«Злом за зло (Драконоборец - dark edition)»

Злом за зло (Драконоборец - dark edition) (fb2) - Злом за зло (Драконоборец - dark edition) (Драконов бастард - 3) 2681K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Илья Олегович Крымов

Илья Крымов Злом за зло. ("Хроники Серого Мотылька — 3")

ПРОЛОГ

Румяна всегда поднималась первой, раньше отца и матери. Она умывалась, заплетала косу и выходила на утренний холодок во двор. Нужно было выпустить кур, бросить им зерна, наполнить бадью для свиней, открыть кузню и распалить горн. Обычно в это время на пне возле поленницы уже сидел Томех Бэлза по прозвищу Бухтарь, который всегда появлялся до первых петухов. Вот и в тот день он там сидел, сонно чесал вою безобразную седовато-русую бороду и дымил люлькой, выточенной из кукурузного початка.

— Опять затемно явился? И чего не спится тебе?

— Брх-мрх-мрсм…

— Эх, ну и дурень! Чем честнее человек — тем крепче его сон, не слыхал такого?

— Ухм… нав-мрам…

Румяна покачала головой и открыла ворота кузни. Вообще-то при отце она не осмелилась бы так говорить с Бухтарем, но пока тот спал, можно было и поворчать. Не то чтобы Румяна сильно недолюбливала этого человека, просто ей всегда нравилось ворчать, такой уж она была.

Когда пламя в горне приобрело нужную силу жара, а металлические заготовки в его горячем жерле раскалились добела, она вытянула одну щипцами, уложила на наковальню, и Бухтарь со звоном опустил на металлический прут большой молот — искры ринулись во все стороны. Румяна ударила два раза маленьким молотком и перевернула заготовку, чтобы Бухтарь вновь обрушил на нее большой молот, и так раз за разом. Он отлично справлялся, учитывая то, что приходилось работать только левой рукой, ведь правую Бухтарь потерял в бою, когда ходил с наемниками. Он вообще все хорошо делал своей единственной рукой, этот нелюдимый бормотун, и начинал дичиться, когда кто-то пытался ему помочь.

В кузню вошел отец, уже немолодой, но крепкий мужчина, такой же седовато-русый, как и Бухтарь, но постарше, конечно. Он кивнул дочери и помощнику, взял третий молот и влился в работу.

Через несколько часов пришла пора передохнуть, и Румяна с отцом вернулись в дом, где мать уже накрыла на стол. Бухтарь, прежде тоже сидевший за их столом, вернулся на колоду и закурил. Он перестал есть у них с тех пор, как вдова Лешек повадилась его кормить. Вот и опять она вошла к ковалю во двор, высокая, немного полная, румяная женщина в опрятном и довольно дорогом сарафане. Ее волосы успели хорошо отрасти со смерти мужа, но она долго так и ходила с распущенными, за исключением трех тонких косичек, свидетельствовавших о том, что она мать троих детей. Однако примерно в то же время, когда Ива Лешек начала носить Бухтарю обеды, ее русые волосы начали заплетаться в косу свободной женщины.

Румяна, мешая в миске манку с сахаром, наблюдала через маленькое окошко, как угрюмый калека запивает хлеб и мясо парным, с утра надоенным молоком, а Ива любуется на него, будто на чудо какое-то.

— Ма, а правду говорят, что Ивка к Бухтарю в женки набивается?

Прежде чем ответить, Богдана отвесила дочери подзатыльник.

— Не твоего ума это дело, девка, ешь давай!

Богдана поймала взгляд мужа и пошевелила бровями, коваль сощурился.

— А если даже и так, то что? — скрипнул он, уткнувшись в свою миску. — Бухтарь мужик ладный, на все дела мастер, даром что кривой, в шинке, почитай, и не бывает, коваль, плотник, цирюльник, вой в прошлом, кругом молодец. А Ивка уже давно траур относила, все чин по чину. И сорванцы Лешек только его во всей деревне и слушаются. Славно было бы, кабы такой мужик да на Ивкино крепкое хозяйство… Тебе, Румянка, тоже неплохо было бы приглядеться, хорошие мужики — они ить не на каждом углу встречаются.

Девица вспыхнула.

— Мне?! К такому старому присмотреться?! Да в своем ли ты… — она резко запнулась, чувствуя затылком движение воздуха от занесенной руки матери, и резко сменила тон. — Ты, конечно, во всем прав, батюшка, но не по сердцу он мне, пускай уж вдова Лешек свой кус счастья отхватит, а мне Господь другого пошлет.

Вскоре, звеня бубенцами, в деревню въехала бричка Миклоя Зданека, запряженная тройкой красивых каурых лошадей. Пан Зданек разбогател, основав и приведя к процветанию большую конеферму, которая поставляла скакунов даже в королевское войско для отборных гусарских частей, так что и себе он мог в славных лошадках не отказывать.

Коневода, входящего в дом, сопровождал его сын Лех. Господин Зданек обменялся рукопожатиями с хозяином, и они произнесли положенные слова приветствия, а потом Румяна уложила на стол перед севшим заказчиком сверток. Внутри ждала сабля.

— Вот, глядите, милсдарь, как и было заказано, отковали мы из того железа сталь высшей пробы, а рукоятку облагородили конской головой чеканного золота. Ножны новые, Томехом выточенные и конской кожей обтянутые.

Сабля перешла в руки Леху, для которого и ковалась. Молодец вышел во двор на свободное пространство и принялся махать новым оружием, знакомясь с весом и балансом. Старшие смотрели на него из окна, а Румяна вышла следом. Наконец коваль и заказчик решили обмыть состоявшуюся сделку, тем паче что Богдана уже накрывала стол для дорогого гостя.

Бухтарь сидел на корточках возле ворот кузни и дымил, следя, как молодой Лех вращает вокруг себя сверкающим клинком, красуясь перед Румяной, а та только и рада была. Она и сама не замечала, как начинает теребить кончик толстой черной косы — большая редкость по меркам Димориса, в котором, почитай, все русыми урождались испокон веку, — и алеть, словно уложенное в горн железо.

Румяна была красавицей, хотя и не совсем обычной. Ее родители долго не могли завести детей, но в конце концов Господь-Кузнец послал им ее. Девчонка, а потом и девица получилась знатного росту, отцовская наука сделала ее широкоплечей и крепкой, а благодаря жару горна она всегда оправдывала свое имя. Когда пришла пора созревания, девица расцвела всем на зависть, широкие плечи ничуть ее не портили, коса была толще мужской руки, а шея длинна, словно у лебедя. Только цвет волос удивлял. Некоторые бабы судачили у колодца — мол, не от Дорота она такая чернявая, а от какого-нибудь залетного шехверца, но коваль жене верил железно и единственную дочь свою любил безоглядно. Румянка была выше большинства деревенских парней, сызмальства играла с мальчишками наравне, а повзрослев, не видела с ними своего будущего. То ли дело Лех Зданек, единственный парень в округе, кто был выше нее, златокудрый, статный, белозубый, с молодыми усиками, которые когда-нибудь превратятся в настоящие гусарские усы. Под его взглядом Румяна алела, и начинал ее распирать томящий внутренний жар.

— А что, коваль, правду говорят, что ты воем был? — спросил Лех, закончив свои упражнения с саблей и глядя то на оружие, то на Румяну.

Бухтарь вынул кукурузную люльку и ответил, выдыхая дым:

— Наемником, милсдарь. Служили хозяевам многим и разным, это да, но в королевском войске не был.

— Что скажешь, хорошо я с саблей обхожусь?

— Ладно вроде бы. Но у меня топор был и щит, а с саблями да мечами я не умею.

— Вот как?

— Но вы ведь в королевскую гусарию наниматься собрались, верно, милсдарь? Коли так, то кроме сабли вам бы с пикой уметь. Гусарии главная сила — удар конными рангами и взлом пешего построения, а уж потом, ежели первая ранга преуспела, то и сабли в бой идут, и пистолеты, дабы успех укрепить… Хотя, ежели найметесь, то до сроку вас в первую рангу и не поставят, будете во второй или третьей, как раз с саблей наготове.

Его речь как-то сама собой стихла, будто калека вспомнил, что слишком давно не затягивался, и он сразу же исправил это упущение.

— Что ж, раз ты и впрямь такой смышленый в войском деле, то, может, присоветуешь, как быстрее подняться в звании?

Румяна следила за мужчинами молча, хотя ей не нравилось, что теперь все внимание красавца Леха принадлежало Бухтарю.

— Ну, можно, конечно, взятку дать, но, судя по вашему лицу, милсдарь, этот путь не про вашу душу. Еще можно боевой подвиг совершить, защитить офицера, защитить хоругвь от поругания либо, еще лучше, захватить вражескую хоругвь или вражеского военачальника. Однако же, — его левая рука непроизвольно потянулась к правому плечу, но Бухтарь это заметил и вовремя пресек, — по опыту могу судить, подвиги иногда дорого стоят. Так что вот вам лучший совет: не ходите вы в гусарию. У вас ведь есть семейное дело, здоровье, и собой вы не дурны. Растите коней для войска и живите себе в благополучии. Самое милое дело.

Услышав такой совет, Лех скривился, не тая разочарования и презрения.

— Слова неудачника.

— Скорее наученного жизнью человека. Судьбинушка проявляет жестокость, убеждая нас, глупых смертных, в том, что ей плевать на наши планы. Мы-то думаем, что вернемся домой овеянными славой офицерами с дворянской грамотой за пазухой, а возвращаемся надломленными калеками, ежели вообще возвращаемся.

По крыльцу уже спускался пан Миклой, и Лех спрятал саблю в ножны. Вскоре звонкая бричка уехала. День продолжился в обычном порядке, ковали работали, отдыхали и вновь брались за работу, выполняя другие заказы. Одна Румяна была не в настроении.

Она и сама не знала, что именно так ее раздосадовало, — то, о чем говорили Лех с Бухтарем, или то, что ей не удалось поговорить с милым ее сердцу человеком? А еще ее сильно пугало то, что Лех вскоре станет королевским воем, и она бы согласилась с предостережением покалеченного наемника. А с другой стороны, Румяне показалось, что тот очень уж дерзко говорил с Лехом, совсем обнаглел кметский сын! А вдруг Лех обидится?

За вечерней трапезой она все больше молчала и без аппетита возила ложкой в тарелке с репой, чем вызывала ворчание матери.

— Завтра праздник весеннего равноденствия, и пан Зданек напомнил, что он устраивает на ромашковом лугу большое народное гуляние, ибо в этот день родился его старший сын. Он даже пригласил заграничного магика, мастера в деле небесных огней или чего-то такого. Соберется народ со всех окрестных деревень, а пан Зданек всех угощает.

Дочка коваля задержала дыхание. Она, как и вся молодежь округи, грезила этим праздником и отчаянно боялась, что родители запретят ей идти. Богдана вопросительно глянула на мужа, а Дорот некоторое время молчал, будто смущенно, и глядел в миску.

— Ну, невежливо будет не пойти, раз пан Зданек самолично позвал. Приглашение для прочего люда — оно ить как бы общее, идите кто хотите, всем будем рады. Но он-то сам нас сегодня позвал, так что…

— Да дыши уже! — рассердилась мать, от внимательного глаза которой не укрылось Румянкино напряжение. — Пойдем мы туда и отпразднуем, ибо что ж, все люди как люди, а ковали в черном теле? Не дело это. Вот, кстати, есть для тебя кое-что.

Богдана отошла к своему собственному сундуку, который Румянке с самого детства настрого запрещала открывать, и достала оттуда — дочь охнула и вскочила — новенький красный сарафан, расшитый кружевами и цветной вышивкой. Девица, даром что была на голову выше своей родительницы, запрыгала вкруг той словно маленькая девочка.

— Это тебе Бухт… тьфу, прости Господи! Это тебе пан Бэлза по нашей просьбе привез из Скирова, когда последний раз на тамошнюю ярмарку ездил. Все-таки золотой у него глаз, словно на тебе сшито! — молвила Богдана.

Пан Зданек слыл в округе человеком вполне уживчивым, богобоязненным и, что особенно располагало к нему кметов, щедрым. Поэтому в том, одна тысяча шестьсот сорок первом, году Этой Эпохи он праздновал полнолетие своего старшего сына Леха с большим размахом. По такому случаю в лугах было устроено грандиозное гуляние с едой, выпивкой, высокими кострами и музыкантами. Развлекать гостей даже пригласили заграничного магика, а именно мага Дыма и Искр из архаддирского университета Мистакора.

Выступление его перед многочисленной публикой имело невероятный успех. Магик вышел к людям в длиннополом камзоле темно-серого, почти черного цвета, украшенном красно-оранжевой вышивкой, а потом начал творить огненное волшебство, наполнять ночное небо грохочущими и свистящими вспышками, плести из дыма иллюзорных танцовщиц, пускающихся в пляс, и призывать пламенных духов, которые устраивали над многоголовой толпой яростный бой друг с другом.

Румянка смотрела на представление с восторгом, и хотя она всю жизнь провела в кузне, ежедневно видя силу и красоту огня, то, что творил волшебник, казалось воплощенным чудом чистой красоты. Даже пьяное бухтение Бухтаря, перебравшего медовухи, о том, что, мол, знавал он волшебника, кой драконов с полпинка разгонял и не занимался такими вот жалкими фокусами, ничуть не портило ей удовольствия.

А потом Румяна отправилась танцевать и вскоре уже крутилась в вопящем хороводе вокруг костра. Она была молода, и весь мир казался ей прекрасным добрым местом, особенно когда небо то и дело разрывали красочные взрывы синих, зеленых, золотых и красных цветов. Девушка дышала свежестью весенней ночи и восторгом от жизни, переполнявшей ее.

— Здравствуй, Румянушка.

Золотистый всполох ярко осветил лицо Леха Зданека, которое тепло улыбалось ей.

— П-пан… — от неожиданности она стала запинаться.

Юноша присел в приглашающем жесте, и она, не думая, взяла его за руку. Музыканты играли колобенку, резвую и веселую, а танцевал Лех знатно, и улыбка его сверкала, и смех Румяне на сердце медом лился. К завершению танца они оба, успев слегка вспотеть и как следует запыхаться, поклонились друг другу, а потом юноша подступил к ней и промолвил:

— Пойдем со мной.

— К-куда?

— Пойдем, хочу поговорить с тобой без этого шума и без этой суеты.

— Но мне нельзя!

Молодой человек мягко улыбнулся, отступая назад, и, сказав еще раз "пойдем", первым зашагал прочь с луга, предоставляя ей свободный выбор — идти или оставаться. Сердце Румяны заметалось, она разрывалась между предостерегающей мыслью в голове и горячим желанием идти куда угодно, едва лишь Лех Зданек укажет куда.

Он спускался по пологому склону маленького, покрытого травой и ромашками холмика, когда девушка его догнала.

— Куда вы, пан Лех? — взволнованно спросила она.

— Зови меня просто по имени, — улыбнулся он. — Я иду к ручью, там есть такой укромный изгиб, на котором детвора особенно любит запруды из голыша строить, знаешь?

— Знаю, но…

— Там тихо, спокойно, а журчание ласкает слух. Идем, мне хочется многое тебе сказать.

Оказалось, что на берегу ручейка было расстелено одеяло, а на нем лежала корзина со всякой изысканной съестной всячиной и даже большая красивая бутыль с игристым архаддирским вином. Лех предупредил, что это очень коварное вино, что оно пьется легко, но потом наносит предательский удар исподтишка, если пьющий не рассчитал сил.

Потом они говорили. Румянке в жизни не задавали столько вопросов и не слушали ее ответов так внимательно, как это делал он, а главное, девушка никогда прежде не ощущала такого удовольствия, рассказывая кому-то о своей обыденной, в общем-то, жизни. О себе Лех говорил мало, все больше желая слышать ее и о ней самой, что зачаровывало. А еще он хорошо знал карту звездного неба. Румяна и сама помнила несколько созвездий, главнейшим из которых, конечно же, было созвездие Плуга, его вместе с еще пятью звездами порой называли Пахарем. Плуг много веков назад был помещен на королевский флаг Димориса вместе с символом Святого Костра, так что его знали все, но Лех показал ей Гигантов, Огненного Пса, Трех Сестер, ярко-синюю звезду, которую он назвал Блуждающей, якобы потому что она появляется в разных частях небосвода. А еще он очертил для нее огромное созвездие Дракона, главной звездой которого была особенно яркая золотисто-желтая звезда, именовавшаяся Драконовым Оком.

— Ты слышала миф о сотворении мира? — шепотом, коснувшимся самых сокровенных струн ее девичьей души, спросил Лех.

— Г-г-господь-Кузнец создал…

— Да, так говорят мольцы в храмах, но отец выписал мне нескольких заграничных учителей, один из которых был истинно просвещенным мужем. И он рассказал мне, что есть и другой миф, во сто крат старше самой Церкви.

В любой другой раз с любым другим человеком Румяна тут же оборвала бы разговор, ибо узнать нечестивые слова было нетрудно. Диморис находился в составе Папской Области, и люди его веками опирались на путеводный свет церковного учения, а потому верили они истовее и жарче, нежели подданные некоторых иных амлотианских стран. Малейший намек на нечестивые речи немедля вызывал в них тревогу из страха перед гневом Господним, но… но Леха девушка готова была слушать сколько угодно.

— В книгах эльфов писано, — продолжал он, — что изначально была только вода, и было яркое солнце в небе, а вокруг лишь вековечный стылый мрак. Но из мрака прилетел исполинский дракон, и, подобно мотыльку во тьме, стремился он к солнцу, не в силах отвесть от него глаз. А когда дракон подлетел слишком близко, светило опалило его, и он пал в мировые воды замертво, обратившись первой твердью. Солнце же от удара исторгло из себя бесчисленное множество ярких искр, кои разлетелись во все стороны и осветили пустоту вселенского мрака. То были звезды.

— Как искры от железа, по которому бьет молот?

— Очень похоже. — Лех заглядывал в саму душу Румяны сквозь ее глаза и улыбался, как улыбался бы очень добрый и нежный волк, глядя на трогательного белого ягненка.

Потом Лех говорил уже другие слова, сладкие и пылкие, которые пьянили Румяну сильнее вина, и под их мягким напором весь мир отступал. Все, что было раньше важно, теряло важность, все, чего она боялась, больше не страшило, и весь мир сузился до пульсирующего жаркого поцелуя и до сильных, но ласковых рук на ее теле. Она решилась.

— Пошел в атаку наш гусар со вздыбленною пикой наголо!

Юноша и девушка резко отпрянули друг от друга. Новый взрыв небесного света выхватил кривой силуэт Бухтаря, стоявший в нескольких шагах от них с бутылью из-под медовухи в руке. Лех опрометью вскочил.

— Тебе чего здесь надо?

— Ничего. Просто охрану несу. Вдруг из реки топлец вылезет или, того хуже, уболоток какой?

— Ступай-ка отсюда подобру-поздорову!

— Я подобру и здесь постоять могу, а "поздорову" мне уже поздновато, — пьяно заметил Бухтарь, самую малость покачиваясь.

— Бухтарь, уйди!

— Уйду, Румяна, только ты со мной пойдешь, туда, где свет, люди и мать с отцом.

— Уйди, говорю, вредный старик! Я здесь по своей воле! Я сама…

— Это я уже понял, — перебил он, не глядя на девушку, а следя за стоявшим напротив Лехом. — Увидь я, что что-то тут не по твоей воле, — я бы живо выгнул милсдарю гусару коленки в обратную сторону. Однако ж он по-умному решил, лаской донять. Так тоже можно, если мордашкой вышел. Во сколько ты ее честь оценил, пан гусар? Чую архаддирское игристое "Сен-Фроссон" по три серебряных марки за бутыль, по двадцать пять марок за ящик с десятью бутылями. Недешево, молодец, скупцом тебя не назовешь. Но все равно дешевле, чем сватов засылать, выкуп собирать и свадьбу играть, ага?

Лех Зданек с шумом вдохнул, будто наполняя себя не только воздухом, но и яростью. Румяна, видевшая его спину и скрытое тенью лицо Бухтаря, вздрогнула, вскочила и перехватила руку юноши. Очень крепко перехватила, как из всех девиц в округе только она, дочь коваля, могла.

— Не смей бить калеку, Господь-Кузнец покарает!

Лех резко обернулся к ней со злым лицом, вырвал свою руку и быстро пошел прочь, не оборачиваясь. Когда он стал совсем неразличим в темноте, девушка медленно повернулась к Бухтарю. Калека оставил бутыль на земле и уже раскуривал свою кукурузную люльку.

— Ты зачем сюда приперся? — глухим, угрожающим голосом спросила Румяна. — Кто тебя звал, ахог подери?

Он молчал. Табак в чаше разгорался при затяжках, немного освещая Бухтарево неприятное лицо, с вечной печатью сонной усталости на нем.

— От глупости тебя хотел предостеречь.

— Кто просил тебя об этом предостережении? Ты старый несчастный человек, который хочет, чтобы все вокруг были так же несчастны, как и он сам!

— Так-то оно так, но наоборот. Я несчастен, это верно, но оттого я хочу, чтобы вокруг меня всем было счастье, чтобы люди позабыли о боли и скорби. Тогда, наверное, мне будет легче забывать про свою боль и скорбь. Я так думаю.

— Да кто тебя просил?! Кто…

— А меня пока что не надо просить о добром деле, не такая я еще сволочь. И мнение свое мне высказывать не надо. Плевать мне, Румянка, на мнение твое неразумное, тем паче что составлено оно не тобой, а гормонами игривыми. Знаешь, что такое гормоны? Нет? Ну и не шибко важно. Идем.

— Никуда я с тобой…

Он ловко схватил ее за запястье, да так крепко сдавил, что не вывернуться, и потащил обратно на луг.

— Я знаю, чего ты добиваешься, злыдень! Думал, не догадаюсь?! Да мать с отцом мне так рьяно на тебя кивают, что вот-вот головы у них от плеч отскочат! Смотри, мол, Румяна, какой Бухтарь хваткий! Гляди! За ним будешь как за каменной стеной! Тьфу на вас! Тьфу на вас всех!

Бухтарь при этих словах остановился, повернулся к ней, резко замолчавшей от испуга, постоял недолго, а потом расхохотался так громко и искренне, что на глазах у девицы слезы от обиды навернулись. Он отпустил свою пленницу и пошел дальше, а ей ничего не оставалось, кроме как идти рядом.

— Дурында ты, Румянка, — мягко говорил однорукий, поднимаясь на холмик. — Пять лет назад, когда я вернулся домой калекой и увидел, что родную деревню разбойники пожгли, когда по дорогам бродил неприкаянно, когда Дорот меня к вам в дом привел, накормил и обогрел, ты была соплюхой тринадцати лет от роду. Я же тебе свистульки из дерева точил, лук игрушечный справил, показал, как нож метать, ты же истории про мою наемничью долю, почитай, каждый вечер слушала. Про то, как я с Мансом Вдоводелом ходил, как воевал то там, то сям, про то, как я море переплыл и в стране снежных баб побывал. Помнишь?

— Помню, — ответила Румяна и совсем по-детски шмыгнула носом, глядя себе под ноги. По правде сказать, история про то, как Томех плавал за Седое море свататься к королеве женщин-воев, была ее любимой. Матушка неодобрительно цокала языком и возбраняла Бухтарю рассказывать про такую срамоту, но именно эта история была самой приятной для мятежного Румянкиного духа.

— Жениться на тебе, дитя, — это последнее, чего бы я хотел, ведь для меня ты всегда останешься ребенком.

— Ты женишься на вдове Лешек, да? — тихо спросила она.

Бывший наемник рассмеялся опять, но уже тише.

— Ива Лешек баба знатных достоинств, это верно… весьма знатных, с какой стороны на нее ни погляди. Но я не думаю, что когда-нибудь женюсь. Это вообще не столь важно сейчас, Румяна. А важно то, что собиралась сделать ты.

Девушка вспыхнула. Теперь, когда жар внутри нее сильно утих, она почувствовала стыд.

— Пойми, Господь наделил твоих мать и отца тобою одной. В тебе вся их любовь, в тебе все их надежды, их стержень. Коли ты честь свою опозоришь, представь, как им будет стыдно на улицу выходить. Лех Зданек просто человек, ведомый людскими страстями, не самый плохой, наверное, но он был бы лучше, кабы заслал сватов, а вместо этого он скоро отправится в Спасбожень и запишется в гусарию. И обратно он, скорее всего, вернется через несколько лет уже с женой, да не из кметов либо мещан, а какой-нибудь знатной белой панночкой, что для его продвижения по службе будет сподручна. Жизнь такова, верь мне. Я ее видел, я ее, паскуду, знаю.

Они стояли и смотрели на ромашковый луг, на котором пили, ели, танцевали, распевали песни, прыгали через костры, бренчали на бандурах и целовались люди, справлявшие праздник весеннего равноденствия и день рождения человека, которого среди них не было.

— Батюшке и матушке не расскажешь?

— Не расскажу. Но ты мне дай слово, что не станешь делать глупостей.

— Не буду, Господь мне свидетель. Прости меня, Бухтарь.

— Данх, брхам брутхмхр…

Жизнь шла своим чередом, кметы приступили к весенней подготовке пашен для сева, и у ковалей не было даже лишней минуты продыху. Дорот с дочерью и одноруким помощником правил рабочий инструмент, а то и ковал новый.

С празднования весеннего равноденствия минуло немногим больше недели, когда посреди ночи в Пьянокамне поднялся крик. Кто-то во всю глотку вопил: "Пожар!" — отчего деревенские люди, всегда знавшие, что нужно делать по такому несчастью, выскакивали со дворов на улицы, сжимая в руках ведра, и опрометью неслись к ближайшему колодцу. Но Пьянокамень не горел. Зарево пожара красило ночное небо красным и оранжевым вдалеке, а немногим выше над заревом тем ползла по небесному куполу красная комета, вестница бед. К ней за прошедшие годы люди кое-как попривыкли, а пожар, куда более близкий, чем она, не на шутку их испугал.

— Кажись, конеферма пана Зданека горит, — сказал деревенский голова, — а ну-ка запрягайте телеги!

Огнеборцы вернулись с рассветом — и лошади, и телеги, и они сами были черны от сажи. На некоторых виднелись примочки, закрывавшие свежие ожоги, но жены и матери неустанно благодарили бога за то, что назад вернулись все до единого мужчины, и даже на одного больше.

Когда Румяна услышала имя, она с отчаянным ужасом стала пробиваться сквозь толпу встречавших и вернувшихся, работая локтями, но когда смогла выбраться к телегам, увидела лишь, как кого-то уже заносят во двор к Бухтарю. Прорвавшись же к его воротам, наткнулась на родного отца, который крепко ухватил ее за плечо.

— Томех сказал не беспокоить.

— Что там? Кого привезли, батюшка?! Скажи! Его?! Его?! — взмолилась Румяна.

— Уймись! — процедил коваль, впрочем, тут же дав слабину, как обычно бывало в его противостояниях с единственным и любимым чадом. — Там… на конеферме творилось жуткое дело, не хочу про это говорить. Из всех живьем мы нашли только Леха Зданека… а ну уймись!

— Пусти!

— Уймись, девка! — вопреки обыкновению рыкнул Дорот, не пуская дочь в Бухтарев двор. — Со всех окружных деревень люди пожар тушить собрались, а потом отправили гонца в Скиров за лекарем и стражей, но пока их нет, за несчастным парнем Томех приглядит. Лучше цирюльника в округе не сыскать, он у настоящих лекарей в их отряде наемном учился, так что не лезь под руку! Он сказал, чтобы не мешали ему, ясно? А теперь домой и за работу, всем нужны плуги.

День был потерян для нее. Румяна трудилась вместе с отцом, глядя на мир пустыми глазами. Она была бледна как приведение, работала без души и внимания, а когда отцу это надоело, он прогнал девушку в дом и запретил выходить. Она не хотела есть, не хотела пить, лишь сидела на лавке и смотрела в окно, кусая нижнюю губу, и прекратила это, лишь когда мать закричала, увидев у нее на подбородке кровь.

Когда ночь усыпила Пьянокамень и в деревне каждая собака видела уже третий сон, одинокая тень скользнула в лунном свете, пересекая улицу и крадясь вдоль стены одного из домов. Румяна залезла во двор к Бухтарю. Благо собаки он не держал, она пробралась под самое окно, где горел свет. Встав на цыпочки, заглянула внутрь и увидела, как хозяин при свете нескольких свечей ходит туда-сюда по комнате, складывая разную всячину в кожаную сумку. Пока Бухтарь метался из стороны в сторону раненым зверем, явно торопясь, девушка изо всех сил старалась лучше разглядеть того, кого уложили на две поставленные рядом лавки, но край стола закрывал обзор, отчего она мелкими шажками стала двигаться влево, пока не задела ногой пустое ведерко. То негромко стукнулось, упав, а Румяна присела и сжалась в комок от страха. Ничего. Пьянокамень спал, а Бухтарь был так занят своими делами, что не заметил чуть слышного стука снаружи. Так она решила, прежде чем крепкие пальцы схватили ее за шкирку, и, не успев даже пискнуть, дочь коваля оказалась втащена в дом через окно.

— Думал, что ты раньше придешь, — буркнул он, вернувшись к сумке, как ни в чем не бывало.

— Думал? — Она глядела только на сплошной кокон из бинтов и одеял, лежавший на лавках.

— Да. Я же знаю тебя, Румянка. То, что ты явишься посреди ночи, было очевидно.

Она сделала крохотный шажок, другой, ощущая сильный запах мазей и… гари, исходящий от Леха.

— Он… живой? — пролепетала она.

— Живой. Но зрелище страшное. Над бедолагой поработал не только огонь, но и тот, кто этот огонь по ферме пустил. Погляди, если духу хватит.

Бухтарь не обращал на нее внимания, продолжая запихивать в свою сумку какие-то бумаги, банки, бутылки, ковчежцы, будто та была бездонной, а Румяна, казалось, целую вечность преодолевала жалкое расстояние в три локтя, что отделяло ее от накрытого тряпкой лица. Тряпка едва-едва шевелилась, тревожимая дыханием, и девушка поклялась самой себе, что, что бы там ни оказалось, она не отдернет руки, не отвернется и не закроет глаз. Румяна сорвала теплую, тяжелую от влаги ткань и бессильно осела на пол, клятву, впрочем, сдержав. Лицо Леха блестело от покрывавшего его жирного слоя мази, но было оно невредимо.

— Ах ты, старый злой щучий сын…

— Прости, молодка, — глухо усмехнулся Бухтарь, встав рядом, — воистину дурная шутка. Но если бы ты видела его лицо этим утром, твой визг услышали бы и в Спасбожене, как ни крепись. Я восстановил его с самых основ, и даже успел переговорить с парнем, прежде чем он совсем ослаб.

Бухтарь шаркающей походкой прошел к печке, выложил на стол крынку с молоком, миску хлеба и пару кружек. Козьим молоком его исправно снабжала вдова Лешек — уж очень калека его любил. Сев на свободную лавку, он плеснул в кружки и кивнул Румяне на табурет. Та, пытаясь понять только что услышанные слова, бездумно повиновалась, села, взяла кружку и отпила, лишь тогда встрепенувшись, потому что молоко оказалось ледяным.

— Он будет жить, и он будет здоров, — продолжил Бухтарь, — я восстановил ему все мышцы, исцелил нервную систему и внутренности от тепловых повреждений, вернул весь кожный покров, и теперь он просто спит глубоким сном. Через несколько дней кожа окончательно приживется, а дотоле ты будешь за ним ходить и его утешать. Парень потерял всю семью, и всю его жизнь пожрал огонь, так что постарайся заставить его лежать смирно и не раздражать новые ткани.

Румяна вроде бы и слышала, что он говорил, и даже понимала что-то, но в то же самое время и не понимала вовсе. Большая часть ее головы была занята мыслями об одном только Лехе, но оставшаяся часть кричала о том, что Бухтарь… неправильный.

— Это все по моей вине, — вдруг сказал калека, — это я виноват.

— Ты? — удивилась она.

— Они искали меня. Я-то думал, что хорошо схоронился, но они меня искали все эти годы, что я был в бегах. Страшно подумать, сколько сил бросили на поиски, если всего за жалких пять лет успели добраться до такой глуши.

— Они? Кто они? Кому ты сдался так сильно, что из-за тебя людей огнем жгут?!

— Очень плохим людям, — ровно ответил Бухтарь и посмотрел на девушку из-под нечесаных седоватых волос, которые всегда так неаккуратно падали на его глаза и лоб.

Привставшая было Румяна в страхе плюхнулась обратно. Там, у ручья в темноте, когда Лех едва не ударил Бухтаря, ей привиделось на краткий миг, будто глаза калеки вспыхнули. На самый-самый краткий миг. Это так напугало ее, что девица вскочила и схватила юношу за руку. Потом она убеждала себя, что, конечно, тогда у ручья она лишь защищала однорукого старика, как велит Господь-Кузнец, но именно в тот самый момент она знала, что если Лех ударит Бухтаря, то с ним, с Лехом, произойдет нечто страшное, и надо было любой ценой спасти возлюбленного. Вот и опять полыхнули глаза Бухтаря лишь на краткий миг, но теперь Румяна была уверена.

— Ты… кто?

— Волшебник, дитя. Я беглый магик, примеривший на себе личину другого человека и пользовавшийся историями, которые тот человек мне рассказал, пока мы были знакомы. Пять лет назад я случайно встретил твоего отца, и так случилось, что спас его от смерти. В благодарность он, решив, что я бродяга, позвал меня к себе. Как я у вас в Пьянокамне прижился, ты знаешь, а вот теперь пора уходить. Беда слишком близко подобралась, еще чуть-чуть — и она заявилась бы прямо сюда. Пора сниматься с места.

Они сидели молча — мрачный Бухтарь, тянувший козье молоко, и бледная Румяна, смотревшая на него.

— Не верю, — наконец соврала она, отчаянно пытаясь вцепиться в ту часть жизни, которая, стремительно кувыркаясь, летела в пропасть, — не верю.

Бухтарь отставил кружку, глянул на нее исподлобья и вздохнул. Сначала изменились глаза, из светло-карих став совершенно нечеловеческими, бледно-желтыми, потом лицо стремительно потеряло все знакомые черты. Бухтарь был настоящим диморисийцем, с простым и твердым лицом, с широкими скулами, широкой челюстью, носом-картоплей. Новое лицо благородно вытянулось, став уже, скулы приподнялись, щеки, с которых исчез и намек на бороду, впали, глаза провалились глубже, удлинившийся нос заострился, как и подбородок; изменилась, став изящнее, линия рта. Последними были волосы, из седовато-русых, остриженных "под горшок", как положено было носить всякому диморисийскому мужчине, они превратились в длинные, падающие на плечи и спину пряди, совершенно седые, кроме одной, иссиня черной. В новом облике Бухтаря были только две знакомые черты — две длинные складки, которые, постепенно истончаясь, пролегли от внутренних уголков глаз по обеим сторонам от носа к уголкам рта. Когда-то матушка сказала, что это пути, протоптанные слезами на лице очень несчастного человека, хотя Румяна никогда не видела, чтобы Бухтарь плакал.

Когда трансформация закончилась, дочь кузнеца замерла ненадолго, а потом набрала полную грудь воздуха, чтобы закричать. Бухтарь вскинул руку и сделал пальцем быстрый жест вроде того, каким опытный счетовод гоняет по спицам счетов костяшки, — рот Румяны был открыт, и она с силой выталкивала легкими воздух, но звук куда-то пропал, словно заблудился в голосовых связках и никак не мог найти дорогу.

Тот, кто звался Бухтарем, встал из-за стола, накинул на плечи серый шерстяной плащ, надел широкополую соломенную шляпу, закинул на плечо ремень сумки и взял стоявшие в углу трезубые вилы.

— Дом этот и все, что в нем, оставляю тебе, Румяна. И ему, возможно, если сойдетесь. Я был неправ, все-таки этот парнишка оказался хорошим человеком. Они пытали его, выведывая про меня, искали калеку-волшебника с покалеченной рукой и желтыми глазами. Конечно, парень не мог меня опознать, но когда они выведывали о новых людях, появившихся за последние годы, он не сказал им про меня. Знал, что они придут сюда, не меня он покрывал, а тебя и твою семью. Видать, что-то там у него внутри к тебе есть, что-то очень сильное. Прощай, Румянка, и прости меня, если сможешь.

— Постой! — Она вскочила, внезапно понимая, что дар речи вернулся. — Как хоть звать-то тебя по-настоящему?

— Тобиус.

— Вот те на… ну и срам!

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Он добрался до сгоревшей конефермы пешком, попутно отмечая, что потерял ходкость. В прежние времена Тобиус мог широко шагать целыми днями без отдыха, мутировавший организм позволял проделывать и не такое, но за прошедшие годы он… не то чтобы обленился, скорее закостенел. Почти пять лет серый маг пахал землю, сеял пшеницу, пожинал ее, копался в собственном огороде, рубил дрова, таскал воду, пас скот, ковал железо и плотничал на стройках. Его тело привыкло к оседлому укладу, и теперь возвращение к бивачной жизни обещало стать неприятным испытанием.

Все, что могло сгореть на конеферме, уже давно превратилось в золу и пепел, огонь уничтожил хозяйственные постройки, а животные, не погибшие в нем, покинули разрушенные загоны и разбежались во все стороны. Рано или поздно люди бросятся их искать, наверняка кметы уже ищут "ничейных" лошадей, но дотоле многие животные погибнут от зубов и когтей зверя либо чудовищ, иным повезет самим найти путь к человеческим жилищам.

У дороги стоял фургон, возле которого суетились люди в легких доспехах с саблями на поясах. Другие люди ходили по пепелищу и лазали по черневшим невдалеке развалинам особняка семьи Зданеков. Средних лет сержант, оглядывавший это печальное зрелище, стоя у фургона, заметил Тобиуса.

— Поди-ка сюда, старче!

Волшебник торопливо приблизился и заговорил, часто и мелко кивая, как порой поступали кметы при встрече "больших людей из большого города".

— Чем могу служить, милостивый государь?

Сержант удивился, когда разглядел нестарое, в общем-то, лицо, безусое и безбородое к тому же.

— Из местных? — недоверчиво спросил он.

— Э… никак нет, милостивый государь, странствующий мастеровой из земель эстрийских, могу грамоту удостоверяющую показать, что я не бродяга какой, — не сбавляя накала раболепия, врал Тобиус, чей истинный облик выдавал в нем пришлого. — Но ежели что спросить надо, то извольте. Я вчера вместе с пьянокаменскими тоже здесь был.

Стражник из Скирова расспросил его о пожаре, и волшебник честно рассказал все, что знал, то есть совсем немногое. Той ночью он, как и остальные, участвовал в тушении, хотя спасать было уже почти нечего, а потом его заботы были направлены на сохранение жизни Леха Зданека.

К дороге вышел стражник помоложе и обратился к сержанту, протягивая лежащий на тряпице предмет, который при беглом взгляде напоминал не то какой-то гвоздь, не то бесхитростный прямой стилос. Тобиус впился в него взглядом, ощутив магию, пропитывавшую находку. Сержант заметил этот взгляд и велел ему идти дальше.

Городские волшебники не могли ездить вместе со стражей на каждое преступление, их время стоило слишком больших денег, и поэтому стражники из Скирова прибыли сами по себе. Это играло Тобиусу на руку, потому что применять тяжелую и энергоемкую Незримость он не хотел бы, а с простых смертных и пустяшных чар Глазоотвода будет достаточно. Когда конеферма скрылась из виду, он сошел с дороги, воткнул в землю вилы, наложил на себя упомянутые выше чары и, вернувшись обратно, стал следить за работой стражников. Те не видели постороннего, точнее, не смотрели на него, не могли смотреть, их глаза "соскальзывали, а умы совершенно не воспринимали его присутствия. Наконец Тобиус приметил того, кто подал сержанту находку, — стражник стоял над мертвой лошадью в большом пустом загоне с проломленной изгородью. Даже на изрядном расстоянии вокруг туши чувствовалась сбивающая с ног трупная вонь. Другой стражник нехотя подошел, отмахиваясь от мух и зажимая нос.

— Нашли? — спросил тот, которого запах не смущал.

— Нет, — прогнусавил второй. — Их тут всего три мертвые скотины, но те две вчера померли, наверное, споткнулись, и обезумевший от страха табун задавил, а эта, о Господи, эта, похоже, гниет здесь уже неделю!

— И в ней я нашел ту штуку.

— Как ты можешь здесь стоять? Меня сейчас вырвет! — вопросил второй, стараясь не смотреть слезящимися глазами на копошащихся трупных червей.

Не дожидаясь ответа, он отбежал прочь, упал на четвереньки, и его действительно вырвало.

Тобиус был не из брезгливых, но все равно постарался не дышать слишком глубоко, приблизившись к туше. Степень омертвения тканей скотины говорила о том, что она успела пролежать под палящим солнцем несколько дней. Серая шкура просела на остове, высохла, натянулась, из-за чего рот исказился в жуткой гримасе. Глаза, ноздри и прохудившаяся брюшная полость кишели червями, а воздух вокруг гудел от мух.

Вернувшись на дорогу, Тобиус подошел к фургону стражи, заранее успокоив лошадей, которые явственно ощущали его присутствие, и вплотную подобрался к сержанту. Находка лежала у того на открытой ладони, и офицер мрачно взирал на нее, хмуря брови. Дальнейшие действия Тобиуса не имели и грана изящества, он просто сграбастал стержень вместе с тряпкой и перенесся к своим вилам. Тут же артефакт упал на землю, а маг принялся сдавленно изрыгать проклятия — там, где его кожа коснулась металла, она была обожжена потусторонним холодом.

Спустя час пути он нашел уединенное местечко на развалинах маленькой заброшенной фермы. Тобиус должен был убедиться, что его не заметят и ему не помешают, так как занятия магией без разрешения светских властей и церковного патента в Вестеррайхе карались сожжением на костре.

Подготовив ритуал, волшебник уложил в центр выведенного на земле круга свою находку и открыл изъятую из сумки книгу заклинаний. Последовала длинная череда словоформул, после чего из сумки появилась большая медная чаша с цепочкой тайнописных знаков вдоль края и деревянный диск, к которому Тобиус прикрепил серебряный стержень. Наконец маг сгустил из воздуха воду, наполнил ею чашу и положил диск внутрь. Ему повезло. Если бы прежний хозяин этого стержня озаботился хоть какой-то защитой от магической слежки, Тобиусов трофей не повернулся бы на воде и не указал бы острым концом в нужную сторону. Взяв этот волшебный компас и пробудив Крылья Орла, маг поднялся в небо, а вилы полетели рядом с ним.

Следящий артефакт вел прочь от густозаселенных земель и главных дорог, в области лесистые и скудные людьми. Стало понятно, что цель полета близка, когда Тобиус заметил, что довольно продолжительное время под ним извивается одна и та же речушка, а компас меняет направление все чаще. Один берег реки был обрывист и порос невысокими кривыми деревьями, опад под которыми скапливался годами, второй же берег был пологим, и по нему вдоль течения вилась плохая дорога из грязи, песка и мелкой гальки, также изрядно присыпанная листвой. По дороге в направлении против течения реки двигался поезд, включавший три больших деревянных фургона, а также отряд конных и пеших конвоиров.

Маг опустился на крутой берег и двинулся параллельно поезду, то и дело разглядывая его через Истинное Зрение. Он был не в той форме, чтобы рискнуть и напороться на слишком опасного противника, а еще он хотел, чтобы его встреча с этими душегубами состоялась как можно дальше от Пьянокамня.

На ночлег Тобиус собирался устроиться на каком-нибудь дереве, но чем темнее становилось, тем яснее он понимал, что поезд не остановится. Фургоны продолжали катиться по дороге всю ночь в полной темноте. Это был первый и самый тревожный знак для мага. Вторым знаком стало то, что на следующий день поезд ни разу не остановился для привала и ухода за животными, а конвоирам, судя по всему, не требовалось справлять природные нужды.

Руководил поездом человек благородной наружности, который ехал впереди на хорошей лошади, облаченный в дорожный плащ, высокие, до середины бедра кавалерийские сапоги на шнуровке и широкополую шляпу с черными перьями. Из-под плаща выглядывала блестящая богато украшенная кираса и кружевной воротник, на поясе висела шпага и пистоль. За время пути этот господин, явно иностранец, не издал ни звука. Он не заговорил даже тогда, когда поезд вынужденно остановился по причине выстроенной поперек дороги кучи замшелых валунов, гнилых коряг и срубленных в округе деревьев. Началась стрельба из засады.

Следя за тем, как охрана бросается навстречу пулям, Тобиус вспоминал похожий случай из собственной жизни. Все закончилось быстро и очень странно. Солдаты конвоя окружили и взяли в клещи разбойников, откровенно плюя на вражеский огонь. Волшебник отчетливо видел, как попадание куска свинца сбило с ног одного из защитников поезда, но тот сразу поднялся и безмолвно продолжил путь, а из некоторых других по окончании действа торчали арбалетные болты. Последние сомнения исчезли — теперь Тобиус точно знал, с кем имеет дело, несмотря на то что Истинным Зрением он все еще видел ауры простых смертных.

Всех разбойников взяли живьем, больше дюжины людей были приволочены к фургонам, лишь после чего предводитель покинул седло с собственным арбалетом в руках. Маг молча следил за тем, как он всадил по болту в пятерых мужчин подряд, потом достал длинные тонкие щипцы и под вопли еще живых принялся извлекать снаряды из трупов. Это повторялось до тех пор, пока все четырнадцать человек не погибли. К тому времени солдаты разобрали завал, и поезд двинулся дальше без потерь.

Тобиус перелетел через реку и приземлился рядом с валявшимися на дороге телами. Он почти не удивился тому, что убитые на его глазах разбойники, коим "посчастливилось" нарваться на слишком опасную добычу, уже смердели как недельные висельники.

Следующим утром, оставив поезд, маг облетел округу, нашел место, где от речной дороги в сторону уходило ответвление, и устроил там ловушку. Он вплел в землю заклинание Солнечный Костер с обширным радиусом поражения, после чего тщательно скрыл потаенные чары и скрылся сам.

Когда поезд показался на ближайшем изгибе дороги, время шло уже к полудню. Предводитель, миновав развилку, повернул на ответвление, и фургоны с конвоем следовали за ним, пока Тобиус не пробудил дремавший Солнечный Костер. Волна золотистого света ударила из-под земли, на миг затопив всю округу, а когда она схлынула, не было ни конвоиров, ни лошадей, лишь пустые доспехи, упряжи, три замерших фургона и ползущий прочь командир, который не успел сбежать и лишился ног. Покинув укрытие, волшебник быстро его нагнал.

Безногий почувствовал, что к нему приближаются, перевернулся на спину и поднял арбалет. Тобиус ощутил страх, хотя его и окружали чары Непробиваемого Доспеха. Увидев, кто к нему идет, безногий опустил арбалет и выхватил из кобуры пистоль, волшебник вмиг перенесся к нему, выбил оружие ударом ноги, проткнул вилами руку, пригвождая ее к земле, а потом из распахнувшейся сумки вылетел ритуальный нож и пригвоздил к земле вторую руку врага. Тобиус направил ему в лицо указательный палец, на кончике которого светилось Перламутровое Шило.

— Кто ты такой?

Аура все еще утверждала, что маг имел дело с человеком, но он уже знал, что это фальшивка. Якобы живой человек не дышал, из обрубков его ног очень вяло сочилась черная жижа, а вилы и нож не причиняли ему особых мучений. В довершение всего зрачки врага светились фосфорной зеленью.

— Я — лермазу, — хрипло ответствовал он, улыбнувшись.

Тобиус отшатнулся в приступе смятения, что дало безногому шанс: он распахнул рот и изрыгнул воющий призрачный череп, который унесся ввысь, оставив за собой хвост черно-зеленого дыма.

— Хозяин узнает, что я нашел тебя, что ты жив. Он тоже тебя найдет.

Тобиус побелел от ярости и чуть не поддался приступу дурной крови, но вовремя взял себя в руки. Он допустил ошибку, потому что потерял самообладание, и винить кроме себя никого не мог.

— Полагаю, допрашивать тебя бесполезно?

— Я не сказал бы тебе ничего, даже если бы мог, — улыбнулся безногий, — так что избавь нас обоих от долгого и скучного допроса. Уничтожь меня поскорее, и я вернусь к своему хозяину, и даже буду поощрен. Все равно ничего иного ты сделать не сможешь, ведь магия Смерти тебе не дается, верно?

"Он знает", - подумал Тобиус. Сказанное было правдой: некромантия никогда ему не давалась, однако серый маг не трубил об этом на каждом углу.

По воле волшебника земля обхватила и сковала правую руку пленника, ритуальный нож был извлечен, его зачарованное бронзовое лезвие легко срезало с груди нежити блестящую кирасу и распороло одежду. Созданные опытными некромантами лермазу лишь имитировали людей, но под одеждой, в груди у них не находилось места ни для сердца, ни для других человеческих органов. Их туловище являлось полым сосудом, каркасом из черных ребер, покрытых полупрозрачной зеленой плотью, похожей на стекло, перевитое венами, а внутри, в призрачном котле некротической магии, беззвучно стенали души, отнятые у живых.

Волшебник медленно протянул руку к некротканям, но отдернул ее, когда изнутри навстречу подалось нечто похожее на лицо. А потом эти "лица" начали "всплывать" тут и там, натягивая полупрозрачную плоть в бессильных попытках вырваться из того ужасного места, в котором оказались. Где-то там томились души Миклоя Зданека и его домочадцев, а также разбойников, убитых вчера.

— Нагляделся? Что дальше?

Тобиус не умел изгонять нежить, в лучшем случае он мог ее уничтожить, если она была материальна. Он медлил, размышляя о том, что станет с душами, если просто уничтожить лермазу? Взгляд упал на арбалет, и маг поднял оружие. Черное изящное ложе одновременно и восхищало, и пугало сложностью посеребренных рельефных украшений в виде переплетения костей и черепов с изображениями червей, мух и стервятников, а также изысканно изящными строчками восточной вязи. Приклад был особенно красив, хотя его искусно вырезали в виде распахнутой шакальей пасти. В ложе покоился острый штырь, точная копия того, что Тобиус украл у стражников.

— Почему ты перестал улыбаться? — спросил маг, наводя артефактное оружие на мертвеца.

Щелчок, громкий чавкающий звук. В ушах взорвалась какофония десятков голосов, и перед глазами промелькнули спутанные переплетенные картины из чужих жизней. Это продлилось всего лишь миг, но Тобиус рухнул на колени рядом с упокоенным трупом. Так он и лежал несколько часов, будто парализованный, без сил.

Когда желание жить хоть немного проявило себя, волшебник поднялся, с трудом управляя телом. Во вскрытых фургонах он обнаружил трупы, наполненные консервирующими бальзамами. Отряд нежити, рыскавший по Диморису, собирал для кого-то не только души, но и рабочий материал. Поскольку слабость не позволяла сосредоточиться и воспроизвести нужное заклинание, он достал из сумки три колбы с белым фосфором и закинул по одной из них в каждый фургон. Вернувшись к мертвой оболочке лермазу, серый маг обыскал ее. Вся добыча составила артефактный арбалет, кожаный ремень с шестью гнездами, четыре из которых занимали блестящие серебром стержни, перевязь с обычной, но качественной стальной шпагой, дорогой с виду пистоль, небольшой запас пуль и пороха. Два оставшихся стержня были возвращены в гнезда на ремешке, после чего волшебник вспомнил кое о чем. Когда лермазу узнал его, он отставил арбалет и достал пистоль. В этом пороховом оружии не чувствовалось магии, но, разрядив его в ствол ближайшего дерева и выковыряв пулю, Тобиус понял подвох. На его перчатке лежал шарик, но не свинцовый, а керберитовый. Засядь пуля в теле — он бы лишился доступа к Дару, а судя по небольшому количеству пороха, именно на это и рассчитывал заряжающий.

Достав из сумки синий свиток, Тобиус пробудил его чары — синяя бумага на глазах удлинилась и, извиваясь змеей, свернулась вокруг трофеев, после чего они исчезли из привычной реальности, будучи упакованными в двухмерную реальность синего свитка.

Когда фургоны догорели, волшебника уже и след простыл.

Чтобы добраться до Спасбоженя от юго-западных пределов Димориса, следовало сначала достичь вод великой Вейцслы и подняться по ее течению вверх. Как и большинство столиц Вестеррайха, стольный град Димориса стоял на судоходной артерии, крайне важной для торговли. В прежние века город был деревянным и часто горел, но к году одна тысяча шестьсот сорок первому столичный детинец, а также обширные центральные районы уже давно были сплошь одеты в белый камень, а многие важные улицы застелены брусчаткой.

Ладья, на которой Тобиус купил себе место, благополучно миновала охранные суда и вскоре вошла в порт Спасбоженя. Продолжая находиться под присмотром орудийных бойниц высокой белой башни, она подошла к причалам, встала на прикол среди десятков подобных судов и начала выгружать товар. Волшебник спустился по сходням, притворно хромая и опираясь на вилы как на посох. Голову он держал низко, чтобы поля шляпы скрывали глаза, от ложной личины отказался, боясь, наоборот, привлечь ею внимание других магов, а вот ауру себе подправил. Медитируя на корабле, он загнал вглубь и временно притушил сияние магического дара, чтобы хоть на первый взгляд сойти за простого смертного.

Тобиус умел временно деформировать свое астральное тело и считал это небольшим преимуществом мутировавшего генома. Когда-то, приплыв на Ору, он некоторое время успешно выдавал себя за безобидного целителя, скрывая, что является еще и боевым магом, а решив уйти от мира, серый волшебник постоянно поддерживал иллюзию своей обычности.

На воротах, отделявших порт от собственно города, пришлось незаметно передать стражнику лишнюю серебряную полумарку, чтобы не рисковать с созданием иллюзий несуществующих документов, — ведь на каждых воротах такого большого и важного города, как Спасбожень, должны были дежурить волшебники и, возможно, представители Церкви.

Еще в порту Тобиус почувствовал на себе чье-то назойливое внимание. На привозе всегда ошивалась куча соглядатаев, докладывавших различным господам, кто приплыл в столицу, а господа могли быть самыми разными — к примеру, торговцы, церковники, аристократы и, прямо скажем, самые обычные шпионы. Ни с одной из этих категорий серый маг до поры не желал иметь никаких дел, а потому, миновав ворота, сделал все, чтобы затеряться. Шагая по грязным улицам припортовых районов и дыша запахом рыбы, древесины, скота, лярда, смолы, сточных канав, он уже мечтал о том, чтобы поскорее убраться подальше.

Тобиус был вынужден податься в столицу по нескольким причинам: во-первых, у него было мало денег и много вещей, которые он мог бы обменять на недостающие деньги; во-вторых, если по его следу шли некроманты — Кузнец ведает, что им от него понадобилось, — то спрятаться в большом городе, где много источников жизни, от них было бы проще. Лишь обзаведясь деньгами, он мог броситься на юго-восток Димориса и покинуть Папскую Область, после чего до гор было рукой подать. Драконий Хребет очень велик, в этом царстве пропастей, долин, плато и пиков, грозящих небу снежными остриями, хватало места для тысяч разнородных племен, и один маленький волшебник легко потеряется там навечно. Но для путешествия нужны были деньги.

— Геть с дороги, мелкота! — басовито рявкнул мохобород, проходивший мимо с огромной бочкой на плечах.

Представителей этого вида вблизи порта крутилось огромное множество, так же как и гномов, гоблинов и даже невысокликов (в Диморисе и Шехвере обычно именовавшихся кротинцами). Но если малорослых нелюдей держали возле реки дела торговые, то мохобороды работали исключительно грузчиками, носильщиками да охранниками и справлялись со своим делом в разы лучше кого угодно. Они были гигантами высотой в полтора человеческих роста, очень похожими на самих людей, разве что довольно уродливыми, четырехпалыми и клыкастыми, с гротескно утолщенным и массивным телосложением.

Углубляться в город не следовало, потому что белокаменные кварталы встречали нищих простолюдинов без особого радушия, и Тобиус, пропетляв вонючими проулками плотно застроенных окраин, нашел наконец маленькую занюханную гостиницу. Кормилен, борделей, подпольных игорных домов и особенно съемных жилищ близ порта было великое множество, от выбора рябило в глазах, но волшебник постарался найти такую дыру, о существовании которой давно забыли бы даже мытари. Он нуждался не в комфорте, а в скрытности, так что "Хромая собака", приютившаяся в лабиринте грязных окраинных улочек, вполне его устроила.

Последовавшие дни, и особенно ночи, полнились блужданием по злачным местам, где волшебник присматривался к людям и нелюдям. Ему было трудно осуществить задуманное, не имея нужных связей, — ведь без них на дне общества никуда. Как и на вершине, впрочем.

Несмотря на свой несуразный, в общем-то, вид, он смог устроиться вышибалой в один крайне неприглядный кабак и каждый вечер вытряхивал из него мутных субъектов, которые редко ходили без ножа за пазухой. Скоро Однорукий Кмет, раздающий пинки охамевшим головорезам, приобрел скромную, но заслуживающую некоторого уважения репутацию, и один богатый ростовщик предложил ему более высокооплачиваемую работу. К тому же одним вечером хозяйка кабака, где он работал, намекнула, что за день до того вокруг крутились некие люди, выспрашивавшие о седовласом человеке с вилами. Тобиус понял, что пора убираться.

На новой работе он принялся выколачивать долги. Противная и тухлая работа, которой обычно занимались мохобороды, давалась ему достаточно легко. Так прошел почти месяц, и лишь после этого появилось имя, с которым Тобиус мог подойти к дельцам с черного рынка и не быть посланным в Пекло.

Поздним вечером в начале месяца эпира Тобиус наведался в харчевню "Разбитое корыто" и подсел за дальний стол, облюбованный невысокликом и гномом. За соседним столом расположились двое — человек и мохобород.

— Можно ли разжиться табачком?

— Смотря кто просит, — ответил гном, не выпуска из зубов массивную прямую трубку.

— Однорукий Кмет с одобрения пана Брауля.

Для местного преступного мира он оставался мелкой сошкой, но и этого было достаточно, чтобы сойти за своего.

— Слышал о таком. Продаешь или покупаешь? — осведомился невысоклик.

— Продаю. — Тобиус медленно, орудуя одной рукой, набил трубку и благодарно кивнул гному, который помог ему прикурить. — Овеществленные заклинания.

— Эхе, вот как? Откуда взял?

— Какая разница?

— Большая, как Элборос[1]. На кой ахог нам надо покупать что-то, украденное у магика, чтобы потом этот магик по метке свою пропажу нашел и нас на каторгу отослал?

Тобиус поморщился, изображая напряженное мышление. Он не ставил никаких меток на собственноручно произведенный товар, но никак не мог сообщить об этом.

— Нашел в тайнике на руинах старой башни. Может, там и жил волшебник лет сто назад, но не теперь. Будете смотреть?

Гном и невысоклик переглянулись, невысоклик кивнул.

Тишина, окрашенная в сизые цвета табачного дыма, воцарилась над столом, а под ним Тобиус незаметно передал гному образцы. Это было в порядке вещей, на черном рынке ни одна потенциально крупная сделка не проходила без пробных образцов, тем более когда предмет торга — магическое изделие. На территории Папской Области, в отличие от королевств остального Вестеррайха, свободное хождение даже простейших артефактов, даже среди знати было категорически запрещено. Больше всех от этого страдали магические школы Димориса и Шехвера — Око Посвященных и Длань Разрушающая, но Церкви было на их убытки плевать. На этой почве бессильные волшебники обеих держав с особым остервенением преследовали тех, кто наживался на отнятой у них статье доходов. Изредка некоторые все же приторговывали незаконным товаром, но их при поимке сразу тащили в застенки Инвестигации, а потом и на костер.

— Приходи завтра, если наш знаток одобрит твой товар, мы сделаем хорошую закупку.

Возвращаясь к себе в "Хромую собаку" одним из длинных окольных путей, Тобиус держался стен, внимательно следил за ночными прохожими и готов был броситься в бегство при первой серьезной опасности. Когда он почти добрался до места, двигаясь по узкому переулку, позади него в темноте возникло нечто большое, пахнувшее мокрой шерстью и низко ворчавшее. Серый маг уронил вилы, одновременно разворачиваясь и вскидывая пистоль. В пределах города ему постоянно приходилось подавлять свое магическое начало, а потому ради большей безопасности он не расставался с трофейным оружием.

От взгляда светящихся из темноты глаз его бросило в холодный пот, казалось, бессменный ночной кошмар выполз наконец из мира грез и настиг его наяву. Казалось. Громадная тень, перекрывшая весь проулок, огненноглазая и рычащая, вопреки обыкновению, не двигалась и не пыталась заговорить. Пришло понимание, что от пистоля не будет толку, и оружие скрылось под плащом. Рычание прекратилось. Через какой-то ничтожный промежуток времени, показавшийся вечностью, огромное нечто убралось прочь. Тобиус же, подхватив вилы, последовал тому же примеру, лихорадочно размышляя — что делал посреди густонаселенного города громадный черный пес?

Следующим вечером один из потенциальных партнеров встретил Тобиуса раньше, чем тот добрался до "Разбитого корыта". Это насторожило мага, и он приготовился пустить в ход вилы, хотя невысоклика сопровождали мохобород и человек. Покинув Пьянокамень, Тобиус посвящал шакалотову[2] долю свободного времени возвращению боевых навыков, растяжкам связок, сухожилий и мышц, часами вращал вилы на крохотном пустыре, вспоминая приемы акробатического боя, и вполне преуспел, учитывая то, что был калекой.

— Все в порядке, Однорукий, мы с хорошими вестями.

— Вам же лучше, если так

Мохобород, чьи инстинкты от природы преобладали над разумом, почувствовав исходившую от серого волшебника угрозу, предостерегающе оскалился и тихо зарычал. Тобиус подумал, что для существа, питающегося исключительно растительной пищей, у лесного великана слишком много клыков — восемь, по четыре на каждой челюсти. Как и все представители своего вида, отправившиеся искать работу в землях людей, этот громила тщательно выбривал лицо и крупный круглый череп, но доподлинно было известно, что растительность на телах мохобородов имела зеленый цвет.

— Тише, тише, что за недоверие? Мы нашли богатого покупателя, которому нужны свитки с чарами Исцеления, транспортные и защитные артефакты. У тебя это есть?

— Да.

— Нужно много, не меньше дюжины свитков и столько же "прыгунов".

— Да.

— Отлично! А вот если бы у тебя было какое-нибудь боевое…

— Ничего такого, — твердо ответил Тобиус.

Ему уже не раз выпадала возможность получить неплохие деньги за работу более грязную, чем та, на которую он был согласен, и приходилось отказываться. В принципе он мог создать боевой артефакт, зарядив его Молнией, Сосулькой, Огненным Шаром, но это тоже находилось за гранью того, на что он был готов.

— Жаль. Завтра на закате мы будем ждать тебя у колодца старины Стефана. Чтобы ты не думал, будто мы хотим тебя обобрать, нервный парень, вот задаток. Не стремайся, бери.

Невысоклик бросил ему кошель, но Тобиус не обратил на это внимания и уклонился, не сводя взгляда с подпольных торгашей. Те поняли, что им лучше идти, и только когда троица скрылась, он поднял кошель.

По возвращении в "Хромую собаку" серый маг пересчитал деньги и задумался — а не рискнуть ли ему и не сбежать ли с деньгами, которые уже удалось собрать? В принципе, если держаться вдали от городов и больших поселений, экономить и питаться тем, что можешь добыть охотой, можно было обойтись и имеющейся суммой. Тобиус уже жил лесной жизнью, когда изучал Дикую землю, и позже, когда человек в синем плаще перенес его в Вестеррайх, и до встречи с Доротом из Пьянокамня.

Несладкие воспоминания будто спровоцировали внезапный приступ боли. Тяжелый приступ, давно такого не было. Волшебник лежал на тонком соломенном матрасе, свернувшись калачиком, и скрипел зубами, пока мучения не стихли.

Как чувствует себя птица с подрезанными крыльями? Тобиус думал, что знает ответ на этот вопрос. Ах, как прекрасно было бы просто долететь до гор! Всего несколько дней быстрого полета — и он бы достиг царства гномов, а там принимали любого, кто мог предложить полезные навыки, и обратно не выдавали, даже если этот кто-то был разыскиваем Церковью. Но лишь те же самые птицы могли свободно летать по небу, а вот за летучими волшебниками следили иные волшебники, промеж которых была поделена земля. Даже в родном Ривене, где для магов была вольница, нет-нет да и приходилось предъявлять медальон, как знак принадлежности к выпускникам Академии, а в государствах Папской Области помимо медальона обязательно проверяли и церковный патент на право использования Дара. Нет, просто так можно летать только над бесхозной территорией, где-то возле границы с Дикой землей, куда амбициозного волшебника и калачом не заманишь. В окрестностях Пьянокамня, к примеру. А ведь у Тобиуса имелся и медальон, и патент, но он уже пять лет числился в розыске как среди волшебников, так и среди слуг Господних, и быть найденным не желал совершенно. Нужны были деньги на дорогу, чтобы и дальше притворяться простым человеком.

Он явился в назначенное место за два часа до заката, но к колодцу не приблизился, а поднялся на старую, уже не использовавшуюся каланчу и засел на ней. Небольшой, поросший сорными растениями квадрат незастроенного пространства, со всех сторон прижатый стенами заборов и изб, пустовал. Порой с разных улочек появлялись люди, которые просто пересекали это место и шли дальше по своим делам, или же бездомные, на удивление крупные и откормленные собаки пробегали мимо шумной стаей.

Колодец тот давно пересох и просто стоял пустым и безымянным, пока однажды туда в подпитии не свалился некто Стефан, никудышный местный сапожник, но знатный пьянчуга. Тело обнаружили через несколько дней благодаря как раз собакам, привлеченным запахом падали и взволнованно кружившим у колодца.

Подпольные торговцы, которые неожиданно решили стать посредниками, пришли вовремя, а клиент, солидного вида мужчина средних лет, вроде бы купеческого сословия, заставил немного себя подождать и явился в сопровождении пары телохранителей. Две группы людей и нелюдей лениво переговариваясь, стараясь скрыть нервозность. В интересах и тех, и других было как можно скорее обменять товар на деньги и разойтись, ибо быть схваченным на торговле артефактами значило обречь себя на пожизненные каторжные работы.

Тобиус изучил округу очень внимательно, не заметил ничего подозрительного и решил, что хватит заставлять их ждать. Когда он появился в густевших сумерках, до его ушей донеслось громкое "А вот и он, наконец!" с нотками облегчения. Приблизившись, волшебник осмотрелся еще раз, но не заметил лишних наблюдателей, кроме одного громадного рыжего пса, валявшегося невдалеке под забором. Он передал товар с рук на руки нетерпеливо ворчавшему гному, тот выступил вперед и разложил свитки и стеклянные палочки, мягко светившиеся голубым, на земле. Рядом с артефактами один из телохранителей покупателя уложил мешочек с золотыми марками. Обмен состоялся, и гном двинулся обратно.

Сразу затем что-то пошло не так. Это стало понятно, когда бородач вдруг резко замер с распахнутыми от удивления глазами, лица покупателей тоже изменились, вдобавок ко всему волосы на затылке Тобиуса встали дыбом, и он ощутил волну озноба. Кто-то использовал магию совсем рядом. Мгновением позже он оказался на земле, разбитый параличом. Та же судьба настигла и всех остальных, участвовавших в сделке, и относительную тишину прерывала лишь сдавленная ругань.

— Щучий сын! Щучий сын! — стонал гном. — Отродье червивой матки подземного демона! Гнида, вот ты кто, Болек!

— Умолкни, паршивый подземный карл! — донесся неестественно высокий и противный мужской голос.

Тобиус неподвижно валялся на земле и следил краем глаза, как некто в длиннополом одеянии прошел к гному и хорошенько пнул его по почкам, добавив для острастки второе заклинание Паралича. Ткань пространства пошла рябью, и возле колодца открылась арка портала, из которой выехал фургон городской стражи. Появившиеся тут же слуги закона принялись вязать бессильную добычу и грузить внутрь. Тобиуса подняли так, что он смог увидеть волшебника.

— Кажись, вот этот продавал контрабанду, гляньте на него, мудрейший, не будет ли хлопот?

Носитель мантии, блеклый тип с капризным серым лицом, реденькими усами и большой щелью меж передних зубов, скользнул по Тобиусу Истинным Зрением и сразу же потерял интерес.

— Простой смертный, — презрительно вымолвил он, — отвезите в околоток и выбейте из него правду! Оку будет любопытно узнать, где он раздобыл товар!

— Будет исполнено, мудрейший!

Пока Тобиуса запихивали в фургон, он, все еще парализованный, благодарил Господа-Кузнеца за то, что тот так щедро удобрил землю лентяями и бездарями, не способными распознать волшебника на расстоянии вытянутой руки. И все же он крайне сильно испугался, воочию представив себя повисшим на дыбе в окружении отцов-экзекуторов.

Во время поездки теснота давила нещадно. В один фургон запихали гнома, невысоклика и нескольких людей, что было бы еще терпимо, кабы не огромный мохобород, занимавший половину свободного пространства. В качестве особого наказания стражники будто специально выбирали худшие дороги, заставляя фургон трястись и подпрыгивать, а гном беспрестанно стонал и плевался проклятьями. Когда движение прекратилось и дверь фургона открыли, немного оклемавшегося Тобиуса поставили на неверные ноги и под охраной провели в большой дом. Вскоре он вместе с гномом оказался заперт в деревянной клетке-камере; в соседнюю затолкали невысоклика и одного из телохранителей — человека. Еще дальше томился несостоявшийся покупатель со своей охраной. Поскольку камеры располагались в ряд и преградой между ними служили деревянные решетки, можно было отлично слышать и даже видеть, что он рыдает.

Когда тело окончательно избавилось от последствий паралича, Тобиус пару раз присел, потянулся и, молниеносно приблизившись к гному, схватил его за горло. Прилагая немалые усилия, он оторвал бородача от пола.

— Прохрипи мне хотя бы одну причину не задушить тебя! — Лицо мага исказилось яростью, побледнело, и по венам от сердца стали подниматься потоки темной крови.

Гном честно пытался что-то хрипеть, его сильные пальцы сдавили Тобиусу предплечье, но боль только прибавляла тому ненависти и сил. Глаза жертвы уже начали закатываться, когда до рассудка душителя донесся пронзительный вопль невысоклика:

— Отпусти его, Однорукий! Он ни в чем не виноват! Как ты не видишь, что Бахону досталось больше всех! Это Болек нас продал! Стража, убивают! Стража!

Гном упал на пол и стал надсадно кашлять, плеваться, натужно сыпать проклятиями, но особо резко шевелиться не смел, потому что над ним все еще возвышался яростно сопевший Тобиус. Гном был не на шутку испуган и чувствовал, будто стальные пальцы все еще сдавливали его глотку.

— Что за Болек?

Бахон отполз к решетке, за которой беспокойно кудахтал его подельник, и еще какое-то время тер горло под бородой.

— Да что ты за человек такой?..

— Кто такой Болек? — повторил Тобиус с угрозой.

— Волшебник из Ока Посвященных, который проверял товар для нас, — быстро заговорил невысоклик. — Прикормленный магик низкого ранга! Он получал свой процент от каждой сделки, в которой участвовал! Мы имели с ним дело уже два года кряду…

— Три…

— А, точно, Бахон, три года кряду, и все было хорошо…

— Пока эта вероломная тварь нас не продала! — заорал гном.

— Позавчера, как обычно, мы отослали пробники ему, он вернул их с заверениями качества, покупатель нашелся сразу, дальше ты знаешь, Однорукий…

— Я поворачиваюсь, уже иду к вам, и тут вижу, как этот гнилой dhafs'ghurdarshaa[3] вылетает из колодца, улыбается, гнида, так подленько, а потом как даст своими дерьмочарами, gobhersaaten[4]! А потом еще раз!

Гном изрыгнул несколько проклятий на гонгаруде, наконец выдохся, тихо застонал и спрятал лицо в широких ладонях. Природный иммунитет к магии сыграл с ним злую шутку: первый Паралич подействовал слабо, зато во второй Болек вложил больше сил и все же обездвижил гнома, крепко травмировав нервную систему.

Тобиус подошел к зарешеченному окну, уставился в ночь и стал думать, пока гном и невысоклик переговаривались.

— А самое подлое, что этого червя нельзя с нами на каторгу утащить! Он-то верняк в любом разе отбрешется, мол, входил в доверие к преступникам, а я, если вообще заговорю со стражей, приговор себе подпишу! Все, прощай родная гора, здравствуйте каменоломни!

— Не кисни, Бахон, может, нас диаспора выкупит?

— Диаспора? — издеваясь, повторил гном. — Чья диаспора, рвать твою кормилицу?! Моя или твоя? За тебя, может, и попытаются положить что, а ради меня, попаданца, мои сволочные родичи и марки медной не предложат! Да и не выкупаются те, кто с магией связался, Церковь не позволяет, ты разве не…

— Что будет дальше? — Голос Тобиуса зазвучал так неожиданно и был столь спокоен, что содрогнувшийся гном вжался в решетку спиной.

— Что дальше? Дальше будет допрос, Однорукий. Завтра поутру в околоток явятся дознаватели от Церкви и Ока, или тебя к ним отправят. Да и начнут они выпытывать — мол, откуда взял артефакты? Молись, чтобы поверили в сказочку про найденный тайник.

Тобиус кивнул, отошел от окна и сел посреди камеры, поджав под себя ноги. Через некоторое время Бахон так осмелел, что приблизился к нему и помахал перед лицом волшебника рукой.

— Он это чего? — подал голос человек, посаженный с невысокликом.

— Кажись, спит с открытыми глазами. И пусть спит, — ответил гном, пятясь, — а то мне как-то не по себе рядом с ним. Хватка у этого душегуба как у гренделя[5], хрен вывернешься, пускай уж лучше спит.

Пора убегать, он понимал это. Уходить следовало еще раньше, а теперь надо было именно что бежать. Он не попадет в руки Церкви или диморисийских волшебников, не дастся, лучше уж вернуться в Дикую землю, хотя на том ее отрезке, что прилегает к Диморису, как известно, встречались хобгоблины. Но уж лучше бегать от тех, кто хочет тебя убить и сожрать, чем от тех, кто будет сутками выпытывать у тебя правду.

Тобиус вынырнул из медитативного состояния за час до рассвета, к этому времени все остальные узники уже спали, а он вновь привел астральное тело в порядок и установил стабильную связь с Даром. Теперь он мог выломать решетки силой мысли, прожечь путь через стену на волю, мог сделаться незаметным и выскользнуть прочь, если только его не сдаст устойчивый к магическому внушению гном, или же у стражников не окажется амулетов, защищающих от морока. Тюрьма, рассчитанная на обычных смертных, едва ли смогла бы удержать даже самого бездарного мага.

Прежде чем Тобиус решил, как именно ему следует вырваться на волю и как бы половчее вернуть себе сумку, без которой он дальнейшего пути не мыслил, снаружи послышались шаркающие шаги. Один из стражников приближался, неся в руке плошку с фитилем, торчащим из сала, и, щурясь, заглядывал сквозь решетки.

— Ты, кривой, на выход!

— Я? — Тобиус так удивился, что задал глупейший вопрос.

— Живо!

— А мы?! — всполошился спросонья гном.

— А ты, борода, сиди!

Его вывели в помещения стражи, где всучили плащ, шляпу, вилы и сумку. При этом стражники именно на вилы смотрели с опаской, хотя все самое ценное и опасное хранилось в сумке. Ее, конечно, обыскали, но чужакам сумка Тобиуса всегда открывалась удручающе пустой, в том случае, когда она вообще открывалась. Если же в нее заглядывал волшебник более одаренный и внимательный, чем некто Болек, и если этот волшебник ухитрялся поддеть скрытые измерения, то он рисковал остаться без руки или даже головы, потому что внутри обычно дремал Лаухальганда.

— Меня отпускают?

— Велено вывести за порог. Запрещенный товар тебе не вернут, конечно, но об остальном не ведаю, — ответил стражник, выводя Тобиуса во двор.

Тюрьмы в Диморисе и Шехвере, а точнее, околотки, как их называли местные, были особенными. Они имели очень глубокие и широкие ямы, как минимум, по одной в каждом околотке. Ямы те предназначались для мохобородов, которых не всегда держали обычные железные или деревянные камеры. Тобиус, шагая по двору, обратил внимание на целых три зева концентрированной темноты, над которыми нависал металлический журавль гномского подъемного крана.

За воротами стояла большая карета с фонарями, возле открытой дверцы которой замер дородный немолодой диморисиец, уже седоватый, но богато одетый и весьма ухоженный. В его усах блестели золотые и серебряные кольца, а на пальцах сверкали крупными самоцветами перстни.

— Это вы! Какое чудо встретить вас спустя столько лет!

Тобиус, который всегда щурился, глядя кому-то в лицо, дабы не привлекать внимание желтым цветом радужек, распахнул глаза от удивления:

— Пан… милсдарь Вуйцик?

Диморисиец, смеясь, обнял Тобиуса как старого друга и с шумом затолкал в нутро кареты. Она двинулась плавно и мягко, чувствовалось, что над подвеской работали гномы, а изнутри салон был обит дорогой тканью, сиденья встречали гостей упругой мягкостью, с потолка свисала крошечная, но яркая люстра, звенящая хрустальными подвесками, а в резных подставках лакированного красного дерева позвякивали бутыли марочного вина. Роскошь буквально лезла в глаза.

— Мудрейший, я почти потерял надежду вас отыскать! Мне даже казалось, что я схожу с ума, что мне все привиделось, но Господь-Кузнец был благосклонен!

Тобиус, напряженно следивший, чтобы вилы не попортили внутреннее убранство, отвлекся от этого ответственного дела.

— Как вы узнали, что я в Спасбожене, и зачем искали со мной встречи, милсдарь Вуйцик?

— Разве я мог поступить иначе? Что же до того, как узнал…

Тобиус ругался про себя, слушая рассказ купца. Оказалось, что примерно месяц тому назад Поль Вуйцик встречал в порту столицы торговый караван, пришедший с верхнего течения Вейцслы. Каково же было его удивление, когда он увидел Тобиуса, хромающего по одному из причалов! Конечно, волшебник странно выглядел, сменив подобающее одеяние на кметские обноски, распустив отчего-то поседевшие волосы и сжимая в руке вилы, но глаза опытного предпринимателя были еще остры, а память — и того острее. К сожалению, Тобиус успел покинуть порт раньше, чем Вуйцик пробился к нему сквозь толпу, но тем же вечером, вернувшись домой, диморисиец принялся рассылать по Спасбоженю своих челядинов, дабы те сулили каждому попрошайке, каждому уличному мальчишке и даже, прости Кузнец, каждой гулящей девице золото за сведения о человеке, подходящем под описание. К его разочарованию, Тобиус вел такую скрытную жизнь, что практически никому ничего не удалось узнать.

— Вот, значит, от кого я бегал, как ахог от ладана, — едва слышно пробормотал волшебник.

— По счастью, у меня есть связи среди старших, да и младших, что порой намного выгоднее, офицеров стражи. Последние несколько часов я занимался как раз тем, что вытаскивал вас из околотка.

— М-м… большое спасибо.

Поль Вуйцик выглядел донельзя довольным собой.

— И вы знаете, за что меня схватили.

— О да, знаю.

— Церковь не прощает подобных…

— К счастью, — мягко, но уверенно перебил купец, — епископ Спасбоженя мой старый друг, который, из уважения к нашей дружбе, позаботится о том, чтобы с вас сняли все обвинения.

— Епископ? — опешил Тобиус. — Боюсь, вы из лучших побуждений ввязались в большие неприятности. Если до его преосвященства дойдет мое имя, то, скорее всего…

— Он знает лишь то, что мой друг попал в беду по глупости, и только. Зачем бы мне сообщать ему, что мой друг уже пять лет разыскивается и магами, и Церковью? Тем более что если я сам понятия не имею об этом, значит, меня, добропорядочного купца, жертвующего огромные суммы на постройку новых храмов, нельзя обвинить в укрывательстве разыскиваемого.

— Вы рискуете головой, пан Вуйцик, — мрачно промолвил Тобиус.

— Как и вы, когда тащили за собой две перепуганных и раненых обузы по землям, захваченным варварами-людоедами, хотя в одиночку уж точно не попались бы им на глаза, — ровно ответил купец, глядя Тобиусу в лицо. — Долги надо отдавать, иначе после смерти они утянут наши души прямо в Пекло, мудрейший.

Какое-то время они ехали молча. Диморисиец достал из-за пазухи красивую трубку, инкрустированную янтарем и перламутром, и кисет, предложил Тобиусу. Когда волшебник достал свою, кукурузную, Вуйцик удивленно воззрился на нее, но ничего не сказал.

— Прежняя сломалась, увы, — пояснил волшебник, неловко набивая чашу табаком, щепоть которого стоила дороже тысячи кукурузных трубок.

Они курили, смакуя горячий пряный дым в легких, и довольно быстро свет в салоне потускнел.

— Куда мы едем, милсдарь Вуйцик?

— Ко мне домой.

— Это неразумно.

— Я настаиваю. Вы хорошо прятались, значит, было от кого, а у меня большой дом с отличной охраной. Давно ли вам удавалось поспать в полной безопасности? Судя по воспаленным глазам, очень давно. Дайте себе отдохнуть, а потом делайте что хотите, бегите прочь, прячьтесь или же оставайтесь у меня в гостях… сейчас мне больно на вас смотреть, мудрейший.

Спал Тобиус действительно неважно, но не только из-за постоянного нервного напряжения. За гранью яви поджидал Шепчущий, а порой сон отнимала боль.

— Вы окажете мне честь, если приютите на день, а потом я отправлюсь в дорогу. И так слишком много времени потеряно впустую.

— Ну хоть так.

Добрались лишь после рассвета — Поль Вуйцик жил вдали от окраины города, как и было положено состоятельному человеку. Он владел великолепным каменным особняком, или, как было принято говорить в тех землях, — палатами. Огромный красивый трехъярусный дом из камня с высоким забором, огибавшим большой участок земли с садом, нарядными фасадами и окнами, украшенными резным наличником.

Во дворе карету встречала толпа челядинов, которые приняли хозяйского гостя как бесценное сокровище, едва ли не на руках пронесли сквозь сени, обширный подклет и подняли на второй ярус, где в одной из многочисленных горниц стояла бадья с парящей водой. Рядом с нею ждали три румяные девицы с длинными русыми косами, ладные, пышногрудые, улыбчивые. Тобиус сразу отпустил их, сказав, что помоется сам, на что они с кокетством ответили — мол, велено тереть да мыть дорогого гостя. Тогда тусклые желтые глаза мага сверкнули злыми углями, а рот сжался в тонкую черту — служанки опрометью бросились вон.

Он задремал в горячей мыльной воде — сказалась усталость, — а когда деликатный стук разбудил его, челядин спросил — будет ли милостивый государь завтракать с хозяином? Искупанный и одетый в свежую, чистую, да еще и дорогую одежду, Тобиус явился в светлицу, вместительную залу с множеством окон, где был накрыт стол. Его ждали двое — хозяин дома и утонченная белокожая девица с длинной черной косой, красотой и нежностью почему-то напомнившая магу цветок подснежника.

— Простите мне мою невежливость при встрече. Я был несколько растерян. Рад, что вы смогли вернуться домой живыми и хотя бы относительно невредимыми, милсдарь Вуйцик, — сказал Тобиус, — и что в безопасности Анка так заметно расцвела.

— Спасибо, — тонким голоском ответила девица, хлопая длинными ресницами.

Тобиус удивленно посмотрел на улыбавшегося купца.

— Она говорит.

— После войны мы вернулись в Ривен, и я смог оплатить услуги Сехельфорсуса Чтеца, о котором узнал от вас. Спустя всего месяц лечения моя дочка вновь заговорила. Анка, это мудрейший Тобиус, я рассказывал тебе о нем, помнишь?

Девица застенчиво потеребила кружевной платок, потом нерешительно посмотрела на отца, будто ища покровительства, и только после этого смогла ответить.

— Дяденька, который нас с батюшкой от людоедов спас.

— Верно, моя милая.

— Батюшка часто про вас говорит, но я плохо помню, простите.

— С тех пор как ее разум прояснился, она все помнит хорошо, но годы забвения остаются в тумане…

— Помню батюшку, — тихонько продолжала Анка, — помню высокие стены, помню желтые глаза. Но у вас, дядечка, тогда совсем другой рот был, широкий, с большими-большими зубками, и вы всегда улыбались. А сейчас не улыбаетесь.

Тобиус постарался улыбнуться так, чтобы это не походило на поганую кривую усмешку вроде тех, что у него получались сами собой с некоторых пор. Он открыл сумку и изъял из нее нечто, похожее на большой черный мяч. "Мяч" сонно замурчал, а потом у него появились большие кошачьи уши и широкий зевающий рот, полный крупных тупых зубов.

— Мря? — мяукнул Лаухальганда.

Анка взвизгнула от восторга и бросилась к отцу, подпрыгивая как маленькая девочка.

— Батюшка! Батюшка, это он! Это его я во сне вижу! Можно с ним поиграть? Можно?

Лаухальганда с удовольствием перекатился в изящные руки Анки и стал блаженно мурчать, будучи прижатым к совсем не детской груди. За стол она не вернулась, а так и ходила по светлице взад-вперед, милуясь с вновь обретенным другом. Поль Вуйцик поведал Тобиусу, что девушка отставала от сверстников в развитии и все еще считала себя ребенком, что, однако, ничуть не огорчало отца, некогда отчаявшегося услышать от родной дочери хотя бы одно осмысленное слово.

После завтрака хозяин палат и его гость проследовали на открытую галерею, с которой открывалась прекрасная картина дышавшего весенним цветом сада. Они расположились в удобных креслах, слуга принес горячего чаю со сладостями и табак. Прежде чем отпустить, Поль Вуйцик шепнул слуге что-то на ухо. Купец и волшебник раскурили трубки и повели степенную беседу, чередуя затяжки с глотками чаю.

— Ваше гостеприимство сделало бы честь и архимагу, милсдарь. Как подобает вежливому гостю, я напоминаю, что к следующему утру меня здесь не будет.

— Очень жаль, но ваша масть — ваша власть, я не могу препятствовать.

Они посидели, помолчали, покурили.

— Я также не буду спрашивать, почему пять лет назад все начали вас искать, — сказал купец. — Сразу после войны в Ривене что-то произошло, что-то очень значительное. Поговаривали о том, что маги Ривена предали страну. Один из высокопоставленных волшебников Академии был объявлен преступником, и его стали искать по всему Вестеррайху. Как и вас.

— Не стоит об этом.

— Я говорю о том, о чем знают все, у кого есть уши. Вас не объявляли преступником, и это обнадеживает, а зачем вы всем так понадобились, я знать не хочу. Боюсь. Просто интересно, что вы делали эти пять лет? Где были?

Тобиус пожал плечами.

— Прятался. Сначала хотел найти родное селение одного моего друга-диморисийца, он так красочно рассказывал о нем, как и о многом другом из своей жизни, что я решил скоротать там год-другой. Но прежде я угодил в другое место, где жили неплохие люди. Медвежий угол, тихий и спокойный. Там и обустроил себе логово под личиной того друга, рассказывая всем истории, которые слышал от него. А потом беда подобралась ко мне слишком близко, и я снялся с места.

— Но что дальше? Не отвечайте, если не хотите.

— Спрячусь опять, на этот раз лучше и дальше.

— Я бы на вашем месте вернулся.

— Куда вернуться?

— Туда, где вас побили.

— Почему вы решили, что меня… а хотя верно, у небитых обычно все конечности целы.

Поль Вуйцик, заметивший усмешку, выползшую на худое лицо волшебника, подавился табачным дымом.

— Моя матушка, — продолжил он, откашлявшись, — служила кухаркой в зажиточном доме, так что в отрочестве я был кругл и румян, как и всю последующую жизнь. Матушка ласково называла меня Кабасей. Но именно в отрочестве избыток тела выставляет ребенка неуклюжим, слабым и медлительным, легкой добычей для насмешек сверстников, и не только для насмешек. Мне приходилось часто драться и редко побеждать. — Купец сделал глубокий глоток уже порядком остывшего чая, не сводя глаз с горизонта собственной памяти. — Это было страшно неприятно, но всякий раз на следующий день после взбучки я шел туда, где меня отлупили, в ужасе думая, что встречу обидчиков снова.

— И встречали?

— Их никогда там не оказывалось на следующий день, и это было прекрасно. Я шел на то место потому, что знал — если не пойду, то впредь мне придется искать окольные дороги всегда, а это было уже не ушибом, это было шрамом на моем потрепанном мальчишеском самолюбии. Возвращаясь на место своей неудачи, я возвращал себе хотя бы часть достоинства и впредь ходил там без страха. Это было очень важно для меня.

Они сидели, пили чай и молчали. Мысли в голове у Тобиуса были тяжелы и невеселы, он подносил ко рту трубку, но забывал сделать затяжку — и вновь опускал ее

Появился слуга с подносом.

— О, наконец-то! Мудрейший, я обнаглею окончательно, но не смогу отказаться от такой оказии и не попросить вас о помощи.

— Все, что в моих силах, — ответил Тобиус, который был готов на все, лишь бы отвлечься.

— У меня есть небольшое увлечение, коллекция курительных люлек, то бишь трубок, которую пополняют обычно мои друзья, возвращающиеся из длительных торговых поездок. Один из них, весьма уважаемый гном, несколько месяцев назад привез мне трубку, сделанную, как он поведал, из редких магических материалов. Хотелось бы узнать у настоящего волшебника — насколько высоко он ценит нашу дружбу?

Перед Тобиусом был поставлен ларец.

— Древесина южного приморского кедра с опаловыми вставками. Уже весьма недешево, милсдарь Вуйцик.

Внутри ларца, в гнезде из черного бархата, лежала трубка. Она имела форму дракона, запрокинувшего голову в немом реве таким образом, что в его пасть-чашу можно было набивать табак. У дракона были сложены крылья и поджаты под туловище ноги, благодаря которым трубку можно было ставить на ровные поверхности, без подставки и риска просыпать табак. Мундштук, выполненный в виде драконьего хвоста, был длинным и плавно изгибался. В отличие от остального драконьего тела, он был темно-красным, а не белым.

— Восхитительная работа. В передней части чаши на горле дракона пластина, выточенная из золотистого топаза. Мастер распилил отличный камень алмазной пилой, а потом долго обтачивал и шлифовал, чтобы придать нужную форму. Думаю, она тут чисто для красоты, чтобы светиться желтым во время затяжек. Глаза дракона инкрустированы аловитами. Это камни, содержащие энергию огненной стихии, думаю, благодаря им трубка всегда будет оставаться прогретой, а помещенный в пасть табак очень быстро начнет тлеть сам, и курящему не придется всюду носить с собой огниво. Мундштук сработан из красного кадоракарового янтаря. Драгоценный материал, благодаря которому любой, даже самый дрянной табак будет поступать в легкие очищенным и даже отчасти целебным, а также с восхитительным пряным привкусом. Что же до основной части, до чаши, — Тобиус прикрыл глаза, ощущая мягкий приток магической силы, исходящий от трубки, — это драконья кость, самый прочный и дорогой материал в мире. Он с трудом поддается обработке даже заговоренными алмазными инструментами.

— Вам не трудно держать это в руках? Я слышал, что все, связанное с драконами, враждебно магии.

— Интересный вопрос. — Тобиус осторожно водил по полированной поверхности пальцами, ощущая при этом доступное лишь волшебнику осязательное наслаждение. — Величайший драконолог в истории Тульприс Бесстрашный выдвинул теорию о том, что драконы есть самые магические существа в мире. Он считал, что они, в отличие от волшебников и иных магических созданий, не излучают, а поглощают магию на протяжении всей жизни, как мы поглощаем пищу, воду или воздух. После смерти их тела начинают отпускать накопленную магию. Из-за ее переизбытка мертвые драконы не разлагаются, а лишь иссыхают, продолжая излучать ровный магический фон на протяжении веков. Поэтому мертвый дракон — это сокровище для волшебников, и не только для них — гномы ценят драконьи трупы больше золота и бриллиантов.

Тобиус задумался, припоминая кое-что.

— Любопытный исторический факт. В один прекрасный день Сарос Драконогласый издал всеимперский указ, приравнивающий убийство дракона к убийству члена его собственной семьи. Также он запретил как-либо использовать тела драконов, умерших обычной смертью. Они должны были свозиться на некое драконье кладбище и с почестями погружаться в землю. Когда король гномов услышал об этом законе, он объявил империи войну, которую, увы ему, быстро проиграл. Гномы издревле относились к драконьим телам как к своей законной добыче, очень ревностно и жестко отстаивали право пользоваться ими, но тогда им пришлось склонить свои головы, ибо прихоть императора, пусть даже полубезумная, оставалась императорской прихотью.

— Значит, она действительно ценна?

— Она дороже этого особняка и всего его содержимого.

— Вот и славно. Она ваша.

Тобиус не удивился, у него хватило проницательности сразу понять, куда дует ветер.

— Слишком дорогой дар, я не смогу его принять.

— Не дороже моей жизни и тем более жизни моей дочери.

Серый маг помолчал, рассматривая трубку из белоснежной кости дракона и темно-красной смолы кадоракара.

— Знал я одного волшебника, у которого была трубка в виде дракона. Он очень любил этих существ, а я, признаться, все бы отдал, чтобы больше с ними не встречаться. И хотя курить из предмета искусства — это кощунство, я приму ваш подарок с благодарностью.

Остаток дня Тобиус гулял по саду, бесстыдно раскуривая в своем подарке дорогой табак и следя, как между грушами, яблонями и черешнями носилась Анка вместе с детьми челядинов и мяукающим Лаухальгандой.

Поздним вечером Тобиус поднялся на третий ярус палат, где ему был отведен целый покоевый терем с широким ложем, дорогой отделкой стен и мебелью, вышедшей из-под рук лучших краснодеревщиков. На прикроватном столе ждало несколько кисетов, туго набитых дорогими табаками, кедровый ларец из-под трубки, большая серебряная фляга с медовухой, свертки с едой и тяжелый кошель, полный золотых марок. Гостеприимный хозяин позаботился также и о том, чтобы гость, отправлявшийся в путь, получил удобную и качественную походную одежду, куртку оленьей кожи, шерстяные штаны, отличные сапоги, длинный плащ и широкополую шляпу. Перед тем как лечь спать, Тобиус поместил подарки в синий свиток, который, в свою очередь, спрятал в потайное измерение сумки. Свечи по мановению руки волшебника погасли, и он устроился на мягчайшей перине лебяжьего пуха.

Вскоре стало понятно, что ничего не выйдет, ибо пять лет сна на жесткой лавке нельзя было просто взять и забыть. Он уже было собрался лечь на большой шакалотовой шкуре, расстеленной подле ложа, и укрыться новым плащом, когда дверь открылась в темноте. Тобиус напрягся, ощущая на кончиках пальцев готовые к применению боевые заклинания.

От незваного ночного гостя пахло деликатными цветочными благовоньями, и запахи те были насыщены мощной дозой феромонов. Женщина — он понял это прежде, чем увидел ее во тьме своими драконьими глазами. Ночная рубашка соскользнула на пол, шелестя тканью по гладкой коже. Гостья забралась под одеяло, замерла, нащупала волшебника, прильнула к нему и принялась ласкать. Крепкое горячее тело, одуряюще пахшее здоровой молодой женщиной, само напрашивалось на жадную и ретивую ласку. Мужская природа мага решила потребовать оплаты за годы воздержания, но он неумолимо ее усмирил.

— Боевая рана напоминает о себе, — прошептал Тобиус, через силу отрываясь от нежных горячих губ, — не могу. Ступай к себе.

Она замерла в растерянности, возможно оттого, что обычно залезть на нее попытался бы даже безногий и безрукий ветеран войны на седьмом десятке жизни. Или оттого, что решимость дорогого гостя, минуту назад бывшая твердой и горячей, как раскаленное железо, вдруг остыла и обмякла прямо в ее опытных и заботливых пальчиках.

— Позвольте хоть побыть здесь, милсдарь, иначе хозяин будет недоволен.

— Как тебя зовут?

— Вилиса.

— Спи на ложе, Вилиса, а я лягу на полу.

— Как можно?!

— Умолкни, женщина, и повинуйся.

Разложившись на шкуре между стеной и ложем, Тобиус смог наконец почувствовать себя достаточно расслабленным, чтобы уснуть. У него это получилось, и даже кошмары не явились к ночной поживе, будто и они решили дать магу передышку перед новым рывком.

Тобиус проснулся в темноте среди ночи от того, что на ложе происходила какая-то возня. У изножья стояла фигура, тускло поблескивавшая металлом, а над периной уже парил окутанный цепью сверток из одеял.

До предела сузив зрачки так, чтобы мрак в комнате стал казаться непроглядным, Тобиус пробудил заклинание Вспышка. Поскольку он был готов, это дало ему возможность вскочить, закинуть сумку на плечо и вытащить из ее пространственных складок посох.

Когда вспыхнул ослепительно-яркий свет, второй за ночь незваный гость инстинктивно попытался защитить глаза, хотя сам сиял тысячами бликов. Все его тело покрывала полированная сталь, на голове сидел шлем с глухим забралом, а с плеч ниспадал плащ, набранный из листовидных лезвий, похожих на роговую чешую. Левая рука гостя была неживой, но являлась отлитым из металла протезом в виде оголенных человеческих костей.

Тобиус обрушил на чужака ослабленную Ударную Волну, которая проломила им стену и вышвырнула в коридор, что, однако, не возымело ощутимого эффекта — сверкая сталью, тот влетел обратно. Цепь, опутывавшая одеяло, живой змеей ринулась к Тобиусу, обхватила его и сдавила так, что затрещали кости. Пользуясь телекинезом, серый маг сорвал с одной из стен украшения — два щита и оленью голову — и швырнул их в гостя. Щиты замерли в воздухе на подлете, а вот оленья голова сбила врага с ног. Цепь тут же с лязгом упала на шакалотову шкуру. Тобиус бросился к кровати, рывком развернул одеяла и увидел нагую девицу, перепуганную до полусмерти, но невредимую.

— Передай хозяину, что я очень извиняюсь! Поняла? Поняла?!

Она взвизгнула и закричала, что поняла.

Враг поднялся, вскинул левую руку, и фаланги его протеза беззвучно метнулись в Тобиуса, как пули. Они врезались в Непробиваемый Доспех с такой силой, что отшвырнули и придавили серого мага к стене. Нужно было выбираться наружу, потому что магический бой в замкнутом пространстве всегда чреват разрушением этого пространства с сопутствующими человеческими жертвами. Зарычав, волшебник схватил врага телекинетическими "щупальцами" и пробил им еще одну стену. В получившееся отверстие он выпорхнул на Крыльях Орла и понесся в ночную высь. Город остался далеко внизу, и на какой-то миг Тобиус испугался, что его не станут преследовать, что враг остался там, в палатах Поля Вуйцика, но вот в него ударило листовидное лезвие, потом второе, третье — стальной маг летел следом.

Тобиус развернулся и завис в тишине на большой высоте. Его преследователь тоже замер, дав рассмотреть себя в красном отсвете кометы, вынырнувшей из-за облаков. Казалось, что он был облит кровью с ног до головы, красный свет играл на выпуклом лицевом щитке шлема и на четырех длинных кинжалах, паривших вокруг хозяина.

— Послали взять меня живьем? — спросил Тобиус.

Кивок.

— А ведь я тебя помню. Послушай, это не ты ли убил Фрейгара Галли и чуть не уничтожил его сына, пользуясь моей личиной?

Кивок.

— Так и знал!

Два волшебника висели на огромной высоте между звездным куполом небес, рассеченным красным шрамом кометы, и чернеющей внизу землей, на которой слабо искрились лишь скопления человеческих жилищ. Посреди этой страшной пустоты, где должен был бы дуть сильный ледяной ветер, оказалось очень спокойно и тихо.

— Давно хотел отплатить тебе за то, что меня несправедливо обвинили и чуть не казнили после того случая. И за лорда Галли тоже.

Стальной маг пожал плечами, и его плащ распался на сотни отдельных сегментов-лезвий, которые обратились к Тобиусу остриями, будто дрессированная стая хищных птиц, ожидавшая лишь команды атаковать. Каждое из лезвий могло ударить с силой пущенного из баллисты камня, пробить насквозь мохоборода, а потом развернуться и пробить его еще сколько угодно раз, потому что сталью правила неумолимая и не ведавшая усталости воля. Серый маг с унынием прикидывал, сколько попаданий выдержит его Непробиваемый Доспех, прежде чем исчерпать свой ресурс прочности, и успеет ли он кристаллизовать гурхану для формирования защитного панциря, прежде чем его порежут на лоскуты? Отбросив невеселые подсчеты и закрыв глаза, Тобиус невербально пробудил заклинание Перламутровый Еж. Вокруг его головы появился венец, сплетенный из светящихся очей, а тело укрылось в коконе из энергетических жемчужин.

Стая лезвий устремилась к серому магу, и жемчужны стали лопаться с мелодичным звоном, превращаясь в длинные тонкие выбросы испепеляющей энергии. Они били по лезвиям, плавя и отшвыривая их, с какой бы стороны те ни залетали. Оборона оставалась безукоризненной до тех пор, пока клинки просто не закончились, расплавившись от магического жара. Тобиус сбросил Перламутрового Ежа, ударил Усталостью Металла, но тщетно — кто-то предусмотрительно защитил доспехи от столь очевидной атаки. Метнувшиеся к нему кинжалы были перехвачены телекинезом, и серый маг выплюнул Бездымный Огонь. Сгусток почти невидимого пламени со скоростью пушечного ядра врезался в стального мага и взорвался, пронзительно взвыв. Тобиус плевал этим заклинанием еще и еще раз, а затем вдохнул и выдал сплошную вопящую струю прозрачного пламени. Закончив с этим, он обхватил безвольное тело врага невидимым телекинетическим кулаком и сжал так, что заскрежетал металл.

— Убивать боевых магов — это не то же самое, что убивать беззащитных парализованных стариков. Теперь ты это знаешь.

Латы скрипнули особенно жалобно, изо всех щелей брызнула кровь, и раздавленное всмятку тело ухнуло навстречу земле. Тобиус улыбнулся с чувством глубокого удовлетворения, когда его ушей достиг тихий лязгающий звук удара. Месть сладка, а тот, кто сказал, что у нее привкус пепла, просто не понимал, о чем говорит.

Пора было улетать. После такого шума и парада вспышек в небесах оставалось только удивляться, почему волшебники из Ока Посвященных еще не бросились прочесывать пространство над столицей.

— Совсем жирные индюши веников не вяжут…

Что-то тяжелое и упругое врезалось Тобиусу в живот, затем ударило в спину, по лицу. Что-то невидимое схватило его и едва не вытрясло душу, начав болтать из стороны в сторону на огромной высоте. Серый маг расплескал вокруг себя сырую огненную гурхану, которая превратилась в сплошной шар ревущего огня, и на несколько мгновений над Спасбоженем стало светло как днем, но эта атака никого не задела. Рядом с ним просто никого и не было. А потом ветреные удары посыпались на Тобиуса со всех сторон. В конце концов три вихревых потока охватили его конечности и начали тянуть в разные стороны, будто пытаясь разорвать на куски, а из груди сам собой стал выходить воздух, что грозило схлопыванием легких. Понимая, что теперь он сам оказался игрушкой в чьих-то руках, Тобиус телепортировался в первое же место, всплывшее перед его внутренним взором.

Он перенесся в ночной лес, куда-то в глушь, такую дикую, что быть найденным волшебник мог лишь чудом. Когда-то, когда лишь начались его скитания, он часто забредал в пущи, рыская там, вдали от чужих глаз. В те времена беглец даже немного одичал и мог бы одичать сильнее, если бы не повстречал Дорота.

На вторые сутки пути в чаще вдали за деревьями раздался собачий лай. Тобиус не придал этому значения, хотя и постарался как можно дальше убраться от того места. Когда лай повторился, он понял, что его преследуют, и немедленно телепортировался на расстояние трех дневных переходов к югу. К вечеру того же дня лай нагнал беглого мага. Тогда Тобиус телепортировался далеко на запад и очутился в опасной близости от Дикой земли, но это не встревожило его так, как собачий лай, вновь раздавшийся невдалеке. Больше телепортироваться было нельзя, это отнимало много сил и оставляло астральный след, поэтому волшебник двинулся по лесу своим ходом.

Он был достаточно опытен, чтобы заметать следы как традиционными, так и магическими способами, делать лишние повороты, бродить кругами, часто входить в текущую воду и двигаться по ней, либо же пускать ложные цепочки следов. Также Тобиус оставлял за собой искусно спрятанные магические ловушки, но со временем стало ясно, что они все до единой срабатывают впустую, потому что погоня не отставала, и серый волшебник прекратил тратить на это силы.

Громкие собачьи голоса звучали то ближе, то дальше, но в пятую ночь бега по лесу лай уже доносился едва ли не со всех сторон. Ничего иного не оставалось, кроме как еще раз телепортироваться на самое больше расстояние, которое он только смог бы осилить. Тобиус пробудил заклинание Телепортации, но сразу же почувствовал себя мячом, изо всех сил всаженным пинком в стену и отскочившим обратно. Отшвырнутый на землю с мерцающими перед глазами искрами, Тобиус понял, что свое он отпрыгал. О том, чтобы прорываться через магическую блокаду, не могло быть и речи, магия Пространства и Измерений не являлась его сильной стороной, скорее наоборот, он познавал ее лишь последние пять лет уединения. Тем временем серого магистра умело окружали, лай уже доносился отовсюду, и в том, что следом за псами придут маги, сомневаться не приходилось.

Тобиус немного повозился, извлекая из сумки свиток, а из свитка ларец с трубкой. Вскоре драконья пасть была плотно набита табаком, а волшебник устало присел на ствол поваленного дерева, предварительно спалив слой мха. Он сосредоточился на наращивании доспехов гурханы. Преобразование магической энергии в твердую материю — процесс тяжелый, и сил на это тратилось катастрофически много, но в итоге получалась самая прочная броня из всех, что могла создать магия. Некоторые части его тела укрылись под темно-синим кристаллическим панцирем с играющими в глубине бирюзовыми искорками. В руке пульсировал силой композитный посох, прошедший через множество битв, а табак в трубке уже сам собой стал тлеть, и пара сладко-пряных затяжек наполнила волшебника ощущением собственной несокрушимости. Он был готов к бою. Опять.

Лесная ночь самая густая, ибо деревья, особенно в теплые сезоны, перехватывают скупой свет звезд и луны своими кронами. Те редкие лучики, что все же преодолевали преграду, отдавали опостылевшей уже краснотой. Сколько лет прошло с тех пор, как появилась комета, — семь, девять или уже полная декада? Люди привыкли к ней, любить не начали, но все равно привыкли, как поступали со всем, от чего не могли убежать и от чего не погибали сразу. В красноватой лесной темноте то и дело вспыхивали звериные глаза. Лай стих, но собаки были рядом, большая свора, распространявшая запах сырой псины.

Пять аур зажглись перед сознанием Тобиуса, пять волшебников — полная боевая звезда, если говорить по старой гроганской традиции. Две из пяти аур он смог узнать. Это давало надежду на то, что драться не придется. Тобиус сделал затяжку и легонько дунул, заставив пасть костяного дракона исторгнуть небольшой сноп табачных искр, которые, в свою очередь, превратились в огненных светляков и разлетелись вокруг, освещая территорию.

Однако ловчие не особо осторожничали, приближались медленно, уверенно, не пытались зайти с разных сторон или пустить вперед магических слуг, дабы те приняли первый удар на себя.

— Я думал, что за мной идут враги, — промолвил Тобиус, осматривая их.

— Не сомневаюсь, что так вы и думали, раз убегали от нас с таким упорством, чар Тобиус.

— Я был прав?

— Будущее покажет.

Ломас Полумесяц, высокий, худой бледный волшебник с гладким молодым лицом, длинными черными волосами и глазами, которым, казалось, не было дела до этого мира, держался чуть впереди, заявляя о своем главенстве в боевой звезде.

— Наконец-то мы вас отыскали. Скажите, почему вы еще не в Ривене, чар Тобиус?

— Потому что я еще в Диморисе, чар Ломас. А если мне еще раз зададут этот вопрос, я отвечу, что просто потерял память и только-только начал вспоминать, кто я есть на самом деле.

Будто решив, что условности соблюдены, Полумесяц перешел к делу.

— Вы готовы вернуться в Академию?

— А что меня там ждет?

— Беседа с управителями. Ваше исчезновение оставило много вопросов и наплодило еще больше теорий.

Вместо того чтобы спросить: "А если я не хочу возвращаться?" — Тобиус прикинул свои шансы выйти победителем из боя с пятерыми волшебникам сразу. Во-первых, Ломас Полумесяц, артефактор; за его спиной парили огромные черные клинки в форме полумесяцев, откованные из метеоритного железа, которые подчинялись его воле и являлись оружием умопомрачительной смертоносности. Во-вторых, Кузан Попрыгун, совсем не воин, а маг Пространства, транспортник, иными словами. Это он блокировал телепортационные перемещения, и он же мог, грубо говоря, искривить пространство таким образом, что любая атака Тобиуса обратилась бы против самого серого мага. В-третьих, Гломп Тролль, который хоть и поражал своей монстуозностью, но был целителем, причем выдающимся, и его усиливающие чары превращали посредственных волшебников в настоящих титанов битвы, коли была в том необходимость. В-четвертых, Кельмин Псарь и его собаки. Да, он пребывал в ипостаси громадного рыжего пса, похожего на помесь медведя со львом, мохнатого зверя с пышной гривой, мощными лапами и короткой пастью, но это несомненно был могущественный анимаг, управлявший стаей совсем непростых собак. Ну и наконец в-пятых, Ашарий Задира. Тобиус даже усомнился, что видит того самого горделивого, заносчивого и злого пироманта, последняя встреча с которым закончилась столь неприглядно. За прошедшие годы Ашарий будто состарился, потерял лоск и впечатление общей лихости. Его неподвижное лицо выглядело изможденным и безжизненным, а на скальпе был выбрит растрепанный продольный гребень.

Одного убью, одного покалечу — остальные скрутят меня, пришел к неутешительному выводу Тобиус.

— Я буду счастлив вернуться под защиту Академии и продолжить свое ей служение. — Кристаллические доспехи растаяли, гурхана втянулась обратно в тело серого мага.

— Ни на мгновение в вас не сомневался. — Клинки Ломаса медленно крутанулись в воздухе, издав звонкий мелодичный лязг.

Кузан Попрыгун принялся связываться с Академией, чтобы там зажгли астральный маяк и он смог провесить к нему портал. Четверо оставшихся магов следили за Тобиусом. Зря. Бежать было уже поздно, теперь Академия знала, что с ним установлен контакт, и отныне его неподчинение будет расцениваться не иначе как измена. Кузан завершил создание портала и попросил торопиться — если Око Посвященных еще не совсем потеряло хватку, вскоре кто-нибудь обратит внимание на несанкционированные игры с пространством.

Никадим Ювелир нисколько не изменился за прошедшее с их последней встречи время. Что есть семь лет для того, кто оставил за плечами два века? Ерунда. Он был все так же крепок, седые неухоженные волосы и спутанная борода напоминали растрепанную паклю; поблескивали, напоминая серый кварц, выцветшие глаза на твердом морщинистом лице. Его голову охватывал золотой обруч с синим самоцветом во лбу, а бесчисленные медальоны, цепочки и браслеты издавали звон при каждом движении.

В сопровождении этого звона он вошел в лекарский покой, посреди которого на овальном алтаре сидел Тобиус в белой робе пациента.

— Рад видеть тебя в добром здравии, мой бывший ученик.

— Почему меня держат взаперти?

— Возможно, потому что ты напал на другого мага. Согласен, он поступил опрометчиво, пытаясь взять твой посох, но разбивать ему нос было неприемлемо.

Тобиус вяло кивнул, давая понять, что ему довольно откровенно плевать на нормы поведения, когда кто-то тянет руки к его личному артефакту. Никадим Ювелир понимал это как никто. Он занимался артефактами всю жизнь, знал их, а к некоторым относился как к живым существам, коими они и являлись в некотором роде. Многие артефакты перенимали частицу характера своего господина и следовали тем убеждениям, которые исповедовали волшебники, их использовавшие. А поскольку почти все маги были гордецами, и многие артефакты могли посчитать ниже своего достоинства служить слабым хозяевам. В конце концов посох, который Тобиус отказался отдавать без боя, сам же Никадим для него и создавал.

— Скоро сюда явятся целители, чтобы обследовать тебя.

— Я здоров.

— Сочувствую твоей утрате.

— Что? — не сразу понял Тобиус. — А, да, рука.

— Как это случилось?

Серый маг пожал плечом, продолжая избегать прямой зрительной связи.

— Слишком много о себе возомнил и поплатился за это. В оправдание могу сказать, что следовал по своей Нити до самого конца.

— Почему не отрастил новую?

— Долгая история.

— Тобиус, я чувствую, что ты очень зол на меня. Это так?

Серый маг некоторое время молчал, а потом поднял глаза, и Никадим Ювелир увидел в них чистую злобу. Не вспыхнувшую ярость, а заматеревшую и окрепшую злобу, которая шла рука об руку с недоверием и презрением. А еще глаза Тобиуса выцвели, и Никадим ясно увидел, что они остыли, как остывают угли, перед тем как потухнуть окончательно. Желтые глаза поблекли и стали холоднее, дав приют колючей злобе.

— Хочешь поговорить о своем поручении?

— Мне будет достаточно услышать ответ на вопрос — знали ли вы, куда меня посылают и зачем?

— Я это знал. Хотя не думаю, что знал ты.

— О, это точно подмечено. Но я благодарен вам, ваше могущество, вы хотя бы дали мне хороший совет, которым я не успел воспользоваться, да и в целом все прошло лучше, чем могло бы. Пару десятков раз я не погиб лишь благодаря аномальному везению или тому, что кто-то свыше имел на меня более долгосрочные планы, но я ведь вернулся живьем, так что нечего жаловаться. Одно лишь тяготит сердце, — стылые глаза мимолетно вспыхнули, — меня послали на убой. Конечно, гордыня и тщеславие должны быть наказуемы, но в таком случае следовало бы перебить почти всех магов в мире, и желательно не таким подлым образом. В остальном у меня нет претензий к Академии.

— Выговорился?

То, как старший волшебник произнес это, воспламенило в Тобиусе сильнейшее желание наброситься на Никадима, повалить и бить затылком об пол, пока наружу не вывалится весь мозг. Гневная дрожь прошла по телу, серый маг вцепился в край алтаря, замер, переждал приступ ярости и ответил ровно:

— Да.

Никадим Ювелир со вздохом разжал пальцы, на которых сидели перстни, заряженные мощными боевыми заклинаниями. Был краткий миг, когда он верил, что один из любимых учеников действительно попытается его убить. Это желание сидело в Тобиусе как хитрый зверь в самом темном углу разума, незаметное, терпеливое и готовящееся выскочить при оказии.

— Ты сильно изменился. Не в лучшую сторону. А я действительно виноват перед тобой, но не настолько, чтобы ты так себя вел.

— Они отправили меня подыхать в околополярной тундре, в гости к йормундарам[6].

— Управители? Бред!

— Я знаю, что это правда…

— Кто тебе это сказал?

— Ши… — Тобиус запнулся и в бешенстве закусил нижнюю губу.

Заметив кровь, Никадим отвесил ему звонящую браслетами оплеуху. В тело старого мага было вживлено столько усиливающих артефактов, что он мог бы оторвать юнцу голову, но постарался ударить легонько. Тобиус чуть не слетел на пол.

— А ну соберись! Если продолжишь вести себя как буйный умалишенный, проведешь остаток жизни под землей, в тюрьме! Никто не выпустит на волю свихнувшегося волшебника, ясно? Я спросил — ясно?!

— Ясно, ваше могущество, — прошептал серый маг и высунул язык, чтобы слизнуть кровь с подбородка.

Никадиму было тяжело смотреть на Тобиуса в таком состоянии, поэтому он постарался направить взгляд чуть правее.

— Шивариус лгал, поверь тому, кто прожил в два раза дольше, чем ты и он, вместе взятые. Я знаю, потому что впервые о Шангруне заговорили больше двухсот лет назад, когда я был младше, чем ты сейчас.

По словам Никадима Ювелира, вся эта проклятая история с потерянным книгохранилищем началась с целой папки пергаментных корешков, найденной Никопатом Закладкой, который в те годы служил лишь младшим библиотекарем и не имел даже второго имени. Корешки утверждали, что некогда в анналах библиотеки Академии хранилось множество документов, считавшихся утраченными навсегда: Афивианские свитки, книга Инкванога, собрание сочинений Риата из Канэйры; десятки различных наименований. Волшебники, в те времена правившие Академией Ривена, крайне заинтересовались этим вопросом, что естественно: ведь книгохранилище — это источник знаний, дарующих власть. Было снаряжено несколько хорошо подготовленных экспедиций, но все они вернулись ни с чем, кроме потерь. Руководители экспедиций говорили, что Ора — это край умертвляющих морозов, голодных просторов и бесконечной белизны, которая сводит с ума, и что их Путеводные Нити очень скоро разворачивались и вели обратно. Им было просто не суждено что-либо найти в этом пристанище ледяных кошмаров, где обитают драконы.

Позже одно из мест в совете управителей занял маг по имени Хельтрад Ледяное Сердце, и более жестокого волшебника Академия не знала уже несколько веков, как и более могущественного. Хельтрад быстро стал негласным верховным магом, и очень многое изменилось в соответствии с его взглядами на принципы воспитания и обучения неофитов. Были ужесточены наказания и введены в обиход их новые виды. При нем же Шангрун стал поводом сослать неугодных по какой-то причине волшебников куда подальше, а именно — через Седое море, чтобы, немного отморозив себе пальцы, они возвращались униженными либо сидели на Оре, лелея свою гордыню. Обычно путешествие заканчивалось в Хармбахе, негостеприимном мрачном городе, дальше никто особо забираться не стремился, тем паче что Путеводные Нити тянули изгнанников обратно.

— Со временем в этом способе унижения сама собой отпала необходимость, потому что старшие маги считали за лучшее не раздражать Хельтрада, а среди младших выскочки как-то сами собой перевелись. О Шангруне надолго забыли.

— До тех пор, пока?.. — произнес Тобиус, глядя на своего бывшего наставника исподлобья.

— Пока туда не отправили молодого Шивариуса, что немало удивило всех.

— Почему?

— Потому что он был… он был точно как ты, Тобиус. Тот же мутировавший геном, та же жажда знаний ради самих знаний и та же самонадеянность. Он вернулся в Академию через несколько лет после выпуска и сдал экзамен на право ношения посоха. Ахог подери, он и посох для себя уже сделал! Причем отличный! Я сам преподавал ему, и у Шивариуса был немалый потенциал в артефакторике. Но такая наглость не могла сойти ему с рук, хотя мы думали, что сойдет.

— Почему?

— Потому что Шивариус считался протеже самого Хельтрада. Ледяное Сердце был отличным рыбаком, чувствовал магический дар острее кого угодно, а особенно хорошо ему удавалось находить детей с мутацией генома. Если ты не знал, то в разные годы жизни, и до, и после становления управителем, именно он привел в Академию Багура Жабу, Сеприцио Взрыва, братьев Эхо, Нестора Губку и многих других. Хельтрад был очень умен и могуч, а еще его интересовали все различные мутации генома, он пестовал особенных магов, изучал их и помогал им развиваться. Он же нашел и Шивариуса и посвятил ему много сил. Теперь, когда я стал стар и думаю о людях так, как они того заслуживают, мне кажется, что Ледяное Сердце просто коллекционировал мутировавшие геномы. Где бы ни крылась правда, я точно скажу одно — Шивариус был наказан, сослан на Ору искать мифический Шангрун и пропал надолго. Обычно волшебники возвращались через два-три месяца, в зависимости от упорства или погоды на море, но Шивариус исчез бесследно почти на год, а когда он все-таки вернулся, это был уже не тот маг, которого я знал. Что-то в нем изменилось, причем в худшую сторону…

— Как и во мне?

Ювелир поджал губы, Тобиус его не жалел. Каким бы могущественным ни был маг, старея, он, как и простой человек, терял прежнюю ментальную защиту, и ему становилось труднее противостоять чужим нападкам. Вот почему когда взрослый сын срывает раздражение на своем старом родителе, тот подчас не может ответить ни слова, а лишь стоит с открытым ртом, дрожит и издает едва слышные сдавленные звуки, хотя в прежние годы отвесил бы нахалу славную оплеуху.

— На этом шангрунская эпопея закончилась. Шивариус вернулся и доложил, что потерпел неудачу, как и все, кто был до него. Осмеянный, он покинул Академию и не возвращался лет двадцать, а когда вернулся, вдруг обнаружилось, что он на удивление могуч для своих лет. Шивариус стал занимать внушительные позиции в иерархии, преподавал и был любим своими учениками, а потом при поддержке двоих архимагов он сам принял этот ранг. Одним из них был я, вторым — Маурон Левый. Шивариус был последним, кто отправился на Ору до тебя.

— Был еще Финель Шкура, которого постигло…

— Проклятие, да. Но проклят он был задолго до того, как отправился на Ору. Финель напросился сам, в надежде отыскать Шангрун, а управители, посмотрев на него как на идиота, отпустили на все четыре стороны. Бедняга. В родословную к Шкуре попал вервольф. До поры, видимо, это практически не проявлялось в его родственниках, но Финель уродился магом, что послужило катализатором проклятья, которое стало приносить огромные неудобства. Здесь, увы, он не нашел способа избавиться от такого "подарка" и, одержимый надеждой, отправился на Ору.

Закончилась та затея очень плохо, хотя Финелю Шкуре и повезло найти Шангрун. Возможно, он достиг цели, потому, что его Путеводная Нить никуда не сворачивала и упрямо вела вперед.

— Тебя не пытались убить, Тобиус, хотя то, что Гаспарда решил учинить в угоду самолюбию прочих старших волшебников, тоже выставляет всех нас в дурном свете.

— А что было потом?

— Прости?

— Я никогда не слышал о Хельтраде Ледяном Сердце, что с ним стало?

— Погиб вообще-то. Неудачно телепортировался — тело явилось на место частично, причем недоставало некоторых внутренних органов, правой руки… Через какое-то время сменилось еще несколько управителей, ну а потом утвердился нынешний состав во главе с Гаспардой.

Неудачная телепортация, какая несуразная смерть для великого мага, подумал Тобиус, все равно что для мастера меча нарваться животом на острие собственного клинка, споткнувшись ночью по пути в уборную.

— На твоем месте я бы сейчас думал о том, что ты скажешь управителям. И предупреждаю, ты не заметишь этого, но совсем рядом будет Сехельфорсус Чтец. Я бы и рад дать тебе что-нибудь, защищающее мысли от чтения, но они это заметят.

— Значит, вы уже решили, что я собираюсь лгать и хитрить?

— Ты пять лет где-то прятался. Многие считали, что ты погиб, другие думали, что ты примкнул к Шивариусу, третьи были убеждены, что он посадил тебя в пыточную камеру и скармливает твою душу демонам Пекла по кусочку в день. Правда, ни первые, ни вторые, ни третьи не могли ответить — отчего в таком случае Шивариус назначил награду за тебя живого? У тебя явно есть что скрывать.

Тобиус крепко зажмурился и почти минуту сидел так, будто надеясь, открыв глаза, проснуться. Он, разумеется, знал, что все эти годы Шивариус его искал, все просто не могло быть иначе, но услышав об этом наяву, словно получил крепкий удар под дых.

— Значит, он ищет меня…

— А весь остальной Вестеррайх ищет его, но тщетно. Тут и там всплывают слухи о его фактотумах, но сам Шивариус исчез бесследно…

Обещанные целители наконец появились. Почтительно кивнув Никадиму, они принялись окутывать Тобиуса паутиной диагностических чар, проверяя все слои его существа на предмет отклонений. Хотя Ювелир просто присутствовал и не имел к процессу обследования прямого отношения, результаты в первую очередь представили именно ему, как заинтересованному архимагу.

— Обширные свежие гематомы, зажившие шрамы, многочисленные следы старых переломов, асимметричное развитие мышц груди и спины, что не странно при отсутствии одной руки, следующее из этого искривление позвоночника, нарушение пигментации волосяного покрова — преждевременная седина. Не считая этого и сильно перевозбужденной нервной системы, физически он здоров. Но с астральным телом все обстоит несколько сложнее.

— В чем проблема?

— М-м… оно… — Целитель посмотрел на собратьев по ремеслу в поисках поддержки, потом перевел взгляд на Тобиуса, который не обращал на него внимания, и наконец заговорил совсем тихо, сплетая в воздухе иллюзорные изображения: — Вот это моя аура, а это аура пациента.

— И что?

— Видите этот небольшой контур в районе мыслительного центра? На темени, иначе говоря. У меня он есть, у пациента — нет.

— И что?

— Это признак наличия Путеводной Нити, ваше могущество. У магистра Тобиуса ее нет.

Упомянутый магистр улыбнулся, следя за реакцией Никадима Ювелира, и улыбка его вопрошала: все еще непонятно, что во мне изменилось?

— Такое возможно?

— Мы сталкиваемся с этим впервые. Обычно контур Путеводной Нити исчезает из ауры…

— Мертвецов, — закончил Тобиус. — Я тоже изучал целительскую магию и знаю, что волшебник без Нити — это мертвый волшебник. Весело, правда?

Его заявление повергло присутствующих в молчание ровно до тех пор, пока один из целителей вдруг не сделался очень взволнованным.

— Пожалуйста, отойдите от обследуемого! Фиксирую на его теле пространственную складку!

В палату телепортировались боевые маги. Никадим Ювелир громко вскрикнул, призывая всех не вести себя как перепуганные куры.

— Тобиус, ты используешь магию Пространства сейчас?

— Я постоянно ее использую, но совсем чуть-чуть.

— Что у тебя в складке?

— Боитесь, что я сохранил при себе боевой артефакт?

Восстановилась враждебная тишина.

— Зря боитесь. Хотя, конечно, артефакт-то при мне.

Никадим вскрикнул опять, заставляя боевиков держать себя в руках, пока складка в реальности разравнивалась, выпуская наружу спрятанное содержимое. А потом ему больше не пришлось настаивать на спокойствии, все и так смотрели как завороженные, со страхом и отвращением, но не в силах отвлечься от скрюченной пятерни, застывшей в потеках расплавленной бронзы.

— Тобиус… как?

— Я же сказал: слишком много о себе возомнил и поплатился за это.

— Она…

— Беспрестанно. А если попытаюсь провести через нее магический заряд, то упаду в обморок от боли, мозг отключится, чтобы не вскипеть. Несколько раз пытался ампутировать, но подарок одного унгиканского колдуна, засевший внутри, протягивался к сердцу, намекая, что умирать будем вместе. Эх… когда что-то причиняет тебе постоянную боль, а исправить дело не получается, ты стараешься абстрагироваться, не думать об этом. Вот я и забыл, что у меня есть правая рука, и это немного помогло, хотя она часто напоминала о себе. А так-то у меня все отлично.

Тобиус остановился посреди лестницы. Дышалось тяжело, одежда липла к телу, а во рту пересохло. Им овладевала тревога. Каждая следующая ступень приближала к месту, где сосредоточился страх, где он пережил предсмертную агонию и отчаяние. Собравшись, Тобиус пошел дальше, и с каждым шагом незримая тяжесть давила на плечи все сильнее, побуждая броситься в бегство. Однако серый маг, заглядывавший в глаза собственным кошмарам на протяжении нескольких лет, был готов вернуться туда, где в его памяти еще жила предсмертная мука.

Зал совета управителей восстановили, заделали проломленные стены, заново облицевали все драгоценным обсидианом и вернули в центр десять каменных тронов, над которыми сверкала великолепная магическая люстра. Сквозь витражи многочисленных узких окон проникал раскрашенный свет, придававший мрачной черной зале толику жизни.

Тобиус прошел в круг каменных тронов, сопровождаемый гулким эхом шагов, которое заметалось меж колонн. Троны были расставлены с очень грамотной задумкой, вроде бы для того чтобы члены совета видели друг друга, совещаясь, а с другой стороны, когда допрашиваемый входил в круг, его спина всегда была незащищена для чьих-нибудь взглядов, и как бы он ни крутился, чувство безопасности ускользало. Но Тобиус не крутился, его лицо было обращено в сторону Гаспарды, но стылые глаза смотрели сквозь великого пироманта.

— Отрадно видеть вас в добром здравии, чар Тобиус.

— Спасибо, ваше могущество.

Управители с интересом изучали блудного магистра, наконец-то вернувшегося домой.

— Где вы были, чар Тобиус?

— Отдыхал, — спокойно ответил он.

— Поведайте нам, что произошло в этом самом зале пять лет назад?

Для Тобиуса не было ничего легче, чем рассказать им о том, о чем они хотели узнать. Воспоминания живыми картинами вставали у него перед глазами, наполненные болью, унижением и страхом. Но никому не было до этого дела, а потому серый волшебник отмел лишнее и заговорил очень скупо, по существу.

— Извольте. Когда я вернулся в Ордерзее, над Академией уже давно был купол, и никто не мог проникнуть внутрь, потому что Шивариус Многогранник никого не желал видеть…

— Но вас он пропустил, — подал голос Мабурон Прилив, — как утверждают многочисленные свидетели.

— Так и было. Я прошел в ворота и через некоторое время оказался на этом самом месте. Между нами состоялся разговор.

— О чем же, чар Тобиус?

Взгляд холодных глаз сосредоточился на лице Гаспарды, моложавом, породистом, гладко выбритом.

— Общая суть сводилась к теме мирового господства.

Возникла пауза, в течение которой управители обменялись мысленными фразами.

— Продолжайте.

— Шивариус сообщил мне, что намерен, ни много ни мало, вернуть золотую эпоху магии, или, буквально, начать Вторую Эпоху Великих Чаров. Но при этом в его голове царил такой сумбур, что первая часть идеи плавно перетекала во вторую, не менее сомнительную. Он сообщил мне, что якобы является потомком Сароса Драконогласого и что имеет право на все исконные владения Гроганской империи, начиная, разумеется, с Вестеррайха. Насколько я понял, Шивариус намеревался захватить сначала его, назвав себя новым Императором-драконом, а затем использовать Доминион Человека как плацдарм для экспансии в другие области известного мира.

— И куакую же роль в этом безумии Многогранник отвел вам, чар Тобиус? — спросил Багур Жаба.

— Полагаю, он хотел, чтобы я стал его учеником. Якобы потому, что у нас с ним одинаковая мутация генома. Этот же аргумент он использовал, чтобы убедить меня в наличии у нас общих предков из династии Гроганов. Он назвал нас "драконовыми бастардами" что бы это ни значило.

Управители погрузились в единогласное молчание, хотя при этом могли общаться через мыслеречь.

— Чар Тобиус, — заговорил Нестор Губка, — вы получали от Шивариуса Многогранника какой-нибудь ценный предмет? Артефакт, например? Что-то очень…

— Книгу, — ответил Тобиус.

— Что за книгу? — быстрее и резче, чем следовало, спросил Мабурон Прилив, великий повелитель водной стихии, а также известный своим склочным характером интриган и просто эгоцентричный человек.

— Большую книгу в красивом белом переплете, не то из камня, не то из кости. Ренегат пытался убедить меня, что эта книга была написана Джассаром Ансафарусом, называл ее черновиком Гримуара Всемагии. Я не очень ему поверил, но на всякий случай украл книгу и сбежал в надежде спрятать ее где-нибудь.

Они молчали, но Тобиус кожей чувствовал, как кипел Астрал из-за мечущихся от разума к разуму невербальных посланий. Управители совещались, спорили, кричали друг на друга, сидя неподвижно, молча и глядя перед собой.

— Она у вас? — хрипло спросил Гаспарда.

— Черновик Джассара? Нет, увы. Поскольку сбежать из-под купола я не смог, как ни пытался, в конце концов меня поймали и вернули сюда. Ренегат переломал мне все кости, забрал книгу и удалился, а я потерял сознание. Очнулся очень далеко отсюда, в лесу, более-менее исцеленный, и понял, что мне лучше на некоторое время исчезнуть. Ах, еще я привез Афивианские свитки, как и было мне поручено, но он и их забрал, увы. К сожалению, я не был способен достойно противостоять архимагу.

Астрал вновь забурлил.

— Как вы избежали смерти?

— Не знаю. Честно говоря, я почти уверен, что не избежал ее. Однако то, почему я сейчас могу стоять перед вами, остается загадкой и для меня самого.

— Чар Тобиус, вы знаете, зачем бы Шивариусу было искать вас на протяжении последовавших пяти лет?

— Возможно, он решил, что недостаточно меня покалечил, и возжелал довершить начатое.

Тобиус высунул из-под белой накидки правую руку и показал всем желающим холодивший душу своим видом сплав опаленной плоти и металла. Это было неплохим аргументом в его пользу, но серый маг понимал, что так дешево управителей не купить.

— Хотя, возможно, дело в Шангруне, — полусонным голосом показывая, как же ему скучно, продолжил допрашиваемый.

— Что вы сказали?

— Шангрунское книгохранилище, вы что, не слушали? Я привез с Оры Афивианские свитки. Где, по-вашему, я их нашел, в случайном сугробе посреди тундры? Нет, я отыскал потерянное книгохранилище, я был в Шангруне. Увы, задолго до меня там побывал Шивариус. Возможно, он дорожил тайной своего личного источника знаний и не хотел, чтобы я открыл вам его местонахождение. Хотя, скрываясь, я верил, что вы и так уже узнали. Финель Шкура должен был доложить о нашей встрече на Оре. Разве он этого не сделал?

Тобиус действительно не знал, что случилось с Финелем Шкурой после их расставания, и допускал, что тот уже давно вернулся из-за Седого моря и представил управителям доклад о собственной экспедиции на Ору. Но серый маг надеялся убедить их, что Шивариус не подозревал о существовании Шкуры и считал, что, заставив Тобиуса замолчать, сохранил бы свою тайну в безопасности. Так он мог бы утверждать, что Шивариус искал его не из-за бесценной книги, а ради сохранения Шангруна в тайне.

— Ренегат оставил меня здесь умирать, страшась, что я прокляну его, как своего убийцу, на смертном одре, но когда узнал, что мое тело не обнаружилось, бросился на поиски. Право, я думал, что вы все знаете.

— Чар Тобиус, с тех пор как Финель Шкура отправился на Ору, о нем не было вестей. А сейчас вы утверждаете, что нашли Шангрун?

— Конечно. Это было нелегко, но я смог его найти. Если мне вернут мою сумку, я представлю исчерпывающие доказательства.

Сумка появилась буквально по щелчку чьих-то пальцев. Тобиус закинул ее на плечо и принялся рыться внутри, зная, что его имущество уже перетряхнули, потому что внутри не было Лаухальганды. В процессе поисков он случайно вынул из многомерных недр старый серебряный перстень с крупным сапфиром и цепочкой рун по ободку. По какой-то причине украшение оказалось наэлектризованным и ужалило его злой искоркой, после чего было уронено обратно.

— Боюсь, здесь не хватает кое-чего. Кое-кого, — отметил Тобиус, борясь с желанием сунуть пострадавший палец в рот. — Если вас не затруднит…

Управители беззвучно посовещались, и в зале появилась небольшая клетка, которая вполне подошла бы певчей птичке, внутри парил подвешенный в стазисном поле Лаухальганда. Когда его освободили, ушастый мяч разразился воплями взбешенного кота и насилу, но был все же успокоен. Из его рта Тобиус достал очень большую и толстую книгу в мягком переплете.

— На первой странице изложены точные координаты, а дальше — все знания, которые я успел почерпнуть из раритетных и даже реликтовых гримуаров, хранившихся там.

— Неправомерное присвоение знаний, — произнес Разм Лицемер, — считается поступком, достойным порицания.

Серый маг медленно повернулся к нему и взглянул в гладкое лицо, лишенное морщин, бровей, век, губ, носа, лицо, схематичное, с круглыми глазами-бусинками, парой крохотных ноздрей и ровной черточкой вместо живого рта. Разм Лицемер слыл одним из лучших метаморфов в Вестеррайхе, он мог как угодно играть со своей массой, формой, атомарной структурой, мог быть всем и всеми, чем пожелал бы, но особенного мастерства он достиг в воссоздании других людей. Говорили, что он имел в своей коллекции тысячи лиц.

— Я волшебник и уже по одному только этому факту обязан стремиться к получению знаний всеми возможными способами, невзирая на чьи бы то ни было запреты. Тупое следование правилам и отказ от преумножения своей силы — вот поступок, достойный порицания, не так ли? Опять же я нашел Шангрун, и вам следовало бы проявить благодарность, ибо без моих шатаний по ледяной тундре, где холод кусает за кости и режет легкие изнутри, получили бы вы чуть меньше, чем ничего, а не этот щедрый дар.

Он говорил спокойно и рассудительно, но сами слова его звучали дерзко, что не понравилось некоторым из великих магов.

— Шивариус, посланный на Ору Хельтрадом Ледяным Сердцем, смог сделать то, чего не осилили иные. Он нашел Шангрун, но решил присвоить его богатства и пользоваться ими единолично. Таково мое мнение.

Тобиус представил им свою ложь и предложил полюбоваться ею со всех сторон, а потом желательно поверить в нее и отпустить лжеца с миром. Он передал им сборник разнообразных знаний, взятых из множества раритетных книг, хранившихся в Шангруне. Разумеется, неполный сборник, а то, что успел перевести, расшифровать, систематизировать и понять за пять прошедших лет.

— Вы можете идти пока, чар Тобиус, но мы еще вернемся к вашей истории.

— В любое время, ваши могущества, — ответил он, не двигаясь с места.

— Что-то еще? — спросил Огненное Облако.

— Да, ваше могущество. Я хотел бы обсудить награду, которая мне причитается.

Если бы наглость могла двигать предметы, то каменные троны вместе с великими архимагами были бы тот же миг разбросаны по залу.

— Награду? — совершенно спокойно переспросил Гаспарда.

— Да. Я очень многое сделал ради Академии, защищал ее репутацию, когда другие роптали, сражался с превосходящим противником, когда другие были бессильны, разоблачал предателя, пока другие пребывали в неведении. Я пострадал, лишился руки. Думаю, мне причитается небольшая компенсация.

— Чар Тобиус, я просто сгорю от нетерпения, если немедленно не узнаю, в какую цену нам обойдутся все ваши страдания, — улыбнулся великий пиромант.

Обсидиан в зале совета вздрогнул и завибрировал от многоголосого взрыва хохота, стоило лишь прозвучать ответу.

Когда двери закрылись за его спиной и волшебник спустился на несколько ступенек, он остановился, чтобы хорошенько рассмотреть кусок застывшего магического янтаря, переданного ему в дар как награда за славную службу. Для них это было смехотворной мелочью, настольным хламом, но для него это являлось одним из самых ярких воспоминаний детства.

Лаухальганда подпрыгивал возле ноги, тихонько мяукая.

— Ты проглотил свиток, как я тебя учил?

Ушастый мячик раскрыл рот и высунул язык, на котором лежал синий свиток-хранилище. Волшебник слабо улыбнулся, позволил компаньону проглотить янтарь и накинул на голову капюшон, чтобы не привлекать лишнего внимания.

— Идем, проветримся.

Тобиус испытывал ностальгические чувства, шагая по галереям, залам и лестницам главной башни. Впервые со времени выпуска он вернулся в Академию и застал ее в процессе обычного ежедневного обучения, а не во время праздника или очередной чрезвычайной ситуации.

Ученикам преподавали знания в аудиториях, лабораториях, вольерах, мастерских. Все неофиты занимались одним и тем же — учились ощущать и контролировать гурхану, адепты постарше постигали основную теорию магии, историю, географию, письмо, счет, черчение, рисование, проходили мнемонические практики, готовили свои организмы к грядущим мутациям, занимались боевыми тренировками. В других магических школах физическое воспитание не особо уважали, считая не без оснований, что здоровье себе можно обеспечить при помощи магии, но Академия Ривена смотрела на вопрос иначе. К тому же естественное повышение выносливости тела давало ученикам больше шансов выжить во время мутации организма.

С переходом со ступени на ступень, становясь старше, юные волшебники выбирали себе те грани Искусства, которые им лучше давались, и некогда единые группы новичков разбивались, отправляясь на разные профильные занятия; с приближением выпускных экзаменов молодые волшебники находили себе профильных руководителей. Сам Тобиус, будучи серым магом и не имея жесткой профильной дисциплины, мог выпускаться либо как боевой маг, либо как целитель-зельеваритель, либо как артефактор. При том что боевая магия давалась лучше, чем целительство и артефакторика, он выбрал последнее и под чутким руководством Никадима Ювелира смог добиться проходного бала. Правда, тогда он выжал из себя все, на что был способен, и дальнейший рост ему не светил.

Покинув главную башню, серый маг двинулся по обширной парковой зоне, окружавшей основной комплекс учебных корпусов. Тут и там на лугах, в рощах, у подножий или на вершинах холмов виднелись обособленные павильоны, зверинцы, лаборатории. На одной из тренировочных площадок тридцать неофитов осваивали азы боя с древковым оружием. Академия Ривена выпускала не просто лучших магов в Вестеррайхе, она готовила особенно живучих и способных за себя постоять магов, прививая им боевые навыки вне зависимости от основной квалификации. Каждый выпускник Академии мог вступить в рукопашную схватку, мастерски используя посох, жезл и ритуальный нож, а также любые производные от этих видов оружия: алебарды, копья, булавы, шестоперы и всевозможное короткое клинковое оружие.

Ему приглянулась небольшая пустующая беседка с куполообразной крышей-витражом, под которой висел дремлющий в дневное время кристалл-светильник. Устроившись на сиденье, Тобиус набил трубку и закурил. Он и в более юные годы любил хороший табак, но, будучи инкогнито, вообще стал дымить не переставая. Кукурузные трубки прогорали быстро, и он мастерил себе новые, невольно скучая по той, первой, которая тоже была подарком. Ее ему подарил сам Никадим Ювелир, она была керамической, а на чаше имелось лицо Тобиуса, как подпись и своеобразное украшение. Несмотря на то что великий артефактор упрочнил свой дар чарами, трубка сломалась вдребезги, когда… когда Шивариус Многогранник ломал вдребезги Тобиуса, молотя его телом о стены и полы так, что обломки костей из-под кожи лезли.

Водя большим пальцем по теплой и гладкой драконовой кости, Тобиус сам не заметил, как задремал. Он давно превысил лимит выносливости даже мутировавшего организма, носясь по диморисийским лесам. Сон принял волшебника в мягкие объятья, пахшие табачным дымом и весенним цветением, то был милосердный сон, редкий гость в жизни Тобиуса, сон без боли, без кошмаров, без тьмы с алыми очами и без чудовища — наполовину дракона, наполовину человека.

Тем тяжелее было расставаться с милосердным забвением, когда Тобиуса стали осторожно тянуть к миру яви. Был уже глубокий свежий вечер, магический кристалл мягко светился, окутывая витражный купол беседки нежным разноцветным ореолом. Ломас Полумесяц держался на почтительном расстоянии, соблюдая мудрую осторожность, — если разбудить волшебника внезапно и бесцеремонно, он может и Огненным Копьем в лицо ударить.

— Чар Никадим зовет вас.

— Сколько я проспал?

— Полагаю, что несколько часов. Скорее, я и так слишком долго искал вас.

Тобиус раздраженно поморщился, но пошел по освещенным тропинкам вслед за артефактором. Полумесяц торопился, но вел не в главную башню, а в один из корпусов, где располагалось множество артефакторских мастерских и литейные цеха, производившие детали для техноголемов. К тому часу учебные помещения всех мастей были уже пусты, а ученики находились на вечерней трапезе.

Из-под дверей одной мастерской шел свет, и Ломас приглашающим жестом указал на нее, не собираясь идти дальше.

— Желаю вам удачи, чар Тобиус, и надеюсь, что все закончится хорошо.

— А что-то может закончиться плохо? — подозрительно прищурился серый маг.

Так и не получив ответа, он вошел в мастерскую и остановился, разглядывая собравшихся там великих волшебников. Никадим Ювелир, братья Эхо и Нарлога сидели за одним из столов, расчистив немного места от кузнечных инструментов, и пили отравку с нехитрой закуской.

— Ваши могущества.

Таурон Правый и Маурон Левый являлись братьями-близнецами, которых едва ли кто-то сумел бы уличить в родстве. За годы практики диаметрально противоположные направления Искусства изменили близнецов, некогда являвшихся зеркальными отражениями друг друга. Таурон, посвятивший жизнь целительским чарам, превратился в высокого и красивого мужа с волосами цвета сусального золота, от чьей фигуры беспрестанно шел мягкий внутренний свет исцеления. Маурон же, всю жизнь изучавший природу Тьмы, постигавший запретные знания и искавший способы противодействия им, стал скрюченным тощим старикашкой, неподдельно уродливым и пугающим. В отличие от брата, разум Маурона постоянно пребывал в состоянии неконтролируемого кровожадного бреда, и лишь ангельское терпение Таурона, а также его беспрестанная забота сдерживали порывы безумного знатока всевозможных запрещенных заклинаний. Оба брата Эхо состояли в совете управителей.

О Нарлоге было известно крайне мало. Этот скрюченный старый шаман приехал в Вестеррайх из Унгикании, с Черного континента. Несмотря на его принадлежность к исконно диким магам, практикующим откровенно пугающие ритуалы, Академия дала инородцу дом и окружила его почетом в обмен на секреты магических знаний далекой земли. Нарлога был худ, сед, имел тоненькие артритные конечности и объемистое брюшко, упругое как ритуальный барабан. Его дряхлую персону укрывал плащ из шкуры леопарда, многочисленные бусы и связки сушеной органики; затылок прикрывала большая ритуальная маска, которую он сдвигал на лицо лишь во время практики, а в качестве вспомогательного артефакта повелитель духов пользовался клюкой.

Именно унгиканец прежде всех отреагировал на появление Тобиуса. Он опрокинул стопку не закусывая, смачно рыгнул и поманил серого мага пальцем.

— Подойди к чару Нарлоге, Тобиус, — сказал Никадим Ювелир, — и покажи ему свою руку. Пожалуйста, без лишних вопросов.

Тобиус нехотя приблизился к столу и показал шаману искалеченную конечность. Тот бесцеремонно схватил руку, и мир вокруг волшебника изменился, померк, его разорвал гулкий ропот барабанов и многоголосый напев теней, кружившихся вокруг в дерганом танце безумия. Воспалившийся разум тут же осознал, что нужно немедленно убить Нарлогу, и даже то, что мысли стали звучать в голове на ужасном, безобразном, совершенно чужом языке, не смутили волшебника. К счастью, старый шаман отпустил его, и Тобиус, покачнувшись, отшагнул назад. Он покинул мир теней.

— Как славно! Нарлога вспомнил о доме! О родне! — сказал шаман с неправильными чужеродными интонациями, которые серый маг, несомненно, только что слышал у себя в голове.

— Ты знаешь, что это? — спросил Ювелир.

— Укус тени, да! Ты правильно сделал, что позвал Нарлогу!

Унгиканец принялся наливать себе отравки, а Никадим подошел к Тобиусу.

— Как ты себя чувствуешь?

— Не знаю… когда он прикоснулся к руке, кажется, что-то чужое стало думать вместо меня в моей же собственной голове.

— Да! Это злой лоа, поселившийся в твоей руке, пытался подчинить тебя! Да! Будь ты послабее — бросился бы на Нарлогу мгновенно! И погиб бы, хе-хе. Злой лоа знает, кого следует бояться! — самодовольно промолвил Нарлога. — Расскажи-ка, что с тобой случилось?

И Тобиусу ничего не оставалось, кроме как рассказать архимагам и старому шаману о ночном налете на шхуну "Фредерика" и об унгиканском колдуне, который сопровождал пиратов.

— Победил Амади? — расхохотался Нарлога. — А ты могуч, желтоглазый! Лучше бы ты его добил! Багкхуты любят использовать укус тени: если колдовской яд убьет жертву, то ее тень прибавится к тени багкхута, и тот станет сильнее, но даже если багкхут будет побежден, а укус тени не убьет его врага, то багкхут сможет найти обидчика потом и отомстить!

— Разве не лучше держаться подальше от того, кто один раз едва тебя не убил?

— Может, и лучше, — пожал плечами Нарлога, — но багкхут не может, Шзоадди не позволят ему оставить поражение неотмщенным.

— Шзоадди?

— Те-Кто-Живет-Под-Землей, — кивнул Нарлога. — Они дают огромную силу за жертвы, но требуют всегда слишком много. Амади пришел к ним в поисках силы и теперь должен подчиняться их прихотям.

— Нарлога, — задумчиво подал голос Таурон Правый, — я не помню, чтобы чар Тобиус называл своего оппонента по имени.

— Но его действительно звали Амади, — быстро добавил Тобиус. — Вы его знаете?

— Еще бы Нарлоге не знать сына, сына, сына, сына, сына своего сына! Ха-ха-ха! — развеселился шаман. — Нарлога сам принимал его из матери и сам давал ему имя! Мальчик родился мертвым, но Нарлога заставил его жить, ха! Нарек Амади — Мертворожденный! Нарлога даже немного учил его искусству тхотона, но Амади пошел на поклон к Шзоадди и стал багкхутом. Всегда слишком торопился, всегда хотел слишком много силы да побыстрее! Хорошо, что ты проучил его! Жаль, что не убил.

— Нарлога, можешь ли ты выгнать эту тварь из тела Тобиуса? — спросил Никадим.

— Не сможет, — прокряхтел Маурон Левый, дотоле сидевший на лавке, подтянув к подбородку костлявые коленки. Обычно он витал где-то в собственной ужасной реальности, но когда дело касалось сферы его профессиональных знаний, старик не ошибался. — Раньше бы смог, но темный дух сплавился воедино с астральным телом желтоглазого юнца, и с телом материальным тоже, когда тот коснулся расплавленного артефакта. Очень редкий способ объединить две сущности, но теперь сплавленного воедино не разлучить…

— Да заткнись ты, — беззлобно оборвал его шаман, — жаль, но теперь — нет, Нарлога не сможет вытянуть лоа из руки. Нарлога лишь может сделать так, чтобы лоа не причинял больше боли, никогда. Это ведь он там болит, его суть изменилась, слилась воедино с твоей сутью и сутью твоего жезла. Теперь он не знает, кто он, и это заставляет его сходить с ума. Вечно. Если хочешь, Нарлога усыпит его, и он будет спать…

— Я очень этого хочу, — прохрипел Тобиус, заглядывая в бесконечно темные, как у гоблина, глаза унгиканца, — очень!

Ритуал занял всего несколько минут, и по взмаху морщинистой руки шамана тупая пульсирующая боль, с которой Тобиус жил пять лет, утихла. Ее просто не стало. Серый маг до скрипа сжал зубы, чтобы не издать позорного всхлипа облегчения, а Нарлога снял тяжелую деревянную маску, чтобы вернуться к отравке и надкусанному ломтю хлеба с салом, ибо для него происшедшее являлось смехотворным пустяком.

— Если хочешь избавиться от лоа окончательно, найди Амади и убей его, — посоветовал шаман, чавкая, — тогда лоа из его тени тоже умрет.

— Я безмерно вам благодарен, ваше могущество…

— Ночь только началась. — Никадим Ювелир поднялся, взял со стола свой молот и подошел к горну.

То был горн гномской работы, который наверняка некогда украшал собой мастерские кхазунгорских умельцев. Гномы, создававшие этот горн, сработали его из цельной гранитной глыбы, придав ей форму и вытесав узоры, превратившие простой кусок камня в произведение искусства — стилизованную статую хелльматверма[7]. Нажав на педаль, выполненную в виде кончика драконьего хвоста, великий артефактор заставил пасть-жерло горна распахнуться, изрыгнув пламя. Рядом стояла наковальня. На плечи Тобиуса легли тяжелые и теплые руки Таурона Правого.

— Я сделаю все, чтобы облегчить ваши мучения, чар Тобиус, — сказал великий целитель, — но предупреждаю — все равно будет очень больно.

— Я привык к боли, ваше могущество. — Серый маг скинул верхнюю одежду и шагнул к дышащему огнем горну.

Последовавшие часы показали, что Тобиус ошибался, — такой боли он не ведал даже в худшие дни, когда приходилось вгрызаться в здоровую руку чтобы чуточку отвлечься от боли в покалеченной. Удары молота, рев горна, шипение емкости с ледяной водой и бесконечный речитатив артефакторских заклинаний стихли только к утру. Лишенный всяких сил Тобиус рухнул на скамью и перестал двигаться, хотя продолжал слышать слова прощания от уходивших архимагов. В мастерской остались только он и Никадим Ювелир. Бывший наставник, тоже изможденный сложнейшей многочасовой работой, помог ему сесть, накинул на плечи одеяло и облокотил спиной о стену.

— Ты обзавелся восхитительной трубкой, Тобиус.

— Подарок, — нашел в себе силы ответить тот.

— Затянись, это обезболивающий курительный сбор.

Тобиус прикусил загубник, почувствовал пряно-сладкий вкус красной смолы, медленно затянулся. Никадим сел рядом и тоже прикурил. Его трубка выглядела и была обычной, короткой и маленькой, безо всяких украшений и вплетенных заклинаний. Порой великому мастеру артефакторики надо было напоминать себе, что в мире есть и простые предметы, не нуждающиеся в магическом улучшении, чтобы быть совершенными.

— Твои дела плохи, Тобиус.

— Правда, ваше могущество? А я-то думал, что мои дела только-только пошли на поправку.

— Управители собираются взяться за тебя всерьез, потому что ты был последним, кто видел Шивариуса и эту треклятую книгу, о которой они не могут перестать думать. Уже готовят экспедицию на Ору, большую и хорошо снабженную экспедицию, которой будет приказано либо достичь цели, не считаясь с потерями, либо вмерзнуть в орийские льды насмерть. Сехельфорсус Чтец сообщил им, что не может прочитать твои мысли. Они сначала даже не поверили своим ушам, но в итоге это их еще больше заинтересовало. Сами управители могут скрывать свои мысли, но магистру от Чтеца не укрыться. Ты что-то знаешь об этом?

— Нет. Могу только догадываться.

— Не поделишься?

— Тогда весь смысл исчезнет. Мне помогли научиться этому, чтобы я мог хранить секрет.

— Хм. А что с Путеводной Нитью? У тебя ее действительно нет?

— Не чувствую с тех пор, как… с тех пор.

— Тобиус?

— Он убил меня там, наставник. Шивариус убил меня там, в зале совета. Моя Путеводная Нить подошла к концу.

— Это в высшей степени необычно. Не поделишься секретом чудесного воскрешения?

Тобиус молчал, он не смог бы предложить Никадиму ничего, кроме смутных подозрений.

— Теперь ты сам по себе являешься источником бесценных знаний, и мне страшно думать о том, на что управители пойдут ради них. Не все, конечно, хотят разобрать тебя на составляющие, но советом управляет Гаспарда, а он всегда поступает так, как лучше для Академии, не считаясь с интересами отдельных волшебников.

— Полагаю, с территории кампуса мне не выбраться?

— Сторожам приказано не пускать тебя ни по одному из пластов реальности. Не телепортируешься и по порталу не пройдешь.

— Понятно.

— Если бы я мог сделать для тебя что-то еще… Но ты же знаешь, влияние в кругах управителей я променял на достижение совершенства в собственном деле. У меня есть несколько верных учеников, Ломас, например, к тому же среди других магов тоже есть те, кто проникся к тебе уважением. За участие в войне, за разоблачение Шивариуса, за то… за то, что ты все-таки выжил. Эти пять лет не прошли бесследно, теперь Шивариуса боятся, он многое натворил, и ты — волшебник, который выжил…

— Чушь, я не выжил, — отрезал Тобиус, открывая глаза. — Мотылек дракону не соперник. Я не выжил, и все тут. Вы действительно готовы устроить мне побег, рискуя статусом и жизнью, своей и других верных учеников?

— Готов, Тобиус. Твоя судьба, если ты останешься, представляется мне более ужасной, чем моя собственная, если помогу тебе сбежать.

— Я вам верю, но жертвовать собой не позволю. Ради меня уже жертвовали собой, мне не понравилось. Если хотите помочь, наставник, обратитесь к силе, которая стоит выше управителей Академии.

— Выше? Но выше них в Академии никого нет…

— Если ты маг, чтящий законы Джассара, то всегда есть кто-то, кто выше тебя. — Тобиус поднял правую руку и посмотрел, как сжимаются в кулак и разжимаются его новые бронзовые пальцы. — Найдите способ связаться с королем. Пусть Бейерон узнает, где я и в каком я положении, пусть призовет меня к себе, невзирая на возможные увертки управителей.

— Король? Но зачем ему делать это для тебя?

— Когда он был в изгнании, я служил его придворным волшебником и очень многое сделал ради моего опального сюзерена. Надеюсь, вернув себе трон и корону, он не забыл о моих заслугах.

Тренировки до четырнадцатого пота, до изнеможения, до белых пятен в глазах и до рева прибоя в ушах. Левая рука завязана за спиной, а правая крутит боевой шест, поднимает тело при отжиманиях, подтягивает к перекладине. Никадим Ювелир одарил его новой рукой, которая как живая осязала и подчинялась воле мозга. При этом она была прочна и сильна настолько, что могла перемалывать в пыль камни и не чувствовала боли.

Пять лет жизни и труда без одной руки наложили отпечаток на его тело — правая сторона мышечного корсета туловища и мышцы плеча деградировали на фоне переразвитой левой стороны. Теперь Тобиус изо дня в день возвращал правой руке прежнюю силу, регулярно посещал целителей, которые помогали ему выпрямить позвоночник и следили за общим состоянием. Он стал хорошо спать и порой, когда никого не оказывалось рядом, просто захлебывался смехом по причине отсутствия боли.

Однажды вечером серый маг посетил своего старого наставника и передал ему на изучение арбалет, взятый у лермазу, и чернокнижный меч, поднятый с тела кромарага во время путешествия по Оре. Никадим попросил вернуться за ответом через пару дней, как и было сделано. Когда Тобиус вернулся в кабинет-мастерскую, его трофеи лежали возле небольшого древнего алтаря, поставленного на письменный стол. Часть документов, амулетов, талисманов, деталей и грязной посуды, прежде захламлявшей стол, оказалась бесцеремонно сброшена на пол. К тому времени Никадим Ювелир уже закончил изучать артефакты.

— Порадовать тебя мне особо нечем, Тобиус. Эти артефакты были сделаны разными людьми в разное время и для разных целей. Они почти ничего не знали о своих хозяевах, ибо были сразу же переданы тем, для кого предназначались, и пробыли с ними до самого конца. Ты убил кромарага и лермазу?

— Пришлось.

— Мое тебе почтение. Я слышал о кромарагах, но лермазу — это что-то невообразимо более мерзкое…

— Сборщики душ, наставник. В дневниках знаменитого путешественника Николауса из Вихалиена они описываются как посланцы некромантов, которые приходят к должникам, не оплатившим услуги магов Смерти, и забирают души, жизненные силы, тела. В Вестеррайхе их не видели со времен Третьей Войны Некромантов.

— Тогда все логично. Болты к этому арбалету отлиты из серебра, но острия покрыты сталью для твердости. В серебро вплетены сильные чары, которые неразрывно связаны с самим арбалетом. Если хотя бы ранить человека из этого оружия, его душа немедленно будет вырвана из тела и переправится в арбалет. Однако в самом оружии нет никакого намека на духовное хранилище, он лишь проводник души.

— Сосудом служит сам лермазу.

— Будем думать, что так. Но это еще не все! Труп, у которого внутри засел такой вот болт, немедленно превращается в кадавра и начинает повиноваться воле того, кто владеет арбалетом. Жуткая богомерзкая машина смерти.

— А если болт изъять?

— Изъять? Ну, тогда, думаю, тело перестанет подавать признаки жизни или подобие оных. Однако заряд некротической силы немедленно ускорит распад органики. У некромантов всегда так, если они не держат свою силу под жестким контролем, она расползается вокруг, как трупная плесень, и делает то, что у нее получается лучше всего, — разлагает.

— А что меч?

— О, тоже мерзкая штука. — Никадим посмотрел на двуручный клинок, в котором на первый взгляд не было ничего более опасного, чем острие и режущие кромки. Но лишь до тех пор, пока в перекрестье не угнездится маленький темно-сиреневый кристалл. — Порождение дикой магии, напрямую связано с Тьмой, со старыми богами. Через кристалл они проникают внутрь меча и даруют ему силу разрушать все и вся, с чем столкнется клинок. Но живой человек долго им не помашет — меч разрушит его душу и превратить в тварь, название которой я силюсь подобрать.

— Поэтому им орудовал живой мертвец. Думаю, в качестве платы Тьма принимала души и жизни тех, кого клинок разил.

— Верно мыслишь, ученик, я смог кое-что вложить в твою голову, — ухмыльнулся Никадим.

— Хороший учитель и безногого научит ходить. Это все, что удалось узнать?

— Не совсем. Видимо, я все-таки чего-то стою, если смог вытянуть имена создателей. Этот меч выковал и зачаровал некто по имени Ноанкун, а арбалет вышел из рук Гариба Ауфы Абдуссамада аль Харинна. Знакомые имена?

— Слышу впервые, но мысль о том, что арбалет смастерил некромант из Аглар-Кудхум, уже укоренилась в моей голове. Спасибо за помощь, наставник, вы вновь меня выручаете…

— Знаешь что, есть одна идея, — Никадим медленно огладил бороду в задумчивости, — я постараюсь связаться с одним старым другом, магом-артефактором, чей дар к этому делу даже у меня вызывает неподдельное восхищение. Возможно, он сможет вытянуть из этих штук больше, чем смог я. Правда, его еще надо найти…

Подтягиваясь на правой руке, при этом хрипя от натуги, волшебник почувствовал, что больше он не один. На тренировочную площадку явился Ашарий Задира, как являлся каждый день с начала тренировок. Прежде он просто смотрел, но когда пришло время тренировочных боев, пиромант молча взялся за шест и вскоре выбил из Тобиуса всю пыль. Каждый следующий день он появлялся и избивал серого мага до тех пор, пока тот не терял все силы без остатка. Сначала Тобиус думал, что пиромант получает удовольствие, с толком истязая его, но вскоре понял, что хотя Задира и беспощаден, он не жесток, а его удары вместе с болью несут пользу. За все время оппонент так и остался нелюдимым, не обмолвившись с Тобиусом и единым словечком.

Левая рука освободилась и на пару с правой крутанула шест, заставляя воздух взвыть. Ашарий тоже взялся за оружие, и они сошлись в быстром поединке, конец которого Тобиус встретил на земле, со вкусом пыли во рту и болью, пульсирующей в бедре. Раз за разом они сходились, колотя свистящими шестами по воздуху и с треском — друг по другу, пока серый волшебник вновь не оказывался бит.

— На этот раз двадцать ударов, — сказал он, отплевываясь и занимая боевую стойку. — В первый раз ты побил меня со второго.

— Это был наш второй поединок. В первом ты побил меня.

То, что Ашарий внезапно заговорил, так удивило Тобиуса, что он пропустил хлесткий удар и вновь упал. Но на этом пиромант не остановился и протянул серому магу руку, помогая встать.

— На сегодня все. Тебя желает видеть его могущество Гаспарда.

Ашарий ушел, оставив Тобиуса в недоумении, которое, впрочем, быстро перешло в кипучую деятельность. Очень скоро, умытый и одетый в чистое, он добрался до кабинета Гаспарды, который находился на средних этажах главной башни. В стене прорезалась скрытая дверь, за которой все было так, как в предпоследний визит Тобиуса, — в порядке. Множество столов и полок, заставленных всякой всячиной, атмосфера уюта и тепла, сувениры и раритеты со всего мира. Даже магическая статуя грифона, охранявшая проход к Сердцевине напротив входной двери, была восстановлена.

Гаспарда не приветствовал посетителя, он сидел в рабочем кресле, сцепив пальцы перед собой, и оглядывал Тобиуса без выражения.

— Сегодня мне доставили высочайшее повеление его величества Бейерона Третьего Мудрого, в котором он просит, то есть требует представить ему тебя, Тобиус. Не расскажешь, как он узнал о твоем возвращении?

— Не имею ни малейшего понятия, ваше могущество, — ответил Тобиус, храня каменное лицо.

— Немного порывшись в архивах твоих сеансов связи с Академией, я открыл для себя, что ты служил его величеству придворным магом во время изгнания. Почему мы раньше об этом не знали?

— Видимо, я более скромен, чем сам о себе думаю, и забыл похвастать такой честью.

— М-да, видимо. Полагаю, что раз ты нашел способ покинуть Академию против нашей воли, значит, можешь найти способ и не возвращаться.

— Кто знает?

— А ведь там, по ту сторону стены, тебя ищет главный магический преступник Вестеррайха. О его деяниях говорить вслух не принято, так что ты можешь не знать, насколько он опасен.

— Пожалуй, я лучше всех знаю, насколько опасен Шивариус Многогранник.

— Неужели? Хотя ты ведь был здесь, пока мы прохлаждались, пойманные в ловушке. Ты знаешь, что он выпустил на свободу самые мерзкие отбросы магического мира, которые наверняка теперь служат ему. Слышал, что он сделал с Кахестивраном Драконом? А с Логейном Рыцарем? Они мертвы, Тобиус, причем Кахестивран, когда его нашли, был вывернут наизнанку. Логейну повезло больше, он всего лишь остался без своих доспехов и умер быстро. Оба они незадолго до того были разыскиваемы Шивариусом, о чем доложили совету, и оба отвергли его предложение примкнуть к нему.

— Какая жалость, — бесстрастно ответил Тобиус, — я плохо из знал, но то были хорошие маги.

— И ты все равно собираешься уйти, когда подручные малефикарума ищут тебя везде и всюду? Ты хотя бы понимаешь, что, покидая эти стены, остаешься без единственной защиты, которая могла бы уберечь тебя от Шивариуса?

Тобиус взглянул великому пироманту прямо в глаза и сделал это так спокойно, что и сам немало себе удивился.

— Вы даже Кахестиврана и Логейна не смогли защитить, куда уж вам защитить меня? Если понадобится, Шивариус явится на порог Академии, и ворота будут открыты, ибо далеко не все его прихлебатели ушли вместе с ним. Многие остались, чтобы следить за вами, а значит, и за мной, пока я здесь нахожусь. Шивариус — это зараза, которая пустила слишком глубокие корни, у него фора в несколько десятилетий, огромная сила и безумная уверенность в своей правоте, а у вас лишь стены. Если дадите слабину, если покажете, что сражаться с ним бесполезно, все, кто верен вам сейчас, скоро станут верны ему. А меня вам не спасти. Не спасли тогда — не спасете и сейчас. Я постараюсь справиться сам.

— С чем справиться? — спросил Гаспарда, который всегда умел смирять пылавший в груди огонь. Он оставался спокоен там, где даже флегматичные по природе своей маги Земли начинали извергаться, как вулканы ярости.

— С Шивариусом, — безо всякого чувства ответил Тобиус. — Я маленькое насекомое в сравнении с ним, и я знаю, что значит быть раздавленным, но даже букашка может желать возмездия. Так решил я сам, а не моя Путеводная Нить.

Гаспарда Огненное Облако продолжал рассматривать крошечного волшебника, которого мог превратить в горстку пепла одним усилием мысли. А потом он дернул щекой — и перед Тобиусом возник его посох, который был немедленно схвачен обеими руками.

— Аудиенция назначена на завтра. Надеюсь, вы переночуете под сводами Академии еще одну ночь?

— Да, ваше могущество.

— Не позволяйте мне больше тратить ваше бесценное время, чар Тобиус. Его у вас и так осталось немного.

Гаспарда был прав, времени осталось мало. Серый волшебник слишком долго откладывал самое важное, боялся, не был уверен в своих расчетах, но обстоятельства требовали действий. Поэтому следующей ночью Тобиус отправился в место, некогда бывшее сердцевиной его мира, — в библиотеку.

Библиотека Академии Ривена по праву считалась одним из самых выдающихся собраний магической литературы в Вестеррайхе, и поспорить с ней по количеству исторических документов могла лишь Княжеская библиотека Соломеи; а числом запрещенных к широкому распространению магических книг — закрытая Папская библиотека в Эстрэ. Библиотека Академии располагалась вне обычной реальности и являлась безразмерным дворцовым комплексом внутри главной башни, содержащим в себе лабиринты стеллажей и полок, оазисы читальных залов, бесконечные лестницы, галереи и анфилады, а также недоступные без особого разрешения секции. Отдельное царство, в котором даже книжная пыль была взрывоопасна от наполнявшей ее магической силы.

Когда Тобиус переступил порог, освещение резко поменялось — библиотеку всегда наполнял яркий дневной свет, источники которого ловко прятались в неизвестных измерениях. Многие стены, полы и потолки были стерильно-белоснежными, другие покрывали панели драгоценных материалов, барельефы, гобелены, зеркала, картины. Центром библиотеки был архив — вертикальная шахта высотой примерно в триста футов[8], по стенам которой змеилась широкая винтовая лестница с отходящими во все части этой обособленной реальности проходами. По всем ярусам шахты были расставлены сотни шкафов с архивной документацией, опасные тем, что в любой момент они могли распахнуться, ударив проходящего мимо ученика.

Посреди колодца шахты, поджав под себя ноги в медитативной позе, парил старый волшебник. Его обширная мантия была испещрена различными литерами и фигурами, серебристая борода ниспадала вниз на длину пятнадцати футов[9] и мерно колыхалась на легчайшем сквозняке. Вокруг Никопата Закладки плавно парили книги, чернильницы, корешки, архивные карточки, он разглядывал их и одновременно писал в десяти архивных журналах. Своими ногтями. Они у главного архивариуса были необычными, четырехфутовыми[10], слегка изогнутыми и оправленными на концах подобно писчим перьям. То и дело один из ногтей окунался в проплывавшую мимо чернильницу и возвращался к бумаге, с тихим скрипом нанося на нее текст. Все пальцы двигались независимо, а их хозяин, казалось, дремал, хотя магическое око, висевшее у него над головой, беспрестанно вертелось волчком, следя за всем и сразу. Настоящие глаза архивариуса давно и много раз слепли, и когда ему надоело постоянно пересаживать себе новые или обновлять старые, он попросил Никадима Ювелира создать для него магическое око из хрусталя, которое бы видело все и никогда не уставало.

Тобиус вышел к парапету и, некоторое время понаблюдав за работой неповторимого архивариуса, осмелился прочистить горло, но совсем тихо, из уважения к библиотеке. Скрип ногтей по бумаге прервался, око обратилось к посетителю.

— Тобиус.

— Вы помните меня, ваше могущество?

— Конечно. Когда мы виделись в последний раз, ты был совсем крохой.

— Э… не совсем, ваше могущество. Я провел в библиотеке много лет, и в последнюю нашу встречу мне было лет двадцать. Я вернул все книги, чтобы вы расписались на моем обходном листе.

— Хм… верно. Пожалуй, единственное, в чем я не стал путаться с годами, это мои архивы. И я ждал, что ты заглянешь в гости, мальчик. Все еще хочешь стать младшим библиотекарем?

— Боюсь, от этой мечты пришлось отказаться.

— Тогда зачем же ты пришел?

— Я… мне нужна помощь, которую может оказать лишь тот, кто знает книги так же хорошо, как вы, ваше могущество. Но я боюсь разглашения.

— Посмотрим, что можно сделать.

Тобиус вздохнул, не получив обещания хранить секрет, и вытащил из сумки Лаухальганду, тот высунул изо рта небольшой синий свиток, а уже из синего свитка Тобиус извлек большой старинный свиток красноватого пергамента, накрученный на две деревянные основы. Свиток перелетел к Никопату по воздуху, раскрылся, и хрустальное око обратилось к нему.

— Восхитительно! Я мечтал увидеть это с тех самых пор, как нашел старые корешки, но управители, эти ослы, превратили поиск бесценного знания в извращенное издевательство! Скажи мне, Тобиус, ты видел Шангрун?

— Да, ваше могущество.

— И каков же он?

— Его величие невозможно описать.

Слепой архивариус протяжно вздохнул и некоторое время парил молча, с улыбкой на сморщенных устах.

— Ваше могущество, в силу обстоятельств я должен был уничтожить Афивианские свитки… — Око воззрилось на серого волшебника, пульсируя красным. — Но у меня не поднялась рука, и поэтому я принес их вам.

— Тобиус, что я говорил о тех, кто жжет книги?

— Сожжение книг есть акт трусливой злобы того, в ком нет сил опровергнуть написанное, — отчеканил молодой маг.

— Истинно. Если бы ты поднял руку на книгу, тем более на столь бесценный артефакт, путь сюда был бы закрыт для тебя навеки!

Изо всех коридоров, соединенных ярусами архивной шахты, единовременно хлынуло эхо сердитых шепотков — обитатели книжных полок подтверждали слова Никопата.

— Ваше могущество, я ничего не забыл, я люблю и уважаю книги, как прежде, и потому я принес Афивианские свитки вам. Их существование — тайна, управители думают, что свитки утрачены, и пусть так остается. Возможно, от этого будет зависеть судьба мира.

Архивариус не мог взять свиток в руки — перепачканные чернилами ногти не позволяли, но, согнув правую руку, он уложил раритетный документ на предплечье, как младенца, и стал баюкать его.

— Ты знаешь, как я отношусь к этому вопросу. Книги хотят, чтобы их читали, а магические — тем более. Слова теряют смысл, если их не касается понимающий разум. Но с другой стороны, если в деле замешан этот молокосос Шивариус, я склоняюсь к тому, чтобы послушать тебя. Когда он устроил переполох, я никуда не ушел. Еще чего! Я забаррикадировал все входы и выходы во всех слоях бытия, чтобы он не добрался до моих архивов. А он пытался, ты уж поверь.

— Вы были здесь?

— Был, как и Ольгефорт Неусыпный. Прости, что не смог помочь тебе, я должен был защищать книги.

— Вы… поступили правильно.

— Добрый мальчик. Я сохраню Афивианские свитки в тайне, но до каких пор это нужно?

— Пока Шивариус Многогранник не умрет, — ответил Тобиус.

— Хм… да будет так! Воистину, Тобиус, ты мудр как Джассар, ибо Маг Магов говорил: "Тайное часто кроется на глазах!"… А нет… хотя да, но еще он говорил: "Подобное лучше прятать среди подобного! Прячь камень в горах, дерево в лесу, а человека — в толпе!" — Никопат рассмеялся.

— Это еще не все. Взгляните.

Тобиус извлек из сумки свою собственную книгу заклинаний и раскрыл ее на нужном месте — там, где страницы были покрыты сложнейшим чертежом. Приложив к оному левую руку, серый маг заставил линии сверкать, а потом его пальцы погрузились внутрь книги и медленно достали из нее другую книгу, большую, тяжелую, охваченную твердым переплетом цвета слоновой кости. С обложки взирало Око Неба, окруженное искуснейшей резьбой, напоминавшей ходы лабиринта, перемешанные с магическими знаками.

— Это черновик Джассара.

Хрустальное око вспыхнуло, как маленькое солнце, и даже слепые очи Никопата обнажили свою молочную белизну, когда он увидел фолиант. Один за другим с треском обломились ногти, и сухие тонкие руки протянулись вперед. Тобиус передал артефакт, и архивариус с высочайшим благоговением стал перелистывать страницы одну за другой, изучая то, что было там написано. А потом изо всех коридоров стали вылетать книги, коих вскоре набралось около сотни. Вначале они терпеливо парили вокруг, а когда хрустальное око начало бешено вращаться, книги принялись шелестеть страницами, являя свое содержимое. Молодой маг понимал, что происходит: Никопат Закладка призвал всевозможные словари древних языков, справочники и учебники по созданию, применению и взлому шифров. Наконец око обратилось к Тобиусу, и серый волшебник понимающе кивнул.

— У меня было пять лет, но я так и не выудил из этой книги никакого ценного знания. Вообще ничего, будто это даже не шифр, а набор символов, который был нанесен на бумагу просто потому, что у Мага Магов чесались руки.

— Порождение его разума не может быть понято посредственными умами вроде наших. Ты действительно не смог ничего расшифровать?

— Абсолютно ничего.

— Хм. Это странно. Чего же ты хочешь от меня? Я ведь тоже не могу ничего понять. Передо мной все вспомогательные материалы, но я ничего не вижу.

— Это мне и нужно было узнать, — тихо ответил Тобиус. — Что это не я такой бездарь, что это не мои глаза смотрят, но не видят, а что этот шифр просто невозможно взломать. Я… я так много времени на это убил.

— С нашими знаниями, может, и невозможно, — задумчиво молвил Никопат, бережно водя пальцами по замысловатым синим значкам и линиям бессмысленных чертежей, наполнявших черновик Джассара. — Но эта книга была писана в век расцвета Искусства, задолго до Второй Войны Магов, задолго до того, как Сарос Драконогласый принялся жечь магические библиотеки вместе с их хозяевами. Там погибло много славных книг, в которых мог бы таиться ключ.

— Они утрачены безвозвратно.

— Но есть кое-что из тех времен, что пережило тысячелетия мрака и ускользнуло от драконьего огня.

На зов главного архивариуса откуда-то из глубин библиотеки прилетел массивный фолиант в деревянном переплете, покрытом кожей гигантского тритона.

— Вот оно, точно, я не забыл!

Книга перелетела к Тобиусу и распахнулась перед ним, оказавшись большим справочником по артефакторике и артефактологии с алфавитными указателями и искусными цветными рисунками. На указанной странице был изображен некий предмет пирамидальной формы, покрытый сложным чертежом с расставленными тут и там знаками и темным корпусом, украшенным сапфирами. Рядом с рисунком виднелось название.

— Шкатулка Откровений?

— Так ее назвали. Считается, что этот предмет принадлежал кому-то из ближайшего окружения Джассара, возможно, кому-то из Лазурных Зеркал, и долго хранился в Абсалодриуме Раздвоенном после исчезновения Абсалона. Но с появлением Сароса Драконогласого волшебники, которым удалось бежать из столицы, переправили артефакт в Озерный Город, а когда Император-дракон добрался и туда, когда он уничтожил Мост и город ушел под воду, сей артефакт утонул вместе с ним. К людям он вернулся случайно: обнаружился в брюхе гигантского сома, выловленного рыбаками году эдак в пятисотом Этой Эпохи. С тех пор Шкатулка Откровений сменила много хозяев, но в последние годы стала экспонатом коллекции самого Осмольда Дегерока.

— А кто это?

— Стыдно не знать, Тобиус, — расплылся в улыбке Никопат, — Осмольд Дегерок ректор университета Мистакор, верховный маг Архаддира. К твоему счастью, доподлинно известно, что артефакт все еще работает, но — увы, коллекция закрыта, никому ее не показывают, а если и удается воспользоваться Шкатулкой Откровений, то лишь при условии, что перевод или расшифровка будут предоставлены и хозяину артефакта.

Тобиус посмотрел в книгу, изучая четырехгранную пирамиду с плоской квадратной вершиной.

— Вы предлагаете мне…

— То, за чем ты сюда пришел, — совет. Мне не под силу расшифровать эту книгу, а значит, и никому в Академии. Я не знаю, что тебе делать дальше, Тобиус, но я знаю, что у верховного мага Архаддира есть Шкатулка Откровений. Все остальное — не мое дело.

Главный архивариус закрыл черновик, провел ладонью по рельефному переплету и отправил бесценный артефакт обратно.

— Я могу надеяться, что вы…

— Все слова желают быть прочитанными, а здесь черновик никто прочесть не сможет. Управители скорее закопают его поглубже, чем решат поделиться возможными выгодами с Мистакором. Попробуй расшифровать книгу ты, а об остальном не волнуйся, от меня они ничего не узнают. — Никопат Закладка погладил Афивианские свитки. — Я позабочусь об этом, спрячу так, что не найдут и за тысячу лет.

Великий архивариус полетел прочь, но был остановлен последней просьбой.

— Ваше могущество, если это вас не затруднит, укажите мне книги, в которых бы говорилось о… о драконовых бастардах, если таковые вообще существуют.

— А? Да, я ожидал от тебя этого вопроса.

Перед Тобиусом из воздуха появилось несколько листков.

— Это все?

— Это экстракт, суть. О драконовых бастардах написано немало исторических книг, но ты ведь не историю их деяний знать хочешь, а то, кем они были. Или у тебя так много времени, что ты можешь посвятить его изучению трактатов? Во внешнем мире уже утро, между прочим.

— Нет, я должен бежать. Моя благодарность безмерна, ваше могущество!

— Пустое. Молодежь, любящую книги, надо поощрять.

При выходе из библиотеки Тобиуса поймал Ломас Полумесяц.

— Вам пора, чар Тобиус.

— Да я и сам…

— Его могущество чар Никадим шлет вам вот это.

Великий артефактор передал своему бывшему ученику плоский бронзовый браслет в ладонь шириной, который неожиданно много весил, и темно-синий плащ с капюшоном.

— Ваша бронзовая рука несколько тяжелее живой, когда вернете мышцам симметрию, носите на левом запястье этот браслет, он уравновесит половины тела и в будущем спасет вас от повторного искривления позвоночника.

— Я об этом не думал…

— Плащ сделан специально для вас, описание вот в этой брошюре, ознакомьтесь при случае. А теперь поторопитесь, перед воротами Академии ждет экипаж, который отвезет вас во дворец, и я бы посоветовал вам бежать со всех ног. Меньше получаса назад управители призвали его могущество чара Никадима к себе и приказали ему готовить ритуал наложения печати "вне круга" на ваш медальон. Как только вернулся, он приказал мне найти вас и… Вижу, вы понимаете последствия.

Тобиуса словно тур с разбегу под дых боднул, он сжал челюсти до зубовного скрежета и, казалось, боролся с приступом дурной крови.

— Они настолько взбесились? — процедил серый маг.

— Мабурон требовал уничтожить ваш медальон, чтобы вы перестали считаться магом Академии Ривена.

— А лишившись его, я бы потерял и церковный патент и право прибегать к Дару на землях амлотианских королевств. Крутое решение.

— На ваше счастье Багур Жаба, братья Эхо и Сегук Тектоник высказались против. Лучше бы вам скорее убраться. Если вас не будет рядом, то, возможно, они оставят решение о печати до срока, а потом и вовсе забудут о нем.

В этом Тобиус склонен был согласиться с мудрым советом, он накинул на плечи плащ темно-синего шелка с черной подкладкой, соединил короткой цепочкой застежки на груди и быстро зашагал прочь, постукивая по полу пяткой посоха.

Покидая Пристань Чудес, район, принадлежавший Академии, Тобиус мог оценить, как изменилась столица Ривенского королевства, древний и величественный город Ордерзее, со времени его последнего визита. С улиц исчезли толпы беженцев, искавших за каменными стенами укрытия от зуланской угрозы, на самих стенах поубавилось солдат, были отправлены обратно арендованные вместе с расчетами великие гномские мортиры, стало чище, легче дышать.

Ворота, ведшие за внешнюю стену дворцового комплекса, пропустили гербовую карету без промедления, и она покатилась по мощенной булыжником дороге ко вторым воротам. Некогда замок Хосбранд положил начало будущей столице Ривена, и строился он как твердыня, способная отразить любое нападение. С ходом времени посад превратился в огромный город, защитился крепостными стенами, а обитель королей Ривена обзавелась новыми корпусами, базиликами, садами и фонтанами, став дворцом. Однако изрядно располневший и украшенный Хосбранд все еще напоминал, что суть его — военная крепость, а все прочее есть наносное, шелуха.

На ступенях серого магистра встретили лакеи в дорогих бело-синих ливреях и с почтением попросили следовать за ними. Они повели его по анфиладам залов, галереям, заставленным статуями и украшенным картинами, мимо внутренних садиков, застекленных теплиц, помещений кордегардии.

Король отчего-то решил встретиться со своим гостем в Залах Ратной Славы, кои являлись, по сути, музеем военных успехов и неудач династии Карторенов. Тобиуса привели туда раньше, чем явился монарх, того требовал этикет. Стены в музейных залах украшали батальные полотна и трофеи — захваченные знамена, сломанные мечи и разрубленные щиты поверженных врагов. В отдельных рамках висели гравюры, указывавшие, какие территории и когда были приобретены либо утрачены Ривенским королевством вследствие того или иного конфликта; важные военно-политические документы. Также со специальных стоек на посетителя взирали глазными щелями шлемов доспехи, принадлежавшие тем или иным королям, принцам, генералам, бюсты видных полководцев; тут и там блестели знаменитые военные изречения, набранные золотыми литерами на мраморных табличках.

К некоторому своему удивлению, Тобиус увидел на одной из стен полотно, поименованное "Оборона Тефраска", на котором орда варваров верхом на громадных звероящерах и циклопах штурмовала стены города-крепости, ощетинившиеся пушками. Прищурившись, волшебник попытался разглядеть одну из фигурок, паривших в хмуром небе, заполненном вспышками молний и боевых заклинаний. Он готов был побиться об заклад, что кого-то она ему напоминала.

— Что скажешь, хорошо написана?

Волшебник обернулся к вошедшему через вторые двери Бейерону, опустился на одно колено, склоняя голову и держа посох вертикально, как было положено приветствовать монаршую особу.

Он знал этого человека во времена изгнания, и тогда Бейерон Третий Карторен казался усталым человеком, на чьи седины пришлось слишком большое испытание, но который сохранил кристальную ясность разума и волю исполнять свои обязанности — защищать и оберегать вверенных ему людей. Бейерон, увиденный Тобиусом в Залах Ратной Славы, был тем же человеком, чье величие также преумножили вернувшиеся регалии.

Сухопарый муж лет шестидесяти пяти — семидесяти все еще был прям, как пика, и тверд, как мореный дуб, высокий лоб с залысинами выдавал в нем мыслителя, а сверкающие умом синие глаза подтверждали первое впечатление. Волосы Бейерона давно стали белее снега, брови топорщились сердитыми гусеницами, а усы переходили в пышные бакенбарды на морщинистом лице. Монарх был облачен в величественную черно-сине-белую мантию, отороченную соболем, его пальцы сверкали перстнями, на плечах и груди покоилась тяжелая золотая цепь с кулоном в виде горностая — геральдического зверя рода Карторенов.

— Я рад, что ты оказался жив, Тобиус. За эти годы многие поверили, что тебя не стало, но мы продолжали надеяться.

— Я тоже рад оказаться живым, сир, почти так же сильно, как видеть вас на подобающем месте, и…

Бейерон поднял Тобиуса с колена и заключил в крепкие объятья.

— Воистину сегодня славный день! — сказал он наконец. — Я был удивлен, вдруг получив от тебя весточку, хотя то, как ты ее прислал, удивило еще больше.

— И как же я ее прислал? Простите, сир, просто мне помогли, и сам я напрямую ничего не посылал.

— Механический голубь. Очень красиво, не спорю, но вскоре он перестал работать.

— Да, логично. Телепатические мосты контролируются, а магические вестовые перехватываются. Механическая игрушка с минимальным магическим зарядом могла проскользнуть незамеченной. Ай да наставник.

— Я бы попросил тебя описать, что творится у вас в Академии, но лучше подождем, пока к нам не присоединится мой придворный маг.

— Думаю, у нас есть что обсудить и помимо дел.

Тобиус вспомнил, что находиться с покрытой головой подле короля невежливо даже для волшебника, и скинул на плечи капюшон. Бейерон заметил блеснувшую седину, но ничего не сказал, а сделал шаг к круглому столику с винным штофом и тремя бокалами. Примерно час они проговорили, вспоминая общее прошлое и то, что случилось после отбытия серого мага в Ордерзее за посохом. Ему было приятно услышать, что когда король покидал Под-Замок, там все было хорошо, и что некогда маленькая деревня превратилась в крупный поселок, вышедший за пределы первичного частокола. Да и после Бейерон не забывал о крохотном лене, где жил во время изгнания. Вернувшись к власти и начав управлять страной, пострадавшей во время войны с зуланами, он направил немалые ресурсы на восстановление былой силы пограничных гарнизонов и призвал дворян запада вспомнить о своих обязанностях по защите линии фронтира, либо готовиться к потере земель вместе со всем имуществом. Вскоре таких крепнущих пограничных форпостов, как Под-Замок, должно было стать больше.

— А еще я решил построить флот, — между делом сообщил король.

— Флот, сир?

— Да, флот. Мы стали забывать, что Дикая земля постоянно наступает. А ведь нам, ривам, этого забывать никак нельзя. Я особенно остро ощутил это, когда измерил расстояние, отделяющее передовую крепость Кальп от остальных коммуникаций. Некогда все, что находилось на восточном берегу Якона, было Ривеном, но Дикая земля уже давно перекинулась через великую реку и продолжает наступать на Доминион Человека. Я приказал начать массовую вырубку лесов по всей протяженности границ королевства с Дикой землей. Под защитой магов и солдат несколько десятков тысяч дровосеков, наших и прибывших из всех остальных стран Вестеррайха, день за днем валят лес. Затем он отправляется на постройку новых передовых постов, обновление заброшенных крепостей, отстройку поселений взамен разоренных войной и, конечно, на флот. При помощи магов древесина быстро транспортируется на север, к морю, где под присмотром лордов Орли строятся галеоны и фрегаты.

— Если я правильно помню историю, в последний раз военный флот Ривена выходил в море во времена Третьего Пламенного и почти весь погиб в заливе Кардхарум.

— Верно, великий крах. Я так и не сподобился восстановить то, что потерял мой отец, когда отправил корабли на восток по воле Папы Димитра. Слишком много сил для этого было нужно, слишком много работников, дерева, золота. А вот теперь самое время, раз уж началась массовая вырубка. На наше счастье род Орли никогда не мыслил своего существования без моря, владыки Селии содержат личный флот для защиты берегов и собственную морскую академию, где обучают офицеров. На протяжении последних пяти лет они увеличили количество учебных мест в четыре раза по моей просьбе и начали расширять порты, открывать запечатанные некогда арсеналы, верфи. На новом литейном заводе, который я построил в землях Орнфолка, льют чугунные ядра и бронзовые пушки для кораблей, алхимики производят порох.

Тобиус задумался — зачем ему об этом говорят? Король, конечно, мог повспоминать о былом за бокалом элитарного архаддирского вина, но обсуждать дела государственные с тем, кто не состоит на службе, пусть и с другом, — это совсем не вязалось с характером Бейерона. Что же до флота, то Ривен действительно уже давно обходился без оного. Корабли, конечно, были, и для торговли, и для защиты побережья их хватало, ибо настоящий пиратский разгул в западных водах закончился много веков назад. Ныне самый мощный военный флот Вестеррайха принадлежал Соломее, которая беспрестанно боролась с пиратскими кланами Шейного архипелага и обеспечивала безопасность торговых путей, тянувшихся на восток, к берегам Вольных Марок и Семи Пустынь.

В помещении возник Джаспер, старый и бессменный камердинер его величества. Беззвучной тенью он приблизился к хозяину и что-то шепнул ему на ухо.

— Конечно.

Слуга исчез так же быстро, как и появился, а сквозь распахнувшиеся двери в Залы Ратной Славы вошел маг, чья аура открыто пылала ужасающей волшебной мощью. Очень высокий, могучего сложения старик с широченными плечами и руками, бугрящимися от мышц, одетый в носкую простую одежду и бордовый плащ с высоким воротником. Он был коротко стрижен, но имел усы и длинную бороду, горбатый тонкий нос, худое морщинистое лицо, пронзительные, предостерегающие от глупостей глаза человека, который может стереть кого угодно с лица Валемара, стоит только его разгневать. Тобиус прищурился, отмечая знакомые черты, да и сама аура волшебника не казалась чужой, но серый никак не мог понять — где же встречал его?

— Да будь я проклят, это же Тобиус!

— Чар… Талбот, ваше могущество?

Тобиус захрипел, будучи сдавленным могучими руками. В последний раз, когда они виделись, Гневливый был худ, как палка, и седые лохмы его ниспадали на плечи и спину.

— Уф! Время пошло вам на пользу, ваше могущество!

— Хотел бы сказать то же и о тебе! Почему ты седой, как лунь?

— Стал мудрее, а мудрость, как известно, прибавляет голове серебра.

— Ну хоть немного юношеской дури в тебе осталось, как погляжу! — сказал Талбот Гневливый, отмечая одинокую черную прядь.

— А вы, значит, теперь придворный маг короля?

— Ну извини, тебя слишком долго не было, и мне пришлось занять пустовавшее место.

— Лучшего кандидата я бы не смог и представить, — искренне сказал Тобиус.

Архимаг получил третий бокал и присоединился к королю и молодому волшебнику. Сентиментальные воспоминания немедля уступили место делам. Прежде чем начать говорить, Тобиус достал свою книгу заклинаний и обвел небольшой участок помещения Стеной Глухоты. Оказавшись в относительной безопасности от подслушивания, он поведал королю и архимагу то же самое, что рассказывал управителям. Вранье давалось легко, но оставляло стойкий неприятный вкус на губах, ибо врать приходилось людям, которых Тобиус считал близкими.

— Преисполнившись недоверием, они, я уверен, хотели держать меня взаперти до конца жизни, а возможно, и исследовать некоторые особенности моего астрального тела. Думаю, после предательства Шивариуса не только управители Академии задумаются над тем, что есть серая магия и каковы ее слабые стороны, помимо очевидных. Не желая себе такой участи, я попросил Никадима Ювелира отправить вам весточку от моего имени. Спасибо, что спасли меня, сир.

— Это меньшее, что я мог для тебя сделать, мой друг. Каковы дальнейшие шаги?

Тобиус посмотрел поочередно на своих собеседников, подбирая слова.

— Я думаю убраться подальше из страны, как минимум, достичь пределов Архаддира, чтобы меня и Академию разделяло хотя бы одно государство.

— Все так плохо? — насторожился Талбот.

— Мне сообщили, что управители серьезно обдумывают вопрос с наложением на меня печати "вне круга".

— Не может быть! — рявкнул архимаг. — Да как они смеют, черви?! Ты сражался за Ривен и Вестеррайх, пока они торчали в главной башне беспомощными истуканами! Ты открыл всем глаза на этого мерзавца Шивариуса и пострадал больше кого бы то ни было! А эти неблагодарные, наглые, тупорылые…

— Они волшебники и поступают так, как обычно поступают волшебники, — спокойно заметил Тобиус, — довольно эгоистично. Ваше могущество, может, не стоит давать волю эмоциям в присутствии его величества?

— Прошу простить…

Бейерон, который с задумчивым видом поглаживал бакенбард, даже не заметил взрыва ярости.

— Что значит "вне круга"? — наконец спросил он.

— Наказание, — ответил Талбот Гневливый. — "Вне круга" значит "вне круга защиты школы". Если Тобиус получит такую астральную печать, он окажется подвластен судам светским и церковным, полностью лишится защиты Академии в каких бы то ни было вопросах. Ахог! Да если какой-нибудь волшебник его просто походя убьет, Академия даже не почешется! Это настоящая подлость!

— Вот как? Я что-то могу сделать?

— Увы, сир, — качнул головой Тобиус, — в этом вопросе даже король не имеет права голоса. Поэтому я и хочу убраться подальше. Мистакор представляется достаточно авторитетной школой, которая сможет принять меня и защитить, раз Академия Ривена не пожелала.

Бейерон выслушал это спокойно, а вот Талбот казался обескураженным. Тем не менее, он быстро оправился и обратился к королю.

— Сир, а может…

— Может, — кивнул тот, ставя бокал на столик, — я это обдумаю в ближайшее время. Тобиус, я найду способ помочь тебе покинуть страну, если таково твое решение. Вечером мы с чаром Талботом обсудим наилучшие варианты, а пока вынужден вас оставить, государственные дела больше не могут ждать. И вот еще что, Тобиус, на твое имя в банке "Рифсгрин и правнуки" открыт счет. Выкрои время сегодня-завтра и отправляйся туда с моим поверенным, чтобы гоблины могли привязать этот счет к тебе.

— Простите, сир, но откуда…

— Не заканчивай этого глупого вопроса, Тобиус. Я ведь говорил много лет назад, что когда-нибудь отплачу тебе. Ривенская корона всегда платит по счетам и не забывает своих друзей.

С этим Бейерон удалился.

— Однако.

— Идем, позже нарадуешься щедрости милорда! Можешь устроиться в моей башне, как в старые добрые времена!

Архимаг повел Тобиуса по замку, рассказывая, как он приехал в столицу и был удостоен аудиенции. Вернувшись на трон после войны, Бейерон подыскивал себе нового придворного мага, и знаменитый Талбот Гневливый, герой войны, волшебник, уничтоживший — лишь с малым преувеличением — целую армию, был призван ко двору. Во время беседы волшебник и король внезапно убедились в том, что мир тесен и что у них есть общий знакомец. Они долго разговаривали именно о нем, Тобиусе, а к концу аудиенции Гневливый принял оказанную ему высокую честь и стал придворным магом Бейерона Третьего Мудрого. Воспоминания архимага медленно откатились в еще более отдаленное прошлое, он поведал о том, как помогал восстанавливать Каребекланд, как видел поднимающиеся заново поселения и переселенцев, коих не хватало, несмотря даже на щедрые подъемные суммы и освобождение от налогов. Тобиус все отчетливее понимал, что Талбот вспоминает о землях, бывших его домом больше ста лет, с тоской.

— Я убил его, — вдруг сказал серый волшебник, останавливаясь.

— Что? Кого?

Вместо ответа он прикоснулся к виску, сформировал зрительный образ стального мага, после чего передал получившееся видение Талботу.

— Не знаю, зачем Шивариусу было убивать старого лорда Галли, но именно ренегату этот тип и служил. Он нашел меня в Спасбожене, и я его убил. Наверное, вам стоило об этом узнать.

Талбот Гневливый молчал, глядя на образ, затмивший его взгляд, потом сморгнул видение и промолвил устало:

— Полагаю, справедливость восторжествовала. Жаль, что я не приложил к этому руку. Идем, Тобиус, принятие гостей-волшебников есть обязанность верховного мага.

Как объяснял Талбот, в строительстве Хосбранда принимали участие не кто иные, как сами основатели Академии Ривена. Их заклинания все еще жили и здравствовали внутри этих стен, а средоточием всего являлась башня придворного мага, внутри которой даже существовал свой собственный атторнак[11], управлявший множеством процессов самостоятельно.

Тобиус выбрал себе одно из пустовавших помещений, скинул на стул верхнюю одежду, а на стол уложил сумку, из которой тут же вырвался Лаухальганда. Всего пару часов назад волшебник выходил из библиотеки Академии, а теперь его приютили надежные стены королевского дворца. Усталость особо не напоминала о себе, хотя всю ночь он провел в обители книжных знаний, а впереди был день, который надлежало потратить с пользой. Серый магистр достал из сумки брошюру, уселся на второй стул и принялся изучать выведенные рукой Никадима Ювелира ровные строки.

Старый наставник создал очень дорогостоящий и качественный артефакт, наделив его несколькими интересными свойствами. Помимо того что зачарованный синий шелк обладал набором стандартных для волшебного плаща свойств вроде возможности изменения цвета и текстуры, водостойкости, повышенной прочности, способности самостоятельно чинить себя, отталкивать всевозможную грязь, он имел крайне интересную способность сживаться с сущностью носителя и приобретать некоторые особые характеристики. То есть на метаморфе этот плащ обращался бы в органическую ткань при превращении, на пироманте мог бы возгораться без вреда для собственной структуры и так далее. Но главным назначением плаща было сокрытие ауры носителя от любых, даже очень проницательных глаз. После активации артефакт генерировал высококачественную ложную ауру, выдававшую носителя за самого обычного человека.

Ласкающие взгляд переливы синевы на волшебном шелке стали казаться более таинственными и даже теплыми. Никадим Ювелир очень ясно представил ближайшие перспективы ученика и справил ему плащ, помогающий прятаться от чужих глаз. Очень полезная вещь, если ты мал и слаб, а мир полнится большими и сильными, желающими тебя сожрать.

После брошюры на стол легли листки собранного Никопатом Закладкой "экстракта знаний", касавшегося темы драконовых бастардов. Тобиус углубился в чтение, а когда дошел до конца, прочитал все во второй раз и в третий. Он перечитывал страницу за страницей, пока просто не запомнил текст наизусть.

Тобиус всегда знал, что закрома истории полны фактов ему неизвестных, и сколько бы он ни учился, познать их все не поучится даже за триста лет. Эта мысль всегда расстраивала юного волшебника, но небольшим утешением служили те или иные новые знания, которые он для себя открывал. В этот раз он обрел знание о драконовых бастардах.

Истоки этого явления брали начало из крови самого Сароса Драконогласого, основателя Гроганской империи, повелителя драконов, который передал свою невероятную способность потомкам. К сожалению для последних, голоса каждого следующего поколения императорской династии звучали для драконов все тише. Могучие звери, чей огонь сплавил различные народы в теле единого государства, выходили из повиновения и дичали. Без драконов же, без их способности в короткий срок принести карающее пламя имперского гнева в любую часть мира огромное государство начинало все заметнее слабеть. Предотвратить развал пытались многие императоры-драконы, некоторые из них всю жизнь проводили на спинах крылатых ящеров, наводя ужас на роптавших подданных; иные стремились укрепить единство реформами, политическими и династическими союзами. В середине Гроганской Эпохи, примерно в начале ее двухтысячных годов, император-дракон Рискан, впоследствии поименованный Отцом Драконов, предпринял радикальный шаг на этом пути. Он учредил институт Драконьих Матерей, являвшийся, по сути, огромным гаремом, в который попадали молодые здоровые женщины со всех концов империи лишь для того, чтобы понести от императора.

Рождавшиеся от тех связей бастарды не имели прав на престол, но все как один были крови дракона и обладали голосами для подчинения себе огнедышащих чудовищ. С самого раннего детства мальчики стерилизовались, а потом начиналось их служение длиною в жизнь. Младенцам женского полу везло меньше — их просто удушали. С ходом времени десятки, а потом и сотни императорских ублюдков превращались в верных защитников будущего империи, которые фанатично служили своим венценосным родичам и за счет немалого числа обеспечивали порядок во всех гроганских провинциях. Сформированная из таких воинов гвардия сначала негласно, а потом и официально была наречена Драконовыми Бастардами.

Помимо обязательной стерилизации, бастарды проходили через длительное ментальное внушение, которое должно было привить им отвращение к соитию, так как контроль за распространением "драконьих кровей" осуществлялся с беспощадной жестокостью. Оскопление не рассматривалось в принципе — ни один дракон не понесет на себе скопца, ни один дракон не станет подчиняться писклявому евнуху. Чиновники специальной организации ревностно следили за тем, чтобы у императорских гвардейцев не появлялось отпрысков, но если бы все и всегда происходило согласно задумке, в Валемаре было бы очень скучно жить. Крайне редко Драконовы Бастарды сохраняли тягу к соитию, и в еще более редких случаях их семя оказывалось жизнеспособным. Все подобные случаи, будучи отслеженными, жестоко пресекались, а ослушников постигала незавидная участь — долгая и мучительная смерть в назидание прочим. И все-таки чиновники недоглядели, не все беременные женщины были найдены, не все "лишние" младенцы удушены. Именно по этой причине ныне в мире существовали люди с драконьими глазами.

В четырнадцать тысяч пятьсот восьмидесятом году от Пришествия Первых Скитальцев род Грогана потерял последнего дракона. К тому времени империя утратила безвозвратно немало территорий, хотя и оставалась самой сильной державой мира; Драконовых Бастардов больше не существовало, эта временная мера давно исчерпала себя, и потомки Сароса наконец-то перестали быть настоящими повелителями драконов. Тогда в столицу империи нагрянули далийские эльфы. Их было всего ничего, но то, что они сотворили, вошло в историю под такими именами, как Рок Грогана и Возмездие Далии. Хотя историки сходятся в едином мнении, что роду людскому еще очень повезло, ибо при желании далийцы всю империю могли превратить в мертвые пустоши.

На заре той эпохи Сарос Драконогласый поставил гордый далийский народ на колени и вынудил эльфов дать священную клятву не выступать против повелителей драконов, а также платить империи тяжелую дань каждый век. Но как только потомки основателя перестали повелевать драконами, клятва потеряла силу, и остроухие пришли мстить со всей ненавистью, которую накопили за более чем сорок веков. Они уничтожили всех живых представителей династии и заодно, ровняя великий город Алиостр с землей, погубили несколько сот тысяч жителей. Просто так, походя. Когда же все законные наследники Драконогласого погибли, безымянные и неизвестные потомки Драконовых Бастардов, сами о том не подозревая, оказались последними носителями крови Грогана.

Опершись локтями о столешницу, а ладонями закрыв лицо, Тобиус сидел неподвижно и перебирал в уме детали, которые оставались для него неясными. У драконов желтые глаза, на это обратили внимание задолго до того, как Тульприс Бесстрашный начал писать свой монументальный труд "Кергаана Драконика". У разных видов драконов встречаются разные оттенки каймы и форма зрачка либо радужки, но в сердцевине глаза всякого дракона есть золотистая желтизна. Примерно такой же цвет глаз имели гроганиты — прямые потомки Сароса Грогана, известные своей властью над драконами. Такой же цвет глаз встречался ныне у людей, известных как серые маги. С одной стороны, Тобиус мог понять, откуда в голове Шивариуса Многогранника взялась идея об его родстве с императорами-драконами, но с другой — он не понимал, по какому принципу наследуются эти глаза. С падением империи желтоглазые люди исчезли, не существовало династий, которые могли бы похвастаться родовым признаком в виде желтых глаз. Также оставалось загадкой, почему все без исключения серые маги имели драконьи глаза, или же, если перефразировать, почему все драконоглазые люди рождаются серыми магами. Являлся ли ослабленный и вяло выраженный магический дар следствием некой связи с драконьим родом?

Серый волшебник подумал раздраженно, что если кто-то и может ответить на эти вопросы, то это Шивариус Многогранник, а ему, Тобиусу, поискам правды придется посвятить годы, и даже тогда результат не будет гарантирован. Он безнадежно отстал от своего врага, который обладал форой лет эдак в пятьдесят.

Оставив эти мысли, волшебник достал свою книгу заклинаний, раскрыл ее на странице со сложным чертежом и материализовал синее перо, с которого срывались яркие искорки. Такими перьями маги заполняли свои книги заклинаний, используя вместо чернил собственную гурхану, тем самым наполняя книги своей магией. Именно поэтому магические книги неохотно давали кому-либо, кроме хозяев, читать себя даже после того, как хозяева те оканчивали жизненный путь.

Вместо того чтобы начать писать, Тобиус поднес магическое перо к своей левой ладони и ткнул писчим кончиком в плоть. Было больно, но, убедившись, что под кожей остался заряд концентрированной гурханы, маг ткнул еще раз, и еще. Он провел часы, раз за разом пронзая свою ладонь без перерыва и начитывая нужный речитатив. К глубокой ночи, перевязав ноющую руку, он без сил завалился на кровать.

Проснувшись оттого, что теплый язык лижет ему лицо, Тобиус отогнал от себя Лаухальганду, через силу перевернулся на спину и со стоном сел. Хотя спал он спокойно, проснулся разбитым и усталым, причем отчего-то вспотел, и тело стало чесаться.

— Где можно совершить омовение?

Голос атторнака зазвучал из самих стен:

— Личная купальня придворного мага, королевские купальни, купальни для слуг, баня…

— Баня? — Тобиусу показалось, что он ослышался.

— Баня.

В Ривене люди не парились в бане, да и простую ванну старались принимать не чаще раза в две недели. Во времена, предшествовавшие Пламенным походам, вестеррайхцы вообще подозрительно относились к водным процедурам, но вернувшиеся с Правого Крыла дворяне постепенно укоренили традицию время от времени погружаться в горячую воду и скоблить кожу мочалом. Однако в Диморисе и Шехвере традиция банного дня чтились со времен гроганских терм, а Тобиус за время жизни в Пьянокамне утвердился в мысли, что жар натопленной парной ему очень даже по душе. Кто знал, когда еще он сможет отыскать баню и попариться всласть?

Атторнак указал дорогу, и серый маг отправился на поиски. Но сначала он вышел в парк, который рос между внешней дворцовой стеной и внутренней. Берез, увы, найти не удалось, и пришлось рвать дубовые ветки. Баня находилась в служебной части дворца, в одном из внутренних дворов. Срубленное из бревен приземистое и очень широкое здание с маленькими окошками сильно отличалось от иных хозяйственных построек.

Тобиус не обратил внимания на то, что труба дымоотвода уже выдыхала дым, а потому, войдя в раздевальню, он остановился, встретившись взглядом с голой женщиной. Та не смутилась. Медленно выпрямилась, отвлекаясь от своих вещей, подбоченилась и беззастенчиво развернулась так, чтобы показаться в наиболее выгодной позе.

— Нравлюсь? — неправильно истолковала она его внимательный взгляд.

— Ну… да, — ответил Тобиус задумчиво.

Она действительно нравилась, хотя это заключение плавало где-то на задворках разума, когда основное внимание волшебника занимало не обнаженное тело, поджарое настолько, что сквозь кожу проступали очертания развитых мышц, а шрамы, видневшиеся там и тут. Длинные шрамы, оставленные чем-то острым, и сравнительно небольшие — от стрел.

— Насмотрелся? — спросила она почти через минуту.

— Вполне, — пожал плечами Тобиус, — но могу и еще посмотреть.

— Думаю, тебе хватит, иди, найди кухарку подобрее да попышнее и отведи душу, страдалец, а то ведь измаялся совсем без женщины.

— Это обязательно, — решил не спорить маг, — но позже. Сейчас я бы хотел попариться.

— Ишь какой! Я битый час слуг гоняла, чтобы они тут все убрали, хороших березовых дров нашли, купель наполнили, истопили парную как надо — утро потеряла, а ты вот приперся на готовенькое и сразу париться? Много хочешь!

Вдруг она заметила пару пышных дубовых веников, из которых Тобиус еще в парке вытянул влагу, тем самым засушив ветки и листья до нужного состояния. Хохотнув, незнакомка приблизилась, взяла один и глубоко вдохнула дубовый аромат.

— Сколько ни бегала, а правильного веника так и не нашла! Ладно, седой, раздевайся, первый пар уже вышел, так что можно и вместе. Пущу тебя, только если веником поделишься.

— Не жалко.

Она прошла из раздевальни в предбанник, а Тобиус, скинув вещи, прихватил с собой сумку и пошел следом. Войдя в предбанник, он успел заметить как молочно-белые ягодицы незнакомки мелькнули и исчезли за дверью парной, из которой шло влажное тепло с запахом березового дегтя. Волшебник не торопился, достал с настенной полки две чашки, которыми давно не пользовались, промыл их водой, сгущенной из воздуха, сыпанул внутрь сушеных трав, залил новой порцией воды, предварительной вскипяченной, и, соорудив на голове тюрбан из полотенца, с веником под мышкой и двумя чашками в руках вошел в парилку.

Незнакомка сидела на широкой полке, укрытой отрезом льняного полотна, тоже с тюрбаном на голове и зажмуренными глазами. Она только начинала разогреваться, и постепенно густая влага, оседая, заставляла призывные изгибы тела блестеть. Подмышки и низ живота женщины чернели и курчавились волосами, живот был плоским, а груди небольшими, но весьма красивыми, с острыми темными сосками.

— Для внутреннего согревания.

Она открыла глаза и приняла протянутую чашку, вдохнула травяной запах и заулыбалась шире. В традиционное понимание красоты незнакомка никак не вписывалась, но большие широко посаженные глаза цвета антрацита, прямой нос с характерной для шехверцев крючковатостью кончика и широкий рот составляли на длинном лице какую-то странно притягательную гармонию… хотя по отдельности эти черты наверняка испортили бы жизнь любой обычной девице. Было в этой короткостриженой брюнетке что-то, что задевало за живое и притягивало внимание Тобиуса. Возможно, это были задорные искорки в глазах, возможно, бесстыдная улыбка или откровенный язык тела.

Прогревшись, волшебник отправился в мыльню, где как следует выскоблил себя. Очищение кожи от грязи являлось лишь дополнением процесса омовения у диморисийцев, парились они для здоровья и для удовольствия. Историки не раз обращали внимание на то, что даже самые страшные пандемии прошлого обходили Диморис и Шехвер стороной, и многие верили, что причиной тому был целебный банный жар, пропахший березовым дегтем.

Когда он вернулся в парилку, незнакомка лежала на полке животом вниз, подложив руки под голову и оставив блестящий от влаги тыл беззащитным.

— Давай, — глухо сказала она, — начинай.

И Тобиус начал. Примерно четверть часа баню оглашали отборные шехверские ругательства, а когда незнакомка выбилась из сил, она могла лишь стонать и взвизгивать под неудержимым напором опытного мужчины. В конце концов, перегревшись, Тобиус уселся на свободную полку и отложил дубовый веник. Женщина лежала едва в силах дышать, исстеганная и красная в приглушенном туманном свете. Волшебник оценил эту картину как восхитительную, только прилипший к ягодице листок раздражал. Он потянулся чтобы убрать его, но не получилось.

— Седой, — хихикнула незнакомка, — ты чего? Если хочешь схватить, то всей пятерней надо работать.

— Показалось, что листик пристал, а это не листик. Что это?

— А ты наклонись пониже да посмотри.

— Чую подвох.

Ее смех увяз в густой атмосфере парилки; взорвалась шипением порция воды, выплеснутая в печку Тобиусом.

— Знаешь, Седой, сперва я приняла тебя за злостного рукоблуда.

— Это не про меня, ну а вообще-то кто без греха?

Она опять рассмеялась.

— И почему же ты так подумала?

— Из-за рук. У тебя левая толще правой, и плечи не одинаковые.

Теперь расхохотался он.

— А быть может, я воин и левша, и машу я левой рукой, а правой держу щит? А может, я кузнец, и у меня левая рука рабочая?

— А может, ты волшебник, и долгое время у тебя не было правой руки, но недавно тебе сделали новую?

— Хм, а это ты как поняла?

— Просто не дура, — мурлыкнула незнакомка, глядя на него искоса. — Травяной сбор, которого в аптекарской лавке не купишь, кипяток, появившийся там, где никто воды не кипятил. И глаза у тебя желтые как янтарь, хотя и стылые какие-то. Опять же рученька твоя правая иного цвета, чем левая.

— Зоркий глаз.

Серый волшебник лег на полку, и веник, повинуясь воле хозяина, начал стегать уже его. Они хорошо пропарились и вместе нырнули в купель с холодной водой, опрометью бросились обратно — и так несколько раз. Наконец, закончив процедуры, Тобиус выбрался в предбанник и уселся на лавку, укутавшись в отрез льняного полотна. Его компаньонка показалась следом, подошла нетвердой походкой, повернулась задом и приподняла ткань.

— Вот, гляди, Седой.

— Я уже нагляделся.

— Не на зад мой гляди, а на то, что ты листиком банным посчитал, дурень!

На правой ягодице темнела аккуратная татуировка в виде розы ветров.

— Нравится?

— Да. Хотя картина уступает в прелести холсту.

Смеясь, она улеглась на лавку и положила голову ему на ноги. Остывать после парилки следовало на свежем воздухе, но в мягком тепле без сквозняков, так что предбанник подходил вполне хорошо.

— Ты смешной, волшебник. И красивый, хоть и седой.

Ее ладонь легла ему на грудь, переместилась на правое плечо, скользнула вниз, к бронзе.

— Как это случилось?

— Был щенком, — скупо ответил он. — Полез на матерого пса. Поплатился.

— Понятно. Видишь этот длинный промеж моих малюток? Тоже на матерого полезла, он и рубанул от души, отступила, кончик его меча распорол кольчугу, как ситец, и самым концом царапнул по телу. Если бы хоть на мгновение промедлила, развалил бы он меня от макушки до матки.

— Рад, что успела.

— Конечно, рад, а то бы не валялась я сейчас здесь да задом не вертела перед мордой твоей бесстыжей, — хихикнула незнакомка, глядя ему в глаза.

Оба умолкли и некоторое время смотрели друг на друга напряженно, потом она приподнялась, и случился поцелуй, долгий, рваный, нервный, когда и мужчина, и женщина пытались его прекратить, но не могли.

— Нельзя… у меня уже есть… хороший… очень… нельзя… — бормотала она, задыхаясь и шаря по телу Тобиуса жадными руками.

— Нельзя… обижать… хороших людей!

Потребовалось нечеловеческое усилие, чтобы его собственные руки, так крепко прижимавшие желанную незнакомку, рывком отстранили ее. Женщина вскочила на ноги и отошла на несколько шагов, захлебываясь воздухом и дрожа, красная уже не от пара, а как будто от искреннего стыда. Ее полотно упало на пол, и, поняв это, она впервые попыталась прикрыть затвердевшие острые соски и черный треугольник внизу живота. Волшебник поднял ткань и осторожно передал ей. Он не понимал, чего боялся больше — того, что она вновь бросится на него, или он на нее? Некоторое время они сидели молча на почтительном расстоянии друг от друга. Тобиус поджал ноги под себя и медитативным путем усмирял бунт в душе и теле, незнакомка, будто еще не совсем оклемавшись после инцидента, глядела в стену.

— С тобой такое случалось? Такое… звериное?

— Один раз, — ответил он, открывая глаза, — семь лет назад. Это было как наваждение, волна прибоя, сметающая все и вся.

Ее уши пылали алым.

— Спасибо, что остановился, сама бы не смогла.

— Борьба со страстями необходима для моей профессии, иначе погибну от самой магии.

Незнакомка впервые с момента прояснения рассудка посмотрела на него.

— Она была похожа на меня?

— Кто?

— Та, первая… к которой ты… к которой тебя…

— Нет, совсем нет. Она была… совсем другой. Но в то же время… она была воином, как и ты. Сильной, гордой и страстной настолько, что ее страсть диктовала ей безумные, порой бессмысленные поступки. Прежде чем мы разделили ложе, она несколько месяцев продержала меня в темнице, где я с голоду охотился на крыс и ел пауков, а при следующей встрече я взял в руки булаву и хорошенько помял ей кости, желая еще и череп проломить.

— Ого, какие страсти…

— Семь лет прошло с нашего расставания, и с тех пор я ничего подобного не чувствовал.

— Лестно, — призналась незнакомка.

Волшебник поднялся, беря сумку.

— Это была одна из самых странных встреч в моей жизни, и я рад, что она случилась.

— Я тоже рада, — ответила нежданная компаньонка и уже ему в спину добавила: — У тебя и у самого милый зад!

Когда Бейерон говорил, что неплохо было бы Тобиусу отправиться на встречу с зеленокожими банкирами, волшебник не подозревал, что в сопровождающие ему достанется принцесса Ривенского королевства.

Перед встречей с ее высочеством серый магистр бережно хранил образ, оставшийся в его памяти, а именно — лицо и хрупкую фигурку девушки-подростка, чей расцвет только начинал набирать силу. Первый же взгляд затмил воспоминание. За прошедшие годы Хлоя Карторен выросла, превратившись в прекрасный цветок. Она встречала его в дорогом, но не вычурном наряде, молодая женщина с волосами цвета воронова крыла, лицом "сердечком", вздернутым носиком, ртом, созданным для нежных улыбок, и темной родинкой на правой скуле. Тобиус приблизился, опустился на одно колено и коснулся губами кончиков ее пальцев.

— Вы стали еще прекраснее, чем я вас помню, миледи.

Подняв голову, он увидел большие карие глаза, блестящие от слез. Хлоя медленно погрузила пальцы в его седые волосы и пролепетала:

— Бедный чар Тобиус, через что же вам пришлось пройти!

Не зная, следует ли отпускать рвущуюся на губы улыбку, маг поднялся.

— Не стоит меня жалеть, а то поверю, что достоин жалости, и стану ничтожеством. Право, у вас должны были найтись более важные дела, чем таскаться со мной по городу.

Волшебник жестом фокусника изъял из воздуха носовой платок белого батиста и протянул ей, дабы принцесса промокнула слезы.

— Я только вчера приехала из Орлипорта, следила за постройкой кораблей. Чар Тобиус, у нас будет флот!

— Осведомлен. Теперь лорды Селии вновь станут носить звание адмиралов не по традиции, а по праву. Отрадно.

Вскоре они ехали в роскошной гербовой карете с эскортом из всадников гвардейского кирасирского полка. Хлоя делилась впечатлениями от поездки в маркизат Селия, улыбалась, смеялась, пыталась убедить волшебника, что сердце ее не разрывается от чувства жалости к нему. Тобиус улыбался, смеялся и делал вид, что ничего не замечает. Порой она задавала вопросы, а он отвечал, точнее, рассказывал. Про Ору, про войну.

Они ехали в Сияющий Перекресток, небольшой и очень опрятный район, где традиционно селились члены гоблинской диаспоры Ордерзее. Он расположился как раз на перекрестке двух широких улиц, давших району имя, и еще на двух десятках улочек, прилегавших к ним. Лицом района были сверкающие витрины ювелирных лавок, принадлежавших исключительно гоблинам, и фасады отделений гоблинских банков, среди которых особо выделялся небольшой дворец ордерзееского отделения банка "Рифсгрин и правнуки".

Перед посетителями распахнулись двери в роскошный холл, где на красном ковре встречал их богато разодетый гоблин в золотых солнцезащитных очках. Помимо дорогого наряда с манжетами шатрадского кружева и старомодным воротником-жабо, он привлекал внимание сплошь золотыми зубами и париком двух различных цветов — кислотно-зеленого и кислотно-фиолетового. По меркам своего народа этот гоблин являлся богатым модником с безупречным вкусом.

— Ваше высочество, ваше могущество, благословен день, когда вы решили озарить наш мрак своим визитом! — хрипло запел зеленокожий, пускаясь в пляс вокруг Хлои и делая вид, что искренне пытается поцеловать постоянно ускользающую от тонких губ руку принцессы. — Меня предупредили, что ваше время на вес бриллиантов, так что прошу в кабинет!

Первым, что замечал посетитель после бросающейся в глаза роскоши, было то, что внутри здания банка не хватало дневного света. Окна имелись снаружи, а внутри интерьер лишь намекал, что где-то они есть, хотя на самом деле все окна гоблины тщательно перекрывали. Помещения, отведенные для встречи с посетителями, освещались магическими светильниками всех сортов, от настенных до паривших взад-вперед, а все клерки, работавшие в этих помещениях, носили солнцезащитные очки. Быт гоблинов, как существ, рождавшихся и развивавшихся в кромешной тьме подземелий, вообще исключал свет как необходимость, а уж солнечные лучи были так неприятны им, что представители этого народа не покидали спасительного мрака без широкополых шляп и плотных плащей.

Кабинет кроме роскошной мебели украшали ростовые портреты сородичей господина в парике, таких же расфуфыренных и безвкусно богато одетых, длинноухих, горбоносых, длиннопалых и невысоких банкиров. На столе среди прочего сверкала табличка, которая платиной по золоту сообщала на двух языках, вестерринге и каффелахе: "Лазерий Рифсгрин".

Среди блестящих вещиц вроде большой шкатулки с курительными принадлежностями, мраморного бюстика, подставки с золотыми перьями и чернильницы, выточенной из обсидиана, лежал гроссбух.

— Я взял на себя смелость подготовить все заранее, и если вы не окажете нам честь, отведав чаю или кофе с кондитерскими изде…

— Боюсь, что времени на это нет, — ответила принцесса. — Мы очень торопимся, господин Рифсгрин.

— Что ж, в таком случае, ваше могущество, образец подписи, пожалуйста.

Гроссбух был повернут к волшебнику, тот принял перо и несколько неуверенно поместил под строчками клинописного текста свое личное клеймо — силуэт летящего мотылька. Еще ниже он приложил левый большой палец, после чего на бумаге остался едва заметный сгусток голубоватого свечения. Вернув гроссбух на законное место, Лазерий Рифсгрин взял с отдельной подставки особое гусиное перо, размерами сопоставимое с коротким мечом, и провел неписчей частью по листу, отчего все написанное несколько мгновений мягко светилось.

— Благодарю, ваше могущество, теперь вы полноправный клиент банка со всевозможными привилегиями, к нашему взаимному удовольствию. Примите, пожалуйста, и вот это! Последнее нововведение, книга денежных гарантий! Внутри имеется множество долговых бланков, которыми вы, помещая на них сумму и подпись, сможете расплачиваться! Как только обладатель подписанной вами гарантии предъявит ее в любом отделении нашего банка, он получит на руки указанную вами сумму.

Тобиус принял и покрутил в руках продолговатую книжку, забранную в обложку тонкой дорогой кожи, украшенной золотым вензелем банка.

— Со всеми привилегиями? — спросил он, пряча гоблинское новшество в сумку. — Я думал, что для этого нужен солидный счет и долгие годы безукоризненного доверительного сотрудничества.

Обладатель ужасного, но модного парика чуть заметно качнул головой, должно быть, бросив мимолетный взгляд на принцессу, сидевшую слева от Тобиуса в роскошном красном и подобострастно мягком кресле.

— Безусловно, так и есть, ваше могущество, однако, нарушая все правила банковского этикета, замечу, что счет ваш более чем солиден, а доверие к вашей персоне гарантирует эгида королевского дома Ривена. Для нас честь иметь с вами дело. Могу ли быть еще чем-нибудь полезен?

— Можете. Хочу обменять диморисийские марки на ривенские лостерции.

Закончив дела в банке, принцесса и волшебник были чуть ли не на руках вынесены к карете толпой подобострастных зеленокожих клерков. На обратном пути во дворец, когда Тобиус мял в руке банковскую выписку с пятизначной цифрой, Хлоя поясняла, что ее венценосный отец открыл для него счет, как только вернулся на трон, и с тех пор ежемесячно на этот счет переводилась некоторая сумма денег. После несложных вычислений серый маг отметил, что его услуги во время службы столько не стоили, на что Хлоя возразила, что королю виднее, кто чего стоит и кого как вознаграждать.

— Вы как будто забываете обо всем том, что было сделано после. О войне, о раскрытии заговора.

— Хотел бы забыть, — хмуро сказал Тобиус.

— Так или иначе, мы обязаны вам, чар.

Остаток дня он провел рядом с принцессой, гуляя по замковому парку, слушая об ее жизни, вспоминая случаи из своей. Волшебнику было интересно отмечать, как сильно изменилась наследница ривенского трона, как повзрослела и оформилась. Вечером состоялся маленький ужин в небольшой зале, из окон которой открывалась панорама столицы с особенно ярко расцвеченным районом Пристани Чудес. Присутствовали только Бейерон, Хлоя и Тобиус. Наверное, это должно было напомнить о старых добрых временах, но в таком случае за столом не хватало многих важных людей.

— Тобиус, — сказал король после второй смены блюд, — я думал над тем, как помочь тебе поскорее добраться до Архаддира. Есть одна возможность. Милая?

— Что? Я должна это сказать?

Волшебник, слушая членов королевской семьи, отложил вилку и откинулся на спинку стула.

— Я выхожу замуж, — сообщила Хлоя тихо, — за Радована Карапсуа.

— Да, — продолжил ее отец, — в принципе этот брак был оговорен еще с предыдущим королем Ридена, но гражданская война у наших соседей, а потом мое свержение, казалось, сделали соглашение недействительным. Однако нет, еще будучи в ссылке, я получил весточку от Радована, который желал заключения этого брака и даже обещал мне армию для возвращения на трон. Помнишь его послов?

— Желоран и Октавиан, капитан королевской гвардии и придворный волшебник.

— И тоже серый маг, да-да. Кажется, наша с ними встреча имела место быть до твоего ухода в Дикую землю. Признаться, послание Радована мало меня обрадовало: если бы я хотел сжечь полстраны в борьбе за трон, у меня это получилось бы и без риденской армии. Второе посольство он отправил, когда я уже вернулся в Ордерзее, и поверь, доводы, коими Радован Третий оперировал, были убедительны. Я сумел оттянуть срок под предлогом того, что мне нужна помощь дочери для восстановления страны, и хотя Хлоя давно стала полнолетней, Радован до сих пор терпеливо ждет. Мне неспокойно отпускать ее от себя, но, увы, пора.

— Какие выгоды он желает извлечь из этого брака?

— Зрите в корень, чар Тобиус, — хмыкнула принцесса, глядя себе в тарелку, — Радован Багряный все делает с умыслом.

— В последнее время все чаще наших ушей достигают слухи о том, что Марахог тратит огромные деньги на увеличение и перевооружение армии. Верьте опыту правителя, такие вещи не могут, внезапно начавшись, внезапно же и оборваться. Перевод экономики на обслуживание военной силы почти всегда ведет либо к последующему коллапсу этой экономики, либо…

— К войне, — закончил за короля волшебник, — которая должна будет покрыть расходы и обогатить казну.

— Печально, но факт, — согласился Бейерон, задумчиво поглаживая бакенбард. — У Ридена сейчас есть регулярная армия, устроенная в соответствии с реформаторскими взглядами Радована Третьего на военное дело, и если Марахог нападет, а к этому имеются кое-какие предпосылки, Риден сможет дать достойный отпор. Крови, однако, прольется немало с обеих сторон. Думаю, Радован надеется, заключив скрепленный свадьбой союз с Ривеном, убедить марахогских саронов[12] в том, что на наш тандем лучше зубов не точить.

Тобиус вспомнил, в какое раздражение приходила Хлоя когда-то при упоминании всего, связанного с замужеством. Девица, склонная носить мужские наряды и ходить на охоту с луком, категорически не желала признавать за собой участь желанного приза для самого породистого жениха. Возможно, повзрослев, она смирилась с долей настоящей принцессы, которая делает то, что должна делать, а не то, о чем мечтает ее мятежная независимая душа.

— Завтра из Ордерзее в Аллерхас протянется портал, через который Хлоя перейдет на ту сторону. О свадьбе по настоянию самого Радована будет объявлено позже. В последнее время он стал подозрителен и чрезмерно осторожен. Охранять мою дочь будет отряд риденских гвардейцев из Черной полусотни и ее личный телохранитель из числа ривов, выбранный мной. Мы с Талботом решили приписать к охране и тебя, Тобиус. Отправишься в Риден через портал, пробудешь там до свадебной церемонии, а дальше можешь спокойно отправляться в Мистакор, если пожелаешь. Поскольку ты будешь исправлять мое поручение, управители никак не смогут помешать твоему путешествию за пределы Ривена. Такая возможность тебе интересна?

Серый маг посмотрел на короля, на принцессу, сделал крохотный глоток из хрустального бокала.

— Для меня будет честью послужить дому Карторенов еще раз.

— Строго говоря, — заметила Хлоя, — вы никогда и не переставали ему служить. Ведь так, отец? Была дана клятва именем Джассара, если я не ошибаюсь, и пока что никто вас, чар Тобиус, от нее не освобождал.

— А ведь и верно, — ухмыльнулся волшебник, — я все еще нахожусь под действием клятвы, и пока что она не донимала меня лишь потому, что я не противоречил воле своего господина… Сир, я прошу освободить меня от клятвы, данной при нашей первой встрече.

Тишина получилась долгой, тяжелой, неловкой и непонимающей. А потом Бейерон Третий, прозванный Мудрым, оправдал свое прозвище, сказав:

— Я освобождаю тебя от присяги, данной на имени Джассара Ансафаруса. Отныне ты вольный маг, могущий поступать так, как тебе кажется нужным.

Клятва рассыпалась незримо для простых смертных, лишь Тобиус почувствовал, как исчезло что-то, бывшее с ним уже очень давно, и к чему он привык настолько, что не замечал его, пока оно не исчезло. И хотя всю следующую ночь серый магистр не мог уснуть, думая о том, понимал ли Бейерон его истинные мотивы, или же не понимал, как Хлоя, для которой просьба об освобождении была пощечиной, он знал, что должен был поступить именно так.

Проспав всего два часа, волшебник встал вполне отдохнувшим и свежим. Что-то случилось с его циклом сна и бодрствований, будто один час отдыха без боли в руке придавал сил как четыре часа полноценного забвения. Даже кошмары давно не посещали его.

На втором этаже башни стоял длинный прямоугольный стол, точная копия которого находилась в замковой кухне. Три раза каждый день кухонные работники уставляли свой стол всевозможной снедью и питьем, а в определенное время эта снедь оказывалась на столе в башне придворного мага и находилась там в течение часа. Таким образом, хозяин башни мог питаться, не покидая своих владений, и выбирать все, что его душе было угодно, а по истечении времени столы вновь менялись местами, и все нетронутое становилось законной добычей прислуги.

Накинув поверх дареной одежды синий плащ, забросив на плечо сумку, волшебник спустился на второй этаж, употребил несколько легких закусок, запил их чашкой кофе и сошел еще ниже, двигаясь к пульсирующему источнику магии, который ощущал с момента пробуждения.

В одном из залов у основания башни происходил провес портала. Двое волшебников занимались настройкой мраморной арки, внутри которой начинал зарождаться кокон синеватого свечения. За процессом, скрестив на груди могучие руки, следил Талбот Гневливый.

— Рановато. Я почему-то думал, что это произойдет днем.

— Я тоже. Но, видимо, Академия подумала иначе и прислала их сейчас.

У каждого волшебника есть свои сильные и слабые стороны, набор которых помимо специализации обычно произволен. Трудно предугадать, на что будет способен тот или иной носитель Дара, не обладая развитыми способностями по чтению ауры. Бывали маги многогранные, такие, например, как Бородо Глиняные Ноги, великий големостроитель, телекинетик, мастер геомантии и знаток механики. А бывали и такие, как Талбот Гневливый, который овладел боевыми заклинаниями высшей категории и мог уничтожать целые армии, но в других областях Искусства особо не блистал. Например, он мог телепортироваться и летать, но не умел провешивать порталы.

— А где твой посох, Тобиус?

Серый маг повел левой рукой, энергия вскипела внутри ладони, струясь по синеющей татуировке, и пальцы сжались на древке композитного посоха. Затем артефакт так же исчез.

— Так удобнее, если не хочешь привлекать лишнего внимания. Наши посохи редко можно перепутать с обычными палками, так что лучше носить скрытно.

Талбот улыбнулся в усы, глядя на молодого собрата.

— Ты подрос.

— Едва ли. Скорее ссутулился.

— Я говорю о силе. Пять лет назад ты был магистром по недоразумению, а теперь стал по праву.

— По недоразумению?

— Несомненно. Возможно, знаниями и умениями ты и заслуживал посох, и потенциал твой был велик, уж я-то в этом понимаю, но тебе недоставало опыта и силы. Теперь у тебя есть и то, и другое, теперь ты магистр по праву.

— Приятно знать, — бесцветно ответил серый маг.

— Думаю, если бы ты нынешний и ты пятилетней давности встретились в бою, то ты нынешний вышел бы победителем, не вспотев.

— Жаль только, что мои враги не похожи на меня пятилетней давности.

— Что будешь делать, когда доберешься до Мистакора? Ни за что не поверю, что просто спрячешься в стенах Аметистового университета. Что ты там ищешь?

Молодой волшебник взглянул в лицо старому, и его стылые глаза слабо засветились.

— Буду искать возможность для будущей встречи с ним.

— С Шивариусом?

— С ним. Мне нужны союзники, мне нужен план, мне нужно оружие.

— Ты выбрал тяжелый путь, на котором если даже не свернешь себе шею, то обзаведешься множеством шрамов.

— Шрамы уже есть, — Тобиус сжал и разжал бронзовые пальцы, — но дело даже не в том, что они болят. Шивариус забрал мой плащ, очень хороший плащ, который часто пригождался мне и с которым я не хотел расставаться. Его надо вернуть любой ценой.

— Хм, раз по такому пути ты решил идти, то тут уж ничего не попишешь. Волшебник, на котором жизнь не оставила шрамов, это волшебник, который не принял в ней ни одного важного решения. Если мага ведет Нить, то даже Элборосу лучше не оказываться на пути.

Тобиус не стал касаться вопроса Путеводной Нити, слишком сложного и тяжелого, чтобы все объяснять. Тем более что он сам мало в этом разбирался. Нет больше Нити — и ахог с ней, ни к чему хорошему она его в итоге так и не привела.

— Вот, прими это. — Талбот протянул ему открытую ладонь, над которой образовалось нечто воздушное, по форме похожее на индальскую монету с отверстием в середине, но созданное словно из тысяч паутинок энергии, воздушных, тонких, медленно переливающихся на общем серебристо-синем каркасе. — Это мой сигнарий. Если понадобится помощь, зови, я постараюсь добраться до тебя как можно быстрее.

— Большая честь, ваше могущество, и большое доверие.

Так и было. Сигнарий — неповторимый отпечаток ауры волшебника в астральной прослойке бытия — являлся маяком для связи практически на любых расстояниях. Также, имея чей-то сигнарий, можно было найти его хозяина, как бы тщательно он ни прятался, и поэтому волшебники, по природе склонные к паранойе, очень редко передавали свои сигнарии кому бы то ни было. Над ладонью Тобиуса воспарил его собственный сигнарий; в отличие от Талботова, цвет его был неоднороден, постоянно менялся, отдельные пятна вспыхивали и потухали, соответствуя нестабильной природе мутировавшего Дара. Произошел обмен.

Появились люди в черных доспехах, телохранители, посланные Радованом Третьим, дабы оберегать его будущую супругу. Видимо, король Ридена полагал ривенскую гвардию слишком посредственной защитой, которая не сможет справиться со своей задачей даже в сердце Ордерзее. Это походило на оскорбление, но ради спокойствия будущего зятя Бейерон некоторое время назад принял и поселил во дворце восьмерых воинов в черном, и, несмотря на цвет лат, эти восьмеро были тем еще пестрым сборищем. Только четверо являлись людьми… скорее всего, закрытая броня не позволяла разглядеть всех, а еще был один гном, один гоблин и два метиса: хиллфолк и хомансдальф — редкие гости в этой части мира.

Появилась принцесса в сопровождении пары лакеев с большим дорожным сундуком и рослого рыцаря. Для особы королевских кровей, да еще и женщины, она нуждалась в крайне скромном количестве багажа. С другой стороны, путешествие предстояло короткое, всего лишь один шаг через портал. Хлоя поприветствовала придворного мага и не заметила того, второго, как там его, Тибериус? Бейерон, пришедший проводить дочь, не выказывал никаких признаков обиды и поприветствовал обоих волшебников одинаково благожелательно.

Портал полностью оформился в стационарной мраморной арке, и из него выплеснулась волна чего-то невидимого, что заставило простых смертных вдруг поежиться, а волшебников — напрячься, ибо к ним шло зло. Из портала выступил огромного роста человек с черной бородой, являвший всему миру широкую улыбку. Его длинный нос явно был сломан несколько раз, во рту не хватало зубов, а из двух алых кратеров, пылавших на месте глаз, шел дым.

— Я, Нигирис Барбатум, приношу извинения за столь внезапный визит! — провозгласил он голосом, похожим на камнепад. — Отдайте мне Хлою Карторен, и больше никто не умрет!

Тобиус немедля выплюнул три сгустка Бездымного Огня, которые умопомрачительно быстро пронеслись через зал и с хлопками взорвались, объяв черного великана синевато-прозрачными языками. Вопя во всю мощь луженой глотки, тот повалился на пол и принялся кататься по нему, пока не смог применить заклинание Водопад. Хрипя и постанывая, чужак встал на ноги… абсолютно невредимым. Его аура исходила темными эманациями, а глаза горели ярче прежнего.

— Это было больно. Но я милосердный человек, и ты умрешь быстро.

За миг до того, как чернобородый атаковал, Тобиус вскинул руки, произнося пробуждающее слово, и меж его пальцев появился мыльный пузырь, принявший в себя большую часть удара. Тем не менее, в голове серого мага будто взорвалась бочка пороха, и он рухнул на пол с кровью, хлещущей из носа.

Когда Тобиус очнулся, он понял, что его тело двигают, а вернее — быстро тащат. В ушах поселился мерзкий звон, голова ужасно болела, пахло железом, во рту чувствовалась кровь. Открыв глаза, он увидел люстры, ползшие сверху вниз.

— Отпустите меня…

— Он жив! — воскликнула Хлоя.

— А я думал, что у него мозг из носа вытек, — прогудел чей-то низкий голос.

— Да отпустите же меня!

Тобиуса привалили к стене рядом с мраморным постаментом, на котором стоял бюст кого-то из прежних королей. Скосив глаза, волшебник обнаружил вокруг себя множество озабоченных лиц, знакомых и не очень.

— Что произошло?

— После того как вы начали сморкаться своим мозгом, — заговорил гном, — тот урод попытался сделать что-то еще, но другой маг, седой, достал посох с мечом, и они сцепились!

— А потом он как заорет, — продолжил гоблин из тьмы глубокого капюшона: — "Ты не пройдешь! Бегите, глупцы! И Тобиуса не забудьте!" Это ведь вы Тобиус, да, господин? Будет очень неловко, если мы взяли кого-то не того.

— Уберите от меня этих хихляков[13], - зарычал маг, силой воли приводя тело в вертикальное положение. — На нас напали…

— Это предательство, — спокойно вымолвил Бейерон, — волшебники, открывавшие портал, связали Хосбранд с каким-то другим местом, из которого к нам явился незваный гость. Талбот принял бой, а нам велел прятаться.

Тобиус огляделся. Вокруг него находились король с принцессой, все восьмеро риденских гвардейцев, новый телохранитель Хлои, рослый молодой рыцарь, несколько слуг и дворцовые стражники с мушкетами и палашами, в количестве десятка голов.

— Сир, — прохрипел один из риденцев, некто в наглухо закрытом черном доспехе с белым эмалированным забралом в виде черепа, — мы будем защищать вас, но без плана всех нас перебьют. Как видите, худшие опасения моего короля сбылись, вас предали, и теперь выбор таков: бежать из дворца либо прятаться и ждать помощи. Учитывая, что магам Академии Ривена больше доверять нельзя, я предлагаю обратиться за помощью к Церкви. Следует немедленно покинуть Хосбранд и бежать под защиту монастыря святого Тильма.

— Очень ценный совет, сир Вийем, но я думаю, что вы торопитесь клеймить Академию, и хочу выслушать мнение моего советника. Тобиус?

Серый маг ничего не сказал, а закрыл глаза и пробудил заклинание Внутренний Взор. Его разуму открылась картина энергетических потоков окружающего пространства, и он увидел, как в пульсирующем коконе заклинаний бьются две огромные силы — одна черная, как сама Тьма, а вторая яркая и раскаленная, как кипящее железо. Но кроме этого вокруг растекались и иные сгустки энергии, темные, зловещие, похожие на распространяющуюся по телу заразу.

— Охранные заклинания пробудились.

— Это я знаю, — ответил Бейерон, — у меня есть специальный амулет, и он сильно дрожит.

— Талбот Гневливый бьется с этим Барбатумом. Предателей не наблюдаю. Все защитные экраны пробуждены и уже действуют, во дворец нельзя телепортироваться, как и из него. Не уверен даже, что в Хосбранд теперь вообще возможно проникнуть или выбраться наружу. Усыпить защиту может придворный маг, который сейчас слишком занят боем, и никто к нам на помощь не придет, покуда он не победит. Боюсь, мы сами по себе.

— А помочь ему? — спросил один из риденцев, в закрытом шлеме и наиболее легкой броне, самый поджарый из троих, вооруженных двуручными мечами. — Ты ведь маг, можешь ему помочь?

— Я магистр, а там, в башне, сражаются архимаги. Если туда полезу, я окажусь зернышком меж жерновов, они меня в муку перетрут и не заметят. Или того хуже, буду отвлекать чара Талбота и мешать ему действовать без оглядки на всякую мошкару. Колдун пришел за миледи, насколько я понял.

— Все становится сложнее и сложнее, — проныл другой риденский мечник, высокий и на редкость некрасивый человек в открытом шлеме и с голыми руками, длинными, словно у обезьяны, — ну почему жизнь так сложна?!

— Молчать, — хрипло приказал сир Вийем, — что нам в таком случае лучше делать, чар?

Отряд, присланный королем Радованом, удивлял своей разношерстностью. Гном, почему-то без бороды; гоблин, судя по всему, сумеречный; метисы. А кроме того один из оставшихся четверых людей имел целых три уникальных черты: он был унгиканцем, толстогубым громилой со сплющенным носом и волосами, заплетенными в косицы; он также был альбиносом, белым как снег, с красными глазами; и, что встречалось совсем уж редко, этот человек отсутствовал в астральной прослойке бытия. На месте его ауры зияла дыра абсолютной пустоты.

— Ты холлофар?

— Да, так и есть, — вместо альбиноса ответил сир Вийем.

— Понял. Сир, амулет, пожалуйста.

В протянутую руку волшебника легла серебряная цепочка с кулоном в виде горностая — геральдического зверя рода Карторенов. Он ощутимо нагрелся и дрожал.

— Это первый знак королевской власти, который принадлежал основателю нашего рода. Потом были и короны, и цепи побогаче, — Бейерон провел пальцами по толстой золотой цепи у себя на шее, — но эта дороже всех…

— Я знаю, сир. Изучал перечень артефактов, являющихся реликвиями королевских домов Вестеррайха. У Радована Карапсуа, говорят, есть великий двуручный меч по имени Хардзукар[14]. Он может разрубить все, что угодно, на две равные части. Это правда?

— Правда, но разве сейчас место и время говорить об этом? — усомнился сир Вийем.

— Этот амулет — Ловец Зла, сильный защитный артефакт. Я когда-то изготавливал такой, только раз в тридцать слабее. — Волшебник накинул цепочку себе на шею. — А еще это ключ, открывающий путь сквозь любые преграды в магической защите дворца. Не обессудьте, сир, пока что его понесу я. Пусть холлофар держится рядом с королем и принцессой, это лучшая защита от любой магии! Двигаемся к выходу, попытаемся достичь внешней стены и выбраться в город! Если нам не встретятся еще великие колдуны, то обещаю вывести всех в целости! Но не расслабляться! Я чую что-то нехорошее, распространяющееся по дворцу, двинули!

К своим довольно молодым годам Тобиус уже овладел тем особым голосом, которым можно было отдавать приказы, не сомневаясь в том, что они будут исполнены. После короткой раздачи указаний они выдвинулись вперед. Риденцы образовали авангард, воины с двуручными мечами шли первыми и старались держать дистанцию друг от друга, гном и хомансдальф, как латники со щитами, двигались за ними, унгиканский альбинос держался рядом с королем, принцессой и слугами, как и дворцовая стража, гоблин и хиллфолк прикрывали. Хиллфолки были знаменитыми мастерами обращения с огнестрельным оружием, а о сумеречных гоблинах говорили, что в стрельбе из лука они первые после лонтильских эльфов.

Отряд тяжелел и замедлялся по мере присоединения к нему новых слуг, дворян и придворных чиновников. Все они стремились быть ближе к своему королю, полагая, что с ним окажутся в большей безопасности. Количество стражников тоже росло, некоторые из них занимали посты по военному расписанию, другие искали короля, чтобы обеспечить его безопасность. Сир Вийем посоветовал оставить слуг где-нибудь под охраной, а самим двигаться в кругу стражи, дабы поскорее выйти к конюшням и выехать из Хосбранда, но Бейерон спокойно это мнение отклонил и продолжал шествовать, ведя за собой растущую толпу. Невозмутимый, как озерная гладь в закрытой от ветра горной долине, он передавал свое спокойствие всем вокруг, предотвращая панику. Тобиус был склонен согласиться с сиром Вийемом, но спорить с королем не взялся: Бейерона нельзя было переубедить, когда дело касалось простых людей.

— Вижу… что-то, — неуверенно сообщил хиллфолк, целясь вперед из громыхуна[15].

Возможно, стрелок хотел услышать приказ к действию или бездействию, но когда три черных, почти человеческих, силуэта, медленно спускавшихся по лестнице, вдруг ринулись к людям, он утопил спусковой крючок, и громыхнуло. Немалая площадь оказалась иссечена дробью, от нападавших остались лишь черные ошметки, а хиллфолк уже перезаряжал оружие. У него за спиной в необычных подвесных ремнях пристроились еще два мушкета, а на поясе и перевязи через грудь рядом с патронташем ждали своего часа массивные пистолеты. Хотя брони на этом гвардейце почти не наблюдалось, вес его оружия и боеприпасов вполне мог сравняться с весом полных рыцарских лат.

— Что это было? — спросил король, покручивая в ухе мизинцем.

— Потерянные тени, — ответил Тобиус, доставая из сумки свою книгу заклинаний, — нам лучше не останавливаться!

Потерянных теней становилось больше. Почти неотличимые от простых смертных, обмазанных смолой, они как будто бесцельно слонялись по коридорам и залам, но срывались с места и стремились к людям, едва те оказывались поблизости. Пороховые залпы неплохо отваживали их, а вот стрелы, даже пущенные точно в голову, ничуть не помогали.

— Люди подманивают их страхом, — одними губами сказал Тобиус королю.

— Ты можешь что-то сделать?

— Ничего. Пока не появится их мать. Сомнений нет, она где-то здесь, наверняка отправилась на поиски миледи, пока ее хозяин пытается прорваться через чара Талбота.

— Демон? — почти неслышно спросил монарх.

— Эмблема третьего круга. Если появится, я справлюсь. Почти уверен. Но она медлительна, можно долго блуждать, натыкаясь лишь на потерянных. В наших интересах достать ее прежде, чем теней станет слишком много, стрелок уже не справляется, а в ближнем бою будут потери.

— Что для этого нужно?

— Ничего, думаю, она скоро нас найдет, нужно просто быть морально готовыми к этому.

— Вижу врага, — по привычке доложил хиллфолк и выстрелил.

Однако картечного залпа не хватило, чтобы перебить тьму, рвущуюся на людей. Стрелок разрядил оба мушкета, а потом стал выхватывать из кобур пистоли. То были не простые, а трехствольные пистоли, которые если и попадали к людям в руки, то только за большие деньги. Опустошив целых четыре трехствольных и завершив свою канонаду залпом из пятиствольной "утиной лапки", хиллфолк крикнул, что дальше без него, и сел на корточки, чтобы начать перезарядку. Гвардейцы с двуручными мечами встали наизготовку, их клинки в диаметре размаха почти перекрывали широкий коридор. Щитоносцы заняли позиции еще дальше, разделив место с ривенскими алебардщиками.

Видя, как много потерянных теней прибыло на источник человеческого страха, Тобиус оформил Массовое Изгнание, но со второго конца колонны послышались крики и стрельба. Стража, которой было поручено охранять арьергард, била из всех стволов по второй волне теней и готовилась принять удар на выставленные алебарды. Тобиус взлетел и метнулся в ту сторону, пробуждая Массовое Изгнание. Волна магической силы смела теней как призрачный ветер, вот они были — и вот осталась лишь серая пыль, осевшая на интерьере.

Волшебник бросился назад, сплетая Незримый Гонг. Произошло столкновение между гвардейцами и тенями, но, вопреки ожиданиям, те не захлебнулись в потоке потусторонних тварей, а достойно выдержали удар. Длиннорукий и жилистый, мечники без остановки вращали своими огромными клинками; гном и хомансдальф принимали на щиты тех немногих, что прорывались дальше; рядом с ними волчком крутился гоблин, сменивший лук на две коротких сабли, алебардщики с криками поднимали и опускали оружие. Но всем им было бесконечно далеко до сира Вийема, который работал своим страшным клинком с безумной скоростью, создавая сплошную стену острой стали, при этом почти что танцуя в латах из тяжелого нуагримга.

Тобиус шепнул пробуждающее слово, и прогрохотал Незримый Гонг. Смертные едва могли слышать его, но тварей духовных планов это заклинание оглушало, замедляло или вовсе останавливало. Замедлив поток потерянных теней, серый маг ударил лучами золотого света изо рта и обоих глаз. Спустя несколько мгновений путь был свободен.

— Всего лишь полуматериальные низшие сущности Тьмы, без паники, двигаемся дальше! — провозгласил волшебник, который уже чувствовал приближение чего-то куда более материального и опасного.

Звуки тяжелых приближающихся шагов застигли людей на развилке главной лестницы, которая вела в холл. Колонна спускалась по правому пролету, когда на верхней ступени левого появилась Голодная Роженица и по всему Хосбранду разнеслись вопли перепуганных насмерть слуг пополам с грохотом бесполезных пороховых залпов. То была вся сплошь черная беременная женщина высотой в три человеческих роста, ее волосы ниспадали до самого пола, в пустых глазницах расцвели бутоны черных цветов, а по внутренним сторонам бедер от огромного живота текла жижа, похожая на смолу. Прямо на глазах людей из лона стали выпадать черные сгустки, которые, оформляясь, становились потерянными тенями.

— Везде, где царствует Тьма, вас ждут, о вестники Света, баэл олкоэ паргайнен! — выкрикнул Тобиус, сплетая заклинание.

Вокруг него из небытия возникли сгустки мерцающего света на искристых крыльях, напоминавшие своими очертаниями людей. Вестники Света явились в количестве десяти, нечеткие, неуловимые для полного понимания и завораживающе прекрасные.

— Эрсеткотол итри боаэррет!

Последняя словоформула обратила их тела мириадами сверкающих искр, которые пролились на Голодную Роженицу звенящим звездопадом. Она отняла руки от тяжелого живота, пытаясь закрыться, но искры беспощадно прожигали ее насквозь и вымарывали, словно грязное пятно с ткани мироздания.

— Все наружу! Запрягать кареты! — громыхнул голос Бейерона. — Не бежать! Не топтать друг друга! Крепко держите детей! Все наружу!

Выход под открытое небо принес облегчение вместе с чувством, что все худшее осталось позади. Служители королевского каретного двора уже запрягали кареты лошадьми, и внутрь садились слуги, в первую очередь женщины и их дети. Часть стражи находилась подле и должна была сопровождать поезд до внешней стены, другая часть вместе с риденскими гвардейцами образовала кольцо вокруг членов королевской семьи и волшебника.

Тобиус снял с шеи цепочку и с помощью специальных заклинаний изучал структуру артефакта. Он приказал холлофару отойти от короля, чтобы не повлиять на работу магической реликвии, и вернул артефакт Бейерону.

— Он настроен на членов вашей семьи, сир, так что, полагаю, сработает только в ваших руках. Честно говоря, я до сих пор не уверен в том, что правильно понимаю природу защитных чар Хосбранда, все на догадках, на заученных общих принципах.

— Ты редко ошибался, Тобиус, на моей памяти — ни разу. Будем хранить надежду.

— Что там было? — спросила принцесса. — Что за ужасное существо?

— Эмблема третьего круга, Голодная Роженица.

— Демон?

— Демоны живут в Пекле, а темных тварей так называют только профаны, — ответил Тобиус, мимоходом оглядывая огромный парадный двор с фонтанами и клумбами. — Тьма однородна. Это боль, отчаяние, ненависть и жажда отмщения, смешанные в единую злую стихию. А эмблемы — это формы, которые принимает Тьма, чтобы проникать в наш мир…

Его речь оборвалась, глаза расширились, волосы на затылке встали дыбом.

— Что-то злое приближается, что-то опасное грядет. Все ищите укрытие!

Высоко наверху разлетелось вдребезги огромное витражное окно, и сине-белый купол неба пересек черный росчерк. Осколки цветного стекла еще не успели упасть на камни, когда крылатый силуэт изменил направление полета, заложил крутой вираж и пронесся над двором. Раздались предсмертные вопли, крики ужаса и плач — некоторые люди оказались рассечены на части, других, слово копья, проткнули очень длинные черные перья.

— Защищать короля и принцессу! — хрипло пролаял сир Вийем.

Мушкетеры открыли огонь по крылатому силуэту вслед за хиллфолком, но тщетно — он летал с умопомрачительной скоростью и молниеносно менял направление, а когда пронесся над двором во второй раз, вновь посыпались смертоносные перья.

— Не тратьте пули, эмблемы их не боятся. — Из посоха Тобиуса ударил луч золотого света — мимо. Волшебник бил заклинанием еще и еще раз, но цель была слишком быстра.

Третий шквал режущих перьев собрал свою кровавую жатву. Маг побледнел сильнее обычного, его лицо пошло трещинами ярости, рот исказился, произнося словоформулы. Распахнулась книга заклинаний, страницы которой с бешеной скоростью перелистывались и будто выплевывали лоскуты бумаги. Те исчезали в неярких вспышках, превращаясь в точные копии серого мага. Тридцать двойников поднялись в воздух на эфемерных крыльях и устремились навстречу черному силуэту. Начался воздушный бой, в небе без остановки вспыхивали потоки золотого света, а в ответ летели черные перья. Стая двойников редела, но новые взлетали ввысь, стремясь взять летучую смерть в клещи.

Из носа вновь хлынула кровь, в глазах начали лопаться сосуды. Тобиус контролировал действия тридцати своих реплик, каждая из которых постоянно пользовалась двумя заклинаниями — Крыльями Орла для полета и Солнечным Лучом для атаки. Таким образом, его гурхана иссякала примерно в тридцать раз быстрее, кровь начинала закипать от напряжения, кожа покраснела, будто ошпаренная, покрылась сверкающим слоем пота, и от нее с шипением валил пар. Но вместе с тем тридцать реплик успешно били черного летуна, пронзая его копьями света, не позволяли пронестись над двором в четвертый раз. То и дело враг оказывался бит, падал, потом быстро становился на крыло, метал перья, но вновь был бит. В конце концов, потеряв крылья и безумно кувыркаясь в воздухе, он рухнул во двор, разрушив фонтан. Реплики исчезли в магическом свете, а их создатель с тихим стоном оперся о посох, пытаясь не упасть. Один из риденцев, жилистый мечник в закрытом шлеме, подхватил его под руку с одной стороны, хомансдальф — с другой.

— Он еще… не подох!

— Не извольте беспокоиться, чар Тобиус, — ответил сир Вийем, — мы это исправим. Годлумтакари, за мной.

Черный рыцарь и белокожий унгиканец выдвинулись к разрушенному фонтану. Сын Черного континента был огромен, он не носил одежды выше пояса за исключением наручей, и под кожей, рассеченной бесчисленными шрамами, перекатывались огромные мышцы. Оружием ему служили странные предметы, похожие на топоры, но с лезвиями в форме кривых птичьих клювов.

Через потрескавшийся бортик переступило существо, вдвое превосходившее ростом любого из приближавшихся к нему людей. Тварь была тонкой, гибкой, похожей строением на человека, но с огромной вороньей головой на плечах. Хотя реплики лишили эту эмблему крыльев, у нее остались страшные птичьи когти и мощный клюв.

Сир Вийем и Годлумтакари зашли с двух сторон, чего тварь будто не замечала, направив свой взгляд мимо них, за спины солдат, туда, где рядом с отцом стояла Хлоя Карторен. Затем чудовище пришло в движение, и было оно ужасающе быстрым. Сир Вийем вскинул клинок и отступил, с лязгом отбивая удар когтей, альбинос налетел на птицеголового со спины, громко улюлюкая, совершил прыжок и вонзил оружие в спину между двумя обрубками крыльев. Беззвучно распахнув клюв, эмблема Тьмы упала на колени, а холлофар с дикой яростью начал кромсать ее дергающееся тело. Сир Вийем подступил, плавно вскидывая свой меч, и одним ударом отрубил воронью голову. После этого и сама голова, и тело начали оплывать, как воск на сковородке, растекаясь черной жижей, а на земле осталось лежать испачканное мертвое тело в мантии волшебника.

Бейерон двинул вперед главную ударную силу своей армии, переместив фигурку бхуджамишлана. Талбот силой мысли заставил своего ракшаса встать на защиту махараджи. Так завершился очередной этап захватывающего действа, разворачивавшегося на доске для игры в раджамауту. Тобиус, следивший за этим, откровенно скучал. Сам он знал только, как надо двигать фигуры, а потому проиграл все партии и королю, и архимагу. Раджамаута — игра мудрецов, и хотя любой волшебник по определению должен быть мудрецом, Тобиус продолжал скучать, глядя на это "веселье". Сам виноват, подумал он, затягиваясь славным табаком, не следовало так беспощадно громить их при игре в торжок, тогда бы они не обиделись и не решили двумя голосами против одного играть в раджамауту.

В комнату, неся на серебряном подносе старинный кувшин с вином, вошел Джаспер, и маг, воспользовавшись моментом, откланялся. Попыхивая своей драгоценной трубкой, он двинулся по Хосбранду. Отовсюду следили внимательные взгляды если не волшебников, то божьих людей, которые после инцидента просто заполонили замок.

Нападавшему, когда тот понял, с кем связался, удалось сбежать от Талбота Гневливого прежде, чем вновь уснули защитные заклинания, но маги Академии в один голос утверждали, что покинуть дворца он не мог. Следовательно, несостоявшийся убийца принцессы — а в том, что он желал убить Хлою Карторен, никто не сомневался — прятался где-то в Хосбранде. В сложившейся ситуации церковники углядели возможность приумножить свое влияние на короля, а маги Академии Ривена всеми силами желали защитить свою честь от позора — ведь те двое, что впустили колдуна, не являлись самозванцами, а были попросту предателями. Теперь по Хосбранду разгуливали монахи орденов святых Петра и Иоанна, а также адепты Академии. И те, и другие смотрели друг на друга шакалотом, но ничего поделать не могли, ибо король желал хранить равновесие и заставил их присматривать друг за другом.

После инцидента жить в башне придворного волшебника было делом трудным, так как она сильно пострадала. Два архимага, всеми силами пытающиеся друг друга убить, обычно уничтожают все вокруг себя, прежде чем достичь изначальной цели, так что башня устояла лишь благодаря древней магии. Теперь она регенерировала, отращивая уничтоженные стены, восстанавливая комнаты, лестницы, коридоры и залы. Утраченного имущества было не вернуть, конечно, но библиотека и некоторые другие критически важные помещения не пострадали — их укутывал такой плотный кокон древних чар, что внутри можно было бы пережить Великое Побоище[16].

В связи со всем этим Тобиуса определили в свободные гостевые покои, достойные иного короля. Несколько связанных комнат, в числе коих опочивальня, кабинет, гостиная, личная ванная комната с экзотическим не то гоблинским, не то гномским водопроводом в стенах. Там даже был выход в крошечный садик на балконе, где росла настоящая трава и карликовые деревья. Вид открывался потрясающий: приречные районы Ордерзее, широкая лента великой реки Мьельн, тонкие нити мостов и Храмовый остров, тянущийся к небу шпилями кафедрального собора посреди медленно текущих вод. Тобиус выходил на этот балкон, чтобы тренироваться и размышлять в ожидании развития событий.

Оставив короля и придворного мага и вернувшись к себе, он как раз хотел взяться за боевой шест, когда заметил, что что-то не так. Фарфоровые, стеклянные и хрустальные фигурки, стоявшие на крышке комода, изменили свое расположение. Тобиус не придал бы этому наблюдению особого значения, в конце концов, покои должен кто-то убирать, но, во-первых, служанка, протиравшая пыль, вернула бы украшения на прежние места, а не оставила в середине крышки свободное пространство, оттесняя фигурки к краям. Во-вторых, разбив одну из фигурок, она бы тщательно подмела пол и постаралась скрыть следы оплошности, а не оставила бы осколки на полу.

— Лаухальганда, ты нашкодил?

Компаньона нигде не оказалось, хотя, покидая покои утром, Тобиус видел, что тот спит. Пришлось отправляться на поиски и спрашивать у слуг, стражников, а порой даже у монахов — не видели ли они прыгающий туда-сюда черный мячик с ушами? К счастью, такое явление легко западало в память кого угодно, и довольно быстро Тобиус оказался рядом с покоями принцессы Хлои. Наследница ривенского престола обитала в просторном комплексе помещений, включавшем помимо спален для фрейлин еще и гардеробную, небольшую бальную залу, личный сад, ванные комнаты, гостиную, комнату для музицирования и зачем-то оружейную с личным стрельбищем.

Когда волшебник появился в гостиной, храпевший на кушетке Годлумтакари немедленно проснулся и, открыв один глаз, потянулся к оружию. Узнав же Тобиуса, он улыбнулся и провалился обратно в сон. Игравшие в куп гоблин и гном поздоровались, чистивший мушкет хиллфолк кивнул, сир Вийем повернул голову в шлеме, хомансдальф, наигрывавший на клавесине, предпочел не отвлекаться. Оставшиеся двое гвардейцев, длиннорукий страшила и поджарый малый, находились в саду. Они кружили друг вокруг друга, без передышки маша двуручными мечами и не позволяя своему оружию остановиться ни на миг, дабы не утратить силу инерции. Лаухальганда тоже был в саду ее высочества — он следил за тренировочным поединком, громко мяукая и постоянно подкатываясь к ногам поджарого мечника.

— Нашкодил и смылся, негодник? — Тобиус подхватил возмущенно закричавшего компаньона и прижал к себе. — Надеюсь, он вам не мешал?

— Нисколько, чар, — ответил долговязый, стаскивая с головы открытый шлем, — хотя я мог случайно наступить на него, упасть, а мой меч, вылетевший из рук, описав сальто в воздухе, мог бы вонзиться мне в грудь. Да, с таким невезучим человеком, как я, подобное вполне могло бы произойти.

— Это было бы достойное завершение полной нытья жизни, — глухо произнес поджарый мечник из-под шлема и захохотал. — Держите вашего питомца при себе, чар, мне не хотелось бы споткнуться о него и сдуру налететь на меч этого нытика!

— Ворона — злая птица, — горестно вздохнул долговязый, которого риденцы называли Вдовцом, или Вдовым Хью, — с острым клювом и дурным языком.

— Простите, что прервал ваши занятия, и разрешите откланяться, мне тоже пора потренироваться.

— Владеете мечом? — спросил сир Вийем, невероятно бесшумно приблизившись сзади.

Оказалось, что все риденцы уже покинули гостиную, которую оккупировали во время отдыха, и высыпали в сад. Появилась Хлоя с двумя фрейлинами.

— Меч — не оружие для волшебника. Я владею дробящим и древковым.

— Продемонстрируете? Любопытно, так ли искусны маги Ривена в ближнем бою, как говорят.

— Нет, — равнодушно ответил он.

— Чар Тобиус, ну не капризничайте, — улыбнулась Хлоя, — мы сможем покинуть Хосбранд только завтра, но делать совершенно нечего. Вы бы оказали мне услугу…

— Побыв за придворного шута? — бесцветный спокойный голос как будто хлестнул по воздуху кнутом. — Я буду чувствовать себя дураком, тратя время на дурачества, и к тому же мне не нужно оружие, чтобы одолеть любого из этих славных воинов.

— Даже Годлумтакари? — с вызовом подался вперед могучий альбинос.

— Даже Годлумтакари. Конечно, магия тебе нипочем, но я могу оторвать от фасада замка кусок весом в сто пятьдесят стоунов[17] и швырнуть им в тебя. А потом еще раз, и еще. — Тобиус запихал шипевшего Лаухальганду в свою сумку и закинул ее на плечо. — Разумеется, я не имел цели кого бы то ни было оскорбить. До завтра.

С этим он перешел из сада в гостиную и, прежде чем оказаться в коридоре, краем уха услышал показавшийся ему печальным голос принцессы:

— Не вините его за грубость, чар Тобиус очень многое пережил, и это оставило на нем глубокий отпечаток.

За новым созданием портала пристально следили и маги, и священники. Руководил процессом Кузан Попрыгун, и с противоположной стороной поддерживалась постоянная связь, чтобы убедиться, что портал соединяет две правильные точки пространства.

Бейерон на прощанье обнял дочь и пожал руку Тобиусу.

— До самой свадьбы она — твоя забота, чар.

— С ней ничего не случится, сир, обещаю.

Прежде чем кто-то успел ступить в портал, из него вышло несколько крепких людей, кативших большой свинцовый гроб на колесиках. Он был открыт, внутрь лег Годлумтакари, а затем с изрядным трудом обслуга медленно покатила его обратно.

— Миледи, пора. — Сир Вийем слегка поклонился и сделал приглашающий жест.

В сопровождении гвардейцев, личного телохранителя и Тобиуса Хлоя Карторен ступила в светящуюся арку и через мгновение оказалась в другой стране. Хотя проводили ее скромно, по-домашнему, встречена принцесса была по-королевски. Стоило ей оказаться в тронном зале замка Ардегран, как запели фанфары и сотни людей обратили на нее внимание. Вельможи, лорды, рыцари, кадровые военные, наемные волшебники, лакеи в черно-красных ливреях — все смотрели только на нее. Стены украшали знамена знатных риденских родов, горели факелы и лампы, сверкали драгоценности, ленты с орденами и начищенные до зеркального блеска парадные латы. От высокого черного трона к прибывшим двигался молодой мужчина, очень высокий, крепкий, с красивым лицом. Его нуагримговые латы покрывала искусная филигрань, плащом служила шакалотова шкура, голову охватывал обруч черного металла с крупными рубинами. Волосы у короля Радована Багряного были подстать его прозвищу, они имели насыщенный красный цвет настоя на гибискусе чайном — известная родовая черта династии Карапсуа.

— Добро пожаловать в Риден, моя леди, — произнес он бархатистым баритоном, — я отчаянно рад, что вы оказались целы и невредимы.

— В том есть немалая заслуга ваших храбрых воинов, сир, — ответила Хлоя, приседая в реверансе.

Позади короля и чуть в сторонке стоял Октавиан Риденский. Со времени их с Тобиусом первой и последней встречи придворный маг Радована Карапсуа не изменился ничуть, он как был, так и остался субтильным человеком, чье молодое треугольное лицо внушало подозрения в родстве с эльфами, а тонкий крючковатый нос заставлял думать о какой-то хищной птице. Волосы риденского мага были пепельно-серыми, коротко остриженными, а глаза — желтыми, с узким вертикальным зрачком. Небогатая мешковатая одежда делала Октавиана похожим на подростка.

С великой осторожностью держа Хлою за руку, Радован провел ее по ковровой дорожке к трону, а потом его голос взлетел к высоким потолкам, возвещая о том, что вскоре сия достойная дева станет королевой Ридена. Придворные мужи кланялись, дамы глубоко приседали, а гвардейцы короля, узнаваемые по разномастным, но неизменно черным дорогим доспехам, вскидывали оружие и славили своего господина и будущую госпожу. Затем Радован объявил, что вечером состоится пир, и что все присутствующие являются его почетными гостями. На этом церемония приема завершилась, ривенская принцесса была передана новым фрейлинам, коих насчитывалось больше дюжины, а придворные потянулись к выходам. Лишь Тобиус стоял на том же самом месте и держал взгляд его королевского величества. Радован Третий допустил легкую улыбку, сел на свой трон и кивком позволил серому магистру приблизиться. Тобиус опустился на одно колено и склонил голову.

— У вас есть ко мне вопросы, чар?

— Нет, сир.

— Вы даже не хотите знать, почему я выдавал себя за капитана собственной гвардии и лично приезжал в Хог-Вуд?

— Предположу, что у вас были на это причины, сир. Думаю, мой король узнал вас при встрече и не посчитал нужным делиться наблюдениями. Мы, волшебники, всего лишь слуги, об этом стоит помнить.

— Вы поразительно нелюбопытны для волшебника, — заметил Радован, улыбаясь.

— Напротив, я очень любопытен, но сфера моих интересов не столь широка.

— Ах, если бы все были столь же разумны и скромны, как вы. Я имею в виду не Октавиана, но волшебников вообще. Как долго вы собираетесь составлять нам компанию?

— До свадьбы, сир. А после я покину вас в мире.

Улыбка немного отступила с мужественного лица.

— В мире, — повторил Радован, — да, хотелось бы. И куда дальше?

— В Архаддир, полагаю. Хочу навестить Аметистовый университет.

— Вот как? — Король несколько раз стукнул пальцами по подлокотнику трона. Тобиус заметил, что он носил лишь одно украшение — золотой перстень с круглым красным камнем неизвестной породы. — Что ж, это интересно. Возможно, у меня найдется для вас задание, приняв которое вы были бы вознаграждены, как бы затасканно это ни звучало, "по-королевски". Вас устроят со всеми удобствами, отдыхайте.

Волшебник поклонился человеку, которого в народе часто именовали Палачом, и удалился.

Его поселили не только с удобством, но и с умом — близ покоев, которые до свадьбы отводились Хлое, что было важно для несения охранной службы. Волшебник сотворил заклинание Равноправные Братья и создал пятерых своих двойников, которые разошлись в разные стороны исследовать замок, пока он сам проверял защитные чары, коими были обустроены покои принцессы. Что-то ему нравилось, что-то его даже впечатляло, а кое-где он латал едва заметные щели в обороне, если видел их. За три часа работы удалось облазать каждую комнату, исключая те, где фрейлины помогали своей новой госпоже готовиться к пиру.

В покоях принцессы присутствовал и телохранитель, выбранный для нее отцом.

— Может, присядете, сир? — спросил Тобиус, подавая пример и усаживаясь в глубокое кресло. — Неловко получится, если во время еще одного покушения, не дай Господь-Кузнец, вы не сможете исполнить свой долг по причине затекших конечностей.

Молодой рыцарь какое-то время стоял на прежнем месте, но ручеек умной мысли внезапно быстро подточил скалу его самоуверенности, и он решил присесть в другое кресло, однако устроился без удобства, на самом краешке, чтобы можно было молниеносно встать. Тобиус, набивая чашу трубки, подумал, что юнец не безнадежен. Бейерон не взял за труд посвящать его в причины своего выбора, так что волшебник понятия не имел, почему именно этот пусть и весьма надежный на вид, но такой молодой рыцарь получил столь ответственное задание.

Появились двойники, и телохранитель оказался на ногах, с мечом в одной руке и заряженным пистолетом — в другой.

— Спокойствие, они мои.

— Это немного унизительно, но против правды не попрешь, — усмехнулся один из двойников словам создателя.

Тобиус мимолетно подумал, что ухмылка у него мерзопакостнейшая, и даже усомнился, что сам так улыбается, но переть против правды действительно было не в его духе. Двойники доложили, что замок хорошо охраняется, причем не только военной силой, но и магической. Риденскому королю служили волшебники-наймиты из Гильдхолла, мастера своего дела.

— Октавиан пытался поговорить со мной, но я ему объяснил, что к чему, и он несказанно удивился, — сообщил другой двойник. — Потом он сказал, что очень хочет поговорить и надеется встретить тебя на пиру.

— Там будет принцесса, а значит, и я. — Тобиус с наслаждением затянулся, подержал горячий дым в легких и медленно выпустил его через ноздри.

Почти одновременно все его двойники вздрогнули, их очертания расплылись, и в гостиной остался лишь один маг, который ощущал пятикратный приток вернувшейся к нему силы.

Большой чертог был ярко освещен, на невысоком помосте играли музыканты, с настенных гобеленов, картин и фресок взирали прошлые властители Ридена, а также полководцы, вельможи, волшебники; под потолком висела большая хрустальная люстра, а вокруг нее водили хоровод светящиеся магические кристаллы. В сопровождении фрейлин, телохранителя и волшебника принцесса Хлоя проследовала к высокому столу, где ее ждал будущий муж. Радован поменял шакалотов плащ на дорогой пышный камзол цветов своего дома, но под тканью угадывалась неизменная твердость металла. Между королем и принцессой восседал средних лет упитанный мужчина в одеждах и драгоценностях, выдававших в нем архиепископа Аллерхаса. Сие была дань традициям, символизировавшим чистоту отношений между будущими мужем и женой, которую гарантировала Церковь.

Архиепископ поднял двумя руками тяжелый кубок, призывая без малого полтысячи гостей к вниманию.

— Мы собрались под сенью сего благословенного дома, чтобы поприветствовать нашу будущую королеву и выразить ей свое почтение! Испейте же вина во имя будущего брака, который подарит королевствам Риден и Ривен еще многие лета крепкого мира! За нерушимый союз!

— За нерушимый союз!!!

Музыка заиграла громче, и пир начался. Тобиус самую малость сгустил вокруг себя тень и стал изучать зал сквозь призму Истинного Зрения, рассматривать ауры, выискивать и проверять на вредоносность обычных домашних духов. Пока иные веселились, он методично работал, готовый вырвать хребет любому, кто приближался к ее высочеству, а также проверяя ее еду и питье. Впрочем, нужно отметить, что с последним волшебник слишком усердствовал — на шее у Хлои висела изящная подвеска в виде пары ангельских крылышек, которая являлась превосходным Ловцом Зла, распространявшим свою защиту не только на носителя, но и на небольшое пространство вокруг него.

— Чар Тобиус, — тихо произнесла принцесса.

— Миледи? — он склонился к ней.

— Кажется, ваше внимание упорно пытаются привлечь вон оттуда. Уже довольно долго.

Тобиус тоже видел, как с одного из привилегированных столов близ королевского ему махал рукой Октавиан. За тем столом сидели гвардейцы, прежде несшие охрану Хлои в Хосбранде, за что их отметили особой честью.

— Ума не приложу, что ему надо. Придворный волшебник должен быть рядом с господином, а не сидеть среди прочих слуг.

— Пойдете?

— Нет.

Через некоторое время музыка сменила ритм, что послужило для уже слегка повеселевших гостей сигналом к началу танцевальной части, кавалеры повели дам в центр чертога. Король встал со своего места и, церемонно испросив дозволения начать первый танец у архиепископа, вывел Хлою из-за стола. Рядом с ним она казалась особенно хрупкой и юной, хотя и сам Радован был еще весьма молод. При своем строении он двигался плавно и изящно, как камышовый кот, а манеры короля иначе как изысканными было не назвать. Когда же первый танец начался, он оказался еще и умелым танцором, уверенно ведя принцессу.

— Чар Тобиус, ну что же вы там застряли? Идите к нам!

— Я занят, чар Октавиан, благодарю.

— Чепуха, помимо нас в замке пять магов, которые все держат под контролем! Идемте! Я переговорил с друзьями, и они многое мне рассказали о том, какой искусный вы волшебник, — радостно вещал Октавиан Риденский, подталкивая Тобиуса к столу, — но я понял, что вы с ними так и не познакомились по-настоящему! Это огромное упущение! Вот, позвольте вам представить, сир Вийем Тарлок из замка Гримскалл, лорд земель Уиллкарена, второй офицер королевской гвардии и придворный палач!

Сир Вийем сидел во главе стола в полном доспехе, даже не подняв забрала, что являлось не только верхом непочтительности, но и глупости. Его кубок был нетронут, как и тарелка.

— Вот этого дружелюбного гиганта вы можете знать как Годлумтакари! Волшебникам рядом с ним непросто, но видит Кузнец, порой это оказывается очень полезно!

Унгиканец улыбнулся с набитым ртом, что выглядело одновременно и пугающе, и смешно.

— Он прибыл в Вестеррайх с архипелага Кнута, где был рабом-гладиатором. Годлумтакари сражался так хорошо, что получил свободу из рук самого Харула Мягкосердечного, а это все равно что получить помилование от голодного дракона, — шепнул серый маг серому магистру и продолжил уже в полный голос: — Акселтар из Гьельна и Улькио Кайдериваль, которого мы все зовем Кардамоном — наемный стрелок, чье искусство достойно восхищения, и воин чести, решивший служить достойному королю Радовану. Один кладет пули без промаха, а второй может разрубать их на лету.

Хиллфолк, звавшийся Акселтаром, сочетал в себе качества двух видов, которые некогда слились и породили совершенно самостоятельный народ. Он был выше среднего гнома, но ниже среднего человека, плечистый, сбитый, коренастый. Как и все хиллфолки, этот ходил босым в любую погоду, но, вопреки распространенной привычке своего народа, не носил бороды. Волосы его были светло-серыми, с необычным слюдяным блеском, глаза походили на кусочки кварца, а широкое лицо казалось в меру простым и открытым. Хиллфолки обитали в основном в горах Драконьего Хребта, где и процветали, постоянно нанимаясь на службу в войска тысяч враждующих племен, родов, княжеств, крошечных королевств, городов-государств, которые были рассыпаны по горной империи гномов гуще, чем болячки по телу больного кровавой чумой. А нанять хиллфолка желал всякий правитель, ибо не могло быть более искусных стрелков из порохового оружия, чем они. Хиллфолки также встречались в армиях всех предгорных королевств, а в папском войске из них даже пытались создать большое подразделение, но потерпели неудачу — эти существа обладали безумно независимым нравом и предпочитали действовать в одиночку.

Улькио Кайдериваль, как и все хомансдальфы, имел ярко выраженные эльфские черты лица и особенности фигуры. Высокий, поджарый и тонкокостный шатен, с заостренными ушами, острым же подбородком и аккуратной бородкой. От эльфов представители его народа получали долгую по меркам людей жизнь, нечеловеческую гибкость, скорость реакции и острое зрение, а вот людская кровь подарила им лишь способность отращивать растительность на лице да печально короткий по меркам эльфов срок в двести — двести пятьдесят лет. Кроме того, хомансдальфы были совершенно неспособны творить магию, в отличие от их чистокровных родичей. В землях Заозерья, там, где метисы сего рода редкостью не являлись, хомансдальфы прославились как великолепные воины и телохранители, никогда не нарушающие слова. В основном из них формировались личные гвардии правителей Сорша, Людатели и Вельзави.

— Вилезий Вильтгрин, наш следопыт, много раз спасал гвардию от искусных засад, — продолжал представлять своих друзей маг, — и Вадильфар из Криксенгорма, мастер ставить любого врага на колени путем отрубания ног. Я бы рассказал, что за удивительная судьба привела этих двоих в Риден, но из уважения к их желаниям не стану.

Сверкнула острозубая улыбка гоблина, который, по обычаю сумеречных родов, спасал глаза от слишком яркого света при помощи глубокого капюшона-колпака, а не широкополой шляпы. В нем мало что могло притянуть взгляд — все скрывал пятнистый плащ защитной зелено-серо-бурой окраски. Нечто подобное Тобиус уже когда-то видел на рыцаре по имени Рихард Хосс. А вот гном казался любопытным типом и был первым встреченным Тобиусом гномом с гладко выбритым лицом, а еще с бритвой регулярно встречалась задняя часть его черепа. Короткие волосы, выкрашенные в ярко-красный цвет, росли спереди, и их граница пролегала наискосок от уха до уха через макушку. По короткой толстой шее, кое-где становясь заметной, тянулась красная татуировка в виде ленты гномского традиционного орнамента, в который были вплетены руны.

— Сир Хью Малеткиэс по прозвищу Вдовец, — Октавиан указал на некрасивого долговязого мечника, — но лично мне больше нравится Рыцарь Меланхолии!

— Ха-ха, — скорбно выдал лысый и лопоухий сир Хью, которого природа наделила столь скошенным подбородком, что за таковой впору было принять огромный кадык, снующий туда-сюда по длинной шее. — Я никогда не был женат, это все враки. И я с самого начал знал, что ты упомянешь обо мне в последнюю очередь, Октавиан. Никому нет дела до несчастного бедолаги Хью.

— Сегодня на твоей улице праздник, ведь напоследок я оставил самое сладкое! Райла, поднимись, поприветствуй чара Тобиуса!

Человек, которого рив со спины принял за поджарого мужчину, втянул голову в плечи, после чего все же неохотно послушался.

— Чар Тобиус, познакомьтесь с Райлой Балекас, светом моей жизни.

— Райла! — выпалила она, выбросив руку вперед.

— Тобиус Моль, магистр Академии Ривена, — проговорил он, пожимая узкую, но мозолистую и сильную ладонь.

— Вот и познакомились.

— Райла была впечатлена вашими магическими умениями, чар, и, послушав ее, я бы тоже не отказался увидеть все эти невероятные заклинания, которые вы демонстрировали.

— При случае обязательно, — продолжая смотреть на женщину, ответил Тобиус, после чего будто сморгнул наваждение. — Было очень приятно познакомиться с вами поименно. Наверняка в будущем эти знания будут мне невероятно полезны, а теперь позвольте откла…

— Еще один момент, — Октавиан позволил себе взять Тобиуса под локоть и заговорил тише, — очень важный. Мне бы перекинуться с вами парой слов, но в сторонке, вдали от лишних ушей.

Рив временно отказался от идеи освободить свою руку путем причинения боли руке собрата по Дару и позволил отвести себя в один из боковых коридоров, соединявшихся с пиршественным чертогом. Пройдя мимо нескольких дверей, за которыми, судя по звукам, уединились гости, тяготевшие к возлияниям и танцам меньше, нежели друг к другу, волшебники остановились, и Октавиан несколькими пассами воздвиг вокруг них Стену Глухоты.

— Простите, что надоедаю, но у меня катастрофически мало времени. Почти все съедает служба, а в замке небезопасно.

— Если так, то я должен поспешить обратно к ее высочеству.

— Нет-нет, — остановил Тобиуса риденец, — как раз ей-то ничего не грозит, но вот мне… не суть важно. Я хотел поговорить о подарке, который послал вам, надеюсь, что он поможет…

— Каком подарке?

— Что значит "каком"! — опешил риденец. — Вам что, много подарков дарили в последнее время?

— На удивление много. Вот этот плащ и вот эта рука были подарены мне моим старым наставником. А до этого король Бейерон… тоже сделал мне очень щедрый подарок. А еще раньше вот эту куртку, сапоги, штаны, а еще запас отличного табака и новую трубку мне подарил один диморисийский купец. Так что да, много.

Октавиан Риденский приоткрыл рот и словно впал в прострацию. По молодому лицу блуждали сложные, тяжелые мысли, и смотрел он куда-то в пустоту. Тобиус же следил за тем, как к ним приближалась Райла Балекас. Она переступила через незримую границу заклинания, и Октавиан вздрогнул, почувствовав это.

— Ласточка моя?

— Ты обещал потанцевать со мной.

— Я? Да… танец… обещал… — Серый маг заметался, словно амлотианин, которому сообщили, что его дом через минуту посетит с визитом Папа Синрезарский. — Милая, прости, сейчас не могу, но позже у нас состоится важный разговор. А пока, может быть, чар Тобиус с тобой станцует.

Чмокнув возлюбленную в щеку, серый маг умчался.

— Не танцую, — бросил Тобиус и тоже попытался уйти, но оказался схвачен, приперт к стене и обнаружил кинжал у своего горла.

— Что ты ему наговорил, — зарычала мечница, — что ты ему наговорил, курвин сын?! Ничего не было, понятно?! А что было, то ты себе придумал!

Волшебник невольно залюбовался тем, как подрагивали ее ноздри, как сверкали глаза под изломанными дугами бровей, как широкий чувственный рот сжался, выдавая решимость. От нее приятно пахло — женщиной. Тобиус шепнул слово Притупления и молниеносно выхватил кинжал с уже совершенно безопасным клинком. Взглянув на черную рукоятку, украшенную навершием в виде вороньей головы, маг бросил оружие хозяйке.

— Я не сказал ничего, что как-то к вам относилось бы, пани Балекас. Но мне интересно, чего такого недоговорил ваш возлюбленный, — невозмутимо произнес он по-шехверски. — А попарились мы все-таки знатно. Живите и здравствуйте.

На следующий день весть о том, что король Радован собирается жениться, облетела все королевство с помощью магической связи, а правители крупных ленов распространяли ее вокруг через глашатаев. На середину эйхета, последнего месяца весны, был назначен день свадьбы.

Будучи приставленным к принцессе, Тобиус неотступно следовал за ней, куда бы та ни направилась, кроме разве что примерочных сессий. На постоянной основе в замке поселилась армия лучших в стране швей во главе с госпожой Вендалиэн, ежедневно прибывали ко двору лучшие ювелиры в сопровождении охраны. Кондитеры, каретники, виноделы, повара, цветочники и еще уйма всевозможных мастеров и ремесленников буквально бились за право обслуживать грандиозное празднество, и во многом решение в пользу тех или иных претендентов зависело именно от невесты. Не то чтобы Радован Третий совсем отстранялся от подготовки, но он был королем, который управлял страной и мог тратить на выбор тортов, вин и декора гораздо меньше времени.

Тобиус, постоянно находившийся в напряжении из-за сотен незнакомых, а оттого подозрительных людей и нелюдей, которые окружали его подопечную, все же замечал, как в редкие мгновения ее лицо "давало трещину". Безупречной принцессе, какой она предстала перед ним после долгого расставания, тоже было тяжело.

За дверьми раздался грохот, и сир Вильгельм мгновенно развернулся, наполовину изымая клинок из ножен. Все присутствовавшие в гостиной зале покоев ее высочества замерли, как замирали всякий раз, когда он так делал.

— Что там случилось?! — рявкнул Тобиус излишне яростно. — Кого мне превратить в жабу?!

В гостиную сунулся испуганный лакей.

— Простите, чар, ювелир Вольнстром и ювелир Пальгрин сцепились в зале для ожидания, не найдя консенсуса по вопросу превосходства изделий одного над изделиями другого… и повалили столик с напитками.

— В зале для ожидания, — процедил волшебник, пугая прислугу искаженным яростью лицом и злыми огоньками в глазах, — положено ожидать милостивой благосклонности ее высочества, а не бить друг другу морды! Обоих ювелиров вон из замка, и чтобы духу их рядом со свадьбой не было!

— Но, чар, это лучшие ювелиры столицы…

— Лучшие ювелиры берегут свои умелые руки и глаза, дабы продолжать работу, а идиоты машут кулаками, валяясь на полу в кучах битого стекла! Пусть катятся!

Лакей испарился, спеша убраться подальше.

В этот раз Тобиус погорячился — ведь гном Юзтаз Вольнстром и гоблин Пирений Пальгрин действительно входили в число лучших ювелиров Аллерхаса, но и лучшие должны знать свое место. Позже, возможно, их пригласят вновь, и тогда конкуренты будут раскланиваться друг перед другом как самые преданные друзья, в страхе быть изгнанными окончательно.

С тяжелым вздохом волшебник сел в уже ставшее родным кресло. Он провел там много дней, следя за потоками людей, втекавшими и вытекавшими из покоев Хлои. Присутствовать в будуарах во время примерок ни он, ни сир Вильгельм не могли, но Тобиус тщательным образом изучал и помечал каждое живое существо, которое могло приблизиться к будущей королеве Ридена. Под взглядом его стылых бледно-желтых глаз служанки и швеи бледнели и испуганно обращали очи долу.

— Приемами запугивания вы овладели в совершенстве, этого не отнять.

— Много ли нужно, чтобы запугать простого смертного? — хмыкнул маг. — Вновь пришли поубавить мои запасы?

— Я не виновата, что у вас такой замечательный табак. Особенно тот, крепенький, из Гизонской шляхты.

Вышедшая в гостиную госпожа Вендалиэн грациозно опустилась в третье кресло и полезла в предоставленный ей кисет. Сам Тобиус откинулся на спинку и следил за эльфкой, набивавшей необычную трубку. Он знал, что такое кальян, но не подозревал, что в строение вполне понятной курительной трубки можно добавить промежуточное отделение с водой и носить получившееся приспособление в руке.

Глава гильдии швей и белошвеек Меритрин Ольвакирэн Вендалиэн Норэй-Касотратерин иммэ Карнериваль была чистокровной лонтильской эльфкой родом из королевства Людатель. За прошедшие восемь с половиной веков жизни эта особа успела сменить десятки искусств и ремесел, берясь за новое всякий раз, когда достигала совершенства в предыдущем. И глядя на ее красно-зеленое платье, похожее на бутон розы, лепестки которого обрамляли маленькую грудь, но оставляли голыми острые плечи и длинную шейку, думалось, что уже вскоре госпожа Вендалиэн отправится искать новое занятие для своей любознательной натуры.

— Как идет пошив платья?

— О, дорогой мой чародей, хотела бы я сказать, что отлично, но она зарубает лучшие мои идеи!

— Платье из белых бабочек — это не очень хорошая идея, госпожа, — заметил Тобиус, выдыхая дым.

— Если бы это были живые бабочки, то да! Кому они вообще нужны! Я же хотела вышить для нее триста бабочек из белого шелка и серебра, а потом оживить и… да какая теперь разница. Ей подавай обычное белое платье. Примитивизм.

— Неужели все так плохо?

— Еще как! Придется окупать бедность идеи баснословной дороговизной. Король у меня так раскошелится на бриллианты и жемчуг, что сам рад не будет! — злорадно улыбнулась госпожа Вендалиэн.

Эта картина показалась Тобиусу крайне смешной, как и то, что у эльфки не наблюдалось даже рудиментарных клыков, — все зубы были идеально ровными, белыми и даже поблескивали перламутром.

— Послушайте, дорогой мой чародей, — эльфка с сомнением постучала идеальными ноготками по подлокотнику кресла, — я с самого начала заметила в вас… что-то странное.

— Неужели? — критически приподнял бровь Тобиус.

— Да. Сама не знаю что, но что-то… чего в вас не должно быть. В вас, как в человеке, будто… у вас в роду не было эльфов?

— Я похож на хомансдальфа?

— Ничуть, то-то и оно. В любом случае спасибо за табак, я должна вернуться к работе, а то лишь Матерь Древ знает, что они там нашьют без меня.

Госпожа Вендалиэн стала удаляться, покачивая по-мальчишески узкими бедрами, но пронзительный женский вопль заставил ее задержаться, а сир Вильгельм вновь схватился за меч.

— Демон! Демон! — во всю глотку надрывалась одна из швей, пятясь мелкими шажками и тыча пальцем в окно гостиной за спинку кресла.

Тобиус поднялся, одновременно пробуждая несколько защитных заклинаний, но, взглянув в окно, лишь вдохнул. К этому моменту визжало уже несколько женщин, а некоторые даже успели сбежать

— А ну заткнитесь, вы, глупые вахлачки! — воскликнула госпожа Вендалиэн. — Что, магического вестового никогда не видели? Заткнитесь, я сказала!

Серый магистр сделал резкое небрежное движение, будто перебросил костяшку с одного края спицы счетов на другую, и крикуньи немедля потеряли голоса. Что напугало их еще сильнее.

— Спасибо, вы просто душка, чародей, — устало молвила главная швея, выпуская изо рта густой влажный пар.

— Ее высочество спрашивает — что случилось? — в гостиную выглянула одна из служанок.

— Скажи ее высочеству, что несколько дур перепутали магического вестового с демоном. Темнота. Волноваться не о чем.

Когда окно было открыто, причина переполоха длинным прыжком перебралась сначала на спинку кресла, а затем и на низкий овальный стол, на котором стоял кофейный сервиз. Своими размерами существо походило на годовалого ребенка, но только размерами. Кожа его имела черный цвет с глубоким фиолетовым отливом, на круглой голове не хватало носа, но зато была широкая пасть, крохотные сонные глаза, острые уши и маленькие рожки. Вестовой наконец замер, удобно устроившись, сложив кожистые крылья и подобрав под себя длинный хвост. Он смотрел на Тобиуса.

Приказав всем посторонним удалиться и тщательно перекрыв все входы в помещение, волшебник протянул к вестовому руку и почесал там, где примерно мог бы находиться подбородок, — широкая пасть открылась, и изнутри полился звук.

— Чар Тобиус, если не ошибаюсь?

— Вестник, передающий голосовое сообщение? Редкость.

— Это не сообщение, я говорю с вами в реальном времени.

Серый волшебник несколько растерялся. О том, что можно создать такого магического вестового, он никогда не слышал.

— Собственная доработка, не сосредотачивайтесь на такой ерунде. Меня зовут Илиас Фортуна, и я жажду познакомиться со знаменитым Тобиусом Молью!.. М-да, в голове это звучало лучше — как вас только угораздило получить такое второе имя? Не суть! Буду счастлив, если вы найдете время и посетите Гильдхолл завтра. Ничего официального, я просто хотел бы с вами поговорить и кое о чем рассказать.

Тобиус с сомнением посмотрел в раззявленную пасть.

— Не думаю, что это возможно. Вплоть до королевской свадьбы я несу некоторые обязательства перед ривенской короной и никуда из дворца отлучаться не могу.

— О, я слышал! Могу прислать вам на замену несколько лучших своих подчиненных…

— Нет.

— Что ж, настаивать не буду, но если передумаете, мы будем вас ждать!

Вестовой захлопнул пасть и тут же растворился в воздухе, подняв небольшой сквозняк. Исполнив свою миссию, эти существа из квазиматерии тут же прекращали существование.

Вечером того же дня Хлоя пригласила его на ужин в свои покои, чем смогла немного удивить.

— У вас ко мне дело, миледи? — спросил Тобиус, лениво рассматривая изысканный декор и меблировку, прекрасно сервированный стол.

— Почему вы отказали Илиасу Фортуне?

— Откровенно говоря, такого вопроса я не ожидал, миледи. А что у вас за интерес?

— Нет у меня никакого интереса, просто хочу, чтобы вы немного развеялись. Сидите там целыми днями, хмурый как туча, и пугаете прислугу. Мои фрейлины в уборную выйти боятся, потому что приходится идти мимо вас.

— Вот это откровение.

— Вам нужно немного расслабиться, передохнуть, погулять по волшебному рынку, если он у волшебников так называется, познакомиться с новыми собратьями по Дару…

— Вы лезете в вопрос, в котором совершенно не компетентны, миледи. Перевести дух? В банке со скорпионами? Маги друг друга на дух не переносят… за редким исключением.

— Ой, да хватит вам нести эту ересь! Волшебники такие же люди, как остальные, только чуть-чуть более одаренные. Если бы не то, что среди них у вас были друзья, настоящие друзья, вы бы так и сидели взаперти у себя в Академии! — надула губы принцесса. — Вас приглашает верховный маг Ридена, а вы не хотите идти.

— Да какое вам…

Тобиус прервался и тяжело вздохнул, ему опять хотелось курить. Последние пять лет магистр смолил дешевый табак почти без роздыху, подсыпая в трубку болеутоляющие травы. Когда ему дали новую руку, он отказался от добавок, но усилившаяся привычка к табаку обещала остаться до конца жизни.

— Волшебник делает что-то лишь по двум причинам, миледи: либо ему приказал сюзерен, либо у него есть корыстный мотив. Просто так на чашку чая один маг другого никогда не позовет, если они не близкие друзья.

Остаток вечера они спорили, иногда отвлекаясь на смену блюд, но в общем и целом убедить его отправиться в Гильдхолл Хлоя не смогла, а Тобиус не смог понять, зачем она так настаивала на этом. Укладываясь спать у себя в покоях, серый маг еще не знал, что его ждет следующим утром.

— Она хочет куда?! — рявкнул он, не донеся вареное яйцо до рта.

— В Гильдхолл, — пробасил сир Вильгельм, — так что собирайтесь скорее. Король уже приказал снаряжать карету и отрядил гвардейцев в охрану.

Рыцарь удалился, оставив мага тихо кипеть.

— Да что эта девчонка себе позволяет?! Лаухальганда!

Завтрак был испорчен. Быстро одевшись, накинув на плечи синий плащ и запихнув в сумку свирепо отбивавшегося компаньона, серый маг вихрем вылетел из своих покоев и ринулся вниз, в замковый двор, где действительно уже стояли огромные черные кареты с королевским гербом на дверях.

— А вот и чар Тобиус к нам присоединился!

— Миледи, — сказал он голосом холодным, как ветра Оры, — что это значит?

— Это значит, что вы будете меня сопровождать в моей развлекательной поездке. Гильдхолл, оказывается, совсем недалеко от Аллерхаса, в Тонтунском лесу. К ужину вернемся обратно.

— Это неприемлемо…

— В карету, живо!

Она уперла руки в боки и взглянула на него с поистине королевским превосходством. Тобиус шумно втянул воздух сквозь сжатые зубы.

— Почему вы это делаете?

— Потому что сегодня на арене Гильдхолла пройдет финальное сражение турнира за Кубок Гильдий, зрелище фееричное и захватывающее, как говорят, и я хочу это увидеть!

Серый маг удивленно нахмурился.

— Чар Тобиус, об этом знает все королевство. Вас пригласил посмотреть на финал один из участников турнира, а я с самого начала хотела поехать с вами, но мне и в голову не приходило, что вы, волшебник, могли не знать.

— Я рив, я не обязан был этого знать, а Фортуна ничего не говорил о турнире…

— Вы волшебник, а это важное волшебное событие. Так мы едем?

— Как вам будет угодно, — пробормотал он.

Однако на этом неожиданные и неловкие ситуации не закончились — вокруг кареты на лошадях гарцевали уже знакомые и еще незнакомые гвардейцы Радована в числе шестнадцати душ. Заглянув в просторный салон, волшебник обнаружил там еще двоих — Вадильфара из Криксенгорма и Райлу Балекас по прозвищу Ворона.

— А вы что здесь делаете?

— Внутри кареты должно быть не меньше троих телохранителей, — пропыхтел безбородый гном. — С вами, чар, нас будет трое, остальные поедут верхом.

— Но вы можете поменяться с соотечественником, — сварливо вставила мечница и отвернулась.

Сир Вильгельм был рядом, сидел на огромном боевом коне и терпеливо ждал решения мага. Выбор оказался трудным, но между громадным животным, выдыхающим пар даже в теплую погоду, и неудобством нахождения рядом с Вороной Тобиус выбрал второе — он вообще крайне неохотно залезал на лошадиные спины.

За первой каретой последовали еще две, в которых ехала свита Хлои, и вскоре они спустились с замкового холма. Столица Ридена Аллерхас была примерено вдвое меньше Ордерзее, но числом горожан не уступала, отчего казалась перенаселенной и ужасно суетливой, как огромная муравьиная куча. За минувшие века обитель риденских королей замок Ардегран остался практически неизмененным, не превратился из крепости во дворец и не расползся новыми корпусами, парками, оранжереями, садами. Замок был похож на старого, но неизменно крепкого рыцаря, а не на отрастившего брюхо праздного лорда.

Покинув территорию замкового холма через врата огромного барбакана, поезд выехал на площадь, по причине торгового дня полную народу, и медленно двинулся на восток. Однако не успели кареты даже покинуть раскинувшийся вокруг рынок, как движение вдруг прекратилось. Вадильфар из Криксенгорма вынул из поясной кобуры небольшой пистолет.

— Ты же не собираешься стрелять здесь, правда, пенек каменный? — процедила Райла Балекас.

— Нет, конечно, положусь лучше на тебя с твоим огромным… ах, да, двуручный меч в карете не совсем функционален, вот те на! — огрызнулся гном в ответ.

Хлоя хихикнула и отодвинула занавеску.

— Сир Вильгельм, что там?

— Какой-то оратор собрал вокруг себя большую толпу слушателей, и они мешают проехать. Гвардия занимается расчисткой пути.

— А этот крикун, случаем, не с белой лентой поперек лба? — тоже выглянул наружу гном.

— Нет, он обрит наголо, и ото лба до затылка у него красная…

— Линия, ага, а на лбу звезда намалевана.

— Звездолобый, — проворчала мечница неодобрительно, — еще не легче, рвать его кормилицу… ой, простите, миледи!

Хлоя лишь опять искренне рассмеялась. Скоро поезд двинулся дальше.

— А что за звездолобые? — спросила принцесса, немного заскучав от медленной езды по оживленным улицам столицы.

Гвардейцы переглянулись.

— В Ривене их еще нет?

— Думаю, что нет.

— Значит, будут, — как-то не очень добро пообещал Вадильфар из Криксенгорма, — эти гаденыши везде лезут! Не знаю, как в других землях, но в Ридене они появились года четыре назад. Сектанты это, миледи, фанатики, зовут себя пророками Падающей Звезды и заняты тем, что заси…

Ворона ткнула напарника в бок.

— …загрязняют умы простого люда всяческой ерундой! Ночами, говорят, они только и делают, что пялятся в небо на эту за… да не пихайся ты! На комету, миледи.

Тобиус как смотрел в сторону, так и продолжал смотреть, но уши навострил.

— Уже лет десять она торчит в небесах, поначалу люди в панику впадали, но теперь пообвыкли немного, и все было хорошо, пока не появились эти лысые полудурки и не начали вещать — мол, комета — знак скорой гибели мира, так что кайтесь, грешные, брейте головы…

— И несите нам свои деньги в обмен на спасение? — предположил Тобиус.

— А вот и нет. Странно, конечно, но звездолобые денег не собирают, а живут как какой-то нищенствующий монашеский орден, прости Мать-Гора. Денег ни у кого не берут, только еду и одежду, а в обмен вещают всякие гнилые пророчества, хоть сейчас беги и вешайся от безнадеги! Не они одни, конечно, такими пророчествами балуются, мало ли сумасшедших в мире и иного жулья, но эти самые упорные и организованные, хлебом не корми — дай только в небо потыкать и предречь миру скорую гибель. Говорят, они аж из самого Созе появились и стали распространяться во все стороны ровно чума кровавая. В Папской Области их ловят и жгут, в Сарвасте — четвертуют, про Заозерье не знаю, в Архаддире уже подумывают запретить, но еще терпят. В Ридене к бунту они не призывают, а лишь Церковь раздражают, но позлить ее король всегда любил, так что пока не трогают. Была одна история с плачущими святыми, так он…

— Мы знаем эту историю, — перебил Тобиус. — Значит, они безвредны?

— Вполне, чар, но порой как начнет их проповедник вещать, глаза сумасшедшие, голос визгливый, а он как статуя, час за часом вещает и вещает, толпы собирает. Будь моя воля — сам бы всех переловил и сжег к драконовой матери! Да не пихайся ты, Ворона! Что я сказал-то? Ну чего я сказал такого?!

Гербовые кареты и одетые в черный булат[18] гвардейцы способствовали свободному продвижению привилегированного поезда по любым улицам, так что у ривов было время немного рассмотреть Аллерхас в окна. Архитектура риденской столицы служила не столько изысканной красоте и простору, сколько большей вместительности жителей. Дома в два и три яруса редкостью не являлись, многие улицы были довольно узки, а из-за высоких построек на них царила тень, зато тело города состояло из камня — ни единой деревянной хибары, ни единого озера грязи и нечистот посреди дороги, везде булыжник и брусчатка.

Поезд покинул пределы столицы и выехал в предместья через восточные ворота, после чего отправился по широкой дороге в сторону порта. В отличие, например, от Спасбоженя и Ордерзее, ближайшая река Навья не протекала через город, а находилась в лиге пути от его стен. Фактически порт превратился в небольшой, но хорошо укрепленный рыночный поселок, заселенный рыбаками, грузчиками, купцами, а в сердце его стояла цитадель таможенной службы, следившая за порядком и защищавшая своими пушками некоторый участок фарватера. В карете сначала запахло рыбой из возов, ползших от реки в город, но потом запах сменился на еще менее приятный. Как правило, такой запах возникал, когда в одном месте, не предназначенном для этого, жило много народу. Или когда какой-нибудь золотарь забывал о своих обязанностях.

— Что это? — сморщилась Хлоя.

— Сейчас пройдет, миледи.

— Не запах, я уже поняла, чем пахнет. За окном тренировочный лагерь риденской армии, верно?

— Это он, миледи, — подтвердила Ворона.

За окном раскинулся огромный город из дерева и ткани, где под красно-черным шакалотом[19] с полной выкладкой наматывали круги новобранцы, вооруженные алебардами. Периметр лагеря был окружен самыми настоящими земляными валами с палисадом и глубокими траншеями, которые часть подразделений постоянно рыла, а вторая засыпала вновь. Прямо на глазах проезжающих инструкторы обучали рекрутов основным приемам боя короткими саблями, а чуть дальше на стрельбище велся огонь из мушкетов; четыре подразделения по тридцать душ отрабатывали движение в составе пешего построения, известного как "баталия".

— Когда дует западный ветер, в Аллерхасе тоже трудно дышать, — усмехнулся гном, — но в остальное время терпимо, это вам не Парс-де-ре-Наль! Воду они берут из того канала, который питает городскую систему рвов, еду им подвозят, за прочими нуждами тоже следят. Покидать лагерь без разрешения строго воспрещено, вон там, извольте видеть, виселичная балка, почти пустая. В первое время она просто прогибалась под тяжестью несознательных нарушителей присяги, но теперь уже нет, учатся вояки, привыкают к суровым солдатским будням.

— И сколько здесь будущих солдат?

— Три тысячи, чар.

— И это не "для числа", верно?

— Нет, это не всякая шваль для сбора пуль, это будущий полк регулярной армии. Подготовка длится полтора месяца, потом полевые учения до десятого пота, а потом выдача знамени.

— Слышал, что его величество готовится к войне. Марахог шалит?

Гвардейцы переглянулись. Ворона и так всю дорогу поглядывала на волшебника искоса, с каким-то подозрением, а теперь оно как бы усилилось.

— Есть такое, — ответил Вадильфар из Криксенгорма, — но именно этот полк готовят на подкрепление к группировке, которая в случае чего выдвинется на висценские земли.

— Вис… Висцена, — задумчиво произнесла принцесса, — это разве не те земли Ридена, которые граничат с Ривеном и Марахогом? Я несколько раз натыкалась на это слово, изучая карты на занятиях по географии.

— Они самые, миледи, — ответила Ворона, — Висцена — это провинция белоленточников, вот как. Помните, Вадильфар спрашивал, не человек ли с белой лентой виной нашей остановке на площади? Вот про них и речь. Белая лента через лоб — отличительная черта ильжберитов.

— О, Господи! Разве они еще существуют? — не поверила принцесса.

— Ну, — гном громко шмыгнул носом, — скажу вам так, миледи, короли из династии Карапсуа всегда любили злить Церковь, так что нет, не все еретики сгорели на кострах.

Удивление Хлои было вполне понятно, ибо она получила превосходное образование и прекрасно знала о событиях одного из самых ужасных эпизодов амлотианской истории, а именно — о Кровавом Причастии, позже названном Петровым Воздаянием, случившемся в восьмой день месяца йула одна тысяча четыреста шестьдесят шестого года Этой Эпохи, в День апостола Петра, когда армия еретиков-ильжберитов, в попытке захватить власть над Святым Престолом, окрасила весь Астергаце в цвета крови. Именно в тот день последователи неканонизированного, непризнанного Церковью святого Ильжбера устроили резню. Погибло, по разным подсчетам, от тридцати пяти до пятидесяти тысяч мужчин, женщин и детей, обычных горожан и паломников, собравшихся в столице Папской Области, чтобы причаститься видом мощей апостола Петра. Не боявшиеся смерти фанатики также попытались захватить Собор Ангельского Нисхождения, перебив или разогнав войска, которые должны были его защищать, и почти преуспели в этом, но не смогли преломить сопротивления полка созеанских пехотинцев. Славные своей стойкостью и дисциплиной, созеанцы погибли почти все, но удержали собор до тех пор, пока в город не вошли войска папской армии, возглавляемые полками Церковного Караула и усиленные воинствующими монахами-иоаннитами. После того как еретиков выбили из Астергаце, Инвестигация начала преследовать и уничтожать их во всех подвластных Церкви землях, и нигде, как считалось, им не было приюта и защиты.

— Один из предков короля, кажется, Чалдан Солдат, принимал бегущих от гнева Церкви ильжберитов, — продолжил Вадильфар из Криксенгорма.

— Но зачем?

— Надо было заселять опустевший запад после, кажется, Тройственной войны… — гном запнулся и задумался. — Что наталкивает на определенный вопрос: чего же они бежали от смерти, если ее не боятся?

Ему так понравился им же и заданный вопрос, что гвардеец в голос расхохотался, не обращая внимания на тычки со стороны соседки.

— Если коротко, — решила закончить Ворона, — то ильжберитов поселили в Висцене, и пока их было мало, все шло нормально, но прошло уже сколько… сто пятьдесят лет?

— Сто семьдесят пять, — быстро посчитал в уме Тобиус.

— За это время они расплодились и теперь причиняют беспокойства, пытаясь проповедовать вне своей провинции. Агрессивно проповедовать.

Добравшись до Навьи, кареты были погружены на большой паром и перевезены на противоположный берег, после чего въехали под сень Тонтунского леса.

Магические школы разных стран имели свои особенности, но школа Ридена отличалась от прочих совершенно радикально. Суть ее заключалась в отсутствии единой школы как таковой, дроблении на десятки больших и малых гильдий, предоставляющих почти любые наемные услуги магического характера всем, кто мог за них заплатить. Гильдии подчинялись общему, не слишком сложному, зато непреложному уставу Гильдхолла, платили процентные отчисления с заработка и постоянно соревновались одна с другой за наиболее аппетитные контракты, которые повышали их место в единой таблице престижа — очень важной вещи с точки зрения волшебников. Имея беспрецедентную автономию от любой посторонней власти, Гильдхолл соблюдал лишь основополагающие законы государства, при этом сохраняя право принимать в ряды гильдейцев диких волшебников, нелюдей, некромантов, да и любых других волшебников, которые подвергались гонениям в соседних странах. Это делало магическое сообщество Ридена самым большим и разноплановым в Вестеррайхе, хотя и не самым опасным в сравнении с монолитом все той же Академии Ривена.

Кареты ехали меж высоких деревьев по широкой дороге, выложенной преимущественно белым и в меньшей степени синим кирпичом. По обочинам с равными промежутками стояли высокие металлические конструкции, похожие на огромные цветы-колокольчики, с магическими светильниками в "бутонах". Ночами Тонтунский лес был расчерчен плавными изгибами множества освещаемых кирпичных дорог, на которых путнику не грозило совершенно ничего. За безопасностью в этом лесу следили маги Гильдхолла, хотя они не отвечали за жизни тех, кто решал сойти с дороги и развести костер.

Тобиус перебирал в уме тайные знаки, вспоминал заученные, но редко используемые словоформулы и чертежи, пытался оформить идею нового заклинания, которое еще предстояло придумать. Он также старался не замечать испытующих пронзительных взглядов Вороны, сидевшей напротив… и не вспоминать своего последнего посещения бани.

Нечто среди деревьев привлекло его внимание. Живое существо, сверху человек, снизу — пятнистый олень. Оно совершенно точно являлось женщиной, хрупкой, узкоплечей, изящной, с крохотными грудями и тонкими руками. Длинные коричневые волосы ниспадали до самой шерсти, оленьи уши чутко поворачивались из стороны в сторону, существо переступало тонкими ногами и следило за путниками огромными блестящими глазами.

— О боже, что за дивное создание! — прошептала Хлоя с замиранием сердца.

И принцесса, и телохранители, заметив, куда так пристально смотрел волшебник, проследили за его взглядом и тоже увидели это. И Вадильфар, и Райла казались удивленными не на шутку.

— Оленьи люди, — ответил Тобиус. — Хотя ни людьми, ни оленями они не являются, именно так их называют в заозерских королевствах. Эльфы зовут их по самоназванию: "сэпальсэ". На вашем месте я бы не спешил восхищаться, эти создания — воины леса, хрупкое изящество бывает обманчиво.

Говоря это, волшебник скосил глаза на Ворону и обнаружил, что она тоже смотрит на него. Женщина поджала губы, а потом сказала то, что он не совсем понял:

— Обман и предательство действительно могут поджидать где угодно.

Рядом с одной сэпальсэ появился второй, несколько более крупный, с плоской грудью и небольшими рогами, росшими изо лба. Мелькнули пятнистые оленьи тела, и нелюди растворились в лесу.

— Откуда они здесь взялись? — ни к кому конкретно не обращаясь, спросила принцесса. — Разве они не должны быть… ну… там, в эльфских лесах?

Тобиус вынул из сумки свою книгу заклинаний и после непродолжительного пролистывания нашел нужную страницу.

— Тонтунский лес назван так в честь цитадели Тонтун, возведенной магами-зодчими Лиги Хрустальных Башен. Постройкой руководил некто Сантарио. Когда император-дракон Дармиол призвал волшебников обратно в империю, они создали немало выдающихся архитектурных изысков, а после окончания Гроганской Эпохи и начала Войн Веры многие волшебники стекались в Тонтун, чтобы оборонять его и лес вокруг от посягательств воинственных магоненавистников-амлотиан. К счастью, они преуспели, и лес так и остался нетронутым, его не выжигали, не освящали, не очищали от неугодных форм жизни. Так что да, если когда-то в этом лесу жили сэпальсэ, то у них оставался шанс выжить благодаря защищенной экосистеме. Кстати, цитадель Тонтун существует и по сей день. Как вы наверняка догадались, теперь она называется Гильдхоллом.

Кирпичная дорога плавно опускалась в низины и так же плавно поднималась на холмы, бежала мимо прудов и пересекала широкие ручьи по аккуратным выгнутым мостам, пока наконец лес на высоком холме не расступился, открывая потрясающий вид. Посреди большой плеши в объятьях скал на фоне гор стоял Гильдхолл. И он был великолепен. За круглой серой стеной, украшенной барельефами, чья высота могла бы поспорить с высью стен неприступного Тефраска, в небо стремилась исполинская, необъятная круглая башня, сложенная из белоснежного камня. Она была так высока и широка, что из ее плоской крыши росли еще четыре громадных круглых башни, с реявшими над ними знаменами. Снизу к основному телу исполинской башни крепились нагромождения башенок, обширных лоджий, многоярусных корпусов и эдаких пузатых эркеров, крытых синей черепицей и образовывавших сложную многоуровневую систему архитектурной основы Гильдхолла, перевитую улочками, мостами, переходами и всевозможными лестницами. Над многими черепичными крышами развевались разноцветные знамена. В общем и целом Гильдхолл напоминал белоснежное древо, нижнюю часть ствола коего облепила колония древесных грибов с синими шляпками.

Кареты въезжали в пределы серой стены через очень высокую арку, у которой не было ни решетки, ни воротных створок. Оказавшись внутри, поезд остановился, потому что, собственно, никто не знал — куда следует ехать дальше? Впрочем, замешательство долго не продлилось, на круглой площади сразу за аркой врат из беспрестанно движущейся массы народу вынырнул молодой мужчина с белыми волосами, безупречную черноту чьей полумантии портила лишь аляповатая цветастая эмблема — радужная дуга и золотая подкова под ней. Человек, а точнее, волшебник, имел при себе длинный тонкий посох из черного чугуна с серебряными вставками, увенчанный белым магическим камнем величиной с яйцо.

— Добро пожаловать в Гильдхолл! — прокричал он, когда несколько гвардейцев преградило ему дорогу. — Я — Штербен, помощник и доверенное лицо господина Илиаса, и если бы вы только знали, как я рад, что вы все же приехали!

Тобиус, выйдя из кареты, кинул на волшебника взгляд сквозь Истинное Зрение и разглядел ауру некроманта.

— Штербен?

— А вы, должно быть, господин Тобиус Моль?

— Чар Тобиус, пожалуйста.

— Как угодно, чар! Господин Илиас приказал мне ждать вас…

Его перебил громкий звук прочищаемого горла.

— О, привет, Ворона! — ухмыльнулся некромант, заметив ее. Он выглядел так, будто только что разглядел вообще всех, кроме Тобиуса. — Ваше высочество, для гильдии "Любимцы Фортуны" честь, что вы приняли приглашение!

Хлоя втянула голову в плечи, но не оттого, что Штербен элегантно поцеловал ей руку, а потому что стылые глаза серого мага вспыхнули бешенством.

— Да-да, я не смогла устоять, давайте уже закончим с приветствием, хорошо?

— Как вам угодно, — предупредительно ответил некромант. — Оставьте транспорт здесь, о нем позаботятся, и давайте уж действительно поторопимся! Финальный бой начнется с минуты на минуту!

Некромант сдернул с шеи костяной кулон и бросил его на землю — прямо над артефактом распахнулся большой межпространственный проход, за которым вместо остальной части площади находилась просторная и хорошо обставленная комната.

— Вот, прошу! В Гильдхолле, конечно, есть и общественные точки переноса, но сейчас они все заняты, зрители поднимаются на арену, так что мне позволили применить ключ. Проходите же!

— С нами холлофар, — хрипло прогудел из своего шлема сир Вильгельм.

Некромант остановил взгляд на массивной фигуре Годлумтакари.

— М-да, такой не пройдет. Один момент.

Глаза Штербена закатились так, что в прорезях век остались видны лишь перевитые сосудиками склеры, он слегка приподнял голову и замер, так что Тобиусу стало понятно — сознание волшебника перенеслось куда-то.

— С вами мы еще поговорим, — спокойно пообещал серый магистр принцессе и обратился к Вороне: — Знакомый?

— Знакомый, — ответила та неохотно.

— Доверять можно?

— Чт… Он хороший парень.

— Откуда знаете?

— Я знаю только, что он действительно служит Илиасу Фортуне, и больше ничего.

Мечница демонстративно надела закрытый шлем, показывая, что разговор окончен, и поправила перевязь с длинными ножнами за спиной.

Некромант вернулся в себя, и внезапно прямо из магического прохода показался невысокий пожилой человек, лысый, с куцей бородкой и в простой одежде.

— Звали, господин?

— Вот этого проводишь к нам, — некромант указал сначала на Годлумтакари, а потом на комнату.

— Отсюда? Туда? С моими-то ногами?

Некромант нахмурил белую бровь, и старик покорно кивнул. Холлофар подступил и, широко улыбаясь, поднял слугу на руки как ребенка.

— Годлумтакари уважает старость, Годлумтакари отнесет тебя, старый человек, показывай дорогу!

Некромант терпеливо ждал, хотя улыбка его казалась прилипшей, и причиной тому, похоже, был приглушенный рев множества голосов, опускавшийся откуда-то сверху, из той невероятной выси, на которой находилась крыша главной башни.

Сначала с площади в помещение прошли двое гвардейцев, которые внимательно осмотрелись, только после чего перешли все остальные. Сразу почувствовалось изменение давления — немного заболели уши. Штербен поднял с пола свой кулон, тем самым закрывая магический проход, и спрятал артефакт в рукавный карман полумантии.

Комната была отделана панелями резного дерева и столбами, которые зачем-то поддерживали под потолком навес из плотной ткани. В два ряда стояли спинками к закрытым дверям одинаковые дорогие кресла, за которыми находился большой стол, сервированный золотой посудой со всевозможными кулинарными изысками и дорогими винами; все это помещалось на деревянном помосте, укрытом изысканным ковром, который занимал большую часть комнаты, но не приникал к стенам вплотную.

— Извольте садиться, если есть пожелания относительно закусок, то высказывайте: мне приказано позаботиться о вашем комфорте.

Не совсем понимающую происходящее принцессу усадили в первый ряд, с которого она могла прекрасно видеть… стену на расстоянии вытянутой руки. Рядом уселся серый маг.

— Чар Тобиус, что происходит? — тихо спросила Хлоя.

Он проигнорировал этот вопрос. Тогда принцесса обратилась к некроманту, который, нисколько не чинясь, принес на подносе два бокала игристого архаддирского вина.

— Финальный бой турнира вот-вот начнется, миледи, и вы стали почетными гостями "Любимцев Фортуны". У вас своя привилегированная ложа. А теперь прошу держать себя в руках, ибо вы в полной безопасности.

С этими словами Штербен ударил посохом о стену перед креслами — белый камень его артефакта, по-видимому, кахолонг[20], засветился фосфорной зеленью, и комната пришла в движение. Стена разделилась надвое и стала медленно разъезжаться в стороны, вместе с солнечным светом внутрь хлынул тысячеголосый рев. Откуда-то из-под деревянного помоста, двигавшегося теперь вперед, стали подниматься самые настоящие перила, которые фиксировались между столбами, поддерживавшими солнцезащитный навес. Деревянная площадка оказалась на грандиозной высоте, а точнее, в теле одной из четырех башен-близнецов, которые брали свое основание из вершины колоссальной основной башни Гильдхолла. Принцесса не сдержала восторженного вопля, который тут же утонул в какофонии, безраздельно властвовавшей на той высоте. Тобиус же казался совершенно бесстрастным, что скрывало весь пережитой только что ужас.

А внизу бурлила жизнь. Оказалось, что крыша главной башни Гильдхолла являлась самым настоящим амфитеатром, в котором была сцена-арена, взятая в окружение многоярусным кольцом трибун. Те, в свою очередь, поднимались от арены и сливались воедино с высокими зубчатыми парапетами. Парапеты эти выглядели красиво с земли, но вблизи оказались высоки, как крепостные стены среднего замка. С четырех сторон над ареной и трибунами возвышались одинаковые белые башни, над которыми реяли длинные разноцветные полотнища флагов. Сама арена представляла собой круг радиусом в несколько сотен шагов, заставленный всевозможными каменными блоками, усеянный огненными ямами и небольшими прудами с водой; также имелись и просто открытые пространства.

— На арене есть доступ к четырем изначальным элементам для стихиариев, свободные пространства для прямого боя, всевозможные укрытия для обороны. Отсюда не видно, но там, внизу, достаточно и вполне обычного оружия, а также различных материалов вроде железа или древесины. Все это сырье, которое может понадобиться претендентам. Всего их будет двое, финал ведь. Господин Илиас встретится с вами после того, как одержит победу. Хотя в этом году бой обещает быть жарким: против него выйдет Механизм Разрушения.

— Кто-кто? — принцессе показалось, что она ослышалась.

— Один безумный волшебник родом, если слухи не врут, из Бреоники. Честно говоря, даже с нашей пестротой рядов никогда не встречал ничего подобного. Это легче увидеть, чем понять по описанию.

Над трибунами раздался протяжный, очень низкий гудящий звук, ближайшим эквивалентом которого в природе было бурчание в желудке голодного дракона. Он легко заставил несколько тысяч глоток заткнуться, чтобы последовавший гулкий голос смог спокойно возвестить о том, какой знаменательный наступил день и сколь долго все его ждали.

— Сегодня сойдутся в магическом поединке двое волшебников, дабы победитель мог гордо носить титул чемпиона Гильдхолла, самого могущественного мага в королевстве Риден! Один из них хранит этот титул вот уже на протяжении пятнадцати лет — глава гильдии "Любимцы Фортуны", признанный сильнейшим магом Ридена Илиас Фортуна!

Сквозь возникший овал портального окна на арену вышел мужчина, по виду в самом расцвете сил, ладно скроенный, с приятным породистым лицом и длинными вьющимися каштановыми волосами. Его мантия медленно переливалась всеми цветами радуги. Фортуне было лишь немного за девяносто, и он относился к числу самородков от магии, которые в столь молодом возрасте достигали уровня архимага. Кроме того, он создал и поднял на вершину свою гильдию, подкрепляя ее позиции собственным чемпионским титулом и негласным положением верховного мага Ридена.

Зрители рукоплескали.

— Претендент на титул чемпиона стал частью Гильдхолла совсем недавно, но уже превратился в легенду, которую знаете все вы! Волшебник, сделавший себя сам, тот, чье тело — металл, чья кровь — огонь, чья страсть — уничтожение! Механизм Разрушения!

Не знавшие, чего ожидать, могли принять претендента за громадного витязя, от шеи до пят закованного в некрашеный серый металл, мерцающий вытравленными в нем магическими знаками, но опытный взгляд видел совершенно иное — нечто чудовищное.

— Это извращение над человеческой природой, — сказал Тобиус, рассматривая Механизм Разрушения усиленным зрением.

— Да, — согласился Штербен, — еще какое. То есть таких, как я, Церковь преследует, а он ходит себе, лязгая… всем телом. Где справедливость? Oyun arche[21], вот где!

Механизм Разрушения был высок и обширен, тело ему заменял массивный сплошь металлический каркас, покрытый броней с вытравленными в ней чертежами стационарных заклинаний и пылающими энергией магическими знаками. Фактически от человека в этом волшебнике осталась лишь голова, да и то не полностью — левая часть черепа была покрыта металлом, а в глазнице пылал красным светом крупный шар. В правой руке претендент нес цельнометаллический молот на длинном молотовище, левая его рука походила на одну из тех скорострельных малокалиберных пушек с шестью стволами, которые делали гномы; ноги напоминали больше массивные звериные конечности. Механизм Разрушения шел переваливаясь, грузно, тяжело, а труба, торчавшая из его горбатой спины, выбрасывала в воздух черный дым и искры.

— Вы ждали этого, и оно свершилось! Да начнется битва!

Над ареной мягко засветился пробужденный купол защитного поля, и бой начался мгновенно. Механизм Разрушения вскинул левую руку, где между шестью короткими трубками, напоминавшими пистолетные стволы, мерцал кристалл-излучатель, и ударил по ринувшемуся в сторону Фортуне каскадом боевых заклинаний. Действующий чемпион резко изменил направление, молниеносно подскочил к претенденту и ударил его в самый центр металлической груди, да так, что того отшвырнуло и протащило по арене вспарывающими землю кувырками. Механизм Разрушения тут же оправился и быстро встал на ноги, Фортуна был тут как тут с готовой для атаки Ударной Волной, но на него обрушился молот. Тело верховного мага было вбито в почву, по которой во все стороны побежали трещины, однако защитное заклинание выдержало, не позволив ему погибнуть. Металлический гигант вскинул молот вновь, но ударил уже по пустому месту, потому что Фортуна телепортировался вверх и завис под самым куполом. Астрал забурлил от пробуждения множества боевых заклинаний, и сгустки разрушительной энергии пролились на претендента градом. Тот не шелохнулся, позволив сферическому защитному полю, состоявшему будто из одинаковых шестиугольных сегментов, принять на себя весь удар. Илиас Фортуна осыпал соперника атаками, но тот стоял внутри защитного заклинания и открыто смеялся.

— Что происходит? — спросила Хлоя.

Тобиус, следивший за происходящим сразу на нескольких уровнях бытия, не отвлекаясь, ответил:

— Илиас Фортуна выплескивает на претендента уйму боевых заклинаний нижнего и среднего порядка, проверяя на прочность его постоянно обновляющуюся защиту. Механизм Разрушения позволяет ему это делать, демонстрируя, что полностью уверен в прочности оной и в силе собственного источника гурханы. Очень мощного источника, если хотите знать. Где-то в его корпусе находится аккумулятор…

Серый маг осекся, заметив, как среди рядовых боевых заклинаний народилось нечто крупное, что-то холодное и невероятно тяжелое. Айсберг возник прямо из ниоткуда, тысячи стоунов голубоватого льда материализовались под магическим куполом и рухнули всей своей массой на крохотную темную фигурку. Осколки со страшной силой замолотили по защитному заклинанию, которое спасло сотни зрителей от верной смерти, но при этом большая масса ледяного воздуха вышла наружу беспрепятственно, хорошенько проморозив трибуны и породив над Гильдхоллом сильный ветер.

— Грандиозно! — воскликнула принцесса.

Магистр издал неопределенный звук, сопровождавшийся движением руки, означавшим его весьма сдержанное мнение. Тобиус и сам владел заклинанием Айсберг, оно было энергоемким и эффективным, но не особо сложным.

Зрителям же понравилось, и они громко выражали свои чувства, рукоплеща радужному магу, стоявшему посреди белоснежной белизны.

— Бой еще не закончен, — тихо произнес Штербен. — Иначе бы купол погас. Чтобы бой закончился, один из волшебников должен признать поражение. Или умереть.

— Как нецивилизованно! Но если этот жуткий тип придавлен таким количеством льда и еще не мертв, то разве у него есть выбор, кроме как признать свое поражение… почему вы смеетесь?

Волшебники не смеялись над особой королевской крови — некромант просто улыбался ее наивности, а серый маг зло усмехался в куда более оскорбительной манере.

— Для волшебника его уровня ледяная гора, давящая сверху, — не такое уж и серьезное препятствие. Господин Илиас просто дал себе время подготовиться к продолжению и слегка перевести дух, а Механизм Разрушения… да, точно, уже вылезает.

Довольно крупный участок льда налился краснотой и взорвался, а из получившегося кратера, порождая облака кипящего пара, показалось слепое тело исполинского огненного червя. Магическая тварь судорожно вздрогнула и выплюнула на тающий лед Механизм Разрушения, который был раскален докрасна, немного помят, но несомненно жив… работоспособен. Этого не было слышно, но огромные магические проекции, парившие над трибунами, показывали его в приближении, и он явно смеялся. Такое появление вызвало бурю восторга, хотя прущий с арены горячий пар испортил многим зрителям обзор. Ветер над Гильдхоллом стал крепчать.

Однако пока Механизм валялся подо льдом, вызывал потустороннюю тварь и выбирался, Фортуна тратил время с толком. В его руке появилась слегка изогнутая волшебная палочка, тонкий, короткий, выточенный из кости артефакт, при помощи которого действующий чемпион выстраивал большой сложный чертеж, пылавший в воздухе, становясь все более явным.

— Что происходит? Что он делает? — нетерпеливо потребовала Хлоя.

— Он доказывает, что достоин ранга архимага, — осуществляет сложный призыв, причем не каких-то там стихийных тварей, духов или демонов, а открывает проход в иное измерение.

Илиас Фортуна проложил тоннель, соединив привычное измерение мира Валемар с иным, из которого явились невиданные существа, вроде бы и похожие на людей, но тела их состояли из кристаллической материи, имели острые грани и твердые плоскости.

— Кристаллиды. — Тобиус рассеянно полез в сумку за трубкой, но передумал.

Когда Механизм Разрушения выбрался, Илиас Фортуна указал пришельцам на него, и те стали наступать полукругом, попутно изменяя свою форму. Из их тел выступили кристаллические клинки и шипы.

— Теперь железяке придется идти врукопашную, — предрек Штербен, напряженно следивший за поединком.

— Что? Почему?

— Потому что природа этих существ делает их малоуязвимыми для энергетических атак нашего мира, миледи, заклинания либо рассеиваются, либо рикошетят, так что придется прибегать к материальным атакам, а ведь их кристаллические клинки режут сталь как масло.

— А телекинезом железяка не владеет?

— За время участия в турнире он ни разу не прибег к мыслесиле, чар Тобиус.

— Это ничего не значит. Однако если он позволит связать себя ближним боем, то потеряет инициативу, и тогда победить будет очень тяжело. Сам попадался на такой прием.

И Штербен, и Тобиус оказались правы — кристаллиды навязали Механизму Разрушения ближний бой, пока Фортуна изгонял огненного червя. Бой оказался тяжелым для железного мага, выходцы из иного измерения, когда им удавалось его задеть, оставляли глубокие борозды на броне и представляли для металлического тела гораздо больше опасности, чем для органического, — ведь пораненную руку можно было заживить походя, а разрубленный металлический сустав — нет. Механизм Разрушения тоже это понимал, а потому крутился вокруг своей оси, как безумный, вращая молотом. Его ловкость и скорость сделали бы честь даже эльфскому мечнику, не говоря уж о таком громадном и тяжелом существе, а удар молота, если достигал цели, превращал противника в кристаллическую пыль. К тому моменту, когда с кристаллидами оказалось покончено, на арене уже было пять идентичных волшебников по имени Илиас Фортуна.

— Равные Братья, понятно, хочет зайти с разных сторон.

— Вы тоже поняли, чар Тобиус?

— Да. Но я думал, что слабости железяки более-менее известны, он ведь сражался в отборочных боях.

— И каждый раз давил превосходящей огневой мощью, да. Пока что он не выкладывается на полную.

— А ну не игнорируйте меня! Я требую объяснений!

— Лучше бы вы просто наслаждались всеми этими яркими вспышками, миледи, и громкими хлопками, — буркнул Тобиус.

Некромант был более милостив, к тому же в его обязанности входила забота о гостях.

— Видите ли, миледи, у Механизма Разрушения очень прочное защитное поле, нестандартное и неизученное. Пока что оно не давало слабины, отражая все виды атак, но вечно так продолжаться не может. Идеальных защитных заклинаний не бывает, и…

— Благосклонность Королевы Фей, — перебил его Тобиус.

— Я имел в виду те, что не перешли в разряд мифов, чар Тобиус.

— Если я правильно поняла, то теперь чар Фортуна попытается найти слабину в обороне… железяки?

— Именно.

Двойники рассредоточились и принялись осыпать Механизм Разрушения боевыми заклинаниями с разных сторон, но при этом каждый из них использовал определенные виды чар: огненные, ледяные, кислотные, а еще основанные на элементе молнии. Астрал кипел от постоянного энергетического возмущения, а железный волшебник стоял на месте, позволяя испытывать свою защитную сферу на прочность.

— Почему он ничего не делает?

— Не может, — ответил Тобиус, — у него восхитительная защита, она приспосабливается к нескольким видам атак одновременно, но при этом железяка не может сойти с места или атаковать, будто уходит в глухую оборону.

— И что теперь?

— Кабы знать, миледи. Если его источник магической силы не истощится, и если у двойников чара Илиаса не опустеет арсенал, они могут так хоть вечно стоять.

Но Фортуна не собирался сдерживать претендента вечно. Пока четверо осыпали врага боевыми заклинаниями, пятый спокойно занимался реализацией преимущества. По его воле каменные глыбы, из которых были нагромождены гипотетические укрытия в нетронутой части арены, стали соединяться в человекоподобные фигуры огромного роста. Когда каменных великанов стало достаточно, свободный двойник — а возможно, что оригинальный маг — принялся составлять новое заклинание, что-то очень сложное и емкое.

— Сможет ли? Усилия тратятся колоссальные, а он разделил свои изначальные силы на пять частей.

— Он великий волшебник, — только и ответил Штербен.

Работая костяной палочкой, Фортуна сплетал многосложное заклинание, нанося на само пространство чертеж, усеянный тайнописными текстами. В воздухе зажигались сгустки фиолетово-черной энергии, которые окружали всю конструкцию заклинания и подобно глазам неведомых жутких существ следили за волшебником, пока он не произнес последнюю словоформулу. Тогда четверо двойников исчезли, вернув свои магические силы создателю, а Механизм Разрушения наконец стронулся с места. Каменные гиганты заступили ему дорогу, но зрители, поглощавшие это грандиозное зрелище, могли видеть, как действующий чемпион входит в сотворенное им заклинание, словно опускаясь в пруд. Он растворялся в потоках магии как кусок марципана, попавший в кипящую воду, превращаясь из материального существа в существо энергетического плана.

Такого Тобиус не видел еще никогда в своей жизни. Он умел и еще больше просто знал о магии, а с теми знаниями, которые удалось получить в течение пяти лет расшифровки и штудирования взятых из Шангруна материалов, успел значительно расширить свои горизонты, но о таком даже не читал.

Пока Механизм Разрушения крушил каменных гигантов, пытавшихся его задержать, из созданного Илиасом Фортуной озера энергии формировалась новая материя совершенно иного качества. Металлический маг тоже обратил на это внимание, когда разложил на атомы последнего каменного болвана. В левой половине груди Механизма распахнулось пять небольших отверстий, из которых с визгом и ревом стали вылетать стремительные снаряды. Оставляя за собой дымный след, отмечавший траекторию полета безумной мухи, эти снаряды, тем не менее, безошибочно били по принимающей материальную форму энергетической сущности, и от того грохота, с которым они взрывались, у многих заложило уши. Но Механизм не преуспел — формирование продолжалось, и появлялось все больше четких черт некоего существа великанских размеров.

Металлический волшебник отступил, пожалуй, впервые за бой. Он перенесся на противоположный край, и все присутствовавшие волшебники ощутили колоссальный выброс гурханы из его астрального тела. В то же время труба, росшая из спины Механизма стала выдавать тугую струю черного дыма, полного искр, а брюшной сегмент тела, выглядевший как выгнутая полусфера из покрытого магическим чертежом металла, распахнулась навроде капкана, изрыгая вовне струю ало-оранжевого огня. Непрекращающуюся живую всеиспепеляющую струю, которая, разойдясь несколькими потоками, сформировала две исполинские лапы и стала смешиваться с жирным дымом, создавая сообразное тело. В конце концов хрупкая металлическая конструкция, заключавшая в себе бурлящий вулкан магии, разлетелась на части, потонув в расширившемся облаке дыма и пламени. Механизм Разрушения перешел в состояние энергии и тоже начал формировать из нее новую материю иного качества.

— Это то же самое заклинание, но в ином исполнении, — пробормотал Тобиус и добавил уже во весь голос: — Они что, учились у одного наставника?

Но Штербен его не слышал, молодой некромант с ужасом следил, как растут под магическим куполом два исполинских монстра. Илиас Фортуна обрел тело темно-сиреневого, перевитого светящимися рисунками существа, похожего на льва, с глазами как гигантские шаровые молнии, клыками-бивнями, лезущими из пасти, гривой, похожей на живую ртуть, и длинной змеей вместо хвоста.

Механизм Разрушения превратился в существо, похожее на бескрылого дракона, покрытое черной чешуйчатой броней, на которой вспыхивали тайнописные знаки, с горящими пламенем сферами глаз и алым горлом, в котором плескалась магма.

Чудовища продолжали расти, пока грива "льва" и стальной гребень "ящера" не заскрежетали по начавшему мерцать куполу, а потом, набрав предельно возможную массу, они бросились друг на друга с ревом, сотрясшим все слои мироздания, изрыгая пламя и меча молнии. Зрители безумствовали от восторга, над трибунами начали вспыхивать искры магических фейерверков и греметь хлопки.

— Чар Тобиус…

— Понятия не имею, миледи, о таком я даже не слышал.

— Чар Тобиус…

— Выброс гурханы огромен, Астрал кипит, надеюсь, кто-нибудь займется остаточной магией, потому что иначе в этом лесу резко возрастет количество чудовищ и прочих мутантов…

— Чар Тобиус! — вскричала Хлоя. — А ну выньте голову imme arche[22] и посмотрите вниз! Мне кажется, там дерутся!

— Конечно, они дерутся, а что вы думали…

Но Тобиус все же вынул голову, чтобы посмотреть вниз, не на арену, а на трибуны, и то, что он увидел, больше не выглядело выражениями бурных эмоций через неопасные вспышки, это походило на магический бой. Противостояние двух исполинов заглушало энергетический резонанс боевых заклинаний, но присмотревшись, серый магистр увидел мертвые тела, множащиеся в лихорадочном перебрасывании сгустков энергии. Он резко поднялся, вскидывая руки и проговаривая пробуждающее слово для Щита Кудулы, который отразил вопящее боевое заклинание, едва не попавшее в привилегированную ложу. Фрейлины подняли дикий крик, а риденские гвардейцы схватились за оружие.

— Защищать принцессу! — гаркнул сир Вийем, и Хлоя, рядом с которой уже был сир Вильгельм, оказалась в их окружении.

— Штербен, выводите нас отсюда!

Некромант вновь не обратил внимания, он сосредоточился на арене и на рвущих друг друга чудовищах, недавно бывших волшебниками.

— Штербен! Штер… да рвать же твою кормилицу! Ты, щучий сын! — Тобиус бесцеремонно схватил некроманта за плечо и развернул к себе так, что затрещала черная полумантия, а потом с бешенством прорычал тому в лицо: — Я сказал, выведи нас отсюда! Принцесса Хлоя покидает Гильдхолл немедленно!

Темные глаза Штербена изменились, зрачок до предела расширился, а по приятному молодому лицу пробежала судорога, мимолетно придающая ему схожесть со звериной мордой. Какие-то мгновения Тобиус даже думал, что ему придется драться.

— Простите, чар, я отвлекся, — произнес некромант, будто стряхивая с себя наваждение. — Мне вдруг захотелось…

— Меня убить?

— Убить кого угодно, если честно. Но я переборол это странное желание. — Штербен достал из-за пазухи свой костяной кулон и швырнул его на пол — распахнулся проход на площадь у врат.

Они перешли без проблем, и помощник Илиаса Фортуны развел кипучую деятельность в каретном дворе, заставляя работников запрягать королевских лошадей в королевские кареты.

— Что там происходило? — обеспокоенно спросила Хлоя. — Почему те маги начали убивать друг друга?

Тобиус стоял, задрав голову, и следил за отсветами магических вспышек. Там, наверху, все еще сражались две невиданные твари.

— Что бы это ни было, вы отправляетесь в Аллерхас, миледи. Вся эта поездка была одной большой ошибкой, из-за которой вы подверглись опасности. А ведь я не…

— Ой, да заткнитесь вы! Между прочим, чар Тобиус, я сделала это для вас!

На его худом бледном лице явно проявились желваки.

— Для меня?

— Да! Потому что вы не хотели встретиться с верховным магом Ридена!

Он почувствовал на языке привкус злобы. По крайней мере, так ему показалось. Будто ярость, вызванная чужой бестолковостью, наконец достигла высшего градуса кипения и начала подниматься из недр тела по пищеводу, словно жгучий желудочный сок, и выплескиваться на язык малыми порциями, чтобы в конце концов волшебника "стошнило" злостью на тех несчастных, что окажутся поблизости. Столь неприятные эмоции сокращали жизнь, Тобиус это знал, а потому, как всегда, старательно взял бурю в стальные тиски самоконтроля.

— Забудем на минуту, что вы лезете неумелыми пальцами в дела, которых совершенно не понимаете, — в дела волшебников. Забудем. На минуту. Чего вы хотели добиться?

— Того, чтобы у вас появился союзник. Возможно.

— Не понял.

— Не удивлена, — Хлоя заглянула в его глаза, и на лице ее было лишь нежное сочувствие. Пальцы, одинаково привычные к струнам лиры и к тетиве охотничьего лука, ласково прошлись по седым волосам волшебника. — Вы упрямец, чар Тобиус. Вы всегда им были. А после долгого расставания к вашему упрямству присовокупилась еще и злоба. Она сидит внутри вас, думая, что спряталась, но ее видно по изгибу рта и положению бровей. Вы стали смотреть на все холоднее, но меня не обманете, злоба сидит внутри вас и напоминает упрямству, что никто не уйдет безнаказанным. Вы будете искать встречи с тем, кто наградил вас этой злобой, этой болью, чтобы вернуть все сторицей, и когда встретите его, вам понадобятся сильные союзники.

Тобиус удивленно подумал — как кто-то может понимать его так хорошо и так плохо одновременно? А потом он молча прижал руку Хлои к своим губам.

— Кареты готовы, миледи, — подал голос Штербен, — можете отправляться!

— А мы никого не забыли? — глухо спросила Ворона.

— Годлумтакари!

— Некогда, миледи, — отрезал сир Вийем, — наша задача как можно скорее отвезти вас в безопасное место.

— Но, сир, — попыталась возразить мечница.

— Жаль терять такого бойца, но о промедлении не может быть и речи! По каретам!

Фрейлины послушались неукоснительно, но Хлоя отчего-то медлила. Она смотрела то на великую башню, то на Тобиуса, то вновь на башню. Вздохнув, серый маг прикрыл глаза, невербально проговаривая словоформулы заклинания Внутренний Взор. Потоки энергий окружающего мира сразу "заострились", стали более явными, и это причинило Тобиусу боль. Гильдхолл был местом, переполненным магией, так что ее более сильное проявление дало значительную нагрузку на разум ищущего. Но магистр все же знал, что делает. В пространстве, полном магической энергии, он искал точку энергетического вакуума.

— Он в главной башне, где-то на средних этажах. — Тобиус открыл глаза. — Вы езжайте, а я пойду за ним.

— Сир Вийем, разрешите сопровождать мага! — быстро выступила вперед Ворона.

— Разрешаю.

— Мне велено позаботиться о гостях, — напомнил некромант, — поэтому я присоединяюсь.

Старший над гвардейцами едва ли не силой посадил принцессу в карету и забрался на лошадь, после чего поезд буквально вылетел за пределы стен.

— Ахог. Ну и зачем вы мне здесь нужны, пани Балекас?

— Прикрою спину, чар Тобиус, — глухо отозвалась она.

— Зачем?! Я не собираюсь ни с кем драться!

— Зрители на трибунах тоже наверняка не собирались, — задумчиво проговорил некромант, — да и я что-то почувствовал. А вы нет? Такое странное желание наброситься на первого встречного.

Ни Тобиус, ни Райла не понимали, о чем он говорит. Серый маг протянул руку к виску некроманта и передал ему образ нужного места.

— Открывайте переход.

— В середину башни? Не получится, — ответил помощник Фортуны, чьи зрачки подрагивали под опущенными веками. — У меня только гильдейский ключ, который ведет на территорию, принадлежащую нашей гильдии, а то место, которое интересует вас, — общее. Туда можно попасть только через общественный транспортер. За мной!

Поддаваясь какой-то неясной тревоге, троица двинулась по улицам Гильдхолла не пешком, а рысцой. Ни один из волшебников не понимал, что же такое произошло наверху, отчего присутствовавшие на трибунах маги начали атаковать друг друга. Штербен на заданный вопрос ответил, что да, конкуренция присутствует, она вообще есть везде, где появляются волшебники, но никогда прежде они не позволяли себе такого безобразия во время турнира Гильдий. Даже согильдейцы бьющихся в финале магов, не говоря уже обо всех прочих.

Узкие, изредка прямые, но в основном извилистые, улочки Гильдхолла словно вымерли, народ собирался на крошечных пятаках свободного пространства, которые язык не повернулся бы назвать площадями. Там любой, кто не попал на дорогие места трибун, мог следить за финальным боем через парящие магические фата-морганы. На одном из таких пятаков, к которому, как к нервному узлу инфраструктуры, выходило сразу несколько улочек, располагался так называемый транспортер — не портал, но средство перемещения замкнутого типа, которым древние маги обустроили белую твердыню Тонтуна. Троица ступила на круглую площадку, выложенную шестигранной синей плиткой, некромант произнес несколько слов, и над их головами возник сегментарный полусферический купол, на котором вспыхнули знаки магического переноса.

Когда купол исчез, они оказались внутри башни. Но на улице. Помещения и переходы внутри белого колосса оказались столь огромны, что в них были обустроены улицы, площади, рынки. В некоторых залах стояли дома, от весьма скромных до настоящих особняков; другие были заняты гостиницами, большими трактирами, иными местами общественного досуга. В широких коридорах могло разъехаться по три кареты, в узких — по две. При этом весь этот "город" под расписным потолком явственно отличался по стилю от собственно потолочной росписи и прочих элементов изначального убранства башни, созданного ее строителями. Стены в залах-площадях и коридорах-улицах украшали масштабные изысканные фрески и мозаики, запечатлевшие картины из истории Эпохи Великих Чаров и Гроганской Эпохи, лепнина на грандиозных колоннах изображала магических зверей, а со многих дверей смотрело изображение самого Джассара Ансафаруса, светоча магического искусства, священной особы для большинства волшебников мира.

Крики и взрывы стали слышны издали. В пустынных коридорах вдруг появились люди, которые спешили туда, откуда шли Тобиус, Штербен и Ворона. Некромант поймал за рукав мантии пробегавшего мимо волшебника и попытался узнать, что происходит. Тот оказался ранен — обширный ожог на левой руке. Тобиус без спроса приступил к исцелению, что помогло успокоить явно паниковавшего человека.

— Они будто с ума посходили! Я мирно пил пиво в "Трех плясуньях", смотрел бой, когда один пиромант из "Огнеплюев" вдруг встал, посмотрел на меня дико и ударил Огненной Стрелой! А потом все остальные начали друг друга убивать! Я обдал его Шепотом Вьюги и бросился наутек! Все начали сходить с ума, вы первые, кого я встретил и кто не пытается убежать или убить меня!

Не поблагодарив за исцеление, он ринулся дальше. Тобиус повел левой рукой, в которой появился посох, а правой вытянул из сумки книгу заклинаний.

— Чар Штербен, вы умеете сражаться?

— Церковь настаивает, чтобы некроманты, которым не хочется погибать в очищающих кострах, никогда не смели обращать свою богомерзкую магию против живых существ. Даже мух.

— У вас с этим проблемы?

Серый маг вспомнил другого некроманта, однажды встреченного им много лет назад. Чар Марен казался настолько "забитым", что Тобиус невольно захотел ему помочь в сложной ситуации. Следовало все-таки удавить того поганца, но рука не поднялась. А вот Штербен "забитым" не казался совершенно.

— Мы в Ридене, чар Тобиус, здесь разрешено все, что не против законов Гильдхолла. — Кахолонг в набалдашнике посоха Штербена окутался призрачным зеленоватым светом.

Ворона, не вмешивавшаяся в болтовню магов, освободила двуручный меч из ножен и понесла его на плече. Первым, кто повстречался им после нескольких улепетывавших беглецов, был волшебник в черно-синих одеждах, чьи руки покрывала корка заледеневшей крови. Он тяжело, с хрипотцой дышал и оглядывался с совершенно безумными глазами.

— Я его знаю, — тихо сказал некромант, перехватывая посох поудобнее, — эй, Лоренс, что случилось?

Заметив троицу, тот резко повернулся, вскинул руки и выкрикнул пробуждающие слова. Тобиус выставил перед собой Щит Ифрита, защищаясь от убийственной волны холода, а когда атакующее заклинание иссякло, Штербен ударил Параличом. Лоренс отшатнулся и упал на подкосившихся ногах. К нему осторожно приблизились, волшебник был обездвижен, и лишь глаза с предельно расширенными зрачками дергались из стороны в сторону. Присев на корточки, Тобиус поводил рукой над его лицом, раздраженно поморщился и поднялся.

— Одержимый? — спросил Штербен осторожно.

— Нет, тварь из Пекла я бы почувствовал, есть опыт, да и внешне подобная одержимость проявляется сильно.

Где-то недалеко послышалось несколько взрывов и чьи-то вопли.

— Это массовое помешательство, — вынес окончательный вердикт Тобиус, — волшебники кидаются друг на друга как бешеные собаки.

— Но мы-то не кидаемся…

— У вас была такая мысль, но вы ее побороли. Значит, правда, что некроманты в силу специфики своего Дара устойчивы к внушению. Я по некоторым иным причинам устойчив к ментальному давлению тоже, а пани Балекас не магесса, думаю, поэтому она сейчас не хочет нас убить.

— Я еще думаю над этим, — буркнула Райла.

— И что дальше? — спросил некромант.

Тобиус не задумывался над ответом.

— Дальше мы находим этого злосчастного холлофара и убираемся отсюда как можно быстрее.

Выбирая путь с подсказками Штербена, который знал всякие уютные закутки и боковые проходы, они устремились к нужному месту. Тобиус не хотел ввязываться в бой с каждым встречным волшебником, хотя, конечно, не каждый встречный представлял опасность. Некоторые маги в башне оказались вполне вменяемыми, а кроме того, в магическом сообществе далеко не все умели жестко постоять за себя. Когда троица достигла цели, Годлумтакари был обнаружен в очень длинном прямом и узком коридоре. Он лежал на залитом кровью полу, покрытый ранами и заваленный трупами. Ворона немедленно бросилась к нему, а волшебники подбирались медленно и настороженно, подозревая засаду. Однако их появления никто не ждал.

Унгиканский альбинос оказался еще бледнее, чем обычно, он успел потерять немало крови и теперь едва ли не посинел, хотя выносливый организм продолжал цепляться за жизнь. Если он действительно был рабом-гладиатором на аренах Аримеады и выжил, то, должно быть, приобрел некоторый иммунитет к смерти.

— Ну почему ты не носишь нормальную броню, болван? — с надрывом укоряла Райла Балекас, сидя на коленях возле соратника. — Скольких ран ты смог бы избежать!

— Годлумтакари сражается, как… гладиатор, — сипло выдавил белый гигант, — как чемпион! Годлумтакари рад увидеть Птенчика…

Пока они негромко разговаривали, Тобиус носком сапога перевернул одного из тех, кого гвардеец отправил в мир иной, прежде чем потерять силы. Это был хобгоблин. В отличие от гоблинов, эти существа воплощали все самые худшие слухи, которые о них ходили, — злобные, кровожадные и диковатые твари. Они являлись бичом для пограничных земель Сарвасты, Димориса и Шехвера, инстинктивно ненавидели людей и стремились причинять им вред при любом удобном случае.

Тот, что лежал у ног серого мага, был не выше пяти с четвертью футов[23], поджарый, широкоплечий, с длинными сильными руками, на каждой из которых было всего по четыре пальца. Его уродливая морда выглядела скорее приплюснутой, чем вытянутой, как у гоблина, мертвые голубые глаза потускнели, а в приоткрывшейся пасти виднелось по два ряда острых зубов на каждой челюсти. Одежда на мертвых нелюдях была скроена кустарно из кусков кожи, ноской ткани, разрозненных и неважно подогнанных частей чужих доспехов, поверх которых носились, как плащи, волчьи шкуры. А еще на шее у каждого сидел бронзовый ошейник.

— Есть мысли, откуда они взялись?

— Без понятия, чар Тобиус, до границ с Дикой землей отсюда далеко, да и не так сильно хобгоблины тревожат Риден, они все южнее промышляют. Я насчитал четырнадцать трупов, все как будто только что вышли из леса.

Кивнув, серый маг достал из своей сумки небольшую шкатулку, в которой находились иглы, нитки и хирургические ножи. К нему тут же присоединился Штербен, и, подумав, Тобиус решил, что это к лучшему. В мире было очень мало тех, кто разбирался бы в анатомии лучше некромантов, и молодой воспитанник Илиаса Фортуны подтверждал это мнение. Он оказался прекрасным ассистентом, и как только бывший гладиатор проглотил порцию травяного дурмана, принялся умело помогать в обработке самых опасных ран. Райла Балекас очень ясно поняла, что лучшей ее помощью будет невмешательство, и встала на страже с мечом в руках.

Они закончили быстро, дезинфицировали и сшили раны, после чего залепили их белой глиной. Повреждений было много, но лишь пара оказалась достаточно серьезными для волнения, основную опасность представляла кровопотеря, которую нечем было восполнить.

— Вы хороший хирург, чар Тобиус.

— Вы тоже. Если бы он был нормальным человеком, я бы поставил его на ноги двумя заклинаниями. Его кровь щиплется как кислота.

Отойдя от раненого, Тобиус с некоторым усилием сгустил водяную сферу из воздуха и смыл с себя кровь, после чего помог некроманту. Очистившись от мешавшей токам энергии субстанции, Штербен ухватил за ноги одного из хобгоблинов и потащил в сторону, оставляя на полу длинный след из застывающей крови.

— Он выживет?

Райла сняла шлем, и на ее вспотевшем лице читалось подлинное волнение. Волшебник, дольше приемлемого смотревший на ее губы, с усилием отвел взгляд и сглотнул. Ему хотелось попробовать их еще раз.

— Годлумтакари очень силен, но даже он не выживет без переливания крови. Я мог бы это обеспечить, будь у меня подходящий донор, но увы.

— Тогда надо поскорее…

— Сейчас, — твердо перебил ее маг, — надо узнать, что за ахоговщина творится в Гильдхолле. Знаю, что это расходится с моими прежними словами, но сотни, если не тысячи, волшебников устроили друг за другом охоту, и откуда-то в башне появились хобгоблины. Мое дело, конечно, сторона, но уйти сейчас попросту нельзя, иначе всем нам в будущем это аукнется.

Волна слабости накатила внезапно, Тобиус с трудом устоял, а Ворона не смогла. Ее глаза закатились, женщина стала крениться в сторону, роняя оружие, но серый магистр успел подхватить ее. Понимая, что сейчас произойдет, он повернул мечницу лицом вниз и приподнял голову так, чтобы она не испачкала свои доспехи и его обувь рвотой. В пятнадцати шагах от них некромант творил магию.

Он оттащил на достаточное расстояние от холлофара три хобгоблинских трупа, уложил их ногами к одной точке, встал посредине и начал читать заклинание, высоко подняв посох. Зрачки Штербена сверкали ядовитой зеленью, за его спиной маячило нечто неосязаемое и почти незримое, возложившее тонкие руки некроманту на плечи, с кахолонга срывались, словно под ударами ветра, всполохи бледного бело-зеленого огня, устремлявшегося вниз и втекавшего в распахнутые пасти нелюдей. Трупы шевелились, скребли пол когтями и сучили ногами, пока в них поселялось то, что желал туда поместить маг Смерти. Вокруг разливалась невыносимая трупная вонь, которая ощущалась не столько носом, сколько астральным телом Тобиуса, потому что являлась не запахом, а отголоском некротической энергии. Недопустимо топорная работа, несоблюдение элементарных ритуалов.

— Я знаю, — произнес Штербен, угадывая возмущение серого волшебника, — но времени нет даже для основ. Этот коридор ведет к Сердцевине.

Вместо одного голоса из его горла неслось два — самого некроманта и той сущности, которая явилась на его зов и помогла сделать то, что было нужно. Тобиусу казалось, что он видел нечто бесплотное, державшееся за спиной некроманта, но видение воспринималось им столь слабо, что рив даже не был уверен, стоит ли верить глазам. Трупы стали подниматься на ноги.

То, что сделал Штербен, было риском во имя сохранения времени, однако некромантия являлась одной из наиболее зависимых от ритуальных процедур ветвей Искусства. Боевые маги, к примеру, не нуждались в ритуалах, они просто придавали гурхане разрушительную форму и устремляли удар этой формы в нужном направлении. А вот некроманты сильнее всех рисковали, заигрывая со своим Даром, потому что сущности, откликавшиеся на их зов с "той стороны", легко могли убить и самих зовущих, если те не соблюдали определенной последовательности действий.

— Если туда прокрался враг, если начнется бой, мы не сможем использовать активные боевые заклинания из-за риска дестабилизировать сердечный энергетический контур. Полагаю, последствия вам понятны?

— Катастрофа, — кивнул Тобиус.

— Поэтому мне пришлось создать этих кадавров, иначе сражаться я не смогу.

— Поспешим. Пани Балекас…

— В порядке, — утирая рот, ответила Ворона, — и ради Кузнеца, Седой, хватит звать меня "пани"! И отпусти!

Он отпустил, сделал шаг назад, прочел быстрое тонизирующее заклинание, которое помогло мечнице, а потом в воздухе перед ним появились три мыльных пузыря, больших, прозрачных, красивых. В одном вспыхнуло пламя, второй заволокло изморозью, в третьем образовалась молния. Пузыри уменьшились до размера вишневых плодов и помутнели, потеряв прозрачность. Три шарика плавно опустились на быстро подставленную ладонь.

— Это заклинания, Топор Шааба, Ледяное Копье и Шаровая Молния. Если появится какой-нибудь взбесившийся маг, мне плевать, если ты его прикончишь, главное, убереги себя и Годлумтакари, его рассеивающее поле сейчас очень слабо. И вот еще что.

Из сумки появился синий свиток-хранилище, из которого, в свою очередь, Тобиус извлек пятерых големов. Четверо из них были марионеточными — Забияка, Жнец, Стрелок и Латник. Пятый, Горшок, являлся обычным големом из обожженной глины, но очень массивным и прочным на вид. Волшебник приказал своим поделкам оставаться на месте и охранять гвардейцев, после чего големы, слегка поскрипывая шарнирами, заняли оборонительные позиции. Он поймал последний тревожный взгляд ее прекрасных антрацитовых глаз, заметил читавшийся в них порыв и жестко отрубил:

— Даже не думай. Когда волшебники дерутся, смертным лучше не встревать. Охраняй "пустого" и сама берегись.

Некромант приблизился, ведя своих беспокойников на незримых поводках. Проведенное без должных ритуалов поднятие мертвецов сказалось на нем не лучшим образом, Штербен отступил от человеческой жизни на полшага и сам сделался похож на мертвеца: белые волосы и кожа стали более прозрачными, щеки впали, глаза провалились в череп, радужки обесцветились, а зрачки горели зеленью.

— Сердцевина что, никем не охраняется? — спросил Тобиус, не видя никого вокруг.

— Охранялась несколькими весьма опытными боевыми магами, но кто поручится, что один из них не бросился на другого, или же что они все не сошли с ума? Хотя тогда здесь было бы намного меньше целых… стен. К тому же дверь ставили древние, открыть ее могли только владевшие нужным знанием, а ими были стражи.

Хваленая дверь была приоткрыта, а за ней лежало три обезглавленных тела, в которых Штербен признал волшебников-стражей. Дальше шел еще один коридор, короткий, и сквозь второй дверной проем в него проникал яркий синий свет.

— Чего нам ожидать? — спросил Тобиус.

— Колодец высотой в пять человеческих ростов, обеспечивающий доступ к энергетическому столбу Сердцевины. Не смотрите на Сердцевину Истинным Зрением — глаза вытекут.

— Учту. — Тобиуса создал полог Незримости, и вместе с некромантом они медленно вошли в самое сердце белой башни Тонтуна.

Столб чистой магической энергии, ярко-синей с бирюзовыми всполохами, пульсировал между полом и потолком. От сего средоточия магии энергия распространялась внутри стен древней крепости как кровь по человеческому телу, питая заклинания, поддерживавшие это грандиозное строение.

Спиной ко входу стоял массивный человек с волосами, заплетенными в косы, как у Годлумтакари. С его плеч ниспадала плащом леопардовая шкура, толстые руки были воздеты над головой, и он потрясал искусно украшенной плетью, держа контакт с Сердцевиной. Маг был не один — кроме еще дюжины хобгоблинов, жавшихся к стенам колодца, рядом стоял человек с невероятно широкой спиной, чей бритый затылок пересекали две горизонтальные складки.

Хобгоблины заволновались. Некоторые из них, дотоле со страхом следившие за волшебником, вдруг принялись водить носами из стороны в сторону, все увереннее направляя взгляды на единственный вход. Эти существа обладали почти звериным обонянием, особенно когда вынюхивали людей. Послышались рычащие голоса, волнение передавалось от одного дикаря к другому, и наконец широкоплечий человек обернулся.

Ворот его просторной рубахи был сильно растянут, так что любой мог бы увидеть, что у этого человека, помимо нормальной головы, была еще и вторая — маленькое лицо уродливым наростом сидело на том месте, где бычья шея здоровяка переходила в левую трапецию. Бритый прищуренно посмотрел на то место, где замерли волшебники, его лицо пошло морщинами сомнений, глаза превратились в подозрительные щелочки, а потом он выхватил из ножен два сверкнувших скимитара. Настороженные хобгоблины немедля отлипли от стен, и Тобиус понял, что держать Незримость стало не нужно.

Развеяв чары, магистр выставил свой посох вперед, беспокойники Штербена подняли клинки. Двухголовый без лишних слов ринулся в атаку, увлекая за собой живых хобгоблинов, и начался бой. Тобиус закрутился вокруг своей оси, размахивая посохом как боевым шестом и раздавая удары. Артефакт колол и сек, перескакивая из одной руки в другую, а в подходящий момент бронзовый кулак ломал кости и пробивал черепа подставившихся нелюдей. Постепенно некромант оттянул внимание уцелевших хобгоблинов на себя, умело управляя их мертвыми собратьями, а Тобиусу достался двухголовый.

Тот обладал силой мохоборода и яростью берсерка, скимитары рассекали воздух с хищным свистом, а две длинные мускулистые руки не замирали ни на мгновение, продолжая плести смертоносную вязь серебристыми всполохами стали. Тобиус сражался на пределе сил, его посох превратился в размытое пятно, четко проявляясь лишь во время столкновений с клинками, волшебник демонстрировал акробатические приемы боя, используя свою подвижность и усовершенствованное тело. И он проигрывал.

Так и не восстановившийся полностью после пятилетнего отказа от тренировок, не вернув телу мышечного баланса, Тобиус задыхался, не поспевая за виртуозным фехтовальщиком, чьи руки находились в полной гармонии, а натиск был подобен камнепаду. Волшебник предпринял несколько попыток использовать телекинез, чтобы оттолкнуть, обездвижить или даже убить противника, но все они закончились ничем, будто двухголовый сбрасывал незримые щупальца чужой воли. Раз, второй, третий лезвия скимитаров прошли в дюйме от лица Тобиуса, а потом двухголовый искусно отвел выпад посохом, одновременно ударяя левым мечом, волшебник перехватил лезвие бронзовой рукой, но, промедлив всего лишь мгновение, пропустил сокрушающий удар лбом в челюсть и отлетел назад, падая на пол. Громадный урод надвинулся на него с неотвратимостью Безмолвного Фонарщика, наступил на левую руку, в которой был посох, ломая кости, и почти успел рубануть по голове, когда ему пришлось отшатнуться, дабы самому не быть разрубленным огромным двуручным клинком.

Райла Балекас перешагнула через раненого волшебника, описывая мечом вокруг своей гибкой фигуры серебристые круги. Она не давала тяжелому оружию остановиться, постоянно направляла инерцию для новых взмахов, быстрых и опасных, заставлявших двухголового отступать. У него были длинные руки, но короткие клинки, а ее меч помимо веса имел дополнительную ударную силу. Затем двухголовому стало не до продумывания стратегии боя, потому что на его спину вдруг прыгнул мертвый хобгоблин и вцепился в бычью шею всеми шестьюдесятью зубами. Лысый взревел раненым шакалотом, уронил один из скимитаров, оторвал мертвеца от своей плоти освободившейся рукой и сжал кулак — череп хобгоблина лопнул как переспелый плод хурмы. Ворона решила не упускать этого момента и пошла в атаку, но не успела она сделать и трех шагов, как была сметена телекинетическим ударом — на лбу у врага мимолетно вспыхнул магический знак, похожий на стилизованный свечной огонек, а в глазах воспылал свет волшебства. Он поднял свой меч и двинулся на женщину, полный решимости наконец убить всех неугодных и закончить этот обременительный бой, но Тобиус уже поднялся с пола. Серый магистр успел излечить свою руку и имел наготове Магматическое Копье. Мысль о том, что произойдет, если смертоносный сгусток магмы все-таки попадет в центр Сердцевины, отступила куда-то на задворки разума, а в самом центре пульсировала готовность защитить Райлу Балекас.

— Не посмеешь, — с сильным, но незнакомым акцентом произнес двухголовый, — не здесь!

— А ты проверь меня, — ответил Тобиус, чьи глаза, как в прежние времена, стали парой янтарных углей.

Мрачное лицо незнакомца застыло в серьезных раздумьях, из которых его вывел пронзительный вопль:

— Дектро, тварь! Ты должен был меня защищать!

Носитель леопардовой шкуры валялся на полу и визжал, закрывая руками лицо, а из-под его пальцев сочился зловонный дым. Рядом со столбом магической энергии замер Штербен, свободная рука которого была протянута к источнику огромной силы, а посох, лежавший в правой руке, весь был объят бело-зеленым пламенем. Трупы хобгоблинов на глазах теряли твердую форму и сливались воедино, образуя громадное и омерзительное целое. Существо, нависшее над Дектро, напоминало глиняную фигуру, слепленную из нескольких фигурок поменьше, но не разглаженную как следует. Из массы мертвой органики тут и там выглядывали узнаваемые части, искаженные лица, куски одежды и брони. То был гогол — огромный и могучий мертвец, собранный из нескольких трупов. Послушный воле создателя, он ударил, и если бы двухголовый не увернулся, он сложился бы пополам со сломанной спиной.

Тот, кого звали Дектро, проворно скользнул под рукой мертвеца, подскочил к визжащему магу, взвалил его тушу себе на плечо и что-то выкрикнул. В колодце немедля образовалось облако едкого тумана. Тобиус бросился туда, где лежала наполовину оглушенная Ворона, обнял ее и накрыл своим телом, он успел предугадать, что произойдет дальше, а именно — страшную боль, появившуюся в сломанных ребрах, когда двухголовый наступил на него. Тобиус застонал, придавливаемый к полу, но изо всех сил уперся локтями и коленями, чтобы принять основной вес на себя. Дектро наступил на него, оттолкнулся и исчез, сбегая вместе с подельником.

Через несколько часов, когда в Гильдхолле восстановилось хотя бы какое-то подобие порядка, Тобиус, вытащивший из Сердцевины некроманта и мечницу, передал их команде волшебников, искавших по всей башне раненых и убитых. Вкратце описав ситуацию, он позаботился о том, чтобы при входе в святая святых Гильдхолла появилась стража, после чего забрал своих големов, незамедлительно покинул белую твердыню и полетел над лесной дорогой в сторону Аллерхаса.

Он нагнал поезд, уже когда тот грузился на паром, и описал Хлое происшедшее. Принцесса была несколько потрясена и потребовала подробностей, но серый маг и сам не очень понимал суть тех неприятных событий, а потому лишь угрюмо молчал и глубоко затягивался табачным дымом, поглаживая большим пальцем драконью кость.

Их встретили на противоположном берегу Навьи, случайно. Огромный отряд, в который входили гвардейцы короля сплошь в черных латах и солдаты столичного охранного гарнизона, грузился на все свободные паромы, однако когда поезд выехал на берег, погрузка приостановилась.

Дверь кареты распахнул король. Он выглядел грозно и воинственно в своих доспехах, подчеркивавших стать, внушавших трепет перед великим, как говорили, воином, а его красные волосы выглядели особенно ярко на фоне черного металла.

— Миледи, я молился о том, чтобы с вами ничего не произошло, — молвил Радован, глядя ровно в лицо Хлое, которая вышла на ступеньку-подножку.

Позади короля были двое — Октавиан и еще один высокий муж в черных латах, суровый, с пронзительными глазами, гладко выбритым черепом и густыми рыжими бакенбардами. Именно он вскинул вверх сжатый бронированный кулак и громогласно провозгласил:

— Наша будущая королева цела и невредима! Возблагодарим же Господа-Кузнеца!

Гвардейцы и простые солдаты подняли одобрительный рев и стали лязгать металлом о металл, а лысый приблизился к королю.

— Сир, мы все еще идем к Гильдхоллу или же возвращаемся в Аллерхас?

Радован не слышал, все его внимание было поглощено Хлоей и ничем больше. Видя это, вмешался придворный маг.

— Возможно, чар Тобиус сможет пролить свет на этот вопрос?

— Я только что оттуда. Возникло крайне серьезное чрезвычайное положение, но к этому моменту ситуация взята под контроль.

— Выслушаю вас во дворце, чар Тобиус! Покинуть паромы, мы возвращаемся! Миледи, не доставите ли вы мне великую радость, согласившись поехать со мной на одном скакуне?

— Ваша радость, сир, есть главная цель моей жизни, — тихо и с достоинством ответила Хлоя.

Король с заметной нежностью принял ее тонкие пальцы в свою ладонь и, призвав Октавиана, бросившего на Тобиуса странный взгляд, повел принцессу к огромному коню.

— Не хватает двоих гвардейцев.

Тобиус, не заметивший приближения гвардейского офицера, вздрогнул, когда тот заглянул ему в глаза.

— Райла Балекас и Годлумтакари выжили. Ее состояние не угрожает жизни, сотрясение мозга, а вот холлофар потерял много крови. Я сделал для него все, что мог, и передал целителям Гильдхолла, у которых больше возможностей.

Носитель роскошных бакенбард едва заметно кивнул и хотел было уйти, когда серый маг его задержал.

— Простите, с кем имел удовольствие говорить?

— Капитан личной гвардии его королевского величества Радована Третьего Карапсуа граф Фредригар Желоран, маркиз фон Вельте, протектор Сазельвальда, лорд замка Великий Гриф. Честь имею.

— Так вот ты какой, капитан Желоран, — тихо сказал Тобиус, наблюдая за тем, как настоящий командир гвардии раздает приказы.

Войско вернулось в столицу королевства, и по какой-то причине оно было встречено спонтанным восторгом быстро выросшей толпы горожан. Жители Аллерхаса радостно приветствовали, в общем-то, недавно выступившую за стены гвардию и особенно короля, который ехал впереди всех, усадив спереди свою будущую жену. Однако стоило лишь прислушаться, и становилось ясно, что имени Радована почти не звучало — люди приветствовали Хлою.

Спустя три дня Тобиусу прислали приглашение посетить церемонию торжественного захоронения жертв атаки на Гильдхолл, подписанное рукой Илиаса Фортуны. Такие приглашения получили и еще некоторые обитатели замка Ардегран, но Радован попросил Хлою отказаться от поездки и остаться под защитой надежных стен, гвардейцев и придворных волшебников. Сам король вместе со свитой отбыл в Гильдхолл, и Тобиусу, по личной просьбе монарха, пришлось сопровождать его, вместо того чтобы долететь до места. Разумеется, он создал своего равноценного двойника и оставил его охранять принцессу.

Все было бы не так уж и плохо, если бы молодой, сильный и немало повоевавший на своем веку Радован поехал в карете, но король предпочел ей своего огромного скакуна. А Тобиус, всю жизнь бежавший от верховой езды как ахог от ладана, вынужден был взобраться на спину подведенной ему лошади. Король уже был в седле и приказал выступать, так что призывать магического скакуна[24] оказалось некогда.

Так он и трясся в седле, будто мешок с картоплей, вызывая прикрытые, но все равно заметные смешки у гвардейцев. Место риву досталось крайне престижное — ему позволили ехать рядом с королем под личным знаменем Радована в окружении его грозных и молчаливых телохранителей. Тобиус променял бы все это на поездку в самом хвосте, желательно на дне вилланской телеги, устланной сеном, ибо в области промежности у него было отбито и натерто уже абсолютно все.

— Вы сильно изменились с нашей первой встречи, чар, — заметил король, сидя на коне со сноровкой и достоинством человека, будто родившегося верхом, — у вас изменился цвет волос.

— Смею заметить, что у вас тоже, сир.

Радован рассмеялся — громко, заливисто, красиво.

Он выглядел и вел себя как правитель, которого нельзя было не любить, думал Тобиус, молодой, сильный, смелый, красивый, не по годам мудрый. Но жители Аллерхаса все равно не приветствовали его, ибо этот человек отметил себя клеймом убийцы собственной семьи. Он вынес им приговор и сам же его исполнил. Невольно взгляд волшебника опустился ниже, туда, где к седлу крепились ножны с великим двуручным мечом по имени Хардзукар. То был меч палача, но какой! Очень широкий обоюдоострый клинок без гарды, длинная рукоять с тяжелым навершием и слегка выгнутая дуга, украшенная черным золотом вместо острия. Палаческому мечу и не полагалось острие, но сам клинок имел в высшей степени странную форму и, даже если его ковали гномские мастера, наверняка был страшно тяжел.

— Этим мечом я казнил своих братьев, сестер и всех их потомков, которые могли бы в будущем угрожать моим потомкам.

Тобиус сделал вид, что не услышал этих слов, дабы не показать, как они его ошеломили. Он видел затвердевшее лицо короля, который больше не улыбался.

— Они хотели прибрать к рукам то, что отец определил мне в наследство. Они думали, что младший брат до конца жизни будет тренькать на лире и петь песенки, а если не захочет такой судьбы, то его всегда можно будет образумить, посадив под замок и приморив голодом. Они все ошибались, и расплата оказалась тяжела. Для нас всех.

— Я не исповедник, сир.

— А я не исповедуюсь, еще не хватало.

— Но почему вы говорите об этом со мной?

— Всего лишь облекаю в слова мысли, которые появились в вашей голове, когда вы посмотрели на мой меч. Не надо бояться мыслей, как не надо бояться слов. Именно с этого начинается страх перед поступками, а мужчина, боящийся поступков, не может быть мужчиной. Тем более королем. Вы ведь человек действия, не так ли, чар Тобиус?

— Об этом могут судить другие, не я.

— И другие судят о вас, чар Тобиус, не сомневайтесь, так же, как обо мне. Но вам досталась слава героя, пережившего встречу со смертью, а мне — твари, отнявшей жизни собственной семьи. То, что семья желала разорвать меня на части, не в счет, — он зло улыбнулся, — в моем случае победителя можно осудить.

— Жалеете, что не оставили им жизни?

— Король должен поступать так, как должен поступать король. Жалеть об этом — значит ненавидеть свою страну, ибо я защитил десятки тысяч жизней ценой нескольких тысяч. Выгодная сделка с судьбой как для короля, ибо меж двух зол нужно выбирать меньшее. Думаете, отец завещал престол младшему сыну, потому что любил его больше старших чад? Или потому что на старости лет он выжил из ума? Нет. Радован Второй не хотел отдавать Риден в руки шайки жадных и близоруких транжир, погрязших в собственных пороках. Защитить его наследие — мой долг, и я позабочусь о том, чтобы исполнить его сполна. А что у вас за долг, чар Тобиус?

Магистр помедлил с ответом, подбирая слова.

— Служить миледи защитой, как было обещано ее отцу.

— Нет, это последнее одолжение, которое вы оказываете Бейерону Карторену. Какой долг у вас перед самим собой? Что вы должны сделать, чтобы не потерять самого себя? Цель всей вашей жизни, чар Тобиус, в чем она состоит?

Волшебник моргнул, и в тот краткий миг темноты перед ним предстал образ существа с рогами, шипами и красной чешуей, не то человека, не то ящера, безжалостного чудовища, намеренно извратившего свой облик вслед за моралью.

— Наверное, я почувствую, что выполнил некий важный долг, когда в этом мире станет одним очень большим злом меньше.

Король хмыкнул.

— Видимо, вы, как и я, тоже боретесь с большим злом. Не буду притворяться, что понял, о чем вы говорите, но искренне надеюсь, что у вас получится.

Гильдхолл чернел траурными знаменами, вывешенными на стены, и все вымпелы на его шпилях сменили цвета гильдий на черный. Заезжать внутрь не было нужды, церемония погребения проходила в стороне от внешней стены, на той же проплешине, где стояла на высоком постаменте статуя Джассара Ансафаруса. Ей было никак не меньше трех тысяч лет, но ветер и дожди не смогли испортить памятник древнего зодчества.

На обширном свободном пространстве стояли ровными рядами мраморные гробы, которых было пугающе много. На крышках виднелись высеченные эмблемы гильдий и имена тех, кто лежал внутри.

— Не думал, что их будет так много, — сказал король.

Волшебники Гильдхолла облачились в одинаково черные одеяния без знаков гильдейской принадлежности, выражая тем самым свое единство в скорби. Тобиус невольно порадовался, что успел сменить цвет плаща с синего на траурный черный, прежде чем покинуть Ардегран. Тысячи волшебников медленно двигались меж бесконечных мраморных рядов, прощаясь с погибшими знакомыми и друзьями. Согильдейцы провожали и даже порой оплакивали бывших соратников. Выжившие произносили тихие речи над теми, с кем недавно, возможно, соперничали не на жизнь, пытаясь возвыситься в иерархии Гильдхолла. Главы самых влиятельных гильдий собрались у пьедестала статуи и негромко разговаривали, но разом умолкли и склонились в приветствии, когда король приблизился к ним.

— Соболезную вам, достопочтенные.

— Гильдхолл польщен вниманием вашего величества, — ответил за всех Илиас Фортуна.

— Пустое. Неважно выглядишь, господин Илиас.

Фортуна выглядел не просто неважно, он походил на мертвеца, причем погибшего в страшных муках. Прежде красивый и статный мужчина с каштановыми волосами жутко обгорел, и лицо его теперь блестело жирным слоем целебной мази. А еще он где-то потерял правую руку.

— Эта ерунда не стоит вашего внимания, сир. Раз вы здесь, мы можем начинать.

Волшебник приподнял и опустил трость, после чего по земле пробежала легкая дрожь, заставившая несколько тысяч людей и нелюдей обратить взгляды к статуе. Голос Фортуны зазвучал так, будто он стоял рядом с каждым из скорбевших.

— Мы никогда не были монолитом. Мы никогда не были едины в суждениях и целях. Мы не походили один на другого, и многих из нас нельзя было назвать друзьями. И мы по праву гордились этим! Широтой взглядов, свободой магических практик, независимостью. Мы были островом-крепостью посреди моря бушующих сил, желавших отправить нас на дно, и, несмотря на частые противостояния между собой, мы всегда выступали против внешних угроз единым порывом. И мы по праву гордились этим! Друзья мои, братья и сестры в Даре, по нас нанесли сокрушительный удар, который каждый ощутил в большей или меньшей степени. У нас отняли друзей, возлюбленных и даже заклятых соперников. Каждая гильдия понесла потери, а некоторые были уничтожены полностью. Кто-то желает увидеть Гильдхолл разоренным, объятым огнем и паникой, кто-то желает, чтобы нас не стало, и он показал, насколько сильно это желание. Если бы не отвага двоих волшебников, вставших на защиту Гильдхолла, возможно, этих гробов было бы в разы больше.

— Смотри, как рушатся вековечные устои. Смотри и запоминай.

На Тобиуса пахнуло запахом свежераспаханной земли, пришедшим вместе с голосом, похожим на скрежет трущихся одна о другую гранитных плит. Рядом с серым магистром появился Сегук Тектоник, один из управителей Академии Ривена, волшебник, из-за ширины плеч казавшийся коренастым, несмотря на высокий рост. Он не надел черного, оставшись в своей обычной темно-зеленной куртке, простых коричневых штанах, босой и с цельнокаменным посохом, зажатым меж грубых пальцев каменотеса.

Вслед за Фортуной заговорил другой волшебник:

— В связи с последними обстоятельствами главы старших гильдий единогласно решили предоставить Илиасу Фортуне особые полномочия. Отныне он официально является верховным магом Гильдхолла, первым, получившим этот титул со дня зарождения нашего сообщества! Отныне он возглавит борьбу против врага, задумавшего нас уничтожить, и проследит за осуществлением возмездия!

Серому волшебнику показалось, что эта весть вызвала в магах Гильдхолла противоречивые чувства. Большинство приветствовало нового верховного, но и тех, кто оказался растерян и даже немного напуган, оказалось достаточно. Поглядев по сторонам, Тобиус с ходу насчитал два десятка именно таких, растерянных.

— И что это значит, ваше могущество?

Не получив ответа, он повернулся к Сегуку, но тот как сквозь землю провалился, что было вполне вероятно.

Никто не заметил, как из леса вышли сэпальсэ, а когда эти грациозные создания приблизились к статуе, Фортуна обратился к ним на их языке. Крупный самец, а вслед за ним и другие оленьи люди приложили к губам витые трубы странной формы. То, что зазвучало следом, было скорбью, одной долгой переливчатой нотой, неизвестной даже самым великим менестрелям мира. В пьедестале статуи открылся темный зев, и один за другим гробы отрывались от земли, чтобы сквозь него опуститься вниз, в подземную крипту Гильдхолла и занять там свои места. Скорбная нота все тянулась, а ожившие уста каменного Джассара громко называли имена тех, кто опускался под землю. Когда последний гроб исчез и пьедестал закрылся, сэпальсэ покинули плешь и вернулись в свой лес; скорбящие начали расходиться. Большинство из них отправлялось в сторону белого города, укрытого траурными полотнищами, а некоторые гости уже поднимались в седла и исчезали внутри своих экипажей.

— Задержитесь, чар Тобиус? Я ведь хотел переговорить с вами. — К магистру приближался обожженный, однорукий, опиравшийся на трость Илиас Фортуна. — Простите, что не назвал вашего геройского имени. Насколько мне известно, вы держитесь в тени и не желаете привлекать лишних взглядов.

— Это так, — слегка кивнул Тобиус из-под капюшона, — хотя сейчас, проживая в Ардегране и имея должность при ее высочестве принцессе Хлое, я как никогда уязвим. О чем вы желали поговорить, господин Фортуна?

— Не здесь. — Верховный маг шевельнул пальцами, и мир вокруг преобразился. Они оказались посреди леса на бережку маленького пруда. — Здесь. Присаживайтесь.

Рядом с кромкой воды лежал на боку длинный менгир, обросший мхом, на который Илиас Фортуна с видимым трудом опустился.

— Вижу, вам больно.

— Ничего непоправимого, я верну себе и здоровую кожу, и руку. А боль — чепуха.

У Тобиуса было свое мнение о том, что есть боль, но он придержал его. Вид с выбранной точки обзора открывался восхитительный, особенным его делали горы, величественно возносившиеся над древесными кронами вдалеке.

— Это ведь Сельвийские горы, верно?

— Они.

— Однако Сельвийские горы находятся в Дикой земле. Короткий, но высокий массив, прилегающий к западным границам Ридена только самым восточным своим концом. Я еще в первый визит удивился тому, что вижу их посреди страны.

— Да. Кто-то из создателей Тонтуна подумал, что выстроить величественную цитадель на фоне гор было бы просто великолепно, и он не ошибся. К счастью, выращивать настоящие горы не стали, а отправились к Сельвийскому хребту и установили там некий артефакт, захватывающий картинку и ретранслирующий на приемный артефакт, спрятанный в лесу. Эта масштабная иллюзия видна только тем, кто находится в Тонтунском лесу.

— Красиво. А еще я заметил, что и сам Тонтун виден лишь тогда, когда выезжаешь на ту большую плешь.

— Тоже задумка гроганских зодчих. Белая твердыня не видна извне, хотя она так огромна, что ее должно быть видно на сотни лиг округ. Не знаю, зачем это было нужно и кому.

Волшебники немного помолчали, созерцая вид, оставленный им в наследство.

— Он желает получить все.

— Господин?

— Шивариус Многогранник. Он желает получить все. Гильдхолл и власть над гильдиями.

— Пытался использовать вас?

— И мою гильдию. До своей опалы ренегат приезжал сюда и имел разговор с главой каждой из наиболее влиятельных гильдий, в том числе и со мной. Он выбирал тех, кого выгодно было склонить на свою сторону в будущем. Сначала Шивариус решил остановиться на мне, ибо знал о главном стремлении моей жизни — создании Единого Магического Ковена Вестеррайха. Он пытался привлечь меня обещаниями содействия в обмен на некоторые мелочи, но я не пошел на поводу. Хотя соблазн был.

— Ковен?

— Да, Единый Магический Ковен. Я много лет твержу о том, что ради блага магии и тех, кому она должна помогать, магические школы должны вновь двинуться в сторону централизованного управления, вновь стать единым целым. Конечно, меня воспринимают как идиота. Маги, занявшие вершину иерархии в своих магических школах, и слышать не желают об утрате даже мельчайшей толики независимости. Они думают, что находятся в безопасности за волшебными стенами, но последние события доказали, что неуязвимых нет, и что можно совершить нападение на целую магическую школу разом. — Фортуна перевел дыхание, длинные речи утомляли его. — Тогда я смог отбить интерес ренегата к Гильдхоллу, но после изгнания Шивариус стал слать ко мне своих фактотумов, уговаривая, а потом и требуя содействия в деле переподчинения нашего сообщества его воле. Он утверждал, что имеет исключительное право повелевать всеми волшебниками, и что будущее магии за ним, а все, кто пойдет против него, будут сметены.

Архимаг вновь перевел дыхание, а Тобиус почувствовал сильную потребность в глубокой затяжке.

— Я упорно отказывался становиться его орудием и следил за теми гильдмастерами, которые оказались не столь тверды в принципах, — продолжил Илиас надтреснутым голосом, — и он решил наглядно показать, чем чревато его нетерпение. Если бы не вы и Штербен, чар Тобиус, сегодня в нашей крипте оказалось бы намного больше новых гробов. При этом список пропавших без вести волшебников длиннее списка похороненных. Несколько гильдий полностью отсутствовали в Гильдхолле, когда проходил финальный бой за Кубок Гильдий. Совпадение? Не думаю.

— Они все перешли в услужение к Шивариусу и в день резни были предупреждены. — Тобиус туго набил драконью пасть своей трубки, вопреки правилам приличия, прикурил от бронзового пальца, медленно и глубоко затянулся, задержал дым в легких и выпустил через нос. — Все очень плохо.

Маги вновь умолкли, наслаждаясь успокаивающим видом пруда, в котором не отражались высящиеся над лесом горы.

— Я позвал вас в Гильдхолл тогда, чтобы лично познакомиться с человеком, который смог выжить при встрече с чудовищем.

Серый волшебник опустил поправку относительно своего выживания.

— Пять лет назад, — ответил он, — я выступил против того, кого мне не суждено было одолеть, и я был раздавлен огромной неумолимой силой. Никому не желаю такой судьбы, и если вы, господин Фортуна, готовы сразиться с этим чудовищем, я помогу вам чем смогу. Но если вы думаете, что я еще раз осмелюсь открыто выступить против него, дабы оно снова измочалило меня, то вы слишком хорошо обо мне думаете.

— Он ищет вас…

— И все еще не нашел, благодаря тому что я стараюсь не высовываться. В Ардегране мое лицо скрыто ложной личиной либо капюшоном, мое имя знает горстка людей, достойных доверия, а вслух оно практически не произносится. Я прячусь постоянно, даже когда приходится быть на виду. Ренегат же великий маг и еще более великий изверг, поглощенный идеей собственного величия, которую желает воплотить любой ценой. Кто сможет ему противостоять? Не знаю. Да и какая разница, коли его невозможно найти? В любом случае, если решили что-то делать, делайте это быстро, ибо время не на нашей стороне. Шивариус собирает армию волшебников, его тень наползает на Вестеррайх, и страх перед ним сломает слабых духом прежде, чем они заслышат хотя бы эхо его шагов.

— Я тоже понимаю ситуацию именно так. Но прежде у меня были связаны руки. Теперь я верховный маг Гильдхолла и всего Ридена. Это беспрецедентно урезает вольности отдельных гильдий, но главы сильнейших решили, что это приемлемая жертва во имя общей безопасности. Теперь я обладаю новыми правами, и сегодня я ими воспользуюсь. В Гильдхолл с целью выразить соболезнования прибыли послы не от всех, но от многих магических школ, и сейчас они ждут встречи со мной. На ней я, пользуясь правом верховного мага, намерен созвать Великий Волшебный Собор.

Если бы Тобиус не придерживал трубку, он выронил бы ее, услышав про это.

В первый раз Великий Волшебный Собор проходил более полутора тысяч лет назад, в сто одиннадцатом году, сразу после окончания Войн Веры, и хотя он именовался "Волшебным", не менее важными сторонами на нем являлись представители новорожденной Амлотианской Церкви и новой вестеррайхской аристократии, выкованной в столетней войне из старой гроганской знати. На Соборе были приняты основные законы относительно нового положения волшебников бывшей империи, перечни их свобод и обязанностей, уклад взаимоотношений с Церковью и межгосударственное деление новых королевских династий… впрочем, сотни раз менявшееся позже в процессе войн и междоусобиц. Первый Великий Волшебный Собор стал событием эпохальным, и за прошедшие одна тысяча пятьсот тридцать лет его еще не раз созывали, когда приходили беды, затрагивавшие весь Вестеррайх, и для решения которых необходимо было единство Церкви, магического сообщества и светских владык. Великий Волшебный Собор созывали во времена войн Некромантов, во времена Пламенных походов, во времена Пегой кобылы[25] и войн Красной Листвы. И вот вновь появилась опасность столь великая, что один из верховных магов Вестеррайха решил созвать новый Великий Волшебный Собор.

— Если я правильно помню, то в последний раз его созывал Папа Синрезарский пятьдесят два года назад.

— Пришло время сделать это вновь. Будет трудно, долго и опасно, ибо есть сила, которая воспротивится этому, но я клянусь, что добьюсь своего. На новом Соборе я поставлю вопрос о создании Единого Магического Ковена, который будет существовать вплоть до тех пор, пока ренегат, еретик, заговорщик и узурпатор Шивариус Многогранник не взойдет на святой костер. Вы первый, чар Тобиус, кому я открываю это свое решение. Что думаете — я безумен или я безумен сверх меры?

— Вы вполне приемлемо безумны, — задумавшись, ответил Тобиус. — По правде, мне трудно вот так, с разбегу, охватить всесторонне идею, которую вы, господин Фортуна, наверное, вынашивали на протяжении лет, но я согласен, что поодиночке волшебные школы намного уязвимее, а централизованное направление их сил и тесное взаимодействие с духовной и светской властью… из этого может что-то получиться.

Серый маг затянулся и скосил глаза на обожженного, покалеченного, но живого и рвущегося в бой Фортуну.

— А теперь скажите наконец — чего вам надо от меня?

— Думаете, я чего-то от вас хочу?

— Думаю, что бескорыстные маги не становятся верховными.

— Вы правы, — рассмеялся архимаг, хотя это причиняло ему боль. — Вообще-то изначально я хотел послать с этим поручением Штербена, но сомневался в успехе, а когда узнал, что вы в Ридене…

Архимаг не увидел, но ощутил, что допустил ошибку. Тобиус ничем себя не выдал, но Илиас понял, что серому магистру пришлось не по нраву слово "поручение". Он не желал исполнять поручений кого бы то ни было, да и не обязан был с тех пор, как Академия Ридена решила поставить его "вне круга", а король освободил от присяги. Тобиус был свободным магом вне школ, что лишало его протекции, но при этом не налагало почти никаких обязанностей. Хотя печать "вне круга" все еще не появилась на его ауре, он был уверен, что рано или поздно это произойдет.

— Я неверно выразился, простите. Поручением моему фактотуму была миссия, важность которой возросла стократ после моего назначения. Видите ли, у меня есть один старый друг. Мы вмести состояли в Безумной Галантерее, путешествовали, нанимались на службу, сражались и выполняли разные задания…

— Вы состояли в одном из знаменитейших наемных отрядов Вестеррайха? — уточнил Тобиус.

— Не только Вестеррайха, чар. Безумную Галантерею прекрасно знают и на Правом Крыле, в Вольных Марках, Армадокии, Протектории Аримеада, на самом архипелаге Хвоста и еще много где. У отряда многовековая история, так что нечему удивляться. Мой друг и я со временем оставили службу и решили пойти схожими путями, оба добились успеха, я здесь, а он — в Мистакоре, Аметистовом университете. Мы поддерживали связь долгое время, помогали друг другу делом и советом, но некоторое время назад он перестал связываться со мной, а судя по слухам, еще и начал вести себя странно, конфликтовал с властью, погружался в паранойю. Дела его пошли хуже, а я ничем не мог помочь, потому что мой друг просто отсылал прочь моих посланцев.

— Вам не приходило в голову, что это осознанное решение?

— Без предпосылок? Без явных причин? Я бы подумал об этом, ведь у волшебников бывают, так сказать, "странности", но не в том случае, когда тебя обложили со всех сторон и надо искать поддержки у друзей. Он всегда был в высшей степени разумен и рационален, так что не стал бы пренебрегать мною. Теперь же, когда я стал верховным, еще важнее связаться с ним. Штербен — мое доверенное лицо, но сейчас он не способен исполнить поручение, а потому я прошу вас передать послание моему другу. Вас он примет хотя бы из интереса — ведь вы весьма прославленная личность. Опять же не поймите неправильно, но я боюсь, что его окружают не те люди, что он невольный узник и его связь с миром фильтруется. Если я прав, то барьер должен быть пробит. Это важно.

Тобиусу слушал вполуха, больше размышляя о том, откуда Фортуне стало известно о его намерении отправиться в Архаддир? Многие ли знали об этом? А кто из знавших мог стать источником для верховного мага?

— Разумеется, если вы окажете мне эту услугу, я не останусь в долгу, и вы всегда сможете рассчитывать на поддержку Гильд…

— Ловлю на слове. Я действительно намерен отправиться в Архаддир через некоторое время, и я попытаюсь вам помочь. Кому вы хотите передать послание, декану какого-нибудь факультета? Или профессору какой-нибудь кафедры?

— Ректору, Осмольду Дегероку.

Паршивый щучий сын, подумал Тобиус, выдыхая стайку дымных мотыльков, ты следишь за мной давно и внимательно.

— Давайте ваше послание.

— Решили, оно у меня при себе?

По лицу Тобиуса расползлась не предвещающая ничего доброго препоганая ухмылка.

— Я знаю, что оно у вас при себе, господин Фортуна, потому что я знаю таких волшебников, как вы.

— Каких же?

— Волшебников в лучших традициях.

— Неужели я вас чем-то обидел?

— Ничуть, скорее оправдали ожидания. Я стану вашим послом, но сделаю все так, как мне будет сподручнее.

Или так, как получится, додумал Тобиус про себя. В его протянутой руке появился запечатанный свиток, намотанный на основу — нефритовую палочку. Воспользовавшись Истинным Зрением, маг отметил солидный набор защитных чар, которые открыто сулили мучительную смерть чужаку, сломавшему печати. Пальцы левой руки сжались, татуировка на ладони неярко вспыхнула, и свиток исчез.

— Спасибо за оказанное доверие, — сказал серый магистр, поднимаясь с менгира и отряхивая плащ сзади. — Кстати о доверии, как там ваш помощник? Когда я вытаскивал его из Сердцевины, он неважно выглядел, мне даже показалось, что он перегорел.

— Штербен выжил и сейчас окружен лучшими целителями Гильдхолла. Я и сам только-только встал на ноги, а за всеми делами совершенно не было возможности наведаться к нему.

— А вот я бы не отказался. Хочу показать ему один любопытный артефакт.

Фортуна пожал плечами и обошелся парой слов для провеса портала. С такой легкостью на памяти Тобиуса этого еще никто не делал.

— Чар Тобиус, подумайте на досуге о том, что, помогая мне, вы участвуете в написании истории. Возможно, именно ваша помощь окажется критически важным фактором, который сформирует будущее этого мира.

Серый маг спрятал трубку в сумку, зажал одну ноздрю и совершенно беспардонно высморкался через другую.

— Слишком большие величины для того, кто и собственную историю не способен писать. Всего наилучшего, господин Фортуна.

Тобиус перешел из леса прямо в одну из четырех вершинных башен, и его появление насторожило нескольких волшебников со знаками "Любимцев Фортуны" на одеждах.

— Сегодня все носят черное, почему вы в повседневном? — нагло спросил он, чем смутил местных.

— Так мы… не…

— Я ищу Штербена, господин Фортуна позволил мне его навестить.

Отчего-то решив не подвергать его слова сомнению, члены гильдии указали путь, и вскоре Тобиус встретился с очень толстым длинноносым волшебником, чей гладко выбритый череп покрывала запутанная вязь охряных завитушек. От него пахло лекарственными травами, а теплая успокаивающая аура выдавала целителя, причем весьма сильного.

— Проведать? — переспросил толстяк. — Пожалуйста, но что толку, если он до сих пор не пришел в себя.

— До сих пор?

— Да. Беда с этими некромантами, многие целебные чары действуют на них противоположным образом, приходится осторожничать и работать в треть силы.

— Знакомая проблема.

— Не знаю даже, как его вернуть, — не слушал Тобиуса целитель, прямо во время речи погрузившийся в собственные размышления.

Решив оставить его наедине с самим собой, серый маг вошел в процедурный покой, где обнаружил Штербена, лежавшего в каменной ванне, наполненной изумрудно-зеленой жидкостью. Сильно пахло смесью различных трав бальзамирующегося свойства. Магистр пододвинул к ванне табурет, уселся, прикрыл глаза и раскинул вокруг бесчувственного сеть своих диагностических чар.

Когда Тобиус вытаскивал его и Ворону из Сердцевины, Штербен уже потерял сознание от перенапряжения. Он очень глупо поступил, проведя второе поднятие без ритуалов, хотя, возможно, этим и спас всех. Серый маг с содроганием и стыдом вспоминал, какая безрассудная решимость владела им тогда, как он готов был рискнуть жизнями тысяч ради жизни… кого? Девки, чью голую задницу хлестал дубовым веником в бане? Если кто-то узнает об этом, то он, Тобиус, совершит самоубийство из чувства стыда, ибо истинные маги не могут поддаваться столь низменным страстям, это позор.

Серый волшебник вздрогнул и открыл глаза, стал опасливо озираться. В помещении, где кроме него и бесчувственного некроманта никого не было, на Тобиуса кто-то посмотрел, и взгляд этот приласкал кожу призрачным, почти неосязаемым касанием. Травяной запах уступил набирающему силу трупному зловонью. Магистр без промедления вскочил и занял оборонительную стойку — столь резкая смена обстановки могла свидетельствовать о присутствии рядом некой сущности, которую даже глаз мага не мог распознать, но, усилив приток крови к глазным яблокам, Тобиус все-таки увидел.

Нечто во всех смыслах тощее, почти несуществующее находилось над Штербеном и соединялось с ним в области шеи, будто смыкая на горле некроманта руки. Это бестелесное "костлявое" существо наблюдало за серым магом фосфорными огоньками, то и дело грозя полностью растаять, если он хоть на миг отведет взгляд. А потом оно вдруг оставило Штербена и, став порывом сквозняка, рвануло сквозь Тобиуса. Его тело наполнилось свинцовой тяжестью и могильным холодом, трупный смрад ворвался в ноздри и разлился вкусом гнили на языке. Это продлилось недолго, и то, что едва ли было тенью тени, полностью растворилось где-то в слоях мироздания, а Тобиус, изначально хотевший показать некроманту арбалет лермазу, шатаясь, сдерживая рвотные позывы, убрался прочь. Все пошло не так.

Маг висел в темном безмолвии, и казалось, что длится это вечность, что пора уже начать сходить с ума, но Тобиус не спешил. Он знал, что это может продолжаться сколь угодно долго, если у его мучителя останется хотя бы самая малая надежда на успех. Шепчущий и не нуждался в чем-то большем, нежели маленькая трещина в ментальной броне, чтобы через нее начать разъедать разум и сильнее подтачивать волю. Разложение начинается с малого, нужно лишь найти уязвимое место.

— Я уже начал скучать по тебе, Тобиус. С тех пор как твоя рука перестала болеть, ты почти не видишь кошмаров, и это не облегчает моей участи.

Волшебник молчал. Он решил присовокупить к свой слепоте еще и немоту, сопротивляться и внушать Шепчущему мысль о его собственном бессилии. Мучаясь кошмарами и болями на протяжении прошлых лет, Тобиус справлялся с настырными увещеваниями, угрозами и посулами, которые вонзались в его мозг раскаленными гвоздями, а значит, теперь тем более мог держать защиту, не растрачивая сил на борьбу с болью.

— Я следил за тем, как ты едва не погиб недавно. Тебя спасла женщина с острой железкой в руке. Да, великий маг, спасенный простой смертной, позор, ничего не скажешь! Если бы я был с тобой, ты бы смог решить ту проблему одним усилием воли, но нет, ты продолжаешь упорствовать!

Тобиус молчал.

— Прячешься от тех, кого мог бы одолеть, ищешь знания, до которых подать рукой. Ты стал ничтожен, и довела тебя до этого глупость. Когда же ты одумаешься, когда примешь мой дар?

В безграничном мраке зажглись и быстро приблизились красные огни глаз, но волшебник не проронил ни слова. Шепчущий же покружил вокруг него, как акула вокруг раненого тюленя.

— Думаешь, что ты силен? Думаешь, что уже неуязвим, что я не смогу тебя задеть, волшебник? Ты ведь не знаешь, что я вижу… все твои сны.

Тобиус молчал, но что-то в нем предательски встрепенулось.

— Волшебник, привыкший подчинять свой разум и тело железной воле, вдруг променял кошмары на влажные сны. Как ты мог предпочесть ее мне? — За обиженным тоном последовал лающий хохот, сиплый и неестественный, будто смеяться пытался хищный зверь, никогда прежде не делавший этого. — У тебя дурной вкус, она не похожа на тех женщин, перед которыми мужчины падают на колени и благодарят высшие силы за то, что они мужчины. Скорее перед ней падают на колени, чтобы вымаливать жизнь. Ты не так силен, волшебник, у тебя появилась маленькая слабость…

— И что же ты можешь ей сделать, забытый страх древнего мира, незримый и неслышимый ни для кого, кроме кучки волшебников?

Шепчущий не ответил, лишь вновь тихо засмеялся, ибо добился своего. Алые очи погасли.

Волшебник очнулся в своих покоях под присмотром нескольких целителей и под охраной нескольких гвардейцев, из которых по имени он знал лишь одного — Улькио Кайдериваля, также прозывавшегося Кардамоном. К нему волшебник и обратился с вопросами, как только смог говорить.

Хомансдальф поведал, что его обнаружили Вадильфар из Криксенгорма и Вилезий Вильтгрин. Их отправили на поиски, когда маг не присоединился к отъезжающему в Аллерхас королю, и гвардейцы преуспели. Волшебник был найден в состоянии столь плачевном, что его даже посчитали мертвым сначала, но с этим, к счастью, ошиблись.

Тобиус, к слову, и чувствовал себя мертвым. Ну, или, по крайней мере, настолько паршиво, что смерть сошла бы за лучшее. Помимо общей слабости, головной боли, тошноты и вкуса тухлятины на языке, имело место расстройство зрения. Глазные яблоки болели, будто под веки сыпанули горячих углей, и каждое движение эту боль обостряло. Людей вокруг серый магистр видел нечетко, лишь сосредоточившись, получалось это исправить, но и боль становилась острее. Лекари, следившие за обоими его телами, материальным и астральным, толком не пытались ничего объяснять, а на просьбы передать показания диагностических чар качали головами, попросту беся Тобиуса. Он пригрозил им кровавой рвотой, от которой они не смогут избавиться, после чего получил желаемое. Ставить диагноз себе самому — дело неблагодарное, зато никому не нужно объяснять некоторые особенности астрального тела, такие как отсутствие Путеводной Нити, к примеру.

Тяжелых аномалий не оказалось, только нарушение энергооборота за счет слишком сильной нагрузки на зрительные нервы. Иными словами, Тобиус перенапряг свои глаза, пытаясь увидеть незримое, что ударило по них, расстроило гармонично работавшую систему энергопроводящих потоков и внесло сумбур в устройство астрального тела, что, в свою очередь, ударило по телу материальному. По крайней мере, все выглядело именно так, хотя и не объясняло ряда вещей. К примеру, того, как соприкосновение с некой сущностью, висевшей над Штербеном, могло повлиять на серого мага? Никакие возможные последствия не отражались на плавающих в воздухе фата-морганах, демонстрировавших диаграммы показателей; только сильное энергетическое давление в области глаз.

Тобиус прописал себе покой — это все, что он мог сделать. Никакие лекарства не помогли бы восстановить баланс сил в астральном теле, только покой и медитация. Конечно, в этом могла пригодиться помощь целителей, которые бы осторожно посодействовали, но в Тобиусе заговорила подозрительность, и он не захотел подпускать к себе незнакомых волшебников.

Вскоре своего незадачливого опекуна навестила принцесса Хлоя, которой надо было убедиться, что он жив, и если не здоров, то хотя бы цел. Успокоив ее, волшебник вернулся в медитативное состояние, в котором, манипулируя энергиями, возвращал свою сущность к порядку. Шли часы, а он лежал с завязанными глазами, пытаясь разобраться с путаницей в астральном теле.

Перед внутренним взором вспыхнуло нечто, в чем Тобиус не сразу узнал контур сигнария Талбота Гневливого. То был первый опыт дальней ментальной связи для него, так что волшебник стал неуверенно тянуться к сигнарию мыслью, пока не услышал в своей голове знакомый голос.

— Значит, ты все-таки выжил в этой гильдхоллской заварушке.

— Вы не спешили в этом убедиться, ваше могущество.

— У меня не было оснований волноваться, Тобиус, я верил, что уж кто-кто, а ты-то сможешь защитить свою жизнь, — своеобразно похвалил Гневливый. — Что может убить того, кто вырвался из когтей Шивариуса?

— Я бы не хотел этого узнать, — пробормотал серый маг.

— Так что произошло? До нас доходили обрывочные слухи — нападение на Гильдхолл, многочисленные жертвы, покушение на принцессу. Клянусь, если бы последнее подтвердилось, король бы двинул на Риден войска.

— Жизни миледи ничто не угрожало… по крайней мере, ничего уготованного специально для нее. Это был саботаж, подстроенный, как считает Илиас Фортуна, Шивариусом в отместку за нежелание сотрудничать. У врага возрос аппетит, единичных случаев ренегатства ему теперь мало, хочет подчинить себе целую магическую школу.

Тобиус подробно рассказал своему в прошлом наставнику о том, что творилось в Гильдхолле в день финальной битвы за Кубок Гильдий.

— Да, тучи сгущаются над нами. Бьюсь об заклад, что Фортуна прав, те двое служат предателю.

— Вы знакомы, ваше могущество?

— Нет, но я знаю, кто они. Громадного урода нельзя ни с кем спутать, это Двухголовый Дектро, а тот, кто работал с сердечным контуром, наверняка Ибехей Поработитель. Поздравляю, Тобиус, ты встретился с двумя крайне опасными ублюдками и вышел победителем.

В прежние времена Тобиус не преминул бы напомнить, что был не один, что ему повезло. Нынешний Тобиус промолчал, хотя и возгордиться себе не позволил.

— Кто они?

— Преступники, Тобиус, одни из тех, кого Шивариус освободил.

Серый магистр мысленно вернулся в прошлое, в подземелья Академии Ривена, в тюрьму, по которой успел пройтись ураганом архимаг-ренегат, и к множеству пустых клеток, в которых должны были сидеть самые опасные магические преступники Вестеррайха.

— Как я слышал, эти двое явились в Вестеррайх с юго-восточных морей, они пираты, отправленные на поиски экзотических рабов. Не знаю, чем думал тот, кто их посылал, но явно не головой. В Вестеррайхе их довольно быстро выследили и поймали, хотя дались они немалой кровью.

— Почему не подвергли Полному Усмирению[26]?

— Сначала хотели, да потом расхотели. Уж больно любопытные экземпляры попались. Урод, которого сначала приняли за простого смертного, оказался интуитивным магом, он убил волшебника, пытавшегося его схватить, и еще два десятка простых солдат, просто ударив в них сырой силой, при этом используя резонанс[27].

— Невероятно. Неужели брат-близнец…

— Поглощенный им в утробе матери, способен входить в состояние резонанса со своим большим братцем. Получилось, что Дектро — два волшебника в одном теле, и он способен резонировать.

— Невероятно, — повторил Тобиус. — А что второй?

— Ибехей Поработитель своих близнецов в материнской утробе не глотал, но мразь это такая, что Дектро ангелом покажется. Слышал когда-нибудь о магической школе Бейш-Кувара?

— Нет, ваше могущество.

— И не странно — это крошечная школа, расположенная в Зелосе. Слышал о таком городе?

— Вот о Зелосе — да, читал. Сердце работорговли всего Хвостового архипелага, великий город, выстроенный древними владыками слаан на костях рабов.

— Я бывал там, — сказал Талбот, — снаружи Зелос кажется величественным, но когда поймешь, чем он дышит, возникает желание стереть этот город с лица Валемара и поскорее забыть. Так вот, Бейш-Кувара — это школа, в которую со всего архипелага свозят детей, имеющих склонность к магии Разума. Школа маленькая, но очень влиятельная, в ней из молодых адептов делают мастеров ментального подавления, чудовищ, способных управлять умами, в одиночку подавлять бунты, превращая свободные личности в послушных и верных рабов. Воспитанники Бейш-Кувары в огромной цене у королей-купцов, занимающихся куплей и продажей разумного товара.

— Понятно, Ибехей — выходец из этой школы. Он проник в Сердцевину и использовал ее энергетический контур, чтобы добраться до разума всех волшебников, находившихся в башне Гильдхолла. Примерно каждый пятый был способен противостоять воздействию, но остальные принялись убивать друг друга.

— Им повезло, что в это время случился ты.

— Мы, — все-таки поправил Тобиус. — Меня сопровождали некромант из местных и одн… один из гвардейцев короля. Учитывая то, что в Сердцевине было опасно пользоваться боевыми заклинаниями, мы неплохо справились с преступниками. Жаль, что они сбежали.

Восстановилось непродолжительное молчание, нарушенное Талботом Гневливым.

— Что ты недоговариваешь, Тобиус?

— Я не недоговариваю. Просто размышляю, стоит ли обременять вас всякой ерундой.

Тобиус как можно короче описал происшествие со Штербеном и обмолвился парой слов о своем нынешнем состоянии, подытожив тем, что вскоре приведет себя в порядок.

— Любопытно, — только и ответил архимаг. — Что ж, я сообщу милорду некоторые новые подробности. Мы прибудем на свадьбу по реке, и если тому не воспрепятствуют твои обязанности, встреть нас.

Существовать без зрения было не очень сложно, Тобиус в точности помнил расположение всех предметов в своих покоях, а прочие его чувства так обострились, что он даже смог вернуться к тренировкам. Конечно, размахивая боевым шестом вслепую, можно было расколошматить много предметов мебели и интерьера, но со временем движения приобрели филигранность, а хрупких вещей вокруг стало меньше, и каждая следующая тренировка имела больше шансов пройти бесшумно.

В очередной раз из медитативного состояния его вывело прикосновение движущегося воздуха к коже, когда открылась дверь. Тобиус вернулся в полное сознание, и левая рука под одеялом сжала рукоятку ритуального ножа. На протяжении пяти дней в одно и то же время служанки приносили ему подносы с едой. Раз за разом одни и те же женщины, которых он знал по запаху, звуку шагов, голосам и даже по именам, приходили, чтобы накормить его, и это все равно не являлось причиной расслабиться и потерять бдительность. Тобиус прислушался, но не узнал шагов. Тогда он принюхался и задумался — может ли женщина, не пользующаяся благовоньями, пахнуть так приятно, либо этот едва слышимый запах пота "подслащают" феромоны?

— Здравствуй, Райла, я чувствую твой запах.

— И чем от меня пахнет?

— Женщиной. — Волшебник нескромно усмехнулся, садясь на кровати. — Что привело тебя сюда?

Она медлила.

— А ты… ты так и будешь сидеть с повязкой на глазах, Седой?

Тобиус ничего на это не ответил, он ждал, и гостья это поняла.

— Я просто хотела поблагодарить тебя за то, что спас мне жизнь тогда…

— Ерунда, — спокойно опроверг он, — ты не дала зарубить меня, я не дал вскипятить кровь тебе. Мы квиты, не за что благодарить. Что привело тебя сюда?

— Я уже сказала…

Он лишь хмыкнул.

— Еще я хотела передать тебе то, что Годлумтакари сказал мне тогда, когда мы нашли его. Когда направлялся к вершине башни, он случайно увидел двоих с отрядом хобгоблинов. Одного из них он узнал — тот нес в руке плеть…

— Ибехей Поработитель, знаю. Если Годлумтакари был рабом-гладиатором в Аримеаде, наверняка он повидал таких, как этот Ибехей. Едва ли тот мог испытывать на холлофаре свои умения, но рабы патологически ненавидят надзирателей, верно?

Ему было приятно слышать ее дыхание, волнующий и взволнованный, самую малость хрипловатый голос.

— Не все, но большинство.

— Хватит выдумывать причины, я знаю, почему ты пришла, — очень спокойно и даже с неожиданной мягкостью проговорил волшебник, — ты боишься.

Она медлила, пока не собралась с силами и не выдала:

— Кого это? Тебя, что ли, Седой?

— Возможно, и меня, но в первую очередь себя саму. Давай, Райла, задай вопрос, который пляшет колобенку на кончике твоего языка.

— Курва, — выдохнула она сквозь стиснутые зубы. — Поклянись именем Господа, что ты не… ты не…

— Что я не использую на тебе никаких приворотных чар, — закончил он, — так?

— Да, — несколько даже обиженно и тонко воскликнула мечница.

— Я сделаю лучше. Клянусь именем Джассара Ансафаруса, что не дурманю твою голову какими-либо чарами или зельями. А теперь ты поклянись именем Господа-Кузнеца, что не творишь надо мной никакой приворотной волшбы.

— Что?!

Тобиус почувствовал, как искренне она вскинулась, и улыбнулся.

— Сядь. Успокойся.

Ей пришлось подчиниться, потому что когда маг говорит таким тоном, подчиняются даже горы.

— Ты когда-нибудь испытывала несчастную любовь?

— Несчастную? Что за вопрос?

— Вопрос, который задал я. Тебя когда-нибудь привлекал мужчина, который бы не отвечал взаимностью?

— У меня было немного…

— Я не об этом спросил.

— Тогда нет. Я умею нравиться.

— Вот именно, умеешь. Тебе часто везло в азартных играх?

— Я мало играю… но обычно выигрываю.

— Бывало ли так, что ты предупреждала кого-то о том, что вскоре начнутся неприятности, и… о боже, тебя за это назвали Вороной? Потому что ты…

— Каркаю, — закончила она вместо него, — да. Это правда, и о ней знают все. В гвардии ко мне прислушиваются, считают, что у меня хорошее чутье на засады. Что? Что ты так скалишься, Седой?

— Люблю быть правым.

— А кто не любит? Хватит, говори!

— Я думаю, — осторожно послушался он, — что у тебя в роду были ведьмы. А то и вовсе йегга[28] затесалась.

Тобиус ощутил ее страх и возмущение. Он пожил в стране, напрямую подчиненной Святому Престолу, достаточно долго, чтобы понять, с какой настороженностью тамошние люди относятся к носителям Дара. Лицензированные и патентованные маги пользовались уважением, но не любовью, а ведьмы, за которыми по сей день охотилась Инвестигация, и вовсе внушали ужас. Мало кто захотел бы быть заподозренным в родстве с одной из них.

— Конечно, нет!

— Прими совет от того, кого учили беседовать с псами Святой Церкви, — если когда-нибудь этот вопрос задаст тебе инвестигатор, пожалуйста, скажи просто "нет". "Конечно" заставит инвестигатора немедленно усомниться в твоей искренности. Мать? Бабка? Прабабка?

— Говорю же, нет!

— Ну, мало ли. Сама ты на ведьму не похожа, Дара нет, однако ведьмы редко оставляют совершенно обычное потомство, особенно если практиковали свою дикую магию во время беременности, а уж если ребенок был зачат на шабаше, да еще и не от человека, то может родиться ведьмак[29]…

— Заткнись! Заткнись! Заткнись!

Он послушно замолчал, давая Райле время, которого, стоит признать, ей понадобилось меньше, чем могло бы понадобиться кому-то с более слабым ментальным полем.

— Хочешь сказать, что я какая-то ненормальная? — спросила она наконец.

— Если ты родилась и росла в Шехвере, ты знаешь, что я хочу сказать, пани Балекас. И самая простая женщина может оказаться обаятельной, везучей и прозорливой, не обязательно для этого быть в родстве с ведьмой. Но с другой стороны… страсти. Ведьмы живут страстями, желаниями, чувствами, а не разумом. Дикая магия наделяет их сильным необузданным нравом, который передается по наследству дочерям, внучкам, правнучкам. Если я правильно угадал, ты, возможно, ворожея.

Последнее слово они произнесли вместе, и Тобиус уверился в том, что она не знала.

— Это относительно легко проверить, если хочешь.

— Да уж хочу, не сомневайся!

Волшебник негромко позвал:

— Лаухальганда.

Его сумка, лежавшая на кресле, зашевелилась, и из нее появился черный мячик, который пружинисто соскочил на пол и покатился к ложу. Однако когда Тобиус попытался его взять, Лаухальганда неожиданно громко зашипел, после чего запрыгнул к Райле на руки.

— Хм. Обычно он не так доброжелателен к чужакам… хотя красивые женщины привлекают его.

— А что он вообще такое? — спросила она, поглаживая мурчавший мячик между ушами.

— Никто не знает. То есть вообще никто, возможно, во всем мире. Я нашел его в библиотеке Академии, и даже архивариус не смог ответить на вопрос — что он такое? Лаухальганда, карты, пожалуйста. Лаухальганда, карты.

Компаньон окатил мага волной презрения и клацнул зубами, заявляя, что ничего ему не даст. Обескураженный Тобиус приоткрыл рот в изумлении и даже набрал в грудь побольше воздуха, чтобы начать скандал, но неожиданно ласковая просьба Райлы возымела действие. Поворчав немного, существо раскрыло широченный рот и высунуло длинный розовый язык, на кончике которого балансировал сверток. Внутри лежала колода пятиугольных карт для игры в торжок, старых, потертых и безбожно крапленых, но все равно снабженных цветными рисунками. Когда-то Тобиус просто выиграл эту колоду, после чего промаркировал все рубашки тайнописными знаками, видимыми лишь глазу волшебника.

— Как известно, игральные карты не подходят для гадания, они лгут, но мы поступим проще. Гадала когда-нибудь?

Колода пустилась в зачаровывающий пляс, крутясь между пальцами и изящно тасуясь, — с картами Тобиус всегда был очень хорош. Он не назвал бы себя азартным игроком, но карточные игры знал и хорошо умел выигрывать, чем и кормился некоторое время после выпуска из Академии. Еще он умел виртуозно тасовать карты и даже показывать карточные фокусы, чего, впрочем, никогда не делал, ибо для волшебника это являлось одним из позорнейших занятий. Аккуратные пентагоны плясали, то разделяясь на две ополовиненные колоды, синхронно кружившиеся в пальцах каждой руки, то вновь с приятным шелестом объединяясь в одну, чтобы перелететь по воздуху туда-сюда и вновь разделиться. То, что его глаза были закрыты, ничуть не мешало волшебнику проводить свои манипуляции.

— Гадала когда-нибудь? — повторил он низким спокойным голосом.

— Нет, — с некоторым усилием ответила Райла, завороженно следившая за танцем карт.

— Неужели? — все так же продолжил маг. — Девицы обожают устраивать гадания на суженого, разве нет? Расскажи мне.

— У меня не было времени заниматься такими глупостями, — хрипловато отозвалась мечница. — Когда умерла мать, мне было тринадцать, надо было вести хозяйство. Тяжело, не до ерунды. На лавках сидели сводные братья, трое, всех накорми, всех обстирай, дом убери, корову подои, и так изо дня в день, от утренних сумерек до вечерних. А еще пряжу прясть, одежку шить… Все бы ничего, да отчим стал пить. Он неплохой был, мать любил и женился, хотя с ней и меня пришлось брать, лишний рот, не родной. Но он взял, и кормил, и не обижал, но когда мать от грудной болезни померла, запил. Стал приползать домой ночью, не человек — животное, мычит, дичится, а мне его до кровати тащить, раздевать, одеялом укрывать. Спьяну он меня матери именем звал, похожи мы с лица. Смотрел на меня, а видел ее, к себе тянул, груди ее у меня искал, насилу отбивалась. Однажды сил не хватило. Тогда я не то что сейчас была, тощая девчонка четырнадцати лет. Когда отчим захрапел, я кое-как из-под него вылезла, слезы и кровь утерла, собрала узелок и по ночи из дому убежала. Не понимала, дурында, что есть в мире вещи хуже ласк пьяного мужика. Много, много хуже. Ходила по дорогам с бродягами-попрошайками, прислуживала в разных кормильнях, шинках, и даже в одном замке прачкой была. Но отовсюду приходилось убегать, потому что везде для девки одна и та же судьба уготована — везде пытаются нагнуть и поиметь. Однажды прибилась к обозу, который ехал следом за отрядом бреоникийских наемников. Тогда в Сарвасте что-то неспокойно было. Года два с ними провела, пока они то одному хозяину служили, то другому, а потом и вовсе под знамена Гильвиорского ордена подались, с хобгоблинами воевать отправились. Часто после боя выносила раненых к лазарету, ну и мародерствовала, конечно. Однажды, когда подружки мои, подбирая и без того короткие юбки[30], вспарывали тайники на солдатских поясах и за другим добром охотились, я подняла с земли меч. Не просто меч, а фламберг, огромный, тяжелый, мой. Я тогда подумала, что с таким мечом даже девка сможет стать себе хозяйкой. Подружки только посмеялись, а я взяла и потащила меч. Потом один бравый офицер попытался у меня его отнять, а я ему чуть голову не снесла, заодно себе руки из плеч едва не вырвав. Упросила одного мечника взяться за мое обучение, он и взялся, днем учил меня, а ночью я с ним спала. Вполне справедливо, я была довольна. Со временем приноровилась, раздобыла доспехи впору и стала проситься в отряд. Офицеры долго смеялись. Но однажды сама вышла в поле, без разрешения, без оплаты. Выжила, убила двоих и выжила. И в следующий раз, и в другой. Кровищей и разрубленными телами меня уже было не пронять, а с мечом я чувствовала, что живу, что я себе хозяйка. В одном бою отряд получил большие потери, нужно было пополнять ряды как можно скорее, и надо мной уже не смеялись. Следующие годы я рубилась наравне со всеми и веселилась наравне со всеми. Приятно было еще и то, что мне не приходилось отдавать жалованье маркитанткам, многие мне самой готовы были платить за любовь, а я могла выбирать кого захочу. Продвинулась по службе, стала лейтенантом, получила в подчинение три десятка таких же рубак, так и жила. А однажды к нам заявились люди с большими деньгами и сказали, что Радовану Карапсуа, единственному законному королю Ридена, нужно так много мечей и мушкетов, сколько можно найти. И мы пошли, и мы начали воевать за Радована против его родственничков. Довольно быстро меня выделили из общего числа наемников и предложили особую работу — защищать короля, стать частью его личной гвардии. Огромные деньги и новые латы, черные, из нуагримга. За такие доспехи можно купить замок с землями, а они предложили их мне и сказали — если отслужу пятнадцать лет, смогу забрать себе, это за вычетом жалования. Я не раздумывала, поклялась в верности, подписала договор — и гномы из Стальной Артели сняли с меня мерки. Начав новую службу, я познакомилась с остальными такими же отобранными. Черная полусотня, самые разномастные и опытные головорезы, нанятые чуть ли не со всех концов Вестеррайха, латники, конники, лазутчики, фехтовальщики, стрелки. Там я и познакомилась с Октавианом, личным советником, магом, особой, приближенной к еще не коронованному королю. Он был такой… милый, совсем не как те быки, с которыми я делила битвы на бранном поле и в кровати. Такой трогательный, добрый. Этот курвин сын подарил мне букет полевых цветов — первый букет, который мне подарили в жизни. И руку поцеловал. Мою руку, коротая убила столько людей и на которой корка сухой крови стала как вторая кожа… он поцеловал мне руку!

Из ее глаз потекли слезы, зрение, затуманенное ими, сбилось с карточной пляски, и ее разум прояснился. Тобиус понял это, когда оказался придавлен к перине с ощущением острой стали у себя на горле.

— Кажется, мы это уже проходили, — сказал он, чувствуя, как лезвие повредило кожу.

— Ах ты мерзкий, грязный, подлый, извращенный курвин сын! — кричала женщина, брызжа слюной ему в лицо. — Что ты сделал?! Что ты сделал со мной?!

Распахнулась дверь, и волшебник вскрикнул руку, предостерегая гвардейцев от любых иных действий.

— Оставьте нас!

— Но, господин…

— В лягушку превращу. И не возвращайтесь, если лично не позову.

Они вынужденно повиновались, вышли в коридор и плотно закрыли дверь, оставив свою сестру по оружию сидеть верхом на маге и держать нож у его горла.

— Райла, давай успокоимся…

— Не смей так со мной разговаривать, ты, паршивый кусок собачьего дерьма!

— Или что? Прирежешь меня? Посмотри, царапина уже затянулась, можешь вскрыть мне горло — и произойдет то же самое, все зарастет на твоих глазах, я только крови немного потеряю, а уж от нового удара как-нибудь спасусь. Я боевой маг, пани Балекас, меня нужно нашпиговать сталью, чтобы убить…

— Или нужно просто повредить мозг!

Она размахнулась и ударила, целясь острием туда, где под лентой ткани был глаз, волшебник вслепую перехватил ее руку, второй обхватил талию, выгнулся дугой и перевернулся, подминая мечницу под себя. Целых несколько мгновений он имел полное превосходство и пытался побороть один-единственный порыв — желание получить еще один поцелуй. Да, сломанный нос, откушенные губы или язык — все это будет, но потом, зато на какой-то миг он вновь сольется с ней в поцелуе…

В поглощенном темнотой сознании вспыхнуло воспоминание о том, как он готов был сотворить безумие в Сердцевине Гильдхолла и какой стыд испытал после. Ни одна женщина не стоит того, чтобы мужчина превращался в дурака. Волшебник оттолкнулся и встал, попутно вырвав из ее крепкой ладони кинжал. Тот же самый, с фигурным навершием в виде вороньей головы.

— Убить меня хотела? Живешь страстями. Я ничего не сделал, ты вдруг начала откровенничать, а я просто не нашел нужного момента, чтобы тебя прервать. Не хотел быть грубым.

Он подкинул кинжал, перехватил его за клинок и протянул ей. Хорошо, что это была правая рука, — окажись оружие не в бронзовой хватке, а в плотской, Тобиусу пришлось бы сращивать рассеченную ладонь, когда мечница вырвала оружие из его пальцев. Райла Балекас ураганом ярости выметнулась прочь из покоев и удалилась, изрыгая проклятия на шехверском.

— Ф-ф-фря! — насмешливо выдал Лаухальганда, который и ухом не пошевелил, чтобы помочь волшебнику.

— Да, знаю, что заслужил кровавую улыбку от уха до уха. Но ведь все закончилось так, как надо. Так, как будет лучше для всех. Экспромтом.

Лучше для всех, думал Тобиус, заваливаясь на мятые простыни и ощущая, что где-то внутри какая-то часть его личности громко заявляет, что не лучше, а остальные, более мудрые и сознательные, части стараются игнорировать ее. Он действительно не планировал этого, просто хотел взять карты, позволить ей выбрать одну, перетасовать и позволить найти выбранную вновь. При достаточном количестве угадываний можно было не сомневаться — ведь все известные книги утверждали, что такие, как Райла, в принципе очень везучи. Хотя, услышав историю ее жизни, он мог бы поспорить с этим мнением.

Ворожеи, травницы, знахарки, гадалки, потомки ведьм, не обладающие настоящим магическим даром, лишь более прозорливы, чем простые люди. Гадальные карты в их руках всегда оставались искренни, им были понятны самые малозаметные приметы, из их рук выходили хорошие лекарства для людей и животных. Казалось бы мелочь, но Церковь и феодальная знать всегда преследовали ворожей с тем же упорством, что и ведьм, или даже большим, ведь если ведьм простолюдины боялись, то ворожей — нет. Наоборот, к ворожеям прислушивались, их защищали от костра и виселицы, прятали, ради них хлеборобы и скотники лжесвидетельствовали и подставляли под кнут свои спины, потому что ворожеи были рядом с простонародьем, были готовы помочь советом, который в итоге всегда приносил выгоду, даже если казался бессмыслицей или безумием[31].

Но взявшись за карты и начав их тасовать, маг подумал — а что будет, если он ее загипнотизирует? Сможет ли он сделать это без магии? Нужно ли это ему? Экспромт. Гипноз вдруг удался, и теперь, когда в ее глазах он превратился в мерзкого манипулятора, без спросу овладевшего воспоминаниями из чужой жизни, взаимное напряжение должно было спасть. Тобиусу совсем не нужны были проблемы с Октавианом Риденским, тем более из-за женщины. По такой причине ни один уважающий себя маг не станет конфликтовать с собратом по Дару, но уязвить гордость другого волшебника или же присвоить его собственность — значит нажить себе смертельного врага. Тобиус не желал множить своих врагов, их и так было много, и они были сильны. К тому же у него все еще был вопрос к Октавиану — вопрос, которого никак не получалось задать.

Король желал сыграть свадьбу как можно скорее, но и жертвовать положенным при таком событии размахом не намеревался, а потому грандиозные приготовления, охватившие столицу, стоили ему немалых денег. К работе были привлечены сотни мастеров всеразличных ремесел и тысячи разнорабочих, замок и столицу приводили в порядок, украшали и чистили. В силу вступили новые временные законы, которые ужесточали наказание за такие проступки, как нарушение общественного порядка на улицах и их загрязнение. День свадьбы и следующий день после нее были объявлены праздничными днями во всем Ридене, в связи с чем корона безвозмездно посылала во все крупные города огромные бочки с пивом, элем и вином, дабы все могли произнести здравицы в честь короля и его молодой супруги.

Закупка всего и вся шла полным ходом, королевские коморники сметали с рыночных складов продовольственные запасы, строительные материалы и всевозможное сырье, пользуясь государственными преференциями. Они так лютовали, что торговые гильдии Ридена осмелились направить Радовану очень скромное и учтивое послание, в котором говорилось, что при подобных обстоятельствах вскоре им просто нечем будет торговать. Король же, слывший весьма жестоким с ослушниками, но вполне разумным человеком, ответил им, что после свадьбы купечеству будут предоставлены длительные льготы, которые покроют любые убытки и даже помогут получить выгоды.

Следивший за всей этой круговертью событий изнутри Тобиус невольно радовался тому, что его обязанности сводились лишь к охране невесты. Хотя изредка эта рутина нарушалась, как в тот день, когда в Аллерхас прибывал корабль из Ривена, на борту которого находился Бейерон Третий с охраной и свитой. Дабы оказать ему надлежащий прием, из Ардеграна в Портовый городок выдвинулась большая процессия, пестревшая знаменами благороднейших лордов страны.

Отойдя от окна, Тобиус кивнул своему полному двойнику, который кивнул в ответ. Волшебник поспешил уже отправиться вниз, во двор, чтобы примкнуть к дворянам, когда в гостиную выглянула Хлоя. Сначала она наткнулась на спину сира Вильгельма, а потом из-за нее разглядела двоих волшебников.

— Никогда не привыкну, что вы так делаете, чар Тобиус!.. Кто из вас настоящий?

— Оба в своем роде, — ответил оригинальный волшебник.

— Принимаем решения, думаем, чувствуем и действуем одинаково, — подтвердил созданный с помощью магии двойник. — Разница лишь в том, что я понимаю свою вторичность и оттого меньше дорожу квазижизнью.

— Я отправляюсь встречать вашего батюшку, а он останется с вами, миледи.

— К чему опять такие предосторожности? В Ардегране полно стражи и несколько наемных волшебников, не говоря уже о защитных заклинаниях на каждом шагу.

— Это правда. Но колдун, который напал на Хосбранд, проявил недюжинную силу и хитрость. Он опасен. Ни один из местных волшебников не дотягивает до этого Барбатума по уровню силы, а я и подавно. Поэтому моя главная задача — уберечь вас путем бегства, для чего я обязан всегда быть рядом. Вы чего-то хотели, миледи?

— Я? Нет… просто проверяла, здесь ли вы еще. Теперь вижу — и да, и нет. До сих пор не понимаю, почему я не могу встретить отца вместе со всеми?

— Потому что здесь обеспечить вашу безопасность легче, потому что невеста должна содержаться в доме будущего супруга и не покидать его без особой надобности. С нас хватило и той поездки в Гильдхолл, которая могла обернуться трагедией международного масштаба. Нет уж, посидите пока здесь, а позже непременно встретитесь с отцом. Он и сам по вас соскучился, я не сомневаюсь.

Серый магистр следовал за дворянами и их свитами, окруженными охраной, которые ехали по самым широким улицам столицы. Он поглубже натянул капюшон своего плаща, предварительно изменив его цвет с блестящей шелковой синевы на неприметную шерстяную серость, и двинулся чуть в сторонке.

Расположение порта за пределами города имело свои преимущества, так как ограждало прочие районы от излишнего шума, грязи и вони, позволяло с необходимой скоростью расти торговым и складским площадям. Опять же многие преступные элементы, такие как контрабандисты, предпочитали держаться поближе к реке, где за ними легче было наблюдать, и все это вполне окупало время пути туда и обратно. Солдаты в тренировочном лагере продолжали нарезать круги с полной выкладкой, тренироваться в учебных боях и возведении временных укреплений. Они приветствовали короля и лордов громкими выкриками и стрельбой в воздух, когда те ехали мимо, Радован помахал рукой в ответ.

Встречу ривенскому королю подготовили в стороне от толкотни и суеты основных причалов, постоянно используемых торговцами. Рядом с небольшой, но грозной крепостью, защищавшей верфь, где ремонтировались корабли Риденского речного торгового флота, имелись собственные причалы, у которых проводили ночь снятые с очередного дежурства охранные суда. Ради обеспечения безопасности был выставлен плотный кордон, а рядом с одним из украшенных причалов чернели разномастные фигуры, покрытые нуагримговыми доспехами; пестрели парадные знамена, ждали своего часа музыканты. Благородные лорды Ридена коротали время под большими красно-черными навесами, дополняя беседы легкими закусками и слабым молодым вином. В небе над портом парили четверо волшебников, тщательно следивших за территорией и могших устроить на ней форменное Пекло по первому слову короля.

Тобиус держался поодаль, стоял в тени одной из крепостных башен арсенала и с откровенной скукой следил за тем, как братья по Дару парят в вышине, держа под контролем плетения разбросанных вокруг поисковых заклинаний. Он и сам изучал окрестности с помощью Внутреннего Взора, но единственными источниками магии были именно они, нанятые королем волшебники-телохранители. Прибегнув к Истинному Зрению, Тобиус рассматривал немногочисленные вплетенные в стены арсенала, а также в цитадель таможенной службы строительные заклинания. Укрепленная кладка, замешанный на чарах раствор — все очень примитивно, но в нынешние времена иначе и не строили. Конечно, укрепленные таким образом постройки десятилетиями могли стоять, не нуждаясь в ремонте, но ведь в прежние эпохи волшебники-зодчие возводили величественные дворцы на тысячелетия, и в сравнении с ними потомки — не более чем дети, строящие замки из песка.

Пока Тобиус боролся со вдруг зародившейся в его голове пугающей и крамольной мыслью о том, что Шивариус Многогранник в чем-то может быть и прав, многоцветная картина перемешанных в пространстве энергий вдруг стала меркнуть, а сам маг почувствовал некоторую слабость. К Тобиусу приближалось большое пятно энергетического вакуума.

— Здравствуй, Годлумтакари. Рад видеть, что ты вновь можешь нести службу. — Волшебник развеял уже почти распавшееся заклинание.

— Король хочет говорить с волшебником Тобиусом, — не слишком дружелюбно отозвался альбинос, на белой коже которого во множестве мест еще розовели новые шрамы.

Тобиус пошел следом за гвардейцем, вдыхая запах речной воды, тины, рыбы, конского и человеческого пота, вина и еды. Запах реки нравился ему больше всего.

— Скажи, волшебник Тобиус чем-то обидел Птенчика?

— Извини?

— Пока не ответишь, не извиню.

— Птенчика?

— Птенчик злится, если рядом кто-то говорит о волшебнике Тобиусе.

— Мы что, о Вороне говорим?

— Если волшебник Тобиус обидит Птенчика, Годлумтакари вырвет волшебнику Тобиусу хребет и украсит им пояс Годлумтакари.

Серый маг ничем не показал, как успешно эти слова пощекотали его потроха коготками страха. Он быстро прикинул, какие шансы у него есть против того, кто не боится магии как таковой и стал чемпионом на гладиаторских аренах Аримеады, о которых историками было написано немало жутких вещей. Получалось, что шансов практически не было.

— Но это все равно будет милосерднее, чем то, что с волшебником Тобиусом сделает Октавиан, если решит, что волшебник Тобиус…

— Ясно, понятно, — бесцеремонно перебил Тобиус, — благодарю, что предостерег от неправильных поступков, Годлумтакари. И раз уж мы теперь такие друзья, что заботимся друг о друге, скажи-ка, почему ты так боишься местоимений? Они здорово облегчают жизнь, знаешь ли. Что? Нет? Никакого ответа? Не хочешь говорить — тогда послушай, можешь думать, что ты неуязвим, что ты такой грозный, но для меня ты равен червяку, через которого я могу перешагнуть. Или которого я могу раздавить, когда мне заблагорассудится. Помни: тысячи стоунов камня сверху шмяк — и ты размазня. А мне даже не надо быть рядом. — Волшебник остановился и взглянул в широконосое толстогубое лицо с низкими бровями, его голос был безукоризненно спокоен и даже отрешен. — Посмеешь угрожать мне еще раз — я засуну вот эту вот бронзовую руку тебе в задницу, дотянусь до твоей поганой глотки и вырву твой грязный язык вместе с кишками, так и запомни.

К тому моменту они достаточно близко подошли к навесам, и волшебник, не оборачиваясь, двинулся дальше один, размеренно и спокойно, подставляя гиганту свою спину. Он совершенно естественно показывал, что чувствует себя в полной безопасности, хотя сердце колотилось в бешеном ритме. Он поступил единственно верным, единственно возможным способом, который доступен магу, чувствующему свою уязвимость, — прибег ко лжи, мимикрировал, показался больше и опаснее, чем был на самом деле. Нельзя проявлять страх, нельзя показывать слабость, нельзя позволять кому-то сомневаться в своем всемогуществе, иначе придет смерть, скорая и бесславная. Возвращаясь к мыслям об упадке магии, можно было сказать, что в нынешние времена половина могущества волшебника зиждется не на том, что он действительно умеет, а на том, что все думают, что он умеет. Могущество подпитывается видимостью могущества.

Король встречал его с двумя золотыми кубками в руках, один из которых был протянут Тобиусу. Пить серый магистр не собирался, но отказ от королевской заботы стал бы неслыханным оскорблением.

— Я вдруг осознал, чар Тобиус, что непростительно мало знаю о своей невесте. Ее вкусы, пристрастия, взгляды на жизнь и ее стремления. Все это крайне важно, а нам так до сих пор и не удалось поговорить… по душам, так сказать.

У Тобиуса на языке крутилось несколько колючих замечаний, которые разумный человек не станет высказывать королю. Очень хотелось курить.

— Кажется, я не тот, кто смог бы дать всеобъемлющий ответ, сир.

— Вы самый близкий Хлое человек в этой стране. Если не считать ее отца, который скоро прибудет, но к которому я не смогу обратиться с таким вопросом. Моя невеста явно доверяет вам и дорожит вами.

Волшебник осторожно покатал кубок между ладонями, ощущая тяжесть драгоценного металла. Внезапно даже для себя самого он улыбнулся, скосив глаза на реку, и улыбка его казалась более живой, чем те злобные усмешки, то и дело выскакивающие на бледное лицо.

— Миледи — это цветок, равные которому по прелести расцветают не каждый век. Она красива и нежна, но шипы ее могут располосовать неосторожную руку до кости. Она очень умна не только благодаря образованию, но и от бога, горда, знает себе цену, имеет амбиции, но преклоняется перед долгом, который должна исполнять хорошая дочь и хорошая наследница. Она обучена править, умеет отдавать разумные приказы, рождена для короны, но уже познала горечь изгнания, тоску опалы и поняла, насколько изменчивой бывает судьба. А еще я знаю, что она прекрасно умеет стрелять из лука.

Новая улыбка, на этот раз действительно злая и раздраженная, растянула его губы. Тобиус вдруг почувствовал жгучее желание добавить что-то вроде того, что ему сказал Годлумтакари, пригрозить — мол, обидишь нашу девочку, я тебя в бараний рог скручу. Каким же глупцом он ощущал себя в тот момент. Радован Карапсуа молчал, смотря на реку с каменным лицом и неподвижными глазами. Молчание затягивалось, а благородные господа, от которых король и маг отдалились, бросали в их сторону все более и более заинтересованные взгляды. Тобиус даже подумал, что о нем забыли, но как только он сделал одно еле уловимое движение назад, монарх повернулся к нему.

— Спасибо. Это ценное знание.

— Рад услужить.

— Кстати, мне неоднократно докладывали, что за время своего пребывания в Ардегране вы не раз пытались переговорить с Октавианом, чего вам не удавалось.

— Это так, сир. Ваш придворный маг словно и не собирается показываться при дворе.

— Действительно. Он в своем роде незаменим. Октавиан выбрал меня своим господином еще в самом начале, присягнул мне и был рядом, через что бы я ни проходил на своем пути. Он спас сотни жизней на Содренском поле, включая мою собственную. Советник, защитник, друг. Мой придворный маг представляет меня, инспектируя новые полки и следя за перевооружением старых. Марахог, знаете ли, наращивает военные силы, а между нашими странами давняя вражда.

— То есть…

— Даже не знаю, успеет ли он закончить все к свадьбе. А что за вопрос мучает вас? Может, я смогу помочь, все-таки мы побратимы.

— Боюсь, что нет, это спросить я мог лишь у него. Жаль, что не удалось в тот единственный раз, в день нашего прибытия.

— Да, жаль.

Корабль, шедший вниз по течению, привлек восторженное внимание издали. В первую очередь его приметили по густым облакам дыма и пара, вырывавшимся из труб. Говорили, что гномы не способны к традиционной магии, что не могли они творить заклинания как человеческие волшебники, однако глядя на то, как по Навье шло судно без парусов, все как будто сделанное из металла, загребающее воду парой больших колес, можно было и усомниться в этом. Гномский пароплав двигался медленно, торжественно, с осознанием собственного тяжеловесного величия, ощетинившись пороховыми пушками из бронированных бортов. Спереди сверкала в солнечных лучах фигура в виде золотого дракона, раскинувшего крылья, — символ самого большого и влиятельного банка в известном мире, Копилки Добрых Киркарей. На кормовом же шесте реял флаг Ривена.

За пароплавом следовало еще несколько кораблей, но не гномских, в основном расшив[32] и коггов, хотя они были весьма массивны и также отмечены штандартами благородных семейств Ривена.

— Слава Господу, причалов хватит, — пробормотал Радован, отставляя кубок в сторону, где его моментально перехватил натренированный паж.

Его озабоченность была обоснованной — ведь первым должен будет причалить корабль, везущий монарха, а потом все остальные, причем разом. На каждом судне находился один из великих лордов Ривена со свитой, и ни один из них не позволит кому-то другому сойти на берег раньше себя лишь потому, что в порту не оказалось в достатке причалов.

Пароплав степенно приблизился к берегу, причалил, и в его железном боку открылся большой люк, крышка которого опустилась, превращаясь в эдакие сходни. Первыми из чрева дышащего паром зверя появились приземистые, хоть и довольно высокие для гномов, воины, закованные в доспехи от макушек до пят. Их броня блестела отполированным металлом, местами украшенная руническими строками и искусным чеканным узором, ее пластины на плечах были позолочены, и на них блистали гербы Копилки Добрых Киркарей. Также с плеч гномов ниспадали плащи из медвежьих шкур. Расчленители, они же банковские приставы, охранники и защитники банковских отделений, солдаты, которые отправляются к самым упрямым неплательщикам, дабы изъять и расчленить их собственность, даже если она защищена замковыми стенами и армиями. Они несли на плечах секиры, а на поясах — многоствольные пистолеты; один из первой троицы держал шест с родовым стягом дома Карторенов, где на синем поле изображался коронованный горностай.

Среди прочих гномов выделялся офицер — или же более высокопоставленный банковский клерк, чья броня была полностью позолочена и являлась почти предметом искусства. Он тяжело двигался под весом плаща, набранного из чешуек позолоченной стали, опирался на молотовище огромного молота, как на посох, и держал в другой руке закрытый шлем-маску; седой гном, с заплетенными в усы и бороду украшениями. Офицер остановился перед Радованом, окруженным риденскими лордами.

— Его величество, государь земель Ривенских Бейерон Мудрый Карторен, Отец Ривов, Король-Который-Вернулся! — басовито продекламировал гном.

Появление Бейерона сопровождалось громом восторженных выкриков из-за солдатского кордона, быстрым и торжественным пением фанфар и гулким уханьем расчленителей, потрясавших секирами. Король шествовал в компании всего двоих человек, одним из которых был Талбот Гневливый, в то время как второй кутался в темно-серый, почти черный плащ с капюшоном.

Короли встретились, церемониально приобняли друг друга и произнесли слова ритуального приветствия. Остальные суда уже причаливали, и на берег сходили великие лорды Ривена в окружении своих собственных свит, не столь малочисленных и экзотичных, как у Бейерона. Постепенно, с почестями и множеством лишних слов, произносимых лишь учтивости ради, лорды взбирались на спины роскошных лошадей из конюшен Радована, и масштабная цветастая процессия начинала двигаться прочь из порта. Талбот Гневливый беззвучно сообщил Тобиусу, что после завершения всех церемоний они смогут побеседовать, и сам лихо взлетел в седло. Его спутник в темно-сером взобрался не столь грациозно, он был несколько более полон и явно непривычен к верховой езде.

Когда колонна въезжала в Аллерхас, ее встречали толпы народу, сдерживаемые лишь городской стражей да видом гвардейцев. Сверкающие броней гномы, для которых с какой-то невероятной быстротой отыскались крупные выносливые пони, так и притягивали взгляды любопытствующих, но настоящее ликование в горожанах вызывал правитель сопредельного государства. Люди выкрикивали его имя, называя чуть ли не живым святым, подбрасывали в воздух головные уборы и засыпали дорогу впереди цветами. Бейерон ехал с мягкой улыбкой, степенно помахивая рукой. Народное ликование преследовало процессию до самого замкового холма, и многоголосый шум еще долго не смолкал, а даже креп, ибо на торговой площади собиралось все больше народу.

Король Бейерон, а также лорды и леди из Ридена вскоре уже занимали выделенные им покои, благо Ардегран мог вместить несколько тысяч гостей. Им было дано время для отдыха и приведения себя в порядок до самого вечера, вплоть до начала приветственного пира.

Когда Тобиус вернулся в покои принцессы, двойник встретил его мрачным стылым взглядом. Поморщившись при мысли, что он и сам смотрит на мир вот так, серый магистр вернул свою копию в небытие. Принцессу пришлось немного задержать, чтобы она дала отцу время передохнуть с дороги. Маг обстоятельно пересказал то, что увидел в Портовом городке: как король приплыл на корабле с золотым драконом и вышел к людям в окружении расчленителей.

— Ваш батюшка на короткой ноге с Золотым Троном[33]?

— Что? Ну, я бы не сказала. В Ривене вообще нет настоящих банковских отделений Золотого Трона, гномы почему-то не захотели их открывать. Несколько других гномских банков есть, но главного — нет. Однако они ведут дела со всеми великими лордами Ривена, так сказать, напрямую. Ну и с отцом, разумеется. В подземельях Хосбранда есть одна большая позолоченная дверь со знаком дракона на ней. За дверью сидит гном с пером, книгой и счетами. Отец рассказывал, что если он хочет проделать что-то со своим счетом, он берет ключ и спускается туда.

— Ключ?

— Да, маленький золотой ключик на цепочке. Такой получают все, у кого есть счет в Золотом Троне.

— Это все?

— Все. Но я не знаю, зачем он решил плыть сюда на пароплаве, если можно было использовать портал.

Можно было, подумалось Тобиусу. Или нет? Возможно, Бейерон не мог себе такого позволить — все-таки он был королем и одним из важнейших гостей на свадьбе, ему не пристало являться и уходить "крадучись". Нет, настоящий правитель ходит широко, громко и с прямой спиной, чтобы быть увиденным и услышанным. Он должен был приехать официально и показаться риденскому народу.

Когда положенное время вышло, Тобиус вместе с сиром Вильгельмом и несколькими гвардейцами сопроводил празднично наряженную Хлою на встречу с отцом в его покоях. Там царило оживление, слуги расторопно таскали сундуки и мебель из комнаты в комнату, обустраивая все так, как было бы привычнее для гостя.

Тобиус был несколько удивлен, наблюдая за тем, как Бейерон и Хлоя встретили друг друга. Он не понаслышке знал, сколь сильную любовь король испытывал к своему единственному чаду, и ожидал, что они хотя бы обнимутся. Но встретились не дочь с отцом, а король с будущей королевой. Своим поведением Бейерон подчеркивал, что видит перед собой уже не ребенка, а женщину, которая в будущем, скорее всего, сможет серьезно повлиять на международную политику. Хлоя же подтверждала правоту его величества, и лишь очень опытный глаз нечужого человека заметил бы, как сильно она хочет обнять родителя.

— И вновь рад видеть тебя живым и невредимым.

— Взаимно, ваше могущество.

Волшебники отдалились в противоположный конец гостиной залы, отданной во владение ривенского короля, они решили позволить отцу и дочери спокойно переговорить и сами воспользовались тем временем.

— Что это за история с гномами? Откуда? Зачем?

Талбот Гневливый вполне искренне пожал широкими плечами:

— Демонстрация силы, полагаю.

— Силы? — Тобиус непонимающе приподнял седую бровь.

— Великой силы. Волшебники говорят, что миром правит магия. Жрецы говорят, что миром правят боги. Короли говорят, что миром правят избранные. И первые, и вторые, и третьи заблуждаются. А правы лишь банкиры, которые ничего не говорят, а просто преумножают свои деньги. Копилка Добрых Киркарей — средоточие власти, способной сжать весь мир в кулаке, а явная благосклонность этого банка является лучшим подтверждением силы кого бы то ни было. Лучшей даже, чем строящийся флот.

— Особенно если тот, на кого рассчитана демонстрация, не боится ничьих флотов в силу отсутствия у его державы морских берегов? Это что, был такой особо тонкий способ сказать Радовану "если обидишь мою дочь, я разрушу твой мир до основания при помощи гномов и их денег"?

Придворный волшебник проигнорировал вопрос, позволив Тобиусу думать что заблагорассудится.

— Из людей его величество сопровождали вы и кто-то еще. Кто, если не секрет?

— Уговорил Малахая Надгробие разделить со мной охранные обязательства на тот случай, если Нигирис Барбатум опять появится в поле зрения. Конечно, двое архимагов на одного — это несколько нечестно, но сам понимаешь, есть приоритеты. Чего смотришь зверем, Тобиус?

Серый магистр плотнее сжал рот, и в его блекло-желтых глазах вспыхнули огоньки злобы.

— Не могли вы просто оставить это дело в покое?

— О чем ты?

Тобиус вздохнул.

— Возможно, ни о чем. В конце концов, кто я такой, чтобы в чем-то подозревать ваше могущество?

Когда Бейерон отвлекся от разговора с дочерью, он и Тобиусу уделил немного времени. В первую очередь монарха интересовало, как в Ардегране обстоял вопрос с безопасностью, и лишь услышав, что все в порядке, более подробно расспросил о прошедших неделях.

Вечером, сразу после заката, начался пир. Король, ведя под руку свою дочь, вошел в зал, а за ним следовали великие лорды Ривена, его первейшие вассалы либо их почетные представители. Тобиус, поглубже натянувший капюшон и старавшийся держаться неброско, замечал знакомые лица. Многих из числа первейших людей его родины серый магистр уже видел, когда они собирались на военные советы в Берлоге после окончания осады Тефраска.

Хозяин великого города-крепости Тефраска и замка Берлоги, к слову, также присутствовал. Лорд Волтон Галли по прозвищу Шатун почти не изменился за прошедшие годы, он как был, так и остался громадным, почти восьмифутовым[34] гигантом с широким разводом плеч, бычьей шеей, руками-бревнами и плоским животом, на котором можно было ковать железо, как на наковальне. Высокие залысины стали еще более заметными, чего лорд не скрывал, продолжая зачесывать черные волосы назад, но теперь неприветливый рот, бывший подстать остальным рубленым чертам лица, обрамляли усы с бородой. Шатуна сопровождала леди, изящная и тонкая, как индальская фарфоровая статуэтка. Изысканная пышноволосая шатенка с огромными карими глазами, нежным улыбчивым ртом и голоском серебряного колокольчика. Ничто в этой хрупкой фее не напоминало об ее брате Адриане Оленвее, кроме прямого благородного носа. Леди Марилен Галли, в девичестве Оленвей, сопровождала супруга в путешествии.

Бейерон ввел своих подданных в пиршественный чертог Аллерхаса, как того требовал обычай, ибо король должен был оставаться предводителем даже на чужбине. В том чертоге одновременно могло уместиться до полутора тысяч пирующих, и оставалось вдоволь места для танцев и выступлений приглашенных артистов, десять огромных каминов, украшенных статуями каменных шакалотов, наполняли помещение жаром в холодное время года, а на стенах висели знамена размером с корабельные паруса.

Дворяне разных королевств вели себя как большие семейства, одно со стороны жениха, другое — со стороны невесты. "Семейство жениха" стремилось продемонстрировать "новым родственникам" верх гостеприимства, и потому делегация ривов везде принималась с особым почтением. Под торжественное пение труб они вступили в пиршественный чертог и расселись за столами в зависимости от родовитости и значимости.

Тобиус занял место позади кресла ее высочества и постарался сгустить вокруг себя тени, дабы не привлекать внимания. Волшебник все еще нес ответственность за жизнь и благополучие принцессы, а потому они с сиром Вильгельмом пристально следили за гостями, слугами, стражниками. Телохранителям не до веселья, когда вокруг вьется столько народу.

Первую здравицу провозгласил Радован. Риденский король оказался на диво хорошим оратором, преподнес словесный подарок большинству ривов, уложил все в ладный и изящный поток речи, использовал сочные и красочные обороты и закончил прежде, чем кто-либо успел заскучать. В ответ Бейерон сам произнес здравицу в честь принимающей стороны, продемонстрировав, что и его не обделила благосклонностью муза красноречия Эликора. При этом король упомянул, сколько всего связывает их страны помимо исторически схожих имен, и напомнил, как пять лет назад Радован готов был защищать границы Ривена, словно собственные, за что народ сопредельной державы был ему благодарен.

Чертог наполнился рукоплесканиями и звоном кубков, заиграла музыка, сопровождавшаяся новыми здравицами, и гости приступили к еде. Разносчики с виночерпиями без устали обслуживали высокий королевский стол, поставленный в виде большой подковы, и десять длинных прямых столов, за которыми пировали гости чуть поскромнее.

Но, как заметил Тобиус, веселились не все. С краю высокого стола, на его дальнем левом конце, сидел немолодой мужчина в одеяниях из дорогой черной ткани, расшитой золотыми дубовыми листьями. Он был довольно морщинист, имел крупноватый нос, почти незаметные на бледной коже белесые брови и желтоватые седые волосы. Радужки его глаз, возможно, когда-то были голубыми или же серыми, но со временем стали почти белыми, по-рыбьи снулыми. Хотя его и Тобиуса разделяло приличное расстояние, человек не только почувствовал взгляд, но и мгновенно нашел его источник. Он улыбнулся риву как профессиональный убийца, наносящий удар кинжалом в горло, — в высшей степени…вероломно. Маг вдруг совершенно ясно понял, что незнакомец опасен. Это понимание пришло естественно, словно при взгляде на скорпиона или иную ядовитую гадину. Незнакомец, дотоле демонстративно игнорировавший происходящее вокруг веселье, протянул руку к своему кубку и, глядя на Тобиуса, отпил.

— Тобиус? — Голос Талбота, сидевшего рядом с Бейероном, вспыхнул у серого магистра в голове вместе с контуром сигнария. — Неразумная затея играть в гляделки с Ольрием Денестре.

— Этот человек очень опасен.

— Молодец, что не теряешь интуиции. Господин Денестре — сарон из Марахога, посол короля Хавораша при дворе Радована Третьего. Та еще гадюка.

Скорее мантикора, подумалось Тобиусу, да, мантикора — тварь в сто тысяч раз опаснее даже самой ядовитой гадюки. Живот волшебника сводило, когда их взгляды встречались.

— Говорят, что господин Денестре из тех людей, которых лучше благодарить и превозносить, даже если они поставили тебе подножку и теперь ты валяешься в грязи, ибо подножка — это сущая шалость по сравнению с тем, что такие, как он, могут сделать со своими врагами. Денестре возвысился за счет огромных денег, извращенного ума и дюжины прекрасно спланированных убийств.

— Не странно, что Делькен Хавораш решил отправить эдакий подарочек к риденскому двору, раз у Ридена и Марахога сейчас натянутые отношения. Если не ошибаюсь, это называется "подгадить".

— Скорее Хавораш просто хочет держать Денестре как можно дальше от себя в надежде, что посла прирежут местные. А то мало ли какие планы на будущее марахогской короны строит господин Денестре, с его талантами вполне можно стать королем…

— В таком случае Делькен Хавораш дурак, ибо своих врагов надо держать там, куда может дотянуться топор палача.

Время шло, пир продолжался, музыканты услаждали слух гостей, по крайней мере тех, кто обращал на музыку внимание. Гораздо больше людей и нелюдей интересовали разговоры, веселье, номера приглашенных артистов. Особенно ярко выделился маг Дыма и Искр, привезенный в Риден послом Архаддира. Громадный, выше семи футов ростом, жизнерадостный толстяк в напудренном парике, шевалье Бален Бленш де Мальфет предоставил этого фокусника на усладу гостям, и фокусник блеснул, устроив головокружительное представление с дымом и искрами. Большую часть его репертуара Тобиус уже видел на праздновании весеннего равноденствия, устроенном покойным паном Зданеком, однако всем остальным очень понравились дымные замки, взрывавшиеся россыпями огненных всполохов, сражающиеся посреди огненной бури черные драконы и прочая наполовину сказочная дребедень. Иллюзии из дыма и огня, думал Тобиус, красивая ерунда развлечения ради, а ведь за них можно получить зимбулу[35] в Мистакоре и называть себя магом. Какое унижение для Искусства.

Во время одного из последовавших представлений мимо Тобиуса прошел лакей. Он наклонился к королю Радовану, и обостренный слух волшебника уловил несколько слов:

— …Жильбера Форнаса… просят разрешения войти.

— Что за глупая проволочка? Пусть входят! — с легким раздражением ответил монарх.

Когда приглашенный менестрель закончил свою песнь и, кланяясь, удалился, сопровождаемый овациями, управитель праздничных увеселений громко объявил, что сейчас перед благородными гостями выступит труппа акробатов достопочтенного маэстро Жильбера Форнаса из Архаддира. Судя по тому, как оживились гости, это имя было на слуху.

Двери пиршественного чертога распахнулись, и музыканты заиграли быструю и будоражащую мелодию. Акробаты, наряженные в безумно пестрые одежды, ворвались внутрь кувыркающейся в воздухе толпой, выделывающей головокружительной кульбиты, скачущей на руках и пробегающей по стенам. Их вступление казалось хаотической феерией трюков, но к высокому столу артисты добрались одновременно и на миг замерли в одинаковом поклоне. Началось представление, бывшее, по мнению Тобиуса, стократ интереснее и зрелищнее фокусов с дымом и искрами. Он смотрел на то, как акробаты, чьи лица скрывались за смеющимися масками, подбрасывали друг друга чуть ли не под потолок, жонглировали горящими факелами и длинными кинжалами, и думал, что когда-то и он бы так смог.

Последним номером была битва на канате, который держали четверо акробатов, проявлявших чудеса силы и выносливости, забравшись друг другу на плечи. Четверо других, разбившись на пары и тоже забравшись друг другу на плечи, поднялись на канат, сблизились, и "ездоки", балансируя, принялись жонглировать склянками, в которых, по их заверению, плескалась алхимическая кислота. Многие зрители поднялись со своих мест и одарили артистов рукоплесканиями, подбадривающими выкриками и требованиями выступить еще раз. Общий шум перекрыл голос короля Радована.

— Воистину это было представление, затмевающее все прочие! Вам будет заплачено вдвое больше обещанного, и сверх того — я приглашаю вас выступить на моей свадьбе, день которой близится!

Гости восприняли слова Радована с восторгом. Один из акробатов, которые замерли в поклоне, закончив последний номер, сделал шаг вперед, перекувырнулся через себя и вскочил так быстро, что все это слилось в едином безумно плавном и естественном движении.

— Мой король, да прославится твое правление в веках, — ответил он из-под смеющейся маски, — велика оказанная тобою честь, но, увы, сему не суждено случиться — ведь нам заплатят в десять раз больше, если свадьба не состоится.

Склянка кислоты, брошенная одним из артистов, со скоростью пули устремилась к Хлое. Тобиус метнулся вперед, татуировка на его левой ладони вспыхнула, пальцы вцепились в плечо принцессы, и склянка врезалась в спинку опустевшего кресла. Хлопок, треск, боль горящей плоти и тлеющей кости. С воплем, переходящим в визг, серый волшебник рухнул на пол и стал барахтаться, пытаясь сбить с правой половины лица алхимическое пламя. Он так сильно колотил себя, что выбил несколько зубов. Куски горящей кожи и шипящей крови оказались содраны и покрыли бронзовые пальцы.

Вокруг начало твориться нечто безумное, вопли заполнили чертог и теперь колотились о стены и потолок, лязг металла и свирепая брань сталкивались, резко обрывались и превращались в новые вопли. Когда Тобиус смог подняться, у него не хватало половины лица, он ослеп на один глаз и сохранял сознание лишь потому, что еще не потерял привычки переносить дикую парализующую боль. Творилась резня, вокруг в ядовитом свете яркого изумрудного пламени мельтешили люди и нелюди, сверкало оружие, раздавались команды, грохотали пороховые залпы и разлетались в стороны куски человеческих тел. Акробаты носились по чертогу так быстро, что их очертания смазывались, ни свинец, ни сталь не были им помехой. Один из артистов перемахнул через стол и замер на корточках возле горящего зеленью кресла. Из его окровавленного рта высунулся длинный извивающийся язык, маски не было, и Тобиусу предстало серое худое лицо с ввалившимся носом, тяжелыми надбровными дугами и мерцающими в глубине лысого черепа глазами.

— Где она? — прорычал вампир сквозь двойной частокол острых зубов.

Тобиус судорожно вдохнул и выплюнул ему в лицо струю живого огня. Вопль нежити перешел в ультразвуковой диапазон и обратно, а последовавший в ответ удар отшвырнул мага на стену. Ему в грудь словно угодили кувалдой — казалось, что треснули все ребра, воздух предательски бежал из легких, а вампир, чье лицо на глазах возвращалось к прежнему виду, подскочил, рванул Тобиуса за куртку и вздернул вверх.

— Говори, или я выпотрошу тебя от паха до горла!

Но Тобиус не смог бы ничего ответить, даже если бы и хотел.

Две пули ударили кровососа в бок, но он лишь покачнулся, с другой стороны подлетел риденский гвардеец с занесенным топором, мертвец отвлекся, чтобы свободной рукой оторвать ему голову а потому пропустил удар Тобиуса. Маг бил правой, бронзовой рукой, вкладывая в нее не только мышечную силу, но и телекинетический заряд. Вампир с треском сложился пополам, отпустив свою жертву. Отползая, Тобиус видел, как сломанное тело шевелится, быстро принимая должную форму: лопнувший череп срастался, переломанные кости вновь становились целыми. Судорожными движениями достав из сумки свою книгу, волшебник распахнул ее на нужной странице и зачитал быстрый речитатив заклинания Кошачьи Рефлексы.

Когда вампир поднялся и бросился на него, движения чудовища больше не казались столь неуловимо быстрыми, Тобиус успел схватить врага мыслесилой, сжать незримыми тисками и ударить Солнечным Касанием, которое испепелило нежить. Мгновением позже он оказался за спинами гномов и риденских гвардейцев, рядом с Бейероном и Радованом.

— Тобиус, о, Господь, твое лицо…

Но волшебник без лишних слов толкнул своего короля левой рукой в грудь, и тот исчез.

— Тобиус?! — взревел Талбот Гневливый.

Король и принцесса в безопасности, ваше могущество, мысленно ответил магистр.

Освобожденный от обязанности защищать монарха, Гневливый взлетел, держа посох в одной руке, а магический меч — в другой, и стал сыпать разрушительными заклинаниями, как сеятель рассыпает зерна над вспаханной землей. Вампиры падали один за другим, сожженные, обледенелые, окаменевшие, раздавленные, разорванные. Они не погибали, но и лютовать больше не могли. Казалось, что наконец-то поставлена точка, что вот-вот это кровавое безумие закончится, но вдруг на архимага налетела стая летучих мышей и закрутила его, унося под потолочные своды. Талбот Гневливый был способен вырваться из внезапного захвата, но если бы он действовал в полную силу, то уничтожил бы и замок, и даже часть города. Вынужденный сдерживаться, архимаг пытался прорваться наружу с помощью мощных одиночных ударов, однако облако черных тварей мгновенно восстанавливалось.

Тем временем уцелевшие вампиры сосредоточенно рвались к Радовану Карапсуа. Они стремительным клином врезались в ряды его охраны, расшвыривая воинов в стороны, ловя телами пули, отмахиваясь от страшных ударов и лишь временами истошно взрыкивая, когда Тобиус ударял Солнечным Касанием. Первого же, кто до него добрался, Радован разрубил пополам своим Хардзукаром, второго обезглавил сир Вийем Тарлок, третьего испепелил золотым светом Тобиус, а дальше началась жуткая мешанина, сдобренная лязгом металла, хрустом костей, треском разрываемой плоти, нечеловеческими воплями кровососов и брызгами крови.

Никто не понял, сколько времени прошло, прежде чем вампиры отступили, но когда это начало происходить, все замерло. Серокожие твари скребли ногтями по окровавленному паркету, цеплялись за тела убитых ими людей, вываливая отвратительные языки, визжали и ревели, но какая-то неведомая сила тянула их прочь, словно натягивая незримый поводок.

Для Тобиуса эта сила оставалась неведомой совсем недолго. Его единственному глазу предстала картина: Талбот Гневливый в разодранной мантии, покрытый собственной кровью с ног до головы, стоял там, где прежде выступали акробаты, а над его головой парила большая сфера, полная огня, в которой барахтался дочерна обугленный вампир, некогда обратившийся в стаю летучих мышей. Рядом с Гневливым находился Малахай Надгробие, у чьих ног истекал воспаряющими кусочками черного пепла сложный магический чертеж. Середину его занимало нечто, похожее на гроб, созданный из непроглядно темной материи, крышка была откинута, изнутри струился ядовитый фосфорно-зеленый цвет, и оттуда же протягивались наружу магические нити, подтаскивавшие вампиров к "гробу". В определенный момент после резкого рывка каждый из кровососов оказывался внутри. Сфера огня лопнула, выбрасывая черный скелет, который еще пытался шевелиться, но и он почти сразу оказался в гробу, крышка которого захлопнулась. Черный ящик провалился сквозь пол, и все закончилось.

— Можно?

— Проходите-проходите, — отозвался голос из тускло освещенного мрака лаборатории, — я сейчас освобожусь. Присядьте пока.

Тобиус притворил за собой дверь и прошел к свободному стулу, на котором обычно и сидел, являясь на очередной осмотр. Пахло аптекой с явным преобладанием ноток формальдегида. Волшебник то и дело пытался прикоснуться к изуродованной половине лица по родившейся у него дурной привычке, но отдергивал руку, чтобы не тревожить новых, еще неокрепших тканей. Сейчас боль поутихла, однако тогда, в вечер приветственного пира, она почти сводила с ума. Высокий болевой порог и привычка помогли ему справиться, выжить, хотя волшебник держался из последних сил. Минимум обезболивающих позволил Тобиусу присутствовать на собрании в кабинете короля, когда кошмар закончился.

Радован Карапсуа правил Риденом из скромного зала, отделанного дубом и ясенем, с большой люстрой, камином, геральдическим щитом над спинкой кресла и массивным письменным столом. С портретов на стенах взирали предки короля, там же нашлось место большой карте Вестеррайха; рядом со столом стояла массивная подставка для фамильного клинка, и в сущности обстановка выглядела не слишком броской. Карапсуа ценили надежность и простоту, а единственным предметом роскоши, на который Тобиус обратил внимание, была большая доска для игры в раджамауту, созданная из различных пород полудрагоценного камня, снабженная фигурными позолоченными ножками и стоявшая под большим овальным зеркалом в богатой раме. Судя по расположению эбонитовых и перламутровых фигур на доске, партия была в разгаре.

В первую очередь у Тобиуса спросили — куда он дел Бейерона Карторена и принцессу Хлою? Волшебник повел левой рукой по воздуху и словно выхватил откуда-то вздрогнувшую принцессу, а следом и короля. Они оказались живы и невредимы. Говорить о том, куда он отправил своих подопечных, спасая их от убийц, Тобиус отказался наотрез, тем более что он просто не мог членораздельно изъясняться. Сами же подопечные, с его равнодушного согласия, смогли лишь рассказать, что это было очень далекое место, какая-то высокогорная долина, расположенная, если судить по свечению в темном небе, где-то на севере; вокруг были сплошь голые камни и горные пики, покрытые снегом, полное безлюдье, и посреди этой холодной пустоты находился очень уютный домик из белого камня, перед которым через ручей был перекинут мост. В том одиноком доме, у горящего очага они и переждали, пока вдруг не оказались вновь в Ардегране. Больше на эту тему вопросов не последовало, ибо каждый маг имел право на секреты, которых ему не хотелось открывать кому бы то ни было.

— Итак, — негромко заговорил Бейерон, устраиваясь на одном из неудобных стульев, предназначенных для посетителей кабинета, — есть идеи, что сие было? Ясно, что покушение, понятно, что на нас натравили ни много, ни мало… сколько их было?

— Это был клан, — мягко отозвался Малахай Надгробие, скидывая на плечи капюшон, — вампирский клан родом из-под Ливетты. Есть такая земля в Соломее. Без малого два десятка особей. Около половины были уничтожены его величеством Радованом Третьим, сиром Вийемом и чаром Тобиусом.

— Кстати, о нем, — Радован указал на серого мага пальцем, — это нормально, что чар Тобиус стоит на ногах? Мне кажется, что ему нужна помощь.

— Чар Тобиус мутант, — передал собравшимся мысль молодого мага Талбот Гневливый, стоявший возле большого книжного шкафа со скрещенными на груди руками, — он намного выносливее большинства людей и вполне может позволить себе присутствовать. Хотя, по-моему, его следует принудить немедленно обратиться к целителям.

Тобиус жестами дал понять, что это обождет, что он хочет присутствовать, а заодно поглубже натянул капюшон, замечая, какой ужас отражается на лице принцессы, когда она задевает взглядом его рану. Склянка с горючей кислотой предназначалась ей, и тот факт, что серый магистр спас свою подопечную от жуткой смерти, даже не нуждался в оглашении. Никто не посмел настаивать на его удалении, и Малахай продолжил говорить.

За прошедшие после инцидента часы ведущий некромант Академии Ривена успел побеседовать с захваченными им в плен кровососами, и они заговорили. Не могли не заговорить. Несмотря на свою нетипичную внешность, полноватый, лысый, немного лопоухий волшебник с носом, похожим на тонкий птичий клюв, маленькими черными глазками и вежливой улыбкой на губах мог разговорить любого — хоть живого, хоть мертвого. Малахай возглавлял небольшую группу некромантов, взращенных Академией, и опекал их, как наседка цыплят, защищая в первую очередь от слишком пристального внимания Церкви.

— Браво, чар Малахай, вы сослужили нам очень важную службу.

— Прошу, не преувеличивайте, сир, это всего лишь моя работа. Вампиры, покусившиеся на ваше благополучие, — наемные убийцы. Их послали, чтобы сорвать свадьбу короля Радована и принцессы Хлои путем убийства одного из них либо обоих. Платили так щедро, что наняли весь клан, — так-то они поодиночке работали. Напав на артистов прошлой ночью, живые мертвецы перебили их, присвоили реквизит, одежду и проникли в замок.

— Хм, я где-то читал, — сказал Бейерон, почесывая бакенбард, — что эти твари не могут войти в дом без позволения хозяина.

— Они его испросили, — мрачно молвил Радован, — я не придал этому значения, когда ко мне от ворот прибежал слуга. Они не могли пройти и попросили разрешения. Так просто, так естественно. — А потом он взорвался. — Почему волшебники это допустили?! За что я плачу им такие деньги?! Голову с плеч таким бездарям!

Тобиус обратил внимание, что огромный меч, стоявший на подставке, вздрагивал с каждым новым взрывом, и ему казалось, что это не было связано с тяжелым кулаком, обрушивавшимся на столешницу. А когда прозвучали слова о голове и плечах, сир Вийем, застывший в углу как пустые доспехи, вдруг повернул голову в шлеме, и магистр готов был поклясться, что его рука дернулась к рукояти его собственного клинка. Волшебник уже знал, что Тарлок не только служил в гвардии, но и был королевским палачом, который, как говорили, отлично владел своим ремеслом.

— Не стоит судить их так строго, — мягко ответил Малахай, — они не виноваты, потому что являются суть наемными рабочими. То есть вынуждены работать с системами защиты, сотворенными, возможно, века назад, и трудными в повторении сейчас. Ваша обитель защищена множеством хороших заклинаний, но, чар Талбот не даст соврать, большинство из них реагирует на магическое проникновение, а не на нежить. С одна тысяча триста тринадцатого[36] года поголовье вампиров успешно сокращали Ловчие Церкви и члены организации Черная Флейта[37]. Сейчас вампиры в Вестеррайхе — это редкость, и даже я, некромант, уже много лет не встречался с ними. К тому же их предусмотрительно снабдили вот этим.

Малахай высыпал на стол пригоршню небольших предметов — колец, перстней, подвесок, кулонов.

— Чар Тобиус, если бы он мог сейчас хорошо разговаривать, рассказал бы, что все это артефакты, генерирующие ложную ауру. Человеческую. Ауру вампира, знаете ли, ни с чем не спутаешь, так что им приходится тратить деньги на очень качественные поделки с черного рынка артефактов. Пока что имени заказчика вызнать не получилось, боюсь, они его просто не знают, но дайте мне несколько дней, пригодное помещение — и я вытяну все, вплоть до имени вампира, обратившего их.

Еще Малахай Надгробие проявил инициативу и пообещал встроить в систему защитных чар Ардеграна несколько настоящих некромантских заклинаний, как раз и рассчитанных на появление нежити. Радован оценил это и выделил магу Смерти просторную и хорошо укомплектованную лабораторию, в которой тот с удовольствием и обосновался. Именно в ней Малахай принимал Тобиуса и постепенно возвращал ему прежний облик.

— Итак, прогресс налицо. То есть на лице, — благодушно отметил Надгробие, выходя из мрака к рабочему столу. — Глаз все еще не видит?

Тобиус прикрыл правый, здоровый глаз и огляделся левым, новым. Малахай несколько раз зажег и потушил в воздухе призрачный огонек.

— Полностью зрение не вернулось, но значительно улучшилось в последние дни.

— Как замечательно. Глаз — это очень сложный орган. Ничего не стоит отрастить новую руку, а вот с глазами всегда морока. Легче пересадить, чем выращивать новые, но в вашем случае я правильно решил идти длинным путем.

Некромант сплел сеть своих собственных диагностических чар и принялся изучать состояние Тобиуса во всех слоях его сущности. Периодически серый магистр ощущал присоединение к вплетенному в его организм комплексу заклинаний нового либо импульс обновляющей энергии. Физиологически это выражалось в ощущении холода, будто по жилам вместо крови вдруг начинала течь студеная вода, и в появлявшемся на языке мятном привкусе.

— Очень хорошо. Очень любопытно. Ваши регенеративные способности вызывают зависть, чар Тобиус. Я также наблюдаю в организме огромное количество антител, враждебных токсичным веществам. Сильный иммунитет к ядам. Вырабатывали?

— Вынужденно. Просидел несколько месяцев в яме с ледяными пауками, не раз испытал на себе силу их нейротоксина.

— Рискованно, — усмехнулся Малахай, — но полезно. Хорошо, что у вас направленно измененный организм, человек бы такого радикального отравления не пережил.

Еще через некоторое время некромант вновь отвлекся от диагностики.

— Что за сущность обитает у вас в правой руке?

— Хотел бы я знать.

— Хм. Никогда такого не наблюдал. Вроде бы что-то даже родное моему ремеслу, но вместе с тем совершенно чуждое. Оно крепко спит, как я понимаю.

— Нарлога назвал это темным лоа. Обрывком чужой тени, кажется.

Малахай Надгробие нахмурился, собирая на лбу морщины.

— Унгиканское колдовство. Да, есть на Черном континенте умельцы, способные поднимать мертвых, но с их магией предпочтительно не связываться. Это дикая некромантия, невероятно сильная, почти не изменившаяся с древних времен и ужасно опасная. Некоторые теоретики даже выдвигают гипотезы, что первооткрывателями некромантии были шаманы Унгикании, а не Зенреб Алый, другие яростно оспаривают право данной точки зрения на существование, а третьи и вовсе считают эти ветви Искусства совершенно не связанными.

Завершив беседу с самим собой, Малахай вернулся к осмотру и вскоре его завершил.

— Ваше могущество, можно ли задать прямой вопрос?

— Ну, только если совсем уж прямой, — улыбнулся тот.

— Чар Талбот попросил вас присоединиться к нему на случай появления колдуна Барбатума?

— Нет, — качнул лысой головой некромант, — он хотел, чтобы я взглянул на вашу ауру, чар Тобиус. Уж очень его волновало ее состояние после того инцидента. А поскольку я у чара Талбота в долгу, пришлось согласиться.

— Понятно. И что, не напрасны были волнения?

Малахай перестал улыбаться и задумчиво прищурился, словно ради верности вглядываясь в ауру Тобиуса еще один раз.

— Ему я скажу, что они были напрасны.

— А на самом деле?

Маг Смерти пожал плечами:

— Не знаю. Ответьте, чар Тобиус, вы переживали клиническую смерть?

— Случалось.

— Угу, интересно, очень интересно. Что ж, возможно, это и послужило причиной проявления створок. Уж не знаю, стоит вас с этим поздравлять или нет.

Тобиус молчал, показывая тем самым, что ожидает подробностей.

— Насколько мне известно, вы проходили процедуру, призванную выявить в волшебнике склонность к некромантии, когда были учеником?

— И мне совершенно точно сказали, что магия Смерти для меня недоступна ни в каких видах.

— Не сомневаюсь, что так и было. У вас тогда отсутствовало то, что называется Вратами Зенреба, знаете, что это такое?

— Область астрального тела, через которую некромант взывает к силам по ту сторону жизни. Считается, что они расположены в районе темени.

— Именно так, вот здесь, — Малахай наклонился и коснулся верхушки своего лысого черепа. — На том же месте, к которому крепится Путеводная Нить. Великий архимагистр Зенреб первым открыл ее связь с собственно вратами, названными позже в честь него самого. Так-то врата эти есть у всех волшебников, но при рождении они срастаются, как кости черепа. Вы ведь знаете, что при рождении человеческий череп не совсем сформирован и его костные "лепестки" срастаются только через некоторое время? Это называется…

— Родничок.

— Именно. Точно так же в астральном теле срастаются створки Врат Зенреба. Но когда приходит время умирать, Путеводная Нить, ведшая волшебника по жизни, вырывает его душу сквозь эти самые створки и тянет туда, куда душе предназначено попасть. Отличие некроманта от другого мага в том и состоит, что сворки его Врат Зенреба приоткрыты еще при жизни, что позволяет ощущать дыхание той стороны. У вас, мой друг, как и у всех нормальных волшебников, при жизни створки даже не были обозначены, но теперь ситуация изменилась — Путеводная Нить исчезла, а створки проявились. Такое впечатление, что вашу душу выдернули сквозь Врата Зенреба, как положено при смерти, но потом ее вернули обратно и даже прикрыли створки. Очень плотно, но не до конца.

В черных глазках Малахая вспыхнул бело-зеленый, ядовитый фосфорный пламень.

— Я думаю, что теперь в вашу сущность задувает эдакий сквознячок с той стороны. Вы ни в коем случае не некромант, этого дара в вас меньше, чем в пятилетнем неофите, но там, над телом э… как бишь его зовут?

— Штербен.

— Над телом чара Штербена вы оказались способны увидеть сущность, которую даже самые могущественные волшебники увидеть не способны, если они не некроманты.

— Смерть?

— Я бы не сказал так категорично. Скорее ту близкую к смерти сущность, которая является на зов некроманта при работе с мертвецами. Это что-то вроде проводника, который дает возможность пользоваться силой той стороны. Видеть этих существ могут только некроманты. Легким сквознячком в вашу душу задувает дыхание смерти, чар Тобиус, и это заметно.

— И ничего нельзя сделать?

— А что бы вы хотели с этим сделать? Вернуть запечатанную дверь в прежнее состояние невозможно, распахнуть ее — тем более. Не с моими умениями. Хотя наставники из Аглар-Кудхум, возможно, сумели бы…

— Они обитают на другом конце света, а я в любом разе не желаю становиться некромантом, уж простите.

Малахай вышел из задумчивости и рассмеялся, показывая, что совершенно не уязвлен. Он прекрасно знал, сколь тяжела доля некроманта среди прочих волшебников, и никому не желал такого проблемного Дара, хотя сам уж давно смирился со своей сущностью и ни на что бы ее не променял.

Тобиус понял, что вопросов о его собственной смерти не будет, и испытал некоторую благодарность к Малахаю. Он не желал ни мыслью, ни словом возвращаться в тот проклятый день и час, когда агония стала его проводницей за грань жизни. Было слишком тяжело вспоминать предсмертное одиночество и чувство полного бессилия маленькой букашки, поплатившейся за наглость.

Тем временем некромант отлучился и вернулся обратно, неся в руках тот самый арбалет, который Тобиус снял с лермазу.

— Возвращаю в сохранности. Изучил вплетенные в этот артефакт заклинания — очень интересно. Несомненно, работа восточного некроманта. В Вестеррайхе немного найдется моих собратьев по Дару, способных создать что-то подобное, очень сложные чары. Украшения опять же говорят сами за себя.

— Да, верно. Эта вязь… я так и не удосужился понять, что она значит.

- "Что было твоим, отныне принадлежит мне", - вежливо улыбнулся Малахай. — Думаю, речь идет и о теле, и о душе одновременно. Чудовищно опасная вещица, порабощает душу и создает из трупа послушного кадавра, ахоговски много сил вложено в ее создание. Но дело не только в вязи, ее некроманты используют как вспомогательный инструмент в выстраивании заклинаний, тогда как основой выступает иероглифическая письменность. А украшения, видите? Кости — ерунда, это стандартный мотив для орнамента, сопровождающего тему смерти. Я имею в виду опарышей, мух и стервятников — это падальщики, которые служат символами ранговой системы Аглар-Кудхум. Слышали о такой?

— Нет, никогда, — признался Тобиус.

— О, тут все довольно архаично, прямо как в Академии. Ученики и подмастерья носят метку опарыша, получая право зваться настоящими некромантами, они меняют ее на символ мухи, достигая следующего, скажем условно, магистерского ранга, получают знак стервятника, ну а самые могущественные некроманты культа отмечены ликом шакала. — Малахай провел пальцами по прикладу, искусно вырезанному в виде распахнутой шакальей пасти. — Создатель сего артефакта отразил на своем творении ранговую систему Аглар-Кудхум, он точно был с востока.

— Гариб Ауфа Абдуссамад аль Харинна.

— Впервые слышу. Хотя имя довольно странное, — поморщился некромант.

— Чем же?

— Значением, конечно. "Гариб" значит: "Сын Чужака", "Ауфа" — "Самый Верный", "Абдуссамад" — "Раб Вечного". А Харинна — это город в Имем-Муахит, довольно большой город, я бывал там. Меня тоже часто именовали Гарибом в силу моей инородности.

— Вы путешествовали по Семи Пустыням? И вы…

— Заканчивайте вопрос, — усмехнулся Малахай.

— Вы обучались у некромантов востока?

Не прекращая усмехаться, архимаг потер свой выпуклый лоб, а когда он отнял ладонь, Тобиус увидел знак черной мухи на белой коже. Затем линии сложных завитков стали проявляться по всему черепу, опутывая его сложным узором.

— Как и почти любой волшебник, хоть чего-то достигший в жизни, по молодости я много путешествовал в поисках знания. Еще Джассар сказал: "Путь к знанию — это путь". Иными словами, нечего просиживать зад в уютной теплой лаборатории, надевай дорожную мантию и шляпу, бери посох покрепче и иди постигать мир. Моя Путеводная Нить привела меня на восток, и видит Господь-Кузнец, я много раз мог сложить голову в тех краях, прежде чем добрался до Черных Песков, и даже там меня тысячу раз могли убить, но мне повезло. Меня приняли на обучение. Скажу честно, я был довольно слабым учеником по их меркам, но на пределе сил смог стать полноценным средненьким некромантом.

Малахай Надгробие замолчал, погрузившись, как было видно, в воспоминания о годах, проведенных в одной из самых зловещих магических школ известного мира. Постепенно татуировки на его черепе вновь скрылись и скальп стал безупречно белым.

— Каково там было? — шепотом спросил Тобиус.

— А?.. Там… На востоке все было по-другому. Там некроманты были избранными. Иные волшебники глубоко кланялись им, завидовали. Все было совершенно иначе, чем здесь.

— Я про Черные Пески…

— Об этом я ничего вам не скажу, чар Тобиус. Таковы клятвы, которые я на себя взял. Если хотите увидеть величие и древнюю мощь Черных Песков, отправляйтесь туда сами. Но знайте, что тому, кто не готов принять смерть всей своей душой, всей сущностью, не стоит оказываться там, ибо этот край — плоть от плоти "та сторона".

Последние дни перед свадьбой прошли в особенном напряжении. Если кто-то рассчитывал, что инцидент в вечер приветственного пира отодвинет бракосочетание хоть на сутки, то он просчитался. Радован Карапсуа был уверен, что как только союз между Ривеном и Риденом окажется заключен, любые попытки этому помешать утратят смысл. Защитный гарнизон столицы пополнился новым пехотным полком, охрану замка утроили, наемных волшебников тоже стало в разы больше, и теперь они незримо патрулировали весь Аллерхас.

На свадьбу съезжались гости едва ли не со всего Вестеррайха, послы венценосных особ или же сами особы являлись к риденскому двору в сопровождении огромных свит, с помпой и подарками. Разумеется, они не переносили тяготы пути в сотни лиг по пыльным дорогам, а выходили из раскрывающихся магических порталов в половине дневного перехода от столицы и въезжали в нее громко, торжественно, ярко.

В тот долгожданный день большой роскошный экипаж проехал по ярко наряженной столице от дворца до кафедрального собора Аллерхаса, невеста приехала. В огромном молитвенном зале, заполненном сотнями высокопоставленных гостей, в том числе королями Шехвера, Димориса, Бреоники и Сарвасты, играла органная музыка.

К алтарю медленно и торжественно двинулся Бейерон Карторен, ведущий под руку свою дочь. Белоснежное платье Хлои ослепительно сверкало бриллиантами и жемчужинами, подол несли двадцать пажей, а ковровую дорожку перед ее ногами посыпали лепестками белых роз. Жених уже находился у алтаря вместе с архиепископом Аллерхаса. Радован облачился в черные с золотом доспехи, усыпанные рубинами, на его плечах лежал меховой плащ из шакалота с украшением на плече — жутковатой головой того же зверя, в глазницы которой были вставлены два огромных граната. Красные кудри короля венчала корона из черного золота, зубцами которой служили изогнутые шакалотовы клыки длиной в три ладони.

Подведя дочь к алтарю, Бейерон вложил ее ладонь в руку Радована и отступил. Из-за спины архиепископа вышли шестеро храмовых служек в нарядных одеяниях, державших перед собой серебряные чаши с огнем, символизировавшие Святой Костер, а сверху на все это взирала золотая статуя Молотодержца. Органная музыка стихла, в сгущающейся духоте воцарилась почтительная тишина.

— Дети мои, мы собрались здесь, дабы засвидетельствовать начало священного союза между Радованом и Хлоей. Под взором Господа-Кузнеца этот мужчина и эта женщина станут мужем и женой!

Архиепископ еще некоторое время продолжал торжественную речь, после чего прочел стих из Слова Кузнеца и приступил к началу церемонии бракосочетания.

— Радован из дома Карапсуа, — молвил клирик, — клянешься ли ты принять Хлою в свои законные жены, дабы служить ей защитой в любви и почитании, верности и труде, как есть на то Воля Господня?

— Клянусь, — без промедления ответил король.

— Хлоя из дома Карторенов, — продолжал архиепископ, — клянешься ли ты принять Радована в свои законные мужья, дабы служить ему опорой в любви и почитании, верности и послушании, как есть на то Воля Господня?

— Клянусь, — тихо ответила принцесса.

— Священные клятвы были даны! — провозгласил священнослужитель.

Он соединил ладони короля и принцессы, обвязав их шелковым шнурком, обмакнул большой палец в чашу с освященным маслом, затем в пепел от жженых храмовых благовоний и нанес получившуюся смесь на губы короля и принцессы.

— Соединенное Господом-Кузнецом — человеку не разъединить! Перед Ликом Его и во свете священного огня стоят муж и жена! Да свершится первый горький поцелуй с пеплом на устах в память о великой жертве, принесенной Сыном Божьим ради всех нас!

Их губы соединились, а наверху запела колокольня собора, к которой вскоре присоединились колокола всех храмов Аллерхаса, а затем и все прочие колокола страны. Но это было еще не все.

Храмовые служки вытерли новобрачным губы и развязали шелковый шнурок, Радован отстранился, а Хлоя медленно повернулась лицом к гостям и при помощи нескольких фрейлин аккуратно опустилась на колени. Архиепископ громко прочел молитву, призывая Господа благословить сию деву и защитить ее от всевозможных напастей, зал хором повторил за ним: "Аmen". Далее он стал громко читать слова новых клятв и присяги, которые Хлоя так же громко повторяла, пока хранитель королевских регалий вкладывал в одну ее руку сверкающий драгоценными каменьями скипетр, а в другую — тяжелую державу.

— Властью Господа нашего Кузнеца, — голос архиепископа набрал особую мощь, взметнувшись под искусно разукрашенные своды храма, — нарекаю тебя Хлоей Карапсуа, королевой Ридена! — Изящный венец опустился на черные волосы вместо заблаговременно снятой фаты. — Королева на троне! Жена за мужем! Боже, храни королеву!

Сотни голосов в единый миг подхватили последние слова клирика, и новая песнь колоколов вторила громогласным выкрикам: "Боже, храни королеву!!!" Король помог своей супруге подняться, и вместе они чинно двинулись к выходу из собора, где ждал открытый экипаж с охраной.

Тобиус покидал храм одним из первых, стремясь поскорее выбраться из-под давящего святостью пресса, свалившегося на его плечи. Волшебникам приходилось тяжело рядом с амлотианскими святынями, на святой земле владетели Дара чувствовали неудобство, а внутри храмов напрочь лишались сил. Некоторые и вовсе теряли сознание, но серый магистр был не из таких. За его еще не слишком долгую жизнь Тобиуса столько раз лишали магической силы, что у него выработалась даже некая стойкость к этому ужасному состоянию абсолютной слабости. Он вышел на свежий воздух, чувствуя, как оживает правая рука. Когда волшебник вошел в храм, магический протез вдруг перестал слушаться.

Формально его миссия была выполнена, Тобиус смог благополучно уберечь Хлою от опасности вплоть до дня свадьбы и имел теперь полное право хоть в любую минуту пробудить Крылья Орла, взлететь и отправиться в Архаддир. Но вместо этого он поднялся в воздух над столицей и вместе с несколькими десятками собратьев стал пристально следить за всем и вся. Магов Гильдхолла подрядили обеспечивать безопасность с неба, следить, анализировать, предугадывать, в то время как многие главы гильдий находились внизу и присутствовали на церемонии бракосочетания. Талбот тоже был там и теперь сопровождал экипаж, разъезжавший по главным улицам столицы, заполненным ликующей толпой. Большинство видных гостей тем временем отправлялось прямиком в замок, где подходили к концу последние приготовления грандиозного пиршества.

Когда король с королевой объехали все мало-мальски важные места столицы и показались тысячам подданных, экипаж в сопровождении охраны вернулся к замковому холму и въехал в арку врат центрального барбакана нижней крепостной стены. Однако вскоре молодожены появились на балконе, находившемся над вратами, и король выступил перед огромной толпой, заполнившей площадь. Хотя его короткая и ладная речь была воспринята восторженно, Тобиус, паривший в высоте, не мог отделаться от неприятного чувства, пока глядел вниз. Именно на том балконе годы назад Радован казнил свою родню. Возможно, причина крылась в воображении, но серому магистру было жутко наблюдать за королевской четой на том Кузнецом проклятом месте.

На свадебный пир Тобиус явился в роскошном одеянии, иначе не сказать. Его новая полумантия, плащ и штаны были сработаны из редкого серебристо-серого бархата, а на сапоги пошла кожа гигантского варана катачарсы, безумно дорогая в силу того, что зверь этот водился только на островах Хвостового архипелага, и добыча его великолепной шкуры являлась делом ужасно тяжелым и опасным. Столь дорогое облачение магистр получил из рук госпожи Вендалиэн, которая заверила, что благодаря вшитой подкладке правое плечо не будет казаться ниже левого. Когда же Тобиус попытался узнать, кто заказал и оплатил эту работу первой швее Ридена, а также, видимо, какому-то умелому сапожнику, эльфка игриво пустила ему в лицо облако влажного пара и ответила, что это подарок от его, мага, друзей. Перед тем как уйти, она добавила также, что, мол, цена этого одеяния не вычитается из тех четырех тысяч лостерциев, которые он еще когда-нибудь получит. Тобиус с некоторым трудом, но все-таки понял, кто послал подарок.

Как ни странно, за высоким столом среди послов, великих магов и королей ему хотели отвести собственное местечко. Причем довольно близко от молодоженов. Тобиус отшатнулся от оказанной чести как ахог от ладана, понимая, что никому не известное лицо, затесавшееся в один ряд с лицами сильнейших мира сего, будет сверкать как одинокая звезда на ночном небосводе.

Пиру предшествовала длинная и, сказать по чести, довольно скучная церемония вручения подарков. Роскошные вещи переходили из рук иностранных королей и послов в руки молодоженов, которые обязаны были сердечно поблагодарить дарителя, прежде чем передать подарок слугам. Среди прочих постарался выделиться король Шехвера Хансельд Юнмеш Деморанд, преподнесший Радовану драгоценную магическую саблю, которая при ударе не рубила, а выгрызала куски из вражеских тел. Хлою он одарил белоснежной племенной кобылкой из знаменитой породы шехверских таламутов, присовокупив также немыслимо дорогое, усыпанное золотом и самоцветами седло с уздечкой. При этом шехверский монарх с вызовом глянул на своего извечного соперника и недруга Божемира Зеликовича, короля Димориса.

Божемир, однако, выдержал взгляд спокойно. Со свойственной диморисийцам рассудительностью он предположил, что Радовану ни к чему какие-то волшебные сабли, если у него есть Хардзукар, а своей жене владыка Ридена сможет купить скакуна и получше таламута, великолепного "шелкового" ахартекинца к примеру, или вообще скакового единорога из Индаля. Божемир, предпочитавший настоящую пользу пустой красоте, преподнес молодоженам высокий узкий фиал, наполненный густой насыщенно-красной субстанцией. Толстыми, унизанными перстнями пальцами даритель сдвинул изящную пробку, и изнутри полилось ни с чем не сравнимое благоуханье кадоракаровой смолы — основы для лучших в мире лекарств.

Как принято было считать, во времена своего становления молодая, ретивая и бескомпромиссная Амлотианская Церковь вырубила все кадоракары в северном и западном Вестеррайхе, ибо красные сосны являлись одним из символов дикой магии и дышали памятью о языческих богах. Вместе с тем обещание смертной казни за торговлю красной смолой, а также то обстоятельство, что для лонтильских эльфов она являлась предметом священного религиозного характера, превратили кадоракаровую смолу в контрабандный товар чрезвычайной редкости и баснословной цены. Можно было лишь гадать, каким путем Божемир достал тот драгоценный фиал и во сколько это ему обошлось, но в одном никто бы не усомнился — своего воинственного соперника король Димориса за пояс заткнул.

Начавшись, грандиозный пир быстро набрал силу, в великом чертоге не стихала музыка, смех, благие пожелания, выступали шуты и пели прославленные менестрели. За всем этим пристально следила гвардия, стража и наемные маги, ибо память о недавнем жутком инциденте была свежа. В тот вечер больших потерь среди гостей не случилось, основной удар вампиров приняли на себя стражники и личные гвардейцы короля. Последние понесли значительные потери, защищая Радована, и Черная полусотня сократилась до двадцати с лишним шлемов. При этом расчленители, также сражавшиеся с вампирами, потеряли лишь одного собрата, хотя их было всего девятеро и за чужими спинами гномы не прятались.

Когда пиршество вошло в самую силу, король и королева поднялись со своих мест и вышли из-за высокого стола, дабы по традиции начать танцевальную часть своим собственным первым танцем. Вместе с ними в танец вступили другие пары, и вскоре многие гости уже вовсю кружили по дубовому паркету под звуки фельесы.

— Идем, станцуем.

Тобиус не донес до рта ломоть хлеба с положенным на него куском превосходной говядины, тушенной в вине с луком и специями — на его плечо легла рука. Он сразу узнал голос, а потому опустил еду на серебряную тарелку и неспешно вытер жир искусно расшитой салфеткой.

— Я не ослышался, ты хочешь потанцевать со мной?

— Могу дать тебе в ухо, и сразу станешь слышать лучше.

— Интересный медицинский прием. А других жертв не нашлось? Вокруг сотни мужчин…

— Если не пойдешь танцевать сейчас же, ткну кинжалом в бок.

— Господь-Кузнец свидетель — твоим чарам невозможно противостоять, — проворчал Тобиус, вставая.

Он обернулся и замер вдруг, увидев то, чего не ожидал, а именно — Райлу Балекас… в платье. С момента их знакомства он представлял ее либо в черных латах, либо нагишом, причем нагишом гораздо чаще, но ему и в голову не приходило, что Райла могла носить платья. А ведь она могла, и при этом выглядела крайне… женственно. Ее черный с глубоко потаенной синевой наряд был изрядно закрыт, причиной чему, возможно, являлся не избыток целомудрия, а желание прикрыть все шрамы вкупе с развитыми плечами. Длинную шею обхватывала нитка черного жемчуга с кулоном в виде черной птицы, в руках порхал веер, набранный из перьев, а пышные юбки окаймляло знаменитое шатрадское кружево. Платье было скромным, изящным, дорогим, несколько излишне траурным для такого события, но тот, кто его сшил, имел и вкус, и опытную руку: ведь оно превосходно справлялось с главной своей задачей — красило хозяйку.

Тобиус отступил на шаг и надлежащим поклоном пригласил Ворону на танец, та с некоторой поспешностью присела, принимая приглашение, и волшебник взял мечницу под руку. Они влились в танец плавно благодаря его усилиям. Она танцевала неуклюже, сказывалось отсутствие опыта, но волшебник с лихвой возмещал это, уверенно направляя партнершу и игнорируя то, как Ворона наступает на его баснословно дорогие сапоги. Все неудобства окупались чувством всепоглощающего глубокого удовлетворения, исходившего от его рук, которыми маг прикасался к Райле. Невинная и целомудренная радость какими-то потайными путями проникала в сознание Тобиуса и пыталась воцариться там, вытеснив настороженность, память о причиненной боли и страх. Кружа эту трогательно неуклюжую, способную разрубить человека пополам женщину в танце, он через силу принимал мысль о том, что с ней ему хорошо, и, возможно, будь она рядом, он смог бы… обрести покой?

Музыка стихла, танец закончился, и танцевавшие поклонились друг другу. Ворона сама взяла Тобиуса под руку и настойчиво потянула к одному из выходов. Она слегка запыхалась, самую малость вспотела, и из-под запаха архаддирского лавандового пахфама[38] высвободился запах ее тела, намного более приятный и очаровывающий. Волшебник, проследив за ходом своих мыслей, резко отвесил себе ментальную оплеуху. Нельзя было так смиренно повиноваться действию феромонов и возвращаться к мыслям об этой женщине. Он слишком много сил потратил, чтобы избавиться от ее чар, а делать что-то зря Тобиус безумно ненавидел.

Райла оттянула кавалера от основного скопления гостей и, прикрываясь раскрытым веером от большинства возможных взглядов, приблизила свое лицо к его лицу. У Тобиуса очень громко застучало сердце, но вместо поцелуя он получил одни лишь слова, сопровожденные горячим дыханием:

— Октавиан в замке, и вам нужно встретиться. Времени мало, мы все в большой опасности.

Магистр оцепенел.

— Еще раз.

— Ты все слышал, Седой.

— Но разве он не инспектирует новые полки? Король сказал…

— Король удалил его из столицы от греха подальше, но вчера на Октавиана было совершено покушение, и он тайно вернулся в Аллерхас. Нет времени объяснять тебе все. Через четверть часа в кабинете короля.

— Что значит "в кабинете", разве это дозволено…

Но Вороны уже и след простыл, она стремительно покинула великий чертог, оставив Тобиуса в полном недоумении, перемешанном с раздражением. Оглядывая празднующих гостей, среди которых мелькали фигуры магов, отмеченных гильдейскими знаками, он неспешно выскользнул в сопредельные коридоры и, стараясь не привлекать внимания, серой тенью двинулся прочь.

Вечерело, и в Аллерхасе зажигались разноцветные огни. Вся столица веселилась, горожанам выкатили огромные бочки с вином, пивом и элем, на улицах и ярко освещенных площадях вокруг огромных костров звучала музыка, смех и здравицы в честь короля и королевы, местные жители и приезжие ривы обнимались как родные братья и вместе пускались в пляс. Лишь столичный охранный гарнизон и дворцовая стража стоически несли службу, с нетерпением дожидаясь сдачи постов.

Тобиус, применив чары Глазоотвода, скользил по коридорам замка, практически пустым, если не считать стражи. Он не торопился, высчитывая про себя время и зная, что успевает, но когда этажом выше раздался вскрик, маг метнулся туда, выхватывая из воздуха свой посох. Обнаруженный труп принадлежал стражнику, он валялся на полу посреди широкого коридора, кровь и некая субстанция, чрезвычайно похожая на ртуть, сочились у него из глаз и носа, а выражение на лице являло неподдельное удивление. Тобиус понимал, что у него не было времени особо ко всему присматриваться, но он заметил, что вокруг солдата в его крови маслянисто чернели некие кругляши, а в пальцах правой руки обнаружилась порванная нитка с несколькими все еще нанизанными на нее жемчужинами и кулоном в виде черной птицы.

Сорвавшись с места, волшебник ринулся к королевскому кабинету, который находился прямо в соседнем коридоре. Ему пришлось остановиться перед дверьми, в страхе пробудить защитные чары, но все они были надежно усыплены. Тобиус ворвался внутрь, готовясь увидеть худшее, и худшее решило не разочаровывать его — нечто расщепило тяжелый письменный стол пополам, в стенных панелях виднелись вмятины, повсюду валялись клочки бумаг, обломки мебели; особенно бросалась в глаза расколотая доска для раджамауты; зеркальная рама лежала в углу, скалясь острыми осколками, скомканный ковер зиял несколькими прожженными дырами, большая карта Вестеррайха была сорвана со стены.

Серый магистр двинулся вперед осторожно, пытаясь выявить сокрытое присутствие кого-либо при помощи Истинного Зрения, но все, что он заметил, — это слабый отсвет угасавшей жизни где-то под полотном карты. Убрав ее край пяткой посоха, Тобиус замер на миг, после чего присел и перевернул Октавиана на спину. Придворный волшебник риденского короля тихо застонал, что было странно, ибо при тех ужасных ранах, которые покрывали его тело, человек должен был либо вопить во всю глотку, либо попросту лежать мертвым. На ковер и карту натекала лужа темной крови, разбавленной струйками субстанции, похожей на ртуть.

— Чар Тобиус…

— Вам нельзя говорить.

Магистр шепнул пробуждающее слово и опустил на собрата по Дару чары Исцеления, которые пропали втуне. Не поняв, что произошло, он попытался вновь и израсходовал впустую второе заклинание — плоть не реагировала на мощные вливания целительной энергии.

— Послушайте…

— Вам нельзя…

— Черновики Джассара…

— Что?!..

— Они… Осмольд Дегерок… вы… Шивариус хочет… черновики… — Октавиан страдал, выхаркивая вместе с кровью каждое слово, его застланные пеленой смерти глаза смотрели в потолок, но вдруг он смог повернуть голову и коснуться дрожащей рукой карты, которую заливал кровью все это время. — Это важно… Марахог… король неправ… Ласточка не виновата… скажите ей, что я люблю…

Пальцы, оставлявшие на карте грязные мазки, замерли, и Октавиан, чье тело не реагировало на потоки вливаемых в него живительных сил, испустил дух. Тобиус сидел на корточках еще некоторое время, пытаясь перезапустить сердце и вернуть собрата к жизни, но даже он потерпел неудачу.

За спиной послышался топот, и в кабинет ворвались кричащие люди. Они наполнили мир бряцанием металла и гулом готовых к употреблению боевых заклинаний. Тобиус встал с колен в своем безнадежно испорченном сером бархате и в ответ на приказы отдать посох ответил лишь, что любой, попытавшийся отнять его имущество, умрет на месте. Он стоял посреди разгромленного кабинета рядом с трупом Октавиана Риденского и ничего не предпринимал, пока не появился Бейерон Карторен и не спросил у него, что произошло. Тогда Тобиус начал говорить.

Из волшебника сделали нечто вроде узника чести, хотя Тобиус не был уверен, что это так называется. Его попросили оставаться в собственных покоях и не покидать их без присмотра, регулярно и отменно кормили, позволяли гулять, если он сообщал, что имеет такое желание. Близость к ривенской королевской семье спасла волшебника от очень печальной судьбы. Кому другому при тех обстоятельствах был бы указан прямой путь в пыточные камеры — государственная измена, как-никак, — но рядом оказался Бейерон, сказавший веское слово: Тобиусу нужно верить.

Скандала не случилось, стража и наемные волшебники, примчавшиеся после того, как кто-то обнаружил в коридоре труп, получили приказ гостей от празднования не отвлекать, а случившееся сохранить в секрете. Как ни странно, утечки действительно не произошло. Несомненно, маги нашли способ довести до сведения глав своих гильдий информацию о происшедшем, но те предпочли сделать вид, что ничего не знают, а прочее было не так важно.

После свадьбы началось расследование, Тобиуса часто и умело допрашивали, задавая сотни вопросов, многие из которых являлись перефразированными двойниками друг друга. Его пытались поймать на несоответствиях в ответах, заставить "плавать" в показаниях, найти противоречия, но тщетно. У волшебника была хорошая память, и он неуклонно придерживался своей собственной версии, по которой покинул великий чертог, дабы немного отдохнуть от шума, услышал предсмертный крик стражника, обнаружил труп, бросился искать стражу, а пробегая мимо королевского кабинета, увидел царивший там разгром через распахнутую настежь дверь, труп Октавиана обнаружился в процессе исследования обстановки.

Да, Тобиус лгал, и никто не смог бы вскрыть его ложь без длительной работы палача, о которой не могло быть и речи, если Радован Карапсуа не желал испортить отношений с тестем сразу после свадьбы. Тобиус лгал, потому что не знал, как сказать правду и стоит ли ее говорить. Хотя он и правды-то не знал. Ворона намекнула ему, что не все спокойно в Риденском королевстве, что придворному магу, одному из ближайших сподвижников короля, грозила серьезная опасность, из-за которой король и отослал своего фаворита от двора подальше. Она сказала, что на Октавиана покушались, что им нужно поговорить, причем с подачи самого Октавиана, а не потому что к этому стремился Тобиус. Его убили, не допустив встречи двоих серых магов, но перед смертью собрат по Дару дал понять, что знает про Шкатулку Откровений. Откуда? Кроме самого Тобиуса о его цели знал только Никопат Закладка, архимаг-затворник, не покидавший библиотеки Академии на протяжении десятилетий. Не давали покоя и последние слова Октавиана, которые Тобиус, находясь в своем мягком заточении, без конца мысленно "обсасывал". "Король неправ, ласточка не виновата". А также что-то про Марахог, ну и, конечно, про любовь. Совсем нетипично для мага.

Погруженный в свои раздумья Тобиус иногда выбирался в небольшой садик, разбитый на склоне замкового холма, и сидел там среди аккуратных розовых кустов под молчаливым надзором какого-нибудь гвардейца. Ему ничего не стоило взять и улететь, но серый маг этого не делал, ибо не видел особой нужды в бегстве, да и нельзя было просто так наплевать на слово Бейерона, сказанное в его защиту.

Тобиус сидел на лавке и курил, поглаживая большим пальцем восхитительно гладкую и приятную на ощупь кость дракона. Прежде ему казалось, что рано или поздно привкус кадоракарового янтаря во рту надоест, но со временем стало ясно, что этот привкус не может надоесть. Месяц эйхет уже почти весь вышел, следовавший за ним первый месяц лета юн обещал быть жарким, солнце уже щедро дарило миру свой яркий теплый свет. Волшебник глубоко затянулся, закрыл глаза и подставил лицо солнцу, но скоро на него надвинулась обширная тень.

— Скажите, чар Тобиус, в каждой обители, в которой вы останавливаетесь, происходит убийство, или только нам с королем Радованом так "повезло"?

Он лениво вынул изо рта трубку и ответил, выдыхая табачный дым:

— Пришли позлорадствовать, милорд?

— Злорадство для слабых, если мне кто-то не нравится, я отрубаю его голову и насаживаю на высокий кол.

— Помню, помню. — Тобиус невольно провел ладонью по собственной шее, которой некогда угрожал топор палача. Или костер.

— Я пришел по просьбе ее величества королевы Хлои. Сама она не может навестить вас, ибо супруг не велит до окончания расследования.

— И королева просит целого герцога навестить меня от ее имени? Я польщен.

— Нисколько в этом не сомневаюсь. Королева передала, что всецело вам верит и не велит унывать.

Тобиус соизволил все же открыть глаза и окинул взглядом нависавшего над ним лорда Волтона Галли по прозвищу Шатун, герцога Каребекланда, хозяина города-крепости Тефраск и замка Берлога.

— При случае передайте вашему шурину, что я очень благодарен за тот наряд, который он послал мне. Бархат, увы, сильно пострадал, но зато сапоги совсем не…

— Не забывайте свое место, — поморщился гигант, — я могу позволить себе передать волю королевы, но бегать на посылках у какого-то волшебника — увольте!

Лорд Волтон громко вздохнул и сел рядом. Некоторое время они молчали, созерцая полет бабочек над еще молодыми розовыми бутонами, но вскоре Тобиусу это надоело.

— У вас ко мне какое-то дело?

— До моих ушей дошли вести о том, что якобы убийцу моего отца постигла кара. Это правда?

Серый магистр подумал, что Талбот не мог не передать эту весть Шатуну. Хотя Гневливый и покинул пост придворного мага семьи Галли, он явно все еще не считал себя чужим для лорда Волтона.

— Правда. Мы встретились несколько месяцев назад в Спасбожене.

— Как он умер? — неживым голосом спросил Волтон Галли.

— Сначала я сдавил его так, что кишки наружу полезли, а потом сбросил с нескольких сотен футов вниз, на город. Шмякнулся он смачно, и лязгу было много. Я бы прихватил трофей хотя бы ради того, чтобы передать его вам, но, увы, пришлось спешно бежать.

Посидев еще немного, герцог встал и молча побрел прочь, а Тобиус заметил на скамье рядом с собой яблоко, словно покрытое сусальным золотом.

Лорд Гиреон Оленвей, тесть лорда Волтона, привез на свадьбу роскошный дар — воз своих драгоценных яблок и еще один воз с сидром, сваренным из них же. Можно сказать, что он привез два состояния, за каждое из которых можно было бы купить замок с обширным земельным наделом, и еще бы осталось. Яблоки из Золотого Сада являлись одним из чудес известного мира, их вкушали правители многих значимых держав даже за пределами Вестеррайха: короли-купцы Аримеады, император Индальского царства, великий махараджа Ханду, султаны и эмиры Семи Пустынь. Секрет же такой ценности золотых яблок крылся не в их красоте, а именно в их вкусе — том самом заветном вкусе, который кажется любому человеку совершенным, приносящим блаженство и абсолютное удовлетворение.

Задумчиво покрутив сверкающий плод в пальцах, волшебник внезапно расхохотался. Смех его был долог, громок, беспардонен и почти безумен, а отсмеявшись, Тобиус сплюнул в траву и пробормотал:

— Высокомерный ублюдок решил меня яблочком поощрить.

Он гляделся.

— Эй, господин Кайдериваль! — Тобиус улыбнулся гвардейцу-хомансдальфу, который в этот день присматривал за ним. — Угоститесь яблочком!

Мечник скосил глаза на золотой плод, но не пошевелился. Тобиус же заметил, как дернулся его кадык при сглатывании слюны.

— Не положено, да? Ну так знайте, либо это яблоко окажется в ваших руках, либо — под моей ступней, когда я втопчу его в землю. Вы можете не есть его сами, но подарить кому-нибудь, кто не ожидает от вас такого редкого и дорогого подарка.

Маг ударил в самое уязвимое место — не для себя, так хоть для любимой! Полуэльф неуверенно приблизился, сверкающий плод перекочевал из руки Тобиуса в его ладонь. Усевшись на скамье поудобнее, узник чести вернулся к раскуриванию трубки.

Когда его наконец призвали пред ясны очи короля Радована, было уже пятое число месяца юна, самое начало лета. И хотя в тронный зал проникало достаточно солнечных лучей, монарх выглядел неважно. Он осунулся, будто от болезни, под глазами появились темные мешки, на лбу резче обозначились морщины, а в уголках рта залегли новые, делавшие благородное и красивое лицо злее, сварливее. Тобиус заметил во всем этом нечто призрачно знакомое, и тут же ему пришлось гнать от себя мысль "а ведь что-то подобное я замечаю, когда гляжу на свою рожу в зеркало". Стараясь отвлечься, волшебник обратил внимание на королеву, и она, нельзя не отметить, была великолепна в своей новой ипостаси.

Их с Хлоей знакомство прошло не то чтобы гладко, он встретил принцессу, когда та была еще подростком, находившимся в тяжелых жизненных обстоятельствах. Она ершилась, показывала зубки, сознательно или помимо своей воли выплескивала на Тобиуса раздражение, рожденное ее страхами и негодованием. Теперь же она стала королевой и достигла пика того, к чему может стремиться женщина ее происхождения и достоинства.

Королева сидела на соседнем с мужниным троне, облаченная в геральдические цвета дома Карапсуа — красный и черный, — с волосами, собранными под жемчужной сеткой, и с крохотной брошью в виде горностая на груди.

— Сир, миледи, ваши величества. — Тобиус опустился на одно колено и склонил голову.

— Встаньте, господин Тобиус, церемонии сейчас не к месту.

— Слушаюсь, сир.

— Мы рады сообщить вам, что хотя расследование еще не закончилось, вы уже вне подозрений.

— Гора с плеч, — спокойно ответил Тобиус, выпрямляясь. — Значит, убийца еще не найден? Могу ли я еще хоть чем-нибудь посодействовать расследованию?

— Если вы не хотите что-нибудь добавить к своим показаниям, то нет, увы, ничем, — ответил король. — Полагаю, меньшее, что мы можем сделать в качестве компенсации за оказанные неудобства, это снабдить вас, господин Тобиус, подорожной грамотой и некоторым количеством золотых монет для смягчения тягот пути. Вы ведь намеревались уехать после свадьбы?

— Истинно так. Ваша забота не знает пределов, сир, но от денег я вынужден отказаться, а вот за грамоту благодарю.

Волшебник посмотрел на королеву, думая о том, что, скорее всего, это последний раз, когда он видит ее.

— Прощайте, миледи, долгой жизни, счастья и процветания вам и вашим потомкам.

Хлоя если и хотела что-то сказать в ответ, ограничилась кивком и печальной улыбкой.

Больше ни с кем в замке серому волшебнику прощаться не пришлось — последний корабль с ривенскими гостями отбыл восвояси за несколько дней до того, и тогда к Тобиусу даже заходили Бейерон с Талботом, убеждавшие не терять духа и верить в то, что все вскоре образуется. Они были правы.

От предложенного проезда на карете в любую часть города он отказался, получил у расторопного придворного чиновника кожаный футляр с сопроводительными документами, после чего покинул Ардегран сквозь открытые ворота. В плаще цвета мешковины, с надвинутым на лицо капюшоном и с низко опущенной головой оказалось довольно просто раствориться в громкой и тесной толпе рыночной площади.

Волшебник вышел на одну из прилегавших улиц и двинулся вдоль пахучих загонов со скотом, когда путь ему преградил человек с издававшей жуткий скрип шарманкой. Его глаза косили в разные стороны, улыбка казалась совершенно безумной, а цветом кожи и серьгой в ухе шарманщик походил на цитара. Тобиус попытался его обойти, но, продолжая скрипеть, человек сделал шаг ему навстречу.

— Предсказание будущего всего за одну медяшку, господин, всего за одну! — улыбчиво прокричал шарманщик. — Всего за одну!

— С дороги.

— Не проходите мимо, господин! Всего одну медяшку за предсказание судьбы — это ведь так мало! Но зато это много для бедного человека и его друга!

Из-под грязной жилетки косоглазого шарманщика высунулась сморщенная мордашка. Обезьяны в Вестеррайхе были редкостью, встречающейся лишь в зверинцах у богатых коллекционеров.

— Откуда у тебя это?

— Мой друг Мати сам нашел меня, господин, и вот уж три года мы странствуем по дорогам Вестеррайха вместе! — не переставая улыбаться, поведал шарманщик. — Всего за одну медяшку вы узнаете свою судьбу, а мы с Мати проживем еще один день!

Тобиус раздраженно поморщился и на ощупь нашел в кошельке серебряную монетку среднего достоинства.

— Я не смогу этого проверить, но надеюсь, что ты угостишь своего друга фруктами и орехами, потому что, судя по облезлому виду, ему не хватает именно этого.

— О, господин, ваша щедрость широка как линия горизонта! Мати, нок-нок!

Обезьянка выпрыгнула на крышку шарманки и полезла в деревянный стакан, приделанный к ее корпусу сбоку. В стакане лежали длинные деревянные палочки с намотанными на них лоскутками бумаги. Схватив один, примат бросил его магу и тут же скрылся где-то в глубинах жилетки.

— Всего наилучшего, господин!

Шарманщик бодро зашагал прочь, терзая свой инструмент, а Тобиус остался без серебряной монетки, но с предсказанием судьбы. Собравшись уже швырнуть палочку в ближайшую навозную кучку, он помедлил. Скорее всего, лучшее, что достанется той дрессированной обезьяне, — это какое-нибудь червивое яблоко или неспелая груша, остальные деньги шарманщик пропьет, проиграет или потратит на доступных девок, а значит, зря Тобиус дал ему целую серебряную монету. Тобиус ненавидел делать что-то зря, и в качестве слабого утешения он решил хотя бы развернуть свиток.

"Трактир "Сломанное колесо" на улице Восьми беглых каторжников. Прийти в ваших же интересах, господин Тобиус".

Как только серый магистр прочел свое имя, чернила сухим облачком пыли выпорхнули из дешевой бумаги и без следа растворились в воздухе. Он внимательно огляделся, проверяя округу Истинным Зрением, затем Внутренним Взором, но никакой слежки не обнаружил, как и присутствия других волшебников рядом. Само по себе это ничего не значило, Тобиус мог видеть многое из того, что не желало быть увиденным, но и его способности имели определенные границы.

Итак, ему вручили приглашение неизвестно от кого и неизвестно зачем. В то, что кто-то печется об его интересах, маг не верил, не маленький уже, пожил и понял жизнь. Теперь следовало сделать лишь один выбор: либо найти указанный трактир, либо скорее покинуть город, желательно на почтовом поезде, он же караван, который следует из Аллерхаса до самого Парс-де-ре-Наля. В прошлой жизни на этой развилке Тобиусу помогла бы принять решение Путеводная Нить, она всегда тянула туда, где волшебника ждала его судьба, однако больше у него ее, судьбы, не было. Бежать или искать неприятностей на свою голову?

Нужное заведение он нашел не сразу, а когда нашел, некоторое время стоял на противоположной стороне улицы, разглядывая неприметное здание с коновязью и подвешенным над дверью тележным колесом, в котором не хватало спиц. Ничего примечательного. Наконец Тобиус сдвинулся с места, и тут же на него налетела какая-то старуха, несшая корзину с еще зелеными неспелыми яблоками. Вопя, женщина упала в грязь и принялась собирать испачканные плоды. Маг поморщился от раздражения, но все же помог ей, при этом не сумев не испачкаться.

— Спасибо, добрый господин, — хрипло поблагодарила старуха, — а теперь ступайте в ломбард сеньора Чапелетто, что на перекрестке улиц Яблоневого сада и Угольной.

— Какого ахога здесь творится? Это на той улице ты нарвала своих яблок? Когда я разберусь, что здесь происходит, кто-то получит хорошего пинка!

Старуха, прихрамывая, побрела прочь, и догонять ее волшебник не стал, хотя внутри у него уже кипел котел негодования. Сделав неверный выбор, теперь он должен был выдерживать все последствия, и хотя прошло уже много лет, Тобиус так и не смог до конца привыкнуть к этой нехитрой концепции.

Спрашивая у прохожих, которые оказывались на диво дружелюбными, слыша его ривенский выговор, магистр добрался до перекрестка Яблоневого сада и Угольной. Оставаясь настороженным, он вошел с дневного света в маслянисто-затхлый мрак крохотной конторки с забранными полотном окнами. Глаза быстро привыкли к перемене, и Тобиус оглядел заполненное различным хламом помещение, прилавок, забранный клеткой, и стены, увешанные потускневшими картинами самых разных размеров, направлений и стилей.

— Это ломбард господина Чапелетто?

Человек, сидевший за прилавком, представлял собой зрелище печальное: небритый, в несвежей одежде лысеющий мужчина с апатичным взглядом воспаленных не то от пыли, не то от недосыпа глаз.

— Это он. А вы…

— Тобиус.

— Господин Тобиус, — безразлично кивнул несвежий тип, — да, кажется, вас ждут.

— Лучше бы это было так, потому что если бы меня перенаправили еще в какое-нибудь место, я бы кого-то убил. Скорее всего, вас.

Несвежий тип безразлично пожал плечами и сунул одну руку под прилавок, Тобиус глубоко вдохнул, чтобы выплюнуть струю Бездымного Пламени в случае опасности, но сбоку что-то щелкнуло, и прочная на вид решетчатая дверь, ведшая за прилавок, сама собой отворилась. Он вошел, дверь, приводимая в движение неприметным гномским механизмом, вновь закрылась, затем раздался второй щелчок, и небольшой участок стены сдвинулся в сторону, открывая проход на узкую каменную лестницу.

— Хм, конспирация на высшем уровне, однако.

— А как же иначе, — сонно отозвался несвежий тип, глядя на дверь.

Все еще предвкушая потенциальное нападение, Тобиус осторожно ступил на потайную лестницу, и дверь за его спиной встала на свое место. Лестница вела вниз, но спускаться пришлось недолго, всего на полтора десятка ступенек, где визитера поджидал невысокий человек в серой одежде. Тобиус заметил испачканные чернилами пальцы и висевшее на веревке деревянное пенсне, наталкивавшее на ассоциации с писарским ремеслом.

— Сюда, господин Тобиус, сюда, маркиз ждет вас.

— Маркиз?

— Да, господин, маркиз фон Вельте.

— Фон Ве… Фредригар Желоран?

— Сюда, сюда, господин Тобиус.

Его провели мимо нескольких дверей и ввели в небольшую комнату с голыми каменными стенами и полом, устланным соломой, где из всей мебели имелся лишь стол, лавка да пара стульев. И там действительно находился капитан королевской гвардии Желоран, гладко выбритый массивный мужчина с густыми рыжими бакенбардами. На этот раз он предстал перед волшебником в простой сорочке и просторных штанах, подпоясанных ремнем с пустыми ножнами от кинжала. Сам кинжал был воткнут в стол, и в том месте виднелись темные пятна, вроде как не от чернил. Дворянин указал на стул.

— Обождите немного, до точки дойду, — бросил он и вернулся к чтению какого-то документа.

Клерк молча испарился из помещения. Тобиус помедлил, осмотрелся, прислушался к ощущениям и лишь после того сел. Он был терпелив, сдерживал свору рвущихся наружу вопросов и следил за дворянином. Обострившийся до предела нюх подсказал — на столе в месте, где торчал кинжал, пятно от вина, а не от крови, как утверждало разыгравшееся воображение.

— Итак, к делу, — заговорил Желоран, откладывая бумаги, — у риденского престола есть для вас задание.

— Задание?

— Просьба об одолжении, если угодно.

— На предмет?

— Тайная доставка важного документа в Парс-де-ре-Наль, ко двору Маэкарна Щедрого. Ему лично в руки.

— Что за документ?

— Пакт о военном союзе в случае внешней агрессии третьей державы.

— Марахога?

— Да. Если мары нападут на нас, Архаддир ударит на них с востока, если они нападут на Архаддир, мы выдвинем свои полки с юга. Такая вот оригинальная идея.

— И документ должен буду доставить я?

— Если согласитесь оказать нам такую услугу. А я надеюсь, что вы согласитесь, раз предлагали его величеству Радовану свою посильную помощь около полутора часов назад.

— Помощь в расследовании гибели моего собрата по Дару, а не в проведении тайной дипломатической миссии. По лицу можно не заметить, но я сейчас шокирован.

— Шуточки оставьте балаганным актерам, все очень сложно в этом деле, — нахмурил кустистые брови маркиз, — все безумно запутанно и переплетено. Обстановка на военно-политической арене обострилась донельзя, и Октавиан оказался прочно вовлечен в перипетии… м-м… интриг. — Это слово Желоран не произнес, а выплюнул, будто мерзкого слизня. — Вас не удивляет, что я, капитан гвардии, сижу в этом вонючем подземелье, вместо того чтобы нести стражу рядом с королем?

— Меня удивляет то, что я сам здесь сижу, а еще то, что пока вы без лишних капризов отвечаете на все мои вопросы, — дернул щекой Тобиус. — Кажется, шпионаж — не ваше призвание.

Маркиз пропустил последние слова мимо ушей.

— Раньше эту работу выполнял Октавиан.

— Какую работу?

— Шефа разведки королевства Риден.

Тобиус слегка откинулся на спинку стула, раздался жалобный скрип рассохшейся древесины. Волшебник-шпион? Пожалуй, такой нелепицы мир еще не видел. Нет, волшебники во многих областях пригождались сильным мира сего, и в работе тайных служб наверняка использовались всевозможные магические приспособления, как те исчезающие чернила, но сам шпионаж! Кто мог додуматься до такого?

— Придворный маг был шпионом? Мир полон невероятного. Ясно теперь, какая именно служба съедала все его время.

— Что?

— В день первой встречи между нами состоялся разговор. Октавиан сообщил, что его в Ардегране подстерегает опасность. — А еще Тобиус помнил, что серый маг упомянул о каком-то подарке, но после им так и не довелось поговорить еще раз.

— Он не сказал, кто именно ему угрожал?

— Нет. Сказал лишь, что опасность грозит только ему, а не, например, ее величеству. Мелкая деталь, но она запала мне в память. А теперь он мертв. Погиб в королевском замке.

Капитан Желоран с хрипловатым вздохом поскреб щеку, о чем-то размышляя. Тобиусу мерещилось его сомнение, будто дворянин пытался на месте принять трудное решение.

— У нас есть подозрения, что в деле замешан некто Денестре. Слыхали о таком?

— Видел на приветственном пиру, перед тем как на нас напали вампиры. Рад, что вам починили руку, кстати.

Защищая короля, Желоран собственноручно разрубил одного из нападавших от плеча до печенки, что при той огромной разнице в силе и скорости между человеком и вампиром можно было считать признаком отменного владения мечом и собственным телом. К его сожалению, нуагримговый клинок был опасен для нежити не больше, чем стальной, и враг в отместку почти оторвал дворянину руку, но не успел добить его, так как в дело вмешался Малахай Надгробие.

— Такого человека, как лорд Денестре, легко подозревать в чем угодно, — заметил Тобиус, — лицо у него такое… подозрительное. Как мне известно, он не в фаворе у своего короля, за что тот сослал его сюда. Если Денестре не дурак, то ему бы след вести себя тихо и не высовывать носа из посольства. Стали бы вы на его месте организовывать каверзы тому, кого Радован Карапсуа при мне назвал своим братом? Как думаете, сир?

Желоран ничего не ответил, лишь вновь погрузился в размышления, а Тобиус продолжал:

— Есть три державы: Марахог, Риден и Архаддир. Марахог точит зубы непонятно на кого, но вокруг у него союзников нет. Риден и Архаддир имеют крепкие дипломатические отношения, а старинная дружба Ридена и Ривена недавно стала нерушимой благодаря брачному союзу…

— Который не раз пытались сорвать, — вставил Желоран. — Вместе с Ривеном тройственный союз берет маров в тиски с трех сторон, а с четвертой стороны колышется Седое море.

Море, подумал Тобиус, да, большое и весьма свирепое море. У Ридена нет и никогда не было настоящего военного флота, у Архаддира он есть, но это торговый флот, его корабли распылены по торговым маршрутам, дабы делать Маэкарна Щедрого еще богаче. А тем временем в Ривене строится новый флот, отливаются новые пушки и ядра, а также закупаются дорогие гномские орудия. Если Марахог в таких условиях попытается развязать войну, его сомнут ударом с трех сторон. Но, тем не менее, мары все равно готовятся к чему-то

— Это бессмысленно, Марахог окружен потенциальными врагами, если начнется…

— Мы все это знаем, — поморщился маркиз фон Вельте, — наши позиции кажутся крепкими, но именно в таких случаях враг прибегает к тактике диверсионных войн. Вы слышали о землях, именуемых Висценой?

— Ильжберитская провинция.

— Полная фанатичных еретиков, которые считают, что пора бы уже начать распространять свое учение во все стороны. Их проповедники совсем обнаглели, не успеваем их ловить, а появляются новые.

Откуда-то послышался приглушенный вопль боли, волшебник не дрогнул, но недовольно нахмурился.

— Король Чалдан принял их предков и поселил на обезлюженных землях, которые необходимо было заселить как можно скорее. Он не просчитался, ильжбериты, которым в Вестеррайхе не осталось больше места, вцепились в обожженную войной землю и тяжким трудом восстановили ее, размножились, стали поступать в армию. Знаете суть ильжберитской ереси? Они считают, что Последнее Побоище уже идет. Где-то там, за пределами человеческой жизни воинства ангельские и демонические уже сражаются, и дабы помочь ангелам Господа-Кузнеца, следует отправить им в руки как можно больше светозарных мечей, то бишь душ истинно верующих амлотиан. Поэтому ильжбериты не боятся смерти, они обучаются богословию и военному ремеслу поголовно и с раннего детства, надеясь, что смерть заберет их как можно раньше, дабы они смогли присоединиться к Великому Побоищу, готовятся к военной службе. Вот такая извращенная вера в добро и правду, которая делает их отличными солдатами. И теперь у нас целая провинция этих фанатиков, рождающихся, живущих и умирающих не в семьях как таковых, а в боевых подразделениях, собранных по родовому признаку.

— Если они такие хорошие солдаты, то почему не служат Радовану?

— Потому что не оправдали его доверия. Прежде ильжбериты верно служили короне, и всех все устраивало, но во время гражданской войны белоленточники не смогли выбрать, к кому им лучше примкнуть. Когда две армии бились под Содренским холмом, они стояли в сторонке, дожидаясь зримого перевеса в пользу одной из сторон. Стоило чаше весов качнуться в сторону Радована Карапсуа, как три ильжберитских полка ударили по силам его врагов и мы победили. Тем не менее, после этого его величество приказал расформировать все белоленточные подразделения и отправил еретиков домой. В последнее время они стали позволять себе то, чего не делали на протяжении десятилетий, — пытаются распространять свою веру на других подданных, и хотя Риден всегда славился своей подчеркнутой независимостью от власти Святого Престола, все мы — богобоязненные амлотиане. Ильжбериты продолжают нарушать закон, их деяния пресекаются и наказываются, ильжбериты злятся, веры им больше нет. Если мары смогут насытить еретиков оружием, золотом и обещаниями, начнется новая гражданская война, потекут реки риденской крови, и нам будет уже не до Марахога. Ситуация может стать предельно непредсказуемой в этом случае, потому нужно заключить договор сейчас, упрочнить позиции. Октавиан работал над этим, готовил почву для союза между Риденом и Архаддиром, пытался обойти подводные камни со стороны Архаддира. У короля Маэкарна, знаете ли, тоже свои проблемы, и они куда больше наших, как мне доложили. Проблемы по вашей части.

— По моей?

— По вашей, — кивнул дворянин. — Возможно, в этом замешан один маг, последним человеком, видевшим которого, как говорят, были вы. Пять лет назад он исчез из поля зрения, когда вскрылась его истинная натура, но с тех пор много воды утекло, и его имя стало звучать зловеще.

— Шивариус.

— Да. В последнее время король и верховный маг Архаддира не в ладах, Маэкарн больше не доверяет волшебникам Мистакора, ему кажется, что те замышляют недоброе против него, что Осмольд Дегерок польстился на какие-то посулы Шивариуса Многогранника. Так это или нет, точно неизвестно, но если да, то наши проблемы ничтожны в сравнении с проблемами Архаддира. А теперь, когда вы знаете о более полной политической картине, скажите, случайно ли все сошлось так, что когда Риден и Архаддир вдруг стали особенно уязвимы, а Ривен еще не полностью отошел от опустошительной войны пятилетней давности, Марахог вдруг начал наращивать свою военную силу?

— Вы подталкиваете меня к мысли, что король Делькен ведет какие-то дела с ренегатом, и что они раскачивают мир сразу в двух странах.

— А кому еще такое под силу? — пожал широкими плечами Желоран. — Вам лучше знать, на что способен этот колдун, вот и скажите мне — смог бы он взять в оборот целую страну, оставаясь незамеченным?

Вопрос не нуждался в ответе, и Тобиус, и маркиз фон Вельте знали, что Шивариус фактически управлял Ривеном несколько лет, используя как ширму околдованного им Валарика Вольферина. Возможно, поступить точно так же с действительным королем целой страны он не смог бы, слишком резкое и непростительное нарушение законов магии, но кто знает, сколько способов воздействия имел в своем запасе этот могущественный и безжалостный безумец?

— Кто-то хотел сорвать свадьбу, кто-то, кто не желал укрепления союза между моей и вашей, господин Тобиус, странами. Кто-то угрожал Октавиану и, в конечном счете, убил его. Кто-то сеет хаос в международном масштабе. Если хотите помочь предотвратить катастрофу, выполните одно поручение — и окажете этим неоценимую услугу тысячам и тысячам людей.

Серый маг склонил голову набок, будто пытаясь посмотреть на дворянина под иным углом, а стылые глаза его выражали ленивое недоумение.

— Что заставило вас думать, будто я подхожу для такой работы?

— Все. — Желоран вытянул из стопки бумаг несколько листков, сшитых вместе, и уставился на них, бегая глазами по строчкам. — Выпускник Академии Ривена, которая славится тем, что умеет прививать всем поголовно волшебникам какие-нибудь боевые навыки; обладатель усовершенствованного организма; одна из основных специализаций — боевая магия, другая — целительство. Есть боевой опыт, есть опыт проведения скрытных диверсионных операций, есть опыт в дальних и опасных путешествиях, есть опыт по выполнению исключительных миссий, отличились при обороне Тефраска, а позже воевали с зуланами в Дикой земле. А еще вы пять лет скрывались от Инвестигации и всех волшебников Вестеррайха. Вы одаренный человек, господин Тобиус…

— Да. А еще я очень коварный. Так, к слову.

Желоран недоуменно глянул на волшебника поверх бумаг, нахмурился и вернулся к тексту.

— Доверенное лицо короля Бейерона, ученик Талбота Гневливого…

— Он поднатаскал меня, помог улучшить некоторые аспекты астрального тела, но по-настоящему моим наставником не был. Для этого мне следовало бы учиться у него лет пять-десять.

— Тем не менее, вы значитесь одним из двоих его учеников наравне с неким Гальпериусом Арсеналом, и даже мне, занимающему эту должность временно, понятно, что лучшей кандидатуры не найти. Вы способны за себя постоять, умеете действовать скрытно, имеете широкий набор навыков, и вам доверяет мой господин. Дорогого стоит обрести его доверие, но еще дороже его сохранить. Согласитесь оказать нам услугу?

Тобиус задумался, а когда его собеседник попытался упомянуть про щедрое вознаграждение, он раздраженно дернул головой, призывая к тишине.

— А что я буду с этого иметь? — спросил серый магистр через время. — Деньги, само собой, меня не интересуют, титулы и регалии — тоже. Просите рискнуть головой — хорошо, но мне-то что за выгода?

— Мне кажется, вы не спрашиваете, а сообщаете, что хотите что-то взамен.

— Бескорыстные волшебники бывают только в сказках, это верно. В принципе мой интерес носит сугубо личный характер: убийство Октавиана Риденского, я хочу получить все письменные материалы, показания свидетелей, расписания смены караула, список основных подозреваемых, гипотезы о способах убийства. Вы передаете мне документы, а я доставляю ваше послание к архаддирскому двору лично в королевские руки.

На следующий день Тобиус получил кожаную папку с копиями материалов расследования, деньги на дорожные расходы, а также большой представительный конверт, обвешанный печатями и защитными заклинаниями. Ему также предоставили дополнительный набор сопроводительных документов, дабы никаких проблем ни в Ридене, ни в Архаддире не возникло, и даже передали бумаги, которые утверждали, что он — господин Солезамо де Верье, член гильдии "Хвост Феи", волшебник Гильдхолла. Затем Тобиус отправился в Портовый город, где на одном из кораблей для него и еще двоих сопровождающих, выделенных ему в охрану, были куплены места.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Фитиль, плававший в плошке с маслом, давал мало света, но глаза Тобиуса хорошо видели в полумраке, и сидя у себя в каюте за крохотным столом, волшебник мог работать часами. Он перечитывал все, что касалось убийства Октавиана Риденского, либо копался в своей книге, расшифровывая забытые заклинания древности. В течение уже полутора недель волшебник черкал пером на черновиках переведенных страниц, выводил новые формулы, выстраивал пробные чертежи систем чар, потом уничтожал все следы неудавшихся попыток и надеялся, что никто не поднимет тревогу из-за очередного громкого хлопка. Знаком того, что он провел за работой слишком много времени, как правило, становился переизбыток табачного дыма в каюте, а значит, следовало проветриться.

Перед тем как выйти на палубу, серый волшебник, как обычно, вытащил из сумки своего компаньона и усадил его на кровать, дабы тот нес охранную вахту. Лаухальганда клацнул крупными квадратными зубами в опасной близости от пальцев Тобиуса, и магистр в очередной раз заметил, что дурное настроение ушастого мячика никуда не делось. Уже довольно долгое время компаньон за что-то дулся на него, и магистр тщился понять — за что же?

Вскоре он выбрался на палубу гукора[39], неспешно поднимавшегося вверх по течению Навьи, где свежий речной воздух немного вскружил ему голову. Запахи смолы, тины и речной прохлады перекрыл аромат табака, когда тот затлел в чаше обычной ореховой трубки — драгоценный подарок из драконьей кости и красного янтаря Тобиус решил припрятать: уж слишком много внимания он привлекал среди незнакомых людей. Маг пробно затянулся раз-другой, раскурил трубку и стал лениво следить за тем, как матросы драили палубу.

На носу корабля поблескивал под ярким солнцем металл кольчужной куртки — это Вадильфар из Криксенгорма поневоле изображал из себя впередсмотрящего, ему не давала покоя качка. По сравнению с морским путешествием, плавание по реке казалось гладким, но гномам даже такое незначительное колебание тверди под ногами причиняло изрядные хлопоты. Вадильфар много времени проводил наверху, под солнцем, следя за следующим поворотом реки, либо сосредотачивая внимание на чем-то неподвижном, таком как далекие скалистые гряды, к примеру.

— Не полегчало?

Лицо подгорного жителя было слегка бледным и блестело от пота.

— Терпимо, господин Солезамо. — Чужое имя резануло по ушам, Тобиус так и не привык к нему, хотя иначе его уже и не звали. — Неужели нет лекарства против этой недомоги?

— Есть, но не лекарство. Нужно произвести некоторые манипуляции с внутренним ухом, воздействовать на вестибулярный аппарат, но поскольку у меня нет опыта, я не возьмусь, иначе может так получиться, что тебя начнет укачивать на твердой земле.

Тобиус присел на бочонок рядом с Вадильфаром и без особого интереса стал слушать поднявшиеся над рекой песнопения — это у правого борта, стоя на коленях, молилось трое монахов-бусхуситов в коричневых рясах, а вокруг них собралось еще десятка полтора пассажиров и свободных от работы матросов, дабы разделить радость общения с Господом-Кузнецом. От кормы к носу неспешной походкой двигался приятного вида мужчина слегка за сорок, с немного поседевшими черными кудрями и курчавой бородой. Его некогда яркая оранжево-золотая куртка с пышными рукавами была заплатана во множестве мест, сильно выцвела, да и в области живота ткань изрядно натягивалась, но крохи былой щеголеватости все равно сохранились. Капитан Барвази благочестиво осенил себя знаком Святого Костра и поцеловал кулон на цепочке, огибая группку молившихся, после чего приветливо кивнул Тобиусу.

— Чудесное утро, мэтр Солезамо! Благословенное начало дня!

— Воистину, — волшебник не в первый уже раз дернулся, слыша от Барвази такое приветствие, оно напоминало ему об одном старом знакомом… даже скорее старом друге.

— Так приятно видеть вас под солнцем, мэтр! Вы совсем бледный, скиньте плащ, подставьте лицо ласкающему свету!

— Избыток солнечного света способствует ускоренному старению кожи и может вызывать некоторые кожные заболевания, названия которых ни о чем вам не скажут, но которые могут быть смертельными.

Капитан запрокинул голову и громко рассмеялся. Человек вроде него ни за что и никогда не поверил бы, что от солнца, сотворенного Господом-Кузнецом сгустка света и жара, дающего жизнь всему и вся, может быть хоть какой-то вред. Ну, кроме слепоты, если кто-то окажется достаточно безумным, чтобы смотреть прямо на него.

Во время плавания капитан и волшебник взяли за привычку время от времени беседовать на разные темы. В Соломее такие, как Тобиус, были сильно поражены в правах, и Барвази с интересом наблюдал за неугнетенным западным волшебником, который не начинал нервничать, когда рядом оказывались святые отцы. Сам Тобиус находил судовладельца интересным, поскольку тот успел побывать в таких местах, о которых маг только читал. В молодости, прежде чем обзавестись собственным кораблем, он ходил матросом на торговой каравелле своего дяди, и видит бог, та посудина забиралась в самые разные части мира. Например, она спускалась по течению одной из величайших рек мира — Смалле, которую также именуют Золотым Червем. Смалла протекала через Вольные Марки, Сайнайское царство, имела отношение к таинственным топям Харанды, землям Индальского царства, и поднявшись по ней и перейдя в другие реки или речушки, вполне можно было попасть в юго-восточные моря. Путешествие длиною в несколько месяцев, полное опасностей и преград, но стоящее каждого потраченного дня. Слушая рассказы о былых временах, Тобиус догадывался, что дядя капитана Барвази подрабатывал контрабандой.

— Эта река была настолько широкой, что в некоторых местах один ее берег был почти неразличим с другого берега…

Слушая, волшебник краем глаза следил, как вдоль борта крадется невысокая фигура в пятнистом плаще с капюшоном. Ловко запрыгнув на фальшборт, Вилезий Вильтгрин начал крошить в воду хлебный мякиш, а потом вылил туда же целую пинту пива.

— Мэтр, а чем это занят ваш компаньон? — наконец обратил на гоблина внимание Барвази.

— Даже не догадываюсь.

Вилезий несколько мгновений сидел неподвижно, как горгулья на фасаде храма, а затем со скоростью молнии выхватил из-под плаща лук с уже наложенной на него стрелой и выстрелил.

— Сегодня у нас на обед, — произнес он, оборачиваясь, — будет сом. Шесть локтей в длину, неплохо, а?

Капитан рассудил, что действительно неплохо, и уже приказал паре матросов прыгнуть в воду с веревками, чтобы обвязать рыбину, когда раздался испуганный возглас. Кричала дочь капитана, которая, вместе с его супругой и двумя сыновьями, жила и работала на корабле главы семейства. Девушка указывала вниз, туда, где плавала со стрелой в спине туша сома и где вода вдруг начала бурлить, исходя красной от крови пеной. Команда заметалась по палубе, матросы вооружались баграми, кто-то вытащил из трюма арбалет, гукор немного накренился на правый борт от столпившихся на нем людей, а внизу в мутной воде мельтешили сверкающие чешуей тела, слышался плеск, бульканье, треск разрываемого мяса.

— Господь-Кузнец, Творец наш на Небесах, — дрожащим голосом молился один из бусхуситов, — прости и огради заблудших чад…

Тобиус тоже смотрел за борт, проникая взором даже под воду и пересчитывая тварей, мутивших ее. Их все больше и больше поднималось из глубины на запах крови.

— У меня не хватит стрел, — невесело скрипнул Вилезий Вильтгрин, — тридцать восемь, сорок шесть, пятьдесят четыре…

— Никогда в жизни не видел столько топлецов разом! — воскликнул капитан Барвази.

— Они и не живут в таких больших стаях, — задумчиво пробормотал Тобиус, — разве что когда нерестятся, но нерест у них начинается в середине лета, в самый разгар месяца йула. Капитан, на речных рынках не упоминали, что в последнее время участились нападения топлецов?

— Что? — соломеец с трудом отвел взгляд от бурлящей воды. — А… да, слышал несколько раз, то там, то тут, но о таких случаях всегда много судачат, я не придал значения!

С рыбой наконец разделались, и из воды показалось несколько голов. Морды у топлецов были большеглазыми, с широкими, как у тех же сомов, пастями; мелкие острые зубы и жабры дополняли образ речной нечисти, а венчал его складной кожистый гребень на темени. Холодные рыбьи глаза рассматривали людей, словно твари раздумывали — удастся ли стащить в воду хоть одного сухопутного жителя? Конец этому положил гоблин, который пятью неуловимо быстрыми выстрелами убил пятерых топлецов, что заставило остальных, сверкая мокрой чешуей, уйти под воду.

В тот день на корабле царили какие-то подавленные настроения, речные воды стали вдруг источать незримую угрозу, капитан приказал удвоить ночные вахты и выдал матросам оружие посерьезнее багров. Хотя о случаях нападения топлецов на корабли не слышали уже много декад, Барвази решил не поддаваться легкомыслию. Тобиус же стал проводить намного больше времени под открытым небом, вглядываясь в воду. Следующей ночью он начал чувствовать отголоски зарождающейся бури — духи воздуха забеспокоились.

Поднимаясь по течению Навьи, корабль изредка останавливался на речных рынках, которые росли из больших селений либо городков, стоявших рядом с берегом. Закупая некоторые припасы, ссаживая пассажиров и принимая новых, гукор продолжал путь, пока не добрался до слияния двух рек в одну. С севера в тело Навьи вливался Оред, река, которая долго петляла по землям Марахога, но брала свое начало в Ридене. С востока свою лепту вносила река Наль, которая брала начало в Соломее. Вместе Оред и Наль рождались из Навьи, и происходило это на северо-восточных окраинах Ридена.

Корабль вошел в русло Наля, берега, доселе державшие реку в обозримых пределах и изобиловавшие высокими поросшими лесом утесами, постепенно разошлись. Водный поток раздался вширь, обзавелся густыми зарослями плавней, и через несколько дней капитан сообщил, что они вот-вот доберутся до пограничного портового города Фельен, где, пройдя таможенный досмотр, продолжат путь в глубь Архаддира. Это известие порадовало всех, потому что с того памятного дня, когда Вилезий Вильтгрин подстрелил сома, погода начала заметно портиться, солнечные летние дни превратились в серые сумерки, небо застлали свинцовые монолиты туч, стали дуть пронизывающие ветра, то и дело начинались и заканчивались короткие сильные дожди. Ненастье словно готовилось к серьезному удару и "разогревалось" перед ним.

Когда впереди зажглись огни сигнальных башен фельенского порта, тепло манившие сквозь пелену начавшегося ливня, пассажиры радостно загомонили. Вскоре гукор миновал охранные корабли, стоявшие на якоре по сторонам от главного фарватера, и вошел в портовую бухту, где уже обрело приют десятка три разномастных судов. К левому борту подплыла юркая лодчонка, на которой помимо гребцов находился дежурный портовый лоцман, исполнявший также обязанности таможенного инспектора. Перекрикивая рев ветра и периодические раскаты грома, они с капитаном договорились о том, куда должен встать гукор, и вскоре судно причалило недалеко от входа в портовую акваторию. Несмотря на ненастье, работники таможенной службы поднялись на покачивающуюся палубу незамедлительно, в капитанской каюте были рассмотрены документы на товар, затем стражники в парусиновых плащах споро облазали весь корабль, пересчитали пассажиров, проверили у каждого наличие сопроводительных бумаг — Тобиус решил до поры не размахивать своими подорожными грамотами — и после уплаты пошлин процесс досмотра завершился.

— Сойдем на берег или здесь заночуем, господин Солезамо? — осведомился гоблин с едва различимой ехидцей.

— Ты что, издеваешься?! — Вадильфар уже стоял рядом со сходнями в полном латном доспехе, при щите и мече. Ему не терпелось почувствовать под ногами твердую землю, особенно после того как ненастье стало качать гукор еще сильнее.

Дождь крепчал, раскаты грома и вспышки молний учащались, а скорость реки росла. Тобиус согласился с гномом, и втроем они сошли на причалы. От ближайших к воде таверн пришлось отказаться, ибо, по мнению Вадильфара, мгновенно повеселевшего с возвращением на сушу, в них всегда брали втридорога. Таща на себе огромный вес доспеха, внушительный рюкзак, гномский щит, обитый железом, и гномский же короткий меч, красноволосый бодро месил латными сапогами грязь в поисках "приличного местечка". Пару раз его взгляд падал на вывески заведений, явно принадлежавших гномам, что было не редкостью, — в Архаддире проживало достаточно представителей его вида, но такие места скорее отталкивали гвардейца, чем притягивали. Вилезий уже начал громко жаловаться, что гномская жадность их через весь Архаддир протащит, но оказалось, что не через весь, а лишь на противоположный от реки край порта, к самым складам.

Порядком уставшие, они вошли в тепло общего зала гостиничного дворика "Дырявый невод", который хоть и находился далеко от реки, был почти полон. Тобиус сразу же договорился с хозяином о местах для ночлега, заплатив при этом несколько больше в силу временного обилия напуганных непогодой посетителей. Он отказался от трапезы и указал на своих спутников, которые наверняка не последовали бы его примеру, а сам поднялся на второй этаж в снятую комнату. Хотя солнце еще пока не зашло, из-за туч вечер за окном превратился в почти настоящую ночь. Тобиус освежил постель, изгнал из нее любую возможную паразитическую живность парой коротких заклинаний и улегся спать под звук сильного ливня и рокот громовых раскатов.

В детстве он не наблюдал снов, хотя знал о гипотезах, утверждавших, что человек видит сны каждую ночь, но почти никогда не помнит о том, что ему вообще что-то снилось. В более зрелом возрасте, когда с ним впервые заговорил Шепчущий, он познакомился с кошмарами и теперь знал в них толк. Но вне зависимости от того, видел ли Тобиус сны или кошмары, когда он их видел, он всегда понимал, что спит.

Волшебник смотрел на зеленую от трав долину, ютившуюся у подножья горного хребта, вдыхал запах цветов и далекого снега, видел лазурь небесного свода, чувствовал на коже касания ветряных потоков и совершенно точно понимал, что спит. Трава щекотала подошвы босых ступней, когда он побрел в тень, отбрасываемую большим деревом. Там его ждала женщина, полулежавшая на расстеленном одеяле среди колышущегося травяного моря. Простое вилланское платье очень шло ей, как и длинная черная коса, украшенная цветами. Он улегся рядом, заложив руки за голову, и закрыл глаза. Солнечный свет, проникавший сквозь шелестящую листву, то и дело шкодливо лизал опущенные веки. Потом тень над лицом стала цельной, он понял, что женщина склонилась над ним, вдохнул запах ее кожи, ее волос, запах сорванных цветов и освободил руки, чтобы притянуть ее к себе, поцеловать. Сладкая, как мед, теплая, как нега домашнего уюта, желанная, как воплощение самых страстных желаний, эта женщина была в его объятьях, и с ней он ощущал… покой? Нет, что-то превыше покоя. Он чувствовал себя счастливым, цельным, совершенным, полноценным.

Она положила голову на его левую руку, как на подушку, и прижалась к волшебнику, словно помещая себя под его защиту. Тобиус открыл глаза, приобнимая женщину, и направил умиротворенный взгляд на горы.

Они всегда манили его своей огромностью, своей древностью, своим величием, особенно Драконий Хребет. Невероятная цепь, делившая мир пополам, зачаровывала и пугала, но непрестанно манила его с самого детства. Он хотел увидеть ее, и он увидел и даже раздумывал над тем, чтобы спрятаться в одном из сотен тысяч больших и малых ущелий, в какой-нибудь потерянной высокогорной долине, где не то что одного человека — где армию бы пришлось искать несколько веков. Но тогда маг отказался от этой возможности, побоялся сразу вступать в царство, полное древних чудовищ, драконьих гнезд, враждующих варварских племен и властных гномских кланов.

— Это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Это сон.

— Почему ты так решил?

— Слишком хорошо, — повторил Тобиус, — чтобы быть правдой. Я, женщина, которую я хочу, красота и покой вокруг. И это. — Он поднял к лицу живую и невредимую правую руку.

— Пусть так, пусть сон, но пока ты спишь, насладись. Разве ты не достоин милосердия? Разве твоя душа не заслужила отдыха?

Серый маг поцеловал ее в лоб и умиротворенно вздохнул. А потом что-то шевельнулось под землей, что-то едва заметно вздрогнуло, в горах сошел камнепад, потому что поднялось огромное веко, и янтарный глаз взглянул вниз, на залитые светом долины. И горы пришли в движение. Мир затрясся, с вершин белыми волнами сошли лавины, покатились вниз каменные глыбы, и одна из больших скальных гряд приподнялась, отрываясь от тела гор. Из-под осыпавшейся земли показалась красная чешуя, острая щетина скал оказалась шипами на спине исполинского рубинового дракона, его распростершиеся крылья закрыли небосвод, а тысячелетние камни стали крошиться под тяжестью его тела. Ужасный ящер устремился вниз, преодолевая глубокие пропасти, словно мелкие канавки, иссушая своим жаром озера, испаряя древние ледники, превращая скалы в текучую лаву.

— Надо бежать!

Тобиус поднялся, но замер, чувствуя, как в его рубаху мертвой хваткой вцепились руки. Он посмотрел вниз и увидел лицо Райлы. Наемница потеряла свою косу и пейзанское платье, на обнаженной коже проступили кровавыми росчерками воспаленные и кровоточащие раны, из больших темных глаз вместо слез текла ртуть, и рот был наполнен кровью из кровоточащих десен. Ворона цеплялась за него изрезанными руками.

— Райла…

Дракон слез с горы, и вместе с ним в долину пришли свирепые суховеи, убившие все живое. Травы развеялись прахом, дерево занялось трескучим огнем. Чудовище нависло над Тобиусом, обратив к нему одно свое око, и маг почувствовал ужас маленького существа, на которое обратило взор существо исполинское.

— ВЕСЬ МИР ПРИНАДЛЕЖИТ МНЕ, И ВСКОРЕ ОН ОБ ЭТОМ УЗНАЕТ.

Пасть разверзлась, и из нее хлынул поток черного огня.

— Не позволяй им властвовать в твоих снах! — Кто-то схватил Тобиуса за руку и выдернул из мира сновидений.

Серый магистр вздрогнул и проснулся.

Сквозь шум его дыхания пробивался стук дождевых капель по крыше и голоса на улице. Было темно и холодно, будто не летом, а поздней осенью. Тобиус сел на кровати, вспомнил, что в комнате нет даже самого простецкого умывальника, и решил смыть с лица пот, сгустив влагу из воздуха. Освежившись, он почувствовал облегчение, а потом по взмаху руки волшебника из воздуха сгустилось сразу несколько водяных шаров, немедленно превратившихся в длинные острые сосульки, чьи острия уставились в самую середину самого темного угла.

— Что ты здесь делаешь?

Тихое шебуршание послышалось не сразу, будто тот, кто там засел, еще надеялся обмануть Тобиуса, но потом все же сдался.

— Охраняю вас, господин Солезамо. Для этого и приставлен, не так ли?

Тобиус неприязненно дернул щекой и развеял ледяные снаряды.

— Возможно, я сую нос не в свое дело, — послышался голос Вилезия из темноты, — но во сне вы так вцепились в простыню, что она порвалась. Я даже думал разбудить вас, но вы сами проснулись.

— Ты действительно суешь нос не в свое дело.

— Приношу извинения.

— Не надо. Я тоже иногда лезу не в свое дело, например, сейчас: хотя мои глаза и не видят в темноте так хорошо, как твои, я все равно наблюдаю твое лицо и задаюсь вопросом — кто мог такое сотворить?

Гоблин, дотоле считавший, что Тобиус его не увидел, а просто почувствовал, как могут чувствовать некоторые носители магии, понял вдруг, что мрак не скрывает его так хорошо, как он того хотел бы, и вновь натянул скинутый было на плечи капюшон.

— Если не вдаваться в подробности, — ответил он, — могу лишь дать вам совет, уж не побрезгуйте выслушать: если окажетесь в Сарвасте, всеми силами избегайте встречи со служителями Гильвиорского ордена, особенно с гроссмейстером по имени Горгеллио[40], он заслуживает это имя. Вы конечно не эльф, и даже не гоблин, но и того, что вы мутант, будет достаточно, чтобы вами заинтересовались.

— А интерес Гильвиорского ордена губителен, если я правильно понял?

— Ну, вы видели то, что осталось от моего лица, нужно вам такое?

Не дожидаясь ответа, Вилезий Вильтгрин неслышно скользнул к двери.

— Из-за туч не видно, но скоро утро, господин Солезамо, — сказал он напоследок, — изволите спуститься на завтрак, или мне отправить сюда служанку с едой?

Волшебник вдруг особенно остро почувствовал голод.

— Закажи мне чего-нибудь посытнее и побольше, я спущусь.

Вскоре он уже усаживался за стол, где его ждали телохранители, а также большая тарелка овсяной каши, щедро сдобренной маслом, толчеными лесными орехами, изюмом и сахаром, свежий тминный хлеб, теплое козье молоко с медом и аккуратно нарезанные овощи. Гном хрустел ломтем прожаренного на масле хлеба с таким же прожаренным ломтем перченого мяса, запивая это холодным пивом, а гоблин ограничился зеленью, белым хлебом, маслом и кружкой теплого чаю. Некоторое время троица молча ела, поглядывая на спускающихся к завтраку постояльцев и еще медлительных поутру слуг, которым, чтобы разогнать мрак, пришлось зажечь несколько дополнительных свечей и ламп.

— У меня к вам есть пара вопросов, господа, — молвил Тобиус, отодвигая тарелку из-под каши, — о Вороне.

Вадильфар глянул на Вилезия, потом перевел взгляд на серого мага и пожал укрытыми сталью плечами, гоблин же стал постукивать когтями по столешнице чуть тише и чуть медленнее.

— Я вызубрил все, что мне дал ваш командир, все, что удалось выяснить относительно смерти Октавиана Риденского. Это было несложно, полезной информации мурз наплакал. Главной версией является причастность Райлы Балекас.

Тобиус глядел в ополовиненную кружку с молоком, не спеша продолжать и позволяя попутчикам сформировать в умах их мнение.

— На нее указывает несколько вещей, таких как близость к жертве, межличностное доверие, в силу их отношений, черный жемчуг, найденный на трупе побочной жертвы, а также то, что Райла Балекас исчезла в тот же вечер, когда убили придворного волшебника. Никто, однако, не смог вменяемо объяснить причину смерти Октавиана. В его теле нашли некоторое количество вещеста, похожего на ртуть, которое, однако, ртутью не являлось и которое не позволяло его ранам быть излеченными. Это яд, который одновременно действовал как на материальное, так и на астральное тело жертвы, одного прикосновения к нему кожей было бы достаточно, чтобы слечь на несколько недель. Если Райла отравила Октавиана этой гадостью, то зачем ей было наносить ему режущие раны? Тем паче что яд был в них, словно им обмазали оружие. С другой стороны, даже если она использовала фактор внезапности, жертва была жива еще долгое время после получения ран, и судя по следам, она сражалась. С кем? Поняв, что его предали, Октавиан мог испепелить Райлу Балекас в мгновение ока, но вместо этого он принялся громить кабинет? Или же он действительно сражался, но не с ней, а с кем-то, кто в итоге смог выжить под ударами боевых заклинаний?

Вновь пауза, несколько коротких глотков.

— Как вы, ее братья по оружию, думаете, могла ли Ворона убить Октавиана? А если могла, то чего ради?..

— Чушь кротовья! Не могла Ворона Октавиану вред причинить, готов на Укладе поклясться!

— Не могла, ни ради чего, — сказал гоблин из-под своего капюшона и ехидно добавил: — Хотя клятвы наши и заверения к делу не подошьешь, если я правильно выражаюсь.

— Они любили друг друга. Если это была не любовь, то я даже и не знаю, какой она может быть, господин Солезамо!

— А он был магом. Не боевым, это точно, но во время войны Октавиан обращал удары противника против него самого, искривлял, так сказать, пространство, а еще создавал порталы, которых не мог заметить ни один вражеский маг-тактик, обеспечивал переброску войск и заточал вражеских волшебников в пространственных ловушках. В общем, он мог постоять за себя, кто бы там ни попытался его убить.

— Но победить своего убийцу или сбежать от него Октавиан не сумел, — заметил волшебник.

— Это говорит лишь о том, что убийца был совсем необычный. Но не Райла. Отбрасывая доводы, то, что творилось между ними, и прочее в этом же роде, она бы просто не смогла, не сумела бы.

Тобиус поджал губы, и над его переносицей появились злые вертикальные морщинки. Серый магистр имел основания сомневаться в кристально-чистой любви между Октавианом Риденским и Райлой Балекас. Хотела Ворона того или нет, но их с Тобиусом тянуло друг к другу с безумной силой. Судорога прошла по худому лицу волшебника, когда перед глазами предстало ее искаженное мукой лицо, ртутные слезы и кровоточащие десны. Ворона снилась ему, и к этому не стоило относиться легкомысленно. Она была ворожеей, а он, маг, обладал повышенной чувствительностью к мировым потокам энергии, и если уж связывал себя с другими людьми узами духовной близости, то связь эта имела настоящую силу. Райла Балекас жива, и где бы она ни находилась, ей сейчас очень, очень плохо.

— Господин Солезамо, — в голосе гнома дрожала нерешительность, — с вами все в порядке?

— Вы белы как снег, — осторожно добавил гоблин, чьи длинные узловатые пальцы замерли, перестав стучать по столу.

— Выходим, надо разузнать обстановку, задержки в пути ставят под вопрос сам смысл миссии.

Закончив с трапезой и расплатившись, они покинули гостиницу и отправились вниз, к реке, шагая под заметный уклон. Дождь шел, не переставая, бурные потоки грязной воды стекали по глубоким каменным канавам вниз, к Налю, неся в себе немало мусора. Но, невзирая на погоду, в которую хороший хозяин и пса из дома не выгонит, вокруг было довольно людно и многие спешили в одну сторону, к зданию портовой управы. Волшебник с телохранителями тоже присоединились к росшей толпе. Чиновник, стоявший на лестнице управы и являвшийся, ни много ни мало, начальником фельенского порта, сообщал рыбакам, торговцам, грузчикам, путешественникам и вообще всем, кто был хоть как-то связан с работой вверенного его заботам предприятия, что из-за ненастья плаванье по реке больше не представляется возможным.

— Льет с бешеной силой! — кричал начальник. — Вы и сами видите! Река раздалась вширь, буря никак не утихает! Сверху по течению то и дело плывут вывороченные из прибрежной земли деревья, подхваченные потоком камни и прочее! Раньше на свой страх и риск в плавание вышли два шехверских корабля, у которых были весла, и обломки одного из них вода принесла обратно час назад! Если хотите плыть вниз по течению, то Господь-Кузнец да пощадит ваши души! Если же вам надо вверх по течению, то сидите и ждите, ничего поделать не могу! Никакой ветер не поможет выстоять против такой силы потока, тем более штормовой ветер!

Некоторое время начальник порта громко перебрасывался бранными замечаниями с теми из капитанов, которые оказались заперты в его владениях против воли. Чиновник жестко пресек любые попытки выбить послабление посуточного сбора за стоянку для тех, кто вынужден был пережидать ненастье в Фельене, и прежде чем скрыться за дверьми управы, изрек безрадостное напутствие:

— Советую вам всем отправиться в храм и помолиться, чтобы плотина, сдерживающая поток Ниммы, выдержала, потому что если ее прорвет, нас затопит ко всем ахогам собачьим!

— А что за Нимма? — обратился Тобиус к стоявшему рядом плечистому человеку в непромокаемом плаще, по виду грузчику.

— Один из притоков Наля, месье, — ответил тот, — выше по течению входит в него. А еще выше по течению самой Ниммы стоит плотина, защищает пастбища на Алувинских холмах. Если прорвет ее, то и пастбища затопит, и Наль поднимется так, что спаси Господь тех, кто неважно плавает.

Грузчик сплюнул, втянул голову в плечи и потрусил прочь под потоками проливного дождя. Тобиус решил спуститься к реке на причал, где стоял корабль Барвази, и соломеец встретил его в весьма расстроенных чувствах. Он сказал, что до окончания бури гукор дальше не поплывет, ибо это верная смерть.

Следующие три дня троица сидела в снятой мансарде одного из доходных домов Фельена. Гном с гоблином большую часть времени резались в карты, распивая горячий чай, а Тобиус, сидя у окна, работал над книгой заклинаний. Бывало, он разглядывал темно-серый город, раскуривая трубку, и следил за быстрым водотоком все ширящегося Наля. Буря лютовала, и оставалось радоваться, что, несмотря на нехватку дров, его чары защищали мансарду от холода и сырости, а Вадильфар сразу же, как они сняли это жилище, заделал все дыры в крыше, чтобы не текло.

По крайней мере, раз в день то один гвардеец, то другой отправлялся в порт, чтобы проверить, как дела у капитана Барвази. По возвращении они докладывали, что вода поднимается, и обитатели ближайших к реке построек уже подумывают о том, куда бы им убраться в случае чего.

— Местные встревожены, — говорил гном, вернувшись под вечер в мансарду и стаскивая с себя плащ да латы, — начались неприятности. Мало того что рыбаки не могут выйти на промысел, торговцы бояться за скоропортящийся товар, и в городе застряло изрядное количество народу, так еще и собаки начали пропадать. А местами, говорят, и не только они.

Когда Вадильфар вернулся, Вилезий смог покинуть свой пост и отправиться на кухню за ужином. По крайней мере один телохранитель находился рядом с Тобиусом круглосуточно. Поужинали в обычной непринужденной обстановке, после чего гвардейцы уселись играть и Тобиус присоединился к ним. Это был первый раз, когда он изъявил желание взять в руки карты, и приняли нового игрока с некоторой настороженностью — волшебники за игральным столом вызывали справедливую опаску.

— И все-таки, — молвил Вадильфар, разглядывая свои карты, — говядина — это не то. И баранина тоже.

— То ли дело славный кусок нежной крысятины, а? — ехидно хмыкнул Вилезий.

— Тебе-то откуда знать, о обездоленный пожиратель галлюциногенных поганок? — хмыкнул гном в ответ, выбрасывая вперед тройку мечей.

— С гномами поведешься — наслушаешься о всякой съедобной гадости.

Тобиус отстраненно подумал, что его попутчикам, должно быть, стало совсем невмоготу. Они добросовестно исполняли свои обязанности и хранили бдительность, но необходимость сидеть на одном месте просто выматывала нелюдей. Чтобы хоть как-то развлечься, они даже начали лениво переругиваться, что было явлением из ряда вон. Обычно-то гномы с гоблинами совместно занимались лишь одним делом — пытались удушить друг друга, но Вадильфар и Вилезий были исключениями.

— Я ел крысятину, — припомнил Тобиус, движением пальцев прося сдать ему еще одну пятиугольную карту.

— Да ну?

— Несколько месяцев пришлось ловить и есть снежных крыс, когда меня держали в ледяной камере на острове Ора.

— Сырыми! Ставлю золото против известняка, они не пришлись вам по вкусу, господин! Кто же ест сырых крыс, да еще и снежных?

— Да, все дело именно в этом, а не в том, что крысы — это мерзкие твари, копошащиеся в выгребных ямах и переносящие кучу смертельных болезней.

— Я говорю о племенных, тоннельных крысах, а ты про какую-то мелюзгу из сточной канавы! Ха! Да раз на то пошло, разве твое зеленое племя не ест крыс?

— Нордлинги, может, и едят, но сумеречные предпочитают существ более благородных — оленей, кабанов, зубров и диких баранов, если хочешь знать. Самым близким к крысе, что я когда-либо ел, был опоссум. Я схватил его за хвост, ударил о ближайшее дерево и вгрызся на ходу, потому что за моим отрядом гнались ищейки ордена во главе с Видельмондским Колосажателем. В общем, питались чем могли, пока не сбросили их в Долине Тысячи Рек.

— Красивое название.

— Красивое имя для ерунды, господин Солезамо. Долина, окруженная холмами, из которых бьют минеральные ключи. Река там всего одна, но ручьев действительно тысячи. Запах тухлых яиц такой, что любая псина нюх потеряет, а за долиной всего ничего до спасительной кромки леса.

Они проболтали еще несколько часов. Карточные игры всегда давались Тобиусу легко, в отличие от безумно замкнутой на долгосрочном планировании раджамауты, так что он мог бы оставить нелюдей без единого медяка, но не захотел. Скоротав время и путем проигрышей вернув попутчикам все деньги, он отправился спать.

— Вот еще что, завтра могут прийти люди, желающие встретиться с мэтром Солезамо, — напутствовал маг, — не бросайтесь на них с оружием, это, что называется, государевы люди.

Телохранители оказались удивлены такой новостью — ведь они знали, что за несколько последних суток их подопечный ни с кем не общался. А даже если и общался своими, волшебными способами, то ничем хорошим для исполнителей тайного королевского поручения сие обернуться не могло.

— Дозвольте узнать, откуда такая вероятность, господин?

— Оттуда, что собаки пропадают, — сказал Тобиус мрачно, — а в нашем положении пропадающие собаки — это даже хуже пропадающих людей. Знаете, кто любит собачатину больше любого другого мяса? Топлецы.

Но на следующий день никто не пришел, хотя забавно было наблюдать, как гном и гоблин принялись скрупулезно проверять состояние снаряжения и как они настораживались при любом подозрительном шорохе. К вечеру оба заподозрили, что маг их разыграл, и немного расслабились, но на следующее утро в напольный люк, постучалась старенькая хозяйка дома, сообщившая, что пришли стражники и спрашивают мэтра Солезамо.

— Надеюсь, вы ничего не натворили, молодые лю… юноши.

— Ничего, мадам Дюваль, не беспокойтесь, — успокоил ее Вадильфар, — ведь так, господин Солезамо?

— Попросите их подняться, — бросил волшебник, не отрывая глаз от своей книги.

— Но они просят, чтобы вы спустились, мэтр.

— Я не для того пятнадцать лет корпел над книгами и зельями, чтобы меня с третьего этажа сдергивали какие-то стражники. Я, так и быть, выслушаю их просьбу, если они поднимутся, но сам скакать по этажам не стану.

Старушка пустилась в свой осторожный и неспешный путь на первый этаж.

— Разумно ли, господин, так обращаться с… государевыми людьми?

— Неразумно было бы поступать иначе, Вадильфар. Волшебник только до тех пор пользуется уважением и вызывает почтительный страх, пока подобающе ведет себя. Перед королем я опущусь на колено, герцогу глубоко поклонюсь, барону поклонюсь неглубоко, бургомистру, мэру или губернатору уважительно кивну, чиновника помельче одарю быстрым кивком, если буду в настроении, но чтобы встретить каких-то там стражников, я даже с кровати не встану. Уважай себя, иначе не станут уважать другие. Кхем, правда, при этом нужно хоть что-то из себя представлять, иметь основания для высокого самомнения.

— А если они пошлют бедную старуху с первого этажа на третий с повторным требованием?

— Тогда я все-таки спущусь вниз и заставлю их повторить ее путь наверх, но с переломанными ногами.

К счастью для слуг закона, никто из них не стал подвергать домовладелицу новым испытаниям. В мансарду поднялись двое — плотный, офицер при шпаге, с бляхой на черном заношенном камзоле, и солдат городской стражи с коротким палашом на поясе. Офицер снял с головы треуголку и поклонился, метя пол перед собой мокрым пером.

— Мэтр Солезамо, волшебник из Ридена?

— Это я, — ответил Тобиус, следя за тем, как с плащей обоих визитеров стекала вода.

— Соблаговолите проследовать на беседу с господином мэром, пожалуйста.

Тобиус без слов встал, сунул книгу в сумку, накинул на плечи грязно-серого цвета плащ и, кивнув телохранителям, первым начал спуск. Вскоре они уже ехали в скрипучей карете по мокрым улицам Фельена, часто сквозь шум дождя слышалось покрикивание возницы и свист кнута. Маг, гвардейцы, а также служители закона хранили непоколебимое молчание, пока карета не въехала во внутренний двор городской ратуши. Встреча заняла не более получаса, а когда Тобиус вышел из рабочего кабинета мэра, в его руке находился скрученный в трубку лист бумаги.

— Обратно добираемся сами, господа. Не хотите ли наведаться в какую-нибудь харчевню?

Уже сидя за столом в трактире "Шаль старой девы", который при ближайшем рассмотрении подозрительно смахивал на бордель, гном с гоблином глазели на представленный им документ.

— Я так больше не могу, — сдался Вилезий, — господин, Вадильфар лишь умеет изъясняться по-архаддирски, а мне и то недоступно.

— Ага, говорить кое-как могу, но их грамота… слишком много знаков для крошечного количества звуков.

— Это договор кратковременного найма, — пояснил маг, в отличие от гнома не уделивший никакого внимания удаляющейся от их стола разносчице, в совершенстве овладевшей искусством покачивания бедрами. — Когда топлецы начали лезть из реки, месье мэр не стал медлить и решил скорее начать подготовку. В городе сейчас трое волшебников: один местный на службе у властей — и двое проезжих, включая меня. Топлецов замечают все чаще, и ведут себя они все наглее. На каждой улице об этом не кричат, но нужные люди предупреждены. Начато формирование отрядов из стражи, некоторые горожане вступают в ряды милиции, и усилить их магами нелишне.

— И вы согласились? Оно вам надо? — спросил гном.

Волшебник не удостоил его ответом.

— Вот ведь пенек каменный, — хихикнул Вилезий, — у нас что, много занятий? Мы застряли в этой затхлой дыре и маринуемся в собственном соку, а так недолго и подохнуть со скуки. Если нам позволят встретиться с топлецами, разомнемся, отдохнем, легче будет пережидать.

Тобиус погрузился в свои собственные мысли, взгляд его стылых глаз остекленел, лицо стало неподвижным.

— Если когда я предстану перед Господом-Кузнецом, он спросит меня, был ли я добродетелен, — очень медленно и тихо, ни к кому не обращаясь, проговорил маг, — то я, по крайней мене, честно скажу ему, что пытался служить людям.

Вилезий и Вадильфар замерли и просидели так, не шелохнувшись, до тех пор, пока соблазнительная разносчица не поставила на их стол большой поднос.

На следующий вечер Тобиус вместе с гоблином и гномом явился в припортовые районы, где собирались стражники и новоявленные милиционеры. Третьей категорией вооруженных людей были небольшие, но хорошо подготовленные отряды купеческой охраны, которые несли дозор на складских территориях, защищали товар своих нанимателей от возможного разграбления и успели столкнуться с топлецами лицом к морде.

Подле входа на рыбный рынок, уж закрытый к позднему часу, собиралась разнородная толпа, в середине которой возле парящего желтого огня грели руки двое волшебников и несколько предводителей ночного дозора. Тобиус быстрым шагом подошел к ним, представился и внимательно оглядел присутствовавших. Прежде всего, его интересовали собратья по Дару, в одном из которых с первого взгляда угадывался чужак, более того — мар. Черное одеяние того, кто представился Варпосом, похожее на монашеский клобук, и характерная прическа с "удлиненным лбом" являлись отличительным знаком волшебников из Четырех Углов. Второй маг, представившийся как Дидье Фрассон, был архаддирцем, выпускником одного из множества факультетов Мистакора, бакалавром. У него имелась одна презабавная отличительная черта — на ушах серебрилась рыбья чешуя, как память о немного неудавшемся практическом опыте.

— Итак, нас трое, и все мы здесь, — мэтр Фрассон, будучи городским магом Фельена, решил примерить незримую тиару предводителя. — Давайте закончим со всем поскорее. Возьмем себе по отряду и пройдемся по улицам поближе к воде. Если встретим топлецов, то загоним их обратно в реку, и к утру от этой напасти останется лишь неприятная и недолговечная память!

Капюшон скрыл недобрую усмешку, выползшую на лицо Тобиуса, но серый маг промолчал. Неприемлемо было перечить другому волшебнику, находясь на его территории, такое поведение могло привести к дуэли, а этого путешествующий инкогнито Тобиус желал меньше всего.

— Держите ухо востро, — тихо сказал он Варпосу, когда мэтр Фрассон отошел от волшебного огня и стал объяснять людям задачу. — Река кишит топлецами, а в больших количествах они становятся намного опаснее.

— Хотел вам то же самое сказать, — отозвался мар, на чьем худом горбоносом лице плясали отсветы желтого пламени, — но не при этом господине. Кажется, он решил взять себе стражу. Готов поспорить, что вам выпадет вести купеческую охрану, а на меня спихнут милицию.

— От этой судьбы я вас избавлю, возьму самых неподготовленных и испуганных.

Варпос удивленно глянул на Тобиуса снизу-вверх, он был заметно ниже ростом и щуплее, чем магистр из Ривена.

— А что взамен?

Тобиус неопределенно пожал плечами.

— Мэтр Солезамо, поведете купеческую стражу! Мэтр Варпос, вам доверяю самые многочисленные отряды — милицию! Вот дубликаты карты города, на ней отмечены маршруты патрулирования.

— С вашего позволения, я бы сам хотел сопровождать милицию, — сказал Тобиус, беря карту, протянутую было Варпосу.

Фрассон немного растерянно пожал плечами, кивнул и дал приказ на выдвижение. Варпос, бросив на Тобиуса последний непонимающий взгляд, тоже увел своих людей, в то время как разномастная толпа милиционеров обступила рива со всех сторон.

— Кто старший?

После недолгого ропота вперед, работая локтями, вышел согбенный седобородый старик в видавшем виды парусиновом плаще, широкополой шляпе и с веслом на плече.

— Винсент ван Тоот, мэтр! Но люди ласково зовут меня Сумасшедшим Старикашкой Винсентом!

— Очаровательно. Раз никто больше не рвется руководить, поступим так. Отряд разобьется на три группы, одну из них я поведу сам, две другие возглавят мои спутники. Пойдем по параллельным улицам, при встрече с топлецами действовать спокойно, от своей группы не отбиваться, в погоню не бросаться! Пока я несу ответственность за вас, не затрудняйте мне жизнь, а то в жабу превращу.

Пелена дождя быстро скрыла две другие группы, когда отряд разделился. Тобиус возвел над своими людьми обширный микроклимат, позволяя им впервые за долгое время ощутить сухость и тепло.

— Слушайте и запоминайте, топлецы не опасны поодиночке, но группами могут нападать довольно дерзко. Они сильнее людей, но на суше становятся неуклюжими, плохо видят и слышат, а длинные ласты мешают им быстро бегать. Когти и зубы не особо длинны, разорвать на части или выпотрошить они вас не смогут, зато слюна их ядовита. Чешуя тонкая, если что — бейте в грудину, брюшину, в горло, но не по голове, там у этих тварей прочные и гибкие хрящевые пластины.

Тобиус не знал, мотают на ус его подопечные либо он надрывается впустую. Важно было то, что магистр взял за труд хотя бы прочесть коротенькую лекцию о природе топлецов, когда большинство ему подобных не сделали бы и этого. Разделив вверенные ему силы на три отряда, маг отдал два из них под командование своих телохранителей и указал каждому отдельное направление для патрулирования.

Шествуя по мокрым улицам, ополченцы проверяли переулки, подворотни, лазали в самые темные места и вели себя довольно смело для людей, вышедших ночью в непогоду. Они приглядывали за улицами родного города, а за ними приглядывал волшебник, посылавший вперед свои копии в окружении ярких красно-оранжевых светляков. Первых топлецов люди встретили в одном из узеньких переулков, где те обгладывали собачьи кости. Когда теплый свет озарил холодный мрак, чудовища взволновано заголосили, что походило на хор долгих и громких отрыжек с нотками лягушачьих трелей. Неловко шлепая ластами, они направились к людям, но первый же превратился в мокрую золу, когда в него врезался, сердито жужжа, один из светляков. Второй монстр нарвался на вилы, третий набросился на одного из милиционеров, и они покатились по земле. Топлец оказался сверху и вцепился перепончатыми пальцами в человеческое горло, но прежде чем произошло что-то худшее, на чешуйчатую спину опустилось весло, раз, второй, третий — топлец свалился, а Сумасшедший Старикашка Винсент отскочил, вращая над головой грозным оружием.

— Ловко, — оценил Тобиус.

— Я обучался владению боевым веслом у странствующего восточного монаха! — заявил тот. — Главный секрет в том, чтобы бешено размахивать им и погромче орать: "Хай-й-й-йя-я-я-я-я-я"!

Оглушенный было топлец зашевелился и поднялся на четвереньки. В темных рыбьих глазах, обратившихся к волшебнику, вспыхнуло неестественное зеленоватое свечение. Тобиус нахмурился и свернул твари шею силой мысли. Он неплохо знал теоретический базис бестиологии и в свое время многое прочел о речной нечисти, но ни в одном трактате, посвященном физиологии топлецов, не говорилось про светящиеся глаза.

В следующий раз монстры числом в пять особей были обнаружены на одном из складов, где они потрошили мешки с сушеной рыбой. Их окружили и быстро перебили. Люди под приглядом волшебника, явно не боявшегося никаких топлецов, стали действовать еще смелее. Потом сутулые и нелепо ковыляющие твари виднелись еще несколько раз, но поодиночке и вдалеке, проскальзывали на грани видимости, прячась от света и от людей. Топлецы спешили к воде, которая была уже близко, им внезапно стало слишком опасно на городских улицах.

Когда до кромки воды осталось не больше полусотни шагов, милиционные группы встретились. Вилезий и Вадильфар перечислили, скольких топлецов удалось найти и перебить, скольких видели издали, не было ли особых проблем. Гном самолично порубил в мясо дюжину особей, прежде чем хоть один из людей успел поднять оружие, а гоблин скакал по крышам словно кот, обнаруживая тварей в самых темных и укромных местах, чтобы направить свою группу, устроить засаду, окружение и устранение. Когда они посчитали, сколько всего было уничтожено страховидл, и скольких им удалось просто заметить, то получилась не слишком впечатляющая цифра.

— Четыре с половиной десятка — это, по-моему, несерьезно, — говорил Вадильфар из Криксенгорма, — ну пускай, стража и купеческие наемники тоже сколько-нибудь перебьют, но все равно будет маловато. Тогда в реке из-за топлецов воды видно не было, а это лишь те, что поднялись к поверхности!

— Мне кажется, он прав, — отозвался гоблин, который несколько обеспокоенно дергал тетиву своего лука. Высокая влажность плохо влияла на это оружие. — Стоило ли вышвыривать под дождь троих волшебников и тучу народу ради ну, скажем, неполной сотни водяных тварей?

— Река распухла от дождя, — задумчиво молвил Тобиус. — Аномально долгого и сильного.

— А ведь до нее уже совсем недалеко, — заметил гоблин. — Гляньте, господин Солезамо, причалы, к которым подходила наша скорлупка, уже давно в воде, а вон те сигнальные огни — это и есть гукор.

— Ха! — Гном указал на пугающе темный поток. — Бедолаги, что ставили свои лачуги, трактиры и бардаки ближе к воде, уже потонули!

— И чего в этом такого, что заставляет тебя улыбаться? — спросил Тобиус.

— Не думайте о нем плохо, господин, этот паршивый подземный карл, конечно, тот еще камень в сапоге, но он не так плох, чтобы радоваться людским несчастьям, — хихикнул Вилезий. — Думаю, ему просто нравится думать, что несколько его соплеменников потерпели убытки.

Волшебнику вспомнились гномские харчевни и гостиницы, мимо которых Вадильфар проходил, не задерживаясь. Красноволосый сторонился сородичей, предпочитая водить дружбу с гоблином.

— Месье ван Тоот! Месье ван Тоот!

Старик, крутившийся неподалеку и будто ребенок шлепавший по лужам своими сапогами, не сразу соизволил обратить внимание на мага.

— Чем могу?

— Вы старожил?

— Здесь родился и прожил все свои шестьдесят и один год, мэтр!

— На вашей памяти были такие ливни?

— Бывали, мэтр, последний такой же сильный прошел лет пятнадцать назад, но так долго он не лил!

— Так долго, — прошептал Тобиус и посмотрел на черные небеса, непрерывно извергающие из себя дождь. — Возвращаемся, на сегодня хватит.

— А нам не стоит как-нибудь отчитаться перед работодателем?

— Вилезий?

— Ну, помнится, во времена Второй войны Красной Листвы людские лазутчики отрезали убитым эльфам уши, чтобы потом по ним получить прибавку к жалованью. Эльфы же вырезали у людей нижние челюсти вместе с кожей, причем если на подбородках росли бороды, трофей считался наиболее ценным…

— А что гоблины брали с трупов людей, когда эльфы получали свое, — мертвяще холодным голосом спросил волшебник, — не скальпы ли?

— А мне почем знать? Меня тогда и на свете не было! — изображая младенческую невинность, отозвался Вилезий, но вынутого из-под плаща кинжала не убрал.

Тобиус не спешил верить. Последняя война Красной Листвы закончилась примерно семьдесят лет назад, и среди людей ветеранов наверняка уже не осталось, но среди гоблинов, которым отмерены иные сроки жизни, их могли быть еще тысячи, не говоря уж об эльфах Лонтиля, которые помнили все как вчерашний день.

— Отрезай от топлецов все, что тебе понравится, но домой тащить не смей, и если сегодня от тебя будет разить рыбой, отправишься спать на улицу.

На следующую ночь Тобиус вновь вышел в дозор, и на следующую тоже, но на третью ночь он оказался единственным волшебником, исполнявшим эту работу, потому что мэтр Фрассон и Варпос решили не тратить больше времени понапрасну. Люди, приноровившись, уже вполне умело выискивали, выкуривали и выбивали топлецов с мокрых улиц, а чудовищ было слишком мало, чтобы те представляли угрозу вооруженным и организованным отрядам. Необходимость в помощи магов постепенно отпала, но Тобиус вышел и в третью ночь. Он заключил договор с местными властями и придерживался его, а еще риденским гвардейцам нужно было занятие, дабы они не теряли хватки.

В пятую ночь милиционные группы вновь вышли к реке, и кромка воды вновь оказалась ближе, чем прошлой ночью, Вилезий и Вадильфар отчитались.

— На сегодня все, возвращайтесь по домам и расскажите близким, какие вы все герои, — распорядился Тобиус, оставаясь у реки.

Какое-то время он глядел на темные воды, потом на темные небеса и с натугой вспомнил, когда в последний раз светило яркое солнце. С большим трудом верилось, что где-то за этими тучами властвовало лето.

— Что-то не так, господин Солезамо?

— Не так, Вилезий. Меня в последнее время не отпускает чувство, — глаза мага вспыхнули в темноте от застлавших их чар Истинного Зрения, а потом и Внутреннего Взора, — будто кто-то следит за мной. Я ощущаю волны ненависти как слабое покалывание на внешней оболочке астрального тела. Но я ничего, кроме топлецов, высовывающих свои уродливые морды из воды, не вижу.

— Это они за вами следят?

— Не сами. Разума у этих тварей хватает лишь на то, чтобы жрать, гадить и плодиться. Однако сквозь их глаза может смотреть другой маг. Бестиолог, анимаг-перевертыш, друид, витамаг. Бывает много разных мастеров обращаться с органическими формами жизни.

Тобиус повел рукой в сторону реки, меж пальцев с треском замелькали белые разряды электричества, а в следующий миг по воде ударила ослепительная молния, которая стрекотала и шипела несколько секунд подряд.

— Предупреждать надо, господин! — зашипел гоблин, чьи чувствительные глаза даже капюшон не уберег от яркой вспышки.

— О, прости.

— Тухлой ухой запахло — видать, порядочно тварей вы перебили, — рассмеялся Вадильфар, — или это от тебя, зелень?

— Отвались и откатись, окаменелая какашка дракона, не до шуток мне!

Не переставая тихо смеяться, гном вел полуослепшего гоблина вслед за магом, когда они возвращались на съемную мансарду. Там, пока мадам Дюваль готовила им поздний ужин, Тобиус взялся осмотреть глаза Вилезия, для чего пришлось снять с него капюшон. При свете крохотного огарка лицо гоблина казалось еще более жутким, чем в полной темноте, и серый магистр, в общем-то, заслуженно считавший себя умелым целителем, отказался от мысли попытаться исправить хоть что-то.

— Порой, встречая чудовищ с когтями и клыками, забываешь, насколько ужасным монстром может оказаться обычный человек.

— Мы с вами убедились в этом на собственных шкурах, не так ли, господин?

Тобиус вздохнул, изучая темные сферы гоблинских глаз.

— Но в защиту Горгеллио могу сказать, что прежде чем он начал делать такое с нелюдьми, нелюди сделали это с ним. Видели бы вы его лицо, господин.

— Насилие породило насилие, вот уж неожиданность, — с сарказмом отозвался маг, в то время как его руки проделывали нужные для сплетении чар пассы. — Этот круговорот боли существует испокон веку, а носители разума будто до сих пор не могут усвоить принципов его работы.

— Ах, если бы все были столь же сознательны, как вы!

— Нет.

— Что "нет", господин?

— Я плохой пример. — Тобиус закончил накладывать целебные чары, слазил в сумку, где его чуть не ухватил за пальцы Лаухальганда, достал лоскут чистой ткани, промочил его в некоем эликсире и сделал гоблину компресс. — Я слаб духом и не могу безропотно терпеть удары, принимая их как испытания свыше. Когда кто-то выгрызает из тебя кусок живого мяса, сам удивляешься, как быстро испаряется смирение. Начинаешь думать лишь о том, чтобы выгрызть из обидчика два куска мяса. Конечно, попробовать договориться сперва все же стоит, чтобы хоть как-то оправдать гордое имя разумного существа. Готово, завтра к утру твое зрение полностью восстановится.

Следующим утром к ним явился курьер из ратуши с посланием от мэра. Градоначальник сообщал, что город больше не нуждается в услугах мэтра Солезамо, так как угроза нашествия топлецов оказалась переоцененной. Мэр выражал благодарность.

— А его благодарность не воплощается в денежном эквиваленте? — нахмурился гном.

— По договору найма — нет, — ответил маг, продолжая чертить на большом листе бумаги сложный чертеж. — Мы сошлись на том, что городская казна покроет убытки за любой возможный ущерб, нанесенный городу либо его гостям вследствие моих действий. То есть если бы я сломал чей-нибудь дом, мне не пришлось бы платить.

— И все? Вы на таких условиях договорились? Господин, вы не умеете торговаться.

— Я волшебник, а не купец, да и денег мне хватает. С другой стороны, платить за вероятные сопутствующие разрушения не хотелось.

День прошел скучно, гвардейцы вновь принялись резаться в карты, но без огонька, без азарта, а маг продолжил работу над дешифровкой еще неизученных заклинаний из анналов Шангрунского книгохранилища. Порой он прерывался и, закрыв уставшие глаза руками, думал об ином, перебирал в памяти обстоятельства смерти Октавиана Риденского и представлял лицо Райлы Балекас. С некоторым раздражением волшебник осознавал, что оно не перестало ему нравиться. Тобиус хотел увидеть его вновь… Зубы скрипнули, когда это самое лицо представилось в ином виде — с ртутью, текущей из глаз, и кровоточащими деснами. В нем была мольба о помощи. Чувство, неповторимое по своей омерзительности, закралось в сердце, чувство, которое испытываешь, если некто дорогой тебе далеко и в беде, а ты ничем не можешь ему помочь. Паршивое, препоганое чувство, уродливый плод соития страха и… любви? От последней мысли зубы скрипнули громче, и Тобиус вернулся к своему занятию, стремясь укрыться от нее.

День, походивший на затянувшиеся сумерки, соизволил наконец кончиться, к великому облегчению гоблина и гнома. Тихо прошел ужин, и Вадильфар из Криксенгорма отправился на боковую, уступая напарнику первую вахту. Волшебник лег довольно поздно, предварительно уработавшись до белых пятен в глазах. Укладываясь, он надеялся увидеть какой-нибудь из уже знакомых кошмаров, в которых Шепчущий из раза в раз терзал его душу бесконечными уговорами, мольбами и угрозами. Все что угодно, лишь бы не гротескно изуродованное лицо Вороны. Прошел час, потом второй, а Тобиус все никак не мог уснуть, ему чудилась духота, подушка неприятно разогрелась, а в недавно туманной от усталости голове все, как назло, прояснилось, и мысли не нашли лучшего времени, как броситься в хаотический раздражающий пляс.

Раздался стук в напольный люк, служивший съемщикам дверью. Незадолго до этого магу показалось, что он слышал внизу голоса, хотя хозяйка должна была уже давно видеть седьмой сон.

Вилезий, дотоле сливавшийся с теменью в дальнем углу мансарды, неслышно зашевелился, вытаскивая из-под плаща одну из своих сабель.

— Кто там? — спросил он.

— Это я, месье, — отозвалась мадам Дюваль обеспокоенным голосом, — простите, что бужу вас, но тут пришел Сумасшедший Старикашка Винсент и никак не желает уходить. Он говорит, что в припортовых районах творятся какие-то лихие дела…

По тому, как быстро Тобиус соскочил со своей кровати, Вилезий понял, что это серьезно. Он отпер люк, и вскоре в мансарду поднялся промокший до нитки старик, зачем-то державший в руках обломок весла.

— Топлецы лезут из воды огромным числом! — сообщил он. — Их там сотни, мэтр! Они узнали наши маршруты, наше количество и устроили нам засады во многих местах! А еще с ними какие-то громадные водяные твари, я таких никогда не видал, хотя рыбачу, почитай, всю жизнь!

Тобиус торопливо оделся, накинул на плечи плащ, поправил сумку и, не сказав ни слова, с громким хлопком телепортировался.

Волшебник перенесся на крышу здания портовой управы, и сразу сквозь шум дождя до него донеслись звуки боя, а точнее — осады. Вокруг здания яблоку негде было упасть от обилия чешуйчатых тел, пытавшихся попасть внутрь. Те же, кто укрывался за каменными стенами, вели огонь из арбалетов, держа оборону, грозившую вот-вот сломиться под яростным натиском.

Тобиус воспарил над крышей на добрых десять ярдов[41], делая то, что у него всегда хорошо получалось, — подчиняя себе обильно разлитую в воздухе влагу. Потоки дождя послушно сливались в огромную колышущуюся сферу, вокруг которой создатель разместил под наклоном восемь шестигранных плетений, похожих на большие, пульсирующие морозной силой снежинки. Манипуляции волшебника привлекли внимание чудовищ, но это было уже не столь важно, потому что из сферы вниз устремились отрывистые, но мощные струи воды. Проходя сквозь мембраны морозных чар, они превращались в ледяные копья, чей непрерывный поток превращал топлецов в бурое месиво.

Когда твари были перебиты, все пространство вокруг портовой управы устилал ковер грязно-красного снега, перемешанного с ошметками плоти, обломками костей и разодранными внутренностями. Дико воняло рыбой. Тобиус плавно спустился вниз, на верхнюю ступеньку лестницы, и постучался в двери управы, на которых виднелись брызги крови и множественные следы когтей. Открыли ему быстро, и среди испуганных вооруженных людей сразу выделилось знакомое белое как мел лицо марахогского волшебника Варпоса.

— Мэтр Солезамо?

— Мэтр Варпос. Что происходит?

— Что? Что происходит? Сотни топлецов вылезли на сушу, вот что происходит! Сотни! Когда меня позвали, я думал, опять несколько десятков захотели поохотиться на собак, но их там целая армия!

— Мэтр Фрассон?

— Я лишь мельком видел его вместе с солдатами городского гарнизона. Он отправился куда-то в сторону сигнальных башен.

— Стало быть, к маякам.

Тобиус развернулся и шагнул к дверям.

— Не ходите туда, мэтр! — Варпос ухватил его за плечо. — Это самоубийство! Кроме топлецов, там бродят еще какие-то твари, огромные! Они перекусывают людей пополам! Это нашествие чудовищ! Такого не происходило уже лет…

Глаза Тобиуса сверкнули из-под капюшона, и Варпос отдернул руку, словно обжегся. Серый магистр мог бы высказать много нелестных слов о волшебниках, которые дрожат при мысли о каких-то жалких топлецах, но не стал. Он понимал, что не всякому носителю Дара дано быть боевым магом, так же как не всякому смертному дано быть настоящим воином. К этому нужно иметь склонность, а потом и учиться, а потом и сражаться, совершенствуя мастерство владения разрушительными заклинаниями. Варпос не был боевым магом, не факт вообще, что он умел хотя бы защищаться при помощи Искусства, иначе как бы его и его отряд загнали в здание управы?

— Оставайтесь здесь, латайте раненых, а я отправляюсь в охотничий рейд. Если встречу выживших, то пошлю их к вам.

— Но я…

— Постарайтесь быть хоть немного более полезным, — с нажимом бросил Тобиус, прежде чем выйти в дождливую ночь.

Вызвав свой посох и сплетя заклинание Енотовых Глаз, волшебник заспешил в почти полной тьме по лабиринту улочек и кривых проулков между складскими стенами и заборами вниз к воде. Группки топлецов, попадавшиеся ему на пути, постигала незавидная участь, маг просто размазывал их по стенам и земле, вымещая раздражение с помощью телекинеза. Порой он натыкался на трупы людей, отчасти съеденные или вовсе обглоданные, а иногда замечал большие стаи пирующих монстров числом в двадцать-тридцать голов. Тогда он выдыхал на них волны Бездымного Огня, превращая тварей в пепел, и двигался дальше.

Первая настоящая опасность проявила себя, когда Тобиус приблизился к валяющимся на земле обломкам створок одного из складов. Изнутри слышалась возня и громкий треск, кто-то что-то крушил, ломал, рвал на части. Три огненных светляка ринулись внутрь — и очень быстро все они с громкими хлопками взорвались, освещая мрак оранжево-красными вспышками. То, что Тобиус увидел в последней вспышке, заставило его немедля переместиться в сторону. Мгновением позже из залечившей раны темноты выметнулся большой железный шар на цепи. Он не достиг цели, звенья натянулись, и снаряд упал.

Следом под дождь выступило существо, прежде не виденное Тобиусом ни в одном атласе. То было крупное чудовище, строением похожее на человека, исключая длинный толстый хвост и уродливую вытянутую голову, состоявшую из жуткой зубастой пасти и пары желтых глаз. Все тело существа покрывала толстая шкура, отдаленно напоминающая чешую некоторых ящериц, укрепленную прочными щитками-остеодермами, вдоль хребта тянулись шипы. В целом оно напоминало прямоходящий гибрид человека и речного льва[42].

Не прилагая никаких заметных усилий, существо ухватило цепь и, вскинув ее ловким жестом, отправило снаряд в сторону Тобиуса. Будучи готовым к такому, серый магистр остановил шар силой мысли, что было непросто, и, вырвав цепь из толстых пальцев, зашвырнул его в реку. Это как будто ничуть не смутило существо, оно бросилось вперед, издавая низкий клокочущий рык, Тобиус стоял неподвижно до самого последнего мгновения, подозревая ловушку, а потом резко выбросил вперед руку с посохом. Вспомогательный артефакт, созданный похожим на копье, пронзил широченную грудную клетку, также укрытую остеодермами, и мгновенно выжег сердце и легкие, после чего тяжелый труп монстра отлетел прочь. Если Варпос предупреждал вот о таких огромных чудовищах, то у страха действительно глаза велики. Тобиусу, некогда сражавшемуся на войне с зуланами, было не привыкать к противникам намного крупнее и сильнее него самого.

Город содержал два маяка, один из которых находился в порту, стоял на возвышенности, а второй высился на противоположном берегу. Оба они горели в эту ненастную ночь, что вселяло надежду, несмотря даже на то, что, подбираясь ближе, Тобиус наблюдал огромные скопления топлецов, которыми кишело все вокруг. Он предпочел укрыться под чарами Глазоотвода, нежели тратить на них боевые заклинания, и лишь взбираясь к основанию маяка по каменной лестнице, что тянулась над прибывающими темными водами, начал расчищать себе путь. При этом магистр наблюдал достаточное количество трупов, появившихся не его стараниями, — холм носил следы обороны, тела стражников и чудовищ валялись тут и там, и чем выше волшебник поднимался, тем больше их было. Крепчало опасение, что время упущено, сверху не слышалось звуков боя, но Тобиус убеждал себя, что всему виной рев речных вод и ливня, да и гром то и дело провозглашал свою рокочущую ноту.

Когда выбрался к основанию башни маяка, он увидел все то же — множество мертвецов, как людей, так и нелюдей, выломанную дверь, кровь повсюду. Но пламя наверху горело, и Тобиус поспешил туда по винтовой лестнице, вместо того чтобы взлететь. Он вообще не хотел бы подниматься в воздух, где властвовал разбушевавшийся ветер и вода била со всех сторон. По пути пришлось перебираться через завалы из тел — люди оборонялись отчаянно, но топлецы с каким-то безумным упорством карабкались наверх, будто не могли найти более легкой добычи, чем солдаты при оружии. Дважды Тобиус натыкался на трупы существ, подобных тому гибриду, которого он убил недавно. Они были уничтожены магией, остаточные следы не позволяли сомневаться.

На вершине башни в круглом застекленном помещении была установлена большая чаша-жаровня с горящим жиром, а над ней имелось огромное старое зеркало из отполированной бронзы, изрядно закопченное, но вполне способное направлять световой луч. На полу лежало несколько тел в разводах быстро высохшей от жара крови. Возле одного из больших окон, опершись на него рукой, стоял некто в мокром темном плаще. Тобиус не мог видеть его лица, но заметил, что из-под плаща незнакомца виднелся длинный толстый хвост, словно у речного льва, а рядом с ним лежало тело Дидье Фрассона, все окровавленное и будто измочаленное неким зверем в приступе дикого гнева. От неизвестного исходили магические эманации самого скверного толка.

— Так это ты моя проблема? — свистящим шепотом выдохнул Тобиус, направляя в спину колдуну бронзовый палец с Магматическим Копьем, готовым к применению.

— Тобиус Моль, — голос неизвестного не мог принадлежать человеку, он больше походил на низкий гудящий рык.

Колдун медленно обернулся, и какой-то миг Тобиусу казалось, что он встретился лицом к лицу с Шивариусом. Желтые глаза и уродливое костистое лицо не то человека, не то рептилии ввели его в заблуждение, но лишь на миг. Страх словно окутал серого магистра облаком, которое тут же рассеялось, оставив, однако, мерзкое ощущение где-то глубоко в душе.

Малефикарум оказался каким-то немыслимым по своей омерзительности гибридом, но гораздо более приближенным к роду человеческому, чем те гиганты. Его рот полнился острыми зубами, нос был широк и вдавлен в череп, ушных раковин не наблюдалось, как и волос, а желтые холодные глаза то и дело укрывали ложные веки. В когтистой руке-лапе покоилось окровавленное оружие, нечто вроде двух половинок длинной зубастой челюсти, скрепленных воедино и насаженных на рукоятку. Из-под полов плаща, рваных и грязных, виднелись босые ноги, тоже не человеческие.

— Мой господин уже долго ищет тебя, — продолжил колдун, — и награда обещана великая.

— Ты слуга Шивариуса?

— Да.

— И это ты устроил?

— Нашествие речной нечисти? Да, — уродливая пасть едва заметно искривилась, выдавая улыбку, — и ненастье тоже. Когда я отъем тебе руки и ноги, оставшееся будет преподнесено хозяину.

— Ох, — равнодушно ответил Тобиус, пытаясь лучше изучить ауру врага, — руки и ноги отъешь? Как грубо. Почему бы не преподнести меня Шивариусу целиком?

Гортань малефикарума вздулась, исторгая особенно сочный гудящий звук.

— Личные счеты. Около декады тому назад ты убил моего друга, и я заставлю тебя страдать…

— Наконец-то. — Волшебник улыбнулся. — Наконец-то я понял, кто передо мной. Мстительный дурак. Мстительных дураков я вижу за лигу, Костяная Морда.

Рив вцепился телекинетическими "щупальцами" в жаровню с горящим жиром, опрокинул ее, и поток жидкого пламени захлестнул колдуна, выбивая им стекло. Сам Тобиус защитился от смертельного жара чарами Углежога и выпорхнул под дождь. Сделав в воздухе сальто, он оказался на крыше маяка, откуда увидел, как огонь льется вниз.

Располневшая река пришла в движение, и не в то обыденное движение, которое присуще всем рекам мира, — ее воды стали подниматься ввысь целыми "пластами", сохраняя целостность, и в этих внезапно воспаривших сгустках влаги плескались десятки тел топлецов, а в иных и массивные туши гибридов. Наконец из реки поднялся колышущийся столб, на котором стоял колдун, уже без плаща, голый по пояс, обвешанный ожерельями из зубов, камушков, ракушек, браслетами змеиной кожи и прочей мелочевкой, которая использовалась в сотворении дикой магии. Он читал заклинание, взмахивая своим зубастым жезлом, и река подчинялась ему — из Наля поднялся второй столб воды, который всей своей тяжестью обрушился на маяк и швырнул его обломки вниз. Крыша ушла из-под ног Тобиуса, но он остался парить на прежнем месте, обшаривая окрестности Внутренним Взором.

Удерживаться на высоте было трудно из-за ветра, небеса извергали потоки ливня, а река исторгала из себя целые летающие пруды, полные хищной живности. Это было в некоторой степени остроумно и находчиво — послать воды, кишащие чудовищами, к тому, кто сам в эти воды не лез. Колдун беспрерывно управлял духом реки, творил и поддерживал заклинание, окружая Тобиуса стаями своих бездумных рабов и беря под контроль все больше и больше воды. Серый магистр в ответ ударил пучком трескучих молний, раз, второй, третий. Он бил по летучим прудам, бил по колдуну, но молнии оказались бессильны, ибо вода закрывала малефикарума, и она же спасала его питомцев. Враг догадался удалять из нее все посторонние примеси, дистиллировал, чтобы превратить в отличный изолятор, не проводящий электричества.

Молнии отпали, огненные заклинания в такое ненастье теряли до двух третей своей силы, и использовать их против взбесившейся стихии было бесполезно. Оставались еще чары, основанные на морозе, которым Тобиус обучился у старой Орзы, но сразу прибегнуть к ним он не успел, ибо летучие пруды надвигались с разных сторон, будто стая акул, пытающаяся окружить добычу. Волшебнику пришлось лететь прочь, ударяясь о пелену дождя, маневрировать в полуслепом состоянии и пытаться избегать встречи с монстрами. Даже одно попадание в их лапы могло грозить смертью от сотен зубов и когтей.

Стремясь увести своего врага от города, волшебник полетел вниз по течению, держась русла реки, но не опускаясь слишком низко — то и дело Наль пытался дотянуться до него, выплескивая из себя гигантские волны. Следом за улетающим магистром ринулся и колдун со своими питомцами, река бешено ударялась о берега там, где двигался его водяной столб. Крылья Орла выдавали все, что могли, несли серого волшебника в ночи между тучами и землей так быстро, что дождевые капли причиняли боль, ударяя Тобиуса в лицо. Капюшон сорвало с головы, седые пряди промокли и липли к черепу, а он летел и летел, преодолевая удары ветра, пока рев стихии позади нарастал. Решив, что пора, магистр метнулся вправо, отдаляясь от реки, и опустился на луг подле трех небольших холмов. Он смотрел, как Наль, словно живое существо переваливается через высокий берег, формируя из своих вод нечто монструозное.

Дух Оры, как сам Тобиус назвал заклинание, к которому решился прибегнуть, был рожден на дальнем севере, в орийской колдовской традиции. Тамошние шаманки, заклинательницы духов свирепой зимы, повелительницы ледяных ветров, знали толк в том, каков должен быть холод, чтобы промороженные кости ломались словно стеклянные. Старуха Орза была, пожалуй, самой старой и сильной из их породы, но и она не выстояла против огненного бешенства Тобиуса, когда он вырвался из заточения и едва не уничтожил обитель конани. Побежденная и ослабшая, Орза стала учить его обращению с ледяными чарами, рожденными из воды и воздуха. Хотя особых высот в этом серый маг не достиг, все же кое-чему он научился. Складывая последние напевные мотивы и завершая светящееся в воздухе энергетическое плетение, он влил в Дух Оры свою гурхану и приготовился к результату… когда заклинание развалилось. Словно ледяная паутина, угодившая в огонь, оно растаяло без следа, просто не сработав, не получившись. В ярости Тобиус пересчитал всех ахогов, проклиная себя за то, что не практиковал ледяные чары так давно! Создавать Дух Оры заново уже не хватало времени, нужно было защищаться.

Река выбралась на сушу в образе огромного водяного элементаля, и сотни топлецов полезли на берег, повинуясь воле своего господина. Надвигалась целая армия. Маг со свистом втянул ртом воздух, задержал дыхание, погружая разум в состояние безмятежного покоя, а потом выдохнул.

Когда его глаза раскрылись, в них сверкали взбудораженные искры, и две молнии вырвались наружу, ветвясь и извиваясь, прошивая тела чудовищ насквозь. Двигаясь зигзагами, мгновенно меняя позицию, перемещаясь на десятки шагов, он раздавал боевые заклинания гроздьями, сеял смерть тут и там, испепелял Магматическими Копьями, кромсал Воющим Клинком, сотрясал и сминал Ударными Волнами. Бешеный зверь из огня и молний перемалывал орду чудовищ, издавая треск, вой, рык, визг и стон, Астрал волноваться, земля горела, дождь превращался в пар, не успевая коснуться почвы, а боевой маг в какой-то безудержной ярости работал посохом, расщепляя топлецов на элементарные частицы, разрывая Железным Вихрем, испепеляя Топором Шааба.

Водяной элементаль, покорный воле колдуна-создателя, начал изменять свою структуру, он принял обличие исполинского колосса с человеческим торсом и головой речного ящера, а из распахнувшейся пасти ударила мощная струя грязной воды, несшей в себе огромные валуны, поднятые со дна Наля. Попав под этот поток грязи и камня, серый маг рисковал погибнуть, невзирая ни на какие защитные заклинания, поэтому он разорвал дистанцию и сплел чары Незримости, прячась за одним из холмов. Тобиус достал книгу заклинаний, и вскоре вокруг него появилось полторы дюжины его собственных простейших реплик, которые поднялись в воздух и принялись атаковать элементаля со всех сторон как стая назойливых насекомых. Оригинальный же волшебник сотворил заклинание Равные Братья, призывая две своих полных копии. Двойники, стоило им лишь появиться, немедленно перенеслись в разные места — обладая тем же разумом, что и сам Тобиус, они знали, что от них требуется.

Выиграв немного времени, серый магистр вновь прибег к Духу Оры. С каждой новой словоформулой, с каждым следующим жестом он ощущал, как ледяное спокойствие выдворяет из него все постороннее, все теплое и мягкое, оставляя лишь холодный твердый лед. Творя заклятие во второй раз, он действительно понимал, что преуспевает, ибо оно явственно преображало его сущность. Кожа волшебника побледнела, став похожей на белый мрамор с голубоватыми прожилками вен, глаза будто застлала белая вьюга, ресницы и брови поросли пушистым инеем, а мокрые пряди волос обратились сосульками. Сбросив Незримость, Тобиус двинулся в направлении беснующегося элементаля, и все белело там, где он проходил, и капли дождя превращались в снежинки.

Реплики исполнили свою миссию, отвлекли колдуна от поисков оригинала, но теперь те немногие из них, что еще не были уничтожены, испарились, а порождение водной стихии обратило внимание на маленькую белую фигурку. Элементаль выдвинулся на берег, сохраняя непрерывную связь с рекой, дававшей ему силы, занес руку и обрушил ее вниз, но Тобиус молниеносно переместился в сторону, а затем ударил по водяному отростку потоком смертельного холода, обращая его в лед. По телу призванного создания пробежала рябь, и оно отдернуло колышущуюся культю, которая тут же восстановилась. Колдун, засевший где-то внутри своего слуги, принялся бомбардировать луг водяными ядрами, сжатыми под чудовищным давлением, но магистр был слишком увертлив, а когда наступал подходящий момент, он бил морозом, превращая защитный водяной кокон в ледяную темницу, и куски льда отваливались, лишь для того, чтобы структура элементаля восстановилась, выбирая воду из реки.

Все вновь задрожало, когда с двух сторон от водяной сущности из почвы поднялись громадные угловатые фигуры — элементали земли, призыв которых осуществили двойники Тобиуса. Тяжело ступая, они навалились на толстый "хвост" водяного духа, связывавший его с Налем, и пали, превратившись в небольшой грязевой холм, отрезавший элементаля от источника силы. Действовать надо было немедленно, и Тобиус бросился вперед с безумным остервенением. Он врезался в потерявшее прежнюю стабильность водяное тело и исторг такую волну хлада, что чудовище с треском стало превращаться в ледяную статую. Лишь одна треть тела элементаля смогла отринуть ледяную корку и отделиться, но прежде чем она восстановила связь с рекой, серый магистр налетел на нее и нанес завершающий удар. Затем он опустился на изуродованный берег, белый от инея, заваленный заледеневшей грязью с вмерзшими в нее камнями и трупами речной нечисти, направил острый набалдашник посоха на ледяную глыбу и атаковал Ударной Волной.

В каскаде осколков наружу вылетел колдун. Он несколько раз перекувырнулся в падении и некоторое время провалялся неподвижно, лишь тихо постанывая, а когда все же ожил, движения его были медленны и неуверенны. Испытание белым хладом являлось серьезной опасностью для любого живого существа, а для того, кто имел родство с хладнокровными, — тем более. Колдун поднял свое оружие, выкрикнул быструю словоформулу, но сгусток убийственной магии ушел намного левее Тобиуса, ибо тот попросту отвел руку врага в сторону силой мысли. Тогда колдун попытался еще раз, упорства ему было не занимать, однако дикая магия медлительна и инертна, она не формирует готовых заклятий, которые можно использовать в любой момент одно за другим, ей нужно время на все ритуалы. Стремительный боевой маг перенесся вперед, ударил пяткой посоха в грудь колдуна, и тот отлетел еще на тридцать шагов, теряя зубастый жезл. Тобиус приблизился к артефакту, окинул его взглядом через Истинное Зрение, некоторое время поколебался, но потом очень осторожно поднял предмет своей правой рукой.

Тяжело дыша, с хрипом и бульканьем, с пузырящейся на губах кровью, колдун вновь попытался встать на четвереньки. Его когтистая рука шарила в грязи, будто пытаясь найти что-то. Тобиус присвистнул, заставляя врага повернуть голову, и показал утраченный инструмент.

— Правом превосходства молвлю: твоя сила отныне принадлежит мне! — провозгласил он.

Малефикарум лишь успел широко распахнуть глаза от страха и злобы, как по зубастому жезлу побежали трещинки, и материальная форма артефакта разрушилась, оставив лишь несколько крохотных "самородков" неправильной формы, несколько частиц Дара самого колдуна, которые росли внутри жезла, родня его с хозяином. Бронзовые пальцы сжались, чужая сила впиталась в астральное тело нового хозяина, и Тобиус стал немного, самую малость сильнее, приобретя крупицы тех талантов, которыми владел колдун. Сам же малефикарум ровно настолько же ослаб. Его истошный крик длился до тех пор, пока не сошел на хрип и человек-речной лев упал лицом наземь, сотрясаемый рыданиями.

— Ну довольно.

Тобиус ждал сколько мог, но и его терпению был предел, причем довольно близкий. Смертельная белизна сошла с лица магистра, иней растаял, куски льда опали со слипшихся седых прядей, Дух Оры развеивался. Заставив свой посох исчезнуть, Тобиус направился к поверженному противнику неспешной поступью победителя, но даже уверенный в своем превосходстве, он не проявлял преступного легкомыслия, и когда длинный толстый хвост попытался нанести удар, он резко был отбит в сторону.

Колдун оттолкнулся от земли, крутанулся вокруг своей оси, начиная заклятие, но рядом материализовались двойники Тобиуса, не вмешивавшиеся в происходящее после призыва элементалей. Один из них ударил по гибриду Шоком, чтобы прервать ритуал, а второй наложил Усмиритель Дара. Заклинание охватило предплечья оковами, сотканными из кружевных линий света, и на шее появился такой же ажурный ошейник. Эти оковы были нематериальны, однако заключенный в них маг полностью терял связь с Даром.

— Что это? Что это такое?!

Колдун глядел на свои дрожащие руки, не ощущая присутствия магической силы, и это промораживало ужасом все его естество, забираясь в самые кишки и копаясь там острыми когтями. Ни о каком сопротивлении больше не могло идти и речи, он был деморализован так сильно, что дальше только суицид. Огромный уродливый человекоящер раздирал когтями собственную плоть, тщетно пытаясь избавиться от ужасных чар, при этом он вопил в голос и даже повизгивал, словно обезумевшее животное, наступившее в капкан. Прервал истерику тяжелый бронзовый кулак, влетевший в лицо колдуна и выбивший ему около десятка зубов. Опрокинутый на землю, истекающий кровью пуще прежнего, тот наконец умолк.

— Мстительного дурака я за милю вижу. Потому что и сам мстительный дурак. — Тобиус сложил руки на груди, вокруг его глаз будто собралась густая тень. — Что мне делать с тобой, пресмыкающееся?

— Пощады!

— Нет. Не в этом случае. Если бы ты пришел ко мне и вызвал на поединок, я бы попытался замириться либо принял вызов и сейчас пощадил бы тебя. Но ведь ты колдун, подлая мерзкая тварь, которая устроила потоп и натравила на город ораву чудовищ. Ты убил множество посторонних людей, и я ни за что не отпущу тебя. А поскольку мои принципы не позволяют мне убивать безоружных, я передам тебя в руки следователей Инвестигации. А, вижу, понимаешь, что тебя ждет в их пыточных камерах, — улыбка Тобиуса была из плеяды тех самых поганых оскалов, которые не нравились ему самому. — Кого, ты говоришь, я убил? Твоего друга? Как было его имя?

— Жиль… Жиль де Лаваль, — нерешительно ответил колдун.

— Впервые слышу. Впрочем, не все, кого я убил, представлялись мне поименно. Ты служишь Шивариусу, верно? Отвечай, тварь!

Не получив немедленного ответа, маг с силой ударил колдуна сапогом в грудь и добавил несколько пинков в область почек.

— Говори! Говори!

— Да! — возопил тот. — Хватит! Умоляю, хватит!

— Хорошо. — Тобиус отступил, переводя тяжелое дыхание. — Расскажи мне все, абсолютно все, что знаешь о нем и его делах, и тогда я пощажу тебя и не стану отдавать отцам-инвестигаторам. Клянусь именем Джассара Ансафаруса.

С того момента они оба знали, что клятва дана и она будет исполнена, ибо ни один волшебник, поклявшись именем Джассара, никогда не сможет нарушить данной клятвы, она сама проследит за своим исполнением. Колдун заговорил.

Тобиус почти не был разочарован тем, что его поверженный противник не смог сообщить ничего существенного, — кто стал бы доверять важную информацию такому неумному волшебнику? На службу к Шивариусу Фернан, а именно так, как ни странно, звали малефикарума, поступил сам. В кругах магического подполья Вестеррайха, среди волшебников, скрывавшихся от закона, интуитов, колдунов, преступников был брошен клич, и очень многие восхотели тех благ, что обещал знаменитый своим могуществом ренегат из Ривена. А обещал он, ни много, ни мало, новый мир, созданный магами и для магов, в котором каждый его слуга, отличившийся преданностью и талантами, будет вознагражден с невиданной щедростью. Серый магистр нисколько не удивился, узнав, что ни сам Фернан, ни многие подобные ему не видели Шивариуса даже издали, а работал с ними один из множества фактотумов серого архимага.

— Скольких магов, примкнувших к нему, ты знаешь?

Большинство названных имен ни о чем Тобиусу не говорили, не мог он знать всех этих волшебников, кем бы они ни являлись. Но были и те, о ком он слышал, — бывшие узники Академии Ривена, освобожденные Шивариусом и поступившие к нему на службу пять лет назад или около того. Ни с кем из них Фернан также дела не имел, но слышал имена опасных малефикарумов от своих собственных знакомцев: Данзен Прекрасный, Лхабеким, Безликий, Ватт Герн, Мальбрик из Каспа и многие другие.

— От кого ты получал приказы?

— Я не знаю, он называл себя Зарцем, некромант, никому не показывал лица. Его поставили главным над всеми, кто искал тебя в Архаддире.

— Каковы были твои обязанности?

— Па… патрулирование рек. Я всегда хорошо управлялся с водяной нечистью, могу смотреть глазами топлецов…

Нелепая случайность, подумал Тобиус, подстреленный сом, взгляд топлеца из реки — и вот его нашли. Он расслабился, потерял бдительность и тем самым приговорил бы себя к смерти, кабы не глупая самонадеянность этого червя.

— На твои поиски брошены сотни наших, они ищут в небе, на земле и в воде. Мне повезло…

— Ты туп как полено, если до сих пор думаешь, что вот это все везение. Что ты должен был сделать, если бы нашел меня?

— Послать весть в Парс-де-ре-Наль и следить за тобой до прихода особого отряда.

— Жалеешь, что не поступил, как было указано? Вижу, что жалеешь. Это все? Помни, если ты что-то утаил, моя клятва не будет считаться действительной!

— Клянусь именем Джассара, я рассказал все, что знал!

— Славно. — Тобиус широко и пугающе улыбнулся. — А теперь убирайся и не дай Господь-Кузнец тебе появиться на моих глазах еще раз, Костяная Морда!

Сначала Фернан пятился, но, запнувшись о собственный хвост и упав, вскочил и бросился в ночь. Он не боялся больше подставить спину, ибо верил, что находится под защитой имени Джассара. Поэтому выбивающий из глаз искры удар, настигший его затылок, оказался вероломнейшей неожиданностью. Фернан упал и покатился по жидкой грязи, а потом сильнейший пинок перевернул его на спину.

— Клятва! — заорал колдун, закрываясь руками от новых ударов, которые так и не последовали.

— Что "клятва"? — спросил магистр. — Что? Я поклялся, что пощажу тебя и не отдам Инвестигации, где тебя очень долго пытали бы, а потом сожгли заживо. О том, чтобы сохранить тебе жизнь, речи не шло. В руках дознавателей ты бы страдал днями, в моих все займет минуты, хотя будет больно. Разве это не милосердие?

— Но твои принципы…

— Я хозяин своим принципам, а не они мне! — в бешенстве отрубил Тобиус. — Хочу — соблюдаю, а хочу — нарушаю! К тому же на тебя, животное, они не распространяются! Ни на кого из вас, лизоблюдов Шивариуса, они не распространяются!

Глаза серого мага пылали янтарным пламенем ярости, слюна брызгала на подбородок, и все лицо уродовали жуткие складки ненависти при каждом вырванном из глотки слове. Его трясло.

— Я убью каждого выродка, который решил послужить Шивариусу! Каждого выродка, который ест с его стола, я выслежу и убью! Ненавижу его и вас всех!

Тобиус вынул из поясных ножен ритуальный нож и набросился на колдуна. После короткой борьбы лицо залила чуть теплая кровь, но ему казалось, что она горяча как кипящее масло. Рука с ножом поднималась и опускалась вновь и вновь, а в мире, в котором наконец-то стих шум дождя, мольбы и вопли свежуемого заживо существа раздавались особенно громко.

— Любопытно. Удалось узнать что-то ценное?

— Имя руководителя поисковых работ. Зарц. — Тобиус задумчиво постучал мундштуком по нижним зубам, следя за тем, как светило порывает последнюю связь с восточным горизонтом, и сплюнул еще соленой слюной. — Назвал его некромантом.

— Тебя спасла удача. Будь на месте этого колдуна кто посообразительнее — я бы не поручился за твою судьбу.

— Я понимаю, ваше могущество.

— Тобиус, не забудь, если прижмет, свяжись со мной, и я постараюсь прийти как можно скорее.

Серый магистр не ответил. Он затянулся, немного поерзал на вершине менгира, служившего ему сиденьем, и выпустил дым через нос.

— Как, говоришь, звали того, за кого малефикарум хотел тебе мстить? — переспросил Талбот Гневливый.

— Кажется, Жиль де Лаваль. Впервые слышу.

— А я не уверен. Что-то знакомое, постараюсь вспомнить или найти сведения.

— Бросьте, ваше могущество. Даже если этот человек что-то собой и представлял, то ныне он уж много лет как мертв.

Волшебник с запозданием понял, как цинично и паршиво прозвучали эти слова. Они вполне подошли бы какому-нибудь мерзавцу, считать которым себя самого Тобиусу как-то не хотелось. Он постарался переменить тему.

— А что дома? Что в Академии?

— В Академии? Хм. Все плохо. Не ужасно, но постепенно становится хуже. Еще несколько волшебников пропали без вести, не рядовых, а весьма именитых. У нас же сейчас введен особый режим: каждый волшебник, находящийся за стенами Академии, обязан раз в трое суток сообщать о своем местоположении. Некоторые забывают по рассеянности или демонстрируют строптивую независимость, и тогда к ним в гости либо по месту последней отметки посылают боевую звезду. Иногда смутьянов находят и отчитывают, а иногда находят опустевшие лаборатории со следами погрома. Одного из пропавших егеря местного барона нашли повешенным в хайборданских лесах. Не знаю, что хуже, — верить в то, что собратья по Дару убегают из-под опеки Академии, взрастившей их, или в то, что их похищают и убивают.

— Или похищают и предлагают изменить долгу, а тех, кто проявляет стойкость, убивают. Шивариус продолжает собирать вокруг себя армию. Всякая дрянь вроде этого ящера сама стремится в его объятья, а достойных магов он принуждает…

— Все-таки мысль о том, что они перебегают добровольно, хуже. Убиенных жаль, но ренегаты жалости не вызывают и представляют опасность. Теперь всякий маг Академии будет с подозрением коситься на собратьев, а управители могут натворить дел, если поторопятся. Они уже подумывают над тем, чтобы обязать каждого ривенского волшебника поклясться именем Джассара, что он не служит и не станет служить Шивариусу Многограннику, а сохранит верность Академии Ривена и ее главам.

— Маразм.

— Еще какой. Если Гаспарда не сойдет с ума, то этого не произойдет. Половина лояльных Академии магов сбежит раньше, чем их успеют привести к клятве, — уж лучше бегство, чем порабощение.

Тобиус тоже понимал, что так оно и есть. Лояльность лояльностью, но имя Джассара может превратить свободного волшебника в раба его собственных клятв, или тех, кому он эти клятвы приносил. И кому волшебник должен будет отдать свою свободу? Управителям? Они, конечно, лучше, чем мятежный Шивариус, но… они ведь тоже маги. А чем больше у магов власти, тем больше они ее хотят, и если уж получают эту власть, то не выпускают ее из рук до самой смерти. Таким образом, идея с принесением клятвы верности на имени Джассара обречена быть отторгнутой с самого начала — никто добровольно в рабство идти не захочет.

— Что дальше, Тобиус?

— Парс-де-ре-Наль. Королевского поручения никто не отменял, а я уже взялся за дело. Отступление после первой же мозоли на пятке уронит престиж Академии.

Ни один из волшебников, переговаривавшихся через три королевства, не поверил в серьезность сказанного — уж слишком большими циниками были Талбот и Тобиус.

— Я свяжусь с тобой, если узнаю, что это за Жиль де Лаваль, которого ты якобы убил, а заодно попытаюсь выяснить, кем был этот Фернан. Оба имени вполне архаддирские, переговорю с тамошними знакомыми.

— Если уж вы так за это взялись, то я бессилен возражать.

Возникла пауза, во время которой они обдумывали каждый свой вопрос. Тобиус успел спросить первым.

— Что-нибудь слышно из Ридена? Как там новая королева?

— Королева Хлоя? Ну… я не посвящен в подробности переписки, но его величество обменивается письмами с дочерью постоянно, и если судить по его реакции на них, у королевы все благополучно.

— Я рад за нее. Ваше могущество, простите, надо идти, телохранители нашли меня, и отдых закончен.

— Тобиус, будь осторожнее.

— Постараюсь.

Связь прервалась, и серый маг с облегчением выдохнул. Он успел спросить сам и уберегся от ответа на незаданный вопрос Талбота Гневливого, который предвидел. Не самый важный или принципиальный, но неприятный, вопрос, который заставил бы Тобиуса испытать стыд. А стыд приходит всегда, когда накал страстей отступает и человек смотрит на дело рук своих уже трезво.

— Стыдись, Тобиус, молись Кузнецу о прощении и о том, чтобы никто никогда не узнал о твоем позоре, — бормотал волшебник, сидя на менгире и следя за лодкой, плывшей по мутной воде.

— Здесь никогда не было этого озера! — громко заявлял Сумасшедший Старикашка Винсент, крутя головой из стороны в сторону. — Я плаваю по местным водам всю жизнь, рыбачу везде, где есть рыба, но этого озера раньше не было!

Лодка причалила к островку, и рыбак спрыгнул на камни.

— И этого островка! Доброе утро, мэтр Солезамо, дождь кончился!

— Еще ночью, — согласился волшебник.

Гном оставил весла и неловко вылез из суденышка, в то время как гоблин остался там.

— Мы сильно волновались за вас, господин, не стоило так срываться!

— Ну простите.

Спрятав трубку, волшебник спрыгнул с менгира и пошел по нагромождению камней поменьше, из которых сплошь и состоял крохотный островок посреди большого озера.

— Я как раз собирался возвращаться. Как вы меня нашли?

— Пораскинули чем было. Прошу. — Вилезий подвинулся, когда люди и гном лезли на борт. — Поймали в порту этого магика из Марахога, как бишь его…

— Варпос.

— Вот-вот. Он сказал, что вы встречались прошлой ночью в самый разгар ужаса, и что вы ринулись в сторону маяков на подмогу местному магику. Ни маяка, ни этого самого, кому вы хотели помочь, мы на месте не нашли, но многие в ту ночь видели, как сигнальная башня рухнула в реку.

— А все, что падает в реку, отправляется вниз по течению, понятно. Шанс найти меня у вас был невелик.

— Но нашли же, — ответил Вадильфар, берясь за весла, — месье ван Тоот любезно предоставил нам свою лодку.

— Голову на отсечение даю, раньше здесь не было озера! — настаивал старик, таращась вокруг.

— А что вы здесь делали, господин?

— Отдыхал, — пожал плечами Тобиус, — и молился за души погибших. Увы, я не успел добраться до маяка, лишь видел издали, как огромная волна сбросила его в реку. Я тоже полетел вниз по течению, хотел поискать выживших, ведь городской маг и стража оборонялись там от топлецов, но никого не нашел. Кружил над рекой всю ночь, устал, нашел это местечко…

— Но откуда?! Откуда оно взялось?!

— Месье ван Тоот, ваша голова никогда вас не подводила? Может, вы просто забыли про это озеро?

— Забыл про озеро? Мэтр, я могу забыть, как надеваются сапоги, бывало со мной такое. А один раз я просыпаюсь утром, а у меня вместо головы тыква! Уродливая такая, но не лишенная фамильного шарма семьи ван Тоот… но я никогда бы не забыл очертаний береговой линии Наля! — Сумасшедший Старикашка Винсент поскреб небритую щеку, сплюнул в воду и наконец спокойно уселся на сиденье. — Хотя, нет, я вспомнил, это озеро всегда там было, хе-хе!

Гном стал работать веслами. Неспешно, но уверенно он поднимал суденышко вверх по все еще весьма широкому и быстрому течению Наля. При этом Вадильфар сопел не громче обычного, позвякивал металлом лат, которые не удосужился снять, и не выказывал никаких признаков утомления. Вилезий устроился на самом носу, глядя по сторонам на луга и небольшие рощицы. Старый рыбак что-то болтал, совершенно не заботясь о том, слушает ли его кто-нибудь, а Тобиус тихо наслаждался плаванием. Он прикрыл глаза и подставил бледное лицо солнцу, вдыхая сырой запах реки и греясь в тепле. Ведя свое существование под покровом скрытности, он нечасто мог насладиться такой простой малостью.

Волшебник понимал, что гвардейцы ему не поверили. Важно ли это? Казалось бы, нет, ведь он не сбежал от них, не дискредитировал себя как агента. С другой стороны, Тобиус являлся временным слугой их господина и должен был выполнить сложную, ответственную и, самое важное, тайную миссию. По поводу верности Вадильфара и Вилезия лично ему магистр не обманывался: заподозрив посланника в измене, телохранители могли переквалифицироваться в убийц. Теперь придется вести себя особенно осторожно, чтобы ничем не спровоцировать пустых подозрений.

Лодка вошла в акваторию порта и приблизилась к покачивавшемуся на небольших волнах гукору. Корабль несколько пострадал прошлой ночью и теперь, когда течение понемногу начинало слабеть, он нуждался в ремонте. Тобиус переговорил с капитаном Барвази, который при встрече показался измотанным. На его лице более явно проступили морщины. Маг не придал этому значения, узнал, что гукор сможет продолжить плавание лишь завтра, и пообещал вернуться утром.

Сумасшедший Старикашка Винсент доставил троицу на берег и даже позволил заставить себя принять в благодарность несколько монет, после чего уплыл прочь, напевая какую-то старую рыбацкую песню. Некоторое время человек, гном и гоблин двигались по той части порта, которая еще недавно пребывала под рекой, и наблюдали множество оставленных Налем следов: толстый слой илистой грязи покрывал все, землю, стены, а порой даже крыши, тут и там валялся речной мусор, кое-где копошились донные обитатели, виднелись мертвые рыбы. Урон, нанесенный постройкам, был таков, что те из них, которые состояли не из камня или кирпича на хорошем растворе, то есть большинство, легче было выстроить заново, чем починить. Ну а те, что пострадали меньше прочих, еще долго будут избавляться от воды в подвалах и от стойкой речной вони. Особое внимание привлек один из кораблей, который после отхода воды сел на мель прямо во дворе брошенного борделя. Вокруг суетились люди и гномы, торговцы, матросы и содержатели увеселительного заведения. Вадильфар ускорил шаг, стремясь поскорее убраться от сородичей.

Троица вернулась на съемную мансарду, где расположилась для отдыха. Одна бессонная ночь не могла свалить с ног опытных рубак, да и Тобиус был из крепкой породы, но как раз он-то ночью вымотался в бою против дурного, но отнюдь не слабого врага. Подкрепившись, волшебник завалился в кровать и сразу же заснул.

Ближе к вечеру в гости к слугам риденского короля заявились слуги фельенского мэра с несколько обеспокоенными лицами. Дело состояло в том, что из двух маяков, служивших Фельену, на месте находился только один, а городской маг Дидье Фрассон и вовсе пропал без следа вместе с некоторым количеством солдат стражи. В течение дня, несмотря на суматоху, люди мэра выяснили, что ближе прочих к этим событиям мог находиться именно мэтр Солезамо, и пришли с расспросами. Мэтр Солезамо с тенью сожаления поведал им примерно то же самое, что прежде рассказал своим телохранителям, — да, слышал, будто мэтр Фрассон где-то рядом с маяком, да бросился туда, хотел подсобить в деле уничтожения нечисти, но не успел, река снесла и проглотила маяк. Летал вниз по течению, искал выживших, тщетно. Очень жаль. Ни слова о колдуне, устроившем городу это долгое и тяжелое испытание непогодой, а потом и возглавившему нашествие топлецов. Тобиус не боялся быть обвиненным в косвенной причине беды, но он не мог позволить себе стать центром всеобщего внимания.

Люди мэра ушли, а гвардейцы несколько напряглись.

— Предчувствую, что уплыть из этого опостылевшего города завтра нам будет несколько сложнее, чем казалось прежде, — изрек Вилезий.

— Думаешь, будут мешать? — нахмурился гном.

— У них нет на это оснований. — Тобиус улегся обратно на свое ложе и прикрыл глаза. — Так или иначе, завтра мы продолжим путь, обещаю.

Разбудил слабый стук. Так сухая старушечья рука стучит в тяжелый напольный люк. Мансарду заполняла густая сумеречная хмарь, ибо окна смотрели на реку, то есть на запад, в противоположную от лучей утреннего солнца сторону. Зато вид на город представлялся замечательным, если открыть створки окон, разумеется: рамы были забраны толстым мутноватым стеклом.

Вадильфар, на чье дежурство выдался визит снизу, довольно тихо для гнома в латах слез со стула и двинулся к люку. Плащ Вилезия на кровати зашевелился, сумеречный гоблин проснулся мгновенно.

— Кто там? А? Мадам Дюваль?

Вадильфар из Криксенгорма открыл люк и аккуратно помог старушке подняться.

— Вам… нужно… уходить… — пересиливая одышку, выдала хозяйка дома. Она явно торопилась, поднимаясь наверх.

— Мы собирались покинуть сию гостеприимную обитель через несколько часов, мадам, — Тобиус быстро "перетек" из горизонтального положение в вертикальное, — к чему такая спешка?

— Сейчас… фух! Сейчас ко мне забегал соседский мальчишка. Шарль, славный малый… фух, приносит мне свежий хлеб по утрам… фух, чтобы я сама не ходила. Он сказал, что встретил возле пекарни своего… фух, приятеля. Тот сын сапожника но… фух, устроился посыльным в ратушу и… фух, нос выше облаков задирает. Похвастался Шарлю, что ему выдали важное… фух, задание. В город час назад въехал поезд… фух, и прямиком к ратуше. А в поезде том сплошь монахи о черных рясах и воины с молотами. Фух. Они к мэру без приглашения вошли через все посты стражи… фух, а через минуту посыльного отправили сюда, следить за моим домом и постояльцев высматривать.

— Нас, что ли? — насупился Вадильфар.

— Шарль короткой дорогой сюда бросился, чтобы посыльного обогнать, добрый, умный мальчик, предупредил меня только что, — молвила старушка, сумев наконец-то восстановить дыхание. — Это Инвестигация, вам нужно бежать!

Возникло минутное оцепенение, в течение которого все смотрели на волшебника, чье лицо затвердело, на лбу застыли вертикальные морщинки, губы сжались в тонкую линию, а глаза сощурились.

— Собираемся и немедля уходим.

Тобиус уже был почти готов, он спал, не раздеваясь, отчего его одежда помялась и была не особо свежа. Натянув сапоги, покрытые чехлами, дабы не привлекать взглядов к дорогому материалу, маг закинул на плечо дорожную сумку и надел свой синий плащ. Гоблин бросился вниз, ступая совершенно неслышно даже по скрипучей лестнице, гном терпеливо ждал у люка, а волшебник приблизился к домовладелице и аккуратно взял ее за сухую маленькую ручку.

— Мадам, на мне нет вины перед Инвестигацией, хотя я и вынужден избегать встречи с ней. Но вы ведь знаете, какая кара ждет любого, кто словом или делом препятствует работе Святого Официума? Почему вы нам помогаете?

Бесцветные усталые глаза поднялись на волшебника, и голос мадам Дюваль зазвучал тихо-тихо.

— Прожив всю жизнь в Архаддире, я не забыла, что родилась в богобоязненной Соломее. Когда мне было десять лет, через наши земли проскакала пегая кобыла, и многие слегли в сырую землю. Братья святого Якова боролись с хворью как могли, отвоевывали у нее города, но самих братьев не хватало, и без их помощи деревни вымирали. Наша тоже опустела бы, но из Архаддира пришел человек, волшебник, имевший целительские знания. Мой отец и братья уже были мертвы, но меня и мою маму он спас, как и многих других, после чего ушел. Спустя семь лет, поехав с отчимом на ярмарку в город, я увидела своего спасителя на городской площади привязанным к столбу над кучей хвороста. Его приговорили к сожжению за бесправное сотворение чар в землях Соломеи. За что? За то, что он спасал простолюдинов, которые тщились достучаться молитвами до милосердного сердца Господа-Кузнеца? — Наверное, от тех воспоминаний мадам Дюваль пустила бы слезу, если бы еще могла, но увы, она не плакала уже много лет. — Тогда я поняла то, что изменило жизнь простой пейзанки навсегда, — Господь милостив, и он посылает своим детям помощь, порой в облике монаха-лекаря, а порой в облике волшебника-целителя. Все мы — его дети. Но те из нас, что берутся служить ему, порой думают, что им лучше ведома его воля, и они творят злое. Церковь свята только на словах. Своему спасителю я ничем не смогла помочь, он горел и кричал, кричал и горел. Возможно, вам я смогу вернуть долг, причитавшийся ему, мэтр.

Капюшон гоблина показался в отверстии люка.

— На улице крутится тощий парень с длинным носом, по виду полный олух.

— Усыплю и пройдем мимо, — решил Тобиус, — прощайте, мадам.

Волшебник поцеловал старушку в лоб и начал спуск по лестнице, но на середине пролета замер — снизу раздался громкий требовательный стук:

— Именем Святого Официума, откройте!

Троица замерла в замешательстве, но вдруг раздался ответ, громкий и дребезжащий:

— Иду-иду!

— Именем Святого Официума, немедленно откройте дверь!

— Подождите! Я старая больная женщина, я уже не могу прыгать по ступенькам как горная козочка! — Мадам Дюваль начала медленный и осторожный спуск. — Я постараюсь их задержать, а вы придумайте способ бежать.

Троица вернулась на мансарду, и Вадильфар принялся двигать мебель, чтобы придавить люк. Волшебник приказал ему немедленно прекратить это безобразие и вернуть все как было.

— Что будем делать, господин? — спокойно спросил Вилезий, в одно движение натянувший на свой лук тетиву.

— Мы не будем стрелять в слуг Святого Официума, это точно. Мы вообще не станем им вредить.

— Значит, бежим? Телепортируете нас куда-нибудь? Например, в порт?

— Как только я это сделаю, церковники выломают дверь и ринутся сюда, втоптав нашу милую хозяйку в пол, а потом в городе зазвучат колокола, и поднимется тревога, и в порту, и на всех воротах будет известно, что человек-маг, гном и гоблин не должны покинуть Фельен. А потом, как круги по воде, наше описание разойдется по всей стране. Бежишь от Инвестигации — значит, виновен. Все равно в чем, виновен по умолчанию.

Объясняя все это, Тобиус одновременно строчил обычным пером на клочке бумаги. Закончив, он высушил чернила так, чтобы казалось, будто послание было написано давно, положил бумажку на стол и, придавив ее парой серебряных монет, метнулся к одному из окон, что имелись в черепичном теле крыши, чтобы распахнуть створки. По воле мага в мансарду проник прохладный утренний воздух, который вытягивал из кроватей тепло, дабы казалось, что постояльцы поднялись и ушли уже давно, а не вскочили на ноги несколько минут назад.

— Ко мне!

Живая рука ухватила гоблина за шиворот, а за бронзовую уцепился гном. Тобиус выпорхнул наружу, поддерживая себя мыслесилой, но изрядно кренясь вправо из-за Вадильфарова перевеса. Троица перемахнула через улицу и очутилась на соседней крыше. Волшебник сгрузил свою живую ношу, развернулся и с видом высочайшей сосредоточенности заставил створки окна аккуратно закрыться и даже задвинул щеколду.

— Слава Господу-Кузнецу, за те годы, что я жил без руки, мне пришлось овладеть тонким телекинезом, и теперь это окупилось сполна. Телекинез — низшее проявление магии, если использовать его аккуратно, то даже натренированный магоборец заметит, только находясь вблизи. Аккуратно, но быстро убираемся отсюда, скоро они поднимутся и обыщут мансарду.

Путешествие по черепичным крышам Фельена оказалось делом весьма тяжелым, поскольку беглецы не являлись кошками. И если гоблин с человеком кое-как справлялись за счет немалой ловкости, то гном в полном латном доспехе, с огромным щитом и рюкзаком на спине ломал керамику под ногами при каждом шаге и все время норовил сверзиться на улицу, вызвав сход черепичной лавины. Тобиус постоянно подстраховывал Вадильфара, пока они не нашли подходящий пустой тупичок, чтобы незаметно спуститься вниз.

— Что будем делать? — спросил Вадильфар, с облегчением ощущая под ногами надежную твердь.

— Исходить из худшего. — Тобиус поменял цвет своего плаща на неприметный бурый и пониже натянул капюшон. — Ума не приложу, зачем бы мы понадобились инвестигаторам, но будучи волшебником, я предпочту как можно дольше держаться от них как можно дальше…

— Говорят, что за прошедшие пять лет вас искали абсолютно все более-менее влиятельные силы Вестеррайха, господин, и Инвестигация одна из них. — Гоблин громко высморкался в кучу мусора под одной из стен тупичка.

— Несвоевременное замечание.

— Но если предположить, что церковники только сейчас точно установили ваше местоположение, то все логично. В Ривене вы были под защитой Академии и королевской семьи, в Ридене вас защищали стены Ардеграна, положение инкогнито и, скажем прямо, симпатия нашего короля тоже. Но теперь мы в Архаддире, где у Церкви существенно больше возможностей. Папская Область рядом. Остается только понять, как они узнали, что мы появимся здесь, и когда? Ведь пока бушевала буря, на дорогах было легче утонуть, нежели по ним проехать, но вот все кончилось — и они тут как тут.

— Непогода застала их в пути, — согласился Вадильфар из Криксенгорма, — а значит, они узнали о нас, еще когда мы плыли по Налю и выслали в Фельен своих людей. Так что делать-то будем?

— Надо разделиться, — сказа Тобиус, и подумал, что это было не лучшее предложение от человека, который должен стараться не вызывать подозрений у попутчиков, — если нас будут искать, то троих: человека, гнома и гоблина. Вы оба весьма приметные типы, но по отдельности у нас будет больше шансов выбраться.

— Допустим, — натянуто отозвался Вилезий Вильтгрин, — что мы разделимся и сможем выбраться. Где встретимся? Лично я не особо знаком с землями Архаддира, а уходить надо тоже врозь, наверняка ведь и по дорогам искать будут…

— В "Духе приключений" сойдемся, — предложил гном. — Все равно нам туда и надо. Путь ведь как должен был идти по реке на корабле, до самого Парс-де-ре-Наля, но если вы не бывали в этом городе, то скажу вам так: он огромен, и найти там что-то очень трудно, но потерять — проще простого. Однако есть одно приметное местечко, которое вы оба отыщете без особого труда…

Гном подробно описал постоялый двор "Дух приключений", который находился буквально на самых окраинах архаддирской столицы на правом берегу, если подниматься по течению, прямо у воды. Он заверил, что пройти мимо этого заведения не сможет даже слепой.

— Там не опасно?

— Господин Солезамо, там собираются люди, которым лучше не заглядывать в глаза, а то и кинжалом в печенку можно угоститься. Вы сами как думаете? Но местечко приметное. К тому же самые подозрительные личности там ни у кого подозрений не вызывают, шумные авантюристы со специфической репутацией… да что я тут рассыпаюсь в описаниях? Вы в Парс-де-ре-Нале были? Вы по Архаддиру путешествовали? Можете придумать еще какое-нибудь место, чтобы все мы его нашли и не заблудились?

Молчаливое замешательство показалось гному красноречивым ответом.

— Решено, собираемся в "Духе приключений", а что дальше делать — посмотрим…

— Нужно будет встретиться со связным, — поправил гоблин, — который устроит нам встречу с агентами Тайного кабинета. Мы уже сильно опаздываем, но я уверен, нас будут ждать в городе. Так что, расходимся?

Троица некоторое время молча стояла в тупике, никто не спешил. Тобиус как-то странно колебался — да, телохранители, приставленные, чтобы следить за ним, проявили очень похвальную гибкость ума и приняли необходимые решения, но серый маг как-то не спешил уходить первым. Он уже начал подозревать себя в том, что немного попривык к этой компании, когда Вадильфар из Криксенгорма пожал блестящими металлом плечами и зашагал прочь, бросив напоследок:

— Удачи вам, господин Солезамо, вы уж постарайтесь не пропасть. За тебя, моховик, не волнуюсь, такое, как ты, везде без мыла проскользнет.

— Иди-иди, паршивый подземный карл, — проворчал из глубин капюшона гоблин.

Они остались вдвоем и еще немного помолчали.

— Вообще-то мы нарушаем все данные нам указания относительно вас, господин Солезамо, — наконец проговорил Вилезий, растягивая звуки и тем самым выдавая свои сомнения, — но Инвестигация в расчет не входила. Надо уметь адаптироваться к внезапному изменению обстоятельств, иначе смерть… Вы ведь не подведете нас?

— Я обязался исполнить это поручение, и я это сделаю. Или сдохну. Слишком многое на кону, верно?

— Да. Не мне, простому солдату, рассуждать о подобном, но я все же скажу, что ваше поручение носит… глобальный характер. То есть от того, справитесь вы или нет, зависит политическая обстановка в Вестеррайхе.

— А мы уже опоздали на две недели. Вилезий, я просто чувствую, как ты давишь на меня, скручивая в тугую пружину.

— А и верно, не стоит вам расслабляться, господин Солезамо. Удачи.

Гоблин согбенной фигуркой выскользнул из тупичка, кутаясь в темно-серый плащ, в который не так давно облачился вместо пятнистого "лесного".

Тобиус вышел последним, глубоко натянув на голову капюшон и опираясь на посох — простой деревянный, с обитой металлом пяткой, не очень прямой, не очень длинный, зато прочный и неприметный. Притворно хромая на правую ногу, он побрел по улицам Фельена, и взгляды окружающих не задерживались на его блеклой фигуре. Так волшебник добрался до припортовых районов, а затем и до самого порта.

В царившей округ кутерьме укрыться от лишних взглядов было несложно, главное условие скрытности заключалось в движении, ибо порт кипел жизнью от снующих туда-сюда строителей и телег со стройматериалами, просто так никто на месте не топтался и из общего потока не выпадал. Выбрав удобное место с видом на причалы, он притворился, что вытряхивает из сапога камешек, привалился плечом к стене строившегося дома и стал выглядывать гукор. Корабль казался подлатанным и готовым к отплытью, капитан стоял на носу, сцепив руки за спиной, а рядом с ним маячила фигура в черном плаще с капюшоном. На груди у чужака поблескивала цепочка с энколпионом в виде символа Святого Костра.

— Сколько же вас набилось в этот пропахший гниющими водорослями городок? — пробормотал Тобиус, натягивая сапог.

Его внимание привлекло небольшое нарушение человеческого потока слева, где по отстраивающейся улице шагал мужчина, на голову возвышавшийся над прочими. Обритый по-монашески гигант медленно вертел головой, на его широком карминовом поясе висел массивный молот, а под белой рясой угадывались очертания брони. Монах Ордена святого равноапостольного Иоанна даже не пытался скрыться. Хотя спрятать такого монстра среди простых людей было не легче, чем акулу на прилавке с сельдью, — неизвестно, чем кормили своих послушников старшие монахи ордена, но те всегда вымахивали под семь футов.

Стараясь не совершать опрометчивых действий, волшебник пошел прочь. Инвестигаторы уже были на судне, и не стоило сомневаться, что, задержавшись в порту, он приметил бы еще не одного клирика с внимательными глазами. Подобраться к самой воде незамеченным оказалось трудно, многие причалы были разрушены, река оставила на берегу множество больших и малых камней, горы гниющих водорослей и ила, который еще не успел окончательно высохнуть и затвердеть, однако взвалив на плечо пустую корзину и делая вид, будто он несет тяжелый груз, волшебник смог осуществить задуманное. До самого последнего момента его никто не окликнул и не остановил, а когда быстрый поток оказался у ступней, Тобиус нырнул в Наль без всплеска.

Быстрым и напористым ручейком музыка скрипки лилась по общему залу и, сказать откровенно, была слишком хороша для мелкого трактира, у которого даже вывески не наблюдалось. Немногочисленные клиенты, с вечера отдавшие по паре медяшек за спальное место прямо на скамьях, просыпались от ритмичного мотива и запаха растапливаемых печей, день за окном обещал быть жарким и светлым, как положено летнему дню. Не все спешили во двор к подвесному умывальнику, чтобы привести себя в порядок перед завтраком, один из ночевавших в трактире путников сидел на месте с тревогой в глазах и серовато-белым лицом, словно от великого страха.

— Месье, что будете есть? — вошедший с кухни, потягиваясь, разносчик замер возле стола. — Месье, вы как себя чувствуете?

— Отлично, как будто мне вновь двадцать пять, — хрипло отозвался человек, чьи волосы, усы и борода были седы.

— Шутите? Вы бледны как смерть, месье, может, вам воды?..

— О… да, думаю, вода решила бы все мои проблемы, но лучше все-таки чаю, да покрепче.

Когда разносчик вернулся с большой дымящейся кружкой темного до черноты отвара, клиент уже не выглядел так ужасно. Он причесал усы, собрал воедино растрепанную бороду, зачесал волосы назад, а главное, морщинистому лицу вернулись краски жизни.

— Если доживешь до моих лет, то поймешь, что каждый прожитый день — это еще одна маленькая победа. Но в боях порой так прихватывает сердце, что кажется — все, конец. Однако я еще поживу! Хороший чай! Так что там на завтрак?

Старик сделал заказ и принялся опустошать огромную сковороду с яичницей и беконом, макая хлеб в горячее масло и желтки. Он запивал трапезу крепким чаем и кричал скрипачу, чтобы тот играл свою задорную музыку, раз за разом, обещая щедро наградить после завтрака. Вскоре к трапезе присоединились и другие гости, а когда некоторые из них уже стали покидать трактир, в общий зал ввалился, шатаясь, человек.

По виду то был пейзан, невысокий, очень толстый, в льняной, пропитанной потом сорочке и вязаной жилетке, со старой шляпой, съехавшей на затылок. Тугощекое лицо лоснилось от влаги, волосы слиплись, а в лихорадочно блестящих глазах плескался страх. Пейзан прошел к стойке и, привалившись к ней, заказал большую кружку пива. Завязалась тихая беседа между ним и содержателем трактира, а седобородый старик, шуровавший куском хлеба в опустевшей сковородке, стал делать это медленнее. Прерывая и без того сбивчивую речь прикладыванием к кружке, пейзан поведал хозяину короткую и весьма печальную историю. Когда этот странный посетитель направился к выходу, старик уже накидывал на плечи плащ. Он заплатил хозяину положенное и щедро сыпанул меди с проблесками серебра скрипачу, после чего вышел вон.

Яркое солнце после сравнительно темного помещения безжалостно ударило по глазам, и старик споткнулся, но не упал, а обернулся, ругаясь, и поправил съехавший на глаза капюшон.

— Месье, стойте! — Быстрой походкой он догнал пейзана, который уже залезал на козлы, и ухватил его за плечо.

Простолюдин испуганно отшатнулся и прижался к борту телеги спиной. Седовласый был намного выше и шире в плечах, да и вообще производил впечатление человека, который умеет раздавать тумаки, — это чувствовалось в его движениях, стойке.

— Я невольно подслушал то, что вы рассказали внутри. Хочу помочь.

— П-по-помочь? Вы человек Церкви? — немного восстановив самообладание, спросил тот.

— Скорее я человек околоцерковный, пилигрим, бродящий по королевствам Вестеррайха от одной святыни к другой. Возможности мои ничтожны, но до города, в который вы едете, не менее двух дней пути, а обратная дорога займет еще два дня. Кому будет хуже, если я попытаюсь сделать хоть что-то?

Глаза пейзана бегали из стороны в сторону, он остерегался смотреть долговязому старцу в лицо.

— Оно верно…

— Подскажите дорогу к… откуда вы едете?

— Шем-ду-Махгритэ, месье.

Вскоре телега уже мчалась прочь, оставляя за собой пылевой шлейф, а Тобиус двигался по обочине дороги в противоположном направлении, ему надо было немного вернуться назад, сойти на побочную дорогу и направиться к деревне. Как и в прежние времена, шаг магистра был широк и скор, он мог так идти весь день, останавливаясь лишь на быструю трапезу в теньке либо на оправление естественных нужд, благо выносливости Тобиусу было не занимать. Волшебник мерил свой неожиданный путь шаг за шагом, вдыхая запах нарождающегося зноя, полевого разнотравья и обдумывая мысли не самые радостные и не самые легкие.

Прошлой ночью, расположившись на оплаченной скамейке, он видел сон, а точнее, кошмар, в котором, как в поганом ведьмовском котле, бурлили его страхи, помешиваемые усердием Шепчущего. Началось, как часто это бывало, с темноты, которую живой кровоточащей раной рассекала красная комета. Тобиус ненавидел эту вестницу бед, взошедшую на небосвод без малого десять лет тому назад в очень памятный для него день. Она напоминала магу о том, что он пережил, чего это ему стоило, и что произошли события, объяснения которым до сих пор не появилось. Тогда Тобиус, как он сам верил, пробился в Астрал. Первым за тысячи лет оказался связанным с величайшим источником магической силы из всех возможных, что и пугало, и воодушевляло одновременно. О том он никому так и не рассказал, отчасти боясь быть принятым за безумца, отчасти потому, что если бы ему поверили, волшебник мог до конца жизни лишиться свободы и стать подопытной крысой для старших магов. Никто из них и не вспомнил бы о ценности свободы воли, если бы на кону стоял Астрал.

Вслед за кометой пришел иной образ: чудовище, не человек и не дракон, а нечто человекоподобное с драконьей головой, укрытое алой чешуей и сверкающее янтарем очей. Оно наполнило мрак черным пламенем, хотя как такое возможно, Тобиус не взялся бы объяснить, — а после огромные челюсти сомкнулись. Волшебник попал в железный мешок, раскаленный докрасна, и там, в озере кипящей ртути, он вновь увидел Ворону. Райла протягивала к нему изрезанные руки, из ее глаз текла ртуть, а изо рта — кровь.

А потом кто-то ударил его в спину с криком: "Не смей поддаваться! Не позволяй им властвовать в твоих снах!"

Проснувшись в поту, белый от ужаса и с сердцем, рвущимся из груди, он долго не мог прийти в себя, а потом, когда самообладание вернулось, принялся глушить обрывки ночного кошмара едой, питьем и музыкой. Тогда он пошел бы на все, лишь бы не чувствовать и не слышать… чего? Райла не проронила ни звука в этом кошмаре, все заглушал рокот железного мешка, в котором кипело ртутное озеро. Но Тобиус знал, что она молила о помощи.

Шествуя по аккуратной дороге, размеченной колеями от тележных колес, а также местами удобренной овцами и коровами, волшебник невольно думал о том, чем же он тут занимается. Случайно услышав историю, рассказанную тем пейзаном, он поддался импульсу и свернул с большака. При том что посланцы Радована Карапсуа давно должны были встретиться с агентами Тайного кабинета в Парс-де-ре-Нале, при том, что время не терпело, он опрометчиво позволил себе отвлечься от миссии, даже не стараясь ответить на вопрос "зачем?". Собственно, ответ и не был нужен, он был нежеланен.

С тех пор как Тобиус лишился Путеводной Нити, он блуждал в потемках своей жизни, будто собака, лишившаяся хозяина и больше не знающая, как ей быть с обрушившимся укладом мироздания. Сначала его поступками руководил страх, он бежал и прятался, раненый и дрожащий, слишком испуганный, чтобы спать, а потому падающий в обмороки от изнеможения то там, то тут. Потом, устроившись в Пьянокамне и зализав раны, он почувствовал, что страх отпускает его… в отличие от боли, которая словно дала клятву верности и осталась рядом. Боль искалеченного тела породила ненависть, которая усиливала жажду мщения. Глупо мотыльку пытаться отомстить дракону, глупо до смерти, но что делать, если злой огонь лижет изнутри грудь и живот, яростно ревет в ушах и не дает покоя? Теперь серый магистр шел по своей странной жизни, ведомый лишь лютой ненавистью и желанием отомстить обидчику. Мысль о том, что лишь это и осталось ему, лишь эта мрачная, горькая и лишенная всякого благородства доля пугала Тобиуса не меньше, чем ночные ужасы, подаренные Шепчущим. Дабы преодолеть страх, волшебник пытался найти что-то еще, что-то, что должно было остаться от прошлой жизни, в которой он считал своим долгом… нет, своим призванием, служение людям.

Нельзя проходить мимо тех, кто взывает о помощи, думал Тобиус, коли можешь попытаться сделать хоть что-то, иначе им останется только отчаяние. А он достаточно распробовал вкус отчаяния, чтобы никому такого не желать.

Справившись о правильности своего направления у пастуха, приглядывавшего за коровьим стадом, Тобиус вскоре уже мог видеть приближающуюся деревню Шем-ду-Махгритэ, чье название в переводе с архаддирского означало Ромашковое Поле. Пасторальная местность вокруг была живописна: изумрудные луга, густой лес, начинавшийся в отдалении, чистое озеро, через которое протекала река, также делившая поселение на две части, обширные пастбища и засеянные поля. Нигде, впрочем, не наблюдалось особого засилья ромашек. Деревня Шем-ду-Махгритэ явно стояла на этом месте не первый век, она была одета в камень и потемневший от времени кирпич, чем напоминала не деревню, а скорее маленький городок без крепостной стены. Вдоль русла реки, взятого в тесные объятья высоких каменных фундаментов, высились фахверковые дома, имелась большая церковь с колокольней, высокие заборы дворов образовывали сложный рисунок улочек, взбирающихся на холмы и спускающихся вниз. На черепичных крышах сверкали флюгеры, а некоторые дома иначе как особняками язык не поворачивался назвать, и все это являлось типичным архаддирским поселением, наверняка не самым большим и богатым. В Ривене такие села встречались в центральных областях, поближе к столице, имели, как правило, не менее одной каменной стены по периметру и считались зажиточными.

Оставив за спиной окраины, где раскинулись фермерские угодья, волшебник двинулся по улочкам, засыпанным мелким гравием, хрустевшим под подошвами. От реки шла прохлада и запах водорослей, но кирпичные стены и заборы успели порядочно накалиться и теперь сами источали жар; в закрытых садах шелестели листвой фруктовые деревья, а к обычным деревенским запахам прибавились и цветочные ароматы. Особенно навязчивым и неприятным был один, приторно сладкий, но не лишенный какой-то особой нотки горького миндаля. Вскоре маг заметил источник этого доминирующего аромата — по стене одного из домов расползался колючей лозой куст монастырской розы, весь в хищно загнутых шипах и маленьких бутончиках темно-красного и лилового цвета. Вблизи этого растения запах становился невыносимо приторным, так что Тобиус решил посторониться. Шагая дальше, он все чаще замечал на заборах, домах и клумбах заросли этого неприветливого плетнистого растения.

Залитые солнцем улочки были преимущественно пусты, что не странно, ибо лето — пора работы, а деревенский быт не терпит лентяев. Местные жители, должно быть, отправились в поля и на выгон скота еще засветло. Все это вдруг напомнило серому магистру тот безумно далекий, но навсегда оставшийся в памяти летний день, когда он появился перед входом в деревню Под-Замок, крохотное аккуратное поселение в самой глуши пограничных лесов Ривена. Лето, солнечный жар и зной.

Выйдя на крохотную площадь, выложенную булыжником, он отер со лба пот, приложился к фляжке с водой и направился к распахнутым дверям церкви. Вытянутое здание храма встретило его спасительной тенистой прохладой молельного зала, пропахшего ладаном и потом. Тобиус ожидал, что святость божьего дома навалится на него удушающей волной и лишит сил, как это бывало с волшебниками в святых местах, но неприятные ощущения оказались незначительными. Он почувствовал давление святости, но не всецело и не так ужасно тяжело, как, например, при визите в кафедральный собор Ордерзее.

Звук шагов гулким эхом раздавался под высоким потолком, пока маг шествовал между рядами пустовавших скамей. Он опустился на колени перед алтарем, на котором неизвестный резчик создал деревянную скульптуру Молотодержца в день его сожжения. Древесина давно потемнела, и по ней местами пролегли заметные трещины, но эти мелочи не мешали восхищаться тем, что мастер вложил душу в свое творение. Обращенные к Небесам глаза мессии полнились скорбью и смирением, пока вырезанные в невероятных изгибах языки огня глодали его ноги. Тобиус сотворил на себе знак Святого Костра и прочитал придуманную им еще в детстве молитву:

— Дай, Господи, крепкого здоровья и долгих лет родным нашим и близким. Не оставь нас, Господи, без помощи Твоей впредь, как не оставлял прежде. Прости нас, Господи, что не всегда идем путями, коими заповедовал Ты нам идти. Укрепи нас, Господи, в вере, и наставь на пути истинные. Позволь нам, Господи, жить в достоинстве и достатке, питаясь от честных трудов наших, отведи от нас взоры лихих людей, одари благословением Твоим в новых начинаниях. Прости, Господи, прегрешения земные и прими в Оружейную Твою души родных наших и близких, кои уже покинули сей бренный мир, и да пребудут они подле Тебя во веки веков. Аминь.

Поднявшись, маг заметил, что приватность его беседы с Господом-Кузнецом была несколько нарушена. У левой стены залы замер, сжимая перед собой метлу, мальчишка в одеяниях храмового служки.

— Мне нужен священник.

Последний нашелся в крохотном садике при храме. С площади это уютное местечко скрывал забор, но после того как служка предупредил святого отца и получил разрешение, Тобиус был проведен внутрь. Все вокруг утопало в аромате цветочных кустов и зелени фруктовых деревьев. Над одной из клумб с лопаткой в руках трудился, сидя на корточках, человек в рабочей одежке, испачканной землей и, судя по запаху, немного удобрениями. Он с кряхтением выпрямился, оказавшись не сильно высоким мужчиной под сорок, худощавым, но с большой головой, обритой в круг, безвольным подбородком и выдающимся горбатым носом истинного архаддирца.

— Отче.

— Отец Эмиль Сарга, — представился священник, — а вы?

— Дидье Фрассон, — представился Тобиус.

— Какой странный едва уловимый акцент. Из какой вы провинции, сын мой?

— Я родился на севере, отче, во Фломани, но мать была из западных дильгийцев, от этого и акцент, сколько ни пытался избавиться, все тщетно, — продолжил лгать Тобиус, радуясь, что фактически не находится под сводами храма. Хотя могло статься, что сад разбит на святой земле.

— Понятно-о-о, — не то чтобы совсем уверенно протянул священник. — И что же привело вас сюда?

— Отче, последние несколько лет я посвятил паломничеству, живу в походах от святыни к святыне, грежу мечтами о том, что когда-нибудь узрю светлый град Йершалаим, и вся моя жизнь течет по давно неизменному руслу, но прошлой ночью случилось чудо! Ангел явился мне во сне и повелел направить стопы сюда, в Шем-ду-Махгритэ, ибо в моих силах справиться с бедой, постигшей ваш прекрасный край.

Услышав об ангеле, отец Эмиль слегка переменился в лице, но явно не в лучшую сторону. Его подозрительность ощущалась едва ли не кожей, одна из бровей скептически приподнялась, а голова склонилась чуть набок, что вкупе с прищуренными глазами кричало: "Не верю". Впрочем, будучи божьим человеком, он не мог моментально возопить это вслух.

— Вас посетило откровение?

— Иначе не сказать.

— И ангел велел вам идти сюда, чтобы?..

— Девочка. Он сказал, что я должен попытаться помочь ей, приложить все силы.

Услышав о девочке, священник совсем немного оторопел.

— А… что-нибудь еще ангел вам сказал?

— Нет, отче, я бреду в потемках, выискивая крупицу света.

— Надо же. Такой молодой человек, а уже так тесно приобщились к вере. Похвально, но так необычно в наши лихие времена.

Тобиус мысленно обозвал себя последними словами. Он так привык носить личину в последнее время, что не подумал о том, что, при входе в храм ложная внешность растает в мгновение ока, а ведь это было естественно! Священник явно видел настоящее лицо, и, несомненно, глаза мага. Люди замечали их необычную природу реже, чем можно было бы ожидать, но уж если замечали, то больше не забывали. Эти мысли пролетели в голове Тобиуса мгновенно, однако бледное лицо осталось невозмутимым, и он взял себя в руки. В конце концов, не ошибается лишь тот, кто ничего не делает.

— На то есть причина, отче. Когда я был еще в утробе матери, та стала жертвой проклятья богомерзкой ведьмы. Тварь схватили и сожгли, а матушка моя перешла под защиту Святой Церкви и родила меня на святой земле. Лишь потому облик мой не стал совсем ужасным, обошлось глазами. Сызмальства мне рассказывали об этом, и, преодолев порог отрочества, я решил посвятить себя вере, но прежде чем идти в послушники, захотел пуститься в паломничество. Когда-нибудь я увижу светлый град Йершалаим, а вернувшись, пойду учиться к братьям святого Якова.

Ложь придумывалась быстро и ладно, а говорил Тобиус непринужденно, что не способствовало лишней подозрительности.

— Проводите меня, отче, я не знаю, куда идти дальше, и в дом божий явился за указанием пути.

Верующий человек, сразу не принявший историю появления желтоглазого "паломника", не смог, однако, найти причину, чтобы отказать в просьбе. Сама ситуация была необычна, так что готовой манеры поведения не существовало. Отцу Эмилю потребовалось немного времени, чтобы сменить рабочую одежку на священническую сутану, после чего он вышел на дышавшие зноем улочки Шем-ду-Махгритэ.

Сердце этого поселения составляли обширные дворы, которые за несколько веков существования превратились в малые подобия настоящих замков. Конечно, там были лишь большие дома вместо донжонов, часто в несколько этажей, хозяйственные пристройки вместо казарм, прочные заборы вместо крепостных стен и клумбы вместо рвов, но какой-то уютный дух "замковости" в них жил. Ворота одного из тех дворов, к которому привел священник, были распахнуты, и присматривал за ними одинокий пейзан с жердиной, сидевший в тени раскидистого сливового дерева. Охранник быстро встал и поклонился, сняв перед клириком замызганную треуголку, а на вопрос о хозяине указал на увитую стеблями монастырской розы беседку.

— Я переговорю с месье Летье сперва, а вы постойте здесь, сын мой. Он человек крутого нрава, подозрительный и резкий, не любит чужаков, так что…

— Не нужно лишних слов, я подожду.

Тобиус остался стоять на солнцепеке, прекрасно понимая, что сейчас святой отец подготовит местного хозяина к встрече с явно сомнительным типом, наверняка шарлатаном и авантюристом, явившимся в надежде поживиться на чужом горе. Что ж, молодец, человек божий, ведь мир, каким он должен быть по заветам Молотодержца, и мир, который есть на самом деле, — это, увы, два совершенно разных мира. Наивные выживают редко.

— Подойдите, сын мой.

Тобиус пошел вперед, готовясь окунуться в неприятную приторную сладость цветочного аромата, но зря — маленькие черные бутончики роз не пахли, а при ближайшем рассмотрении оказалось, что обвивавшие беседку заросли мертвы, высохли без достаточного количества воды либо же были неосмотрительно политы утром и погибли, когда летнее солнце перегрело напитавшую их влагу.

В беседке за круглым столиком сидел немолодой широкоплечий мужчина с совершенно седыми волосами до плеч, сильно загорелым морщинистым лицом, покрытым щетиной, недобрым взглядом и огромными кулаками. Простая одежда пейзана, потная рубаха, вязаная жилетка, бриджи, длившиеся чуть ниже колен, и пыльная обувка из толстой кожи; темная широкополая шляпа лежала на столешнице.

— Паломник? — грубым голосом произнес месье Летье. — По виду — урожденный головорез. Морда недобрая.

— Вы тоже не образец небесной красоты, месье, — насколько получалось вежливо, улыбнулся волшебник, — но все мы таковы, каковыми были созданы Господом-Кузнецом. Это не значит, что мы не должны стараться быть лучше, — должны, и еще как. Однако со своей рожей я ничего поделать не могу, так что несправедливо судить меня лишь по ней. "Судите их по делам их", - так сказано в Слове Кузнеца. Правда, отче?

— М-м, — священник неуверенно повел плечами.

— Ты знаешь, что произошло с моей дочерью? — спросил Летье.

— Вы и сами не знаете, — Тобиус без приглашения сел, чувствуя, что собеседник ему выпал из тех, которые уважают напор, а не изысканные манеры, — но подозреваете одержимость демоном. Это надо уточнить.

— А ангел тебе разве не все напел, что положено знать? — прямо и с явным вызовом спросил местный хозяин.

— Полагаю, что слуга Господень рассчитывал на вашу помощь. Все, что я знаю, — это то, что должен попытаться помочь…

— Вот как? Позволь спросить, зачем тебе это? Ты ведь знаешь, что я никаких наград за помощь не обещал?

— Лучшая награда для меня — это понимание того, что я смог совершить богоугодное дело, — ответил Тобиус и тут же понял, что допустил ошибку.

Летье относился к той породе людей, которые считали, что всему есть своя цена, и цена эта должна быть уплачена. Такие люди не принимали и не уважали дармовщину, никогда и ничего не делали задаром, а тех, кто провозглашал противоположные сему мировоззрению суждения, считали либо дураками, либо жуликами. Первыми Летье брезговал, вторых — презирал. Он сморщился от слов мага, словно куснув неспелого лимона, и уже набрал в грудь воздуха, чтобы отборной бранью погнать чужака вон, но Тобиус быстро продолжил говорить.

— Ладно, забудем об этом бреде. Еще не хватало, чтобы ангелы водили беседы с таким паскудным грешником, как я. — У отца Эмиля от этих слов глаза на лоб полезли, он, конечно, был практически уверен в неискренности чужака, но не ожидал, что тот так бесцеремонно разоблачит сам себя. — Я случайно узнал о вашем горе и поспешил сюда в надежде помочь, ибо у меня есть небольшой опыт в общении с потусторонними тварями. Дабы сие не было истолковано превратно, поясню — я с ними сражался и даже побеждал. То, что вы послали человека за савлитом[43], - это правильно, однако успеет монах приехать или нет, мы можем лишь гадать и молиться. Дайте я взгляну на девочку, возможно, мне удастся помочь.

Отец Эмиль повернулся к хозяину и быстро зачастил, но тот остановил его, подняв широкую, как лопата, ладонь. Безусловно, священник имел авторитет в Шем-ду-Махгритэ, как и полагалось защитнику душ человеческих, но и сам Летье являлся человеком достаточно властным.

— Зачем? — повторил он.

— Вам нужна помощь, — пожал плечами волшебник, — очень нужна. Я чувствую скорбь и страх, разлитый в воздухе. И отчаяние. Сам вдоволь напился этой горькой воды, знаю, каково это — медленно подыхать с пониманием, что никто тебе не поможет, никто не спасет. Дайте мне шанс помочь, а если преуспею, то приму любую благодарность, которую вы сочтете достойной.

Издали слышались голоса скотины, шелестела листва в лесу, шлепали по воде весла маленьких рыбацких лодочек на озере, журчала под приглядом больших фахверковых домов река, в траве на лугу стрекотали сверчки, а чужак отстраненно глядел пейзану в глаза.

— В дом, — прогудел Летье, тяжело поднимаясь и водружая на седую голову шляпу. Если священник и хотел что-то возразить на его решение, то воздержался.

Дом семейства Летье был просторным, рассчитанным на большое количество людей, однако внутри ничто не удивляло и не притягивало заинтересованных взглядов, обычный блеклый быт. Лишь ощущение тревоги и страха, словно въевшееся в стены живучей плесенью, заставляло напрячься и готовиться к чему-то недоброму. Нужная дверь находилась под охраной… нет, не так, она была забаррикадирована, и за тем, чтобы все так и оставалось, следили четверо крепких взрослых мужчин с дубинками. На лице одного из них темным пятном расплылся синяк, у другого была перебинтована рука, третий заметно хромал, а четвертый явно недавно потерял пару зубов.

— Видите эти битые рожи? — обратился к Тобиусу Летье. — Это ее работа. Отродясь никому не причинила боли, а как это началось…

— Вижу.

— Позапрошлым днем, — продолжил пейзан, глядя на забаррикадированную дверь, — когда мы шли на вознесенную службу, ей стало плохо. Она начала плакать, жаловаться на здоровье, просила отпустить ее домой, но об этом не могло быть и речи — моя жена очень набожна, к тому же мы должны были возблагодарить Господа-Кузнеца за ниспосланное нам чудо, всей семьей, без никаких. Чем ближе мы подходили к церкви, тем хуже она себя вела, теребила новое платье, чесала сквозь него грудь так, словно пыталась разодрать, кричала и лила слезы…

— Выла как тысяча безумных демонов, — внес свою лепту отец Эмиль, качая головой, — я стоял на пороге храма, встречал прихожан и видел, как малышка извивалась в руках своей матушки. Она вырвалась и попыталась убежать, месье Летье успел схватить ее за шкирку, ткань платья порвалась и стали видны ожоги на теле, там, где к коже прикасалась цепочка с нательным костерком. Она порвала ее. Потом мы пытались надеть другую, но легче было бы посадить на цепь бешеную собаку, прости Господи. — Он осенил себя знаком Святого Костра.

Пейзаны нехотя стали отодвигать большой сундук, подпиравший дверь, а сделав это, отступили, сжимая дубинки. Никто изнутри не вырвался, было тихо и страшно. Тобиус вздохнул, распахнул дверь и шагнул в темный смрад перевернутой вверх тормашками комнаты. Кто-то заколотил окна — то ли чтобы одержимая не сбежала, то ли потому, что ей не нравился свет. Глаза быстро приспособились к перемене освещения, вертикальные зрачки расширились, и как раз вовремя — волшебник успел схватить бросившуюся на него девчонку. Пошатнулся. Он представлял ее совсем маленькой, а оказалось, что все время речь шла о девице шестнадцати лет, рослой, по-пейзански крепкой и сильной. Щелкали зубы, доносились нечленораздельные рычащие звуки, и пена стекала по подбородку.

— Господь-Кузнец, Молотодержец и святые апостолы! — в ужасе закричал священник, неистово творя знак Святого Костра.

— Хватить глазеть на нее, повернитесь к хозяину, у него сейчас удар начнется!

Летье, который едва не рухнул, увидев свою дочь, двое мужчин взяли под руки и потащили в сторону, Тобиус же без размаха ударил извивающуюся и щелкающую зубами девицу левым кулаком в живот и швырнул на постель. Под его руководством священник и другие двое охранников кое-как сумели привязать одержимую, хотя та бешено сопротивлялась и норовила вгрызться им в руки.

Тобиус прошелся по перевернутой комнате, перешагивая через разодранные клочья платьев и одеяла, черепки расколоченной посуды, сломанный настенный Святой Костер, приблизился к окну и выбил закрытые снаружи ставни, отчего внутрь хлынул солнечный свет. Охранники Летье… его слуги, помощники, работники, маг не знал, кем они точно определялись, были белы, словно стояли в полушаге от собственных могил. Непрекращающиеся вопли одержимой заставляли их дрожать — смотреть на нее они и вовсе не могли.

— Выйдите во двор, подышите, вас позовут, если понадобитесь.

Наружу они рванули чуть ли не наперегонки. Только отец Эмиль остался стоять в изножье кровати, созерцая причиняющее боль зрелище.

— Когда вы видели ее в последний раз?

— Вчера вечером.

— И она уже была такой?

— Нет… нет. Она выглядела сильно больной, истощенной, не в своем уме, но… это ужасно!

Клирик говорил искренне — то, что он видел, и было ужасно: зубы девушки превратись в набор острых клыков, торчавших из почерневших десен, глаза казались парой разверзнутых гноящихся ран, на правой стороне лба вздулась крупная шишка, а на левой точно такая же шишка уже лопнула, и из нее показался кончик маленького острого рога. Вдобавок ко всему пальцы на руках и ногах одержимой начали чернеть, будто их осмолили.

— Посторожите ее, отче.

Кухня в доме семейства Летье была огромной, просторной, и по деревенскому упрощенному укладу она же являлась и столовой. Хозяин сидел на одном из тяжелых основательных стульев, и в дрожащей руке его была кружка с вином. Без слов он подвинул бутылку в сторону Тобиуса, когда тот приблизился.

— Я только что смекнул, что не пригласил гостя за стол, — едва живым голосом проговорил пейзан, — жена бы меня убила за такое. В кладовке много снеди, сыры, окорока, колбасы, ни в чем себе не отказывай, только… сам, сам. В доме больше никого нет, некому ухаживать за гостями.

— Никого? — Тобиус выглянул сквозь светлое окошко во двор, где один из помощников хозяина опорожнял желудок, стоя на четвереньках, — наверняка не столько от отвращения к увиденному, сколько от пережитого ужаса.

— Отправил жену к ее сестре, и сына следом. Она противилась, хотела быть рядом с дочкой, но это убивало мою жену, она теряла цвет и серела как труп после получаса вместе с Сабиной.

— Сабиной? Красивое имя, соломейское.

— Да, — Летье приложился к кружке, вытер рот рукавом, — моя жена из соломейских цитаро. Дочку я ей позволил назвать, но сыну дал наше, архаддирское имя. Славный мальчик мой Гийом, слава Господу-Кузнецу за него, за то чудо, которое он нам ниспослал.

— Слава… — Тобиус осекся и облизнул губы, чувствуя острое желание сделать глубокую затяжку. — Вы уже упомянули о некоем чуде.

— Что? А, да. Господь долго не посылал нам детей, а потом родилась Сабина, и мы с женой поняли, что и это благословение.

Тобиус вспомнил о семье кузнеца из Пьянокамня. В деревенских семьях во все времена редко бывало меньше пятерки детишек, а чаще их насчитывалось вдвое больше, но порой Господь-Кузнец просто не давал.

— Я ведь фермер, знаешь, довольно известный в здешних краях. У меня коровье стадо в несколько сот голов, молочная ферма, маслобойня, семейное дело. С детства Сабина за мной по ферме бегала, а я ее учил, готовил к наследованию, но семь лет назад жена родила Гийома, и уже двоих детей я стал учить, что и как. Сабина, конечно, старше, но Гийом — мальчик, и дело достанется ему, а дочь обойдется богатым приданым, как положено… так я думал до всего этого. Неделю назад моего единственного сына потоптала корова. Он заметил отбившегося от матери теленка, отвел его к стаду, а дурная телка неправильно истолковала и взбесилась. Боже, я думал, что сердце разорвется, когда увидел его еще живое, сломанное тельце. Мальчик никогда не был особо крепким, а тут… я привез из города лучших лекарей, каких нашел, но они лишь качали головами и советовали молиться, дабы он поскорее отмучился. И мы молились, но не о том, а о чуде…

— Которое случилось?

— Да! Одним прекрасным утром он оказался вновь цел и невредим. Это было подлинное чудо!

Магистр задумчиво пожевал нижнюю губу. Никто лучше волшебников не знал, насколько редко случаются чудеса, уж слишком хорошо они изучали этот вопрос на пути постижения Искусства, и Тобиус ясно понимал, что просто так ждать чуда — дело бесполезное.

— Чудеса творятся святыми подвижниками и пророками. В ваших местах такой случаем не проходил?

— Не слышал ничего по…

— Выздоровел сын — стала одержима дочь. Это не совпадение, это обмен. Если бы она просто захворала после его исцеления, я бы подумал на обычное колдовство, но одержимость… это намного хуже, это след Пекла. Ее нужно немедленно переместить в храм и провести обряд изгнания.

— Переместить? Изгнания? Но как, если она сходит с ума…

— Ее душу терзает тварь из Пекла. Если процесс не прервать, то ко времени появления савлита, он будет необратим, и ее просто умертвят… если смогут. В конце концов, нам неизвестно, что за тварь мучает ее и на что эта тварь способна…

По дому разлетелся особенно громкий душераздирающий вопль. Летье сорвался с места, опрокинув стул, но волшебник оказался быстрее и первым выметнулся из кухни. В комнате одержимой отец Эмиль, будто постаревший лет на десять, дрожащим голосом дочитывал молитву. С последними словами он облокотился о стену и тяжело задышал.

— Она… она пыталась… отгрызть себе кисть! Пришлось отвадить святым словом.

— Решено! Зовите своих людей, мы перенесем ее в часовню и проведем ритуал.

— Что? Экзорцизм? Кто будет…

— Вы, отче, — отрубил маг.

— Но я не умею!

— Я напишу вам нужные формулы, а вы вложите в них свою веру! Есть в вас вера? Советую найти, и поскорее! Ребенок еле держится!

— Но я не имею права, я непосвященный…

— Придется рискнуть.

С великой осторожностью Сабина была избавлена от веревок и тут же попыталась напасть, но Тобиус, проявляя немалую ловкость и силу, удержал ее. Он заметил черные кровоподтеки на теле девицы, сорванные ногти и кровоточащие ссадины — сущность, засевшая внутри, не щадила своей жертвы. Опытным анатомам доподлинно известно, что человеческое тело в обыденной жизни не использует все свои возможности, дабы не быть поврежденным, и лишь впрыснутый в кровь адреналин снимает эти ограничения. Одержимая демоном от них давно избавилась и теперь обладала силой, опасной для нее самой. Она брыкалась и извивалась, прилагая такие усилия, что казалось, еще немного — и обезумевшие мышцы переломают кости, к которым крепились. Маг приказал домашним людям Летье держать девицу, а сам достал из сумки маленький свинцовый коробок. Появившаяся на свет цепочка с нательным костерком была самой обычной — серый металл, блеклый и непритязательный. Священник попытался сказать, что это не лучшее решение, но Тобиус действовал быстро.

Как только цепочка оказалась на шее Сабины, одержимая замерла и обмякла со стоном.

— Пресвятые угодники! Мы пытались надеть на нее новый костерок, но она рвала цепочки и шнурки как паутину!

— Эту не порвет. Прежним хозяином реликвии был армейский капеллан, который погиб мученической смертью, сражаясь с отродьями Пекла. При жизни он не блистал благочестием, но, встретившись с демонами, нашел в себе Господа-Кузнеца. Возможно, если бы не я, он бы выжил тогда.

— А что вы сделали, сын мой?

— Случайно отвлек его в неподходящий момент. Спеленайте ее и… и…

— Погрузите в телегу, — твердо продолжил Летье, который заразился решительностью от чужака, — отвезем в церковь! Быстро, остолопы!

Зной и не думал смягчаться, солнце преодолело середину небосвода, а жара не спадала. Еще во дворе возникла заминка — лошадь, которую пытались впрячь в телегу, стала сопротивляться, испуганно прядая ушами и роняя пену с бархатистых губ. Один из дворовых чуть не получил копытом в грудь, но маг исподтишка наложил на животное чары Приручения, и оно покорилось.

Чем ближе они подбирались к храму, тем заметнее становилось волнение, охватывавшее Сабину. Она все еще была парализована, но даже при этом ее конечности подергивались, а черные пальцы скрючивались как птичьи когти, из приоткрытой пасти доносились сдавленные стоны. Когда одержимую внесли в пустой зал, она, захлебываясь слюной, зарычала и обмочилась кровью. Отец Эмиль позвал служку и приказал ему принести из кладовых свечи и церковные благовония, сам же клирик получил лист, на котором ровным почерком были записаны формулы изгнания.

— Не мешкайте, она может вскоре начать давиться языком, — сказал волшебник.

Отец Эмиль спешно ушел в жилые помещения храма, а Тобиус, следуя своей собственной мысли, стянул с левой руки кожаную перчатку, скрутил ее и аккуратно, чтобы не сломать клыков, расцепил челюсти Сабины бронзовой рукой. Скрученная перчатка была засунута внутрь после того, как язык принял правильное положение.

Велев посторонним покинуть зал и закрыть двери, волшебник остался один на один с богом, не считая дрожащей на полу под алтарем Сабины. Все-таки был у искусной резной статуи один существенный изъян — Молотодержец смотрел в потолок. Этим художник, наверное, хотел показать близость мессии с его небесным отцом в момент истины перед лицом неминуемой мучительной смерти. С другой же стороны, пастве могло не хватать взора своего спасителя. Подумав об этом, Тобиус напомнил себе, что Молотодержец прежде всего был человеком и, восходя на костер, наверняка испытывая страх, как и любой другой, под которым вот-вот займется безжалостное пламя. Ему не обещали вознесения, и ангелы не спустились с Небес, дабы спасти сына Господа-Кузнеца. Он взошел на костер и сгорел, давясь дымом и запахом собственной паленой плоти. И верно, при таких обстоятельствах не захочешь смотреть вниз.

— Я… готов? — Отец Эмиль вернулся в церемониальном облачении, в котором обычно читал вознесенные проповеди.

— Больше уверенности, отче, если не вы, то кто?

— У меня складывается мнение, что вы. И двух часов не прошло с тех пор, как вы вошли в мой храм, и вот… Как так получилось, что я теперь действую по вашей указке, хотя не знаю, кто вы на самом деле?

— Просто я знаю как надо, — излишне уверенно и неискренне ответил тот. — Начинайте.

Не прошло и четверти часа, как внутри церкви раздался оглушительный взрыв, и волшебник вывалился наружу, шатаясь под весом священника. У Тобиуса были слегка безумные глаза, и он очень громко говорил, что ничего не слышит, а потому не надо задавать ему вопросов. Летье вбежал в храм и перелез через кучи поваленных скамей к алтарю, где лежала его дочь, неподвижная, но все еще живая.

— Это был полный крах, — говорил Тобиус, не прекращая морщиться от поселившегося в ушах противного писка, — и я не знаю, что пошло не так. Кажется… все получалось, на нашей стороне были стены, реликвия и священник, который верил в свою связь с Господом-Кузнецом, и… можно было просто-напросто видеть, как скверна покидает ее тело, но когда все почти случилось, — маг громко хлопнул в ладони, — как будто в самой голове бочка с порохом взорвалась. Он еще не пришел в себя?

После того, как удалось навести в церкви некое подобие порядка, мага и священника отвели в дом одного из дворовых помощников Летье, который жил неподалеку. Бессознательного отца Эмиля уложили на кровать и обеспечили компрессом на лоб, Тобиус же, потихоньку глотая вино, пересказывал случившееся.

— Я уверен, что у нас почти получилось, вашей дочери возвращался человеческий вид, и клянусь, она звала мать. Но в самом конце что-то… не знаю. Мне нужно подумать, извините.

Отказавшись от помощи, Тобиус самостоятельно вышел на свежий воздух во двор. Прохаживаясь вдоль забора в тени деревянного каркаса, увитого виноградной лозой, он взывал к Талботу Гневливому через сигнарий. Архимаг ответил не сразу, но довольно скоро.

— У тебя все в порядке, Тобиус? — спросил голос в голове.

— У меня — да, но не у всех все так же прекрасно под ярким солнцем.

— Неприятности?

— Столкнулся со случаем одержимости демоном, попытался помочь местному священнику провести ритуал экзорцизма, провалился.

— Тобиус, ты намерен вступать в каждую кучу навоза, которая встречается тебе на пути, или же будешь выбирать только самые большие и зловонные? — очень спокойно осведомился Талбот Гневливый. — Ни один волшебник в здравом уме не станет связываться с чем-то подобным, не являясь подготовленным демонологом, и я в том числе. Где ты? Хотя я и так вижу, что в Архаддире.

— Не стоит вам сюда являться, это лишнее, — ответил Тобиус, стоически перенося то, что его отчитали как ребенка.

— И не собирался. Подожди, я постараюсь найти того, кто смыслит в этом поболе нашего.

Серый магистр терпеливо ждал, разминая бронзовые пальцы. Изредка протез, способный чувствовать почти как живая плоть, давал странное ощущение, будто пальцы затекли, и тогда невыносимо хотелось похрустеть костяшками, что было невозможно. Выставив указательный палец и мизинец, маг заставил возникнуть между их кончиками крошечный электрический разряд. От этого занятия его отвлек голос в голове, громкий и не очень приятный, знакомый, но принадлежащий не Талботу.

— Меня слышно?

— Ваше могущество?

— Здравствуй, отступник, — без намека на такт или вежливость начал Кагерант Копыто, один из лучших демонологов Академии, — ты дурень.

— Я… не склонен отрицать это.

— Вот и правильно. Значит, ты решил пойти на демона с голыми руками? Ты? На демона? Если моя память еще хоть на что-то годится, ты был одним из самых бездарных учеников по части демонологии в прошлом? Что-то изменилось?

— Боюсь, что нет… у меня было несколько стычек с отродьями Пекла, но, по большому счету, побеждал я удачей, а не навыками.

— Ясно. Стало быть, святое слово не помогло?

Тобиус описал происшедшее в самых мелких деталях.

— Осмотри тело девицы, на нем должна быть метка демона, положившего на нее глаз. Это его "подпись" на их договоре. Если поймем, с кем имеем дело, сможем выстроить линию контрмер.

К церкви Тобиус мчался на пределе сил, едва не летел над землей. Тоном, не терпящим сомнений или промедлений, он приказал двоим сторожившим Сабину выйти и стал искать. К счастью, исследовать места, не предназначенные для взоров иного мужчины, нежели законный муж, не пришлось, как и сбривать с головы волосы — метку Тобиус обнаружил на левой ноге одержимой, между мизинцем и безымянным пальцем. Ему пришлось покинуть святую землю, чтобы вновь связаться с Талботом и Кагерантом. Зрительный образ метки отправился через три страны и предстал перед архимагами.

— Что происходит? — спросил волшебник.

— Подожди, Кагерант оторвался от ментальной связи, шатается по моему кабинету и злословит. Такого я не слышал даже в самых злачных портовых кабаках Шатрада. Где перо и бумага в час нужды?!

— Все так плохо? — спросил Тобиус, когда демонолог вернулся.

— Твоя девочка стала объектом вожделения демона из Великих Падших, отступник!

— То есть… Ага, ну конечно, с моей-то удачей разве могло быть по-другому? Великих Падших?

— Да, дери его ахоги до скончания времен, ты понял верно! Виртуваэль, ныне рекомый Агларемноном. Прежде был одним из Гласов, теперь — один из князей Пекла! Все плохо, очень плохо!

— Что мне делать?

— Что делать? Вот ведь семь несчастий в наперстке[44]! Беги оттуда, да побыстрее! Мне понадобится время, чтобы собрать отряд, подобрать нужные атрибуты и выступить, один против такой твари не пойду, годы не те!

— Сколько времени?

— Несколько часов на созыв, объяснения и сборы, нужно экипироваться…

— Я понял.

Некоторое время архимаги молчали, но потом заговорили одновременно, и в речах их оказалось мало ласки, лишь брань и призывы не быть круглым идиотом. Связь оборвалась, и Тобиус закрылся от попыток Талбота ее возобновить.

Он направился в храм, не представляя, что ему делать дальше, как вдруг жестокий и навязчивый страх начал брать за горло. Серый магистр вновь оказался в опасной близости от столкновения с силой, во много крат превосходящей его собственную. Прошлое такое столкновение закончилось его смертью, а повторять тот опыт Тобиус не желал. Стало трудно дышать, и в голове разлился томительный жар, как при лихорадке.

Стремясь спрятаться от немилосердного солнца, маг нашел тень в одном из узеньких проулков и привалился к стене, чтобы перевести дух. Что он мог противопоставить демону? Немногое. Прошлые стычки имели место быть с тварями низшего порядка, которые так и назывались — низшие воплощения. Но теперь, из-за какой-то злой шутки судьбы, он оказался поблизости от сущности, невыразимо более опасной. Великие Падшие, что он знал о них? Мало чего — адепты Академии, не проходящие углубленного изучения демонологии, не имели доступа к самым подробным и ценным трактатам и довольствовались упрощенными атласами.

Тобиус оказался на очередном перепутье, и в прошлой жизни он бы почувствовал, куда ему следует идти, почувствовал бы натяжение Путеводной Нити, которая помогала волшебникам выбирать направление. Теперь же он остался один на один с выбором, как полновластный хозяин своей судьбы, как… обычный человек.

Несколько глубоких вздохов помогли справиться с приступом паники. Маг наградил себя россыпью самых нелестных эпитетов, вызванных разочарованием, — от кого угодно, но только не от себя он мог потерпеть проявление безволия. Взяв себя в руки, Тобиус принял решение и стал действовать быстро, чтобы не допустить новых сомнений. Сильно в этом помог запах монастырских роз.

Охапкой, пуком, кучей, но никак не букетом могло назваться то уродливое переплетение шипастых побегов с темными, благоухающими приторной сладостью бутонами, которое он уложил рядом с Сабиной в подножье алтаря. Аромат монастырских роз сразу же стал вытеснять отголоски ладана, дотоле властвовавшие в молитвенной зале, и растекаться во все стороны невидимыми липкими волнами. Летье и отец Эмиль, следили за Тобиусом молча, будто принимая все за ритуал прощания с той, которую не удалось спасти.

— В жарких странах Правого Крыла это растение зовется "птанаф смин а ннаби", или как-то так. В дословном переводе это значит "дыхание пророка". Его розовое масло добавляется почти во все восточные благовонья, пахучие, приторно-сладкие, с легкой горечью и очень стойкие. Но изначально восточные народы ценили дыхание пророка за то, что его запах отпугивал злые силы, охранял спящих от похитителей душ. Пламеносцы, отправившиеся на восток с Первым Пламенным походом вернулись, неся ростки этой розы. Монахи, узнав об особенностях растения, укоренили его в монастырских садах, стремясь защититься от нечистой силы, а оттуда она попала в руки простолюдинов, которые растили из нее живые изгороди, не подозревая о силе этого растения. Возможно, все это ничего не значит, возможно, я ошибаюсь, но ваш двор, месье Летье, был единственным, где монастырская роза увяла. Возможно, она мешала кому-то…

— Мама…

Прежде чем фермер успел броситься к своей дочери, маг оттеснил его, аккуратно взял голову Сабины в свои руки и поймал взгляд ее замутненных мучениями глаз.

— Кто? Где?

Она поморщилась, как будто собираясь заплакать, и попыталась рассмотреть незнакомое лицо.

— Кто вы?

— Нет, Сабина! Сосредоточься! Кто? Где?

По ее вискам потекли слезы.

— Грустный ангел… на Ахоговом перекрестке…

Тобиус выпрямился и, кивнув несчастному пейзану, подошел к священнику.

— Ахогов перекресток — это где?

— Не богохульствуйте в храме, — вздрогнул тот. — Дурное название для дурного места. В лесу есть перекресток, где пересекаются две дороги, одна ведет к лесопилке, которую забросили после пожара, а по второй когда-то ходили контрабандисты. Их уже год как всех переловили и перевешали, так что дороги стали зарастать за ненадобностью. Из местных туда никто не…

— Как добраться?

— Вы туда пойдете?! — поразился отец Эмиль.

— Не испытывайте моего терпения, отче, каждая минута дорога!

— Но… Из Шем-ду-Махгритэ к лесу ведет лишь одна дорога, и если не отвлекаться на охотничьи тропки, то, углубляясь в чащу, можно выйти именно к этому перекрестку.

Большего Тобиусу и не требовалось, он выметнулся из тени на яркое солнце, поглубже натянул капюшон и направился по убранным булыжником улицам в сторону леса. Вскоре он уже был на опушке и решительно продолжал идти вперед широким прытким шагом. Дорогу обрамляли заросли лесного папоротника и деревья, преимущественно раскидистые ясени и липы. В тенистой прохладе перекликались на разные лады различные пичуги, короткими, но быстрыми очередями долбил в вышине дятел, и несколько раз вдали за деревьями мелькали пятнистые тела оленей. Лес был живым и спокойным, пах и звучал так, как должен пахнуть и звучать живой и спокойный лес, не таящий в себе ничего опасного, за исключением хищного зверья.

Каждый волшебник, помимо собственно магии, обладает несколькими способностями, которые могли бы сильно облегчить жизнь простым людям, например, хорошим чувством времени и пространства. Волшебники всегда могли сказать, в какой части мира находились и который нынче час, интуитивно определяли стороны света и все подобное. Чтобы нарушить точность этих внутренних ориентиров, нужно было сделать нечто из ряда вон, посадить волшебника в мучительное заключение на несколько месяцев, как однажды случилось с Тобиусом, к примеру.

Однако в этот раз его внутренний компас и хронометр были в полном порядке, и серый магистр стал ощущать, что что-то не так. Он двигался по дороге с прежней скоростью и постоянно шел вперед вроде бы не так уж и долго, но чувство направления попеременно утверждало, что он поворачивает с севера на восток, потом на юг, потом на запад и вновь на север. Чувство же времени подспудно намекало, будто Тобиус в пути уже несколько часов, чего никак не могло быть.

Волшебник остановился и коснулся застежки на своей сумке — хотелось курить. Птицы продолжали щебетать, дятел долбил клювом древесину, вдали в зазорах лесной зелени пробежало маленькое стадо пятнистых оленей. Эти скрытные животные хорошо умели сливаться с лесом благодаря окрасу и были очень осторожны, старались держаться подальше от людей, зная, что те несут смерть. Так чего же они крутились вблизи дороги? Уже привыкли к тому, что люди больше по ней не ходят? Пели птички, неутомимо работал клювом дятел, ищущий в древесных стволах личинок насекомых, мелькнуло еще одно стадо оленей… Тобиус поднес к лицу правую руку, в бронзовом кулаке которой сжимал еще один пук монастырской розы, бесстыдно содранный с чьего-то забора по пути из церкви. Приторно сладкий запах с нотками горького миндаля заполнил голову, прокатился вниз, в легкие, и отовсюду на человека набросилась тишина.

Если тишина и могла быть оглушающей, то это она и была, внезапная, быстрая и неосязаемая, но очень плотная. Вместе с голосом леса ушел и свет. Нет, Тобиус не ослеп, просто солнце уже давно соскользнуло с небосвода. Волшебник стоял на едва различимой дороге среди деревьев в глубоком мраке и понимая, что попал впросак. Он позволил, как сказали бы какие-нибудь простолюдины, заморочить себе голову и долгое время ходил кругами, пока чувства не забили тревогу. Возможно, он уже опоздал.

Бег в потемках — не лучшее занятие для того, кто дорожит целостью своих ног, но Тобиус использовал чары Енотовых Глаз и замедлился, лишь когда впереди показался перекресток. Засветилась татуировка на левой ладони, и пальцы крепко обхватили древко появившегося посоха. К заветному месту маг подходил, держа наготове немало убийственных заклинаний, новых и уже испытанных не одну сотню раз, но ни избавиться от страха, ни приобрести уверенность это не помогало. Демоны являлись сущностями совершенно иного плана, нежели люди, а потому обычные разрушительные заклинания не представляли для них особой угрозы, и Тобиус чувствовал себя нагим ребенком, лезущим в берлогу к медведю с острой палочкой наперевес.

Темные силуэты деревьев, дотоле стоявшие недвижно в душном воздухе летней ночи, зашептали шелестом листвы от неожиданного порыва ветра. На плечи мага легли чьи-то руки.

— Принимать спешу гостей средь деревьев и костей, — шепнул кто-то ему в самое ухо.

Тобиус развернулся, ударяя Магматическим Копьем, которое ушло в ночь алым росчерком и взорвалось в полусотне шагов от волшебника, оставив за собой просеку из расколотых горящих стволов.

— Покажись!

— Славно воет волчий хор — в лес явился вкусный вор, — раздалось за спиной, совсем близко.

Тобиус вновь развернулся, описывая посохом, как копьем, опасный пируэт, но за спиной, как и в первый раз, никого не оказалось.

— Набор кривых рифм — это еще не стихи!

— Жестокое слово ранило тонкую душу поэта!

В десятке шагов перед Тобиусом взметнулась прелая листва, поднялся без видимых причин столб пыли и сора, закружился, темнея, уплотняясь, создавая фигуру вдвое выше человека. Когда все закончилось, против Тобиуса встал великан, чье могучее тело под черной тканью хитона и гиматия являло собой образец совершенства. Лицо его казалось решительно прекрасным, по-настоящему правильным и безукоризненным: с прямым носом, высокими скулами, мужественным сильным подбородком и чувственным ртом. Веки были закрыты. Лишь голова портила завораживающий и благоговейный облик своим видом — у нее не было темени. Череп великана напоминал пустую яичную скорлупку, из которой выели содержимое, предварительно смяв и удалив верхушку. Из оплавленной, блестящей потеками застывшего содержимого дыры в черепе вырывалось немое и бездымное пламя, ярко-синее, завораживающе извивающееся.

Волшебник и демон молча разглядывали друг друга, стоя в ночи посреди притихшего леса, хотя демон и не открывал глаз. Его руки были убраны за спину, широкие плечи — опущены, и держался обитатель Пекла сутуло, нависая над человеком всей своей громадой.

— Я знаю, кто ты, Тобиус Моль, и зачем явился. Уходи прочь, пока жив.

— А я знаю, кто ты, Виртуваэль, Глас, предавший Господа-Кузнеца и низвергнутый в Пекло за свое предательство… Что?

Демон выглядел так, будто пытался сдержать смех, но губы его сами кривились в улыбке.

— Спасибо. Я так давно не слышал этого имени, я так скучаю по нему, но не могу произнести, ибо для меня оно запретно. Кажется, такая ерунда, но после всего… не осталось ничего более желанного, чем просто услышать свое имя. Да и Гласом я тоже давно не являюсь. Хотя кое-что осталось, конечно, — я могу говорить со смертными, и их кровь не вскипает, а сердца не взрываются. Это бывает полезно.

Что-то сразу пошло не так, как того можно было ожидать.

— Я опаленный амлотианин, — сказал волшебник зачем-то.

— Вижу. Но это значит лишь, что я не имею безусловного права на твою душу, что не помешает мне убить тебя сейчас. Хочешь быть убитым, Тобиус? Возможно, смерть в безнадежном противоборстве со мной будет сочтена мученической и перекроет то, что ты недавно сделал с этим отребьем магического мира Фернаном.

Удар попал точно в цель и Агларемнон это прекрасно знал. Он безбоязненно повернулся и, отойдя поближе к большому замшелому камню, стоявшему у перекрестка, сел под него прямо на землю.

— Приятно видеть человека, у которого есть совесть, но который способен на такие дела. Пекло полнится бессовестной сволочью, вымаливающей искупление под ударами молотов, однако те, кто начал раскаиваться при жизни, — редкие и ценные души. Что скажешь, Тобиус, мне убить тебя? Возможно, ты все же падешь в море горящей серы, а потом твою душу перекуют и она станет моим собственным мечом?

— За что ты мучаешь Сабину?

Агларемнон пожал могучими плечами.

— Так надо. Был заключен договор, каждая буква которого аккуратно соблюдается.

— Здоровье брата в обмен на душу сестры?

— Не душу. Не думай обо мне как о каком-то ничтожном демоне, раз уж понимаешь, кто я. Нет мне дела до ее души, пускай отправляется в Чертоги Небесного Горна, если ее там примут… и если что-то останется, конечно. Процесс преображения тяжел и долог, во время него душа должна оставаться в теле, что мучительно… все так сложно, а ты сделал это еще сложнее. — Хотя демон так и не открыл глаз, Тобиус совершенно точно знал, что тот пристально рассматривает его. — Она не сможет вечно прятаться в храме, окруженная розами и с этой безделицей на шее. Не сможет. Кстати о розах, ты принес мне букет. Не стоило.

Колючая лоза и пахучие цветы в правой руке мага обратились прахом в мгновение ока.

— Зачем?

— Не люблю запаха этих цветов.

— Зачем тебе ее тело? — процедил Тобиус сквозь зубы. Он все сильнее терял уверенность в себе, ибо не мог понять, куда ведет его этот разговор.

— Чтобы ходить по земле. Видишь ли, Тобиус, такие, как я, не могут подолгу задерживаться здесь, печати тянут обратно в Пекло. Нужна подходящая оболочка.

— Возьми мою вместо ее.

На этот раз Агларемнон рассмеялся открыто, и смех его журчал чистым горным ручьем.

— Вот так просто? А как же твоя великая цель, Тобиус? У тебя ведь есть великая цель, правда?

— Моя великая цель — дерьмо, лучше не скажешь. Месть не может быть великой целью, разве что тот, кто ее преследует, — это морально изуродованный человек, достойный лишь жалости. Даже я это понимаю, так что не лучше ли пожертвовать такой жизнью с толком, ради человека, который еще может…

Демон медленно поводил из стороны в сторону указательным пальцем, при этом качая головой, отчего синее пламя извивалось особенно замысловато.

— Отходишь от роли, Тобиус. Волшебник должен быть эгоистом, думать прежде всего о себе и своих целях, а не жертвовать жизнью на каждом шагу.

— Наставники в Академии всегда говорили, что я неправильный волшебник.

Агларемнон громко вздохнул.

— Одна жизнь другой не стоит, Тобиус. Перед Ним все равны — и праведники, и грешники. К тому же ты не подходишь по нескольким причинам. Мне нужно тело праведника, чистого душой и помыслами, пожертвовавшего собой не корысти ради. Ты, конечно, склонен к самопожертвованию, но… согласись, какой же из тебя праведник?

— Это правда?

— С чего бы мне лгать?

— Возможно, ты придерживаешься своей роли и лжешь, потому что демон должен быть коварным.

— Не лгу. Сабина станет моим пристанищем.

— Я не позволю.

— И что же ты сделаешь, храбрый маленький микроб?

— Все, что смогу.

— Стало быть, ничего. Ни один демонолог, пусть даже и весьма умелый, не посмел бы выйти против меня в одиночку, а ты в демонологии никакой. Что ты сделаешь, ударишь меня боевой магией или призовешь какую-нибудь сущность себе на подмогу? Я жду, Тобиус Моль, магистр Академии Ривена.

Тобиус сжимал в руке посох, наполненный его гурханой и боевыми плетениями. И не чувствовал страха. Так бывало уже — до битв и после них он мог испытывать страх, но не во время. Во время битвы страху места нет, понимание собственной смертности есть, а страха — нет. Даже когда он схлестнулся с Шивариусом, осознавая ту пропасть, которая разделяла зеленого магистра и всесильного архимага, он не боялся. Тогда его раздавили. Так будет и теперь, его раздавят, он это знал, но не боялся.

— Прежде чем мне придется сломать эту твою волшебную палку-протыкалку, — заговорил Агларемнон, — давай сыграем. Просто так я ни с чем не расстанусь, но ты можешь забрать девочку, если выиграешь ее у меня.

— Вы… выиграю?

— Да. Вечность в Пекле — это очень долго и очень скучно. Сочинять стихов не умею, ты верно заметил, но в играх я преуспел.

— Играть на жизнь человека?

— Не подумай, что я занимаюсь этим все время, просто мне очень не хочется убивать тебя, Тобиус. Цели вроде твоей должны поощряться, нечасто удается встретить носителя столь чистой и яростной ненависти. Или ты предпочтешь быструю смерть?

Посох исчез из ладони Тобиуса.

— В куп или торжок?

— Что, карты? — Великий Падший усмехнулся. — Когда-то я играл в них, но недавно открыл для себя новую игру, куда более интересную. Слышал о раджамауте?

Тобиус слышал, более того, он даже сыграл несколько партий не так давно, сыграл впервые в жизни и, конечно же, все проиграл.

— Я закурю, если ты не против.

Пока из сумки извлекалась трубка драконьей кости, пока в ее чашу помещался душистый табак, волшебник отчаянно взывал к Талботу Гневливому. Тот принял его зов, и в голове зазвучал откровенно злой голос наставника:

— Что случилось, ахог тебя дери, наглый мальчишка?! Почему ты не отвечал на мои…

— Значит, раджамаута? — спросил Тобиус, позволяя Гневливому слышать своими ушами и видеть своими газами.

— Игра мудрецов. Сыграешь со мной? Заметь, я сам предложил ее. Как ты можешь знать, в раджамауте нельзя мухлевать и на удачу надеяться не стоит.

— Какой честный демон, — ответил маг, раскуривая трубку.

— Не называй меня демоном, прошу. Может, я и пал, но я все еще ангел.

— Где же твои крылья, ангел Агларемнон?

Князь Пекла грациозно поднялся, и одеяния его растаяли дымом. От неожиданности серый магистр вздрогнул, а гигант молча развернулся, и на его широченной спине показалось шесть коротких черных обрубков, концы которых ярко тлели, словно вытащенные из костра головешки.

— Когда-то они были здесь.

— Какой же ты глупец, Тобиус, — тихо обронил Талбот Гневливый, который уже все понял.

— Согласен! Сыграем на судьбу Сабины Летье!

— Постой-постой, — нахмурился падший ангел, вновь одеваясь в дымную ткань, — это моя ставка. Но чтобы нам обоим было интересно играть, ты тоже должен что-нибудь поставить.

— Душу? — спросил Тобиус, заметно потемнев лицом.

— Далась мне твоя… а впрочем, почему бы и нет? Если я выиграю, будешь вечно служить мне при жизни и после смерти, а если выиграешь ты, я отпущу Сабину Летье и больше никогда не стану претендовать на нее…

— Мало.

— Что? — опешил Агларемнон.

— Мало. Для тебя она — одна из многих возможных приобретений, если лишишься ее, уверен, со временем, найдешь кого-нибудь еще, где-нибудь еще, где не будет меня…

— Строго говоря, тебя и здесь быть не должно, — нахмурился демон, — ты должен быть в Хог-Вуде, помогать строить город, направлять экспедиции в Дикую… что-то я разболтался.

Глаза Тобиуса расширились, а челюсти сжались так, что не вынь он изо рта трубку — сломал бы зубы о янтарный мундштук.

— Поскольку я у себя один-единственный, а таких, как Сабина, ты еще сможешь найти, дабы уравновесить наши ставки, в случае моего выигрыша ты ответишь на все мои вопросы.

— Но ты не выиграешь.

— Как знать!

— Ладно, пусть будет так. Если выиграешь, я отпущу девочку и отвечу на все твои, Тобиус, вопросы. При этом, даже не победив, но продержавшись до восхода солнца, ты выкупишь ее свободу, но только доведя партию до конца, получишь ответы. По рукам?

Огромная ладонь протянулась сверху вниз.

— Не делай этого! — выкрикнул в голове Талбот Гневливый.

— Надеюсь на ваше мастерство, — мысленно ответил Тобиус, позволяя демону обхватить свою руку до середины предплечья.

— Вот и отлично.

Агларемнон вернулся под камень, и на земле перед ним возникла большая доска для игры в раджамауту с уже выставленными фигурами. Те на первый взгляд были не очень знакомы: в светлой армии был бхуджамишлан, а в темной роль сильнейшей фигуры исполнял ракшас, причем один вместо положенных двоих, и так далее.

— У тебя неправильные фигуры.

— Скорее это ты видел неправильные, — возразил демон, — а это первые поистине классические воинства раджамауты.

— Он прав, Тобиус, — раздался в голове тяжелый голос, — это так. Ныне в разных частях света облики фигурок изменились, как и многие правила. Изначально раджамаута выглядела именно так — битва двух махараджей, светлого и темного. Игра была вдохновлена историческим противостоянием двух действительно существовавших правителей, одного из которых поддерживали светлые силы, а другого — темные. Бхуджамишлан никогда не встанет под одни знамена с ракшасом, эти существа смертельные враги. Заклинатели огня и заклинатели змей — это волшебники разных орденов, жрецы светлого бога Паджая и его темной сестры Румы являются смертельными врагами и так далее. Создатель раджамауты не мог не уважать этих истин, так что состав армий иной, и ходят отдельные фигуры иначе.

— Наверное, ты хочешь играть светлой армией, тогда как мне остается темная…

— Нет, я хотел бы играть темными. Разыграем первый ход монеткой?

— Уступаю его тебе, — милостиво ответил падший ангел, и Тобиусу показалось, что он едва не открыл глаза. — Поскольку время имеет определенное значение для нашей партии, установим правило: думать над ходом можно сколь угодно долго, но только если это настоящее обдумывание. Будь уверен, если я заподозрю, что ты просто тянешь время, я сделаю тебе больно.

— Меньше слов, Агларемнон, давай играть.

По указке Талбота Гневливого, Тобиус выбрал одного из своих воинов и передвинул его на следующее поле. Один из воинов падшего ангела ожил и самостоятельно выступил вперед.

Архимаг, видевший глазами Тобиуса, как только началась партия, оставил гнев и негодование на потом и полностью сосредоточился на фигурах. Для того, кого неожиданно поставили в столь необычное положение и заставили играть с демоном, он неплохо справлялся, выдвигая свою армию на боевые позиции, формируя "отряды" по две-три фигуры, чьи возможности складывались и усиливались.

В современной раджамауте самой сильной фигурой обеих армий был бхуджамишлан — гигантский антропоморфный слон с шестью руками, четырьмя бивнями и двумя хоботами, сжимавший в каждой ладони по оружию. В силе ему был равен либо вражеский бхуджамишлан, либо оба вражеских ракшаса. В партии, что разыгрывалась на перекрестке, у темной стороны был лишь один ракшас, который сам по себе равнялся бхуджамишлану и, скача по доске, помогал более слабым фигурам выходить на позиции, прикрывая их своей мощью от таких же фигур светлой армии. Рядовые воины в числе восьми фигур были слабы, но, формируя ударный кулак или оборонительное построение, могли выдержать угрозу от фигуры в разы сильнее, например, от заклинателей или жрецов.

Суть раджамауты на начальном этапе сводилась не к атаке вражеских позиций, а к построению собственных, оба игрока старались успеть захватить большую часть доски и как можно более равномерно распределить фигуры, дабы те образовывали непробиваемую линию обороны, за которой прятался уязвимый, но такой важный махараджа.

По мнению Тобиуса, главной бедой этой игры было то болото, в которое превращалась партия к концу дебюта, ибо лишь неопытные игроки сразу же переходили к активным действиям, тогда как мастера могли подолгу менять баланс сил на разных флангах своей армии, стараясь обмануть друг друга, собирая мощь для опасных прорывов, но не проводя их. Для искусных любителей тактического мышления это, возможно, и было захватывающим переживанием, но серый магистр умирал от тоски и, стремясь в бой, просто терял все свои фигуры. Тогда, но не теперь.

Под руководством Талбота темная армия выстроила линию обороны на тех полях доски, которые успела захватить, и за несколькими отрядами воинов встали заклинатели и жрецы. Также обе армии имели "кавалерию", не самую сильную, но быструю и маневренную. В современной раджамауте ее часто представляли гьенджойлины, магические воители, дальние родичи джиннов, однако в древней раджамауте у светлой армии были лучники верхом на крылатых конях фанонгах, а противостояли им аджурави — двухвостые гигантские скорпионы.

Тобиус переставлял фигурки, армия врага двигалась по доске сама. Сильные фигуры перемещались с фланга на фланг, и каждый раз, когда волшебник подозревал скорый переход к атаке, он оказывался обманут — настоящие игроки продолжали испытывать друг друга.

Время от времени Агларемнон будто забывался и начинал мурлыкать себе под нос пустые рифмы. Из-за того, что он держал глаза закрытыми, казалось, будто ангел бормочет во сне.

— В вековечной тьме глубин к корням припала тварь, предвкушая чревом кровь, что льется на алтарь.

— Как мило.

— Боле к сахарным устам устами не прильнуть, коль указывать для мира ты берешься путь, — улыбнулся демон. — Ты неплохой полководец, Тобиус Моль. Кто бы знал?

— Можешь ответить, — подал голос Талбот Гневливый. — Он продолжает пытаться отвлечь тебя, но мне это не мешает.

Но Тобиус не сразу смог выдавить из себя хоть слово. Он смертельно побледнел, расслышав последние рифмованные строки — в голове само собой возникло лицо Вороны.

— Мне… доводилось играть, — через силу произнес он.

— Какая удача! Умелый оппонент как хорошее вино — встречается редко, и его надо смаковать.

— Ты ценишь хорошее вино?

— Нет, но я слышал, что оно вкусное. Когда получу Сабину, не премину попробовать.

Ход следовал за ходом, быстрые скорпионы и кони меняли фланги, рядовая пехота жалась под эгиду более сильных фигур, дабы не пасть быстро и бесславно.

— Можно спросить у тебя? — давая Талботу подумать над следующим ходом, заговорил Тобиус.

— Это будет уже два вопроса, как говорил один мой старый друг. Но ты еще не выиграл, Тобиус Моль.

— Справедливо. Но эти вопросы никак не связаны с тем, что я бы действительно хотел узнать…

— Тогда зачем вообще их задавать?

— Из общего интереса. Они не касаются меня лично, но встретив очевидца…

— А, хочешь расспросить о Падении?

— Ну…

— Оставь, Тобиус, то дела давно минувших лет, преданья старины глубокой, так сказать.

— Я скорее заинтересован вопросом изначальных ересей.

— О, это интересно. Спрашивай.

— Сотворение мира, как оно произошло на самом деле? В Слове Кузнеца говорится, что Он сотворил мир, но до рождения Молотодержца, — маг затянулся, следя за лицом падшего ангела, — были и другие великие культы, провозглашавшие своих богов демиургами Валемара, начиная с…

— Все правда.

— Э… что?

— Все.

— Но как такое может быть?

— Так и может. Если люди верят, что демиурги создали водяной шар, а потом на него шмякнулся исполинский дракон, — это правда. Если люди верят, что мир находится на вершине великого дерева, выросшего из сердцевины вселенной, — это правда. Если люди верят, что мир плосок, а солнце и луна поднимаются на небосвод, толкаемые вселенскими гигантами, прячущимися за горизонтом, — это правда. Если люди верят, что за вратами смерти их ожидает загробный мир, пусть хоть этих миров будет миллион, по одному для каждого отдельно взятого народца — это тоже правда. Тобиус, для смертных параметры веры и истины не всегда совпадают, но для богов вера плавно и естественно перетекает в истину, пока есть кому верить. Прежде сказать что-то такое было бы для меня невозможно, ибо ангелы, особенно те, что из первого лика, неотъемлемы от Отца, и Его истина есть наша истина. Теперь я свободен от той связи и могу говорить правду.

— И тебе ее не хватает, этой связи? — Тобиус произнес эти слова раньше, чем успел себя остановить, и одна из светлых фигурок под командованием демона споткнулась и упала, не завершив хода.

— Больше всего на свете, — свистящим шепотом ответил Агларемнон. — Ты не против, если я перехожу?

Возможно, неосторожные слова повлияли на ритм игры, а возможно, просто пришло время перейти из того, что Тобиус про себя обозвал "бодрым стояловом" к бою, но дальше игра ожила. Отряды столкнулись, фигуры одна за другой отправлялись вон с доски, боевые построения рушились и перерождались, Талбот Гневливый и Агларемнон сцепись насмерть, а Тобиусу оставалось служить немым исполнителем планов архимага, поэтому когда "бойня" вдруг прекратилась, он не сразу понял, что произошло.

— Утро пришло, о, милый друг, — почти нежно улыбнулся демон, откидываясь на камень как на спинку удобного кресла, — ты продержался порядка семи часов. Для человека это поистине великое достижение. Какая сноровка! Какая сосредоточенность!

Тобиус осмотрелся и с удивлением понял, что сквозь прохладный поутру лесной воздух уже скупо сочатся багряные лучи утреннего солнца. Появилась свежесть, которой он прежде не замечал, голова, потяжелевшая за бессонную ночь, слегка прояснилась, и на краткий миг ему стало спокойно и хорошо, словно он родился заново, сбросил все ноши, крепившиеся к его душе мясницкими крюками, всех простил и сам получил прощение. Это чувство являлось тем, о чем все люди мечтали, сами о том не подозревая, и подобно красоте бабочки, оно было мимолетно.

— Сабина Летье свободна? — как-то по-старчески скрипнул серый магистр.

— От моих притязаний — да, свободна. Более того, ее брат останется живым и здоровым отныне и впредь.

— Как милосердно.

— Еще как милосердно, Тобиус! Я хоть и демон, но не злодей во всей этой истории.

— А кто же тогда?

— Ну, — Агларемнон пожал широченными плечами, — можно сказать, что сама Сабина, хотя мне трудно винить ее. Бедная девочка недолюбливала брата, ставшего в одночасье главным сокровищем мамы и папы. Ей было велено присматривать за ним…

— Но она недоглядела. Корова искалечила мальчишку, а его сестру так беспощадно мучила совесть, что она, чистая душа, решила связаться с Пеклом. Мне лишь интересно — за чем из этого всего стоял ты?

— Только за тем, чтобы обеспечить ей связь со мной. Через посредника, разумеется. Увы, благодаря стараниям Церкви, знаниями о том, как вызывать демонов в Валемар, мало кто обладает, приходится использовать слуг. Но только тут я позволил себе вмешаться. Не думаешь же ты, Тобиус, что князь Пекла будет науськивать на ребенка корову? Это как-то даже несмешно.

— Я думаю, что демоны, — он сделал ударение на этом слове, будто забыв о том, что мыши не стоит дерзить змее, — всегда лгут.

Красивые полные губы Агларемнона, которым бы позавидовали первые красавицы рода человеческого, скривились в некоем подобии брезгливого недовольства.

— Кто бы говорил о честности! Ха! Талбот Гневливый в твоей голове сможет довести эту блестящую партию до конца, или же он все-таки выдохся?

— Он знает, Тобиус.

— Конечно, я знаю! Знание было моим ремеслом на протяжении вечности! Ибо есть три лика ангельских, и первый из них Воплощениями зовется, и три ранга в нем, где и Длани, и Гласы, и Зерцала! И Гласы из них — те, что волю Его распространяют, дабы была власть Его на Земле и на Небе, и делами пророков ведают они и святыми предзнаменованиями!

— Я читал книгу, где это написано почти слово в слово. И хотя я содрогаюсь, думая о том, что князь Пекла устроил западню именно для меня, я не могу не спросить: зачем весь этот фарс?

Агларемнон поднялся с земли, стряхнул с гиматия несколько травинок и заложил могучие руки за спину. В неверном свете утра стало видно, что кожа его серая и отдает синевой, а еще Тобиус заметил, что кончики пальцев падшего ангела черны, словно обуглились в огне.

— Ты будешь доигрывать партию?

— Тобиус, это невозможно! Он играл не с нами, он играл нами! Если он действительно способен предсказывать, то игра с ним по определению не может быть честной!

— Нет.

— И правильно. Я играю в раджамауту со дня ее появления, и пока что никто меня не обыгрывал, но не потому, что я ловкий жулик, Талбот Гневливый, а потому, что эта игра — моя страсть, и я очень хорошо играю. Было приятно познакомиться, Тобиус Моль.

Падший Ангел неспешно побрел прочь, напевая под нос свои рифмы: "Мироздание накроет тьмы всевечной длань, кровью дщерей и сынов ты ей заплатишь дань…"

— А все-таки — зачем? — крикнул Тобиус в спину демону.

Огромная темная фигура исчезла, позволив грязи, сухим листьям, веткам и прочему лесному сору растечься и развалиться, но невидимые тяжелые руки легли на плечи мага, и голос Агларемнона зазвучал у самого его уха.

— Грядут времена больших перемен. Темные времена.

Волшебник понял, что наконец остался один. Ни тайно, ни явно его собеседник больше не присутствовал, и лишь доска с разбросанными вокруг фигурами свидетельствовала о том, что он все-таки был здесь этой ночью.

Из тела ушла вся сила, Тобиусу захотелось упасть на землю и закрыть глаза, как бывало раньше лишь после очень тяжелых и выматывающих битв. Все же он этого не сделал, а собрал куски янтаря в кожаный мешочек и спрятал в сумку. Туда же отправилась и доска, у которой, как оказалось, были крохотные латунные петельки, благодаря которым она складывалась вдвое.

Едва волоча ноги, опираясь на посох, маг побрел назад. Хотелось пить, но воли не хватало даже на то, чтобы вытянуть из воздуха немного влаги. Опаздывавшие последствия прошлой ночи становились все более явными, слабость завоевывала волшебника быстро и решительно, чему не стоило удивляться. Демоны были естественными и самыми опасными врагами рода людского, и ничто, связанное с ними, не могло пойти людям на пользу. Само их присутствие вытягивало из смертных силы, а часто еще и внушало неконтролируемый страх.

Привал он смог сделать, лишь выбравшись к берегу лесного ручья, где опустился на замшелый камень, чтобы отдышаться. Прежде чем волшебник смог утолить жажду, внимание его привлек посторонний шум — кто-то неопытный, трещащий валежником, шуршащий опадом, пугающий утренних птах, двигался по лесу. Он был уже недалеко и скрываться даже не пытался, поскольку ярко-красный цвет одежды пресек бы любые подобные попытки на корню.

— Вот ведь ахоги полосатые, почти не опоздали.

Мужчина, несомненно, волшебник, судя по алому цвету мантии, тоже заметил Тобиуса и быстро направился к нему. Он был высок, крепко сложен и на вид совсем молод, тридцать пять — сорок лет; очень короткие черные волосы и длинная козлиная бородка. Серый магистр всмотрелся в лицо демонолога, узнал, пронеслась мысль: "Возмужал".

— Чар Тобиус?

Он остановился на почтительном расстоянии и снял с пояса короткий усыпанный рубинами золотой жезл. В правой руке демонолог уже держал один артефакт — тоже жезл, длинный, вполне обыкновенный, с набалдашником в виде головы саблезубого козла, выточенным из красной яшмы, но то был простой магический жезл, а вот коротенькая золотая побрякушка могла внушить страх почти любому порождению Пекла.

— Я человек.

— Об этом будут судить старшие, ваше могущество. — Короткий жезл в руке демонолога распространил вокруг себя красноватое свечение, в котором заплясали Горящие Глифы.

Старшие не заставили себя долго ждать — двое демонологов появилось в телепортационных вспышках, Тловиско Искус и Салорус Кипящая Кровь, оба с посохами и жезлами.

— Скажите, чар Тобиус, вы не сношались с демонами в последние несколько часов? — поинтересовался Тловиско, убирая золотой жезл после внимательного изучения ауры Тобиуса. — Эманации Пекла пропитывают вас до самых костей и это не есть хорошо.

— Нет, я ни с кем не сношался вот уже… много лет. А так "провонял" оттого, что семь часов к ряду тянул время, играя в раджамауту с князем Пекла. Если бы вы поторопились, мне не пришлось бы этого делать.

— Обстоятельства были сильнее нас, — заявил Салорус.

— Не сомневаюсь. Чар Кагерант?

— В деревне, присматривает за жертвой демонических домогательств, — Искус скривился в усмешке, которая наверняка казалась ему весьма изящной, — а нас направил на поиски вашей дражайшей персоны.

Тобиус вздохнул. В Академии Ривена Тловиско Искус считался и был на самом деле знатоком воплощений греха, лучше всего у него выходило управляться с демонами похоти, которые аж по струнке ходили, когда он брался за свой короткий жезл… Тобиус подумал, что даже в голове это прозвучало слишком уж двусмысленно. В любом случае Тловиско имел обыкновение вести себя чересчур манерно и нескромно, чего можно было бы ожидать от, например, юного мота из богатой семьи, не обделенного еще и красотой к тому же. Но при этом Тловиско оставался безродным, как и все маги Ривена, человеком невысоким, толстым, лысым, с толстощеким лицом, испещренным родинками и густейшей лопатообразной бородой рыжевато-коричневого цвета. Его внешность и манера вести себя настолько сильно диссонировали, что это могло выбить из колеи.

— Наставник, вы снова ведете себя несолидно, — нахмурился молодой демонолог.

— Ой, прости, прости! — спохватился Тловиско.

А вот это было совсем удивительно.

— Орландо, чар Тловиско твой наставник? Поздравляю. Думаю, магистерский посох не за горами.

— Удивлен, что вы помните мое имя, ваше могущество.

— Я помню всех, с кем дрался плечом к плечу. Рад, что ты жив и здоров.

Салорус Кипящая Кровь громко прочисти горло, и встрепенувшийся Орландо засуетился. Он достал из поясной сумки маленький пузырек и передал его Тобиусу. Тот принял дар, наперед зная, что его угостили зельем чистого бриза, выводящим все лишнее из астрального тела и тонизирующим тело материальное.

— Спасибо.

— Надеюсь, вы проследуете за нами в эту деревню с непроизносимым названием? Его могущество Кагерант должен с вами переговорить.

— Он ринулся через три страны из-за меня, было бы неуважением даже не побеседовать с ним после этого.

В копании трех алых мантий серый плащ вернулся в Шем-ду-Махгритэ и прошел по улицам, залитым лучами солнца. То было прекрасное ощущение, начало яркого летнего дня задолго до полуденного жара. Звон колокола слышался издали, как и распеваемые внутри храма хоралы на церковногроганском языке.

— Сегодня праздник?

— Не совсем, чар Тобиус. Люди празднуют чудесное исцеление, избавление одержимой от злого духа. Благодарят Господа-Кузнеца. Будто это Он сам спустился с Небес и навел порядок, а не…

— Все в воле Его и по милости Его.

Кипящая Кровь хмыкнул, качая крупной широколобой головой:

— Все-таки религиозный маг — это тот еще шиндец, простите мой архаддирский. Как можно верить в богов, если мы знаем, что они есть?

— Наличие или отсутствие веры в бога — это вопрос духовной нужды. Я испытываю потребность верить в высшую силу, которая присматривает за мной, чтобы не потерять чувство реальности и не возомнить о себе невесть что. Очень легко забыть о границах, если наделен столь многим. Только церковникам не говорите, а то еще на костер потащат.

Демонологи дружно рассмеялись. Они, как и некроманты, входили в категорию самых пристально изучаемых и контролируемых Церковью волшебников, а потому порой не отказывали себе в удовольствии пошутить о слугах Божьих. Если боишься чего-то, пошути об этом — может, полегчает. Тобиус же безмолвно назвал себя лицемером.

Они провели его к уже знакомому двору, где за обильным столом в беседке сидел Кагерант Копыто с кружкой вина и дымящей трубкой в руках. Великий демонолог был высок, но сутул, худ и сед. Как и большинство магов его цеха, Кагерант не носил усов, но имел козлиную бороду, столь же длинную, как его волосы. Он казался расслабленным и довольным собой, но только казался. Архимага уже многие годы преследовала запущенная паранойя, заставлявшая слышать крадущийся цокот копыт за спиной. Говорили, за свою жизнь Кагерант насолил столь многим демонам Пекла, что там бесконечно зреет заговор, участники которого жаждут сами призвать демонолога в свое царство, а не являться по его зову. Призвать навсегда. Возможно, разум менее крепкий сдался бы под напором галлюцинаций, но Кагерант Копыто год от года становился лишь собраннее и осторожнее, что есть великое благо для любого мага, а для демонолога — вдвойне.

— Садись, отступник, ешь, пей, отдыхай.

— Не хочу.

— Тогда рассказывай.

Тобиус, не споря и почти не лукавя, рассказал.

— О-хо-хо! Вы слышали, ученики?

— Вернулся из пасти дракона и может рассказать об этом! Воистину удивительный маг! — хихикнул Тловиско Искус и тут же получил замечание от собственного протеже.

— Я оказывался рядом с драконьими пастями несколько раз, но внутрь не попадал. А вот парзух однажды проглотил меня, но это вышло ему боком, — припомнил Тобиус, не сразу заметив, что его никто не слышит.

— Князья Пекла выбираются в наш мир в тысячу раз реже любых иных демонов, — монументальный лоб Салоруса пошел морщинами, — мало кто может их призвать, а сами они не жаждут покидать свою темницу. Известно ли, зачем он явился?

Тобиус обратил свой взгляд на небо, на высокий и чистый небосвод, царство вечной синевы, где лишь большим старанием удавалось высмотреть бледно-розового червя кометы.

— Были предсказаны беды. — Кагерант истолковал взгляд серого мага верно. — Когда в наш мир пробирается подобное зло, за ним всегда следуют по пятам большие беды.

— Насколько я понял, он считает себя созерцателем, а не зачинщиком.

— Хм, вот тебе невероятная правда, отступник, — демоны лгут.

— Знаю, но зачем лгать тому, кого можно просто убить? Лгут равным или более сильным…

— Или тем, от кого желают чего-то добиться. Демонов нужно бояться не за то, что они могут сделать с человеческим телом, и даже не за то, что они могут сотворить с душой своих жертв. Истинный потенциал этих тварей раскрывается тогда, когда они пользуются смертными как своими орудиями. Он предлагал тебе что-нибудь? Что-нибудь обещал?

— Мы играли в раджамауту, и на кону стояло будущее девочки. В случае поражения я обязался идти к нему в услужение на вечность, но об этом уже было сказано.

— М-да. Повторюсь: ты великий дурак, раз согласился на такие условия. Но ты и великий везунчик.

— А еще я очень коварен, но это так, к слову.

Демонолог непонимающе покачал головой и отправил в рот тонкий ломоть ветчины.

— Как обстановка в Академии? — спросил магистр после затянувшейся паузы.

— Как в теле человека, съедаемого проказой, отступник. Она гниет и разваливается на глазах.

— Так ужасно?

— Да. Академию Ривена поразила болезнь, и имя ей Шивариус Многогранник. Маги то и дело исчезают, после чего некоторые из них находятся уже мертвыми. Каждые несколько дней при помощи ипспироха происходит перекличка, и каждый раз недостает то одного, то другого выпускника. К ним отсылают боевую звезду, но, как правило, практики исчезнувших оказываются либо заброшены, либо разгромлены. В первом случае невольно думаешь о том, что волшебник покинул место своего обитания втихомолку, без предупреждения, ну а во втором — что его похитили. Страх растет, понемногу перерастая в панику, и управители слабо представляют, как с ним бороться.

— Это ужасно, — тихо молвил Тобиус, — хотя и предсказуемо.

— Правда?

— Конечно. Я думаю, что управители все понимают, но сделать ничего не могут. Дальше будет хуже.

— Что ты знаешь?

— Ничего. Лишь делаю выводы.

— Последний волшебник, который смог перекинуться парой слов с ренегатом перед его исчезновением. Единственный, кто открыто выступил против него и выжил. Так о тебе говорят.

— Кто говорит?

— Ну, знаешь, — демонолог выбил трубку о край столешницы и подлил себе вина, — говорят. Чем больше веса набирает имя Шивариуса, чем больше тревоги оно внушает нашему брату, тем чаще упоминается и твое имя, отступник. Тобиус Моль — волшебник, который выжил.

— Я был бы благодарен, если бы вы больше не говорили такой ерунды. Уж слишком глупо звучит.

— Так ты знаешь, что будет дальше?

— Да, знаю. Большая война, которая начнется где-то в Вестеррайхе, а потом распространится на весь Доминион Человека.

— Вот оно что?

— Шивариус Многогранник тщеславен и горделив, что, вкупе с его властолюбием, составляет опасный набор качеств. Он искренне считает себя потомком Сароса Грогана и идейным наследником Джассара Ансафаруса. Он верит, что сможет создать новый миропорядок и возглавить его. Если подумать, то становится очевидно, что оба этих великих человека пришли к власти схожими путями — их привела война. Первая и Вторая Войны Магов едва не разрушили Валемар до основания, а после мир нуждался в правителе, способном вернуть все на свои места. Ответом на молитвы стал сначала Джассар, а потом Сарос. Думаю, он решит пойти именно таким путем, но прежде ренегату придется инициировать войну. На мировую у него сил не хватит, но вот погрузить в хаос и захватить Вестеррайх, а потом использовать его ресурсы для экспансии вовне — почему бы и нет?

Птенцы какой-то пичуги, устроившей гнездо под крышей сарая, громко требовали материнского внимания, жужжали в нагревающемся воздухе оводы, врывался в беседку нерешительными порывами свежий ветерок, а лицо Кагеранта оставалось сосредоточенным и неподвижным.

— Видимо, ты долго размышлял над этим.

— Пять лет. Все довольно логично и просто, осталось понять, как с ним бороться.

— Может, ты и это знаешь?

— Знать — не знаю, но… если подробности этой беседы достигнут ушей управителей, пусть опасаются не тех, кто уходит из-под их надзора добровольно, а тех, кто остается на своем месте. У Шивариуса не может не быть скрытых сторонников, которые шпионят для него и готовятся поднять мятеж в случае нужды. Пусть присматриваются к тем, кто не исчезает, но старается держаться подальше от Академии и от таких магов, как Сехельфорсус Чтец. На месте управителей я подрядил бы его и других искусных телепатов на поиски тихих предателей, но да разве нужны великим архимагам столь очевидные советы от неблагодарного отщепенца?

Наверное, только теперь Тобиус ощутил, как же сильно проголодался. Полный стол был в его распоряжении, и на какое-то время голова перестала думать, уступая позывам желудка.

— Так почему вы опоздали?

— Не разговаривай во время еды, ты человек или свинья?

— Свиньи во время еды не разговаривают.

— Вот и поучись у них, — невозмутимо посоветовал Кагерант. — Мы не опаздывали, а прибыли в назначенный срок, и было нас почти тридцать вооруженных до зубов демонологов. Но леса мы не нашли. Там, где десятилетиями росли деревья, оказалась голая земля, и хоть ты носом ее рой. Только с первыми лучами солнца лес вернулся на свое место, и у меня нет ни единого понятия о том, как и почему это произошло. Демонические мороки и наваждения нам по зубам — видели, изучали, развеивали. Но здесь было нечто, до чего наши навыки не могли дотянуться. Когда лес вернулся, я послал на твои поиски тех, кто остался со мной.

— А остальные, — спросил Тобиус, прожевав хлеб, сыр и мясо, — ушли?

— Нет, рассредоточились по землям провинции, искали, куда мог перенестись беглый лес. Пока мы с тобой говорим, они прочесывают его в поисках зацепки и, думаю, пытаются объяснить архаддирским магам, какого ахога делают в их стране.

Кагерант Копыто встал, накинул на плечи алую мантию, стряхнул с нее засохшие лепестки мертвой монастырской розы и вышел из беседки.

— Судя по тому, куда тебя занесло, обратно в Ривен ты возвращаться не торопишься, отступник?

— У меня другие планы.

— И куда ты двинешься, тоже секрет? Что ж, на твоем месте я бы тоже бежал и прятался. Перед уходом загляни в гости к местному пастору, я перекинулся с ним парой слов, очень интересный человек.

Из широкого рукава мантии появился крупный кусок оранжево-белого оникса, который Кагерант поднес было к губам, но замер. Голова старика втянулась в плечи, он резко обернулся вокруг своей оси, подозрительно всматриваясь в залитый солнцем двор.

— Ты это слышал?

— Ваше могущество?

— Стук копыт… цок-цок-цок, цок-цок-цок… ты слышал?

— Нет.

— А… хорошо.

Камень, поднесенный к губам демонолога, засветился, а когда его бросили наземь — раскололся и выпустил на свободу некую почти прозрачную сущность, которая, в свою очередь, распахнула в воздухе мерцающий прямоугольник портала и стала совершенно невидимой.

— За мной ученики! А тебе, отступник, я могу пожелать лишь удачи!

— К ахогу.

Один за другим волшебники скрылись в необычном портале. Последним шел Орландо, который что-то выронил в последний момент. Прежде чем Тобиус успел окликнуть его, демонолог скрылся, портал исчез, а осколки оникса тут же растаяли. С засыпанной соломой земли, местами украшенной россыпью козьих горошин, магистр поднял клочок смятой бумаги, несший в себе послание. Подчерк был убористым, но очень четким и вообще близким к идеалу. В Академии Ривена всех адептов учили каллиграфии, ибо маг обязан уметь писать очень быстро, но при этом разборчиво и безукоризненно грамотно. Нельзя относиться легкомысленно к словам, когда от них зависит твое могущество и твоя жизнь.

"Кто-то в Академии склонен считать, что Вы и ренегат одинаково стрижете бороду[45], но есть и те, кто не сомневается в Вас. Мы знаем, что Вы достойный человек и маг. В Академии Ривена у Вас есть друзья".

Белые брови магистра сошлись на переносице. Будучи зажатой в бронзовых пальцах, бумажка мгновенно воспламенилась и сгорела дотла.

Опустевшую обитель семьи Летье Тобиус покидал в смешанных чувствах, накинув на голову капюшон. Ему пришлось немного подождать конца службы в одном из проулков близ церкви, чтобы затем войти в почти пустой молельный зал.

— Прекрасный день, чтобы славить Господа, не правда ли, отче? — спросил маг, неслышно приблизившись к Эмилю Сарге со спины.

Священник вздрогнул и быстро обернулся.

— Хотя один мой знакомый монах говорил, что абсолютно любой день хорош, чтобы славить Господа. Вы виделись с моими… друзьями? Теми, что носят красное и отпускают смешные бороды.

Священник не ответил, но несколько раз торопливо кивнул, и Тобиусу показалось, что божий человек его боится.

— Я тоже с ними свиделся, после того как вернулся из леса. Они велели мне переговорить с вами, прежде чем уйду. Вы не против?

— Нет, — почти шепотом ответил отец Эмиль. — Давайте выйдем в сад, а то здесь душно…

— Извольте.

В крохотном садике при храме легче дышалось. Священник опустился на лавку в тени плодоносящей яблони, а серый магистр остался стоять, вдыхая ароматы летних цветов.

— Когда вы пришли, — собравшись с силами, начал отец Эмиль, — я узнал вас. Почти сразу узнал.

— Разве мы знакомы?

— Нет… хм… но пять лет тому назад Инвестигация распространила ваше описание во все приходы Вестеррайха. Возможно, вы изменились за эти годы, но главная-то примета осталась — не каждый день можно встретить человека с такими глазами.

— Когда вы отослали весточку? Когда удалились для переодевания перед походом к Летье?

— Да. Я написал письмо и отослал голубя в столицу, где находится главная штаб-квартира Инвестигации Архаддира, и я…

Тобиус без разбега запрыгнул на забор, отделявший зеленую вотчину отца Эмиля от краснокирпичных улочек Шем-ду-Махгритэ.

— Простите меня! — закричал клирик, прежде чем чужак спрыгнул на другой стороне.

— Вы не сделали ничего дурного, отче, — отозвался тот, — наоборот, исполнили свой долг. Мне решительно не за что вас прощать.

— Я знаю! Но мне плохо! — взмолился Эмиль Сарга. — Как будто… как если бы я предал хорошего человека!

— Значит, это вы хороший человек, раз испытываете угрызения совести. А я — не очень, так что выбросьте из головы.

— Но эти ривы сказали, что если одержимая выкарабкается, то лишь вашими стараниями! Скажите, это вы побороли демона?

— Нет. Он сам ушел, достигнув каких-то своих целей, а я был лишь глупцом, плясавшим под его дудку, не более. Успокойтесь, отче, человек вроде меня не заслуживает ваших страданий. Лучше помолитесь за меня. Грешникам нужны чужие молитвы.

Тобиус спрыгнул с забора и уже внизу, отряхивая с сапожных чехлов пыль, услышал:

— Постойте! Вы забыли костерок! Вы забыли святыню!

— Оставьте себе, а лучше пусть его носит дочь месье Летье. У меня этот костерок без дела валялся на дне сумки пять лет, и я даже не вспоминал о нем. Это нехорошо, пусть святая вещь служит благому делу. Прощайте, отче.

Следовало поторапливаться, ибо хотя маг не знал, чем провинился перед Святым Официумом, выяснять это у него не было ни малейшего желания.

Многие хвори, прежде чем проявиться во всей красе, имели обыкновение накладывать на ничего не подозревающих людей свои едва заметные клейма — первичные симптомы, распознав которые, опытный лекарь вовремя принимал меры. Путешествуя по Архаддиру, Тобиус чувствовал себя бессильным, неопытным лекарем, ибо те симптомы, которые он наблюдал, совсем не казались первичными. Страна заболевала одной из самых страшных и смертоносных болезней, которым был подвержен род человеческий, — войной.

Обходя стороной города, двигаясь, когда пешком, когда на почтовых каретах, а когда и вместе с цитарскими аламутами, он отмечал, с какой частотой перемещались по дорогам полки архаддирской пехоты, кавалерийские эскадроны и обозы с артиллерией. Свежими ранами тут и там разверзались огромные, чадящие, дурно пахнущие лагеря, где днем и ночью постигали азы военного ремесла рекруты-новобранцы. Архаддир готовился к войне, только об этом и говорили в придорожных кормильнях, на торговых стоянках и на почтовых станциях. Часто всплывали имена наемных компаний, обретших определенную славу, тут и там сновали торговые поезда купцов из Димориса и Шехвера, негоциантов из Соломеи и Эстрэ — королевство закупало провиант, оружие и всевозможное сырье как на своих рынках, так и на иностранных.

У волшебника при виде всего происходившего закрадывалось очень неприятное ощущение, будто его непростительное опоздание уже предрешило исход политического конфликта, и война была неизбежна.

За добрых пять лиг до того, как город можно было разглядеть, Парс-де-ре-Наль уже приветствовал странников чадом десятков тысяч печных труб и ужасным смрадом. Столица Архаддира, говоря без лишней деликатности, жутко смердела, что, однако, становилось несущественным, когда созерцатель пытался осознать ее размеры. Если бы Тобиус когда-либо услышал изречение драматурга Шарля де Нарделя, сравнившего Парс-де-ре-Наль с растолстевшей куртизанкой, чьи телеса лезут сквозь дырявый корсет[46], то, возможно, отчасти бы и согласился. Город вырывался из неровной линии старинных крепостных стен, образуя под оными самостоятельные города-районы, темные, запутанные, пахучие клоаки, переходившие одна в другую и населенные беднотой. Река, втекавшая в объятья каналов, вырывалась обратно бурой от грязи и нечистот, огромный порт напоминал одновременно пару щербатых челюстей, смыкавшихся на теле водяной змеи, и огромную колонию бесконечно копошащихся вшей — грузчиков, торговцев, чинуш, стражников, попрошаек, воришек и прочих.

— Огромный город, а, Годявир?

— Очень большой, Цагар, — согласился Тобиус, взирая на Парс-де-ре-Наль с высоты холма Силеи, одного из девяти Гессеманских холмов, окружавших столицу, — очень большой. В Вестеррайхе едва ли наберется пяток городов, сравнимых с ним размерами, а тех, что обширнее, и того меньше.

— Точно! — В больших ладонях Цагара жалобно хрустнули ореховые скорлупки, и предводитель аламута протянул магу слегка раскрошенное ядрышко. — Ты туда?

— Да.

— Останься еще на одну ночь. К закату мы обустроимся здесь, разведем костры и пожарим ежей. Музыка и песни будут звучать в твою честь, и люди смогут попрощаться.

Тобиус взглянул на небо, чтобы отметить расположение солнца, но и сам не заметил, как стал выискивать на густеющей сумеречной синеве длинный красный шрам кометы. Закат близился.

— Не могу.

Цитар кивнул кудрявой головой и решил не настаивать. В среде его народа все прекрасно знали, что если уж человека зовет путь, то человек не может не идти. Путь аламута пока что оканчивался на холме Силеи, где цитарам разрешали разбивать стоянки и открывать ярмарки. В саму столицу Архаддира им путь был заказан, хотя некоторые все-таки пробирались.

— Стало быть, давай прощаться.

Мужчины крепко обнялись. Прощальные объятья должны были показать, как нежеланно расставание, а оттого Цагар давил изо всех сил. Тобиус проделал вместе с ним и его людьми не то чтобы долгий путь, но за те дни он обрел уважение и почтение среди кочевого народа. Умение мага исцелять, а также привычка не сорить словами сделали его в глазах цитаро таинственным, могущественным и очень умным амашем, то бишь врачевателем и мудрецом. Они и имя ему дали соответствующее, Годявир, что значило "умный".

— На удачу.

Тобиус принял и взвесил в руке большую подкову, ухмыльнулся и сунул ее в сумку.

— Прощай, Цагар, и простись с матерью от моего имени.

— Пусть твоя дорога будет прямой и ровной!

Дорога Тобиуса, несмотря на добрые пожелания, вскоре пошла вниз по склону холма, в обширную низину, приютившую Парс-де-ре-Наль. В сгущавшихся душных сумерках все еще виднелись тут и там торчавшие из земли останки древнего города.

В отличие от многих иных столиц Вестеррайха, Парс-де-ре-Наль стоял на своем месте, еще когда и Архаддира-то никакого не существовало, тысячи лет. В прошедшие эпохи у него были другие имена, и раз за разом погибая в пламени пожаров, захваченный вражескими войсками, при разливах Наля, под ударами ужасных пандемий, уничтоженный до основания либо же опустошенный, этот город всегда восставал из пепла, как мифический индальский феникс, с новым именем, с новыми обитателями, но все на том же месте.

Настоящего расцвета город достиг в середине Гроганской Эпохи, но после Возмездия Далии и последовавших Войн Веры его сровняли с землей сражающиеся маги, а то, что осталось, унес поток реки, которая в очередной раз вышла из берегов и укрыла руины толстым слоем ила. Больше полутора десятков веков минуло с тех пор, упрямый город возродился, и хотя до размеров времен зенита процветания ему все еще было далеко, размах Парс-де-ре-Наля поражал.

Тобиус шагал своим широким, размеренным и не знающим усталости шагом, ощущая, как духота липкими пальцами лезет под одежду и касается кожи. На низком небе пророкотал громовой раскат, отчего духи близившейся грозы оживились и заметались по воздуху. Маг прибавил шаг, стремясь достичь нужного места как можно скорее. Не то чтобы он боялся ночи, скорее уж именно гроза заставляла нервничать. За свою жизнь Тобиус не раз оказывался под ливнем, когда тучи били в землю стрелами небесного огня и ревели, сотрясая мироздание до самого основания, и часто именно в такую погоду он оказывался на волоске от гибели. Однажды во время такого ливня Тобиус не на жизнь бился с магистром Мальваром Рыжим, хотя сам в те времена был всего лишь рядовым волшебником. В другой раз ужасная гроза накрыла мир, когда люди сражались против зуланов за великий город-крепость Тефраск. По мотивам той битвы некто написал эпическое полотно, ныне висевшее в Залах Ратной Славы Хосбранда. А еще был случай на море, в шторм, когда из воды высунулась голова громадного… Тобиус вздрогнул и усилием воли отогнал страшные воспоминания.

Самые окраины окраин, к которым приближался волшебник, возле воды начинались складами, огороженными заборами; хранилищами сплавляемого по реке леса, рыбацкими лачугами и сараями. Шествуя дальше, Тобиус погружался в дебри первых каменных домишек, крохотных и кривых, змеящихся зарождающимися улицами растущих трущоб. Он оказался во владениях пувров, городской нищеты, от которой более благополучные жители Парс-де-ре-Наля отгородились стенами, и продолжал идти, ориентируясь на реку и самый яркий источник света из всех доступных.

Пройти мимо "Духа приключений" и не заметить его было невозможно в принципе. Огромный трехэтажный домище с двумя обширными крыльями нависал прямо над водами Наля, зиждясь на высоком и прочном фундаменте. Стены его изобиловали ярко горящими окнами; на многочисленных балконах, галерейках и террасах стояли столы, горели факелы и свечи, гуляли посетители, играла музыка. Внутренний двор заведения огораживала высокая, почти что крепостная стена с несколькими остроконечными башенками, массивные ворота, впрочем, были гостеприимно распахнуты настежь. "Дух приключений" распространял шум и свет очень далеко, и особенно заметно это было ночью.

Волшебник прошел в огромный двор, сутулясь, прихрамывая и опираясь на обычный деревянный посох. Не рискуя применять магию, чтобы скрыть свою внешность, он ограничился все тем же капюшоном и измененными повадками. Тысячи паломников бродили по Вестеррайху, и не было лучше одеяния для живущего в дороге человека, чем ноский серый плащ, оберегающий от дождя, солнца и пыли. А длинный крепкий посох — чем не лучшая опора для религиозного странника?

Веселье, казалось, переполняло здание, напоминавшее маленький замок, и выплескивалось во двор, где за длинными столами сидели разные компании, а сквозь распахнутые врата кухни то и дело сновали взад-вперед разносчики с полными подносами. Несмотря на небольшие отдельные домики, обширные конюшни и навесы для гужевого транспорта, места во дворе хватало с лихвой даже для пьяных танцев под звуки несущейся из главного зала музыки.

Внутри было еще жарче, чем снаружи, духота концентрировалась вокруг горящих всюду масляных ламп, дававших густой желтый свет, и наверху, под потолком, где на огромных круглых люстрах истекали воском сотни свечей. Главный зал "Духа приключений" без предупреждения наваливался шумом и гамом, могшим оглушить и испугать непривычного посетителя. Вокруг были столы длинные и общие, короткие и круглые, имелись отдельные кабинки за задернутыми занавесками, игорные столы; длинная стойка с дюжиной шустрых приказчиков, ряды поставленных на подставки пузатых бочек, с десяток разновеликих каминов тут и там. Высокий потолок поддерживали толстые деревянные колонны, покрытые эльфской резьбой, а стены украшало старинное боевое оружие, головы чудовищ множества разных видов и даже вполне годные, хотя и заметно потемневшие от копоти картины.

— Можешь сесть за общий стол, это тебе ничего не будет стоить. А можешь выбрать отдельный столик только для себя, но это само по себе потребует платы.

Рядом со входом за полукруглой стойкой сидел старый толстый мужчина. Он был брыласт, небрит, растрепан, а сизый нос и винные пятна на жилетке выдавали в нем любителя выпить.

— Благодарю.

В то время как за общими столами набилось столько народу, что посетители едва ли не падали со скамей, среди отдельных столиков можно было выбрать свободный. Их покрывали простые, но чистые скатерти, и стоило усесться за такой стол, как рядом немедля возникала миленькая разносчица в платье с по-архаддирски откровенным декольте. Тобиус выбрал место, отодвинул стул и почти сел, когда из-под столешницы послышался грубый возмущенный голос:

— Ты куда ходули свои пыльные суешь, бестолочь долговязая?

Подняв край скатерти, маг увидел под столом четверых совершенно незнакомых ему гномов, которые, судя по тарелкам, расставленным на полу и кружкам с пенившимся пивом в руках, славно отдыхали, пока он грубо им не помешал.

— Простите, судари, я был неосторожен. Приятного вечера.

Прежде чем сесть за другой столик, серый магистр осмотрительно приподнял скатерть. В принципе ничего особенного не произошло — подумаешь, гномам восхотелось посидеть под столом. Время от времени даже самые привычные к наземному образу жизни выходцы из этого народа испытывали желание оказаться в замкнутом пространстве с низким потолком. Это дарило им ощущение приятного успокоения и способствовало расслаблению.

— Чем изволит поужинать месье? — приятным грудным голосом поинтересовалась разносчица.

— Чем-нибудь мясным с красным вином, пожалуй.

— Может, месье не откажется от свиной отбивной в сливках, приправленной шалфеем?

Живот Тобиуса издал заинтересованный звук.

— А запьет его не красным вином, а изысканным дальвионским белым?

— Пожалуй. Если мне понравится, я даже оставлю на столе несколько лишних монет.

— Вам понравится, — томно заверила женщина, сопроводив слова отработанным наклоном вперед, как бы усиливающим внушение.

— И подайте пару кувшинов пива под тот столик, — добавил маг, задумчиво глядя на крупные белые полушария, — только хорошего пива, марочного, темного.

Разносчица быстро удалилась, не забывая повиливать широкими бедрами, Тобиус же стал осторожно осматриваться. Громкий шум и большое количество народу вокруг дарили чувство безопасности, как бы убеждая, что все заняты своими делами и никому нет дела до незнакомца в пыльном плаще.

Посетители "Духа приключений" представляли собой весьма и весьма пеструю толпу… приключенцев? Если бы такое слово существовало, то, возможно, ими бы они и являлись. Но более всех прочих, как казалось волшебнику, им подходило слово "авантюристы". Люди и нелюди с оружием, когда оставленным на виду, а когда и скрытым, явившиеся из разных концов Вестеррайха, а некоторые, если судить по оттенкам кожи и чудным одеждам — из разных концов Валемара. В общем шуме голосов, разбавленном постоянно сменявшимися музыкальными мелодиями, проскальзывали слова из армадокийского, людательского, марахогского, индальского, аримеадского, соршийского и еще дюжины разных языков. Калейдоскоп народов и рас, от которого рябило в глазах, смешался в причудливый узор под крышей "Духа приключений". Но даже так некоторые посетители вызывали особенно пристальный интерес.

Помимо Тобиуса, в общем зале было трое магов, которые не считали нужным скрываться. На втором и третьем этажах было еще четверо. Двое присутствовавших внизу волшебников тоже сидели за отдельным столиком, один из них дремал, укутавшись в черный плащ, а второй, высокий статный красавец, приканчивал бутылку вина. Третий торчал возле стойки и в перерывах между стопками отравки пытался шлепать пробегавших мимо разносчиц по ягодицам. Хотя этот третий не походил на мага — поджарый, высокий, светловолосый, одетый в кожаные доспехи с блестящими металлическими вставками. У него была крошечная узкая бородка, правый глаз закрывала повязка, а из-за спины торчали рукоятки трех коротких мечей.

— В первый раз у нас, месье?

— Присаживайтесь, сударь, не стесняйтесь, — произнес Тобиус, когда старик уже успел сесть без разрешения.

— Хе-хе, спасибо. Так вы впервые посетили "Дух приключений"?

— Да… услышал как-то раз про это место, а по прибытии в Парс-де-ре-Наль решил увидеть собственными глазами.

— Ага-ага. — Старый выпивоха поерзал на стуле, пытаясь устроиться поудобнее, у него побаливала спина. — Я Мирлад, здешний хозяин.

— Большая честь, — ответил маг, изображая вежливость, но пытаясь понять — что происходит и как следует вести себя дальше?

— Тоже мне честь! Трактирщик — он и есть трактирщик, даже если немного более успешен, чем другие. То ли дело вот эти господа.

Мирлад обвел рукой огромный шумный зал, полный авантюристов.

— Путешественники, торговцы, волшебники, наемники, гонцы и многие другие. Они бродят по дорогам мира и переживают, не побоюсь этого слова, приключения! Вот это жизнь! В молодости я тоже путешествовал, это была моя мечта, но пришлось оставить стезю авантюриста и осесть. К счастью, я кое-что скопил и смог начать свое дело.

На языке у серого магистра вертелся лишь один вопрос: "Какого ахога тебе от меня надо?" Но вместо этого он произнес:

— А почему отказались от мечты?

— Да так, однажды мне в колено угодила стрела.

— Ох. Должно быть, было больно.

— До сих пор побаливает, когда погода меняется. Как сейчас, к примеру.

— Сочувствую.

Некоторое время они сидели молча. Маг сложил руки на столе, а содержатель заведения украдкой пытался разглядеть лицо, крывшееся во мраке капюшона.

— Перейду-ка к делу. Видите ли, месье, под старость лет я, Мирлад, решил написать книгу, повествующую о жизни путешественников. Так получилось, что в "Духе приключений" нередко появляются гости, способные поведать мне одну-две интересные истории, за которые я бываю очень благодарен. А на рисковых людей у меня глаз наметан, уж поверьте, и, думаю, вы можете рассказать что-нибудь годное. Если это будет хорошая история, то ужин за мой счет, а если отличная, да еще и не одна, то я и приплачу. А? Как вы на это смотрите?

Тобиус пожал плечами:

— Никак. Я много путешествую, но пока что мне не встречалось большей опасности, чем разбойничья ганза. Да, то было приключение, так приключение! Пришлось им все отдать, я остался совсем нагим, зато они не убили меня, а лишь немного побили. Не могу перестать славить Господа-Кузнеца за такое везение!

За стенами "Духа приключений" наконец-то громыхнуло изо всей силы, и начался ливень. Разносчица вернулась, неся на круглом подносе большое блюдо с ломтями свинины в белом ароматном соусе, бутыль из дорогого стекла с восковой печатью и столовые принадлежности.

— Как, по-вашему, достойна такая история бесплатного ужина?

Сизоносый Мирлад задумчиво смотрел, как Тобиус надламывает печать с изящным вензелем семьи Фошано, что владела виноградниками Шато Дальвион, и наливал в настоящий прозрачный бокал белое вино.

— Пока думаете, может, я угощу вас?

— Угостите меня? Тем, что готовится на моей кухне и хранится в моих погребах? Нет, месье, я был бы бестактным дураком, если бы согласился на это. Простите, что отнял время. Мари, будь любезна с гостем, а я пойду.

Кряхтя, старик слез со скрипучего стула и заковылял на прежнее место, при этом двигаясь по прямой, — расторопные работники и гости почтительно огибали его.

Орудуя вилкой и ножом, Тобиус не чувствовал вкуса, потому что разум его объяло пламя тревожных мыслей. Свойственная многим волшебникам паранойя подняла голову и вцепилась в него всеми когтями. Где гном с гоблином? Он опередил их или же, наоборот, они добрались раньше, но потом куда-то делись? Человек, назвавшийся хозяином "Духа приключений", пытался узнать у Тобиуса, кто он такой? Бездарно и глупо пытался. Зачем? Для чего или для кого? Нет, нет! Надо было бежать! Надо было оказаться в безопасном месте и лишь тогда обдумывать дальнейшие действия! Если Вадильфара и Вилезия поймали и подвергли пыткам, если в этом огромном шумном, переполненном зале засели прислужники Шивариуса, а он по собственной дурости попался в капкан, то… Если придется прорываться, он сравняет это место с землей, уничтожит все и вся, применит самые разрушительные заклинания, которые смог расшифровать и обуздать за пять долгих лет кропотливого труда.

Тихий скрип ножа, гнувшегося под натиском бронзовых пальцев, вырвал Тобиуса из того омута яростных и панических мыслей, в который он провалился. Надо было взять себя в руки, не позволить панике одержать верх. Паникующий человек — это уже наполовину мертвый человек, и к магам сие правило относилось в той же мере.

— Вам понравилось, месье?

— Восхитительно! — улыбнулся Тобиус, откладывая выгнутый в обратную сторону прибор.

Он действительно прибавил к сумме пару серебряных монет, а когда довольная женщина ушла, сел поудобнее и стал расслабленно потягивать вино. Серый магистр не знал, действительно это было игрой на неведомых зрителей или же он играл со своим собственным воображением, рисовавшим хитроумных врагов везде и всюду, но он продолжал делать вид, что никуда не торопится и ничего не опасается. Если люди Шивариуса, а именно их он боялся больше всего, следили за ним, то они не должны были ничего понять до самого последнего момента. А дотоле он лишь усталый путник, сидящий за бокалом вина и, наверное, ожидающий кого-то.

Стало еще теснее, еще душнее, еще многолюднее — ливень загнал гулявших во дворе под надежную крышу.

— Простите, месье, вы не будете против, если за ваш столик подсадят пару человек? Сегодня у нас столько народу, да еще и непогода…

— Конечно, Мари.

— Вам вернут часть денег…

— Не стоит, это мелочи.

Вскоре за его столиком сидели двое незнакомцев. Одним из них был тот волшебник, который не походил на волшебника, и теперь он пытался дотянуться до быстрой и увертливой Мари, когда она появлялась в досягаемости его длинных рук. Вторым… пожалуй, этот второй стоил всех странных и необычных людей, виденных Тобиусом когда-либо. Длинный как жердь и тощий как жертва голодной смерти мужчина с крупной головой без единого на ней волоска. Природа не наделила его даже бровями или ресницами, зато дала длинный крючковатый нос, острые скулы, темно-красные глаза и мощные выпирающие челюсти. Если бы не вполне обычная аура, маг поклялся бы, что рядом с ним оказался не человек. Вдобавок к остальным внешним несовершенствам он имел бледную кожу, повсеместно покрытую розовой и красной сыпью.

— Ваше вино, месье.

Мари поставила перед тощим новый кувшин и забрала пустой. Он вливал в себя влагу как в бездонную бочку, опустошая кружку за кружкой и не пьянея, в то время как безразличный взгляд блуждал по залу.

— Друзья, несмотря на то что ваша компания дарит моему сердцу несказанную радость, — перекрикивая шум, заговорил одноглазый, — не зрю повода не сделать наше общение еще приятнее! Как насчет партейки в куп?

— Почему бы и нет? — согласился маг.

Тощий кивнул.

Одноглазый широко улыбнулся и вытащил из-за пазухи тряпичный сверток с треугольными картами и несколькими игральными костями. Карты он сдавал ловко и красиво, как настоящий мастер, что должно было вызывать опасения. Но только не у Тобиуса. Серому магистру карта шла почти всегда, он прекрасно умел читать лица и повадки, просчитывать стратегию, и, что уж там говорить, кости тоже любили его. Началась игра, и, следя за ней одним глазом, Тобиус продолжал оглядывать зал в поисках следов магических ловушек.

Возле дверей во двор, которых никто не закрывал и через которые в душный зал проникала прилипчивая сырость, пахшая мокрой землей, возникло какое-то оживление. Под крышу входили новые посетители, все как один облаченные в промокшие до нитки мундиры городской стражи Парс-де-ре-Наля. Навстречу слугам закона поднялся Мирлад, их речь заглушала музыка и гул чужих голосов, но вскоре содержатель "Духа приключений" сделал шаг в сторону, преграждая стражникам дорогу. Высокий офицер, побагровев лицом, оттолкнул старика — прогулка под ливнем и духота явно не прибавили ему благодушия.

— Кажется, назревает что-то интересное, — промычал себе под нос одноглазый, не отрываясь взглядом от карточной руки.

Офицер сделал несколько широких шагов вперед, вытаскивая из-за пояса пистолет, громыхнул выстрел, музыка стихла на резкой фальшивой ноте, раздалось несколько возгласов, и наступила тишина, пахшая пороховым дымом.

— В этом заведении, — заговорил офицер, — прячется человек, находящийся в розыске! Сегодня он прибыл в город и был замечен входящим в "Дух приключений"! Это опасный преступник, маг-ренегат по имени Тобиус Моль! Сейчас же выдайте его законным властям!

— Ты, кажется, совсем дурак, капитан Молинье, — с трудом ответил Мирлад, которого двое посетителей аккуратно поставили на ноги, — заявляться сюда вот так и с такими словами! Я в душе… знать не хотел, кого ты тут ищешь, но даже если бы он здесь и был, то никто бы его не выдал! Особенно такому никчемному, проворовавшемуся и продажному уроду, как ты! Все гости "Духа приключений" под моей защитой!

Шпага офицера покинула ножны в мгновение ока.

— Зарвавшийся корчмарь! — взревел он. — Грязный пувр! Давно пора указать тебе твое место! За препятствие королевскому правосудию и оскорбление чести дворянина…

— Ты не узнал бы честь дворянина, даже если бы она выпрыгнула из кустов и поимела тебя в зад, — набычился безоружный старик. — Оглянись вокруг и посчитай, сколько моих гостей сейчас хотят оторвать тебе голову.

В "Духе приключений" не было вышибал, ни одного крепкого парня с такой же крепкой дубинкой. Как-то так сложилось, что гости Мирлада, сколь бы опасными людьми они ни были, весьма уважали хозяина и в случае необходимости сами могли исключить из своей среды слишком уж разошедшегося собрата. Несколько десятков головорезов при оружии, некоторые из коих имели репутацию весьма скверную, стали подниматься из-за столов и отлипать от стойки.

— Дворянство вырождается, — тихо заметил одноглазый, пытаясь подглядеть карты Тобиуса, — в такие минуты я это понимаю.

— Властью короля…

Из-за спин городских стражников послышался усталый тихий голос:

— Довольно капитан. Вы действительно успели настроить против нас всех, кому дотоле могло быть безразлично.

Служители закона расступились, пропуская вперед человека в светло-сером плаще. Его волосы были длинны и седы, вытянутое лицо казалось мертвенно-бледным даже в теплом желтом свете, а глаза закрывала широкая матерчатая лента. Из-за правого плеча седого слепца выглядывало две длинные рукояти мечей, на одной из которых было навершие в виде открытой серебряной ладони, а на другой — в виде серебряного же кулака.

— Уважаемые мадам и месье, мы ищем человека по имени Тобиус Моль. Мы будем благодарны, если вы нам поможете. Не задаром, конечно.

Из-под плаща высунулась рука, сжимавшая большой кошель.

— Пятьдесят золотых монет любому, кто укажет на него. Сто пятьдесят — любому, кто поможет нам его схватить. Без обмана и промедления.

— Убирайтесь отсюда со своими деньгами! Вам здесь не рады! — выкрикнул кто-то.

— Плохо. — Кошель скрылся под плащом. — Мой наниматель очень заинтересован в человеке по имени Тобиус Моль.

— В последний раз говорю, я… — начал было Мирлад.

Седовласый наклонился вперед так неожиданно, что хозяин не успел отпрянуть, и что-то шепнул ему на ухо. Лишь после этого старик сделал два неуверенных шага назад.

— А мне… плевать! — ответил он дрогнувшим голосом. — Это "Дух приключений", слышишь?! Скажи своему хозяину, что здесь все есть, и будет по-моему! Слышишь?!

— Слышу, слышу. А теперь всякий, чье лицо скрыто, должен его открыть. Я ищу человека с желтыми глазами. Если кто-то попытается мне помешать, я его убью. Если кто-то откажется показывать лицо, я его заставлю, а потом убью, коли то будет не Тобиус Моль.

Звук взводимого курка лишь на миг опередил последовавший выстрел, но слепец со скоростью молнии выхватил из-за спины длинный меч и рассек свинцовый шарик, летевший ему в грудь. Без промедления он метнулся к тому, кто посмел в него выстрелить, и снес ему полголовы, заодно убив еще двоих, стоявших рядом. В поднявшемся оре, лязге оружия и реве слепец как ни в чем не бывало переместился обратно ко входу и уже с двумя мечами наголо перекрыл его.

— Каждый, кто хочет пережить эту ночь и оказаться на свободе, пройдет во двор мимо меня, но лишь после того, как мы проверим его глаза. Ну а всех, кому жизнь не мила, прошу, выступайте вперед на мои мечи.

Повисла тишина, рожденная не столько страхом, сколько шоком от такой наглости, после чего кто-то выкрикнул:

— Да валите этого курвина сына ко всем ахогам!

Некоторые из гостей действительно бросились вперед, но в тот же миг оказались под ногами у слепца, который превратился в ветряную мельницу со сверкающими стальными лопастями.

— Уже девять трупов, — отметил одноглазый, — он убийственно хорош. Видно, придется мне его урезонить.

Незнакомец глянул на Тобиуса, усмехнулся и потянулся к своим коротким мечам, когда зал огласил раскатистый смех. Плотные занавеси одной из приватных кабин, где состоятельные компании могли отгородиться от остальных гостей, распахнулись, и наружу выступило пятеро человек.

— В нашем уютном старом пристанище пролилась кровь, — мрачно молвил один из них, высокий статный мужчина с рубиновыми серьгами в ушах и с замысловатой татуировкой на шее, облаченный в куртку черной кожи и с мечом у бедра. — Мирлад, это неприемлемо. Если ты позволишь, мы разберемся.

— Сергиус… — Казалось, хозяин "Духа приключений" был одновременно растерян и напуган, причем не тем, кто устроил под его крышей бойню, а тем, кто предложи помощь. — Прошу, только без жертв.

— Жертвы уже есть, и за это должно быть уплачено, — с ледяным достоинством молвил Сергиус. — Ян.

— С удовольствием, — хрипло отозвался один из его спутников, тот, кого рассмешил вид крови на полу и стенах.

Ростом Ян не уступал великану Волтону Галли, но из-за жилистости казался еще выше. Его хищное вытянутое лицо, горло и та часть груди, что виднелась через расстегнутый ворот куртки, походили на лоскутное одеяло из-за обилия шрамов, а волосы с помощью хитрого плетения и особого масла были уподоблены иглам дикобраза.

— Капитан, уходим, — приказал слепец, отступая от приближавшегося Яна.

— Если вернемся ни с чем, хозяин пропустит нас через камнедробилку! — воскликнул офицер.

— Ну, как хотите.

Юрким змеем слепец проскользнул между стражниками и выметнулся под ночной ливень. Стражи закона не успели понять, что их убило, — человек с волосами-колючками словно прошел насквозь, оставив после себя нарубленные ломти тел. Он тоже скрылся в ночи.

— Можно считать, что этот смутьян уже мертв, — молвил Сергиус, — а теперь слушайте меня, друзья. Ничего не произошло, никто ничего не видел. Нам остается лишь посочувствовать тем, кто погиб сегодня, и тем, кому придется наводить тут порядок.

После этих слов Сергиус удалился обратно в приватную кабинку.

— Вот это да, — протянул одноглазый, — руку бы отдал, чтобы увидеть, что будет, когда Ян Кат догонит бледного.

— Простите, — Тобиус поднялся, слегка покачиваясь, — но меня сейчас… Господи… меня сейчас вырвет…

Зажимая рот рукой и издавая характерные сдавленные звуки, он подхватил посох и нетвердой походкой направился к выходу.

— Месье, мы же не доиграли!

Никто ему не помешал, и после тяжелой духоты зала влажная духота летней ночи показалась блаженством. Перестав играть, маг заспешил через двор прочь, но на полпути к воротам остановился, внезапно осознав, что никакие пережитые беды, никакой опыт и никакие предосторожности так и не сделали его совершенно незримым. Как только он появился на задворках Парс-де-ре-Наля, его заметили, а потом вели до "Духа приключений". Он даже не почувствовал, не понял, что за ним следят. И теперь где-то там, в темноте, несомненно, ждал кто-то, кому было поручено выследить серого магистра. Возможно, поняв, что посланные внутрь люди потерпели неудачу, этот соглядатай отправил весточку своим хозяевам, чтобы они послали новых. Нужно было немедленно перенестись прочь, прочь от города лиг на десять…

Кто-то оказался сзади, Тобиус почувствовал, как его коснулись, и развернулся. В его левой руке вместо обычной палки появился магический посох со сверкнувшим в набалдашнике камнем, и волшебник приготовился устроить вокруг себя небольшое Пекло, но, замерев в боевой стойке, никого не увидел. Никого не оказалось вблизи, лишь лошади в конюшне волновались, испуганные громом, да бил по черепичным крышам ливень. Маг подумал, что подобно старому демонологу начинает сходить с ума.

Из дверей главного здания во двор выскочила фигура. Все еще находясь в состоянии боевого ража, Тобиус мысленно воззвал к своим заклинаниям, но вовремя дернул ментальные узды, чтобы не убить бежавшую к воротам разносчицу Мари. Она торопилась, оскальзываясь на мокрых камнях и держа над головой чей-то плащ.

— Куда вы, мадемуазель?

— Нужен лекарь! У месье Мирлада болит сердце!

— Я лекарь! — сам не зная зачем, крикнул ей вслед маг, поспешно меняя магический артефакт на прежний дорожный посох.

— Вы знаете, как лечить сердце, месье? — она оказалась рядом и схватила его за руку.

— Отведите меня.

Он вернулся туда, откуда только что пытался сбежать, и, ведомый взволнованной женщиной, оказался в рабочих помещениях "Духа приключений", жарком царстве кухонь, кладовых и погребов. Комнатка, в которую его привела Мари, тоже походила на маленький и жилой погреб. За дверью оказалась лесенка, ведшая вниз, в прохладное узкое помещение, две стены которого были заставлены деревянными ячейками для винных бутылок, а в конце имелся маленький стол, маленькая табуретка и маленькая кровать, на которой лежал растрепанный Мирлад в расстегнутой на груди сальной сорочке.

— Можете идти, — сказа Тобиус еще двум женщинам, бывшим при хозяине, — мне нужно место. И закройте двери.

— Это вы? — слабо удивился старик. — Что вам надо?

— Я лекарь. Лежите смирно и не разговаривайте.

Диагностические чары пронзили тело Мирлада, хотя тот ничего не заметил и не почувствовал.

— Похоже на мелкоочаговый инфаркт миокарда. Давит и жмет?

— Да…

— Ясно. — Волшебник полез в сумку. — Постельный режим и лечение коронаролитиками, тромборастворяющими, улучшающими текучесть крови зельями. Пригодится также обезболивающее. Сегодня вы не умрете, это я обещаю.

Подвергнутый чарам магического сна, старик закрыл глаза.

Он действительно писал книгу. Тобиус понял это, когда, завершив все процедуры, отступил от своего пациента и опустился на маленькую круглую табуретку. Столик был завален исписанными бумагами со следами от донышек винных бутылок и кляксами. Тут и там стояли чернильницы с высохшими чернилами, лежали испорченные или недостаточно заточенные перья.

Мирлад собирал истории со всего мира, скрупулезно записывал рассказы путешественников, наемников, охотников, торговых людей, цитаро, странствующих ремесленников, актеров и пилигримов. Местами его архив походил на сборник побасенок и поверий, но некоторые истории были столь подробны и точны, что не могли не быть правдой. Нашлось даже несколько рассказов, которые пробирали до костей атмосферой страха, и, что особенно удивляло, — их автором был сам Мирлад. Он писал о временах своей молодости, когда в компании нескольких друзей лазал по бесконечному лабиринту подземелий под Парс-де-ре-Налем в поисках сокровищ.

Раздался тихий стук в дверь, после чего, не дожидаясь приглашения, по лестнице спустилась полная краснолицая женщина с подносом в руках. Кухарка с трудом протиснулась к дальнему концу комнаты, являвшейся, по сути, узким коридором-погребком, и поставила свою ношу на ворох бумаг.

— А хозяин не злится, когда вот так обращаются с трудом его жизни?

Женщина немного замешкалась с ответом, видимо, удивившись, что незнакомец с ней заговорил.

— Труд его жизни, месье, это "Дух приключений", я так думаю. А вообще-то месье Мирлад много пьет, но ставить бутылки на стол не боится.

Протиснувшись к лесенке, она удалилась, оставив мага наедине с довольно обильной трапезой. Близилось утро, Тобиус это знал, и набор блюд соответствовал времени суток.

— Вы проснулись, месье Мирлад.

— Даже я еще в этом не уверен… — донеслось из-за спины. — Пахнет вкусно…

— Если вы всегда так завтракаете, то неудивительно, что сердце болит. Вино бьет по печени и почкам, а жирная пища вроде вот этой горы жареного бекона — по сердцу и сосудам. Если хотите жить, вам следует поменять привычки.

— Я слишком стар, чтобы менять привычки.

— Если хотите закончить свою книгу, то поменяете.

Полоски бекона вместе со свежим хлебом захрустели у Тобиуса на зубах. Он прошелся вдоль ячеек и не глядя вытянул одну из бутылок темного стекла.

— Нет.

— Что? — спросил с кровати Мирлад.

— Зеленое вино. Такое я пить не могу.

— Угощайтесь.

— Сто пятьдесят золотых за бутыль. Нет уж, грех лить такое в человека, которому просто нужно запить ломоть свинины.

Выбрав экземпляр попроще, он вернулся и плеснул в глиняную кружку, выпил.

— А мне?

— Когда я уйду, можете упиться хоть до смерти, но пока я здесь, вам придется побыть примерным трезвенником.

Короткие толстые пальцы Мирлада бродили в седых зарослях на груди, словно пытаясь найти что-то в области сердца.

— Чем я могу отблагодарить вас, месье…

— Эмиль Сарга, — представился Тобиус. — Мне ничего не нужно. По правде говоря, пора бы уже и честь знать. Вставать не обязательно.

Мирлад и не попытался встать, но он приложил немало усилий, чтобы сесть. Тобиус уже накинул на плечи плащ, поправил сумку и ухватил посох.

— Позвольте хотя бы пожать вам руку, о добрый и бескорыстный друг мой, и заверить, что под этой крышей вам всегда будут рады!

Пожав плечами, маг шагнул к кровати и протянул руку для рукопожатия, однако когда их пятерни соединились, левая рука Мирлада ударила по ладони Тобиуса, и раздался металлический скрежет. Шило сломалось.

— Она ведь неживая, верно? Она из бронзы?

— Можешь проверить.

Маг схватил старика за горло и поднял над кроватью так, что тот сдавленно захрипел, будто казнимый через повешение, чья шея не сломалась мгновенно.

— Сейчас я отпущу тебя, и ты скажешь мне, кому служишь, но прежде чем соврать или начать упираться, запомни — когда эта рука ухватит тебя за глотку в следующий раз, она будет раскалена добела.

Мирлад мешком плюхнулся обратно на кровать и ухватился за свое горло, жадно давясь воздухом.

— Пить… прошу…

Он схватился за кружку с вином и судорожно выпил все, что не стекло по небритому подбородку.

— Еще…

— Не испытывай мое терпение, видит Господь-Кузнец, его у меня немного. Кому ты служишь?

Старик печально посмотрел на кружку, утер рукавом рот и без тени страха взглянул на того, кто мог убить его одним усилием воли.

— Да будет тебе известно, что старый упрямый Мирлад остался последним человеком в этом огромном крысятнике, который так и не согласился никому служить: ни королю, ни тем, кто против короля, ни… никому. Об этом знают все, и поэтому старине Мирладу доверяют как Золотому Трону.

— Ты внушаешь мне какую-то дичь.

— Ничего, кроме правды! — Старик, кряхтя, пересел с кровати на табурет и, не обращая на нависавшего мага внимания, налил себе еще. — За мной нет армии, нет великих капиталов, но если я позову, то меня поддержат мои клиенты, люди и нелюди, с которыми придется считаться. Вчера сюда пришел очень опасный человек, пришел в поисках тебя, Тобиус Моль, и он мог бы натворить еще много дел, кабы за меня не вступились люди еще более опасные. Сергиус Волк заехал на несколько деньков, а с ним был Ян Кат. Ты, конечно, слышал эти имена…

— Не доводилось.

— Что? — Мирлад замер, не донеся кружку до рта. — Может, ты и о Багровой Хоругви никогда не слыхал?

— Я не настолько глух.

— Слава Господу-Кузнецу! Если ты когда-либо слышал об их капитане Мансе Харогане, то вот знай, что Сергиус Волк — это его правая рука, а Ян Кат — первый клинок Багровой Хоругви. Первый клинок Вестеррайха! Могу поставить на кон все, что возводил на этом месте долгие годы, что не найдется воина, способного победить его.

— Допустим. Зачем им вступаться за тебя?

— За тем, что они любят это место. На протяжении десятилетий я принимал гостей со всего света, окружая их заботой и почетом, уважая их дело и желая узнать их истории. "Дух приключений" — это сердце всех авантюристов Вестеррайха, знаковое место, тихая гавань для людей, чья жизнь состоит из дорог и временных стоянок. Они хотят знать, что мой постоялый двор всегда будет на том же самом месте, словно родной дом, коего многие из них не имеют. У меня сиживал Манс Хароган. Ко мне захаживал на кружку пива Илиас Фортуна и другие ребята из Безумной Галантереи… кого только я не принимал в этих стенах!

Тобиус задумчиво покусывал нижнюю губу, ощущая желание раскурить трубку и обдумывая свои дальнейшие шаги. Будь у него нужные способности, он прибег бы к сапиентомантии и стер бы воспоминания Мирлада о себе. О, насколько проще была бы его жизнь, умей серый магистр играть с человеческой памятью! Но он не умел.

— Меня ищут многие могущественные люди, желающие моей крови…

— Возможно, ты даже до конца не понимаешь, насколько могущественные, — отчего-то хмыкнул Мирлад.

— По уму, следовало бы тебя убить.

— Все зло в мире от ума, ибо люди прислушиваются к нему больше, чем к сердцу. Ты ведь так не поступишь?

— Нет.

— Почему?

Тобиус пожал плечами.

— Само то, что я подумал об этой возможности, делает меня не таким хорошим человеком, каким я хотел бы быть. А это, в свою очередь, делает меня несчастным… Прости, не знаю, зачем я это сказал.

— Магия, — расплылся в улыбке старик.

— Я посвятил магии свою жизнь, и могу поклясться собственным Даром, что в тебе нет ни иора этой самой магии.

К удивлению Тобиуса, Мирлад рассмеялся.

— Ты мне нравишься! Воистину, ты говоришь такие странные вещи с таким серьезным лицом, что это выглядит смешно!

— Я все еще могу сделать с тобой что-нибудь страшное, знаешь?

В ответ Мирлад лишь громче рассмеялся.

— Я говорил про магию иного рода. По большому счету я, содержатель постоялого двора, — человек, который, помимо всего прочего, еще и наливает клиенту выпивку. Выслушивать людей — это часть моего ремесла, а их часто тянет поговорить со мной о том, о чем они ни с кем больше говорить не отважатся. Открыть душу, смекаешь?

Тобиусу вспомнился Томас Бэйн, один из тех людей, которые остались в далеком прошлом и по которым он, Тобиус, все-таки скучал.

— Смекаю.

— Вот и славно. Кстати, недавно ко мне в гости наведался один гном, который в прежние времена часто захаживал, но в последние годы исчез. Разные люди говаривали, что он пошел служить гвардейцем к риденскому королю Радовану, прозванному Кровавым…

— Вадильфар из Криксенгорма.

— Да, странный такой гном, безбородый, с красными волосами, чудно остриженными: затылок весь лысый. Он боялся, что в пути попал на глаза не тем людям, и попросил меня дождаться двоих его дружков, некоего гоблина родом из Сумеречья и тебя…

— И ты говоришь об этом только сейчас? — стылые глаза Тобиуса полыхнули недобрым янтарным пламенем.

— А когда мне было об этом говорить, если я не знал, кто ты такой? Гном описал тебя предельно ясно, но лицо, глаза и волосы ты скрывал, а на руках носил перчатки. Не мог же я приставать ко всем подозрительным типам с вопросом — не они ли, де, Тобиус Моль, беглый маг из Ривена, коего с одинаковым упорством ищут прислужники различных воротил Вестеррайха и агенты Инвестигации в придачу? Согласись, это было бы дуростью.

— Где он?

— В безопасном местечке. Я помог сначала гному, а потом и гоблину незаметно покинуть "Дух приключений". Спокойные времена ушли, месье Тобиус, близится война, и теперь в этом городе полным-полно внимательных ушей и глаз, своих и чужих… Вас троих ищут. Точнее, гнома и гоблина ищут некоторые люди, которые, возможно, служат королю, а вот тебя ищут абсолютно все, разные мутные личности, связанные с магическим миром, псы Церкви… личности похуже.

— Есть люди хуже ищеек Святого Официума?

— Есть, не сомневайся, Тобиус Моль. Вчера один такой сюда заходил, но прежде чем унести ноги, он порубил без малого десяток моих клиентов.

— И кому же он служил?

— Тому, кого не существует, — сказал как отрезал Мирлад, стремительно посерев лицом. — Я помог гному и гоблину незаметно покинуть эти стены и обещал передать, где они будут ждать с тобой встречи. Если ты готов, мои люди помогут тебе смыться.

— Я готов.

— Тогда запоминай. Вадильфар ждет тебя на одном из моих подпольных складов, где хранятся товары, скажем так, облагаемые слишком несправедливым налогом…

— Так ты еще и контрабандист.

— Поживи с мое, познакомься с людьми, с которыми знаком я, и еще не такого нахватаешься. Я поселил твоих приятелей на тайном складе под улицей Трех сестер Благочестия, что находится в северо-восточных районах, близ холма Рэ. Узнаешь нужное место по вот этому знаку на торце дома.

Мирлад неаккуратно нацарапал уродливую закорючку на клочке бумаги.

— Запомнил, — кивнул Тобиус, после чего старик отравил бумагу себе в рот.

— Когда ваша милая компания воссоединится, будьте так любезны покинуть мою территорию, и по возможности незаметно. На этом моя услуга Вадильфару будет исчерпана.

— Благодарю.

Волшебник и трактирщик некоторое время молчали, пока один из них разбирался со своими мыслями, а второй сосредоточенно дожевывал бумажный клочок.

— Ну что еще?

— Скажи, зачем ты это делаешь? Все, кого Господь наделил разумом, должны бежать от меня как от больного катормарским мором…

— Чтобы спрятаться от неприятностей, — кивнул Мирлад, выливая в кружку остатки вина. — А я вот не из пугливых. Я всегда оказывал своим клиентам такие услуги, предоставлял убежище, брал на хранение их вещи и их тайны, защищал их от врагов и никогда не давал слабины в этом нелегком деле. Не дам и сейчас. Может, это вино придает мне храбрости, а может, я просто знаю, что избежать бед не получится. Я, как это пишут в умных книгах, фаталист.

— И какие же беды нависли над тобой? Может, я смогу помочь?

Мирлад лишь хмыкнул.

— Беды нависли над всеми нами, они предупредили о своем приближении, поместив на небосвод эту жуткую красную штуку. Я уже тогда знал, что грядет время перемен, темное время, а теперь остается лишь убеждаться. Скоро полыхнет, мой уважаемый месье волшебник. Запад Вестеррайха дышит войной, и даже самые толстокожие вот-вот ощутят жар этого дыхания на своих шкурах. Мирлад стар, Мирлад упрям, Мирлад прирос к своему "Духу приключений", и если война придет к нему в гости, Мирлад не сможет уйти.

— Возможно, все не так плохо, — сказал Тобиус, стараясь не выдать того волнения, что овладело им после слов о комете. — Войны еще можно избежать, урезонить Марахог…

— Не знаю, не знаю. Войны происходят не по воле народов, а по воле властителей. Можешь ты, маг, поручиться, что война им не нужна?

Серый магистр неопределенно повел плечами — эту мысль он изначально в расчет не брал.

— Если задержишься в Парс-де-ре-Нале подольше, то в полной мере прочувствуешь то безумие, что охватило его. А теперь пора прощаться.

Среди десятков подвод с провиантом, выпивкой и хозяйственными принадлежностями, что каждый день заезжали во двор "Духа приключений" и выезжали из него, легко затерялась телега, грохочущая кастрюлями, в которой помимо утвари имелся солидный запас снеди и спрятанный под мешками с картоплей и свеклой волшебник.

Телега проделала по трущобам долгий и извилистый путь, не единожды резко меняя направление, и спустя лишь полтора часа, переехав из южных в северо-восточные районы, остановилась в узеньком переулке. Тобиус, которому помогли вылезти, встал на нетвердые ноги и принялся прохаживаться взад-вперед, разгоняя кровь по затекшему телу. Мари тем временем попыталась отряхнуть плащ волшебника, но с удивлением увидела, что грязь к нему не пристала и серая ткань осталась вполне чистой, за исключением одного крошечного темного пятнышка.

— Велено высадить вас здесь, месье.

— Благодарю. Если не секрет, куда вы везете всю эту провизию?

— О, совсем не секрет, месье. Хозяин каждый день устраивает бесплатную кормильню то в одной части города, то в другой. Нам велено разливать суп, раздавать запеканки, пироги и хлеб нищим.

— Он… щедр и великодушен, как я погляжу.

— Он родился в трущобах, месье, и помнит об этом.

— И как, не слишком ли затратна его щедрость?

— Почем мне знать? — пожала округлыми плечиками разносчица. — Деньгами распоряжается только он. Однако скажу, что сейчас страждущих стало намного меньше, чем раньше.

— Находят работу?

— Нет, месье, идут в армию.

Мари вернулась на козлы, и возница хлестнул лошадь, выводя телегу на более широкую улицу. Серый странник в глубоком капюшоне остался один и, оглядев грязный переулок, решил, что пора выбираться.

Лабиринт зловонных кривых улиц, по которым слонялся волшебник, так сильно кружил голову, что ему приходилось искать взглядом громаду холма Рэ, на котором гордо высились корпуса университетского кампуса и массивная постройка Королевской обсерватории.

Некогда пустой и ничем, кроме размеров, не выделявшийся среди остальных Гессеманских холмов, Рэ был застроен благодаря воле нынешнего короля и стал пристанищем Университета буржуа и пувров. Взойдя на трон несколько десятилетий назад, Маэкарн Щедрый стал первым королем Архаддира, который попытался заставить глав Архаддирского королевского университета открыть прием для мещанских и пуврских детей, но потерпел неудачу. Не сумев сломить старую профессуру, верившую в привилегии благородной крови больше, чем в реформы, он создал новый университет и вложил огромные деньги, дабы сделать его больше и лучше старого, чопорного и уважаемого Архаддирского.

Останавливая случайных прохожих, хмурых грязных людей, не слишком радовавшихся тому, что какой-то незнакомец их окликал, он спрашивал, как попасть то к одному месту, то к другому, но, ныряя в особенно темные проулки, где никто не видел, Тобиус спрашивал лишь про улицу Трех сестер Благочестия. Убедившись, что никто не дышит в спину, он наконец вышел на ничем не отличавшуюся от прочих улицу, прошелся по ней, заметил тайный знак и не сбавил шагу. Пришлось двигаться дальше, петляя и прячась. Лишь оказавшись в густой тени позади мясницкой лавки, волшебник перевел дыхание и накинул на себя Незримость. Возвращался он осторожно, беспрестанно изучая все вокруг сквозь призму Истинного Зрения.

Изогнутые, вытертые бесчисленным множеством башмаков ступени вели в глубокий подвал под одним из домов. Грязная серая дверь на поверку оказалась прочной и надежно запертой. Пришлось стучать. Довольно долго тихий стук оставался безответным, а потом Тобиус стянул с руки перчатку, чтобы она не лопнула, когда бронзовый кулак обрушился на дерево. Дверь едва не слетела с петель.

— Кто там? — тихонько донеслось с той стороны спустя время.

— Свои.

— Все свои давно здесь…

— Вадильфар, если бы у тебя была борода, я бы сейчас тебя за нее оттаскал, пусть бы ты потом был обязан отрубить мне руку. Открывай.

— Господин Солезамо!

Заскрипели засовы, и дверь приоткрылась, но лишь настолько, чтобы волшебник проскользнул в густую темень.

— Проходите дальше, не наткнитесь на бочки и прочий хлам, здешний склад забит. Справа, вон туда, за ящики, за занавеску.

Несколько крохотных окошек в подвале были плотно забиты досками, а скудный свет рождала плошка с жиром и фитилем. За занавеской в маленькой каморке магистра приветливо ожидала стрела, наложенная на натянутую тетиву лука.

— Рад видеть, что ты не теряешь бдительности, Вилезий.

— Тем и живы еще. Слышишь, камнеед, ты проверил его?

— Сейчас и проверю, моховик, куда спешить? — За спиной мага гномский клинок покинул ножны. — Не обессудьте, господин Солезамо, но так надо.

— Что удумали, затейники?

— Да ничего. Проверить надо, господин Солезамо, вы это или нет?

Рядом с ногой Тобиуса на пол упал маленький металлический квадратик — мелкая гномская монета с искусной тонкой чеканкой.

— Поднимите.

Тобиус медленно присел, сомкнул бронзовые пальцы на монете, и чуть не завалился на пол, ощутив, как волной по телу прокатилась слабость, — он перестал чувствовать Дар.

— Ну как? — напряженно спросил гном.

— Вроде бы лицо не изменилось, — с сомнением ответил гоблин.

— Профаны, — презрительно скривился волшебник, — ложная личина, будь я самозванцем, слетела бы, лишь поддерживай я ее за счет внутренних резервов. Но если бы ее поддерживал артефакт с обособленным магическим зарядом, то личина уцелела бы.

Воины молча переглядывались, не зная, что делать дальше, а Тобиус с трудом выпрямился.

— Ладно, мы верим, что это вы. Можете отдать…

— Не могу. Я слишком поздно понял, что это за металл.

Соприкоснувшись с монетой, созданной не из чего иного, как из настоящего керберита, протез почти немедля потерял свои магические свойства и отказался повиноваться.

Еще около часа Вадильфар из Криксенгорма, пыхтя и что-то бормоча на родном наречии гонгаруда, вытаскивал монетку из бронзовой хватки клещами, а когда он все же преуспел, ко всеобщему облегчению, рука волшебника ожила. Тобиус стал усердно растирать протез, скорее интуитивно, нежели в надежде прогнать из него легкое покалывание, а потом он посмотрел на своих попутчиков, и те отшатнулись. Лицо мага стало белым от ярости, стылые глаза разгорелись ярче углей, ноздри гневно раздулись. Бронзовые пальцы вцепились в горло Вадильфара, живые — Вилезия, и, словно не чувствуя их тяжести, серый магистр оторвал хрипящих воинов от пола.

— Никогда больше не смейте подносить ко мне эту гадость или проверять меня подобным образом! Если такое повторится, я убью вас обоих без промедления и сожаления!

Он уронил их на пол, и несчастные гвардейцы смогли наконец вдохнуть. Вилезий подобрался раньше напарника и быстро отполз от рассвирепевшего мага, а Вадильфар просто глотал воздух, глядя в пустоту выпученными глазами. К счастью для них обоих, гоблин немедля принял единственно верное решение.

— Простите нас, господин. Мы подумали, что осторожность лишней быть не может…

— Если я вырву вам глаза, отрежу язык, нос и уши, отрублю ноги и руки, а всю кожу на теле обожгу, дабы вы не могли больше осязать, когда я превращу ваши тела в куски плоти с заточенным внутри разумом, отрезанным от остального мира, вы почувствуете то, что чувствую я всякий раз, когда меня лишают магии, и захотите умереть. На ваше счастье меня уже лишали сил, и теперь я могу переживать это более спокойно. Но любой другой маг после такой шутки отправил бы вас к праотцам, так и знайте.

— Простите, — прохрипел Вадильфар из Криксенгорма, после чего принял протянутую руку мага, помогшего ему встать.

— И вы меня, — тихо отозвался Тобиус, чье бешенство рассеялось так же быстро, как и появилось. — Я долго добирался, устал и проголодался. У вас есть чем зубы почесать?

Гвардейцы немного успокоились и, дабы поскорее забыть о происшествии, споро принялись за дело. В крошечном очаге разожгли огонь и подогрели луково-грибной суп, на маленьком столике едва уместились тарелки с заплесневевшим сыром, подсохшим хлебом и ветчиной; наполнило неказистые потрескавшиеся кружки вино. Троица выпила за воссоединение, после чего за трапезой гвардейцы рассказали магу о том, как добрались до столицы.

Путь Вилезия был спокоен, гоблин углубился в самую гущу лесов и если и встречал кого-то по дороге, то лишь охотников, которые не могли даже заметить порождения Сумеречья. Питаясь охотой и ночуя на деревьях, он продвигался в сторону Парс-де-ре-Наля, стараясь пересекать освоенные под пахоту и пастбища земли ночью, а человеческие поселения и вовсе обходил. Не скованный надобностью путешествовать по дорогам, гоблин двигался напрямик, но прибыл вторым. Первым, как и ожидалось, добрался Вадильфар из Криксенгорма, но его путешествие оказалось сложнее. В подробности гном не вдавался, сказал только, что заметил слежку за два дня до прибытия в город, сделал все, что мог, чтобы оторваться, но так до конца и не уверился в успехе.

— Все потому, что ты безбородый гном с красной башкой, — хихикнул Вилезий, смакуя заплесневевший сыр, — легче тебя заметить лишь вопящего сумасшедшего, бегающего по ярмарочной площади нагишом и с горящим факелом в заднице. Давно тебе говорил, отпусти бороду, перекрась башку и гуляй себе сколько хочешь. Бородатые гномы все на одно лицо, словно вас по одним меркам строгали. Опять же сородичей перестанешь сторониться…

— Да пошел ты, — поморщился Вадильфар беззлобно. — Я выгляжу так, как заведено у моего народа, не все гномы носят бороды… то есть почти все, конечно, но не все! К тому же не выбритый подбородок мешает мне быть рядом с остальными, а…

Рука Вадильфара дернулась к шее, но он замер и резко замолчал, как и гоблин, внезапно осознавая, что в каморке их уже трое и заведенный разговор, на который подвигло вино, не предназначался для ушей волшебника.

— А вот моя дорога, — заговорил Тобиус, как ни в чем не бывало, — оказалась интереснее обеих ваших, вместе взятых.

Он опустил некоторые детали и закончил на том, как Мари оставила его в трущобах.

— Постойте, постойте, Верная Мари? — уточнил Вадильфар.

— Что?

— Вы про Верную Мари? Такая высокая, чернявая, пышная, как пастила, и сладкая, как патока, баба?

— Я тебе только что рассказал, о том, как встретился с одним из порождений Пекла, а ты…

— Да что мне ваше человеческое Пекло, я гном! Подумаешь, демон! А вот встретиться с Верной Мари еще разок я бы не отказался!

— Кажется, что-то важное прошло мимо меня…

— Ну, это знаю даже я, — вновь оскалился Вилезий Вильтгрин, разливая вино, — Верная Мари — это притча во языцех! Этот каменный пенек несколько лет ее вспоминает, да и не он один, думаю. Восхитительное представление сей бабы о верности приводит в трепетный восторг половину авантюристов Вестеррайха. Говорят, что она замужем и неукоснительно блюдет верность своему муженьку, свято полагая, что все, чем ее наделил Господь, может принадлежать только ему. — Гоблин отпил из кружки. — Во всяком случае, все, что связано с чадородством. А все, что не связано… ну, у нее есть и второе прозвище — Мари Задняя Дверка.

И Вилезий, и Вадильфар зашлись громогласным хохотом, надрывая животы и едва не скатываясь со стульев, а Тобиус не донес до рта кусок хлеба, поморщился и вернул его на тарелку.

— Какая восхитительно пошлая история, — раздался едва различимый бесплотный шепот.

— И не говорите, и не…

Вадильфар из Криксенгорма утер навернувшиеся от смеха слезы, шмыгнул носом, а потом с силой оттолкнулся от стола, валясь вместе с табуретом на пол, ловко перекувырнулся через голову и вскочил на ноги рядом со своей экипировкой, что лежала у стенки. Спустя миг гном замер в боевой стойке с мечом и щитом. В это же время Вилезий Вильтгрин с пугающим проворством вскинул лук с наложенной на тетиву стрелой, а еще две штуки оказались зажаты у него в зубах, он не знал куда целиться, но готов был выстрелить в любой миг. Тобиус остался сидеть на своем месте, прикрыв глаза, и вокруг головы его мягко воссиял венец очей, благодаря которому маг видел все и вся вокруг себя. Это не помогло ему обнаружить некоего четвертого, затаившегося в каморке, но чары плелись в голове, и боевые заклинания могли быть исторгнуты в любой миг.

— Кто здесь? — спокойно проговорил серый магистр. — Покажись.

Шепот не заставил себя долго упрашивать.

— Всенепременно, но сначала я должен убедиться в том, что появление мое не приведет к беде.

— Ты, это, покажись, тогда и увидим, — предложил гном, готовясь рубануть с плеча в тот же миг.

— Пожалуй, я не с того начал. Говорят, что бедность не порок.

— В таком случае я самый непорочный человек в мире, — ответил Тобиус. — Опустите оружие, господа, это наш связной.

Венец очей погас и Тобиус открыл глаза, чтобы увидеть, как рядом со столом наливается чернотой дотоле совершенно незримый человеческий силуэт. Он проявился на пергаменте мироздания как медленно расползающееся чернильное пятно, и, лишь став совершенно черным, обрел окончательную материальность. Глубокий капюшон опустился на плечи, и перед ними предстала лысая, круглая и приплюснутая, словно бледная шляпка молодого гриба, голова с маленьким лицом и невероятно мощным и длинным носом, напоминавшим клюв экзотической птицы. На носу сидели очки с круглыми черными стеклами, нижнюю часть лица обматывал длинный черно-белый шарф, а вся фигура мага ростом не превышала пяти футов[47].

— Эй, камнегрыз, это не твой ли родственник?

— Меня часто путают с гномом, но поверьте на слово, я человек. — Голос связного зазвучал совершенно иначе, чем прежде, превратившись из таинственного шепота в нелепый гундосый бубнеж.

— Мы верим. Вилезий, не тяни руку к его носу, это невежливо.

— Его нос длиннее моего! А я ведь гоблин!

— Как вы нас нашли?

— Оставил на вашем плаще свое следящее заклинание вчера ночью. Помните, вы вышли под дождь, а потом вернулись?

— Отдаю должное вашему искусству скрываться, обычные отводящие глаз чары действуют на меня слабо.

— Благодарю. Скрытность — мой хлеб.

— Не могли бы вы?..

— Всенепременно.

Короткая рука с короткими пальцами протянулась к Тобиусу и коснулась его плаща, а потом крошечное, едва заметное пятнышко, словно от капли воды, было снято с ткани и растерто до полного исчезновения.

— Тонкая работа.

— Благодарю, чар…

— Мэтр Солезамо де Верье.

— Допустим, — гундосо согласился обладатель великого носа. — Мое имя Тискрет Балеван, и я служу в архаддирской разведке. Вы должны были прибыть намного-намного раньше.

— Обстоятельства оказались сильнее нас.

— В складывающейся политической ситуации это крайне никчемное оправдание. Немедленно собирайтесь, ваше убежище находится под наблюдением третьих лиц, и мы должны бежать. С минуты на минуту мой напарник доставит сюда карету.

Какое-то мгновение королевские гвардейцы стояли неподвижно, следя за волшебником, и лишь когда он кивнул, бросились в разные углы каморки.

— Их много? Наблюдателей.

— Да, и становится больше. Думаю, готовятся идти на штурм.

— Я могу телепортироваться и забрать с собой этих двоих.

— Не можете. Особым приказом короля над столицей распростерт полог чар, блокирующих телепортацию.

— Такое возможно? Над столь обширной территорией?

— Да, если создать опорные точки по всему Парс-де-ре-Налю и приказать столичным магам следить за их поддержанием. Очень полезно против незаметной переправки шпионов, но и хлопот доставляет немало.

— Печально.

— Не хотелось бы мешать вашей беседе, месье магики, но нам было бы неплохо убраться отсюда поскорее! — пропыхтел гном, затягивая последние ремешки своих тяжелых лат.

— Здравая мысль, — кивнул коротышка, — мэтр де Верье, вы умеете постоять за себя?

— Имею представление, как это надо делать.

— Ну хоть что-то.

— Готовы? Выйдем под чарами незримости, которые я обеспечу, дождемся моего напарника, а потом улетим.

— Улетим? Мне казалось, речь шла о карете.

— Так и есть, так и есть.

Убедившись, что все готовы, коротышка достал из-под плаща короткий жезл и, поводив им по воздуху, беззвучно зачитал заклинание. Вилезий и Вадильфар не почувствовали изменений, но Тобиус видел, как их четверку укутывает темный колышущийся туман.

— Это Полог Отрицания? — спросил серый магистр.

— Он.

— Мое вам почтение.

— Благодарю. Можем выходить, но от меня, пожалуйста, не отдаляйтесь.

Вместе они выбрались на улицу, в яркий летний день, душный и пахучий, что было для Парс-де-ре-Наля обыденностью.

— А нас точно не увидят? — проворчал гном, не убиравший руки с рукояти меча. — Глупо вот так торчать посреди улицы. К тому же на меня всякая волшба никогда особо не действовала.

— Без ложной скромности доложу, — прогнусавил Тискрет Балеван, — что во всем, касающемся скрытности, моя магия стремится к превосходной степени. Сейчас нас не увидел бы и архимаг…

— Тогда почему эти крепкие парни высыпают на улицу и тычут в нашу сторону мушкетами? — безрадостно осведомился гоблин, накладывая на лук сразу две стрелы.

Из проулков на улицу Трех сестер Благочестия действительно высыпало немало людей, вооруженных пистолетами и мушкетами. Они перегородили улицу выше и ниже тайного склада и теперь слепо водили перед собой заряженным оружием.

— Они нас не видят, — уверенно произнес Балеван.

— Но раз они знают, что мы здесь, значит, кто-то нас видит. — В руке Тобиуса материализовался его посох, и волшебник приготовился к тому, что вот-вот придется вновь направить Искусство в стезю разрушения.

— Это исключено, — категорически ответил Балеван.

— Я попытаюсь усыпить их всех… о, дерьмо!

Из-за спин стрелков выступил высокий седовласый человек с широкой повязкой, закрывавшей глаза. Он расстегнул и сбросил на землю плащ, оставшись в сложных комбинированных доспехах, которые искусно сочетали в себе элементы из толстой вываренной кожи, кольчужной сетки, стальной чешуи и сплошных латных элементов, украшенных шипами. Его рука, покрытая кожаной перчаткой, вытянула из-за спины один из мечей. Слепец зашагал вперед, быстро ускоряясь, пока не перешел на стремительный бег.

Вилезий выпустил пять стрел одну за другой, но длинный клинок каждую из них рассекал в полете. Тобиус направил на слепца посох, и из копьевидного набалдашника ударил пульсирующий красный луч, который должен был расщепить врага на элементарные частицы. Слепец резко остановился, отводя оружие за спину, и левой рукой начертил перед собой какой-то незримый знак — плетение смертоносного заклинания тот же миг размоталось, а заряд гурханы втянулся в тело мечника.

— Какого ахога творит этот щучий сын? — хрипло выдохнул Тобиус, силясь поверить своим глазам.

Мечник не мог их видеть, но он знал, где они, и стремительно летел вперед с мечом наизготовку. Сбросивший с себя оцепенение магистр ударил еще раз, затем еще, но последовавшие заклинания не задержали слепца — тот ловко избегал их, совершая пируэты, пропуская мимо себя и позволяя подручным испытывать всю смертельную мощь боевой магии. Прекративший впустую тратить стрелы Вилезий выхватил из-под плаща сабли и ринулся навстречу врагу, но был отброшен одним мощным ударом кулака, пришедшимся прямо в череп. Между Тобиусом и слепцом встал Вадильфар, эдакий приплюснутый бронированный куб с тяжелым щитом и коротким клинком. Гном издал воинственный рев и приготовился к драке, когда седой налетел на него ураганом сверкающей стали. Невзирая на вес лат, прежде гном всегда проявлял чудеса ловкости и сноровки даже в самом жарком бою, но по сравнению с новым противником он оказался медлительным и инертным. Пляска слепого мечника была короткой и действенной — он будто атаковал Вадильфара со всех сторон сразу, кромсая и разминая отличные латы, метя в самые незащищенные места, то ударяя скользящими молниеносными выпадами, то лупя что есть силы, отчего коренастая фигура тряслась и лязгала, кидаемая из стороны в сторону. Все произошло очень быстро, после серии молниеносных атак седой занес меч, сжимаемый обеими руками, и ударил гнома по голове изо всех сил, отчего шлем с громким звуком лопнул, а Вадильфар из Криксенгорма, охнув и выронив оружие, упал на четвереньки.

Ничуть не запыхавшись, слепой мечник двинулся на Тобиуса, невозмутимый и целеустремленный, как выпущенное из пушки ядро. Серый магистр сделал шаг назад, занимая боевую стойку, и еще раз для острастки пробудил свой магический дар, лишь для того чтобы убедиться — Перламутровое Шило никак не навредило врагу. Тогда посох, сотворенный в виде копья, резко крутанулся и устремился своим острым концом слепцу в грудь, но был отражен резким взмахом меча. Завязался поединок, и если мечник ожидал легкой победы, то ему пришлось разочароваться. Тобиус мастерски владел древковым оружием и, обладая навыками, почерпнутыми среди народа сару-хэм, проявлял чудеса обезьяньей ловкости вкупе с немалой силой. Его оружие описывало вокруг хозяина один круг за другим, безошибочно отражая атаки меча, кололо в ответ и сыпало тяжелыми ударами, способными переломать кости даже мохобороду. Маг ни на мгновение не останавливался, находясь в движении и плетя узор боя, при этом все заметнее тесня мечника, вынужденного обороняться от шквала ударов. Некоторые из атак Тобиуса были неожиданны, так как он наносил сокрушительные удары ногами в прыжке, быстро уходил от контрударов при помощи кувырков, пытался прибегать к коварным подсечкам и обманным выпадам. Наконец он улучил момент, чтобы использовать едва заметную брешь в обороне мечника, она открылась лишь на миг, и маг ужалил врага острием в грудь, пробив доспехи. Слепец скрипнул зубами, отшатываясь, после чего в два прыжка разорвал расстояние.

— А ты еще интереснее, чем мне говорили, Тобиус Моль.

— Впервые слышу это имя, — ответил Тобиус, стараясь унять бешено колотившееся сердце и разрывающиеся легкие. Он взвинтил темп до предела своих нынешних возможностей, мышцы и сухожилия горели, по лицу градом катил горячий пот.

— Ладно, игры кончились. Мне приказано доставить тебя живьем, но про полное здравие никто не упоминал.

Из-за спины слепца появился второй клинок. Его первый шаг по направлению к Тобиусу был медленным и вялым, но второй выбросил врага вперед как из катапульты. Через несколько мгновений оборона волшебника была прорвана, и в горло врезался кулак — не настоящий, а серебряное навершие одного из клинков. Боль ослепительной вспышкой поразила мозг, и Тобиус успел понять, что падает. В этом поединке его рефлексы обострились, восприятие времени замедлилось, и, летя на грязную улицу спиной вперед, выдыхая сдавленный стон мучительно растянувшейся боли, он с отстраненным удовлетворением понимал, что его пальцы продолжают крепко сжимать посох, а сзади на одолевшего его врага налетает с саблями наголо Вилезий Вильтгрин. Неровная старинная брусчатка ударила волшебника в затылок, новый взрыв боли расколол череп, и спасительная темнота поглотила Тобиуса, как уже не раз бывало в его переполненной сражениями жизни.

Все мы никто, и вся наша жизнь ни к чему не ведет, все наши деяния будут забыты, а все наши труды обратятся прахом под ударами неумолимого тока времени. Сияющее величие наших успехов померкнет на фоне катастрофических последствий нашей гордыни, и деградировавшим потомкам останется копошиться в грязи, по которой мы когда-то ступали, почитая эту грязь великим искусством магии.

Тобиус понял, что мысли эти, в коих только что захлебывался его распаленный болью разум, не принадлежали ему, но могли бы принадлежать кому-то другому, жившему тысячи лет назад и строившему золотую эпоху чаротворчества. Эти мысли могли бы появиться в уме древнего и могущественного мага, увидь он то, что окружало Тобиуса, и этот древний безымянный маг, возможно, расплакался бы от подобного зрелища.

Когда-то Абсалодриум Раздвоенный был жемчужиной всего магического мира, городом, а вернее, двумя великими городами, построенными по разные стороны от Хребта. Два города, два брата-близнеца, зеркальные отражения друг друга, разделенные великим массивом Драконьего Хребта, но соединенные невероятным порталом. Невероятным потому, что Хребет изобиловал спрятанными в его бесконечных толщах залежами анамкара[48]. Ни один маг не мог перенестись с восточной половины континента на западную или обратно, ибо над горами высилась незримая и нерушимая "стена" астральных помех. Однако для Джассара Ансафаруса, строившего Абсалодриум, это не было препятствием. Абсалон воздвиг свой раздвоенный город и сотворил портал, названный одним из самых непостижимых чудес света. На протяжении более чем сорока веков Абсалодриум Раздвоенный воплощал немеркнущее великолепие магии, неописуемо огромный и величественный, украшенный садами и дворцами, населенный разумными существами тысяч разных видов.

Ныне он был мертв.

Слава этого города пережила его создателя всего на восемь с половиной веков. На протяжении Эпохи Темных Скитаний мир раздирала Вторая Война Магов, и оба Абсалодриума служили главными оплотами для предводителей враждующих сторон, что превратило их из обителей величия в грозные города-крепости, более неприступные, чем любые иные, созданные до и после. Война постепенно сошла на нет, великий архимагистр Зенреб Алый потерпел поражение от рук своего соперника Огремона Серебряного, который, одержав победу, так и не успел восстановить Абсалодриум в прежнем виде.

В мир пришел Сарос Гроган, человек, повелевавший драконами, безжалостный воитель, который всем сердцем ненавидел волшебников за то, что они сотворили с Валемаром, и стремился их истребить. Его драконы атаковали оплоты волшебства, испепеляя магов везде и всюду. Неприступный Абсалодриум Раздвоенный пал под ударом Сароса Драконогласого, как пали и многие иные цитадели, а в последовавшие тысячелетия все попытки вновь заселить его так ни к чему и не привели. Ныне этот город был запретным. Находясь в землях Папской Области, памятник прошлого охранялся войсками Святого Престола, дабы никто и никогда более не проник в его заброшенные дворцы, погибшие сады, на его пустые улицы. Но и поныне это мертвое место несло на себе печать незабвенной красоты и непревзойденной славы тех, кто жил когда-то.

Абсалодриум был наполовину разрушен, сер, напрочь лишен цветов, пуст и печален, но оставался прекрасным в глазах Тобиуса, шагавшего по безлюдным улицам, заваленным обломками и поросшим дикими растениями. Волшебник не сомневался, что видит именно Абсалодриум, хотя никогда не бывал в нем наяву. Лишь один раз много лет назад, пораженный дротиком с неизвестным токсином, он узрел в наркотическом видении цитадель великой магии во времена рассвета. По убеждению серого магистра, то был бред, яркая и восхитительно детальная сказка, рожденная его глубоким подсознательным желанием постичь тайны Искусства золотой эпохи.

Как тогда, так и теперь он понимал, что все вокруг него неправда. И не только странная серость, выдавившая из мира все иные цвета, говорила об этом, но и рука Тобиуса, его правая рука, вновь живая и здоровая. Неспешно, опираясь на посох, магистр двигался на восток, к обители Джассара, к башне столь высокой, что даже главная башня Академии в ривенской столице показалась бы жалкой хибаркой в сравнении с ней. Не менее полутора сотен ярусов, некогда увенчанных острым шпилем из горного хрусталя, многочисленные открытые галереи с колоннами в виде амирамов. Статуи драконов, украшавших стены, балконы и террасы, безмолвно взирали на мертвый город, величественные, но безразличные, раскинувшие свои крылья, но не способные улететь. Ныне эти чудовища внушали волшебникам панический страх, ибо никакие чары не могли защитить от их белого огня, но когда-то…

И вновь безымянный волшебник древности сокрушенно качает головой, видя, во что превратились его потомки. Тобиус, как один из них, как тень былого могущества, тоже ощущал эту скорбь, а вместе с ней и жгучий стыд за то, чем он являлся. За то, что не мог быть чем-то лучшим, большим… чем-то стоящим почтения и восхищения. Он чувствовал, как мертвый город укоряет его, теряя последнюю надежду на возрождение.

Попав внутрь башни, Тобиус остановился, чтобы окинуть взглядом монументальный барельеф напротив входа. Его волшебник видел и прежде, но не в полный размер, потому что воссоздать этот труд полностью не брался еще никто, а иметь его у себя желал всякий верховный маг всякой магической школы Вестеррайха. Он назывался "Слава Джассара".

В центре композиции находился Маг Магов, державший большую книгу в одной руке и посох — в другой. Он стоял у основания раздвоенного дерева, оба ствола которого росли из единого корня под ногами Абсалона, а их бесчисленные ветви переплетались над его головой. Этот знак считался сакральным, ибо дерево воплощало две изначальные, самые первые магические школы, созданные Джассаром: Материю и Энергию, из коих позже, словно ветви, произросли десятки и сотни прочих школ, тесно связанных между собой. Окружали великого волшебника все прочие обитатели древнего мира. Считалось, что не существовало в истории иного произведения искусства, на котором бы находилось столько представителей разных разумных видов, многие из коих уже вымерли. Среди учеников и последователей, чьи почтительные взгляды, были обращены на Абсалона, нашлось место даже далийским эльфам, существам столь таинственным, что многие из живущих сомневались в их существовании. Там же были и орки, не склонявшиеся ни перед кем ни до, ни после Джассара, там были иджун — мистические люди-змеи, которых поглотило забвение, там были керитиды, шеор-ва, иммагмату и многие-многие другие, воссозданные в полный рост, как при жизни. А кроме учеников были и слуги, многочисленные духи, демоны, чудовища, големы и искусственно созданные существа, подвластные воле Абсалона. По краям рельефа во весь свой исполинский рост стояли почтительно склонившиеся амирамы, непостижимые, самые таинственные и могущественные порождения магии, которые подчинялись лишь Джассару.

Путь Тобиуса лежал наверх, по заброшенным лестницам, залам и переходам. Он знал, куда ему следует стремиться: на вершину башни, туда, где когда-то жил и откуда правил миром Джассар Ансафарус. Очень долгий путь, но не трудный и не тяжелый для того, кто шел сквозь сон. Последняя винтовая лестница осталась позади, и он вновь оказался в том огромном продолговатом зале… разоренном и покинутом. Над лестницей в стенной нише возвышалась еще одна статуя Джассара, как и в прошлый раз, но книжные полки опустели, шкафы, за хрустальными дверками коих хранились сотни непонятных чудесных приспособлений, исчезли. Осталось гигантское зеркало в противоположном конце да огромный стол, больше походивший на подиум.

Шаркающей походкой маг двинулся к столу, задержавшись лишь напротив выхода на балкон, с которого можно было увидеть Драконий Хребет. Больше всего Тобиуса интересовало зеркало, что находилось позади стола, самое большое из когда-либо виденных им настоящих зеркал, вмурованное в стену и лишенное рамы. В прошлый раз рама была, громадная и сложная, исполненная в виде пары нагих исполинов, совершенно прекрасных, но лишенных корней мужского и женского начала, собственно — амирамов. Тобиус хотел приблизиться к потускневшей, покрывшейся пятнами поверхности, но остановился, заметив на краешке стола разложенную доску для игры в раджамауту и несколько фигур на ней. Часть войск еще находилась на доске, другая часть — пала в битве и валялась за полем боя. Рядом лежало большое черное перо, как будто гусиное. Волшебник протянул руку, чтобы коснуться белого раджи, но остановился, когда отовсюду полился шепот:

— Ты ли начинал эту игру? Тебе ли ее заканчивать?

— Нет и нет. Но тебе, кажется, так скучно, что ты начал играть с самим собой.

— Как ты смеешь говорить со мной так?

— А как мне с тобой говорить? Обычно все наши беседы сводятся к тому, что ты требуешь, а я посылаю тебя к щучьей матери… сколько уже лет? Десять? Даже кошмары могут стать рутиной.

— Я не играю сам с собой, — ответил шепот, и Тобиус уловил в нем не то обиду, не то ехидство, — в твоей голове, волшебник, есть с кем поговорить.

— Как… мило. Намекаешь, что, кроме тебя, у меня есть еще один попутчик?

— Не желаю говорить об этом. Желаю говорить о другом. Мне не нравится, когда кто-то покушается на мое.

— Что?

— Мое, — упрямо повторил Шепчущий.

Маг скосил глаза на доску.

— Ревнуешь?

— Я не делюсь тем, что мое. Ни с кем. Не с мелким ничтожным демоном.

— Мелким? Ничтожным? Ты бесишься оттого, что он не мелок и не ничтожен. Ты почувствовал опасность, и хотя не мне, агнцу беззащитному, радоваться, что на меня точат зубы уже два волка, но все же приятно, что тебе плохо.

— Я предлагаю тебе безграничную власть. Такую, какая была лишь у создателя этих стен. Но ты отказываешься. Почему?

— Мне не нужна власть.

— Всем волшебникам нужна власть. Воинам нужна слава, торгашам — прибыль, простолюдинам — спокойный достаток, а магам — власть. Без нее нет у магии смысла. Почему ты отказываешься?

— Надоело. — Волшебник поднял одну из "погибших" фигур и покрутил ее в пальцах правой руки, живых и мягких. — Надоело повторять тебе одно и то же. Столько лет минуло, а ты все твердишь и твердишь про власть. Я неправильный волшебник, я не хочу ее! А хочу я, чтобы ты сгинул навсегда и больше не появлялся!

— Этому не бывать… Маг Магов думал, что смог оградить от меня мир, но ошибался. Его уж нет давно, а я есть и буду. До скончания этого мира. А знаешь, почему? Потому что ненависть вечна. Прими ее. Прими меня и сокруши твоих врагов. Если ты откроешь мне свое сердце, я отыщу для тебя Шивариуса, и мы вместе убьем его. Это ничтожество пользуется моей силой, цедит ее по капле, становясь могущественнее и управляя своим превращением. Его участь предрешена, он станет моим проводником, но очень, очень нескоро. А тебе я дам все сразу.

— Хм… то есть я не буду принимать яд по капле, ты вольешь в меня целое ведро?

— Власть… могущество…

— На дне могилы видел я и тебя, и ту смердящую падаль, которую ты мне предлагаешь. Все это обман, приманка. Не сомневаюсь, что ты исполнишь свои посулы, что поможешь уничтожить Шивариуса. Но потом я стану тварью вроде несчастного Джакеримо Шута. В тысячу раз хуже. Я помню, что он нес из своей камеры тогда, в подземельях под Академией. Лучше еще раз подохнуть, основательно, навсегда, чем стать чем-то подобным.

Шепчущий долго молчал, ничем не выдавая своего незримого присутствия, а маг стоял перед зеркалом, в котором подрагивало его мутноватое отражение. Он все еще помнил, как привидевшийся ему в прошлом Джассар проходил через это зеркало куда-то туда, в зазеркалье, чертя на поверхности очень сложный магический знак. Невольно Тобиус протянул руку и стал водить по зеркалу пальцем, не ожидая, правда, что что-то произойдет. Ничего и не произошло.

— Я не позволю никому покуситься на мое…

— Как странно, — вздохнул маг, оставляя бесполезное занятие, — ты так долго подтачиваешь мою волю, глодаешь мои кости, ищешь мои слабости, но за десять лет мы впервые говорим. А всего-то и нужно было встретиться с одним из князей Пекла. Всего-то!

— Я не…

— Да заткнись ты, — поморщился Тобиус и со вздохом закрыл лицо ладонями. Он чувствовал усталость. — Чего ты хочешь? Помимо того, чтобы использовать меня как марионетку.

— Не пускай его.

— И не собирался.

— Хорошо…

— Вы одинаково чужды мне.

— Но я не могу причинить тебе вред там, в мире живых. А он может. Не открывай ему врат, а я позабочусь, чтобы он не сломал, не испортил мое.

— Какая прелесть, — ответил волшебник, не скрывая гримасы отвращения. — Что ж, иметь какую-то защиту от князя Пекла — лучше, чем не иметь никакой. Все? Никаких пыток?

— Никаких.

— Тогда я хотел бы вернуться в сознание.

— Да. Но сначала… не думай, что я оставил свои стремления. Броня твоя крепка, но и по ней ползут трещины. Я знаю обо всех твоих страхах, Тобиус. Я знаю, что ты думаешь о Красном Черве. Я знаю, что ты боишься Шивариуса. Я знаю, что тебе не нравится то, чем ты стал. Я знаю, что ты боишься за эту женщину. Я знаю, что тебе стыдно перед Керубалесом… да, это больнее всего. Тебе стыдно, ты так и не узнал, что с ним стало, почему он не отвечает тебе? Ты не отправился к нему… а он ведь пытался спасти тебя, он пострадал! Твоя боль прошла, но не его…

— Заткнись!

— Пусть совесть грызет тебя, пусть страх разъедает тебя изнутри. Твоя броня крепка, но и по ней ползут трещины. Рано или поздно мой удар будет достаточно силен.

— Заткнись, тварь! Заткнись, иначе я клянусь, что прострелю себе голову при первой же возможности, и ты останешься ни с чем! Заткнись!

Он вынырнул с воплем, вернулся в реальность под звуки собственного голоса и шелест потустороннего смеха, чтобы обнаружить себя сидящим на большом диване внутри роскошно отделанного салона кареты. По правую руку от Тобиуса, вжавшись в самый угол, устроился Тискрет Балеван, но на него серый магистр не сразу обратил внимание. Напротив, заливая обивку кровью, полулежали Вилезий и Вадильфар, оба без сознания, но еще живые, это волшебник проверил немедля. У гнома было тяжелое ранение головы, а гоблину проткнули живот, и то, что он не погиб мгновенно, можно было назвать лишь чудом.

Не зная, за кого хвататься в первую очередь, Тобиус прочел заклинание и сотворил свою точную копию, после чего бросился к Вадильфару, а двойник занялся вторым гвардейцем. Благодаря немалому целительскому опыту, волшебник не растерялся и не промедлил, он умел хватать и тащить назад тех, чья жизнь зависла над пропастью. Черепную травму удалось исцелить довольно быстро, но большими затратами сил, ибо сущность гнома упорно отторгала магические потоки. Однако основную опасность представляли спутники раны: сотрясение и отек мозга, но и с ними удалось совладать, хотя потребовало это предельной концентрации. Второй Тобиус латал Вилезию кишки, сращивал мышцы, копаясь по середину предплечья в крови и кале, проверяя целостность остальных внутренних органов, устраняя последствия внутреннего кровотечения.

— Ему нужно срочное переливание, — сказал он и исчез, срастив края раны.

— Хотелось бы, но где найти донора? — Тобиус тяжело уселся на свое место. — Что произошло?

— Нас одолели, — прогундосил Балеван, дотоле не мешавший целителю работать.

— Нас, но не вас.

— Вообще-то я не вмешивался. Ваша боевая магия не произвела на врага впечатления, так что я решил не тратить силы даром.

— Понимаю.

— К счастью, мой напарник прибыл вовремя. Подельникам слепца не повезло, но сам он уцелел и пытался помешать мне затащить вас троих в карету. На него не действует магия, а следовательно, он холло…

— Он не холлофар. Я встречался с ними дважды за всю жизнь, и всегда это было… трудно объяснить, но он не холлофар.

— Тогда я в замешательстве.

— Где мы?

— Точно не знаю. Можете взглянуть сами.

За оконной занавеской открылся вид на безграничный небесный простор и на лабиринт улиц, медленно двигавшийся под днищем кареты. Очень, очень далеко под днищем. Тобиус отшатнулся и вжался в сиденье, чтобы несколько раз глубоко вдохнуть. Взлетая самостоятельно, он готовился к высоте и терпел ее, но если она вот так неожиданно бросалась исподтишка, страх перед ней преобладал над волей.

— Карета летит.

— Очень точное замечание.

— Куда?

— В убежище. Вас нужно спрятать.

— Меня нужно доставить к королю. Гном нуждается в покое, а гоблин в крови другого гоблина, достать и перелить которую — дело долгое и сложное.

— Об этом я позабочусь, но относительно короля существует проблема. Он король, и, как вы должны понимать, попасть к нему на прием очень сложно…

— Ничего я не понимаю и понимать не желаю. Мне сказано: передать лично в руки. Либо так, либо можете угадывать, что было в этом послании.

— Мэтр де Верье, очень важные люди из Тайного кабинета хотят…

— В душе желанья не имею знать, чего они хотят. Либо вы доставляете меня к его величеству, либо я сойду прямо здесь и сам позабочусь о моих сопровождающих.

— Вас ищут очень опасные люди.

— Мне надоели люди. Важные ли, опасные ли. Их вокруг меня слишком много, и всем есть до меня дело. Если слепой и его дружки меня найдут, я перестану скрываться и встречу их со всем радушием. Я могу быть крайне радушен, если не нужно соблюдать осторожность. По сути, мое радушие может сровнять с землей несколько городских кварталов. Какие вам не жалко?

— Вы ведете себя неразумно.

— Я подрядился на работу посланника, о разумности никто не упоминал. Скажу вам честно, мэтр Балеван, скрытность мне уже поперек горла, хочется встать в полный рост и заявить о себе, да так, чтобы потом еще сто лет помнили. Куда мы летим?

Коротышка неуютно поерзал на сиденье, следя за магистром сквозь темные линзы очков.

— В убежище, — повторил он. — Я представлю вас моему работодателю, а через него, возможно, вы попадете на прием к королю.

— Что ж, раз иначе никак… Далеко лететь?

— Нет. Но мы кружим над столицей, запутываем следы.

— В воздухе? Вы запутываете следы в воздухе?

— Это сложно объяснить. — Балеван достал из-под плаща свой жезл и, встав на сиденье, едва смог постучать им по крыше. — Кавидус, довольно!

Вскоре карета накренилась и стала снижаться, а в ушах Тобиуса щелкнуло. Он с удивлением подумал, что не замечал их заложенности все это время. Мягкий толчок в конце концов возвестил о приземлении, а скорое ощущение твердой земли под ногами вернуло магистру толику душевного спокойствия.

Они оказались посреди густо заросшего сада, в котором и сад-то можно было признать лишь благодаря затянутому тиной пруду в мраморных берегах и покосившейся беседке поодаль. Среди деревьев виднелись поросшие плющом стены четырехэтажного особняка с грязными окнами.

С козел соскочил высокий волшебник в белых одеждах, и Тобиус признал в нем одного из посетителей "Духа приключений". Да, несомненно, этот молодой и красивый мужчина сидел за одним из столов, а следовательно, его неказистым спутником тогда был Тискрет Балеван.

— Изгадили кровью все, что можно было изгадить! — сокрушенно покачал он светловолосой головой, бросив один лишь взгляд внутрь кареты.

— Не беда, монсеньор оплатит чистку.

— Кровь не выводится, Тискрет, обивку придется менять!

— Я говорил, что надо было обивать диваны марсинской кожей, прочной и устойчивой к любой грязи, но нет, тебе подавай дорогой узор. Мэтр де Верье, позвольте рекомендовать моего напарника мэтра Кавидуса. Кавидус, это мэтр Солезамо де Верье, посланник риденской короны. Мэтр де Верье? Мэтр?

Тобиус не сразу отозвался, но не потому что забыл свое фальшивое имя, а потому, что все его внимание приковала пара лошадей, запряженных в карету и несших ее по небу все это время. К любым скаковым животным серый магистр относился с убежденной неприязнью, предпочитая истаптывать сапоги, нежели трястись на чьей-то спине, постоянно норовя свалиться в грязь мешком картопли. Однако эти скакуны вызвали в нем неподдельный интерес, и чем внимательнее он изучал их Истинным Зрением, тем больший испытывал восторг. Белоснежные шкуры животных украшали светло-серые разводы, похожие на непредсказуемые очертания облаков, огромные умные глаза подкупали небесной голубизной, а вместо грив и хвостов была беспрестанно менявшаяся дымка холодного водяного пара — сама суть все тех же облаков.

— Это духи? Элементали?

— Это призванные существа, — с нескрываемым недовольством ответил Кавидус. Неприязненное выражение портило его от природы привлекательное длинное лицо, но, судя по некоторым особенно явным морщинкам на лбу и около рта, выражение это посещало волшебника довольно часто.

— Никогда таких не видел и даже не читал о них. Прелестные существа.

Кавидус лишь дернул щекой вместо ответа, а в глазах его Тобиус не без удивления прочитал злость.

— Если хотите, я сам оплачу нанесенный ущерб, — сказал он и тут же понял, что сделал только хуже, потому что злость в глазах волшебника вспыхнула ярче.

— Это лишнее, — прогнусавил коротышка, — Кавидус, позаботься о карете и о своих лошадках. Мэтр де Верье, забирайте больных и следуйте за мной, вас надо устроить.

Сад оказался действительно большим, и дикость его постепенно стала казаться напускной, ибо дорожки, петлявшие в розовых кустах, были чисто подметены, но терялись в тени смыкавшихся над головой древесных крон. Создавалось впечатление, что вся эта буйная растительность имела только одно назначение — скрывать землю от взглядов сверху.

— Мне показалось, что я пришелся не по нраву вашему напарнику.

— Ему никто не по нраву, а сам он производит благоприятное впечатление лишь до тех пор, пока не откроет рот. И вот тут я не знаю, что отталкивает от него больше, — уйма злых слов, которую Кавидус способен исторгать часы напролет, или же… ну, вы поняли.

Изо рта высокого и статного Кавидуса воистину нестерпимо разило. Судя по ноткам мяты, можно было понять, что он предпринимал бессмысленные попытки скрыть вонь, но в итоге лишь оттенял ее.

— Кавидус как червивое яблоко — снаружи красив, а внутри одна гниль, — поделился своим мнением Тискрет Балеван, — и смрад ее рвется наружу. Представьте, каково мне быть рядом с ним, учитывая мой нос! Приходится затыкать его ватой.

— Вы… однако, неожиданно откровенны, обсуждая своего собрата по оружию в присутствии чужака.

— Кавидус мне даже не симпатичен, и годы совместной работы не сблизили нас. Мы профессионалы, а не друзья. Не доверяйте ему свою спину, мэтр де Верье. Это я так, на всякий случай вам говорю.

Коротышка остановился на крыльце и постучал в дверь, выходившую в садовые дебри.

— Открывай, Люка, мы вернулись.

Их впустил в дом широкоплечий крепыш, казавшийся приземистым из-за того, что держал бритую голову вжатой в плечи, сутулился и смотрел исподлобья.

— Устрой этого месье и его попутчиков. Напряги кого-нибудь, чтобы сюда скорее привезли несколько пинт гоблинской крови…

— Свежей, разделенной по донорам и отданной добровольно, — вставил Тобиус.

— Да, желательно, добровольно, — подумав, кивнул Балеван. — Где монсеньор?

— В городе, до утра велел не ждать.

— Плохо. Я напишу письмо, а ты пошли кого-нибудь к нему. Это срочно.

Отдав распоряжения, носатый маг быстро зашаркал прочь, а крепыш безо всякого удивления похватал бесчувственных Вадильфара и Вилезия, дотоле паривших в воздухе рядом с Тобиусом, и потащил их на второй этаж.

— Следуйте за мной, мэтр.

Остаток дня и изрядную часть ночи волшебник просидел над гвардейцами, постоянно следя за их состоянием. Надо было отдать местным службам должное, кровь они достали быстро, еще теплую и пригодную к работе. Используя очень дорогую полую иглу и трубки из обработанного алхимическим образом каучука, Тобиус произвел переливание.

Спать той ночью он не собирался, а потому, дабы спокойно поработать над книгой заклинаний и прогнать устоявшуюся в комнате духоту, смешанную с запахом пыли, волшебник распахнул выходившее в сад окно. К его разочарованию, даже тот слабый ветерок, что гулял в летней ночи, беспокоя ветки деревьев, был теплым и ничуть не освежал.

С упрямством, достойным лучшего применения, Тобиус поднял взгляд на темные небеса и нашел там красный, как свежая рана, росчерк кометы.

— Когда же ты уже уползешь в то пекло, из которого появилась?

Той ночью он не смог заняться книгой, а лишь набил трубку драконьей кости, уселся на подоконник, дождался, пока табак затлеет, и до самых предрассветных сумерек курил.

— Во всяких мясорубках я бывал, но через камнедробилку меня пропустили впервые, — поделился своими ощущениями Вадильфар. — Пить, пожалуйста.

По воле Тобиуса из воздуха сгустилась сфера чистой влаги и опустилась на губы гвардейца.

— Вилезий?

— Да, спасибо.

Несмотря на то что волшебнику удалось залатать гвардейцев и их жизням больше ничто не угрожало, последствия полученных ран все же заставляли считаться с собой. После пробуждения гном и гоблин чувствовали сильный упадок сил и нуждались в уходе.

— Простите нас, господин Солезамо, оплошали мы, не справились, — уныло произнес Вадильфар.

— Пустое.

— Был дан приказ оберегать и защищать любой ценой, — присоединился к собрату по оружию Вилезий Вильтгрин, — но кто ж знал… не справились.

— Ты его хоть поцарапал, плесень?

— Не, этот урод вертелся как сумасшедший, а меч его был везде одновременно. Несколько ударов я отбил, а потом он меня проткнул, и кишки запросили воли.

— Мрак.

— И не говори.

— Облажались мы…

— Довольно, — оборвал волшебник, — а то это уже смахивает на жалость к себе. Непобежденными бывают только фермеры, потому что им не приходится сражаться ни с кем, кроме куч навоза и мелких вредителей в поле. Для воинов и, верьте мне, магов поражения — есть часть бытия, так что хватит сопли жевать. В конце концов, у каждого свой предел возможностей, а против всякой силы найдется сила более великая. Все, забыли.

Гвардейцы приумолкли, и могло показаться, будто Тобиус устыдил их. Но ненадолго.

— Оно, конечно, верно, но зря вы так о фермерах, господин Солезамо, — укорил гоблин.

— Во-во, я тоже подумал — зря! Это ж люди, из чьих рук выходит еда! — поддержал гном.

— Работа в поле — это тяжелый труд! Особенно летом!

— Страда — она от слова "страдать"!

— Свежее молоко, мясо, яйца! Как бы мы жили без всего этого?

— Питались бы подножным кормом, во как! Ковылем, например!

— А вы их так не уважаете!

— Презираете, можно сказать!

— Задумайтесь над своим мировоззрением, пока не поздно.

— А уж если говорить о том, какую роль фермерство играет в межгосударственном товарообороте…

— Вам бы только кривляться, хихляки бездарные. Один родился в лесу, а второй — в горах, и оба рассказывают мне про фермерство. Вы выздоровеете, не сомневаюсь. Сволочи — они существа живучие.

Гвардейцы расхохотались настолько громко, насколько им позволяло самочувствие, неловкий момент был сглажен, и волшебник отправился на первый этаж в поисках кухни.

Хотя, творя целительские чары, он тратил свою собственную гурхану, для восстановления организмов Вадильфара и Вилезия все же необходимы были и их собственные внутренние ресурсы, так что следовало поскорее восполнить потери, например, каким-нибудь супом на жирном бульоне.

Час стоял еще ранний, так что в коридорах особняка царили тусклые сумерки, а потому он интуитивно старался двигаться тише, чтобы не разбудить спящих, о которых мог лишь подозревать. Как оказалось чуть позднее — не зря.

Начав спуск по старинной скрипучей лестнице, и миновав промежуточную площадку, волшебник замер, разглядывая человека, спавшего внизу, в прихожей. Тот тихо похрапывал, сидя на стуле и закинув ноги в грязных сапогах на антикварный круглый стол. Со спинки стула, балансировавшего на задних ножках, свисал длинный плащ, а лицо спавшего скрывала широкополая шляпа с длинным пышным пером. На столешнице лежала перевязь со шпагой, парой пистолетов и дагой.

На вскоре найденной кухне сидел давешний крепыш по имени Люка. Он как раз собирался перекусить нарезанными ломтями пахучего архаддирского сыра и копченым окороком, когда появился Тобиус.

— Мэтр? Э-э… с добрым утром. Как спалось?

— Никак. Мне нужна еда.

— У нас ее полные кладовые, мэтр. Не желаете ли сыра? Есть вина, колбасы, овощей немного, могу пожарить для вас картоплю…

— Желательно суп на хорошем бульоне.

Крепыш озадаченно почесал не раз сломанный нос.

— Увы, мэтр, продовольствия у нас много, но повара приезжают дважды в неделю. Монсеньор обычно трапезничает в городе, а мы здесь пробавляемся сухомяткой…

— Не пойдет. Отведи меня в кладовую, я сам выберу, что мне нужно.

Люка хотел спросить, умеет ли месье готовить, но быстро сообразил, что это не его дело. Вскоре волшебник перенес на кухню из холодной кладовки жирную гусиную тушку, кучу овощей и, выбрав подходящую утварь, приступил к готовке. На самом деле готовить-то он не умел, во всяком случае — не пищу. Но Тобиус был весьма неплохим зельеварителем и алхимиком, так что для него приготовление пищи выглядело лишь еще одной ипостасью магического искусства. Всего-то и было нужно, что выбрать ингредиенты, приготовить их к применению, обработать и подвергнуть тому или иному термическому воздействию. Опять же процессы смешивания, разделения и выделения тоже присутствовали. Провозился он долго, но в итоге получился котел, полный наваристого гусиного супа с овощами и грибами, чей аромат быстро распространялся по особняку.

— Что происходит? — В кухню вошел мужчина, что дотоле храпел за столом в прихожей.

— Суп, — подал голос крепыш.

Они оба молча смотрели, как маг разливает исходящий паром суп в глубокие миски, ставит их на поднос и удаляется. На лестнице Тобиус столкнулся с заспанного вида чернявой женщиной, нагой, не считая короткого шелкового халата, который не скрывал почти ничего.

— Ты кто такой?! — хрипло воскликнула она, даже забыв запахнуться.

— А ты кто такая? — без особого интереса спросил волшебник, и пока незнакомка стояла с открытым ртом, поднялся на второй этаж.

Через час в дверь их комнаты вкрадчиво постучали, и, дождавшись разрешения, внутрь сунулся Тискрет Балеван, а вернее, сначала его монументальный нос и лишь следом — Тискрет Балеван.

— Унюхал изменения в атмосфере за три лиги отсюда. Вы внесли интересное разнообразие в уклад этого дома, мэтр де Верье.

— Я приготовил суп.

— Это и имелось в виду. У нас тут никто готовить не умеет, включая благородную мадемуазель Мерат. Можно сказать, что этот особняк стоит в глуши, а потому повара и прислуга работают здесь неполную неделю. Это удобно, с учетом особенностей нашей службы, но неудобно по всем остальным причинам.

— Мы в загородном поместье, не так ли?

— Хм. Верно. Это тайное старое владение маркизов де Ларон, от которого до Парс-де-ре-Наля не так далеко. Э… знаете, я ведь не просто проведать вас поутру заглянул, монсеньор готов с вами встретиться. С вами одним, сии достойные господа, разумеется, останутся здесь.

Паскаль Мерат маркиз де Ларон был высоким и ладно скроенным мужчиной под тридцать. Этот архаддирский дворянин происходил из древнего рода, о чем неоднозначно заявлял выдающийся нос с горбинкой; близко посаженные глаза светились проницательностью, высокий лоб говорил об уме, и в общем его лицо могло бы показаться безукоризненно мужественным, если бы не губы. Чувственный полногубый рот маркиза выдавал в нем сибарита, человека, не привыкшего отказывать себе в удовольствиях, сколь бы порочными и запретными они ни были. Он встречал волшебника сидя в дорогом кресле за письменным столом, растрепанный, еще не приведший себя в порядок после сна, с бокалом вина в одной руке и вскрытым письмом — в другой.

— Мэтр де Верье, эмиссар Радована Карапсуа к монсеньору, — прогундел Балеван, прежде чем выскользнуть из кабинета.

— Наконец-то. Вина?

— Нет, благодарю.

— Присаживайтесь. — Мерат спрятал письмо в стол, отставил дорогой стеклянный бокал и подался вперед, опираясь локтями на столешницу. — Почему вы опоздали?

— Наводнение застало нас в Фельене, затем пришлось разбираться с нашествием речной нечисти.

— Судоходство восстановили гораздо раньше, чем вы добрались до столицы.

— Двигался по дорогам.

— Почему?

— Нас выслеживали, пришлось разделиться.

— Кто выслеживал?

— Не знаю, — солгал Тобиус, не моргнул и глазом, — скорее всего, те же, кто ищет нас в столице.

Дворянин медленно откинулся на высокую спинку и ничего не сказал, только уголки его губ немного приподнялись да острый взгляд стал будто пристальнее. Но Тобиусу было все равно. За свою жизнь он успел взглянуть в глаза множеству людей и нелюдей с намного более пристальными взглядами. Среди прочих выделялись монахи Ордена Петра, чьи до жути одинаковые круглые глаза просто бурили путь в грешные души смертных, пронзая все и вся. Страшнее них были лишь глаза дракона — огромные, непременно желтые глаза существа, терзаемого непостижимой для человека яростью и голодом. После такого глаза Паскаля Мерата показались маленькими безобидными "шильцами".

— Мне обещали, что вы сможете устроить встречу с королем.

— Ложь, вам сказали, что такое возможно, но не более того.

— Допустим.

Мерат позволил себе улыбку.

— Вы знаете, кто я?

— Мне все равно, — пожал плечами Тобиус, — вы можете устроить мне встречу с королем?

— Король ни с кем не встречается, король дает аудиенции…

— Корабль не плавает по морю, а ходит, да, слышал. — Серый магистр открыто давал понять, что ему бы хотелось поскорее довести свое задание до конца, и необходимость тратить время на беседу с маркизом являлась печальным бременем. — Послушайте, монсеньор, да, мы опоздали, и мы понимаем, сколь плачевными могут быть последствия опозданий, когда вопрос касается дипломатии. Но так получилось. Дайте мне сделать дело и отпустите.

Мерат слегка нахмурился и запустил пальцы в волосы, приводя их в еще больший беспорядок. Волосы у него были длинными, темными и вьющимися, настолько густыми и здоровыми, что маркиз наверняка не носил традиционного у архаддирской знати парика, а придворные дамы ему завидовали.

— Тискрет составил подробный доклад о вашей встрече, который я спросонья успел проглядеть. Тот человек, что так настырно пытался вас поймать, называл вас довольно известным именем.

— Он считал, что ловит Тобиуса Моль.

— Он ошибался?

— Да. — Взгляд искусного лжеца должен быть спокойным и внимательным, нельзя отводить глаза, но и играть с собеседником в "гляделки" тоже не стоит. Тобиус это знал, а потому справлялся отлично.

Но Мерат ему не верил.

— А похожи. Несколько лет назад моя служба получила ориентировку, и многие агенты искали мужчину ривенского происхождения, высокого брюнета худощавого телосложения, начисто бреющего лицо и имеющего желтые глаза. Мага.

— Я сед.

— Мэтр Тобиус, хватит.

— Хватит, так хватит.

— Хотите кофе?

Дверь тихо открылась, и вошел Люка с подносом, поставил на стол две благоухающие горечью чашки и удалился.

— Видимо, хочу. — Тобиус пригубил, проверяя напиток на содержание опасных токсинов, ничего не почувствовал и сделал глоток побольше.

Маркиз поднес чашку к носу, с блаженством вдохнул и улыбнулся, он очень любил крепкий кофе.

— Значит, даже после гибели Октавиана, земля ему пухом, риденская тайная служба ухитрилась завербовать неуловимого рива. Мои люди сообщали, что недавно вы вдруг вернулись в Ривен, а потом некоторое время пробыли в Ридене, но после королевской свадьбы пропали. Вот, значит, куда делись — поехали выполнять тайную миссию.

— Я взялся доставить послание.

— Путешествовать в такое время? Да еще и с уймой заинтересованных врагов на закорках! Вы смельчак, мэтр, учитывая, как рьяно вас ищет Шивариус и как сильно хочет побеседовать с вами Инвестигация.

— Мне сказали, что дело важное, — ответил маг, пожимая плечами. — Интересно другое — откуда у вас шпионы в дружественном государстве? Как же доверие?

— Не будьте ребенком, мэтр, — качнул головой маркиз де Ларон, — чем крепче дружба между двумя странами, тем надежнее должны быть агентурные сети, ведь благодаря им эта самая дружба не омрачается всяческими недомолвками и подозрениями. Чем больше мы знаем, друг о друге, тем больше мы друг другу доверяем. — Он отставил чашку. — Насколько мне известно, передавать послание членам Тайного кабинета вы отказываетесь.

— Видимо, я недостаточно хорошо их знаю, а оттого и не доверяю, — хмыкнул Тобиус. — Мне приказано передать послание лично в руки королю Маэкарну.

— Попасть на аудиенцию к экселленту может не каждый…

— Мы уже выяснили, что я — не "каждый".

— Насколько мы знаем, вы боевой маг с весьма громким именем. В нынешнее неспокойное время, когда светская власть не может найти общий язык с магами Мистакора, допускать до личности экселлента непроверенного…

— Хорошо, тогда я, пожалуй, продолжу свой путь.

— Э… — растерянно выдал маркиз. Такого поворота он не ожидал.

— Монсеньор, вы напрасно пытаетесь убедить меня, что встреча с королем нужна мне больше, чем ему. Я — рив, моя страна — Ривен, и здесь я лишь потому, что меня привели благие побуждения. Тренировочные лагеря, закупка оружия, вербовщики в каждом захудалом трактире — все это я уже видел, все это значит, что война стучится в двери Архаддира, и если вы не желаете сделать что-нибудь ради ее предотвращения, то что может такой скромный и кроткий волшебник, как я? В последний раз спрашиваю: вы устроите мне аудиенцию? Если нет, то желаю здравствовать, а мне пора.

Тобиус отпил еще немного кофе и принялся разглядывать убранство кабинета. Разумеется, интерьер его не интересовал, хотя посмотреть было на что. Маг изучал систему заклинаний, вплетенную в стены, пол и потолок. Сложная вязь, элегантная, но прочная, не все заклинания открывали внимательному взгляду свое предназначение, но в основе них, без сомнения, лежала скрытность. Этот кабинет экранировали от любых видов магической слежки, создав великолепный "глухой кокон".

— Однако вы умеете торговаться.

— Ставить условия нетрудно, если сам твердо стоишь на ногах. Итак, монсеньор?

— Мне понадобится немного времени для решения вопроса, так что, пожалуйста, побудьте пока нашими гостями, — попросил архаддирец.

— Ожидание постепенно превращается в неприятную привычку, — вздохнул волшебник, — пожалуйста, не мешкайте, мы и так непозволительно задержались в пути.

Вскоре он вернулся в отведенные для гостей покои.

— Как прошло? — осведомился гном.

Волшебник достал книгу и некоторое время создавал более-менее надежное заклятие для защиты от подслушивания.

— Встретился с местным хозяином. Он темнит.

— Шпионаж и разведка — это вообще дело темное, скрытное, — глубокомысленно изрек Вадильфар.

Слова, брошенные последними там, в кабинете, хоть и прозвучали непринужденно, были истиной. Тобиус устал ждать, устал прятаться и терпеть, он тихо мечтал сбросить наконец ярмо взятых на себя обязательств и уйти в свободное плавание, заняться своей собственной миссией, а не исполнять поручения сильных мира сего. Нужно было подождать еще немного, еще совсем чуть-чуть.

Гвардейцы почувствовали себя достаточно окрепшими, чтобы вновь взяться за карты, и начали партию в прыткий куп, сидя на кровати Вадильфара. Тобиус, устроившись у окна, раскрыл свою книгу и вернулся к занятиям.

Разбирая старые записи, черновые варианты переводов из древних книг, пробные схемы плетения заклинаний, вспоминая свои пометки, маг медленно потягивал табачный дым из драгоценной трубки и обдумывал невеселые мысли. Он обладал хорошей памятью, которая редко его подводила, и умел слушать людей, а потому обмолвка, касавшаяся внутренних проблем Архаддира, не ускользнула от внимания. Тобиус уже слышал об этом от Илиаса Фортуны и от Желорана, а теперь услышал и от шефа архаддирской разведки — между светской властью королевства и кастой магов проросло семя раздора.

Проработав весь день и отвлекаясь лишь на уход за стремительно поправлявшимися гвардейцами, Тобиус несколько устал, и пришедшая ночь все-таки заставила его отложить книгу.

— Скоро нам вообще не придется расставаться, так часто мы стали видеться.

— Если ты думаешь, что мне это нравится, то зря. Что ты здесь забыл?

Клубящаяся тьма издала мерзкий смешок и поползла вперед.

— Твой разум подобен изъеденной дырами сырной голове. Не представляю, как ты еще сохраняешь рассудок, глупец.

— И что же? Ты все время ползаешь по разным частям моей сущности, ожидая, пока я засну?

— Порой я сам делаю новые дыры, подтачиваю основу твоего "я".

— Мерзкий жук-древоточец.

— Ты — моя пища. Стоило ли ожидать чего-то другого?

— Убирайся.

— Как хочешь, но я буду поблизости. Твои кошмары всегда очень интересны.

Шепчущий растаял, и Тобиус остался один. Совсем один на просторах бескрайней серой пустоши… покрытой стеклом. Насколько далеко могли видеть глаза, расстилалась мертвая пустота и стеклянная равнина, избитая беспрестанно гуляющими ветрами. Она не была ровной или гладкой, нет, за тысячи лет ветер нанес ей много ран и поднял ввысь сотни тысяч стоунов стеклянных осколков, что сделало ее опаснее бритвенного лезвия. Тобиус знал, что это за место, хотя никогда не бывал в нем, ибо Драконова Пустошь находилась едва ли не на другом конце мира.

Когда Сарос Драконогласый поверг волшебников в бегство и основал на землях, прежде управляемых ими, свою молодую империю, он принялся рассылать драконов во все части мира, покоряя один народ за другим, принимая вассальные клятвы от смиренных и безжалостно испепеляя упрямых. Великий император без раздумий и сомнений потребовал проявить покорность даже самих далийских эльфов, существ столь искусных в магии, что многие считали их богами. Гордые бессмертные чародеи лишь посмеялись над человеком, а он посмеялся в ответ, наслав на них драконов. Гиганты неба сокрушили все барьеры, остались неуязвимы для самых страшных заклятий и сожгли своим огнем добрую четверть всей Далии. Днем и ночью они изрыгали белое пламя на священные красные сосны, убивали один златосерд за другим, оставляя лишь выжженную пустошь, а потом силами тысяч могучих крыл нагнали на обугленные земли песок Вархали-Дебура-Муахит и вновь прошлись по земле огнем. Песок расплавился, став стеклом, и земли те погибли навечно. Ничто и никогда уже не росло на Драконовой Пустоши, а получившие урок далийцы свято хранили злую память о той расправе. В итоге их месть погубила все, что создал Сарос Гроган, и пресекла его династию.

Понимая, что это сон, волшебник все же не был властен над ним. Прикованный к пустоши, он стоял босой и озирался. Все виденное наваливалось на его сознание невнятным гнетом, тревожило, пророчило скорую беду, боль, страх. Не представляя иных возможностей, Тобиус просто побрел по стеклу в безмолвную даль. По пути он старался вспомнить какие-нибудь приемы, что помогли бы вырваться обратно, но ни пресловутые щипки, ни волевой порыв не возымели действия. Он даже попытался безвольно упасть на спину, ибо знал, что падение во сне может вытолкнуть сознание человека обратно в явь. Не помогло.

Мучимый тревогой, озирающийся и то и дело поднимающий взгляд в темно-серые небеса, он проблуждал недолго — пока стекло впереди не разошлось стенами глубокого каньона. Его края казались такими острыми, что даже смотреть на них было страшно, но Тобиус уверился, что именно в глубь каньона лежит его путь. Стеклянные стены поднялись по сторонам и оказались зеркальными. В ломаных гранях то и дело мерещилось движение, но сколько бы волшебник ни убеждал себя, что это преломление играет с его изуродованным отражением, страх не отступал. Будто что-то новое, что-то чужеродное следило из зеркал, что-то перебегало из грани в грань, замирая, когда Тобиус пытался высмотреть его.

— Еще одного невидимого друга мне не хватало…

— Не страшись.

Маг вздрогнул, так как Шепчущий появился прямо перед ним в виде колеблющегося человекоподобного сгустка тьмы с пылающими очами.

— Его нет здесь.

— Кого нет?

— Того, кто смотрит из зеркал. Его нет здесь, но есть его проекция, явившаяся из разума того, кто действительно сталкивался с ним. Говоря проще, Тобиус, кроме твоих собственных кошмаров, сейчас тебя преследует чужой. Но он безобиден.

— Что ты знаешь?

— Я знаю все, — прошептало Зло, — протяни руку, и ты тоже будешь знать все.

— И знание это сведет меня с ума.

— Безусловно.

— И я стану алчущим крови чудовищем.

— Несомненно.

— Убирайся.

— Но ведь будет так весело! — мерзко рассмеялся Шепчущий, прежде чем вновь исчезнуть, и добавил уже, словно, издалека: — Ты все равно им станешь, Тобиус, рано или поздно… Идущие дорогой мести не остаются чистыми.

Чем дальше он шел, тем меньше света проникало в зеркальный каньон, и тем сильнее холод кусал его кожу. Когда темнота сгустилась настолько, что стены почернели и покрылись инеем, каньон закончился. Там, в конце, из стекла росло… некогда росло, но уже давно погибло черное древо, тощее и горбатое, как иссушенный летами старик. Голые ветви нависали над каменным колодцем так, что казалось, будто скупец укрывает от мира свое сокровище. В абсолютной тишине волшебник приблизился к колодцу и заглянул в него. Далеко внизу, в черной глубине, сверкало и плескалось жидкое серебро… такое, каким могло быть жидкое серебро, коли его не нужно было бы раскалять докрасна. В колодце плескалась ртуть. Из сверкавшего жидкого металла протянулась одна рука, затем вторая, они уцепились скрюченными пальцами за камни, чтобы могла показаться и голова. Распахнутый рот вместо крика исторг булькающую струю ртути, и лишь затем вверх взметнулся душераздирающий вопль Райлы Балекас:

— Спаси меня! Я тут, внизу!

— Я вижу…

— Спаси меня!

— Как?

— Спаси меня!

Пальцы волшебника, замерзшие и непослушные, вцепились в края колодца мертвой хваткой, он застыл не в силах пошевелиться, а ужасные вопли женщины кромсали его душу и разум словно кинжалом. Она умоляла так пронзительно и отчаянно, что Тобиусу хотелось разбить себе голову, лишь бы не слышать этих стенаний.

— Я здесь, внизу! Спаси меня! Умоляю! Мне больно! Помоги же!

— Я не знаю как!

— Все очень просто, — уверил злой шепот, прежде чем сильный удар отправил мага в объятья ртути.

Когда открыл глаза, он увидел потолок и испуганное лицо Вадильфара, которое исчезло тот же миг.

— Он живой? — спросил Вилезий.

— Живой, — ответил вместо гнома Тобиус, — мертвым так погано не бывает… Помогите… — Он непроизвольно вздрогнул. — Помогите встать.

Его подняли и усадили на стул, с которого уснувший за столом маг только что слетел на пол.

— Дурной сон? Ой! — Вадильфар отодвинулся от ткнувшего его в бок напарника.

— Дурной, дурной. — Тобиус сгустил из воздуха немного влаги, очистил ее от пыли и прочей грязи и отправил в рот.

Расспросы, которые лишенный такта гном мог начать, были прерваны стуком в дверь рано поутру.

Мерат позвал его уже не в кабинет, а на маленькую незаметную веранду, что крылась в тени раскидистой ивы. В пруду под деревом плескались и громко крякали утки, а архаддирский дворянин трапезничал за столом с белоснежной скатертью в компании давешней брюнетки. Женщина не обратила на появившегося волшебника никакого внимания и продолжила поглощать сладкую выпечку, запивая ее кофе.

— Хорошие новости, мой друг, вы получите свою аудиенцию.

— Не сомневался в этом, — спокойно ответил Тобиус и сел за стол, не дожидаясь приглашения.

Откуда-то появившийся Люка немедленно разложил перед ним полный набор посуды.

— Позвольте представить вам мою дорогую сестру Беатрис. Дорогая сестра Беатрис, позволь представить тебе нашего гостя из далекого Ривена…

— Это нормально? — перебил его Тобиус. — Это нормально — представлять меня вашей дорогой сестре Беатрис?

— Мы — двойняшки.

— Ах, да, это ведь все объясняет! Хотя нет, не объясняет.

— У нас нет друг от друга секретов. Фактически, несмотря на то что должность занимаю я, работаем мы оба. Две головы лучше, чем одна, понимаете? Беатрис посвящена во все государственные дела, до которых у меня есть допуск, это известно экселленту, и покуда мы верно и толково служим, он не против. Так что, дорогая сестра Беатрис, позволь представить тебе нашего гостя из далекого Ривена, магистра Академии Ривена Тобиуса по прозвищу Моль. Он прибыл по поручению риденской короны и привез с собой документы чрезвычайной важности, которые передаст экселленту из рук в руки.

— Мне все равно.

— Она шутит, — улыбнулся дворянин, — Беатрис очень надеется на удачное…

— Мне все равно, монсеньор. Когда аудиенция?

— Сегодня.

— Значит, устроить аудиенцию с королем не так сложно, если просто взяться за дело и не отвлекаться на глупости?

— Вы знаете больше королей, чем я, вот и скажите. Беатрис, представляешь, сей скромный муж является доверенным лицом Бейерона Карторена и его дочери Хлои. У него серьезные связи при двух королевских дворах западного мира, а также друзья среди высшего дворянства. Говорят, он сражался на войне против зуланов плечом к плечу со знаменитыми Волтоном Галли и Адрианом Оленвеем.

— Какое мне дело до зуланов? — буркнула женщина.

— Зря ты так, Беатрис, ривы сделали большое дело — вновь спасли Вестеррайх от нелюдей из Дикой земли, а человек, сидящий с нами за этим столом, — герой.

— Ривы только на то и нужны, чтобы торчать на западе и отбиваться от всякой гадости, прущей оттуда. Они только это и умеют делать правильно, орать про свои "Врата" и рубить нечисть. Что их за это, реверансами забрасывать?

— Простите мою сестру, мэтр, — Мерат выглядел расслабленным и веселым, — у нее плохо с настроением в последнее время. Наверное, опять запор.

— Паскаль! — возмутилась Беатрис, впервые теряя самообладание и краснея, чем вызвала у брата приступ гомерического хохота. — У меня сломалась игрушка, и ты это знаешь!

— Но в одном она права, — продолжил шеф архаддирской разведки, отсмеявшись, — защищать западные рубежи — это ваше призвание на протяжении веков. Нет более закаленных защитников, чем ривы, это известно всем. Шехверцы — отчаянные рубаки, диморисийцы — вечные пахари, марахогцы — плутоватые пройдохи и так далее. У нас, архаддирцев, тоже есть своя стезя, помимо того что мы торговые люди, нам также не чужда любовь к секретам. Мы…

— Сплетники, — предложил Тобиус.

— Да. Любим тайны, умеем ими распоряжаться. Тайны — это пикантно и опасно.

— Мне кажется, вы несете чушь, монсеньор.

— Ну, я же говорил, Беатрис, он герой, настоящий мужчина, не погрязший в болоте куртуазных манер. Он говорит то, что думает…

— Я говорю, то, что знаю, то, что видел. Например, я видел диморисийца, который прошел через множество войн и стал настоящим рубакой. Ему не нравилось, когда его принимали за землепашца. А если обобщать, то эта беседа кажется мне настолько пустой, что я чувствую, как глупею. Прошу, скажите прямо то, что хотите сказать.

На несколько мгновений Тобиусу показалось, что он перегнул палку, ибо архаддирец перестал улыбаться, но тот все же не выказал никакого недовольства.

— У меня есть подозрения, мэтр Тобиус, что экселлент захочет предложить вам трудную и опасную работу. Будучи наслышанным о ваших альтруистских привычках, я хотел бы заранее попросить вас отказаться от нее.

— Не желаете конкуренции? — наугад бросил Тобиус и понял, что попал в точку.

— Это всего лишь просьба, я ни на чем не настаиваю. Если вы готовы, то можете отправляться прямо сейчас, Дези вас ждет.

— Так и поступлю. Благодарю за приятную компанию, монсеньор, мадемуазель.

В прихожей действительно ждал человек, тот самый, что спал за столом прошлым утром. Он уже был готов к выходу, а потому при появлении мага сорвал с головы широкополую шляпу и изобразил сложный поклон, подметая пол ее пером.

— Разрешите представиться, сеньор! Дези Мигель Пио Энрике Палома Марсиаль де Рахальеза к вашим услугам!

— Тобиус, — кивнул Тобиус.

— Простите, просто Тобиус?

— Для вас — чар Тобиус.

— Что ж, будем знакомы.

— Мне нужно собраться.

Вскоре, вернувшись в прихожую, магистр уверенным шагом направился к парадной двери, но был окрикнут:

— Куда вы, сеньор? Нам вот сюда.

Дези де Рахальеза дернул один из настенных канделябров, и рядом в стене открылся потайной проход.

— Как же мне надоели все эти шпионские штучки.

Винтовая лестница вела глубоко под особняк, в отделанные грубо обтесанным камнем помещения. Некоторые были закрыты, в других на виду громоздились горы какого-то хлама вроде мебели, укрытой тканью, старинных картин или куч истлевшей одежды. Дези провел Тобиуса по небольшому лабиринту и вывел в длинный прямой коридор с одинаковыми обитыми железом дверьми. Каждая имела свой номер.

— Это тюремные камеры?

— Верно, сеньор, здесь мы держим тех, кого нужно подвергнуть допросу. Обычно, из города сюда переправляют только самых опасных или важных преступников, а руководит допросом сеньорита Беатрис.

— Под "допросом" подразумевается пытка?

Дези дернул усом, явно не желая отвечать, но взгляд стылых желтых глаз был тверд, как выточенный из алмаза гномский резак.

— Это конченые люди, сеньор. — Он подошел к первой камере и открыл смотровое окошко. — Этот, к примеру, похищал и продавал маленьких девочек. Работорговля в Вестеррайхе карается смертью, но благодаря сестре монсеньора мы узнали, как он переправлял их на север, к портовым городам, и кто из капитанов увозил их на Шейный архипелаг, откуда детей увозили в Вольные Марки. Маленькие девочки — дорогой товар, особенно если какой-нибудь кровосос пожелает себе на ужин деликатес.

Тобиус приблизился и взглянул на невзрачного человечка, забившегося в угол и закрывшего лицо руками.

— У вампиров в Вольных Марках достаточно крови, в том числе и молодой, так что в пищевых рабах извне они не нуждаются.

— Наверное, вы правы, но участи их все равно не позавидуешь. Во второй камере у нас оказался людоед. Однажды он спьяну прирезал соседа-собутыльника, а потом вдруг решил его съесть, дабы надежно скрыть следы. Вошел во вкус. Когда мы его выловили, в погребе дома обнаружились останки четырех разных людей и даже одного гнома. Благодаря сеньорите Беатрис мы точно знаем, кого и когда он убил.

Внутри находился заросший бородой лысоватый мужик, на чьем голом теле виднелись свежие следы пыток.

— В третьей у нас любитель женской ласки, настолько переполненный любовью индивид, что просто не может держать ее в себе. Мы точно знаем, что он изнасиловал и убил семнадцать женщин разного возраста и положения.

Тощий высокий мужчина в обносках стоял посреди камеры и с наглым вызовом смотрел на Тобиуса сквозь окошко.

— В четвертую мы поселили одну занятную сеньору, которая травила посетителей своего трактира. Сначала решили, что все было ради наживы, но сеньорита Беатрис помогла установить, что жертвы подбирались случайно, ради самого отравления. Их имущество было лишь полезной мелочью — не причиной.

Толстая растрепанная матрона стояла к двери боком, упершись лбом в холодную стену, и казалось, что она не замечала ничего вокруг.

— В пятой у нас ждет допроса член одной из банд, расплодившихся в последнее время. Они распространяют один сильный наркотик, недавно появившийся в стране, красный песок, не слышали?

— Красный… песок? — Тобиус нахмурился. — Что-то слышал. — Он не стал уточнять, что слышал это много лет назад и за сотни лиг от Парс-де-ре-Наля.

— Да, эта дрянь наводнила черный рынок и теперь убивает наших людей. Говорят, что она дает почувствовать себя непобедимым, эдаким полубогом, которому по силам все, обостряет чувства, ускоряет реакцию, наполняет тело неимоверной силой. Ни страха, ни сомнений, только свобода и чистый восторг. А потом какой-нибудь пройдоха употребляет слишком большую щепоть, что-то выгорает в голове — и он убивает всю свою семью кухонным тесаком. Или насилует дворового пса, пока тот не дохнет, — как повезет.

Крепкий мужчина в грязной одежде валялся на полу камеры без сознания. У него на лбу темнел обширный синяк.

— По-настоящему до него руки еще не дошли, как и до этого. — Когда Дези открыл смотровое окошко шестой камеры, с другой стороны кто-то прыгнул на дверь с громким рычанием. — Сейчас он еще буянит, но, думаю, проведя немного времени с сеньоритой Беатрис, угомонится.

Внутри меж каменных стен метался молодой человек с белой как мел кожей, лысый и худой, голый по пояс. Он сбивчиво бормотал что-то, не останавливаясь ни на мгновение, и казался совершенно безумным. На голом скальпе виднелись мутные разводы красной краски.

— Он из звездолобых?

— Да, из Пророков Падающей Звезды. Инвестигация землю носом роет в поисках их тайных сборищ, но вылавливать удается немногих. Мы тоже смогли ухватить одного и теперь попытаемся разузнать об этой секте больше. В последнее время звездолобые совсем страх потеряли, пытаются проповедовать при свете дня, что не самое скверное — самое скверное то, что к ним понемногу начинают прислушиваться. Говорят, что предводительствует у сектантов некая женщина, Драконья Невеста или что-то вроде того.

— Причем здесь драконы?

Словно пес, получивший команду, сектант набросился на дверь, и прутья, перегораживавшие смотровое окошко, вдавились ему в лицо.

— Нерожденный Дракон грядет! Краснохвостая вестница мчится в небесах, предвещая его приход! Нерожденный Дракон выйдет из рода людского, и будет он летать по небу и выдыхать огонь! И снова будет он владеть всем миром, сковав его в пламени!

— И имя ему Сарос Драконогласый, да? — спросил Тобиус.

Безумные глаза обратились к нему и застыли.

— Многие умеют летать и дышать огнем, — продолжил волшебник. — А Император-дракон безвозвратно мертв, и род его прерван. Тебя обманывают, а голову твою засоряют ложью…

— Сказал тот, кто видит мир драконьими глазами и дышит белым огнем! — выплюнул сектант и отскочил от двери. Сев в углу на корточки и обхватив колени руками, он затих.

— Э… что это было, сеньор Тобиус?

— Я не сеньор, а чар. В крайнем случае — мэтр. Это был бред оболваненного человека.

— Хм, как бы то ни было, — Дези де Рахальеза перешел к седьмой камере, открыл окошко и тут же его захлопнул. Его лицо стало бледным, на лбу выступил пот, а сквозь щеки проступили вздувшиеся желваки. — Совсем забыл… это я вам показать не могу, государственная тайна, сень… мэтр.

Тобиус лишь пожал плечами, он вообще не просил устраивать ему показ ипостасей морального уродства человечества.

В конце их пути имелась отдельная толстая дверь, выплавленная из чистой бронзы. Покрытая чеканными знаками и расчерченная линиями, она хранила в себе мощнейшие защитные чары. Без участия сильного мага та дверь могла остановить небольшую армию.

— Впечатляет.

— Погодите, мэтр, самое интересное за дверью.

А за дверью оказалось несколько укрепленных с помощью магии помещений, в которых работали трое блеклых субъектов. Простые одежды, побритые лица и короткие волосы мешали узнать в них волшебников, однако они, несомненно, являлись владетелями Дара. Поприветствовав Дези де Рахальезу скупыми кивками, маги услышали от него лишь: "Старый мост". Затем провожатый указал дальнейший путь, и они перешли в круглую комнату с нанесенным на пол чертежом.

— Вот, значит, как? Персональный портал? Немалая роскошь.

— Да, мэтр. Его установили много лет назад и с тех пор постоянно пользуются.

— Хозяева этого места дико не хотят, чтобы кто-то узнал об их тайной обители… Он работает? Я слышал, столицу укрывают блокирующие заклятья.

— О, у этого портала особый статус, он работает как гоблинские часы.

— Отрадно. Нас переправят во дворец?

— Что? — Бледность уже покинула лицо де Рахальезы, и он позволил себе рассмеяться. — Нет, увы, дворец полностью защищен от попыток магического переноса. Сам я в таких вещах не разбираюсь, но краем уха слышал, что над этим хорошо поработали. Мы с вами немного прогуляемся по столице, а потом отправимся на аудиенцию. Вы уж простите за такие неудобства, но это зовется мудреным словом "конспирация". Оно означает…

— Я получил лучшее образование в Вестеррайхе, сеньор де Рахальеза, и мне известно значение этого слова. Что ж, вперед.

Маги в смежных помещениях запустили контур питающего потока гурханы и провесили окно портала по известным им координатам. Ступая внутрь, Тобиус при всей своей фантазии не смог бы вообразить, где ему придется выйти.

То оказался тесный темный погреб, немного пахший плесенью и испорченной едой, где по углам и вдоль стен громоздились мешки, корзины и ящики. Из погреба они поднялись в тесное помещение без окон, тускло освещавшееся несколькими сальными свечами, грязное, пропахшее сырым запахом речного ила и несвежей пищи. За грязными кособокими столами почти никого не было, а тощий почти как скелет человек за стойкой, казалось, выпал из реальности.

— Это таверна?

— Скорее винный погребок, мэтр, — ответил Дези, шагая меж пустых столов и перешагивая через вусмерть пьяного и ужасно смердевшего человека, по виду — бездомного, — но немногие отваживаются его посещать. Идеальное неприметное местечко, прелесть которого еще и в том, что оно имеет собственный причал.

Сначала Тобиус подумал, что ослышался, но вот перед ним открылась еще одна дверь, и казавшийся невнятным прежде шум превратился в плеск могучей реки, а от зловонья зачесались глаза. Одна из трех дверей, имевшихся в главном помещении "погребка", вела под мост, что перекидывался через широкое и полное пахучих субстанций тело Наля. По высокой и мощной опоре моста змеилась каменная лесенка, а далеко внизу виднелся деревянный причал с несколькими лодчонками.

— Не отставайте, мэтр, нам с вами опаздывать нельзя! — Де Рахальеза уже начал спуск.

Они сели в лодку, где ждал жилистый паренек, сразу налегший на весла. Греб он сноровисто, легко преодолевая ленивое течение реки. Не прошло и получаса, как волшебник и провожатый сошли на одном из бесчисленных причалов, чтобы выбраться на набережную и углубиться в городские дебри.

Дези оказался весьма приятным собеседником, и когда он давал волю природному красноречию, создавалось чувство присутствия в театре. Де Рахальеза двигался едва ли не пританцовывая, каждый свой жест, каждый взгляд, каждую улыбку наделял изящной грацией, следил за речью, в которой почти не проскальзывало характерных армадокийских ноток. Да, он действительно оказался выходцем из далекого Речного королевства, как Тобиус подумал сначала. Также он заметил, что, несмотря на особое поведение, умение держаться словно на сцене, порой Дези неожиданно пробивал озноб, он бледнел и покрывался быстрым потом. Тогда из рукава появлялся надушенный шелковый платок, и после короткой передышки жизнь-игра продолжалась.

Парс-де-ре-Наль мог поразить своими размерами кого угодно, кабы первейшим, чем он сражал наповал, не являлся густой, незабываемый, неповторимый и как будто даже слегка окрашивающий воздух запах. Будучи одним из величайших городов Вестеррайха, Парс-де-ре-Наль имел ужасно непродуманное устройство системы стоков… хотя говорить так было бы несправедливо. Столица Архаддира стояла на множестве слоев ила и древних руин, которые частично были переделаны в систему канализационных стоков, едва ли не лучшую в Вестеррайхе, однако количество жителей так перегружало ее, что вся польза сходила на нет. Также играли роль некоторые обычаи архаддирцев, например, многие из них не находили ничего дурного в том, чтобы справлять большую и малую нужду прямо на улице либо опорожнять ночные горшки через окна. В Ривене и Ридене уже много лет существовали внушительные штрафы за такое поведение, что сделало их столицы заметно чище во всех отношениях. Архаддирцы же, в лучшем случае, лишь совершенствовали сам подход к делу, создавали специальные переулки с наклоном, откуда все стекало в систему подземных стоков, а что не стекало — соскребали работники городской гильдии золотарей, самой большой и влиятельной в Вестеррайхе, следует отметить.

— Сейчас я могу лишь посочувствовать вам, мэтр. Когда сам приехал в Парс-де-ре-Наль впервые, тоже страдал, но со временем принюхался.

— Надеюсь, эта полезная привычка мне не потребуется.

— Как знать, — пробормотал армадокиец.

И все же город был велик и прекрасен. Его улицы, тонкие лабиринты проулков и широкие проспекты, его площади, аллеи, его дворцы и храмы, колокольные башни с часовыми механизмами, места исторической славы и кровавых трагедий захватывали внимание и не отпускали. На пахучих улицах Парс-де-ре-Наля во все века творилась история, и даже со времен последнего затопления многое успело произойти.

— Мне кажется, за нами следят.

— Несомненно. Каждое мгновение, мэтр, от пятнадцати до тридцати агентов нашей службы следят, чтобы никто лишний за нами не следил, понимаете?

— Хм. Маршрут был проложен заранее, и вокруг нас крутятся переодетые агенты, высматривающие возможный "хвост", чтобы взять чужих соглядатаев за горло?

— И уже взяли двоих, — довольно кивнул де Рахальеза, приподнимая шляпу перед грудастой молочницей, шествовавшей мимо. — В былые времена люди тоже подсматривали, подслушивали, наушничали, но само слово "шпионаж" было придумано здесь, в Архаддире. Не знаю, стоит ли гордиться этим, но шпионаж родился на этой земле, на ней он рос, креп и развивался. Тайный кабинет свое дело знает.

Они посетили еще немало интересных мест, таких как знаменитый Винный рынок, парк Реховараль, а также увидели Скорбную стелу — памятник чудовищному количеству жизней, унесенных в последнюю эпидемию Красной Смерти[49]. Пешая прогулка неожиданно перетекла в поездку на съемном экипаже. Потом пришлось пересаживаться еще дважды, прежде чем лошади вынесли их за пределы Парс-де-ре-Наля и Тобиус понял — они наконец-то едут на аудиенцию, а не путают следы.

Старый оплот архаддирских королей, крепость Рахан стояла посреди столичного града — мрачная уродливая махина, чей облик более всего портила не грубость форм, а попытки нескольких поколений королей эту грубость искоренить при помощи элементов дворцовой архитектуры. Основали Архаддир короли-воины, и других владык в те далекие времена мир не признавал, однако с ходом истории именно правители Архаддира становились главными покровителями всевозможных искусств и законодателями мод. Многие из них также сильно стремились отдалиться от сурового прошлого и приблизиться к изящному настоящему. После каждого разрушения города рекой Рахан отстраивали вновь, и каждый раз ему приходилось становиться надежной военной твердыней, защищавшей еще слабый, но рвущийся к возрождению Парс-де-ре-Наль.

Взойдя на трон, Маэкарн Щедрый сразу отказался от бесплодных попыток привести Рахан в соответствующий его вкусам вид и попросту начал строить себе новую резиденцию, подальше от перенаселенной столицы и зловонной реки. Новое родовое гнездо решено было перенести в тихий и чистый маленький городок Лерьезаль, окруженный пасторальным пейзажем и неподвластный капризам Наля. Уж не первое десятилетие там строился грандиозный дворец, постепенно становившийся обителью, не уступавшей размахом и богатством резиденции Папы Синрезарского. Великолепный дворцово-парковый ансамбль получил имя городка, который, расширяясь непрестанно, превратил в свой придаток. И пускай строительство еще не закончилось, Лерьезаль уже стал эталоном новой дворцовой архитектуры, заставив все, даже самые величественные, замки западного Вестеррайха выглядеть угловатыми грубыми анахронизмами.

Экипаж выехал за пределы столицы и вскоре достиг аккуратных окраин королевской резиденции. Он был остановлен лишь под высокой решеткой золотых врат Лерьезаля, где бравый седовласый усач со странной эмблемой на сверкающей кирасе принял к прочтению некоторый документ, только после чего разрешил проезд. Копыта коней зацокали по обширной мощенной булыжником площади, служившей двором перед парадным входом.

— Что-то не так, мэтр?

— У него на груди был ворон, терзающий младенца? Какой странный символ.

— А, да! Эмблема Воронов Ризенгена. Прошу за мной.

Провожатый выпрыгнул на брусчатку и с наслаждением выпрямился, вдыхая чистый воздух.

— Вот беда, отсюда же придется возвращаться в Парс-де-ре-Наль, а это такая мука — каждый раз принюхиваться заново! — воскликнул он. — Да, мэтр, Вороны Ризенгена — некогда наемный отряд, но уже много лет — личная гвардия короля. За глаза мы их зовем Старыми Ворчунами.

— Я читал когда-то, что его величество охраняет дворянская гвардия, собранная из отпрысков благороднейших семейств, — припомнил Тобиус, следуя за Дези к высоким дверям.

— Это было раньше, при отце экселлента и при иных его предшественниках. После войны с мятежными сеньорами экселлент упразднил дворянскую гвардию, так как она являлась слишком опасной и влиятельной политической силой, способной давить на монарха, добиваясь привилегий в пользу различных семей. Старые Ворчуны преданны только экселленту, а их воинские умения, уж поверьте мне, на три головы превосходят все, что могли предложить дворянские щенки.

Лерьезаль заставлял восхищаться с первых же минут, встречая фасадом с колоннадами белого и розового мрамора, золотыми украшениями множества стеклянных окон, золотой лепниной на стенах и десятками мраморных бюстов, украшавших внешние стены. Сами же огромные двери парадного входа были сработаны из дерева и умело застеклены, а подле в ажурных беседках и на скамьях отдыхали придворные, яркие и несуразные, как птицы джунглей Унгикании.

В моде среди благородных людей Архаддира была одежда, кою в Ривене и Ридене посчитали бы чрезмерно фривольной и даже глупой. Женщины, белые от пудры, без стеснения носили платья с непомерно откровенными декольте, обильно украшенные бантами и драгоценностями, а также сдавливавшие их талии до неправдоподобной тонкости. Матроны не знали меры в количестве украшений и дорогого пахфама, а отсутствие жутких корсажей восполняли нелепыми каркасными конструкциями под названием "панье", что раздвигали вширь их тяжелые длинные юбки. Мужчины помоложе стремились не отставать от дам в заметности и дороговизне нарядов — их длинные камзолы красила яркая оторочка, шеи украшали белоснежные платки с драгоценными брошками, а перевязи для шпаг сверкали золотым шитьем, как и широкие поля шляп с пышными перьями. Также могло броситься в глаза, что некоторые из них чрезмерно ярко красили губы. Мужчины постарше и посолиднее меняли шпаги на длинные трости с вычурной резьбой, а вместо шляп щеголяли огромными кудрявыми париками, при этом также не отказываясь от толстого слоя пудры на морщинистых лицах. Камзолы многих придворных сверкали яркими звездами наград, дамы непременно имели при себе вееры, а некоторые даже нянчили несуразных крохотных псин, которые то и дело противно тявкали.

— Мэтр, — обратился к Тобиусу Дези, когда молчаливые лакеи сопроводили их в громадный холл, — посмотрите, нас встречает сам капитан гвардии.

Летье де Наруз герцог де Рабонт был высоким седым мужчиной за шестьдесят, жилистым и крепким для своих лет. Облаченный в одежды и плащ темно-синего, почти черного бархата, он также носил стальную кирасу с неприглядной эмблемой и перевязь с оружием — мечом и пистолетом. Вытянутое суровое лицо украшали аккуратные усы и бородка цвета соли с перцем, стальные глаза смотрели угрюмо.

— Опаздываешь, де Рахальеза. — Герцог одним резким жестом отослал слуг, а вторым приказал посетителям следовать.

— Конспирация, монсеньор, требует времени, — улыбнулся ему в спину армадокиец.

— Шевелитесь. Встреча экселлента с официальной фавориткой вот-вот закончится, и до следующей аудиенции будет не так много времени.

Лерьезаль поражал не только роскошными интерьерами, но и невероятными размерами. Он больше чем вдвое превосходил Хосбранд и Ардегран, вместе взятые, и это не считая фруктовых садов, великолепной системы фонтанов, знаменитого Зеленого лабиринта и громадного "дикого" парка. Капитан гвардии уверенно двигался по драгоценным паркетам в мраморных бальных залах, по знаменитым таррским коврам в деревянных "охотничьих" салонах, пересекал огромные внутренние дворы, сады с маленькими уютными фонтанами и золотыми клетками, полными певчих птиц. Они также прошли по Галерее Битв и, пожалуй, самой знаменитой и поражающей воображение своей красотой Зеркальной галерее королевы Сельмары, названной так в честь супруги Маэкарна Щедрого. Путь закончился в Малых покоях короля — комплексе помещений, в которых обитал и работал владыка Архаддира, где принимал доклады, откуда рассылал указы, где служили лишь самые проверенные слуги и самые верные телохранители. Еще туда допускалась королева и, конечно же, официальная фаворитка, но и все. Можно было сказать, что, не считая сотни постоянно находившихся рядом людей, Маэкарн Зельцбург являлся королем-затворником.

Пройдя через вереницу больших и малых помещений, где дожидались аудиенции чиновники и приезжие дворяне, Летье де Наруз привел Тобиуса и Дези в кабинет личного королевского секретаря. Напудренный толстяк с румянами на щеках и в кудрявом парике приветливо улыбнулся им, сверкнув золотыми зубами явно гномской работы, но не проронил и слова. Через некоторое время двустворчатые двери, украшенные, как и все вокруг, сложным золотым узором с зеркальными и перламутровыми вставками, распахнулись, и из них выплыла статная дама весьма приятной наружности. Быстро обмахивая веером вздымавшиеся в декольте полушария, она зацокала каблучками прочь, а ожидавшие мужчины лишь успевали приседать в сложных поклонах.

— Вы, месье, — произнес толстяк неожиданно высоким и мелодичным голосом, указывая золотой палочкой на Тобиуса, — экселлент ждет вас.

Едва зародившийся ропот ожидавших аудиенции вельмож секретарь подавил одним небрежным взглядом. А ведь в приемных залах были министры и генералы.

Дези де Рахальеза, сразу по прибытии потеснивший на резном диване нескольких возмущенных вельмож, улыбнулся магу и надвинул шляпу на лицо, показывая, что намерен вздремнуть.

— Вперед.

Капитан гвардии указал на проем и последовал за Тобиусом, когда тот прошел. Следующее помещение оказалось квадратным, сравнительно небольшим и почти пустым. Полы, стены и потолок покрывал богатый мозаичный узор, в котором опытный взгляд мага узнавал множество сложных чароплетений. Никаких подсказок не требовалось, он сам прошел на середину и остановился в основном узле энергетического контура. Четыре статуи, стоявшие по углам, открыли глаза, из которых лучами ударил свет. Некоторое время волшебник просто не шевелился и ждал.

— Его аура утверждает, что он обычный смертный человек, но мы знаем, что это не так. Пусть скинет ложную ауру, — потребовал чей-то голос, звучавший будто отовсюду сразу.

Подарок Никадима Ювелира был безропотно передан Летье де Нарузу, после чего статуи вновь открыли глаза.

— Не стоит пропускать его на аудиенцию, — заявил голос. — Правая рука — боевой артефакт. В ладонь левой вплетены неизвестные нам чары. Кроме того, он вплел что-то в свою ротовую полость, а сумка является артефактом, в котором можно перенести что угодно.

— Аудиенция необходима, — заявил де Наруз.

— Кинжал, плащ и сумку долой, а на шею надеть ошейник из керберита. Но сначала пусть предъявит документ.

Услышав страшное слово, Тобиус не дрогнул, удержался. Татуировка на левой ладони мягко засветилась, и плотный конверт, укутанный защитными чарами, оказался в сжатых пальцах. Еще некоторое время статуи "рассматривали" его, после чего голос сообщил, что печати в порядке и проверка закончилась.

— Это необходимая мера. — Де Наруз держался настороженно, сжимая в руке тонкий ошейник, набранный из керберитовых сегментов. — Я бы предложил браслет, но мы отказались от них в пользу ошейников, когда получавший аудиенцию волшебник просто отрубил себе руку, чтобы использовать чары против экселлента.

— У него что, было оружие?

— Да, шпага, инкрустированная золотом и бриллиантами, которую он должен был преподнести как дар.

— В таком случае ошейник оправдан — голову себе не отрубишь даже топором.

Возможно, капитан гвардии ожидал большего сопротивления — все-таки лишение доступа к Дару все маги воспринимали с крайней тревогой, а потому когда Тобиус приподнял свой седой "хвост", немного промедлил. Все же холодный металл коснулся кожи, замок щелкнул, и по телу магистра прокатилась волна слабости. Он покачнулся, но устоял, жестом отказавшись от помощи.

— Вы мужественный человек, мэтр, — задумчиво выдал де Наруз. — Многие достойные волшебники впадали в панику.

— Меня лишали магии так часто, что я уже немного привык. Это как временно терять зрение, слух… руки и ноги. Поначалу ужасно страшно, но поскольку они всегда возвращаются, начинаешь переносить все легче.

— Хм. Проходите в следующую дверь — и помните, что если с головы экселлента…

— Не надо мне угрожать, монсеньор. — Стылые глаза мага едва заметно вспыхнули злыми углями. — Я этого не терплю.

Пройдя к двери, он по привычке протянул правую руку, но омертвевшие бронзовые пальцы лишь звонко стукнули по ручке. Пришлось зажимать конверт подмышкой и открывать дверь левой.

В просторном кабинете собралась коллекция самой дорогой мебели, в том числе королевский письменный стол из красной древесины кадоракара, украшенный золотыми ангелочками, сжимавшими в пухлых пальчиках сферы целебного для глаз магического света. Из золоченых рам взирали предки рода Зельцбургов, под потолком висела хрустальная люстра, окруженная искусной лепниной, а под ногами лежал драгоценный ковер.

Тобиус сделал несколько шагов, утопая по щиколотку в мягком ворсе, осмотрелся, но не заметил ни единой живой души. Тогда его привлекла вторая дверь, изящная и застекленная, выходившая на крохотную веранду закрытого сада. Он также был пуст, если не считать большого златошерстного кота, дремавшего в одном из плетеных кресел.

Вернувшись в кабинет, Тобиус, не понимавший, что ему теперь делать, стал более внимательно разглядывать интерьер. Особо взгляд задержать было не на чем, по крайней мере тому, кто не питал страсти к предметам роскоши. Однако несколько поразили большие золотые счеты с платиновыми прутьями, на которых сверкали ровные рядки крупных рубинов, сапфиров, бриллиантов и изумрудов. Также любопытной показалась доска для раджамауты, стоявшая на отдельном столике в углу, где на стене висела темно-синяя портьера с вышитым золотом гербом рода Зельцбургов. Серый магистр подумал, что эту игру недаром называли "игрой королей", ибо и Бейерон Карторен, и Радован Карапсуа тоже уделяли ей внимание.

Почувствовав движение за спиной, он быстро развернулся и столкнулся нос к носу с человеком, выходившим из-за высокой ростовой картины, на которой была изображена королева Сельмара, величественная рыжеволосая женщина в роскошном платье. Человек вытирал руки полотенцем, которое выронил, увидев перед собой Тобиуса.

— Ам… эм… аба… аба… Да! М-м, ходил до беломраморного трона, если ты понимаешь! — выдал он, с кряхтением поднимая полотенце. — Великолепная вещь, дружище! Не знаю, как жил без нее все эти годы! То есть знаю, конечно, но лучше бы не знал! Эти гномы просто гении, ха! Так и на чем мы остановились?

— Ваше величество, — Тобиус отступил на несколько шагов и опустился на одно колено, — Я Тобиус Моль, магистр Академии Ривена, исполняющий миссию, порученную королем Радованом Карапсуа. Это его послание вам лично в руки.

Маэкарн Пятый Зельцбург, носивший официальный титул Щедрый, задумчиво посмотрел на протянутый конверт, беззвучно пошевелил губами, после чего громко охнул и выхватил послание. Он бросился к своему столу расшатанной походкой, порылся в бумагах и нашел другой конверт, уже вскрытый.

— Как же я мог забыть? Да, так и есть! Недавно получил личное письмо от молодого Мерата, да! Ты Тобиус из Ривена! Встань, дружище, дай я взгляну на знаменитого тебя!

Тобиус подчинился и сам позволил себе как следует разглядеть Маэкарна Щедрого.

Пожалуй, именно властитель Архаддира являлся тем единственным элементом, который не вписывался в безудержную роскошь кабинета… да и всего Лерьезаля, раз на то пошло. И его несоответствие заключалось не в старом линялом камзоле синего сукна без единой золотой нитки, не в мятых бриджах и чулках, не в удобных растоптанных башмаках, а в самом человеке. Не имея ни одного врожденного уродства, Маэкарн Щедрый все же состоял из отталкивающих внешних черт, которые, идеально сочетаясь, создавали уникально неприятный образ. У него были пристальные близко посаженные блекло-синие глазки, под которыми пухли тяжелые мешки; нос, длинный и тонкий, нависал над губами невероятно острым крючком, щеки висели брылами; испещренная старческими пятнами и вылезшими венами кожа имела сероватый оттенок, под слабым подбородком она сильно отвисала, напоминая морщинистый ком сырого теста; узкий лоб переходил в сверкающую круглую лысину, в то время как на плечи и спину ниспадала густейшая седая грива; шея отсутствовала как таковая, голова просто кривовато сидела на узеньких плечах, одно из которых немного возвышалось относительно другого, а туловище имело форму груши, со впалой грудью и объемистым мягким брюхом; ноги Маэкарна были длинны и тонки настолько, что казалось, вот-вот сломаются под весом тяжелого тела; длиннопалые ладони напоминали жутковатых бледных пауков. Этот человек казался несуразной карикатурой на свой род, и, встреться он кому-то в лесу нагой, его бы приняли за существо совершенно иного вида, но именно его, Маэкарна Зельцбурга, именовали Золотым Королем, самым богатым и влиятельным светским правителем в Доминионе Человека.

— Ты действительно он? Тобиус Моль?

— Это я, экселлент.

— Тот самый?

— Я единственный Тобиус Моль, который мне известен, экселлент.

— Отличный ответ, ахог подери! — воскликнул Маэкарн, после чего смешно дернулся, шлепнул себя по губам и сотворил символ Святого Костра. — Судя по тому, что я слышал о тебе, ты настоящий герой! Позволь пожать твою руку!

Король навис над столом, протягивая узкую длинную ладонь, и Тобиус поспешил с ответным жестом, но поздно вспомнил, что протягивает вперед обездвиженный кусок бронзы.

— Ух ты! Это что, бронза?

— Да.

— Как ты потерял настоящую?

— Бился с Шивариусом. Попытался атаковать его своим жезлом, но он расплавил артефакт прямо в моей руке.

И без того нездоровый цвет королевского лица изменился на зеленоватый.

— Не так давно ее перековали и придали приемлемый вид.

— Она… шевелится?

— Обычно да, но сейчас…

Острый взгляд королевских глазок метнулся к шее Тобиуса, и восторг в них сменился пламенем ярости.

— Эти розаны[50] недоделанные совсем ума лишились! Я сейчас!

Маэкарн двигался вразвалочку, с кряхтением, будто все его суставы были разболтаны и присыпаны песком. Именно так он протопал к картине своей супруги, отворил ее, словно дверь, и на некоторое время скрылся. Вернувшись, король Архаддира сильно пыхтел и вытирал лоб замызганной манжетой, в его пальцах блестел маленький ключик.

— Наемники, дружище, они такие! По крайней мере, риденские маги. Тяжелые времена настали, я не могу больше доверять нашим, родным архаддирским волшебникам, и приходится нанимать выкормышей Гильдхолла! Знал бы ты, каких денег они стоят! Правда, и дело делают исправно, но надо же знать меру!

Скрипнул в замке ключ, и керберит отстал от плоти, оставив на шее Тобиуса заметный красный след. Чувство возвращающейся силы затопило сущность серого волшебника блаженством, он сжал и разжал бронзовые пальцы.

— Благодарю вас, экселлент.

— Ну, другое дело! А то ты был такой бледный!

Бронзовая рука осторожно сжала ладонь короля, отчего тот заулыбался, показывая желтые, кривые, но все еще крепкие зубы.

— Ну, за встречу и выпить не грех!

Маэкарн поспешил к одному из многочисленных портретов и, отворив его на спрятанных петельках, полез в стенную нишу, где зазвенело стекло.

— Экселлент, мы сильно опоздали, но доставили послание. Вы не хотите его прочесть? — спросил Тобиус, косясь на нетронутый конверт, что лежал на столе.

— Я знаю, что там написано, — отозвался король, разворачиваясь с бутылкой прозрачной жидкости и парой хрустальных рюмашек. — Несколько лишних минут погоды не сделают.

Бутыль и рюмки устроились прямо на документах государственной важности, а следом появились тарелочки с разнообразной закуской. Не пролив ни капли, Маэкарн опытной рукой разлил жидкость и передал сосуд Тобиусу.

— За встречу!

Отставать от Золотого Короля маг не стал и опрокинул в себя жидкий огонь. Шехверская водка пятиступенчатой очистки, прозрачная как слеза младенца и крепкая как удар лошадиным копытом в челюсть. В определенных концентрациях эта алхимическая дрянь могла выжигать внутренности.

— Закусывай, закусывай, дружище, — прокряхтел Маэкарн гнусаво, при этом крепко зажимая нос, — о-о-о! Садись.

Король сел сам, разлил по второй — и только тогда начал ломать печати на послании из Ридена. Одно за другим рассыпались защитные заклинания. Некоторое время Маэкарн был погружен в чтение, для чего нацепил на нос золотое пенсне с хрустальными линзами.

— Ну что ж, союзу быть. Поздравляю, ты со своей задачей справился отлично.

— Я бы не сказал. Мы сильно…

— Вы задержались, а не опоздали. В конце концов, вы ведь успели, верно? Союзу между Архаддиром и Риденом быть, и в случае агрессии со стороны Марахога мы сможем защитить наши границы.

— Да… я наблюдал немало военных лагерей, пока двигался к Парс-де-ре-Налю. То же в Ридене.

— Играем мускулами. Я уже вложил в это десятки тысяч полновесных золотых арханов, которые не вернутся в казну, но я потеряю еще больше, если начнется война, а она может начаться в любой момент. Жизни моих людей — вот что я потеряю.

— Все это очень странно, экселлент. Я не политик, могу не понимать того, что понимают светские властители, но действия Марахога кажутся безумием.

— Правда? А мне они представляются закономерностью. Ты действительно не политик, дружище, и я счастлив за тебя. Опытным же политиканам понятно, что война есть ход банкрота. Если завел свою страну в тупик, если казна ушла сквозь пальцы, а поправить дело невозможно, точи меч и иди грабить соседей. Иначе — скорый голод, бунт и твоя голова на длинном шесте. Я говорил тебе, что за король Делькен Хавораш?

— Кажется, нет.

— Из него король — как из меня кузнец. А я старый, больной и никогда не отличавшийся силой человек. Ты знал, что у меня хребет искривлен в двух местах? Если поднимаю что-то тяжелее подушки — сразу все болит! Уж сколько целители мне его выправляли, сколько старались, а он все равно принимает прежнюю форму! — Этим Маэкарн поделился таким тоном, будто упрямство кривого позвоночника являлось его гордостью. — Говорят, что-то там с формич… мариц… фаломорфич…

— Морфическим полем?

— Вот-вот, дружище, ты понимаешь! В общем, Хавораш — ужасный правитель, руки не так прикручены, и я поражен, что он еще не смещен. Поверь, я разбираюсь в этом, сам вытаскивал страну из долгов, которые оставил мой почтенный батюшка вкупе с дворянской вольницей. Взять Бейерона Карторена — достойнейший монарх, хитрый, умный, терпеливый, милосердный, народ его обожает. Радован Карапсуа — молодой, еще недостаточно опытный, но сильный, умный, терпеливый, народ его не очень любит, но если кто со стороны оскорбит молодого шакалота, то живьем от риденцев не уйдет. С годами, если его жесткость ослабнет, станет великим королем. Делькен Хавораш — жадный, спесивый, немыслимо горделивый индюш, погрязший в пороках. Недавно мне стало известно кое-что относительно его долговых обязательств перед Копилкой Добрых Киркарей, и поверь мне, дружище, под Хаворашем трон уже горит. Единственный способ выжить для него состоит в грабеже соседей. Также война сократит поголовье голодных ртов в самом Марахоге. Отвратительно звучит, да? Знаю, что отвратительно, самому тошно, но обязанность возиться в этом дерьме есть долг правителя.

Лицо волшебника на миг затвердело, в глазах поселилась тьма, а пальцы сжались в кулаки.

— Значит, войны не миновать? Даже… несмотря на то что мы вроде как не опоздали?

Король, потянувшийся было к стопке, замер и пристально взглянул Тобиусу в глаза.

— Ты хороший человек.

— Не сказал бы, экселлент.

— Нет-нет, хороший. Я в людях разбираюсь, уж поверь. Вижу, что жизнь тебя побила, вижу по этим складкам на лице, по седине, по протезу. Вижу, что с болью ты знаком. Вижу, что силен, достаточно храбр, вижу, что стараешься быть честным, хотя не представляю, как при твоей жизни этого можно достичь. Я вижу достойного человека, а то, что он еще и маг, делает его двойне достойным. Вижу, что ты очень ответственен.

— Я еще и очень коварен, экселлент.

— Коварен? — несколько удивился король. — Правда?

— А еще я бываю мстительным, жестоким…

— Не наговаривай на себя. Я все это перечислил не пустой лести ради, просто вижу, что ты готов взвалить вину за неблагоприятную политическую обстановку на себя, и пытаюсь не дать тебе этого сделать. Настоящий виновник… ты знаешь его имя? Ты знаешь, кто виноват в том, что мир сходит с ума? Ведь тут не просто война, тут все к ахогам драным летит. Мой город наводняет какая-то новая алхимическая дрянь, сводящая людей с ума, обнаглевшие преступники, эту дрянь толкающие, собираются в целую организацию и успешно отбиваются от королевской стражи. Эта мерзкая комета, поселившаяся на нашем небе, дурманит умы тех, кто избежал знакомства с красным песком, и в темных подвалах плодятся, как крысы, культисты, поклоняющиеся не то ей, не то какой-то дрянной девке, визжащей что-то о драконах. Стихийные бедствия, вспышки мора, массовые миграции нечисти тут и там, мертвецы, пропадающие из своих могил, какие-то темные твари, стерегущие путников на лестных дорогах. От докладов, которые поступают из разных концов страны, да и из самой моей столицы, у меня голова кругом идет. Мир сходит с ума. Ты знаешь, кто виноват?

— Шивариус.

Король будто сморщился весь, услышав имя мятежного архимага, смахнул со стола рюмку и залпом проглотил ее содержимое.

— Я так и думал, — сказал он, отдышавшись, и закинув в рот пару соломейских олив с ломтиком лимона. — Законы магии, не так ли? Мне кое-как объясняли это твои собратья по Дару, но я не всегда улавливал суть.

— Если представить, что мир — это мельница, то магия — это ветер, который вращает ее лопасти. От силы ветра работают все внутренние механизмы мельницы, стоит ему прекратить дуть — и она замрет.

— Ну, всегда можно впрячь мула, или там вола какого-нибудь…

— Метафора не всеобъемлюща, — качнул головой Тобиус, — я лишь хочу сказать, что весь этот мир живет и развивается благодаря тому, что магические потоки продолжают пронизывать его на всех прослойках бытия, а глубоко под землей бьется сердце Валемара. Говоря еще проще, если представить, что мир — это живое существо, то магия есть кровь, несущая жизнь по его венам. Только она наделена своими законами и, в отличие от крови, достаточно разумна, чтобы придерживаться их и следить за их исполнением. Законы были сформулированы… а точнее, дополнены Джассаром Ансафарусом, Магом Магов, и с тех пор никому не удавалось безнаказанно их нарушить. Главный закон магии звучит в изречении, приписываемом самому Джассару: "Iro simpre servitoris estituire".

- "Мы — всего лишь слуги". Да, слышал.

— Именно так. Джассар завещал нам быть слугами правителей мирских, или хотя бы не пытаться властвовать над смертными, дабы те смогли жить своей волей и своим умом при скромной нашей поддержке. За все прошедшие с того времени века нарушавшие сей закон неизменно погибали. Самые яркие примеры — Огремон Серебряный и император-чародей Чин. Оба были великими волшебниками, и оба пали, когда попытались распространить свою власть над смертными, как было принято в Эпоху Великих Чаров. Шивариус идет тем же путем, но, в отличие от магов древности, у него есть какой-то секрет. Что-то помогает ему длительное время избегать кары свыше, будто он находит лазейки в законах магии, отчего те не могут его уничтожить. Тут следует понимать, что Джассар был равен богу в своем могуществе… Надеюсь, вы не донесете о моем богохульстве добрым слугам Инвестигации?

— Можешь положиться на мое молчание, дружище, я и сам не очень люблю общаться с ними, — прошептал король и пальцем начертил на сомкнутых губах крестик.

— Благодарю, экселлент. Как я уже говорил, Джассар обладал практически божественным всевластием, а значит, его воля так плотно переплеталась с магией, пропитывавшей мироздание, что могла формировать реальность. Его слово становилось законом… природы, если угодно. По крайней мере, магического аспекта сущности бытия в Валемаре. Таким образом, успешно идя против воли Джассара…

— Шивариус идет против самой сущности природы бытия, и от этого все наше мироздание начинает потряхивать, — закончил король. — Да, примерно к этому и вели те доморощенные объясняльщики. Тобиус, наш мир что, действительно двигается к… Концу?

Серый магистр медленно поднял стопку и резко залил в себя крепчайшую водку.

— Это, — хрипло ответил он, с благодарностью принимая блюдо маринованных огурцов и перченого сала, — вопрос не на мои титулы и не на мои полномочия. Я всего лишь рядовой маг, один из тысяч и тысяч.

— И все-таки, свое мнение ты иметь можешь. Шивариус хочет уничтожить Мир Павшего Дракона?

— Зачем, если можно им владеть?

— Как… как в Эпоху Великих Чаров?

— Именно. Вот только чтобы построить дивный новый мир великой магии, нужно сначала разломать старый мир, где Церковь и какие-то там короли. Это только мои мысли, но, возможно, он желает увидеть Валемар в руинах, дабы явиться его спасителем, как это сделал Маг Магов, а после и Сарос Гроган. Оба некогда владели Валемаром без остатка, один более успешно, другой — менее, но разве же кто-то посмеет отрицать их величие?

— Он тщеславен, — понимающе кивнул король.

За спинкой королевского рабочего кресла на стене висело несколько красивейших резных полок, уставленных книгами и некоторым количеством небольших, но жутко дорогих безделушек, сувениров и подарков, преподнесенных Маэкарну в различные годы правления. А еще прямо над креслом, но не очень высоко, висела картина в золоченой раме, на которой изображалась королевская семья более чем двадцатилетней давности. Внизу небольшой участок рамы заметно истерся, будто по тому месту часто и с любовью поглаживала чья-то рука. На самой картине в паре кресел восседали король с супругой, а вокруг них и у их ног играли дети. Маэкарн Зельцбург и двадцать лет назад не мог похвастаться приятным обликом: чуть менее толстый, чуть менее седой, чуть менее лысый, чуть менее обвислый и рыхлый. Он нес печать уродства от самого рождения, но, несмотря на это, рядом с королем восседала ее величество Сельмара, женщина, которую и ныне со спины могли принять за девушку, и это после четырех-то родов.

В юности она была столь ослепительна, а ее род столь богат и древен, что Сельмару могли сосватать, почитай, в любой правящий дом Вестеррайха, но по какой-то причине она решила оказаться рядом с некрасивым, хронически больным и совершенно непримечательным архаддирским дофином, которому, казалось, суждено было провести жизнь в тени своего славного харизматичного и обожаемого народом отца Луи Десятого Веселого. Отца, который умер в пьяном угаре от разрыва сердца, "скача верхом" не то на какой-то бимбетке[51], не то на смазливом молодом розанчике, оставив сыну в наследство огромные долги и обнищавшую страну, задыхавшуюся от засилья аристократических группировок. Маэкарн свою державу спас, отвоевал ее кровью и золотом, стал самым богатым и успешным политиком Вестеррайха, а Сельмара была рядом с ним, неизменно великолепная и блистательная. Даже спустя десятилетия они продолжали делить одну постель в общей опочивальне, что для людей, имевших понятие о нравах властителей земных, говорило многое. Официальная же фаворитка короля — неотъемлемая дань традициям — была верной подругой королевы и посещала ее царственного супруга лишь для того, чтобы обеспечить ему перерыв в тяжелой работе, немного выпить и сыграть несколько партий в торжок.

— Как ты думаешь, дружище, — прервал затянувшееся молчание король, дотоле задумчиво следивший за ходом гномских напольных часов, — многие ли волшебники пойдут за Шивариусом?

— Многие. Думаю, вы знаете, что он создает армию из собратьев по Дару. При этом некоторые маги пропадают бесследно. Управители Академии Ривена ведут поиски и порой находят их трупы, но не всех, не всех. Мы можем лишь гадать, с какой скоростью ширятся ряды его сторонников, однако они, несомненно, ширятся. В конце концов он наверняка предлагает им мир, в котором никто не сможет диктовать волшебникам свою волю. Он внушает им, что подчинение унизительно, ибо мы, способные на столь многое, обязаны повиноваться тем, кто не способен вообще.

— Хм-м-м… Как думаешь, кто скорее пойдет к нему, молодая поросль или те из вас, кто уже заслужил имя?

Тобиус слегка приподнял брови и накрыл свою рюмку ладонью.

— Что вам нужно, экселлент?

— М-м?

— Чего вы хотите от меня?

— Узнать твое независимое мнение, — слегка дернулся король, — меня окружают заинтересованные люди, ищущие своей выгоды, я не знаю, кому верить, а у тебя есть репутация, и ты уже наделен любовью целых двоих монархов…

— Каждый из которых в свое время нашел для меня работенку. С Бейероном Картореном все понятно — он мой король, и я служил ему. Радован Карапсуа нуждался в надежном посланце, и я согласился. Вы — третий король, с которым я имею честь быть знакомым, и мне кажется, что у вас тоже найдется дело для меня. Чего вы хотите, экселлент?

Возможно, серый магистр позволил себе вопиющее нарушение этикета, но ведь Маэкарн с самого начала просто разорвал протокол в клочки и развязал ему руки.

— Мне нужна помощь, — сказал он тяжелым голосом, — с моим верховным магом.

— Наслышан о вашей странной размолвке с Осмольдом Дегероком.

— Более чем странной. Сегодня он мой друг и доверенный советник, а завтра запирается в своем университете и игнорирует моих посланцев. — Маэкарн подался вперед и заговорил шепотом, а в глазах его замерцали лихорадочные отсветы истинной тревоги. — Мне страшно, дружище, вот что!

— И чем же вам поможет такой посредственный маг, как я, экселлент?

— Кхем, я не знаю.

— А, ну это все упрощает. Экселлент, я всего лишь магистр Академии. Да, это значит, что я стою выше любого рядового волшебника, особенно того, кого обучали не у нас, но любой архимаг в прямом столкновении раздавит меня как червя, если я не смогу вовремя удрать.

— Упаси Молотодержец, неужели ты думаешь, что я предлагаю тебе выступить против Осмольда?!

— Пока что вы мне ничего не предложили, но я прагматик по натуре и не желаю оставлять вам ложных надежд.

— Тобиус, дружище, все, что я осмелюсь попросить у тебя, — это время. Во имя сохранения мира и поддержания стабильности, так сказать. Видишь ли, я поручил молодому Мерату расследование. Пока что оно идет ни так ни сяк, но он талантлив, как и его отец. Рано или поздно что-то вскроется, и тогда, возможно, я обращусь к тебе за помощью.

— Экселлент, почему вы думаете, что я могу вам помочь?

Король нахмурился, помолчал немного, но в итоге лишь пожал плечами:

— Репутация и опыт. Твоя репутация и мой опыт. Ты — маг Академии, а значит, мастер своего дела. Ты был на войне, в Ривене многие считают тебя героем, причем не только волшебники, но и простые люди. Ты выжил в стычке с Шивариусом, а для этого нужно кое-что собою представлять, если сведения об его исключительной силе не лгут. В конце концов, ходит молва о желтоглазом волшебнике, который помогает всем, кому нужна помощь.

— Что, прямо так и ходит?

— Ну… у меня хорошая сеть осведомителей… в большинстве стран Вестеррайха. А волшебника, который просто так помогает всем, нетрудно приметить. Сам понимаешь, ваш брат никогда не страдал излишним альтруизмом, а желтые глаза — редкая примета. Я прошу тебя о помощи, Тобиус, и надеюсь, что ты не откажешь. В конце концов, я даже не уверен, что ты действительно сможешь помочь, но страшусь не найти тебя в случае настоящей нужды.

— Я простой волшебник…

— Как скажешь. Да только простые волшебники сидят себе в лавках и приторговывают снадобьями либо, если более способны, служат при мелкопоместном дворянстве, сытно едят, вдоволь спят, потихоньку творят магию… а не мечут молнии на поле брани, сражаются с чудовищами, демонами, заводят знакомства с высшей знатью, ходят в доверенных лицах у королей. Может, ты и хочешь быть простым волшебником, но существует некий фактор, некая неизвестная в уравнении величина, которая наделяет тебя неведомыми, хаотическими возможностями, неподвластными ничьему пониманию, даже твоему собственному. Это может помочь. Согласишься погостить в моей столице еще немного? Я знаю, что от нее дурно пахнет, но там живет множество людей, которые, возможно, уже в опасности. А уж я-то в долгу не останусь.

Маэкарну Зельцбургу никогда и ничто не доставалось легко, даже сама жизнь почти ускользнула от него, когда дофин родился с обмотанной вокруг горла пуповиной. Но он выжил и прошел тяжелый путь, который был бы непреодолим для такого, как он, кабы не острейший ум, красноречие, сила духа, способность убеждать.

Бронзовая ладонь осторожно пожала живую: Золотой Король не требовал клятв или подписей — ему хватало рукопожатия.

Когда волшебник вышел в приемную, Дези де Рахальезы и след простыл, но напряженный капитан гвардии никуда не делся. Тобиус последовал за ним по сверкающим коридорам дворца, а затем и по парковому лабиринту.

Фонтаны Лерьезаля поражали красотой скульптурных композиций и рисунка переплетавшихся водных струй, изрыгаемых золотыми мантикорами, драконами и василисками. В сердце лабиринта из благоухающих дивными цветами кустов расположилась большая овальная поляна, если так можно было назвать пространство под плотным навесом, уставленное удобными кушетками и украшенное статуями. На поляне оказалось немало народу, в основном нарядные придворные, между которыми скользили ловкие лакеи с вином и легкими, но изысканными закусками. Все шумно что-то обсуждали, поминутно вскрикивая и охая под звук лязгающего металла, и мало кто обратил внимание на появление герцога де Рабонта. Тем не менее, он двинулся вперед, легко преодолевая цветастую толпу, а волшебнику оставалось лишь натянуть поглубже капюшон и держаться рядом.

В центре поляны имелась круглая площадка, выложенная камнем, эдакая небольшая арена, круглый зрачок в овальном оке, внутри которого происходил бой. На крайнем западе Вестеррайха такое зрелище было редкостью и встречалось лишь в репертуаре уличных театров — двое мужчин, практически лишенных брони, стремительно скрещивали тонкие клинки шпаг, плетя быструю сверкающую вязь выпадов, парирований, контрударов и обманных приемов. Одним из поединщиков оказался Дези Мигель Пио Энрике Палома Марсиаль де Рахальеза, который двигался стремительнее и гибче молодого кота. Его оппонент, очень высокий и очень жилистый мужчина с собранными в хвост огненно-рыжими волосами, уступал армадокийцу в скорости, но великолепно пользовался длиной своих рук и ног, контролировал каждое свое движение.

Для уроженца ортодоксального западного Вестеррайха, где даже грозное пороховое оружие не смогло до конца вытравить из дворян привязанность к тяжелым доспехам и настоящим мечам, такая быстрая пляска казалась легкомысленной забавой. Однако Тобиус, как опытный целитель, знал, что человеческому телу для смерти не обязательно было быть разрубленным пополам — хватило бы и одного точного глубокого укола, а потому в пляске он видел смертельный потенциал.

Приглядевшись, волшебник обратил внимание еще на нескольких людей, отмеченных особо яркой рыжиной. То были молодые женщины и девушки, восседавшие на кушетках в окружении разряженных в пух и прах кавалеров. Они болели за долговязого, громко подбадривая его и выкрикивая имя Церцерион. Также за поединком следил еще один огненно-рыжий мужчина, низкорослый, коренастый, кривоногий, но необычайно широкий в плечах и с мускулистыми руками, толстыми как бычьи шеи. Он опирался на мраморную тумбу, то и дело запуская пальцы в жесткую бороду либо отпивая вино из кубка. На поясе коренастого висел устрашающий штакхорн[52].

Поединок оборвался неожиданно, его участники вдруг разошлись и, исполнив очень сложные пируэты шпагами, вложили их в ножны, после чего сблизились и учтиво пожали друг другу руки. Все сопровождалось бурными овациями. Дези несколько раз поклонился, после чего накинул плащ и поспешил к капитану гвардии. Бледное лицо блестело от пота, но на губах армадокийца играла довольная улыбка.

— Видимо, нам пора, мэтр?

— Вы отлично дрались.

— О, я не дрался! Это было представление! Дофин любит шпагу, и она отвечает ему взаимностью. Он не упускает возможности попрактиковаться с мастерами, к числу коих я имею наглость относить и себя.

Дофин, подумалось Тобиусу, да, безусловно, именно так оно и было. Церцерион Зельцбург, первенец Маэкарна, будущий король. А тот коренастый детина с топором — несомненно, его брат Брудас, родившийся тремя минутами позже. Внешне двойняшек объединяла лишь пара черт: огненно-рыжие волосы матери — прямые у дофина и курчавые у его брата — и отцовские глаза, блекло-синие, цепкие и чрезвычайно проницательные. При дворе ходила присказка, гласившая, что королева родила королю двоих наследников: хитрого змея и свирепого вепря, однако взглянувшему в глаза принцам становилось ясно, что родила она двоих хитрых змеев.

Сельмара вообще имела весьма крепкое для столь изящно сложенной женщины здоровье, и три из четырех ее беременностей принесли двойню. Сначала родились двойняшки Церцерион и Брудас, затем сестры-близняшки Триза и Квантина, после родилась единственная одинокая принцесса Фирцеза, и последними появились на свет сестры-двойняшки Зекстинда и Септона. Все они следили за поединком брата в тот день и увлеченно поддерживали дофина.

— И куда мне вас везти? — поинтересовался провожатый, когда под зорким взглядом герцога ди Рабонта они ступили на брусчатку парадного двора.

— Простите?

— У меня сложные инструкции, мэтр. Монсеньор сказал, что в зависимости от ответа, который вы дали королю, я должен отвезти вас в разные места. Если вы согласились — не знаю, на что, — мне поручено сопроводить вас обратно в особняк, а если отказались, на что монсеньор также выразил свою надежду, то я должен оставить вас в какой-нибудь приличной гостинице и попрощаться.

— Ясно, — протянул серый магистр, невесело улыбаясь. — Везите меня в особняк.

Когда Паскаль Мерат узрел Тобиуса в своих владениях вновь, благородный лик его изменился так, словно дворянин проглотил ложку настоя горечь-корня.

— Вы все-таки не вняли моей просьбе.

— Просьба экселлента звучала весче. Почему вы пытаетесь идти против воли сюзерена?

— Я никогда не пытался против нее идти, мэтр, следите за словами! Я лишь предвидел множество хлопот при отсутствии явной пользы. Поскольку вы согласились, теперь вы приписаны к моей службе. Не надо так удивляться, это воля короля. Она также значит, что я за вас в ответе, а это обременительно, учитывая, что за люди питают к вам интерес… Ах, ступайте уже к себе… агент. Завтра мы посмотрим, на что вы годитесь и к чему вас можно приставить.

Так, неожиданно для себя, Тобиус оказался зачислен в ряды агентов Тайного кабинета.

На следующий же день Вадильфар из Криксенгорма и Вилезий Вильтгрин, достаточно восстановившиеся после полученных ран, покинули особняк. В их присутствии больше не было нужды, гвардейцы исполнили поручение короля и теперь могли возвращаться в Риден, чему Мерат пообещал всячески поспособствовать.

Расставание вышло скомканным и немного неловким. Кем они были для Тобиуса? Кем он стал для них, изначально будучи лишь заданием? Сам серый магистр затруднился бы ответить, что он чувствовал, ибо эти двое не являлись его друзьями или кем-то дорогим для него, но он точно знал, что рад их выздоровлению.

— Хорошо, что путешествие в моей компании не окончилось для вас печально, — обронил он, протягивая Вилезию конверт.

— Мы тоже рады, господин Солезамо, — по привычке поименовал его гоблин. — Что это?

— Поскольку использовать вас как курьеров для доставки ответа королю Радовану архаддирцы не намерены, я решил составить письмо, которое свидетельствует о вашей беспримерной доблести и о том, что вы не раз рисковали собой во имя моей безопасности. Не то чтобы в этом кто-то мог усомниться, но, знаете, предосторожность не помешает.

Они приняли письмо, пожимая плечами, после чего несколько неловко потоптались на месте, поклонились и зашагали следом за Люкой, который повел их вниз, к порталу.

— Печалиться нет времени, — произнес Дези де Рахальеза, тоже следивший за сценой прощания, — нам надо узнать, на что вы способны.

— Я не печалюсь, сеньор де Рахальеза.

— Тогда прошу в сад.

Паскаль Мерат действительно вознамерился оценивать волшебника по его умениям, а потому, не тратя зря времени, устроил в саду небольшое мероприятие.

— Показать, как я управляюсь с боевой магией? — переспросил Тобиус, не поверив своим ушам.

— Да-да, — ответил шеф архаддирской разведки, попивая кофе на веранде в компании сестры, — у вас довольно громкая слава умелого комбатанта. Извольте продемонстрировать.

— Изволю, — кивнул волшебник угрюмо, — но сначала назначьте того, кто будет бегать по саду и прятаться от моих заклинаний.

— Давайте обойдемся без этого…

Мерат резко осекся, заметив, как переменилось лицо мага, каким бледным и твердым оно стало, как побелели от ярости глаза. Рив сложил руки на груди, и от его тела во все стороны рванула волна скрипучего мороза, лужайка покрылась сверкающим инеем, свет вокруг помер, утки в ужасе бросились прочь из покрывавшегося льдом пруда, а маг невысоко воспарил над землей.

— Я не потерплю такого неуважения к моему Искусству. — Голос Тобиуса вибрировал и клокотал на несколько разных тонов, будто ему вторили голоса из потустороннего мира. — Боевая магия призвана разрушать и убивать. Что мне разрушить, твой дом? Кого мне убить, твоих слуг? А может, тебя?

— Я понял, — уныло отозвался дворянин, разглядывая лопнувшую у него в пальцах чашку и кусок кофейного льда на столе, — довольно демонстрировать гонор. Приношу искренние извинения.

Очень медленно, словно нехотя, Тобиус вернулся на землю, и жуткая волна злобы, исходившая от него, рассеялась. Он все еще оставался хмурым, но уже не грозил сравнять все вокруг с землей.

— Ладно. Посмотрим, как вы управляетесь с клинком.

Дальнейшее с точки зрения серого магистра походило на фарс. Будто не веря, что он говорит правду о своем неумении обращаться со шпагой, господа шпионы вручили ему оную и поставили против Дези де Рахальезы. Армадокиец с учтивой улыбкой пояснил, что агенты Тайного кабинета обязаны обладать широким набором навыков и умений, и если мэтр не владеет каким-то, то не будет зла в том, чтобы попытаться научить. Впрочем, его воодушевление пропало в самом скором времени, когда выяснилось, что маг машет шпагой как палкой, и что она не вылетает из его рук при любом соприкосновении клинков лишь благодаря мертвой хватке. Дези проявлял терпение, понятно объяснял, показывал самые основные и простые стойки, и Тобиус вроде бы все понимал и даже отменно копировал, но как только доходило до применения, все словно стиралось из его памяти.

— Он не поддается обучению, — сообщил де Рахальеза своему начальству, удрученно опуская оружие, — совершенно. Редкий вид неспособности.

— Дайте мне копье и посмотрим, какой прок будет от вашей шпаги.

— Ходить по городу с копьем глупо — слишком заметно, следовательно, нельзя. А вот со шпагой можно, мэтр. Вы просто не созданы для этого.

Волшебник понимал, что это правда, сам об этом говорил, однако он давно отвык, чтобы его отчитывали, — чай, не воспитанник уже.

— Возможно, если бы учитель был лучше…

— О, вы знаете, что это не так, — не обиделся армадокиец, — ведь Искусство Благородной Беседы родилось в Армадокии, и все лучшие школы по сей день находятся там. Я учился в одной из них. Вот, к примеру.

Он отступил, поклонился, а потом рванул шпагу из ножен и изобразил нечто невероятное — сверкающая полоска стали одним непрерывным росчерком очертила вокруг фехтовальщика призрачную сферу. На краткое мгновение шпага, ведомая изящным движением руки, будто оказалась везде сразу, после чего вернулась на место так же быстро, как вырвалась на свободу.

Мадемуазель Мерат наградила трюк непродолжительными овациями.

— И что это было? — спросил Тобиус.

— Так называемое "Королевское приветствие". Но в шутку его еще называют "Осел, отмахивающийся от мух", забавно, правда? Боевого применения это движение не имеет, но именно его используют как пробу мастерства в Армадокии. Любой, кто сможет повторить, несомненно, является мастером, как ваш покорный слуга.

Магистр нахмурился, отвел глаза, что-то соображая, а потом вдруг рванул шпагу из ножен и полностью повторил "Королевское приветствие" с первого раза. Дези Мигель Пио Энрике Палома Марсиаль де Рахальеза уронил челюсть, да так и замер на время, а когда пришел в себя, закипел от ярости.

— И не стыдно вам было надо мной издеваться все это время, мэтр?! Я столько сил потратил, а оказалось, что все лишь ради вашего увеселения!

— Никакого увеселения, я не владею иным холодным оружием, нежели мой ритуальный нож, а шпагу сегодня взял в руки впервые.

— Этого не может быть!

— Тебе следует успокоиться, Дези, — раздался бесплотный шепот, вслед за которым проявил свое присутствие его хозяин.

Никто и никогда не замечал Тискрета Балевана, покуда он сам не желал быть замеченным, а потому те, у кого не было привычки, всегда вздрагивали при его появлении.

— Волшебники не сражаются на мечах, по крайней мере, на простых. Можно создать меч, который сам будет сражаться, а магу останется лишь держаться за рукоять. Или же можно создать артефакт в виде меча, но пользоваться им для творения боевой магии, однако никак не рубиться по-настоящему. Такова особенность волшебников, мы не в ладах с рубящей сталью. Мэтр Тобиус очень способный ученик, наверное, он всегда преуспевал в Академии, и твое мудреное махание клинком он повторил без запинки лишь потому, что у сего приема нет боевого применения. Думаю, он не сможет выучить ни одного простейшего выпада, ни одного парирования шпагой — это оружие просто не дастся ему, однако бесполезные, но красивые фортели он сможет изображать сколько угодно.

Дези все еще тяжело дышал, однако приступ гнева явно прошел.

— Тебе не смутить меня, маленький гнусавый человечек. Монсеньор, прошу позволения откланяться!

— Спасибо за помощь, Дези. Люка.

Крепыш, давно закончивший раскладывать по тарелочкам пирожные и булочки к завтраку, кивнул, снял белый фартук и сошел с веранды.

— Рукопашный бой.

Стойку он занял мгновенно — локти прижаты к ребрам, кулаки защищают челюсть, корпус повернут вполоборота, дабы не подставлять под удар солнечное сплетение, а бритая голова вжата в плечи еще сильнее обычного. Тобиуса все еще раздражало происходившее, но в кулачном бою он чувствовал себя увереннее, а потому отказался от протестов. Оказалось, что зря. Люка был быстрее, ударял метче и сильнее. Спустя несколько минут волшебник собрался и перестал притворяться мешком для битья, но так и не смог нанести верткому крепышу ни единого серьезного удара. Тот же щадил его, атакуя в четверть силы, не нанося настоящих травм.

— У него есть способности, — заключил Люка по окончании тренировочного поединка, — есть сила и рефлексы, но практики явно не хватает, как и знаний, навыки не самые лучшие, да и заржавели они явно. Я подтяну.

— Вот и славно, — Паскаль Мерат отставил пустую чашку, — добро пожаловать к нам. Ваше обучение начнется немедленно, и уже скоро вы выйдете в город. К сожалению, я не могу просто оставить вас без дела, и пока расследование не даст каких-то результатов, придется вам, чар Тобиус, мэтр, нести Архаддирскому королевству какую-нибудь пользу.

Следующие десять дней прошли довольно муторно и монотонно. Большую часть времени волшебник провел в компании Люки, который не уставал учить тому, как нужно одеваться в столице, как нужно говорить, как себя вести и как работать кулаками. Он объяснял тонкости местных традиций, некоторые важные исторические моменты и имена, известные практически любому архаддирцу, а также ставил Тобиусу "говор". Да, рив отменно говорил по-архаддирски, но правильность его произношения выглядела неестественной и выдавала иностранца или, по крайней мере, нездешнего. Ученик схватывал все мгновенно, запоминал новые знания без повторений, легко перенимал манеру держаться и говорить, так что вскоре его сочли готовым для выхода в город.

В первый день агостара, третьего месяца лета, когда Парс-де-ре-Наль изнывал от жары, купаясь в осязаемой пахучей духоте, на улицах великого города появился один лишний горожанин. Он обрядился в пятнистый бурый плащ золотаря, грубой выделки кожаные штаны, сапоги и перчатки. Золотарская кожаная шляпа скрывала его худощавое лицо широкими полями, на плечи ниспадали черной паклей грязные спутанные волосы, а при ходьбе он самую малость прихрамывал.

Золотарь добрался до перекрестка аллеи Жерара Режолеса и улицы Синданских аптекарей незадолго до полудня, как и было условлено, а там его ждал Дези де Рахальеза.

— Мэтр, вас не узнать! И вид, и манеры…

— И запах, — кивнул Тобиус.

— Только не жалуйтесь, все не так плохо! А вообще монсеньор молодец, конспирация у вас отличная! Этому городу нужно очень, очень, очень много золотарей, уж поверьте. Они незаметны, снуют тут и там, никого не интересуют, никому не мешают. Самая большая городская гильдия, между прочим, а уж по богатству превосходят многие торговые дома…

— Ладно-ладно, я понял, мне страшно повезло получить эти замечательные пахучие лохмотья, — проворчал Тобиус. — Вы наконец выпустили меня из своего потаенного особняка, что дальше?

— Продолжаем обучение! Извольте следовать за мной, мэтр, и не выходите из образа.

Вскоре выяснилось, что неотъемлемой частью обучения любого агента Тайного кабинета, даже самого мелкого, является знание территории, на которой он будет работать. Тайный кабинет обеспечивал дополнительную помощь городской страже, расследовал преступления особой важности и держал своих людей на улицах. На бесчисленных и безумно запутанных улицах Парс-де-ре-Наля. Под предводительством Дези Тобиус стал изучать их. Целыми днями он шатался по городу вместе с развеселым армадокийцем и запоминал столицу, позволял ей оставлять глубокие отпечатки в его голове. Каждую подворотню, каждый двор, каждый проулок, каждый тупик он обязан был узнать и намертво запомнить, чтобы в случае необходимости петлять по ним как по родным, чтобы безошибочно искать и надежно прятаться, чтобы уходить от погони и срезать расстояние, догоняя беглеца, чтобы следить и оставаться незримым.

Прогулки с Дези длились почти три недели, и за это время рив неплохо узнал армадокийца. Вместе они наблюдали немало картин из обыденной жизни Парс-де-ре-Наля, гоняли городских босяков, трапезничали вместе, время от времени осуществляли слежку за различными людьми и не только людьми. Задания низшего ранга не нуждались в пояснениях для исполнителей, они просто поступали откуда-то из канцелярского центра Тайного кабинета, и Тобиус, как малоопытный новичок, исполнял их под зорким надзором Дези.

Возможно, армадокийцу было скучно вот так растрачивать свое время, все же он являлся одним из агентов, приближенных к шефу разведки, но ни разу ни словом, ни делом де Рахальеза не выдал такого своего отношения. Он жил, играя на сцене, известной как Валемар, всегда веселый, обходительный и острый на язык, а порой еще и дерзкий — пару раз именно из-за него Тобиус оказывался втянут в кабацкую драку и применял отточенные с Люкой навыки. Дези нравился серому магистру, хотя тот сам не пожелал бы этого признавать, и чем сильнее он привыкал к напарнику, тем чаще и яснее замечал кратковременные приступы тревоги, которыми тот страдал. В такие моменты Дези становился мертвенно-бледным, глаза лихорадочно блестели, кожа покрывалась холодным потом, а губы растягивались в одну бескровную нить.

Однажды, сидя в трактире за очередным ужином, Тобиус попытался незаметно применить на Дези диагностические чары, взглянуть внутрь организма, разобрать состав крови, изучить состояние органов, но не преуспел. Что же, в принципе было неудивительно, что агенты разведки, тем более вполне высокопоставленные, имели при себе артефакты, защищавшие от магического изучения.

— Не надо так больше, — тихо произнес армадокиец, до того на несколько мгновений замерший с напряженным лицом.

— Прости, — тихо ответил Тобиус.

— Прощаю. Но впредь прошу, чтобы ты больше так не делал, ми амальго.

— Больше не буду. Хотя как целитель советую тебе обратиться к кому-нибудь сведущему в медицине. Я давно…

— А я еще дольше, — раздраженно бросил Дези, нервными движениями разрывая хлебную лепешку. — Это мое дело, ми амальго, и если ты уважаешь меня, то прошу, не лезь в него.

— Хорошо. Твоя жизнь — твое дело.

Тем вечером они, как и прежде, распрощались неподалеку от дома-колодца[53], в котором жил Тобиус, и небольшой остаток пути волшебник проделал самостоятельно.

Выйдя в город, он уже не возвращался во владения Паскаля Мерата, чему был рад, — ведь там над особняком довлели массивные и весьма искусные чары, которые не позволяли ему, Тобиусу, даже стороны света ощущать. То есть они просто-напросто отнимали от рождения данную волшебникам возможность определять свое положение в пространстве и чувствовать ток времени. Серый магистр, конечно, понимал, что все люди живут именно так, и ничего, не тужат, но ему в гостях у Мерата становилось крайне неудобно. А еще там ему снились кошмары.

Каждую ночь, проведенную под крышей особняка, он просыпался в холодном поту и наверняка успел бы поседеть, кабы уже не был сед. Райла продолжала взывать к нему из темной глубины, истерзанная, жалобно умоляющая, а он… был бессилен. К счастью, в столице мучения отступили, и единственное, с чем Тобиус мог связать эти жуткие сновидения, было именно тлетворное воздействие защитных чар.

Чтобы попасть к себе в квартиру, обитатель дома-колодца обязан был пройти сначала во внутренний дворик, ибо никаких отдельных наружных входов эти старомодные постройки не имели. В свою очередь сей путь во всех домах перекрывали настоящие ворота, обычно деревянные, но подчас кованые и охранявшиеся дежурным жильцом.

— Вы не любите приходить рано, месье, — пробормотал Пьер Вудье, отпирая замок и впуская Тобиуса, — а ведь на улицах опасно. Особенно по ночам.

— Никто не позарится на скромного золотаря.

— И все же береженого Кузнец бережет.

Тайный кабинет снимал для своего нового агента целых две комнаты, в которых тот вполне свободно разместился. Проводя дни в городе, по возвращении волшебник обычно принимался корпеть над своей книгой заклинаний либо закрашивал лезущую седину гоблинской алхимической краской — черной, самой дешевой и простой. Этот цвет не имел ничего общего с тем иссиня черным оттенком, который Тобиус когда-то имел, но все равно, изредка поглядывая в зеркало, он вдруг замечал, что выглядит моложе привычного, и лишь две складки, две "дороги слез" напоминали о годах боли и мучений, о бегах и блужданиях. Да и глаза… глаза тоже ничего не забыли.

— Я дома.

Волшебник закрыл за собой дверь, стянул опостылевшие плащ, шляпу и перчатки, нащупал на ближайшей полке подсвечник и зажег свечу. Слабый огонек осветил его аскетичное жилье, заставив скудный интерьер отбрасывать неверные тени.

— Я дома, Лаухальганда.

Когда Тобиус впервые явился в это место, дотоле долго не напоминавший о себе компаньон решил все же выбраться на волю и облюбовал один из пустых углов. На свое имя он не откликался, а когда маг подходил слишком близко — начинал шипеть.

— Клянусь, ты начинаешь меня беспокоить. Что в тебя вселилось?

Но Лаухальганда упрямо продолжал лежать в углу, поджав уши, и ни на что не реагировал.

— Тобиус?

Посох появился в руке волшебника мгновенно, но почти сразу он успокоился — в голове вспыхнул контур сигнария Талбота Гневливого.

— Ваше могущество? Давно не слышал вас.

— Исходя из того, что ты сейчас в Парс-де-ре-Нале, вижу, что цель достигнута.

— Ну да, до столицы добрался.

— Пахучий городок, верно?

— Бывали здесь?

— О, да. Они до сих пор мочатся на улицах?

— Национальная традиция неискоренима.

— А река все так же отвратительна?

— Порой мне кажется, что даже не-волшебник сможет пройтись по ней пешком, настолько это густое…

— Да, город не изменился за прошедшие годы. Что поделать, так устроен мир — где много людей, там много и…

— Суровой правды жизни, — согласился Тобиус.

— У меня для тебя послание от Никадима Ювелира.

— Весь внимание.

— В первую очередь скажи, ты уже был в Мистакоре?

— Не успел.

— Чем ты там занимаешься… хотя, зная твое умение влипать во все и вся, я ничему не удивляюсь. Никадим, по его словам, смог установить контакт с кем-то из своих старых знакомых, с артефактором, чьи навыки даже у него вызывают почтение. Этот кто-то прибудет в Мистакор через три дня и сможет встретиться с тобой. Насколько я понял, у тебя на руках имеются некоторые артефакты сомнительной природы.

— А я и думать об этом забыл, — обронил серый магистр.

— Так тебя это интересует или нет?

— Через три дня в Мистакоре?

— Да. Я свяжусь с тобой позже, чтобы все уточнить.

— Спасибо, ваше могущество.

— И еще, Тобиус, — архимаг слегка помедлил, — будь осторожен.

Много лет назад молодой Тобиус, сравнительно добрый и непростительно наивный волшебник, отправился на далекий север в поисках святилища древних знаний, затерянной библиотеки, в существование которой мало кто верил. Пожалуй, именно с этого и начались его злоключения, с миссии, которая должна была стать его ледяной могилой в свирепых морозах острова Ора, где воздух оборачивался ледяными иглами прямо в легких. Там серый маг должен был и остаться. Но не остался. Свою миссию он выполнил, хотя и не идеально, не гладко, не без нареканий. Пройдя сквозь белое чистилище, он вернулся, и наградой ему стали знания, по большей части забытые иными волшебниками, а оттого еще более раритетные и полезные. Такие, например, как заклинание Равные Братья.

Он собрался еще затемно, как мог, экранировал свое временное обиталище и сплел потоки энергии, произнося нужный речитатив. По завершении заклинания напротив появился полноценный двойник, идеальный дубликат из псевдоматерии, наделенный всеми знаниями и возможностями оригинала, а также осознанием собственной вторичности. При этом половина всей магической силы Тобиуса перешла к его творению.

— Дай угадаю, наряжаться в вонючие тряпки придется мне, а в Аметистовый университет отправишься ты.

— Ахоговски верно, — кивнул настоящий Тобиус, накидывая на плечи плащ Никадима и поправляя на плече сумку. — Но в качестве компенсации я даже вплел в тебя автономное ядро гурханы[54].

— Не ври. Ты давно хотел попробовать применить этот старый прием, но только сейчас преуспел. Мне провести испытания?

— Если сможешь. Только не дестабилизируй его, иначе развоплотишься.

— Знаю, знаю.

— И постарайся не выдать нас.

— Как бы у меня получилось провалиться, если мы с тобой — почти одно и то же?

Тобиус вышел в густые сумерки двора-колодца, где было свежо и довольно холодно, ибо солнцу еще не скоро предстояло заглянуть внутрь. Сосредоточившись, он оторвал свое тело от земли и осторожно поднял на крышу, а оттуда так же осторожно спустился в пустой проулок. Очень рано отправляться в путь было правильным решением — у мага оказалось достаточно времени, чтобы пропетлять по оживающей после краткого предутреннего оцепенения столице. В Парс-де-ре-Нале имелось достаточно веселых улиц, которые не спали даже в ночную пору, а многие гильдии и цеха продолжали работу, так что можно было сказать, что этот огромный город никогда не спал по-настоящему.

Между столицей и Мистакором ходили регулярные омнибусы нескольких перевозочных компаний, часть коих принадлежала не людям, а гоблинам и гномам. Как известно, два этих народа отличались крайней степенью нелюбви друг к другу, и соперничество их во всех плоскостях соприкосновения культур отчаянно бросалось в глаза. Вот и на отправной станции под стенами города это было видно. Зеленокожие старательно придавали своим транспортам шик, покрывая их древесину искусной резьбой, лаком и краской, забирали окна разноцветным стеклом и обустраивали салоны с повышенным удобством. Бородачи же, хоть и могли посостязаться в создании украшений, предпочитали давить на то, в чем всегда обходили своих вечных оппонентов, — они пользовались надежностью своих изделий и знанием наук: гномские омнибусы ходили не на лошадиной тяге, а на паровой, влекомые вперед большими уродливыми тягачами, шипящими и плюющимися паром. Такая поездка не превосходила комфортабельное путешествие с гоблинами по скорости, но являлась настоящим аттракционом — ведь хотя с паровой машиной люди восточного Вестеррайха уже немного познакомились, транспорт, созданный с ее участием, все еще был великой диковинкой.

Выбрав обычный омнибус с обычными лошадьми, обычным человеком в возницах, маг поднялся на второй этаж и уселся в самом конце. Когда транспорт заполнился, в основном торговцами, любопытными путешественниками, а также несколькими волшебниками, омнибус дернулся и выполз на северный тракт. Дороги вокруг архаддирской столицы были почти идеальными, поднятыми относительно общего уровня почв и построенными на века. К их прокладке некогда даже прилагали силы наемные инженеры все тех же гномов, выписанные из Кхазунгора.

Поскольку даже по отличной дороге омнибус не мог преодолевать больше тридцати лиг за час, укутавшийся в серый плащ волшебник позволил себе погрузиться в медитативное состояние. Часть его разума отдыхала, в то время как другая сонно следила за всем вокруг. Это происходило довольно долго, могучие тяжеловозы тянули омнибус на северо-восток сначала по пригородам, а затем и мимо обширных ухоженных полей и богатых ферм. Чем дальше от столицы, тем свободнее становился пейзаж, и со временем тракт устремился в луга и холмы. Красивый, но слишком однообразный вид быстро надоедал, пассажиры отвлекались на свои дела, но через полтора часа пути в обоих салонах вновь воцарилось оживление, когда возле тракта показалась первая охранная башня — торчавший прямо из земли восьмидесятифутовый[55] кристалл красно-фиолетового цвета.

Наряду с Хрустальной Аркой, что в Бреонике, Мистакор, Аметистовый университет по праву считался одной из старейших магических твердынь Вестеррайха. Упоминания о нем проскальзывали еще в летописях времен Эпохи Темных Метаний, когда крепость из вечного кварца — а никак не из обычного аметиста — была воздвигнута с помощью магии созидания и должным образом укреплена. Впоследствии ей пришлось пережить конец Второй Войны Магов, приход Сароса Грогана, долгие века пустовать, пока волшебники подвергались гонениям, и вновь возродиться, когда им позволили вернуться в империю. Мистакор пережил новый рассвет магии и Возмездие Далии, после чего сто лет оставался опорой волшебников, сражавшихся с амлотианами в Войнах Веры. В начале Этой Эпохи Мистакор стал тем, чем являлся и поныне, — городом-университетом, одной из новых магических школ.

Чем ближе к университету, тем чаще встречались подле тракта охранные башни. Немногие из них остались стоять в первозданном виде, большинство было уничтожено драконьим пламенем, расплавлено, повалено, разбито. Дорога вела в объятья небольшой долины, внутри которой раскинулись стены Аметистового университета. И то ли совпало так, то ли опытный возница подгадал момент, но именно в это время солнечный свет перебрался через холмы и захлестнул стены Мистакора. Они засверкали, преломляя его и озаряя всю долину ярким фиолетовым свечением, более завораживающим и странным, нежели все виденное в жизни. Правда, Тобиус вместо восторженных восклицаний выдал лишь спокойную усмешку и пониже натянул край капюшона.

Увы, когда омнибус достаточно приблизился к стенам Мистакора, состоявшим из исполинских, плотно подогнанных друг к другу кристаллических обелисков, первое впечатление несколько померкло, ибо стали видны все раны, нанесенные им за прошедшие века. Пожалуй, самым страшным испытанием для Аметистового университета стали драконы, от огня которых плоть его таяла словно воск. К сожалению, волшебники уже давно потеряли секрет создания вечного кварца, им оказалось не по силам заделать трещины и восстановить то, что все-таки было уничтожено, а потому некоторые участки стен, в частности главные ворота, были заделаны либо полностью заменены уродливыми каменными или кирпичными заплатами.

За внешними стенами оказался торговый городок, плавно сливавшийся со зданиями кампуса, что занимали центр. Из исконных "аметистовых" шпилей сохранилось всего несколько, преимущественно те, что прилегали к основному кристаллическому монолиту главной цитадели. Все остальное, некогда сровненное с землей, позже застраивали уже простыми зданиями, так что внутри Аметистовый университет оказался намного скромнее, чем пытался выглядеть снаружи. Еще он удивлял непривычным поначалу обилием тени — улицы, преимущественно узкие и плотно застроенные, практически повсеместно перекрывали подвешенные между домами влажные полотнища. Так обитатели Мистакора хоронились от перенаправленных гранями главной башни солнечных лучей.

Сойдя с омнибуса, волшебник немедленно растворился в оживленной толпе, благо народу в Аметистовый университет ежедневно прибывало много, а навстречу транспорту кидались уезжающие либо торговцы со своими выгодными предложениями. Жили в городе в основном проходившие обучение волшебники; простые смертные, которые обеспечивали оных всем необходимым, а также предприниматели, платившие магам немалую цену за разрешение на торговлю в этом престижном месте. Тобиус двигался по затопленным тенью улицам, все первые этажи которых занимали лавки, салоны, гостиницы, питейные и кормильные заведения. Простых жилищ в Мистакоре будто и не было. Однако волшебника интересовало именно одно из питейных заведений, причем несколько необычное. Ему была назначена встреча в гномском трактире.

Пришлось немного поплутать, чтобы найти нужный дом, широкий и основательный, сложенный из камня приятного желтоватого цвета и укрытый яркой оранжевой черепицей. Над входом висела вывеска, а на веранде, поддерживаемой фигурными столбами, стояли накрытые столы. Однако на крыльцо волшебник не поднялся, он обошел заведение сбоку и спустился по каменной лесенке вниз, к квадратной металлической двери с окошком. Четыре удара, пауза, еще один удар. Окошко отворилось, и прозвучало настороженное:

— Пароль?

— Черная кровь земли.

Пришлось порядочно пригнуться, чтобы пройти внутрь, после чего заскрипели задвигаемые засовы, и гном-привратник с заткнутой за пояс дубинкой указал вперед.

— Добро пожаловать.

Под самым обычным трактиром, что стоял над землей, располагался гномский трактир, фактически большой подвал с низким потолком и довольно слабым освещением. Вопреки ожиданиям волшебника, все оказалось не так чтобы плохо — ни тебе унылых каменных стен, ни замшелых валунов вместо мебели, ни светящейся плесени в сырых углах. Деревянный пол, деревянные панели на стенах, дощатый потолок с крепкими балками, аккуратные квадратные столы, слишком низенькие, чтобы за ними с удобством разместился человек, ряды пивных бочек на подставках; естественное освещение было очень скупым, проникало лишь сквозь крошечные окошки под потолком, а дополняли его застекленные шахтерские фонари, развешанные тут и там. Из декора хозяева выбрали все то, чем обычно наполняли свои дома горные гномы: они развесили гирлянды сушеных грибов, устлали сиденья стульев теплыми крысиными шкурами, разместили на стенах образцы всевозможного оружия, побывавшего в настоящем бою, и пользованного шахтерского инструмента. Обязательным дополнением служил лик Туландара, легендарного праотца всего их народа, высеченный в мраморе и повешенный на самом видном месте, а также убранный в футляр из алхимического стекла экземпляр Уклада, водруженный на тумбу в углу. Особое внимание также притягивал большой, пышущий жаром самоварный агрегат, стоявший на стойке.

Бородатые посетители трактира, облюбовавшие едва ли половину столов, не обратили на человека внимания. Они продолжали заниматься своими делами: курили трубки, тянули пиво, беседовали, поминутно переходя с гортанного гонгаруда на знакомую вестерлингву и обратно.

Только один стол занимали люди, их было трое, они трапезничали и разговаривали о чем-то, но когда появился Тобиус, сразу заметили его и выжидающе замолчали. Волшебник напрягся — одного из троицы он уже встречал, одноглазого блондина с тремя клинками, устроенными за спиной, мага, не похожего на мага. Он как раз приветливо помахал рукой и поднял тяжелую гномскую пинту, приглашая присоединиться. Вторым был опрятной внешности незнакомец в кожаной жилетке с накладными карманами. В его ушах висели тяжелые золотые серьги, а волосы и глаза имели неестественный, явно сотворенный с помощью магии цвет сусального золота. Компанию мужчинам составляла женщина, весьма красивая и своеобразно одетая. Ее цвета воронова крыла пышные локоны резко контрастировали с безукоризненной беломраморной кожей, карие глаза утопали в густой черноте теней, а чувственные губы блестели темно-красным. Вместо более понятного и приемлемого платья она отдала предпочтение одежде гномского покроя, кожаной жилетке, кожаным же штанам и тяжелым башмакам — всему носкому и практичному.

Как только Тобиус приблизился к столу, рядом немедля возник лысоватый гном с густой каштановой бородой.

— Че есть-пить изволите?

— Крысиное рагу с грибами, но только если крыса племенная, а не обычная канавная, жаренных в масле луковых колец, каменного хлеба и пинту лучшего пива, — припомнил маг долгие разглагольствования Вадильфара о настоящем сытном обеде, не смолкавшие, бывало, часами, когда ненастье поймало их в ловушку в Фельене.

— Лучшего? — гном глянул на посетителя снизу вверх. — У нас ведь и "Дубовая бочка" есть, темное.

— Вот его и неси.

Одобрительно хмыкнув в усы, хозяин отправился на кухню. Тобиус же отодвинул ногой стул и сел, при этом его колени плотно подперли столешницу.

— Итак, вы следили за мной.

Златовласый громко рассмеялся и протянул вперед руку, а остальные двое вложили в нее монеты.

— Нельзя быть таким мнительным, — проворчала женщина, затягивая кошель.

— Засим позвольте откланяться. — Златовласый поднялся, закидывая на плечо кожаную сумку, в которую уже ссыпал выигранные в пари деньги. — Чар Тобиус, хочу выразить вам свое искреннее уважение за дело, которое вы делаете. К сожалению, пока что мне нечего вам предложить, но в будущем — кто знает. Госпожа Шираэн, было приятно иметь с вами дело, всего наилучшего.

Он удалился бодрой походкой, оставив их втроем.

— И что это было?

— Это было мастер Эдвард, — ответила названная Шираэн, — больше ничего сказать не могу. А ты, стало быть, волшебник Тобиус из Ривена, Серый Мотылек, молодая легенда от мира магии? Я думала, ты… как бы это сказать, действительно будешь помоложе.

— Легенда? — повторил рив и не удержался, чтобы не выдать самую поганую и кислую свою усмешку. — Серый Мотылек? Пустое преувеличение и ерунда. Что же до возраста, то, безо всякой надежды на вашу жалость поясню: жизнь не была ко мне особо добра, а это накладывает отпечаток. Итак, с кем из вас я должен был встретиться?

Они озадаченно переглянулись. Затем лицо одноглазого просветлело, он сунул палец под левый наруч и вытянул оттуда тонкую, переливавшуюся всеми цветами радуги веревочку. После нескольких нехитрых манипуляций над ней ложная аура погасла, открывая правду, — одноглазый был простым смертным, не волшебником, однако внутри его головы ясно читался одинокий, но сильный источник магической силы, что могло удивить любого.

— И зачем ты это сделал, дурачок ты мой глупенький? — без тени ласки спросила названная Шираэн. — Я для того тебе ложную ауру создавала, чтобы ты перед каждым встречным ее снимал?

— Прости, Шира, не подумал! — без тени раскаяния заулыбался он.

Женщина замахнулась, чтобы отвесить блондину крепкую затрещину, но в последний момент обреченно махнула рукой.

— Меня, как ты уже понял, зовут Шираэн. Ник попросил дать тебе консультацию, и я не смогла ему отказать.

— Ник? — Тобиус неодобрительно наморщил нос. — Я никогда и в мыслях не смел именовать его могущество таким образом.

— У меня привилегии на правах старой боевой подруги.

— И не только боевой, — булькнул в свою пинту одноглазый.

— Завались, Кельвин, будь таким добреньким, — со сталью в голосе приказала Шираэн. — Итак, Тобиус, я буду называть тебя по имени, Ник сказал, что у тебя есть пара артефактов, в которых надо разобраться. Сразу уточню, что мои услуги бесплатно не предоставляются, я не для того всю жизнь совершенствовалась в своем деле, чтобы пахать задарма. Плату вперед, ты понял?

— Сколько?

— Чего "сколько"? — не сразу поняла Шираэн. — Ты что, деньги мне предлагать вздумал?

Серый магистр нахмурился и слегка опустил голову, словно готовящийся к нападению бык. Ему казалось, что эти двое просто смеются над ним.

— Покажите ей то, что сотворил Никадим, — подсказал Кельвин.

Тобиус, не ожидавший такого, задумался, после чего потянулся к застежке плаща.

— Да не это! Покажи мне руку! Хочу посмотреть, что он выковал!

Правая перчатка легла на стол, и Тобиус протянул наклонившейся вперед Шираэн свою бронзовую пятерню. Карие глаза женщины вспыхнули, и она ухватилась за магический протез обеими руками. С явной нежностью, поминутно вздыхая и бормоча под нос, волшебница водила пальцами по залегшим в бронзе складкам и морщинкам, имитировавшим живую кожу, по линиям выступавших вен и жил, по выпуклостям костяшек, тонкой грани ногтей. Рив послушно шевелил протезом, а потом продемонстрировал силу, играючи загнув и разогнув железную вилку. Шираэн осталась довольна.

— Не потерял хватки, — с улыбкой вздохнула она, — мне придется еще немного поработать, чтобы сделать что-то соответствующее. Ладно, Серый Мотылек, давай сюда…

— Зови уж лучше по имени.

Татуировка на левой руке мага вспыхнула, и в ладони появился арбалет с прикладом в виде шакальей пасти, а затем и большой кусок магического янтаря, с заключенным внутри чернокнижным клинком.

К столу подошел гном с каштановой бородой, выгрузил заказ и аккуратно уложил на поднос оба артефакта.

— Куда?

— Расслабь ягодицы, Тобиус, — усмехнулась Шираэн, поднимаясь, — не думал же ты, что я буду заниматься делом прямо здесь? Поешь, выпей, а там, глядишь, я и обернусь. Кельвин, сидеть!

— Ой, будто не знаю!

Она удалилась вслед за гномом, слегка, почти незаметно прихрамывая на левую ногу.

Готовили в гномском заведении отменно, по крайней мере учитывая особенности гномской кухни. Рагу оказалось весьма нежным, в крысином мясе было достаточно жировых прожилок, чтобы оно могло считаться мраморным и иметь нежный сочный вкус; луковые кольца хрустели, оттеняя мягкость рагу; гномский хлеб, кусочек которого дарил сытость и силы на несколько часов (при условии, что у едока хватало крепких зубов и упорства), тоже не разочаровал, а пиво "Дубовая бочка" заслуженно считалось лучшим в известном мире.

— Фух! Ну и задал ты мне работенку, Тобиус! — Шираэн плюхнулась на стул и на чистом гонгаруде заказала себе выпивку. — Кельвин не мешал тебе есть?

— Что с моими артефактами?

— Остывают, их скоро принесут. Короче, вот. — Шираэн положила перед ним два прозрачных стеклянных шарика величиной не больше сливы, в каждом из которых без видимой опоры висела тонкая стрелка. — И не благодари.

— Не буду, пока не пойму, что это такое?

— О, ruk'rharad! Ник сказал, что ты стоящий артефактор, так почему же я в это не верю?

— Может быть, потому что "стоящий" — это не то же самое, что "великий"? Я много чего знаю и умею, но все это ничто в сравнении с тем, чего я не знаю и не умею.

— Эх, слушай, болтунчик ты мой ненаглядный, эти стрелки указывают на создателей артефактов, понял? Я связала их с артефактами и обновила чары, которые использовал Ник. Теперь ты знаешь не только имена, но и примерное направление.

— Почему стрелка, привязанная к арбалету, крутится не переставая?

— Хм? — казалось, Шираэн удивилась поведению своего изделия. — Минуту назад она уверенно показывала на юго-запад… Возможно, что некромант скрылся в некоем месте с очень хорошими экранами либо оказался внутри пространственной аномалии. К сожалению, и я не всесильна. Бери, Тобиус, это все, что я могу сделать для тебя по просьбе Ника. Если когда-нибудь захочешь найти тех поганцев, которые наделали таких мерзких игрушек, и сломать им лица, ударь пару раз от моего имени, будь такой миленькой лапочкой.

Тобиус взял сферы.

— Я не рассчитывал на что-то подобное, но большое спасибо.

Гном принес поднос с мечом и арбалетом.

— Тобиус, — Шираэн задумчиво почесала нос, — забудь о той ерунде, которую я сейчас сказала. Пожалуйста, не пытайся встретиться с создателями этих артефактов. Шкура целее будет.

Старавшийся сидеть тихо Кельвин неподдельно удивился, услышав это.

— Мне-то все едино, но Нику, похоже, ты дорог, так что не хочется, чтобы ты умер жуткой смертью. Чего? Чего ты так лыбишься?

— Да так просто. Учитывая то, с какой легкостью я оказываюсь в эпицентре всяких неприятностей, и сколько народу хочет запустить руку в мои еще содрогающиеся потроха, есть немалая вероятность, что когда-нибудь я встречусь с обоими этими волшебниками. Ко мне легко прилипает всякая гадость. Еще раз спасибо, Шираэн.

Все-таки было интересно поближе рассмотреть жизнь Мистакора, такой открытой для всех, такой шумной и живой школы магии, которая разительно отличалась от всегда закрытой и отрешенной Академии. Серый маг позволил себе провести почти весь остаток дня на улицах Аметистового университета и не пожалел, ибо в бесчисленных его лавках можно было найти уйму превосходных материалов и ингредиентов, столь нужных артефактору и зельеварителю. Рынок Мистакора мог предложить почти все, что в иное время приходилось искать с большим трудом и в местах весьма отдаленных. Было бы золото, а товар найдется. У Тобиуса золото было, уж в этом грешном металле он недостатка не испытывал благодаря щедрости Бейерона Карторена, а потому волшебник не смог устоять и отдался жадности, закупая драгоценные камни, редкоземельные металлы, травяные сборы, алхимическую посуду и реагенты, не жалея монет. До самого вечера бродил он от торговца к торговцу, тянул табачный дым, внимательно присматривался и покупал, покупал, покупал. Когда никто не обращал внимания, он просто касался своих покупок левой ладонью, татуировка вспыхивала, и они исчезали.

Очередной омнибус выехал на дорогу к столице уже в преддверии вечерних сумерек, и уставший Тобиус, впервые за долгое-долгое время, чувствовал почти полное удовлетворение. Он думал о нескольких редких книгах, которые удалось урвать у конкурентов, изрядно поторговавшись, и мысли те грели ему душу.

Впрочем, продлилось то хрупкое ощущение внутреннего равновесия и удовлетворения ровно до тех пор, пока вдали не раскинулся Парс-де-ре-Наль. Столбы дыма над ним быстро растворялись в стремительно черневшем небе, но были отчетливо видны даже невооруженным глазом. В обоих салонах воцарилась тревога, а Тобиус, почувствовавший вдруг, как по хребту забегали мурашки, мог думать лишь о том, как бы скорее добраться до города. Получалось, что никак — он выбрал омнибусы за простоту и незаметность, чтобы не использовать магию и не выделяться. Ограничение на телепортацию и полет тоже не упрощало задачи. Пришлось сесть ровнее и набраться терпения.

В Парс-де-ре-Наль он прибыл уже в темноте, перед самым закрытием ворот, и сразу понял, что той ночью великий город будет спать даже меньше, чем обычно. На улицах горело множество факелов, и немалое количество народу стояло под открытым небом, образуя тут и там толпы. Волшебник не решился присоединиться к ним, а поймал за руку пробегавшего мимо чумазого мальчишку-пувра.

— Ай! Отпустите меня, месье, я ничего не украл! Ай!

— Не вырывайся, я лишь хочу попросить тебя об услуге…

— Я таким не занимаюсь, — мальчишка сразу немного успокоился, — но если месье последует за мной, то я познакомлю месье с моей сестрой. Берет она недорого, зато искусна и здорова, а когда месье увидит ее зад…

— Я всего лишь хочу знать — где случился пожар? — спросил Тобиус, показывая предприимчивому сутенеру мелкую серебряную монетку.

— На южных окраинах, месье! Там все подчистую выгорело! Говорят, началось с "Духа приключений"!

Выхватив монету из ослабших пальцев, мальчишка рванул прочь, догонять стайку таких же чумазых пуврских детей, как и он.

Решения не пришлось ждать долго, оно явилось легко и естественно, хотя разум успел сказать свое веское слово в пользу того, чтобы затаиться и не бродить на огромных пепелищах. Разум также отметил, что ему, Тобиусу, некого там спасать и не ради кого рисковать в этом городе. Впрочем, тело уже поймало съемный экипаж и приказало гнать в нужном направлении.

Вскоре серый волшебник отпустил кучера и зашагал по тому, что осталось от огромного городского района. Масштаб бедствия ужасал, и не следовало сомневаться, что тушение происходило при помощи магии, иначе пожар продолжал бы шириться еще несколько суток кряду. Пламя было таким сильным, что пожирало не только древесину, но и уничтожало каменные стены, заставляя камни лопаться и рассыпаться от жара. Обугленные остовы домов разной степени разрушенности вздымались над местами еще пылающим, но уже не таким опасным пепелищем. Волонтеры стаскивали под опеку суетившихся на площадях монахов-яковитов пострадавших в огне горожан; другие, укрытые слоем сажи, катили по разрушенным улицам телеги и собирали в них почерневшие трупы, словно во время какого-то мора; четвертые продолжали бороться с оставшимися огненными очагами и разбирать завалы. Их упорство восхищало, ибо воздух вокруг так высох и раскалился, так напитался дымом и пеплом, что дыхание причиняло настоящую боль, на коже расползались слабые ожоги, а глаза слезились не переставая. На некоторых "волонтерах", впрочем, были надеты ножные кандалы, и двигались они под охраной вооруженной стражи, что говорило о принадлежности к тюремным заключенным, выгнанным на тяжелую и опасную работу.

В первую очередь Тобиус задержался среди братьев Ордена святого Якова, разбивших несколько открытых лечебниц, в которых послушники обрабатывали ожоги, правили переломанные кости и промывали воспаленные дыхательные пути. Лишь тех из пострадавших, чьи жизни оказывались на грани, предоставляли заботам старших монахов ордена, наделенных чудодейственной силой исцеления. Серый магистр шнырял среди покалеченных, выдавая себя за простого волонтера и погружая их в магический сон, чтобы накладывать чары Исцеления. К счастью для него, яковиты не обладали острым чутьем на магию, присущим монахам Петра и Иоанна, так что манипуляции волшебника оставались никем до поры незамеченными.

Покинув лечебницу, Тобиус прибился к большой группе волонтеров, которые искали выживших. Труду этих людей мешал смертельный сухой жар, царивший вокруг, раскаленные кучи камней, в которые превратились дома, огромные масштабы территории и еще много чего. С помощью Истинного Зрения магистр безошибочно выискивал источники жизни под завалами, а потом "щупальцами" телекинеза незаметно помогал ворочать камни и разгребать кирпичи. Попутно он старался дотронуться до каждой найденной жертвы и наложить Исцеление.

Вокруг оказалось столько людей, нуждавшихся в помощи, что продвижение к "Духу приключений" безумно замедлилось, и до места Тобиус добрался выжатым, лишенным немалой части сил и эмоций. Так всегда бывало — чужие страдания истощали, особенно если сам успел на своем веку пострадать. Проделывая этот путь, волшебник не смог бы объяснить — что он ожидал увидеть, кого найти? Он просто пришел туда, где над водами Наля высился опустевший и оплавленный каменный фундамент, который должен был сохранить "Дух приключений" на случай нового наводнения, сохранить полулегендарный приют авантюристов. И, возможно, он справился бы с этой задачей, но не с огнем.

Мирлад сидел на бочке из-под солений, весь черный от сажи, с обожженной спиной и сгоревшими волосами. Неподвижный взгляд его стремился на обугленные останки любимого заведения. Рядом со стариком, прямо на земле, сидела с заплаканным лицом разносчица Мари. Огонь и ее не обделил вниманием — одна рука женщины нуждалась в срочной помощи.

— Я слышал, что все началось с твоего заведения.

Мирлад не сразу понял, что с ним кто-то говорит. Медленно, будто в полусне, он повернулся и обратил на волшебника малоосмысленный взгляд, нахмурился и лишь потом вскинул остатки бровей.

— О, Молотодержец! Что ты здесь делаешь?! Убирайся!

— Спасибо за теплый прием. Дай-ка осмотрю вас…

— Нет! Уходи скорее! — завопил старик и со стоном поднялся.

— Ей нужна помощь, да и ты не…

— Они спалили "Дух приключений" с расчетом на то, что ты появишься! Я говорил им, что мы не друзья, что ты просто прошел через мои руки, но они не слушали! Неужели они были правы?! Беги! Нельзя, чтобы ты достался этим ублюдкам!

— Поздно, ублюдки уже здесь, — раздалось позади.

У Тобиуса словно струйка ледяной воды стекла по хребту, и он обернулся на знакомый, не предвещающий ничего доброго голос. Слепой мечник в компании двух десятков вооруженных мушкетами людей ухитрился довольно незаметно приблизиться. Еще какое-то количество подручных затаилось вне поля зрения, маг чувствовал их.

— Чар Тобиус, мой наниматель назначил вам встречу, на которую вы безбожно опоздали. Надо наверстывать.

— Это ты сделал? — очень тихо, почти неслышно спросил волшебник.

— Что?

— Это ты спалил город?

— Всего лишь небольшую часть, но да, увы, это мы.

— Ради призрачной возможности моего появления?

— Не такой уж призрачной, как выяснилось, — заметил слепец, — но нет, не только. Моему работодателю сильно не понравилось поведение Мирлада в наш прошлый визит. Он слишком сильно полагался на свою репутацию и на культовый статус "Духа приключений". Был приказ преподать урок старику, забывшему о том, кто в городе хозяин, а потом затаиться и ждать. Не зря ждали… хотя, признаюсь, когда все воспылало…

— Сотни мертвецов и тысячи калек, лишившихся крова.

Лицо Тобиуса омертвело, стало белым как мел, а две вертикальные складки проявились особенно четко. Правда, никто этого не увидел из-под толстого слоя сажи и пепла.

— Ну… это была накладка, — с видимым трудом признал слепец, — алхимик предупреждал, что его конек органические соединения, а не взрывные смеси. Так что когда бомба сработала, вместо мощного ограниченного пожара мы получили взрыв, разметавший горючую субстанцию во все стороны. Горит она жарко и долго, так что город запылал. Увы. Ну, хватит уже тут прохлаждаться, мы должны…

— Сотни мертвых и тысячи обездоленных. Кто понесет ответственность? Кого накажут?

— Хм? Боюсь, что никого. Моему работодателю вряд ли будет дело до этих людей, а умелые алхимики тоже на дороге не валяются, так что… главное ведь, что мы вас доставим.

— Нет. Я обязательно встречусь с твоим работодателем, с еще одной мразью, которая ни во что не ставит человеческую жизнь. Но только тогда, когда сам решу его найти.

— Не пойдет.

— Ненавижу… ненавижу вас всех… Вы… все сгорите… — Речь волшебника стала сбиваться, голос заметно дрожал, слова путались и прерывались судорожными вздохами, изо рта вырывались настоящие язычки пламени. — Мирлад, Мари, убирайтесь прочь.

Что-то было в его словах, что заставило израненного старика и женщину броситься наутек, словно гончие Пекла мчались за ними следом и кусали за пятки.

— Чар Тобиус, мы это уже проходили. — Сверкающие клинки оказались на воле в мгновение ока. — На меня ваши фокусы не действуют, а мушкеты этих людей заряжены, вы уж поверьте, керберитовыми пулями…

— Вы все сгорите.

Сумка сама распахнулась, и оттуда выпорхнул синий свиток-хранилище. Несколько особенно резвых стрелков громыхнули мушкетами, но на пути у злосчастных пуль встала стеной поднявшаяся на дыбы земля. Извлекать големов по одному не было времени, так что волшебник просто разрушил собственноручно созданный много лет назад артефакт, в котором постепенно почти отпала нужда, и из свернутых "кармашков" подпространства в реальный мир вывалилось шесть големов.

— Защитите меня от них! Убейте, кого сможете! — взревел волшебник, указывая на врага, в то время как его распахнутая книга заклинаний уже шелестела страницами.

Големы бросились в атаку. Пятеро из них походили на ростовых марионеток с деревянными телами и гибкими металлическими шарнирами, позволявшими быстро и ловко двигаться. Шестой же был более традиционным: массивной ожившей статуей из красной глины, хорошо обожженной и прочной как броня. Голем Забияка имел вместо кулаков увесистые чугунные шары, которыми крушил все на своем пути; Жнец орудовал лезвиями серпов, кои были приделаны к его кистям; Стрелок размеренно накладывал на арбалет один болт за другим и старался не подпускать к себе врага, а Пикинер помогал ему в этом, ловко орудуя десятифутовой[56] пикой; голем Латник был самым медленным из марионеток, ибо тело его покрывали латные пластины, способные намного лучше держать удар, а воевал он треугольным щитом и тяжелым мечом. Последний голем, глиняный, которого Тобиус прозвал Горшком, практически не участвовал в бою из-за медлительности, но его размеры и поступь пугали врагов намного больше всех остальных оживших кукол вместе взятых. Именно он стойко принял напор слепого мечника, чьи клинки наполнили воздух воем и тьмой разлетающихся глиняных черепков.

Пока слуги завладевали вниманием противника, их хозяин читал из книги заклинаний, воздев над головой раскаляющуюся бронзовую руку. Своим речитативом он взывал к огненной первостихии, обращался напрямую к полуразумным духам огненного плана, подчиняя своей воле весь огонь и жар, царивший на останках района. Словно услышав зов вожака, всполохи пламени стаями ринулись по небу, чтобы объединиться в один громадный ком, одно маленькое, но нестерпимо ярко и горячее солнце. Заклинание закончилось, в огненном валуне вспыхнуло три алых звезды, и Тобиус оказался втянут в самую его середину. Шар на глазах изменил форму, встав на пару огненных ног, отрастив пару огненных рук, и ступил вперед. Воздух гудел и извивался от жара, плавились камни, запекалась земля, поднялся раскаленный ветер, а големы поспешили убраться прочь. Огненный элементаль одним выдохом испепелил стрелков, а потом, заметив, как сбегает его главный враг, издал жуткий рев.

Слепой мечник был уже в двух улицах от развалин "Духа приключений", он вскочил в седло ожидавшей лошади и, нещадно нахлестывая животное, помчался прочь из Парс-де-ре-Наля. Тобиус двинулся следом, оставляя глубокую борозду расплавленной земли. Ночь озарилась новым светом, и растения на половину лиги вокруг борозды погибали. Вскоре на пути встал один из цепи холмов, опоясывавшей столицу, и беглец верхом на обезумевшем от ужаса скакуне принялся его огибать. Элементаль двигался слишком медленно из-за дувшего навстречу ветра, добыча ускользала, а потому он возжелал пройти сквозь холм, обратить огромные толщи земли в растекающийся лавовый поток и накрыть им ненавистную юркую букашку. Дух огня подступил к основанию холма и ударил по нему, отчего тот вздрогнул, и над землей взвился многоголосый вопль ужаса. То был холм Силеи, на котором разрешались цитарские стойбища, и сотни цитаро возопили в преддверии смерти.

Розовая пелена, застлавшая сознание Тобиуса, начала рассеиваться, и он вдруг осознал, что вот-вот превратит холм Силеи в маленький извергающийся вулкан. Изо всех сил волшебник потянул элементаля назад, приказывая отступить, но огненный дух своей свирепой волей отмахнулся от создателя. Первостихия, из которой он вышел, была самой беспощадной и голодной, она не знала сострадания и не ограничивала себя мерой, пожирала все, до чего могла дотянуться. Тобиус же, призвавший элементаля в порыве ярости, растеряв пыл, утратил и контроль над исполином. Их желания и стремления разошлись, и громогласный рев внутри головы мага, требовавший двигаться вперед, невзирая ни на что, вдруг утих.

Напрягая последние силы, Тобиус, словно огромного упрямого зверя, потащил чудовище к реке, каждый шаг давался неимоверным усилием, элементаль упрямился, рвался обратно, чтобы насытить породившую его ненависть и сжечь все, что попадалось на пути. Маг, все еще находившийся внутри огненной сущности, горел заживо, загоняя ее в воды Наля. Река забулькала, превращаясь в поток крутого кипятка, и изошла бескрайним облаком зловонного пара, которое заволокло Парс-де-ре-Наль. Дух огня погиб.

— А знаешь, что самое восхитительное во всем этом? Я всегда знаю о тебе больше, чем ты сам о себе знаешь.

— Не обольщайся.

— И не думал. Просто все процессы, через которые ты проходишь, сразу же отражаются здесь, и я могу наблюдать за ними. В то же время тебя там, снаружи, лишь терзают смутные сомнения и муки неопределенности.

— Все это лишь аллегории и метафоры. Человеческий разум склонен облекать представление о внутреннем мире в эфемерную плоть привычных образов, взятых из подсознания. Так мы говорим о "чтении мыслей", хотя мысли нигде и никогда не записаны, если это не обычный дневник. Или мы говорим о Безмолвном Фонарщике, как о воплощении процесса прекращения деления клеток, то бишь смерти. Мысли эфемерны, эмоции эфемерны, душа и самосознание эфемерны. Лишь тело материально, все прочее — энергия.

— Как интересно. Думаешь, я тоже аллегория?

— Собирательный образ зла в моем скромном понимании.

Шепчущий мерзко захихикал из темноты и его алые зенки полыхнули.

— Как тебе это местечко? Оно давно назревало как… как… как огромный фурункул! Недавно, наконец, сформировалось полностью. Увлекательно познавать свой внутренний мир, не так ли?

Тобиусу казалось, что он находится под землей, в огромной пещере, поддерживаемой древними сталагнатами. Так он все себе представлял, хотя и ничего не видел. Во мраке капала вода, и сырость холодила босые ступни. Шепчущий клубился где-то рядом, звуча то с одной стороны, то с другой. По-видимому, он уж давно устал бесплотно добиваться покорности и втайне радовался возможности поболтать… или же Тобиус позволил себе ослабить бдительность. Шепчущий что-то нес, задавал вопросы, не дожидался ответов и просто продолжал шуметь, а маг слушал тьму вокруг, вслушивался в эхо и звук капель. Постепенно он стал вычленять другие звуки, чужое дыхание. И не просто дыхание, а шум, будто мерно работали огромные мехи, которыми гномы раздували промышленные горны на своих сталелитейных факториях. Нечто огромное дышало во мраке. Оно ворочалось, отчего пол пещеры подрагивал, и лязгало металлом… нет, не просто лязгало, а звенело цепями.

— В чьем мы логове? — спросил Тобиус, пресекая поток пустой болтовни.

Шепчущий ненадолго замолчал, а потом вновь хихикнул.

— И это правильный вопрос, Тобиус. Что ж, если, как ты сказал, эмоции эфемерны, то тебе нечего бояться… собственного гнева!!!

Последние слова взлетели под потолок пещеры ревом труб, предвещающих Великое Побоище. Все вокруг задрожало, во мраке родилась полоса огня, оказавшаяся приоткрывшейся пастью дракона. Исполинский ящер, бросился к Тобиусу, но цепи на его шее и лапах натянулись, а пасть разверзлась, исторгая рев неистовой ненависти и поток огня.

Боль была нестерпимой, ужасной, вызывающей желание поскорее умереть, лишь бы избавиться от нее. Самая страшная боль, которую может ощутить человек, — раны, нанесенные огнем. Все тело превратилось в один сплошной ком боли, и если бы хватало сил, волшебник визжал бы от мучений, едва-едва притупляемых обезболивающими. Но сил не было, он превратился в шмат пропеченного мяса, мозг пылал в горячке, воздух жег не хуже насыщенной кислоты, и все существование стало Пеклом. Покрытый сплошным ожогом, волшебник лежал во тьме и страдал. Только то была не внутренняя тьма, а тьма того, кто лишился глаз.

— Я бы и дал вам более сильное средство против боли, но сейчас тело очень слабо и сердце просто остановится.

Тобиус не смог бы ответить даже при желании. Он лишился губ, вместе со всем остальным лицом и большей частью кожного покрова. Обожженное тело его Наль нес вниз по течению двое суток, пока не выбросил на берег, и к ожогам, успевшим загноиться, прибавились переломы. Именно на берегу, на голышах его смогли найти. Человек, спасший едва не угасшую жизнь волшебника, назвался именем Фулько и сообщил, что является скромным монахом Ордена святого Якова, то есть хорошим лекарем.

Только брат Фулько говорил с Тобиусом, но вокруг были и другие люди, молчаливые и исполнительные, те, что помогали монаху-лекарю ухаживать за больным и вели фургон. Да, его везли в фургоне, и когда сознание ухитрялось вынырнуть из пучины боли, Тобиус ясно понимал, что попал в еще большие неприятности. Почему? Да потому что его запястья охватывали браслеты кандалов, откованных из проклятого керберита. Если бы не они, серый магистр, прейдя в сознание, сразу бы начал восстанавливать разрушенный организм; повреждения были ужасны, но ничего такого, с чем бы не справился целитель его мастерства. Однако магию отняли, и он был вынужден в полной мере вкушать горькую участь простого смертного… Нет, хуже, он был слеп и нем, не способен что-либо сделать, даже понять доподлинно, кто окружал его. Впервые за очень долгое время Тобиус вернулся к чувству полнейшего, абсолютного бессилия и обреченности. Чувству ненавистному и отвратительному для любого человека, но в тысячу раз более ненавистному для того, кто привык жить с осознанием собственного могущества, для волшебника, способного повелевать стихиями и исцелять даже самые страшные раны.

Когда мозг больше не мог выносить боли, а препараты брата Фулько — действовать, Тобиус терял сознание. Защитный механизм, предотвращавший разрыв сердца, ибо даже для самого выносливого организма существовал предел. Но и в беспамятстве он не знал покоя. Раз за разом возвращаясь в пещеру, волшебник вновь встречался с тем, что Шепчущий обозвал его гневом.

Однажды, после очередного такого видения, он резко очнулся, разбуженный внезапной остановкой фургона. Брат Фулько не разрешал быстрой езды, ибо даже на хорошей дороге тряска делала боль обожженного невыносимой, но вот фургон резко остановился, и боль вернула Тобиуса в мир. Громкие голоса снаружи очень быстро превратились в вопли, а дальше к ним присоединились пороховые залпы. Вокруг много шумели, фургон качался, испуганно кричали лошади, монах требовал не задевать больного, а потом внутрь ворвался свежий воздух и все умерли. Тобиус знал, как трещит плоть, сквозь которую проходит сталь. Сколько ни было людей в фургоне, все они очень быстро умерли, и все сразу стихло. Остался лишь маг. И тот, кто убил всех. Фургон поскрипывал, когда убийца выволакивал трупы и подбирался к беспомощному калеке.

— Надо было идти по-хорошему, чар Тобиус. Посмотрите, сколько хлопот вы мне доставили, да и самому себе не услужили. Хотя посмотреть вы уже не можете. Добро пожаловать в мир без света. Что ж, пора возвращаться, мой наниматель ненавидит ждать.

Те, кто перехватил фургон и перебил его первых владельцев, не были так щепетильны и не считались с особым состоянием груза. Тобиусу было так плохо, что на долгое время он просто выпал из реальности, а когда очнулся, все вокруг стало иначе.

Когда он пришел в себя, впервые за долгое время, то только и смог понять, что больше ничего не чувствует. Возможно, это было временное состояние, а возможно, его тело пострадало так сильно, что нервы начали отмирать. Нормальный человек уже давно и благополучно умер бы, но мутант продолжал жить — ведь именно для этого его подвергли болезненным и опасным изменениям, чтобы он отрастил когти, которыми бы мог упорно цепляться за жизнь. А потом боль вернулась, и Тобиус понял, что бесстыдно разбаловал себя. Он жил с болью много лет, пусть не с такой всепоглощающей и злой, но жил. Его избавили от нее, и он подумал, что спасен, однако мир был полон боли, и никто и никогда не испытает в ней недостатка. Тобиус начал бороться.

Встреча с таинственным работодателем состоялась, но вышла она короткой и бестолковой. Человек с очень низким голосом отчитал мечника за то, что тот так долго провозился, а потом доставил мага в столь бесполезном состоянии. Выразив свое недовольство, таинственный наниматель удалился, напоследок приказав поставить Тобиуса на ноги, либо же он, в свою очередь, сделает калеками нерадивых подчиненных.

К нему приводили лекарей, и простых, и волшебников, первые разводили руками и говорили, что столь запущенные случаи неизлечимы, что обширного некроза не остановить и им странно, что этот несчастный вообще еще жив; вторые готовы были попытаться все поправить, но ничего не предпринимали, ссылаясь на взаимодействие керберита с живой тканью. Они не могли накладывать исцеляющие чары на того, кто соприкасался с этим металлом, и лишь разводили руками.

Однажды Тобиус смог уснуть. Это нечасто ему удавалось, ведь жизнь превратилась в череду мук и страхов, которая не свела с ума лишь благодаря медитации и самоотречению. А еще упрямству. Когда казалось, что сил бороться не осталось, он зубами вгрызался в одну лишь мысль, пульсировавшую в мозгу: "Не подохну, пока эта тварь дышит".

Так вот однажды он смог уснуть, и ему приснился сон, будто приглушенные голоса людей, что стерегли его, обращаются пронзительными, невыносимо громкими и страшными визгами. Так визжал бы тот, с кого живьем срезают мясо, постепенно добираясь до костей, чтобы поскрести острыми ножами по этим самым костям. А потом Тобиус понял, что уже не спит, но вопли безграничного первобытного ужаса не стихают. Открылась дверь, зазвучали тихие, едва различимые шаги, и впервые за долгое время его искалеченный нос будто почувствовал запах. То был запах крови.

— Тобиус, — прохрипел некто, чья гортань и голосовые связки никак не подходили для воспроизведения человеческой речи, — нашел! Боялся, что не успею. Все, закончились твои муки.

Что-то холодное влилось в разверзтую рану, бывшую ртом Тобиуса, и он вновь, в ахог ведает который уже раз, ушел в небытие.

Однако именно после этого раза он очнулся и смог открыть зрячие глаза, в которые бил яркий свет.

— О, вы вернулись к нам, чар. Отрадно. Пожалуйста, не пытайтесь шевелиться и дышать, я еще не закончил.

Он не смог бы пошевелиться при всем желании, потому что не чувствовал тела. Не чувствовал боли. А вот что он чувствовал — так это магию. Слабо, будто "приглушенно", однако чувствовал, и сердце его преисполнялось восторгом от этого. Еще он мог слышать и видеть, но не дышать. Впрочем, отчего-то это его не стесняло.

Перекрывая яркий свет, над волшебником маячила чья-то фигура, деловито проделывавшая некие манипуляции с телом.

— Вот и все. Сейчас вас перенесут в отдельный склеп, где вы сможете полностью восстановиться, а потом мы поговорим. Я рад, что вы выжили, чар Тобиус, я очень рад. Отдыхайте, клянусь именем Джассара, что здесь и сейчас, под моим кровом и моей защитой вам больше ничто не угрожает.

Его аккуратно уложили на носилки и медленно понесли прочь от источника света. Когда глаза привыкли к густому мраку, стал различим лишь низкий потолок, весь из распалубок, поддерживаемый короткими колоннами. Волшебника внесли в маленькую прямоугольную комнатушку, совсем темную и узкую, переложили на некую холодную поверхность — он уже понемногу начал чувствовать свое тело — и оставили в покое.

Медленно, но верно в тело проникал успокаивающий холод, который, как ни странно, нес с собой жизнь. Члены начинали повиноваться, сжимались и разжимались пальцы, начали работать легкие. Тобиус трогал себя, желая ощутить под пальцами живую плоть. Он так давно превратился в изувеченный кусок мяса, не способный даже двигаться, что для возвращения обратно было необходимо почувствовать себя. Он трогал свое лицо, убеждаясь, что оно вернулось, напрягал и расслаблял разные группы мышц, убеждаясь в их полной работоспособности. Внутри тоже все восстановилось, организм заработал, полностью здоровый и живой.

Наконец он решил, что пора все же возвращаться к жизни полноценного ходячего человека. Тобиус приподнялся на локтях и сел… на саркофаге, на котором дотоле лежал. Его действительно поместили в склеп, самый настоящие темный склеп, в котором на высоком постаменте стоял большой каменный саркофаг с какими-то надписями на крышке. Спрыгнув, волшебник пошатнулся, оперся на свое бывшее ложе, но не упал, быстро почувствовал утраченное было равновесие. Будто только того и дожидаясь, в склеп вошел немолодой мужчина самого заурядного вида. Он принес и молча уложил на саркофаг одежду, в которой Тобиус вскоре уже шел за ним следом. Оказалось, что он находился в некой обширной крипте, имевшей не один и не два, а десятки малых склепов с саркофагами, а также стенные ниши для них. Там, где ниш не было, стены украшали каменные барельефы, на вид весьма древние, но хорошо сохранившиеся. Провожатый был молчуном[57], это волшебник понял сразу, ибо его хозяин не озаботился сотворением ложной ауры для питомца.

После запутанной сети темных переходов, перемежавшихся большими залами-склепами, уставленными десятками саркофагов, он был приведен в лабораторию, которая сильно походила на хорошо оборудованную прозекторскую. Блестящие хирургические инструменты отражали блики зеленых огоньков черных жировых свечей, а наравне с алтарем, на котором лежал забытый труп летучей мыши, главенство в помещении делил обширный хирургический стол с установленной над ним чашей светильника. Стол был занят чьим-то массивным телом, укрытым белой, местами окровавленной тканью, а над ним нависал, стоя спиной к Тобиусу, местный хозяин.

— Добро пожаловать обратно в мир живых.

— Спасибо, что помогли добраться.

Хозяин рассмеялся и продолжил, не оборачиваясь:

— Я долго придумывал эффектную фразу, но вы без раздумий ответили в том же ключе.

— Само получилось.

— В том и прелесть. Скоро закончу, найдите себе местечко пока.

Тобиус огляделся, но никакой пригодной для сидения мебели не обнаружил и решил постоять.

— Мы долго искали вас, чар Тобиус. Ну и устроили же вы представление той ночью, половину страны на голову поставили.

— Прежде чем продолжать эту беседу, я хотел бы узнать имя своего спасителя.

— Хм? Молх.

— Что ж, мэтр Молх…

— Я не Молх, — перебил его хозяин крипты.

— Я Молх, — донесся откуда-то из-под потолка тот самый жуткий нечеловеческий голос. Его хозяин прятался за работавшим светильником, а потому разглядеть его было невозможно.

— Я попросил Молха найти вас, чар Тобиус, и принести сюда. Дело оказалось трудным, но у моего друга талант к поиску людей. К счастью, было еще не слишком поздно, хотя я удивился плачевности вашего состояния.

— Благодарю вас, господин Молх, — произнес Тобиус.

— Он не господин, и не месье, и не чар, и не мэтр. Он просто Молх, советую запомнить это.

— Хорошо. Хм… разрешите узнать об одном человеке, он должен был сторожить меня…

— Слепец? Молх, ты встретил Слепца?

— Нет. Когда я нашел чара Тобиуса, — донеслось из-под потолка, — его охраняли только люди и гномы. Убить их было легче, чем съесть комара. Но если бы Слепец оказался в том притоне, я бы и его убил.

— Не сомневаюсь. Что же до моего имени, то вы можете называть меня Зарцем, чар Тобиус. Я давно, очень давно ищу с вами встречи.

— Вас зовут Зарц? — Тобиус напрягся, предчувствуя опасность.

— Да.

— А можно, я буду называть вас Гарибом?

Дотоле возившийся с трупом некромант замер на несколько мгновений. Тобиус приготовился призвать свой посох и, если понадобится, отплатить спасителям черной неблагодарностью.

— Я удивлен, чар Тобиус. Что еще вы обо мне знаете?

— Немногое. Вы адепт Аглар-Кудхум и фактотум Шивариуса Многогранника.

Хозяин крипты кивнул и вернулся к работе.

— Во-первых, буду благодарен, если вы будете звать меня Зарцем, хотя да, в Имем-Муахит меня звали Гарибом. Во-вторых, продолжая тему имен: мы уже давно зовем Шивариуса иначе. Он отказался от старых имен и принял новое, которое звучит как Онсерхиэймараэль Эруаисен, что в переводе с языка далийских эльфов значит…

— Второй Учитель.

— Верно. Именно так его теперь именуют ученики и последователи. Именуют с благоговением и трепетом.

— И вы тоже его так зовете?

— Не совсем. Адепты Аглар-Кудхум, посланные в услужение ко Второму Учителю, одарены правом называть его Муаллим Асхани, что опять же значит то же самое.

— Какая интересная… привилегия.

— Не смейтесь, чар Тобиус, Шивариус очень трепетно относится к своему статусу, и малейший признак неуважения в его сторону может оказаться смертным приговором. А главное, что такой его настрой подкреплен чрезвычайным могуществом.

— Неужели он стал так могущественен, что даже некроманты Черных Песков кланяются ему?

— Я, адепт среднего звена, кланяюсь, а вот мой великий учитель Джафар Анхарайат аль Альррамаль Ассаудаль — нет. Шивариус предложил Культу Шакала сотрудничество, и высшие жрецы решили попробовать. Несколько адептов, таких как я, отправились в услужение ко Второму Учителю. Угадайте, кому мы на самом деле служим?

— Полагаю, богу-шакалу Зенребу.

— Именно.

— Этот город просто кишит шпионами.

— Верно подмечено, чар Тобиус. Но в данном случае это к вашей пользе. Хотите — верьте, хотите — нет, но я ваш союзник.

— Вот счастье-то.

— И впрямь. Я всеми силами старался найти вас, даже смог стать особо доверенным лицом Второго Учителя и получить командование над всеми поисками в Архаддире, но не ради того, чтобы действительно вас ему выдавать. Эх, если бы эта тупая ящерица Фернан Кожеморда сообщил мне о вашем обнаружении, как и было предписано, эта беседа произошла бы намного раньше. Что ж, за свою тупость и злобу он поплатился. Я был в Фельене, видел то чудесное озерцо, которое вы создали, и каменный остров тоже. Слишком красивое надгробие для такой твари, как Фернан.

Торопливое желание уличить собеседника во лжи захлебнулось — ведь он, некромант с востока, вполне мог поговорить с мертвецом… а значит, он знал, как именно умирал Фернан. От этой мысли Тобиуса бросило в холодный пот, а все нутро залило жгучее чувство стыда.

— Насколько нам известно, вы, чар Тобиус, намерены бороться со Вторым Учителем. Это похвально, хотя мы не представляем, как вы хотите это делать. Со своей стороны мы постараемся вам помочь. Информацией, разумеется.

— А как же договор с Шивариусом? Разве его не заверяли всевозможными магическими клятвами, нарушение которых чревато? — нахмурился серый магистр. — И зачем ваши высшие жрецы вообще решили заключать этот альянс, если не собирались…

— Наши цели изначально не совпадали с целями Второго Учителя. Однако мы могли бы достичь их, воспользовавшись некоторыми возможностями, которыми он располагал. Что же до клятв, то далеко заходить не стали. — В голосе Зарца скользнула ехидца. — Вы знаете, что Второй Учитель не чужд некромантии? Он владеет магией Смерти, причем весьма искусно… по меркам Вестеррайха. Но и этого достаточно, чтобы понять, насколько опасно обмениваться клятвами с нами. В подобных вещах, замешанных на проклятьях, мы, как матерые стряпчие, всегда можем вывернуть писаное и сказанное в свою пользу. В конце концов, юриспруденцию как явление придумали на востоке. Опять же он уверен, что цели наши совпадают, и что при необходимости он сам успеет нас предать.

— Скорпион скорпиону скорпион.

— Старинная восточная пословица, да, такой вот террариум единомышленников. Так вы согласны принять нашу помощь?

В течение всего разговора голова Тобиуса пылала от переизбытка мыслей, сталкивавшихся друг с дружкой, от подозрений и противоречивых порывов. Важнее всего было понять — достоин ли Зарц доверия? Рациональная часть ума твердила, что союзники, чтобы подставить дружеское плечо, из воздуха не появляются, тем более некроманты из Аглар-Кудхум. Надежда робко лепетала из уголка сознания, что не существует невозможного, а факты упрямо выстраивались в стройную цепь с выводом в конце. Выходило, что Тобиус был спасен от смерти, а прежде чем его полностью исцелили, он находился в полной власти своих спасителей, которые не сделали ему ровным счетом ничего плохого. Более того, у него не стали отнимать его Дара, — что было огромным как Элборос доводом в пользу доверия, — а также поклялись именем Джассара, что не причинят какого бы то ни было вреда. Все говорило о том, что некроманты Аглар-Кудхум, если только Зарц действительно их представлял, каким-то образом узнали об его, Тобиуса, существовании и отчего-то решили, что он может быть им полезен.

— Я могу отказаться?

Послышались шаркающие шаги, и молчун внес в лабораторию плащ Тобиуса и его сумку.

— Можете уходить хоть сейчас, но предупреждаю: мы в нескольких лигах под Парс-де-ре-Налем и вокруг бесконечная система запутанных подземелий, сами не выберетесь. Если позволите усыпить себя, то будете доставлены наверх в целости и сохранности. Поймите правильно, я не могу просто так раскрыть местонахождение своего обиталища — слишком уж оно удобное, слишком долго я искал его и обустраивал.

— Хм… напоминает одну скрытую лабораторию, которую я разгромил много лет…

— Лаборатория Жиля де Лаваля в лесах Хайбордана? Я читал об этом, исследуя информацию по вас.

Воспоминание о безымянном колдуне, которого Тобиус про себя прозвал Змеиным Языком, ярко вспыхнули перед глазами.

— Его звали Жиль де Лаваль? Так это из-за него Фернан решил мне мстить?

— Именно. Де Лаваль был одним из наиболее преданных слуг Второго Учителя, и, не случись с ним вы, возможно, поисками в Архаддире доверили бы руководить именно ему. Он родился в этой стране, учился магии в Мистакоре, а после оказался одной из центральных фигур в грандиозном скандале. Не слышали?

— Темный культ… да, кажется, я слышал краем уха, когда сам еще проходил обучение. Инвестигация выявила культ поклонников Тьмы, пустивший глубокие корни среди преподавателей и студентов Мистакора. Он был среди них?

— Один из главных энтузиастов. Ублюдок оказался ахоговски хитер и утек из рук Инвестигации, прикрывшись ближайшими единомышленниками, а через время обрел своего кумира и господина в лице Второго Учителя. Кажется, он проводил для того некоторые опыты из области некромантии и витамагии, выращивал некую породу геноморфов, пока вы благополучно не прекратили это.

— Вот ведь как, — пробормотал Тобиус, — столько лет прошло, а этот малефикарум продолжает доставлять неприятности мне и многим другим… Какова ваша выгода от нашего гипотетического сотрудничества?

— Хм? Сущий пустяк. Те, кому я служу, хотят, чтобы книга, изъятая вами у Второго Учителя…

— Что за книга? — прикинулся дураком серый магистр.

Некромант вздохнул.

— Черновик Джассара.

— Впервые слышу.

— Вот и замечательно, так и говорите.

— Не понял.

— А чего тут непонятного? Высшие жрецы Аглар-Кудхум желают, чтобы эта книга, где бы они ни была и кто бы ею ни владел сейчас, никогда и ни при каких обстоятельствах не вернулась в руки прежнего хозяина, или кого-то вроде него, в частности Илиаса Фортуны. Если бы эта книга была в ваших руках, мы бы просили вас спрятать ее в самом укромном месте и навсегда забыть, но поскольку ее у вас нет и никогда не было, будем считать, что все в порядке.

— И ваши учителя не хотят завладеть этим бесценным артефактом?

— Которого у вас нет, разумеется.

— Разумеется, которого у меня нет.

— Чар Тобиус, основатель нашего культа, а впоследствии и его божество Зенреб был лично знаком с тем, кто написал черновики. Мои учителя имеют возможность изредка… скажем так, "беседовать" с богом и знают о черновиках нечто, что вызывает у них вышеизложенные желания. Спрячьте эту проклятую книгу так далеко, как сможете, и не отдавайте никому, особенно тем, кто способен ею воспользоваться. Такова цена нашей помощи. По рукам?

— М-м-м. Да.

Некромант отложил иглу и помыл руки в поднесенной молчуном чаше. Яркий светильник погас, но на потолке за ним никого не было, Молх успел исчезнуть. Когда же Зарц наконец обернулся, Тобиус почти не удивился, узрев оголенный белый череп, лишенный почти всех мышц и всей кожи. Из глазниц смотрели живые человеческие глаз стального цвета, непривычно большие и выпученные, без век, а крепкая рука уже сжимала бронзовую пятерню.

— Итак, вот то немногое, что мы знаем…

Даже ночной дождь не мог заставить Парс-де-ре-Наль уснуть. Быть может, потому что он был теплым и ласковым, а возможно и потому, что дождь смывал нечистоты и немного прибивал к земле бессмертный аромат этого города, позволяя хоть ненадолго ощутить подобие свежести в легких.

Тобиус вернулся в свой дом-колодец тем же путем, которым выскальзывал из него. Подойдя к двери, он, вместо того чтобы постучать, приложил к ней руку и очень скоро был впущен внутрь.

— Если бы не то, что я продолжал существовать, я подумал бы, что ты умер, — поделился своими мыслями магический двойник. — Снаружи холодно, вина?

Тобиус не нуждался в согревающем, он был закален ветрами Оры, но от кружки не отказался, снял плащ и сумку, уселся за стол. Его копия встала в нескольких шагах, терпеливо ожидая своего развоплощения, но вместо этого волшебник ногой выдвинул второй табурет.

— Садись, нужно переговорить.

— Все, что тебе нужно знать, я записал, так что…

— Я пошел на сделку с совестью, и поскольку, как мы оба знаем, нам это не свойственно, я хотел бы обсудить это с тобой.

— То есть с самим собой?

— С самим собой, который некоторое время пожил отдельной жизнью. Я не могу говорить об этом с Талботом, мне еще не плевать, что он думает обо мне.

Двойник опустился на табурет, и Тобиус взглянул в свое лицо, в неприятное, не вызывавшее ни малейшей приязни лицо с острыми скулами, жестким ртом и парой стылых желтых глаз, чей взгляд не предвещал ничего доброго. Волшебник с неприязнью отметил, что стал чем-то более злым, чем-то более жестоким. Он помнил себя прежнего, будто не самого себя, а кого-то другого, но хорошо знакомого, и он понимал, что стал иным человеком.

Не вдаваясь в ненужные детали, Тобиус пересказал самому себе то, что с ним произошло, сам себя внимательно выслушал и сразу же все понял.

— Действительно поганая сделка, — сказал двойник, — если этот Зарц и есть Гариб, создавший арбалет, то он же и является создателем лермазу, а также и остальных трупов. Из всего этого следует, что сожженная конеферма и замученные до смерти люди, там, в Диморисе, и еще ахог знает сколько других жертв, на его руках. Одну из них ты пожал, замаравшись при этом, хотя, по совести, следовало бы убить тварь.

— По совести следует упомянуть, что я был на его территории, окруженный хоть и незримыми, но его слугами, а он, не стоит забывать, некромант из Черных Песков…

— И половина твоей силы была во мне, да. Нападать было бы чревато окончательной смертью, но рукопожатие… Мы вляпались. Некроманты знают, что книга у нас, но говорят, скорее всего, лживо, что не хотят ее. Ты подумал о том, что им просто требовалось убедиться в ее наличии?

— Подумал. Но там, где она есть, им ее не достать. К тому же некромантия появилась уже после исчезновения Джассара, и в черновиках теоретически не может содержаться ничего, связанного с ней.

— Тем не менее, черновики есть ценнейший артефакт и отличный рычаг для давления на Шивариуса, и под пытками ты бы им его выдал, — нахмурился двойник. — Муки плоти нам не в новинку, но сыны Зенреба способны пытать душу.

— Так говорят.

— В итоге приходим мы к тому, что сделано было необходимое, то, что нужно во имя нашего выживания и продолжения нашего дела. Если ты чувствуешь себя погано, то с этим ничего не поделать, за все надо платить, пусть хоть и такой мелочью, как остатки самоуважения. Мы не были наивны, когда выбирали этот путь, мы знали, на что шли и в чем готовились замараться…

Тобиус жестом показал, что в продолжении тирады не нуждается, и некоторое время они просидели молча.

— А что насчет информации? — спросил наконец двойник.

— Много обобщенного и полезного, но мало особо полезной конкретики. Мы правильно делали, что старались блюсти инкогнито везде, где только возможно, потому что за прошедшие декады Шивариус создал огромную агентурную сеть, покрывшую весь Вестеррайх, включая Папскую Область и Заозерье. У него есть агенты влияния, и в Кхазунгоре, и в Лонтиле, хотя там он не так могущественен; есть они и в государствах Правого Крыла.

— Удивительному разлету его интересов трудно не позавидовать.

— У него были деньги и время, не стоит удивляться такому размаху, — согласился Тобиус. — Секретные службы многих стран уже выслеживали и ловили его слуг, но ни разу эти успехи не дали особых результатов, ибо те ничего не знали. Многие служили Шивариусу, даже не подозревая об этом, находясь под ментальным гнетом, другие думали, что служат кому-то иному, третьи вполне осознавали, что делали, но ореол их связей с остальными членами организации был ничтожно мал. В королевских секретных службах даже родилось имя для того, что создал Шивариус: Мозаика. Сами по себе ее "кусочки" ничего не значили и ценности не представляли, но архиренегат, взиравший сверху, видел полную картину.

— Красиво, — хмыкнул двойник, — Мозаика. Сам не замечаешь, как безобидное слово вдруг начинает звучать зловеще.

— Зарц является членом Мозаики, а также имеет влияние еще на нескольких, как и он, занятых проектом "Архаддир" прислужников, но поскольку в основе устройства организации находится принцип атомизации, картина происходящего более чем бедна. Некромант знает лишь, что готовится нечто крупное, связанное с Мистакором. Что — неизвестно.

— М-да, много мы получили от этой сделки. Восстание магов против короля? — предположил двойник. — Исходя из того, что я узнал, это самый вероятный исход.

Оригинальный волшебник вопросительно посмотрел на вторичного.

— Я все записал. За те восемнадцать дней, что ты отсутствовал, я продолжал служить в Тайном кабинете, и время выдалось насыщенным. Мало того что на город снизошел "огненный демон" в твоем лице, чуть не уничтоживший холм Силеи, так еще и… просто прочтешь, а то объяснять придется до рассвета. Наблюдение за автономным ядром тоже там.

Они замолчали.

— Ты готов? — спросил Тобиус через время.

— Я был создан с этой готовностью. Не ожидал, что просуществую так долго.

— Устал?

— Я заклинание, а не человек, и во мне прописано указание не отвечать на этот вопрос.

Серый магистр кивнул и развоплотил двойника. Оставшись в одиночестве, он вновь захотел курить и вытащил трубку драконьей кости. Записи нашлись подле кровати, прямо на полу, стопки исписанных каллиграфическим подчерком листов с датами и даже портретами новых знакомых. А вот под стопкой обнаружилась книга в переплете темной кожи, закрытая ремешком. Внутри тоже были отрывки, пронумерованные датами, вчитываясь в которые Тобиус со стремительно растущим удивлением узнавал свой собственный дневник, которого он никогда не вел. Записи уводили на годы назад, таким образом двойник, возможно, особо остро осознавая мимолетность своего существования создавал его материальное доказательство. Память, дарованная ему оригиналом, перешла на бумагу, все, что запало в нее, все мало-мальски значимые и яркие воспоминания, люди, поступки, мысли. Если двойник и испытывал горечь от чувства обреченности, то мастерски скрывал ее, ибо так велела ему суть прочитанного заклинания. Но свое краткое существование он все-таки увековечил.

Первым порывом было уничтожить книгу. Просто потому что Тобиусу она была не нужна, он не планировал и не желал ее, но потом он усомнился, вспомнил о том, как относился к сожжению любых книг Никопат Закладка. А еще что-то невнятное проснулось внутри и высказалось в защиту, что-то сродни жалости к мотыльку, кружащему рядом с горящей свечой, сбитому с толку ее пламенем и непременно обреченному на гибель. Прислушавшись к этой странной жалости, волшебник сжал дневник двойника левой рукой и заставил его исчезнуть. Впереди была долгая ночь, которую он намеревался посвятить чтению и табаку.

Тайный кабинет даром времени не терял, и за прошедшие восемнадцать дней у его агентов было много работы. Расследование появления гигантского огненного шара на пепелище в ночь после пожара они до конца не довели и вряд ли смогут, что хорошо, ибо даже без этого проблем хватало. Пока оригинальный Тобиус мучился обгоревшим куском мяса, переходя из рук в руки, его двойник вместе с Дези де Рахальезой и Люкой выслеживал преступников, торговавших красных песком, звездолобых фанатиков и прочих сомнительных личностей. Им удалось "накрыть", как изъяснился Люка, алхимическую лабораторию, в которой производили наркотик, и захватить ячейку сектантов числом в полтора десятка бритых голов. Также двойник описывал несколько второстепенных дел, таких как жестокая расправа над парой людей в отдаленных трущобах на востоке города. Он подробно описал их искалеченные трупы с отрубленными ладонями и вырезанными языками, поясняя, что, со слов Дези, так местные преступники расправлялись со своими собратьями, которые украли не у того или сболтнули лишнее кому не следовало. Армадокиец также шепотом обронил, что, судя по знакам, вырезанным на коже мертвецов, они не угодили весьма крупной рыбешке, тому, кого вслух называть было не принято. Двойник, рассмотрев эти знаки, присыпанные, кстати, меловой пудрой, действительно распознал в них нечто вроде большой рыбы.

Но даже это меркло в сравнении с самыми последними записями, которые гласили, что расследование Тайного кабинета, связанное с творившимся в Мистакоре, сдвинулось с мертвой точки. Третьего дня агенты смогли вытащить из-за стен Аметистового университета, где тому грозила смерть, ценнейшего человека, а именно мага по имени Лью Гаралик, до недавнего времени служившего личным секретарем и помощником Осмольда Дегерока. История, поведанная едва живим Лью, внесла ясность и дала опору для планирования.

— Мэтр Дегерок, — говорил лежавший на кровати израненный волшебник, — всегда был страстным коллекционером раритетов древности, артефактов, магических и не очень. Он любил историю и предметы, бывшие ее свидетелями. Не так давно ему привезли новый предмет, и не откуда-то там, а из самого Каменного Города. Если вы слышали об этом проклятом месте в самом сердце Унгикании, то можете себе представить, чего это стоило и как долго он ждал. Именно с этого все и началось…

— Что ему привезли? — перебил Паскаль Мерат.

— Что? Это… это была каменная маска, уродливая и страшная, которая тысячи лет пролежала в Каменном Городе. Она так понравилась мэтру, что он окутал ее сильнейшими защитными чарами, что я видел, и поместил в свою коллекцию. А надо было уничтожить! Клянусь, с того дня он начал меняться. Всякий раз, когда представлялась свободная минутка, он направлялся к ней, чтобы взять в руки, осмотреть, примерить. Каждый раз, снимая ее, он снимал и часть самого себя, своей сущности, своей личности. На моих глазах великий Осмольд Дегерок переставал быть собой. Очень поздно я понял, что все дело в ней… примерно тогда, когда в Мистакор проник небезызвестный вам Шивариус Многогранник.

— Когда ренегат посещал Аметистовый университет?

— За последний год он появлялся трижды с интервалами в два-три месяца, всякий раз под иной личиной, и мэтр, прежде верный слуга короля, принимал его у себя, и имели место быть недозволенные речи. Шивариус желал получить один из артефактов, что имелся в коллекции мэтра, некую Шкатулку Откровений. В обмен он предлагал избавить Мистакор от необходимости служить кому-либо, и даже от присмотра Церкви. Как вы можете знать, после того позорного инцидента много лет назад, когда в Аметистовом университете появился культ поклонников Тьмы, Инвестигация выбила себе право на создание постоянной резиденции прямо внутри наших стен. Это не нравилось никому, да еще и вносило сумбур в астральное поле вокруг университета. Тем не менее, когда мэтр слышал о шкатулке, он негодовал и отказывался. Ренегат был настойчив, и с каждым новым разом сопротивление слабело…

— Почему ты решил, что дело в маске? — спросил шеф архаддирской разведки.

— Помимо того, что личность моего мэтра начала меняться одновременно с появлением этой проклятой вещицы? Ну, не знаю, возможно, такие мысли мне внушило то, что он часто просыпался по ночам в тревоге и спешил в хранилище коллекции. Поскольку я был его правой рукой, эти странности от меня не ускользнули. Один раз, укрывшись всеми доступными скрывающими чарами, я подкрался к распахнутым дверям хранилища в ночи, и то, что я там обнаружил… до сих пор в дрожь бросает. Мой мэтр сжимал в руках маску, а та сияла призрачной синевой, и из нее, клянусь, доносился шепот, велевший ему прислушаться к словам Шивариуса Многогранника. Тогда-то я и понял, что эта вещь была создана самим Шивариусом, что он подсунул ее моему мэтру, дабы отвернуть его от короля, от Архаддира, подточить его волю и сделать своим слугой. Верьте мне, Осмольд Дегерок один из величайших магов современности, он нашел бы что противопоставить ренегату, и тот решил отравить его разум!

— И что ты сделал?

— Я… я предал своего мэтра, в какой-то мере, — упавшим голосом поведал Гаралик. — Воспользовавшись своими привилегиями, его доверием и допуском во все части Мистакора, я попытался добраться до маски и уничтожить ее. Я думал, что справлюсь, что смогу освободить разум мэтра от ментальных пут, если разрушу артефакт, но…

— По твоему виду и так понятно, что ты не преуспел, — печально констатировал Мерат.

— Слишком могущественные чары защищали ее, я едва не погиб, пытаясь их преодолеть, а что было потом, вы знаете. Околдованный мэтр расценит покушение на поработившее его сокровище как самое гнусное предательство, и жизнь моя не будет стоить и ломаного гроша.

Теперь Гаралик находился под защитой и опекой Тайного кабинета, и за ним ухаживали опытные целители. Информация же, которую он предоставил, легла в основу плана по уничтожению вредоносного предмета, принятого к разработке с дозволения короля. И в центре этого плана внезапно для себя оказался Тобиус.

Сначала предполагалось, что миссию возложат на мастера скрытности Тискрета Балевана, но тот уже некоторое время находился на другой миссии за пределами королевства, и вернуть его обратно не представлялось возможным, а когда двойник Тобиуса узнал некоторые нюансы, он сам вызвался поучаствовать и, несмотря на сравнительную неопытность, был принят. Руководствовался он тем, что по ходу миссии выпадала исключительная возможность попасть в хранилище коллекции и самому добраться до заветной Шкатулки Откровений.

Лью Гаралик подробно описал принципы работы чар, защищавших Мистакор от чужого проникновения. Помимо стандартных заклятий, препятствовавших свободной телепортации или нанесению внезапного магического удара, университет оберегали старые, можно сказать, древние чары, основанные на распознавании аур. Чары эти обману не поддавались, "смотрели" сквозь ложные ауры, игнорировали артефакты, их создающие, выявляли невидимок и тех, кто пытался вообще скрыть свою ауру. Важнейшим атрибутом этой системы также являлась зимбула, магический жетон, несший в себе помимо многого прочего слепок ауры носителя, который молниеносно сравнивался с оригиналом во время проникновения волшебника внутрь зданий университетского комплекса. Когда это всплыло, двойник просто не смог не упомянуть, что он, Тобиус Моль, способен изменять свою ауру безо всяких посторонних средств, что в теории давало возможность воссоздать чужую ауру и выдать ее за свою. Тобиус уже делал так, когда пытался проникнуть на Ору, хотя впоследствии оказалось, что старания были тщетны и все могло обойтись гораздо проще. Новая информация придала плану Мерата второе дыхание.

Его сняли с городской работы и лишили старого убежища. Отныне Тобиус служил на более закрытой и лучше защищенной квартире, где под присмотром инструкторов раз за разом штудировал устройство защитных чар Мистакора, а также медитировал.

Тайный кабинет схватил в столице мага, являвшегося выпускником университета и внешне немного походившего на Тобиуса, который был выбран в качестве "донора" ауры. По некой иронии судьбы тот оказался воспитанником кафедры Дыма и Искр, сиречь актером-иллюзионистом. Будучи помещенным в стационарную Клетку Мага, он часами сидел напротив Тобиуса, пока тот, медитируя, старался придать своей ауре чуждые ей очертания. Сначала Тьерри пытался требовать, возмущался, грозил, упрямился, но ему быстро объяснили, что сотрудничеством он обеспечит себе не только жизнь, но и щедрое вознаграждение.

Стремление подогнать свою ауру под чью-то чужую было сродни попыткам взращенной на сдобных булочках дочки пекаря влезть в платье цирковой гимнастки. Сначала ему пришлось избавиться от излишков магической силы, создав множество полноценных двойников, ибо силой Тьери уступал серому магистру в разы. Пятеро суток, проведенные в медитативном созерцании и жесткой перекройке собственной ауры, дали плоды, ему удалось измениться.

— И как ощущения? — спросил Паскаль Мерат, попивавший свежесваренный кофе напротив давно немытого окна конспиративного жилища.

— Чувствую себя другим человеком, — признался Тобиус, — как будто родную морду на барабан натянули и заставляют улыбаться.

— Как красочно! Мы можем начинать?

— Мы должны начинать. Поддерживать искореженную ауру вечно я не смогу, она постепенно придет в норму. Или быстро придет, если приложить усилия.

— Тогда час настал, мэтр Тобиус. Похоже, экселлент, как всегда, был прав, посчитав, что вы принесете нам огромную пользу, а я ошибался, считая вас…

— Извинитесь перед ним позже.

— Пошлю личное письмо, — согласился главный шпион, — ваша одежда и зимбула ждут. Желаете повторить план?

— Прибываю в Мистакор, проникаю в главную башню, поднимаюсь на этажи, отведенные под ректорат и личные покои ректора. Систему ловушек я изучил полностью, так что, если их не переустановили, пройду быстро. Если же обновление имело место быть…

— Мы запомним вас как героя. Когда и если маска будет разрушена, мы надеемся, разум ректора Дегерока прояснится и вас не станут испепелять за содеянное. Хм? Что за взгляд?

— Я, конечно, не настоящий шпион, но и мне кажется, что все задумано слишком топорно.

— Отчего же? Все вполне ладно.

— А я сам вызвался добровольцем, так что нечего жаловаться, да, понимаю, но…

— К тому же не стоит множить вероятности, — добавил Мерат. — Мы располагаем секретной информацией о внутреннем устройстве, о системе защиты, о людях, которых стоит знать и которых следует остерегаться. К тому же у вас есть неповторимые умения, которые вместе со всем прочим составляют рецепт успеха. Позавтракайте и отправляйтесь. На кону будущее Архаддира.

— Спасибо, что совсем не давите.

Тобиус обошелся чашкой кофе и куском свежей архаддирской булки с толстым слоем масла, после чего облачился в одеяние, приличествовавшее магу Дыма и Искр: длиннополый камзол пепельно-серого цвета, украшенный оранжевыми и красными повязками на рукавах и штанинах. Артефакт ему достался скромный — тонкий медный жезл, похожий на факел, со вставленным в чашу мутным аловитом. Именно в таком виде серый магистр сел на омнибус, приводимый в движение гномским тягачом, и добрался до Мистакора.

Второй въезд в долину оказался не столь впечатляющим и ярким, да и волшебнику не было дела ни до чего вокруг. Голова полнилась мыслями, деталями безукоризненно зазубренного плана, схемой внутреннего устройства главной башни и наиболее охраняемых ее частей. Оказавшись внутри стен волшебного городка, он отправился прямиком в центр, к сияющему фиолетовому шпилю. Когда Тобиус вышел из-под тени бесконечных навесов, он наконец оказался на территории кампуса — высота и красота зданий, а также простор, окружавший их, аккуратные клумбы и выложенные фиолетовым кирпичом дорожки явственно на это намекали. Стены, делившей внутреннее пространство Мистакора на части, не построили, но она существовала, и все, кто не имел на груди блестящей зимбулы, точно знали, где им ходить можно, а где нет.

Громада вечного кварца возносилась в небеса и сверкала на солнце, разбрасывая множество бликов, которые не ослепляли напрочь лишь потому, что самые яркие из них падали на парившие в воздухе круглые зеркала и, отраженные, уносились в небо. Когда-то таких зеркал было намного больше, и они, ежедневно паря по одним и тем же орбитам, могли защищать весь город, но время беспощадно ко всему, и к нынешнему моменту сохранились лишь ближайшие отражатели.

Кампус жил своей жизнью, полный молодых волшебников и волшебниц, постоянно спешивших на лекции, семинары и практические занятия. Все это выглядело весьма хаотичным, что устраивало Тобиуса более чем, он стремился в потоке людей, никому неинтересный и никем не узнанный, с чужой зимбулой и поддельной аурой слабенького пироманта.

В подножье башни имелось шесть симметрично расположенных по кругу порталов, хрустальные двери которых охранялись аметистовыми стражами — непохожими друг на друга статуями чудищ, выточенными из минерала характерного цвета. Как сообщил Гаралик, они были напрямую связаны с главными защитными чарами башни, и лучше бы тайному агенту Тобиусу было пройти мимо них, не разбудив ни одного.

Как только ступил под свод портала, он сразу почувствовал, что некий пристальный взгляд впивается в него, в его астральное тело, в отнятую у другого зимбулу. Появилось ощущение… вопрошания. Нечто взывало к глубинам его разума, желая узнать, не замыслил ли он злого против Мистакора, его воспитанников и преподавателей? Тобиус как мог четко проговорил про себя, что нет, ничего злого не замыслил. В конце концов все, что он намеревался сделать, было искренне направлено во благо Мистакора, его воспитанников и преподавателей. Затем, поскольку ничего из ряда вон не произошло, волшебник продолжил путь вместе со студентами, непрерывно двигавшимися сквозь хрустальные двери, но когда он почти прошел, земля дрогнула, послышались взволнованные голоса. Магистр обернулся и с холодеющим сердцем обнаружил, что одна из статуй, огромная, похожая на горного примата, сошла со своего места и двинулась на него.

— Тьери Лермон, — прогудел аметистовый страж, нависнув над Тобиусом, вокруг которого мигом образовалось свободное пространство.

— Да, это я, Тьери Лермон…

— За тобой числится задолженность, которую ты должен был погасить полгода назад. Немедленно отправляйся к казначею и погаси ее, либо получишь неоплачиваемое задание от университета.

— Я… так и сделаю. У меня есть деньги, я погашу… задолженность.

Кивнув рогатой головой, страж вернулся на свое место и замер в прежней позе. Движение сквозь арку портала возобновилось, как ни в чем не бывало, хотя на Тобиуса стали бросать неодобрительные и насмешливые взгляды. Тот же тихо кипел от ярости на хитрозадого иллюзиониста, ни словом не обмолвившегося о возможности подобного происшествия! Да и Мерат хорош, нашелся тоже всезнающий шпик!

Внутри башни его тоже никто не замечал, стайки студентов курсировали между большими лекционными залами и малыми семинарскими аудиториями, между кабинетами преподавателей и лабораториями. Никому не было дела до выпускника некой мелкой кафедры факультета Огня, что помогло ему, обходя все опасные места, которые неизбежно возникали в областях с насыщенной магической энергетикой, подняться довольно высоко, к самому ректорату. Там разместился аппарат управления всеми делами Мистакора, и из кабинета в кабинет порхали магические вестники с кипами бумаг и свитков.

Задачей Тобиуса было подняться на самый верх, туда, где над ректоратом находились личные покои ректора, и пробраться к хранилищу его коллекции артефактов. Сделать это было практически невозможно, проход перекрывала гигантская бронзовая дверь, пропитанная таким количеством защитных заклинаний, что хватило бы на целый город, но Тобиус знал, что нужно подождать.

День ректора, то бишь верховного мага королевства Архаддир, был расписан по часам, и дабы университет продолжал работать, он в обязательном порядке производил определенные действия, такие как ежедневное собрание деканов. Каждый день в десять часов утра Осмольд Дегерок покидал свои покои и воцарялся, иначе не сказать, в отдельной зале с остальными старшими магами, тем самым образуя нечто вроде совета управителей Академии Ривена.

Время будто замерло, когда открылась бронзовая дверь и волшебники всех мастей почтительно склонились перед верховным. Отошедший в тень, прижатый к стене Тобиус следил и анализировал.

Без магии обойтись не могло, люди сами по себе не вырастали до двадцати футов[58] и не весили как взрослые слоны. Осмольд Дегерок был громаден, безволосая, как у дельфина, кожа его гладко блестела, сверкающая лысина возвышалась над маленьким лицом и многоярусным массивом подбородков, а оттянутые мочки ушей лежали на укрытой оранжевым бархатом мантии груди. Передвигаться самостоятельно такой великан не мог или не хотел, так что нес его парящий над полом трон, созданный в виде огромного золотого бутона лотоса.

Преисполненный чувства собственного величия, скрестив на необъятном животе унизанные перстнями пальцы, Осмольд Дегерок проплыл по широкой галерее прочь, после чего работа ректората возобновилась. Магистр прокрался к двери и вытащил из сумки массивный блестящий ключ. Как личный помощник и секретарь, Лью имел доступ в покои ректора и мог открывать неприступную дверь. На вопрос о том, будет ли работать его ключ, он без сомнения ответил, что ключи ковались вместе дверью и "отрезать" их от нее не представлялось возможным. К сожалению, дальше все не могло быть так просто, ибо охранные заклинания внутренних покоев обращались против каждого, кто не имел должным образом зачарованной зимбулы. А вот как раз лишить зимбулу привилегий могли легко, и не стоило сомневаться, что принадлежавшая Гаралику, попав внутрь университета, скорее спровоцировала бы тревогу, чем помогла скрыться.

Ключ, лишь коснувшись створки, завибрировал, и огромная дверь приоткрылась, пропуская лазутчика внутрь. Дальше все следовало делать по жестко заученной инструкции, иначе смерть представлялась не вероятностью, а неизбежностью. По словам Гаралика, личные покои охранялись, так называемыми "блуждающими" заклинаниями, которые могли "напасть" в разных помещениях, и стационарными заклинаниями, охранявшими подход к хранилищу. Все они являлись творениями ректора и гарантировали смерть любому, кто не знал, на что шел, однако Лью рассказал о сути трех из них, принцип коих успел разгадать, четвертое же, увы, оставалось загадкой даже для него.

В рабочий кабинет, личную библиотеку и лаборатории, а тем более в спальные покои Тобиус и заглядывать не стал — рива интересовала круглая металлическая дверь со штурвалом в середине, столь огромная, что в нее мог пройти даже местный хозяин. Пришлось взлететь, чтобы крутануть штурвал, но никаких иных трудностей не представилось, ведь дверь была лишь ширмой, за которой раскинулось настоящее препятствие — черная пустота. Со слов Лью Гаралика, она охватывала сразу все органы чувств, а тот, кто попадал в нее, завязал как комар в смоле, если не мог создать для себя путеводного света, некой высшей цели, которая провела бы его сквозь тьму. Он также предупредил, что после первого же шага внутрь обратная дорога будет заказана.

Тобиус шагнул.

Он познал тьму во многих ее ипостасях за свою недолгую жизнь. Он встречался с ее воплощениями, он сражался с ними, он блуждал в ночном лесу, в полярной ночи, валялся в ледяных подземных пещерах и просто жил без глаз. И все же тьма еще могла удивить его новым своим видом. Эта тьма обволакивала тело как вторая кожа, приятно холодила, но еще и грела, высасывала из напряженной плоти боль, усталость, а из разума — тревоги и страхи. Тьма приняла его с любовью, как родное материнское лоно, и дала понять, что все наконец кончено, что безумный бег наперегонки с собственной гибелью остался в прошлом. Имя той тьме было "покой", и она была блаженством, отзывом на отчаянный крик, вопиющий о ней. Она была теплой кроватью в холодное зимнее утро, злое и неприветливое, только и ждущее, как бы вцепиться в слабого ото сна человека ледяными пальцами, священным и прекрасным убежищем. Все, что требовалось, это свернуться калачиком и позволить покою убаюкать, наполнить голову сладкими грезами и уснуть навсегда. В безопасности и тишине, недосягаемости и блаженстве.

Однако Тобиус открыл один свой глаз, и второй глаз открылся во тьме, чужой, но такой же желтый, а еще наполненный огнем, высокомерием, безумной жаждой власти. Где-то там жил он, враг, мучитель, убийца, безумец, переступающий через горы мертвых тел и играющий судьбами народов. Он забыл заветы, он предал клятвы, он причинил боль! Огромную злую боль, которая годами вгрызалась в плоть гнилыми клыками! Он должен исчезнуть, он должен умереть, чтобы жили другие!

Пылающий свет зажегся в темноте и потревожил покой, а Тобиус, отказавшийся растворяться, медленно побрел к нему, покидая столь сладкое и манящее убежище. Он преодолел чары Черной Неги.

Он познал боль во многих ее ипостасях. Без ложной скромности он мог сказать, что боль — его старая попутчица и подруга. Она такова для любого, кто по каким-то безумным причинам отказался от покоя либо был лишен его чужой волей. Тобиус прошел сквозь разную боль, он горел, ломал кости, замерзал, истекал кровью, травился ядом, но то, что выпало ему по прибытии в небольшую сферическую комнату, вся поверхность которой состояла из мозаики камней, с сотнями изображенных на них символов, являлось чем-то новым. Десяток невидимых буравчиков, издавая отвратительный визг, принялись вкручиваться в мозг серого магистра, заполняя все его естество новой болью.

Как поведал Лью, именно так, с разрываемым болью мозгом он, Тобиус, должен был изъять из стен этой сферы все нужные знаки, дабы составить несложную фразу, коя послужила бы ключом. При этом Тобиус должен был постоянно, каждую долю секунды полностью и всеобъемлюще представлять себе все литеры, всю фразу, весь ее смысл и все ее звучание. Он должен был проявить предельную концентрацию, пока боль прогрызала его насквозь, и, рыча, брызгая кровью из носа, вдавливая пальцы в скальп, волшебник начал поиск.

Тобиус выискивал глазами нужные знаки, и камни, на которые те были нанесены, покидали сферическую структуру пространства, чтобы зависнуть перед ним. Одна за другой литеры образовывали слова, но стоило волшебнику сбиться, как все рушилось, стены резко придвигались со всех сторон, а размер исходного набора увеличивался за счет уменьшения камней. Количество попыток, таким образом, было ограничено, и в конце неудачника ждала смерть в виде уплотнения до размеров игольного ушка. При этом сжимаемая материя его тела должна была нагреться, что привело бы к взрыву.

После трех неудачных попыток он все же смог призвать на помощь самоотречение, отторжение всего материального, достигаемое через медитацию. Неимоверным усилием, нырнув внутрь себя, отказавшись от тела и боли, разум изъял из стен нужные знаки и выстроил их, полностью осознавая смысл и звучание сакральных слов: "Iro simpre servitoris estituire". Чары Головоломки оказались позади.

Каменный мост, идеально прямой и надежный, но такой узкий, что две ступни едва помещались на нем, а под мостом сплошной молочно-белый дым. Падение вниз значило немедленную смерть, но для Тобиуса подобное испытание и испытанием не являлось, ибо он мог проскакать по мосту, исполняя кульбиты, достойные настоящего циркового акробата… Если бы не то, что через секунду после того, как он осознал свое положение, его тело не скрутило жуткой болью, будто все члены, включая голову, решили развернуться в совершенно противоположную сторону. Как сказал Лью, пройти по мосту, пусть и узенькому, смог бы любой дурак, но как это осуществить, если чтобы сделать шаг вперед левой ногой, надо шагнуть назад правой? Чары Мир Наоборот выворачивали восприятие всего и вся, меняли местами верх и низ, перед и зад, лево и право, путали сигналы мозга, превращая даже самого ловкого в существо, не способное ни на что.

Тобиус погиб бы через миг, кабы его не предупредили заранее, а потому он собрал в кулак всю волю и начал движение. Чтобы хоть как-то смотреть вперед, маг пытался заглянуть внутрь собственного черепа, а теряя равновесие, старался не находить центр тяжести, а наоборот, бросался то в одну, то в другую сторону, из-за чего тело его само собой восстанавливало стабильность. Один шаркающий шаг за другим, мучительно медленно и тяжело, проявляя великое терпение, он добрался до противоположного конца моста.

Последнее охранное заклинание должно было стать самым опасным и трудным, ибо про его суть Гаралик не смог поведать ничего.

Они смотрели со всех сторон, являясь искаженными отражениями его собственного "я" либо друг друга. Зеркала, выстроились стенами коридоров, по которым он брел, заглядывая то в одно, то в другое. И отовсюду смотрели его собственные ипостаси, молодые и старые, красивые и уродливые, такие, каким он хотел бы видеть… ощущать себя, и иные, те, от вида которых он содрогался всем нутром. Самое ужасное в них было то, что все они претендовали на истинность, все имели право на жизнь: юноша с горящими любознательностью глазами, чернявый, с гладким лицом, целеустремленным и живым взглядом; древний старик, в очах которого пылал неугасимый пламень великого магического знания; дышащее огнем чудовище, поменявшее человеческий облик на драконью чешую и крылья. Люди и монстры взирали на него, бредшего мимо, и безмолвно вопрошали о том, чего он никак не мог услышать… пока понимание наконец не пришло.

Будто только того и дожидаясь, меж зеркал пронесся бесплотный шепот:

— Узнай себя. Какое из них принадлежит тебе?

— Никакое, — Тобиус не задумывался ни на миг, — ни одно. Все лгут.

— Уверен? Не обретя истинного себя, ты не покинешь Лабиринта Отражений.

— Лабиринта Лживых Отражений. Те, что пытаются показывать мое прошлое, — лгут, ибо зеркала не показывают прошлого. Те, что показывают будущее, — тем более лгут. Настоящего меня они не предскажут, ибо я не верю в предначертанное, только в то, что решаю сам. Я знаю, что я такое есть, к чему иду и чем стану в будущем, ибо все мои шаги взвешены, и последствия их мне примерно понятны. Единственный настоящий здесь — я, все остальное — ложь.

Когда Тобиус покинул Лабиринт Отражений, он оказался в зале, заполненной сиреневым светом. Стены и свод ее были сделаны из вечного кварца, и солнечные лучи, пробивавшие снаружи, красили все и вся в характерный фиолетовый цвет. Лишь пульсирующий столб великой синевы, в которой вспыхивали проблески бирюзового, не поддавался ему. Ошарашенный маг понял, что попал к Сердцевине Мистакора.

Предметы, хранившиеся в той зале, были самыми разными, яркими и неприметными, знакомыми и не похожими ни на что. Одни сверкали золотом и самоцветами, в то время как иные походили на обугленные куски неизвестного материала, разрушенные механизмы и обломки чего-то большего. Там содержались древние, неповторимые ныне големы; забывшиеся вечным сном, боевые артефакты, применение которых могло стать приговором к сожжению, книги, считавшиеся полностью утерянными или уничтоженными. Тобиус пустился вперед осторожными и тихими шагами, пытаясь искать то единственное, в чем нуждался, — Шкатулку Откровений, способную одолеть любой шифр. И он нашел… пустое место. А именно — мраморную тумбу с табличкой, гласившей: "Шкатулка Откровений".

— Какого, рвать твою щучью кормилицу, ахога это значит? — прошептал волшебник, вглядываясь в пустое место, будто пытаясь увидеть невидимое.

Тобиус даже чуть не протянул руку, чтобы пощупать воздух, но одернул себя и, загнав шкурный интерес подальше, направился к предмету миссии. Найти маску было несложно, ведь ее поместили почти в самом центре залы, где она парила возле энергетического потока Сердцевины, окутанная сложнейшей комбинацией магических плетений. Осмольд Дегерок словно возвел вокруг уродливого каменного лика неприступную крепость из магии, способную дать отпор любому посягнувшему на ее целостность. Однако для серого магистра это не являлось препятствием.

Давным-давно, проходя обучение в Академии Ривена, он жил с уверенностью в том, что участь серого мага быть посредственным во всем, а не мастером в чем-то одном. Тобиусу говорили, что он не достигнет успеха, ибо обучать подобных ему никто не умеет и никогда не умел. Тогда серый волшебник и не мечтал стать магистром, он не знал ни о каких драконовых бастардах и не думал, что заклинание Драконьего Дыхания когда-либо пригодится ему. Как же он ошибался.

Вновь складывая пальцы в нужные знаки, произнося словоформулы и сплетая призму инверсии магического потока, он готовился к тому, чтобы изрыгнуть шквал белоснежного пламени — чистую антимагию, которая разрушит защиту и уничтожит злосчастный артефакт. Все следовало сделать с филигранной аккуратностью, дабы не задеть столб Сердцевины и не уничтожить Мистакор.

Белое пламя выметнулось из широко распахнутого рта, прожгло барьер и расплавило камень маски.

Тот же миг башня дрогнула с грохотом раскалывающегося пополам горного массива, а потом со стоном стали рваться невидимые стальные канаты. Мистакор вздрогнул раз, еще раз, и Тобиус покатился по полу вместе со слетавшими с тумб и пьедесталов артефактами. Его чуть не убил упавший терракотовый голем, а потом громыхнул хлопок телепортации, и в хранилище сразу стало тесно — Осмольд Дегерок появился над творившимся хаосом в своем парящем лотосе. Он протянул к Сердцевине толстые руки и голосом, гулким, как эхо подземных бездн, провозгласил сложнейший речитатив. Аметистовая башня, по мере звучания его слов, переставала мелко дрожать и издавать ужасные звуки. Все прекратилось.

— Ты, — верховный маг Архаддира движением пальца вернул все артефакты на свои места, — понимаешь, что ты натворил?

Тобиус Моль, в тот момент особенно остро почувствовавший себя крохотным серым насекомым, не знал, что ответить великану, не мог выдавить из себя и звука.

— Внимание всем, говорит ректор, — голос Дегерока загремел на весь Мистакор, — объявляю немедленную эвакуацию студентов и горожан, Аметистовый университет переходит на осадное положение, всем преподавателям приготовиться к бою!

— Что… ваше могущество, я…

— Тобиус Моль из Ривена. От многих я мог ожидать такого удара, но никак не от тебя. За что ты обрек нас на гибель, юноша?

— Гибель? Какую гибель?! Мне поручили уничтожить артефакт…

— Который держал на себе самую первую и самую прочную линию обороны Мистакора. Заклинание было почти неразрушимым, но для его поддержания требовался постоянный ретранслятор, а ты просто взял и уничтожил его… Что уж теперь яриться, пустое. Я смог связать расползающиеся части плетения, но скоро оно рухнет.

Лотос развернулся и поплыл прочь, к одной из кристаллических стен. Тобиус же, чей мир только что осыпался градом мелких осколков, заставил себя вскочить и броситься следом.

— Ваше могущество, я ничего не понимаю…

— Не сомневаюсь, что это так. Ведь ты не тот, кто решил бы послужить Шивариусу. Думаю, тебя обманом втянули в это. Скажи, как ты прошел через охранные заклинания, Тобиус Моль?

— Я… Ваш помощник Лью…

— Лью Гаралик исчез без вести больше месяца назад, когда я начал подозревать, что он переметнулся под посох Шивариуса. Выходит, я был прав. Это он подготовил тебя к диверсии?

— Он предоставил…

— Ясно. Что ж, тебе пора бежать, Тобиус Моль. Совсем скоро здесь разразится Пекло.

— Но как же… — в растущем отчаянии воскликнул магистр.

— Шивариус всеми силами пытался заставить меня перейти на его сторону или хотя бы отдать ему Шкатулку Откровений. Поняв, что не преуспеет, он наверняка решил ударить изнутри, лишить моллюска раковины. Целая армия ринется сюда, как только его маги смогут пробить бреши в оставшихся защитных полях и провесить порталы. Отдавая тебе Шкатулку Откровений, я надеялся, что ты не только сможешь воспользоваться ею с умом, но и спрячешь подальше от лап нашего архиврага.

Тобиус, бежавший за ректором, споткнулся, упал и отчаянно прокричал с пола:

— Шкатулки Откровений у меня нет и никогда не было! Я надеялся воспользоваться ей сегодня, пробравшись сюда!

Дегерок остановился и резко развернул лотос.

— Этого не может быть!

— Ваше могущество, мне кажется, что либо я схожу с ума, либо мы оба введены в заблуждение! Откуда бы ей взяться у меня?!

— От Октавиана Риденского, разумеется!

— Чт… но… — Тобиус давился возгласами.

— Я поддерживал прочную связь с придворным магом Ридена и через него передал тебе Шкатулку Откровений, так как знал, что ты украл у Шивариуса черновик Джассара. До того ренегат показывал мне эту священную книгу в надежде подкупить перспективами, а после его разоблачения пять лет назад, по тому как рьяно Шивариус искал тебя, я понял, что черновик сменил владельца. Скажи мне, Тобиус Моль, ты точно не получал Шкатулку Откровений?

— Ваше могущество, возможно, Октавиан просто не успел! В день своей гибели он собирался о чем-то со мной переговорить, но не… — Тобиус осекся. Внезапно он вспомнил, как однажды тот упомянул о некоем даре, посланном ему, Тобиусу, но которого он, Тобиус, не получал. Это произошло задолго до смерти Октавиана.

— Я послал Шкатулку Откровений намного раньше, а он пообещал, что ты получишь ее даже прежде, чем покинешь Ривен. Не сходится!

Ректор развернулся и завершил свой путь возле участка стены, ничем не отличавшегося от прочих. Он протянул руку и коснулся сиреневой поверхности, отчего по той расползлись ленты горящих символов, затем нерушимый кварц стал мягким и податливым, пропуская толстые пальцы сквозь себя.

— Мы стали жертвами хитроумной махинации, — произнес Осмольд Дегерок, вытягивая руку обратно, — но нет ни времени, ни смысла рассуждать об этом сейчас.

— Ваше могущество, мэтр… если все так, то меня обманули и использовали ради темного дела. Я должен искупить…

— Не стоит. Тебе следует быть как можно дальше отсюда, когда Шивариус придет.

Метаморфоза произошла очень быстро: рука ректора изменила вид, ее плоть превратилась в блестящий ком розовой слизи, который шмякнулся на пол, после чего отпавшая кисть восстановилась в прежнем виде, а слизь, что упала, вытянулась и приняла очертания человеческого тела.

— Не удивляйся так, Тобиус, это существо — все еще часть меня. Оно позаботится о том, чтобы ты ушел живым.

— Я? Ушел? А вы?

— Я выступлю против Шивариуса и постараюсь его убить. Вот, взгляни.

В правой ладони архимага лежало нечто необычное, нечто походившее на крупное каменное яйцо, снабженное снизу высокой ножкой, словно у винного кубка.

— Ты видишь перед собой Каменное Облако, также известное как Каменный Туман, одно из самых смертоносных сохранившихся заклинаний прошлого. Оно запрещено в Вестеррайхе под страхом отлучения от Церкви, и из волшебников, способных его сплести, остался лишь один — Отшельник из Керн-Роварра.

— Гед Геднгейд?

— Он самый. По старой дружбе Гед снабдил меня им, оружием последней надежды. Когда Шивариус явится, я вскрою яйцо и ударю по нем Каменным Облаком. Возможно, клин удастся выбить клином, и его ужасающие замыслы умрут вместе с ним. Как бы то ни было, ты должен будешь оказаться уже далеко от Мистакора и спрятаться. Не знаю, какие чары защищают тебя от поисковых заклятий ренегата, но советую держаться за них. А теперь иди, моя частица позаботится о тебе.

Тобиус не сдвинулся с места. Он стоял неподвижно, запрокинув голову и глядя на архимага глазами, налитыми кровью. Никто из знавших серого волшебника не смог бы вспомнить раза, когда бы тот проронил слезу. Он не плакал и теперь, но глаза его стали похожи на кровоточащие раны.

Башня вздрогнула, снаружи раздался взрыв.

— Тобиус Моль, довольно смотреть на меня! Беги же!

— Я совершил ошибку, ваше могущество… мэтр. Я должен за нее заплатить.

Дегерок вздохнул и опустил огромную ладонь на плечо рива.

— Мы знакомы всего ничего, но я знаю тебя, многое слышал, успел составить образ: волшебник, который всегда протягивает руку помощи, который не поражен плесенью равнодушия и мучим обостренным чувством справедливости. Своей смертью ты ничего не исправишь, а в том, что ты погибнешь, я не сомневаюсь, ибо вижу, сколь ничтожны твои силы сейчас. Выживи, и если я не преуспею, продолжи борьбу. Ты должен выжить, Тобиус Моль.

— Я…

Существо из розовой слизи схватило магистра за руку и попыталось тащить за собой, но он вырвался и, судорожно порывшись в сумке, вытянул на свет божий запечатанный свиток.

— Еще до всего этого я обещал Илиасу Фортуне передать вам послание…

— Послание от Фортуны? — Свиток взлетел, приблизился к лицу ректора, и печати были сломаны. Дегерок пробежал по тексту глазами и тяжело вздохнул. — Старый друг Илиас все никак не успокоится. Если когда-нибудь встретишь его, Тобиус, передай, что я никогда бы не согласился на эту авантюру с Ковеном. Она слишком далеко идет. А теперь вон!!!

Слизистый человек вновь ухватил Тобиуса за руку и потащил прочь из хранилища, прочь из личных покоев, вниз, через ректорат и десятки этажей вздрагивавшей башни, из которой спешили убраться студенты. Саму же башню все чаще сотрясали взрывы, Астрал начинал закипать от усиленной магической атаки на Мистакор, от гудения и вибрации разрываемых защитных заклинаний.

В городе распахнулись бесчисленные порталы, и сквозь них на улицы ринулась армия магических существ и чудовищ: непроглядная тьма смрадов, осзелизгов, верховых хобгоблинов, многоголовые стаи боевых химер, группы белокожих геноморфов, отряды закованных в стальную чешую антропоморфных существ неизвестной природы, громыхающие каменными ступнями шеренги големов, огненные, земляные, воздушные и водные элементали. Вели эту орду маги, все как один закованные в покрытые светящимися глифами доспехи. Словно боевые колдуны древнего Грогана, они размахивали колдовскими клинками и расшвыривали гроздья убийственных плетений.

Главная башня ударила по городу шквалом заклятий, многие из которых разбились о поднятые над войском Щиты Кудулы. Захватчики ударили в ответ, начали бомбардировать стены из вечного кварца всеми возможными видами чар. Под безумный, оглушающий рев тысяч нечеловеческих глоток орда рвалась вперед, круша и ровняя с землей дома, а навстречу ей выступили аметистовые стражи, големы, химеры и чудовища, стоявшие на охране университета. В то же время парящие зеркала поменяли расположение так, чтобы создать цепочку отражаемого и фокусируемого солнечного света, который, отразившись от последнего зеркала, бил вниз испепеляющим лучом, минуя все защитные поля. Битва началась.

Башню немилосердно трясло, повсюду носились преподаватели и другие состоявшиеся волшебники, участвовавшие в обороне; раздавались приказы, отряды магических слуг, подчиненных чудовищ, боевых големов топотали по лестницам с этажа на этаж, а Астрал бурлил и ревел от тысяч энергетических отдач, рождавшихся в пылу боя.

Слизистый человек несся по одному ему известному пути, ведя Тобиуса за собой все ниже и ниже. В общей суматохе на них никто не обращал внимания, никто не останавливал и не окликал. Так удалось добраться до первого этажа, когда мир встряхнуло немилосердно, и по вечному кварцу башни прошли длинные сети трещин — враг прорвался внутрь.

Битва шла в полном разгаре, командиры нападавшей стороны без толку били по сиреневому колоссу главной башни, защищались от атак сверху, вновь переходили в наступление и вновь прятали своих солдат под щитами.

В это время один из новых порталов открылся в непосредственной близи от запертых хрустальных дверей, и из него вышло нечто. Оно немного походило на техноголема, но не являлось им в полной мере — пара ног и две пары рук действительно были механическими, покрытыми начищенной бронзой со сверкавшими заклепками и искусно вычеканенными магическими чертежами. На широких плечах сидело три головы: голова лысого старца с медной бородой слева; голова юноши с золотыми кудрями справа; серебряный череп посредине. Между блестящими грудными пластинами и тазобедренным сегментом механического тела был зажат большой кроваво-красный кристалл, внутри коего, словно инклюз в янтаре, застыл человеческий скелет.

Четыре механические руки пришли в движение, сплетая заклятье, три головы раскрыли рты, выдавая речитатив, и вот Шепот Огненной Горы уже прорывает все оставшиеся защитные поля и разрывает хрустальные створки. Все живое и неживое, находившееся на расстоянии трех сотен футов[59] от эпицентра взрыва, превратилось в ничто, и лишь трехглавый механизм уцелел, даже не закоптившись. Он указал на брешь в обороне и на три глотки громоподобно взревел:

— Вперед!

Ближайшие отряды химер и хобгоблинов ринулись к проходу, подгоняемые огненными плетьми магов-офицеров, гротескный механизм неспешно зашагал обратно в портал.

Под Мистакором были тайные проходы, не могло не быть по определению. Везде, где надолго обосновывались волшебники, возникали сети потайных ходов, запутанных и хитро спрятанных тоннелей, убежищ, отнорков, путей для бегства. Тобиус и его проводник неслись по пустому тоннелю, мглу которого разгонял лишь синий парящий светильник. Серый магистр передвигал ноги механически, в то время как мозг кипел от осознания содеянного. Его вели прочь, его спасали, его безопасностью дорожили, но сам рив будто остался наверху, будто сражался, будто гибнул там, деля участь тех, кто был обречен по его вине.

Тоннель закончился в маленькой круглой комнате, где вдоль стен стояли вытянутые овальные капсулы высотой с человеческий рост, а сквозь отверстие в полу виднелся быстрый поток воды. Слизистый человек перетащил одну из капсул, словно сделанную из прозрачного голубоватого стекла, к отверстию, указал на Тобиуса, затем на капсулу, затем на текущую воду.

— А ты?

Творение Осмольда Дегерока склонило голову набок и "взглянуло" на него будто с интересом, хотя не имело глаз. Наконец оно указало на Тобиуса и показало один палец, затем ткнуло себе в грудь и показало два пальца. Волшебник кивнул и неловко улегся в капсулу, которую двойник, закрыв, сбросил в поток.

Стало темно, и лишь шум воды за прозрачными стенками и рывки то в одну сторону, то в другую говорили, что капсула быстро движется куда-то. Путь казался долгим, но закончился внезапно, когда темнота расступилась, а тоннель исчез. Капсула быстро поднялась и оказалась на поверхности небольшого озерца, из которого текла тонкая речушка. Внезапно Тобиус обнаружил, что твердые прежде стенки стали мягкими, голубоватое "стекло" быстро растворялось, и маг, приложив крохотное усилие, разорвал его. До берега пришлось добираться вплавь, что тяжело далось из-за бронзовой руки и утяжеляющего браслета на левом предплечье.

Оказавшись на твердой земле, он осмотрелся и заметил длинную скальную гряду, за которой в долине Мистакора продолжало грохотать сражение. Вдали виднелась полоса тракта, по которой бежали прочь от творившегося магического хаоса бывшие жители городка, нагруженные прихваченным скарбом.

Вторая капсула всплыла, и слизистый человек, нисколько не боясь раствориться в воде, выплыл к берегу.

— И что? Куда даль…

Тобиус не смог договорить, потому что там, за скалами, где стояла главная башня Аметистового университета, разверзлись небеса, и с них на землю опустился огненный столб. Прежде гудевший от магических выбросов Астрал заревел с новой мощью, будто приветствуя явление волшебника невиданного могущества. Шивариус Многогранник… нет, Второй Учитель, соизволил лично явиться в Мистакор.

— Надо… бежать, — прошептал Тобиус, не в силах отвести глаз от пульсирующей огненной нити, соединявшей небосвод и грешную землю.

В тот момент слизистый человек, завершивший свою миссию, издал первый и последний в жизни звук — он громко хлюпнул, схватился за голову, а потом все его тело вдруг заволновалось, потеряло стабильность и разлилось розоватой слизью.

Тобиус понял, что дальше бежать ему придется самому.

Раненый зверь, оторвавшись от своры гончих, всегда бежит в свое логово, в безопасное место, где можно спокойно зализать раны. Если же страх и боль не затмили в нем его звериного чутья, он бежит прочь, ибо знает, что хитрый охотник уже расставил рядом с логовом силки.

Тобиус не вернулся в Парс-де-ре-Наль, не явился на конспиративную квартиру дабы отчитаться. Теперь он знал, что Лью Гаралик все время лгал, но при этом паранойя твердила, что архаддирским шпикам тоже нельзя было верить безоговорочно. Поэтому серый маг решил рискнуть и отправился в Лерьезаль.

Городок при королевском дворце не спал и был ярко освещен, вокруг него стояло несколько полков мушкетеров и пикинеров, артиллерийские батареи. Улочки города и местность вокруг прочесывали конные патрули, усиленные наемными волшебниками из Ридена, а к главному корпусу дворцового комплекса повсеместно съезжались десятки карет с вооруженными эскортами.

Пробраться внутрь незамеченным не стоило даже и пытаться. Будучи в полной силе и при всех своих артефактах, Тобиус все едино не смог бы это осуществить, а в том состоянии, в коем он пребывал, — и подавно. Поэтому, нарвавшись на патруль, маг просто сдался и назвал себя. Разумеется, просить об аудиенции Тобиус не мог, это было абсурдом, однако, сообщив, что этим днем он оказался свидетелем гибели Мистакора, волшебник попросил о встрече с командиром королевской гвардии, который знал его в лицо.

Скованного сдерживающими чарами, его доставили в Лерьезаль и поместили в меблированную комнату под усиленной охраной. Прошло два часа, прежде чем в дверь прошел Летье де Наруз, еще более суровый и угрюмый, чем запомнилось Тобиусу.

— Монсеньор.

— Мэтр Тобиус, — кивнул де Наруз и бросил магам-охранникам: — Ведите его за мной.

Лерьезаль кишел людьми, гудел как растревоженный улей, казался переполненным, что было фактически невозможно при его размерах, однако суета происходила в главных помещениях, а Тобиуса вели окольными путями, чтобы никому не показывать.

— Что произошло, мэтр? — спросил капитан гвардии, не сбавляя шаг.

— Нас предали. Информатор Мерата оказался прислужником врага, и моими руками была совершена диверсия. Я… из-за меня Мистакор был атакован…

— Мистакор уничтожен, — безжалостно отрубил де Наруз. — Нам докладывают, что долины больше нет.

Тобиус и сам это понимал. Спустя несколько часов после его побега по Астралу прокатилась такая ударная волна, что маг упал и долго корчился на земле, сотрясаемый судорогами и харкающий кровью пополам с рвотой. В это время мир был синим от столба магического света колоссальной яркости, который вырос на месте Мистакора. Это могло значить лишь одно: университет уничтожен, а его Сердцевина дестабилизирована. Хотя, несомненно, кто-то безмерно могущественный ограничил радиус поражения, ибо иначе ударная волна магии дошла бы до пригородов столицы Архаддира, попутно создав на теле Вестеррайха невиданных размеров кратер.

— Все, кто не смог или не захотел его покинуть, уже мертвы, и в следующие семьсот лет жить рядом с границами области взрыва будет невозможно. Якобы остаточная магия станет причиной неконтролируемых мутаций, пространственно-временных аномалий, прорех в ткани реальности и прочей волшебной чепухи, которая совершенно никому не нужна по соседству с их столицами. Вот такая язва появилась на теле нашей страны.

— Что же я натворил… — белыми губами прошептал Тобиус.

— Риденские наймиты говорят, что о происшедшем уже известно половине континента, ибо астральное эхо прокатилось по всему Вестеррайху и даже могло перевалиться через Драконий Хребет.

Все было как во сне… в самом кошмарном и мучительном сне из сотен кошмарных снов, виденных Тобиусом на его коротком веку. Борьба скорби, стыда, ненависти и гнева, с новой силой разразившаяся у серого магистра в душе, на какое-то время вытеснила все остальное, и он даже не заметил, как скромны стали окружавшие интерьеры, как мало слуги сил уделили их освещению.

— Куда… куда мы идем?

Распахнувшись, следующая дверь выпустила их в ночь, на один из спрятанных хозяйственных дворов Лерьезаля, не предназначенных для глаз придворных, где стояла карета, запряженная неземными лошадьми, и нетерпеливо прохаживался взад-вперед Кавидус. Тобиуса ударили в спину так сильно, что он упал и разбил лицо о брусчатку.

— Благодарю за сотрудничество, — протянул агент Тайного кабинета, гадливо улыбаясь.

— Забирай, и чтобы больше он здесь не появлялся, — распорядился капитан королевской гвардии.

— Не извольте беспокоиться, монсеньор, не появится.

Кавидус улыбнулся шире, вскинул руку и ударил в Тобиуса мощным, но не смертельным разрядом молнии.

Он пришел в себя, лежа в темноте, на чем-то холодном и твердом. Шевелиться не спешил, желая понять, явь эта тьма либо он вновь провалился куда-то внутрь себя, дабы потешить Шепчущего бессилием перед накатывающими волнами безумия. Очень скоро на передний план сознания выступила жгучая боль в шее, которая вместе с отсутствием Дара могла значить лишь одно: против Тобиуса опять применили керберит.

Руки нащупали ошейник, сработанный из толстой кожи, укрепленной железной проволокой и с маленьким замком сзади. Внутри ошейника было как минимум три тонких керберитовых пластинки, которые нещадно жгли кожу. Окончательно осознав свое положение, серый маг запустил левую руку в волосы и глухо застонал сквозь зубы. Как же ему надоело постоянно оказываться в таком положении! Иные волшебники всю жизнь проживали, не соприкасаясь и даже не видя проклятого металла, жили себе и в ус не дули, в то время как его, Тобиуса, уж не раз, не два и даже не три лишали сил и швыряли в застенки. Надоело это безмерно, а от клокотавшей внутри злобы, тошнотворно горькой и нестерпимо горячей, хотелось просто убить… просто бить кого-нибудь до тех пор, пока в его теле не останется ни одной целой кости. Немного поборовшись с этим чувством, словно с поднимающейся по пищеводу желудочной кислотой, волшебник резко себя осадил, приказав избавиться от скверны в мыслях и вновь стать человеком.

Привыкшими к темноте глазами он осмотрел тесный каменный мешок, пропахший выделениями человеческого тела, высохшей кровью и плесенью. Окон не было, вместо них под потолком чернела крохотная отдушина, а в противоположной стене имелась железная дверь. Зрение обострилось настолько, что удалось разглядеть на ней царапины и даже прилипший кусочек чьего-то ногтя.

Тишина, темнота и слабость располагали к мыслям, которые, в свою очередь, совсем не радовали. Волшебник очень быстро пожалел, что когда после дестабилизации Сердцевины Мистакора с ним пытался связаться Талбот Гневливый, он эти попытки пресекал. Для Тобиуса тогда невыносимой была сама мысль, что архимаг, один из немногих людей, чье мнение для него было важно, узнает, что натворил серый магистр по своему скудоумию. Наберись он смелости тогда… и что? Он смог бы предупредить Талбота, что будет в Лерьезале? Или что там его сдадут с рук на руки людям Паскаля Мерата, шпиона, который наверняка не был обманут Гараликом, а сам участвовал в его обмане? Все перемешалось в голове, и, медленно скребя скальп пальцами единственной действующей руки, маг сидел в темноте, проклиная все на свете — прежде всего себя — и думая над тем, что за заговор плелся вокруг его фигуры все это время.

Чувство времени и направления отказало, Тобиус не знал, сколько просидел так, но казалось, будто прошли не одни сутки, поэтому, когда снаружи скрежетнул засов, он сильно вздрогнул от неожиданности. Железная дверь приоткрылась, но больше ничего не произошло.

— И что, я должен броситься наутек, чтобы меня схватили притаившиеся снаружи?

— Нет, — ответил бесплотный шепот во мраке, — вы должны бежать, чтобы завтра вас не потащили в пыточную камеру, где мадемуазель Беатрис начнет вытягивать из вас правду вместе с жилами. Бегите, пока Мераты не вернулись с большого королевского совета, пока охрана не ждет подвоха.

Тобиус не пошевелился.

— Я обязан в это поверить?

— Не обязаны, но, как молвил Молотодержец: "Судите их по делам их".

Волшебник вздрогнул вновь, когда щелкнул замочек и ошейник упал. Тело наполнил поток великой силы, благословенная магия вернулась к нему, выдернув из ничтожества человеческого бытия и вновь сделав могущественным волшебником. Рядом с ошейником на полу уже лежал аккуратно сложенный плащ и сумка Тобиуса.

— Когда на вас надели эту штуку, все ваши двойники, где бы они ни были, мгновенно исчезли, — сообщил шепот. — Я также взял на себя труд заманить внутрь то ушастое существо, которое путешествует с вами. Это было нелегко.

В руках Тобиуса появился его посох, коим серый магистр принялся медленно водить из стороны в сторону.

— Все еще не доверяете. Ваше право. Если бы меня так гнусно обманули, я бы тоже никому не доверял. А теперь уходите, двигайтесь к порталу, припугните тех, кто его обслуживает, они не воины и откроют проход, а у вас достаточно знаний, чтобы проверить координаты и не оказаться в каком-нибудь неприятном месте.

— Сначала несколько вопросов…

— Неподходящее время.

— Шеф архаддирской разведки служит Шивариусу?

Незримый благодетель молчал, словно раздумывая — а не стоит ли просто уйти и бросить упрямого дурака на произвол судьбы?

— Нет, — все же ответил он. — Паскаль Мерат верно служит своему экселленту и исполняет его волю.

Горечь рубанула по и без того истерзанному сознанию.

— Значит, Маэкарн в союзе с Шивариусом. Но почему?

— Если когда-нибудь встретите его, то не забудьте спросить. А теперь уходите, если вас схватят вновь и вернут сюда, я уже ничего не смогу сделать. Королю известно, что вы располагаете и черновиком, и Шкатулкой Откровений, он хочет получить и то, и другое, дабы иметь рычаг воздействия на Второго Учителя, ради чего пойдет на все. Беатрис Мерат умеет развязывать языки…

— У меня нет и никогда не было Шкатулки Откровений!

— Узник седьмой камеры, прежде чем перестать говорить, сообщил, что лично доставил ее вам. Не верить ему резона нет — под такими пытками либо говорят правду, либо умирают и уже ничего не говорят. Всего доброго.

— Постой! Кто ты и кому служишь?

— Я никто, и звать меня никак, а хозяин мой погиб в Мистакоре… хорошо, что напомнили.

На плащ упал словно бы из пустоты еще один предмет — каменное яйцо на каменной ножке.

— Он не успел, не смог воспользоваться этим. Шивариус был слишком силен. Все, что смог сделать Осмольд Дегерок, — это стянуть радиус взрыва Сердцевины до минимума. Чтобы воспользоваться Каменным Облаком, нужно обладать необоримой ненавистью и волей к убийству. Видимо, моему хозяину этого не хватило. Однако, даже погибая, он остался великим, посмотрим — получится ли у вас?

Незримый шептун умолк, и Тобиус совершенно ясно понял, что остался один.

Забрав свои вещи, а также запихнув в сумку каменное яйцо и ошейник с ключом, он выскользнул в тускло освещенный коридор и двинулся по направлению к порталу. Путь волшебник прекрасно знал, а посох в руке и полностью вернувшиеся силы придавали уверенности в том, что он будет проделан легко. Временно все тяжелые и отравляющие душу мысли умолкли, уступив место единственному свирепому стремлению выжить, но даже оно не заставило мага сделать больше десяти шагов. Он остановился, настигнутый жестоким сомнением, а потом принудил себя вернуться к покинутой камере. На железной двери значилась цифра восемь. Тобиус перешел к седьмой двери, открыл окошко и заглянул внутрь. Ничего видно не было, лишь сильный смрад ударил в нос. Помедлив немного, маг все-таки отодвинул засов и вошел.

Камера под номером семь в точности повторяла восьмую. В дальнем левом углу валялся ком грязной мешковины, источавший сильную вонь, трупную и фекальную. Прежде чем подойти и немного откинуть мешковину пяткой посоха, Тобиус приготовился увидеть нечто очень неприглядное. И увидел. Он не считал себя хорошим человеком, но порой иные люди могли своими делами убедить его, что еще есть куда падать. Беатрис Мерат, судя по тому, что она сделала с этим несчастным, была из более мерзких тварей, чем те, к которым Тобиус относил себя.

У трупа отсутствовали обе ноги ниже колен, а также левая рука ниже локтя. Локоть правой руки был перехвачен тугим жгутом, так что конечность, лишенная доступа крови, уже давно истончилась и начала отмирать. Над остальным телом изрядно поиздевались, кожа будто состояла из одних шрамов, местами отсутствовали целые куски плоти, особенно на груди. Жидкие седые волосы остались на скальпе редкими клочками, в обезображенном лице уж не угадывалось человеческих черт — мучители срезали с него все, что им показалось лишним, а также изъяли правый глаз и даже пошерудили в глазнице чем-то раскаленным. Кроме следов пыток, имелись и следы зубов, как крысиных, так и человеческих. Кем бы ни был этот неизвестный, вроде как служивший не то Октавиану Риденскому, не то Осмольду Дегероку, смерть стала для него избавлением.

Тобиус уже собрался уходить, когда ему показалось, что истерзанная грудь едва-едва приподнялась. Он остановился и пригляделся, хотя сама мысль о том, что в этом куске падали еще теплится жизнь, казалась абсурдом. Пока же всматривался в истерзанную плоть, он замечал, что не все шрамы относительно свежи, что есть на коже и старинные, давно зажившие. Особенно внимание привлек один тонкий и прямой, перечеркнутый множеством относительно новых, но все равно заметный старый шрам, шедший вдоль туловища, деливший грудь пополам и стремившийся дальше, к низу живота. Чем дольше Тобиус всматривался в этот шрам, тем сильнее шевелились волосы у него на голове, тем заметнее начинали дрожать руки, а глаза едва не покидали орбиты. На негнущихся ногах он вернулся к телу и пальцами, отказывавшимися повиноваться, отбросил мешковину прочь, чтобы увидеть низ живота.

Волшебник отшатнулся в диком животном ужасе, упал на спину и, едва не визжа, стал отползать от Райлы Балекас. Что-то с хрустом надломилось в голове, что-то треснуло и сломалось, откуда-то из первобытной части души рвались леденящие кровь стоны, вопли и визги неимоверной боли. Он чувствовал, как его живьем рвут на куски, как сдирают с него кожу, как пытают раскаленными щипцами, кромсают, насилуют, дробят кости, отнимают члены, а потом все повторяется заново, и смех злой женщины сливается с его собственными мольбами. Райла Балекас была жива, она была рядом, почти что переступившая порог, но еще запертая в ошметке прежнего тела, и некая ментальная плотина, прорвавшись, впустила в сознание Тобиуса часть ее сознания, заставляя серого магистра слышать хруст костей, вдыхать запах собственной жарящейся плоти, слышать вопли и мольбы, а еще… призыв о помощи, которого никто так и не услышал. Кто-то злой и жестокий вколачивал в его голову белые от жара гвозди мыслей: "она была здесь все это время"; "она приходила ко мне во снах и молила о помощи"; "я ее не услышал"; "я ее не понял"; "я ей не помог". Содрогаясь от ужаса, боли и страха, серый маг бился затылком об пол и выл безутешно, протяжно, глухо. Он вгрызся в собственную руку и прокусил ее до кости, лишь бы попытаться заглушить настоящей болью то, что бурным потоком врывалось в его мозг.

Оправившись от ментального удара, волшебник подполз к телу Райлы, положил на него кровоточащую руку и начал переливать свою собственную жизненную силу, свою гвехацу, свои минуты, часы и дни. Он больше не стонал, не выл и не рычал бешеным зверем, неистовые муки утихли, склонились перед вступившей в силу яростью. Потоки черной крови поднялись от сердца и превратили белое, словно постаревшее еще на добрый десяток лет лицо мага в уродливую маску с черными глазами и губами, перевитую сетью черных же вен. Через лопнувшие капилляры черная кровь залила его склеры и распалившиеся янтарным огнем зрачки стали похожи на солнца, пылавшие в пустоте.

— Я отплачу злом за зло, верь мне, Райла, они заплатят всем, что у них есть. Клянусь именем Джассара.

Вырваться из подземелий потаенного особняка оказалось нетрудно, и Тобиус легко проделал это с завернутой в плащ Райлой на руках. Он расплавил магическую дверь Драконьим Дыханием, волшебники, обеспечивавшие работу стационарного портала, проявили сговорчивость, когда магистр вырвал одному из их коллег хребет и посулил остальным ту же участь. Убедившись же, что портал провешен в безопасное место, Тобиус сжег их живьем и сбежал.

Он нашел убежище сначала на заброшенном хуторке в неделе пути от Парс-де-ре-Наля, а когда состояние Райлы хоть чуть-чуть стабилизировалось, перенес ее ближе к городу. Приют ему предоставили цитаро, что все еще стояли на холме Силеи. Они не задавали никаких вопросов и клятвенно обещали, что ни единое слово о нем не покинет стоянки аламута. Впоследствии, оставляя свою подопечную на более-менее сведущих знахарок, он отправлялся в столицу, чтобы слушать и искать.

Уничтожение Мистакора было объявлено глашатаями короля актом агрессии, призванным лишить Архаддир магической поддержки. Везде и всюду говорили о том, что войска пришли в движение, рассказывали, что на границах с Марахогом неспокойно, что война, которой все так боялись, близка как никогда. Начались погромы домов, принадлежавших выходцам из Марахога, которым приходилось бежать прочь из страны, чтобы спасти свои жизни и не оказаться заточенными во внезапно открывшиеся тут и там лагеря для неблагонадежных подданных. Сильно ужесточилась цензура и усилилась пропаганда, Архаддир всерьез готовился к большому кровопролитию.

После долгого высматривания и тихой слежки Тобиус наконец решил наведаться в памятное местечко, мерзкое питейное заведение, что располагалось в одной из опор моста через Наль. Его не остановили заколоченные двери и даже замурованная стена на том месте, где был проход к порталу, однако, добравшись до своей цели, он обнаружил, что портал надежно усыплен.

В последовавшие полторы недели серый магистр из кожи вон лез, чтобы пробудить его, заставить работать, чтобы найти и считать сложенные в плетении координаты других порталов, но, несмотря ни на какие старания, не преуспел. Тогда было принято очень тяжелое, но необходимое решение, Тобиус связался с Гневливым, честно поведал о содеянном и попросил помощи. Уже через три дня помощь прибыла.

Артефакт, который она направила в его лицо, напоминал мушкетон, но лишь общими формами. Он был создан не из дерева, бронзы и латуни, а из красивого серебристого металла, длинный, гладкий, блестящий и изящный, с широким дулом и маленьким огненным черепком, парившим над взведенным курком. Этот артефакт, несомненно, был создан для войны и стрелял явно не вульгарными кусками свинца.

— Не вижу ни одной причины, чтобы не прикончить тебя прямо сейчас, — тихо прорычала Шираэн.

— Нам стоит хотя бы его выслушать, — робко подал голос одноглазый мечник.

— Завались, Кельвин!

— Все-таки нас попросили об услуге, Шира…

— Я пришла не для того, чтобы помогать этому уроду, а чтобы убить его!

— Ну так убей, — тихо попросил Тобиус.

— Думаешь, не смогу?!

— Надеюсь, сможешь. Этим ты окажешь услугу всем, даже мне. Жизнь превратилась в сплошное мучение в последнее время, знаешь ли.

Серый магистр неспеша откинул на плечи капюшон и показал свое лицо, состаренное, с натянутой кожей, ввалившимися щеками и, будто того было мало, изуродованное черными венами.

— Ахог подери! — Шираэн несколько неуклюже отскочила, увидев, что он находится под действием приступа дурной крови. Она понимала, что волшебник в таком состоянии способен на всякое.

Кельвин присвистнул и чуть заметно напрягся.

— Пожалуйста, дай мне сказать либо застрели, — попросил Тобиус.

— Как долго это продолжается?

— Полмесяца примерно.

— Полмесяца?! — закричала Шираэн. — Это ненормально! Что с тобой не так?!

— Я очень, очень, очень зол, и мне очень плохо, — флегматично поведал волшебник. — Оно не отпускает меня, знаешь, как будто проглотил уголь из очага, а он все печет, печет и печет изнутри, боль постоянна, но терпима. Я могу с ней жить.

— Шира, перестань целиться. Разве ты не видишь, как этому бедолаге плохо?

— Из-за него, — прорычала волшебница, — из-за него столько моих друзей погибло…

— Я знаю, тебе больно, но ему тоже больно. Давай хотя бы выслушаем. — Кельвин очень мягко и медленно заставил ее руку опуститься. В глазах Шираэн стояли слезы.

— Благодарю. Идите за мной.

Не дожидаясь возмущенных возгласов, Тобиус накинул капюшон и поспешил от берега реки, где была назначена встреча, к подножью холма Силеи. Он провел их внутрь аламута мимо настороженных цитаро и раскрыл дверь одного из домов-фургонов.

— Прошу, госпожа Шираэн, загляни внутрь. Это будет красноречивее любых моих слов.

— Я тоже пойду. — Кельвин, несмотря на кажущуюся благосклонность, был явно не намерен оставлять Шираэн без присмотра.

— Как угодно.

Спустя минуту магесса вылетела из фургона белая как призрак, упала на четвереньки и опорожнила желудок. Одноглазый, сохранивший больше хладнокровия, последовал за ней и помог подняться, когда рвать стало уже нечем.

— Когда-то она была прекрасной и сильной женщиной, — голосом, словно доносящимся из могилы, поведал Тобиус, — а теперь она заперта в полумертвом теле, и я даже не знаю, сохранился ли ее разум там, внутри, ведь то, что пережила она… Вы понимаете, о чем я говорю. Так вот, люди, которые это сделали, искусно обманули меня, воспользовались моим желанием помочь, чтобы уничтожить Осмольда Дегерока и его вотчину. Я не снимаю с себя вины, ибо не являюсь бездумным орудием. Я виноват в глупости, в доверчивости и наивности, которые стоили жизни многим волшебникам, и если ты хочешь, Шираэн, убей меня и соверши крохотное возмездие. Либо помоги мне добраться до тех, кто направил меня по ложному пути, а об остальном не волнуйся, рано или поздно я за все отвечу перед высшими силами. Помоги мне — и я буду перед тобой в неоплатном долгу. Умоляю.

Когда волшебница закончила вытирать рот дрожащей рукой, она пристально взглянула в пару углей, что горели под капюшоном, и спросила:

— Что ты с ними сделаешь?

— Я воздам им злом за зло. Я воздам им таким образом, что даже то, что они сотворили с этой несчастной, покажется шалостью. Они будут страдать очень долго и очень сильно, они будут страдать до тех пор, пока не забудут, кто они такие и что когда-то в мире существовало что-то, кроме боли.

Шираэн шмыгнула носом, приняла от Кельвина платок, чтобы стереть потекшую тушь, и кивнула.

— Я помогу тебе, Серый Мотылек. Говори, что надо?

— Спасибо. Я нашел один усыпленный стационарный портал, который, по сути, есть артефакт. Моих умений слишком мало, чтобы пробудить его и вскрыть координаты…

— Показывай, посмотрим, что можно сделать.

Маэкарн Пятый Зельцбург, носивший официальный титул Щедрый, проснулся посреди ночи от чувства жжения у себя на носу и от красноватого света, что упорно проникал под смеженные веки. Открыв глаза, он долго моргал, пытаясь понять, что же это он видит, но не смог этого сделать пока маленький светлячок, распространявший вокруг тревожное красное свечение, не покинул насиженного места и не полетел по королевской опочивальне.

Рядом тихо посапывала жена, которую Маэкарн не хотел будить, а потому как мог осторожно слез с ложа и коснулся зачарованного подсвечника. Вспыхнувший неяркий свет одинокой свечи выхватил фигуру в сером плаще, стоявшую в пяти шагах, но прежде чем король успел возопить и прежде чем выроненный подсвечник бесшумно упал на толстый ковер, холодная твердая рука закрыла Маэкарну рот.

— Гвардия и слуги не проснутся до самого утра, даже если над ними будут палить пушки, но если все же попытаешься позвать на помощь, я сверну королеве Сельмаре шею. Ты понимаешь?

Зажатый в тисках ужаса, со слабым сердцем, судорожно колотящимся в груди, Маэкарн Зельцбург все же нашел силы потрясти головой.

— Хорошо, — сказала темнота, — я жду тебя в твоем кабинете, не задерживайся и не глупи.

Едва слышно приоткрылась и вновь закрылась дверь, король остался один. Первый же порыв вырваться из опочивальни, вопя о помощи, был безжалостно подавлен. Король был слишком хорошо осведомлен и слишком умен, чтобы заподозрить позднего гостя в блефе, а рядом мирным сном спала королева, свет его очей, услада сердца, женщина, которую он любил, и мысль о причинении вреда которой внушала ему ужас более великий, чем тот, что явился без спроса этой ночью.

Подняв подсвечник, Маэкарн неспешно покинул опочивальню и зашаркал по коридорам той части Лерьезаля, что называлась Большими королевскими покоями. Он не встретил ни гвардейцев, которым было положено охранять сон монарха в ночную пору, ни слуг, что ждали звона золотого колокольчика, коль их господину чего-то восхочется посреди ночи. Эта часть дворца будто вымерла, и трусливое желание бежать прочь, оглашая дворец призывами о помощи, вновь подало голос. Нет, Маэкарн знал, что такое возможно, и он готов был с достоинством пройти путь до конца.

Дверь в кабинет была приоткрыта, но внутри царил мрак. Дверь на веранду внутреннего сада тоже была открыта, и через нее проникали порывы по-осеннему промозглого ветра, от которых у монарха задрожали поджилки. Поставив подсвечник на стол, он закрыл дверь, а обернувшись, нащупал на том месте бокал вина. Вокруг царил мрак, разгоняемый лишь парой горящих янтарным пламенем глаз.

— Последняя выпивка перед смертью? — почти недрогнувшим голосом спросил Маэкарн.

— Увидим, — ответил Тобиус.

— Можно я присяду?

— Это ваш кабинет, экселлент, устаивайтесь как вам удобно.

Король на ощупь добрался до своего кресла, сел, немного перевел дух и отпил вина.

— Отлично. Теперь можно и умереть.

— Не стоит торопиться. Я хотел бы поговорить с вами.

— О чем же?

— В основном о политике. Мне кое-что неясно, надеюсь, вы это исправите.

— Что ж, я постараюсь быть откровенным на пороге смерти.

— Благодарю, экселлент. Райла Балекас.

— Что?

— Райла Балекас, женщина-мечник из личной гвардии короля Радована, которую обвинили в убийстве ее возлюбленного Октавиана Риденского и которая исчезла в ночь его смерти.

— Ах, эта мадемуазель! Да, и что с ней?

— Как она оказалась в застенках под особняком Паскаля Мерата?

— М-м, — король задумался, — полагаю, что Мерат ее туда поместил.

— Что вы знаете о ней?

— Немногим более того, что вы сами только что сказали, мэтр. Но думаю, вам интересны обстоятельства? Мне известно, что ее руками был убит Октавиан, но без подробностей. Эту операцию спланировали и провели люди Второго Учителя, моим же агентам нужно было лишь принять подконтрольную на тот момент чужой воле женщину и тайно вывести из Ридена. Нам следовало сохранить свое участие в тайне от Радована, он был слишком привязан к волшебнику, хотя тот и ставил палки в колеса.

— Мешал в подготовке к войне?

— Именно, — ответил Маэкарн. — Увы, как и Осмольд Дегерок, Октавиан Риденский должен был либо подчиниться воле сюзерена, либо умереть. Он же постоянно отговаривал Радована от союза с Архаддиром против Марахога.

"Король неправ. Ласточка не виновата". Тобиус вспомнил последние слова придворного мага и взглянул на них иначе. Сначала он думал, что Октавиан оправдывал свою возлюбленную, Ворону, которая для него была Ласточкой. Он думал, что умиравший опровергал неизбежное обвинение Райлы в его смерти. Да, Ласточка оказалась невиновата в итоге, но король был неправ по другой причине.

— Понятно. Вы знаете, что случилось с Райлой Балекас после того, как ею воспользовались для убийства Октавиана Риденского?

— Видимо, она все это время была в заточении. Я, право, не интересовался ее судьбой…

— Да, она была в заточении. Там ее пытали, насиловали, калечили, а потом вновь пытали, насиловали, калечили, и так раз за разом, пока из человека она не превратилась в кус гниющего мяса.

— Господь-Кузнец милостивый! — пробормотал король, впрочем, даже не пытаясь изобразить ужас или скорбь. — Надеюсь, на том свете она обретет покой.

— Райла Балекас жива, и не сомневайтесь, она переживет еще очень многих. Я смогу восстановить ее тело, у меня достаточно навыков и материала для этого.

— Как отрадно слышать! — произнес король.

— Теперь, экселлент, я хотел бы узнать…

— Всенепременно! Но сначала, прошу, утолите мое любопытство, мэтр, ответьте, как вам удалось пробраться в Лерьезаль? Меня убеждали, что защита неприступна, по крайней мере, для мага вашего уровня.

— Однако вы не настолько удивлены и растеряны моим появлением, как если бы оно явилось полнейшей неожиданностью.

— О, оно удивило, клянусь, но… знаете, вы ведь как неизвестное в уравнении, от вас можно ждать всего, чего угодно! Вот я и не исключал действительного варианта развития событий, и, поверьте, я готов принять все, что вы для меня приготовили.

— От вашей готовности ничто не зависит, экселлент, — ответил Тобиус мертвым голосом, — что же до моего проникновения, то я прислал себя тайной почтой.

— Неужели? Как это?

— После побега из-под стражи я нашел в городе своего бывшего напарника Дези де Рахальезу. Отыскал его в одном из притонов, где употребляли красный песок. Он давно и плотно сидел на этом наркотике, как выяснилось моим двойником… впрочем, это ненужные детали. Схватив армадокийца, я пытал его, вызнавая подробности работы тайного почтового сообщения между вами и Паскалем Мератом. После этого мне оставалось лишь должным образом упаковать и оформить посылку от его ведомства в вашу канцелярию. Пометки "высшая секретность" и "только для королевского пользования" сделали свое дело.

— Позвольте, что же вы, послали почтой себя?

— Да, — ответил Тобиус. — А точнее, свою книгу заклинаний. Видите ли, я обладаю некоторым количеством утраченных знаний, которые помогли мне, например, создать небольшое потайное измерение внутри моей собственной книги заклинаний. Я пользуюсь им постоянно и даже помещаю туда живых людей по мере необходимости. Оно работает на сплошных парадоксах, но работает. Находясь внутри, я и перебрался во дворец, а с наступлением ночи вернулся в нашу реальность. Труднее всего было точно отсчитать время, ибо выглянуть из книги одним глазком я не мог. Ну, а выбравшись, без труда углубился в систему потайных ходов, в которой обосновались риденские волшебники, скрытно следившие за безопасностью дворца. Обезвредив их, я смог свободно передвигаться по королевским покоям и устранил лишних свидетелей, чтобы нам никто не мешал.

Король долго молчал, переваривая услышанное, пока наконец ему не пришла мысль:

— Постойте-ка, но ведь для того, чтобы отослать мне книгу, вы должны были попасть в обитель Мератов, там все зачарованные печати, да и эту, так называемую биометрику никто не отмен… ох, Мераты у вас?

— Я захватил их прошлой ночью. Вы знали, что между Паскалем и Беатрис Мератами была длительная инцестуальная связь? Когда я явился в их спальню ночью, они совокуплялись, чем несколько меня удивили.

— Увы, среди дворян такое не редкость. Запретное всегда желанно, а они делили ложе со времен нахождения в материнской утробе, так что мне не было резона лезть в это дело, покуда моя разведка находилась в умелых руках.

— Понимаю.

— А они… уже мертвы?

— Нет, — ответил Тобиус, — они живы. И будут оставаться живыми еще очень долго. По сути, я вообще не собираюсь их убивать.

— Надо же, мне показалось, что случившееся с несчастной… этой…

— Райлой Балекас.

— Да, мне показалось, то, что сделали с ней неугомонные двойняшки, вас огорчило.

— Когда обнаружил Райлу, я, наверное, едва не сошел с ума от ужаса и боли. Она некоторым образом мне дорога, и то, как с ней поступили… уверяю, они заплатят сполна.

— Верю, верю…

— Что же до вас, экселлент, то тут я еще не решил. Мне непонятны ваши мотивы.

— Хотите знать, зачем мне война?

— Вы говорили, что война — это ход банкрота.

— И не отказываюсь от своих слов. Казна Архаддира не исхудала, ибо недаром меня считают самым богатым человеком в Вестеррайхе, денежки я считать и беречь умею.

— Тогда зачем вы устроили все это?

— Ну, — Маэкарн шмыгнул носом, — тут дело скорее семейное, нежели политическое. Видите ли, мэтр, у меня есть два замечательных сына. Но только одно королевство. Но два сына. Но одно королевство. Улавливаете мысль?

— Вы боитесь, что Брудас пойдет против Церцериона, когда настанет время делить наследство.

— Я не просто боюсь, я в ужасе от самой мысли! Оба моих мальчика умны, сильны и амбициозны, и как только я умру, дворянство разделится на две половины, дабы стравить их друг с другом. Мой отец передал мне страну на грани гражданской войны, которая все же случилась и в которой я все же победил. Архаддир моим потом и кровью пришел к процветанию, я не могу позволить ему погибнуть вместе со мной. Наследие, мэтр Тобиус, именно наследие определяет место человека в истории.

— И поэтому вы решили вот так вот взять и завоевать для Брудаса отдельную страну, дабы ему не было обидно и они с братом жили в мире.

— Да, именно так. Не мог я противиться воле отцовского сердца, не мог…

— Значит, — свистящим шепотом заключил волшебник, — ради того, чтобы ваши сыновья не разругались, вот-вот начнется война, в которой погибнут, быть может, тысячи, если не десятки тысяч чужих сыновей, а также братьев и отцов? Я верно понимаю?

— Да, звучит и выглядит паршиво… паршиво оно и есть, но поймите и вы меня, я — отец, а еще я — король. Будучи политиком, ты волей-неволей учишься принимать тяжелейшие, а порой и просто страшные решения. Это отдаляет тебя от обычных норм и понятий человечности…

— Я знаю многое о потере человечности, поверьте.

— Верю.

— А что ваш союзник, король Радован, он понимает, что творит?

— Понимает ли? — усмехнулся Маэкарн Зельцбург. — Разумеется. Он искусно нагнетал напряжение в своей стране, готовил войска к завоеваниям. Авангардом его наступательной операции будут полки ильжберитских фанатиков, которые уже давно и упорно тренируются в своей провинции, наращивают потенциал в живой силе и вооружаются тем, что он им поставляет. Радован молод, умен, дерзок и амбициозен, он жаждет построить ни много, ни мало, свою империю.

— А ваши планы на будущее Марахога ему известны?

— Думаю, он догадывается о моих планах, как я догадываюсь о его. В итоге преуспеет тот, на чьей стороне окажется наш третий, м-м… соучастник.

— Шивариус.

— Да, Второй Учитель. Я уверен, что и Радован Багряный надеется перетянуть на себя благосклонность великого ренегата, и до последнего времени мне хотелось иметь на руках козырь в виде черновика и шкатулки, но, видно, не судьба. Да и сама моя жизнь уже ничего не значит, так что…

— Ваша смерть остановит военную машину?

— Что? Нет, конечно! — рассмеялся король. — Я так разогнал экономику, готовясь к войне, что даже моя казна опустеет наполовину, если все сейчас отменить! Нет! Генералы знают, что должны делать, дворянство жаждет битвы, а мои сыновья достойно закончат начатое мною дело. Церцерион завоюет для младшего брата страну, и вместе они будут решать будущее Вестеррайха. Мои мальчики любят друг друга настоящей братской любовью, и, достойно обеспечив каждого из них, я спасу свой дом от разорения.

— Ценой гибели других.

— За все надо платить, порой — очень щедро. Но оно того стоит.

— Почему именно меня вы решили использовать для устранения Дегерока?

— Глупый вопрос! Уже не раз было сказано, вы — непредсказуемый знаменатель, мэтр. Само ваше присутствие здесь говорит о том, что вы способны почти на что угодно! Задача по устранению помехи в виде Мистакора была невыполнима, но я пообещал Второму Учителю, что окажу ему помощь, и ваша непредсказуемость мне в этом помогла.

— Шивариус знал, что я работаю на вас?

— Боже, нет, конечно! Если бы он узнал, где вы, то немедля сам бы явился, чтобы вас схватить и выбить из вас книгу со шкатулкой, а мне бы не поздоровилось за укрывательство. Я решил пройтись по грани и не прогадал.

Тобиус некоторое время помолчал, обдумывая услышанное.

— Экселлент, прежде чем я окончательно уверюсь в том, что вы такое же чудовище, как Шивариус Многогранник, ответьте честно, вы не сомневаетесь в своих решениях? Вы не жалеете о содеянном?

— Нет, — твердо ответствовал король и зажмурился, готовясь принять смерть.

— Совсем?

— Нет!

— Совершенно?

— Говорю же: нет! Нет, нет и нет! Тысячу раз нет! Я делал то, что нужно ради своей семьи, и я не жалею об этом!

Внезапно сильный порыв ветра распахнул двери на веранду, и сквозь них в кабинет проник скудный свет месяца, который сверкнул на хищном лезвии штакхорна в руке серого мага.

— Мне не нужно было тысячи "нет", - глухо произнес Тобиус, пряча топор под плащ, — в принципе, хватило бы и восьми. Желаю вам долгой жизни, экселлент, прощайте.

Ночной визитер вышел в сад, а король, словно громом ударенный остался сидеть, но потом все же вскочил и, перевернув кресло, ринулся следом.

— Постойте! Вы что, не убьете меня?!

— Убью? — Волшебник обернулся, и его страшные глаза полыхнули особенно ярко. — Зачем мне вас убивать? Смерть, экселлент, это не наказание, а побег от наказания. Вы дрянной человек, прогнивший изнутри, и я верю, что всю оставшуюся жизнь вы будете вкушать горькие плоды своих дел. Уж поверьте, я сам дрянной человек и я знаю, о чем говорю. Живите дальше и страдайте так, как страдаю я, или как безвинно страдала Райла Балекас. Я не буду настолько милосерден, чтобы вас убивать.

Тобиус бесшумно вознесся в высь ночных небес и растворился на фоне звезд, оставив короля на грешной земле в полнейшем одиночестве, растерянного и не верящего в реальность происшедшего.

Пошатываясь на неверных ногах, Маэкарн вернулся в свой рабочий кабинет, закрыл двери, нашел волшебный подсвечник и мысленно приказал ему светить постоянно. Пошарив в потайном отделении, он изъял оттуда бутыль водки и хорошо к ней приложился, после чего, изрядно повеселев, зашаркал обратно в опочивальню. Он шел и думал, шел и посмеивался, шел и строил планы, шел и прокручивал в голове пережитое приключение

Да, ведь именно это и есть приключение, когда смерть, уже казавшаяся неминуемой, все-таки минует, и ты остаешься жив! В его, Маэкарна, жизни было крайне мало приключений, здоровье не располагало к лишнему риску, а вот теперь, под старость лет… Правда, что-то не давало королю покоя, что-то шевелилось у него в голове упрямым червячком сомнений. Все-таки Маэкарн Зельцбург был чрезвычайно умным человеком, который уделял огромнейшее внимание деталям и оговоркам. Вот и теперь он думал над словами, сказанными ривом: "Мне не нужно было тысячи "нет", в принципе хватило бы и восьми". Почему восьми? Что для Тобиуса Моли значила эта цифра? А что она значила для самого Маэкарна?

Король шел по своему дворцу и думал, что восемь — для него это… это… восемь — это… Он вдруг замер, и неяркий свет одинокой свечки еще сильнее исказил гримасу ужаса, застывшую на и без того некрасивом лице. Затем он бросился бежать так быстро, как не бегал и в годы своей юности. Король бежал, издавая протяжный, неиссякаемый вой ужаса и обреченности, которого никто не слышал. Он ворвался в свою опочивальню и бросился к ложу лишь только для того, чтобы обнаружить королеву Сельмару, мирно лежащую на своей половине… в то время как ее отрубленная голова лежала на подушке короля.

С воплем, переходящим в визг и рыдания, Маэкарн Пятый упал на колени, а потом просто завалился набок и судорожно задергался в конвульсиях, ибо у него было двое возлюбленных сыновей, пятеро возлюбленных дочерей и одна возлюбленная жена.

Было.

ЭПИЛОГ

Кто-то насвистывал приятную легкомысленную мелодию, быструю и свежую, как бег проснувшегося весеннего ручейка. Паскалю было приятно ее слушать, хотя она все настойчивее тянула его из объятий сна туда, куда он возвращаться не хотел. Что именно пугало его, он пока что не вспомнил, но твердо знал — там, вне сонной неги, что-то пошло не так.

Переливчатая мелодия все-таки выманила его, и все сразу стало плохо.

Воздух, едва-едва могший покинуть глотку, вместо крика превращался в тихий жалобный стон, не выражавший и крупицы той боли, что терзала мужчину, того ужаса, который грыз его потроха. Боль была столь сильна и всеобъемлюща, что если бы не магия, он бы уже давно умер, но нет, так легко изверг отпускать не желал. Берясь за нож, он предупредил, что наказание продлится долго, и им с сестрой придется оставаться в живых до самого конца.

Было темно, лишь несколько красных огоньков, паривших наверху, освещали ровный каменный потолок, серые каменные стены и очень редко являли очертания черного человека, изверга, затеявшего эту пытку.

Он повернулся, мигнули огненно-золотые глаза, и веселый свист оборвался.

— С возвращением, монсеньор. Надеюсь, вы успели перевести дух?

Мерат захрипел. Черный человек приблизился и склонился над прикованной к каменному столу жертвой.

— Смерти…

— Не надо молить о милосердии, — ответил изверг, — у меня его нет для вас. Для других людей есть, а для вас нет. Смотрите веселее, монсеньор, вырезать кости из ваших ног я уже закончил, скоро мы перейдем к рукам.

Мерат застонал, и из его глаз покатились слезы.

— Не беспокойтесь за свою жизнь, монсеньор, я тщательно слежу за состоянием органов, за кровеносной системой и не дам вам умереть. Самым сложным будет — разделить и вынуть череп, так чтобы не убить мозг, чтобы вы оставались в сознании и все чувствовали. Казалось бы, это просто невозможно, но ведь с мадемуазель Беатрис все получилось, верно? Посмотрите, она жива и даже может наблюдать, как я работаю над вами.

Мерат, из которого одну за другой вытаскивали кости, зарыдал горше, вспомнив об участи сестры. Он не хотел, не мог смотреть на тот бесформенный кожаный мешок, в котором теперь содержались ее внутренности. Тот живой и все чувствующий мешок, которому его самого уподобляли все сильнее с каждым часом этого прижизненного Пекла.

— Ну-ну, — строго укорил изверг, — не надо плакать, не надо чувствовать себя жертвой. Вы не заслуживаете сострадания и жалости, ибо пожинаете то, что сеяли, и жатва сия будет обильна. Как мне напомнили недавно, Молотодержец рек: "Судите их по делам их и воздавайте им по делам их", - но еще он сказал однажды: "Платите добром за добро, и добром же за зло, дабы зло само изжить из душ людских". Н-да, с последним вышла накладка, ведь я плачу вам злом за зло. — Глаза вспыхнули ярче, а потом сильно потускнели. — Все так запутанно и противоречиво в Писании… Меня удручает то, что я не настолько хороший человек, насколько хорошим хотел бы быть. Но меня радует то, что я намного лучше, чем мог бы быть, кабы не хотел быть более хорошим человеком.

— Умоляю…

— Вам не стоило вертеть мною как игрушкой в своих грязных делах. Вам не стоило обрекать на гибель Мистакор. И уж конечно вам не стоило пытать и насиловать дорогую мне женщину… да, совершенно определенно, не стоило вам этого делать. Когда я увидел, что вы натворили, первой мыслью было сжечь вас живьем. Второй — собственными зубами содрать плоть с ваших костей. Благо я не зверь какой, умею брать себя в руки и действовать обдуманно. Сначала пришлось отыскать де Рахальезу, этого великолепного мастера шпаги. Я раздробил ему кисти рук, чтобы он больше не являлся мастером чего бы то ни было, а потом вырвал глаза и язык, ибо он видел, но не сказал. Вы такой мягкости от меня не дождетесь. — Огненно-золотые глаза приблизились к самому лицу Паскаля Мерата, горячее дыхание коснулось его мокрой от пота и слез кожи. — Когда выну из вас череп, я вместе с сестрой уложу вас в специальный котел и начну сращивание тканей, сделаю единым целым, коим вы так отчаянно пытались стать всю жизнь, двумя разумами в одном куске плоти. Я пропитаю вас особыми заклинаниями и заставлю органику непрерывно обновляться, то бишь погибать и возрождаться вновь в нужном мне виде, дабы я смог собрать достаточно новых розовых мышц, нервных волокон, кожи, других органов. Я использую вашу органику как материал для восстановления ее тела. Эту будет превосходным примером высшей справедливости для всех. Правда, вам с сестрой будет больно, как будто вы попали в гномскую камнедробильную машину, но я с благодарностью приму эту жертву. И вот что еще, даже когда вы больше не будете мне нужны, я не позволю вам умереть. Нет, я замурую вход, спрячу все следы, чтобы никто не отыскал, и уйду навсегда. Вы же проведете здесь годы, будете "перемалываться" до тех пор, пока не забудете, кем вы были.

— Господи… Господи…

— Не надо поминать его всуе. Здесь и сейчас нет бога, нет спасения, нет милосердия. Есть только я, моя ненависть и ваше искупление. Продолжим, пожалуй, мне как раз приглянулся мизинец вашей левой руки.

Тобиус сидел на раскладной лесенке фургона, который цитаро отдали ему, смотрел, как играли с Лаухальгандой дети под моросным дождем, и курил трубку. Он делал глубокие затяжки и подолгу держал пряный горячий дым в легких, жмурясь от удовольствия. Мир пах осенней слякотью, лошадьми, табаком и жареными ежами. Кто-то пиликал на скрипке и пел.

— Здравствуй, Годявир.

— И ты будь здоров, Цагар, — флегматично ответил Тобиус цитару, присевшему рядом.

— Неспокойные времена настали, — без предисловий сказал Цагар, — война на западе, говорят, уже началась, король день ото дня становится все безумнее, и земли эти не ждет ничего хорошего. Аламут должен двигаться дальше.

— Понимаю, — кивнул Тобиус, который знал, что из-за него цитаро простояли на холме Силеи уже целую лишнюю неделю.

— Мы хотим знать, отправишься ли ты с нами в земли Шехвера и Димориса? Ты друг нам и очень полезный человек в аламуте, было бы хорошо…

— Нет, Цагар, не смогу.

Предводитель цитаро крякнул и поднялся.

— Аламут двинется завтра по предрассветным сумеркам. Если повезет, успеем выйти к шехверским границам до первого снега.

— Я уйду ночью, — кивнул Тобиус, — спасибо за все, что вы сделали для меня.

Цагар вроде как хотел что-то ответить, но передумал, опустил плечи и кивнул.

— Прощай, амаш Годявир, надеюсь, твоя дорога приведет тебя к счастью.

— Не приведет, друг Цагар. Но спасибо за твою доброту.

Цагар удалился, а маг, докурив и выбив трубку, вошел в фургон, где его ждала Райла Балекас. Она все еще не вставала, плохо шевелила конечностями и нуждалась в постоянном уходе, но при этом ее восстановленное тело казалось и было вполне здоровым, хоть и истощенным. Со дня своего пробуждения мечница не произнесла ни слова, вообще не издала ни звука, большую часть времени тихо лежала под цветастыми лоскутными одеялами и следила за Тобиусом. Когда он говорил с ней, Райла улыбалась, а порой протягивала руку, чтобы прикоснуться к его лицу, провести пальцами по выпиравшим скулам и истончившимся губам, погладить впалые щеки.

Волшебник точно знал, что со временем он вернет ей прежнюю силу, она вновь сможет ходить и даже держать в руках меч, но вот состояние разума женщины его сильно беспокоило. Следовало благодарить Господа-Кузнеца за то, что она вообще не превратилась в живой труп после пережитого, и все же…

Райла улыбнулась ему, и Тобиус, сев на край кровати, позволил погладить себя. Сам очень нежно и аккуратно провел левой рукой по ее белым волосам. Она поседела в пыточной камере, и пока что у магистра не хватало средств для восстановления прежней пигментации.

— Сегодня мы отправимся на запад. Буду нести тебя первое время, но скоро ты и сама сможешь ходить, не сомневайся. Нам понадобится твой клинок. Очень скоро понадобится.

Блестящий и мокрый от дождя Лаухальганда заскочил на порог, попрыгал немного, стряхивая капли, и вскоре уже оказался на кровати, нежно ластясь к Райле. Она всегда очень радовалась этому ушастому мячику и гладила его не менее ласково, чем Тобиуса. Видя это, маг попытался незаметно коснуться своего компаньона, но тот, почувствовав приближение руки, развернулся к ней ртом и предупреждающе клацнул зубами.

— Знаешь, Райла, я все-таки не могу перестать думать о том, — сказал Тобиус, благоразумно отдернув руку, — куда делась Шкатулка Откровений. Прости меня, что опять завожу этот разговор, он, наверное, заставляет тебя вспоминать не самые приятные вещи, но… возможно, от этого зависит судьба Вестеррайха. Ведь это тебе Октавиан поручил передать мне Шкатулку Откровений?

Кивок. Да, именно Райла Балекас должна была предоставить ему драгоценный артефакт, посланный покойным Осмольдом Дегероком, и Тобиус на первых порах радовался этим кивкам, которые как бы немного разгоняли его страхи по поводу рассудка Райлы, но потом он неизменно заходил в тупик.

— И куда же она делась, эта шкатулка?

Пожимание плечами. Сколько бы раз он ни пытался вызнать у Райлы хоть что-то о Шкатулке Откровений, все всегда заканчивалось безразличным пожиманием плечами.

Поняв, что больше от нее ничего не хотят, Райла всецело посвятила внимание Лаухальганде, а тот был и рад, громко мурчал и улыбался. Если подумать, то он с самой первой встречи питал к воительнице симпатию, даже лез под ноги тогда, в саду при покоях Хлои в Хосбранде. Лаухальганда чувствовал, что один из гвардейцев Радована — женщина, хотя Тобиус еще не догадывался об ее личности…

Подумав об этом и припомнив предшествовавшие события, серый магистр задохнулся на миг и вскочил.

— Вы издеваетесь?! Да не может быть!

Лаухальганда раздраженно зашипел.

— Не может быть, ахог подери!

Райла посмотрела на Тобиуса растерянно: я сделала что-то не так?

— Нет, ну каким же надо быть, чтобы столько злиться на меня из-за столь незначительной мелочи! Ты, брат, император всех невыносимых ворчунов Валемара! Подумаешь, безвинно обвинили его в шалостях с хрустальными фигурками!

— М-ря!

— А нечего жрать что попало! — взревел волшебник. — Выплюнь!

— Ф-ф-ф-ф-ф-р-я-я-я-я!

— Хорошо! Я извиняюсь, что заподозрил тебя в шалости, которой ты в кои-то веки не совершал! А теперь, пожалуйста, во имя всего, что может быть для тебя свято, маленький мучитель, выплюнь ее!

Лаухальганда плотно сжал губы и некоторое время не шевелился, всем своим видом показывая, что не намерен терпеть такого тона, но потом вдруг широко улыбнулся. Рот его раскрылся, растянулся и выплюнул в руки едва успевшего поймать Тобиуса Шкатулку Откровений, которую тогда, в Хосбранде, Райла принесла в покои волшебника и оставила там, которую Лаухальганда взял и проглотил по собственной прихоти, как часто с ним бывало, а потом умолчал об этом из-за пустяковой размолвки между ним и Тобиусом.

— Маленькое чудовище, — сипло проговорил маг, — через что мне пришлось пройти из-за тебя…

Лаухальганда одним протяжным мявком дал понять, что все злоключения волшебника случаются лишь по его, волшебника, вине, что он, Лаухальганда, никогда ни в чем не виноват.

Артефакт оказался тяжелым, а темный материал пирамидального корпуса, украшенного темно-синими сапфирами, испещренного магическими знаками, источал ощутимый холод. Шкатулка Откровений была водружена на небольшой стол, и некоторое время Тобиус просто стоял рядом, разглядывая это сокровище древности. Краем сознания он все же понимал, что Лаухальганда действительно ни в чем не виноват, что его путь в любом разе был бы проделан именно так, как это случилось, ибо он, Тобиус, позволял другим возлагать на него надежды, поручать ему важные дела. Он сам делал выбор, и он сам должен был нести ответ за это, не перекладывая вину ни на чьи плечи.

Едва сдерживая волнение, маг материализовал в левой руке черновик Джассара — массивный древний фолиант в твердой обложке из неизвестного белого материала, не то камня, не то кости. Стоило книге появиться рядом со Шкатулкой Откровений, как та ожила, цельный корпус раскрылся несколькими гибкими сегментами, выпуская изнутри десяток синих лучей, которые подхватили черновик и втянули его внутрь. Корпус шкатулки закрылся, и по магическим знакам начали носиться искры, ежесекундно вспыхивали сапфиры, то один, то другой, раздавалось тихое гудение. Наконец самый крупный самоцвет, вставленный в плоскую вершину усеченной пирамиды, вспыхнул, и над ним в воздухе появились строки безумно быстро сменявших друг дружку символов, и знакомых, и чуждых. Тобиус пытался разобрать хоть что-то, но лишь поплатился за это сильной резью в глазах.

Некоторое время знаки продолжали сменять друг дружку, процесс постепенно замедлялся, строчки укорачивались и выправлялись, знакомые литеры преобладали над неизвестными глифами и иероглифами, пока в конце концов над пирамидкой не возник мелко подрагивающий, словно от помех, световой текст. Это было нечто вроде стихов, причем составленных на совершенном понятном вестерринге:

В тот заветный день и час пробудится колосс, Когда избранный решать ответит на вопрос. В глубине сердечных мук обрящет он ответ, Либо правду породит рассудка чистый свет. Можно разумом объять саму вопроса суть, По стопам Непостижимых лишь осилив путь. В вековечной тьме глубин к корням припала тварь, Предвкушая чревом кровь, что льется на алтарь. Дабы стражей подчинить и отворить проход, За ключами отправляйся в мудрости оплот. Без ключей заветных в путь идти причины нет. Заплутавший в сих слогах забудет солнца свет. Мироздание накроет тьмы всевечной длань, Кровью дщерей и сынов ты ей заплатишь дань, Боле к сахарным устам устами не прильнуть, Коль указывать для мира ты берешься путь…

За последним понятным словом было еще несколько подрагивавших неизвестных знаков, и стоило Тобиусу дочитать нижнюю строку, как текст рассеялся, а черновик Джассара выплыл из раскрывшегося корпуса Шкатулки Откровений.

— И что, — прошептал серый магистр, опускаясь на колени с книгой в руках, — это все? Это все, что сокрыто в этой великой книге? Какой-то дурацкий стишок? Не великие утраченные знания самого Абсалона, не секрет непобедимого могущества, а какое-то дрянное послание?! Я что, ради сохранения вот этого, как какая-то жалкая крыса, живу в бегах вот уже сколько лет?! Я это должен был от Шивариуса уберечь?! Вот этого боятся высшие некроманты Черных Песков?! Да будь оно все про…

Нежные руки обхватили его шею сзади, и мягкие губы прижались к затылку. Райла Балекас впервые смогла сама покинуть постель и даже сделала несколько шагов.

Тобиус медленно прижал к своим губам ее ладонь, вдохнул ее запах, прикрыв глаза, поцеловал пальцы и тихо проговорил:

— Ничего. Мы живы, а значит, мы можем бороться. С великими тайнами древности или без них, мы, маленькие и немощные, все равно должны идти вперед. Спасибо, что не дала мне забыть об этом, Райла. Мы должны идти вперед, даже несмотря на то что впереди у нас война. Мотыльки — они же такие глупые существа, вечно путают свечу с солнцем и летят на огонь…

Декабрь 2014 — ноябрь 2015

Содержание

Пролог

Часть первая

Часть вторая

Эпилог

Сноски

1

Элборос — самая высокая гора в мире. – Здесь и далее примечания автора.

(обратно)

2

Шакалот — громадный зверь семейства псовых, имеет длинные ноги и густую гриву. Шерсть шакалотов всегда угольно-черная, за исключением красной полосы, тянущейся вдоль хребта от кончика носа до кончика хвоста.

(обратно)

3

Воспаленный ректальный сфинктер пожилого крота (гонг.).

(обратно)

4

Зловонная и скользкая кучка, наваленная подлым гоблином посреди пещеры (гонг.).

(обратно)

5

Крупное антропоморфное чудовище, обитающее в горах, очень жестокое и кровожадное. Обладает примитивным разумом, создает украшения из останков своих жертв.

(обратно)

6

Вид драконов, обитающих на северных островах, — огромные ящеры, покрытые белой костяной броней и дышащие потоками холода.

(обратно)

7

Вид бескрылых драконов, обитающий в подземельях, чьи представители прогрызают себе путь через любые породы, откладывают яйца внутри вулканов, а вместо огня изрыгают струи магмы.

(обратно)

8

Примерно 91 м.

(обратно)

9

Около 4,5 м.

(обратно)

10

Около 1,2 м.

(обратно)

11

Вместилище (обычно какой-нибудь компактный предмет) искусственного интеллекта, созданного магией.

(обратно)

12

Потомственная марахогская аристократия. Совет влиятельнейших саронов выбирает следующего короля после смерти предыдущего.

(обратно)

13

Диморисийское слово, обозначающее придворных скоморохов и уличных актеров комедийного жанра.

(обратно)

14

Справедливый Судья (гонг.).

(обратно)

15

Хиллфолкская ручная бомбарда, стреляет картечью, крупной картечью либо ядрышками величиной с небольшое яблоко, имеет широкий радиус поражения, но короткую дальность прицельной стрельбы.

(обратно)

16

Конец Света в представлении амлотиан.

(обратно)

17

Около тонны.

(обратно)

18

Одно из названий нуагримга.

(обратно)

19

Имеются в виду знамена, а на них геральдический знак династии Карапсуа — шакалот.

(обратно)

20

 Редкая разновидность опала, имеющая молочно-белый цвет с перламутровым блеском.

(обратно)

21

В заднице (далийск.).

(обратно)

22

Из задницы (далийск.).

(обратно)

23

Примерно 160 см.

(обратно)

24

Верхом на магических созданиях Тобиус ездил прекрасно.

(обратно)

25

Катормарский мор, пандемия смертельного заболевания, на развитой стадии которого тело больного покрывается обширными черными и желтушными пятнами.

(обратно)

26

Древний ритуал, полностью лишающий волшебника доступа к его Дару. В силу сложности и утраты некоторых элементов, восемь из десяти подвергаемых Полному Усмирению, как правило, лишаются признаков самодостаточной личности, превращаясь в существ без желаний и потребностей.

(обратно)

27

Редкое явление, возникающее между волшебниками-близнецами. Творя заклинания в резонансе, они способны многократно усиливать их эффективность (в случае боевой магии – разрушительную силу).

(обратно)

28

Она же "яга", старинный термин с расплывчатым понятием. Изначально — титул верховной ведьмы, королевы шабаша; затем, в культуре Шехвера и Димориса — просто наименование любой ведьмы; затем, благодаря фольклору, особое чудовище-людоед из сказок, похищающее и поедающее непослушных детей. Тобиус подразумевает именно изначальное значение термина.

(обратно)

29

Одна из разновидностей камбиона (человека с душой демона или демона с душой человека), зачатого потусторонними силами (как правило, языческими духами или божками) и выношенного смертной женщиной. Ведьмаки рождаются с сильным даром к интуитивной магии, обладают властью над силами дикой природы, нежитью и нечистью.

(обратно)

30

Маркитантки, следовавшие за наемными отрядами в качестве нонкомбатантов, прислуги, фуражиров и для увеселения солдат во время отдыха, часто занимались мародерством после боя, а поскольку это дело во все века было наказуемо, они подрезали юбки короче принятого, дабы смочь быстрее сбежать от возмездия, будучи застигнутыми на месте преступления. Отчасти именно из-за коротких юбок за маркитантками укрепилась репутация падших женщин, хотя большинство из них на самом деле промышляло проституцией среди солдат.

(обратно)

31

В агостар месяц 1629 года Этой Эпохи жители десятка деревень Касаманского маркизата в разгар страды покинули вдруг поля и отправились в ближайший лес валить деревья. Услышав об этом, их лорд пришел в ярость и отправил свою дружину, дабы та вернула простолюдинов за работу, чего не произошло, ибо людей оказалось слишком много и они постоянно возвращались на лесоповал. Через три дня в лесу разгорелся большой пожар, и огонь, подгоняемый сильным ветром, двинулся в сторону пахотных наделов, однако, натолкнувшись на широкую просеку, остановился и погиб. Если бы не заблаговременная вырубка, весь следующий год в тех землях властвовал бы голод. Прибывший позднее отряд Инвестигации, ведший поиск и отлов диких волшебников, ворожей и прочих подобных малефикарумов, вследствие упорного молчания местной черни в работе не преуспел.

(обратно)

32

Расшива — речное парусное судно, в основном плоскодонное.

(обратно)

33

Второе и более распространенное имя Копилки Добрых Киркарей

(обратно)

34

Около 2,5 м.

(обратно)

35

Магический жетон, выдающийся волшебнику, окончившему обучение в университете Мистакор, удостоверяет личность, а также подтверждает право практиковать магию на территории Архаддира и Вестеррайха.

(обратно)

36

Год окончания Третьей Войны Некромантов.

(обратно)

37

Так называемое братство некромантов Вестеррайха. Полуподпольная организация, члены которой ведут охоту на нежить, а также устраняют последствия пандемий, войн и иных причин возникновения беспокойных мертвецов. Статус организации вызывает много вопросов, некоторые служители Церкви сотрудничают с ней, другие желают ее полного искоренения.

(обратно)

38

Парфюм, благовония.

(обратно)

39

Небольшое парусное судно, пригодное для военного, транспортного или торгового использования, имеет две мачты, длинный бушприт, широкий нос и круглую корму. Использовался для прибрежного патрулирования, мог как ходить по морю, так и плавать по рекам.

(обратно)

40

Свежеватель, мясник (сарв.).

(обратно)

41

Девять с лишним метров.

(обратно)

42

Так в Вестеррайхе зовут саваха, или крокодила.

(обратно)

43

Монахи Ордена святого апостола Савла — известные мастера в охоте на инфернальных тварей, в первую очередь на демонов Пекла, лучшие экзорцисты и демоноборцы Церкви.

(обратно)

44

Расхожее выражение, означающее череду невезений, случившихся с короткими промежутками, либо невезучего человека.

(обратно)

45

"Одного поля ягоды".

(обратно)

46

Позже де Нардель пожалел о том своем высказывании, ибо патриотично настроенные горожане, "подогретые" деньгами людей из мэрии, долго и старательно учили драматурга любви к отчизне в целом и к ее славной столице в частности посредством кулаков и палок.

(обратно)

47

Чуть выше полутора метров.

(обратно)

48

Каменная порода, излучающая сильное антимагическое поле.

(обратно)

49

Она же кровавый мор. Заболевание крайней заразности, вызывающее появление на теле и внутри тела больного множества кровоточащих язв, кровавую рвоту, испражнение кровью, а также смерть. Считается, что было завезено в Вестеррайх, на Хвостовой архипелаг и Правое Крыло из Унгикании вместе с рабами еще в Гроганскую Эпоху, несколько вспышек имели место быть также в Индале и Ханду. Выживал только каждый десятый заболевший.

(обратно)

50

В странах восточного Вестеррайха оскорбительное слово, означающее мужчину-гомосексуалиста (часто торгующего телом). Публичное применение может расцениваться как оскорбление и служит поводом для дуэли.

(обратно)

51

Легкодоступная девушка, которая не зарабатывает на жизнь ремеслом куртизанки, но принимает небольшие подарки и любит веселую компанию. Термин — производное от имени Бимбетта, принадлежащего одной из кукол классического архаддирского уличного кукольного театра.

(обратно)

52

"Крепкий рог" в переводе с созеанского. Тяжелый боевой топор, некогда являвшийся одним из любимейших оружий ландскнехтов. Имеет особую форму лезвия, верхняя часть которого удлинена в виде искривленного клина и пригодна для нанесения сильных колющих ударов.

(обратно)

53

Квадратный каменный дом в три-четыре этажа, имеющий внутри стен маленький общий дворик со входами и лестницами во все квартиры. Обычно в домах-колодцах проживают либо снимают комнаты от десяти до двадцати семейств низкого и среднего достатка.

(обратно)

54

Сгусток магии, способный питать заклинание продолжительное время без участия волшебника. Читай — магический аккумулятор без материальной оболочки. На нынешнем уровне развития магии создание такого ядра может считаться признаком большого опыта и мастерства волшебника.

(обратно)

55

Примерно 25 м.

(обратно)

56

Трехметровой.

(обратно)

57

Оживленный волей некроманта "свежий" труп, неуязвимый для разложения и трупного окоченения. На первый взгляд, ничем не отличается от живого человека, кроме как неспособностью говорить.

(обратно)

58

Примерно 6 м.

(обратно)

59

 Около 90 м.

(обратно)

Оглавление

ПРОЛОГ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ЭПИЛОГ Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg