«Зона Посещения. Шифр отчуждения»

Зона Посещения. Шифр отчуждения (fb2) - Зона Посещения. Шифр отчуждения 1522K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Сергей Вольнов

Сергей Вольнов Зона Посещения. Шифр отчуждения

* * *

Издательство признательно Борису Натановичу Стругацкому за предоставленное разрешение использовать название серии «Сталкер», а также идеи и образы, воплощенные в произведении «Пикник на обочине» и сценарии к кинофильму А. Тарковского «Сталкер».

Братья Стругацкие — уникальное явление в нашей культуре. Это целый мир, оказавший влияние не только на литературу и искусство в целом, но и на повседневную жизнь. Мы говорим словами героев произведений Стругацких, придуманные ими неологизмы и понятия живут уже своей отдельной жизнью подобно фольклору или бродячим сюжетам.

* * *

Посвящается всем, кто видит сны о чем-то большем…

У слова «мечта» в русском языке нет родительного падежа во множественном числе. «Сбыча мечт» лишь суррогатный заменитель смысла. Быть может, потому что на самом деле настоящая сбывшаяся мечта может случаться только в единственном числе?..

Вполне закономерное и очевидное предположение

Вместо пролога

На небо я смотрю не часто. В основном для того, чтобы узнать, какие именно пакости и в каком объеме могут оттуда свалиться в ближайшее время.

Вот как сейчас. Там, сверху, в мрачной круговерти штормовых туч, образовался характерный просвет, круглая белая проплешина посреди бескрайнего темного океана. До боли знакомая «клякса»!

Я побежал быстрее.

Трава предательски скользила под подошвами. Не оступиться и не растянуться на ней — мне везло просто чудом!.. С враждебных небес обрушивалась влага, щедро барабаня по голове и плечам словно тяжелыми литыми гранулами. Периодически вверху не слабо вспыхивало, и вслед за молниеносной ослепляющей вспышкой грохотал взрывной гром. Этот сумасшедший грохот яростно сотрясал землю, а взбесившийся ветер наотмашь хлестал в лицо, бил по всему телу беспощадно, как будто стремился разорвать меня, разодрать на куски.

Поэтому неудивительно, что я старался двигаться как можно быстрее. Только пятки сверкали! В пределах возможностей собственной реакции, конечно, но скорость развил более чем приличную. Сумел разогнаться вопреки непогоде, вопреки зверской усталости… И выдерживал его, бешеный темп. Это мне позволило за сравнительно недолгий отрезок времени оставить позади солидную дистанцию.

Однако без толку. ОНО все равно неотступно гналось, приближалось сзади, настигало.

Я знал.

И ничего не мог поделать. Я не оглядывался, да и, если бы даже оглянулся, вряд ли смог бы увидеть нечто, теперь преследующее меня. То, что свалилось в пробел с неба. Ничегошеньки не разглядеть в этой истеричной кутерьме, в удушливом сумраке, перемешанном с дождевыми струйными россыпями. Рассчитывать приходилось исключительно на чуйку: что-то внутри меня уверенно, безапелляционно давало знать — ОНО там, за спиной.

Острого, выворачивающего кишки наизнанку ощущения того, что угроза вот-вот материализуется, еще не возникло. Но высверкнуло отчетливое понимание: несмотря на все мои старания, то, что за мною гонится, все ближе и ближе… И вслед за этой молнией осознания ужасающим громом меня заполнило страхом, что ОНО буквально повисло на хвосте!

Преследует упрямо, неотступно, а сражаться с ним бесполезно и бессмысленно…

Страх захлестывал, душил. Он обжигал изнутри, заставляя выжимать из тела последние капли энергии. Ни в коем случае не сбавлять обороты! У меня нет достойного оружия… нет ничего такого, чем можно дать отпор, хоть какой-нибудь ощутимый… Я могу только одно — ускоряться. Замедление темпа в прямом смысле означает смерть.

Ужас, пронизывающий насквозь!!!

ОНО не имеет никакого отношения к людям…

Преследующее меня чудовище гораздо опаснее обычной человеческой сущности. Против НЕГО я бессилен, мне совершенно нечего противопоставить настолько сокрушительной силище. Кажется, стоит ЕМУ нагнать — и хватит неуловимого мгновения, чтобы от меня не осталось и следочка на лике Вселенной… Поистине инфернальная жуть дышит мне злобой в затылок, вот-вот догонит и вцепится…

Но вдруг высверкнула новая молния осознания! Не от собственного ли страха я убегаю?!. То, что я вдруг ощутил, не выразить никакими словесными конструкциями. Это возможно лишь прочувствовать самому — инстинктивную мощь, которая пробуждается, когда возникает острейшая необходимость спасаться, выручать себя, отвоевать свое право на бытие и сознание… Хотя скорее это состояние можно было назвать не мощью, а волей. Волей к жизни. Именно она позволила и дальше мчаться, несмотря на запредельную усталость. Мгновение за мгновением избегая смертельного финала.

Пусть и не выиграть мне этого нечеловеческого забега, не победить в соревновании с настигающим страхом. Фактически я уже не сомневался, что обречен… но отрицал эту несомненность, прятал ее, лихорадочно засовывал в подсознание.

Потому что жить я обожаю. Не то слово! Жить я настолько люблю, что до последней капли сил буду бороться со страхом…

И все еще бегу. Значит, живу.

А воздух… стал невероятно свеж. Такого свежего в Зоне редко когда удается отведать. Почти никогда, если точно формулировать. Он был уже просторным, как сама свобода, и врывался в легкие словно живительное спасение. Воздух стал воистину прекрасен! Дождь беспощадно долбил по земле, по мне и по моему «сопернику», наверное, тоже… Водяные бомбы, как будто возникающие прямо из окружающего пространства, падали кучно и прицельно.

Гроза бушевала, разряды сверкали, сопровождаемые раскатами, неожиданно приглушенными… Молнии прочерчивали на небесном листе настолько яркие линии, что они просматривались даже сквозь облачную мглу, но звук этот пологом из туч начал фильтроваться; облачность не пропускала его в полном объеме, задерживая там, где-то в недостижимой выси, придерживая, не позволяя лавиной обрушиваться сюда, вниз… А я все отдал бы, чтоб сейчас оказаться на воле! Взлететь высоко-высоко и обрести свободу полета… Но я-то бегу по земле, к несчастью, и за мной по-прежнему гонится ОНО.

Проскочил полосу кустарника, и ветки, одетые в листья, обремененные водой, отхлестали меня по бедрам. Дальше немножко чистого пространства… Молния шваркнула оземь в нескольких шагах от меня! Глаза залил ослепляющий свет, от неожиданности я метнулся в сторону, оступился и начал падать… Колокольным звоном разразилось в ушах, я ощутил вибрацию, волнами пронзающую тело. Небесное электричество захлестнуло падающего меня… И вот, кажется, я уже распростерт на земле, вдавлен в мокрое грязное месиво. Сознание меркло, а тяжелые струи все валились и валились с неба, и я тонул, захлестываемый леденящими потоками…

Но не позволил разуму угаснуть совсем. Все же поднялся и шагнул вперед… Смертельная угроза никуда не делась, наоборот, вот-вот дотянется. Место, куда шарахнул разряд, было сожжено. Напрочь выгорела трава, спеклась почва; остались сажа и дым, в смешении с дождевой водой они превращались в грязный туман.

Жить!!!

Мой спасительный марафон нельзя прерывать. Я бросился дальше. Прямо по курсу маячили деревья. Стоит надеяться, что лес как-то поможет, хотя под кронами однозначно еще большая темень… Там я даже в паре шагов от себя мало что разгляжу. Здесь есть хоть какой-то свет, с неба просочившийся…

Насчет темноты я оказался прав. Обзор чуть дальше вытянутой руки.

Ворвавшись в лес, очутился я как будто в закрытой душевой кабине с перегоревшей подсветкой, да еще и пол в ней усеян обломками ветвей и камнями… Но я продолжал ломиться во тьму. Шанс кувыркнуться и сломать шею стал еще выше, чем на открытой местности. А деваться некуда, остановиться означало обречь себя на поражение…

Я в прямом смысле ощутил себя слепцом на краю пропасти. Что и было недалеко от истины. Из-за обескураживающей незрячести я терялся еще и внутри. Даже не понимая уже, преследует меня ОНО или больше нет. И только всепоглощающее желание выжить неистово подхлестывало, насильно принуждало: продолжай движение!..

Вот перепрыгиваю толстую ветвь-шлагбаум, лежащую поперек между двумя древесными стволами. Перескакиваю через заполненную водой яму, края которой превратились в жижу. Мимо раскоряченного старого пня, расположившегося на платформе из собственных корней, словно паук на паутине. Вода нещадно затекает во все щели этого напоминания о дереве, пробирается глубже и глубже, неся сырость и гниение… Потом встречается еще несколько схожих пней. Хорошо хоть, не полетел кубарем, споткнувшись об один из таких.

Затем вниз по склону. Адский спринт по прямой, пекущая геенна в легких… Стоп!!! Все, дальше бежать нельзя. Откуда я это знаю?!

Знаю, потому что доверяю чуйке.

Проскочив за считаные секунды несколько десятков метров, показавшиеся бесконечно долгими, я резко встал, как об стену ударенный, почуяв и затормозив. Здесь, на расчищенной полянке, стояла с виду давно заброшенная, но более-менее сохранившая форму хижина. По крайней мере снаружи сооружение выглядело ею.

Ну, хоть так. Только что я как сумасшедший рвал когти вниз по наклонной, перепрыгивая ямы и поваленные деревья, едва ли не кувыркаясь, спасаясь от бесконечного ливня и густого сумрака, в котором таился преследующий меня ужасный монстр, а теперь замер недвижимо… Внезапно обнаруженная постройка. Сделанная человеческими руками.

Возможное укрытие?..

Хлипкий заборчик давно повален. Перед входом валяется разного рода хлам: покореженные железные листы, всяческая труха, какие-то невразумительные обломки… Синоним выбора — решение! Старт, и мощным спуртом я преодолеваю разделяющее меня и хижину расстояние, с разгону врезаюсь плечом во входную дверь.

Только сейчас меня прошибает отчетливая мысль: это же выдаст мое присутствие преследователю! Но тотчас появляется другая, пытающаяся логически обосновать: глядя с другой стороны, дверь могла быть выломана уже давно.

Я не сдерживал силу удара и провалился внутрь вместе с полотном двери, не слабо приложившись о прелые доски… Перестарался, хлипкая створка вывалилась бы просто от уверенного нажатия на нее.

Внутри помещения никого живого не чуется. Вроде как сверху еще и подобие второго этажа или чердака… Третья по очередности четкая мысль, посетившая меня: лестница, ведущая туда, уцелела? Практически на ощупь я продвинулся в глубь постройки. Что-то обязательно должно быть такое, чем можно воспользоваться… Все-таки есть шанс, что в каком-нибудь уголочке дожидается меня та самая спасительная веревочка, путеводная нить, за которую я обязательно ухвачусь… Только бы…

Кошмар властно заполнял, засасывал в себя, стремясь поглотить без остатка. Появился отвратительнейший, сводящий скулы и выворачивающий кишки скрип, казалось, исходящий одновременно со всех сторон. Меня затрясло, четкие мысли испуганно улетучились, измученный мозг отказывался что-либо воспринимать и переваривать, ноги сковало судорогой, по спине волной покатился ледяной озноб…

ОНО здесь.

Я больше не могу никуда убежать, шевелиться бесполезно. Неотвратимость придвинулась вплотную, близится конец. Все? Я почувствовал, что проваливаюсь куда-то… Окончательно теряю и без того мутное и зыбкое сознание…

Но страх преследует меня и там, в глубинах под…

Вот с этим обескураживающим пониманием, что от НЕГО никуда не деться, потому что враг внутри, а не снаружи, я и просыпаюсь.

Поэтому неудивительно, что первые минуты бодрствования убийственно-леденящее послевкусие сна наполняет меня мерзкой горечью. Но свет начинающегося дня с каждым мгновением приобретает все больше власти над мраком, оттесняет его теплыми лучами, дарующими жизнь.

Надолго ли?..

Отправление. Рекрут

В «Апокалипсисе» не рассказано о конце света. Там говорится, что старое уйдет, и наступит что-то другое…

Абсолютно достоверный факт

Тонкий прерывистый писк сверлит уши. Этот тревожный звук сообщает, что где-то поблизости от меня находится взрывоопасное вещество.

Таким образом сработав, меня предупреждает химический улавливатель, который дед назвал миноискателем. К счастью, гаджет этот достаточно продвинутый и чувствительный, насколько я понимаю. Высоки шансы, что предостережет еще до того, как я подойду вплотную к источнику потенциального взрыва или извержения.

Надеюсь, он загодя, как минимум за несколько метров, просигналит. Поэтому я могу успеть шагнуть не только назад, но и вперед или в сторону, не рискуя сразу же подорваться. Тем самым получив возможность «нащупать» безопасную тропу. Ведь навыки сапера среди моих умений пока не значатся, точно, и обезвредить заряд, преградивший путь, я никак не сумею. Следовательно, остается лишь искать траекторию, уводящую в обход.

Да уж, без этого замечательного устройства я срезался бы в самом начале пути, и — все, приплыл. Очень скоро выясняется, что участок передо мной просто-напросто усеян минами! Местами смертоносные «подарочки» располагались целыми россыпями, вынуждая меня подолгу пятиться, петлять и вихлять, чтобы определить «чистый» маршрут.

За час я преодолел не больше сотни метров по прямой, хотя шагов сделал не меньше пятисот… А если бы не продвинутый искатель, то и десятка метров не преодолеть! Какая-нибудь из коварных ловушек сработала бы, взрыв — и моя ходка на этом закончена, пошел вон из этого бренного мирочка. Не обратно, «домой», а во всех смыслах вон.

Однако я все еще здесь, спасибо улавливателю. Эх, конечно, еще бы сканер какой-нибудь заиметь, размечтался я… Чтоб по ходу тоже не молчал, срабатывая и предупреждая не о химических искажениях, а о физических… э-э… локальных изменениях пространства, скажем так.

Вокруг меня же явно не парк культуры и отдыха, и пусть наибольшую текущую угрозу пока что представляют заряды, наставленные людьми, мне надо будет научиться не забывать о том, что главная опасность исходит от сюрпризов нечеловеческих.

Хотя один раз я определил искажение самостоятельно, вовремя распознал… Мне удалось заметить, и это замечательно! В любом случае сканеры энергий навряд ли всевидящи, увы. Иначе, насколько я могу представить, люди могли бы по отчужденной территории прогуливаться, как по бульвару. Полагаясь исключительно на всяческие мудреные датчики, способные дистанционно определить абсолютно все ненормально-измененное и обрисовать характеристики, параметры, контуры.

Но, насколько я понимаю, так запросто не получалось, не получается и скорей всего точно не будет получаться.

На то и Отчуждение. Выходит, недаром же его всячески забросили и настолько тщательно забыли…

Дождь усиливается. Ветер порывисто хлещет. Свод неба не просто замутнен, а омрачен в прямом смысле слова. Внезапные нападки воздушных ударов приминают высокие стебли травы, заставляют меня зябнуть и покрываться ознобными мурашками. Видимость хреновейшая, окружающий мир тонет в грязном сумраке. Вода пробралась под одежду, стекает по лицу, пропитала волосы.

Бреду я словно во сне, мало что перед собой различая глазами. Меня даже совершенно не удивляет, что прокладываю тропу через настоящее минное поле. Вот, значит, куда меня вывел и направил дедуля, с которым я познакомился в лесной дереву… Стоп!

«А может, в натуре и нет здесь никакого минного поля?!!»

Это допущение, отвратное до невозможности, вспыхнуло в мыслях и вынудило меня резко остановиться. А ведь и вправду, как проверить, действительно ли является реакцией на взрывчатку писк, о значении которого я знаю лишь со слов деда? Может, сия коробочка, которую я получил от него, на самом деле никакой и не миноискатель, а всего лишь игрушка… Я-то ему как бы поверил на слово. Не испытав на практике, действительно ли взрывоопасное вещество имеется в том направлении, куда пресловутый «улавливатель» советует не ходить… Понятное дело, кому ж захочется проверять ценой жизни в случае реального наличия!

А соблазн уже шипит, коварной змейкой выползая откуда-то из дальних уголков сознания, шепчет и подзуживает… До чего же верно заметил классик Стивен Кинг: «В нашей душе есть что-то такое, что непреодолимо влечет нас к безумию». Но я не поддался невольному желанию ринуться вперед сквозь дождь, не разбирая дороги и не обращая внимания на писк, о котором мне было сказано, что предупреждающий, дескать.

Отправившись дальше, я двигаюсь неторопливо, мысленно твердя прописную истину, что разумный человек сохраняет власть над собой, не переходя неких границ самоконтроля, и этим отличается от животных, ибо неподвластен инстинктам и секундным порывам… Вообще-то не все так уж однозначно с этим утверждением, но сейчас мне лучше верить и не сомневаться в правоте.

Для здоровья полезней наверняка.

К тому же факт: фантасмагорический монстр, которого совсем недавно на моих глазах замочил дедуля, по сути, был до ужаса натурален. В этом я не сомневаюсь. Значит, есть здравые основания полагать, что и опасность, о которой предупреждает назойливый писк, реальна.

Попал так попал…

Вот и крадусь я под дождем, вымотанный, уставший до жути, переполненный сомнениями и страхами, в какой-то окружающей среде, совершенно чуждой моей нормальной жизни… И вдруг, на очередном шаге, испытываю безумное желание оказаться дома! А все те будоражащие воображение сны, все мучительные вопросы, все искомые ответы, так и не найденные, кажутся уже совершенно несущественными.

Я отчаянно хочу в душ, под горячие, а не ледяные струи воды! Хочу к девушке, хочу к лучшему другу, хочу гулять по ночному городу, а не таскаться по мрачной грязище… Проголодался я зверски, когда вернусь, первым делом налопаюсь до отвала… Но окруживший меня и заключивший в плотные объятия дождь заглушает ностальгические мысли и сожалеющие переживания. Мне остается только одно.

Идти вперед. Обратного пути нет… Потому что не для того я стремился вырваться из привычного, нормального мира, чтобы на первых шагах трусливо поджать хвост и улепетнуть.

Я — выходец, а не трусливый возвращенец. Надеюсь.

Впрочем, иду-то уже по эту сторону, и вернуться вряд ли удалось бы при всей отчаянности желания.

Мой путь лишь начинается, до цели идти и идти. Пусть конца-краю дороги, осуществленной мечты пока не видать, но когда-то же сбудется она? И если цель окажется правильно выбранной, только тогда я смогу вернуться домой. А правильное ли решение принято, зависит только от меня… Или нет?

Я останавливаюсь и вслушиваюсь.

Точно, больше не пищит. Видать, минное поле позади. Вроде как испытываю облегчение, но… чего ожидать теперь? Сил едва хватает на то, чтобы передвигать ноги. А если сейчас мне наперерез выскочит нечто ужасное… Вроде чудища, встреченного раньше, еще по ту сторону, до прохождения точки невозврата, пока обратный путь не был отрезан… Я тогда хоть и начал уже погружаться за пределы обычной среды обитания, однако не занырнул «с головой».

В общем, если сейчас выскочит монстр, мне амба. Героический квест накроется медным тазом, едва начавшись. Крышка, короче. Можно еще много подходящих выражений вспомнить, а сил… нет. Силенки почти иссякли, печально, ан факт.

Потому пользуюсь возможностью отдохнуть, расслабленно стою и осматриваюсь.

Через некоторое время соображаю, что припомнил пейзаж. Точно-точно, в этих «декорациях» разворачивался сюжет самого первого моего зовущего сна. Начального из цепочки тех неимоверных видений, что подвигли меня броситься к черту на кулички в самоубийственном стремлении спасти мир от страшной угрозы.

А затем, вдруг получится успешно, в награду — вернуться к нормальному существованию. Избавившись от распирающего страха, переполнившего меня, как паром заполняется котел… Выпускать пар, не взорваться можно было только так, не иначе.

Отправившись в путь.

Отыскать выпускной клапан я могу лишь здесь. Если повезет.

Сказанул бы мне кто-нибудь в свое время, что я однажды попрусь в герои-волонтеры, исполненный дурацкого «киношно-книжного» намерения «спасать мир» свой, — долго бы я смеялся и крутил у виска пальцем…

Поднимаю глаза и смотрю вверх. Затеплилась призрачная надежда отыскать там просвет… Но его нет и в помине. Бугристые валуны туч загромоздили обзор, небо продолжает нескончаемую борьбу с землей, кипит и бурлит. Я перевожу взгляд ниже и трогаюсь с места, продолжив путь.

Вхожу в лес и словно бы окунаюсь в непроглядный, вязкий омут… Под кронами свет отсутствует по умолчанию, различаются только оттенки темноты. Но мое зрение ухитряется эти нюансы распознавать, и потому я как-то продвигаюсь вперед.

Бреду, раздвигая ветки руками. Сверху продолжает падать вода, капли сыплются и сыплются, древесные сплетения над головой несколько приглушают громовой грохот, но совсем отсечь его не могут… Я промок и утомлен в квадрате, если не в кубе. Всю энергию затрачиваю на то, чтобы идти, не остается ни капельки ее на мысли, страхи и прочее… Связных умозаключений нет вообще, если какая-либо мыслишка и поднимается вяло из темнотищи, воцарившейся в сознании, она сразу же ускользает от понимания.

Отчетливо понимаю лишь одно. Надо механически, «на автомате» шагать. Преодолеть как можно большее расстояние, разыскать годное укрытие от нескончаемого ливня и в нем переждать ночь. Иначе — разве что упасть, залечь в мягчайшую грязь, услужливо приготовленную водой из почвы, и кануть в забвение. Навсегда-

Странно, но я ухитряюсь не сбиваться с того маршрута, который уже прошел во сне. Притом что передвигаюсь почти неосознанно, лишь бы не стоять и не упасть. Если даже сбиваюсь с траектории, то все равно возвращаюсь на пройденную тропу — узнаю по деталям и запомнившимся ориентирам.

Что ж, вдруг так же будет случаться и дальше, и я, наверное, таки притащусь к тому строению, в котором пытался спрятаться от яростно гнавшейся за мной смертельной угрозы. Убегал в точно такой же ночи, залитой ливнем… Наверное, это продолжается все тот же сон, который мне опять привиделся, только с некоторыми изменениями.

Главное, дожить до пробуждения?..

Где-то справа, сбоку от меня внезапно вырастает тень. Выше моего роста, формой похожа на перевернутую толстым концом вверх кеглю — это все, что я успеваю определить. Она отрывается от земли и летит в мою сторону! Оказывается, я недооценил возможности своего организма. Сил хватает на то, чтобы отскочить в сторону, и тень обрушивается туда, где я только что находился.

О-о-о, сил хватает даже на то, чтобы вскинуть полученную у деда винтовку и выстрелить! Выстрел превосходит по громкости шум дождя, перекрывает грозовой раскат, на кончике ствола распускается огненный цветок, а после этого вырастает что-то вроде снопа искр, отскочившего от тени — подобно тому, как отлетают схожие искры от препятствий в играх с низкой разрушаемостью окружения.

Но кеглеобразную тварь остановить пока не удается. Она снова бросается в мою сторону, и единственное, что мне дано, это успеть еще раз выстрелить. Я успеваю, и в самый последний момент…

Создание валится наземь, но не замирает, а извивается, бьется в конвульсиях. Я вспоминаю, что у меня есть фонарик, достаю его, подсвечиваю и как могу пытаюсь вглядеться в чудище. Похоже на длинный, очень толстый шланг, раздутый с одного конца. И живой… На самом деле тварь эта, похоже, видоизмененная змея. Вся она покрыта чешуйками, на них блестят капли дождя.

Я вижу место, куда угодила первая пуля, — небольшая ямочка, от которой в сторону отходит борозда. Чиркнуло по чешуе… Но вторая пуля вошла точно в глазницу и поразила содержимое головы. Поэтому змеюге дергаться осталось скорее всего совсем недолго.

Вот ведь подфартило так подфартило!

Тут я соображаю, что зажженный свет может привлечь других монстров, и поспешно выключаю фонарик. Чтобы увеличить шансы на выживание, придется учиться сначала быстро продумывать и мгновенно просчитывать варианты развития событий после каждого поступка.

Тварюга фактически целиком защищена броней, и пристрелить ее у меня не было возможности. По крайней мере с тем нехитрым арсеналом, которым я располагаю. Я остался жив благодаря невероятной случайности. Инстинктивно, не думая, не целясь, выстрелил второй раз, когда от конца — совсем не счастливого — меня отделяли доли секунды. Не оцепенел от страха, а сражался до последнего.

Вдруг я не так уж бесперспективно слаб? И не зря приперся в Отчуждение…

Я благодарю винтовку, которую с этого момента по праву могу считать своим оружием. Она меня не просто не подвела. В данном случае сыграла решающую роль… Определила результат поединка.

Во всяком случае, какое-то время я думал, что «до последнего». Но очень скоро понял, что в Отчуждении не стоит говорить о чем-либо «последний».

Правильнее использовать слово «крайний»…

Винтовке я отдаю должное мысленно, сил шевелить губами решительно не осталось. Беззвучно благодарю, хотя очень горячо. От всей души. Вылети пуля как-то не так, наносекундой раньше или позже, и результат стремительной схватки мог сложиться далеко не в мою пользу. А ведь если бы оружие имело больший вес, возможно, мне потребовалось бы приложить иное усилие и увеличить затраты времени, чтобы его вскинуть, или спусковой крючок чуть более туго поддавался бы нажатию… Выстрел не свершился бы в единственно нужный момент.

Но подарок старика оказался фактором, идеально разрулившим проблему. Закономерно, если именно с этой минуты между мной и черной, видавшей виды «Рысью» возникнет особая связь, способствующая выживанию в дальнейшем…

О том, каким сложится будущее, пока что лучше и не думать.

С тем, что есть, делай, что должен, и будь что будет.

Я иду дальше, оставив агонизирующего мутанта умирать. Добивать не стал, чтобы не расходовать напрасно патроны. У меня их не очень-то много. Бронезмея по любому обречена, пуля вошла в мозги. Однако надо признать, существо живучее, как-то еще шевелится, бьется, крутится. Подозреваю, что и другие твари за жизнь в Отчуждении отчаянно цепляются, еще и как![1]

Подобно мне. Ведь и обо мне теперь по праву можно сказать, что я — живая тварь в Отчуждении.

Плетусь вниз по склону. Водные ручьи и потеки грязи стремятся туда же — вниз… Очередная молния протыкает густую истому неба, в этот раз полыхнувший разряд настолько мощный, что земля конвульсивно содрогается, я чувствую под ногами вибрацию, а от грома напрочь закладывает уши. Вслед за этой молнией высверкивает другая, огненным росчерком проносится по небу и погасает, оставив за собой лишь яростный порыв ветра, бросивший дополнительный удар дождевых струй в лицо. Наклонная поверхность под ногами дрожит, и внутри рождается какой-то первобытный испуг утратить даже эту непрочную опору.

Ступни, естественно, намокли, обувь успела покрыться многими слоями грязи. Но сейчас я ни о чем не забочусь, кроме того, чтобы найти укрытие. Возможность пережить эту ночь кажется химеричной, утопической.

Да здесь что, всемирный потоп версии два-ноль вершится?!

Спуск превращается в настоящий водопад, и я, соскальзывая по нему, ощущаю себя щепкой, которую течением уносит по реке. Ветер то подталкивает в спину, то стегает в лицо, бросается навстречу, как будто играет в догонялки.

Остается лишь несколько шагов до окончания склона…

Проскакиваю их поскорее и, очутившись на относительно ровном участке, прямым курсом нацеливаюсь на постройку. Да, она все-таки есть! Теперь я кажусь себе бумажным корабликом, очутившимся в море под час бури, однако чудом скользящим меж гребней волн, пытающимся дотянуться до размытой линии берега.

Шансов практически нет, и безжалостная стихия вот-вот сомнет хрупкое суденышко, но вопреки морской ярости оно держится, держится на плаву, пытаясь преодолеть как можно большую дистанцию до того, как наступит темнота.

А она неминуемо наступит… Но, быть может, все-таки удастся достичь берега? Теплится крохотная надежда. Поди разберись, кто же виноват, что кораблик сделан из бумаги, а она уже совсем-совсем размокла…

Я одергиваю себя. Я — не из бумаги! Я — сталь. Выживу. Доберусь до берега, пересекая преграды волн на пути.

Хлипкий заборчик давно уже повален. Во дворе валяется разного рода мусор: покореженные листы металла, труха, какие-то непонятные материалы… Я открываю дверь и просачиваюсь внутрь помещения. Ничего не видно, но вроде как присутствует еще и второй этаж… Лестница, ведущая на него, цела. Я поднимаюсь наверх, изнеможденно опускаюсь на пол и сворачиваюсь калачиком, как побитая собака, наконец-то добравшаяся до своей подстилки.

Только бы здесь меня ничего не доставало! Энергии на борьбу покамест никакой нету, точно, иссякла до самого донышка.

Мне страшно. Ох, до чего ж-ж-ж мне страшно!!! Раньше я так боялся только в тех вещих кошмарных снах. И вот добровольно приперся туда, где всеобъемлющий страх не заставил себя ждать и пожаловал наяву.

* * *

Мы с Димой Люцифером топали по улице и болтали. Вокруг постепенно смеркалось, как-то незаметно позажигались фонари. Атласно-голубое небо виднелось в промежутках между верхушками домов и извивающимися над головами эстакадными дорогами.

Люцифер — это производное от фамилии Лютиков.

«Произведено» было по ассоциации с утренней звездой из римской мифологии, а не с персоной христианского верховного дьявола. Давно и не мной. Мне досталось уже как данность — знать своего коллегу как Люцифера и величать его Люцифером. Правда, иногда, в особые моменты, я называл его Лютик. Не скажу, что он был от этого варианта в восторге, но вслух такое случалось нечасто, так что стойкого негодования у него не вызывало.

Он и я после работы, по укоренившейся у нас привычке, брели в излюбленную «заходиловку» опрокинуть пару-другую кружечек морковного пивка. А работали мы в комплексном медцентре города нашего Гордого, занимались всякими там опытными исследованиями. Дима вот-вот собирался приступить к диссертации… Уже полгода он тряс меня и делился своим желанием, даже собирал материалы какие-то по выбранной теме, в библиотеки неэлектронные хаживал, реально озаботился вопросом… И начать сей фундаментальный труд для него было лишь вопросом времени. Вот полгода собирается.

…Как объяснить-то? Можно сказать, что по профессии я врач. Но являюсь ли я буквально тем, кто лечит? Клятву, не забытую Гиппократову клятву я давал, причем еще по окончании «вышки», когда отзубрил километры справочников и целительских опусов и наконец-то перепрыгнул рубеж выпускного теста. Вот только время настоящих врачевателей, адептов медицины, уже давно миновало.

Да, про настоящих медиков я читывал и видывал в исторической специализированной инфе. Еще в начале этого века, и в прошлом веке, и раньше, они лечили людей, занимались тем, к чему были призваны. Счастливые!.. В наше время, увы, на исходе столетия, забота о состоянии организма человека практически полностью возлегла на «плечи» роботизированных систем.

Прогресс привел к тому, что теперь исцеление — просто технологические алгоритмы. Разной степени трудности. От простеньких косметологических и профилактических процедур до сложнейших операций, вплоть до пересадок мозга, каковые стали возможны в две тысячи шестьдесят шестом, через год после моего рождения. Даже с легкими манипуляциями, типа лечения ангин и конъюнктивитов, продукты роботехники справляются лучше человека.

Статистика свидетельствует беспристрастно. У хирурга-человека рука может дрогнуть во время проведения операции, но самый примитивный робот, ввиду неспособности к реальным эмоциям, от этого застрахован. Пока что неспособности. Создание искусственного интеллекта благодаря движению против, основанному легендарными Илоном Маском и Стивеном Хокингом, до сих пор не состоялось. Но зато компьютерное программирование давно достигло таких высот, что в приложения и системы закладываются варианты фактически на все случаи жизни.

Да, программы тоже не обходятся совсем без сбоев, но это лишь теоретически, а практика неумолима, ведь машины выверяются на производственных конвейерах с прецизионной точностью, вычищая ошибки из кода, заведенного в «мозги», практически исключая возможность каких-либо аберраций.

Замечательно, конечно, только нам, врачам, при этом что делать? Под «нами» подразумеваются такие, как я, личности, которых угораздило родиться духовными последователями Авиценны, Гиппократа, Пастера, Амосова, Гауза, Филатова и других гениев здравоохранения.

Даже кондитерам, пекарям, булочникам, поварам и прочим из отрасли питания гораздо легче — еще остались заведения, где готовкой пищи заняты живые люди, а не роботы, туда можно устроиться, хотя не везде всем желающим хватает мест… Поэтому они сами такие заведения и открывают. Да и в домашних условиях можно наготовить блюд «от пуза».

А нам куда деваться-то?.. Несколько десятилетий не принято уже массово обращаться в ретроклиники, где человеки по старинке вместо роботов врачеванием занимаются. Можно, конечно, открыть такую, не обращая внимания на то, что знакомые посчитают дураками и никудышными бизнесменами. Да только ведь пациенты толпой не повалят, вот в чем проблема… По тем же самым причинам не захотят обратиться.

Потому что вероятность ошибки у компьютерных систем на порядки меньше, чем у человека. И это констатирует практика, засвидетельствованная неумолимой статистикой. Гениальные диагносты остались в прошлом, потому что современное медицинское оборудование способно проанализировать все процессы в организме и синтезировать для конкретного больного точную процедуру оперативного вмешательства или лекарство-панацею. Ну, почти панацею.

Только будьте в состоянии оплачивать счета, и гарантировано поддержание здоровья на уровне. Для малоимущих тоже во многих местах имеются методы финансирования, пусть и меньшего перечня услуг.

Можно и аналогию соответствующую провести, опять же, с всякими там кондитерскими-булочными-закусочными. Человек-то может и лишней соли пересыпать, и даже отравить невзначай, а робот по строго заложенной последовательности блюдо готовит и подает. Поэтому большинство людей, уже не первое поколение, выросло на робо-фуде, и они предпочитают не заморачиваться тем, что никакая машина не приготовит шедевр вкуса. Но кулинарное искусство — по-прежнему творчество.

По крайней мере пока есть потребители, которые верят, хотя бы на интуитивном уровне, что компьютер не приготовит шедеврально, — «живые» рестораны, бары и кафе будут пользоваться спросом у гурманов.

А медицину творчеством считать перестали, когда пациенты поняли, что врачебные ошибки, некомпетентность или халатность — немаловажные причины множества смертей на протяжении предыдущих веков — успешно могут устраняться из процесса сохранения здоровья. «Человеческий фактор» слишком дорого обходится там, где речь идет о сохранности человеческой жизни.

Единственным, а точней, последним вариантом для применения медицинских талантов остается возможность пойти в нелегальные, «пиратские» целители. Все еще актуальный способ подлечиться для определенной части малоимущих пациентов или для тех немногих, кто еще упорствует в убеждении, что доктор-человек справляется со спасением жизней не хуже систем-диагностов, операционных робо-комплексов и автоматизированных фарма-лабораторий. Но с медпиратами в основных странах первого и второго мира борются; искореняют, где-то нещадно, где-то без фанатизма, однако достаточно эффективно. Так что последний вариант подходит скорей для бедных и беднейших, третьего и четвертого…

Поэтому нам, лицензированным врачам, остались теоретическая и административная сферы медицины. В процессе исследований, конечно, и практические опыты случаются, но разработка новых моделей машин и процессов очень сильно разнится с применением их в массовой лечебной практике.

Вот научными-то исследованиями мы и занимаемся. Без этой возможности станет вообще мутно и беспросветно.

Затем все, что разрабатываем нового, мы в машинерию внедряем, и утешает лишь одно, что горизонты знаний роботы раздвигать пока не умеют. Спасибо тем, кто в начале века «притормозил» искусственный интеллект… Все же какими они были счастливыми, врачи предыдущих поколений! Они в реале использовали теоретический багаж для оказания каждодневной помощи больным. Спасали жизни в буквальном смысле.

Хотя там тоже нюансы были… Если обратиться к соответствующим базам данных, столько всего узнать можно! В том числе практиковалась так называемая «народная медицина», имеющая мало общего с действительным врачеванием. Если такие методы кому-то помогали — это была уже не медицина как таковая, а чистой воды энергезия, область, исследующая биоэнергетические процессы. Тогда все это списывали на экстрасенсорику.

Ошибочно принимали за медицину народную… Методы-то были действительно «народными», особенно по части излечения «травяными» композитами. Прообразами современных фарма-лабов, пытавшимися подобрать правильное сочетание элементов для редактирующего воздействия на текущие химические процессы организмов.

Да только вряд ли это было медициной — на десяток добросовестных знахарей приходились сотни шарлатанов, по сути, вредителей, откровенных или опосредованных.

Вдобавок немалое количество дипломированных медиков, официально причисленных к медицине, относились к профессии формально; по сути, занимаясь не излечением больных, а «отрабатыванием зарплаты». Становились они такими по разным причинам. Быть, к примеру, серьезным практикующим хирургом — более чем нервно, насколько я понял. Как правило, каждый из них хотя бы раз пережил смерть пациента у себя на столе… Или вот еще, венерология. Каково это, каждый день пялиться на живые гениталии, мужские, женские и даже детские, оценивая, сравнивая, диагностируя. Это сродни занятию патологоанатома. Хотя в морге вообще жуть, с трупами постоянно иметь дело…

Размышления о всяких подобных моментах на меня порой накатывают волной. Вот и в этот день тоже прихлынуло… В принципе день был простым рабочим. От прочих его отличало разве что послевкусие кошмарной погони, которую я пережил, когда спал.

Но пугающее сновидение осталось в ночи, а день протекал как всегда. Все те же единообразные отчеты, их за меня составляет компьютер, я только диктую результаты вслух; беседы с коллегами, обеденный перерыв в автоматической столовой медцентра.

Мы ставим опыты, затем долго и нудно проводим аналитическую работу над результатами… Рутина. Скрашивал бытие разве что персонал нашей лаборатории. Люди, не «жестянки» вездесущие. Нас было восемь. Каждый — своеобразная личность, но постепенно и я со всеми нашел общий язык.

С Люцифером особенно. Помню, в первый день он меня случайно облил бактериофагом-187130, опрокинув пробирку на мой комбинезон. Пришлось испытать долгую и весьма неприятную процедуру дезинфекции. В качестве извинения он угостил меня… морковным пивом. Мне понравилось. С тех пор мы после работы частенько захаживаем в эксклюзивную пивнушку на Радиальном проспекте употребить по бокальчику полюбившегося напитка.

Остальные в команде похожи на нас с Лютиком — такие же, как и мы, по параметру общих биографических сведений. В смысле, тянуло к медицине, в школьной программе не пропускали занятий по биологическим предметам, в итоге попали на «вышку» по этой специализации и получили дипломы представителей очередной вымирающей профессии.

Преодолевая расстояние от медцентра до пивного заведения, мы с Люцифером проследовали мимо старого моста, миновали отель-небоскреб, по форме напоминающий ананас, над входом в который зависли, злобно уставившись на прохожих, две горгульи, протопали мимо наземной автобусной остановки, ныне чисто декоративной в этом месте. Свернули в закоулок, стиснутый двумя старыми угловатыми домами, смыкавшимися над ним аркой. Оставалось пройти совсем немного…

Повстречали Владимира. Он торговал книгами — в открытую стоял на улице и предлагал всем желающим выбрать себе что-либо по душе. Душа у него самого, Владимира, к тому, чем он занимался, как говорится, лежала. «Скудный» — антоним к слову, описывающему ассортимент его товара.

Торговец продавал литературу на любой вкус: от современной прозы до бесспорной классики, от легкого чтива для домохозяек до философских талмудов, от боевой фантастики до притч Ричарда Баха, от «Чудесного путешествия Нильса Хольгерссона с дикими гусями» до «Путешествий Гулливера», от «Сна в красном тереме» до «Аз победиши»…

Книги предлагались исключительно бумажные, как правило, в хорошо сохранившемся состоянии. Поэтому Владимир для книголюбов города, читающих раритеты на бумаге, являлся настоящим сокровищем.

Причем по закону вроде как заниматься тем, что он делает, в особенности таким способом, каким он торгует, не разрешено, однако полиция делает вид, что не замечает. Хотя униформенных на улицах Гордого предостаточно, никто из сотрудников и не пытался «сбить мзду» с книготорговца или официально привлечь его к законной ответственности. Такое положение вещей как-то само собой сложилось. Некоторые из стражей порядка даже закупались у него.

Сейчас Владимир уже сворачивался. Обручалка у него на пальце есть, с этим ясно — дома ждет семья, возможно, мягкая постель и горячее на ужин. Примерно до полуночи на улицах людей находится предостаточно, и даже таких прохожих, которые могут купить книги. Полицейский контингент все-таки давно не такой, каким был когда-то. Бабушка рассказывала, что «менты» до разделения еще хуже преступников себя вели, и тогда в позднее время по улицам без опаски погулять особо не получалось.

Это я к тому, что у Владимира был бы смысл задерживаться и торговать подольше… если бы он хотел.

На нем неизменная гавайская рубаха, две верхние пуговицы которой всегда вальяжно расстегнуты, шорты, шлепанцы и кепка, которую он сейчас снял и держал в руке, наблюдая, как его андробот загружает товар в машину. Снял, потому что солнце уже не жарило, как днем, оно почти ушло на ночной отдых. А днем палило сильно, не зря же Владимир постоянно загорелый.

Кстати, один из факторов его успеха у девушек, они постоянно обращают внимание на колоритного уличного торговца… Эта проблема обычно разрешалась как бы сама собой. Когда заинтересованная девица начинала кокетничать, Владимир выставлял напоказ кольцо, и обычно это действовало. А наглых можно было внаглую же и отшивать… Правда, нередко попадались и особы, подходившие из чистого интереса к книгам, или более к книгам, чем к Владимиру. Все-таки не все бабы — дуры. К счастью для человечества.

— Привет! — поздоровался я. — Закругляешься?

— Салют, библиотекарь! — добавил Лютик.

— Да, — подтвердил Владимир. — Привет, привет, врачеватели тел.

Он так зовет нас. Подразумевая, что врачеватель душ — это он с его книжками.

Торговец взял стопку книг и пошел к элмобилю, помогая робогрузчику.

Вернулся к складному прилавку и традиционно спросил:

— Вам что-нибудь подобрать?

У нас, рядовых медицинских научников, жалованье которым выплачивается из бюджета нашего мегаполиса, доходы далеко не те, чтобы регулярно позволять себе недешевые раритеты. Владимир это понимает, само собой, и всегда готов сделать нам скидки. Другое дело, что мы с Люцифером читатели узкоспециализированные и в основном не бумажные, а электронные тексты употребляем. Не художественные обычно.

Я не ответил, но спонтанно зацепил какой-то томик, ощутив желание угодить торговцу-коллекционеру. Он занимается тем, что лично мне по сердцу, хотя сам я мало приобщен к художественной литературе, большую часть времени отнимает наука. Конечно, я не полный профан в этом плане, Онегина от Раскольникова и Грэя Унайтера от Язона Динальта отличить смогу. Мое творчество в иных сферах пролегает.

Как выразился однажды Лютик, «в списки расшифрованных загадок природы мы, ученые, стремимся добавить новые позиции и потому ищем шифры, которые еще не разгаданы до нас».

Не понаслышке знакомо мне ощущение творческого воодушевления, кого-то побуждающее писать картины, книги, создавать музыку, снимать визуальные произведения, приумножать сетевой контент, а кого-то — охотиться за нерасшифрованными тайнами бытия…

А Владимир — он торговец наркотиками, только наоборот. Не загрязняет город, но облагораживает. Неожиданная ассоциация! Литература как полезный наркотик для избранных. Тоже способна захватить и ввести в особое состояние, когда вполне реальным становится то, чего в буквальном смысле не существует.

Желание приобрести книгу оформилось окончательно, я потянулся ладонью к браслету терминала, чтобы перевести сумму торговцу, и в этот миг наконец-то увидел название томика, который случайно выбрал.

Это оказалась «Звездочка». Кажется, самый первый роман автора, позднее подарившего этому миру трилогию «Аз победиши». Эпический романище о Грэе и Марине, у которого был очень трудный путь к читателям, но в итоге триумфальный и оцененный по достоинству как лучшая книга о любви всех времен и народов, я читал, естественно. И не так уж давно, точно не в рамках школьной программы, как большинство. Я-то в школе медицинские справочники штудировать предпочитал… И хорошо, что не в юности прочел, тогда слишком рано было бы для адекватного понимания.

И вот держу в руке книжку, с которой, по сути, начиналась история создания «Аз…….

Все-таки есть в бумажных книгах своя магия. Только не всем ее дано понять. Никакая электронная копия не сравнится. Да, в сети можно найти и получить что угодно, любую инфу в пару кликов, но, может, эта легкодоступность во многом и портит ощущение. Типа как разница между девушкой, чьего внимания упорно добивался, и одноразовой девицей, «снятой» в ночном клубе и сразу же прыгнувшей в койку.

…В баре под названием «Бродвей» у нас с Люцифером два любимых столика. Один стоял в углу близ внешней стеклянной стены, но когда он бывал занят, мы садились за один из средних столов.

В этот раз — свободен. Потому мы проследовали к стене и устроились там. Рядом с угловым столиком располагались два кресла и запасной квадратный пуфик, который обычно пустовал. Мы расселись в кресла. Не поворачивая голов, сквозь прозрачные стены могли при желании наблюдать, как понемногу меркнут улицы, скрещивающиеся снаружи перед нашим углом.

Нам по обычаю принесли меню, хотя официантки прекрасно знали, что именно мы закажем. Страницы можно было трогать жирными руками. Отпечатки долго не держались, поверхности покрыты специальным составом.

Заказываем мы с корешем пиво из выращенной в полях экологически чистой моркови, естественно. «Carrot beer», коротко говоря.

Пока нам наливают, мы с Люцифером начинаем разговаривать. Когда люди многое друг о друге уже знают, они начинают делиться своими взглядами на различные сферы бытия и сознания. Если взгляды сходятся — хорошо, если нет — интересно. Вообще все друг о друге знать нереально, да и рано или поздно россказни об уже случившемся надоедают. Узнавая же мнение собеседника по какому-либо вопросу, этого человека можно узнавать лучше, чем если бы он сам о себе рассказывал.

«Бродвей» был все таким же, как прежде. Таким я его увидел во время первого визита сюда. Квадратные разноцветные столы блестят в свечении ламп, стулья перед барной стойкой никогда не пустуют, из акустических преобразователей льется классическая музыка как минимум столетней с лишком давности, что-нибудь типа альбомов «Пинк Флойда», песен «Скрябина» или композиций Стинга, по залу плывет гомон общающихся посетителей, но не напрягающий, а обволакивающий, гипнотизирующий, к такому слух тотчас приспосабливается.

Клиентура здесь спокойная. В основном люди за тридцать пять и больше, хотя и молодежи хватает. В смысле тех, кто даже младше нас с Лютиком, а мы четвертаки уже далеко не вчера разменяли. Но буйная молодежь сюда не заходит. Кому не хватает приключений, те в это время суток предпочитают шастать по увеселительным заведениям другого пошиба. В общем, двум медикам, которые зашли в «Бродвей» выпить морковного пива и расслабиться, здесь комфортно по умолчанию.

Морковное на вкус похоже на сок из нее самой, морковки, этого не избежать, но при этом напиток хмелящий. Имеет характерную «кислую» нотку в послевкусии, свидетельствующую о наличии алкоголя… Для тех, кто распробует, — «кэррот бир» отличный выбор.

— А помнишь, старина?..

О, это уже другая стадия разговора!

Когда общаются двое, имеющие полное право называть друг друга «старина», у которых в прошлом много пережитых вместе ярких моментов, и без лишних слов все ясно.

— Это было незабываемо, брат!

Обычно ответ бывает таким, ну или чем-то в подобном ключе.

* * *

Буря начала утихомириваться где-то к середине ночи, окончательно угомонившись лишь под утро. Я не спал и не сплю в привычном смысле этого слова. Лежу, напряженно вслушиваясь в окружающую обстановку, то открывая, то закрывая глаза, иногда проваливаясь в дрему.

Я понимаю, что нахожусь в зыбком положении: найденный дом не безопасен, он не защищен должным образом от напастей внешнего мира. Даже крыша протекает, хотя главное не это, а уязвимость перед более существенными неприятностями. Да и внутри может таиться что угодно, я же не залезал во все темные углы. А в любом из них с легкостью скроется коварный монстр…

Пролежав некоторое время на голом полу, я чуток восстановил силы, после чего развернул спальник и упаковался в него. К тому времени, когда начало светать, я все же смог полноценно заснуть. Сон получился тревожный и неглубокий, но в нем хотя бы голоса отсутствовали.

Пробуждение наступает не раньше полудня. Тягучий сон уходит нехотя. Наконец я выбираюсь из спальника и выглядываю в окно. Склон испещрен пятнами луж и блестит полосками ручейков, в отдалении шевелятся кроны деревьев. Тучи разошлись. Небо синее, солнце поднялось, вошло во вкус и сияет, блин, как сверхновая. Надо продолжать путь…

Я присаживаюсь на расстеленный спальный мешок, скрестив ноги в позе по-турецки, прикрываю веки, очищаю сознание от мыслей и прислушиваюсь к ощущениям. Кажется, моя цель еще очень далеко. В смысле, то самое место, куда мне нужно в итоге добраться. Предоставлен я сам себе и теперь целиком и полностью могу посвятить силы и время выполнению задачи.

Какой именно? По ходу дела разберусь.

Главное, не останавливаться.

Внутренний голос молчит, но не исчез совсем. Именно помалкивает пока. Эдак многозначительно.

Выйдя из состояния внутреннего сосредоточения, я съедаю кое-что из запаса пищи. Покидая строение, выбираю направление и начинаю путь… Внезапно в груди разливается странный холодок.

Я поднимаю с земли камень и бросаю его прямо перед собой. Тут же в нескольких метрах от меня голубым зигзагом лупит разряд молнии, и кусок породы становится пеплом.

Узрев возмутительное непотребство, оторопеваю — в благодатную погоду как-то совсем не ожидаешь увидеть молнию. Кажется, при такой погоде ее вообще не должно быть. Однако я верю глазам, а не обманчивости пейзажа, и своим ощущениям и потому делаю, как инструктировал старик, перед тем как отправить меня в Отчуждение.

Полоса впереди оказывается густо усеянной участками ненормального пространства.

Оружие готово к бою. Я не знаю, сколько еще на моем пути встретится всяких страшных монстров, не знаю, повезет ли мне в противостоянии с ними так же, как повезло в предыдущих. Я не строю ложных иллюзий, осознаю, что хорошим бойцом не являюсь, и в том, что уцелел при столкновении с жуткими существами, решающую роль сыграли именно счастливые совпадения.

Но как бы оно там и тут ни было, я твердо знаю одно: если кто-то вдруг возникнет на моем пути с намерением прервать его, я вскину винтовку и выстрелю. Если успею.

Попытаюсь успеть.

Ведь жизнь это череда попыток, успешных или провальных, как повезет… Не более.

Но и не менее.

Даже если промахнусь, даже если не хватит боезапаса и огневой мощи — попытаюсь.

Потому что я не погибать сюда шел, точно. Хотя уже как минимум дважды побывал в миллиметре от неминуемой погибели. Чудом пронесло, и тетка в черном балахоне с косой проковыляла мимо, подарив мне некоторую фору… В следующий раз буду готов. И постараюсь отвоевать у старухи еще немного времени.

Я иду вперед, но не прямо. По извилистой траектории, огибая участки, в которых с физической материей что только не творится… В таких ненормальных местах пространство может изменяться как угодно, это воочию заметно на примере происходящего с брошенными в них предметами, в частности камнями. Некоторые измененные фрагменты я замечаю на расстоянии, невооруженным глазом, а некоторые выглядят как обычный воздух или почва и проявляют себя лишь при контакте с чем-то материальным.

С этой целью и приходится предварительно «прощупывать» землю и атмосферу перед собой, чтобы ненароком не вляпаться в какую-нибудь «раковую клетку» пространства. Все, что происходит в подобных, подвергшихся чужеродному воздействию локальных областях, является в прямом смысле аномальным, поскольку не укладывается ни в какие известные мне законы физики. Оно не подчиняется логике, привычной для нормальной среды обитания. Земной, так сказать.

Наблюдая за аномальными проявлениями, я особенно четко осознаю, что обычный мир остался позади и недоступен. Единственный способ удержаться на плаву здесь — приспособиться. Как-нибудь приноровиться к бурлящему хаосу, отыскать то, что мне нужно, в окружающем бардаке. Не лишившись рассудка в сошедшем с ума пространственно-временном континууме.

У меня есть цель, и ради ее достижения я должен во что бы то ни стало выжить и сохранить разумность.

Убеждение, что достигать будет гораздо сложнее, чем представлялось, с каждой минутой усиливается…

Происходящее противоречит всем постулатам, тождествам, аксиомам об энергии, гравитации, тяготении и прочих слагаемых мироздания, ранее казавшихся непреложными. Метаморфозы, творящиеся с тканью реальности в локальных средоточиях чужеродного естества, нагло бросают вызов устоявшейся системе взглядов. Даже взглядов такого человека, который в принципе открыт для восприятия новизны и не ограждает себя заборами уверенности в том, что он уже повидал и познал все, что только можно было узнать на этом свете.

Честно признаться, я до сих пор не уверен до конца, что это все происходит со мной наяву. Предполагать, что оно мне снится, уже как-то не оригинально… Быть может, я сам кому-то снюсь? Просто оказался в чьем-то сне? Но если я часть чьего-то сновидения и сам при этом не сплю, соответственно для меня все, что творится вокруг, — реальность. И как мне, заточенному внутри нее, вырваться из чужого сна?.. Разве что попробовать пробудить спящего и видящего сон. Достучаться до него отсюда, с этой стороны…

Тут я ловлю себя на том, что несу какую-то чепуху. Стараюсь выбросить дурацкие мысли из головы, но это очень трудно. Ежеминутно продолжаю поражаться невиданным фокусам с пространством, творящимся прямо у меня на глазах.

Вот, например, область воздуха объемом где-то два кубометра в высоту-ширину-длину вдруг зеленеет, внутри нее вспыхивает нечто вроде искр, брошенный мною камешек зависает в самом центре и на протяжении доброй минуты… истаивает, как самое что ни на есть мороженое на солнце! Как на такое реагировать?! Еще минута, искажение теряет зеленый оттенок, от камня и следа не осталось, воздух становится с виду нормальным.

Как и любой другой воздух, которым дышат люди там, вне границы, ограждающей отчужденную территорию от нормального мира. Но следующий брошенный камень постигает та же участь. После чего как ни в чем не бывало видимость опять приходит в норму.

Очевидно, я наблюдаю безвозвратно измененные фрагменты пространства, опасные для жизни человека, да и любого живого существа. Разве что… насчет некоторых монструозных экземпляров не уверен. Живучесть у них может оказаться запредельной.

Не мудрствуя лукаво, для краткости я придумываю и ввожу очевидный, просившийся на язык разговорный термин: «изменки». Измененные места и объемы, в которых сущее приобретает новые свойства, функционирует вопреки привычным земным закономерностям. В физическом пространстве по воздуху бежит зримая рябь, или вдруг из ниоткуда рождаются огонь либо электрические разряды, или любой попавший в эпицентр воздействия предмет энергично выталкивается вверх или отбрасывается в сторону… И это далеко не самые шокирующие примеры того, что я набрал в копилку наблюдений достаточно скоро, пройдя совсем немного по Отчуждению.

Физическое пространство в локальных участках выделывает порой такие номера, что приходится потом подбирать отвисшую челюсть. Измененное… значит, искаженное физическое пространство… из первых букв трех слов сложилась аббревиатура: ИФП. Вот и еще один термин, более научно выглядящий. Да уж, привычки мои неистребимы, научник «яйцеголовый»! Даже в самые ответственные моменты ухитряюсь искать объяснения, ассоциативно классифицировать и развешивать ярлыки.

Продублированный бросок камня позволяет мне хорошо запомнить, где находятся пределы «зеленки». Я собираюсь проследовать вдоль нее, но, когда подхожу на метр, она почему-то вновь активируется, хотя я ничего в нее не бросил. Отступаю на пару шагов назад и дожидаюсь, пока ненормальное образование успокоится. Поразмыслив, решаю не испытывать судьбу и обогнуть, пройти подальше от нее.

Но как назло, между нею и соседними изменками зазор узкий, с обеих сторон не более метра-полутора. Поэтому я вынужден двигаться в обход и «соседок». На определение их размеров тратится немалое количество дополнительного времени.

Зато все-таки удается выкрутиться из сложного лабиринта, а дальше частота расположения ненормальных ИФП убавляется. Само собой, я все равно держу ухо востро, смотрю во все глаза и пытаюсь вчувствоваться в окружающую среду изо всех сил.

В какой-то момент внутренний голос активизируется и настойчиво трубит об опасности. Интуиция это всполошилась или что иное, не суть, но я моментально покрываюсь ознобными мурашками и на всякий случай перехватываю винтовку, изготавливаясь стрелять, если что… Однако ни впереди, ни по сторонам явной угрозы не приметно, поэтому я оборачиваюсь назад. Чтобы ошеломленно узнать — за мной движется… аномальность! Изменка вполне зрима, этакое клубящееся мутно-сизое почти прозрачное облачко, однако не пребывает стабильно на одном и том же месте.

Демон раздери! Она перемещается, скользит по земле.

Подобные «мутности» я уже миновал раньше. Они различались размерами и мощностью, но смотрелись однотипными. Я назвал их «жернова». Похожие облачка втягивали в свои нутра брошенные мной камешки и комья глины, едва коснувшиеся их, и буквально смалывали в порошок.

Но раньше все они находились на своих местах и никуда не смещались! В отличие от этого…

Меня участь быть перемолотым в кровавую пыль не прельстила, и неудивительно, что я не преминул рвать когти. Хорошо еще, что неусидчивая хрень — первая встретившаяся на моем пути «бродячая» изменка — перемещалась не быстрее идущего в среднем темпе человека и, когда я ее засек, скользила еще шагах в сорока от меня.

Но вот незадача! Как раз когда я сорвался с места, навстречу мне откуда ни возьмись… выскакивает собака. Да, да, самая натуральная собака, серая и лохматая, только с неестественно синими глазищами, сверкающими как светодиодные фонарики!

И мчится синеглазка прямо на меня. Не будь за моей спиной опасного «жернова», я бы успел, наверно, убежать обратно за баррикаду из аномальных изменок! И если монстрическая псина не сможет каким-то образом их распознать и с разбегу влетит в ловушку, тогда опытным путем проверилось бы мое предположение насчет запредельной живучеc…

* * *

Забываешься, не следишь за тем, сколько уже времени прошло, просто погружаешься в общение с головой, вступаешь в контакт на некоем метафизическом уровне. Становясь с собеседником будто единым целым. Вот как-то так получалось у меня с Люцифером. Он стал мне настоящим другом и неотъемлемой частью жизни.

Хотя внешне совсем не похож на меня. У него светлые, словно пшеница под солнцем, волосы и голубые глаза. Волосы занимали много места на голове, но обычно не спускались ниже ушей. Вечно взъерошенные, нечесаные, но чистые. В рубашке-поло с никогда не застегивавшимися пуговичками, с мощными руками, обладающими внушительным рельефом, блуждающей улыбкой на устах, едва заметными усами и бородкой, выдерживаемыми на уровне трехдневной щетины… Да, вот такой он, мой друг Лютик.

— …Лил дождь. Трое суток кряду лил дождь, и мы так ни разу и не искупались. Весь отдых проторчали в палатке и сексом занимались… Офигенное лето было.

— И что потом?

— Расстались. Там ничего не могло быть даже и в перспективе. Просто удачно сложились обстоятельства, познакомились, поехали на море и три дня, три ночи… ну, ты понял. Вообще, конечно, она нормальная девчонка, но это был мимолетный роман.

— Зато у обоих остались только приятные воспоминания, — завершил я. — Оно и хорошо, наверно.

— Оно зашибись! — довольно сказал Лютик.

Он не был заядлым бабником, но и постоянной девушки, насколько я знал, у него не имелось, хотя вроде бы вполне симпатичен и неглуп. Преимущественно все его отношения носили такой вот мимолетный характер. Подкатывать к девушкам Люцифер умел, а вот встретить единственную, ту, с которой не секс, а настоящая любовь, ему пока не посчастливилось, выходит. Мне — тоже.

— А никакой настоящей любви и не было… — задумчиво произнес я вслух.

— Настоящая страсть была, — заявил Лютик уверенно, — и крутое наслаждение. Любовь не обязательно нужна для радости. Если бы все занимались сексом только по любви, девяносто пять процентов ходили бы злыми, озабоченными и неудовлетворенными. Любовь — она возвышает, и если случится, то желаешь с этим человеком близости в первую очередь, а это не синоним совокупления…

— Не знаю. Знаешь, я недавно понял, что никого из девушек никогда не любил по-настоящему.

— Бросай напрасное самобичевание! Любовь сама тебя найдет, хоть я и банальность сейчас сказал. Если ты не любил, откуда тогда можешь знать, что такое любовь? А если не знаешь, что это такое, откуда можешь знать, любил или нет?..

Я не нашелся, что ответить. Своя логика в его словах была. Оставалось только надеяться, что действительно еще не знаю, и все лучшее ждет впереди.

Читал я как-то один роман, называется «Белая ворона». Там герой все искал чего-то, пытался кому-то что-то доказать, вечно рефлексировал и страдал из-за любви, невзаимной и безответной. В последней главе он бросился с моста. И уже летя в темную пропасть воды, наконец осознал, что во всем этом и заключалась истинная прелесть. В пути к цели, а не в обретении ее… А меня иногда тоже одолевает безысходность, наваливается депрессуха, когда выть хочется, прямо по-волчьи надрывно завыть, убить себя тянет, разбить голову об стену или прыгнуть с крыши… И тогда я вспоминаю его слова, там он на удивление складно говорит про индивидуальность, про внутреннюю красоту каждого из нас, где он возносит женщин и Человечество, наивный и горячо любимый герой.

Вот только в конце он разбивается. И сей итог никак не изменить. Я же свою судьбу изменить еще… могу?.. Значит, у меня как раз многоточие пока, а не точка безапелляционная. Хотя и у него тоже многоточие на самом деле… потому что точка, кому-то что-то сказавшая своим примером, оставившая след, превращается в многоточие…

Когда мы с Люцифером вышли на улицу, на мглистом небосводе уже зажглись звезды. Они перемигивались, привлекая, унося почву из-под ног случайного зрителя. Эти невообразимо далекие искорки являлись истинным олицетворением безграничности, их ни с чем не сравнить! У меня всегда перехватывает дух, когда я гляжу на звезды. Хочется оторваться от земли и вознестись туда.

Но такой возможности нет, и приходится мерить шагами землю.

Мы с Лютиком прикупили картошку фри. Идем, хрустим горячими, обалденно вкусно пахнущими ломтиками, вынимая их из красных стаканчиков, пальцы покрылись жиром… Кошмарно вредная пища, конечно, но иногда можно и нужно себе позволять порочные удовольствия. Ночная улица кишела людьми. В это время жизнь в центре города только начиналась.

Роскошные дамочки в натуральных мехах — предметах постоянных нападок экологических активистов, в большей степени справедливых, — торопились на гламурные вечеринки, куда вход только по приглашениям. Рассредоточивался по клубам молодняк — стильные парни и соблазнительные девчонки в мини-юбочках, с торчащими сквозь одежду сосочками. На торговых улицах устраивались распродажи, на главной улице по воскресеньям салют…

И мы с Лютиком стали частью всей этой суеты. Не раздражающей, такой, какой нужно, суеты. Старшему поколению она не по душе, но нам, тем, кто в теме, самое то. Хотя вообще-то уже собирались мы с Димой расходиться по домам. Не потому, что нас там кто-то ждал, у меня родители жили отдельно — папа в другом городе другой страны, а мама в пригороде Гордого, — а про родственников Лютика я особо ничего не знал.

Ну, просто по-хорошему уже пора.

Однако мы смеялись. Не пили много и наркотой не баловались, все в меру, но повеселиться и поговорить на разные темы никто не мешал — под настроение. Так что мы просто растворились посреди этого моря, затерялись в ночном городе и разошлись уже во второй половине ночи. Помню, что дома кое-как залез в душ, потом кликнул выключателем и укутался в родимое одеяло. День удался, можно сказать.

И вот тогда на меня накатило. Тот сон был переполнен неясными образами, неразборчивыми голосами, обрывками мелодий и клочками изображений, в общем, полная неразбериха, но одно я запомнил явственно, отчетливо: ощущение приближающейся опасности.

Режущее, отрезвляющее, пробирающее.

Это видение было вовсе не случайным, оно несло в себе отчетливый посыл. Подсказывало, что в скором времени произойдет что-то совсем страшное. Если этому не помешать. Я как бы соприкоснулся с высшими материями и ухитрился заглянуть в будущее. Точнее, мне позволили заглянуть. Но не прямо, а через подсознание; и хотя я толком ничего не разобрал, сделалось очень, очень страшно, прямо леденящая жуть меня заполонила.

Неудивительно. Я там был абсолютно беззащитен и не мог ничему помешать.

Давно ко мне не приходили такие сны, из-за которых следующим вечером боишься ложиться спать. Разве что в детстве случалось, когда тайком насмотришься фильмов ужасов. Но в этот раз произошло нечто гораздо, намного ужаснее, я узрел истинный кошмар, невероятный… Должно было случиться катастрофическое событие, неминуемое, и ничего светлого в грядущем не ощущалось, сплошной мрак.

Однако еще кое-что произошло. В момент пробуждения у меня в мыслях сформулировалось безапелляционное, четко очерченное убеждение в том, что я способен надвигающийся ужас предотвратить. Я, именно я. Более того — противодействие грядущему мраку должно стать миссией, придающей смысл моей жизни.

Сон и убежденность пришли откуда-то оттуда, где все зарождалось, где таилась забытая опасность, которая теперь дала о себе знать. Что-то запредельное, напрочь вырывающееся за рамки моего субъективного привычного мира. Угроза извне, которая не только меня одного затронет, но и может в корне изменить «планировку» мироздания, в котором я живу, раздавить реальность в тонкий блин.

Да, исполненные тревожным предвестием видения породили твердую уверенность, что страшному суждено произойти, и лишь мизерный, формальный шанс оставался, что удастся избежать этого…

Светопреставления. Да, самого настоящего апокалипсиса всеобщего масштаба, тотальной чумы, поражающей многообразные среды обитания. Того, что убивает без разбору все и вся.

Почему-то именно я выхватил тень информации об этом оттуда, из запределья, и стал как бы посланником того, что передало предупреждение.

Тем избранным, кому из колоды судьбы выпала карта с начертанной участью — бороться.

Может быть, со мной такое стряслось, потому что я словно бы с самого начала осознанного существования готовился к чему-то подобному?.. Воевать предстояло не на стороне небытия, а против него. К этому я и стремился с того момента, когда впервые испытал желание лечить людей, препятствовать смерти. Не позволять тьме гасить свет жизни.

Потом, когда я поуспокоился, то обдумал предупреждение.

Пришел к выводу, что информацию получил не от Света, условно говоря, а от какой-то другой, промежуточной силы. Чего-то уравновешивающего, позволяющего сосуществовать. Тьма стремилась воцариться и нарушить хрупкий баланс, и тогда наш мир просто исчез бы. Просто не сможет быть на таких условиях.

Оттеснить Тьму, отсрочить конец света, а значит, гибель Человечества… способен ли один-единственный человек?!

Да уж, не думал не гадал, что окажусь центральным персонажем супергеройского сюжета…

Хотя не обязательно один. Я пока знаю слишком мало, чтобы монополизировать героическую миссию. Ответы на этот вопрос, как и на многие другие, предстоит узнать.

Надеюсь, узнаю. Чуть ли не единственное, в чем не сомневаюсь, это в реальности пункта назначения. В моей памяти откуда ни возьмись наяву возникла цель, и даже приложилось к ней что-то вроде инструкции по прохождению маршрута.

Голос, который звучал перед самым пробуждением, был разборчив и отчетлив в отличие от других.

«Запомни, ты способен помешать. Если преодолеешь страх, не побоишься отправиться в путь. Чтобы силы смерти не победили, необходимо не пожалеть отдать жизнь. Ты — сможешь?..»

И я бы с легким сердцем счел всю эту приснившуюся жуть бредовым кошмаром, взбурлившим в мозгах из-за того, что накануне перебрал морковного пива или всего, что было за ним… если бы не это вот взявшее меня на слабо напутствие и знание о конкретном пункте назначения.

Минут через десять после того, как я проснулся, позвонил Марлин.

Эти минуты я ошалело переваривал вынесенное из сна.

Лучи солнца уже проливались в окно, озаряя комнату, и не хотелось разлеплять веки, окончательно возвращаться в бренное бытие.

А терминал все трезвонил, оглашая комнату сигналами вызова… Этот Марлин такой Марлин! Всегда до упора ждет, до крайнего гудка, до сообщения: «Вызываемый абонент не отвечает». Тот еще зануда принципиальный, и хотя вслух об этом не говорил, но хорошо знавшие его люди понимали, что основной принцип Марлина: никогда не сдаваться.

Позаимствовать бы мне сейчас у него твердейшей уверенности в собственной правоте.

Щурясь и зевая, я кое-как сполз с постели, подбрел к дивану, на который бросил одежду, добыл из складок мой «персональник», который на ночь снимаю с руки. Соединился и выдавил хриплое «алло-о-о», незаменимое еще с той самой поры, когда вообще изобрели голосовую коммуникацию.

— С днем рождения!!! — гаркнул по ту сторону канала связи Марлин.

В первый момент я не смог сообразить, к чему это громогласное поздравление. Но уже во второй меня будто током шандарахнуло. Я встрепенулся, широко распахнул глаза, мысленно возопил: «Какой сегодня день?!» и параллельно вслух исторгнул:

— Что-о?!

— С днюхой, говорю, бродяга! Счастлив будь, здоров, да чтобы по жизни брошенные кубики правильное число выдавали и шарик в загаданную лунку на рулетке ложился, короче, удача чтоб не отворачивалась от тебя! Просыпайся давай, соня!..

— Забыл совсем… — покрутил я головой. — Спасибо, Марлин.

— Подъезжай ко мне, — зазвал старый друган, — посидим, коньячку примем! Без девочек, конечно, но, думаю, скучать не придется. С глазу на глаз, так сказать, в суровом мужском кругу. Или занят? А то, кажись, суббота, тебе на работу сегодня не…

— Без базара, буду, — ответил я, — через час примерно, я только глаза продрал, — констатировал я, и вслед за этим поневоле вырвалось: — Всю ночь какая-то муть сни…

— Конечно, жду! — перебил собеседник, будто нарочно пресекая мою случайную попытку разгласить эксклюзивное знание, то ли бред, то ли откровение свыше, поди разберись. — Только, если не возражаешь, я пока без тебя пригублю немного. Не терпится этого многозвездочного красавца откупорить…

— Без проблем, Серега, только не наберись до моего приезда…

— Ты ж меня знаешь, дружище!

С этими словами Марлин отключился.

«Хорошо хоть, беседа происходила без видеорежима, и тезка не видел мою физиономию!» — обоснованно подумалось.

Это я вошел в ванную и посмотрелся в зеркало. Под глазами неслабые мешки, лицо серое. Как будто всю ночь ящики грузил. Да уж, действительно какой-то удушливый мрак привиделся… Я встряхнул головой и сунул голову под струю холодной воды. Ничего, пройдет.

Новый день, новая жизнь, в которой не место глупым ночным страхам. И мысленно самому себе адресовал:

«Поздравляю, однако. На целый год укоротилась твоя дорога к смерти…»

Завтракать не было ни желания, ни острой необходимости, хотя как врач я себе не рекомендовал бы отказываться от утреннего приема пищи.

Вообще я уже несколько лет не праздновал днюху. Не видел особого смысла торжествовать. Это в детстве хотелось поскорей вырасти, а со временем начал понимать, что взрослая жизнь — еще не повод для радости.

Но Марлин чуть ли не единственный человек, который с первых классов школы со мной рядом и ухитрился не облажаться ни разу, не предать и не подставить.

Перед визитом к нему я удалил наросшую щетину — к вновь набирающей цикличную популярность касте сторонников бородатости пока не примкнул — и принял прохладный душ. Почистил зубы, сделал пару десятков приседаний, затем вытащил из шкафа одеяние, заготовленное для особенных случаев.

Темно-синюю в белую точечку-горошек сорочку, элегантно сочетающуюся с черными брюками и красной бабочкой. О, бабочка у меня шикарная, усеянная крохотными белыми рисуночками теннисных мячей! Смотрятся они тоже как горошек, но при ближайшем рассмотрении ясно, что именно мячики, с характерными плавно изогнутыми серенькими полосками. Детали зачастую всплывают, лишь когда вплотную к проблеме или явлению приблизишься.

Облачившись в это великолепие, я сделал вызов и подождал прибытия таксокара. Машинка подтянулась минут через пять, за это время я успел покинуть квартиру и спуститься на лифте к выходу на улицу. Забравшись в салон, я озвучил конечный пункт поездки, автоматическое такси рвануло по извилистой ленте проложенной между зданиями дороги, ничуть не менее закрученной, чем американские горки… Маневрируя меж другими электромобилями, я унесся навстречу приключениям и новым открытиям.

Официально Марлин теперь держал небольшое «живое» кафе. Да, из тех самых заведений для гурманов. Хозяином одного из них и числился мой друг детства и юности.

Это было теперь его увлечением, хотя он не сразу открыл для себя это занятие. С того момента, как получил диплом «вышки», сначала пытался по специальности подвизаться, сценарным райтером в сетевых ресурсах, но охладел к «словопомолу».

Потом путешествовал по миру в реале и вдруг внезапно для всех — почти, — кто его знал с детства и юности, несколько лет назад ушел в кулинары. Мы с ним ровесники и вместе вступили в безоговорочно взрослую жизнь, вот только в разных университетах учились, и ориентиры у нас всегда, честно признаться, были несколько разными.

Наверное, именно поэтому до сих пор дружим, не разбежались, не поссорились на почве столкновения интересов. Хотя я вхожу в малое число тех «почти», для которых уход в питейно-кулинарный бизнес внезапным не стал.

Мы с ним в третьем классе уже были закадычными корешами, не разлей вода. Списывали друг у друга уроки, спиной к спине отбивались от представителей враждебных субкультур, процветавших в школе. Помню, как-то раз в седьмом классе нас с ним в туалете зажали старшие пацаны. Не назову точную их численность, но обступить и замкнуть в кольцо нас они смогли. Так Марлин тогда сдернул крышку бачка с одного из унитазов и пробил ею башку самого крупного старшеклассника. Эффектно он тогда долбанул, что да, то да-а!.. Кровищей забрызгало весь туалет, осколки крышки долетели до коридора.

А я, воспользовавшись замешательством противников, со всей мочи въехал по яйцам тому, который больше приглянулся. Двоих мы вывели из строя. Против остальных держались как могли, хотя нас не слабо тогда отметелили. У меня весь мир перед глазами расплывался и смотрелся в палитре красных тонов. К тому же, когда мы оба уже свалились, нас хотели макнуть головами в унитазы.

Меня таки сунули лицом в грязную жидкость, никогда не забуду это противное ощущение, а кореша немножко не успели… Хотя он тоже был никакой, и его через каких-то пять секунд ждала та же участь, но внезапно в туалет с визгом вбежала училка, и на этом бой был окончен. Те кретины даже не оставили никого на стреме. На то и кретины.

Правда, из школы их потом все-таки не выгнали, дали окончить. Главное, к нам они больше не совались. Кстати, на тот момент Марлина еще Марлином не звали, прозвище возникло позже, и получил он его в среде не школьной, а уличной. Я с ней соприкоснулся в гораздо меньшей степени, потому что уже с головой окунулся в изучение медицинских наук…

Этот инцидент в туалете я помнил, как ни старался забыть, а не смог.

«Жри!!!» — орал враг, сунувший меня лицом в дерьмо. Голос запечатлелся, и выплеск энергии не забылся, резкий такой, громкий, сквозь кровавое забвение доносящийся… Уже после того, как этот самый тип окончил школу, я сам стал старшеклассником и периодически думал о подходящем случае расправиться с ним. Встреться он мне где-нибудь в приватной обстановке да на неширокой тропке, уж я бы наверстал, не упустил возможность. Но случайной встрече не суждено было сбыться. А не случайную я не решился организовать.

Наверное, это был мой выбор. Потому что если бы по-настоящему хотел поквитаться с ним, сделал бы все необходимое. Остальное — отговорки для слабаков. А я ведь не слабак, жизнь подтвердила. Тогда почему все-таки не?..

«Ладно, уже нет смысла копаться в том эпизоде прошлого, — подумал я, смотря в окно автокара на проносившиеся мимо строения и пейзажи, — свою роль в становлении характера он сыграл, больше я никому не позволял меня унижать, за то и спасибо».

Думаю, что Марлин в отличие от меня поступил бы с обидчиками иначе. Если бы его успели макнуть. Куда более тесное соприкосновение с уличной средой сыграло бы свою роль. То самое, что со временем отправило его в извилистый вояж по планете, закончившийся возвращением и уходом в кулинары. Для прикрытия настоящего бизнеса, связи для которого он по ходу наладил.

…В дневном свете город совершенно преобразился. Сверкали многогранники небоскребов, в их зеркалах отражались небеса, шпили словно пронзали небо. Чем больше скорость, тем сильнее смазывается открывающаяся с транспортной эстакады панорама. Здесь, в выси, основное внимание привлекали к себе эти стеклянные исполины, наполненные изнутри разного калибра офисами, квартирами, гостиничными номерами, производственными и жилыми помещениями.

Они, как муравейники, кишели людьми, словно мягкие игрушки наполнителем, были набиты перегородками, креплениями, жалюзи и подобными элементами. Они многообразны подобно живым организмам — по каркасу, росту, внешнему виду…

От бурного двадцатого века сегодняшний день отделило почти столетие, и за это время опомнившиеся мы, земляне, успели исправить немало ошибок предыдущей истории, главное, предотвратили Третью мировую войну и, перейдя на возобновляемые источники энергии, не угробили окончательно экологию.

«Я еду к единственному человеку, которому мог бы рассказать об увиденном СТРАШНОМ сне, — вдруг подумал я, отворачиваясь от проносящегося за окнами города и закрывая глаза. — Но точно понимаю, что не расскажу. Не потому что не поверит и будет смеяться, а потому что разглашение внесет помехи в миссию…»

Именно в этот момент я внезапно для самого себя поверил, что сон не был бредовым видением. И главное, осознал: меньше всего на свете хочу, чтобы картина этого светлого и, по большому счету, радостного города, моего Гордого, залилась дерьмом по чьей бы то ни было прихоти.

Пусть даже это намерена вытворить сама космическая тьма.

Может, совсем уж лучшим из миров реальность, проносящаяся сейчас за бортом такси, и не является, но уж какая есть.

Мой родной мир.

Кому-то же придется схватить крышку бачка или что там подвернется под руку, чтобы врагу дать отпор…

Почему в этот раз не мне?

* * *

Преклонив колено, я упираю приклад винтовки в плечо и касаюсь пальцем спускового крючка. Прильнув щекой к прикладу, целюсь, не через оптику, а совмещая целик с мушкой и с мишенью. Попасть я должен, разумеется, в синеокую псину, а не в аномалию.

К этой «бродячей» пришлось повернуться спиной.

Никакой оптики в данной ситуации. Оптическое увеличение, по моему разумению, благоприятно для длинных расстояний, для неторопливой, размеренной стрельбы. Тварь же возникла на дистанции даже не средней, а меньше, и до этого я ее не замечал, потому что она пряталась в траве. На таком расстоянии оптический прицел критически сузит обзор, и пока будешь нашаривать цель, время для прицеливания как раз и выйдет.

Да я и не думал о возможности использовать оптику, так как еще ни разу не присоединял прицельную трубку к винтовке, и вряд ли это удалось бы сделать за пару секунд. Прицел, предоставленный стариком, ждал своего часа в сумке.

Зверюга оказывается расторопнее «жернова», несется ко мне шустро, с-скотина, поэтому сперва я займусь ею, ибо шанс настичь жертву у нее заметно выше, чем у движущейся изменки. К тому же что делать с перемещающимся участком измененного пространства, я покуда решительно не представляю. Зато как бороться с живым монстром, в теории примерно понятно.

Времени на второй выстрел может не хватить, и нужно целиться наверняка, чтобы не мимо. Вот я и решаю на свою беду подпустить собачище поближе, чтобы выстрелить практически в самый последний момент… Однако, когда нас разделяет всего лишь несколько метров, наши взгляды встречаются. И я замираю за долю секунды до того, как нажать спуск. Пронзительный синий взор твари излучает магическую, магнетическую красоту и одновременно холодно-властен.

В мою голову тотчас обрушиваются потоки образов, мыслей, эмоций, хаотическая каша затмевает картину мира, я не отдаю себе отчет в действиях… Гипноз типа, понимаю я обескураженно-отстраненно. Рвусь из-под контроля, получается опомниться, но уже поздно. Тварь ударяет лапами мне в грудь и сшибает с ног. Судорожно долбаю по ней прикладом, и не сумей я этого сделать, она вгрызлась бы точно мне в горло. Ее слюнявая пасть дышит жаром и нечистотами.

Удар прикладом останавливает псину на пути к моему горлу, вынуждает отпрянуть, даже лишает части зубов. С наскока достать мою шею у монстра не получилось, и он тут же, яростно мотнув башкой, впивается мне в левый бок.

Адская, пронзительная боль дырявит тело насквозь. Я кричу, но ухитряюсь напрячься и обрушить приклад на голову зверя. Удар получается в прямом смысле убийственно-сокрушительным, раскроившим череп, но зубы продолжают находиться в моей плоти, вцепились мертвой хваткой. Сила сжатия мало что не уменьшилась, наоборот, псина туже их стиснула за миг перед смертью… Почти не соображая под воздействием нестерпимых ощущений, перемежая низкие стоны высокими воплями, я вцепляюсь в раскроенную башку и отчаянным рывком кое-как раздвигаю челюсти. Затем толкаю труп от себя, а сам пытаюсь отползти.

Меня обдает леденящим морозом. Чувствую, что измененный, невообразимо перестроенный участок пространства, не пожелавший быть верным константному местоположению, подкрался и теперь совсем рядом… Кочевой «жернов» валяющимся на его пути халявным мясом не побрезговал. С каждой секундой я прихожу в себя, превозмогаю боль. И осознаю, что теперь мне требуется лишь вовремя смыться, пока дрейфующий преследователь отвлекся на оприходование зубастой падали.

Утилизирует и вновь увяжется за мной, зар-раза… Рану страшно жжет, встать и удержаться на ногах пока не получилось. Я отползаю на карачках, стремясь убраться прочь и забиться в какую-нибудь относительно безопасную дыру.

Как назло, ни зарослей, ни сооружений поблизости не видать. Только море невысокой, по колено, сплошной травы, освещаемой солнцем. Я бросаю перед собой камушки, которыми запасся предусмотрительно, и если происходит аномальная реакция измененных участков, избегаю их, меняя траекторию движения. Только бы не попались еще кочующие изменки! Я не знаю точно, на сколько затянется утилизирующая заминка «жернова» и отправится ли он вслед за мной, когда покончит с бывшей собакой, но предполагаю худшее.

Посматривая искоса назад, я вижу, как вначале собачье туловище отрывается от земли, медленно закручивается внутри аномальной области, будто насаженное на гигантский вертикально поставленный шампур, вокруг некоей оси, проходящей в центре аномалии, недоступной восприятию человеческими глазами… Потом невидимые лезвия шинкуют труп зверя на кусочки, и каждый кусочек взрывается фонтанами кровяных брызг. Причем куски не отрываются от тела, а именно отрезаются, примерно одинаковой величины, методично, как опытный повар режет какой-нибудь огурец.

Я не знаю, как поведет себя обожравшаяся изменка, потому стремлюсь удрать подальше, чтобы она потеряла мой след. Тем более что с третьей попытки мне удается встать с карачек, и дальше двигаюсь уже на ногах, пускай и полусогнутых.

Положительное обстоятельство — патроны у меня еще остались. Хотя в аномалию стрелять бесполезно, но в схватках со здешней фауной они далеко не лишние.

Когда я отдаляюсь больше чем на сто шагов, еще раз гляжу назад. «Жернов» покончил с пиршеством и сейчас замер на том же месте, словно бы заколебался в нерешительности. Я бы показал ему выставленный из кулака средний палец, но сейчас не в том положении, чтобы выделываться, еле ускользнул, и то еще не окончательно. Да и просто так поднимать руку изнурительно для моего раненого, едва движущегося тела.

А ведь тем временем я постепенно все больше и больше отдаляюсь от границы, отделяющей мой прежний мир от этой сумасшедшей ненормальности. Отчуждения, в котором мутируют не только живые организмы и растения, но и само пространство…

Спустя час я сижу на вершине небольшого холма. В окружающей местности пролегает речная долина, и рельеф не особенно ровный. Уровень то выше, то ниже перетекает, образуя естественные ложбины и возвышения.

Лицом я повернулся в сторону территории, с которой пришел, и вижу стебли травы, покачивающиеся в такт пульсациям ветра, кривую дорожку примятой растительности, проделанной мной, тащившимся сюда на брюхе, на четвереньках и на полусогнутых.

«Жернов» остался в той же точке, так и не сдвинулся с места, может, у него послеобеденная сиеста. Уже самый разгар дня, по небу проплывает стая перистых облаков, девственно-белых на удивление.

Наладив дыхание, наконец-то переползаю холм и начинаю спуск по склону с другой стороны, оставив все, что за спиной, позади. Навсегда. Каждый следующий шаг, каждая проведенная здесь минута сулят сюрпризы, и стремительно набираемый опыт учит меня остерегаться этих подарочков дороги.

И примириться с их неизбежностью.

Куда же я все-таки попал? Вот в чем вопрос.

В параллельное измерение? Не верится как-то, что вся эта измененная фантасмагория может твориться непосредственно на нашей планете, Земле. В реальности, которую я совсем недавно считал единственно возможной. Имеющей эксклюзивное право на существование… Но, быть может, перебравшись за границу, обозначенную зализанными временем остатками бетонной ограды, некогда явно впечатляюще исполинских размеров, я покинул родину. Перенесся куда-то в альтернативную реальность.

В какой-то совсем иной мир.

Такое объяснение еще как-то укладывалось в голове.

В отличие от невероятной версии, что я все-таки по-прежнему нахожусь в пределах своей планеты, в родной реальности. Доживая последние денечки и ночки в моем городе, уже сознавая, что избран некими силами для свершения сверхважной, хоть пока неясной задачи, я передумал всякое. Однако действительные события, мягко говоря, впечатляюще превзошли ожидания.

Так что сейчас я ощутил себя «семечком», покинувшим организм, его породивший. Увлекаемый всесильным ветром в неизвестность, могущую принести как смерть, так и нечто совсем иного плана, улетаю в грядущую… тьму или свет?

Ничего другого не осталось, как просто отдаться воле ветра. Буду следовать по предложенному пути. По крайней мере до пункта назначения, обозначенного условно известными «координатами». Атам погляжу. Взбунтоваться и выбрать собственный путь всегда успею.

Если что.

Интересно, а находятся ли здесь люди, кроме меня? «Коренные» обитатели пространственно-временного континуума или заброшенные сюда нелегкой судьбой пришельцы из моего мира. А то и «третьих» миров?.. Если раздухариться и допустить, что реальностей больше, чем две. «Моя» и «эта», стариком пафосно нареченная Отчуждением, каковое название с его подачи прочно запечатлелось в моей памяти и стало основным.

Доведется ли мне с людьми пересечься рано или поздно? Или попал в эдакую дикую реальность, в которой человеку вообще-то не место, а вляпаться сюда угораздило только меня… Вопреки страху согласившегося выйти на Дорогу.

Но в таком случае на кой ляд здесь я? Зачем вообще получил возможность убедиться в ее существовании? Почему бреду без четкого понимания в бредовую неизвестность, а не уверенно шагаю по изученному вдоль и поперек родному городу?

Куча вопросов, и ни единого внятного объяснения. Хотя подозреваю, если мне и удастся найти ответы, они, в свою очередь, породят следующую волну вопросов…

У подножия холма, по ту сторону, я решаюсь сделать привал и наконец заняться раной. Это следовало сделать незамедлительно после ее получения, но если бы я не убрался подальше с места схватки, чем демон не шутит, Ждала бы меня участь очередного «огурца» на разделочном столе дьявольского повара… Я медик, и перечень действий по обработке места укуса для меня ясен и прозрачен.

Ого! Наконец-то я попал в условия, где на владение «вымирающей» профессией грех жаловаться. Сбылась мечта идиота?

Подняв одежду и добравшись до раны, я первым делом смотрю, не осталось ли в ней звериных зубов. Их не обнаружилось — уже хорошо! У псины крепкие, крупные клыки, на то и «канис люпус фамилиас». Будь они помельче, типа крысиных, часть зубов вполне могла бы остаться во мне.

Во-первых, вытаскивать их — тот еще геморрой, во-вторых, будет потеряно время, а значит, и определенное количество крови, в-третьих, они бы дополнительно раздражали нервные каналы и явно не положительно повлияли бы на вероятность заражения крови. Но раз этого не произошло, я не стал на этом зацикливаться и продолжаю анализ.

Рана средней глубины, не легкий порез, но, к примеру, пуля бы проникла значительно дальше. Однако пораженная поверхность немалая, к тому же она рваная, неоднородная. Крови много натекло, и сейчас я ощущаю труднооборимую слабость, рассудок слегка мутится… К счастью, времена, когда доводилось в полевых условиях штопать раны иглой вручную, давно прошли. Теперь они достояние учебников по истории медицины.

Я вытаскиваю адсорб-шприц из мобильного медкомплекта, продвинутой «аптечки». Заряжаю в устройство нужную ампулу, подношу зев к участку кожи сантиметра на два правее от края раны… нажатие сенсора, впрыск, и состав проникает под кожу. Обеззараживающий раствор должен вычистить инфекцию, которую могло занести с раной. Только надо успеть ввести его не позже, чем минут через сорок после инцидента.

В моем же случае миновало не более получаса. После впрыска я капаю на рану четко отмеренное количество сферокапсул активного силикона и накладываю специальный обезболивающий компресс. Боль снимает как мановением руки волшебника, минуты через три, причем я не перестаю ощущать сам бок; не чувствуется только боль.

Этот «хитрый» компресс блокирует идущие в мозг сигналы о боли, «подменяя» их своими сигналами, обманывая соответствующие зоны «центрального процессора».

Вот-вот начнется акт исцеления…

И оно грянуло! Меня вдруг задергало изнутри, словно проявились симптомы ДЦП или я попал под воздействие какой-нибудь разновидности «кайфовых» снадобий. Во рту моментально пересыхает; бешеный выброс адреналина; по телу струями льется пот, в глазах роятся яркие искры, изнутри обжигает кипятком. Я-то был к взрыву готов и посему психологически выдерживаю спокойно, а неискушенный человек мог бы от неожиданности обалдеть. К физиологическим проявлениям добавилось бы и резкое падение морального состояния.

Длится бурное лихорадочное «телотрясение» минут десять. Когда я наконец перестаю дергаться, от раны остаются малозаметные следы. Запекшаяся кровь, розоватый ореол… Подействовал «органический клей», десять лет назад явленный свету японскими научными умами. У нас его предпочитают звать активным силиконом. Безусловно, пик достижений хирургической технологии, и по сей день непревзойденный.

Разве что за десятилетие он сделался гораздо доступнее, даже обычные люди научились с ним обращаться. «Орга-клей» стал неотъемлемым элементом в аптечке. С царапинами и порезами легкой степени справляется в два счета, помогает и в более серьезных ситуациях.

Но ни в коем случае не является панацеей! Нюанс в том, что он затягивает, в ускоренном темпе сращивает рану, однако не способен, к примеру, нейтрализовать яд или вытолкнуть наружу засевший где-то внутри осколок. Так что при неправильном обращении можно и усугубить положение пострадавшего, вплоть до летального исхода.

Ибо горе тому, кто переборщит с ним! Хотя бы на пару капель. Помимо того что потом на этом месте останется безобразный «нарост», отторгаемый организмом, который обязательно нужно будет удалить, еще и «торкнет» втройне.

Случаются жесткие перегрузы, такие, что могут инсульт или что-то похожее спровоцировать. Поэтому введено правило — всегда капать на одну каплю меньше, и оттого напоминание о ране еще сохраняется некоторое время, в виде шрамика. Пробирало от этой штуки и без того не слабо, даже если правило четко соблюдать.

Колбасит меня натурально, пока целительное действо свершается… Но встаю я бодро, как новенький, правда, изможденный, потому что организму изрядно энергии пришлось затратить в процессе работы «клея». Хотя закономерная усталость — меньшее из допустимых зол. При данном раскладе.

Активный силикон ожидаемо справился с задачей, у него безупречная репутация на этот счет, при условии, если применять со знанием дела. Поврежденные ткани восстановились, рана экстренно по большей части зажила. Окончательно она исчезнет уже «своим ходом», спустя несколько суток, и в этом помощь удивительного «клея» ей не понадобится. Организм самостоятельно наверстает за ту самую недостающую каплю.

Теперь я могу идти, а не ковылять. Однако до вечера бок еще будет отзываться на каждое движение тупой болью. Цветочки по сравнению с тем, что меня ждало без чудотворного «клея». Без — могло быть все, что угодно, от загноения раны до банальной кончины по причине чрезмерной потери крови. Моя жизнь зависела бы от слепого случая.

Итак, неудача опять обошла меня стороной, за что ей отдельное спасибо, но больше я благодарен все же Удаче, за то, что не покинула.

Уверенными шагами я продолжаю движение. Впереди, метрах в трехстах, еще один холм. Решаю следовать к нему. Далеко справа заметен лес, далеко влево простирается ровная луговая местность. Равнина, покрытая травой, теряется за горизонтом. Я оба этих сторонних направления игнорирую, придерживаясь решения не плутать, а держаться, пока возможно, избранного однажды курса. Авось и приду куда-нибудь, а после — куда надо.

Ложбина меж двумя холмистыми возвышениями, как и ожидалось, помимо растительности обильно заполнена изменками. Эти локальные искажения пространства, похоже, в здешней реальности встречаются едва ли не на каждом шагу, не давая расслабиться случайному захожему вроде меня.

Правда, у меня появляются кое-какие сомнения, а случайному ли… За время моего следования по этим весям я все же не заметил ничего действительно иного. Наблюдения не подтверждают полного отличия от нормы, воистину подпадающего под критерий «отчужденности». Здесь, насколько я вижу и чую, «подредактирована» флора и «перерисованы» декорации, однако общее содержание осталось.

В окружающей среде вполне узнаваемы и признаки моего нормального мира тоже. Окружение походит на обычные параметры моей Земли, в которые попала примесь, но только примесь чего-то чуждого… Как будто кого-то не устраивал существующий порядок, и он сработал альтернативный мир по своим чертежам. Переделал некоторые вещи и явления по своему хотению. Та же собака, во время нападения на меня бывшая уже не просто собакой, все-таки первоначально была собакой… Или нет?

Все это досужие рассуждения, хитросплетения мыслей. Не на этом нужно акцентироваться, вовсе нет. Вот только переполняет! Нахлынуло фантастических впечатлений, а я даже поделиться ими не могу ни с кем. Да уж, чего мне действительно не хватает, так это верного напарника, осознаю я ностальгически.

Такого, как Марлин или Лютик, например. Вместе с ними и в пекло лезть было бы не так страшно… Но я сунулся сюда в одиночку, это только мое испытание. Если выдержу, справлюсь — хорошо, значит, не зря. Если нет… что ж, значит, судьба такая.

Останется мой тлен здесь гнить, если хоть останки будут, и никто там, дома, даже не узнает, где я и что со мной приключилось. И Машу никогда больше не увижу… И Нелли… Хм, а каково бы мне пришлось, если бы кто-то из них тоже сюда… Я бы не дал обидеть? Ни в коем случае НЕ. Да и себя тоже — не дам.

А может, я как бы «откололся»? И в тот миг, когда переступил граничную черту, там, в оставшемся позади на дороге мире, появился мой двойник. В реальности, куда мне в ближайшем времени точно не вернуться, он кушает, спит, общается по «Телеграм» с мамой, пьет пиво с Лютиком, занимается рутинными исследованиями, пытается выбрать, кого полюбить… Короче, делает все то же, что и я.

Никто и не заметит моего отсутствия. Никто не уловит подмены. Может, двойник даже «умрет» когда-то, совсем как реальный человек, угодит под машину, например.

У-у, да это прям идея для сюжета фантастического романа!.. Так, стоп. Я непомерным волевым усилием упорядочиваю ураган, творящийся у меня в голове. Откидываю лишние мысли. Настраиваю себя на нужный лад. Теперь мысли должны являться строго по делу, отчетливо, не отвлекая на левые темы. Так-то лучше.

«Когда имеешь дело с этими ИФП, — подмечаю я, — нужно оставаться донельзя собранным. Начнешь витать в облаках, поставишь процесс прокладывания тропы на «автоматический режим», и коварные ловушки, подстерегающие на пути, не простят. Нужно не упускать ни единого признака, вбирать всю поступающую из окружающей среды информацию всеми доступными органами чувств и анализировать собранный «урожай». Если от тебя ускользнет, по неопытности либо по невнимательности, даже самая мелочь, это может поставить под угрозу твою жизнь. Таковы здешние правила, получается так. Хотя вроде нет гарантии, что даже если ты на сто процентов собран, то все ненормальные штуки распознаешь. Наверняка могут попасться и такие искажения, которые ни вычислить, ни даже просто почувствовать не удастся… Но идти-то надо, ничего не попишешь. И глаз «замыливаться» не должен, даже за мимолетную утрату бдительности в настолько жестких условиях можно поплатиться головой. А тебе нужно выжить и дойти, и поэтому иди вперед, только вперед…»

Я не знаю, почему в этом абсолютно уверен, но идти назад никакой возможности нет. Развернуться и пойти обратно к границе «по своим же следам» я теоретически могу в любую секунду. Но практически — не доберусь до бетонной преграды, точно погибну раньше. Существующий для меня выход не сзади, а впереди…

Интересно, где я буду пережидать следующую ночь? Если дотяну, конечно. Похоже, если никаких строений или других подходящих укрытий не встретится, мне придется возвращаться в то место, где я уже кантовался… Одному спать на открытом пространстве — нет уж. Вот если бы шел в компании со спутником, снова посетовал я, можно было бы сторожить друг друга, сменяясь по очереди. Ясное дело, с таким компаньоном, которому по-настоящему доверяешь, и он — тебе.

Но так как я все же брожу сам по себе, придется постоянно забиваться в какую-нибудь дыру и там пережидать темное время суток. Или лучше уж постоянно идти вперед, не останавливаться. Судя по всему, ложиться спать на открытом пространстве в Отчуждении — все равно что безоружному ребенку остаться без одеяла в спальне, набитой монстрами… Но безостановочно двигаться ведь не получится. Зная мой организм, максимум трое суток продержусь без сна, ну четверо, плюсуя эффект энергетической «подпитки» из аптечки.

А вдруг так быстро к цели я прийти не успею?.. Хорошо, даже если и успею притащиться, как стану там бороться за спасение мира? Исполнять свою миссию, будучи смертельно уставшим и жутко сонным… Или я уже исполняю миссию?

Так или иначе, пусть будет как будет, но насчет поиска какого-никакого убежища на ночь я определился. Хотя сегодня, в первую свою ночь по эту сторону границы, я, вон, хоть и в настоящем доме схоронился, и то не выспался нормально. Здесь же смерть везде, повсюду, все время война… Потому я и ворочался большую часть времени, не уходя отсюда, из яви, полностью. Находился в некоем полузабытьи… Но то была первая ночь, самая тяжелая в моральном плане, наверное. И я дожил до следующего утра.

Другого выхода нет, только привыкнуть, что смерть постоянно трется под боком, дышит тебе в затылок, азартно обкладывает со всех сторон, нависает с неба. А что делать? Привыкнешь поневоле. Или выйдешь из игры. Тут уж кто как сумеет выкрутиться.

…Я оглядываюсь, когда добираюсь до середины ложбины. Свежеприобретенный опыт научил меня не упускать из виду подходы с тыла. И позади, на холме, с которого уже спустился, я вижу… «жернов»! Готов поклясться, тот самый.

Бродячая пакость все-таки отправилась за мной. Сейчас, когда я смотрю на изменку, она плавно заскользила вниз по склону. Шустро возобновляю движение, заметно ускорившись. Но проскочить этот фрагмент, совсем не задерживаясь, не получится из-за присутствия других изменок. Иначе слишком велик риск угробиться. Поэтому, прежде чем ступать, приходится тщательно проверять, куда именно.

На то, чтобы перепроверять, времени уже не останется. Когда брошенные наугад камешки и комочки глины попадают не в аномалии, остаются целыми, я продвигаюсь значительно дальше. Иногда приходится, подолгу стоя в одном месте, выверять маршрут с точностью до дециметров. Бросаться в самую гущу изменок сломя голову я не собираюсь.

Во всяком случае, пока преследующий «кочевник» еще не совсем близко, рано кидаться наутек. Вот если других вариантов не останется, придется бежать напропалую, рассчитывая, что не влетишь на всем ходу в какую-нибудь случайно подвернувшуюся «закрепленную» изменку. А пока вариант единственный — не терять темп, уходить от «хвоста», пока не найдется какой-то способ его сбросить.

Или он сам по себе вдруг исчезнет. Может, впереди будет почище в плане густоты участков ИФП, и даже получится перейти на бег…

Но сначала нужно перебраться через холм. Он приблизительно такой же по высоте, как и предыдущий, большинство изменок сосредоточилось в ложбине, так что подъем не предвещает особых проблем. Наконец-то добравшись к нему, я довольно скоро взбираюсь на вершину. Упорный «жернов», в свою очередь, сейчас примерно в той точке, с которой я его заметил.

Прячусь в траве и осторожно высматриваю, что же меня ожидает по ту сторону холма.

Поле простирается вдаль. Травяной покров теряется на горизонте. От возвышенности тянется полоса шириной примерно с сам холм, на ней отсюда не заметно никаких ИФП. Зато метрах в пятидесяти от меня на этой полосе пасется какая-то страхолюдина, с виду похоже на кабана, но размером с быка! По краям полосы параллельно друг другу сплошные шеренги из ненормальных искажений. Как и занятая монстром полоса, тянутся они в далекую неизвестность.

Внизу направо и налево путь наглухо закрыт. Эти изменки, из которых состоят заслоны, отлично просматриваются глазами, и воочию можно определить: они настолько тесно расположены рядком, почти без просветов, что мне там ловить нечего. Настоящие стены из разноцветных пятен почвы, колебаний воздуха, мерцаний света. Сбрендивший дизайнер обмочился бы от восторга, наблюдая «картину маслом».

Поэтому, если я и могу куда-нибудь проследовать, то прямо.

Судя по спокойному поведению, монстр меня до сих пор не учуял. Ага, из-за того, что ветер дует мне в лицо, соображаю я. После чего извлекаю оптический прицел и прикрепляю его к винтовке. С третьей попытки, но справляюсь, приобретая навык по ходу. Конечно, вожусь я с трубкой, имея намерение воспользоваться замечательной возможностью снять врага отсюда, с верхушки.

Прильнув к прикладу щекой, накрываю голову ненормальной зверюги перекрестием прицела…

Квазикабанище — красавец, естественно. Вполне в духе здешних реалий. Массивные телеса в основном покрывает грубая склоченная шерсть цвета среднего между зеленым и коричневым, только там, где ноги соединяются с туловищем, шерсть неожиданно розовая.

Из жирного туловища выпирает голова. Казалось, кто-то разок содрал с нее кожу, а затем небрежно натянул обратно на череп, немного подклеив, чтобы совсем не спадала. Из отвратной башки торчат массивные рога, навевающие ассоциацию с бейсбольными битами; чуть пониже, под тем же углом загибаясь и аналогичным образом, параллельно рогам, вздымаясь вверх, берут начало из зева пасти два бивня. В отличие от рогов они покороче, зато потолще.

Вообще от обычного кабана этот, на первый взгляд издалека, отличался несильно — окрас другой, размеры, да, а больше и ничем особо. Ну да, форма черепа отчетливо неправильная, и вообще «скафандр» о-го-го, даже бронебойным снарядом доколупаться до внутренних органов еще надо постараться. Обычный, НАШ, кабан таким не похвастается. Разве что очень «прокачанный», шибко «навороченный» секач какой-нибудь… Насколько я знаю.

Мне доводилось бывать на экскурсиях в заповедниках. Там можно было непосредственно понаблюдать за дикими свинками, мы с гидом в комбезах-хамелеонах, облитые специальными ферментами, могли устроиться шагах в пяти от зверя, и он нас не чуял. Но сейчас никаких тебе ферментов и плащей, позволяющих слиться со средой. И мимо кабана просто так мне не прокрасться. Придется убивать некстати подвернувшуюся животину.

И тут-то отличия второй «картинки» от первой, присущей моей родине, сделались наглядны, будто обведенные красными кружками в разделе ответов. Дело в том, что хоть я и честно прицелился, собираясь с первого выстрела поразить мишень, но в последний миг, когда палец уже начал давить спуск, откуда ни возьмись налетел шквал ветра. Я привычно, знакомо по участию в прошлых охотах, выжал спусковой крючок и зажмурился сразу после выстрела.

Когда через секунду открыл глаза, кабанище уже несся на меня пробивным тараном. Хотя я, похоже, его даже не ранил, пуля улетела куда-то выше либо в сторону от головы. Если ранить обычного кабана, он не успокоится, пока не доберется до стрелявшего, если же его не ранить, а пустить пулю рядом, недалеко от него, он скроется подальше от опасности — такова известная охотничья премудрость.

Так или иначе, нет времени разбираться.

Ненормальное животное преодолевает половину расстояния за считаные секунды. Кто бы мог подумать, с его-то габаритами! Я до этого видал, как бегают кабаны, очень приличную скорость набирают, но этот гад несется гораздо быстрее тех, что обитают в моем мире.

Ошметки травы и комья почвы разлетаются в стороны из-под его копыт. Кабан истошно, душераздирающе ревет. Подавив инстинктивный порыв кинуться наутек, я повторно прицеливаюсь и стреляю.

Кажется, удается ранить монстра. Он подскакивает, существенно замедляет бег, но не останавливает движение. Сзади на меня тем временем надвигается погибель — «кочевое» ИФП. Что ж, двум смертям не бывать! На свой страх и риск бросаюсь вперед, вниз по склону, только не прямо на кабана, а с уклоном траектории влево.

И сразу нарываюсь на непредвиденное осложнение.

Еще один такой же урод! Сейчас он тоже чапает ко мне с намерением насадить на свои причиндалы, бивни и рога, я имею в виду. Второй залегал в траве, дрых, наверное, я его в зарослях не заметил в отличие от кабана, активно пасшегося на поле.

Хреново! Фактор появления второго зверя активно против меня. Если бы я всех сразу увидел, тогда бы и действия продумывал, исходя из этой информации. Замечательно было бы накрыть их осколочными гранатами или минами!.. Но в результате недосмотра получилось нежданное пополнение в рядах мишеней. Количество врагов возросло вдвое.

От невольного замешательства я едва не растерялся, но шанс выжить у меня остается, если я буду все время двигаться. Опустившись на одно колено, я снова срастаюсь в единое целое с «Рысью» и отправляю пулю в первого кабана, уже отведавшего огненного металла. С каждым разом стрелять у меня получается все увереннее. Хочешь жить, умей экстерном вертеться, то есть учиться.

В этот раз пуля попадает в лобешник машине смерти, быть может, не пробив кость насквозь, но оцарапав основательно и оттолкнув мутированную зверюгу назад всей своей пробивной мощью. Боевая «Рысь» это же не дробовик охотничий и не пукалка-мелкашка! Кабан брыкнулся набок, а я уже бегу мимо него, переключаясь на второго противника.

Разбуженный свинтус так разогнался, что, сними я его с лету, отправив убийственный металлический снаряд без промаха через глазницу в мозг, он бы все равно не остановился, пронесся бы дальше по инерции и сшиб меня. Поэтому я напрягаюсь и, когда ненормальное создание преодолевает финальные метры ко мне, мечусь в сторону как можно дальше. Когда убойная туша форсажным танком проносится левее надо мной, я быстро-быстро припускаю по склону вниз.

Кабану нужно несколько мгновений, чтобы резко затормозить, взбив копытами фонтаны земли, и совершить разворот на сто восемьдесят градусов. За эти несколько мгновений я ухитряюсь прицелиться и простреливаю ему рогатый-клыкатый «жбан». Между нами метров двадцать, и тяжелая пуля дырявит-таки кость. Кабан падает, а прикончил я его или нет, проверить возможности не представится.

Существенно придавая мне ускорения, на вершине второго холма возникает кочующая аномалия. Влюбилась эта изменка в меня, что ли?!! Преследует, как верная фанатка. Чем-то я ее зацепил точно.

Больше ничто не преграждает мне путь отступления, я выскакиваю на полосу между шеренгами стационарных изменок и бегу изо всех сил. Правда, я не слабо нагружен, поэтому меня должно хватить ненадолго, с этаким темпом. Да и не так уж часто, надо признаться, я до этого бегал. А здесь пришлось вдруг очень интенсивно заняться подобными упражнениями: стрельбой, беготней, прыжками и тому подобными активными физическими движениями.

Там, в моем мире, я не отношусь к представителям «сидячего» образа жизни. Я кто угодно, но не одолеваемый гиподинамией бедолага, обвешанный пудами лишнего веса. Однако всерьез спортом давно занимался, в школе еще, большим теннисом. Неудивительно, что подобные нагрузки мне даются непросто. Но деваться некуда, и я врубил форсаж, стартанул в турборежиме, будто стал вдруг легче раза в два и вторые легкие выросли. Все-таки я мужчина тридцати с небольшим, а не старикашка какой-то!

Сейчас или никогда! Воздух поддувает мне навстречу, небо быстро проносится над головой. Я стремительно лавирую меж волнистых, колыхаемых ветром стеблей травы, молясь о том, чтобы не наступить ненароком на еще какого-нибудь неприметного, примостившегося где-нибудь тут свина, кота или пса. Мчусь вперед, только вперед, абсолютно не зная, что поджидает на следующем шаге и что откроется мне там, за неуловимой чертой горизонта…

Покосившись краешком глаза назад, вижу — «жернов» не собирается меня отпускать, он уверенно перемещается за мной, тоже наращивая скорость. Но у меня уже появилось ощущение, что я оторвусь, убегу…

Внезапно все мрачнеет… Наваливается удушье, в ушах разражается оглушительный скрежещущий шум, я теряю почву под ногами, с ужасом понимая, что проваливаюсь куда-то… Мысли и пространство обрушиваются карточным домиком, я сыплюсь в бездну вместе с разваливающейся, непрочной конструкцией, в которую вмиг превратилась окружающая реальность.

* * *

В городах небо чистое, никаких смогов и выбросов. Давно нет вредоносных предприятий в пределах городской черты. Не только в нашем Гордом, но и по всей стране, и в других частях бывшей Федерации. Реально, не на словах приняты все меры, позволяющие эффективно следить за тем, чтобы промышленность использовала экологически чистые технологии.

Когда мои родители были юными, для них это выглядело как утопия. Но вожделенное великолепие реализовано; и вправду после стольких десятилетий бездумного, потребительского отношения к природе человечество взялось за ум. Уйти в космос и основать там серьезные многолюдные колонии — на случай, если с материнской планетой случится непоправимое, — у землян пока не получилось. Зато в собственном доме уже не так безнадежно и тоскливо обитать, как было еще во времена молодости наших бабушек и дедушек. Поколения, родившегося на стыке тысячелетий.

Если бы не случилось кардинального перелома во второй трети нашего века, когда глобальный «зеленый» курс был принят развитыми странами, а затем и почти всеми остальными, — трудно представить, в каком состоянии сейчас находился бы общий дом. А ведь еще раньше, в первой четверти столетия, едва не грянула всеобщая война. Кризис воистину чудом преодолен был, правда, не все государства уцелели в тех же состояниях, какие имели до этого. И я иногда задумываюсь, а во что превратился бы наш мир, если в какой-то момент что-то пошло бы не так, как случилось в действительности?

События развернулись бы по иному, очень даже негативному варианту развития сценария… И тогда я содрогаюсь от страха, лишь представив невозможное, ставшее возможным.

…Раскидистые деревья изобилуют сочной, зеленой листвой, белые пушистые облачка проплывают по божественно голубому ложу неба, город цветет и сияет. Лето две тысячи девяносто восьмого… Цивилизация успешно, хотя и не без проблем, скоро сделает шаг в следующее столетие. Много всего преодолено, и никто достоверно не знает, сколько еще всякого там, в будущем нового века, предстоит…

Дорога ушла круто вверх. Покорив подъем эстакады, я покинул таксокар, и он тотчас умчался на другие вызовы. По виадуку я перешел к террасе громадного кондоминиума «Дыхание Океана», высотой в сто с лишним уровней. С верхотуры расстилался замечательный вид. Я немного постоял, любуясь на верхушки соседних домов, золотящиеся в солнечных лучах, на бескрайнюю воду вдалеке, на едва различимые горные силуэты. Здесь, на площадке, были разбиты газоны, поставлены скамейки, установлены наблюдательные приборы для желающих.

Сегодня был подходящий денек, и тут много кто прогуливался: девушки в платьицах, пожилые пенсионеры, даже ребятня. Если человек падал вниз — а ограда здесь без наворотов, просто бортик, — то по траектории падения предусмотрена целая система выбрасывающихся сетей, которые улавливали летуна. Насколько я знал, несчастных случаев, падений, окончившихся плачевно, еще не случалось.

Хотя во время свободного полета и сердце могло отказать, от этого никто не застрахован. Но еще не останавливалось ни у кого. Вообще в последние десятилетия смертей из-за проблем с сердечно-сосудистой системой значительно убавилось. Все болезни, связанные с кровеносным обменом, крайне успешно лечатся, «запасные» сердца выращиваются искусственно, в пище много добавок, способствующих укреплению сосудов. По статистике, сравнительно с первой половиной века смертей от инфаркта на порядок меньше.

Воздух на краю террасы восьмидесятого уровня был высотный, точнее не скажешь. Безупречный, незамутненный, чистейший… Ну, это никакими словами не передать. Овевал меня со всех сторон, свежий такой, полноценный.

С террасы я перешел на собственно этажный уровень. Дорогу мне преградили два внушительных страж-бота, но, просветив и ничего сомнительного не обнаружив, выдали вежливое приветствие и расступились. Торговый лабиринт расположен на этом этаже. Дальше бутиков и заведений — на любой вкус!.. Хотя все здесь, можно сказать, «декоративное», любые товары можно отыскать в Сети и получить Доставкой на дом.

Но посетителей в реальных магазинах полным-полно. Для многих людей шопинг по старинке — вполне интересная разновидность проведения досуга. Человек, как ни крути, существо социальное, и общаться в реале хочется порой даже закоренелым компьютерным «гикам».

Вот в этом ряду одежда. Все, что сейчас модно, все, что пока или уже не модно, разных фирм, дизайнов, размеров… От сексуального нижнего белья до аляповатых валенок в стиле «дядя Ваня-тракторист». Да-да, валенки тоже в наличии, и это еще цветочки! Ассортимент театральных костюмов, всякой древней одежды, праздничных костюмов… В общем, мешанина всего и вся.

Гастрономии тут нет, она на другом этаже, там просто глаза разбегаются при виде навезенных со всего света вин, выпечки, сыров, мясных изделий, экзотических фруктов… Список изобилия можно продолжать долго, на сколько у кого хватит фантазии.

Я сюда не за этим пришел.

Просто констатация. Мне убеждать себя не увлечься шопингом не надо, я здесь хожу не впервые. Уверенным шагом проследовал к лифту, проведя скользящим взглядом по пестрым бутикам.

Кабина уже тут как тут. Лифт поднимается-опускается в прозрачной колбе, и, пока я ехал, мог наблюдать за тем, что снаружи. Приличную скорость способен развить подъемник, уши заложило, как обычно, зато совсем недолго — и я уже там, куда надо было попасть.

Даже кнопки не требовалось нажимать, лифт сам определил, куда доставить, добывая информацию обо мне из сетевых профилей. Инфы в планетарных базах данных о любом человеке предостаточно. Правда, бытовые устройства могли и «промахнуться», не совсем точно просчитать намерения, но обычно справлялись с задачей. Я даже размеренной музыкой, игравшей в кабине, не успею как следует насладиться, а уже пора выходить.

Стоя на узорчатом полу в просторном пространстве опускающейся кабины, я оглядел панораму родного города, раскинувшегося между водной гладью и горным плато на полуострове, изрезанном бухтами и заливами. Люблю я Гордый, что уж тут душой кривить. Несколько раз уезжал из него надолго, но всегда возвращался… Створки за моей спиной раздвинулись. Немного пройдусь и буду на улице. Там буквально несколько поворотов, и на месте.

Я вышел из лифта в большущий холл. Наперерез мне двигалась большая группа индусов. Стараясь избежать столкновений, просочился сквозь толпу, пошел дальше, мимо двух светловолосых женщин без пяти минут бальзаковского возраста, обе с грудями явно больше третьего размера, едва вмещавшимися в декольте.

По гладкому полу, только что отполированному до блеска исполнительным роботом-уборщиком, хоть бери да скользи, что я и сделал, и в этом скольжении пролавировал между детишками — задень одного, и все попадают, как оловянные солдатики, — их суетливыми мамашами, стайками гламурных фиф, див, джентльменов в очках, сухоньким мужчиной в галстуке… Неконтролируемое катание прекратилось, когда я приземлился на руки и произвел вынужденное торможение.

Быстренько вскочил и ретировался, пока возмущенные крики откуда-то сзади не затихли, и нырнул в скопление людей у выхода. Чуть не столкнулся с улыбающимся африканцем, у которого на голове зачем-то размещалась клетка с пестрой птичкой. Он весело воскликнул, обращаясь ко мне: «Хэй!» Я ответил в том же тоне: «О’кей, бро!», и устремился дальше. Перед самым выходным проемом смешался с группкой явно довольных жизнью неохиппи, пробрался меж ними и наконец выскочил из небоскреба. Заслуженно перевел дух после напряженного прорыва на волю.

Через некоторое время добрался куда надо, в кафе.

Марлин назвал заведение красиво, «Неаполь». Точка расположения подобрана им была не менее удачно, чем все остальное, — вроде и в пределах центрального округа, но в таком местечке, где меньше заметна вся эта суета повседневности, почти нет шума… Здесь — типа исторический квартал. Вся архитектура в каноническом досетевом стиле прошлого века. Даже будка красненькая стояла, а в ней функционирующий телефон-автомат.

Внутри кафешки растекалась ненавязчивая музыка. Стены украшали картины в стилях, которые назывались «современным искусством» еще в начале нашего двадцать первого века. В помещении было не холодно и не жарко. Аккуратненькие окошки, столы трех видов: большие, средние, маленькие. Пахнет вкусной едой. Повинуясь заманчивому запаху, случайный клиент уже не отказался бы от дополнения к классической чашечке кофе в виде какого-нибудь образца местной выпечки.

Освещение тоже не резкое, но вполне достаточное. Посетителей много, однако мест каким-то чудом хватает на всех. Именно потому, что народу всегда битком, Марлин вышел в зал и ждет меня, я это знаю, хотя у него в кулуарах свой кабинетец. Там, за мраморной барной стойкой, не справа, куда пролегала дорога в уборную, а слева.

Главный «конек» заведения — здесь нет роботов. Пицца готовится вручную, на кухне за барной стойкой, и это ее аромат по всему «Неаполю» струился…

А стена прямо за барной стойкой была вымощена различными емкостями с напитками. Чего только не имелось в этой пестрой коллекции! Сведущие люди знали, что содержимое не всех из бутылок продавалось случайным клиентам; если бы кому-то из текущих посетителей вдруг взбрело в голову осведомиться о стоимости, к примеру, во-он того матерого бутыля, наполненного еще в тысяча девятьсот каком-то году, его, вполне возможно, ожидал бы «полный облом», как выражалась моя бабушка.

Помещение кафе давало простор для изучения. За одним столиком ворковала умильная парочка, за другим подросток наворачивал свой ломоть пиццы после школы… А там пепперони уплетал уже вполне взрослый мужик, широкий, как тумба, видимо, мама в детстве накормила вдоволь гамбургерами и кренделями… Рыженькая девица в одиночестве распивала коктейль, видимо, поджидала себе молодца посимпатичней. И-и-и, в самом углу, конечно же… Нуда, вон он, расселся.

Марлин! Собственной персоной.

Полбутылки уже нет — коньяк давно почат. Кроме коньяка, на столе ничего. Ну, положенные причиндалы стоят, конечно, типа салфеток, солонки-перечницы. Однако никаких закусок. Традиция у нас такая. Первая бутылка без закуси. «Только хардкор», опять же, по выражению моей бабушки.

В одной рюмке на дне остатки темной жидкости, другая нетронута — меня дожидается. Марлин, заприметив мою рожу, энергично замахал рукой.

— Подваливай!

Собственно, уже. Я отодвинул второй стул и уединился с другом. Укромное местечко, прикрытое декоративным деревцем, никто нас здесь не услышит и сразу взглядом не найдет, зато отсюда весь гастрономический раек как на ладони. Обстановочка самое то. Сведущие люди в курсе, что этот угол еще и прикрыт специальной «глушилкой», заблочен от сканирования. Можем хоть государственные тайны обсуждать. Серега у нас тот еще хитрый жук, и делишки у него не только вокруг кулинарных рецептов вертятся…

— Наливай, брат, — сказал я. — Блин, месяца три не виделись…

— Сам виноват, «яйцеголовый» ты наш, — проворчал он и вопросил: — Ну, давай повествуй, как житуха у двигателя науки?

Напиток с легким плеском наполнил рюмку, предназначенную для меня, цедясь из горлышка склоненного набок сосуда.

— Все пучком, двигаем, — ответил я в тон другу. — По-старому, короче. В основном трачу время на лабораторию. Когда выпадает свободная минутка, играю в игрушки. Смотрю фильмы, иногда читаю книги. В личной жизни сдвигов пока никаких.

— Не отыскал еще спутницу жизни, единственную и незаменимую? — хитро сощурив один глаз, поинтересовался старый друг.

Эта тема его интересует особо, мы с ним еще в школе как-то поспорили, кто первым женится. Пока ни он, ни я в официальном браке не состояли, будто нарочно уступать не желая. Так вот до возраста Христа и дотянули. Да уж, факт, мне сегодня тридцать три. Сереге будет столько же в начале декабря.

— Пока нет. Давай лучше не будем на эту тему, а то каждый раз одно и то же…

— Без вопросов. Тем более у тебя в профайле все равно статус не меняется. Хоть бы девушку себе постоянную нашел, что ли…

— Ищу. Старательно, — заверил я и плавно влил в себя содержимое рюмки.

Жидкость обожгла горло, я не ожидал такого градуса. Огненный напиток прокатился дальше, внутрь, и принес приятное тепло в пищевод. Друг по кряхтению и выражению моего лица определил удивление и прокомментировал:

— Шестьдесят лет выдержки, что ж ты хочешь! Редко бываешь, почти не участвуешь в употреблении благородных…

— Каюсь, каюсь! — согласился я. — А ты как тут?.. — поинтересовался у Марлина.

— Эти месяцы относительно спокойно. Никаких разборок не было, без крови и перестрелок обошлось, главное. В этом плане штиль, чему я только рад. Своих ребят не хочется терять, да и руки марать тоже. Сам понимаешь, да? Налить тебе еще?.. Давай-давай, пей, когда еще доведется вкушать «Браунхечстер» урожая тридцать седьмого года… Пробрало? То-то! Так о чем это я?.. Ну, в общем, развиваюсь помаленьку. Авралов вроде не предвидится, надзор не звереет, бизнес людям не мешает делать. А то были времена… К счастью, я их не застал, потому и могу позволить себе даже хобби, этот мой, если образно выразиться, придорожный трактир, приют души неукротимой…

— Мне все здесь нравится. Отличная атмосфера, не то что в этих одноликих автоматизированных…

— Во! Потому что своими руками все! И никакой искусственный интеллект с его консервной логикой не сравнится с плодами труда человеческого. По крайней мере здесь и сейчас. Знаешь, как я это вижу? Уместна параллель с коралловым рифом. По крупинкам, частицам создается, бесценное множество ресурсов и времени расходуется… И рождается детище. То, которое твое и только твое, и ты никому его не отдашь ни за какие сокровища…

— Чувственно сказал! — воодушевленно похвалил я.

Марлин осекся и улыбнулся.

— Стараюсь… — Он снова разлил коньяк. — У меня тост! — провозгласил. — Выпьем за друзей. За настоящих друзей, чтобы они были вместе, смотря не на что… ой, то есть несмотря ни на что… — поправился Серега и продолжил: — Чтобы все было так, как ни у кого, чтобы больше было классных моментов, и все мы жили дружно и счастливо! Не очень складно вышло, эх, теряю квалификацию райтера… Тем не менее. Выпьем за друзей!

— За проверенных друзей! — уточнил я.

Словно бы в подкрепление нашим словам из акустических систем зазвучала следующая в плей-листе песня. Я слышал ее не впервые, и знакомый голос пел очень даже в тему:

…Нас ветром разносит по этой земле, Какие уж тут прощанья!..

Мы с Марлином переглянулись и синхронно покачали головами. Надо же, какое совпадение![2]

Когда душевная композиция доиграла, Марлин спросил:

— Не знаешь, кто это поет?

— Андрей Макаревич, — ответил я. — Была такая группа, «Машина времени».

— Весьма, однако… Странно, что не слышал раньше. Явно классический русский рок. Спрошу у бармена потом все альбомы, он у меня заядлый меломан, такие раритеты иногда выкапывает в архивах…

И мы снова проучаствовали по коньячку. Помолчали, благостно глядя друг на дружку и вспоминая былое.

Внешность у Марлина не особо примечательная, обычный высокий мужчина без особых примет, не толстый и не худой, но сейчас он очень выразительно смотрелся, сидя передо мной по ту сторону стола. Поза, понятно, расслабленная, одна рука безвольно висит, другая подпирает щеку. Каштановые волосы взлохмачены, глаза уставшие, рассеянные, сейчас — даже добродушные. На шее свободно болтается галстук. Рубашки и галстуки он предпочитал футболкам и майкам еще со времен юности. Кажется, всегда стремился стать большим боссом.

У него получилось, между прочим, он реализовал мечту. Хотя я не так уж много знаю о его нынешних делах, и не надо мне знать. Я давно ушел другой дорогой. Точней, ушел искать другую дорогу.

Затем мы принялись решать вопрос о том, кто пойдет за добавкой. В результате продолжительного консилиума, путем конструктивной дискуссии было постановлено, что за второй бутылкой иду я. Почему-то мысль позвать бармена или официантку не пришла в голову ни мне, ни ему. Набрались старые кореша уже порядочно.

Я поднялся со стула, испытав ощущение, что воспарил. Поплелся по залу, пытаясь вернуть на место «поехавшую» картинку бытия. Добрался до бармена и заплетающимся языком изрек что-то вроде просьбы.

Добыв еще бутылку коньяка, с победой вернулся на место. Ну, как вернулся, скорей пришатался. Марлин снова принялся разливать, но рука плохо ему повиновалась, поэтому половина вопиюще дорогой жидкости оказалась на столешнице, на полу, на одежде у меня или у него. Бармен точно видел, что происходит, но не вмешивался. Пришлось взять функцию разливальщика на себя. Марлин попытался возразить, что руку менять нельзя, однако я не смог позволить выливать ангелам столь солидную долю…

Края наших рюмок снова столкнулись, и вновь внутрь была отправлена порция огня. Марлину вдруг взбрело в голову поведать мне какую-то очень смешную шутку. Он начал ее рассказывать, но мало чего из уст выходило связного, потому что он путал слова и сам ржал через слово. А мне было смешно, потому что смеялся он, — так мы и хохотали, безудержно, до слез, и дикий хохот разносился по залу, отрывая других посетителей от их занятий, невольно приковывая к нам внимание — в этом тихом заведении такое поведение мог себе позволить разве что хозяин…

В конце концов, спустя энное количество временных промежутков, мы с Серегой, грациозные, как мешки с картошкой, подковыляли к стойке. Истребовали у бармена два «отрезвителя»; такая химическая хрень, нейтрализующая опьянение. Опустошили тонкие высокие «мензурки». Если опьянение сильное, состав не снимет состояние полностью, но определенный эффект все же окажет, помогая избежать неприятных последствий, снизит пагубное воздействие алкоголя на организм.

Немного придя в себя, мы с Марлином осознали, что праздник удался, однако пора и честь знать.

Марлин выставил ладонь, и я хлопнул по ней, дав ему «пять».

— Короче, брат, бывай, — напутствовал меня друг, — хочешь, мой Максик отвезет тебя, куда нужно?

Макс — это его телохранитель и помощник. Зависает наверняка в кабинете сейчас, ждет распоряжений. А, нет, вон там он, сидит за столиком и выпасает Марлина. Приглядывает за боссом неустанно, верный «зам»… Насколько вообще может идти речь о верности в их роде деятельности.

— Нет, хочу пройтись пешочком… Но спасибо.

— Как знаешь! Рад был повидаться. Заглядывай ко мне почаще, брат.

Мы пожали руки, и я под все ту же нетленную музыку, сквозь то же ненавязчивое освещение, наполняющее атмосферу, пересек зал, чтобы выйти из «Неаполя».

Уходил, чтобы вернуться к своей обычной жизни.

Друг затаенно улыбался вслед. Я это увидел, когда открыл выходную дверь и на пороге оглянулся…

Продление. Неофит

Если бы у людей не было глаз, они бы даже не подозревали о существовании цвета. Так что, вполне возможно, люди не знают о существовании чего-нибудь важного только потому, что у них нет соответствующего органа для восприятия этого неизвестно чего…

Более чем правильная расстановка причин и следствий

Вывалившись из небытия обратно в физическую действительность, я кое-как разлепляю веки и снова вижу картину мира. Приподнявшись на локте, осматриваюсь кругом, адаптируясь к новой обстановке, отгоняя остатки мрака.

Небо затянуто черным бархатом. Я лежу на обочине неширокой, метра три, уходящей за пределы видимости дороги. На ее поверхности наблюдаются признаки, указывавшие, что некогда она была асфальтированная или бетонная. Сейчас от первоначальных материалов мало что осталось, почти все оккупировал бурьян разной масти.

Но дорожное полотно ощущается, и я, кое-как поднявшись на ноги, ступаю дальше по нему. Признаки дороги дают надежду куда-нибудь дойти. Винтовка и сумка мои остались при мне, все гаджеты и детали экипировки не тронуты. Направляюсь я в сторону, куда «смотрели» мои ноги, когда очнулся.

Не успеваю сделать и полсотни шагов, как начинает моросить мелкий дождь.

По ходу пытаюсь осмысливать, что же стряслось. Каким-то образом я оказался во фрагменте пространства, совершенно не похожем на тот, где был до внезапного помрачения.

Может, у меня память отшибло? Последнее воспоминание: как я удирал от приставучего «жернова», одновременно расправляясь с недружелюбными квазикабанами. Затем — провал. Мрак в буквальном смысле и в переносном…

Вот именно, переносном. Я перенесся. Как будто телепортирован из одного места в другое, так бывает в фантастических фильмах. Только там герои обычно пользуются для переноса какими-нибудь приборами или суперсилами, а у меня ничего подобного в наличии как бы нет. Хотя могу и недооценивать… Но если что-то подобное со мной случилось — явно не обошлось без вмешательства пресловутой энергии, избравшей меня для ухода сюда, в Отчуждение.

Однако на травяной полосе между шеренгами изменок и близко ничего похожего на портал не было. Меня просто одним махом выкинуло из одной точки в другую… резко стерлась окружающая среда, и вот уже совсем иной пейзаж вокруг. Предположений можно настроить кучу и даже почти убедить себя в том из них, которое покажется наиболее весомым. Но будет ли объяснение гарантированно верным?

Наверняка ясно станет, когда я докопаюсь до сути этого ненормального мира. Возможность пробраться в него, как выяснилось, таилась в лесных дебрях бывшей российской глубинки. Страшная сказка ожила, и я вдруг попал внутрь нее.

Но сейчас мне, подобно Печорину из романа Лермонтова «Герой нашего времени», лучше бы не страдать «метафизическими прениями». Просто идти дальше. Единственный разумный вариант: следовать дальше, не терзая себя лишними сомнениями и раздумьями. Иначе никак… Только куда идти-то? Скорее всего ответ зависит от конкретных условий и обстоятельств.

По состоянию неба невозможно определить, какое сейчас время суток. Такие сизые тучки могут покрывать небо как утром, так и ближе к вечеру, впрочем, и посреди дня тоже. Сквозь прорехи между графитовыми «шапками» пробивается золотистый свет солнца. Дождь льет пока ненавязчивый, нечастый. Внизу, там, куда не попадает свет, все тонет в бледности, в голубоватых сумерках. Но сумрак не означает вечер или утро, приглушенный уровень вполне под силу создать навесу, взгромоздившемуся на небосклон, предвещающему грозу. Если днем зашторить окна в помещении, где нет искусственного освещения, в нем тоже появятся сумерки.

Пройдя какое-то расстояние, я натыкаюсь на лежащий столб, некогда высившийся метра на три. С одного конца приделана безнадежно проржавевшая табличка, а на ней едва-едва различимая надпись: «П_Л О_ _ Д Н Ы Й». Эта находка уже что-то дает. Писано кириллицей и намекает на вывод, что впереди обретается какой-то населенный пункт. Если там, дальше, вообще что-то есть, схожее по сути с человеческим поселением, оно явно заброшено, раз дорога не поддерживается в приличном состоянии и знак валяется поперек нее.

Впрочем, сложно ожидать чего-нибудь иного от одичалого мира!

На этом этапе я решаю сделать привал; устраиваюсь на обочине, чтобы немного поесть. Отмечаю, что запасы пищи и воды угрожающе сократились, пикничок скудный выходит. При обычном режиме питания завтра должно ничего не остаться. Как дальше выкручиваться, не известно. Понятно, теплится надежда, что добуду еще, отыщу или наконец найду выход из этой страны чудес в кавычках.

Дойду до цели и выберусь в нормальный мир до того, как припасы окончательно исчерпаются. Совсем не улыбается перспектива погибнуть от голода или жажды, а скорее от того и другого вместе. Но еще более вероятной кажется участь сгинуть в когтях какого-нибудь монстра, например, или в одной из ненормальных ловушек. Обновляя походные запасы в предыдущий раз, я если и рассчитывал на затяжной вояж, то не по территориям, на которых негде докупить еды-воды. То есть не было смысла затариваться по максимуму.

Кто ж знал, что доведется запроториться в… демон подери, зону какую-то запредельную!

В итоге угодил именно в некую подвластную иным, ненормальным законам зону. На первый взгляд не показавшаяся фантасмагорической реальность все-таки разительно отлична от той, которая для меня является привычной. Здесь природа норовит перевернуться с ног на голову, сделать многое наоборот от нормы. Здесь вообще не актуально слово «должно» — за короткий период своего пребывания в сих реалиях я навидался такого, что теперь готов, подозреваю, абсолютно ко всему.

Пространство, материя могут принимать какие угодно ипостаси, зачастую весьма неожиданные… И в меня закрадывается ощущение, что большинство сюрпризов до поры до времени спрятано в тени.

Придется согласиться, правило только одно: никаких правил. И придется волей-неволей принять факт и самому действовать не по правилам, иначе неминуемо вылечу из игры. Лишь будучи нетипичным и действуя нестандартно, можно продержаться в игре дольше одного хода… по крайней мере пока сама игра не подстроится под твой стиль. Тогда в один распрекрасный момент она может расправиться с тобой.

Значит, чем ярче и необычней стиль, тем дольше время подстройки… Хотя длительность, уровень обычности, степень яркости — категории относительные. Критерии оценки порождаются логикой, а любая логика относительна, значит, всякой характеристике априори присуща относительность.

…Когда я присаживался для привала, вода сверху прекратила литься. Погруженный в невеселые думы, я не сразу это замечаю. Заметив, делаю сам себе выговор. В суровых реалиях следует быть постоянно начеку, если хочешь жить. А я еще и один-одинешенек, так что должен быть начеку вдвойне, не позволять себе расслабиться ни на секунду. Очень важно, чтобы уцелеть — своевременно фиксировать какие-либо перемены в окружающей обстановке.

Буквально пяток минут отдохнув после приема пищи, я встаю, направляю ствол винтовки в неизвестность перед собой, стараясь не думать о том, что оставшиеся боеприпасы можно пересчитать по пальцам не более чем двух рук, и бодро отправляюсь в путь. Готовый в любой момент встретить какую угодно подлянку, подброшенную здешней средой обитания. Стараюсь не думать, чем закончится столкновение — моей смертью или моей победой.

Единственный для меня вариант: двигаться, будучи готовым глянуть в лицо своей погибели, а пока жив, постепенно познавать нюансы и премудрости противоборства с враждебным мне миром.

Забиться в угол, прикрыв голову руками, и ждать окончания этого страшного сна — точно не для меня. Если загонят в угол, буду биться до последнего издыхания, с предельным напряжением сил.

В том романе, который я прочитал в поезде — «Не сдавайся!» называется он, — есть призыв, очень подходящий к моменту… Он звучит из уст героя почти в самом финале, когда тот ведет за собой своих товарищей на верную погибель, в последнее сражение за судьбу их мира, такого, каким они его знают, и другой судьбы они не хотят, и не нужно им другой.

Герой сказал:

«Если мы все равно обречены, давайте будем смелыми!..»

У меня до сих пор с собой книжка, не поднялась рука выбросить, благо весит она всего-ничего. Обложка и страницы из экологически чистой, органической пласт-бумаги, переиздание недавнее. Даже с практической точки зрения может пригодиться для чего-нибудь — например, при разведении костра.

Вскоре я прихожу в населенный пункт, о котором меня предупреждала надпись на поваленном столбе. «Плодный» по виду пребывает в состоянии гораздо более плачевном, чем заброшенная деревня нормального мира, в которой проживает старик со своей женой.

С туристическим визитом я припозднился лет на сто, судя по пейзажам и впечатлению. Хотя на глазок точно и не определишь, сколько лет этим руинам, может, и все сто пятьдесят. Одно наверняка — некогда здесь была городская застройка. Или кто-то пытался создать впечатление, что была… некие «декораторы».

«Плодным» — это я его окрестил; там, на надписи, некоторые буквы отсутствовали, полное название явно было другим. Не хочу ломать голову, перебирая вариации.

Здания, от которых хотя бы что-то сохранилось, большая редкость для этих развалин. Если приглядеться и позволить воображению дорисовать недостающие детали, начинают угадываться автобусные остановки, жилые дома, гастрономические зоны… В отличие от останков цивилизаций вроде майя или древних египтян здесь и подавно не ощущается дух чего-то монументального, величественного, грандиозного. Скорей всего стоял себе простецкий серенький провинциальный городок, никакой не мегаполис.

И был покинут его обитателями по каким-то причинам.

Я хожу-брожу посреди остатков кирпичных и каменных стен, редко поднимающихся выше уровня первого этажа. Ступать приходится по слоям, состоящим из крошечек стекла, глины, обломков арматуры, асфальта, бетона, металла и тому подобного. На пути моем попадаются аномальные изменки; не россыпью, но и не так, чтобы позволить мне о них надолго забыть.

Спустя где-то час я уже основательно углубляюсь в развалины населенного пункта. Дождь возобновляется, и я вынужденно думаю об укрытии. Мне еще предстоит дотянуть до утра, а кто знает, какие звери тут снуют ночью? Лучше приготовиться к обороне заранее. Хотя покуда в руинах я ни единого монстра не повстречал. Но с наступлением тьмы ситуация может измениться.

Опа! Вижу впереди отчетливое мерцание… вроде как серебро, с синеватым отливом… Подозрительное свечение исходит из-за угла бывшего дома. Прикидываю, не стрельнуть ли прямо через стену, пуля пробила бы трухлявый кирпич однозначно… Но сперва надо бы посмотреть, решаю я.

Стараясь ступать как можно тише, обхожу с другой стороны, протиснувшись между двумя участками ИФП. А с той стороны меня что-то поджидает…

На земле, точнее, на покрывающем ее настиле трухи лежит объект круглой формы. От него исходит даже не угроза в привычном понимании. Странное, совсем неведомое, незнакомое мне… Сначала я преодолеваю любопытство, колеблюсь, испытывая желание убраться подобру-поздорову, но затем все же отваживаюсь подобраться поближе.

Что-то меня подпустило. Хотя, с точки зрения здравого смысла, надо валить отсюда подальше и как можно быстрее! Это шаблонные супермены в плохих боевиках, оказавшись в похожих ситуациях, потянулись бы к таинственному диску, как мотыльки на свет…

Приходится признать, я веду себя как они. В сходных случаях именно так поступают пресловутые герои… Разве что приближаюсь очень медленно, напряженно, готовый дать стрекача, чуть что… Предмет вблизи оказывается чем-то вроде выпуклой серебристой линзы толщиной сантиметра три, диаметром с небольшую тарелочку. Долго пялиться на него невозможно — свет режет глаза, ослепляет. Однако совсем не обжигает, напротив, когда я прикасаюсь к поверхности диска ладонью, то ощущаю прохладу!

Больше никаких колебаний. Сам дивясь своей смелости, беру эту штукенцию и заворачиваю в обрывок какой-то непрозрачной пленки, очень кстати случившийся поблизости. Причем свет просачивается даже сквозь нее, но уже не слепит. Я кладу находку в сумку. По весу «линза» совсем легкая.

Понятия не имею пока, зачем ее прихватил. Но просто не смог пройти мимо как ни в чем не бывало.

Назову-ка я добычу… ЧО. Да, вот так — чужеродным объектом. Объект? Да. Чужеродный? Еще и как!

Когда я закрываю сумку, снова делается сумрачно, с непривычки даже показалось, что еще темнее, чем было прежде. Я спрашиваю себя, что это было? И едва успеваю отпрыгнуть в сторону — место, где я только что стоял, опаляет огненная струя!

Метрах в двадцати интенсивно колышется воздух, появляется аномалия, и мне не составляет особого труда распознать бродячий «жернов». Уже по ходу дела я смекаю, что это он пуляет огненными сгустками… Во как, и так может, сволочь, ничего себе!

Не теряя времени, я драпаю. Хотя теперь уж скорый конец кажется неизбежным… Бегу в сумраке, умудряясь петлять между коварными ловушками участков ИФП, подстегиваемый переполняющим страхом. Спасение и близко не маячит, как ни крути, а спрятаться толком некуда, бороться бессмысленно… А может, есть какой-то способ уничтожить приставучего «кочевника»? Но я передвигаюсь в самом быстром возможном темпе, головой варить некогда, а этот мерзкий гад все равно стремительно нагоняет. Поди ж ты, новые таланты в нем прямо на ходу открываются!

Какая-то яркая линия вдруг перечеркивает горизонт, на мгновение проступив из сгущающейся тьмы… Все-таки вечер, потому что сейчас освещение уменьшается, тучи плотнее стягивают небо, солнца не видно, дождь интенсивно ускоряется. Мелькнувший свет позволил мне кое-что рассмотреть. До увиденного далеко, но я поднажал, наплевав на неподвижные изменки… Вляпаюсь — значит вляпаюсь. Если стану их выискивать, упорный преследователь гарантированно настигнет, вот и все.

Или пан, или пропал.

Я почему-то рассчитываю, что шансы выжить существенно повысятся, если найду способ подняться на высоту. Понимаю, что углядел здание вековой постройки, нечто вроде театра или дворца культуры, у которого более-менее сохранился остов. И наконец добираюсь, почти до… Вскарабкиваюсь на обломок, с него перемахиваю еще на один. Сзади полыхает жаром. Со второго обломка перебираюсь на стену капитального сооружения. Кое-как удается дотянуться до подоконника второго этажа…

Осталось совсем немного! И этот последний рывок самый трудный. Напряженный организм норовит рефлекторно расслабиться, получив сигнал о том, что все самое серьезное позади… но жизненно необходимо снова мобилизоваться. Иначе так и останусь висеть на волоске от счастливого спасения. Считаные сантиметры не дотянув до жизни.

Потому самая тягомотная часть в забеге — та, что между серединой и концом. Я выжимаю из себя то, чего, казалось бы, уже нет. Подбрасываю тело вверх и перелезаю внутрь.

Если бы, надеясь обрести спасение от огненного «кочевника», я забрался на какой-нибудь «огрызок» кирпичный, не выше первого этажа, такой, каким выглядит большинство элементов, составляющих руины… Думаю, преследователю ничего не стоило бы поглотить остаток стены вместе со мной. Пламя охватило бы опору и до меня дотянулось бы обязательно.

Наступила бы развязка событий, которая куда более вероятна, чем та, к которой я стремлюсь во имя жизни.

Та, что реализовалась на самом деле.

«Павший духом гибнет раньше срока».

Я — поднялся, а не пал.

Успел. Теперь сижу на полу второго этажа внутри большого здания, защищенный стенами и отсутствием входа. Все лестницы, естественно, разрушены, и преследователь сюда не заберется. Ставка на то, что он не сумеет взлететь, оправдалась. Сюда ничто вообще не залезет, если не способно летать, ну или по-паучьи шастать на вертикальных поверхностях.

Нахожусь я на своеобразном «балконе» метров десяти квадратных площадью, на некотором расстоянии от меня пол обрывается, и внизу просматривается часть первого этажа. Там засекаю парочку изменок. Но рядом со мной ни искажающих изменений пространства, ни живых монстров. Укрытие лучше и неприступней этого в моем положении и представить довольно сложно. Здесь я и останусь на ночь, почему нет.

Выглядываю в окно, как в бойницу. Внизу полыхает. Ненормальный преследователь «клацает зубами», он все еще там, рассчитывая меня заполучить, подстерегает добычу поблизости от выручившего меня здания. Что ж он так сатанеет, с чего бы это воспылал ко мне любовью, жаждет меня, только меня?..

Но с этим я разберусь потом, на следующий день, надеюсь. Совсем скоро ночная мгла застит свет. Мне пора выспаться, несмотря ни на что, дать отдых организму. Хватит на сегодня беготни, опасностей, чудес… и ненужных рефлексий. Событийный ряд нескольких минувших суток с лихвой окупит предсказуемую размеренность всей прежней жизни.

…Второе утро в зоне страшных чудес, однако.

Живой!

Просыпаюсь опять поздно, уже совсем засветло. Выглядываю за окно. Вчерашний полыхающий огнем преследователь пропал все-таки, оставив в напоминание о себе обгоревшие участки. Или «устал» ждать, или не настолько долго держится в нем привязка к потенциальной жертве.

К городским развалинам за ночь подкрался туман — метрах в пятидесяти от меня картина мира затянулась волглой белизной. Дождь как постоянное явление не наблюдается, хотя редкие капли мороси приносятся сверху порывами ветра.

Я со зверским аппетитом сжираю банку консервированных сардин и печально констатирую, что она предпоследняя. Кроме банки тушенки и пачки галет, еды у меня с собой больше нет. С водой получше, но ее тоже надолго не хватит; максимум до следующего дня получится растянуть. То есть если доживу до третьего утра.

Значит, сегодня во что бы то ни стало надо найти пищу и питье. Воду из рек, протекающих в этом мире, я употреблять пока опасаюсь, хотя, если прижмет, скорее всего попробую. Конечно, предпочтительнее не река, а родник или ключ… но могут ли здесь быть подобные источники, я не представляю. Где взять еду, вообще непонятно. Теперь конец пути по причине истощения от голода и жажды показался не столь уж невероятным, как еще день тому назад.

Решив не упускать ни мгновения, выступаю в следующий переход. Чем дальше продвинусь за сегодня, тем скорее приду к цели вообще и в частности к возможной оказии пополнения запасов.

Перелезаю через бывший подоконник наружу, опускаюсь на руках как можно ниже и осторожно спрыгиваю вниз. Приземлившись, повожу стволом винтовки туда-сюда; готов стрелять в любую секунду. Но никто и ничто на меня пока не бросается с рычанием и раскрытой пастью, а бродячие участки ИФП не пытаются заграбастать. Хотя я настороженно жду возникновения новой угрозы, и напряжение даже на короткий миг не отпускает нервную систему.

Что ж, начинаю перемещаться вперед, переходя от обломка к обломку, проверяя пространство на наличие локальных изменений. Стараюсь издавать как можно меньше шума, осваиваю ремесло призрака. Чем меньше шумишь, тем больше шансов загодя услышать приближение угрозы. Значит, быстрее среагировать. И тем самым снижается вероятность быть засеченным врагом, который здесь попрятался скорей всего буквально повсюду.

Сам этот мир — мой враг, причем бросивший мне очень серьезный вызов.

Тут я слышу прерывистый грохот. Не сразу врубаюсь, что это такое, потому что звуки искажает туман… Кстати, эта белая дымка обладает интересным свойством. Когда я наблюдал за пространством, наполненным туманом, из окна, мутная белесость казалась совсем непроглядной. Но стоило мне войти в нее, и открылась видимость в радиусе нескольких шагов. Таким образом, не очень-то и разобрать, где собственно начинается туман, а где кончается.

Прокравшись дальше шагов десять, я наконец сообразил, что это стрельба из автоматического оружия. Очередь, еще очередь… Они повторились несколько раз, затем прозвучали одиночные выстрелы, и эхо от них плавно растекалось в тумане по мертвому городу…

Там перестрелка! Стреляют, значит, есть кому нажимать спусковые крючки. Я не смог проигнорировать эти звуки и взял туда курс, посмотреть, кто именно. Несмотря на чрезвычайную опасность напороться на пули самому, я жаждал встретить живых людей. Появится хоть крохотный шанс получить информацию, без которой я могу блуждать наугад до бесконечности.

А вечности у меня в союзниках нет, насколько я подозреваю, время не ждет.

Хотя обломки стен и молочная взвесь, клубящаяся над землей, здоровски мешают ориентироваться, искажая звуковые сигналы, пальба как началась, так и не прекращается, и мне удалось не потерять ориентир… Пробираюсь в неизвестность, по дороге ухитряюсь распознать и обойти несколько изменок и в итоге нахожу источник характерного шума.

Он находится там, где когда-то была детская площадка, окруженная многоэтажками. Здесь ведется ожесточенная стрельба, судя по звукам… Вот только проблема в том, что ни огненных всполохов от выстрелов, ни самих стрелков я совершенно не могу разглядеть. Аккомпанемент при этом донельзя натуралистичный — не просто неразборчивый грохот, но и пули свистят, и даже вроде как щелканье слышится, означающее перезарядку оружия… Раздающиеся звуки выстрелов носятся по территории, проникая далеко в туман, нарушая тишину давно покинутых улиц.

Через добрую минуту пребывания на месте «заварухи» и тщетных попыток высмотреть ее участников у меня совершенно закладывает уши. В центр площадки я и не думаю соваться, притаившись с краю.

Незримые стрелки ведут непрекращающийся бой на своих скрытых позициях. Вот с одного из безликих темных провалов окон некогда жилого дома напротив прилетает автоматное «тра-та-та-та». Из-за угла бабахает пистолет. Затем с другой позиции на том же втором этаже накатывает длительный пулеметный шквал… обрывающийся, лишь когда иссякает лента. И снова автоматные очереди стрекочут уже с позиций на той стороне, где я прячусь, а на заднем фоне решительно и гулко лупит винтовка, возможно, снайперская.

И так по кругу — последовательность повторяется цикл за циклом.

Звуки настолько реалистичны, что до последнего верится: там, в черных дырах оконных проемов, между развалинами, на крышах, повсюду вокруг действительно прячутся невидимые глазу стрелки, действующие лица загадочной шумовой пьесы.

Но в темных провалах и за углами домов напротив, на крыше и даже во мраке ближайшего подъезда — только пустота. Безжизненная пустота, это я отчетливо просекаю.

И от этой нечеловеческой пустоты меня мороз пробирает по коже. Зловещая постановка, слуховой мираж. Что может быть в местах, откуда якобы летят выстрелы? Какие-нибудь подлые изменки, готовые сцапать таких любознательных прохожих, как я? Это разум подсказывает ответ.

А фиг вам! Я хоть и любознательный, зато не малосознательный. Бываю иногда, но в целом не дурак вроде. А может, стрелки есть, только они где-то… в будущем или в прошлом, и лишь звук просочился в текущее время? Но почему он тогда неизменно повторяется точь-в-точь, как зацикленный на режиме повтора аудиотрек? Вопросы, вопросы…

Ухожу я оттуда, покидая фрагмент, возбудивший было во мне надежду повстречать в этом чужеродном мире подобного себе. Оказывается, пустышка, фальшивка. Стреляющий звук за мной не тянется, не преследует упорно.

Туман становится все гуще, и вот уже едва могу разглядеть в нем собственные ладони… Это вызывает обоснованную тревогу; я останавливаюсь, чтобы пошевелить извилинами.

Пораскинув мозгами, дальше в ту часть города не иду. Немного возвращаюсь и выбираю другое направление. Выстрелы позади становятся тише и тише, пока совсем не стихают. Туман полностью поглощает их.

День напролет я посвящаю исследованию руин, в которые угодил. Конечно, просто физически невозможно исходить все-все вдоль и поперек. К тому же в один район меня не пустил туман, а некоторые части перекрыты явно опасными искажениями пространства. Я брожу там, куда могу пройти, набираюсь опыта по обнаружению ловушек.

Мне везет, как-то удается не вляпаться в изменки, которые не определить на вид, на слух, на нюх, на осязание, на что там еще, ага, даже на интуицию. Наверняка ведь где-то притаилась хрень, которую не распознаешь… пока не влетишь прямо в нее. Если отвернется удача.

Остается только верить, что возникнет какое-то седьмое-восьмое, более чувствительное, чем интуиция, чувство, способное угадать неугадываемое, почуять нераспознаваемое. Я бы даже сказал… чуйствительное. Назову его чуйкой, точно!

Несколько раз мне опять пришлось следовать мимо знакомой локальной территории, и я снова слышал выстрелы, правда, теперь уже не рвался посмотреть, кто это там шумит, а старался поскорее покинуть окрестности бывшей детской площадки…

Пытаюсь обнаружить какие-либо источники пищи или воды, ну и найти объяснения. Хочу разобраться, что же здесь произошло, в конце-то концов, что сталось с этим миром. Увы, пока безрезультатно, ни единого намека. Под конец дня за мной увязывается еще одна бродячая изменка, но другого типа, не такая, как вчера. Мне удается вовремя вернуться к зданию, в минувшую ночь послужившему укрытием. Там я остаюсь ночевать повторно, перед отдыхом съев крайнюю банку консервов. Галеты употребил в течение дня…

Просыпаюсь с пересохшим горлом. Воды больше нет, еда тоже лишь сладкое воспоминание. Нужно срочно искать, чем бы подживиться!

А сонная вялость не хочет утекать, тело сковывает слабость. Однако я, кряхтя и бормоча под нос ругательства, кое-как спускаюсь на уровень земли и направляюсь прочь.

Совсем прочь, из города.

Здесь ловить нечего. Давно все превратилось в труху, в гниль, в пыль. Места, могущие послужить укрытием, можно пересчитать по пальцам. А вот всякой ненормальной дряни — навалом, это всегда пожалуйста. Я забирался даже в бывший городской парк, за многие годы разросшийся до полноценных дебрей. О том, что изначально растения были посажены «рукотворно», свидетельствовали лишь старые фонарные столбы, которые можно было отличить от поваленных деревьев, только приблизившись вплотную. Да кое-где следы дорожек — выступающие из почвы камешки более-менее правильной формы, притесненные друг к дружке.

Я полазил там в поисках каких-либо плодов, ягод, но изыскания не увенчались успехом, к сожалению. Еще побывал на руинах завода, некогда грандиозного предприятия, там было совсем грустно, одиноко и уныло. Воткнутые в землю искореженные станки, рухнувшие перекрытия, все ломано-переломано и развалено.

Зато по сохранившимся кое-где информационным табличкам на станках я сумел определить дату: вторая половина двадцатого века. Еще до девяностых, примерно шестидесятые-семидесятые годы.

Во как, СССР, значит. Еще раньше, чем век тому назад.

Да уж, фактов постепенно становится больше, но происходящее сейчас и произошедшее когда-то понятным становится все меньше и меньше… Остальные локации менее интересны, разве что разрушенный клуб, в котором я чаял отыскать питье, но чуда не случилось — ничего не нашлось. Случались еще бывшие гастрономические заведения, но там я заставал еще больший упадок, даже шанса не выпало наткнуться на что-нибудь дельное.

* * *

Первым делом я сверился со временем. Полтретьего.

Хорошо посидели. Что ж, покамест двинусь в направлении своего района. Попозже, может быть, еще заверну куда-нибудь.

Мой маршрут до дома пролегал через исторический квартал. Естественно, я не стал возвращаться в «Дыхание Океана», снова подниматься к магистральной эстакаде и оттуда ехать тем же способом, на такси. В мои планы входило пройтись своим ходом понизу. Так как спешить было некуда, шел я расслабленно, без суеты, примечая всякие детали.

Вот по правую руку от меня здание почты. Оно не очень высокое, всего несколько этажей. Этот строгий куб воздвигнут еще в десятых. Солидный возраст, но дом не выглядел ветхим, скорее всего из-за неоднократных ремонтов. Никаких тебе там трещин на стенах или облупившейся краски, все во вполне поддержанном состоянии. Так снаружи казалось по крайней мере, а внутри я ни разу не бывал. Насколько я знал, в здании все еще располагалась именно почтовая служба, туда можно прийти, вложить письмо, написанное на пластибумаге, в конверт и реально отправить, а через какой-то промежуток времени оно доходило получателю. Находятся и такие любители старины!.. Еще там музей почтовых сообщений, кажется.

Просторные, вытянутые вверх окна, серые стены, основательные углы — от здания ощутимо веяло вековым прошлым, надо признать, оно было сконструировано продуманно, даже по-своему красиво. Хотя выглядело излишне занудным и выпячивающимся из большей части прочих строений этого района Гордого.

На крыше торчал флюгер, указывая направление ветра. Сейчас он был устремлен по направлению от главного входа на противоположную сторону улицы. Там стоял дом, в котором когда-то, в две тысячи тридцатых, проживал пару лет великий поэт М. Костюк. Соответственно по этому случаю потомки замутили небольшой музейчик, а с реверса сей протяженной трехэтажной коробки обретался ресторанчик. Из него доносились звуки приятной музыки и пения.

Песня была на английском. В отличие от китайского — который толком освоить не сумел, как ни старался, — я этим международным языком владею не в совершенстве, но достаточно неплохо. Однако проходил достаточно далеко от заведения, так что общего смысла не уловил, выхватил только отдельные слова вроде «love» или «never». Мелодия композиции отдавала романтикой, авантюризмом, некой музыкальной тоской, и это пробудило во мне соответствующие эмоции. Внешне-то они не проявлялись, но в душе будто поверхность моря пенилась и колыхалась при каждом звуке, и глаза стали влажными.

Здание было покрыто краской мандаринового оттенка, имело много окон, больше двух входов; на стенах чернели допотопные пожарные лестницы, смешные донельзя, пережиток позапрошлой эпохи. Крыша покатая, ребристая, с крутыми уклонами и скользкая, наверно. Над ней нарезала круги одинокая ворона. На секунду мне показалось, что я увидел кошку, шмыгнувшую с оборотной для меня стороны крыши в чердачное окно, но где-то там как раз сфокусировался зенит, и толком ничего разобрать не удалось.

Я шел дальше, и типичный современный городской тротуар сменился совсем другим, символом времен славных, не этих. Перетек в вымощенную булыжником поверхность, принимающую эстафету, перехватывающую инициативу. Я ступал по старинным камням, смотрящимся под солнечным светом, как печеная картошка.

И вот уже каналы, наполненные темной, покрытой рябью водой, а через них переброшены дугообразные мостики. Здесь вообще старались все сделать похожим на Венецию, но так получилось, что проживала в окрестных домах преимущественно «азиатская» часть населения города. Поэтому шел я такой весь из себя именинник, а вдоль покрытых зеленью клумбочек и газонов прогуливались симпатичные барышни в шляпках и с веерами с далеко не европейскими разрезами глаз…

Где-то в глубине этого микрорайона, если не ошибаюсь, а я свой город знаю хорошо, посажен сад сакур — истинный экзот в здешних весях. Правда, сегодня я его не увидел. Перескочил вереницу мостиков, приветливо помахивая гребцам на стильных деревянных лодочках, проплывающих по воде. Далее миновал кафе, часть которого располагалась под открытым воздухом — кругляши столиков с венками стульев под образующими тень зонтами, — а часть в помещении, под крышей. За ним тянулась аллея, тоже немолодая, вдоль нее вереницей всякие исторические дома, кое-какие постройки даже более давние, чем почта.

Некоторые казались покинутыми, другие распахивали двери, готовясь показать что-то занятное случайному гостю. Встречались имитации под различные страны и культуры, домики пестрели ставнями, завитушками, всякими там горгульями, фигурами ангелов, но случалось, и приметами современности, типа антенно-приемников спутниковой ретрансляции.

Конец аллеи ознаменовала высоченная башня, сработанная в готическом стиле. Из темных кирпичей, с непонятными символами на стенах, мрачно-нависающая. Поверху были зубья, как на крепости, и рифленый шпиль.

Мне захотелось еще пойти куда-нибудь прогуляться, хотя я этого не планировал. Дорога раздваивалась: один путь уводил в парк велосипедистов, другой на набережную. Мимолетное желание меня влекло именно туда: подышать свежим морским бризом, выпить соку в таверне, смочить ноги в соленой воде…

А чтобы вернуться домой, нужно пройти парк. Ладно уж, наметил дом, значит, иду через парк. Да, хотелось бы еще побродить где угодно, лишь бы не приходить в точку старта, но уже не сегодня… Я зашел на территорию, расчерченную линиями велосипедных дорожек, между ними скамеечки, тенистые деревья с обширными кронами. Сегодня велосипедистов было маловато… А вот кое с кем другим судьба решила меня на этой дороге свести.

— Э, фраер, далеко намылился? Скорость убавил, покуда акселератор на месте!

Я оторопел. Дорогу мне внезапно преградил тип отчетливо маргинальной наружности.

— Че вылупился? Карманы вывертай! — Он угрожающе поиграл выкидным ножом. — Не то самому перышком кишки наружу выверну…

Меня повергла в шок столь неприкрытая наглость.

Я замер недвижимо, остолбенелый. Осмысливаю… Средь бела дня, в приличном квартале — нонсенс какой-то! На самом деле торчал я столбом пару секунд буквально, но окинуть взглядом причину задержки и провести анализ успел.

Вылитый бандюган из старых, еще российских телесериалов, оживший анахронизм. Нынешние преступники сетевыми методами орудуют в основном, ну или по всяким темным закоулкам прячутся от камер, сканеров и дронов. Если, конечно, речь вести о неорганизованной, «самодеятельной» преступности…

Ан нет, вот оно, уголовное мурло во плоти. Потасканные кроссовки, мешковатые штаны и кофта с капюшоном, скрывшим лицо в наивной попытке остаться неузнанным. Не тощий, излучает опасность; речь груба, без намека на культурность. Типичный социальный отброс из тех, что не способны даже на пособие мирно побухивать в выделенной конуре муниципальной общаги.

Вот же угораздило меня, блин… Шел, никого не трогал. И как назло, поблизости не виднелось ни души.

Происходящее наверняка попадает в поле зрения хотя бы одного отслеживающего устройства, стационарного или мобильного, но я могу стать трупом раньше, чем сигнал пройдет инстанции и правоохранители среагируют.

Необходимо срочно что-то предпринимать, время не ждет. Я нарочито медленно опустил руку к карману брюк. Обстановка накалилась до предела…

— Сучара, мля!! — внезапно заорал грабитель и бросился на меня. Уж что ему померещилось, не знаю. Я едва успел резко перехватить лапу с ножом и увести ее в сторону до того, как клинок, направленный взбесившимся злоумышленником, достиг бы моих внутренностей.

Пригнулся и другой рукой ударил нападающему в живот. Бил как следует, из-под низу, вкладывая в кулак всю имеющуюся силу. К счастью, кулаки у меня неслабые.

Уркаган наверняка не рассчитывал на уверенные действия намеченной жертвы. Он сложился вдвое, заохал, застонал. Я добавил с ноги ему в голень, внутренней стороной стопы наотмашь, надеясь лишить тело баланса, вывести из строя хотя бы ненадолго, вышибить почву у него из-под ног. Что дальше? Перевес теперь на моей стороне, им стоит воспользоваться, пока есть время. Или я его, или он меня.

Однако что-то меня остановило, я не стал добивать бандита, зачем-то кинулся бежать. Припустил в прямом смысле куда глаза глядят, пересек велосипедную дорожку, перемахнул скамейку и ломанулся поперек зарослей… Вот только я не ожидал, что там, в обширной тени под ветвями, меня подстерегает напарник оставленного позади субъекта.

А я уж было обрадовался нежданной возможности спастись, уцепившись за невзначай подвернувшийся хвост удачи!.. Но, видимо, как раз на этот случай второй и дежурил неподалеку в кустиках. Если вдруг что-то пойдет не по их схеме.

Другого так же легко победить не получится, сразу понял я. Крепыш тот еще — когда такого ударяешь с разгону, чувство, будто саданул в боксерский мешок. Или даже в стену с размаху врезал. Помнится со школьных времен… В общем, преградила мне путь эта скала. Организм не особо накачанный, но крупный, громила на добрую голову выше меня. И если бы он возник не так внезапно, был бы шанс увернуться, скажем, или что-то предпринять, но второй появился в последнюю, решающую секунду, вынырнул из переплетенья листьев и с ходу долбанул меня своим лбищем в нос.

Я отлетел, в голове посыпались искры, под ноздрями защекотала потекшая струйка крови. А задница ощутила землю, поросшую травой.

Только не дать первому подоспеть! Иначе мне хана, зажмут в тиски, точно знаю. Уличная среда в юности меня затронула гораздо меньше, чем Марлина, но я тоже не в теплице вырос…

Этот здоровенный своей морды лица ни от кого, похоже, не прятал; никакого капюшона или хотя бы кепки на нем нету, рожа ухмыляющаяся, с «говорящим» шрамом, длинным таким, пересекающим всю левую щеку и висок. И вот он стоял выпрямившись и ни фига не набрасывался на огорошенного меня. Растянув лыбу до ушей, ждал, когда я сам опять попробую сунуться. Для него это игра, он прикалывался надо мной.

— Давай, пробуй. Зырю, ты дерзкий пацан, — презрительно бросил здоровяк.

Я трезво оценил свои шансы и определил, что шансов нет. Если развернусь и опять побегу, слишком велика вероятность, что этот бугай нагонит или тот, первый, перехватит.

Может, стоило с ним закончить, не жалея? Добить беспощадно. Тогда сейчас по крайней мере не опасался бы его… Хотя все равно драпать уже не вариант, пока громила на ногах, потому что наверняка настигнет, зараза. Да и начни я добивать первого — глядишь, второй сзади бы подкрался, и тоже амба.

Сцепиться с верзилой в рукопашном поединке заведомо нет смысла, я ж не мастак этого дела, а он типус опытный, сразу понятно. Все-таки бежать? Проскользнуть мимо вряд ли получится… Или попробовать? Впрочем, есть гораздо более эффективный способ. Сам полез — сам и виноват. Так говорили в нашей школе.

Короче, не до честности поединка, решил я и по-девчачьи засадил ему в пах с ноги!.. По ходу, именно этого громила и не предусмотрел, иначе не торчал бы этак спесиво, а держал под прикрытием низ живота. В итоге его ручищи с уровня груди резко опустились и прильнули к паховой области… повалился он на землю и ка-ак закричал! Я даже сам не ожидал, что одним движением конечности эффективно освобожу проход.

Импровизация удалась на славу, стычка исчерпала себя.

Прочь я унесся двухметровыми скачками, наверняка пятки чуть ли не за километр сверкали. Опомнятся, нагонят — мало не покажется. Повезет, если живой останусь, но по любому отмудохают зверски.

В крови адреналин кипел, тело дрожало, в мозгу этакая смесь испуга и ликования. Мог бы не идти через парк, отправиться вдоль набережной, пойти по которой возникло спонтанное влечение, и тогда избежал бы опасного столкновения. Но не послушался интуицию, а зря. Впредь учту жизненный урок.

Днюха моя омрачилась жесткой схваткой в, казалось бы, самом не подходящем для нее цивилизованном месте, схваткой непредвиденной, бескомпромиссной. Когда я прибежал домой и отдышался, в голове всплыли всякие перспективы: а что, если типы меня разыщут и отомстят?.. Выйду, например, завтра, а они уже возле входа. Или встретятся мне где-то случайно. К тому же все-таки бить в пах — нечестно… Не по-мужски совсем. Хоть они и бандиты конченые.

С другой стороны, разве было бы лучше, если бы они меня изувечили и обобрали до нитки? То-то и оно. Достигнутый результат для меня гораздо предпочтительнее. Я себя в обиду не дал. А мучения совести, равно как и врачебная этика «не навреди», с реальностью не всегда совместимы.

Ладно, оставалось надеяться, что информация об инциденте будет обработана, и соответствующие службы выполнят свои функции, разыщут и задержат парочку безбашенных налетчиков. Это работа правоохранителей, и обычно они ее выполняют старательно, пусть и не идеально… Ну так не в утопии живем.

Сам я передумал обращаться по экстренному номеру «222», хотя соблазн был. Пусть и не особо я праздную дату, но если обращусь, то наполню себе лишними осложнениями остаток дня.

Надо было на что-то отвлечься; страсти в голове и крови еще не устаканились. Я выполнил несколько дыхательных упражнений, включил музыку. В моем жилище замечательная тотальная система установлена, включаешь, и всюду распространяется звук благодаря рассредоточенным источникам. Звук чистый, он обволакивает, легко проникает в уши. Причем система могла по физиологической телеметрии сканировать признаки состояния того, кто находился в квартире, и ставить музыку «под настроение». Правда, если у тебя было одно настроение, а ты хотел при помощи музыки поймать другое, тут уж приходилось выбирать опционально.

Щелкнул пальцами, и полилась восхитительная фортепианная классика… Быстрые переливы рояльных клавиш через определенный интервал сменились скрипками, а они, в свою очередь, уступили место красивому вокализу под романтичные трели гитары.

То, что надо. Похоже, я поймал нужную волну. Самозабвенно покачивая головой, я углубился в мечтания о чем-то своем… Проваливаясь в неохватную пучину грез… В мешанине образов, обрывков фраз, возникающих в голове, в какой-то момент почему-то всплыли небезызвестные поэтические строки:

В душе у каждого из нас живет морская птица, Бессмертная, как даль, и белая, как снег, Она мечтой в ночи космической искрится, Бесстрашная, как сталь, и долгая, как век. Бывает, наступает такой час, Когда морская птица обретает волю, И, покоряясь счастью в этот раз, Бежит по морю, как по полю. Бывает, загнана она в темницу Всю жизнь — далекую, как смерть. Открой же дверь и выпусти на волю птицу — В неповторимую, святую круговерть…

Совершенно точно могу сказать, что автор сих строк — Костюк, конечно, «из раннего». У меня свое, сугубо личное восприятие поэзии, и соль в том, что я стихи либо не запоминаю, либо строки запечатлеваются сами. Этого автора я уже ни с кем не спутаю. Без сомнений, строки вышли из-под пера знаменитого жильца дома, на который указывал флюгер…

Интересно, почему я вдруг их вспомнил?.. Только успел задаться сим вопросом, как уже другие стихи в памяти всплыли, того же автора, но из более позднего периода творчества:

Между Дьяволом и Богом, Между Солнцем и Луной. Что же выберу в итоге, Что останется со мной? Лучше уж в руке синица, Чем Жар-птица в вышине? Лишь душе моей не спится, Все томится в тишине… Эти буквы пишу кровью, Кто не верил — не поймет. Несложившейся любовью Был оплачен мой полет. Не кори меня, родная, Если все-таки уйду. Как быть сильным, я не знаю, Но храню свою звезду. Догорают мои строчки, Уплывают образа. И постскриптумом — три точки, То, что так и не сказал…

И вовсе нечто вневременное… Хотя если здесь иносказание, то можно разглядеть подтекст и толковать применимо к человеческому бытию.

Музыка, что ты делаешь? Обнаруживаю, что я совершенно вывалился из реальности и даже мелодию перестал слышать…

Вернул меня в реальность резкий сигнал, имитирующий звонок в дверь.

Мгновенная заполошная мысль: «Неужто бандиты меня все-таки нашли?!» Но как в таком масштабном «муравейнике», как Гордый? От неожиданности я аж похолодел. Но тут же понял, что мысль бредовая.

Можно не объяснять почему, и так понятно, я для них просто жертва, отыскать меня в мегаполисе для них нереально, и единственный случай мне отомстить им мог бы представиться, только если мы случайно встретимся когда-нибудь на улице. Но так как полиция у нас давно не федеральная и горожан все-таки бережет, то велика вероятность задержания преступников в течение ближайших суток.

Странно, что же такое настоятельно необходимое могло побудить двух маргиналов решиться на открытое вооруженное нападение в публичном месте посреди дня?..

Музыка играла что-то нейтральное, фоновое, скопление звуков смягчало атмосферу комнаты, лилось, как живая вода, разбавляя натюрморт окружающего меня интерьера.

Я глубоко вздохнул и посмотрел на придверный экран.

А-а-а, ну конечно…

Нажал сенсор, открывая вход, и ввалилась ко мне вся компашка «институтских», да, конечно, не могли же они забыть меня поздравить! Вздохнул еще раз облегченно, и только одному мне было известно, с каким теплом внутри я принимал гостей в этот вечер.

Все хлопушки приведены в действие, значится, и никакого традиционного торта. Пицца, моя любимая, настоящая, истинно итальянская, какую достанешь только в нескольких точках города!.. Не конвейерная подделка, жалкая пародия, продукт сверхиндустриального социума, которая на каждом втором углу за десять рублей продается.

В бумажной коробке белой, в какой давным-давно, я помню, еще в детстве, ее доставщики таскали… Та-ак, открываем крышку упаковки и разрезаем большой круг. Несмотря на то что пицца немаленькая, компанией сметаем ее моментально, будто и не было. Пальчики облизываем.

Еще бы! Тончайший пласт изысканного теста, покрытый безупречным соединением сыра и томатов… Ел бы и ел, но мне лишь кусочек достался. А не страшно, с коллегами поделиться одно удовольствие. И нас ровно столько, сколько в круге секторов — восемь. Может, с кем-то мы нечасто видимся, с кем-то разные по сути, но здесь и сейчас, в моей квартирке, в праздничной суматохе, сомнения в том, что все эти люди не только коллеги, но и друзья, не возникало.

Лютик, куда ж без него! Нелли, на которую я даже залюбовался: достаточно непривычно было ее видеть не в повседневном служебном халатике, а в платье, желто-синем, необычного фасона, но не эпатажном, а мягко, будто тушью, обводящем фигуру, подчеркивающем природные формы. Самое то! Митя, спец по безусловным рефлексам, кроме того, большой поклонник комиксов и порно. Был я у него как-то в хате, там есть на что посмотреть, базы наполнены коллекциями взыскательными и яркими! Джамал — несмотря на имя, мужчина вполне нашенский, уроженец Гордого. Успел защитить кандидатскую по какой-то весьма пикантной теме, вот только я запамятовал какой. Парень умный очень и эрудированный, с большим потенциалом! Машка, особа не то чтобы обделенная интеллектом, но, глядя на нее, не скажешь, что ее участь — совершить какой-то великий переворот, прорыв в науке. Девчонка более чем симпатичная, но больше по части шуры-муры и всякое такое. С большими такими грудями, глубокими глазами и глубоким же декольте. Она у многих самцов вызывала трепетную реакцию и даже у меня разок, но мне все же больше нравилась Нелли… Еще братья-близнецы Аркадий и Михаил, оба — мужественные шатены с выпирающими торсами, просекали по биохимии гораздо лучше меня. За это я их уважал. Аркаша отличался от Мишки тем, что демонстративно носил очки. Самые настоящие, с диоптриями! Это, если что, стекла увеличительные на палочке и в особой оправе; те, у кого со зрением проблемы, таскали этакие конструкции до распространения контактных линз, лазерных коррекций и прочего избавления от дефектов зрения.

И всем лет примерно от двадцати пяти до тридцати с небольшим. Одного поколения практически, со схожими взглядами и интересами, дружные, единомышленники, команда, одним словом! Смотрел я на них, и душа радовалась. Так и сидели до позднего вечера, болтали и выпивали. Несколько пачек сока, легион пива и даже определенный объем кое-чего более крепкого отправлены были в расход!

Наконец не выдержал я позыва и устремился в туалет, телом выполняя некие странные движения, якобы попадающие в такт музыки. С журчащим звуком излился, е-мое, с самой посиделки с Марлином — а ведь сколько мы там с ним выдули! — не облегчался.

Сработал автоматический смыв. Я натянул брюки, с удовлетворением испытывая расслабленность мочевого пузыря. Плеснул на ладони водицы и на лицо тоже, счастливыми глазами вытаращился в зеркало, подмигнул сам себе и направился обратно, ко всем. Врубил дикий «клубняк», и начался really dance, хорошо хоть нет проблем со звукоизоляцией, с каковыми частенько приходилось сталкиваться моим предкам, предрасположенным к таким вот гулянкам. Не то у соседей случился бы конкретный недосып…

Рубашка взмокла, стеснила горло, я расстегнул верхние пуговицы. Колбасимся, колбасимся, потом начинаем рассказывать шутки, хохотать над ними, ну и все такое. Выбившись из сил, я развалился рядом с Димкой и Джамалом.

Истекал последний, по сути, вечер моей жизни.

Прежней.

* * *

Я поскорее убираюсь отсюда. Подальше от места двойного ночлега.

Безостановочно продвигаясь вперед, хочу успеть найти что-то. Не в городе, а там, дальше него. Хотя в это верится все с большим трудом. Я знаю, каким маршрутом могу быстрее свалить, все-таки вчера целый день обследовал «Плодный». Как же он назывался в полном варианте? Половодный?.. Других вариантов не подобралось. Ну и названьице! Чтобы не терзаться сомнениями по поводу, пусть будет Плодным.

Тем более что городом, которым был при Советском Союзе, он уже никогда не станет, так что и название следует изменить. Хотя правильнее уж было бы назвать его Бесплодный.

Примерно через час я прихожу на край кладбища. При виде старинных могил меня сковывает оцепенение, по телу прокатывается ознобная волна страха. Это кратчайший маршрут, и что-то у меня в голове щелкает, вроде воспоминания некоего, словно бы я когда-то где-то слышал о том, что, если ходишь по отчужденной зоне, кратчайших путей стоит избегать… И я долго стою на краю жуткого места, не решаясь идти вперед. Хотелось бы сделать крюк и уйти из Плодного окольной тропой, пусть это и может занять гораздо больше времени.

Подсознание не просто давало намеки, оно напрямую толкало меня к выбору. Но я ослушиваюсь — проявляется строптивость натуры, иногда толкающая ломиться против ветра. Больше всего толку от этой своенравности было, когда я не поддался «вредному влиянию улиц» в отличие от Марлина.

Сейчас я пользуюсь очевидным с точки зрения нормальной логики решением: проследовать напрямик, вместо того чтобы переться в обход; там гораздо дольше топать. Хотя мурашки по коже, и в груди каменной плитой придавило, решаюсь… Я вдыхаю-выдыхаю как можно спокойнее-медленнее и твержу себе, что все будет хорошо. Унимаю предательскую дрожь в коленках, усилием воли справляюсь с мандражом и уверенным шагом направляюсь прямо.

Ночью, возможно, я бы поступил иначе, но дневной свет придает храбрости. Первые метров сто действительно все нормально. Я преспокойно шагаю, избегая видимых ИФП, хотя не пропадает стойкое ощущение, что за мною вслед кто-то крадется. Но, оборачиваясь, никого не вижу и шаги слышу только свои. Так что списываю ощущение на то, что у страха глаза велики.

Сегодня туман не такой плотный, как вчера, но и ясности особо нет. Белесая дымка стелется над местностью, хотя перед собой можно вполне отчетливо видеть на многие метры… И пока что впереди просматриваются только темные горбики и силуэты могил и памятников.

Без промедления мне представляется возможность узнать, что я совершил очень большую ошибку…

Внезапно я ощущаю, что замер и не могу сдвинуться с места. Сделал очередной шаг и будто бы приклеился к земле. То бишь я не обмяк, мышцы не стали неожиданно свинцовыми, но я чувствую, как неведомая сила сдерживает меня, не давая пошевелить и пальцем.

Начинаю отчаянное сопротивление, однако незримые железные тиски не ослабевают, хотя внешне не ощущается какого-то давления. Внутри меня зарождается ужас. Так я и торчу неизвестное количество минут в тумане, в абсолютной тишине, словно каменное изваяние. Наконец из дымки бесшумно выплывает фигура.

Очертания вроде человеческие. Лицо скрывается в тени, одеждой служит что-то вроде балахонистого плаща. Он движется прямо ко мне, причем звук шагов отсутствует в принципе. Или это я утратил слух? У неизвестного уверенная быстрая походка, но даже крадись он как мышка, полностью беззвучно передвигаться у него не получилось бы. Все равно при соприкосновении с землей что-то да раздавалось бы, звучало! Пусть я и не распознал бы этого, ступай он синхронно со мной.

Но во всеобъемлющем гробовом молчании настолько беззвучно ходить — нереально. По крайней мере если я вижу живого хомо сапиенса, а не…

Призрак? Я ни разу не встречал воочию потусторонних сущностей. Не определился конкретно, верю в них или нет. И что вообще они такое. Может быть, привидения за мной наблюдали тайком, но мне их видеть не доводилось, так что доказательств существования я не имел, но и опровержений — тоже.

Хотя в этом параллельном мире много всякого увидел, уже воплощенного в реальность. Такого, во что раньше не то что не верил, но даже не представлял, что оно может быть воображенным…

Неужели все-таки за мной наблюдали? Все же не стоило идти этим маршрутом? А может, я сейчас встречу человека, такого, как и я сам, каким-то образом в данных реалиях оказавшегося, и этот момент станет судьбоносным?! Почему я, демон подери, не могу пошевелиться? Мне мерещилось, что некто следует за мной по пятам, но этот балахонистый появился спереди.

Фигура в плаще приблизилась, и я могу в деталях увидеть лицо. Перехватывает горло вмиг, и мне становится трудно дышать. Черты принадлежат… Марлину!

— Иди ко мне-е, — многообещающе произносит он и обнажает множество мелких белых зубчиков, годных для полотна пилы, но никак не для человеческих челюстей…

От улыбки его веет дыханием смерти. Он тянет ко мне костлявую руку, выпростанную из складок плаща, а у меня сердце отчаянно бьется, я хотел бы что-то сделать, бороться, подороже отдать свою жизнь! Но со смертью торговаться за цену проблематично в принципе, и в данном случае она — воплотившись в пилозубого! — сулит расправиться со мной незамедлительно и безапелляционно.

Я формирую в сознании четкую, настойчивую мысль, почему-то зная, что это существо услышит, и предлагаю ему:

«Бросим жребий. Выпадет аверс, снимешь блокирование и дашь мне биться. Выпадет реверс, просто убьешь…»

Рука, коснувшаяся было моего горла, останавливается.

Затем опускается и вынимает из складок плаща кругляш, сверкающий серебром… чтобы подбросить. Я никогда не был особо набожным, но когда монета взлетает и падает, истово молюсь. Орлу. Может, неумело, но крайне искренне, потому что на него я поставил все и вся, в этот момент полностью зависим от результата. Мне показалось, время придержало коней, и монета падает нескончаемо долго, как на экране в замедленном режиме съемки.

Диск переворачивается несколько раз за время полета. Я слежу за его кульбитами с небьющимся сердцем. Наконец монета останавливает полет на раскрытой ладони, обтянутой черной перчаткой. Серебро на черном… Выпадает аверс. Да здравствует Орел!!! Тот, что в песне смелых и сильных духом всегда будет живым примером, призывом гордым к свободе, свету!..

Оледенение моментально отпускает, я вспоминаю, как дышать, сердце оживает и колотится набатом. Был шанс! Призрачный, но был! Используя сжатую в моих руках винтовку как ударный инструмент, я со сдавленным рыком изо всех сил двигаю прикладом под дых потустороннему убийце.

Он в долгу не остается и наносит ответный удар лапой в перчатке по моему горлу — такой мощный, что я отлетаю назад и опрокидываюсь на спину, чувствуя, как кровь полноводным потоком заливает шею и грудь. Враг направляется к лежащему мне, и я понимаю, что следующим ударом он поставит точку.

У меня потемнело в глазах, и нутро терзает жгучая боль. Я уже готов броситься навстречу смерти, чтобы встретить ее в полете, в прыжке, но не успеваю — воздух моментально впадает в бешенство, и поднимается мощнейший ветрюган. Все пространство, которое я вижу, подергивается рябью.

Как ни силится, гад с лицом Марлина не может продвинуться ко мне, его сдерживает сама атмосфера. Еще пара мгновений, и безжалостный рывок ветра легко поднимает силуэт моего врага от земли. Небо обрушивается вниз, туман вихрится вокруг змеистыми струйками, а я внезапно ощущаю невероятный прилив сил. Словно ветер в меня задул энергию жизни.

Еще миг, и наваливается тьма, я не успеваю ничего сообразить, но испугаться тоже не успеваю, она почти сразу отступает, рассеивается. Я прихожу в себя, по-прежнему оставаясь в лежачем положении на влажной почве. Холодные капли неприятно ощущаются на горле, еще там горит огнем в месте прикосновения черной руки.

Тем не менее, преодолевая адскую боль, я поднимаюсь и выпрямляюсь во весь рост.

Голова идет кругом и в прямом, и в переносном смысле. Я позволяю себе лишь секунду паузы, затем начинаю поворачиваться в разные стороны, ожидая нападения врага с костлявой рукой.

Но из тумана ко мне с тыла приближаются три фигуры, какие-то совсем другие. Уродливые, размытые, с пылающими глазищами, нескладные и несимметричные. Меня посещает безумная идея не тратить на них патроны, так как боеприпас пригодится скорее в сражении с тем, который сейчас куда-то запропастился.

Поэтому я атакую новоприбывших с выхваченным ножом в руке.

Одна из тварей пытается меня ударить, но я изворачиваюсь, и когтистая лапа промахивается, свистнув над самым ухом. Зато я монстру всаживаю лезвие в условный торс, и руку, в которой я сжимаю нож, окатывает волна бурой кровищи. Я выдергиваю клинок и бросаюсь навзничь, уходя от атакующего броска второго монстра. Расставшись на время с винтовкой и сумкой, чтобы улучшить собственную подвижность, откатываюсь на некоторое расстояние, вскакиваю и замираю в стойке, готовый к бою.

Враждебные создания медлительными не назовешь, и это, с первой попытки меня не доставшее, в два счета вновь сближается, метнув в мою сторону верткое щупальце, по внешнему виду напоминающее ковбойское лассо, а по скорости — цирковой хлыст. Я пригибаюсь и метаю нож из такого положения.

Вообще-то ни разу в жизни этакого фокуса не выделывал. Но между мной и тварью не больше трех метров, и ситуация исключительная… я попадаю точно, «в яблочко»! Клинок ненадолго задерживает тварь, не убивает, я подскакиваю и заряжаю ей ногой с «вертушки».

Толчок выбивает опору из-под ее ног, или на чем она там держалась, но я, чтобы не попасть под перекрестные атаки других вражин, одна из которых даже не ранена, скачу вслед, сверху на нее напрыгиваю и еще дважды вонзаю лезвие в область морды, тем самым окончательно прикончив.

После этого мне приходится кувыркнуться вперед; оставшиеся две не зевают. Хотя почему бы и не зевнуть, пейзаж очень даже навевает сонливость — туман, мрачные плиты могил, монотонность овладевающая… Полуприсев, снова делаю выпад холодным оружием. P-раз, и рассечена очередная часть тела уже уязвленной мною твари. Выполняю боковой перекат и наношу удар следующей на очереди. Гадина ловко уворачивается, и моя рука промахивается, не встречает сопротивления.

По инерции я заваливаюсь вперед, и вдобавок что-то как треснет меня по затылку! Плюхаюсь наземь, приложившись лбом, но к счастью, в свободную руку попадается увесистый камень, и я запускаю им в направлении, откуда прилетел удар с тыла. Не теряя ни секунды, группируюсь, вскакиваю, и снова ожесточенный наскок с выставленным ножом, вонзаю изо всех сил жаждущий крови клинок в тело твари.

Эта уже не помешает мне, но другую, недобитую, я напрасно упускаю из виду… Она собирает оставшуюся злобу и в остервенелом прыжке почти накрывает меня сверху.

Отчетливо запечатлеваю этот момент, потому что время останавливается, я во всей красе различаю ее, яростный неземной импульс сквозь себя пропускаю, даже штаны предательски мокнут. Но я закрываюсь туловищем только что приконченного чудища, а потом наваливаюсь на подраненное существо с фланга… И отсекаю страшную голову ножом, тем самым наконец-то умерщвляя.

Но это еще не все. Я даже обрадоваться толком не успеваю, правда, мимолетная эмоция все же проскакивает. С разных сторон ко мне неотвратимо приближается нечисть. Создания вроде тех, которые я только что раскромсал, но количество выросло. Этот перевес сыграл бы фатальную роль, если бы я не обратился в бегство. Они погнались за мной, разумеется, с чего бы им спокойно отпускать добычу, сунувшуюся на их территорию.

Разъяренные, выглядят как типичные дьявольские отродья, какими их традиционно показывают в произведениях массового искусства. С рогами, когтями, горбами, клыками, каждый чем-то отличается, но в целом похожи, толпа уродов. Я улавливаю горячее зловонное дыхание, слышу топот и утробное рычание, извергающееся из пастей, и жгучая жажда жизни подгоняет меня.

Я должен спастись, но преследователей слишком много, и расторопности у них всяко не отнимешь…

Вот и несусь, выжимая из легких последнее, что есть, а просвета нигде не видать, совсем влип, безвыходная ситуевина! Из-за покосившихся надгробных камней и сгнивших крестов поднимаются все новые и новые образчики. Я страшно кричу от отчаяния, но крик этот тонет в полотнах тумана.

Наконец чуть было не растягиваюсь возле одного из надгробий, но в крайнюю секунду избегаю спотыкания об него, подкорректировав вектор бега. Если бы грохнулся, мне тут же наступила бы хана, полная и окончательная.

Почти ничего не разбирая перед собой, практически ни о чем не в силах думать, раздираемый адовой болью, борясь с одурманивающей слабостью, я ломлюсь прямо сквозь проклятое кладбище. Хотел короткий путь — заполучил его!

На бегу прыгаю через невысокую, до колена, ограду вокруг одного из захоронений, и тут на лету меня сшибает удар! Наскочило и атаковало нечто свирепое и мохнатое.

Дальше все разворачивается молниеносно, мозг толком не успевает обработать и сообразить. На меня сыплются удары, что-то налетает и клюет сверху, ничего не вижу, только раздаю ответные тумаки куда ни попадя… Вспоминаю краешком сознания, что у меня же есть граната, и я могу всех уродов прикончить вместе с собой. Повторить подвиг главного героя… как там его звали… из повести Гоголя «Вий». Вот только геройство мое оценить будет некому, оно означает просто гибель, провал миссии.

Так и произойдет, если ситуация не изменится каким-нибудь совсем непостижимым образом. Острое вгрызается в руку, я вздрагиваю, вижу вокруг себя кучу тварей… Чешуйчатая лапа пытается выбить нож из другой моей руки, но я не позволяю и по самую рукоять всаживаю клинок в глазницу вцепившегося в меня адского создания. Меня захлестывает странное двойственное состояние полного равнодушия к творящемуся и одновременного экстаза от убийств и схватки.

Одного из монстров мне очень удачно удается приложить головушкой о кромку оградки, и это энергичное столкновение рассекает ему череп до самых гнилых мозгов. Следующего подвернувшегося образчика предельно резким движением насаживаю на соседний заборчик, благо тот подобающе сработан, этакими зазубренными чугунными колышками вверх… Ха-ха, как выяснилось, надо быть более предусмотрительным. Ведь я, собираясь в неизвестность, не озаботился прихватить осиновый кол, и мел с чесноком при таких раскладах не лишними бы оказались!

Хотя кол внушает доверие сильнее, чем всякие там начерченные линии и запахи. Вернее рассчитывать на него, ибо своими руками можно в тварь засадить, и это придает куда больше уверенности, чем связки чесночных головок и прочие эзотерические выкрутасы. Кол — средство зримое, понятное и надежное.

Все эти, казалось бы, отвлеченные рассуждения вихрем проносятся у меня в голове, парадоксальным образом помогая бороться за жизнь. Дальнейший путь немного расчищен, и одному мне ведомо, какими усилиями продолжается чудовищный марафон на выживание.

Осинового кола при мне нет, зато есть верный крепкий нож, и я точно знаю, что он как минимум не хуже. А потому — рубиться либо до финального вдоха, либо до победного завершения. В конце концов, сколько бы ни навалилось тварей, рано или поздно они закончатся. Или я просто допущу последнюю в этой жизни ошибку.

Она может произойти в любой момент. Неизбежность нависает надо мной, как выступающая глыба над дорогой, вьющейся средь скал, и норовит вот-вот обрушиться. Трещина меж неустойчивым камнем и всей скалой достигает критического размера, осколок отделяется, и начинается падение.

На очередном отрезке пути меня подкарауливает коварный участок ИФП. Я успеваю его засечь каким-то нарождающимся интуитивным чутьем, но полностью поменять траекторию не в состоянии, только немного шатнуться в сторону успеваю. Этого недостаточно, и меня тянет обратно, властно сдувая потоком воздуха, будто невесомую пушинку. Я чудом хватаюсь одной рукой за обломок мраморного креста и до такой степени вцепляюсь, что костяшки пальцев белеют.

За гранью физических возможностей я сопротивляюсь чудовищному ветру, уподобляясь хрупкой деревянной лодочке, усердно противящейся неумолимо сносящему ее течению реки.

На миг, но только на один-единственный, всасывающий поток чуть слабнет, и я это использую для толчка вперед. Вырвавшись, обнимаю остаток мраморного памятника обеими руками, как дражайшего на свете друга… воздух рвет меня с новой силой, не оставляя попыток утянуть. Притяжение ненормального пространства кажется непреодолимым, но мне все-таки удается обхватить памятник еще и ногами.

Задыхаясь, я стремлюсь прильнуть к хладной поверхности каждой клеточкой своего тела и только молюсь, чтобы мраморный столб не выломился из земли…

За мной вспыхивает огненное зарево. Пылающий шар диаметром в несколько метров образовывается в нескольких шагах позади меня, вынуждая преследовавшую меня нечисть отпрянуть и прыснуть во все стороны. Спину мне обжигает открытым пламенем. Но я уцелеваю! Тянущего потока воздуха больше нет.

Помятый, обнимая бывший крест с обломанными перекладинами, я сползаю вниз и отпускаю наконец памятник. Спасибо ему, не сломался! Опаленная земля дымится, но стремительно остывает. Поднимаюсь и на автомате, как чистый зомби, плетусь прочь, с неимоверным трудом соображая, изнемогая от множественных повреждений и обезвоживания.

Наяву ли, в бреду ли вижу, подобно изможденному бродяге, узрившему в пустыне мираж, — за бескрайними могильными плитами вздымается едва различимое сооружение. Склеп. До него вроде не так уж далеко… И он сойдет за укрытие. Или хотя бы в качестве оборонительной позиции, как бы смешно это ни выглядело в моем положении. Если, конечно, там жертву не подстерегает новая монстрическая напасть…

Легка на помине!

Сверху обрушивается организм, похожий на человеческий. Затуманенным сознанием кое-как определяю, что это тощий, обросший серой шерстью гуманоидный тип с двумя клыками, пятью… или шестью глазищами, они светятся зеленым, и крылья у него как у летучей мыши, только во много раз больше, размером с летательные приспособления Ангела из «Людей Икс». А спикировал урод по мою душу, похоже, с небес… Ну, ежели здесь и такие образцы водятся, мне совсем недолго осталось… ручонками махать и ножками перебирать. Вот так донельзя грустно оцениваю я свои перспективы.

Но тут же выскакивает непредвиденное обстоятельство.

Фортуна вновь выступила на моей стороне! А суть в том, что между мной и этим монстром случайно подвернулась моя сума.

Я шел не вперед, оказывается, а в обратном направлении — и в аккурат притащился к ней и винтовке. Разумеется, никаким барьером мой мешок для вещей послужить не сможет, и заслониться им одним от смерти не выйдет при всем хотении… Но там внутри спрятана круглая штука, которую я подобрал позавчера.

Жуткое создание, будто командированное сюда прямиком из детских страшилок, напоминает Морбиуса из вселенной комиксов «Marvel». Похоже на прямоходящую комбинацию человека с волком и вышеупомянутой летучей мышью. Оно вцепляется в мою сумку, и стоит монстру коснуться, как оттуда вырывается мощный свет!

Такой я уже видел, только сейчас — намного ярче.

Луч бьет в чудовище и заодно мне в глаза. Что стряслось после, я не воспринимаю, содержимое моей черепной коробки трясется, как при качке на судне во время десятибалльного шторма. Я куда-то проваливаюсь, и боль делается незначительной, начинает растворяться, вселенную заполоняет густой мрак.

…Вечное забвение одолевает, как обычный сон, утоляя боль и жажду, унося меня прочь от тягот бренного существования, отменяя надобность найти ответы на все вопросы… Но я говорю НЕТ. Точнее, произносить я ничего не в силах, даже мысленно, настолько «обесточен».

Скорее, отрицающий вердикт огласил бесплотный дух, направляющий меня; нематериальный, но на удивление твердый стержень характера внутри. И я возвращаюсь сюда, в грязь и боль, раскрываю глаза и смотрю, что поблизости творится.

А стряслось вот что. Та светящаяся штукенция, возмутившаяся прикосновению зеленоглазого гибрида, при достаточном внешнем воздействии на нее застилает все вокруг непроглядным сиянием на какой-то период; одновременно в приличном радиусе она воздействует чем-то вроде ультразвука или излучения в другом диапазоне.

Очень многие из тех, кто пытался меня настичь, как оказалось, чувствительны к его воздействию, потому что сейчас их тела усеивают пространство вокруг меня.

Ну, может, и не ультразвук, я не знаю достоверно. Но столь удачно подобранный мною чужеродный предмет, обладающий фантастическими свойствами, основную массу неприятелей на время вывел из строя, это факт. И даровал мне некоторую фору.

Хотя они, эти твари, стремящиеся расправиться со мной, уже очухиваются, и мне надо поторопиться, чтобы не упустить отвоеванный у небытия интервал. Сколько ж я их уже покрошил, а им все мало… Гляжу туда, где находится склеп. Или это строение возводилось из других соображений; ведь я лишь предположил, что склеп.

После вспышки в глазах мелькают посторонние пятна и точечки, штрихи окружающего искривляются. Поэтому трудновато углядеть постройку. Но я старательно фокусируюсь, и зрение постепенно возвращается в норму, и предполагаемый склеп вновь получается заметить.

До него совсем недалеко. Доберусь быстро, если на дистанции не попадутся изменки и если банально хватит подаренной форы. Нацелившись на возможное укрытие, я поднимаю свой организм вверх усилием воли.

Уверен, что прикладываю к этому процессу не меньше усилий, чем барон Мюнхаузен, когда вытаскивал себя за волосы из болота, если такое действительно было, а основания верить есть, причем весомые, ибо «барон Мюнхаузен никогда не врет»!

Отделяющее от укрытия расстояние относительно недлинное, но когда я начинаю двигаться, чудится, что оно нескончаемо. Финишная прямая самая тяжелая, и только я знаю, каких неописуемых стараний мне стоил этот этап пути до строения, олицетворяющего надежду.

Но вот наконец я толкаю вполне целую дверь и вваливаюсь внутрь. Точно, действительно склеп, в этом не ошибся. Внутри очень мрачно и сыро. Я достиг своеобразной контрольной точки, но растекаться «на расслабоне» не стоит: до границы кладбища еще прилично, а нечисть обязательно привалит сюда, когда оклемается, очевидно, это лишь вопрос времени.

На краткие минутки я позволяю себе присесть на черную землю и, прислонившись к стене и плотно сомкнув веки, восстанавливаю дыхание. Воспользовавшись оказией, всплывают тревожащие воспоминания. Я очень детально представляю себе Машино лицо, когда мы вместе добирались на работу после отдыха у меня дома. У-у-у, насколько же тогда все было иначе! Я и вообразить не мог, что немного погодя буду зловонному склепу радоваться, как родному дому, и готовиться дать отпор очередной волне монстров, порожденных враждебной человеку, чужеродной реальностью…

Открыв глаза, я вытряхиваю содержимое сумки на пол перед собой. Заколка, оставленная случайно или нарочно в моем купе незабвенной попутчицей, куда-то подевалась в горячке всего этого кавардака. Я снова и снова перебираю вещи грязными руками, но она все не отыскивается.

Ладно, потом внимательней посмотрю, главное, чтобы «потом» случилось… А вот сувенир, купленный мной на вокзале перед самым отбытием, непостижимым образом не повредился. Поиск заколки я вынужден отложить, потому что предощущаю, что ратники смертоносного мира вот-вот прибудут по мою душу, прямо отчетливо чую, и принимаюсь в темпе подготавливаться к приему «дорогих гостей».

В первую голову забочусь о сооружении защитного укрепления. Гроб расположен на каменном постаменте по центру склепа, а в его изголовье примостилось мраморное изваяние, изображающее верхнюю часть льва. Всем этим я пользуюсь, чтобы наглухо перекрыть проем, через который сюда попал. Конечно, меня Гераклом не назвать, взять и переставить пьедестал целиком с места на место мне не под силу; но от времени основание развалилось на несколько частей, и некоторые из камней удается выкорчевать, выломать и перетащить.

Обеспечив защиту от тварей еще на некоторое время, я принимаюсь себя «подлатывать». После всех моих кувырков и спуртов содержимое аптечки, несмотря на ударопрочный корпус, не избежало ущерба. Но в целом материал со своей задачей справился. Специальным прибором я определяю, что потеря крови для меня значительна. Поэтому приходится в полевых условиях делать переливание, благо, «набор кроветворения» у меня с собой и дольше пяти минут процедура не занимает.

Далее рана на горле, я обрабатываю ее «органоклеем», как в предыдущий раз. Эх, жаль, «на потом» не останется чудотворного средства… Устранив наиболее серьезные повреждения, перехожу к ожогам. Спина, разумеется, покрылась волдырями, но я мажу ее восстанавливающим кремом — прозрачной жирной субстанцией, студеной аки лед.

Эта процедура осложняется тем, что смазывать самому себе спину так же неудобно, как… ищу сравнение поточнее… больному радикулитом заниматься аутофелляцией, как-то так.

Перейти к менее существенным ранам я не успеваю.

Кладбищенские создания не ломятся через дверь, опасность является сверху, откуда не ждал. В крышу что-то врезается, проделывая неслабую брешь, а потом обрушивается внутрь, чуть ли не мне на макушку. Это две летучие твари того же образца, что я повстречал немногим ранее. Я вступаю в ближний бой и уделываю обеих вражин клинком. Холодным оружием я действую вполне уверенно и сноровисто, будто с детства только этим и занимался. Главное, ни мгновения не трачу на колебания, готов убивать без сомнений и пауз.

Даже не удивляясь по ходу своим новооткрывшимся способностям и свойствам.

В эту минуту я осознаю, что именно сегодня из нежданного гостя, готового постоять за себя исследователя я превратился чуть ли не в «машину смерти». Экстремальные обстоятельства раскрыли во мне умения настоящего воина, экстренно закалили и укрепили дух, решительно дав ему власть над телом. Не каждый на моем месте столько продержался бы.

Возможно, потому что таких, как я, мало?

Это меня несколько утешает.

Следующее предположение: возможно, поэтому я, именно я, здесь?..

Но сейчас оно совершенно не к месту. Додумаю мысль потом, найду ответ, если выживу.

И ежу понятно, что противостоящие мне твари снова полезут сюда, как мотыльки на лампу. Больше всего мне хочется сейчас заиметь «миниган», этакую изрыгающую огонь прелесть, как в старых фильмах, с вращающимися стволами, крутое оружие все-таки! Хотя я понимаю, что в реале скорее всего даже оторвать его от земли смог бы с трудом, но очень уж прельщает перспектива смести наседающих монстров волной огня, растерзать, как какие-нибудь картонки в тире… Эх, мечты мечтами, а у меня и без того хватает, чем похвастаться.

Я богат на сюрпризы, и если есть, из чего сделать велосипед, вполне способен его сделать.

Аптечке почти пришел конец, в том смысле, что мало годного в ней осталось, я почти все по-настоящему серьезное потратил за небольшой срок. Спасительного «силикона» тоже нет. А как в этой жуткой зоне смерти существовать без хоть каких-то медикаментов, я пока не представляю. Но плевать уже, впрочем. В лучшем случае мне остались считаные часы, а то и считаные минуты. И вовсе не потому, что за стенами этого склепа собралась толпа жаждущих крови мутных созданий, а потому, что я из родного, нормального мира недостаточно прихватил с собой еды и воды.

Вот так оно. Кто ж знал, что попаду в такой… хм, оживший кошмар!

Но на прощание я им устрою фейерверк.

Беру несколько склянок, херачу туда спирта и еще всякого разного. Для поступления в медицинский нужна была выпускная «сотка» по химии, я ее заработал по праву. На институтских курсах химия тоже стала одним из трех китов, на которых строился весь процесс обучения. Поэтому я обладаю знаниями о химическом составе большинства субстанций, находящихся в моем распоряжении, и умею экспромтом приготовить, мягко говоря, крайне нестабильную мешанину, «горючую смесь». Смогу зашвырнуть бутылочки в брешь с таким расчетом, чтобы «подарочки» оказались поближе к обложившим склеп тварям.

Что я и выполняю с превеликим удовольствием. Стараясь в разные стороны бросать…

Воодушевленный тактическим преимуществом, я опускаюсь на корточки под стеной. Удовлетворенно слушаю бьющие по ушам разрывы снаружи и визг сгорающих заживо порождений тьмы. Главное, чтобы ни одно из них не запрыгнуло сюда через брешь, не то огонь проникнет внутрь. Хотя он может и снаружи добраться до стен склепа, и тогда деваться некуда станет, разве что наверх успею выкарабкаться и через дыру выскочу.

Пожалуй, мне недостает сейчас только одного — покурить. Раньше я ни разу в жизни не брал сигареты в рот, но сейчас почему-то страстно захотелось затянуться. Прямо-таки последнее желание приговоренного…

И тут я узреваю что-то красное в нескольких сантиметрах от своего лица. Рефлекторно отдергиваю голову. Только после этого присматриваюсь, и до меня доходит, что это.

Нет, не кровь. Стену склепа увивают побеги растения типа плюща, и рядом с моей головой очутились несколько гроздей крупной, наливной ягоды, смахивающей на вишню.

* * *

Они держались как-то по-особенному невозмутимо, словно два островка стабильности в бурном океане безумия. По состоянию оба были спокойные, сытые и наблюдали за всем непотребством со стороны, потягивая ананасовое пиво. Я присоединился и стал вместе с ними потягивать.

Смуглое лицо Джамала покрылось испариной. Он сделал очередной глоток и откинулся в кресле, положив одну ногу на другую.

Ноги у него были обтянуты темными ретроджинсами, то ли черными, то ли темно-синими, из-под штанин выглядывали несколько не вписывающиеся в стиль малинового цвета носки. Он носил только такие, и обычно они скрыты под туфлями, но у меня в квартире уличную обувь оставляют у порога, в этом вопросе я старомоден.

Вот и сидели мы втроем, глазея на веселящихся коллег. Самые заводные живчики — это, конечно, братья-близнецы, ни на секунду не останавливались, постоянно в движении! Машка тоже выкладывалась по полной, аж соски проступали сквозь маечку. Я это заметил и взгляда не смог отвести… Выплясывал Митя, человек широкой души, у него репертуар, можно сказать, народный, точно пляс, а не танец.

Я перевел взгляд на него, и нахлынувшее волной возбуждение сникло. В каком-то своем ритме колыхалась вместе со всеми Нелли, получая наслаждение от музыки, от хорошей атмосферы. Прищурившись, смотрела то на одного, то на другого… На меня тоже глянула.

Я посмотрел в ответ. Не отвел взгляда. Еще в юности взял себе за правило: если получается контакт глаза в глаза, никогда взгляд не опускать, не отводить стыдливо. Девушка смотрит — решит, что я робкий, неуверенный. Мужчина же скорей всего расценит как проявление слабости. И вне зависимости от того, как именно я смотрел, со злостью или со снисхождением, со скукой или с любопытством, первым я никогда не отводил глаза. Поэтому и с Нелли получился очень даже не мимолетный зрительный контакт.

Но он все-таки прекратился. Посмотрели и забыли.

Это из-за меня. Не мог я толком разобраться, кто мне нравится, кто нет, чего хочется больше — свернуть горы в работе или покорить женское сердце. Такой я по натуре тип, неопределенный… Выбор, который синоним решения, никогда мне легко не давался ни в чем. Подозреваю, что этим отличаюсь от многих незамысловатых людей, и в этом же мой крест. Пытаюсь проследить сразу много вариантов последствий, предвижу, что к чему может привести, и выбираю, по сути, не то, что прямо здесь и сейчас, а то, что, возможно, будет.

Что было бы, если…

Отвернувшись от Нелли, я присоединился к разговору Джамала и Лютика, утекая из реки общего торжества в протоку кулуарной беседы. Сначала мы высказывали свои соображения насчет одной научной темы, потом перешли в русло жизненной философии. Это не был жаркий спор и не был пустой обмен фразами. Случился настоящий увлеченный диалог между несколькими духовно и мировоззренчески близкими людьми. Потом закончилось пиво, и Джамал попросил меня совершить вылазку на кухню, принести еще. Я счел просьбу справедливой, квартира ведь моя, и отправился на кухню.

Нашел заначку с ананасовым и свекольным, сократил ее на полдюжины пакетов и подался было назад… Но мне навстречу двигалась Машка. Она, как выяснилось позже, появилась на кухне, придя за вином. В кухонном пространстве свет не горел, у меня здесь автоматика отключена, и в полусумраке я не сразу ее заметил… мы столкнулись, и девушка прижалась ко мне грудью.

Пьяна она была неслабо и неожиданно схватила меня за ягодицы. Я, ощутив мгновенно взбурлившее возбуждение, не выдержал и прижал ее спиной к стенке холодильного блока. Она обхватила меня ногами, завелась моментально и остервенело впилась своими губами в мои… То, что случилось между нами после поцелуя, коротко определяется тремя словами: «дикое яростное соитие». Мы совокуплялись, как животные, забыв обо всем и обо всех на свете.

Получилось реально что-то звериное, на уровне инстинктов, так бывает, вдруг взрывается безумное желание, получив возможность утоления. Неудивительно, что наслаждение взрывной акт доставлял неимоверное. Вот-вот должен был наступить пиковый момент, я совершенно не сдерживался, изо всех сил стремился к апофеозу и… вдруг увидел, как в интимно затемненном пространстве кухни возникла еще одна женская фигура.

Третьей девушки в компании не было.

Нелли…

Останавливаться и что-то кому-то объяснять смысла уже не имело, так что я разрядился, куда деваться, но настроение тотчас упало, как и все остальное. Хотя если бы зашел кто-то другой, может быть, я бы только больше разгорячился, но так получилось, что явилась особенная девушка. Та единственная, которой лучше было бы не узнавать о том, что здесь спонтанно разразилось. Но — «полный облом». И вроде бы само собой произошло, естественным образом, день рождения у меня, не отказываться же было, раз девчонка возжаждала и подарок сделать, и мужской ласки…

— Ай-ай-ай, помешала я вам, коллеги, — высказалась Нелли. — Хотя, вижу, вы закончили уже. Или нет, а? Ладно, я возьму йогурт и больше не буду мешать. Веселитесь.

И таким понимающим-понимающим тоном говорила она, что я едва не застонал. Отнюдь не от страсти в этот раз.

Оставшаяся часть вечеринки прошла как в тумане. Я все пытался разобраться, какие чувства испытываю, настолько ли важна для меня Нелли и так далее. Точнее, я не так уж чтобы хотел в мучительное раздумье влезать, но мыслишки сами ко мне лезли. Когда я наконец вернулся с пивом, Джамал и Лютик на меня посмотрели, как на бонусный пистолет, поступивший в распоряжение еще в начале игры, но наконец-то удостоенный внимания лишь на последнем уровне, когда всего остального арсенала уже лишили… Ладно, может, это и не совсем корректное сравнение, но суть примерно передавало.

Потом я уже забил на все и просто покачивался плавно, в такт какой-то размеренной танцевальной мелодии вместе со всеми. Глаза слипались, но в целом я, наверно, в итоге был даже доволен. Хотел еще сказать что-то Нелли наедине, однако вымотался настолько, что, рассеянно улыбаясь, просто болтал как мог со всеми. А когда под утро гостей проводил, до спальни не добрался. Плюхнулся на диван и вырубился.

«…это сила, заключенная в тебе… Сила света… Не трать времени, не медли, начинай двигаться. Прислушивайся к голосу внутри себя и узнаешь верное направление… Ты способен одержать победу над тьмой, только если будешь постоянно вырастать, побеждая самого себя, продвигаться…»

Странно, что утром я проснулся с легкой головой, хоть и был жутко уставшим. Хорошо помнил приснившийся утром сон, в котором больше слушал голос, чем получал визуальную информацию. Опять тревожное напряжение, неизбежность беды, предвестие, будто бы послание неких, условно говоря, высших сил. Побуждение к действиям…

Когда сон закончился, тревога не пропала, просочилась из него в явь. Но что ж это за угроза такая?.. Что мне делать?

В голове роились тысячи предположений.

Должна все-таки разразиться ядерная война? К Земле приближается астероид-убийца или Земля взяла курс на черную, белую, красную дыру? Какое-нибудь террористическое формирование планирует устроить взрыв-другой?

Общавшиеся со мной люди в тот и следующие дни отмечали — что-то со мной не то творится. Хотя я здоровался с ними, общался, делал то же, что и обычно, все равно казался им каким-то пасмурным, поглощенным своими раздумьями, и неспроста.

Почему меня выбрали? Способен ли я справиться? Могу ли отказаться? Вопросы рождались, генерировались в сознании один за другим, но так и повисали без ответа, не выходя дальше моих мыслей. Я даже не способен был сам себе внятно объяснить происходящее. В таких случаях обычно идут к соответствующим специалистам, но я, сам медик, заранее знал все, что мне может сказать коллега-психолог.

Но, блин, для чего меня выбрали?! Ведь если сегодня-завтра шарахнет ядерный апокалипсис, я едва ли смогу что-то сделать в плане противодействия. Да и не просто так же, от нечего делать, всемирная война случится. Сейчас положение на глобальной политической арене вроде бы стабильное, как никогда, типа договорились все обо всем.

Хотя кто его знает, в тихом омуте, как известно… Мы, земляне, такие бываем самоубийственно недальновидные. Сколько раз история учила-учила, а наступать на те же грабли снова люди так и норовили, так и норовили! И плевать на исторические уроки.

М-да уж.

Ну а по части космических дыр и камней я тем более не спец. К тому же, если бы существовала подобная угроза, о ней бы знали ученые профильных направлений. И уже искали бы возможные пути решения. А я-то что? Совсем из другого ансамбля «музыкант». Предположение о террористическом акте или подобной каверзе еще могло бы иметь обоснованную логичность, если б я был сотрудником силовых ведомств.

Ну и так далее.

Демон побери, да к чему угодно! Если бы мне во сне показали, что должно случиться, хоть знал бы, как готовиться. Я же с этим знанием… вернее, предчувствием… как обезьяна с гранатой, слепая обезьяна, не ведающая, что у нее в руке. И на самом деле может быть все, что угодно.

Вдруг я просто сошел с ума?

Чтобы выяснить, я пойду до конца. Если над миром реально нависла смертельная угроза? Я это предощущаю, значит, я пророк? Вдруг в нужное время именно у меня открылись супер-экстра-сенсорные способности? У меня и раньше что-то такое проявлялось слегка, я сейчас осознал, просто никогда не задумывался, не обращал внимания.

Скажем, я мог совершенно случайно угадать, какая завтра будет погода. Или заранее предсказать исход того или иного матча. Это еще родители в детстве замечали. Причем обычно я спонтанно делал правильный прогноз относительно того события, к которому был равнодушен, которое меня никак не заботило.

Чуть ли не единственное, что мне дали понять однозначно — не знаю, кто или что конкретно мне эти видения насылал, но предпочел во множественном числе о «них» думать, — так это то, что обязательно понадобится покинуть «насиженное» место. Сняться и отправиться в путь. Оставить мой родной и привычный город, отправиться в дальний вояж… Чтобы там, по ту сторону путешествия, что-то сделать.

Решить проблему.

Мне представился случай покинуть привычную среду обитания.

Вот только нужно было отважиться удрать… А ведь у меня здесь работа, друзья, дом, сеансы связи с родителями, иногда поездки к маме, редкие встречи с отцом, когда он приезжал на родину… Резко сорваться, бросив все, что имеешь, — для человека, не ведущего постоянно бродячий образ жизни, решение не совсем легкое, мягко говоря. А уж тем более для такого «труднорешительного», как я. Скажи мне кто еще месяц-другой назад о том, что на мою долю выпадет такая перспектива, я бы хрена с два поверил.

Ну, ладно, допустим, я решусь: в новую жизнь так в новую жизнь!..

На аэротерминал, билет в зубы — и за границу? В какие-нибудь все еще затерянные тропические или арктические веси — действовать, нащупывать? Нет-нет, туда излишне далеко и бесперспективно, почувствовал я. И думал, думал дальше, подыскивая требуемый диапазон… Определяя направление. Словно во мне включилась и заработала локационная станция.

Внятно самому себе объяснить, чем занимаюсь, я не смог бы, но крепло убеждение, что начинаю поиск верно — «пораскидывая мозгами». Мозг человеку разумному на что даден, спрашивается. Чтоб извилинами шевелить, абстрактные категории пытаясь конвертировать в реальные.

Тем и отличается от «братьев меньших». Наверное. Но это уже совсем другая тема.

В раздумьях тянулась рабочая неделя. Идентичная предыдущей в целом, вот только со мной уже начали происходить необратимые метаморфозы. Я не знал, как реагировать на те или иные события; передо мною всюду маячило ниспосланное предвестие. Тот голос из сна меня постоянно преследовал — по дороге домой, в лаборатории, даже когда принимал душ…

В четверг у нас традиционный «библиотечный» день, и по желанию сотрудники в лаборатории могут не присутствовать на вполне законных основаниях. Хотя это не значит, что самообразованием необходимо заниматься обязательно вне дома.

Я никуда не пошел. Позавтракал, раздал домашним системам указания, поиграв в хозяина. Немного постоял у окна, разглядывая привычную картину мира. Когда раздался сигнал дверного «звонка», у меня почему-то сразу вспыхнула надежда: «Нелли!» Хотя в следующую же секунду я подверг сомнению желанный вариант, но… пока шел к двери, в течение нескольких секунд волнующей неизвестности старался не переставать надеяться. Решил даже не смотреть на экран, сразу открыть дверь, и…

Да, это была девушка.

Но другая.

Отворив дверь, я узрел на пороге Машку. Растерялся от неожиданности — с чего бы это она?!

— Чем обязан… — пролепетал, отступая внутрь квартиры и впуская незваную гостью.

И только тут до меня стало доходить. Она выдумала какой-то предлог, сказала, что, когда была у меня на вечеринке, углядела в шкафу какую-то антикварную книгу, и ее зацепило название. А теперь зашла, намереваясь попросить у меня ту книжку.

Я заметил, что пухлые губки вызывающе подведены алым, а сквозь прозрачную блузку просматривается черный бюстгальтер. Такая же черная юбка, стянувшая тонкую талию, округло облегает бедра, сужаясь книзу, прикрывает коленки, но оставляет открытыми соблазнительные икры… Что удивительно, наряд не был откровенно сексуальным, но как девушка себя вела, каким неуловимым движением поправляла челку, падающую на глаза, с каким выражением лица перелистывала потрепанные и не очень экземпляры с полок… Из коллекции моего папы, любовно собранной начиная с пятидесятых, оставленной им при переезде за океан, он сказал тогда, что все равно книги — мое наследство…

Получается, она не забыла, что у нас произошло? Я-то думал, уже выкинула из головы. Нет, Машка, конечно, не вела распутный образ жизни и не перепрыгивала из постели в постель… Наверное.

Но в нашем центре, насколько я знал, «водятся» куда более доступные девушки.

Выходит, ждала от меня какого-то намека на продолжение, хоть чего-нибудь, а теперь сама пришла ко мне… хм, продолжать.

А я что? Я не смогу устоять. Женское оружие, соблазнительный коктейль из аромата парфюма, плавных движений, смелого декольте, обтягивающей юбки… Результат был предсказуем, я отставил чашку с заваренным чаем, которую словно в тумане нес для нее, развернул к себе, впился в зовущие губы, прижал к себе голову, утопая пальцами в густых волосах, пропитываясь теплом раскрасневшихся щек…

Мы опустились на пол прямо там, где стояли. Первое слияние длилось считаные минуты, бурное извержение я не смог долго оттягивать. Потом мы перебрались в спальню и там уже смаковали друг дружку, играли, доставляя удовольствие, не просто утоляя страсть, напитывая простыни влагой и теплом…

Когда Маша одевалась и прихорашивалась, я смотрел на нее и улыбался. Хотел проводить, но она попросила этого не делать, и расстались мы там же, где встретились, у моей двери.

Когда девичий силуэт исчез из поля зрения объектива камеры и на придверном экране уже не просматривался, я все-таки подумал: жалею ли, что это была не Нелли?

Вопрос повис без ответа. Двойственное ощущение я испытал, стоя у двери, честно говоря.

Остаток дня канул незаметно, а в пятницу я витал в облаках, то вспоминая вчерашнее, то слыша предчувствие, этот внутренний глас откуда-то из глубин подсознания, все не отлипавший от меня… Правда, случившееся вчера немного притупило букетом впечатлений навязчивый голос, но совсем пропадать он и не собирался.

Окончательно я запутался. Тело мое помнило Машу и благодарило за подаренные чувства, но и к Нелли меня по-прежнему тянуло. Я понимал, что от нее желаю иной близости, гораздо более интимной. Духовной, точнее.

Той, которую получить не суждено.

Покидать среду обитания я не раздумал. И был благодарен за искренний «прощальный подарок». Может быть, она и раньше питала ко мне какие-то чувства, просто я не замечал? Был отвлечен, уделял первостепенное внимание Нелли.

А теперь Маша что-то почуяла, нутром почуяла, по-женски, узнала, что у нее мало времени осталось, и другого шанса не будет, что скоро мне предстоит исчезнуть из ее жизни. Решила действовать, не откладывая на потом. Хотя мне казалось, что, когда любят, по-другому держатся, и как-то смотрят иначе, и вообще… Но поди их, женщин, разбери!

Нелли же на меня вообще никак не смотрела. У меня поневоле возникло впечатление, что я для нее после празднования дня рождения просто перестал существовать.

И вот в пятницу мы с Лютиком снова шли попить пивка в нашем месте. Говорить я ему так ничего и не стал, хотя еще со среды собирался, несколько раз даже рот раскрывал, но в крайние моменты что-то меня останавливало. Я решил этот вечер провести как обычно — разговаривая, гуляя, отдыхая. Пока есть возможность.

Однако как обычно не получилось. Я каждую секунду впитывал, ценил, цеплял, обращал пристальное внимание на мелочи, доселе привычные и не стоившие, казалось бы, лишнего упоминания.

— А помнишь?..

— Это было незабываемо, брат…

Я старался как можно лучше запечатлевать эти мгновения, взгляды, музыку; жаль расставаться с прошлым, но частичка его всегда будет у меня в памяти. Как-то так. Поглощал эту особую музыку, этого любимого мной человека, это заведение. Мой родной город.

— Что с тобой? — вдруг удивленно спросил Лютик. — Ты плачешь?..

— Разве? Тебе показалось. Песня красивая играет, да? Так о чем это мы… Я думаю, ценности у каждого человека свои. Некоторые вообще не знают, что такое любовь. Я тоже не знаю, но одно могу сказать о ней — она неповторима. И то, что, казалось бы, ни с того ни с сего случается с нами вновь, случается каждый раз впервые…

Забалтывая друга, предательские слезинки я смахнул рукавом.

— Просто каждый раз ты воспринимаешь это уже с другой точки зрения, наученный предыдущим опытом, повзрослевший… — сказал он.

— По крайней мере я думаю, что то, какие чувства ты испытываешь к человеку, зависит от того, какой это человек и каков ты на данный момент. Даже если влюбляешься в кого-то во второй раз, это уже совершенно другой человек, и ты совершенно не такой, какой был, и любовь абсолютно новая.

— Суть все равно одна и та же, и вожделение никогда не будет любовью, зависть никогда не будет ею… Как же мы отличаем ее, если она каждый раз новая?

— Может, это в нас заложено. Способность чувствовать некие истинные ценности… Этот определитель внутри нас. У кого настроено на сходные частоты, могут познать счастье взаимной любви…

— Взаимная любовь — большая редкость. В связи с этим очень немногие понимают, точнее, воспринимают, что вообще оно такое, это неуловимое чувство, путают с инстинктом размножения, привязанностью и прочими вещами. Некоторые посвящают себя тому, чтобы найти любовь… Но я думаю, это не значит, что нужно хвататься за первую встречную кандидатуру, которая тебе хоть немного подходит. Ведь та, единственная, — все равно только одна на свете… Иначе не было бы смысла. Тот, кто ищет, может найти. Я вот буду искать и верить, что однажды… Если ты понимаешь, о чем я.

— Да, друг, я понимаю… Наверно, как никто другой тебя понимаю… — Ох, до чего же трудно не позволять слезам наворачиваться на глаза. — Ты, сам того не зная, помог мне осмыслить и разложить по полочкам… Когда сейчас говорил. Действительно, встречные птицы могут петь сладко, но из-за них не стоит переставать искать свою, Синюю. И ты не грусти, старина. Что-то действительно в человеке заложено, в самой глубине души, что позволяет ему отличать любовь от нелюбви, хорошее от плохого… Хотя они зачастую самые разные и внезапные обличья принимают. Слушай, как играет, старина! Это будет наша с тобой песня. Запомни, если я вдруг исчезну и ты не сможешь меня найти, если ты вдруг где-то при каких-нибудь обстоятельствах услышишь «На Луну и обратно» группы «Дикий Сад», знай, мы с тобой обязательно встретимся!.. Ты только не забывай… И продолжай ждать.

— О чем это ты? Куда исчезнешь? С чего бы?!

Лютик рассмеялся и заказал еще пива. У него в кружке оставалось совсем немного.

— Ты не исчезай, ладно? — сказал он вдруг очень-очень серьезно. И допил одним махом крайний глоток. — С кем же я еще буду пить морковное?

— Я думаю, у каждого своя дорога. Я много думал и многое переосмыслил. Рано или поздно обязательно появляется некое обстоятельство, которое несет финал привычному образу жизни. Иначе ничего и не было бы… Однако у каждого своя дорога, собственная, с тупиками, ямами, прямыми участками, но все же дорога.

— Некоторые дороги пересекаются, — развил мысль понятливый Лютик. — Некоторые обрываются где-нибудь в глуши, а некоторые ведут к звездам.

— Верно глаголешь, брат! Удивительно, насколько у двух разных людей могут совпадать образ и направление мыслей… И не совпадать тоже. Мы с тобой определенно в чем-то совпадаем. Думаю, если бы я отправился в неведомые дали космоса, к этим далеким манящим звездам, я бы взял тебя с собой, и мы полетели бы вдвоем на одном корабле. Как думаешь, человечество когда-нибудь доберется… туда?

— А то! Кажись, то в первобытную эпоху дикие люди сидели в пещерах возле огня и боялись высунуться в ночь, под дождь, трепеща перед неведомыми духами и злыми зверьми…

— Ну, некоторые и не боялись…

— Это уже отдельные случаи…

— Конечно, если человечество ухитрится не угробить само себя до той поры, когда достигнет такого уровня прогресса.

— Может статься, что та цивилизация, которая выйдет на межзвездные просторы, хоть и по-прежнему зовущаяся человеческой, будет разительно отличаться от нашей… У нас, конечно, полно недостатков. И если те, будущие, обойдутся без них, я только за, главное, чтобы отмирания ценностей не произошло. Того самого, основного чувства разницы… Что хорошо, что плохо, что правильно, что нет, что любовь, что ненависть, что настоящее, а что фальшивое, что дружба, а что приятельство… Но знаешь, как бы оно там ни было, я думаю, игра стоит свеч. Смерть стоит того, чтобы жить… А любовь стоит того, чтобы ждать.

В этот вечер мы расстались на выходе из заведения. Очень хорошо расстались, на позитивной ноте. И даже многообещающей. Поговорили что надо, задушевно, порассуждали о высших материях, в спорах попытались родить истину… И как-то незаметно стало ПОРА. Лютик поднял ладонь, я не преминул дать ему «пять».

Нам вслед, так как стеклянную дверь заведения я еще не отпустил, играла песня из какого-то совсем старого фильма, который я смотрел в детстве, он тогда уже причислялся к ретроклассике. Авторы песни Визбор, Сухарев и Никитин. Припев там такой:

«Александра, Александра, / Этот город наш с тобою. / Стали мы его судьбою, / Ты вглядись в его лицо. / Что бы ни было в начале, / Утолит он все печали. / Вот и стало обручальным / Нам Садовое кольцо».

Хотя пелось вовсе не про Гордый, а про город, давно переставший быть столицей моей родины, непостижимым образом эта песня выражала и эмоции, вызванные у меня моим городом. Чувство, испытываемое мной к нему.

Я чуть было не вернулся дослушать, но дверь уже захлопнулась, и я так и не сделал шаг назад. Зато припев влился в память и остался в ней.

Пройдя немного, я оглянулся и посмотрел, как исчезает, плавно растворяясь вдали, силуэт Лютика…

* * *

Уже сбился я, в который по счету раз мой рассудок отказывается верить в происходящее.

Но трогаю кончиками пальцев висящие шарики, и они вполне материальны на ощупь. Вот так, незамысловато? Еда! Конечно, пробовать незнакомую ягоду разве что глупец станет даже в моем родном мире, райски-безопасном по сравнению с этой зоной страха. Однако сейчас мне все равно, если она окажется ядовитой.

Срываю целую горсть и отправляю в рот. Затуманенным сознанием улавливаю, что видимость, в кои-то веки здесь, не обманула — ягодка сочна и вкусна.

Я прожевываю, затем срываю еще и еще. Приняв то, что она непригодна в пищу, как данность, потому что растущая в таком зловещем месте ягода просто не может быть пригодной в пищу… Зато помру счастливым! Потому что не голодным.

Пока я насыщался, из тех мест, где я вынимал и оттаскивал камни, из малоприметных дыр в земле в склеп просочились длинные черви. Когда я обращаю на них внимание, их с каждой секундой становится все больше и больше, минута-две — и чуть ли не весь пол начинает шевелиться. Отвращение и ужас захлестывают меня, сдавленно застонав, пытаюсь растоптать ближайших, но темные склизкие нити уже оплетают ноги, и это вестники смерти, неужели пора, неужели близится конец…

Встрепенувшись, обнаруживаю, что я всего лишь прикорнул, утомленный затяжным сражением с кладбищенскими монстрами. Едва не угодил в чрево смертоносной аномалии, но преодолел в итоге все невзгоды и напоен живительным соком ягод.

Сон сморил усталый организм, я вырубился.

Но проснулся.

Жив!

И никаких червей на полу. Примерещилось, из сна просочилось. Я даже привыкаю к тому, что из сна много чего способно просочиться. Например, умения и навыки, которых до этого наяву за мной не наблюдалось. Разве что в «зародыше», и благодаря «сонному влиянию» этого достаточно, как выяснилось, чтобы под воздействием обстоятельств реально трансформировать желаемое в действительное.

Какой пацан не воображал себя в детстве героем постап-боевиков, кромсающим всяких демонов и зомби в капусту! Вот, пожалуйста, получи и даже можешь не расписываться.

«Можешь же, когда захочешь!»

Чем не девиз для воина, ушедшего на тропу войны?

Хе-хех, для одинокого рыцаря…

С иронией относиться к происходящему способен? Значит, все не так уж плохо со здравостью рассудка.

Итак, кто не рискует, тот не пьет шампанского. Либо ягода не ядовита вопреки ожиданиям, раз я проснулся вообще, и черви не успели утащить меня под землю, либо симптомы отравления проявятся после. Но так или иначе, не решись я поесть ягоды, все равно сдох бы. И даже знай наверняка, что они ядовиты, все равно съел бы. Предпочел бы сладкий конец безвкусному. Наверняка тому, кто не оказывался в сходной ситуации, меня не понять.

Между прочим, я все увереннее и быстрее справляюсь с выбором решения в сложных дилеммах. Выпал из зоны комфорта, и куда деваться-то… Хочу жить — учусь вертеться.

Прислушиваюсь к тому, как снаружи бушует ветер. Он сродни тому, что едва не притянул меня в эпицентр зарождающегося огненного шара, но теперь носится повсюду. Там, вне укрытия, разбушевалась… инородная стихия. Инородная? Вполне подходящая характеристика, возможно, я нащупываю объяснение.

И словно в качестве расплаты за догадки голову мне сдавливает безжалостными тисками. Резкая боль в носовых пазухах, и уши закладывает, атмосферное давление явно очень круто изменилось. Сжатие становится почти нестерпимым, и я чувствую, как сначала тошнота подкатывает к глотке, а потом темнота наползает отовсюду, и мне все труднее ей противиться… сдаюсь и впадаю в забытье.

Сквозь вязкую муть до меня доносится голос:

«Ты поступил неосмотрительно, не слушал советов внутреннего предохранителя. Зато теперь на собственной шкуре испытал что к чему, рано или поздно это должно было случиться, и даже лучше, что рано. Теперь иди туда, куда плывет корабль…»

Последняя фраза ставит меня в тупик, когда прихожу в себя и вспоминаю услышанное, но более точной информации я не получил.

Ветер завывает все тише, буря стихает. Выждав, лезу наверх, используя постамент и гроб. Уцепившись за края дыры в потолке, высовываюсь наружу, дабы обозреть обстановку. Обугленных трупов нет! Это первое, что бросается в глаза. Их унесло ветром или они воскресли и сами ретировались? Оба варианта вызывают сомнения, но циклон пронесся настолько сильный, что и вправду мог тут «прибраться».

Еще замечаю, что в пределах видимости появилось несколько изменок, которых вроде не было до… Сначала я хотел было ураганный шквал назвать «встряской», потом в голову приходит неожиданное слово — «захват», по ассоциации с исчезновением тел образчиков нечисти, меня домогавшихся. Но все же останавливаюсь на первом варианте, и вправду уж очень страшно трясло.

Мне пора выступать, день клонится к вечеру. Пережидать на кладбище ночь я не буду. Тяну за собой винтовку и сумку, в которой добавилось килограмма полтора собранных про запас ягод. Выбираюсь на крышу, по ней сползаю вниз и соскакиваю на землю.

Поблагодарив мысленно убежище, очень кстати подвернувшееся, я в ускоренном темпе прокрадываюсь вперед, шерстя сектора перед собою на предмет изменок. Ветер разогнал туман, и теперь я вижу гораздо дальше. Все жду, что из-за очередного надгробного камня на меня выскочит кто-нибудь. Мерещится, что повсюду засела нечисть и наблюдает за мной исподтишка, выжидает момент, чтобы коварно напасть. Однако я прохожу все дальше и дальше и ни одного монстра не вижу реально, а не в воображении.

Не мог же я всех тотально истребить? Крутым стал, не поспоришь, но неужто до такой степени! Скорей всего остальные благоразумно не суются. Не могло же их всех захватить и куда-то унести ветром? Вариант соблазнительный, только уж больно невероятный даже по меркам этого ненормального мира.

Или я о степени «сумасшедшести» инородного Отчуждения пока еще «слишком хорошо» думаю?..

Миновав наконец кладбище, добрую сотню метров тащусь по косогору, уклон небольшой, но все-таки не рассмотреть, что там, за кромкой. Когда добираюсь до верха, мутная пасмурность на небе рассеивается. Вот и граница зловещего фрагмента территории.

Поднявшись по наклонной, я вижу за кромкой внезапно благостную картину. Восхитительное фиалковое поле. Над ним, на небесной лазури, застывшие кремовые облачка. Одно из них по форме разительно напоминает… Ого, да это же парусник, соображаю я.

Корабль плывет!

Вот он, знак дороги… Дальше иду, ориентируясь на приметное облако. Уже не думая о том, что мне нужно запасаться пропитанием и боеприпасами. Хрен с ним, что на меня возложена какая-то там миссия, я просто шагаю, не зная, что мне уготовано, но с намерением дойти во что бы то ни стало куда предначертано, замкнуть маршрут.

Чутье сигналит об опасности, я верчу головой и смекаю: моя тень приобрела странные очертания… Точнее, мою тень накрыло другой тенью. Задираю голову вверх, узреваю падающий на меня круг розовой окраски. Благодаря быстрой реакции успеваю уйти до соприкосновения с хренью «в стиле пинк».

Отскочив на несколько шагов, вижу неожиданный фактор в полной мере — диск, действительно розовый, похожий на один из тех, что скользят над дэнсполами в ночных клубешниках.

Сквозь него проглядывается то, что под ним, цветы, но в слегка преломленном варианте, а затем и вовсе изображение заструилось, будто на растительность под диском хлынула вода. Каким образом данное образование самостоятельно перемещается и как может мне навредить, решительно непонятно. Предположительно, что это новая разновидность бродячей изменки. А может, в этом мире существуют… э-э, психомонстры? Способные вторгаться в мозги к другим существам и засылать глюки, чтобы сбить с толку.

Но у меня выбора нет, и я стартую в спринтерском темпе: скорей, скорей отсюда!

Тут же немного подальше поперек моего пути возникает еще один диск. Сразу два предполагаемых «кочевника» размеренно, но неотвратимо надвигаются на меня сзади и спереди. Я отклоняюсь в сторону, и они меняют траектории, чтобы наплывать по дугам, постепенно уводя меня от изначально избранного, нужного вектора. Они не перемещаются очень уж быстро, но и не позволяют мне зевать. Розовые не атакуют, они сбивают с пути.

Корабль тем временем уходит по небесной лазури прочь…

Мне такое развитие категорически не по нраву. Я притворяюсь, что хочу проскочить между ними, и диски сходятся как можно ближе друг к другу. Тогда я пытаюсь, наоборот, обогнуть их с левого фланга, один из розовых стремится наперехват, а второй остается прикрывать правый фланг, со стабильной скоростью снуя по циклической круговой траектории.

Уведя «левый» диск настолько, насколько получилось, я хитрым рывком огибаю его и стремлюсь в образовавшийся широкий промежуток между круглыми «двумя из ларца, одинаковыми с лица».

Розовые мгновенно активизируются и мчатся за мной уже совсем с другой скоростью. Я убегаю, мое сердце отчаянно колотится, одна надежда: успею проскочить в зазор меж ними, диски отстанут, и на той тропе, куда прорвусь, не будет бродячих изменок. Отчаянное желание, наверняка невыполнимое, но у пропасти на краю только и остается, что мечтать о несбыточном…

Кораблик мой небесный, не уплывай без меня!!!

Преследователи стремятся перехватить, и векторы их движений сходятся под острым углом. Проскальзываю в последнюю секундочку, и они смыкаются, соприкасаются прямо за моей спиной. Полыхает ярким розовым светом, я закрываю глаза, но продолжаю убегать, моля уже о том, чтобы не споткнуться. Наконец шагов через пятьдесят останавливаюсь и открываю глаза.

Добежал почти до конца фиалкового поля. Оборачиваюсь и никаких летающих дисков сзади себя не вижу. Зато облако, мой вожделенный ориентир, все так же плывет в небе. Значит, у меня получилось. Я вышел на правильную дорогу, иду куда следовало. По крайней мере хочется так думать.

Бросаю перед собой камешек, и он буквально в двух шагах от меня разлетается в мелкое крошево, не выдержав напора необъяснимых сил. Если бы я пробежал еще совсем немного, сам бы в брызги кровавые превратился.

Но меня уже не сильно потрясает эта перспектива. Я приноравливаюсь к постоянным играм со смертью? Человек к чему угодно может привыкнуть, многажды доказано. В искусстве львиная доля произведений о том, по сути, как человек приспосабливается к непривычным для него условиям. Взять всем известного Робинзона Крузо, который после кораблекрушения сумел прижиться на необитаемом острове. Кстати, можно проводить между ним и мной определенные параллели.

Только меня занесло гораздо дальше, чем на остров, целая ненормальная реальность вокруг, да и Пятницу своего еще не нашел. Причем не факт, что найду.

Зато приживаюсь. Начинаю по-настоящему чуять. Вот ведь до чего вовремя прекратил бежать!

В эту минуту я впервые осознаю во всей полноте, что все же что-то в нем есть, в этом Отчуждении. Привлекает оно своей инаковостью, бескомпромиссностью к чужакам и, как бы парадоксально это ни звучало, полным отсутствием комфорта… Удобная безопасность развращает, позволяя не бороться за выживание.

И одновременно испытываю приступ острой тоски.

Только-только начало мне здесь нравиться, как уже амба подкрадывается. Сложность прохождения настолько высока, что этот день скорее всего последний для меня. Хочешь не хочешь, а может быть, придется волевым решением ставить точку, когда непреодолимые препятствия обложат со всех сторон.

Припасенная граната ждет своего часа…

Дошагав до краешка фиалкового поля, слышу за спиной неприятное нарастающее гудение. Разворачиваюсь — а на меня летит гигантский мутированный переросток, похожий на шершня, с шипами на спине и жалом, напоминающим японскую катану. Вдобавок явно бронированный, гад. Видать, это его владения, и он, вернувшись после отлучки, обнаружив незваного визитера, недолго думая решил расправиться с ним. Со мной то бишь.

Я вскидываю винтовку и стреляю; с такими образинами мелочиться не стоит. Мутант размером с теленка, летящий на меня, ловит пулю в брюхо. Она увязает в броне, попадание тормозит мутанта, хотя существенного вреда ему не причиняет. Я ломлюсь вбок, на бегу перезаряжаясь. В детстве слышал от дедушки, что, если шершень один раз приласкает человека по лбу, тот теряет сознание. От двух лобовых столкновений с шершнем человек может умереть.

Я не знаю, правду говорил дедуля или стращал, так как за всю жизнь ни одно из этих гудящих насекомых машин смерти ни разу меня не кусало. Сильно подозреваю, что подразумевались совсем не такие шершни, однако при взгляде на шипованного уродца горький опыт мне подсказывает, что последствия обещают быть не менее плачевными, чем упомянутые дедушкой.

— Мля!!! — коротко, но очень экспрессивно комментирую я и бросаюсь выделывать обманные петли и кульбиты; бессистемно двигаться то есть, сюда-туда метаться.

Ситуевина — фиговей некуда, потому что враг атакует молниеносно, в быстроте рефлексов ему уступила даже змея, которую я убил в самом начале странствия по ненормальной зоне. Шипастый постоянно мельтешит и носится, в него даже прицелиться нереально, да и незачем, пули ему как стене горох. В этом я на примере первой убедился, а остальные лучше приберечь.

Вот и метался пока что по глинистому пустырю за краем поля, избегая столкновения с особо опасной тварью. Но продолжаться бесконечно эти догонялки не могли. Тогда я применил другую тактику.

Уйдя прыжками и перекатами на значительное расстояние, выждал, когда летающий кошмар попрет тараном, и использовал эти мгновения, чтобы как следует прицелиться. Схема проста на словах, но в исполнении… Фаза, в которой шершень несся на меня, единственная, когда я могу успеть нацелиться. Мишень приближается ко мне по прямой линии, и я могу несколько секунд оставаться на месте.

Правда, снайперски прицелиться во что-то меньше быка за пару-тройку секунд для стрелка, не обладающего опытом и навыками снайпера, задача трудновыполнимая, в этом-то и загвоздка. А я должен попасть «не в бровь, а в глаз» бронированному мутанту, с моим количеством боезапаса это единственно верный вариант.

Эксклюзивный шанс поразить цель, соединив точку на его голове с мушкой…

Демон подери, забыл про оптику! С ней такие вещи проворачивать слишком опасно, трубка чересчур суживает обзор, поэтому о быстром прицеливании на коротких дистанциях можно было забыть, не для того предназначена. Так что я попытался отцепить оптический прицел, но возбужденная тварь не отпустила мне даже малейшей передышки. Пришлось снова двигаться, петлять, и это затруднило процесс. Наконец я снова на энное количество метров отдалился от монстра.

Он опять атаковал, яростно гудя — я неслабо раззадорил гада. Но ему никак не удавалось меня достать, жало проскакивает в полуметре от меня, и еще, и еще, совсем рядом, но я чудесным образом постоянно уклоняюсь, успеваю извернуться и уйти от погибели.

Наконец прицел отделен от винтовки, я занимаю позицию и стреляю. Пуля стартует, рвется из дула в цель и вонзается точнехонько в глаз супершершня. Есть!!! Мутант шмякается наземь, не долетев до меня буквально пару метров. Еще с полминуты он дергается в агонии, тоненько зудит, мельтешит лапами и крыльями, ворочается… Затихает.

У меня внутри полыхает адреналиновый пожар; прикончив громадного шершня, я заслуженно чувствую себя супергероем. Героическим снайпером как минимум. Присаживаюсь перевести дух, но это не сразу удается осуществить, голова кружится, внутри нее шумит, во рту ощущается солоноватый привкус крови, подкатывает тошнота, легким не хватает объема для насыщения кислородом.

Но справляюсь. Когда самочувствие и восприятие мира возвращаются к более-менее адекватному состоянию, уже темнеет. Козырнув поверженному противнику, я заныриваю под сень деревьев, скопление которых обнаруживается за пустошью.

Парусник в небе висит над головой; облако не уплыло, пока я разбирался с летучим великаном-насекомым. Ждало меня, да. Заботливое какое, надо же…

Уважение к своему врагу — проявление достоинства. Если некто сумел стать мне врагом, полагаю я, он уже заслуживает хотя бы того, чтобы я отдал ему честь, убив. Настоящий враг — это серьезная помеха, всегда вызов. Недостаточно серьезных оппонентов, «рядовых» противников, просто не стоит считать врагами, они всего лишь досадные препятствия.

Понятия не имею, откуда во мне взялась эта философия борьбы, но понимаю, что неспроста, и взята за основу. Хотя зачастую разобраться, настоящим был враг или нет, можно лишь, когда противостояние уже завершилось.

Я признал, что шершень и вправду достойный враг, а потому, уходя, отдаю ему честь. Судьба заставила нас биться насмерть, и сегодня мне повезло, но кто знает, может, завтра я тоже покину дорогу навсегда, и где-то, когда-то, где-нибудь в небесных долинах, там, где стираются границы между материальными обличьями, мы с ним выпьем вместе пару кружек небесного эля…

Лесной массив, в который я вступаю, кажется непролазными дебрями. Свидетельство того, что он возник очень и очень давно. Стволы тянутся высоко вверх, ветви переплетаются причудливым орнаментом. Между частыми кронами все сложнее находить взглядом нужное мне облако, не терять ориентир… Ночь ближе и ближе, а в запасе считаные патроны. Хотя патроны всего лишь последние гвозди в крышку гроба. Ночь означает конец, и я знаю, что, если что-то кардинальным образом не переменится, до утра не доживу.

Тем не менее вопреки страху и назло смерти я просто иду, куда указал голос из сна, предоставив свою дальнейшую судьбу на волю небесных сил.

И они меня не оставили один на один с земными проблемами.

Среди пышной зелени вдруг проступает нечто серое. Я осторожненько приближаюсь, стараясь бесшумно раздвигать ветви, и выхожу прямиком к бетонному колпаку, из узких окошек которого на меня… в упор целятся стволы пулеметов, автоматических пушек и даже жерла ракетометов, если не ошибаюсь!

Столь грозному альянсу мне с моим арсеналом противопоставить решительно нечего, ну разве что гранатку удастся закинуть вовнутрь, в одну из бойниц.

Но черные зрачки дульных створов огнем не полыхают, и я, на всякий случай вскинув руки вверх, подбираюсь вплотную. Тут мой химдетектор подает тревожный сигнал, и мне приходится отступить. Вход в колпак заминирован. Поэтому придется внутрь проникать через бойницу. Они опоясывают сооружение примерно на уровне полутора метров от почвы, а сам колпак высотой не намного выше пары метров. Приземистый такой… заброшенный. При ближайшем рассмотрении стволы оказываются тронутыми ржавчиной.

Благо, мои не такие уж богатырские габариты вполне позволяют осуществить внедрение таким способом. Нахожу бойницу, из которой никакой ствол не торчит. Подтянувшись на руках, взбираюсь вверх и, ухватившись за крышу колпака, наудачу закидываю ноги в проем. Молясь сейчас о том, чтобы ничья пасть мне ступни не откусила!

Не головой же вперед нырять, голова самый важный орган, я ж ею не только кушаю, но и думаю. Ну, по большей части ею, хотя иногда и задницей случается, да и, как показала практика, изредка тем органом, что в паху расположен, тоже.

А если за бойницей таится локальный участок измененного пространства? Лишусь ног — при хорошем раскладе; при худом — нижней половины тела. Однако вползаю внутрь, и мои конечности целы и невредимы, судя по ощущениям. Никакого ненормального воздействия вроде нет, и я, протиснувшись, погружаюсь в неизвестность под колпаком.

* * *

Капал небольшой дождик, но домой я сразу не пошел. Захотелось побродить, и даже недавняя встреча с бандитами не отбила желание. Правда, допоздна загуливаться не стоило, завтра надо подняться рано, а перед отправлением все-таки надо будет выспаться, набраться сил. Так что, часок подышав вечерним воздухом, побродив по изученным вдоль и поперек, таким родным улицам и переулкам, я вернулся к себе.

В памяти опять всплывало услышанное. Накануне ночью, во сне…

«Ты подготовлен, выступай. Все, что понадобится, в тебе есть или прибавится потом. Обучайся по ходу навыкам выживания, каким сможешь, лишним ничего не будет. Но главным ты обладаешь, это талант приспосабливаться к окружающей среде. Вот он-то тебе больше всего пригодится. Так или иначе, мозги у тебя работают как надо, по ситуации ориентироваться сумеешь. Вспомни пару налетчиков. Это был предварительный тест. Не вступительный экзамен, нет… Пролог ходки, тренировочный уровень. Не мрачней и не раздражайся, они не были созданы твоим или чьим-то еще желанием. Просто удачно подвернувшийся фактор среды был использован, чтобы помочь тебе определиться, как ты себя поведешь. Урок содержательный, ты кое-что выяснил о том, что дальше будет преобладать. Не забывай и все остальные наставления. Тебе пора. Не поддавайся искушению оставаться, оттянуть уход из-за взаимоотношений с кем-либо, отвергай все подобные порывы, твоя миссия неизмеримо важней. Потом поймешь и простишь. Когда узнаешь, что у тебя есть оправдание, перед которым меркнет любое обязательство и чувство. Если получится с тобой связаться и там, в нужные моменты получишь информацию. Слушай голос…»

Вот такие пироги. Опять порция инструкций, иначе и не назовешь, поступающих неведомо откуда. Полезных, надо полагать. Для отправляющегося неведомо куда полезны инструкции, поступающие неведомо откуда.

Неудивительно, что вспоминается поговорка: «Поди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что». Для меня по крайней мере первая часть справедлива, вторая — пока не знаю…

Про уличных маргиналов я уже и позабыл, и вдруг какое напоминание! Сразу можно и гордость испытать, и неуютно себя почувствовать. С одной стороны, я вроде бы прошел испытание, не сплоховал в прямом столкновении и психологическую выдержку проявил, значит, я молодец? С другой — нападающих использовали как марионеток. Причем события были подстроены таким образом, что я даже не заподозрил, что стычка не случайна.

Значит, я такая же марионетка, которую используют?

Причем марионетка, вполне согласная быть использованной. Что же в таком случае побуждает меня не протестовать и брыкаться, а совсем наоборот… радоваться? Воодушевленно предвкушать реализацию предоставленной мне возможности переломить об колено хребет собственной предыдущей жизни…

Хотя, может быть, у меня просто «крыша поехала». Стоит это допустить, принять, и сразу все становится понятным, легко объясняется и расставляется по своим местам.

Но если все кажется стоящим на своих полочках — это подозрительно, жди беды… К тому же я не просто «слышал голоса», не просто переживал странные сны и ощущения. Я чувствовал фибрами души, нутром, всем тем, благодаря чему человек остается человеком, я предощущал, как сгущаются грозовые тучи. Угроза стремительно нарастала, и это требовало необходимых ответных действий… Я просто не могу равнодушно пройти мимо!

Голоса лишь облекали в словесную форму то, что я чувствовал. Значит, я сам, в здравом уме, решил куда-то ехать, участвовать в преображении среды обитания. Я самостоятельно хочу попытаться найти правильные ответы на вопросы.

Сам.

Точно знаю, что если не желаю, то заставить меня невозможно, зато при желании — способен ради цели горы свернуть или, наоборот, насыпать. Мне сильно повезло, навыка прогибаться в моем арсенале нет. Пусть даже это иллюзия из тех, которые люди себе создают, чтобы оправдать право быть именно такими, какие есть.

Однако я в нее верю. На том и держусь.

…С утра позвонил Марлину. У нас состоялся краткий, но емкий диалог.

— Марлин, привет, — сказал я, — тут такое дело, брат. Я уезжаю, какое-то время меня не будет. Вдруг надолго пропаду, не обессудь. Так надо.

Произносил я слова тоном ровным, спокойным, уверенным, не то старый друг почует неладное, начнет меня разыскивать.

— Так-так-та-ак… — протянул Серега. — Куда лыжи навострил?!

— Далеко. Когда вернусь, расскажу, — не ответил я на вопрос прямо. — Ты это… — Я запнулся, подыскивая слова, которые не переполошат Марлина. — Не переживай, все нормально. Скажем так, дела сердечные.

Пришлось «перевести стрелки» на самое очевидное для мужчины объяснение. «Из-за баб» еще и не такие глупости совершают, как внезапная «перемена мест».

— Как надолго? — бросил друг.

По его потвердевшему тону я понял, что Серега скорей всего посуровел лицом и насупился, бывает у него, когда озадачен. Или обижен. Сейчас я его скорей всего именно обидел. Не пожелав поделиться своими «амурными» проблемами.

— На неопределенный период. Ничего не могу поделать, нужно уехать. Твоя помощь не нужна… Только, пожалуйста, с моими связь не теряй. Если обратятся, говори, что у меня все в порядке, я в секретной командировке. Еще за Димкой Лютиковым пригляди, ладно? Хотя вы с ним всего пару раз виделись…

— Ладно. Удачной дороги! — оборвал меня Марлин и разъединил коннект.

На этом наш разговор в то утро прекратился.

Целый час после прекращения я старался не думать о том, что только что сделал.

Настало время собираться. К сборам я отнесся более основательно, многажды прокрутил в голове примерный список вещей, которые буду брать, редактируя и дополняя его. Затем походил по квартире, высматривая, не упустил ли чего-нибудь из виду, и только потом принялся складывать вещи в сумку.

Дорожная сумка у меня имелась всего одна, неизменная, уже несколько лет, серая, экстремальной модели — водонепроницаемая, пожаростойкая и разрывопрочная. Округлый корпус застегивался по старинке, на «молнию», хотя и усовершенствованную, гарантированно неразъемную, а вот карманы закрывались иначе. Стоило потянуть за специальный «язычок», и края проема слипались будто по волшебству, оставалась лишь едва различимая линия, потянешь еще раз — карман отворится.

Всем сумкам сумка! Это на словах ничего особенного в ней нет, но, довольно часто отправляясь в путешествия, я к ней привязался и по своей воле не менял бы на новую еще лет десять, наверно. Вместительная, но не громоздкая, без колесиков, но с удобными ручками и лямками, не бросающаяся в глаза, но и отличить от остальных ее легко.

Первым делом брать, конечно, одежду. Запастись резервным комплектом всего, что можно на себя надеть. Даже свитер я взял зачем-то и плотную весенне-зимнюю куртку. Хотя в тот момент еще оставлял себе путь отступления, думая, что не собираюсь уезжать далеко и надолго… Ну, до осени точно вернусь, думал я. А все равно взял, на всякий случай.

Неотъемлемая часть любого гардероба, конечно, носки, причем у меня они были в большом количестве и разных цветов, а также трусы. Носки из шерсти и не из шерсти, длинные, достающие при полной натяжке почти до колена, и менее длинные, по щиколотку… Черные, белые, полосатые, пятнистые, даже красные… Хотя преобладали черные. Выбирай какие хочешь — чистенькие, постиранные, в аккуратных комочках. Ну, по этому поводу я и не парился.

Носки забил в угол, там, где осталось пустое пространство между боком сумки и положенной внутрь более крупной одеждой.

Так же поступил и с трусами. Трусов тоже всяких навалом — в крапинку, с героями комиксов, однотонные, даже, ептиль-шмоптиль, с рисунками бананов на черном фоне были. Этакая моя собственная коллекция. Самоирония, конечно, просто поднакопились разномастные, а коллекционированием белья я, естественно, не страдал.

Хотя, может, для кого-то все эти мелочи вообще не играли роли. А я вот собирался в дорогу, покидал дом и пересматривал попутно свои вещички…

Еще не обошел вниманием штаны — без разницы какие, главное, чтоб ноги не оставались непокрытыми. Джинсы всякие, даже те, которые не носил ни разу с момента приобретения, футболки, майки и тенниски. Разве что откровенно парадно-выходные одеяния отставил, мало ли где придется лазить.

Может быть, если бы я был героем какого-нибудь романа, его бы прочитали какие-нибудь «реальные пацаны» и подумали, чего это он так печется о рубашечках, о нюансах собственной внешности, на чувствах зацикливается… Посчитали бы меня не от мира сего в лучшем случае. Ну, я на звание Самого Лучшего и не претендовал, ибо такой же человек, как и все, со своими особенностями. Да, внимательный ко всякого рода мелочам, рефлексирующий, бывало, чаще, чем нужно, и кто-то этого не поймет… Однако если бы все люди ничем не отличались друг от друга, что тогда получилось бы? Стадо клонированных копий.

Перешел к предметам первой необходимости.

Термокружка с крышкой, столовая ложка, чайная ложка (надо же, едва не позабыл я эти названия — «столовая», «чайная», — из старины до нас дошедшие…). Тарелка — гибрид плоской и глубокой, этакий «середнячок», чтобы и суп из нее употребить можно было, и, клюя что-нибудь нежидкое, не чувствовать себя журавлем.

Ножичек-универсал, такой бытует на любой кухне. Даже в самой бедной семье. Только в конкретно бедной он всего один, и других ножей, как правило, не водится. У более обеспеченных, опять же, как правило, выбор ножей расширяется, подобно тому, как нераспространенное предложение, из которого делают распространенное, пополняется второстепенными членами… И помимо ножа-универсала в хозяйстве возникают нож для сыра, нож разделочный, нож для фруктов… Универсальный модифицированный, универсальный укороченный… Разделочный «навороченный»… жуть, одним словом. Мне хватало одного. Им при случае не только на кухне орудовать можно, а и качестве оружия использовать.

Термос взял. Это такая штуковина, которая лишь по традиции зовется термосом, но сделана по технологиям, позволяющим держать температурный режим долго, около трех суток. Собственно, он сам может и согреть жидкость, налитую в него, или, наоборот, остудить. Вода в нем может храниться около двух недель, независимо от условий внешней среды, не протухая, не изменяя вкусовых свойств и прочего.

Посуду и приборы я взял и про саму пищу, конечно же, не забыл. Однако продуктами загрузился не так уж сильно, как мог бы. На первое время хватит, а затем я рассчитывал закупиться по пути.

Вытащил аптечку — не отправляться же без нее в продолжительное путешествие? В прямоугольном красном контейнере умещалось солидное количество лекарств, капель, трав, снадобий, пузырьков, мазей… На любые случаи жизни, как говорится. Ну или практически на любые, на многие уж точно.

Я открыл корпус, по-честному проверил, не истекли ли сроки годности препаратов, ничего ли вдруг случайно не разлилось, не рассыпалось. Нечасто я доставал аптечку, ведь не случалось у меня приступов головной боли, проблемы перенапряжения в животе я обычно решал в туалете, а нервы успокаивались сами собой. Так что маловероятны Три Самые Распространенные Причины. Но бывает всякое, мало ли там, поранишься, или обожжешься, или, в виде исключения, пятак начистят — тогда содержимое очень кстати пригодится.

И, разумеется, куда же я поеду без музыки?.. Я взял с собой две прозрачные ушные «присоски» и миниатюрный капсульный транслятор. В памяти капсулы сохранены все мои любимые композиции, и когда хочу послушать музыку, налепляю «присоски», и капсула транслирует в них музыку.

В принципе я не в отпуск отправлялся, но книгу «дорожную» все равно с собой взял. Мало ли какие обстоятельства могут приключиться, книга не так уж много места занимает и весит, можно прихватить на всякий случай. Название жизнеутверждающее: «Не сдавайся!». Автор наверняка наш человек. Хотя об этом я рассудил больше не по названию, а по своему внутреннему «локатору» — тому самому, который подсказывал, какие книги мне стоит прочитать и когда… Не всем дано понять это.

Ну вот как-то так.

Не считая спичек, полотенца, мыла, туалетной бумаги, зубной щетки, блокнота и прочего. Не стоит удивляться, я взял спички — лично мое мнение, они до сих пор надежнее любых электрических, бензиновых, газовых, химических и других зажигалок. Любая зажигалка может поломаться, даже с титановым корпусом — что-нибудь внутри собьется, и все. В конце концов, заряд исчерпается. Из спички, даже отсыревшей, обычно при желании все же можно добыть искру, если только не потерялся коробок.

Короче, нагрузил я всяких вещичек под завязку, по туристическому обыкновению. То, что мне теоретически пригодится, поместил в пространство сумки.

Не помешают деньги, и я беру их, правда, не очень много. Обычно пользуюсь электронными и наличных дома не держу. Выгреб я все, что было, а там посмотрю.

Вроде бы собран.

Эх… Я еще раз обошел квартиру, запечатлевая взглядом знакомые с детства виды, и присел на дорожку, прощаясь с домом. Стоит только сделать шаг за порог, и обратный путь может оказаться отрезанным. В прошлое уже не вернуться. Я это понимал и старался сохранить в себе последние минуты пребывания в этой среде обитания. Но перед смертью, совершенно верно подмечено, невозможно надышаться.

Перед самым уходом я через личный терминал скомандовал домашней системе проиграть одну композицию[3].

И когда выходил, мне вслед звучало:

Это все!.. что останется после меня. Это все, что возьму я с собой…

Я вышел за дверь, и прошлая жизнь унеслась прочь, растаяла в небытии… Осознаю это сразу и бесповоротно. Теперь точно все — мосты сожжены, швартовы отданы, вызов брошен.

Но я не сразу выдвинулся на вокзал, сначала надо увидеться с мамой. Она живет далековато, на другом конце города, точнее, в пригороде. Одна живет, после развода с отцом ни с кем отношений не заводила. Я не так уж часто к ней заезжал, но сегодня должен. Хотя был соблазн связаться по сети и как ни в чем не бывало, этак походя проинформировать, что просто уезжаю в командировку по работе…

— Привет, мам. Как дела?

Когда я появился, она засияла. Провела на кухню, мы с ней посидели немного, попили чайку, поговорили… Правда, о том, что уезжаю, я сказать так и не решился, сумку незаметно поставил в коридоре и чуть не забыл, когда уходил. Замечательно, что я заехал. Это поставило точку перед моим отъездом — отчетливую и недвусмысленную.

— Ну, сын, ты знаешь, будь здоров, — мама напутствовала меня, как обычно, — заглядывай почаще, мы совсем с тобой не видимся… Как тебе пирожки?

— Обалденные! — совершенно честно ответил я.

Мама поистине обладала кулинарным талантом — то, что она готовила, было неповторимо и неизменно супервкусно. Пирожки ее я так спешил съесть, что всегда обжигал язык горячим смородиновым вареньем, которое было внутри. Давал себе зарок быть осторожней, но в следующий раз забывал и опять обжигал…

— Счастливо, мам!

— Очень рада тебя видеть, сыночек…

Вышел я на улицу и только там глубоко вздохнул, переведя дух. Тяжелее всего было вести себя с мамой как всегда, изображая текущий, будничный визит. Постоянно, будто невзначай, трогать пальцем правый глаз, удерживая предательскую слезу, так и норовившую скатиться по щеке…

Прости, мама! Я не могу иначе.

…Солнце проснулось и постепенно восходило в зенит, город настраивался на новую, дневную волну. Пешеходы плыли мне навстречу плавным, разреженным потоком. Лучи света отражались от стекол, струились по асфальту, пригревали головы человечкам. Моя голова была необычайно пуста — я обрел полную независимость, почти выскочил из привычного ритма жизни. Некуда торопиться и, по большому счету, не о чем из прошлого переживать.

У остановки, просигналив, остановился электробус. Я поднялся по ступенькам в просторный параллелепипед салона, уселся в старое зеленое пластмассовое кресло. То, что в этой части мегаполиса курсировали древние «КамАЗы», было не чем иным, как данью старине. Их осталось всего несколько штук, и этот следовал как раз по радиальному маршруту от района, где жила мама, до Западного вокзала. Сюда я добирался по другой дороге, на современном транспорте.

Движок забухтел в другой тональности, и колесная махина тронулась с места. Салон был довольно длинным, поддерживался в чистоте, стекла не замызганы, поручни в целости. Много пустых мест, пассажиров за один круг-рейс не так уж много набиралось в этом районе… Я сел неподалеку от середины салона, но ближе к ветровому стеклу, чем к корме. На задних сиденьях раскрепостились элементы вроде тех, что попробовали общипать меня в парке, — к счастью, не те самые. Перед самым отъездом мне только не хватало еще одной встречи с теми!

Эти, оказавшиеся со мной в одном салоне, в отличие от тех, с коими мне в недавний день рождения довелось повстречаться в парке, и не глядели в мою сторону. Еще бы, ведь повсюду камеры наблюдения.

За окном мелькали садовые участки, индивидуальные дома — старой постройки и относительно новые. Проехали площадь Лукина, вымощенную булыжником, с мороженщиками и продавцами плюшек, пирожков и слоек. Это был важный перекресток, соединявший целую паутину маленьких улочек, поэтому сейчас на нем скопилось полно народу.

Концентрация людей тут всегда была повышенной — куда-то бежали разномастные девицы и дамочки, спешили мужчины в деловых костюмах, по всей площади носилась ребятня. Некоторые дети купались в фонтане, представлявшем собой мраморный таз, посреди которого на постаменте стоял золотой лев. Он тоже купался — в солнечной воде, лившейся с неба, и сам был ослепителен, как настоящее солнце.

Над площадью возносился белый небоскреб, глыба целиком офисная, какое-то там министерство, на стенке у входа памятная табличка, и лифты в стеклянных колбах бегают, бегают, а на крыше высоченный шпиль.

Вот площадь осталась за поворотом, и электробус прокатился мимо отеля. Этот на ананас был не похож; массивное, пусть и не такое высокое, как соседи-небоскребы, зато вытянутое в длину роскошного вида здание. В районе были и другие отели, треть района застроена отелями, так как рядом вокзал, но с этим фешенебельным гостевым домом мало кто мог сравниться.

Казалось, в «Зеркальном» идеально все: дизайн снаружи, символ эпохи неопостмодернизма полувековой давности, отличительной особенностью которого являлась крыша — частично стеклянная, частично стальная, она то убегала вниз, то устремлялась ввысь, то надувалась куполами башен, то плодоносила всходами флюгеров и шпилей… В ней отражалось летнее небо, неисповедимо-прекрасное и ясно-синее. Интерьер внутри, стилизованный под старину конца прошлого века, обстановка в номерах, оснащенных всем необходимым для комфортного проживания, роботизированный персонал самых передовых моделей. Всяческие бассейны и спорткомплексы — само собой.

«Роботизированный персонал самых передовых моделей» — по слухам, некоторые новейшие роботы-менеджеры даже могли, на основании статистических данных и индивидуальной «начинки», проявлять инициативу, самостоятельно вносить какие-то изменения, коррективы в деятельность младшего персонала.

Вслед за «Миррор Инн» расположена студия «Гордый Синема», построенная относительно недавно, чуть больше двух десятков лет назад. За время ее существования в павильонах и цехах снято немало популярных фильмов и сериалов. На меня нахлынули воспоминания о детстве и юности… Помнится, каждую премьеру «нашей студии» мы стремились посмотреть не дома, а в театральном пафосе, но мест на всех не хватало, и чтобы пробраться без билетов, ухитрялись перепрограммировать локальный узел кинозала, был у нас в компании такой Витя-Камбала, тот еще самородок-хакер. Потом его в крупную корпорацию с руками-ногами утащили.

Но это все, как говорится, лирика и ностальгия. Студия осталась позади, «КамАЗ» подъехал к привокзальному рынку. «Оптово-розничный» тянулся не меньше чем на километр, причем почти сто процентов торгующих на нем — живые люди, и при желании здесь можно было отыскать что угодно и за какую угодно цену. Истинная барахолка в классических традициях.

Ее специально власти города сохранили — для колорита и привлечения туристов.

К этой минуте глодавшая меня мысль, что надо связаться с отцом и поговорить, окончательно потеряла актуальность. У него давно своя отдельная жизнь, другая семья, дочь и внуки, с которыми я общаться не захотел. Не то чтобы я его обвинял за то, что ушел из семьи и улетел на другой континент. Верно сказал Ремарк, жизнь слишком длинна для одной любви… Вообще я папе благодарен за то, что из-за него во многом стал таким, какой есть.

Но слезы мамы простить было очень, очень трудно.

Именно потому, что все-таки люблю отца, не буду ничего сообщать. Пусть продолжает жить своей жизнью, помня о том, что где-то на этом берегу океана у него успешно здравствует сын.

Как можно дольше, пусть.

Это все, что могу ему оставить после себя.

* * *

Внутри я осматриваюсь и делаю вывод, что попал в сооружение, которое можно классифицировать как дот. Долговременная огневая точка.

Никто на меня не нападает. Ни одной живой души под колпаком не обнаруживаю, зато на полу распростерты три человеческих скелета.

Внезапно — облаченные в американскую военную униформу старого образца. Сейчас у «штатников» другая экипировка, современная, а вот такие комплекты обмундирования их военные носили еще в середине столетия. Насколько я помню, когда-то была и совсем старая, еще с двадцатого века, если не ошибаюсь.

Итак, люди здесь неоспоримо были. Есть ли сейчас, вопрос, но бывали точно.

Люди из нормального мира… хотя, может, и не из моего, а еще какого-то, типа параллельного.

Если так, то, судя по останкам, «параллельные» как минимум морфологически и структурно идентичны мне. Обнаружив усопших, я даже несколько успокаиваюсь. Удовлетворение некое испытав. Страха, наоборот, никакого не. За время обучения в меде я бывал и в морге, и на вскрытиях, всякие фобии и предрассудки по этой теме еще тогда улетучились.

Правда, здесь не институт, и я в любой момент должен быть готов к тому, что безобидный на вид скелет, к примеру, вдруг восстанет и схватит меня костяной рукой за горло. Но вероятность такого рода фокусов я понемногу учусь воспринимать как должное.

Смерть явилась за ними давно. Плоть успела сгнить, трупной вони не осталось. Смрад выветрился через бойницы, рассеялся; следовательно, миновало немало лет.

Армейские встретили смерть по-разному: один распростерся в неестественной позе спиной кверху, второй полусидит возле стены, будто бы печально наклонив голову, третий валяется, таращась пустыми глазницами в потолок, и широко раскинув руки.

Сидевший при жизни был невысоким, широкоплечим мужчиной, ему пуля отшибла половину левой височной кости, пролив кровь на стену и туда же вонзившись. «Раскрепощенный» был самым высоким из них, ему очередью разворотило грудину. Третий же был ширококостным, возможно, при жизни этаким атлетом, у него я только многочисленные переломы констатировал. Однако пули не участвовали в их образовании, это можно было определить по характеру повреждений.

Скорее всего солдаты скончались примерно в одно и то же время. Теперь можно лишь догадываться о том, что произошло в доте.

Принимаюсь выстраивать гипотезу, благо материала масса. Убегая от розовых дисков, я подумал, что может существовать монстр, который влезает в головы к другим живым существам и вызывает у них глюки. Теперь я развиваю эту мысль. Скажем, очень сильный телепат вторгся в сознание «атлета» и заставил его пристрелить своих товарищей, а потом наложить на себя руки.

Первая часть задания была исполнена без проблем, а вот второй части воля бойца, питаемая инстинктом самосохранения, до последнего противилась. По этой при чине монстр убивал его медленно, по крупицам подавляя личность. Процесс из-за этого получился долгим и мучительным, кость за костью в своем организме «атлет» ломал по принуждению извне, бросаясь на углы контейнеров, выступающие оружейные конструкции и на закругляющуюся стену полусферического бункера, накрытого колпаком…

Причем манипулятора в этом помещении могло даже и не быть, это зависело от того, на каком расстоянии его ментальные способности действуют. Некто мог дистанционно дергать за ниточки, находясь в безопасном отдалении.

Такая версия показалась мне до того правдоподобной, что я в нее поверил, и мне сделалось не по себе. А вдруг управляющее существо до сих пор не оставляет без внимания объект?..

Кстати, если уж на эту тему мыслить, не допустить ли тогда существование настолько «дальнобойных» телепатов, что они могут доставать даже через границу между мирами? Такие способны манипулировать обитателями иных миров, как им вздумается, а марионетки ничего и не заподозрят… Развивая тему — допустимо ли существование целых «марионеточных» миров? И не является ли мой родной мир одним из таких «кукольных театров»?..

А вот этот, окружающий, в который пришлось нежданно-негаданно угодить, следуя зову?!

На этом я свои домыслы в этом направлении резко пресекаю. Не в те дебри меня поток сознания несет, ой, не в те! Так и до паранойи недалеко. Много думать вредно, пора бы уже усвоить. А то как-нибудь, в очередной раз замыслившись, влечу в изменку или не замечу вовремя явление монстра… Хотя о чем это я в принципе. Я ведь и так ходячий покойник.

Для более точного анализа на идентичность погибших со мной как представителем человечества моего мира потребуются лабораторные условия. Однако начальными данными я располагаю благодаря знанию анатомии.

Далее перехожу к осмотру вещей погибших.

Помимо закрепленных на станках перед бойницами четырех пулеметов, двух автоматических пушек и двух пусковых установок для ракет в паре шагов от «атлета» лежит изъеденная ржавчиной автоматическая винтовка — американской системы, ясное дело. Глядящий в потолок костяными ладонями сжимает энергетическое оружие. В состоянии не лучшем, чем огнестрельный автомат. Возле невысокого скелета валяются еще два энергана. Такие «кассетные» излучатели активно использовались вооруженными силами разных стран, пока на смену им не пришли гораздо более мощные широкополосные лучевики с емкостными батареями. Это что касается «стволов».

Так-так, а там что у нас? Тросы, колышки, крюки… Похоже на… да, точно, альпинистский комплект! Только вот на кой хрен он сдался солдатам? Разумный ответ напрашивается лишь один: где-то недалеко есть гористая местность. И бойцы имели специальное снаряжение, чтобы по горам передвигаться.

Иначе зачем еще? Это нужно, чтобы взбираться по скале или спускаться, куда без веревок и крюков не попасть. На всякий случай и я прихвачу с собой. Мало ли что! Надеюсь, что снаряжение в порядке и выдержит меня.

Также в полусфере дота присутствуют три здоровенных металлических контейнера, занимающие немалую часть пространства. С виду серьезно бронированные и блокируются световыми «шпингалетами», взломать которые под силу не каждому опытному хакеру. Похоже, что внутри что-то секретное или важное — или и то, и другое, и бойцы содержимое защищали.

При таком оборонном арсенале — пулеметы и прочее — атаки извне успешно отбивать было можно, но опасность появилась изнутри. Хотя тому, что стало причиной гибели солдат из американской армии, содержимое зеленых ребристых ящиков, похоже, было до лампочки.

Никаких внешних повреждений — их даже не пытались открыть. Или открыли, опустошили, а потом снова закрыли, и такое могло статься. У одного из защитников за пазухой я нашариваю карточку-ключ, с виду подходящую к замкам такого типа, так что остается развеять сомнения опытным путем.

Опыт оказывается результативным не то слово! Уж не знаю, ради какой ценности не жалели своих жизней трое солдат, но для меня внутри припасено истинное сокровище! В таких ларцах продукты питания могут сохраняться годными к употреблению в течение десятков лет благодаря особым консервирующе-изолирующим мембранам.

В одном из контейнеров я обнаруживаю не что иное, как запасы провианта. Армейские рационы, судя по всему; в одинаковых упаковках, скорей всего о вкусовых качествах даже мечтать не надо, но главное, что их много, уложены слоями и рядами. Вперемежку со стандартными емкостями, похожими на металлические банки для пива или прохладительных напитков. Здесь же коробки со знакомым до боли символом «Красный Крест», явно полевые аптечки.

Сундук с пищевыми сокровищами я предусмотрительно закрываю сразу после осмотра. Надеясь, что не фатально нарушил внутренний микроклимат.

В другом контейнере нахожу ручное оружие, законсервированное для длительного хранения. На отделение хватит, ну или до зубов вооружить троих-четверых, как раз боевая группа спецназеров.

В третьем боеприпасы и взрывчатые вещества. Воюй не хочу сколько влезет!

Во всех трех чудесных ларцах содержатся еще какие-то металлизированные пакеты разного размера без опознавательных знаков.

Невольно думаю, что если я попал в сказочную пещеру Аладдина в результате реализации сбывшейся мечты, то сила моего желания явно могучая и победоносная. Правда, я несколько иначе представлял спасительный клад, но детали в данном случае несущественны, важна общая суть.

Неудивительно, что, наткнувшись на еду, я, как осчастливленный ребенок, которому отдали на съедение целый торт, с энтузиазмом пользуюсь шансом не помереть с голоду.

Как-то само собой переправляется в мой желудок содержимое первой из рационных упаковок, вынутых из хранилища: пачка витаминизированного печенья, тюбик мясного пюре, пакет прессованной массы, похожей на углеводный концентрат, и несколько маленьких пакетиков, наполненных разными паштетообразными составами. На вкус ожидаемо — почти все как пережеванные бумага и картон, приправленные солью и специями, но тут уж не до жиру, быть бы живу.

Вот только захотелось горячего. В оружейном контейнере, кроме собственно оружия, есть некоторые другие инструменты и устройства; я распознаю агрегат, при помощи которого можно бы вскипятить воду, но я и в своем термосе могу нагреть ее до необходимой температуры. Что и делаю, сорвав крышечки с двух баночек с надписями «water» на боках.

Налив кипятку в миску, раскупориваю и высыпаю туда же порошок из последнего пакетика, оставшегося от рациона, и добавляю кубики — бульонный и минерализованный. Выждав несколько минут, размешиваю получившийся супец. Чтобы управиться с ним, мне надобится меньше минут, чем я ждал приготовления. От рациона остаются еще капсулки с кофейным порошком и травяной смесью, но чаи гонять сейчас недосуг.

Скелеты не возражают против того, что я устраиваю тризну на месте упокоения. Хотя погребальным пиршеством мою трапезу не стоит считать, воины так и не были похоронены. По этому поводу я с минуту раздумываю и решаю оставить их как есть, не тревожить павших. Дот сам по себе очень даже солидный склеп, да и пропитался уже давно их сгнившей плотью.

Мне скоро уходить, по любому. Чую, долгий привал под колпаком не стоит делать. Может, и вправду манипулятор мониторит объект, время от времени зондируя места былой славы…

После приема пищи потянуло выспаться, но я героически перебарываю сонливость. В дальнейшее странствие собираю рюкзак, позаимствовав его у армейских и добавив к моей сумке. Теперь я даже приблизительно не знаю, как долго предстоит скитаться, а потому набираю провизии, боеприпасов и медикаментов из аптечек по простому принципу — сколько могу унести при условии, чтобы меня это не превратило во вьючного осла.

А то неудобно будет отстреливаться от монстров со здоровенной поклажей-то, и это не говоря уже о том, что чем больше вес груза, прижимающего к земле, тем труднее вообще передвигаться. По такому же принципу провожу ревизию в своей сумке. Жалко, но придется избавляться. Солидную долю вещей, забранных из дому, оставляю под присмотром трех мертвецов. Как бы взамен тому, что взял у них.

Ловлю себя на мысли, что сейчас похож на мародера. Но сразу выбрасываю из головы словленную ассоциацию! Да, подавляющему большинству людей, которые меня знали с детства до дня ухода, покажется диким и недопустимым обшаривать останки с целью поживиться; они даже не сумели бы представить себя в подобной ситуации. Но легко решать моральные дилеммы, сидя в уютном кресле перед огромным экраном домашнего сетевого терминала…

Смотря отсюда, из реальной «дикости», я понимаю, что ничего аморального не делаю. Беру вещи усопших, потому что передо мной стоит выбор: взять или умереть самому. Я не делаю этого, чтобы потом продать и поиметь выгоду, и не оскорбляю память покойных, я взял то, что им уже не понадобится, а мне — жизненно необходимо. Для этого не нужно их разрешение, хозяев уже нет среди живых, и спрашивать некого.

Поэтому я просто помогаю самому себе, пользуясь бесхозными благами, как, например, пчела забирает нектар с уже срезанного цветка. Это можно понять при желании, но не дано понять каждому просто потому, что все сотканы из разных материй. Я, как выяснилось, соткан именно таким кроем и готов отстаивать свое право так видеть ситуацию.

А условному упертому моралисту следовало бы, хоть на секундочку, представить, что он потерял квартиру, оказался на улице без денег и один-одинешенек в целом мире, враждебном ему. Что бы он предпочел — воровать, что удастся, или умереть от голода?

Это к тому, что все относительно, и хотя я забираю вещи тех, кто ими воспользоваться уже не сможет, кто-то мог быть загнан в такую суровую жизненную ситуацию, что ему пришлось бы красть что-то, принадлежащее живым.

Хотя приведенный мной пример типичен скорее для начала нашего века, а в конце — положение вещей совершенно иное. Человечество в какой-то судьбоносный миг одумалось и перестало само себя самоубийственно пожирать. Поэтому, в частности, бездомных бродяг в наше время осталось немного, даже в не самых богатых странах; достойный минимум благосостояния обеспечивается почти всем и везде.

Хотя умильной утопией из фантастических романов и близко не пахнет, проблем хватает во всех сферах бытия и сознания, но главное, что у человечества на порядок убавилось пагубного стремления сначала совершать деяния и лишь затем запоздало думать о том, кто и как будет расхлебывать последствия.

Научились люди учитывать ошибки истории, коротко говоря.

Здесь еще стоило бы рассмотреть аспекты сквозь призму того, что вообще такое материальная собственность, какое она имеет значение в жизненном пути каждого из нас. Если человек прикован к вещественному, к своему куску хлеба, ему может показаться вопиющей мысль, что даже после его смерти у него кто-то отнимет имущество. Если же он готов не только иметь сам, но и делиться с другими, тогда навряд ли примет в штыки идею о том, что, когда ему настанет абзац, его вещи помогут кому-то спастись. Ведь материальной ценности как таковой вообще нет, есть только духовная.

Главная ценность у человека не золото и бриллианты, а время жизни, и от того, на что и на кого оно будет потрачено, зависит, была ли ценной сама жизнь. Ну и знания, конечно, но с ними зависимость точно такая же — во имя чего и ради кого приобретены и применены.

Хотя есть существенное различие, берешь ли ты ради собственного спасения что-то материальное у других или убиваешь их. Обрекаешь на смерть или сам ее причиняешь. Потому что когда убиваешь не в целях защиты, но чтобы помочь самому себе, то преступается некая черта. И ты уже не совсем личность, потому что становишься лишь винтиком в глобальном дарвинистском механизме «выживет сильнейший», и инстинкт выживания застилает человечность.

Только в том случае, если жизнь у тебя пытаются отобрать, сохранить ее — важнее, чем сохранить жизни тех, кто пытается. Но если ты оказался в безвыходной ситуации и, пытаясь вернуть равновесие, сталкиваешь с жизненной тропы других — значит ни черта на самом деле ты не познал цену даже своей жизни…

Стоп, стоп! Вот это меня накрыло, унесло на философской волне. Встрепенувшись, я трясу головой, выбрасывая очень правильные и закономерные, но абсолютно некстати нахлынувшие размышления-комментарии к происходящему. Слетел я с привычной жизненной колеи, ищу новую, и разум пытается найти обоснования поступкам. Как и положено разуму цивилизованного человека.

Однако не пора ли мне вырабатывать другие привычки и рефлексы? Здесь враждебная среда обитания не красивая картинка в объемном экране, а самая что ни на есть реальность. Я по ту сторону экрана, а не в уютном кресле передним…

Оправдание одно — все же после еды уставший организм серьезно повело. Возможно, не надо торопиться убегать из-под колпака, а лучше отдохнуть под его защитой. Побороть ирреальный страх перед воображаемым кукловодом. Там, за стеной, монстры и ловушки ни разу не воображаемые, увы.

Я прислушиваюсь к внутренним ощущениям в надежде, что верное решение подскажет чуйка, как теперь зову нечто большее, чем просто интуиция.

Опасение нарваться на «внешних» монстров побеждает страх перед «внутренним». Ночь я провожу под железобетонным колпаком. Никто ко мне не суется, и после сытного ужина, обошедшегося без последствий (как врач я учитывал вариант, что вероятны проблемы с пищеварением после того, как поголодал и поел странные красные ягоды, а затем плотно насытился), я до самого утра набираюсь сил в почти безмятежном сне.

Да, тактическая ценность этой позиции удержала меня от того, чтобы покинуть дот и уйти в ночь. На решение остаться немало повлияло и отсутствие смрада. Хотя я справился бы с этой проблемой. В новоприобретенных аптечках нашелся шикарный спрей, нейтрализующий запахи, выключающий обоняние. Я бы просто не улавливал и не воспринимал вонищу благодаря волшебному средству, которое, к счастью, уже широко применялось в то время, когда военная форма трех погибших американских солдат еще была актуальной.

В нагрудном кармане куртки одного из них я, ко всему прочему, обнаружил пожелтевший листок бумаги, клочок, оторванный от чего-то большего по размеру. На нем было что-то написано. Предложения в один абзац, на английском языке. Некоторые буквы и даже слова до неузнаваемости исказило время, но большая часть текста сохранилась. Поначалу у меня возникли трудности с прочтением, однако я приноровился и дочитал практически без остановок, домысливая отсутствующие частицы.

«Дорогая Молли! Я верю, что когда-нибудь ты обязательно прочитаешь это письмо. Хотя в таких обстоятельствах это кажется невозможным, я почему-то убежден, что как-то оно все же попадет к тебе. Парадокс, обычно, когда люди долгое время находятся на большом расстоянии друг от друга, связь между ними слабеет. Но я, оказавшись так далеко, только теперь понял, что на самом деле невероятно сильно тебя люблю! Мы жили почти в соседних домах, и ты мне понравилась с первого взгляда, но я все сомневался, не мог понять, что именно к тебе испытываю. Зато теперь знаю и хочу, чтобы ты знала. Я непременно выберусь из того ада, в котором очутился не совсем по своей воле, вернусь к тебе, и тогда… А если не выберусь, то желаю от всей души, чтобы ты была счастлива, и всегда буду незримо присутствовать в твоем сердце, поддерживать в трудную минуту, утешать в час скорби и подсказывать верное направление на распутье жизни, потому что…

I LOVE YOU».

Окончание абзаца просматривалось очень смутно, воды времени нещадно размыли старые буквы. Но я догадался. И забрал с собой это неотправленное письмо, потому что вдруг остро почувствовал: во что бы то ни стало необходимо доставить сообщение по адресу. На тот случай, если выживу и выберусь, мой долг — разузнать, что сейчас с этой Молли, и отыскать ее, вдруг жива… Есть крохотная вероятность, что она до сих пор не забыла и ждет весточку от этого человека.

О том, что автор письма и его Молли жили в совершенно иной реальности, я в этот момент совсем забываю, до такой степени захотелось вернуть долг за все, что я взял у солдат и благодаря чему мои шансы на выживание повысились на порядок.

Энерган системы «Тесла» в отличном состоянии, пистолет-пулемет «Викинг», два пистолета «кольт», пластиковая взрывчатка, запасная «кассета» к энергану, патроны, гранаты… Теперь у моей «Рыси», которую я решил пока не бросать, мощная веселая компания!

Винтовка, подаренная стариком на границе, по идее, теперь балласт. Она меня спасала от смерти, и я уже воспринимаю ее как часть себя, просто так бросить — равнозначно предательству. Хотя, обзаведясь лучшим вооружением, тащить с собой столько лишнего веса не разумно, но я пока не смог расстаться с верным оружием.

Главный аргумент — чуйка воспротивилась. Ладно, пока не брошу винтовку, но впредь не стоит так привязываться к чему-либо. Надо готовиться к тому, что без жалости расставаться можно с чем угодно, кроме собственной жизни.

К тому же я прихватил кое-что еще, в практической ценности чего пока сомневался. Те самые странные металлизированные пакеты из контейнеров. Некоторые я открывал и внутри видел какие-то комочки, кусочки породы, разноцветные камешки, металлические обломки, даже веточки, слепленные с глиной. Кто-то брал геологические пробы в этой местности, что ли? Неужели найдутся идиоты, планировавшие получать некую прибыль, добывая что бы то ни было в этой нечеловеческой зоне?!!

Но пустых пакетов взял несколько штук, весили они немного. Мне и в голову не могло тогда взбрести, что похожее на мусор содержимое пакетов для выживания в этой реальности порой способно натворить гораздо больше, чем любое оружие, пища или вода! Учиться пользоваться «дарами зоны» мне еще только предстояло…

Выспавшись, на трезвую голову, я хотел было выкинуть их из рюкзака, но, поколебавшись, внял шепотку внутреннего голоса и оставил. Чуйка в то утро еще не набралась силушки подсказать мне, что надо взять пакеты с содержимым — даже в ущерб остальному грузу.

Все, пора в путь. Когда лучи солнца пробились в лес, я покинул дот тем же путем, каким и пробрался, и зашагал в восточном направлении, навстречу восходу. И почему-то снова и снова, упорно не желая удаляться из активных мыслей, вспоминается мне предложение, напечатанное на обороте письма солдата, лишь перед смертью осознавшего, что любит по-настоящему.

«Никаких компромиссов, даже…»

Да, там, на обороте обрывка бумаги, есть строчка заглавными буквами, тянется по краю. Кажется, этот кусочек был оторван от низа большого бумажного листа с печатным текстом. Никогда не узнать мне, каким именно.

Кроме финальной его строки.

«НИКАКИХ КОМПРОМИССОВ, ДАЖЕ ПЕРЕД ЛИЦОМ АРМАГЕДДОНА!»

* * *

Сегодня была суббота, рынок заполнили под завязку и продающие, и покупающие. Так и тянуло назвать все это столпотворение ярмаркой, слово по значению больше подходило. По-моему, в каждом действительно крупном населенном пункте есть такой старый рынок. Магомедов базар в Харчевном, Биг Маркет в Чесночном, легендарный Портовый в Дальневосточном… Неудивительно, ведь еще живы люди поколений, которым милее «скупляться» в реале, а не в сетевых магазинах. Да и молодежи «по приколу» тусоваться, что-то в этом есть. Базарной торговле пока что конца не видно…

Хотя оптово-розничный не пустовал ни единого дня в месяце, по выходным тут бывало оживленнее в квадрате, в кубе. Люди скользили и сновали туда-сюда, роились, как пчелы, копошились, как муравьи. В этом лабиринте густо уставленных прилавков, павильончиков, палаток и контейнеров можно было реально заблудиться, случалось, дети терялись, приезжие, туристы, всякое бывало. В сплошном прилавочно-палаточном море не осталось ни малейшего островка-просвета. Казалось, что, однажды став его частью, не отыщешь выход никогда…

Электробус каботажно проплывал мимо, по краю-берегу. На остановке «Рынок» в салон, вынырнув из многоликой толпы, бурлившей снаружи, вошла бабушка. Она была немногословна, только сказала: «Доброго денька!», и присела сбоку от меня. Я ответственно возжелал ей здравия и продолжил смотреть в окно, лишь искоса глянув на эпизодическую попутчицу.

Вот такие, как эта бабуля, в основном и ездят еще на коллективном наземном транспорте, неохотно пользуются индивидуальными таксокарами и поездами надземки… Ибо помнят о том, какой жизнь была в их детстве или юности, пришедшихся на самые трудные годы, двадцатые-тридцатые. Легендарные «маршрутки» наверняка до конца жизни не забывают.

Эта старушка была вся такая мягкая, полненькая, с морщинками на лице: вокруг глаз, на подбородке, щеках… С выцветшими от возраста глазами, руками, сомкнутыми несильно в замок. До щеми в груди напомнила она мне мою бабулю, я до сих пор по ней скучаю! Только у этой седые волосы не были покрыты всегдашним платочком, на голове красовалась яркая лимонно-аквамариновая кепочка.

Но я-то почему часто ездил на анахронических машинках? Хотя о том, что когда-то городские улицы и шоссе кишели наземными автобусами, знал в основном из рассказов родителей и базового курса истории. Ответ был простым: я тоже хочу помнить. Наземная поездка на общественном транспорте воспринималась совершенно иначе, нежели обычное транспортное перемещение. Позволяла прочувствовать дух прежних лет, когда людям приходилось преодолевать гораздо больше трудностей в быту и выживать во многом вопреки, а не благодаря социуму…

Следующая после рынка остановка была моя, «Вокзальная». Я оплатил проезд, отослав нужную сумму с личного терминала, на прощание улыбнулся мягонькой бабушке и, не оглядываясь, покинул салон. «КамАЗ» дал гудок напоследок и укатил.

Я стоял и смотрел на исполинское сооружение, в котором должна была начаться моя загадочная миссия.

Вокзал возвеличивался. Перекресток человеческих судеб, необъятная громадина, пристанище поездов, контрольная точка для проезжих и отправная — для меня. Каждый раз, когда я бывал здесь, это место вновь и вновь поражало.

Перво-наперво я приобрел билет. Не сходя с места. Благодаря сетевым сервисам это доступно в любой точке. Иначе пришлось бы пару галерейных этажей плотно забить реальными кассами, насадить в них роботов, и даже если бы на одного клиента они тратили не больше минуты, все равно очереди вились бы «километровые».

А в вокзальных помещениях и без того толпа всегда была густой. Приезжающие люди, уезжающие, встречающие и провожающие. У многих при себе имелись сумки или чемоданы, и это порождало дополнительные препятствия… Кто-то заполошно торопился, при мне несколько раз люди спотыкались о нечаянно подвернувшийся багаж. Я особо не спешил и позволил себе отстраненно понаблюдать.

Мог бы почитать книжку, и окружающий шум-гам в принципе не проблема, я умел, когда нужно, абстрагироваться. Но все сидячие места были заняты, а стоя читать не хотелось. Поэтому я скоротал время за одним из своих любимых занятий. Наблюдал за людьми, отмечая, какие они разные. Фиксировал для себя какие-нибудь индивидуальные особенности того или иного субъекта, исследуя, интересуясь тем, как они ведут себя, как одеты, на кого из моих знакомых похожи, за чем коротают минуты ожидания, как разговаривают, как улыбаются, какие лица у них, какие непроизвольные жесты…

Множество пестрых личностей, выпуклых персонажей, говоря литературным языком, выпадает прекрасная возможность повидать именно в таком месте, как интернациональный вокзал.

Вот рослый темнокожий парень с добродушным лицом, в бриджах до колен, в шлепанцах и в красной футболке с надписью «Цой — жив!». Миниатюрная девушка, прямо совсем миниатюрная, не из дальних краев, а соотечественница, трогательно-симпатичная, как фарфоровая куколка… Похоже, она в компании с двумя другими девушками — блондинистой высокой хохотушкой и шатенкой с волосами, забранными в конский хвост. Невзирая на мощную систему кондиционирования, в помещении из-за переизбытка людей немного душно… И у этой миниатюрной красотки было мокрое пятно в области груди на серой майке и сквозь ткань отчетливо проступали соски… Лифчик она, похоже, дома забыла или не носит вообще. Точно, он ей и не нужен совсем.

Вообще вся троица была одета совсем легко, это замечательно, когда девушки не усердствуют с одеждой, многие соблазнительные места открываются взору… Я улыбнулся шатенке, которая отметила мой пристальный интерес и понимающе улыбнулась в ответ. О, ей наверняка ничего не стоит понять, о чем я сейчас думаю, и она довольна произведенным эффектом, нормальная реакция на внимание. И нормальные мужские мысли при виде привлекательных женщин. Вот если бы они мой взгляд не остановили, тогда да, стоило бы задуматься о нюансах ориентации…

Уловив чистую английскую речь, я отмечаю, как это приятно, вживую воспринимать настоящее, неискаженное произношение. В нашем городе часто доводилось сталкиваться с носителями английского, но в основном это австралийцы или океанцы, иногда попадались американцы. Сейчас я сразу понимаю, что слышу действительно англичанина, так выговаривать только они умеют.

Он стоял поодаль и болтал о чем-то с рыжеволосой шикарной женщиной лет сорока. Англичанин, с точки зрения женщины-собеседницы, предположил я, не менее шикарен. Улыбчивый, плечистый, этакий джентльмен в традиционном понимании. Еще и облачен в стильный темно-серый костюм, белую сорочку и непременный галстук. Сейчас многие люди поколения сорокалетних плюс-минус пять, родившиеся в пятидесятых-шестидесятых, придерживаются модного возвращения к строгой классике двадцатого века. Возраст такой, второй переходный, как говорила моя бабушка. Люди созревают для добровольного приобщения к своим корням…

Англичанин и рыжая женщина ушли, а я перевел взгляд на эксцентричную парочку совсем иной приверженности, в трансформер-балахонах, модном у этого поколения «прикиде». Парень и девушка лет двадцати, явно родственные души, нашедшие друг друга, отправлялись куда-то проводить время вместе, быть может, медовый месяц. У них даже рюкзак дорожный был один на двоих. Счастливые, с лучистыми взглядами, свято верят, что впереди бесконечная радость и вечная любовь…

Рядом с ними сидел крупный мужчина с бородой и серьезным озабоченным лицом, на коленях он держал здоровенный заплечный баул, другое слово не подходило к этому мешку. С другой стороны от влюбленных пышная блондинисто-кудрявая мамочка с задумчивыми глазами и ее юная дочь, находящаяся в «первом переходном» возрасте…

На основе этих наблюдений можно было бы целое исследование сотворить. Но чтобы описать всех и каждого, прорисовать образы до мельчайших деталей, передать царящую здесь дорожную обстановку, понадобились бы сотни страниц, мегабайты знаков. Увы, я не привык записывать впечатления, а у других людей, как следует из моего собственного опыта, редко возникает желание обстоятельно все видеть и подмечать. И в упор не видят тонкостей и различий. Не замечают, потому что разум этого не фиксирует, он настроен на другое и на такие глубинные моменты просто не обращает внимания, игнорирует.

И так у большинства людей, населяющих планету Земля. Девяносто процентов увидят и прозреют, только если ткнуть носом, сами же по себе они не увидят чуда в повседневном. Обращают внимание только на совсем вычурное, выбивающееся из всех привычных шаблонов и канонов… многие при этом, заметив, отторгнут оригинальное.

Те же, кто по-настоящему смотрит… Их мало, и вряд ли среди них отыщется тот, кто напишет конкретную книгу об этом вокзале, перекрестке судеб. Вероятность один к плюс бесконечности. Им, как правило, не до этого, им и без того есть чем заняться. У них свои заморочки. Может, они даже об этом подумывают, но по разным причинам не пишут, вот как я, например.

Я вынужден отправляться к черту на кулички, даже не зная почему. Все, что происходит со мной сейчас, похоже на бред сумасшедшего… Хотя мне уже кажется, что ни с кем другим этого просто не случилось бы; то, что с человеком случается, впрямую зависит от того, каков он… А я на других не похож, хотя и прикидываюсь «своим». В каком-то смысле бредовый, «чужеродный элемент» в общей массе, потому и творится со мной бред.

Надо же, на каком уровне стал мыслить, отмечаю про себя. А ведь еще недавно жил, прикидывался обычным, как и все в принципе, со взлетами и падениями, но в целом нормально, жил и в ус не дул, и тут на тебе, крутой поворот!.. Необъяснимые сны, угроза безопасности мира… И ведь повелся! Сорвался с места и вот жду на вокзале отправления поезда.

Наблюдал я, размышлял о странной перспективе, мне грозящей, и за полчаса это поднадоело. Все же люди из одного источника произошли. Несмотря на различия, во всех что-то общее непременно есть… Я занял себя разглядыванием окружающего, чтобы совсем тупо не простаивать, но потерю времени это оправдало лишь частично.

А время до отправления у меня еще оставалось. Решил пройтись по магазинам. Масштабный павильон вокзала тянулся далеко вперед; через стеклянный потолок было видно небо. По бокам основного зала располагались магазины, кафешки, чуть выше — балконы верхних уровней. Чтобы все это обойти, хоть бегло, нужен день как минимум. У меня же был только час, поэтому я уделял внимание лишь некоторым заведениям.

Чем-то, необычным ароматом ли, веющим изнутри, уютной вывеской ли, либо милой женщиной с азиатским разрезом глаз, стоящей возле входа, а скорее, всем вместе, утянул меня в свой мирок бутик «Данелия». Тут на выбор предлагались сотни разновидностей масла, мыла, духов, одеколонов, шампуней и так далее, причем каждый продукт был по-своему уникален. Затем я полюбовался на всякие древние штуковины, или замаскированные под древние: индийские ритуальные кинжалы, ожерелья, копья и все в таком духе в одном укромном магазинчике в стороне от основного прохода… Зал, конечно, с размахом устроен! Метров сорок вширь, не считая территории торговых точек, пятьдесят — ввысь…

Издали я заметил магазин бренда «FataNova» и пошел туда. Внутри прекрасная музыка, очаровательная модель улыбалась с голограммы и подмигнула мне, лампы обволакивали светом. У этой фирмы специализация на ароматах, парфюм преимущественно для женщин, запахи, которые сами женщины считают изысканными, те, за которые кавалеры оплачивают чеки на круглые суммы. Мне предложили опробовать аромат, я вдохнул и понял — мое… Нечто похожее на матиолу с примесью степных трав. Баланс — самое то для меня. Затем я посмотрел на ценник… к сожалению, таких денег у меня нет. Цена даже не заоблачная, а космическая.

На прощанье ответно подмигнул бесподобной модели. У нее внешность тоже космическая, живые женщины обычно с изъянами, а здесь смоделирована идеальная… Девушка подмигивала каждому мужчине, входящему в магазин, с такой же ангельской улыбкой. Что поделаешь, алгоритм… Сладкая иллюзия, возникшая было в моем мозгу, рассеялась.

Незадолго до времени отправления я почему-то ухватился за приглянувшийся сувенир; продавал его вне магазина какой-то худющий, как струна, бесстрастный человек. Просто торговая точка, несколько отдельно стоящих прилавков без какого-либо ограждения или навеса… Тут было много сувениров. Но мне приглянулась, кто знает почему, пурпурная бусина, изготовленная из какого-то незнакомого металлического сплава. Если долго держать шарик в руках, руки согревались. Сфера излучала тепло, вот что в ней было такого особенного. А отдал я за нее совсем немного и пошел своей дорогой, удовлетворенный неожиданно приобретенным напоминанием о родных краях.

Где бы я теперь ни оказался, буду уверен, этот шарик напомнит мне о моем Гордом, в мыслях промелькнет светлое и чистое воспоминание. Что ж, круглый источник тепла отныне станет моим талисманом. Немного подержав приобретение в ладони, я спрятал его в левый нагрудный карман и отправился к посадочным транспортерам.

Вот и пришла пора отчаливать. Бывай, родина!.. Я тебя не забуду. Я — это ты, и не будь тебя, не случилось бы меня таким, какой я есть.

Попался на глаза автомат по продаже сахарной ваты, и мне вдруг захотелось купить большое розовое облако на палочке. Купил, пока буду ехать на посадку, как раз съем.

Я «предъявил билет», то есть позволил считать нужные данные со своего персонального терминала, уселся в свободное «кресло на колесиках», и транспортер, родственник сегвея и гироскутера, повез меня куда следовало.

Он ехал и ехал до нужного терминала на приличной скорости, огибая людей и другие кресла-транспортеры… Я почувствовал, что начинаю волноваться. Но по-особому, с примесью азарта. Это когда трясешься: успеешь — не успеешь, выиграешь — проиграешь, спалят — не спалят… Когда в прямом смысле жилы горят!

Найти вагон самостоятельно заняло бы куда больше времени. Сверяясь с картой на дисплее своего персональника, топал бы и топал. Почему без транспортера не обойтись, понятно — вокзал имеет столько линий и настолько огромен, что пришлось бы долго по нему плутать. Нигде не висят никакие схемы, для такого большого здания вешать их бессмысленно, гораздо практичней электрокресла, знающие, куда ехать. Не будь их, пассажиры, наверно, вынужденно прибывали бы сюда за пару часов, чтобы успеть в этом сумасшедшем лабиринте найти линии, с которых их поезда отправляются…

Ну наконец-то! Остались считаные минуты. Вот случилась бы какая-нибудь нелепость, задержал бы меня кто-то или что-то — и опоздание… Поэтому скорее стремлюсь нырнуть в поезд, как будто, если уж ты заскочишь в вагон, значит, все, без тебя не уедут.

Состав цельный, сочлененные секции-вагоны, обтекаемый, серо-серебристый. Входной проем моего вагона приветливо открыт. Я шагнул внутрь. Теперь найти свое место… Буквально спустя минуту после того, как я вошел, раздался сигнал отправления. Поезд бесшумно и неощутимо тронулся с места, начал движение… Я отыскал и занял свою ячейку, а он постепенно набрал скорость, чтобы помчаться сквозь пространство.

Синей рекой за окном проплывало небо, зелеными пятнами мелькали деревья. Окно не откроешь, как в старых составах, на такой скорости внутрь хлыстом ударит воздух и выметет в центральный коридор, по обоим бокам от которого тянутся двухместные ячейки-купе… В моей попутчика не оказалось, я пока находился один.

Солнце сверкало, и лучи его, едва поспевая, бежали вслед за поездом, норовя прижаться к иллюминаторам с той стороны… Я устроился на нижней полке, скинув обувь, плечом прильнул к стенке возле окна и смотрел наружу… Почему бы не послушать музыку? Я воткнул в уши «присоски» и отгородился от материальной реальности. Настроению соответствовала песня «Волшебный мир»[4] давней-предавней, но вечно актуальной группы «Смысловые галлюцинации».

Я начал с нее, не доверив выбор рандом-режиму плеера…

…Приветствую тебя, опасный мир, Где мир спасать уже никто не может, Где даже время сбрасывает кожу, Приветствую тебя, непрочный мир. И я хочу быть с тобой, Пока я живой, пока я живой…

Поезд выскользнул из города на просторы страны. Потом будет граница и соседняя страна, а за ней следующая… Названия станций, на которых поезд остановится, я знал не все, да и те, которые узнавал, не знал на самом деле, просто слова были знакомыми.

Я сознательно выбрал маршрут — еще мною неизведанный, такой, чтобы как можно более обширную территорию охватывал. Чтобы понять, что мне нужно, придется, наверное, ехать через большую часть бывшей федерации… Точнее, мне что-то подсказало выбрать именно этот маршрут, я отправился не наобум, а сознательно выбирая продиктованные ориентиры. Чем продиктованные? Пока что я называл это ощущение просто интуицией. Оно возникало, когда я вдруг осознавал, что делаю правильный выбор. Ну или кажущийся правильным.

Маршрут проляжет ломаной линией через территории, по которым я толком еще и не странствовал раньше, а теперь ринулся в путешествие, как пушкинский Евгений Онегин… хотя скорее подобно Грэю из трилогии «Аз победиши» пустился в дорогу на поезде лишь бы куда подальше. Чтобы в стиле «хомо вояджер» получилось, удалось осуществить уход, отделиться от прежней среды обитания… Хотя подтолкнул меня к этому, конечно, фактор… э-э-э, мистический, так сказать.

Будь все как обычно, я вряд ли когда-нибудь решился бы все оставить и уехать в никуда.

Хотя, честно признаться самому себе, идея такая возникала и раньше. В моменты, когда чувствовал себя в этой среде не совсем своим. Я любил родной город и люблю, но…

Прибытие. Адепт

Чтобы выжить, надо сначала определиться, на чьей ты стороне…

Неочевидная максима; запоздалое понимание ее сути весьма пагубно

С тех пор как я покинул дот, миновал целый месяц неустанного движения по территории отчужденной Зоны и беспощадной борьбы за выживание. Как ни странно, я остаюсь живым до сих пор и обоснованно рад этому факту, дорожу каждым отбитым у смерти мгновением.

При этом пока предпочитаю не думать о будущем — ведь его нет еще. Зато в настоящем все зависит от меня. Какой сейчас я, таким станет и будущее.

Сбился уже со счета, сколько раз мне доводилось оказываться за миллиметр от смерти. В конечном счете во всех этих ситуациях я, либо при помощи собственной находчивости, либо благодаря весьма неожиданному, счастливому стечению обстоятельств, выходил сухим из воды. Как оказалось, и к этому можно привыкнуть.

Хотя удивительно, как я не сошел с ума. А может быть, и сошел. Но жутко устал точно. Сплю, когда выпадает возможность, пищи и воды пока хватает, но все равно нахожусь в постоянном напряжении даже на привалах, это состояние превратилось в нормальное. Расслабиться и отдохнуть по-настоящему не получается, и пока не представляю, как это реализовать.

Отсутствие полноценной сексуальной разрядки неизбежно добавляет напряжения, а соответствующие мысли отвлекают в важные моменты, что может быть чревато фатальными последствиями. С другой стороны, будь рядом со мной женщина, боюсь даже думать о том, как пришлось бы изворачиваться, чтобы пройти дальше, чем до ближайшего заката солнца. У меня тут и о себе-то позаботиться получается с неимоверным трудом!

Жизненно необходимо чем-то амортизировать это всегдашнее, без передышек состояние натянутости. Покуда в качестве компенсатора служит ирония. Да, да, сильно помогает моя укоренившаяся привычка относиться ко многому иронично. Гениально подмечено классиком Гориным: «Улыбайтесь, господа, многие глупости на свете делались с серьезным выражением лица!». Оставаясь как можно более безукоризненно сосредоточенным и собранным, готовым в любую минуту противостоять этому непредсказуемому, щедрому на убийственные фокусы миру, я умудряюсь еще и улыбаться.

И мне становится легче, пусть и ненамного. Хотя в моем положении практически ничего не изменяется, но когда я мысленно подшучиваю по поводу некоторых вещей, это чуть-чуть возвращает меня в тонус. А «чуть-чуть» уже гораздо больше, чем ничего!

Я пока не разобрался, в чем заключается моя миссия, и теперь просто пробиваюсь дальше, внимая советам голоса, иногда возникающего во снах. За минувшие с момента ухода из-под колпака-склепа на кладбище дни и ночи я повстречался и вынужденно «имел дела» с множеством разномастных монстров, аномальных искажений физического пространства, чужеродных объектов и прочего. Для нормального мира однозначно фантастические явления и существа смешались в один большой винегрет, а я… я как бы обрел новую жизнь.

Теперь моя прошлая среда кажется такой выцветшей, тусклой и давно забытой, почти стертой в сравнении с нынешней. Хотя порой я вынимаю из рюкзака, рассматриваю некоторые принесенные оттуда вещи и тоскую по оставленному позади. Чаще всего купленный на вокзале пурпурный шарик-сувенир и заколку для волос, забытую попутчицей в поезде. Она все-таки нашлась в недрах сумки.

Иногда возникает ощущение, что вся та жизнь мне просто приснилась, а я всегда жил и бродил здесь, в этих аномальных землях. Чтоб уж совсем не свихнуться от одиночества, я воображаю себе разные диалоги с людьми из того мира, в существовании которого не так уверен, как прежде.

«Привет, старина!..» — «Здорово, дружище!» — «Расскажи, какие новости?» — «Завтра у нас конференция по представителям протопных подвидов, придешь?.. Думаю, будет интересно послушать о проникновении гипотезы протопов в информативную научную среду…» — «Меня уже Нелли приглашала, и я, возможно, пойду. Только из-за того, что она обещала после этого выпить со мной чашечку кофе… А так, ты же знаешь, мне до лампочки вся эта интернальная скукотища…»

Как бы неправдоподобно и наигранно ни выглядело ностальгирование, оно все же помогает мне на минутку абстрагироваться от окружающих ужасов. Такая ежедневная отдушина. Я все это себе представляю в малейших деталях, смакую, как будто бы действительно провожу время с друзьями и коллегами.

А что еще остается делать свихнувшемуся бродяге-робинзону?.. Шутить и фантазировать лучше, чем взвыть и биться головой о землю, осознавая отчаянное одиночество лицом к лицу с суровой реальностью.

Как мог один-единственный месяц так сильно повлиять, настолько меня изменить???

По значимости и многообразию произошедших событий эти четыре недели равносильны годам двум как минимум. Главное, я в течение нескольких десятков суток вполне сносно приспособился выживать в этом мире.

Учусь, постепенно вырабатывая приемы выживания. В том числе воображаемые беседы; они стали необходимостью, происходят у меня в голове практически каждодневно.

Когда выпадает возможность поспать, перед самым сном я забываюсь и ухожу глубоко в себя. И, якобы вернувшись «на ту сторону», могу яростно доказывать какому-нибудь тамошнему журналисту, что этот, иной мир существует реально! Или, скажем, вести непринужденный разговор с Лютиком… Нанести воскресный визит к маме. Продегустировать что-нибудь феерическое с Марлином. Поиграть с отцом в гольф, как мы играли с ним однажды когда-то в моем детстве… Разговориться с роботом-мороженщиком на улице. Да что угодно, главное, что таким способом я мог снова побывать в родном мире, в нормальной среде обитания!

Хорошо, что я наделен хоть каплей воображения. Будь я его лишен, пришлось бы куда хуже.

Кроме того, я не изменил своему пристрастию к музыке и, если позволяют обстоятельства, прослушиваю любимые и новые композиции. Конечно, не все за один раз, плей-лист слишком длинный, а надолго отвлекаться от окружающей среды чревато. Я выбираю песни и мелодии под настроение. Они не затираются «до дыр», так как емкая память гаджета хранит огромное количество треков, музыку и песни разных эпох и направлений. Чтобы все их послушать, и десятилетия не хватило бы, так что простор для поиска нового всегда распахнут.

Вот накануне я открыл для себя примечательную песню «Титаник отходящий» рэй-группы «Бийск — Барнаул», существовавшей в две тысячи пятидесятых, мой рожденный в тридцать шестом папа вполне мог быть среди ее первых слушателей.

«Титаник» отходил. Прощались люди. И с палубы Христос Кричал Иуде, Что позвонит, отправит телеграмму, Затем переводил Он взгляд на маму — Мария вытирала пальцем слезы. Апостол Петр был мрачен и серьезен. Лишь Бог Отец, Вдыхая бриз весенний, Знал твердо о Грядущем Воскресеньи. «Титаник» отходил. Пестрели лица. Устали слезы беспрерывно литься. Ты с палубы кричала, Что напишешь, Что возвратишься, Не предашь, Услышишь Сквозь море стихотворную молитву. Я пальцами ломал в кармане бритву. Лишь Бог Отец, взывая к всепрощенью, Знал твердо о Грядущем Возвращеньи…

…А этот чужой, который постепенно становится уже своим, мир, гад такой, не позволяет выпадать из него надолго, назойливо напоминает о себе. Чтобы отгородиться от него наушниками или позволить вести несуществующие беседы, мне требуется отыскать надежное укрытие, где я почувствую себя в относительной безопасности.

Иначе я не позволил бы себе отвлечься даже на миг. И не зря, что неоднократно подтверждалось.

Найти укрытие здесь означает забиться в какой-нибудь совсем глухой угол, в такую дыру, где тебя мало кто достанет, а если все же попробует, ты сможешь вовремя распознать угрозу. Подобные места не встречаются на каждом шагу, их нужно суметь определить, и не всегда то, что на вид казалось безопасным, таковым является.

Хорошо хоть, что со мной больше не случилось спонтанной телепортации, когда я ни с того ни с сего перенесся из одной точки в другую. Однако я не забываю об этой подлянке, понимая, что случившееся однажды может повториться. Окружающий меня пространственно-временной континуум, выражаясь умными словами, крайне нестабилен.

Реалии постоянно преображаются, но это все же происходит постепенно, своим чередом, по мере того как я продвигаюсь, отдаляюсь от грани, которую пересек месяц назад. Границы, отсекающей прежний нормальный мир от этого потустороннего, невероятного.

Зато еще шесть раз случались стремные штормовые катаклизмы. Типа того, что разбушевался, когда пришлось прятаться в каменном склепе на кладбище, полном инфернальной нечисти. Слова «встряска» и «захват» я отбросил и теперь называю их Аврал. Коротко и по сути. Вырос-то в приморском городе, и флотские термины часто вспоминаются.

Происходит это так. Будто из ниоткуда срывается и налетает настоящий злобный ураганище, сметая все, что ни попадя. Начиная от всякого мусора типа обломков веток, валяющихся на земле, и сорванных с деревьев листьев до здешней живности, зверюг разного размера и степени ужасности и самих деревьев, буквально с корнями вырванных.

Все это уносится с сумасшедшей силой куда-то в восточном направлении. То есть вперед для меня, потому что и я в основном придерживаюсь этого курса, ориентируясь на восходы солнца. Пусть и далеко не всегда получается следовать строго на восток; петли и загогулины те еще выписываю порой, спасаясь от ловушек и монстров.

Полный аврал!!!

Хотя вначале сила утягивающего все живое ветра просто шквальная, но с каждой минутой она еще страшней становится. Кто не спрятался, тот не виноват. Я сообразил, что на открытой местности Аврал не пережить, и успеваю схорониться где-нибудь, пока бедствие не достигло максимального размаха.

Пару раз прятался уже в самый критический момент, меня просто чудом не утягивало. Самое гадкое, что Авралы случаются с нестабильной частотой, периодичность я не уловил. Между ними может пройти несколько дней, целая неделя, а вот последние два грянули с разрывом меньше суток… Во время дикого беснования ветра с атмосферой происходит нечто жуткое, небо будто придавливает землю.

Меня жестоко мутит, колбасит, я почти теряю сознание, словно взрывается аллергия на это явление. Через какое-то время, когда все утихомиривается, я прихожу в себя. Еще после Аврала заметно, что во многих местах меняется расположение изменок, и открыто появляются странные хреновины, выдающие свое присутствие свечением, мерцанием, пульсированием, шевелением даже. И это только те, которые я способен на глаз идентифицировать как странности.

Насмотревшись на их, начинаю понимать, что за «мусор» хранился в контейнерах дота. Неужто ради содержимого защитных пакетов солдаты не пожалели жизней?..

Им всем, этим странностям, я еще не придумал окончательное общее название; называю то чужеродными объектами, то хитрыми фиговинами, то фантастическими штукенциями. Слова длинные, надо бы подобрать что-то короткое.

«Чудефакты», например, по аналогии с артефактами. Только артефакты, по определению, это нечто, сработанное искусственно, человеком, а эти неведомыми чудесами сотворены.

Ну или «вытворы», от слова «вытворить»…

Идя к цели, в Отчуждении скучать не приходится, мягко выражаясь.

А я живой вопреки всему. Имею право отметить юбилей, первый месяц пути в Отчуждении прошел…

Тридцать первый восход с момента пересечения границы Зоны. Я стою на краю, передо мной обрыв. Дно едва виднеется сквозь туманную белесую взвесь, рассеянную в низине. Я должен спускаться вниз по скалистой стене, градус ее уклона не отвесный, где-то шестьдесят-семьдесят, и вроде бы полно удобных уступов, за которые можно цепляться.

Высота, честно признаться, для меня головокружительная, но горизонтальная поверхность у подножия просматривается, и это сыграло решающую роль в процессе выбора, спускаться или нет. Я могу свернуть на север или на юг и пойти вдоль края, аномальных изменений в поле зрения не видно.

Но тянет вниз, хочется узнать, что же дальше. Я ведь изначально, повинуясь зову, иду в этом направлении. Туда же и ураганный ветер дует, когда разражается Аврал. Не случайно?..

Кромка обрыва тянется в обе стороны от меня вдаль, конца ей не видно, и еще она немного, едва-едва заметно, закругляется в восточном направлении справа и слева. Словно я, придя с запада, очутился перед огромной круглой ямой. Я бы этого округления и не определил, но сверху видимость почему-то прекрасная, воздух ясный и прозрачный как никогда и просматривается далеко-далеко. Это внизу мутность клубится.

Альпинистский комплект, прихваченный в доте, при мне. Я упорно тащил его с собой, повинуясь велению чуйки. Не зря, как выяснилось, — равнинный рельеф не везде преобладает. Но прямо здесь и сейчас попытаюсь обойтись без креплений; ведь, собственно, и не умею правильно пользоваться веревками и крюками. Придется еще долго разбираться с ними, где и какие узлы вязать, что куда прицеплять и так далее. Но разберусь и освоюсь, иначе просто ничего не получится. Куда деваться. Только вперед. То есть сегодня — вниз.

Но чуть позже. Добравшись сюда, на кромку, позволяю себе небольшой перекур. В смысле, не курю, а просто перевожу дух. Ночевать пришлось в дупле поваленного дерева, на рассвете уходить зигзагами, путая след, от четверки тварей, которых иначе как гребаными бронированными страусами назвать язык не повернулся, хотя они почти наверняка от обыкновенных куриц образовались.

Завтракать, конечно, недосуг было. Избавившись от куриных мутантов, придя сюда и оказавшись над обрывом, перед вот таким сюрпризом, я постоял, постоял, оглядывая перспективы, ругнулся от души и присел.

На самой кромке присаживаюсь, свесив ноги вниз. Достаю еду и воду. При этом, ясное дело, посматриваю по сторонам на предмет появления враждебной живности. И бдительность в который раз спасительна! Доесть успел, допить нет — из кустов неподалеку на меня выскакивает одурманенный кабан. Этот еще злее и больше того, которого я некогда повстречал на поляне.

По крайней мере мне так кажется. И отделяет его от меня не больше полусотни шагов… Заматерев с полученным опытом, я беру монстра хитростью — не шевелюсь, выжидаю пару секунд и, когда он уже практически уткнулся в меня, яростно хрюкающей тушей проскочив разделяющее нас расстояние, бросаюсь вбок, и он по инерции улетает в пропасть.

Взвигнув жутко, почти на ультразвуке, просверливая мне уши, несмотря на огромный вес, как-то ухитряется зацепиться за выступ метрах в двадцати ниже. Но я сбрасываю его, прицельно всадив в уродливую башку разряд из «кассетника», и он обрушивается вниз. Пуля не возьмет, какое счастье, что у меня энерган «Тесла» есть, могу не беспокоиться, что внизу встретят с распростертыми копытами…

У-ух! Чуть сам не свалился, осознаю в этот миг я, отшатываясь от кромки.

Быстренько допиваю воду, хватаю поклажу и перемещаюсь левее, на север. Шагов через сто выбираю место, кажущееся подходящим, и начинаю спускаться; естественно, не таким экстренным способом, как рогато-клыкастая тварь…

Ругнувшись для храбрости, свешиваю ноги вниз и опускаю тело, еще держась руками за верхнюю кромку. Нащупываю подошвами уступ, осторожно приседаю, отпускаю руки, затем с него перелезаю на складку ниже, и так пошло-поехало. Поначалу реально страшно, но я стараюсь не глядеть вниз, хотя восхитительная высота так и манит взор… Держусь крепко, проверяю надежность опоры и продвигаюсь все ниже и ниже. В принципе протяженность обрыва несколько десятков метров, далеко не километровая стенка и не отвесная. Делов-то! Знай себе сползай, пузом утюжа скалу…

Однако опасаюсь, что на спуске с какими-нибудь тварями пересекусь, которые по склону шастают не хуже человеков-пауков, и основания опасаться есть. Я не такой подвижный, как на горизонтальной поверхности, и меня ничего не стоит хапануть на стеночке, хотя зависит от конкретной ситуации — какого вида и размера монстр, насколько близко успеет подкрасться ко мне незаметно по наклонной плоскости и так далее.

Но, как говорится, господь уберег… Интересно, этот мир создал другой бог? Не тот, который создал наш, или все тот же? Или несколько богов — это уже язычество? Да, наверно, бог придумал этот мир, чтобы рано или поздно кто-то из людей его нашел и в полной мере «испил сии реалии до дна». Или нет, еще версия — у бога был брат, у которого свой мир не получилось создать, он стал завидовать и выразил свои маньяческие наклонности в сотворении извращенного мутированного «дубликата»…

Так бы я, возможно, мыслил, если бы причислял себя к христианам. Но я-то настоящим адептом Христа не был. Никогда. Точно! Вот что я понял донельзя отчетливо, оказавшись в адском хаосе этой фантастичной Зоны. А может, я и попал сюда, потому что не верил истинно, вроде как в наказание, низвергся в натуральный ад? А теперь надо искупить… Только вот парадокс: если раньше я, рожденный и воспитанный в лоне европейской цивилизации, как бы допускал веру в Младенца Иисуса, заповеди и все такое, то сейчас полностью отринул информацию, которую задвигал в умы людей толстый многосотстраничный текст.

Соотнося окружающую среду с сутью написанного, осознал, что все изложенное в Библии не имеет никакого смысла для меня, и убедился, что я ни разу не слуга христианского бога. Теперь, с убеждением, как ни странно, обрел и облегчение. Определенность всяко лучше зыбкого «а может быть». Тут уж или веришь, или нет, а вера исключает сомнение. По большому счету, языческая надежда на благосклонность природных стихий гораздо ближе к реальной истине.

Спускаясь, я совсем не об этом размышляю, эти мысли уже в прошлом. Немного приспособившись, все-таки начинаю посматривать вниз, одновременно сканируя пространство вокруг себя. Не зря! Снизу справа ко мне пытается подобраться изменка, выдавшая свое присутствие радужно-маслянистыми потеками в локальном объеме воздуха.

От нее приходится ретироваться хитрыми перескоками влево с уступа на уступ, траектория ухода выдается извилистой. «Кочевника» этой разновидности я прежде не встречал, даже не сразу понял, живой зверь это или движущаяся аномальность, в смысле, неживая… Ведь монстры тоже, по сути, ходячие аномалии. А может, и локальные ИФП на самом деле живы? Просто они на животных из моего мира совсем не похожи. Некая иная форма жизни…

В некоторых местах на поверхности скалы попадаются проходы внутрь. Я не рискую туда соваться — после всего, что случилось со мной за последние недели, это решение очевидно, как дважды два. Хотя возникал соблазн попробовать, но я его сразу подавил. Решил узнать, что продолжается внизу, под скалой, — вот и не сходи с тропы. Вполне вероятно, ступив во мрак пещерной норы, я бы не прожил дольше нескольких секунд. Даже представить не берусь, что вообще там, под поверхностью ада, может таиться…

Несмотря на то что высота стены гораздо меньше сотни метров, и подернутая дымкой горизонтальная земля внизу визуально становится все ближе, спуск оказывается не таким уж скорым мероприятием. Я здорово устал, несколько раз вынужденно делал минутные привалы прямо на выступах.

Но когда спускаюсь наконец, еще не полдень. Солнце светит прямо на меня, оно с той стороны, куда я иду. Потом уже скроется за краем обрыва.

Теперь я стою не на верхней кромке, а у подножия могучего скалистого обрыва. Задрав голову, оцениваю совершенное деяние и только сейчас понимаю, что без страховки и особого опыта по скале полез сдуру и не сорвался лишь потому, что мне явно симпатизирует пресловутая Леди Удача.

Ладно, прошлые подвиги уже не в счет, имеет значение только следующий шаг.

Опустив взгляд, я рассматриваю направления, по которым можно двигаться дальше. Благо туманная взвесь здесь, внизу, почти рассеялась, пусть и не совсем исчезла.

На юго-востоке течет неспокойная речка, крутым изгибом почти приближаясь к обрыву. Вброд я через нее не решился бы перебираться, но сверху приметил, что из воды торчали камни, и по ним представлялось возможным переправиться на тот берег. Но зачем мне туда? Обогну петлю русла, пройду слева, северо-восточней… правда, левее клубится таинственный туман. Как будто сценического дыма напустили, и он не рассеялся, а завис.

Опять туман! Туманы там, туманы сям, сплошной туман, и постоянно я с ним лицом к лицу оказываюсь, в него окунаюсь.

Стоит ли в него соваться сейчас, вот в чем вопрос. Я торможу, колеблюсь, прислушиваясь к сигналам, которые улавливает внутренний «радар». Наконец решаю, что лезть через реку еще рискованнее. Выбор сделан, и я отправляюсь в молочную взвесь, толстым пологом укрывшую больную землю. А ведь уже скоро осень — по календарю того, внешнего мира. Есть ли здесь смена времен года? По-прежнему ли с сезонами так, как изначально должно быть?

Как только я вхожу в очередной туман, на уши начинает давить непривычная тишина. Как отрезало. Словно смотришь фильм, и вдруг пропадает звук. Я не слышу даже шороха собственных шагов. Брошенные камушки улетают в белую муть, и я, стиснув челюсти, сцепив от страха зубы, опасаюсь, что прогляжу какую-нибудь изменку. Завеса может не пропустить эффект воздействия ИФП на мой зондирующий бросок, я просто не увижу, что с камешком случилось.

Туман обволакивает меня, я бреду сквозь него наобум, сердце замирает от страха, но возвращаться не буду. Несмотря ни на что, чуйка твердит, что надо двигаться вперед. Иногда какие-то звуки просачиваются ко мне, например, я вдруг слышу совсем рядом характерный шум текущей речной воды. Потом от броска камешком срабатывает изменка, и раздается хлопок. От другого броска полыхнуло жаром… Неразборчиво матерясь сквозь зубы, с ослиным упрямством тащусь вперед. Так или иначе, я уже потерял ощущение того, сколько иду и далеко ли отклоняюсь от выбранного курса прямо на восток.

Постепенно я все же обретаю способность различать разного рода звуки, просто они проходят сюда искаженно, примерно на одном уровне громкости, поэтому все сливаются воедино, замирая в пространстве, словно затвердевая в нем. Поэтому мозгу понадобилось приспособиться, наловчиться разбирать коктейль из измененных звуков по ингредиентам и каждый из них опознавать.

Любопытно, но мне по пути не попалось ни одного дерева, а под ногами все время приминается трава; предположительно я иду по прибрежному лугу. Где-то справа параллельно мне пролегает река. В попытке немного разрядить напряжение я пробую подобрать подходящее название для водной артерии, ведь я прохожу здесь первым, значит, имею право.

Если же до меня все-таки кто-то проходил, он тоже мог именовать встреченные детали рельефа и «достопримечательности», имел такое же право, но я независимо от него обнаружил то, что ни в каких картах-атласах не значится, открыл и волен свои имена давать. Правда, ничего толкового так и не приходит на ум, и я бросаю это побочное занятие.

Вообще-то странно, но я все меньше и меньше испытываю страх. Как будто по мере углубления в туманную взвесь он в ней растворяется. И сам туман из дополнительной опасности превращается в защиту. От стороннего наблюдения как минимум. Ну что ж, я выбрал правильный путь, похоже. Даже если это на меня морок насылает скрытое во мгле чудовище, успокаивая и приманивая. Разберусь с проблемами по мере поступления.

Пора отдохнуть. Присев прямо на траву, я перекусываю чем дот послал. Пищи осталось немного, но еще есть. Затем надо будет приучиваться не выбрасывать убитых зверей в пропасть, а отрезать от них кусочки мяса… ну, как вариант.

Туман колышется, движется, и плотность его периодически варьирует. За этим интересно наблюдать, в этом есть что-то завораживающее, типа, когда смотришь на пляшущий огонь или на изменчивую поверхность океана. Неплохо бы разжечь костер, но я не решаюсь.

У меня вдруг перед мысленным взором возникает отчетливая картина того, что было бы, если: я где-то нашарил на лугу дровишек и разжигаю огонь, не получается у меня с первого раза, и со второго и третьего не… Спички имеют противоестественную тенденцию тухнуть, едва вспыхнув, будто голодный туман сразу же набрасывается на огоньки и всасывает их в себя… От увиденного веет чем-то демоническим. Хотя спичкой обычно поджечь что-либо трудно при ветреной погоде или зимой.

Но, вообразив многократные бесплодные попытки поджечь, что привело к израсходованию половины запаса спичек и вынудило прекратить тщетные усилия, я, вместо того чтобы реально поискать дровишки и поуничтожать спички, цежу сквозь зубы пару крепких словечек, складываю ноги в сукхасану, а руки на коленях, уподобляясь Будде, и произвожу несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться и восстановить душевное равновесие. Эк меня накрыло-то, разыгралось буйное воображение!..

Дышу как положено, по системе, но не тут-то было! Вместо картин уничтожения спичек мне вдруг слышатся незнакомые голоса. Сперва какой-то утробный, зовущий, приглушенный, он бормочет тарабарщину на незнакомом языке. Я подскакиваю, разгибаясь из позы умиротворения, и торчу в тумане, ощерившись стволами, испуганно озираясь. Дальше меня позвала мама. Ее голос не искажен, он вполне естественен и узнаваем, именно так мама обычно меня и зовет, и от этой натуральности меня пробирает похлеще, чем от рычания или криков.

Схватив свои вещи, я быстро шагаю сквозь туман дальше, напролом, сообразив, что чем быстрее я смотаюсь отсюда, тем лучше. Ну его на фиг, это ложное умиротворение! Меня со всех сторон окружает шепот… томный и нежный… это Маша, она мне так шептала в постели давно, в прошлой жизни…

Не выдержав, ору и бросаюсь бежать что есть сил! Голова адски болит, виски прижимает тупой болью, а в макушку вонзается острое лезвие. Сзади обдает чьим-то горячим дыханием. Я на бегу оборачиваюсь, чтобы выстрелить, но… сзади идет за мной мама! Она улыбается и зовет меня, протягивает ко мне руки, овеваемая плотной белесой гущей, совсем настоящая, и это зрелище донельзя жуткое, страшнее любых драконов и мутантов. Я теряю ощущение твердости под ногами, но стараюсь заставить сознание абстрагироваться от голосов и в панике ломлюсь дальше.

Чемпионский спринт длится шагов сто пятьдесят, и голоса преследуют меня, а потом туман неожиданно заканчивается, и мигом все пропадает — и глюки, и обескураживающая головная боль, и я падаю на траву, обессиленно глотая воздух.

Но отдыхать доводится недолго. Бац! Вокруг меня из ниоткуда вырастают несколько черных созданий невразумительной наружности, с несколькими руками каждое, и головами, исходящими прямо из плеч, без каких-либо шей. Месяц в Зоне натренировал меня ориентироваться и применяться к изменениям ситуаций стремительно, и поэтому я успеваю завалить одну особь, а другой нанести серьезное повреждение, прежде чем встреча окончательно переходит в ближнее боестолкновение.

Но как я ни стараюсь, все же не поспеваю за многорукими; надо признать, они орудуют своими конечностями молниеносно, а я так и не могу достать их клинком, максимум, что получилось, — держаться наравне, в невероятном темпе отражать и проводить мимо себя удары когтистых ручищ. Если бы я не успел с ходу подранить и вывести из боя кого-то из них, мне бы точно пришла крышка, их слишком много навалилось бы!

Как-то надо разрешать ситуацию, отступить я не могу, потому что они наседают с разных сторон, нырнуть вниз и ударить оттуда тоже — твари неминуемо накроют меня при выполнении атаки. Тем более я устал, как ездовая собака, а они свеженькие. Наконец один удар я пропускаю уже не мимо себя, и он хорошенько тестирует на прочность мое ребро. За пропущенным тотчас следуют второй и третий, и я, поперхнувшись кровью, падаю наземь. «Граната!» — яростно думаю, чувствуя, как меркнет сознание. Судорожно хватаю овальный заряд и выдергиваю чеку…

Финита! Ля! Комедия!

В последние секунды ничего, кроме жажды освобождения, уже не чувствую. По крайней мере до финала сохранил в себе веру, многие и этого лишены, бедолаги… А у меня была цель. И я совершенно уверен, что после смерти меня ждет что-то еще. Что ж, посмотрим. Сейчас разум захватывает предсмертный азарт, подобный которому, наверно, испытывает смертник, взявший заложников и решивший напоследок поразвлечься с полицией. Нет, ребятки, я вас не отпущу живыми…

Перед тем как разжать пальцы и отпустить гранату, я слышу свист, вроде так свистит стрела, выпущенная из лука, но не придаю этому значения; вообще ничего вокруг не вижу больше, не разбираю. Еще миг, и раздается взрыв! Однако… рвануло будто где-то позади меня, в отдалении, а ведь самоубийственный «лимон» совсем рядом со мной…

Ну вот, я выполнил задуманное. Увы, жизнь была лишь увлекательным сном, театральным представлением, «пустой и глупой шуткой», калейдоскопом мимолетных радостей и переживаний… Да и какая разница чем. Ключевое слово «была».

Мир тонет в непроглядной тьме, больше ничего нет.

* * *

Прослушивание музыки помогает создавать подходящее настроение, и в дороге эта помощь кстати как нигде. Я полулежал на полке и смотрел в окно, слушая и получая истинное удовольствие, душевное, мало с чем сравнимое.

За бортом, по ту сторону оконного стеклопласта, смеркалось, затем черная пасть ночи проглотила пейзаж. Но в моем купе свет горел, отгораживая от мрака.

В голове беспорядочно толпились разнородные мысли. Одновременные удовлетворение от того, что решился уехать, и боязнь совершения фатальной ошибки… Тот еще коктейль.

Однако пора было спать. Я вынул из ушей ретрансляторные вкладыши, встал, переоделся в легкую спортивку, уличную одежду убрал в специальный шкафчик, а сумку засунул в багажную нишу. Улегся снова, теперь вытянулся во весь рост и голову поместил на мягкую подушку. Укрываться не хотелось, поэтому одеяло осталось в ногах.

Наконец я выключил свет. Впустил забортную тьму в купе. Если свет пропадает, освободившееся пространство чем-то должно заполниться, и по естественным законам его заполняет мрак. Правда, немного свечения поступало теперь оттуда, из-за окна. Это я увидел, когда зрение адаптировалось, и там, где выглядело мрачно и непроглядно, проявились искорки просветов, одиночные и россыпями. Там, в ночи, тоже люди живут…

Стеклопласт пропускал синеватое, бледное свечение. Тени беззвучно танцевали в купе, повинуясь покачиванию вагона. Рельсы уже давно сплошные, без стыков секций, и легендарного перестука колес, о котором мне рассказывала бабушка, увы, теперь не испытать, под его убаюкивающий ритм не заснуть.

Без музыки уши наполнила тишина, почти не нарушаемая звуками движения поезда. Но в сознании не исчезали те песни, которые я слушал только что…

Да, когда внутренний свет исчез, внешний не заставил себя ждать. Прежний свет был завесой, преградой. Теперь за окном проступили оттенки темноты, и она оказалась очень даже неоднородной. Деревья, столбы, эстакады, еще что-то разбавляли ее, сгущая или разрежая. Но вот нахлынула полная кромешность, такое бывает, когда мимо вагона проносится холм/гора или если состав въезжает в тоннель, но если бы тоннель, то в момент входа звук следования поезда немного изменился бы, как будто ветреный шквал накатывает…

Гора промелькнула, вновь стало светлее. А где-то совсем вверху виднелись звезды. Лежа на спине, я глядел на них. Звезды чистые, словно зеркальные, а небо мутное, без намека на проблеск, какое-то такое…

Мне было без разницы, сколько лежать. Я постоянно думал, вспоминал, воображал, это стало неотъемлемым, я перестал акцентироваться на этом, как если бы не думал вовсе. Но такой уж я, не мог не думать, разве что если специально сконцентрироваться на том, чтобы «очистить» голову.

Спать не получалось. В раздумьях истекала ночь. Все эти элементы — темнота, чувства, мысли, поезд, играющая в голове музыка — слились для меня в симфонию настроения. Может, я даже спал, но очень неглубоко, дремал и при этом не совсем упускал из внимания явь. Возбуждение, вызванное отправкой в путешествие, не унималось и не позволяло организму полностью отключиться.

В таком состоянии «между» я и встретил новый день.

Тем не менее чувствовал себя довольно бодро. Встал, когда солнечные лучи полились в окно еще не напористо, но уже настойчиво. Когда небо перестало скрываться в ночной темноте. Переоделся, поправил одеяло и отправился в туалет. Пока в него еще не выстроилась утренняя очередь. Это в вагонах бизнес-класса индивидуальные уборные, а в обычных — две кабинки на всех.

Бабушка рассказывала, да и в сети я смотрел видео, о том, что когда-то существовали «плацкартный» и даже «общий» классы вагонов, вот это был дурдом на колесах наверняка! Фактически десятки людей в одном помещении ездили. Да и тогдашние четырехместные купе мало напоминали комфортные секции в современных поездах, расположенные вдоль, а не поперек вагонов, как некогда в старых. Хотя верхние и нижние места сохранились, но это вполне нормальные по габаритам и упругости кровати, лишь по традиции называемые полками.

Теперь можно посетить вагон-ресторан. Начать первое утро в пути с подобающего завтрака. Ранняя пора, и многие пассажиры еще спят, ну, это и хорошо, я как-то не искал многолюдной толпы.

Можно было заказать доставку в купе, и робостюард сервирует столик прямо у кроватки. Тем более что в секции я пока один, без попутчика еду. Но я ощутил, что необходимо прогуляться, размять ноги.

Коридор между правыми и левыми купе достаточно узкий, но один человек, даже широкоплечий, свободно пройдет. Я дошагал до переходного сочленения, соединяющего вагоны, никого не встретив.

Миновал шлюз, тут было немного шумнее и вибрация сильней, и наконец ощутил всем телом, что нахожусь внутри поезда, несущегося на запад со скоростью полутора сотен кэмэ в час. От Гордого меня на этот момент отделяла добрая тысяча километров… Потом еще один вагон и еще. Через восемь шлюзов я дошел в середину составной «цепи».

В этом вагоне коридора нет, окна в большом длинном салоне по обеим сторонам, все устроено для приема пищи, столы и стулья, барная стойка, похожие на торшеры с тремя гибкими «ножками» робостюарды и даже — живой бармен!..

Кивнув ему и приветливо улыбнувшись, я устроился за столиком, выбрал из ресторанного меню понравившиеся позиции; через терминал отправил заказ кухонной системе…

Когда мне принесли блюда, это совпало с остановкой поезда на крупной станции. Стояли минут двадцать, я завтракал и разглядывал виды за окном. Вокзал похож на наш, скорее всего и архитектура города не намного отличается… Вот скоро граница, и после ее пересечения поезд покатится уже по территории соседней страны.

Пограничников и досмотров на условной линии никаких не было. Все сведения обо мне и других пассажирах имеются в базах данных, на предмет наличия оружия и запрещенных веществ всех просканировали неоднократно; в том числе гирокресло, в котором я ехал к вагону, меня «просвечивало». Хакеры, конечно, реально могут помочь перебраться через рубеж людям с неблагополучными досье, но если преступления или деяния серьезно угрожают безопасности, рано или поздно нарушителя все равно задержат и нейтрализуют. Поездные стюарды, например, оборудованы на случай экстренной ситуации усыпляющими инъекторами.

Первую станцию на территории западного соседа я немного потоптал собственными подошвами. Вышел и побродил по перрону вдоль состава.

Об этом городе я кое-что знал, застройка у него нетривиальная, по кольцевому типу, как у городов древних, корневых, набор пестрых кварталов лепестками расходился от делового центра. Издали, когда подъезжали к городу, был хорошо заметен небоскреб «Око Небес», у которого нижняя половина, пятьдесят этажей, сделана как обычное квадратное многоэтажное здание, а довершающие тридцать в виде прозрачного кольца.

Насколько я знаю, в определенное время, вечером или утром, в зависимости от того, с запада или востока смотреть, можно дождаться момента, когда солнце окажется точно в этом кольце, и, по отзывам в сети, зрелище незабываемое.

На этом вокзале я купил банку молочной сгущенки. У нас она только импортная, давно не производится, признана нерекомендованной с точки зрения влияния на здоровье, а здесь — пожалуйста, лопай сколько влезет.

Глядя в окно на проплывающие мимо иностранные веси, я сидел и наворачивал ложкой прямо из банки. Белая тягучая масса была невыносимо сладкой, и мне с трудом удалось сократить содержимое хотя бы вполовину за один раз, ничем не закусывая и не запивая. Я сдался где-то на десятой чайной ложке и отставил экзотическое лакомство в сторонку.

Пока в купе ко мне никто не подсел. Я ожидал, что появится какой-нибудь иностранец, когда пересекли границу, но ожидание не оправдалось. Что ж, я особо и не искал компании.

К полуночи поезд добрался до города Кунжутного, в лучших традициях концептуализма возведенного лет двадцать назад, изобилующего изящными башнями, парками аттракционов, крупнейшими в этой стране небоскребами, большущими транспарантами и скоплениями воздушных граффити. Горные массивы остались позади, со всеми тоннелями и мостами через многочисленные сибирские реки… Время терялось в дороге, вроде и некуда его было растратить, но как-то незаметно оно растворилось.

Морально раскисать, целый день валяясь на полке в купе, — это не мое. Я много слушал музыку, прочитал захваченный в дорогу роман, рассматривал пейзажи. Даже почитал новости через терминал и начал читать еще одну книжку в электронной копии… Но вернулся к экрану окна. Смотреть на видео это одно, я же сейчас смотрел в реале, в крупном масштабе, разглядывал, анализировал, узнавал новую среду.

Мне было интересно наблюдать, хотя бы вскользь, как бытуют люди в других городах, самолично увидеть достопримечательности, о которых ранее только слышал и рассматривал в сетевых ресурсах. Раньше я бывал за границей, естественно, но обычно летал в другие точки планеты без промежуточной фазы «дорога к пункту назначения». И как-то так сложилось, что по большей части в туры отправлялся на юг, на юго-запад и на восток, за океан. В туристической логистике нашей страны эти направления гораздо популярней западных.

Между прочим, давно подмечено: люди часто жалуются, что им мало новых просторов, а действительно сорваться с насиженных мест и отправиться куда-то надолго готовы не все. За примером далеко ходить не надо — наши предки в эпоху СССР. Жили за семью замками внутри «железного занавеса»; для них отправиться в какую-то иную страну было сказочной, труднодостижимой задачей. И цивилизация, расположенная вне «красной империи», казалась фантастически прекрасной… А в начале двадцать первого века, в нулевых-десятых, мечтательные юноши так же смотрели на звезды, видя там манящий неисследованный мир… Время идет — масштабы меняются. Эти юноши даже не подозревали, что кто-то двумя поколениями назад недостижимо мечтал о простой поездке за границу.

Занавес к началу века опустился, и гипотетически они могли отправиться хоть в Бразилию, хоть в Канаду, хоть в Австралию, да в любую страну по желанию, вот только по статистике за границей побывал от силы каждый четвертый, ведь конкретный человек ничего не решает, он скован, ограничен своим ареалом обитания.

Как бы не вышло, что в светлом будущем, когда откроются космические дороги, многие люди дальше родных планет все равно не захотят подниматься, останутся в пределах «зоны» с единственным горизонтом… Так что ценнее даже сама дозволенность, чем практическая возможность, получается.

Либо к тому времени человечество изменится. Процесс уже начался, мне кажется. Нынешние юноши чем-то кардинально отличаются от юношей начала века. Свобода для них, для нас — не пустой звук и не фигуральное выражение. Впереди двадцать второй, он вот-вот наступит. Пора уходить к звездам, и наконец-то для этого созданы все предпосылки…

Мое одиночество, наполненное раздумьями о судьбах мира и человечества, прервалось вторым утром, встреченным в поезде. Маршрут как раз преодолел территорию нашего западного соседа. Новая граница, пролегающая по широченной реке, исполинский мост, и вот она, следующая страна, расположенная еще западнее.

Попутчик нашелся здесь, да еще какой! Нет, мы не резались с ним в шахматы день и ночь. Занимались кое-чем другим — то на моей полке, то на верхней. Это стало возможным, само собой, потому что — попутчица. Вдвойне хорошо, что не воображаемая, а вполне реальная, роковая брюнетка, которая с первого взгляда меня чем-то «прожгла»… Интересно все-таки, эта пресловутая любовь — она в первую секунду встречи вспыхивает?.. А то многие, с кем я общался, любовь с первого взгляда опровергали.

Это, наверное, потому что они не прочувствовали, что рождается оно или нечто подобное в самом-самом начале — не бывает огня без искры! — но осознанно любить начинали со временем, пока разрастется, пока заполыхает уверенно… Хотя если пламя нежелательно, некоторым его в зародыше погасить удается. А чтобы само не погасло, надо дровишек подкидывать постоянно… Давать ему пищу. Однако при этом не лишне приглядывать за ним, не то разыграется в неконтролируемый пожар…

С внезапной попутчицей у нас любовь не случилась. Так, дорожные забавы. Выражаясь старомодным языком, плотские утехи. Я даже имя ее фактически не узнал. Если к Нелли у меня что-то горело, да, я не назову это любовью, но горячо бывало в душе, то с этой девушкой пламя рождалось искусственно. Ну, вроде как из зажигалки…

Коротко говоря, словно наваждение случилось. Мы совсем немного присмотрелись друг к другу, а потом бурно сцепились. Только не в боевом танце, а в пляске соития. Это было настолько неожиданно для меня, что я потом, опомнившись после ее ухода на какой-то из станций, такого же внезапного, как появление, растерялся. И не смог сам себе объяснить, почему так среагировал на девушку, в общем, симпатичную, даже красивую, но совершенно не типичную для всех моих прежних представлений о неповторимой, единственной и желанной…

После многоактного слияния она пропала из моей жизни, растворилась в ночи, выйдя на станции, название которой мне мало что говорило. Мы были вместе всего лишь день и половину ночи — но эти часы получились невероятными… Позже я подловил себя на невольной мысли о том, что «куда уж там Маше!»

Так что я поторопился, расценивая случившееся у меня перед отъездом как «прощальный подарок». В поезде я получил истинный подарок… Но соскочила моя ветреная попутчица с поезда на какой-то своей станции, поделившись со мной вроде бы долгим, изнурительным, но почти мимолетным наслаждением… Самое любопытное, что в итоге улетучилось давящее напряжение; рассеялась тень страха перед неизвестностью, периодически меня накрывавшая.

На столике в купе она забыла — или нарочно оставила? — заколку для волос. Простенькую черную «прищепку». Догнать, вернуть не было ни малейшей возможности. Странно, но факт, я даже имени ее не спросил, и она моим не интересовалась.

Да, в шахматы мы не резались, но… в какую-то игру сыграли. Только мне о правилах ее никто не сообщал.

И станция, где сошла моя жгучая внезапная брюнетка, канула в прошлое, когда поезд тронулся…

* * *

Не-ет, время для моего некролога еще не настало!..

Пойдя однажды по какому-то пути в реале, а не в кино, уже не отмотать сюжет назад и не переиграть момент… Можно, да, если сочтешь свой выбор ошибочным, успеть повернуть назад и даже исправить последствия… но отменить его невозможно… И если избрать дорогу смерти, то разница между живым и мертвым стирается… и ты ни жив ни мертв, а значит, умирать труднее, хотя и жить тоже…

Мысли в моей голове сменяются, цепляются одна за другую, тянутся, одинаково бессмысленные и нелепые.

Я вернулся в сознание, рассудок мутится, но уже как-то пытается мыслить. Живо-ой, еще повоюю.

Очень странно, что жив, но — факт. Только вот непонятно, что стряслось. Мне казалось, что, разжав пальцы, я поставил крайнюю точку в моей персональной истории. И сомневаюсь, что мог бы еще что-то соображать, взорвись рядом со мной граната. Но ведь взрыв был, я его… слышал? Может быть, я все еще в тумане… Он завладел моим разумом, и то, что происходит дальше, мне просто мерещится… А как же я соображаю? Где нахожусь?

В этом предстояло разбираться.

Прежде чем окончательно выйти назад, в реальный мир, я думаю о том, что люди всю жизнь неведомо зачем слоняются в туманах, некоторые бессмысленно, не имея даже шанса отыскать свет, ибо им попросту не дано его видеть, кто-то — преследуя эфемерные идеалы… Туман коварно обманывает, внушая веру в лучшее, и мы, слепо повинуясь мечтам, желаниям, страстям, внутреннему притяжению к тому, что возвышенно, идем и идем…

В надежде, что там, в конце, Свет все-таки есть.

Пойду-ка и я…

Осознаю себя живым и вместе с этим ощущаю, что лежу обездвиженный. Конечности свободно не шевелятся, потому что прикреплены к тому, на чем я распростерся. Приподымаю голову, пытаюсь осмотреться и делаю вывод, что вокруг меня… столпились муравьи. Галлюцинация знатная! Обычные, насколько я разбираюсь, муравьи, не мутированные уроды какие-нибудь.

Только вот нюансик один. Размерами эти инсектоиды если и меньше меня, то ненамного.

Варианта два. Либо я уменьшился и стал крохотным, либо они превратились в гигантов.

Выглядят твари, блин, как самые настоящие муравьи! Я решаю проморгаться и зажмуриться в надежде, что странный масштаб картинки изменится, но когда открываю глаза, к моему ужасу, ничего не изменилось и не исчезло. Страстно хочется поверить, что я по-прежнему в беспамятстве, или воспринять происходящее как бессвязный бред, но меня выносит на берег яви и бросает на нем. Прямо перед суровой необходимостью признать бредовое видение реальной картиной мироздания.

Задергавшись, я пытаюсь освободиться от пут, мне это не удается, и я, как нормальный человек, бурно выражаю недовольство в словесной форме, нецензурной, конечно.

«Спокойно, спокойно, не надо дергаться, поранишься!»

Отчетливо слышу голос, но поверить, что услышал его, не могу пока…

«Нет, это не галлюцинация, все происходит на самом деле. Мы сейчас стоим перед тобой, да, мы — вот эти самые муравьи. Чтобы ты нас понимал, установлен телепатический контакт…»

И до того связно, логически обоснованно и этак ласково говорит со мной плод моего воображения, что я даже буянить прекращаю от изумления.

Внутри холодеет. Живой я почти наверняка, но здравый рассудок потерял с такой же высокой долей вероятности.

«Можешь ответить нам. Сейчас тебе сложно, но постепенно ты научишься настраиваться на необходимое состояние…»

Голос звучит совершенно натурально, по-человечески, разборчиво и отчетливо, только слышу я его не ушами. Он раздается внутри моей головы, а не доносится снаружи. Затем к нему присоединяются и другие голоса. Уже потом я установил, что никакие органы или внешние детали их тел для поддержания диалога не использовались. Ни жвалы, ни лапы, ни усики, ничего такого. Сигнал действительно ментальный, не звуковой и поступает напрямую в мозги, а не в уши.

Да, позже я окончательно убедился, что внешне они сохранили аутентичное строение оригинальных «формицидов». Только вымахали в огромное количество раз. Будто на экране компьютера мелких муравьишек прогнали через графический редактор и растянули во все стороны. Но сотворено сие преображение не с графическим рисунком, а с материальными живыми существами.

Однако главная мутация произошла не с размерами и не с формой, а с уровнем разумности. Их мозги совершили настоящий скачок в развитии, и кроме того, что обзавелись абстрактным мышлением и памятью, так еще и обрели куда большую личностную индивидуальность.

Плюс новые возможности, в первую очередь телепатическое общение. Невероятно, но факт — телепатия не выдумка и не мечта фантастов! Гигантские муравьи Отчуждения доказали мне это безапелляционно.

А сейчас, в первые минуты контакта со мной, они охотно дают мне более-менее приемлемое объяснение, почему я остался жив, рванув буквально рядом с собой гранату.

И в сложившейся ситуации я совершаю самое умное, что в подобном положении можно совершить. Отбросив вариант, что сошел с ума и галлюцинирую, я просто верю им. По факту, принимаю происходящее как некую природную данность, с которой ничего поделать не способен. Как дождь, град или снег.

К счастью, я никогда не страдал инсектофобией! И совершенно спокойно воспринимаю внешний вид собеседников.

Наконец-то в хаотическом аду мне повстречались разумные существа! Да еще такие, что не желают сразу убить и сожрать. Мирно контактировать со мной не прочь, диалог намерены вести… Замечательные ребята!

Ну и что, подумаешь, не люди.

Мое желание найти себе подобных — сбылось, но буквально. «Подобных» себе. А не таких же, как я. С желаниями, кажется, в Отчуждении надо быть втройне осторожным. Они могут сбыться самым неожиданным образом. Подтверждая мудрость максимы: «бойтесь заветных желаний, они исполняются…»

Их много, муравьев-переростков. Меня занесло прямо в ареал их обитания. Существование этих больших — сильно похоже на копошение малышей из муравейника. Им тоже свойственно базирование в гнезде, центральном ядре протекающих процессов. Их социум — многоступенчатая структура, поражающая четкой продуманностью и логичностью деятельности, гибкостью организации, масштабностью взаимосвязей.

Каждый выполняет определенную функцию; к общему результату ведет сложная система, включающая в себя механизмы коммуникации между особями, подконтрольность направляющим целям, четкое разделение труда. Муравейник, только высотой с пятнадцатиэтажный дом и примерно на столько же углубленный под землю.

Целый город! И в него попадаю я. Единственный человек. Все еще человек…

Сотни, тысячи муравьев таскают ветки, камни, бревна, роют землю, латают и ремонтируют сооружение в разных местах, пробираясь вглубь и забираясь на самый верх, шевеля усами, семафорят друг другу, взаимодействуют, углубленно общаются при помощи телепатии. Такая картина предстает предо мной, когда, избавленный от пут, я смог двигаться.

Их город находится в почти полной изоляции. В него можно попасть, пройдя сквозь особый туман, и что самое странное — только если не желать попасть конкретно сюда. Иначе уведет мимо или удушит.

Ареал муравьев со всех сторон этакой оградой окружает туманный вал. На востоке он забирается очень высоко, на внушительное горное плато. С других трех сторон туман отдаленно маячит у горизонта, неизбежно напоминая о своем присутствии. Но муравьи и не стремятся преграду одолевать, их все устраивает в налаженном образе жизни; нет мотивации, просто незачем отдаляться от дома.

Зато извне из тумана, бывало, приходил кто-нибудь. Очень редко, но случалось.

Я не первый.

Единственное, что нарушает покой муравьев, — летающие твари с гор, также обитающие внутри ограниченного ареала. На фоне прочих гармоничных факторов жизни разумных насекомых эти нападения — досадное исключение. Летунов очень проблематично убить или даже ранить, насколько я понял, они бронированные.

Нападают сверху внезапно и массированно. Эскадрилья драконов, надо же! Муравьи несут большие потери от атак и не умеют толком от них обороняться. Земные обитатели бессильны перед вторжением с небес.

По понятной причине меня крайне интересует тема ранее случавшихся посещений извне.

Еще меня, медика и ученого, более чем волнует ответ на вопрос, как же стало возможным, что я улавливаю телепатические посылы муравьев и даже сам им что-то в ответ «телепаю»?!

Я ведь не «икс-мэн» какой-нибудь, не Эмма Фрост и не Джина Грэй вроде бы, иначе соответствующие способности выявились бы раньше. Или они активировались, когда пришло время, в конкретной ситуации? Именно здесь, в этом запредельном мире… Но муравьи — не люди, а сигналы я принимаю вполне человеческие, да еще с подбором слов на родном языке. Прямо магия какая-то!

Хотя на моем месте американец или китаец были бы уверены, что с ними говорят на их языках. Один из моих собеседников, назвавшийся Цепким, пояснил мне, почему так. В голове разумного существа мысль формулируется на языке, ему понятном. В голову другого существа она доносится, скажем так, энергетическим импульсом, в «универсальном формате», который мозг-приемник улавливает и конвертирует в такой вид, чтоб стало понятно уже его носителю.

Я прежде несколько иначе представлял себе телепатию, и то, как она «срабатывает» у муравьев, показалось новаторским. Но пояснение я счел удобоваримым. Главное, факт — телепатия возможна!

Да уж, заодно перевернулись не только мои представления о телепатии — пошатнулось мое осмысление науки биологии в частности и строения мироздания в целом. Мои прежние догадки об устройстве сущего теперь выглядели… э-э-э, сильно ограниченными.

По ассоциации ранее я словно существовал внутри «площадки», огражденной туманом незнания, и он вдруг начал редеть и отступать, раздвигая горизонты.

И все-таки муравьиный «островок» это отдельный мир?

Либо этакая скрытая автономная «ниша» в отчужденном пространстве, в которое я попал, перебравшись через старую бетонную ограду?

Но ответа я не получил. Муравьи не ведали. Правда, они поделились какой-то информацией о том, как возник их ареал. Предание гласило, что много-много закатов и рассветов тому назад был просто муравейник. И предки переростков были крохотными. Потом случилась глобальная катастрофа, что-то грянуло, низверглось на среду обитания, пошел процесс некоего преображения, и окружающие вещи поменяли свои значения.

То, что раньше было соразмерным, уменьшилось, а то, что было огромным, стало соразмерным. То же, что было маленьким, вовсе исчезло. Чтобы не раствориться в небытии, коллективный разум муравейника стал развиваться и тоже преобразился.

Обитатели одного маленького муравейника экстренно проделали путь, длиной приблизительно равный пройденному человеческой цивилизацией от «пещерной» эпохи. Но альтернативный. Скажем так, хомо сапиенсы предпочли техногенный вариант развития, а цивилизация формика сапиенсов — биогенный. Впрочем, путь оказался не менее тернистым, чем у людей.

Само собой, мне хотелось побольше узнать о том, что послужило причиной вынужденной трансформации, но муравьи не смогли рассказать. Когда ОНО случилось, у них еще не было сознательной памяти, способной фиксировать и сохранять точную информацию и, главное, осмысливать ее.

Туман ограничивает их ареал. Немногие, углублявшиеся в него, назад не возвращались. Разве что некоторые, вовремя раздумав, поворачивали назад. Отделывались лишь шокирующим впечатлением страха, щрамом в памяти на все дальнейшее существование.

Да, еще в сити-муравейнике имеется сооружение, по функции схожее с храмом. Оно является для больших муравьев священным. В одном из «помещений», примыкающих к храму, меня поселили. Так у них принято — чтобы пришедшие из тумана получали приют в месте, недалеком от главной святыни.

Легенда гласит, что давным-давно в том месте, где сейчас храм, один из первых пришельцев расправился с гигантским червем, в ту пору терроризировавшим муравьиный народ. Вообще приход каждого пришельца считается у них чем-то вроде знамения; он случается в моменты, когда муравьям приходится туго.

Неудивительно, что меня приняли чуть ли не за мессию. Поэтому спасли, когда я в момент появления столкнулся с враждебными монстрами и яростно сражался с ними, в итоге решив покончить с собой с помощью гранаты.

Я бы там и умер, не помоги мне муравьи в патовый момент. Их патруль расправился с хищными мутантами-жуками, злыднями, рыскающими вокруг города в стремлении сожрать муравья, рискнувшего в одиночку отойти от гнезда слишком далеко, при этом не обладая возможностью постоять за себя должным образом. В последний миг один из патрульных успел откинуть ребристый овоид подальше. Граната рванула не рядом, осколки просвистели мимо меня и приникших к земле умных муравьев и посекли жучиных бандитов. Раненых затем добили.

Поселившись в предоставленных мне «апартаментах», я уже начал свыкаться с происходящим, найдя отдушину в сборе информации и осмыслении ее… А через несколько суток случилась вероломная атака бронированных «драконов». Летучие твари, похожие на птиц и ящеров одновременно, напали сверху нестройным, но стремительным косяком, безжалостно и молниеносно заклевывая подвернувшихся муравьев.

Однако ребята не потерялись. Основная масса рабочих в экстренном порядке ушла под землю, причем это выполняется организованно, без паники и толкучки. Воины прикрывают эвакуацию.

Я вижу, как Цепкий сбивает спесь с одного из налетевших, умело орудуя дубинкой из отломанной ветви, и чудом уворачивается, выскакивая из-под ударов других противников…

Муравьи применяют своеобразные катапульты из гибких стволов мутированной травы, вымахавшей метров на шесть. Специальные «расчеты» мечут из этих конструкций заранее приготовленные камни-снаряды. «Angry Birds» в натуре, никогда бы не подумал, что увижу такое наяву!

Налетчики успевают вывести из строя несколько десятков муравьев. Все залито темной жидкостью из расклеванных тел. Но среди павших муравьев — ни одного убитого или хотя бы раненого летуна. И вправду какие-то неубиваемые эти birds! Хотя, встретив серьезный отпор, стая ретировалась. Я в этой мясорубке остаюсь жив благодаря тому, что несколько муравьев прикрывали меня и кое-кто погиб.

По итогам пережитого я придумываю план. Главный козырь, имеющийся в наличии, — мои гранаты и заряды взрывчатки, именно они. Если грамотно их применить, можно избавиться от гадов одним махом. Это я и предлагаю муравьям, когда они торжественно обращаются к «мессии» с просьбой отобрать лучших бойцов и отправиться в боевой рейд, дабы избавить муравьев от кошмарной напасти.

Граната, которую дал мне дед-проводник и которой я по его совету воспользовался в тупиковой ситуевине, чуть было не прервала мой путь. Теперь другие гранаты и пластиковая взрывчатка могут помочь его продолжить. На этом я и выстраиваю план.

Подобраться как можно ближе к гнезду, расположенному в глубоком горном ущелье, по разведывательным данным, добытым ценою многих муравьиных жизней. Закидать тварей смертоносными подарочками. На словах просто, но на деле, чтобы провернуть такую схему, скорее всего предстоит попотеть, мягко выражаясь.

Горы на востоке обманчивы и коварны, подъем намечается крутой и неблизкий. На моих глазах сити-муравейник терроризировали около дюжины летунов, но в месте основного скопления может встретиться большее количество врагов. До ущелья дойти — уже удача. А потом накрыть всех, кто окажется внизу, самим не попасть под взрывную волну, вернуться назад живыми.

По ассоциации вспомнился старый фильм, «Миссия невыполнима». Кино с таким названием вполне можно снимать и про мою команду муравьев-камикадзе и человека, принятого ими за мессию. Хотя у меня больше общего с Гулливером, чем с Итаном Хантом. Надеюсь, раз они выкрутились, то и у меня получится.

Своей «правой рукой» я назначаю Цепкого, по достоинству оценив его выкрутасы с дубиной. Также в число спутников входят солдаты Бравый, Бегунья и двое с одинаковыми именами, Мастак и Мастак (чуть меньший размером, потому я нарек его Младшим). Кандидатуры выдвинули сами воины, им видней, кто из них самый крутой.

Этот состав отряда я оглашаю муравьиному правителю, существу наиболее вышестоящему и авторитетному среди обитателей ареала. Гигантские муравьи, уподобившись в этом людям, разделились на женскую й мужскую половины, впрочем, моногамными не стали, насколько я успел разобраться, семьи у них как бы мини-муравейники, из нескольких мужей и жен, и детишки общие.

Однако династия правителей, ведущая происхождение от королевы-матки, как бы гибридная. Совмещает плюсы обоих полов и в то же время свободна от привязки к какому-то одному из них, благодаря этому более развитая и продвинутая и верховодит муравьями других разновидностей. То есть власть у них не выбирается народом, она является властью уже априори.

Но им повезло, здешняя наследственная власть заботится в первую очередь о пользе для всего народа, а не о личной выгоде; муравьями это воспринимается как должное, их такие правители устраивают и удовлетворяют без всякого внушения и принуждения, а я, глядя со стороны, понимаю, что подобный общественный строй дорогого стоит.

Человеческому обществу не настолько повезло, до последних десятилетий особенно…

Да, я встретился с цивилизацией настоящих разумных живых существ, соприкоснулся с новой культурой. Одиночество перестало терзать меня, но осело глубоко внутри. На самом деле я тоскую по людям — не подобным мне созданиям, а таким же, как я. Это я выясняю, прислушавшись к себе. Вместо действительно искомого я обрел сублимат. Но пришел-то я в Отчуждение ради человечества.

А людей здесь и нет совсем, вот как.

Однако стоило поблагодарить за то, что мне представилась возможность сделать привал. Отдохнуть после странствий, восстановиться. Если бы летуны атаковали постоянно и все скопом, от муравьиного города, при всей многочисленности и организованности населения, давно бы уже ничего не осталось.

Но это не значило, что я могу отказаться от задачи. Деваться некуда, надо выполнять, для меня это означает новый этап и новый опыт. До сих пор я только защищался от агрессивных нападений после того, как переступил границу ненормального. В этот раз предстояло самому атаковать. Причем враг имеет численный перевес и находится на «домашнем» поле.

Впрочем, это и хорошо. Потому что, во-первых, гады не ожидают серьезного удара по месту своей дислокации, значит, за нами эффект внезапности, который отсутствовал бы, вступи мы в решающий бой с противниками где-то внизу, а во-вторых, малой группой уйти в рейд — самое то: С многочисленным отрядом сложнее подобраться ближе незамеченными, тем более они могут мешать друг другу при подъеме и схватках.

Я мог бы не участвовать в устранении последствий бойни, но решаю помочь им убирать тела погибших соплеменников и соплеменниц. Как положено тому, на кого надеются.

Павших они не хоронят с почестями, возвращая земле останки тех, кто когда-то из нее и появился. Не практикуется и вариант поедания почивших уцелевшими сородичами. На краю города, в южной стороне, в земле находится круглая черная дыра диаметром метров пять. Над ней всегда курится сероватый дымок. Как мне сообщают, этот провал бездонный; в него всегда сбрасывают тела муравьев, ушедших на следующий уровень существования.

Ничего себе заявочка! Да, именно так они и выразились, и я рискнул переспросить, ввязаться в разговор на тему представлений муравьев о карме и потусторонних мирах. В ареале не царит уныние — налеты и связанные с ними потери здесь привычны. Мне совершенно уверенно сообщают, что каждому час смерти определен небесами.

Высь, которую видно наверху, где над городом не нависает туман, свята и непостижима, и никак не отменить то, что ею уготовано. Гибель — это момент, когда душа освобождается из заключения между землей и небом и получает возможность свободно путешествовать.

У меня голова идет кругом от философских изысканий. Да они куда сложнее, чем я думал! И еще больше стали похожими на людей…

Также я узнаю, что некогда существовала группа муравьев, которые пошли против течения и придерживались иных взглядов. Они верили, что небо постижимо по собственной воле, пусть и не для каждого. Тот, кто проникнется небом, свободен будет сам выбирать, когда ему уйти за туман, и в отличие от обычных смертных продлевать жизненный путь, на сколько захочет. Причислявшие себя к этой вере «свободного выбора» однажды удалились далеко в горы, и с момента появления там летунов о них больше никто ничего не слышал.

У меня голова идет кругом от всего случившегося и услышанного, я вынужден попросить передышки. Один из муравьев отводит меня туда, где мне предстоит находиться ночью.

В этом отдельном «домике» сухой пол, на нем настелены охапки душистой травы. Вполне сойдет, с моим-то спальником. Никаких светильников или свечей — тьма рассеивается только за счет оконных проемов, муравьи ведь не пользуются огнем. Если когда-нибудь откуда-то возьмется мифический Прометей и преподнесет им этот дар — направление пути, по которому движется сия цивилизация, коренным образом поменяется.

Не факт, что будет лучше. Вот почему лично я взять на себя ответственность и сделать такой подарок не захотел.

Стены сложены из камней, скрепленных меж собой неким раствором. Вроде глины, но розоватого цвета. И еще, как оказалось, муравьи выращивают ту же ягоду, которой я насытился в склепе и остатки которой не понадобились, когда попал в дот.

Провожатый уходит, но заявляются двое посыльных и вручают мне полную корзину! У муравьев, по их заверениям, красная ягода деликатес, типа как у нас черная икра. Попробовал угощенье — да, и вкус совпадает с той, что я отведал в склепе.

В муравьином ареале нет рассеянных повсюду участков измененного пространства, они здесь скорее исключение. Почти нормальные условия достались муравьям. И фауна с флорой внутри туманного кольца другая — не просто по наполнению, а по своим принципам. Но ягода попала оттуда, извне, из-за молочного занавеса, это я констатировал безошибочно… Или туда — отсюда? Может, функцию, так сказать, контрабандиста исполнил один из предыдущих «пришельцев»? И он сумел уйти обратно…

Если я вновь пересеку туманную полосу, куда попаду?

Муравьи явно переоценивают мой аппетит, я не осилил и четверти корзины. Пока я размышляю, слушаю музыку и в процессе сокращаю объем лакомства, наступает конец дня. Отставив корзину, я залезаю в спальник и почти сразу засыпаю. Устал.

В кои-то веки надеялся поспать безмятежно в хорошо охраняемой муравьиной крепости — от самих муравьев подвоха я почти не ожидаю, а от внешних угроз многолапые бойцы прикроют, — но вновь вмешиваются высшие силы, и я слышу…

«Рожденные в темноте — останутся в темноте. Рожденные в свете — щурятся темноте… Рожденному идти не стоит забывать, для чего он рожден, даже если для этого придется забыть, кто он такой… Ты отвлекся от выполнения своей основной миссии! Главная цель не здесь. Туда, куда нужно дойти в конечном итоге, путь долгий, но если ты будешь так часто подвергать свою жизнь опасности, навряд ли дойдешь, даже с учетом потенциала, который в тебе заложен. Приспосабливайся, взаимодействуй, развивайся…»

«Э-э, извините, что помешал! — внезапно откуда-то вторгся совершенно новый, другой голос. — Не хотелось подслушивать, просто не ожидал, что появлюсь в момент приватной беседы. Но я по экстренному вопросу. В связи с этим прошу сейчас оставить меня один на один с человеком… Прекрасно…»

…Посторонний, вмешавшись, сам того не ведая активизирует некую систему безопасности моего разума. В ответ на него обрушиваются потоки разочарования, непонимания, неопределенное™ своего места в этом мире. Направленный шквал эмоций, хранимых человеческим подсознанием и в любую секунду готовых выплеснуться наружу. Применение их в застенках разума, всех в большом объеме и целенаправленно, заставило пошатнуться укоренившийся баланс.

У меня в голове происходит сбой. Сначала я вижу и слышу просто «серый шум». Потом неожиданно узреваю себя самого, спящего, метров с двух сверху; ракурс взгляда поднимается еще выше и выше, и вот я уже вижу округу с высоты птичьего полета, физически продолжая находиться в человеческом теле… А непрошеный гость, этакий хитрец, ретируется, как только на него хлынул ударный поток, в последний момент ускользает из разгорающегося пожара!

Но как только у меня внутри гасится мысленное пламя и подсознание более-менее успокаивается, я возвращаюсь вниз, и этот новый собеседник тоже.

Вообще у меня подобный сбой в мозгах уже случался, когда впервые послышались голоса, уже ставшие «родными». Но тогда это было не настолько ошеломительно, сейчас же нежданное вмешательство дополнительного собеседника одним махом вышибло равновесие. Силен, однако!

«Итак, продолжим…» — скорее сообщает, чем спрашивает он. Я чувствую, как сваи в моей голове вибрируют, ходят ходуном и распадаются на части. Отвечаю враждебному существу просто криком, мощнейшей концентрированной волной, разумеется, ментальной, которую он тем не менее принимает, даже не «покачнувшись».

Комментирует:

«Н-да, не такой прием я ожидал… Но тебе все равно придется меня выслушать. Иначе с птицами ничего не выйдет!»

«С какими… птицами?» — отвечаю мысленно, растерянно. Поглощенный внутренней схваткой подсознания и сознания, я отставил за ненадобностью события и переживания, которые сменялись снаружи. Но память подсказывает ответ на вопрос. Не зря же я собирал информацию.

Незваный собеседник, которому удалось прервать мой контакт с «инструктирующим голосом», не таит факта, что он один из тех самых муравьев, считающихся исчезнувшими, приверженцев концепции «открытого неба». Находится ли он где-то на огромном расстоянии от меня, или витает в воздухе бесплотным призраком, пока еще непонятно. Контактер назначает мне встречу через два дня и показывает место, где мне и спутникам, оставшимся со мной к тому моменту, нужно будет находиться.

Сообщив об этом, он прерывает связь, и остаток ночи, мягко говоря, испорчен. Спать я уже не могу, впрочем, в данный момент оно и хорошо, не придется дослушивать нотации «инструктора» об отклонении от миссии. Я и сам знаю, толку-то констатировать очевидное…

Когда брезжит рассвет, я присоединяюсь к Цепкому, Бравому, Бегунье и Мастакам. Все мое снаряжение мне вернули, я полностью экипирован и вооружен. Мы отправляемся в дорогу.

Бравый в группе идет авангардным, мы с Цепким за ним, Мастаки замыкающими. Бегунья держится на добрую полусотню метров спереди, выполняя обязанности разведчицы. Женские особи у муравьев меньше размерами, примерно с десятилетнего человеческого ребенка, и существенно более шустрые. Завидев какую-нибудь опасность, она предупредит.

В таком порядке мы добираемся до подножия скальной гряды примерно к полудню, когда уже вовсю сияет солнце. Сначала мы отдаляемся от самого города; потом долго идем засаженными полями, тянущимися на километры, где ряды выращиваемого злака разделяются меж собой узенькими тропинками, а сами растения выше роста человека или муравья; далее спускаемся в подземный ход и проходим некоторое расстояние понизу; вылезаем наверх у самой кромки тумана, «срезав» путь.

Нам даже фартит не повстречаться возле млечной завесы с жуками-злыднями, хотя мы к этому готовы. Уже когда отходим от зависшего тумана, сталкиваемся с тремя панцирными — габаритными сухопутными черепахами. Они неповоротливы, но кровожадны и злобны. Причем заходят с фланга. Бегунья как-то проскочила вперед, а вот нам, основной группе, не повезло сойтись с монстрами. В схватке мы побеждаем и обходимся без потерь, но измотаны страшно, и утекло много драгоценного времени.

Вымахавшие до размеров мусорного бака черепахи, как мне сообщают спутники, тоже в каком-то смысле разумны, но на конкурентоспособную муравьям цивилизацию не претендуют, они немногочисленны, телепатией не владеют, а обитают преимущественно в пещерах у подножий скал.

Панцири у них окрашены серым, а потому неподвижную черепаху, целиком спрятавшуюся «в домик», вполне можно спутать с какой-нибудь глыбой, которых до фига и больше разбросано по округе. В горах же случаются обвалы, и тяжеловесные гостинцы долетают сюда, к подножию.

Когда мы преодолеваем последние шаги к подножию, солнце не пригревает, а печет. Видимо, оно вознамерилось иссушить в нас последние капли жизненного сока.

Я отправляю ментальный посыл напарнику:

«Эй, Цепкий, ты еще не превратился в шашлык?»

«Не-ет…»

Судя по тому, как вяло и тихо звучит ответ, жара пагубно воздействует и на муравьев.

«Не угасай, приятель! Ты же не хочешь склеить ласты еще до начала главного испытания?»

Я подбадриваю солдата, хотя у самого уже заплетаются ноги.

«Стара-аюсь…»

Как только мы добираемся к подошве ближайшей горы, Бравый падает и лежит без движения. Помедлив в раздумье, я решаюсь вколоть ему дозу адреналина из аптечки, и боец вскакивает. Подействовало, надо же! Главное, не убило. В награду я жадно прикладываюсь к емкости с водой, вдоволь пьют и спутники.

Переведя дух в тени, мы начинаем подъем.

Предварительно, еще в городе, я разобрался, что и как с альпинистским комплектом, и при помощи него гораздо легче взбираться наверх. Высота таит новые преграды и новые обретения.

Моим ловким напарникам никакие дополнительные «примочки» для восхождения не требуются, им своих лап достаточно, чтобы не только не отставать, но даже перегонять меня. Вообще мне вроде не присуща боязнь высоты, но когда я продвигаюсь вверх по отвесной скале, страх внутри нарастает леденящий.

Чувствую каждое колебание веревки ветром, каждый метр разверзшейся внизу пропасти, каждую шероховатость на поверхности стены. Одно дело, когда смотришь в бездну, твердо стоя на ногах, другое — когда болтаешься над пастью смерти, доверив свою жизнь Провидению. Однако во второй половине пути ввысь страх улетучивается. Он сменяется пустотой и безразличием.

Нет у меня права бояться, когда страх может отнять драгоценные силы.

На особо сложном этапе пути, когда скала пошла совсем гладкая и отвесная, почти девяносто градусов, без уклона, мы теряем одного из Мастаков, не Младшего. Он случайно соскользнул и тут же канул, исчез внизу. Его последний мысленный крик пронзает нас, все пятеро застываем, прилепившись к стене, боясь дышать…

Скалолазание — опасное занятие, в чем мы получили возможность лишний раз увериться. Трагическая и нелепая — вот какая гибель была уготована одному из членов нашей группы. Что ж, каждому — свое, его час настал. Покойся с миром, напарник!

Точней, как веруют муравьи, счастливого пути на следующий уровень.

* * *

Я растерялся.

Еще бы!

Вот она, конечная? Совсем маленькая, наполовину заброшенная станция, в округе ничегошеньки нет, сплошной лес да лес. Последняя остановка маршрута на этой старой линии давно не ремонтировалась; в результате не только полузабыта, едва ли не покинута цивилизацией, а вдобавок полуразрушена.

Для меня подобная заброшенность как-то непривычна. В моей стране бережно относятся к памятникам старины и как минимум основательно их консервируют. Хотя сей пункт назначения вроде как функционирует до сих пор, поезда сюда пусть нечасто, через два дня на третий, но приходят.

Интересно, кого привозят-то? Я в вагоне пребывал один-одинешенек, а бортовая сеть короткого пятивагонного состава на аналогичный вопрос отделалась невразумительным ответом: «всех желающих». Привезя меня, поезд не разворачивался, а отправился обратно по одноколейному пути, его хвостовая часть просто стала головной.

Тупик, натуральный и безвариантный.

Я сошел с поезда магистрального рейса утром, наступившим после ночи, посреди которой меня покинула безымянная попутчица. Повинуясь внезапному побуждающему импульсу, пересел на другой поезд. И ведь собирался изначально двигаться несколько в ином направлении, однако… Потом был следующий рейс, фактически я отправился обратным курсом, но севернее.

Еще пересадка, поездка, прибытие в далекий Алмазный, где прождал почти двое суток отправления этого состава из пяти стареньких, «сидячих» вагончиков класса «электричка».

Здесь, стоило только выйти на условный перрон, ветер набросился, встретил меня неласково, холодным порывом, неслабо пробравшим и вынудившим поежиться. И это летом! Я посмотрел в сторону, откуда прибыл и куда уйдет обратно поезд, понимая, что там преодоленный, уже прошлый этап пути.

Повернул голову и посмотрел в направлении, куда поезда не идут. На востоке, прямо за окончанием платформы, перед сооружением, похожим на помесь шлагбаума и строительных козел, рельсы обрывались. По ту сторону железнодорожная сеть мне уже не помощница.

Не уверен, что там вообще поддерживается связь с внешним миром; будет ли срабатывать соединение с информационной сетью? Выделенного канала связи через спутник у меня нет, ни разу в жизни до сих пор не забредал в такую глухомань без сопровождения туристического гида или местного проводника…

Однако знаю точно, МНЕ ТУДА. Объяснить природу появления твердой уверенности я был не способен, но раз торчал здесь, рискнул выйти из автоматически управляемого поезда и проводить взглядом его отбытие, значит, ПОВЕРИЛ.

Кроме меня, ни одна живая душа не вздумала сюда прибыть, увы, не оказалось больше желающих. Не только в одном, а во всех пяти вагонах — ни-ко-го.

Постоял я совсем недолго, на станции тоже не было видно ни души, лишь по своим запрограммированным делишкам копошились три смотрителя, при взгляде на которых вспомнилась почему-то экскурсия в музей древних моделей робототехники. Я побывал в нем пару лет назад, в девяносто шестом, когда брал тур по Силиконовой долине.

Холодный шквал, «поприветствовавший» меня, рассеялся, и стало по-летнему свежо и хорошо, деревья радовали пышными зелеными кронами. Да, густая зелень обступила, облепила крохотную тупиковую станцию со всех сторон, удивительно, как еще просека с рельсовой колеей не заросла.

Видимо, ее расчищали, из этого факта напрашивался двойственный вывод. Либо кому-то где-то по-прежнему зачем-то необходимо поддерживать в рабочем состоянии путь на этот затерянный в необозримых лесных дебрях пункт прибытия, либо… просто в каких-то программных алгоритмах произошел сбой, железнодорожная система «запамятовала» об этой станции.

Вот участок путей и продолжил существовать без капитальной профилактики, принимая и отправляя десяток рейсов в месяц по программе, запущенной когда-то давно. Так и будет происходить автоматически, пока не случится окончательный износ техники или наконец не исправится системная ошибка. Буде таковая есть не только в моем воображении, а реально произошла в компьютерном обеспечении, ответственном за функционирование этого тупикового ответвления колеи, ведущего до конечной станции.

Так или иначе, как минимум один желающий прибыл, воспользовавшись имеющейся возможностью, намеренно или по ошибке оставленной.

Я.

Оглядев еще раз унылую запущенность творения человеческих рук, узенькой ниточкой путепровода вклинившегося в океан леса, я взвалил суму на плечо и зашагал прочь от платформы. Прямо так спрыгнул с приподнятого настила рядом с козело-шлагбаумом и, оставляя его за спиной, углубился в чащу.

Ни дороги, ни тропинки, ничего подобного здесь не было и в помине. Я, повинуясь странной убежденности, полез в совершенно непроторенные территории, по которым нога человека явно ступала очень и очень давно. Любой вменяемый человек, разобравшись в происходящем, покрутил бы пальцем у виска и попытался меня остановить от сумасбродной «прогулки».

Но я-то был один-одинешенек в отдаленной от цивилизации «зеленке» и, самоубийственно не задумываясь о возможных прискорбных вариантах развития событий, беспечно утонул в лесной глубине, словно на самом деле именно прогуляться приехал.

Сначала шел себе и шел, пригибаясь и лавируя лишь изредка, чтобы проскользнуть под низко нависающими кронами и преодолеть кустарники, но потом густота и плотность леса стали основательно препятствовать дальнейшему продвижению. Где-то несколько соседних деревьев срастались в непролазную чащобу, где-то поваленные лежали поперек пути. Разумеется, деревья не были срублены, их валили природные обстоятельства, в коих человеческий фактор никак не замешан; непогода или старость ломали древесные стволы.

Влияние человеческого присутствия я вообще не заметил. Ни малейших признаков. Совершенно не представлял, что где-то еще остались такие земли. В наше время народ, конечно, экологически хорошо воспитан, но какой-никакой мусор после себя все равно нет-нет, да и оставляет… Где угодно, но не в этом лесу.

Да уж, я шел по местности реально неисхоженной и воистину «пересеченной».

Закономерно, что в ней было много живности — вместо признаков человеческой расы мне все время встречались следы зверей. Птиц вокруг наблюдалось немерено — и по слуху, и визуально. О засилье насекомин всяких, букашках-бабочках-комариках, и говорить нечего…

Я спустился в овраг, там полчаса прорывался сквозь сухостой и сплетенные ветви. Овраг был знатный, что надо овраг, метров триста в длину и глубиной этажа четыре. При каждом шаге мерещилось, что вот-вот наступлю на змею и ногу пронзит адская боль. В принципе у меня в аптечке имелись препараты нейтрализации ядов, но если бы такая неприятность случилась, все равно мало бы не показалось.

Потом я выкарабкивался из углубления по склону противоположного торца, а поскольку он был градусов сорок, не меньше, и почва постоянно осыпалась, я весь перепачкался, исколол ладони о кусты, истер о траву и вымотался вконец.

Выбравшись, переводил дух добрых четверть часа, обессиленно сидя на земле. И какого ляда поперся в яму, спрашивается! А потому что придерживаюсь курса строго на восток, ответил сам себе резонно. Стоит серьезно отклониться и сразу блуждать начну, вместо того чтобы идти прямо к цели.

К концу дня, пробравшись через лес приличное количество километров, я притащился к склону. Горушка впереди была, конечно, не Джомолунгма по высоте, но снизу казалась солидной возвышенностью, ее можно было уверенно называть горой, а не сопкой или холмом, к примеру. На полянке, найденной у подножия, я и переночевал; лезть наверх в потемках не было никаких вразумительных, безотлагательных причин.

Вообще я двигался по принципу «куда глаза глядят», заранее не просчитывал курс, не забирался на деревья, чтобы заглянуть вперед, посмотреть, что там дальше. Просто брел на восход до полудня, оставляя за спиной закат после него. Доверившись внутренним ощущениям правильности происходящего.

Я остался наедине с дикой природой, и если не считать вездесущих комаров, изнуряющей жары и шансов нарваться на змею или хищника покрупнее и позубастее, почувствовал себя счастливым. Мне никуда конкретно не требовалось, ведь я шел в никуда. Потому что идти куда-то все же надо. И я ощутил в полной мере, что такое свобода… Я по-настоящему глотнул ее, пресловутой свободы, пребывая в иллюзии независимости, уйдя от надоевшего «цивилизованного» мира в нетронутую естественность природных стихий.

А звездное небо здесь, как оказалось, фантастическое, поразительное! Звезды, не притесняемые огнями городов, светились во всю мощь, и этот свет очищал, наполнял душу надеждой. Лучи, пробивая многолетнюю черноту космоса, струились с неба и впитывались в мои глаза…

Я выбрал какую-то яркую звезду, кажется, из созвездия Лебедя, всмотрелся и подумал: «МОЯ!»

Свети мне, путеводная, может, сумею не заблудиться! Найду, что хочу. Точнее, сначала разберусь, что же именно ищу.

Хотя бывал на пикниках и в туристических походах, ни разу нигде не видел вживую такого близкого, нависшего прямо над головой звездного неба! Может, я преувеличиваю, и звезды везде одинаковые, но… здесь действительно их виделось гораздо больше.

Я раньше смотрел в чистое ночное небо и думал, что звезд много, а тут они сияли бесконечной, неисчислимой сокровищницей, мириады бриллиантовых светлячков, усыпавших бездонные черные небеса…

Конечно, ночевка в лесу — это не дома в постельке. Я спал в полностью закупоренном спальном мешке, так что укусы писклявых бестий меня не тревожили, но пару раз все равно просыпался, с непривычки же, пребывая в каком-то зачарованном состоянии, даже выглядывал из спальника… Потом небо переменило тона на более светлые, разгорался рассвет, звезды уступили небо светилу нашей планеты и скрылись… чтобы подождать следующей ночи и появиться вновь.

Позавтракав как следует, я приступил к восхождению.

Солнечный свет лился на меня по склону горы от вершины, деревья насвистывали какую-то им одним известную серенаду, согласовываясь с дирижирующими пассами ветра. Так я и поднимался.

Видел, стоя на уступе, как далеко внизу по склону пробирается стая кабанов. Наверху протекал ручей, и я глотнул чистой ледяной воды прямо из него, когда, обливаясь десятым потом, ликуя, увидал, как вода соблазнительно извивается в зарослях подлеска… Чуть позже полудня достиг вершины, там перекусил. Победным взором окинул пройденный лес, возвысился над раскинувшимися внизу, на западе, просторами.

Связь с точками доступа всемирной паутины и вправду здесь не устанавливалась. Даже наверху ни намека на прием. Я полностью отрезан от информационной вселенной. Впервые в жизни.

Спускаться по восточной стороне горы будет гораздо легче, чем подниматься на вершину по западной. Сверху я заметил, что ниже по склону разлилась туманная белизна. В первый момент даже подумал, что пожар, лес горит и это дым, но нет, именно туман.

Он клубился между макушками деревьев, заполнял промежутки серовато-молочной взвесью… Стоя на самом пике возвышенности, я глубоко втянул в себя воздух, резко выдохнул и так несколько раз подряд. Густая дымка, выглядящая как выпущенный из гигантского котла пар, тянулась слоями над лесом ниже верхушек крон, почти не пропуская к поверхности земли солнечные лучи, и утекала к горизонту.

Отсюда же, с точки на вершине, поверху видно много света и вокруг раскинулось ясное небо, олицетворяя свободу… которую я желал обрести, отправляясь в путь?

Дорога зовет туда, вниз.

И я спустился по склону, нырнул под молочный навес. Тонкие черные ветки крон проступали в туманной дымке наверху и медленно колыхались. Внизу, что странно, тумана не было, но пространство между деревьями наполнилось бледной сумрачностью.

Сделалось не по себе, но я упорно перемещался дальше. Никого живого не замечал вокруг, с виду лес был спокойным, тянулся неизвестно на сколько… Вдруг прямо надо мной прерывисто заорала в аритмичных тональностях и дернулась какая-то живность, заметно сильнее, чем ветер, взволновав ветви. Захлебнувшись своим ором, петардой выстрелила с места, где сидела, и умчалась наверх, в туманный полог.

Я успел заметить, что не ворона, а пестрая такая, раздуто-овальная, на сову похожая, но деталей разглядеть не удалось, орущее создание скрылось в тумане.

Живое так неожиданно проявило себя, что я вздрогнул, отшатнулся, даже захотелось закрыться руками от неведомо чего… Но секундный испуг исчез, когда я сообразил, что это просто птица. Вздохнул облегченно и пошел своей дорогой. Эх, все бы угрозы такого уровня мне встречались, а со страхом я уж как-нибудь справлюсь.

Больше никого живого мне на глаза не попалось. Либо я не заметил чьего-то скрытного присутствия?

Довольно долго я еще шел в известном одному только моему подсознанию направлении. Туман сильно рассеивал дневной свет, но я все же определил по сгущению сумрачности, что время близится к вечеру.

Стоило мне прикинуть, что рано или поздно понадобится искать место для ночлега, как заросли расступились, и я вышел на опушку. В лесу образовалась широкая прогалина, свободная от сплошных деревьев. Остров в море «зеленки».

И на этом острове, как положено, не обошлось без туземного поселения.

Да, я увидел деревню, самую настоящую. Вот уж чего не ожидал! Небольшую такую, всего несколько домов, да и те домами можно было назвать лишь фигурально. Действительно, скорее хижины. Заброшенные, ветхие бревенчато-дощатые развалюхи, в таких можно обитать разве что с горем пополам. Примитивнее них, наверно, только землянки и незамысловатые шалаши из веток.

Обитаемым выглядело лишь одно строение. В подслеповатом окошке я разглядел свет… При этом доме даже сохранилось подобие двора, хозяйственные сооружения, огородные грядки виднелись поодаль. О-го-го, если у меня не галлюцинация — кому-то по нраву поселиться в аутентичном, неподдельном глухом углу!

Неужто пресловутые желающие, прибывшие на тупиковую станцию раньше меня?..

Обуреваемый разнородными чувствами и мыслями, я медленно вступил в пределы деревушки. Прошагал между покосившимися и осевшими избушками, зашел во двор и постучал в доски двери, покрытые облупленными остатками некогда коричневой краски.

Никакой реакции. Нажал на дверь, она не поддалась, что-то держало ее изнутри. Я отступил, глянул на окошко — не померещился ли мне свет в нем? Горит вроде… Я подождал и снова постучал. Будто дождавшись моего второго стука, сразу послышался звук отодвигаемого засова (внутри прислушивались, не мерещится ли стук в дверь?), дверь со скрипом открылась.

Снаружи на пороге избы стоял я, с сумкой и в городской одежде. Во внутреннем полумраке дома — изумленный старик с роскошной седой бородищей, морщинистым лицом, в долгополом одеянии, при виде которого на язык активно попросилось словечко «рубаха». Волосы у него растрепанные и не причесанные, но есть, не лысый. Поза не была настороженной или угрожающей, просто он действительно удивился. Стоял, таращился на меня и молчал.

— Здравствуйте… — начал я.

И осекся. Дальше-то что? Как себя обозначить, оправдать появление в дикой глухомани, где прохожим не положено бывать по определению? Все-таки я демон ведает куда заехал на поездах в обуявшем, как наваждение, моем стремлении сменить среду обитания и своим ходом неслабо оторвался от ближайших примет цивилизации.

Что я могу сказать человеку, явно добровольно здесь обитающему? Но что-то же говорить все равно надо, тянуть с установлением контакта не стоит…

— Я тут мимо проходил, — ляпнул я, лихорадочно ухватившись за образ прохожего, сыронизировав на эту тему, и развил ее, чтоб уж совсем обозначить сказанное как шутку: — Вот, решил к вам заглянуть.

— В гости, стало быть? — уточнил хозяин хижины. Возможно, это тоже была ирония, хотя я не уверен.

— Ага, ага! — закивал я, подтверждая очевидное.

— Макарыч, — представился старик и протянул сухощавую морщинистую ладонь.

Как можно теплее улыбнувшись, я ответил рукопожатием. Имени почему-то не назвал в ответ, хотя полагалось вообще-то.

— Ну, ты это, проходь, раз пришел, — добавил новый знакомый. Насчет имени он не заметил или не придал значения.

Жил-поживал дед в избушке не один, а со своей бабкой. Когда я получил приглашение и шагнул в дверной проем, она застыла в нескольких шагах позади Макарыча, у печки. Сначала они оба молча разглядывали меня в свете вполне электрической, аккумуляторной лампочки, висевшей под потолком.

Потом старушка ожила и пригласила меня к столу надтреснутым голосом, явно нечасто используемым вслух. Я присел на самую настоящую лавку и огляделся.

Убранство жилища выглядело по-простецки: наличествовала одна базовая комната с печью, спали на лавках, кушали за столом. Дверь наружу, дверь в чулан для припасов, три окошка вдоль фасадной стены.

Хозяйка поставила на стол две чашки, из закопченного чайника налила кипятку нам с хозяином, плеснула заварки, затем продолжила что-то готовить, возилась у пышущего жаром печного зева. Мы с Макарычем разговорились, слово за слово он поведал, что жену его звать Галиной, в деревне они оба всю жизнь, с рождения. Старик нынче занимается в основном охотой, супруга по дому хлопочет, овощами в огороде ведает, живность домашнюю обиходит, курочки там, уточки, козочки. Был пес Дружок, да от старости помер прошлым годом.

Раньше здесь населения было куда больше, потом как-то все поразъехались, сказал дед, многие домишки совсем развалились, на дрова пошли, осталось лишь несколько последних, «да ты и сам видал, парень», и теперь доживали в почти исчезнувшей деревушке двое стариков, и с их кончиной канет она в небытие.

Жили дед с бабкой бедно, я никогда в жизни не видел, чтобы жили до такой степени по-спартански. Но их устраивало. Человеку немногое нужно, если он привык довольствоваться малым. Про детей-внуков старожил не упомянул, а я не расспрашивал, если они и были, то далеко-далеко отсюда.

Сахара в чай мне не предложили. Магазина в деревне не стало еще лет двадцать тому назад. Последние соседи уехали пятью годами после этого.

С тех пор, раз в месяц, к старикам прибывал только дрон, высылаемый соцслужбой, доставлял им припасы, закупленные на пенсионные выплаты. Я так понял, где-то там в государственной системе о сильно пожилых жителях исчезнувшей деревни забыли не совсем. И визиты дрона выполняли также надзорно-отслеживающую функцию. Вдруг срочная эвакуация потребуется или скорбная похоронная миссия…

А собственной персоной живой человек в моем лице появился впервые за три года, по словам Макарыча. Так что они действительно не сразу поверили ушам, когда я постучал в дверь.

И как старики не загнулись от скучной однообразности?.. Неужели их все устраивало в размеренной, текучей будничности?

Я внимательно выслушивал все сказанное. Молчаливая хозяйка тоже присела за стол, пока варево там в печке булькало, поспевая.

Кстати, названия деревни Макарыч не сообщил, так же как и я своего имени. Вот и представлюсь и спрошу название, решил я, когда старик попросил рассказать, как оно «там теперича за лесом».

Я поведал им, что вообще происходило последнее время, какие горести и радости испытал «большой мир», расположенный за лесом. Как будто я был пришельцем из иномирья, который повествует об удивительных реалиях параллельного измерения тем, кто никогда не выходил и не стремился выйти за пределы своего ограниченного, малюсенького мирка. Но послушать о «залесье» не прочь, интересно же, чем людишки там пробавляются.

Поспело то, что варила бабка Галина, и на столе появился казанок с похлебкой. Хозяйка разлила по металлическим мискам, и я неожиданно для себя отведал вкуснейшего борща! Ну, борща не борща, но буряк там определенно имелся, как и другие овощи. Однако секрет вкуса заключен в пропорциях и травках-специях, и готовить супруга Макарыча умела бесподобно, хотя и оценивал ее искусство обычно лишь один едок. Я с удовольствием стал вторым ценителем. Увлеченный вкусностью, спросить о названии деревни и свое имя сообщить я как-то и не удосужился…

Затем распили настоечку из ягод, ничего похожего в жизни я раньше не пробовал и был рад тому, что все-таки попробовал. Оно того стоило. Хотя развезло меня с нее чуток, а «отрезвителя» с собой не прихватил, не предусмотрел как-то подобного времяпровождения. Мое воображение не дофантазировалось до того, что я переберусь через гору, забреду в туманный край и «выплыву» к острову с избушкой и гостеприимными хозяевами.

Мы просидели за столом до позднего вечера, пора и честь знать. Я сходил «до ветру», отхожее место на улице располагалось, понятное дело. Ни доступа в сеть, ни проекционного экрана, ни музыкальной системы у аборигенов безымянной деревни не было. Названия населенного пункта я не спросил и свое имя так и не назвал. Что-то меня будто останавливало, как только я открывал рот, чтобы сделать это.

Мысленно я поименовал обитаемую избушку Перевалочным Пунктом.

Видя, что я от усталости и выпитого хмельного уже пошатываюсь, Макарыч предложил лучшую лавку, у печки, но я решительно отказался стеснить хозяев и расстелил спальник на полу возле окон. Пожелал старикам от всей души спокойной ночи и отделился от реальности, «законсервировался в коконе». С таким спальником без разницы, где спать, на голой земле или на дощатом полу. Он даже водонепроницаемый, так что сойдет и влажная земля.

Мне ничего не приснилось в эту ночь, ягодной настойке спасибо. Я просто провалился в темноту и пробыл в ней, пока по глазам не брызнуло светом и я не вывалился в утро. Хозяева уже давно занимались домашними делами, а когда я вернулся в явь, мы опять сели за стол — завтракать.

Бабушка нарезала свежий огурчик, посолила. На блюде горка вяленого мяса, добытая дедом дичь, им же по особому рецепту и приготовленная, роскошный вкус получился, о чем я и не преминул сообщить. Макарыч показал мне большой палец и подмигнул, снабдив советом: «Бери, бери побольше, кушай, милок!»

Потом бабушка принялась убираться, пол мыть в избе. Я пока не стал вещи забирать, поднял их на лавку и решил пойти в лес осмотреться, прогуляться по окрестностям.

Потому спросил Макарыча, сколько отсюда до какого-нибудь еще населенного пункта, далеко ли тянется лес.

— Тут повсюду лес, — неопределенно ответил он, — токмо в ту сторону от горы дале чем за версту от деревни ходить боязно. Тама нечистые места зачинаются…

У меня чуть было не вырвалось вслух что-то вроде облегченного: «У-уф!!!» Едва сдержался, обмер, застыл без движения, опасаясь дышать даже, как будто убоялся спугнуть свершившееся.

Будто волной цунами, с головой захлестнуло осознанием.

КУДА ХОТЕЛ, Я ПРИШЁЛ.

* * *

К закатному часу мы взбираемся на «балкон» длиною метров пятьдесят, выступающий из склона горы метров на двадцать. Бугристый «прыщ» на сером лике скалы открыт всем ветрам, ежедневно опалялся солнцем, зимой на нем скапливался снег, но ему все нипочем. Верхняя его сторона представляет собой гладкую поверхность, если не считать парочку некрупных камней. Кое-где пробивается редкая блекло-зеленая травка.

Площадка вполне подходит для привала. В темноте заметить нас здесь не легче, чем в висячем положении на вертикали, а спать гораздо спокойнее, чем болтаясь на весу каким-то количеством метров выше.

Не так уж долго остается до наступления полной темноты, так что продвинуться на значимое расстояние мы до этого момента все равно не поспеем.

Особой выгоды от того, чтобы сейчас лезть дальше, нет. Лично мне морально легче уходить в состояние сна, лежа на чем-то твердом, а не подвешенным на внушительной высоте. Муравьи, несмотря на несколько иное отношение к передвижению по вертикали, разделяют мои суждения. Особенно после скорбной потери отрядом бойца.

Поэтому устраиваемся на горизонтали. Рассевшись, принимаем пищу и распределяем часы дежурств. Огонь я не развожу в целях маскировки. Да и особо поджигать нечего, траву разве что либо упаковки от пищи. Но я свой запас экономлю, поэтому не до конца опустошил пакетики и банку. Муравьи тащат с собой ягоды и плоды нескольких видов, ими и питаются.

Как командир группы я решил, что каждый из нас по очереди в какой-то отрезок ночи должен не спать, чтобы при возникновении угрозы поднять тревогу и разбудить остальных. То есть устанавливаю график посменного дежурства и себя из него не исключаю.

Я последний, беру себе утренние, самые ответственные часы. На солдат надейся, но и сам не плошай… Поэтому, когда закончили питаться, сразу забираюсь в спальник, чтобы хорошенько выспаться. Надеясь, что меня ничто не разбудит до срока. Но поначалу сон почему-то не идет, хотя день позади длительный и выматывающий.

Выхожу на контакт с Мастаком-младшим, дежурящим первым. По всплеску эмоций в момент падения «старшего» я засек, что он болезненней всех воспринял случившееся. Я ведь командир и считаю обязанным подбодрить его… Ничего себе вжился в роль!

«Держись, — говорю я ему. — Сегодня на твою долю выпала непростая утрата, но сейчас не время горевать. От результата нашего похода зависит то, какой будет жизнь у твоего народа. Успех опирается на каждого бойца в отдельности. Ты нам очень нужен! Помни, любое испытание, которое нам достается, мы в силах выдержать…»

К этому моменту он должен бы немного свыкнуться с тем, что случилось. Когда мы ужинали, он, хотя и потребил положенную норму питания, сидел в стороне от всех, занятый раздумьями. Именно поэтому я и рискнул к нему обратиться, хотя не уверен, что мои человеческие представления о горе и радости в точности совпадают с муравьиными.

«Я ценю твое участие, воин, явившийся нам из тумана, — слышу в ответ. — Твоя сущность пока еще непостижима для меня, но чувствую в тебе силу, а потому слышу в своей душе почтительный трепет и уважение. Буду откровенен с тобой, ибо нечто подсказывает мне, что ты создан так, чтобы искать на просторах мироздания все новые и новые источники переживаний, страстей, впечатлений, но при этом по сути своей не способен направить полученное в негативное русло…»

Он делает паузу. Все-таки я не ошибаюсь, и разумные муравьи обладают удивительно схожими эмоциональными проявлениями.

«Продолжай же, я готов принять твое откровение!»

Я поощряю его. Чем больше и горячее высказываешься, тем быстрее проходит боль. У людей так, во всяком случае.

Дальше я слышу трогательный рассказ о том, как они с погибшим Мастаком были вместе с самого детства, и каждый из них понимал другого так, как его не понимал никто больше. Не случайно их назвали одинаково. У муравьев большие семьи, более того, все обитатели оставшегося внизу города связаны между собой кровными узами. Потерять любого из них означало для всех остальных лишиться родственника. Но родственник, связанный с тобой происхождением, не обязательно тот, кого именно ты чувствуешь родным себе.

Мой собеседник потерял душу, которую считал близкой, и с этой минуты его жизнь как бы перезагрузилась заново. Но время движется дальше, и по своей воле или против нее — он будет нестись вместе с потоком вперед.

Я желаю Мастаку удачи и обращаюсь к другому напарнику. Он бодрствует, я это отчетливо распознаю, когда сосредоточиваюсь на нем.

«Цепкий, ты спишь?» — уточняю на всякий случай.

«В переходном состоянии. — Примерно такой следует ответ. — Хочешь о чем-то меня спросить?..»

«Да, я хотел у тебя узнать, бывал ли ты раньше в этих скалах?»

На самом деле я продолжаю исследовать муравьев и, чтобы получше узнать напарников, этот предлог использую, чтобы завязать беседу.

«Нет, но здесь бывал мой отец, — отвечает собеседник. — Есть легенда о том, что в горах существует источник, вода в котором красного цвета. Тот, кто найдет его, сможет получить ответы на все вопросы, которые хочет задать. Мой отец в одиночку отправился в горы, чтобы найти этот источник…»

Цепкий замолкает. Видимо, вспоминает отца.

«Он не вернулся?» — предполагаю я.

«Напротив, — опровергает муравей, — вернулся и даже много рассказывал мне о том, что повидал. Но никогда прямо не говорил, удалось ли ему найти тот источник. Только намекал пару раз, что нашел, только никаких указаний, где искать, хотя бы примерно, не оставил. Обмолвился единственный раз, что, кому нужно, тот обязательно найдет…»

«А сейчас что с твоим отцом?»

«Умер. Знаешь, если тебе интересно мое мнение, я думаю, что каждый, кто хочет найти ответы на вопросы, рано или поздно найдет их внутри себя. Свои собственные, ведь нет ответов, одинаково понятных для всех. А источник… это просто материальное воплощение цели!»

«Твой отец ходил один? Неужели не нашлось других желающих?..»

«Туда можно добраться лишь в одиночку, так гласит легенда. В любом случае это под силу немногим. Удача не зависит от того, умный ты или не очень, достаточно ли вынослив и силен физически, чем-то другим она определяется. Правильный путь откроется тому, кто подходит по неким иным критериям…»

Тема в разговоре открывается глубочайшая, муравьи все больше меня поражают, но я вынужденно перевожу разговор в другое русло. Легенды и тайны прошлого, конечно, захватывающе интересны, но сейчас мне нужно получить от муравья конкретную информацию, которая пригодится в будущем.

Я прошу Цепкого поведать мне о том, что и где расположено в горном массиве.

И узнаю, что четыре горы прижимаются друг к дружке, образовывая подобие ромба. Мы почти взобрались на ту из вершин, которая ближе всех к муравьиному поселению. За этой горой две — самая высокая и немного пониже, и между ними ущелье, где базируются летуны. А дальше всех от города гора, вершину которой всегда покрывает туман. Где-то на ее склонах вроде как и обретается волшебный источник.

«Вот так, — подытоживает Цепкий. — За двое суток мы, вероятно, сможем завершить подъем на верхушку, а потом достичь ущелья…»

«Не загадывай наперед, — советую я ему, — никогда не знаешь, чем в итоге обернется!»

«Я из чисто практических соображений прикинул. Хотя волокно непредсказуемости тесно переплетается с нитью жизни, это да…»

Разумный муравей частично признает мою правоту. Ключевое слово — «разумный». На тот факт, что мои напарники не люди, я уже почти и не обращаю внимания.

Вместе идем… на смерть?

Установленная связь прерывается. Я ощущаю, что собеседник отгородился, и решаю, что на этом все, Цепкий уснул.

Но через некоторое время он вдруг сам ко мне обращается. И заводит разговор на неожиданную тему.

«Человек, то место, откуда ты пришел… помнишь его? У тебя там была семья? — Вот о чем спрашивает муравей, и пока я думаю, что ответить, продолжает: — Хотя это не так важно. Иногда меня увлекают странные рассуждения. Им вроде бы неоткуда взяться, потому что их содержимое порой не похоже на то, что может происходить и происходит с нами в действительности. Откуда ни возьмись выскакивает в голове картинка, образ или предположение, а то и все вместе, которые не относятся к реальным событиям или вещам, а изображают их альтернативы или невероятные аналоги, зачастую притягательные и манящие, а порою отталкивающие и пугающие. Свойственно ли вам, приходящим из-за горизонта, или вашим сородичам, оставленным по ту сторону, что-то подобное?»

Сначала я удивляюсь, да так, что не смог разобраться, о чем это он, собственно, однако смысл до меня доходит-таки. Явно с развитием разума раса муравьев получила и неизбежное «осложнение» — тягу размышлять о «высоких материях».

«Ты говоришь о фантазии. Да, многие из нас тоже несут в себе это бремя. Почему-то я и подумать не мог, что вы тоже, — наконец отвечаю я. — Постой, а тебе никогда не хотелось поделиться особенно яркими из этих картин, что приходят к тебе?»

«Хм-м… ну, разве что когда явится что-то совсем уж стоящее и захватывающее… или один раз, когда я хотел родить детей от одной самки, но она почему-то не удостоила меня должным вниманием, это было давно, я тогда наелся дурманящих плодов, и меня обуяли желания. Образами, овладевшими мной тогда, я и хотел поделиться с этой самкой, но не смог сформулировать их в ментальный импульс. В этом-то и основная загвоздка. Некоторые из моих собратьев тоже рассказывали о подобных размышлениях, но осмысленно передать оные ни у кого не получалось. То, что чувствуешь, не получается передать так, чтоб и другие почувствовали…»

«А не подбросить ли мне идею братьям по разуму?!»

Это соображение я собеседнику не отправляю, оно техническое, для личного пользования.

Зато отправляю Цепкому сообщение о том, как можно отразить внутренние фантастичные думы и переживания во внешней среде. Ввести обозначения для разных знаков, переслать их всем, кто в теме, и так общаться и делиться, оставляя вовне и воспринимая извне.

Знаки хоть палочкой на земле чертить, главное, чтобы их знали все и могли идентифицировать между собой. Иной, внешний способ контакта помимо ментального, допускающий какой-никакой обмен еще и «странными размышлениями». Плодами фантазии то есть.

«А что-о-о, — теперь очередь удивляться Цепкому, — интересная мысль!»

Не то слово интересная, Цепкий!.. Знал бы ты, насколько огромный потенциал заложен в этой идее. Но я удерживаюсь от того, чтобы ему рассказать о перспективах.

Пусть идет своим чередом. Я только подготовил почву для информационной революции, исполнил роль своеобразного Прометея из другого мира. Не только же огонь можно принести «людям»…

Образ гигантского мускулистого мужчины, в одной руке держащего факел и прикованного цепями к скале, — таким представлялся мне Прометей с детства. Я задумываюсь о том, по каким альтернативным путям развития могло бы пойти человечество, не случись в определенные моменты неких ключевых событий или эти события произошли бы позже либо раньше того срока, когда они реально произошли. Обуздание огня, приручение зверей, освоение земледелия… Вполне вероятно, что, если бы это все имело другой характер, наша цивилизация сформировалась бы аналогично той, что у этих муравьев.

А сильно ли мы отличаемся?.. Не можем ли мы в будущем стать такими, как они, а они — такими, как мы? Этакий обмен разумами… Существует ли вообще та цивилизация, к которой я думаю, что принадлежу? Может, все, что есть в памяти до моего появления здесь, на ненормальной территории, — просто абсурдные фантазии?..

Запутываюсь в мыслях и не замечаю, как сон таки добирается до моего взбудораженного сознания…

«Подъем!!!»

Часовой ввинтил в мою голову острый тревожный импульс, и я, вмиг проснувшись и мобилизовавшись, пулей вылетаю из спальника.

На нас пикируют летуны! Они стремительными торпедами снижаются, а нам убежать некуда, мы отрезаны от спасения на открытом горном карнизе. Но в принципе шанс одолеть противника имеется… Не ожидал я так рано прямого столкновения с врагом, надеялся, что получится дальше пройти незамеченными.

Лихорадочно соображаю, как лучше: давать отпор нападающим сплоченной группой или рассредоточиться по всему «пятачку», чтобы драконы хреновы тоже разделились… Один на один с летающим гадом любому из нас, признаться, ловить нечего, а сомкнувшись, все рядом мы будем как муха под колпаком. Правильное решение — рассредоточиться, но взаимодействовать.

Численность противника составляет четыре особи. Когда один из драконов пролетает чуть ли не в паре метров над поверхностью платформы, Цепкий подныривает под него и каким-то хитрым тычком увесистой дубинки выбивает летучего из равновесия.

Бравый бросает дротик с роговым наконечником, который отскакивает от брони, покрывающей башку сбитого с толку врага. За этим дротиком следует второй, а потом третий и четвертый. Бравый мечет их с интервалом в секунду — поразительная скорость!

Вреда они не наносят, но летун свирепеет и бросается в атаку, наметив себе в качестве первоочередных мишеней метателя дротиков и муравья с дубинкой. И вновь Цепкий наносит сокрушительный удар, а Бравый продолжает метать… Видимо, такая у них отработанная тактическая схема — Цепкий исхитряется и каким-то образом на недолгое время выводит дракона из строя, из нормального боеспособного состояния, а Бравый пытается попасть ему в глаза. Конечно, с ходу засадить дротик в глаз даже опытному метателю вряд ли удастся, но со второй-третьей попытки, при должном везении — вполне реально.

Бегунья в это время отвлекает еще двух врагов, виртуозно уходит от нападения то одного, то другого смертоносного создания, вынуждая их проскакивать мимо себя. «Танцует», перемещаясь по всей площадке, а Мастак тоже времени даром не теряет — подобием короткого меча, выточенным из осколка твердого камня, он дерется с четвертым летуном. Да так яростно, словно за двоих — себя и другого Мастака.

С начала нападения миновало от силы полминуты.

Сориентировавшись, я вступаю в схватку, участвуя то тут, то там. Сначала один из драконов, обманутый быстрой Бегуньей, кидается на меня, так как в этот момент нас разделяет всего несколько шагов, но я в упор выпускаю в него очередь из «Викинга», и летун с истерическим визгом отскакивает. Не ожидал такого отпора, гад?!

А я уже спешу на подмогу Бравому и Цепкому, которым никак не удается нашпиговать глаза самой крупной твари. Подхватываю кассетный разрядник, лежащий возле спальника, и влепляю из «Теслы» в дракона энергетический удар на полной мощности.

Прежде мне еще не доводилось применять это оружие на максимуме, но предыдущий опыт наблюдения за летающими бестиями сподвигает задействовать наиболее тяжелую артиллерию, какая есть в наличии. Ночь озаряется вспышкой, бронированного летуна отбрасывает прочь, и он душераздирающе воет.

Живучий, сволочь, как-то он умудряется не обрушиться, держится в воздухе и орет, как сирена. Второй разряд — и сирена захлебывается, броня пробита, тварь поджарена, крылья подламываются, враг срывается и камнем рушится вниз.

Тут раздается грохот, и меня по голове со страшной силой что-то бабахает! Дальнейшее происходит стремительно, сперва помрачнение перед глазами, мелькает обрывок мысли, что это летун меня приложил, потом я вижу ночное небо, и сверху рушатся камни, за ними опускаются сверху еще две новоприбывшие твари… Удары камней по карнизу, одним из них только что задело меня, чувствую, что голова и волосы мокрые, там кровь… Не успевая очухаться, стреляю в драконов, но промазываю, низкая скорострельность «кассетника» работает не на меня… Одного летуна прямо надо мной сбивает Цепкий. Я поднимаюсь на ноги, голова невыносимо трещит, словно вот-вот разойдется по швам… Мне относительно повезло, камень долбанул небольшой, размером с головку сыра и без острых граней.

В многострадальной черепной коробке пульсирует страх: обвал, надо уносить ноги! Хотя если обвал, нам уже точно конец. По инерции отбегаю ближе к краю площадки. Камни перестают падать, наверно, это драконы, задев скалу, спровоцировали обрушение. Бросаю полный отчаяния взгляд в пространство за краем и… за изгибом склона примечаю едва заметную дыру чуть больше человеческого роста, ведущую внутрь, в толщу горы.

Обернувшись, вижу тварь, приближающуюся ко мне по прямой траектории. Соприкосновения с ней не избежать, хотя тело уже само, инстинктивно, прянуло в сторону… выпускаю очередь из пистолета-пулемета, чтобы она хоть немного притормозила монстра и смягчила ту страшную силу, с которой он ударит по мне… Меня сбивает многотонный грузовик — жуткая боль, я отлетаю и ощущаю под собой пропасть, судорожно пытаюсь вцепиться во что-то руками. Делаю это очень вовремя — пальцы смыкаются на выступе, и я висну на кромке карниза, с которого чуть не сверзился. Напрягаю мышцы и рвусь обратно — половина тела наверху. Адресую всем муравьям ментальный посыл: сообщаю о норе, открывшейся моему взгляду в скале.

Вход не расположен сразу рядом с балконом, но к нему тянется едва заметная кромка, по которой можно, можно перебраться… Хрен знает, что нас там поджидает, но стоит попробовать отступить этим путем.

Цепкий сейчас сошелся в схватке с тварью, которую сшиб, в беспощадном единоборстве. И ни я, ни Бравый не можем вмешаться, темп схватки соразмерных по габаритам муравья и дракона бешеный, поэтому слишком высока вероятность случайно навредить нашему товарищу.

Гляжу вниз, в бездну, — гад, что едва не уронил меня вниз, возвращается оттуда, из пропасти. Переступив через страх, я вдруг перестаю держаться за кромку и прыгаю вниз, в черноту, чтобы мгновение спустя… оказаться прямо между крыльев летуна, не ожидавшего такого поворота! Это моя месть ему за отличный «Викинг», который гад сплющил в бесполезный кусок металла и отправил в распростершуюся под каменным карнизом зияющую черноту.

Когда я наваливаюсь ему на спину, мы с драконом сначала проваливаемся вниз, потом он заполошно машет крыльями, и мы опять поднимаемся, и то, что происходит между нами, похлеще приручения необъезженного мустанга.

Бестия с недюжинным упорством пытается меня скинуть, дергается, трепыхается с дикими амплитудами и интенсивностью. Тем не менее, когда мы взмываем и оказываемся над площадкой, я все еще не упал и по своей воле спрыгиваю со спины твари, оставив на башке подарок в виде порции пластиковой взрывчатки.

Высота великовата, я сильно рискую и скорее всего покалечился бы на фиг, если бы промахнулся мимо спины другого летуна. Но прыжок точен, спрыгиваю я точнехонько на того дракона, который крутится вокруг Мастака. Вот и второй враг тоже отягощен взрывным брикетом с установленным по умолчанию таймером.

Пять секунд!!!

Со спины второго соскакиваю на поверхность камня, отбив подошвы и распростершись ниц. Два взрыва один за другим; во все стороны разлетаются куски драконьих туловищ, и в придачу камни скатываются со склона.

Я рычу от победного удовольствия, мысленно благодарю скелетов из дота и, не мешкая, поднимаюсь. Цепкий, молодчага, уже расправился со своим противником, проявив чудеса реакции и упорства, но число недругов только выросло за эти краткие минуты… Появляется подкрепление из шести тварей, и одолеть целое полчище у нас нет ни единого шанса. Не задерживаясь, мы хватаем свои пожитки и продвигаемся к боковому краю площадки, ускользая от наскоков крылатых чудищ. К нашему счастью, они достаточно неуклюжи, да и мешают друг другу.

Первым в наполненном мраком проходе, могущем стать как спасительным, так и губительным, скрывается Бегунья. Когда она исчезает, за ней следует Бравый, а я и оставшиеся двое муравьев прикрываем отход. Я могу вести огонь на средней дистанции и дальше, а Мастак и Цепкий совместными усилиями сдерживают тех, кто подбирается ближе.

Затем предстоит самое сложное. На стену забирается Мастак — я же повисаю, обхватив его одной рукой, перебирая ногами по скале, вторую руку использую, чтобы выстрелить из энергетического «кассетника», прикрывая Цепкого. Самая жаркая и рискованная стадия боя!

С двойным грузом муравей продвигается намного медленнее, к тому же он может в любой момент сорваться, а это означает провал миссии. Но он не сдается и вытягивает меня и себя, прямо к входу во мрак неизвестности. Карабкавшиеся перед нами муравьи перебрались в два счета, недаром же до этого так сноровисто по отвесной стене ползали, а вот нам приходится попотеть. Я касаюсь ногами бездны и во всей полноте ощущаю, насколько зыбкая она, жизнь… С замиранием сердца отсчитываю секунды, оставшиеся до входа.

Цепкий тем временем принимает на себя буквально весь напор неприятеля. Но как только я юркнул в пещеру, принимаюсь бегло стрелять из винтовки, чтобы арьергардный солдат отошел под моим прикрытием. Пули драконью броню не пробивают, но с траекторий полета гадов отклоняют.

Однако возникает затруднение: Цепкого ранили, и он еле передвигает лапами. У муравьев, в общих чертах, туловище состоит из брюшка и грудки, сцепленных меж собой «осиной талией». У бойца дела обстоят плачевно: вспорото когтями брюхо, и наружу сочится его содержимое. Вероятнее всего, срок ему отмерен недолгий.

В одиночку Цепкий не то что не успел бы добраться до нас — он и продержался бы считаные мгновения. Но, как выяснилось, бросать раненого не в правилах Мастака.

Тот мигом выскакивает обратно и становится на пути драконов. Может, в нем проснулись какие-то скрытые доселе способности, но я еще не видел, чтобы кто-то из муравьев-солдат рубился так яростно. Я отслеживаю краем глаза, пока Цепкий, опираясь на дубинку, все ближе и ближе подтягивается ко мне, и сам ему помогаю. Мастак же действует, как настоящая скоростная машина смерти, человек и близко не сможет такое вытворять.

Хотя и они, муравьи, не все на такое способны, но того, что я увидел, той части потенциала, которая раскрылась, достаточно, чтобы самые искусные из человеческих воинов отдали бы должное героическому муравью. Выходит, не зря же его так поименовали! Наконец я втягиваю Цепкого внутрь.

Увидев это, Мастак проскакивает метры, отделявшие его от нас, по стене, ретируясь от врага, превосходящего числом и приспособленностью к данным условиям.

Наконец мы все внутри. Вход ведет в тоннель — нечто вроде трубы, выточенной в скале. Она пролегает далеко вглубь, о чем сообщает Бегунья, уже разведавшая часть пути. Снаружи есть хотя бы подсветка от звезд, а здесь об освещении мечтать не приходится, так что мы прокрадываемся в кромешной темноте. Нас подгоняет желание как можно дальше удалиться от летунов.

Хотя куда именно лезем — ни малейшего представления. Главное, что драконы не полезли под землю за нами.

Хотя я этого опасался.

Они больше знают о том, что скрывается в толще горы?..

* * *

Из сбивчивых объяснений Макарыча я толком не понял, в чем загвоздка, однако что-то в нем определенно нечисто, в «запретном» лесу, который начинался примерно в километре за деревней.

Я почуял, там именно то, к чему я стремился — неизвестное, неизведанное. По словам деда, вокруг тех мест давно циркулировали слухи об исчезновениях людей, о призраках, о необычайных фокусах с пространством, якобы происходивших в чащобе, об уплотнявшемся воздухе и еще черт-те о чем. Во многом по этой причине жители покинули деревню, бросив дома.

Раньше всякой мистики я по жизни не то чтобы сторонился, но как-то предпочитал обходить стороной. Однако вот с некоторых пор никуда от нее спрятаться не получалось. Осталось надеяться, что прибыл по назначению и сейчас нащупал след, ведущий к разгадке моей тайны…

Конечно же, я не послушался предостережений и направился туда, куда мне настоятельно рекомендовали не соваться, чтобы своими широко распахнутыми очами узреть, что же этакое невиданное в дебрях творится. Может, реально ничегошеньки нет, и это всего-навсего россказни местных жителей. Так или иначе, мой путь продолжился, рано или поздно до правды я докопаюсь.

Кто же еще, кроме меня?

То-то и оно.

Лес какой-то реально настораживающий. Стоило мне отдалиться на пресловутый километр, о котором Макарыч предупреждал, и явственно повеяло чем-то… э-э-э, сверхъестественным? Закралось подозрение, что лес за мной наблюдает. Будто бы вдруг меня узрел и теперь рассматривал пожаловавшего гостя со всех сторон… И опять ни единого живого звука, только шелест веток, ни тебе птичка не запоет, ни жучок не прожужжит. Не знаю отчего, вроде лес как лес, и внешне-то все было в порядке, обычно выглядело, но в душу ко мне вползал крадучись леденящий страх, неведомый подкожный ужас…

«Там кутерьма какая-то, мутотень, — вспомнились слова старожила, — зло не дремлет. Не забредай далеко, мой те совет, как токо чего неладного почуешь, повертай взад!»

Но разве ж я мог остановиться! Несмотря на почти что физически ощутимое отторжение меня этой странно пугающей средой, неисправимый авантюризм тянул вперед. Я не мог ничего с собой поделать. И внутренний голос тоже подсказывал направляться в ту сторону. Определенно, если существует та угрожающая Опасность, о которой мне виделись все эти сны, — она исходила оттуда.

Теперь я в прямом смысле чувствовал источник.

Ступал медленно, боясь пробудить или потревожить нечто враждебное, дремлющее где-то под сенью здешних ветвей… Все виделось в синеватом спектре, воздух висел сырой и тяжелый.

Прошел я прилично, деревня осталась далеко позади. Настрой лучше не становился — я не понимал, что именно ищу, но буквально кожей чувствовал неприязнь этого леса. И при этом не мог противиться внутренней тяге, заводящей меня все глубже и глубже. Вверху, за переплетением ветвей, виднелось тихое, хмурое небо. Его бледный, выцветший цвет добавлял тревоги. Запрокинув голову вверх, я засмотрелся и чуть было не проморгал…

Опасность, возникшую совершенно неожиданно, не абстрактную, а самую что ни на есть материальную!..

Услышав треск ветвей, я рывком опустил взгляд, фактически переведя с небес на землю, и увидел, что ко мне, ломая кусты, бежит какое-то существо. Глазам не поверил. Это был точно не человек и не какой-либо привычный лесной обитатель вроде волка, оленя или медведя. Я до сих пор не встретил в лесу ни единого крупного животного, куда-то они все запропастились, и вот сразу такая страхолюдина пожаловала!

Существо походило на кошмарный продукт какой-нибудь генной инженерии, или на адскую гончую, или, на худой конец, пришельца с иных планет-миров… Что-то подобное разве что в компьютерных играх-стрелялках часто рисуется в качестве противников. Жесткая серая шерсть покрывала уродливое туловище, представляющее собой коктейль из тел собаки и обезьяны, многолапое, с горбом на спине. Причем шевелило конечностями это чудище очень шустро, раззявив пасть, трещавшую по швам от неимоверного количества зубов, пылая двумя парами глазищ, налитых кровью, смахивающих на спелые вишни.

Сложившаяся ситуация повергла меня в ступор.

Подобный транс со мной случался всего раз в жизни, тот самый. Я оторопел, замер, не зная, как расценивать происходящее: это глюк или настоящий зверь?!.

Да я даже придумать ничего не успел, не то чтобы отреагировать! Секунды две, и ОНО задними лапами оттолкнулось, взмыло в воздух, норовя вцепиться мне в горло передними…

Я посмотрел в глаза нереальному существу, монстру, ожившему порождению чьей-то воспаленной фантазии… Неожиданно спокойно так всмотрелся, отрешенно, и все вокруг в одночасье словно растворилось, остались только мы с ним. Не знаю, что на меня нашло в эти мгновения… потом темнота… и звон в ушах…

Открыл глаза и обнаружил себя лежащим на голой земле. Сверху что-то давило… выяснилось, нападавшая тварь. Почему-то я был еще жив, хотя зверь настиг меня и обнял когтистыми лапами, и я был весь залит кровью. Виски сдавило, в голове ужасный шум. Я попытался выбраться из-под зверя. Сделал движение, потом второе и невыносимой боли не ощутил. Больно, конечно, было, я ведь ударился, когда падал, но совсем не так, как должно болеть при смертельных ранениях…

Теперь я обратил внимание, что глаза существа потухли. Да оно мертвое, дошло до меня. Ого, у него перебита шея! Я освободился от веса туши, выкарабкался из-под нее, кое-как поднялся на ноги и принялся осматриваться. Полноценное восприятие окружающего мира возвращалось ко мне.

Ой, а это кто?! Глаза испуганно остановились на человеческой фигуре, я героическим усилием сфокусировал взгляд и узнал… Макарыча.

Старик неподвижно застыл шагах в десяти от меня, поперек груди его на ремне висело самое настоящее длинноствольное огнестрельное оружие!

Трясущимися руками я попытался вытереть кровищу с лица, но только размазывал. К глотке подкатывала тошнота. Хотелось подойти к деду, я потянулся к нему, как утопающий к спасательному кругу, боясь, что окажется миражом…

— Стоять! — резкий окрик окончательно вернул меня в действительность.

Я замер на месте, не успев сделать и пары шагов. Между мной и дедом простирался участок «жидкой» земли, грязи, попросту говоря. В этом ничего удивительного для меня не было. Но старик вскинул руки и махал мне, жестикулируя отчаянно, показывая: обойди, не ходи прямо! Поэтому пятно скопления жижи пришлось обогнуть по широкой дуге.

— Ну, че, посмотрел?! — словно из тумана, приглушенно достигал моих ушей голос деда, хотя сам-то он находился совсем рядом. — Предупреждал же тя, не суйся! Подвезло те, я вслед за тобой крался, дык отделался, почитай, испугом! Быстро валим отсель, парень, и, ежли жить хошь, не отставай ни на шаг. Да смотри мне, не вступи в каку-нить… грязь…

Мы идем, идем обратно, в сторону деревни, и я на ходу беру себя в руки, оцепенение покинуло меня. С ужасом вспоминаю облик монстра, отпечатавшийся в памяти, и решился произнести:

— А то… существо, оно вправду было? Не наваждение какое-то? Макарыч, ты ведь тоже… видел?

— Дык видел. Натуральная зверюга. Мы оба не съехали с катушек, — заверил старик. — Придется те принять, че увидел. Второй шанс я подарил, парень, ну и судьба, канешна, я ж мог промахнуться или секундой позже стрельнуть. Короче, ты в рубахе, считай, родился. Теперь бы до дома добраться… Доберемся, бум говорить, а покудова гляди в оба, молись там, уж не знаю, кому ты веришь. Тока не отставай ни на шаг…

Мрачное небо, цветом едва посветлее, чем дым, валящий из трубы киношного паровоза, начало испражняться грязноватым дождем. Противно сыплющие с неба капли действовали на нервы, но, к счастью, дождь не был таким сильным, чтобы создать нам реальные затруднения в пути или вымочить до нитки. Я все озирался вокруг, готовый к нападению чего-то страшного, и на небо посматривал, будто бы и оттуда могло свалиться опасное…

Свалиться как снег на голову; я уже убедился, что бдительность у меня пока хреновая. Но постепенно пейзаж стал меняться, я почувствовал, что мы почти что выбрались, выплыли из враждебного лесного океана и уже на приближении к острову деревни.

Я облегченно перевел дух.

Все еще сохранялось ощущение ирреальности происходящего, но мне придется смириться с необходимостью поверить в факт, что невероятное столкновение случилось взаправду, не понарошку…

Согласиться с тем, что видел и ощутил реальное чудовище. Там, за незримой чертой, отделяющей потустороннюю, ненормальную часть леса от остального мира. Его кровь на мне! Я воочию убедился в существовании доселе невиданной, незнакомой человечеству угрозы, с которой мне… предстоит столкнуться??? Для чего же еще я прибыл сюда.

Вот только как познать ее природу, как бороться с силой, способной порождать такую жуть?

Ответов на эти вопросы я пока не знал. Как и ответа на вопрос, почему именно я? По сути, не подготовленный к боевым условиям человечек, ни разу не вояка-ветеран или профессиональный экстремал какой-нибудь.

Я тщетно попытался опознать «пушку» Макарыча, но ничего даже подобного припомнить не мог. Черный ствол, архаичный приклад, простая конструкция… и запах пороховых газов, уж порох я безошибочно определил. Дедуля непрост, неужто оказался спецагентом? Засланным сюда… э-э-э, с той же целью, что и я?

Чтобы бороться какими-то средствами с той мутью, в реальности которой я удостоверился воочию. Прущей наружу из этой глухомани. Или, может, правильнее сказать: сдерживать. Не давать прорваться. Он вроде стража, защищающего границы миров, от…

Демон подери, каких, на фиг, миров?! Разве помимо нашего, пусть не идеального, но подчиненного некоему комплексу представлений, развитого и цивилизованного, модели конца двадцать первого века… существует еще какой-то мир?

Темный, мистический, наполненный алогичной, чужеродной энергией. Страна Чудес не вполне земного образца, нашего, детски-сказочного… а сурово по-взрослому, иномирского «производства», да?

* * *

Пошарив в рюкзаке, я достаю спички и зажигаю одну. Пламя неясно освещает небольшой фрагмент тоннеля.

Узкий ход от метра до полутора в ширину, не прямой, часто виляет. Бегун и Бравый ждут нас впереди на значительном расстоянии. Дойдя до них, мы останавливаемся, и я приступаю к врачеванию Цепкого. Честно говоря, он достаточно неплохо держится, но те медикаменты, которые я могу к нему применить, не исцелят, а лишь помогут дольше протянуть. «Клея» бы сюда, но закончился. В трофеях из дота его не оказалось, тогда еще не производился.

«Спасибо, что не бросили меня, — слышится благодарность Цепкого. — Ценю…»

Ментальный голос едва слышен, силы утекают из муравья.

Когда я заканчиваю обихаживать Цепкого, мы подкрепляемся и движемся назад. Проход тянется вглубь, но нам совершенно неинтересно, выведет ли он наружу, заведет ли в тупик, или заманит в смертельную ловушку. Славно уже то, что мы до сих пор живы. Вот и нечего испытывать судьбу. Сомнительно, что летуны караулят нас у выходов… Хотя им не удалось нас уничтожить, и теперь, так или иначе, монстры держатся начеку.

Когда мы почти добираемся обратно, к проему выхода, остаются считаные часы до рассвета. По моим прикидкам, один-два. Цепкий хорохорится, заверяет, что прекрасно себя чувствует, и все благодарит меня и Мастака за то, что мы его не оставили. При этом еле двигается, припадая, кажется, на все лапы… Я прошу раненого не тратить силы на заверения, он утихомиривается, и в ментальном «эфире» на какое-то время устанавливается тишина. Но вскоре ее нарушает выразительный возглас Бегуньи, которая, по обыкновению, движется впереди всех:

«Стоять!»

Благодаря тому, что органы чувств моих спутников несколько иначе устроены, и в подземной темноте они не совсем слепы, я тоже могу кое-что «видеть» вокруг — они транслируют. Но чтобы рассмотреть в подробностях, приходится моим глазам помочь.

Когда пламя спички высвечивает полог паутины, заблокировавший проход, мне к горлу подкатывает ком, и тошнотворная горечь разливается во рту. Последние метров десять-пятнадцать тоннеля, остающиеся до выхода, сверху донизу заполнены серой «пряжей».

Преграда представляет собой не классическую симметричную сеть, а очень плотное, сплошное, концентрированное нагромождение нитей, прорех в нем я не успеваю заметить. В паутинную «стену» можно погрузить конечность, как будто в мягкое сено, и Бегунья парой лап увязла в ней с лету. Отскочив назад, сейчас она отряхивается, с трудом отлепляя с себя клейкие нити. А что, если бы полностью влетела, всем туловищем воткнулась?..

Я пробую паутину ножом — лезвие входит свободно, но прореха, проделанная им, совсем незначительна. Клок паутины налипает на острие клинка. Чтобы пробиться наружу, придется орудовать им очень долго. Проход как будто закупорен «сахарной ватой».

Почистив лезвие, я отбрасываю вариант с гранатой. Пусть даже нас бы и не задело осколками, слишком велик риск, что взрыв спровоцирует обвал, да и звуковой удар испытать в тесном пространстве — врагу не пожелаешь. Хотя можно попытаться через цепочку прорех затолкнуть гранату поближе к центру «пробки» и отбежать как можно дальше, тогда взрывной волной преграду должно бы вымести, но какой в этом смысл, если потолок непременно обрушится, и выход скорее всего совсем завалит…

Поэтому сперва посмотрим, куда приведет тоннель в другом направлении, и если там выхода нет, придется сюда вновь возвращаться и продираться до победного.

А пока разворот, и снова в глубину, посмотреть, а вдруг все-таки найдется другой путь наружу? Без разницы: неизвестно, что нас ждет дальше в тоннеле, и что нас ждет внутри паутинного облака, неведомо тоже.

Хуже всего факт, что мы в пещере не одни; очевидно, что вход запечатан специально, чтобы отрезать нам путь назад, подобно тому, как маньяк украдкой притворяет дверь за жертвой, вошедшей в его жилище.

Либо это очень много маленьких паучков, либо один большой. Видимо, хозяин или хозяева этой дыры, вернувшись домой и обнаружив следы присутствия посторонних, изолировали свое логово. Или он и был где-то здесь, просто тоннель — заведомая западня? В таком случае от нас ловко сумел спрятаться, когда мы ходили туда и назад. На протяжении той части тоннеля, которую мы протопали, иногда встречались невзрачные боковые ответвления и ниши, но мы по ходу не уделяли им особого внимания…

Однако, если таинственному существу под силу за сравнительно недолгое время наворотить такую закупорку, его стоит всемерно остерегаться. Короткой демонстрации достаточно, чтобы понять.

Абсолютная тьма интересно действует на меня. Поначалу обострились слух, осязание, вестибуляция. Потом я вспоминаю, что человек на самом деле видит не только то, что привык видеть, а еще кучу информации снимает с окружающей среды. Инфракрасные, тепловые волны, которые мозг в автономном режиме отсекает, чтобы не перегружать «графический экран».

Я сосредоточиваюсь и стараюсь смотреть в «скрытых» режимах, сознательно активируя недоступные ранее скиллы. Увлекшись, даже слегка забываюсь…

В такой темноте я рискую не увидеть смерть, когда она придет. У муравьев восприятие устроено по-другому, они различают, что происходит, и даже со мной периодически «картинками» делятся. Потому-то и странно, что пропустили здоровенного паучищу или банду паучков, не засекли и не заприметили. Муравьи же отслеживают обстановку и поставляют ее характеристики мне. Доверял я им или не доверял, а в плане зрения, хочешь не хочешь, оставалось полагаться…

Блин, как я мог отправиться в приключение и не взять с собой фонарь?! Неудивительно — в моем мире света было предостаточно везде, и когда я собирался, то и подумать не мог всерьез, что полезу в такие места, где буду испытывать нужду в освещении, в мрачные пещеры, например. А если полезу, наивно рассуждал я, то перед этим приобрету необходимое снаряжение.

Недолго посовещавшись, мы с Цепким решаем пробираться вглубь, нет смысла торчать истуканами, ожидая неведомо чего. Поглядеть надо, куда ведет тоннель. Если не наружу, то в тупик, и там может поджидать встреча со здешними, сколько бы их ни было, обитателями. Раз уж снова предстоит игра со смертью, незачем оттягивать ее начало! Хотя не удивлюсь, если, отойдя с дюжину шагов, мы обнаружим, что и с противоположной стороны теперь тоже «запечатаны».

И да, палец в том месте, которым я трогал паутину, саднит. Демон подери, не хватало еще, чтобы эта хреновина оказалась ядовитой!.. Развернувшись, наша группа отправляется обратно по тоннелю и продвигается шагов полсотни в глубину, и путь визуально вроде свободен, но тут в наших головах одновременно шелестят невнятные слова.

Что-то вроде: «Я ждал вас-с-с-с…»

Голос шипящий, типа змеиный, и явно принадлежит хозяину пещеры, способному телепатически общаться по такому же методу, как и мои муравьи.

Одновременно в наши мысли потоком обрушивается шквал непонятных шорохов, теней; мы слышим топот множества лапок, улавливаем, как в каждом уголке пещеры кто-то скребется и даже попискивает. Проход начинает сужаться, стены уже касаются предплечий, пол ходит ходуном, и вот мы едва протискиваемся, чуть ли не бочком. Я понимаю, что это наведенные галлюцинации, и пытаюсь напрячь свое внутреннее чутье, чтобы не проморгать появление врага…

Тоннель в конечном итоге разветвляется на несколько коридоров, а каждый из них еще на несколько. Да, на первой развилке мы пробуем немного углубиться в каждый из коридоров и устанавливаем, что ни один не заканчивается сразу тупиком, а расходится на несколько линий, к тому же они иногда сообщаются между собой поперечными щелями. Лабиринт! Замечательно, что мои муравьи не так подвластны тьме, как я, а то напрягал-напрягал скрытые возможности, но толком и не развиделся.

Командую напарникам возвращаться к стартовой развилке, чтобы не потеряться в нескончаемых переплетениях ходов.

Вообще между мной и муравьями уже установилась прочная ментальная связь. Каждый видит и воспринимает все, что видят и воспринимают остальные. Поэтому думаю, если бы мы разделились и каждый обследовал бы свою ветвь, то затем без труда воссоединились бы друг с другом. Но терять сплоченность опасно: враг не дремлет и, я чую, вот-вот ударит, стоит только на секунду забыться. Мы и так не в лучшем положении, а поодиночке вовсе станем практически беспомощны.

У муравьев, я уже знаю, есть такое понятие, как «бесцельный выбор». Оно означает слепой, ничем рационально не обоснованный выбор, который совершается в ситуации, когда присутствует много равнозначных вариантов. То есть куда ноги понесли, туда и пошел — не задумываясь. А у меня есть старая добрая считалочка. В ней говорится про вареники, и смысла в этих словах не больше, чем в «бесцельном выборе».

Но именно счет определяет нам ход для дальнейшего движения. По нему мы и скользим. Традиционной уже цепочкой, первым звеном в коей Бегунья.

Вдруг в моей голове раздается:

«Ночь долгая! Минутная стрелка совершила один оборот, часовая опустилась на одно деление после двенадцати…»

Тотчас от разведчицы снова доносится оповещение об угрозе. Мы подтягиваемся к ней и обнаруживаем, что дела плохи. На Бегунью откуда ни возьмись свалилась настоящая паучья сеть. Подобная той, которой раньше ловили животных или индейцы усмиряли чужаков; я не уверен, что именно такая структура была у сетей, которыми ловили животных или пользовались индейцы, но суть именно в этом.

Разведчица барахтается, как утопающий в воде. Продолжать движение у нее нет никакой возможности. Конечности надежно блокированы липкими сплетениями. Решение трудное, но я вынужден его принять… Мы с Цепким и Мастаком уйдем дальше в поисках выхода, а Бравый пока останется с плененной Бегуньей.

Если мы найдем выход, то вернемся за своими; если же Бравый что-то сообразит и сумеет освободить Бегунью, они догонят нас. Ну и естественно, Бравый будет охранять беззащитную соплеменницу.

Увы, все-таки нам пришлось разделиться…

Голос продолжает вещать:

«Ночь долгая. Минутная стрелка сделала один оборот, часовая опустилась на два деления после двенадцати…»

И наконец-то появляются они. Мириады маленьких паучков, тельце у каждого размером не больше спичечной головки, хлынули буквально отовсюду, со стен и из углов пещерного пространства. Кромешный ужас! Вообще-то сейчас выбыть должен был я, но Мастак закрывает меня своим телом. Жестокие членистоногие пролезают к нему в глаза, в рот, вообще во все отверстия, которые есть у муравьев. Очень быстро воин погибает, и помочь ему некому…

На Цепкого приходится меньшая часть атакующих, и к тому же он сейчас следует в авангарде, так что успевает на сколько-то метров убежать вперед. В то время как Мастак наскочил на меня, прикрывая собой от внезапно обрушившегося ползучего катаклизма.

Куда там отбиться от массированной напасти при помощи того оружия, которым мы располагаем! С этим сокрушительным потоком, с единой массой нужно бы воевать либо огнеметом, либо распылителем ядохимикатов. Их очень много, и они наваливаются все скопом, не закрыть просто так от них уши, рот или что-то еще — все равно просочатся.

На меня успевают забраться лишь несколько тварей. Пытаются лезть в уши, в ноздри, а веки и губы я сразу плотно сомкнул. В полном составе «десант» удается остановить, прежде чем он пробрался во внутреннюю среду организма… И вдруг пауки исчезают столь же стремительно, как появились, — бац, и отхлынули, утекли! Отпрянули врассыпную, и вот уже черная масса снова тенями ложится на стены, утягивается в щели, дырочки и трещинки.

Я сдвигаю с себя туловище Мастака… А буквально через секунду с тыла подоспевает Бравый. «Бегуньи больше нет, утащили!» — кратко информирует он, и подробности уже не важны. Цепкий подтягивается спереди. Втроем мы стоим над павшим в схватке Мастаком-младшим.

«Ночь долгая. Минутная стрелка сделала один оборот, часовая опустилась на три деления после двенадцати…»

Да, теперь в нашей группе бойцов осталось наполовину меньше от первоначального состава.

Паузу мы себе позволяем не больше полминуты и вновь устремляемся вперед. Обдумывать, почему происходит так, а не иначе, нет ни времени, ни необходимости. Пока что. Нам — вперед, только вперед, а уж если случится у нас «потом», будем анализировать и делать выводы. Только бы случилось.

Я иду посередине, между Цепким и замыкающим Бравым, они с обеих сторон защищают меня, главное секретное оружие. Ощущаю я себя неважно, мягко выражаясь, по лицу стекают струйки холодного пота, тело подергивает мелкой дрожью.

Вторую атаку паучьего полчища мы вряд ли переживем. Если не изобретем эффективную защиту, конечно. Отрываю полоску от одежды, тщательно изолирую глаза, уши, рот и ноздри, оставляя лишь крохотный промежуточек для циркуляции воздуха. Шансы повышаются хоть немного. По крайней мере если основная опасность, исходящая от этих мелких бестий, заключается в их возможности залезть в дыхательные и другие пути, ведущие внутрь организма… Такой же «апгрейд» делают и Цепкий с Бравым.

Не хватало еще оставшихся напарников потерять! Мастаки и Бегунья, половина численности команды, — дорогущая плата за пройденное… И с уменьшением числа бойцов сокращается вероятность выполнения задачи.

Демон раздери, только бы выбраться из пещерной кишки!!!

Мы добираемся до очередной развилки, на этот раз от места соединения уходят три норы. «Вправо!» — повинуясь внутренней уверенности, командую я. Теперь мы ускоряемся и в движении слышим то, чего больше всего сейчас не хотелось бы услышать:

«Ночь долгая. Минутная стрелка сделала один оборот, часовая опустилась на четыре деления после двенадцати…»

Сзади, прямо за спиной, что-то грохочет. Я рефлекторно прикрываю голову руками, бросаюсь вниз… В голове раздается жуткий ментальный вопль.

Бравый…

Прохода сзади больше нет, его перекрывает массивная каменная глыба. Где-то под ней раздавленный муравьиный солдат. Неужели она крепилась к потолку паутиной и по команде врага обрушилась вниз, чтобы вывести из строя еще одного из нас?..

Цепкий отчаянно кричит:

«Быстрей!!!»

Мы с ним уже не прокрадываемся, а наобум бежим. Кажется, эта нора будет тянуться бесконечно, нам никогда не выбраться из могилы…

Поворот, за ним раздвоение, направо и налево, два прохода тянутся в почти противоположных друг другу направлениях. А в глубине левого из них брезжит свет! Не полноценное свечение, лишь намек на него, но во мраке очень даже заметно.

И вот на этой самой развилке…

«Ночь долгая. Минутная стрелка сделала один оборот, часовая стрелка опустилась на…»

Я ору: «Спасайся!!!», — и Цепкий сворачивает туда, к свету.

Я — направо, в темноту. При этом понимая, что следующим должен быть Цепкий, а меня кукловод оставит на закуску. Но вопреки очевидному хочу верить, что единственный мой напарник успеет выскочить, спастись… а я вовремя настигну того, кто прячется в глубинной тьме, куда загнала наш отряд свора летучих тварей.

«З-здравс-ствуй, — слышится шипение хозяина подземелий, — ж-ждал тебя…»

Мне противостоит мохнатый паучище размером со шлем мотоциклиста, очень быстрый и стреляющий пучками паутины, тварь с острыми жвалами, так и норовящими ухватить меня за лицо…

Я понятия не имею, каким образом его вижу, но факт — вижу совершенно отчетливо, словно у меня появилось инфракрасное, ультразвуковое и всякое прочее зрение… Однако положение осложняется тем, что меня мутит не по-детски, появляется желание исторгнуть содержимое желудка наружу. Проблема в том, что я не могу удовлетворить желание, хотя попытался. Галлюцинации бывают не только зрительные, но и «эмоцийные»… А было бы замечательно залить гада кислой массой…

Я не отвечаю, с ходу атакую. Мы сшибаемся в адском столкновении! Жаль, что мой «Викинг» утрачен — для боя в замкнутом пространстве пистолет-пулемет подошел бы замечательно. Винтовка мне сейчас разве что в качестве дубинки пособит, а энерган применять здесь самоубийственно, пусть и хватило бы одного меткого выстрела, чтобы накрыть паучару. Я бы не промахнулся, но вместе с поражением цели обрушатся свод и стены…

Мой верный универсальный клинок идет в ход, я орудую им, не забывая и уклоняться от вражеских выпадов. Увы, особо покромсать противника не удается, он тактически отступает в глубь хода, а когда снова кидается на меня, я выхватываю кольты и палю в него с двух рук. До этого я стрелял по-македонски всего один раз, в качестве тренировки, и меткость оставляет желать лучшего, большая часть выпущенных пуль потчует каменные поверхности, но главное чудо свершается — ни одна не рикошетит в меня, бумерангом не поражает лихого безрассудного стрелка.

Я чуял, что это мой единственный шанс, и не ошибся!

Когда паук валится на каменный пол, кидаюсь к нему и первым делом отрубаю смертоносные жвала, а за этим, давая выход яростному гневу, наношу удар за ударом, колющие, рубящие, режущие, чуть ли не шинкуя мерзкое тельце и лапки на отдельные кусочки!..

Часовая стрелка опустится на пять после двенадцати, проклятый гад, но без тебя!!

Точно без! Рассвет наступит, окончится ночь.

А вот встречу ли я восход светила один или с Цепким, мне еще предстоит выяснить. Я допускаю наихудшее, но надежда не оставляет меня, потому спешу возвратиться к крайней развилке.

Паук-телепат, послания которого так пафосно интерпретировало мое восприятие, изобретательно продумал западню. Я не должен был уцелеть. Он выцеплял нас по одному, умело воздействуя, манипулируя нашими сознаниями, просчитывая каждый наш шаг. Это была многоступенчатая игра, к которой хозяин пещеры подготовился. Но в любой игре присутствует фактор неожиданности — даже в такой, где исход заранее предрешен.

На то и игра.

К Бегунье возвращаться бессмысленно, если Бравый сообщил, что ее «унесли», значит, разведчицы больше нет в живых. Но на всякий случай позову… Попытка установить ментальный контакт ни к чему не приводит. «Эфир» молчит.

Я выхожу к началу ответвления, где наконец-то столкнулся с режиссером спектакля, с устроителем игрища. Дальше я направляюсь туда, где брезжил свет. Все еще брезжит… Первые шагов тридцать он совсем тусклый, едва заметный, но затем становится все более явным. И мне почему-то все трудней поднимать ноги, чтобы ступать… Внезапно возникает подозрение, что галлюцинации, которыми шпиговал нас паук, никуда не пропали и даже не слабеют… А вот я истощаюсь с каждым шагом, будто что-то высасывает из меня жизненную энергию.

Неужели…

«Цепкий!.. — с трудом концентрируясь, зову я. — Эти глюки… их не паук нам внушал телепатически… Это яд… нас успели укусить еще тогда…»

Сердце уже отчаянно колотится, не выдерживая нагрузки. К горлу снова подступает тошнота. Сознание мечется в поисках ответа на вопрос: «Что делать?!!»

Через «не могу» преодолев еще шагов пятьдесят, я наконец вижу настоящий свет — и Цепкого. Боевой товарищ лежит неподалеку от выходного проема пещеры и с виду не живой. Мои ноги подкашиваются, я опускаюсь наземь, вновь испытывая горечь потери, но вместе с нею — желание искупаться в лучах бесконечного света, струящегося с неба, столь приятного и вожделенного, долгожданного… Рассвет! Я дожил… Чувствую, как от радости поднимаюсь, воспаряю и улетаю куда-то ввысь…

И срываюсь, проваливаюсь во тьму. Свет резко схлопнулся, сознание отключилось вместе с ним.

…Осознание себя возвращается точно так же резко, будто после нажатия сенсора «вкл.» в меня хлынул питающий ток.

Вроде бы лежу на теплых камнях. Неподалеку журчит вода. От нее поднимается пар. Пар и вода с характерным красноватым отливом. Источник, о котором я получил информацию от Цепкого, красный?.. Приподымаюсь на локте и узнаю, что занесло меня очень высоко, я теперь в какой-то пиковой точке самой труднодоступной горы.

Это явно не то место, в котором было назначено встретиться… Однако «небесные» тут как тут — изящные, подвижные муравьи багрового цвета с двумя парами прозрачных быстрых крыльев, как у стрекоз. Создания полутораметрового роста выглядят поистине красивыми, черные бескрылые муравьи тоже не уроды, но совсем не производили на меня такого же приятного эстетического впечатления…

И как я-то сюда попал? Вот в чем вопрос.

«События отклонились от запланированной очередности, — ответом звучит голос в моей голове, он громче и чище, чем все предыдущие голоса больших муравьев. — Видишь, нас шестеро, по тому количеству, сколько вас должно было быть!»

Я пересчитываю красных муравьев, стоящих рядом со мной, — трое, а еще столько же парят над нами в воздухе, их крылышки движутся так быстро, что взглядом не уловить.

«А что с моим напарником?»

Я пробую мысленно говорить, и у меня получается, к счастью, чуточку сил осталось.

«Мы ждали вас в условленном месте, — объясняет вышедший со мной на связь небесный муравей, — на том рубеже, ниже которого не спускаемся, дальше которого не летаем, на восточной горе. Но вас было не видно, и мы решили посмотреть, где вы, сами пошли на сближение. Только двоих из вас удалось обнаружить, вы находились на выходе из пещер с южной стороны горы и поражены тяжелым недугом. Мы подобрали вас и принесли сюда. Вода источника целебна, но она не возрождает жизнь, только разжигает и укрепляет в уже живом. Поэтому твоему товарищу мы ничем помочь не смогли…»

— Цепкий… — шепчу я вслух, горький ком перехватывает горло, и больше ни слова вслух не удается выдавить.

«Где Цепкий?..»

«Его тело предано скалам, как подобает истинному воину по нашим небесным традициям…»

У меня кружится голова. Я высоко, очень высоко. Сверху безбрежная пропасть — и снизу пропасть, равнозначная ей.

В этой пропасти раскинулись долины, озера, каменистые склоны гор. Ее освещает круглое золотистое солнце, зависшее в небе. Само небо с ошеломляющим отливом: синее-пресинее, как просторное море, цвета ограненного сапфира. Ветер рыщет, как охотящийся терьер, по всем закоулкам этого ареала. Очень далеко внизу крылатыми пятнышками летят птицы. Один из самых волшебных пейзажей, который я когда-либо видел. Неудивительно, что чувствую себя девочкой Элли из сказки, которую высшие силы занесли в новую, непостижимую страну.

Пройдешь сквозь рай, Омоешься водою ада, Чтобы на рассвете Отпить из небесного водопада И увидеть мир таким, каков он есть…

Они умеют слагать стихи! Вот в чем их отличие от тех, кто не принял свободы выбора, от тех, кто остался внизу. Небесные оказываются истинно просветленными, они могут не только обретать вдохновение, но и способны изливать его, то есть творить по-настоящему! Здесь, наверху, они свободны, и я даже на минуту испытываю порыв — стать одним из них. Ведь мы действительно родственны!..

«Что с задачей? — спрашивает муравей после паузы, дав мне насладиться мгновением. — Ведь у нас все еще имеется возможность ее выполнить!»

«Запасной план?»

Я вопрошаю без предисловий, строго по сути.

«Ты меня оседлаешь, — информирует небесный, выступающий основным собеседником, — через некоторое время мы образуем практически единое целое, так как взаимопроникновение между нашими сознаниями будет неизбежным. Подлетим к месту, где обитают драконы, явимся сверху. В этом и заключалась наша помощь тебе, ибо прорыв понизу сулит куда больше трудностей, а я донесу тебя по воздуху. Как только окажемся над самым ущельем, ты бросишь туда огненную смерть, которая у тебя есть!»

Что ж, почему нет. Хотя все мои соратники погибли, я все же добрался сюда. Благодаря им удалось мне выжить! В память о них я обязан довести дело до конца.

Сомневаться в том, что небольшой, по сути, муравей в силах тащить по воздуху меня, мужчину не такого уж тщедушного, мягко выражаясь, я и не пытался. В сказочной стране еще и не такое способно реализоваться. Надо только правильно желать!

…Мы падаем в каньон, и у меня захватывает дух. Холодный воздух бьет в лицо, перед глазами расстилаются прекрасные виды.

Муравей, с которым я вошел в прямой контакт, прекращает опускаться и снова набирает высоту. Другие муравьи тем временем отстают за ненадобностью — без «наездников», которыми должны были стать мои павшие солдаты, они не смогут нас прикрывать, только погибнут напрасно.

А мы летим — навстречу смерти или славе.

Моего нового напарника зовут Мираж, именно так мой разум интерпретировал мыслеобраз самоназвания красного муравья.

У нас преимущество в быстроте передвижения — даже с обузой в виде меня небесный летун может развивать огромную скорость. Благодаря ей мы облетаем вражьи патрули, им за нами не угнаться. Небесный муравей удивительно легкое, мобильное существо, но при этом невероятно сильное. Я едва удерживаюсь на нем; он помогает мне, как может, и загодя оповещает о предстоящих падениях, взлетах или кульбитах.

Я корректирую его траекторию, когда мы наконец-то заходим на цель. Он пикирует точно по указанию, и я осуществляю бомбардировку, мечу вниз почти все оставшиеся гранаты и заряды пластита, оснащенные таймерами-детонаторами. Отбомбившись, мы тотчас взмываем вверх.

Под нами в ущелье грохочут разрывы…

Накрыли цель. Уходим!

Главное, живы…

«Всех мы не уничтожили, но страху навели, вниз не сунутся, город спасен, — уверенно констатирует Мираж и спрашивает: — Куда теперь? Доставить обратно, к земным муравьям? Не думаю, что ты этого захочешь, узнав правду…»

И крылатый вдруг открывает мне то, чего не досказали черные.

«У них традиция — съедать мессию после того, как он выполнит свое предназначение. Причем поедание крайне пафосное и торжественное. Самое ужасное, что они до самого конца не перестают поклоняться тому, кого едят, все это у них имеет сакральное, ритуальное значение…»

Я вообще-то и не собирался возвращаться в низины. Да уж, свое дело я сделал, пора и честь знать. Ох уж эти религиозные фанатики, так и норовят превратить в фарс даже самое неподдельное самопожертвование.

Хотел бы я побольше узнать, кто же к ним в туман забредал раньше. Очень сильно подозреваю, что на самом деле вряд ли это были представители человечества… А соратнички-то мои, соратнички каковы! Братки по разуму… Неужели и Цепкий не предостерег бы ни словечком?

«Да уж, жизнь как лук, чем больше очищаешь, тем сильнее плачешь, — ворчу я и говорю красному: — Ну ладно, прочь отсюда. Мне нужно в туман, который клубится за горой. Ты поможешь мне попасть туда, Мираж?»

«Да, помогу. Только учти, тот, кто однажды попал сюда, пройдя сквозь туман, и затем уходит обратно, больше не придет второй раз сюда же, если пройдет той же дорогой. В одну реку дважды не…»

«Ты был там?!»

Я удивляюсь не на шутку.

«Был, — как ни в чем не бывало спокойно отвечает Мираж, — и, пожалуй, смогу за туман уйти снова. Здесь я исполнил свое предназначение. Так что отправимся вместе… Но мы не сможем попасть в один и тот же мир, нас неминуемо разбросает по разным. Повлияет разница в сознаниях и уровнях восприятия…»

С жадным интересом я спрашиваю у него, куда бы он хотел отправиться? Он говорит, что отправится в мир, где вечно царит летнее утро и воздушные башни такие высокие, что их вершины уходят в космическую даль.

Услышав такое, я даже не нахожу, что сказать. Ничего себе у муравья планка высока!

Затем он неожиданно сообщает, что у него для меня бонусный подарок, кое-какая информация, он уже «перелил» ее мне в память, и данные потом всплывут по мере необходимости.

Я опять не нахожу, что сказать по поводу. Только банальное «Спасибо, коллега…», но ему в радость моя лаконичная благодарность, я чувствую эмоцию, и она — удовольствие.

Мы прилетаем на юг, планируем над красным источником — другие крылатые смотрят нам вслед, но догонять не пытаются, — и, набирая скорость, с разгону бросаемся в бескрайнюю белизну, окутывающую гору с той стороны.

Мой страх высоты бесследно растаял в небесных облаках, и я восхищенно, переполненный ощущениями безграничности и эйфории, кричу:

— ЙУХУ-УУУ!!!

Вспоминая, как это приятно — говорить, передавать эмоции и мысли вслух.

Когда я замолкаю, захлебнувшись ветром, Мираж сообщает, что пора расставаться.

«Не навсегда, еще свидимся! — Благодарно глажу его по спине ладонью. — В дороге не прощаются!.. Ты только верь в это, друг!»

«А то! Свидимся, обязательно…»

Туман как молоко; стоит лишь попасть в него — и утонешь, чтобы вынырнуть уже не здесь и не сейчас…

Загадочный и невероятный Мираж сбрасывает меня вместе со всеми моими пожитками резким движением туловища и уходит вправо, по наклонной траектории, а я падаю, падаю с огромной высоты, погружаюсь в белоснежную пропасть…

Покидая то ли дивный сон, то ли альтернативную реальность, где рожденные ползать невероятно вымахали в размерах, создали собственные цивилизации, обладали разумом и даже обретали крылья, чтобы полететь! Как многообразна и непредсказуема жизнь!..

Не знаю, с чего бы это я настолько растрогался, но в эту минуту я будто становлюсь другим, на краткий миг уходят злость и неопределенность, все темные стороны во мне затмевает свет.

Кратковременный нечаянный «отпуск» подошел к концу.

А мой путь снова уводит в туман. Скоро станет совсем непроглядно. И когда я вынырну, вокруг снова…

* * *

…Я прислушиваюсь и различаю шум реки, распознаю, что далеко с юга донесся рык мутанта, определяю, как шелестит листва на ветру, а вон там потрескивает аномальная изменка.

На северо-востоке клубится густой, таинственный туман.

Приближаюсь и стою перед ним, раздумывая, стоит ли в него соваться, или все же реку форсировать. Клубящаяся дымка завлекает окунуться в нее, будто суля избавление от чугунных дум, обретение вечной легкости и бесцельности. Но я не тороплюсь, прислушиваюсь к сигналам, которые улавливает внутренний «радар». Наконец, покончив с колебаниями, делаю первые шаги. Молочный дым толстенным одеялом укрывает больную землю.

Как только я вхожу в туман, на уши давит непривычная тишина. Словно смотришь фильм, и пропадает звук. Я не слышу даже звука своих шагов. Камушки, брошенные на пробу, улетают в белую муть, и я опасаюсь, что прогляжу какую-нибудь ловушку, потому что плотная завеса не пропустит эффект срабатывания ИФП.

Туман обступает меня, наваливается, как живой, но страха нет, потому что ясно знаю, куда идти. Изредка отдельные звуки все же просачиваются, например, один раз я слышу шум реки, другой раз, при срабатывании изменки, раздается громкий хлопок. Вдобавок на меня полыхает жаром… Так или иначе, я довольно скоро теряю ощущение того, сколько иду и далеко ли отклонился от выбранного азимута.

Постепенно, пробыв в тумане довольно долго, я все же начинаю различать в нем разного рода звуки. Просто они проходят сюда искаженно, примерно на одном уровне громкости, а потому все сливаются воедино, замирают в пространстве на какой-то срок, словно затвердевая в нем. Поэтому мозгу требуется приспосабливаться, чтобы наловчиться разбирать коктейль из этих звуков по ингредиентам и каждый из них верно опознавать. Туман действительно впитывает в себя мысли, уносит тяготы, позволяет мне просто идти моей дорогой, и все, отбросить сомнения и опасения.

Позже, присев наземь, я немного отдыхаю и подкрепляюсь. Туман движется, и плотность его в одном фрагменте может периодически варьироваться. За этим интересно наблюдать, содержится в зрелище что-то завораживающее; так же завороженно можно смотреть на огонь или на волнующуюся поверхность океана. В тумане восприятие меняется, со временем начинает казаться, что все вокруг эфемерное, как во сне.

Мелькнула мысль разжечь костер, но я отбросил ее как никчемную. Показалось святотатством порождать огонь в окружающей волглой серости…

Зато спустя пару минут мне слышатся голоса. Сперва утробный, зовущий, приглушенный, голос бормочет тарабарщину на незнакомом языке. Я подскакиваю, ощерившись стволами, испуганно озираюсь. Но бессвязный голос умолкает, и теперь меня зовет… мама?! Ее голос не искажен, он естественен, отчетлив и узнаваем, именно так мама обычно меня и звала, и от этой настоящести меня пробирает страхом еще сильнее, чем от фальшивой бредовости.

Окончив привал, я быстро шагаю сквозь туман дальше, напролом, наконец сообразив, что чем быстрее смотаюсь отсюда, тем лучше. А меня со всех сторон окружает шепот… томный и нежный… это Маша, она мне ласково шептала… давно, в прошлой жизни…

Заорав, я бросаюсь бежать что есть сил! Голова адски болит, виски разламывает тупыми ударами. «Не беги!» — твердит инстинкт самосохранения, но сзади меня обдает чьим-то горячим дыханием. Испуганно я оборачиваюсь, чтобы стрелять, и вижу… что в нескольких шагах позади меня стоит мама.

Она улыбается и зовет меня, протягивает руки ко мне, овеваемая плотной белесой гущей, совсем настоящая, и это донельзя жутко. Менее страшно было бы, узри я уродливо искаженное подобие мамы… Я теряю ощущение твердой поверхности под ногами, но стараюсь заставить сознание абстрагироваться от голосов и ломлюсь вперед на пределе реакции.

Напряженный спринт длится не очень долго, и голоса преследуют меня по пятам, но вдруг туман заканчивается, и мигом все пропадает, и глюки, и обескураживающая головная боль, я валюсь на траву, обессиленно глотая воздух.

Но отдыхать счастливится совсем чуть-чуть…

Вокруг меня неожиданно, как из-под земли, вырастают создания уродливой наружности, с несколькими руками каждое и головами без шей, насаженными прямо на плечи. Я не медлю с реакцией и успеваю выстрелами из пистолета на расстоянии поразить одну особь и сразу вторую, прежде чем встреча окончательно переходит в ближнее столкновение.

Как я ни стараюсь, однако не поспеваю за многорукими, надо признать, они орудуют верхними конечностями очень шустро, и у меня не получается достать их ножом ни разу. Максимум, на что я способен, — держаться наравне, в невероятном темпе отражать и проводить мимо себя удары когтистых ручищ. Если бы я не подстрелил двоих, мне бы точно конец, стольких сразу не осилить на короткой дистанции…

Но как-то же надо разрешать ситуацию, отступить я не могу, некуда, гады наседают с разных сторон, нырнуть вниз и ударить оттуда тоже не получится, другой противник неминуемо накроет меня при выполнении… Наконец я устал и один удар пропускаю уже не мимо себя. Вражья лапа тестирует на прочность мои ребра. За первым следует второй и третий, и я, поперхнувшись кровью, шмякаюсь наземь.

Граната!!!

Я вспоминаю о данном на границе совете, чувствуя, как меркнет сознание… Хватаюсь не за первую попавшуюся из имеющихся, а именно за подаренный тогда ребристый овоид, избавляюсь от чеки, теперь разжать пальцы и выпустить…

Финита! Ля! Комедия! В последние секунды я ничего, кроме жажды освобождения, не ощущаю. По крайней мере до финиша сохранил веру в себя, многие и этого лишены… И у меня была великая цель. Поэтому я не сомневаюсь, что после смерти меня ждет что-то еще. Что ж, посмотрим! Сейчас меня захватывает азарт, подобный которому, наверное, испытывает смертник, взявший заложников и решивший напоследок поразвлечься с полицией. Нет, ребятки, я вас не отпущу живыми…

Перед тем как отпустить гранату, я выдыхаю и закрываю глаза.

Ну вот, задуманное выполнено. В конце концов, жизнь была только увлекательным сном, дешевым представлением, «пустой и глупой шуткой», калейдоскопом мимолетных радостей и переживаний… Да и какая разница. Ключевое слово — «была».

…Но нет, бесконечную минуту спустя я осознаю, что фатально ошибаюсь.

Ничего себе! Оказывается, я еще живу, не следующей, а самой что ни на есть текущей жизнью. Вот только, отправившись однажды по избранному пути, ты уже не отмотаешь сюжет и не переиграешь этот момент. Можно, если ты сочтешь свой выбор ошибочным, вовремя повернуть назад или исправить последствия, но отменить его уже невозможно.

И тот, кто изберет смерть один раз, — навсегда свяжет свой путь с нею.

Граната не взорвалась.

Я все еще здесь и сейчас.

В полнейшем замешательстве обозреваю разбросанные вокруг трупы, вижу кровь, залившую все…

В памяти образовался провал. Не помню, какими такими титаническими усилиями, но, похоже, я врагов уделал. Собственными руками. Всех. Дышать трудно — что неудивительно, мне досталось не на шутку. Шмякнувшись на пятую точку, подбираю с земли гранату без чеки, выглядящую смертельно опасно, как положено штуковине, предназначенной убивать.

Вот так, на глаз и по весу, хрен отличишь от настоящей. Однако чека сорвана, взрыватель выпал, и внутри нее только пустота, бли-ин, да это учебно-имитационная, растерянно осознаю я… оболочка без смертоносной начинки, пустая… Ан нет, кажется, что-то внутри есть.

Я трясу муляж, и на ладонь мне выпадает клочок бумаги. Непослушными пальцами расправляю бумажку и подношу к глазам… бегло, криво набросанные буквы слагаются в надпись…

«Если ты читаешь это, значит, знаешь теперь, что выход есть всегда…»

Ай да дед, ай да юморист бородатый!!!

Сидя на залитой кровью земле, посреди трупов, я смачно, многоэтажно, во весь голос матерюсь, выплескивая накопившиеся боль и страх.

И вдруг резко, на полу…дь, осекаюсь и замолкаю.

Пронзает мысль.

«А что, если старик, давая мне гранату, и сам… не знал, что не боевая?!»

Страж он или не страж?! Вот опять, блин горелый, разве что гадать остается! Как и насчет подаренного гаджета-уловителя, а он-то хоть настоящий?.. Получается, что я деду теперь обязан тем, что мой поезд жизни не слетел с насыпи, а дальше несется… куда? Не важно, главное, что несется. Жизнь — поезд… очень кстати ассоциация на ум пришла.

Жизнь подобно поезду несется по кем-то проложенному маршруту, но для этого он и приходит в движение… и не счесть разных дорог, но каждому отведена лишь какая-то одна…

Вот и ныряешь в пасть тоннеля, и на секунду кажется, будто все поглотила тьма, нигде нет ни частицы света, но поезд мчится, мчится, и вот уже снова вырывается из черноты на свободу!

На миг даже забывается, что с проложенных-то рельс не…

* * *

В давней причастности к спецслужбам я заподозрил Макарыча, переосмыслив факт добровольного многолетнего пребывания на обочине потаенной тропы, в подспудной складке местности (куда тем не менее продолжал курсировать поезд). В том числе проанализировав, как лесной житель держит свою пулевую винтовку.

Не лучевик, не новомодную «термичку». Расцвет оружия, стреляющего пулями, кусочками металла, за счет энергии выброса пороховых газов, пришелся на прошлый и первую треть нашего века. Но появилось оно не в двадцатом веке, а гораздо раньше. И до изобретения лучевого, гамма-импульсного, нейро-станнерного и прочих достижений науки двадцать первого являлось передовым и основным.

Я немного разбирался в моделях современного оружия и кое-что знал о старинном, но эту музейную штуковину идентифицировать не смог. Разве что предположил ограниченность режима стрельбы: скорее всего эта винтовка не автоматическая и может пускать только по одной пуле за раз. По виду магазин рассчитан не больше чем на десяток зарядов; имеется возможность присоединения или снятия оптического прицела.

Макарыч держал свое оружие исключительно привычно, знающе. Приклад был готов в любую минуту прильнуть к плечу, взгляд наметан образовывать точечную линию между хрусталиком, целиком и мушкой… Одна рука «пасла» спусковой крючок, указательному пальцу нужно было всего ничего, чтобы лечь на гладкий «язычок», другая легонько, но верно поддерживала цевье под стволом.

Я понял: передо мной не фальшивый боец, а вполне настоящий. Вон как уверенно обращается со своим средством убийства живых.

— Никакой я не агент, ишь чего выдумал! — открестился старик, когда я спросил в лоб, не является ли он часовым, поставленным в зловещем лесу на страже. — Я ж тута с рождения живу, батяня меня стрелять учил. На охоте без сноровки и чутья никак… Однако даже я не лезу дале положенного. Пробовал, бывало, едва ноги унес! Парень, те ж человеческим языком сказано, не ходи далеко в лес.

— Я же не знал, что там…

— Теперича узнал, даж поболе, чем надобно. Уходи отсель и забудь, аки страшный сон. Не принуждай жалеть, что я тя вывел оттель, из лап черноты утянул…

— Макарыч, я не простой турист! — набравшись наконец смелости, будто ныряя с пирса в океан, ринулся в бой и выпалил я. Да не важно уже, замаскированный агент он или абориген натуральный! Если страж, тем более у меня выбора нет, необходимо выкладывать начистоту. — Понимаешь, я не экстремал какой, не адреналинщик и не папарацци…

Я запнулся и умолк, мелькнуло опасение, что дед не поймет терминов, но тот в лице не изменился, явно понял, да и кто в наше время таких слов не знает! Он ведь не дикарь, застрявший в каменном веке, хоть и человек очень и очень пожилого возраста, однако слова эти задолго до его рождения вошли в обиход. Так что не знать он их не мог, разве что подзабыть за ненадобностью — здесь, в глуши, многое без надобности… Хотя нет, слова могли не употребляться, но не кануть в забытьи совсем, слишком уж прочно вошли в базовый лексический запас. Даже у тех, кто родился «еще в федерации», ведь по виду Макарычу сильно за восемьдесят…

— Я по своей воле сюда приехал, — продолжил я говорить, сочтя молчание собеседника знаком внимания, — но только не из-за дурного желания забуриться в какие-нибудь дебри, куда еще не ступала нога человека, и заполучить приключений на свою пятую точку. Вряд ли меня такое желание завело бы далеко от Гордого! Эх, кто бы знал, какою извилистой дорогой мне пришлось сюда добираться…

— Гордый? — нарушил молчание старик. — Слыхал про такой мегаполис. Вроде годов тридцать назад оформился, на базе Владика и окрестных городов… Дык это ж на краю земли! Ты прям оттудова будешь?

— В точку, — подтвердил я сказанное, — родился и жил там, пока вдруг однажды…

Я опять умолк, не зная еще, как вменяемо объяснить случившееся со мной и не показаться безумцем с поехавшей в одночасье «крышей».

Мы сидели в избе на лавках. Баба Галина ушла куда-то, хотя на улице моросил дождь, видать, к домашним животинкам наведалась. В сельской местности по хозяйству хлопот всегда навалом, особенно когда не надеяться, что все нужное для жизни «посеется, вырастет и урожай даст» в магазинах.

Макарыч и его жена, может, и жили вдали от глобализации и технологического прогресса, точнее, на относительном расстоянии, но затворниками по своей сути не являлись. Если они и вправду здесь родились в первой четверти века, то иной жизни просто не знали. Им привычен лес вокруг, свежий воздух, размеренное спокойное существование, огражденное от стрессов большого мира… И незачем омрачать жизнь ненужными рефлексиями. Кого что-то в этом краю не устраивало, те уже давно свалили.

А эти двое остались и наверняка по-своему счастливы. Даже к близости «странного леса» притерпелись, ведь здесь они — дома.

Все это справедливо при условии, конечно, что старик и старуха — действительно местные уроженцы, а не специально обученные и поставленные на вахту люди. Но до какой же степени агентам нужно проникнуться важностью задания, чтобы согласиться на всю жизнь застрять… на «перевалочном пункте»?..

— В моей жизни произошел перелом, — нашел я наконец слова, и решился продолжить, — иначе я бы не сорвался с насиженного места, не покинул привычную для меня среду обитания, где явился в этот мир, где рос, учился и до недавнего времени работал. Несмотря на то что далеко не всем был доволен в своей жизни.

— Покажь мне всем довольного, — пробормотал Макарыч, — поди такого сыщи.

Я сделал паузу, обдумывая, стоит ли в свою очередь комментировать этот комментарий, но счел разумным не отвлекаться на боковые рассуждения.

— Причина, заставившая меня рвануть в никуда в поиске неведомо чего, явилась ко мне во снах. Я вроде как… — опять я запнулся, но совсем чуть-чуть, а-а, гулять так гулять, стрелять так стрелять, — начал слышать голоса, и они предупреждали меня об опасности. О том, что грядет что-то нехорошее. Они передали мне предчувствие. Я превратился в подобие приемника, ловящего тревожные волны, исходящие отсюда, — решившись на откровение, я постарался как мог упростить, облечь в форму, доступную пониманию собеседника. — Пойми, Макарыч, я сюда не просто так добрался, меня вел зов, и на самом деле мне надо не обратно удирать, а именно туда, идти в черноту, как ты выразился… В самое, так сказать, пекло! Хотя, честно признаюсь, то, от чего ты меня спас, рождает сомнение и страх, я спрашиваю себя, а стоит ли с этим связываться. — Я снова замолчал, выдохнул шумно и завершил признание: — У-уф! Но придется идти вперед, раз уж вообще в это влез. Заварил кашу, буду теперь расхлебывать.

— Голоса-а-а… — протянул выслушавший Макарыч. — Кто б другой сказал, парень, что ты спятил…

Он посмотрел на меня раздумчиво, оценивающе, и я ответил твердым взглядом, не опустил глаза.

— Ан я-то ведаю, оттуда лучится настоящая невидаль… Сны это да-а, эт мне знакомо, — признался старик, — похоже на то, что ты описал, правда, никаких голосов не слыхал наяву, но боязной тревогой пробирает… Дык это здесь, где быль и небыль покуда порознь, в приграничной полосе, только изредка боками трутся… Чего там творится в самой черноте, даже представить страшно. Ну, ты и сам видал, малость коснулся…

— Может, я иду на верную смерть, но значит, — я не постеснялся произнести это пафосно, с выражением, — так мне предначертано! Каждому суждено умереть в некий час, и никто в свой час не избегнет кончины. Мне пора. Только об одном прошу, — сказал я и поднялся с лавки, — бабуле своей скажи, что я уехал обратно в город. Пообещал, мол, если что, как-нибудь с добрым визитом к вам еще нагрянуть…

Огорчать добрую Галину не хотелось категорически, пускай она и не похожа совсем на мою незабвенную бабушку.

— Постой! — Макарыч тоже поднялся из-за стола и удивил меня — сильно, неожиданно. — Не гоношись, вместе пойдем. Проведу тебя через границу, сам назад поверну, а там катись на все стороны. Жалко тя, молодой совсем, но разубеждать не мне… Ежели сам себя не разубедишь, никому другому то не под силу. Ты ж туды все едино полезешь, дык хоть подсоблю на первом шаге не сковырнуться.

— Через границу проведешь? — уточнил я. — Ты знаешь, где она точно пролегает?

— Куды ж мне от нее деваться-то было, — пробурчал старик, подошел к двери чулана и открыл ее.

— Ну пошли, — согласился я лаконично.

От растерянности я пока еще не осознал, какой подарок получил, и «спасибо» не прозвучало.

Однако, в натуре, будет досадно, если даже толком-то в искомую жуть не влезу, не занырну с головой, а на подступах где-нибудь полягу, и на том бесславно закруглится странный мой вояж.

И да, вдруг старик все-таки уполномоченный вахтер, поставленный здесь «держать и не пущать», то он же меня и положит выстрелом в спину и прикопает под лиственницей или елочкой. Разок пожалел дурака, вытащил, но жалости не напасешься на упорного докторишку, вообразившегося себя годным в спасители мира.

Обретение. Маэстро

Р. S. Ничего не зря!..

Универсальный текст для постскриптума любой истории жизни

…Иной раз идешь и не замечаешь, как много осталось позади. А потом в какой-то миг оглянешься — и будто проснулся! Осознаешь, сколько всего повидал и пережил. Но уже в следующий миг продолжится путь, как ни в чем не бывало шагнешь, глядя вперед.

И вправду, зачем задумываться над несбывшимся? Копаться в прошлом, искать в нем ответы на давно забытые вопросы… Сущность человека устроена таким образом, что всегда находит новые и новые вопросы, и для них требуется искать новые ответы, и в старых дилеммах более нет надобности страннику, блестящей искоркой исчезающему в будущем. Лучше просто идти, не оборачиваясь большую часть пути, чтобы создавать иллюзию движения, фантом некоего смысла во всем том бреду, который творится вокруг…

Я отмечал свой день рождения в одиночестве. «Нарру birthday», следующий после отпразднованного летом девяносто восьмого. Того самого, перед уходом на вокзал и поездкой в стиле «хомо вояджер», как герой «Аз победиши», в поиске настроя для смены среды обитания.

В тот день с утра я пробудился, продолжил ходку, как обычно, и небо, помнится, было грустное и легкое, светлого на удивление цвета. Через какое-то время нечто смутно колыхнулось в памяти, и я, поднапрягшись, вспомнил-таки, что за дата. Миновал почти год с той поры, когда я навсегда поставил крест на прежней жизни, и тридцать три плюс один — после того, как мои глаза впервые увидели свет в этой жизни.

Да уж, в отчужденном мире не было ни торта, ни пиццы, ни поздравлений, и мне даже как-то не верилось, что в натуре — день рождения. Но к тому моменту имел определяющее значение как раз «плюс один», проведенный в Зоне, а не все предыдущие. Поэтому зарубку в памяти я все же поставил: запомнил цвет неба в качестве подарка к годовщине…

Несколько месяцев спустя наступила вторая зима. Вторая, которую я встретил в Отчуждении. Первую я едва пережил и о приближении еще одной старался не думать, однако она, зар-раза, в итоге неизбежно грянула. Я еще держался за счет припасов, которые нашел весной девяносто девятого на армейском складе. Случайно в руинах наткнулся на подземный ход, а спустившись, обнаружил настоящий бункер в несколько этажей, наполненный всякой всячиной. Food, drink, weapon, ammo, health — полный набор. Сокровища были надежно защищены от влияния времени различными консервирующими средствами. В бункере находились немало охранников, но, к счастью, их трупы давно превратились в пятна и тени, потому не могли мне навредить.

Моя память теперь очень хитро устроена и любит преподносить сюрпризы. В ней случаются загадочные провалы, я ни черта не помню о некоторых периодах своего рейда, но также из ее глубин частенько откуда ни возьмись берутся самые неожиданные сведения. Некоторые премудрости полевой кулинарии Отчуждения, например. Я вполне просвещен на предмет того, плоть каких мутантов и какие растения можно употреблять в пищу без риска отравиться и как лучше приготовить. Могу справиться, исходя из собственных познаний. И где только я их почерпнул, эти знания… Не важно, главное, что они мне пригождаются как нельзя кстати.

В первую очередь, само собой, информация о сущности и строении запретной зоны, к границе которой меня когда-то отвел проводник Макарыч. Во многом благодаря бесценным и точным знаниям я умею выживать здесь, виртуозно чую и распознаю ловушки измененных участков пространства, и вообще у меня невероятный «нюх» на опасности, благодаря которому, в частности, большинства возможных столкновений с монстрами запросто избегаю. А в целом я на столько всякого разного оказался способен в течение первого «плюс один» и дальше, что давно перестал удивляться сам себе.

Оказался бы не способным — давно уже перестал бы живым быть.

Это Отчуждение, демон раздери, а не парк культуры и отдыха. Самый последний на белом свете пункт в списке территорий — кандидатов для праздных прогулок.

Самое дно мироздания, можно сказать.

По форме отчужденное пространство — огромная ямина.

С высоты полета сканирующего дрона зона страха представляет собой круглую выемку в земле, огромных, до сотни километров диаметром, размеров. Похоже на арену какого-то дьявольского Колизея, только не возвышающегося над поверхностью планеты, а помещенного в нее по самые края.

В ней несколько круговых замкнутых колец-террас, которые накладываются друг на друга, носят концентрический характер. Внешний круг самый большой по площади, расположен совсем неглубоко — в него-то я и спускался первой ночью по косогору, перейдя минное поле. В нем я воевал с кабанами и кладбищенской нечистью. Каждый последующий круг меньше диаметром, но зато глубже. Пятый круг самый малый, настоящий котлован, углублен на несколько километров и диаметром всего два-три кэмэ, а в его эпицентре расположен бездонный колодец. Бездонный — в буквальном смысле. Куда ведет, неясно. Но точно не сквозь планету. В иные измерения, выходит так.

Во второй круг еще можно спуститься без альпинистского снаряжения, что я и сделал перед тем, как едва не покончил с собой гранатой, врученной дедом за минуту до преодоления внешней границы. В третий без специального комплекта уже не спустишься; те веревки и крепления, найденные у погибших защитников дота, пришлись очень кстати.

Сейчас я в третьем. Но чем глубже, тем опаснее и нестабильнее окружающая среда. Локации тасуются, меняются местами, монстры не дают передышки. Не каждого зверюгу возможно победить, от некоторых остается только убегать.

Прежде я не раз видел это во сне — с высокого ракурса, все пять кругов. Только не мог понять, что оно означает. Потом понял. Во сне я даже мог просматривать наперед некоторые маршруты, чтобы определиться, куда дальше идти. И еще однажды мне показалось, что я слышу другой голос. Не «инструктора», бесполый, а… вроде женский. Так просто — он каждую ночь звал меня по имени, а я все не мог понять, что это такое, выделить из всеобщего шума. Потом я разобрался и попытался ответить, но другой голос уже не отозвался — видимо, «женщина» ушла, не дождавшись… Я не придал особого значения ее исчезновению. Хотя долго пытался вспомнить что-то важное об этом призыве. Не смог.

Вторая зима, едва не доконав меня в начале календарного декабря, позволила все же дожить до новогодней ночи. Коварная, тварь, припасла подарочки на эту дату.

Я провожал девяносто девятый без фейерверков и хлопков шампанских пробок, вокруг меня царила гробовая тишина. Засел я в древнем коллекторе, измученный и замордованный, но собранный и всегда готовый бороться — это парадоксальное сочетание давно стало моим обычным состоянием. Снег прекратился, ярко светила луна, ее свет освещал окрестности, проникал в мое укрытие. Потом «ночное солнце» скрыли черные заслоны туч.

С пришествием полуночи по часам наступил две тысячи сотый (я продолжаю пользоваться привычным календарем родного мира, хотя он вряд ли имеет смысл для хронологии Отчуждения) — мне пришлось хорониться понадежнее, потому что разразился Аврал. Как будто нарочно.

Я сделал сам себе новогодний подарок — залез глубже в коллектор и выжил. Аврал переждал, но следующие двое суток буйствовала «обычная» непогода, из-за вьюги видимость была на нуле, снежные хлопья тоннами валились с неба. Пришлось отсиживаться.

Плеер по-прежнему был при мне и работал, хвала производителю, made in EU. Помню, сижу такой в укрытии, дико холодно, звенит пурга, а у меня в наушниках звучит живой голос Виктора Цоя:

Снег идет стеной, снег идет весь день. А за той стеной стоит апрель…

Одна из неувядающих песен более чем столетней выдержки, «Апрель» легендарной группы «Кино»[5].

Хотелось весны, в душе разгоралась тоска, и от ее болезненного огня даже сильнее хотелось дойти до конца, за стену, дождаться тепла… Я ощутил, как по щекам бегут слезы, но где-то внутри лучится свет. Потом это двойственное состояние ушло, и внутри остался только настрой на победу. Усталость и бессмысленность приглушились, и я готов снова идти напролом. Я поставил песню на режим повтора и, закрыв глаза, еще раз слушал припев, думая о высшем и чистом.

Воистину, ран на моем собственном теле уже было не счесть, подлечив, я переставал обращать на них внимание. То и дело получал мелкие повреждения, заделывал их подручными средствами, и постепенно боль проходила. Случалось и так, что меня трепало всерьез, но в единичных случаях. Я знал, что рассчитывать не на кого, и потому полагался исключительно на себя, не нарывался по глупости.

Собственно, потому и умудрился до сих пор избежать фатальных ранений, хотя агрессивная среда силилась добить изо всех сил. Потому что, когда в целом мире не на кого рассчитывать не в переносном, а в прямом смысле, единственный рецепт спасения — полагаться только на свои ум, силы, способности, опыт, волю… и удачу.

Просматривать все варианты наперед и чуять верный, продлевающий жизнь. Это очень непросто. Требует абсолютно трезвой оценки собственных ресурсов и соответственно адекватной самооценки. Но только честно признаваясь себе в том, на что ты способен, можно делать шаги на пути к саморазвитию.

Третьего января, когда погода более-менее утихомирилась, моя ходка продолжилась. Я единственный шел против течения, в сторону, одному мне известную, выстраивал эксклюзивный курс по лабиринту, даже монстров почти не встречал. Был случайным наблюдателем, отыгрывал этакого бесстрастного Уату, приглядывающего за этим одиноким, как я сам, и неуютным миром. Смотрителем и хроникером, собирающим факты, впечатления и умозаключения, неведомо, правда, для какого архива или базы данных.

Странно, но я все чаще думал о Нелли. Несбывшейся моей любви… Зачем-то многократно повторял имя в разных вариациях, будто пробуя звучание на вкус. «Нелли, Неля, Не Элли, Элли, Эли…» И неожиданно самый короткий вариант меня привлек больше всего, он приоткрыл в глубине памяти дверцу в потаенный подвальчик, однако у меня не получалось ухватиться и вытащить на поверхность сознания объяснение, почему это в общем-то незнакомое имя показалось мне жизненно важным.

Казалось бы, за долгое время у меня из памяти ее образ должен был совсем выпасть, но вот никуда не девался. Только теперь я осознал, что действительно случилась любовь, от которой ушел на вокзал, не распознав… Сейчас там благодаря человеческой способности фантазировать, за рамками материальной действительности, мы могли с ней видеться и разговаривать, могли быть вместе, несмотря ни на что.

Я мечтал о ней. Поэтому мне все меньше хотелось раз за разом возвращаться со свиданий с любимой, вновь опускаться в реально окружающую действительность, в которой я находился физически. Я ушел бы туда, за стену, отделяющую реальность от несуществующих плоскостей, насовсем… если бы мог.

Но я не могу. У меня все еще остается невыполненная миссия.

О прошлом мне также напоминают три вещи, которые можно потрогать руками. Помогают не забыть, что я человек.

Рождающий тепло шарик-сувенир, оставленная в купе брюнеткой-попутчицей трогательная заколочка для волос и письмо из дота.

«Дорогая Молли!..»

Дорогая Нелли…

«Я верю, что когда-нибудь ты обязательно прочитаешь это письмо. Хотя в таких обстоятельствах это кажется невозможным, я почему-то убежден, что как-то оно все же попадет к тебе».

Мне хотелось бы верить, что когда-нибудь скажу тебе об этом лично. Хотя в нынешних обстоятельствах это кажется невозможным…

«Парадокс, обычно, когда люди долгое время находятся на большом расстоянии друг от друга, связь между ними слабеет. Но я, оказавшись так далеко, только теперь понял, что на самом деле невероятно сильно тебя люблю!»

Если люди разлучаются и долгое время не видят друг друга, не общаются и не обмениваются впечатлениями о прожитом, то начинают забывать… Но я только теперь по-настоящему вспомнил о тебе, до меня с опозданием дошло, что полюбил тебя.

«Мы жили почти в соседних домах, и ты мне понравилась с первого взгляда, но я все сомневался, не мог понять, что именно к тебе испытываю. Зато теперь знаю и хочу, чтобы ты знала».

Мы жили в одном городе и почти каждый день встречались, я в любой момент мог прийти к тебе, поговорить с тобой, но даже не понимал, какое на самом деле счастье мне дано… Теперь знаю и хочу, чтобы ты — знала.

«Я непременно выберусь из того ада, в котором очутился не совсем по своей воле, вернусь к тебе, и тогда… А если не выберусь, то желаю от всей души, чтобы ты была счастлива, и всегда буду незримо присутствовать в твоем сердце, поддерживать в трудную минуту, утешать в час скорби и подсказывать верное направление на распутье жизни, потому что…»

Я постараюсь выбраться, вернуться, и мы снова встретимся. Вспоминай обо мне. Самое важное для человека, чтобы в целом мире кто-то его не забыл…

«…I LOVE YOU».

Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ.

…И по-прежнему — никаких, сука, компромиссов!

Теперь-то я понял, почему для этого задания был выбран и взят именно я. Другой бы давно уже застрелился или бросился в изменку и лишил себя тяжкого груза, необходимости идти дальше в этом аду. После стольких часов бескрайнего одиночества, неведения, безысходности, которые пришлось перенести.

Я же вопреки всему продолжаю влачить никому не нужное существование, тщательно слежу, чтобы загрубевшее сердце не переставало биться. Я и врач, и пациент «в одном флаконе». Сам себе не позволяю летального исхода.

Изо дня в день — по установившейся привычке, разговоры с несуществующими друзьями. То есть для меня-то они очень даже существуют во время наших встреч. Да и сам я чувствую себя живым по-настоящему только во время этих встреч. Остального как бы нет. Остальное ерунда.

Не раз я прокручивал в памяти тот самый диалог, который произошел в день нашей последней встречи в «Бродвее»…

— А помнишь?..

— Это было незабываемо, брат!

Я стараюсь как можно лучше помнить эти мгновения, взгляды, музыку — жаль расставаться с прошлым, но частичка его всегда будет у меня в груди. Как-то так. Поглощаю эту особую музыку, этого любимого мной человека, это заведение, свой родной город.

— Что с тобой? — удивленно спрашивает Лютик. — Ты плачешь?..

— Разве? Тебе показалось. Песня красивая играет, да? Так о чем это мы… Я думаю, ценности у каждого человека свои. Некоторые вообще не знают, что такое любовь. Я тоже не знаю, но одно могу сказать о ней: она неповторима. И то, что, казалось бы, ни с того ни с сего происходит с нами вновь, случается каждый раз впервые…

— Просто каждый раз ты воспринимаешь это уже с другой точки зрения, наученный предыдущим опытом, повзрослевший…

— Я думаю по крайней мере то, какие чувства ты испытываешь к человеку, зависит от того, какой это человек и каков ты на данный момент. Даже если ты влюбляешься в кого-то во второй раз, это уже совершенно другой человек, и ты совершенно не такой, какой был, и любовь абсолютно новая.

— Суть все равно одна и та же, и вожделение никогда не будет любовью, зависть никогда не будет ею… Как же мы отличаем ее, если она каждый раз новая?

— Может, это в людях заложено? Способность чувствовать некие ценности… Эта чувствительность — внутри нас. У кого она настроена на сходные частоты, могут познать счастье взаимной любви…

— Взаимная любовь — большая редкость. В связи с этим очень немногие понимают, точнее, воспринимают, что вообще такое эта неуловимая любовь, путают ее с инстинктом размножения, привязанностью и прочими вещами. Некоторые посвящают себя тому, чтобы найти любовь… Но я думаю, это не значит, что нужно хвататься за первую встречную, которая тебе хоть немного подходит. Ведь та единственная — все равно одна на свете… Иначе не было бы смысла. Тот, кто ищет, сможет найти. Я вот буду искать и верить, что однажды… Если ты понимаешь, о чем я.

— Да, да, друг, я понимаю… Наверно, как никто другой тебя понимаю… — Нечего скрывать, на глаза и вправду навернулись слезы. — Ты, сам того не зная, помог мне некоторые важнейшие проблемы осмыслить и разложить по полочкам… Когда сейчас говорил. Действительно, встречные птицы могут петь сладко, но из-за них не стоит переставать искать свою, Синюю. И ты не грусти, старина. Что-то действительно в человеке заложено, в самой глубине души, это позволяет отличать любовь от нелюбви, хорошее от плохого… Хотя они зачастую самые разные и внезапные обличья принимают. Слушай, как играет джаз! Это будет наша с тобой песня. Запомни, если я вдруг исчезну и ты не сможешь меня найти: если ты вдруг где-то при каких-нибудь обстоятельствах услышишь эту песню, знай, мы с тобой обязательно встретимся!.. Ты только не забывай… И продолжай искать…

— О чем это ты? Куда исчезнешь? — Лютик рассмеялся и заказал еще пива, у него в кружке осталось совсем немного. — Ты не исчезай, ладно? — сказал он вполне серьезно и допил крайний глоток. — С кем я еще буду пить пиво?

— Я думаю, у каждого своя дорога. Рано или поздно обязательно появляется некое обстоятельство, которое означает приближение конца привычного уклада жизни. Иначе ничего и не было бы… Однако у каждого своя дорога, собственная — с тупиками, ямами, прямыми участками, но все же дорога.

— Некоторые дороги пересекаются между собой, — развил мысль Лютик, — некоторые обрываются где-нибудь в глуши, а некоторые ведут к звездам.

— Верно глаголешь, брат. Удивительно, насколько у двух разных людей могут совпадать образы и направления мыслей… И не совпадать — тоже. Мы с тобой определенно в чем-то совпадаем. Думаю, если бы я отправился в неведомые дали космоса, к этим далеким манящим звездам, я бы взял тебя с собой, и мы бы полетели вдвоем на одном корабле. Как думаешь, человечество когда-нибудь доберется… туда?

— А то! Кажись, в первобытную эпоху дикие люди сидели в пещерах возле огня и боялись высунуться в ночь, под дождь, трепеща перед неведомыми духами и злыми зверьми…

— Ну, некоторые и не боялись…

— Это уже отдельные случаи, исключения…

— Конечно, если человечество ухитрится не угробить само себя до той поры, пока достигнет такой стадии прогресса.

— Может статься, что та цивилизация, которая выйдет на межзвездные просторы, хоть и по-прежнему называемая человеческой, на деле будет разительно отличаться от нашей… У нас, конечно, полно недостатков. И если те, будущие, обойдутся без них, я только за. Главное, чтобы отмирание ценностей не произошло. Не атрофировалось то самое чувство отличия, что хорошо, что плохо, что правильно, что нет, что любовь, что ненависть, что настоящее, а что фальшивое, что дружба, а что приятельство… Но знаешь, как бы оно там ни было, я думаю, игра стоит свеч. Смерть стоит того, чтобы жить… А любовь стоит того, чтобы ждать.

Время, как вода, утекает сквозь пальцы, и нас все меньше, как карандашного грифеля, оставляющего след на бумаге Хроноса. На что еще тратить дни и ночи беспрестанного пути, как не на философствования и духовные изыскания?.. Как-то по ходу я открыл для себя еще одну стихию — литературную. В нее погрузиться помог, как ни странно, плеер.

Вспомнил я, что в его неисчерпаемой базе аудиоматериала не только песни, но и аудиокниги! Раньше предпочитал глазами усваивать книги, а не ушами, но тексты ведь и вправду не только читать, но и слушать можно. За неимением другого… Я научился параллельно идти-выживать в ходке и слушать-мечтать в авторских мирах, даже самый мрачный из коих казался мне светлым в сравнении с отчужденной, трупной реальностью. Так что еще один камень разнообразия в огород удручающей однотипности.

…Подходил к середине первый месяц новоявленного, две тысячи сотого. Середина второй зимы в Отчуждении. Полтора бесконечных года, в течение которых я не видал ни единого человека, кроме себя самого в зеркале (пару раз в разрушенных домах).

Я остановился на небольшой возвышенности и обозревал снежный пейзаж, расстилавшийся передо мной. День выдался стабильно пасмурный. Вдали торчали голые остовы деревьев. Посреди белоснежной перины виднелась заброшенная электростанция, основательно обставленная разнородными аномалиями. Туда я и навострил лыжи.

Но на подходах к станции меня подстерегали снеговики. Еще один сорт нелепых бастардов Отчуждения, доселе невиданный мною. Я назвал их таким словом не просто по ассоциации с безобидными новогодними скульптурами, а потому что они и были вылитыми снеговиками. Тело каждого представляло собой тройку поставленных друг на друга снежных шаров, необъяснимой силой смыкаемых меж собой.

Сперва я даже не смог уверенно определить, что передо мной монстры, а не какой-то незнакомый вид изменок. Традиции были соблюдены: снизу самый большой ком, сверху самый маленький, а между ними средний. В «голове» зловеще тлели два алых уголька-глаза. Для довершения образа недоставало только ведра на башке и морковки, утопленной тупым концом в сердцевине верхнего шара!

Они довольно быстро передвигались, скользя по снегу, лавируя между округлыми глянцевыми буграми, форсировали на полный вперед. Вот только как именно они собираются меня атаковать? На всякий случай я все равно не подпускал их ближе, чем на десяток шагов. Пока что монстрики лишь пытались забросать меня снегом: пару раз я зазевался и получил неприятное послание за шиворот.

Я предвидел, что глаза этих тварюшек могут обладать гипнотическим свойством, и старался избегать смотреть в них. Пули безжалостно крошили снег и неистово мочалили махровые триады посаженных друг на друга шаров. Мне даже стало весело — так, бывает, веселится мальчишка, вынося толпы туповатых зомби в незатейливой видеоигре или предощущая, что намечается знатная драка.

И вот тут-то возникла реальная проблема.

Неуклюжий, как сонный медведь, на сцену вышел ОН. Мелкие снеговички были отвлекающим маневром, разминкой перед появлением действительно опасного врага. Теперь на меня надвигалась грозная фигура рослого, как пятиэтажный дом, и толстого, как самосвал, снеговика. У него в придачу к эффектной внешности (и возможности просто раздавить меня всей своей массой) имелся как минимум один козырь в рукаве — телекинез.

Мне это окончательно смешало карты, потому что моя же любимая винтовка ощутимо шибанула меня по лбу и выскочила из рук, словно в нее вселился демон. Со всех сторон сыпался снег, оружие и прочие предметы ополчились против меня. Я уже знал, что бывают случаи, когда нельзя убить, можно только убежать. Из этой ситуации как раз и был только один выход — улепетывать!

Хотя снежные завалы и затрудняли подвижность, я все равно уходил со значительной форой от неповоротливого великана, куда менее продвинутого в плане мобильности, нежели младшие его собратья. Для спасения мне надо было лишь поднажать — ну и щепотку везения. Главное, удрать как можно дальше, за пределы досягаемости снежного годзиллы, пока ему не надоело развлекаться с моими же вещичками и не взбрело в башку меня самого попробовать запулить в какую-нибудь аномалию.

На бегу с моего туловища содрало куртку, оставшаяся позади винтовка описала в воздухе недовольную загогулину и открыла беспорядочный огонь. Выстрелы могли поразить меня разве что случайно — я молился только, чтобы противник не додумался вызвать детонацию всех патронов, которые у меня имелись при себе. Вот это был бы полный…

Нельзя бежать по прямой из-за рассредоточения изменок по всем окрестностям, и я все время петлял, но при этом старался провести преследователя поблизости от как можно большего числа аномальных ловушек. Он их не замечал и пер напропалую, полагая, что при его габаритах вездеходность сойдет ему с рук. Как назло, в обозримой видимости не было ни одной огненной области ИФП, чтобы проучить шаровика-мерзавца! Его било током, плющило, но снежная махина наскоро восстанавливала сама себя, пользуясь окружающим обилием подходящего материала, и перла дальше.

Как только большая часть предметов на мне перестала брыкаться, я возликовал — необходимый отрыв был достигнут.

К этому моменту я умчался метров на сто от верзилы. Разрушенная станция отдалилась. Заняв позицию, изготовил к бою широкополосный лучевик, заменивший «Теслу», позаимствованную еще в доте. Отметил, что происходящее эпично, как в нью-голливудском боевике ААА-класса: снеговик-гигант и его свита, будто бы спешившие на бал к дьяволу, да ошибившиеся адресом, плюс захватывающие суперспособности и чисто апокалиптические декорации — лютая зима, тотальная разруха, смертоносные аномалии.

Полный постап, коротко говоря!

Я взял на прицел верхнюю часть туловища монстра и с относительно безопасного расстояния разнес ее. В тот же момент «карета превратилась в тыкву» — два нижних шара безвольно рассыпались, угли в глазах младших снеговиков потухли, а сами они стали мирно лежащими кучками снега.

— Попался, который катался, — проворчал я по установившемуся обыкновению комментировать вслух.

Удовлетворенный победой, пошел раскапывать винтовку. «Рысь» я не брошу ни за что!

Хорошо, что лучевик мой поменьше и полегче, и я смог удержать его при себе, когда зловещий монстр обрушил на меня свою телекинетическую мощь и пытался вырвать все, что плохо на мне «удерживается».

Вот и поигрался в снежки, что называется.

Сколько уже таких «игровых эпизодов» в памяти хранится! И это замечательно. Есть, значит, кому запоминать.

Продолжаю…

* * *

И мы — пошли.

Когда добираемся в ту часть леса, где, по идее, уже случались необычные проявления, Макарыч, идущий впереди и левее меня, совсем снижает темп, движется гораздо медленнее, натурально начинает прокрадываться.

И мне дает совет стараться только так и ходить. Совсем уж бесшумно наступать на лесной покров и не задевать ветви не получается, но методика хождения старожила заключена в том, чтобы шума производить как можно меньше. Он совершает несколько шажков, останавливается, принюхивается, вертит головой по сторонам, прислушивается к собственным ощущениям. Потом, проанализировав окружающее, продвигается еще чуток вперед и воспроизводит тот же цикл. Я повторяю за ним, пытаясь учиться.

Поэтому мы преодолеваем расстояние очень медленно. Зато как бы сливаемся со средой, делаемся частью леса, воспринимая практически каждый звук, каждое малейшее изменение атмосферы. Идем не по прямой, петляем, то и дело забирая то в одну, то в другую сторону. Попутно старик негромко, почти шепотом наставляет меня, говорит, что следует избегать любых участков, которые покажутся в силу осознанного анализа или даже просто померещатся мне подозрительными. Я тогда не сразу и врубаюсь, о чем он, собственно, что же имеет в виду… Разжиженную почву, ямы, от которых веет холодом, участки, где хоть что-нибудь не совсем нормально, вроде того, что ветер кружит листья будто бы каруселью.

Признаки, могущие ускользнуть от неученого, неопытного глаза, указывают на участки, вступив в которые можно моментально лишиться жизни. Это если повезет. А если не повезет, пугает Макарыч, будешь умирать долго и мучительно, сполна расплатившись за собственную беспечность…

Еще он советует обходить места, в которых, на первый взгляд, ничего такого, но, блин, мурашками по коже ни с того ни с сего!.. Меня вдруг осеняет: неспроста дед не пустил давеча напрямую, когда я, вылезши из-под трупа чудовища, вознамерился было к нему ломануться…

Я мотаю все-все на ус — Макарыч знает куда больше меня, и все эти премудрости могут мне потом пригодиться. Ох, пригодятся, и я еще не раз скажу спасибо бывалому деду, который не пожалел времени и сил, чтобы поделиться знаниями со мной… А я каким-то чудом не пропустил мимо ушей, ухватил, хотя на подходе к границе и близко не осознавал степени значимости его уроков.

Наконец мы выходим на большую поляну, лохматящуюся длинными стеблями пышно-желтой травы. И поперек этого открытого пространства тянется оборонительный вал, настоящее крепостное сооружение! Во всяком случае, я бы именно так назвал то, что открылось взгляду.

Только не кирпичный и не земляной, а бетонный. Кажется, я верно определяю грязно-серый материал, из которого отливали «насыпь». Высотой как минимум в три человеческих роста, преграда убегает в заросли по обе стороны от нас, и там, за деревьями, надо понимать, продолжается неизвестно на какую длину. С виду участок, который доступен для обозрения, выглядит запущенным, изгрызенным временем и непогодой, бетонная поверхность покрылась порослью, вьющиеся растения типа плюща не заставили себя ждать. Но вал все еще не развалился и не осыпался. По крайней мере здесь, конкретно перед нами.

Он что-то от чего-то отделяет. И судя по солидности сооружения, все, что за ним скрывается, строителями преграды признавалось более чем серьезной угрозой.

Макарыч отвлекает меня от ошарашенного разглядывания вала, на который я таращусь во все глаза, и акцентирует мое внимание на нескольких странных явлениях. Указывает на едва заметный дымок, стелющийся над землей метрах в пяти от нас; потом на идеально круглую проплешину, на ее поверхности не осталось ни единой травинки; и на небольшой вихрь, кружащийся тоже неподалеку от нас, в своем вальсе приподнимая над почвой камешки и мелкий сор…

Старик поднимает крупный обломок щебня, валявшийся у его ног, и закидывает в этот самый вихрь. Когда «посылка» достигает адресата, ее вдруг резко взметает вверх, а потом неведомая сила крошит гранит.

Раскрошился! Камень! В воздухе!

Я застываю, не веря собственному восприятию… Дед хмыкает, крепко берет меня под локоток и ведет дальше, лавируя между разными странностями, демонстрируя, что вполне можно использовать для прохода промежутки, ежели таковые отыщутся. Пока ведет, вкратце разъясняет, где какая хрень находится, где пролегают ее владения и что каждая делает…

— Тута, канешна, не все образцы, — подытоживает Макарыч. — На все одной поляны не хватило бы, да и пополняется коллекция… в реальном времени. Короче, принцип ты понял? Запомни, коль на глаз не могешь определить границы энтой мутности, подбирай камушки или еще чегой-то подобное да обкладывай ее со всех боков… Покуда не вызнаешь наверняк, не лезь. Никада не прикидывай примерно, без исключенья каждый сантиметр важный, малость промашка, и ты труп. Туды, где сомневаесся, лучше не суйся, коль жизнь дорога.

Пробравшись через поляну, мы вступаем под сень бетонной ограды. Останавливаемся в нескольких шагах от нее.

Эта линия, судя по всему, теперь выполняет функцию визуального разграничения, показывает, где кончается нормальное и начинается ирреальное. Когда-то вал сооружался, чтобы изолировать одно от другого, но теперь эта задача уже ему не по силам, и с той стороны сюда, к нам, кое-что просачивается… Сновидения, страшные зверушки, измененные участки пространства, например.

А сейчас просочусь я. Внутрь, отсюда туда.

— Все, парень, здесь расходимся, — как-то даже грустно сообщает Макарыч, — забирайся по бетону, энто не тяжко, хватайси за стебли… Перелезешь через забор, опустись, и ты тама… Ужо по самую макушку тама, без дураков. За что боролся, на то и… — Он вдруг придвинулся вплотную ко мне и зашептал в самое ухо: — Чес-слово, я б и дальше с тобой пошел, до самого конца. Да не могу старуху свою бросить, понимашь, куды ей без меня…

Я киваю и порывисто обнимаю проводника. Горячо обещаю, что, если назад вернусь и буду идти этой же дорогой, обязательно загляну к ним.

— Не трынди, е-мое, — бурчит Макарыч, — негоже о возврате болтать перед началом ходки. На-ка вот, держи! — добавляет дед, скидывая с плеча ремень своего оружия, о котором я уже знаю, что эта система называется «Рысь», и производилась она недолго, в двадцатых годах, перед самой революционной сменой поколений вооружения. — Вона, тута предохранитель… сюды вставляшь патроны… разбересси, короче, не малый пацан.

Я восклицаю:

— Макарыч, а как же ты?!

— Как назад дойду, ты об том? Я-то дойду, не боись, знаю, как ходить. А с голоду и без огнестрела не помрем. Вот тебе еще! — Он сует мне в руку какой-то приборчик, называет его «химический уловитель», инструктирует, как им пользоваться, и сообщает: — По ту сторону с давнишних годов минами засеяно. Ходь осторожно, усек? Мины, канешна, будут тока поначалу, энто военные насовали, када здеся еще… ну, то не важно уже! Вот запасные патроны, вот оптика, прикрутишь, ежли чего… — Он сует мне в руки подарок за подарком. — И на вот еще.

Старческая рука ныряет за пазуху рубахи и роется там.

Макарыч вынимает руку, раскрывает ладонь — на ней лежит граната! Самая настоящая.

— На крайняк, вдруг че… Припреть, дерганешь чеку, и баста.

Я безропотно принимаю дары. Не возражаю, горло перехватило. Благодарю деда за все молча, кивками. Он желает мне удачи и, после того как мы пожимаем руки на прощание, разворачивается спиной ко мне и очень быстро, удивительно быстро для такого пожилого человека, устремляется в обратную сторону.

Дальше мне идти самому, без проводника.

Когда Макарыч скрывается в лесу, я разворачиваюсь и поднимаю голову. Смотрю вдоль заросшей плющом неровной, изрытой вмятинами поверхности, наклонной градусов на двадцать от вертикали. Мне туда. Готов ли я лицом к лицу столкнуться с неведомой силой, притаившейся по ту сторону? Еще немного, и будет пересечена черта запредельного…

Я отбрасываю последние предрассудки и совершаю судьбоносный шаг. Рассовав подарки по карманам и в сумку, нацепляю на плечо ремень винтовки, забрасываю ее за спину и хватаюсь за вьющиеся стебли. На ощупь они оказываются крепкими, ни дать ни взять веревки.

Поднимаю ногу и нащупываю углубление, что послужит первой опорой для стопы.

Наверх, вперед, через границу.

Назад — значит упасть вниз.

А мне хочется туда, поближе к звездам…

* * *

Прохождение к очередной «контрольной точке» получилось, мягко говоря, крайне утомительным: изменки натыканы вплотную, создавая суровый заслон, и прежде чем понять, как его миновать, пришлось изрядно поплутать туда-сюда и наскакаться.

Попробуй не подскочи, когда у тебя перед самым носом вдруг прошмыгнет «шаровая молния» или «язык пламени»! Прокладывание тропы — ремесло тяжкое. Стоит лишь оступиться или промахнуться в расчетах на дециметр-другой… даже представлять не хочется, что тогда будет.

Но вот, выдержав все это мракобесие, я проник на территорию электростанции. Уж тут можно почувствовать себя в относительной безопасности; сгрудившиеся вокруг объекта ИФП, по идее, не впустят случайных тварей.

Честно говоря, я ждал внутри чего-то оригинального… ну, в духе Отчуждения нежданчики: до сих пор работающий генератор какой-нибудь в качестве энергетической аномальности или канал-портал, ведущий за тридесять земель. Но ничего интересного не нашлось, просто древняя разваленная станция, да и все.

Крыша нигде не сохранилась, только рухнувшие перекрытия местами образовывали навес. Пол был полностью погребен под снегом, и когда я устраивался на привал, пришлось расчищать себе местечко под одним из навесов.

Положив рядом рюкзак, давно заменивший мне дорожную сумку (я ее спрятал в приметном сооружении, хотя не факт, что, если туда вернусь, оно будет по-прежнему узнаваемым), и оружие, прикрыл веки. Не буду терять время понапрасну — когда в пути представляется возможность отдохнуть, лучше использовать ее по максимуму. Другой может и не представиться, логично?

— …На самом деле мы не выбираем, куда идти, — сказал мне Марлин, — но выбираем, как проходить.

Я видел его нечетко, словно в тумане; лицо медленно, но неуклонно, с каждым днем, с каждым следующим разговором все больше размывалось, улетучивалось, тонуло в забвении. Наши встречи становились все реже. Зато голос его доносился отчетливо, на удивление звонко, словно Марлин реально сидел прямо передо мной, в самой что ни на есть яви. Голос отчего-то не забывался. Еще непременно виделись его глаза, уставшие, рассеянные, добродушные. В любой миг могущие стать ледяными, стальными, убийственными.

— Как твой бизнес, брат? — спросил я.

— Бизнес идет полным ходом! — Марлин начал рассказывать, как у него дела; иносказательно, как он обожал. — Запустили новую линию сладостей… Пока смотрим на показатели спроса, думаем, что улучшить. Сладости вообще наша фишка, ну, помимо напитков… Общепит без сладостей никуда. Такого рода заведение, как у меня, держится на трех основных китах! На атмосфере, на доступности в плане цен и расположения и на кондитерской составляющей. Киты держатся на черепахе, человеческом факторе, конечно…

Я улыбнулся, представив себе «сладости» и «напитки». Все-таки до чего же разными путями мы с Марлином в итоге по жизни отправились… Однако надо отдать ему должное, у него есть рамки, через которые никогда не переступит. В отличие от почти всех его… э-э-э, коллег по роду деятельности.

А между прочим, с моими учеными знаниями я сейчас мог бы стать в их бизнесе легендарной фигурой. Или наоборот, всемерно его искоренять.

— …А ты-то где сейчас, тезка? — помедлив, спросил Марлин.

И поневоле сам себя спрашиваю: а где это я? И вроде хочу ответить, но не могу.

— Не пора ли тебе?.. — Образ друга растаял.

Проснувшись, я сразу и не сообразил, из-за чего. Обычное дело — организм человека так устроен, что, возвращая сознание в реальность, он сначала проверяет, все ли в порядке с ним самим, все ли функции работают, а потом уже ищет причину пробуждения.

Под территорией станции происходили мощные подземные толчки. Не Аврал, нет! Нечто локальное, именно под этим участком земли сконцентрированное. Я ощутил неведомые вибрации всем телом, и внутренности у меня болезненно сжались. Толчки явно шли откуда-то с глубины, но мощь их иногда достигала такой планки, что шапки сугробов, заполонившие все обозримое пространство, подпрыгивали, и снег с них осыпался.

Толчки происходили примерно с одной и той же периодичностью — их источник как будто сначала давал одному импульсу как следует разойтись и чуть притихнуть и потом уже рождал другой. С оттяжкой, так сказать. А еще все это напоминало процесс, когда птенчик рвется на свободу из яйца и разрушает скорлупу ударами изнутри. Ну, прямо точь-в-точь, и от такой ассоциации мне сделалось еще больше не по себе.

Похоже, попав сюда, я все же потревожил то, чего не следовало тревожить.

Когда я опомнился, а это заняло совсем немного времени — быстроумным и понятливым быть жизненно необходимо, — и хотел уже давать отсюда экстренного деру, даже на ноги уверенно встал, похватал вещички и вознамерился стартовать… толчки, как по чьему-то приказному велению, взяли и прекратились.

Я замер в нерешительности, чуть ли не с поднятой для шага ногой. Складывающаяся ситуевина мне определенно не нравилась, но я не почуял еще, от чего именно и в каком направлении спасаться…

Это промедление стоило мне потом немало седых волос, хотя речь шла о какой-то паре минут. Надо было драпать, уносить ноги хоть куда, главное, прочь, а я замешкался из-за несостыковки различных признаков, пытаясь проанализировать.

И домешкался. Минуту-две длилась пауза, затем станцию вдруг лихорадочно затрясло, и все вокруг охватило сплошное дребезжание. Я не удержался на ногах, но не потому, что не был готов. Знай заранее, все равно скорее всего не устоял бы при настолько сильной тряске, не имея возможности ухватиться за надежную опору…

Земля прямо посреди руин станционного корпуса разверзлась, расползлась в громадную прореху, и наружу показалось НЕЧТО.

Слово точней некуда, когда нужно охарактеризовать подобные… хм, экспонаты «выставки достижений» Отчуждения. Уж не знаю, было ли живым в приемлемом для человека смысле то, что появилось из-под бывшей электростанции… Не имелось у него головы, никаких щупалец или конечностей другого рода, не наблюдалось ничего похожего на горящие глаза… Однако исходила от него мощнейшая направленная волна зловещей, враждебной энергии!!

Я совершенно вымотался, толком отдохнуть не получилось, и до этого момента все-таки оставался не совсем проснувшимся, что мне обычно несвойственно. Поэтому непростительно не поспевал адаптироваться к яви. Зато, хочешь не хочешь, узрев чудовищное нечто, воистину пробудился. Сказать, что я офигел, — ничего не сказать!

Эта хренотень пульсировала и стягивала в эпицентр себя все, что ей ни попадалось вокруг. Камни, мелкие изменки, куски арматуры и балок, рваные бетонные обломки, целые горы снега напористо засасывались туда, в ядро проснувшейся аномалии. Воздух закручивался вокруг нее, и верхний край завихрения вздымался высоко в небо. Получилось что-то вроде торнадо. Вобрав в себя элементы окружающей среды, смерч как-то это все переварил и вспыхнул потусторонним синим светом.

И потянулся ярко полыхающий вихрь ко мне… Ясное дело, я уже кинулся наутек — сонливая неспешность испарилась без остатка — и даже успел отдалиться на какое-то расстояние… Вот только для гигантского светящегося закрученного столба разделяющая нас дистанция была удручающе незначительной.

Ну, я не растерялся и подкормил его боезапасом из своего лучевого оружия. Предположив, что, даже если луч ему вреда нанесет не больше, чем слону дробина, можно надеяться, что вихревой столб сильнее разозлится. Когда противник раззадорен, он может частично утратить контроль, допустить промах, следовательно, у другой стороны конфликта появляется некоторое преимущество… Но нет, сверкающее крутящееся нечто проглотило энергию и не «моргнуло». Наоборот, еще сильнее заблистало, видимо, на радостях, получив пусть и минимальную, но подпитку. Сверкало оно знатно, ну прямо как увешанная гирляндами новогодняя елка!

Хотя само по себе оно на елку не похоже ну никак, с какой стороны ни смотри. Новогоднее дерево из этой махины такое же, как из холодильника самовар. Скорее, образина отдаленно походила на какое-нибудь аморфное существо родом из классической кинофраншизы «Охотники за привидениями»…

И кстати, ведь я в итоге оказался прав — действительно энергетическая аномалия! Я предполагал ее наличие как один из вариантов того, что могло быть запрятано внутри станции.

Со мной не впервые случилось такое «попадание в яблочко». Похоже, я начинаю предугадывать недобрые фокусы безумного мира, не всегда конкретно, вот как сейчас, лишь общее направление, но, как говорится, лиха беда начало! Правда, у всякого изощренного фокусника в рукаве всегда припасена пара сюрпризов…

Посторонние мысли мелькали в голове мимолетно, фоновыми обрывками. Я уже поднаторел в боевой обстановке отодвигать назад общие размышления и сосредоточиваться на текущем действе. То есть практически наловчился в нужные моменты прерывать внутренний диалог. Точнее, он уже сам как-то почти всегда останавливался в экстремальных обстоятельствах… Этакий симбиоз: сознание не мешает телу выполнять его работу. А тело, понятно, служит сосудом для сознания.

Так недалеко и до полной гармонии, ха-ха. Как у йогов. Или у монахов?

Вот бы еще вместо всей этой мути, бесконечных изменений пространства и нескончаемых полчищ мутантов, всего этого отчужденного уродства увидеть нормальных животных и пасторальные пейзажи! Перебраться бы в какой-нибудь милый домик, в уединенное местечко среди зеленых холмов и пушистых облаков, наслаждаться свежим воздухом и жить-поживать в душевном спокойствии и равновесии… Да уж, раскатал губу. А кто на моем месте о таком не мечтал бы, спрашивается?..

Я уже почти выскочил за пределы корпуса, как неведомая сила повлекла меня назад. Напоминало огненную жуть на кладбище, только та была не такой огромной. Сейчас мне оставалось лишь бессильно грести руками снег — схватиться не за что, а прожорливая аномалия неумолимо подтягивала к себе. Я заскрипел зубами от яростной злости и вложил всю массу своего тела в отчаянный рывок на волю. Но пока тяга продолжалась, я ничего кардинально поделать не мог, мое сопротивление мало что значило.

Однако размер аномальности пульсирующе уменьшался, а в момент каждого сокращения хватка чуть слабела. И я, напрягаясь на максимуме, отползал на метр-другой, отвоевывал часть пути. А потом опять обрушивался всесильный засасывающий шквал, и я опять бросал все силы на то, чтобы хотя бы просто удержаться на месте. С каждым разом притяжение становилось все мощнее, ресурсы моего организма истощались… Но я все же продвигался за пределы корпуса.

В один из интервалов добрался до сегмента наружной стены. Когда ОНО снова принялось вдыхать в свое нутро все вокруг, я вжался всем телом в торчащий из земли с внешней стороны выступ. Дрожал там, как щенячий хвостик и, кажется, шептал молитвы на неведомом языке…

В памяти воскрес образ незабвенной Нелли. Я уже давно изобрел спасительный метод: в минуту смертельной опасности думай о хорошем! Тогда и умирать становится не страшно — ведь если даже и умрешь, то в последние секунды видя свет.

Но вот хватка аномальности стала ослабевать, и я пополз прочь, теперь выбраться из сферы притяжения казалось не таким уж нереальным вариантом. Надо лишь поднажать… Радиус охвата энергетического «пылесоса» ограничивался территорией главного корпуса электростанции и небольшой прилегающей площадки… Следующим порывом снесло тот обломок руин, за которым я только что прятался, но мне уже удалось дотянуть в периферийную зону влияния, один рывок, и все… Только бы не подкоситься именно на финальном рывке, не попуститься преждевременно или, наоборот, чересчур не перенервничать.

— Давай, у тебя получится!!!

И я не затормозил, наоборот, ускорился.

Не знаю, кто это кричал, возможно, я сам. Но голос, мне показалось, точно прозвучал не в голове, как стало привычным с тех пор, как я уехал из Гордого. Неужели я впервые услышал его в реальности! Или это не реальность? Я как бы находился в трансе, время вокруг меня замедлило свой ход. Что-то вроде этого, я слышал, способны испытывать некоторые умирающие люди, и на грани меж жизнью и смертью они общаются с призраками.

Мое сердце пульсировало в такт чудовищной энергетической махине, и я вдруг заподозрил, что у нас с ней схожие сущности. Мы — порождения чего-то инородного, потустороннего, и нас объединяет эта незавидная семейственность. Я и сам — ходячая аномалия…

Все эти мысли покажутся мне нелепыми и никчемными уже потом, когда я вырвусь за пределы сферы притяжения, переведу дух и с трудом поверю, что остался жив, что буквально какие-то минуты назад зависал над пастью смерти. Стоило выдохнуться, приостановиться — и ОНО поглотило бы меня!

Я спросил сам себя: а может, у меня не получилось? Может, не дополз, аномальное притяжение все же достало, засосало меня? На самом деле распался, разлетелся на мириады частиц, погиб, и эхом закончившейся жизни длится последняя галлюцинация…

А если допустить, что параллельно существуют варианты реальности, в одном из которых я выбрался, а в другом сгинул? Ведь существуют же два мира — мой и этот. Почему же не могут одновременно быть две реальности, в каждой из которых развязка эпизода с аномалией — своя? Допустим, что могут, но отчего бы тогда не допустить, что есть и альтернативная вселенная, в которой не могут? «Вилка в вилке», получается. Причем, пользуясь этим принципом, продолжать ряд можно бесконечно. Бесконечные вопросы, бесконечные сплетения реальностей…

Демон с ними, истинного ответа я все равно не узнаю.

Мой главный вопрос: сколько еще идти? Как долго будет продолжаться садистское испытание на прочность, жестокая гонка на выживание? Хуже всего — неопределенность. Когда не знаешь, куда и зачем идешь, что тебе предстоит выполнить… Хотя вроде как что-то и понимаешь, но озарение все время ускользает, не хочет формироваться в отчетливые мысли, исчезая в глубинах сознания, и ты снова шаришь вслепую… Я пытался спросить глас во сне, направляющий меня, получить информацию на интересующие меня темы, и каждый раз ответ был спрятан где-то внутри меня, а затем я просыпался и терял его…

Я ни разу так и не решился свернуть с Тропы, находить которую мне помогал все тот же потусторонний «советчик» из снов. Да, я подумывал: а что, если не последовать совету, на очередной развилке пойти не туда, а сюда? Но помнил, как однажды ослушался внутреннего голоса, когда пошел через кладбище, в самом начале Пути. Чем тогда кончилось, я помнил до сих пор, потому и не повторял подобного.

Вроде вот она, отчужденная Зона — ступай куда хочешь, на все стороны, простор для исследований о-го-го!.. Но не так она доступна, как может показаться.

Еще вариант: вокруг просто декорации, искусно нарисованные, и Тропа мне дана только одна. Стоит шагнуть с нее в сторону, сойти — и финиш?

Типа как в игровом рельсовом шутере, вроде вокруг и видишь здания, двери какие-нибудь, да хоть горы, но на деле маршрут тебе уготован лишь один, все остальное «для галочки», попробуешь сунуться за пределы карты и провалишься в фоновые текстуры… Возможно, и не просто декорации, может, оно там все реально живое и интерактивное, просто не уготовано для меня.

Или наоборот — это будет продолжаться до тех пор, пока я не сверну с Тропы и не попробую идти САМ, без внутреннего голоса… хотя внутренний голос — это же и есть я сам? Или нет? Или у меня несколько ипостасей?

Ведь тогда это и будет натурально идти вслепую, идти, полагаясь только на «придаточные» пять обычных чувств, которые почему-то все считают опорными, не пользуясь внутренним видением…

Внезапное озарение прожгло меня насквозь. Да, тут же возникли встречные аргументы, но сама идея, мысль о том, что нужно только «ослушаться», сделать что-то не так, крепко засела где-то внутри. Тогда я ее оставил не додуманной. Точнее, не оставил совсем, а только примирился на какое-то время, резонно решив, что Тропе еще есть, чем удивить меня. Хотя любой шаг, даже в сторону, делается по одной большой дороге… Твоя тропа и есть ты, и с нее уж точно никуда не сбежишь. Разве что изменишься настолько, что станешь уже не самим собой.

До этого, я надеялся, еще было далеко. Ну или хотя бы не близко. Чего я сейчас достиг? Я не стал ненавидеть себя. А проведя столько времени наедине с весьма неидеальным собой, докатиться до ненависти было легче легкого.

Я не забыл то, что мне было дорого, наоборот, переосмыслил некоторые ценности. Научился выживать в крайне экстремальных условиях. Глядя с таких ракурсов — сплошная польза для личности. Вот только все это уже осталось за плечами, теперь хотелось просто возвратиться туда, откуда я когда-то ушел.

Домой.

То, что это может выглядеть как желание «трусливого возвращенца», меня уже не особенно волновало.

Хотя я осознавал, что туда же — не попасть никак. Путь обратно закрыт для меня гарантированно, навсегда. Слишком много воды утекло, и слишком переменился я сам. Кто знает, кем стану в конце пути?.. Как приперся сюда несмышленым городским пижоном, не зная зачем, так и сейчас, опытный боец со смертью, до сих пор не знаю, ЗАЧЕМ?!

Миссия по спасению Земли? Бросьте, уже не оригинально. А если-таки она самая, в чем же заключается акт спасения?

Чтобы долго и нудно идти к цели, необходимое и достаточное условие: по крайней мере знать, в чем она заключена. Иначе «нудно» наберет критическую массу и рванет желанием не терпеть «долго» безропотно.

Предположения роились в голове, как мошки у горящей лампы, но конкретика не появлялась, не выстраивалась упорно. И я, устав теряться в догадках, по сути, просто плыл по течению. Вот почему меня так зацепила мысль о том, чтобы свернуть с Тропы… Нестерпимо заманчивая!

Но тогда я был еще слишком подчинен заданному алгоритму, и не решился.

* * *

…Остаток второй зимы выдался тусклым. Плотные облака не расходились на небе днем и ночью, и особо не видать было солнца, звезд и луны. Всего два или три раза за несколько недель ясная погода. Зима тянулась и тянулась, повторяясь, как заезженная пластинка, и мне казалось, что она будет длиться бесконечно.

Я то стучал зубами от голода, экономил последние крохи, укрываясь от Авралов в протухших подвалах, то пер, как слепой кролик, наобум в метель, в которой могло скрываться что угодно, и все ждал весны, ждал потепления. Как и в прошлую зиму, поначалу я высчитывал дни, но потом надоело, и я бросил это занятие. Приблизительно и так знал, сколько еще осталось, а планомерный отсчет, казалось, растягивал и без того немалый срок.

«Клады» с уцелевшими запасами пищи и вещами, необходимыми мне для продолжения рейда, я обнаруживал еще не раз — оказалось, их не так уж и мало; сообрази лишь, где и как искать. Иначе мне столько не продержаться… Вообще я сделал спорный, но небезосновательный вывод — в Отчуждении есть практически все, что захочешь, надо только как следует поискать.

Правда, изредка складывалось впечатление, будто кто-то специально оставляет у меня на пути очередной «подарок» — еду и патроны я находил не только в подземных бункерах, но и чуть ли не на самом виду. Хотя чему удивляться — Страна чудес же, истинная игровая песочница без каких-либо правил…

Как-то я даже нашел «резиновый» манекен женщины в натуральную величину. Он провалялся кучу лет в мрачном закутке, но выглядел, как ни странно, очень неплохо — следов порчи незаметно. Это меня и насторожило. В памяти всплыл эпизод из одной книги, где описывалась Мирабель, имитатор нагой женщины, заводная кукла, которая, когда ее запускали, валилась на кровать, разводила руки-ноги и обнимала того, кто ложился сверху. Но если не повернуть неприметный рычажок на затылке, в какой-то момент руки сжимались намертво, и из нижней части туловища куклы выскальзывал стилет.

Поэтому я постоял возле манекена и не дотронулся до него. Как говорится, от греха подальше — если не знаешь, какую дорогу выбрать, выбирай ту, в которой, ты уверен, меньше поворотов.

Все же, будь у меня напарница женского пола, это резко изменило бы положение дел. Тогда в принципе не так бы я и торопился узнать, что за миссия мне уготована. С живой спутницей не заскучаешь… Такую иллюзию я себе придумал. О, это стало одной из моих излюбленных фантазий! Воспаленный мозг иногда вдохновенно живописал идеалистическую картинку, будоража изголодавшееся тело.

Изголодался я и по общению, и по плотским утехам. И даже не разбирал, по чему — больше. Впрочем, секс тоже ведь можно понимать как своего рода общение? Так что изголодался я — по людям. Плохим, хорошим, добрым, злым, веселым, брезгливым, храбрым, вспыльчивым. Не важно каким, но людям, и отсутствие собеседников все ощутимее давило с каждым пройденным месяцем. Что-то — лучше, чем ничего.

Вернувшись домой, в Гордый, я бы, наверно, неделю как минимум ходил бы по улицам и обнимал всех, кто попадется навстречу. А те бандиты? О, я бы отдал весь свой паек или, пожалуй, даже правую руку на отсечение, чтобы снова с ними сейчас встретиться, и с каким бы неземным блаженством я внимал бы их напрочь блатной речи, получал от них тумаки и оскорбления… Но все это безвозвратно упущено, замуровано в виде обрывков грез и воспоминаний в моей голове.

Я боялся думать, что сталось с теми, кто мне дорог, и как они перенесли мое исчезновение. Содрогался при мысли, что Нелли каждый день, ложась спать, смотрит на мою фотографию на прикроватном столике и смахивает слезу. И это Нелли! А Марлин?! А Лютик?! Мама… Я предал их, безоглядно канув в неизвестность.

Впрочем, сексуальное напряжение выполняло и полезную функцию — не давало расслабляться. Организм большую часть времени находился в тонусе, и я готов был бегать, стрелять, крушить, лишь бы куда-то выплеснуть накопившуюся энергию.

Такие дела.

…Наступила осень сотого года.

Последняя осень двадцать первого века. Там, в «большом» мире. Если он где-то как-то «там» все еще есть…

Неплохо сохранившаяся дорога была усыпана листьями — красными и желтыми. Воздух держался особенный, сезонный — чистый, невесомый, еще несущий в себе привкус летнего тепла, но уже освободившийся от зноя. Небо, на удивление, что бирюза. Деревья, облетая, замирали в преддверии зимы.

Лес остался в той стороне, откуда я пришел.

Впереди вздымался ввысь непреодолимый барьер.

Полупрозрачная энергетическая стена поднималась за грань видимости. По поверхности время от времени пробегали огненные всполохи. За барьером просматривалась пропасть, и казалась она бездонной. До этого мне уже доводилось преодолевать вертикальные перепады, где с альпинистским снаряжением, а где и без него, но впервые обрыв вызвал у меня отчетливую неприязнь.

Впрочем, спуститься я все равно не мог — мешала непроницаемая преграда, отсекавшая меня от пропасти. Силовой барьер тянулся направо и налево, терялся из виду. Странно, никакой информации о нем в моей памяти не откопалось, ничегошеньки не, совсем! А моя память порой сюрпризы преподносила шикарные, я сам изумлялся, что такое знаю.

Все же, касавшееся полупрозрачной защитной стены, похожей на завесу из полиэтиленовой пленки, но с бегающими электрическими искрами и ломаными линиями, — с резким «пш-ш-ш» вспыхивало и тут же осыпалось пеплом. Полное неведение в итоге.

Но мне надо было спуститься во что бы то ни стало, я чуял, что путь ведет вниз, — и поэтому пришлось отправиться на разведку вдоль барьера, вдруг в нем есть дыры или он рано или поздно закончится. А если нет, и странное препятствие непрерывно огораживает все, что находится ниже третьего уровня, то рано или поздно маршрут замкнется, приведет меня назад, вот сюда, в точку выхода.

Дорога, ведущая вдоль барьера вправо, хорошо сохранилась, и это настораживало. Чуйка не подвела — охватив значительный участок пространства, здесь расположилась «гробница». Прежде я открыто сталкивался с этой разновидностью ИФП всего два раза, а потому знал ее свойства только в общих чертах. Пространство внутри нее «консервировалось» на долгие годы практически в первозданном виде. Брошенный мной камень, который попал в радиус действия, сперва повис в воздухе, был заключен в характерный воздушный кокон и только потом мягко приземлился. На основе своих скромных научных познаний я мог сделать предположение, что у людей и вообще живых существ аномалия останавливает метаболизм и мумифицирует тела.

Проверять это предположение на себе я не стал. На обочине дороги неподалеку друг от друга расположились несколько температурных аномалий, но я оперативно высчитал лазейку наметанным взглядом и воспользовался ею.

Дорога подходила к детскому лагерю, понятное дело — бывшему. Он занимал довольно обширную площадь, и я пошел через него. Неведомой силище, которая продавила земную кору на сотни метров вниз, угодно было сделать это впритирку к территории лагеря.

Постройки выглядели необитаемыми. Основное здание обрушилось, покосившиеся корпуса наполовину ушли в почву, некогда прекрасный фонтан покорежило, деревья одичали и мутировали. Пейзаж вырисовывался заброшенный и безрадостный. Никаких посторонних звуков, движений. Это и хорошо — авось повезет не нарваться.

Предчувствуя грядущий Аврал, я в первую голову сейчас озаботился конфигурацией ловушек-«изменок» между мной и руинами зданий, условно пригодными для укрытия. Однако спокойно заняться привычной работой не дали: за спиной в опасной близости промелькнула тень, оборачиваюсь, стреляю, ухожу в перекат. Смазанное пятно, которое я успел зафиксировать, было не больших и не малых размеров, очевидно, средний зверюга вроде муталиса или мутапса…

Перекатившись, я перетек в положение для стрельбы полуприсев, намереваясь обнаружить цель и возобновить огонь. С первым проблем не возникло — в два прыжка возле меня оказался поджарый красный мутаволк. Я проделал обманный маневр — подался в сторону, а когда монстр хотел настичь меня, опередил его и въехал прикладом в челюсть. Кувыркнувшись назад, зверь с положения лежа сиганул на меня; благо, я успел отойти на пару шагов и встретить его выстрелами в упор.

Туша противника плюхнулась на землю. На миг я позволил себя подивиться — надо же, красный волк! Невиданного пурпурно-кровавого окраса, неординарный образец.

Мои пули разворотили ему грудину, изуродовали хищную голову. Но на всякий случай я дополнительно пустил ему контрольные в череп. Внешняя картина может быть обманчива, потому закрепить результат не помешает.

Я просканировал взглядом окрестности на предмет других возможных угроз со стороны здешней фауны и флоры. Пространство лагеря ответило мне задумчивой тишиной. Но в тихом омуте, как известно…

Прохожу мимо обширного участка, где некогда обреталась летняя столовая. Столы и лавочки давно превратились в труху, тент, покрывавший сооружение сверху, рассыпался в прах, и сейчас о нем напоминали только ржавые колья, торчащие из земли.

Со стороны столовой я планировал проникнуть в здание — через ту его часть, где была кухня. Обратная сторона строения еще стояла, опираясь на три держащие стены, покрытые внушительными трещинами.

По мере приближения к столовой мне почудилось, что среди деревянных обломков и мусора кто-то лежит… Я подступил поближе, присматриваясь и пытаясь различить очертания.

Да, там лежал бывший человек. В некоторых местах со скелета, словно тряпки, свисали еще не отделившиеся лоскуты мертвого мяса. Каких-то вещей, амуниции или оружия на нем или вокруг него не просматривалось.

Пока я, остановившись и нацелив на мертвяка свой АПГ-39, автомат системы Подлипнюка, выбранный в качестве основного оружия для этой части путешествия, настороженно осмысливал находку… он вдруг приподнял одну руку. Я, не раздумывая, открыл огонь, пули изрешетили хлам вокруг мертвеца и его самого, хотя он успел привстать и потянуться ко мне.

Мое сердце бешено забилось… Я увидел, как из слепых окон давно покинутого здания лезут зомбаки. Полуистлевшие, нескладные трупы, разбуженные, поднятые ото сна неведомой мистической силищей. Я посмотрел на ворота лагеря — там, за только что обойденными мной участками ИФП, толпились еще с десяток оживших мертвяков. Наконец я оглянулся на фонтан — с той стороны тоже резво приближались несколько… В довершение ко всему со стороны корпусов на меня шустро чапали детские трупики.

Один вопрос…

Каким образом спустя такой срок на их костях еще присутствует плоть?!

Почему-то они не разложились на хер полностью. Тоже какой-нибудь «консервирующий эффект» Отчуждения? Хотя сейчас не до любознательности, если только она не связана с определением слабых мест противника.

Окружение зомби принимало весьма серьезный оборот. Ринуться в здание и оттуда попробовать держать оборону?.. Обложат… зажмут, задавят числом… Впрочем, то же самое им не составит труда сделать и на открытом пространстве.

В любом случае нужно ускользать из оцепления. Как же им удалось-то так слаженно напасть! Не всякие живые так смогли бы. Разом замкнуть ловушку со всех сторон, подобно капкану.

Петляя между изменками, уже знакомыми мне, я двинулся в обратном направлении, к воротам. Сваливать из лагеря не собирался, так как банально не успел бы найти другое укрытие до Аврала. Оставалось принять бой.

Начать надо с тех, которые ближе всего к краю территории…

И тут раздался выстрел — не мой. Ногу пронзила боль, я опустил взгляд и с удивлением обнаружил, что из бедра течет кровь. Вскинул автомат и ответил, поразив лагерного сторожа, которого долгие годы гниения не разучили обращаться с карабином.

Он находился метрах в сорока-пятидесяти от меня. Несмотря на то, что я разнес ему череп, бравый вояка остался в вертикальном положении, и конечности его вознамерились вновь в меня целиться…

Если бы я не уклонился, получил бы вторую пулю. Она чиркнула об остатки асфальта в считаных сантиметрах от меня. В свою очередь, я пропахал врагу очередью грудную клетку и руки. Тут он уже не устоял, да и стрелять больше не мог.

А боль разгорелась в обжигающий, беспощадный пожар. Огонь невозможно было стерпеть — он бил раскаленной кочергой по нервам, терзал плоть, заглушал мысли. Я опустился прямо там, где стоял, сидел на асфальте раскорячившись, пытался сконцентрироваться и унять боль.

Времени на возврат самоконтроля почти не осталось. Несмотря на перманентно загробное состояние, обитатели лагеря не отличались нерасторопностью. И чем дольше длилось мое промедление, тем заметнее уменьшались шансы ускользнуть из оцепления..

Я стал материться вслух — громко, забористо, как только сумел. Проверенный способ на время справиться с резкой болью — выплеснутые эмоции отвлекают, укрощают остроту чувств. В крови бурлил адреналин. Так, несколько тварей сбоку уже подкрались… Развернувшись, я одарил зомби содержимым магазина своего автомата. Взял на заметку: после потери головы эти гады вполне еще могут двигаться и быть опасными. Даже позавидовал киношным борцам с зомби-нашествиями, там гнилые бошки обычно герои протыкают или разносят, и хана уродам!

Отчаянно стиснув зубы, я начал подниматься. Мешкать нельзя, иначе ходячие скелеты подберутся поближе и покажут мне превосходство числа над умением!

Поднявшись, забросил автомат за спину, сменил его на дробовик. «Пушка» гораздо более практичная для ближней стрельбы, а основное оружие пока поостынет, ему еще предстоит горячая работа.

Первый кандидат на отстрел не заставил себя ждать. Выскочил откуда ни возьмись, поспешил ко мне, чередуя положения «на четвереньках» и «в полный рост», активно перемещаясь, и нарвался на хлесткий заряд дроби. Это его успокоило. Стоило сей маленькой стычке прийти к развязке, и новые кандидаты на отстрел повалили отовсюду. Целый легион подгнившего пушечного мяса.

Только успевай повторно отправлять на тот свет! Троих мне повезло скосить еще на подходе, двум я перебил ноги, когда они подошли почти вплотную. Очень хотелось надеяться, что в лагере был всего один сторож! Или хотя бы один карабин. Под снайперским обстрелом мне долго не продержаться… А зомби хоть бы что — участь сотоварищей никого из толпы нисколько не смутила.

Да, они уже мертвы и поэтому бояться чего-то не будут. Они свое отбоялись. Не верю я, что это сами усопшие, не обретя покой в загробном мире, поднялись из могил. Без постороннего вмешательства вернуться оттуда сомнительно — вероятность исчезающе малая. Они расходный материал, контролируемый внешней направляющей силой.

Выстрелив еще несколько раз, я вынужден перезаряжаться. Пользуясь этим, один из мертвяков ухитряется подобраться почти вплотную с тыла. Врешь, не укусишь! Я врезал по нему прикладом с такой силой, что монстра откинуло метров на пять. И вовремя — он было полез обниматься, пытаясь схватить костлявой лапой меня за лицо. Впрочем, нерадушный прием не охладил пыл.

Он подскочил ко мне и нанес удар, от второго я увернулся, и отсек ему башку клинком, с треском перерубив гнилые шейные позвонки. Подоспел другой зомби, задорный мальчишка в запятнанной кровью бейсболке и вытекшими глазницами. Слишком близко гад, я оборачиваюсь, и своевременно! Отклониться с траектории удара уже не успеваю, но приседаю рефлекторно, и когтеобразно заостренные фаланги пальцев атакующего просвистели над моей головой.

Не найдя цели там, куда метил, он по инерции подается вперед, а я в этот момент закончил перезаряжаться и выстрелил ему в пах. Нападавший небольшой размерами, и от массированного заряда дроби в упор верхняя и нижняя половины разлетелись надвое.

Однако с тыла уже настиг новый зомбак. Страшный удар по позвоночнику вынудил меня заорать… Я с разворота ударил мертвеца в корпус локтем, насквозь просадив трухлявую грудину, но это его не особо впечатлило, и он замахнулся другой рукой. Конечность я тотчас отстрелил, а затем прикладом сделал из ее хозяина отбивную. Потом прикладом же расколол отделенную от тела башку, которая исподтишка усердно пыталась вгрызться мне в ступню.

Ввязываясь в рукопашную схватку, я терял непозволительно много драгоценного времени на каждого противника, позволяя другим подбираться ближе. Число их нарастало как снежный ком. Я не мог этого не понимать.

Солнце исчезло, налицо мне упали капли дождя. Подул ветер — холодный, ознобный. Ну вот, это к Авралу… Признак того, что срочно следует искать, где спрятаться от притяжения, уносящего все живое в тартарары. Аномальный ураган притягивает всех, кто не закрепился и не спрятался, вниз, в середину Отчуждения, притягивает совсем как та вихрящаяся хрень с электростанции, только в гораздо большем масштабе. Интересно, как проникает весь этот «улов» сквозь барьер, который нежданно-негаданно воздвигся на грани обрыва между третьим и четвертым кругами?..

Нажимаю на спусковой крючок… и ничего не происходит! Демон побери, неужели от нескольких сокрушительных ударов прикладом внутри дробовика что-то деформировалось? Выяснять уже поздно, я закинул за спину поврежденное оружие — свято веря, что будет шанс его починить! — и ринулся на прорыв с одним ножом.

Ногу как будто сначала пробурили, а потом залили в отверстие жгущей огнем кислоты… Болит немилосердно, но главное, что готовности сражаться у меня хоть отбавляй!

Трех или четырех я смел, затем меня сбили с ног. В таком положении куда более ограниченное пространство для маневров. А нужно было продержаться до того, как Аврал начнет набирать силу, чтобы толпа не успела хлынуть за мной в здание.

Тумаки обрушивались со всех сторон, отразить получалось в среднем один выпад из трех. Вот же гады!.. Правда, по сравнению с болью в простреленной ноге это были цветочки. Я притянул к себе одного трупака, заключил в объятия и на время прикрылся им от ударов. А когда «щит» прохудится, можно легко воссоздать, благо материала на то предостаточно.

Даже больше, чем хотелось бы.

Зомби неведома усталость, и нет им конца в ошметке коммунизма, злосчастном бывшем пионерлагере. У некоторых благодаря феноменальному «консервирующему эффекту» до сих пор оставались в целости глаза — стеклянные, невидящие, в них не плескалось и капли жизни.

А ведь когда-то все они были людьми. Каждый с индивидуальными слабостями, внешностью, особенностями характера…

Да и по фигу! Мне выжить бы.

Нечеловеческая выносливость, внушительное количество — их преимущества, но зато зомби не под силу последовательно координировать общие действия. Не обремененные сообразительностью, «рожденные в СССР» ломились скопом, все сразу, мешали друг другу и задевали соседей ударами, хотя целенаправленно и не дрались между собой. Не они все вместе жаждали разобраться со мной, а каждый из них в отдельности жаждал этого.

Стратегически их нечто натравило толпой, но тактически мертвяки действовали самостоятельно. Что было на руку мне. Также вроде как должно было радовать, что в округе полно участков ИФП, и гнилушки в них попадали, но практической пользы прореживание изменками не особо несло, потому что пространство вокруг меня заполнялось подтягивающимся подкреплением зомби. Да и мне куда больше проблем, надо следить, чтобы ненароком не вляпаться в какую-нибудь ловушку.

Пусть и сбитый с ног, я еще мог давать отпор. Одной рукой я держал «щит», другой пытался что-то сделать наседающим тварям. Когда удалось немного оттеснить гнилую массу, я исхитрился выпростать из-под себя автомат. Лежа на спине, описал полукруг изрыгающим огонь стволом, выводя из строя ближайших зомби.

Кусали меня не раз, и срочно требовалось вколоть себе инъекцию обеззараживающего. Почему-то я не опасался, что превращусь в зомби сам, как обычно бывает в кино. Эти твари не от вируса стали такими, их преобразовала некая сила… Однако нога моя была пробита старой пулей, а зубы, которыми кусали, гнилые — это тревожило наравне с самими ранениями, поэтому чем скорее последует укол, тем лучше, а конкретно каждой раной можно заняться позже. Но куда там! Только успевай отбиваться!..

Ветер совсем разошелся, дождь превратился в ливень… Пора! Мяса вокруг меня было столько, что реально образовалось что-то вроде настила. Поэтому хочу упереть ладонь в землю, а нащупываю — мертвечину. Но это не мешало мне сконцентрировать всю оставшуюся энергию в одном, финальном, броске. Я нечеловеческим усилием отбросил непосредственно со мной контактирующих тварей, вскочил и устремился в сторону здания.

Мальчишки-пионеры обегают меня полукругом спереди, но до них еще есть время. Я метнул гранату. Опасная игрушка полетела по траектории примерно на одиннадцать часов, но я не успел заметить, с опережением или с отставанием от постоянно перемещающихся мишеней…

Мурашки по коже, матушка-земля угрожающе дрожит. Скоро, скоро твои дети вернутся к тебе… Аврал близился неотвратимо, но я, живой в отличие от противников, с жизнью расставаться не намеревался, так что ничего иного не оставалось, кроме как яростно прорываться.

Граната сдетонировала, я едва успел присесть, прикрыть голову руками, открыть рот… опыт — результат ошибок, помню, когда еще был неопытным в этом деле, швырнул гранату и сдуру стиснул челюсти — хорошо, что не в полную силу, а то остался бы без зубов, а так они просто шатаются до сих пор…

Один осколок таки полоснул меня, чиркнул по голове сбоку справа. В ушах адски зазвенело! Открыл веки — волна не успела погаснуть, впереди ярко-ярко, обежал эпицентр и несусь к двери… Гадов с десяток я уделал, бросок удачный. Зомби в отличие от меня не требуется время, чтобы очухаться после взрыва, и они уже ломятся следом, я стреляю и стреляю. Этим тварям чужды эмоции, против них бесполезен огонь на подавление, прок принесут только попадания в цель.

Значит, главное — не волноваться, просто методично отстреливать одного за другим. До цели двадцать-тридцать шагов, их я преодолел, пятясь спиной, вполоборота.

Пришло время задействовать свой главный козырь. Хорошо, что утерпел и не применил, когда повалили наземь. Я выхватил из рюкзака баллончик одноразового огнемета, найденный в одном из бункеров.

Активировал, окатил преследователей ревущей струей огня и на спринтерской скорости пробежал крайние метры до убежища. Если воспламенившимся зомби удастся меня догнать, гореть мне вместе с ними… Это я знал.

А вот то, что на меня возле самой двери спрыгнет тварь, не предвидел. Уж слишком неожиданно оно случилось — несешься, ничего не замечая, и тут на тебя из окна, что прямо над дверью, обрушивается груда костей — подвижная и агрессивная. В очередной раз сваленному на землю, мне уже никуда не хотелось спешить, но сдаваться я не собирался.

Ветер наконец оторвал от земли и унес охапку зомби, остальные попытались удержаться. Все-таки они в каком-то смысле живые, если их притяжение Аврала не игнорирует! К счастью для меня…

Небо пошло рябью. Чем-то эта рябь напомнила ту, что пробегала по силовому барьеру. Отталкиваясь здоровой ногой, уцепившись рукой за дверной косяк, я пополз в помещение. Зомби вцепился в меня намертво, как и положено мертвецу.

Изнутри ко мне бросились еще гады, но у меня был для них припасен сюрприз — портативный шаровой генератор. Остался последний заряд, и я берег его специально на тот случай, когда больше вообще ничего не останется.

Устройство выплюнуло небольшой шарик, который, долетев до толпы врагов, раскрылся и окатил сразу все стремившиеся ко мне с той стороны фигуры россыпью шаровых молний. От немыслимого накала гнилые телеса просто поджарились. На моем пути не стоял больше никто из них.

Кроме одного. Прыгун по-прежнему висел на мне! И сомкнул пасть прямо в том месте, куда угодила пуля сторожа. Ну, сейчас я тебе покажу, гад! Я схватил его голову и резким движением вывернул на сто восемьдесят. Ощутил, как нас с ним начинает поднимать над поверхностью. Причем так, что сопротивляться не получится… Я забыл про зомби и во что бы то ни стало попытался затащить себя внутрь здания. Осталось совсем немного!!! Нельзя же сдаться на последнем отрезке пути, когда такие сложности преодолены!..

С неимоверным трудом, но мне это удалось, я залез внутрь, а зомбака утащили цепкие лапы аврального урагана. Однако это еще не все — надо блокировать проход… К горлу подступила тошнота, глазные яблоки вот-вот лопнут от давления, уши будто прокалываются иглами… Знакомые симптомы — через мгновения накатит кошмарная головная боль, от которой я скорее всего отключусь. Надо успеть… Увидел, что возле стены лежит деревянная панель, если не развалится, то сгодится, чтобы заслонить проем. Простреленная нога онемела, и я перестал ее чувствовать, обессиленно распластавшись на полу. Нет, нет, только не это… Попытался пошевелиться, но сознание все глубже проваливалось в небытие…

Еще не унесенные ветром зомби, даром что мертвые, улетать не собирались и драпали сюда же, в здание, спасаясь от буйствующей атмосферы. У меня не было времени по ним стрелять. Героическим усилием добрался, подтянул плиту и приставил к проему — не знаю, как мне это удалось! Кто-то из гадов подоспел и врезался в нее с той стороны. Но я стоял, а точнее, полусидел, привалив собой панель, насмерть. Услышал страшный шум — то ли оттуда, извне, то ли в своей голове, не сдержался и залил штанины блевотиной… В преграду больше не ломились, всех унесло.

Живой без всякого «бы» и от Аврала спрятался. В который раз уцелел.

У-уф, наконец и я могу спокойно провалиться в забытье.

Живу — значит иду дальше.

…Мое странствие вокруг барьера приближалось к тому, с чего началось. Понадобилось почти полгода. Я прошел весь путь по кругу и вернулся назад. Правда, там, куда я вернулся и откуда выступал в этот кольцевой поход, уже и в помине не сохранилось никакого пионерлагеря.

В этой ходке я проводил последний год века, в котором родился, и встретил первую весну века нового. До сияющего «полдня» двадцать второго я дотяну навряд ли, но рассвет его застал. В дороге, как положено.

После кольцевого рейда самые худшие опасения подтвердились — никакого видимого прохода сквозь барьер не было. Я напрасно проделал весь этот маршрут.

Наверху сгрудились комки туч. Из глубин небесной бездны доносились раскаты грома. На деревьях показалась первая листва. Снег растаял, дни становились теплее. «Межвековая» зима позади, наступил апрель.

Апрель первого года двадцать второго века. А я все хожу вокруг да около, так и не найдя ключа, чтобы попасть внутрь. Пробраться за силовую стену, непреодолимой завесой оградившую нужные мне секреты Отчуждения.

Что теперь делать, я не знал. И я, наконец выбрав, оформил решение и пошел своей дорогой.

То есть — буквально своей. Не той, что подсказывал мне внутренний голос. Не той мифической, ведущей на заветный четвертый уровень, которую я так долго искал, обойдя пропасть по кругу.

Просто дорогой.

По обеим сторонам от нее высились серые бетонные здания.

На пути густо располагались различные аномальные изменения. Привычная в принципе картина мира.

Не бросаться же в отчаянии на треклятую стену, чтобы сгореть в безжалостном пламени, за которым, словно поддразнивая, скрывается внизу продолжение?..

Отчуждение угрожающе нестабильно по всей территории, и особенно в глубине, где последнее время обретался и я. Какие-то локации могли полностью исчезать, заменяясь другими, и потом появляться в другом месте — или не появляться. Либо кусочки соединялись между собой, образовывая новые сегменты. Либо какие-то места могли «закрыться» по неясным причинам, сделавшись недоступными из-за того, что все проходы снаружи заполнялись аномалиями, но и открыться потом могли так же внезапно. Целая галерея всяческих «либо», хоть научный труд по ним пиши. Все это я выяснял опытным путем.

Да, не раз приходилось заходить на локальные территории, где уже бывал прежде, и обнаруживать, что все в очередной раз перетасовано. Менялось безостановочно и хаотично, как в конструкторе или в игровом редакторе. Можно было легко заблудиться или вообще сгинуть бесследно, раствориться в этом лабиринте.

Немного помогало то, что я рисовал карту. Помогало скорее психологически — кропотливое отображение пройденного за годы маршрута подсознательно вселяло надежду, что я смогу вернуться, найти дорогу назад. На деле же карта в постоянно меняющемся окружении если и была полезна, то совсем недолгий срок: не успеешь опомниться, бах — и снова все кверху ногами.

Но я вопреки всему последовательно отображал все, что проходил: к примеру, поляну, а если с нее меня вдруг выкидывало в овраг посреди леса, я рисовал значок (#), означающий портал по моей системе знаков, и дальше схематично изображал уже лес. Хотя без учета телепортирующей изменки эту поляну и овраг могли разделять километры пространства.

Постоянные перебрасывания туда-сюда во времени и пространстве изрядно затянули поход вокруг барьера по биологическому субъективному времени. Как-то раз меня вообще перенесло на самую стартовую линию — на «нулевой» уровень, и я увидел перед собой, буквально шагах в десяти, внешний вал, границу Отчуждения изнутри. Правда, всего на пару секунд — потом меня опять телепортировало.

Я еще долго не отпускал из сознания мысль о том, что мог бы успеть выскочить. Вовне, в мой старый добрый мир… Хотя не было уверенности, что бетонный вал тот же самый. Может, просто похожее место. Может, там меня ждала ловушка. Но я все равно корил себя, что задержался на решающую секунду, не веря своим глазам.

Только спустя долгое время смирился, что все равно не успел бы. Это была обманка, специально подстроенная иллюзия.

Реально — ни малейшего шанса.

Ага, так ОНО меня и выпустило бы…

А еще иногда приходилось самому отклоняться с окружности в поисках жизненно необходимых припасов. Ну и общее для этих краев правило — не ходить прямыми векторами. Смертельные аномалии и монстры не позволяли этого делать, заставляя тратить время на поиск обходных троп.

Так вот и шел — с середины осени до середины весны. Из века в век по ходу перебрался. Но не через барьер…

За это время многое во мне самом успело перемениться. Когда я делал примечания к карте, то обнаружил, что стал забывать, как пишутся некоторые слова. Внутренние диалоги я сам с собой и воображаемыми друзьями уже не вел — незачем терять время и допускать всякие лишние затраты энергии.

И вот он, апрель, явился. Я смог встретить его живым. Дождался все-таки… Как там пелось? Лишь в груди горит звезда. Действительно, теперь ночью я могу видеть звезды. Звезда живет очень долго, по человеческим меркам невероятно много, почти бесконечно. Что бы там и тут ни творилось вокруг, что-то проходит, что-то появляется, а она горит и горит. Пока саму ее не позовет вечность — ничто во вселенной не сможет просто так звезду погасить.

С самого начала ходки по Отчуждению, с первых суток, был запущен процесс развития моей чуйки, внутреннего голоса. Да что там, с самого моего рождения, просто здесь реалии способствовали ускорению интенсивности.

И теперь я могу ясно различить, чему он не претит, а чего строго-настрого не велит делать. Раньше интуитивное понимание проявлялось у меня в двух вариантах: или категорически предостерегало от чего-нибудь, или, наоборот, выдавало четкую программу действий в экстремальной ситуации. Позже я научился определять целый спектр оттенков даже при отсутствии прямой смертельной угрозы — куда пойти лучше всего, куда можно, но ничего хорошего не ждать, куда не ходить вообще.

Вот я, решившись пойти вопреки, и шел теперь в таком направлении, куда «не ходить вообще». Но и в таком, где меня не ждала гарантированная погибель. Два в одном. Если объяснить примитивно, я последовал по варианту пути, которым идти не рекомендовалось без каких-либо веских причин, но если очень надо, то можно — например, при наличии смертельной угрозы.

По-прежнему не давала покоя та идея. Но и с логической стороны моим, казалось бы, противоестественным действиям существовало объяснение. Ведь мой внутренний голос — это не какие-то тайные мистические силы. Это я сам и есть. Нужно только уметь в нужные моменты прислушиваться к себе. И если я до сих пор не пришел к цели — значит что-то делаю неправильно. Значит, нужно делать не то, что делал раньше.

Из этого не следовало, что нужно терять бдительность — она сохранилась на прежнем уровне, просто я пошел другим курсом, но держался все так же настороже, был готов ко всему. А вдруг жизнь всего одна? Просрать ее задаром после ожесточенной борьбы будет крайне глупо…

Вот сейчас, наверно, стоило бы улыбнуться, но я разучился. Повернул в неказистый проулок между домами, уводящий прочь от центральной улицы. И на полпути к обрушившейся арке услышал позади шипение. Сразу обернулся. Заморосил мелкий дождь, который я заметил только сейчас. Гром, и на небе вспыхнула молния. На миг яркий свет осветил обуянную страстями землю.

И я увидел, как блеснул глаз — безжизненный, темный. А другого глаза не было. Тень немного выше моего роста, похожая на силуэт кобры с раздутым капюшоном, стремительно атаковала. Если бы все происходило еще три года назад, темный глаз и молния были бы последними, что я увидел в этой жизни. Но я прожил немного дольше.

Потому что за эти годы моя реакция ускорилась настолько, что стала по-настоящему нечеловеческой. Я сам стал кем-то вроде вот этого существа, которому принадлежал глаз. И это был мой выбор.

Змея слишком рано себя выдала. Всего секунда ей потребовалась бы, чтоб выйти на такую дистанцию, с которой добыча от нее уже никуда бы не ускользнула. Но когда я резко свернул, ей пришлось выдать себя — следовать за мной долго она не намеревалась.

Не знаю, откуда это взял, но уверен, что реагировал соответственно. В общем, успел увернуться и метнул нож ей в функционирующий глаз. Бросок и полет клинка вместе заняли доли секунды, потому что расстояние было три шага, не больше, однако… невероятно, но факт!.. я промахнулся.

Голова вражины смазалась в воздухе и провела посланное мною в полет оружие мимо себя. Я отпрянул назад, но тварь не дала мне далеко уйти.

Длинный, живой, толстый «шланг» обвился вокруг шеи. Змеиная голова выросла прямо напротив лица, в каких-то сантиметрах. Глаз уставился в мои глаза. Я словно попал под гипноз, не шелохнулся даже… Змея распахнула полную кривых острых зубов пасть, из глубины потянулся ядовитый язык… Вот и все?!

Я возжелал неистово: только не сейчас!!! Мне совсем чуть-чуть до цели дойти, я почуял, я знаю, я почти пришел…

Да, легко и быстро окончить путь мне не суждено. Змея обмякла и отвалилась, разжав удушающий захват, так и не достигнув цели. Я не без труда освободился от объятий и посмотрел на поверженного противника. Без сомнения, та же самая, которую я убил в свою первую ночь в этом мире. Точнее, думал, что убил. После того случая мне пару раз встречались похожие мутанты, но эта была не просто похожа, эта была той самой, о чем косвенно свидетельствовало отсутствие второго глаза.

Тот, через который я ее голову прострелил тогда. И если бы не прострелил, не стоял бы здесь и сейчас. И ведь не добил, пожалел силы и боезапас. Оставил тварь мучиться в конвульсиях. А она не умерла; немыслимым образом выжила и отправилась вслед за мной. Чтобы отомстить. Вот это цель у змеюги появилась! Для этого ей нужно было все время упорно преследовать меня… Как же она меня ухитрилась не потерять, не упустить — чуяла, что ли, по запаху и как-то сканировала по энергетическому «шлейфу»… Как такое стало возможным, я, честно, не представлял себе. Даже сейчас, всякого насмотревшись.

Потому растерянно разглядывал порождение Отчуждения, внезапно прервавшее свою ходку мести. Что ж, если не в силах понять… остается принять как неизбежную данность.

Красноречивое напоминание о том, что случайность, которой сначала не придается значения, может в итоге набрать важности очень и очень великой.

А я-то думал, наивный, что последнее слово в том поединке осталось за мной. Вот уж воистину: никогда не стоит говорить о чем-либо «последний», лучше использовать — «крайний»… Если не можешь быть стопроцентно уверенным, что судьба не сыронизирует в своей особой манере и не выпишет тебе подзатыльник. Вдобавок расплата по счетам может еще и грянуть в самое неподходящее время. Так что остается лишь беречь себя, соблюдать осторожность и воздерживаться от того, чтобы испытать уверенность раньше времени, даже когда очень хочется…

Леди Удача не отвернулась.

На самом деле убить змею удалось, когда она мне уже почти отомстила. Ударил из-под низа вторым ножом. Петля-то стянула мне главным образом горло, поэтому у меня получилось сработать рукой. И я вслепую, наудачу, попал туда, куда метил.

Броня змеи, что покрывала ее тело, состояла из чешуек. Когда одна такая пластинка прилегает к другой, между ними остается узкий зазор. И вот если в эту щель под определенным углом воткнуть острие ножа… Ну, я, собственно, и воткнул. По самую рукоять — клинок так и застрял в черепе, я не смог его вытащить обратно. Сам мозг у змеи отдельным слоем брони не покрывался — и, пронзив глотку твари снизу, заточенная сталь легко до него добралась.

Однако, зная о змеиной способности к воскресению, на этот раз я решил подорвать ее гранатой. Вдруг притворяется? Хотя вряд ли, один глаз по-прежнему был открыт, но тело валялось мертвым грузом, без движения, никаких конвульсий, как тогда.

И в этот миг я последний раз послушался свою чуйку, которая сообщила, что змея больше не представляет угрозы. Я наклонился — и прикрыл ей глаз. Все-таки получалось, что на протяжении всех моих приключений в Отчуждении именно этот враг был самым заклятым, неотступно следовал за мной по пятам, жаждал реванша. Неясно, почему змея раньше не напала, хотя могла бы, наверно. Так или иначе, реванш случился сейчас. И этот враг — единственный, с которым я встретился два раза. В начале и в конце пути. Кто-то вроде главного соперника в чемпионате.

Вот я и отдал ему должное.

Отдав, постоял еще немного, по-прежнему не в силах справиться с изумлением. Упорная преследовательница поразила воображение по-настоящему. Если бы кто-то сейчас подкрался ко мне сзади, я мог и не успеть среагировать. Так что пора было с этими сантиментами завязывать.

— Ну, бывай, — прошептал я, — ты была достойным противником…

Повернув голову, я глянул на барьер и горько усмехнулся. Стоит, сволочь радужная, чтоб ему пусто было.

Капли дождя ползли по лицу, смешиваясь со слезами.

Теперь все долги розданы. Я подсунул под змею гранату и отбежал за ближайший угол. За моей спиной в плаксивое небо взметнулась взрывная волна. «Крутые парни не смотрят на взрыв!» — пришла в голову загадочная, нелепая фраза откуда-то из далекого прошлого.

Не моего прошлого, а того человека, который однажды впервые пришел в отчужденную Зону, влекомый голосом из завораживающих ночных видений…

Я углубляюсь все дальше в переулок — арка пройдена. Что же меня ждет? Пока ничего не происходит. А потом отовсюду появляется ТЬМА. Она смотрит из окон опустевших домов. Она оплетает ноги, волнами опускается сверху. Но мне не страшно. Я уже не умею бояться. Я просто останавливаюсь, стою и смотрю, что произойдет дальше.

Тьма поглощает меня целиком. Я отношусь к этому равнодушно, так как готов к смерти. Да, не хочу умирать, но готов.

Проваливаюсь в бездонную пропасть. И я не знаю, сколько продолжалось падение — может быть, года, десятилетия, а может быть, всего секунду.

За этой пропастью нет уже ничего. Вообще ничего — ни света, ни тьмы, ни запахов, ни образов, ни даже пустоты. И меня — нет.

Пришел.

Финиш.

Точка.

Эпилог. Сталкер

Ведь главное, чтоб не случился у света конец, а уж с разнообразными его оттенками мы управимся…

Убеждение, с которым и не поспоришь

Светлый прямоугольник — как проем двери, открытой из темной комнаты наружу… До него совсем чуть-чуть. Шаг, два, три, и вот уже я перед ним. Точно, дверной проем. Только ведет не на улицу, а в хорошо освещенное помещение. Через открытый проход я вижу большой письменный стол, вполне обычный с виду, деревянный, не новый, и два таких же стареньких стула с прямыми спинками.

На одном из них сидит человек… живой! Первый живой человек, встреченный мною в круглой террасной ямине отчужденной Зоны.

Надеюсь — я все еще здесь?

Или — к сожалению, я все еще здесь?

Если по умолчанию принять, что заключение о моей смерти преждевременно. Точки не случилось, я — в многоточии…

Молча, приглашающим жестом он показывает: садись на другой стул.

Что я и делаю. Сказать хочется много всякого и разного, но покамест я молча смотрю на него. Точнее, бесцеремонно рассматриваю.

Старик, седая борода, цвета волос на голове не видно под шапкой с козырьком, «камуфляжной», военного образца.

Кожа лица загорелая, обветренная, умеренно морщинистая; глаза прикрыты очками, не солнцезащитными, а обычными, с прямоугольными, серовато-дымчатыми, затемненными стеклами в тонкой оправе из темного металла.

Он сидит, частично заслоненный столом, и не определить, высокий или не очень, вроде не худой, но фигура, опять же, скрывается в мешковатой, из такого же «камуфлированного» материала одежде — штанах и куртке с многочисленными карманами, но без каких-либо нашивок и знаков. На ногах, внезапно, песочного цвета с синими полосами, подошвой и окантовкой кроссовки, а не «берцы» или сапоги какие-нибудь…

Серьезный мужчина, сразу чувствуется. Исходит от него этакая… м-м-м, харизма генеральская, что ли. Наверняка рядом с великими полководцами и лидерами прошлого нечто подобное ощущалось.

Первые слова, произнесенные им:

— Привет! Выпить хочется?

Действительно, с чего еще начать разговор двум благородным донам во глубине довлеющей черноты?.. Особенно — судьбоносный и долгожданный. Для меня, уж во всяком случае, точно.

Он протягивает мне серую металлическую кружку, по весу определяю — не пустую, в ней что-то налито. На самой кружке, я обратил внимание, до боли знакомый по странствиям в Отчуждении рисунок: трилистник, знак радиационной опасности.

Беру емкость, делаю глоток. Мощный старик спрашивает:

— Ну как, то, что хотелось выпить?..

— Да, — отвечаю я.

И вправду, почти забытый вкус морковного…

Незнакомец усмехается в седую бороду.

— А где это я?

Глотнув, оглядываюсь по сторонам.

Вижу голые, обшарпанные, некогда крашенные стены неопределенного теперь мутно-серо-бежевого цвета. Три окна, темно-коричневые пластиковые рамы, но вместо стеклопакетов банальные куски листовой оцинковки вставлены. Снаружи свет не проникает из-за них, а освещение дают яркие «дневные» плафоны на потолке. Ни одна «трубка» не мигает, как новенькие, синеватые и желтоватые.

— Не стоит думать об этом, — отвечает безымянный старик, выдержав паузу, пока я осматривался, — координаты места не важны, как и многое другое. Главное, что мы можем здесь поговорить в спокойной обстановке.

— О чем поговорить?

Вопрос, конечно, дурацкий, но я предпочитаю уточнить. Вероятно, хочу, чтобы суть прозвучала вслух. Как давно не говорил я с другим живым человеком!

Ну, по крайней мере с тем, кого я за такового воспринимаю.

— О предназначении, естественно. — Старик опять делает паузу и смотрит на меня в упор; за дымчатыми стеклами очков я не вижу, какого цвета у него глаза, но почему-то кажется, что скорее всего как у меня. — Ведь пуще всего на свете не хочется… — Он запинается, подыскивая формулировку и завершает: — Бессмысленно умирать, так?

— А я не умер?!

Вопрошаю с очень даже живым интересом.

— Почти-почти. Еще бы шаг, и точка невозврата. Поэтому мы наконец и встретились. Я очень долго ждал этого разговора.

Ничего себе признание!

— Ты… — Я тоже запинаюсь, решая, не обращаться ли к нему на «вы», но возраст в данном случае не важен, как и внешность и место встречи, поэтому продолжаю: — Кто — ты?

— Ангел-хранитель, скажем так, — улыбается он; улыбка у него хорошая, надо отметить, лучистая такая, — да это и несложно догадаться было, кто я… Начну с предыстории, пожалуй. Давным-давно… это было еще до твоего рождения, коллега… разразилась война. А точнее, очередной раунд, сражение в противостоянии, не имевшем ни начала, ни конца во времени… Земная природа против чужеродной необъяснимости, что снова вторглась на планету из космоса. Это были странные времена и странная война. Тогдашние люди назвали день, в который… э-э-э, для них все началось, Датой Визита. Процесс, о сути которого разумы, ограниченные в знании, не имели ни малейшего понятия, — Посещением.

— Посещение… — эхом повторяю я вслух.

— Люди объясняли инопланетным вмешательством одномоментное, внезапное появление на Земле всего, чего на ней не было прежде. Книги, фильмы, документальные записи, в которых так или иначе отражено это событие и его последствия, теперь пропали из доступа. Так же как и все другое, связанное с ним… Между тем ровно столетие назад на Земле все только и говорили, что о Посещении! Посещение… Оно безвозвратно изменило Землю в общем и целом и в частности особенно несколько локальных территорий на планете. Непосредственно подвергнувшиеся влиянию, они стали отметинами, превратились в абнормальные Зоны.

— Зоны…

— Внутри одной из них ты сейчас и находишься.

— В одной из них? — послушным эхом вторю я.

— Находился, — делает поправку седобородый собеседник. — На самом деле сейчас ты завис… э-э-э, где-то между раем, адом и чистилищем, условно выразимся так. Веришь или нет, я специально тебя здесь подкарауливал, страховал на случай, если прокрадешься вплотную к эпицентру… Не ошибся в тебе, ты добрался.

— Страховал… — будто пробуя ключевое слово на вкус, повторяю я. Мой речевой аппарат ничего другого, кроме как попугайски повторять за стариком, пока не в состоянии делать.

Судорожно глотаю еще из кружки, содержимое в ней волшебным образом не убывает. Край емкости простучал по зубам, и в эту секунду понимаю, что моя рука натурально дрожит, прямо трясется.

— Ага, на те случаи, когда понадобится немножко прикрывать спину от коварного удара, — подытоживает старик.

И только тут до меня доходит!

— Значит, я все-таки на Земле?! На своей родной планете оставался все эти годы?! — почти кричу я, со стуком отставляю кружку на столешницу и вскакиваю со стула. — Не в каком-то параллельном мире или бредовом сне…

— Именно. Соображаешь! — хвалит безымянный старик. — Жаль, что ты поздновато начал мыслить в правильном направлении. Но лучше поздно, чем никогда… Теперь догадайся, кто тебя сюда… э-э, импортировал.

— Так-так… Выходит… это мой мир… Но почему я ничего не знал про существование таких Зон?! Никто ничего не знал о подобн…

— Потому что Зоны исчезли из коллективной памяти человечества. Достаточно давно. Освободившись от пагубного воздействия, люди воспрянули и построили общество, казавшееся ранее утопическим… э-э-э, скажу так, создали свое будущее таким, каким хотели его видеть в светлых мечтах, а не подчиняясь лишь темным, эгоистическим сторонам человеческой натуры…

Я не весь смысл улавливаю в словах старика и оттого внимаю ему с утроенным интересом.

— Долгое время на Земле назревало… Кстати, на самом деле это Посещение было не первой попыткой внедрения извне с целью разрастания абнормальных раковых опухолей в реальности планеты. Но в предыдущие разы далекие предки как-то справлялись на ранних этапах, тогда сила разумов не настолько зависела от технологических костылей. Потому люди гораздо эффективней узревали то, чего не увидеть глазами, и прикасались к тому, что не потрогать руками… Однако в этом раунде противостояния, в двадцать первом веке по знакомому тебе летоисчислению, процесс завоевания, увы, зашел слишком далеко. К тому же в сражение вмешалась еще одна… э-э-э, третья сила, и ситуация на фронтах усложнилась до предела…

Старик умолкает, опускает голову, застывает без шевеления, и я вдруг физически ощущаю, как в его мыслях сейчас плывут воспоминания. Неужто этот человек являлся непосредственным участником или хотя бы свидетелем всего, о чем рассказывает?!

Открытое повсеместное боестолкновение нормального и ненормального, вот это да-а-а…

— В общем, так или иначе, справиться удалось и на этот раз. Каким образом и кто это непосредственно сделал, тема отдельная. По итогу, с целью искоренить последствия инородного воздействия на мир, были приняты меры. Для того чтобы люди вычистили из памяти эти плацдармы вторжения и войну с ними. Забыли, как страшный сон. Уже после того, как специальная операция завершилась удачей для человечества.

— Но… как это возможно?!

— Все, до чего человек способен додуматься и что может вообразить, реально существует — где-то как-то когда-то. Но как оно становится возможным, человеку при этом знать не обязательно… Совет тебе добрый, если не можешь понять, как реализуется то или иное, остается только принять, что оно такое есть, и все. Знать, что есть.

— Хорошо, я стараюсь верить… Я уже понимаю, что не случайно сюда забрел. Все, что происходило, было со мной на самом деле… и то, что сейчас мы разговариваем, тоже не бред сумасшедшего и не белогорячечное видение. Я даже мысли не допускаю, что в следующую минуту вдруг проснусь у себя дома в кровати… ну, почти не.

Да, честно признаться, помещение, где мы находимся, невзирая на аскетичность, выглядит более чем реальным. Гораздо реальнее, чем многие локации Отчуждения, пройденные мной. И собеседник мой уж точно существо гораздо, несравнимо приятнее, чем монструозная флора и фауна, которой я навидался по самое не могу, участки с измененными свойствами пространства всех мастей, встреченные, распознанные и преодоленные, и постапокалиптические руины, развалины, остатки, обломки, осколки, которыми под завязку набита эта… с-сука, «отметина посещения»! О зашкаливающей степени ирреальности вытворов, инородных чудефактов этих, обладающих фантастическими характеристиками, вообще лучше промолчу. Хотя они не раз пригождались в пути, помогая выживать не в переносном смысле.

— Соображаешь. Стопроцентную гарантию действительности нашего разговора не дал бы даже я сам, — улыбается старик. — Но очень сильно верю и просто делаю то, что должен, с теми, кто есть, вот и все.

— И мне даешь добрый совет — верить? — спрашиваю я. Беру со стола кружку и отхлебываю. С наслаждением. Почти забытый, вкус морковного, вновь стал знакомым и родным. — Вкусно как! — не удержавшись, констатирую вслух.

— Еще бы, — кивает седобородый. — Я же говорил, именно то, что захочешь выпить по-настоящему. Как давно ты не пил пива? Уже и забыл, наверно, когда в последний раз.

— В крайний, — твердо корректирую я. — В крайний.

И опять старик лучисто улыбается.

— Да, советую верить. Дальше тебе пригодится вера, как никогда раньше. Проблема в том, что страшный сон не забыл о человечестве… Поэтому, если хочешь, чтоб в натуре был крайний, а не самый что ни на есть последний, давай работай головой. Лучшее оружие у человека под черепом скрыто, а не на ремне за спиной болтается или на лафетах и гусеницах ездит. Озвучь, что подвигло тебя уйти из привычного мира, вернее, из привычной части мира… Ты уже знаешь ответ, что привело тебя в Зону.

— Я не знал, что тут… Зона посещения. Любая карта покажет, что…

— Любая карта полезна только для ее создателя, — убежденно заявляет старик. — У каждого должна быть своя география. Ты можешь сидеть дома, часами разглядывать атлас всего, что расположено вокруг тебя, а потом выйти наружу, увидеть и понять, что реально все совершенно иначе выглядит. Если вообще выйдешь. Ведь это же великий соблазн… зачем вообще куда-то выходить, если уже есть карта?.. Сиди себе и разглядывай.

— Хорошо. Зона была и есть? Много лет назад ее как-то ухитрились скрыть от свободного доступа…

— Именно. А ты вот сорвался и направился туда, где доступ несвободный, но все-таки оставался… Видимо, зачем-то необходимо, чтобы ты узнал, что она есть?

— Зачем?

— Да, зачем.

— Ну-у… Я должен был что-то сделать. Найти что-то… или кого-то…

— Или тебя должны найти. Что в принципе одно и то же. Вспомни тот первый сон… Что-то почувствовал, так?

— Да…

— Почуял исходящую опасность. Потому что ты не обычный человек. У тебя есть свойство, которого нет у других…

— Неужели я один такой уникальный супер-пупер? — скептически покачав головой, иронично вопрошаю я.

— Нет, ты не единственный. Многие чувствовали, реже кто пытался найти… И почти никто не дошел до нужного предела. Ты смог, один из очень немногих. Тебя удалось не только рекрутировать, но и воспитать, обучить, помочь стать воином, мастером боя…

— По чью же сторону фронта я оказался на войне?

— Ради собственного спасения тебя призвала на войну родная, нормальная Земля. Это она проявлялась в разных ипостасях. Использовала для контакта и воспитания в нужном ключе других людей, всех тех, к кому ты когда-либо испытывал чувства, ее голос не давал тебе уснуть по ночам. Такие, как ты, видят скрытое, наделены иным… альтернативным, экстрасенсорным, как хочешь назови… зрением, осязанием. Вы не то чтобы любимчики Земли, но относитесь к немногим, кто осознанно способен собой пожертвовать ради счастья для всех, чтобы никто не остался обиженным… Теперь именно ты полномочный представитель Земли в Зоне. Будем звать с большой буквы, это ее имя собственное… И тебе посчастливилось — либо наоборот, представлять человечество в той, которая даже среди них особенная.

— Почему?

— Слишком сложно ответить на этот вопрос сжато, не развить объяснения размером в дюжину томов эпичной истории… Коротко говоря, она доставляла больше всего проблем. Еще чуть-чуть, и она убила бы планету. С самого момента своего появления в Дату Визита она продавливалась все глубже в земную толщу, и должен был настать час икс, по достижении критичной степени углубления запустились бы необратимые глобальные механизмы… Человечество в космос не успело выйти и стерлось бы с лика Вселенной наверняка, никто бы не спасся в грянувшем апокалипсисе. Хотя планета не исчезла бы, но мироустройство претерпело бы настолько сильные изменения, что вся Земля стала бы единой сплошной Зоной. И Луна в придачу.

— Ого! Ничего себе…

— Задействованы во вторжении были все плацдармы, — продолжает старик, — но эта Зона играла роль как бы наконечника копья, острия меча…

— Веселенькая история, ничего не скажешь… — ворчу я.

— Да, так было, именно отсюда для человечества начинался бы конец света… Но именно поэтому теперь она выполняет иную роль, противоположную. Стержня, который замедляет течение цепной реакции в реакторе. Она не позволяет остальным Ареалам Визита вернуть утраченные позиции, изменить сущность планеты, не дает абнормальному хаосу отвоевать этот мир. Но стержень необходимо контролировать. Значит, необходим управляющий процесс для того, чтобы сдержать контрнаступление необъяснимости… Получить отсрочку. Уцелеть, не сдаться врагу, от которого пощады ждать не приходится.

— Но каким образом?

— Поверь на слово, объяснять в деталях слишком долго. Невероятно, но факт, каждая Зона — живая сущность. Иные, другого уровня бытия, они отличаются от людей как небо от земли, но… Человечеству повезло. Между всеми живыми существами так или иначе возможны контакты. Надо только найти подходящих… контактеров, скажем так. Хотя я себя по-другому привык называть. И ты тоже предпочтешь другим словом, точно знаю, на ту же букву, что и твое имя, начинается.

— Себя… Такты…

Слишком я растерян, чтобы сразу подобрать связные слова для вопроса.

— Да, я часть защитного механизма, — спокойно, как о само собой разумеющемся, говорит старик. — И да, я человек, хотя давным-давно… э-э-э, способный проделывать сверхчеловеческие трансформации. В частности, сейчас я нахожусь в такой форме и с тобой разговариваю, потому что тебе так удобней воспринять и разложить по полочкам информацию. Радуйся, настало время получить ответы в комплексе, не только фрагменты. Чтобы сложить мозаику из кусочков и сделать осознанный выбор.

— Ты… — В голове категорически не укладывается, но я вынужден рисовать новую картину мироздания. — Ты часть Зоны?..

— Скажем так, я — при ней, — сообщает старик, — и настолько давно, что в каком-то смысле уже часть нее, да. Но сейчас я твой собеседник. И ты можешь говорить со мной на равных.

— Как же… зовут тебя? — ничего более умного не нахожусь спросить, в таком сильном смятении пребывая.

— О, это уж точно не суть важно, — улыбается собеседник. — Я мог бы назваться Колей, Сережей, Валентином, Артуром, Джоном, Васей, Гришей, Рэдом, да хоть Эллен или Анной. Присовокупить любую фамилию, например, Котомин, Стульник, Родригеш Алмейда, Першин, Лампочкин, Шухарт, Архипенко, или прозвище, ну там, Арчер, Несси, Реверс, Шутка, Тигр, Шунт, Рыжий, Бедлам, Рута… Любые слова в данном контексте были бы одновременно правдивыми и лживыми. Главное, я человек. Был, есть и умру человеком. И ты постарайся сохранить именно это желание.

— А другая… м-м-м, основная часть? Если я с ней должен контактировать напрямую, как же узнаю…

Я тороплюсь переключиться на другую тему, голова и без того идет кругом, чтобы пытаться разобраться в каскаде имен и прозвищ. В конце концов, могу мысленно просто звать его моим же именем, например. Что он там о первой букве самоназвания говорил?..

— Не ошибешься, поверь. Она… хм, предпочитает женский облик для прямого диалога. Не скажу точно, в какой момент это случилось впервые. Как и любая живая сущность, Зона переживала стадии своего развития. И в разные моменты на нее влияли… различные люди, которые сумели выходить с ней на связь, одностороннюю или обоюдную. В прежние времена их было гораздо больше, и в зависимости от того, какими бывали эти собеседники, Зона училась у них или плохому, или хорошему. А от того, чего в конце концов оказалось больше, и зависело, что она поймет о людях… Что-то подобное и с другими Зонами происходило, но там своя специфика, и мы сейчас не о них.

— Вечная борьба, добро со злом делят мир…

— Улавливаешь с ходу! Темная и светлая стороны. Ян-Инь. Как понимаешь, необходимо уравновешивание. Для того и требуется, чтобы с ней кто-то из нас постоянно вел диалог… Я долго держал позиции, но человек не вечен. Теперь с моей посильной помощью добрался сюда ты.

— Так я…

— Да, на смену шел. Примешь пост, если решишься. Я знаю, что не зря верил в тебя… Хотя последнее слово, конечно, за тобой. Тот выбор, который ты сделаешь, и будет правильным.

— Интересно, если ты помогал, то… было и нечто, пытавшееся помешать? У меня такое ощущение, что с пути сбивался не просто так…

— Еще бы ты не ощущал! Понятное дело, она и сопротивляется. Я не говорил, что все будет легко. Нет, Зона просто так не впустит. Да, позволила тебе бродить внутри себя, но пока закрылась, наглухо отгородилась. Ты же в душу к ней влезть должен, а этого и человек не сразу позволит… Видишь, сколько тебе понадобилось преодолеть, чтобы ко мне добраться и сменить. А ведь настоящий путь только начинается…

— Так что же мне теперь делать?

— Извечные вопросы, — качает головой дождавшийся сменщика старик. — Кто виноват и что делать… Тебе — идти. Дальше. Вот только вопрос — куда. Я могу сейчас помочь попасть в любую точку Зоны, но потом сам, сам… Времени у меня почти не осталось, пойми, едва дотянул до встречи. Только не спрашивай почему и что сделаю дальше я. Это не твой путь. Мне пора туда, куда все живые однажды уходят.

— Ладно, не буду об этом, — заверяю я, хотя ну очень хочется спросить, какая тропка ведет в упомянутое «однажды». На всякий случай не помешало бы знание. — Что посоветуешь, куда?

— Да в общем-то не суть важно куда. Главное, понимать, что обратной дороги не будет и впереди долгая ходка… Надеюсь, выдержишь, доживешь, пока не появится кто-то на смену.

— Я уже сообразил, что надо воистину пожелать стать новым тобой.

— В точку. Быть собеседником, чтобы уравновешивать Зону, и вместо борьбы держалась нерушимой, скажем так, серая граница между чернотой и светом. Она не должна оставаться в одиночестве. Одиночество порождает самых страшных монстров.

Старик поднимает руку, и в его ладони откуда ни возьмись возникает маленький старомодный рекордер, я в музее такие видел. Тот, кто шел по дороге до меня, верно угадывает, что мне в эту минуту точно не станет лишним. Из динамика слышится музыка, знакомая песня, я узнаю характерный голос!

Стань птицей, живущей в моем небе. Помни, что нет тюрьмы страшнее, чем в голове. Стань птицей, не думай о хлебе. Я стану дорогой…

Цой поет, передавая пожелание через века…[6]

— Я пойду, — тихо, скорей даже сам себе, а не шедшему до меня, говорю я. — Попытаюсь в сердце Зоны проникнуть еще раз. Достучаться…

— Не сдавайся! — от всей души желает собеседник, которого мне предстоит сменить на ответственном задании.

На самом деле я пока мало что понимаю в сути происходящего, но одно уясняю четко: заветные желания исполняются, я хотел цель и получил ее, теперь поздно давать задний ход. Малодушие и колебания позади, я бунтовал и метался, но — пора хватать в руки… э-э, крышку от бачка унитаза, которой смогу врезать по врагам и снести барьеры и препоны.

Буду смелым.

Не сдаваться. Никаких компромиссов!

Только вперед…

Седобородый предшественник будто чует, что с пониманием у меня дела плохи, и говорит:

— Прежде чем разойтись, давай-ка покажу кое-что.

Он встает и шагает к выходу. Разглядываю его во все глаза, но странно, отчего-то не могу толком разобрать, высокий или нет, крупный или не очень. Силуэт как бы плывет, размывается, словно фокус зрения сбился. Впрочем, поднявшись со своего стула и следуя за предшественником, я решаю, что важнейшее уже рассмотрел и услышал: его лучистую улыбку и голос, который не забуду, даже если человек больше никогда и не выйдет со мной на связь.

Мы выходим в дверной проем. Там за ним уже не темнота, из которой я сюда попал, а коридор. Такой же серо-бежевый, с новенькими плафонами на потолке. И в нем по обеим сторонам тянутся крашеные деревянные двери.

— Открывай любую, там примерно одинаково, — произносит старик.

Я распахиваю следующую дверь справа по коридору и вижу помещение, в котором все занято рядами металлических универсально-сборных стеллажей.

Полки, плотно уставленные книгами, перемежаются полками, на которых сложены видеокассеты и стопки дисков, какие-то продолговатые и квадратные пластмассовые компоновки и круглые металлические коробки. На некоторых книжных корешках и коробках я вижу значок, подобный тому, что красовался на кружке, из которой пил пиво.

— Книги, фильмы, жесткие диски, кристаллы и так далее, на любых носителях. Информация о том, что было, исчезнувшая из твоего большого мира, — слышу из-за спины голос, который привык воспринимать в своей голове. — Она вся сохранилась здесь. Знания не стираются. Переходят в иные плоскости восприятия, да, но не исчезают бесследно. Даже на каменном обломке может сохраниться информация, надо только суметь ее считать… Это как с подсознательной памятью человека, вроде и не знаешь что-то, а оно есть. Независимо от того, помнится ли сознательно.

— Ага, здесь типа подсознание Зоны? Мы в нем?

— Можно и так сказать. Главное, что она сознательно не помнит об этой базе.

Я прикрываю дверь. Замечательно. Если оно есть и не пропадает, рано или поздно обязательно доберусь, приникну и найду, прочитаю, увижу ответы на многие вопросы. О том, что и как было на той войне…

— У меня просьба. — Я поворачиваюсь к старику. — Еще в начале ходки обещал одному солдату кое-что… Не буду у тебя спрашивать подробности, но сильно подозреваю, что уйдешь ты каким-то образом обратно, за внешнюю границу. Когда-нибудь я и сам разберусь как, но этому письму ждать нельзя, оно и так долго ждало. Возьми вот это. — Я протягиваю обрывок бумаги, когда-то найденный в доте. — Обещай, что передашь его адресату. Где бы Молли ни была, найди и передай… Вот такая просьба.

Старик принимает письмо без комментариев и кивает. Пообещал мне, значит.

Но предупреждает вдруг:

— С одной оговоркой. Понимаешь, реальность-то не одна-единственная. Параллели могут совпадать почти идентично, но где-то реалии и персоналии здорово различны, и найти нужный мир не обязательно получится. Эта Зона и та реальность, в которой ты родился, ключевые, так вышло, но, кроме них, существуют и другие, ив…

— Стоп, — решительно прерываю я. — Все, что за пределами Зоны, меня уже не касается. Мне и тут хватит забот, чую всеми фибрами души, печенкой, селезенкой и всем чем только можно. Кстати, чтоб уж совсем избавиться от долгов перед внешним миром… На вот! — Я вынимаю заколку, оставленную в купе, и протягиваю безымянному предшественнику. — Вынеси за пределы, вещь не моя…

— Э нет, как раз этой вещице точно не место за Периметром, — вдруг отказывается уходящий старик. — Она отсюда родом.

Опять я не совсем понимаю, что он имеет в виду, однако переспрашивать не стоит. Напряжение, которое у меня появилось внутри, нарастает. Протяжно выдыхаю — у-уф! — и настраиваюсь, изготавливаясь к очередной телепортации.

Я понятливый, меня сейчас зашвырнет из этой секретной «буферной» локации обратно в крепкие объятия Зоны. Потом обязательно найду сюда тропку и вернусь! Интересно, о чем написано в книгах «Живая легенда», «Сойти с обочины» и «Ловчий желаний», на одной из полок тайного архива приметил я краем глаза корешки с такими названиями и трилистниками радиационной опасности…

Я закрываю глаза и представляю Лютика, который что-то там наивно рассуждает о любви и смысле жизни, потягивая морковное пиво. Я представляю маму, она готовит самые вкусные пирожки в мире, о которые я все время обжигал язык. Гляжу на Серегу, Марлина, с которым мы вместе с самой школы и никогда не расставались насовсем, пока я не ушел в Зону. Вижу папу Толю, которого всегда любил и люблю, несмотря ни на что. Именно он меня когда-то научил читать и писать, задолго до школы…

И я представляю Нелли… Эли?.. К ней, как оказалось, я испытывал нечто большее, чем думал поначалу. И деда Макарыча, которому почти удалось убедить меня в том, что безымянная ветхая деревушка — невзрачное, не представляющее для меня интереса местечко, почти убедил… и он же обучил меня первым премудростям хождения. И Машу ощущаю, окрасившую мои последние ночи в родном городе в яркие, незабываемые тона. Надо же, и свою попутчицу вижу, черноволосую и смуглую, роковую красотку, чья копеечная заколка чем-то помогла мне, поспособствовала пройти через все ужасы Зоны… выжить, дойти и стать тем, кем я стал здесь и сейчас.

Незабвенные мои люди…

Человечество достойно того, чтобы жить. Даже если порой кажется, что оно все делает для того, чтобы себя убить.

Надо только помочь человекам уцелеть, не позволить чему-то иному, нездешнему, отобрать у нас шанс добраться до звезд и распространить надежды на выживание за пределы одной планеты.

— Жизнь — это дорога потерь, — слышу голос ангела-хранителя не во сне, а наяву. — Она только поначалу притворяется сказкой, но сколько обретем, столько и потеряем. Чем дальше проходишь, тем больше теряешь. Нам доступна только одна сказка — мы сами, в нас, несмотря на невзгоды, столько всего прекрасного!.. Верь в эту сказку, и тогда будет проще не оглядываться в пути.

— Жизнь — это и дорога находок, потеря восполнится обретением, — упорно настаиваю я, не открывая глаз, чтобы отрешиться от уже пройденного пути. — Твоя ходка заканчивается, моя начинается… Я оправдаю твою веру в меня, ты знаешь.

Нащупываю в кармане круглый, как планета, талисман, сжимаю его пальцами, и он дарит мне частицу тепла.

Я здесь ради тебя, мой мир.

Делаю первый шаг, второй, третий, четвертый и ухожу по кажущемуся бесконечным коридору прочь в ожидании, что вот-вот навалится знакомая смертеподобная тьма, и я исчезну… Надеюсь, чтобы воскреснуть совсем в другой точке пространства, а может, и времени.

— Мы зовем себя сталкерами! — слышу вдруг. — Теперь и ты, по праву. Когда-то обязательно побываешь на моем месте, дождешься и встретишься с ловчим, прошедшим круги рекрута, неофита, адепта и мастера. Будешь знать, что пожелать идущему после тебя в пятый круг. Удачной ходки, Сталкер!..

* * *

…Договор с людьми подразумевал, что ОНА не останется наедине сама с собой.

Страшный это собеседник — собственные темные мысли. Вынужденный, порожденный вселенским одиночеством.

Чего только не возникнет в обладающем чувствами разуме, брошенном на произвол собственных неутоленных страстей…

Тогда никому и ничему вокруг мало не покажется! Окружающим уж лучше ни в коем случае не допускать искры, от которой разгорится мировой пожар.

Для этого у НЕЁ всегда должно быть с кем поговорить, пообщаться, поделиться впечатлениями, посмотреть в одном направлении…

Тогда ОНА сумеет как-то «сублимировать», перенаправлять энергию, обуздывать себя, оставаться в тени и не выходить на солнце.

Не лезть в их реальности.

Поэтому ЕЙ никак не обойтись без сдерживающего присутствия.

После того как было достигнуто перемирие, ловчие желаний Зоны в качестве отступного предложили способ оставаться в пусть зыбком, но равновесии, и не начинать цепную реакцию[7]

«Графитовые стержни» — в самое пекло реактора.

С этой целью необходимы люди, по сути, посланные на заклание. Для которых миссия сдерживания должна быть смыслом жизни. Фактически — жизнью.

Тогда их миры останутся нетронутыми и смогут существовать без вмешательства и вторжений, по крайней мере не с ЕЁ участием и не с участием подобных ЕЙ.

Тех, кого ОНА представляет, так уж получилось. Силой «отодвинув» претендовавших на лидерство (даже ТУ\ которая милосердно дала ЕЙ приют после вынужденного бегства, совершенного, чтобы уцелеть, не быть стертой с лика Вселенной) и практически узурпировав право «говорить от имени всех».

Необходимого человека требовалось найти и удалить из «нормальной» природы, обретающейся вокруг НЕЁ. Ему доведется жертвовать собой, чтобы дать человечеству шанс дождаться, когда каждый из них будет способен жить для других не на словах, а на деле. Тогда им не понадобится искать спасения в космосе. И даже если они отправятся туда когда-нибудь, то уже не для того, чтобы устраивать пикники на обочинах других планет и «рулить» дальше, нагадив после себя, оставив мусор и токсичную грязь.

Да, они должны стать лучше, чем ОНА и подобные ЕЙ. С точки зрения пресловутой человечности, которой ОНА от них «заразилась».

Вдруг получится…

Для этого сталкеры под предводительством ловчих желаний в свое время и отвоевали шанс, подарив его Земле и людям.

По договору, с того момента в НЕЙ должен неотлучно находиться человек, добровольно соглашающийся на отчуждение от родины. Во имя сохранения мира в мире.

Человечество принесет Зоне в жертву потенциальных собеседников.

Человек, подходящий для Отчуждения, способный прийти в него, чтобы совершать ходку во имя шанса, должен был осознать главное: людей и мир необходимо воспринимать как цель, а не как средства.

Тогда ОНА будет ему спутницей, единственной и незаменимой.

Ответом на его истинное желание…

Дать ему мир, за который он сможет бороться.

Только такому человеку дано «расшифровать» истинный входной код в НЕЁ, и он окажется способным не только войти, но и жить.

Ключ от шифра: мир, в котором живешь, надо любить.

Пока любишь, он существует.

ОНА — существует.

Счастлива здесь, вместе с любимым Человеком, и не рвется уже властвовать в большом мире.

С единственным. Сталкером, полюбившим Зону…

Кто разгадает шифр? Тот, кто знает правильный ответ на вопрос: «Здравствуй, человек. Ты пришел меня любить?» Он и получит доступ к ЕЁ сердцу.

Того полюбит ОНА…

И будет любить, пока он живой.

Ведь люди, увы, смертны…

Когда ОНА однажды потеряла своего Любимого человека, едва не сорвалась, тоска и боль чуть не свели сума… но чудом удержалась.

В память о том, кто потерян.

Дождалась появления и приближения нового собеседника.

Строптивый и мечущийся, ищущий предназначения, этот не сразу нащупал правильную дорогу.

ОНА почуяла его загодя, еще за пределами Себя, что было нарушением договора, да, но все же ЕЙ необходимо было подглядывать в щелку из секретной «ниши» мироздания. В закрытой «отчужденке», где не совсем добровольно сначала, однако в итоге по своей воле пребывала с момента перемирия.

Наблюдательная «отдушина» помогала ЕЙ выдержать, отвлечься, не завидовать, а наоборот, порадоваться за них: живут же люди!..

Повлияла на окончательный выбор им пути через попутчицу в поезде, после встречи с которой человек учуял наконец-то верный курс.

А потом впустила внутрь Отчуждения, но еще не в Себя, и долго гоняла его по внешним кругам, испытывала на прочность и на решимость.

Он должен был на своей шкуре ощутить, каково это, существовать без единого собеседника. Внутри НЕЁ он сейчас — единственный живой человеку в соответствии с договором о перемирии. Других сталкеров в потаенной Зоне нет…

ОНА ждала, когда созреет и придет к НЕЙ по-настоящему.

Окажется способным не просто ходить «по Зоне», а В НЕЁ войдет наконец-то.

Под влиянием ловчих желаний ОНА настолько очеловечиласьу что обрела потребность любить и быть любимой.

Они-то ЕЙ плохого не желали, наоборот, научили хорошему, хотя и безмерно осложнили тем самым существование.

Живому разумному существу необходимо главное для ощущения себя живым — чтобы о нем кто-то помнил. А кто способен помнить лучше, чем любящий тебя…

Постскриптум. Ловчие

Я сделаю все, что смогу. Это все, что я могу.

Формула успеха, дающая шанс на удачное завершение безнадежного предприятия

«Гиппократов» обет, который он давал, удостоившись звания целителя, завершался словами:

«…Мне, нерушимо выполняющему клятву, да будет дано счастье в жизни и в искусстве и слава у всех людей на вечные времена, преступающему же и дающему ложную клятву да будет обратное этому!»

В невероятную отчужденную Зону он пришел исполнить данное обещание: исцелять и спасать людей.

Прорвать барьер, спуститься по отвесной километровой стене и пройти четвертый круг на сей раз у него получается без непреодолимых затруднений. Измененные участки, угрозы и монстров чует за версту, а если доходит до близких столкновений с опасностью, удача неизменно на его стороне, и справляться с попутными проблемами он умеет без серьезного ущерба. Так, парочка шрамов прибавилась, но сталкеру не привыкать к отметинам дороги.

Он ощущает себя воодушевленно и одновременно спокойно, как бродяга, который бесприютно скитался по градам и весям и наконец-то нашел свой настоящий дом.

Вот почему он раньше не мог полюбить ни одну женщину по-настоящему. Ко всем тянулся, пытался узнать ту самую, свою неповторимую, но увы… Искал и не находил.

Готовил сердце для?..

Будто подсознательно верил, что еще сбудется любимая «половинка». Всем половинам половина!

Теперь идущий понимает, что здесь, по эту сторону границы, больше не осталось никого из людей. Он единственный. Ибо наедине с Отчуждением лишь воистину отчужденный способен выдерживать и продолжать путь. Да, совершенно верно он почуял — ему уготована судьба любимого живого творения.

Без дублеров и запасных, пока жив. По договору.

Вопросы без ответов толкают вперед. Помогают обрести себя.

И уже найденные ответы — тоже.

Если чем-то можешь помочь людям, сделай это. Причем это не выбор, а обязанность.

Без вариантов, только путь смелого выходца, а не трусливого возвращенца.

Чтобы там, по ту сторону границы, был мир, он должен быть здесь. Силой своего желания творить реальность. «Можешь же, когда захочешь!» Чем не девиз для воина, ушедшего на тропу войны?

— Я назову тебя Эли, — вслух, уверенно говорит человек по имени Сталкер, преодолевший четвертый круг забытого, спрятанного ада.

Он еще не вспомнил, откуда взялось это имя, но обязательно узнает; теперь уверен в своих силах как никогда. У него есть предназначение. И все необходимое, чтобы выполнять миссию.

Идущий научился не только слушать, но и слышать.

Человек, которому предстоит ни много ни мало — стоять горой за всех людей…

Без компромиссов!

Сталкер вбивает первое крепление в скалу на кромке и разматывает в бездну альпинистский трос.

Туман клубится над пропастью. Впереди ждет пятый круг. Спуск вниз, но это — восхождение.

Движение важнее направления.

Человек поднимает глаза и смотрит на небо. Сейчас ночь, и он видит звезды.

Угроза и надежда — все там. Оттуда.

Звезды, несущие не только свет…

Вон там мерцает и она, яркая точка в созвездии Лебедя, которую Сталкер Черноты выбрал своей путеводной…

Он не ведает, кто его ждет в финале преодоления отвесной стены и когда именно встретится с той, кого ищет.

Но точно знает, что встреча случится в эпицентре.

Туда Сталкер шел и продолжает идти. Ради человечества. Ради мира. Ради любви.

Все только начинается…

* * *

Если бы он попросил меня коротко сформулировать, за что мы сражаемся, я бы ответил: ЗА ЖИЗНЬ. Ведь врагу нас всего один, первый и последний. Смерть. Да, все умрем, этот враг побеждает всегда, но предопределенный финал битвы вовсе не значит, что можно сдаваться без борьбы.

Новоприбывший Сталкер не просил. Потому что сам уже прекрасно разобрался и определился, на чьей стороне сражается в этой бесконечной войне и как.

К полю боя, на смену умершим, приходят живые. Человек смертен без вариантов, человечество — не факт…

Я проводил взглядом уходящего по коридору нового Собеседника Зоны, и когда он исчез из виду, вернулся в комнату со столом и стульями. Молодой, упорный, как и положено сталкеру по духу, обязательно будет преследовать цель и найдет потом лазейку сюда, проберется, чтобы искать ответы в подсознательных архивах зонной памяти. Я мог бы совсем закрыть вход, но не буду. Просто ограничу, пусть погодит, всему свое время. Он еще не созрел для этого ответа… Всем ответам ответа.

Созреет, когда станет ловчим желаний. Его ходка только начинается, но и моя пока не завершена.

Мой путь ведет за Периметр, обратно, новичок правильно догадался. Однако же знать не мог и не узнает, к счастью, зачем я возвращаюсь в нормальный мир.

Прежде чем пробьет мой час уходить из этой жизни навсегда — ловчие желаний исполнены звездной энергией и живут долго, но не бесконечно же, — мне придется завершить однажды начатое. Особая миссия, для маскирующего прикрытия которой не побоялись пожертвовать жизнями все остальные защитники, еще не окончена…

Я остался один из отборной, «точечно изъятой» команды сталкеров, побывавших в Лунной Зоне и вернувшихся обратно, спасших Землю и ее человечество. И как арьергардный воин, во что бы то ни стало должен выиграть финальное сражение. Последнее, точно не крайнее в нашей войне, не существующей, к счастью.

Если хочу, чтобы ОНА и не существовала, выбора у меня нет.

Пора! А то уже начинаются у НЕЁ подсознательные поиски альтернативного или запасного выхода из одиночества. Дошло, что люди — не единственная возможность. Всякие скрытые (пока что) лабораторные эксперименты с социальным мутированием других рас, способных на контакт — сталкеры-муравьи вон скоро полезут в Собеседники, бывшие птицы, черепахи, опять же, — и попробуй-ка предугадать, чему плохому научить могут… или хорошему, которое в итоге еще больше усилит ЕЁ.

Итак, не без моей помощи новый страж мира добрался и продолжит пока удерживать достигнутый паритет. Я дождался наследника и могу уходить в рейд.

Присаживаться на дорожку не буду, еще одному возвращению в Черноту не бывать. Как бы я ЕЁ ни любил, но бывшая на то и бывшая. Уже легенда, а не быль…

Я далеко отодвинул стул, на котором сидел, наставляя идущего после меня, и вынул из-под стола свой верный рюкзак, собранный, укомплектованный для последней ходки. Он лежал поверх оружия, которое там спрятано от ненужного внимания.

Крупнокалиберная снайперская винтовка, ручной лучемет, два «Пустынных орла», «ковровский» автомат, гранаты, пистолет-пулемет «Бизон», много чего еще… целый унаследованный арсенал! Конечно, теперь это все скорее символы боевой славы, чем реальные орудия смертоубийства, но энергией наследие героев наполняет меня реально, не символично. Я же не для красного словца обмолвился свежеприбывшему пополнению, что могу назваться любым именем и прибавить любую фамилию или прозвище.

Тогда мы собрались и сражались все за одного — за наш мир. Один за всех — это буквально про меня, теперь. Больше некому. Отступать некуда. Во имя Мира. Врагу не пожелаешь того, что мне предстоит творить. И уж точно не пожелаешь такого другу. Я иду убивать тех, кого люблю… г. Николаев (Украина), Старый Юг; 2017 год

* * *

СЕРГЕЙ А. ВОЛЬНОВ (СТУЛЬНИК) БЛАГОДАРЕН всем многочисленным читателям, которые вместе с ним совершали труднейшие рейды по страницам многокнижной, эпической истории о ловчих, и по-прежнему исполнен надежды, что в историях, повествующих о судьбах героев и героинь различных Зон во всех реальностях, желающие постепенно для себя находили и находят свои личные ответы на вопросы, поставленные еще в самой первой книге, «Ловчий желаний»…

ОТДЕЛЬНОЕ СПАСИБО вам — Елена, Александр, Анатолий и Валентина Стульник, СинАнТим, Андрей Подлипнюк, Людмила Ап., Татьяна Ап., Максим К., Степан Б., Вячеслав С., Евгений Калинов, Андрей Андреев, Алиса Д., Эль. С., Иван В., Дмитрий R, Георгий С., Вячеслав К., Вероника Г., Елизавета К., Софья С., Макар Костюк…

«Иных уж нет, а те далече», однако ВЫ продолжаете идти, преодолевая все испытания, и не пожелали сдаваться, разделив Путь…

* * *

Примечание № 1 — «Шифр Отчуждения» является частью авторского цикла Сергея А. Вольнова о «ловчих желаний». Все книги цикла, имея разные сюжеты и героев, зачастую кажущиеся не взаимосвязанными, на самом деле составляют цельное эпическое повествование, поэтому их можно считать единой многотомной историей. Порядок публикации и чтения:

1. «Ловчий желаний»; 2. «Zona Incognita»; 3. «Режим Бога»; 4. «Предел желания»; 5. «Прыжок в секунду»; 6. «В спящем режиме»; 7. «Плата за выход»; 8. «Испытание силой»; 9. «Заложники небес»; 10. «Должник»; 11. «Калибр памяти (Рожденные помнить)»; 12. «Режим Человека (Универсально-сборные)»; 13. «За миг до рассвета…»; 14. «Живая легенда»; 15. «Шифр Отчуждения»; 16…

Для понимания сути происходящего, во избежание недоумения и досадующего «Ничего не понятно!» — предыдущие части понадобится прочитать (все перечисленные книги — издательство ACT, серии «S.T.A.L.K.E.R.» и «СТАЛКЕР, подсерии [Радиант Пильмана], [Зона будущего], [Зона Посещения]»).

В написании некоторых романов принимали участие соавторы.

И, конечно, всем, кто еще не успел, непременно следует прочесть книгу братьев Стругацких «Пикник на обочине». Чтобы не теряться в догадках по поводу некоторых фактов и обстоятельств. Да и просто потому, что эта легендарная повесть более чем заслуживает прочтения…

Примечание № 2 — слова из песни группы «Машина времени» (полный текст можно найти в Интернете):

…Не прощаясь, уходят из жизни сей, Не прощаясь, выходят в люди. Только в детстве мы встретили старых друзей, И новых старых не будет. Пусть нас оправдают хоть тысячу раз, А мы уж себя непременно… Но старых друзей все меньше у нас, И новые им не замена…

Примечание № 3 — слова из песни группы «ДДТ» (полный текст можно найти в Интернете):

…Две мечты да печали стакан, Мы, воскреснув, допили до дна. Я не знаю, зачем тебе дан… правит мною дорога-луна! Ты не плачь, если можешь, прости, Жизнь — не сахар, а смерть нам — не чай. Мне свою дорогу нести, до свидания, друг, и прощай… Это все, что останется после меня! Это все, что возьму я с собой…

Примечание № 4 — слова из песни группы «Смысловые галлюцинации» (полный текст можно найти в Интернете):

Приветствую тебя, жестокий мир, Чем удивишь меня на этот раз, Ты ждал меня, но только не сейчас, Приветствую тебя, смертельный мир. Приветствую тебя, волшебный мир, Страна не мной придуманных героев, Я был последним из твоих изгоев, Возьми меня с собой, наивный мир. И я хочу быть с тобой, Пока я живой, пока я живой…

Примечание № 5 — слова из песни группы «Кино» (полный текст можно найти в Интернете):

А он придет и приведет за собой весну, И рассеет серых туч войска. А когда мы все посмотрим в глаза его, На нас из глаз его посмотрит тоска… И на душе становится теплей. На теле ран не счесть, Нелегки шаги, Лишь в груди горит звезда. И умрет апрель, И родится вновь, И придет уже навсегда…

Примечание № 6 — из песни группы «Кино» (полный текст можно найти в Интернете):

Стань птицей, живущей в моем небе. Помни, что нет тюрьмы страшнее, чем в голове. Стань птицей, не думай о хлебе. Я стану дорогой. Я помню прозрачность воды моря. Я вижу прозрачность горящего газа. Стань сердцем, бейся в моем теле. Я стану кровью. Я буду делать все, как умею. Стань книгой, ложись в мои руки. Стань песней, живи на моих губах. Я стану словами…

1

«Шифр Отчуждения» является неотъемлемой частью авторского Цикла Сергея А. Вольнова о «ловчих желаний»; подробнее о названиях и очередности других романов можно узнать в финале этой книги, на последних страницах.

(обратно)

2

С этой песней группы «Машина времени» можно (и нужно) ознакомиться в Интернете; в финале этой книги добавлены ключевые строки из текста.

(обратно)

3

С этой песней группы «ДДТ» можно (и нужно) ознакомиться в Интернете; в финале этой книги добавлены ключевые строки из текста.

(обратно)

4

С этой песней можно (и нужно) ознакомиться в Интернете; в финале этой книги добавлены ключевые строки из текста.

(обратно)

5

С этой песней можно (и нужно) ознакомиться в Интернете; в финале этой книги добавлены ключевые строки из текста.

(обратно)

6

С этой песней группы «Кино» можно (и нужно) ознакомиться в Интернете; в финале этой книги добавлены ключевые строки из текста.

(обратно)

7

Заметка на полях (примеч. автора) — этот эпизод логически продолжает «курсивную линию», проходящую через многие предыдущие книги цикла, поэтому еще раз напоминание читателям, знакомым не со всеми частями: для адекватного понимания сути происходящего необходимо ознакомиться с предысторией деятельности ловчих желаний, направленной на контакт с живыми разумными сущностями. Зонами и Ареалами в целом и конкретно этой Черной Былью в частности.

(обратно)

Оглавление

* * *

* * *

Вместо пролога

Отправление. Рекрут

Продление. Неофит

Прибытие. Адепт

Обретение. Маэстро

Эпилог. Сталкер

Постскриптум. Ловчие

* * *

* * * Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg