лучшую сторону. А заодно приходит понимание, что единственное, чем мы можем помочь нашей стране, так это приложить максимум усилий для уменьшения потерь. Тех, что невосполнимые — человеческие…

Третий удар «Зверобой» из будущего

Саня

В середине пятого дня нашего пребывания в освобожденном Выборге (ну не поворачивается у меня язык называть город «Виипури»!) из Кронштадта прибыла по льду колонна грузовиков с едой и снарядами. Всего лишь четыре ЗИС-5 со средними санями, тонны на полторы груза. В охранении я заметил два БА-10 и полуторку со счетверенными «максимами» в кузове. К газону и броникам также были прицеплены сани, только малые, с нагрузкой килограмм по пятьсот-шестьсот. После разгрузки колонна, пополнившаяся почти всеми нашими ЗИСами и эстэзэшками, отправилась обратно. Кроме раненых, которых раньше также вывозили авиацией и аэросанями, мы отправили в этот раз всех захваченных пленных и не успевших эвакуироваться в начале войны советских граждан. После этого колонны по полсотни, а то и больше грузовиков стали приходить каждый день. Машины успевали за день доехать от Кронштадта до нас и вернуться. Ко всем ЗИС-5, -6 и -32 были прицеплены средние сани, к 36-м — еще и дополнительно малые. Гусеничные тягачи ходили отдельной колонной — они успевали за день только в одну сторону, зато за ними саней прицепляли гораздо больше. Постепенно прибывала стрелковая дивизия, которая и должна была теперь держать Выборг. Кроме ее подразделений, явно были дополнительные артиллерийские батареи и роты морской пехоты. Финны за это время несколько раз вяло пытались атаковать. Немцы, по данным разведчиков, копили силы. За все время на льду было три нападения, закончившихся уничтожением диверсантов — колонны всегда сопровождались бронеавтомобилями и ЗСУ.

Видимо, финнам сильно надоели маячащие на льду колонны грузовиков и тягачей под прикрытием зениток и легких танков. А поскольку достать с воздуха или по земле у них не получалось, то к вопросу прерывания снабжения выборгской группировки они подошли кардинально — начавший таять лед решили сломать парой ледоколов под прикрытием броненосца «Вейнемяйнен». Правда, к этому времени стрелковая дивизия, бригада морской пехоты и два артполка полностью передислоцировались к нам, да и припасов навезли на две недели активных боев всей группировке, а движение, из-за уменьшения толщины льда, заметно снизилось. Караван ледоломщиков работал довольно далеко от берега, поэтому помешать ему мы не могли — трещины появлялись даже под гусеницами «тридцатьчетверок».

* * *

Над головой с ревом пролетел очередной снаряд. Финский броненосец никак не мог пристреляться — уже два выстрела израсходовал на вырубку леса к северу от города, а третьим сделал хорошую полынью и раскидал ледяные глыбы примерно по полтонны весом вокруг прогулочного причала.

— Слышь, майор, — обратился ко мне капитан третьего ранга, комбат-раз из бригады морской пехоты, в расположении батальона которого находилась позиция моей САУ, — это корыто, конечно, вряд ли стрелять умеет лучше нашего, но если не успокоить, то дня через два начнет попадать…

— А какие у тебя предложения? Мне на лед не вылезти, провалюсь. Да и если б вылез, не факт, что пробью броню.

— Ты книжки про Карибское море читал?

— Абордаж? Ты здоров? «Чай по-адмиральски» вроде не по чину пить…

— Да ладно тебе, майор! Рискнем? Я про тебя такое слышал, что немцы должны уже хорошие деньги за голову пообещать…

— Ты б не распинался, а? Что конкретно предлагаешь?

— Вон, рыбацкие лодки-долбленки стоят. Кошки и арканы сами сделаем. Рота добровольцев на захват, потом, если удачно, придумаем, как доставить или сюда, или в Кронштадт.

— Я, конечно, безбашенный, но в воду лезть не хочу — март месяц на дворе!

— Да не боись! Все будет пучком!

В известность пока решили не ставить никого, кроме Мындро и комбрига морпехов. С наступлением темноты финны стрелять перестали. Кроме сводной роты самых боевитых матросов, меня и кап-три, на дело пошли три снайперских пары из группы Ники, которые ненадолго выбрались из своих рейдов, два десятка человек из разведподразделений бригады и три недавно вышедших из финского тыла группы осназа.

На «рыбалку» пошли вечером. На всех добровольцах были маскхалаты, как заводские, так и самодельные.

Километрах в двенадцати от берега мы и обнаружили пробитый во льду канал шириной метров двести, а на нем и сами корабли. Броненосец и два небольших ледокола. К сожалению, с первой идеей абордажа пришлось расстаться — слишком уж далеко от кромки льда стояла главная цель. С палубы по льду шарили лучи прожекторов. «Вейнемяйнен» возвышался в середине полыньи, по краям которой, на льду, находились посты.

Ника

— Букварь, ты думаешь, что делаешь? Взять на абордаж корабль? Зимой?

— Ник, я попробую. А ты можешь не ходить…

— Дурак, что ли? Куда вы без меня? М-да, было бы это хоть в мае — можно было бы рвануть, а сейчас вода холодновата… Так какой план?

— Никакого…

— Э?

— Сама, когда в бункер полезла, — был план?

— Ладно. Поняла. Была не права. Кто не рискует — тот сидит и пьет водку. Я с тобой!

Махина корабля приближалась. Конечно, по сравнению с теми, которые я в свое время видела в Севастополе, — ничего особенного. Но с каждым шагом все лучше понимаешь авантюрность Саниного плана. Лучи прожекторов шарят вокруг корабля, ни на секунду не останавливаясь. Первыми надо гасить их — иначе никто не сможет даже подойти к кораблю. Значит, моя задача определена. Киваю своим снайперам. С глушителями погасить прожектора — плевое дело. Но вот вспышки никуда не деть. Главное, чтобы другие солдаты не пальнули сдуру.

— Саня?

Он кивает. Начали. И вдруг выстрел.

— Мать! — Вот чего я всегда боялась! Вот таких идиотов! — Убью нахрен!

Но поздно. Понеслось… Рявкнула пушка. Раз, другой.

— Вперед!

Морпехи взлетели на палубу, будто у них за спиной крылья.

— Прикрывать! — остановила я своих, чтобы не влезли в рукопашную. Мы заняли надстройки, обеспечив тем самым себе насесты. На палубе творилось что-то невероятное. Так и хотелось спрыгнуть и помочь, но надо было не дать выстрелить второму и третьему кораблю. Шансов, что мы погасим все точки, — практически нет. Но постараться — обязаны. Гладкий приклад «Бура» греет щеку и чувствительно толкается в плечо. Совсем как Тэнгу. Давай, малыш, не подведи, пожалуйста.

Акулич И.Ф

— Навались, братва! И смотрите, куда толкаете, не хватало еще на торосе опрокинуть!

Осип Акулич (Иосиф по документам, но в таком варианте имя звучало слишком непривычно… В первые недели в армии не всегда соображал, кого это зовут. За что и получал «комплименты и подарки» от командира взвода) только вздохнул, наваливаясь плечом на колесо установленной на санях сорокапятки.

— I навошта мы тут упiраемось, таварыш лейтенант? — спросил он командира расчета, который одной рукой упирался в орудийный щит и старался рассмотреть в ночной поземке неровности льда. Получалось это не очень, уже дважды орудие застревало в наносах и один раз чудом не опрокинулось, когда левый край саней наскочил на высокий заструг, а правый ухнул в какую-то ямку.

— Акула, не бухти! Надо, значит! — раздался сзади голос артиллерийского сержанта Петра Данильченко.

— Та не, я панимаю, што нада, — не панимаю толька, што нада.

— Сержант, ты если бухтишь, — так хоть понятно выражайся! — не оборачиваясь бросил лейтенант.

— Ну, нам нада фiна падразнiць цi нам яго нада насмяшыць? С саракапяткi по лiнкору далбаць — звону мно-о-о-га будзе. А толку мала…

— Решили, что в случае, если наших заметят на подходе, когда уже назад поздно, — будем бить по зениткам «Вани-Мани», в упор только они и смогут достать… А ты меня уже достал, не отвлекай, будь человеком! — добавил лейтенант споткнувшись.

«Што значыць — мама у фiлармонii настаунiчае, другi б так паслау…» — со смесью уважения и непонимания подумал сержант Акулич.

— Эх, хорошо, что Б-4 не знайшлi у гэтым выпарi…

— Слышь, акула болотная, — отозвался идущий сзади Петр, — на хрена тебе эта дура?!

— Гэта ж як-нияк любiмая машынка нашего командзiра! — продолжал в меру сил развлекаться морпех, стараясь отвечать покороче, на выдохе, чтоб не сбить дыхание.

— Это которого?! — Петр опасливо покосился на лейтенанта.

— Да не, не вашага, а таго маера з Брыгады. Страсть у яго, кажуць, к этой штуке, шчэ с лета.

— Кончай трепаться! — пресек лейтенант явное с его точки зрения нарушение субординации в виде шуточек над вышестоящим командиром.

Бойцы торопливо курили в рукав, укрывшись за орудийным щитком и нагло злоупотребляя отсутствием лейтенанта. «Ваня-Маня», как последняя сволочь, покачивался в дрейфе у дальнего края канала, и что делать дальше — было совершенно непонятно. Выяснять эти непонятки и ушел лейтенант-артиллерист.

— Так, планы поменялись. Большую дичь так просто не достанешь, будем брать ледокол. Есть мысль — захватить, раз уж рядом шастает, и уже с него лезть дальше. Возле орудия остаемся втроем, справимся. Остальные — в распоряжение морпехов. Сержант Акулич!

— Я!

— Проводишь бойцов к своим, они правее метрах в ста.

— Есть!

Осип бежал по палубе ледокола, выискивая противника. ППС висел на плече, придерживаемый левой рукой, в правой — пехотная лопатка (говорили, что заточить и использовать ее в рукопашной посоветовала снайперша из Бригады. Тоже интересно, молодая еще женщина, а капитан и Герой. И ТАКОЕ, говорят, с ножом вытворяет…). На лопатке прихватывало морозцем сгустки крови — какой-то финн не вовремя высунулся из надстройки, ну и получил по шее. Шустрые, как понос, но бестолковые на корабле бойцы спецгрупп НКВД зачем-то ломанулись «до кочегарки». «Эх, — подумал Акула, — нашто полезли?! Там ничего не слыхать с палубы, закрыли бы двери, ломом подперли… А так — побьють кочегаров, а уголек кидать нас поставят!»

Мысль была прервана громким выстрелом совсем рядом, в ночной тишине показалось — та самая сорокапятка шарахнула. Правая рука потяжелела, лопатка, звякнув по палубе, выпала из разжавшихся пальцев. Сержант успел увидеть в узкой щели между котельным вентилятором и надстройкой смутно белеющее лицо, винтовку — и не задумываясь, из неудобного положения рубанул с левой руки очередью из ППС.

«Мать тваю! Скончылася цiхая работа! — подумал морпех, запуская левую руку за пазуху и пытаясь нащупать рану. — Трэцця дырка за вайну, каб iм павылазiла!»

…Командир морпехов, стоя на палубе, отдавал распоряжения своим бойцам:

— Да, и кто-нибудь, снимите наконец эту тряпку долбаную! — он указал на финский флаг на мачте.

— А что поднимать? — растерянно спросил из темноты кто-то неразличимый в черном бушлате.

— Как что? Конечно… Вот же мать его етить! О, майор! У тебя случайно флага не завалялось? Парочки флагов… — уточнил кап-три, задумчиво глядя через плечо командира на ледокол.

Бондаренко не менее растерянно глянул на морпеха:

— Я думал, корабли — это по твоей части…

Офицеры пару секунд растерянно смотрели друг на друга и… рассмеялись.

— Ну, не обратно же отдавать по такому поводу! Найдем что-нибудь подходящее! — решил Букварь. — Да, и финские тоже на портянки не рвите, пригодятся. Не для музея, так хоть для отчета.

— Стоп, на каждом корабле должен быть ящик с сигнальными флагами. Там же и флаги основных морских держав лежат, за какой-то надобностью, — вспомнил командир морпехов. — Только не спрашивай, на хрена, я все-таки не моряк, а пехота, хоть и морская. Правда вот, будет ли у финнов советский военно-морской?

— Ничего, будет транспортный линкор Доброфлота. В самом крайнем случае — выберем самый большой и красный из сигнальных. Осталось только найти ящик с флагами на этом плавучем ящике.

* * *

— Что, орлы, вернули стране имущество? — встретил Мындро вернувшихся в Круглую башню офицеров.

— Как это «вернули»?!

— Ледокол. Называется «Апу» — помощь.

— Да уж, помог старичок, — откомментировал Букварь морпеху.

— А до того, как его в 22-м финнам по договору отдали, — плавал у нас, под именем «Аванс»!

— Дааа уж, поворот сюжета… Ну ничего, аванс вернули, неустойку содрали — осталось уволить к чертовой матери фиников с этой войны!

— Ну, насчет неустойки это вы, товарищ майор, погорячились — одного «Вани-Мани» для полной компенсации маловато будет, ну да это не нам решать…

Змей

В городе нам особо повоевать не довелось. Так, снесли пару домов и все.

Потом, после зачистки, мы были выведены в резерв командира бригады и разместились в домике неподалеку от штаба.

В тот день я решил сделать Тэнгу маникюр, в смысле когти подстричь. Я уже заканчивал, когда в домик ворвался Саня. Глаза его блестели фанатическим блеском.

— Змей! — с порога крикнул он. — Пошли Ваню-с-Маней на абордаж брать!

— На абордаж? Хм, — меланхолично ответил я. — А зачем нам при этом Ваня?

— Тьфу, блин, — ругнулся Букварь, — я про броненосец говорю!

Ночь, тишина, свежевыпавший снег хрустит под ногами, белые тени скользят в темноте.

Тэнгу почти не видно на снегу, несмотря на палевый окрас.

Черная дымящаяся полынья, и наша цель в трех сотнях метров от берега.

Но вдоль кромки льда идет ледокол, на него и прыгают первые абордажники и мы с Тэнгу. Штурмовой вариант АВТ-41 очень удобен в тесноте. Правда, пострелять и подраться мне не удалось, все закончилось слишком быстро. Ледокол полным ходом идет к броненосцу, там уже забеспокоились, и со скрежетом притирается к борту.

— Вперед, на абордаж! — звучит команда, и первые морпехи взлетают на высокий борт броненосца. Опережая меня, на борт прыгает Тэнгу, помогаю ему толчком под зад, потом так же помогают мне, и я влетаю на палубу. Бой уже заканчивается, наши побеждают. А вот Тэнгу… Малыш растерялся сначала, немцев нет, ни двуногих, ни четвероногих, а от финнов пахнет по-другому. Так что рвать он никого не стал, просто сбивал с ног.

Я успел подстрелить двоих, как бой на палубе кончился. Мы с Тэнгу и еще несколько человек побежали в надстройку. Беготня со стрельбой окончательно меня замотала, и я остановился отдышаться, морпехи побежали дальше. Тут я понял, что Тэнгу куда-то пропал, и, наплевав на усталость, бросился его искать. Вскоре я услышал сдавленное рычание из-за полуоткрытой двери и бросился туда. Там были двое финнов и Тэнгу. Немолодой офицер, с ужасом глядя на пса, скреб пальцами кобуру, открыть ее никак не получалось. Молоденький матросик отчаянно пытался отобрать у Тэнгу винтовку, пес вцепился в приклад и не отдавал. Игра собачке явно нравилась, она восторженно рычала и мотала финна по всему помещению. Увидев направленный на них ствол, финны подняли руки. В помещение влетели еще двое наших ребят, и Тэнгу, увидев, что все под контролем, занялся важным и нужным делом — принялся отгрызать приклад у трофейной винтовки.

Саня

— Звонил Трибуц, спрашивает, как назвать броненосец береговой обороны и ледокол. Вы им вроде как крестные отцы и мать. Предлагайте варианты, флот прокомментирует, а Москва утвердит или откажет и прикажет снова искать, — задумчиво произнес Мындро.

— Ну, название этого «выньзасунена» надо точно менять. Если с произношением еще можно помучиться, то написать это без ошибок просто невозможно! — заметил я. — Предлагаю назвать именем какого-нибудь полководца. А ледокол — именем какого-нибудь полярника.

— Кого именно? Какой эпохи?

— Думать надо, чтоб политически грамотно получилось… — влез Сухов.

— Вот поймаю на удочку «Тирпиц» и назову «Лаврентий Берия», и попробуйте мне возразить! — усмехнулся я. — А «поменяйнен» пусть будет, например, «Фрунзе», вместо разобранной «Полтавы». А ледокол — «Папанин», например.

Степан

«Спите, детки, в ранний час вой сирен разбудит вас». Разбудил не вой сирен, а грохот артподготовки, но и правда рано. Не спится им, блин, что ли?

После третьего часа стрельбы возникает подозрение, что за сегодня они не закончат. В небе появляются самолеты, примерно с десяток. Идут на высоте, не простреливаемой автоматами, и пикировать не пытаются. По ним азартно лупят зенитки — не думал, что тяжелые «восемьдесятпятки» могут так стрелять. Однако дорвавшиеся до возможности наконец-то проявить себя расчеты работают на все двести. С ними соревнуются расчеты трофеев, сформированные путем разбавления расчетов автоматов пехотинцами: взаимозаменяемость у нас полная. Выстрелов почти не слышно, только видны дымки разрывов. Ни одного самолета не сбили, но бомбы они высыпали куда угодно, только не на нас. В расчете.

Саня

— Не понял, повторите… Есть! — генерал Мындро положил трубку и пробормотал: — Линия прямая, провокацией со стороны фиников это быть не может, да и голос я знаю. Бред какой-то. Они там что, перепили на радостях, что ли? Стрелковая и артполки по две-три атаки в день отбивают. На лед уже только пешком выйти можно, и то опасно. Нет, у них точно похмелье дикое. Вчера Мехлис выехал в Ленинград. Вроде сидит в штабе флота. Он что, не знает ни о чем?

В общем так, товарищи офицеры! Бригада от командования фронтом получила приказ возвращаться в Ленинград тем же путем, каким мы сюда пришли. Дивизия и все остальные остаются на месте. В свою очередь, из Кронштадта от товарища Мехлиса получил указание сидеть и не дергаться. После анализа разведданных о расположении финских войск на предполагаемом маршруте прорыва принял решение прорыв имитировать, причем одновременно в двух направлениях. По старому маршруту и в сторону Виролахти. Посмотрим, что ответят финны.

— То есть мы бьем по финнам сразу двумя руками в разные стороны? И до какого момента?

— До линии их обороны вокруг города. Затем с боем пятимся. Группа «Запад» — командир майор Бондаренко. Идет танковый батальон. Прикрывают все САУ обоих артдивизионов и «Штурм» старшего лейтенанта Сухова. Группа «Восток» — старшим я. Идут оба мотострелковых батальона и остальная броня. Прикрывает вся буксируемая артиллерия. Рота Медведя и «Буратино» в придачу — в резерве. Зениткам занять позиции в районах прорывов. Капитан Сергеев, выбор конкретных мест и сил на вас. Штурмовики, сколько самолетов может взлететь?

— Шесть.

— Организовываете непрерывный конвейер в полосе наступления группы «Запад». Теперь что касается рубежей: линия остановки — третья цепь обороны финнов. Далее не ходить. Включаем заднюю и отходим на исходные. При необходимости повторяем. С моей карты срисовываете все известные укрепления и огневые точки. Уточним дополнительно на месте. Начало артподготовки — двенадцать двадцать, начало атаки — двенадцать сорок.

Степан

Отбивались мы весьма и весьма успешно, несмотря на постепенно нарастающую силу ударов. И вот именно сейчас этот приказ о прорыве. Зачем? Понятно, что финны нас просто так не выпустят, понятно. Странно это, по-моему. «Зениткам занять позиции в районах прорывов. Капитан Сергеев, выбор конкретных мест и сил на вас»…

— «Есть!» — а что тут еще можно ответить? Пойдем, организуем зенитное прикрытие. И экспериментальные самоходки подтянем, так, на всякий случай. Разведка боем штука, конечно, полезная, но рискованная, потому осторожность не повредит.

Атака прошла без неожиданностей — наши довольно легко прорвались в глубь обороны, потом — рывком вернулись на исходные.

Саня

Вечером после наших имитаций прорывов мы собрались снова в Круглой башне. Незадолго до сумерек из Ленинграда прилетел самолет с пакетом и какими-то ящиками. Несколько человек перетащили содержимое, оказавшееся каким-то радиооборудованием, на крышу Круглой башни и стали там что-то монтировать. Заседание штаба открыл Михаил Иванович:

— Итак, по итогам сегодняшней деятельности бригады могу сделать такие выводы. Прорвать блокирующие нас здесь силы финнов мы можем без большого труда. И начать движение в любую сторону. Только возникает вопрос: что будет дальше? Там наверняка нас ждут массированные противотанковые засады, минные поля, разрушенные мосты. То есть прорвать оборону несложно, а дальше нас просто закопают. По данным авиаразведки, финны перебрасывают с севера сюда практически все резервы. А сегодняшние наши действия, возможно, заставят их шевелиться еще сильнее. По данным от финских пленных, рота Соджета отбивала атаку полнокровного танкового батальона на немецкой технике, переброшенного сюда буквально около недели назад. Бункер, взятый Никой, и найденные там приборы и документы вызывают еще больше вопросов. Какая-то секретная база непонятного назначения, которую и должен был прикрывать этот батальон и эскадрилья «Мессершмиттов». То, что немцев на аэродроме оказалось только пять, имеет следующее объяснение. Сидели они по шесть на двух точках. Одного утром в день прорыва сбили истребители ВВС Балтфлота. Финны на аэродроме никаких общих задач с немцами не имели. Далее, по показаниям пленных с «Вейнемяйнена», броненосец вышел в море под давлением немецких представителей, и его основным делом была защита не города, а именно бункера. Тэнгу очень удачно взял в плен капитана корабля, тот отделался испугом и грязными штанами и теперь рассказывает все, что только знает. По обстановке пока все. Через три дня наши ледоколы доделают большой коридор, и бригада, передав всю серийную технику и артиллерию, будет вывезена в Ленинград. Это приказ Ставки. Майор Медведь, капитан Сергеев, капитан Кокорин, подготовить экспериментальную технику к погрузке. На вас же подготовка к эвакуации техники, ремонт которой здесь невозможен, и той полностью негодной, каннибализация которой в здешних условиях затруднительна. Это касается и трофеев. Танки с бульдозерным оборудованием получают дополнительное задание — два на перенос взлетной площадки со льда на улицу города вдоль парка, два на оборудование позиций для морской батареи, капитан второго ранга Смыслов все расскажет и покажет.

Теперь по обстановке в Ленинграде. Бывший командующий фронтом Мерецков арестован. Бывший председатель обкома партии Жданов и бывший директор Кировского завода, а также еще около десятка лиц — тоже. Временно исполняет обязанности председателя обкома и комфронта товарищ Мехлис, до прибытия постоянных исполнителей.

— Офигеть! — вырвалось у кого-то.

— Я сказал несколько жестче, когда прочитал все это, — согласился Мындро.

Ника

Почти затемно пришли по льду лыжники. Для бешеной собаки десять верст не крюк — но эти, кажется, превзошли и бешеную собаку. Когда я зашла в штаб, первым, кто меня обнял, был Освальд.

— Ну и какого черта вы здесь?

— Приказ командования!

— Я спрашиваю — не какой черт вас послал, а кой черт вы здесь делать будете?

— Товарищ майор, не ругайтесь!

— Звания перепутал, охламон.

— Никак нет! Вот, приказ привез — вы теперь майор!

— А ты и рад за чужие шпалы на шару выпить! Блин, так к концу войны и генералом стану… но ты ушел от вопроса.

— Офицерье, что вы достали, петь хорошо начало. Сказало, что это не одна такая группа, а минимум еще две, о которых они знают. Вот и приказали — найти и уничтожить.

— Ага. Значит, этих козлов было больше. А зачем?

— Так не знаю! Этого мне не сказали!

— «Не твоего ума дело», — так сказали?

— Примерно так…

— Ну ладно. Отсыпайтесь, грейтесь — никто ничего не поотмораживал на таком-то переходе? Завтра вечером выходим.

— Э-э…

— Что еще?

— Так вы не с нами…

— Как?

— Так, приказ командования…

— Козлы! Ладно, отдыхай, пойду разберусь кое с кем…

Саня

Лязгая гусеницами по бетону, Т-42 подошли к угольной барже, стоящей под единственным работающим краном. Грузоподъемность механизма была двадцать тонн, поэтому ничем помочь при загрузке танков он не мог. Второй такой же был разрушен попаданием шального стодвадцатидвухмиллиметрового снаряда. К этому времени всю серийную технику мы уже передали стрелковой дивизии и морпехам. На этой же барже прибыли дополнительные зенитки и расчеты для бывших наших и трофейных орудий. По просьбе комдива Степан и его офицеры помогали новичкам с подбором позиций и организацией стрельбы. Соджет и зампотех бригады тем временем вытащили с поля боя экспериментальной роты последние трофеи. Восстановлению корпус Pz-3 не подлежал, а вот башня сохранила некоторую боеспособность. Танк превратили в ДОТ на окраине города — дополнительная пушка лишней не будет. А вот мотор с Pz-2 вполне пригодится как запасной к двум захваченным машинам. Эвакуировать решили три Т-42, все четыре экспериментальные ЗСУ, «Буратино», один из трофейных длинноствольных Pz-4, ну и в качестве приза — для удобства передвижения — три легковушки и два мотоцикла.

Для погрузки на борт баржи танков был сооружен пандус с боковыми стенками из бревен и насыпкой грунтом. Баржа подошла к бетонной береговой стенке в районе этого сооружения, на палубе у нее тоже соорудили небольшой пандус, примерно метр высотой, аналогичной конструкции. Первым на погрузку поехал трофей. После преодоления борта он практически по прямой проехал на палубу и занял там место. Погрузка Т-42 шла несколько сложнее — при резких движениях на палубе баржа теряла стабильность и начинала раскачиваться. Слишком высоко оказался центр тяжести, а принять воду в балласт для его снижения не представлялось возможным — было мелко. Третий 42-й уже почти прыгал с метровой высоты — для загрузки ЗСУ пандус на берегу пришлось немного срыть. Хотя одну все же грузили краном — для обеспечения секторов обстрела. Весь процесс занял около пяти часов, но результатами можно было похвастаться — все ЗУ и зенитные пулеметы могли вести почти беспрепятственную стрельбу. Аналогично два советских танка на правый борт и советский и трофейный на левый могли стрелять из своих орудий. «Буратино», правда, разместить с возможностью стрельбы не удалось, да и не задавались такой целью. Экипажи и примерно рота пехоты заняли места на этой же барже. Немного отойдя от берега, моряки занялись заливкой воды в трюмные отсеки, чтобы хоть как-то снизить центр тяжести. Остальной личный состав грузился на другие суда и даже боевые корабли.

Степан

Мы уходим. Мы — это то, что осталось от Отдельной мотострелковой бригады особого назначения после прорыва к городу, штурма и его обороны. Стрелки и морпехи остаются, а мы…

Мы уходим. Сделав все, что могли и даже, говорят, больше. Врут, по-моему.

Мы уходим, оставив в этих лесах и на этих улицах половинку себя и даже чуть больше — потери бригады за операцию составили 57 процентов. Это много. Очень много.

Мощный кран подхватывает двадцатитонную самоходку и аккуратно ставит ее на палубу, она — последняя. Вот и все.

Мы уходим.

Саня

— Сейчас нас будут купать!

— Не понял?

— Зюйд-вест-вест, высота примерно пять, две группы по девять, две по четыре. Идут на нас.

— Ох е…

— Горизонталки, 111-е, хорошо, что нас мало, — может, пронесет…

— Слава богу! — капитан буксира перекрестился.

Бомбардировщикам нормально прицелиться не дали свалившиеся на их головы ЛаГГи. Уверенность, что это именно «лавочкины», придавал характерный звук тридцатисемимиллиметровых пушек и разваливающиеся в небе «Хейнкели». Над нами был один из полков Шестакова в полном составе. В наш небольшой конвой не попала ни одна из бомб. Сторожевик и оба торпедных катера начали собирать «одуванчики».

(через час)

— Как успехи?

— Девятнадцать — один.

— Неправдоподобно…

— Факт. Подтвердили по радио. Нашего подобрали. Промок слегка.

— Торпедоносцы! — закричали с крыла мостика. — Три штуки! Строго вест. Высота около ста. Скорость двести пятьдесят. Идут прямо на нас!

Зенитный автомат на буксире, наши самоходки и счетверенный «максим» на корме баржи синхронно повернули стволы на самолеты. Вдруг раздался выстрел пушки Т-42. И чудо — прямое попадание в лидера немцев. На месте самолета образовалось облако дыма. Заревели «Вязы», застучали ДШК с крыш танков. Кто-то из пехотинцев добавил очередь из ДП, опершись на борт баржи. Торпеды немцам сбросить удалось, но обе прошли мимо, хотя довольно близко, зато из атаки не вышел ни один. Как стреляли по этим самолетам с других кораблей, я не видел — не до того было. На высоте шестерка наших истребителей дралась с четырьмя немцами. Разошлись без потерь с обеих сторон.

Степан

Переход закончился удачно, несмотря на пару налетов. А потом — отдых и торжественное построение. Выборгская бригада, впрочем, уже дивизия, да еще и ОН (особого назначения) — круто, беда прям как круто. Ну а наш путь лежит обратно — отчет об испытаниях «Вяз-4» и «Вяз-2» (хм, а название может и прижиться) таки нужен. Хотя понятно, что в серию пойдет «двойка» — слишком велик выигрыш в стоимости и технологичности. Жаль, но так, пожалуй, правильнее. А «четверку» будем доводить до уровня настоящей «Шилки» или около того.

Н-да, мысли уже мирные, все больше про железо да про производство. А всего-то делов, что поспать нормально да отдохнуть.

Саня

— Командующий Северо-Западным фронтом генерал-полковник Баграмян от лица всех воинов фронта благодарит бригаду за помощь и приносит свои извинения за то, что не смог помочь в том объеме, в каком хотелось бы. По просьбе командования фронта и руководства города Ленинграда Отдельной мотострелковой бригаде особого назначения присвоено почетное наименование Выборгской. Рапорты о деятельности бригады, а теперь дивизии, направлены вышестоящему командованию.

— Командующий Балтийским флотом адмирал Трибуц от лица флота благодарит бригаду за пополнение техническими средствами и выделение инструкторов для бригады морской пехоты. Воины бригады, погибшие при абордаже вражеского броненосца «Вейнемяйнен», навечно зачислены в экипаж броненосца береговой обороны «Фрунзе».

— Исполняющий обязанности председателя Ленинградского областного комитета партии товарищ Мехлис от лица жителей города горячо благодарит солдат и офицеров бригады за отведенную от города опасность. Именем бригады будет назван проспект в новом районе города, строительство которого начнется сразу после отступления гитлеровцев на расстояние более 150 километров от города. Как чрезвычайный представитель партии товарищ Мехлис лично ходатайствует перед товарищами по партии о приеме всех воинов бригады в ряды членов ВКП(б) без прохождения кандидатского срока.

Радио и пресса

Из Сводки Совинформбюро от 23 марта 1942 года.

«На Выборгском направлении бойцы к-на И., действовавшие во фланговом охранении наступающих частей РККА, обнаружили и уничожили замаскированный аэродром противника. На земле уничтожены 16 финских бомбардировщиков и 8 немецких истребителей «Мессершмитт-109». Кроме того, уничтожена охрана аэродрома численностью до 2-х рот, 5 единиц бронетехники, 1 противотанковое орудие, в ходе боя взорвано бензохранилище.

Захвачены в исправном состоянии 3 грузовых, 1 легковой автомобили, 2 противотанковых и 4 зенитных орудия…»

Берлинское радио, 24 марта 1942 года

«…остатки ополоумевшей орды русских, пытавшихся вторгнуться в Финляндию и попавших в полное окружение, в последнем приступе злобы прорвались в район древней крепости викингов, города Виипури. Пытаясь сломить мужественную оборону гарнизона города, «иваны» подверглись внезапному фланговому удару N-го танкового батальона и были полностью рассеяны! В этом бою уничтожено более 50 большевистских танков, взяты большие трофеи, подсчет которых займет не менее 2-х суток».

Из Сводки Совинформбюро от 26 марта 1942 года.

«Части под командованием генерал-майора М. после долгих и упорных боев на Выборгском направлении вчера днем, сломив организованное сопротивление противника, освободили город и порт Выборг!

Попытка контрудара силами немецкого танкового батальона привела к его полному уничтожению во встречном танковом бою. В ходе этого боя экипажем танка командира танковой роты майора М. были уничтожены около 8 танков противника.

4 танка, брошенные немецкими экипажами после удара наших тяжелых САУ, захвачены в полностью исправном состоянии.

В ходе боев за город было уничтожено: 84 танка и САУ, 28 орудий и минометов (включая зенитные), 16 самолетов.

Кроме того, захвачено: танков и САУ — 8, орудий и минометов — 24 (включая 10 зенитных), 78 грузовых и 12 легковых автомобилей, большое количество стрелкового оружия и боеприпасов…»

Из Сводки Совинформбюро от 1 апреля 1942 года.

«Вчера ночью сводная рота гарнизона г. Выборг и бригады морской пехоты под командованием капитана третьего ранга К. и майора Б., пройдя около 20 километров по льду, внезапным ночным ударом захватила ледокольный пароход «Апу» и броненосец береговой обороны «Вейнемяйнен»!

Эта операция, не имеющая аналогов в военно-морской истории со времен парусного флота, являет собой пример мужества и массового героизма солдат и офицеров Красной Армии…»

«Фелькишер беобахтер» от 31 марта 1942 года.

«Беспрецедентный акт пиратства.

В ночь на 30 марта русские войска, терзающие финское население в окрестностях города Виипури, совершили акт неслыханного пиратства.

Ими было осуществлено предательское ночное нападение на ледокольный пароход с красноречивым названием «Апу» («Помощь»), который пытался доставить гуманитарный груз Красного Креста нуждающимся финским гражданам осажденного красными бандами города.

Русские варвары, подкравшись по льду к мирному судну, обстреляли его из пушек и, используя абордажное снаряжение, ворвались на палубу, устроив зверскую резню экипажа и миссии Красного Креста. Затем они, коварно прикрываясь финским флагом и флагом Красного Креста, направили захваченное судно к финскому броненосцу «Вейнемяйнен», который осуществлял прикрытие мирного конвоя из ледокольных пароходов «Апу» и «Семпо» от возможного нападения с моря или воздуха.

Считая, что ледокол идет на сближение с целью получения помощи, броненосец не открывал огня. Протаранив захваченным ледоколом борт, орды коммунистических головорезов затопили палубу боевого корабля. Однако тут они наткнулись на самоотверженное сопротивление прекрасно обученного и вооруженного экипажа. Пользуясь огромным численным превосходством, банды пьяных варваров врывались во внутренние помещения броненосца. Заваливая коридоры своими трупами, одуревшие от водки и крови недочеловеки захватывали все новые помещения.

Финских матросов и офицеров, попавших живыми в руки красных извергов, вытаскивали на палубу и подвергали бесчеловечным пыткам: отрубали головы лопатами с пожарных щитов, травили собаками, бросали живьем в топки ледокола.

Однако радость коммунистов была недолгой: последние выжившие финские матросы открыли кингстоны. Получивший пробоину от столкновения с ледоколом, но несломленный, линкор скрылся в водах Балтики, унеся с собой немало пьяных русских бандитов.

Благодаря самоотверженной борьбе экипажа «Вейнемяйнена» второй ледокольный пароход сумел избежать участи «Апу».

Из статьи в газете «Красная Звезда» от 2 апреля 1942 года.

«Абордаж во льдах.

В ночь на 30 марта сводная рота Выборгского гарнизона, составленная из морских пехотинцев N-ской бригады под командованием к-на 3-го ранга К., мотострелков генерал-майора М. под командованием м-ра Б. и бойцов ОсНаз НКВД под общим командованием к-на И., осуществила успешную операцию по захвату двух боевых кораблей финского флота.

Бойцы сводной роты действовали тремя эшелонами — группа обеспечения, штурмовая группа и группа огневой поддержки…

Так как основная цель операции — броненосец береговой обороны «Вейнемяйнен» — находилась на значительном расстоянии от кромки льда, операция проводилась в 2 этапа: захват ледокольного парохода, двигавшегося вдоль кромки льда, и непосредственно штурм броненосца. На первом этапе бойцы штурмовых групп действовали исключительно бесшумным и холодным оружием…»

«Таймс» от 6 апреля 1942 года.

«Получило подтверждение заявление советского командования о захвате финского броненосца береговой обороны «Вейнемяйнен». По сообщению командования Балтийского флота, подтвержденному нашим военным атташе, захваченный броненосец позавчера бросил якорь в гавани Кронштадта. Захваченный русскими корабль представляет собой…»

«Чикаго трибьюн» от 6 апреля 1942 года.

«Прибавка линейного флота. Увы, не нашего…

Позавчера в русском военном порту Кронштадт (недалеко от бывшей русской столицы Санкт-Петербурга, называемого теперь Ленинград) бросил якорь захваченный русскими морскими пехотинцами финский броненосец «Вейнемяйнен». Если захват на самом деле был произведен без помощи части команды, то данная операция может стать предметом зависти всех подразделений морской пехоты в мире».

Из статьи в газете «Красная Звезда» от 6 апреля 1942 года.

«Днем 4 апреля в гавани Кронштадта бросили якорь трофейные корабли — ледокол «Апу» и броненосец береговой обороны «Вейнемяйнен». Штурмовая операция, трофеем в которой они стали, была проведена…»

«Фелькишер беобахтер» от 7 апреля 1942 года.

«Кровавый трофей красных бандитов… К сожалению, в храбром экипаже «Вейнемяйнена» нашлись гнусные предатели, которые в обмен на обещание жизни остановили поступление воды в трюмы предательски захваченного коммунистами корабля. Все они впоследствии были расстреляны на палубе.

Получивший пробоину от тарана ледоколом, броненосец с трудом, но удержался на плаву. Трое суток красные пираты сгружали и свозили на берег трупы своих подельников, уничтоженных храбрыми финскими матросами (фото с самолета, изображающее волокуши с ранеными при их погрузке на борт). Трупы отважных финнов были просто выброшены за борт.

Днем 4 апреля кровавый трофей русских бандитов с огромным трудом дотащен ими до гавани Кронштадта, где он и сел на мель. По мнению экспертов, даже при надлежащем ремонте (который русские свиньи вряд ли смогут обеспечить) корабль смог бы вступить в строй не раньше ноября этого года…»

«На страже Родины» (Ленинградский фронт), 7 апреля 1942 года.

«Жители Ленинграда и Кронштадта, бойцы гарнизона, моряки-балтийцы продолжают приходить на набережные, с которых виден застывший у стенки морзавода трофей выборгцев, чтобы прикоснуться к новой, яркой странице Славы советского оружия. На бывшем финском броненосце проводятся ремонтно-восстановительные работы для ликвидации последствий штурма, инвентаризация судового имущества и перебивка всех надписей, табличек и трафаретов, выполненных на финском языке, на русский. В редакции газет и радио поступают многочисленные предложения о новых названиях для взятых штурмом кораблей. Так, помимо прочего, поступило предложение назвать их именем офицеров, командовавших операцией, однако герои, как стало известно редакции, скромно отказались от этой чести».

«Фелькишер беобахтер» от 9 апреля 1942 года.

«Бандитские орды, окруженные в окрестностях города Виипури, окончательно отрезаны от всех путей снабжения уже более недели. По данным разведки, в их рядах начался голод, участились случаи междоусобных драк и даже перестрелок за кусок хлеба. Все больше большевистских солдат, вынуждаемые голодом, бессмысленной жестокостью комиссаров и ударами доблестных воинов Великой Германии и их финских союзников, убивают своих командиров и сдаются частям Вермахта…»

Из статьи в газете «Красная Звезда», 10 апреля 1942 года.

«Бои на выборгском плацдарме Воины РККА продолжают вести бои в окрестностях г. Выборг, отражая все попытки немецко-фашистских захватчиков и их пособников-белофиннов прорваться к городу. Уже неделю солдаты, матросы и офицеры гарнизона сражаются в полном окружении, снабжение и эвакуация раненых производятся в основном по воздуху. Однако временные трудности никоим образом не снижают боевой дух защитников родной Выборгской земли…»

«На страже Родины» (Ленинградский фронт), 10 апреля 1942 года

«…одной из основных задач и желанной целью всех без исключения солдат и матросов, сержантов и старшин, офицеров, сражающихся на Кольском полуострове и в окрестностях города великого Ленина, является скорейшее установление надежных путей сообщения с осажденным Выборгом для оказания помощи его героическим защитникам и мирному населению…»

Из сообщения Ленинградского радио от 12 апреля 1942 года.

«Сегодня около 7 часов утра конвой судов под охраной боевых кораблей Балтфлота достиг порта Выборг, установив надежное сообщение с городом и прорвав транспортную блокаду фашистов…»

Берлинское радио, 13 апреля 1942 года.

«Остатки большевистских банд бегут с финской территории! Ценой огромных потерь, вызванных отважными действиями Люфтваффе и финских торпедных катеров, русским удалось протащить в район Виипури 2 или 3 баржи. Началась погрузка разрозненных остатков красных армад. Бросая оружие и технику, полностью утратившее человеческий облик, паникующее стадо хлынуло на баржи…»

Из выступления Л. З. Мехлиса на Ленинградском радио 14 апреля 1942 года.

«Следует решительно пресекать различного рода паникерские слухи, распространяемые гитлеровской пропагандой и ее добровольными пособниками из числа легковерных граждан. Ни о каком оставлении Выборга не может идти речи! Это исконно наш город, освобожденный Красной Армией раз и навсегда, даже если не говорить о стратегическом значении этого крупного транспортного узла, хотя Выборгский плацдарм дает нашим войскам целый веер возможностей развития стратегической ситуации.

Вероятно, слухи об отводе наших войск из района Выборга вызваны обычной перегруппировкой сил на плацдарме. Не раскрывая военной тайны, могу сказать: на данный момент, помимо раненых, из Выборга выведена только одна часть — Отдельная Выборгская механизированная бригада особого назначения РГК. Бригада выведена в тыл для отдыха и переформирования, так как именно на нее выпала вся тяжесть прорыва через финские укрепления и освобождения города, а также основная нагрузка по обороне города в первые, самые тяжелые, дни. При этом вся боеспособная техника, часть тыловых подразделений и большая часть зенитной артиллерии бригады остаются в Выборге…»

Казарский И. А., Выборг, Круглая башня

Утром 14 апреля меня вызвал генерал Мындро, задержавшийся после убытия бригады для передачи дел своему сменщику на должности начальника Выборгского гарнизона.

После обмена приветствиями Михаил Иванович сказал:

— Так, корсар, передавай дела в батальоне заместителю, и к 17.00 быть в порту, около 2-го пирса. С собой возьмешь всех своих архаровцев, которые участвовали в абордаже. С командиром бригады согласовано. Причем загляни к медикам, забери легкораненых «пиратов» — кого на досрочную выписку, кого переводом в Ленинградский госпиталь.

— Есть! Вот только из лап медицины кого-то забрать…

— Заберешь, начмеду должны были из Ленинграда распоряжение передать. Все, кап-три, выполняйте.

— Есть!

Развернулся, вышел. Похоже, будет большой сабантуй, скорее всего — с награждением. Понятно, не за ордена воюем, но и они тоже душу греют. Героя, похоже, не дадут — эту награду в Кремле вручают, но «Звездочка» или «Знамя» тоже неплохо. Так, сейчас в часть, озадачить зама сбором бойцов, самому — к эскулапам.

Акулич И. Ф., Выборг, гарнизонный госпиталь

«Добра, што не сiльна зачапiла, — мяккiя тканi. Каб надкосцiцу не ўшыбла, ужо б выпiсаўся. Ой, курыць хачу, ажно вушы пухнуць!» — Осип Акулич, сержант морской пехоты, направился к курилке в расчете на то, чтобы встретить знакомого если не «стрельнуть» табачку на папироску, то хоть «добить бычка».

В курилке, помимо раненых бойцов, обнаружился младший сержант из хозслужбы — «старый хитрый хохол», по определению раненых, себе на уме дядька лет пятидесяти. Он с видимым наслаждением курил папиросу из добытой где-то пачки «Казбека». При этом все намеки и подначки «бестабачных» бойцов (а таковых в курилке было как бы не больше, чем курящих) игнорировались им с невозмутимостью сфинкса — если можно представить себе вислоусого сфинкса в потертом ватнике.

Осип быстро оценил шансы разжиться табачком как близкие к нулевым и, решив получить хоть какое-то удовольствие, бросил в пространство:

— Дзеда парень не плохей. Толькi сцыцца i глухей…

Это стало последней каплей в чаше терпения «деда»:

— Ах ты, блоха земноводная! Жаба ты чернопузая! — Бойцы с хохотом вывалились в коридор, спасаясь от ухватившегося за снегоуборочную лопату хозяйственника. И чуть не затоптали подходившего к курилке офицера морской пехоты.

— Сержант Акулич! — окликнул Казарский (это был он), — через 10 минут — с вещами у кабинета главврача.

— Есть!..

Саня

Строй бригады стоит на набережной в Ленинграде, рядом с причалившим «Вейнемяйненом». Подходит небольшая группа морпехов и поднимается на борт корабля. За ними еще группа в сухопутной форме. В обеих вижу лица участников абордажа. Перед строем бригады появляется человек в адмиральской форме и начинает зачитывать список. Из строя вызывают участников захвата броненосца. Адмирал приглашает подняться на палубу. Уже на корабле собираемся в единый строй с морпехами и осназовцами. Старшим становится Казарский.

На палубе множество корреспондентов. Щелкают фотоаппараты. Жужжит кинокамера. Политработник из штаба флота произносит небольшую вступительную речь. За ним уже более обстоятельно высказывается Трибуц. Мне, стоящему вдали от журналистов, трудно разобрать, что именно они говорят, но общий смысл ясен: типа, мы — герои, каких мало. Начинает играть оркестр. Казарский выходит из строя, держа в руках рынду. Жмет руку новому капитану корабля, передает колокол. Каперанг вешает его на место и бьет первые склянки. Трибуц говорит, что это первые склянки на броненосце «Фрунзе». Далее шквал фотовспышек и криков «ура». Минут через пять мы покидаем палубу нового русского корабля и занимаем места в строю бригады. Зрителей собралось очень много. На суше состоялся новый митинг.

Ну и любят же здесь языками чесать! По поводу и без… Хорошо, погода не жаркая — стоим уже два часа, а разные представители, секретари и делегаты никак не могут успокоиться, и главное, хоть бы кто что нового сказал — нет же, пересказывают предыдущих своими словами. Замечаю, что некоторые иностранные журналисты переговариваются между собой, парочка даже откровенно зевает. У меня уже затекают ноги, а каково сейчас некоторым вернувшимся из госпиталя — вообще трудно представить.

Наконец товарищ Мехлис, которому, видимо, тоже надоело, выходит снова на трибуну и зачитывает указ об учреждении ордена Нахимова. Затем начинается награждение. Первыми ордена и медали получают морпехи и присутствующие осназовцы. Кап-три Казарский как инициатор абордажа получил Героя и в довесок медаль «За освобождение Выборга». Мне достался Нахимов с номером один, Нике — два, Змею — три, капитану из осназа (так и не запомнил его фамилию) — четыре, кап-разу, проводившему конвой трофеев из окрестностей Выборга в Кронштадт и ставшему капитаном «Фрунзе», — пятый. Затем Нику и ее братву вызвали снова — за бункер. А потом началось — все воины бригады были отмечены правительственными наградами. Процесс растянулся до вечера.

Ника

Перед награждениями я успела только мельком увидеть Саню и Олега. Куда делся Змей, я так и не смогла понять. Стоять в ожидании, когда тебе повесят очередную цацку, было и грустно, и забавно. Нам, бойцам особого назначения, коротко ОН, выдали по комплекту новой формы. Я тупо уставилась на черные штаны, почти скопированные с моих родных попаданских, и черный бушлат. То, что в точно такой же форме мы штурмовали бункер, было объяснимо, но чтобы на награждении… Таким образом, вопрос об отличительной символике ОН был решен без нас и, на мой взгляд, достаточно оригинально. Пообещали еще потом, ближе к лету, черные береты с малиновой окантовкой. Я хмыкнула, но не стала заострять внимание на том, что кое-кто кое у кого просто кое-что спер. Только тельников не хватало.

Оказаться под дулами фотокоров, скажу я, то еще западло. Нашу гоп-компанию дружная братва писак разве что на язык не попробовала, а так — расстреляла фотовспышками. Магниевыми. От привычных в свое время электрических и то глаза болели, что говорить о взрывающихся, дымящихся и воняющих этих.

После награждения меня мило потащила в сторону одна дамочка и сразу с вопросом:

— Скажите, пожалуйста, товарищ майор, вы единственная женщина, командующая мужским взводом. Как вы этого добились?

— С помощью молотка, кувалды и такой-то матери.

Девочка моя, буду я тебе объяснять, почему и как? На языке крутился ответ в стиле «легла под каждого», но скажи я подобное — и так лелеемая Ярошенко конспирация полетит за борт. А тут примерно метров пятнадцать точно есть. Да и пошлить как-то после всего этого апломба не хочется.

— Надо верить в свои силы, и обязательно в жизни всего добьешься, — вот, кажется, нашла наиболее оптимальный ответ.

На лице девушки отразилось недоверие, но доколупываться дальше она не стала. Умница. Редко встретишь журналиста, у которого мозги занимают объем больший, чем гонор.

— Извините, мне надо идти. — Я козырнула и побежала по ступенькам вниз.

Все-таки в бункере было легче.

Казарский И. А., Ленинград, 15 апреля 1942 года

До Ленинграда дошли за ночь на эсминце. Проскочили удачно, без стрельбы. В городе генерал Мындро, переговорив с кем-то по телефону, передал всю нашу «абордажную команду» лейтенанту из гарнизонного штаба. Тот отвел нас всех в баню, правда, ограничив время на помывку получасом. В предбаннике всех ждали новенькие комплекты парадной формы, от сапог до бескозырок, подобранные по размеру. Да-а-а, похоже, сабантуй намечается полномасштабный. Может, даже и корреспонденты будут? Хотя, что значит — «может»? Точно будут, не каждый год броненосцы захватываются.

После бани всех доставили опять в штаб гарнизона. Промурыжив там минут пятнадцать в актовом зале, нас подвергли затем получасовому инструктажу о «правилах поведения в присутствии представителей отечественной и зарубежной (ого!) прессы». Затем меня повели «на дополнительный инструктаж». Теряясь в догадках, поднялся по лестнице, вошел за сопровождающим в кабинет, где увидел лично товарища Мехлиса. Оказалось, мне отведена особая роль — вручить капитану корабля рынду с новым названием, что символизирует окончательное превращение «Вейнемяйнена» во «Фрунзе» и его передачу флоту. Да еще под прицелом фото— и кинокамер корреспондентов. Лестно, конечно, но ведь и ответственность…

* * *

Наконец нас подвезли к набережной, около которой пришвартован наш трофей. Ох и большая ж дура! Идем к трапу. На набережной стоит строй — ага, ОМБрОН, вон знакомые лица. Но явно не все. Потери у них, конечно, были высокие, но не настолько, чтоб в батальонной «коробочке» по 50 человек было. Похоже, представители. Так, а это что за явление на палубе — в наших черных бушлатах и шапках-ушанках? Судя по Нике Ивановой во главе строя — осназовцы. Да и кителя не наши, покрой другой, карманов больше. Так, что там под кителем? Здо-о-о-рово там под кителем, честно скажу, но я ж в плане формы глянуть хотел. Ага, обычное хабэ, не тельняшка — вот и еще отличие. А вот на кителе… Да уж, и правда — Герой Советского Союза, не соврало «солдатское радио». Так, вступительная речь. Товарищ Мехлис лично. Ого! Про исторические традиции, про абордаж шведов у берегов новорожденного Санкт-Петербурга, адмиралы Ушаков и Нахимов, «шхерный флот» Синявина (ну тут разве что географическая привязка). Странно, вроде как раньше поминать царских генералов и адмиралов было, мягко говоря, не принято. Но, с другой стороны, орден Кутузова-то ввели в оборот… Так, речь окончена, зовут. Иду с рындой в руках, как жених с букетом. Мля! Поймать бы этих фотографов и заставить самих рубить строевым на ощупь из-за их вспышек! Не промазать бы хоть… Все, дошел успешно. Вручаю.

— Спасибо за корабль! — это мне, тихонько.

— Да на здоровье, лишь бы на пользу пошло… — это я.

Капитан лично вешает, отбивает полуденные склянки, палит пушка на Петропавловке (надо же, как рассчитали по времени!), ползет на мачту военно-морской флаг, оркестр играет «Интернационал». Черт, а пробирает, до печенки пробирает! Стоим «смирно», слушаем, корреспонденты шалеют, пытаясь ухватить в один кадр и нас с капитаном, и флаг, и, абордажников. Не-е-е, ребята, это только с аэростата…

* * *

Спускаемся на сушу, строимся напротив борта рядом с омброновцами. Хм, неудачно звучит — уж овцами их никак не назовешь! Опять речь. Указ Президиума ВС СССР… О введении новых наград. «Медаль за освобождение Выборга» — понятно. Жаль, нам не светит — это бригаде и осназовцам, что параллельно лесами шли. Еще, пожалуй, летунам из «воздушного зонтика». А вот это уже интересно! Орден Нахимова! Может, и мне обломится, раз уж к нашему абордажу приурочили введение? Шикарно было бы под номером 1 орденок отхватить — уникальная была бы награда! Нахимовская медаль — это моим орлам — вон, уже облизываются. А вот и награждение.

— Капитан третьего ранга Казарский! Для получения награды — выйти из строя!

— Есть! — опять рублю строевым. Как же волнуюсь! Первая боевая награда, до этого как-то не сподобился, ни наград, ни ранений. Кроме значков, ничем не «украшен».

— Указом Президиума… за организацию и проведение… беспримерной операции… мужество и героизм… звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда»!

ЧТО?! Не ожидал. Точнее, и ожидал, и хотел, но убедил себя, что не дадут. Эх, а Нахимов-то уплыл, за одно дело два ордена не дадут. Ого! Еще и «За Выборг», как и всем участникам абордажа!

— Служу трудовому народу!

Как же трудно идти строевым на «ватных» ногах!

Акулич И. Ф., Ленинград, 15 апреля 1942 года

Ух ты! Комбату «Героя» дали! И правильно. А что мне, интересно? Сказали, «За Выборг» всем, кто на корабли ходил, значит, и мне? Будет две медали, тоже хорошо. Вот, зовут!

— …За мужество и героизм, проявленные во время операции по штурму вражеских кораблей, награждается Нахимовской медалью. За активные действия, связанные с освобождением города и порта Выборг — медалью «За освобождение Выборга».

А як жа? Правая ж рука на лентачцы вiсiць! Адной рукой, дзве медалi, да к iм бумагi! Ой, што ж гэта… Камбрыг, САМ, расцегвае мне карман нагрудны, кладзе бумагi. Ой, стыдна…

— Служу трудовому народу!

Из записок корреспондента «Таймс»[5]

14 апреля.

Сегодня нас, аккредитованных в Москве журналистов (правда, не всех), собрали в Кремле и предложили съездить в Ленинград. Там состоится торжественное зачисление в строй трофейного финского броненосца, и нас пригласили присутствовать при этом. Надо сказать, что Ленинград — город прифронтовой, кроме того — база флота, и попасть туда без специального разрешения просто невозможно. Понятно, что отказавшихся не было. Да и само мероприятие обещает быть интересным.

Нас всех тут же отвезли на вокзал, где ждал литерный поезд. Все возражения и требования доставить в гостиницу были отметены. Нам было сказано, что все необходимое мы получим на месте, отпустить же нас нельзя из соображений секретности и обеспечения безопасности. Неприятно, но понятно. Особенно раздражены наши фотографы — высказываются недовольства советскими фотоматериалами и сомнения в том, что в прифронтовом городе окажется все нужное. Особенно несдержанны американцы, я же стараюсь держать себя достойно британского джентльмена.

Кстати, ужин в поезде оказался весьма неплох, хоть и не в британских традициях.

15 апреля.

Озвучили программу — торжественный акт передачи корабля на палубе с участием большинства абордажников; торжественное построение на берегу, с оглашением важных Указов Правительства, и церемония награждения; праздничный банкет. Обещана возможность общения с «виновниками торжества», правда — с рядом ограничений и в присутствии офицера службы безопасности. Осталось непонятно — боятся ли русские власти нашей настойчивости в расспросах или несдержанности собственных солдат и офицеров.

Броненосец стоит, прижавшись бортом к набережной. Не «Худ», конечно, и не «Куин Элизабет» — но достаточно серьезный кораблик. Не представляю, как можно было вскарабкаться на борт со льда без содействия (может, и невольного) кого-то из экипажа. По-моему, что-то тут нечисто.

На площади напротив корабля — строй солдат. Говорят, это представители механизированной бригады, которая прошла с боями около 100 км по вражеской территории и захватила Viborg. Вроде как некоторые солдаты и офицеры участвовали в захвате корабля. Наверное, это та группа, которую ведут к трапу.

Церемония символической передачи корабля флоту, проведенная офицером морской пехоты, проста и лаконична, может, даже чересчур, — если, конечно, не считать длинной вступительной речи представителя большевистской партии. Она-то могла быть и покороче. Он долго рассуждал о военно-морской традиции, об истории флота, при этом умудрившись ни разу даже не вспомнить лорда Нельсона — а как можно говорить о военно-морской истории, не упомянув об этом человеке?

Строй русских корсаров оставляет двойственное впечатление: с одной стороны, куцый и разношерстный — тут пехотинцы, танкисты, морская пехота, несколько артиллеристов. С другой стороны — их незначительное по сравнению даже с неполным экипажем броненосца количество прямо кричит об их боевых способностях. В строю немало легкораненых — нам сказали, что их отпустили из госпиталей специально для участия в торжествах.

Оказывается, часть бойцов в черном не имеют отношения ни к морской пехоте, ни к флоту. Это бойцы spetsnas — некий аналог наших десантников SAS. Как ни странно, во главе этой группы довольно молодая женщина. Тем не менее на ее кителе виднеется золотая звездочка высшей воинской награды. Интересно было бы побеседовать с этой emansipe — узнать, например, за что она получила свои награды. Однако боюсь, что это опять окажется изрядно поднадоевшая «voennaja taina», черт бы ее подрал.

Еще один интересный персонаж — офицер с типично славянской широкой физиономией и огромной широколобой собакой около ног. Вспоминается байка одного из коллег о среднеазиатской овчарке. Может, это и есть одна из них? Как истинный британец я не мог не обратить на нее внимание. Ого, а собачка-то непроста! Русский адмирал, командующий флотом, лично поднес этой зверюге перевязанную ленточкой говяжью ногу. Если я правильно понял — эта овчарка поймала капитана броненосца. Хотелось бы добыть щеночка, но, судя по аппетиту награжденного пса, прокормить его на карточки будет практически невозможно, придется подождать до конца войны.

Новые ордена — of Nakhimoff и of Ushakoff — это какие-то древние русские адмиралы, новые одноименные медали. Отметить, что при всем декларируемом «равенстве и братстве» награды для рядовых и офицеров все же разные. Это ослабление режима или что-то иное? Надо обдумать в спокойной обстановке.

Господи, как же утомительны эти бесконечные речи косноязычных русских начальников всех видов! Все пересказывают одно и то же практически одними и теми же словами. Я уже изрядно продрог на балтийском ветру, остается только пожалеть несчастных раненых морпехов и солдат. Мало им незаживших ран, так еще и мерзнуть приходится. Причем в отличие от нас им нужно сохранять неподвижность в строю и нет возможности глотнуть немного виски из спасительной фляжки. Скорее бы уже все кончилось, пальцы совсем закоченели…

Из записок корреспондента «Чикаго Трибьюн»[6]

Да уж, нашим парням на Среднем Западе вся эта история должна понравиться! Лихой налет, чем-то напоминающий классическое ограбление поезда, только в гораздо более впечатляющем масштабе. Интересно было бы взять интервью у этой мисс, командующей весьма лихими мужиками, но, боюсь, много внимания ей в статье уделять не стоит. Наш полковник считает эмансипацию одним из проявлений «гнилого либерализма» и может рассердиться, а жаль.

Уж лучше я сделаю акцент на истории с «охотниками за фуражками» — очень напоминает сбор скальпов из нашей истории, читателям понравится. А полковнику можно сказать, что это подчеркнет дикость русских.

Майор Бондаренко, по слухам, владелец самой впечатляющей коллекции «скальпов», надо его запомнить и попробовать поговорить на банкете. Причем очевидный повод для разговора — те трофеи, что теснятся на груди его кителя, а уж перейти от одних трофеев к другим я сумею.

Как надоела эта болтовня! Скорей бы банкет, да и бренди больше нет…

Из записок корреспондента «Красной Звезды» К. Симонова

Лица, лица бойцов и командиров, их реакция на новые награды, на вручение наград соседям, как они реагируют на свою фамилию.

Как смутился этот раненый сержант морской пехоты, когда не смог взять одной рукой обе медали и наградные документы, как он отчетливо покраснел, когда командир бригады помог ему с документами. А ведь не школьник: судя по возрасту и выправке — из кадровых, три нашивки за ранения. Надо будет побеседовать с ним, обязательно. Об офицерах-орденоносцах написать захотят многие, не хочу толкаться плечами, а вот разговор с этим бойцом может оказаться не менее интересным. Догадался Мишка сфотографировать его в момент награждения или нет?

* * *

Да уж, я не ошибся. Реакция одновременно и типична, и уникальна. Только наш солдат способен на такое — спокойно, деловито совершить невозможное и после этого так по-детски смущаться, когда заводишь разговор о его подвиге! Как искренне они отсылают нас, корреспондентов, к своим соседям — мол, вот тот и этот настоящие герои, про них напишите, а я-то что, я как все. При абордаже ледокола убил двоих, был ранен. Перевязавшись, стал к корабельной пушке, оператором горизонтальной наводки. «А что там — ручку крутить и одной рукой можно, хоть так помочь своим, раз уж на корабле от меня, однорукого, пользы не будет». Оказывается, весь расчет был такой — из легкораненых, кто не мог пойти на второй абордаж. Обязательно упомянуть в статье! Как трое раненных в ноги, сев цепочкой, заменили подносчика снарядов — надо найти их и поговорить, Мишку с собой взять обязательно!

Мягкий белорусский акцент. И правда — кадровый, из припятской бригады. Воюет с первого дня, оказывается, был в группе генерала Карбышева. Там же впервые познакомился с офицерами ОМБрОН, принявшими участие в штурме.

Как хорошо, что я переоделся в штатский пиджак — в форме политрука вряд ли бы удалось так разговорить этого «скромника».

Ника

— Милый, объясни мне политику партии — на хрена нас в этот Выборг сунули?

Ярошенко выбросил в окно сигарету и недовольно повернулся ко мне:

— Так что тебе объяснить? Почему вас послали освобождать Выборг или провести курс политучебы? Или это опять твой «оборот речи»?

— Последнее… и первое. Подловил, — я улыбнулась и увидела ответную улыбку. — У нас «политика партии» — это синоним чего-то расплывчатого, непонятного. Для обычного человека недоступный полет мысли. Вот и у меня в голове все время крутится — куча нестыковок, чуть ли не прямая подстава пяти из шести «попаданцев». Рейд-то был почти самоубийством. Нет, не ложится в мою женскую логику эта свистопляска… И полетевшие головы — это только вершина айсберга. Черт! Не привыкла я к тому, что не имею доступа к информации. Ваши подковерные игры довели уже Советский Союз до развала — и опять то же самое. Как головой об стену.

— Ника, успокойся, — попросил Алексей, закуривая вторую сигарету.

— И с каких это пор ты стал курить?

Леша с удивлением посмотрел на зажженную сигарету.

— Подловила. Извини. С тех самых, как ты на Выборг ушла. Я тоже туда просился — не пустили. Я сам мало что знаю, поверь — это не наши «подковерные» игры. Тут игра в несколько ходов, и я о большинстве из них даже не подозреваю.

— Нелинейный подход. Это радует… но и напрягает.

— Да. Если бы можно было бы тебя оттуда вытащить… но бункер без тебя вряд ли бы взяли.

— Бункер — это так, дополнительная плюшка. Мне бы хотелось разобраться в основной задумке.

— Ладно. Но учти это настолько секретно, что выйди отсюда хоть полслова — до рассвета мы с тобой не доживем.

— Испугал. Вся дрожу и размазываюсь дешевым повидлом по стенке… Не томи.

Вторая сигарета отправилась вслед за первой. Пальцы снова схватили пачку и без ведома хозяина потащили оттуда третью сигарету.

— Берия с Судоплатовым разработали широкомасштабную дезинформацию. Суть ее была в том, что на Карельском перешейке готовится контрудар по Финляндии. Крупный прорыв силами двух фронтов — из Ленинграда и из Петрозаводска с поддержкой из Мурманска. Для придания правдивости был предпринят штурм Выборга. Финны резко запросили у немецкого командования поддержку… и не получили ее. То, что вы оказались в данной бригаде, на самом деле фактор, не учтенный нашими спецами. Они же не в курсе о всех вас. А я уже не успел вмешаться. Меня тоже поздно поставили в известность.

— «Деза» хоть удалась?

— Не знаю. Ждем. Пока что под эту дудочку смогли сделать перестановки внеплановые в штабах и кое-где еще.

— Ага, Жданова турнули.

— И это ты уже в курсе? И откуда только?

— Поверь мне, то что вы сейчас называете сбором и обработкой инфы, — детский сад вторая четверть… Ну ладно, не обижайся, школа. Младшая.

— Не пойму, шутишь ты или серьезно? Может быть, давай и вправду к нам? Аналитики нам нужны…

— Разогнался — меня в аналитики. Я тебе со своей женской логикой такое нааналичу, что еще сто лет не разберетесь!

— Ну, ладно, ладно! Я тоже пошутил. Иди сюда.

— Что еще?

— Иди-иди. Я еще тебе спасибо не сказал за тех эсэсовцев из бункера.

— И как ты это намереваешься сказать? С букетом роз на коленях?

— Примерно.

— Эй, больно! У меня еще не зажило!

— Хорошо. Я осторожно…

Саня

— Александр, по просьбе товарища Мехлиса вы прикомандировываетесь к нему, разгребать завалы в Ленинграде. Распоряжение Лаврентия Павловича. Проходите в мою машину — подвезу вас до Смольного. А то вашего персонального водителя, — Ярошенко усмехнулся, — ждать долго.

— Есть, товарищ старший майор.

— Да ладно тебе, нам вместе в городе работать в ближайшее время — можно Алексей Владимирович.

— Товарищ старший майор госбезопасности, — от сокращения Ярошенко слегка скривился, — а что было в тех портфелях и сейфах, которые Ника в бункере нарыла? Если, конечно, не секрет.

— Вообще-то секрет, товарищ Букварь, но, я думаю, вы с понятием трансплантации клеточной ткани знакомы…

— Так серьезно?

— Более чем. Лабораторию и операционную не нашли, как и место, где содержались объекты опытов. Здесь был скорее теоретический и информационный центр, ну и архив. Хотя, судя по всему, это где-то близко. Опыты по пересадке. Кое-какая методология, дневники операций и наблюдения. Информация о донорах и пациентах. Изучение вопроса отторжения тканей… Продолжать?

— Да!

— Нужно искать лагерь пленных рядом или что-то подобное… — Помолчав несколько секунд, он добавил: — С молодыми женщинами, способными рожать…

— Как-то связано с отторжением тканей?

— Сам додумался или там вопросы задавал?

— Только что в голову пришло…

— Да, вопрос решался очень спорным способом. Для снижения риска пересаживались клетки плодов после инициации преждевременных родов. В теории подготовка должна была вестись около полугода. С зачатием плода-донора от пациента. Это для сложных случаев отторжения. Ну и параллельно простые эксперименты по трансплантации… Донорский состав либо тот же, либо пленные. Описано много неудачных экспериментов. Как правило — пациенты все же выживали… хотя эффективность операций под вопросом.

— Да уж… — я сглотнул ком в горле.

— Напоминать о секретности надо?

— Нет.

— Вот и молчи, пока остальное не найдем…

— А почему в Финляндии?

— Партизаны не шастают. Вообще народ не любопытный, ну и материал для опытов под рукой. И относительно здоровый. А может, еще какие-то предпосылки были, — не знаю.

Степан

В нашей конторе, занимающейся совершенствованием противовоздушной обороны, нас встречали как героев. Ну еще бы — уезжали на испытания машин, а вернулись с фронта. Мало того, что живыми, так еще и с наградами. И если офицеры и конструкторы просто по-доброму завидовали, то молодежь и в КБ, и на заводах смотрела как на героев.

Увы, но сразу после прибытия пришлось начать портить отношения с конструкторами: как и предполагалось, несмотря на преимущества счетверенной машины, в серию решили запустить спарку, как более простую и дешевую. Естественно, конструкторам это не понравилось, а еще больше им не понравилось то, что их куратор (я то есть) их не поддержал, согласившись с решением комиссии безоговорочно. Ладно, большинство все понимает, но ряд личностей смотрят на меня теперь как на врага народа. Жаль, хорошие специалисты.

«Порадовал» и новый проект синхронного следящего привода. Вроде ничего сложного: сельсины на приборе управления огнем и орудии, электромоторы на орудии для придания нужного угла возвышения и поворота — и привет: ствол направляется строго туда, куда укажет ПУАЗО. Элементарно, тем более что такие системы (правда, чисто индикаторные) используются уже давно, а поди ж ты… В общем, хотя и до тупика было как до Китая ползком, ничего путного тоже пока не получалось.

Но это так, досадные мелочи, не более. А вообще — все хорошо, причем так, что даже страшновато становится. На юге — немцам полный кирдык, на севере — что-то непонятное, но явно ничего плохого не предвидится. А еще есть и вести с «малой Родины». Из Миасса, если быть точным. Там «Форд» (или «ДжиЭм», слухи разнятся) решил заняться модернизацией местного автозавода. С чего он это — понятия не имею, но, как утверждает радио «ОБС», специализироваться завод будет на выпуске полноприводных тяжелых грузовиков, так что слово «Урал» станет и здесь почти нарицательным. Очень, по крайней мере, похоже.

Саня

Через три дня после отбытия бригады в Кубинку Нике удалось застать меня в управлении Кировского завода. Я похвастался ей достижениями в разработке тяжелого танка, она мне в организации очередной школы снайперов и диверсантов. Постепенно разговор скатился на тему найденных ею в бункере документов.

— Как думаешь, это правда?

— Не знаю, понимаешь, написано правдоподобно, на мой взгляд, а заключение медиков твой до нас не доводил. Только меня даты смущают. Слишком много времени на наблюдения. Они чисто физически здесь не могли это провести.

— А если в другом месте?

— А зачем сюда тащить? Кстати, ты заметила, сколько там разных словарей? Может, они провокацию какую-нибудь мастрячили?

— Какую?

— Ну, в порядке бреда. Привезли часть документов реальных исследований, перевели на русский, сымитировали лаборатории. А потом вытащили наружу, типа преступления коммунистического режима. Начерно так, а точнее — проверять и анализировать надо. Так сказать, тапки в студию.

Ника задумалась:

— Нет. Не складывается пазл. Там не было лаборатории — это раз. Два — немцы сидели тихо, как мышки, когда над их головами штурмовали аэродром. Если бы хотели подкинуть что-то, то как раз за пару часов между первым и вторым нападением управились бы. А тут — они выжидали. Чего? Кого? Команды сверху? Бред! По мне, больше похоже на передаточное звено или они кого-то ждали. Человека. Именно кого-то, кто мог бы найти применение этим документам. Там были еще сейфы, но ты же понимаешь — открыли тот, что ближе. Жаль. Если бы было время, можно было порыться. А так… ухватили ящерицу за хвостик, а она хвостик того… на фиг.

— Так вот зачем туда после вас Сухов и две «тридцатьчетверки» ходили. И три грузовика. Что-то вроде они привезли, но мне не до этого было. Может, остальные сейфы невскрытыми вывезли? И спецура туда ходила, только успели ли они?

— Вполне возможно. Нам же не докладывают. Только Леша под диким секретом колется. Иногда… когда самому не в падло. Но знаешь, чувствую я моими нижними девяносто, что аукнется нам еще этот бункер. И не только здесь. А самое интересное хочешь? При всей нашей крутизне и необходимости — обходят нас. Типа, занимайтесь, мальчики, своими делами, а в политику и управление не лезьте. Пока мы на вторых ролях, нас холят и лелеют, а попробует хоть один из нас изменить именно Историю — то есть полезет выше, в первый эшелон, — и стоп. Вокруг нас идет игра. Жесткая, по их местным правилам, а мы пешки. Вот это мне не нравится. Пока война — ладно. Все для фронта, все для победы! Никто из нас не думает, что будет дальше. И опять же — вместе мы случайно оказались и то без Дока. Да и там нам спокойно поговорить не дали. Все время кто-то за спиной торчал. Выборг тот же… он как собаке кость: и надо, и подавиться может. Особенно, когда другие кости вокруг разбросаны. Финнов прижать — хорошо, прижали. Озадачили — дальше некуда. Но ты видишь, что немцев это никоим образом не напрягло. Они как рвались, так и рвутся к Москве и Волге. Их надо держать там. Вот если бы прорыв был на Смоленск — это было бы еще понятно. А так — игры, игры… Мать их за ногу! Хотя я уже стала думать слишком линейно, видно, не к добру. Эпоха клинит на свой лад…

— Тут понимаешь, какое дело… Не нравятся мне игры вокруг. То секретят, как не знаю что, то наоборот — тому же Пирвонену представляют. Потом еще Мехлис на парад вытащить хочет, в качестве официального героя. А на награждении видела, сколько журналюг было? И в то же время какая-то гиперсекретность, лишнего не скажи в разговоре со своими… Кстати, нас здесь не слушают, — слышишь, как под окнами мотор надрывается? Это уже моя предосторожность.

— Нехилый заменитель душа — так точно не услышат. Но сейчас я тоже не знаю, что делать. Пока будем играть по их правилам, но осторожно. У меня в группе уже несколько ребят есть, которые лично мой костяк. Хотя, конечно, Родина и Партия мозги компостируют. Главное, чтобы до наших не добрались. А вот поговорить на эту тему с ребятами было бы неплохо. Ты Дока давно видел? Что он?

— С Доком только телеграммами общался по поводу танков. Он что-то меркавоподобное на ЧТЗ готовит. Слушай, а у тебя кроме Алексея из местных никого близких друзей нет? А то проблема, понимаешь: познакомился с девушкой перед Выборгом, вроде все хорошо, а теперь найти ее не могу, вернее, не найти, а встретить. Все время что-то мешает. Вроде бы случайности, а вдруг нет?

— А чего ты сам к Ярошенко не обратишься? Вообще-то ты прав. Он вечно где-то занят. Ладно, напрягу Ващенко. Скажу, что без этой девушки ты загнешься, растеряешь все мыслительные способности и умрешь в гордом одиночестве.

— Ага, и попаду под танк в цеху. Или под пресс. А от моей развертки народному хозяйству пользы мало. Ну да дело не в этом сейчас. Из Выборга баржой привезли два КВ, отбитых у финнов. Один совсем сгорел — только на запчасти, у другого выгорел мотор. Ну, не в танках дело, а в кое-каких вещах внутри, это опять к твоему бункеру. Танк командира взвода или роты, карта в планшете, область вокруг хранилища обведена как запретная зона с минными полями. Ты мины там видела? А, вот еще от пленных что узнал: их попутным грузом везли. В день штурма города немного западнее вас была уничтожена колонна мирных жителей. Официально финикам сказали, что это наши, но слухи ходят, что немцы по ошибке. Солдаты слухам больше верят. Ну и наши с разных участков фронта за танками приезжают, рассказывают, финны и немцы просто воюют рядом, друг другу почти не помогают, как будто у них против нас независимые войны.

— О колонне от тебя впервые слышу. Ну ни хрена себе! А о минах — были мины, но не то чтобы сплошняком. Я, дура-баба, думала, что они везде так устраиваются, даже не сильно на этом внимание акцентировала. Кстати, ты прав. Финны и немцы воюют рядом, но руки друг другу не протягивают. Каждый сам за себя. Да и Ярошенко сказал, что немцы при прорыве своих придержали от обороны Выборга. Но там сейчас Освальд. Помнишь такого? Вернется — доложится. Я надеюсь, что он сможет хоть чуть-чуть ящерице этой эсэсовской лапки поотрывать. А там, может, и до головы доберемся.

— Знаешь, что еще в этих немцах насторожило? Танки! То есть целый батальон танков на охране объекта. Да еще не какой-нибудь французский или наш металлолом, а новенькие немецкие! Им таких даже для кампфгрупп не особо хватает. А КВ и тот француз, которого Соджету подарили, были финскими, при гарнизоне города оказались.

— Это да. Так «дезу» не делают. Слишком расточительно. Опять же, места хоть и глухие, а не свои, не немецкие, а это возможность встретиться с нежданными гостями. Могли же они бункера сделать у себя в Германии или на крайняк в Польше. А тут финская территория, да еще такая, что под вопросом. Может, разработки были опасными? Такими, что если вырвется на волю, то всей округе хана? Тогда — да. У себя бы не разместили. А в Польше или на захваченной территории партизан много. Здесь же — и партизан нет, и финны вроде бы союзники… но и не жалко.

— Химия или биология? А это просто одна из ветвей? А как со сроками в описании экспериментов? Да и лабораторий вообще не нашли за все время нашего пребывания в Выборге. В общем, пока только вопросы, и их все больше и больше. Слушай, там же женщины из лагерей упоминаются, а вблизи — ничего даже для пленных солдат не нашли. Ну невозможно такой объект снять быстро и бесследно.

— Скорее всего, эксперименты проводились не здесь. Женщин не подержишь в бункере. Да и холодно. Точно! Холод! Помнишь, по химии — некоторые распады происходят при определенной температуре? Блин! Что ж я химию не учила! Скорее всего, это вещество безопасно в холоде при определенной температуре — в бункере было не жарко. Он почти не отапливался. Я еще подумала, как же они тут живут. Я ведь не люблю холода, а немцы в одной форме были. А несколько бункеров было — так это они разнесли по типу корпусов в НИИ — один центральный с документами, другой — лаборатория, и так далее. Надо сказать своим, чтобы ежели что найдут, то… блин, и не сформулируешь сразу!

— Все равно не понимаю, зачем архив здесь хранить. Геморройно!

Финны

— Прошли сутки с начала советского наступления на северном фланге. Как развивается ситуация?

— Первая полоса обороны прорвана в двух местах. Ширина прорыва сравнительно невелика: полтора и чуть больше двух километров по фронту. Именно на этих участках русские задействовали группы примерно по 30 тяжелых танков, которые целенаправленно действовали на подавление огневых точек и прорыв обороны. В прорыв эти подразделения не пошли. Еще на трех участках наступление противника не дало решительных результатов.

— Вы думаете, это второстепенные участки? Или просто русским не хватает сил?

— Трудно судить по первым суткам…

— Согласен. Важнее решить, является ли эта наступательная операция главным ударом Красной Армии или она призвана отвлечь наше внимание от Виипури?

— На данный момент на севере русские ввели в прорыв несколько кавалерийских эскадронов и сравнительно небольшое количество танков. Массированного применения механизированных частей и самоходной артиллерии не отмечается.

— То есть вы склонны считать, что это демонстрация? — Карл фон Маннергейм внимательно посмотрел на своего начальника разведки, прикомандированного майора Мюллера.

— Судя по отсутствию крупных танковых или механизированных частей по мартовскому варианту, я склоняюсь именно к этому мнению.

— Вы отдаете себе отчет в том, что в случае ошибки мы рискуем поставить под удар стратегически важный рудный район? — вмешался начштаба Эрик Хейнрикс.

— В самом худшем варианте, скажем, потери Петсамо, последствия будут тяжелыми или очень тяжелыми, — вмешался в спор Маннергейм. — В случае же потери Хельсинки последствия будут катастрофическими. Мы — не Россия и не можем эвакуировать правительство «на пару тысяч километров в глубь территории» по чисто географическим причинам, — грустно улыбнулся главнокомандующий.

— Извините, я не успел включить это донесение в итоговую разведсводку — оно получено за 15 минут до начала совещания. Один из сочувствующих нам жителей Виипури заметил выпавшую на ухабе из кузова полуторки табличку и в меру своих умений срисовал надпись. К сожалению, русским он не владеет, но ребус оказался достаточно простым.

Начальник разведотдела протянул лист бумаги, на котором было выведено «Xo3RNctBo Mblhapo».

— «Хозяйство Мындро», — подумав несколько секунд, произнес Маннергейм. Наступила тишина.

— А это не может быть табличка, установленная в конце марта, которую сняли для утилизации? — спросил начальник оперативного отдела штаба полковник Кустаа Тапола.

— Нет, табличка совершенно новая. Да и не в привычке русских возить старые указатели с места на место. Тем более что минут через десять подъехал легковой автомобиль, из него выскочил офицер НКВД и, что-то громко говоря с явно ругательной интонацией, табличку забрал.

— Итак, — подвел итог Маннергейм. — До получения ТОЧНЫХ данных о том, где именно находится этот… наскипидаренный молдаванин и его склонные к абордажу танкисты с болезненной тягой к крупнотоннажным трофеям, или до введения русскими крупных танковых частей на севере — НИ ОДНОГО солдата с позиций между Виипури и Хельсинки не снимать. Потеря столицы чревата гораздо более страшными последствиями, чем потеря Петсамо. От возможной потери рудников немцы пострадают гораздо сильнее нас — вот пусть они и суетятся. Сколько их там в Норвегии треску караулит?

В штабе Карельского фронта

— Еще раз довожу до вашего сведения: до полного прорыва рубежа укреплений противника на всю глубину обороны крупные танковые и механизированные части в прорыв не вводить! И вообще — сохранять режим мероприятий по обеспечению секретности в полном объеме!..

Саня

Натужно ревет мотор КВ, пытающегося забраться на горку полигона. Мощности явно не хватает. Вот уже чувствуется запах буксующего сцепления. Со старой КПП он не добрался бы даже до середины, а сейчас с огромным трудом все же перевалил через вершину. Залез, развернулся, пошел на спуск. Сейчас на него навесят еще две тонны и снова вперед. Хотя смысла особого я уже не вижу: пятьдесят — это предел. Еще с двумя он просто помрет на подъеме. Тем не менее испытания продолжаются. Танк уже тонет в грунте — с такой массой надо добавлять длину опоры и каток, иначе проходимость будет на уровне колесников. Рев переходит в другую тональность — обороты взлетели, а танк не проявляет желания трогаться. Видимо, главный фрикцион все же не выдержал еще одного неаккуратного старта. Испытания нарочно проводились с имитацией низкой квалификации водителя — мы ищем детские болезни еще на этапе проектирования.

Если вопрос со сваркой корпуса стоял не очень остро — все-таки на Кировский направили довольно много специалистов с судостроительных и судоремонтных предприятий, — то с литьем башни был полный завал. Все резервы литейки использовались для производства деталей двигателей, поэтому даже для экспериментального танка сделать башню стало проблемой.

На «Большевике» дело было заметно лучше — ХПЗ, переходящий на производство Т-42, передал сюда оснастку и мастер-модели башен Т-34М2, на Т-50 решили поставить именно ее. Пришлось полностью изменить верхний лист над боевым отделением, на боковых появились местные уширения, аналогичные виденным мною на чертежах «Черчилля». Погон с трудом, но влез в получившийся корпус, хотя вид танка стал напоминать дикую смесь Т-34 и КВ-2. Т-52, так назвали это творение, пришел на полигон буквально в момент окончания погрузки многострадального КВ на трейлер. Его прогоны особых неожиданностей не принесли — кроме повышенного продольного раскачивания в момент выстрела, даже с дульным тормозом на пушке, особых проблем не было. Пока не наладим выпуск телескопических амортизаторов, с этим придется, видимо, мириться. Под свою ответственность назначаю срок перехода с Т-50 на Т-52 в три недели. По моим оптимистичным прогнозам, могло хватить и двух, но решил перестраховаться.

Степан

Новое звание, за создание новой ЗСУ и за участие в освобождении Выборга. Ничего не понятно, как обычно, — приняли на вооружение «Вяз-2» (да, прилипло название), а его разрабатывали не мы, а другая группа в инициативном практически порядке. Впрочем, разработчиков тоже не обидели. Итак, новое звание, новая форма со свежевведенными погонами и новая работа.

Увы, заняться ПВО толком не удалось — впечатленное действиями ОМСБРОН, командование приняло решение развернуть нашу бригаду в дивизию и сформировать дополнительно еще несколько точно таких же бригад. Дивизия получалась размером с корпус — танковая и три механизированные бригады. Но из-за потерь в выборгской операции командиров не хватало даже здесь, не то что на новые части. Поэтому паровоз уносит мою тушку на юг — помогать местным формировать Тяжелую Рейдовую Бригаду, будто они без меня не справятся, ага.

На фронте — относительное затишье, оба противника готовятся к лету. Мы формируем крупные танковые соединения взамен разбитых прошлым летом и копим силы для удара, готовясь устроить немцам сюрприз (тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить). А вот что собираются делать немцы, знают только они сами, но не думаю, что нам это понравится. Особенно если учесть, что бомбежки Плоешти наши фактически прекратили — немцы стянули туда всю румынскую и значительную часть своей ПВО.

На Тихом океане — серьезная драка, причем амерам и бриттам попадает довольно серьезно, хотя про разгром и речи нет, но тоже веселье.

А у нас приближается лето. Лето одна тысяча девятьсот сорок второго года. И каким оно будет — я не знаю, а гадать не буду.

Перед отправлением в меру своих возможностей попытался выяснить, что с нашим «потеряшкиным» — Доком. Увы, узнать не удалось практически ничего. Док пропадал на заводах, доводя до ума тяжелые бронемашины. Кстати, а к СУ-130 Змея он отношения не имеет? Уж больно компоновка характерная.

Ну, что ж, удачи нам всем. Она нам, думаю, понадобится.

Саня

Рев танкового дизеля сотрясал стекла в окнах кабинета директора ЛКЗ. Хозяина в нем сейчас не было — Зальцман отстранен и убыл в сопровождении парней в фуражках с малиновыми околышами в Москву, а нового никто не назначил. Хозяйственные вопросы в меру сил решал военпред. Ему помогали я и Николай Леонидович Духов, исполнявший обязанности главного конструктора завода. На столе стоял макет бронекорпуса нового танка, сделанный из бумаги и фанеры.

— Какие сегодня новости? — спросил вошедший конструктор с «Большевика».

— Никаких. С Ижорского привезли три комплекта раскроенных бронелистов для нового корпуса, но сваривать их пока нечем. А у тебя? — ответил Николай Леонидович.

— Два новых корпуса сварили. Ну и три башни готовы, сегодня женить будем… — и, немного задумавшись, Лев Сергеевич добавил: — к вечеру, наверное. Пытаюсь все делать без ущерба основному выпуску. Тяжко идет, печи не успевают. Мотористы сами воют, просили выделить для них дополнительную литейку, а мне вообще тогда лить эксперименталки не на чем будет.

— Плохо. А что со сваркой?

— Морзаводы обещали сильно подвинуться и оборудованием, и спецами… Надеюсь, не соврут.

— Да вроде не должны. Николай, а если попробовать сварную башню для ИСа?

— С сильно наклоненными листами? Как на фотографии желтого танка с разорванным ромашкой стволом?

— Ну, примерно. По крайней мере, надо проработать этот вариант. А сварку корпусов придется, наверное, пересмотреть. Выкройки переделать на соединение «в шип».

— Часа через четыре-пять будет готово и сразу отправлю на Ижорский, пусть еще пару комплектов нарезают. А с этими что?

— Попробуем сварить. Да какого барабана это чудовище под окнами ревет!

— Так мотор с новыми вкладышами и фильтрами на развал гоняем, — ответил Духов, — ждем, когда застучит. Уже двести часов на оборотах две трети максимальной мощности отпахал. Сейчас вышли на завышенные. Пока рычит…

— Издеваетесь! — прокомментировал Троянов. — А для моих малышей когда будет?

— Так вкладыши одинаковые, просто материал новый. Да и фильтры тоже, просто на твоих один, а на моих два. Пойдут одновременно. Да и на старые моторы в процессе ремонта надо тоже ставить. — Николай Леонидович подошел к окну. — Хм, пока работает… может, попробовать масло недоливать?..

— Александр Александрович, вас Лев Львович и Евгений Николаевич просят срочно прибыть на Комендантский аэродром. Просили передать, что рояли принудили автобус. Кажется, так, правда, я не поняла, что это значит.

— Спасибо, Людмила Николаевна, я понял. Я отлучусь на Комендантский. Машину не надо — я на мотоцикле слетаю.

Ника

— Садись.

Кто сказал, что в ногах нет правды? В ногах нет ничего. Даже сил, чтобы стоять, и то нет. В кабинете весеннее солнце крутит поднятой пылью, прорываясь сквозь полуприкрытые занавеси. Ясный день. Хороший. В такой день хочется сделать что-нибудь радостное, легкое. Например, улыбнуться… не получается. Судоплатов молчит и ждет, когда я отодвину стул и сяду.

— Что-то случилось?

Он поднимает глаза, как побитая собака.

— Говори! — приказываю. Прошу. Чуйка рвется на британский крест. — Леша?

Кивает.

— Но еще не ясно… пожалуйста, без истерик, Ника Алексеевна… это моя инициатива — вам сказать. Никто не знает… Вы же понимаете?

Что тут понимать?! Сжала руки, зубами в костяшки — это война, это нормально… ты знала с самого начала. Это судьбы миллионов, не твоя одна такая…

— Расскажите, пожалуйста.

— Это секретно… но вам…

Я киваю. Секретность тут на каждом вздохе. Пора бы привыкнуть.

— Да, конечно, понимаю. Что с ним?

— Неделю назад было получено сообщение от партизанского отряда Черного о появившихся в их лесах необычных людях. Информация была предоставлена так, что мы подумали о еще одной группе «будущенцев». «Попаданцев», как вы говорите. На проверку этой информации и налаживание контакта с возможными новыми попаданцами был отправлен Алексей Владимирович. Как вы понимаете, его кандидатура даже не обсуждалась. С его опытом общения с вами он смог бы сразу определить, что это за новая группа…

— Это попаданцы? — перебила я, не в силах удержать удивление.

— Нет. Немцы каким-то образом узнали о вас и разработали план захвата. Они рассчитывали, что «знакомиться» приедет кто-то из вас… а оказался Ярошенко. Радист партизанской группы работал на немцев и передавал их сообщения. У Алексея не было никаких шансов. По сути, он знал, что идет в ловушку. Но он успел завладеть рацией и передать сведения о предателях. А сам…

— Где он?

— Последние его слова были о том, что он окружен, но сдаваться не собирается… Для него же лучше, если он погиб.

— Ну уж нет! — покачала я головой. — Не дождетесь! Чтобы Леша сдох на радость фрицам? Хрен вам! Можете сразу выписывать ордер на мой арест — я полечу туда. Да, самовольно покину часть, похерю все задания — но я его найду!

— Сядь! Успокойся! — скомандовал Судоплатов. И сразу захотелось подчиниться. Этот человек просто так не командует. У него наверняка уже сложился план… хороший пакистанский план.

— Смотри сюда! Западная Украина, район Ровно… это будет твоим основным заданием, а если ты случайно сместишься на пару километров вот сюда… ты поняла, да?

— Так точно!

— Все. Иди собирайся. Вылет через четыре часа. Группа восемь человек.

— Слушаюсь! Разрешите идти?

— И, Ника…

— Что? — я развернулась возле двери.

— …Не сильно там… береги себя.

Саня

— Здрасьте вам, товарищи полковники!

— И тебе не болеть.

— Львович, кого там твои рояли поймали?

— Уж поймали, так поймали, мне пришлось полосу освобождать — больше некуда сажать было… — усмехнулся Преображенский.

— Ты ФВ-двести «Кондор» видел когда-нибудь? — начал издалека Шестаков.

— Да откуда? Я даже 111-е только один вблизи раз видел, и то когда по хвостам катался…

— Ну вон стоит — гляди…

— Ничего себе! Громадина.

— Морской высотный дозорный и еще какой-то… — Шестаков светился как начищенный пятак. — Один мотор у него сдох, а мы тут как тут, взяли в коробочку, знаками показали, что если не будет слушаться — собьем и парашюты расстреляем. Привели, посадили. Целый оберст-командир. Так что не ты один такой везучий.

— Там специалистов море — полезли аппаратуру смотреть, — дополнил Преображенский. — Я только в пилотской кабине побывал — хорошо живут, гады.

— И что? Совсем не сопротивлялся?

— Ну почему… Верхняя турель не имеет ценности для изучения, остальные передумали…

— И отбить никто не пробовал?

— Ну, пробовали… пара двойных… Один в воздухе развалился. От перегрузки, наверное… — Шестаков говорил это с невозмутимым видом, — другой вроде одной деталью падал…

Степан

Когда мы (ваш покорный слуга и несколько офицеров и сержантов ОМСБРОН) прибыли на место, нас встречал командир бригады, некоторое количество уже прибывшего личного состава и все. В общем — как в прошлый раз. Ладно, не привыкать, хотя работать пришлось на манер тяжеловоза. Принять, распределить, накормить, проверить, обслужить… Как обычно — нудно, тяжело и не захватывающе совсем. Хотя радостей хватало: в первую очередь — радовала техника. Новые Т-34М1 и М2 впечатление произвели самое благоприятное, да и с грузовиками проще — не надо выколачивать каждую машину. Отдельно радовали «барбосы» (опять же, прилипло название, хотя официально именуется СУ-57), которых получили без проблем, и новинка нашего автопрома — БТР-42: гибрид полноприводного ЗИСа (или все же «Урала»? так сразу и не скажешь), более мощного мотора и бронекорпуса. Немного, только на одну роту, но лиха беда начало…

Радовали и солдатики, особенно вновь прибывшие. Нет, не уровнем подготовки (хотя, если верить историкам, по сравнению с нашим «сорок вторым» он отличался как небо и земля), а вооружением и амуницией. «Змейский» АШ-41 (автомат штурмовой) редкостью отнюдь не являлся, хотя основу по-прежнему составляли трехлинейки и ППС с ППШ под секторный рожок. А еще — разгрузки и бронежилеты, самые настоящие. Разгрузки (о них мы рассказали еще во время «дойки») уже потоком шли в действующую армию, в основном мотострелкам и разведчикам, а вот броники оставались редкостью. Хотя, казалось бы, что сложного? В кустарных условиях делать можно.

Самый простой броник — панцирь на грудь и живот. Делается из дюраля: два-три листа стали (можно расклепать броневой лист от танка или броневика) толщиной 2 мм заливаются расплавленным дюралем в форме. Или перекладываются листами дюраля, после пропускаются мощные импульсы тока (от нескольких аккумуляторов, к примеру), сваривающие их, принцип тот же, что и при точечной сварке. Первый вариант сложнее, но дает лучший результат. Дюраль в расплавленном состоянии очень хорошо сцепляется со сталью.

Такая броня способна защитить от автоматных пуль («шмайссер») и осколков. Важно защитить живот — даже по сравнению с ранением в легкое ранение в живот в наших условиях — очень вероятная смерть из-за перитонита. Но когда речь идет о миллионах солдат… Алюминия не напасешься. Поэтому поступали жилеты только в штурмовые батальоны и разведроты, и то не во все.

Но, в общем, несмотря на явные улучшения, уровень подготовки и танкистов, и пехотинцев не удовлетворял требованиям нашей бригады, а потому фраза «тяжело в учении» была очень актуальной. Гоняли всех на пределе возможностей, пользуясь как имеющимся опытом, так и очередной новинкой — БУ-42, что расшифровывается как «Боевой устав 1942 года». Представлял он собой устав тридцать девятого года, радикально доработанный с использованием БУСВ (Боевой устав сухопутных войск), с учетом знаний некоторых попаданцев и полученного боевого опыта.

Артиллеристам было проще — у них подготовка лучше, да и сильных изменений в тактике не наблюдается, хотя зенитчикам пришлось осваивать новую технику — самодельные ЗСУ-37-1 у нас полностью заменили на ЗСУ «Вяз-2».

В общем, оружие есть. И отличное, главное — научиться им нормально пользоваться. И мы учились. Долго, тяжело, серьезно. Потом нам это очень пригодилось.

Танковое училище

— Товарищ майор, разрешите вопрос? Курсант Ефимов!

— Ну, давай, Ефимов, спрашивай…

Занятия в Н-ском танковом училище проводились по десять часов в сутки, но в любом занятии должен быть перерыв. Вот и решил курсант воспользоваться недолгим перекуром и благодушным настроением преподавателя тактики, чтобы немного его разговорить.

Дело того стоило — майор Широков пришел в училище из госпиталя, а до того успел «хлебнуть» войны — без малого девять месяцев, и все это время — в боевых частях. В одном из боев танк майора сожгли, сам он получил тяжелые ожоги левой половины тела, долго лечился в госпиталях. А сейчас преподавал тактику и, несмотря на покалеченную кисть левой руки, чуть ли не ежедневно подавал начальнику училища рапорт с ходатайством о направлении в боевую часть. Столь же регулярно рапорта рвались на клочки, Широков очередной раз выслушивал от начальника училища нотацию на тему необходимости обучения молодых офицеров и шел писать следующий рапорт.

— Товарищ майор, а правда, что наш выпуск будет досрочным? Говорят, на три месяца курс обучения сокращают, фронт пополнения ждет.

Майор иронически хмыкнул.

— Вот скажи мне, Ефимов, ты когда в училище поступал, какой срок обучения планировался?

— Четыре месяца.

— А сейчас?

— Девять…

— Почему срок увеличили, не знаешь? Ну, так я тебе скажу. Потому, что выпускники четырехмесячных курсов горели свечками! И взводы их танковые вместе с ними горели. Нельзя за четыре месяца сносно подготовить командира-танкиста. По уму, так и девяти месяцев маловато будет…

— Но, товарищ майор…

Кусанты зашумели. Они проучились уже пять месяцев, технику свою изучили на «ять» — и за мехвода могли сесть, и за наводчика, на полигоне стреляли почти без промаха и втайне считали себя готовыми офицерами, которых зря маринуют в тылу.

— Что «товарищ майор»? Думаешь, научился на полигоне мишени валить да танк вдоль реки гонять — и мастером танковых атак стал?

Курсант возмущенно покраснел. Ну, было такое — на одном из занятий по вождению он забыл, что при форсировании бродов сцепление с грунтом гораздо меньше, чем на земле, вот и рвал фрикционы от души — а танк вместо небольших поворотов разворачивался почти на 180 градусов. На преодоление стометрового брода тогда минут пятнадцать ушло, а что было потом… Но сейчас-то зачем об этом вспоминать?

— Ладно, Ефимов. Вот тебе простая задачка.

Широков спичкой начал рисовать на песке план местности.

— Задача такая. Имеется участок местности, на котором необходимо организовать засаду. Два холма, ложбина между ними, правый фланг прикрыт лесным массивом с болотом, на левом — овраг, балка от него идет к нам в тыл. Здесь и здесь — небольшие купы деревьев. Ваши силы — четыре Т-34М1, два стрелковых взвода — один на броне, один на двух газонах, два «максима», три ДП-27. Продвижение противника ожидается по ложбине. Ваши действия?

Через три минуты уши курсанта опять горели — на этот раз от смущения. Майор указал минимум три варианта полного разгрома засады, причем в двух из них противник вообще не нес потерь.

— Так-то, курсант! Ни хрена вы пока воевать не готовы! А потому — заканчиваем перерыв, раньше начнем — больше нового узнаете.

«Не всем так везет — учиться дополнительные пять месяцев. Большинство-то так и идут «четырехмесячными»…» — но это уже не вслух.

Саня

— Вот он, первый бронекорпус ИСа, сваренный практически вручную двумя лучшими сварщиками завода. Естественно, так серийные машины собирать не будут — изменится и технология соединения, кроме верхнего шва «щучьего носа», остальные будут «в шип», и, возможно, изменится начинка. Но пока он стоит передо мной, как две капли воды похожий на ИС-3 из моего прошлого мира. Да, траки и катки здесь несколько отличаются, да расположение люков на моторном отсеке немного другое, но суть от этого не изменилась. Толщина листов, да еще и с учетом их расположения, наводит на мысль о том, что «ахт-ахт» уже не так страшен, даже с полукилометра. Башня еще не готова, поэтому на полигон ИС идет с затянутым брезентом погоном. Несколько кругов по полосе препятствий, отличий от свежих КВ не обнаружено, да и откуда им взяться, восьмиступенчатые коробки передач уже месяц как полностью вытеснили с производства пятиступки. Те не поставляются даже в запчасти — только некоторые отдельные детали. Обуховцам оттащили бронекорпус окончательного образца, правда, совсем пустой — на отстрел. Заказали 85-миллиметровую зенитку, 57-миллиметровую ЗиС-2, гаубицу М-30 с разных дистанций, ждем звонка, чтоб лично присутствовать на обстреле. А вот с башней продолжаются проблемы. Из-за особенностей литейки не можем равномерно выполнить заливку формы — остывает слишком быстро. Получается неоднородное изделие — иногда даже трещины вылезают. Шесть бракованных башен ожидают отправки в печь. Сварная «хочу стать Абрамсом» тоже еще не собрана — только что закончили второй «гладкий» корпус и первый «эталонный», но они еще стоят без начинки.

Для нового танка пока есть три 122-миллиметровые орудия, полностью аналогичные пушкам новой нижнетагильской переднемоторной самоходки на агрегатах Т-42. «Большевик» за неделю, прошедшую после испытаний своего модернизированного танка, полностью готов к переходу на него. Приняли решение перейти за завтрашний день. Мехлис одобрил, и предложили десять серийных танков, которые должны успеть изготовить до первого мая и провести в парадном строю. Успеть с ИСом не получается.

— Успехи довольно впечатляющие, товарищ Бондаренко. — Я услышал на том конце провода ВЧ голос Малышева. — Я думаю, к середине месяца вы сможете провести войсковые испытания ИСов?

— Будем стараться. А новый эскиз?

— Очень интересный, даже гораздо более перспективный. Товарищ Перельман на ЧТЗ продвигает подобный проект, думаю ваш вариант с носом, аналогичным ИСу, стоит передать ему для соединения с его проектом. Вы не против?

— Конечно, за! — ответил я и подумал: «Меркава с носом ИСа» — это кошмарный сон немцев».

Берлин

— Ну-с, чем вы можете меня обрадовать, герр штандартенфюрер?

— Герр бригаденфюрер, прежде всего хочу отметить — от источников в Абвере стало известно о провале двух их агентов в Москве. Как выяснилось, их люди устроили стрельбу чуть ли не в центре столицы большевиков.

— Интересно, весьма интересно — насколько я знаю, террор не в почете у агентурной сети адмирала. Для подобных м-м-м… акций существуют спецкоманды… Да и просто глупо глубоко внедренным агентам участвовать в этом.

— Но тем не менее — факт остается фактом. Вооруженное нападение на машину НКВД стоило жизни агентам, плюс уничтожена явочная квартира. Как нам удалось выяснить — задержана также хозяйка.

— Как-то не похож весь этот балаган на весьма аккуратные обычно действия людей адмирала. Что-то тут не так…

— Герр бригаденфюрер, вы помните события июня — сентября под Минском?

— Гибель герра Гудериана, герра Гейдриха и «Охота на Лис»?

— Совершенно верно. Так вот — в наши руки попала копия рисунка, на котором изображен один из русских диверсантов, действовавших, предположительно, в тылу ГА «Центр». И самое любопытное — один из людей герра Канариса смог опознать фигуранта при случайной встрече. Информация поступила в центральный аппарат Абвера, и сразу было принято решение о ликвидации означенного человека. Самое же интересное — герр адмирал узнал о происшедшем постфактум…

— Однако… кто же в таком случае отдавал приказ?

— Судя по некоторым деталям — один из заместителей герра Канариса. Его гнев, вызванный этим прискорбным происшествием, был неописуем. Сейчас идет следствие по данному случаю, причем всему этому придан характер служебной проверки.

— С чьей подачи действовал заместитель адмирала, пока не выяснено?

— Данные о результате следствия засекречены — и о них знает только узкий круг посвященных, включая герра Канариса. Наш источник не обладает, к сожалению, необходимыми полномочиями.

— Печально, но пока не столь важно — нам дали добро на осуществление операции «Рыбалка». Для ее обеспечения с вами будут работать отделы VI A 2[7] и VI F[8], VI G[9]. Самое главное, герр доктор, — тщательное исполнение всех пунктов намеченного плана. Ошибки нам уже не простят…

— Вы хотите сказать, герр бригаденфюрер, что… хм…

— Достаточно… Надеюсь, вы поняли мои слова правильно, герр штандартенфюрер?

— Более чем, герр бригаденфюрер.

— Что ж, на сегодня… пожалуй, все. Жду вас в это же время с докладом о намеченных к выполнению пунктах и кандидатурах. Всего доброго и желаю удачи!

— Благодарю вас, герр бригаденфюрер, и всего доброго!

Штабная землянка 1-го батальона 138-й морской стрелковой бригады Ленинградский фронт, конец апреля 1942 года

— Товарищ капитан третьего ранга, сержант Акулич по вашему приказанию прибыл!

— Проходи, присаживайся, не на плацу. Разговор есть серьезный.

Сержант, позванивая медалями, деликатно присел на край снарядного ящика напротив комбата со Звездой Героя на черном кителе. Бригада стояла во втором эшелоне, поэтому бойцы и офицеры могли позволить себе носить классные значки и награды (у кого они были) не завернутыми в чистую тряпицу на дне вещмешка, а на штатном месте.

— Рука, надеюсь, не беспокоит? — уточнил Казарский.

— Заживае помалу, уже норма!

— Ну и ладно. Разговор не о ней. С отделением ты справляешься. Через неделю идем на передовую — и там при первой же возможности я добавлю тебе на петлицы еще по треугольнику и займешь должность замкомвзвода, готовься.

— Товарищ комбат! Ну куды мне?

— А что ты тут прибедняешься, а, сержант? Как ты думаешь, сколько у меня в батальоне кадровых младших командиров? С нормальной, полной подготовкой, а? Под каждой елкой, думаешь, сидят? Так вот, вас, сержантов и старшин «довоенного производства» в бригаде у нас семьдесят шесть человек — включая кладовщика, повара, ездовых и санитаров. Строевых — сорок девять. Меньше, чем кадровых офицеров! Был бы ты старшим сержантом — уже бы назначили, на уровне роты решили бы.

Казарский перевел дух, посмотрел на изрядно присмиревшего Акулича и продолжил уже гораздо спокойнее, задушевным тоном:

— Ну кого мне еще ставить на «замка»? Кадровый сержант, с образованием, боевым опытом, ранениями, наградами. Литературный герой, в конце концов!

Акулич явно смутился. На следующий день после награждения у него получился довольно длинный и под конец — почти приятельский разговор с «товарищем из фронтовой газеты». А потом оказалось, что этот товарищ был корреспондентом «Красной Звезды» Симоновым и дал в газете статью на полразворота, посвященную захвату «Фрунзе» и украшенную фотографией сержанта. Один экземпляр этой газеты Осип в большом секрете хранил в своем «сидоре» — и именно на нее намекал комбат.

— Авторитет у рядовых бойцов высокий и заслуженный. Ты посмотри, каких мне взводных прислали? Одному девятнадцать лет, другому двадцать, ускоренные курсы младших лейтенантов, «три тренировочных, десять зачетных». Немца живого видели по три раза не ближе двадцати метров. Честно признаюсь — не «замком» бы тебя ставить, а взводным. Ничего, дорастешь до старшины… А пока нянькой побудешь.

Казарский пару секунд помолчал и продолжил:

— Короче говоря, ты не красна девица, я не добрый молодец — уговаривать не буду. Я тебя предупредил? Предупредил. Готовься, присматривайся ко взводу. Меня в штаб бригады забрать хотят, а я хочу в батальоне порядок оставить. И вот еще что учти — это я добрый, мне хороший сержант важнее неизвестно какого офицера. А стоит тебе попасть в госпиталь — в бригаду вернешься только через фронтовые курсы и с кубиком в петлице, ясно?

— Так точно! — вскочил сержант Акулич, всеми силами стараясь голосом выразить свое отношение к подобной перспективе и при этом остаться в рамках Устава. — Разрешите идти?

— Иди уж — и береги себя, сержант, — Казарский подмигнул (Акулича передернуло) и усмехнулся.

Эх, вот же нескладуха! Был бы отделенный старшим сержантом — после первого же боя аттестовать на старшину и на взвод. Мамлея из пополнения — в третью роту, там кадровый лейтенант на взводе сидит. Взвод крепкий, слаженный, под молодым не развалится. Свиридова-лейтенанта на роту, ротного — в замы моему сменщику, и порядок. А так — крутись, как знаешь. Ладно, сам виноват — не догадался после абордажа звания участникам раскидать, теперь раскладывай пасьянсы на штатном расписании…

Змей

После возвращения из Выборга я опять попал на ЛКЗ. Писал отчет по испытаниям СУ-130, ездил на полигон, где испытывали окончательную, серийную версию самоходки. К сожалению, массовой серии решили не делать, мощность орудия была избыточной для нынешних немецких танков, да и цена великовата. Сформирован будет полуэкспериментальный полк из шестнадцати машин. Использовать его будут как «пожарную команду» для парирования ударов немецких танков. По городу и окрестностям меня опять сопровождал выздоровевший Николай. Тэнгу ему так обрадовался, что едва не затоптал на радостях.

Су-130 снова немножко изменили, кроме всяких полезных мелочей поставили новую КПП, восьмискоростную. Что позволило разгонять машину до семидесяти километров в час, почти уравняв ее по скорости с бэтэшкой. К сожалению, это было сделано только для одной машины. Дизель М-50 в производство не запустили, вместо него запускают в производство В-16, имеющий много общего с В-2. Но и тех нам не достанется, первое время все новые движки будут ставить только на ИСы, в результате на СУ-130 монтировали бензиновый ТАМ-34. С ним скорость упала до 50 км/ч, да и ту удавалось выжать только на хорошей дороге и недолго. Шестнадцать бронекорпусов в различной степени готовности уже стояли на заводе. В двадцатых числах апреля обещали сделать первые три, а еще через месяц сдать все. Полк должен был состоять из семнадцати СУ-130, танка командира полка, батареи ПВО из четырех ЗСУ, батареи разведки в составе четырех Т-52, четырех легких броневиков и шестнадцати мотоциклов, усиленной мотострелковой роты численностью в двести человек и роты обеспечения. Полк был толком не укомплектован людьми и остальной техникой, ждали наши самоходки, броневики и командирский танк. Мотоциклов тоже пока не было. О зенитках я уже и не говорю, шансов получить их до лета практически не было.

Мотострелковая рота была сформирована из пограничников и полностью вооружена автоматическими винтовками, пулеметы там тоже были новые, сделанные на базе АВТ-41, как РПК на основе «калаша». Первые двадцать экземпляров поступили к нам, на войсковые испытания.

Двадцать второго апреля меня вызвали к Мехлису, причем срочно.

— Отсюда, — показал он мне на карте, — поступила информация о появлении у немцев новых танков. Помолчав, он добавил: — Длинноствольные пушки с дульным тормозом.

— «Тигры»? — удивился я. — Вроде рано еще.

— Не знаю, — ответил Лев Захарович. — Езжай и разберись. Полк пока без командира, так что принимай командование тем, что есть, и вперед. Командующего армией я уже предупредил. Действуй.

На ходу были только три самоходки, в том числе и моя. Танки с экипажами начштаба накануне отправил в учебную часть для обкатки новобранцев, выцарапывать их оттуда было некогда. У меня было странное ощущение, что мы опаздываем и вот-вот опоздаем совсем.

Командарм нам обрадовался и задачу ставил лично.

— Ты вовремя, капитан, — показал он на карту, — они прорвались здесь и идут по этой дороге. Они могут повернуть сюда и сюда, здесь мы их встретим. На перехват послана танковая бригада, этого должно хватить, но мне как-то неспокойно, там половина танков легкие. А вот вторая дорога совсем не прикрыта, батарея ЗИС-3 и пара взводов пехоты.

Там, правда, дамба через болото, немцы не дураки по ней переться, но мало ли. Если они выйдут на рокаду и перережут ее, нам придется очень плохо. Закрой это направление и продержись два часа, не меньше. С воздуха прикрытие у тебя будет, и как минимум один вылет штурмовиков я гарантирую. Задача ясна?

— Так точно! — ответил я. — Разрешите идти?

Командарм разрешил, и я побежал к самоходке.

Николай, сидевший на командирском месте, вскоре установил связь с командиром танковой бригады. Поговорив с ним, Коля переключился на меня:

— Мы опоздали, бригада вступила в бой. Им там очень тяжело. И еще связь прервалась на полуслове.

Все было понятно.

Впереди дорога делала Z-образный изгиб, по нижней части этого изгиба сейчас двигались мы, а от верхнего изгиба донеслись звуки артиллерийской стрельбы. Похоже, батарея уже вступила в бой.

Через несколько минут мы вылетели за поворот и остановились. Прямо на нас двигалась немецкая танковая колонна, первые две машины ее миновали верхний поворот и развернулись к нам лбом, остальные еще не успели и были повернуты к нам бортом. Три первых танка были «Тигры», еще двенадцать — «четверки» с длинноствольной пушкой. Дальше шли обычные «четверки» и замыкали колонну «тройки». Похоже, батарею уже подавили. До немцев было чуть более четырехсот метров. «Обнаглели немцы, без разведки прутся», — подумалось мне. Первый снаряд я влепил в башню головного «Тигра». Башня разлетелась на куски, и вся масса обломков ударила по второму «Тигру». Из него тараканами порскнул экипаж.

— Второго немца не трогать, — приказал я, — перенести огонь на хвост колонны.

Приказ немножко запоздал, нет, второго немца не тронули, зато по третьему отстрелялись все сразу. Многотонную машину просто смело с дороги. Дальше ребята перенесли огонь на замыкающие машины, а я продолжил стрелять по передним. Немцы отвечали, но как-то вяло и не пытались съехать с дороги. Да и куда им было деться, они стояли на той самой дамбе. А потом ответный огонь и вовсе прекратился. Немецкие экипажи покидали танки и бежали назад. В этот момент в наушниках раздался голос: «Лесник вызывает Змея, Лесник вызывает Змея, прием».

— Змей на связи, прием, — ответил я.

— Обозначьте цель для атаки.

Николай выпустил дымовую ракету в сторону немцев.

— Танки на дамбе не трогать! Повторяю: танки на дамбе не трогать! Они уже наши.

— Понял, не тронем.

Над нашими головами прошли штурмовики Су-6, штук двадцать, не меньше, и начали обрабатывать какие-то цели на той стороне луга. Навстречу им потянулись трассы счетверенных зенитных автоматов, несколько самолетов сразу же были сбиты.

— Огонь по зениткам! — скомандовал я. — Не убьем, так напугаем.

Разрывы наших снарядов и ракет, выпущенных с «сушек», накрыли пятачок земли между дамбой и темневшей в отдалении лесополосой. У скопившихся там немцев было мало шансов выжить, на ту же цель выходили еще и Ту-2. Наши мотострелки уже бежали по дамбе, чтобы закрепиться на другом ее конце.

Два часа мы расчищали дорогу, оттаскивая брошенные танки и сталкивая с дамбы металлолом. Нашими трофеями стали: «Тигр», экипаж которого сбежал так быстро, что даже не заглушил двигатель, три исправных Pz-IVF2 и шесть «троек». Всего же мы насчитали тридцать восемь танков. Как раз к завершению расчистки к нам на помощь подошла стрелковая бригада. Вместе с бригадой прибыли два тягача из нашей ремроты и грузовики со снарядами, оставленные нами возле штаба армии. Пополнив с помощью пехотинцев боекомплект, мы двинулись дальше. Наши мотострелки дошли до лесополосы и остановились за ней, дальше они не пошли. И так пришлось выделить тридцать человек для охраны пленных. За лесополосой мы увидели поле, на котором танковая бригада пыталась остановить немцев и вся осталась там. Потом мы насчитали пятьдесят три наших танка и двадцать два немецких, в том числе и один «Тигр». Его протаранил горящий Т-34М командира бригады. Шансов у ребят почти не было, из пятидесяти четырех машин бригады только двадцать две были «тридцатьчетверками» различных модификаций, остальные танки — БТ. Прямо на поле мы накрыли немецкую ремроту, чинившую подбитые танки. Увидев наши самоходки и зеленые фуражки сопровождавших нас пограничников, немцы практически не сопротивлялись. В этот момент мы получили по рации приказ срочно выдвинуться в расположение бригады морской пехоты и помочь им в отражении танковых атак. Немцы упрямо рвались к своему окруженному подразделению, не подозревая, что спасать уже некого. До бригады мы добрались вовремя и воевали там до вечера. Вечером делегат связи привез нам приказ командарма. Приказ был на отход, типа, мы свою задачу выполнили. Возвращались мы засветло, и той же дорогой, что и шли сюда. Перед въездом на дамбу я приказал остановиться и пошел осмотреться. Мне хотелось посмотреть, что же такое мы тут накрыли. Хм, бронетранспортеры, счетверенные зенитные двадцатимиллиметровки на шасси полугусеничного тягача, 105-миллиметровые гаубицы. Блин, да это же немецкий аналог ОМСБрОН! За дамбой мы нашли наших ремонтников и трофейные танки. Забрав с собой «четверки» и «Тигра», мы двинулись в обратный путь. Причем «Тигр» вел его штатный мехвод, взятый в плен мотострелками. Потом, уже на заводе, мы осмотрели самоходки и посчитали попадания. В нашу машину попали трижды, два рикошета и воронка от «кумы» на лобовой броне. Другим тоже досталось, двенадцать и девять попаданий.

После возвращения на ЛКЗ у меня появились первые смутные сомнения, ту ли зверюгу мы захватили. Нет, называлась она «Тигром», но вот вопрос — тот ли это «Тигр». Оказалось, не совсем тот. Весил он немного больше — шестьдесят тонн, толще была лобовая броня — сто двадцать миллиметров вместо ста и пушка была другая — те же «восемь-восемь», но с длиной ствола в семьдесят один калибр. Серьезная оказалась машина. Достойный противник ИСам.

Расположение 1-го батальона 138-й морской стрелковой бригады Ленинградский фронт, последние числа апреля 1942 года

Пыль. Дым. Комья земли, летящие, кажется, во всех направлениях сразу. Водяная взвесь.

«Откуда пыль, — лезет в голову странная и непрошеная мысль, — сырость же страшенная!»

— Пехоту! Пехоту отсекай! — хриплый голос комбата откуда-то слева. — Бронебойщики!..! От…сь от тяжелых, «тройки» бейте, «ганомаги»!..ли вы…, выеживаетесь?!

Акулич сплюнул черную, горькую слюну.

— Отделение! Огонь по пехоте! Прикрыть пулеметчиков! На пулемете — заткните МГ на мотоциклах! Сидор, Леха, поможете пулеметчикам! — Отдавая команды, Осип высмотрел уцелевшую ячейку, упал в нее, прижался щекой к прикладу ППС и дал длинную малоприцельную очередь. Не столько стараясь попасть, как показать своему отделению — я тут, жив, веду бой.

Тут же вспомнилось из наставлений офицеров ОМБрОН и сержант заорал через плечо:

— Короткими очередями! Три-четыре очереди — сменить позицию! Не смещаться в одну сторону, в кучи не сбиваться! — Как раз три очереди, по одной после каждой фразы. Плюс длинная в начале — пора перебегать. Вовремя! В бруствер покинутой ячейки впивается очередь МГ-34 и уходит в небо — очередь «максима» из роты тяжелых пулеметов, оказавшегося рядом, перечеркнула мотоцикл, опрокинула пулеметчика на сиденье, свалила на землю второго мотоциклиста…

В ячейку тут же вывалился из траншеи молоденький боец из последнего пополнения, прижался спиной к брустверу и замер, пытаясь трясущимися руками вставить новый рожок в ППШ-41.

— Все правильно! Перебежками, так и надо! Короткими бей — реже придется перезаряжать!

Солдатик кивнул, магазин как по заказу попал-таки в приемную горловину, зафиксировался.

Клин немецких танков продолжал надвигаться. Десяток дымных костров отмечал доездившиеся Pz-III и Pz-IV, но танки на острие клина уже перемалывали гусеницами «колючку» перед позициями второго батальона.

— Гранаты к бою! Приготовиться к штыковой! — крикнул Осип. Эхом ему отозвался голос ротного. Молодой командир взвода, уже оправившийся от шока первого боя, но еще бледноватый, продублировал команду для всего взвода. Акулич не без удовольствия отметил твердый голос своего подопечного.

«Лимонка» и две гранаты без рубашек легли на бруствер. Тщательно подточенная пехотная лопата вынута из чехла, воткнута в землю около правой ноги. Автомат перезаряжен. Короткий взгляд по сторонам — бойцы отделения, косясь то и дело на матерого отделенного, готовили «карманную артиллерию». Вооруженные винтовками и карабинами бойцы пристегивали штыки, обладатели пистолетов-пулеметов еще вели огонь по немцам. Вот первый номер пулеметного расчета с подобранной где-то АВС-36 (видимо, конец пулемету), рядом второй номер с наспех перемотанной головой и мосинским карабином.

Взгляд вперед. Метров пятьдесят. Пора, пока кольцо выдернешь, пока долетит, пока замедлитель выгорит…

— Гранатами — огонь! — волна команд по окопу, через несколько секунд — волна взрывов впереди. Подождать, пока просвистят над головой осколки — и тут же, одну за другой, обе выложенные перед собой «наступалки». Прижаться к брустверу, переждать взрывы. Отшатнуться к задней стенке окопа. Метрах в трех откуда-то выскакивает немец — очередь в упор, опрокидывающая вражеского солдата обратно в воронку. И тут же — мощный удар, вырывающий из рук ППС. Уже потом Акулич, примерившись, понял: не подними он автомат, чтобы пристрелить пластуна, — эта прилетевшая под углом справа девятимиллиметровая пуля попала бы в левую часть груди…

Но это — потом. Пока сержант машинально наклонился подобрать оружие, посмотрел на смятую ствольную коробку, нашарил правой рукой ручку лопаты, левой — последнюю гранату, немецкую «колотушку». Казалось — прошло от силы пару секунд, но, выпрямившись, Осип увидел стоящего рядом на «перекрестке» окопа и хода сообщения немца, целящегося в него из 98-го карабина. Метр от груди до дульного среза. Двадцать сантиметров пройти стволу, поднимаясь на уровень сердца. Не успеть. Сзади — звук удара о землю подошв спрыгивающих в пулеметный дворик людей.

Морпех рванулся вперед и вверх всем существом. В ушах раздался тонкий переливчатый звон — похожий на тот, что бывает при сильной кровопотере, но все же не такой. Тот затапливает все вокруг, растворяя сознание. Этот — растворил остальные звуки, омыл сознание и стал фоном — постоянным и неосязаемым, как воздух. В суставах после прошедшей волны звона остались клубки холода. Не колючего зимнего, не цепенящего холода страха, — как будто прохладная оболочка охватила суставы. А вот воздух стал густым, как овсяный кисель, липким.

Ни на что не надеясь, сержант взмахнул невзведенной гранатой, как простой дубинкой, и попытался бросить ее в лицо немцу. Рука медленно, с заметным усилием пошла вперед. Так же неспешно граната выскользнула из ладони и поплыла навстречу замершему на месте врагу.

Сознание работало четко, отстраненно. Сильно мешала скованность и мучительная медлительность движений — но, не считая этого, отделенный чувствовал себя на удивление бодро. Ушибленная надкостница, ссадины и ушибы — все затянуло таким же холодом, как и суставы.

Сержант обернулся назад — трое. Застыли в тех позах, в которых приземлились в окоп и как-то очень не торопясь распрямлялись, глядя на Акулича. Боец шагнул вперед, взмах лопаткой горизонтально перед грудью, слева направо, поперек горла ближайшего противника. «М-е-д-л-е-н-н-о! медленно!» — билось с пульсом в голове. Шаг левой (м-е-е-е-дленно), подшаг правой. Как хорошо, что есть столько времени, чтоб продумать свои действия. Вот только жаль, тело стало таким медленным и непослушным… Одновременно с шагом правой ноги — тычок лопатой в переносицу среднего. Левая рука выхватывает тесак из ножен на поясе первого из троицы и вонзает его между ребер второго. Третий, такой же медленный и неуклюжий, успел встать и почти успел вскинуть МП-38. Удар ребром лопатки (незаточенной частью) по стволу пистолета-пулемета, тычок ножом в глаз.

Кипятком по нервам — первый! Самый первый, с карабином! Он уже отбил или поймал гранату, сейчас выстрелит — и все! Акулич развернулся и увидел… Увидел, что немец еще падает! Точнее, уже почти остановил падение, упершись левой рукой в стенку траншеи. Граната, ударившая в каску, еще отлетала в сторону. За спиной этого немца — еще двое. Вот теперь точно — все…

Пришла отстраненная мысль о странности происходящего: воздух сковывает движения, как вода, а немцы просто не успевают что-то сделать! Удивление разбило хрупкую скорлупу того странного звона, мир рывком вернулся в обычное состояние. Осип, пока разлетались осколки звона, еще успел прыгнуть навстречу карабину и взмахнуть лопатой. Толчок, и привычная тяжесть в руке исчезла. Одновременно в плечо выстрелила боль. Двое немцев в траншее вскидывали свои карабины каким-то странным движением, как будто пытались заслониться ими от чего-то, спрятаться.

Сзади-слева раздался крик:

— Акула, ложись! — И очередь ППШ-41, длинная, нервная, забарабанила по стенкам траншеи, по телам немцев, по брустверу.

Тот самый молоденький солдат стоял в окопе, стиснув побелевшими руками автомат и не замечая, что он уже выплюнул все, что оставалось в магазине. Взгляд его был прикован к командиру отделения.

Как-то сразу вокруг стало людно и шумно. Около Акулича присел взводный:

— Вы, того… Отдохните пока, посидите, уже все, почти все…

Младший лейтенант взмахнул рукой, посылая бойцов вперед, на зачистку окопа, и сам пошел вслед за ними, как-то резко повзрослев.

Сержант сидел на дне окопа, обхватив руками колени. Его трясла крупная, неостановимая дрожь, зубы сжались как тиски. Это «выгорали» остатки гормонов, эндорфинов и прочей «активной биологии» в крови, хоть сельский парень Осип Акулич и не знал этого. Его рука сжимала обломанный черенок лопаты. Глаза сержанта невидяще смотрели на лезвие этой же лопатки, которое торчало в наполовину разрубленной каске немца. Молодой берсерк трудно выходил из первого в своей жизни боевого транса.

— Танки частично прорвались! Около пятидесяти машин! Отрезали, отрезали пехоту! Да, всех! И мотоциклистов положили! Морпехи на второй позиции отрубили пехоту и контратакой закрыли прорыв! Почему танки прошли? Новые танки, тяжелые! Да, уверен! Дивизионка с пятисот метров не взяла, лично видел не менее пяти рикошетов! Вооружены? Орудие 85—100-миллиметров, с дульным тормозом. Нет, не панцер-фир, крупнее! Уверен, они рядом шли, видно было! Да! Есть! Есть!

Командир пехотного полка положил телефонную трубку, дежурно выругавшись в адрес качества связи. Провел руками по лицу, как бы стирая усталость, и обернулся к стоящим рядом морпехам:

— Спасибо, выручили. Теперь слушайте приказ из штаба фронта…

Саня

— Товарищ Мехлис, а ведь фотографии с Ленинградского парада обязательно немцы увидят?

— Не исключено. А что вы хотите предложить?

— Они наверняка знают, что здесь ведется подготовка к производству нового тяжелого танка…

— Наверное, знают.

— А если мы покажем его на параде? В сопровождении реальных?

— Не понимаю вас, товарищ Бондаренко…

— Делаем на шасси ИСа фанерную маску — лоб корпуса как у КВ, только с двумя шаровыми установками. И башню из фанеры — маленькую, узкую, и втыкаем туда двухдюймовую водопроводную трубу… метров пять-шесть. Конец трубы зачехляем. Пусть голову поломают. Ну и американцы с англичанами озадачатся…

— Успеешь? — улыбнулся глава госконтроля. — А на корму башни еще миномет прикрути! А на крышу — пулеметную башенку!

— Один — точно успею!

— Тогда почему еще не делаешь? Вместе посмеемся! А может, над катками пружины изобразить?

— Попробую, только не знаю из чего…

— Думай! По тексту, что можно говорить, а что нет, я тебя потом проинструктирую.

Для придания макету большей реалистичности в люке на параде пришлось торчать мне. Больше всего я опасался за прочность крыши башни, выполненной из обрезков авиационной фанеры, — подо мной верхний лист ощутимо прогибался. Надеть пришлось парадную форму со всеми орденами и медалями — правда, в сочетании с танкошлемом. После прохождения пеших колонн двинулись мимо трибун и мы. Первым шел немодернизированный Т-28 в сопровождении двух двухбашенных Т-26, за ним КВ с двумя Т-50, потом Т-34М2 с двумя Т-34М1, затем мой псевдо-ИС с двумя Т-52. Фотографы щелкали аппаратами, как заведенные. Видок, конечно, был хорош! К счастью, двигались быстро, и парад обошелся без конфузов. Даже пружины над балансирами, сделанные из шланга и покрашенные в цвет машины, не вывалились из своих мест. Пройдя через площадь, я выбрался из танка, снял краги и шлем, водрузил на голову подобающую форме одежды фуражку и направился, как и было заранее оговорено, к трибуне руководства. ИС в сопровождении сотрудников НКВД немедленно пошел на завод, а на меня набросились с вопросами иностранные журналисты:

— Это новый тяжелый танк?

— Да.

— Сколько весит? Толщина брони?

— Шестьдесят тонн. Военная тайна!

— Какое вооружение?

— Пушка и четыре пулемета.

— Пушка новая? Калибр?

— Военная тайна.

— Мотор?

— Очень мощный!

— Пушка так высоко поднята…

— По самолетам стрелять. Извините, дамы и господа, остальные данные машины являются военной тайной.

— Когда новые танки ожидаются в войсках?

— К штурму Хельсинки, к концу мая, — первые, а к морозам — основная масса. Извините, больше никаких комментариев.

Из записок корреспондента «Манчестер гардиан»[10]

Опять еду в старую столицу русских и опять по их приглашению. В отличие от прошлого раза, такой секретности не разводили — просто за пару дней сообщили, что на Labor Day в Ленинграде состоится военный парад, и предложили желающим подать заявку на аккредитацию. Один из моих кураторов намекнул, что состоится что-то, «похожее на 15 апреля», а знакомый русский коллега сказал, что есть слух — будет возможность увидеть новейший немецкий (!) танк. Когда я спросил, что может делать немецкий танк на русском параде, он, кажется, сообразил, что сказал слишком много и попросил «молчать, а лучше забыть». Я был не просто заинтригован — я заглотил приманку вместе с грузилом!

Этот сноб, «настоящий джентльмен» из «Таймс», ехать не захотел. Заявил, что, видите ли, «серьезные люди в Лондоне предпочтут знать, чем занимались серьезные люди в Москве», и поэтому ему, мол «нет резона шастать по провинции». Естественно, я не стал говорить ему о полученной мною неофициальной информации — достал он меня своей заносчивостью. Пусть потом локти грызет!

За эти две недели заметно потеплело. Ленинград — город прифронтовой, суровый, поэтому особых украшений к празднику незаметно. Но настроение у горожан приподнятое. Labor Day празднуют и у нас, но не с таким размахом, здесь это один из главных государственных праздников. Мы собрались на трибуне, появилась возможность пообщаться с местным начальством. Вряд ли будет что интересное, но работать надо.

(через несколько страниц)

Вот и собственно парад. Вначале прошли войска гарнизона, все как обычно, стандартные пехотные каре. Ждем обещанной техники. По трансляции передали, что к площади приближается колонна бронетехники, «включающая новые образцы оружия». Становится интересно! Но просто так смотреть — это одно, мне же надо будет писать! Нужно найти консультанта.

Удалось! Насев на нашего сопровождающего от НКВД, заставил его представить мне (и окружающим коллегам) русского офицера-танкиста, худо-бедно говорящего по-английски (однако гораздо лучше, чем я по-русски).

Первым на площадь вползает русский танк, чем-то похожий на наш А-1 «Индепендент». По словам консультанта — довоенный и безнадежно устаревший. Это «средний Т-28». Его сопровождают две танкетки, с двумя пулеметными башенками каждая, — «легкие Т-26».

Вторая тройка — «тяжелый КВ-1», мощный танк, принятый русскими на вооружение 3 года назад. По слухам, русских он уже не устраивает и они готовят ему замену. Думается, наши ребята в Африке были бы рады получить десяток таких «начинающих устаревать» машин. В сопровождении танки, похожие на несколько уменьшенные Т-34. Мой консультант назвал их «Т-50». Это ровесники КВ-1, потому и идут вместе.

Третья волна рева моторов и лязга гусениц — три почти не отличающиеся машины. Это модификации основного крейсерского танка русских — «Т-34».

Четвертая тройка. Тут уже и мой «чичероне» напрягся — похоже, и для него эти машины в новинку. Дал отмашку фотографу — не жалеть пленку. Объявили, что в центре идет прототип нового тяжелого танка — ИС-1, «Иосиф Сталин». Судя по названию, русские возлагают на него особые надежды. Командует танком майор Бондаренко — личность достаточно широко известная и даже легендарная. Если верить всему, что наговорили про него на банкете 15 апреля, то он в немецком тылу собрал из металлолома танковую дивизию, вывел ее с боями к своим, по дороге пристрелил из танковой пушки Гудериана, на фронте истребил чуть ли не 100 немецких танков — короче, ходячая легенда. Даже если поделить на 16 — все равно впечатляет, а набор наград подсказывает, что, может быть, делить стоит не на 16, а всего лишь на 8. Судя по хитрой и довольной физиономии, танком он доволен, а мнение такого специалиста дорогого стоит. По бокам от тяжелого танка опять эскорт — явно Т-50, но с башнями от Т-34. Довольно забавный гибрид — похоже на попытку усилить легкий танк с минимальными расходами и в самые сжатые сроки.

По радиотрансляции объявили, что сейчас на площади будет продемонстрирован трофей — один из новейших тяжелых немецких танков, которые «немецкое командование попыталось применить на советском фронте». Танк, который согласно трансляции называется «Тигр», тащат на буксире. Объявлено, что за рычагами тягача — Герой Советского Союза капитан Кокорин, который захватил этот танк в бою, командуя батареей тяжелых САУ. Еще один знакомый по прошлой поездке. Если верить диктору, один «Тигр» уничтожен, один захвачен и еще один разбит несколькими попаданиями при попытке к бегству. «Тигра» волокут за хвост! Думаю, его взяли на жесткую сцепку задом наперед именно для того, чтоб вызвать такую ассоциацию — «за хвост, как кота шкодливого». Пушка опущена вниз до упора, в итоге вид у «Тигра» чрезвычайно тоскливый. А до чего же огромная зверюга, этот «Тигр»! Говорят, броня — 120 мм! Чем, интересно, русские уничтожили его близнеца? Сомневаюсь, что хоть один британский или американский танк сможет хоть что-то сделать с броней этого чудовища…

А верхом на «Тигре» — другая зверюга. Самодовольная огромная собака. Что она делает там наверху?! Сомневаюсь, что случайно пробралась на стоянке, надо будет узнать.

Все, парад окончен. Побегу, попробую узнать что-то о новом танке.

Пока выбирался с трибун — танк угнали на завод, а Бондаренко, бросив пару фраз моим более быстрым коллегам, скрылся за оцеплением. Ага, вот представитель завода — отдан нам на растерзание. Рядом — хранитель военной тайны от НКВД, куда ж без него. Послушаем.

«Новая концепция — длинноствольная пушка для борьбы с бронетехникой и самолетами, универсальная, на базе зенитного автомата с усиленным пороховым зарядом для стрельбы по танкам. Для борьбы с пехотой — 4 пулемета, один из них в командирской башенке, чтобы командир мог вести огонь и наблюдение одновременно, и 82-мм миномет.

Миномет прикреплен снаружи к задней стенке башни. Он предназначен для борьбы с пехотой и уничтожения пулеметных гнезд. Для стрельбы предусмотрен специальный люк сбоку от командирской башенки. Чтобы защитить минометчика, люк снабжен лепестковой диафрагмой: три створки, благодаря особым поворотно-скользящим шарнирам, при открытии люка образуют полузакрытую рубку на крыше главной башни. Подробности конструкции засекречены.

Независимая пружинная подвеска всех катков обеспечивает особую плавность хода, что повышает точность стрельбы, особенно зенитной, и улучшает условия службы экипажа».

Думаю, мои материалы будут интересны не только моему редактору и читателям, но и военным специалистам.

Центральный офис фирмы «Хеншель»

— Доктор Адерс! Вам пакет, распишитесь. И послезавтра вас, доктора Порше и господина Круппа ожидают в Берлине. Подробности в пакете!

— Спасибо, господин обер-лейтенант. Кофе?

— Нет, я должен вас покинуть.

Оставшись в одиночестве, Эрвин Адерс, еще не получивший прозвище «тигерфаттер», вскрыл пакет с надписью «Секретно» и печатями Абвера. Небольшая записка и пять фотографий. Новые русские танки. Ленинградский парад. Легкий не заинтересовал конструктора, а вот тяжелый… Он оказался совсем не таким, как предполагал хозяин кабинета. Неужели русские решили перепрыгнуть на другую концепцию тяжелого танка? И если возврат к пружинам можно объяснить производственными трудностями, то остальное… Что это может значить? Почему настолько разный подход к тяжелым и средним? Чем дольше шестидесятилетний мужчина рассматривал фотографию танка ИС, тем больше вопросов складывалось в его голове. Эрвин посмотрел на лицо танкиста, сидевшего на крыше башни. Такой жизнерадостный, уверенный вид… Видимо, он знает о своей машине очень многое и уверен в ней. Если ордена на его груди не бутафория, то его уверенность дорогого стоит. А самая нижняя фотография заставила старика схватиться за сердце — его выстраданный ребенок, его «тигренок», на прицепе к тягачу на улице Ленинграда. И какая-то огромная собака на башне.

Рейхсминистерство Вооружений

— Создание новых танков упирается в сложность их изготовления, — меланхолически заметил чиновник из Рейхсминистерства Вооружений, — предложенные образцы от фирм «Крупп», «Порше», «Даймлер-Бенц» и «МАН» страдают излишне высокой культурой проектирования.

— Простите, — приподнял брови генерал-танкист…

— Насколько мне известно, — русские танки отличаются простотой, я бы даже сказал — примитивизмом и технологичностью изготовления и сборки. У них нет новшеств, которыми так любят щеголять наши высокоученые господа инженеры. Максимум боевых качеств и необходимый минимум для обитания экипажа…

— Но качество изготовления КПП, смотровых приборов и прицелов невелико, — ехидно ответствовал полковник из ОКВ, — я уж молчу о воздушном и масляном фильтрах…

— Все это преодолимые трудности, — хмыкнул чиновник, — вы вспомните, как преобразился опытный русский Т-34 после исправления указанных вами недостатков, проведенных на фирме «Даймлер-Бенц». Что сказали наши танкисты?

— «В высшей степени превосходно…» — буркнул генерал, дернув обожженной щекой.

— Вот видите, мой дорогой полковник… Русские, эти «унтерменши», смогли опередить нас в создании нового вида танков — танков военного времени. Я не удивлюсь, если завтра из Абвера мы получим данные о новых русских танках… и окажется, что они лучше наших.

— Бред, — коротко бросил полковник, — немецкая конструкторская школа — самая лучшая в мире!

— Не спорю — лучшая, — отметил генерал, — но пока они улучшают свои изделия, мы рискуем оказаться вообще без танков. Я не понимаю: раз уж русские танки по ряду параметров лучше наших «роликов» — почему бы не скопировать или создать по образцу их танк для наших панцердивизий?

— Это невозможно, — сухо ответил полковник, — мы считаем, что излишняя похожесть наших танков на танки противника приведет к неоправданным потерям от огня по ошибке.

— Пока вы считаете, — ядовито откликнулся генерал, — в панцердивизиях уже не успевают латать технику и менять экипажи. Да, вы слышали, как обосрались ребята из 23-го отдельного тяжелого панцербатальона?

— Что-то говорили на совещании, но глухо и вскользь, — осторожно заметил полковник. Чиновник лишь невесело ухмыльнулся…

— Понятно… Так вот, их бросили против танковой дивизии русских, причем большинство танков у тех были легкими. Тем не менее им здорово накостыляли по шее, подбив около двадцати машин. Если бы не поддержка тяжелой артиллерии — вряд ли они отделались так легко. Но дальше — их просто-напросто расстреляли сверхтяжелые САУ противника.

— А Люфтваффе? — поинтересовался полковник.

— А люфты завязли в бою с отдельным авиаполком русских, действовавшим в том районе… Пока они героически пытались сбить асов противника — русские штурмовики накрыли позиции артиллеристов. Так что от панцербатальона остались только тыловые подразделения…

— Вчера на совещании в Бергхофе Фюрер в очередной раз устроил разнос, — понизив голос, сказал чиновник. — Досталось всем… но особенный гнев Фюрера вызвал провал попытки применения 23-го панцербатальона… Я уж не говорю о том, что потеряны все новейшие танки, за исключением поломанных на марше к фронту. Доктор Порше смог убедить Фюрера, что конструкция «Тигров» на порядок превосходит все танки противника. В общем, — тяжело вздохнул чиновник, — вернулись к тому, с чего начали, — создание новых танков будет вестись по проектам герра Адерса. В ближайшем приближении — модернизация «троек» и «четверок».

— Но копировать у «унтерменшей»! Это немыслимо! Это… поношение арийского духа! — взвился полковник.

— Герр полковник, я надеюсь, вы сумеете удержаться в рамках, — ледяным тоном осадил его генерал.

— Вы знаете, герр полковник, — устало сказал чиновник, — теми же словами говорили на совещании у Фюрера. И вызвали его очередной гнев — он был неописуем! Если вкратце: «…это немыслимо!!! Это гнусное, абсолютно ужасное извращение арийских идеалов и германского духа!! Только доблестные немецкие инженеры, носители арийского духа, могут создавать совершенные, превосходные конструкции, не то что эти жалкие убожества, кое-как сляпанные наспех, плохо выученными, немытыми и бородатыми славянами…»

— Вот именно, — торжествующе произнес полковник, — наш гениальный Фюрер оказался, как всегда, прав!

— Это несомненно, — зло бросил чиновник, — но если наши инженеры и дальше продолжат заниматься техническим онанизмом, то я не гарантирую того, что все многообещающие проекты воплотятся в жизнь…

— Гхм, — поперхнулся генерал… Полковник ожег его гневным взглядом, но предпочел промолчать.

— Далее, — чиновник постучал указательным пальцем по папке с документами, — здесь, помимо всего прочего, лежит сводка по военным заводам и, в частности, отзывы наших специалистов о русских, работающих под их началом. Так вот, почти все наши весьма хорошо отзываются о русских — хорошее образование, ум, смекалистость. Многие предпочли бы вместо всех европейских специалистов русских. И если целый штат именитых и заслуженных инженеров, технической элиты Рейха, весьма дорого обходящихся Фатерлянду, не может организовать работу, предпочитая заниматься бесплодным умствованием, то я бы, пожалуй, пошел по стопам господина Сталина…

— Хгм, — в очередной раз кашлянул танкист, полковник лишь тоскливо поглядел на него, поджав губы.

— Так что, господа, нам остается или ждать, — чиновник безразлично посмотрел в окно, — или молиться, что мы успеем раньше…

— Есть один вариант, — нехотя начал генерал…

— Какой? — ожил чиновник. Полковник глянул с интересом.

— Как вы знаете, фирмы «Рейнметалл-Борзиг» и «Хеншель» работали над прототипом Pz-IV. В рамках программы были созданы два шасси и было принято решение создать из них тяжелые САУ с установкой 128 мм — PaK 40 L/61. Оба бронекорпуса модернизируются под вес орудия. Единственное — требуются испытания…

— Я могу это устроить, — задумчиво протянул полковник, — есть у меня один хороший знакомый…

— Я тоже подключу кое-кого, — хитро прижмурил глаза чиновник, — и надеюсь, дело выгорит. Так что, генерал, с вас бутылка коньяка…

— Две, — подмигнул полковник.

— Без проблем, — улыбнулся генерал, — и мы сможем выпить за успех «Твердолобого Эмиля» — как уже окрестили самоходку наши остряки…

Саня

Я уже добрался до трибуны, когда толпа вдруг стихла. Посмотрев на выехавшую на площадь сцепку, я понял, зачем Змей звонил мне на завод и просил дать КВ без башни на пару дней. Как же я мог забыть об этом! За импровизированным тягачом на жесткой сцепке на глаза народу появился «Тигр». На крыше башни сидел подозрительно знакомый пес, а из люка торчал его хозяин. Громогласное «Ура!» не стихало над площадью все время движения сцепки.

* * *

«Тигр» упорно не хотел проходить полосу препятствий, которую преодолевали даже Т-28 и КВ-2. Замена фрикционных накладок сцепления и пальцев траков стала сущим наказанием для группы испытателей. Грязь, набивавшаяся между тарелками опорных катков, сильно затрудняла движение. Мы даже не хотели думать, что будет с подобной ходовой во время легких заморозков, — танки будут превращаться в ДОТы с огромной стоимостью. Хотя, конечно, на трофее присутствовало и много действительно полезных вещей, пригодных для подражания. Например, по качеству и количеству оптики, по средствам связи, удобству экипажа немец превосходил любой из наших танков. Пушка тоже внушала уважение, но не зависть — у Т-42, а тем более у ИСа, орудия были мощнее.

Два ИСа с серийными корпусами и обоими вариантами башен пришли на полигон чуть позже немца и уже выполнили почти всю запланированную программу. Первый танк, участвовавший в параде с фанерными надстройками, тоже получил башню, ему досталась сварная. Второй гладкошовный корпус я отправил на ЧТЗ Доку для анализа и «снятия мерок».

После осмотра и, если понадобится, ремонта у меня в распоряжении будет три танка, которые желательно испытать в боевых условиях. Наступление на порт Петсамо и рудники уже шло. Туда мы явно не попадали, но у Баграмяна была мысль насчет некоторой помощи Выборгскому острову извне. К этому я и собирался приурочить войсковые испытания.

* * *

Первые испытания ИСа в бою решили провести на том же месте, где в свое время уходила в прорыв на Выборг бригада. Три ИСа на исходной, рота Т-52 и один КВ-2 (тот самый, что почти год стоял на заводе со сломанными торсионами) в резерве. Батальон пехоты под командованием лейтенанта госбезопасности как прикрытие. Я занял место командира в «гладкошовном», Духов и еще несколько инженеров на НП батальона, с позиций которого начинаем атаку. Местный комбат показал нам известные ему огневые точки. Их оказалось гораздо меньше, чем в прошлый раз. Бросок с исходной до линии окопов на максимальной скорости, а затем медленное движение через минное поле. Одна за другой под тралом срабатывают противопехотные мины. Разворачиваю башню в сторону ожившего пулемета. Выстрел. В прицел видны разлетающиеся бревна укрытия. Ищу следующую цель. Пушка в окопе. Наводим орудие. Не успели, кто-то из наших опередил. Медленно двигаемся дальше. В броню со страшным грохотом что-то попадает. Искры из глаз. Танк продолжает ползти. Замечаю «виновника торжества» — гаубица в пятистах метрах. Выстрел. Еще один. В разные стороны полетели колеса. Вот и линия финских окопов. Работаем пулеметами. Командую танкам остановиться. «Шипованный» с литой башней проезжает через окоп, и под его гусеницами раздается взрыв. Вижу вырванный предпоследний опорный каток. Приехали! Наводчик продолжает чистить подозрительные места в полосе обороны врага из пулемета. Оба оставшихся на ходу танка подходят к «захромавшему». Второй «шипованный» разворачивается. Подошедший КВ с одной стороны и мой ИС с другой корпусами прикрываем цепляющих троса танкистов. Все, двинули назад. КВ остался вблизи сцепки, я отхожу немного в сторону. Новая цель, ранее этот ДЗОТ мы не заметили. Выстрел. Снаряд почему-то не взорвался. Еще выстрел. Нормально. Отходим за перелесок. Бой окончен. Надо осматривать машины и анализировать попадания и подрыв. По горячим следам прошу танкистов не думая, на эмоциях описать ощущения от боя нескольким девушкам-стенографисткам. Это тоже важный момент испытаний, о котором почему-то редко вспоминают.

* * *

— Товарищ генерал-полковник, разрешите обратиться?

— Обращайтесь, товарищ майор.

— Я хотел просить у вас содействия для испытаний новых кировских танков.

— Если я не ошибаюсь, товарищ Бондаренко, вы уже провели пробный бой на финском фасе обороны? И как успехи?

— Провели. Прорыв линии на участке батальона можем обеспечить. Танки показали себя хорошо, но хотелось бы попробовать против более серьезного врага. Если честно — против танков.

— Понятно. Что-нибудь придумаю. Навскидку могу посоветовать выдвигать ваши танки и группу обеспечения вот в этот район, — генерал отметил карандашом кружок на карте. — Там сейчас наиболее слабая точка нашей обороны, и немцы об этом догадываются. Боюсь, как бы немцы не ударили вдоль кромки берега.

— Разрешите начинать выдвижение?

— Приступайте! А еще расскажите, что у вас там случилось перед разворотом.

— Подрыв. Финн, видимо, со связкой тротила, самоубийца. Притаился в окопе и положил под гусянку. Взрыв под пятым опорным. Каток напрочь. Траки как мелкие камни — в разные стороны. Но ничего, подошли, вытащили. Уже отремонтирован.

— Ясно, — Баграмян улыбнулся. — Если бы все так воевали…

— Учить и самим учиться надо постоянно, товарищ генерал-полковник.

— Сколько у тебя боевых машин будет?

— Три ИСа и КВ-2.

— Добро! Я сам посмотреть приеду.

Финны

В середине летного поля остановился Т-26 с цилиндрической башней. Его пулеметный собрат в сопровождении ЗИС-5 с пехотинцами выдвинулся к позициям зенитчиков. Третий танк подъехал к штабу. Выбежавший оберст был озадачен тем, что охрана не подняла тревогу и пропустила чужие боевые машины на территорию. Выбравшийся из Т-26 лейтенант подошел к командиру авиачасти и, представившись, произнес:

— Господин оберст, мы предлагаем вам сдаться, или будем вынуждены уничтожить ваших людей. Попытки противодействия будут караться аналогично действиям ваших подчиненных на дороге под Виипури. Фосфором! Варианты интернирования не рассматриваются!

— Лейтенант, вы в своем уме? Что скажет ваше командование?

— Герр оберст, в ваших интересах назвать участников того вылета, иначе мы узнаем сами… Возможно, с некоторым ущербом здоровью отдельных индивидуумов. Лица, непричастные к тому вылету, будут отправлены в лагерь военнопленных…

«Воспоминания генерала Ш.»

Из мемуаров высокопоставленного военного Германии времен нацизма.

Изд-во Альтмарк Пресс. Нойштадт

[…]

«…К апрелю 42 года на Восточном фронте сложилась интересная ситуация: РККА, едва оправившаяся от тяжелых потерь лета — осени 41, нанесла ряд чувствительных поражений Вермахту. Превосходящие русских в боевом опыте, выучке и слаженности войск, германские части не смогли удержать фронт на Южном и Юго-Западном направлениях, получив несколько «котлов», в которых застряли 1-я ТГ и разрозненные подразделения немецко-румынских дивизий.

Хотя командованию ГА «Юг» удалось наладить снабжение окруженных, занявших оборону, их положение осталось безвыходным. Что и подтвердилось в ходе ликвидации «котла» силами особых дивизий НКВД. Попытка деблокады силами спешно переброшенных из Норвегии и Франции дивизий в буквальном смысле увязла в непролазной грязи и маневренной обороне русских. Фон Рунштедт был смещен со своего поста и сразу после аудиенции у Фюрера арестован по обвинению в «преступном бездействии». ОКВ предстояла тяжелая работа по приведению в порядок ГА «Юг».

На Северном направлении русские неожиданным ударом отдельного мехкорпуса прорвали фронт и после двухнедельных боев взяли Виипури, вызвав нездоровое оживление как в Финляндии, так и во всех остальных странах Скандинавии. По выкладкам аналитиков ОКХ и Абвера, особого смысла и сколько-нибудь значимой перспективы, кроме как возможного удара на Петсамо, операция «Зимняя гроза» не имела. Но, тем не менее, неожиданно и весьма резко обострились отношения Берлина и Хельсинки — особенно после ошибок в нанесении бомбо-штурмовых ударов со стороны люфтваффе.

Назвать взаимоотношения среди стран Оси безоблачными — это сильно погрешить против истины — Япония все сильнее увязала в Тихоокеанской войне и не испытывала желания испытать на прочность укрепления КДВФ. С плохо скрытым раздражением Фюрер резко отозвался о последней встрече с японским посланником Хироши Ошима, заявив, что лучше всего стоило бы предоставить самураям следовать навстречу своей судьбе. Заявления же о союзническом долге и необходимости плечом к плечу противостоять «красной угрозе» встречают лишь вежливые, обтекаемо-уклончивые ответы и улыбочки японца. На прочих же своих союзников руководство Рейха стало оказывать давление с целью обеспечить их более активное участие в войсковых операциях на Восточном фронте. Как следствие, перспектива оказаться между молотом — Россией и наковальней — Германией вдруг сильно озаботила союзников, и они стали под разными предлогами устраивать проволочки выполнению требований Берлина.

Италия и Испания неожиданно выступили единым фронтом, заявив, что действия КВВС и Ройял Нейви, активизировавшиеся в последнее время, серьезно угрожают их безопасности. И, в целях обеспечения защиты своих интересов, они не смогут организовать посылку дополнительных сил на Восток. А испанцы вообще отзывают свои подразделения (250-ю дивизию вермахта)…»

Саня

— Александр Александрович, поезд из Москвы пришел. Немного дополнительных зуборезных станков производства нового станкостроительного завода в Рязани, семь новых сварочных агрегатов с двумя инструкторами. Новая электропечь в комплекте. Надо распределять между заводами.

— Спасибо, Людмила Николаевна, что бы я без вас делал? После вашей доработки моего проекта переустройства управления заводом в целом и каждым цехом в частности выпуск танков вырос на штуку в сутки, а это очень много. Да и еще не все внедрено. Я буду просить руководство о награждении.

— Ой, что вы! — смутилась секретарь — Я же не за награды… У меня муж танкист был… Майор. Сгорел под Мадридом. Это для него. В память… — заплакала женщина.

— Простите. Давайте вы отлучитесь минут на десять, я здесь сам управлюсь. А потом жду вас на посту. Я пойду посмотрю на оборудование.

— Александр Александрович, я готова продолжать работу!

— Я вам приказываю отлучиться и привести глаза в порядок! Так будет лучше.

Вернувшись с осмотра прибывшего оборудования, совместно с Духовым и Трояновым мы поделили сварочные аппараты и зуборезные станки. Новую печь передали на моторное производство. Теперь выпуск танков в Ленинграде должен был бы вырасти примерно вдвое, и, кроме того, ИС получил возможность избавиться от вынужденной меры — сварки «в шип». Форму и мастер-модель литой башни я распорядился отправить на ЧТЗ, так как у нас все равно литье такого объема получалось плохо, а вот сварная башня — гораздо лучше.

Финны

— Господин фельдмаршал! Вы уверены, что мы не поторопились с взятием власти? Ведь у русских, кажется, проблемы на московском направлении.

— Мы сделали все правильно! Эти трудности временные, да и немцы сильно преувеличивают свои успехи. Сколько на нашей территории осталось немцев после завершения погрома в районе рудников? И где проходит линия фронта между ними и русскими, знаете, или карту разворачивать?

— Все сухопутные части немцев уже в Норвегии. На нашей территории только тыловики, несколько отдельных рот и авиация.

— Я думаю, пора официально выходить из войны.

— А русские?

— Временно предоставим им право прохода по территории в северных районах. Войска разойдутся на оговоренные в секретном протоколе границы.

— А немцы?

— Интернируем… А будут сопротивляться — возьмем в плен и передадим русским безвозмездно. Обмен пленными мы потихоньку уже завершили. Естественно, техника и оружие останутся у нас. Поэтому к аэродромам надо подходить быстро и большими силами. И обязательно блокировать взлетные полосы. Пехота вторична, но отслеживать постоянно.

— Когда начинаем?

— Сутки на подготовку и рассылку приказов хватит?

— Наверняка, Ваше Превосходительство.

— Тогда, с учетом выхода на исходные, — послезавтра в 5 утра по Хельсинки.

— А мы не торопимся?

— Я уже боюсь опоздать. Кабель в Петербург проложен?

— Да. Прошел тестовый сеанс связи со Смольным.

— Прекрасно. Распорядитесь насчет аппарата в мой кабинет. Я лично переговорю с Мехлисом.

Змей

После первомайского парада мне пришлось экстренно вылететь в Омск. Там срочно требовалось мое присутствие. Зачем?

Все очень просто. Никак не удавалось справиться с проблемами у двигателя М-71. Причину было решено искать в моем присутствии. Авось моя заинтересованность поможет отыскать решение.

Как ни странно, помогло. На четвертый день после моего появления в экспериментальном цеху и возле стенда двигатель заработал как надо. Потом были проведены госиспытания, на которых М-71 наконец-то отработал сто моточасов без поломок. В результате двигатель был принят и было начато его серийное производство, благо решение об этом было принято заранее, и вся подготовка велась параллельно с доводкой мотора. В первую очередь двигатели М-71 будут ставиться на истребитель И-185 вместо М-82. Скорость истребителя должна перепрыгнуть за 700 км/ч!

У Тэнгу тоже был праздник. В местном питомнике служебных собак были энтузиасты, которые возились со считавшимися бесперспективными среднеазиатскими овчарками. У одной из тамошних сук как раз случилась течка. Зверек у меня обаятельный, так что в процессе визита в питомник, о котором мне рассказали на заводе, Тэнгу сумел заполучить деффку и, возможно, потомство. Заодно удалось разгадать загадку, давно мучившую меня. Еще с сентября прошлого года. Вопрос был простой: как и почему Поликарпову удалось протолкнуть на вооружение И-180. В КБ Поликарпова отвечали: «Самолет выдержал госиспытания, развив скорость 605 км/ч», — все, точка. В Омске удалось поговорить с инженером эвакуированного туда КБ Урмина. Он рассказал, что в начале сорокового года в КБ Поликарпова был передан экземпляр двигателя, выдававший мощность на 90 л/с выше номинала. Если учесть то, что в нашей истории полученный Поликарповым двигатель М-88р мощности не добирал, причем процентов на пятнадцать, то стало понятно, откуда такие высокие летные данные. Визит в Омск занял много времени, так что в Ленинград мы вернулись к концу мая.

Первое, что я узнал по возвращении, — вчера в полк прибыл долгожданный командир и сейчас знакомится с частью. Командир, судя по внешнему виду и выправке, был кадровым офицером. Два ордена Красного Знамени тоже о многом говорили.

Я подошел, представился. Командир посмотрел на меня, скривился при виде выправки, выдающей во мне сугубо штатского человека, и произнес:

— Подполковник Долгих. — Затем подумал и добавил: — Вот что, товарищ Кокорин, составленный вами план подготовки подразделения ни к черту не годится. Немедленно переделать!

— Но… — начал было я.

— Не слышу ответа! — рявкнул подполковник.

— Не понял, — ответил я.

— Ответа не слышу!!! — увеличил громкость командир. На шум в комнату заглянул Тэнгу. Увиденное псу явно не понравилось, и он довольно громко рыкнул.

— Это еще что за шавка! — возмутился Долгих. — Убрать! Немедленно!

— Это моя собака, — мрачно ответил я. — И она останется со мной.

— Пристрелю, — не менее мрачно пообещал подполковник и положил руку на кобуру.

— Попробуй, — ответил я и сделал так же.

— Тихо! — рявкнул Николай, исполнявший в полку обязанности особиста, и вклинился между нами. — Товарищ подполковник, на пару слов. Змей, уйди и забери собаку. Остынь там.

Я вышел на улицу и, проходя мимо окна штабного домика, услышал:

— И что, я никак не смогу избавиться от этого у… капитана?!

— Никак, — спокойно ответил Николай.

Подполковнику Долгих сильно повезло. Или повезло мне, не знаю. Сцепиться еще раз у нас не получилось. На следующий день прибыл курьер из Москвы с обзором по состоянию авиации на советско-германском фронте, и мне опять пришлось писать докладную по теме «Дальнейшее развитие советской авиации». Я был уверен, что ЛПБ ее внимательно читает, но не знал, какие он делает выводы.

Информация в обзоре была очень интересной. Наличие в частях к началу войны массового И-180, заменившего И-16, позволило в летних боях сорок первого сохранить множество пилотов с хорошей довоенной подготовкой. Поэтому, когда в больших количествах пошли Яки, ЛаГГи и МиГи, на них было кому воевать. Недоученных мальчишек в массовом порядке в бой бросать не пришлось. И не придется.

К лету сорок второго И-180 начал устаревать. Для боев с новыми «мессерами» и «фоккерами» ему не хватало скорости. Поликарпов предлагал заменить его на И-185, но высокая «металлоемкость» самолета не давала сделать его массовым. Маловато было у нас алюминия. Выход нашелся неожиданно. Группа студентов-выпускников МАИ, работавшая или стажировавшаяся на заводе № 21, сумела поставить на И-180 двигатель М-82Ф с незначительными изменениями в конструкции планера. Масса увеличилась на 200 кг (стала 2700). Дальность уменьшилась на 40 км (стала 860 км). Зато скорость подпрыгнула до 650 км/ч. Всесторонние испытания показали — машина получилась.

С лета самолет будут делать. Это позволит продержаться на равных с немцами еще немного.

После запуска в серию высотной (истребительной) версии мотора М-71 И-185 будет выпускаться только с ним. Эти самолеты и так хороши, а в варианте с четырьмя пушками будут просто страшными. Немцы и от первой версии шарахаются. С новым исправным мотором И-185 показал максимальную скорость 710 км/ч. Я был доволен, в появлении этого монстра есть немного и моего труда.

Та-3 с новым двигателем М-82Ф стал очень грозной машиной, любой немецкий бомбардировщик уничтожался с одного захода. И сбить его было непросто, настолько непросто, что немцы засчитывали его сбитие за три «победы». Так же оценивалось сбитие и Ил-4Ж.

В принципе, с новыми И-185, новыми ЛаГГами, Та-3 мы на шаг опережали немцев. Им приходилось тянуться за нами, подтягивать свои ВВС к уровню наших, а не нам, как это было в нашей истории. Так что после доводки М-82 ФН можно было бросить все ресурсы на создание реактивных двигателей.

Впрочем, как следует поработать с документами мне не дали. Полк перебрасывали южнее, для участия в Смоленском сражении. На вяземском направлении.

Саня

Стоящий на столе телефон ВЧ неожиданно зазвонил. Сегодня вроде бы ничего не планировалось. С явной неохотой я снял трубку и услышал голос Мехлиса:

— Александр? У нас большие новости. Прошу срочно явиться на Комендантский аэродром. Будете сопровождать человека из МИДа. Все подробности на месте. Ваш ход сработал. Операцию в Сосновом Бору откладываем на неделю, заинтересованные лица в курсе. Надеюсь, опытное производство добавит коробочек со щучьим носом за эту неделю?

— Так точно, еще две или три штуки.

— Вот и хорошо. На аэродроме вас введут в курс дела и вручат пакет с инструкциями вам лично от вашего куратора в Совнаркоме. У вас час времени. Форма одежды — как в Выборге. Ордена и медали взять все.

Доложив о прибытии, я был поставлен в известность, что лететь мне никуда не надо. Также мне объявили приказ о повышении в звании до подполковника и о награждении орденами и медалями работников заводов, которые я курировал. Меня лично наградили Сталинской премией. Столовая особой бригады АДД тем временем переоборудовалась в зал для встречи делегации. Визит был тайным, поэтому кроме солдат НКВД в оцеплении рядом со зданием никого не было. Капитан, которого я довольно часто видел в тех местах, где появлялся Лев Захарович, вручил мне новый комплект формы и после переодевания препроводил в отдельный кабинет, где и ввел в курс дела. Оказалось, что в Финляндии произошел военный переворот и теперь вся полнота власти принадлежала группе военных под руководством Маннергейма. На мой робкий вопрос, зачем я понадобился на таких переговорах, капитан послал меня в дальний пеший поход и добавил, что это не мое дело и я должен молчать в тряпочку и «создавать толпу» за спиной наших переговорщиков.

От разговора отвлек гул заходящего на посадку самолета. Выглянув в окно, я увидел катящийся по взлетке Ли-2 и заходящую на посадку четверку Пе-3. Высоко в небе происходила смена караула — дежурство эскадрилий ЛаГГов над аэродромом было непрерывным. Капитан позвал меня с собой — встречать наших представителей из Москвы. Из самолета с некоторым трудом выбрался сам Молотов, поздоровался с Мехлисом, перебросился с ним несколькими фразами и направился в сопровождении еще пятерых прилетевших в здание столовой. Приземлившиеся самолеты тут же начали растаскивать по капонирам. Прибежал посыльный и сообщил, что меня хочет видеть нарком иностранных дел. На непечатный вопрос о том, что ему от меня надо, солдат сначала смутился, а потом ответил, что не знает, потому что в подобных случаях свечку держать ему кубарей не хватает.

Уже в здании я попался наконец на глаза Молотову.

— Так вот ты какой, гроза немецких генералов! Значит так, про шутки о люке и фуражках я слышал, не дай бог что-нибудь проявишь…

— Товарищ народный комиссар, я же не идиот!

— Вот и хорошо! Твое дело быть за моей спиной и делать грозный вид. Да и поправлять мою терминологию в военных вопросах, если попрошу. В остальное время стоять молча.

— Есть.

Разговор прервался из-за гула двигателей заходящего на посадку самолета. Выйдя на крыльцо вместе с остальными встречающими, я увидел катящийся по летному полю за мотоциклом с коляской Ли-2 со шведскими опознавательными знаками. В ответ на мой недоуменный взгляд присутствовавший здесь Преображенский пояснил шепотом, что это на самом деле ДС-2. Чем они отличаются, я так и не уловил, да и не старался. В нарушение множества правил самолет подрулил очень близко к зданию. Через боковую дверь из него появились три человека. Одного я ранее не видел, вторым сошел на землю сам Маннергейм, несколько более старо выглядевший по сравнению с фотографиями. Третьим, неся толстый портфель, выбрался полковник Пирвонен.

Переговоры с финской делегацией шли недолго — около двух часов. Во многом это было обусловлено хорошим знанием русского языка финской стороной и осознанием реальных возможностей армий. Маннергейм понимал, что из-за внутренних проблем его страны война не может быть прекращена в данный момент, да и нам это было невыгодно. Слишком большую силу представляли немецкие войска на территории соседа. Результатом стало следующее положение. Финские войска не ведут активных действий и сидят в глухой обороне. Наши на участках взаимного противостояния — аналогично. Финны всеми силами стараются постепенно выдавить со своей территории немцев. СССР эксплуатирует рудники до конца войны. Далее все возвращается к границам на 21 июня 1941 года. Стороны разошлись довольными. Делегации покинули аэродром так же оперативно, как появились. К вечеру я уже занимался повседневными делами танковых заводов Ленинграда.

Рейхсминистерство Вооружений

— В общем, — чиновник из Рейхсминистерства Вооружений замялся, но, поколебавшись, решил продолжить неприятный разговор, — герр генерал, ситуация вокруг «Тигров», сложившаяся к этому времени, весьма дурно пахнет.

— А поконкретнее… — генерал-танкист решил выяснить все непонятные моменты в подковерной грызне за тяжелые танки. Поскольку результаты этой возни напрямую сказывались на состоянии дел в панцерваффе, то понять расклад и выводы из интриг становилось жизненно важным.

— Конкретнее вам скажет герр полковник, — чиновник, смакуя, отпил из бокала коллекционный коньяк.

— Хм… — полковник задумчиво погонял остатки ароматной, тягуче-терпкой маслянистой жидкости с ванильным тоном в бокале и залпом выпил…

Чиновник, вдумчиво пережевывающий кусочек шоколада, едва не поперхнулся при виде такой бестактности по отношению к драгоценному напитку. Генерал лишь усмешливо прищурился…

— Ситуация паршивая, майнен херрен, если начистоту. Началась же вся эта бордельная история еще в мае прошлого года на совещании в Бергхофе — на нем присутствовали сам Фюрер, герр Тодт, герр Порше, герр Заур, его замы — ваш покорный и подполковник герр фон Вилке, герр Кникампф и герр Хаккер. Основной темой его был анализ действий и состояния панцерваффе во Французской кампании и возможность встречи с новыми тогда «Матильдами» при планировавшемся вторжении на Острова. После доклада герра Заура о ходе работ над проектами VK 3601, 4501 и представления макетов последовали обмен мнениями и дебаты. После чего было достигнуто взаимоприемлемое соглашение — над проектами работы продолжить, дополнительное финансирование выделяется. Кстати, хотел бы заметить — проект был наш, разрабатывали герр Заур и герр Кникампф. Герр Адерс же подключился на самом финальном этапе работы — устранение огрехов и доводка проекта, после чего фирма «Хеншель АГ» приступила к постройке модели. Кампания же на Востоке прошла своим путем, несмотря на ряд неприятных для нас моментов, а мы занимались совершенством и доводкой серийных машин.

— Ряд неприятных моментов, — буркнул танкист, — это когда на тебя неторопливо прут тяжелые русские КВ, оглушительно лязгая гусеницами, — а ты лупишь по ним, и все без толку… Или шустрые БТ и Т-34, раскатывающие артиллерию до того, как она успеет развернуться.

Полковник напрягся, катнув желваки на скулах, упер в танкиста взгляд… Генерал ответно набычился, дернув щекой…

— Спокойствие, только спокойствие, майнен либен херрен, — погасил вспышку чиновник, — не хватало еще и подраться.

Генерал и полковник смерили друг друга тяжелыми взглядами и пробурчали нечто, долженствующее означать извинения.

Возникшую неловкую паузу сгладил чиновник, ловко разливший по бокалам новую порцию коньяка, взяв свой бокал в руку, и недвусмысленным движением бровей предложил сделать то же самое своим собеседникам.

— Прозит, господа! — он медленно и со вкусом пригубил настоящий арманьяк…

— Продолжайте, герр полковник, — благожелательно проговорил чиновник, — мы вас слушаем с неослабным вниманием.

— Осенью сорок первого, — неохотно начал полковник, — работы над новыми тяжелыми танками на фирме «Хеншель» вновь возобновились. Была переработана подбашенная коробка под установку пушки «восемь-восемь», усилено бронирование, доработана ходовая и устранены многочисленные ошибки. В результате вес танка превысил заданный на 12 тонн.

— А какой требовался? — спросил генерал.

— От 35 до 36 тонн максимум, и в качестве основного вооружения планировалась 75-миллиметровая пушка с коническим стволом.

— Вот как, — меланхолически заметил чиновник, — аппетиты у кое-кого несколько выросли.

— Не мне судить, — полковник дожевал салями, вытер салфеткой губы, — а тот факт, что для передвижения нового танка своим ходом его следовало «переобувать» в специальные широкие гусеницы, просто добил герра Порше, — отчего тот резко выразился против варианта герра Адерса.

— Это случайно не те варианты «Тигров», что были потеряны под Лугой?

— Именно, герр генерал.

— И еще эта шахматная подвеска… кто ее придумал, интересно? Какой х… д…?

— Герр Кникампф, — хмыкнул полковник, — основным аргументом было — «плавность хода и равномерное распределение веса машины на грунтах…».

— Равномерная плавность, как же, — зло буркнул генерал, — интересно, почему столь нелюбимые многими русские подобными извращениями не страдают. Да простят меня многие боевые товарищи, но русские танки, особенно новейшие, превосходят наши танки намного. Если большевики подтянут качество подготовки экипажей — нам придется весьма тяжело.

— Согласен с вами, герр генерал, — кивнул чиновник, — уже сейчас, по нашим данным, русские освоили выпуск модернизированных Т-34 и новейших САУ и СУ. Далее, постепенно пехотные и моторизованные соединения противника насыщаются самоходными ЗУ. Наши проекты пока лишь в стадии чертежей и согласований. Есть какое-то количество самоходных зениток в мотомехчастях, изготовленных силами полевых реммастерских, но крайне мало.

— Но вернемся к нашим «Тиграм». — Так вот, после этого наше Управление вдобавок заказало совершенно другую башню к новым танкам вместо планировавшейся согласно проекту. И герр Тодт, узнав об этом, возмутился и потребовал разъяснений, вдобавок написал жалобу лично Фюреру. В нашем министерстве вежливо объяснили «смену проекта исключительно ходом проектных работ на фирме «Крупп»…».

— Чуть ли не во всех инстанциях лежала ваша вежливая бумага, — хмыкнул чиновник, — и, как мне кажется, именно с этого момента началась война между вами и герром Порше.

— Жаль, что герр Тодт погиб в авиакатастрофе… С его гибелью мы потеряли технически грамотного человека, а герр Фердинанд — своего друга и покровителя…

— Но герр Шпеер тоже грамотный специалист…

— Пхе, этот придворный архитектор, может, и разбирается в том, как рассчитать контрфорсы или несущие конструкции, но в технике он соображает постольку-поскольку. И скажу вот что — герру Порше перекрыли кислород, даже несмотря на то, что на испытаниях его танк с блеском обошел конкурентов.

— Я слышал совершенно обратное, — осторожно заметил генерал.

— Это все неправда, герр генерал, — неохотно отозвался полковник, — даже совершенно «сырой» «порше» без проблем передвигался там, где застревал танк герра Адерса, и вдобавок у него были обычные гусеницы в отличие от «адерсенка». И у герра доктора было преимущество — 16 машин были готовы на фирме «Нибелунгверке», в то время как на «Хеншеле» с трудом выпустили две машины без башен…

— Но теперь, полагаю, ситуация в корне изменится?

— Без всякого сомнения. Фюрер был крайне недоволен результатом действий танков герра Адерса и категорически потребовал, чтобы танки герра Порше поступили в войска… Особенно после того, как его сын провел большую работу по оптимизации машины, повышению и удешевлению производства. Даже согласился любезно довести до ума наших монстриков.

— Случайно не SFL.V?

— Именно, герр генерал…

— Великолепно, просто великолепно, — значит, к лету можно ожидать новые танки?

— Разумеется… И, говорят, — чиновник понизил голос, — какой-то сюрприз русским готовится на Центральном направлении…

Саня

Двадцать восьмого мая, празднуя по старой памяти День пограничника, я встретился с Шестаковым и Преображенским. После обсуждения местных новостей разговор пришел к новостям масштаба спецбригад и общих интересных тем.

— Саныч, у меня радость большая! Вместо И-185 новый полк получит ЛаГГ-7!

— А что это за зверь?

— Сегодня прибыли первые два на войсковые испытания. Планер ЛаГГ-3Т, мотор АМ-39РФ, вооружение как у поздних 3Т — большая пушка и два крупняка…

— Ого. А ЛаГГ-5?

— На него успел перейти только один завод. Движков не хватает, поэтому будет «семерка». Все АШ пошли на «сушки» и 185-е.

— А ты его в небе пробовал?

— Нет еще. Завтра первый боевой вылет. Посмотрю. Но по рассказам испытателя — зверь страшный для тех, кто по ту сторону прицела. Намного скоростнее и скороподъемнее «трешки», — расхваливал Лев новый самолет.

— А у меня «восьмерки» приходить начали, — не остался в долгу Преображенский.

— Да я видел. У меня в КБ стекла дрожали, когда они на посадку заходили. А истребители?

— Полный комплект, а ИЛов в первом полку теперь даже сверх штата. А у тебя?

— Полностью перешел на выпуск ИС-1, по восемь штук в сутки. И один ИСУ-152. Его потащили, потому что расточка не справляется и пушек не хватает. Ну и 52-х по восемь штук и по три корпуса без башен — заготовки под «Вязы».

— Немцу теперь не позавидуешь, — прокомментировал Евгений.

— Особенно если с «Вязами» встретится… — добавил Шестаков. — Вон меня по ошибке обстреляли — страшно до сих пор. Хорошо, с упреждением ошиблись…

Центр

Подвижная радиолокационная станция РУС-2, основа системы дальнего обнаружения противовоздушной обороны фронта, догорала, разбитая вместе с узлом связи подошедшими на бреющем бомберами. И невидящие глаза мертвого оператора станции смотрели, как в прозрачной синеве майского утра идут четкие девятки самолетов первого эшелона второго воздушного флота.

Немецкая разведывательно-диверсионная группа, выдавшая столь точное целеуказание, могла бы гордиться собой, если бы в данный момент не пыталась стряхнуть с хвоста плотно повисших бойцов осназа НКВД…

Первый эшелон сейчас активно давит позиции зениток и аэродромы истребителей, а более удачливые группы егерей уничтожают посты ВНОС на направлении главного удара, открывая небо для люфтваффе.

Саня

С аэродрома позвонил Преображенский. Поделился новостями. Его авиагруппа получила задание обрабатывать Данциг и Варшаву каждую ночь не менее чем полком. Шестаков уже улетел куда-то со всей своей бригадой, правда, самолетов у него было только на два полка и одну эскадрилью. Мехлис передал распоряжение ставки форсировать выпуск танков. Все бы ничего, но двигатели и пушки взять было просто негде. Когда я сообщил об этом, меня обматерили и повторили приказ. Связавшись с Малышевым, я выпросил еще немного моторов, правда, достались М-17Т, конвертированные из поношенных авиацией М-17. Поскольку резервов для расточки дополнительных погонов не было, дополнительными стали две ИСУ-152 в сутки с бензиновыми моторами. На большее опять не хватало пушек и теперь КПП. Наращивать выпуск Т-52 было невозможно — его мотору замены не было. Начали просто заготавливать впрок корпуса, пока без вооружения и двигателей. Промелькнувшую мысль о спарке СМЗ-206 пресекли сразу — весь выпуск шел на СГ-122 и «Вяз-2» на их базе.

Ника

Четыре часа — это на сборы здесь, в Центре, уже переименованном, пока меня не было, в Училище специальных видов войск. Лететь нам предстояло сначала в Киев, в ставку Первого Украинского фронта. А потом, уже с пополнением, — в тыл к немцам. Там же нам должны и объяснить задачу, и дать все концы для связи — эта операция шла под их крышей.

У меня еще в небе окончательно испортилось настроение. Конкретная депрессия, плавно переходящая в ярость, от одного вида окружающих людей. В таком состоянии хорошо в рейд идти, а вот с начальством общаться — хуже некуда. Как раз перед взлетом в очередной раз поймала слоган «бабе место на кухне», и это сыграло роль катализатора. Все мои пять мужиков сидят молча, им хватило моей полуминутной лекции на тему «все, что вы скажете, может быть использовано против вас», прочитанной в лучших традициях армии и флота. Для того чтобы не светить мои погоны, командование группой передали лейтенанту Алексееву. Тому, что со мной в Выборге был. Хороший парень. Понятливый и несуетливый. Ему дали старшего лейтенанта, а я надела погоны сержанта. В общем — связисточка. И рацию для полного счастья сунули, а награды отобрали.

В Киеве, моем родном Киеве, все знакомо и неуловимо чуждо. Дома те же, улицы, люди, а души нет. Душу у города забрали — пусто. Штаб находился на Владимирской. София не светила куполами, завешанными тканями, Лавра непривычно хмурилась из-под прикрывающих ее аэростатов. Не был взорван Успенский собор, украшающий собой Лаврский двор. На Лысой горе не была взята в окружение и поголовно расстреляна воздушно-десантная дивизия. Киев не был сдан. Киев жил. Но не мой Киев.

В штабе нам объявили, что придется еще сутки ждать. Чего, скажите, ждать? У моря погоды? Ее самую, родимую. Над Ровно дожди и сильный ветер. «Аэродром не принимает» — ждем.

Распределили. Мужиков отдельно, меня в бабскую казарму к штабным связисткам. А у тех как раз банный день. Вы были в женской бане? Мечта любого мужчины. Все фигуристые, с талиями, — в двухтысячном таких будет меньшинство. Конечно, до комплекса неполноценности было еще далековато, но со своими раскачанными плечами и перекачанными мышцами я была немного «не в теме». Обсуждения меня проводились на полутонах, не сильно уменьшая возможность эти обсуждения оценить. Двадцать баб на десять квадратных метров и восемь шаек. Белье с собой. У них чистое, а мне свое еще стирать пришлось. Оделась во взятую напрокат гимнастерку и юбку. Мокрое белье вывесила на веревки, а сама уселась на скамейку, поджав босые ноги, и вытащила из планшетки чистые листы. Мысли в голове — они всегда мысли, крутятся в самые неудобные моменты. На такой случай Ярошенко вкладывал мне в планшетку листы и карандаши — пиши, мол, когда мысля умная в голову придет. Пришла — пишу. Надо же набросать теорию подготовки боевых пловцов, да и бои в ограниченном пространстве, то, на чем мы чуть не прокололись в бункере. Много надо записать, а времени всегда не хватает.

— Товарищ красноармеец!

— А?

Поднимаю голову, стоит какой-то офицер и нагло требует от меня резвой деятельности по вскакиванию, отдаче чести и всякой армейской херне. Разбежался. Встать — это ноги в сапоги без носков, я портянки так и не научилась наматывать, гимнастерку застегивать. Скосила глаза на плечо — погон нет. Да и с мысли сбил — ну не дебил?!

Встаю.

— Чего сидишь? Звание, подразделение?

— Э… сержант Иванова, связист разведгруппы лейтенанта Алексеева. Вымылась, сушусь. А в чем проблема?

— Где сейчас твой Алексеев?

— А я знаю?!

— А что пишешь?

— Сказку, детям на ночь.

— Дай посмотреть…

Ага, щас! Разбежалась и дала.

— Это сказка не для таких детей, как ты. А для вежливых.

— Ты мне не хами, сержант Иванова, со мной лучше по-хорошему… А то на трое суток на гауптвахту пойдешь!

Блин! Достал. Ему еще и по-хорошему! Что, прям здесь, на лавочке?

— Все вопросы к лейтенанту, товарищ капитан.

— Хорошо… я тебя запомнил.

— И хорошо, что запомнил, а то я всех вас забываю…

— Что ты сказала?

— Сказала, что память плохая. Девичья. Забываю я. Что поделать?

Сзади шаги.

— Товарищ капитан, у вас какие-то вопросы к сержанту Ивановой?

— А вам что до этого?

— Лейтенант Алексеев. Она в моем подчинении.

— Тогда у меня вопросы к вам, товарищ лейтенант. А вашей Ивановой надо научиться с офицерами разговаривать! А то я ее могу на гауптвахту отправить.

— Так точно! Извините! Женщина… что с нее возьмешь!

— В армии все солдаты, а не женщины и мужчины! Ладно, на первый раз прощаю. Но чтоб больше такого не было.

Ну, спасибо, любезный ты мой! Откуда такие идиоты только берутся? С виду нормальные мужики, а как достебутся — то прыгаешь низко, то пердишь громко… и до всего есть дело. Ладно, замнем для ясности, товарищ капитан. Но морду твою я очень-очень постараюсь запомнить.

Центр

В воздухе тесно и жарко. Немцы давят со страшной силой, стремясь максимально полно использовать добытое ценой потери трех пятых от общего количества заброшенных диверсантов преимущество.

А торопиться следовало, ибо русские, несмотря на потерю радаров, нарушенную связь и дезорганизованное стремительным продвижением немцев управление, в себя приходят стремительно. И в воздухе это чувствовалось сильнее всего. Штаб ПВО показал, что и полуослепший-полуоглохший он способен причинить немало неприятностей. Первые сутки сильно напоминали веселые денечки прошлого лета, когда советские ВВС действовали храбро, настойчиво и совершенно разрозненно. Но вот дальше… Оглушенная первым ударом в условиях расползающегося фронта, система ПВО устояла, сохранив себя как единое целое. Потрепанные в боях полки истребителей, уцелевшие зенитные батареи и самоходные скорострелки сумели наладить взаимодействие и дрались отчаянно, защищая от атак с воздуха войска, станции, дороги… Они живы, они сражаются, раз за разом заставляя пикировщики бросать бомбы абы куда, но нет силы вычистить небо. Мало, слишком мало их осталось.

…Истекая кровью, поредевший штурмовой авиаполк рвется к цели. Отступая, наши успели подорвать мост, и теперь перед наведенной немецкими саперами понтонной переправой скопилось довольно много войск и техники. Шестерка И-180 прикрытия смогла связать боем восьмерку «мессеров», и теперь штурмовики продираются только сквозь зенитный огонь. Но с земли стреляет все, что может стрелять: от знаменитых «8–8» до винтовок. Двадцатимиллиметровые снаряды рикошетят от бронекорпусов «сухих», осколки снарядов «ахт-ахт» рвут обшивку плоскостей… Один из самолетов буквально разрезало очередью «фирлинга», другой, после близкого разрыва снаряда, беспорядочно кувыркаясь, рушится на землю…

…Ведущий держит машину на боевом. Держит, несмотря на стремительно расширяющуюся полосу дыма за хвостом. Штурмовик без единого выстрела входит в пологое пике и… На месте «мебельного фургона» встает столб дыма и пламени от наземного тарана Су-6 с полной боевой нагрузкой…

…На родной аэродром возвращаются четыре самолета из одиннадцати вылетевших. Все, что осталось от еще утром полнокровного ШАП…

* * *

— Товарищ майор, вот вы где, а то уж я вас обыскался, — обратился к Соджету пожилой человек с красной повязкой на рукаве. На повязке было написано «Дежурный».

— Ну и зачем я вам понадобился, товарищ дежурный? — последовал логичный вопрос.

— Дык это, там вам из Москвы звонят, — указал куда-то себе за спину дежурный. — Сейчас перезванивать будут, так что идемте быстрее, пожалуйста.

— А кто звонит-то? — переспросил Олег, а про себя подумал: «Неужто сам ЛПБ про меня вспомнил?»

— Вот чего не знаю, того не знаю. Мне сказали вас найти срочно, — объяснял по ходу дела собеседник. — Нам вон туда, в правую дверь. Велели разыскать, я разыскал. Мое дело маленькое. Вас сам начальник отдела НКВД вызывает. Ему позвонили из Москвы, а он уже нам в дежурку.

Здание, в которое Соджет пришел для разговора с неизвестным абонентом из Москвы, было одним из административных корпусов, и именно в нем располагались погононосители — так с чьей-то легкой руки рабочие называли сотрудников НКВД и военных. В этом здании Соджет бывал неоднократно, поэтому сразу пошел в кабинет к начальнику отдела НКВД. За ним, буквально наступая ему на пятки, шел непонятно где дежуривший дежурный.

Войдя в кабинет, Соджет, как и положено, поприветствовал хозяина:

— Здравья желаю, товарищ полковник.

— А, здравствуйте, майор, здравствуйте, а мы уж вас обыскались. Садитесь, сейчас вам перезвонят.

И действительно, буквально через три-четыре минуты раздался звонок аппарата, стоявшего на столе. Полковник кивком указал Олегу на телефон, а сам вышел из кабинета, прикрыв за собой дверь.

— Майор Медведь, — сказал Соджет в трубку.

— Здравствуй, товарищ Медведь, — раздался из трубки знакомый голос. — Это Гавриленко тебя беспокоит. Собирай своих людей, сегодня вечером выезжаешь в Смоленск. Документы тебе в комендатуре уже готовят, так что побыстрее собирайся и двигай на вокзал к коменданту. Он тебя и твоих ребят посадит на ближайший поезд, а в Смоленске на вокзале в комендатуре будут тебя уже ждать. Вопросы есть?

— Никак нет, — ответил по-уставному Соджет и тут же добавил совершенно по-неуставному: — Семен Владимирович, а как там дела по новой методике подготовки танкистов, про которую я вам писал?

— Нормально, уже первый набор сделали. Вот выкинешь еще один фортель, будешь там инструктором до конца войны. Все, иди собирайся, тебя уже в Смоленске ждут. Всю информацию получишь на месте.

И из трубки раздались гудки, а голова Соджета была занята мыслью о том, за каким чертом его вместе с экипажем направляют в Смоленск. Он положил трубку и вышел в коридор. Хозяин кабинета стоял около окна, курил и смотрел на заводской пейзаж. Олег чисто автоматически отметил, что полковник расположился так, чтобы, с одной стороны, не слышать разговор в кабинете, а с другой — чтобы контролировать коридор и единственный выход с этажа.

— Товарищ полковник, освобождаю ваш кабинет, — он кивнул на комнату, из которой вышел. — Уезжаю, так что до свиданья и спасибо за гостеприимство.

— Что ж, счастливого вам пути.

Мякишев

Капитан Мякишев негодовал. Бурлил и клокотал внутри, как двухведерный самовар. Бардак. Не армия, а черт знает что. Девица, нацепившая воинскую форму, но так и не осознавшая, что она в армии, а не с подружками в клубе. Сержант позволяет себе хамить капитану. Настроение Семену Борисычу портила еще одна мысль — то, что он сплоховал. Растерялся, потерял хватку. Не поставил по стойке «смирно» их обоих — и сержанта-связистку, и ее лейтенанта. И что помешало? Хм… Что-то ж скребнуло тренированный глаз, сбило с обычных рельсов поведения. Какая-то ненатуральность происходящего. Служба на границе с Маньчжурией приучила обращать внимание на всякие странности — вот и теперь что-то беспокоило капитана. И в связистке самой по себе, и в этой парочке вместе — но что? Она — связистка, у лейтехи — петлицы пехотные? Мало ли, прикомандированная, не то. Какая-то несообразность. Как-то он на нее посматривал… Точно! Как будто смотрел — что можно сказать, что нет. Как на жену со скандальным характером. Ну, характер там не сахар, а вот насчет жены — увы, фамилии разные, да и вообще, не рядом оно. И сама — вроде как готова была встать, потом по знакам различия глазами пробежалась — и уселась обратно. И потом, в разговоре, глазами на плечо себе косила недоуменно. Как будто там погоны должны быть такие, что он перед ней должен отчет держать.

Странно, непонятно. И что она писала? Не любовное письмо явно — выражение лица было совсем не лирическое. Может, шпионы? Идти в СМЕРШ, сообщить, проверить? А если нет? Шпионка бы, наоборот, постаралась и в струнку вытянуться, и листок бы в карман сунула, где наготове другой лежит, безобидный. Нет, в СМЕРШ пока идти рано. А вот в расположение радиороты к сержанту Ивановой заглянуть надо бы, поговорить с другими радистками, выяснить, что и как. Лицо новое, незнакомое — но уж девчонки если за утро и в бане не разговорили, то к вечеру, а тем более — к утру хоть что-то выяснят. А сейчас все равно времени нет — постоянное назначение еще не получено, вот и гоняют то на КПП, то в патруль, как сегодня…

Саня (7 июня)

Из Челябинска на войсковые испытания поездом прибыл один ИС-2. В нем соединились черты «Меркавы» и ИС-3 моей «хронородины», так, с подачи Степана, мы стали называть свой родной мир. Хотя и этот уже стал родным. Мне иногда кажется, что он мне даже более близок. Это теперь мой мир и мое время. Испытания решили производить в сопровождении двух ИС-1, которые еще не получили распределения в части фронта и пока стояли на заводе. Причина была в устранении брака сварки, и эти два танка оказались как бы «временно нетрудоустроены» до конца следующей недели. Движение до Ораниенбаума своим ходом прошло без лишних приключений. Колонну из трех танков и двух автобусов сопровождали две ЗУшки на базе БТ и полуторка со счетверенными «максимами», но, к счастью, мишеней для зениток не наблюдалось.

Уже за городом нас встретил командир полка, на позициях которого должны были проводиться испытания. Я планировал подобие выступления «единичек» на Выборгской дороге — рывок до позиций, отстрел обнаруженных целей и отход. Но планам не суждено было сбыться. После короткой артподготовки вдоль самого берега Финского залива в атаку пошли немецкие танки и БТР. Это была практически калька с нашего прорыва на Выборг, только вот разведывательное обеспечение фрицев подвело — про нас они просто не знали.

Я решил попробовать устроить танковую засаду, только вот рисковать ИС-2 нельзя, поэтому я отправил его и пулеметную полуторку назад в Ораниенбаум, а двумя оставшимися танками и обеими ЗСУ двинулся навстречу немцам. За очередным перелеском появились окопы. Линия фронта, вторая полоса. Четыре короткоствольных «штуга» в сопровождении пехоты пытались зачистить окопы наших войск. А из глубины навстречу нам двигалась колонна из двадцати танков, опознать которые я затруднился. Размером несколько больше Т-4, бортовые экраны прикрывают ходовую часть полностью. Если бы не их скорость, можно было бы предположить, что это затрофеенные немцами «Черчилли», но те должны быть длиннее, да и пушка великовата.

Вызываю по радио второй танк. Волна на время испытаний у нас персональная, поэтому особо не шифруемся:

— Сева, видишь, «штуги» окопы ковыряют?

— Вижу.

— С них и начнем!

— Принял, Саня, ты слева, я справа к центру, кто вперед!

— Работаем!

Первый бронебойный снаряд прошил немецкую самоходку в районе двигателя насквозь. Показалось пламя. Выскочивших членов экипажа я не заметил. Второй выстрел ушел в молоко, я все-таки поторопился и не учел инертность поворота башни. Третий попал оставшемуся немцу в передний нижний лист. Внутри «штуги» рванул боекомплект. Всеволод на втором ИСе тоже разобрался с двумя самоходками. Колонна танков остановилась.

И через несколько секунд на дороге началось столпотворение — все двадцать начали разворачиваться. Выпущенный бронебойный снаряд почему-то никакого видимого эффекта не произвел. В наушниках я услышал голос Всеволода Георгиевича:

— Мля, ну попал же в верх корпуса! Как эта штука после такого ездит!

Лязгнул затвор пушки. Стреляю. Среди немцев вырастает столб фугасного взрыва. Слышу голос заряжающего:

— Ой, командир, я по ошибке…

— Снаряд! — ору в ответ и тут же: — Отставить! Фугас!

В прицел наблюдаю странную картину, несколько «танков» потеряли обшивку. С каркаса свисают тряпки и бруски. Пара машин горит. Выстрел. Разруха в куче самоходных макетов увеличивается.

— Сева, нас развели, как последних лохов! Вперед, до ниточки!

— Принял, иду вперед! — и далее непечатно высказался полковник.

В сопровождении примерно роты резервов полка мы дошли до прежних позиций. Дальше идти не рискнули — это вполне могла быть провокация «на контрудар». И там нас наверняка ждала бы засада ПТО, а то и «ахт-ахтов». Испытания в задуманном виде оказались сорваны.

Возвращаясь обратно по дороге вдоль берега залива, за пару километров до Ораниенбаума в небольшом заливчике заметили какое-то шевеление. От каменных глыб к лесу рванулись несколько человек. От берега в море начал отходить небольшой катер. На виденные мною ранее советские торпедные он похож не был. Зенитки ударили по бегущим. Я положил снаряд перед носом суденышка. Катер отвернул и, судя по увеличившемуся столбу дыма выхлопа, попытался прибавить ход. Вторым выстрелом я попал в транец. Мишень потеряла ход и мерно закачалась на волнах. Тем временем зенитчики и второй ИС разобрались с высадившимися. К сожалению, уничтожить удалось не всех — двое или трое скрылись в лесу. Среди двенадцати оставшихся на поле врагов живых оказалось двое — один контуженный близким взрывом, другой тяжелораненый. Контуженый что-то бессвязно лопотал по-немецки. По рации я связался с береговой батареей Ораниенбаума. Вскоре по их наводке пришел «малый охотник». Экипаж катера не сопротивлялся и затопить судно не пытался. Все-таки «мошка» представлял собой слишком большую силу против их потерявшего ход корыта, да и я с берега держал ствол наведенным на непрошеного гостя. Практически одновременно с моряками подоспел грузовик из особого отдела. Уже в Ораниенбауме мы соединились с дожидавшимся ИС-2 и вместе своим ходом без приключений добрались до Кировского завода. О случившемся пришлось лично докладывать Мехлису. К тому времени Лев Захарович уже получил информацию от армейцев и флотских о произошедшем.

А на следующий день оба экипажа танков в штабе флота получили благодарственные грамоты, мне же и военпреду Всеволоду Георгиевичу, командовавшему вторым танком на испытаниях, кроме того вручили часы с наградной надписью.

Ника

Женщины со смены еще не вернулись. Или с гулянок. Какая, впрочем, разница? В комнате, куда меня временно подселили, тишина и покой. Тоже временно. На тумбочке лежит газета. Бог знает чем она меня заинтересовала, но я, как та любопытная кошка, сунулась к ней. «Красная Звезда» трехнедельной давности и на первой обложке во всей красе Букварь. И статья, что, мол, удалец, молодец и далее во всей хвалебной красе. Пробежала глазами — много умных слов, и про Выборг, и про «Ваню-Маню», и про завод его — неплохо написано. Видно, зачиталась, если не заметила, что в комнату зашли женщины.

— Оставь газету! Не твоя — не трогай!

Ах, вот оно что! Кажется, наш Букварик тут имеет свою поклонницу!

— Извини… — пожала плечом. Газету вернула на место. Но мысль о том, чтобы достать такую же и отправить по приколу Букварю, уже зародилась. Нет, лично от себя это не будет приколом, а вот если…

— А Букварь хорошо получился!

— Какой Букварь? Это майор Бондаренко! Или читать разучилась?!

А щечки-то вспыхнули! Девушка-девушка, неужели влюбилась? А если и да, то что? Так даже интереснее.

— Ну, это он для журналистов майор Бондаренко, а так у Саши позывной Букварь.

Обступили. На лицах недоверие и любопытство.

— А ты его знаешь? А где ты его видела? А какой он? А девушка у него есть?

— Хороший. Добрый и одинокий. Весь в делах и в заботах. Я с ним в Питере познакомилась. Он к нам пару раз приезжал перед Выборгом…

Не помню, что я еще там втирала в свежевымытые девичьи ушки, но ожидаемым результатом была выдача (под большим военным секретом) адреса завода майора Бондаренко. Девчата писали письмо коллективно до поздней ночи. Я тихо потухала в подушку от их незамысловатых фраз типа «мы, комсомолки, высоко оценили ваш подвиг…» и т. д. Вот будет Букварь читать и думать, что письмо Татьяны Онегину было верхом логики и краткости. Впрочем, часам к двенадцати письмо было закончено, адрес написан. Вот тут я и вклинилась с умным предложением положить в письмо еще и статью про него. Пусть, типа, знает, откуда инфа пришла. Девчатам было жаль газету, но после короткого партсовещания мое предложение было принято и газета вложена.

Утром к нам постучал один из моих бойцов.

— Товарищ Иванова? Ника Алексеевна? Вас вызывают!

— Ага, щас! Жди!

Собралась, оделась. Благо форма высохла еще вчера. Уже вышла за дверь, когда услышала удивленное:

— Девчата, а Иванова Ника Алексеевна — это не та, что в Выборге осназом командовала?

— Да нет! Эта сержант, а та — майор!

— Но она же с Бондаренко знакома!

Секундная пауза. Я постаралась быстрее сбежать по ступенькам вниз. Мало ли что еще придет в голову нашим связисткам…

Комната радисток

Радистки, устало переговариваясь между собой, брели стайкой с дежурства на узле связи к себе в казарму, отсыпаться. Для них рабочий день — это сидеть на приеме и ждать, когда радисты разведгрупп и партизанских отрядов выйдут на связь. Или не выйдут. И тогда часами: «Зарница, я Туман, ответьте… Зарница, я Туман…» И думаешь — кто это, что с ними? А выйдут на связь — радость, но и тут тоже: вслушивайся внимательно, не поменялся ли голос, манера разговора или почерк на ключе, если передача морзянкой. Тот ли это «Ястреб», с которым говорила позавчера — или немцы игру затеяли? Нервная работа, выматывающая.

Девушки поднялись на крылечко своего барака, отряхивая с сапог пыль и хвою, первые вошли в комнату, и сразу послышался крик:

— А ну, оставь газету! Не твое — не трогай!

— Похоже, новенькая на Светкину «икону» покусилась.

— Да-а, а если еще и помяла — будет сейчас «конец света».

Похихикивая и комментируя происходящее, связистки входили в комнату. Кто подтягивался поближе к эпицентру возможного скандала (все-таки разнообразие), кто направлялся к койкам. Но следующая фраза «новенькой» остановила на полушаге и тех, и других:

— А Букварь хорошо получился!

— Какой Букварь? — озвучила общий вопрос Света Рудницкая. — Это майор Бондаренко! Или читать разу чилась?! — продолжала бушевать девушка.

— Это для вас и для журналистов он майор Бондаренко, — спокойно ответила виновница переполоха, — а так у Саши позывной Букварь.

Неизвестно, что больше выбило дух из раскрасневшейся радистки, — не то фамильярное «Саша» в адрес Ее Героя, не то факт того, что у нее с ним теперь есть общие знакомые, а значит… Что «значит» додумать помешали подруги, обступившие их вокруг и начавшие забрасывать вопросами. Гул стоял, как на вокзале за три минуты до отправления дачного поезда. Всем хотелось знать подробности, причем каждой — свои. На этом фоне вопросы «а кто она такая» и «откуда она это знает» ушли на второй план. А как только разговор все же стал выезжать на эту тему, выяснилось главное: ОНА ЗНАЕТ АДРЕС! Письмо, можно написать письмо, и не «на деревню дедушке», а именно туда, куда надо! Эта новость затмила собой все остальное, поскольку требовала действий. И действие закружилось. Одни спорили, другие пытались что-то диктовать пишущим, третьи сами схватили листок и карандаш и убежали к тумбочке — писать. Потом эти сочинения согласовывались, увязывались, некоторые девчонки отказывались что-то менять и норовили запихнуть свой листок в конверт в исходном виде (и некоторым это удалось). Короче говоря, дым стоял коромыслом. А когда девушки наконец угомонились и стали собираться спать — оказалось, что виновница переполоха уже спит, уткнувшись в подушку и иногда вздрагивая, — наверное, что-то снилось не очень приятное. Разговор «по душам» опять не получился.

Утром всех разбудил стук в дверь. Прибежавший солдат доложил с улицы (внутрь его не пустили, понятное дело, да он и сам войти не пытался):

— Товарищ Иванова? Ника Алексеевна? Вас в Штаб вызывают!

Новенькая, она же, как выяснилось, — «товарищ Иванова», быстро собралась и выскочила из домика под заново набирающий силу гул — на этот раз касаемо ее личности. И конверт со стола прихватила.

— А имя-то редкое! Ника — сколько еще таких знаешь?

— Ага, а фамилия — еще реже! Сколько сотен тысяч Ивановых в стране? Неужели двух Ник не найдется?

— Но ведь адрес Бондаренко она знает!

— Мало ли, узнала, когда из Выборга уезжала.

— Не-е, не «когда уезжала». Адрес, где он сейчас, знает! А это ж, наверное, секретно!

— Было бы секретно, стала бы она болтать.

— Не кричите, девки, у замполита есть вся подшивка «Красной Звезды». Там про корабль было раньше, чем майское фото. И тоже, кажется, с фотографиями.

— Люська, бегом к Палычу. Как хочешь, но газета должна быть здесь!

— А почему я?

— Потому что он на тебя больше, чем на других, смотрит.

Люська быстро собралась и убежала, самой было интересно. А разговор продолжал виться и клубиться:

— А в бане вчера видели ее?

— А что на нее любоваться было? Не мужик же, чтоб в бане рассматривать! — раздалось хихиканье, некоторые даже покраснели, видимо, представив в баньке между собою мужика.

— Мужик-то, конечно, не мужик, но тело почти мужское — мускулы какие, видели?

— Мускулы — мускулами, а шрамов вы что, не заметили, что ли?

— Гхм! Это что тут за птичий двор? Где дневальный? Когда подъем был, почему казарма в порядок не приведена? — раздалось вдруг от двери.

Люся, убегая, прикрыла дверь, а крючок накинуть было некому — все увлеклись разговором. Связистки начали разворачиваться на голос, многие пытались принять строевую стойку — и только потом, с задержкой в парочку секунд до них начало доходить, что форма у них, мягко говоря, не строевая. Некоторые и вовсе были в одной исподней рубахе. Капитан Мякишев (а это был он), который в ходе разноса успел пройти уже шага три, раскрыл было рот, собираясь продолжить разнос, но тут… первый тонкий визг, струной воткнувшийся ему в правое ухо, был тут же поддержан дружным хором. Без малого два десятка частью смущенных, частью испуганных, а частью просто возмущенных молодых женщин дружным визгом пусть и не способны свалить дуб (как говорится в легендах), но тем не менее Семену показалось, что ему в уши воткнули два штопора и шарахнули по ним двумя кувалдами. Бывшего пограничника буквально вынесло за дверь, в которую почти одновременно пролетели подушка, сапог и котелок с остатками чая.

Стоя в трех шагах от крыльца, капитан тряс головой и ковырял пальцем в ухе, пытаясь прийти в себя, когда мимо него, пискнув: «Извините, товарищ капитан», прошмыгнула еще одна радистка с каким-то увесистым томом под мышкой. Она вбежала в дом с криком: «Вот! Добыла!» Лязгнул крюк, и капитан остался один стоять на тропинке, все еще глотая воздух. Он пытался собраться с мыслями и определить — была ли в комнате «сержант Иванова». Ночная гибель командира разведвзвода опять подняла вопрос о немецких диверсантах и обострила подозрительность капитана. Успокоившись, Семен вспомнил диспозицию в комнате и убедился — «Ивановой» там не было! Под ложечкой ощутимо засосало: «Эх, надо было идти к особисту, надо! А может, она на дежурстве просто или еще где? Нет, надо опять войти в этот птичник и поспрашивать его обитательниц». Капитан поднялся на крыльцо и поднял руку, чтоб постучать.

— А вот это правильно, к дамам стучать надо! — раздался голос сзади. Мякишев обернулся и увидел подполковника — замполита полка связи Василия Павловича Пережогина, или просто «Палыча».

— Здравия желаю, товарищ подполковник!

— И вам не хворать. Если по делу — так стучи, вместе войдем, а если девчонок моих смущать да от службы отвлекать…

— По делу, товарищ подполковник!

— Ну, тогда пошли…

Штаб бомбардировочного командования РАФ

— Генерал, как случилось, что сегодняшней ночью ваши подчиненные не бомбили Берлин?

— Сэр, видимо, имела место провокация, сэр!

— Что вам удалось выяснить по докладам экипажей?

— Сэр! Над береговой линией группы перехватывались немецкими истребителями. В суете боя, видимо, штурманы не отследили время и расстояние полета и сбросили бомбы только исходя из сигнальных маркеров, повешенных кем-то за 200 километров до цели. Сэр, самолеты-маркировщики правильно поставили огни! Просто кто-то воспользовался аналогичным способом и навел наши ударные группы на второстепенную цель. Сэр, летчики в это время героически оборонялись от немецкого ПВО. Я не могу их винить за ошибку, сэр.

— Каковы потери группы?

— Шесть «Веллингтонов» и один «Манчестер» из ударной группы, один «Москито» из контролирующей, сэр.

— Маркировщики?

— Все вернулись.

— Хорошо, я проверю вашу информацию через другие каналы. Не могу понять, кому понадобилось перенаводить самолеты с Берлина на Вольфсбург… Город сильно пострадал.

— Сэр, там же все равно немцы!

— Не вам решать, какие именно цели бомбить, генерал.

— Есть, сэр! Извините, сэр!

Штаб-квартира ДжиЭм, Детройт, Мичиган

— Лимонники совсем оборзели! Позавчера их бомбардировщики вместо Берлина вывалили бомбы на завод Опеля в Вольфсбурге!

— Наши финансовые потери?

— Завода по производству грузовиков больше нет. По жилым кварталам почти ничего не попало. Почти все бомбы попали по территории завода. Сумма ущерба компании подсчитывается.

— А что говорят наши друзья в штабе РАФ?

— Говорят, кто-то повесил маркеры вместо Берлина над Вольфсбургом.

— Немцы?

— Маловероятно — они в результате потеряли производство «Опель-блитц» минимум на полгода, а то и больше. Да и если бы они — вешали бы над безлюдным пространством.

— Англичане?

— Тоже вряд ли… Маркеры над Берлином висели…

— Тогда кто? Русские?

— Это вообще фантастика! У них нет способных на это самолетов. Да и по времени подгадать сложно. Я думаю, это чья-то негосударственная инициатива.

— Форд? Крупп? Хеншель?

— Выясняем.

Там же через четыре дня

— Сэр, мы выяснили наиболее вероятного виновника разрушения Вольфсбурга!

— Очень интересно.

— Заказ, который не может теперь выполнить Опель, распределен между другими производителями.

— Не тяните!

— Форд получил 40 %, Хеншель и Крупп по 20 %, Татра и Чепель по 10 от объема, ранее предназначавшегося Опелю.

— Это еще не доказательство!

— А как же уведенный у старика из-под носа контракт на поставку станков в Россию? В Мивас!

— Русские говорят «Миасс»!

— Не имеет значения. Мистер Форд, видимо, решил не только отомстить, но и поиметь с этого монет. Кроме того, вспомните про перехваченный у него контракт по командирским машинам для английского корпуса в Африке.

— Африка — это мелочь.

— Да, мелочь, но когда все складывается вместе, это уже не мелочь. Да и к тому же Форд очень завистливо отнесся к сделке с русскими в сентябре прошлого года. Я про моторный завод.

— Я понял. А что говорят англичане? У вас есть конкретные предложения?

— Пока ничего вразумительного.

Ника

Утро красит нежным светом. Бред. Утро никого не красит. У лейтенанта было такое лицо, что хотелось приложить ладонь ко лбу и поинтересоваться самочувствием. Спал? Спал! С утра достебались? Да нет! А чего тогда? Выясняется, что ночью произошло ЧП — был убит командир разведвзвода. Теперь СМЕРШ стоит на ушах и всех остальных частях тела. А под это дело некий капитан успел настрочить о подозрительном «сержанте Ивановой», не давшей ему почитать сказочку на ночь. В общем, лейтенант уже пообщался с «нужными людьми», а теперь моя очередь.

— Ника Алексеевна, они в курсе. Я им все рассказал. Там пару вопросов и все! Задание нам никто не отменяет, но вот нового командира разведчиков придется ждать.

— Опять ждать! Сколько можно? Я устала ждать, ждать, ждать! Леша там в гестапо! А я тут! Блин!

— Ника, успокойся! — командный голос. Совсем как у Ярошенко. Оборачиваюсь. — Ващенко?! Ты что здесь делаешь?

— Вас страхую. Прилетел только что. Докладывай, лейтенант, что у вас тут?

— Жопа, — это уже я не могу промолчать. — Ладно. Извини. Если уже ты здесь, то помогай. А то я не контролирую себя. Если сегодня не вылетим…

— Вылетите, я обещаю. Все будет нормально. Штаб армии в курсе. А со СМЕРШем поговорим вместе. Идем…

Конечно, все мужики мудаки и сволочи, но к некоторым я уже привыкла. И спасибо, что они есть, вот такие сволочи, которые летят всю ночь, чтобы к утру быть рядом.

Комната радисток

Люся прошмыгнула мимо стоявшего на тропинке полузнакомого капитана из резерва и взлетела на крыльцо, крепко прижимая к себе с трудом выпрошенную на «до обеда, политинформацию готовим» подшивку «Красной Звезды». Замполит и правда выделял ее среди остальных связисток, что вызывало то хихиканье, то шуточки, но неизменно и бессовестно эксплуатировалось всей ротой. На самом деле Люся просто очень напоминала Палычу его дочку, оставшуюся в Саратове с матерью.

Проскочив в дверь с криком «Принесла!», Люся споткнулась о лежавшую на пороге подушку и чисто автоматически отбила подшивкой прилетевшую вторую.

— Девки, вы что тут, ошалели?!

— Не обращай внимания, давай сюда подшивку. Так, Зинаида, Маша! БЫСТРО одеться! Хватит тут дойками трясти, мало ли кто еще зайдет! Все равно — пока еще найдем нужную газету! — старшина Свиридова начала-таки наводить порядок в своем хозяйстве.

Наконец все одеты, койки «вроде как заправлены», подшивка открыта на нужной газете. Связистки столпились вокруг единственного стола, вытащенного на середину комнаты.

— Ну?!

— Девки, она!..

— Да ну?! Дай сама гляну!

— Не, вот родинка на снимке!

— Это не родинка, разуй глаза! Пятно на газете.

И хором, с придыханием:

— Она… Ой, мамочкии-и…

Раздался стук в дверь:

— Девочки, открывайте!

— Уже бегу!

* * *

Палыч был озадачен. Люся прибежала минут через десять после подъема, вся какая-то взъерошенная, деловитая, даже немного пришибленная. И начала выпрашивать полную подшивку «Красной Звезды» за май, сочиняя на ходу что-то маловразумительное. Василий Павлович был человеком опытным и понимал — напрямую из Люси «страшную тайну» не выбьешь, проще переждать и узнать окольным путем. Но и подшивкой рисковать не хотелось. Наконец подполковник придумал вариант: он вложил в подшивку свой черновик от подготовки к политинформации и решил минут через 10–15 подойти за «важным документом», а заодно и глянуть, что там девочки с газетами делают. Приняв решение, Палыч тем не менее выдал помимо подшивки воспитательную речь:

— Газеты не рвать, не мять. Фотографии артистов и прочих лиц не вырезать. Еду и прочее на газеты не ставить. Пометок не делать, даже карандашом! На самокрутки не скуривать! Даже «с самого краешку, где ничего не написано»!

— Това-а-арищ замполит! Мы же не…

— Все вы «не», а потом подшивку в руки взять противно! И половины листов нет! Ладно, вы девочки в большинстве своем махорку не курите и котелки куда попало не суете. Но пусть только хоть листик!

— Есть, товарищ подполковник!

— Тогда крууу-гом! Шагом марш!

Люся исчезла. Василий Павлович, не особо торопясь, добрился, покурил на крылечке и неспешно двинулся к бараку радисток. Около девичьей казармы стоял какой-то капитан. Замполит насторожился: не ухажер ли? Вроде бы это он третий день при штабе, ждет направления к месту дальнейшей службы, но почему-то не получает. Вот капитан тяжко вздохнул и с явной опаской пошел к двери. «Видимо, попробовал вломиться без стука, — подумал Василий Павлович. — Теперь опасается — и правильно делает, если девочки в неглиже, то и сапог пониже фуражки словить можно!»

Войдя после стука в казарму связисток, офицеры застали дивную картину — дамы стояли плотным кольцом вокруг стола и внимательно рассматривали что-то, обмениваясь неразборчивыми замечаниями. Вид у них был, мягко говоря, удивленный.

— Так вы зачем к девчатам-то шли, капитан? — спросил Палыч.

— Посмотреть на «сержанта Иванову», кем бы она ни была.

— Так вы знали?! — вырвалось у кого-то из девушек.

— Мы многое знаем, а вы сейчас о чем? — не выдавая удивления, подхватил разговор подполковник.

— Ну, что товарищ Иванова не совсем «сержант Иванова». То есть, конечно, Иванова, но совсем не сержант, — залопотала Люся.

Капитан почувствовал, как отнимаются ноги и холодеет внутри. «Б…! Надо, надо было идти к особистам!» Тем временем офицеры подошли вплотную к столу. Подшивка была раскрыта на газете, посвященной церемонии награждения героев Выборга пятнадцатого апреля, и, похоже, девушки внимательно изучали одну из фотографий.

— Товарищ подполковник, а зачем товарищ Иванова сержантом оделась и ордена сняла? — спросила самая младшая радистка. Капитан понял, что он уже совсем ничего не понимает. Потом глянул на фото. Чудовищным усилием воли он сжал челюсти, не позволяя вырваться восклицанию — короткому, но абсолютно нецензурному. Все встало на свои места. Непонятная наглость к старшему по званию (который был, как оказалось, младше), робость лейтенанта в адрес собственной «подчиненной». Да и нежелание «сержанта» показать свои записи тоже стало понятным. «Интересно, сколько подписок надо дать, чтобы мне дали взглянуть на тот листик? — подумал капитан. — А с другой стороны, не хочу я туда смотреть. Много знать хорошо, а слишком много — вредно».

Подполковник Пережогин напрягся, соображая — о чем речь. Потом взглянул на фото, подобрался и скомандовал:

— В одну шеренгу — становись! Равняйсь! Смирно! Так, товарищи бойцы, связисты, девушки, чтоб вас всех! Вы бойцы Красной Армии — или бабы базарные?! Что за вороний гам?! Вы в армии или где?! Совсем ошалели? Газету читаете — Ника Алексеевна Иванова, о ней же речь, правильно? — чем в Выборге занималась? Молчать в строю! Грибы собирала она там? Столовой заведовала? Нет? Может, обозом командовала? Тоже нет? Так неужели до вас, в головки ваши светлые, рыжие и темные, не доходит — если старший офицер ОсНаз появляется в прифронтовой полосе, маскируясь, в чужой форме, с чужими знаками различия — то это не просто так? У вас между ушами хоть что-то, кроме прически, есть? Узнали — молчите в тряпочку! В крайнем случае — подойдите тихонько в укромном местечке и скажите ей, что узнали и как узнали — пусть решает, что с этим делать. А лучше — молчать! Зашейте рот, если иначе невмоготу!!! Тут, может, операция фронтового масштаба начинается, о которой мне, подполковнику, знать не положено, а комсомолке Семеновой, оказывается, это знать надо! Любопытство у ней, не скажу где засвербело! Что вам знать положено — до вас доведут, остальное — вас не касается. Ясно? Я вас спрашиваю — ясно?!

— Ясно, товарищ подполковник!

— Вот и хорошо. А теперь, для пущей ясности — у вас ночевала СЕРЖАНТ ИВАНОВА. До этого вы ее нигде не видели и о ней ничего не знаете. А кто будет болтать языками — поедете белым медведям прогнозы погоды принимать и зачитывать! — решил сгустить краски Пережогин.

Мякишев слушал все это и понемногу приходил в себя. Ну, надо же, а! Вот тебе и «красноармеец, смирно!». Но пришла и другая мысль — как раз разведчица из товарища Ивановой никакая. Если брать не фронтовую разведку, что за «языками» шастает, а разведку агентурную, нелегальную, в тылу врага. «Толку переодеваться в сержанта, если замашки остаются майорскими? — думал про себя Семен Борисович. — Или свое настроение так всем сразу демонстрировать? Такую разведчицу проще самим к стенке поставить вместо заброски — и быстрее, и гуманнее. Диверсант, снайпер — допускаю, да и награды сами за себя говорят. Но разведка? Не-е-е-т, девушка, это — не ваше!»

Пережогин закончил лекцию и, распустив строй, забрал подшивку. После чего подошел к стоящему столбом Мякишеву и позвал:

— Пойдем, капитан, расскажете мне, что вам было нужно от товарища Ивановой.

Стоя в курилке под сосной напротив казармы девушек-радисток, Семен рассказывал подполковнику историю своего знакомства с Ивановой и подозрения, которые у него возникли, когда к офицерам подошел младший сержант-порученец:

— Товарищ подполковник, разрешите обратиться к товарищу капитану?

— Обращайтесь.

— Товарищ капитан Мякишев, Семен Борисович?

— Да.

— Приказано проводить вас в распоряжение начальника разведотдела Штаба фронта!

— Ну, пойдем, раз приказано, — Мякишев последний раз затянулся и выбросил папиросную гильзу во вкопанную посреди курилки обрезанную бочку.

Ника

У смершевцев говорил в основном Ващенко. За это ему отдельный низкий поклон, потому что мне в этот момент было явно не до общения. Везет мужикам, у них нет каждый месяц проблем. Вся подлость этой «ежемесячной проблемы» даже не в том, что крышу срывает от боли и кажется, что родишь ежика прямо здесь и сейчас, и даже не от предчувствия стыда, если кто-нибудь об этом узнает или еще страшнее — увидит, а самое неприятное состоит в том, что перестаешь адекватно воспринимать людей. Хочется забиться в самый дальний, самый темный угол и, свернувшись калачиком, никого не видеть. Вот поэтому женщин в армию и не берут — из-за этого перепада настроения, ни от чего не зависящей злости и бешенства, иногда превращающейся в неконтролируемую агрессию. Особенно пакостно, когда ты это все понимаешь, а сделать с собой ничего не можешь.

Благо все решили на удивление быстро. Меня немного пожурили, что я не отдала честь капитану, раз уж надела сержантские погоны. Я на это извинилась и пообещала больше так не делать. Хихикнув с моего извинения, смершевцы дружно выразили мысль поскорее меня отправить туда, где мне самое место — в тыл к врагу. Я была только за.

Делать в Киеве нам было особо нечего, поэтому лейтенант с подачи Ващенко пошел за нашими вводными в Штаб фронта. Меня же с остальной гопкомпанией отправили сразу на аэродром — от греха подальше. Да и с разведчиками надо было еще познакомиться. Их пообещали тоже направить туда. Часа три-четыре нам для сработки должно было хватить по замыслам начальства. По прибытии на аэродром, не увидев обещанных разведчиков, я оттащила группу подальше от ангаров на край поля и уселась на бревна, пока парни выполняли штатную работу по подгону и проверке снаряжения. Работа всегда нужная, даже если уже все подогнано и проверено пятьсот раз. Вот так, разнежившись на скудном майском солнышке, я незаметно для себя задремала.

Страх перед тем, что можешь сорваться, перегоняется в попытку держать себя в руках. Рывком проснувшись, я поняла, что моих парней почему-то больше, чем было до «сонного царства», а с ними рядом стоит давнишний капитан.

— Здравия… желаю… товарищ… капитан, — медленно, но уверенно выдавила я и чуть не добавила «-ять!».

Хлопцы от удивления аж остановились катать друг друга.

— Здравия желаю, товарищ сержант Иванова. — По тому, как он произнес «сержант», можно было сразу дать ему в рыло. — Мякишев Семен Борисович. Командир приданной вам разведгруппы в составе четырех человек.

Саня

После неудачных испытаний ИС-2 я несколько дней не вылезал с завода, где побывавшие в бою танки проходили техобслуживание. Вечером девятого пришло письмо с неизвестного адреса. Номер полевой почты бригады я знал, полигона в Кубинке тоже, с остальными попаданцами общался в основном по телефону, ну и с Доком по работе иногда телеграфом, а тут совершенно непонятный адрес. Сначала подумал про новый адрес Зеленко, но, придя в свое временное жилье, сравнил почерк и отказался от этой мысли. Из конверта выпала вырезка из «Красной Звезды» за начало мая — тогда этим номером меня просто достали — фотопортрет со всеми орденами и медалями на многих произвел впечатление, и мне старались показать это. Я тогда в ответ отшучивался, что рожа на портрете мне и так сильно надоела, особенно когда бреюсь по утрам. Кроме вырезки еще было письмо со страшно запутанным текстом. Такое впечатление, что писали несколько человек, причем каждый из них не читал, что написали предыдущие. Продираясь через штампы громких фраз о моем героизме и комсомольской сознательности авторов, которых, как выяснилось к концу текста, было действительно несколько, я выяснил, что со мной пытаются завязать переписку несколько девушек, причем как вместе, так и по отдельности. Самолюбию этот факт, конечно, льстил безмерно, но ответ я решил отложить на несколько дней. Главным вопросом для меня стало, как девушки нашли мою полевую почту, ведь письмо пришло конкретно в сводный испытательный батальон, а не на завод, где его бы отсортировали цензоры «в малиновом».

Мякишев

— Товарищ полковник, капитан Мякишев по вашему приказанию прибыл!

— Отлично. Вы, товарищ капитан, служили на границе? Потом — в разведбате у наших нынешних соседей с севера?

— Так точно! — ответил капитан, подумав про себя, что все это есть в личном деле.

— Ну и отлично! У нас открылась вакансия на должность командира второй разведывательной роты в разведывательном батальоне штаба. Есть решение назначить вас на эту должность. Справитесь?

— Справлюсь, товарищ полковник!

— Ну, тогда пойдемте, познакомлю с вашим первым боевым заданием, — произнес полковник, жестом приглашая капитана в коридор…

Начальник разведотдела прошел по коридору, постучал в какую-то дверь, буркнул: «Погоди пока тут», зашел внутрь и почти сразу же вышел.

— Так, познакомить с заданием не могу, а вот ознакомить — вполне. Пошли в Особый отдел, будем вам допуск оформлять и подписку. А я вас сразу же в курс дела вводить, не дожидаясь конца формальностей, а то время поджимает.

— Как скажете, товарищ полковник.

— Да так и скажу. Итак, ваш предшественник на должности комроты-2 погиб на редкость не вовремя. Перед нами стоит задача — выделить сопровождение для спецгруппы Ставки для действий за линией фронта. Командир роты получил задание подобрать бойцов. В расположении роты встретитесь и приведете их…

— Извините, товарищ полковник, но так не пойдет. Мне идти с этими бойцами «за ниточку», и я должен как минимум — поговорить с ними, проверить снаряжение и тому подобное. Погонять бойцов на полигоне, на стрельбище — возможно, для меня лучше подойдут другие.

— Резонно, но… Во-первых, постарайтесь больше меня не перебивать, во-вторых, времени на перевыборы просто нет — вылетаете сегодня в ночь. Должны были вылететь еще вчера вечером, но возникли накладки и сложности. Эх, улетели бы вовремя — и старлей жив бы был. Так вот. Командир спецгруппы — майор Иванова, Ника Алексеевна. Основа группы — ее «птенцы», бойцы, которых она сама обучила и натаскала. А что ты, капитан, в лице-то переменился?

— Имел счастье пообщаться с товарищем сержантом Ивановой.

— Аааа… Ну, ничего, время будет, притретесь, сработаетесь. Итак, ваши задачи. Первое: сопровождение группы. Будете действовать в районе, который находится в зоне ответственности именно вашей роты. Вы — проводники, на вас же и взаимодействие с партизанами. Второе — охрана. Ника Алексеевна не должна попасть в руки немцев. Любой ценой. Повторяю — абсолютно любой. Можете положить всю группу, но ее должны вытащить. Она — обладатель уникальных методик обучения и подготовки, этот рейд имеет среди прочего обкатку оных. Об эффективности методик можно судить, например, по эпизоду под Выборгом: двадцать пять бойцов под командованием товарища Ивановой взяли штурмом укрепленный бункер — об этом в газетах писали.

Полковник вздохнул и продолжил:

— А вот о чем не писали. В бункере сидела рота СС, половина — матерые волки, прошли полный курс подготовки. Плюс взвод егерей, натасканных на борьбу с диверсантами. И наши их порвали. На чужой территории, без подготовки, после суточного марша и боя на поверхности. Правда, в конце на ногах оставалось пятеро, все — ранены или контужены, еще пятеро были живы скорее условно. Все выжившие, кстати, идут с вами. Это был третий выпуск инструктора Ивановой. Не стоит говорить — информация о подробностях их подготовки не должна попасть к немцам. При полной невозможности освобождения — объект «Ника» должен быть уничтожен.

Вот тебе и сказочки, подумалось мне. Это что же — забери я тот листик около бани — и тоже был бы в категории «уничтожить при угрозе захвата»?

— Но до этого дело не дойдет. Спецгруппа имеет спецподготовку, и все они сами это знают, — продолжал полковник. — Третья задача: в случае гибели товарища Ивановой — обеспечить эвакуацию тела. За исключением случая, не медицинским языком выражаясь, а по-человечески, — если на куски разорвет. Во всех иных случаях — выносить и вывозить. Обращаться осторожно, как со спящей принцессой, каждые три часа регистрировать состояние тела. Зачем — не спрашивай, и знал бы — не сказал бы, у тебя и так из-за этой третьей задачи отдельная подписка о неразглашении. Вопросы?

— Район рейда, срок работы?

— Точный район узнаете от майора Ивановой в самолете, секретность. В полосе ответственности фронта. Срок — до выполнения основной задачи. Задачу опять-таки узнаете на месте.

Угу, значит, сухпайка выбить дней на семь. И озаботиться трофейным оружием, чтоб боеприпасами можно было на месте разжиться. Но вот на хрена меня ротным ставили, если все равно улетать? А вот спрошу.

— Товарищ полковник! В чем смысл моего назначения ротным? И кто будет командовать ротой в действительности?

— По ряду причин нужно, чтоб вся внутренняя документация по этому делу адресовалась на имя командира второй разведывательной роты отдельного разведбатальона. Зачем — вам знать не нужно. Кроме того, это позволит вам забрать из роты бойцов без оформления дополнительных бумаг. Ротой будет командовать ваш формальный заместитель, через недельку-другую переведем вас в мой отдел в Штабе фронта. Еще вопросы?

— Где могу получить необходимые документы и снаряжение?

— Документы вам сейчас выдадут, примете дела в роте и встанете на довольствие в канцелярии батальона. Так, ознакомьтесь вот с этими документами и подпишите на каждом листе «Ознакомлен», дату и подпись.

Я бегло просмотрел две (сразу!) подписки о неразглашении и приказ об установлении мне соответствующего уровня допуска, подписал. Лейтенант с повязкой дежурного по штабу принес мое предписание.

— Разрешите идти?

— Идите. Не позднее 19.00 поступить в распоряжение командира спецгруппы. Они будут ждать вас на аэродроме, около ангара номер 4.

— Есть! — Козырнуть, разворот через левое плечо, строевым на выход. Душит злость и обида, но выказывать неуместно, разве что так — подчеркнуто соблюдая букву Устава.

Надо же, размечтался — строевая командная должность, реальная работа. Тьфу. Вместо нормального командования ротой — пойди туда, не знаю куда, сделай то, не знаю что. Да еще и под командованием взбалмошной дамочки. Надо же, мало что диверсант — так еще и инструктор, педагог. Сухомлинская, млин! Какой из нее диверсант — не знаю, наверное, хороший, но как командир она мне со своими нервишками никакого доверия не внушает.

Подбор группы. По-хорошему — дня три надо, даже в СВОЕЙ роте. А в чужой — и подавно. А надо за полдня все провернуть. И в командование вступить (на всякий случай — всерьез, хоть бегло, мало ли), и на довольствие встать, и снаряжение у бойцов осмотреть-проверить, и себе добыть, и об огневой мощи позаботиться, если сами не догадались — добыть постараться MG-34 и к нему хотя бы пяток «улиток» с пятидесятипатронными лентами. И россыпью патронов, на первое время, пока трофеями не разживемся. И сухой паек. И НЗ. И еще триста тридцать три задачи. И все — до 19.00. С «ефрейторским зазором» и дорогой до ангара (который еще найти надо) — до 18.00. Б…! Не хватает злости!

* * *

Бойцы немного вернули в норму. Четверо — сержант, ефрейтор и двое рядовых. Сержант — за сорок, бывший охотник-следопыт. Остальные — призыв прошлого и начала этого года. Переживем. Паек на три дня — пополнить. Вооружились чем? АВТ-41 у сержанта, два ППШ-41, один ППС. Два «нагана», «маузер» 26-го года, трофейный «вальтер». Гранаты. Интересно, о чем думал мой предшественник? Что два-три дня повоюет — и домой?

Нашел в третьей роте вожделенный MG. Пришлось надавить на ротного через комбата, чего в нормальной обстановке делать бы не стал. Четыре «улитки» к нему, еще две нашлись в нашей роте. Приказал поменять ППШ на МП-38. Наша машинка мощнее, но к трофею с патронами будет проще.

Сержант обрадовал — говорит, ротный подбирал людей, работавших в районе Ровно, и в прошлом рейде они сделали две закладки, включая консервы и цинк патронов к MG-34. А вот это уже совсем хорошо!

Успел все, кроме как пообедать. Зато каким-то чудом выгрыз из хомяка на складе лишнюю банку тушенки, в столовой добыл полбуханки хлеба и сушеную рыбину. Что-то забыл, что-то явно забыл или не заметил, важное что-то, но что — не пойму. Голова кругом. Ладно, если касается группы — вспомню и сделаю. Если касается роты — сделает заместитель.

Ага, а вот и спецгруппа. Сидят, расслабились, на солнышке греются. Ага, как же! Вон — явно часовые, оружие под рукой, у остальных тоже. А где же командирша? Ага, вон, дрыхнет себе, пока я тут бегаю, как бобик последний! Так, капитан! Взять себя в руки! Она не виновата, что тебя на замену сунули. И прошлое недоразумение — забыть. Мало ли что там было. Если ОНА забыть согласится.

— Здравия желаю, товарищ «сержант» Иванова. Мякишев Семен Борисович, командир приданной вам разведгруппы в составе четырех человек.

Адольф

Адольф вел свой «Мессершмитт» на высоте около трех километров вдоль железной дороги. В голове вихрем неслись воспоминания. Испания, первый сбитый республиканец. Тяжелая ничья в бою двух новеньких «мессеров» против оставшейся в одиночестве «Крысы». Калейдоскопом пролетели, сливаясь в один, вылеты над Ла-Маншем. Личная встреча с фюрером. Назначение на командную должность. И укоры Геринга при каждой встрече за гибель племянника. Хотя в последнем случае винить Адольфа было не в чем: Петер сам нарвался на турели «Бленхеймов». А потом началась вся эта нервотрепка с одиночным русским бомбардировщиком, чувствовавшим себя в германском небе полновластным хозяином. Тогда-то, во время очередного приступа бешенства у рейхсмаршала авиации, Адольф Галланд и лишился своей должности. Но, возможно, это и к лучшему. Сейчас он инспектор без определенных обязанностей. И может позволить себе вылеты в свое удовольствие в сопровождении трех опытных ведомых.

— Ахтунг! Роялен! — закричал связист наземной стации наведения.

* * *

Адольф брел по пыльной дороге почти так же, как полчаса назад. Перед глазами мелькали те же воспоминания. Те же трое ведомых шли рядом. Только вдруг немецкий ас понял, что именно заставило его прыгать еще до того, как снаряды русских ЛаГГов разнесли на мелкие детали его «Мессершмитт». Почерк маневра ведущего пары «роялей» до боли напомнил «Крысу» из испанского неба.

* * *

Полковник Шестаков положил трубку телефона. Устало встал из-за стола, потянулся, подошел к двери и, выглянув из землянки, крикнул: «Старшего сержанта Рычагова ко мне!»

Через пять минут бывший генерал стоял перед Львом.

— Паша, ты не заметил в крайнем вылете ничего особенного?

— Да нет. Четверка «мессеров». Как на параде. В первой атаке срубили заднюю пару. Затем вираж «на кончике консоли», атака спереди сверху. По-моему, ведущий начал прыгать еще до того, как я выстрелил. Вроде все.

— Ты на его самолете ничего особенного не видел?

— Да нет. Не успел. А что там было?

— Микки-Маус.

— …! Не может быть! Старый знакомый!

— Угу. Вносовцы поймали все четыре «одуванчика». Тебя в штаб авиации фронта. Микки-Маус тоже там будет.

Ника

Мне было стыдно и неудобно перед капитаном, но извиниться оказалось выше моих сил. Тем более после сна болезненные судороги прекратились, и я чувствовала себя почти сносно. С другой стороны, надо было познакомиться с народом, да и своих представить. Не говоря уже про то, что порядки и отношения в группе у нас несколько отличаются от принятых армейских. Если до капитана это не дойдет сейчас, боюсь, что и дальнейшее наше сотрудничество окажется под угрозой.

— Ко мне, — сказала я тихонько.

Мои ребята тут же вскочили и подошли. Не выстроились в ряд, а просто стали рядом.

— Капитан, — я старалась говорить спокойно и без давления, — знакомьтесь. Игрок. Килл. Седьмой. Самурай.

На последнем имени у капитана резко дернулось веко. Но возражений не последовало.

— Вы и ваши ребята тоже получат позывные, на которые они будут отзываться на протяжении операции. Имена вы забудете. Все. Свои и чужие. Я — Летт. Лейтенант Алексеев — Алекс. Себе можете придумать сами или мы подберем. Но с этого момента имен, званий и фамилий у вас нет. Понятно? Второе — у нас нет времени срабатываться и узнавать друг друга. Это жопа. Поэтому вы примете наши правила — они не сложные. Как я сказала — званий нет. Командира — нет. Есть сотрудничество. Прямое. Для вас сейчас это сложно, но чуть погодя привыкнете. Если кто-то в ситуации разбирается лучше — он выдает предложение. Остальные следуют ему. Анализ ситуации постоянный, вне зависимости от того, должны ли вы это делать или это делает кто-то другой. Любые предложения, даже самые несуразные, рассматриваются и поддерживаются. Это у нас называется «креатив». Нестандарт. Надеюсь, вы умеете думать, а не только слепо следовать приказам.

Насчет того, кто что умеет… ну, рассказывайте о себе.

Мякишев. На аэродроме

А товарищ майор, похоже, пришла в себя и выглядит вполне вменяемой. Хм, послушаем приветственную речь. Использование позывных в качестве имен? Время может сэкономить, но секретность, для которой позывные придуманы, страдает. Что-о? А не поторопился ли я ее вменяемой считать? Обсуждение приказа? В бою?! Она что, не понимает разницы между учебным классом и полем боя? Так, спокойно. Собраться с мыслями и попробовать с ней поговорить потом. Во-первых, понять, что она имеет в виду, во-вторых, попытаться как-то привести в чувство. А пока — послушаю, что мои бойцы о себе расскажут. Даю отмашку:

— Сержант, с вас начнем.

— Сержант Широких Иван Кузьмич. В других именах, кроме того, что родители дали, нужды пока не было.

А он ехидный дядька. Все вежливо, в рамках приличий, но глаза хитрющие.

— Что умею? Стрелять умею, с двенадцати лет с отцом в лесу дичь промышлял. Зверя выследить в лесу умею, хоть с четырьмя ногами, хоть с двумя. В лесу жить умею. И зря некоторые хмыкают, не так это и просто, как кажется. По хозяйству все, что надо, умею. Что еще сказать? Бойцы «дедом» дразнят или «батей», когда думают, что не слышу.

— Следующий.

— Ефрейтор Бычко, Данила Григорьевич, — шагнул вперед узкокостный, но жилистый боец. Скорее похож на ящерицу, чем на бычка. — Умею то, что разведчику фронтовому положено. Следы разбираю похуже, чем Иван Кузьмич, но малость могу. С ножом работать могу. Залезть могу хоть на скалу, хоть на дерево, хоть на стену — я в Крыму рос, с детства по скалам лазил, гнезда птичьи искал.

— Рядовой Андрей Малахов.

— Кто?! — наша учительница как-то странно покосилась на молодого бойца. — Не обращайте внимания, продолжайте, это так, личное.

— Андрей Андреевич, значит, Малахов. Умею что и все в роте. Еще по-немецки говорить могу, немного по-польски, чуть-чуть по-английски. В медицинском училище отучился полтора года.

— Совсем неплохо. А на кого учился? — уточнила Ника Алексеевна. Или как там она себя назвала? Летт? Странное словечко, не сразу и поймешь, что это и к чему. А Малахов покраснел, но молчит.

— По женской части он у нас специалист! — вмешался четвертый из группы. Ну куда он лезет, не его же спрашивают!

— За себя он сам ответить может, вы лучше думайте, что про себя рассказывать будете! — пытаюсь навести порядок.

— Гинеколог будущий, значит? Интересная специальность для диверсанта, — сказала наша дама, вызвав цепочку смешков. — Так, теперь ты, шустрый. Если окажешься Димой Биланом, я уж и не знаю, что сделаю.

— Кем?! — ага, а наш «выскочка» таки с толку сбит! — Не, я не Дима, я Денис. Денис Дмитриевич Денисов. До войны тяжелой атлетикой занимался, «Трудовые резервы», кандидат в мастера. В Осоавиахиме учился с парашютом прыгать и планером управлять, правда, только два вылета сделать успел, как война началась.

— Денис Денисов, надо же. У некоторых родителей извращенное чувство юмора. Ну, ничего, по сравнению с Лагшминальдом или там Комбайном еще нормально. Вот чем должна была девочка так успеть провиниться, чтоб ее Даздрапермой назвали, я представить себе не могу. Ладно, 3D-модель разведчика, послушаем теперь вашего старшего.

Опять комментарий мой… Летт. Так, собрался, заговорил.

— Мякишев, Семен Борисович, до сегодняшнего дня — капитан, — зря я так начал, ишь, как глазюками сверкнула. Но ее идеи о «всеобщем равенстве и братстве» плюс коллегиальность решений… Уже проходили, в 1917—18-м энтузиасты внедрять пытались. Но надо продолжать.

— Служил на границе с Маньчжурией, начиная с рядового. Контрабандистов ловил, бандитов выслеживал. Остался на сверхсрочную, полковая школа младших командиров. Получил саперную подготовку, вернулся на заставу. Потом училище, опять на границу, но уже лейтенантом. После этого занимался работой с населением — поиск чужой агентуры, создание своей сети помощников. То есть то же самое, что и в начале службы — только не с собакой на поводке, а с карандашом и телефоном за столом. Ну и общие для всех на заставе задачи — наряды, рейды и прочее. Ну вот, чем занимался, — то и умею. Позывной — на ваше усмотрение, только «мякишем» не обзывайте — слишком банально.

— Так, хорошо. Ваши ники, то есть позывные: Батя, Бык, Док, 3D. И, — она сделала паузу, глядя мне в глаза, — СБ. С одной стороны — инициалы, с другой — Служба Безопасности, потому как этим вы и займетесь в группе после выхода в зону поиска, помимо прочего. Вопросы, предложения, пожелания?

— Скажите, а «ники» — это в честь вас так назвали? — опять Денисов вылез. То есть — «три-дэ».

— Не надо мне льстить пытаться. Вообще-то, «ник» — от английского «никнэйм», псевдоним в переводе. Еще вопросы?

— Извините, можно с вами переговорить в сторонке? Хоть у нас и полная демократия, но некоторые вопросы лучше решать в более узком кругу, — я решил не затягивать «расстановку точек над буквами». В самолете особенно не поговоришь, а после высадки — кто его знает. Если летим к немцам в тыл без пересадок, то можем через 5 минут после прыжка уже бой вести.

Степан

В бригаду прибыло что-то новенькое и стреляющее. С машин снимают ящики, причем ящиков немного и снимают их под присмотром незнакомого офицера и какого-то штатского. Зачем — не совсем понятно, но интригует.

— Товарищи командиры, — гражданский извлекает из ящика металлическую трубу с набалдашником, — перед вами образец новейшего противотанкового оружия — ручной противотанковый гранатомет…

Стоящие рядом офицеры сдержанно улыбаются — ну да, у нового оружия вид не особо грозный и больше оно похоже на водопроводную трубу с приделанными рукоятками и набалдашником. Ну-ну, смейтесь. Не видели вы, как от этой «трубы» танки полыхают, ну да ладно — еще увидите.

Но, несмотря на прибывшую новинку и успешное освоение личным составом чрезвычайно опасной профессии — солдат, настроение — не очень. Сами судите: под Смоленском — погром. Несмотря на отчаянное сопротивление наших войск, немцы проломили оборону и теперь рвутся к Брянску. Удержат наши его или нет — не совсем ясно, но по чрезмерно бравому тону сводок можно заключить, что там очень трудно.

А у нас пока тихо. Поступил приказ максимально ускорить боевую подготовку, но больше пока ничего.

Лагерь

Старый паровоз, натужно пыхтя и громко фыркая, наконец-то дотащился до пункта назначения. Эшелон еще не успел остановиться, а вокруг него уже началась суета. Солдаты и гражданские готовились к разгрузке, комендантский патруль подтянулся поближе, чтобы высматривать и вылавливать подозрительных лиц, ушлые бабульки устремились к вагонам делать свой маленький бизнес. В общем, все как всегда. Обычная вокзальная суета. С учетом того, что эшелон прибыл на час позже, чем должен был, суеты было больше, чем обычно.

Подождав, когда из вагона выйдет основная масса народа, Олег дал своим команду на выход. Все-таки, что ни говорите, а чертовски приятно быть подполковником и Героем Советского Союза. Еще при посадке майор — начальник эшелона выделил Соджету и его экипажу отдельное купе. Ехать в отдельном купе было гораздо приятнее, чем в общем вагоне. Иван и Стас, понимая всю деликатность ситуации, отпросились на ночь у командира в другой вагон, якобы пообщаться со знакомыми ребятами, так что это маленькое путешествие для Соджета прошло не только с комфортом, но еще и с удовольствием. А судя по чрезвычайно довольному лицу Ани, прямо-таки с огромным удовольствием. Но все хорошее когда-нибудь кончается. И поэтому теперь подполковник Медведь и его экипаж, выйдя из вагона, осматривали станцию, хотя смотреть-то особо было не на что. Одно— и двухэтажные деревянные и каменные здания. Военные и гражданские, суетящиеся около эшелона. Зенитки, обложенные мешками с землей. Полуторки и подводы, куда-то везущие бесчисленные мешки и ящики. Воронки от бомб, обгорелые остовы вагонов. Десятка три пленных немцев, разбирающие под присмотром двух бойцов остатки сгоревшего здания. Ну, и, конечно же, вездесущие стайки мальчишек, крутящихся около военной техники.

— Ну и где тут у них комендатура? — Иван пытался в этом хаосе найти хоть какой-то указатель, но, похоже, безуспешно.

— Это мы сейчас быстро выясним, — отреагировал Стас. — Надо взять «языка» и попытать как следует. — Общаясь с Олегом, они невольно перенимали его манеру поведения. Поэтому в своей компании позволяли себе некоторые шутки на грани фола.

— О, а вот и жертва. — Иван углядел красноармейца, идущего в их сторону — Эй, боец, ну-ка иди сюда.

Тот, поняв, что зовут его товарищи командиры, естественно, не подошел, а подбежал. И уже метров за пять перешел на строевой шаг. Подойдя к начальству, приложил руку к пилотке, зыркнув на знаки различия, отрапортовал Соджету:

— Товарищ подполковник, красноармеец Евсеев по вашему приказанию прибыл!

— Молодец Евсеев, вольно, — похвалил парня Олег за знание устава. — Скажи-ка, где у вас комендатура?

Боец указал рукой на самое большое здание:

— Товарищ подполковник, вон в том доме, на первом этаже. Разрешите идти?

— Иди, — махнул рукой Олег.

Солдат побежал куда-то по своим солдатским делам, а дружная компания во главе с Соджетом выдвинулась в сторону комендатуры.

Обойдя здание, они нашли вход, а над входом, как и положено, была вывеска «Военная комендатура» и висел красный флаг. У входа стоял часовой, вооруженный традиционной трехлинейкой. Заметив гостей, часовой нажал какую-то кнопку и буквально через три секунды из здания выскочил офицер и, подойдя к прибывшим, представился:

— Военный комендант станции… капитан Андропов.

Услышав фамилию, Олег чуть челюсть не уронил. Но тут же взял себя в руки и ответил:

— Подполковник Медведь.

— Здравья желаю, товарищ подполковник.

— Здравствуйте, капитан, — Олег протянул руку. Комендант руку пожал и, посмотрев Соджету прямо в глаза, добавил:

— Товарищ подполковник, разрешите ваши документы. И ваши, товарищи, тоже.

Последняя фраза уже была обращена к спутникам Соджета. Проверив документы и удостоверившись, что все в порядке, он уже на правах хозяина пригласил гостей войти.

Комендатура занимала половину первого этажа. Около входа под табличкой с надписью «дежурный» сидел за столом сержант с красной повязкой на правой руке.

— Панин, — обратился к сержанту комендант, — организуй чайку гостям. Проходите, товарищи, вон в ту комнату. В указанной комнате располагался стол, диван и несколько стульев.

— Я, к сожалению, вам компанию не смогу составить, дела. О вашем приезде нас предупредили, вас с утра дожидается лейтенант-танкист. Сейчас за ним пошлю бойца, — сказав это, он вышел из помещения, оставив четырех человек ждать чая и лейтенанта-танкиста. Чай появился раньше. Минут через десять появился и обещанный лейтенант.

— Командир второй роты первого батальона лейтенант Богданович, — отрапортовал он с порога.

— Подполковник Медведь, — в очередной раз представился Олег.

Лейтенант был еще совсем молоденький. Скорее всего на войне недавно. Ни наград, ни планок за ранения. Он немного оробел, увидев «иконостас» Соджета, но все-таки нашел в себе силы и уверенность попросить предъявить документы. Ознакомившись со всеми бумагами, доложил:

— Товарищ подполковник, можем ехать. Машина ждет.

Но Соджет сделал ход конем:

— Лейтенант, предъявите ваши документы.

Танкист такого не ожидал, но выполнил приказ беспрекословно. Он был несколько обескуражен и не заметил, как девушка вроде бы невзначай расстегнула кобуру, один из сопровождающих подполковника лейтенантов перехватил поудобнее стул и приготовился, если надо, запустить его в дверь, а другой зачем-то взял со стола тяжелую пепельницу.

«Молодцы, — подумал Олег, — без напоминаний все делают. Тренироваться надо всегда. Недаром я с ними занимаюсь».

— Все в порядке, лейтенант, едем, — он вернул документы танкисту. — Тебя как, кстати, зовут?

— Петро, — робко ответил тот.

— Ну, веди нас к машине, Петро.

На улице их ждал немецкий бронетранспортер, на котором были нарисованы большие красные звезды, а в довершение картины, видимо, чтобы уж совсем не было сомнений в принадлежности этого чуда техники, к ганомагу была привязана палка, которую украшал красный флаг. За бронетранспортером стояла полуторка. В кузове грузовика сидели человек десять бойцов. Причем, Соджет отметил это уже на автомате, вооружены они были ППШ, МП38/40 и было даже два МГ, но ни одной винтовки. Этакая штурмовая группа.

— Неспокойно тут у нас, — прокомментировал ситуацию лейтенант. — Вот комбат и выделил сопровождение. И ганомаг свой дал. Устраивайтесь поудобнее, товарищи. Нам ехать долго. Часа через два, не раньше, будем на месте.

На передовой

— Приказ у тебя, говоришь… — Худой, с осунувшимся бледным лицом, на котором четко синели круги под глазами, покрытыми сеточкой лопнувших сосудов, комбат Хлебов недобро глянул на крепкого, сытого и добротно одетого гостя из Москвы.

— Я, значит, со своими мужиками тебе зеленую улицу организую. Ты, паря, как по маслу пройдешь — и фьюить, растворишься в тылах немецких. А нам мало того, что отбиваться от немчуры практически нечем будет, так еще и гарантии нет, что немец-то в контратаку не двинет. Ты у нашего комдива был?

— Разумеется. — Важный гость с некоторым неудовольствием глянул на комбата, на котором выгоревшая, аккуратно заштопанная гимнастерка пряталась под куцей безрукавкой.

— Мне обещали всемерное содействие и поддержку в частях дивизии, а что я здесь вижу?

— Так тебе, мил человек, всей правды не сказали, — хмыкнул старший лейтенант, — я вот третий комбат здесь, у меня в ротах и взводах старшины и сержанты командуют — вместо командиров, по штату положенных. И по сто человек едва-едва в одной, наиболее боеспособной роте наберется, куда уж разведку боем организовывать — сил только на оборону, да и отступать хватает. Наш начарт вчера убит, его преемник только-только дела принял — и снарядов, сам понимаешь, негусто, «так что про артналет забудь, на ближайшую неделю, по крайней мере», как мне в полку сказали. И я своих людей в атаку поднимать без артподдержки и с мизером боеприпасов должен? Хех, интересные вы люди.

— Так, — с расстановкой произнес представитель штаба дивизии, сопровождающий гостя, — ты, товарищ старший лейтенант, сдается мне, чего-то не понимаешь, тебе приказали оказать содействие — вот и оказывай. Во всяком случае, выстрелы на батареи уже развезли, артиллерия полковая и дивизионная — под началом штадива. Артнаводчик должен прибыть с минуты на минуту.

— Вот пугать меня не надо, — хмыкнул комбат, — мы и так пуганые и все под богом ходим. Насчет же артиллеристов — это очень хорошо, но ты мне вот что скажи — чем стрелять будем сегодня? Мои бойцы патроны вынуждены на «нейтралке» собирать — четверо уже погибли…

— Не понял, — развернулся гость к представителю — лощеному и гладкому капитану, — в батальоне что, вообще нет боеприпасов?

— Насколько я знаю, должны были подвезти сегодня утром.

— Нет ни хрена, — сплюнул старлей, — звонил в полк, интендант только завтра к вечеру твердо обещал.

— Я этому интенданту… — зло прошипел представитель и приподнялся было, чтобы потребовать связи с оным, но тут глухо просвистело над головами собеседников и первый разрыв сотряс землю. С низкого потолка блиндажа сыпануло землей.

— Эт-то еще что? — удивленно вскинул брови гость, представитель, икнув, как-то сжался. А серия очередных разрывов плотно забила все звуки.

— Что-что, — крикнул комбат, лихорадочно натягивающий шинель, — фрицы, похоже, решили слегка нас пощупать.

— В штаб полка сообщи, — бросил он телефонисту, — будем держаться, сколько хватит патронов, потом отойдем на запасной рубеж. Если будет кому, — дернул он щекой.

— А вам, товарищи командиры, — остро глянул он на москвича и дивизионного, — предлагаю побыстрее покинуть месторасположение, иначе немцы из вас душу вынут, не дай бог, конечно.

Саня

— Батальон! Смирно! Равнение налево! — поворачиваюсь, чеканю строевым по бетонной площадке, не отрывая руку от головы в воинском приветствии.

— Товарищ Маршал Советского Союза! Сводный инженерно-испытательный батальон заводов имени Кирова и «Большевик» для участия в смотре боевой техники построен. Докладывал исполняющий обязанности командира батальона подполковник Бондаренко.

— Вольно.

— Вольно! — дублирую команду.

— Это весь батальон? Сорок три человека? — акцент проявился гораздо сильнее, чем при прошлой встрече.

— Со мной сорок четыре, товарищ маршал! Немцы уверены, что нас гораздо больше, чем батальон!

— Хорошо, что показывать будете?

— ИС-1 с новым мотором, Т-52 со спаркой сталинградских шестерок, ИС-2, СУ-152, мотоцикл с приводом на коляску, Су-203-Штурм с новым мотором, легкий мотоцикл с длинноходной подвеской, товарищ Верховный Главнокомандующий! Вместо родного двигателя установлена спарка СМЗ-206. Суммирующий редуктор производства «Большевика». Запасной вариант при нехватке оригинальных двигателей. На заводе накопилось около двадцати безмоторных танков, пытаемся найти выход.

— Насколько мне известно, у нас нет свободных сталинградских моторов? — уточнил товарищ Сталин.

— Мне дали только четыре — на эксперименты. Это просто проработка запасного варианта. В динамике потерь почти нет, а в обслуживании и регулировке сложнее. Будем надеяться, что это так и останется на стадии экспериментов.

— Хорошо, я думаю, мы все-таки расширим моторостроительное производство в Ленинграде, — Иосиф Виссарионович попытался прикурить. Почему-то у него не получалось — спички гасли. Я предложил свою зажигалку, взятую в Выборге у немецкого офицера-танкиста. Наконец, раскурив трубку, Сталин заинтересованно посмотрел на мой трофей.

— Немецкая?

— Так точно, товарищ Верховный Главнокомандующий. Выборг. Досталась вместе с панцерфиром с новой пушкой.

— Продолжайте, — сказал Сталин, опуская зажигалку в карман френча. — Тут у вас, я смотрю, мотоциклы?

— Так точно! Первый, с коляской, М-72 с немного измененным задним мостом. Там сделали выход со шлицами — присоединять кардан на коляску. Новая рама коляски и привод с зубчатой муфтой. В тяжелых условиях можно подключить привод на коляску — и получаем колесную формулу 3х2. Проходимость вырастет вдвое.

— А зачем муфта? Зачем отключать привод?

— Для облегчения управления на дороге и экономии топлива.

— Проверено? — недоверчиво спросил Верховный.

— И там, и здесь уже успели.

— А второй?

— Копия «двадцать лет вперед». К-175. Мотор заимствован у немецкого ДКВ. Длинноходная подвеска. Высокая скорость на проселке. Хороший курьер и разведчик. Правда, специфический мотор — бензин надо с маслом смешивать в определенной пропорции.

— Трофейный мотор?

— Не совсем — готовим его выпуск для бензоэлектростанций и малых САКов.

— В деле показывайте!

По моему сигналу на полосу препятствий один за другим пошли танки. Преграды здесь были меньше, чем на полигоне под Ленинградом, поэтому даже Т-52 с мешающими друг другу моторами прошел их без труда. По следам бронемонстров двинулся мотоцикл с включенным приводом коляски. Некоторые препятствия после прохода тяжелых танков для обычного мотоцикла были непреодолимы своим ходом, а этот «полуторалапый» все же преодолел их. Одиночку показывал я сам. Конечно, до кроссачей и эндуриков из моей «хронородины» ему было далеко, но и я не мотогонщик. Пару невысоких прыжков, проход по ямам на скорости, недостижимой для обычных мотоциклов, еще пара мелких фокусов и «стоппи» с небольшим поднятием заднего колеса перед самой делегацией.

— Долго тренировались? — спросил Ворошилов.

— Здесь неделю после основной работы. А там просто ездил, — ответил я.

— Очень интересный агрегат. После победы надо будет налаживать широкий выпуск мотоциклов такого вида для молодежи. Спорт, гонки, — заметил Сталин.

— А еще мотобол! — ввернул я.

— Смесь футбола и мотоциклов? — догадался Ворошилов. — По-моему, будет очень интересно. Совместить два вида спорта, которыми очень интересуются и по отдельности.

— Хорошо, мы подумаем, — резюмировал Иосиф Виссарионович.

— Товарищ Сталин, разрешите еще небольшое предложение?

— Слушаю вас…

— Насколько я знаю, выпуск сорокапяток снижается в пользу более мощных систем. На складах после переоборудования БТ и Т-26 накопилось изрядное количество систем 20-к. Мне пришла в голову мысль и их запустить в дело. Некоторые наброски я уже отослал в комиссию ГАУ, а оттуда ответа пока не было. Может, посчитали бесполезными, но вдруг что-то не поняли? Я же предлагаю не производство новых пушек, а использовать старые. Дульный тормоз и трехногий станок. Получаем легкую пушку с круговым обстрелом и при этом довольно дешево и используем пока больше никому не нужные стволы.

— Но дульный тормоз сильно демаскирует позицию, — вклинился Климент Ефремович.

— Не так сильно, как принято считать. Да и плюсы от простоты производства лафета и легкости всей системы компенсируют это. А лишними два-три дополнительных орудия в батальонах не будут. Даже такие. Ведь пока они просто валяются на складах.

— Хорошо, мы подумаем, — повторил Сталин. — Клим, возьми себе на заметку.

Мякишев

После трудного, но необходимого разговора о границах свободы мы направились к своим. Товарищ Ника, то бишь Летт, свалила всю практическую работу на своего лейтенанта, оставив себе общее, так сказать, руководство процессом. Приближаясь вдоль длинной стены ангара к углу, я услышал разговор бойцов, сидевших напротив ворот, и поневоле замедлил шаг. Определялся голос Бычко и кого-то из «спецов».

— Сам ты «просто железяка заточенная», — обиженно протянул Данила, он же Бык. Нож, если это настоящий, боевой нож, — это намного больше. Это продолжение руки. Это еще один орган чувств, если хочешь.

— И что ты этим «органом» прочувствуешь?

— Эх, стрелок… Сразу видно — ножом своим кроме как банку со «вторым фронтом» ничего не убивал. Когда часового, скажем, держишь и ножом по горлу тянешь — он же, нож в смысле, все тебе рассказывает. И пульс в жиле передает в руку дробью резкой. И хруст разрезаемого хряща, и скрип тех же хрящей по боковине ножа — ухом этого не слышно, проверено. Все по ножу передается. В полной темноте как будто видишь, как разрез идет. Удар в сердце — совсем другое. Тут хоть раз это сделал — не забудешь и ни с чем не спутаешь. Такой удар в клинок идет, рукоять из рук выпрыгивает. Потом удары слабее, слабее, потом такой как трепет — и обмякло все…

Вот же поэт от резни нашелся. Жутковато слушать, но интересно.

— Ну, жути тут не нагоняй, пуганые все. А все-таки нож — железяка и есть. Хоть твой «боевой», хоть кинжал эсэсовский, хоть кухонный нож — любым зарезать можно, если наточить. А винтовочка — она дама тонкая.

— Скажешь тоже. Зарезать, говорят, и щепкой можно. А настоящий нож — это совсем другое. С кухонным или еще каким в бой пойдешь — а он тебя обманет, подведет, а то и предаст. Или лезвие тонкое скользнет по кости в сторону — и вместо тихой смерти будет громкий крик. Или сломается плохое железо. Или рукоять из хвата выскользнет — а лезвие в руку влетит. Нет, нож правильно сделать и выбрать — тоже наука, нож нужен правильный.

— Как «финка», например? — третий голос.

— Куда я попал?! Ну кто, кто вам сказал, что финский нож — боевое оружие?! Это рыбацкий нож, и только!

— А какая разница? Крепкий, острый. И «деловые», вон, его очень даже уважают.

— Ладно, проведу ликбез. Финский нож все видели? Нет? Кто видел — вспоминайте, он весь гладкий, «зализанный», как рыбка. Рукоять в лезвие плавно переходит, более того — рукоять к лезвию даже сужается! Для того так сделано, чтоб в ножнах плотно сидел, без ремешка или еще чего. Если веревка от сети вокруг ноги захватила и за борт тащит — чтоб его выхватить, ни за что не зацепившись, резануть по веревке и так же не глядя обратно в ножны сунуть. И все! Ну, рыбу еще почистить, лучину нащепать. Им резать хорошо, рубить уже плохо: рукоять тяжелая, лезвие легкое, к концу сужается, весь вес — около рукоятки. А колоть им — так вообще непонятно для кого опаснее. И «деловые» за то и носят, что из-под одежды выхватить можно, не цепляясь ни за что.

— Ну ладно, выбрали. А дальше-то, дальше. Подполз, под ребро сунул — и всех делов! В снайперской работе надо все учитывать, и ветер, и расстояние, и уклон, и даже погоду, не говоря уже об упреждении на движение. Считать надо в уме, как три бухгалтера на счетах! А с ножом любой справится, что там уметь-то.

— Ха, счетовод! Ты в бою тут крючок нажал — там фигурка упала. А с ножом ты каждый раз костлявую в руках держишь. Она у тебя на кончике лезвия живет. Когда горло перехватишь глубоко слишком, с пищеводом вместе, — знаешь, как это? Когда не только шипение воздуха из легких, а еще и запах. Нутряной, животный, прямо, считай, тебе в лицо. И вместе с этим и жизнь выходит. Тут просто от запаха вчерашний обед на траву не выложить — уже не каждый сможет. А второй раз нож в руки взять — еще меньше. В сердце удар — та же история, обнимаешь, в глаза, бывает, смотришь — и вот он, у тебя в руках кончается. Легко, говоришь? Я уж не говорю, что выбрать, кого куда и как ударить, тоже уметь надо. И сам удар нанести. И все это, как правило, — в темноте, на слух да на ощупь.

Так, кажется, разговор переходит на повышенные тона, пора показаться на глаза. Хм, а вот помолчу, не буду вмешиваться — интересно, как наша учительница отреагирует на эту лекцию? И на форму, и на содержание…

Ника

Видно, настроение у меня чисто женское — переменчивое, как ну его на фиг. Только нормально вроде бы поговорили с СБ, как тут же услышала разговор своих с разведкой. То, что разведчик рассказывал, — неплохо, видно, знает, о чем треплется, а вот то, что мои его нагло провоцируют, — это уже хамство.

Ненавижу командовать, а сегодня такой пакостный день, что слова лишнего говорить не хочется. Стою, слушаю. А на душе мерзко. Человек не ножи любит, а то, что они с человеком делают. Чувствовать он смерть любит и наслаждается этим. На начальном этапе — ножичком по горлу, а на конечном — садизм неприкрытый. Когда уже и не надо чувствовать, а не можешь остановиться. Специфическое это умение и очень опасное. В первую очередь опасное для самого себя. А потом уже и для окружающих. У снайперов тоже есть своя планка — понравится видеть, как умирает человек, как можно движением пальца безнаказанно убить — и все. Кончился снайпер. Пришел убийца. Такая тонкая грань, что и не заметишь поначалу, а потом — поздно. Не остановиться. Хочется еще и еще.

А с ножами еще хуже. Тут уже не только моральное удовлетворение, а просто физический оргазм. Насладится чужой болью. Оттянуть ее, почувствовать, как выплескивается жизнь от одного твоего удара. Так и до маньяка недалеко. Вот это страшно. А как остановишь? В мое время психологи делали попытки найти решение этой проблемы, а сейчас и слово такое «психолог» ассоциируют только с врачом психбольницы. Но в данном случае делать что-то надо. Хорошо, конечно, иметь мастера-ножевика в рейде, а с другой стороны — не знаешь, где и когда он сорвется. Такая мина замедленного действия. И нужна, и опасна. Обломать его в лучших традициях Березина, у которого на таких вот нюх был?

Подожди-ка… Березин-то младший, кажется, сам проблему понял, без моего командирского участия. Ну, не будем и мешать. Да и остальным наука будет.

— Нападай.

— Да ты чего? — Бык растерянно оглянулся на нас с СБ. Конечно, нападать с ножом на безоружного — тут хочешь не хочешь на начальство оглянешься. Я усмехнулась. СБ тоже интересно. Кивнул.

— Ну ладно! Сам напросился!

Уйти от ножа, заломить руку, сделать подсечку под колено и все это в одном движении — хорош Самурай. А после моей (вот ведь себя не похвалишь, никто не додумается) доводки так вообще мастером стал. Кисть вывернута так, что рука Быка прижимает лезвие к его же горлу. И выронить нож не получается.

Я смотрю не на нож, а в глаза Быку. Люди, которые легко могут пустить кровь другому, своей крови, как правило, боятся. Этот страх и толкает их на убийство. Доказать, что он самый сильный, самый лучший, но… это только комплексы. А у Быка в глазах страха нет. Нет и все. Злость — есть, даже обреченность проглядывает. Не боится парень умереть, значит, ошиблась я. Другое это.

Из-под лезвия тонкой струйкой кровь. Готов резать себя сам? Почувствуешь, как пульсирует твоя же вена? Готов…

И в этот момент Березин резко отпускает руку. Бык падает на колени и тяжело дышит. Поднимает на нас глаза.

— Ну, что? Прошел испытание?

Однако у парня самомнение! Улыбаюсь широко:

— Прошел. Только больше так не нарывайся. А нож ты держишь, как на бойне.

— Так на бойне и научился.

— А! Понятно.

СБ хмурится. Будто это не Быку, а ему кровь пустили. Черт его знает, что он подумал про наш небольшой спектакль. Может, я ему зря сказала, что не буду командовать и влезать в его прерогативы. Ладно, будь что будет. Разберемся. А нет — так вот так же ножичком по горлу — и нет хорошего парня СБ. Злая я? Конечно, злая! А если кто между мной и Ярошенко встанет, так с полоборота в ярость приду.

— Ну ладно. Все. Кончай херней маяться. Проверить все. Сравнить и достать недостающее. Я в медчасть. Скоро подъедет Алекс, а вылет через час. Понятно? Вот и ладненько.

Центр

Немецкие солдаты короткими перебежками поднимаются на небольшой холм, обозначенный на карте как высота 322. Утром авангард немецкой танковой дивизии вышел на перекресток двух дорог и его головная походная застава была обстреляна с фланга. Солдаты Рейха, привычные к таким пакостям на Ост-фронте, быстро организовали преследование и угодили в грамотно организованную засаду. Пришлось разворачиваться в боевой порядок и охватывать засаду с флангов. Русские отошли на заранее укрепленные позиции, на высоте 322, где и закрепились. Атака с ходу была с легкостью отражена ими. Пришлось дожидаться, пока развернется артиллерия и как следует перепашет злосчастную высотку. После чего последовала новая атака, также безрезультатная, но никто особо и не рассчитывал на успех, так как задача была чисто демонстрационная. Пока русские отбивались от наседающих с фронта немцев, рота мотопехоты, при поддержке танкового взвода, вышла в тыл и внезапно атаковала позиции приданной батареи ЗИС-3. Потеряв орудия, атакуемые одновременно с нескольких направлений, бойцы стрелкового батальона 316-й стрелковой дивизии сражались до конца…

* * *

— Танки на батарее… Слева, Коля, слева… На, сцука!

Остатки отдельного зенитного дивизиона выплевывают последние снаряды в сторону прорвавшихся на станцию «четверок». У двух последних орудий осталось три и семь снарядов соответственно. Потом — все. Они и так сделали больше, чем могли. В течение трех суток зенитчики, несколько танков и собранные заградотрядами остатки различных частей удерживали эту станцию. Удерживали, несмотря на полное окружение и постоянные бомбежки с воздуха. Даже четыре самолета сбили. Удерживали, несмотря на то, что основные силы немцев ушли уже далеко вперед и «сопротивление бесполезно». Удерживали, несмотря на смерть.

…«Четверка» с разгона налетает на последнее уцелевшее орудие, но это уже бессмысленно — живых защитников на станции больше нет.

Саня

Я ненавижу поезда. А все равно приходится терпеть. Эшелон несет танки под Брянск. А там я пересяду на другой поезд — и дальше на юг. Соседство мягкого вагона с пятнадцатью платформами с ИСами, двумя зенитными блиндированными железнодорожными установками и плацкартом для охраны на другом конце состава было несколько нетипично для сегодняшних составов. На Кировский завод приехал новый директор, а бывший военпред занял мое место координатора оборонных заводов при горкоме партии в Ленинграде. Я же получил приказ ехать в Сталинград. Там формировались танковые бригады нового состава, и я должен был вести курс лекций для офицеров. Почему командование решило, что я для этого гожусь, — непонятно. Еще больше меня занимало, что же я должен объяснять танкистам, уже не раз бывавшим в боях. В дороге я начал прикидывать, что нового я могу рассказать. Получалось обидно мало: тактика засад и контрзасад по чеченскому опыту на «хронородине» и здесь, в Белоруссии, и под Выборгом, использование штурмовых групп, минные тралы и взаимодействие с артиллерией и авиацией. Только вставал вопрос: будет ли артиллерия и авиация на месте? И вообще, примут ли мои слова во внимание. Ведь в нашем варианте развития истории даже в 45-м творили жуткие глупости.

Вечер перед вылетом

— Достаточно сурово вы с ефрейтором, не находите?

— Просто не люблю маньяков. Слишком он смаковал детали. Если солдат начинает удовольствие от убийства получать…

— Эх, повторяете ошибку доктора Ватсона.

— Которую именно? — невинным голоском уточнила командир.

— Так вы читали Конан Дойля? — я был несколько удивлен. Не самая распространенная книга. Я-то на заставе читал все, что удавалось достать, в том числе и кое-что из издававшегося еще до революции, библиотечка на заставе хранилась чуть ли не со дня основания. Понятно, что все книги прошли проверку у особистов и обзавелись соответствующим штампиком.

— Доводилось, — как обычно, предельно кратко. Предпочитает слушать, что говорят другие. Полезное качество для разведчика.

— При знакомстве, когда он Шерлока Холмеса за главаря банды принял.

— Правильнее — «Холмса».

— Да неважно. Нет, — передумал я, — лучше расскажу один раз всем сразу. Пойдем к бойцам.

По дороге я подозвал к себе сержанта Широких и попросил оказать помощь Даниле где-нибудь в сторонке. Сержант понимающе кивнул и повел Бычко в направлении умывальников.

— Вобщем, дело такое. Расскажу один раз, надеюсь, выпытывать подробности не будете и вообще, будете держать себя в руках. Ефрейтор Бычко, или Бык, в конце прошлого года служил в дивизионной разведке. Дивизия их стояла чуть южнее Могилева. В конце декабря РДГ отправили с «заказом» — взять «языка» в конкретном штабе. Указали название деревни, в каком доме штаб, где живут офицеры, — явно дело готовилось с участием партизан. Ребята пошли. На подходе к деревне, вечером 28 декабря, услышали шум, суету. Уже темно было, пока разобрались, в общем, оказалось, что эту самую часть подняли по тревоге и угнали куда-то на северо-восток. За полчаса до подхода РДГ. Разведчики решили выяснить, что произошло в деревне, пошли туда двое, включая Быка. И выяснили…

Я тяжело сглотнул. Тема разговора никак не хотела выходить на поверхность. Ну, не знал я, как перейти к сути, сам уже часа четыре ходил, как пришибленный. Решил идти по порядку.

— В общем, немцам, жившим в деревне, приспичило праздновать Рождество. Оно у них 25 декабря, если кто не в курсе. Решили наряжать елочку, благо во дворе дома ель росла. Прошли по деревне, приглашали детишек «на елочку», выбирая наиболее симпатичных, от двух до пяти лет. Пятерых собрали, включая дочку хозяйки, которой было два с половиной годика. И ее брата, он самый старший был на «праздничке», шесть лет. А потом… В общем, игрушек для елки им не хватило и тогда они решили украсить елку «рождественскими ангелами». И повесили на елку детей. А поскольку ветки у елки тонкие, петлю не закрепишь — то спокойно удавили ремнем, потом разложили во дворе в «красивых позах», и когда тельца закоченели…

Горло перехватило. Казалось бы, мало ли начитался, наслушался и навидался за эту войну? Но вот такое… Надо продолжать, хотя, вижу, уже все догадались.

— А самого старшего поставили под елочкой, как «рождественского эльфа». Хороводы водили, песни пели, фотографировались. И не давали снимать «украшения» до Нового года. Среди прочего пригласили местного полицая, сфотографировались с ним. А назавтра подарили ему фотографию. Тот понял, что ЭТО — не просто билет на тот свет, а с самым замысловатым маршрутом. Потому полицай в тот же день прихватил какие смог документы из штаба — и рванул в лес, искать партизан. Сдался в плен, старался доказать только одно — что к ЭТОМУ он не причастен. Просил расстрелять, если заслужил, но этого на его совесть не вешать. Документы переслали через фронт, командование заинтересовалось ими и отправило группу за контрольным «языком». «Языка» взять не успели, а вот «украшения» с елочки Данила снимал сам…

Группу направили в расположение партизанского отряда, где Быку показали ту фотографию. Потом они с партизанами пошли в рейд, потом работали в отряде на Полесье, вместе с ним под давлением егерей отошли на юг и в итоге вышли к своим в полосе Первого Украинского. Так как их дивизия была в тылу на переформировании, бойцов направили в распоряжение разведотдела Штаба фронта.

А наш Бык стал предпочитать всем видам оружия нож. Чтоб, как он говорил, лично убедиться, что очередная сволочь сдохла, причем — окончательно. И обязательно заглядывает в лицо — ищет тех, с фотографии. Вот такие вот дела. Сейчас он, говорят, уже почти в норме, даже улыбается иногда. Но тему эту при нем лучше не поднимать, ладно?

— А что с тем полицаем? — спросил кто-то.

— Говорят, дали шанс смыть вину кровью. Вроде бы воюет до сих пор, и неплохо воюет. К немцам пошел, наслушавшись пропаганды о «новом порядке», а когда увидел этот порядок…

Соджет. Где-то в районе Смоленска

Только я с экипажем успел сойти с поезда и, построив ожидавших нашего прибытия танкистов, собрался приказать начать движение, как на станцию произошел авианалет. Переждав его (к счастью, при этом были довольно далеко от составов и от бомбежки не пострадали), мы двинулись к месту, где должны были быть наши танки. По дороге мы еще несколько раз попадали под бомбежку, а один раз встретили около взвода немцев, которых пришлось перебить. В результате всех этих событий к моменту, когда мы добрались до места сосредоточения нашей техники, у меня под командой оставалось всего 53 бойца, из которых 11 было ранено. А встреча с немцами четко дала понять, что фронта тут уже нет. Точнее, он есть, но не сплошной, а как слоеный пирог — наши, немцы, снова наши и так далее. Потому двигались мы как по немецкому тылу. Очень осторожно.

— Да… Влипли мы по полной… — высказал я общее мнение, осматривая то, что осталось от нашей техники. После чего приказал: — Осмотреть машины! Может, хоть что-то уцелело.

Через несколько часов я выслушивал новости… Приятного было мало… Удалось починить один Т-42, а два легких Т-52 оказались не повреждены. Еще один 42-й мог быть использован как тягач или пулеметное гнездо. Он был на ходу, но… Башни у него не оказалось как вида. Кроме того, были большие проблемы со снарядами. Для легких машин удалось собрать около семидесяти снарядов, а на Т-42 — всего тридцать, из которых больше половины бронебойные. Топлива тоже было мало. Да и ночь наступала. Поэтому мы, отогнав технику в ближайший лесок и замаскировав ее, решили дождаться утра, отправить разведку по окрестностям и, только узнав обстановку, что-то предпринимать.

Форд

— Отец, от нашего знакомого в КВВС пришли дурные вести!

— Что случилось?

— Помнишь, неделю назад англичане разбомбили завод «Опель», несмотря на договоренность, что наши и джиэмовские заводы бомбиться не будут?

— Ну да! Овсяночники еще десять раз сообщили, что произошла трагическая ошибка. И нас тоже заверили в том, что не повторят.

— «ДжиЭм» попыталось заказать наш завод. В штабе Бомбардировочного командования им отказали. Выходит, они нас считают заказчиками?

— Получается так…

— Но тогда у нас проблемы — не купился штаб, но отдельные крылья уже под вопросом.

— Такая обстановка мне не по вкусу. Надо что-то придумывать, и быстро.

— Отец, может, и мы попробуем заказать еще один завод Опеля?

— Так это мы заказали?

— Нет!

— Ты только что сказал, что хочешь, чтобы англичане разнесли еще один завод. Пойми, мы не должны опускаться до такой конкуренции. Иначе начнется Чикаго в мировом масштабе. Это точно не наши люди заказали?

— Точно! Но они первые начали!

— Прекрати. Мы не знаем, кто разбомбил их завод. Вернее, не разбомбил, а навел англичан. И прямая война нам невыгодна. «Интернешнл» выиграл тендер на поставку грузовиков во флот, «ДжиЭм» в армию, мы и «Студебеккер» — в проигрыше. «Макк» оккупировал тяжелую нишу, да и вряд ли кто с ним там может соперничать. У «Интера» большие проблемы с выпуском нужного количества. «Студер» может вот-вот перехватить контракт. Я предлагаю съесть обоих.

— У нас нет столько свободного капитала.

— Зато у нас есть законсервированный завод по производству самолетов «Форд Тримотор». И около десятка этих самолетов.

— Найти бы еще на это покупателя… Оборудование морально устарело. Да и под другой самолет надо сильно переделывать приспособления и стапеля.

— Русские все возьмут. Может, не целиком, а просто раскидают дополнительное оборудование по своим заводам.

— Нам надо очень быстро провернуть эту операцию. Я думаю, первым должен стать «Интер». К тому времени мы сможем и расширить производство, и сильнее загнать в угол «Студебеккера» — сразу за него браться нельзя, не хватит денег.

Соджет

Утром, отправив несколько человек на разведку, мы занялись более плотно уцелевшей техникой. Первое, что сразу испортило мне настроение, — мы оказались без связи. Точнее, без связи оказался я — на 42-м рация была разбита в хлам.

Пока мы занимались доводкой танков до ума — вернулись разведчики.

По их словам выходило, что попали мы в их тыл — первая волна уже прошла дальше, а тылы еще не подтянулись, и как раз в этот зазор мы и влезли.

— Да уж, — нервно хихикнул я, — что-то мне это сорок первый год напоминать начинает…

— Да ладно, Олеж, — Аня подошла ко мне и обняла меня, — не переживай. Тогда прорвались, и счас тоже все в порядке будет! А если мы повторим хоть часть того, что тогда смогли устроить, то… Весело фрицам станет, ой как весело…

Стас с Иваном ничего не сказали, только кивнули, согласившись с Аниными словами.

— Хм… — призадумался я, — а ведь ты права. Если мы сейчас сядем на их снабжение по полной программе, то они снова застрянут, как тогда, и наши смогут перегруппироваться и дать им по зубам довольно быстро и с меньшими потерями…

После того как было принято решение не прорываться к своим, а устроить рейд по тылам противника, я снова отправил разведку. Но на этот раз они должны были отсутствовать около суток и за это время определить, где мы можем куснуть врага наиболее болезненно. Кроме того, они должны были посмотреть, нет ли поблизости наших пленных, которых можно было б освободить, или таких же, как мы, окруженцев. Этот приказ я отдал, понимая, что полсотни человек, из которых часть ранена, особо сильно навредить не смогут, а вот если найти людей, то… То вариантов открывалось много.

Саня

Передо мной стоит строй 124-й танковой бригады. Они только три дня назад сдали всю свою технику на танкоремонтный завод, а вчера были пополнены людьми до штатного расписания. Это будет первая бригада, полностью вооруженная танками ИС. До них мы поставляли в другие части партии по три-пять машин. По такому грандиозному поводу решили передачу танков провести в торжественной обстановке. Комиссар бригады полковник Сочугов произнес небольшую речь о том, что в своих прошлых боях бригада заслужила право на новые сверхмощные танки и постарается не ударить в грязь лицом. Я тоже сказал бойцам несколько напутственных слов от лица заводчан, попросил бить врага с помощью новых танков так, чтобы враг думал, что его атакует не бригада, а целый корпус. Командир бригады в ответ пообещал беречь технику и довести эти машины до Берлина. Кроме сорока шести ИСов, бригада также получила три Т-40, двадцать грузовиков ЗИС-36 и десять бензовозов на их базе. Танкистам предстоял дальний путь, их перебрасывали с нашего фронта под Смоленск, где началось что-то большое и кровопролитное.

Ника

Алекс приехал на машине минут за тридцать до вылета. Сразу отозвал нас в сторонку. Вместе с ним приехал и Ващенко, но он остался в машине. Вид у моего бравого лейтенанта был, мягко выражаясь, охреневший. Мы сели за поленницей дров, и Алексеев начал.

— По информации нашего агента, в Ровно через пять дней состоится встреча Геринга, обергруппенфюрера СС Эйхе и рейхсканцлера Коха. Наша задача — уничтожение этих лиц.

Я прибалдела:

— Что, Букварю фуражек в коллекцию не хватает? А агент — это случайно не Кузнецов?

— Кто такой Букварь? При чем тут коллекция фуражек? Откуда вы знаете фамилию разведчика?

Я потерла виски. Геринг любил ездить читать лекции, а под Ровно аж три концлагеря — вотчина Теодора Эйхе, ну а Эрик Кох с удовольствием присоединится к этой теплой компании. А вот валить их всех разом… дело трудное и почти невозможное. Это вам не бункер штурмовать! Такие звери к себе чужих и на снайперский выстрел не подпустят. Конечно, здесь еще не знают расстановку охраны по принципу трех кругов — личная, скрытая и снайперское прикрытие, но и они не дураки.

— Что еще? — На вопросы СБ я старалась не отвлекаться.

— Да. Пароли, явки, прикрытие. Все местные.

— Сколько человек в курсе операции?

— Пятеро. Включая нас. Один здесь и один там, — Алексеев ткнул пальцем в небо.

— Ага, лично Судоплатов.

— Ника Алексеевна, я не говорил.

— Вот и не говори. Сама знаю. Дальше — где и когда они встречаются?

— Нет информации.

— Как же планировалось?

— Сказали, чтобы мы ориентировались на месте.

— Ага. Подойдем и скажем: «Станьте, пожалуйста, в ряд. Мы тут местные диверсанты и очень хотим вас немного пострелять!» Пять дней на подготовку! Это маразм! Я так еще не работала! Без плана, без ни хрена! А местные что?

— Им приказано содействовать группе в полной мере.

— Хорошо. Нас встречать будут?

— Да.

— Нет, нет. Подожди. — Смутное предчувствие или аналогия со «встречей» Ярошенко. — Нет, я не хочу, чтобы нас сразу встречали. Не уверена.

— Но радиограмма, подтверждающая встречу, уже получена! Следующий сеанс связи должен быть утром, вместе с нами…

— Сказать, чтобы не встречали, — это тоже не выход. Прыгать будем… но в соседний район. Немного рядом. Кстати, СБ, будем прыгать попарно — ваш и наш. Летчикам задачу ставим мы или они получили предписания?

— Ващенко должен дать координаты.

— Вот пусть и позаботится о небольшом «промахе». — Выдохнула. Все-таки что-то тут не так. И задание — просто самоубийство. Но упускать такой случай, как прилет Геринга на украинскую землю, просто грех.

— Алекс, передай пароли, явки СБ. А вы, товарищ капитан, примите как данное то, что многие ваши вопросы останутся без ответов. Понятно? И некоторую специфичность общения. Я вам уже это говорила. Ну вот, — я развела руками, — вот так и работаем.

Семен Борисович прищурился, но только хмыкнул в ответ на мои замечания.

— Понятно, товарищ Летт. Кажется, я начинаю к вам привыкать.

— Ничего, привыкнете. Алекс, начинай.

То, что может Алексеев, — это уникально даже в мое далекое время, а уж здесь и вообще феномен. Но такие люди не так уж и редки. Просто рассмотреть их и понять тяжело. Алекс закрывает глаза и по памяти, тихо и не спеша воспроизводит полностью десять страниц текста, увидев их один раз и то вскользь. Фотографическая память. А уж если посидит над книгой хотя бы с часик — то и полностью продублирует ее со всеми знаками препинания. Я раньше тоже запоминала книги почти дословно и часто на экзаменах ругалась с учителями, уверенными, что я списывала. Да и вещи из коллекций запоминала на раз. Увидев ее в другом месте и у другого коллекционера, нередко ставила последних в тупик, указывая на вновь приобретенные экспонаты. Но до Алекса мне далеко.

Олег

Пока разведчики не вернулись, я тоже решил посмотреть, что и как происходит. Далеко уходить я не стал и просто засел у ближайшей дороги. По ней сплошным потоком шли немцы. Вначале ничего нового я не увидел — техника была стандартной, но через час…

«Вот это хрень!» — подумалось мне, когда я увидел колонну танков. «И что это такое?! Это что за гибрид ежа с ужом?» — Я в офонарении смотрел на проходящие мимо меня немецкие танки. Танки были интересны тем, что это был гибрид «Тигра» и «Фердинанда».

Внезапно колонна стала, и из одного танка выскочили несколько немцев и начали бегать вокруг машины. Через несколько минут к ним подошел и командир. Они о чем-то спорили, но о чем, я не услышал. Через десять минут колонна ушла, оставив, видимо, сломавшийся танк стоять на обочине.

Вернувшись в лагерь, я созвал солдат.

— Значит так, ребята, — начал я, — у немцев новый танк нарисовался…

— И что? — спросил кто-то из строя. — И его раздолбаем!

— Я в этом не уверен, — возразил я, — для Т-42 он может оказаться серьезным противником. Я его ТТХ не знаю… Но! У нас есть шанс, если повезет, затрофеить одного.

— В смысле? — спросил Стас.

— Да тут один недалеко сломался у них — если до ночи не починят или не утащат и движение на дороге уменьшится, попробуем его захватить. Не сможем починить — так хоть посмотрим, как его можно бить…

Мякишев

Перед самым вылетом возникла новая задержка (к счастью, небольшая). К командиру подбежали двое — один авиационный техник и некто в офицерской шинели и фуражке ГБ — вроде бы его называли Ващенко. О чем-то активно жестикулируя, побеседовали минут пять, разобрал только «критический износ купола», «на четвертом прыжке», «принудительное раскрытие». Выражение лица Ники, то есть Летт, пора привыкнуть, становилось все более и более матерным. Будь на ней такое лицо после баньки — обошел бы метров за тридцать. Буркнула что-то технику, бросила приказ своим. Идет ко мне.

— Возникли проблемы с нашими «крыльями». Приказано сменить парашюты. Решили выбрать модель с принудительным раскрытием, ваши парашюты тоже придется заменить — прыгать будем с 250 метров, ваши не раскроются.

— Извините, есть два момента. Не буду говорить, что я думаю про прыжок с 250 метров, мне говорили, что уже с 500 раскрытие не гарантировано — тут вам виднее. Но вот насчет «наших» парашютов… У фронтовых разведчиков своих парашютов просто нет, да и прыжковая подготовка далеко не у всех — у кадровых разве что. Например, у нас в группе прыгали только я на курсах усовершенствования комсостава и ТриДэ как планерист. Может, еще Док с вышки попрыгал, пока на врача учился…

Летт выразилась цветисто и непечатно, не каждый боцман так сможет.

— СБ, какого… молчали, что парашюта нет?

— А мы знали, что он нужен будет? Бойцы вон до ваших слов про «крылья» уверены были, что летим на другой аэродром — или прифронтовой, или партизанский.

— Ладно, все равно бы менять пришлось. Получить парашюты или заменить — без разницы. А если опасаетесь, прыгнут ли ваши, — прыгнут. Пойдем колонной, по конвейеру, когда задние выталкивают передних.

В полете успели поговорить с Летт и Алексом. Они рассказали мне об основном задании и о дополнительном — о старшем майоре Ярошенко и подозрениях насчет встречающих партизан. Есть о чем крепко подумать. Согласовали план первоначальных действий: высадка, сбор, бросок на 2–3 километра в сторону, передача сигнала «долетели, встретились нормально, потерь нет» — чтобы сбить с толку возможного противника в первоначально спланированной точке высадки. Потом — опять марш-бросок 5–7 километров, вторичный выход в эфир — передача личным кодом Летт информации для Ващенко, включая наши координаты и маршрут — оказывается, есть еще одна спецгруппа НКВД в том же районе. После этого — выход на маршрут, бросок 15–20 километров, привал.

Ника

«Разлилася синева, расплескалась. По тельняшкам разлилась, по беретам…»[11]

Эту песню здесь еще не поют, а вот синева как была, так и будет. Всегда. И неважно, что еще нет ее «на тельняшках и беретах», но в сердце она уже есть.

Небо на высоте две тысячи метров совсем не такое, как на земле. Солнце всходит из-под ног, снизу. Выше солнца, выше мира, выше богов… Крик летчика в открытые двери о минутной готовности отрывает меня от иллюминатора. Пришла пора окунуться в эту синеву. Небо-небо, как ты примешь нас? Не выдашь наши купола? Скроешь белоснежными облаками? Мы же твои дети — мы доверяем тебе наши хрупкие тела…

Оторвавшимися тучками планируем вниз. По двое. Ветер еще ночной, холодный и резкий. Идем рядом. Летчики уже передали об успешном сбросе, а по договоренности сбросили нас немного раньше. Чуть-чуть. Но это фора нам как воздух необходима, чтобы разобраться с любой подставой, разобраться в себе. Доверие — это блюдо, за которое слишком дорого заплачено.

Мякишев

Выходим в зону высадки. Моим бойцам про экспериментальность прыжка говорить не стали. Стали колонной, от самого тяжелого (ТриДэ с пулеметом и солидным рюкзаком) до самого легкого. Летт — выпускающая. Перед строем — пара массивных контейнеров с грузом. Вылетели, как пули из пулемета, не успел даже сообразить. Удар воздуха в лицо, рывок за плечи, резкий разворот по ветру (без моего участия!) и почти сразу — еще удар. Сосновыми лапами по физиономии и телу. Черт подери! Вот же, «удачно» прилетел. А впрочем — и правда, удачно. Хвои нажрался, но зато ничего своего на сосне не оставил, ни челюсть, ни глаз, ни парашют.

Быстро собрались, нашли контейнеры (они звенели велосипедными звонками, не очень громко — но отчетливо). Пока альпинисты (мой Бык и кто-то из спецов Летт) растянули антенну, прямо на деревьях дождались окончания передачи, смотали антенну, я смог спокойно подумать. То ли подействовало исчезновение шума моторов, то ли свежий воздух, то ли свежая хвоя — но я понял, что царапалось у меня в голове по пути на аэродром! Не сдержавшись, ругнулся вслух, пришлось успокаивать Дока, что не из-за его манипуляций с моей физиономией.

Район действий! О котором мне не сказали ни-че-го. И ничего не говорили старлею, который командовал разведротой до меня! И тем не менее — он отбирал людей, ходивших именно под Ровно!

На марше пристроился между Летт и Алексом. Конечно, собирать всех трех командиров в кучу — верх глупости, но… Поговорить надо, и срочно, причем — без посторонних ушей.

— Товарищи командиры, в нашей группе может быть враг.

— Откуда?!

Объясняю расклад со слишком много знавшим офицером. Конечно, есть шанс, что он просто угадал, но рассчитывать на это не то что глупо, а преступно. Если он работал на врага, то должен был постараться внедрить в группу помощника себе. Если использовался втемную, то тем более. Вариант, что наш самолет должны были просто сбить истребители, узнав от Ногинского время вылета и маршрут, я отбросил. В таком случае, при использовании втемную, ему не стали бы говорить лишнего. А сознательный агент не пошел бы на самоубийство — позавчера днем или вечером должно было произойти что-то, что помешало бы вылету.

— Хреново. И что же делать?

— Во-первых, работать спокойно, никаких явных повышений бдительности — без дополнительной внешней мотивации. Во-вторых — внимание и наблюдение. Пока это все, что можно сделать.

К полудню удачно отмахали около двадцати пяти километров. Остановились на дневку и обед. Пока бойцы разбивали лагерь и разогревали консервы на имевшихся у спецов Летт спиртовках с таблетками сухого спирта (чтоб не дымить в опасной зоне), мы втроем — я, Летт и Алекс — отошли в сторонку, обсудить дальнейшие действия.

Услышав предложение Летт о разделении на три группы, с последующей сдачей одной из них немцам для проталкивания «дезы», я, мягко говоря, охренел. А также — от реакции Алекса, который готов был возглавить группу смертников.

— Так, товарищи. Скажите, при посадке никто из вас головой об дерево не приложился?! Стоп, не надо на меня зыркать! Я вас выслушал — извольте и вы тоже. Во-первых, даже в случае принятия этого «плана» Алекса в числе пленных быть не должно — он знает СЛИШКОМ много! Я не сомневаюсь в его патриотизме и стойкости, но я не сомневаюсь и в профессионализме немцев из СД и гестапо. Во-вторых, мы не можем себе позволить ни разделение на группы, ни потери до выполнения основного задания. Поскольку нас всего одиннадцать человек, включая командира и возможного предателя, три группы — это по три-четыре человека в каждой. В какой бы ни оказался предатель — он может нанести непоправимый урон. Оказавшись же в группе пленных, он просто сделает все это бессмысленным.

— Но нам надо выяснить, чем заняты лжепартизаны! И контролировать их действия в ходе выполнения операции.

— Мы не уверены в предательстве со стороны встречающих партизан — пока это только подозрения. Пусть достоверность этих подозрений не меньше, чем пятьдесят на пятьдесят, — все равно есть шанс, что две трети группы вместо выполнения боевой задачи будет в лесах зайцев пасти. И, наконец, для спасения раненого товарища нам нужно иметь в группе как минимум четыре человека для переноски (две смены по двое), один человек в головном дозоре, двое — в арьергарде, и Ника как командир, у которого руки и голова должны быть свободными. Это восемь человек. Сдав троих вначале, мы сможем рассчитывать на выполнение второй задачи, только если при выполнении главной больше никто не погибнет и не будет ранен. Таким образом, разделившись, мы делаем невозможным выполнение второй задачи.

Услышав последнее, Летт явно занервничала, прикусила губу. Видно было, что еще чуть-чуть — и она взвоет в голос. Надо взять на заметку.

— Для контроля за действиями партизан предлагаю использовать вторую спецгруппу — как вы называли? Товарища Медведева? — Летт кивнула. — Инструкции им следует передавать через Ващенко, закрывая спецкодом, и так же получать ответы. Никаких прямых контактов между группами. Бойцам Медведева — разделиться пополам, часть — наблюдает за встречающими, часть — за нами. Как для выявления «хвоста», так и незапланированной активности в группе. А пока давайте пообедаем и подумаем, как выполнить задание все группой. Кстати, «дезу» немцам можно подбросить и без жертв из числа группы. Во-первых, выяснив, предатели ли партизаны, мы сможем определить степень надежности агентуры. И после этого — передать «дезу» через наиболее засвеченных. Во-вторых, выйти в эфир скомпрометированным кодом. В-третьих, попросить Центр сбросить нужную нам информацию встречавшей группе.

Соджет

Вечером мы выдвинулись к месту стоянки поломанного танка. Посланные вперед разведчики доложили по возвращении к основному отряду, что танк как стоял, так и стоит, но его охраняет около взвода солдат. Движение же на дороге с наступлением темноты прекратилось.

Боя как такового не было — немцы, как только увидели выползающий из леса 42-й, просто драпанули, причем танкисты бежали впереди пехоты, даже не попробовав залезть в танк.

Трофей мы, хоть и с трудом, смогли утянуть на буксире с помощью 42-го к себе в лагерь.

«Да уж, — озадаченно подумал я, осмотрев добычу. — Эт как же мы немцам на хвост-то наступили, что они вместо «обычных Тигров» ЭТО сделали?!»

И причина таких мыслей стояла как раз передо мной. Новый «Тигр» в лоб Т-42 подбить мог, но с огромным трудом, — конечно, в борт или в корму не проблема, но… Не всегда ж они боком стоять будут, а в лоб…

«Ну да ничего, ИСы и этих вынести могут», — подумал я, и с этой мыслью мы стали смотреть, что с танком случилось, и сможем ли мы его починить, не имея никаких инструментов.

Ника

Сказать, что я, выросшая на Украине, люблю Украину? Бред. Я ее ненавижу. Особенно Западную. Как вспомню радостные вопли нашего «помаранчевого» президента про героев СС «Галичина», так сразу доброта к людям просыпается. Та самая, которая исчисляется количеством трупов. Ровно — это не город, это даже не Ровенская область, — это самая что ни на есть Волынь. А там и Галичина рядом. И это все — Западная Украина. Западенщина. Те самые люди, которые будут приезжать в Киев и требовать работу, жилье, запрещение русского языка, которым надо будет давать, давать и давать. А вот они никому ничего не должны. Они — цвет нации! Какой идиот придумал провести в 1918 г. Акт злуки[12] УНР[13] и ЗУНР[14]? Или Сталин, который решил, что ему до колик в печенках надо присоединить эти области к СССР. Пусть бы лучше выбарывали[15] свою незалежность[16] у поляков с австрийцами. Те держали их столетия за быдло, и держали бы дальше. А тут, видите ли, им дали почувствовать себя НАРОДОМ! Украинским народом, а не придатками Австрийской империи или Польской Ржечи[17]. Вот они и подняли головы. Гордость им надо свою показать, гонор. Чего ж они раньше молчали в тряпочку? Или Польша была им не по зубам, решили эти зубки на русских теперь испробовать? Обломают. Я теперь это им гарантирую.

Соджет

Осмотр «Тигра» показал, что толку с него нам нет никакого. Нет, конечно, имея в своем распоряжении мастерскую хотя бы на уровне той, что мы собрали в далеком уже 1941 году, танчегг мы б починили, но имея из инструмента лом, кувалду и две лопаты, ремонтировать мотор у трофея было несколько сложновато.

Потому я решил с его помощью оседлать дорогу и немного нарушить фрицам график перевозки по ней грузов и подкреплений.

Ночью с помощью 42-го «Тигр» был вытянут на дорогу и развернут мордой в сторону ожидаемого появления неприятеля. Т-42 спрятали на опушке — его задача была поддержать трофей, если жарко будет, а оба 52-х находились еще глубже в лесу — им с их броней только на преследовании бензовозов работать можно было, а в случае появления танков сидеть тихо и в бой лезть, только если станет совсем хреново. С ними же оставили и второй Т-42, у которого не было башни — он вообще только тягачом мог быть.

Через час после того, как мы все заняли позиции, прибежал дозорный.

— Товарищ подполковник! Едут! — еще только приближаясь к позиции, закричал дозорный.

— Кто? Сколько? — спросил я его, когда он приблизился.

— Около двух взводов пехоты на грузовиках, легковушка и пара бронемашин, — доложил рядовой.

— Приготовиться, — скомандовал я.

Учитывая, что до подхода врага время еще было, а тяжелой техники у него не имелось, я приказал подтянуться к дороге и легким танкам.

Колона была разгромлена в момент — пехота не успела даже выскочить из грузовиков, броневики тоже были нам не опасны. А легковушку расстреляли наши солдаты. Я, естественно, пошел посмотреть, кого ж мы там «встретили».

— Ну ни х…я ж себе, — произнес я, рассматривая документы старшего немецкого офицера, погибшего в легковушке. — Модель! Вот так добыча! Давно таких не ловил…

— КОМАНДИ-И-ИР!!! — внезапно раздался крик. — НЕМЦЫ!!!

Я обернулся — мать моя женщина! Из-за поворота прямо на нас перла колонна танков. Причем в ней я с ходу увидел несколько новых «Тигров». К счастью для меня, немцы не ожидали наткнуться на нас в своем тылу, и, пока они разбирались, что тут произошло, я успел добежать до Т-42.

— Валим отсюда! — приказал я, но мы не успели.

Первым открыл огонь «наш» «Тигр». За ним начал стрелять и Т-42, а потом и оба легких танка. Почти сразу открыли огонь и немцы…

Через час я сидел в лагере и думал — на кой хрен меня потянуло смотреть, кого ж мы там поймали. Этим мыслям способствовало то, что трофей сейчас догорал на той дороге со всем экипажем внутри. Оба 52-х тоже погибли вместе с экипажами. Погибла и почти вся пехота. Т-42 уцелел, но в БК осталось всего три осколочных и один бронебойный снаряд. Тягач тоже пришлось бросить — ему в двигатель снаряд прилетел, к счастью, экипаж в нем не пострадал.

— Ну что ж, — сказал я, оглядев свое поредевшее войско, — нас осталось всего семнадцать человек, включая девятерых раненых, — отсюда нам надо срочно уходить! Если б немцы не отступили, — тут я улыбнулся, вспомнив, что за компанию с тремя нашими танками там догорало и около десятка немцев, включая все три «Тигра», что были в колонне, — нас бы там и добили. Но теперь враг в курсе, что тут в их тылу русские танки шляются. И рано или поздно нас найдут. К своим нам тоже не прорваться. Потому двинемся еще глубже в их тыл. Не думаю, что они от нас такое ожидать будут.

Центр

Сипя паром, паровоз протащил состав вдоль разгрузочной платформы и остановился. На краткий миг повисла тишина, которая, впрочем, очень скоро взорвалась голосами и командами:

— И че?

— Через плечо! Слезай, приехали…

— Все из вагона…

— Командира роты — к командиру батальона…

Шел дождь, причем не сильный, летний, а так, осенний. Мелкие капли сеялись с низкого, навевающего тоску неба, и казалось, конца этому не будет. Такая погода, впрочем, очень хорошо вязалась с настроением командира первой танковой роты капитана Кузнецова. А настроение было паршивым: он, кадровый танкист, принял свой первый бой прошлым летом еще зеленым лейтенантом. Тогда они получили приказ немедленно выдвинуться в район сосредоточения, откуда мехкорпус начал свой первый и последний контрудар… Меньше года прошло с той поры, но на войне это очень много. Для живых. Кузнецов выжил, получил новое звание и роту в командование. И ему, прошедшему ад огненного лета, совершенно не нравилась внезапная переброска только что сформированной дивизии, не нравились напряженные лица солдат-зенитчиков, прикрывающих этот полустанок, не нравилась свежесделанная насыпь для разгрузки боевых и транспортных машин.

Боевая задача, впрочем, ничего угрожающего не содержала — максимально быстро проследовать в такой-то район, где ожидать прибытия остальных подразделений дивизии. Особо подчеркивалась необходимость максимального наблюдения за воздухом — велика вероятность бомбово-штурмовых ударов авиации противника.

Колонна первого батальона 114-го танкового полка танковой дивизии вытянулась вдоль дороги и по команде начала движение навстречу судьбе.

Немцы. Игры разведки

— Ну-с, и чем вы можете меня обрадовать, герр доктор? — хозяин кабинета, моложавый человек в элегантном костюме, похожий на отпрыска старинной английской фамилии, поудобнее устроился в кресле.

— Новостей у меня много, герр бригаденфюрер, — визави «англичанина», плотный, широкоплечий, уже начинающий полнеть и похожий на римского легата, задумчиво потер мочку уха.

— Наш «Племянник» вышел на одного человека, известного скульптора. Он входит в дальнее окружение господина Сталина, пользуется его благорасположением, бывает на приемах и званых вечерах, устраиваемых в Москве. Как информатор — весьма необходим, поскольку имеет много знакомых и друзей в верхах, среди артистов и художников. Как нам удалось выяснить, в свое время этот господин состоял в масонской организации, куда, по некоторым данным, входил ряд высокопоставленных чиновников тайной полиции русских. В 38—39-м годах эта организация, наряду с аналогичными тайными и эзотерическими обществами, была разгромлена. Однако наш фигурант остался на свободе — благодаря странной прихоти господина Сталина, но, как отметил наш агент, не последнюю роль сыграла его готовность сотрудничать со следствием…

— Интересно… весьма интересно…

— Самое интересное — этот человек сохранил контакты со своим коллегой и братом по ложе, последователем и учеником Гурджиева. Несмотря на то, что последний явно находится под негласным надзором НКВД, несколько раз встречались, правда, в основном на совещаниях культурно-творческой интеллигенции в Ленинграде. Установлено, что в начале Великой войны этот человек служил кодировщиком в шифрокодировочном отделе. Таким образом, напрашивается мысль о существовании некоей организации, патронируемой кем-то из верхушки большевиков.

— А чем это может помочь нам? — бригаденфюрер переменил позу, облокотившись на ручку кресла.

— Думаю, что можно попытаться сыграть на этом — достаточно зацепить на крючок скульптора, выяснить всю подноготную, и уже тогда определиться — или вбросить компромат на руководство Ленинграда, или попытаться получить более развернутую информацию об интересующих нас вещах.

— Хорошо, действуйте так, как считаете нужным. И, кстати, что там за информация по инициативам со стороны Абвера и наших партийных деятелей?

— Абвер затеял игру с русскими на Центральном направлении, привлек к ней часть сотрудников ГФП ГА «Центр». По сведениям нашего информатора, вся эта возня связана с таинственными людьми из «группы советников» г-на Сталина. Пока наши люди наблюдают за событиями, но в любой момент готовы вмешаться.

Также нашими коллегами из СД, рейхскомиссариат «Украина», в ходе контрпартизанской операции под Ровно захвачен сотрудник тайной полиции большевиков. Правда, в тяжелом состоянии, его поместили в армейский госпиталь под охрану. Насколько нам стало известно, этот большевик прибыл для координации действий партизан и подполья. Пока с ним плотно не работали, ограничившись тщательным осмотром его вещей и снаряжения. К сожалению, из-за жестких действий жандармов и полицейских не удалось взять остальных его сообщников живыми.

— Вмешиваться только по моему разрешению, — четко произнес хозяин кабинета, — герр адмирал недавно выразил недовольство нашей службой на совещании у Фюрера, заявив: «…если мне будут мешать — я отдам приказ стрелять на поражение во всяких…». И мне не улыбается терять своих людей из-за взбрыков герра Канариса.

— Слушаюсь, герр бригаденфюрер, — наклонил голову с безупречным пробором гость.

— Продолжайте, герр доктор, — «англичанин» сдул несуществующую пылинку с рукава, поправил манжет.

— Что же касается наших партайгеноссен, то первую скрипку играет герр рейхсляйтер, забирающий все больше и больше влияния… Также в деле участвуют герр Аксман и герр Скорцени… Суть их замыслов пока не ясна — мало информации, единственное, что нам удалось обнаружить, — эти господа установили связь с неким господином Родзаевским. По нашей информации, Константин Родзаевский — видный русский нацист, проживает в Харбине, имеет обширные контакты как с русскими эмигрантами, так и с японскими спецслужбами. Далее, один из его ближайших соратников — некий господин Вонсяцкий — проживает в США. Он близок к господину Фрицу Куну, главе Германо-Американского союза. Словом, здесь что-то затевается. Нам необходимо еще некоторое время, чтобы окончательно разобраться во всем этом.

— Ну что ж, герр доктор… Благодарю вас за весьма познавательную информацию. И прошу вас — поторопитесь с выяснением инициатив наших партийцев. Желаю вам удачи! Всего доброго.

— Всего доброго, герр бригаденфюрер.

Железная дорога

Мерный перестук колес, хриплый рев паровоза, длинный состав с платформами, укрытыми брезентом. Обычный состав с готовой продукцией времен войны. Что там? Танки? Самоходки? Не ясно: под брезентом тюки с соломой и любая машина превращается во что-то большое и квадратное. А потому — может, там и танки, а может — грузовики, а может, еще чего-нибудь.

Машинист, щурясь от яркого солнца, сосредоточенно глядит перед собой. Этот десяток километров стоит иной сотни: дорога петляет, и паровоз, не успев выйти из одного поворота, входит в другой. А над насыпью видны елочки. Небольшие, чуть ниже колена, если не присматриваться. А если присмотреться, то видно, что этим «елочкам» хорошо за сотню лет, и случись что — лететь до земли верных метров тридцать.

Состав петляет между гор, то выскакивая на открытое пространство, то ныряя в выемки и скрываясь за очередным поворотом. Вот замелькали станционные постройки, мелькнуло здание вокзала. Встречный стоит, ожидая, пока мы не освободим перегон. Крытые вагоны, охрана на площадках — что там? Может, хлеб, может, какое полезное железо от союзников. А может, очередная партия лесорубов из Германии, Австрии или еще какой Румынии, кто знает?

Стоп. Теперь стоять нам, и, похоже, долго. Один за одним, без малейшего разрыва, идут эшелоны. Вагоны чередуются с платформами, мелькают лица солдат. Молодые и старые, веселые и мрачные. Это едут «сибирские дивизии» с Урала и Средней Азии. Торопятся, видно, тяжко на фронте приходится. Удачи вам, и вернитесь все.

Ващенко

Старший лейтенант госбезопасности Ващенко не планировал надолго задерживаться в расположении Штаба фронта. Передать информацию Нике Ивановой, дождаться подтверждения ее прибытия в точку выброса и лететь обратно: дел и помимо этого — выше крыши, а разницы, где ждать новостей, в Киеве или Москве, — никакой.

Но сначала его догнала информация о ненадежности принимающей стороны, пришлось за полчаса до вылета переделывать и согласовывать план заброски группы Летт-Ивановой, а также обсуждать с нею план радиоигры с противником и меры по информационному прикрытию. Потом — повторный выход Ники в эфир в резервное время и информация о подозрительной осведомленности старлея Ногинского (убитого накануне ночью командира разведроты). И подозрение о наличии в группе «крота».

Ващенко связался с командованием и получил категорический приказ — оставаться на месте и обеспечивать работу группы Летт, а также взять под непосредственный контроль расследование обстоятельств гибели Ногинского. Делать нечего — взял блокнот и начал набрасывать варианты. Стоп, сначала хорошо бы ознакомиться с наработками местных смершевцев по убийству ротного. А заодно озадачить их еще одной перепроверкой личных дел улетевших с Никой разведчиков.

Благо отношения с начальником этой службы успели сложиться, хотя знакомство (благодаря характеру Ники) было достаточно нервным. Офицеры быстро расписали основные варианты по двум главным веткам: Ногинский — сознательный враг или же он — жертва врага, использовался втемную. Подогнали оперативников, имевших поручения восстановить поминутно последние сутки (а лучше — трое) жизни старшего лейтенанта и установить полный список его контактов за последнюю неделю.

Разогнав сотрудников СМЕРШ с поручениями, Ващенко решил ознакомиться с уликами, собранными на месте гибели Ногинского. Место происшествия было осмотрено внимательно еще утром, и в пяти метрах от места обнаружения трупа под кустиком черемухи были найдены два свежих окурка от «Казбека» и след офицерского сапога сорок второго размера. Было очевидно, кто-то кого-то тут ждал, вероятно — Ногинского. Отправив еще одного сержанта ГБ к каптеру — поторопить с составлением списка офицеров штаба, носящих сорок второй размер, — руководители расследования отправились, наконец, завтракать (было уже начало одиннадцатого утра). За едой невольно речь зашла об обстоятельствах знакомства.

— И когда только Мякишев успел нажаловаться твоим орлам на Нику! — сказал Ващенко, с сомнением рассматривая остывшую и разогретую поваром кашу со следами тушенки.

— Когда это?

— Ну, насчет сцены возле бани.

— А он и не жаловался…

— Как? Ника же говорила, на тебя ссылаясь!

— Ну, не знаю, что она подумала, но я ей фамилию жалобщика не называл. Только звание. И о том, что дело было около бани — тоже. Просто был сигнал, что бродит по расположению штаба странный сержант, записывает что-то в блокнот, нахамила офицеру, пытавшемуся в блокнот заглянуть. Мол, не шпионка ли?

— Так-так-так… Это кто ж это такой бдительный?

— Капитан Мусатов, из кадровиков.

— Ладно, сейчас ничего толкового в голову не лезет, два часа поспал только. Давай так — на всякий случай запросим по СВОИМ каналам подробную характеристику с прежнего места службы Мусатова, как его там дальше?

— Федора Сергеевича.

— Во-во, его самого. С подробным словесным портретом — некогда ждать курьера с личным делом и фотографией, пусть по телефону диктуют. А я пока посплю минут сколько-то. Будут новости — пусть будят. — Ващенко беззастенчиво воспользовался тем, что был на звание старше. Да и то сказать — пока он самолет отправлял да около рации дежурил, смершевец имел возможность выспаться.

Через полтора часа он был разбужен возбужденным лейтенантом ГБ.

— Ну, товарищ Ващенко, у тебя и нюх! — перейти на «ты» офицеры договорились еще в первые минуты совместной работы. — Специалист, честное слово!

— Погоди, в чем дело?

— Словесный портрет на Мусатова. Вот, читай!

— «Волосы каштановые, глаза темно-зеленые почти карие…» — и что тут такого? Что ты скачешь, как будто тут про третий глаз написано или щупальца во рту?

— Ну у тебя и фантазия… Да, ты ж его не видел. Понимаешь, у НАШЕГО Мусатова волосы темно-русые, глаза — серые! Фото черно-белое, не видно. Кстати, его самого, Мусатова то есть, сейчас в архиве нету, я надавил авторитетом на дежурного и глянул его личное дело: там волосы и глаза по цвету — как есть русые и серые!

— А вот это уже интересно! Как минимум — подделка документов, к которым, кстати, имел доступ. Но — маловато.

Еще через полчаса скепсис Ващенко был рассеян — фамилия Мусатова была в списке офицеров с сорок вторым размером ноги, он курил «Казбек» и за последнюю неделю пять раз встречался (или мог встречаться) с Ногинским, в том числе — в вечер перед гибелью последнего!

— Комендантский взвод — в ружье! Где он сейчас?

— В тринадцать сорок должен уйти на обед. Обедает дома, снимает комнату в селе, там же и кормится, аттестат хозяйке отдает.

— Дом оцепить, скрытно! Стрелять только в воздух, в крайнем случае — по ногам. Брать живым! Брать пойдем вдвоем, чтоб не насторожить, — инструктировал Ващенко бойцов двадцатью минутами позже.

Предосторожности оказались излишними. Офицеры подошли к мазанке со стороны глухой стены, прокрались в «мертвой зоне» и ворвались в единственную комнату сразу через дверь и окно. Сидевший за столом человек в галифе и нательной рубахе метнулся к висящему на спинке кровати ремню с кобурой, но был скручен сотрудниками Госбезопасности.

— Пижон, не мог в форме пообедать, — прокомментировал Ващенко.

* * *

— Только предварительный допрос провести успели, ну и документы кое-какие изъяли. Радиоигра себя оправдала — по крайней мере, этот уверен был, что Ника попалась ложным партизанам.

— Так партизаны «майора Филатова» — фальшивка?

— Стопроцентная! Украинские националисты, двадцать пять рыл. Изображают бурную деятельность, грабят население.

— А как же проверявшие их бойцы товарища Ч.? Они что, тоже?!

— Нет, проверяли люди надежные. Возможно, какая-то инсценировка или провокация. Мы прорабатываем варианты уничтожения этого «отряда», поскольку он может сильно усложнить работу товарища Медведева. Постараемся при этом взять «языка».

— Товарищ Иванова в курсе насчет банды?

— Да, передали в тот же вечер. Я продолжу? — Ващенко дождался кивка. — Ногинский использовался втемную. От него планировалось узнать точное время вылета и состав группы. Группу должны были частично уничтожить, частично захватить, и «партизанам» надо было сообщить приметы командиров. Но произошла накладка. Ногинский сообщил лже-Мусатову, что вылет «отменяется», а не «откладывается». Немецкий агент успел передать эту информацию, как раз был плановый сеанс связи и он, «крот», опасался, что операцию начнут сворачивать.

Ващенко перевел дух и продолжил:

— Далее, что касается убийства Ногинского. «Крот» пошел на убийство информатора по двум причинам: во-первых, считая того смертником, наговорил кое-что лишнее, например, что группа летит под Ровно, и кое-что еще. Когда разведчик не улетел — испугался, что тот его вычислит. Во-вторых, надеялся тем самым задержать вылет группы. Собирался спрятать тело, имитировать пропажу ротного без вести и свалить на него все, что можно и нельзя. Убил просто — изобразил «случайную встречу» и попросил посмотреть по знакомству, что с пистолетом — заедает, мол. Спокойно вынул оружие и выстрелил в упор, но спрятать тело ему не дали. То же укромное местечко облюбовала одна парочка, они-то, услышав выстрел, и спугнули «Мусатова». За время новой задержки вылета он хотел сам определить состав группы, потому как других контактов внутри нее у предателя не было.

— Вы уверены, что в группе Летт «крота» нет?

— Да, уверен.

— А какой смысл доноса на Иванову в Особый отдел? Разве не было понятно, что все выяснится за пятнадцать минут?

— Он ее не видел в лицо, услышал обрывок разговора Мякишева с Никой, когда лазил в кустах, высматривая место для убийства Ногинского. Считал, что это просто новая связистка с любовными письмами. Просто хотел проявить бдительность, подтвердить свою лояльность. Ну, и туману напустить…

Центр

— С-с-с-с-ц-у-у-у-ка…

Выматывающий душу вой сирен, тяжкая дрожь от работающего зенитного «крупняка», частое тявканье зениток — авангард 114-го полка попал под бомбежку, и теперь танки маневрировали, огрызаясь огнем из башенных пулеметов. Увы, но только на каждой третьей машине стоял крупнокалиберный — родной ДШК или американский «браунинг». Больше их просто не было. В качестве хоть какой-то замены на установленные сразу на заводе турели ставили «Дегтярев танковый» на специальном кронштейне. Толку от такого «зенитного пулемета» было немного…

Зенитки же наоборот — сойдя с дороги, они, стоя на месте, лупили в четыре ствола по немецким самолетам, заставляя их бросать бомбы не доходя до цели. В итоге — много воронок, стреляных гильз и один убитый с тремя ранеными среди зенитчиков. Налет закончился, и батальон, разошедшийся за время маневрирования, снова собирается на дороге и продолжает движение. Недолгое, к сожалению.

— Во-о-здух! — и снова свист падающих бомб, рев «лаптежников», пикирующих на плюющуюся огнем колонну, столб дыма, подсвеченного снизу языками пламени горящего соляра… Новый взрыв, столб пламени на месте ЗСУ-37-1, взрыв… нет, эта далеко.

БУМ! Хм, а красиво шмякнулся — с дымным шлейфом, с пламенем из горящего мотора и грязным клубом взрыва на месте падения. Красиво. Жаль, что один.

К моменту встречи с наземными частями вермахта у авангарда в активе было уже два сбитых самолета, а в пассиве — одна уцелевшая зенитка из четырех…

Город Ровно, столица рейхскомиссариата «Украина» Май 1942 года

— Герр рейхскомиссар, я считаю, что несмотря на все наши усилия, обстановка в рейхскомиссариате по-прежнему напряженная. Даже привлеченные в качестве вспомогательной полиции местные уроженцы и члены национальных формирований, м-м-м, несколько ненадежны. Что уж темнить, герр Шене, — они подчиняются нам, но слушают лишь своих «самостийныйх» руководителей. И не стоит забывать о вражде между… как их там…

— Мельниковцами и бандеровцами, герр рейхскомиссар…

— Благодарю вас, герр группенфюрер. Что же касается действий контрпартизанских сил, хочу отметить 201-й охранный батальон, переброшенный по моей просьбе из Белоруссии, и боевую группу «Шимана», созданную из уроженцев дистрикта «Галиция» по предложению нашего уважаемого герра Шиманы. Теперь следующее…

Рейхскомиссар Кох дотянулся до стакана с водой, сделал глоток.

— Как правило, среди служащих батальона и группы нет лиц, разделяющих идеологию местных националистов — что очень хорошо, но все-таки их сил не хватает для подавления партизанских отрядов и подполья. Вдобавок, по некоторым данным, из Москвы прибыло несколько десятков лиц для активизации и усиления действий подполья и партизан. Несмотря на мои неоднократные обращения в Берлин, по поводу переброски хотя бы охранной дивизии СС или полиции, в этом было отказано.

— А мотивация, герр рейхскомиссар?

— В Фатерлянде полагают, что наши проблемы не столь значительны в сравнении с положением под Киевом и Житомиром. Вдобавок, напряженная ситуация сложилась на Севере, ввиду действий русских.

— Пока оперативные мероприятия, осуществленные СД и полицией, успехов и результатов не принесли. Более того, отмечена возросшая активность в районах, прилегающих к генеральному округу «Житомир».

— Герр Клемм, что вы можете сообщить по этому поводу?

— Герр рейхскомиссар! Мной и начальником СД неоднократно подавались докладные на имя вашего предшественника в отношении действий партизан на территории гаулейтерства и наличия разветвленной сети большевистского подполья. Нашими силами удалось навести более-менее удовлетворительный порядок, но для дальнейшей очистки территории от нежелательных лиц и преступных элементов нам потребовались дополнительные силы, в присылке которых было отказано с формулировкой «справитесь сами».

Ника

Проработка плана — еще та головная боль! Кажется, все уже предусмотрели, все продумали, все учли и снова:

— Вот здесь…

— А если станет машина…

— Сюда…

— Еще раз…

— Контрольное время…

— Маршрут…

— А если…

— Сюдой…

— Подстраховка…

— Расстояние…

— Прицельные ориентиры…

— Время подхода…

— Форма…

— Документы…

— Ребята, если это прокатит — мы будем самые везучие сукины дети на всей планете! Этот план — такое безумие, что просто…

— На то и рассчитано!

— Ну, тогда с богом!

— Пусть бог поможет немцам, а мы как-нибудь сами…

Мы сами. Больше некому. Нас, правда, прикрывают разведчики Медведева, но мы их не знаем и не видим. Они бойцы невидимого фронта. Связь с ними только через Ващенко. Если все пойдет по плану, им даже вмешиваться не надо будет. И где-то здесь живая легенда — Кузнецов. Интересно, узнаю ли я его? А может, мы уже виделись и я, как всегда, не узнала… Жалко и обидно. В который раз моя паршивая память на лица меня подводит.

Уже второй день я работаю в штабе комендатуры в качестве машинистки. По сути, делаю то, что в родное время делал ксерокс, — да-да, тиражирую документы. Пишущая машинка берет четыре копии, а их надо на некоторые документы до сорока — это по разным инстанциям и полицейским участкам. Что в них? Хотела бы сама знать, но… я как не знала немецкого, так и не знаю его, кроме десятка обиходных слов и фраз, выученных на скорую руку и зазубренных намертво. А печатаю я вслепую десятипальцевым методом, что на русском, что украинском, что на латинице. Главное, что пальцы знают сами, где какая буква расположена, и в текст не надо вчитываться. Хорошо, что у всех европейских стран буквенная латинская раскладка почти одинаковая — тут уже язык глубоко по барабану. Разве что в немецком четыре «лишних» буквы.

Устроилась я на удивление просто. Связной в Ровно с брезгливостью в голосе обхаял соседку, что вот девка продалась немцам ни за грош — машинисткой в штабе, а сама — краля. Тут же выяснили, что «немецкая шлюха» — одинокая женщина, ненавидимая всем кварталом с детства только за то, что дед был этническим немцем, а мать украинкой из-под Одессы. Да и сама семья всегда держалась «не здоровкаясь».

Найти в Ровно нормальную обувь оказалось самым тяжелым нашим заданием. Не то чтобы ее не было, но покрой немецкий и наш, отечественный, — это как небо и земля, а заявиться знакомиться в «прикиде не по теме» это все равно, что пойти на диверсию с миной без взрывателя — примерно так я объяснила своим мужикам. Прониклись. Туфли и колготки нашли. Остальной прикид дорабатывала на швейной машинке «Зингер», вспоминая длинные зимние ночи перед новогодними детскими утренниками. Спасибо дочке — она меня сподвигла в свое время научиться быстро шить без всяких выкроек.

Знакомство произошло без лишних выкрутасов. Подловила на выходе из магазина, толкнула, улыбнулась и извинилась:

— Ой! Пробачте, панi! Я така незграбна! Ось Ваша валiза! — и снизу, с колена, увидела, как недоверчиво и удивленно распахнулись глаза «объекта». Привыкла небось, что с ней заговаривать тут брезгуют. Жизнь научила быть гордячкой, не замечать хамство и презрение со стороны людей, плевки со стороны соседей и ничем не прикрытую ненависть горожан, а тут…

— Ой! Ваш хлiб! Вiн впав у багнюку! Ой! Я так винна! Чи можу я якось згладити свою провину i пригостити вас фiлiжаночкою кави?

— Ну… мабуть так!

А что, за чашечкою кофе одна женщина не найдет что сказать другой? Не смешите мои панталоны, как говорят в Одессе. Могу только сказать, что через час мы были лучшими подругами, а через два она, узнав, что я могу вслепую печатать, предложила поговорить с начальством на тему работы для меня.

И вот теперь мы сидим друг напротив друга и целый день стучим по клавишам. Как женщина мадам Элен очень тонкая и творческая натура. И если бы в этом мире ей можно было раскрыть свой потенциал, то, может быть, она стала бы неплохой поэтессой или писательницей. А так — кому она будет читать свои стихи?

«Я читаю стихи драконам, Водопадам и облакам».

Это не я — это Николай Гумилев. А это Леночка, которая не может никому показать сжигающие душу строки:

«И однажды, может, где-то, ты поймешь меня, Как бескрылые взлетают строчкою стиха!»

Прости, Ленусик… я не со зла. Просто такова наша работа.

Змей

Впрочем, как следует поработать с документами мне не дали. Полк перебрасывали южнее, для участия в Смоленском сражении. На вяземском направлении.

Вызов от Мехлиса пришел неожиданно, в последний момент, до отправления эшелона оставалось полтора часа.

Поздоровавшись, Лев Захарович выложил на стол подполковничьи погоны и орден Боевого Красного Знамени:

— Это тебе, — сказал он. — За «Тигры». Если твои машины покажут себя — запустим их в крупную серию. Сам пробью.

Подполковник Долгих при виде моих новых погон скривился, как будто уксусу хлебнул, но поздравить — поздравил.

Выгружали нас на каком-то полустанке, и, судя по следам, мы были далеко не первыми.

Полустанок прикрывали зенитки, не меньше дюжины. Это только те, которые я сумел заметить. Над станцией болталась эскадрилья И-180. На высоте порядка шести тысяч тоже кто-то барражировал, но их я опознать не смог. Нас встречали капитан из штаба фронта и лейтенант — командир батареи «Вязов», которые должны были сопровождать нас до места, известного лишь командованию.

Полк выстроился в колонну и двинулся вслед за капитанским джипом. Я, воспользовавшись служебным положением, пристроился в люке своей машины, за зенитным пулеметом. Были у меня подозрения, что пострелять придется.

Ночью прошел дождь, он прибил пыль, но не сумел развести грязь, так что видимость была отличной.

Несмотря на отсутствие прикрытия с воздуха, немцы нас не беспокоили. Или на нас не отвлекались. Одна группа бомбардировщиков проследовала в стороне, не обратив на нас внимания, другая прошла прямо над нами, к полустанку, на котором мы разгружались.

Шли красиво, ровно, штук тридцать, не меньше, «Хейнкели-111». Прикрывали их «мессеры», двадцаткой.

Обратно бомбардировщики летели как попало, без строя, без прикрытия, по принципу «спасайся, кто может». За ними, постепенно догоняя, летели две четверки Ил-4 под прикрытием восьми И-180. Из замыкающего «Хейнкеля», на мой взгляд, совершенно исправного, начал выпрыгивать экипаж.

— Чего это они? — удивился один из заряжающих. — Рехнулись, от бомберов бегать?

— Это не бомберы, это «пилорамы», — врубился я и добавил — Сейчас мы медленно-медленно спустимся с горы…

Ребята заржали.

Через полчаса настал и наш черед. Появились «лаптежники», и тоже с нехилым прикрытием. Атаковать, правда, не стали, болтались на высоте, чего-то выжидая.

«Вязы» взяли их на сопровождение, как наши, так и приданные. «Успею, — подумал я. — Пока они пикировать не начали, можно не дергаться».

Остальные пулеметчики не разделяли моего благодушного настроения и старательно выцеливали болтающиеся на высоте «юнкерсы».

Рев моторов и грохот пушечных очередей обрушились на нас с хвоста колонны. Вдоль дороги скользила четверка «фоккеров», поливая огнем грузовики и зенитки. По чистой случайности мой пулемет был развернут в этом направлении. Стрелять я начал раньше, чем понял, что происходит.

Длинная очередь, словно плетью хлестнула по самолетам, первый поймал пули плоскостью, взрыв и потеряв полкрыла, истребитель врезался в землю. Второй получил очередь в мотор, вспыхнул и пошел падать влево от дороги.

Третий, уворачиваясь то ли от пулеметных очередей, ударивших по нему из автомобилей с пехотой, то ли от столкновения с обломками первой пары «фоккеров», метнулся вправо, зацепил дерево и воткнулся в землю. Четвертый рванул на высоту и попал под «Вязы», тоже не выжил.

Колонна встала. Горели два приданных «Вяза», замыкавшие колонну полка, несколько грузовиков были подбиты или свалились в кювет. Многие водители, особенно бензовозов и машин со снарядами, повыпрыгивали из кабин и залегли в стороне от дороги.

Я задрал голову и ствол пулемета в небо, рассчитывая увидеть пикирующие «лаптежники», и крупно обломался. Не то чтобы они не пикировали и не бомбили. Но те, что пикировали, — просто горели и падали, а бомбившие — просто избавлялись от смертоносного груза. «Суперрояли» намертво вцепились в истребительное прикрытие, и немцы не столько дрались, сколько пытались смыться. «Лавочкиных» было вдвое больше. Бомберами же вдумчиво занималась эскадрилья Та-3. Шансов у немцев было мало.

Потери в полку были небольшие, но чувствительные. Кроме двух приданных ЗСУ была подбита одна наша, сгорело три бензовоза из шести и поврежден один из двух эвакуаторов. Но его можно было починить часа через два. Также сгорел один из четырех броневиков разведроты. Оставив поврежденные и сгоревшие машины, полк двинуся дальше. Починятся — догонят. С ними осталась и вторая ремлетучка.

Ника

Когда Килл облюбовал себе место для выстрела, Батя только повертел пальцем у виска.

— Головой думай! Как ты выстрелишь с поперечных балок, да еще с такой высоты? Там же лечь негде! И как ты оборудуешь снайперскую позицию? Тут все четыреста метров. Я против!

Килл растерянно посмотрел на меня. Не умеет мой стрелок-киллер находить нужные слова — теряется, мнется, а потом может просто махнуть рукой и уйти. Молчун еще тот!

— Батя, со всем к вам уважением… Оставь его в покое! Он два дня весь квартал излазил под носом у немцев. А где бы ты засел?

— На колокольне!

— Банально! Немцы не дураки держать такой объект без контроля, и снайпер там — смертник.

Батя недоверчиво покачал головой:

— Товарищ Летт, ну поймите! Как он там на двух балках уляжется?

— Стоя. — Это уже Килл буркнул. Подал голос, не выдержал. Развернулся, подхватил винтовку и встал посреди комнаты. В стойку для стрельбы стоя — корпус чуть откинут назад, локоть упирается в бедро, винтовку взял на пальцы так, чтобы прицел был на уровне глаз, и застыл.

Тренировочное время для такой стойки — тридцать минут. У Килла — все сорок. Сначала, по приходе в Центр, Килл, фронтовой снайпер, воспринял новомодные положения для стрельбы как полную глупость. И даже заявил: «Я стрелял так! И буду так!» Ломать его пришлось мягко — все-таки не новичок, а боец, у которого сорок пять немецких трупов на счету. Больше уговаривала, давила на сравнительный анализ, показывала лично и привязалась незаметно для себя. Положения для стрельбы стоя и с колена сначала кажутся для тела неудобными. Начинает болеть спина, хочется напрячь плечо и перенести тяжесть винтовки на правую руку, а левую расслабить, но нельзя. Понемногу мышцы запоминают положение, и когда через некоторое время переболит все, что может болеть, оказывается: стойки очень удобны и продуманны. Конечно, продуманны! И такими мастерами своего дела, что всем этим мальчикам до них, как раком до леса! Хотя… кто сказал, что не эти самые снайпера и стали в дальнейшем теми, кто развил снайперскую систему стрельбы?! Только они сами еще об этом не знают, а я не помню пофамильно отцов-основателей.

Батя заинтересованно развернул стул и уселся на нем задом наперед, положив руки на спинку.

— Пять минут! Дальше сдохнет, — высказал он свое авторитетное мнение.

— Десять, — подал голос из своего угла Бык.

— Три-дэ? — не преминула втянуть в тотализатор всех остальных.

— Пять!

— Я даю десять, — подключился и Док.

— Десять. — СБ.

— Два к трем. Пять и десять. Маловато что-то вы даете?

— А сколько вы скажете?

— Я говорить не буду, а то еще воспримет мои слова как приказ…

— Тридцать, — перебил меня Килл. Дает себе фору. Не выкладывается на полную. Оставил небольшой запасик. На снайперском месте, на двух чудом уцелевших балках на стенах развалин трехэтажного здания, Килл выстоит и час, и два — столько, сколько надо до выстрела, и не промахнется. Но это потом…

Чай совсем остыл. Именно так, как я люблю, — едва теплый чай, не горячий, сладкий.

— Двадцать минут! Сдаюсь! — Батя хлопнул ладонью по столу. — Хватит!

Я покачала головой:

— Тридцать — это тридцать… считай дальше.

— Да ну вас! Сумасшедшие! — в Батином голосе непонятно, чего больше, — восхищения или удивления. Наверное, в равных пропорциях. В лесу после приземления без Бати мы бы не выжили. Выжал нас, как лимоны, но вывел. Обошел и засады, и лжепартизан. Нюхом чуял, по ветру ориентировался — тогда для нас он был и командир, и бог. Чего же теперь?

— Люди же так не могут!

— А мы и не люди, — рассмеялась я, чуть не подавившись чаем. — Кстати, ты тоже. Так что привыкай. И ты еще Самурая за работой не видел!

* * *

На КП штурмового авиаполка уже подводили итоги этого обычного дня войны. Немец жал, из двадцати двух самолетов, бывших в наличии на утро, к этому времени в строю оставалось семнадцать. Несмотря на это, майор Шудренко был доволен: работали над своими, над передком, немецких истребителей почему-то не было и два подранка смогли дотянуть до аэродрома, еще два сбитых пилота уже доложились от подобравших их пехотных частей.

— Товарищ майор! — Подбежавший дежурный, молодой лейтенант из недавнего пополнения, лихо козырнул. — Из штаба дивизии звонят. Срочный вылет запрашивают.

Через несколько минут помрачневший майор повернулся к уже подтянувшимся комэскам.

— Танкачи наткнулись на новые немецкие танки. Наших коробок уже почти не осталось. Пэтэошники еще держатся. Летим все.

— А что за танки, товарищ майор? — спросил комэск-1, старший лейтенант Хабаров.

— Прилетим-увидим-сожжем. Не впервой, Володя, — с улыбкой сказал его коллега и закадычный друг, комэск-2.

— Отставить хиханьки, Василий, — осадил его майор. — Раз танки новые и авиаразведка о них не сообщала — значит, истребители их плотно прикрывают. Потому мы их не видим уже третий день. Так что прилетим и еще неизвестно, на что насмотримся.

— Товарищ майор, разрешите и мне лететь? Ведь Климов ранен, а самолет в порядке. Не подведу, товарищ майор! — не утерпел дежурный.

— Товарищ дежурный, — негромко начал майор. — Кру-гом! Шагом марш исполнять СВОИ служебные обязанности.

Когда покрасневший от обиды молодой летчик ушел, Шудренко повернулся к спрятавшим улыбки командирам и сказал:

— Прикрытия не будет. Первая эскадрилья берет «эрэсы» и работает по зениткам и пехоте. Появятся «худые» — Хабаров постарается их связать боем. Глядишь, третьего свалишь, Володя, — подбодрил поскучневшего Хабарова комполка. — Вторая — бомбит танки. Стреляем до железки. Летим все. Возвращаться будем в сумерках, так что с посадкой поосторожнее будьте.

Через полчаса на поляне остались лишь техники. Неподалеку от КП опытный врач полка готовил и в который раз проверял свое медицинское хозяйство.

Немцы их ждали. Старший лейтенант Хабаров, только две недели назад ставший командиром эскадрильи, понял, что сегодня домой им вернуться… маловероятно. Все ж таки увиденные им четыре… шесть… десять… нет — двенадцать «Мессершмиттов», круживших над этим участком, — это слишком много. Немцы их уже заметили и к тяжело набиравшим высоту Илам уже спешили шестеро из них.

— Внимание! Сомкнуть строй. Атакуем ближних. По команде — залп «эрэсами». Навалятся — в круг и на северо-восток тянем. Там вчера наши зенитки развернули. Ребята, связать боем надо всех, чтоб вторая работать смогла. Атака!

Первая эскадрилья старшего лейтенанта Хабарова смогла разменять свои восемь «Илюшиных» и шестнадцать жизней на два немецких истребителя и десять минут драгоценного времени и внимания всех немецких летчиков, прикрывавших этот район. Этого времени остатку штурмового авиаполка как раз хватило на то, чтобы сбросить бомбы на танки и один заход проштурмовать какую-то группу явно штабной и ремонтной немецкой автотехники, скопившейся в полутора километрах юго-западнее основного места боя… После чего стало не до нее — подтянулись «мессеры».

На аэродром вернулось две машины. Одну из них, «единичку» майора Шудренко, пришлось списать как не подлежащую восстановлению.

* * *

— Твою…! Полк Баранова на вылет в полном составе! — Шестаков бросил трубку. — Эскадрилью Алелюхина в квадрат четыре-шестнадцать, там «мессеры» раскатывают полк Илов! Быстрее! Остальным — первая!

* * *

Алексей вел свои десять «суперроялей» на полном газу в квадрат, где около двадцати «мессеров» добивали то, что еще вчера было штурмовым авиаполком. Преимущество в высоте и скорости было подавляющим, положение солнца за спиной давало дополнительное преимущество, но они не успели. Алексей не увидел в небе ни одного штурмовика. И ни одного зеленого парашюта, на который перешли все советские ВВС в фронтовой зоне.

— Карать! Ни один не должен уйти! Под нами — немцы. Одуванчики — рубить плоскостями!

— Принято, командир!

До первых выстрелов немцы толком не видели свою смерть. А потом стало просто поздно: залп ЛаГГ-7 разваливал «худого» в воздухе, а летчики 9ГИАПа промахивались очень редко. С запада показалась очень большая группа самолетов — около полусотни истребителей, но и с востока, расходясь веером, набирал скорость и высоту полк майора Баранова в полном составе — все три эскадрильи и звено управления — сорок «семерок». С севера вдоль линии фронта спешила шестерка Яков, а в Брянске взлетела эскадрилья Пе-3Ф. Километрах в тридцати южнее девять «лесопилок» в сопровождении шести Пе-3 без лишнего шума пересекли линию фронта. Обстановка все больше накалялась. Знающие люди вспоминали в этот момент «свалку над Перекопом» — начало было похожее.

* * *

— Девять «лесопилок» против двадцати семи «лаптей» и шесть «пешек» против восьми «двойных». Работаем! — Капитан Еременков хорошо знал, что случается с теми, кто попадает в прицел его Ил-4Ж, как-никак, он был вторым, кто вступил в бой на этом типе самолета.

— Командир, это же отстрел гусей!

— Доброй охоты! — Михаил навел нос Ила на первую девятку и нажал гашетку на штурвале. Нос самолета затянуло пороховым дымом, а в трехстах метрах впереди начался ад. — Не отпускать никого! «Одуванчики» — по возможности.

Саня

Прошло несколько часов ожидания, а немцы не проявляли признаков активности. Мы уже успели сменить позиции, выдвинувшись вперед почти на полкилометра. Пара «Ворошиловцев» из артполка резерва Ставки, прибывшего на станцию в Вязьме, привезли нам боеприпасов и начали эвакуацию разбитых «Тигров». То, что это именно «Тигры», я убедился, рассмотрев вблизи башню и найдя в моторном отсеке табличку завода-изготовителя. Немцы пустили в производство один из экспериментальных на моей «хронородине» танк «Порше». «Хеншель», видимо, остался не у дел. Значит, «Пантеру» стоит ждать гораздо раньше и, возможно, не в знакомом мне виде.

Тем временем Су и Ту сделали еще один налет. Мы осторожно двинулись вперед, но не колонной, как немцы, а развернутым фронтом ИСов и группой легких по дороге заметно сзади.

Наша скорость в результате оказалась равной темпу медленно идущего пехотинца, зато разведка успевала тщательно проверить местность впереди по поводу засад. Примерно через два часа нас догнала бригада на Т-34 и Т-50, явно с капитального ремонта. По характеру движения можно было понять, что командир и другие офицеры — новички. Бывалые так в прифронтовой зоне не ездят. Колонна, видимо, собралась просто пойти сквозь нашу линию. К счастью, мой танк шел по обочине дороги. Я повернул башню, стволом, как шлагбаумом, перекрыв дорогу. Дал приказ своим остановиться. А сам решил пообщаться с командиром догнавших.

— Куда прешь, мля? Жить надоело, мля?

— С дороги, у меня приказ ударить навстречу немцам!

— Ты с дуба рухнул? Или об сосну ударился? Ты два ИСа навстречу видел? Битых? А кучу немцев на дороге? Ты хоть остановился? Осмотрел незнакомую машину?

— Нам некогда! Приказ…

— Я тебя спросил, полковник, ты ИСы видел?

— Ты на меня не ори, подпол! Чином не вышел!

— А теперь подумай, что будет с твоими «тридцатьчетверками» и «пятидесятками», когда вы на их оборону налетите? Тебе голова, чтоб думать или для шлемофона? Куда прешь колонной, без разведки, без флангового прикрытия? Давно на марше?

— Около восьмидесяти километров.

— Привал когда был?

— Не было…

— Мля… Останавливай своих, приводите машины в порядок. Через час трогайтесь, догоняйте нас. Но вперед не лезть, пока мы всех «Тигров» не выбьем!

— А ты кто такой, чтоб мне приказы отдавать?

— Дед Пыхто! На, гляди, — я протянул бумагу с подписью самого Лаврентия Павловича о содействии, личные документы. — И та кучка металлолома на дороге — наша работа. Так что я знаю, о чем говорю.

Центр

Рев моторов, приглушенный влажной землей лязг гусениц — 115-й танковый полк совершал форсированный марш к линии фронта. За ним, слегка поотстав, шел полк мотострелков, а еще дальше — артиллеристы дивизионного артполка. Буквально только что поступило сообщение о столкновении танкистов из сто четырнадцатого с передовым дозором немцев. Сейчас наверняка немцы выйдут на помощь своим и крепко влипнут, попав под совместный удар двух танковых полков, после чего пехотинцам останется только вылавливать разбежавшиеся от горящих коробок экипажи сверхчеловеков.

* * *

Т-III, словно собака-ищейка, повел стволом, выискивая цель в кажущейся бесконечной русской колонне. Выстрел. Фактически одновременно с двух сторон в головные Т-34 прилетело по несколько снарядов, превратив танковый взвод в три факела. Буквально через несколько секунд трассеры влипли в замыкающие машины, а фугасные подбросили в воздух колесные броневики с пехотой…

Выбив головные и замыкающие машины, немцы начали движение, выходя во фланг угодившей в засаду колонне. Все почти как на учениях: стоп, выстрел — и водитель, кидая передачи вверх, снова бросает танк вперед. Стоп, пауза, выстрел. Просто. Грамотно. Безжалостно. Но, выйдя из засады, немцы сами подставились под огонь всей колонны. Здесь не Франция и не Польша — эти танкисты уже оправились от первоначальной растерянности. Командир полка погиб, в эфире — сплошная каша из атмосферных помех и отборнейшего мата, ну и что? Зато враг — вот он, отлично видимый и выплевывающий смерть. «Тридцатьчетверки» стремительно разворачивались, сходя с дороги и получая возможность маневра. Кто-то уже горел, затягивая дорогу густым черным дымом, кто-то застрял в кювете и сейчас азартно расстреливался охреневшими от безнаказанности «панцерами», но остальные продолжали бой, дополняя картину дня жаркими бензиновыми кострами. Шансов победить нет, говорите? Ну, значит, вам здесь не место, ибо правило «стреляйте, стреляйте до последнего снаряда и, быть может, именно этот последний выстрел принесет вам победу» как-то больше почиталось у советских танкистов. И не только у них…

* * *

Подполковник Свиридов прозвища у своих подчиненных не имел только потому, что они, подчиненные, слова «киборг» еще не знали. Станислав Иванович считал артиллерию не родом войск, а скорее механизмом, работа которого подчиняется определенным законам и точному расчету. А правильному расчету способствует спокойствие, спокойствие и еще раз спокойствие. Про него говорили, что он никогда не улыбается, про него говорили, что он знаком с самим Ворошиловым, что он умеет гипнотизировать людей и заставлять снаряды лететь туда, куда он прикажет. И если насчет улыбки и Ворошилова все оставалось на уровне слухов, то гипноз людей и снарядов следовало считать суровой реальностью. А как иначе объяснить то, что, прослужив под началом Свиридова несколько недель, весь личный состав от командиров дивизионов до кашевара начинал копировать поведение командира, подчеркивая тем самым, что они не пехота, не, упаси гаубица, танкисты какие-нибудь, а артиллеристы. И, что самое удивительное, пройдя «школу Иваныча», промахиваться переставали даже самые безнадежные, про которых говорили, что они даже… гм… в общем, никуда попасть не могут.

А потому, как только впереди началась стрельба, командир головного дозора тут же сообщил об этом, и колонна тягачей с орудиями и боеприпасами замерла на месте, а потом, четко, как на параде, развернувшись, рванула в сторону высотки, которую весь полк дружно отметил как чрезвычайно удобную для организации противотанкового опорного пункта. Следом за артиллеристами увязалось несколько грузовиков с пехотой, из числа шедших замыкающими.

Тягачи бывшего замыкающего, ставшего теперь головным, дивизиона лихо выскочили на будущие огневые позиции и испарились, оставив после себя отцепленные орудия и готовящие их к стрельбе расчеты. Остальные пушки и гаубицы не менее четко развернулись чуть в сторонке. Пехоту, отрядив часть в качестве охранения, отправили рыть окопы для себя и орудий. Туда же отправляли всех, кто сумел вырваться из мясорубки на дороге и мирно чапавших по ней же саперов инженерного батальона.

На обходящую с тыла зажатые на дороге остатки колонны мотопехоту неожиданно обрушился свинцовый ливень от пары пулеметов и стреляющей на картечь батареи ЗИС-3. Панцергренадеры отпрянули назад, оставив на земле множество тел солдат, не успевших даже понять, кто их убивает. Выявив позиции невесть откуда взявшихся русских пушкарей, немцы попытались атаковать, но без поддержки артиллерии или танков лезть на прикрытые пехотой пушки — занятие для самоубийц.

Уточнив расположение артпозиций и дождавшись, пока подтянутся танки, немцы повторили атаку. Стреляя с ходу и с коротких остановок, «тройки» и «четверки» обошли русских, выйдя из сектора обстрела батареи… и подставив борта под огонь замаскированных орудий. Потеряв полноценную роту и толком не обнаружив, откуда бьют противотанкисты, «панцеры» отошли, чтобы повторить атаку после артподготовки. Разведка выявила непростреливаемый участок, пройдя по которому, можно было выйти в тыл обороняющимся, но тут их ждал жестокий облом — обходящие танки встретили тяжелые зенитки, командир которых был в большой дружбе со Свиридовым, и только сейчас появившиеся «барбосы» — они отстали на марше. Еще одна атака, проведенная после артиллерийского и авиационного ударов, принесла незначительный успех — удалось прорваться на огневые двух батарей, уничтожив орудия, но об удержании позиций речи не шло — по танкам и пехоте били практически в упор, оставаться там не было никакой возможности.

Возможно, все сложилось бы иначе, поддержи атаку тяжелые «Тигры», уничтожившие сто четырнадцатый полк, но их командир, получив приказ от вышестоящего штаба, двинулся в обход неожиданно выявленных позиций корпусных 13-сантиметровых орудий русских, крепко обидевших «тигрят» соседнего батальона. Зря он это сделал, ой зря.

Центр

Капитан Кузнецов был абсолютно спокоен. Липкий страх, который привязался после первого налета, так похожего на прошлое лето, исчез. Исчез, сгорев в огненном вихре, взметнувшемся из пробитых баков стоящей чуть впереди зенитной самоходки. И потому сообщение о немецких танках не вызвало никаких эмоций. Головной дозор Т-34М впереди сцепился с точно таким же дозором из «четверок». Близко, слишком близко, и единственное, что можно сделать, — это задержать немцев, давая возможность артиллеристам и мотострелкам дивизии занять оборону. Понимал это и комполка, а потому 114-й танковый полк, развернувшись в боевой порядок, пошел на помощь своим. Решение было верным — занимать оборону без флангов и в условиях превосходства в воздухе противника было самоубийством, и единственным выходом было навязать противнику танковый бой, но… Комполка не знал, что танковый полк дивизии СС «Райх», обойдя с тыла, уже атаковал не успевшие развернуться танки второго полка дивизии, а под удар его полка сознательно подставился 503-й отдельный танковый батальон, вооруженный новейшими тяжелыми танками, и что он только что повел своих людей на верную гибель.

Когда «тридцатьчетверки» выскочили на открытое пространство, «Тигры» уже развернулись и открыли стрельбу с места с дистанции примерно полтора километра. Тяжелые снаряды длинноствольных немецких орудий легко пробивали лобовые бронелисты русских средних танков, сносили башни… А пущенные в ответ бронебойные рикошетили от лобовой брони тяжелых машин. Отходить? А смысл? По радио передали, что 115-й танковый полк и полк мотострелков атакованы на марше немецкими танками, так что тыла уже нет. А потому — вперед! Ближе, как можно ближе к противнику — ворочать тяжеленную башню быстро не получится, а в борт да с пистолетной дистанции — обязательно кого-нибудь да подстрелим. Вперед, не обращая внимания на встающие справа и слева столбы земли и горящие машины соседей. Ближе, еще, ближе… есть, теперь можно.

— Боря, слева.

— На, собака, — снаряд БР-35 °CП, от слова «сплошной» — фактически литая болванка, с дистанции в полторы сотни метров врезается в борт «котика». Осколки брони вместе с кусками расколовшегося снаряда ударили внутрь танка, разрывая там все живое. И в тот же миг 88-миллиметровый снаряд, ударивший точно по центру, расколол маску пушки, прошел через лобовую стенку башни, снес противооткатные устройства и противовесы пушки и, ударив в заднюю стенку, взорвался внутри Т-34 командира первой роты первого батальона…

…Всего в бою со 114-м танковым полком один из первых «тигриных» батальонов потерял двадцать две машины, в том числе одиннадцать «Тигров». Из личного состава полка на поле боя было подобрано тринадцать раненых.

Ника

«Из серых наших стен, из затхлых рубежей нет выхода.

Кроме как…»

Я боюсь смотреть ему в глаза, опускаю голову. Немецкая речь заставляет судорожно втягивать голову в плечи. Немец берет меня под подбородок и поднимает голову. Паника срывает заслоны, давит все эмоции, кроме страха. Я боюсь. И я этого стараюсь не скрывать. Та личность во мне, которую я называю «Паникерша», играет превосходно. Я отстраненно наблюдаю, как из моих глаз льются слезы. Та, которая «Берсерк», не боится, но появись она — и вся наша операция будет завалена в мгновение ока. Поэтому я боюсь. Реально, не сдерживаясь.

«Сквозь дырочки от снов, пробоины от звезд Туда, где на пергаментном луче зари…»

Лена замерла за своим столом и в ужасе смотрит на нас. Она-то понимает, о чем говорит рейхсканцлер Кох. Я — нет.

— Господин Кох просит перевести, что ты ему нравишься и он приглашает тебя вечером к себе. — Голос Леночки дрожит. С чего бы это? Ведь не ее же приглашают… Жалеет? Оставленная в одном из ящичков дефицитная помада… смятый платок… замалчивание ответов, почему в рейхсканцелярии только одна машинистка… а Леночке по-настоящему меня жалко, она-то знает, что ничем хорошим «вечерныци» не заканчиваются.

Киваю, судорожно пытаясь натянуть на губы улыбку:

— Я, я, май хер! Данке шон! Спасибо за приглашение! Я очень рада! — вот только «вечерныцю» я тебе устрою раньше и совсем не за твоим планом.

«Пикирующих птиц, серебряных стрижей печальная хроника Записана шутя, летящею строкой, бегущею строкой, поющей изнутри».

Запах хорошей туалетной воды, перебивающий запах пота и дыма, — нет, это мне кажется. Я допускаю сразу четыре ошибки подряд в одном документе. Пальцы не слушаются, в голове шум крови. Вдыхаю-выдыхаю, пытаясь успокоиться. Рано… еще рано. Но при взгляде на немцев все четче представляется у них на лбу третий глаз — маленький, красный, калибра 5,4.

— С тобой все хорошо? — Леночка, моя заботливая недолгая подруга.

— Спасибо, Элен, я в порядке.

Она вздыхает и утыкается в документ. Я тоже. Время идет рывками. То слишком быстро, то опять тянется неимоверно долго. До времени «Ч» целых два часа. Перекладываю новые листы бумаги, старые отдаю Лене, она их нумерует как испорченные и складывает в папку — для отчетности. На каждом листе и копирке, выданной мне, стоит номер — его же пишут в журнале отправленной или бракованной корреспонденции — все должно совпадать. Борьба с информационным шпионажем — глядеть на эти жалкие потуги с высоты будущего всеобщего хакерства мне смешно. Но стоит отдать немцам должное — при такой системе ни один листочек не может уйти налево, ни одна копирка не вынесется, и подход во многом себя оправдывает. Все-таки есть качественное различие между немецким порядком и нашим отечественным разгильдяйством.

Часы в углу отбивают полчетвертого. Где-то там уже полным ходом разворачивается операция. Мне страшно хочется быть рядом со своими бойцами, но надо сидеть здесь как на иголках. Ждать, верить, что все идет по плану. Остро не хватает мобильной связи: когда ты не в курсе, что происходит, — это напрягает! Хоть прошел год моей жизни в этом мире, в этом времени, а привычки остались. Они никуда не деваются, будь ты хоть на необитаемом острове. Ярошенко это тоже прекрасно понимал и закрывал глаза на некоторые мои действия и слова. Терпел. И я должна терпеть, изображая порядочную секретутку-проститаршу, готовую отдаться по первому слову начальника. Ради тебя, Леша. Ради нашей любви.

Ващенко (14 июня 1942 года, кабинет начальника 4-го управления НКВД)

— Старший лейтенант Госбезопасности Ващенко по вашему приказанию прибыл!

— Не ори, не на плацу. Проходи, докладывай. Что там с группой майора Ивановой?

— Чисто оторвались от преследования, вышли к Ровно. Сегодня, как договорено, имитировали ошибку при смене шифра и вышли в эфир с использованием скомпрометированного ключа. В шифровке указали, что не будут предпринимать активных действий до прилета Геринга. Изменили порядок связи с прикрывающими бойцами отряда Медведева. В связи с переходом группы Ивановой в режим радиомолчания и доказанным отсутствием в группе «крота» налажен личный контакт. Капитан Мякишев (позывной СБ) связался с одним из бойцов Медведева, согласовывают дальнейшие планы.

— Что по фальшивым партизанам?

— Группа из пяти бойцов отряда «Победители» продолжает контролировать их активность. Обнаружена база — хутор лесника, рядом, в 200 метрах, — следы сигнальных костров. На лугу около ручья.

— Сигнальные костры около жилья?!

— Так это же не настоящие партизаны, от немцев не прячутся. А с воздуха хутор заметить очень сложно даже днем, ночью же попросту невозможно. На данный момент — прочесывают леса малыми группами, пытаются выйти на след разведывательно-диверсионной группы товарища Ивановой.

— Что будем делать с этими полицаями?

— Считаю, необходима их срочная ликвидация. Активность этой банды не только настраивает местное население против партизан. Они сковывают активность действующих групп, могут помешать отходу группы Ивановой и дальнейшей работе Медведева. Есть предварительная проработка плана операции.

Ващенко положил на угол стола Судоплатова картонную папку.

— Вот тут изложено подробно.

— Давай пока вкратце, тезисно.

— Сложность операции в том, что в непосредственном контакте с бандой только пять человек отряда «Победители». Подтянуть дополнительные силы (кроме группы, прикрывающей людей Ивановой) мы до совещания у Коха не успеваем. Другая проблема в том, что бандиты на данный момент действуют разрозненно. Исчезновение одной-двух групп насторожит оставшихся и может сорвать операцию. Таким образом, имеем две задачи — собрать банду в одном месте и обеспечить численное или огневое превосходство над ними. Решили использовать возможность, возникшую в ходе радиоигры. Передаем лжепартизанам радиограмму, что группу Летт искать не надо, они «по ошибке пилота» выброшены в расположении другого отряда. И просьбу принять пополнение для группы: радиста, врача и офицера НКВД на замену пропавшему без вести Ярошенко. Такая информация заставит их собраться всех в месте высадки. В то же время — состав группы не должен вызвать опасений, из-за которых банда могла бы быть усилена немцами. Кроме того, отправка радиста и врача объяснит и молчание Летт, и использование «засвеченного» шифра. Далее возникают варианты, в зависимости от наличия бомбардировщика.

— Бомбардировщика? Кажется, догадываюсь, о чем речь. Можете в дальнейшем планировании считать, что он у вас есть — не так давно нашему Управлению передана авиагруппа. Кроме того, проработаем возможность использования ТБ-7, застрявшего в Киеве по техническим причинам при перегоне из Крыма. Если летуны успеют починить, конечно.

— Это было бы лучше всего — можно не беспокоиться об отходе. На подлете-то сбивать не станут, им пассажиры нужны живые и здоровые.

— Давай дальше по плану.

— Итак, при выходе на рубеж атаки экипаж бомбардировщика выдает в эфир условный сигнал готовности, например — «костры вижу отчетливо». По этому сигналу медведевцы сигнальными ракетами обозначают скопления бандитов и хутор. Бомбардировщик работает в один заход. Затем летчики имитируют еще один-два захода на цель, имея задачей усилить панику и облегчить работу наших бойцов, которые проведут «зачистку местности», используя выражения товарища Ники. Затем группа наблюдения уйдет на соединение с основными силами отряда.

— Работайте по плану. Когда думаете провести операцию?

— В ночь перед операцией в Ровно, то есть с 15 на 16 июня. Да, еще. Бандиты, получив радиограмму, направят гонца к немцам. Его планируем перехватить на обратном пути, с инструкциями для бандитов. Возможно, там будет что-то интересное для нас.

Киевский аэродром, поздний вечер 15 июня 1942 г.

Лейтенант ГБ Акинфеев шел к ангару, где снаряжали предназначенный для спецвылета Пе-8, дабы лично проконтролировать процесс (как и что он будет контролировать, не являясь специалистом по авиационной технике, лейтенант не задумывался) и проинструктировать экипаж. В ангаре царила деловая суета. Авиатехники под присмотром и при участии летчиков, которых все равно с 18.00 не выпускали из ангара и которым уже совершенно опротивело проверять по ковырнадцатому разу замененный двигатель М-40, цепляли к самолету какой-то обтекаемый деревянный ящик впечатляющей длины.

— Что тут у вас происходит?

— «Змеиный ящик» вешаем, под полсотые и четвертные, — подробно, но непонятно ответил техник-сержант.

— Какой ящик?

— Сбрасываемый контейнер для малокалиберных авиабомб, — уточнил подошедший командир экипажа. — Сбросим первым заходом, освободим створки бомболюка и вторым заходом…

Лейтенант ощутил, как волосы шевелятся на голове и приподнимают фуражку:

— Каким, к е… м… ВТОРЫМ заходом?! Договаривались об одном! Там после первого люди в зону удара пойдут! Вы что, охренели — план полета менять без согласования?!

— Спокойнее, товарищ… э-э-э… как вас, простите?

— Лейтенант Госбезопасности Акинфеев, Сергей Анатольевич.

— Так вот, Сергей Анатольевич, все согласовано. Звонил из Москвы товарищ Ващенко, из Четвертого управления НКВД, с ним все и обсудили.

— Почему через голову?!

— Не знаю, не я ему звонил, а он нам, через дежурного по аэродрому. Вы вроде как в кабинете отсутствовали.

— И что вы наобсуждали, чтоб при инструктаже не наговорить непонятного?

— Да, собственно, только это: двадцать пять «соток» может оказаться мало, попросили проработать варианты. Мы предложили, но на два захода. Первым сбрасываем контейнер, в нем двадцать штук ФАБ-50 и тридцать шесть двадцатипятикилограммовых, вместе с контейнером и подвесной системой как раз две тонны. В отсеке — четырнадцать штук ФАБ-100. Бомбим так…

* * *

Бомбардировщик плыл над ночными полями. Тяжелая машина с плавностью и грациозностью примы балета скользила с невидимой воздушной горки, снижаясь с четырех с половиной километров до высоты четыреста-пятьсот метров, достаточной для раскрытия «змеиного ящика». Вот второй пилот заметил справа и чуть впереди три точки костров. Командир экипажа кивнул головой и начал плавный поворот влево, имея целью описать почти полный круг и сбросить при этом лишние триста метров высоты. Закончив разворот, пилот сказал радисту:

— Давай!

— Костры вижу отчетливо! — прозвучало в ночном эфире.

Почти сразу в небо взвилась белая ракета, через несколько секунд — четыре красные ракеты указания цели. Потом еще две красные и одна — осветительная, пролетевшая горизонтально над землей.

Пилот чуть тронул штурвал, выводя машину точно по оси треугольника костров. Штурман нажал кнопку сброса, и полегчавшую на две тонны машину ощутимо подбросило. Командир пошел на второй заход, под прямым углом к первому. Надо было пройти вдоль края леса так, чтобы середина серии «соток» легла на хутор, отмеченный парой красных ракет. Вот только ракеты догорели. Тут пилот увидел четвертый костер — горела подожженная сигнальной ракетой соломенная крыша сарая на искомом хуторе. И только стрелок, управлявший хвостовой спаркой, смог увидеть во всей красе, как широкой полосой поперек луга распускаются более полусотни огненных цветов. Днем бы они предстали дымными фонтанами земли, а вот ночью…

Вторая серия бомб легла аккуратно. Правда, горевший сарай стоял чуть в стороне от дома, поэтому с серединой серии немного не получилось: в стоявший под углом градусов двадцать к курсу самолета длинный дом попали девятая и десятая бомбы из четырнадцати. Они угодили в правый ближний и в левый дальний углы строения. Летчики, как и было договорено, сымитировали еще три захода в атаку, а затем легли на курс домой.

* * *

Под гул моторов кружащего в небе самолета четыре слегка оглушенных близкими взрывами разведчика (пятый остался около рации) редкой цепью шли через поле. Они ориентировались на стоны и крики, осматривали все подозрительные темные пятна. Через полчаса они собрались на полянке, метрах в двухстах от кромки леса.

— Как там? Никто не удрал? — спросил радист.

— Вроде как нет. Точно не скажу — там несколько бандитов стояли около костра, а одна бомба ударила прямо в огонь. Прикинули по примерному количеству конечностей — вроде как пятерых там накрыло. А может — и шестерых. Дом рухнул и горит, сколько осталось там — неизвестно. Утром было двадцать три штыка, включая легкораненого. Курьера мы переняли, тут должно быть двадцать два трупа. На улице насчитали не то семнадцать, не то восемнадцать, из них семерых положили мы, остальных — летчики. Труп командира опознан. Точнее, то, что от него осталось…

— Ладно, ночью, не разбирая завалы, точнее мы и не узнаем. В любом случае — банда как подразделение прекратила существование. Леня, давай радиограмму на Большую землю и уходим на базу.

Ровно, центр города, 16 июня 1942 г., 14.10

Килл, удобно сидевший на облюбованных ранее стропилах, плавно перетек в стоячее положение. Собственно, прежнюю позу назвать «удобной» мог бы не каждый, но в сравнении с тем, что ему предстояло в ближайшие полчаса… Снайпер вскинул винтовку, в очередной раз окидывая взглядом через оптику свой сектор огня. Под его контролем находились задний двор комендатуры и ее торцевые окна, а также кусочек площади перед главным входом. Были видны припаркованные сзади машины, прорыв к которым должна была имитировать группа обеспечения во главе с СБ. Затем, на подходах к кухне, планировалось свернуть в сторону и покинуть здание через окошко. Рядом с припаркованным за углом «Адмиралом» гауляйтера. Килл глянул на часы, контролируя себя, сам себе кивнул и приник к прицелу, принимая позу для стрельбы стоя — до начала операции оставалось 2 минуты. Жаль, не видно, как проникла внутрь группа обеспечения.

Батя, он же сержант Широких, видел эту часть операции. Его позиции были оборудованы в другом крыле того же здания, в сектор огня попадали главный вход, площадь перед ним и тот же самый «стратегический торец». Бывший охотник стащил уцелевшую мебель, обустроив гнезда в глубине комнат таким образом, чтобы иметь возможность вести огонь как с рук, так и с упора. И теперь, удобно устроившись на позиции, он наблюдал весь спектакль как в театре. С той лишь разницей, что вместо театрального бинокля у него в руках была АВТ-41 с четырехкратной оптикой.

Вот подвода с возницей, связанным пленником и каким-то блеклым маломерком в форме немецкого лейтенанта, сопровождаемая парой полицаев, подъехала к крыльцу. Полицаи грубо сдернули человека в помятом камуфляже и следами побоев на лице на землю. Один из них подхватил из соломы на дне повозки увесистый «сидор», и вся компания, замыкаемая офицериком с брезгливым выражением на лице, поднялась по ступенькам. Лейтенант небрежно козырнул «парадным часовым» у входа, и живописная группа вошла внутрь. Мало кто из наблюдавших эту сцену знал, что главный в компании — «избитый пойманный диверсант». Он же капитан Мякишев, он же СБ, как его называли последнюю неделю. Немецкий же лейтенант — и не немец, и не лейтенант, а рядовой Малахов с позывным Док. Полицаями были пара рукопашников — бойцы Самурай и Седьмой, большой специалист по стрельбе из двух пистолетов. Звание и фамилия Самурая и Седьмого так и оставались загадкой для обоих напарников. Возницей же был возница — нанятый в пригородной деревне мужик. «Мало кто» в данном случае означает трое: Батя, Летт, задержавшаяся у окошка, и ТриДэ у пулемета.

ТриДэ также за сутки облазил развалины дома, занятого маленьким гарнизоном, изучая подходы и выбирая позиции. Он имел приказ — не стрелять по мелким группам, не представляющим опасности для снайперов. Боец расчистил от кусков кирпича тропки в оба крыла здания, оборудовал «ДЗОТ» в полуподвале и теперь ждал на своем НП на первом этаже с видом на площадь. На поясе висели все пять «улиток» с лентами по 50 патронов каждая, в MG-34 была продернута лента, найденная в «закладке» вместе с цинком патронов. Какой умелец собрал эту ленту на 78 патронов и для чего — так и осталось неизвестно, но брезговать ею никто не стал. Денис еще раз постарался вспомнить маршруты между своими огневыми и, главное, места установки растяжек и фугасов в доме.

Алекс нервничал. Он «оставался на хозяйстве», вот только хозяйство это было раздроблено на четыре части без связи между ними. Он с тоской вспоминал рассказы Ники о портативных радиостанциях размером с пачку сигарет, способных перекрыть весь этот городишко, и тяжко вздохнул. Только теперь, оказавшись на месте Ники, он до конца осознал, насколько это нужная вещь в их работе. Алекс еще раз зашел на позицию своего последнего снайпера, опустился на первый этаж проведать Быка — прикрытие свое и Игрока. Затем лейтенант занял огневую позицию. Эта тройка перекрывала перекресток, где уходящие из комендатуры коллеги могли свернуть или к выезду из города, или к госпиталю — по состоянию группы.

Москва, 16.06.1942, кабинет начальника 4-го Управления НКВД

Ващенко Петр Семенович вошел в кабинет Судоплатова ровно в 14.00. Он еще не совсем привык лично отчитываться перед столь высоким начальством и потому испытывал двойственные чувства. С одной стороны — робость и скованность, боязнь сказать или сделать что-то не так. С другой — это возможность быть замеченным «наверху». Что могло сулить как перспективы карьерного роста (хоть вроде и стыдно думать о чинах и должностях в ходе столь тяжелой войны), так и судьбу приближенных прежнего руководства. Короче говоря — и страшно, и интересно, и непонятно…

— Старший лейтенант Госбезопасности Ващенко по вашему приказанию прибыл!

— Не ори, не на плацу. Проходи, рассказывай.

Такое начало разговора, с небольшими вариациями, становилось своеобразной традицией, нарушать которую Ващенко не собирался.

— Получена радиограмма от отряда «Победители». Банда ликвидирована. Первым заходом летчики накрыли посадочную поляну и кустарник между поляной и хутором, где и ждала засада. Второй заход, вдоль кромки леса, уничтожил постройку и отрезал уцелевшим бандитам пути к отступлению. Уцелевших полицаев добили наши разведчики. Установить точное число погибших не представляется возможным — все-таки авиабомбы вещь не слишком аккуратная. Но тело командира опознано. Найденные при нем документы и пакет, который вез курьер бандитов, отправлены в партизанский отряд товарища Филина, на днях будут доставлены по воздуху в Киев для детального изучения. Кроме того, пленный и подслушанные разговоры бандитов у костра дали кое-какую информацию о судьбе старшего майора Государственной Безопасности Ярошенко.

Ващенко сделал паузу, ожидая разрешения продолжить.

— И что там с ним? — Павел Анатольевич заинтересовался.

— Как удалось выяснить, один из бандитов нарушил светомаскировку в то время, когда товарищ Ярошенко опускался на парашюте. Товарищ старший майор, вероятно, увидел дом и понял, что дело нечисто. Он попытался управлять парашютом так, чтобы сесть в стороне от встречавших. Бандиты бросились в погоню. Ярошенко, приземлившись, с помощью термитной шашки уничтожил имевшиеся у него документы, завернув их в часть парашюта. Еще перед приземлением нашего офицера бандиты открыли огонь и, похоже, ранили его. Ожидая, пока документы сгорят, старший майор принял бой. Он расстрелял почти в упор первую группу преследователей, но был ранен еще дважды, в спину и в шею, и в тяжелом состоянии захвачен в плен. По имевшимся у бандитов данным, в сознание он до сих пор не пришел. Лжепартизаны потеряли в стычке троих убитыми и двоих ранеными. Один «тяжелый», лечится в немецком госпитале. Второй был ранен легко и отлеживался на хуторе…

— Хорошо, с этим вопросом все? Что с группой товарища Ивановой?

— Начало совещания у Коха запланировано на 14.00. По плану операция должна начаться в 14.20, то есть, — Ващенко посмотрел на часы, — через шесть минут.

— Добро. Как только будут какие-то данные по этой операции — сразу же ко мне, адъютант в курсе.

Саня

Сколько они блуждали по Брянским лесам, Даша уже не помнила. Два красноармейца, остатки раздавленного танками отдельного зенитно-пулеметного взвода, две падающие с ног от голода и усталости девчонки…

— Даш, вставай, недалеко уже, — Машка, младшая сестра, тормошит за плечо. — Я тут деревню какую-то разведала. Немцев вроде нет…

* * *

Восемь стволов прошлись свинцовой метлой, смахивая с дороги дозорных мотоциклистов. Следом смерч бронебойно-зажигательных пуль прошелся по «гробику», не в меру самонадеянно сунувшемуся на помощь мотоциклистам, но поделать с танками установки МВ-4 ничего не могли. Близкий разрыв оглушил Дарью и опрокинул счетверенку, скрыв тело девушки. А потом немцам стало резко невесело — прорвавшиеся в очередной раз штурмовики русских устроили на дороге кровавую кашу, так что гансам было не до прочесывания и зачистки позиций пулеметчиков. Мотоциклетный батальон, усиленный танковой ротой, рванул дальше, торопясь уничтожить очередной опорный пункт русских, оставив в стороне разбитые зенитки и тела их расчетов. Она пришла в себя уже тогда, когда Машка, чуть не плача, тащила «убитую» сестренку подальше в кусты. Потом немного оклемались и пошли, сторонясь дорог и деревень, теряя счет дням. Но больше так идти они не могли — нужно было хоть немного поесть и отдохнуть.

…Крайний дом, или, вернее, изба. Хозяин молча пропускает внутрь. Ни о чем не спрашивает, ничего не говорит, просто на столе появляется немного еды. А потом сон. Глубокий, без сновидений.

* * *

— Значит, рядовые Дарья и Мария Галкины. Ну, что ж, я дам вам провожатого, топайте пока в обоз…

— Товарищ командир, мы же зенитчицы…

— Вижу, что не летчицы. Но, во-первых, вам отдохнуть надо, а во-вторых — нету у меня пока свободных машин, ясно вам?

— Да.

— Не слышу.

— Так точно, ясно.

— Вот и славно. Куда вам воевать, вам в санбат нужно, да где ж его возьмешь-то?

* * *

Танковая бригада и стрелковый полк на автомобилях догнали нас только в пригороде Сафоново, недалеко от того места, где наши авиаторы разгромили колонну, остановленную и отброшенную моей засадой… Пехота пересела из кузовов ЗИСов на броню танков. Подавив немецкую противотанковую батарею на окраине огнем ИСов с большой дистанции, мы начали штурм городка. Двигались медленно, тщательно проверяя дома и дворы. При обнаружении сильно закрепившихся немцев, стрелки не бросались на штурм без прикрытия Т-34 или Т-50, а если обнаруживали орудия или вражеские танки, то приходила очередь ИСов. Через три часа Сафоново было полностью очищено от немцев. Потери с нашей стороны — около полусотни убитых и сотня с небольшим раненых, один Т-34, как раз командира бригады, полезшего в лоб на ШТУГ, Т-26 и два Т-50. Командование сборной танковой группой принял я.

Пока мы приводили технику в порядок после штурма, около сотни местных жителей группами и по одному пришли с оружием к нам и стали требовать зачислить их добровольцами. Они же поведали нам о хорватском батальоне, объявившемся в этих местах, и роте СС, состоявшей из эстонцев. «Старые знакомые» вновь принялись за свое — воевать с женщинами и детьми и удирать сломя голову от наших войск.

После тяжелейшего боя за Сафоново и переправы через Вопь по гати на базе остатков немецкого понтонного моста две деревни вдоль по Минскому шоссе проскочили буквально ходом — три мелкие перестрелки. Перед самым Ярцевом нам в лоб выскочили семь ШТУГов с длинными стволами. На шедшем первым ИСе добавился шрам на башне, а в четырех из семи новообразовавшихся костров было трудно опознать даже — танками ли они были ранее или штурмовыми орудиями. Штурма Ярцева не было — несколько отдельных очагов сопротивления подавили легко. Кроме того, удалось захватить довольно большую колонну грузовиков с топливом и едой. Как ни странно, в большинстве немецких боекомплектов в технике и около пушек была большая нехватка снарядов, мин и гранат. Да и запасы патронов были явно невелики.

Сафоново

Негромко урча дизелем, самоходная зенитная установка «Вяз-2» двигалась вдоль по улице Сафонова, прикрываемая отделением пехоты. Экипаж внимательно осматривал местность: несмотря на то, что новые машины появились на фронте сравнительно недавно, они уже успели обогатить солдатский фольклор понятием «деревянный гроб», и во многом — благодаря башне. Официально она именовалась «полуоткрытой», или, если проще, — башня не имела крыши. И если на случай дождя или снега имелся хороший кусок брезента, то для защиты расчета от свинцового дождика были только узенькие козырьки, под которыми и кошке не спрятаться.

* * *

…Ефрейтор Отто Грубер, вжавшись в простенок, напряженно вслушивался в доносившиеся снаружи звуки боя. Вроде русские двигались чуть в стороне от его позиции, так что, может быть, удастся пересидеть день, а ночью уйти.

Нет, господи: ухо немца уловило негромкое урчание. Судя по звуку — новая американская зенитка, которая все чаще встречается в последнее время на Ост-фронте. Точно, она — русские машины грохочут двигателем и лязгают гусеницами, словно стремясь оповестить всех о своем приближении. Эта рычит тихо, можно сказать, добродушно, если забыть на минутку о паре 2,5-сантиметровых автоматов, способных в минуту выбросить сотни снарядов, уничтожающих все живое. Некстати вспомнилось, как такая же машина, прямо у него на глазах, разрубила пополам легкий немецкий броневик. Рокот все ближе, и Отто вытянул из-за пояса гранату и выдернул предохранитель.

Раз.

Шаг в сторону, удача — установка прямо под окном.

Два.

Граната, с почти догоревшим замедлителем, летит вниз.

Три.

Шагнуть назад, понимая, что уже не успеешь.

…Короткие очереди пистолетов-пулеметов ударили в появившуюся в окне фигуру, швырнув тело немца обратно в комнату, за мгновение до того, как брошенная граната разорвалась на высоте полуметра от башни «Вяза»…

— Машина почти не пострадала, а те, кто в башне…

— Вот что, девоньки, с самоходкой разберетесь?

— Да! То есть «Так точно»!

* * *

Следующая на дороге в сторону Смоленска деревня, Мушковичи, встретила нас ожесточенным, но каким-то бестолковым сопротивлением. Складывалось впечатление, что обороняющиеся просто не понимали, что два бездарно установленных пулемета и несколько десятков бьющих вразнобой винтовок не способны доставить нам серьезных проблем. Сопротивление не прекратилось даже после того, как выстрелами из танковых орудий были подавлены оба пулемета и разрушены несколько домов, откуда винтовки били особенно густо. Пришлось прочесывать деревню дом за домом, выкуривая стрелков по одному.

Пока мы приводили в порядок технику, я решил попробовать разобраться, что произошло. Очень уж странно выглядело поведение оборонявшихся. Загадка разрешилась, когда в штаб, подгоняя пинками, пригнали пару захваченных в деревне пленных. Один из них был совсем мальчишкой, белобрысый, хрупкого сложения парень лет восемнадцати-девятнадцати, с торчащей из воротника непривычного покроя буро-зеленого кителя шеей. Другой — плотный мужик, на вид около сорока, в мокром кителе похожего цвета и покроя, но явно лучшего качества, со знаками различия капитана полиции безопасности (СиПо) в петлицах. От него невыносимо разило отхожим местом.

Я опять окинул мальчишку взглядом, стараясь понять, зачем мне притащили щегла, затем перевел глаза на молоденького лейтенанта, командовавшего конвоирами.

— Он вроде по-русски что-то разумеет, — ответил на немой вопрос тот.

— Я. Учить! Русский. Гимназия!!! — запинаясь от ужаса и старания убедить этих страшных красноармейцев в своей полезности, залепетал пленный.

— Ну-у, тогда показывай, чему там тебя «учить», — протянул я. — Имя?

— Шлижюс, Чесловас Шлижюс, — немедленно выпалил тот.

— Звание?

— Солдат в 13-й батальон Литовской полиции безо пасности, рота три. Приданы комендатуре Рудни для помощи в установлении порядка.

— Что-о? — протянул я. — А это что еще за батальон???

Из дальнейшего допроса выяснилось, что речь идет о литовском добровольческом батальоне, одном из трех десятков[18] подобных подразделений, сформированных литовскими коллаборационистами и числившихся приданными по ведомству СиПо. Тринадцатый батальон был сформирован в Расейняй, из набранных в уезде добровольцев. Шлижюс был сыном зажиточного владельца лесопилки из Расейняй, который и отправил сына учиться в «Прогрессивную гимназию» в Шауляй. Советы национализировали лесопилку в 1940-м, оставив отца главным инженером при присланном откуда-то из Вильнюса коммунисте-директоре. Когда в 1941-м пришли немцы, местное отделение LAF[19] сочло паренька из пострадавшей при коммунистах семьи подходящим кандидатом для полицейского батальона и сделало ему «предложение, от которого невозможно отказаться». Грамотный, но хрупкого сложения выпускник гимназии быстро сделался писарем роты, состоящей в основном из люмпен-пролетариев Расейняй и Юбаркаса[20]…

— Ну, хорошо. — Я прервал многословные, хоть и на ломаном русском, объяснения Шлижюса и показал на второго: — А это кто?

— Наш рота командир, капитан Артурас Вилкат, — с готовностью выдал писарь, с явной неприязнью поглядывая на мордастого офицера, и вдруг как выплюнул тому в лицо: — С-с-собачья с-с-самка, убийца проклятый, еще «волком» себя называть!

— Ну-ка, ну-ка, — заинтересовался я словами пленного, — ты это о чем? А ну, держите того, чтоб не дергался!

Второй пленный при словах Шлижюса дернулся так, как будто хотел броситься на того, чтобы заставить замолчать. В ответ один из конвоиров, совершенно автоматически, сделал выпад из упражнения «коротким коли». На счастье Вилката, укороченный СКТ танкодесантника был без штыка, так что пленный просто свалился на пол, держась за откормленное брюхо, и получил несколько увесистых пинков, чтобы не суетился без приказа.

— Он быть офицер полиция в Юбаркас в тридцатых, — заторопился Шлижюс. — Там быть поджог на лесопилка Файнберга[21], полиция из Расейняй[22] расследовать, он быть замешан в поджоге, бежать в Германию. Вернуться с немцами год назад, офицер Вермахт. Убивать евреев и советских в Юбаркас вместе с командир милиция[23], учитель школьный[24]. Потом к нам, в Расейняй, приехать с отрядом активисты, называл себя «Капитан Волк», тоже убивать. Потом батальон сделали, он стал капитан в нашей роте.

— А тут, под Смоленском, что делали? — снова прервал я рассказ Шлижюса.

— Они умиротворять деревни. С немецкими представителями ездили.

— Погоди, а что это у вас за форма такая?

— Обычная литовская армейская форма[25], — явно не понял вопроса тот.

— Д-а-а, вам даже фельдграу давать стремно… Стоп, вы литовцы, а эстонцы где?

— Они тут были, отдельная рота СС. Им машины дали, а нам нет[26]. Оставили нас здесь! Я могу чем-то спасти жизнь? Я только неделю здесь, я болел инфлюэнца до того. Я никого не убивал! Я сохранить архив роты! Я немецкий знать!

— Заткнись! Пусть НКВД с тобой разбирается. Может, споешь чего интересного. — И, не сдержавшись, добавил: — И что же у вас за литовская безопасность, мать вашу за ногу и об угол, смоленских баб с детьми малыми убивать! Где Смоленск, а где Жмудь?

Я перевел взгляд на стоявших по бокам Шлижюса бойцов.

— К особистам, а пока на «скорую помощь» привяжите. Хоть будет у авианаводчика свой небольшой щит.

Пока уводили писаря, я перевел взгляд на второго пленного. Тот исподлобья смотрел на меня глазами затравленного волка. Я понял, что скорее всего из-за торчащего пуза прибавил ему несколько лет. Отвык я за год войны от раскормленных пузатых морд. Ему было, очевидно, слегка за тридцать.

— Ну, а что ты расскажешь?

Пленный явно понял вопрос, но косноязычный ответ понять было невозможно. Пришлось прибегнуть к помощи Ларочки, нашего штатного переводчика с немецкого. Впрочем, ничего толкового тот не сказал и с переводчиком. Беспорядочное перечисление имен командиров и сослуживцев, вперемешку с уверениями, что писарь его оговаривает.

Я перевел взгляд на лейтенанта, который командовал приведшими пленных бойцами и до сих пор стоял в углу комнаты.

— Ты откуда его достал, красивого такого?

— Из сортира, товарищ подполковник, в яме прятался.

— Вот туда его и вернуть. Головой вперед. И проследить, чтобы не вынырнул.

Лейтенант дернул цыплячьей шеей, явно порываясь что-то сказать. Но затем, видимо, вспомнил ходившие обо мне легенды. В глазах его мелькнуло мгновенное понимание, почему этот молодой и так непохожий на других подполковник стал героем такого количества захватывающих и страшных историй.

— Слушаюсь, товарищ командир! — и, поворачиваясь к бойцам: — Гоните его, только сами не замарайтесь.

Вилката пинками и толчками стволов выгнали на улицу. Когда я через какое-то время вышел по нужде (а что я, не человек, что ли), ноги в добротных офицерских сапогах (ишь ты, как разбаловались, мелькнула мысль, даже сапогами побрезговали) еще торчали из полужидкого из-за недавних дождей содержимого отхожего места.

Мякишев

Итак, в комендатуру проникли. Довольно удачно с утра «раскулачили» телегу с полицаями-фуражирами. И лишних паразитов придавили, и «уставными» карабинами разжились, и формой. А пока этих «ореликов» хватятся, тут такой шум пойдет, что не до них будет. Правда, лошадью и телегой воспользоваться не рискнули — а ну как узнает кто на въезде? И колхозничкам местным коняшку не подаришь — клейменая, за такую скотину на подворье немцы враз вздернуть могут. Вот и пришлось нанимать местного возчика, за «долю в добыче». Пойдет ли он потом к немцам, нет ли — нас мало интересовало, по той же причине, что и в случае с полицаями — мы гораздо раньше и гораздо больший шум устроим. Так, Док докладывается дежурному, спрашивает, куда меня волочь. Эх, есть прокол уже — небольшой, но есть. Мы разговор репетировали в расчете на то, что дежурным офицер будет, а тут оберфельдфебель сидит. Иначе себя держать надо, ну да ладно, недолго мордастому жить осталось.

А вот это уже хуже. То, что внутренней тюрьмы при комендатуре нет и побег заключенных устроить не удастся, мы узнали накануне. А вот то, что нас усадят дожидаться указаний на лавочку в уголочке, мы не рассчитывали. Думали, хоть в какую каморку загонят — там я и переоделся бы. Придется импровизировать, ну, зато начать сможем одновременно, простору больше. Вот с этой одновременностью… С одной стороны, мы начать должны после того, как Ника выйдет к определенному рубежу. С другой стороны — мы должны начать активную фазу раньше нее, чтобы отвлечь на себя внимание охраны. Вот попади в «вилочку», да еще и с обстановкой на месте увязать. Если все срастется как надо — это будет что-то наподобие езды по канату на велосипеде. Да еще и жонглируя саблями.

Так, это выход к кухне, хорошо. А вон там — та самая охрана гнездится. Планы здания мы добыли старые, еще дореволюционные, могли и перепланировать. В принципе — три комнаты: дежурка, за ней — оружейка, проходная, за ней уже — казарма на взвод охраны. Пакость в том, что из казармы идет коридорчик к «удобствам», а из коридорчика есть дверка в коридор побольше и, в конечном итоге, к нам за спину, в проход, который ведет к двери черного хода. К той самой, прорыв к которой мы и должны изображать. Второе гадство в том, что комнату, где сейчас казарма, вроде как перегораживали надвое. Если перегородка есть — это еще один рубеж обороны для противника. И ведь пока не сунешься — не узнаешь. Точнее, узнать-то можно, но времени не было — выслеживать в городе кого-то из охранников, изымать и допрашивать.

Ну, начнем, благо немцы нам помогли — часы над входной дверью работают. Док с понуро бредущим за ним Самураем отправились к караулке. При этом самураевский карабин нес Док, и вид имел очень недовольный.

* * *

В караулку Ровенской комендатуры вошел понурый детинушка в косо сидящей форме полицая. Весь его вид выражал горестное недоумение и обиду на козни судьбы-злодейки. Пустые руки его висели вдоль тела, как будто он не знал, куда их пристроить. Следом за ним, подгоняя периодическими пинками коленом под зад, шел разъяренный немецкий лейтенант. Лейтенант нес в руках мосинский карабин и сыпал эпитетами, богатство и изысканность которых по большей части пропадали втуне. Меньшая часть, изложенная на ломаном русском, достигала ушей воспитуемого объекта, но вот непривычное звучание привычных терминов вызывало невольную ухмылку, которую детинушка прятал, опуская голову как можно ниже.

Сидевший в передней комнате караульного помещения «фильтр от чужих» в лице фельдфебеля взвился было, увидев ломящегося без спросу унтерменша, но быстро переделал свое движение в стойку «смирно» при виде злого, как Мефистофель, лейтенанта. Двое сидевших в комнате бойцов, во избежание неприятностей, также изобразили строевую стойку.

— Вы только взгляните, что dieser Idiot сотворил с оружием! С ломоподобным по своей примитивной надежности творением своего же соотечественника! Я думал, что русское оружие в любом случае рассчитано на русскую же дурь, так ведь нет! Этот Sweinpotz, продукт от связи русского медведя и тупой коровы, умудрился согнуть рукоятку затвора! — на последних словах офицер сорвался-таки на фальцет и выдал описываемому им загадочному гибриду новый пинок.

Фельдфебель и один из солдат подтянулись поближе, с целью глянуть на такое чудо, открыв калитку в перегораживавшем комнату барьере. Второй, на всякий случай, потихоньку попятился подальше от начальства, хоть и чужого, но злого, — к открытой двери в оружейную комнату. Офицер сделал вид, что воспринял это как приглашение и прошел внутрь. Дневальный, может, и хотел бы возразить что-то против вторжения, но лейтенант уже набрал хорошие обороты и останавливаться не собирался. Фельдфебель же не хотел служить громоотводом и пытался быть максимально тактичным, решив просто закрыть собой дверь, ведущую во внутренние помещения.

— Вы когда-нибудь могли представить себе такое?! У вас тут найдется кто-то, кто мог бы поправить это дерьмо или дать какую-то замену? Потому как мне под охраной этого Aehserlische Sweinhund еще ехать обратно, причем через лес, где видели еще сильнее больных на голову его соотечественников! Где ваш оружейный мастер?

Пышущий гневом лейтенант теснил фельдфебеля все ближе к оружейке, на понуро стоящего около загородки полицая внимание обращать вообще перестали. Если бы немцы обратили внимание, что офицер закрыл за собой дверь и старается ругаться так, чтобы ругань казалась почти криком, но звучала как можно тише… Жизнь бы им это не продлило, но хоть дало бы шанс поднять тревогу. А так… Продолжая левой рукой тыкать в лицо фельдфебелю карабин с открытым затвором, «немецкий офицер» правой достал из ножен на поясе короткий клинок и без замаха ткнул собеседнику в солнечное сплетение. «Полицай» не мешкая подскочил к немецкому солдату и без затей свернул ему шею. Аккуратно придержав тушки немцев, Док и Самурай осторожно, но быстро опустили их на пол и проскользнули в оружейку.

«Вот раздолбаи-то!» — с облегчением подумал Самурай, глядя на открытую металлическую решетку, за которой стояли оружейные шкафы. Дежурный, который должен был сидеть за ней, как раз выходил наружу, явно с целью посмотреть на бесплатный цирк в передней. Рядом, ближе к двери в казарму, стоял солдат, решивший сбежать от неприятностей. Док ударил беглеца кинжалом снизу вверх, пробивая язык, мягкое небо и мозг, пришпиливая нижнюю челюсть. Удар быстрый, смертельный и не дающий шанса что-то крикнуть. Самурай снова справился голыми руками. Дальше действовали по отдельности. Пока безоружный рукопашник проводил инвентаризацию запасов оружия, выбирая себе по вкусу, его напарник осторожно заглянул в щель казарменной двери и удовлетворенно кивнул сам себе — перегородки не было.

Док сноровисто подготовил себе оружие из трофеев — противотанковую гранату и четыре «лимонки». Противотанковую поставил пока в уголок, две «лимонки», разогнув усики предохранительной чеки, повесил кольцами на пришитые к портупее крючки, две взял в руки, пропустив большие пальцы рук в кольца гранаты, зажатой в другой руке. Убедился, что Самурай запер решетку и ушел контролировать вход, встал сбоку от двери. Резко выдохнул воздух, рванул кольца из первых двух «лимонок», толкнул дверь, шагнул в проем…

Немцы в казарме, обернувшись на шум к двери, увидели лейтенанта вермахта, стоящего на пороге с опущенными вниз руками. Синхронно взмахнув ими, он отправил в полет два небольших предмета, один — ко второй двери, второй — в дальний угол. Тут же, без промедления, схватился за висящие на портупее две гранаты и, разводя руки в стороны, одним слитным движением сорвал их с крючков и отправил в стороны ближних углов. Раньше чем кто-то успел сообразить, в чем дело, странный лейтенант рванул на себя дверь и выскочил обратно в оружейку.

Прижавшись спиной к простенку, Док присел на корточки, хватая противотанковый «гостинец». Переждав два двойных взрыва, перекрывших разноголосый гогот, боец взвел ударный взрыватель и, распахнув ударом ноги остатки двери, бросил гранату в центр комнаты, метнувшись в первую комнату караулки.

Первая победа

Пара Bf-109 легко скользила в воздухе. Свободная охота, основной прием во Франции и Польше, на Востоке стремительно превращалась в непозволительную роскошь. Здесь все чаще приходится драться насмерть, стараясь вытеснить машины «иванов» из района патрулирования. Или удержаться в нем самим. Или крутиться в «собачьей свалке», связывая боем истребители прикрытия. Или продираться сквозь огонь воздушных стрелков, стараясь достать закованные в броню штурмовики русских…

Поэтому фельдфебель Краухе был более чем доволен этим вылетом — в конце концов, для перехвата и прикрытия есть другие пары. А он со своим ведомым — лучшие охотники эскадрильи. Никто не будет забивать гвозди будильником, правда ведь? Одно плохо — ни одного русского они не обнаружили, ни в небе, ни на земле, обидно будет возвращаться ни с чем.

Внизу мелькнуло что-то непонятное, и Краухе слегка довернул машину, стараясь разглядеть, что там. Кажется, автомобильная колонна? Ну-с, посмотрим. Зениток вроде нет. Значит — вперед! И пара «худых», заложив крутой вираж, начала стремительную атаку на короткую колонну…

— Во-о-здух! — Машины бросились врассыпную, а мехвод «Вяза» привычно вывел зенитку на обочину. Даша отчетливо видела пару «мессеров», атакующих машины. Будь это пулеметная счетверенка, она бы уже стреляла, но «Вяз»… Он большой, он непривычный, тяжелый, непослушный. Короткая очередь ушла непонятно куда, не причинив вреда самолетам. Ох, недаром командир зенитчиков поставил их машину именно сюда. Вероятность попасть под внезапный удар именно в этой части колонны крайне мала и у сестер будет время освоиться. В теории. Сейчас времени не было — немцы шли на второй заход, решив подстраховаться и уничтожить проявившую себя зенитку и стиснув зубы, девушка ловила в прицел стремительно растущий и плюющийся огнем силуэт…

…Так, ошибка — зенитки все же были. Вернее, зенитка, одна. С криворуким наводчиком — даже сапожник стреляет лучше. Краухе усмехнулся — похоже, сегодня к сбитым русским самолетам прибавится одна зенитка, что тоже неплохо. Силуэт зенитки, похожий на силуэт маленького танка, плотно влип в прицел, и «стодевятый» задрожал от очередей пулеметов и пушки. Следом потянулись очереди ведомого. Трассы ударили по машине, разлетаясь красивым фейерверком рикошетов. Неожиданно набежал туман, скрывший дорогу, русскую зенитку, выбросившую толстые красные шнуры из обоих стволов. Краухе потянул штурвал на себя, выводя машину из пикирования, и не почувствовал привычного сопротивления рукоятки…

…Свинцовый ливень ударил по машине, наполняя пространство металлическим звоном. Даша неотрывно следила за ведущим «худым», одновременно пробуя рукоятки наведения «Вяза». Рывков не любишь? Хорошо, поняла. Плавным движением спарка стволов повернулась в сторону немца, и «Вяз», уже послушный воле девушки, загрохотал, выбрасывая тысячу снарядов в минуту. Ведущий «мессер» вспыхнул, потом — полыхнул взрывом, превращаясь в огненный шар. Второй, непостижимым маневром увернувшись от настигающих его очередей, уходил, густо дымя форсируемым мотором.

Ника

Я всегда пыталась понять, в чем различие между прошлым и будущим? Именно так — между ними и нами. То, что сразу бросается в глаза, — мы двигаемся по-другому. Не знаю, как это сказать, наверное, резче, по меньшей траектории, экономнее, что ли… Будто подсознательно просчитываем наиболее рациональный маршрут. И еще… мы двигаемся больше. Для начала я смотрела, как солдаты стреляют. Даже в три мишени, стоящие на расстоянии друг от друга и под углом, они пытаются поразить с одного места. Редкие умники делали пару шагов и все. Теряли время и скорость. А ведь была куча способов сделать это быстрее — перевороты, выстрелы снизу, кувырки… Последние мишени всегда ставились напротив — справа и слева. Все стреляли сначала в одну с правой руки, а потом, так же стоя, поворачивались — и с левой в другую. А раскрыть руки и сразу в две? Не додумались… Пришлось учить. И учиться самой. Потому что в теории это выглядело здорово, а вот на практике…

Я уже год на войне. Много? Мало? Год, который можно со спокойной совестью посчитать за десять в мирной жизни. Жалею ли я о том, что попала сюда? Не знаю. Не могу сказать. Я стала другой. И меня изменила не война, хотя она ломает психику дай боже… я сломалась тогда, когда поняла, что мне воевать нравится. Я испугалась себя. Если бы не Леха, я, может быть, вообще бы замкнулась, но он не позволил. Удержал на самом краю. Собой удержал. Тем, что понял, насколько мы разные, и позволил быть собой.

С момента его пленения моя крыша удерживалась на одном гвоздике. Ржавом и кривом. Казалось, что весь мир, все люди против меня. Одни задерживают, другие придираются, третьи просто ненавидят… будто чувствуют мою инаковость. Хотелось убивать. Нельзя… было. И будто спущенная пружина — разрешение на взлет! Кто сказал, что войти в клетку с девятерыми фрицами это Мэрисьюшно? А пошли они все! Радостное безумие захлестывает, рвется горлом, повисает кривой усмешкой… А вот и взрыв! Ну что ж, получайте — цыганочка с выходом!

Цыганочку пришлось плясать по полной программе. С притопами и прихлопами, вернее, с кувырками и полусальто. А иначе никак — замрешь на месте и считай — труп. Немцы, не привыкшие к обезьяньим скачкам, выполняемым женщиной в разорванной юбке, сначала офонарели, что было вполне ожидаемо, а потом уже было поздно. Надо отдать им должное — они все-таки стреляли. Сбивчиво, бесприцельно, но умерли с пистолетами в руках. Только один, последний, поднял руки. Так и сполз по стенке с поднятыми руками и дыркой между бровей.

Я присела на столе и еще раз обвела взглядом кабинет. Шальная мысль о коллекции фуражек Коха и Эрха в пику Букварю с его гудериановской мелькнула и тут же улетучилась. Из меня коллекционер никакой — не люблю я собирательство. Что за радость меряться, у кого трофей круче? Или толще.

Вытащила из-под пиджака веревку. Один конец к батарее, другой в открытое окно. Не дай боги, ребята не успели открыть такое же окно на первом этаже, — будет весело! Ладно, не думать о плохом! Но вот о чемоданчике, что около стола стоит, подумать стоит. Документы со стола — туда, комком. Теперь — ходу, срочно!

Секундой позже, оттолкнувшись от подоконника и отправляя свое тело в полет, я услышала как громыхнула дверь и в кабинет влетела охрана. Поздно, мальчики! Кто вам доктор, что вы целых тридцать секунд собирались?

Окно, на мое счастье, было уже открыто. Я покатилась по полу, гася скорость, и чуть не врезалась в СБ. Улыбнулась.

— Вперед! Время! — рявкнула уже на бегу, скорее по привычке, чем по необходимости.

По коридору направо, налево. Все зачищено идеально — ни одного живого фрица. Взрыв заставляет вжаться в стену и на несколько секунд потерять темп. Ничего, немцы потеряли не только темп. Док рванул трофейной взрывчаткой основную лестницу. Вынырнул из поднявшейся взрывом пыли Самурай. Перепачканный кровью, довольный. Улыбка до ушей. Махнул рукой — сюда! Еще одна дверь — и мы на улице. Прыгая в машину, я успела мельком глянуть на часы — вся операция с момента, как я встала из-за своей печатной машинки, заняла одну минуту сорок восемь секунд. Что ж, можно считать, что по времени мы уложились.

Саня

— Я этих баб научу, как стрелять!!! Я им покажу!!! Они мне сапоги чистить будут!! — орал забрызганный кровью и мозгами особист на бегу, направляясь к «Вязу» сестер. — Эй, кто там такой меткий? Вылазь!

— Что случилось, товарищ лейтенант госбезопасности? — из башни показалась Даша.

— Девки! Молодцы!!! Командир сказал — много жизней спасли!!! — гэбэшник хотел было полезть на броню, но словно зачарованный остановился и стал разглядывать множество новых отметин. — Живые? Все хорошо?

— Да, товарищ лейтенант госбезопасности, все нормально.

— Ну, и хорошо… Только вы уж постарайтесь командирский танк не пачкать… Что ты так на меня смотришь? «Мессер» в воздухе развалился. А голова пилота нам на моторный отсек упала. Чуть не зашибла! Но забрызгала качественно! — стряхнул он мелкий серый комочек с кончика сапога.

Ровно

Килл методично отстреливал суетящихся около задней стены Ровенской комендатуры немцев. Предпочтение отдавалось тем, кто пытался бежать к машинам, погоня за командиром была последним, что мог бы допустить снайпер. Если ни к машинам, ни к дверям никто не бежал, а в очередной обойме оставались патроны — жертвами становились колеса и радиаторы припаркованных во дворе автомобилей. Не отвлекаясь от своей работы, Килл краем уха отслеживал огневую работу «коллеги» — бывшего охотника-промысловика с позывным Батя. Тот азартно работал дуплетами по любому движению в окнах, за исключением тех окон, где могли (и должны были) появиться свои. «Конечно, — подумал стоящий на балке стрелок, — 20 патронов в магазине, можно и двоить. А оно и правильно, первая пуля — стекло разрушить, вторая — на поражение. А мне опять обойму менять!»

На третьей минуте «сабантуя» Килл смог пронаблюдать эффектный полет своего командира — из окошка в окошко. Причем нижнее открылось, когда Ника уже перешагнула подоконник верхнего. «Еще сшибет там, внизу, кого-то. И скажет, что сам виноват», — подумал боец.

Вот группа из четырех человек выскочила к единственной не пострадавшей машине. Не успел Килл всерьез обеспокоиться судьбой последнего штурмовика, как появился и пятый, он же — Седьмой, с трофейным МГ. Выпустив в коридор прощальную очередь, явно не прицельную, а для вселения в головы уцелевших в здании врагов нужного настроения, пулеметчик запрыгнул в машину. К тому моменту, когда раскрылись три зеленых огонька сигнальной ракеты, легковушка с фашистскими флажками на капоте уже набрала приличную по местным меркам скорость. «Пора и нам уходить», — Килл забросил винтовку за спину и скользнул вниз по заранее привязанной к соседней балке веревке.

Задачей снайперской группы на этом этапе было уходить по маршруту, но уходить с шумом, отвлекая на себя возможных преследователей. В случае, если преследование будет слишком плотным, — должна подключиться группа контроля в городе или «дружественные партизаны» в лесу. Но, несмотря на задачу «пошуметь», ждать приезда явно опаздывающего подкрепления к охране комендатуры никто не собирался — уход пешком по чужому городу дело небыстрое, да и патрулей по дороге встретиться должно немало.

Так и случилось. Еще перебираясь в соседний подвал, бойцы группы услышали сзади сдвоенный хлопок растяжки и суматошную стрельбу немцев, которые пытались нащупать огнем русского диверсанта, бросившего гранаты. Так, под канонаду, снайперы с прикрывающим их пулеметчиком пролетели ближайшие два двора. Выскочили на улицу, срубили растерянно вертящий головами на перекрестке патруль и, слыша вместо стрельбы завывание насилуемых автомобильных моторов, побежали к очередной, заранее намеченной руине. Кто-то трижды пальнул в сторону группы из пистолета, скрываясь в глубокой подворотне, но не попал. Однако и сам остался в безнаказанности — диверсантам некогда было даже швырнуть туда, в провал арки, гранату. Они почти успели…

Гауптман Эммерс, отправленный охранять госпиталь, поскольку «по достоверным данным, сегодня русские не будут проявлять какой-либо иной активности в городе», катастрофически опоздал к комендатуре. Заглянув в запыленный и задымленный холл, офицер присвистнул при виде рухнувшей лестницы, оглядел с трудом выбирающихся из караулки уцелевших охранников и выскочил на улицу. Остановленный им раненый унтер сообщил, что русские диверсанты забросали гранатами его взвод и отошли дворами «вон в ту сторону». Эммерс решил, что получил шанс прекратить череду неудач, преследующую его род со времени потери приставки «фон» перед фамилией. Он отдал команду, и его неполная из-за отправки одного взвода к ложным партизанам рота колонной рванула вдогонку. Эммерс не был новоиспеченным желторотым лейтенантом, потому ехал во второй от головы колонны машине, и это был не какой-нибудь «Опель-Капитан», а бронеавтомобиль «Бюссинг-НАГ». Поэтому беглецов заметил не он, а солдаты в головном грузовике. Они увидели (или решили, что увидели) спины вражеских солдат, скрывающихся в руинах двухэтажного дома. Обстреляли (безрезультатно) преследуемых и шустро посыпались из кузова.

— Что там? — спросил Эммерс ехавшего в кабине передовой машины фельдфебеля.

— Видели движение, кто-то забежал в здание.

— Первый взвод — вперед, не давайте закрепиться, второй — налево, по переулку — в обход!

Снайперская пуля, прилетевшая совсем из другого дома, на другой стороне улицы, прервала карьеру гауптмана Эммерса, участника боев на Вестерплатте, триумфатора Парижа, участника походов в Судеты и Вену. Стоявший напротив фельдфебель успел осознать непоправимость происходящего, но уйти от второй пули Игрока уже не успел бы и человек с гораздо более быстрой реакцией. Два пистолет-пулемета хлестнули длинными очередями по скопившимся у кирпичной стены немцам. Со ста метров рассеяние у МП-38 было немалым, но все же это был расстрел.

В головах уцелевших немедленно зародилась мысль об ошибке — русские забежали в другой дом! Дальше каждый действовал в меру характера и полученного приказа — те, кто успел его получить. Часть бойцов расстреливаемого первого взвода попыталась укрыться в том доме, который только что собирались штурмовать. Часть — побежала к источнику угрозы, стремясь укрыться в мертвом пространстве. Часть второго взвода умчалась в глубь ведущего налево переулка, часть — развернулась и побежала по тому же переулку направо.

Первых встретил пулеметный огонь в упор. ТриДэ занял позицию в глубине дома, но что такое 15 метров «глубины» для пуль калибра 7,92 миллиметра? Очереди пробивали прячущихся навылет… Вторые, вдобавок к пулям, летящим в лоб, получили все прелести беглого снайперского огня в спину. Тихая до сего дня улочка превращалась в филиал мясокомбината. Но — два взвода против шестерых это много. Сто метров — не та дистанция, на которой можно остановить три десятка атакующих из трех-четырех стволов, с учетом необходимости продолжать отстреливать офицеров и пулеметчиков. Вот кто-то, прикрываясь где машинами, где телами сослуживцев, прорвался в командирский броневик, и очередь крупнокалиберного пулемета хлестнула по окнам дома, откуда прилетели первые пули. Кто-то прорвался сквозь завесу пулеметного огня и бросился вправо-влево от входа. Кто-то добежал «стометровку смерти» и, стимулируемый пулями снайперов в спину, рванул в дом. Один из немцев зашвырнул гранату в окошко, плюющееся короткими очередями МП-38, и тут же упал с двумя новыми дырками в каске…

Скоротечный бой, полторы минуты — и тихий, неприметный перекресток густо покрыт телами. Затор из машин. Крики, стоны, огонь на расплав ствола во все стороны сразу. Какими бы ни были подготовка и дисциплина солдат, но такое количество смертей за столь малое время способны выбить из колеи почти любого. Не попавшие в огневой мешок немцы откатились под прикрытие своих машин и растерянно переглядывались, высматривая командиров. Бой свелся к борьбе немногих прорвавшихся сквозь огненную завесу немцев с малочисленными гарнизонами двух домов. И где-то бежали в обход два отделения второго взвода…

Услышав крик ТриДэ «Атас!», Батя развернулся ко входу в комнату, перебрасывая переводчик огня на автоматическую стрельбу. И почти сразу нажал на спусковой крючок, реагируя на мелькнувшую тень. Тремя короткими очередями расстреляв остатки магазина и двоих прорвавшихся через огонь ТриДэ немцев, он опустил глаза вниз, перезаряжая оружие. В этот момент прилетевшая из коридора пуля немецкого карабина пробила приклад и на излете застряла между ребрами охотника. Брошенная Киллом граната прекратила стрельбу, и оба снайпера побежали к выходу. ТриДэ пристегнул к пулемету третью из пяти имевшихся в начале боя патронных коробок и тоже побежал к выходу из здания. Бойцы планировали отойти метров на пятьдесят вдоль улицы и перескочить ее, соединившись с Алексом, Игроком и Быком.

Очередь с внезапно ожившего броневика запорошила кирпичной крошкой глаза Алекса. Пулеметчик был почти сразу застрелен Игроком, но, пока лейтенант протирал глаза, в комнату через подоконник влетела «картофелемялка». Хоть эти гранаты и отличались длительным временем горения запала, но и разброс в этом самом времени тоже был впечатляющий. Правильно определив причину звука, но не имея возможности рассмотреть источник угрозы на предмет «выбросить обратно», Алекс по памяти бросился к ближайшему дверному проему. На его беду, в этой гранате запал догорел быстро. Взрыв выбросил офицера из комнаты на лестничную клетку. Там его, с посеченной мелкими осколками спиной и серьезной контузией, и подобрал спустившийся сверху Игрок.

— Надо уходить, по маршруту. Наших по дороге подхватим, — произнес снайпер, спустив бессознательного командира вниз, к прикрывающему их бойцу разведвзвода.

— Надо. И быстро — часть этих серых в обход побежали, вправо и влево, сам видел.

— Вот же… гадство, а?

— Уводи командира!

— А ты?!

— А я — прикрытие! Вот и прикрою! Не теряй времени, уходи! Только пару гранат оставь, дверь заминирую, если успею.

Игрок поколебался пару секунд и, протянув пару Ф-1 товарищу, подхватил на плечи командира и, пошатываясь, побежал к расчищенному ранее выходу.

— Что ж, потанцуем, девочки, — тихо произнес ефрейтор Бычко, проверяя, как вынимается из ножен его заказной клинок из киевского булата…

Удача все же не оставила диверсантов. Три снайпера, пулеметчик и серьезно раненный лейтенант не только смогли встретиться в оговоренном месте, но и наткнулись на заставу фельджандармерии. Да, гитлеровцы считали, что наткнуться на них будет неудачей для русских диверсантов, но те сочли «почти бесхозный» кюбельваген слишком ценным предметом, чтобы пройти мимо. А пулю, пробившую плечо пулеметчика, — справедливой ценой за трофей. Конечно, немало крови попортил увязавшийся уже за городом броневик. Но и на него нашлась управа — «приветили» управляемым фугасом бойцы отряда Медведева. Подхватив раненых диверсантов, они подожгли еле живой трофей и скрылись в лесу, двигаясь к базе…

Саня

По пути от телефонистов зашел на позицию «девчачьего Вяза», за вчерашний день завалившего «лаптежник» и «мессер». Экипаж уже закончил чистку оружия и снаряжение лент и сейчас пил чай. Благо наличие зенитного прикрытия дивизии, в боевых порядках которой мы стояли, позволяло нашему «зонтику» немного отдохнуть. Увидев меня, мехвод вскочил. Он был единственным одетым по форме. Сестры отреагировали медленнее — видимо, не могли для себя решить, стоять смирно или схватить сушащиеся на броне сапоги. Со стволов зенитки, словно штандарты, свисали портянки. У костра встала еще одна девушка. На этот раз в гражданской одежде. Большие серые глаза из-под надвинутой на глаза косынки смотрели на меня не мигая.

— Вольно! Продолжайте! — прервал паузу я.

— Товарищ подполковник, угощайтесь! — смущенно проговорила одна из близняшек.

— Спасибо, не надо.

— Не обижайте меня! Очень вас прошу! Я это с собой везла с самого Сафоново, — тихо произнесла гражданская. — Возьмите меня в армию?

— А что ты умеешь?

— Из пулемета стрелять! Вот из этого! — она показала на стоящий в сторонке ДП. — И как патроны вставлять, и как чистить знаю!

— И не только стреляет, но и попадает! — прокомментировал мехвод. — Сам видел.

— Добро, давай пока на мою броню! Посмотрю, что ты за птичка! Как зовут-то тебя?

— Юля…

Ника

— Держи! — На повороте хорошо занесло и я, бросив кожаный портфель на колени Седьмому, уцепилась двумя руками в ручку двери.

— Это что? — СБ с радостью схватил бы портфельчик сам, но выпустить руль на такой скорости означало стопроцентно нас перевернуть, поэтому он лишь на секунду скосил глаза и озадачил меня вопросом.

— Приданое! Вместо фуражек! — окрысилась я в ответ. Не понимает, что ли? Мне это «приданое» обошлось в хороший синяк на руке. Во время полета с третьего на первый этаж пришлось держать веревку одной рукой, без подстраховки — вот и проехалась об стенку. Но трофей того стоил. Толстенный, хорошо набитый и, хотелось бы верить, что не бутербродами, коричневый тайновоз.

— Что с Леной?

— Жить будет… если правильно себя поведет! Мать! — Машина подпрыгнула на воронке, и я чувствительно клацнула зубами. — Дала пару раз в морду и пару царапин ножом. Положила так, будто она меня задержать хотела. Не беспокойся — секретаря и адъютанта положила надежно. А больше никто не знал о нашей «дружбе».

— Надо было ее все-таки с собой брать! — не согласился СБ.

Я смолчала. Во-первых — говорить при таком авторалли грозило прикушенным языком, а во-вторых — не отмоется фрау Элен, не поверят ей. Ни у партизан, ни в Москве. Она ведь на полном серьезе, добровольно сотрудничала с немцами. Работала у них не только машинисткой. Да и сама она боится «красных», как огня. Жизнь хорошо ее научила не верить большевикам. Что она видела с 39-го года? Только пинки и ненависть? А немцы к ней хорошо отнеслись. Вот и служит не за страх, а за совесть. А такое не прощают. Да и не сказала я ей, кто я. Не хотела сначала, до последнего играла ее втемную. Но и подставить не смогла. Раны не смертельные, но на вид опасные. Так что немцы поймут, что не убили фрау только из-за спешки, а не потому, что рука дрогнула.

Мякишев

Скорость. Скорость, конечно, хорошо — но надо же и меру знать! А наша лихая Летт умудрилась запрыгнуть в машину раньше, чем мы оттуда прежнего водителя вынули. Хорошо, Док, который к передней дверце бежал, успел пристрелить шоферюгу через форточку. А так бы еще чего доброго увезли у нас командира…

Самурай (вот же кличка собачья, а?) молодец — выдернул водителя, и сам тут же назад. И дверь закрыл — я все равно машину вокруг оббегать не стал, нырнул мимо Дока за руль. Андрей в своей лейтенантской форме — рядом, на переднем сиденье. Седьмой с трофейным пулеметом — назад, с другой стороны от Летт. Правильно, прикрыть командира с боков, а то еще шальная пуля — и ага. Пока я лез за руль, Док пальнул вверх из ракетницы, тройная зеленая — задание выполнено, начинаем отход. Это и сигнал прикрытию, и для Алекса — чтобы, если нас все же зажмут, мог сообщить своим, что и как.

Летт с каким-то чемоданом. Вряд ли там чулки да румяна, но неужели? Неужели со стола Коха утащила? Да даже если и из машбюро сгребла, что под руку попало, — все равно, добыча знатная. Не удержался, спросил. М-да уж, ответ эмоциональный, но не очень информативный. Мы все целы, погони не видно, идем с опережением графика — стало быть, едем к госпиталю, цель номер два.

По дороге утрясаем (в том числе и в буквальном смысле слова) планы. Войти и дойти до объекта надо тихо-тихо. В смысле — без стрельбы и без заметных посторонних трупов, скандал-то даже полезен будет, панику устроить им. По пути пришлось остановиться в каком-то дворике, попытаться замаскировать Летт под сестру милосердия. Что она при этом бурчала под нос насчет «немецкой классики», я толком не понял, не забыть бы потом уточнить, — что-то я не помню, чтобы у немцев в классических произведениях большое внимание санитарам уделялось.

Госпиталь. Что там охранник говорит? Что охранная рота гауптмана Эммерса уехала к комендатуре четыре минуты назад? Это, выходит, та колонна, с которой мы разминулись, пока Ника переодевалась, и были охраннички? Да уж, повезло так повезло… Оно и к лучшему. Док, давай текст!

— Русские ворвались в город! Партизаны, не менее двух сотен! Комендатура окружена! У нас приказ — чтобы не подвергать опасности жизнь раненых, срочно эвакуировать объект «Доппель» на аэродром!

А докторишка-то с лица сбледнул. Небось представил себе штурм госпиталя сотней озверевших в лесу партизан. Даже требование выделить санитарную машину прошло без затруднений. Непосредственная охрана объекта явно получила какие-то инструкции, отдавать не хотели. Им же хуже. Да уж, выучка у Самурая и Седьмого — страшно делается. И всему их научила вот эта девушка? Судя по тому, как она тычком пальцев, не останавливаясь, «срубила» эсэсовца…

А Летт, увидев раненого, стала сама на себя не похожа. Некогда, некогда тут эмоции строить! Врача убивать рука не поднялась, замотали в простыню и закатили под койку. Мы с Самураем хватаем носилки, Ника — капельницу, Док впереди, разгоняет посторонних, Седьмой — сзади, рук не видно. Понятно, в каждой — по пистолету, уже видел его «работу».

Осталось как-то без шума и не свалив «санитарку» под откос избавиться от ее водителя, после чего прорваться через пост на выезде, а там — скоро лес, он укроет.

…Все, выскочили! Седьмой, который рулил санитарной машиной, пару раз чуть не вылетел с дороги, но в целом — справился. Ника от раненого не отходит, командую сам. Интересно, как там остальные наши? Боюсь, узнаем только в отряде у Медведева.

Саня

— Товарищ подполковник! Сводка Информбюро!

— Записывайте, а потом зачитывать будем. Блин, особиста прислали, а про комиссара забыли, — я сам тоже подошел к приемнику. Из динамика слышался голос Левитана:

— На южном направлении войска Южного и Юго-Западного фронтов продолжают наступление. На Северо-Западном фронте бои местного значения. Войска Западного фронта вышли на окраины Смоленска. Отдельные части и подразделения в черте города продолжают мужественное сопротивление, уже неделю находясь в отрыве от основных сил Красной Армии. Войска Северного фронта, в ходе упорных боев сломав сопротивление немецко-фашистских захватчиков, освободили норвежский город Нарвик и продолжают наступление на юг. В ходе штурма города захвачен штаб егерской дивизии генерала Дитля. Сам немецкий военачальник был ранен и теперь находится на пути в город Ленинград. Трофеи Северного фронта в Нарвике составили одиннадцать танков и самоходных установок, тридцать два орудия, до десятка мотоциклов и легковых автомобилей, свыше полусотни грузовиков, большие склады боеприпасов и провизии. Около тысячи немецких солдат и офицеров попали в плен. Число уничтоженной вражеской техники и личного состава уточняется.

— Вот это да! — раздался в тишине голос одного из связистов.

— А мы тут сидим… — поддакнул молодой лейтенант.

— Не спеши, дня через два и про нас скажут… Мне так кажется, — успокоил я его.

— Командир, новая техника пришла! Четыре СУ-152!

— Теперь в бригаде только «барбосов» и «Горыныча» не хватает для полноты коллекции. А люди?

— А нету…

— Твою… дивизию…

* * *

Рано утром 22 июня эшелон прибыл в Вязьму. Началась было разгрузка танков, только вот толком никто не мог их получить — оказывается, люди, которые должны были их забирать, еще не приехали. Комендант станции пришел к нашей группе и попросил помочь — занимать целый путь на неизвестное время, да еще при большой вероятности налета, было преступно. Из десятка командированных трое, в том числе я, могли водить танки. Мы и занялись разгрузкой своим ходом. Управились за два часа. Экипажей все еще не было. Только выставили танки на площадку недалеко от зенитной батареи, как от коменданта станции примчался на велосипеде солдат с предложением командированным срочно прибыть в здание вокзала. Велосипедист тут же помчался дальше, а мы неторопливо направились в означенном направлении.

— Товарищи офицеры, прошу войти! Информация не для лишних ушей, — встретил нас на пороге здания пожилой полковник. — Немцы прорвали фронт и направляются в нашу сторону. До их авангарда около восьмидесяти километров. Частей, которые могли бы закрыть прорыв и остановить немцев, — нет. Все, что есть, — батарея зениток возле станции, комендантская рота и запасной полк, но у тех практически нет оружия и боеприпасов.

— Когда узнал?

— Только что звонили из Сафронова — ведут бой. Надежды на то, что хотя бы час еще продержатся, нет…

— Ясно. Надо срочно отправлять всех, кто не может вести бой, в тыл, — высказался я. — В запасной полк транспорт есть? Попробую наскрести экипажи для танков. И снарядов надо. 122 ме-ме!

— Дам полуторку с водителем. Вон здание склада видишь? Там вроде было, но сколько — не помню. Там же временно стоят три Т-26 и один БТ из ремонта. И взвод солдат, чтоб грузить и перегонять помогли. Подожди минуту, ротного вызову.

Испытатель и инженер-двигателист, которые вместе со мной занимались разгрузкой танков, отправились на склад с полковником и солдатами. А я с лейтенантом из комендатуры на полуторке поехал в полк. После некоторых препирательств с трудом удалось наскрести мехводов из бывших танкистов и трактористов, наводчиков, в основном из ИПТАПов, после ранений и просто физически сильных солдат на места заряжающих. Около сотни местных жителей, а также остальные солдаты из запасников направились на земляные работы на месте будущей засады примерно в десяти километрах от города. Дорога проходила меж двух болот, не просматриваемых с проезжей части за неширокими зарослями. Все вооруженные «запасники», взвод комендачей и отделение с пулеметом, выделенное управлением НКВД города, остались на месте, а безоружный народ отослали в город.

Наша дорога оказалась не единственной, по которой шел прорыв. Километрах в двадцати севернее на параллельной занимал позицию еще кто-то.

* * *

Четырнадцать ИСов заняли позиции по обе стороны дороги в зарослях кустарника. Еще один, в сопровождении БТ и «двадцатьшестых» под командованием младшего лейтенанта-артиллериста из запасного полка, — километрах в трех позади основной засады. Для каждого выкопан окоп с удобным выходом задним ходом. С учетом того, что у нас оказалось по пятнадцать практических выстрелов на ствол и по одному осколочному, это показалось мне наилучшим вариантом. У легких танков было еще веселее — по десять бронебойных и все… Немецкие мотоциклисты в сопровождении одного ганомага появились минут через сорок после отхода наших невооруженных помощников. Маскировка сделала свое дело — разведчики проскочили мимо. Вот они и нарвутся на заслон.

А вот и основная колонна. Первыми идут две «тройки». За ними около полутора десятков незнакомых танков — переднемоторных, с башней от виденного мною в Ленинграде «Тигра». Далее — несколько полугусеничных БТР разных моделей, а затем еще что-то.

В тылу раздался звук двух или трех выстрелов сорокапяток, слившихся в нестройный залп. Перестук «дегтярей» — и тишина вновь взяла свое. Колонна остановилась.

— Бить сначала больших! По старому плану. Залп! — командую в эфир. Танк вздрагивает. С трехсот метров с двух сторон промахнуться по танку трудно. Семь немцев перестали представлять опасность. Все получили по две двадцатикилограммовые болванки в борта. Первый залп отработали выше всяких похвал. Ору в рацию: — Дальше самостоятельно ищем цель! Главный враг — большие. Беглым!

Ловлю в прицел последний тяжелый танк. Выстрел. Есть попадание! Следующим, сразу после крика заряжающего «Готово!», в прицел сам заезжает панцердрай, успевший подобраться довольно близко. Выстрел! В прицел вижу продолжающий движение в мою сторону корпус. Только через пару секунд соображаю, что башни и части крыши на нем нет. Грохот и звон. ИС вздрагивает. Звук мотора стал заметно тише. Моргнул свет лампы внутреннего освещения. Матюкнулся мехвод. Ищу в прицел виновника встряски. Слов заряжающего о готовности не слышу, только боковым зрением отмечаю его движение в сторону от казенника. В прицеле корма танка, только что выстрелившего в противоположную сторону засады. Грех такое упустить. Выстрел. Секунду сомневаюсь, попал ли, но детонация БК в моей мишени опровергает опасение. Два тяжелых танка, пятясь, отходят вдоль дороги. Чуть ближе несколько БТР, пытаясь развернуться, сбились в кучу. Стреляю по ним. Видимо, не я один такой догадливый. В стороны разлетаются листы брони, колеса, катки, траки. Выцеливаю отошедших уже на приличное расстояние тяжеловесов. Выстрел. Мимо. Томительно тянутся секунды заряжания. Выстрел. Гусеница! Через пару секунд кто-то еще попал в башню немца. Ствол его пушки безжизненно опустился на моторный отсек. Как-то незаметно все стихло. Подбитых перед нами оказалось тринадцать тяжелых, два панцердрая и неопределимое на первый взгляд число БТР. С нашей стороны у одного ИСа попадание в маску, танк может двигаться, но не способен стрелять и поворачивать башню, разбитая ходовая с потерей ленивца и части траков на втором. Сцепку инвалидов отправили в тыл, поделив их снаряды между оставшимися. Как раз в это время над головой прошли около трех десятков «сухих», а затем на большой высоте две «девятки» Ту-2.

Ника

«Хорошо живет на свете Винни-Пух, Оттого поет он эти песни вслух И не важно чем он занят, А ведь он шуметь не станет, А ведь он шуметь не станет Никогда…»

Дурацкая детская песенка помогает держать темп. Чего-то мои мужики удивленно посмотрели на меня на трехминутном привале. Я что, опять не туда съехала? Усталость приглушает эмоции. Усталость такая, что после короткого отдыха тело приходится поднимать с рыком. Одно радует — преследователи находятся примерно в таком же состоянии. Но за нами идут не лохи — волки СС. Противно чувствовать себя в роли дичи, загнанной дичи, хочется развернуться, дать бой. Пусть последний, но так, чтобы эти шакалы подавились! Но СБ прав — последний бой успеется, а сейчас время уходить, запутывать следы.

— Хорошо живет на свете Винни-Пух…

Мягкий мох под ногами пружинит, не дает почувствовать землю под ногами. Не понятно, где ямка, где бугорок. Прикладываюсь плечом к дереву — занесло, блин.

— Летт? — обеспокоенный вскрик.

Упрямо мотаю головой и перехожу на четыре шага бега. Шаг, бег, шаг, бег. Нехило живет Винни-Пух, развлекается… Но мы пока держимся. Чтобы нас загнать, немцам надо постараться, и хотелось бы верить, что мы окажемся этим волкам не по зубам.

Пятые сутки… на север.

Мякишев

«Хорошо живет на свете…»

Хорошо ему, Винни-Пуху (кем бы он ни был). По пять суток кряду по лесам бегать не приходилось, наверное. «Оттого поет он эти песни вслух». Угу, только вслух нам спеть и осталось, для полного счастья…

А ведь уже решили, что все, закончился рейд. Собрались у партизан на базе, помянули ефрейтора Бычко. Почистили посеченную осколками спину у Алекса. Достали из отчаянно матерящегося Бати винтовочную пулю, которая, застряв между ребрами, опасности не представляла, но движения сковывала очень сильно. Почистили и перевязали рану в плече у нашего штатного пулеметчика. Правда, один из двух MG пришлось подарить партизанам, ну да не в убытке. Батя, при помощи местного оружейника, соорудил новый приклад для своей «Авдотьи». Послушали в сводке Совинформбюро о ликвидации «кровавого палача Украины». Простились с партизанами и пошли на «аэродром» — длинную не то поляну, не то просеку с сигнальными кострами.

А потом был, как выразилась Ника, «облом». Вместо ожидаемого «Дугласа» или ТБ прилетело кое-что другое, а именно — СБ-2, переделанный в санитарный самолет. От летчиков узнали, что немцы прорвали фронт, обстановка резко осложнилась. Плюс — гитлеровцы подогнали под Киев ночные истребители. Возможно, наши выходки тут тоже свою роль сыграли. У более скоростного и менее заметного СБ-2 было больше шансов проскочить. В переделанный бомболюк поместили носилки с Ярошенко, в кабину втиснули Алекса с чемоданом трофейных документов, простились еще раз и пошли обратно — думать, как дальше жить.

А в километре от полосы наткнулись на супостата. Чтобы не выдавать расположение лагеря партизан, Летт предложила увести облаву за собой, на север. ТриДэ отправили долечиваться в отряд, Батя отказался, заявив, что на охоте и хуже бывало. Вот, уводим… Оказалось, что вышли на нас не тыловики-шуцманы, не каратели из «почти СС», а самые настоящие эсэсманы. «Матерые волчары», как выразилась Летт на первом же привале. Егеря. Висят на хвосте, как гиря на ноге у каторжника. И что нам делать с таким довесочком…

Да, хорошо, наверное, этому Винни. Кем бы он ни был — речевка про него привязалась, как егеря. Только в отличие от них помогает бежать и держать дыхание. Эх, хоть кому-то сейчас хорошо. «Хорошо живет на свете»…

* * *

На коротком привале прислонился к той же осинке, что и Летт.

— Надо что-то решать. Еще сутки такой физкультуры — и сдохнем сами, без помощи немцев.

— Согласна. Что-то предложить можете, или так, информируете? — Вот же язва, еле живая, а язычок все равно…

— Выбор небогатый. Или отрываться, или принимать бой. Пока еще можем. Убежать не получается, так что…

— С боем тоже. Не скажу, на что похоже. Во-первых, нас, кажется, не одна группа гоняет. Плюс кордоны, на которые нас и загоняют. Устроишь засаду одним — нарвешься на других. И так спасибо удаче, работе минеров и Бате, что мы уворачиваемся. На карте наш маршрут набросать — змея свихнется от таких изгибов…

Подтянулись и бойцы — правильно, их тоже касается.

— Значит, отрываться?

— Ну, так убежать-то не получилось…

— А если не убегать?

Ника Алексеевна оживилась:

— То есть, ты предлагаешь?…

— Почему бы нет?

— Наглость — второе счастье?

— Ага, особенно если нету первого…

Так, они, похоже, с полуслова друг друга понимают, а вот я — нет. И мои бойцы — тоже. Вот черточка — давно уже не делим бойцов на «моих» и «ее», для партизан все мы — Спецгруппа Ставки, а вот в такие моменты разница налицо. Надо бы попросить разъяснений — на следующем привале, этот окончен.

«Хорошо живет на свете…»

Степан

— С-с-с-с…

— Что?

— Да нет, ничего. Прос-с-с-с-то хотел с-с-сказать, что если поймаю ту с-су… человека, который придумал бомбы брос-с-с-сать, с-с, с-самолета, то я ему голову с-с-сломаю. И еще что-нибудь… Блин…

Нет, заикой я не стал, просто немцы начали наступление и на нашем фронте и ТРБ перебросили на другой участок для ликвидации прорыва. На марше попали под авиаудар. Закончился он для немцев плохо, вон, хвосты торчат — все же «Вязы» — штука серьезная, да и «крупняк» на каждом танке сильно помогает, но раненых хватает. В том числе и я. Слава богу, рана для жизни не опасная, но длинная — от локтя до плеча и кровавая. А еще — весьма болезненная, уй, тля. Вот и приходится сипеть, чтобы не материться при санинструкторе. Ладно, не ной — дешево отделался, вообще-то. Лучше подумай на отвлеченные темы. О ситуации на фронте, к примеру.

А ситуация так себе — в центре немцев остановили, с помощью лома и такой-то матери. Но не успели наши отдышаться, как прилетело нам, на юго-западе. Такое впечатление, что немцы начали перебрасывать резервы на юг еще до того, как их наступление в центре выдохлось. Видимо, решили, что большего добиться не смогут, а значит, нечего людей гробить. А на юге наши, под впечатлением зимней победы, удара не ждали.

Началось все по аналогии с центром — удары по системе связи и средствам обнаружения ПВО. Правда, в отличие от центрального участка, у нас потерь РЛС не было — усиленная охрана и дополнительные группы осназовцев свое дело сделали, но посты ВНОС немцы проредили качественно, да и аэродромам досталось, что сильно осложнило обстановку в воздухе.

Как итог — немцы прорвали фронт, уже взяли Кировоград и лезут к Кременчугу. В лоб их не остановишь, проверено, поэтому механизированная группа генерала В. Т. Вольского в составе двух аналогов ОМСБРОН и танковой бригады должна фланговым ударом остановить, а если повезет — то и уничтожить прорвавшиеся немецкие части, неплохо, правда?

Ну, остановить, конечно, не остановим, но сбить темп сможем. И время на подготовку позиций предоставим, без вопросов. Сложнее будет после этого живыми уйти, хотя и здесь у нас есть пара козырей. Ну, а против «Тигров», если они здесь появятся, у нас есть танковая бригада — первое соединение (исключая Выборгскую дивизию особого назначения, хотя не уверен), полностью вооруженное танками Т-42. Должно получиться, справимся.

Мякишев

«Хорошо живет на свете гадский Пух»…

Хорошо ему, видите ли, гаду такому. Нет, у нас тоже не все плохо. Попытка сделать петлю и сесть на хвост егерям, которые за нами гонятся, привела только к тому, что чуть не нарвались на свою же «растяжку». Но ведь не нарвались же? А вот немцы, пробегая второй раз по тому же месту, бдительность ослабили. И поплатились. И нас предупредили — уж слишком близко грохнуло. Но, кажется, Летт с компанией что-то придумала. Что-то такое, что услышишь — волосы дыбом встанут. Главное, чтобы у немцев тоже, но попозже.

А Док, у которого внезапно, с подрыва лестницы в комендатуре, прорезалась страсть к минно-взрывному делу, опять о чем-то договаривается с Самураем. Тот, похоже, подрывником не был, но обладал болезненно-изощренной фантазией. Спелась парочка, короче говоря. Да и ладно — третий день, как то и дело раздающиеся сзади взрывы дарят нам не только удовлетворение, но и дополнительные минуты форы…

* * *

Гауптштурмфюрер Ойген Мюльсен озверел и внешне, и внутренне. Пошли пятые сутки погони по лесам да болотам за русскими диверсантами. То, что они устроили в Ровно, пока команда егерей ловила их же в окрестностях аэродрома, эсэсовец склонен был рассматривать как личное оскорбление. Правда, не мог не уважать сильного противника. Отправив группу следопытов искать следы в лесу, где скрылись и не вернулись захваченный русскими «кюбель» и патрулировавший местность бронеавтомобиль, Ойген осмотрел места боев в Ровно. Об этом просил и вступивший в должность коменданта начальник СД. Новый комендант еще не отошел от впечатлений — просидел во время боя в отхожем месте, куда отлучился буквально за минуту до начала бойни. Однако разговор вел твердо, указав на отсутствие у солдат вермахта нужного опыта, что уже привело к нескольким подрывам на оставленных русскими минных ловушках.

Мюльсен оценил основательность подхода противника — ударная группа, непосредственная поддержка, группа прикрытия и еще одна группа, прикрывающая это прикрытие. Минные ловушки на всех оборудованных позициях. Огневой мешок для излишне рьяных преследователей. Ойген, рассматривая фотографии тихого перекрестка, заваленного телами в «фельдграу», пришел к выводу — весь бой занял не более минуты. Огневой шквал, добивание проскочивших в дома солдат — и отрыв. Раньше, чем обленившиеся пехотинцы пробежали полпути в обход позиций диверсантов. Следы крови указывали на ранение как минимум двоих русских, но ушли все, кроме явного смертника. Егерь пришел к выводу, что это, видимо, был один из раненых, который не хотел задерживать группу.

Когда посланные в лес следопыты сообщили, что броневик угодил в засаду, гауптштурмфюрер уже почти и не удивился. От места засады следы вели прямо к ближайшему болоту, дальше отследить через сутки было невозможно. Однако муравейник был разворошен знатно, все вспомогательные части, пехота, жандармерия, каратели и даже двигавшийся к фронту полк были брошены в оцепление, заставы и засады. Егеря рыскали по лесу, понимая: с нагло украденным из госпиталя «тяжелым» раненым далеко и быстро не уйдешь. Услышав шум мотора самолета, Ойген решил, что на сей раз его обыграли вчистую, но нет — один из бойцов, воевавший добровольцем в Испании, опознал в самолете легкий скоростной бомбардировщик. Стало очевидно: русские отправили по воздуху трофеи, а сами будут уходить пешком. Или наметили еще какую-то операцию.

Буквально минут через пять-семь егеря обнаружили противника. И началась гонка. Гауптштурмфюрер старался спешить не слишком — судьба попавших в засаду ровенских пехотинцев предостерегала от торопливости. Русская радиопередача, где противник егерей назывался как «Спецгруппа Ставки», так же характеризовала диверсантов как матерых профессионалов.

Русские же петляли по лесам, непостижимыми путями уворачивались от облав, обходили засады и пытались нанести урон преследователям — но не хотели или не могли уйти из довольно ограниченного района. Может, и правда имеют еще одно задание здесь? Гауптштурмфюрер, основываясь на ровенских данных и изучении следов, оценивал численность диверсионной группы в 6—10 человек. В ее составе он предполагал наличие трех-четырех снайперов, двух пулеметчиков и одного сапера с больной фантазией. Ох уж этот минер-извращенец, вот кто бесил гауптштурмфюрера. Источник потерь в группе, причем потерь «бесплатных» для русских. Игра вторую неделю шла в одни ворота — вот что было обиднее всего.

Первые два дня погони все шло более-менее нормально: минные ловушки были аналогичны обнаруженным в Ровно: граната и проволочка, мина натяжного действия. А потом начались сюрпризы. Сначала — привычная проволочка на уровне колена и еще одна, рядом — в траве, на высоте щиколотки. Первый подрыв. Потом — непонятное. Проволока выкрашена гуталином, причем, судя по отсутствию запаха — не менее суток назад. Как? Правда, по этому месту явно пробегали до этого, — неужели ловушка простояла тут так долго?

Потом русские, казалось, уже прижатые к кордону, неожиданно и незаметно вильнули в сторону, а подчиненные Мюльсена были обстреляны союзничками. Хорошо хоть те, косорукие обезьяны, ни в кого не попали. Пришлось возвращаться, искать боковой след. Дальше шли, еще внимательнее осматривая обочины в поисках не только мин, но и новых тропок. Бдительность принесла плоды — выследили лося, двух косуль и страшно недовольного чем-то медведя. Потом опять потеряли след, искали до темноты и только утром сообразили, в чем дело. Не то русские прошли по медвежьей тропе, как-то договорившись с косолапым, не то медведь шел по следам диверсантов. Так или иначе, он дал преследуемым врагам время отоспаться. Такой вот косматый союзник.

А утром неведомый русский сапер добавил еще неприятностей. Гельмут Шварц унюхал запах гари и нашел замаскированное остывшее кострище. Откинул в сторону прикрывавший его дерн — и свои копыта. Русский псих оставил в горячей золе банку из-под консервов с тротиловой шашкой с кучей хлама внутри. Причем горсть камней внутри была явно принесена из ручья километров за пять. Экспромтом не пахло. Пахло продуманной пакостью.

Потом подвела привычка. «Привычка — враг диверсанта», сколько раз говорилось учителями! И сам гауптштурмфюрер не далее как позавчера утром повторил это своим, указывая на шаблонность действий русского минера. И вот сегодня Дитер Раух увидел блеск проволоки, проследил за ней взглядом, отцепил примотанную к колышку слева от тропы гранату и, не долго думая, перерезал проволочку. Он успел встать и повернуться к товарищам, пока привязанная к другому концу проволоки противотанковая РГ-42 пролетела двенадцать метров от макушки сосны до тропинки…

И вот последняя капля — сзади ковыляет мокрый и злой Франк Биттнер, упрямый битюг, потомственный лесоруб из Шварцвальда по кличке Шранк (шкаф). Полчаса назад дорогу преградила очередная речушка. И переброшенное через нее бревно с отчетливыми отпечатками русских сапог на нем. Биттнер ломанулся к бревну, но был остановлен окриком опытного фельдфебеля. Тот предпочел пойти вброд. Отошел на метр выше по течению, сделал два шага — и зацепил очередную проволочку. Взревев бизоном, Франк выбежал на бревно и стал прыгать на середине, показывая безопасность переправы. Русский сапер рассчитывал, что по бревну будут идти люди, а не прыгать лоси. Взрыватель сработал, когда Шранк очередной раз подпрыгнул над серединой речки.

Ойген Мюльсен завороженно наблюдал, как полубревно, кувыркаясь, взлетает в воздух и опускается на упрямую голову только что вынырнувшего Биттнера. «Человека бы убило, а у этого дуболома — ободрано ухо и выбито плечо», — зло думал гауптштурмфюрер. «И когда у этой русской сволочи взрывчатка кончится?!»

* * *

— Все, осталось по одной гранате у каждого, минировать нечем, — произнося это, Док выглядел как сиротка, у которой отобрали последнюю карамельку. На роль злодеев он явно назначил меня и Нику. Это мы распорядились оставить по одной гранате «на самый крайний». А мне никак не давала покоя полученная мной перед вылетом инструкция «по обращению с телом майора Ивановой». Если вдуматься — инструкция, для того чтобы быть выполненной, предписывала мне сознательно пережить своего командира. Тогда как устав требовал противоположного — отдать, если потребуется, жизнь для спасения его же. Точнее, ее же в данном случае. Вот такое вот противоречие…

Степан

— Пушка справа!

— Лови!

— Ясень, Ясень, я Роща, молодцы. Держитесь, мы идем, повторяю, мы идем.

— Здесь Ясень, принято. Вовремя.

Гладко было на бумаге, да забыли про овраги, а по ним ходить, ага. Очень верная пословица, по крайней мере, в данном случае. При прорыве фланга противника с последующим выходом в тыл вместо традиционной для немцев легкой «завесы» нас поджидала грамотно организованная ловушка. Не на нас конкретно — просто немцы предусмотрели такой ход и как следует подготовились. Подготовка эта выглядела как противотанковая оборона, организованная на возможных направлениях наших ударов. На наше счастье, командир сводной мехгруппы предусматривать умел ничуть не хуже немцев, да и воздушная разведка помогла. Поэтому удар по противотанковому опорному пункту наносили танковый и мотострелковый батальоны, поддержанные всей артиллерией мехгруппы и авиацией. Танки и мотострелки легко прорвали перемешанные с землей передовые артпозиции и уперлись во вторую линию обороны, для усиления которой немцы спешно перебрасывали силы с остальных опорных пунктов — создать сплошную линию им не позволял недостаток сил. Вот в этот момент и последовал удар основными силами. Хорошо получилось — обороняющимся вышли в тыл, а подкрепления исчезли, попав на марше под объединенный наземно-воздушный удар. В итоге — при прорыве фронта потеряно одиннадцать танков и ни секунды времени, и сейчас мы несемся в «пустоте» — между как обычно победоносными «панцервафлями» и как обычно же отставшей пехотой. Впереди коммуникации ударной группировки.

Ника

Если бы у нас было побольше времени, можно было бы поиграть с немцами в «Рэмбо». Со всякими там веселыми ямами и бревнышками на голову. Но лиан в Волынских лесах не водится, а веревки нужной длины с собой не захватили. Леска, конечно, есть. Куда же без нее? Но ее уже маловато — израсходовали. Одна идея в голове водится. Заманить немцев на болота, а там снайперами их погонять. Идея толковая. Но надо для этого знать местные реалии, а то сами в болоте и останемся. Проводника бы… эх, мечты, мечты.

С утра день явно не заладился. Сначала пошел дождь — это как бы с бодрым утром. Речушки радостно подхватили веселые струи и растолстели до неприличия. Был ручеек, а стала полноводная речка. Под тонким слоем мха оказался толстенный слой глины. Любой шаг отпечатывается намертво — за версту видно.

— Все, приплыли, — говорить это не хотелось, но правду не скроешь.

— Что теперь делать?

— Читать Достоевского. Там все написано! — знаю, сорвалась. Глупо так отвечать. Но не могу по-другому. От злости аж зубы сводит — так хочется устроить немцам «веселушку». — Батя, мне надо место с четырьмя доминирующими точками. Найди, пожалуйста.

— Что вы хотите сделать? — СБ тоже злой, мокрый и уставший.

— Хочу заставить немцев искать пятый угол. Знаете как это?

— Кажется, понимаю…

— Тогда обойдемся без лишних вопросов. Или мы уничтожим их, или они нас. Сегодня. На болото с хвостом лезть нельзя, — я усмехнулась. — «Мы принимаем бой!». Точка, конец цитаты. Киплинг.

— Киплинг?

— Ага. Один англичанин, который очень любил Индию. Надо бы перевести его, да и «Семь столпов мудрости» Лоуренса Аравийского как пособие для партизанской деятельности тоже бы не помешало. Ах, жаль… политика не допускает классику. Да не смотрите вы на меня так, СБ. Я просто очень много в свое время читала. И было что… вот победим, будут и у вас хорошие книги… надеюсь.

«Запад есть Запад. Восток — есть Восток. И с мест они не сойдут. Пока не предстанет небо с землей на страшный господень суд. Но нет Востока и Запада нет. Что племя, родина, род, Когда сильный с сильным лицом к лицу у края земли встает…»

— Это ваш Киплинг или Аравийский?

— Киплинг. Хотите еще?

— Да.

— Эпитафия командиру морского конвоя.

«Нет хуже работы пасти дураков, Бессмысленно храбрых — тем более. Но я их довел до родных берегов Своею посмертною волею».

— Своею посмертною волею… — пробормотал СБ. И его лицо стало таким, как у человека, принявшего наконец решение.

— Только попробуй, — поспешила предостеречь я своего слушателя. — Я тебе устрою — «посмертную волю». В гробу вертеться будешь, как пропеллер вертолета на холостом ходу. Понял?

— Так точно, товарищ Летт.

Заставь дурака богу… почитала стишки, дура.

— Летт, Батя!

— Подъем…

Когда раздались выстрелы, первая мысль была стандартно нецензурная. Вторая более адекватная: «Нарвались!» Но выстрелы звучали где-то сбоку и явно не в нас. И вот тогда пришло, наконец, удивление:

— Кто?

Привычно окинула взглядом наш маленький потрепанный отряд. Все на месте.

Где-то правее разгорался бой. Одиночные выстрелы трехлинеек и оглушительная трещотка «шмай серов».

— Партизаны?

Да, это более дельное предложение.

— Похоже.

Как-то забыли мы, что кроме медведей, оленей и остальной живности в этом военном лесу кроме нас и егерей есть еще и другие двуногие. Неожиданно. Но предсказуемо… если бы я хоть чуть-чуть подумала.

Скорее всего преследователи спутали следы и ушли в сторону — прямо на партизан. А кто знал, что они там будут? Мы так точно не знали. Дурацкая случайность, от которой никто в этой жизни не застрахован. Впрочем, у нас появился хороший шанс ударить в спину. Не воспользоваться им просто грех.

Видно, за время операции мы стали думать одинаково, потому что едва я открыла рот, как Игрок меня перебил:

— В спину…

— С партизанами связаны…

— Бой внезапный…

— Хороший шанс…

— Прикрытие?

— Снимем…

Мне оставалось только кивнуть.

ПВО

Медленно, всего три оборота в минуту вращается кабина, с антенны в пространство летят импульсы излучения и пропадают где-то, то ли в атмосфере, то ли вообще в космосе. Оператор не отрываясь смотрит на маленький зеленоватый круг экрана, перечеркнутый по центру яркой полоской. Смена близится к концу, от непрерывного вращения уже мутит и нестерпимо хочется «по-малому», но полоска на экране взрывается знакомым дробленым пиком. Взгляд на лимб азимутального датчика — и напрочь пропадает тошнота, на задний план уходит все, не относящееся к работе, и по медным крученым жилам на КП ПВО летит доклад:

— Квадрат 78, цель групповая, идут плотной группой!

Еще один оборот антенны и следующий доклад:

— Курс цели 120, скорость 370, появилась вторая, курс тот же, отставание пять километров!

В движение приходит огромный механизм фронтовой ПВО — на планшет наносится новая информация, трещат телефоны и поют морзянкой радиопередатчики, на краю летного поля в десятках километров от КП взлетают сигнальные ракеты, поднимаются дежурные звенья истребителей, получая задачу уже в воздухе:

— Гроза-30, я Туман, квадрат 79, «большие» с «осами», не допустить к передку, подтвердите прием!

— Туман, я Гроза-30, вас понял, квадрат 79, не пропустить «больших», не пропустить «больших».

И завертится в небе собачья свалка воздушного боя, связывающая группа насмерть сцепится с «мессерами» прикрытия, а мимо них к тяжелым тушам бомберов будет рваться основная группа краснозвездных машин, полосовать их громоздкие тела пушечными очередями, натыкаясь на огненные трассы пулеметов и расчерчивая небо дымными выхлопами ревущих на форсаже моторов…

В конце длинного трудного дня на стол командующего фронтовым ПВО ляжет сводка:

«За сегодняшний день противником было предпринято 16 попыток массированной бомбардировки наших войск группами до 40 бомбардировщиков под прикрытием истребителей, 12 из них успешно отражены летчиками ПВО фронта, потери противника составили 17 машин. Потери истребительных полков составили 7 сбитых над полем боя, 4 самолета из числа вернувшихся на аэродромы восстановлению не подлежат. Погибли 4 летчика, пропали без вести 2».

Степан

…Красные «лучи» трассеров перечеркивают силуэт с «выпущенными когтями». Парашютов нет, значит, еще один пилот «штуки» долетался. Остальные, не выдержав, вываливают бомбы абы куда и отходят. Ну, еще бы — сначала на них навалились истребители, а потом — бешеный огонь мобильной ПВО. У нас потерь в технике нет, удача. Немцы — противник серьезный. Еще зимой аналитики обратили внимание на то, что часть ударов по колоннам идет по изменившейся схеме — сначала уничтожаются зенитки, а потом уже удар по транспортным машинам. Тогда это было инициативой отдельных командиров, не более, а сейчас, похоже, — новая тактика люфтов. Впрочем, если вас прикрывают с воздуха и передают информацию о направлении налета, то все не так уж страшно. Страшно будет потом.

Мы двигаемся в глубь построения немецких войск, сметая дохлые (пока дохлые!) заслоны. Судя по частоте авианалетов — нас уже заметили и оценили. То, что нам пока не приходится сталкиваться с серьезным наземным сопротивлением, объясняется довольно просто — немцы, похоже, бросили все силы против конно-механизированной группы, которая наносит удар на другом фланге.

Но все понимают — просто удар ничего не даст. Нужен захват «шверпункта», узла, потеря которого полностью обездвижит ударную группировку немцев. И все это понимают. И почти наверняка наши сверхчеловеческие друзья выдергивают все, что могут (при этом стараясь не потерять темп наступления, ну-ну), и направляют к означенному «пункту». А мы должны успеть раньше, иначе будет много крови.

Ника

Будто из-под земли взлетает человек. Тело реагирует быстрее, чем я успеваю осознать сам факт атаки на меня. Ухожу вниз и влево перекатом и, не вставая, лежа на спине, пытаюсь с двух рук выстрелить в нечто черное и стремительное. Эсэсовца спасает от моих пуль только запредельная реакция. Он буквально размазывается в воздухе, напрыгивая на меня. Отталкиваюсь со всей дури ногами и успеваю уйти из-под него кувырком назад. Он шустрый как ящерица и такой же верткий. Ударом ноги немец сбивает прицел моего пистолета, я пытаюсь сделать то же самое, ударив по его пистолету своим вторым. Выстрелы уходят в стороны. Удар маваши-гири… а фиг тебе! Кручу нижний хвост дракона. Вскочили почти одновременно. Щелчок пустого затвора левого ТТ как предупреждение. В правом «вальтере» тоже, кажется, только два патрона осталось. Хорошо настрелялись! Правда, без толку. Рукопашка с пистолетами — в каком-то фильме я это уже видела, все хотела повторить, и вот — получила. Не знаю, как со стороны, похоже ли это на то, что вытворял киногерой, но, по факту, когда пуля проходит рядом с виском — впечатления незабываемые!

В глазах у немца мелькнуло сначала удивление, а потом, как переключение проектора, — понимание и азарт. Похоже, с таким противником он еще не сталкивался. Что ж — уважим. Покажем все, на что способны. Только чур, потом не жаловаться! Немец тяжелее меня килограммов на тридцать. Поджарый, сильный, в самом расцвете сил мужчина с холодными зеленоватыми глазами. Застыл напротив на несколько секунд, будто оценивая, но не усмехнулся, не стал хмыкать или пренебрежительно лыбиться — с такими профессионалами надо быть очень внимательной. Как правило, они не допускают ошибок в оценивании противника, будь то женщина или ребенок. Для них все серьезно, без шуток и скидок на пол и возраст. Мне тоже нельзя расслабляться — то, что я носитель более техничной и усовершенствованной боевой школы, еще не значит, что я могу легко справиться с любым бойцом. Некоторые приемы могут просто не подействовать, а пропустив банальный прямой удар, можно так огрести, что больше и не потребуется.

И все-таки я рада, что судьба меня свела с таким волком. Давно я не сражалась с по-настоящему сильным противником. Расстрелянная в Ровно комендатура не в счет. Что за радость устраивать расстрел, заранее зная, что они не смогут оказать действенного сопротивления. Рассчитать получше схему движения по кабинету и внезапно атаковать — никто из этих «высокопосадовцив» так и не понял, что же случилось. А тут лицом к лицу! От такого адреналин из ушей течет!

— Ты есть майор Иванов!

Вот те раз! Откуда он знает? Русский у него с акцентом и неправильными ударениями, но вполне понимаем.

— Я есть думать про Выборг и знать, что есть командир спецгрупп фролянд! Ты есть она!

— Додумался, значит! А ты кто? — удивление быстро прошло, но озадачил он меня конкретно.

— Я есть гауптштурмфюрер Ойген Мюльсен! Я хотеть быть Выборг, но меня там не пустить. Я хотеть встреча с тобой. Ты убить мой друг! Ты многих убить Ровно!

— Рада, что ты тоже почувствовал, что значит терять друзей! Это вам за моего мужа!

— Ваш муж есть тот человек, который быть у нас?

— Вот именно!

— Он есть хороший воин. Он молчать, когда я с ним говорить!

— Ах ты мудак! Так ты его пытал?! — никогда не думала, что кому-то удастся вывести меня из равновесия посредине боя. — Сдохни, ублюдок!

Дальнейшее я помню мало. Помню, что рвалась во что бы то ни стало к горлу эсэсовца. Порвать к чертям собачьим! Задыхалась, плевала кровью, но это было так незначительно по сравнению с тем, что он еще был жив! Я должна была его убить, несмотря ни на что!

Очнулась я стоя на коленях возле лежащего немца. Очнулась — это слабо сказано. Кто-то аккуратно дотронулся до моего плеча, и я поняла, что давно уже вот так стою и бессмысленно смотрю на рукоять кинжала, воткнутого в грудь врага. Выстрелов больше не слышно. А вокруг стоят люди. Мой, изрядно потрепанный, отряд, а в стороне какие-то незнакомые мужики. Кажется, все закончилось.

— Летт? — голос сзади вроде бы знакомый. Можно, наверное, уже расслабиться. А не могу.

Дрожь бьет все сильнее.

— Леха? — позвала я. — Леха?

Тишина. Никто не отозвался. Почему? Я же за ним пришла! Где он?

— Лешенька, прости!

Как я могла извиниться перед ним за то, что допустила тот ужас, через который ему пришлось пройти? Почему я так медлила? Почему не поспешила?

— Ника… — это уже другой голос. Кто-то становится рядом со мной и обнимает меня за плечи.

— Все хорошо, Ника. Все хорошо. Леша уже в тылу, в госпитале. С ним все хорошо.

Я хватаю этого человека за шкирки и прижимаю голову к его груди. Мне надо спрятаться, чтобы никто не увидел, как слезы текут у меня из глаз, а тело содрогается от рыданий.

— Я есть любить убивать их всех. Я их всех на хрен… — шепчу я, наворачивая маты один круче другого. Будто эта нецензурщина может выплеснуть мою боль. Наивная… но мне и вправду становится легче.

Игрок пытается меня обнять. А вот это уже лишнее. Последний раз вздыхаю и выпрямляюсь.

Встаю и ухожу за деревья. Недалеко. Просто мне надо сейчас побыть одной. Прийти в себя и после боя, и после всего сказанного немцем. Подумать.

— Ничего себе баба! — приглушенное удивление, будто толчок в спину.

Ладно, с этим мы разберемся позже…

Степан

— Сосна-1, здесь Роща, вперед, дави гадов. В застройку без пехоты не лезть!

— Принято.

Медленно набирая скорость, танки движутся к перепаханным позициям на окраине небольшого городка. Сам городок затянут дымом и пылью — по нему только что отработали штурмовики и артиллерия. Изредка то один, то другой выплевывает снаряд туда, где ему показалось подозрительное шевеление, но это перестраховка, не больше. Немцы держали победу за хвост, но выпустили, улетела, и теперь советская пехота дочистит то, что осталось в живых после работы летчиков и артиллеристов.

Мы почти успели! Почти потому, что наш авангард вошел в городок одновременно с авангардом шестой танковой дивизии. Завязался встречный бой на улицах, в котором новые немецкие танки со «старыми», частично еще до войны подготовленными экипажами, одержали победу — наш передовой отряд отступил, не сумев даже зацепиться за окраину. А потом в игру вступили основные силы — этакая мини-Прохоровка. Немецкая пехота закрепилась в застройке (вернее, попыталась это сделать), а танки ударили во фланг наступавшим бригадам. У них могло получиться, если бы они в свою очередь не подставились под удар Т-42…

— Сергеев, твои дрова куда лезут?!

— Виноват. «Тройка», заснул, что ли?

Ничего не скажу, было страшно, хоть и наблюдали со стороны. А может быть, именно поэтому — в горячке боя многого не замечаешь. Когда медленно, как в кошмаре, кувыркаясь, летит башня, когда горящие люди катаются по земле, стараясь сбить пламя, когда… Впрочем, рассказывать все равно бессмысленно.

— Чисто.

— Добро. Идем дальше.

Танкистов мы уполовинили, и они отошли. А потом, охватив городок с трех сторон, начали штурм при поддержке артиллерии и «сухих». Почти по мемуарам с хронородины: «сотни трассирующих снарядов летели вверх и вниз ежеминутно. Противотанковые пушки били по танкам третьего батальона, катившимся вниз с холмов. Но с каждой секундой снизу прилетало все меньше и меньше снарядов. Дым и пламя скрыли конец храброго гарнизона, и лишь отдельные выстрелы противотанковых орудий встретили входящие войска».

Не все так драматично — немцы отошли, оставив заслон, но сейчас это уже неважно. Сейчас важно правильно разместить технику, людей и орудия. Занимаем круговую оборону — сейчас в нас полетят тапки, утюги, сковородки и прочие тяжелые предметы — «шверпункт» захвачен.

Партизанский отряд

Выход на железку намечался как всегда сложный. Хотя и была громко именуемая «железка» всего лишь узкоколейкой. Но в этих болотистых лесах даже такая транспортная артерия представляла интерес для партизанского отряда, который регулярно проводил на ней диверсии. К сожалению, вреда от них было больше для самих партизан, чем для немцев. Виной тому и слабая подготовка бойцов, бывших деревенских парубков или прошлогодних окруженцев, сумевших отсидеться в лесах или у добросердечных селян. И дурь командира, «партизанского помещика», как называл его про себя Алик Нефедов, ведший группу на очередной подрыв и прикидывавший, как бы избежать больших потерь в предстоящем бою.

Алик не был в немецком плену, не был он и местным жителем. Провоевав добровольцем-пулеметчиком полгода, был ранен, а после госпиталя попал в ШМАС — школу младших авиационных специалистов. Где, учтя его увлечение радиоделом и пулеметный опыт, обучили специальности стрелка-радиста. Две недели назад его эскадрилья ночных дальних бомбардировщиков выполняла очередное задание. Ил-4, в котором Алик был стрелком-радистом, подбили над целью, вышел из строя один мотор, но командир упрямо тянул на восток, понемногу теряя высоту. А когда стало ясно, что упадут они явно до передка, — приказал экипажу покинуть самолет. Алику повезло, он упал в болото, а не к немцам, и, проблуждав в этих гиблых местах три дня, был встречен партизанским дозором. После поверхностной проверки, проведенной лично командиром отряда, полноватым мужиком с явно не армейскими замашками и вечно «слегка выпившим», был отправлен в этот рейд. Его удивило назначение старшим, но ребята, жившие с ним в одной землянке, просветили, что все это от потерь, понесенных группой в предыдущем выходе.

«Сам «командир» не ходит, а только отправляет. Ну а кому повезет вернуться живым, те или раненые или уходят», — так говорил бывший военнопленный Яков Глыба, шедший сейчас следом за Аликом. «Куда уходят? Как?» Не понял его Алик. «Куда подальше от этого… — сплюнул Яков, — лишь бы немцев с толком бить, а не здесь дурью маяться. А мне идти не с руки. Потому что зазноба у меня на кухне есть. Лиза, еврейка она. С ней мы здесь далеко не уйдем», — добавил Яков, предвосхищая невысказанный вопрос Алика.

Сейчас они вместе лежали на пригорке и внимательно смотрели на немцев, расположившихся на привал.

— Старшина, егеря это. По нашу душу явно. Хана отряду. Что делать-то будем?

В группе старшины Нефедова было 16 человек, считая вместе с ним. Пулемет, немецкий МГ, который бывший пулеметчик и бывший стрелок-радист взял себе, поглядев, как мучится с ним здоровый, но нескладный Мыкола Торбач, два автомата и винтовки. Шансы при внезапном нападении вроде как были неплохие, а позади был отряд, не ожидавший неприятностей. Помолчав, Алик тихо сказал:

— Передай по цепи. Разобрать цели, стрелять после моей очереди, через две минуты начнем.

Вот только подготовки ранее не видавший егерей летун не учел. Первой очередью ему удалось срезать двоих, явно расчет пулемета. Это был практически единственный его успех. Впрочем, то, что своим огнем не подпускал немцев к пулемету этого несчастливого расчета, дало его ребятам пожить еще несколько минут. Но старшина понимал, что это только отсрочка. Ловкие егеря экономно, но метко отвечали на суматошный огонь начинавших паниковать партизан. Потихоньку они растянутой цепью, перебежками, прикрывая друг друга, подобрались на гранатный бросок, но почему-то не пускали в ход карманную артиллерию.

— Живыми взять хотят, — сказал Яков, лежащий рядом с Аликом, загоняя в винтовку обойму. — Последняя. Вот только хрен у них чего получится. Я снова в плен не пойду.

Он воткнул рядом с собой финку.

И на мгновенье обернувшийся старшина увидел, как за спиной Якова выросла фигура здорового немца, в мокрой форме. Он выстрелил в Якова, перевел ствол на менее опасного сейчас пулеметчика. В этот момент их обоих отвлекла внезапно вспыхнувшая в тылу редкой немецкой цепи перестрелка. И Алик взметнулся с земли, вцепляясь в воткнутый рядом нож, отбивая в сторону ствол немецкого карабина и понимая, что этот здоровяк его сейчас заломает.

…Когда Самурай, внимательно глядя вокруг себя, подошел к партизанскому пулемету, он увидел тихо стонущего парня в пробитой на спине пулей телогрейке и лежащего здоровенного немца в мокром камуфляже. Егерь был явно мертв, слишком много крови вокруг неподвижного тела, но из-под него доносились какие-то невнятные звуки. Перевернув его, Самурай удивленно присвистнул. Партизан в летном подшлемнике перегрыз немцу горло, когда ему егерь сжал руку, держащую нож. И не смог выбраться из-под этой туши.

— Чего это делаешь? Как ты его? — спросил его ошарашенный Самурай.

— Давно здесь лежу, — невпопад ответил ему Алик, отплевываясь от крови, и вдруг согнулся в приступе рвоты, еще раз глянув на немца.

Степан

«Три брата с фашистом Дерутся жестоко».

Ну и дальше про пехотинца, летчика и танкиста. Хорошая песенка, ни фига не жизненная, но хорошая. Настроение поднимает…

…Когда бой за городок закончился, на разбитых улицах появились люди. Обычные люди из тех, кого зовут «мирным населением». И которое мы вообще-то защищаем, ага. Защитили, как же, — немцы проскочили быстро и почти без боя, а потом мы пришли, освободители. Городок-то больше пострадал от наших снарядов и бомб, чем от немцев. Да, все я понимаю, что надо. Что иначе погибнут гораздо больше, тоже понимаю. Но, как и многие из нас, стараюсь в глаза лишний раз не смотреть… Вывезти, говорите? Куда, и так проводка каждой колонны только по ночам, целая операция.

«Враги навалились И справа, и слева».

Угу, а еще спереди, сзади, сверху и хрен знает откуда еще — твердого фронта в тылу ударной группировки быть не может, бои идут на значительном пространстве вокруг города и на его окраинах. Наша группа, как еж посередь… гм, дороги. Хороший такой, большой и очень кусачий еж. И немцы всеми силами стремятся разорвать его или, на худой конец, выбить, вытолкать, сбить с дорог, открывая их снабженцам. Хрена вам, повисите-ка на одном воздушном мосте, который истребители рвут всеми силами. И немцы понимают всю шаткость положения и потому

«Фашистские гады Кладут все усилья, Все жарче и жарче Становится бой».

Грохот выстрелов, методичное перестукивание «максимов», рычание «Вязов», полосующих атакующую пехоту, смешалось в памяти в кашу, изрядно сдобренную выматывающей болью в располосованной руке. Немцы лезут упорно и грамотно, забрасывая нас снарядами. Летчики давят гаубицы, но получается пока не особо — за первые двое суток операции потери уже превысили двадцать процентов от первоначального состава группы, а будет еще больше — немцы тормознулись, но положение будут выправлять всеми силами.

Ника

Я никогда не умела общаться со снобами и идиотами. К сожалению, данный экземпляр совмещал сразу два типа в одном флаконе. Командир партизанского отряда, куда привели нас спасенные на болотах партизаны, являл собой ярчайший образец мужского самца. В худшем смысле. Мне он чем-то напомнил неандертальца. Давно уже никто не обращался со мной как с бабой — этот позволил себе, не зная нас, начать с первого же момента встречи командовать. Вроде как мы ему мальчики на побегушках. Сразу «разделил» нам обязанности — мне на кухню, Игроку и СБ — минирование железной дороги, а всех остальных записал как рядовых бойцов. Если честно, я офонарела.

Потери в его отряде составляли 70 % с каждого задания. Конечно, если он умудрился послать мальчишек-новичков минировать мост, не дав им даже времени познакомиться со взрывчаткой. Самое умное, что он смог сказать: «Вы комсомольцы, а значит, ваш долг бить врага! Вы обязаны подорвать этот мост!» Класс! Самурай сдуру еще поинтересовался, а если в отряде не комсомольцы? На что получил исчерпывающий ответ: «Советские люди все комсомольцы и коммунисты!» Комсомольцы — это еще ладно, но не круглые же придурки!

Помолчав пару минут и выбрав из двух зол — прирезать его сейчас или пусть помучается, разбираясь с СБ, я выбрала третий — отоспаться и завтра же уйти, послав ко всем чертям его с его коммунистическим партизанским отрядом.

Позже, когда мы впервые за последние десять дней нажрались от пуза и, вытянув ноги, грелись у костра, меня отозвал СБ. Во время общего сбора и знакомства мы не стали сразу представляться. Просто группа разведчиков. Кому надо бы, сказали на ушко тихонько, но этот «кому надо» оказался редчайшим типом тупого служаки, и поговорить с ним не получилось.

— Что ты думаешь об этом всем?

— Даже не знаю. Не хотелось опускать его при его людях. То, что он их собрал и базу держит уже давно — это, конечно, ему огромный плюс. Хозяин местных болот! Мать его! Но ты посмотри — люди в основном разведчики, местные. У него неплохая агентурная сеть. А акций почти не проводит. Знаешь почему? Потому, что негде! Немцы здесь не держат ни серьезных подразделений, ни складов, а единственная узкоколейка, которую он время от времени рвет, не играет для немцев никакой роли. Да и чинят они ее только для вида. Хоть у него и потери одни из самых крупных во всех партизанских отрядах, но ведь это происходит не так часто! А ты же слышал, как он говорит?! Соловей, блин! Заслушаешься! Как он им лапшу вешает, что они одни из самых крутых? А ведь верят! Не с кем им себя сравнить! Далеко от своих болот они не отходят, с другими партизанами почти не общаются — вот и пригрелись под крылышком этого мудака. «Чем дальше в лес, тем толще партизаны», — как про него сказано.

— И что мы с этим «толстяком» делать будем?

— Я же сказала — не знаю. Теперь твоя очередь что-то выдумать. Если честно — я хочу отдохнуть. Хоть картошку чистить, хоть котлы мыть, но у меня нет сил бегать опять по лесам. Да и мальчишкам, и тебе тоже поспать бы. Самурай хоть и хорохорится, а ведь ранен же. Батя, опять же…

— Давай я ему скажу, что мы Группа Ставки. Добьюсь содействия.

— Знаешь, что он сделает? Во-первых — не поверит. Не может, по его логике, в состав такой группы входить женщина. Во-вторых — потребует подтверждения, а пока будет связываться с командованием, позапирает нас к такой-то матери в землянки. Мне за него перед теми пацанами, что нас через болото почти на себе вытащили, стыдно будет… Ну придумай что-нибудь… ты же умница, СБ.

— Ой, товарищ Летт… Ника Алексеевна… ставите вы задачки! — хмыкнул мой собеседник. — И не откройся, и в то же время добейся содействия. Что же вас тревожит? Подозреваете его?

— Нет. Но знаешь, не могу пока понять, что же происходит.

— Обиделись на него?

— Может, и обиделась, но уж точно за это убивать не буду. За ним как-никак люди идут. А ты выясни все-таки, поговори с людьми…

— Товарищ Летт! — на этот раз уже улыбки не было. — Давайте вы не будете учить меня выполнять мою работу!

Вот все-таки ежик! Распустил колючки!

— Не буду… товарищ Служба Безопасности! Извини…

— Да нет, ничего… просто вы правы. С этим надо поработать. Я займусь, не волнуйтесь…

— Спасибо. И спокойной ночи. Давай уже баиньки. Завтра будет день и будет пища.

Степан

— Товарищи офицеры! Командование поздравляет нас с выполнением боевой задачи. Кроме того, получен приказ на отход за линию наших войск.

Мелькнувшая тень облегчения на лицах присутствующих сменяется на обычное озабоченное выражение — отдать приказ гораздо проще, чем его выполнить. Сколько сил за эти дни мы потратили, чтобы оставаться здесь! Оставаться, несмотря на методическое выбивание нас немцами, несмотря на постоянные бомбежки, от которых не спасают ни истребители, ни зенитки, — оставаться, несмотря ни на что.

И вот теперь — приказ отходить. Нетривиальная задачка, особенно если учесть, что нас окружают замечательные люди. Немецкие танкисты и мотопехота, вместе с пехотой обычной, а также авиацией и артиллерией заметят наше движение достаточно быстро. И, разумеется, приложат все силы, чтобы мы остались здесь. Навечно. Не очень веселая перспектива, не находите?

На совещании было принято решение прорываться ночью. Однако в течение дня немцы продолжали давить по всему фронту, поэтому выдернуть части из боевого соприкосновения с противником удалось только с наступлением темноты. Это закономерно привело к задержке начала движения потрепанной в боях механизированной группы. Построение избрали аналогичное тому, которое использовалось при прорыве летом.

…Мерный рокот двигателя и духота внутри машины клонят в сон. Колонны движутся под покровом темноты, стараясь не выдать себя случайной вспышкой фар или просто карманного фонарика. А меня бьет озноб — по субъективным ощущениям, температура градусов тридцать восемь с копейками. Это последствия ранения, вернее, моего довольно наплевательского к нему отношения. На последней перевязке рана выглядела гораздо хуже, чем на предыдущей. Ладно, это уже неважно — скоро выйдем к своим, а там можно и в госпиталь, как полагается. Сон, отдых, регулярные, а не когда придется, перевязки — и через три-пять дней буду здоров, как молодой кабан.

Из-за задержки с выходом к рассвету мы оказались совсем не там, где предполагалось. С закономерным итогом, немцы таких просчетов не прощают.

— Группа самолетов, курс… скорость… высота… — это по нашу душу, «лаптежники», чтоб их создателю до конца дней в ухо сирена гудела. Зенитки парами сходят на обочину, готовясь устроить горячий прием прорвавшимся самолетам. Их мало — досталось нам за эти дни качественно. Колонна же расползается, чтобы иметь возможность маневра. Танки парами тоже готовятся принять участие во всеобщем веселье. С машин сыпанула в стороны пехота, залегая и направляя к небесам стволы винтовок и пулеметов. Ну-с, камрады из воздушных сил, ваш выход.

…Вой сирен почти не слышен за ревом «Вязов». Спустя несколько секунд их партию подхватывают крупняки, а спустя еще какое-то время — пехота. Потеряв ведущего, «юнкерсы» ломают строй и беспорядочно отходят. Что-то они сегодня быстро. Странно…

Додумать эту мысль мне не дает внезапное появление второй волны самолетов. Низко, едва не цепляя верхушки деревьев, идут «штуки» с двумя мандолинами под крыльями. Отчаянный вой привода, стремящегося развернуть башню против новой опасности, и мгновенное понимание, что мы не успеем. Ведущий немцев уже нас видит, уже целится, уже стреляет…

…Серия тридцатисемимиллиметровых снарядов ударила по башне и корпусу ЗСУ. Вышли из строя привода наведения, и спарка стволов безвольно поникла.

Запоздалые очереди остальных установок свалили троих, заставив других прекратить атаку. Установка потеряла вооружение, но сохранила возможность двигаться, благо механик-водитель не пострадал. Из башни расстрелянной самоходки подбежавшие солдаты извлекли потерявших сознание и окровавленных, но живых наводчика и командира зенитчиков, майора Сергеева.

Водители (где-то на юге)

Колонна грузовиков и топливных «наливняков», относящихся к 17-й танковой дивизии, готовилась к маршу в сторону фронта. Пока же водители, интенданты и приданные им бойцы ждали сопровождение. Вообще организация доставки грузов в прифронтовой полосе летом 1942-го претерпела определенные изменения. Даже название у этой процедуры было новое — «проводка конвоя». Уже подошел взвод легких Т-52, распределился вдоль колонны. Уже подошла небольшая группа пехоты — два некогда крытых грузовика (брезент снят, на крыше кабины стоит пулемет, бойцы сидят на двух скамейках, расположенных вдоль оси кузова лицами к бортам), три джипа (один из них с длинными усами рации), шесть мотоциклов, из которых четыре с колясками и два легких. Вот подошла машина ВНОС, такие стали сопровождать каждую крупную колонну с момента прорыва немцев южнее Смоленска: гитлеровцы отчаянно стремились захватить господство в воздухе, хотя бы локальное, а РККА, соответственно, старалась этого не допустить. А колонна все еще чего-то ждала.

— И чего мы тут кукуем? Чего ждем? — нервничал молодой белобрысый парень лет девятнадцати с «чистыми» погонами и петлицами автобата.

— Ночи, — не отвлекаясь от сосредоточенного сворачивания самокрутки, отозвался интендант — сержант с седыми висками и морщинистым загорелым лицом.

— Какой еще ночи?! Нам приказано — вернуться как можно быстрее!

— Вот именно — вернуться. А для этого нужна ночь, — сержант вздохнул. — Вот только не дадут нам до ночи загорать. «Зонтик» дождемся и поедем.

Пожилой боец приступил к такому же тщательному раскуриванию «козьей ножки».

— Зонтик?! Зачем нам зонтики? Мы что — барышни?

— Вот же заноза. От свинцового дождя зонтики. Подожди, и сам все увидишь.

Прошло минуты три, и в рощицу въехали четыре зенитные самоходные установки на шасси Т-50. Две остановились около замыкающих грузовиков, еще две бодро пропылили в голову колонны. Вместе с ними через лагерь прокатилась команда «По машинам!».

— А вот и они, зонтики, — проговорил, поднимаясь с чурбачка, сержант Лялин. — Гробики деревянные, э-эх.

Интендант рачительно подхватил с земли чурбачок и поспешил к грузовику, вслед за молодым водителем. Тот всего неделю был на фронте, и сержант чувствовал себя спокойнее, если был рядом и видел, что и как делает молодое пополнение.

— А почему «деревянные»? — продолжил водитель расспросы, пристраивая свой ГАЗ-АА на отведенное ему место в колонне.

— Потому что «Вязы». И потому что горят часто. Одно слово — «прощай, родина».

— А отчего это — часто? Это же, считай, танк, — только башня другая!

— От того, что они германцам крови портят немало. Пока эти машинки работают — редко какой «лаптежник» к колонне прорвется. Страшная штука. Мне знакомый, он с Ленинградского фронта приезжал в Смоленск за каким-то хитрым грузом, рассказывал: как-то эти самые «Вязы», причем четырехствольные, по ошибке наш истребитель обстреляли. Пилот как-то вывернулся, ас не из последних. Но говорил, что три дня потом заикался, как вспоминал.

— Ну, так это ж наоборот — мало гореть должны, если такие надежные!

— Эх, зелень… Немцы что тебе — дурней, чем полено вот это вот? Им же задача стоит — к колонне прорваться. Вот они и стараются — в первую голову «Вязы» повырубить. Потому пока эти машинки живы — и мы живые. Только близко к ним подъезжать не надо, а то чужую бомбу словим.

Сержант призадумался. Потом проговорил:

— Не знаю, может, если бы они не по четыре ездили, а по десятку… Да еще парочку помощнее — чтоб двухмоторники доставать, которые с большой высоты бомбы сыплют… Может, и реже бы горели. Да только где ж их взять — по десятку? Так что крути баранку и радуйся, что сам не «увяз». Что на грузовик попал, а не в гробик деревянный мехводом.

Из доклада на имя народного комиссара танковой промышленности т. Малышева

…Отражение наступления противника на Юго-Западном направлении выявило следующие особенности конструкции и применения боевой техники:

1. По танкам Т-34М1 и М2

Данные машины являются результатом модернизации танка Т-34 образца 1941 г. Модернизация заключается в установке новой КПП, воздушного фильтра, башни измененной формы и усовершенствованного орудия. Кроме того, в ходе модернизации удалены люк механика-водителя и курсовой пулемет, добавлена зенитная турель под пулемет калибра 12,7 мм.

В общем и целом, модернизация значительно увеличила боевые возможности танка. Введение нового фильтра и КПП значительно повысило надежность машины при совершении длительных маршей, увеличило подвижность на поле боя. Башня новой формы значительно удобнее прежней. Введение командирской башенки значительно улучшило обзор из танка, а отсутствие ослабленных зон на лобовом броневом листе увеличивает боевую живучесть танка.

Новое орудие позволяет успешно поражать основные танки противника.

Вместе с тем в ходе боевого применения выявлены следующие недостатки:

— отсутствие люка механика-водителя крайне затрудняет покидание машины в случае поражения противником, а также ведет к его повышенной утомляемости на маршах,

— недостаточное, по сравнению с танками противника, качество приборов наблюдения,

— низкая эффективность зенитной турели при замене пулемета калибра 12,7 мм на пулемет калибра 7,62 мм.

2. По танку Т-42.

Данная машина является новой разработкой и имеет мощное вооружение и броневую защиту. Высокая подвижность, сопоставимая с подвижностью Т-34М, в сочетании с мощным вооружением и броней делает танк Т-42 самым мощным нашим танком, за исключением новых тяжелых машин. 100-миллиметровая пушка позволяет поражать танки противника с дистанций, на которых его ответный огонь малоэффективен.

Недостатками машины являются:

— малый (34 выстрела) боекомплект пушки, что сковывает маневренные действия,

— недостаточное, по сравнению с танками противника, качество приборов наблюдения,

— низкая эффективность зенитной турели при замене пулемета калибра 12,7 мм на пулемет калибра 7,62 мм,

— временами — крайне низкое качество изготовления.

3. По зенитно-самоходной установке «Вяз-2».

Данная установка предназначена для защиты мотомеханизированных соединений от атак с воздуха на марше и на поле боя, а также для поддержки мотострелковых подразделений в ходе боев в городе. Установка имеет высокоэффективное вооружение из двух скорострельных пушек и бронирование, позволяющее противостоять пулям крупнокалиберных пулеметов и легких скорострельных пушек. Высокие скорости наведения оружия делают машину крайне эффективной при отражении атак пикировщиков и низколетящих самолетов противника.

Недостатками машины являются:

— недостаточная надежность приводов наведения, особенно для малоподготовленных наводчиков,

— отказы оружия при несоблюдении правил ухода,

— недостаточность бронирования башни против 37-миллиметровых снарядов,

— отсутствие броневой крыши башни.

В целом же установка «Вяз-2» является эффективным оружием, значительно превосходящим пулеметные установки на автомобильном шасси и установки ЗСУ-37-1 на шасси устаревших легких танков, поэтому употребление появившихся после массовой поставки в войска кличек «деревянный гроб», «прощай, родина» следует пресекать…

Казарский

После ликвидации невнятной попытки маловразумительного прорыва немцев в конце апреля и празднования Первомая 138-ю морскую стрелковую бригаду отвели на переформирование. Тут и выяснилось, что с фронта сняли не только их, но и многих других «морских стрелков». Под видом обычного пополнения и пересмотра штатов проводилась полная реорганизация этого вида войск.

— И то правильно, — говорил Казарскому командир бригады. — Мы — есть, вот они, воюем. Посмотришь — роты, батальоны, бригады. А с другой стороны посмотришь — и нету нас. Что-то было до войны сформировано, что-то вообще не пойми что. Ни внятных штатов, ни единой системы комплектования, ни даже знаков различия! Вон, сидят орлы в комендантском взводе. На нашивки глянешь — тут тебе и трюмные машинисты, и гальванеры, и канониры, и тут же — пехота. Нет, правильно решили!

С этим кап-три был полностью согласен, порядок наводить стоило. Хоть их бригада и считалась одной из кадровых предвоенных частей, но… Вот сейчас что-то на что-то становится похоже. Во-первых, название нормальное — морская пехота. Во-вторых, сквозная система нумерации, своя, отдельная от пехоты. От Первой бригады на Северном флоте, через Вторую и Третью на Балтике — и так до, по слухам, Восьмой бригады на Тихоокеанском. Плюс отдельные батальоны. И — вновь учрежденные отделы в штабах флотов. Начальником такого вот Отдела наземных операций и уходил из бригады ее прежний командир. Информация об этом пришла из вышестоящих штабов буквально вчера, и офицеры гадали — кто же будет командовать бывшей 138-й морской стрелковой, а ныне — 2-й бригадой морской пехоты КБФ? Сам «бригадир» отмалчивался, предлагая «подумать».

Сейчас бригада готовилась к торжественному построению для официального получения нового статуса и звания. Моряки, солдаты, офицеры спешно подгоняли недавно полученную новую форму, обсуждали нарукавные нашивки. Выполненные в едином для РККФ стиле, они представляли собой черный овал с красным кантом, в середине — перекрещенные якорь и винтовка. С формой вообще получалось интересно — «и нашим, и вашим». Полевая отличалась от пехотной только цветом петлиц, кантом на погонах да нарукавными нашивками. И, естественно, — милые сердцу «тельняшки». «Парадка» была флотская, черная, с бескозырками и кителями. Повседневная только регламентировалась, на практике же рекомендовалось «донашивать то, что есть из прежних запасов, руководствуясь действующими Уставами». Понятно было, что не обмундирование главное, — но офицерам, пришедшим в морпехи из экипажей, было приятно сохранить свои черные кителя. Поговаривали о введении в полевую и повседневную форму черных беретов, как компромисса между пилоткой и бескозыркой, причем такого компромисса, который хорошо прячется под каску, но пока только поговаривали…

На построении, после положенного официоза, на трибуну вышел бывший командир 138-й бригады. После теплых слов прощания он продолжил:

— Но я оставляю бригаду в надежных руках. Позвольте представить своего, так сказать, преемника. Командир Второй бригады морской пехоты Краснознаменного Балтийского флота, Герой Советского Союза, капитан третьего ранга Казарский Игорь Антонович!

Казарский долго смущался и бурно возмущался «в кулуарах» тем, что прыгает через голову всего штаба бригады и замов командира. Более-менее утих он только после того, как начштаба и зам по строевой заявили о давнем самоотводе. Заодно комбриг уточнил, что есть разница между офицером штабным и строевым. Должность же командира морской пехоты, как и десанта, требует вообще определенного склада характера.

Знал бы Казарский, сколько дел свалится на него после того построения! Иногда ему казалось, что голова распухла, оторвалась и летит за плечами, подобно детскому шарику на нитке. Тем не менее он еще и сам находил новые дела и заботы. Так, он пробил полную и обязательную переаттестацию всего личного состава, приурочив это разом и к переформированию, и к введению новой формы с новыми же знаками различия.

— Да что же это творится, — доказывал он необходимость такого шага во всей морской пехоте, — смотрю на подчиненного и не знаю, как к нему обратиться! Не то сержант, не то старшина второй статьи. Не разберешь, кто просто капитан, а кто капитан-лейтенант, — и тех, и других намешано! Раньше было понятно со званиями — у моряков знаки различия свои, но непонятно было, откуда это чудо на территории части. Теперь, спасибо новой форме, хоть сразу видно, что это действительно мой подчиненный, а не от соседей артиллерист забрел наших связисток кадрить!

В итоге переаттестация на единую, флотскую (раз уж подчинены структуре в составе штаба КБФ) систему была проведена. Сам Казарский, неожиданно для себя, в ходе таковой получил звание капитана второго ранга. Акулич, которого еще за бой с прорвавшимися немцами Игорь Антонович произвел в старшие сержанты, стал старшиной первой статьи. Как он ни хитрил на комиссии, как ни старался, не зля командира, увильнуть от такой чести, а осваивать должность «замка» — заместителя командира взвода — пришлось. Попутно выяснилась несообразность с «сухопутным» званием вроде как кадрового морпеха. Не то что он что-то скрывал, просто как-то не афишировал. Был Акулич кадровым, но пехотинцем, в 42-й дивизии. К морской пехоте с Припяти прибился в ходе арьергардных боев, когда остатки дивизии прикрывали прорыв группы генерала Карбышева. С новыми знакомыми выходил к своим, на их глазах был ранен и, по их же совету, скрывал некоторое время рану. Попал в итоге во флотский медсанбат, да так и прижился среди «черных бушлатов».

— Ты не дрейфь, это не надолго, — «утешал» Иосифа новый комбат, — на пару месяцев всего. Там, глядишь, и переведем.

И, глядя на повеселевшего бойца, добавил:

— Обязательно, из замов — в штатные командиры! Эх, замылят такого орла после курсов, как пить дать, уведут. Потому мичманские звездочки тебе не светят, уж прости, только что главным старшиной можешь стать, на взводе. Разве что очередной раз в госпиталь угодишь и оттуда попросишься.

— Я-а-а-а?! Усе вы шуткуете. Я в офицеры не полезу. И так сильно много мне букву «Т» на погоны, мне и лычка широкая давит…

Швейцария

Полковник Оруэлл рассеянно помешивал ложечкой кофе в чашке, рядом с ней примостилась тарелочка с меренгами. Встреча, назначенная в кафе на Марктплатц, переносилась дважды, и каждый раз из-за непреодолимых обстоятельств. Но найденное два дня назад в «почтовом ящике» послание сегодняшнюю встречу гарантировало стопроцентно. Оставалось лишь одно — угадать причину рандеву и обеспечить пути отхода в случае осложнений. Конечно, Швейцария — официально нейтральная страна, никто не запрещает представителям враждебных сторон обсудить тет-а-тет возникшую коллизию или щекотливую ситуацию, но одно «но» — жители данной страны очень не любят шум и публичность в закулисных интригах и переговорах. А посему — оскандалившихся «рыцарей плаща и кинжала», буде они остались более-менее живы и здоровы после конфуза, — весьма непреклонно выпроваживали взашей. Невезучих же равнодушно свозили в морги, где через недолгое время, по завершении необходимых процедур, кремировали, выдавая урны соотечественникам, если таковые объявятся, и взимая с них оплату за проведение церемонии.

«Надо же, — саркастически подумал полковник, — нейтралы — нейтралами, а действуют в духе гуннов…». Отпил глоток кофе, съел кусочек меренги. Элегический воскресный вечер в Базеле, масса народу в барах, кабачках и кафе, неспешно прогуливающихся на площади, создавали странную атмосферу безвременья. А где-то вдалеке, за Альпами, гремит война, солдаты стреляют друг в друга, — здесь же, в городе, будто бы сошедшем со средневековых гравюр и картин, — благостная нега…

Уэст Оруэлл поймал ускользающий взгляд лейтенанта МакКинли из группы обеспечения, изображавшего дремучего жителя из захолустного кантона, только-только спустившегося с гор в цивилизацию, и, сдержав неуместную ухмылку, слегка прикрыл веки. Тот в ответ поморщился, деловито потребляя сосиски под пиво. Кинув взгляд на ратушные часы, полковник отметил — до конца контрольного времени еще десять минут.

«Черт побери, да где же его носит», — уже раздраженно подумал он, отпивая очередной глоток кофе. Неожиданно МакКинли подал условный знак — «вижу «клиента».

«Слава богу», — облегченно вздохнул полковник, внутренне подбираясь…

— Герр Кюллен? — вежливо приподнял элегантную шляпу над безупречным пробором здоровяк скандинавского типа.

— Не ошибаетесь, — встал полковник, — а вы, смею надеяться, герр Хаас?

— Именно, герр Кюллен, рад знакомству, — здоровяк коротко кивнул, воздержавшись от рукопожатия.

«Ух ты ж, скотина арийская, — весело и зло подумал полковник, отвешивая ответный кивок, — как деньги брать — руку тянуть не стесняешься, а тут из себя Мэгги-недотрогу корчишь».

— Располагайтесь, герр Хаас, — Оруэлл был сама любезность, — что будете заказывать?

— Я выберу сам, — суховато возразил здоровяк и, попросив меню у подскочившего официанта, погрузился в его изучение.

«Характер изволишь показывать… ну-ну, порезвись, мальчик… порезвись», — полковник вытянул из пачки «Голуаз», лежавшей на столе, сигарету и закурил. Вприщур он стал рассматривать своего визави…

«…Максимилиан Шенк — истинный ариец, сдержан, уравновешен и хладнокровен, всецело предан делу НСДАП, — всплыли в памяти Уэста строчки досье. — Из семьи поволжского немца, богатого хуторянина Клауса Шенка… Умен, весьма образован, знает около десятка языков, увлекается плаванием, стрельбой и прыжками с парашютом. Испытывает патологическую неприязнь к лицам «неарийского происхождения…»

Полковник со вкусом затянулся сигаретой, стряхнул пепел и положил ее в углубление на пепельнице. Доел пирожное, запил его кофе и подозвал кельнера.

— Еще кофе, пожалуйста… — и взял сигарету. Кинул быстрый взгляд на Шенка и вновь стал припоминать все, связанное с ним.

«…Дальновидный папаша сбежал в Фатерлянд еще в 1906 году, якобы напуганный первой русской революцией. Хотя, по некоторым данным, — явная заинтересованность Департамента полиции МВД Российской империи некоторыми делишками Шенка-старшего и послужила толчком к перемене климата. Старые знакомые Клауса помогли устроиться беженцам от «руссише тцар», и Шенк продолжил службу на благо Родины и Кайзера…»

Тут официант принес на маленьком подносе кофе, ловко поменял опустевшую чашку и пепельницу.

«Сволочь жидовская… — скрипнул зубами Шенк, краем глаза следя за «Кюлленом», — мало вам «Хрустальной ночи» и концлагерей. Но ничего, вот устроит вам Фюрер окончательное решение вопроса», — хотя в Оруэлле ничего еврейского не было — наоборот, полковник представлял собой яркий образец уроженца Ирландии.

— Мне ростбиф, сухое красное вино, овощной салат, после — горячий шоколад и круассаны, — сделал он заказ официанту, быстро строчившему в блокнотике. Тот скороговоркой повторил заказ, убедился, что все правильно, — и исчез, предварительно поставив перед «Хаасом» пепельницу.

Брезгливо поморщившись, Макс отодвинул ее, сцепил руки в замок и устремил взгляд своих прозрачно-серых льдистых глаз на полковника.

— Вы не курите, герр Хаас? — сделал вид, что только сейчас спохватился, Оруэлл.

— Ничего страшного, герр Кюллен, мой отец обожал сигары. А я — спортсмен, стараюсь избегать многих вредных привычек, — любезно улыбнулся Макс.

«Избегает, как же… — ехидно отметил Уэст, — а на чем его взяли в Аргентине ребята сэра Мензиса? Весьма вредная привычка — шастать по борделям, принимая кокаин, и иметь всех подряд. Спортсмен, так его мать».

— Так что же вы хотели нам сообщить, герр Хаас? Насколько я понимаю, причина нашей встречи весьма важна, а мой компаньон, герр Одемар, крайне заинтересован в предложении по вопросам сотрудничества с фирмой «Маннесманн АГ».

— Хочу отметить следующее — все прежние договоренности в силе. Более того, в фирме всячески приветствуют идею вашего компаньона о расширении форм сотрудничества. Насчет оплаты — нами открыт расчетный счет в банке «Кредит Свисс».

— А «Лионел Кредит»?

— Им заинтересовались люди из Налогового ведомства, они подозревают нас в сокрытии части доходов и утаивании информации о сделках.

— Вот как, — посерьезнел полковник, притушил сигарету и сделал глоток кофе. Официант, притащивший заказ Шенка, споро сервировал стол. Глядя на то, с каким аппетитом Макс приступил к уничтожению ростбифа и салата, Уэст подумал, что вряд ли его собеседнику хватит этих, далеко немаленьких порций.

— Официально это не сообщалось, но в ряде городов Германии была введена карточная система, поскольку, помимо жесточайшего кризиса с ГСМ, надежды на поступление продовольствия с оккупированных земель не оправдались. Пришлось скупым немцам развязывать мошну и организовать закупки необходимого ассортимента в странах Южной Америки. По глухим, но упорным слухам, — кое-кто из деловых кругов Уолл-стрита через подставные фирмы и лиц втихую сплавляли залежи консервов и концентратов, кое-какое оборудование и нефтепродукты.

Бруно Шредер (пилот ФВ-190)

На русском фронте обер-лейтенант Бруно Шредер уже был. С самого начала кампании против Советов его эскадрилья участвовала в боях. И лично на счету Шредера было пятнадцать сбитых «иванов». Причем сбитых по-настоящему, а не приписанных благодаря мохнатой лапе в штабе, мелким подношениям своим командирам или бесконечной наглости. Бои с русскими не шли ни в какое сравнение со стычками с англичанами, а уж тем более — французами, и Бруно уже не рассчитывал попасть в родной Берлин живым и здоровым. Но благодаря случаю и легкому ранению сбитый над передовой немецкий летчик был замечен начальством и отправлен в тыл на лечение, а затем и на освоение нового самолета. Тогда, на свободной охоте, звено Шредера было перехвачено русскими истребителями и полностью уничтожено, сам он, на тот момент еще лейтенант, гордился тем, что в этом бою ему удалось сбить вначале русский штурмовик, работающий на передовой, а затем и подбить русского аса. После чего «иван» с дымом ушел к себе, а Бруно совершил посадку чуть ли не на штаб дивизии, оборонявшей этот участок фронта. Случившиеся там репортеры шустро напечатали о подвиге простого берлинского парня, разогнавшего орды русских самолетов, и пребывание уже обер-лейтенанта и кавалера Железного Креста Шредера в госпитале было скрашено отблесками славы и вниманием медперсонала, особенно женской его части.

После того как раненая рука и бок пришли в норму, Бруно получил двухнедельный отпуск и направление в часть, осваивавшую новое чудо германского оружейного гения — истребитель-бомбардировщик ФВ-190А. Это был ответ русским, чрезвычайно насытившим свои войска малокалиберной зенитной артиллерией. Скоростной, достаточно хорошо бронированный, с мощным бортовым вооружением, способный постоять за себя и в бою с новыми русскими истребителями самолет очень понравился Бруно. И все три месяца освоения новой машины, совмещенного с лечением «детских болезней», отрабатывалась новая тактика применения этих творений немецких конструкторов и рабочих.

Положа руку на сердце, самой большой мечтой обер-лейтенанта Бруно Шредера было применение лично им этой машины где-нибудь подальше от Восточного фронта. В Германии или пусть даже в Африке. Лишь бы вновь не сталкиваться с кошмаром русских атак и ужасом штурмовок русских войск, плотно прикрытых МЗА. Но судьба распорядилась иначе, и вот уже две недели экспериментальная эскадра Люфтваффе, предназначенная для комплексной борьбы с русскими частями ПВО и истребителями, потихоньку изучала район предстоящих боевых действий на южном участке советско-германского фронта.

Задача эскадры состояла в боевой проверке новых самолетов и отработке методов борьбы с новыми русскими истребителями и ПВО.

Степан

Лежать хорошо. Особенно — на чистых простынях. И спать в тишине. И есть три раза в день, а не когда придется. Плохо лишь то, что все эти «радости» доступны только тяжелораненым.

В московский госпиталь меня доставили в бессознательном состоянии: тяжелые осколочные ранения плюс осложнения от предыдущего ранения поставили мою драгоценную тушку если не на грань жизни и смерти, то весьма близко. Первые дни в сознании не отложились в памяти совершенно — все чувствовал, делал, видел, слышал как в густом тумане. Насколько это типично — судить не берусь, но мне, знаете ли, на тот момент было не до самоанализа.

Ну, а пока оклемываемся, можно немного порассуждать на отвлеченные темы. Например, об идущих сейчас боях и о причинах поражений под Смоленском и на Юге. А причина, увы, та же, что и в нашем времени — недооценка противника. Пусть и не такая сильная, как была в нашем сорок втором, но значительная. А вот немцы выводы сделали правильные… И шут с ними. Повторять опостылевшие еще на «хронородине» аргументы о том, почему Вермахт образца сорок второго года объективно сильнее РККА, нет ни желания, ни сил. Лучше заняться отловом своих косяков.

Основная причина, снизившая эффективность нашей противовоздушной обороны, — потеря связи и радаров. Особенно ярко это в центре проявилось. Увы, но поделать ничего нельзя: промышленность и так выдает радиостанций, радаров и прочего обнаружительного, связного и наводящего добра больше, чем у нас, и, по-моему, больше чем способна даже в теории. Эх-хе-хе, и почему Россия не Америка? Нам бы их промышленную базу… Мечтать не вредно.

Ладно, а с другой стороны если зайти: попробовать поискать решения из своего мира? Так, а что у нас осталось-то? Воздушный командный пункт — летающий радар? Ну, положим, радар на самолете поместится, не проблема, а толку? Ладно, буду много думать.

Бруно Шредер

Как раз сегодня и должно было состояться первое боевое применение новой методики бомбово-штурмового удара. Бруно немного волновался. Ведь это он две недели назад на совещании предложил такой способ атаки русских. Хотя уже и прослужил достаточно долго в армии, чтобы усвоить древнюю мудрость о том, что «инициатива любит инициатора», и понимал, что рисковать головой и отвечать перед начальством придется именно ему.

Вот уже неделю на этом участке фронта Люфтваффе практически не проявляло никакой активности. Нет, полеты разведчиков никто не отменял, и «эмили» с «фридрихами» продолжали прикрывать свои войска, даже сбив пару штурмовиков и повредив еще трех, которые, к немалому удивлению русских, смогли беспрепятственно уползти к себе. В отличие от обычной практики, немецкие летчики не кинулись их добивать уже над советскими войсками… Такой был приказ.

Принимались все меры к тому, чтобы не спугнуть и не насторожить русских, чтобы расслабились наблюдатели за воздухом и чертовы русские зенитчики на своих «тарахтелках»…

И вот сегодня есть шанс отыграться. За сбитых этими невзрачными, на первый взгляд, корявыми и неуклюжими танкетками друзей, за смертный ужас пикирующих атак на плюющуюся снизу смерть, после которых немногие оставшиеся в живых с ужасом ждали нового приказа на штурмовку.

Службе радиоперехвата удалось выяснить, что русские собирают большую колонну для снабжения частей, держащих фронт в районе Каменки. Недельная пассивность немецкой авиации принесла свои плоды, колонна собиралась большая, и обнаглевшие русские, по-видимому, решившие, что немецкие бомберы переброшены на север, вздумали провести ее днем. Несмотря на это, к сопровождению колонны было привлечено порядка двадцати самоходок ПВО, практически все, что имелось на этом участке в распоряжении держащего оборону корпуса генерала Еремеева. Пролетевший в районе сосредоточения колонны немецкий разведчик поспешно удалился на полной скорости, едва только заметил приближение четверки краснозвездных Яков. Но свое дело он сделал — засек начало выдвижения. Теперь немецкие штабники достаточно точно могли рассчитать место нанесения удара и не беспокоиться о насыщенном зенитками районе складов, в безуспешных атаках которого было потеряно почти четыре десятка самолетов.

Четыре девятки знаменитых «лаптежников» приближались к линии фронта на высоте четырех тысяч метров в сопровождении восемнадцати «мессершмиттов». Еще четыре эскадрильи истребителей сидели в кабинах, ожидая сигнала на вылет на помощь своим бомбардировщикам. Несомненно, что в русских штабах ПВО уже засекли эту махину и лихорадочно готовились к отражению атаки. Но о том, что ее целью станут не места сосредоточения резервов или склады, а именно так досаждающие Люфтваффе «Вязы» и прочая зенитная артиллерия, они не догадывались.

Обер-лейтенанту Бруно Шредеру доверили самую сложную и ответственную часть операции. Ведь он был не только идейным вдохновителем «Молота Тора», как назвали операцию штабисты, но и одним из наиболее подготовленных пилотов ФВ-190А. К сожалению, из двенадцати машин в экспериментальной эскадре в рабочем состоянии на этот момент было всего лишь десять, что несколько снижало ее ударную мощь. Но оттягивать начало было уже нельзя. Берлин требовал результата.

Через десять минут после сообщения разведчика, в тридцати километрах южнее линию фронта в нескольких местах на малой высоте, прячась в складках местности и прижимаясь к земле, пересекли десять немецких самолетов неопознанного типа. На редкие сообщения заметивших их пехотинцев командование ПВО не успело отреагировать, лихорадочно пытаясь выяснить цель появления немецкой эскадры и стягивая к месту предстоящего боя резервы истребителей. К тому времени оберст Кремп, герой Испании и кавалер Железного креста, лидер группы, уже видел прямо по курсу перед собой в нескольких километрах растянувшуюся змею колонны. И то, как в сторону от нее расползались маленькие букашки зенитных машин, обеспечивающих себе свободу маневра. Русские понимали, что на такой высоте «лаптежники» для них недоступны, но сопровождали пролет эскадры задранными вверх стволами скорострелок, ожидая от немцев всякой пакости. Несмотря на это, появление стелющихся над землей лобастых силуэтов «фоккеров», поначалу принятых многими за своих и слетающихся с трех сторон на колонну, было неожиданно. И смертельно эффективно. В первом же заходе специально натасканным на атаки маневрирующих малоразмерных целей летчикам ФВ-190 удалось вывести из строя и уничтожить восемь машин с зенитными автоматами. А через полминуты на оставшиеся машины зенитного сопровождения обрушили бомбы первая и вторая эскадрильи оберста Кремпа, специально ориентированные на атаку именно этих «проклятых», «чертовых»…, «тарахтелок», выпивших столько немецкой крови. В это время эскадрилья Бруно набирала высоту, собираясь согласно плану боя отражать атаки русских истребителей, уже подтянувшихся к дорвавшимся до колонны фашистам с разных сторон. А немногие оставшиеся в живых асы бомбардировочной авиации, начинавшие эту войну, наслаждались такой непривычной безнаказанностью…

Колонна Игоря Селина

— Приготовиться к движению!

Десятки автомашин и гусеничных тягачей вытягиваются длиннющей змеей. Вообще-то, наставления по формированию колонн для движения в прифронтовой зоне не рекомендовали собирать этакого «удава» — такую колонну тяжело охранять, особенно с воздуха, но немцы в последнее время особой активности не проявляют, что с большой долей вероятности говорит о малочисленности самолетов противника, и аналитики штаба ПВО дали добро на дневной провод крупного конвоя…

Старший лейтенант Игорь Селин внимательно наблюдал за воздухом. Так получилось, что, воюя с первого дня, он не только ухитрился не получить ни одного серьезного ранения, но и не иметь ранений вообще. И это при медали «За Отвагу», полученной еще командиром орудия сержантом Селиным за участие в прорыве группы генерала Карбышева.

После прорыва, короткого отдыха и курсов младших лейтенантов новоиспеченного командира взвода отправили на Юго-Западный фронт. Здесь он принял командование над одним из первых зенитносамоходных взводов, составленным из переделанных бэтэшек. И, видимо, неплохим командиром он оказался, если он же первый в дивизии получил новые самоходки.

«Вязы», едва попав на фронт, стали источником самых разнообразных баек, от забавных (типа «из шестиствольного ружья да по такой стае») до откровенно страшных (когда зенитный дивизион исчезал в течение одного боя). Сам же Игорь прямо-таки влюбился в новую технику, справедливо замечая, что если руки кривые и растут совсем не из плеч, то любая машина «деревянным гробом» станет.

Воюя больше года, он для себя сделал вывод, что немецкие летуны — народ до безобразия вредный и гораздый на всякие пакости, поэтому, когда высоко над колонной прошли «лаптежники», он насторожился. В последнее время немцы предпочитали атаки с минимально возможных высот, уменьшая время нахождения под огнем, и такое нелогичное поведение опытного противника показалось странным.

— «Один-один», воздух, «один-два» — внимательно следим за землей, — по этой команде одна пара зениток опустила стволы на ноль, готовая к отражению наземной атаки. Но они ошиблись. Странные самолеты непривычного силуэта появились внезапно, несясь с разных направлений на колонну. Сработал «условный рефлекс зенитчика»: если предмет знакомый — посмотри чей, если не знакомый — сбей его, а потом посмотри чей. Стволы ближайшей к неизвестным установки полыхнули огнем, выбрасывая стальную смерть навстречу самолетам. В ответ ведущий окутался пламенем — плоскости и капот двигателя казались окутанными кроваво-красным ореолом, ливень снарядов и пуль обрушился на самоходку, разлохматив бронелисты. Машина Игоря прыгнула вперед, хлестнув огнем по выходящим из атаки самолетам. Следующий заход превратившаяся в «тройку» «четверка» встретила из всех стволов, заставив немцев свернуть с боевого курса. Над самой головой пронесся отчаянно дымящий «неопознанный летающий объект» — кто-то из зенитчиков достал-таки нового врага.

Но тут же вздрогнула земля, и одна из машин Игоря скрылась за стеной разрывов — пикировщики, про которых все забыли, свалились как снег на голову, забросав зенитчиков бомбами. И снова водитель спас машину, выдернув из-под смертельного града. Заложив крутой вираж, немец пошел на второй заход, выпустив из вида вторую машину… Под огнем «Вяза» самолет просто развалился в воздухе, шансов выжить у летунов не было…

Игорь с трудом выбрался из башни самоходки. На дороге горели боевые и транспортные машины, суетились люди, слышались крики команд, стоны раненых. Немцы улетели. Улетели, полностью уничтожив зенитное прикрытие колонны. Глядя на разбитые машины, хотелось кричать, выть, кататься по земле, но… Игорь просто стоял. Стоял и смотрел жестким взглядом на принесшее смерть небо.

Бруно Шредер

Несмотря на внезапность атаки, русские зенитки смогли взять плату за свою гибель. Два «юнкерса» осыпались дождем обломков на колонну, но самой большой неприятностью для Шредера стал доклад ведомого командира второго звена фельдфебеля Курта Вассермана о том, что машина повреждена русскими зенитками и он вынужден уходить к линии фронта. Оставалось надеяться, что русским истребителям будет не до него. К счастью, как оказалось потом, Курт, хоть и не дотянул до аэродрома, но благополучно миновал линию фронта и даже к вечеру вернулся в расположение части.

Но обо всем этом обер-лейтенант узнал значительно позже. Сейчас же его занимали русские истребители, навалившиеся частью на истребители прикрытия, а другой частью стремящиеся пробиться к Ю-87. И им это вполне удавалось. Три бомбардировщика, пилоты которых увлеклись атакой беззащитных грузовиков русских, были атакованы парами Яков. Бруно быстро оценил ситуацию. Два экипажа, вслед за которыми неслись пары русских истребителей, были обречены — в пылу боя они выбрали курс, выводивший их прямо под приближающуюся массу русских самолетов. У одного хватило ума и везения, чтобы со снижением уходить на запад. Шредер приказал поредевшему второму звену атаковать «иванов», преследующих эту машину, и вместе с ней уходить на свой аэродром. Больше ничего для управления боем он сделать не успел. Русские быстро извлекли урок, потеряв четыре истребителя, накапливали силы. На экспериментальную эскадру навалилось около пятидесяти «иванов».

— Всем «орлам» — в круг! Собраться в круг. Время подлета «альбатросов» — семь минут. Держаться.

Оберст Кремп летал давно. И воевал давно. А на русском фронте — целую вечность. Год и двести боевых вылетов. Для понимающего человека, хоть раз сталкивавшегося с русскими зенитками и истребителями, это значило очень много. Пройдя сквозь ад штурмовок, оставшись живым, записав на свой счет даже два русских самолета, он получил самое главное. Нет, не награды, хотя и ими его не обделили, а опыт. Вот и сейчас он понимал, что будет трудно. Но все шансы отбиться у его пилотов есть. Надо только держаться. Русские стянули к ним практически все истребители на этом участке фронта. Но Люфтваффе сегодня подготовилось. Еще семь, нет, — уже пять минут, и на измотанных боем русских свалятся еще четыре эскадрильи прикрытия. Сорок шесть машин.

Бруно крутился чуть выше основной карусели боя. Атака свалившихся сверху «волков», а именно такими были позывные «фокке-вульфов», была успешной, и сразу два русских ЛаГГа оказались сбиты. Один из них стал крестником обер-лейтенанта. Но его звено и само уменьшилось на одну машину. Незамеченная ими пара ЛаГГов атаковала на встречных курсах. И, несмотря на отличное бронирование нового истребителя, сноп огня трех пушек «ивана» взорвал ведомого Бруно. Лишь только чутье опытного летчика позволило тому самому увернуться от предназначенной ему очереди. За атаковавшими его «иванами» увязалась пара «Мессершмиттов» прикрытия и удачным маневром загнала шуструю русскую пару под пулеметы кружившихся в оборонительной карусели бомберов. Те отличились — ведомый русского аса задымил и, прикрываемый парой быстро пристроившихся однополчан, вышел из боя. Несмотря на то, что остался без прикрытия, Шредер продолжал атаковать русских. Оставшийся неизвестным для него русский ас также активно ринулся в бой и через полминуты завалил «лаптежника», своего тридцатого на этой вой не врага.

Огненная карусель понемногу сдвигалась в сторону линии фронта. За пять минут воздушного боя русские потеряли десять самолетов, из которых выпрыгнуло шестеро пилотов. Немцы — восемь бомбардировщиков и пять истребителей. В этот момент на почувствовавших вкус победы и крови свалился козырный туз — «альбатросы» группы прикрытия. Напрасно операторы ПВО, недавно заметившие приближающуюся угрозу, кричали в эфир. «Альбатросы» шли очень плотным строем и на экранах радаров группы истребителей высвечивались большим пятном, не позволявшим точно оценить степень угрозы. Да и пилотам русских истребителей было не до того. Слишком неожиданным оказался уровень подготовки немцев к этой операции. Большие потери среди немецких летчиков от огня зениток и активных действий ВВС советов привели к тому, что опытных пилотов было мало. Но для этого боя командование расстаралось, и русским была оказана достойная встреча.

Атака пяти десятков свежих истребителей хоть и не сломила русских, но своей внезапностью дала возможность выйти из боя потрепанным эскадрильям бомбардировщиков и звену Бруно. Правда, звено — это громко сказано. Через полминуты после пересечения линии фронта у ведущего второй пары, ефрейтора Паульса, отказал мотор, и ему пришлось выброситься с парашютом. А «альбатросы» сбили еще семь русских Яков и два ЛаГГа, потеряв в своей внезапной атаке три машины. Несмотря на это, «иваны» не дрогнули. Активно ведя бой, русские заставили рассыпаться строй немецких самолетов и сбили еще четыре машины.

…Над линией фронта кружился клубок из почти полутора сотен самолетов, гоняющихся друг за другом, убивающих и умирающих.

Ника

Может быть, я в войнушку так и не наигралась. Это мальчишки с детства по дворам бегают и из пальца пуляют, а чуть постарше, если до тех пор не наигрались, уже более серьезные игрушки применяют. У меня как-то все наоборот выходило. Когда хотелось поиграть да побегать с компанией «казаков-разбойников» — не брали. Не то чтоб жалко было девчонку в команду брать, а потому, что после каждой такой игры моя бабушка привселюдно «объясняла» мальчишкам и их родителям, где их место. А где мое, она объясняла уже дома. Так что я рано поняла, что подставлять под «выволочку» ребят мне не хочется. Я была дочерью большой шишки, и этим было все сказано. К тому же я была девочкой. С душою воина. Вот такая бодяга.

В жизни я ни разу не дралась. Хотела, но… взгляд у меня бешеный. Как заведусь, так крыша срывается, и боги ведают, что видят в моих глазах, но только драться никто не желал. Вопреки моему желанию. А первая я руку поднять не могла. Только ответить. Будто какая-то плотина стояла на пути у моего берсеркерства.

К тринадцати годам, приучив бабушку к тому, что я после школы записана в разные кружки, в глубокой тайне я записалась в военно-патриотический клуб. Там тоже не учили драться — там учили убивать. Теперь к тому, что я боялась собственного боевого безумия, добавился страх ненароком убить нападающего. Знаете, как это бывает, когда в последнюю секунду тормозишь пальцы возле кадыка или кулак у виска. А уж когда с первого раза девяносто восемь из ста выбила — испугалась. Себя. Как же так получилось? Не знаю. Ощущение единства с оружием. С любым — будь то клинок или СВД. Продолжение руки, продолжение себя.

Вот такая непонятная девчонка. Так и не научилась быть женщиной, а воином — не дали. И правильно сделали. Нечего мне было делать в мелких дворовых конфликтах. Драки, опять же, — это смешно было с высоты моей колокольни. Было, конечно, пару раз, когда попадала в неприятные ситуации, но то ли поведение мое отличалось от их жертв, то ли я не умела себя вести… нарывалась, ждала, когда они нанесут первый удар, чтобы ответить, не сдерживаясь. А они… обзывались и уходили, сплюнув под ноги.

В этой войне не было ни романтики, ни величия. Были кровь, боль и вонь. И все-таки я ее полюбила. Она была честной. Здесь не смотрели на пол или на возраст, здесь не думали о Большой Политике и прав был или нет Советский Союз, ответив на вторжение. Просто, как в школе, — плохие и хорошие. Мы и они. А главное, я перестала бояться себя. Своего безумия. Здесь оно было нормой.

Только вот закончится война… а я не смогу остановиться. И от этого снова приходил страх.

Докладная записка

«На Юго-Западном направлении участились случаи ударов авиации противника по колоннам автомашин с применением новой тактики ударов бомбово-штурмовой авиации. В обобщенном виде тактика имеет следующий вид.

Для ударов по крупным автоколоннам собирается группа в количестве 40–60 самолетов различного назначения, а именно:

— истребители типа Ме-109 (используются для непосредственного прикрытия ударных самолетов и доразведки маршрута колонны);

— скоростные штурмовики на базе нового истребителя ФВ-190 (используются для подавления мобильной ПВО колонны);

— пикирующие бомбардировщики типа Ю-87 (используются для ударов по транспортным машинам и «добивания» ПВО колонны).

После того как истребители проведут доразведку маршрута движения колонны, пикировщики отвлекают внимание зенитчиков. Далее колонна атакуется с малых высот скоростными штурмовиками с применением стрелково-пушечного вооружения. Главной целью атаки являются зенитно-самоходные установки типа «Вяз». После чего производится атака пикирующими бомбардировщиками. Оставшиеся без прикрытия транспортные машины уничтожаются, после чего группа отходит до появления наших истребителей.

Данная тактика является достаточно эффективной, однако требует сосредоточения большого количества самолетов и идеальной скоординированности их действий.

В качестве противодействия следует использовать:

— для авиации — перехват крупных групп самолетов противника на подходе к линии фронта;

— для зенитного прикрытия колонны — разделение секторов наблюдения в соответствии с требованиями «Наставления по противовоздушной обороне сухопутных войск», индивидуальное маневрирование и взаимная поддержка огнем. Кроме того, по возможности, рекомендуется маскировать ЗСУ и создавать макеты на базе грузовых автомашин.

В целом же можно с высокой долей вероятности утверждать, что данная тактика, несмотря на свою эффективность, не может широко применяться, т. к. требует привлечения значительных сил и средств и их идеальной скоординированности. Более вероятен переход к ударам малыми группами самолетов, с малых высот, с быстрым ударом и отходом без контроля результатов…»

Дочитав последний абзац, командующий силами противовоздушной обороны Юго-Западного фронта хмыкнул:

— Вот, значит, как. Хорошо. Но что нам сейчас-то делать с этими… деятелями?

Начальник аналитического отдела пожал плечами:

— Думаю, что ничего. Обратить внимание на новую тактику при обучении и инструктажах личного состава. Выдать рекомендации по противодействию, основываясь на имеющемся опыте. Этого будет достаточно для успешного противостояния. Потери от таких ударов и сейчас принципиального значения не имеют, а при условии выполнения наших рекомендаций — тем более.

— Есть другое мнение на этот счет?

— Так точно. Рапорт приложен к настоящему докладу.

— Ваше мнение об этом предложении?

— Излишне. Создавать особую авиагруппу для охоты конкретно на «охотников за колоннами» не имеет смысла — времени потратим много, а толку чуть. Ну, поймаем мы их, ну уничтожим — и что? Немцы новую группу сварганят и ее снова придется ловить. Поэтому мое мнение остается прежним — лучше исправить выявленные огрехи во взаимодействии авиации и наземных войск, исправить недочеты в тактике действий зенитных самоходок. Не спорю, это сложнее, и немедленного эффекта не даст, но в дальнейшем сильно снизит потери и среди зенитчиков, и в маршевых колоннах.

Закончив свой монолог, аналитик немного подумал и добавил:

— А вот схему эшелонирования, возможно, стоит перенять. И приемы тесного взаимодействия истребительной, бомбардировочной и штурмовой авиации — тоже, хотя оба эти вопроса требуют более детального анализа…

Саня

— Внимание, Сокол-34! Квадрат… группа новых штурмовиков.

— Принято! — Борис Глинка покачал крыльями своего «суперрояля», как называли немцы ЛаГГ-7. Все двенадцать ЛаГГов, форсируя двигатели, с набором высоты пошли в названный квадрат. Несколько отставая, туда же устремился целый полк Яков.

Ника

После четырех дней полноценного отдыха мозги опять затребовали работы. Происходящее в партизанском отряде выглядело странновато на фоне моих сведений про деятельность партизан и диверсантов в тылу у немцев. Еще зимой в Центре произошли кардинальные изменения в тактике. Группы стали разделять на диверсионные и разведывательные, и не потому, что было много народу, а из-за разницы в функциях. Разведка — это, прежде всего, работа с агентурой, подбор кандидатов, фильтровка и анализ данных, наблюдение и еще раз наблюдение. До рези в глазах, до одури. Диверсант же — это акции, умение «выстрелить из палки» и «взорвать кирпичом». Требовать от партизан, которые в большинстве своем «от сохи», работу разведки и диверсии было, на мой взгляд, непрофессионально. Благо, что Старинов и Судоплатов меня в этом активно поддержали. На момент Выборга, по моим скромным данным, в тылах работало более трех тысяч диверсионных групп и около тысячи двухсот агентурных. Из них почти две трети — выпускники Центра и ускоренных курсов при Центре. Отказ от «рельсовой войны» и передача диверсий на железных дорогах Литовцеву стали поворотным пунктом в партизанской войне. С полетевшим к черту графиком подвозки резервов немцы не решались выйти на оперативный простор, постоянно оглядываясь в ожидании выстрела в спину. Диверсионно-снайперские группы были страшным сном немецкого командования. Наша последняя акция была верхом наглости, но по сути ничего сверхъестественного мы не сделали. Тут все получилось благодаря слаженной работе отряда Мельникова и разведки Кузнецова. А мы только приехали-постреляли-уехали. Делов-то!

К моменту, когда Центр переименовали в Училище, состав преподавателей расширился почти втрое, а число «студентов» в восемь раз. Появились кафедры десантников, морпехов, морских диверсантов — последние, правда, пока еще только занимались общевой сковой подготовкой, но в скором времени должны были начаться занятия по моим наработкам. В первую очередь внимание уделялось подготовке командного состава, выработке понимания тактики этих специальных частей, умению мыслить собственными, нестандартными категориями. Эти мальчики должны были не только уметь сражаться, но еще и побеждать в самых безвыходных ситуациях. И они это делали. Недавно был взорван завод по изготовлению авиабомб в Гданьске — я была точно уверена, что выстрел с километра по заложенной на чердаке взрывчатке был выполнен одним из учеников Освальда — предел возможного. Вышедшие из Училища не знали слова «невозможно».

В этом же партизанском отряде время будто остановилось. Не было ни заложенных «схованок»-баз, ни графика подрывов, ни агентов, которые снабжали сведениями по передвижению немецких частей. Не было ничего. Были только слова да подрывы наобум. Я оказалась в замедленной съемке — люди бесцельно ходили, разговаривали, умирали, и всем было все безразлично. Болото. Жизнь среди болот. Спокойная, несуетливая. Она затягивала. Хотелось расслабиться и забыть, что рядом, в нескольких километрах, война. Кто-то приходил иногда, как брошенный в воду камень создавал круги, но камень тонул — и болото успокаивалось. Несколько раз у меня возникало впечатление, что сейчас я обогну пригорок, зайду за дерево и окажусь в нашем времени. Обратно — в будущем. И там, так же неторопливо и ирреально, пройдет мимо толстая повариха Галя и незлобно окликнет: «Ну чо стала? Ходи давай домой!» И голубое небо так же безразлично будет смотреть на чужую женщину, растерянно стоящую у векового дуба.

Ника

Откуда взялась эта «белокурая бестия», я даже сначала не поняла. Вроде бы и не спала же! Смотрела во все глаза на резвящееся подрастающее поколение, которое с утра пристало ко мне на тему: «Тетенька, а вы правда фашиста голыми руками завалили?!» Попыталась отшутиться. Вот только шучу я еще хуже, чем готовлю. Пришлось успокаивать перепуганную партизанскую пацанву и в акт доброй воли и хорошего расположения духа показать несколько простых подсечек и уходов от захвата. Когда-то, давным-давно, в добрые мирные времена, эти уходы были первым, чему я научила свою четырехлетнюю дочурку. Красавицу, совсем не похожую на мать, со светлыми пшеничными локонами и огромными карими глазищами. Я ее обожала. И страшно за нее боялась. Боялась именно не успеть защитить, опоздать на один краткий миг — поэтому моя доченька очень хорошо освоила технику «большого пальца». Все очень просто — надо вывертываться в сторону большого пальца руки. Неважно, держат ли тебя за руку или за шею, всегда хват слабее именно там. Теперь эти простые приемы я и показала мальчишкам. А они рады стараться! Вон уже валяют друг друга, выдумывая такое, что я и не показывала, интузазисты, блин!

А этот появился на поляне в одно мгновение ока. С той стороны бугор с редкими соснами — весь на просвет. Еще секунду назад между деревьями кроме солнечных лучей ничего не было и вот те на — стоит! Лет шестнадцать на вид, худой, впрочем, как и все здесь и сейчас. Волосы в таком художественном беспорядке, что хочется протянуть расческу. А цвет — именно такой, чтобы прикусить губу от сжавшего сердце воспоминания о своей «солнышке». Где она? Как она там, без мамки?

— Чего приперся?

Что-то не замечала я за мальчишками такого хамства. А тут — вызверились, как взъерошенные волчата. С чего бы это?

Парень только не по-детски серьезно хмыкнул и, не обращая внимания на пацанов, прошествовал через поляну ко мне.

— Здравствуйте!

— Здравствуй, — поздоровалась в ответ я, все еще недоумевая, откуда взялся этот белокурый и почему я его раньше в отряде не разглядела.

— Пожалуйста, — с места в карьер взял парень, — возьмите меня в свой отряд!

Вот те раз! И как это разрешите понимать? Я что, начальник рекрутского набора малолеток в ряды Красной Армии?

Я ему так и сказала, только чуть в других выражениях. Жадно слушавшие нас мальчишки тут же расхохотались. Из их комментариев я уяснила, что белокурый — позор всего партизанского движения, а также тупой, дурной и вообще неизвестно откуда выползший… А вот это мне явно не понравилось. Смеяться можно, а вот унижать человека — не сметь. Не люблю я этого… с детства.

— Имя, фамилия? Откуда?

— Руслан Щипачев. Я из Хабаровска.

— А что ты тогда в Белоруссии делаешь, Руслан?

— Отдыхал я. На лето. У бабушки. Всей семьей. Теперь никого нет. Я один.

— А в Хабаровске родственники есть?

— Нет. — Из того, как он это произнес, я поняла, что если и есть родственники у Руслана в Хабаровске или еще где-то, видеть он их не хочет. Да и вряд ли сможет в ближайшее время.

— Пусть не врет! Он не на лето к бабке ездил, он от япошек сматывался! А бабка их видеть не хотела! Япошка он!

Опаньки! Это что ж, межрасовый конфликт?!

— А ну, герой, иди сюда! Ты японцев хоть раз в жизни видел?

Мальчишка независимо пожал плечами:

— Нет, ну и что? У нас все село знало, что его отец с япошками дружил!

— Это правда?

Парень поджал губы, размышляя, что лучше, соврать или быть честным до конца.

— Да.

Нелегко далось ему это простенькое слово. Закаменел весь. Ждет. Если я сейчас откажу ему, не возьму с собой, его здесь запинают однозначно. Он и так любовью местных, как я поняла, не пользовался, а уж теперь и подавно. Не простят как минимум. Раньше знали в основном из слов старухи, но это только слухи были, а теперь сам сказал. Сам.

— Самурай.

Сосна за моей спиной легко вибрирует. Как будто я не знаю, что Самурай уже давно висит на ветке над моей головой. А нечего было иголки ронять!

Руслан вздрогнул. Значит, знаешь, кто такие самураи! Однако… Становится все интереснее. Эра Мэйдзи в этом мире наступила так же, как и в моем, в 1868 году. И самураи, как сословие, были ликвидированы.

«… В эту ночь решили самураи перейти границу у реки…»

От чего же ты, милый белокурый мальчик, бежал вместе со своими родителями в далекий Белорусский край? Почему терпишь издевательства местных пацанов и как при таком отношении умудрился не погибнуть за целый год войны?

Любопытство погубит кошку. Однозначно погубит. Это факт! Но перед этим кошка обязательно должна удовлетворить свое любопытство и попытаться, насколько возможно, показать коготки.

— Зови СБ. У нас тут Самурай номер два объявился.

Мякишев

Вот как такие, скажем мягко, оригинальные люди могут жить на втором году войны? Жить — в буквальном смысле слова, то есть просто оставаться живыми в тылу врага? Очередной раз пытался хоть как-то организовать охрану лагеря, не говоря уж о правильной караульной службе. Как горох об стену. Глядя на странное отношение местного, с позволения сказать, командира, его подчиненные тоже смотрели на нас как на какое-то природное явление, которое надо перетерпеть. А лучше — приспособить к делу по своему усмотрению. Почему Ника Алексеевна не хотела поставить на место этого типа, предъявив припрятанные документы с полномочиями, которые заставили Штаб фронта если не стоять по стойке «смирно», то относиться очень уважительно, — не знаю. Может, очередную вводную со своими бойцами отрабатывает, может, просто смотрит, кто что делать будет, — с нее станется.

Ну вот, опять. Отношение к моим усилиям «собака лает — караван идет». Мол, тропка через болото одна, чужие не найдут, так что нечего и напрягаться. О-хо-хо. А вот и иллюстрация к моим словам: из куста за спиной двух охранников (только пять минут назад кивавших моим инструкциям) отделился Самурай, провел им по шеям обратной стороной ножа и, хмыкнув пренебрежительно, сказал:

— СБ, вас Летт зовет.

— Что-то случилось?

— Еще нет. От вас зависит — может, и случится.

Озадачив всех такой новостью, Самурай не торопясь (а на деле явно рисуясь перед зрителями) обогнул сосну, но с обратной стороны не вышел. Я был уверен, что и за деревом его нет. Картину испортил Батя, небрежно бросивший в пространство:

— Тоже мне — лесной дух, половину коры ободрал и чуть не гигнулся вместе с веткой…

Прилетевшая сверху шишка, угодив точно в лоб Бате, прервала его филиппику. Удаляясь с полянки и слыша сзади смешки и комментарии партизан, подумал, что «кони явно застоялись». Или мы уйдем отсюда (но вопрос с проводником!), или придумаем, что делать с местным командиром, или наши бойцы придумают сами. А фантазия у них…

Подходя к кухне, увидел диспозицию: Летт, рядом с ней какой-то белобрысый паренек, чуть в сторонке — стайка мнущихся детишек.

— По вашему приказанию прибыл! — три шага строевым, руку к козырьку. Летт морщится. Да помню я, помню насчет «в походе без чинов». Но в данной обстановке, для местных, следует всячески подчеркивать, что мы — регулярная часть.

— Вот, полюбуйтесь, — Летт опять поморщилась, видимо, это не из-за моего выхода, — какое к нам пополнение подошло.

— Где разместились? Рация есть?

— Разместились — вот, передо мной. Кроме «партизанского радио», другими средствами связи не обладает.

— Это как понимать? Самовольный переход из части в часть во время боевых действий? Что еще за анархизм такой? — Похоже, меня позвали в качестве своеобразного пугала, вот и постараюсь отработать.

И то правда — только пацана с собой тащить нам и не хватало для полного счастья. И так непонятно, как оторвались. Конечно, Бате скорее подошло бы имечко Леший, и минеры наши молодцы, и выложились все, но… Нас на второй, много — на третий день должны были зажать между егерями и кордонами и там и раздавить. Кровью бы немцы умылись, но и нас закопать просто должны были. Как выкрутились — не понимаю. Несколько раз выскакивали на места недавних стоянок, видели брошенные позиции, где явно стояло оцепление, — иногда еще костры были теплые. Похоже, у немцев помимо нас какие-то проблемы возникли, другого ничего придумать не могу.

— Давай отойдем в сторонку, поговорим. А вы — не подслушивать!

Летт быстро, но точно ввела меня в курс дела. Да уж… И тут его бросить — плохо, и с собой брать… Стоп! Говорите, в Белоруссии был? Но мы-то сейчас еще на Украине! Добрался сюда — как? Если сам — то, может, это и есть тот самый проводник, который нам нужнее многого и многого другого…

— Вот и разберись. Ты же у нас СБ — вот и обеспечь безопасность отряда. Проведи проверку новобранца, собеседование и примем решение. — Это Летт проговорила уже на ходу и громко. В расчете, что новобранец услышит и не придется повторять. Это у нее талант — ловить по три зайца сразу.

Разговор затянулся. Летт, как образцовая домохозяйка, чистила картошку, при этом невзначай прислушиваясь к разговору, благо я посадил парня спиной к ней. Еще сверху свалилось несколько иголок. Белки, что ли, расшалились? Ага, хорошие такие «белочки», килограммов под семьдесят… Что ж, минимум двое в отряде в курсе разговора.

Ладно, решение принимать все же командиру, мое дело — рекомендации. И еще одно я понял — разговор этот проверка не только для пацана, но и для меня. Не могла Ника не заметить, как я морщусь при слове «Самурай», знала наверняка мой послужной список и мое отношение к японцам. Вот и слушает внимательно. Что же, слова товарища Сталина, что «сын за отца не отвечает», я помню. Ладно, надо обеспечить майору свободу маневра, да и свою позицию обозначить. О, а давай-ка вот так, заодно и парню жизнь облегчу, если все-таки тут оставить придется. Благо свидетели — вон они, крутятся неподалеку.

— Ну что же. Не стану скрывать — проводник нам нужен. Вот только выдержишь ли? У нас люди очень подготовленные, в день столько километров отмахать можем, что только держись. Начнешь отставать — что с тобой делать? Не немцам же оставлять? Они спрашивать умеют, а зачем им знать наш состав, планы, маршрут? Ты меня понимаешь?

Паренек на миг задумался, побледнел и кивнул. Хотел что-то сказать, но я продолжил:

— Что до остального… Все знают, японская военщина крови нашему народу попортила немало. И понятно, что, разобравшись с гитлеровской Германией, надо будет наводить порядок на востоке страны. И тогда люди со знанием языка, уклада, да еще и со знакомыми на той стороне — то есть, считай, с агентурой — будут очень нужны. Я имею в виду — наши, проверенные люди. Сам, например, не отказался бы иметь парочку таких бойцов у себя на заставе. Я пограничником до войны служил, на Дальнем Востоке. Так что даже если сейчас командир тебя с собой не возьмет — по пути из Берлина обязательно заеду.

Ишь, как глазки-то сверкнули, как на местную ребятню покосился. И те зашушукались — недаром я голос повышал, все на ус мотают. А вот и Летт — перестала делать вид, что вся в хозяйстве. Да и подошли мы вплотную.

— Ну что, СБ, как тебе новобранец? Можно брать?

— Можно. Самая лучшая проверка, разумеется, в бою, но — можно. Жалко парня, конечно, но ведь война.

Стоит, дыхание затаил, столбиком прикидывается. А самого мелкая дрожь колотит.

— Ладно, берем. Только согласуем с его нынешним командованием. И еще, СБ, с тебя — позывной для нового бойца.

— А давайте его и спросим, как его называть?

— Можно — Ронин, если Самурай уже есть…

Ника

Мы вырвались. Вырвались из болота. С громким звуком «чпок». С охреневшим и запуганным нашим нежданным «взрослением» из каких-то там разведчиков до самой Группы Ставки командиром партизанского отряда. Перепуганным политработником и растерянными ребятишками. Многие хотели идти с нами. Так что вытягивать себя из этой трясины спокойствия пришлось чуть ли не по живому. Каждый шаг давался с трудом — обленились, расслабились. Но вязнуть еще больше не было ни сил, ни желания — нас ждала Родина, как ни патетично это звучало. А лично меня ждал где-то там мой Алексей.

Я еще не знала, что позади, в Ровно и по всей оккупированной части Украины началось то, что впоследствии назовут незамысловато и просто — Исход. Исход евреев. А Моисеем должен был стать как раз Ярошенко. Не стал. Черт его знает, хорошо это или плохо, но мы сделали что смогли, одним ударом обезглавив верхушку командного состава вермахта. А заодно и УПА. Разрозненные, обозленные украинские националисты, удерживаемые вместе только авторитетом Шухевича и Бандеры, вдруг оказались лицом к лицу с диверсионными группами. Как раз тогда, когда сам Шухевич пал от наших рук. Не помог даже широко разрекламированный немцами украинский батальон «Нахтигаль». Он просто распался.

Теперь наша дорога петляла через болота и топи в направлении Белоруссии. Первые несколько дней Ронин, гордясь возложенной на него ответственностью, бодро вел нас лесными тропами. На четвертый нас встретил дозорный отряд белорусов. Дальше нас перебрасывали как эстафетную палочку от одного отряда в другой. Вот только где финиш у эстафеты, не знала даже я. После переправы через Припять темп начал понемногу ускоряться. Мальчишка пыхтел, скрипел зубами, но упрямо ковылял в середине колонны, отказываясь остаться в любом из партизанских объединений. Видно, пошел на принцип — сдохну, но дойду! Ню-ню…

По дороге села. Деревеньки. Печные трубы из-под сожженных крыш. Брошенные хаты. Живые села мы обходили стороной. Но их мало. Боги, как их мало! Запах пепелищ преследует постоянно. И это на юге Белоруссии, где и деревень-то по факту немного было, а что же делается на западе? Об этом не хочется даже думать. Я не думаю. Я привычно бегу за Ронином опять в роли радистки. Командует СБ. Пусть… так для всех лучше и привычнее. Даже для меня. Не люблю быть главной… не хочу.

Степан

— «Псарня», вижу крупную колонну противника, движется в направлении… — Атакованный парой «суперрат» разведчик нырнул в крутое пикирование, отрываясь от преследователей. Те попробовали догнать, но им явно не хватало скорости, поэтому отвернули. Дело сделано — информация о проводке крупной колонны, добытая разведкой, оказалась верной. Теперь ударная группа устроит им горячий прием — большевикам понравится.

— Кречеты, здесь Часовой. Наблюдаю перелет через линию фронта группы «злых». «Фоккеров» не вижу, повторяю, не вижу. Только «лапти» и «худые».

— Принято, Часовой, — командир сводной группы Кречет мог позволить себе удовлетворенно улыбнуться. Пара И-185 отогнала разведчика, с трудом поборов желание догнать «мессера» и вколотить нахала в землю. Но нельзя — немцам знать о том, что они участники операции «Встречный пал», не положено.

Колонна из колесных машин и гусеничных тягачей «Коминтерн» неторопливо двигалась к фронту. Стандартная колонна — машина связи, грузовики с солдатами охраны и зенитки прикрытия. Их немного — сказываются тяжелые потери, но они есть. Расчеты внимательно следят за воздухом — только что патрульная пара отогнала разведчика, значит, скоро появятся и его «приятели» — либо пикирующие, либо бронированные. Последние хуже всего — летят низко и быстро, хорошо вооружены, так что сбить их весьма нетривиальная задача…

Командир группы «фоккеров» вел своих подчиненных на малой высоте, выходя точно на русскую колонну. Все как обычно. Огонь — от жертвы только клочья в стороны полетели. Стоп — какие клочья от бронированной ЗСУ? Додумать столь странную реакцию «Вяза» на огонь немец не успел — на дороге творилось форменное столпотворение: разваливались кабины и кузова тягачей, рвался брезент грузовиков, обнажая камуфлированную броню корпусов мобильных зениток и вороненую сталь стволов, установленных в кузовах автоматов 61-К. Мгновение — и рев моторов немцев пропал, утонув в торжествующем грохоте пушек.

* * *

— Всем Кречетам, здесь Кречет-11! К дороге не соваться! Зенитчики дурные, сначала стреляют, потом смотрят. Атакуем парами тех, кто выходит. Ни один не должен уйти!

— Принято. «Кречет-17», этот хромой — мой!

— Работай!

Ведомый третьей пары «фоккеров» с трудом удерживал свою поврежденную машину после выхода из атаки на колонну-оборотень. Из тех, кто летел впереди, не выжил никто, а повернуться назад мешал осколок стекла фонаря, впившийся в кожу на шее. Пилот просто не видел заходящую со стороны солнца пару «суперроялей».

* * *

— Есть! Еще один.

— Держать строй, собачьи дети, если жить хотите!

Угодившая в ловушку всеми конечностями спецгруппа Люфтваффе бешено отбивалась от навалившихся со всех сторон русских истребителей. Уцелевшая благодаря своему везению и умению четверка «стодевяностых», вместе с «мессерами» непосредственного прикрытия, рвалась к линии фронта, пытаясь выжить. Из Ю-87, не сумевших удержать оборонительный круг под атакой ЛаГГ-7, если кто и уцелел, то спасался сам.

— Здесь Альбатрос, держитесь, парни, мы идем.

Ме-109 группы дальнего прикрытия стремительно атаковали ЛаГГи, увлекшиеся боем. Один, отчаянно дымя, пошел к земле, остальные прыснули в стороны, а на немцев обрушились И-185 резерва, окончательно превратив бой в побоище.

Мякишев

Наша лихая пробежка по Белоруссии запомнится мне надолго. Как я слышал, тут не то одиннадцать тысяч рек и семь тысяч озер, не то наоборот. Но такое ощущение, что половина из них оказалась на нашем пути. Вся беготня шла под девизом «Ни дня без переправы», и наши сопровождающие явно старались перевыполнить план. Однажды я даже не выдержал:

— Мы эту речку третий раз переходим, что ли?

— А як вы здагадалися?

Вот, елки-палки! Спросил, называется.

— По неповторимому запаху! — бросил я. — А какого хобота мы с берега на берег скачем?!

— Дык, эта… Тут петли… Мы километрау пятнаццать зрэзали…

— Тогда ладно, идем дальше.

Проводник еще раз принюхался озадаченно, пожал плечами и пошел вперед.

Второй особенностью было отношение местных партизан к нам. С одной стороны — вполне искреннее уважение. С другой… Как бы так объяснить? Как к противотанковой гранате без чеки. Обращались с нами максимально бережно, но при этом старались спихнуть с рук как можно быстрее. И я их прекрасно понимаю и не берусь осуждать. Тут дело такое: а ну как нам приспичит еще какое громкое дело провернуть? Потом мы уйдем, а немцы будут не одну неделю всю округу на уши ставить, кому надо такое счастье?

По дороге несколько раз принимали сводки с фронта, дела там шли не блестяще. Сообщалось о тяжелых боях на смоленском направлении, затем — в самом городе. А мы вначале собирались идти туда… Посовещавшись с Никой Алексеевной, мы решили выходить к своим южнее Могилева, но севернее Гомеля. Оно и ближе, чем Смоленск, и вне главной зоны боевых действий. И Березину переплывать не придется… Правда, форсировать Днепр ниже его слияния с этой рекой тоже не сахар. Эх, как хорошо в Маньчжурии — едешь и едешь верхом, каждому озерцу и ручейку радуешься, а не думаешь о том, как скоро у тебя перепонки на ногах вырастут.

На очередной ночевке в очередном отряде мы узнали о подозрительных окруженцах. Командир отряда пытался окольными путями выяснить, не могли бы мы прояснить обстановку. Кружева плести было некогда, пришлось переводить разговор в конструктивное русло.

— А чем вам эти окруженцы не угодили?

— Да странные они какие-то. Все на восток идут, а эти — какими-то зигзагами, то на север, то на запад…

— Может, заблудились просто?

— Да нет, дорогу спрашивали. И еще, обычно стараются налегке выйти, а эти за собой танки тащат, причем какие-то странные, не наши вроде.

— Что значит — «странные»? И откуда ты знаешь, что не наши? Большой специалист по танкам?

— Так я сам — танкист бывший. После Халхин-Гола по контузии комиссован. Да и за войну насмотрелся. Эти здоровые, пушки — так даже не полковой калибр, а поболе.

— Ладно, разберемся. Где они хоть находятся?

— Да туточки, недалеко, часа три ходу — на ночевку устроились. Охрану, правда, выставили…

* * *

А потом был ночной марш-бросок с захватом «языка». Все прошло настолько просто и буднично — Седьмой и Самурай как на рынок за картошкой сходили. Доставленный к нам «язык» — парень лет двадцати в танковом комбинезоне без погон — выглядел несколько испуганным и озадаченным. Трудность представляло только то, что разговорить его надо было аккуратно, без членовредительства, на случай, если он на самом деле — свой. Так-то питомцы Летт методикой экспресс-допроса, как они это называли, владели вполне на уровне, да и я подучился, в рейде часто пригодиться может. Но это — на крайний случай.

Тем не менее, убедившись, что мы — советские разведчики, он вздохнул с облегчением и заговорил, хоть и не слишком откровенно. Так или иначе, но вскоре прозвучало, что он — боец из группы «товарища Медведя». Ника насторожилась:

— Какого Медведя?

Вопросы сыпались градом, нашего командира интересовало почти все — возраст, звание, имя, внешний вид… Было очевидно, что Ника надеется узнать в этом неведомом мне полковнике кого-то знакомого и — боится ошибиться. Наконец, она вздохнула с облегчением:

— Он. Он, чертяка. СБ, готовь наших, прощайся с партизанами — идем к своим. А ты, — Ника повернулась к пленному, — ты нас проводишь, чтоб все спокойно и без лишних нервов.

— Ага, проводишь не пойми кого к командиру. Если вы свои — то хоть пояс верните. И оружие!

— Вернем, обязательно вернем, — все равно ты им пользоваться не умеешь. И с оружием опаснее для себя, чем для нас.

Собрались мы привычно быстро, попрыгали и, выстроившись гуськом в сложившемся за последние дни порядке, двинули за новым проводником. С собой прихватили одного из партизан — просто чтобы передать командиру последнего приютившего нас отряда нужные ему подробности, не возвращаясь и не задерживаясь.

Через цепь пикетов просочились почти без затруднений. Пару раз присели за кустиками, и все на этом. Килл только фыркнул презрительно. Перед хаткой хутора, в которой разместился искомый командир с лесной фамилией, стоял часовой. С ним перебросился парой слов наш провожатый, после чего, пройдя сени, постучал в косяк и вошел внутрь со словами:

— Товарищ полковник, рядовой Кучкин прибыл с…

— Ну надо же — прибыл он! — Я бесцеремонно прервал доклад: что-то быстро товарищ очухался, а то еще ляпнет чего. — Доставлен ты, а не прибыл.

Заглянув в помещение, я увидел в свете мерцающей с прикрученным до предела фитилем керосинки коренастого танкиста, который, услышав незнакомый голос, уже схватил трофейный МП и нацелил его на дверь. И тут мимо меня проскочила наша Летт и с криком «Соджет! Живо-о-о-о-ой!» повисла у него на шее.

Все немного оторопели, включая этого самого Медведя-Соджета. Наконец, он перевел дух и спросил:

— Ника? Ты?! Живая и настоящая — или это глюки от недосыпу?

— Доказать? — как-то подозрительно ласково спросила Летт.

— Не надо! Уже верю. Вот бывает же, — незнакомец потер лицо ладонями, — только горевал, что нет разведки нормальной, тычусь, как кутенок в ящике, — и нате вам, разведка пожаловала. Нет, Ника, ты правда — пришла? Или приснилась?

— Пришла, пришла… Давай народ разместим, поговорить потом успеем…

Соджет

После того как мы разместили вновь прибывших, я воспользовался моментом и, пока Ника еще не успела добраться до меня, по полной программе устроил разнос начальнику охраны лагеря, у которого вначале сперли подчиненного ему бойца, а потом еще и по его наводке нашли наш лагерь, пройдя посты незамеченными.

— Но товарищ командир, это же наши оказались! — пытался оправдаться Еременко. — Да мы ж…

— Что «вы ж»?! «Наши оказались»? — продолжал я разбор полетов. — Это Я со стопроцентной гарантией знаю, что они наши, а вот откуда у ВАС такая уверенность-то с ходу? Я уж про вашего «бойца-партизана» молчу… С такой «охраной» я вообще поражен, что нас еще не перебили ночью.

При этом слово «охрана» было произнесено мной с таким сарказмом, что Еременко просто не нашел, что мне на это возразить.

От дальнейшей экзекуции охрану лагеря в лице ее начальника спасла Ника, пришедшая-таки поговорить со мной, закончив размещать своих людей.

Ника

Человек — странное существо. Вот поел, попил, отоспался — и вроде бы уже и жизнь хороша, и душа радуется. А если встретился на пути знакомый, то вообще в пляс пойдет. Хоть и война кругом и, кажется, очерствела душа, а нате… возрадовалась. Совсем по-детски. Могу я порадоваться или не могу? Эти мужики меня в последнее время за какого-то робота-супербойца держат. Совсем можно с катушек слететь! Радоваться надо, радоваться! Вот таким обычным человеческим встречам!

У меня от такой «человеческой» радости чуть дежавю не случилось. Опять Белоруссия, опять немецкий тыл, опять Соджет с танком, а я с диверсионной группой. Вот только вряд ли здесь поблизости окажутся еще Букварь со Степаном и Змеем. Ну, нет! На фиг-на фиг! Нас двоих на квадратный километр и то много. Как Выборг вспомню, так вздрагиваю — натворили мы тогда дел! А Смоленск тот же! Второй Сталинград! Нет, в этом мире — первый! Не было тут Сталинграда и не будет. А вот Смоленск есть. И котел смоленский, к которому все силы что с немецкой, что с нашей стороны стянуты. Бой за каждый метр, за каждый камень идет уже почти полтора месяца. Да и вокруг Смоленска. Партизанско-диверсионное движение, возглавляемое Стариновым и Шапочниковым, разрослось куда более, чем в нашу войну. Немцы боятся лишний раз в кустики отойти — о как мы их напужали! Третий фронт, открытый некогда сдуру восьмерыми попаданцами, в данный момент одно из самых серьезных направлений военных действий. Вот только название прижилось, хотя, когда мы стали Берии объяснять, почему, собственно, «Третий», он сначала не понял. И почему Англия с Америкой должны быть «Вторым фронтом» — тоже. В его логике «второй» не может быть после «третьего». А в нашей и не такое случалось!

С Соджетом мы засиделись до утра — было о чем поговорить. Конечно, главным вопросом было сакраментальное «Что делать?». А потом уже — как, зачем и почему? Первым же действием (даже не обсуждаемым) было связаться с Центром и поставить в известность Старинова о нашей встрече. Думаю, что приказа «бросить и возвращаться» не будет. Потому, что я точно не брошу Соджета, а Соджет — свои танчики. Так что Старинов должен будет понять, что, попытавшись выдернуть нас, он может получить прямое неподчинение приказу — то есть я его грубо пошлю. Пусть думает лучше, как нас использовать в данной ситуации и данном месте. Кстати, у смоленских партизан еще танков не было? Теперь будут!

Саня (на следующий день на исходной позиции под Смоленском)

— Товарищ подполковник, разрешите? Нам надо с вами наедине поговорить, — лейтенант госбезопасности из особого отдела корпуса, в составе которого мы сейчас оказались, в маскхалате поверх формы неотрывно таращился на меня.

— Подождите. Закончим с орудием, и я уделю вам время.

— Товарищ подполковник, я вынужден настаивать на своем требовании!

— Товарищ лейтенант государственной безопасности. Я выслушал ваше требование и вынужден отказать до окончания процесса чистки орудия Д-25Т тяжелого танка «Иосиф Сталин — первый» образца 1942 года производства Ленинградского ордена Ленина и ордена Октябрьской Революции Кировского завода, — говоря эту тираду, я наслаждался отразившейся на его лице работой мысли. — Короче, если хочешь поговорить быстрее, — хватайся за банник и «фигачь» наравне с остальными. Если нет, жди в сторонке.

Лейтенант ГБ исчез в кустах, а мы продолжили «пробивать» ствол, матеря заряжающего, переборщившего с ветошью на пыже в стволе. В ответ здоровенный рязанский увалень только виновато улыбался. Ну да, что ни делается, все к лучшему. Я получил возможность прокрутить в уме варианты разговора с особистом, да и ствол оказался очищен так, как его, наверное, не чистили даже после сдаточных стрельб. Хотя, должен вам сказать, проталкивать тугой кляп через почти шестиметровый канал ствола, который перед этим обильно смочили керосином, то еще удовольствие… С промывкой воздушного фильтра и проверкой пальцев траков экипаж уже вполне мог справиться и без меня, а заправщиков еще не было.

Стоило только мне отойти и направиться проверять положение дел в других экипажах, как рядом материализовался давешний гэбэшник и вновь начал свою песню. Пришлось выбрать спокойное место и выслушать его. Монолог продолжался около трех минут, и основной его мыслью было, что законность надо соблюдать. На что я продемонстрировал ему маленькую вырезку из «Красной Звезды» за январь, где говорилось о важности борьбы с бандитизмом на территории СССР. И пояснил, что территории, временно оккупированные немцами, не перестают быть советскими. Подпись Сталина под статьей и рекомендуемые меры вплоть до высшей с исполнением на месте произвели неизгладимое впечатление. Лейтенант исчез, а через час сам начальник Особого отдела корпуса позвонил и предложил забыть «недоразумение, возникшее из-за служебного рвения его подчиненного» и предложил прикомандировать того на исправление. На мой отказ он привел убийственный довод: «Так надо! У тебя еще нет Особого отдела? А теперь будет!» Пришлось согласиться.

Вечером к моему ИСу притопал новоявленный начальник Особого отдела и начал интересоваться моим мнением насчет проверки личного состава бригады. Особенно сильно он напирал на то, что вновь призванные или добровольцы могут быть немецкими шпионами. И подчеркивал, что на солдат из запасного полка под Вязьмой и танкистов из недоформированной бригады это распространяется гораздо меньше. Потом попытался прочитать мне лекцию.

— Товарищ лейтенант госбезопасности, — прервал его я, — вы мне только что рассказывали о месте коммунистов в бою и о необходимости их сотрудничества с органами государственной безопасности. А я вас очень хотел спросить о месте названных органов в бою… Короче, на чем бы вы хотели пойти на штурм города?

— Но я…

— Балласта у меня в бригаде нет и не будет. Ваши коллеги во время рейда ОМСБрОН на Выборг дрались наравне со всеми пехотинцами, а лейтенант Титов исполнял обязанности авианаводчика. Итак, ваш выбор? Могу предложить место заряжающего в любом танке на ваш выбор, место второго номера вот у этого пулеметчика, — я показал ему на Юлию из Сафонова, только что получившую от зампотылу комплект формы, — ну и место стрелка в десанте на броне. Командную должность не могу доверить — не уверен в ваших способностях в общевойсковом бою. А вот в промежутках между боями будете исполнять свои обязанности согласно штатному расписанию. Вопросы?

— Нет вопросов, — сник особист. — Разрешите вторым номером у пулеметчика?

— Разрешаю. Оружие у тебя есть?

— ППШ и ТТ.

— Нормально. А теперь иди, занимайся, чем положено. Вот со своего первого номера и начни.

Соджет

Наши с Никой препирательства на тему, что делать и как это сделать с наименьшими потерями, были прерваны криками «Воздух!», раздавшимися снаружи. Я сразу же выбежал и, посмотрев на небо, увидел девятку «лаптежников», идущих точно на наш лагерь.

«Это не случайность, нас явно кто-то сдал!» — мелькнула в голове суматошная мысль, в то время как ноги сами собой понесли меня в сторону стоящей без экипажей техники.

И я таки почти успел — мне оставалось пробежать всего несколько метров, как начали рваться бомбы. Я увидел, как на месте того танка, к которому я бежал, вспух огненный шар… Потом я почувствовал удар в грудь и возникло ощущение полета, удара о землю я почти и не ощутил. Последнее, что я увидел, была бегущая ко мне Аня — и наступила темнота.

Мякишев

Жутко хочется спать. Это усиливает ощущение нереальности происходящего, точнее, вызывает такое чувство, будто все это уже было. Вроде у психиатров специальный термин для этого есть. Однако пес с ними, с мозгокрутами. Своих проблем хватает, тех, что спать не давали.

После налета немецких пикировщиков и нашего срочного возвращения в лес мне пришлось развернуть бурную деятельность по своей должности в группе. А именно — контрразведкой. Не давала покоя мысль, что стоянку немцам «слили». Вот же приставучие словечки у Ники и ее ребят! Тем не менее вся моя беготня не дала никакого «улова», что парадоксальным, казалось бы, образом меня радовало.

Пропавшие два бойца из числа группы товарища Соджета нашлись поодаль в кустах с ранами от холодного оружия. Метрах в двухстах от разбомбленного лагеря на деревьях нашли большой кусок проволоки, видимо — оборванную в спешке радиоантенну. Поползав часов восемь вокруг стоянки в компании с Кузьмичом, он же Дед, и партизанской разведкой, я с достаточной достоверностью установил ход событий.

Немцы, снявшие часовых, вышли к стоянке товарища Медведя по следам его колонны. Или кто заметил колонну и стукнул новым властям, или бдительные фельдполицаи обратили внимание на следы танков там, где их быть не должно, — не знаю, да и не принципиально это. Факт в том, что выслеживали достаточно долго — отправленные мной партизаны прошли по следу мотоцикла километров десять, после чего вернулись. Итак, немцы на мотоцикле и каком-то четырехколесном транспорте остановились в километре от лагеря, звук моторов был заглушен деревьями. Затем прошли к нашим танкистам, обошли их по большому кругу, определив количество и расположение целей. Наткнулись на наших бойцов, сумели снять их без шума и вызвали авиацию.

Вот тут им несколько не повезло — единственная позиция, которая позволяла выйти на связь, наблюдать за танковой колонной и оставаться в укрытии, находилась чуть дальше двухсот метров от ближайшего танка. Потому, выведя головной «юнкерс» на цель, корректировщики экстренно удрали, не дожидаясь падения бомб. Наземные силы немцев или долго собирались, или далеко ехали (а может, и задержались где), так что прибыли они на место где-то через полчаса после нашего ухода. Пригнали пять-шесть грузовиков, полугусеничный бронетранспортер и даже средний танк. Прошли по нашим следам до опушки, там развернулись в цепь, потоптались минут пятнадцать, постреляли по зарослям зачем-то и уехали, не сунувшись в лес.

Саня

Видимо, Смоленск за полтора месяца боев стал тем, чем на нашей хронородине был Сталинград. Третий день городских боев сводной бригады. Несмотря на тактику штурмовых групп и старания не подставлять легкие танки под ПТО, от бригады осталось чуть больше половины. Правда, радует, что большинство экипажей остались в живых. Но раненых тоже много и у нас, и в пехоте. Пару раз Юлька-пулеметчица со своим «малиновым» оруженосцем буквально спасали нам жизнь, срезая фрицев со связками гранат. Дважды немцам все же удалось порвать гусеницу на моем ИСе. Оба раза «пачками» и оба раза левую. Первый раз — прострелили, а второй — ствол раздавленной пушки попал между звездочкой и траками, и изношенные пальцы не выдержали. Может быть, это и спасло жизнь моему экипажу — прошедшая вперед Т-34 напоролась на мину. А затем получила на крышу огромную склянку с зажигательной смесью. Крики в рацию были недолгими — ребята просто сгорели в машине. Экипаж «пятидесятки» подошел к баррикаде и запросил помощи «больших». Его маленькой пушкой там много не навоюешь. Не успел я подойти, как вызов отменили, — ударом с тыла наши пехотинцы взяли преграду. Чуть позже выяснилось, что эта группа из тех, кто не отступил из города во время удара немцев, уже неделю они здесь воевали практически в полном окружении. В двух домах нам встречались уже «бутерброды» — на верхних этажах неотступившие наши, в середине — немцы, а нижний этаж опять занимаем мы. При попытке переправы по железнодорожному мосту утонул еще один ИС — немцы взорвали пролет. Еще один ИС налетел на батарею трех «ахт-ахт». Одно орудие поразил из пушки, второе раздавил, но получил в борт из третьего метров с тридцати. Правда, прикрываясь его корпусом, подошел Т-50 и перебил зенитчиков. Пушку захватили, и тут же для нее нашлась цель — к месту боя примчался ШТУГ. Так он и остался дымить в проезде между трехэтажками, видимо, даже не поняв, в чем дело. Запах разлагающихся трупов и горелого человеческого мяса, пороховая гарь, вонь солярки — все слилось в единый запах войны. В ушах непрекращающийся гул из шороха радиопомех, рева мотора, звона гильз внутри и лязга рикошетов снаружи — это звуки войны. А вид войны… Его нет — я вижу только через прицел орудия или в перископы при поиске новой цели. А еще война — это тяжелая работа: заправка баков при помощи ведер и воронки, переноска снарядов и зарядов из ящиков в кузове полуторки к люку танка. И нет разницы, подполковник ты или рядовой, — ты член экипажа, ты танкист.

* * *

Через шесть дней городских боев после подхода моей бригады и нескольких других частей Смоленск — наш полностью. Грязь и усталость до отупения. Затем рывок к поселку Рудня. И по пути догоняем остатки батальона отходящих по полевой дороге хорватов. Около двухсот рыл. Хорошо помню, что было летом 41-го, что рассказывали жители Сафонова. Опережаю всякие действия приказом: «Пленных, кроме офицеров, не брать!» Беру на себя ответственность за действия бойцов, потому что понимаю — их не остановить. Юлька, поставив сошки «дегтяря» на крышу башни моего ИСа, бьет по ногам пытающихся убежать садистов. Хорваты с простреленными ногами валятся на землю. Танки идут прямо по упавшим. Ору механику: «Сам траки отмывать будешь!» — а он только зло скалится в ответ. Когда с батальоном покончено, останавливаю танки и приказываю пехоте вернуться и добить оставшихся в живых. Приказ исполняется беспрекословно. Взяли в плен только майора и лейтенанта. Сам прохожу и срезаю не сильно запачканные нарукавные клетчатые щиты, некоторые бойцы помогают мне. С полторы сотни набралось. Складываю их в подобранный здесь же вещмешок. Снова газ в пол. Рудня. Бестолковое сопротивление десятка полицаев и неизвестно как здесь оказавшегося взвода немецких саперов. Бой не больше получаса. Два пленных полицая вместе с хорватами по требованию особиста предоставлены ему, а немцы вновь принялись за свою работу — обустройство позиций. Только теперь они рыли окопы для нас. Бригада получила двое суток отдыха. Правильно ли я поступил там, на дороге? Думаю, правильно — законы войны не должны распространяться на убийц и насильников мирного населения. А что до ответственности, так грехов и так очень много, одним больше, одним меньше — непринципиально, или, как говорил старшина в «учебке» во время «срочки», — «не имеет политического значения». Несколько озадачивает отсутствие реакции немцев. Неужели им послать против нас некого? Вроде рановато еще, хотя перемололи мы порядочно. В воздухе тоже тихо — только иногда группы наших проносятся куда-то на запад. По наблюдениям зенитчиков, потерь у летунов почти нет. Наконец-то можно сходить в баню, постирать форму, выспаться. Особист на второй день отдыха принес свой рапорт о случившемся на дороге.

— Командир, я должен это отправить.

— Я все понимаю.

— Командир, я решил, что ты должен знать, что я написал. Так будет честно. Разреши отбыть? Заодно пленных доставлю.

— Валяй! Грузовик и пару солдат возьми. Лучше с автоматами.

Ника

Встретились, бля! Встретились! И чуть не простились… навсегда! Осколочное в грудь, чуть-чуть бы ниже и прощай, хороший товарищ, заядлый форумчанин и невезучий попаданец Соджет. Что ж мне теперь делать? Хотя не слишком большой выбор — или к партизанам и там уже дальше вызывать самолет для эвакуации, или бросать… о последнем и думать забудь! Не брошу я его, даже если вся партия во главе с правительством настаивать будет!

В партизанском отряде, куда мы добрались к вечеру следующего дня при помощи проводника, нас встречали чуть ли не с фанфарами. Командир партизанского отряда первый секретарь обкома партии Кричева товарищ Гусевич распахнул объятия, будто не диверсантов с ранеными танкистами встречал, а ближайших родственников. Сразу же и землянки предоставили — для нас и для Соджета. Игорь Петрович и вправду оказался мужиком приветливым, добрым и с такой лукавой улыбкой, что походил на заботливого дедушку, а не на боевого командира.

А после обмена речами и сытного ужина, при свете коптилки, нам, наконец, поведали причину радости — телеграмму из Центра.

Мякишев

— Что это? — спросила Ника, глядя поверх взятого в руки листка бумаги.

— Указ о награждении вашей группы за Ровно. Не очень-то щедро, на мой взгляд, но и не «рукопожатие перед строем».

— Посмотрим. Так, это вступление, так… ага, вот оно: «Майора Иванову — орденом Ленина; капитана Мякишева и лейтенанта Алексеева — орденом Боевого Красного Знамени». Водограй, Семин, Литвинов, Березин — «Звездочка». Широких, Малахов, Денисов — «Слава». Бычко — тоже орден Ленина, но посмертно.

— Последнее — это, наверное, для компенсации того, что Героя никому так и не дали…

Саня

Вот и закончилась битва за Смоленск. На окраине Рудни передаю оставшиеся танки бригады, которой пришлось временно командовать, на баланс танковых полков мотострелковой дивизии. Семь Исов, пять «тридцатьчетверок», пара «пятидесяток», один «пятьдесят второй», одна СУ-152 и два «Вяза». Это все, что осталось через три недели боев от полнокровной бригады, пятнадцати ИСов и двух батарей самоходок. Потери ужасали. Причем у меня они еще были одними из наименьших. То, что нам, то есть Центральному фронту, удалось перемолоть едва ли не все танковые и мотопехотные части группы армий «Центр» практически без остатка и изрядно потрепать пехоту вермахта на своем участке, не могло не радовать, но от нервного напряжения на положительные эмоции просто не оставалось сил. Последнее время младший лейтенант, командующий батальоном, и сержант на должности комроты уже не вызывают удивления. А с рядовым Сергеем Зайченко, командиром взвода тяжелых танков, я готов снова и снова идти в бой плечом к плечу, трак к траку. В боях в предместьях Смоленска экипаж СУ-152 под его командованием сжег одних только «Тигров» пять штук. А ведь парень впервые оказался под броней танка на Т-26 под Вязьмой, где я с трудом собрал экипажи на полтора десятка ИСов и несколько легких танков. А Михай Татир? Когда этот цыган привел несколько лошадей, его хотели расстрелять, — думали, украл, а он их и правда украл, только у немцев, — и привел к нам, да не пустых, а с навьюченным оружием и немецкими солдатскими жетонами. Лучше него никто не находил засады противотанковой артиллерии. А вот эти глаза и светло-русые волосы из-под пилотки? Учительница из Сафонова Юля Маркина. ДП-27 в ее руках как будто умеет стрелять и за угол, и сквозь бетонную стену. Если она на броне — вражескую пехоту можно не принимать в расчет. И Юля, и Михай коллекционируют наплечные нашивки хорватского охранного батальона, порезвившегося в Сафонове. Семью Михая и много других цыган хорваты сожгли в сарае, как «расово неполноценных», а практически на глазах Юли изнасиловали и убили девочек-старшеклассниц из детского дома, пока она прятала малышню. А вот эти две сестры-близняшки на «Вязе»? Я могу уверенно подтвердить им пять «лаптежников», а уж наземные цели считать я никак не мог. Хотя один бронетранспортер, просто разорванный ими в клочья, я помню точно. А вот этот дед? Даже не помню, как его зовут… Мне удалось сразу после освобождения Смоленска выбить для него «Отвагу», хотя пленение штаба пехотной дивизии стоит гораздо больше. И теперь «Отвага» висит на его груди вместе с двумя «Георгиями». Нет, не могу выделить из оставшихся в бригаде людей ни одного труса или хотя бы просто не достойного орденов и медалей. Мы сдаем свои танки, а сами отправляемся в тыл. Сводной резервной бригады больше не будет. Да ее и не было как официальной воинской части. Ни штаба, ни знамени… Но она была! Люди и их верные «коробочки». Да, сейчас нас всего около пятидесяти человек, остальные выбыли, кто-то временно, а многие и навсегда. Нет, не понять мирным людям, что такое звон в бронекорпусе от попадающего снаряда, когда он продолжается внутри твоей головы сутки, а то и больше; не понять, как лязг закрывающегося затвора становится самым приятным звуком в мире (значит, сейчас будет выстрел, значит, у нас будут шансы выжить); не понять, что значит слышать в наушниках крики сгорающих заживо людей, с кем еще утром сидел у костра; не понять, что чувствуешь, когда соседний танк вдруг останавливается и его экипаж не отвечает. Мы, оставшиеся, едем в Кубинку, где Мындро доукомплектовывает ОМСДОН. Целую дивизию особого назначения! И эти люди придутся там как раз впору.

Ника

Отгремели фанфары, напринимались поздравлений вместе с неплохой самогоночкой под радостные похлопывания по спинам. Все бы им, мужикам, цяци на грудь вешать, а по мне — всех медалей и орденов в мире не хватит на то, чтобы расплатиться за то, что эти мужики каждый день умирают, идя в атаку на убийственный ливень пулеметного огня.

Вот сижу и смотрю на расшифровку, как баран на новые ворота. Ладно — не баран, а коза, и не на новые ворота, а на бумажку размером с листок блокнота, выдранный по-хозяйски из планшета командира партизанского отряда. А на ней ровными такими буковками: «Капитану Мякишеву с группой остаться для усиления партизанского отряда имени Октябрьской революции товарища Гусевича». Весело, да?!

— И что ты про это думаешь? — Я протянула СБ бумажку и грустно уставилась на лучик солнца, пробивающийся сквозь крону клена.

— Будем выполнять.

Другого ответа я и не ждала. «Дан приказ…»

— И где мы сейчас?

— Вот здесь, — палец ткнул в точку чуть южнее Кричева.

— Пойдем-ка выйдем, товарищ СБ. Поговорить надо.

Жалко, что я не курю. А то было бы хорошим началом разговора — прикурить, затянуться не спеша и вместе с дымом выдохнуть…

— Семен Борисович, — начала я, — вы давно уже поняли, что я немного не та, за которую все меня принимают… Вот. Как бы это сказать попонятнее для вас… Я примерно к такому выводу. Не играйте на публику, даже если она представлена только в моем единичном экземпляре. Поэтому Штаб и лично товарищ Берия нас курируют.

— Ага… вот откуда приказ о вашей эвакуации даже при смертельном ранении.

— Представляю, что они еще тебе наприказывали… но это даже хорошо… Этот Соджет, то есть Медведь, — он такой же, как я. И доставить его надо так же, как и меня — срочно и приоритетно. Не из-за того, что он мой друг… или что я так хочу…

— Я понимаю. Но надо согласовать его эвакуацию с Центром.

— Хорошо, СБ. Спасибо. Когда связь?

— Завтра. В девять утра.

Саня

«Жди меня, и я вернусь. Только очень жди, Жди, когда наводят грусть Желтые дожди, Жди, когда снега метут, Жди, когда жара, Жди, когда других не ждут, Позабыв вчера…»[27]

В соседнем купе кто-то играл на гитаре. Это стихотворение в виде песни я слышал и раньше, но в этот раз исполнение очень отличалось от трансляций по радио. Да и другие, ранее слышанные аранжировки, стремились к академическому исполнению, а здесь было что-то необычное. В своем далеком прошлом (или будущем) я слышал подобное только у «Черных беретов Каспия» во время концерта на день памяти ветеранов Чечни. Не знаю, как других, а меня эта аранжировка задевала куда больше, чем принятая здесь и сейчас. Ловлю себя на мысли, что стал часто вспоминать свою хронородину. К чему бы это? Тем временем гитарист затянул «Нас извлекут из-под обломков…». Закуриваю, стоя у окошка. Нам выделили целый «купейный» вагон, поэтому никому особо не мешаю. Потом послышалась «Рванула из-под гусениц земля…». Странно, в этом мире ее до сих пор пел, кажется, только я, и то только пару раз и без музыки. Ну и переписывал кому-то слова прошлым летом под Брестом и зимой в Выборге. Вот что значит песня за душу берет… разлетелась, наверное, по всей Красной Армии. Но в отличие от попаданцев из прочитанных ранее книг себе я авторство не приписывал, говорил, что не знаю. Поезд нес нас в сторону Москвы. Наш пассажирский плацкарт оказался единственным среди грузовых вагонов. В одном отделении со мной оказался капитан ГБ. После третьего стакана и пачки «Беломора» он рассказал о том, что вел следствие по военным преступлениям. Мы начали было рассказывать ему о хорватах, но он в ответ, горько усмехнувшись, поведал нам об эстонской роте СС. Их зверства даже на фоне хорватов оказались страшнее. Чего только стоили несколько голов детей полутора-двухлетнего возраста на кольях возле их казармы, сваренная заживо просто из развлечения женщина, которую плавно опускали в чан с кипящей водой. На фоне этого несколько просто расстрелянных за то, что недостаточно низко кланялись, подростков не казались удивительным. А пленный русский летчик, забитый кнутами насмерть, вообще не вызвал дополнительных эмоций. Может, это потому, что дальше просто некуда злиться? А ведь капитан ГБ рассказал явно не все, что ему довелось увидеть. Мы хотя бы воевали с врагом, который сохранял какой-то человеческий облик, а эти нелюди не шли с немцами ни в какое сравнение.

Два дня в Кубинке я занимался в основном писаниной — отчеты, справки, похоронки и наградные листы. К концу дня ручка уже выпадала из пальцев. Как же я оценил в этот момент гелевые или шариковые стержни! Надо будет срочно заняться внедрением. Даже не столько техническим, сколько объяснить и доказать пользу. Вызов в Кремль, как-то буднично объявили о присвоении Сталинской премии и Трудового Красного Знамени за ленинградские танки. В Наркомате обороны, куда также пришлось прибыть по личному приказу Тимошенко, вручили приказ о присвоении звания полковника и об ордене Александра Невского за Смоленск. Затем с представителем наркомата я еще раз проверил списки, подаваемые мною на награждение. Вопросов не возникло, и через три дня состоялось награждение оказавшихся со мной в Кубинке. Остальным награды направлены по месту службы или лечения. Четверым командирам ИСов, участвовавшим в заслоне против «Тигров» под Вязьмой, за этот бой присвоили ордена Красного Знамени, остальным членам экипажей — Красной Звезды. В том бою все экипажи были некомплектны, и танками командовали наводчики. Мне за тот бой дали только «За отвагу», чем сильно озадачили присутствовавших. Участники освобождения Смоленска также не были обделены. К концу праздника огласили приказ — из состава дивизии дополнительно необходимо было выделить инструкторский состав для формирования в течение месяца особого танкового полка морской пехоты на Балтике. Эту задачу поручили мне.

Змей

Потери в полку были небольшие, но чувствительные. Кроме двух приданных ЗСУ была подбита одна наша, сгорело три бензовоза из шести и поврежден один из двух эвакуаторов. Но его можно было починить часа через два. Также сгорел один из четырех броневиков разведроты. Оставив поврежденные и сгоревшие машины, полк двинулся дальше.

До Штаба фронта добрались без приключений. Полк пока оставляли в резерве, мы должны были встать в лесу, в двадцати километрах от штаба. Получив приказ, Долгих подошел ко мне:

— Сергей, это не приказ, просьба. Останься здесь, вместе с нашим зампотылом, помоги ему выбить горючку, бензовозы и продукты. У тебя вид представительный и мандат есть. Только пса с собой не бери, комфронта собак боится и не любит. Активно не любит. Понял?

Я согласился. Попросил Тэнгу остаться в самоходке, обещал, что скоро догоню.

Делать мне практически ничего не пришлось, четыре часа мотался за нашим интендантом, сверкал иконостасом и надувал щеки. Большего не требовалось.

Внезапно на улице ко мне подошел капитан, сопровождавший нас от станции.

— Товарищ подполковник, — торопливо сказал он, — вам приказ на выступление. Мне приказано доставить. Поедете со мной?

— Конечно, — ответил я.

Ехали на том же джипе. Дорога была хорошей, и я слегка задремал. Сильный удар в днище машины выбил из меня сознание.

Очнулся уже в лесу, на маленькой полянке, окруженной густыми кустами, связанный по рукам и ногам. Надо мной стояли двое немцев в камуфляже, третий, неподалеку, рассматривал какие-то документы.

«Песец подкрался незаметно», — подумал я. Тут немец добрался до бериевского мандата, и глаза его медленно полезли на лоб.

— Mein Gott, Franz, fingen wir nur eine unglaubliche Person! Er hat ein Papier von ihm selbst Berija!

— Willie Sie schwärmen? Von hier nehmen Sie ein so wichtiges Vogel? Ja, und ohne Schutz?

— Franz, du einfach nicht verstehen — in dieser Lotterie, haben wir den Jackpot! Und er Blick in die Zeitung…

— Hmm…. in der Tat kann das wahr sein. Auch wenn es aussieht wie ein Scherz. Hans, Willi und jetzt haben wir sehr schnell weg, um uns zu ziehen. Und zu Gott beten, dass die russische ochuhalis so spät wie möglich — sonst werde ich nicht für unsere Haut zu geben, sogar eine kaputte Pf[28].

На несколько секунд немцы отвлеклись и потеряли бдительность. Это им дорого обошлось.

Тэнгу в прыжке выметнулся на поляну, и Франц покатился по траве, хрипя и брызгая кровью из разорванной шеи. Из-за кустов вылетела «лимонка» без запала — прямо в голову Вилли, и тот молча ткнулся лицом в бумаги. Ханс вскинул автомат, целясь в Тэнгу, но не успел. Очередь прошла мимо, а вот пес не промахнулся, вцепился Хансу в пах и со всей дури рванул. Немцу здорово поплохело. «Больше не боец», — подумал я.

Тем временем на поляну вышли Николай и Антон со своей любимой рогаткой.

Николай кивнул Антону на Вилли и подошел ко мне.

— На минуту тебя одного нельзя оставить, — сказал он, — вечно во что-нибудь вляпаешься.

Продолжить нравоучительную речь у него не получилось, Тэнгу, обиженный тем, что меня не развязывают, легонько куснул его за задницу. Николай подпрыгнул и с обалделым видом обернулся к собаке.

— Ты что? Я свой! И невкусный.

— Р-ры, — тихо сказал Тэнгу.

— Ага, понял! — ответил Николай и принялся резать веревки.

Бедного Вилли, насмерть ошарашенного такой переменой ролей, мы сдали ребятам из отряда охраны тыла. Они нас подвезли до места расположения полка, а мы им подкинули немца из разведгруппы, которую они уже пятый день искали. Ведь Николай с Антоном побежали вслед за Тэнгу, который рванулся меня спасать как бы не раньше, чем меня захватили немцы. Вилли вскрыть пакет с приказом не успел, и втык от Долгих я не получил.

Задача, поставленная в приказе, была простой. Внешне.

Усилить противотанковую оборону корпуса генерала Климова. Для чего совершить сорокакилометровый марш в расположение оного корпуса. Днем, без истребительного прикрытия. Хорошо, что подбитый «Вяз» починили, и он нас догнал.

Только связи со штабом корпуса не было. Причем с утра. Так что сначала выступили разведчики, потом, с получасовой задержкой, и весь полк.

До корпуса мы добрались к вечеру, точнее, к тому, что от него осталось.

Меньше трех тысяч человек, дюжина разнокалиберных орудий и столько же минометов.

Остатками корпуса командовал майор Скворцов, начхим одной из дивизий. Так что главную роль в предстоящих событиях он уступил Долгих, причем без особого сожаления. После осмотра местности я понял почему. Корпус оборонял перекресток дорог и село Видное. Местность для обороны была удобной.

Речная долина, довольно широкая, речка неглубокая с крайне извилистым руслом. Одна дорога идет вдоль реки, периодически ее пересекая. Я насчитал четыре моста только в предполагаемой полосе обороны полка. Другая дорога, та, по которой мы прибыли, пересекала долину и скрывалась за холмами, уходя в закатном направлении.

Западный склон был высок и крут, но, несмотря на это, проходим для пехоты. И спуститься, и подняться она там сможет. Вот только атаковать по этому склону я бы не рискнул. Кое-где и танки пройдут, без особого риска, но вся колесная техника только по дороге. По длинному-длинному косому съезду. «Наш» же склон долины был пологим, но по высоте почти не уступал противоположному. Дорога взбиралась по нему по прямой, образуя длинный, почти двухкилометровый «тягун». По этому склону танки могли подняться практически везде, но медленно, со скоростью пешехода.

«Остановим мы здесь немцев, — подумал я, — хватило бы снарядов».

И в этот момент Долгих произнес:

— Придется атаковать прямо сейчас. Чтобы успеть до темноты.

Я немножечко офигел и повернулся к нему.

— На… Зачем? — Мое удивление было очень велико.

Вместо комполка ответил Скворцов:

— Прямо перед вашим прибытием здесь побывал Член Военного Совета фронта корпусной комиссар Сидоров. Он и распорядился подготовить планы на атаку. До рассвета любой ценой вернуть потерянные позиции. Так что, Сергей, — Долгих впервые обратился ко мне по имени, — либо мы атакуем, либо ты достаешь свой мандат и принимаешь командование.

Ну и что мне оставалось делать?

Командир разведчиков доложил, что делегатов связи к соседям справа и слева он отправил сразу по прибытии сюда. Скоро должны вернуться. Я понадеялся, что раньше, чем появится Сидоров. Двое чудом уцелевших разведчиков из корпуса генерала Климова сообщили о наличии у немцев тяжелого танкового батальона, прошлой ночью они притащили мехвода с «Тигра». И то, что это были совсем не те «Тигры», которых я встретил под Ленинградом. Лобовая броня корпуса и башни оказалась не сто двадцать, а двести миллиметров. Пробить ее могли только орудия наших самоходок.

Неожиданно объявился майор-артиллерист, командир корпусного артполка. Полк, расстрелявший все снаряды еще до полудня, практически не понес потерь, ибо бездействовал. Колонну с боеприпасами для него разгромила немецкая авиация. Так же, как хотели растрепать нас. «Фокке-вульфы» выбили зенитки, остальное доделали пикировщики. Сейчас снаряды подвезли, и полк был снова готов к работе.

Вскоре вернулись и разведчики с новостями, хорошими и не очень. Сосед слева был в курсе случившихся с корпусом Климова неприятностей и фланг уже загнул. А вот соседа справа у нас уже не было, вместо него сосредотачивалась для удара по дороге, идущей вдоль реки, немецкая танковая дивизия. Иного пути у немцев не оказалось, наш правый фланг надежно прикрывали старица и болото.

Так что к приезду Сидорова план действий у меня окончательно оформился.

Он обозначил свое появление диким воплем:

— Почему не вижу приготовлений к атаке?!!

— Атаки не будет, — спокойно ответил я, — я отменил ваш приказ. Вот, ознакомьтесь.

Бериевский мандат произвел на корпусного комиссара странное впечатление.

Сидоров сначала побледнел, потом опять побагровел и внезапно успокоился.

— Причина, — поинтересовался он.

Я указал рукой на карту со свеженанесенной обстановкой и добавил:

— Прямо перед нами, кроме всего прочего, тяжелый танковый батальон. Почти шестьдесят танков. «Тигры».

— Твою мать!!! — выругался комиссар и, помолчав, добавил: — Решение правильное. Сутки продержитесь?

— Если не выбомбят, — ответил вместо меня Долгих.

— Прикрытие будет, — сказал Сидоров, — и подкрепление тоже будет.

— Смотрите, — он расстелил поверх нашей карты свою, — если немцы прорвутся вдоль реки, мимо вас наши войска окажутся в очень тяжелом положении.

«Ага, — подумал я, — как в нашем мире весной сорок второго года. В районе Харькова».

— Скорее всего немцы бросят против вас этот тяжелый батальон, с сильной поддержкой. А за его спиной проскочит дивизия. Собьют они вас с позиций или нет — неважно. Вам ее остановить будет нечем. А мостики заминировать вам не дадут.

— Разобьем их огнем наших самоходок, — предложил я, — потом корпусной артиллерией накроем затор.

— Хорошо, — сказал комиссар, — за неимением лучшего. Но артиллерии у вас маловато, нужно больше. Я в Штаб фронта, обеспечу подкрепление.

Подкрепление было. Пришел маршевый батальон, численностью полторы тысячи штыков, прибыл авианаводчик, батарея восьмидесятипятимиллиметровых зениток. После полуночи на наш командный пункт приехал командир полка реактивных минометов. Сказал, что будет нас поддерживать, но предупредил: снарядов у него на три залпа. Приехали и артиллерийские наводчики. Два майора со связистами. От двух артполков РГК, которые должны нас поддерживать.

К утру все было готово, обустроены по две запасные позиции для каждой самоходки, установлены и замаскированы орудия и пулеметы. Удалось даже поспать пару часов под шум ночного дождя.

Утро началось с пятиминутной немецкой артподготовки. Потом пошли танки, старые «четверки» и «тройки», за ними пехота.

— Разобрать цели и ждать! — скомандовал по рации Долгих. — Пусть дойдут до середины подъема.

Мне поведение немцев не понравилось, но я не сразу понял — чем. Было очень похоже на разведку боем.

— Не стрелять! — скомандовал я. Поздно! Одновременно со мной Долгих крикнул «Огонь!», и его командирский танк выстрелил. Половина экипажей послушались меня и не стреляли, половина все-таки открыла огонь. Немецкая пехота мгновенно залегла, танки попятились, и наши позиции накрыл огненный шквал. Мне показалось, что стреляют сотни тяжелых орудий, осколки и комья земли барабанили по броне, приборы наблюдения заволокло пылью. Через некоторое время немецкий огонь начал стихать, похоже, их батареями занялись наша артиллерия и авиация. Вскоре все стихло, опала пыль, видимость улучшилась. По склону, к нашим позициям, шли танки «Тигры» и «четверки» с длинноствольной пушкой. Десятков восемь, не меньше. А за их спинами, по дороге, двигалась танковая дивизия. В полном составе.

Потери у нас были небольшие для обстрела такой интенсивности — командирский танк и одна из самоходок.

— Полку, по мостам справа от села, — скомандовал я, — четные номера — по первому, нечетные — по второму. Огонь!

Настил снесло — колонна встала. И оказалась разорванной на три части.

— Огонь по «Тиграм»! — новая моя команда. «Тиграм» поплохело.

Через минуту от подошедших на семьсот метров тяжелых танков осталась половина.

Уцелевшие «панцеры» прятались за корпусами подбитых машин и били по нам. И, судя по разрывам, по нам стреляли осколочными снарядами, приняв за полевые орудия.

Впрочем, маскировку с нас немцы довольно быстро снесли и перешли на бронебойные.

Это им тоже не помогло, не пробивали они нас с этой дистанции, а ближе подойти не могли. Тут их командир, похоже, запаниковал и начал вызывать поддержку. Артиллерийскую, авиационную и вообще какую угодно. Мы пока вяло перестреливались с «Тиграми», постепенно сокращая их количество. Немецкая авиация к нам прорваться не сумела, «зонтик» у нас оказался крепким. А вот артиллерия начала досаждать, прямым попаданием уничтожила две самоходки. Тем временем возле разбитых и почти восстановленных мостиков оказалась большая часть техники танковой дивизии.

И по этому скоплению людей и машин ударили наши пушки и «катюши».

Внизу, в долине все заволокло дымом и багрово-огненными сполохами, и оттуда на наши позиции хлынула волна людей и танков. Похоже, немцы уяснили, что удара по двум направлениям не получится, и решили прорваться хотя бы на одном. Через нас.

Не вышло. Не сумели они подойти к нашим окопам ближе чем на двести метров.

Духу не хватило идти в лоб на неуязвимые для них машины, которые пробивают их танки навылет. Покатились вниз и на ту сторону долины, прикрывшись дымовой завесой.

Фланговый удар был сорван.

Вовремя, у нас уже кончались снаряды. Во всяком случае, у нас оставался последний снаряд. И то в стволе. Артобстрел почти прекратился, только изредка прилетали «подарки» от дальнобойных орудий. Экипаж я отправил на погрузку боекомплекта, а сам остался в машине. Вдруг какой-нибудь недобиток оживет. В этот момент все и случилось.

Страшный удар встряхнул самоходку, от двигателя через треснувшую противопожарную переборку потянуло дымом. Я попытался покинуть машину и не сумел, тело было как ватное, сознание уплывало. Подумалось: «Сгорю».

Дальше урывками. Вот Тэнгу тащит меня в пролом в борту самоходки, через который в нутро машины льется ослепительный белый свет. Я зачем-то вцепляюсь в ранец со своими вещами, и малыш выволакивает меня вместе с грузом. Вот какой-то, насквозь пронизанный солнечными лучами лес, Тэнгу, поскуливая, волочет меня по траве. И темнота.

Очнулся я в снегу, на хорошо знакомой полянке в Тропаревском лесопарке. Тэнгу лежал рядом со мной, тяжело дыша, но с крайне довольной мордой. А поперек поляны вился наш сдвоенный след, обрываясь где-то посередине. Явно выдавая то место, откуда мы перенеслись в сорок первый. И, судя по состоянию следа, это был тот же день. Точнее, поздний вечер того же дня.

Это был сон? Нет, не похоже. Пришлось срочно доставать из ранца свитер и поддевать его под комбез, убирать в ранец пистолет и ордена. И надеяться, что по дороге домой меня не тормознет милиция. Впрочем, мало ли кто в чем собаку гуляет.

И я пошел домой, догадываясь, какими словами встретит меня жена.

Какими?

— И где ж вы шлялись, кобели мои ненаглядные?

Капитан Мякишев

И вот — опять ночь, опять партизанский аэродром. Снова встречаем санитарный СБ-2, в который загружаем носилки с тяжелораненым командиром. И — сопровождающего в кабину. Только на этот раз Ника не напутствует улетающего, а летит сама. Летт летит — такой вот незатейливый каламбур в голове сонной крутится. А остальное — совсем как тогда, под Ровно. Так и кажется, что опять явятся егеря, — но это вряд ли, на сей раз целый партизанский отряд в охране лагеря стоит.

Привезенные летчиками приказы положили конец нашей сводной группе, с легкостью разметав нас в разные стороны. Ника улетает на Большую землю вместе с раненым танкистом. Рычала и скрипела зубами, но — бумага, видимо, была суровая. Ее ребятишки остаются здесь, обучать диверсионным премудростям партизан и организовывать их должным образом. Оказывается, для них эта операция была чем-то вроде выпускного экзамена. Да уж, тут не спишешь и не схалтуришь.

Я получил приказ выходить пешком со своими бойцами и пакет — с маршрутом движения и попутным заданием по разведывательной части. Там же должны быть пароли и фамилии тех, к кому следовало обратиться после выхода. Но я пока не изучал в подробностях, успею после того, как провожу Нику. Проверил только комплектность и расписался на внешнем пакете, который и вернул летчикам для отчета.

Самолет, оторвавшись от полосы, исчез из виду почти сразу после взлета, оставив после себя только обещание Ники найти и снова встретиться и ощущение того, что сейчас вот закончился важный этап моей, и не только моей, жизни. Закончился, несмотря на то, что мне еще предстоит долгий путь…

Ника

Прошло уже больше двух недель с того дня, как я вернулась в родные пенаты. Теперь я уже это словосочетание говорю без иронии — за долгий год я поняла, что мой дом здесь.

Первую неделю докладывалась, писала отчеты, опять беседовала с ребятами из НКВД — это было необходимо, и я не корчила из себя Зою Космодемьянскую, тем более и сотрудники «кровавой гэбни» были нормальными, адекватными людьми, не строившими из себя «добрых и злых следователей». Мы беседовали долго, иногда целый день с перерывами на обед. Им надо было знать каждый мой шаг, а я с удивлением переосмысливала многие свои действия и слова, понимая, какой же я была еще глупой и наивной, несмотря на почти годовую закалку войной. Просто надо было смотреть так, как смотрят эти ребята, как смотрят тысячи людей Советского Союза — открыто, без цинизма и ложной либерастии. Они хотели освободить свою землю, победить в этой войне, и не было никакого великого «Я», когда каждый твой шаг — это шаг между жизнью и смертью не только тебя, но и всего народа. Они несли ответственность, которую мы, просто говоря, похерили в свои демократические девяностые и либеральные двухтысячные. А эти люди еще говорили «За нами Россия! За нами Москва!» и верили в это. Верили и упрямо, несмотря ни на что, делали так, что те, кто стоял за ними, это чувствовали.

После всех отписок я, наконец, добралась до госпиталя. Ярошенко уже позволили вставать и недолго, минут по пятнадцать, гулять в саду больницы. Даже не гулять, а сидеть и наслаждаться терпким ароматом мира. Тяжелые ранения и не менее изматывающие допросы поставили его на грань, за которую легко можно было перевалить — надо только было не упрямиться и не держать себя, полумертвого, в ежовых рукавицах воли. А он держал. Как и весь советский народ. И заходя в больничную палату, я видела отражение его воли в глазах солдат и офицеров. В глазах докторов. И даже в глазах измученных бессонными ночами медсестер и нянечек. Они упрямо не сдавались, и я знала, что никогда не сдадутся — даже через 60 лет.

Эта война продолжалась, и мы, попаданцы, не были в ней решающим фактором. Мы просто помогли немножко — принятые на вооружение обновленные танки и самоходки, чуть исправленные самолеты, а в принципе, мы ничего нового и сверхъестественного не сделали. Изобрести автомат Калашникова ни у кого в мыслях и не было, просто чуть раньше нашли настоящего Михаила Тимофеевича и он начал его делать не после госпиталя, а до. Вернее, в госпиталь он так и не попал. А попал сразу в проектно-конструкторское бюро.

Я немножко волновалась за своих диверсантов, но понимала, что вот за кого не надо переживать, так это за них. Они справятся с любой задачей — такой уж у этого народа характер. Но было как-то грустно с ними прощаться, хотя я и верила, что наши жизненные пути еще пересекутся. Как и с попаданцами, которые разлетелись по этой стране, будто лепестки ромашек, — у каждого теперь своя работа, своя жизнь. После Смоленского котла, ставшего переломным моментом войны, армия начала свое продвижение на запад. Рано еще говорить «победное», потому что победить еще предстояло, а до победы, которая, надеюсь, будет все же не в сорок пятом, а чуть раньше, надо было еще сражаться и сражаться. Где-то в этой круговерти рвался в Рижском вальсе Букварь, спасал других, но не себя Соджет, делал сложнейшие операции Вайу, ругался и добивался боеприпасов Змей, хоронил подчиненных и снова шел в бой Степан. А может быть, кто-то из них и смог вернуться… Было бы хорошо. Только вот я не вернусь — у меня здесь Родина.

Глядя в глаза этих бесхитростных людей, честных в одном желании — спасти страну, мне хотелось сделать больше, чем я могла сейчас. Ведь главное не выжить, не победить, а сохранить то, что самое дорогое и ценное — свою Родину, Советский Союз.

Послесловие

Ну, вот и выходит в свет последняя, третья книга о приключениях группы попаданцев в ВОВ. Мы благодарны всем, кто был с нами с самого начала нашего, тогда еще первого коллективного проекта на форуме «В вихре времен», всем, кто поддержал нас морально и экономически после выхода первого тома «Третьего фронта» в свет. Мы благодарны тем, кто, прочитав первую книгу, торопил нас с изданием второй, а потом и третьей книги. Это ваша заслуга, что, несмотря на внутренние разногласия, трения (а они все-таки были), трилогия была завершена. Немного поменялся коллектив авторов, но это объясняется тем, что Док в последнее время все чаще на реальном боевом дежурстве и поэтому писать ему просто некогда. Зато присоединились два замечательных автора — Виктор Дуров и Юрий Баландин, которые не только прекрасно вписались в проект и нашли там своих героев, но и смогли расширить его своим нестандартным виденьем и новыми сюжетами.

Что еще остается добавить? Наверное, то, что все-таки жалко, что коллектив авторов распался и ждать дальнейших книг не стоит. Осталось чувство незавершенности — мы могли и хотели написать больше! Остались целые эпизоды и интерлюдии, даже юморески, которыми нас радовал Алексей Кунин (А-1) и многие другие. Осталось понимание себя, что, попав в такую ситуацию реально, мы бы именно так и поступили, хотя некоторые читатели и обвиняли нас в мэрисьюшности, но мы именно такие, какими постарались себя описать в книге — ведь мы реальные люди, а не выдуманные герои. Просто выдумали «попаданчество» и постарались выжить в условиях войны. А правы мы были или нет, смогли ли донести до вас, читатели, частички нашей души, наших чувств — это решать вам.

И спасибо вам, что вы есть, дорогие наши читатели!

Коллектив авторов «Федор Вихрев»:

Наталия Курсанина (Ника)

Степан Сергеев (Степан)

Олег Медведь (Соджет)

Сергей Кокорин (Змей)

Александр Бондаренко (Саня)

Виктор Дуров (Мякишев)

Юрий Баландин (все остальные эпизоды)

Сноски

1

Автор — Мария Ганжа.

(обратно)

2

Воспроизведена дословно.

(обратно)

3

Автор Мария Ганжа.

(обратно)

4

Автор песни Олег Медведев

(обратно)

5

Таймс (The Times) — ежедневная газета в Великобритании, одна из самых известных мировых газет. Выходит в печать с 1785 года. Традиционно считается, что газета придерживается умеренно-правых взглядов и поддерживается Консервативной партией.

(обратно)

6

Chicago Tribune — наиболее популярная газета Чикаго и американского Среднего Запада. В 1920-е годы с типичной американской скромностью приняла девиз «величайшая газета мира». В 1914 г. владение газетой перешло к полковнику Роберту Маккормику, который покончил с отличавшим ее прежде либерализмом. Маккормик требовал изоляции США от внешнего мира в годы мировых войн и жестко критиковал администрацию Рузвельта.

(обратно)

7

Уполномоченный по обеспечению безопасности зарубежных контактов.

(обратно)

8

Технические средства для разведки за рубежом.

(обратно)

9

Использование научной информации.

(обратно)

10

The Guardian — ежедневная газета в Великобритании, основана в Манчестере в 1821 году под названием The Manchester Guardian. По политическим взглядам издание относят к леволиберальным, считается, что редакция при этом состоит в достаточно близких отношениях с Лейбористской партией.

(обратно)

11

Песня группы «Голубые береты».

(обратно)

12

Акт слияния.

(обратно)

13

Украинская Народная Республика (1918).

(обратно)

14

Западно-украинской народной республики (1918).

(обратно)

15

Добивались.

(обратно)

16

Независимость.

(обратно)

17

Речь Посполита по-польски произносится как «Ржечь Посполита».

(обратно)

18

В реале этих батальонов было 26, но в этом мире эскапады «попаданцев» в Белоруссии в 1941-м и большее внимание Ставки к работе в немецком тылу впоследствии привело к тому, что немцам нужно было больше полицаев и карателей.

(обратно)

19

Литовский фронт активистов (Lietuvos Aktyvistu Frontas) — подпольная литовская националистическая организация, существовавшая в октябре 1940 — сентябре 1941 г. и ставившая целью восстановление независимости Литвы при поддержке Германии.

(обратно)

20

Оба городка были типичными местечками черты оседлости, в которых практически вся промышленность контролировалась евреями. Потеря российского рынка для литовских товаров после 1917-го спровоцировала экономический кризис и миграцию «лимитчиков» с окрестных литовских хуторов в города, где они были согласны на любую работу. Своих (в большинстве еврейских) работодателей эта публика, мягко говоря, недолюбливала и вообще обвиняла во всех своих бедах «инородцев». В реале эти места были бездонным источником добровольцев для коллаборационистов.

(обратно)

21

Реальный случай, реальная фамилия.

(обратно)

22

Никто, наверное, не поверит, что местная полиция будет добросовестно копать преступления против инородцев. А вот приезжие «варяги» из уездного города — могут, они не так замешаны в местных раскладах.

(обратно)

23

Шлижюс автоматом использует слово «милиция» в западном смысле, «иррегулярное местное ополчение».

(обратно)

24

Реальный факт, командиром палачей в Юбаркасе был местный школьный учитель.

(обратно)

25

Реальный факт, вспомогательная полиция носила армейскую форму буржуазной Литвы, со знаками различия СиПо.

(обратно)

26

Эстонцев считали гораздо более надежными и боеспособными, чем литовцев и прочих, поэтому при торопливом бегстве им наверняка отдали бы предпочтение.

(обратно)

27

Стихи Константина Симонова.

(обратно)

28

— Боже мой, Франц! Мы поймали самого невероятного человека! У него бумаги с подписью самого Берии! // — Ты бредишь, Вилли! Откуда здесь взяться такой важной птице? Да еще и без охраны? // — Франц, ты просто не понимаешь — в этой лотерее мы взяли джекпот! И сам посмотри на бумаги… // — Хм… и в самом деле, это может быть правдой. Хотя смахивает на розыгрыш. Ханс, Вилли… а теперь нам придется быстро-быстро уволочь его к нам. И молите бога, чтобы русские очухались как можно позже — иначе я не дам за наши шкуры даже ломаного пфеннига.

(обратно)

Оглавление

Третий фронт Партизаны из будущего

  От авторов

  Степан

  Олег Соджет

  Степан

  Змей

  Степан

  Олег Соджет

  Степан

  Саня Букварь

  Олег Соджет

  Степан

  Ника

  Степан

  Ника

  Саня Букварь

  Ника

  Степан

  Сергей Олегович

  Ника

  Степан

  Сергей Олегович

  Степан

  Саня Букварь

  Док

  Степан

  Сергей Олегович

  Сергей Олегович

  Ника

  Степан

  Ника

  Олег Соджет

  Саня Букварь

  Сергей Олегович

  Док

  Ника

  Олег Соджет

  Док

  Степан

  Саня Букварь

  Степан

  Змей

  Ника

  Док

  Олег Соджет

  Степан

  Саня Букварь

  Олег Соджет

  Степан

  Сергей Олегович

  Степан

  Ника

  Саня Букварь

  Змей

  Олег Соджет

  Док

  Ника

  Саня Букварь

  Олег Соджет

  Саня Букварь

  Олег Соджет

  Ника

  Саня Букварь

  Док

  Степан

  Олег Соджет

  Сергей Олегович

  Саня Букварь

  Саня Букварь

  Сергей Олегович

  Саня Букварь

  Сергей Олегович

  Степан

  Олег Соджет

  Змей

  Олег Соджет

  Док

  Сергей Олегович

  Саня Букварь

  Олег Соджет

  Саня Букварь

  Саня Букварь

  Ника

  Олег Соджет

  Саня Букварь

  Док

  Ника

  Змей

  Док

  Змей

  Степан

  Сергей Олегович

  Олег Соджет

  Ника

  Саня Букварь

  Олег Соджет

  Док

  Степан

  Док

  Змей

  Саня Букварь

  Ника

  Степан

  Док

  Олег Соджет

  Саня Букварь

  Ника

  Олег Соджет

  Док

  Ника

  Змей

  Ника

  Саня Букварь

  Док

  Степан

  Степан

  Саня Букварь

  Сергей Олегович

  Док

  Саня Букварь

  Сергей Олегович

  Ника

  Сергей Олегович

  Олег Соджет

  Док

  Сергей Олегович

  Саня Букварь

  Ника

  Док

  Саня Букварь

  Док

  Ника

  Док

  Саня Букварь

  Док

  Олег Соджет

  Степан

  Сергей Олегович

  Док

  Змей

  Ника

  Олег Соджет

  Степан

  Сергей Олегович

  Ника

  Змей

  Саня Букварь

  Змей

  Д. М. Карбышев

  Ника

  Степан

  Ника

  Саня Букварь

  Олег Соджет

  Док

  Д. М. Карбышев

  Саня Букварь

  Степан

  Олег Соджет

  Саня Букварь

  Олег Соджет

  Саня Букварь

  Олег Соджет

  Степан

  Олег Соджет

  Саня Букварь

  Змей

  Олег Соджет

  Ника

  Док

  Сергей Олегович

  Олег Соджет

  Сергей Олегович

  Ника

  Саня Букварь

  Олег Соджет

  Сергей Олегович

  Олег Соджет

  Саня Букварь

  Степан

  Сергей Олегович

  Степан

  Саня Букварь

  Степан

  Змей

  Олег Соджет

  Док

  Олег Соджет

  Степан

  Олег Соджет

  Док

  Змей

  Олег Соджет

  Саня Букварь

  Ника

  Олег Соджет

  Ника

  Змей

  Степан

  Олег Соджет

  Ника

  Степан

  Олег Соджет

  Степан

  Олег Соджет

  Змей

  Степан

  Док

  Олег Соджет

  Док

  Змей

  Саня Букварь

  Степан

  Ника

  Олег Соджет

  Сергей Олегович

  Олег Соджет

  Степан

  Олег Соджет

  Сергей Олегович

  Олег Соджет

  Сергей Олегович

  Саня Букварь

  Змей

  Сергей Олегович

  Степан

  Олег Соджет

  Саня Букварь

  Степан

  Олег Соджет

  Саня Букварь

  Олег Соджет

  Саня Букварь

  Степан

  Олег Соджет

  Ника

  Олег Соджет

  Ника

  Степан

  Олег Соджет

  Степан

  Саня Букварь

  Олег Соджет

  Док

  Саня Букварь

  Олег Соджет

  Док

  Олег Соджет

  Ника

  Степан

  Сергей Олегович

  Саня Букварь

  Олег Соджет

  Сергей Олегович

  Док

  Сергей Олегович

  Саня Букварь

  Олег Соджет

  Сергей Олегович

  Олег Соджет

  Степан

  Сергей Олегович

  Олег Соджет

  Степан

  Олег Соджет

  Олег Соджет

  Степан

  Ника

  Олег Соджет

  Олег Соджет

  Степан

  Сергей Олегович

  Олег Соджет

  Сергей Олегович

  Степан

  Разговор в группе ГФП ГА «Центр», временная полевая комендатура, Белосток

  Степан

  Сергей Олегович

  Разговор в группе ГФП ГА «Центр», временная полевая комендатура, Белосток. (Несколько дней спустя)

  Олег Соджет

  Немецкие войска

  Жандармский патруль (Дорога Брест — Кобрин.)

  Сергей Олегович

  Олег Соджет

  Управление ГФП

  Саня Букварь

  Олег Соджет

  Саня Букварь

  Олег Соджет

  Саня Букварь

  Олег Соджет

  Саня Букварь

  Олег Соджет

  Саня Букварь

  Ника

  Д. М. Карбышев

  Док

  Управление ГФП (Минск)

  Змей

  Ника

  Степан

  Ника

  Сергей Олегович

  Ника

  Сергей Олегович

  Ника

  Сергей Олегович

  Олег Соджет

  Ника

  Змей

  Ника

  Степан

  Степан

  Олег Соджет

  Док

  Спецгруппа ГФП ГА «Центр»

  Ника

  Разведрота

  Степан

  Разведрота

  Олег Соджет

  Немецкие войска

  Аня, Иван и Стас

  Саня Букварь

  Разговор в штабе ГА «Центр»

  Ника

  Док

  Саня Букварь

  Степан

Третий фланг Фронтовики из будущего

  Карбышев

  Ника

  Степан

  Док

  Карбышев

  Карбышев

  Из разговора между двумя старыми друзьями…

  Саня Букварь

  Олег Соджет

  Змей

  Ярошенко А.В

  Майор госбезопасности Старчук

  Олег Соджет

  Олег Соджет

  Ярошенко А.В

  Берия Л.П

  Змей

  Саня Букварь

  Ника

  Степан

  Саня Букварь

  Ника

  Олег Соджет

  Саня Букварь

  Олег Соджет

  Саня Букварь

  Степан

  Саня Букварь

  Степан

  Олег Соджет

  Саня Букварь

  Олег Соджет

  Ника

  Саня Букварь

  Степан

  Ника

  Степан

  Ника

  Берия Л.П

  Ника

  Саня Букварь

  Саня Букварь

  Степан

  Саня Букварь

  Степан

  Старший майор госбезопасности Ярошенко А.В

  Степан

  Ника

  Начальник Генерального штаба Шапошников Б. М

  Саня Букварь

  Ника

  Олег Соджет

  Саня Букварь

  Степан

  Саня Букварь

  Степан

  Саня Букварь

  Штаб ПВО

  Саня Букварь

  Степан

  Саня Букварь

  Степан

  Саня Букварь

  Степан

  Саня Букварь

  Степан

  Немецкий аэродром. Взгляд со стороны

  Немецкий штаб

  Саня Букварь

  Степан

  Саня Букварь

  Крейсер «Ворошилов»

  Саня Букварь

  Совещание в Цоссене

  Змей

  Степан

  Ника

  Диверсионно-разведывательный центр

  Ника

  Лагерь № 2794/17

  Разговор двух друзей

  Олег Соджет

  Офис в Лондоне

  Степан

  Саня Букварь

  Начало операции

  Степан

  Наступление

  Степан

  Картинки наступления на юге

  Ника

  Разговор двух друзей. Берлин

  Степан

  Саня Букварь

  Змей

  Саня Букварь

  Змей

  Ленинград

  Саня Букварь

  Кировский завод

  Саня Букварь

  Журналистка

  Степан

  Ставка Верховного командования

  Олег Соджет

  Степан

  Саня Букварь

  Степан

  Ника

  Саня

  Генерал-майор Мындро

  Саня Букварь

  Олег Соджет

  Степан

  Финны

  Русские

  Финны

  Саня

  Генерал-майор Мындро

  Ника

  Степан

  Саня

  Ника

  Степан

  Ника

  Саня

  Русские

  Немецкие пикировщики

  Русские

  Степан

  Саня

  Степан

  Ника

  Саня

  Степан

  Финны

  Старший лейтенант Колобанов

  Пленный

  Механик-водитель танка Т-34М1

  Старший лейтенант Владимир Колобанов

  Степан

  Старший лейтенант Владимир Колобанов

  Змей

  Старший лейтенант Владимир Колобанов

  Саня

  Олег Соджет

  Ника

  Степан

  Олег Соджет

  Финны

  Саня

  Степан

  Финны

  Саня

  Степан

  Саня

  Степан

  Саня

  Степан

Третий удар «Зверобой» из будущего

  Саня

  Ника

  Акулич И.Ф

  Змей

  Саня

  Степан

  Саня

  Степан

  Саня

  Ника

  Саня

  Степан

  Саня

  Степан

  Саня

  Радио и пресса

  Казарский И. А., Выборг, Круглая башня

  Акулич И. Ф., Выборг, гарнизонный госпиталь

  Саня

  Ника

  Казарский И. А., Ленинград, 15 апреля 1942 года

  Акулич И. Ф., Ленинград, 15 апреля 1942 года

  Из записок корреспондента «Таймс»[5]

  Из записок корреспондента «Чикаго Трибьюн»[6]

  Из записок корреспондента «Красной Звезды» К. Симонова

  Ника

  Саня

  Степан

  Саня

  Финны

  В штабе Карельского фронта

  Саня

  Степан

  Саня

  Ника

  Саня

  Степан

  Танковое училище

  Саня

  Берлин

  Штабная землянка 1-го батальона 138-й морской стрелковой бригады Ленинградский фронт, конец апреля 1942 года

  Змей

  Расположение 1-го батальона 138-й морской стрелковой бригады Ленинградский фронт, последние числа апреля 1942 года

  Саня

  Из записок корреспондента «Манчестер гардиан»[10]

  Центральный офис фирмы «Хеншель»

  Рейхсминистерство Вооружений

  Саня

  Финны

  Саня

  Финны

  Змей

  Саня

  Рейхсминистерство Вооружений

  Саня

  Центр

  Саня

  Ника

  Центр

  Мякишев

  Саня (7 июня)

  Ника

  Комната радисток

  Штаб бомбардировочного командования РАФ

  Штаб-квартира ДжиЭм, Детройт, Мичиган

  Там же через четыре дня

  Ника

  Комната радисток

  Ника

  Саня

  Мякишев

  Адольф

  Ника

  Мякишев. На аэродроме

  Степан

  Лагерь

  На передовой

  Саня

  Мякишев

  Ника

  Центр

  Саня

  Вечер перед вылетом

  Соджет. Где-то в районе Смоленска

  Форд

  Соджет

  Саня

  Ника

  Олег

  Мякишев

  Ника

  Мякишев

  Соджет

  Ника

  Соджет

  Центр

  Немцы. Игры разведки

  Железная дорога

  Ващенко

  Центр

  Город Ровно, столица рейхскомиссариата «Украина» Май 1942 года

  Ника

  Змей

  Ника

  Саня

  Центр

  Центр

  Ника

  Ващенко (14 июня 1942 года, кабинет начальника 4-го управления НКВД)

  Киевский аэродром, поздний вечер 15 июня 1942 г.

  Ровно, центр города, 16 июня 1942 г., 14.10

  Москва, 16.06.1942, кабинет начальника 4-го Управления НКВД

  Саня

  Сафоново

  Мякишев

  Первая победа

  Ника

  Саня

  Ровно

  Саня

  Ника

  Мякишев

  Саня

  Ника

  Мякишев

  Степан

  Мякишев

  Степан

  Ника

  ПВО

  Степан

  Ника

  Степан

  Партизанский отряд

  Степан

  Ника

  Степан

  Водители (где-то на юге)

  Казарский

  Швейцария

  Бруно Шредер (пилот ФВ-190)

  Степан

  Бруно Шредер

  Колонна Игоря Селина

  Бруно Шредер

  Ника

  Докладная записка

  Саня

  Ника

  Ника

  Мякишев

  Ника

  Степан

  Мякишев

  Соджет

  Ника

  Саня (на следующий день на исходной позиции под Смоленском)

  Соджет

  Мякишев

  Саня

  Ника

  Мякишев

  Саня

  Ника

  Саня

  Змей

  Капитан Мякишев

  Ника

  Послесловие Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg