«Оккупация»

Оккупация (fb2) - Оккупация [СИ] (Жестко и быстро - 2) 1166K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Владимир Мирославович Пекальчук

Пекальчук Владимир Жестко и быстро 2 Оккупация

1

Иногда мне снится моя смерть.

Узкая горная дорога, заглохший автомобиль, перепуганные дети — и я один на один с разъяренным зверем. Он не мог знать, что седой старик перед ним в молодости уже убил одного медведя кулаком, как не мог и предвидеть, что станет моим вторым.

Стремительная атака, в которую вложены все силы, толчок и полет с обрыва в обнимку с медведем — так закончилась моя жизнь в прежнем мире. Меня эти сны не смущают, ведь я летел в пропасть с улыбкой. Однако мозг Реджинальда почему-то все никак не привыкнет к воспоминаниям, привнесенным в него вместе с чужой душой, и потому нередко прокручивает один и тот же эпизод по нескольку раз за ночь.

В такие моменты мое дыхание становится шумным и тяжелым, словно у старика, собирающего последние силы для решающей атаки, и Гордана меня будит, тогда мы снова засыпаем и я спокойно сплю до утра.

Я просыпаюсь незадолго до рассвета и смотрю в потолок несколько секунд, затем решительно поднимаюсь. Выспался плохо, но с этим ничего не поделать, а новый день уже на пороге. Не первый раз я встречаю его после не очень благополучного сна, и, если небеса позволят, не последний. Не самые приятные сны — мелочь, к которой уже давно привык. Гораздо хуже, что сегодня я спал один.

Горди, надо думать, уже прибыла в Ровию. Я, к сожалению, пока не могу с ней связаться: после начала оккупации контакты Кортании с внешним миром оборваны. Может, оно и к лучшему: Горди наверняка скажет мне много теплых и ласковых слов за то, что я ее подпоил и отправил в виде дипломатической почты чуть ли не в чемодане. Но по-другому я не мог: Гордана не желала бежать без меня, а я не желал бросать кусочек моей милой Японии, тщательно и с любовью отстроенный в мире, где Японии, увы, нет. Потому я отправил жену при помощи знакомого из правительства, спешно покидающего страну, и сейчас готов встречать врага лицом к лицу: мое единственное уязвимое место — Гордана — уже вне досягаемости оккупантов.

Известие о начале вторжения застало меня в супермаркете, куда я зашел купить креветок и маринованных осьминожков. Я не сразу понял, что к чему, почему внезапно возникли ажиотаж, встревоженный гомон и спешка у касс, пока один из покупателей не сказал мне, что свартальвы силами не менее восьми анклавов захватили соседнюю Тильвану за считанные часы и их танки, не задерживаясь, перешли границу Тильваны и Кортании.

Поднятые по тревоге отряды кортанской армии отразили первую атаку, не особо решительную, но за танками подошли отряды пехоты, среди которых, согласно слухам, находилось от семи до двадцати магов седьмого уровня, потому темные альвы завоевали Кортанию намного быстрее, чем кто-либо мог себе представить.

Маги седьмого, последнего уровня — именно та причина, по которой в этом мире нет нужды ни в химическом оружии, ни в напалме. Ничего удивительного, что оборонительные рубежи кортанцев оказались бесполезными. Дольше всех сопротивлялся второй полк самоходных орудий, нанося по наступающим оккупантам артиллерийские удары и меняя позиции. Однако к тому времени, как я узнал о вторжении, стоя посреди супермаркета, на территории Кортании уже находилось около шести так называемых штурмовых дивизий, укомплектованных, за исключением командиров-свартальвов, людьми, которые родились и выросли на подконтрольных свартальвам землях и не сомневались в том, что свартальвы — высшая раса, служить которым большое счастье для человека. Танковые бригады при поддержке боевых магов уже двигались по Кортании, практически не встречая сопротивления. Судьба страны была решена буквально за полчаса, хотя окончательный переход под власть свартальвов занял три дня, за которые правительство успело уйти в изгнание, а вместе с ним сбежало еще порядка полумиллиона кортанцев. Вскоре пали последние обороняющиеся: на самоходный полк наткнулись вражеские разведчики, с которыми был маг шестого уровня, и через две минуты полка не стало. Из всего состава выжило лишь несколько человек.

В Гиате, втором городе Кортании, ничего не изменилось за эти дни, не считая атмосферы страха и тревоги. Только позавчера в порт вошел линкор свартальвов, сопровождаемый парой эсминцев, однако самих свартальвов пока никто не видел. В общем-то, ничего удивительного: будучи долгоживущей расой, свартальвы страдают от низкой скорости воспроизводства населения и предпочитают воевать малыми силами, состоящими из очень сильных магов, при поддержке людей-союзников. Даже на линкоре темных альвов, надо думать, их самих всего десять или двадцать, а кочегары и артиллеристы — люди.

Также в город прибыла штурмовая рота «черных камзолов», как окрестили их жители, однако все они обосновались в мэрии. А жителям Гиаты посредством газет и телевидения было предложено жить как обычно, не создавая никому проблем, и прежде всего — самим себе.

Я прошел на кухню и сварил завтрак: креветки с морепродуктами и кусочками красной рыбы. Возможно, вскоре дела с продовольствием пойдут хуже, надо есть, пока есть. Впрочем, кое-какой запас на черный день я все-таки запас.

Взошло солнце как раз к тому времени, как я поел. Полдевятого, к половине десятого должны прийти ученики утренней группы, хотя многие, наверно, не придут: из Гиаты сбежало в соседнюю страну где-то так тысяч сто-двести населения, на многих дверях и витринах висят объявления, что нужны продавцы, клерки, бухгалтеры. Город пытается жить, как прежде, но получается не очень, а ведь пока тут свартальвов еще даже не видели. Что будет, когда они соизволят объявиться? Хороший вопрос.

Я надел кейкоги, вышел в главный зал додзе, отодвинул в сторону дверь, чтобы видеть свой садик и пруд, и медленно, не спеша начал цикл из четырех ката. Война там или оккупация, а тренировки никто не отменял.

Примерно через час я пошел попить воды и вернулся. Полдесятого. Интересно, сколько учеников из восемнадцати появятся на занятие?

На улице, за оградой моей усадьбы, скрипнули шины. Правда, звук двигателя необычный… Я слышал такой только однажды, еще когда жил в Аквилонии. На машине с точно таким же звуком двигателя мой учитель, свартальв К'арлинд, отбыл на свою родину после двадцати девяти лет в изгнании. Кажется, у меня гости.

Он появился на пороге почти бесшумно, высокий, изящный, чем-то напоминающий К'арлинда свартальв в изысканном, на свой лад, камзоле, с нагрудным офицерским знаком, на поясе — кобура с пистолетом и сабля в ножнах.

Несколько секунд мы смотрели друг на друга молча, я — сидя в центре зала на татами, он — стоя у входа.

— Должно быть, ты и есть тот самый мастер Реджинальд Куроно, в прошлом — Реджинальд из Дома Рэмм, о котором я так наслышан, — сказал он по-кортански с легким акцентом и сделал шаг внутрь.

За ним следом вошли и остановились у двери еще два свартальва, с автоматами и в касках, но при этом в довольно вычурных длиннополых камзолах и с саблями. У темных альвов очень своеобразное представление о военной форме. Их автоматы — также своеобразного дизайна, но слегка гнутые рожки магазинов — такие же, как у «калашникова».

— Ты наслышан гораздо лучше, чем мне бы хотелось, свартальв, вошедший в мой дом в обуви, — холодно ответил я.

Он сделал еще два шага, а затем опустился на татами напротив меня, скрестив ноги.

— По правде говоря, обычно я ожидаю от людей поклона, а не нотаций, — спокойно сказал он.

— С какой стати я должен тебе кланяться?

— Ты не считаешь нужным кланяться свартальвам?

— С какой стати я должен кланяться свартальвам?

Он подпер голову кулаком в нарочито задумчивой позе.

— Это в тебе говорит гордыня или ты настолько неотесан, что не знаешь прописных вещей? Мы — сами по себе выше и совершеннее людей, а теперь к тому же еще и хозяева этой земли и этого города. Ты не знал?

— Хозяева, но не навсегда. А твое превосходство — и вовсе голословное утверждение. Докажешь чем-нибудь? — спокойно спросил я.

Свартальв начал улыбаться.

— Хм… Даже не знаю. Пару автоматчиков у меня за спиной ты аргументом не считаешь?

— Пара автоматчиков? О, ну это, конечно же, аргумент. Но если твое расовое превосходство надо мною измеряется всего лишь в автоматах — ну, тут комментарии излишни, если, конечно, ты сам понял, в чем только что сам же и признался.

Вот тут его добродушная улыбчивость дала трещину, правда ненадолго.

— Ты бы за языком следил, — сказал свартальв.

— Мой язык не сказал ничего такого, чего ты раньше не знал, — ответил я, — просто помог тебе признаться в не очень приятной правде, которую ты и сам подсознательно понимал, но не желал отдавать себе в этом отчет.

— Ладно, очко в твою пользу, — снова расплылся в улыбке он, — хотя в другой ситуации эта маленькая победа могла бы тебе дорого стоить… На самом деле, я здесь для более важного разговора, нежели упражнения в остроумии и сарказме.

Я чуть приподнял бровь:

— Да неужто? Или твои замечательные осведомители не рассказали тебе, что желающие поговорить со мной на важные темы при входе в мой дом снимают обувь и здороваются?

— Я вот думаю, чего же в тебе больше, сарказма или неуместного гонора? — задумчиво произнес свартальв.

— Я вот думаю, это и есть та важная тема или у вас, свартальвов, так принято — тянуть кота за хвост?

— Куда тянуть? — не понял он смысла идиомы.

— Вдаль.

— В какую даль?!

— В любую, лишь бы подальше от важной темы.

Он соображал еще пару секунд, затем криво ухмыльнулся:

— Ладно, второе очко в твою пользу. Может быть, теперь ты выполнил свою дневную норму по сарказму и иронии и мы, наконец, перейдем к более важным вещам?

— Я бы предпочел, чтобы ты перешел улицу на красный свет перед несущимся бензовозом, но такое счастье мне, видимо не грозит. Говори, зачем пришел.

Свартальв чуть склонил голову.

— Дело, собственно, в твоих… талантах и умениях. Но я начну немного не с той стороны, с которой собирался… Как так вышло, что человек, отправлявший в больницы магов четвертого уровня, а затем снискавший славу мастера, тренирующего всю полицию этого города, живет в доме из… фанеры?

— Бумаги не нашел, пришлось обходиться фанерой, — пояснил я.

Это вогнало его в ступор.

— Бумаги?

— Угу. Бумаги. Обычной строительной бумаги. Я хотел построить дом с бумажными стенами, но специальная бумага для этого в Кортании неизвестна. Потому я взял фанеру.

Свартальв несколько секунд размышлял.

— А почему не из кирпича?

— Потому что я хотел из бумаги.

— Странное желание.

— Все относительно. Так что там о моих талантах?

Он пожал плечами.

— Ну, если ты еще не догадался — мне крайне любопытно, как ты умудрился побеждать сильных магов, будучи единичкой-пустотником. С учителем тебе, скажем прямо, очень повезло, но даже К'арлинд не смог мне объяснить, как единичка может победить мага. Пережить одно-два заклинания при помощи пустотного щита — да. Но я теряюсь в догадках, как ты смог победить.

— Не ты один.

— Хм… твоя реплика означает нежелание отвечать?

— Я теряюсь в догадках, как ты смог догадаться.

Вопреки моим ожиданиям, свартальв остался спокоен.

— Знаешь, я привык получать то, чего хочу. Все, чего я добился — положение, ранг, авторитет, влияние, должность — стоило мне больших трудов. Огромных трудов. Я, как и ты, единичка, а в Свартальвсхейме, как ты, возможно, знаешь, потолок любого определяется его магической силой, и быть единичкой — сродни неполноценности. Ты можешь удивиться, но я, Альтинг Кэр-Фойтл, не только командир линкора, но и комендант этого города. Занимаю должности, недоступные кому-либо с уровнем ниже четверки. Только вдумайся: ущербный первый уровень пробился наверх и стал важной шишкой, второй фигурой всего плана по захвату Кортании. И только я один знаю, чего мне стоило преодолеть практически непреодолимый барьер нашей социальной системы, жестко завязанной на наличии магического дара. Однако в трудах и лишениях, беря один невозможный рубеж за другим, я привык, что получаю то, чего хочу. И твой секрет не исключение.

Я улыбнулся ему, холодно, одними уголками рта.

— Мой секрет хотел получить император Аквилонии. И я тоже приложил большие усилия, чтобы… впрочем, ты и так это знаешь от своих информаторов. Император Аквилонии остался с носом. Думаешь, что сможешь то, чего не смог он? Что ж, заставь меня. Точнее, попытайся заставить.

Свартальв тоже улыбнулся.

— Меня забавляет твоя немотивированная несговорчивость… Давай я обрисую тебе ситуацию, в которую ты попал. Твои ученики к тебе больше не придут, поскольку в провинции Кортания отныне запрещены любые боевые виды спорта, тренировать полицию ты если и будешь — то нашу.

— Ты вошел в мой дом без приглашения, не сняв обувь и не поздоровавшись, и после этого считаешь мою несговорчивость беспочвенной?

— И все только из-за этого? — удивился он.

— Этого достаточно.

— Твоя несговорчивость приведет к тому, что ты вместо спокойной, обеспеченной жизни будешь влачить жалкое, голодное существование. Возможно, когда в твоем доме перестанет пахнуть креветками и рыбой, равно как и любой едой вообще, ты немного поумнеешь.

Я только улыбнулся. Он не знает, что в тринадцать лет я приехал в послевоенный, полуразрушенный и голодный Токио, не имея ни гроша в кармане, спал на вокзалах и храмах, голодал.

— Как-нибудь перебьюсь. Ты все сказал, свартальв?

Альтинг внимательно меня рассматривал, потом ответил:

— Знаешь, мне казалось, что мы легко найдем общий язык, ведь мы с тобой так похожи. Мы оба с тобой — обделенные единички, приложившие титанические усилия, чтобы сделать самих себя. Я даже уверен, что именно четвертинка крови свартальвов заставила тебя прыгать выше головы, превозмогая ограничения общества, в котором ты жил… Ты создал себе репутацию опасного воина и мудрого учителя, да так, что я, получая доклады о тебе, прямо удивлялся: человечишка, да еще и в такие-то юные годы — а сколько всего смог и наворотил. То, что ты вытворял с аквилонской службой безопасности, я читал почти как эпос о героических приключениях… Но сейчас ты ведешь себя как взбалмошный молокосос, смертельно обиженный тем, что я по незнанию вошел обутым. И это ставит меня в тупик, я просто не могу тебя понять, хотя раньше отлично понимал и свартальвов, и чуждых нам альвов, и тем более людей. Хотя ты мне ближе любого человека, ведь ты на четверть свартальв.

— Ты не понимаешь гораздо больше, чем думаешь. Неважно, насколько я свартальв телом, поскольку моя душа — человеческая на сто процентов.

— Знаток душ? — криво улыбнулся Альтинг.

— Чужих — нет. Но мне виднее, какая душа у меня самого. Вот что я тебе скажу, Альтинг Кэр-Фойтл. Мы с тобой совершенно разные. Диаметрально противоположные. Да, мы оба приложили большие усилия, но ты — чтобы получить то, чего у тебя не было, а я — чтобы избавиться от того, что мне навязали против моей воли. Чтобы жить так, как я хочу, а не так, как хотел император Аквилонии. Я не прогибаюсь под этот мир, я сопротивляюсь. Ты вошел в мой дом с наглой уверенностью, что получишь желаемое — и потому выйдешь отсюда с досадой и злостью. Я не буду учить ни тебя, ни твою полицию, ни любого иного свартальва или прихвостня свартальвов. И моя личная к тебе неприязнь — лишь верхушка айсберга. Все остальное ты должен был узнать и понять, читая доклады своих информаторов. Больше мне нечего тебе сказать.

Я ожидал любой реакции, но Альтинг начал улыбаться еще шире и искренней. И его веселая улыбка не понравилась мне куда сильнее гневного оскала.

— И ради того, чтобы оставить меня с носом, ты готов терпеть лишения и нищету? Это как выколоть себе глаз, чтобы отомстить лицу. Видимо, ты готов даже на это… Ладно. А твоя жена на это готова? Возможно, что да, ведь она, дворянка из рода Ковачей, ради тебя рассталась со своей обеспеченной жизнью в Аквилонии, подумать только… променяла высокий статус на то, чтобы быть с тобой… Знаешь, я тебе даже завидую из-за этого, ведь моя собственная жена, к слову, даже не благородная, а обычная «двоечка», бросит меня в тот же миг, как я потеряю свой статус и авторитет… Но ты сам готов заставить ее голодать ради своих принципов?

Я ничего не ответил ему, глядя сквозь него вдаль.

— Молчишь, смотришь на север и думаешь, какой же этот свартальв дурак, правда? Только вот незадача… Гордана Куроно, твоя жена, не в Ровии, как ты сейчас думаешь.

Я взглянул на него, полный мрачных предчувствий, Альтинг же прямо сиял.

— А, вижу, мне удалось вернуть твое внимание. Кстати, должен сказать тебе «спасибо» за помощь в поимке двух дюжин государственных чиновников: в группе захвата было только три мага, две тройки и четверка, и если б ты не отправил жену под снотворным — они вряд ли справились бы с пятым уровнем вроде нее… О, только не надо играть желваками и сверлить меня взглядом, ладно? В общем, Гордана у меня в гостях. На линкоре. И это кое-что меняет, правда? Знаешь, Реджинальд, мне совершенно не хочется с тобой ссориться. Пытки, карцер и прочие средства убеждения — это не мои методы, я так примитивно не работаю. В общем, дело обстоит следующим образом: если ты хочешь, чтобы твоя жена вернулась к тебе и не знала горя — придется пойти на кое-какие уступки. Что ты мне ответишь?

Наивный сукин сын думает, что имеет дело с парнем, едва перешагнувшим за двадцатку, и пока еще не понимает, что напоролся не на того.

— Я предпочитаю не уступку, а обмен, — сказал я тихо.

— Вот как? И на что ты собираешься ее выменять?

— Медленно соображаешь, высшая раса. На тебя.

Мой расчет оправдался: Альтинг вскочил на ноги одновременно со мной. Останься он сидеть — я был бы в большой заднице, возвышаясь над ним прямо перед двумя автоматчиками. Но сейчас гребаный свартальв стоял между ими и мною, как раз на линии огня.

Я сократил дистанцию, между делом сотворив пустотный щит и двигаясь на пределе своих возможностей, благо нас только несколько шагов и разделяли, и мой кулак врезался в его солнечное сплетение. Я себя особо не сдерживал: пока что я не достиг своих результатов из прошлой жизни и убивать кулаком свиней еще не могу, к тому же под камзолом Альтинга угадывались очертания бронежилета, так что убить оппонента я не опасался.

Однако удар его пронял: глаза полезли на лоб, свартальв попытался согнуться, но я уже ухватил его за шею и зарядил коленом по ребрам в довесок.

Я оказался под прицелом двух автоматов, но теперь у меня уже есть живой щит.

— Оружие на землю, или я ему горло вырву! — гаркнул я, надеясь, что эти двое из ларца хотя бы понимают по-кортански.

Они, видимо, не понимали, однако судорожный хрип Альтинга восприняли адекватно и опустили оружие вниз.

И в этот момент на сцене появились новые действующие лица. Точнее, один новый персонаж в сопровождении статистов-автоматчиков.

Высокая стройная женщина-свартальв в богато отделанном одеянии того же покроя, что и камзол Альтинга, остановилась на пороге моего додзе, а вместе с ней еще шестеро солдат. Лицом она чем-то напоминала моего заложника, на вид — лет двадцать пять или тридцать, хотя с учетом продолжительности жизни свартальвов, ей может быть и все триста.

— Должна тебя огорчить, Реджинальд, — сказала она мелодичным голосом и совершенно без акцента, — но выменять что-либо на моего брата тебе не удастся. Он немножко приврал: командир линкора и комендант города — я, Альта Кэр-Фойтл, а он просто мой помощник. Ты взял подставную пешку. Заодно отвечу тебе на твои слова об аквилонском императоре: видишь ли, он всего лишь человек, занимающий высокий пост безо всякого основания на то, правит страной исключительно благодаря тому, что родился в семье императора первым ребенком. Он не приложил ни малейших усилий, чтобы получить свой высокий ранг. А у нас, свартальвов, ранг нельзя получить в наследство. Родители могут обеспечить достаток, образование и дар магии, но подняться высоко можно лишь своими силами. Потому у нас правят самые достойные, а у вас — как повезет. И это, если вдуматься, одна из главных причин нашего превосходства над вами. И потому — да, я полагаю, что мне удастся то, что не удалось какому-то там человечьему императору. Императора ты обставил, но меня — не сможешь. Мои аплодисменты, впрочем: раунд с Альтингом ты разыграл блестяще. Но это — не бокс, где надо выиграть больше раундов. Достаточно выиграть последний, и я его выиграла.

Ее долгий монолог, преисполненный откровенного самодовольства, дал мне время собраться с мыслями.

— То есть, судьба твоего брата тебя совершенно не волнует? — сказал я, чтобы выиграть еще пару секунд. — Ты не боишься, что я вырву ему горло?

— Ни капельки. Или, точнее, мне будет печально, если с ним случится беда, но в данной ситуации я совершенно не переживаю, что ты с ним что-то сделаешь. Во-первых, это не твой стиль. Во-вторых, все, что ты сделаешь с моим братом, я сделаю с твоей женой.

— Я потеряю жену, ты брата. Кто из нас потеряет больше?

Альта улыбнулась во все тридцать два зуба, ну или сколько их там у свартальвов:

— Во-первых, ты блефуешь, и убедить меня, что ты намерен убить Альтинга, можешь, только убив его. После чего я убью твою жену, и ты это знаешь.

— Ну-ну, — хмыкнул я и, не отпуская горло Альтинга, сунул руку в его кобуру.

Меня тряхнуло током так, что рука с зажатой рукоятью пистолета дернулась, оружие вывалилось из пальцев, описало небольшую дугу и шлепнулось на татами в паре шагов.

Альта рассмеялась:

— Сюрприз. Оружием свартальвов могут пользоваться только свартальвы. Магическая сигнатурная руна, распознающая душу пользователя. Это вы, люди, научились использовать краденую магию только чтоб огненные шары бросать, мы же, изначальные носители волшебного дара, знаем в сто раз больше применений… Но продолжу свою мысль. Во-вторых, я твердо уверена, что выбирая между женой и своими принципами, ты выберешь жену. И в-третьих — я не думаю, что ты вообще будешь выбирать между своими принципами с одной стороны и женой и ребенком с другой.

Должно быть, мое лицо в этот момент представляло собой забавнейшее зрелище, я же умудрился выдавить из себя всего одно слово.

— Чего???

— Я так и думала, что ты не знал. Твоя жена где-то на шестой неделе. В общем… Как боец, ты должен понимать прописные истины. Нельзя побеждать вечно, всегда найдется кто-то сильнее, рано или поздно ты встретишь кого-то, кто тебя переиграет. Это аксиома жизни. Ты проиграл, и с учетом того, кому именно — в этом нет ничего необычного или позорного. Тебе едва за двадцать, мне почти двести, неудивительно, что я выиграла эту войну еще до того, как начала ее. Но — оцени мое великодушие — согласна на ничью, чтобы поражение не нарушало твое душевное равновесие. Ты будешь тренировать наших солдат и полицию, взамен, хотя боевые виды спорта уже вне закона, запрет не коснется тебя и твоих учеников-людей, которые, как я понимаю, для тебя нечто большее, нежели источник доходов. Ты будешь жить, как жил, не зная горя. Цени мое предложение: я редко соглашаюсь на ничью, если держу победу в своих руках.

Я взвесил свое положение: безнадежно. До Альты мне не добраться, автоматчиков уже восемь, а мой живой щит полностью сковывает свободу действий. Но Альта в одном точно права: важно, кто выиграет последний раунд. И она сильно ошибается, если думает, что выигранный ею бой — последний в этой войне.

Я скосил глаза на Альтинга и толкнул его в сторону, опрокинув на татами.

— Говенный пустозвон, ты не годишься ни на что, даже на роль заложника, — буркнул я, — а сколько было пафоса про свои достижения… Протекция сестры — вот и весь секрет твоих успехов.

Пока Альтинг, сидя на заднице, потирал шею, Альта рассмеялась:

— На самом деле, моей протекции не было. Он сам выбился со своим первым уровнем на должность тройки, после чего я признала, что у моего братца, несмотря на магическую ущербность, отличный потенциал… В любом случае, я рада, что мы достигли взаимопонимания. Что ж, у меня еще масса других дел, а детали — расписания, учебную программу и прочее — ты обсудишь с Альтингом.

— Я ничего ни с кем не буду обсуждать, пока моя жена на твоем корабле.

Альта, уже сделавшая шаг наружу, обернулась:

— Будешь. Один из ваших, человеческих недостатков — неумение правильно оценивать уступки. Вы считаете это признаком слабости и пытаетесь выжать больше уступок, если дать вам хоть одну. Но стоит отличать уступку, которую ты выбил, от уступки, которую тебе дали в виде жеста доброй воли. Которую ты выбил — признак слабости, та, что была дана добровольно — признак силы. Так что твоя жена еще немного у меня погостит. Вот когда ты проведешь первые занятия и мои подчиненные найдут твои тренировки полезными — тогда и только тогда Гордана вернется к тебе. Будешь упорствовать — я могу поставить вопрос жестче. Например, чем скорее ты начнешь тренировки, тем скорее твоя жена начнет есть и пить. Не стоит лезть в бутылку: тебе и так уже сошло с рук многое, а мои терпение и миролюбие — не безграничны.

Она повернулась, но я снова окликнул ее:

— В таком случае, я хочу увидеться с женой. Предвосхищая твою очередную тираду — это не обсуждается, а твой бесполезный брат все еще на расстоянии одного мгновения от смерти.

Секунд пять я смотрел в ее глаза — кстати, они у нее фиолетовые с отблеском — а потом Альта внезапно согласилась:

— Хорошо. Пошли.

* * *

Линкор свартальвов с виду отличался от всех боевых кораблей, которые я когда-либо видел — а я перевидал их в прошлой жизни немало. И линкоры императорского флота, ныне почившие в пучине океана, и американские линкоры, давно разрезанные на металлолом, я даже побывал на борту последнего в истории человечества линкора «Миссури» — уже после превращения его в мемориал. Мне довелось увидеть линкор и тут, когда в порт Гиаты зашел ровийский линейный боевой корабль. Точнее, не зашел, а остановился на рейде для пополнения запасов продовольствия. Я хорошо рассмотрел его в бинокль: в общем-то, типичный линкор, видно, что школа кораблестроения отличается от американской и японской школ, чуть не такой корпус, чуть не такие формы башен — но в остальном ничего необычного. По две орудийные башни на носу и корме, в каждой по три орудия, в центре — различные надстройки, капитанский мостик, боевая рубка, мачты, дымовая труба, краны и спасательные шлюпки по бортам, башенки вспомогательной артиллерии. Разве что нет никакого зенитного вооружения: в этом мире воздухоплавание неизвестно в принципе.

Но линкор свартальвов — детище конструктора из иной даже для этого мира реальности, созданное существами из кардинально иной культуры, с принципиально иным мышлением и совершенно иными технологическими возможностями.

Когда почти две тысячи лет назад случилась так называемая «Большая буря», якобы сдувшая миры людей, альвов и свартальвов в одну кучу у подножия мирового дерева Иггдрасиль, внезапно выяснилось, что самая технически развитая раса — это люди. Альвам и свартальвам, у которых магический дар — норма, были совершенно чужды даже простые конструкции вроде блочного крана: их строители в совершенстве владеют заклинаниями телекинеза, включая групповой телекинез для особо крупных объектов. В последовавшей за экспансией свартальвов войне люди совершенствовали метательное оружие, от арбалетов, стреляющих болтами, до змееметов, запускавших во врага клубок ядовитых змей. Толку было мало, однако прогресс не стоял на месте. Когда появились ружья и пушки, воины, не владеющие магией, стали представлять серьезную опасность для магов, в прежние времена в два-три лица сметавших многотысячные армии рыцарей. Свартальвам пришлось перенимать передовые вооружения, чтобы прежде бесполезные с военной точки зрения «двойки» и «тройки» могли поддержать магов четвертого и пятого уровней при помощи пушек и пулеметов.

Однако люди, оказавшись самыми слабыми по сравнению с эльфами обоих народов, вместе с тем заняли лидирующее положение по части технического прогресса. Ныне у альвов и свартальвов есть и двигатели внутреннего сгорания, и автомобили, и корабли, и артиллерия, и танки, и телевидение, и даже обычные холодильники — и абсолютно все это они позаимствовали у людей. В какой-то мере это справедливо, так как люди получили у тех и других магические способности, пусть это и произошло скорее по недомыслию светлых и темных, а не в виде дара: в эпоху экспансии альвы и свартальвы как-то не сообразили, что, выбирая себе наложниц из числа людей, они передадут полукровкам свои способности к колдовству.

Впрочем, множество технических инноваций свартальвы соединили со своими волшебными знаниями, в результате на свет появились такие вещи, как бесшумно ездящий автомобиль и обычный пистолет, распознающий расу стрелка по его душе.

Или этот вот линкор.

Его первейшая странность бросалась в глаза сразу: носовые орудийные башни были установлены не одна за другой и вторая на возвышении, а одна на другую. Получилась такая себе двухэтажная башня, и в каждом этаже — по три орудия, но разных. В нижней — слева большой калибр, справа два ствола меньшего калибра, расположенных один над другим. В верхней башне — то же самое, но больший калибр справа, а два меньших — слева.

Корпус корабля тоже был довольно странным. Борта не вертикальные или с небольшими скосами, а покатые, полукруглые. Надстройки напоминали скорее то ли дом, то ли храм, то ли маленький дворец, плюс ближе к корме — шарообразная конструкция, похожая на обсерваторию научного судна. Правда, шар не белый, а черный, и бьюсь об заклад, что внутри там точно не телескоп.

В общем, линкор наглядно продемонстрировал, что у свартальвов свое, очень специфическое видение не только военной формы, но и военной техники.

Мы прошли периметр в порту через пару пунктов охраны, затем на катере добрались до корабля и взошли на борт.

— Обожди тут, — велела Альта.

Минут через пять на верхнюю палубу вывели Гордану, закованную в массивные наручные браслеты-душехваты, не позволяющие магу колдовать, и такой же, только чуть тоньше, ошейник.

Увидев меня, Горди сделала большие глаза, а Альтинг вместе с охранниками отошел в сторону, бросив нам короткую реплику:

— Пять минут.

Отошел, правда, недалеко, я-то прекрасно знаю, что у свартальвов замечательный слух.

— Как ты тут оказался?! — опешила Горди.

Я пожал в ответ плечами:

— На катере приплыл. Как ты?

Она остановилась в шаге от меня.

— Знаешь, Реджинальд Рэмм-Сабуров-Куроно, — Гордана частенько называла меня всеми тремя фамилиями, которые мне довелось носить за две жизни, если сердилась, — твой вопрос звучит как насмешка! Какого лешего ты меня подпоил?! Я тебе что, посылка?!

Я печально вздохнул.

— Прежде чем упрекать меня — сама-то почему не сказала мне, что ждешь ребенка?

Это сразу срезало всю ее сердитость.

— Я точно не знала, только предполагала. Месячные задерживались — мало ли, почему? Еще и вторжение — вот и списала на стресс. А точно узнала от целителя темноухого…

— Тебя целитель осматривал? С чего бы?

— Он, точнее она, всех пленников осматривала. Ох, Редж, ну зачем ты так, а? Из меня эти гребаные браслеты уже всю душу выели, не подпои ты меня снотворным — я бы тут не сидела! Но… все-таки, как ты сам сюда попал?

— Говорю же — свартальвы на катере привезли… Если вкратце — им нужно от меня то же, что и пфальцграфу Гронгенбергу и императору. Чтобы я обучал их единичек.

— Эх… ну почему ты такой упрямый? Надо было уехать, пока еще могли… Дом могли бы где угодно новый отстроить…

— Дом отстроить можно. Всю жизнь бегать — нельзя. К тому же, свартальвы только думают, что пришли сюда навсегда. Они ошибаются.

Гордана вздохнула.

— И ты будешь их учить?

— Выбора особого нет. Но и беды нет: они тут ненадолго, а чтобы достичь серьезного прогресса, по пути пустой руки надо идти годы. Зато тебя скоро отпустят.

— Ах, Реджи, что б я без тебя делала?

Я криво улыбнулся в ответ:

— Сидела бы дома в Аквилонии.

Тут к нам приблизился Альтинг и красноречиво постучал пальцем по часам на запястье:

— Время.

И я пообещал себе, что когда-нибудь и я Альтингу постучу. Только не одним пальцем, а всеми сразу, сжатыми в кулак.

И не по часам.

* * *

Идя из порта домой, я посматривал по сторонам, пытаясь оценить дальнейшие варианты развития событий. Зашел в супермаркет и неожиданно для самого себя стал обладателем пары шикарных раритетных ровийских ковров, очень похожих на земные персидские. На них раньше облизывалась Горди, но ковры стоили слишком дорого. А сейчас они достались мне практически за бесценок.

— Вам, господин Куроно, не жалко, — сказал продавец отдела товаров «люкс», — кому угодно отдал бы, только чтоб не достались красноглазым…

Я вспомнил, откуда он меня знает: это совладелец магазина, брат одного полицейского капитана.

А вот товары первой необходимости, включая даже зубную пасту, сильно подорожали. Продовольствие — втрое, консервы — вчетверо. Неважнецкие дела, хотя кормить меня я заставлю свартальвов. И не только меня.

В своем квартале я повстречал еще одного знакомого, начальника участка, чей сын у меня учился до недавнего времени. Мы поздоровались, и я заметил, что у него в руке ящик с инструментами.

— Машина сломалась, Петер? — спросил я.

— Нет, просто я теперь автомехаником работать пошел. В нашей автомастерской — вон, которая за углом — остался только старый владелец. Оба механика удрали через границу — а с починкой вскоре подвалит работы масса, если импорт автозапчастей не будет налажен.

— Хм… Свартальвы уволили вас из полиции?

— Да какое уволили — сам ушел. Хрена лысого я буду им служить… Кстати, Реджинальд, вам пистолет или там спецсредства какие не нужны? Я уволок из управления кучу этого добра.

— Зря, — сказал я, — свартальвы заметят недостачу, начнут искать обладателя арсенала…

— А вот им! — Петер показал выразительный кукиш. — Мы с парнями сожгли все бумаги, дела, инвентарные списки, приказы, бухгалтерию, списки сотрудников — все! Даже содержимое мусорных урн сожгли. В арсенале оставили для отвода глаз примерно половину всего, все стойки и пирамиды заполнены, но многое хранилось в ящиках. А остальное растащили… на всякий случай. Козолупы и их козлы уже там шарятся, но что с того? Стволы все на местах, пустых ячеек нет, арсенал под замком, а чего у нас в подвале сколько было — не знают. Мы там все так попереставляли, что часть ящиков со спецсредствами, касками, бронежилетами и прочим в одном углу оставлена, а рядом поскладывали всякое барахло. Выглядит, словно оттуда ничего не взято, будто там столько всего и было.

— Хм… Петер-младший где?

— Дома сидит. В школе занятия пока отменили — часть учителей тоже уехала, а остальным сейчас не до уроков…

— Ко мне на занятия ходить будет?

Он злобно скривился:

— Крылоухие уроды запретили бокс, стрельбу и луки… Думаю, и вашу науку тоже.

Я покачал головой:

— Меня запрет не коснулся. Правда, взамен мне придется тренировать самых никчемных из свартальвов.

Петер приподнял бровь:

— Им тоже этот ваш «путь руки» приглянулся?

— Видимо, да. Так что со своими спецсредствами особо не отсвечивайте, есть опасения, что свартальвы будут частыми гостями на нашей улице.

Дома я постелил один ковер на пол поверх татами, второй повесил на стену спальни: Горди обрадуется. Правда, в традиционном японском доме ковры — пришей кобыле хвост, ну да и ладно. Я не такой уж эстет, если вдуматься.

Остаток дня у меня ушел на то, чтобы обзвонить и обойти всех своих учеников. Точнее, тех, о которых я ничего не знал, многие еще загодя звонили мне, спрашивая, не намерен ли я уехать. Оказалось, что Гиату покинуло большинство моих учеников, часть — вообще из Кортании, многие уехали к родне в глухие уголки страны. Ну, может статься, в будущем я пожалею о том, что не сделал так же.

* * *

Свартальвы — семеро мужчин вместе с Альтингом и одна женщина — приехали наутро следующего дня на броневике в сопровождении двоих солдат-людей. При себе у них были пистолеты, сабля — только у Альтинга. Видимо, клинки у них — признак ранга.

Они вошли на территорию усадьбы, как обычно, без стука, к этому моменту я уже вышел из додзе и встретил их, стоя на пороге.

— Вот и мы, — возвестил Альтинг.

— Не «вот и мы», а «здравствуйте, учитель», — оборвал я его. — С оружием сюда не входят, оставьте снаружи.

— А вчера ты не возражал против оружия, — ухмыльнулся Альтинг.

— Ты уж определись, входишь сюда как интервент или как ученик, одно из двух. И раз ты вспомнил про вчера — вспомни заодно, как хрипел и вращал вытаращенными глазами, когда я держал тебя за горло.

Одно мне в Альтинге все же определенно нравится: его самоконтроль безупречен. Кто-то из его товарищей удивленно хрюкнул при упоминании горла, зато сам Альтинг не то что не выказал неудовольствия от всего, что я ему высказал — даже желваками не заиграл.

Он что-то бросил остальным и вышел на улицу, те двинулись за ним. Через пару минут они вернулись, уже без оружия, оставив его в броневике под присмотром слуг.

— Мы готовы к тренировке, — сообщил Альтинг.

— Представляться у вас в Свартальвсхейме — признак дурного тона, да?

— Нет, но у нас правила приличия требуют дать собеседнику зацепку, чтобы он мог поострить, — ответил он с абсолютно серьезной миной, — это Миннас, Кайдинг, Т'Альдас, Вейлинд, Риннис, Рунтинг и Тантиэль.

Я внимательно их рассмотрел. Опасался, что у меня будет синдром «все альвы на одно лицо» — но нет, лица разные. А вот выражение лиц — почему-то у всех одинаковое.

Я, конечно, по чтению лиц не знаток, особенно если это лица свартальвов, но мне показалось, что на них оставили свои отпечатки усталость и равнодушие. Свартальвы, равно как и светлые альвы — народ, одаренный магией поголовно, и если среди людей чрезвычайно малочисленные маги зачастую являются привилегированным слоем населения или дворянами, то у свартальвов не-магов просто нет в принципе, и подавляющее их большинство обладают способностями, по человеческой системе классификации примерно равными второму уровню. Именно двойки и образовывают «чернь» свартальвов. Процент «первых уровней» же весьма невысок, но родиться единичкой в Свартальвсхейме — все равно, что родиться безногим, безруким или слепым. Видимо, именно потому моя мать, точнее — мать Реджинальда, урожденная Сабурова и наполовину свартальв, сбежав в Свартальвсхейм, предпочла оставить трехлетнего меня — ну или Реджинальда — в Аквилонии. Может быть, она понимала, что среди людей я буду пусть номинальным и бесправным, но дворянином. А может, ей, магу с великолепным шестым уровнем, просто ни к чему была обуза в виде ущербного сына-единички.

И вот передо мною стоят восьмеро свартальвов с первым уровнем дара. Действительно ли я вижу на их лицах усталость от жизни изгоя? Вполне вероятно. И равнодушие тоже легко объясняется: они просто живут, плывут по течению. У них нет ни стремлений, ни амбиций, потому что социальная лестница свартальвов состоит из уровней дара, и первому уровню на вторую ступень подняться почти невозможно. Все равно что неприкасаемые в Индии. Вылезти из шкуры, прыгнуть выше головы и занять мало-мальски приличное место — невозможно, сам Альтинг, надо думать, исключение. Может быть, и остальные семеро тоже пытались, пытались, пытались — и устали биться, словно рыба об лед. Потому и смотрят они хмуро на неласковый мир, и я вполне их понимаю.

И мне их даже немного жаль. Ну почти.

— Где ваша тренировочная форма? — спросил я.

— На нас, это и есть принятая у нас тренировочная форма, — сообщил мне Вейлинд с сильным акцентом.

Сдается мне — упарятся они в ней, но это их проблемы.

— Хорошо, начинайте разминку. Заодно погляжу, какую разминку у вас практикуют.

Свартальвы переглянулись.

— В смысле — разминку? Какая разминка?

Тут уже и я немного удивился.

— Вы что же, не проходили хотя бы минимальный курс армейской рукопашки?

— Проходили.

— И что, ваши тренировки не начинались с разминки?

— А при чем тут рукопашка? — спросили одновременно Вейлинд и Альтинг и последний уточнил: — нас интересует, главным образом, мастерство пустотного щита, ну и способ пробивать кулаком щиты магов тоже.

Я усмехнулся.

— Дайте угадаю. Несколько никчемных единичек пришли ко мне в надежде узнать мои секреты и благодаря им в одночасье стать чем-то большим, ага? Только, к вашему сожалению, не существует ни мастерства пустотного щита, ни способа пробивать элементно-кинетические щиты: все это лишь часть «пути пустой руки». И дойти по нему к мало-мальски стоящим достижениям можно, лишь приложив большие усилия и вытерпев сильные страдания и лишения. Мой учитель магии, К'Арлинд, упоминал, что знал лишь одного пустотника, сумевшего использовать щит трижды кряду. И это вы, изначальные носители магии, постигшие высоты и глубины чародейства. Я этот рекорд побил. Хотя в магии ничего не смыслю и ничего не могу. Вам не пришло в голову, что мой путь отличается от ваших традиционных магических путей? Что источник моего мастерства лежит не в магии? «Путь пустой руки» имеет гораздо более глубокий смысл, нежели просто бой без оружия. Но это вы постигнете еще не скоро.

— Чушь, — ответил Вейлинд.

— По-моему, ты нам заливаешь, человечек, — добавил Рунтинг, а Миннас согласно кивнул: — да ты, никак, свартальвов держишь за кретинов, хотя на самом деле все наоборот…

Я улыбнулся:

— Что ж, первое занятие — всегда самое важное.

Два шага вперед — и Вейлинд сложился пополам от моего сэйкен-цуки. Доворачиваю корпус, отпускаю Рунтингу пару быстрых ударов в корпус — и он тоже падает. Тут остальные оправились от ступора и попытались навалиться на меня скопом, но одного я отправляю на землю прямым маэ-гэри, шаг в сторону, круговой блок с отбивом, удар, снова шаг в сторону, двойка вперед и уширо-гэри назад.

Я перевел взгляд на Альтинга и Тантиэль, которые остались на ногах, так как не приняли участия в шестисекундной драке.

— Опыт и здравомыслие — великие сокровища, — ухмыляюсь я.

Хотя в случае с Тантиэль, скорее всего, дело не в здравомыслии, а в растерянности: она стоит, моргает ярко-оранжевыми глазами и пытается понять, что же вообще произошло.

Делаю пару шагов назад, чтобы все лежащие и стонущие были передо мною.

— Обучение пути пустой руки невозможно без глубочайшего уважения к учителю, — говорю я тоном лектора. — Полагаю, теперь вы будете меня уважать, если не всем своим сердцем, то, по крайней мере, печенью. Первое правило: при входе на территорию додзе — поклон учителю. На выходе — поклон учителю. Правило второе: обращаясь к учителю, говорить вежливо, почтительно и вполголоса, и только на «вы». Правило третье: учитель открыл рот — все замолчали и слушают…

— Ах ты грязный презренный человечишка, — прошипел, кое-как оправившись от удара, Вейлинд, — ты осмелился поднять руку на свартальва, который выше тебя…

Он попытался встать в полный рост, но заработал маваси-гэри вполсилы в лицо и свалился обратно.

— Ты выше меня на полголовы, — сказал я, — и это никак тебе не помогло. Я открою вам всем один секрет… Даже не секрет, а простую жизненную истину. Научиться можно только у лучших. Придя сюда учиться моему мастерству, вы априори признали, что я лучше вас. Это первое. Второе — как говаривал один человек, лучше быть первым в деревне, чем вторым в столице. Применительно к нам с вами — лучше быть всеми уважаемым человеком, чем всеми презираемым свартальвом. Вы — отбросы. Изгои. Отщепенцы. Неудачники, внутренне смирившиеся со своей незавидной участью. Я тоже родился неудачником — но стал достойным человеком. Вот всего лишь один критерий: я открыто перечил правой руке императора и не дал ему того, чего он добивался. Кто-то из вас когда-нибудь смел перечить своему правителю? Или хотя бы вышестоящему офицеру? Сомневаюсь. Я могу то, что может мало кто из свартальвов — а может, вообще никто. Так что советую сразу четко понять ваше место: найти верный путь можно, только точно зная свое исходное местоположение. Вопросы есть?

— Эм-м-м… — протянула Тантиэль, — а вас ваш учитель тоже так побил на первом занятии?

— Я безгранично уважал моих учителей и был им бесконечно благодарен за то, что они учили меня, как стать лучше и сильнее. И мои ученики-люди уважают меня за это же. Ученик, не уважающий учителя — это нонсенс. Я бы никогда не стал обучать того, кто выказывает мне неуважение, но поскольку вас мне навязали — остается два пути. Либо научить вас уважать меня, либо избавиться путем отправки в госпиталь. В конце концов, раз вы уважаете только силу — я показал вам силу. И заметьте — даже не использовал пустотный щит: вы и вшестером слишком слабые противники.

— Тебе это с рук не сойдет, — сказал, глядя исподлобья и держась за печень, Миннас.

— Еще как сойдет. Если половину из вас я сделаю чем-то стоящим, мне сойдет с рук все, даже смерть второй половины. Потому что вы, с точки зрения ваших вышестоящих — мусор, и ваши жизни ничего не стоят, по крайней мере, пока я не сделаю вас чего-то стоящими. Альтинг поправит меня, если я вдруг ошибаюсь… Но он молчит. А тебе я напоминаю, что с учителем говорить вежливо, почтительно и на «вы». За нарушение ты останешься после тренировки и час простоишь на кулаках. Еще у кого какие вопросы?

— Эм-м-м, а какое отношение между «путем пустой руки» и пустотным щитом? — спросила Тантиэль.

— Прямое. Как полированная поверхность зеркала отражает всё, что находится перед ним, а тихая долина разносит малейший звук, так и изучающий путь пустой руки должен освободить себя от эгоизма и злобы, стремясь адекватно реагировать на всё, с чем он может столкнуться. В этом смысл слова «пустой». Слово «рука» отражает внешний признак этого пути — бой без оружия. Но если вы замените «руку» на «душу» — смысл останется прежний, только название станет чуть точнее. Пустотный щит сложно применить в бою повторно, потому что гнев, ярость, страх, боль, ненависть бойца переполняют его душу, занимают ту пустоту, которая нужна для поглощения вражеской атаки. И в результате вам некуда поглощать удар. Полное избавление от всего этого позволяет не только эффективно и многократно использовать пустотный щит, но и вести бой сосредоточенно и без помех.

— И путь к этому — через рукопашный бой?

Тантиэль не глупа, хоть вначале мне и показалось обратное. По крайней мере, умеет задавать правильные вопросы.

— Именно. В здоровом теле — здоровая душа. В сильном теле — сильная душа. Владение своим телом — простейший путь к владению в том числе и душой. Только пусть слово «простейший» не вводит вас в заблуждение: пройти этим путем может лишь достойный.

Я вернулся к дому и уселся, скрестив ноги, на помосте у двери. Мои новые ученики начали подниматься с земли, отряхиваясь.

— Итак, второй дубль. Если кого-то что-то не устраивает — можете прямо сейчас уйти восвояси и сказать своим, что предпочитаете и дальше быть ничтожной, неполноценной единичкой. А все остальные — начинаем первое занятие с того, с чего его и должно начать. С поклона учителю.

2

Да, погонял я их славно. По пятьсот ударов руками и ногами — для первого занятия приемлемая нагрузка. Ученики, впрочем, справились вполне себе достойно, сказалась военная подготовка, которая у свартальвов, судя по всему, весьма качественная.

Проблемы возникли только у Тантиэль. Я быстро заметил, что она, стоя у самой дальней макивары, колотит ее с прохладцей, не вкладываясь как следует.

— Тантиэль, — окликнул я ее, — знаешь, что такое несовпадение объективного и субъективного?

Она повернулась ко мне.

— И что же?

— Это когда ты думаешь, что обманываешь меня, а на самом деле — себя. То, как ты бьешь — это не удары. Что угодно — массаж или предварительные ласки — но точно не удары. Открою секрет: макивара не нуждается ни в массаже, ни в ласках, поэтому либо начинай нормально бить, либо прекращай дурью маяться и не трать ни свое время, ни мое. Каждый удар должен наноситься так, будто это последний твой удар, от которого зависит, жить тебе или умереть. Как будто макивара — твой самый ненавистный враг.

Тантиэль стала бить заметно сильнее, но вскоре выдохлась.

— Меня к такому не готовили, — призналась она, — на шифровально-дешифровальном посту физическая подготовка особо ни к чему…

— А зачем ты вообще сюда пришла? Разве не лучше пытаться сделать карьеру на умственном труде? — полюбопытствовал я.

— А где в моей должности умственный труд? Сунуть в шифровальную машину депешу, вынуть шифровку, отнести. Сунуть в дешифровальную машину шифровку, вынуть депешу, отнести. Вот и вся должность. Ну и бумагу заправлять. У слуг и то сложнее работа, просто с шифровками работать им не доверяют…

— Хм… Невесело у вас. В который раз радуюсь, что я человек.

В конце тренировки снова возник конфликт с Альтингом: Миннас должен был отстоять свой час на кулаках, а остальные, уставшие и вспотевшие, желали ехать обратно.

— В чем проблема? Уезжайте.

— Но я не могу оставить тут одного из нас без надлежащей охраны.

— Оставь своих слуг.

— Этого недостаточно, — возразил Альтинг, — их только двое, кроме того, нам, свартальвам, временным уставом прямо запрещено передвигаться по враждебной территории в составе вооруженной группы менее чем по шестеро. Группа в десять бойцов на две по шесть не делится.

— То, что Гиата и вся Кортания для тебя враждебная территория — твоя вина и проблема, следовательно, тоже твоя.

— Миннас отстоит на кулаках час в казарме.

— Нет. Здесь и сейчас.

— Это несправедливо по отношению к остальным.

— Оккупант вещает о справедливости? Твоя сестра хочет быстрого результата, и потому мне надо как-то ужать то, на что надо потратить лет десять, в пять. А этого не сделать без предельного ужесточения обучения, потому готовься: каждый день будет жестче предыдущего. И для справедливости в этом процессе места точно нет. И кстати. Я тут подумал, что формулировка «когда мои подчиненные найдут твои тренировки полезными» слишком расплывчатая. У тебя еще два дня, не считая сегодняшнего, чтобы найти мои тренировки полезными.

— За эти два дня ты сможешь научить меня хоть чему-то, что можно продемонстрировать моей сестре?

Я насмешливо фыркнул, должно быть, Реджинальд не утерпел, я сам не стал бы смеяться в лицо собеседнику, даже ненавистному.

— «Путь пустой руки» — это не техника и боевая система, а именно путь. Жизненный путь. Два дня занятий армейской рукопашки еще могут в жизни пригодиться, а два дня пути пустой руки — просто бесполезны. На этой стезе можно достичь результатов, недостижимых для боевой системы, но идти надо не в пример дольше. Мой лучший ученик, который меня прославил здесь, в Кортании, шел к своей победе над магом третьего уровня три долгих и тяжелых года… Как ты, возможно, понимаешь, меня не устраивает, чтобы моя жена гостила у тебя на линкоре столько времени. У тебя еще два дня.

— Я передам твои слова сестре, — кивнул Альтинг так, словно мы обсуждали погоду.

Нет, мне определенно нравится его самоконтроль.

После того, как Миннас отстоял свой час на кулаках и они все уехали, я пошел на соседнюю улицу, постучал в дверь бывшего полицейского и через десять минут уходил домой, неся под курткой кое-какие полицейские игрушки. Вскоре это добро оказалось в песке на дне моего прудика.

* * *

Вечером у меня собрались мои ученики — всего семь человек, считая двух малышей. Остальные разъехались кто куда и, если вдуматься, правильно сделали. А самое главное — что из оставшихся не было никого, кто достиг впечатляющих успехов «пути пустой руки». Полицейские, которых я тренировал — обычные люди без магического дара, они изучали сугубо физический аспект каратэ для самообороны, с минимальными вкраплениями личного самосовершенствования, и потому с них взятки гладки, свартальвов ведь не это интересует. А мои ученики-«единички», которых я обучал комплексно, либо разъехались, либо не достигли того уровня, на котором, помимо каких-то практических навыков, начинает приходить понимание что, как и почему, либо уехали. В частности, Джонас, сделавший меня известным в Кортании своей победой над магом, уехал одним из первых, кроме него, объяснить Альте Кэр-Фойтл хоть что-то могли очень немногие, и они тоже все уже покинули страну. Значит, все упирается в меня, а я не тот, кто легко прогнется. Свартальвы хотят превратить своих единичек хоть во что-то ценное для их общества… Хотеть, как известно, не вредно, хотелка без могелки не работает. И я готов держать пари, что минимум половина моих новых «учеников» сойдет с дистанции, вообще ничего не добившись, а вторая быстро разочаруется, увидев первые свои результаты. Недаром Масутацу Ояма, ничуть не менее значительная фигура, чем был в прошлой жизни я, сказал своему ученику: «Если ты хочешь заниматься каратэ, ты должен посвятить этому всю жизнь. Иначе у меня нет на тебя времени».

Я сказал свартальвам, что путь пустой руки — это путь длиною в жизнь. Моя совесть чиста, а что они не восприняли меня всерьез и надеются на быстрый чудесный результат — уже не моя вина… Хотя не исключено, что все же моя проблема.

Вечером, после тренировки, я пошел в город: в магазинах затарюсь чем-то полезным, пока еще можно, да послушаю, что люди говорят, потому как телевидение под контролем захватчиков, из-за границы сигнал ловится плохо, видимо, опять же стараниями свартальвов, а «сеть» — местный аналог интернета — уже вырубили. Так что с новостями будет туго.

Походив по магазинам дотемна, я разжился приличным запасом лапши быстрого приготовления. Не рамэн, конечно, и не соба, но тоже ничего, особенно с учетом того, что настоящей, правильно приготовленной лапши из гречневой муки в этом мире не найти. Если нормально сдобрить морепродуктами — получается вполне приличное блюдо.

Я вздохнул. Человек так устроен, что больше всего ему хочется того, чего нет. Очень показателен в этом плане один характерный диалог малыша и мамы, в котором малыш спрашивает, мол, если ли у нас чай? А кофе? А сок? А кисель? Он задавал свои вопросы до тех пор, пока мама отвечала, что есть. Но стоило малышу узнать, что у них нет компота, как он сразу же разревелся: компотика ему захотелось. Запретный плод сладок, в прошлой жизни я не считал собу, рамэн, онигири, суси, короккэ и прочие блюда японской национальной кухни чем-то деликатесным. Вот кухни других народов — это экзотика, а японская традиционная еда — просто еда. Обыденная, привычная. Но вот теперь именно ее, обычной японской пищи, мне не хватает больше всего.

А с морепродуктами что-то не заладилось: свежей рыбы нет, креветки только мороженные, кальмар, нарезанный полосками — почти закончился. Ответ я получил у продавца одного из магазинов: порт закрыт. Свартальвы запретили выход в море, опасаясь, что рыбаки могут возить беженцев или оружие контрабандой, и город, живший за счет порта и морских промыслов, внезапно оказался без морепродуктов.

На улице в этот момент прошел патруль, и я испытал жгучее желание взять что-то из припасенных спецсредств и кинуть в первого встреченного оккупанта.

Неся сумки с лапшой, креветками и двумя пакетами кальмара, я пошел обратно, и по пути завернул в «т'лали» — довольно специфическое заведение, характерное только для Кортании, и специализирующееся на множестве разновидностей «т'ла» — супа, состоящего из густой пряной мучной похлебки с обязательным традиционным набором специй и «начинки», в качестве которой используются совершенно разные ингредиенты, причем обязательная «фишка» заключается в том, что «начинка» супа — непременно готовое отдельное блюдо, пригодное к употреблению и без похлебки.

Второй особенностью т'ла является тот факт, что он готовится обязательно двумя людьми: мужчина готовит похлебку, женщина — блюда-наполнители. При этом оба повара обязаны состоять в близком родстве: муж и жена, брат и сестра, отец и дочь либо сын и мать. В заведениях «т'лали» также существует и другое разделение обязанностей: приветствовать гостя и принимать оплату может только мужчина, непосредственно готовивший похлебку, а подавать — сугубо женская обязанность. Причем, если женщин две или больше — допустим, жена и дочь, как в данном случае — то они обязаны готовить разные блюда-начинки и разные закуски, и каждая может подавать только ею же сготовленное.

В этой «т'лали» ежедневно подавали два супа, один — всегда и неизменно с бобами либо с мясом, либо с сыром, второй же мог быть каким угодно и повторялся нечасто: в Кортании бытует поговорка, что хорошая жена может готовить т'ла целый месяц, ни разу не повторившись.

Я имел обыкновение заглядывать в это заведение, но далеко не оттого, что мне нравились эти супы. Нет, блюда всегда вкусны и питательны, но вкусного и питательного на свете много. Здесь же было кое-что еще, чего нельзя купить ни в одном супермаркете: приверженность традициям. Суп т'ла готовится неизменно вручную, неизменно из свежих продуктов и с полным соблюдением ритуала. Еще пятьдесят лет назад, по словам хозяина, такое заведение стояло практически в каждом квартале, но к тому времени, как я приехал в Кортанию, в Гиате на весь город осталось всего шесть т'лали, если не считать ресторанов, где можно было отведать и т'ла на любой вкус. Однако мастеров, которые всю жизнь готовили только это блюдо и совершенствовались с отрочества до последних дней, становится все меньше.

И пусть сам по себе традиционный кортанский суп для меня ничего не значил — еда как еда — но семейство, уже в десятом поколении специализирующееся на готовке т'ла, казалось мне ближе, чем другие кортанцы, а их непритязательное с виду одноэтажное заведение я сравнивал с чем-то вроде бастиона традиций, упрямо стоящего против напора вихря прогресса. Конечно, кортанские традиции не имеют ничего общего с японскими, но благодаря этой приверженности я усматриваю в хозяевах родственные души.

Внутри — полумрак, запах специй и негромкий говор посетителей. Суп т'ла в Кортании — что-то сродни рису в Японии или хлебу у славян: священная еда. Это блюдо подают гостям, им угощают лучших друзей, его подносят тому, у кого просят прощения. При употреблении т'ла не принято ругаться, сквернословить и громко говорить, хотя, как ни странно, допускается чавкать и шумно хлебать из чашки, в которой этот суп подается. В какой-то мере я и тут усматриваю эхо моего дома: в Японии за столом принято поглощать еду бесшумно, но характерный звук, сопровождающий процесс всасывания длинных нитей рамэна, является исключением.

Подошел к прилавку, поздоровался с хозяином и сразу заметил, что он мрачен.

— Что-то случилось? — спросил я.

— Ага, — кивнул он, — случилось. Если вы не знаете последних новостей — у нас по городу, да и вообще по стране, ходят серолицые длинноухие гости, которых, я уверен, никто из нас не звал. Как тут не печалиться? И вот — мясо выросло в цене, сыр вырос в цене, бобов у нас, конечно, целый подвал, но теперь случилось то, чего мне отец, умирая, пожелал избежать… Готовить т'ла из одних бобов. Как тут не печалиться? И уехать бы — но ведь т'ла за пределами Кортании не знают и не едят, кому мы там будем нужны?!

Я пожал плечами.

— Не печальтесь. Свартальвы тут не навсегда.

— Хотелось бы верить, да не верится… Эти уж если во что-то вцепятся — не отдадут…

— На самом деле, их мало и они тоже смертны. Я одного вчера подержал за горло — горло как горло. Такое же, как у людей.

Он посмотрел на меня недоверчиво:

— И вас после этого не убили, господин Куроно?

Улыбаюсь в ответ:

— Я что, выгляжу мертвым? Конечно, второй раунд остался за ними, но все еще только начинается. Помяните мое слово: они тут ненадолго. Заняв Тильвану и Кортанию, свартальвы создали острие, направленное на Аквилонию, Мааженту и Ровию. И эти страны смотреть сквозь пальцы не будут. Аквилония, которая на своей территории никогда не воевала, сейчас впервые стоит перед такой перспективой, и поверьте, что ей она не нравится.

В меню были стандартный суп с бобами и сыром — видимо, на последних запасах — и суп с морепродуктами. Я заказал второй, получил из рук хозяйки тарелку и мисочку с закусками и устроился за ближайшим столиком.

Тут человек, вошедший сразу же за мной и все это время стоявший позади меня, тоже получил свой суп и двинулся прямиком к моему столику. До этого момента я на него совершенно не обращал внимания, но вот теперь меня насторожил его выбор: столики, никем не занятые, есть.

И предчувствие меня не обмануло.

— Добрый вечер, сэр Куроно, — сказал он с легким аквилонским акцентом.

Я отправил в рот первую ложку супа и смерил его недобрым взглядом:

— Я вам не «сэр» уже семь лет как, если вдруг забыли, подозрительный господин с аквилонским акцентом.

— Эм-м-м… Как угодно, господин Куроно. Чисто между прочим, ваше дворянство так и не было аннулировано, потому…

— Мне плевать. Что вам от меня нужно?

— Кхм… Быка за рога? Ладно. Вам известно, что, так сказать, рейс, с которым вы отправили вашу жену, не перебрался через границу?

Я кивнул.

— Знаю. И?

— Что вы собираетесь делать?

Я отправил в рот ложку супа и хорошенько его рассмотрел. Выглядит обычно, одет хорошо, усики франтоватые… Чем-то напоминает какого-то из тех шпиков из аквилонской службы безопасности, с которыми мне пришлось иметь дело в прошлом. Ну да, он ведь наверняка шпик.

— Вам какое дело?

Шпик чуть помолчал.

— Честно говоря, меня посетило чувство, что вы… или не нуждаетесь в помощи, или принципиально не хотите получить ее от… меня.

— Считайте что угадали. Я не нуждаюсь в помощи, особенно от вас.

Он снова немного помолчал, обдумывая услышанное.

— Рискну предположить, что вы предпочли договориться со свартальвами… Им нужно от вас то же самое, что было нужно Аквилонии?

— Ба, да вы снова угадали. В имперские шпики наконец-то стали набирать сообразительных людей?

— Видимо, я все же не слишком догадлив, — ответил собеседник, — потому что был уверен, что уж если вы из принципа не учить кого прикажут пошли во все тяжкие и сбежали из страны, пожертвовав блестящими перспективами, то свартальвов тем более учить не согласитесь…

Я криво улыбнулся:

— Похоже, я переоценил ваши умственные способности. У них моя жена, помните, нет? Свартальвов учить или не свартальвов — без разницы, выбора-то не осталось.

— Тогда не совсем понятно, почему вы отказались от помощи в деле освобождения леди Горданы.

— Потому что ваша помощь — не бесплатна. Угадал? И взамен вы захотите, чтобы я вместе с ней вернулся в Аквилонию и учил имперских псов тому, чему согласился учить свартальвов, угадал?

— А разве учить людей не лучше, чем свартальвов?

— Нет, — покачал головой я, — не лучше. Хотя бы потому, что свартальвы меня переиграли, нашли мое уязвимое место. В то время как ваш император — ну или его правая рука — оказался болваном. Он не только не смог понять, что тогда, в Аквилонии, я был неуязвим, но даже сделал все от него зависящее, чтобы я таким и остался. Мне мой дед намекнул, что я даже жениться не смогу, не согласившись на условия пфальцграфа Гронгенберга. Если бы Гронгенберг понял, что «нет» значит «нет» — я бы сейчас жил в Аквилонии и не учил бы свартальвов, и Гордана тоже осталась бы там. Но теперь я учу врага, а император лишился сильной магессы пятого уровня, которая сбежала не только ради меня, но и ради своей свободы. Он тупица, ваш император, понимаете это? И потому я предпочитаю учить свартальвов: раз уж я должен кого-то учить, пускай приз достанется сильнейшему, тому, кто его заслужил.

Агент вздохнул.

— Я понял. Что ж, мне ожидать визита свартальвов по мою душу, раз вы на их стороне?

— Пф-ф-ф… Я не на их стороне, сплю и вижу, как они отсюда вылетают, получив пинка под зад. Но вы можете не мечтать, что я соглашусь вернуться в Аквилонию.

— Знаете, — сказал он, — ваши сны могут стать реальностью. Свартальвы оказались слабее, чем мы думали, они сумели взять под контроль только половину страны. Границы, правда, перекрыли, но Реданское плато и Реданские горы — под контролем кортанской армии. Точнее, того, что от армии осталось — но пока свартальвы не могут справиться и с этим.

Я нахмурился.

— А разве они не захватили всю страну в считанные часы?

— Свартальвы так говорят, чтобы скрыть свою слабость, а вы в информационной изоляции. На практике многие слухи не подтвердились, в частности, поразившие нас вначале сведения о наличии у них множества магов седьмого уровня оказались только слухами. Мы знаем доподлинно только об одной «семерке», но пока неизвестно, кто это… Ладно, с возвратом в Аквилонию я все понял — но как насчет немного посодействовать нам в деле освобождения Кортании?

— В разумных пределах если.

— Уже что-то. Раз вы контактируете со свартальвами — попытайтесь узнать что-то о «семерке». Любые сведения важны.

— Поглядим.

— И второе… Сколько времени надо учиться у вас, чтобы освоить ваши секретные техники и суметь обучить им других?

— Годы. Много лет. Другими словами, если вы выставите свартальвов быстро, они не смогут ничего у меня перенять, вас это интересовало?

Он кивнул.

— Именно это. Что ж, хоть какие-то хорошие новости. В общем, мне пора, но периодически сюда будет приходить есть суп человек в берете, одетом задом наперед. В это же время. Он будет нашим связным.

— Ладно, — согласился я и принялся за собственный суп.

* * *

На следующий день свартальвов стало на одного меньше: Рунтинг не приехал.

— Минус один? — спросил я у Альтинга.

— Он в госпитале, — развел руками Кэр-Фойтл, — сможет заниматься только завтра.

Я приподнял бровь:

— И что с ним?

— Руку сломал… Мы обсуждали отчет о вашей демонстрации разбивания кирпича при помощи неизвестной пустотной техники, которую вы устроили семь лет назад в Аквилонии… Рунтинг убеждал нас, что нет никакой техники, а мы считали, что кирпич прочнее руки и без какого-то секрета его не разрубить ладонью… В общем, Рунтинг попытался разбить кирпич и сломал руку.

— Вполне ожидаемо от высшей расы, — пожал плечами я.

В этот раз я погонял их гораздо жестче, а потом устроил им, уже основательно вымотанным, спарринги. Главным образом, меня интересовала их система рукопашного боя, но тут открылся один маленький сюрприз: команда разбиться на пары и провести учебные рукопашные бои вогнала всех моих учеников в ступор. А когда я понял, в чем дело — сам оказался на грани ступора.

У свартальвов попросту нет системы безоружного боя.

Никакой.

Совсем никакой.

Вообще.

Все то, что у них называлось армейской рукопашкой, вертелось вокруг какого-либо оружия. Применение холодного оружия, своего автомата, саперной лопатки, каски в качестве оного и против противника, вооруженного холодным оружием, автоматом, заряженным или разряженным, саперной лопаткой, а также против мага, в самом крайнем случае — приемы безоружного бойца, заточенные на противостояние вооруженному противнику и отбор оружия у врага.

Но рукопашный бой невооруженного бойца против невооруженного бойца был тем случаем, который система армейской рукопашки свартальвов не рассматривала в принципе, и потому мои ученики, стоя друг перед другом с пустыми руками, совершенно растерялись: у них не было ни оружия, чтобы применить, ни вооруженного противника, чтобы это оружие у него отнять.

— Ну и как это понимать? — искренне удивился я.

Альтинг развел руками:

— А что непонятного? Бывает, что один из противников утерял свое оружие, это дело редкое, но обычное. А где на войне могут встретиться двое безоружных?!

— А если оба потеряли?

— Если я потеряю оружие — отступлю и вооружусь, где и чем смогу. И мой противник поступит так же, он же не идиот наступать вообще с пустыми руками. На войне не могут встретиться двое безоружных. Двое без патронов — могут. Вооруженный гнаться за безоружным — может. Двое безоружных? Не представляю себе такой ситуации. И создатели нашей рукопашки, видимо, тоже не смогли. Вы поймите, учитель: у нас нет таких варварских забав, как ваш бокс. У нас не бывает пьяных драк, вы можете прожить среди нас всю свою коротенькую человечью жизнь и ни разу не увидеть свартальва, пьяного до потери самоконтроля, у нас от выпивки могут заплетаться ноги, но не мозги. Уж тем более мы не пускаем в ход кулаки в гневе. Мы — высокоразвитый народ, у которого нет обыкновения драться, особенно голыми руками. В самых крайних случаях — дуэль. В запредельных — хладнокровное убийство исподтишка. Но в любой ситуации, когда один свартальв начинает сводить счеты с другим — он использует магию либо оружие.

— Хм…

— Вот именно. Потому ваш «путь пустой руки»… ставит нас в тупик, так скажем. Мы понимаем и ценим вашу способность поразить голой рукой мага, неуязвимого для пули, мы допускаем, что сбить с ног вооруженного врага быстрым ударом может оказаться лучше, чем бороться с ним за его автомат или саблю, но… вот эти спарринги — они бесполезны. В чистом виде умение драться кулаками против кулаков может пригодиться мне только в том случае, если я потеряю оружие и повстречаю противника, который тоже потерял свое и тоже умеет драться. То есть — практически никогда.

Я криво улыбнулся.

— А мне вот пригодилось совсем недавно, для завоевания уважительного отношения к моей персоне, помнишь?

— Угу. Только я не могу себе представить, как избиваю свою сестру или любого другого вышестоящего с целью завоевать уважение.

Тут вставила слово Тантиэль:

— Вы поймите нас правильно: в рукопашном бое, с нашей точки зрения, пользы нет. Удар кулаком для нас стал неактуален в тот скрытый мириадами прошедших лет миг, когда первый свартальв научился использовать оружие. Это произошло задолго до того, как луна нашего прежнего мира перестала вращаться. Учиться бить кулаком имеет смысл только в том случае, если этот удар будет работать против мага. Или против противника с оружием, с эффективностью не меньшей, чем приемы отбора оружия. Но, тренируясь вот сейчас друг на друге, мы отрабатываем ситуацию, которая вряд ли случится хоть с одним из нас, а я подозреваю, что после ударов по этим кожаным мешкам вы скажете нам бить друг друга… Я не уверена, что это научит нас противостоять магам и использовать пустотный щит. Вы не объяснили, какая тут взаимосвязь, а мы сами не поняли.

— Бить друг друга?! — выпучил глаза Вейлинд. — Что за бред!

— Час на кулаках, — ответил я и снова посмотрел на Тантиэль: — я объяснял, какая тут взаимосвязь. Она зашифрована в слове «пустой», помните, что я говорил?

— Про освобождение от злобы и эгоизма и адекватную реакцию? Помним, конечно. Что отсутствие злобы положительно сказывается на применении пустотного щита — и так всем понятно. Но непонятно, как рукопашный бой поможет избавиться от нее. Как по мне, то битье друг друга приведет к обратному результату…

Я вздохнул.

— Вопросы — это хорошо. Правильные вопросы — еще лучше. Проблема — или скорее преимущество — в том, что я не теоретик. Я практик. Все, что я могу, умею и знаю, все, чему я учу — я постиг на практике. Ладно, открою вам неожиданный секрет… — тут они все навострили и без того острые уши. — Путь пустой руки был придуман людьми, напрочь лишенными магического дара, и для людей, не владеющих магией. То есть, изначально это боевое искусство рассчитано на не-магов, дерущихся с не-магами. А то, что практикующий эту дисциплину маг-единичка также может использовать пустотный щит с непостижимой для других эффективностью, я сам узнал, только когда тренер семьи Сабуровых, К'арлинд, начал обучать меня пустотному щиту. Потому прогресс пустотного щита на пути пустой руки — это не целенаправленный результат, а всего лишь сопутствующий. И что касается пробивания магических щитов — в пути пустой руки нет такой техники. Само искусство на высоких уровнях мастерства во многих аспектах обращается к внутренней энергии бойца, но напоминаю: оно было создано до того, как в мире появилась магия. И то, что я с легкостью пробиваю щиты магов четвертого-пятого уровней — всего лишь сопутствующий результат. Полагаю, теперь вы знаете все. Либо прогресс по пути пустой руки, в муках, страданиях и непрерывной борьбе с самим собой и своими недостатками — либо можете больше не приходить, потому что ничем иным я помочь вам не могу. Изучить отдельно то, чего вы хотите — невозможно.

Уфф. С одной стороны, я сказал слишком много, с другой — я должен был обрисовать ученикам перспективы, чтобы они поняли, каков путь их ждет. Однако сразу же стало ясно, что они по-прежнему далеки от понимания.

— Хорошо, — кивнул Альтинг, — тогда сразу же вопрос. Как долго мы должны учиться, чтобы в качестве побочных результатов получить мастерство пустотного щита и пробивания щитов?

Я тяжело вздохнул. Ладно, по-хорошему не дошло — придется расписывать подробнее, слегка исказив и подмешав в историю этого мира историю моего собственного.

— Расскажу вам немного о прошлом, потому что с ходу на этот вопрос не ответить. В древности среди мастеров пути пустой руки — тогда это называлось словом из забытого ныне языка, «каратэ» — возникло обыкновение давать своим ученикам цветные пояса, обозначающие уровень их мастерства. Разные мастера практиковали разные цвета — у кого-то это были красные-синие-зеленые, у других — более приземленные белые-желтые-красные-коричневые…

— Простите, учитель, — вставила Тантиэль, — а в чем приземленность этих цветов?

— Белый — ученик только начал заниматься, его пояс чист. Желтый — белый пояс пожелтел от пота. Красный цвет — ученик занимается долго, и его пояс покраснел от крови. Коричневый — цвет многократно испачканного кровью пояса. Но все эти градации разных мастеров неизменно венчал черный пояс — пояс мастера. У черного пояса было девять градаций, так называемых данов, но даже первый дан свидетельствовал об очень выдающихся успехах и о том, что носящий его — мастер рукопашного боя. Так вот, хотя цветные пояса носили утилитарный характер — чтобы ученики и учителя наглядно понимали уровень носящего — со временем черный пояс мастера стал статусной вещью среди людей, далеких от каратэ. Черный пояс не носили в повседневной жизни, но по простой фразе «у него черный пояс» всякий сразу понимал, что с владельцем пояса шутки очень плохи. Черный пояс поднимал хозяина в глазах других, и многие тоже хотели получить черный пояс. Так вот, мы подходим к ответу на твой вопрос, Альтинг. Был один мастер, который на вопрос «учитель, а сколько надо заниматься, чтобы получить черный пояс?» или «когда я получу черный пояс?» отвечал: «Никогда». И сразу такого ученика прогонял, как безнадежного.

У моих учеников начали вытягиваться лица, и без того довольно изящно-вытянутые, картинка получилась забавная.

Я обвел их взглядом.

— Никто так и не понял, почему? — И по глазам прочел: нет, они не поняли. — Ладно, разжую, хотя вы, высшая раса, должны были схватить на лету… Пояс — это не самоцель. Это всего лишь внешний признак. Этикетка. А цель — самосовершенствование. И по мере того, как ученик становился все лучше, сильнее и совершеннее, учитель помечал его цветным поясом, чтобы другим ученикам и другим учителям, к примеру, на турнире, было сразу видно уровень бойца. Но люди, которые приходят целенаправленно за поясом, получить его не могут, потому что изначально идут не туда. У них не та мотивация. Не то мировоззрение. Не та цель. Вся парадоксальность черного пояса в том, что получить его может лишь тот, кому он сам по себе не нужен, а тот, кто его хочет получить — не получит. И то же самое с вами. Как пояс — внешний признак мастерства, так и техники пустотного щита и щитобойного кулака — всего лишь последствия вашего мастерства и просветления, причем только одни из многих приятных последствий. И потому ответ на твой вопрос, Альтинг — «нисколько». Желая лишь научиться поражать мага кулаком, ты никогда этому не научишься. Желая повысить свой статус — не повысишь.

— Хм… — протянула Тантиэль, — а если я спрошу, сколько лет мне понадобится, чтобы достичь вашего нынешнего уровня мастерства?

Я поднял вверх указательный палец:

— А вот это уже правильная постановка вопроса. И на него я отвечу, что начал в четыре года с пятисот ударов в день руками и столько же ногами. И тренировался всю жизнь, и продолжаю и сейчас. И буду тренироваться всю жизнь. И даже если в природе не останется магов, которые могли бы поразить меня магией или устоять перед моим ударом — я все равно буду продолжать тренироваться, потому что бои с магами — не цель. Цель — лишь желание стать лучше, чем я есть в тот или иной момент, а не тщеславие и не жажда силы и крутости… Вы — не люди, а свартальвы, ваших физиологических и душевных возможностей я не знаю. Но за восемнадцать-девятнадцать лет почти любой человек может подняться до очень высоких пределов. Полагаю, что и вы сможете, если очень захотите. Но способа сразу прыгнуть из грязи в князи — нет. И если вы хотите всего лишь повысить свой статус, либо улучшить свою выживаемость на поле боя — то не получите желаемого. Вы должны захотеть стать лучше — не ради других, но ради себя. Сильнее, ловчее, выносливей, быстрее, искуснее, сдержанней, хладнокровней, спокойней, увереннее. И тогда вы получите все те преимущества, которые логически следуют из всех этих качеств. Включая мастерское владение пустотным щитом и сокрушающим ударом.

Повисла тишина, затем свартальвы начали переглядываться.

— Мы хотели бы посовещаться, — сказал, наконец, Альтинг.

— Совещайтесь, — безмятежно согласился я.

Они сгрудились посреди двора и принялись вполголоса переговариваться на своем языке. Я поймал себя на мысли, что слышу говор свартальвов впервые: до этого мне приходилось только ловить фразы и словечки, которые альв Тэйон, магистр-целитель Дома Сабуровых, говорил сам себе под нос, да пару раз слышал, как он говорит по телефону с другим альвом. Речь светлых альвов плавная, мелодичная и очень быстрая, точнее, у них крайне коротки паузы между словами, отчего речь альва кажется одним длинным словом-скороговоркой. И на языках людей они говорят в той же манере: неизменно безукоризненно и без акцента, но и без пауз. Вернее, они пытаются делать паузы специально для собеседников-людей, но их речь все равно кажется скороговоркой.

А вот у свартальвов все как-то наоборот. Голоса и слова также довольно мелодичны, но манера произносить их иная. Они буквально чеканят каждое слово, и если попадается в разговоре длинная быстрая плавная фраза — то заканчивается она особо подчеркнутой чеканкой последнего слова.

Совещались они минуты три, и в их разговоре проскакивали совершенно разные интонации и нотки: надежда, усталость, безнадега, энтузиазм. Причем, как мне показалось, одни и те же голоса меняли свое звучание — с усталости на энтузиазм и обратно — за очень короткие отрезки времени, а само обсуждение понемногу то ли накалялось, то ли эмоционально насыщалось. Интересно было бы понимать, о чем речь — просто чтобы узнать настоящий ход мысли свартальва, а не только то, что он озвучивает мне, чужаку…

В этот момент один из свартальвов, Т'Альдас, махнул рукой — абсолютно понятный жест, идентичный человеческому — и молча пошел на выход. Альтинг сказал что-то вопросительно и обвел глазами остальных. Пару секунд никто ничего не отвечал, затем Тантиэль что-то сказала с интонациями ответа вопросом на вопрос и меланхолично пожала плечами. Они все снова начали переглядываться и пожимать плечами.

Альтинг повернулся ко мне.

— Т'Альдас решил, что это пустая трата сил и времени, — сказал он, — а все остальные считают, что терять им так и так нечего. Мы остаемся.

— А ты сам что решил? — полюбопытствовал я.

— А я и так поднялся выше, чем это было возможно, и еще выше… вряд ли реально. Но мне уже самому стало интересно, что из всего этого получится. Я привычный к преодолению трудностей на пределе возможностей — отчего бы и не попытаться?

— Ну что ж, в таком случае — начинаем вот с чего. По очереди отрабатываем прямой удар в солнечное сплетение и блок. — Я показал им, как правильно блокируется сэйкен-цуки. — Один бьет правой, второй блокирует удар левой и сам бьет правой, а первый блокирует. Бить в полную силу и в полную скорость, строго по этим правилам. Цель — поразить соперника, не дав ему поразить себя. В стойку! Начали!

Было у меня опасение насчет Тантиэль. То есть, я-то знаю, что у альвов и свартальвов женщины не уступают в росте мужчинам и не считаются слабым полом — но дал о себе знать стереотип из прошлой жизни. А опасался я совершенно напрасно: стоя в паре с Вейлиндом, она держалась вполне уверенно, быстро блокируя его удары и вполне сносно нанося собственные.

Минут через пять свартальвы начали выдыхаться, при этом никто никого из них так и не смог хорошенько достать: их физические данные оказались более или менее равными, у темных эльфов, как и у светлых, примерно одинаковые рост и телосложение, и такого разнобоя, как у людей, чей рост может быть от полутора метров до двух с гаком, нет.

Я дал команду отдыхать, и Тантиэль, чуть отдышавшись, заметила:

— Честно сказать, мне как-то слабо верится, что вот такие занятия позволят мне избавиться от злости и ярости. Пока что я малость сердита на Вейлинда — достал меня пару раз вскользь. Уверена, он зол на меня по той же причине…

Я поднялся с помоста, ушел в дом и вернулся, неся в руке бо — гладкую деревянную дубинку длиной сантиметров шестьдесят, изготовленную мной собственноручно для самозакалки.

— Выстраивайтесь вон там в цепочку, — велел я и протянул бо Тантиэль: — по моей команде ты подбегаешь ко мне и бьешь, затем как можно быстрее возвращаешься к остальным, передаешь дубинку следующему, а сама становишься в конец. И так будете передавать эстафету друг другу…

— Куда бить? — уточнила Тантиэль.

— Куда душе угодно. Твоя задача — ударами причинить мне боль. Кто из вас хорошо владеет техникой пустотного щита и чувствует его у других?

— Я, — сказал Альтинг, — я могу применить его дважды подряд… при удачных обстоятельствах.

— Отлично. Ты будешь стоять возле меня и считать, сколько раз я его применю.

Они выстроились, как было сказано, даю отмашку:

— Начали!

Тантиэль весьма резво, особенно для уставшей, подскочила ко мне и ударила просто и бесхитростно, сверху вниз. Я блокировал удар поднятым над головой предплечьем: неплохо бьет. Ощутимо.

Тантиэль передала «эстафетную палочку» Вейлинду — и дальше пошло-поехало. Первые круга три я просто блокировал удары, затем начал периодически применять щит. К седьмому кругу ученики уже тяжело дышали.

— Это невозможно, — сказал, наконец, Альтинг.

— Что невозможно?

— Одиннадцать раз. Одиннадцать сотворений щита. За пять минут. Невозможно…

Я пожал плечами:

— В шестнадцать, сражаясь с магом пятого уровня в бою на смерть, я использовал пустотный щит четыре раза. С тех пор прошло семь лет, и я не потерял из них впустую ни одного дня. Простой жизненный совет: никогда не говорите «невозможно», говорите «невозможно для меня». Потому что невозможное для вас запросто может оказаться возможным для других. А теперь вернемся к вопросу злости. Вы били изо всех сил, старались, и некоторые удары были болезненными. Но по количеству применений щита вы уже понимаете, что таким образом меня нельзя ни разозлить, ни вывести из себя. Если вам и удастся вызвать во мне какую-то эмоцию, то это будет разве что смех. Не над самими ударами — над вашей наивностью. Я закалял свое тело ударами дубинки побольше этой, множеством ударов. Что такое ваши удары для меня? Всего лишь еще полсотни после многих тысяч. И после лет обучения у меня вы сами будете смеяться над теми, кто попытается причинить вам боль, ведь они уже не смогут удивить вас никаким ударом.

Тут я, конечно, немного покривил душой: я закалял себя ударами бейсбольной биты в прошлой жизни, и прямо сейчас телу Реджинальда этой закалки не хватило, чрезвычайно мощного мышечного корсета я наработать не успел. Мое нынешнее физическое состояние великолепно с точки зрения обычного человека, но даже это — ерунда против моих возможностей в прошлой жизни. И некоторые другие вещи, например, стоять на верхней стороне пальцев с другим человеком на спине, я пока еще не могу — и смогу нескоро. На это нужны многие годы, начиная с раннего детства, здесь же у меня было всего-то почти восемь лет. Впрочем, наработанная в прошлой жизни стойкость к боли меня очень выручила.

Но свартальвов я впечатлил даже тем, чего успел достичь и за столь малое время: одиннадцать сотворенных пустотных щитов — результат за пределами мыслимого для кого бы то ни было, в какой-то мере я и сам немного удивился, так как раньше никогда не проверял себя.

Ученики молча переглядывались, на их лицах я видел напряженную работу мысли. Они уже прикидывают, какие дивиденды, помимо непосредственной выживаемости, можно поиметь с подобного мастерства… Но, разумеется, даже близко не представляют, какой путь им придется пройти к подобному результату: такое словами, в общем-то, не описать.

— Вы только сильно губу не раскатывайте, — посоветовал я, — мечтать можно, но только если осторожно, чем выше подниметесь в мечтах — тем больнее большинству из вас будет падать: сей путь пройдет лишь достойный. И пока я сильно опасаюсь, что это не про вас. Занятие окончено.

Вейлинду я мысленно записал одно очко: после моих слов он молча и без напоминания опустился в стойку на кулаках. Остальные потянулись на выход, у ворот оборачиваясь и отвешивая мне положенный поклон, только Альтинг задержался возле меня.

— Учитель, а когда это вы успели подраться с магом пятого уровня? — спросил он вполголоса. — Нашей разведке известно о двух поединках с четвертыми уровнями, один в Аквилонии, второй уже в Гиате, с проверяющим…

Я пожал плечами.

— Там дело так сложилось, что мы оба были заинтересованы сохранить поединок в секрете. Впоследствии об этом узнал дополнительно очень узкий круг людей, к которым у разведки свартальвов, как я понимаю, подхода не нашлось.

— Оба? Поединок же был насмерть?

— Я его добивать не стал. Решил, что нескольких переломов с него хватит.

Тут я тоже немного слукавил: не уверен, что тогдашний я смог бы победить Акселя без помощи подарка матери, амулета с миниатюрной ослепляющей гранатой внутри. Однако сейчас я в куда лучшей форме.

Альтинг тоже вышел, поклонившись напоследок, снаружи хлопнула дверца бронеавтомобиля свартальвов. Я чуть поморщился: они будут отсвечивать возле моего дома еще целый час, пока Вейлинд отбывает свое наказание, это мне ни к чему. Впредь придется наказывать провинившихся другим путем, более быстрым и более жестким.

Один из уроков, полученным мной в Аквилонии — о мерах воздействия. Если определенное воздействие не позволяет добиться результата — надо усиливать или заменять на более эффективное.

3

Судя по всему, Альта Кэр-Фойтл была очень впечатлена рассказом брата о моей демонстрации, потому что на следующий день Альтинг привез Гордану, не дожидаясь окончания срока, который я ему дал.

Однако радость нашей встречи оказалась несколько омрачена: наручники и ошейник с нее не сняли.

— Альтинг, ты забыл кандалы снять, — сказал я ему таким тоном, словно говорил о какой-то ерунде.

— Я не забыл, — возразил он, — просто позволить боевому магу пятого уровня из потенциально враждебной страны бесконтрольно гулять, да без душехватов — увы, нельзя.

Я услышал за спиной гневное сопение жены и чуть ли не прочитал ее повисшее в воздухе желание кого-нибудь убить.

— Иди в дом, — негромко сказал я Гордане, — я скоро что-нибудь придумаю.

Мы начали тренировку как обычно, с разминки, однако сразу после нее я внес в план кое-какие коррективы.

— Надо проверить, насколько хорошо вы все владеете пустотным щитом, — сказал я, — заодно и попрактикуемся. Разбиваемся на пары, правило простое. Один бьет, второй защищается щитом. Затем меняетесь. Затем медитируете и отдыхаете, и когда будете готовы заново сотворить щит — повторяете.

Свартальвов было семеро, вместо ушедшего Т'Альдаса появился залечивший сломанную руку Рунтинг, что было мне весьма, ха-ха, на руку.

— Альтинг, поскольку ты тут единственный, кто может использовать щит дважды подряд — будешь в паре со мной.

По моей команде мы приступили к упражнению. Я проследил за остальными и убедился, что все они легко блокируют удар кулака. Когда ученики расселись для медитации, я повернулся к Альтингу.

— Твой удар первый.

Его касания я не почувствовал: мой щит полностью поглотил кинетическую энергию его кулака.

— Готов?

Он кивнул. Стоит расслабленно, знает, что опасаться моего удара ему, защищенному пустотным щитом, нечего. Отчасти Альтинг прав: таков принцип работы этого заклинания, способного, при должном мастерстве мага, поглотить даже очень мощный удар или спасти, скажем, в автокатастрофе. Вопрос исключительно в том, насколько велика пустота щита, насколько много энергии она может вместить. Однако в сильной стороне заклинания — его же слабость. Поглотив энергию удара, пустота перестает быть пустой.

И потому Альтинг спокоен напрасно: щит спасет его лишь от одного удара.

А я собираюсь нанести их два.

Выбрасываю кулак, целясь ему в солнечное сплетение, но за миг до удара раскрываю ладонь. Мои выпрямленные пальцы ударяются в него с такой силой, что если бы не щит — я б их сломал или пробил ему живот. Однако пустотный щит впитывает всю кинетическую энергию, моя рука просто останавливается.

Это очень странное чувство, будто инерция и масса… исчезают. Словно реальность сломалась, а законы физики отменены. Нормальному человеку прикоснуться к магии практически в буквальном смысле слова — само по себе кажется противоестественным, и я к этому так и не привык, хоть и являюсь номинально магом.

Какую-то долю секунды моя ладонь сохраняла полную неподвижность, едва-едва касаясь пальцами Альтинга — а потом снова сжалась. У меня было пространство для разгона ровно в длину моего среднего пальца, кулак пошел вперед.

Меня всегда искренне восхищал Брюс Ли. Хоть в прошлой жизни, в послевоенном Токио, было непатриотично восхищаться китайцами — я все равно восхищался им. Не как бойцом — я не считал его сильнее себя — но как атлетом и гимнастом. Мы с ним, если уж на то пошло, даже не были конкурентами или соперниками, так как следовали принципиально разными путями, хоть и к одной цели. В некотором метафорическом смысле, мы с ним поднимались по противоположным склонам горы и встретились бы на ее вершине, не уйди Брюс Ли из жизни так рано.

Я развивал свой стиль, жесткий, быстрый и эффективный, и ковал из собственного тела боевой механизм, идеально приспособленный для реализации этого стиля.

А вот Брюс Ли пошел несколько иным идеологическим путем. Практикуемая им система — вин-чунь — при своей эффективности отличается высокой сложностью, к тому же Брюс Ли прославил вин-чунь за пределами Китая и превратил в доходное предприятие, однако саму систему усовершенствовал весьма незначительно. Созданный им стиль Джит-кун-до, как и мой собственный стиль, состоял из простых и эффективных техник, но предполагал, что изучающий его уже освоил любое иное боевое единоборство. Сам Брюс называл Джит-кун-до не стилем, а методом, что показательно.

В этом противоположность наших путей: я создал стиль самозащиты, доступный каждому, и следование этому пути делает адепта все сильнее и лучше. Ли же изначально поставил во главу угла физическое совершенство, а созданные им системы имеют высокий порог вхождения и очень требовательны к адептам. Собственно, именно за это я всегда критиковал его стили: защищать свою жизнь и здоровье надо всем, в том числе людям, не имеющим боевых навыков и впечатляющей формы. Даже не так: именно им и надо в первую очередь, а техника самозащиты для человека, который уже и так силен и умел — сродни излишеству.

И наши личные достижения — тоже во многом разные. Брюс развивал умение побеждать любого противника в поединке — моей же целью была победа над любым количеством и качеством противников, достигнутая по принципу «по одному удару на каждого». Он не мог убить кулаком ни медведя, ни даже свинью, как это делал в прошлой жизни я, но ловил палочками подброшенные зерна риса и играл в теннис, используя нунтяку вместо ракетки. Я ходил на внешней стороне согнутых пальцев ног с человеком на спине — он подтягивался на одном пальце руки. Конечно, я не мог представить себе практическую пользу от ловли зерен риса палочками или зажигания летящих спичек при помощи того же нунтяку, но все равно восхищался Брюсом Ли — как мастер мастером, не как конкурентом, а как художник — музыкантом.

Одно из самых интересных его достижений — дюймовый удар, которым Брюс Ли отбрасывал добровольца-статиста на пару шагов или проламывал доску перед взором телекамер. Вин-чунь, будучи боевой системой, рассчитанной на очень близкую дистанцию боя, разработал методику нанесений ударов с очень короткой амплитудой, по которой в кулак «вливается» энергия многих мышц из разных частей тела. Брюс Ли вышел на следующий уровень, нанося удар без видимого замаха или активного движения: вот он стоит, уперев пальцы в доску, затем ладонь складывается в кулак, приближающийся к доске — и оп-па, доска надвое. Одним молниеносным движением. Возможно, Брюс разработал улучшенную методику. Возможно, причина в уникальных физических способностях, унаследованных у родителей. Сам я склоняюсь к первой версии, поскольку знаю, как много труда надо вложить в то, чтобы стать сильным и быстрым. А людям, которые не приложили титанического труда к собственному самосовершенствованию, проще поверить в неповторимые генетические данные Брюса Ли.

Так или иначе, но фирменный удар его повторить никто не может, даже я. Я, впрочем, никогда и не пытался, у моего стиля иное предназначение. Никакой показухи, никаких эффектных движений — только простые и эффективные механики и приемы, наилучшим образом умножающиеся на физические способности адепта.

Но обычную методику коротких ударов вин-чунь я в свое время изучал на предмет простоты и эффективности и в конечном итоге отбросил: сам удар хоть и эффективен, но сложен, к тому же во многом противоречит основному принципу каратэ: противник должен быть поражен одним ударом с максимально возможного расстояния. Ближний бой — для очень подготовленных бойцов и против очень сильных соперников, а человеку, защищающемуся в драке, важно отбить нападение без вреда для себя, и хорошо акцентированный и разогнанный удар для него предпочтительней.

Однако исследования коротких ударов хоть и оказались не востребованы для моего стиля, но сослужили добрую службу лично мне.

В тот момент, когда удар пальцами был остановлен пустотным щитом Альтинга, я произвел дюймовый удар, снова сжав ладонь в кулак. Мое ударное движение на самом деле было обманкой: Альтинг получил всего лишь тычок рукой, силы ног и корпуса я «придержал», чтобы вложить их в повторный короткий удар.

Но Альтинг, несведущий в тонкостях рукопашного боя, ничего не понял, он видел только одно движение и один удар, а не два последовательных, потому, когда мой кулак угодил ему в солнечное сплетение и опрокинул в пыль, его глаза вылезли на лоб отнюдь не от физического воздействия… ну или преимущественно не от физического.

Готов поклясться, на его лице был самый настоящий шок. Да и вообще, в додзе стало как-то тихо: все смотрели на нас.

Секунд через двадцать Альтинг перестал мучительно глотать ртом воздух и сумел выдавить из себя одно короткое слово:

— Как?..

Я улыбнулся.

— Молча. Когда-нибудь и ты так сможешь… — Я выдержал паузу, чтобы следующие слова отчетливо повисли в воздухе: — если раньше не околеешь. Вставай, ты говорил — дважды подряд можешь сотворить щит? Сейчас посмотрим, как тебе удастся дубль. Всем остальным — отдыхать и готовиться ко второму подходу.

Хотя какое там «готовиться», все на нас глазеют.

— Как это возможно?! — снова спросил Альтинг. — Я уверенно выдерживаю пули, удары прикладом и атаки магов четвертых и пятых уровней!! Или…

Мне понятен его шок: он привык к мысли, что пустотный щит защищает его от любого воздействия, в разумных пределах, конечно. А тут раз — и кулаком. Сюрприз не очень сильный — но очень неожиданный, и оттого неприятный вдвойне.

— Ты думал, я только стихийно-кинетические щиты пробиваю? Твой удар.

Его кулак замер, лишь коснувшись меня.

— Готов?

— Уже не уверен, — вздохнул Альтинг, сотворяя щит.

Секундой позже он уже корчился на земле.

Я вернулся к дому и уселся, скрестив ноги, на веранде.

— Пять минут на отдых и медитацию. Затем по второму кругу.

— И много кругов будет? — спросил Альтинг минуту спустя, приняв сидячее положение.

— До конца занятия час и сорок минут.

— Я столько, пожалуй, не выдержку, — сказал он.

Я пожал плечами:

— Минус второй. Как я и говорил, мало кто из вас достигнет хоть чего-то, слишком трудный этот путь. Что вторым отваливаешься именно ты — закономерно, ведь ты и так уже чего-то в жизни добился, у тебя мотивация слабее.

— У меня желудок слабее, — огрызнулся Альтинг, — он не выдерживает такого жесткого метода обучения!

Я безмятежно улыбнулся.

— Вообще-то, я тренирую учеников в использовании щита при помощи жены. Ее вихревые атаки, в отличие от моего кулака, щит не пробивают. Но увы — из-за кандалов и ошейника она не может колдовать. Так что кто решит прийти завтра — пусть прихватит с собой целителя: как-то так получилось, что для тех, кого я бью, дело зачастую заканчивается больницей, причем часто даже помимо моего желания.

— А, так именно в этом был смысл моего избиения? — мрачно спросил, поднимаясь и отряхиваясь, Альтинг.

— Смысл — это иллюзия. Условность, придуманная людьми. В природе нет смысла как такового, но есть причинно-следственные связи. Моя жена колдовать не может — значит, проверять твой щит приходится мне.

Он тяжело вздохнул, сунул руку в карман и достал что-то, похожее на ключик.

— Если ваша жена наломает дров — отвечать придется вам обоим, — предупредил он, протягивая его мне.

— Если мы наломаем дров, — спокойно поправил его я, сделав ударение на «мы» и взяв необычного вида ключ, — то как мы будем отвечать, увидят не все.

Горди сидела в нашей спальне на кровати, обняв руками коленки. Когда я вошел, она подняла на меня глаза.

— Хорошо снова быть дома… Правда, из-за этого гребаного ошейника я все не могу отделаться от мысли, что по-прежнему сижу в застенках у этих засранцев. Словно пиявка к душе присосалась…

— Я знаю, — кивнул я, — на мне тоже такой был, когда я посреди пустыни очнулся… Ну, когда меня туда отправили.

Скважины для ключа на ошейнике не оказалось, эту штуку — крохотный кристалл на стержне — надо было только прижать к ошейнику в правильном месте, и ошейник раскрылся.

— Где ты это взял?! — удивилась Горди, пока я снимал с нее наручники.

— У Альтинга. В смысле, один из моих «учеников» — брат Альты Кэр-Фойтл. Предусмотрительный сукин сын, однако. Ключ он привез с собой, но сразу мне не отдал, проверял мою реакцию… А зря, пришлось выбивать… Теперь лучше?

Горди уткнулась головой в мое плечо.

— Спрашиваешь…

— Отдыхай. Они уйдут через полтора часа.

Я вернулся во двор и снова уселся на веранде.

— Отдохнули? Упражнения со щитом отложим на некоторое время, пока у моей жены уймется злость, будем осваивать удары ногами.

Маэ-гэри — очень эффективный прямой проникающий удар, но я выбрал его по другой причине. Отрабатывается он очень специфичным образом: ученик, сидя на коленях, а точнее — касаясь земли коленями и пальцами ног, делает удар из этого положения, вначале как можно выше поднимая колено, а затем распрямляя ногу. По многолетнему опыту преподавания я знаю, что у неподготовленных новичков отработка маэ-гэри вызывает большие трудности, а также неприятные последствия в виде сильной мышечной крепатуры, ушибленных пальцев и тому подобные беды.

Сделка есть сделка, но я предупреждал, что путь каратэ сложен… И не обещал вести учеников маршрутами попроще!

* * *

Полтора часа спустя, когда донельзя измотанные свартальвы погрузились в свой броневик и уехали, а я вернулся в дом и сразу учуял в воздухе запах жареной рыбы.

Горди уже успела помыться, переодеться в домашнюю одежду и как раз готовила обед. Кажется, жизнь идет на лад…

Осталось только вышвырнуть сероухих паскуд из страны. Сказать проще, чем сделать.

— Я уже успел соскучиться по твоей готовке, — сказал я жене.

— Только по готовке?

— По тебе я всегда скучаю, когда тебя нет рядом, это само собой.

— Выкрутился, — улыбнулась Гордана.

— А то.

Она зажарила рыбное филе в кляре и почистила овощи, я же нарезал их на салат. Получилось не хуже, чем готовят в ресторанах, так что пообедали мы с аппетитом.

Впрочем, я заметил, что Горди задумчива.

— О чем ты думаешь?

Она подняла на меня глаза:

— Помнишь, несколько лет назад, когда я везла тебя к монастырю, мы остановились в отеле и ты рассказывал мне о своей прошлой жизни в другом мире?

Я бы не мог забыть: это была наша с Горданой первая ночь.

— Угу. И что?

— У меня было время подумать о том и о сем, в застенках у свартальвов заняться больше нечем… Ты рассказывал мне о людях, которые управляли летающими машинами, набитыми взрывчаткой, и падали на них с небес на врага.

— И?

— Я тут подумала — разбрасываться так человеческими жизнями нехорошо, да и где взять желающих… Но что, если сделать так, чтобы взрывчатка к летающей машине цеплялась снизу, а не складывалась внутрь? Тогда можно было бы, летая в вышине, сбрасывать вниз только взрывчатку. И враг бы ничего не мог поделать. Ведь таким образом было бы несложно прогнать серых обратно в Свартальвсхейм. Я так думаю, господь бы простил нас за то, что мы поднялись бы в небеса, не будучи ангелами… Вопрос в том, можешь ли ты объяснить устройство летающей машины. Если можешь — надо выбраться из Кортании куда-то, где ты все это объяснишь, и тогда…

Я тяжело вздохнул.

— Горди, я расскажу тебе кое-что… О своем детстве в той, прошлой жизни. Так вышло, что когда мне было десять-одиннадцать лет, я жил в подвале. Вся моя семья жила в подвале… Шла война, и нас регулярно… бомбили. Взрывчатка, сбрасываемая с неба, называется «бомба». По ночам я не мог спать из-за завывающей сирены воздушной тревоги, и из-за страха за родителей. В моей стране дома строили вот как наш дом — из бумаги. Потому нас бомбили не взрывчаткой, а зажигательными бомбами, такими вот чушками из термита. И по ночам родители поднимались наверх, дежурили в противопожарных командах. Когда где-то падала раскаленная «зажигалка», ее надо было схватить щипцами и бросить в ведро с песком… Песок в ведре превращался в застывшее стекло… В противопожарных командах дежурили даже дети постарше, но я был слишком мал. И сидел в подвале, успокаивая младших братьев и уверяя их, что утром мы все снова увидим маму живой и здоровой… Каждый день я молился духам, чтобы они помогли нашим летчикам — солдатам, управляющим летающими истребителями — прогнать вражеские бомбардировщики… Но мы проигрывали эту войну, наших летчиков становилось все меньше и меньше, многие из них от отчаяния садились в машины, набитые взрывчаткой, а бомбардировщики прилетали все чаще…

Я несколько раз моргнул и осознал, что все это время говорил, глядя остановившимся взглядом сквозь противоположную стену, словно пытался разглядеть сквозь пространство и время свое детство.

Гордана слушала, не говоря ни слова.

— Видишь ли, Горди, мой рассказ для тебя — только слова. Просто страшная история. Понять, что такое жить под бомбежкой и просыпаться ночью от воя сирены, может только тот, кто этот ужас пережил. И я не представляю себе, каково было моим родителям, которые дежурили на крышах под открытым небом, с которого сыпались раскаленные болванки… Таких детей, как я, было много-много тысяч. И я никому не пожелаю пережить подобное…Если я расскажу, как построить летающие машины — моя история рано или поздно повторится с детьми этого мира… Знаешь, чем мне этот мир нравится? Тем, что в нем есть свартальвы.

— Что?! — удивилась Гордана.

— Да, солнце мое. Если господь или другие боги существуют в этом мире, то свартальвы — их величайший дар человечеству. Все дело в магах: их наличие привело к тому, что напалм, иприт, фосген и зарин в этом мире не существуют…

— Что-что не существует? — удивилась, услышав непонятные слова, Гордана.

— Это кошмарные вещи, созданные людьми, чтобы массово истреблять людей. Они так и называются — оружие массового поражения. Есть и еще более ужасное, в один миг уничтожающее целый город со всем населением…

— Как?!

— Вот так. Ба-бах — вспышка света и столб дыма до небес. Те, кому повезло — просто исчезли, испарились в этом свете. Те, которым повезло меньше — сгорели в последующем пожаре. Весь город превратился в сплошной костер. Сотни тысяч жертв. А те, которым совсем не повезло — те пережили вспышку и пожар, чтобы в муках, медленно умереть от так называемой лучевой болезни. Это произошло с моей страной — два города были стерты с лица земли, сожжены дотла. Не свартальвами — людьми.

— Не может такого быть! — ужаснулась Гордана.

— Тебе так только кажется. Потому что в этом мире у людей есть внешний враг — свартальвы. И самое страшное оружие здесь — маги. Ты изобретай что хочешь, но мощь даже самого изуверского боевого заклинания ограничена мощью мага. А в прошлом мире все было не так. Люди воюют друг с другом, изобретая все более мощное вооружение, и применяют друг против друга с не знающей меры жестокостью. И потому — пусть лучше будут свартальвы, для которых жестокость — всего лишь инструмент, к тому же один из последних. Они не способны делать с людьми то, что в моем прошлом мире делают с людьми люди. Пусть лучше будут маги седьмого уровня, чем напалм. Потому что маг-семерка хоть и является сам по себе оружием массового поражения сродни напалму, но он воин, вышколенный, тренированный, дисциплинированный, обладающий собственными волей и сознанием, и даже у свартальвов есть какой-никакой, а кодекс чести. Даже у них есть что-то вроде совести. А у напалма и фосгена совести нет, это просто оружие. Кому в руки попали — тот и применяет, как хочет. Попали в руки безумцу или тирану — вот и массовое убийство. Ты не представляешь себе, какие зверства люди делают друг с другом по причине такой ерунды, как религиозная вражда…

— Религиозная вражда — это как? — не поняла Горди.

— Это когда аквилонцы начнут резать кортанцев за то, что кортанцы молятся богу не так, как аквилонцы. Или ровийцев за то, что ровийцы вообще не признают господа, у них бог другой.

— Из-за бога?!!

— Да, солнце мое, из-за религии. Тебе это кажется бредом, потому что здесь, в этом мире, есть враги-свартальвы, и люди не могут себе позволить устраивать войны из-за мелочей. Свартальвы хоть как-то сплотили человечество, а кроме того, они принесли магию. И сейчас любой правитель знает, что на поле боя правят бал маги. Любые войска и вооружения имеют вспомогательное значение. И я хочу, чтобы и дальше было так. Выбирая между оружием массового поражения, у которого есть честь и совесть, и оружием, у которого нет ни воли, ни сознания — я выбираю первое. И ты даже представить себе не можешь, какие кошмары ждут человечество, если оно, не приведи господь, когда-нибудь победит свартальвов. Потому — нет, я скорее сдохну, чем расскажу кому-либо про фосген и бомбардировщики. И… прошу тебя. Больше никогда и никому ни слова о летающих машинах. Забудь, как страшный сон, потому что если он когда-то станет явью — ты ужаснешься, но будет поздно.

* * *

Прошло несколько дней. Я продолжал тренировать свартальвов, параллельно давая уроки своим собственным ученикам. Попутно мне удалось выяснить кое-что о таинственном маге седьмого уровня. Для этого я во время одной из тренировок аккуратно завел разговор в русло завоевания Кортании и попытался спровоцировать Альтинга.

— Нет, ну это, конечно же, великое свершение — завоевать при помощи нескольких магов-семерок страну, чей единственный маг седьмого уровня — девяностолетний старик, забывший все заклинания, — ввернул я коварную фразу.

Альтинг ухмыльнулся:

— У страха глаза велики. Правда в том, что основные ударные силы, захватившие Тильвану, там и остались. На план «Кортания» был выделен всего один маг-семерка, причем в виде резерва, который так и не вступил в бой.

— А, понятно. Твоя сестра.

Он покачал головой:

— У Альты всего лишь пятый уровень.

Я не стал спрашивать, кто этот маг, чтобы не вызвать подозрений, но заметил:

— Странно, я был убежден, что в Свартальвсхейме правят маги по принципу кто сильнее — тот и главнее. Семерка в подчинении у пятерки? А, понял, семерка командует в столице Кортании.

— Снова мимо. Командующий кортанского корпуса — тоже пятерка. Тут такая тонкость: магический дар определенного уровня необходим для каждой конкретной должности, но помимо него еще и способности нужны. Статус и ранг — вещи разные, и если у мага седьмого уровня нет способностей к управленчеству, стратегии или политике — он получит славу, почести и социальное положение, полагающиеся магу седьмого уровня, но занимать ключевые должности не сможет. Статус определяется силой дара, для ранга нужны еще и способности. Потому, хоть командующий, будучи пятеркой, и обязан первым отдавать честь магу седьмого уровня, но при этом может отдавать ему и распоряжения.

— Ах вот оно что, — сказал я, — у меня были несколько неверные представления об иерархии в Свартальвсхейме. А оказывается, у вас все куда рациональней, чем я думал. Так, отдых окончен — продолжайте отрабатывать ката!

Итак, маг седьмого уровня находится в резерве и в распоряжении командующего свартальвов. Мало, но хоть что-то.

На следующий день в назначенный час я пошел в т'лали есть суп и заметил там крепкого парня с внешностью портового рабочего, в берете задом наперед.

Я расположился за соседним столиком и, улучив момент, тихо сказал:

— Маг седьмого уровня находится в столице, в прямом подчинении командующего оккупационными силами. Комендант Гиаты и командир линкора — Альта Кэр-Фойтл. Пятый уровень. Пока все.

— Вас понял, — так же негромко ответил он.

Лиха беда начало. Свартальвов надо выставить из Кортании, и тут я чем смогу, тем и помогу.

* * *

Спустя пару дней я устроил своим ученикам-свартальвам первые кумитэ, то есть спарринги. Их движения и удары медленны и неуклюжи, но прочувствовать, что такое рукопашный поединок, они смогут.

Организовал я это просто: первый выбирает себе второго в противники и дерется с ним одну минуту, затем второй — с третьим и так далее, а последний снова дерется с первым.

Результаты получились занятные: первым я сделал Альтинга, Альтинг выбрал себе в противники Ринниса — и проиграл ему практически всухую, отделавшись разбитыми носом и губой.

— Быстро, — прокомментировал я. — Специально же установлена одна минута, чтобы вы не успели друг друга сильно побить… Знаешь, почему так произошло, Альтинг? Ты потерял контроль. Где-то на двадцатой секунде Риннис двинул тебя ногой по ребрам — и тебя понесло на обострение. Принципы ведения боя, которым я вас учу, предусматривают защиту, а затем контратаку. Если ты потерял инициативу, дал себя атаковать — защищаешься и контратакуешь. А ты получил по ребрам, захотел расквитаться, пошел в размен — и дал Риннису себя поймать. Он все сделал правильно, а ты — нет. Есть такая пословица: если хочешь мстить, копай две могилы. В бою это работает, как нигде еще. Путь пустой руки отвергает месть как таковую в принципе: получил удар — сделай выводы и продолжай бой, будто удара не было. Желание непременно отплатить противнику, отомстить — лишнее, оно мешает. И в бою, и в жизни.

Затем Риннис дрался с Вейлиндом, Вейлинд — с Миннасом, Миннас — с Рунтингом, и все эти бои закончились без ощутимого преимущества кого-либо и без существенных побоев. Рунтинг затем спарринговал с Кайдингом и умудрился напороться на его неумелую, но грамотную контратаку, хоть и не пострадал.

— Пару лет спустя такая же ошибка будет очень болезненной, — сказал я, — потому что сейчас тебя спасла от побоев только неуклюжесть Кайдинга. Еще раз повторяю, и намотайте все себе, на ус или там на уши, что есть только два пути побеждать в бою без ущерба для себя: либо очень быстрая атака на опережение, не дающая противнику шанса на реакцию, либо защита с раскрытием противника и последующая контратака. Принцип атаки и натиска, с использованием силы, скорости и мастерства, с противником равной силы подразумевает размен, и только в лучшем случае. В худшем вы нарветесь на защиту и контратаку.

Затем Кайдинг спарринговал с Тантиэль, полностью придерживаясь выбранной тактики глухой защиты, и не дал ей никак себя достать, несмотря на все попытки. Тантиэль же продемонстрировала довольно агрессивную манеру, не лишенную, впрочем, осторожности: она тоже приложила все силы, чтобы не попасться на контратаку.

А потом Тантиэль, замыкая круг, спарринговала с Альтингом, и ход поединка показался мне забавным: Альтинг, учтя мои поучения, тщательно сдерживался, действуя от защиты, хотя его агрессивная манера требовала переходить в наступление. А Тантиэль настойчиво пыталась найти брешь в его защите, но каждая ее атака прерывалась еще до начала, когда она видела, что успеха достичь не удастся. В итоге бой закончился ничем.

— Пожалуй, в тактике глухой защиты есть один недостаток, — заметил Альтинг. — Он не позволяет победить, если противник осторожен. Как ловить на контратаке того, кто не атакует?

Я в ответ пожал плечами.

— Для начала — правильно понимать своего оппонента. У меня возникло впечатление, что Тантиэль просто воспользовалась тем, что оба ее противника в своих первых боях прокололись во время атаки, и теперь просто имитировала агрессивный стиль боя…

— Ну да, — кивнула та.

— Ну и как ты собиралась победить в таком случае? — удивился Альтинг.

— Я не собиралась. Разве смысл боя на кулаках в победе?

— … И ты просто морочила своим оппонентам голову одну минуту? — улыбнулся я.

— Ну да. За минуту понять трудно, так почему бы и нет?

— В настоящем бою этот номер не прошел бы, — покачал головой Альтинг.

Тантиэль только развела руками:

— А для меня и этот бой настоящий. Я не чувствую в себе готовности получить кулаком по лицу. Смысл боя на кулаках в том, чтобы оградить себя от вреда и дожить до того момента, когда можно будет воспользоваться оружием. Чего я и добилась — не пострадала. И да, в том чтобы дать кулаком в лицо кому-то из вас, я тоже особой выгоды не вижу.

— Правильный подход к ситуации, — одобрил я, — один мастер так и говорил: «будь как вода». Вода всегда и везде принимает форму сосуда, символизируя полную приспособляемость к ситуации. Но этот подход неправильный к обучению в целом. Потому что не всегда будет возможность избежать обмена ударами. И не всегда смыслом боя будет защита своей шкуры: иногда приходится драться не для самозащиты, а для нанесения вреда врагу. В целом я разделяю вашу доктрину, что в таких случаях надо использовать оружие — однако учеников готовлю в том числе и к самым крайним ситуациям, когда оружия нет, но защищаться или наступать необходимо. Именно готовность вступить в любой бой и выиграть его — самый эффективный способ этого боя избежать. Я вам так скажу: каратэ, несмотря на свою боевую суть, на деле способствует любви среди людей. Мои дисциплина и самообладание не позволяют мне обидеть других, а мои сила и мастерство не позволяют другим обидеть меня.

Я закончил тренировку и отпустил учеников, собираясь потренироваться самому, пока обед еще не готов. И надо поспешить, потому что из дома начинают доноситься запахи Гординой стряпни.

С продуктами, к слову, в Гиате положение нормализовалось. В обиход вошли деньги свартальвов, с длинным непризносимым названием, начинавшимся на «кьо», в магазинах начали появляться новые поставки продовольствия. Свартальвы наладили многих горожан на постройку укреплений, расплачиваясь с ними продовольствием и «кьо», появились первые подрядчики, организовывавшие рабочие партии и продававшие их услуги захватчикам. Этих людей, среди которых оказался и главный босс преступного мира Гиаты, сразу же стали презирать за желание разбогатеть на коллаборационизме, но дело стронулось с мертвой точки: кушать хочется всем. Медленно, но целенаправленно свартальвы двигались к своей цели: превращению некогда свободной страны в свою провинцию. Одна надежда на то, что им не дадут этого сделать Аквилония и прочие государства, оказавшиеся перед перспективой стать следующей мишенью.

Я принял стойку перед макиварой, но тут периферийным зрением увидел движение на стене. Поворачиваю голову — точно. Свартальв в камзоле нехарактерного для них покроя и цвета стоит в полный рост на стене, огораживающей мой дом.

Стоит и смотрит на меня.

Я смотрю на него.

Он — на меня.

Мы — друг на друга.

Секунд двадцать мы играли в гляделки-молчалки, но у меня времени не вагон, надо тренироваться, а то обед скоро. Но то, как он на меня смотрит, мне не нравится. И то, где стоит — тоже.

— Каким недугом свартальвы болеют чаще? — спрашиваю я. — Тем, который не позволяет увидеть дверь или тем, который не дает понять, как дверью пользоваться? Или в Свартальвсхейме техническое достижение «дверь» пока неизвестно?

Он улыбается — его улыбка не нравится мне своей искренностью — и вынимает из-за спины короткий жезл с небольшим навершием по типу небольшой булавы или буздыгана… было дело, неупокоенный мертвец чем-то подобным меня пришибить пытался, когда я доставал Слезу бога. Свартальв нажимает кнопку на рукоятке, раздается треск разряда. Так я и знал.

Он делает шаг со стены — два с половиной метра — но его ноги земли не коснулись. Точнее, коснулись, но совсем не там, где должны были по закону всемирного тяготения.

Еще в полете он изменил траекторию своего падения, буквально из воздуха, не имея точки опоры, метнулся ко мне с такой скоростью, что мой глаз выхватил только размазанный темный след.

Я рефлекторно выбросил кулак ему навстречу. Если его скорость — пара сотен километров в час, что, кстати, вряд ли возможно, то бить его равносильно удару в несущийся гоночный автомобиль. Пострадаем оба, причем настолько сильно, что вопрос «кто пострадает больше» уже как-то теряет свою актуальность…

Однако я в него не попал, потому что свартальв то ли изменил свою траекторию, то ли изначально я неверно оценил ее. В итоге он оказался слева и позади меня, причем его инерция была столь невелика, словно он и правда сделал спокойный шаг, а не метнулся с невообразимой скоростью. Будто просто шагнул со стены, но этот шаг донес его аж до меня…

Все это мелькнуло в моей голове молнией, потому что времени на долгие размышления уже не оставалось: он взмахнул своим электробуздыганом.

Я шагнул в сторону, пропуская удар мимо себя, и ответил прицельным маэ-гэри. Казалось, что попаду, но он отвел назад ногу… Да, гребаный свартальв просто сделал шаг назад и моментально оказался в трех метрах от меня. Шаг вперед — и он снова у меня за спиной!

В этот раз я наобум, не глядя и как можно быстрее отправил за спину уширо-маваси-гэри, но он сделал еще один шаг мимо меня, причем стоял в полутора метрах сзади, а оказался в двух метрах впереди. Три с половиной метра — «сожрал» в один-единственный шаг, буквально превратившись на короткий миг в размазанную полосу.

Я довернул корпус и снова произвел удар. Свартальв отлично оценил длину моей ноги… на что я и надеялся. На первый взгляд кажется, что при ударе передней ногой далеко не достанешь, но толчковое движение от бедра позволяет сильно удивлять непосвященных, которые вроде бы находились вне досягаемости.

А этот свартальв в число посвященных явно не входил.

Впрочем, хоть мой сюрприз и застал его врасплох, он все же успел сделать свой волшебный шаг назад, и удар его едва-едва достал, так, коснулся вдогонку. Должно быть, ему даже не было больно, но серое лицо исказила гримаса ярости, красные глаза мстительно прищурились. Как так, никчемный человечишка да вдруг осмелился пнуть своей грязной ногой свартальва?! И чтобы он за такое меня не наказал?

Стоя в четырех метрах передо мною, противник размахнулся своим буздыганом, явно намереваясь не только тряхнуть меня током, но и просто от души врезать.

Хочешь мстить — копай две могилы. Я совсем недавно сказал это своим ученикам, и полчаса не прошло. И при этом не упомянул, что обе будут заполнены только в лучшем случае, в худшем — лишь одна.

И вот он попался. Его план мне понятен: он размахивается и бьет, и делает свой «шаг» ко мне посреди удара. И когда окажется рядом, его оружие уже будет долетать к моей голове, не оставляя мне времени на уворот.

Да только начав замахиваться, свартальв показал мне свой удар. Зная, по какой траектории полетит его буздыган к цели, я знаю, куда он «шагнет» и где в итоге остановится.

Я ударил ногой. Маваси-гэри — очень эффектный и мощный удар, известный всем и каждому по кинобоевикам. В прошлой жизни мне приходилось работать постановщиком боев в Голливуде, и режиссеры неизменно просили использовать именно зрелищные удары. В реальной жизни «вертушки» — удары сложные и рискованные, слишком уж легко стать жертвой контратаки, и маваси-гэри, выполненный частично по технике капоэйра — с низким положением туловища и мощным размахом — не исключение. Но именно сейчас он оказался очень к месту: большая дуга идеальна, если неизвестно точно, где окажется мой враг, а низкое, почти горизонтальное положение туловища удобно для того, чтобы удержать свою голову подальше от буздыгана.

Удар, моя нога начинает лететь по кругу, посланная со всей силой, какую я смог выжать из себя, противник делает шаг и превращается в размазанную тень… даже если он меня и достанет — для него это уже ничего не изменит, ведь моя нога уже летит.

Однако свартальв меня переиграл. Он оказался примерно там, где я и рассчитывал, но в тот момент, когда до его головы осталось совсем ничего, сукин сын все же заметил опасность и успел смыться, причем необычным способом. Оставив за собой что-то вроде реактивной воздушной струи или мощного воздушного потока, вздыбившего волосы на моей голове, свартальв буквально улетел прочь. Я и моргнуть не успел, как он нырнул в мой пруд с золотыми рыбками.

В тот момент, когда я восстановил равновесие и пытался сообразить, что делать дальше, из дома выбежала Горди.

— Что тут происходит?! Кто это такой?!

— Понятия не имею. Ты бы в доме оставалась, пока я не разберусь, мало ли что он планирует, сидя в пруду…

— Я могу тебе точно сказать, что попасть в пруд он не планировал. Это я его туда отправила.

— Ах вот оно что! Ну ты даешь… Погоди. Если он не собирался там прятаться, пора бы ему уже вынырнуть.

Свартальв не выныривал, и я, подойдя к пруду, обнаружил его плавающим в воде лицом вниз.

— Вот дерьмо! Только этого нам не хватало!

Я промок до пояса, выволакивая его на сушу. Тяжелый, паскуда.

— Я умею делать массаж сердца, а кто будет ему искусственное дыхание делать?

— Еще чего — со свартальвом целоваться, — фыркнула Гордана.

Ну да. Как говорится, неважно, что натворила женщина, если есть мужчина, который готов за это отвечать.

Свартальв оказался живучим, к нашему счастью, да и к своему тоже, и откачали мы его без особых проблем. Как только он начал кашлять, я отцепил от его руки буздыган, закрепленный на запястье темляком, и подумал, что надо бы поставить в известность об инциденте либо Альтинга, либо его сестру, и это еще большой вопрос, кого именно. А точнее — большой вопрос, с чьей подачи этот тип, владеющий очень странной магией, на меня напал. Месть Альтинга? Возможно. Альта Кэр-Фойтл прислала его проверить мои силы? Вполне возможно, особенно с тех пор, как свартальвы думают, будто я могу пробивать пустотные щиты одним ударом.

В следующий момент я осознал, что это пустые рассуждения: я не знаю телефонов никого из свартальвов. Разве только в полицию позвонить, в расчете на то, что там уже сидят их прихвостни в черных камзолах, а дальше будет видно.

— Пойди и позвони в полицию, — сказал я Гордане, — а я его тут пока покараулю.

— Там, вообще-то, уже свартальвы хозяйничают.

— Знаю, они-то нам и нужны…

Тут мой давешний противник открыл глаза, еще несколько раз кашлянул, обвел взглядом вокруг и остановил его на мне.

— Что это было? — спросил он на ломаном, но вполне разборчивом аквилонском.

— Если ты о причине своего попадания в пруд — это моя жена с тобой «поздоровалась».

Он медленно принял сидячее положение и покосился на Горди:

— А вот это было подло — вмешиваться в честный поединок.

— Ой, правда? — притворно ужаснулась она. — А я и не знала, что это, оказывается, был честный поединок.

— Угу, с оружием только у одной стороны, — кивнул я.

Свартальв пожал плечами, глядя на меня.

— Ну, поскольку у меня нет способности отправлять противника в больницу одним ударом голой руки — было вполне справедливо воспользоваться оружием с аналогичной силой воздействия, разве нет? Строго говоря, ты бы и так меня достал, я уже не успевал уклониться. Но одно дело получить по хлебалу от примерно равного, и совсем другое — от какого-то там мага…

— Да, — фыркнула Горди, — от какого-то там мага какого-то там пятого уровня.

Он без тени улыбки посмотрел на нее:

— Девочка, я убил или покалечил больше «пятерок», «шестерок» и «семерок», чем ты вообще видела магов за свою жизнь. И большинство их были людскими магами. Потому — ничего личного, но ты просто маг пятого уровня, всего-то на всего.

— Угу, ври больше, — кивнула Гордана, — ты сам только что признал, что проиграл Реджинальду. А он все же единичка. И при этом ты его назвал примерно равным. У тебя концы с концами не сходятся, наверно, я тебя слишком сильно приложила?

Свартальв вздохнул.

— Должно быть, ты никогда обо мне не слышала в силу своих юных лет. Вы, маги-люди, говорите обо мне шепотом и предпочитаете лишний раз не вспоминать, потому что я — ваш самый страшный кошмар. Как-нибудь спроси у какого-то боевого мага постарше о Черном Призраке — посмотришь, что он тебе отве… — тут внезапно я увидел, как у Горди расширились глаза, и свартальв тоже это заметил: — а, так значит, все-таки слышала.

— Черный Призрак? — переспросил я. — А я не слышал никогда.

— Убийца магов, — пояснила Гордана, — которого большинство считает выдумкой…

Свартальв снисходительно улыбнулся и принял более удобное положение, поджав под себя ноги.

— Граф Ремзи, сильнейший маг Ференцы, тоже так считал. Всего месяц спустя после интервью, во время сражения при Манкаре, он был зарезан в толпе собственных солдат. Кинжал вошел ему в шею сверху вниз, в щель между шлемом и наплечником. В других обстоятельствах номер бы не прошел, но я совершенно правильно предположил, что Ремзи не станет утруждать себя отбивающим барьером, находясь среди своих солдат. Дело было пятьдесят лет назад, может, читала? К слову, помимо «седьмого» Ремзи, я убил тогда еще пару «шестерок», после чего перевес наших магов над магами Ференцы стал подавляющим — и оп-па. И это далеко не самое сложное из моих деяний. Да, Черный Призрак существует, и он перед вами.

— … В довольно незавидном и подмоченном состоянии, — прервал я его самодовольную речь.

— Ага, — как-то неожиданно радостно согласился он, — в какой-то мере тут есть свой плюс: все ж лучше водички похлебать, чем ногой по хлебалу. Надеюсь, у тебя пруд хотя бы чистый?

— Был чистый, — пожал плечами я, — по крайней мере, до твоего купания. Так ты не объяснил, с какой стати на меня напал? Тебя прислала Альта?

Свартальв насмешливо фыркнул, скопировав этот жест и звук у Горданы.

— Она — меня? Это я ее могу прислать, если что. Я — Райзель, высший иерарх Этрамы, если это тебе о чем-то говорит.

— Иерарх Этрамы?

— Правитель какого-нибудь анклава в Свартальвсхейме называется высшим иерархом, — пояснила мне Горди. — Только Этрама вроде бы к нападению на Тильвану и Кортанию отношения не имеет?

Райзель кивнул:

— Естественно, Этрама в двух тысячах ваших километров отсюда. Но мне не обязательно иметь отношение к нападению на кого-либо, чтобы свободно передвигаться, где я пожелаю. Вот пожелал я на тебя посмотреть и с равным противником силой померяться — и приехал.

— Правитель княжества, или там анклава, приезжает специально ко мне в гости? За две тысячи километров? На враждебную территорию? Да еще и человека-единичку равным называет? — удивился я.

Он снова кивнул:

— Верно. Ты — единственная цель моего приезда. Не только силой померяться, есть и другие причины. И — да, если на этом свете есть хоть кто-то, способный со мною тягаться — то это, как ни странно, ты. Хотя поражения от тебя я все же не ждал.

— Маг седьмого уровня считает ровней единичку? Потешил мое самолюбие, спасибо.

— А я не семерка. Или же ты — не единичка. Мы с тобой примерно одного уровня.

— Ты единичка? — удивился я.

— Если говорить о силе Дара — то да, номинально я единичка.

У Горданы начало вытягиваться лицо, я лишь вздохнул.

— Все, сдаюсь. Еще совсем недавно я думал, что понял ваше социальное устройство, где ранг — по способностям, потолок ранга — по Дару. Но правитель анклава — не сильнейший маг, а единичка?!

— Эх, люди, люди… Какие же вы близорукие… — вздохнул Райзель. — Ваша привычка клеить ярлыки и смотреть только на них, да еще и обобщать безо всяких на то оснований… В Свартальвсхейме правят не сильнейшие маги, как вы думаете.

— А кто?

— Сильнейшие. Просто — сильнейшие. При этом сильнейший маг — пусть и самый частый, но всего лишь частный случай сильнейшего. Сила — она не только в Даре. Вот мы с тобой — единички, и что? Ты отправлял магов четвертого уровня в больницу, я на тот свет их отправил сотни за свою жизнь. Так может, на самом деле мы вовсе не единички? Уровень Дара ничего сам по себе не значит. Вот вы, люди, как считаете уровни? Первый уровень — безобидный. Второй — может нанести магией рану. Третий — может убить. Четвертый — может убить одним заклинанием. Пятый — может нанести сокрушительный удар в точку или по площади, и так далее. Но если я могу со своей единичкой убить любого мага седьмого уровня — то какой я уровень? Важно не какой твой уровень, а что ты с его помощью можешь. Седьмой уровень может нанести ущерб, сопоставимый с массированным артиллерийским обстрелом, а я вот единолично выиграл сражение за Ференцу в самом его начале. Выходит, я сильнее семерки, так? Дар-то у семерки сильнее, но если я со своей единичкой могу больше, чем может семерка — то кто сильнейший? Я. Вот потому и правлю Этрамой. Ну а ты… пусть список твоих боев против магов короткий — но ты победил меня. А мне пятьсот лет, и я уже успел забыть, когда меня побеждали в последний раз. Так что ты можешь то, чего не смогла ни одна семерка. Мы оба можем то, чего не могут семерки. Чего не может вообще никто, кроме нас. Вот и выходит, что ты мне ровня.

Я задумчиво поскреб подбородок. Интересный поворот, что тут сказать.

4

Двадцать минут спустя мы втроем сидели в большой комнате и пили чай, как старые знакомые. Райзель в моем халате смотрелся практически как друг семьи, даром что за полчаса до этого он собирался огреть меня электродубинкой, и мне даже стало казаться, что я давно его знаю, а не вот эти самые полчаса.

И — нет, он совершенно не был похож ни на императора, ни на князька свартальвов, ни на какого-либо вельможу вообще. Так уж вышло, что правителей я за две жизни перевидал немало, в том числе и вживую, не только по телевизору. Как формальных, вроде императора Японии Хирохито, так и фактических, вроде кортанского же императора. И вельмож я тоже перевидал немало в двух мирах, в прежнем — будучи охранником американского посла, в этом — оказавшись в центре не самых приятных для меня событий. В общем, немного разбираюсь в императорах и вельможах.

И на свартальва он тоже не походил своими манерами. В той же Альте Кэр-Фойтл гонора и заносчивости — на десятерых Райзелей. Даже мой бывший учитель К'Арлинд — и тот вел себя, как типичный свартальв. А Райзель преспокойно сидел, поджав ноги, с нами за низеньким, «японским» столиком, в моем халате, и единственное, чем он нарушал идиллию — так это шумным прихлебыванием чая из чашки. Я ему это в вину ставить не стал: допустим, в Японии за столом издавать звуки при поглощении пищи некрасиво, но есть одно исключение: причмокивающий звук, возникающий при всасывании длинных нитей рамэна, считается абсолютно естественным и вполне приличным. У многих примитивных народов Земли есть обыкновение в гостях после трапезы сделать отрыжку или икнуть, показывая, что хозяева накормили гостя досыта. Так что если у свартальвов принято шумно хлебать из кружки — я бы не удивился, обычаи у всех свои.

Помимо своей простой манеры держаться, Райзель оказался интересным собеседником. Мы с ним перетолковали о многих загадках мироздания и я узнал немало нового.

В частности, меня очень интересовало, почему в этом мире, где скандинавская мифология воплотилась в реальность фактическим наличием альвов и свартальвов, никогда не слышали об Одине, Локи или Фенрире. Разумеется, я не мог задать вопрос прямо, потому завел речь якобы о древних мифах, умолчав, что это мифы не этого мира, а другого. Поскольку Райзель о мифологии людей ничего не знал, то номер удался.

— Понимаешь, тут дело такое, — ответил Райзель. — Миры — они близко располагались прежде, настолько близко, что когда «дунуло», то все в кучу смешалось. И каким-то образом, выходящим за рамки смертного понимания, каждый мир отражался в преданиях других миров. Допустим, у нас тоже были мифы об альвах. О странных таких типчиках, похожих на нас в некоторой мере, но бледных, с другой манерой творить магию, с другой манерой жить, с другим укладом. Словом, этакие зазеркальные мы, вроде как мы, но все шиворот-навыворот. А у альвов были мифы о нас, хитрых и коварных альвах, только с темной кожей и темными душами…

— Забавно… А мы, люди, как отражались в ваших мифах?

Он покачал головой:

— Никак. Вас не могло быть в наших преданиях, потому что вы не укладывались в наши головы. Наше мироустройство в принципе не допускало вашего существования, как ваша физика не допускает сухой воды или там… белой черноты. Понимаешь, мы — маги все поголовно. У нас магия — обязательная способность. И наши враги в том мире — я их тебе не опишу, они не уложатся в твое понимание — тоже обладали магией. А вы — полные не-маги. У вас магии нет в принципе, любой ваш маг обязательно с кровью альвов или свартальвов в жилах, чистокровных людей с даром магии не существует. Вот представь себе человека без физической силы — такого не может быть, потому что физическая сила — обязательный атрибут ваших мышц. Могут быть очень слабые люди, но даже у слабейшего из них есть хоть какая-то сила. Не может быть человека без силы вообще. И потому народ без магии не мог уложиться в наше воображение, не могла у нас возникнуть такая концепция. Если бы я вернулся обратно во времени, когда Свартальвсхейм был отдельным миром — я не смог бы рассказать своему народу о вас. Они бы не смогли понять, не увидев вас воочию.

— Кстати, — вставила Гордана, — а что имеется в виду под словами, что альвы колдуют совсем не так, как свартальвы?

Райзель взял из вазочки печеньице и смачно хрустнул.

— Подход другой, — пояснил он, прожевав и глотнув чая. — Вот мы уважаем и силу дара, и мастерство его использования. Люди ставят во главу угла силу, потому что мастерство, мало-мальски приличное у нас и альвов, вам недоступно. Живете вы мало. А вот альвы силу не ставят ни во что. Сила магии для них — ничто. Они уважают только мастерство и, надо сказать, знают в нем толк. Допустим, если бы альвы сдавали у вас тесты и экзамены на уровень — они сломали бы вам всю систему. Скажем, у вас третий уровень — тот, который способен нанести несовместимые с жизнью травмы серией заклинаний. При этом альв-единичка, чей предел, допустим, зажечь свечу, способен вот эту свою крохотную огненную вспышку сфокусировать в иглоподобную струйку и пропустить ее сквозь тело противника. Все равно что проткнуть сердце раскаленной иглой насквозь. То есть, по вашей системе альв первого уровня — это третий-четвертый ваш уровень. Да в конце концов, те же целители. Почему у вас при больших вельможах — целители-альвы? Потому что они искуснее целителей-людей.

Но вот чай подошел к концу, Райзель поднялся из-за стола.

— Что ж. Приятно было познакомиться, как говорится. Но я не прощаюсь — загляну еще. Поразмыслю кое-над-чем и загляну.

— С новым буздыганом?

— Да какие там буздыганы… Согласись, что две тысячи километров ехать, да еще в потенциально опасные места, ради только разок подраться — как-то глупо, правда? Причины есть более веские на то.

Я тоже поднялся.

— Ну, значит, так тому и быть. Но я буду готов и к буздыгану: а то такие вот домашние посиделки короля свартальвов с, хе-хе, людишками как-то слегка ломают мои привычные стереотипы…

Райзель пожал плечами:

— А какая разница? Если ты насчет того, что мы на вас в общем случае смотрим сверху вниз… Лично я не вижу разницы. Что человек, что свартальв — от клинка в затылок дохнут совершенно одинаково. Я это знаю лучше других, потому что к тому времени, как Черный Призрак впервые забрал жизнь мага-человека, на его счету уже было с полсотни своих магов.

— Даже так?

— Угу. Как бы много ни могла единичка — ее никто не принимает всерьез, пришлось заставить воспринимать меня адекватно. И мой путь наверх, к тому, что мое по праву, не мог быть бескровным. В общем, до встречи…

— Погодь. Твоя одежда еще не высохла. Король свартальвов будет рассекать по городу в халате?

— Вообще-то, на улице меня ждет мой королевский транспорт, там найдется, во что переодеться.

Он занес ногу для шага — и размазанной темной полосой перенесся на верх моей ограды. Ну, по крайней мере теперь я знаю, что Райзель не болен ничем, мешающим пользоваться дверями, они ему просто не нужны.

Когда на улице заурчал двигатель, я выглянул через калитку и увидел, как в конце улицы поворачивает неказистый грузовик с логотипом рыботорговой компании. Правитель Этрамы, стало быть, ездит по Кортании инкогнито.

Интересная деталь.

Я вернулся в дом, взял в руки электродубинку, пощелкал включателем, а затем положил на тумбочку возле входной двери. Хранить такую штуку в оккупированном городе обычно не очень разумно, но теперь у меня есть железная отговорка: вещь не моя, заходил иерарх Этрамы чайку попить и забыл.

* * *

Где-то дня два все шло своим чередом. С продовольствием дела стабилизировались, к тому же ко мне наведался наряд «черных камзолов» и привез мой «паек», натурально два центнера продовольствия. Я тренировал свартальвов и своих учеников, периодически узнавая новости у бывшего начальника полиции: перестать работать в полиции можно, но наработанные связи и осведомители никуда не делись. Я даже узнал от него презабавнейшую штуку: после вторжения его «агентура» прибавила в числе, так некоторые криминальные элементы, прежде считавшие полицию врагами, теперь стали поставлять бывшим противникам информацию. Дошло до того, что из четырех криминальных группировок Гиаты две организованно заключили временный союз, с целью содействия изгнанию свартальвов, между собой и с бывшими полицейскими, которые, к слову, тоже не разбежались кто куда, а сохранили свою организацию, перенеся ее в подполье.

— Гляжу, вы не очень-то и удивлены, мастер Куроно, — сказал мне он после того, как сообщил эту новость.

— Ну, а чего тут удивляться? — пожал я плечами. — Криминалитет — такие же горожане, как и мы с вами, у них тут тоже дома и семьи, и они тоже не любят свартальвов. Вам, копам, еще можно дать взятку, но поди попробуй дать ее свартальву…

На самом деле, меня подобное положение вещей не удивляло по совсем другой причине: в Японии сотрудничество якудза и полиции и раньше часто имело место, а тенденция к легализации якудза не дала этому явлению уйти в прошлое. Европейцев удивляет, что во многих местах Японии якудза и по сей день часто поддерживают общественный порядок, иногда вместо полиции, иногда вместе с полицией, иногда и отдельно от нее. И то, что организации якудза не хранят в секрете ни свой состав, ни свое руководство, европейцам тоже удивительно. Но мне, японцу, союз криминалитета с полицией против общего врага не кажется чем-то странным. Напротив, объединение кортанцев, на время отбросивших все былое ради будущего — вполне закономерно.

Свартальвы думают, что они уже хозяева здесь, но пока что это еще далеко не так.

— Кстати, в городе есть кто-то, хорошо знакомый со Свартальвсхеймом? — спросил я его. — Хочется кое-что для себя прояснить.

— Вам в университет, на кафедру политологии. Правда, я не знаю, кто из преподавателей остался, а кто уехал.

В университет я пошел, но нужный мне человек, некий профессор Каддинген, уехал куда-то в глухомань к родне, намереваясь переждать смутные времена там, а других специалистов по Свартальвсхейму на кафедре вообще не было. Облом.

Райзель пока не появлялся, и я ломал голову, какую пользу можно извлечь из истории с ним. Если он и правда тот, за кого себя выдает… Хм. Не силен я в интригах, да и в свартальвах разбираюсь слабо. Но если правитель княжества едет в несколько рискованное путешествие — то уж точно не ради того, чтобы просто подраться. За его речами и любезностью может прятаться что угодно, но, скорее всего, ему от меня что-то нужно. И я даже имею предположение, что именно.

* * *

На ночь глядя случилось чрезвычайное происшествие. Мы спокойно себе отужинали и ложились спать, когда сонную тишину разорвали автоматные очереди. Одиноко треснул пистолетный выстрел — а затем снова злобный стук автоматов.

— Я пойду гляну, — сказала Гордана.

— Тебе делать нечего? Сиди тут, я сам посмотрю. Тем более что мой щит, в отличие от твоего, не боится антимагических боеприпасов.

Возле стены, выходящей на улицу, я не так давно сложил небольшую поленницу на случай, если в результате разрухи или войны настанут проблемы с газовым отоплением. Сейчас поленница пригодилась мне несколько иным образом: поднявшись на нее, я смог выглянуть через стену.

Снова залаял автомат. Я отчетливо увидел, как из переулка на той стороне улицы вылетел рой пуль, среди которых были и трассирующие, и впился в стену соседнего дома.

Вот и сюда пришла война. Раньше это была просто оккупация, когда по улицам ходят чужие солдаты, но не стреляют. Теперь уже дошло до стрельбы, и я могу только порадоваться, что обнес дом солидной каменной стеной: фанерные стены для пули ничуть не большее препятствие, чем классические бумажные «фусума».

Сразу после этого из переулка выскочил какой-то человек, на бегу обернулся, вытянул руку с зажатым в ней длинноствольным пистолетом и выстрелил. Свернув за угол, он затравленно огляделся.

Но варианты у него были неважные: сто метров влево до перекрестка, сто пятьдесят вправо, и переулок, из которого он выбежал — вообще единственный на всю улицу. Деваться некуда.

Решение пришло моментально. Я махнул ему рукой, привлекая внимание, и указал на калитку. Человек со всех ног побежал к ней, я же спустился с поленницы и отпер засов, а как только беглец влетел внутрь — снова запер.

— Кто?

— Черные камзолы, — прохрипел он.

Гордана выглянула из дома очень кстати. Я толкнул беглеца к двери.

— Спрячь! — велел Гордане, а сам полез обратно на поленницу, оглядеться.

Скорее всего, я сделал это зря, потому что аккурат в этот момент в переулке показались автоматчики. Они не рискнули прожогом выскочить на улицу, но осторожно выглянули — один налево, второй направо. А потом заметили меня.

Я здраво рассудил, что прятаться поздно, они могут принять меня за беглеца, а тогда проблем не оберешься. Потому на пару секунд остался на месте, осторожно наблюдая за происходящим и показательно держась руками за стену, а потом слез с поленницы.

Расчет в какой-то мере оправдался — чернокамзольники действительно увидели, что я не тот, кто им нужен, и не стали сразу стрелять — но только частично. Потому что десять секунд спустя в мою калитку загрохотали сапоги и на очень сильно исковерканном кортанском потребовали открывать.

Ну ладно.

Я уже придумал, как буду себя вести и что им скажу, но все пошло наперекосяк, потому что стоило мне отодвинуть засов, как автоматчики, которых внезапно стало уже четверо — они там почкованием размножаются или делением?! — ввалились во двор и мне в лицо сразу же уперлось дуло автомата.

Ну, точнее, почти уперлось: я ведь не знаю, что у них на уме.

А еще мне не нравится, когда в мой дом вваливаются с оружием и тычут им мне в лицо.

Я отбил ствол в сторону и впечатал кулак в челюсть автоматчику, после чего толкнул его на товарищей и ударил того, который стоял рядом с ним. Остальные двое чуть замешкались: на одного упал нокаутированный, у второго не было линии огня, да и я тоже не медлил.

Изначальная диспозиция была в мою пользу: я у калитки, они вваливаются тесной группой, так что расстояние до самого дальнего — дистанция удара если не кулаком, то ногой. Быстрая двойка в голову второму, пока он пытался отпихнуть от себя бесчувственное тело — и он сам становится бесчувственным телом.

Шаг вперед с прокруткой вокруг опорной ноги, мои руки вцепляются в оружие третьего, при этом удар с разворота как продолжение прокрутки, да еще и с дополнительной точкой опоры руками на чужой автомат получается на редкость сильным. Я достаю своим уширо-маваши-гэри в грудь четвертого с такой силой, что он вываливается из калитки обратно на улицу, его автомат скользит по мостовой на середину проезжей части. Как я и думал, легкий бронежилет под камзолом, а значит, тяжелых травм не будет.

Третий попытался выкрутить у меня из рук свой автомат, и надо отдать ему должное: он очень хорошо провел свой прием, все же та часть свартальвовской рукопашки, которая касается борьбы оружием или за оружие, весьма и весьма неплоха. Я, впрочем, бороться с ним не стал, а просто ударил под локоть в нерв и заставил выпустить ствол, затем еще одно короткое движение — и уже мой локоть попадает ему в голову.

Фух. Четыре секунды — четыре лежащих противника. Пожалуй, мой лучший результат на сегодня, несколько лет назад в Аквилонии на пятерых парней из двух служб безопасности мне потребовалось секунд двадцать, и то они были по времени растянуты, вначале трое, потом еще двое. Ну и монахи в монастыре, но они не в счет: хоть их было десятка два, но они совсем не бойцы. А тут — четыре профессиональных солдата за четыре секунды. Расту.

Я вышел на улицу, предварительно оглядевшись, как раз в тот момент, когда чернокамзольник уже перевернулся на живот и на четвереньках пополз, кашляя, к своему автомату. Автомат я забрал у него из-под носа, заодно убедившись, что он не бьет меня током, так как предназначен для солдат-людей, затем схватил его самого за шиворот и поволок обратно. Адекватного сопротивления он не оказал, то ли не смог, то ли прислушался к своему внутреннему голосу.

Но только лишь войдя обратно, я осознал, какую колоссальную ошибку допустил. Солдат, которому я заехал локтем, успел оправиться от удара и его пальцы уже тянули за ремень одного из автоматов. Он повернул голову, увидел меня и рывком дернул оружие к себе.

Я просчитал все в один момент: он в шести метрах и к тому же лежит на земле, я просто не успеваю помешать ему стрелять, мой щит против автомата не тянет, так как остановит только первую пулю, и последнее, что мне остается — стрелять первым. Я-то успею, да и с шести метров не промахнусь — но последствия… До этого я еще мог надеяться разрулить конфликт как недоразумение — но когда я убью свартальвовского солдата, пусть он и человек…

Левой рукой я отбросил того, кого тащил, правой вскинул свой автомат, еще надеясь что противник одумается и замрет…

Не одумался. И когда я с горечью понял, что ситуация вышла из-под контроля и по моей оплошности мне и Гордане предстоит в ближайшие минуты стать объектами травли, прямо между нами на земле возник небольшой смерч, полметра в высоту, и швырнул во все стороны облака пыли. Я не пострадал, а вот солдат взвыл, когда пыль попала ему в лицо, и в ту же секунду по его рукам хлестнула струя пламени. Несчастный завопил еще громче и выронил автомат.

Фу-у-у-у-у-у-у-х!! А ведь это было близко. Я посмотрел на Горди и показал ей большой палец.

— Замечательная работа, ваше магейшество, ты очень вовремя. А теперь звони Альтингу, пусть приедет и заберет своих недоумков. А я их постерегу.

— Только будь осторожен, чтобы они еще чего не выкинули…

Я как раз поднял с земли последний, четвертый автомат, после чего уселся напротив своих пленников:

— Буду.

Номер у Альтинга я взял сразу после визита Райзеля, так что проблем не возникло. Не знаю, чего Гордана сказала дежурному и самому Альтингу, но он вскоре прикатил на паре броневиков с целым взводом солдат, причем, прежде чем войти, пропустил вперед четверых из них.

— Что стряслось?

Я к этому моменту благоразумно отложил все автоматы в сторону, еще даже до того, как солдаты вошли во двор.

— Вот эти четверо вломились в мой дом, — пожал плечами я, — при этом пытались то ли ткнуть мне в лицо стволом, то ли ударить. Пришлось защищаться. Все четверо немного пострадали, самый упрямый еще и обгорел слегка.

Обгоревший еще до приезда Альтинга получил кое-какую помощь: Горди дала ему воды промыть глаза и помогла перемотать руки бинтом, а также вколола что-то из его же аптечки.

— И как это произошло?

— Я собирался лечь спать, тут на улице начали стрелять. Я вышел посмотреть, что происходит, выглянул над стеной ограды — тут они выскакивают и прямо ко мне. Увидели, значит, начали греметь в ворота. Я думал — разберемся мирно, открыл, они вламываются — и сразу дуло мне в лицо. Это уже был перебор. Моему миролюбию есть предел.

Он заговорил с солдатами, затем снова повернулся ко мне.

— Такое дело, учитель, как бы это помягче сказать… Они уверены, что вы то ли спрятали у себя террориста-повстанца, то ли помогли ему скрыться. И это, бить наших солдат — совсем не дело. Они, скажем так, олицетворяют новый порядок, и выступить против них — значит выступить против нас, а это чревато сами понимаете чем… Я, конечно, сейчас разберусь, что тут можно сделать, и…

Ладно же. Не хочешь уклоняться — и я не буду. Лобовая атака так лобовая, и поглядим, кто первым отвернет в итоге.

— Тут можно сделать вот что. Ты забираешь отсюда этих тупиц, которым даже в голову не пришло, что если бы я прятал у себя террориста, то не открыл бы им дверь добровольно, приносишь мне свои извинения от имени твоей сестры и едешь обратно к себе. А утром доходчиво доносишь до всех и вся, и чернокамзольников, и свартальвов, что в мой дом без спросу войти нельзя, а кто рискнет — того я имею полное право вышвырнуть обратно, причем не обязательно живым. Тот, что с перемотанными руками, был на волосок от смерти, его жена моя чудом спасти успела.

У Альтинга слегка дернулся глаз, но в остальном он по-прежнему сохранил спокойное лицо и спокойный голос.

— Боюсь, вы перегибаете палку, и… сильно перегибаете. Или же просто не отдаете себе адекватного отчета о… об окружающей вас действительности.

Браво. На редкость вежливо высказанная мысль.

— Да нет, Альтинг, я отдаю. Это просто у тебя с памятью проблемы. Или даже дело не в памяти, а в том, что когда мы с твоей сестрой заключали сделку, ты все еще был сильно занят своим горлом и мог не услышать слова своей сестры. Цитирую, ты будешь жить, как жил, не зная горя, конец цитаты. Ключевые слова — что я буду жить, как жил. В буквальном смысле. Это значит, среди прочего, что на территории моего дома порядки такие же, как были до вашего вторжения. В том числе мое право на применение силы для защиты от незаконного вторжения, ограниченное силой незаконного вторжения. То есть, при вооруженном вторжении я имею право применять летальную силу. Логично, да?

— Незаконное?!! — вот тут уже в голосе Альтинга слегка прорезалось возмущение. — Да они не просто действовали в рамках закона, они и есть закон!!

— Для законного нахождения в моем доме без моего согласия необходим ордер, выданный уполномоченным органом, к тому же вхождение по ордеру возможно исключительно от рассвета до заката, в светлое время суток. Кроме того, ордер необходимо предъявлять, стоя за пределами моего дома, и дать мне время на его прочтение, а также ответить на мои вопросы, кто и зачем ордер выдал. Вот такие порядки были в Кортании до вас, Альтинг, и твоя сестра гарантировала мне, что они будут соблюдаться в отношении меня и моей семьи. И вооруженное вторжение, притом в очень грубой форме, совершенно не вписывается в обещание, что я не буду знать горя.

— Но они были убеждены, что террорист скрылся с вашей помощью, и…

— Они могут быть убеждены в чем угодно, но это совершенно никак их не оправдывает. Если бы они вели себя адекватно и вежливо — ну, я бы вник в их положение, они народ подневольный, под пулями бегают, все такое, к тому же лишние проблемы мне ни к чему, да и человек я негордый, сапогами в мою дверь и орать — ладно, ничего страшного. Но автоматом в лицо — это ни в какие ворота не лезет. Банальный инстинкт самосохранения. Что еще тут непонятного?

Он секунду подумал.

— Я понял, вашу позицию, и…

— Вот и славно.

Он перекинулся еще несколькими фразами с моими теперь уже давешними пленниками и снова повернулся ко мне.

— Тут как бы непонятно все же, куда делся террорист, если на всей улице некуда больше свернуть.

— На улице мой дом не единственный, и мой забор тоже не единственный. Когда я вышел из дома — слышал топот. Слева направо. Выглянул, стоя на поленнице — увидел солдат. Наверно, зря вообще выглядывал, но задним умом все сильны. К слову, дом можешь осмотреть и убедиться, что я никого в кладовке не прячу.

— А если прячете? — ухмыльнулся Альтинг.

— Ну пусти вперед пушечное мясо, если сам боишься. Только сапоги пусть снимут.

Блеф, видимо, сработал, да и Альтинг, судя по всему, не хотел усугублять конфликт: партизан-то убежал, а у меня ему еще учиться. Свартальвы народ расчетливый, порой до степени мерзавца, но в этом есть свои плюсы.

Он что-то скомандовал, его бойцы повели наружу пострадавших, сержант хотел было забрать автоматы, но я наступил ногой на ремень одного из них.

— Этот я оставлю себе в порядке компенсации за вторжение. И, Альтинг, ты уж не забудь всех оповестить, что владелец этого дома имеет автомат и право на его применение, которым воспользуется без колебаний, хорошо?

Это тоже был рискованный момент, но расчет оправдался. Действительно, если тут живет маг пятого уровня и без кандалов, на что свартальвы согласились, то от одного автомата хуже не будет.

Когда во дворе остались только мы вдвоем, Альтинг негромко сказал:

— Это, ваша привычка постоянно упоминать мое горло при моих подчиненных… подрывает мой авторитет.

Я улыбнулся:

— А ты помнишь смысл слова «пустой» в названии пути, которому я тебя обучаю?

— Ммм… помню.

— Ну вот. Как зеркало отражает все, что перед ним находится, так и я адекватно реагирую на все, с чем сталкиваюсь. Если бы не твоя попытка надавить — я бы не упоминал твое горло. Я — зеркало, Альтинг. Скорчишь страшную рожу — увидишь страшную рожу.

— Ладно, усвоил.

— Замечательно. Спокойной ночи.

Когда он ушел, я вернулся в дом. Гордана стояла у самой двери, в воздухе витал дымок.

— Горди, у тебя рукава халата тлеют.

Она развела руками:

— Я, признаться, готовилась к худшему варианту…

Мы прошли в спальню и тут я внезапно остолбенел, когда по команде Горди «вылезай» из-под нашей кровати вылез голый мужик в одном исподнем.

— И как это понимать?

— Как-как… я его сюда спрятала.

— А почему ты голый?!!

Горди вздохнула:

— Ну как почему? Чтобы, если найдут, я могла сказать, что это мой любовник!

* * *

На следующий день к началу тренировки на улице заурчал двигатель броневика, но во двор вошли только Альтинг и с ним еще один тип в черном камзоле. Причем внешность у него — вроде собачьей. Не лицо, скорее повадки. Пока я жил в Аквилонии — с ищейками пришлось иметь дело, глаз у меня уже наметанный.

— Добрый день, — поздоровался Кэр-Фойтл, — тут такое дело… Наш отдел внутренней разведки ведет разработки по контршпионажу. Это — капитан Сайбан, и он полагает, что где-то в городе может быть аквилонская агентура…

— Я не полагаю, а знаю это, — поправил Альтинга капитан. — А полагаю — что они могут попытаться выйти с вами на контакт, господин Куроно.

У этого капитана, надо думать, есть авторитет даже среди свартальвов, если он позволяет себе перебивать и поправлять своего хозяина. Хотя говорит Сайбан — смешная фамилия с точки зрения японца, «сайбан» значит «суд» — вполне вежливо и корректно, да. Но — у него явно есть авторитет. Учту.

Я быстро прикинул расклад. О вчерашнем происшествии ни слова, но наверняка внутренняя разведка подозревает меня в сочувствии или помощи повстанцам. И надо сказать — совершенно правильно подозревает. Если я буду все отрицать и ничего не знать… Нет, я знаю способ получше.

— Вы опоздали со своими предположениями где-то дней на десять, капитан, — спокойно ответил я, — с аквилонским разведчиком я действительно встречался, и он опередил вас вот как раз дней так на десять.

— Жаль, — почти натурально вздохнул Сайбан, — а о чем вы с ним беседовали?

— Я ему напомнил, что по кое-чьей вине сбежал из дома, лишившись всего, и потому император Аквилонии, который этому, собственно, прямой виновник, может свои проблемы решать без моей помощи, а его цепным псам, если они дорожат целостностью опорно-двигательного аппарата, внутренних органов и мягких тканей, надо держаться от меня подальше. Ну примерно такой смысл беседы был, только чуть менее вежливо. Совсем чуточку.

— А почему, рискнув прямо угрожать агенту Аквилонии, вы все же не решились сообщить ближайшему патрулю?

Браво, я едва не зааплодировал. Меня всегда восхищали люди, способные неприятные вещи и вопросы высказывать вежливо. До этого момента в моем личном рейтинге вежливых персон уверенно лидировал полицейский, который требование вывернуть карманы на предмет якобы находящегося там пистолета облек в вопрос «не будете ли вы так любезны делом опровергнуть напраслину, которую на вас возводят?». Второе место со вчерашней ночи занимал Альтинг, который оформил фразу «да ты охренел нападать на солдат новых хозяев страны?!» в виде «боюсь, вы не отдаете себе адекватного отчета об окружающей вас действительности».

Но теперь тому копу и Альтингу явно придется потесниться: этот капитан Сайбан просто мастер вежливых формулировок. «Почему вы не решились сообщить патрулю?» вместо «как ты посмел утаить эту информацию от нас?!» — это действительно высший пилотаж. Ладно, я попытаюсь ответить ему пусть не с таким же мастерством, но хотя бы достойно.

— А почему, заслужив своими умственно-аналитическими способностями авторитет даже среди свартальвов, вы все же не пришли к выводу, что мое эмоциональное отношение к Аквилонии не состоит в обратной зависимости с эмоциональным отношением к недавно приехавшим гостям Кортании?

— Эм-м-м?… Простите?

С чувством глубокого удовлетворения читаю на лицах сыскаря и Альтинга непонимание: вроде кортанский они знают хорошо, но такой словесный крендель поставил их в тупик.

На изысканную вежливость отвечено наилучшим образом: один-один. Но когда я уже обдумывал, как бы высказаться более понятно и не менее изящно, это сделали за меня.

— Реджинальд намекает вам, что из его неприязни к Аквилонии еще не следует любовь к нам, и он не собирается помогать вам, непрошенным приблудам, ловить своих сограждан, — раздался сверху знакомый голос. — Я прав?

Мы трое задрали головы и увидели Райзеля собственной персоной, который, засунув руки в карманы, стоял в расслабленной позе уличного бездельника на вершине ограды и смотрел на нас.

Точнее, это я увидел Райзеля. Альтинг же, судя по всему, увидел незнакомого свартальва без каких-либо регалий или опознавательных знаков — и незамедлительно совершил ошибку.

— Да, — кивнул я Райзелю, — ты очень точно перевел мои слова с учтивого на доходчивый.

Альтинг же резко что-то спросил на своем языке. Я не понял, что именно — но, видимо, явно не то, что положено говорить князьям свартальвов. А тот занес ногу, словно намереваясь шагнуть со стены в пустоту — занятно это у него выходит — и оказался за спиной у Альтинга так внезапно, что и Альтинг, и капитан вздрогнули и выпучили глаза. Райзель ему ответил, мягко и ласково, но Альтинг от этого почему-то сглотнул, склонил голову в поклоне и что-то пробормотал извиняющимся тоном. Капитан, видя такую реакцию своего начальника, тоже незамедлительно поклонился.

— Реджинальд, они к тебе надолго? — спросил Райзель, проигнорировав их.

— Понятия не имею. Только что пришли.

— Ладно, я подожду пока. Не буду мешать. — Шаг — и он стоит у пруда, наблюдая за рыбками.

Альтинг повернул ко мне лицо, на котором недоверие и удивление, объединив силы, сумели пробить его вечную невозмутимость.

— Это… Вы его знаете?!!

— Так, шапочно. Он назвался Райзелем.

— А вам известно, кто это?!

— Он упоминал, что правит Этрамой и убивает магов, если ты об этом.

— Вот как… А можно узнать, при каких обстоятельствах вы… познакомились?

Я доброжелательно улыбнулся:

— Я считаю это исключительно своим делом, но ты всегда можешь спросить у Райзеля.

— Понятно, — сказал Альтинг.

Он сделал знак капитану, что тот может продолжать, а в его глазах отчетливо отражается усиленный перебор вариантов, почему ко мне приходит сам Райзель, да еще и я с ним на «ты».

— Господин Куроно, я читал ваше досье… Там написано, что вы ни во что не ставите материальные блага, не склонны к накопительству и стяжанию. Однако мне только что ответили, что пеняете императору Аквилонии свой побег и потерю всего… наши аналитики, составлявшие досье, где-то ошиблись?

Ну понятно, пытается как-то вывести меня из равновесия, получить хотя бы косвенное подтверждение того, что я помогаю аквилонцам или готов помочь при случае.

— А где вы усматриваете противоречие между моими словами и выводами ваших аналитиков? — пожимаю я плечами. — Просто под «всем и вся» надо понимать более широкий смысл. Дома я жил без особых забот, учился в университете, у меня были друзья, я владел кое-какими активами, не фонтан на фоне общего богатства Домов, но все же. Я был обеспечен и не добывал свой кусок хлеба в поте лица. И все это мне пришлось бросить. А что до материальных благ — по сравнению с личной свободой они ничто. Но в Аквилонии у меня был не особо нужный, но статус с привилегиями, да и против жизни без забот и хлопот я совершенно не возражал, достаток и слуги, берущие на себя любые бытовые проблемы и оставляющие мне больше времени на саморазвитие, друзей и любимое дело, мне вовсе не казались лишними. И я бы не возражал и дальше жить так, как раньше. Все это у меня отняли. Потому дело не в вопросе, что мне дороже, достаток или свобода, а в том, что меня заставили делать выбор, хотя меня вполне устраивало иметь и то, и другое и тихо-мирно себе жить.

— Понятно… Этот шпион — как он выглядел?

Пожимаю плечами:

— Кепка с козырьком, такая, какие носят с охотничьими костюмами, усики, пиджак… Неопределенный возраст и грамотная речь.

— Какие-нибудь особые приметы?

Я улыбнулся.

— Да, одна. Он выглядел как типичный шпион.

Капитан снова в небольшом ступоре, и я его понимаю. У шпионов специфичная профессия и очень строгий дресс-код: не иметь никаких примет и запоминающейся внешности, выглядеть, говорить и поступать так, чтобы после встречи с ними очевидцы не могли их описать. И потому выражение «выглядит как типичный шпион» — само по себе сродни оксюморону, так как шпион не может выглядеть как шпион.

— Это, простите, как? — спросил, наконец, Сайбан. — Что в нем типично шпионского?

— В том и дело, что ничего. Просто в бытность свою аквилонским гражданином я имел, к несчастью, тесные контакты с имперскими ищейками и шпиками, и у всех них есть нечто общее: невнятная внешность без примет, невыразительность, серость и безликость. Я перевидал много шпиков и топтунов — они все такие. Никакие. Даже в лексиконе — никаких запоминающихся оборотов, никаких словечек-паразитов. Хорошо поставленная речь без акцента… Хотя знаете, это примета. В Гиате не так уж много людей, говорящих по-кортански чисто, без диалектизмов, акцента, паразитов и сленга, так что если вы встретите человека, разговаривающего так, словно он по учебнику язык осваивал или в пансионе благородных девиц — возможно, это и будет шпион.

Последнее — уже почти неприкрытая издевка с моей стороны, но капитан кушает это безропотно и, обменявшись взглядами с Альтингом, уходит восвояси.

— Хм… мы подождем, пока… вы будете с… вашим гостем решать ваши дела? — спросил Альтинг, покосившись через плечо на Райзеля, стоящего у пруда.

— Не вижу причин задерживать тренировку. У меня с Райзелем дел нет, если у него ко мне имеется — то он мне этого пока не сказал. Заходите и начнем.

Тут возник небольшой казус, потому что ученики, уже предупрежденные Альтингом, норовили вначале поклониться стоящему спиной к ним Райзелю.

— Учитель не там, учитель тут, — одернул я их.

Забавно было наблюдать их реакцию, довольно-таки предсказуемую. В самом деле, заходит человек в помещение, где находятся, скажем, король и обычный смертный, и этот смертный требует кланяться ему, а не королю. По правде говоря, подобная ситуация, произойди она со мной в присутствии императора Хирохито, поставила бы в глубокий тупик и меня.

Я велел ученикам начинать разминку, а сам пошел к пруду.

Райзель, услыхав мои шаги, обернулся:

— Забавная штука пруд с карасями, а главное — многофункциональная. Всегда под рукой и вода, и еда, если жизнь прижмет…

— Еще и искупаться можно при острой нужде, — ввернул я.

— Ага. Говорю же — многофункциональная вещь.

— Так зачем ты на этот раз пожаловал?

Райзель задумчиво скрестил руки на груди в позе мыслителя.

— У меня кое-какая идейка появилась. Скажи, почему ты такой быстрый?

Я хмыкнул:

— Я-то? Это ты в один момент на десять метров перемещаешься, не я.

Он покачал головой.

— Нет, скорость движения как физическая категория тут ни при чем. Я просто делаю шаг — это обычный шаг с обычной скоростью. Суть работы «Теневого шага» — так это заклинание называется — в том, что оно поглощает субъективное пространство. То есть — мое личное. И один шаг перемещает меня на большое расстояние не благодаря скорости, а потому что укорачивается сам путь.

— Это как в анекдоте про бегуна, который пробежал пятикилометровый кросс за три минуты, потому что знал короткий маршрут? — сострил я.

— Так и есть. Вся сила заклинания именно в том, что оно как бы ужимает тридцать метров в длину моего шага, но только для меня. И хотя я могу преодолеть тридцать метров за одну секунду — моя скорость при этом обычная. А для тебя мой шаг становится тридцатиметровым, и потому внешнему миру я кажусь очень быстрым, чем, собственно, и пользуюсь в бою. И мало кто мог дать мне отпор, кроме одного мага, который защищался круговой ударной волной. А так чтоб без оружия и без магии меня переиграть…

— А делов-то. Ты замахнулся, показал удар — и я понял, куда ты шагнешь, чтобы ударить. Это было ошибкой, злость вообще плохой советчик, а в бою тем более.

— Злость? Ну да, злость. Только не на твой удар сам по себе… Я просто ненавижу чувство беспомощности, которое давно успел забыть. Столетия три уже живу со знанием, что могу сделать что захочу с кем захочу — и тут такое… Моими противниками были сильнейшие из сильнейших — а тут ты. Единичка, чья сила в мастерстве щита, так я думал, беря на поединок электрошокерную дубинку. Но ты переиграл меня по скорости, которую я давно отношу в категорию своих козырей. И замах — это уже был жест отчаяния, я не успевал тебя достать ни так, ни эдак, вот и решил, что начну удар до шага, чтобы не оставить тебе времени на уклонение. А ты не мог точно предвидеть, где я буду, и я рассчитывал, что ты промажешь. Но круговой удар оказался неприятным сюрпризом, скажем так. Так ответь, почему ты такой быстрый?

Я пожал плечами.

— Тренировка.

— И все?

— Я не владею никакой магией, ускоряющей мои движения. Тренировка — и ничего больше. Многолетняя и упорная.

— Хм… И в твоих тренировках ключ к пустотному щиту, вот что интересно, да еще и как побочный эффект. И я подумал: а что, если ключ к теневому шагу лежит там же?

Все ясно, он в курсе того, что я рассказывал ученикам. Вопрос только — куда он клонит?

— Честно говоря, не понимаю хода твоей мысли. Я — единичка со склонностью к пустоте, твоя секретная теневая чудо-магия сверхдлинного шага мне вряд ли доступна.

Райзель как-то странно на меня посмотрел и сказал:

— Да ни хрена она не секретная. Не больше, чем пустотный щит, и теневой шаг — тоже техника пустоты, общеизвестная притом.

— Пустота позволяет чуть ли не телепортироваться? — удивился я. — Я про такое вообще первый раз слышу, как и про сам теневой шаг.

— Ну, Свартальвсхейме про это все знают. Суть пустоты в жажде поглощения, она стремится заполниться. Пустотный щит — простейший способ использования. Но поглощать можно не только магию и энергию, но и свет, и звук, и даже пространство. И теневой шаг — все та же техника пустоты. У нас нет ни одной единички, которая не пробовала бы освоить теневой шаг, некоторые освоили… на базовом уровне.

Его последние слова натолкнули меня на догадку:

— …Но Черный Призрак только один, да?

Райзель кивнул.

— Да, только один. В этом-то все дело. Было, правда, трое, но в живых остался лишь я, двое других погибли еще до того, как было дано начало легенде о Черном Призраке. Видишь ли, использование теневого шага довольно сложная штука. Ты читаешь заклинание, думая только о нем, сконцетрированно, сосредоточенно, строго соблюдая темп, и параллельно смотришь на то место, куда собираешься шагнуть, и мысленно себя туда переносишь, причем постепенно. Это сложно. Сбился — все. Запнулся — все. Не выдержал темп, отвлекся любым внешним раздражителем — все. Пшик. У вас, людей, теневой шаг неизвестен, потому что из вас использовать его вообще способны единицы, которые и не подозревают об этом. Второй момент — длина шага. Это заклинание известно нам еще из старого мира, задолго до того, как миры рухнули в кучу. Но за многие тысячи лет задокументировано меньше тридцати свартальвов, способных шагнуть дальше, чем на пятнадцать шагов. И мой рекорд в сорок два метра — совершенно уникален. Никогда до меня такое не удавалось никому, хотя есть пара задокументированных случаев с шагом в тридцать метров. И последнее… самое главное. Теневой шаг в военном деле бесполезен, да и вообще бесполезен, поскольку длина заклинания — примерно как два куплета песни. То есть — на его чтение было необходимо почти тридцать секунд полнейшей сосредоточенности. Реальные случаи применения с пользой для жизни — единичны, например, иногда при пожаре владеющие теневым шагом спасались с третьих-четвертых этажей, шагая на землю. Или расщелину пересекали. Но не более. И только после того, как один гениальный маг изменил формулу таким образом, что ритм стал относительным, а не абсолютным, появилась возможность читать заклинание скороговоркой, появились новые возможности, но все равно для избранных.

Я понимающе кивнул.

— То есть, ты научился читать всю формулу за секунду?

— Не научился, это врожденный талант — читать заклинания скороговоркой. Точнее, врожденный талант — читать мысленно со скоростью, многократно опережающей скорость устрой речи. Формулу, которая читается тридцать секунд, я способен прочесть меньше чем за одну. И на весь Свартальвсхейм я такой один-единственный. Это уникальное свойство моего мозга. Есть и другие, которые читают теневой шаг за три-четыре секунды, но в военном деле это слишком долго. Все, кто пытался применять эту технику в бою — погибли. Три-четыре секунды — потолок для любого, кто не имеет моего таланта, быстрее пока что не смог никто. Но я вот подумал: а что, если твои тренировки могут поспособствовать не только пустотному щиту?

— Если ты тоже хочешь ко мне в ученики — извиняй, хватит с меня свартальвов.

— Я? Нет. Меня устраивает моя скорость. Я говорю о других. Мы можем поставить взаимовыгодный эксперимент, скажем так.

— Каким образом?

— Я научу тебя теневому шагу и посмотрю, каких результатов ты достигнешь.

— Хм… Что-то у меня есть сомнения в целесообразности. Ты сам сказал, что люди читать эту технику не могут…

— …В своем большинстве. Двигаться быстрее меня они тоже не могут, в отличие от тебя. Слыхал о переносе навыка?

— Понятия не имею, что это, — признался я.

— Какой-то исследовательский институт в Аквилонии поставил эксперимент такой. Испытуемым предлагали провести карандашом по извилистой линии, держа его правой рукой. Замеряли количество помарок. Затем тренировали точно вести карандашом по линии левой рукой. Когда все испытуемые хорошо освоили это дело, им снова предложили сделать то же самое правой, и результат оказался много лучше, чем в первый раз, хотя правую руку они не тренировали. А за разные руки, как ты знаешь, отвечают разные полушария мозга. Вот это и называется переносом навыка из одной части мозга в другую. И этот эффект можно наблюдать и в прочих случаях. Например, изучение чужого языка оказывает благотворное влияние на память вообще, а у светлых альвов в курс начального обучения магов-универсалов — то есть почти всех их — входят пение и игра на музыкальных инструментах.

— Пение? — удивился я.

— А то. Ты думал, они просто так все такие любители музыки? У людей та же тенденция: умеющие петь и играть быстрее разучивают заклинания. У наших боевых магов распространена практика пения на берегу океана в сильный шторм или других обстоятельствах, мешающих пению, я и сам в молодости тренировался в теневом шаге между двумя железнодорожными насыпями, по которым постоянно сновали поезда, везущие щебень.

— Чтобы заклинания не нарушались в стрессовых ситуациях? — догадался я.

— Вот именно. Перенос навыка. Кто способен петь под рев шторма или грохот грузовых вагонов — тот и на поле боя чувствует себя в своей тарелке.

Тут я вспомнил, что тренировки в крав-мага — израильская техника рукопашного боя — тоже проводятся под громкую музыку, шум, в задымленных помещениях и так далее.

— Подумаю на эту тему, хоть и не обещаю положительного решения, — сказал я, — а пока что меня ждут собственные ученики.

— Подумай-подумай. Если вдруг станешь как я — перед тобой откроются невиданные горизонты. Вернуться в Аквилонию, задать трепку императору и преспокойно уйти — всего лишь малая толика тог, что ты сможешь…

— Я не собираюсь мстить императору, даже если б мог. Я выше этого.

— Там есть и другие преимущества. В общем, подумай. Я загляну попозже, когда у тебя закончится тренировка.

— Так это и есть то важное дело, ради которого ты приехал сюда?

— Именно.

Шаг — и он на гребне стены. Второй — и Райзель просто исчезает, так и не поняв, что попался в расставленную ловушку.

Я смотрю ему вслед и пытаюсь раскусить его игру. Казалось бы, все просто: он искушает меня новыми способностями, чтобы проверить на мне новый метод обучения «черных призраков»… Это логично. Это рационально.

Но мне совершенно ясно, что цель Райзеля в другом, ведь я уже поймал его на лжи. Сукин сын сказал в прошлый раз, что приехал не ради подраться, а для более важного дела, а сейчас говорит, что это важное дело — проверить перенос навыка со скорости реакции на скорость чтения заклинаний. Однако чуть раньше Райзель обронил, что на эту идею его натолкнула драка со мной, значит, в тот момент, когда он сюда ехал, таких планов у него еще не было.

Так зачем на самом деле он приехал? Вопрос на миллион.

Одно, впрочем, бесспорно: сегодня Райзель появился весьма кстати.

5

Когда тренировка подошла к концу, я напутствовал своих учеников:

— Хорошенько сегодня отдохните, потому что завтра вы будете летать по всему додзе…

— В каком смысле — летать? — спросил Рунтинг.

— О, я это вслух сказал? Не берите в голову, я просто имел в виду, что завтра моя жена будет проверять ваш прогресс по части пустотного щита… Что вы так на меня смотрите? Шучу же.

Свартальвы потянулись на выход, Тантиэль, обычно держащаяся в конце их группы, подошла ко мне.

— Учитель, а можно перекинуться словом между четырьмя глазами? Пару минут.

Я кивнул, подождал, пока остальные выйдут на улицу, и сказал:

— Ну кидай.

— Кхм… Вы как-то говорили, то начали с пятисот ударов в четыре года…

— И?

— Где именно вы занимались?

— Дома.

— Ваш учитель приходил к вам домой? — большие оранжевые глаза на глянцево-сером, почти кукольном личике наивно хлопнули ресницами.

Вообще-то, моим первым учителем был мой отец, но если я скажу это, меня будет легче легкого поймать на лжи: Рюиджи Рэмм, отец Реджинальда — ну или мой второй — совершенно не владел никакими боевыми навыками. А догадка Тантиэль вполне логична — ну не ходят дворянские дети к учителям, это учителя к ним приходят — и потому я решил ответить утвердительно.

И, конечно же, она меня немедленно поймала.

— А скажите, учитель, ваш учитель имел накидку-невидимку или владел какой-то техникой, позволяющей ему проникать в усадьбу вашего Дома незаметно для охраны и не попадаться на видеокамеры? Просто служба безопасности Дома Рэмм никогда не фиксировала на проходной никаких учителей боевых дисциплин, даже вся ваша родня, владеющая магией, тренировалась за пределами усадьбы.

Я скорчил кислую мину, так, для вида:

— Ладно, ты меня поймала. Я тренировался вне дома, но у меня встречный…

— Простите, что перебиваю — но в Доме Сабуровых, куда вас часто брал в гости ваш отец, тоже не было боевых учителей, за исключением тренера Сабуровых К'арлинда, который учил магии всех своих нанимателей, а также тренировал вашего отца, а позже — и вас. Пустотному щиту. И он поведал, что на протяжении более двадцати лет был единственным тренером в Доме.

Я скрестил руки на груди.

— Так-так… И к чему ты клонишь?

— Вы не могли встречаться со своим учителем ни дома, ни в гостях у родни. Ваша школа была обычной — для дворян, но обычной — и после нее вас сразу везли домой. Вот три места, где вы бывали с четырех лет до пятнадцати. Нет-нет, я не намекаю, что вы самозванец, ваше мастерство говорит само за себя… Просто стало мне любопытно — а где же вы на самом деле изучали то, чему учите нас?

Вот же длинноухая зараза! И ведь отмечал я раньше, что она неглупа, но… Тантиэль ведет себя, как неудачница, говорит, как неудачница, и выглядит… ну точно не как мыслительница. Вот только за кукольной внешностью скрывалась до поры до времени весьма проницательная натура. Ведь докопалась же, одно спасение — что идея переселения душ из параллельного мира здесь никому в голову не приходит…

Пора уже, наконец, привыкнуть, что свартальвы — раса долгожителей, и Тантиэль хоть и выглядит моей ровесницей, но на деле ей может быть и тридцать, что вряд ли, и сотня, что гораздо вероятнее. Впрочем, игра равная: если просуммировать жизненный опыт мастера Куроно и Реджинальда, то получится, что и мне за сотню.

Я улыбаюсь, вначале едва заметно, но постепенно растягиваю рот в веселой улыбке:

— Просто между прочим, император Аквилонии тоже очень хотел это узнать. Не узнал. А теперь я спрошу: откуда у тебя вся эта информация?

— У нас очень даже неплохая агентура, в том числе и в Аквилонии.

Ну и как понимать этих свартальвов? Что ни день, то сюрприз. Ущербная единичка-неудачница, пария, неполноценная, самый-самый низ социальной лестницы, даже не низ, а дно — и у нее есть допуск к агентуре или разведданным?!

— У тебя есть допуск к данным разведки? — скептически спросил я.

— Не-а. Но у меня есть доступ к самой разведке, — Тантиэль сообщила мне это так, словно сказала, который час.

— У единички? — все еще не мог поверить я.

— Угу. Просто между прочим, работа на шифровально-дешифровальном посту скучна и бесперспективна, но в ней есть свои плюсы.

Ах вот оно что… Стоп. Если Тантиэль просто прочла содержание докладов, то значит, эти доклады уже есть у Альтинга и его сестры. Это уже очень дерьмово, но тогда Альтинг задал бы мне те же вопросы, что сейчас задала Тантиэль…

— Ты читаешь секретные доклады своих начальников?

— Это тоже, но в целом все чуть веселее. Я беру в штабе три депеши, шифрую, отдаю связисту… четыре. Потом получаю четыре шифровки в ответ, отношу в штаб то, что должна, а четвертую читаю сама.

— А ты рисковая — посылать свои запросы через голову командира… Помнится, К'арлинда за какую-то мелочь к сорока годам изгнания приговорили…

— Да нет, ничуть. Я посылаю свои запросы с самым низким приоритетом — «выполнять при отсутствии других задач». Вреда никакого. Даже если раскусят, максимум что мне грозит — это строгий выговор, да и то вряд ли. Личная инициатива у нас в почете… если не направлена против вышестоящего начальства. Да, кстати, если вдруг вы подумали о том, чтобы утащить меня в подвал и выпытать всю аквилонскую агентурную сеть при помощи различных механических и раскаленных приспособлений — увы, я шлю запросы координатору, который физически находится в Свартальвсхейме, и про саму агентуру как таковую знаю лишь то, что она в природе существует.

Да, была мысль, без пыточных инструментов, но была… Она меня что, насквозь видит?!

— Ну вот и про моего учителя ты тоже можешь знать, что он в природе существовал, — ухмыльнулся я в ответ, — но не более того, увы.

Свартальвы укатили, а я пошел к своей макиваре у пруда — надо и самому тренироваться.

Однако день выдался богатым на сюрпризы. После обеда ко мне пришли мои ученики — всех не уехавших из Гиаты я свел в одну группу, благо их на группу и осталось — и один из них, паренек по имени Григор, войдя и поклонившись, воспользовался тем, что пришел на минуту раньше других и подошел ко мне.

— Вам, господин Куроно, сто благодарностей передать велели.

— Кто и за что? — приподнял я бровь.

— Я не знаю, за что, но мне сказали — вы поймете.

Хм. Грегор — единичка в семье докеров, точнее, отец — старшина в бригаде докеров, мать — повариха в портовой столовой, из низов, в общем, люди небогатые, но приличные, и Грегор у меня на хорошем счету, не столько как ученик, сколько как человек. Но и свартальвы — народ коварный, подлости не чужд. Вполне могли надавить на кого-то из моих учеников и устроить провокацию… И если я скажу что-то типа «рад был помочь» — они сразу же поймут, что беглецу помог именно я. К слову, про беглеца я ничего не знаю, ему тогда сразу сказал, чтобы уносил ноги и мне ничего не говорил: меньше знаешь — меньше выдашь под пыткой, случись что.

Потому я неопределенно пожал плечами и философски изрек:

— Понятия не имею, о чем речь, но это не страшно. Если не знаешь, за что благодарят — не беда, беда — когда неизвестно за что проклинают.

Но если это не провокация… Надо думать, подполье начинает переходить к активным действиям. Давно пора.

Ближе к вечеру, уже после тренировки, снова появился Райзель. Я смотрел через открытую дверь на горы, вырисовывающиеся вдали на фоне намечающегося заката — и тут бац, прямо передо мною возникает из ниоткуда этот сукин сын. Только что его не было — и вот принесло его размазанной полосой.

— Надеюсь, теперь я более своевременно? — спросил он.

Я кивнул:

— Да, ты умеешь выбирать время: из трех твоих визитов два — как раз к чаю.

— Ну это на войне главное в деле особых подразделений — уметь появиться в нужном месте в нужный момент. Особенно к обеду или к чаю. Вот, держи, — и он протянул мне продолговатый предмет, похожий на снаряд малого калибра, завернутый в упаковочную бумагу.

— Что это?

— Вроде чая, только не чай, а то, что с Свартальвсхейме вместо него.

В бумаге я обнаружил металлический термос со странными рунами на боку.

— Только учти — это без сахара пьется. Если кинуть сахар — ближайшие три-четыре дня своей жизни ты проведешь, не слезая с ватерклозета.

— Почему? — удивился я.

— Ты меня спрашиваешь, почему сахар портит наш напиток?! Сахар ваш, человеческий, ко мне какие вопросы?

— Хм… Как он называется?

— Называй его альвовским чаем, да и все. В последний раз, когда люди пытались запомнить название, у шестерых закипел мозг, а у того уникума, который запомнил и попытался произнести — сломался язык.

Мы устроились за тем же столиком, что и в прошлый раз, Горди принесла салаты, закуски и нашу с ней гордость — свежеиспеченные такояки. Я ее научил запекать кусочки осьминога в тесте, а она освоила это дело так, что даже меня переплюнула, и ее такояки на вкус — не отличить от тех, которые пекутся на улицах Киото и Йокогамы. Вообще довольно странно, что портовый город, питающийся на тридцать процентов из моря — а если считать птицу, откормленную на отходах рыболовецкого промысла, то и все пятьдесят — не знает такой элементарной вещи, как осьминог в тесте… Надо будет подкинуть кому-то рецептик, пусть такояки станут нормой уличного общепита и здесь, и тогда Гиата будет напоминать мне Японию чуть больше…

Но это в будущем. Когда вышвырнем свартальвов.

Райзелю такояки понравились, но как оказалось чуть позже, у него нет предпочтений в еде вообще: трескает все, что пригодно к тресканию.

— А ты неразборчивый, как для графа или князя, — заметил я по этому поводу.

Он пожал плечами:

— Жизнь приучила есть все, не перебирая. Я, видишь ли, не всегда был иерархом Этрамы. Начинал, как и все единички, с самого низа. Единичка, сын двух единичек — ниже меня были только рабы, да и то не все… Хлебнул, в общем, лиха.

— В Свартальвсхейме все так плохо у бездарных? — спросила Горди.

— Да уж не сахар, как у вас говорится. Дело, собственно, не в материальном положении — голодать не приходилось — но… как бы это вам объяснить… Наше общество чрезвычайно расслоенное. Те, у кого сильный дар и высокий статус, смотрят вниз с пренебрежением и презрением. Допустим, еще семерки — как ни странно, наиболее терпимы. Они снисходительны, потому что из-за высокого положения никогда не знали ни унижений, ни насмешек. Шестерки также принимают свой высокий статус с достоинством избранных, пятерки и четверки уже не столь гуманны, тройки презирают двоек… ну а двойки, и без того почти в самом низу, рады оторваться хоть на ком-то, кто еще ниже их… Вот та же еда… Допустим, в булочную, которую держит тройка или четверка, мне хода нет, если я не хочу лишний раз поймать на себе взгляд, полный презрения, а то ведь могут и выставить, не пожелав продать мне булку… Тут такое дело, в Свартальвсхейме достаток, и булочнику мои гроши не уперлись, он меня скорее выставит, чтобы я не оскорблял своим существованием других покупателей. А если я пойду в булочную, которую держит двойка — ну, там нет ни первосортной муки, ни первосортного хлеба, потому что поставщик хорошего провианта — тройка или четверка — не желает иметь дела с двойкой.

— Тихий ужас… — посочувствовала Гордана, и я с ней мысленно согласился: на редкость безрадостную картину рисует Райзель.

— Угу. Вот еще простой пример. Ни один портной не согласится одевать того, кто ниже него на пару уровней. В хорошей лавке мне не продадут приличной одежды, а если я какими-то неправдами найду хороший костюм… Меня поднимут на смех везде, куда бы я ни пошел. Хуже того, если я в облачении, достойном четверки ли пятерки, покажусь среди тех же четверок — они оскорбятся. Мол, что эта ущербная единичка о себе возомнила?!

— Кошмар…

Райзель пожал плечами:

— Ну не то, чтобы кошмар… Просто низы держатся своего слоя. Жить, в общем-то, можно. И в целом подобная организация социума идет на пользу нам как виду: у нас очень жесткая борьба за место под солнцем, и на вершину, к власти, забираются только сильнейшие. Тот же Альтинг, допустим, единичка — и чтобы забраться на уровень тройки-четверки, ему пришлось всю свою жизнь заниматься тем же, о чем ты ученикам своим рассказываешь. Самосовершенствование без конца, и без обозримой цели. Тебе известно, что Альтинг знает восемнадцать человеческих языков, не считая дюжины мелких диалектов?

— Ого! — сказал я.

— Ага. У него много и других умений и навыков. И очень немногие способны хотя бы представить себе, через что он прошел. Этого даже я не представляю, потому что мой путь наверх был труден и кровав, но у меня нашелся козырь в виде речевого центра, обгоняющего язык и связки. А у него никакого врожденного таланта нет. Он забрался так высоко, потому что сумел стать незаменимым везде, и тут, и там. А выиграли все: он повысил свой статус, наша армия получила чрезвычайно ценный кадр. Вот так это работает. Или я. Я на вершине, у меня и почести, и уважение, и, что я ценю больше всего, страх тех, кто раньше считал меня грязью. Ведь я могу сделать с ними, что хочу, даже в обход наших собственных законов, и они это знают. Ну а взамен Этрама, а вместе с ней весь Свартальвсхейм, получила самое страшное оружие из всего существующего. Черного Призрака, способного оставить любого врага без сильнейших магов и самых высокопоставленных офицеров. Ну а через что прошли я и Альтинг, через что проходят другие, которые забираются выше своего уровня титаническими усилиями… С точки зрения процветания нашей расы это не имеет значения.

Гордана отхлебнула из чашки этот самый альвовский чай — напиток, к слову, терпкий, душистый, но по вкусу ничего общего с чаем — и просила:

— И что, никто никогда не пытался что-то изменить?

— Если ты про революции и прочие человеческие забавы — то нет. У нас такого не бывает по одной простой причине: мы все по натуре эгоцентричные индивидуалисты. Эгоисты, другими словами. Мы действуем в интересах общества, если это и в наших интересах, идейных революционеров, равно как и вообще идейных — среди нас нет. И потому наше общество устроено так, что как только ты демонстрируешь любые таланты из тех, что есть у революционеров — ну там харизму, силу личности, передовые идеи и тому подобное — тебе сразу же находится теплое место повыше, чем то, где ты находишься. У Свартальвсхейма нет внутренних врагов, потому что любой сильный внутренний враг немедленно превращается в друга, стоит ему эту силу показать. Кроме того, мы не умеем ненавидеть абстрактные понятия. Я, будучи на дне, ненавидел тех, кто, находясь выше меня, отравлял мою жизнь, но не ненавидел систему как таковую. Свартальвам не дано ненавидеть свой социум — вместо этого они ненавидят вышестоящих и не пытаются сломать систему, чтобы построить что-то новое, а стараются как можно лучше устроиться в существующей.

Мы допили «чай» с печеньем, Райзель отодвинул пустую чашку, выложил на столик сложенный вчетверо лист бумаги и пододвинул его ко мне.

— Это формула, — сказал он, — и первое, что тебе надо будет сделать — это ее выучить. Сразу предупреждаю, что дело это непростое.

Я развернул лист и ужаснулся.

— Да уж… Я думал, это ваше непроизносимое название ваших денег, которое на «кьо» начинается — самое сложное слово на свете, а оказывается… да оно просто цветочки против этого!

— Угу, — кивнул Райзель, — теперь ты знаешь, почему люди освоили только простейшую магию. В общем, я подписал каждое слово, сколько именно времени оно должно читаться, и длину всех пауз. Чтобы тебе проще было.

— Ктрпавваллоскрртанвва… Ой, кажется, твой план научить меня этой технике дал сбой на первом же слове формулы…

— Это что, часть заклинания?! — удивилась Гордана, заглянув в текст. — Мда уж, какая-то вся эта формула уродливая и неблагозвучная…

Райзель ухмыльнулся:

— Точно. Уродливая. Это простые заклинания можно видоизменять и подбирать так, чтобы общее звучание было красивым, со сложными номер не проходит. Так что теперь ты знаешь, почему мы и альвы колдуем молча.

* * *

Следующая неделя прошла без каких бы то ни было происшествий. Райзель больше не появлялся: он сам сказал, что раньше, чем за две недели я все равно формулу не заучу. Я с ним был категорически не согласен насчет сроков, как по мне, то две недели стоило бы заменить на вечность или хотя бы пару тысячелетий. Строго говоря, я и не собирался всерьез осваивать теневой шаг.

Райзель, конечно же, дурак: независимо от того, освою я «шаг» на уровне новичка или переплюну самого Райзеля — я все равно скажу ему, что ничего не получается. Ни за что на свете не дам свартальвам рецепт подготовки новых «черных призраков». И он должен был это понимать… но не понимает. Ведь власть сильнейших и власть умнейших — совершенно разные вещи.

Параллельно я пытался разведать что-нибудь, что может пригодиться сопротивлению или аквилонцам. Разумеется, я и не думал считать чернокамзольников или узнавать места дислокации двух танковых бригад: если это смогу узнать я — сможет и кто угодно еще. А я должен сделать что-то, чего не могут другие. Я вращаюсь в кругах свартальвов, точнее — в самом дальнем кругу, в компании изгоев-единичек.

К слову, после рассказа Райзеля я немного пересмотрел свое отношение к ним: теперь мне их стало слегка жаль. Говорят, чтобы дети выросли добрыми, нужно дать им счастливое детство. Я вырастил такими сына и двух дочерей в прошлой жизни, они вырастили по этому же рецепту своих детей, потому я знаю, что он действительно работает.

Но верно и обратное: люди, чье детство было несчастливым, часто становятся если не злыми, то жесткими. Я сам вырос отнюдь не в теплице, моими друзьями были такие же дети войны, как и я. И, чего греха таить, не все они впоследствии стали хорошими и порядочными людьми. Мой самый лучший друг, после моего отъезда в столицу, примкнул к уличной банде, даже не к якудза, у которых есть хоть какие-то понятия о чести, долге, дисциплине, правильном-неправильном, а просто к банде. Закончил он, ясное дело, плохо. И не только один он.

А что касается свартальвов… А может ли их социум быть иным? Могут ли они сами быть иными? Послевоенная Япония — совсем не райское место, не такое ужасное, каким вырисовался Свартальвсхейм, но не сказать чтоб сильно лучше. И то, на моем жизненном пути у меня были замечательные попутчики — родители, друзья, инспектор Симадзу, который устроил меня инструктором в полицию, приютил на время и помог получить образование. У меня было любимое дело, коллеги, ученики — будь я проклят, если принял в обучение хоть одного непорядочного человека! — жена, с которой я прожил всю жизнь… Все это помогло мне стать тем, кем я стал, и провести по этому же пути многих других.

А у свартальвов этого нет. Свартальвы не любят своих детей, не способны на дружбу, у них нет никаких высоких устремлений. Эгоизм и жажда вскарабкаться наверх — вот и все наполнители их жизни.

И потому жизнь каждого темного альва предопределена и предрешена еще до того, как он покидает утробу нелюбящей матери. Никто из них не мог стать каким-то другим, кем-то иным.

И во время тренировок я вижу все это в каждом из своих учеников. Вот этот фанатичный голод, готовность идти по головам, хвататься за раскаленные ступени социальной лестницы — все ради того, чтобы любыми правдами и неправдами забраться чуть выше… Теперь я их понимаю. И жалею: ведь мои попытки наставить их на правильный путь с треском провалились. Они идут не туда — и в результате не придут никуда, ничего не добьются, ничего не получат: ни того, чего жаждут сами, ни того, что я хотел бы им дать. Увы.

Практика показала, что моя оценка близка к истине: толком никто ни в чем не преуспел. Да, драться мои ученики стали несколько более сноровисто — но и только. Единственный реальный успех — у Вейлинда: его, как и других, Гордана с одной подачи вполсилы не сносит, но, по его словам, раньше его щит не выдерживал и одного удара от мага четвертого уровня. Теперь выдерживает — ну, значит я помог хоть кому-то хоть в чем-то.

В процессе занятий я начал замечать, что Тантиэль довольно прозрачно раздает мне авансы. Знакомая картина: когда-то моя мать, которую я так и не вспомнил, изменяла моему отцу с К'арлиндом, тренером магии, просто чтобы он не утаил от «самой любимой ученицы» никаких секретов, и своего, в общем-то, добилась: поднаторела, «доросла» до шестого уровня — и свалила в Свартальвсхейм, в итоге выбравшись настолько высоко, чтобы своим вмешательством скостить своему бывшему учителю и любовнику остаток срока изгнания — к слову, по мнению самого К'арлинда, поступок, для чистокровных свартальвов нехарактерный. А Тантиэль мне жаль вдвойне: умная и проницательная, но тренируется с прохладцей, без должного усердия. У каждого свои маршруты, но Тантиэль крепко подвели ее чуйка и проницательность, из всех путей она выбрала самый неудачный. Ирония в том, что даже в том фантастическом случае, когда ей удастся забраться в мою постель — нет, она правда думает, что номер пройдет? — ее все равно ждет фиаско: у меня нет никакого секрета, который мог бы вознести ее из грязи в князи. Целеустремленность, настойчивость, правильная мотивация — вот составные части успеха. Как когда-то сказал Евклид Птолемею Первому, «в геометрию нет царского пути». То же самое верно и для каратэ.

Как бы там ни было, я кое-что узнал, в том числе об огромном скоплении танков, порядка двух-трех сотен машин, размещенных неподалеку от нефтеперерабатывающего завода в двадцати километрах от Гиаты. Узнал, строго говоря, случайно, и эта информация меня совсем не порадовала.

Так уж вышло, что в этом мире нет ничего летающего, точнее, нет никаких самостоятельно летающих приспособлений. Люди издавна считали, что земная твердь — для смертных, а небо — обитель господа, всетворца, прочих богов, коих тут тоже несколько, и их ангелов.

Это вполне закономерно, что люди даже не думают о воздухоплавании, ведь существование господа не вызывает ни у кого сомнений. Взять хотя бы Слезу бога — мистический артефакт, который я принес из пустыни, чтобы доказать свою невиновность. Принесенная Слеза вскоре исчезает, чтобы вновь появиться в том месте, откуда была взята — этому нет объяснения. Каким образом умершие в той пустыне превращаются в нежить — этому нет объяснения, некромантия неизвестна даже альвам и свартальвам. И каким образом душа Такаюки Куроно оказалась в теле умершего Реджинальда Рэмма — этому тоже нет объяснения. Точнее, у меня-то версия своя имеется, но это не более чем моя версия, ничем не доказанная.

Потому ничего летающего в этом мире нет: насекомым, птицам и летучим мышам господь дал крылья, а кому не дал — тому не положено летать. Альвы и свартальвы не разделяют уважения людей к небу, но — вот умора — все их технические достижения взяты у людей. Они — мастера магии, и только магии. Любая новаторская концепция непременно позаимствована у людей, потому и у длинноухих нет ничего летающего. Временно находиться в воздухе без опоры могут только брошенные рукой предметы, выпущенные из лука стрелы, ну и пули со снарядами, конечно же. И все.

И потому в мире, где неизвестен сам принцип ракеты, вершина пехотного противотанкового вооружения — гранатометы с нереактивными гранатами типа фаустпатрона и противотанковые нарезные орудия. Даже гладкоствольная пушка неизвестна, потому что гладкоствольного орудия нужен особый снаряд — оперенный подкалиберный бронебойный дротик. А сам принцип оперения или аэродинамического стабилизатора — практически неизвестен, оперение болтов и стрел воспринимается как дань традиции, совместить концепцию стрелы и снаряда не додумался никто, а другой способ стабилизации снаряда, кроме вращения, не известен. Иными словами — практически тысяча девятьсот сорок пятый год. Еще появились радиоуправляемые самоходные мины — и на этом эволюция противотанкового вооружения закончилась. А танки продолжают совершенствоваться, и на данный момент эффективно противостоять им могут только другие танки и маги, да и то не всякие.

В свете всего этого танковое соединение в двести машин — колоссальная сила, победить которую можно только при помощи еще большего числа танков, ведь свартальвы, соединяя технологии людей со своей магией, строят боевые машины, существенно превосходящие даже аквилонские танки.

Иными словами, я себе уже не представляю, как аквилонцы выбьют свартальвов из Кортании без полномасштабной войны всеми силами. Это уже надо несколько танковых корпусов вводить, а с ними и снабжение, ремонтные части, пехоту сопровождения, инженерные подразделения… Короче, невеселая перспектива: либо правление свартальвов, либо полномасштабная война. Если подтянутся другие анклавы, да Аквилония позовет на помощь своих сателлитов… Опустошение и разруха — вот что ждет Кортанию. Безрадостная картина послевоенной Японии вновь ожила в моей памяти.

Нет, такого я не желаю. Но и позволить свартальвам захватывать страну за страной — тоже путь в никуда. В подобном положении когда-то оказался один самурай, и его выбор был — пожертвовать руку, чтобы выиграть поединок. Можно ли пожертвовать целой страной? Это решение не в моей компетенции, чему я очень рад.

В довершение всего, я кое-что узнал о танках и месте их дислокации.

Во время одной из тренировок я затронул тему танков и пустил пробный шар:

— Должен заметить, что мне, хоть и не военачальнику, кажется неосторожным разместить так много танков в одном месте. Хорошо скоординированная быстрая атака достаточными силами позволит нанести удар сразу по всему корпусу в один момент.

Альтинг снисходительно улыбнулся:

— Какими такими силами быстрая атака? Танковыми подразделениями? Так ее не удастся провести внезапно, и, что еще важнее, все подходы к базе заминированы так, что там не проехать. Я имею в виду — совсем никак не проехать, даже жертвуя танками, потому что при объезде подорвавшегося танка второй напорется на соседнюю мину. Их там сорок тысяч, противотанковых мин.

— А как тогда танки смогут выехать с базы, если все заминировано?

— Вы уже держали в руках наш пистолет, учитель, так что должны понимать: наши мины срабатывают только на чужие танки.

Я кивнул.

— За разъяснения спасибо, а за высокомерную ухмылку в разговоре с учителем — час на кулаках. О, ты как-то внезапно улыбаться перестал, я сказал что-то грустное?

Эти сведения я два дня спустя передал парню в кепке, одетой задом наперед, когда зашел в т'лали поесть супа. Меню, к слову, слегка оскудело из-за проблем с разнообразием продовольствия в городе, но я этому только обрадовался: суп с морепродуктами стал появляться намного чаще.

На следующий день ко мне зашли новые гости, аккурат после того, как укатили свартальвы и я подошел к своей макиваре у пруда, чтобы потренироваться самому.

Их было двое, и в одном из них я сразу узнал того типа с аквилонским акцентом, который посылает в т'лали парня в берете. Второй поначалу показался незнакомым, но как только он приподнял в приветствии шляпу — сразу стал напоминать мне парня, которого я прятал от патруля. Хотя какой там парень — ему за сорок.

— Здравствуйте, господин Куроно, — поздоровался он.

— Здравствуйте. Чем могу быть полезен?

— Да я хотел бы сына вам в обучение отдать. Бокс, знаете ли, запретили, а вашу школу — нет.

И при этом смотрит мне в глаза. Что он хочет в них увидеть — большой вопрос.

— Я, чисто для справки, не боксу учу. Каратэ — это не «бокс с ногами».

— Ну так дело же не в том, как и чем морды бить, а в том, как самому удар держать. Жизнь — она такая, бьет посильнее любого боксера, а ей самой сдачи не дашь. Тут только стойкость и умение держать удар помогут.

— Это верно, — кивнул я. — Сколько лет?

— Четырнадцать.

Мы с ним утрясли вопросы, включая оплату. С новыми свартальвовскими деньгами у него оказалось не очень, потому мы договорились об оплате продуктами, а именно сыром и маслом, которые в последнее время стали дефицитом: промышленные поставки прервались из-за почти полной остановки молокозавода, а крестьяне из пары ближайших сел везли продовольствие на продажу неохотно, предпочитая запасаться на черный день.

Сам я сыр и масло не особо люблю, но Гордана будет рада расширению меню. К тому же, в войну носом крутить — роскошь чрезмерная.

Затем я повернулся к аквилонцу:

— А вы чего изволите?

— Да я так, проездом в городе, с другом по делам ходим, вот он к вам, а я за компанию, поглядеть на известную личность своими глазами, так сказать…

— Ну раз вы друзья — то буду говорить прямо. Вас, господин аквилонский шпик, я видеть тут не рад. Сильно не рад. Я буду всячески приветствовать изгнание темноухих, но не хочу, чтобы это делалось рядом с моим домом. Больше здесь не появляйтесь. И дело даже не в том, что контрразведка темных предполагает ваше появление тут. Если я еще раз вас тут увижу…

— Позовете патруль? — невинно осведомился он.

Я выдержал зловещую паузу.

— Хуже. Настолько хуже, что вы сами патруль позовете. Надеюсь, вы меня поняли. Играйте в свои шпионские игры где-то в другом месте.

Словом, я подстраховался: если этих людей уже поймали и теперь подослали ко мне с целью получить доказательства моего сотрудничества с их врагом — это маловероятно, ведь свидетельств ночного беглеца и шпика им должно хватить, но все же — то я не вышел за рамки. Они и так знают, что я не буду помогать ни им, ни аквилонцам — и я выдержал эту беседу в таком же тоне… Оп-па!

Меня внезапно осенило, что я проболтался: мои слова «ну раз вы друзья, то буду говорить прямо» фактически доказывают мою осведомленность, что ночной бегун из сопротивления, и узнать это я мог, только спрятав его от солдат в ту ночь.

Но ничего не случилось, никто не вломился с автоматами наперевес. Значит, не подосланы, ну и хорошо.

И да, я действительно сильно возражаю против шпионских игр у моего дома: мои жена и ребенок мне дороже всего остального.

6

Дело близилось к осени, жизнь шла своим чередом, сопротивление не давало о себе знать. Я стал тренировать Альтинга и его команду неудачников на их базе в порту, так как всерьез опасался, что свартальвы могут стать целью террористического акта прямо у меня дома. Точнее, опасался я за Горди и ребенка: вот кинут через ограду гранату с пустыря, к примеру — а дом-то фанерный.

Так что я наплел Альтингу о подозрительных личностях вокруг. Правда, пришлось еще раз встретиться с капитаном Сайбаном.

— Как они выглядели? Опишите их.

— Да я без понятия, не запомнил. Толком и лиц не разглядел.

— Тогда почему они вам показались подозрительными? — задал резонный вопрос контрразведчик.

— Потому что я их не знаю. А улица у нас тихая, не проходная, выходит на пару таких же улиц, населенных средним классом, а дальше парк и пустырь. Я вижу каждый день одни и те же лица, я не знаю их по именам — но когда человек с соседней улицы каждый день ходит через мою на работу и с работы, то я его рано или поздно запоминаю. Живу тут уже почти пять лет и тех, кто ходит по моей улице, запомнил. И новые лица бывают редко. Да, то кто-то в гости, то новый жилец, то кто-то квартиру снимает — да, незнакомые лица всегда есть, но их мало. А тут внезапно появляются чужие. И мало того что чужие — так еще и неопределенные какие-то. Вот через четыре дома и через дорогу от меня живет докер. Я не знаю его имени, я ни разу с ним не говорил — но я вижу, что это докер. Он выглядит, как докер. У него жилистые руки и шея, это трудяга. И наверно, он бригадир, раз живет на этой улице. Через два дома живет инженер. Я понял, что он из интеллигенции, как только впервые увидел. Худой, умное лицо, очки, в нагрудном кармане карандаши. По моей улице часто ходят люди очень характерной наружности, я подмечаю в их детали, которые говорят мне что-то о них. Вот увидел я как-то год назад на нашей улице чужого, он мне говорит, не подскажу ли я ему адрес? Я отвечаю, не к инспектору ли он пришел, который на моей улице живет. Он говорит — а как я узнал? Да как узнал… внешность у него как у копа и манера держаться профессию подсказывает. А я их много перевидал в силу своей работы. Ну а тут — чужие люди, которых я раньше не видел, и которые… никакие. Помните, что я вам говорил про того аквилонского шпика? Вот и те — никакие. Может, аквилонские, может, еще чьи. Но подозрительные. А что еще делать шпикам на моей-то улице, как думаете?

Эта байка сработала: Альтинг принял решение высылать за мной машину, чтобы я проводил тренировки у них на припортовой базе, а капитан пообещал, что мою улицу проработает усиленно, и поблагодарил за помощь.

— Мне не нужны ваши благодарности, — фыркнул я, — я не о ваших хозяевах пекусь, а о своей семье. Пусть вас всех хоть задом на противотанковые мины посадят и взорвут — лишь бы не у моего дома.

То есть, понятно, что любви к моей персоне это никому не прибавило — но достоверный имидж эгоиста, который не будет помогать никому, ни свартальвам, ни их врагам, поддерживать надо.

Так что в итоге я исключил вероятность стать случайной жертвой теракта и заодно получил доступ на окраины базы свартальвов.

Конечно, к моим тренировкам проявили интерес и посторонние, что мне, в общем-то, было ни к чему. Однажды забрел на тренировку какой-то офицер с еще двумя свартальвами званием пониже и поинтересовался, есть ли с этого махания кулаками практический толк.

Десять секунд спустя их табельное оружие было у меня, а сами они отправились корчиться на полу.

— Судите сами, — пожал плечами я.

— Излишне жесткая демонстрация, — зловеще пробурчал, поднимаясь, офицер.

— Это? Жесткая? — удивленно спросил я и повернулся к ученикам: — хе-хе, если это жестко, то я даже не знаю, как тогда ваши тренировки назвать.

Офицер и его сопровождающие поспешно ретировались. Ну правда, зачем мне новые «ученики»?

Правда, какой-то особенной пользы от доступа на вражескую базу я не извлек и ценной информации не разведал. Шпионское ремесло — не мой профиль. Точнее, я все же узнал, что самих свартальвов где-то с три-четыре роты, не считая моряков, а флот их состоит, помимо линкора, из нескольких однотипных катеров вроде корвета, которые периодически сновали в порт и из порта. Потому я их даже не смог посчитать, так как не знал, это все разные или одни и те же. В общем, явно не фонтан, и те, кому эта информация нужна, скорее всего сами ее разузнали давно.

Впрочем, я пару раз сходил в т'лали, на второй раз застал там парня в берете и передал ему то, что накопал. Вдруг все же будет какой-то прок.

Однажды я совершенно неожиданно встретил Райзеля, прямо на базе. Он с видом праздношатающегося гуляки топал по оживленному коридору, по которому сновали туда-сюда с занятым видом свартальвы и их слуги, а я как раз выходил из зала.

— Эй, Реджинальд! — окликнул он меня. — Как там твои успехи в изучении формулы?

— Да не очень, — признался я, — слова кое-как зазубрил, но вот все эти строго выверенные паузы и длина слов… Этот твой теневой шаг не самая простая вещь, которую я когда-либо изучал, прямо скажем.

Райзель развел руками:

— Ну я же не обещал, что это будет просто. Ты сам прекрасно понимаешь, что крутые кунштюки освоить всегда трудно, иначе крутыми были бы все вокруг. Ладно, бывай, загляну как-нибудь на днях.

И он потопал себе дальше — руки в карманах, гордая осанка высококвалифицированного бездельника. А я повернулся и пошел на проходную, отметив, что стал объектом пристального интереса окружающих, а точнее — даже не пристального, а удивленного. Кажется, всем в диковинку, что некий иерарх вот так по-панибратски общается с человеком, да еще и чему-то его учит.

Как-то уж больно легкомысленно ведет себя Райзель. Мог бы и не орать на весь коридор.

Мои ученики-свартальвы постепенно становились ловчее и сильнее, их движения начали приобретать уверенность и четкость, а удары — силу. Я устроил им своеобразный экзамен, состоящий из четырех тысяч полновесных ударов подряд — по тысяче на каждую ногу и руку — и они, в общем-то, довольно неплохо справились, нанеся за два часа тренировки около трех с половиной. Лиха беда начало.

— А вы не такие уж и безнадежные, — подытожил я, — если б я практиковал цветные пояса, вы бы уже заслужили желтый.

Альтинг, тяжело дыша от усталости, обвел остальных взглядом.

— Всего лишь желтый? Это только мне от такой похвалы захотелось застрелиться? — пошутил он.

Рунтинг что-то ответил ему на своем языке.

— Что он сказал?

— Что мы и без пули околеем где-то между красным и коричневым, — перевела мне Тантиэль.

Я улыбнулся:

— Что вас не убивает — делает сильнее. Был один древний царь, Антиох, который очень боялся, что его отравят, и потому приучал себя к яду, регулярно принимая маленькие дозы. Правда, это сыграло с ним злую шутку, потому что когда он сам решил отравиться, дабы не попасть в руки врага живым — яд не подействовал, и ему пришлось броситься на меч. А мораль в этой истории такая: закаленный и сильный мастер способен легко перенести то, что когда-то, в бытность его новичком, казалось ему невозможным. В этом и есть смысл самосовершенствования, постоянно отодвигать свой предел возможностей и делать все новые и новые вещи, невозможные для прежнего себя. Когда ты сделал то, чего раньше не мог — ты стал лучше и сильнее. И самое главное в этом процессе — не останавливаться.

К середине сентября у Горданы уже наметился едва заметный животик, но тут возникла проблемка: в городе не нашлось ни одного врача нужного профиля. В начале оккупации сбежало вообще очень много квалифицированных специалистов, в том числе и врачей, и так вот вышло, что гинекологи тоже уехали.

Выручили меня, как ни странно, Тантиэль и Альта Кэр-Фойтл. Вначале Тантиэль «повисела» на своем, внутреннем свартальвовском телефоне и сообщила мне, что в столице врачей полным-полно, потому что на столицу пошел удар основных сил и город был моментально взят в кольцо, а на Гиату выдвинулся только небольшой корпус, которому не хватило сил для быстрого окружения.

— Значит, нам надо в столицу, — сказал я.

— Идея так себе, — ответила Тантиэль, — прямой дороги нет, мосты взорваны. Но у меня есть мысль…

Она ушла, посовещалась с Альтой, и комендант вскоре решила привезти в Гиату нескольких столичных врачей, чтобы наладить медицину в зоне своей ответственности. Правда, и тут возникли проволочки.

А затем Тантиэль, поговорив с кем-то по телефону, выяснила, что один из наших городских врачей, профессор, читавший лекции и по гинекологии, и по еще паре специальностей, на самом деле не сбежал, а был пойман и сейчас добровольно-принудительно работает в госпитале свартальвов, в отделении для людей-ауксилиариев.

— И можно попасть к этому доктору? — спросил я.

— Вообще-то нет, госпиталь, как и все важные объекты, засекречен, и даже его точное местоположение — военная тайна. Но я это решу через Альту… или Альтинг решит.

И она действительно утрясла проблему. Правда, отправить туда Гордану придется с соблюдением всех мер предосторожности, включая завязанные глаза и так далее, но выбора особого нет, что поделать. Я, правда, пытался настоять на том, чтобы пойти с Горданой, но ничего не вышло.

— Во-первых, уговорить ответственного офицера пустить даже одного постороннего человека и так было непросто…

— Уговорить? Я думал, Альта приказала…

— Она не может ему приказывать. Комендант госпиталя не под ее началом. К тому же, учитель, у вас тренировка, а визит в госпиталь возможен только утром и поздно вечером, затемно. Днем туда войти можно только в компании с тяжелораненным, без настолько веской причины не подпустят и близко. И договориться о посещении для вашей жены было не очень-то и просто.

Я поблагодарил ее за помощь: лучше так, чем никак, показаться врачу Гордане надо непременно.

На следующее утро за Горданой приехала машина и увезла в госпиталь, а я пошел на тренировку. Занятия прошли как обычно, хотя сразу бросилось в глаза, что Тантиэль откровенно, целенаправленно и злостно филонит. Надо будет как-то поговорить с ней и объяснить, уж не знаю каким образом, что тренироваться вполсилы — это довольно бессмысленная трата времени. Я не раз говорил ученикам, что если кто-то хочет получить то, чего у него раньше не было, он должен делать для этого больше, чем делал раньше. Хочешь больше денег — надо больше работать или знать и уметь больше, чем знал и умел раньше. Хочешь больше мышечной массы — надо таскать гири побольше, чем таскал ранее. Хочешь бежать быстрее — надо приналечь на ноги. А хотеть больше, но не прилагать к этому дополнительных усилий — значит остаться на том же месте.

Однако сегодня я не располагал особо хорошим настроением для подобных бесед, точнее, не хотелось тратить время впустую. Я ей объяснял? Объяснял. Она поняла? Нет. Какая гарантия, что поймет теперь? Да никакой.

После тренировки я пошел домой. Горди вернется только вечером, и я надеюсь, что с хорошими новостями. Надо бы приготовить какой-нибудь праздничный ужин…

Я затарился в магазине продуктами, которых у нас не было среди припасов, и пошел домой, соображая, что готовить: мясо в вине и рыбу в соусе или же приготовить мясо с соусом, а вино оставить к рыбе.

Однако войдя во двор, я увидел на крыльце у двери Тантиэль, которая сидела на помосте и болтала ногами.

— Что ты тут делаешь?! — удивился я.

— В гости заглянула, чайку попить, — с наивным видом ответила она. — Я тут узнала, вам наш напиток понравился — вот и принесла гостинца, так сказать, его ведь, кроме как с наших складов, больше нигде не раздобыть.

И форменный камзол на ней частично расстегнут. К чему бы это?

Ситуация усугублялась тем, что вот так взять и грубо выставить ее за дверь, после того, как она помогла решить вопрос с врачом, было бы очень некрасиво с моей стороны, воспитание мастера Куроно не позволяет мне так поступить…

И Тантиэль, чью игру я вроде бы раскусил, это знает, скорее всего, и обязательно воспользуется… Наверное, аналитики свартальвов просекли, что я очень вежливый человек.

И они правы. Японцы — самая вежливая нация в мире. Если у немцев национальной чертой считается орднунг, то есть порядок и пунктуальность, габровцы — жители болгарского города Габрово — знамениты своей жадностью, британцы славны чопорностью, латиноамериканцы — темпераментом, славяне — гостеприимством, то национальной чертой японцев стоит считать вежливость. Другие нации поражаются тому, что маленьким японцам до семи лет не говорят слова «нельзя», но из них все равно вырастают самые вежливые и воспитанные люди на свете. Японцы настолько вежливы, что даже якудза никогда не грозятся отомстить, ведь это грубо и невежливо. Вместо этого они пообещают «зайти в гости». А втыкая в живот обидчика катану, почтительно произнесут «прошу вас умереть».

И надо думать, вот это последнее о моей вежливости свартальвам неизвестно.

Я открыл дверь и гостеприимным жестом пригласил непрошеную гостью войти. Строго говоря, женщины в Японии не пользуются привилегиями слабого пола, как в Европе, так что жест, видимо, принадлежит Реджинальду. Да и я, немало поколесив по Европе и пожив в Америке, кое-каких манер поднабрался. Ведь вежливость — она универсальна, и никогда не бывает некстати.

— Устраивайся поудобнее, — предложил я, указав на татами и низенький столик в гостиной, тот самый, за которым мы чаевничали с Райзелем, — а я отнесу покупки на кухню и соображу, чем тебя угостить.

Тантиэль достала из кармана небольшую коробочку с надписями на языке свартальвов, такими же нечитабельными, как и непроизносимое название напитка: шутка ли, алфавит темных альвов насчитывает порядка пятисот букв, и свартальвоведы все еще не пришли к общему мнению, сколько их точно, потому что одна и та же буква в разных случаях пишется по-разному.

— Научить, как правильно заваривать? — томно проворковала она.

— Я умею, — улыбнулся я, — Райзель научил.

На кухне я вытряс из шкафа пару банок с консервированными овощами и пакет с охотничьими колбасками, а также говяжью бастурму. Консервы — из того груза, который привезли нам свартальвы в качестве платы, и надо сказать, что слово «консервы» тут не подходит. Способ, которым свартальвы запасают свежие продукты, людям попросту неизвестен. В банках — практически безвкусная жидкость, в которой плавают ломтики огурца, сладкого перца, персиков, слив — чего угодно. И все это, извлеченное из емкостей, на вкус и по консистенции ничем не отличается от свежатины, только-только сорванной с ветки или грядки, помытой и нарезанной. Должно быть, без магии не обошлось.

Все извлеченное быстро превратилось в пару «скоростных» салатов, колбаски подрумянились на сковороде, бастурму я выложил на тарелку отдельно: все же не совсем привычное блюдо. Я готовил ее сам по старому национальному рецепту, за тем исключением, что вместо конины была взята говядина: увы, но конину в Кортании не достать. Хотя на самом деле чрезвычайно распространенная в двух мирах байка о том, что конина якобы не годится в пищу — чистейшей воды бред. Еще ладно, в прежнем мире миф о мерзком вкусе конины распространился среди европейцев, видимо, оттого, что во время отступления из Москвы солдаты Наполеона ели павших лошадей, используя вместо соли и приправ порох, что вызвало многочисленные пищевые отравления. Но тут-то не было ни Наполеона, ни Москвы, ни похода первого на вторую, откуда бред такой?

Конечно, есть тут одна деталь: стойловое содержание лошадей сказывается на вкусовых качествах мяса наихудшим образом, разведение лошадей на мясо может быть только пастбищное, оттого оно выгодно только в Венгрии и больше нигде не распространено. У кочевых народов конина — основное и любимое блюдо, но уже у оседлых — практически не встречается. В средние века в Японии на пирах у даймё иногда подавали блюдо из конины «басаси», основная ценность которого заключалась в его фантастической дороговизне: в условиях Японии лошадей на мясо разводить чрезвычайно невыгодно.

Я погрузил все состряпанное на поднос, туда же поставил чайник с альвовским чаем, столовые приборы и чашки, а затем понес все это в гостиную.

Тантиэль уже довольно вольготно устроилась на татами за столиком, успев снять свой камзол и положить рядом. Ее форменная белая рубашка уже тоже частично расстегнута. С учетом того, что я стоял в полный рост, а она сидела на полу, вид открывался довольно многообещающий.

Я выгрузил снедь на столик и отложил поднос в сторону.

— Приятного аппетита. Вот это попробуй: такого у себя в Свартальвсхейме ты не отведаешь. Только учти, что блюдо остро приправленное.

Тантиэль поддела вилкой кусочек мяса и отправила в рот.

— Интересный вкус, — одобрила она, — пикантный.

Мы непринужденно побеседовали за трапезой, а затем взялись за напиток.

— Хороший «чай», — заметил я, — хотя он и горький, но душистый.

— Его надо уметь пить, — стрельнула глазами Тантиэль. — Он наливается обычно в очень маленькие чашечки или стаканчики. Ну или в большую чашку на самое донышко, ровно настолько, чтобы выпить залпом один большой глоток. А затем вот так.

Она подняла лицо к потолку и влила в себя напиток. Я попробовал повторить этот маневр и обнаружил, что «чай», стремительно миновавший рот, практически не горчит, а ощущение свежести остается.

— А Райзель меня так не научил пить, — сказал я.

— А это уже вопрос вкуса, — ответила Тантиэль, — некоторые любят пить, набирая в рот и не спеша глотать. Я так пью — мне вкус с горчинкой нравится. Уфф, что-то тут жарковато слегка…

С этими словами она расстегнула еще одну пуговицу рубашки.

— У тебя сегодня вроде выходного? — поинтересовался я.

— Нет, я просто попросила меня подменить сегодня. Не упускать же такой замечательный момент.

— Какой такой момент?

— Я имею в виду, учитель, что твоя супруга, с учетом порядков в госпитале, засветло точно не вернется домой. Так что до вечера у нас еще целых полдня. — Она перешла на «ты» и весьма красноречиво посмотрела мне в глаза.

— Знаешь, Тантиэль, ты чем-то напоминаешь мне мою мать, с поведенческой точки зрения, — пошутил я.

— Это хорошо или плохо?

— Для моей матери было хорошо, для тебя вряд ли. Видишь ли, еще когда моя мать жила в Аквилонии, она спала со своим тренером магии, чтобы он не утаил от нее никаких секретов, и, в общем-то, преуспела. Родившись сильной четверкой, выросла до пятерки и освоила магические техники настолько хорошо, что вышла на шестерку. А теперь устроилась в Свартальвсхейме вполне себе замечательно, со своим-то шестым уровнем. А что касается тебя — увы, я не тренер магии, у меня нет никаких секретных тайн мастерства, узнав которые, ты вознеслась бы из грязи в князи. Путь пустой руки проходит не через мою постель, а через тренировки, упорные, тяжелые, до седьмого пота, а не как ты сегодня.

Тантиэль чуть помолчала и пожала плечами:

— А тебе не приходило в голову, что мне от тебя не секреты нужны?

Настала моя очередь чуть помолчать.

— Нет, — признался я, — не приходила.

— Ну вот я тебе и подсказала.

И расстегнула еще одну пуговку. Под рубашкой у нее оказалась тоненькая футболка или майка, а лифчики в Свартальвсхейме, судя по всему, неизвестны, да они там не особо и нужны, у темных альвок бюсты весьма и весьма недурственные, надо признать.

Я вздохнул.

— Видишь ли, я все-таки женат. Так что давай не будем доводить ситуацию до той черты, когда придется опосля жалеть.

— Ну и что, что женат? — удивилась Тантиэль и расстегнула последнюю пуговку. — Твоя жена еще долго не вернется, нам никто помешать не сможет. И не надо говорить мне о верности, мужчины выдумали это для своих жен, но хоть длинноухие, хоть короткоухие — любят разнообразие, не так ли?

— Некоторые мужчины любят своих жен, ты не знала?

Она картинно вздохнула, ее грудь от этого слегка качнулась.

— Я опасалась, что ты можешь оказаться… несмелым. А страх легче всего победить другим страхом. Видишь вон тот дом? — указала она пальцем в окно и победно улыбнулась. — Там в одной из квартир сидит мой помощник с мощной камерой и делает снимки…

— С твоим стриптизом? Так они тебя скомпрометируют, а не меня.

Темноухая зараза улыбнулась еще шире.

— Женщины людей — самые ревнивые, между прочим… А женщины моего народа — самые целеустремленные…

— … И беспринципные.

— Ага, есть такое, — согласилась она. — В общем, если эти снимки попадут кому-то на глаза — тебе придется доказывать, что все ограничилось только тем, что на снимках. Тут вопрос даже не в том, поверит тебе Гордана или нет, а в том, что она точно будет расстроена… И ее будут грызть черви сомнения… Так у вас говорится?

Я картинно вздохнул, скопировав этот жест у нее.

— Да уж, ты основательно подготовилась… Ладно, куда деваться-то. Выпьем, что ли, на брудершафт… Знаешь, как это делается?

— М-м-м… Нет, — ответила она, беря в руку чашку с напитком. — А как?

— Вот так. Рука за руку и опрокидываем синхронным движением… Стой, что это? Это твоя охрана бузит?

— Где? — удивилась Тантиэль. — Я сюда без охраны пришла, не считая человека с камерой…

— Но на улице точно что-то орали на твоем языке человечьими голосами…

— Сейчас посмотрю…

— Только китель надень, еще не хватало, чтобы у моего дома видели полуголых альвок!!

За те тридцать секунд, пока Тантиэль отсутствовала, я достал из кармана кусочек сахара, положил в ее чашку и размешал ложкой, которую тоже держал в кармане.

— Тебе послышалось, — сказала, входя, Тантиэль, — ты не мог услышать ничего такого, чего не слышала я, мой слух потоньше будет.

— Возможно, так и есть, — согласился я и поднял чашку.

Мы сцепились руками, Тантиэль успела стрельнуть в меня глазами с короткой дистанции — и мы опрокинули чашки с душистым напитком.

Она повела плечами, сбрасывая китель и рубашку, но внезапно замерла, ее глаза округлились, и я услышал мощное урчание начавшейся в ее желудке химической реакции.

— Уборная по коридору и направо, — спокойно сказал я.

Если бы взглядом можно было убить — пришел бы мне конец в тот же миг. Но Тантиэль испепеляла меня взглядом только секунду, а затем вихрем метнулась в указанном направлении.

Надеюсь, успеет добежать…

Я пошел на кухню готовить ужин для Горди, но вскоре этот мирный творческий процесс был грубо нарушен воплями, доносившимися из уборной. Правда, докричаться до меня сквозь три стены, даже фанерные, и веселое шипение масла на сковороде было не так-то просто. Но чуть позже разъяренные вопли сменились жалобным хныканьем, так что я всерьез забеспокоился за свою гостью.

— Ты там как, в порядке? — поинтересовался я, стоя в коридоре.

— В порядке? В порядке?!! Ты меня отравил!!

— О чем ты говоришь? — удивился я.

— Ты подсыпал мне в чашку сахар!!!

— Сахар — не яд. Хотя в чем-то ты права, его называют «белой смертью», поскольку чрезмерное употребление приводит к серьезным проблемам со здоровьем…

— Ты знал, знал!!! — завопила Тантиэль. — Не вешай мне макароны на уши, на столе не было сахара, но он оказался в моей чашке, я вполне могу сложить дважды два!!!

Я тяжело вздохнул.

— Ладно. Я знал. Что дальше?!

— Ты просто мерзавец и подлец!

— Со свартальвами жить — по-свартальвовски выть. Боюсь, ты не оставила мне выбора.

— Какой же ты…какой же ты вредный.

— Только что был мерзавцем и подлецом, а затем внезапно стал просто вредным? Дай угадаю, тебе от меня что-то нужно?

— Ох-х… Спирт и активированный уголь, чтобы справиться с отравлением.

— Отравление сахаром и вашим чаем ликвидируется углем и спиртом?

— Ага…

— Ясно. Буду знать. Принесу чуть позже, а пока посиди там.

Тантиэль снова сменила пластинку с гневной на хныкающую.

— Что значит «посиди»?!! Мне худо!

— Искренне сожалею. Устраивайся там поудобнее и наберись терпения. Это очень важное качество на пути пустой руки, между прочим.

— Да ты издеваешься?! И сколько мне ждать, пока ты соизволишь принести мне лекарства?!!

— Пока Гордана не приедет.

— Чего-о-о-о?!! Это шутка?!!

Я вздохнул.

— Увы, не шутка. Ты поставила меня перед необходимостью доказывать, что между нами ничего не было, помимо чаепития, и я решил доказать это, предъявив тебя жене в таком состоянии, которое исключает любые «помимо».

Пару секунд царило гробовое молчание, пока узница уборной осмысливала свои перспективы, а затем просто взвыла.

— Да ты вообще соображаешь, что творишь?! Ты… ты за это ответишь, ты хоть знаешь, что тебе за это!.. — и тут ее речь прервалась очень громким звуком, характерным именно для уборной и совершенно несовместимым с приятным аппетитом.

— Ты продолжай свою мысль, продолжай. Мне очень интересно, что же мне за это будет.

Тантиэль гневно сопела, то ли живот особенно сильно прихватило, то ли от стыда и досады.

— Ладно, ладно! — сказала она. — Твоя взяла! Твоей жене совсем ни к чему знать, что я сюда приходила, ладно?

— Это ты сейчас так говоришь, пока сидишь на ватерклозете. А потом захочешь отомстить. Увы, но эту историю со снимками ты начала сама, посеяла ветер — пожни бурю.

— Да нет никаких снимков! Я блефовала!

— И я должен поверить тебе на слово?

Тут она решила поменять подход, и ее тон зазвучал заискивающе.

— Да я же не желала тебе никаких проблем, удастся — хорошо, а не удастся блеф так не удастся, думала я, мне же совершенно ни к чему ссориться со своим учителем!

— Тот, кто вначале говорит одно, а потом противоположное — лгун по определению. А лгунам верить нельзя. Так что увы, придется тебе немножко потерпеть.

— Немножко?! Мне худо, совсем худо! И стульчак неудобный!

— Жизнь — боль, если совести ноль. Тебе принести газетку там или журнальчик, которые Гордана читает?

— Она же меня убьет, — снова захныкала Тантиэль, — за то, что к тебе подкатывала… Испепелит же! А отвечать вам обоим! Даже троим!!

— Не переживай. Гордана не свартальв, она не бьет ни лежачих, ни сидящих на ватерклозете. В общем, я пошел на кухню, ты там только в обморок не упади, хорошо?

— Я сейчас вызову охрану! У меня рация, ты не знал?

— Вызывай. Я уже себе представляю, как ты им объясняешь, что с тобой стряслось, и как завтра об этом будет знать весь оккупационный корпус. Меня такой вариант устраивает.

Когда Тантиэль окончательно осознала, что я не дам ей лекарств, пока не вернется Гордана, то начала ругаться на своем языке длинными-длинными витиеватыми словами, аккомпанируя себе характерными для уборной руладами, но минут через десять смирилась со своей участью.

— И вы еще говорите, что свартальвы злые… — печально подытожила она, наругавшись и отдышавшись, — я к тебе с самыми прекрасными намерениями, а ты…

— Насильно мил не будешь. Надо уметь понимать и принимать слово «нет» и уважать право других на свободный выбор, даже если они не желают выбирать тебя. Сила действия равна силе противодействия, это закон не только физики… Может, тебе плед принести?

Оставшееся время узница уборной страдала молча, периодически напоминая о себе громкими руладами, которые напрочь отбивали у меня аппетит. Ну и ладно, обед не удался — поужинаю с Горди на славу. Завершив готовку, я убил немного времени, поиграв на компьютере в «Угадай слово»: полезная штука для шлифовки знаний кортанского языка. На максимальной сложности там загадываются такие слова, которых я за годы, прожитые в Гиате, даже краем уха не слышал.

Гордана вернулась после захода солнца. Урчание двигателя броневика я услышал заранее и вышел встречать.

Как только ее высадили, я быстро заглянул внутрь кабины:

— Вы понимаете по-кортански?

Два человека в камзолах уставились на меня, один из них прогундосил в ответ:

— Мое Кортана понимай есть!

— Твоя тут стоять и ждать хозяйка! — тот смотрел на меня непонимающе, пришлось растолковывать: — твоя хозяйка! В моем доме. В гостях. Ты жди тут, вези ее домой!

— Какой хозяйка?

— Свартальв! С ушами! Жди тут!

— Какой гости дом? Она выйти!

— Она выйдет потом! Ей плохо! Ты ждать тут, она выходить, ты везти ее домой!

Однако дальнейший разговор пошел по сценарию «моя твоя не понимай», потому я еще раз медленно и раздельно повторил:

— Ты стоять тут, ждать хозяйка!

Как только я вылез из кабины, Гордана подозрительно спросила:

— Какая еще хозяйка?

— Тантиэль, моя ученица.

— И что она у нас забыла?

— Чаю пришла попить… но отравилась сахаром в этом их свартальвовском чае. И с обеда оккупировала нашу уборную, хотя чего еще ждать от оккупанта?

Мы пошли в дом и Гордана спросила:

— Она что, не знала, что сахар в их напиток класть нельзя?

— Что нельзя класть — знала, что я ей его туда положил — нет.

Горди прыснула:

— Но… зачем?

Я улыбнулся:

— Она похожа на тебя, какой ты была лет восемь назад, не хотела понимать слово «нет». Пришлось объяснять, что я женат и угроз посеять в моей семье раздор и недоверие не боюсь… невербально.

Гордана расхохоталась так звонко, что у меня слегка заложило в ушах, давно не слышал от нее такого веселого и искреннего смеха. Так что спрашивать итоги осмотра у доктора я не стал: она вряд ли смеялась бы так заразительно, будь что-то не в порядке.

Затем я принес пленнице медикаменты и через полчаса вывел ее, оправившуюся от отравления, но пошатывающуюся от двухсот граммов спирта, из дома.

Тут меня ждал сюрприз в виде штурмовой бригады, которые явно готовились к штурму, а два свартальва-офицера как раз ожесточенно о чем-то спорили при помощи жестов и движений губ.

— Не понял, вы кто такие и с какой стати сюда приперлись? — приподнял бровь я. — Тоже чайку захотелось?

Свартальвы мрачно воззрились на меня и Тантиэль.

— Привет, — сказала она с глуповатой улыбкой на своем языке и что-то добавила, но я не понял, что, так как по-свартальвовски только «привет» и знаю.

— Что тут произойти?! — резко спросил меня один из офицеров.

М-да. Еще один моя-твоя-непонимай.

— Моя ученица, — показал я на Тантиэль, — пришла в гости. Напилась спирта и активированного угля.

— Э-э-э, не болтай лишнего! — одернула меня она.

Язык и правда заплетается, а голова соображает, к чему придет разговор, начавшийся с угля. Видать, слова Альтинга о том, что у свартальвов могут заплетаться ноги, но не мозги, соответствуют истине больше, чем я думал.

— Зачем? — спросил меня офицер, проигнорировав Тантиэль.

— Отравилась.

— Чем?

— Надо думать, съела что-нибудь несвежее. Но я так и не получил объяснений, для чего вы сюда всем цирком приперлись.

Тут Тантиэль отцепилась от моей руки и пошла, чуть шатаясь, вперед к броневику, пройдя мимо офицеров и что-то весьма неласково им сказав. Оба офицера повернулись к стоящему возле солдат человеку, в котором я узнал того самого водителя, привезшего Гордану, и как-то нехорошо на него посмотрели. Затем один махнул бойцам жестом «пошли отсюда», а второй, который немного говорил по-кортански, обернулся ко мне.

— Малопонимание, — буркнул он, — пришел весть, что здесь есть в кра'гга… в заложники свартальв. Глупый сн'тос совсем не понимай кортанский.

Да ты его не сильно-то опередил, хотел было сказать я, но промолчал.

Все-таки я, как единственный японец, самый вежливый человек на свете.

И только когда вся эта компашка убралась, меня осенило, что во всем этом необычного: свартальвы всегда очень корректны с вышестоящими, и алкоголь влияет только на точность их движений, но не на язык.

А Тантиэль, по идее, находящаяся в самом низу их социальной лестницы, позволила себе отпустить в адрес офицеров, по идее, стоящих выше нее, крайне грубо звучащую фразу.

* * *

Мы с Горданой славно поужинали салатом из овощей и красной рыбы, горячими рисовыми тефтелями в соусе и бастурмой. Мясо я оставил в холодильнике до лучших времен, из-за вторжения Тантиэль и всего последующего до него как-то руки не дошли.

— Ну и каков он из себя, госпиталь свартальвов? — спросил я, вернувшись из кухни с тарелочкой печенья и обычным чаем в двух чашках.

— Да госпиталь как госпиталь. Я там и свартальвов-то не видела, только двое на пропускном пункте, а тот блок, куда меня привезли — там сплошные люди, и персонал, и охрана, и раненые. И знаешь что, Реджи? Как-то очень у них там все оживленно.

— В смысле?

— Бегают туда-сюда, деловитые такие и озабоченные, охрана и врачи на медиков-пленных покрикивают, тележки с пациентами ездят, в операционную, из операционной, на рентген, с рентгена… И все это быстро, торопливо. Я бывала в военных госпиталях еще в Аквилонии, во время своего обучения, в порядке ознакомления, так сказать. Так вот, там тогда было все иначе. Спокойно и малолюдно. Неторопливые врачи, улыбающиеся медсестры, беззаботные больные. Ну а правда, в мирное время военный госпиталь — самое сонное место в армии. А тут все иначе. Понимаешь, что это может означать?

— Что где-то продолжаются боевые действия, о которых мы не знаем?

— Вот-вот, Редж. Мы, скорее всего, в информационной изоляции, а где-то все еще идут бои… или уже идут бои.

Я наклонился к ее уху.

— Мы не скорее всего в информационной изоляции, мы точно в ней. Я пару недель назад встретился с аквилонским шпионом, и он сказал мне именно это. И, на самом деле, в тот момент Реданские горы находились под контролем отступивших туда кортанских войск… И если в госпиталь попадают все новые раненные — значит, бои еще идут…

А вслух я не сказал самого плохого: если где-то идут бои — они могут дойти и сюда.

И мне явно стоит предпринять какие-то меры на этот случай. Идеальным решением было бы вывезти Гордану из Кортании…

Вот только как это сделать?

Чай мы выпили весь, потому я пошел на кухню за новой порцией. Когда я миновал комнату, служившую нам с Горди кабинетом, то заметил, что на экране компьютера, который я оставил включенным, мигает что-то беленькое в углу… Пиктограмма, изображающая конверт? Странно, ведь сеть оккупанты отрубили в первый же день.

Мы допили и вторую порцию чая — с печеньем он пошел нам весьма бодро — а затем Гордана устроилась у телевизора, хотя обычно этот прибор включался у нас редко, узнать прогноз погоды и сверить точное время.

— По тому, что и как говорится в новостях, можно делать некоторые выводы о настроениях среди оккупантов, — пояснила Гордана, — к тому же, вдруг они «накрыли» не все каналы…

— В смысле?

— В смысле, что малые коммерческие каналы могут быть пока еще не под их контролем. Или отдельные ведущие могут на что-то намекнуть… Или гости передач… Хотя, думается мне, тот инспектор, чей сын у тебя учится, должен знать новости получше… особенно если работает на свартальвов.

— Он на них не работает. Но насчет новостей — я к нему порой захожу… Другое дело, что ничего действительно важного он мне не скажет.

— Из-за твоих «ученичков»?

— Именно. С его стороны будет неразумно посвящать в свои секреты кого-то, кто тесно общается со свартальвами.

Я пошел к компьютеру и щелкнул по конвертику. Так и есть, письмо от одного из моих учеников, Горана. Стандартные фразы: как я поживаю, все ли хорошо и продолжаю ли тренировать людей.

Я ответил — все отлично, да, тренирую всех, кто не уехал. Горан оказался на том конце прямо сейчас, потому что новое сообщение пришло незамедлительно.

«Как вам наши новые хозяева?»

Хм. Я пододвинул клавиатуру поближе. Кажется, он не просто так спросил.

«Хозяева ли? Это еще далеко не свершившийся факт».

«Точно. И есть люди, готовые популярно разъяснить ушастым всю глубину их заблуждения. Это вопрос времени, притом ближайшего».

«Ты уверен?»

«Знаю».

«Рискуешь. Сеть, скорее всего, контролируется ими, хотя я был уверен, что ее вообще вырубили».

Следующее сообщение меня весьма удивило.

«Ее и вырубили».

«Тогда как ты мне пишешь?»

«Сижу в серверном центре, в компании свартальвовских жополизов, и пишу. Вокруг меня одни идиоты. В буквальном смысле».

«Хм… Что ты там делаешь?»

«Вроде как работаю на них. Помогаю восстанавливать инфосеть. Но на практике мы с ребятами — другими системными инженерами — делаем тут что хотим. Они не могут нас проконтролировать, их «спецы» совершенно ничего не смыслят в компьютерных инфосетях. Вы знали, что среднее образование в захваченных ушастыми провинциях — шесть классов?»

«Нет».

«Теперь знаете. Главный спец, самый образованный из жополизов-чернокамзольников — шесть классов и еще два года в военном техникуме. Он не отличает сервис от сервера. Я и представить себе не мог, что у свартальвов, строящих лучшие корабли и танки, все так плохо со слугами. Ладно, рад был с вами поговорить — есть тут кое-какие дела. Надо передавать сведения от людей к людям — нынче инфосеть самый безопасный способ, всякие явки и пароли отдыхают».

Я почесал макушку, чувствуя, как во мне просыпается Реджинальд, куда более подкованный в техническом аспекте.

«Горан, они могут поймать тебя по логам. Не забывай их удалять».

«Они понятия не имеют, что это такое. А вообще я пользуюсь программой, которая не пишет логов. А вот вы переписку удалите, на всякий случай».

«Ладно, сейчас удалю. Береги себя».

«И вы, учитель».

Я откинулся на спинку стула. Надо же… Я-то думал, что Горан, бездарная единичка в Доме средних магов, работает в конторе семейного предприятия менеджером или директором… А он, оказывается, спец по сетям.

Я потянулся к клавиатуре и принялся удалять переписку.

Дело интересный оборот принимает: подполье обосновалось под самым носом свартальвов.

7

Прошло еще недели две без каких-либо существенных изменений. По городу ходили слухи один другого нереальней, в том числе о готовящемся вторжении Аквилонии, не подтвержденном, прочем, какими-либо признаками. При этом мнения сильно разнились: одни считали, что Аквилония освободит Кортанию, другие опасались, что не только освободит, но сразу же сама и захватит. Кроме того, пошли слухи, что император лично командует войсками, удерживающими Реданское плато, причем оккупанты уже даже не пытались опровергать или скрывать, что захватили не всю Кортанию.

Насчет императора я не верил, так как точно знал, что свартальвы схватили его в самом начале оккупации: они откуда-то раздобыли информацию о пути отступления императорского кортежа. В итоге император, сидя в камере на линкоре, отрекся от трона.

— Я это знаю абсолютно точно, — сообщила мне Гордана, — бывший император сидел в камере через две от меня. Я не видела его глазами, но слышала голос, когда к нему приходили допрашивать.

Однако от бывшего начальника городской полиции я услышал совсем иное.

— Да речь-то не о борове-узурпаторе, — сказал он, — а о настоящем императоре.

— Узурпатор? — навострил уши я.

— Ага. История имела место где-то за пару лет до того, как вы в Гиату приехали, и дело было очень тихое, если кто за рубежом политикой не интересовался — вполне мог и не знать. Дело в том, что девять лет назад в Кортании случился политический кризис. Начинали зарождаться всякие там либеральные движения за права и свободы… Дело в том, что раньше Кортания была полицейской-милитаристской страной. У нас, полицейских, были очень обширные полномочия, армия составляла почти один процент населения и хорошо финансировалась, у военных были значительные льготы. В принципе, если говорить слово «милитаристская страна» — у вас может сложиться превратное впечатление о любителях побряцать оружием… У нас не было достаточно сил для вторжения куда-либо, так как основу армии составляли самоходные артиллерийские установки среднего и крупного калибров. А двухсотсорокамиллиметровые самоходные гаубицы были только у нас, они строились по нашим требованиям в Аквилонии, но даже сама Аквилониях себе такие не строила. Другими словами, мы были в состоянии обрушить на любого противника шквал огня с небес, нанести ему неприемлемые потери, заставить убраться с нашей земли и потом еще на сорок километров вглубь его территории гнать своими снарядами. Но затем начался кризис. Положение расшатывали всякие проходимцы, якобы борцы за права народа и так далее, всем хотелось на хлеб с маслом еще и по два сорта колбасы класть вместо одного, а сверху икру… В общем, дело дошло до «тихой революции», император Леопольд Второй согласился на реформы и отказался от трона. Правда, речь шла о том, что он на троне останется, но монархия будет конституционной, а не авторитарной. Но Леопольд — он нормальный был император, как и его предки, сказал, что украшением трона быть не хочет, и отрекся. И дело прошло тихо и незаметно для остального мира, упоминали газеты про «реформы в Кортании» — да и все. А в итоге конституцию переписали, сделали императора выборной должностью, и священный трон осквернил своей жопой кабан, который попытался сбежать, как только запахло жареным. А вот Леопольд бы не сбежал.

— Но от трона-то он отказался, разве нет, и даже не перед лицом врага? — пожал плечами я.

Петер кивнул:

— Отказался. Из государственных соображений. Там дело пахло керосином, видите ли. Революцией. Большинство армии осталось бы на стороне короны, но тут дело такое, армия не была заточена под разгон революций, ее костяк состоял из артиллерии, предназначенной для борьбы с врагом, наступающим большими силами. Артиллерия против революции бессильна, свои же города с землей ровнять или как? То есть, я уверен, что Леопольд бы удержал власть. На его стороне была вся полиция, значительная часть интеллигенции, почти вся армия… Но если б гражданская война началась — свартальвы вторглись бы не сейчас, а еще девять лет назад… А что сейчас? Начались эти гребаные «реформы» — и армию просто развалили. Самоходные орудия, видите ли, дороги в содержании, давайте самоходки продадим, или снимем пушки, а сами машины на слом или на тракторы… Сильно нам помогли неподвижные орудия на оборонных рубежах? У нас было двадцать восемь полков самоходной артиллерии — осталось два. По численности каждый в половину одного старого полка. Парни держались до последнего — но их было слишком мало. Будь у нас все наши двадцать восемь полков — свартальвы только на двадцать километров вглубь зашли бы. Но всему этому сброду, видите ли, подавай права и льготы, они хотели жить как аквилонцы… Вот свартальвы выждали, пока у нас полностью не наступит развал армии, и пришли. Захватили Тильвану и нас в придачу, а ведь еще десять лет назад мы бы и сами устояли, и Тильване отбиться помогли бы. Мне когда кто-то жалуется на оккупантов — я ему отвечаю, так тебе, собака, и надо. Надо было чтить традиции своей страны, а не смотреть, как там в чужой живут, был бы сейчас гражданином свободной страны и подданным достойного правителя… А теперь темноухому шакалью кланяйся.

Я чуть приподнял бровь:

— А о каких традициях речь?

— Так о нашей артиллерии же. Кортания всегда была единственным двигателем прогресса и в артиллерийском деле, и в новаторских концепциях защиты своих границ. У нас не просто так пушки на гербе — сотни лет пушка и ее новаторское применение были причиной нашей свободы. Первые мелкокалиберные дульнозарядные пушки, установленные на телегу так, что расчет едет на ней же, на ходу заряжает и только на пару секунд останавливается для точного выстрела, появились в Кортании триста пятьдесят лет назад. А в остальном мире — только триста, когда мы доказали, что это прогрессивная концепция. Первый паровой автомобиль в Аквилонии появился сто двадцать лет назад — кого он возил?

— Императора? — предположил я.

— Именно. Аквилонского императора. А когда пять лет спустя первый автомобиль появился и в Кортании, подаренный Гримсбергу Второму королем Ровии, Гримсберг проехал на диковинке триста метров и сказал: «а давайте к нему пушку прицепим и посмотрим, как он ее потащит». И этот автомобиль стал первым в истории человечества тягачом, не только артиллерийским, а вообще. А кто изобрел первый в истории грузовик? Опять мы. Автомобиль Гримсберга на первых же учениях показал, что везет пушку и расчет быстрее, чем лошади тянут телегу с боеприпасами. Потому из салона убрали сидения, спилили верх и сделали кузов для снарядов и пороха, а артиллеристы поехали на скаковых лошадях, которые уже вполне поспевали за автомобилем. Кто придумал использовать рейды с ночными обстрелами вражеских гарнизонов? Мы, двести пятьдесят лет назад, во времена, когда армии еще сражались по принципу толпа на толпу в одном месте. Кто первый массово внедрил тягачи, переделанные из тракторов? Мы. Кто первый придумал концепцию самоходного тягача, который везет и пушку, и боеприпасы, и расчет, при этом становясь на позицию за двадцать секунд? Мы. Любые новшества в деле мобильной артиллерии — это все придумано в Кортании. Передовые тактики применение пушек — придуманы в Кортании. Новые подходы к комплектации армии — придуманы в Кортании. Первая в мире профессиональная армия — кортанская. Да-да, это мы первые отказались от воинской повинности, наша армия состояла из людей, которые всю жизнь служили в ней, получая за это льготы и почет, и знали свое дело, а не призывались на пару лет. Понимаете? Первая профессиональная армия, созданная на девяносто лет раньше второй профессиональной армии. Да, мы триста лет гордились тем, что к нам захватчики приходили максимум на неделю — дольше не выдерживал никто. У нас был гордый народ и достойное дворянство. Не по признаку наличия дара колдовства, а по признаку личной благородности, чести и преданности. Когда автомобили только подешевели немножко и вошли в моду — у дворян пошла манера на них ездить. У всех, кроме наших. Наши покупали автомобили и отдавали их армии, а сами продолжали ездить на конях, как и положено рыцарям. У нас был первый автомобильно-артиллерийский полк в истории, а в других странах не было ни единого автомобиля-тягача. Дошло до курьеза: когда у нас дворянин впервые сел в автомобиль и поехал в город — народ недоумевал, а где же пушка? А какой-то карикатурист немедленно изобразил шарж на эту тему с припиской «пушкомания — когда человек считает себя пушкой». Да, господин Куроно, да, звучит парадоксально — но в Кортании всегда было очень туго с магами, однако же мы четыреста лет с гаком никому не давали себя завоевать. У нас был сильный, умный и уважаемый лидер, а при нем — достойное и благородное дворянство и преданная, умелая и находчивая армия. Мы были гордым и свободолюбивым народом… Вы это… я слыхал краем уха, аквилонского императора не жалуете?

— Да, имеется у меня на то причина, — кивнул я.

— Тогда я не боюсь задеть ваши чувства. Видали корону аквилонских императоров? Она в имперском музее хранится.

— Их там несколько. Вы про ту, у которой почетный караул стоит?

— Именно про нее. Огромный бриллиант на ее вершине, размером с яблоко, помните?

Я снова кивнул:

— Да, такое не забудешь.

— Корону Кортании венчает такой же… только стеклянный. Люди, не знающие истории, думают, что когда-то кортанские императоры пытались подражать аквилонским, но на самом деле, четыреста лет назад этот бриллиант венчал корону кортанского императора, Гримсвальда Первого, а все остальные императоры и короли завидовали и желали заполучить его себе…

— Хм. И как же бриллиант оказался на аквилонской короне?

— На нас напала Ференца — четыреста лет назад она была в расцвете сил и впятеро больше, чем когда ее завоевали свартальвы в начале века… Дать отпор в открытой битве мы не могли — соотношение сил было один против пятерых. Гримсвальд Первый два месяца водил вражескую армию по всей стране, каждый раз оставляя врага в дураках, а народ… народ жег свои посевы, убивал скот и с тем, что мог унести, прятался по лесам и болотам. Захватчикам не оставляли ничего, порой жгли даже оставленные деревни, чтобы окаянные под открытым небом спали. Это было тяжелое время, но уже тогда кортанцы всем показали, что свободу у нас так просто не отнять… Два месяца спустя голодная, больная и деморализованная армия Ференцы поджала хвост и удрала, проиграв войну даже не солдатам Кортании, а простому люду. А для нас тоже началось очень трудное и голодное время. Вот тогда-то Гримсвальд и продал бриллиант аквилонскому монарху за бесчисленное количество телег зерна. И знаете что, господин Куроно? Оккупация — это расплата за наши грехи. Мы ее заслужили своей глупостью, мелочностью и жадностью.

— Что вы имеете в виду?

— А то. Не уйди Леопольд — мы бы отстояли нашу свободу даже в условиях гражданской войны. Война закончилась бы в самом начале вторжения, и мы, как многие века перед тем, сплотились бы под началом нашего законного императора в борьбе за свободу. Но — мы отвернулись от него. Мы захотели жить, как аквилонцы, но при этом забыли, что наш император когда-то, чтобы накормить свой народ, отдал величайшую свою драгоценность, а аквилонский правитель, чтобы эту драгоценность заполучить, свой собственный народ обобрал и ограбил! Так что нынешнее положение мы, кортанцы, полностью заслужили. У нас был правитель, который гордо носил на короне стекляшку как символ преданности императора своему народу, а народ… Народ от него отвернулся, потому что захотел кушать бутерброд с двумя сортами колбасы. Как когда-то сказал один мудрец, не хочешь чтить своего короля — будешь лизать сапоги чужому. Поделом нам. Променяли императора и пушки на колбасу — и вот не прошло и десяти лет, а мы уже рабы. Недолго колбаске-то радовались.

Я чуть помолчал, осмысливая услышанное, и согласился:

— Да уж, поделом так поделом, тут и не поспоришь… Так что вы говорили про настоящего императора?

Он покачал головой:

— Не я. Люди говорят, что группировку, окопавшуюся в Реданских горах, возглавляет Леопольд Второй. Я, правда, не очень-то и верю, слишком уж хороша сказка… Но если исходить из того, что Леопольд все эти годы жил где-то в Кортании, а также зная самого Леопольда и традиции его предков… Скажем так, очень хочется в это верить, и если именно так все и есть — то я ни капли не удивлюсь.

— Хм… Так а куда бывший император подевался после отставки, так сказать?

— Точно никто не знает. Исчез…

— Может, его на самом деле убили?

— … вместе с десятком верных людей, а также с ними пропали семьи кое-кого из этих приближенных. Родственники их получают весточки, да и пенсию императорскую, которую ему оставили, тоже кто-то получает периодически. В народе говорили — живет где-то в горной глуши в отшельничестве. И если это так, то тогда сразу становится ясно, каким образом он мог бы возглавить группировку в горах.

К тому времени мы с Горданой уже точно знали, что где-то идут бои: из городских больниц и клиник свартальвы забрали большинство тех врачей, которые там еще оставались, стало быть, не справляются уже ни свои, ни схваченные ранее.

В довершение всего через город пару раз ездили колонны танков, в порт зашел новый боевой корабль чуть побольше корвета, а стрельба по ночам стала обычным делом.

Размышляя о том, как бы вывезти из города Гордану, я вернулся домой, подошел к компьютеру и увидел мигающую иконку нового письма. Пододвинул стул, сел, подтянул к себе клавиатуру. Да, сообщение от Горана.

«Мне нужна ваша помощь. Я знаю, что свартальвам понадобилось в Кортании и как их отсюда выставить, но меня отрезали от всех сегментов городской сети, кроме одного, и единственный пользователь в этом сегменте, которому я могу доверять — это вы».

Выставить свартальвов? Хм… Обеими руками за.

«Я здесь. Как выставить свартальвов?»

Он не заставил меня долго ждать ответа.

«Сеть. Вы не поверите, но свартальвы влезли в Кортанию ради нашей городской информационной сети».

Я удивленно приподнял брови.

«Серьезно? И что такого в нашей городской сети имеется?»

«Сама сеть. Сетевые технологии, а вместе с ними хотя бы базовое понимание кибервойн, взломов, воровства информации и так далее. Но главное — сеть. Я только сейчас узнал, что Свартальвсхейм отстает от нас по части сетей лет на двадцать, если не больше. У них и сети-то нет как таковой, есть только линии передачи данных, соединяющие два компьютера в разных городах или анклавах».

Я забарабанил пальцами по столешнице. Это же идиотизм какой-то, если бы свартальвы хотели получить высокие технологии — давно могли бы купить. Установить локальную сеть на сто, двести, пятьсот или тысячу компьютеров — это вопрос нескольких дней. Заключается договор с фирмой в любой стране, хоть в Кортании, хоть в Аквилонии, они приезжают, все привозят, все устанавливают — все в считанные дни и несоизмеримо дешевле, чем начинать войну. Специалистов для обслуживания и обучения гораздо проще нанять, чем захватить в чужой стране. К тому же…

«А почему они просто не купили все нужные технологии, как раньше покупали у нас все новинки? И если решили захватить — почему поперлись к нам, они что, не могли ограбить магазины с компьютерными товарами в Тильване?»

«Менталитет их… Они просто не понимают принципа сетей и при этом уверены, что такие «вкусные» технологические достижения мы им не продадим, а если продадим — то старье. Я сам был шокирован, пообщавшись с их офицерами. Свартальвы твердо убеждены, что мы всегда пытаемся утаить от них все свои достижения, как они утаивают от нас знания магии. Они не верят, что можно зайти в любой магазин серверного оборудования и просто закупить самые последние новинки. Но с танками и машинами проще, они покупают автомобиль, смотрят, как он устроен, делают аналог, часто превосходящий купленный образец, а затем пытаются выведать характеристики лучших наших машин и сравнить с характеристиками своей. Но по части компьютерных технологий свартальвы отстают на десятилетия и не понимают многих вещей, их представления о сетях и их возможностях во многом ошибочны. А что касается Тильваны — это отсталая аграрная страна. Большая и довольно богатая, но отсталая. У них сеть тоже отстает от нашей. Потому темные пошли на нас. Столичную сеть, где в отдельном датацентре хранились кое-какие секретные правительственные данные, успели уничтожить, и вторая крупная и продвинутая сеть — наша».

«Ты хочешь сказать, что уничтожив ее, мы лишим оккупантов причины находиться здесь?»

«Или как минимум отнимем у них львиную долю мотивации. Вчера приехали первые спецы, а послезавтра их сюда съедется полк из разных анклавов! И я говорю не о людях-слугах, а о настоящих спецах-свартальвах. Я сегодня с ними полдня общался, объяснял, учил — они отстали, но они умные. Они умнее меня, а я редко встречаю кого-то с интеллектом выше своего. Это всерьез. Оккупанты уже практически восстановили сеть, точнее, заставили нас. И теперь будут учиться. У них такой образ мышления — им пощупать надо, чтобы понять. На то, чтобы уничтожить городскую сеть, у нас два дня, я хочу, чтобы вы передали это Петеру Габриеву, он живет на вашей улице, но не пользуется компьютером. Он передаст кому надо».

«И что ты предлагаешь?»

«Выход один — взорвать крыло датацентра, где находится серверная. Она пока еще почти не охраняется, свартальвы еще не поняли, что именно серверная — сердце сети. Мы с ребятами уже ничего не можем сделать, нас тут заперли по отдельности, я даже не могу увидеться ни с кем из них, чтобы передать информацию. Если заложить достаточно взрывчатки на подземной парковке под датацентром и там рвануть — здание взлетит на воздух или хотя бы обрушится».

«А ты и другие? Как вы собираетесь выбраться?»

«Полагаю, с учетом катастрофичной ситуации в стране, наши жизни не имеют значения. Надо прогнать свартальвов быстро, иначе скоро голод и болезни начнут забирать тысячи жизней, не считая тех, которые гибнут в постоянных боях за Реданское плато. Но если заложить бомбу у восточного края парковки — есть шанс, что обрушится не все и западное крыло, где нас держат, выстоит. А нет — значит нет. Я не желаю жить где-то не в Кортании и не желаю жить под пятой темных, так пусть хоть другие живут свободными, если мне не судьба».

Я чуть помолчал. Кажется, Петер ошибается, еще не все гордые и свободолюбивые кортанцы перевелись.

«Я передам».

«Спасибо. Берегите себя, учитель, и спасибо вам за все, чему вы меня научили, если больше не свидимся».

Я удалил все сообщения, выключил компьютер и несколько минут сидел, отрешенно глядя в пустой экран. Потом встал, пошел в прихожую и принялся надевать куртку.

— Ты куда? — спросила Гордана.

— Схожу к Петеру, новости спрошу. Он источник понадежней телевизора.

Вышел на улицу, перешел дорогу, незаметно оглянулся. Капитан Сайбан обещал улицу усиленно проработать, и если все еще «прорабатывает» — моя давешняя хитрость может обернуться против меня.

Но улица в разгар рабочего дня была пустынна, пока я дошел до дома Петера — не увидел никого, кроме группы ребятишек в одном из дворов. Раньше детвора постоянно гоняла мяч прямо по проезжей части, так как машины на нашей улице появлялись раз в два-три часа. Теперь родители уже боятся выпускать детей погулять… Оккупация, чтоб ее.

Постучался в дверь, немного подождал. Открыла его жена.

— Добрый день! А Петер дома?

— Нет, он на работе… на новой, я хотела сказать.

Я пошел в автомастерскую, расположенную в соседнем квартале, и нашел Петера возящимся у помятой и поддомкраченной машины в компании еще трех механиков.

— Доброго вам дня, господа, — поздоровался я, — Петер, можно вас оторвать на пару минут? Поговорить надо.

Тут остальные трое повернули ко мне головы, и я увидел и ночного бегуна, и парня в кепке задом наперед, которому я сливал информацию, и еще одного человека, чье лицо я точно видел где-то в полицейском кругу, когда работал тренером в полиции.

— Добрый день, господин Куроно, — ответил мне «бегун».

— Да, конечно, — сказал Петер, — отойдем?

— Хм… Да не уверен, что надо, мне тут почти все лица знакомы…

— Ну да, тут все свои.

— Точно свои?

— Точно.

Я кивнул.

— Ну что ж… Со мной связался Горан Йонгас, сказал передать вам кое-что, а вы передадите кому надо… Он считает, что свартальвы тут из-за нашей инфосети, и скоро прибудет вагон и малая тележка их спецов. По его словам, если заложить бомбу на подземной парковке и обрушить серверную — у свартальвов пропадет главная причина тут находиться, и времени осталось мало, два дня — ровно столько до прибытия спецов. А потом там будет столько охраны, что и мышь не проползет.

— Мы уже знаем, — мрачно отозвался бегун. — Нам сообщил один из его коллег-компьютерщиков. Только без понятия, что делать.

— Угу. Я никогда не был там на парковке, а само здание видел только со стороны, но выглядит оно очень солидным. Не уверен, что его реально взорвать.

Тут заговорил малознакомый полицейский:

— Да еще как реально. Три-четыре тонны тротила хватит с головой, а если грамотно заминировать несущие колонны — то и тонны достаточно.

— Где ж вы тонну-то возьмете? — удивился я.

— Это совсем не проблема. И четыре тоже не проблема: у свартальвов тут схвачено гораздо меньше, чем они думают. Проблема принести тротил на парковку незаметно, так как все здание оцеплено. Мы тут проработали один вариант, как незаметно пронести и накопить взрывчатку, но тут месяц нужен, чтобы собрать хоть тонну.

— А месяца нет, есть только два дня, господа. Горан сообщил мне, что их уже изолировали друг от друга и держат под охраной, хотя раньше они свободно передвигались по зданию. Когда понаедут ведущие спецы свартальвов из разных анклавов — меры безопасности будут беспрецедентными, и вообще через месяц они уже узнают, что им нужно, не все, так в значительной мере.

Петер кивнул, соглашаясь.

— Это понятно. У нас вот тут разногласие в связи с этим возникло, и голоса поровну, так сказать. Альбер и Коул полагают, что если ничего не делать — свартальвы получат то, за чем пришли, и уберутся сами через месяц-другой. Удерживать Кортанию им все невыгодней и невыгодней. А мы с Ксавьером полагаем, что вряд ли так случится. А вы как считаете, господин Куроно?

Я пожал плечами.

— Одно я скажу точно: философия моего боевого искусства не предполагает никаких уступок противнику. Любое действие должно встретить противодействие. Он пытается сменить позицию относительно вас — вы тоже меняйте, делая его смену бессмысленной, или препятствуйте. Он навязывает ближний бой — держите дистанцию, пытается навязать дальний — идите в ближний. Провоцирует на рубку и размен — стойко защищайтесь и ловите на контратаке, если он старается переиграть вас мастерством — идите в размен сами. Гораздо лучше меня это сформулировал один шахматист: «я люблю размениваться ферзями и играть без них, потому что остальные — не любят». Применительно к свартальвам — нельзя дать им желаемое. Если дать им что-то одно — они порадуются и захотят еще что-то. А потом еще и еще. Вместо этого нужно донести до них, что ничего задаром им тут не дадут и за все придется заплатить большую цену. А иначе, чем дольше они будут удерживать Кортанию, тем больше будут укреплять свои позиции и укрепляться в желании продолжать хозяйничать тут.

— Даже и крыть нечем, — вздохнул парень в кепке. — Только вот что делать с датацентром — по-прежнему неясно.

Я чуть улыбнулся. Что неясно им — предельно ясно мне.

— Ладно, если вы не можете доставить взрывчатку под здание — возможно, сможете вывезти одного человека за пределы Кортании?

Петер почесал затылок.

— Тоже нереально. Границы перекрыты очень хорошо. Разве только при помощи аквилонцев…

— Нет, без их помощи и точно не в Аквилонию.

— Тогда никак. Единственный вариант — Реданское плато. Туда можно пробраться пешими тропками, даже на горизонте не увидев патруля.

— Как так? — удивился я.

— А вот так. Там нет кордонов, потому что у свартальвов не хватает сил еще и горы оцепить. В этом и нужды нет: они просто перекрыли дороги значительными силами, а у повстанцев нет ни артиллерии, ни транспорта. То есть, они привязаны к своей опорной позиции. Все города и поселки вокруг заняты гарнизонами оккупантов. Получается, повстанцы свои позиции держат, но больше ничего не могут, а свартальвов это устраивает. Берут измором. Так что единственная проблема — выбраться из города, но ее мы решили. Мы уже многих, кто засветился и попал в розыск, переправили тайком. А кого надо вывезти?

Я чуть помедлили с ответом.

— Предлагаю вам сделку. Вы доставите мою жену в Реданские горы, а я доставлю взрывчатку на подземную парковку.

— Каким образом? — удивился Петер. — Там надо минимум тонну…

Я остался невозмутим, разве только чуть улыбнулся:

— Самым простым. На грузовике.

Хотя мастер Куроно во мне предпочел бы самолет.

* * *

Сделали все по моему плану. Грузовик пригнал какой-то стремный тип, судя по всему из числа криминалитета, взрывчатку и противопехотные мины каким-то немыслимым образом достали при помощи аквилонской агентуры, а кто спаял блок управления, для меня осталось загадкой. Главное, что он работал, это я проверил несколько раз, подключив вместо детонаторов маленькие лампочки.

Вся работа была благополучно провернута прямо в автомастерской без моего участия за день и две ночи. Да уж, прогнило что-то в темном королевстве, если три с половиной тонны тротила завезли в город непонятно откуда, успешно преодолев блокпосты. То есть, мне совсем уже непонятно, как свартальвы намерены удержаться на захваченной земле, имея такие чудовищные прорехи в системе безопасности. Ну серьезно, три с половиной тонны взрывчатки, да еще и мины. Я-то понимаю, что в Кортании, надо думать, могут быть спрятанные артиллерийские склады, найти и взять под контроль все у свартальвов не хватит личного состава, но и свартальвы должны бы это понимать… Странно, что тут еще скажешь.

Пока в мастерской кипела работа, я жил, как будто ничего не случилось и не должно случиться. Но кое-что все же случилось, когда я ходил, как обычно, тренировать свартальвов.

Входя в зал, я обратил внимание, что Вейлинд весь «украшен» пластырем.

— Что с тобой произошло? — спросил я.

— Проявил неосторожность, играя со спичками, — с какими-то странными интонациями ответил он.

Меня насторожил не его голос, а именно слова. Семь лет назад я, слегка обгоревший после поединка с Акселем Бергом, ответил то же самое, почти слово в слово, на вопрос, откуда у меня ожоги. Хм…

Из зала как раз выходило подразделение «камзолов», тренировавшееся там до нас, мы пропустили их, зашли сами, и когда рядом не осталось «чужих», внезапно заговорила Тантиэль.

— Вейлинд начистил рожу одному куску урода! — буквально пропела она, прямо сияя от искренней радости.

Я приподнял бровь, а все остальные уставились на Тантиэль.

— Что такое? — сделала та большие глаза.

— С чего ты взяла? — подозрительно спросил Альтинг.

— Пф-ф-ф! У Вейлинда ожоги, проклятый ублюдок в медпункте с гипсом и швами после падения с лестницы — я, между прочим, не тупая и вполне могу сложить два и два!

— Так он и правда с лестницы упал… — вяло попытался отвертеться Вейлинд.

— Ха! Это как надо упасть с лестницы, чтобы получить два перелома и кучу швов на харю?! Вейлинд, ты мой герой!

Тут мне стало совсем уже любопытно.

— Так кто с лестницы-то упал?

— Сволочуга одна записная, — злорадно ухмыльнулась Тантиэль, — офицер-тройка… Штабная табуретка, чтоб ему, кусок никчемного говна, зато самомнения на пятерку и в придачу просто конченый уродец. Он просто в принципе не мог пройти мимо кого-то из нас, чтобы не пробурчать что-то вроде «и на кой ляд этих недоделков вообще в армию берут»…

— Так он и тебя… доставал? — уточнил Рунтинг.

— А ты как думал? Я что, чем-то лучше вас в его глазах? Я, правда, так и не узнала, Вейлинд, за что ты его?..

— Угадай с трех раз, — буркнул Вейлинд, — или у кого-то из нас есть и другие причины его ненавидеть? Давно мечтал… правда, не каблуком в харю, а танком переехать… Но за невозможностью танком — ботинками тоже приятно было по нему пройтись…

— Занятно… — прокомментировал я, — Вейлинд, ты что, побил вышестоящего офицера?

— Он с лестницы упал, — ухмыльнулся Вейлинд, — ну как упал… вначале нечаянно ударился рожей о мой кулак, затем затылком о стену, потом пытался сломать мои каблуки головой и ребрами… ну а потом упал по ступенькам с разбегу.

— Забавные у вас понятия о субординации и дисциплине, — заметил я, — если можно за здорово живешь отмудохать вышестоящего.

— А почему нет? Он ведь не сможет никому рассказать, что огреб от меня. Точнее, медикам и так ясно, что он огреб, только ж паскуда не признается, что его единичка отделала. Его презрение к единичкам известно всем, получить от единички — это ж он посмешищем станет.

— Так а чего ты обгоревший-то такой?

— Да это ерундовые ожоги. Паскуда успел второй раз «огненный буран» применить, а мой пустотный щит во второй раз получился так себе, — вздохнул Вейлинд и добавил: — но все-таки он у меня получился, иначе я бы сейчас лежал в ожоговом отделении. Честно говоря, это я первый раз в жизни сумел повторно щит сотворить… благодаря вам, видимо.

Я снова приподнял бровь, и повыше, чем в первый раз.

— То есть, ты полез на мага, даже не имея гарантий, что у тебя вообще удастся второй щит? Рисковый же ты парень, однако.

— Я не рисковый, — признался Вейлинд, — я сильно просчитался. Знал, что он третий уровень без какого-либо мастерства и просто не предполагал, что он успеет два заклинания сотворить. И когда сумел пустотный щит повторно наложить — сам удивился.

— Ну вот вам и первые дивиденды «пути пустой руки», — подытожил я.

На этой тренировке, как я заметил, все тренировались с редкой самоотдачей, даже Тантиэль не филонила. Первый успех, выстраданный в поте и муках, всегда окрыляет.

Жаль только, что это их последняя тренировка.

8

К утру второго дня все уже было готово, но я решил дожидаться вечера. Днем помог Гордане собрать все минимально необходимое и тайком от нее написал прощальное письмо. После обеда мы вышли по отдельности из дома и добрались в отправную точку — овощной магазин. Именно здесь начинался маршрут, ведущий за пределы зоны оккупации.

Схема была проста: грузовик-рефрижератор с двойной передней стенкой кузова. Машина регулярно приезжала из фермерского хозяйства, привозя то да се, а затем порожняком возвращалась обратно в деревню. Черные камзолы регулярно ее досматривали, но никто так и не обнаружил, что внутренняя длина кузова на семьдесят сантиметров меньше внешней. А там, в этих семидесяти сантиметрах, располагалось место для двух нелегальных пассажиров. В этот раз, правда, второго нет, везут только Гордану.

Мы с ней простились, стоя во дворе магазина.

— Ну почему ты не поедешь со мной? — Горди сдерживала слезы с видимым трудом, задавая этот вопрос десятый раз.

Я принялся загибать пальцы:

— Ученики — раз, я не могу вот так взять и оставить их без тренировок. Два — свартальвы сами себя не выгонят, а сопротивлению нужны глаза и уши на вражеской базе. Я туда вхож, и не использовать эту возможность было бы преступлением. И наконец — я должен сейчас вернуться домой, на случай, если за домом наблюдают. Если пропаду — они поймут, что мы сбежали, и начнут шерстить весь мой круг общения — то есть, и Петера, и его знакомых. А ведь еще и план-перехват могут задействовать… Все будет хорошо, солнышко, главное — береги нашего малыша, а уж я-то о себе позабочусь тем более.

Когда Гордана оказалась в потайном отсеке, я достал из кармана письмо и отдал водителю:

— Передай это тому, кто придет встречать Гордану. А он пусть отдаст ей в том случае, если я погибну.

— Понял, — кивнул тот.

Машина заурчала двигателем и выкатилась на улицу, а я смотрел вслед, пока она не исчезла за поворотом.

Боги этого мира, если вы есть, пожалуйста, храните Гордану вдвойне, за нее и вместо меня.

А я за себя уж как-нибудь своими силами.

Если получится.

Вернувшись домой, я сел за столик так, чтобы через открытую дверь видеть свой пруд и две сливы за ним. Не умэ, конечно, но все равно красиво цветут весной…

Налил себе на донышко стакана рисовой водки, залпом выпил. Не сакэ, даже ни на грамм, между рисовой водкой и сакэ общего — только рис как исходный продукт. Гайдзины, конечно, полагают, что сакэ — это и есть японская рисовая водка… гайдзины такие гайдзины, что с них взять?

Закрыл глаза, чуть посидел, затем пододвинул к себе лист бумаги и карандаш. Рука Реджинальда просто и естественно вывела иероглифы, словно в тысячный раз, а не в первый.

«Придет ли день завтрашний? Это совсем неважно. Мой сад зацветет весной».

Интересная штука психика. Спросит меня кто — зачем я написал хокку, если все равно никто не сможет прочесть? Забавно, ведь ответа у меня нет. Хотя все же есть: я просто чту традиции. Так уходили герои моего народа: с холодным ясным сознанием, оставив после себя только короткий стих и долгую память. Я не герой, но нет ничего плохого в том, чтобы уйти как они, если уж придется.

Я поднялся из-за стола, достал из шкафа свой парадный черный пиджак, оделся и пошел к пруду. Со дна при помощи загнутой арматуры я выудил пакет со спецсредствами, которые дал мне Петер, взял оттуда две гранаты — светошумовую и дымовую. Остальное упаковал обратно и снова спрятал в пруду, гранаты положил в карман и пошел в автомастерскую. Там уже все готово, ждут только меня.

— Мины надежно уложили? — спросил я у Петера, — не рванут на ухабе?

— Исключено. Ящик с тротилом, которым накрыли нажимную крышку, приколотили гвоздями, саму мину притянули струбцинами. Электронный блок под тем же ящиком рядом с миной.

— План датацентра?

— Вот.

Я минут пять рассматривал план, затем полез в кабину.

— Господин Куроно, — сказал он, — так вы не рассказали, в чем ваш план?

— В дерзости, смелости и наглости, — улыбаюсь в ответ и завожу двигатель.

Все четверо «механиков» помахали мне вслед на удачу.

Да, удача лишней не будет.

Я выехал на крупную улицу, про которую знал, что на ней по какой-то причине не бывает блокпостов и патрулей, и по ней проехал вокруг центра города. Свернул в переулок, выехал на главную улицу, проехал метров триста и свернул в другую сторону.

До цели осталось совсем немного, и где-то тут должен быть блокпост.

Блокпост обнаружился в пятидесяти метрах от въезда на парковку: броневик на обочине, офицер-камзол и с ним еще то ли пять, то ли шесть солдат. Мне махнули рукой — «остановиться».

Останавливаюсь, достаю из кармана радиодетонатор и нажимаю кнопку.

Солдат и офицер обходят машину спереди, подходят к моему окошку.

— Кто такой есть? Дорога закрыта к проезду! — говорит солдат с диким акцентом.

— К датацентру ехать нельзя? — уточняю я.

— Что есть дата-центр?

— Вон то здание.

— Как раз к нему и нельзя, — чуть менее крикливо и с куда меньшим акцентом сообщил офицер.

— Но мне именно туда и надо, я везу важный груз.

— Я не иметь ваша машина в списке ожидаемых. Что везете?

Я улыбаюсь ему с искренностью и непринужденностью человека, который точно знает дорогу свою.

— Тротил везу. Четыре тонны.

Тут возникла легкая заминка, поскольку охранники, скорее всего, либо не поняли в силу плохого знания языка, либо поняли, но подумали, что ошиблись. Ведь я сказал о тротиле так беззаботно, словно везу яблоки или там мешки с сахаром.

И сразу же выяснилось, что моя догадка верна.

— Что есть тро-тил? Какой тро-тил?

Я улыбнулся еще шире и искреннее:

— Да вы в кузов загляните просто и все поймете.

Они и заглянули под тент, но правда оказалась слишком сложной для их менталитета. Офицер даже попытался выяснить у меня, зачем я везу взрывчатку, кто мне поручил это сделать и есть ли у меня документы.

В ответ я показал им левую руку с зажатой черной коробочкой и мигающим на ней красным диодом:

— Документов нет, зато есть радиодетонатор с уже нажатой кнопкой. Отпущу — и…

Вот теперь они все поняли четко и ясно, я определил это по тому, что оба, бросив автоматы, со всех ног бросились прочь, что-то вопя. Из броневика вылезла еще пара солдат и тоже бросилась наутек.

Проход открыт, как и было запланировано.

Я медленно и неторопливо порулил на парковку. Так, где тут восточная сторона?

Навстречу мне выбегают двое солдат с автоматами, красноречивыми жестами веля остановиться. Офицер с блокпоста, видимо, еще не сообщил по рации, или новость не дошла до этих двоих.

Я остановился, затянул ручник и нажал на кнопку установленного возле седушки таймера. Десять минут, время пошло.

Вылезаю из кабины, медленно и плавно, и улыбаюсь дулам автоматов.

— Руки за голову! Лечь земля!! — вопит один.

Где его манеры, спрашивается? Чего горланить, стоят в трех метрах от меня?

— Можешь стрелять, — улыбаюсь я ему и показываю зажатый в руке детонатор.

Придурки все еще не понимают ничего, но тут у них начинают трещать рации, их глаза начинают округляться… затем оба бросают автоматы и прожогом бегут мимо меня к выезду. Вот и до них дошла новость.

Я двинулся быстрым шагом к двери, ведущей в подвальные помещения датацентра, но тут мне навстречу вывалилась целая дюжина людей в черных камзолах, во главе с офицером-свартальвом.

— Ты!! Стоять! Руки на виду!!!

Наша песня хороша, начинай сначала.

— А то что? — я продолжаю улыбаться, — кнопка-то уже нажата.

— Отдай немедленно, грязный сн'тос!

— Отбери, если сможешь.

— Глупый сн'тос! Ты же сам взорвешься!

Я молча улыбаюсь.

Следует короткая заминка, пока свартальв объясняет бойцам задачу. Видно, что он трусит, и солдаты тоже трусят, и это при том, что истинное положение вещей все еще не укладывается в их головы. Должно быть, защитный механизм человеческой психики заключается в том, что ум отказывается понимать слишком страшную для него правду.

…После первых атак камикадзе, которые явились полной неожиданностью для американцев и причинили громадный ущерб, враги вначале полагали, что летчик самолета, протаранивший и потопивший авианосец «Сент-Ло», уже был мертв. Эта версия держалась недолго: вскоре атаки камикадзе стали настолько частыми и успешными, что теория вероятности уже не позволяла объяснять все случаи тарана случайным падением самолета с мертвым пилотом. И тогда на свет появились истории-страшилки о несчастных летчиках, у которых отбирали парашюты и запирали в кабинах набитых взрывчаткой самолетов… Просто правда о людях, которые сознательно оставляли ненужные парашютные ранцы на траве аэродрома, была для американцев еще страшнее.

И вот четверо солдат передают свои автоматы товарищам и начинают осторожно приближаться ко мне. Они в ужасе от сложившейся ситуации, я бы и сам был в ужасе, если б мне пришлось отбирать у обезьяны гранату без чеки. Хотя мне происходящее кажется гротеском: в их головы не укладывается, что я взял детонатор совершенно сознательно и не боюсь отпустить кнопку, а в мою с трудом укладывается, что они этого никак не поймут.

Впрочем, ничего удивительного, если хорошенько подумать: арабские страны были завоеваны свартальвами в первом веке, и потому ислам там не зародился, а здешняя Япония «погребена» под «рухнувшим» Свартальвсхеймом. Ну или Япония оказалась в другом мире по принципу «обмена» частями миров, неважно. Суть в том, что в мире, где нет ни исламистских шахидов, ни японских камикадзе, концепция террориста-смертника практически неизвестна.

И потому четверо солдат осторожно приближаются ко мне с намерением отнять детонатор, не дав случайно отпустить кнопку.

Хотя они все же частично правы: я не боюсь смерти, однако намерения всенепременно умереть у меня тоже нет. Вот все четверо бросаются на меня, тянут руки к детонатору… Ну как хотите.

Первого я встретил прямым ударом ноги, он согнулся пополам, отлетел на шаг назад и упал на спину. Второму я успел залепить в челюсть и шагнул в сторону, уходя с линии атаки. Двое оставшихся попытались схватить меня за левую руку, но я сместился так, что они оказались на одной линии. Ближний схватил за руку и незамедлительно получил коленом в живот, последний попытался обойти сбоку, но я толкнул на него третьего и, пока он уклонялся от падающего тела, отправил корчиться на бетоне и его.

— Сюрприз, — улыбаюсь остальным, а они смотрят на меня большими круглыми глазами.

Я подхожу, черные камзолы и свартальв пятятся. Ну да, эти-то меня в лицо не знают, для них стало шоком то, что я расправился с четверыми за пять секунд.

А еще их наверняка до жути пугает моя искренняя улыбка, вряд ли они допускают, что улыбающийся человек с детонатором может быть нормальным. И, конечно же, они совершенно растеряны: держать в руках автомат и чувствовать себя совершенно беспомощным против безоружного — к такому их вряд ли готовили.

Офицер пятится, пока не упирается спиной в дверь, я приближаюсь к нему почти в упор.

— В грузовике четыре тонны тротила и таймер, на котором осталось девять минут, и противопехотные мины, чтобы вы не добрались до таймера. Попытаетесь разминировать бомбу — взлетите в воздух преждевременно. А радиодетонатор у меня в руке взорвет все это добро в любой момент, как только я отпущу кнопку.

Офицер сглотнул, в его глаза уже с трудом контролируемый страх.

— Что вам нужно? — пролепетал он.

— О, только что был грязным сн'тосом, и уже «вы»? Я хочу, чтобы ты передал это своим. Пусть начинают эвакуацию, на то, чтобы убраться, у них девять минут.

Я оттолкнул его в сторону и потянул на себя дверь.

На то, чтобы отыскать Горана и остальных инженеров, у меня еще меньше.

План датацентра я запомнил так себе, потому с самого начала все пошло наперекосяк. Серверная — первый этаж или второй? Проклятье, из-за адреналина и разборок с охраной вылетело напрочь из головы, перепуталось. Да, феноменальная память моей сильной стороной никогда не была, к сожалению.

Внутри я обнаружил шум, гам и панику: эвакуация идет полным ходом. Конечно, есть вероятность, что инженеров тоже выведут, но доверить их жизни в руки свартальвов я не могу. Так, Горан говорил, что их держат в западной части здания… восемь тысяч йокаев, а где тут запад?!!

Я вышел в поперечный коридор и сразу же нос к носу столкнулся с со свартальвом-офицером и несколькими людьми, несущими какие-то папки, с виду богато отделанные, и сами тоже в довольно шикарных камзолах, но без погон. Офицеры, наверно, или инженеры, их знаки различия не разберешь, даже когда они есть, а уж если их вообще нет…

Я шагнул наперерез идущему впереди свартальву, всем своим видом показывая, что проход закрыт.

Офицер, увидев такой маневр, попытался с руганью меня оттолкнуть, видимо, не понял, с кем имеет дело. Я очень быстро вернул ему, как сказал бы Альтинг, адекватное восприятие реалий окружающего мира, вполсилы впечатав кулак ему под дых. Ему этого хватило, чтобы опрокинуться на руки идущего следом подчиненного.

Двое «камзолов» схватились за ременные кобуры, но я показал им детонатор в левой руке, а затем выбил пару зубов первому и сломал нос второму. В конце концов, припереться в чужую страну и по-хамски тыкать оружием в лицо ее жителям — совершенно неприемлемое для гостя поведение.

— Жизнь — боль, коль воспитания ноль, — сказал я.

Третий, последний, уронил свои папки и поднял руки. Вот, совсем другое дело.

Свартальв, держась за желудок и не отрывая взгляда от детонатора, медленно поднялся.

— Где держат инженеров-кортанцев?

Он что-то пролаял, отрывисто и резко.

Я залепил свартальву сбоку в ухо так, что он едва не упал:

— Неправильный ответ. Где держат инженеров-кортанцев?

Тут ему на помощь пришел третий, ранее проявивший благоразумие.

— Господин, капитан не говори кортански! — сказал он с сильным акцентом.

— Хм… так бы сразу и сказал, а не лаял по-собачьи.

— Он вам так сразу и сказал…

— Ладно. Переведи капитану, пусть отведет меня туда, где держат инженеров.

— На втором этаже.

Я вздохнул.

— Я не спросил, где их держат. Я сказал отвести меня туда. Дошло?

Капитан, правда, попытался что-то сбивчиво возражать, должно быть, о том, что тут все скоро взорвется, но я заехал ему коленями по ребрам.

— Неправильный ответ.

Кажется, он все понял и без перевода. Могут ведь, если захотят… Я забрал у того, которому сломал нос, пистолет и пошел следом за капитаном, велев «камзолам» убираться.

Капитан, понимая, что часики тикают, шел чуть ли не бегом, так что меньше чем через две минуты мы оказались на втором этаже в западном крыле. По пути нам повстречалось множество свартальвов и людей, торопливо, с почти панической поспешностью двигающихся на выход в обнимку с теми или иными вещами и документами, но на нас внимания никто не обратил.

Нужную дверь я обнаружил на слух еще до того, как свартальв показал на нее пальцем: запертый инженер громко кричал, пытаясь выяснить, что происходит. Ключей у капитана не было, потому я сказал узнику отойти и высадил ее ногой. Дверь сама по себе была не особо хлипкая, а вот дверной косяк подкачал.

— Что происходит?! — выпалил инженер, с виду парень лет двадцати пяти, и осекся, увидев, что я привел свартальва под дулом пистолета.

Тут из комнаты выскочил еще один узник — это оказался Горан собственной персоной.

— Учитель?!! Вы что тут делаете?!!

— Догадайся! Где остальные?! Осталось пять минут с небольшим до взрыва.

— Ну вы даете… Я знаю, где их держат, сюда!

Мы вчетвером побежали по коридору, свернули за угол, потом еще раз — и оказались у настежь открытой двери. Внутри никого не было, видимо, свартальвы выпустили пленников, но сочли, что бежать к второй комнате времени не остается. У меня при этом возникло легкое желание запереть тут свартальва, или сломать ему ногу и оставить, но я быстро его поборол.

— Все, проваливайте поживее! Меньше пяти минут!

— А вы?!

— За меня не волнуйся, я знаю, что делаю. Бегом давайте!

Отпустив пленника вслед за инженерами, я бегом двинулся по обратному маршруту. Осталось, пожалуй, самое трудное: выбраться из здания незаметно, не попавшись в лапы разъяренных свартальвов. План у меня был, но впопыхах да на адреналиновом вихре я его прощелкал.

Но внезапно мне улыбнулась удача. Я услыхал в боковом коридоре резкий звонкий голос и свернул туда.

Голос принадлежал довольно симпатичной представительнице темноухого народа, в богато украшенном форменном камзоле с офицерскими погонами, поверх которого был надет бронежилет, на голове — каска. В руке она держала пистолет и покрикивала на двух своих подчиненных-людей, которые волокли довольно громоздкую и тяжелую конструкцию, судя по всему — серверную стойку с несколькими блоками. Дело продвигалось не очень быстро, потому что стойка оказалась слишком тяжелой, а оба человека-инженера, как назло, не отличались ни ростом, ни силой.

Мысленно я отдал альвке должное: нервы у нее что надо. Оба подчиненных с радостью бы задали стрекача, бросив оборудование, если бы не направленный на них пистолет. До взрыва четыре минуты, но темноухая все равно пытается спасти хоть какой-то элемент нужной свартальвам технологии.

Одна беда — я пригнал сюда набитый взрывчаткой грузовик из прямо противоположных побуждений, а кроме того, у нее есть кое-что, нужное мне.

Я шагнул к ней, она повернулась в мою сторону, но я на этот раз не стал демонстрировать детонатор и терять время. Просто залепил альвке кулаком, в котором сжимал оный, в живот, а когда она согнулась, аккуратно рубанул ладонью правой руки по шее, сразу же подхватил обмякшее тело и аккуратно опустил на пол.

— Что спасать будете? — улыбаюсь я инженерам, — своего начальника или металлолом?

Они, не сговариваясь, уронили стойку на пол и, увидев, что я не собираюсь более им препятствовать, попытались тащить бессознательную девицу, но она, рослая и крепкая, оказалась немногим легче серверной стойки.

— Бронежилет с нее снимите — легче будет, — посоветовал я.

Они немедленно последовали совету и, подстегиваемые моими словами про три минуты, как можно поспешнее поволокли альвку к лестнице. Надеюсь, хотя бы не головой по ступеням ее потащат.

Сам я быстро надел каску и оставленный бронежилет и побежал следом. Мой черный штатский костюм, конечно, не сильно похож на форменный камзол, но теперь еще присмотреться надо, поверх чего у меня броник напялен. На то и был расчет: бронежилет, каска и черный костюм делают меня похожим на «камзола». В панике и неразберихе должно прокатить.

На первом этаже действительно так и произошло: на меня вообще никто не обратил внимания. Я схватил в первом же кабинете какую-то картонную коробку с бумагами и покинул здание в числе последних эвакуировавшихся.

Коробку я нес перед собой и среди хаоса поспешного бегства выглядел точно так же, как и другие «камзолы», пытающиеся вынести из заминированного датацентра хотя бы крохи ценных материалов, более того, ящик прикрывал спереди нижнюю часть моего туловища, не позволяя увидеть, что из-под броника выглядывают полы обычного пиджака.

По дороге я обогнал тех самых двух инженеров, волочащих свою начальницу. Им на помощь поспешил какой-то солдат, и втроем они с легкостью понесли ее прочь. А я спокойно трусил себе рядом с ними: взгляд любого свартальва или ауксилиария сразу же приковывает к себе бессознательная девица, а я, просто «камзол» с ящиком, оказываюсь вне фокуса чьего-либо внимания.

Так и вышло.

Когда за спиной мощно рвануло, я прибавил шагу и благополучно смешался с толпой. Оглянулся и увидел, как здание датацентра оседает в клубах дыма и пыли. Готово.

Дело сделано с мастерством хирурга: я лишил свартальвов основного мотива находиться в Гиате, спас Горана и его коллегу и при этом вроде бы даже никого из оккупантов не лишил жизни. Дерзость, хитрость, отвага и расчет. Да, мне есть чем гордиться, и мои собственные учителя тоже мною бы гордились…

…А теперь осталось унести ноги и где-то залечь на дно.

Из толпы захватчиков я тоже выбрался без проблем, благодаря все тому же ящику, каске и бронику. На почтительном расстоянии собрались толпы потрясенных горожан, я сразу же двинулся к ним. Меня приняли за «камзола», расступились, в этот момент я оглянулся, убедился, что на меня не смотрят свартальвы и их прихвостни, сбросил с головы каску, уронил ящик, стащил с себя бронежилет и быстрым шагом двинулся сквозь толпу.

Мне показалось, что она как-то очень поспешно сомкнулась за мной, как только люди увидели, что под бронежилетом на самом деле скрывался не «камзол». Меня лишь молча проводили одобрительными взглядами: да, горожане вряд ли понимают, зачем именно был взорван датацентр, но если вначале его заняли захватчики, а потом взорвал какой-то тип в пиджаке — значит, так было надо.

Ушел.

Осталось теперь выбраться из города, и это будет задача посложнее: очень скоро свартальвы объявят меня в розыск. Трендюли, розданные мною охране — моя визитная карточка, враг почти наверняка уже знает, что террорист — не кто иной, как мастер Куроно, а если не знает — поймет в течение ближайших минут.

Здесь вскрылся мой первый серьезный просчет: я не знаю, что делать дальше. Домой уже нельзя, там точно будет ждать засада, у меня нет ни укрытия, ни явочной квартиры, ни связного — ничего. Просто потому, что я не заглядывал так далеко в будущее.

…Проклятье. Мои рыбки в пруду без кормежки долго не протянут.

Я прошел пару кварталов и добрался до ближайшего супермаркета. Тут я передохну, посижу за чашкой кофе, или лучше за тарелкой супа, обдумаю, что делать дальше. Заодно и новой одеждой разживусь.

Сказано — сделано. Десять минут спустя я уже обедал лапшой со специями, благо, даже в очереди стоять не пришлось, хотя в самом супермаркете царил необычайный ажиотаж. Точнее, даже не во всем супермаркете, а в продуктовых отделах.

Мне это показалось вполне закономерным: только что в городе, где ночами постреливали, средь бела дня взорвали здание. Горожане готовятся к худшему сценарию, будь то дальнейшие партизанские действия или открытое вторжение аквилонских войск, запастись продуктами в такой ситуации — очень мудрое решение.

Однако что мне-то дальше делать? Я не могу выйти на связь ни с кем из тех, кого знаю, чтобы не подставить под удар, я не могу пойти домой, я не могу явиться никуда, не рискуя попасть в засаду или навести ищеек на ту или иную точку. Так что выбираться из города придется своими силами.

Поев, я решил разобраться с той проблемой, с которой могу разобраться прямо сейчас. Подошел к телефону-автомату, покопался в памяти и выудил оттуда домашний телефон одного из своих учеников самой младшей группы.

Мне ответила его мама.

— Алло?

— Здравствуйте, госпожа Байринг! Это учитель Куроно.

— А, это вы! Здравствуйте!

— Госпожа Байринг, тут так сложились обстоятельства, что мне необходимо уехать из города, и до конца оккупации я точно не вернусь. У меня в кладовой лежит куча провианта — мне он уже не нужен, поэтому вы можете забрать это добро себе. — Она попыталась отнекиваться, но я пресек это на корню: — да что вы несете, в конце концов! Завязывайте с этими псевдоприличиями, не время сейчас! Мы в оккупации, у вас четверо детей, и еще неизвестно, что дальше будет! Лучше вы съешьте, чем продукты просто испортятся. Правда, в дом зайти через дверь не получится, но ваш младшенький спокойно залезет в окно и откроет дверь… Да не ахайте вы! Нет у меня возможности вам ключ передать! Так вот. Одна просьба. Пусть Мартин приходит по возможности кормить моих рыбок в пруду. Они едят все, включая заплесневевший хлеб, а если Мартин им червей накопает — будет вообще замечательно. А насчет дома и продуктов не переживайте, тут главное оккупацию пережить…

Так, минус одна проблема. О рыбках Мартин позаботится, ему и раньше нравилось кормить их кусочками печенья, еще когда он ходил ко мне на тренировки.

А теперь мне надо позаботиться о себе.

Но когда я подошел к лестнице, чтобы спуститься на первый этаж супермаркета в отдел одежды, паника и шум усилились. Мне с лестницы хорошо было видно, как через главный вход в здание ввалилась группа солдат в черных камзолах, касках с опущенными забралами и автоматами наперевес.

А, чтоб им! Неужто по мою душу? Только как?!! Разговор с госпожой Байринг произошел шестьдесят секунд назад, назвался я в начале разговора — пусть две минуты. Солдаты могли оказаться тут так быстро только при двух условиях: во-первых, госпожу Байринг прослушивали нонстопом и сразу услышали, как я назвался, во-вторых, отряд солдат должен был находиться прямо возле супермаркета. Иначе их прямо-таки магическое появление не объяснить.

Я быстрым шагом вернулся в кафетерий и зашел в дверь с табличкой «Только для персонала». Здесь я почти сразу наткнулся на человека в форменном пиджачке, который нес куда-то ящик с бутылками.

— Слышишь, братец, тут есть служебный спуск на первый этаж и выход? У главного входа гребаные камзолы.

Он понял сразу, не стал задавать тупых вопросов и провел меня к лестничному колодцу:

— Два этажа вниз — там склад и выход на подземную стоянку. На первом этаже выход есть, но он давно закрыт и не используется.

— Спасибо.

Я спустился вниз и прошел на склад, бросил «ты меня не видел» повстречавшемуся грузчику и вышел на подземную стоянку. Мне повезло: на ней как раз заводил двигатель неказистый грузовик.

Я быстро запрыгнул в кабину и встретился глазами с удивленным взглядом водителя.

— Мне надо выбраться отсюда, — пояснил я, — «камзолы» в затылок дышат.

Он шумно засопел носом и включил передачу.

— А что везешь?

— Так это ж, рыбу привез…

— А документы есть? Ну, что привез и сдал?

— А вот, у стекла…

На выходе нас уже ждали: здание, как я и предполагал, оцепили. Автоматчики-ауксилиарии, офицер-свартальв и с ним еще пара солдат-свартальвов с автоматами, вся компания в полном боевом облачении. Водила снова засопел, набычился и вцепился в баранку, что-то про себя бормоча, вроде бы молитву.

— Полегче, — успокоил я его, — веди себя нормально. Мы просто привезли рыбу с завода.

Нас остановил офицер-человек и потребовал назваться и предъявить документы. Я наклонился влево и выставил из водительского окна дорожный лист, накладные и что там еще было в бумагах. Офицер глянул мельком и вернул, махнул рукой: проезжайте. Просить дважды ему не пришлось.

Отъехав метров на сто, мы перевели дыхание. Погони или выстрелов вслед не было: план сработал безукоризненно. Мой пиджак вполне естественно смотрелся в кабине грузовика: водитель из себя деревенщина деревенщиной, окромя баранку вертеть ничего не умеет, а с ним экспедитор, за груз отвечающий, чиновничья душа в пиджаке и с бумагами. Вполне естественно выглядящий дуэт. Повезло, что офицер даже не стал читать, если, конечно, вообще умел читать по-кортански. В общем, пригодилось мне мое аквилонское прошлое, где бы я еще так отточил навыки ухода от погони? А план на самом деле простой: если ищут одного — найди себе компанию. Точно так же я когда-то ушел от аквилонских ищеек в супермаркете, просто помогая женщине с малышом нести сумки. Искали одного меня, на «семью» из трех человек — ноль внимания.

— Пронесло, — сказал водитель, — господь не оставил.

— Угу, пронесло.

— А почему вас искали-то?

— Я их ключевой объект взорвал. Притормози-ка за углом.

Я поблагодарил водителя за помощь, выбрался из кабины и пошел дальше, пытаясь решить, что делать дальше. Нужна новая одежда, нужно укрытие — переждать время, чтобы выбраться из города, нужны еще и карты, компас, фонарь… Да уж, непростая задачка.

В принципе, я мог бы сбить преследователей с толку, обойдясь вообще без убежища. Они уверены, что я просто не могу без крыши над головой, как и все нормальные люди, а между тем был в моей прошлой жизни непростой период, когда я не располагал ни жильем, ни регулярным питанием, так что не в новинку. Прикинься я бездомным нищим — нипочем не найдут. Буду сидеть на главной улице, просить подаяние, и хоть там оккупанты колонной ходить будут — никто не узнает, потому что никому и в голову не придет посмотреть. Завязанный на положение и даваемые оным блага, социум свартальвов не позволит им хоть на миг подумать, что кто-то способен вот так запросто и добровольно жить на улице.

Правда, у этого плана имелось два изъяна. Во-первых, у меня нет никакого нищенского лохмотья. Во-вторых, статус нищего делает меня невидимым для ищеек, но при этом сильно усложняет процесс поиска выхода: одежда нищего — это камуфляж, работающий только на паперти и привлекающий внимание в любом мало-мальски приличном месте. То есть — везде.

По пути чуть дальше поворот налево, а там есть соседний большой магазин. В нем я разживусь новыми курткой и штанами, а свой костюм, и так уже малость помятый, оставлю в примерочной. А дальше видно будет.

Я дошел до магазина, незаметно оглядываясь. По городу ездят броневики, но не за мной, это просто они зашевелились, как датацентр рухнул. Паникуют, паскуды.

В магазине я спокойно выбрал себе новую одежду, расплатился, затем в примерочной кабинке неторопливо переоделся и немного посидел на стульчике, отдыхая и продолжая обдумывать в тишине дальнейшие планы. Ничего толкового, правда, не придумал, самая лучшая идея из тех, что посетили мою голову — купить флягу воды, несколько пачек шоколада, а затем налегке попытаться выбраться из города, двигаясь полями. В принципе, вариант имеет право на жизнь, я даже знаю, где именно у самой черты города имеется кукурузное поле. То есть, практически готовый маршрут, если только свартальвы подобного не предусмотрели и не выставили патруль. Но какие там патрули, если в город почти четыре тонны тротила завезли как нефиг делать, то поля тем более никто охранять не будет…

Я «повертел» идею и так, и сяк, каких-то вопиющих минусов не обнаружил, не фонтан, конечно, но вариантов получше у меня нет, да что там получше, я вообще никакой альтернативы не знаю. Значит, беру в качестве рабочего плана кукурузное поле…

Однако стоило мне выйти из примерочной, как со стороны выхода послышался какой-то неясный, тревожный гомон. Выглянул в окно — так и есть, прямо на моих глазах из грузовика разгружаются экипированные во все черное штурмовики.

И теперь у меня всего два вопроса. Во-первых, что мне делать и во-вторых — как, десять тысяч демонов, они снова меня нашли?!!

Ну ладно, в этом торговом комплексе тоже должен быть черный выход. Я быстро двинулся прочь от главного выхода, но, выглянув в окно, понял, что в этот раз номер может и не пройти: здание оцеплено полностью. Более того, у второстепенного выхода образовалась небольшая толпа. Я подошел туда, делая вид, что я тут тоже вроде как обычный покупатель.

— Что там такое? — спросил у мужчины передо мною.

— Да «камзолы»… не выпускают никого.

Я вернулся в большой зал и попытался что-то придумать, но ничего стоящего в голову не пришло, а свартальвы и вовсе времени мне не оставили: через минуту громкоговоритель приказал всем находящимся внутри опуститься на колени, положить руки на голову и ждать дальнейших указаний.

Кажется, в этот раз мне уйти не позволят.

А затем внутрь через главный вход прошла группа захвата, основательно экипированная, не исключено, что такие же группы вошли через вторые двери и служебный вход… Обложили, сволочи.

Я вернулся к примерочным кабинкам и спрятался в одной из них. Суть оттягивание времени, но надо что-то придумать.

Через щель в занавеске мне было видно часть зала и действия поисковой группы. Штурмовики подходили к стоящим на коленях людям, заставляли поднять к ним лицо и сверялись с чем-то в своих руках. Наверное, у них моя фотография, предположил я и вскоре понял, что прав: один из солдат показал ее посетителю, тот помотал головой.

Отряд добрался до кабинок и начал проверять их по одной. Причем идея спрятаться тут пришла не одному мне, потому что, судя по визгу, в соседней кабинке сидела какая-то девица. Ладно, вот и к моему укрытию подходят… Шаги все ближе, ближе…

В последний момент я сыграл на опережение, и мой маэ-гэри оказался для первого штурмовика большим сюрпризом. От удара он отлетел на добрых три шага и рухнул, сломав скамейку для примерки обуви.

Короткого замешательства мне хватило, чтобы ворваться прямо в середину группы, а затем я принялся раздавать удары налево и направо, не сдерживаясь. Двоих уложил прямыми ударами кулаков, удар сквозь бронежилет сильно теряет в мощи, но им хватило, чтобы опрокинуться на пол и остаться там, мучительно хрипя и кашляя.

Третий попытался отшатнуться и этим увеличил дистанцию до такой, с которой мне стало удобно вмазать ему в голову ногой. Шлем, по которому пришелся удар, слетел с его головы и улетел, а сам штурмовик растянулся на полу рядом с первым, доломав лавочку.

От удара прикладом я увернулся, подсев, и из нижнего положения угодил ребром стопы в коленную чашечку четвертому. Хруст и вопль.

У пятого, который неудачно пытался треснуть меня автоматом, я отобрал оружие и обрушил на него вихрь ударов. Прозрачное забрало спасло его лицо от кулака, но затем я сумел, сместившись в сторону, ударить его под колено сзади и таким образом вывести из равновесия. Еще один прямой маэ-гэри — и штурмовик перелетает через ближайший прилавок.

Сразу после этого мне пришлось успокаивать второго и третьего: по удару на брата им показалось мало, так что я добавил от души, сломав руку одному и припечатав головой о бетонный пол другого.

Я переводил дыхание и размышлял лишь секунду, а затем в голове мелькнула замечательная мысль: ведь у меня же теперь есть автомат! И униформа…

С одного из солдат я снял бронежилет и каску, схватил автомат, передернул затвор и, подняв дулом кверху, нажал на спуск.

Люди в зале начали визжать, когда услыхали из отдела одежды стрельбу, а я подлил масла в огонь, закричав «Бомба! Бомба! Сейчас взорвется!»

Этот крик действует всегда и безотказно. Как-то раз, в декабре тысяча девятьсот шестьдесят восьмого, инкассаторская машина японского банка «Нихон Синтаку Гинко», перевозившая триста миллионов иен, была остановлена одиноким полицейским, который сообщил охране, что есть информация о бомбе в одной из инкассаторских машин. Чтобы проверить, он полез под машину, а затем оттуда донесся крик: «бомба, она сейчас взорвется!». Когда испуганные инкассаторы покинули машину, «полицейский» сел в кабину и просто уехал. В итоге этот угон вошел в число самых известных нераскрытых ограблений, потому что ни ловкача, ни автомобиль так и не нашли.

Вот и в этот раз трюк сработал: все посетители торгового центра, смирно дожидавшиеся конца проверки, в ужасе вскочили на ноги и ломанулись к выходу, подхватив крик о бомбе.

Это сыграло мне на руку: «камзолы», знающие, что ищут «бомбиста», поверили и тоже побежали прочь. Я, правда, очень сильно опасался, что сволочи просто начнут стрелять по толпе, и гибель мирных жителей будет на моих руках в некоторой степени, но этого не произошло. В итоге я сумел в людском потоке выскользнуть из магазина.

Но дальше все повернулось против меня: за оцеплением пустынные улицы, толпы нет, спрятаться негде. Оно и закономерно: горожанин видит оцепление универмага, горожанин не дурак и идет от греха подальше. Ну а мне теперь деваться некуда.

Я вместе с толпой почти достиг одного из автомобилей, когда кто-то завопил свартальвовским голосом. Оглядываюсь — так и есть, офицер-свартальв с двадцати шагах выглядывает из люка соседнего броневика и тычет в мою сторону пальцем. Не спасла меня маскировка, углядел, глазастая паскуда, что под броником не камзол форменный.

И вот навстречу мне сквозь толпу начали пробиваться солдаты из оцепления, причем у одного из них в руке я заметил электродубинку, идентичную той, которой пытался меня огреть Райзель, а у других — странного вида карабины.

Ладно же, поганцы, у меня еще не все сюрпризы закончились.

Я выхватил из кармана гранату, убедился, что это дымовая, рванул чеку и бросил ее вперед, в сторону броневика. Две секунды спустя меня и толпу начал окутывать плотный дым. Визг, паника, хаос и неразбериха — все это мне на руку.

Под прикрытием дымовой завесы я добрался до броневика, но толпа сильно поредела к этому моменту, так как люди совершенно ожидаемо пытались выбраться из дыма и вообще подальше от главных событий. Так что у самого броневика я повстречался с двумя штурмовиками и незамедлительно атаковал, сразу сбив с ног одного из них. Второй попытался выстрелить в меня из карабина, но я успел схватить оружие за ствол и не дал направить его на себя. Борьба за оружие длилась секунды две, после чего я вмазал локтем в голову противника. Он пребывал в полной уверенности, что я намерен отобрать у него карабин и мой удар оказался для него совершенной неожиданностью.

Когда я запрыгнул на подножку и потянул на себя дверцу, сзади из густых клубов дыма появился еще один, с дубинкой, но я не стал ждать, пока он ею в меня ткнет, и залепил ему прямой маэ-гэри в забрало шлема, немного поубавив силу. Обычно этот удар применяется лицом к лицу и наносится в живот или грудь, потому что выше груди можно таким образом ударить, только если противник находится ниже, например, сидит на земле, или просто гораздо меньшего роста, что само по себе уже является моральным препятствием для удара. При этом маэ-гэри, выполненный правильно и с должной силой, обладает вполне достаточным эффектом и при ударе в корпус, а если в голову — то могут не выдержать шейные позвонки.

В итоге штурмовик выронил свою дубинку и покатился по земле, издавая булькающий вой: кажется, его собственное забрало сломало ему нос. Каждой собаке — палка и кость. За костями — это к хозяевам своим, а вот насчет палок они по адресу.

Затем я оказался в кабине и захлопнул за собой дверцу. Беглый взгляд — вот рычажок, блокирующий замок, вот ключ зажигания, баранка, рычаг автоматической коробки… Да, внутренности броневика явно выдают свартальвовское происхождение машины, но устройство и элементы управления — практически полная копия обычного автопрома, чего-то принципиально иного темные не придумали.

Поворачиваю ключ — двигатель отозвался урчанием. Снять с ручника, задняя передача, руль до отказа влево. Сдаю назад и выруливаю прочь, пока враг не разобрался в происходящем.

Дымовое прикрытие здорово мне помогло: только отъехав метров на двести, я увидел в зеркале погоню: наконец-то поняли, кто удрал на броневике. Бестолковые ребята эти ауксилиарии: если по умолчанию считать себя вторым сортом и во всем надеяться на «высшую расу» — собственный мозг зачахнет. Без хозяев ни на что не годны, убогие…

Правда, конкретно те двое, что сидели за баранками броневиков, оказались как водители получше меня. Сам я по гонкам на броневиках не спец, да и еду осторожно, чай, по своему городу, не по чужому.

Словом, мой план отъехать подальше и затеряться в городе дал сбой: догоняют. Плюс, впрочем, в том, что сейчас я еще сам могу решать, где именно мне высадиться: пока что им нечем вынудить меня остановиться, транспортные броневики для перевозки солдат не оборудованы тяжелым вооружением.

На следующем повороте преследователи меня уже почти догнали, один из броневиков при этом не вписался и снес два или три припаркованных автомобиля, практически не замедлившись. Ну да, такая-то махина, с броней и движком на много лошадок…

Я, отчаянно сигналя, чтобы распугать прохожих, вильнул на перекрестке вправо, а сам свернул влево, выиграв буквально пару метров у зевнувших преследователей, влетел в узкую улочку и увидел, как на следующем перекрестке мне наперерез и навстречу выезжает еще один броневик. И дорога однополосная, двум машинам едва разминуться, броневик перекрыл мне проезд и его не обойти ни слева, ни справа…

В открытых люках за бронестеклом я вижу ухмыляющиеся хари водителя и его командира-свартальва. Ну да, закрыли меня на узкой улице с двух сторон и радуются… Идиоты.

Нет, они-то, конечно, не могут знать, что имеют дело с японцем, который в прошлой жизни не попал в камикадзе лишь из-за малолетства, но ведь они все же знают, что я приехал в датацентр на горе взрывчатки с детонатором в руке! Они должны были бы сделать выводы! Но нет, не сделали. С тупицы-водилы спросу никакого, но вот его хозяин, высшая раса, мог бы и догадаться… Что бы там свартальвы о себе не мнили — а ума не палата, откровенно говоря.

Я вдавил педаль до упора и вцепился в руль, выжимая из броневика все, что сумел выжать. На спидометр нет времени смотреть, играю в гляделки с самодовольно ухмыляющимся свартальвом — и начинаю выигрывать, судя по тому, как с его лица исчезает выражение торжества.

Тэнно хэйка бандзай, паскуды, не на того вы напоролись!

…И они это наконец-то осознали.

Вот броневик резко тормозит, визжа покрышками по асфальту, начинает сдавать назад, но поздно. Я несусь со скоростью минимум шестьдесят, до столкновения считанные секунды. Дверцы открываются почти синхронно, водитель и офицер выпрыгивают на ходу, падают, поднимаются и бегут, хромая, в разные стороны, из десантного отделения начинают в ужасе прыгать штурмовики.

Кричал я «бандзай» вслух или только мысленно — не знаю, вроде бы мысленно, но, возможно, и во весь голос, этого уже не узнать, так как вряд ли меня кто-то мог слышать. Да и значения это не имеет.

Два броневика столкнулись с грохотом божественной кувалды, упавшей на божественную наковальню.

Меня пребольно ударило о руль, дыхание перехватило — только на миг. Конечно, не вцепись я так в баранку, и будь мои руки не такими тренированными — я мог бы обзавестись целой кучей переломов и последствий, но отделался только крепким ушибом.

«Мой» броневик буквально вышвырнул вражеский из улочки и выкатился следом. Борясь с болью в груди, я повернул руль и, добавив газу, погнал прочь. Броневичок-то добротный, надо признать, только лобовое бронестекло в люке треснуло, да перед основательно смят — но едет же.

Сзади раздались разрозненные выстрелы вдогонку — мстят за пережитый страх и ужас. Мгновением позже из переулка вырулили все те же два броневика, идущие почти борт в борт. Эти не отвяжутся…

…По-хорошему.

Значит, придется как обычно.

Я свернул в ближайший переулок, продолжая сигналить, убедился, что людей на улице почти нет, открыл дверцу и вынул из кармана светошоковую гранату. Держа ее левой рукой, зацепил кольцом за какой-то крючок — это только в фильме герои выдирают чеку зубами, в реальной жизни можно выдрать зубы вместо кольца — и забросил ее на крышу броневика. Если мой расчет верен — водители увидали мое действие и сейчас их взгляды прикованы к этому предмету…

…Мой расчет полностью оправдался.

Я едва успел захлопнуть дверку, как снаружи основательно грохнуло, у меня прямо в ушах зазвенело. На улице, к счастью, никого не было, а если кто и был раньше — убежал при виде отчаянно сигналящего стального монстра…

… К счастью — потому что вспышка на крыше моего броневика могла бы ослепить и дезориентировать прохожих, обрекая на смерть под колесами двух других.

Один из преследователей вильнул влево, затем вправо, врезался в другой, вылетел на обочину и с ходу «сбрил» два столба, после чего остановился о третий. А второй, получив удар, развернулся боком, едва не перевернулся, затем съехал на тротуар, снес какой-то ларек и въехал в витрину закрытого с началом оккупации модного магазина.

Я ухмыльнулся. Петер будет рад узнать, как меня выручили его «спецсредства».

Осталось унести ноги.

Броневик я бросил сразу же за поворотом, пошарив напоследок в кабине, вдруг чего найду. Но увы — помимо бесполезных личных вещей водителя ничего, что могло бы пригодиться.

На всякий случай я перед тем, как покинуть кабину, вывернул свою новую куртку наизнанку. Была синяя с белым — стала серая. Хоть какая-то маскировка…

Я пробежал по совершенно безлюдному переулку, свернул и запрыгнул в открытую дверь небольшого хозяйственного магазина. Так, надо бы что-то купить для отвода глаз, а заодно и что-то полезное…

Посетители выглядели встревоженными, как оказалось, в магазин спрятались несколько случайных прохожих, которые, заслышав на соседней улице взрыв светошумовой гранаты и грохот причиненных бронемашинами разрушений, поспешили убраться с улицы, куда смогли.

— Вы не знаете, что там происходит? — спросила меня женщина средних лет.

Я пожал в ответ плечами:

— «Камзолы» устроили гонки на бронетранспортерах, судя по всему, — ответил я, — и снесли пару столбов. Совсем крыша поехала, видимо… Где тут отдел стройматериалов?

Так, что бы мне такое купить? Денег, правда, маловато… Надо бы, наверно, перебраться в другой магазин, купить снеди на дорогу и воды, а затем попытаться покинуть город через кукурузное поле…

Но когда я об этом подумал, раздался звон разбитого стекла, по полу покатились продолговатые цилиндрики, зашипел газ. Мгновенно началась паника, кто-то вопил про свои глаза, остальные просто визжали и пытались попрятаться кто где.

Вот теперь мне стало совершенно ясно: не уйти. Каким-то непостижимым образом свартальвы постоянно узнают, где я, и сбросить хвост, скорее всего, невозможно… Ну да, магия — сила, тут не поспоришь.

Тут неподалеку от меня очередная граната влетела сквозь широкое окно и подкатилась прямо к моим ногам. Ну что ж, времени больше нет, выхода тоже нет, остается только одно.

То, что я умею лучше всего. То, в чем я мастер. И главное — не забыть, как я это частенько делаю, про пустотный щит: в этот раз он мне точно пригодится.

Я бросился вперед, в окно, до того, как граната начала источать слезоточивый газ, и перекатился через плечо при приземлении. Благо, окно просто рассыпалось от удара гранаты, так что я успешно миновал опасные осколки, но при этом оказался прямо в толпе штурмовиков. Как в старые добрые времена — один против толпы. В той жизни полиции понадобилось шесть грузовиков, чтобы увезти задержанных бунтарей, и сейчас я постараюсь, чтобы и этим ребятам понадобилось много-много транспорта на поездку в госпиталь. Штурмовики, правда, не бунтари, они покруче будут, но и я теперь имею кое-что, чего тогда не имел.

Я поднялся в полный рост прямо из переката в шаге от одного из штурмовиков, поймал протянутую ко мне руку и сломал резким ударом в локоть против сгиба. Не слушая вопля, ударил ребром стопы в сторону, довернулся на опорной ноге и добавил кулаком. Вроде ребра не трещали, но черная фигура сразу оказалась в горизонтальном положении, только подошвы ботинок мелькнули.

И пошло-поехало.

Как говорил один мой знакомый фехтовальщик-шпажист, вначале фехтуют головой, потом ногами — и только после ног и головы рука начинает махать шпагой. В драке «один против толпы» — все то же самое. Жизнь — не кино, штурмовики не будут нападать по одному, терпеливо дожидаясь своей очереди отхватить люлей у главного героя, они бросаются всем скопом. И тут ногам отводится едва ли не важнейшая роль. Каждая атака начинается и заканчивается передвижением. Шаг-удар-уворот-удар-шаг! Каждый раз, когда на меня неслись со всех сторон, я делал шаг в сторону и разрывал кольцо, выводя из строя одного из атакующих.

Двадцать секунд спустя я уже уложил десяток штурмовиков, и тут кто-то заехал мне прикладом по спине, да выручил пустотный щит. Шаг в сторону с разворотом, прямой маэ-гэри с предельно короткой дистанции — и затянутая в черное фигура, выронив в полете карабин, приземляется на спину тремя шагами дальше. Пересотворяю щит и разворачиваюсь.

В следующий момент я оказался лицом к лицу со штурмовиком, чуть отличающимся от остальных. Вот он выбрасывает вперед руку с растопыренными пальцами, с них срываются молнии и впиваются в меня с негромким треском. Рывок вперед и удар — и маг отлетает назад, не успев удивиться моей стойкости.

Наконец-то они начинают стрелять, осознав, что меня не взять голыми руками. Их странные карабины с хлесткими щелчками начинают выплевывать дротики, но они впиваются пока только в других штурмовиков без вреда для кого-либо: штурмовики в бронекостюмах, а я слишком быстро двигаюсь.

На меня, гремя экипировкой, налетает еще один, с электродубинкой. Я бью его под локоть, а затем в колено и в грудь. Затем и сам получаю удар, от которого в глазах пляшут искры: щит, забыл его наложить заново…

Сзади на меня набрасывается очередной штурмовик, пытаясь взять в жесткий захват, но секундой спустя оказывается в захвате сам…

…И тут в мою руку впивается дротик.

Мир сразу же «поплыл», словно марево, начали смазываться звуки…

Но нет. Живым все равно не дамся.

Прямо на бронежилете несчастного, который бьется в моем захвате, словно птица в силке, висят на отрывных карабинчиках цилиндрические гранаты. Они помечены полосками — синими, белыми, красными… Мне нужна та, которая красная.

Хватаю за кольцо-предохранитель и вытаскиваю его. Сколько там секунд мне жить отмерит запал?

Неважно. Зацветут еще мои деревья у пруда.

На меня набрасывается целая толпа, они не видят зажатое в моей ладони кольцо.

Я успел улыбнуться за миг до того, как грянул гром.

9

Тишина. Тишина и покой. Я нахожусь в странной комнате без окон и дверей, рассеянный мягкий свет струится ниоткуда. Мне хорошо, тепло и уютно. Я спокоен.

Стены — странные, разноцветные — тихо колышутся, словно камыш на ветру, и шелестят. Меня это не смущает: я нахожусь там, где может быть что угодно.

Что я тут делаю? Ну, это хороший вопрос. В прошлый раз не было никакой комнаты: вначале падение в пропасть с медведем в обнимку, а потом только оп-па — и я открываю глаза посреди пустыни в чужом теле.

Может ли это быть чем-то вроде комнаты ожидания? Вполне возможно, здесь я должен ждать очередную реинкарнацию, или, как вариант, вскоре будет страшный суд, взвешивание души или что-то еще из той же оперы. Мой второй земной путь — или не второй? — закончился, настало время держать ответ. Я спокоен: мне нечего стыдиться или бояться.

Голоса доносятся до меня издалека, мелодичные, приятные, но непонятные. Люди, пережившие клиническую смерть, часто слышат голоса, но не могут их понять. Ангелы? Ками? Думаю, я узнаю это, когда дойдет очередь и до меня.

Шаги и звон ключей. Христиане верят, что у врат рая стоит какой-то святой с ключами, а сами врата, стало быть, с замком. Довольно наивно, но… нет, я точно слышу звон ключей.

И вот открывается дверь. Точнее, не дверь, часть стены просто… исчезает? Отлетает? Неважно. Важнее, кто сейчас войдет в эту комнату.

Что я ему скажу? И что он мне скажет? К чему гадать, это сейчас станет ясно.

Но кто бы это ни был — я улыбнусь ему. Просто потому, что спокоен и счастлив.

Как там Гордана? Я хотел бы это знать, и, наверное, спрошу это у того, кто войдет, если, конечно, мне будет позволено задавать вопросы. Но все же, я за нее спокоен: она не пропадет.

И вот они входят — два высоких, стройных существа с ангельскими лицами, сверкающими, словно рубины, глазами и серебристыми волосами.

Вот один из них, она или там оно — что-то говорит мне.

Я не понимаю, но улыбаюсь в ответ.

Второй подходит ближе, протягивает руку, касается меня.

Щелчок.

Я стараюсь сообразить, что ему от меня нужно, но в этот момент краски начинают испаряться, стены становятся серыми, бесцветными, стихает шелест камыша…

Прямо передо мною стоит Альтинг собственной персоной… с инъектором в руке.

— А, вижу, ты наконец-то перестал улыбаться, — мрачно сказала Альта Кэр-Фойтл. — Добро пожаловать из мира грез обратно на грешную землю. Хотя насчет добра я, скажем прямо, приврала.

Попытался встать — куда там. Прикован за руки и ноги к своему полулежачему креслу.

И тогда я снова улыбнулся. Да, я каким-то образом не погиб и теперь в плену у свартальвов. Но замогильно мрачное лицо Альты красноречиво свидетельствует: моя операция оказалась для нее ударом под дых.

— Кажется, ты что-то потеряла, Альта Кэр-Фойтл? — поинтересовался я. — Где твоя надменность, лоснящаяся от чувства собственного превосходства, от которой ты буквально светилась во время нашей самый первой встречи? Дай-ку угадаю… если для меня, которому едва двадцать, не стыдно проиграть тебе, которой под двести, то тебе получить фиаско из рук человека-сопляка — стыд и срам на всю жизнь, не правда ли? Да, ты была права, когда говорила, что это не бокс… Но ошибалась, думая, что игра окончена. Последний раунд все же за мной остался.

— Ой ли? Как думаешь, какие страдания могут искупить нанесенный тобой вред? Это еще не все, жалкий неблагодарный человечишка!

Я покачал головой:

— Да нет, уже все. Ты проиграла мне подчистую, шах и мат. Рискну предположить, что ты очень радовалась, когда столичную инфосеть уничтожили, ведь важнейший объект теперь на твоем попечении… был. И твое лицо очень красноречиво выдает всю глубину твоего негодования. Я нанес тебе поражение, за которое ты уже не отыграешься. Я нанес всей вашей военной кампании такой удар, какой только может нанести один человек. Да, ты все еще можешь убить меня — но не путай возможность отомстить за поражение с возможностью отыграться. Тебе не выиграть эту войну… вам не выиграть. Ваше позорное бегство из Кортании — вопрос времени. А знаешь, почему?

Альта приподняла бровь, то ли из любопытства, то ли чтобы скрыть дергающееся веко.

— Вот как? И почему же?

— Потому что вы, свартальвы — слабый и трусливый народец. Вы думаете только о себе, все, чем вы живете — это власть и статус. У вас нет и по определению не может быть никакой высшей цели, шкурное желание забраться повыше — вот и все, что вами движет. И ваши слуги — они такие же. Вдумайся, я заехал на охраняемый объект на грузовике. Не на броневике, не на танке — на обычном автомобиле. Одной пули было достаточно, чтобы остановить меня на первом же блокпосту, только никто не выстрелил, все просто бросались наутек. А ты? Ты бы выстрелила? Или тоже спасала бы свою серую шкурку, наплевав на важнейший объект? Разница между нами в том, Альта Кэр-Фойтл, что я могу проехать на охраняемую тобой территорию на грузовике со взрывчаткой — а ты бы мимо меня не смогла. Я бы, в отличие от тебя и твоих слуг, стрелял, не думая о себе. А вы так не можете. Вам этого не дано.

Я перевел дыхание, Альта и Альтинг молчали, мрачно испепеляя меня взглядами.

— Но это только первая причина, по которой вам нас не победить, есть и вторая. Вы не только слабы и трусливы — вы вдобавок еще и бездарны. Магия — вот все, что у вас есть. Долгое время этого было достаточно для доминирования над людьми, но те времена прошли. Теперь вы уже и сами понимаете, что не способны тягаться с нами, не перенимая у нас наши изобретения, ваше тут появление — тому доказательство. А сами не можете изобрести ничего. Магия — ваш единственный дар, да и тот врожденный. Да, в ней вы мастера, не спорю. Но все остальное, что у вас есть, изобретено нами, людьми. Твой линкор, Альта? Его изобрели мы. Пушки? Броня? Силовая установка? Даже вон тот складной стул у стола — один в один как те, что продаются в магазинах Кортании и Аквилонии. Весь этот корабль и все, что его наполняет — все изобретено нами, а вы только переняли у нас. Потому что сами не смогли изобрести даже складной стул. И постепенно наши изобретения становятся сильнее вашей магии. И вы, свартальвы, это прекрасно понимаете.

Повисла пауза, затем Альта спокойно спросила:

— Все сказал?

Хорошее у нее самообладание, однако, даже веко дергаться перестало.

— Все, — улыбаюсь я.

— Ну а теперь я у тебя спрошу. Откуда ты взял столько взрывчатки?

— В этот раз ты тоже сумела поймать мою жену? — я улыбаюсь шире.

— Нет, — признала она.

— Когда поймаешь — тогда и спрашивай. А пока — увы.

— Об этих своих словах ты пожалеешь, — пообещала она. — Равно как и о том, что нарушил договор.

— Все сказала? — ответил я, вежливо улыбнувшись.

— Улыбайся, пока я еще не придумала, что бы такое с тобой сотворить, — мрачно сказала Альта, напоследок метнула в меня молнии из глаз и вышла из комнаты, у двери остался только Альтинг.

— Должен признать, вы провели всех, учитель, даже меня, — сказал он, — и я все еще не понимаю, как вам удалось так долго и так убедительно играть роль…

— О чем это ты? — удивился я.

— Я был уверен, что вам и правда нет дела ни до чего. Что вы в Кортании только иммигрант. Что вас заботит только собственное благополучие. Мне казалось, что вы последний во всей Кортании, кто смог бы совершить поступок вроде вашей поездки на заминированном грузовике.

Я вздохнул.

— Видишь ли, Альтинг, правда в том, что я не очень-то и играл. Меня, в основном, действительно заботит только моя семья. Правда также и в том, что договор был нарушен вами, свартальвами. Альта обещала мне, что я горя не буду знать — а между тем в городе уже стреляют чуть ли не каждую ночь. В этой ситуации я уже не мог допустить, чтобы моя жена оставалась здесь. На самом деле, я оказался за рулем грузовика не по своему желанию, а потому, что другого выхода не видел. Мне пришлось договориться с сопротивлением: они вывозят мою жену из страны, я доставляю взрывчатку в датацентр. Хотя они, конечно же, тоже были в шоке от того, как я это сделал.

Альтинг вздохнул.

— Жаль, что так вышло. А я такие планы строил… Что ж, бывайте, учитель. И знайте, что все беды, которые с вами произойдут, вы накликали на себя сами.

Он повернулся, чтобы выйти, но тут я его окликнул.

— Погоди, Альтинг, один вопрос. Как вы умудрялись постоянно висеть у меня на хвосте, вопреки всем моим хитростям?

Альтинг обернулся, стоя в дверях:

— Увы, но все ваши хитрости бессильны против обычного магического маячка.

* * *

После этого разговора появились два дуболома в камзолах и довольно грубо отволокли меня в тюремную камеру, карцер или что-то в этом роде. При этом меня оставили в кандалах, ручных и ножных. Неудобно, конечно — но вот оно, истинное проявление уважения. Боятся снять.

Камера одноместная, койка, низенький стол, привинченный к полу, на нем графин с водой и стакан, в углу отхожее место — вот и вся обстановка. Ну да ничего, я тут надолго не задержусь.

Сажусь на койку и осматриваю наручники. Конструкция обычная, браслеты скреплены цепочкой. Ну что ж, удивлю паскуд еще разок.

Я начал вертеть рукой вкруговую, прокручивая браслет наручника на запястье, и закрутил цепь до предела, когда она «сложилась» в жесткую конструкцию, которая больше уже не могла закручиваться.

Мои руки превращаются в работающие друг против друга рычаги. Усилие, металл браслетов впивается в плоть, словно пытаясь продавить напряженные до предела мускулы. Рывок — и самое слабое звено не выдерживает, цепочка разрывается с негромким хрустом.

Проделать то же самое с ножными кандалами оказалось значительно сложнее, пришлось продемонстрировать чуть ли не йоговскую акробатику и потом помочь ногам руками, чтобы сломать цепь.

Ну вот и все, я снова вернул себе свое оружие. Осталось дождаться, когда за мной придут, и преподнести сюрприз. Во второй раз уж постараюсь не сплоховать, хотя и первый — не мой прокол, я не мог знать, как свартальвы маркируют свои гранаты, а гипотеза, что красным помечены самые опасные боеприпасы, внезапно оказалась ошибочной.

Ждать мне пришлось часа два, затем за дверью послышались шаги, замок щелкнул, пропуская в камеру Альтинга.

— Вы тут не очень скучали? — ухмыльнулся он и положил на стол тонкую папку.

Я, сидя на койке, ответил ему совершенно спокойным взглядом. Жаль, правда, что это Альтинг, ведь я не смогу воспользоваться его пистолетом. Вот если бы пришел капитан Сайбан… Но тут уж ничего не поделать.

Поскольку я держал ноги вместе и сцепил руки, Альтинг не увидел, что концы разорванной цепи я держу в кулаках, и принялся расстегивать свой камзол.

— Ты что, стриптиз собрался устроить? — поинтересовался я.

— Что такое «стриптиз»? — спросил Альтинг, сняв камзол, и принялся расстегивать брюки.

Вот тут я уже немного удивился его поведению. Точнее, даже не поведению, а тому, что среди свартальвов тоже бывают «голубые». Как бы там ни было, скоро в мире станет одним свартальвом нетрадиционной ориентации меньше, ибо того, что сейчас случится с его мужским достоинством, Альтинг, скорее всего, не переживет…

И тут я обратил внимание, что у него под брюками — вторые брюки. А под камзолом — другой камзол с иными знаками отличия, более роскошными.

Тут и Альтинг заметил, что я на него смотрю как-то необычно.

— Вы, скорее всего, думаете, зачем я надел униформу под униформу? — догадался он.

— Вроде того.

Он стащил брюки, бросил их на стол рядом с камзолом и достал из-за пазухи головной убор наподобие кепки, которые носят «камзолы»-ауксилиарии.

— Готов поспорить, последнее, чего вы ожидали — что я устрою вам побег. — И Альтинг бросил мне вынутый из кармана ключ.

Сказать, что я удивился — значило не сказать ничего. Мои брови поползли вверх, но в следующий миг они поползли вверх и у Альтинга: когда я поймал брошенный мне ключ, он увидел, что мои кандалы разорваны.

— Ну ни хрена себе! — присвистнул он.

Я ухмыльнулся, расстегивая наручники:

— Ага. Первого вошедшего сюда ждал очень неприятный сюрприз… Только… с какой стати тебе помогать мне?

— Вам? Я вообще-то себе помогаю, откровенно говоря. Видите ли… Я не планировал ваше участие в сносе датацентра и последующую поимку. Сливая здешним инженерам инфосети точную причину нашего вторжения, не учел, что исполнителем за каким-то дьяволом внезапно окажетесь вы.

Вот тут я снова удивился:

— Погоди… Ты подсказал людям идею сноса датацентра?

— Ну естественно. Они бы ни за что не догадались, не оброни я, что скоро понаедут ведущие инженеры Свартальвсхейма — вашу инфосеть изучать.

— Но… зачем?!!

Альтинг задумчиво взялся рукой за подбородок:

— Как бы это покрасивее сказать… Полагаю, люди высоко оценят, если я помогу им выгнать непрошенных гостей, как вы считаете?

И вот тут я уже удивился по-настоящему.

— Альтинг, ты собрался предать своих?!!

Он только ухмыльнулся в ответ:

— Своих — это кого?

— Хм… свой народ?

Альтинг покачал головой.

— У меня нет народа. Видите ли, слово «народ» есть у вас, разделенных культурными и языковыми барьерами, но у нас, однородной массы с едиными обычаями, законами и языком, даже понятия такого нет. Понятие «народ» необходимо вам, чтобы делить друг друга на своих и врагов, потому что у вас естественный отбор происходит на уровне разных… стай, скажем так. А у нас все не так. Мы никогда не делились на стаи, потому что естественный отбор у нас идет на уровне индивидуумов. Потому приверженность своему народу есть у вас, но у нас такого нет. Вы идентифицируете себя как Реджинальда Рэмма, аквилонца и гражданина Кортании. Я идентифицирую себя как Альтинга Кэр-Фойтла — и все. Да, я свартальв, но с другими свартальвами себя не ассоциирую, потому что они не мой народ, а мои соперники в борьбе за место под солнцем. И потому ваши слова о предательстве — лишены смысла. Мне с ними больше не по пути, только и всего.

Мы оба немного помолчали, я ждал, что он скажет дальше, Альтинг, видимо, собирался с мыслями.

А затем его самоконтроль внезапно дал трещину и в следующий момент рассыпался в прах.

— Как бы вам это объяснить… мое терпение лопнуло! С меня хватит! Я сыт по горло борьбой с необоримым и превозмоганием невозможного! Знаете, учитель, вы все очень правильно разложили по полочкам насчет того, почему Свартальвсхейм ждет упадок, но кое-в-чем все же допустили неточность: мы не бездарны. Мы не бездарны, и в этом наша трагедия. Потому что на самом деле все еще хуже… Мы действительно не можем ничего изобрести, но не из-за бездарности, а из-за нежелания. Магия, будь она проклята — вот наш истинный рок, наша погибель. Свартальвсхеймом правят маги, магия во главе угла, магия во главе всего. У кого сильный дар — тому ничего больше не надо, чтобы жизнь удалась, а у кого слабый — тот пытается свой дар развить. Все вертится вокруг магии. Науки? Искусство? Прогресс? Наша трагедия не в том, что мы ничего не можем, а в том, что ничего не хотим, кроме магии. Наука и искусство мертвы, потому что некому этим заниматься. Оно не ценится, а раз так — оно не нужно. Никто не станет заниматься заведомо неблагодарным делом. Никто не посвятит всю свою жизнь математике или механике, если не получит за это даже банального уважения.

— Похоже, у вас и правда все хуже, чем я думал… И ты решил что-то изменить?

Альтинг расхохотался, мрачно и зло:

— Все еще хуже, чем даже вы сейчас думаете!!! Изменить? Нет! Я не собираюсь ничего менять, ведь я просто типичный свартальв, и все, что мне надо — забраться повыше. Так меня приучил мой социум — лезть по головам, думая только о себе. Моя сестра — она умна. Альта понимает, что все, сказанное вами — истина, только ей нет дела. У нее пятый уровень, она в тепле и уюте, так зачем что-то менять? Свартальвсхейм погрузится во мрак не в этом веке и не в этом тысячелетии, скорее всего, Альта до этого не доживет — а раз так, то будущий крах ее не колышет, это не ее проблема. Зачем ей стараться для будущих поколений, если она ничего за это не получит, даже уважения? Я вам больше скажу… Вы знаете, что вся эта операция, начиная с захвата Тильваны и заканчивая оцеплением датацентра в Гиате, была проведена смехотворно малыми силами, всего с одним магом седьмого уровня? Вы знаете, что план предусматривал спецоперацию по вашей поимке, вздумай вы сбежать из Кортании? Блестящий захват оборонительных рубежей, оперативное обнаружение мобильной артиллерийской части — все это было проведено как по нотам. Оперативный подрыв мостов, по которым Аквилония могла бы прислать подкрепление, произошел еще до того, как в столице узнали о переходе нашего корпуса из Тильваны в Кортанию. Кстати, кортеж, с которым вы отправили жену, именно у подорванного моста и захватили — это тоже было запланировано. Я про кортежи бегущих чиновников, не про Гордану… Это была во всем блестящая операция. Гениальный план, учитывающий все. Полсотни сценариев — партизанское движение, неизвестные оборонительный рубежи, помощь соседних стран, героическая оборона столицы — было предусмотрено все и в любых сочетаниях. И знаете, что самое потрясающее во всей этой операции?

Я догадался, что вопрос риторический, и подыграл:

— И что же?

— Его разработал всего один-единственный гениальный мозг. — Альтинг постучал себя пальцем по лбу: — вот этот. Да-да, мозг всей операции — я. Да, мне помогали шпионы, разведчики, штабисты, но все сценарии, все возможные человеческие уловки, все наши трюки придумал, учел и рассчитал я. Не командующий корпусом, не моя сестра, не важные шишки в высоких чертогах четырех анклавов — но я. Один-единственный великий, гениальный и неповторимый я. И что?!!

— И что?

— А ничего. Ни-че-го. За свой талант прорабатывать до мельчайших деталей гениальные, эффективные и сложные планы я не получил ничегошеньки.

Я приподнял бровь, снимая с ноги браслет.

— А твой ранг, звание?

— Пф-ф-ф… А толку с него? Звание у меня для галочки, оно бесполезно, потому что у меня все равно нет власти. Да, я отдаю приказы двойкам, тройкам, а иногда и четверкам. Только это не мешает моим подчиненным смотреть на меня, как на обезьяну какую-нибудь. Вот представьте себе, что вами командует обезьяна. Эта обезьяна выиграла для вас пару кампаний и несколько сражений, вы признаете, что у нее стратегический талант, вы выполняете ее приказы… Но она для вас все равно обезьяна. Вот и мои подчиненные — они смотрят на меня сверху вниз, пренебрежительно, презрительно. Потому что при всем моем таланте я — ущербная единичка. Конечно, будь у меня больше власти, я бы научил уважать меня через страх, только вот власти-то нет. Я — всего лишь советник своей сестры, то есть — никто. Дивиденды с захвата двух стран поимели все, кроме меня, я был никем и остался никем.

— Хм… И ты решил сменить сторону…

— Я давно это решил, еще когда составлял планы вторжения. Я, выражаясь образно, показал товар лицом, дал власть имущим последний шанс оценить мои способности по достоинству… Не оценили. Не сочли, что мой дар стратегии равен их дару магии… Что ж. План «Б».

— Надеешься договориться с кортанцами? — спросил я.

Альтинг посмотрел на меня, как на наивное, неразумное дитя:

— Уже договорился, и давно. С королем Леопольдом.

— О чем?

— Пост главы министерства обороны.

— Хм… И чего ты добьешься в итоге? Что ты получишь такого, чего у тебя не было? Вроде ты и так не бедствуешь.

Альтинг покачал головой:

— Да ничего особенного, в материальном плане. Важнее, что я меняю окружение, то, где на меня смотрят с пренебрежением, на то, где меня будут уважать за мои таланты. Люди обычно побаиваются свартальвов, так пусть уж лучше боятся, чем презирают.

Я криво улыбнулся:

— Если твоя сестра сейчас стоит за дверью и подслушивает — будет умора. Или кто-то, понимающий по-кортански.

— Она сейчас в восьмидесяти метрах от нас и пятью метрами выше. Либо в штабе, либо в кают-компании, либо в своих апартаментах. Она пометила вас маячком, но при этом не заметила, что я подсунул маячок и ей… Охрана нас если и слышит — то не понимает. Большинство свартальвов не считает нужным знать языки людей…

Я снял с ноги последний браслет и принялся переодеваться в форму.

— И как твой план по смене стороны связан с моим побегом?

Альтинг неопределенно пожал плечами:

— Ну не оставлять же вас тут, раз я сматываю удочки?

— Ой, вот спасибочки… Я бы так сказал, если б не знал, что свартальвам не свойственно великодушие или благодарность. Ты сам же упомянул, что запланировал спецоперацию по моей поимке, нет?

Альтинг кивнул:

— Верно. В самом начале вы были мне нужны в качестве прикрытия, чтобы собрать группу единичек-единомышленников, не вызывая подозрений. Это я убедил сестру и командование, что мы ничего не теряем, если попытаемся. Не будь ваших тренировок, мое желание собрать вокруг себя таких же убогих, как я сам, выглядело бы странно.

— Так они тоже участвуют в заговоре?! — удивился я.

— Естественно. Чтобы вышвырнуть из Кортании тех, кого я сам же и привел, мне нужны помощники. Ну а где искать единомышленников, как не среди себе подобных изгоев? Правда, примазались посторонние, Т'Альдас и Тантиэль, но первый сам отвалился, а вторая умом не отличается, так что никаких проблем.

Я принялся застегивать пуговицы кителя и заметил мимоходом:

— Однако теперь я как прикрытие уже тебе не нужен, потому вопрос, с чего ты так заморачиваешься, остается актуальным.

Альтинг вздохнул.

— Ну, если честно, после того, как все устаканится, я надеюсь продолжить обучение у вас… Кроме того, я подозреваю, что ваша жена сейчас там же, куда и мы собираемся, а встречаться с ней без вас мне как-то неохота.

— Ну ладно, поживем-увидим. Тут более насущный вопрос, как из камеры выбираться. Охрана ведь видела, что ты один входил.

Альтинг хмыкнул.

— Охрана сменилась четыре минуты назад. В журнале посещений отмечаются не все входящие, должностное лицо вроде меня может войти с охраной, секретарем и помощниками, но распишусь в журнале только я. Потому новый наряд не узнает, что я входил один. Даже если старший караула скажет, что, мол, там Кэр-Фойтл, то новый караул все равно подумает, что ординарец просто не был упомянут… Все предусмотрено… у меня все всегда предусмотрено.

Я надел форменную кепку, проверил пуговицы и ремень. Вроде, готов.

— Держите папку, — сказал Альтинг, — просто молча следуйте за мной, куда бы я ни пошел, и ни на кого не смотрите.

— Хм… А если встретим другого офицера, как я должен на это реагировать?

— Никак. Нижние чины-люди, сопровождающие непосредственного начальника-свартальва, без его команды не могут ни говорить с другими офицерами, ни честь отдавать.

— Совсем у вас людишки бесправные…

— Вам грех мне это пенять. Особенно именно сейчас. Вот, возьмите и положите под язык, — сказал он и протянул мне круглый черный шарик.

— Что это? — спросил я.

— Антимаячок.

— А под язык-то зачем?

— Для лучшего контакта с обнуляемым контуром, если вам это о чем-нибудь говорит.

— Хм… твоя сестра не заметит, что маяк пропал?

Альтинг пожал плечами:

— С чего бы ей проверять, если она знает, что вы в кутузке и вытащить вас отсюда некому?

— Резонно.

Я поправил на голове фуражку.

— Ну что ж, веди, двурушник…

Альтинг оказался прав: мы действительно выбрались из тюремного отсека без малейших затруднений. Я гордо прошествовал мимо охраны с гордо поднятой головой, как и положено высокопоставленному прихвостню, и не удостоил жалких неудачников, протирающих штаны в караулке, даже взглядом.

Аналогичным образом мы прошлись по кораблю, выбрались на палубу, затем по трапу спустились к болтающемуся у борта линкора катеру. Альтинг отдавал короткие распоряжения, а я просто спокойно топал за ним.

На катере мы добрались до причала, затем до стоянки, где Альтинг получил у дежурного ключи и небрежным жестом бросил их мне через плечо. Затем подошли к одному из бронеавтомобилей, чуть поменьше того, на котором я устроил гонки по городу, и забрались внутрь.

— Ну вот, я же сказал — все предусмотрено, — самодовольно обронил Альтинг и устроился поудобней в кресле возле водительского.

Я сунул ключ в замок, завел двигатель и вырулил на проезжую часть, удивляясь про себя той легкости, с которой я из узника снова превратился в свободного человека. Да, Альтинг — тот еще комбинатор…

Интересно, а он предусмотрел грядущее объяснение со мной? Устроить мне, да и всей Кортании, оккупацию и войну, затем переметнуться на другую сторону и думать, что все зашибись? Если Альтинг полагает, что я и Гордана все ему простим, включая ее поездку в тесном потайном отсеке и предыдущее заключение — ни хрена он не знаток людей, и вскоре его ждут новые и весьма болезненные открытия по части человеческой психологии.

Из гарнизона мы выехали через контрольно-пропускной пункт без осложнений — и вот уже катим по улице. И… да, как-то все это слишком уж легко получилось. Прямо не верится.

— Слушай, Альтинг, а тебе не приходило в голову, что в Кортании есть люди, которые не будут с тобой договариваться? Вначале ты привел оккупантов, теперь поможешь их выгнать — но второе не искупает первое. Как быть хотя бы с теми, кто погиб, защищая страну от вторжения? Как быть с их родными?

Он тяжело вздохнул.

— Тут надо бы одну вещь понимать, довольно неожиданную… За то, что я разработал такой тонкий план, Кортания должна быть мне благодарной. Благодарной за то, что все получилось очень быстро и с минимальным ущербом. Я спланировал операцию — но не я запланировал, ощущаете разницу? Решение о вторжении, как вы догадываетесь, не я принимал, и оно было всего лишь вопросом времени, притом очень малого его отрезка. Не было бы моей идеальной операции — было бы полномасштабное вторжение с танковыми колоннами, артиллерийскими ударами, магами седьмого уровня. Кортания провела бы мобилизацию, попыталась бы дать отпор — и этот отпор был бы сломлен огнем и мечом. Разрушенные города, сотни тысяч погибших… В том, что все случившееся носит стократно меньший масштаб — именно что моя заслуга. На Гиату не упал ни один снаряд — это моя заслуга. Король Леопольд это понимает. Его штаб это понимает. Ну а простым людям вовсе не обязательно знать, что я имею отношение к вторжению, для них я буду просто умным, хитрым и несчастным свартальвом, перешедшим на сторону Кортании из-за ужасного отношения ко мне на родине.

Я хмыкнул, вертя тем временем баранку. Жизнь — забавная штука.

* * *

Но далеко уехать нам не дали. Мы как раз выезжали из центральной части города в промышленный пригород, когда на приборной панели пронзительно завопила рация, и по этому искаженному гневом и бешенством голосу я узнал Альту Кэр-Фойтл.

Альтинг буквально побледнел и несколько секунд смотрел в никуда шокированным взглядом вытаращенных глаз.

— Как?! — только и выдавил он.

— Кажется, твой план дал трещину? — спросил я.

— Не то слово! Сворачиваем вон там и бросаем броневик, на нем мы далеко не уедем, на всей нашей технике радиомаяки… Но… проклятье, как так-то?

Рация снова завопила страшным голосом и Альтинг ее выключил.

— Трудновато нам теперь придется… Моя сестра обнаружила, что вас нет… Но как, если в это время она обычно медитирует и отдыхает?!!

Я уже собрался свернуть, куда показал Альтинг, но тут позади показались еще два броневика вроде нашего, причем на крыше первого виднелось что-то вроде небольшой орудийной башенки.

— Ходу, ходу! — крикнул Альтинг, я вдавил педаль в пол и взглянул в зеркальце заднего обзора.

В этот момент на крыше преследующего броневика появилась вспышка пламени, а в следующий миг по нашему броневику грохнуло так, словно Дайкокутэн захреначил по нам своим молотом, исполняющим желания… Правда, «молот» этот если и может что-то исполнить — то только желание умереть.

— Теперь делайте в точности, что я говорю! — крикнул Альтинг, — Сбросьте скорость! Нас не должно разделять больше сорока метров, тогда угол склонения пушки не позволит стрелять по колесам!

— Зато они могут стрелять по нам, — заметил я, чуть приподняв ногу с педали.

— Не пробьют. Там всего лишь двадцатимиллиметровка, эта броня выдерживает бронебойную тридцатку.

— У тебя есть новый план?

— Нового нету. Но старый никуда не делся.

— В нем и такое предусмотрено?!

К этому моменту к Альтингу уже окончательно вернулось его непоколебимое спокойствие:

— У меня предусмотрено все. Даже это. Держите дистанцию, через два километра сворачиваем налево!

Я вцепился в руль, и тут по нам снова пальнули, впрочем, безрезультатно.

— Твоя сестра не возражает, что по ее братцу палят из пушки?!

— Держу пари, она сейчас орудием управляет собственноручно.

— Хе-хе… с такой родней и враги не нужны… Откуда ты знаешь, что она в броневике?

— Сама сказала, между посулами того, что она со мной и с вами сделает… Вот тут налево, а затем сразу направо! Сюда!

Прямо передо мною — бетонное ущелье водостока. Ну как ущелье — три метра шириной и два глубиной.

— Похоже на мышеловку…

— Это и есть мышеловка, — кивнул Альтинг. — Только мыши — не мы.

Броневик с ревом, отражающимся от вертикальных стен, понесся по дну водостока. Благодаря высоте нашего транспорта, верх кабины возвышался над уровнем грунта, и потому я увидел, что за нами в водосток поехал только один преследователь, второй пошел поверху параллельным курсом.

— Они оказались не идиотами, — мрачно подытожил я.

— Они тоже так думают, — ответил Альтинг. — Хотя сунуться в воду, не зная броду — как по мне, чистейший идиотизм. Там дальше вспаханное на зиму поле, а два часа назад фермер его хорошенько полил. Эти броневики по сухим степям и по асфальту бегают хорошо, а на рыхлом черноземе сразу вылезает недостаток проходимости. О, он уже начинает отставать, а мы поле по бетону минуем… Приготовьтесь сотворить щит! Газу!

Я вдавил педаль в пол и начал понемногу, очень медленно, но отрываться. Преследующий нас броневик, при равных ходовых качествах, наверняка набит солдатами и еще несет пушку, а наш — только двоих.

Видя это, Альта снова клепанула по нам снарядом.

— Когда мы оторвемся, она расстреляет нам колеса, — заметил я.

— Думаете, я просто так сказал про щит?! Подпустите их ближе… Так, так… Щит!! А теперь — тормоз!!!

Пронзительно взвизгнули покрышки, а затем нас в корму припечатало колоссальным молотом, и уж явно побольше, чем молот Дайкокутэна. Грохот и скрежет, наш броневик чуть не перевернулся и потом еще метров десять ехал с заблокированными колесами.

— Газу, газу! — завопил Альтинг, я убрал ногу с тормоза и утопил педаль газа до упора.

В этом месте водосток немного поворачивал, потому еще каких-то метров двадцать — и мы будем вне сектора поражения…

Однако проблемы и трудности редко ходят поодиночке. Удар был настолько сильный, что броневик Альты полностью вышел их строя, двигатель слетел с креплений и теперь дымил сквозь прорехи смятого капота, переднее колесо подломилось, корпус бронемашины накренился. Это зрелище радовало меня ровно до того момента, как наш броневик тронулся с места: начало трясти и скрипеть в районе заднего двойного моста, мы не поехали вперед, а едва поползли. Впрочем, мы все же скрылись за поворотом без стрельбы вдогонку, но стало ясно, что транспорта у нас больше нет.

— Отъездила свое машинка, — резюмировал я, — это у тебя тоже предусмотрено?

— Разумеется, — кивнул Альтинг и отстегнулся: — давайте за мной.

Мы выбрались из броневика и побежали дальше. Буквально в сорока метрах находился акведук, возле которого в стенке водостока находились ступеньки. Две секунды — и мы наверху.

Здесь росли довольно густые кусты, а чуть дальше находилось кукурузное поле. Мы бегом скрылись в нем, я лишь оглянулся в последний момент и заметил, что второй броневик не то чтоб полностью увяз, но едва-едва полз, меся колесами размокшую землю.

— Броневик скоро преодолеет распаханный участок и выйдет на более твердый луг, — сказал я.

Альтинг взглянул на хронометр и кивнул:

— Знаю. У нас еще две с половиной минуты.

Я, наяривая ногами следом за ним, удивленно выдохнул:

— Прям так с точностью в полминуты?!

— Естественно. Я специально замерял, сколько времени надо броневику на это поле.

— Уфф… Альтинг, а тебя совсем не волнует, как там твоя сестра после аварии?

Он обернулся и посмотрел на меня большими глазами, словно я ляпнул что-то очень глупое, а затем хлопнул себя по лбу:

— Ах, я же упустил из виду, что вы не поняли обещаний Альты содрать с меня кожу живьем… Так вот, она не шутила. И — нет, меня мало волнует ее здоровье. Видите ли, учитель, у свартальвов братья и сестры — это не родня, а просто те, которые знают тебя лучше всех. Знают твои сильные стороны, знают твои слабости. И при случае не преминут воспользоваться ни тем, ни другим.

И тут поле закончилось, впереди — сеточный забор и какое-то заброшенное здание. Вроде птицефабрика… Да, точно, это птицефабрика, но в самом начале оккупации она закрылась, владельцы кур распродали или раздали, а сами благоразумно исчезли в неизвестном направлении до лучших времен.

Альтинг, не меняя направления, устремился к забору, схватился за сетку у земли и отогнул край:

— Сюда!

Я пробрался внутрь, помог пробраться Альтингу и спросил:

— Ты что, тут разведку провел и даже дыру в заборе нашел?

— Я ее не нашел, я ее сделал.

— Поразительно, — пробормотал я, — ты заранее скрупулезно подготовил целый маршрут к бегству, даже с учетом погони и поломки машины?

— Восемь.

— Что «восемь»?

— Восемь таких маршрутов, на разные случаи, на разную техническую оснащенность, на разное время суток, на разное число беглецов. Да, кстати, фермер полил свое поле тоже совсем не случайно, толку-то поливать землю, с которой убран урожай?

— Теперь я понял, как ты сумел захватить Кортанию так быстро…

— Подготовка, порой долгая, тщательная и муторная — важнейшая составляющая успеха. Вам ли не знать?

И когда Альтинг открыл навесной замок ключом из своего кармана — я уже не удивился.

Мы вошли и двинулись к одному Альтингу известной цели. Внутри царил полумрак, усугублявшийся стремительно приближающимися сумерками, но прямо у двери — и кто бы сомневался? — нас ждал карманный фонарь.

Однако тут снаружи заревел двигатель броневика, который наконец-то одолел поле.

— Кажется, спрятаться не выйдет, — сказал я, — ты уверен, что эта фигня у меня во рту глушит маячок?

— Мы и не собирались тут прятаться. Ясно же, что нас посреди поля было бы отлично видно тепловизором, так что нам и деваться-то некуда, только сюда. Нам наверх.

Мы поднялись по ступенькам на второй этаж, Альтинг клацнул тумблером — и странного вида ящик вспыхнул зеленым огоньком.

— Что это?

— Танковый аккумулятор, от которого питается система… Весь первый этаж заминирован… Сюда. Пришли.

Мы оказались у наклонной трубы с дверкой, диаметр — где-то в метр. Рядом стоял ветхий и грязный тюк, а также всякое старье и мусор. Из этого мусора Альтинг вытащил шесть коробок и вскрыл одну из них.

Когда он вытащил из нее содержимое, у меня глаза на лоб полезли. В руках он держал что-то наподобие космического скафандра.

— А это что?!

— Химзащита, полностью герметична, замкнутый цикл дыхания и кислородный баллон. Одевайте, мы уйдем через эту трубу. Она ведет к подземной дренажной системе, а оттуда к отстойникам.

Я просто завис на несколько секунд, как испорченный компьютер.

— Мы спустимся в… в дерьмоозеро?!

— Ну да. И отсидимся под землей, пока не стемнеет. Там глубина он поверхности до бетона — полтора метра.

— Замерял? — ехидно ухмыльнулся я.

— Заставил фермера.

Я вздохнул.

— Они спустятся за нами, вот в чем дело.

Альтинг фыркнул:

— Да ладно? Откройте дверку и вдохните аромат. Сознание потерять можно. Спустятся? Я хотел бы на это посмотреть, как туда спускаться без химзащиты.

Я посмотрел на Альтинга, как на идиота:

— А с чего ты взял, что у них нет химзащиты?

Альтинг в долгу не остался и взглянул на меня точно так же, как на идиота:

— А откуда им взять химзащиту? Эти костюмы я достал на химическом заводе, который в полусотне километров отсюда, их негде больше взять в Кортании.

Я едва не хлопнул себя по лбу: да, идиот все-таки я. Совершенно забыл, что в армии химзащиты нет, потому что химическое оружие в этом мире неизвестно, и, стало быть, эти костюмы вовсе не являются армейской экипировкой.

Начав одеваться, я заметил:

— А они не подождут нас наверху, пока мы вылезем?

— Дотемна? Вряд ли. Это будет огромной ошибкой — на открытом месте малым числом ночью стоять. Потому что у фермера есть переносной противотанковый гранатомет, и он где-то рядом, ждет темноты, чтобы подобраться на дистанцию выстрела. Да и то, после того, как мы дверку-то закроем, они вряд ли сообразят, что мы именно там. Само собой, что остальные костюмчики мы с собой прихватим, ага.

— Хе-хе… А они что-то не спешат… Нашли твои мины?

— Пф-ф-ф… Солдат там шесть или семь всего лишь, с какой стати им соваться в темное помещение, где притаился кое-кто, не далее как сегодня утром отправивший в госпиталь семнадцать человек голыми руками? И выкурить нас никак, пушки-то на втором броневике нету.

— А, ну тогда ясно, отчего ты так вальяжно надеваешь костюм…

И в этот момент на первом этаже рвануло, вначале раз, а потом мины начали взрываться, что твой салют.

— Напоролись, — сказал я.

Однако Альтинга это очень обеспокоило.

— Напоролись? На все сразу? Отчего они так рвутся?!

Ответом стала вторая серия взрывов на первом этаже, а затем огненный вихрь влетел внутрь и на второй этаж.

— Вот дерьмо! — воскликнул Альтинг и принялся двигаться втрое шустрее: — это Альта! Быстрее! Быстрее!

Снаружи до нас донесся пронзительный вопль, полный ярости и бешенства, я, правда, слов не разобрал, но по тому, что Альтинг стал из серого бледно-серым, понял, что все повернулось хуже некуда.

Затем через окно влетел ослепительный огненный шар и расплескался по полу в двадцати метрах от нас, при этом во все стороны полетел горящий мусор и обломки утвари. И когда я понял, что прыгать в дренажник придется в незастегнутой химзащите, случилось что-то странное.

Альта, запустив в другое окно новый сгусток огня, что-то прокричала, но ее вопль оборвался на полуслове, словно ей нож в спину воткнули. Я ничего не расслышал толком, но у Альтинга слух оказался получше.

— Чего-о-о?! — сказал он сам себе и, пригибаясь, двинулся к окну.

Я последовал за ним и тоже осторожно выглянул.

Внизу у броневика стояли «камзолы», штук шесть или семь, обступив две женские фигуры в центре.

Первой была Альта, она стояла так, что я немного видел ее лицо, буквально перекошенное, и горящий взгляд, которым она впилась в свою визави. Мне даже показалось, что из ее сжатых до белых костяшек кулаков струился дымок. А та подняла на уровень глаз Альты какой-то белый предмет, то ли жетон, то ли что-то еще, и красноречиво помахала им у самого носа.

В следующий момент на руках Альты сомкнулись браслеты, на горле — ошейник-душехват. Точно такой же, в котором она держала Гордану.

— Нагеля и гвозди! — пробормотал Альтинг. — Вы видели? Она просто взяла и арестовала мою сестру! Кто она вообще такая?!

Тут Альту повели — надо сказать, очень почтительно — к броневику, а другая повернулась к нам, увидела нас и помахала рукой.

И я сразу же узнал Тантиэль.

— Можете выходить, — крикнула она, — спецоперация завершена!

— Охренеть! Ты арестовала мою сестру?!! Ты?!!

Тантиэль самодовольно хмыкнула и показала нам тот самый жетон:

— Специальная уполномоченная Тантиэль Лар-Гройл, отдел внутренних расследований. Выходите, купание в дерьме отменяется… благодаря мне.

— Нагеля и гвозди…

Тут к ней обратился один из штурмовиков, Тантиэль ему что-то ответила и он покорно поплелся к броневику, а во двор фабрики въехал еще один броневик, с более объемным отсеком для пехоты.

Когда мы вышли, броневик с арестованной Альтой уже уехал, а выгрузившиеся из второй машины штурмовики выстроились у него по стойке смирно. Хм… не похоже на готовящийся расстрел.

У меня, конечно же, был миллион вопросов и колоссальное опасение, что спасение нас от коменданта специальной уполномоченной — это из огня да в полымя. Однако Альтингу первоочередным показался совсем другой вопрос.

— Как ты узнала про мой план отхода?!!

Тантиэль одарила меня персонально ослепительной улыбкой, а затем снисходительно взглянула на Альтинга:

— Разиня, ты подсунул своей сестре маячок, но прощелкал подсунутый тебе жучок.

Она протянула руку, взялась за пуговицу на мундире Альтинга и оторвала ее, затем наступила ногой. Пуговица хрустнула.

На Альтинга просто жалко было смотреть.

— Так ты… все знала?

— Ну да.

— И все, что я говорил… учителю в камере?

— Естественно! А теперь — давайте отложим разговоры на потом, надо валить!

Я как раз прикидывал, что если я попытаюсь схватить Тантиэль, она окажется на линии огня своих автоматчиков и закроет собой меня, а вот Альтинг, скорее всего, будет убит, но слова Тантиэль буквально вогнали меня в ступор.

— Куда валить? — спросил Альтинг, — и зачем?

— А ты куда собирался? Вот туда, и поскорее, пока никто не разобрался в произошедшем!

Я по-настоящему пожалел Альтинга. Всю жизнь живет со знанием, что контролирует все вокруг и все предусмотрено, а тут раз — и вот он стоит перед Тантиэль растерянный и ничего не понимающий. Я, правда, от него недалеко ушел: тоже ничего не понимаю.

— Что они понимать должны?

— Ты прикидываешься, Альтинг? У меня не было права арестовывать твою сестру!! Я приказала соблюдать радиомолчание, но как только Альта вернется на базу — там быстро разберутся, что я превысила полномочия! Ты так и будешь стоять или мы все-таки свалим?!

— Погоди… Ты не имела права арестовывать Альту — но зачем арестовала?!!

У Тантиэль начали раздуваться крылья носа.

— Учитель… сделайте нам всем одолжение, дайте ему по мозгам и волоките в машину!! У нас четверть часа, чтобы смыться!!!

Мы сели в кабину втроем, Тантиэль — за руль, мы рядом, автоматчики загрузились в десантный отсек, заурчал двигатель.

— И все же, — сказал я, — почему ты нам помогаешь?

Тантиэль хихикнула и передразнила Альтинга:

— Я вообще-то не вам помогаю, я себе помогаю. Так уж вышло, что я не сумела самостоятельно выйти на контакт с императором Леопольдом, потому мне и понадобились вы.

— А тебе император зачем? — спросил я.

— Строго за тем же, что и Альтингу. Все, что он рассказал вам о своих бедах, верно и в отношении меня. И потому, когда я подслушала, что замыслил он с остальными единичками, то не сдала его, а решила поступить точно так же. С контрразведкой в Кортании дела обстоят так же плохо, как и с обороной, даже хуже, так что теплое местечко мне найдется, уж я-то смыслю кое-что в шпионских делах.

Минуту мы ехали молча, затем Альтинг спросил:

— Хорошо, а зачем, в таком случае, отдел внутренних расследований тебя сюда послал? Зачем было цеплять мне жучка?

— Так за тобой же приглядывать. Ты уже давно был под подозрением, еще когда начал работать над своим планом.

— Нагеля и гвозди!

Тантиэль вздохнула.

— Видишь ли, Альтинг, во внутренней разведке и контрразведке тоже сидят не дураки. Ты гениально просчитываешь сложные планы — а там не хуже просчитывают потенциальных перебежчиков.

— Тогда надеюсь, что никто не просчитал тебя! — буркнул Альтинг.

Я только усмехнулся:

— Одно теперь я знаю о свартальвах наверняка. Какова бы ни была ваша жизнь — но ее вряд ли можно назвать скучной.

10

Где-то через четыре часа мы, следуя указаниям Альтинга, подкатили к небольшому городку, расположившемуся у подножия гор. Все это время мы ехали лесными и полевыми дорогами, где риск встретить патруль был минимальный, а то и нулевой. Оккупанты? Вдали от основных сил? Ночью?! Наверное, динозавра и то проще повстречать.

В общем, благодаря тому, что Тантиэль сумела заранее вывести из строя радиомаяк, мы за четыре часа прошли маршрут, на который в плане Альтинга отводилось три дня. Однако дальше нам предстояло пройти по горам не менее сорока километров, и вот здесь уже напороться на засаду можно в два счета, к тому же, у броневика почти закончилось топливо, а пытаться достать горючку — риск, притом бессмысленный, если учесть, что у Альтинга имелся выверенный план, пусть и с пешей прогулкой.

Машину мы оставили у города, перед этим Тантиэль вынула из бардачка гранатоподобный предмет, вынула чеку, открыла окошко из кабины в десантный отсек и бросила туда, а затем сразу же закрыла лючок. Хлопок — и через пять секунд мы услышали звук падающих тел.

— Рунный заряд, — пояснила Тантиэль, — бах — и все спят.

— Он стоит дороже этого броневика, где ты его взяла? — удивился Альтинг.

— Где взяла, где взяла… На службе выдали, на случай, если твоя сестра окажется на твоей стороне и надо будет ее вырубать!

Мы тихо припарковались на окраине, абсолютно никем не охраняемой, и дальше двинулись пешком.

— Час с чем-то — и мы доберемся до очередного укрытия, — сообщил Альтинг, — переждем день. И потом еще две ночи — и мы на месте.

Где-то через час мы наткнулись на ограду, высокую, но явно декоративную. Однако нам даже не пришлось карабкаться через нее, так как из ближайших кустов Альтинг вытащил лестницу.

— Вообще-то, тут и без лестницы перебраться раз плюнуть, — заметил я, — ты не умеешь лазить через заборы?

— Я умею предусматривать множество путей развития событий, включая худшие. Представьте себе, что стоите тут с простреленной рукой, шатаясь от слабости и кровопотери. Спасение — укрытие, медикаменты и продовольствие — там, за оградой, через которую вам уже не перелезть.

Возразить мне, конечно же, было нечего.

За оградой раскинулись массивные темные очертания громадных деревьев, деревьев поменьше, кустов, а по обе стороны пешеходных дорожек фонарь Альтинга то и дело выхватывал диковинные и экзотичные растения.

— Похоже на ботанический сад…

— А это и есть «Его Императорского Величества Гримсвальда Третьего Ботанический Сад», — ответил Альтинг. — Основан дедом Леопольда Второго, а его отец пристроил рядом летнюю резиденцию и расширил территорию вдвое. Самый большой ботанический на пару тысяч километров вокруг… Так, где же эти три дерева?

А сад и правда оказался большим, потому что плутали мы по нему добрый час.

— А что ищем-то?

— Да вход в сервисный тоннель… Тут есть подземная система орошения — запасы воды, насосы, все такое. И там Сопротивление обустроило небольшое аварийное укрытие… Нам нужна площадка круглая, где в центре растут три каких-то дерева. И там рядом в кустах люк… Если не знать, что он там есть — не найдешь.

— Верю, — согласилась Тантиэль, — мы и деревья-то найти не можем, что уж про люк в кустах говорить… деревья как выглядят?

— Деревья как деревья… Тут главная примета — круглая площадь, в центре круглая клумба с тремя деревьями.

— Кстати… — сказал я, — а здесь что, рядом резиденция императора?

— Ну да.

— И в ней никого нет?

— Может и есть кто, но маловероятно. Прислуга разве что. Мы тут собирались гарнизон оставить, но сочли нецелесообразным… О! Вот они!

Луч выхватил из темноты круглую площадку, а на ней — три дерева, при виде которых я остолбенел.

Альтинг и Тантиэль полезли куда-то в кусты, но мне уже было не до них. Я подошел к деревьям, коснулся пальцами коры — и весь окружающий меня мир просто испарился, исчез. Тихий шелест листьев — а я и не замечал раньше, что разные деревья шелестят по-разному — подхватил меня и унес прочь, туда, куда вернуться невозможно.

Картины плывут перед моими глазами. Вот я, совсем малыш, иду, держась за руку матери, и удивляюсь, что еще вчера тут все было зелено — а теперь побелело, словно от снега. Белые опавшие цветы с пятью лепестками покрывают вымощенную плиткой дорожку, но всего лишь через пару дней деревья снова становятся зелеными, а затем дождь смывает опавшие цветы.

Вот я иду в школу, а надо мною проносятся, набирая высоту, самолеты с изображением пятиконечного цветка на фюзеляже. Я опускаюсь на колени и кланяюсь им вслед, прося Хатимана ниспослать камикадзэ точный прицел в их последней атаке.

А вот тот самый день, когда во время Ханами, праздника любования цветами, я сказал своей будущей жене три самых важных слова… А над нами тихо шелестела на ветру цветущая сакура…

Луч света резанул по глазам, возвращая меня из моей памяти на грешную землю.

— Учитель? С вами все в порядке?

Альтинг и Тантиэль смотрят на меня с каким-то беспокойством… Ну да, им ведь не понять, почему я стою у дерева, касаясь его рукой…

— Да, в порядке. Вы нашли свой люк?

— Нашли… Что это с вами? Вы… плачете?!

Я коснулся лица. Кажется, я и правда обронил слезу-другую…

— Да так. Кусочек коры в глаз попал…

— В оба сразу? — скептически прищурился Альтинг.

— Отстань, не то сейчас сам заплачешь.

— Ну так бы сразу и сказали, а то кора да кора…

Я пошел за ним следом к люку в кустах.

Укрытие оказалось оборудовано в маленьком пространстве два на четыре метра, в подземном тоннеле с трубами. По какой-то причине в стене тоннеля была сделана ниша, где теперь расположились мы. То ли Альтинг, то ли люди Сопротивления приволокли сюда спальные мешки, продовольствие, пару светильников и газовый примус, так что импровизированное жилье получилось весьма неплохим, а главное — секретным.

— Если что, туалет там, — указал на тоннель Альтинг, — там дальше есть еще одно такое же помещение, оно достаточно далеко, чтобы запах сюда не проникал. Пережидаем день, отсыпаемся, набираемся сил — и завтра вечером двигаемся дальше. Если повезет — нам понадобится еще только одна ночевка.

* * *

Мы втроем отлично отдохнули за день, проснувшись пару раз только для того, чтобы поесть.

— Я вот все голову ломаю, — заметила во время обеда Тантиэль, — что такого особенного в тех деревьях?

Я вздохнул.

— Ты, меняющая свою страну и свое общество из соображений комфорта и удобства, просто не поймешь. Я не осуждаю тебя, просто говорю, что есть вещи, недоступные твоему пониманию. На самом деле, если бы ты узнала, что в них такого для меня, мне пришлось бы тебя убить… Но и без этого, ты не поймешь. Некоторые вещи непонятны нам не оттого, что понятия наши слабы, а оттого, что эти вещи лежат за пределами наших понятий.

— А я тоже голову ломаю, — внезапно вмешался Альтинг, — как так случилось, что ты, Тантиэль, неожиданно оказалась в одном броневике с моей сестрой, которая, опять же неожиданно, каким-то образом обнаружила наш побег…

— Это же элементарно, — пожала плечами Тантиэль. — Я ведь говорила, что сама на Леопольда выйти не смогла, и если бы вы сбежали, я лишилась бы последней зацепки. А выследить вас без броневика с системой пеленгации по радиомаяку в вашей бронемашине я не могла, а доступа к такой технике у меня нет…

— И ты сдала нас?! — мрачно осведомился Альтинг.

— Ну что значит «сдала»? Я просто выследила вас, используя Альту как гончую… Надо ж мне было как-то след взять?!

— Эх, тебя бы саму взять за голову и приложить разок о стену, — вздохнул Альтинг.

Я зевнул и перевернулся на другой бок:

— Альтинг, если б я начал прикладывать тебя о стену по разику за все по порядку, что я имею поставить тебе в вину, ты не дотянул бы даже до середины списка. Так что следи лучше за своей головой. И вообще, тут тебе не Свартальвсхейм, хочешь жить среди людей — учись элементарным правилам приличия в цивилизованном обществе. Жизнь — боль, если воспитания ноль, слыхал такое?

Когда начало смеркаться, Альтинг вынул из тайника пару карт и разложил на полу, пододвинув к ним фонарь.

— Вот это наш маршрут, — ткнул он пальцем в карту, — отсюда вот сюда, затем сюда, здесь у нас остановка на ночлег. Там отдыхаем, переодеваемся и дальше идем вот через эти холмы по лесам к горам…

— Ты что, не мог выбрать другой маршрут?! — внезапно вспылила Тантиэль. — Тут же куча путей, нам что, обязательно-обязательно через лес?!

— Только через лес и никак иначе.

— Да за каким лядом?!

— Вот как раз за таким, — ухмыльнулся Альтинг.

Мне эта проблема показалась слоном, дутым из мухи.

— А в чем вообще трудность пройти через лес? — удивился я.

— У девяноста девяти свартальвов из ста, включая меня и Тантиэль — специфическая болезнь, сродни вашей клаустрофобии. Мы не выносим леса, тумана и любого иного неограниченного пространства с ограниченной видимостью. Это даже не болезнь, правильнее будет назвать это инстинктом, корни которого лежат в нашем прошлом мире. Потому, если мы пойдем через лес, шанс напороться там на патруль с офицером даже не нулевой, а ниже нуля. В Кортании нет ни единого свартальва, не подверженного лесобоязни, я этот момент изначально проконтролировал. Потому мы переоденемся, сменим нашу форму на маскировочные костюмы, и при встрече с патрулем из ауксилиариев выдадим себя за диверсантов-спецназовцев, которые пытаются забросить шпиона — то есть вас — к врагу. Да, нам двоим придется малость настрадаться в лесу… Но зато — безопасный маршрут, на котором нет иных опасностей, кроме тех, что сидят в нашем воображении.

— Занятно… Не знал, что у вас такое есть… А откуда оно вообще взялось?

— Так из нашего прежнего мира. Там у нас был враг, не вполне материальные сущности, с которыми мы враждовали с самого начала времен. Мы издавна жили только на равнинах, в горах и других местах с хорошим обзором. А туманные болота и густые леса были их вотчиной, и страх перед подобными местами у нас в крови, защитный механизм, который заставляет любого свартальва, попавшего в туман или лес, находиться в полной боеготовности и не позволяет ни на миг расслабиться. Здесь он нам только вредит — но и тут мы извлечем пользу даже из своей слабости.

Еще одним очень полезным фактором оказались приборы ночного видения, которые Альтинг припрятал в нашем убежище. Предусмотрительный малый, этого у него не отнять.

До последней перевалочной точки, обустроенной в природной пещере, мы добрались еще затемно. Вход — узкая щель позади водопадика. Вот не знал бы я о пещере — мог бы ходить мимо всю жизнь и нипочем бы не нашел. Здесь нас ожидало все необходимое для комфортного отдыха, судя по всему, сложенное тут повстанцами. Также имелись и четыре униформы, совершенно не похожие на привычные свартальвовские камзолы: строевые части щеголяют пижонскими старомодными нарядами, а вот спецназовская экипировка почему-то очень-очень похожа на привычное «хаки». Оно и понятно: ее свартальвы тоже переняли у людей. Нет, серьезно, они сами ну хоть что-то изобрели?

Мы благополучно переждали день, а с наступлением сумерек двинулись в путь. Альтинг заверил нас, что уже к рассвету или самое позднее к утру мы доберемся до местности, контролируемой повстанцами.

Путешествие оказалось очень утомительным даже для меня, не столько физически, сколько психически. Я не боюсь ночного леса, мне случалось путешествовать в одиночестве по весьма диким местам. Это, правда, было в прошлой жизни, но я все же привычный. И потому напрягал меня не сам лес, а двое неадекватных попутчиков.

Альтингу и Тантиэль ночной лес причинял страдания, выходящие за рамки психических и граничащие с физическими. Их тяжелое дыхание походило на дыхание затравленного зверя, они то и дело озирались, напряженно вглядывались в темные очертания деревьев и шарили лучами фонарей по кустам, явно не доверяя своим приборам ночного видения.

— Вы бы фонарями-то не размахивали так, ночью свет далеко виден, неровен час, патруль поблизости или пикет, — заметил я.

— В самом деле? — нервно хохотнул Альтинг. — Да мне тут в каждом кусту мерещатся вещи пострашнее патрулей…

В общем, уже к середине ночи я зарекся еще когда-нибудь гулять в лесу в компании свартальвов. Лесобоязнь — весьма обременительная штука даже для того, кто ей не подвержен, а моих спутников мне даже стало жаль.

С другой стороны, глядя на страдания Альтинга и Тантиэль, я очень быстро понял, что в лесу повстречать свартальва — это из разряда ненаучной фантастики.

К утру мы выбрались из леса и вышли на плоскогорье, откуда открывался воистину эпический вид на если не половину, то на добрую треть Кортании. Города, села, долины и реки — все как на ладони, и вдали синеет, сливаясь с небом, океан.

— Нам вон туда, — показал Альтинг, — за тем лесом мы практически сразу наткнемся на дозор повстанцев…

— Опять лес? — захныкала Тантиэль.

— Не ной, думаешь, мне туда хочется? Он короткий и там мы гарантированно не встретим своих…

— Бывших своих, — хмыкнул я.

Увы, но кое-кого мы в том лесу все же повстречали. Как раз когда мы продирались сквозь кусты, нам навстречу из таких же кустов вывалился медведь, и я с запозданием отметил, что продираемся мы через малинник.

Короткая немая сцена: он смотрит на нас, мы на него, а затем я слышу щелчок взводимого пистолетного курка.

— Надо было взять с собой автомат… — тусклым голосом пробормотал Альтинг.

— И что дальше делать? — сдавленно прошептала Тантиэль. — Пистолетами мы его только разозлим…

Медведю — не особо крупный, килограммов сто, может, сто десять — явно не понравились наши переговоры, он зарычал и сделал шаг к нам. Все ясно, не хочет делиться малиной.

— Не вздумайте стрелять, и вообще замрите, — сказал я спутникам и шагнул вперед.

И вот мы стоим с медведем напротив и смотрим друг другу в глаза.

Конечно, я не надеюсь, что мне удастся убить его кулаком: тот, которого я убил в прошлой жизни, был таким же по размерам, и тогда мне на память о короткой, но смертельной схватке остался двенадцатисантиметровый шрам. Однако моей нынешней форме еще далеко до той мощи, которой мастер Куроно обладал в свои лучшие годы, потому все куда серьезнее. С другой стороны, сейчас у меня есть то, чего не было тогда, а именно — скорость реакции, ловкость и подвижность, несколько выходящие за пределы человеческих возможностей. Унаследованная от матери-полукровки четверть крови свартальвов — тот фундамент, на котором я выстроил очень многое. Пройдут годы — и я стану еще быстрее и сильнее, чем был в прошлой жизни, ну а пока — вполне могу попытаться обставить медведя по части подвижности, благо, они довольно неуклюжие, хоть и бегают быстро. Мастер Куроно уже стариком несколько раз уклонялся от разъяренного медведя в своем последнем бою, а сейчас я, пожалуй, побыстрее буду.

Однако то ли у медведя был сильный оберегающий дух, то ли сработал в его мозгу выверенный миллионами лет эволюции предохранитель — но он посчитал, что вступать в бой с противником, который не выказал ни агрессии, ни страха, без крайней нужды не стоит. Рыкнул, не особо угрожающе, скорее, чтобы оставить за собой последнее слово, и, подозрительно на меня косясь, скрылся в кустах, треща ветками.

— Фу-у-у-у-х! Пронесло! — выдохнул позади Альтинг.

— Угу. Пошли.

Мое ледяное спокойствие не осталось незамеченным.

— Интересно, учитель, а какой у вас был план, если бы медведь напал? — спросила Тантиэль.

— Вломить.

— В каком смысле — вломить? — не поняла она жаргонизм чужого языка.

— Врезать.

— Медведю? — с сомнением протянула она. — Да и чем? Кулаком?

— Ну да, — пожал плечами я.

Тантиэль скорчила скептическую гримасу.

— Смысл бить медведя кулаком? Он даже не почувствует.

— Предыдущий медведь, которого я ударил кулаком в голову, умер на месте.

Тут я, конечно, слегка недоговорил, что дело было в прошлой жизни, но эффект моих слов слегка позабавил.

— Чего-о-о?! Вы убили медведя голыми руками?!!

Киваю:

— Было такое.

— Но ведь это же невозможно… Медвежий череп и пуля не всякая пробьет…

— Ну, может, шейные позвонки сломались, — пожал плечами я, — я медведю вскрытие не делал.

— Просто между прочим, — вставил Альтинг, — прямо сейчас в госпитале лежит, среди отправленных туда учителем семнадцати человек, четверо бедняг с множественными переломами ребер и грудной клетки… При том, что все они были в бронежилетах.

Тантиэль в ответ только присвистнула, добавив какое-то короткое слово на своем языке.

* * *

Поздно вечером мы уже перли в гору в полный рост: вероятность встретить врага в районе, контролируемом повстанцами, уже стремилась к нулю, да и, учитывая нашу усталость, играть в прятки с короткими перебежками совершенно не тянуло.

Мы присели передохнуть перед нешироким ущельем, Альтинг достал карту и принялся по ней озабоченно водить пальцем.

— По-моему, мы заблудились, — заметила Тантиэль, — это совершенно не то место, на карте нет никакой расщелины.

— Это устаревшая карта, — хмыкнул Альтинг, — притом наша. Логично же, что нам неоткуда взять точные трехкилометровки чужой территории, ага?

— Вполне. А разжиться кортанской картой ты не догадался?

— Догадался. Только в Гиате нет в продаже карт горной местности. Не догадываешься, почему?

— Хм… Засекречены?

— Именно. И неспроста, как мы видим по тому, что повстанцы до сих пор держатся.

— Это понятно, непонятно — что делать дальше. Мы же заблудились?

— Ну-у-у, — протянул Альтинг, — я просто уверен, что точка рандеву где-то близко…

— Так, может, просто свистнуть? — предложил я.

Тут внезапно слева и справа от нас появились фигуры в плащах, имитирующих поверхность камня. Это выглядело так, словно валуны внезапно ожили.

— А свистеть не надо, мы и так тут, — раздался хрипловатый голос, — руки вверх, кто такие?

Я на всякий случай поднял на уровень плеч раскрытые ладони, Тантиэль сделала это еще раньше.

Альтинг же, не выпуская из рук карту, спокойно посмотрел на «гостей» и сказал:

— Караси шли строем, один в столицу, другой в кроссовках.

— Ну и который из них будешь ты? — поинтересовался автоматчик с усмешкой.

Альтинг вздохнул и поднял руки:

— Это не тот патруль. Они не знают условного отклика.

— И что теперь? — забеспокоилась Тантиэль.

— И ничего. Нам без разницы, кто нас доставит в штаб. Просто проволочки будут.

Однако проволочек не было, потому что наши конвоиры связались с кем-то по рации, затем командир сказал остальным:

— Приказано доставить в штаб. Правда, в штабе не знали, что их будет трое…

— Похоже, у вас в штабе совсем беда, — заметил Альтинг, — потому что я предупреждал о своих помощниках. Бардак — это плохо.

Повстанцы обосновались в горах очень даже основательно, первая линия обороны встретила нас хорошо расположенными дотами и бетонными укреплениями.

Альтинг при этом обронил, что, видимо, с безопасностью и секретностью в Кортании еще не все потеряно, потому что про горные укрепления разведка свартальвов так и не пронюхала, несмотря на все усилия.

— Так это все построено недавно, — предположила Тантиэль.

— Совсем недавно… Доты мхом успели обрасти.

Потом нас пару часов везли в закрытом грузовике по ухабистой горной дороге, а затем выгрузили посреди обширного военного лагеря, одного взгляда на который мне хватило, чтобы понять: я очень вовремя вывез жену из Гиаты, потому что война, по сути, еще только начинается.

Нас обступил отряд спецназа и повел куда-то под землю, причем, по моим прикидкам, не просто «под землю», а на добрых тридцать-сорок метров в глубину. Фортификации, мягко говоря, впечатляющие.

Вскоре мы оказались в средних размеров комнате, в самом центре которой стоял большой круглый стол с разложенными бумагами и картами, а вокруг него собралось не то девять, не то десять человек в военной форме, не считая стоящих у стены людей и еще пары, сидящих сбоку за столиком с чайными принадлежностями. Интересные в кортанском штабе традиции, надо заметить.

Люди у стола воззрились на нас, я — на них, а Альтинг сразу же взял быка за рога:

— Мое почтение, господа. Вот и я, как это и было запланировано.

Собравшиеся переглянулись, и один из них, седоусый не то полковник, не то генерал, сказал другому:

— Признаться, я до этого момента продолжал считать, что все это провокация…

Тот, другой, взглянул на чаевничающих и спросил:

— Это тот самый свартальв?

— Тот самый, — кивнул один из них, на вид лет пятидесяти, штатский в обычном пиджачке при галстуке. — Я уже был уверен, что все всерьез, еще когда… — Тут он наморщил лоб и обратился к Альтингу: — Напомните, как ваше имя, а то я запамятовал…

— Альтинг Кэр-Фойтл, — с достоинством представился тот.

Так, штабные дела штабными делами, а у меня есть кое-что важнее.

Я кашлянул.

— Прошу прощения, что перебиваю, но я здесь совершенно лишний. Просто ищу свою жену.

— А кто ваша жена? — спросил какой-то офицер в очках.

— Гордана Куроно. Я отправил ее сюда по секретному маршру…

В этот момент штатский поперхнулся своим чаем, к нему сразу же бросились двое и принялись хлопать его по спине в две руки.

— Простите, я что-нибудь не то сказал? — насторожился я.

Человек в пиджаке прокашлялся, не спуская с меня круглых глаз, и ответил:

— Да нет, ничего, просто… Мне, видите ли, еще не приходилось встречать людей, которых я сам же накануне… наградил орденом… посмертно.

— Чего?!! — вот теперь глаза округлились уже у меня.

— Ну, вышло так, — извиняющимся тоном начал оправдываться «пиджак», — агентура сообщила, ссылаясь на надежных людей, что вы… что взорвавший датацентр человек выбраться оттуда не смог… Эм-м-м, кто-нибудь, пошлите уже за леди Куроно, что ли…

— Только не говорите мне, что моей жене об этом сказали! — ужаснулся я.

Тот виновато развел руками.

* * *

Встреча с Горданой была очень эмоциональной. Она вцепилась в меня, будто боялась, что я растаю, как мираж, смеялась и плакала, снова смеялась и снова начинала плакать. Я мог только догадываться, каково встретить живым того, кого уже успел похоронить, и, крепко ее обнимая, краем сознания думал, что убить не убил бы, а вот рожу начистить тому, кто записал меня в покойники, не отказался бы.

— Ну господи боже мой, да кто вообще умудрился ляпнуть, что я из датацентра не выбрался! — сокрушался я. — А ты — просто глупая девчонка! Взяла и поверила? Как я, по-твоему, должен был выбираться сквозь оцепление, скрытно или с фанфарами и кортанским флагом?!! Да как можно было в это поверить?!

— Вот вспомнила, что ты мне рассказывал про летающие машины с взрывчаткой — и поверила, — всхлипывала Гордана.

Я хлопнул себя по лбу ладонью. Ну да, сам же рассказал ей про камикадзе, а теперь удивляюсь… Хотя агентура правительственных войск, мягко говоря, явно не большого ума: после того, как я устроил по городу гонки на бронетранспортерах и две драки, они шлют рапорт, что я не выбрался из датацентра? М-да. Просто нет слов.

Двадцать минут спустя мне пришлось основательно и надолго познакомиться с офицерами кортанской разведки: мне была задана, наверное, тысяча вопросов, ну или не меньше девятисот. Кто, что, где, как, сколько — в общем, все вопросы, которые можно задать человеку, выбравшемуся из занятого врагом города, были мне заданы. Некоторые — по два раза. Я, в целом, знал ответы лишь на малую часть их, при том, что многое из выведанного мною на базе свартальвов разведчики знали и сами.

Больше всего их заинтересовала информация об иерархе Этрамы, однако объяснить, что именно Райзелю тут понадобилось, я не мог.

— Нам вообще не известны никакие данные о том, что анклав Этрамы имеет хотя бы косвенное отношение к вторжению, — признался один из офицеров, — с тех пор, как сорок лет назад там сменился иерарх, Этрама резко сменила курс внешней политики, чтобы не сказать — вообще вышла из нее. Я даже не припомню навскидку, где и когда в последний раз видели послов оттуда…

— А их и не видели, — проворчал офицер постарше, — Этрама резко утратила интерес к любому взаимодействию с государствами людей… А как вы, мастер Куроно, с этим… Райзелем вообще повстречались?

— Он пришел ко мне домой с намерением оприходовать меня электродубинкой.

— И?!!

— Его затея имела несколько… обратный результат.

— Но он же не приехал только для того, что вас отделать?

Я пересказал им о своих встречах и чаепитиях с Райзелем и подытожил:

— Все, что он говорил о своих мотивах — явное вранье. Такое впечатление, что он причины на лету придумывал. А вот то, что Райзель и есть пресловутый «черный призрак» — вы знали?

— В самом деле? Почему вы так считаете?

— Он сам сказал и показал… точнее, вначале показал.

— Ого! — присвистнул младший. — Вот теперь понятно, почему Этрама свернула контакты с миром людей: все необходимое она получает в порядке оплаты услуг «призрака»… Значит, призрак здесь…

Старший ткнул пальцем в переговорное устройство на столе.

— Срочно передать подразделениям охраны и лично капитану гвардии: «черный призрак» в Гиате. Повторяю, «черный призрак» в Гиате. Императора из бункера больше не выпускать! — Он повернулся ко мне: — А вот это очень важные сведения, мастер Куроно… Не знай мы этого — могли бы в два счета остаться без императора…

— Так это правда, что отрекшийся император снова возглавил войска? — спросил я.

— Вы его два часа назад своими глазами видели.

— Тот человек в пиджачке с чаем?

— Он самый.

— Вау… А я и не знал.

— Неудивительно: вы приехали в Кортанию уже после того, как он отрекся от трона… Один вопрос, мастер Куроно… Как вам вообще пришла в голову идея в наглую приехать в датацентр с четырьмя тоннами тротила? Ведь все одна пуля еще на подступах могла…

Я усмехнулся:

— Одна пуля? И кто бы мог ее выпустить, интересно? Свартальв, жертвующий собой ради чего-либо? Смех и только. У меня, в принципе, были сомнения насчет их слуг, слуги могли бы быть фанатичными… Но на практике этого не случилось. Чтобы стать героем, надо иметь перед глазами образец для подражания, эталон героизма. А где вы видели героев среди свартальвов? Нет, я-то знал, что рискую, но что поделать, война, как бы…

— Как вы оцениваете ущерб и потери противника в результате подрыва датацентра?

— Серверное крыло — просто в хлам. Руины. При этом я помешал отдельным индивидуумам спасти часть оборудования, так что, полагаю, с мечтой изучить нашу инфосеть свартальвы попрощались. Комендант Гиаты, Альта Кэр-Фойтл, была вне себя от злости… А потери — полагаю, что нулевые. Пока я искал инженеров-заложников, у свартальвов был вагон времени, чтобы убраться. Кстати, есть какие-то вести?

Офицеры чуть помолчали.

— Есть… — протянул старший. — Мы точно знаем, что Горан Йонгас, который передал вам сведения о инфосети, погиб.

— Как?!! Ведь я же его выпустил, и…

— Он сбежал и прятался в покинутой квартире своей сестры, но за ним пришли свартальвы. Человек двадцать видело, как он выбросился из окна пятого этажа.

Мои кулаки непроизвольно сжались.

— Выбросился? Или…

— Именно что выбросился. Свартальвы хотели взять его живым, пытались за ноги схватить… О других инженерах мы пока ничего не знаем… Надеемся на лучшее.

Я вздохнул.

— Зря. Скорее всего, на Горане был магический маячок, как на мне сейчас. Думаю, на остальных тоже.

— На вас маячок?

— Ну да. Именно благодаря ему свартальвы трижды садились мне на хвост после подрыва.

— И как вы, в таком случае, сумели удрать из Гиаты?

Я показал им антимаячок:

— Вот эта штуковина помогла. Всю дорогу держал ее во рту…

Старший забарабанил пальцами по столу:

— Надо бы его снять. Маги у нас, кое-что смыслящие в этом, по счастью, имеются.

11

Маячок с меня действительно сняли без проволочек, буквально за два-три пасса руками над моим правым плечом, после чего накормили слегка остывшим обедом и предоставили самому себе. Точнее, Гордане.

Горди обитала в бункере, в маленькой комнатушке с минимальными удобствами.

— Камера на линкоре как-то чуть побольше была, — с иронией заметил я.

— А это и есть тюремная камера, — улыбнулась она, — просто в бункере места мало, а жильцов много. Вот и селят людей где только возможно.

Если не считать размеров жилища, то Горди устроили тут с таким комфортом, с каким могли. На тюремной койке — пуховая перина и бархатная подушка, на столике — несколько серебряных тарелок, прикрытых крышками, термос с чаем, стопка книг, настольная лампа. Ей даже притащили удобное глубокое кресло и поменяли замок так, что теперь он запирался изнутри, а не снаружи.

— Ну так я же все-таки дворянка, — пожала плечами Гордана, — а тут дворян очень уважают.

— Ты аквилонская беглая дворянка, это еще при условии, что твое дворянство не аннулировано…

— Да, но я маг младшего пятого уровня и водитель танка. Мое умение колдовать и водить танки ни аннулировать нельзя, ни отозвать, знаешь ли.

— Ты же не собираешься садиться в танк?! — насторожился я.

— Да нет, конечно. Тем более, что все танки, которые были у Кортании, устаревшие, коробка передач переключалась вручную, рычажное управление, в общем, никаких цифровых панелей и рулей. Мне не хватило бы силы ими управлять, даже если бы я очень хотела… Но тут уважают тех, кто на что-то способен.

Я прислушался. Сквозь дверь с занавеской на решетчатом окне доносятся звуки из других комнат-камер: жильцов в переделанном из тюрьмы общежитии хватает, и об уединении нам с Горданой теперь можно только мечтать. Ну да тут уж ничего не поделать, война есть война. Да и койка для двоих будет тесновата, но это все слишком мелкие неудобства. Зато вместе и в безопасности, по крайней мере, пока. Но если план Альтинга по быстрому изгнанию его сородичей не увенчается успехом, мне придется что-то придумать, чтобы увезти Горди и ребенка подальше от войны.

Чуть позже в дверь постучались.

— Входите, — на правах хозяйки комнаты сказала Гордана.

На пороге появился невысокий паренек, в цивильной одежде, с галстуком на рубашке и с папкой под мышкой, и я внезапно узнал в нем одного из своих учеников.

— Доброго вечера, — с достоинством поздоровался он.

— Альбер, а ты как тут оказался?! — удивился я.

— Что значит «как»? Я тут временно служу. Помощник заведующего по матчасти, хотя по сути — руководитель. Завматчастью здесь офицер заслуженный, но пожилой и без университета, пока я тут не появился, логистика и менеджмент ресурсов находились на уровне прошлого века.

Я мысленно назвал себя тупицей: Альбер Мэннинг Второй, наследник старого и весьма почтенного дворянского рода, находится именно там, где и положено быть рыцарю-дворянину в тяжелое для страны время. Правда, воевать он не гож по возрасту, но перед тем, как переехать в Гиату из столицы ради поступления в мои ученики, Альбер учился в университете и теперь нашел своим знаниям применение.

— Ну это понятно, — кивнул я, — образование — сила, даже всего один курс…

— Почему один, учитель? Три. Я просто перевелся на заочное обучение. Одно другому совсем не мешает. Уже был бы на четвертом, если б не война.

Способный парень, однако. Он у меня попал в группу второго года всего за семь месяцев, даром что стартовал с очень низкой физической формой, ничего странного, что и голова у него светлая.

— Собственно, я зашел поздороваться и заодно справиться, не нужно ли вам чего? — сказал Альбер, доставая из кармана карандаш.

— Хм… Одежду бы какую чистую, смену белья и душ принять, пожалуй, все.

— Скоро вам принесут, а душевые — вон туда и этажом выше, расписание подачи воды там есть. И она бывает теплой только один час в сутки, все остальные разы — холодная. Ну вы понимаете…

— Угу. Война, чтоб ее…

— В общем, если что — спросите, где тут офис завматчастью, я обычно там. Сейчас вынужден откланяться — дел невпроворот.

Он осведомился у Горданы, не требуется ли чего и ей, а затем ушел. Ну да, наладить быт такой прорвы людей, среди которых полно дворян и вип-персон — та еще задачка.

Вскоре мне действительно принесли комплект повседневной одежды, белье, а заодно и несессер с бритвенными принадлежностями и весьма солидный официальный костюм, причем куда дороже двух моих костюмов-троек, которые дома остались.

— Интересно, а зачем мне тут такой шикарный костюм? — поинтересовался я у посыльного с эмблемой капрала инженерных войск. — Где тут высший свет прогуливается, по второму тюремному ярусу или по тоннелю от складов до котельной?

В ответ на мою шутку он только развел руками: что было велено принести, то и принес.

— Как мне кажется, тебе предстоит какое-то официальное мероприятие, — предположила Гордана. — Я даже имею предположение, какое. Кстати, держи.

— Что это?

— Твой орден, которым тебя посмертно наградили за героизм и самоотверженность.

Я повертел в руках серебряную восьмилучевую звезду с золотой эмблемой кортанского рыцарского корпуса и его девизом «Только достойные», спрятал обратно в коробочку и положил на стол.

Гордана оказалась права: аккурат после ужина в дверь постучался лейтенант-штабист с официальным приглашением для сэра и леди Куроно прибыть на совещание в штаб.

— Мы? В штаб? — удивился я. — Для чего мы там вообще сдались?

— Я там иногда бываю, — сказала Гордана, — как советник по вопросам, связанным с боевыми магами и Аквилонией…

— Ну ты-то, вроде бы, один из трех сильнейших магов в Кортании…

— Четвертая по силе.

— А я там зачем? Все, что знал, рассказал офицерам разведки.

Она философски пожала плечами:

— Придешь — скажут. Зато знаешь, для чего тебе пиджак принесли. Мне так думается, будет официоз «дубль два».

Я вздохнул и принялся напяливать костюм.

— Орден нацепи, что ли…

— Я не ношу украшения. Ордена в том числе.

— Хм… Я, кстати, обращала внимание, что у тебя нет никаких ценных вещей, даже часы без позолоты… — заметила Гордана. — Но не подозревала, что это принцип.

— Не принцип, скорее традиция. Единственное украшение воина — его меч. Меч не ношу, посему…

— Это, так сказать, с твоей «предыдущей» родины?

Я кивнул: так оно и есть. Правда, я не имел никакого отношения к самураям, у которых этот принцип имел силу непреложного закона, но всегда следовал ему в предыдущей жизни, да и Реджинальд в этом плане оказался родственной душой: в его памяти я не обнаружил никаких следов любви к дорогим или красивым вещам. Так что в равнодушии к блестящим побрякушкам мы с ним тоже едины.

Мы с Горданой вышли из комнаты-камеры, я в пиджаке, она тоже в строгом костюме, несколько вольно надетом.

Горди взялась за мою руку и с улыбкой заметила:

— Надо будет организовать тут светские прогулки высшего света. Насчет маршрута от склада до котельной ты здорово придумал.

Мы зашли в штаб в сопровождении лейтенанта, и я обнаружил, что там куча народа, все, включая императора, стоят вокруг того самого круглого стола, а как раз напротив двери — своеобразный просвет для двоих, причем аккурат напротив императора Леопольда. И все глазеют на нас.

— Ваше величество, — чуть склонил я голову в поклоне.

— Приветствую вас, — отозвался император, — и прежде всего я должен принести вам, сэр Куроно, извинения за ту досадную промашку, что ваше награждение происходило, так сказать, в ваше отсутствие… И я, по правде говоря, как-то не представляю себе, как быть… если все повторить — то орден уже у вас, а забрать, чтобы заново вручить… Ну как-то глупо. Леди Гордана, а вы передали?..

— Да, передала, — кивнул я.

— Тогда почему?..

— Я оценил жест, но не ношу никаких украшений по… некоторым соображениям, связанным с давними традициями. Давайте мы просто представим, что я был награжден лично, а не пос… заочно, и пропустим весь повторный официоз?

— Это идеальное решение, сэр Реджинальд, — обрадовался император.

— Только одно маленькое уточнение, ваше величество: я не «сэр». С некоторых пор не являюсь дворянином.

— Вот это совершенно не проблема. Я не присвоил вам вместе с орденом рыцарский сан только потому, что вы уже являлись аквилонским дворянином, насколько я знаю, а если вдруг Аквилония аннулировала ваше дворянство, то вы автоматически станете кортанским дворянином как кавалер…

— Простите, что перебиваю, но вы неверно понимаете ситуацию. Я отказался от дворянского ранга в одностороннем порядке безотносительно того, аннулировали в Аквилонии мое дворянство или нет.

Леопольд приподнял брови и заметил:

— Конфликт с аквилонскими властями — это дело такое, но от благородного происхождения отказаться нельзя, не так ли?

— Вот тут и заключается основное противоречие принципов дворянства с моими убеждениями. Человек стоит ровно столько, сколько он стоит, будь он ничтожество или герой, и происхождение к этой стоимости ничего не прибавляет. Если никчемный засранец — сын достойных родителей, то он уже не никчемный засранец? Уж скорее наоборот, его никчемность с достойностью предков особенно сильно контрастирует. — Тут Гордана незаметно ткнула меня локтем в бок, но с таким же успехом она могла бы попытаться остановить разогнавшийся поезд. — Как бы там ни было, меня в моей жизни и без титулов все вполне устраивает… Точнее, устраивало, пока приблуды из Свартальвсхейма не приперлись.

И тут из второго ряда послышался голос Альтинга:

— Видите ли, господа, на самом деле учитель просто не хочет снимать шапку перед входом в собственный же дом.

Реакцией стали удивленные и непонимающие взгляды остальных офицеров, которые до этого сохраняли торжественно-непоколебимое молчание.

А «приблуда», конечно же, не остановилась.

— Дело в том, что у учителя над калиткой висит табличка, гласящая, что дворянам вход только со снятым головным убором, а все, кому это не нравится, могут прислать вызов на дуэль…

Ну, паскуда темноухая… я, конечно, выше злобы и мести, но…

— Не понимайте его слова буквально, — улыбнулся я собравшимся, — просто мой ученик пытается намекнуть мне, что недоволен своим прогрессом на пути пустой руки и желает, чтобы я тренировал его намного усерднее.

Альтинг поперхнулся слюной и закашлялся. Пора бы ему усвоить, что если хочешь мстить — копай две могилы.

Император состроил глубокомысленно-философскую мину из разряда «вот оно как в жизни бывает» и сказал:

— Ну, как бы там ни было, тогда мне остается лишь поблагодарить вас, мастер Куроно, за то, что вы сделали, это был сильный ход с таким же сильным осуществлением. На этом официальная часть исчерпана, давайте перейдем непосредственно к совещанию, рассаживайтесь, дамы и господа.

Нам с Горданой указали места в первом кругу у стола. Ладно, Гордана все-таки четвертый по силе маг, ее пятый уровень делает ее одной из самых разрушительных боевых единиц в Кортании вообще, с ней не всякая гаубица может потягаться, но я-то почему в первом ряду? Только потому, что посадить мужа позади жены некрасиво? Несерьезный подход, тут как бы не фуршет, а попытка изгнать оккупантов из страны… Ну да ладно, где посадили, там и посижу. Главный плюс для меня в том, что я хотя бы приблизительно пойму, какие перспективы видит командование и на этом основании смогу решить, насколько срочно надо искать способ вывезти Горди из страны.

— Итак, господа, начинаем. Сперва — генерал Дюранг, вам слово.

Высокий офицер без каких-либо знаков отличия, только с парой орденских колодок и гербом Кортании, поднялся со своего места и неожиданно взглянул на меня.

— Мастер Куроно, — сказал он, — так как вы здесь первый раз, то кратко ввожу вас в курс дел…

— Простите, а можно сразу вопрос?

— Задавайте.

— Для чего вводить меня, сугубо гражданского человека, в курс дел? Я могу понять, чем вам полезна моя жена, но не вижу, чем могу быть полезен я. Что я смог — сделал, что я знал — рассказал. Но я не офицер и даже не военный.

— И что? — ответил император Леопольд. — Да, вы не военный, но смогли то, чего не смогли бы сделать военные. Вы поняли врага и действовали отчаянным способом, которому противник оказался неспособен чем-то помешать. Вы видите привычные нам вещи под непривычным углом. Как рукопашный боец, вы мыслите иначе, нежели танкист или снайпер. У меня есть офицеры-танкисты, офицеры-снайпера, офицеры-пехотинцы. Но нет ни одного офицера, способного бороться с магами голыми руками. Другими словами, ваш угол зрения может оказаться уникальным. Наконец, вы аквилонец по рождению, и можете понимать образ мышления аквилонских военных и спецслужб лучше, чем мы.

— А при чем тут Аквилония? — удивился я.

— Вот как раз об этом я и собирался рассказать, — заметил Дюранг. — Ситуация такова, что мы опасаемся удара в спину от аквилонцев. Аквилония всегда пыталась сделать Кортанию свой зоной влияния, но пока мы были сильны, любой конфликт был против интересов Аквилонии, так как ослабил бы нас, буферную зону между Свартальвсхеймом и Аквилонией. Теперь мы слабы и частично завоеваны. Существует вероятность, что аквилонцы могут поначалу оказать нам помощь в борьбе со свартальвами, но затем откажутся выводить свои войска, якобы ради нашей же защиты, вот как это произошло с Маажентой.

— Насколько мне известно из общения с уроженкой Мааженты, — заметил я, — там аквилонцам очень рады, так как в результате войны со свартальвами своя горная промышленность была разрушена и восстановление армии могло бы оказаться крайне сложным. Аквилония списала Мааженте долги и помогла перевооружить войска… Подчеркну, что это мнение гражданки Мааженты, к тому же очень неглупой особы, которая много лет была в розыске в нескольких странах, да так нигде и не попалась…

Дюранг кивнул:

— Это правда… но не вся правда. Если бы Аквилония желала Мааженте добра, она вмешалась бы на самом раннем этапе войны и не допустила разрушения горняцкой промышленности Мааженты. У нас произошло абсолютно то же самое: аквилонцы просто смотрели, как свартальвы захватывают вначале Тильвану, потом и нас.

— Постойте, но захват Тильваны произошел за считанные часы, да и Кортания не сказать чтоб очень долго продержалась, не считая второго самоходного…

— И что? На границе с нами, в Гристоле, у Аквилонии базируется соединенная танковая бригада. Потому, если б был приказ, аквилонские танки могли ударить по свартальвам уже в тот момент когда их танковые части были ненадолго остановлены на наших оборонительных рубежах…

— Подтверждаю, — сказал из второго ряда Альтинг, — мне заранее были известны возможности аквилонского корпуса, но я спрогнозировал, что Аквилония не вмешается, и оказался прав. Вариант с вмешательством аквилонцев я, впрочем, тоже учитывал, их ждала ловушка в этом случае. В частности, линкор тут именно поэтому.

— Выходит, проблема в том, чтобы выгнать свартальвов и не пустить аквилонцев? — уточнил я.

— Именно, — подтвердил генерал, — пока что аквилонские агенты — наши союзники, но это может измениться. А вы в бытность свою аквилонцем водили тесное знакомство с их спецслужбами и в итоге оставили их с носом.

Я вздохнул.

— Вынужден вас огорчить. Я пару раз выиграл по паре очков тут и там, но в конечном итоге обставил не их, а пфальцграфа Гронгенберга. Я перехитрил, или, скажем прямо, обманул его и вынудил убрать слежку. Так что мое бегство произошло при полном отсутствии помех со стороны аквилонской службы безопасности… А что у нашего нового друга Альтинга припасено на случай аквилонского вторжения?

Тут Альтинг довольно бесцеремонно протиснулся к столу.

— Спасибо, учитель, — сказал он, — а то если бы не вы — меня могли бы не спросить. У меня на этот случай припасено три танковые роты, всего сорок восемь машин. Идея заключается в том, что если аквилонцы пойдут без приглашения, им устраивается засада в местности, контролируемой нами. Они будут идти маршевой колонной, возможно, с проводниками-партизанами, и под перекрестным огнем сорока восьми машин, окопанных и имеющих позиционное преимущество, превратятся в дымящийся металлолом очень быстро.

— Только мне почудился запах провокации? — поморщился один из пожилых офицеров. — Этот свартальв пытается стравить нас с аквилонской империей…

— Три замечания. Во-первых, слово «стравить» некорректно описывает ситуацию, где аквилонские танки уже находятся на кортанской земле, это уже произошедшее вторжение. Во-вторых, аквилонцам не обязательно знать, что в свартальвовских танках будут сидеть кортанские танкисты. И в-третьих, если вы не готовы убивать аквилонцев ради своей независимости — я сделал ставку явно не на ту сторону.

Генерал Дюранг скрестил руки на груди и взялся за гладко выбритый подбородок.

— Два вопроса. Первый — где мы возьмем сорок восемь танков. Второй — сорок восемь танков могут разбить одну колонну, но будут бессильны против масштабного вторжения «освободителей»…

— Наши танки сейчас находятся возле нефтеперерабатывающего завода, и…

— И как ваши танки станут нашими?

— Я сказал — «наши», это значит наши. Наши. Наши с вами, понимаете? Другой вопрос, что их теперешние экипажи этого пока не знают. Должен признать, что сахар — в высшей мере замечательный продукт. Будучи насыпан в бензобак, он быстро выводит двигатель из строя. Потому, когда освобождение Кортании перейдет в активную фазу, танкисты внезапно обнаружат, что их танки не заводятся, и им останется только спасаться бегством от наступающих войск. В итоге мы получаем сто двадцать танков, на складах — сорок восемь запасных двигателей. Таким образом, мы возвращаем в строй сорок восемь танков. Затем громим танковый корпус аквилонцев, тем временем ремонтируя и чистя двигатели остальных. При попытке ввести больше войск мы ставим аквилонцев перед фактом, что готовы защищать свою независимость и от них в том числе, и имеем чем это сделать. Конечно, Аквилонию не удастся долго сдерживать ста двадцатью танками, даже самыми лучшими в мире, но вторжение в тот момент, когда мы уже вернули себе независимость, автоматически превращает их в оккупантов и врагов, и вариант, при котором население будет их приветствовать, как в Мааженте, уже не сработает. А необходимость вести против нас полномасштабную войну чревата тяжелым внутренним кризисом, аквилонские дворяне не поймут смысла нападения на человеческое государство, особенно с тяжелыми потерями и ухудшением имиджа страны на международной арене. Суть в том, чтобы сделать все быстро и поставить аквилонцев перед фактом, что они тут больше не нужны. Однако факторов слишком много, и я не уверен, что все получится сделать настолько быстро, чтобы обойтись без разгрома танкового корпуса Аквилонии.

— Прошу прощения, — раздался голос кого-то из младших офицеров, — но танков у завода базируется больше двух с половиной сотен…

— Их там сто двадцать.

— Но моя разведка доложила, что их точно больше двухсот пятидесяти, и движения пока нет.

— Их там сто двадцать, — отчеканил Альтинг. — На будущее, офицер, спор со мной — всегда ошибка. Только что вы показали всем полную некомпетентность ваших разведчиков, которые не сумели понять, что большая часть танков под нефтяным заводом — надувные. Впрочем, для меня давно не секрет, что разведка Кортании нуждается в реорганизации.

Альтинг, видимо, всерьез настроен карабкаться на самый верх штабной лестницы, сбрасывая оттуда всех, кто поставит под сомнение его способности. А поскольку военным зачастую присуща жесткая практичность, его затея вполне может удаться.

— А кто именно будет насыпать сахар в баки? — спросил я.

Альтинг посмотрел на меня чуть удивленно:

— От вас-то я не ждал такого вопроса… Я же все вам рассказал еще когда мы с линкора уходили.

— Беда в том, что остальные явно попадут под подозрение после твоего побега, и им будет как минимум очень сложно провернуть…

Тут Альтинг хитро улыбнулся:

— Остальные — это кто?

— Другие ученики. Вейлинд, Рунтинг, Миннас…

Ухмылка Альтинга стала искренней и шире.

— Какие Вейлинд и Рунтинг? Таких нету. Они существовали только по документам и с моим бегством растаяли в воздухе. Испарились. Хитрость в том, что в корпусе, захватившем Кортанию, по документам числится на пять свартальвов больше, чем фактически есть. Потому что пятеро моих помощников имеют по две личины каждый. И теперь «мой» отряд исчезает. Служба безопасности туда-сюда, а их нету. Все остальные на местах, а этих нету. Они снова на своих местах под настоящими именами и званиями, и если служба безопасности раньше не заметила, что пятеро свартальвов ведут двойную жизнь — то теперь уже никак не поймут этого. Само собой, что мое вроде как предательство ставит под подозрение моих подчиненных, таких же единичек, как я, но неужели вы думали, что я этого не учел?

— Хитро, — согласился я, — но могут устроить тотальную проверку всех единичек, их ведь у вас мало.

— Маловероятно, но даже если и устроят — все мои сообщники по документам числятся как двойки без предрасположенностей. Учитель, не ищите изъяна в моих планах: я предусмотрел все на много шагов вперед до того предела, когда возрастающая в геометрической прогрессии вариативность делает дальнейшие события непрогнозируемыми.

— В общем, сложилось такое впечатление, что стоит нам прогнать поскорее оккупантов — и все проблемы позади, — заметил Леопольд, — хотя на самом деле это не так, но к этому все же надо стремиться.

— Естественно, что проблемы на этом не закончатся, — согласился Альтинг, — и самый вероятный вариант в том, что Аквилония все равно захочет ввести войска, но уже для освобождения Тильваны. Тем самым Кортания будет втянута в войну, а отказ впустить аквилонцев и помочь соседям испортит имидж Кортании среди других человеческих стран. Но это проблемы уже политического характера, и тут я советчик так себе. Хотя при должном умении дипломатов можно потребовать у аквилонцев безвозвратную ссуду на закупки вооружения, подав это под соусом «сидите дома, и без вас Тильвану освободим». И тогда уже Аквилония при отказе будет выглядеть некрасиво…

— Потом — будет потом. А пока надо решать первостепенные задачи.

На этом лекция для меня закончилась и пошло само совещание. Судя по всему, до него совещание было проведено с Альтингом, потому что офицеры часто обращались к нему с вопросами типа «Сколько там, вы говорили, артиллерии?». Обсуждались многие вопросы, в которых я был некомпетентен, однако мою оценку ауксилиариев как хорошо тренированных, но недостаточно стойких солдат и слабо подкованных специалистов нашли весьма точной и совпадающей с оценками некоторых других экспертов.

В общем и целом план Альтинга был довольно обнадеживающим, в том числе и потому, что полагался на внутренние диверсии. В частности, как выяснилось, внезапный переход Тантиэль на нашу сторону привел к уменьшению числа специалистов на шифровальном посту, а один из сообщников Альтинга должен провести там диверсию с подменой депеш и внести неразбериху, отправляя войскам не те приказы. И теперь это будет сделать куда проще.

Захват вражеских танков играл во многом ключевую роль: лишившись бронированного кулака, свартальвы с высокой вероятностью должны были начать отступление, из столицы обратно в Тильвану, из Гиаты — на линкор. Сам линкор Альтинг угрозой не считал из-за малого боекомплекта и крайней дороговизны специальных секретных снарядов крупного калибра.

— Каждый стоит лишь немного меньше любого аквилонского танка, хоть и очень эффективен, — объяснил он, — потому линкору изначально отводилась роль мясорубки, которая перемелет танковый корпус Аквилонии, после чего остальные силы вторжения будут вынуждены нести тяжелейшие потери и бежать, бросая технику и имущество. Но применение артиллерии линкора по городу — крайне дорогое и бессмысленное удовольствие.

— А он не уничтожит захваченные танки?

— Танки слишком далеко для стрельбы специальными снарядами, они хороши против скоплений бронетехники, но летят не так далеко. Обычных на линкоре мало, но они хоть и долетят, но на такой дистанции попасть будет проблематично. В худшем случае — потеря нескольких машин.

Потом еще долго советовались с Горданой насчет возможностей боевых магов и в итоге пришли к выводу, что маги свартальвов, даже будь у них две семерки вместо одной, против сорока восьми танков ничего не смогут поделать. Танки свартальвов отлично защищены от магии, и даже у семерок магические силы конечны, потому, опять же, все обойдется несколькими потерянными машинами.

В конечном итоге план выглядел следующим образом: вначале захват танков, затем локализация противника в Гиате с попутным отловом рассредоточенных по стране отрядов ауксилиариев. Запертые в Гиате свартальвы, лишившись контроля над оперативным пространством, будут вынуждены уйти на линкоре из опасений быть запертыми еще и с моря, если подойдут корабли Аквилонии или Ровии. Возможно, понадобятся бои за береговую батарею, и тогда уже необходимость отступления станет неизбежной. В свою очередь, потеря Гиаты и значительной территории, а также активизация партизанского движения, поставит гарнизон столицы в незавидное положение.

Альтинг по этому поводу высказался совершенно однозначно:

— Не будет никто воевать за Кортанию в теперешних условиях. Вы поймите, что первоочередная стратегическая цель заключалась в инфосетях, а вопрос о перманентном завоевании Кортании и превращении ее в нашу провинцию изначально даже не ставился. То есть, само собой подразумевалось, что при полном бездействии вероятных противников вроде Аквилонии Кортания будет оставаться у нас так долго, как это будет возможно, но никаких серьезных попыток удержания не будет, это нецелесообразно. А второстепенные цели — вынудить аквилонцев ввести войска и понести серьезные потери, а затем отдать им разрушенную страну, содержание которой ляжет тяжким бременем на аквилонскую экономику. Полмиллиона беженцев — тоже запланированный ход… Но если станет ясно, что бороться за Кортанию надо будет еще до прихода аквилонцев — борьбы и не будет. Классический ход мысли любого свартальва в том, что маленькая бесплатная победа лучше, чем большая, но дорогая. Если вы потеряли, допустим, сто тысяч солдат, а враг — двести тысяч, то вы понесли потери в два раза меньше вражеских, но все равно у вас тяжелейшие потери. А если враг потерял сто тысяч, а вы ничего — то сто тысяч в бесконечно количество раз больше нуля. А одно из главных правил в нашем спорте — любое движение должно улучшать ваше положение, или как минимум не ухудшать его…

— О каком виде спорта речь?

Альтинг снисходительно улыбнулся:

— В Свартальвсхейме во все времена был только один вид спорта — фехтование. В общем, это правило отражает наш менталитет. Маленькая победа задаром — это победа. Маленькая, но точно победа. А большая дорогой ценой — еще большой вопрос, настоящая она или пиррова. В ситуации, когда инфосети больше нет и взыскать большую выгоду, оправдывающую затраты и потери, неоткуда, создается расклад, при котором любое движение так или иначе будет ухудшать положение, и тут уже неважно, насколько сильные потери понесет Аквилония. Бой по принципу жестокого размена — не тот тип боя, на который может согласиться высокопоставленный свартальв. Это вообще против нашей природы, против нашего образа мышления.

— Есть вероятность, что линкор, уходя, попытается разрушить город или еще что-то? Склады продовольствия, больницы? Причинить гуманитарную катастрофу?

— Были б вы свартальвами, господа — понимали бы всю абсурдность таких предположений… Мы не варвары. Вы можете ненавидеть нас как угодно сильно, но факт в том, что Свартальвсхейм всегда находился на более высоком уровне культурного развития. Давайте, попытайтесь назвать исторические факты бессмысленного геноцида людей свартальвами, а я буду загибать пальцы… Нет вариантов? То-то же. Массовые истребления армий — да, было. На то и война. Но массовый геноцид населения… знаете, я вам проще объясню. Если в этот раз свартальвы уйдут, оставив за собой выжженную землю — в следующий раз им будет уже труднее вернуться, потому что геноцид запомнится надолго. Свартальвы всегда приходили легко, а если уходили — то возвращались легко. Разбили армию врага и воцарились. Показательно, что массовое народное сопротивление зачастую происходит, когда вторгается другая страна людей. Вот как вы много лет назад прогнали Ференцу, и такие случаи раньше везде бывали. А мы, свартальвы, с таким ожесточенным противостоянием широких масс не встречаемся. Потому что с нашим появлением не начинаются массовые казни, не стоит лес виселиц, мы не ставим вдоль дорог частокол из колопосаженных и не сжигаем деревни вместе с населением. Мы исповедуем право сильного, но сильный должен быть справедливым, иначе его жестокость выдаст его слабость. Неприятная для вас историческая правда в том, что наиболее бесчеловечные преступления против людей совершены другими людьми — не свартальвами.

В конце совещания вспомнили и про Тантиэль, а также про то, что неплохо бы теперь сравнить ее показания с итогами совещания. В место ее содержания направились все тот же генерал, с ним еще четыре человека и Альтинг. Я, в общем-то, и сам собирался поинтересоваться ее нынешней судьбой, потому преспокойно двинулся следом за ними. В какой-то мере, она моя ученица, пусть, может быть, и бывшая, к тому же одно абсолютно точно: если бы не Тантиэль, даже в самом-самом-самом лучшем случае мне пришлось бы окунуться в отстойник.

Мы попали в комнату для допросов, с зеркальной стеной, прозрачной в одном направлении. По ту сторону за столом сидела Тантиэль, вольготно забросив ногу на ногу, и потягивала из чашки что-то горячее, параллельно вещая что-то нескольким сидящим офицерам и паре стоящих младших чинов. Судя по ее весьма самодовольной физиономии, она ощущает себя как минимум звездой дня.

Мои догадки подтвердил майор, который вышел для доклада генералу с лицом мрачнее тучи.

— Майор, вы чем-то расстроены? — насторожился Дюранг.

— Слабо сказано, сэр. Она, можно сказать, в карман нам высморкалась… Я давно не испытывал такого унижения. Она знает все. Вот буквально — все. Все, что мы считали своими секретами и государственной военной тайной — для нее не секреты и не тайна. Она знает, как работает наша контрразведка, она знает поименно всех руководителей высшего звена и разведки, и контрразведки, и службы безопасности на момент начала вторжения, знает, как мы ищем шпионов и потенциально враждебных агентов, знает, как обойти все наши ухищрения. У них в Кортании сеть агентов-кортанцев, убежденных, что работают на нашу службу безопасности. На нашу! А мы даже не подозревали о таком размахе под самым нашим носом… У них вагон осведомителей, опять же убежденных, что помогают партизанам и нашей разведке. Причем везде. Они знают всю нашу сеть, и все время пичкали нас искусно слитой дезой. Да мои парни просто упарились, пытаясь просчитать, как свартальвы постоянно оказываются большими силами то тут, то там, а на самом деле нам просто сливали дезинформацию. Причем знаете что тут самое обидное? Темноухие не поимели с этой дезы никаких ощутимых преимуществ, они просто издевались над нами ради того, чтобы поиздеваться… Ну а теперь мы потеряли связь с несколькими десятками агентов — никаких сомнений, что они были схвачены, как только эта лахудра сбежала к нам, чтобы мы не успели вывести наших людей из-под удара!

— Ладно, майор, сделайте перерыв на кофе, — сказал Дюранг, — а пока мы с нею пообщаемся.

Заходя в комнату, Альтинг обернулся:

— Да, кстати, майор, за языком следите. Судя по плачевности дел в вашем ведомстве, я готов держать пари, что через годик вы будете говорить этой «лахудре» «так точно» и «слушаюсь», при условии, что она вас не уволит как безнадежного…

Майор побагровел так, что я начал всерьез опасаться за его самочувствие. Пришлось немного успокоить.

— Смотрите на это проще… Если у врага оружие лучше нашего — разумно использовать трофейное, когда это возможно…

— Нет, ну вы слышали, а?! — возмутился он. — Да на кой ляд мы вообще воюем с ними, если у нас теперь будут свартальвы заправлять?!!

— Вы были когда-нибудь в гостях у знатных Домов Аквилонии, майор?

— Нет. А при чем тут?..

— А я в прошлом аквилонский дворянин и кое-чего насмотрелся. Как вам такая картина: заходит ко мне утречком свартальв-тренер, служащий моему деду, и сбрасывает меня с кровати.

— Да он совсем оборзел?!

— Есть немного.

— Постойте… Где-то я вас уже видел…В газете или по телевизору… Вы случайно не тот мастер, который учил всю полицию Гиаты и отправил лорда-инспектора в больницу?

Я кивнул:

— Вот видите, вы меня знаете в лицо, потому что я, будучи единичкой, прославился, избивая боевых магов высоких уровней. Это во многом заслуга именно того самого свартальва, который нахально переворачивал мою кровать по утрам. Пару раз я был на волосок от смерти, и меня спасала именно его наука. И светлые альвы, к слову, ничуть не лучше темных. Альв-целитель вполне может позволить себе выставить из медпункта главу Дома, которому служит, хотя бедняга просто хотел навестить свою больную дочь. Они получают баснословные гонорары и при этом считают, что делают людям, которым служат, огромную услугу… Это я к тому, что если есть возможность использовать чужие таланты на благо себе или государству, то так надо делать, и если при этом придется мириться с выпендрежом талантливых индивидуумов — ну, ведь это же небольшая цена за независимость и свободу целой страны?

— Так-то вы правы, но все же… Этот тип, с которым вы пришли, меня просто бесит своей наглостью…

— Не переживайте на этот счет. Я преподам ему пару уроков хорошего поведения, только попозже, а пока у всех нас есть дела поважнее чьих-то дурных манер, не так ли?

— Это точно!

Уходя, я остановился и обернулся к нему:

— И да, кстати. При всех своих успехах на разведывательном поприще, темноухие целиком и полностью прохлопали своими ушами целых четыре тонны тротила, которыми я средь бела дня датацентр подорвал. Так что не все так плохо, как может казаться, свартальвы тоже не безупречны. Хохотали-веселились, водя вас за нос, но упустили такую пакость под своим собственным.

Майор ухмыльнулся:

— Точно. Самоуверенность — крайне вредное качество, и мы им это еще разъясним.

12

Наше с Горди житье-бытье в недрах Реданских гор протекало довольно-таки спокойно. Днем мы поднимались на поверхность ради горных прогулок на свежем воздухе, и до нашего слуха ни разу не долетел даже отзвук войны. Ни стрельбы, ни удаленной канонады — ничего. Война шла либо очень далеко, либо на «тихой волне», причем, как я узнал от более осведомленных обитателей, второе оказалось вернее. Свартальвы основательно окопались вокруг двух крупнейших городов, но при этом даже снизили активность своих и так не особо деятельных патрулей и пикетов. Еще за неделю до подрыва датацентра начала намечаться тенденция к ослаблению контроля за удаленными территориями, теперь же она стала очевидной для всех, кто имел доступ к оперативно-тактической информации.

По правде говоря, это ставило в тупик не только меня, но и куда более искушенных стратегов. С одной стороны, все выглядело так, словно свартальвы действительно не планируют цепляться за захваченные территории руками, ногами и зубами. Но при этом оставалось неясным, почему они все еще сидят в столице и Гиате.

Но еще сильнее с толку всех сбивала необъяснимая пассивность командования оккупантов. Главный стратег, разработавший всю операцию, перебежал к врагу, но свартальвы продолжают вести себя, как ни в чем не бывало. С места базирования танковой части перегнали восемь танков в Гиату и шесть в столицу, но остальные сто шесть продолжали оставаться на месте, равно как и надувные, которые, теоретически, уже никого не могли обмануть.

Определенный свет на события пролили донесения из города: вкруг руин датацентра начались работы по разбору завалов, причем в на скорую руку организованном концлагере оказались преимущественно схваченные агенты подполья. Свартальвы всерьез рассчитывали извлечь что-то из руин, попутно все фирмы, торгующие информационными технологиями, были ограблены, а все выпущенные мною инженеры, как я и предсказывал — схвачены и вывезены, причем вместе со своими семьями. Исчезли также и некоторые другие люди, имеющие отношение к информационным сетям и технологиям.

Одновременно с этим свартальвы организовали вокруг порта четыре круглосуточных «детских сада», куда свезли детей из ближайших детсадов вместе с воспитателями и прочим персоналом. «Садики» были обнесены сеточным забором и хорошо охранялись. Охрана не препятствовала родителям навещать детей, но пресекла все предпринятые попытки тайно вывезти их оттуда. Еще одним новшеством стал захват заложников из семей наиболее уважаемых граждан города, исключительно малых детей и женщин, а на всех зданиях, занятых оккупантами, появились детальные списки, поименно и с фотографиями, кто именно находится там «в гостях».

— Подстраховались против нового грузовичка с тротилом, — мрачно подытожил на очередном совещании майор-разведчик.

«Страховка» оказалась в высшей мере действенной и элегантной: заложники на базе и «детские сады» вокруг нее ставили большой и жирный крест на всех планах по силовому освобождению Гиаты, ни о каких боях в городе не могло быть и речи. При этом слухи о нечеловеческих условиях содержания были быстро опровергнуты подпольем. Из-за довольно гуманного режима посещения удалось составить точные поименные списки заложников, и они полностью совпали с теми, которые вывесили сами свартальвы.

— Очень умный ход, — прокомментировал это Альтинг, — я бы и сам поступил так же. За пленных можете не беспокоиться, никакого жестокого обращения с ними не будет, но вот угроза стрелять из окон детских садиков абсолютно реальна, уверяю вас.

— Гребаные темноухие подлецы! — процедил один из офицеров. — Никакой воинской чести!

Альтинг вздохнул:

— О какой чести речь? С точки зрения свартальвов, они — законные владельцы города, а вы — бандиты и разбойники, если не желаете признавать их права на владение… И если заложники погибнут в результате боевых действий — это будет только ваша вина… Законный владелец, скажем, дома, защищающий его неприкосновенность, не обязан воевать с грабителем по каким-то там правилам. Все на свете принадлежит сильнейшему. Куда бы ни пришел свартальв — все вокруг становится его собственностью по факту его там присутствия. И оспорить его право может только равный, к примеру, альв, но никак не человек. Таково мировоззрение свартальвов, и с этим ничего не поделать.

— И каковы теперь наши планы? — спокойно спросил император Леопольд.

— Думаю, надо качнуть маятник в свою сторону. Захват танков можно осуществить этой ночью.

— Даже странно, что их не перевели в другое место, — проворчал генерал Дюранг. — И странно, что мы с этим так медлили…

— А куда было спешить? Нам без разницы, где именно базируются танки, потому что мои помощники при них. Но я должен признать, что и сам не очень хорошо понимаю, в чем смысл удержания Кортании до сих пор. Я готов был поставить на то, что с подрывом датацентра и моим бегством оккупация закончится даже без активных действий, просто в силу бессмысленности дальнейшего тут пребывания… Не исключено, что моя сестра решила мне отомстить и убедила верховного иерарха корпуса продолжать оккупацию… Я не понимаю, зачем надо тут окапываться, если воевать за Кортанию никто не будет…

Тут я кашлянул.

— Могу я вставить пару слов?

— Разумеется, мастер Куроно, — кивнул император.

— У меня есть дичайшее предположение о том, что свартальвы действуют в сговоре с Аквилонией. Я не претендую на сколь-нибудь высокую вероятность этого, но теоретически это возможно.

— Будь это так, я бы знал, — покачал головой Альтинг. — Весь план изначально крутился вокруг инфосетей, он вообще на свет родился из слов одного иерарха «вот бы захватить какую-нибудь развитую инфосеть людишек и посмотреть, как там все устроено», конец цитаты.

— Изначально — да. Но сеть накрылась медным тазом, и твоя сестрица, чтобы превратить свое фиаско в победу, придумала новый вариант. Я не знаю, кто мог бы быть инициатором, темные предложили аквилонцам сделку или аквилонцы — темным, но это вполне вписывается в высказанные тут ранее намерения аквилонцев. Свартальвы удерживают Кортанию до тех пор, пока мы сами не попросим помощи у Аквилонии, Аквилония вводит свои танки, перед тем выторговав себе у нас выгодные условия, свартальвы уходят, тайно получив с Аквилонии свой интерес. Я не знаю, насколько это близко к истине, но хотел бы обратить внимание присутствующих вот на какую деталь… Свартальвы взяли часть Кортании легко и непринужденно, они располагают силами, с которыми нам приходится считаться, и могли бы вести гораздо более активные действия. Но нет, они окапываются в столице и Гиате и всем своим видом говорят нам, что так просто их выбить не получится. При этом они не предпринимают попыток обезглавить кортанские силы или нанести им сильный ущерб.

— Ну а как же черный призрак?

— Скажем так… Пообщавшись с Райзелем, я составил о нем свое мнение как о неглупом индивидууме. Если он вправду приперся сюда за вашим величеством — не выдал бы себя так просто. Более того, Райзель находится в Гиате уже приличный срок — еще до моего побега он мог бы сорок раз попытаться убить кого-то, для него не проблема пройти сквозь наши кордоны и пикеты и так же легко уйти. По его словам, он способен влепить пощечину императору Аквилонии и преспокойно убраться восвояси… В планы свартальвов может вообще не входить ваша смерть, им ведь надо, чтобы аквилонцев позвал на помощь не кто-нибудь, а сам император.

— Хм… не вижу принципиальных препятствий для того, чтобы этот план был правдой, — заметил Дюранг.

Я кивнул:

— Более того, моя версия все объясняет. Свартальвы не думают уходить, не получив с Аквилонии свой барыш, им нужно просто заставить нас позвать аквилонцев, потому-то они так и окопались. Вместе с тем, им ни к чему вести активные боевые действия за то, что планируется вскоре отдать без боя.

— А я вижу явное противоречие, — отозвался незнакомый мне высокопоставленный офицер с нашивками артиллериста. — Укрепление позиций Аквилонии в Кортании явно не на пользу Свартальвсхейму. После этого уже не будет и речи о том, чтобы совершить повторное вторжение, да и удержать Тильвану станет не так просто… Ну а имея под боком аквилонский плацдарм, не получится ни на Ровию замахнуться, которая и сама по себе непростая цель, ни на Валинор.

— А что, если верхушка Свартальвсхейма уже поняла то, чего пока не понял даже такой блестящий тактик, как Альтинг? — задал я риторический вопрос.

— Что вы имеете в виду? — спросили одновременно Дюранг, Леопольд и сам Альтинг.

Я вздохнул.

Отсталое мышление — источник больших катастроф. Типичный пример из моей прошлой жизни — Адольф Гитлер. При всех своих сильных и слабых сторонах он потерпел сокрушительное фиаско отнюдь не по тем причинам, которые обычно называли историки. Опоздавшие идеи, причем лет так на сто — сто пятьдесят — вот истинная проблема. Гитлер поперся за жизненным пространством и рабами в то время, когда по всему миру империи трещали, шатались и разваливались, а рабство и того раньше кануло в лету. Да, Британия, Франция и Япония все еще владели колониями, но эпоха колониализма и больших империй стремительно приближалась к своему закату. Мысли Гитлер в ногу с эпохой или на шаг вперед — он мог бы преуспеть. Он мог бы построить Евросоюз с Германией в главной роли на десятилетия раньше, чем это случилось, причем без войны. После подписания пакта Молотова-Риббентропа Германия была близка к мировому господству, как никогда, но тот человек, который обладал харизмой, властью и лидерскими качествами, не обладал нужным для этого передовым мышлением.

А как могло бы все быть? Гитлер и Сталин делят Европу. Затем Гитлер сидит и ждет, пока СССР не начнет забирать себе свое. И вот когда Сталин отхватывает от Польши свой кусок, Гитлер приходит к «своим» полякам и говорит, мол, так и так, защита нужна? И входит на «свой» кусок Польши, но как защитник, а не как враг. Затем собирает остальную «свою» Европу и говорит: «господа, сами видите, как коммунисты разошлись, давайте сообща обороняться будем». И вот уже Германия — защитник свободной Европы, а чехи, французы и испанцы клепают для нее танки и винтовки. Конечно, Черчилль непременно попытался бы втянуть Гитлера в войну против СССР, но от него можно было бы отделаться заявлениями в духе «с таким монстром воевать неохота, у нас мирный договор, своя рубашка ближе к телу, воюйте с коммунистами сами». В итоге выигрывали и Гитлер, и Сталин: первый захватил бы все, что хотел, без войны, второй бы взял свой кусок «пирога» при полном отсутствии сопротивления, ибо Германия банально саботировала бы все попытки Британии и Штатов организовать Европу на борьбу с «красной угрозой». В итоге Германия стала бы супердержавой, а США так и остались депрессивным заокеанским захолустьем на многие годы.

Но всего этого не произошло, потому что Гитлер мыслил не в ногу со временем, а с отставанием лет на сто, и попытался создать новую империю в тот момент, когда это уже было невозможно.

— Я имею в виду, что борьба за физический захват территории устарела, точно так же, как когда-то устарело рабство, к примеру. Возможно, в Свартальвсхейме уже начали понимать, что борьба за земли и рабов — позапрошлый век, и в будущем станет доминировать тот, кто оседлает научно-техническую революцию, а войны будут вестись не магами и танками за земли, а учеными и менеджерами в гонке технологий и борьбе за рынки сбыта. Захват источников сырья перестал быть актуальным, выгоднее купить сырье по дешевке и получить сверхприбыли на торговле высокотехнологичными продуктами. И близок тот час, когда Свартальвсхейм, сидя на захваченных землях, станет сырьевым придатком человеческого мира. Так вот, попытка захватить кусок высоких информационных технологий — возможно, первая ласточка перемен. Возможно, иерархи Свартальвсхейма уже поняли, к чему все идет, но по инерции своего мышления еще пытаются действовать по старинке, грубой силой, причем не особо эффективно. И если это так, то им уже все равно, будет тут Аквилония или нет, ведь они, может быть, уже не собираются возвращаться. Вопрос изменения правил цивилизационной борьбы стал актуален давнее, и тут мы пока на коне: блестящие умы Свартальвсхейма уже начинают понимать, что среди нас добьются большего, чем среди цивилизационно отстающих сородичей… Разумеется, все это лишь гипотеза и я вполне мог сильно переоценить мудрость правителей Свартальвсхейма.

Присутствующие начали переглядываться.

— Интересная точка зрения, — заметил Дюранг, — но пока что нам от нее не легче.

* * *

Утром следующего дня мы с Горданой, как обычно, вышли прогуляться. В горах есть свое очарование, по крайней мере для меня: в какой-то мере горы напоминают мне мою прошлую родину. Да и горный воздух совсем не такой, как в крупных городах, а уж виды какие — словами не передать. К тому же Реданские горы, будучи хорошо обжитыми, изобиловали вполне комфортным тропинками и дорожками, по которым гулять — одно удовольствие. А местность вокруг нашего теперешнего места дислокации отличалась еще и безопасностью: практически все дорожки снабжены ограждениями.

Беседуя о наших планах капитально утеплить одну половину дома, а вторую переделать в классическом стиле, заменив фанеру настоящими бумажными «фусума», мы не заметили, как отошли от базы на добрый километр. Встретить врага я не опасался: мы гуляли в одном из самых труднодоступных мест вокруг, добраться сюда смог бы разве что отряд скалолазов-невидимок.

И потому внезапное «Доброго утра!», сказанное характерным голосом темного альва, застало нас врасплох… Но только на секунду.

Метрах в пяти от нас стоял затянутый во все черное свартальв. Я не заметил у него другого оружия, кроме приснопамятной электродубинки, и понял, что это Райзель собственной персоной, еще до того, как он поднял затемненное забрало шлема.

— Надо же, какая встреча, — сказал я и чуть ли не кожей почувствовал, как всколыхнулся за спиной защитный барьер Горданы.

— Угу. Далековато мне пришлось за тобой ехать, — кивнул Райзель. — Как поживаете, кстати?

— Просто замечательно. И чему же мы обязаны твоим визитом?

Вместо ответа Райзель достал из нагрудного кармана сложенный лист бумаги.

— Ты кое-что забыл, когда уехал из Гиаты.

Разумеется, я был готов к тому, что передача мне листа — всего лишь уловка, но ошибся. Переданный мне лист оказался листом с тем же самым заклинанием теневого шага.

— И ты проделал такой путь, явился сюда, рискуя, чтобы… вернуть мне формулу?

— Угу. Меня по-прежнему интересует наш маленький эксперимент. Но… ты прав. Есть еще кое-что. Я сломал голову вначале себе, потом своим экспертам, но так и не приблизился к ответу, что это такое.

В его руке я увидел лист с иероглифами. Тот самый стих, который я написал перед отправкой на рискованную миссию.

— Что это?! — удивилась Гордана.

— Вот и я хотел бы знать, — улыбнулся Райзель. — Эти значки лишили меня сна и покоя уже неделю как.

— Первый раз это вижу!

— И тем не менее я нашел это у вас дома. На столе. Мои знатоки разделились, одни считают, что то зашифрованное послание, другие — что формула той самой магии, которой Реджинальд щиты пробивает.

— Мимо, — сказал я и забрал у Райзеля лист. — Ты будешь смеяться, но это просто стих.

— Стих?!

— Угу. Три строчки не в рифму.

— А зачем ты зашифровал стих?

— Чтобы его не прочли те, кому он не предназначался. Хотя на самом деле тут и шифра нету. Просто древний язык.

Райзель приподнял брови.

— Хм… Понятно.

— Так зачем ты здесь? Императора, если что, наверху уже не застанешь.

— А зачем он мне сдался? Я же говорил тебе, что не являюсь участником конфликта, и это правда.

Гордана саркастично хмыкнула:

— Ах да, ты же только ради Реджинальда приехал…

— Это правда. Хоть и не вся. Правда в том, что я в Кортании проездом, а цель моего визита — Аквилония. Ну, не совсем моего, я же не дурак сунуться на человеческие территории лично… Я отправил двух послов, которые в полной секретности провели кое-какие переговоры… а потом прошлись по аквилонским магазинам.

— Даже так? — прищурился я. — И что же они там купили?

— А ничего. Они принесли мне каталог новинок всей той ерунды, которая была в том здании, что ты разрушил, и прайсы из магазинов.

Хм, чем дальше, тем интереснее.

— И… что дальше?

— А дальше я сравнил марки и модели того, что было в каталоге, с теми обломками, которые извлекли из руин. Я ничегошеньки не смыслю в характеристиках и спецификациях, но мне хватило ума сравнить цены. И я осознал, что ваша инфосеть, во-первых, намного дешевле аквилонских новинок, а значит — примитивнее. Во-вторых, скупить все те магазины, где были мои «послы», вместе со складами и региональными поставщиками, получилось бы дешевле, чем вся эта авантюра с вторжением в Кортанию.

— Ба, хоть кто-то в Свартальвсхейме прогрессивно мыслит, — сказала Гордана. — Жаль только, что поздно…

— Я это давно заподозрил. Я даже пытался донести до одного коллеги-иерарха, что будет проще закупиться, чем воевать… Но он мне мягко намекнул, что я мастер по владению кинжалом и только им, а вот во всем остальном… Но я, мастер кинжала, уже подтвердил свою гипотезу, а он, великий мудрец, вломился сюда с оружием и облажался. Вот и кто теперь идиот, он или я? И потому, мой друг, я должен поблагодарить тебя за то, что ты все это добро взорвал. Придурки, которые к вам влезли, остались с носом, а поставщиком последних технологий в Свартальвсхейме теперь будет Этрама.

Я кивнул.

— Умно. Спеши стричь купоны, пока остальные не докумекали того же, что и ты.

— Ага, так они взяли и докумекали… Да они в принципе не верят, что свартальвы в Аквилонии могут купить последние новинки!! Я бы и сам не поверил, но… меня, скажем так, убедили… И то, я не поверил до того, пока сам не проверил и не убедился… Так что теперь я уже веду переговоры с Ровией о том, что сформирую на их территории «шпионскую сеть», которая будет заниматься «промышленным шпионажем» и «воровать» у ровийцев высокие технологии в промышленных масштабах. Мои люди уже нашли пару ведущих специалистов, которые готовы за солидные деньги быть «похищенными» в «рабство» и «выдавать под пытками» свои секреты… В общем, вы поняли, да? Помяни мое слово — Этрама скоро поднимется и станет самым могущественным анклавом среди маленьких и самым маленьким среди могущественных.

— Проще говоря, ты будешь перепродавать своим купленное в Ровии добро?

— Вот о чем и речь.

— Гениально, — усмехнулся я. — И, признаться, неожиданно. Кто бы мог подумать, что самый знаменитый наемный магоубийца станет продавать компьютерные комплектующие, а не свой клинок…

— Пф-ф-ф, — фыркнул Райзель, — к твоему сведению, я последний раз работал по специальности тридцать лет назад. Мне как-то не хочется повторить судьбу первых двух «призраков», а в этом ремесле мастерство мало что значит, на самом деле. Таланты и умения воина ничего не стоят без капельки удачи, а удача — такая штука, однажды может взять и закончиться, неотвратимо и без предупреждения. Мои первые годы в роли «Черного призрака» — неизбежное зло. Мне была нужна зловещая слава, просто ради того, чтобы вот уже тридцать лет продавать не свое участие в конфликтах, а свое невмешательство. Или ты думал, что Аквилония отстояла бы Мааженту, если б я участвовал в той войне? Да никогда в жизни. И готов поспорить, тогдашний аквилонский император умер, так никому и не рассказав, сколько он мне заплатил за то, чтобы я сидел дома.

— Ну и ловкач, — усмехнулся я.

— А то. Ну ладно, мне пора, минут через пять у вас сыграют боевую тревогу — не беспокойтесь. Это вернутся бестолочи из вашего боевого охранения, которых я в речку спихнул. Их рации я забрал, а винтовки утопил, чтоб не подали сигнал раньше времени, но скоро они должны вернуться.

— Эм-м… А зачем?

Райзель уже собирался смыться, но на мои слова обернулся, и в его глазах я увидел печаль.

— Знаешь ли ты, каково это — быть иерархом Этрамы и продавать невмешательство вместо участия? Скука иногда заедает так, что просто нет сил…

— Хм… А подковерные интриги своих приближенных?

— Да вот если бы… При мне общее благосостояние низов Этрамы выросло процентов на двадцать, верхушки — так раза в два. Любого, кто нацелится на мой трон, растерзают остальные, причем настолько быстро, что до него даже моя жена добраться не успеет… В общем, бывайте, передавайте привет моему венценосному собрату Леопольду…

В следующий миг Райзель длинным размазанным силуэтом унесся куда-то вниз. Когда я взглянул через перила, он как раз мелькнул в дальнем ущелье в пятистах шагах внизу.

И, как по часам, заиграла боевая тревога.

* * *

На базе мы повстречали толпу охраны.

— Хорошо, что вы вернулись, — сказал мне сержант, — неподалеку видели «Черного призрака»… Правда, информация не совсем надежная, но…

— Да мы знаем, встретили его, — отмахнулась Гордана.

По этому поводу пришлось давать объяснения службе безопасности, но от них я отделался быстро:

— Да он тут совсем по другой причине… Что я вчера говорил о своевременном и передовом мышлении — оказалось правдой. Как минимум в отношении Райзеля.

Однако чуть позже снова собрали экстренное совещание, и в зале я, кроме Альтинга, увидел еще двух свартальвов.

Это были Миннас и Рунтинг: они благополучно спрятались в одном из танков во время штурма и позже сдались группе захвата.

А вот новости, доставленные ими и капитаном, командовавшим операцией, совершенно не радовали: захваченные танки оказались полнейшим хламом. Без оборудования и боекомплекта, с до предела изношенными двигателями и выведенными из строя орудиями, максимум, на что они еще были способны — это своим ходом приехать на утилизацию. Некоторые танки — так вовсе устаревшие модели, на которых приварили дополнительные листы металла, чтобы придать схожести с новейшими машинами.

В одном капитан и помощники Альтинга сходились на сто процентов: среди ста шести танков нет ни одного боеспособного.

— Вот теперь, господа, мы по уши в заднице, — мрачно заключил Альтинг.

Самое худшее, по его мнению, заключалось даже не в том, что мы остались без оружия, на которое рассчитывали: у командования оккупантов, по всей видимости, имелся свой план в обход планов Альтинга, причем все было задействовано еще до его побега.

Красноречивая деталь: разведка не заметила никакой подмены и никакого движения, помимо ухода четырнадцати танков. Это означало, что боеспособные машины были заменены на рухлядь гораздо раньше, причем Альтинг об этом даже не подозревал. Миннас и Рунтинг, формально числясь младшими чинами снабженцев, узнали реальное положение дел только после того, как вернулись в место своей официальной дислокации, но не могли сообщить Альтингу в виду отсутствия резервного канала связи.

Во время ночной операции весь персонал базы, весьма немногочисленный, банально удрал на подготовленном для этого транспорте, не вступая в бой, а разведчики, попытавшись исследовать тип минных заграждений, выкопали два десятка муляжей: минные поля оказались фальшивкой.

Вот тогда-то высшее командование вспомнило про Тантиэль: ее изначальная задача слежения за Альтингом наводила на крайне дурные мысли.

Однако самые неприятные новости все еще были впереди.

Когда Тантиэль привели, я поразился, насколько мрачно она выглядит, и даже заподозрил плохое обращение.

— Что-то ты не в духе, — сказал я.

— Сейчас вы все тоже будете не в духе, — ответила Тантиэль и высыпала на стол какие-то мелкие кусочки, самый крупный из которых подозрительно напоминал часть пуговицы.

— Что это? — удивился генерал Дюранг.

— Это жучок. Особенный жучок. Сверхчувствительный магический жучок.

Тут я присмотрелся и заметил, что у нее на расстегнутом кителе не хватает одной пуговицы.

— Ты и сама была на прослушке? — догадался я.

— Да, демоны бы взяли.

Альтинг расхохотался.

— Ты подсунула жучка мне, но не заметила, как его подсунули тебе? Вот так шпионка, ничего не скажешь… — И тут до него дошло: — Постой… Он был у тебя уже к тому времени, когда ты прослушивала меня?!

— Вот именно. Я прослушивала тебя, будучи на прослушке сама. На прослушке сверхчувствительным жучком. — Тут она бросила на стол еще одну пуговицу, целую: — А это с моей рубашки. И я готова поспорить, что на всей моей форме, оставленной на базе, тоже такие же жучки.

Альтинг в отчаянии спрятал лицо в ладонях.

Ситуация вырисовалась предельно серьезная. Тот, кто подбросил жучков Тантиэль, знал о планах Альтинга с самого начала, как догадывался и о вероятном предательстве самой Тантиэль. Вся операция, тщательно спланированная Альтингом, была известна противнику ровно настолько, насколько он обсуждал это с подчиненными.

Разумеется, больше всего нас поразило то, что Альтингу позволили провернуть все, что он планировал до этого момента, и сбежать вместе со мной и Тантиэль.

— Итак, с нами просто играли в кошки-мышки, — подытожил Дюранг. — Весь гениальный план Альтинга скомпрометирован, и все это время мы действовали, на самом деле, по плану противника… Само собой, что где-то нас уже ожидает ловушка. Я всегда подозревал, что переход некоторых свартальвов на нашу сторону не более чем хитрый план, но все оказалось куда изощренней…

— Да уж, — отозвался император Леопольд из-за своего чайного столика, — и мы теперь вообще не знаем, как действовать дальше…

— Да и свартальвы в штабе, как оказывается, нам больше не нужны, — прозвучал из заднего ряда чей-то злорадный голос.

Альтинг презрительно усмехнулся и бросил через плечо:

— Сопляк, ты всерьез полагаешь, что теперь обойдешься без меня? Мой план полетел в тартары, но моя гениальная голова по-прежнему со мной!

— Полагаете, что сможете выработать новый? — полюбопытствовал император.

— Не сомневаюсь в этом… Так, стоп. Тантиэль, а ты вообще хорошо разбираешься в этих жучках?

— Получше всех, здесь присутствующих, вместе взятых, — надменно ответила та.

— Каковы возможности твоего жучка в передаче сигнала? До какого момента тебя слышали?

Тантиэль пожала плечами:

— Одно абсолютно точно: даже если за нами во время побега двигалась группа с аппаратурой, слушать нас они могли только до того момента, как я спустилась в бункер. Сквозь железобетон, камни и грунт жучку не пробиться.

Альтинг забарабанил пальцами по столу, и на его лице появилась кривая усмешка:

— Значит, они пока еще не знают, что мы уже знаем, что они уже знают… И поименно моих помощников — тоже… Ведь я их не называл во время наших разговоров… Идея в том, чтобы продолжать делать вид, будто мы придерживаемся моего плана, но в нужный момент все переиграть. Самое плохое, что я не знаю, для чего именно понадобилось все это городить. Если учитель Куроно прав, и суть общего плана в сотрудничестве с Аквилонией, то давать мне сбежать было незачем. Нас явно пытаются спровоцировать на активные действия, но это можно было бы сделать намного проще…

— Например? — спросил один из офицеров.

— Согнать жителей города на постройку долговременных укреплений, притащить много танков, пусть старых, но все же… И тогда мы бы верили, что экспедиционные силы собираются держаться тут подольше…

— Но тогда нам бы так просто не отдали танки, не дали бы понять, что это изношенное старье.

— Вот именно. С одной стороны, нам показывают, что оккупационные силы слабы. С другой — делают это весьма небрежно, не заботясь, поверим мы или нет…

Тут у меня мелькнула идея.

— Прошу прощения… А что, если этот спектакль предназначен не для нас?

— Для аквилонцев? Напротив, им есть смысл показать силу… — потер подбородок Дюранг.

В этот момент в зал совещаний чуть ли не бегом вбежал какой-то сержант и что-то на ухо сообщил майору-разведчику.

— Ох ты ж… — пробормотал он и встал: — Экстренные новости. Аквилонский танковый корпус в Гристоле, числом около двухсот машин, выдвинулся со своей базы…

— Давно?

— Двадцать минут назад. Он будет на нашей границе через четверть часа. Одновременно с этим аквилонский линкор «Граф Марлоу» в сопровождении двух тяжелых ровийских крейсеров и трех гристольких эсминцев снялся с рейда и теперь движется примерно к Гиате. Ориентировочное время прибытия танков — двое суток, флота — четыре-пять дней.

— Кажется, аквилонцы собрали всю честную компанию желающих показать Свартальвсхейму, почем кило лиха… — проворчал Дюранг.

Император поставил чашку с чаем на блюдце и выпрямился в кресле.

— Немедленно связаться с ближайшими частями в месте предполагаемого пересечения границы, — отчеканил он. — Их офицеры должны перехватить аквилонскую колонну и донести до их командира, что въезд запрещен и аквилонские танки на территории Кортании будут восприняты как объявление войны. Если аквилонцы проигнорируют запрет — в бой не вступать.

— Слушаюсь! — козырнул кто-то из младших офицеров и стремительно покинул зал.

Леопольд повернулся к Альтингу:

— Есть план, как остановить или уничтожить аквилонскую танковую колонну?

Тот покачал головой:

— Поскольку танков у нас, как выяснилось, нет, то единственный действенный способ — артиллерия линкора. При помощи особых снарядов он способен размолотить колонну в хлам. Однако мой собственный план строился в расчете на танки, которые удержат любое число аквилонских машин достаточно долго, чтобы линкор с ними разобрался. Танков у нас, да и у «них», нет или почти нет, и если моя сестра намерена как-то сдержать аквилонцев, а не сдать им город, то я пока не представляю, как. Все сходится к тому, что учитель, возможно, угадал. Однако я могу также утверждать и то, что танкисты Аквилонии понесут под огнем линкора кошмарные потери. Принцип действия особых магических снарядов таков: боеприпас в воздухе над танками разделяется на фрагменты, каждый из которых самостоятельно направляется к выбранному танку, помечая свою цель, чтобы другие фрагменты ее не выбрали. Поскольку сверху у танков брони почти нет… В общем, на полигонных испытаниях, при условии стрельбы по точно известному расположению целей, в среднем каждый снаряд поражает одну целую и две десятые танка. Проще говоря, десять снарядов — двенадцать танков.

— Так линкор сможет разбить танковую часть аквилонцев или нет?

— Учитывая, что их только двести — полагаю, что да. Мой план строился на предположении, что аквилонцы введут свыше пяти сотен танков, и сто двадцать своих были необходимы, но если только двести… Линкор и сам нанесет танковому корпусу катастрофические потери… Но есть одно «но». Есть маршрут, ущелье вдоль реки. Двигаясь в болотистой низине, колонна сможет очень сильно снизить эффективность огня линкора, к тому же фрагменты снаряда часто «ошибаются», если танк идет по водной поверхности, и попадают позади него. Я не знаю, с чем это связано.

Еще один генерал, сидящий рядом с Дюрангом, заметил:

— А давайте предположим, что аквилонцы и свартальвы — враги, а не союзники. Давайте предположим, что у свартальвов есть план и что боя в Гиате не избежать. Я почему-то очень сомневаюсь, что аквилонские танкисты будут заботиться о наших заложниках.

— Так это первое, о чем я подумал, — кивнул император, — и если аквилонцы проигнорируют запрет — нам придется не пропустить их к Гиате, чего бы это не стоило нам и им…

— …И мы будем защищать свартальвов от аквилонцев, ваше величество? — резко возразил средних лет офицер, с погонами, вроде бы, полковника. — И должен сказать одну неприятную вещь… Вне зависимости от планов высшего руководства Аквилонии, те танкисты, которые едут сюда, уверены, что спешат нам на помощь. И это от них мы будем защищать свартальвов?!

Леопольд вздохнул.

— Полковник, а вы уверены, что эти «освободители», получив от своего командования приказ штурмовать, невзирая на заложников, откажутся его выполнять?

Тот тоже вздохнул.

— Не на сто процентов, ваше величество… Но мы, как бы то ни было, на войне, а где вы видели войну без жертв среди мирного населения?

В следующий миг Леопольд ошарашил весь штаб. Судя по тому, что лица вытянулись у всех — даже тех, кто его хорошо знал.

— Полковник, вы разжалованы в рядовые и уволены. Помня ваши заслуги, я сохраняю за вами вашу выслугу и полковничью пенсию, но в штабе вы мне больше не нужны. Зная ваш патриотизм, я не могу вам запретить вступить в любой из штурмовых батальонов, но только рядовым.

Повисла гробовая тишина. Я непроизвольно покосился на полковника, теперь уже бывшего: играет желваками, еще и рвануть может, чего доброго…

Но разжалованный молча поднялся со своего места — а детина здоровый, как оказалось, метра под два — и двинулся прямиком к чайному столу императора. Я почувствовал рядом с собой дрожь воздуха и покалывание: Гордана опасается того же, что и я.

Под все то же гробовое молчание экс-полковник остановился напротив императора, нависая над ним, как скала, с треском оторвал со своих плеч погоны и положил перед Леопольдом, затем полез в кобуру, достал пистолет и со стуком положил рядом с погонами. Все так же молча развернулся на пятках и вышел из зала.

— Уф-ф, — шепнула Гордана, — а я даже немножко вспотела…

А я внезапно преисполнился уверенности, что у императора и его штаба все получится: когда разжалованный держал пистолет в шаге от Леопольда, никто даже не шелохнулся, напряглись только мы с Горданой, чужаки. А все остальные, судя по всему, давно понимали то, что я сам понял только сейчас: император явно умеет подбирать стоящих людей, и недостойных в его штабе нет.

— Если кто-то еще считает, что мы должны позволить аквилонцам подвергнуть опасности наших граждан — погоны на стол и на выход, будьте любезны, — распорядился он.

Таковых не нашлось.

Двадцать минут спустя появились новости: аквилонский командир, вдоволь поругавшись с кортанским офицером, решил проигнорировать запрет, а еще через десять минут вместе со своим экипажем открыл список аквилонских потерь в этой войне: другое подразделение успело заложить около двухсот килограммов тротила в стоящем на обочине остове сгоревшей машины. Диверсанты пропустили несколько головных танков и подорвали заряд в тот момент, когда мимо шла командирская машина. Взрывом танк едва не перевернуло, а затем внутри сдетонировал боезапас. Пара танков была серьезно повреждена, и с ними новый командир колонны оставил еще несколько боеспособных.

Возник короткий спор, не нарушил ли командир взрывников приказ, но Леопольд быстро поставил в нем точку:

— Приказ был «не вступать в бой». Боя и не произошло. А инициативу офицера я одобряю.

Затем снова началось обсуждение, как остановить аквилонцев.

Что же до меня — в мою душу начали закрадываться не самые лучшие мысли. Ситуация трехсторонней войны, где каждый сам за себя, грозила выйти из-под контроля в любой момент, это еще при условии, что кто-то вообще хоть что-то контролирует.

13

Совещание длилось до глубокой ночи, толком ничем не закончившись: и штаб, и Альтинг сошлись во мнении, что решать задачу с таким количеством неизвестных — дело очень ненадежное. Несколько человек настаивали на хоть каких-то действиях, чтобы провести разведку намерений противника, но поддержки это предложение не получило. Единственным конструктивным решением стало распоряжение оповестить как можно боле широкие массы о том, что аквилонские танкисты — не освободители, а еще одни оккупанты.

Однако к утру следующего дня ситуация ухудшилась тем, что не изменилась. Боевые корабли держали курс на Гиату под всеми парами, танки ползли туда же, а свартальвы даже не чухались. В обед стало известно, что гарнизон столицы отослал некоторые тыловые части в Тильвану, а несколько боевых подразделений отправились в Гиату — и в итоге растерялся даже неизменно самоуверенный Альтинг.

— Я просто не понимаю, на что рассчитывают моя сестра и командующий, — признался он. — Прямо сейчас ситуация чем дальше, тем сильнее походит на смыкающийся капкан, и моя сестра не может этого не понимать. И командующий не может не понимать, он весьма талантливый тип и уж точно не глупый… Но у меня такое странное впечатление, что они видят смыкающуюся петлю, но ничего не делают… Нонсенс, конечно же…

— А чего им волноваться? Или вы считаете, что линкор не отобьется?..

Альтинг пожал плечами:

— Линкор безусловно отобьется, потому что я подобный вариант просчитывал. Он сильнее аквилонского линкора, к тому же вот тут уже должна быть развернута тяжелая береговая батарея, про которую аквилонцы еще не знают… погляжу, и вы не знаете… Но по моему плану она там должна быть, и при ее поддержке линкор потопит аквилонцев, ровийцев и гристольцев…

— Так где тогда ловушка, если свартальвы могут отбить атаки и по суше, и по морю?

— В том, — парировал Альтинг, — что в обоих случаях нужен линкор. Линкор должен выйти из бухты, чтобы не стать неподвижной мишенью, и в этот момент Гиата совершенно беззащитна перед танковым наступлением. Если останется в бухте — линкор и два тяжелых крейсера, теоретически, вполне способны и нанести урон нашему линкору, и батареи подавить.

Тут вмешался один из младших офицеров:

— А что, если аквилонцы просто не знают всю эту диспозицию? Танки и корабли подойдут с разницей в сутки-вторые, этого достаточно, чтобы разгромить их по очереди.

Альтинг с легкой укоризной взглянул на говорившего:

— Самая большая ошибка — считать кого-либо дураком. Аквилонцы вряд ли подойдут в разное время, даже если их командующий не знает диспозиции. Я вам гарантирую, что на это не будет рассчитывать ни моя сестра, ни ее командующий. У них должен быть какой-то другой расчет.

— Тогда что, если на самом деле это мы чего-то не знаем, но знают свартальвы и аквилонцы? — заметил я.

— Вполне вероятно… Пожалуй, мне надо переговорить со своими подчиненными… и с Тантиэль. Только при Тантиэль не надо озвучивать никаких важных сведений — я ей, по очевидным причинам, не доверяю.

— Как и все мы, — хмыкнул Дюранг.

Император распорядился их привести.

— Наконец-то, — сказала Тантиэль, входя в зал в сопровождении конвоира, — а то общаться с контрразведчиками уже как-то надоело… По десятому кругу одни и те же вопросы гоняют… Чем могу служить?

— У тебя есть какие-то данные об аквилонской агентурной сети? — спросил Альтинг, как только Тантиэль усадили за стол напротив него и высших офицеров.

— Естественно. Я ее всю или почти всю размотала… А что?

— Нам важно знать, что известно аквилонцам о диспозиции сил вокруг Гиаты.

Тантиэль развела руками:

— Я не знаю, что они узнали. Передо мною ставилась задача сеть вскрыть, а не разбираться… Если что — к сливанию дезы я не имею отношения, этим другой отдел занимается. Да и то, тут еще большой вопрос, существует ли аквилонская сеть вообще, потому что все наработки своего отдела передала, куда надо, так что аквилонцев к этому моменту уже могли и переловить…

Дюранг скосил глаза на майора-контрразведчика:

— Есть тому какое-то подтверждение?

— Никак нет, сэр, мы продолжаем обмениваться с аквилонскими разведчиками данными. Информации о каких-то арестах среди их числа не поступало.

— Ой наивный, — усмехнулась Тантиэль, — ты уверен, что они все еще не под колпаком? Повторюсь, я лично отнесла своему начальнику список аквилонских агентов, сорок три имени с адресами, явками и прочим. И тебе я это рассказывала еще позавчера.

Тут от своего столика в глубине зала заговорил император:

— Майор, вы менялись информацией с аквилонцами, зная, что они уже скомпрометированы?

Контрразведчик пожал плечами:

— Ну да, ваше величество. Они нам — слабины в обороне столицы и Гиаты, мы им — перемещения вражеских войск по территории страны. Даже если они уже схвачены и работают на свартальвов — темноухие узнали от нас о передвижениях своих же собственных войск. Я решил не выдавать, что мы подозреваем, что аквилонцы уже могут быть схвачены и работать на врага, к тому же они даже не пытались как-то возбудить наше подозрение и намекнуть, что уже играют по правилам противника.

Тантиэль хихикнула:

— Враг знает, что вы знаете, потому что я все знала. И мой начальник вполне в курсе, что я уже у вас и что вы знаете, что они знают все про аквилонскую сеть. Есть только один любопытный нюанс… После того, как я сдала свои наработки начальнику, не было предпринято ровным счетом ничего. Я думала, что сеть нужна, чтобы сливать дезу аквилонцам, но если… Кажется, я придумала, что надо сделать, чтобы прояснить ситуацию.

— И что же? — оживился Дюранг.

— Вытащить хотя бы одного аквилонца сюда. Если удастся это сделать — мы получим от него исчерпывающую информацию о том, взяла их наша служба безопасности или нет. У меня есть совершенно нерациональное подозрение, что аквилонских шпиков почему-то игнорируют…

— А давно ты сдала свои наработки начальнику? — быстро спросил я.

— Да уж точно больше месяца назад, а то и полтора.

— Вот это и странно.

Присутствующие взглянули на меня.

— Что именно вам кажется странным, мастер Куроно?

— Я имел беседу с капитаном службы безопасности, человеком по фамилии Сайбан, вроде. Он очень настойчиво расспрашивал меня, не выходили ли на меня аквилонские шпионы, причем наши разговоры происходили, как мне кажется, меньше месяца назад. Получается нестыковка: шеф Тантиэль уже все знает, а капитан землю роет в попытке выслужиться и даже не подозревает, что ищет то, что его хозяевам-свартальвам уже и так известно.

— Очень подозрительно, — сказал майор-контрразведчик, — смахивает на то, что свартальвы что-то скрывают от своих же… Только зачем, если их человеческие слуги довольно-таки лояльны… А не могут ли свартальвы скрытно мониторить каналы аквилонских шпиков, чтобы быть в курсе дел? Например, чтобы знать, известен ли танковому корпусу скрытный проход по ущелью…

Тантиэль скорчила скептическую мину:

— В этом случае, можете быть уверены, все были бы оповещены, включая Сайбана, он-то уж точно получил бы указание шпиков не трогать… Постойте, какое-такое ущелье?!

Альтинг напрягся:

— А ты разве не знала, что танки могут подойти к Гиате по долине, где будут в какой-то мере защищены от огня линкора?

— Нет, с чего бы мне это зна… — тут Тантиэль внезапно замерла, не договорив слово, ее глаза вначале расширились, словно от поразившей ее догадки, а потом ее лицо буквально перекосило от досады и злости, кулаки сжались так, что костяшки побелели, а затем она в жесте бесконечного отчаяния спрятала лицо в ладонях. Кажется, это типичный для свартальвов жест.

Видя это, присутствующие начали беспокоиться. Им, как и мне, было совершенно непонятно такое бурное проявление эмоций со стороны хорошо контролирующих себя свартальвов.

— С тобой что-нибудь не так? — нахмурился Альтинг.

— Со мной?! Это с тобой кое-что не так, кретин! — взвилась Тантиэль. — Хочешь, я скажу, что ты думаешь, самовлюбленный самоуверенный придурок?!! Ты думаешь, что это была твоя идея — перейти на сторону людей!! Хрен там, это все было решено за тебя и задолго до того, как у тебя появилась такая мысль!

— Что ты несешь?!!

— Тебя использовали от начала и до конца, ущербная ты единичка с амбициями не по умишку!!! Это я только что узнала про ущелье, а ты знал, давно знал, идиот, и должен был сам все понять!!!

— Уймись! Что ты толкуешь вообще?! — тут и у Альтинга начало сдавать самообладание.

— Строители! Строитель-телекинетик с бородой из корабельного дивизиона живучести!! Ты что, ни разу его не видел?!!

— Так, двое, громкость вниз и по порядку! — внезапно резанул воздух металл в голове Леопольда. — Что за телекинетик с бородой, какое он имеет отношение к делу — коротко и без истерик!

— Прошу прощения за эту истеричку, — Альтинг послал императору извиняющийся полупоклон.

— Прошу прощения за этого кретина, — не осталась в долгу Тантиэль, — который видел на корабле мага третьего уровня с бородой, но так ничего не понял даже сейчас и вообще ничегошеньки не заподозрил!

— А при чем тут бороды? — с недоумением спросил Дюранг.

— Много вы видели свартальвов с бородами? Вот то-то и оно. Волосы на лице растут примерно у одного из десяти, и у нас ношение бороды строго регламентировано с ритуальной точки зрения. Допустим, отец на свадьбе сына обязан быть с бородой. Архимаги в университетах магии, если они мужчины, обязаны носить бороду на официальных мероприятиях, и так далее. У кого не растет борода — тот использует накладную. А носить бороду в повседневной жизни… сродни нигилизму. Эдакая форма социального протеста или неповиновения… Это иногда делает молодежь, но маг третьего уровня, с очень уважаемой специализацией — и с бородой… На корабле есть один такой. И я все время недоумевала, почему он носит бороду… А теперь-то все понятно. Она была нужна ему, чтобы замаскироваться.

— От кого ему прятаться на нашем-то линкоре?! — фыркнул Альтинг.

— Небеса и бездна, ты до сих пор ничего не понял… от тебя, кретин, от тебя!!! Сколько телекинетиков седьмого уровня ты знаешь в лицо, на три тысячи километров от нашего анклава?!!

— Всех.

— Вот именно, что всех! И я — всех, их все знают! Он прятался от тебя и от меня! Нас с тобой изначально использовали, чтобы показать кортанцам слабость оккупационного корпуса и отсутствие танков! Аквилонских шпиков не тронули, чтобы те, узнав от своих людей среди кортанцев эту новость, передали ее своим, чтобы Аквилония двинула сюда корабли и танки!! Аквилонские танки, узкое ущелье и телекинетик седьмого уровня!!! Сам сумеешь сложить все вместе, гений тактики?!! Все просчитано с самого начала, ты еще колебался — но на самом деле за тебя все уже было решено! Да и за меня, видимо, тоже…

— Нагеля и гвозди… — простонал Альтинг.

Мне показалось, что он как-то сразу постарел. Раньше он выглядел на тридцать в свои почти двести — теперь ему можно было бы дать и пятьдесят, и пятьсот. Плечи поникли, глаза погасли, на лице появилась грустная улыбка.

— Да уж, хороши кукловоды, если кукла до самого конца верила, что поступает по своей собственной воле… Что ж, во всем этом есть один большой плюс… теперь мы точно знаем, что к чему.

Присутствующие переглядывались, храня мрачное молчание.

— А мы вот пока не знаем, — спокойно напомнил император, — и пока еще не сложили воедино танки и телекинетика.

Альтинг тяжело вздохнул и выпрямился.

— Все ясно, как день. Но вначале отсюда надо убрать весь младший состав и вообще всех ненадежных, потому что в этом зале есть аквилонский агент, сознательный или не очень.

— Это очень смелое заявление, — заметил Дюранг.

— Зато истинное. Я не озвучивал сведения о противотанковых снарядах линкора нигде, кроме этого зала, но аквилонцы о них знают. Здесь в зале есть шпион, нравится вам это или нет.

— А почему вы считаете, что аквилонцы действительно знают о снарядах?

Альтинг усмехнулся:

— Либо экипажи «Графа Марлоу» и тех двух ровийских крейсеров — самоубийцы, либо они знают, что на линкоре Альты очень мало обычных снарядов. Никогда в истории людские корабли не одерживали победу над кораблями свартальвов, имея перевес меньше, чем три на одного, и никогда в истории не было такого, чтобы ваша победа стоила вам меньше, чем нам — поражение. Напомните мне хоть одно морское сражение, где люди понесли бы меньшие потери в кораблях и моряках, чем свартальвы? Ну хоть одно? Молчите, генерал… Ну вот и подумайте, на что надеется аквилонский капитан? Если бы у него было три линкора — он мог бы еще рассчитывать на бой если не равный, то хотя бы с малой вероятностью победить. Но с двумя крейсерами вместо линкоров… Да никаких шансов. Просто — ноль. Отсюда следует, что аквилонцы знают: линкору моей сестры отстреливаться толком нечем. У него по двадцать обычных противокорабельных снарядов на ствол. В этой комнате либо есть шпион, либо ранее был. А считать аквилонцев друзьями мы уже, увы, не можем.

Дюранг взглянул на контрразведчика:

— Майор, идеи?

Тут встал император:

— Я сейчас решу этот вопрос. Обождите пару минут, господа… И вообще, считайте, что шпиона тут нет, продолжайте совещание, я скоро вернусь…

Как только он вышел, присутствующие начали переглядываться, а Альтинг спокойно продолжил свои выкладки.

— Итак. Линкор топит прущих сюда аквилонцев…

— Стоп, — прервал его Дюранг, — вначале нам действительно надо убедиться, что угроза утечки…

Альтинг вкрадчиво улыбнулся:

— Генерал, где ваша вера в своего императора? Я открою вам один секрет о его величестве, который вы не знали… Император Леопольд умнее, чем вы думаете.

— Да что ты себе позволяешь!! — взвился кто-то из более молодых.

— Я? Ничего. Просто сообщаю вам, что император умнее, чем вы думаете. Если он сказал, что решит проблему — значит решит.

— Но он не контрразведчик и не эсбэшник, — вяло возразил майор из контрразведки.

— Повторюсь. Если вы не знаете, как он будет решать проблему — значит, вы не так умны, как он.

— Видимо, он просто прикажет охране никого не выпускать из бункера и никого не впускать в пункт связи, — предположил я.

— Это не самое лучшее решение, — заметил Дюранг.

— С точки зрения оперативного офицера — не самое, — согласился я. — Только император — не офицер-штабист, а лидер нации. Ваши решения могут быть неприемлемыми с его точки зрения и наоборот.

— Действительно, как он должен определять, кто тут надежен, а кто — нет? — добавила Гордана. — Личная оценка, во-первых, может быть ошибочной, а во-вторых — обязательно будет обидной для тех, кого без вины запишут в ненадежные.

Тут вернулся император и уселся за свой столик.

— Я приказал гвардии никого не выпускать из нашей части бункера и поставил охрану у радиорубки, — сказал он, — так что утечки можно больше не опасаться.

Все начали с долей удивления посматривать на меня: ну еще бы, я взял и угадал. Хотя моей заслуги тут нет: я всего лишь учел опыт адмирала Нагумо, который подошел к Перл-Харбору в условиях полного радиомолчания.

— Так на чем мы остановились? — напомнил Леопольд.

— На том, что линкор топит прущих сюда аквилонцев, телекинетик в узком ущелье устраивает танкистам кровавую баню, выжившие драпают назад, а уцелевшие танки достаются оккупационному корпусу. Затем из Тильваны входят основные силы, Кортания окончательно становится провинцией Свартальвсхейма, а Аквилония, получившая жестокий урок от вроде бы слабого оккупационного корпуса, уже не посмеет вмешаться. Вот такую картину мы вскоре будем наблюдать, если не найдем способа помешать происходящему.

Тут со всех сторон посыпались вопросы, смешавшиеся в один сплошной гул, даже Гордана открыла было рот, чтобы что-то спросить, но Леопольд быстро навел порядок, стуча чайной ложечкой по столу. Воцарилась тишина.

— Поясните.

— Что именно?

— Почему линкор непременно должен победить? Вы же сами сказали парой минут ранее, что у него неподходящие боеприпасы на борту.

Альтинг вздохнул:

— Это я вам сказал. Так оно было задумано мною, но теперь мы знаем, что мой план — лишь верхушка айсберга задумки моих кукловодов… Я говорю вам про снаряды, агент передает аквилонцам, аквилонцы радостно летят на всех парах топить линкор, но на дне окажутся сами. В бункерах линкора — противокорабельные снаряды, потому что танками займется телекинетик. Вся эта операция — ловушка для аквилонцев, плавно переходящая в попытку полномасштабного захвата Кортании.

Император обвел взглядом свой штаб:

— Господа офицеры, что скажете?

Генерал Дюранг невозмутимо пожал плечами:

— Похоже, что эта версия собирает все кусочки в довольно правдоподобную картину. Видимо, противник просчитал все ничуть не хуже, чем… наш новый советник. Если у него действительно все учтено… Думаю, нам придется туго.

— Все, кроме одного, — мрачно возразил Альтинг. — Есть шанс, что кукловоды не приняли во внимание вероятность раскрытия их плана. Проще говоря, если они не подозревают, что мы с Тантиэль докопались до самого дна — мы пока еще на шаг впереди. В создавшейся обстановке вынужден просить ваше величество пересмотреть свои взгляды на аквилонцев. Да, и еще… Рискуя впасть в немилость, подчеркну, что раньше мы были убеждены в том, что оккупация временная, но сейчас уже речь идет о свободе или рабстве всего народа… Не то, чтобы я оспаривал ваши приоритеты по обеспечению безопасности заложников, это в любом случае на ваше усмотрение. Я лишь намекаю, что приоритеты свободы и заложников могут оказаться… взаимоисключающими.

— А ведь Кеннинг был разжалован за то же самое… — пробормотал кто-то за моей спиной.

Гордана взглянула через плечо на говорившего:

— Отнюдь. Кеннинг убеждал императора пожертвовать заложниками. Альтинг лишь предупредил, что император может оказаться перед выбором «заложники или свобода». Это разные вещи.

В этот момент появился тот самый сержант, который у меня уже четко ассоциировался с плохими новостями, и что-то сообщил на ухо майору-контрразведчику.

— Прошу прощения, — поднялся майор. — Донесение разведки: значительные силы корпуса, оккупировавшего Тильвану, уже сосредоточены на границе с Кортанией.

— Ну вот, — подытожил Альтинг, — все, как я только что сказал. Это не временная оккупация, а попытка завоевания. Увы. И я рискну предположить, что стать сателлитом Аквилонии — меньшее из двух зол по сравнению с полным превращением в провинцию Свартальвсхейма.

Пока все присутствующие ненадолго умолкли, осмысливая услышанное, Гордана воспользовалась паузой.

— А у меня вопрос. Каким образом всего один маг, даже семерка, может остановить продвижение танковой колонны? Есть информация, какие именно танки?..

— Судя по описаниям — «Гоплит-М». Новейшие тяжелые танки Аквилонии.

— Ну вот. Я знакома с обычным «Гоплитом» не понаслышке, этот танк создан специально для борьбы со свартальвами и их магами.

— Неужто? — искренне удивился Леопольд. — Леди Гордана, вы даже тяжелыми танками умеете управлять?

— Тяжелыми — проще всего. На тяжелом танке не надо объезжать столбы, заборы и другие танки, знаете ли… — послышалась пара смешков, шутка немного разрядила атмосферу, а Гордана тем временем продолжила: — так вот, магическая защищенность обычного «Гоплита» исчисляется многими миллионами эндрюсов. Против «семерки» это не гарантия, но говорить об уничтожении танковой колонны в двести машин одной семеркой… А у модернизированного «Гоплита» противомагическая защищенность наверняка еще выше, и там счет уже идет на десяток миллионов эндрюсов, и, может быть, не один…

Альтинг только фыркнул.

— Да хоть квинтиллион. Семерку-телекинетика не волнует магическая защита танка. Воздействуя на грунт под одной из гусениц, а именно — поднимая слой земли — он с легкостью перевернет любую боевую машину, весящую меньше шестидесяти тонн. Телекинетики седьмого уровня развивают кратковременный эквивалент тридцати тонн и выше, так что…

— Первый раз слышу о таком, — сказал незнакомый мне человек в штатском.

Его я не знал по имени, но в прошлом однажды встречал в императорском дворце, когда там принимали делегацию свартальвов. Видимо, маг.

— Поддерживаю, — добавила Гордана, — я знаю о том, что альвы и свартальвы вместо подъемных кранов используют ритуалы, позволяющие поднимать тяжелые предметы усилиями нескольких магов, но танки…

— Ритуалы нужны телекинетикам низких уровней, чтобы совместно творить заклинание, — пояснил Альтинг, — но семерки в них не нуждаются.

— Отродясь не слыхивала о телекинетиках седьмого уровня!

Кэр-Фойтл усмехнулся.

— И я даже скажу, почему. Всего сорок лет назад телекинетиков выше третьего уровня не существовало в природе вообще.

— Как так?! — удивился маг.

— Телекинез как школа принципиально отличается от привычной магии. Владеющий телекинезом колдует несколько иначе, чем обычные маги. Это как с целителями: целитель не способен освоить боевое заклинание выше второго уровня, не потеряв способность творить исцеление. Путь телекинеза — он иной. Базовые основы телекинеза доступны любому магу, тот же простейший вихревой удар — суть телекинетическое воздействие на воздух. Но овладение телекинезом приводит к тому, что маг теряет способность осваивать высокие техники других школ. Потому четверки и пятерки никогда прежде не выбирали своей школой телекинез: тройки справляются со строительством и так, телекинетики четвертого уровня не были востребованы. Но был поставлен смелый эксперимент, когда в одном анклаве некоего перспективного паренька пятого уровня принудили стать телекинетиком… И выяснились очень интересные подробности. Если очень коротко — формула Эндрюса на самом деле не верна. Массы и скорости в ней должны быть в квадрате. Маг четвертого уровня способен швырнуть человека вихревым ударом через половину этого зала. Маг пятого уровня может швырнуть еще дальше либо сбить с ног вихревым потоком целый взвод. Госпожа Куроно, вы можете опрокинуть, скажем, вот этот сейф без использования вихревого удара, воздействуя именно на него напрямую?

— Нет, он слишком тяжелый. Наверно, центнера два-три.

— Именно. Вы не способны манипулировать предметами, имеющими большую массу. Вместе с тем, вы можете опрокинуть сейф вихревым ударом. Для этого вы разгоняете сгусток воздуха до дикой скорости, и его кинетической энергии хватит для того, чтобы перевернуть цель. Но воздействуя именно на сейф, вы не сможете развить такую энергию.

— Разве это не связано с природой магии вообще? — удивилась Гордана.

— Нет. Это связано со спецификой боевой и общеупотребительной магии и с тем, как именно вы колдуете. А между тем этот сейф может быть поднят в воздух и переставлен на другое место телекинетиком третьего уровня. Чей уровень влияния магии на материальный мир в эндрюсах во много раз ниже вашего. Просто в расчетах вашего способа влиять на мир скорости и массы используются в квадратах, а телекинез действует иным методом. И потому телекинетик-семерка запросто переворачивает любой танк. Это все вполне вписывается в законы магии, но даже для нас явилось сюрпризом. Так что Кортания, видимо, станет первым полем боя, на котором проверит свои силы боевой телекинетик. До этого момента телекинетики проверяли свои силы только на секретных полигонах — а теперь Свартальвсхейм решил, что пора явить вам свое новое оружие.

— Если это правда, — мрачно сказал генерал Дюранг, — то очень скоро танки станут неэффективными, и нас всех ждет очередная волна экспансии свартальвов… По идее, телекинетик вполне может бросаться тысячекилограммовыми бомбами?

Альтинг покачал головой.

— Нет. Как боевые маги способны развивать огромные скорости маленьких частиц, но не способны двигать тяжести, так и телекинетики могут двигать тяжести, но не способны развивать высокие скорости. Перевернуть танк — да. Швырнуть бомбу за горизонт или хотя бы на сто метров — нет.

— И он способен перевернуть двести танков?!!

— Нет. Десять, может, двенадцать… Но в узком месте ему достаточно перевернуть несколько передних и несколько замыкающих, после чего аквилонские танкисты в ужасе побросают свои машины и зададут стрекача. А оккупанты станут богаче на двести танков…

— Хорошо, — сказал император, — так какие у нас варианты?

— Перво-наперво, не дать осуществить разгром аквилонцев. Но в любом случае — надо готовиться к кровопролитной войне. Все, к чему мы готовились раньше — так, пустяки.

— А что, если напасть на свартальвов в момент, когда они атакуют аквилонцев? — предложил один из офицеров. — Ведь весь их план вертится вокруг одной-единственной ключевой фигуры. Убить мага, и…

— Ага, разбежался, — фыркнула Тантиэль.

— Именно, — кивнул Альтинг. — Телекинетику достаточно быть в пределах досягаемости и видеть свою цель. То есть, он может сидеть в бункере под долиной на глубине в десять метров и видеть танки через телекамеры. Оттуда его не выковырять.

— А где телекинетик сейчас? — спросил я.

— Скорей всего, на базе, с учетом того, что Альта перенесла свой штаб на сушу, а командующий корпусом плохо переносит качку.

— Если вывести его из строя — плану конец?

Альтинг неопределенно пожал плечами.

— Ну, вот тогда гарнизон Гиаты и линкор действительно окажутся в западне.

— Тогда у меня идея.

Все взгляды моментально сошлись на мне.

— И какой же у вас план, мастер Куроно?

— Лазутчик, переодетый ауксилиарием и с рюкзаком тротила. Ему достаточно найти телекинетика и взять в заложники. Альтинг, как ты полагаешь, пойдут высшие эшелоны власти Свартальвсхейма на потерю мага-семерки ради захвата Кортании? Это уже не говоря о том, что им нечего будет противопоставить танкам.

— Ну, строго говоря, с пятерок, пожертвовавших семеркой, снимут головы и шкуру, — ухмыльнулся тот, — семерки очень сильно заботятся друг о друге, коллективная взаимопомощь…

— Значит, нам нужен отчаянный человек, говорящий на языке свартальвов без акцента, — сказал император, — мундир «черного камзола» у нас есть, и тогда…

— Прошу прощения, ваше величество, — кашлянул Альтинг, — но план учителя не сработает. Мою сестру дважды одним способом не переиграть, она наверняка держит телекинетика при себе.

— Еще лучше, если удастся взять в заложники обоих.

— В том и беда, что не удастся. Мою сестру не получится взорвать ни рюкзаком тротила, ни тонной. Она — антипиротик.

— Что это такое?!

— Причина всех поражений людей на море… Антипиромантия — тип магии, препятствующий горению. Охрана Альты не просто так с саблями ходит: вблизи от нее не работает ни взрывчатка, ни огнестрел. По этой же причине линкор легко расправится с «Графом Марлоу»: Альта покрывает своим полем действия весь корабль, кроме носа и кормы. Носовые и кормовые орудийные башни бронированы отлично — восемьсот миллиметров многослойной брони…

— Сколько?!! — возопил какой-то офицер с якорем в петлицах.

— Восемьсот. Ее не пробить. А остальной корпус, помимо боевой рубки, брони не имеет. Но снаряд «Графа Марлоу» сделает просто сорокасантиметровую дырку и не взорвется. А линкору такая дырка — что слону укол.

— Что-то не верится, — сказала Гордана. — Я слыхала, что свартальвы умеют тушить огонь на расстоянии, но про антипиромантию слышу впервые…

— На самом деле, вы, люди, тоже владеете кое-какими заклинаниями антипиромантии. В частности, целители используют обеззараживающую технику, которая суть не что иное, как очень ограниченное заклинание, прекращающее любые реакции окисления. Проще говоря, кислород теряет свою валентность и становится инертным газом, как следствие, любые микроорганизмы погибают от банального внутриклеточного удушья. Тем же способом в Свартальвсхейме готовят консервы. Мы не варим и не тушим мясо и овощи — просто применяем на всю партию герметично упакованной еды то же самое заклинание.

— Вот только не хватало, чтобы такое додумались на людей применить! — ужаснулся кто-то.

— Магия не работает напрямую ни на что живое, имеющее нервную систему. Им не убить даже муху, потому что у мухи тоже есть какой-никакой, а ганглий.

— И еще свартальвы обижаются, что мы якобы держим от них в секрете свои достижения, — покачал головой Леопольд. — А сами даже консервы нас делать не научили…

— Вообще-то, вы не потянете. И дело даже не в том, что такие заклинания крайне сложны, просто для применения в промышленных масштабах нужен маг третьего уровня минимум. Дворянин-тройка, работающий на консервном заводе? Серьезно? Скорее Свартальвсхейм даст независимость захваченным провинциям и побратается с людьми… Как бы там ни было, моя сестра владеет доработанной техникой, которая не позволяет взрывчатке взрываться, и всегда держит это заклинание на себе, и у нее радиус — метров сто. Она — мастер.

— Двести метров неуязвимости к артиллерии! — присвистнул кто-то. — Да с таким колдовством давно можно было весь мир завоевать…

— Таких антипиротиков мало. По факту, моя сестра пятый уровень только из-за этого заклинания. Вся остальная ее магия не тянет и на тройку. Так или иначе — план не сработает.

— А если подгадать и провернуть все в тот момент, когда она спит? — предложил кто-то.

— Я сказал — всегда. Это значит — двадцать четыре часа в сутки. Альта пересотворяет заклинание каждые два часа, она даже спит по будильнику. В условиях войны со страной, которая славится артиллерией, это не пустая предосторожность. Но даже если удастся убить телекинетика — это не обязательно нам поможет, потому что у командования может быть запасной план, еще более коварный. Живой он представляет колоссальную ценность, и как собственно телекинетик, и как семерка вообще. Иерархи с высокой вероятностью пойдут на уступки, чтобы вернуть его живым, но мертвый он нам бесполезен. Конечно, это все же шанс.

Я почесал макушку.

— То есть, в ста метрах от Альты не работает огнестрел?

— Именно это я только что и сказал…

— Тогда план сработает… если пойду я.

Я почувствовал, как Гордана в неописуемом ужасе вцепилась в мой рукав, зал затих, скорее даже замер: император с чашкой в руке, Альтинг — на полуслове и полужесте.

— Каким образом? — спросил, наконец, Дюранг.

— Если Альта Кэр-Фойтл мешает тротилу взорваться, надо либо убить ее, либо схватить и угрожать убить. Альтинг, магия твоей сестры будет действовать, если ее вырубить?

— Будет. Заклинание накладывается таким образом, что оно само подпитывается некоторое время вне зависимости, в сознании маг, вырублен или спит.

— А после ее смерти?

На его лице я увидел признаки борьбы, но он вскоре справился со своими эмоциями, лицо стало подчеркнуто-бесстрастным.

— Максимум минуту или две. Возможно, что и меньше, а возможно — ни секунды. Тут нельзя дать никаких гарантий. Остаточный магический эффект и его механизм работы не изучены даже нами.

— Ну вот и способ реализации.

— Есть только одна проблема. Никто не будет бояться вашей взрывчатки, потому что весь сухопутный личный состав, ну, кроме ауксилиариев, прекрасно осведомлен о способностях моей сестры, а ваши кулаки против сабель — против множества сабель — вряд ли будут так же эффективны, как против безоружных. Вас просто порубят.

Я улыбнулся в ответ.

«Тебя просто убьют или зарежут», сказал мне когда-то один токийский полицейский, сомневавшийся в эффективности моего стиля. Десять минут спустя меня высадили одного посреди бушующих беспорядков, а еще через час за обезвреженными бунтарями приехало шесть грузовиков. Мое прозвище — «подразделение подавления беспорядков из одного человека» — я носил не зря.

— Ну положим, я тоже не с пустыми руками пойду, — возразил я Альтингу.

— И что? Вы мастер пустыми руками драться, а вот что до фехтования… Напоминаю, что это единственный вид спорта в Свартальвсхейме, я занимался больше десяти лет, а на базе есть фехтовальщики не хуже меня. Один из телохранителей Альты — так точно получше…

— А ты, значит, хороший фехтовальщик?

— Считаю себя таковым.

— Давай проверим.

Тут опомнилась Гордана.

— Ну это же просто бред! — чуть не плача, сказала она, не отпуская мой рукав. — Самоубийство, притом бессмысленное!

— Один раз ты меня уже похоронила, — улыбнулся я.

— Ты не должен делать это еще раз!

Я вздохнул.

— Я знаю, что ты думаешь. Что на Кортании свет клином не сошелся… Беда в том, что убежать можно было из Аквилонии, от аквилонского императора. А от свартальвов с их неуемной тягой к экспансии убежать нельзя. Бежать от Свартальвсхейма — значит перекладывать проблему на своих потомков, потому что Земля круглая. Я не собираюсь оставлять нашему ребенку такое наследство.

Гордана вцепилась в мою руку сильнее, сдерживая слезы из последних сил, но больше ничего не сказала, понимая, что отговорить меня не удастся.

Император распорядился отодвинуть стол в угол, вскоре принесли и две тренировочные сабли.

Мы с Альтингом встали друг напротив друга, почти синхронно крутанули оружие в руке для пробы, затем он стремительно атаковал и через две секунды получил удар по ключице плашмя.

— Ничего себе… — сказал кто-то.

Альтинга такой поворот практически не обескуражил.

— Моя ошибка, — признал он, — я вас недооценил, не стоило начинать спустя рукава. Ладно, теперь я буду фехтовать в полную силу.

Еще через несколько секунд его сабля улетела в угол, а сам Альтинг оказался на полу, получив локтем сбоку в голову.

Я ничего не стал говорить о том, что у свартальвов странные понятия о хорошем фехтовании. У Альтинга уровень, в принципе, неплох, я бы дал ему девятый кю или даже первый дан с натяжкой. В мире, который попросту проскочил исторический этап армий, сражающихся в ближнем бою, и не смог выработать сильные школы ближнего боя, он вполне может считаться сильным фехтовальщиком. Но по меркам моего прежнего мира, где люди оттачивали техники боя на мечах более полутора тысяч лет, Альтинг очень так себе.

— Это невозможно, — сказал он, принимая сидячее положение.

— Помнишь, чему я тебя учил? Никогда не говори «невозможно».

14

Рано утром я попрощался с Горданой, и это был самый трудный этап моего плана. Мы толком ничего друг другу не сказали: я не находил слов, она была не в состоянии говорить, все, что нам оставалось — это обняться.

Быть воином — значит жить, когда нужно жить, и умереть, когда нужно умереть. В этой древней поговорке уместилось не все, но как минимум значительная часть японского отношения к смерти. Я ее и раньше не боялся, а после того, как разок умер — и подавно. Смерть — не конец… Только поди объясни это Гордане.

Но даже самые трудные трудности когда-нибудь заканчиваются. Аквилонские танки рвутся к столице, медлить больше нельзя: при всей моей, да и не только моей, нелюбви к аквилонцам, их танковый корпус — тот фактор, который может спутать карты свартальвам. План штаба прост: не дать темным уничтожить танки, выиграть тем самым время и заставить их план буксовать. А там станет видно, что на этом можно выгадать.

С моей колокольни все куда проще. Уже к вечеру я буду в Гиате, затем пара «финтов ушами» — и если все пройдет по плану, то я попаду на базу свартальвов, и дальше уже все совсем-совсем просто. Нет, я не обманываю себя, легкой прогулки не будет, меня ждут враги куда сильнее каких-то бунтовщиков. Но вместе с тем — все просто. Вот я, вот враги. А кто в итоге добьется своего — выяснится самым простым способом: в бою.

До Гиаты меня доставили тем же способом, которым я выслал из города Гордану: в секретном отсеке грузовика. Было неудобно и тесновато: в стандартной форме штурмовика-ауксилиария, под которой надеты пояс смертника и ламеллярный доспех поверх взрывчатки, я стал несколько объемнее, чем обычно.

Ламелляр, к слову — настоящий раритет. Некогда он принадлежал какому-то известному кортанскому магу, жившему порядка восьми сотен лет назад, и помимо защиты от холодного оружия защищал своего владельца еще и от магии: на каждую чешуйку наклеена пластинка с антимагической руной. Доспех поддерживался в рабочем состоянии, руны регулярно менялись на случай, если императору понадобится противомагическая броня. Разумеется, меня предупредили, что ламелляр способен защитить только от магии не выше третьего уровня, четвертый-пятый лишь ослабит, а против шестого уже практически бесполезен. Впрочем, мне важнее его классическая функция: сабель я боюсь больше, чем магии, тем более что самый сильный маг в Гиате — пятерка, а телекинетик мне лично ничего сделать не сможет.

Помимо этого, в моем багаже рюкзак с двадцатью килограммами взрывчатки и парой стальных тонф, специально по моему заказу сваренных из труб. Проведя пару экспериментов с Альтингом, я убедился, что короткая стальная палка с перпендикулярной поперечиной — весьма неплохое средство против сабли. В прошлой жизни у лос-анжелесских полицейских появились тонфообразные резиновые дубинки именно с моей подачи. Мог ли я тогда представить, что однажды мне придется взяться за стальные?

Грузовик сбавил ход, кому-то просигналил и свернул. Надо думать, приехали. Точно, рефрижераторе началась возня — разгружают. Скоро мой выход, вопрос только в том, все ли пойдет по плану.

Тут потайная дверца приотворилась, внутрь просунулась голова водителя.

— Господин Куроно, мы на месте. Но возле магазина стоит броневик с «камзолами», и с ним офицер. Что будем делать?

— Офицер — тоже человек?

— Нет, темный.

— Тогда все по плану. Я выгружаюсь.

План предусматривал, что внутрь главного здания базы я попаду при помощи Вейлинда, с которым Альтинг сохранил связь через местного радиолюбителя. На условленной частоте был отправлен зашифрованный сигнал, вскоре подполье передало весть: у нужного дома действительно загорелась машина.

— Отлично, — подытожил Альтинг, — Вейлинд получил инструкции.

— Так поджог машины — ответный сигнал? — удивился майор-контрразведчик.

— Разумеется, а как же иначе? Если бы радист хоть пикнул в эфир — его бы сцапали в считанные часы.

— А… этот Вейлинд… он не может снова перейти на сторону своих? — подозрительно прищурился генерал Дюранг.

Альтинг ухмыльнулся:

— Кто угодно, но не он. У меня на него сильнейший компромат.

Звучит любопытно.

— У тебя на всех своих сторонников компромат? — поинтересовался я.

— Естественно. Как бы иначе я мог им доверять?

— И что такого сделал Вейлинд?

— Убийство. Вейлинд крайне вспыльчивый… Инцидент, когда он не так давно побил и сбросил с лестницы вышестоящего офицера — не первый в его жизни… Прошлый закончился случайной гибелью обидчика, и я единственный знаю, кто убийца. Так что Вейлинд надежен вдвойне: он сыт нашим социумом и всеобщим презрением по самое горло, ну и компромат такой, что с крючка не спрыгнуть.

— Ему могли предложить за помощь амнистию, — проворчал майор, — вся эта операция для свартальвов наверняка важнее одного убийства…

— Амнистия не распространяется на жаждущую мести родню убитого, а это довольно влиятельное семейство.

— Странно, — заметил я, — мне казалось, что семейные узы у свартальвов не в чести…

Альтинг покачал головой:

— Так и есть, родственнику не обязательно помогать — но месть за убитого совсем другое дело. Неспособность отомстить — признак слабости, потому, даже если Вейлинду пообещают амнистию и защиту, он все равно до конца своих дней будет жить в ожидании убийц.

Что ж, сейчас станет ясно, прав был Альтинг или нет. Надеваю ранец, нахлобучиваю на голову каску, беру в руку папку с какими-то бумагами — просто реквизит для отвода глаз. Штурмовик с папкой вместо автомата выглядит солиднее, может, сойду за специального порученца в глазах другого штурмовика, они-то умом и сообразительностью не блещут.

Солнце резануло по глазам после темноты грузовика. Яркое, сентябрьское… В последний раз или нет? Это не важно.

Главное, что мои потомки будут встречать восходы солнца беспошлинно.

Я сунул руку за пазуху, нащупал миниатюрную коробочку детонатора, щелкнул тумблером, а затем сломал надпиленный рычажок.

Обратной дороги нет.

* * *

Офицер заметил меня сразу, как только я вышел из ворот склада, а мне из-за бликов на его забрале не сразу стало видно его лицо. Но, подойдя на несколько шагов, я убедился, что это действительно Вейлинд.

Когда между нами оставалось метра два, он протянул руку и тихо сказал:

— Папку. Говорите тихо, чтобы водитель в кабине не услышал.

Я протянул ему папку и он сразу же сделал вид, что тщательно изучает документы.

— Ты план знаешь? — тихо спросил я.

— Не очень. Встретить вас, помочь пройти блокпосты.

— Я должен попасть в штаб Альты Кэр-Фойтл.

— У меня нет свободного доступа на второй этаж главного здания. То есть, зайти я могу, но придется объяснять, зачем.

— Тогда помоги зайти на первый, а потом уноси ноги.

— Какой у вас план?

— Догадайся с первого раза.

Он как-то странно на меня взглянул.

— У вас в рюкзаке…

— Ага. Двадцать кило.

Вейлинд чуть помолчал и сказал:

— Есть у меня подозрение, что Альтинг… Он что, не предупредил вас, что с его сестрой номер с взрывчаткой не пройдет?

— Про антипиромантию? Предупредил. Просто помоги мне зайти, а сам найди Ринниса. У него есть запасной канал связи с Альтингом, он должен передать ему, чем закончится моя попытка. А потом делай ноги, ты будешь скомпрометирован, как только я примусь за дело.

— Ну, как скажете… Сейчас садимся в кабину, я буду говорить на своем языке, чтобы никто ничего не заподозрил, но, обращаясь к вам, стану сопровождать слова жестами.

— Понял. Кстати, ты в штабе часто бываешь?

— В здании вообще — да, я там живу в казарме. На второй и третий этажи не хожу обычно, мне там делать нечего.

— Есть на базе свартальвы с бородой?

Вопрос вначале удивил его, но затем Вейлинд подозрительно нахмурился:

— А что такого в бороде? Есть один…

— Ты его знаешь?

— Нет, он моряк. Из экипажа линкора. Маг третьего уровня, судя по значку, я видел его пару раз, когда он спускался на первый этаж.

— Понятно. Поехали.

Вейлинд потянул ручку, открыл дверь и полез в кабину, затем что-то сказал мне и жестом предложил залезать третьим. Я забрался внутрь и молча сел с краю. Вейлинд бросил пару слов водителю, а сам снова уткнулся в бумаги с видом очень занятого типа. Броневик заурчал двигателем и тронулся с места.

До базы мы доехали без проблем, и кордоны тоже миновали легко. Охрана просто заглядывала в кабину, видела, что внутри сидит офицер-свартальв, и пропускала без лишних вопросов. Только на третьей, последней, спросили пропуск, опять же у Вейлинда.

Мы вкатили на территорию базы и припарковались, Вейлинд вначале сказал что-то водителю, затем мне, при этом указав на дверь. Я потянул за ручку и спрыгнул на асфальт. За мной выбрался и мой проводник, захлопнув дверцу.

— Идемте, — тихо сказал он, — вы сбоку и на шаг сзади.

Знаем, плавали…

Вот и центральное здание. Когда-то тут располагалась куча ведомств, легион бюрократов и мелкие подрядчики — все то, что можно считать главным нервным узлом большого морского порта. Теперь здесь сидят захватчики.

На проходной, как и в тот раз, когда я убегал с Альтингом, документы предъявлял только Вейлинд, да и то не везде. На «ординарца», идущего за своим «хозяином» — ноль внимания, ни другие ауксилиарии, ни тем более пара попавшихся навстречу свартальвов.

Мы оказались в обширном холле, и я уже вижу лестницу на другой этаж. Вейлинд остановился сбоку у стены и кивком головы подозвал меня.

— План такой, — сказал он тихо. — Вот тут идете на второй этаж, дальше по коридору. Там увидите охрану — это единственный путь к штабу и личным покоям Альты Кер-Фойтл… Мимо них пройти по-тихому уже не получится. Мне нужно пять минут, чтобы убраться с базы. Вы можете стать вон у того столика и сделать вид, что сортируете бумаги. Через пять минут я уже буду вне базы на пути к Риннису — после этого можете начинать свой план.

— Хорошо, — кивнул я.

Он что-то сказал на своем языке, уже намного громче, затем вручил мне папку, показал рукой на лестницу и папку, сопровождая это непонятными словами, затем покровительственно похлопал по плечу и двинулся прочь с классическим видом господина, который переложил свои дела на слугу и очень этим доволен.

Я оттянул рукав и взглянул на часы. Пять минут, время пошло.

Подойдя к столику в холле, я положил на него папку, раскрыл и принялся «сортировать» бумаги, раскладывая их на две кучки. Чтобы не выглядеть подозрительно, я поднял забрало шлема и стащил с рук форменные защитные перчатки. Все равно меня вряд ли кто узнает в лицо, так как я низко опустил голову.

Время тянется медленно, минута за час. Оно и к лучшему, у меня есть что вспомнить, подводя итоги всего того, что я сделал за свою недолгую жизнь в этом мире… Не так уж и много, на самом деле, но я вправе гордиться всем, что успел. Да, и не успел тоже очень много чего, но все же я оставляю после себя своих учеников. Те из них, которые пойдут дальше самостоятельно, которые не свернут — рано или поздно окажутся именно там, куда я сам хотел дойти и их довести.

И мои сливы в саду еще зацветут весной. А что именно я этого не увижу — ну, что поделать, ведь у меня есть веская причина прийти сюда с рюкзаком взрывчатки.

Просто потому, что остальным надо жить.

Просто потому, что остальным надо жить свободными.

И за эти два «просто потому» одна жизнь — не цена.

Дорогие читатели!

Если вам понравилась эта книга — рискну предложить вашему вниманию еще одну историю, «Лагерь на берегу». У ее героя, подростка, замороженного в 21-м веке и размороженного в 23-м, нет ни опыта предыдущей жизни, ни умения убивать медведей кулаком, его единственное оружие — острый ум и критическое мышление. А между тем, проблемы, перед которыми он поставлен, куда серьезней, чем у Реджинальда Куроно, потому что его враг не из тех, кого можно побить кулаками. И тут еще большой вопрос, с чем вообще бороться: то ли с окружающей райской действительностью, то ли с демонами из глубин сознания, то ли с собственной личностью, которая не желает признавать себя ложной и не верит в добрые сказки…

.

Правила подписки на книгу.

1. Все желающие могут оказать меценатскую помощь на любую сумму.

2. Работа над книгой будет тем быстрее, чем больше будет подписантов. Большое количество читателей, ждущих продолжения — сильная мотивация.

Стоимость книги — 4$.

Инструкция по платежам ниже, а пока еще одно маленькое объявление. Я давно разыскиваю спеца по продвижению, который сможет организовать высокую посещаемость и приток новых читателей. С человеком, который возьмет на себя решение финансовых проблем и даст мне возможность писать, не отвлекаясь на рутину, я готов делиться по-братски, 50/50. Писать мне на почту.

Инструкция, как подписаться.

Выполняете перевод. Сохраняете чек или записываете точное время. Пишете мне на мыло tgreyfox@ya.ru и сообщаете все детали платежа. Я вношу вашу почту в список рассылки.

QIWI — тут все просто.

Кошелек QIWI:

+380673688526.

Карты Виза и МастерКард — можно с карт пополнять Киви.

ЯД — тоже удобно. Если у вас есть кошелек ЯД, вы можете совершить прямой перевод.

Яндекс. Деньги — 410012375047655.

Вебмани. Если у вас есть кошелек Вебмани, вы можете совершить прямой перевод. Вебмани может быть пополнен разными способами:

Предоплаченные Вебмани-карты. Вам достаточно сообщить мне номер и код карты, после чего я погашу ее на свой кошелек.

«Евросеть» и другие пункты, где можно заплатить наличными за пополнение электронных кошельков.

Терминалы самообслуживания также позволяют внести деньги, пополнив электронный кошелек.

Вебмани.

R379855032901 — рубли.

Z171259361468 — доллары.

E191185725166 — евро.

U273977470634 — гривны.

Если вы живете в Уругвае, Китае, Корее, Папуа Новой Гвинее, в Антарктике, на Марсе или в еще более далекой стране — вот инструкция одного из читателей.

«Живу в Уругвае. Вебмани оплачивал с дебетовой карты Visa. В программе Webmoney Keeper выбрал «Пополнить кошелек»->«Банковской картой» и далее по ссылочкам.»

Все просто, как видите.

Карты Приватбанка (украинского):

Гривны — 4149 4378 6065 5255.

Доллары — 5168 7573 3938 4713.

Рубли — 5168 7573 3938 4705.

Пейпал… тут все грустно. Пейпал не позволяет резидентам моей страны получать платежи.

Однако есть способ перевода через обменник с палки на вебмани.

Обмен пейпала на Вебмани можно осуществить через обменники, например вот эти.

-usd-to-wmz.html.

Процесс выглядит следующим образом: Вы меняете пейпал на вебмани, указывая в качестве кошелька Вебмани этот: Z171259361468.

При этом деньги с обменника попадают мне.

Не забудьте записать время и детали перевода и затем прислать их мне на почту, так я узнаю, где чей платеж.

По любым вопросам обращайтесь на почту tgreyfox@ya.ru или в комментариях пишите.

Инструкция.

Выполняете перевод. Сохраняете чек или записываете точное время. Пишете мне на мыло tgreyfox@ya.ru и сообщаете все детали платежа. Я вношу вашу почту в список рассылки.

Кстати, в Вебмани вместе с платежом можно прислать комментарий. Указывайте свою почту прямо там, чтобы исключить любые ошибки.

Внимание! Вы обязательно получите ответ. Если ответа нет в течение 24–48 часов, значит, ваше письмо не дошло, отправьте еще раз или свяжитесь со мной через комментарии.

И еще одно. Я буду безумно огорчен, увидев свою книгу на пиратских сайтах. Грустно, но такую пакость писателям делают не заклятые враги, а восторженные читатели, спешащие поделиться со всем миром гениальной нетленкой любимого автора, но забывающие при этом о самом авторе и о том, что «сливом» книги они делают ему очень большое западло.

Настоящим соглашением вы обязываетесь не распространять полученный текст публично. Я не запрещаю дать почитать брату, другу, парню, девушке и так далее, но если кто-то из них сольет книгу в публичный доступ — виноват будет читатель, который дал им почитать. Прежде чем слить — подумайте о том, какой вред вы нанесете мне, и о том, что своими руками убиваете все шансы книги на воплощение в бумаге: издательства неохотно берут засвеченные в инете тексты.

Оглавление

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

Дорогие читатели! Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg