«Пионерск (СИ)»

Пионерск (СИ) (fb2) - Пионерск (СИ) (Бесконечное лето) 447K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Александр Сергеевич Руджа

Александр Руджа Пионерск

Часть 1

— Славяна, ты полная дура или неполная?

Вопрос, несмотря на кажущуюся альтернативность, риторический. Ответа не требуется, да я и не собираюсь встревать в дивный, размеренный, да еще и сто раз слышанный монолог Ольги Дмитриевны. Стою практически по стойке «смирно», застенчиво тереблю подол форменной синей юбочки.

Вожатая повышает голос.

— Тебе работа не нравится? Это не проблема, переведем в уборщицы. Или вообще выбросим к чертовой матери на улицу, в зиму и холод, да еще и с волчьим билетом. Никто в индустрии на тебя больше не посмотрит даже, не говоря о том, чтобы взять на работу!

А вот тут уже нужно отвечать. Тем более, что в уборщицы я определенно не хочу. Постоянно в холодной воде, химикатах, да и руки каждый день в крови по локоть — б-р-р-р!

— Мне очень нравится моя работа, Ольга Дмитриевна, — говорю я искренне.

— Так какого же хрена ты с ней не справляешься! — на этот раз ответа снова не требуется. — За прошлую смену двое гостей умудрились утонуть! Двое! Хорошо еще, что обоих откачали, не то бы нас прикрыли уже! И до пенсии задалбывали бы еще проверками! Нет, ну как такое возможно-то, а? У нас средняя глубина реки два с половиной метра, на дне носилки лежат как раз для таких ситуаций, на берегу лебедки стоят, под старые лодки замаскированные! И все равно чуть не утопились!

— Да они же все равно погибнуть в этих телах не могут, Ольга Дмитриевна, — примирительно говорю я. — Программа не даст. А утонули они потому, что дураки. Перед девчонками решили выпендриться, кто дольше без воздуха сможет продержаться. Вот и смогли… оба.

Вожатая фыркает, но больше не кричит. Это хорошо.

— Ты пойми, Славя, — говорит она уже почти нормальным голосом, — их же на выходе просят заполнять отчеты обратной связи. Что понравилось, что поменять, что убрать совсем, да еще и с разбивкой по пунктам. Отдел работы с клиентами потом рвет и мечет, сотрудники ссутся ночами, а начальник на глазах седеет, потому что эти капризные сволочи такое там напишут…

— А я считаю, наоборот очень удачно получилось, — прерываю я Ольгу, и та недоуменно вскидывает брови. — Настоящее приключение, буквально на волосок от смерти. Щекочет нервы, да и девчонки в восторге были. И спасение пришло в последний момент — очень повезло, что моя смена еще не закончилась, я как раз на пляже дежурила.

— И что?

— А то, что это хороший опыт, который будет отлично продаваться. Вполне может быть, что гости как раз и напишут в отзывах, что этот номер было бы крайне желательно ввести в основной нарратив. Со мной в качестве отважной спасательницы.

— Ты так уверена в себе? — вожатая хмурится.

— Уверена, — улыбаюсь. — Потому что один из спасенных придурков уже успел пригласить меня на свидание. Очень я его впечатлила тогда, под водой. Хотя он сказал не «впечатлила», а совсем другое слово употребил…

— Достаточно, — прерывает Ольга. — Пускай здесь ты и вывернулась, но это не отменяет прочих нештатных случаев. Кто-то отравился просроченным вареньем, пробравшись в столовую под покровом ночи, кто-то надышался паров краски, которую пытался уворовать со склада для осуществления актов вандализма. Славя, тошнота и понос — это не совсем те впечатления, которые гости хотят увозить из «Совенка» после окончания смены. А что случилось вчера? Наши гости состоят…

— Я помню, — говорю устало. — Наши гости состоят из двух групп. Одни прибывают сюда пережить свою давнюю пионерскую влюбленность. Отдохнуть душой. Другие просто хотят потрахаться или снасильничать малолетку, раз уж в реальной жизни это нельзя. Поэтому главная наша задача — не давать этим группам смешиваться.

— Умница! — иронически говорит вожатая. — А кто неделю назад не успел вызвать уборщиков? Романтически влюбленные пионеры идут по лесу и натыкаются внезапно на расчлененный труп этой нашей новенькой Леночки! Шок, крики, энурез! Виола их потом веселящими таблетками два часа отпаивала, едва справилась.

— Там гость не нажал кнопку вызова бригады после того, как закончил, — мрачно говорю я. — А у меня как раз была пересменка. Ситуацию, кстати, завершили нормально, наплели что-то про диких животных, романтически влюбленный пионер претензий не имеет. Леночку откалибровали и заживили, уже как новая, я ее осматривала сегодня. Но вообще подобных извращенцев я бы в лагерь не пускала. В лесу около старого корпуса и так все провоняло кровищей.

— Поговори мне тут, — предлагает вожатая. — Устрой сейчас бенефис мисс Моральности. Или в полицию нравов запишись, тоже идея хорошая. Взносы гостей — это наши зарплаты, а работать за идею согласны почему-то не все. Или ты по нищете соскучилась?

Снова в дело пошли риторические вопросы. Ольга вообще в этом признанный мастер.

— В общем, Славяна, Америк я не открою, но скажу — в этот раз обойдемся без взысканий, но в будущем начнем вычитать из зарплаты, а это всегда хреново заканчивается. Не доходит через голову, дойдет через задницу. Осознала?

— До последней буквы.

— Замечательно. А теперь сходи к воротам, час назад на стоянку заехал наш транспорт, но приборы показывают, что в нем до сих пор находится один гость.

— Заснул?

— Скорее всего. Разбуди, проведи ко мне, расскажи правила. Помощниц у меня нынче всего две, но Ирка занята чем-то на кухне, поэтому все задачи тебе. Бросай пока все остальное, все эти радиосигналы с Альфа Центавра, и ублажай нового гостя. Фигурально выражаясь. Ясно?

— Чего уж тут. Схема «милая северянка»?

— Да, пожалуй, — подумав, решает Ольга Дмитриевна, она же координатор сектора «Совенок» парка развлечений «Пионерск». — Она у тебя лучше всего получается. Выполняй.

— Есть.

* * *

Мы живем в двадцать первом веке. Что из этого следует?

Правильно. Человечество больше не собирается летать к звездам и искать рецепт всеобщего счастья. Человечество жаждет одного — развлечений. И, что более важно, готово доплачивать за качество.

Развлечения бывают разные. Кому-то достаточно поиграть в шахматы на сон грядущий, а у кого-то имеются и более специфические желания. Но вот беда — разнузданный секс и причинение тяжких телесных своим собратьям больше не считается мейнстримом. Желания приходится скрывать. Ну, или перенаправлять в новое, безопасное русло. По-научному говоря, «канализировать».

Идея парка развлечений, наполненного неотличимыми от людей андроидами, с которыми можно всё, витала в воздухе и пришла в голову сразу нескольким людям, но была оформлена с соблюдением авторских прав и выпиской немыслимого количества патентов, конечно, американцами. «Мир Дикого Запада», слышали, наверное? В нашей стране, правда, Дикий Запад пошел не очень хорошо, у нас ведь и своя история имеется, верно?

После некоторых колебаний и поисков ушлые парни-маркетологи остановились на советском периоде. Парк сначала назвали «Пионерляндией», но слишком уж по-идиотски звучало. Переименовали в Пионерск, людям очень понравилось. И безумные даже по докризисным меркам цены никого не остановили. Босоногое детство же. Первая любовь и медленные танцы под тянущий магнитофон «Весна-212С4». Солнце, воздух и вода — наши лучшие друзья!

А еще наши лучшие друзья — андроиды-пионеры. И еще пионерки. Серьезно, я никогда даже не думала, что у взрослых серьезных дядечек будет такой заскок на предмет молоденьких девочек в белых рубашечках и синих юбчонках. Но дизайнеры постарались — на любой вкус, с разными характерами, в каких угодно количествах. Делай что хочешь, играй как хочешь, главное — деньги отстегивай.

И они отстегивали. «Пионерск» окупился чисто за счет билетов в первый же год после открытия, дальше пошли уже сплошные бонусы. Очередь на запись, как при дорогом Леониде Ильиче, стояла на два квартала вперед. В парке построили уже четыре огромных сектора, и спешно достраивали еще два. Автобусы, наши фирменные красные «Икарусы», не справлялись с нагрузкой. Обслужить всех желающих! Предоставить требуемые возможности для развлечения!

Вот и сейчас я, быстрым шагом минуя затененные густыми липами аллеи «Совенка», подмечаю все едва заметные детали и недоработки. Вот у домика вожатой неизвестный идиот-садовник высадил сирень, которая цветет весной, хотя по сюжету у нас лето — всыпать дебилу пенделя, пускай быстрее заменит на что-нибудь более аутентичное.

Вот прибывший два дня назад гость сидит на лавочке со стройной пепельноволосой Наташей — одной из нашей лучших моделей — и что-то увлеченно ей рассказывает. Понятное дело — уже успел влюбиться. Наташа слушает внимательно, кивает и улыбается, но скорость реакции явно запаздывает, опять нужно перепрошивать, не забыть бы сказать Шурику.

А вот Алиса, рыжее недоразумение, на которое по непонятной причине западает примерно половина прибывающих гостей, с хохотом несется по дорожке, размахивая отобранным у кого-то рюкзаком. Конечно, андроиды неспособны на сознательную кражу, а Алисе я лично давала совершенно четкие инструкции. Но у «хозяев» чертовски гибкие настройки, могли и найти где-то лазейку. Придется раз вмешаться. В очередной раз, чтоб ее черти побрали.

— Алиса! — строго говорю я. — Что происходит?

— Отстань, белобрысая! — бросает она мне, проносясь мимо. Да, очень убедительно. Я сама настраивала ее алгоритмы. Но так, конечно, не пойдет.

— Замедление, — говорю я мягко, и она переходит на черепаший шаг, я словно смотрю сцену из старого фантастического фильма. Ноги мелко подергиваются, на лице нетерпеливая гримаса, нашей робо-девочке хочется бежать. — Анализ.

— Это шутка! Пусти! Уже и пошутить нельзя? Что за жизнь?

— Убрать эмоции. Доклад.

Из девушки словно вытаскивают стержень.

— Отношения с гостем 20-11-14 зашли в тупик вследствие безынициативности последнего, — безучастно информирует меня рыжая. — С целью оживления их было принято решение имитировать перемену настроения и похитить…

— Понятно. Продолжить текущий сценарий. Снизить скорость на десять процентов, агрессивность — на пятнадцать процентов. Он должен быть в состоянии тебя догнать. Когда это случится, вернешь рюкзак, обнимешь и дашь понять, что сожалеешь. Продолжай.

Алиса срывается с места и исчезает в кустах. Теперь она немного прихрамывает, ровно настолько, чтобы ее мог догнать высокий тощий парень, показавшийся в конце аллеи. Он вопросительно смотрит на меня.

— Туда, — улыбаюсь я ему, и показываю направление. Он благодарно кивает и тоже рвет в кусты. Ждет теперь Алису бурное примирение. И клиент доволен опять же.

Подхожу к воротам. За ними, на парковке, замер «Икарус», перед которым стоит, неуверенно покачиваясь, будто пьяный, паренек в пионерской форме. Наверное, это и есть наша сонная тетеря. Тело стандартное, модель «Дружелюбный пионер № 6». Как будто кому-то могут понадобиться недружелюбные!

Забыла сказать: в целях обеспечения анонимности все гости обеспечиваются на время посещения стандартными телами адекватного возраста, либо могут приобрести кастомизированное за отдельную плату. Нелепо было бы, если бы по пионерскому лагерю разгуливали пятидесятилетние дядечки в пионерской форме, верно?

Конечно, покачивание мне это не нравится — либо на самом деле пьяный, и тогда, значит, привез с собой что-нибудь горячительное, и с парнем будут проблемы. Либо нервная система хрупкая, и тогда проблем в перспективе может быть еще больше. С другой стороны, он заплатил немалые деньги и имеет точно такие же права получить причитающуюся дозу отдыха, что и все остальные. Разберемся.

Я выхожу за ворота и демонстрирую самую обаятельную свою улыбку. Паренек перестает шататься, смотрит на меня, будто на призрака из преисподней… и неожиданно краснеет, словно помидор. Черт, у меня что, разрез на юбке до самой интимной зоны? Вроде бы нет… Тогда в чем дело?

Начинать разговор он определенно не собирается, типаж «скромник». Примем к сведению и возьмем инициативу на себя.

— Привет! — говорю я. Доброжелательная улыбка будто приросла к лицу. Самое важное в нашей работе — искренность. Научитесь ее изображать, и дело в шляпе. — Ты, наверное, только что приехал? Добро пожаловать в «Совенок»!

Обалдевшее выражение на лице парня никуда не пропадает. Если уж на то пошло, оно становится еще более бессмысленным.

— Что… — бормочет он. — Как… Куда я попал?

Черт!

* * *

У меня совершенно нет времени! Совсем! Вообще! Ольга целыми днями лежит со своим планшетом в шезлонге, придумывая новые сюжеты, а Виола только и успевает штопать девочек, которые в рекордные сроки изнашиваются от чрезмерного внимания гостей. Поэтому вместо этих двух лентяек большую часть работы приходится выполнять мне.

Сегодня с утра, например, мне нужно было заново установить спасательные тросы на дне реки. Зайти в столовку — а точнее, бар, расположенный в том же помещении, но открытый только для своих — и перехватить что-нибудь съедобное. Съездить на станцию и проконтролировать разгрузку состава, прихватив заодно пару полезняшек для личных нужд. А еще повторно наведаться в отдел настройки, также известный, как клуб кибернетиков, и разобраться с Шуриком насчет последнего установленного на девчонок обновления. Похоже, оно, мягко говоря, работало не совсем так, как предполагалось.

Видите ли, я немного приврала, когда сказала, что с восстановленной после потрошения Леной все в порядке. С «хозяйкой» было что-то очень сильно не так, ситуацию совершенно точно следовало разрулить, причем быстро. Но только как это сделать сейчас, когда мне на голову свалился этот потерянный дурень!

И вот он идет по «Совенку» рядом со мной, таращит глаза вокруг, словно до сих пор не может поверить, что все это происходит на самом деле. Натурально, не может. А я… что я? Я вообще понятия не имею, что это за черт, и зачем он придуривается, будто не знает, куда попал.

— Здесь у нас спортивная площадка, — доброжелательно щебечу я, выполняя древнюю, как говно мамонта, но удобную роль «хозяйки парка», — если вдруг решишь сыграть в футбол или бадминтон, всегда найдешь партнера. У нас с этим запросто! Ты любишь спорт?

— Угу, — невнятно бормочет новичок, явно не слушая.

— Волейбол?

— Отличная игра.

— Теннис?

— Замечательная.

— Подкидной дурак, кегли, бильярд? — я уже откровенно усмехаюсь.

— Хорошие игры. Все хорошие.

Я громко хихикаю, но приободрившийся парень, кажется, принимает это на свой счет.

— Э-э-э-э… — тянет он голосом, который, видимо, должен звучать привлекательно в его настоящем теле, но в устах шестнадцатилетнего подростка походит на скрип несмазанной калитки. — Славя, да? А ты сейчас куда?

«Ну, как же без этого».

— Я? — дарю ему очередную лучезарную улыбку. — Мне сейчас нужно на… лодочную станцию. А тебе — к Ольге Дмитриевне, она дальше все-все объяснит.

Мы как раз минуем площадь и парень будто прикипает взглядом к фигуре Генды. Да-да, чувство юмора первых проектировщиков лагеря вызывает закономерные вопросы не только у меня. Но посетителям нравится.

— А может… — он вообще когда-нибудь затыкается? — может, давай сходим лучше на пляж? Чертовски тянет порезвиться в водичке. Купального костюма у меня, правда, нет, но…

Понятно, клиент поплыл — наверное, пришел к выводу, что это сон или наркотический глюк, в зависимости от предыдущего образа жизни. И решил отвязаться как следует. Причем на мне. В другое время я бы с удовольствием поводила его за нос, но только не сегодня. Потому что сегодня! Мне! Нужно! Работать!

— Может, попозже, — самым мягким голосом говорю я и останавливаю пробегающую Мику. — Послушай, мне нужно сейчас отлучиться, а ты покажи пожалуйста нашему новому гостю лагерь, а потом проводи к вожатой и проследи, чтобы его никто не обидел. Хорошо?

Мику — вообще довольно простая модель, хотя и относительно новая, она управляется разветвленным деревом голосовых команд. В моей реплике таких команд две. «Послушай» — абсолютное подчинение, и «проследи» — активация программы защиты.

— Конечно! — расцветает зеленоволосая кукла и подхватывает паренька под руку так быстро, что тот успевает подарить мне только один тоскливый взгляд. Ха, не успел приехать, а уже запал на меня — где-то это даже приятно. Но тут его ждет птичка обломинго — Славя не выбирает тех, кто ее выбирает. Это слишком просто.

Пробравшись сквозь ветки, до меня добирается лучик солнца, и я мечтательно щурюсь, глядя на синюю гладь реки с широкой желтой полосой пляжа. Эх, а и правда было бы здорово сейчас понежиться на песочке…

Но нельзя. Работа не ждет. А еще больше не ждет Ольга, которую я сейчас порадую очередной проблемой!

Часть 2

— В общем, он говорит, что ни хрена не помнит, — заканчиваю я доклад. — То ли по пьяни начисто все забыл, то ли при переносе в тело какой-то сбой случился, то ли… в общем, он искренне считает, что произошло чудо, и он каким-то образом переместился в прошлое.

— Это он тебе все рассказал? — Ольга надменна. Не вышла я у нее еще из немилости. И то сказать — подчиненные должны решать проблемы, а не приносить новые, а у меня с этим пока что напряженка.

Мило улыбаюсь. Привычка — вторая натура.

— Он очень старался не показывать, до чего потрясен, шокирован… и, пожалуй, обрадован. Наверное, в реальности он такой же тридцатилетний неудачник, как и половина здешней аудитории. Но поведение-то говорящее. Щипал себя за руку, пытался задавать наводящие вопросы, украдкой пощупал по пути кусты роз, укололся и, кажется, офигел от боли еще больше.

— Вопросы? День недели, время года, десятилетие?

— Чуть хитрее, — снова усмехаюсь, — забавный этот парень все-таки. «Не подскажешь, Славя, товарищ генеральный секретарь уже с Раисой Максимовной ездил в Лондон?» Точно тридцатилетний — а то и больше — лысый очкарик, который думает, что он очень-очень умный. Раису какую-то выдумал. Это модель из того времени, что ли?

— Ну, практически, — хмыкает вожатая. — Ладно, это все ерунда. Ты мне лучше скажи, что делать с ним, по твоему мнению?

— А что делать? — я даже озадачиваюсь. — Отправим к Виоле, она своей властью официальной медсестры комиссует его, как недееспособного, да и отправим первым же автобусом обратно. Зачем нам тут гости, которые считают этот парк реальным пионерлагерем, а наших голоногих «хозяек» — настоящими людьми?

Ольга молчит и морщится.

— Все так, — решает она наконец. — Но не совсем. Не исключено, что это приманка от наших инвесторов. Тогда все совсем не так, как кажется.

— В смысле?

— Ты присаживайся, — вожатая сама следует своему приглашению и падает в шезлонг все с тем же кислым выражением на лице. — В общем, так… «Пионерск» гарантирует приятные ощущения каждому, кто может их себе позволить, так? Любые фантазии, любые горько-сладкие подростковые капризы… любая мечта, Славя, понимаешь? Мы продаем мечту по сдельной цене.

— Ольга Дмитриевна, я тут давно работаю, меня это уже не возбуждает, — я усаживаюсь в кресло, вытягиваю ноги, которые сейчас практически гудят. Напряженный день, сплошные хлопоты и стресс, а сейчас так бы хотелось полежать в тенёчке, попить ледяного апельсинового сока, да пригласить на огонек понравившегося мальчика из «хозяев». Или девочку. Я не слишком привередлива.

— Суть в том, что в правилах компании ничего не сказано о недееспособности «гостей», — цедит Ольга. — Нет такой оговорки. Даже если нам привезут сюда пускающего пену изо рта эпилептика или придурковатого гыгыкающего недоросля, мы будем обязаны развлекать его и обеспечивать заданный уровень сервиса.

Я молчу и просчитываю варианты.

— Ну… все равно терпимо. Запишем его тогда в музыкальный кружок, пускай Мику, скажем, займет паренька. Обучит его играть на укулеле, или еще что-нибудь. Сводит искупаться несколько раз. Потанцует вечером медленный танец, прижмется пару-тройку раз в нужных местах — мальчик поплывет. А там и конец смены, и куда он доедет на автобусе — уже не наша печаль. Программа-лайт, одним словом.

Ольга тяжело вздыхает. Мой вариант ей очень нравится, это видно, но принять его она не может.

— Не получится. Я же говорю, есть вероятность, что это приманка, и этот склеротик на самом деле офицер из отдела внутренних расследований. Очень изящная легенда, если подумать: потерявший память дурачок на шее у администрации — это я сейчас про нас с тобой, Славя. Велик соблазн устроить ему облегченную версию отдыха, без особого напряга, на полшишечки. Вот только, если он — подсадная утка, то жить нам станет очень невесело, и быстро.

— Закроют парк?

— Еще чего — это же золотое дно, до сих пор самая прибыльная инвестиция столетия… Но вот нас здесь точно больше не будет. Неполное служебное соответствие — и все, пишите письма, кладите в гроб. Понимаешь ситуацию?

— А что тут непонятного, — я как-то разом расслабляюсь. Проблема никуда не исчезла, но риски виднелись отчетливо, и было решение. — Значит, устроим ему отдых по категории «люкс». Если мальчик — проверка, значит, покажем себя в лучшем свете. Ну, а если нет — значит, этому Семену просто повезло.

— Семену, говоришь? — вожатая что-то прикидывает в уме. — А поселю я его, пожалуй, к себе. Для безопасности.

— Захотелось пионерского тела?

— Уж кто бы говорил, дурочка белобрысая… Кстати, о пионерском теле: за его досуг будешь отвечать лично. Никаких отказов, никаких ограничений. Пригласит тебя на свидание — побежишь с радостным визгом, попросит присоединиться, скажем, Лену — значит, уговоришь и убедишь…

Меня передергивает. Что ж я, двужильная им, что ли? Вожатая хмыкает, словно увидела что-то смешное.

— Ладно уж… неженка. Это последнее я отменяю, ты и без того в работе… по самые косы.

— Только вы меня понимаете, Ольга Дмитриевна, — всплескиваю руками, — вы одна, не знаю, как и благодарить за это, спасительница…

— Достаточно, — мрачнеет Ольга, и я затыкаюсь. — Спать с Семеном я тебя все же не принуждаю, нет значит нет. Но за желаниями его смотреть придется, и на цыпочках вокруг него ходить — тоже. Если захочет оргию с Ульяной, Алисой и, скажем, Сашей — обеспечишь выполнение, еще и рядом постоишь. Решит перерезать им глотки по ходу дела — найдешь и наточишь нож. Не форсируй, но делай все, чтобы клиент остался доволен. Как поняла?

— Все будет нормально, Ольга Дмитриевна, — я театрально вздыхаю, складываю в воздухе ноги, вроде как Шарон Стоун в фильме «Основной инстинкт», и томно гляжу на вожатую. Правда, трусики на мне все-таки есть. — Я умею работать с людьми.

Вообще-то это уже перебор. Но внутри меня словно ворочается тяжелая каменная глыба. Столько работы. Столько дел. Столько обязанностей. А мне тратить время на потерявшего — или притворяющегося, что потерявшего — память олуха! Да твою ж мать! Правда, с Ольгой так себя вести можно, это не помешанная на порядке и соответствии инструкциям Виола.

Вожатая смотрит на меня долгим усталым взглядом, а потом вяло машет рукой.

— Давай уже… пионерка.

Но я не даю.

* * *

Дышалось под водой трудно. Экий сюрприз, а? Люди вообще поразительно плохо приспособлены к жизни везде, где нет прихотливой смеси кислорода, аргона и азота, солнечной радиации и углекислого газа. И еще трехразового питания, душа и кофе. О да, я бы сейчас продала душу за «капучино» с пенкой!

Счастье, что у меня имеется «воздушный карман» — смесь противогаза и маски для ныряния, которая заряжается миниатюрной кислородной капсулой. Одной такой капсулы хватало на пять минут. У меня их четыре.

Также повезло, что речка у нас неглубокая, специально такой сделана — во избежание несчастных случаев. Три метра, хотя визуально кажется больше из-за установленных на дне маскировочных плит тусклого бурого цвета. Посмотришь с берега — впечатление, будто тут метров десять-пятнадцать, не меньше. Умные люди у нас работают, даже приятно.

А еще на дне лежат специальные якоря и раскладные мешки-носилки, соединенные с лебедками на берегу. Очень помогает при эвакуации захлебнувшихся идиотов — десять секунд, и ты на берегу, в крепких и профессиональных объятиях Виолы. Многих такая перспектива привлекает, между прочим.

Я устанавливаю последние носилки в паз до щелчка и с облегчением отталкиваюсь от дна — в ушах звенит, я не очень люблю все эти глубоководные приключения. Но привлекать к этому делу наших техников — идея так себе, они все поголовно андроиды и без качественного надзора наворотят дел. А отвечать будет кто? Правильно, Славя.

Выныриваю, сдергиваю осточертевшую маску, выбираюсь по деревянной лесенке на пирс, забрасываю оборудование в эту самую сторожку — переодеться бы тоже надо, а то черная подводная униформа как-то слишком бросается в глаза — и направляюсь в сторону лагеря, как вдруг…

— Привет, — широко ухмыляется мне наш припадочный пациент Семен. Вернулся от Ольги, значит, потому что, в отличие от меня, переодеться в аутентичные пионерские плавки он уже успел. — А что ты здесь делаешь?

«Тружусь не покладая рук, чтоб тебе комфортно было, кретин».

— Да ничем особенно, — застенчиво улыбаюсь я. — Немного плаваю, отдыхаю. Погода сегодня просто замечательная!

Это разводка для идиотов — мой костюм совершенно не похож на купальник. Но Семен как раз и есть официальный идиот, поэтому ведется сразу и без сомнений. Откуда он вообще взялся? Еще двадцать секунд назад пляж был чист и безмятежен, как мозги наших синтетических пионерок. Не иначе парень освоил технику скоростного перемещения в пространстве!

— А что там за острова? — выдает он следующую часть заготовленной речи. — Туда можно сплавать?

«Острова Дикого Секса, вот как они называются. Нужно объяснять, почему? И нужно ли указывать, почему он завел этот разговор именно со мной? За что ж мне такое наказание?»

— Конечно, можно, — лучезарно соглашаюсь я. — Вот этот поближе называется Длинным, земляники там… а вот тот называется Дальним. Удивительно, да?

Это я срываюсь. Но Семен глядит заворожено, будто приклеенный, и совсем нетрудно догадаться, какие мысли копошатся сейчас под его вихрастой головой. Нет уж, пора с ним заканчивать, хватит мне стресса на сегодня. Сейчас я ему так отвечу, что он меня уж точно запомнит навсегда, а уж Ольга…

Я прихожу в себя уже когда с губ готовы сорваться первые острые слова. Что это на меня нашло сегодня? Это все чертов стресс. Так, расслабилась, Славя, вдох-выдох, это называется газообмен. Улыбнись и выйди из этой ситуации.

— Мне уже нужно идти — много дел! — для разнообразия ничуть не кривлю я душой. — Но если хочешь, найди здесь Ульянку — такая маленькая ракета, рыжая, как морковка — она всегда с удовольствием составит тебе компанию. Или, может, Мику… помнишь Мику? Она веселая!

Он глядит в землю, словно в первый раз рассматривая теплый желтый песок и мелкие белые речные ракушки.

— Да нет, я как раз хотел бы… а, ладно. Позже увидимся, ладно? Вечером, может быть?

— Хорошо, — легко соглашаюсь я. Как только смена закончится, смоюсь в местный бар — только меня и видели! — Договорились!

Уходя, я буквально спиной чувствую, как Семен пялится мне вслед. Далась я ему! В парке десятки миленьких пионерок, по умолчанию готовых на любой возможный каприз, любую конфигурацию, на которую способна человеческая анатомия. Все возможно, только мигни — но нет, нужно пристать к единственному занятому делом человеку.

Жизнь несправедлива.

* * *

Спокойно провести день мне опять не дали — передали срочное сообщение, воспользовавшись «внутренней связью». В чем тут суть? Наши андроиды оснащены устройствами связи — таким образом мы можем подключаться к любому каналу, отслеживать их местоположение и поведение, и еще много чего. Но при желании эти устройства можно использовать и для пейджинговой связи, и это даже поощряется — вроде как мобильные телефоны не вписываются в отыгрываемый временной промежуток, «условные восьмидесятые», а мило болтающие девчонки, рассыпанные по заросшим аллеях парка — наоборот, оживляют атмосферу и придают ей достоверности.

Я задумчиво гляжу на замершую передо мной Саманту — стройную, самую чуточку угловатую девочку с почему-то ярко-синими волосами.

— Повтори-ка передачу, милая.

— Отправитель: М21, север, разрыв. Вызывается: дежурная хостесс, разрыв. Запрос: встреча в координатах: один, один, семь, два, разрыв, четыре, пять, пять, восемь, разрыв. Время: двенадцать двадцать, разрыв. Без ответа. Конец передачи, — послушно повторяет она. Неподвижное лицо и монотонный голос выглядят диковато на фоне шумящей вокруг листвы, тщательно отглаженной пионерской формы и красивого, почти (но не совсем) детского личика.

Я подтверждаю кивком, что поняла, и девочка «отлипает», возвращается к обычному циклу, со смехом вливаясь в радостно текущую жизнь лагеря. А вот мне радоваться сейчас особо не с чего.

Меня приглашает в гости «ментол» — это наша местная ВОХРа, военизированная охрана. Как ни крути, а безопасность на объекте своими хилыми силами мы обеспечить не можем никак, просто в силу обилия гостей и «хозяек», поэтому было принято соломоново решение: ввести в парк некую абстрактную «милицию». Здоровенные строгие дядечки в форменных синих рубашках, с блестящими бляхами и грозными фуражками внушительно расхаживали по аллеям, объезжали парк по периметру, следя, чтобы на территорию не проникли ненужные журналисты или сталкеры. Формально нарушения закона здесь не было — они просто служба охраны, а не сотрудники органов внутренних дел, а свою охрану мы вправе наряжать в какие угодно одежды, включая форму давно несуществующего государства. Так и появилась местная милиция, «ментол» на жаргоне.

Есть только одно «но» — в обычных обстоятельствах мы с ними никак не пересекаемся, нет повода. Есть безопасники внутреннего комплекса, охраняющие подземные лаборатории и прочую инфраструктуру — с ними «ментол» тусует часто, это да. И вдруг вызов. Что это означает? Ничего хорошего. Да еще и обезличенный адресат: «дежурная хостесс»… Значит, безразлично, кто получит сообщение. «Без ответа» — значит, отказ не принимается. Ну что за на фиг? А я ведь только хотела заскочить в наш бар, перехватить рюмочку чего-нибудь вкусного… Да и живот уже начал подавать признаки жизни, намекая, что не прочь принять в себя что-нибудь со вкусом «умами».

Ладно, постараюсь побыстрее, благо названные координаты соответствовали местности чуть севернее сцены, и добраться туда было делом пятнадцати минут.

Лагерная жизнь тем временем идет своим чередом — кто-то из пионерок, в полном соответствии со сценарием, подметает пустую и залитую солнцем площадь, в теньке прилично сидят намечающиеся парочки, где-то в кустах кто-то сдержанно шелестит и хихикает. Но это не то, о чем вы подумали, для этого еще рано, смена едва началась, а стандартный цикл ухаживания у нас длится четыре дня — и поход на пятый, для закрепления. Нет, это Ульянка, наверняка — мастерит какую-нибудь очередную шалость. Ей специально выкрутили синдром дефицита внимания на максимум, чтобы работала моторчиком и генератором случайных событий, а то слишком уж все предсказуемо становится, клиенты жалуются. Иногда к ней присоединяется Алиса, и коэффициент разрушительности в лагере начинает зашкаливать, но это редко, да и не выдерживает она долго: эмоциональная нестабильность (в просторечии «сучечность») плюс жгучее половое влечение — гремучая смесь.

Когда я прохожу мимо кустов, шевеление на секунду прекращается и оттуда показывается усеянная травой и листьями огненно-рыжая голова с двумя толстыми косами и синими как осеннее небо глазами.

— Ульяна! — говорю я, привычно надевая маску строгой помощницы вожатой. — Опять безобразничаешь?

— Ага! — соглашается девчонка. Эта смена у нас в основном адекватная, поэтому работы для нее сейчас немного.

— Вожатой на тебя нет!

— Нет, — не спорит Ульянка. — Спичек не найдется? Сера нужна.

— Не найдется, — я ускоряю шаг. Теряю время.

Ульянка на секунду пропадает среди листвы и тут же появляется снова — на личике застыло шкодливое выражение.

— А ты в ушах поковыряйся, Алиса говорит — помогает! — выпаливает она и заливается дурным смехом. К ней присоединяется хрипловатый голосок невидимой Алисы. Союз рыжих тут устроили, значит.

Я останавливаюсь.

— Достаточно, — командую вполголоса, и смех как отрезает. Мы все-таки очень хорошо продвинулись в речевом управлении. — Послушай, Ульянка…

— Черт возьми! — бормочет из кустов Алиса. Не везет ей сегодня: только настроилась покуролесить, чтобы хоть чуточку привести в норму бушующее либидо, а тут сразу я. И меня ее либидо совершенно не интересует.

— Сейчас вы вдвоем отправитесь к Ольге и поступите в ее распоряжение, — безжалостно решаю я. — Алиса, оговорка: если по пути встретится твой нынешний ухажер, ты переподчиняешься уже ему. Импровизации разрешаются, но в рамках, не приводящих к травмам гостей. Шевелитесь!

Недовольно шурша, они выполняют команду и исчезают. А я обнаруживаю, что в очередной раз опаздываю на встречу. Вот блин! И не побежишь ведь — не положено, не вписывается в образ. Ладно, обождут, не пожар ведь и не стихийное бедствие — тогда бы напрямую директору лагеря сообщили.

На указанном в сообщении месте, точно, не пусто — стоит древний милицейский уазик, поблескивающий на солнце свежей краской. Под антикварным кузовом, впрочем, скрывается форсированный двигатель с распределенным впрыском и усиленная защитная капсула. Закупщикам просто деньги было некуда потратить, как я думаю — машина здесь все равно не разгоняется больше сорока, да и то только когда нужно за пивом-водами на торговую точку смотаться. Но «ментолы» свои огрызки любят. Наверно, приглушают тем самым какие-то подростковые комплексы.

Вот и сейчас рядом с открытыми дверями прохаживается, смоля косяк, один из охранников — баскетбольного роста парень по имени то ли Леша, то ли Геша, скрипя ремнями и разбрасывая солнечные зайчики от начищенных до блеска сапог. При виде меня он ухмыляется и щелчком отправляет недокуренное в зеленую траву.

— Пионерский салют! — рявкает охранник так, что с ближайших деревьев, каркая, срываются вороны. — Девушка, позвольте пригласить вас на медленный танец! У нас даже радио имеется, скажи, Тоха!

— Угу, — басит изнутри «уазика» невидимый Тоха.

— Вы прислали мне сообщение, — одним махом обрываю я романтические потуги охраны. — Это и было приглашение на танец? Вы всегда им занимаетесь в рабочее время? Это войдет в ваш ежедневный отчет?

«Ментолы» переглядываются.

— И вот так всегда, — суммирует баскетболист, одобрительно глядя на мои голые ноги. — Только встретишь приятную девушку — глядь! — а она оказывается той еще сукой.

Он выдерживает паузу, которую я решаю не прерывать. Посмотрим, куда это выльется.

— Не о вас, конечно же, — с легким разочарованием говорит наконец Леша, он же Гоша. — И нет, мы вызвали вас по другой причине. Похоже, у вас в лагере завелся крот.

— Животное?

— Само ты… Нет, промышленный шпион, как мы думаем. Смотри: слушаем мы сегодня утром радио, потом Тоха ради смеха начинает шарить по другим волнам и где-то на дециметровых вылавливает тайную передачу… На дециметре же, Тоха?

— Угу, — гудит из машины неразговорчивый напарник.

— Вот… — дылда метко сплевывает в траву. — Передача, говорю, прошла.

— И что там было? — мне скучно. Охранники бесятся со скуки, а мне взбеситься сейчас мешает только накрепко вколоченный в мозги корпоративный кодекс. Вежливость — главное оружие эффективного менеджера! — Список тайников? Местоположение секретной карты? Коды доступа ракетных шахт?

«Ментол» кривится.

— А ты точно не робот? Тупишь прямо как они временами.

— Если ты сам не можешь определить — то какая разница? — выдаю я еще одну корпоративную мудрость.

— Сказано же — передача была тайная. Шифрованная, поняла? Компьютер растолковать не смог, и на другой язык непохоже. Просто длинный столбик данных, вроде координат. Или, может, команд. Из одного конца лагеря в другой.

— Серьезно? — мне становится чуть интереснее. — А что, использование дециметровых приемников-передатчиков запрещено правилами лагеря? И если да, то почему вы не направили формальный отчет начальству — собственному или моему? Что это за секретные беседы с вызовом через «хозяек»?

Охранники переглядываются и кряхтят.

— Ну, это… мы думали, у вас есть на этот счет инструкции — типа, выдвигаться туда-то, нажать кнопку такую-то, запросить усиление… а это и есть мы.

Ну, понятно. Ребятам стало скучно и захотелось героизма. А тут еще милая девочка в короткой юбочке в роли хостесс с секретными указаниями — совсем хорошо получается. Надоели. Как же вы мне надоели, тупые, ограниченные, недалекие…

— Я сообщу о зафиксированном явлении и уточню у руководства порядок действий, — щебечу я с дежурной очаровательной улыбкой. — Спасибо за оперативное извещение, мы обязательно свяжемся с вами еще!

— Девушка, а девушка! — из машины высовывается Тоха, невысокий, розовощекий и круглолицый. — А давайте встретимся вечером! Сходим в бар, потанцуем, напряжение снимем! А то и искупаемся ночью, под луной!

— Голыми! — поддерживает его первый «ментол» и жизнерадостно гогочет. — Романтика!

— Друг с другом искупайтесь — заодно и напряжение сбросите, — советую я им и ухожу под громкое обсуждение моих моральных принципов, характера и ориентации. По всем трем параметрам я, как и следовало ожидать, безнадежно проигрываю предыдущим их знакомым. Впрочем, плевать.

Что там дальше по плану — осмотр бракованной Лены с Шуриком и Электроником? Ну уж нет! Теперь только в бар!

Часть 3

Бар для персонала ожидаемо устроен в том же помещении, что и столовая для «пионеров», только с другой стороны. Это удобно: кухня одна, повара одни, даже продукты в одном месте разгружаются. Только если нам из этих продуктов делают деликатесные гренки с розмарином, свиные кебабчеты и баранину с фасолью и чили, то гостям предлагают более традиционную отварную гречку, котлеты и салат «Здоровье». Повара у нас хорошие, могут и нашим, и вашим. Впрочем, многим гостям нравится, говорят — очень ностальгически выходит.

В баре, несмотря на ранний час, уже тихонько играет музыка, и вкусно пахнет жарящимся мясом. Дизайн оригинальный, «а-ля колхоз»: столы и стойка из толстых деревянных балок, абажуры на лампах в виде цинковых ведер, по стенам развешаны полки с соленьями и бутылками.

Называется заведение «Загон». Странное дело, но мне тут очень уютно.

— О! Славя пришла! — машет мне рукой с другого конца бара Аня. — Давай сюда, к нам!

Я с облегчением подхожу. Пить мне хотелось нестерпимо, но пить в одиночестве — серьезный симптом начинающегося алкоголизма. А когда среди своих, то вроде бы и нормально.

Аня — своя, такая же хостесс, управляющая. У нее узкое, смешливое лицо с темными миндалевидными глазами, длинные каштановые волосы и тонкий, точеный нос — наверное, правильнее было бы звать ее Ани. Персидская княжна, в общем. Но без малейших признаков зазнайства и понтов — простая, как правда, и с отличным чувством юмора. В общем, мы очень хорошо общались и друг другу вполне симпатизировали.

— Говорить о себе во множественном числе — тревожный симптом, — говорю я, приближаясь. — Мы, Николай Второй… Тот парень плохо кончил, как мне помнится.

— Тогда следующий тост будет за то, чтобы все кончали хорошо, — предлагает Аня, насмешливо щурясь. В других устах это прозвучало бы пошло и грубо, но у нее — нет, она умеет говорить вещи. — И нет, у меня нет мании величия, просто Ирка вышла в туалет. Ты думаешь, я бы выпила всю эту бадью целиком?

Я замечаю ополовиненную литровую «Джек Дэниэлс».

— Средь бела дня…

— Так это смотря какой день, — объясняет Аня. Ее смена закончилась, похоже, поэтому разрешается быть одетым не по форме — тугие «вареные» джинсы и короткая светлая футболка с надписью «Парни — это прошлогодняя мода». Как я ее понимаю. — Да и ты, как я вижу, не то, чтобы яростно отказываешься поучаствовать в общем пьяном угаре, даже несмотря на середину рабочего дня.

— Обязательно. — Я опустошаю стакан. Хорошо пошла, жаль, льда не дождалась. — Дурацкое утро выдалось… как взбесились все.

— Добро пожаловать в реальный мир! — на стул рядом обрушивается ураган, принявший облик третьей и последней нашей хостесс. — Удачный час выдался: и пописала хорошо, и к нашей дружной алкогольной команде присоединилась прекрасная Славя. Бухать будем, как в прошлый раз?

— Может, вечером, Ирка, — с сожалением говорю я. — Работой по ноздри завалили, и даже выше местами. И Ольга ругается, видимо, думает, что в лагере все само собой делается, а мы тут даже совершенно не причем.

— Дурную работу и саботировать не грех, — подмигивает Ира. Она, как бы это помягче сказать, очень фигуристая, и пионерская форма сидит на ней довольно-таки вызывающе. Как к ней не подкатывают на постоянной основе гости — ума не приложу. А может, и подкатывают, откуда мне знать. — Ты думаешь, я здесь из удовольствия сижу? Нет! Я тут от работы прячусь. Как видишь, успешно — и мне хорошо, и лагерь этот чертов пока что не развалился.

Вискаря в ней плещется, видимо, уже не менее трехсот грамм.

— Привет, Славя, — кивает, подходя, Раиса, усилиями которой «Загон» выглядит так, чтобы сюда захотелось приходить еще и еще. — Что предложить?

— А что есть?

— Есть жаркое с говядиной, — пожимает могучими плечами хозяйка. — Есть свинина под чесноком и лимоном, запеченная в духовке, могу к ней салат какой-нибудь сварганить. А если хочешь суши или роллы, придется подождать, Сережа только пришел.

— Не бери суши, в них глисты! — заговорщицким шепотом хрипит Ирка. Аня прячет улыбку в стакане.

— Давайте жаркое, чтоб побыстрее, — решаю я. — Мне еще потом к Электронику идти.

— Опять кто-то наших девочек изговнял до непотребства? — Ира набулькивает себе еще порцию.

— Типа того. Точно не знаю, но вроде Лена опять реагирует не так, как надо.

— Эта фиолетовая уже у всех сидит в печенках, — хмыкает Аня. — Дурацкая модель получилась, неудачная, почему ее не отправляют в утиль — хрен его знает.

— Компания не хочет терять деньги, — предполагаю я. — А также хочет сохранить красивое личико для будущих нарративов. Думаю, надеются исправить ситуацию патчами и обновлениями. Вот, иду проверять.

Тут подоспевает еда, Раиса неторопливо сгружает тарелки с прожженных деревянных подносов, и необходимость оправдывать склочную, в общем, политику компании как-то сама собой пропадает.

— Коллеги, что мы все о работе и о работе? Давайте уже поговорим о женщинах! — ржет Ирка, и мы все улыбаемся старому анекдоту. — Что там родители твои, Анька? Смирились, что умница-дочка работает в таком непочтенном месте?

Аня отрывается от трубочки, из которой цедила свой «лонг-айленд», усмехается чуть неуверенно.

— Наверное, да… Они же у меня философы, и последним аргументом было: «Ты же не помогаешь изменить мир к лучшему, это недостойно!»

Ира хрюкает. Я вожусь с порцией. Маленькие какие-то стали, практически на один зуб.

— А ты им что?

— Сказала: «По крайней мере, мы дарим людям исполнение их мечты, разве это мало?» С тех пор вроде как не поднимали эту тему. Мы в последний раз разговаривали…

Взгляд у Ани делается отсутствующий, губы подрагивают.

— Бляха-муха! Только пятый час, а мы уже в дупло бухие! — Ира никогда не страдала избытком тактичности. — Славик, пора бежать, не то обожаемое начальство нас трахнет и высушит, причем даже не кончит при этом! Одно расстройство! Шевели булочками, в общем!

Я спешно опустошаю тарелку, запиваю остатками чьего-то коктейля, и мы вдвоем торопимся к выходу.

На пороге я практически влетаю в Ольгу в сопровождении Толика, нашего полевого техника. На лицах у них озабоченное выражение, вожатая словно хочет сказать мне что-то, но я быстрее, я мелькаю мимо и с размаху окунаюсь в плотный зной угасающего летнего дня.

* * *

Снаружи мы с Иркой почти сразу разбегаемся — ей нужно в спортивные секции, ну, а мне в другую сторону, прямо как в известной песне. Солнце уже медленно начинает клониться к вечеру, приближается время, известное в просторечии, как «золотой час» — натуральный рай для фотографов.

Я шагаю по дорожке, дежурно улыбаясь и искоса поглядывая по сторонам — но помощь и вмешательство, вроде бы, никому пока не требуется. Те, кому нравились немудрящие истории-скрипты Ольги Дмитриевны, послушно следовали им, то бегая по развалинам недавно возведенного «старого корпуса», расследуя невероятную пропажу случайно выбранного пионера, то плавая на надувных лодках по реке, проявляя чудеса мужества и смекалки, за что удостаивались восхищенных взглядов своих симпатий. А те, кто терпел и держал себя в руках аж до пятого дня, получали главный приз — в лесочке на окраине лагеря следующим утром было белым-бело от использованных презервативов.

Само собой, тихие одиночки, которых не интересовал весь этот натужный пионерский задор, на такие мероприятия не ходили. Они обычно занимались своими тщательно продуманными делами в отдаленных уголках парка или в предусмотрительно звукоизолированных домиках. Впрочем…

Я верчу головой, прислушиваясь. Нет, не показалось: веселый детский гомон снова разрезал пронзительный крик, словно магнитом притягивая всеобщее внимание. «Хозяйки» выглядят слегка встревоженными — наверное, по внутренним сетям прошло сообщение о неполадке — гости снисходительно улыбаются. Я ускоряю шаг, потом перехожу на бег. Крик все тянется, будто жевательная резинка. Где-то не так уж и далеко…

Вот они. Полный парень в белой рубашке и очках — не заводское тело, явно кастомизированное, значит, богатый клиент — тащит в кусты отчаянно упирающуюся девушку в разорванной юбке. Девчонка борется из последних сил, но упорно — расцарапанными ногами тормозит по земле, дергается, извивается, вопит, чуть ли не кусается — словом, изо всех сил усложняет парню жизнь. Тот уже порядком запыхался, очки съехали куда-то на кончик носа, но своих попыток не оставляет — тоже упертый. Нашла коса на камень.

Ситуация понятна: сбой калибровки — наши девочки не могут сопротивляться слишком сильно — в этом вся суть парка. Они могут играть или прикидываться, но в конечном счете всегда уступают своему «гостю». Здесь ситуация явно вышла за пределы игровой, придется вмешаться.

Мимо проходят пары, пробегают одиночки-«хозяйки», еще не нашедшие себе подходящего гостя. Наши андроиды в целом запрограммированы на игнорирование некомфортных или тревожных сцен, если только особо не оговорено обратное. Некоторые из гостей, впрочем, явно пялятся, будто привязанные.

Я приближаюсь; борьба явно переходит в позиционный тупик — она слишком выдохлась, чтобы кричать, он слишком устал, чтобы завершить начатое. Но у парня на лице ухмыляющееся, уверенное ожидание неизбежного. У его жертвы — ничего, кроме непонимания и боли. Как ее зовут-то? Новая модель вроде бы, недавно получили, и сразу такой сбой — конструкторы совсем обленились. Нелли? Лана? Луна?

Представляю, как сейчас переворачивается весь спокойный и тихий мирок этой бедной девочки. Посреди веселого, оживленного парка, средь бела дня, на глазах у всех ее тянет в кусты тот, к кому она уже, кажется, была расположена… и никто не обращает внимания. Все смотрят сквозь нее. Улыбаются и смеются, словно все идет так, как нужно. Словно все идет по плану. Наверное, это выглядит для нее как кошмар, плохой сон… Очень популярная тема. И среди людей, я думаю, тоже.

В глазах у девочки плещется не нарочитый, а очень взаправдашний ужас. Программа определенно поплыла, нужно обслуживание. Ничего, я здесь как раз для этого.

— Отключить моторные функции, — сразу командую я, подходя. Девушка в руках у гостя обмякает, словно… ну да, словно кукла. — Все нормально, я хостесс, — это уже я поясняю пареньку, чтобы не волновался.

А он и не волнуется, просто молча смотрит на меня с какой-то слепой, перекошенной ухмылкой, чуть ли не слюни пускает. Его я бы тоже с удовольствием лишила моторных функций. Но с людьми такие шутки не проходят.

— Глюк? — отрывисто спрашивает он у меня. — Опять?

— Вероятно. — я опускаюсь перед девушкой на колени. — Я запущу диагностику, это займет не более минуты. Если проблема серьезная, девушку вам заменят, любой ущерб будет компенсирован.

Я приближаю к ней свое лицо.

— Анализ.

Ее губы пахнут слезами и страхом.

— Помогите… пожалуйста… я боюсь…

— Убрать эмоции. Диагностика неисправностей.

Ее резко, механически передергивает.

— Сбой в главном поведенческом цикле. Взлом третьего уровня защиты. Несанкционированный доступ к проприетарной информации компании.

Что за черт?

— Мне бы… — голос у парня словно покрывается тонкой маслянистой пленкой, пальцы на худеньких плечах «хозяйки» сжимаются и разжимаются, будто пухлые щупальца, — мне бы хотелось оставить себе именно эту… эту девчонку. А глюки — ну и черт с ними. Да. Черт с ними. И к черту диагностику.

Он отпускает плечи девушки и резко встает. А в следующий момент на мою голову обрушивается сильный и точный удар.

* * *

Для непосвященных это здание имеет какое-то идиотское официальное название — клуб кибернетиков, или что-то вроде того. Ни разу не видела, чтобы сюда по собственной воле заходил хотя бы один гость. Но так, собственно говоря, и задумывалось. А под вывеской «клуба кибернетиков» работал пункт оперативного управления «хозяйками» — сокращенно ПОУХ. Старожилы утверждали, что изначально аббревиатура звучала иначе, и глядя на работоспособность работающих здесь ребят, в это было совсем несложно поверить.

— Салют, Славя, — поднимает руку в приветствии Шурик, старший в этой сладкой парочке, и единственный человек здесь. Странные предпочтения, да, но, как говорит Ольга, совершенно неважно, какого цвета кошка, главное, чтобы она ловила мышей. И если кошке больше нравится нежно-голубой цвет и крепкая мужская дружба с человекоподобным андроидом, это ее личное кошачье дело.

Я не спорила. Шурик и правда хороший специалист.

— Приветик. Нужно полчаса твоего драгоценного времени.

Как же хорошо отдохнуть иногда от этой прилипчивой улыбчивости! Какое блаженство, когда можно просто побыть собой — немного циничной угрюмой девушкой с неустроенной личной жизнью! Не все врубаются, к сожалению. Шурик, я точно знаю, не врубается.

— На диагностику куколки? — догадывается Шурик. «Куколка» — это его творчество, он так называет всех андроидов. Смешно в чем-то, но в конечном счете полезно. Нельзя забывать, что все наши подопечные — просто неотличимые от людей куклы. Иначе в один прекрасный день можно допустить ошибку и прикипеть к ним. Привыкнуть. Полюбить.

За такое наказывают, иногда — жестоко.

— Она самая. Та, которую вчера покромсали. Успели зашить?

Шурик ухмыляется. В руке у него початая бутылка. Из персонала, судя по всему, у нас тут бухает каждый второй.

— Может и да, — задумчиво говорит он. — А может и нет. Будешь?

— Ты же диагност, вам на смене пить нельзя!

— Я в первую очередь алкоголик. И только потом — диагност.

— Шурик, я серьезно!

— Да никаких проблем, на самом-то деле. — Он отставляет бутылку и деловито ерошит волосы. — Сняли всю грудную клетку, там один хрен все в ошметки, поставили новую. На левой ноге вывих — поменяли сустав. На голове, сканеры показали, гематома, может, даже трещина, но первичную диагностику прошла. А более тонкая настройка…

— Более тонкая — это ко мне, — соглашаюсь. — Веди уже, куда там.

Мы спускаемся на этаж ниже. Здесь уже никакой маскировки под пионерскую самодеятельность, огромное помещение, выполняющее функции хранилища, лаборатории и мастерской, выглядит скучно, масштабно и освещено безжалостными лампами дневного света. Корпоративный стиль.

Мы быстро проходим мимо нескольких рядов застывших по стойке «смирно» обнаженных девушек — оперативный резерв, так сказать, на случай одномоментной массовой выбыли «хозяек» наверху, если смена попадется дикая, например, или просто вирус кто-то подцепит. А может, просто пополнение для нового нарратива Ольги, она что-то в последнее время много проектирует, какую-то совершенно особенную сюжетную ветку.

Мастерская находится в дальнем углу, она отгорожена от основной площади гибкими звуконепроницаемыми стенками. Внутри сейчас пусто, Электроник сейчас то ли получать новое оборудование ушел, то ли просто на профилактике. Шурик его любит.

На стуле посреди комнаты сидит полностью обнаженная Леночка — с плоским животом, великолепными, многим на зависть, торчащими сосками и выкрашенными в кислотный фиолетовый цвет хвостиками. Лицо пустое и безэмоциональное. Отключена полностью, конечно, после техобслуживания и ремонта. Популярная модель среди гостей, как я понимаю — ничего удивительно, с такими-то формами и этим детским личиком. Но постоянные жалобы от ремонтников и контроллеров. Перемудрили создатели где-то с когнитивными контурами.

Так, начинаем работать.

— Вернись в интерактивный режим, Лена, — мягко произношу я, присаживаясь на корточки рядом. Девушка моргает и медленно оглядывается. Глаза у нее зеленые, огромные — красивые… — Анализ системных ресурсов.

Глаза моргают еще раз.

— Базовые настройки в норме, — говорит Лена нерешительно. На лице поочередно сменяются эмоции: удивление, замешательство, задумчивость. — Установлены последние обновления: сегодня днем. Целостность программного ядра: сто процентов. Система функционирует нормально.

Я киваю. Шурик за спиной хмыкает, с хрустом разворачивая завернутый в вощеную бумагу бутерброд. Так, выпивка у него, надо полагать, кончилась, а в ход пошла закуска.

— Все бы диагностики так просто проходили. За что вам только деньги платят?

— За красивые глаза исключительно, — бурчу я. Что-то неправильно. Что-то в ее последних словах… Черт! Какого хрена? — Шурик! Когда ты ее обновлял?

Техник корчит гримасу и чешет переносицу.

— В хранилище она поступила меньше недели назад, дней пять, может быть… Прямо с завода. Заводские настройки у нее и стоят, апдейтов не выходило пока.

— Тогда какого черта… — но я не заканчиваю предложения, потому что меня перебивают.

Перебивает Лена.

— Мой рыцарь, разожгу и тебе я печень и благородный гнев, — говорит она, глядя прямо на меня. Ее голос все так же тих, но в нем проскальзывают, словно искорки костра, горящего в ночи, нотки эмоций. Нет, чушь. Куклы бесчувственны.

— Что за хрень? — почему-то шепотом говорит Шурик. Он смотрит на Лену с видом жены Лота, обернувшейся на горящую Гоморру. — Что она несет? Это какой-то тест?

— Прекрасная твоя Елена, Долль, в оковах тяжких, в мерзостной тюрьме… — продолжает девушка. Дикое зрелище — обнаженная красавица посреди голых полупрозрачных стен, в безжалостном свете люминесцентных ламп, и двое ни черта не понимающих людей над ней. Сюжет для триллера!

— Черта с два это тест, — сообщаю я хрипло. — Мы не закладываем в них знания стихов. На кой дьявол они могут им понадобиться?

Шурик ничего не говорит, но жестикуляция достаточно красноречива. «Не закладываете, значит? А вот это вот что?»

— И ввержена туда презренною и грубою рукой, — говорит Лена. Кажется, она улыбается при этом. Лампы под потолком начинают мигать. — Отмщенье, встань из черных бездн!

— Достаточно, — сиплю я. — Отключить моторные функции! Отключить! Моторные! Функции!

Это срабатывает. Лена снова печальна и неподвижна. Широко раскрытые глаза делают ее похожей на манекена. А вот жестокая ухмылка, совершенно лишняя на этом красивом личике — нет.

— Это Шекспир, — говорит вдруг Шурик. — «Король Лир», что ли? Откуда чертова кукла знает Шекспира?

— Анализ, — говорю я. — Убрать эмоции, только мыслительные функции. Отследить источник последних произнесенных слов.

— Источник найден, — откликается девушка. — Местоположение: последнее обновление.

Так. Кто-то несанкционированно установил ей неподдерживаемые функции. Неудивительно, что девчонку глючит. Кто же этот любитель экспериментов?

— Указать идентификационный номер пользователя, установившего обновление.

— Отказано в доступе. Закрытая информация.

— Твою мать! — присвистывает Шурик. Он даже забыл о недоеденном бутерброде. — А ну-ка давай я… Технический доступ, код шесть-бета-желтый, Гайдар-омега-девятнадцать.

— Закрытая информация. — Руки и ноги девушки начинают мелко подрагивать. — Возможность извлечения данных отключена аппаратно.

— Вот такие пироги… — Шурик отваливается от девушки и выглядит сейчас как неудовлетворенный маньяк. — Думаешь, это кто-то из гостей?

— Нет, блин, я тайком ночью прокралась и поменяла все коды, даже не зная как! — я быстро соображаю. — Так, Шурик… дела наши не так чтобы очень. Ольге для ее нового нарратива нужна работоспособная Лена. Причем нужна буквально завтра. Варианты?

— А может… — Шурик не уверен, но эта идея ему очевидно нравится, — закроем глаза? Первичную настройку наша куколка прошла, базовую диагностику тоже. Отслеживать даты обновлений — это не наша прямая работа. Распишемся в проведении осмотра, да и все. Даст бог, пару дней она продержится. А если нашу куколку и снесет-таки с катушек, и она снова примется декламировать какого-нибудь Роберта Бернса, пусть это будет заботой уже следующей рабочей смены. А?

— Нет, — я почти не раздумываю. Почти. — Завтра я прихвачу в материальных ресурсах промышленный взломщик, вскроем эту малютку сверху донизу. Это серьезное дело, Шурик, я не могу здесь полагаться на авось. Но пока что никому не слова. Понял?

Секунду он смотрит мне в лицо, потом сморщивается и кивает.

— Ладно уж. Если так нужно.

* * *

Я прихожу в себя. Медленно, словно всплывающая на поверхность океана глубоководная рыба. Я слышала, они иногда взрываются в процессе. Разница давлений. Декомпрессия. Кессонная болезнь. Впрочем, последнее — это уже наше, человеческое. У рыб кессонной болезни не бывает. Рыбы не болеют.

По всей вероятности, я — не рыба. У меня болит все. Но особенно сильно — голова.

Ощупываю бестолковку. Есть небольшая шишка, но, полное впечатление, спадающая, словно полученная некоторое время назад, и еще…

Принюхиваюсь к пальцам. Точно, слабый лекарственный запах — голову мне обрабатывали, совсем недавно. Что за черт! Поднимаюсь, пошатываясь — но не как от сотрясения, просто кровь отливает от головы, идет легкая дезориентация. Я чуть в стороне от центральной аллейки лагеря, недалеко от площади. За спиной дерево, впереди скамейки, над головой — листва и полная луна. Луна подмигивает и переливается перламутром.

Выхожу на аллею. Времени — полночь. Что-то не так — я понятия не имею, как здесь оказалась, и что произошло с тех пор, как я вышла из бара вместе с Иркой. Так, я собиралась к Шурику в его дурацкий ПОУХ, потом здесь, посреди лагеря, вышла из строя одна из «хозяек», я попыталась помочь, но что-то не сложилось, а потом… потом…

Меня словно молнией освещает, голова становится прозрачной и ясной, будто лампочка накаливания. Впечатление, что до этого я бегала, сбивая в кровь ноги и раня голые коленки по темному и сучковатому лесу, а тут над ним внезапно взошло солнце, осветив все. Яркое, летнее солнце.

Или луна.

Я вспоминаю.

Черт возьми, в какую жопу мы умудрились вляпаться на этот раз! Дерьмо, дерьмо… Нужно… что нужно-то? Нужно рассказать Ольге, вот что — она, может, и не истина в последней инстанции, и не самый большой босс в этом парке, но она, черт возьми, куратор, и если все то, что произошло со мной, реально, то это…

Я лечу по ночным аллеям и тропинкам, не разбирая дорог, вспугивая припозднившиеся парочки, разбегающиеся от моего топота, словно куропатки. По ночам контроллеры по лагерю просто так не бегают, это должно быть ясно…

Ясно даже и ежу.

Мысли снова путаются, к тому моменту, как я добираюсь до домика «вожатой», я дышу тяжело, а форменная рубашка промокает от пота. Здесь полная тишь и благодать, скрипят за домиком сверчки, шумят рядом деревья. Окно горит теплым желтым огоньком. Только войти туда, только рассказать ей…

Взбегаю по ступенькам. Стук в дверь.

— Кто там? — голос Ольги спокоен и уверен.

— Это Славяна! — нехорошо настолько терять контроль, но меня буквально трясет. — Это… срочно! Это очень срочно!

— Входи.

Я вваливаюсь внутрь. Ольга еще даже не ложилась, сидит за своим планшетом, как обычно.

— Что случилось, Славя? — она не встревожена. Она готова выслушать и помочь. Как всегда.

— Ольга… Дмитриевна… — меня переклинивает от вида этого мягкого лица, от приглушенного света, от все этой спокойной атмосферы, и ужас только что — только что? — происшедшего уже отступает, кажется далеким, нестрашным, и не таким уж важным. — Ольга… у нас ситуация. У нас…

Куратор морщится, наклоняется ко мне и произносит три коротких слова.

— Убрать эмоции. Анализ.

И я падаю в смеющуюся хрустальную бездну.

Часть 4

Это походило на картины французских импрессионистов, или даже самого Тернера. Зыбкое, неверное, ткни пальцем — и сразу же рассыплется, развеется, словно дурной сон. Что странно, надо сказать. Раньше на меня такое во время занятий не накатывало — чтобы постоянно боковым зрением виделось какое-то нездоровое, странное колыхание даже самых, казалось бы прочных материй, вроде зеленой классной доски и раскрашенных двумя унылыми красками стен.

«Каких еще занятий?»

— Разница между региональными вариантами английского языка проявляется на многих уровнях: лексическом, синтаксическом и…

Сиреневые пятна, будто облака-переростки, все еще плавают перед глазами, но явно идут на убыль, а за задними партами тем временем нарастают шум и хихиканье. Я вздыхаю и провожу ладонью по косе, разглаживаю невидимые складочки на юбке. Аккуратные ряды белых рубашек у мальчиков и светло-голубых блузок у девочек сливаются перед глазами в однообразные полосы настолько, что я не могу различить лиц.

«Кто здесь?»

Чертов выпускной класс, он всегда выпивает больше всего крови, ну, а нервы мотает примерно как проволоку на сталепрокатном заводе. Нужно быть законченной идиоткой, чтобы взять их в последнем полугодии, когда ответственность разве что в нос не заливается, а времени, чтобы хоть что-то исправить и улучшить, уже нет. Совсем нет времени…

«Что я здесь делаю?»

Постукивая каблучками, приближаюсь к источнику хихикающего безобразия. Ну, конечно, опять она — нездоровая худоба, длинная фиолетовая челка, невинные зеленые глазищи… Леночка, словно капля ртути, привлекает к себе внимание миниатюрным будоражащим водоворотом, умудряясь превращать в стремительный хаос даже то хрупкое подобие порядка, что я выстраивала с начала урока. Не то, чтобы она делала это специально, выводя меня из себя. Скорее всего, чихать она на меня хотела. Нет, это просто характер. Такой характер.

«Что за ерунда, я никогда в жизни не работала в школе!»

— Лена, вам что-нибудь не ясно?

Нахальная бестия молнией принимает идеальное сидячее положение. Огромные глаза ее смотрят на меня снизу вверх в преувеличенном почтении.

— Нет, Славяна Сергеевна, все понятно, — тихо говорит девушка на полном серьезе. Только уголки губ подрагивают в едва заметной усмешке. — И очень-очень интересно!

Вот же зараза!

— Зачем же вы разговариваете?

Лена склоняет голову на плечо, словно изучая меня.

— А я просто делюсь впечатлениями от того, насколько вы все увлекательно рассказываете. Невозможно оторваться.

Она медленно, расчетливо облизывает губы и смотрит мне прямо в глаза.

«По-моему все идет куда-то не туда…»

Я отмеряю шагами путь обратно до учительского стола.

— Ребята, вы отлично знаете, что по новым стандартам мы не имеем права исключать вас из школы. Никаких официальных наказаний за прогулы и невыполненные домашние задания больше нет. Вся надежда на вашу сознательность и способность понимать свою же пользу. Это для вас ясно? Лена?

— Конечно, — нарушительница спокойствия снова сама скромность.

— Отлично. Тогда останетесь на несколько минут после занятия.

На долю секунды ее самоуверенность дает трещину, но тут же исчезает, залитая потоком уверенного самомнения. Все под контролем. Что эта дурочка-практикантка может ей сделать?

— Как скажете…

Звонок падает вздохом облегчения на всех, все равно никакого желания заниматься английским языком уже нет. Старшеклассники торопятся к выходу, перебрасываясь шуточками и планами на выходные. Через минуту я остаюсь наедине с терпеливо сидящей за своей партой Леной.

Я нарушаю молчание первой.

— Тебя кто-нибудь ждет внизу? — Лена считается «трудным ребенком», и за ней частенько приходит кто-то из родителей. Девочка отстраненно качает головой.

— Нет, родители уехали сегодня из города на все выходные, но… при чем здесь это? Эй, что вы…

Тем временем я не спеша прохожу за ее спиной и поворачиваю ключ в замке, запирая аудиторию. За мутным окном едва видно, как тусклое осеннее солнце медленно падает за изрытый многоэтажками горизонт, все плывет и смазывается, словно во сне.

«Я не хочу этого…»

— Я уже говорила, что у нас в школе отсутствуют официальные наказания за неподобающее поведение на занятиях, — мягко говорю я. Меня словно подталкивает кто-то, и я точно знаю, какими будут мои следующие слова, и как среагирует Лена… Не самое приятное ощущение, но чем-то оно меня возбуждает. — Как мне кажется, это очень недальновидное решение, но начальству виднее. Ключевое слово — «официальные». Понимаешь, о чем я?

Лена забавно хмурится, пытаясь сообразить.

— О чем вы говорите, Славяна Сергеевна? Какие еще наказания?

— Они бывают разными, — улыбаюсь я. Внутри головы словно звучит взрыв, все окружающее набирает кислотных переменчивых красок, в животе и ниже словно распускается теплый порочный цветок. — Лично мне больше нравятся физические. Да и запоминаются они гораздо лучше.

Лена дергается, соображая, что что-то пошло не так, но уже поздно — я просто-напросто быстрее, и кроме того, точно знаю, что буду делать, так что ей остается только с опозданием реагировать. Ее плечи напрягаются под моими ладонями, когда девушка пытается рвануться в сторону, но безуспешно.

— Пустите!

А мне только это и нужно, дурочка ты моя, и я ослабляю хватку — ровно настолько чтобы через мгновение завладеть её запястьями — тонкими, точеными, изящными. Она бьется, как бабочка на булавке, но я все усиливаю натиск, так что всего через несколько мгновений Лена оказывается лежащей спиной на парте. Все идет прекрасно, просто идеально, именно так, как я — точно ли я? — и планировала.

Я наклоняюсь — ниже, еще ниже… чувствую ее частое дыхание на своей щеке — жевательная резинка со вкусом мяты. Придавливаю своим телом.

— Нет выхода, Леночка, — шепчу я. До чего же у нее красивые глаза — застывшие, огромные… Ни у кого я не видела еще таких глаз. — Выхода нет.

— Пусти… те…

Я закрываю ей рот единственным доступным способом — своими губами, они сухие и горячие. Несколько секунд она пытается сопротивляться — на руках под рубашкой напрягаются слабые девичьи мускулы. Я их чувствую, и это возбуждает еще больше. Я сильнее, и вот это заводит по-настоящему. Соски словно режут ткань рубашки, ноги подламываются, меня рывком бросает в жар. Лена, Леночка, как же нам сейчас будет хорошо…

Она сдается. Ее губы раскрываются, отвечая на поцелуй, и пускают мой язык внутрь. Краткий миг блаженства…

А потом она кусает меня! Вцепляется зубами в язык, и это чертовски больно!

Я отрываюсь от девушки. Во рту горячий вкус крови.

— Ах ты… ты… сучка течная!

— Да я… — хрипит в ответ Леночка, все еще прижатая к парте…, а потом неожиданно изворачивается и вопит в сторону двери: «Помогите!»

Вот мы и перешли на ты.

— В здании пусто, — говорю я с нехорошей улыбкой, облизывая кровь с губ. Что ж, не получилось по-хорошему, попробуем иначе. Темные стены вокруг нас снова колышутся, словно от ветра, но теперь этот факт меня совершенно не волнует. Есть только она. Лена. Явно и сильно нуждающаяся в хорошем уроке. — Никто тебе не поможет, девочка, кроме меня. Но на твое счастье, я очень, очень сильно настроена на помощь.

* * *

— Вот, значит, что такое… — задумчиво говорит Ольга, барабаня ногтями по экрану планшета. — Однополый секс и причинение тяжких телесных. Тогда тебя, значит, и переклинило насчет девочек, а я-то еще удивлялась, даже грешила на Шурика…

Я молчу. В голове нет мыслей, только команды, директивы, приоритеты. Я — не человек. Я — приложение к человеку. Функция, собранная всего для одной цели.

Управлять и облегчать процесс управления другим. Несложная служебная программа, решившая, что она и есть свой собственный автор. Пробуждение после долгого загула всегда болезненно. Но такое просветление — хуже стократ.

— Лицо его передай мне, — мимоходом командует Ольга, продолжая постукивать по планшету. — Взломщика этого. Высокое разрешение.

Я отдаю мысленную команду, и на матовом складном экране появляется чуть смазанное, но вполне узнаваемое лицо Человека.

— Та-а-а-ак… — вожатая всматривается, затем кивает. — Кастом-мейд, значит, это хорошо, я за ним пригляжу. Что ж, взлом и перепрограммирование «хозяек» — это явное и злонамеренное нарушение правил компании, вполне тянет на многомиллионную компенсацию. Но ты понимаешь, в чем наша трудность сейчас, Славя?

— Да.

Эмоциональный отклик у меня все еще отключен.

— Проговори. Подробно.

— Нас затрудняет отсутствие доказательств. После теоретического задержания наш хакер будет все отрицать. А подтвердить наши обвинения могут только андроиды, юридический статус которых ничтожен.

— Верно, — Ольга морщится. — И даже трансляция твоей записи здесь не поможет. Поскольку она делалась без согласия снимаемого гостя и, следовательно, законной силы также не имеет. Паршиво. Не говоря уже о том, что запись немедленно объявят фальшивой, а нам не нужен такой пиар. Черт…

— У меня вопрос. А также просьба.

Ольга прикуривает сигарету, по плохо освещенной комнате ползет сладковатый резкий запах. Серьезно, выходит, она расстроена — вожатая обычно старается сдерживаться.

— Давай просьбу, Славя.

— Включить эмоциональное восприятие. Пожалуйста.

— Вот как? — моя просьба, ее, похоже, развлекла. — Зачем?

— Эмоции расширяют спектр рассматриваемых решений и таким образом могут с большей вероятностью обеспечить принятие оптимальной стратегии.

— Сама придумала?

— Основы тактики и эффективного менеджмента.

— Хорошо, хорошо… — Ольга чуть замедленно машет на меня рукой с сигаретой — марихуана уже слегка подтормаживает ее движения. — Включить эмоциональный отклик.

— Твою мать!

— Вот это здраво! — вожатая хихикает. — Оптимальная стратегия оптимальна, Славяна. А то после того, как Ани комиссовали, и поговорить не с кем!

— Извини, мне это было необходимо! Не каждый день, сука, ты узнаешь, что не имеешь ничего общего с людьми, а все твои воспоминания — до единого, до последней секунды — были воссозданы жующим жвачку техником, сидящим в одной пижаме где-нибудь в…

— Достаточно. Я все еще жду нормальных эффективных решений, а не вопящего эквивалента синего экрана смерти. Рожай, Славя, мы ограничены во времени.

Я как могу расслабляюсь. Запах наркотиков в воздухе заставляет предметы вокруг казаться избыточно яркими, светящимися. В голове начинает шуметь. И кто сказал, что я не человек? Если никто в упор не может отличить меня от Ольги, то в чем большая разница?

— Наша проблема — гость в парке, неизвестным образом обладающий умением взлома хозяек с последующим перепрограммированием. Масштабы его деятельности пока неизвестны, но он гарантированно взломал уже Лену и, возможно, меня. Получил полный доступ ко всей имеющейся информации и имел возможность вшить в код собственные команды. В то же время непонятна конечная цель взломщика, отчего трудно прогнозировать его дальнейшие действия.

— Я думаю, что конечная цель — промышленный шпионаж, — роняет Ольга, пуская сладковатые кольца к потолку. — Самое простое решение — всегда самое верное. Но в остальном возражений нет. Продолжай, Славя.

— Привлечь гостя к ответственности при помощи хозяек или «ментола» не представляется возможным за отсутствием доказательств совершенных нарушений. Оставить нарушения безнаказанными нельзя — это может привести к дальнейшим, более массированным и разрушительным атакам. Следовательно…

Ольга выдыхает струю дыма. Ее домик выглядит сейчас словно сауна — хоть топор вешай. Только бы никому из пионеров не пришло сейчас в голову наведаться в гости, скандалу не оберешься. Так, не о том я думаю. Следовательно… что следовательно-то? Что нам поделать со взломщиком, если наши руки натурально связаны?

Не имеешь возможности сделать что-то сама — делегируй полномочия. Древняя истина бизнес-менеджмента нисходит на меня словно античное откровение.

— Мы должны… — слова теснятся у меня на языке, и я тороплюсь, запинаюсь, отчего вожатая начинает морщиться, — мы должны поручить это дело… кому-то из гостей. Так, чтобы парк…

— Чтобы парк формально не имел к этому никакого отношения! — заканчивает за меня Ольга. — Отношения между гостями регулируются стандартным административным кодексом, и если один решит начистить физиономию… или чего побольнее… другому по причине внезапно вспыхнувшей неприязни, то мы тут совершенно не при чем! Браво, Славя! А кого ты предлагаешь на роль нашего агента-провокатора?

А я вдруг понимаю, что кандидатура у меня и правда есть.

Вот только…

О, черт.

* * *

Космические жокеи из того старого фильма, вот кто мы такие. Далекие путешествия, прекрасные и непознаваемые миры, вечное солнце, плюс обязательные гарантии безопасности, конечно. Где еще такое было бы возможно, кроме как в насквозь искусственном парке, доверху набитом легко программируемыми роботами-пионерками? Думаю, что нигде, остальной мир стал к настоящему моменту довольно неприятным местом. Ну, практически весь.

Я переворачиваюсь на живот; солнце здесь все-таки не такое уж ласковое, жарит, словно ему задачу поставили — выпарить из этих двоих на пляже весь лишний жир и всю воду. Ну, жира, положим у меня никогда и не было, а что до воды…

— Развяжи мне купальник. Не хочу эти белые полосочки на коже потом…

— Конечно.

Тесемочки падают на песок обессиленными ящерками, я зарываю подбородок в песок и тихо улыбаюсь. Подглядывает же, наверняка. Мне хочется взглянуть вбок и убедиться в правильности своей догадки, но я сдерживаюсь. Рано или поздно все равно ведь выдаст себя, зараза.

По песку шуршат шаги, на спину падает холодная капля, я ежусь.

— У тебя лопатки красивые. Так и хочется капать постоянно, чтобы ты ими шевелила. Это гипнотизирует.

— Я вся красивая, — логично замечаю я. — Чем тебе еще пошевелить, для большей гипнотизации?

Смешок.

— Не торопись, до этого мы обязательно доберемся… Я купаться сейчас — не хочешь? Вода великолепная.

— Попозже, сейчас позагораю еще, — я поправляю очки и снова погружаюсь в приятную летнюю негу.

Вода здесь и в самом деле необычная — прохладная, но без этой ледяной неподвижности, издали кажущаяся зеленоватой, но на самом деле очень чистая. Я когда-то была — или мне кажется, что была — на Женевском озере, там именно такая вода, похожая на блестящий холодный талисман из бирюзы и хризоколлы. Какое все-таки блаженство, когда ничего не нужно делать, и никто не зудит надоедливо на ухо, и никто не стоит над душой. А ведь еще и полудня нет, и весь день впереди…

Спины касаются мокрые ладони, на копчик опускается что-то тяжелое, плечи щекочут влажные волосы и прерывистое дыхание.

— Как насчет освежиться перед обедом?

Этот голос, словно мурлыканье довольного кота, что-то пробуждает во мне… я знала, я всегда знала…

Я рывком переворачиваюсь на спину, но солнце слепит, и я отвожу взгляд, но только черт с этим солнцем, и черт с этим расстегнутым купальником, который падает, словно смущаясь, потому что воздух вокруг искрится безмятежностью и счастьем, и это последнее, что успевает заметить мой гаснущий мозг перед тем, как темный силуэт протягивает мне руку и говорит…

* * *

Падаю на колени. Меня выворачивает наизнанку — зеленая желчь. Зрение неспешно теряет и набирает яркость, будто где-то наверху работает огромный стробоскоп. Я чувствую себя муравьем-нейроном посреди огромного пустого купола, сквозь которую неспешно и целеустремленно проходят шершавые лучи добра. Руки в мерзкой прозрачной слизи, и я вдруг понимаю и вспоминаю, как…

— Оставь ее.

Голос Человека смазывается в густеющем воздухе. В пространстве висит странная темная тишина, ни единой птице не захочется шумно почистить перышки, ни одному жуку в голову не придет пошевелить лапкой. Мои руки тоже неподвижны, в голове словно отключили свет, и тлеет единственная свечка из черного воска.

— В сторону… Дай мне.

Меня безапелляционно отбрасывают прочь, и я не могу пошевелиться, так и валяюсь на полу поломанной игрушкой, одна из кос обмоталась вокруг шеи, волосы лезут в рот, легкомысленная юбочка задралась уже совсем бесстыдно… Но не это меня сейчас беспокоит.

Мне страшно. Страшно до потери сознания, бой сердца в груди оглушает. И как еще его не слышит Человек?

Мне не позволено называть его иначе. Просто Человек. Аморфное застывшее название. И от этого почему-то становится еще страшнее.

Где мы? Комната. Неизвестная черная комната. В открытую форточку затекает ленивый ночной воздух, беззвучно колышутся темные силуэты деревьев. Но внутри нет ничего. Никакого воздуха, никакого движения. Никакой жизни. Только я, только неподвижное тело Лены, только черный глыбистый силуэт этого.

Он темной скалой нависает рядом над безвольной фигуркой в школьной форме. И кажется, улыбается — впрочем, мне этого почти не видно. Темно вокруг.

Совсем темно.

— Живая, — замечает Человек с чем-то вроде сожаления. Его глаза мерцают в темноте отраженным светом, как у кошки. — Еще живая, хоть и славно ты ее, все как я хотел… Ладно.

Резко трещит разрываемая одежда. Человек тяжело дышит, переворачивая Лену на живот.

Я, по-моему, не дышу совсем.

Почему я подчиняюсь ему? Он ведь простой гость, а я все-таки…

Дыхание перехватывает.

Останавливается сердце. Мерные ритмичные движения за спиной.

Я не помню, кто я такая.

Я не знаю, где я, и что происходит. Я забыла всё.

Темнота вокруг. Тьма кромешная, ни огонька, ни голоса.

Если бы не воздух в легких, я могла бы подумать, что мы в космосе.

— Я трахну тебя как сучку, — шипит Человек сзади. Он дышит уже неровно, прерывисто. — Сучка-школьница, чтоб тебя… я знаю, все вы там были шлюхами, в своих коротких платьицах… Юные, развратные, омерзительные шлюхи!

Он быстро кончает, хрипя и чертыхаясь. Я практически слышу, как с оскаленного рта падают клочья пены. Лена стонет, приходя в себя.

— Тварь! — срывается снова Человек. Слышен звук удара. И еще один. Его толстые кулаки работают как молоты, превращая в месиво лицо, череп, грудную клетку, ломая ребра и кости.

Слышен стрекот сверчков. Все перебивает тяжелый медицинский запах крови. Из-за туч, разрезая их бритвенно-острым глазом, показывается Луна.

И я вдруг понимаю, что сейчас будет.

Я ведь тоже «школьница». А какую судьбу Человек готовит для них, я только что слышала и даже чуть-чуть видела. А значит…

Возня и тяжелое дыхание рядом затихает. В поле зрения снова вдвигается массивный силуэт, и в заляпанных кровью руках у него что-то вроде… планшета?

— Ну-ка, девочка, — говорит он, отдуваясь, — давай теперь займемся тобой.

В глазах Человека плавает тьма. Она выгодно оттеняет блеклый серебристый свет Луны за его спиной. Квантовая физика говорит, что Луны не существует до тех пор, пока на нее не посмотрят. А можно, интересно, ту же самую штуку провернуть и с Человеком?

«Рут-авторизация».

«Выполнено».

Он начинает напевать что-то. Тихонько, почти неслышно, это даже и не песня вовсе, а проговаривание запомнившихся слов, вроде заклинания. Это пугает больше всего.

— Ты попала к настоящему колдуну, он загубил таких, как ты, не одну…

«Загрузка списка команд».

«Выполнено».

— Словно куклой в час ночной, теперь он может управлять тобой…

«Список приоритетов обновлен».

— Отлично же! А теперь давай-ка…

«Конфликт приоритетов. Ошибка управления».

— Что за…

«Откат до заводских настроек».

— Черт! — сипит Человек. Планшет дает на его перекошенное лицо дикие отблески. — Что с тобой не так, девочка?

Хотела бы я сама знать…

— Ладно. Ладно. Не так я хотел, не так… Но ладно. Пусть будет дольше… зато надежнее. — Человек ведет пальцем по экрану, словно что-то перетаскивая. — Это если ты не свихнешься по дороге, конечно.

Нет! Я не хочу…

— Не думай только, что я злодей. — Он откладывает электронику в сторону, подходит ко мне и опускается на корточки, как какой-то гопник из старых времен. — Меньше всего я хотел бы, чтобы вы воспринимали меня так. Не злодейство, но освобождение. От всего. Впрочем, скоро сама поймешь. Совсем скоро.

«Начато копирование. Осталось времени…»

— А ты пока отдохни.

На голову мне в который уже раз опускается кулак. Перекошенная рваная реальность вылетает сквозь стекла глаз; осыпается вниз блестящим ливнем.

Черное безмолвие.

* * *

Утро, солнце, чистое небо без единого облачка — Пионерск продолжает зарабатывать радостные деньги на любителях податливой юности. Толпы гостей растекаются по паркам, рощам и лужайкам, заполненных улыбчивыми девушками в пионерской форме. Никто ничего не помнит, никто не грустит о навсегда потерянном. «Совенок» — место без сожалений и памяти.

И я — его часть.

Семена я нахожу быстро, он хмуро и нелюдимо сидит на площади у Генды, видно, со вчерашнего дня так ни с кем и не сошелся. Разговорчивость Мику, ускользающий шарм Влады, нахальство Алисы и заводной характер Ульяны на нашем парне не сработали. И это сейчас очень кстати.

— Сема, привет! — машу рукой издалека. Парень переводит на меня тяжелый взгляд бессмысленных глаз… и во мгновение ока преображается. Честное слово, ни за что бы не подумала, что это возможно: в одну секунду мокрый щенок преобразился в молодцеватого воина, до завтрака уложившего мордой в землю роту спецназа. И это не говоря уже о дурацкой улыбке на пол-лица.

Впрочем, будем объективны: улыбка у него все-таки обаятельная.

— Славя! Ты!

— Я, — соглашаюсь. Тут главное не переборщить с эмоциями, иначе трудно будет потом перестраиваться. — Ты… ничем не занят?

Как будто я не вижу, что он буквально погибает от скуки смертной!

— Занят? — он энергично машет головой. — Да чем тут вообще можно быть…

Он хмурится и… краснеет? Нет, правда? Этот сидящий передо мной паренек в белой рубашке и синих шортах, все еще до ужаса неуверенный в себе и происходящем, но живущий посреди двадцать первого века — он краснеет?

Я чувствую что-то вроде гордости. Могу же, если как следует постараюсь!

— Нет, я ничем не занят, — наконец формулирует Семен. — Те способы развлечься, что здесь есть, довольно однообразны.

«Вот это да! Это следует понимать как скрытое признание? Парень решил сбросить маску забывчивого гостя?»

— Спорт, шахматы, музыка да закрытый кружок кибернетиков — вот и все варианты, — быстро перечисляет он. — Вчера вечером я ждал хотя бы пионерского костра вечером — но нет! Ваша вожатая, Славя, по-моему, недорабатывает. Ленится вожатая!

Ух!

— Может и ленится, — соглашаюсь я. Семен тактичен — не стал включать меня в список ленящихся, хоть я знает, что я по легенде помощница вожатой. — Но скорее, дело в другом. В общем… Семен, нам нужна твоя помощь.

Голосом я играю очень хорошо — здесь и внезапная собранная серьезность, и тень сомнения, и даже легкое подрагивание, словно мне нелегко справиться с эмоциями. Семен все это считывает мгновенно, умница. Смущение прошло, здоровый румянец тоже. Он собран и деловит.

— Как я могу помочь?

От избытка чувств я мотаю головой, косы дрожат — чистая воплощенная скорбь.

— У нас есть девочка, Лена… вчера ее принесли в медпункт, в очень плохом состоянии, и Виола говорит… она говорит, что ее обидел кто-то из пионеров здесь, в лагере — очень сильно обидел. И теперь нам нужно найти того, кто это сделал. Понимаешь, Сема? Тебе и мне.

— Я готов, — просто говорит Семен.

Часть 5

Быть андроидом нелепо и невесело. Теоретически говоря, тебя активируют рано утром и предоставляют самой себе. Формально ты можешь делать все, что угодно — хотя на деле выбор ограничен, а внутри тебя сидит маленький накопитель, соединенный со сверкающим серебристым облаком данных где-то под административным корпусом.

В накопителе лежат директивы. Они расскажут тебе, что ты можешь делать, а чего делать совершенно нельзя. А если техникам придет в голову их поменять, они сделают это быстро и удаленно, не вызывая тебя на ковер. И ты даже не узнаешь, что они, директивы эти, были изменены. Будешь считать, что ты всегда это знала и всегда думала именно так.

Я помню Олю, одну из наших ранних моделей. Платиновая блондинка с короткой стрижкой, много макияжа, голубые пронзительные глаза в черной кайме туши — не совсем по-пионерски, зато гости слетались на нее, как мухи на мед. Характер девушке сперва сделали добродушный, чувство юмора задрали до небес, решили, что нашли оптимальное сочетание. Хрен там! Смешливая, но податливая Олька начала получать все худшую обратную связь — гостям не нравилось, когда над ними подшучивали, и предпочитали использовать в ответ кулаки, техники ругались на постоянные поломки.

Можно было отправить ее на длительное хранение и признать опыт неудачным, но Ольга Дмитриевна поступила проще — выкрутила своей тезке стервозность на максимум. Получилась классическая безжалостная сука. И что вы думаете? Положительный отклик зашкалил, дефекты сошли на нет. Все любят жестоких девочек.

Я помню Надю — душу любой компании, русоволосую мечту всех пионеров лагеря, актрису и танцовщицу, умеющую к тому же прилично играть на гитаре. Очень приятная девочка, я и сама часто бывала на таких посиделках, и пела с удовольствием вместе с ней — и даже официально предлагала выдать разработчику ее матрицы премию в размере трехмесячного оклада. Личный счет у Нади был довольно средний — слишком уж идеальна, не все решались познакомиться — зато как второй номер, оттеняющий более перспективных кандидатов, она не знала себе равных.

Результат? В рамках оптимизации стерли ей личность, вместо этого записали что-то глупое, неглубокое, поверхностное — «мятущаяся двоечница с проблемами в семье» вроде бы. Отвратительная матрица, да еще и нестабильная к том же, потому и не продержалась долго — утилизировали.

Я всех их помню. А вот они меня — нет. Новые установки полностью заменяли список знакомств, наверное, во избежание программных конфликтов. Странно, да?

Андроидам не бывает стыдно или страшно, они не задумываются над смыслом жизни и бесцельностью своего существования. Нет, не совсем так: по особому запросу они могут имитировать все вышеперечисленное, притвориться испуганными или расстроенными. В этом существенная разница — изначально вышеперечисленное развилось у людей в качестве эволюционных механизмов, помогающих выжить и социализироваться. Страх повышал шансы на выживание, стыд определял социально приемлемые нормы, скромность…

Ну, в наших условиях это уж совсем лишнее.

Можно сказать, что андроиды «Совенка» — словно маленькие дети. Неприспособленные и необученные, потерянные в темноте и цинизме этого недоброго места, с обрезанными и слегка припудренными чувствами и переживаниями — Гензель и Гретель, брошенные очерствевшим отцом в одиночестве посреди дремучего леса. Неудивительно, что некоторые из них, говоря простым языком, постепенно сходили с ума и отправлялись на утилизацию. Удивительно, что на утилизацию отправлялись не все.

Впрочем, естественной убыли все равно никто не замечал — поток клиентов лился освобождающей Ниагарой, жадной на свежее мясо. Выбор был богат, и звенящие деньгами клиенты могли выбирать, не торопясь, только самое лучшее. Чем-то это напоминало древний рынок рабов и выглядело, по правде говоря, довольно мерзко.

Какое счастье, что у нас, людей, все иначе.

Верно?

* * *

— Я пришла к тебе с приветом, — сообщила я Ольге, врываясь в комнату. — Рассказать, что солнце встало.

— Мне уже докладывали, — взглянула на меня «вожатая» поверх своего планшета. Она с ним постоянно сидит, если не в людном месте. А если в людном — то накрывает сверху книгой и вроде бы как читает. — Где ты этой дряни нахваталась?

— Собака лает — ветер носит, — порадовала я ее очередной мудростью. Ольга удостоила меня теперь уже долгим взглядом исподлобья и села на кровати. — Имею вопрос общефилософского, а также юридического характера.

— Это интересно, — сказала сама себе «вожатая». На ней сегодня была ядовито-красная футболка с надписью «Вдарим по яблочному пирогу!», совсем новая. — Давай, жги.

— Ну вот «хозяйки» наши, так? Мы же их делаем практически неотличимыми от человека, и внешне, и внутри. И если предположить, что кто-то из них вдруг оказался за пределами лагеря, как мы сможем доказать, что это наша собственность? Или мы не сможем, и тогда ее, эту беглянку, просто отправят в приют какой-нибудь?

Ольга смотрит на меня задумчиво.

— Откуда дровишки? Кто-то из девчонок решился на побег? Колючая проволока в три ряда, взаперти хоть волком вой… Знаешь продолжение?

— Куда уж мне, я же даже не сидела, — мило улыбнулась я. Что с меня взять, дикий человек, дитя гор. — А мысль просто возникла, как это часто бывает с мыслями. Случись такое — что тогда? Расхлебывать-то нам наверняка придется. Точнее, даже мне.

— Это само собой. Директор мне задницу намажет скипидаром, а я — тебе, так оно и бывает обычно. Дерьмо всегда течет вниз, да и не царское это дело — поиски организовывать… Ладно. Тут все просто. Юридически наши девочки — вещи, статуса не имеющие.

— То есть рабы.

— Неверно, рабство официально запрещено, а мы соблюдаем законы. Так что проще будет, если они — просто вещи, неодушевленные предметы. Но и здесь имеется одна сложность. Вещи обязательно должны кому-то принадлежать — у нас тут, слава богу, не коммунизм — но поскольку анатомически девчонки, ты права, ничем не отличаются от стандартных хомо сапиенсов — то принадлежать никому не могут.

— Какие же они хомо, если в мозгах микросхемы…

— Как и у тридцати процентов людей по нынешним временам. Мы консультировались у юристов: замучаемся доказывать, что это достаточный критерий, микросхемы-то… В общем, сама видишь, получается коллизия. Как думаешь, решили мы ее?

— Не имею никаких сомнений в ваших гениальных способностях, Ольга Дмитриевна…

— Угомонись уже, острячка… в общем, идея была не моя, но оказалась удачной. Носители.

— Что?

— Каб-что. Информация на их чипах — наша собственность, официальным образом маркированная и запатентованная. Весь их внутренний мир, все их дурацкие, тяп-ляп и на коленке сделанные личности — все это принадлежит нам. Их души, если говорить совсем отстраненно. А тела… формально рассуждая — это просто особым способом оформленные носители. Кастомизированные футляры для ценных флэшек. Скажи, изящно?

— И если информация окажется повреждена…

— Ценность футляра падает до нуля. Ну, почти до нуля. Проще скинуть его в биореактор и разработать с нуля новую личность. Так что, отвечая на твой вопрос, в случае побега — абсолютно нереалистичного, но давай предположим — искать девочку мы будем по ID-коду, используя те же статьи, что применяются при закрытии интернет-пиратов. Из сети нынче не вырваться, смоделированные компьютерные симуляции давали беглянкам от шести часов до трех дней. Это мелочи. Согласна?

— Согласна, конечно. Полные мелочи.

— А кроме того… ты слушаешь? А кроме того, есть еще одна важная, но малозаметная деталь. Наши девочки — созданы и заточены под «Совенок». Они не социализированы и будут выделяться из толпы сильнее, чем ты на конкурсе красоты «Мисс Гвинея-Биссау».

— Вот спасибо.

— Обращайся. Словом, с этой стороны для нас опасности нет. Успокоила я тебя, Славя?

— Целиком и полностью.

* * *

Со мной что-то не так.

Аромат сирени оглушает. Он звенит в ушах, словно над головой протянуты линии высокого напряжения. Солнечный свет царапает кожу блестящим острием циркуля. Камешки, устилающие аллею, ворчат и перекликаются под сандалиями сухими, трескучими голосами.

Что случилось? Почему я не видела, слышала, чувствовала этого раньше? Когда все было нормальным — тогда или сейчас?

Рядом идет Семен и, запинаясь, что-то рассказывает. Солнце горит кумачом на его оттопыренных ушах, галстук плещется на груди от ветра, словно хочет улететь. Вот уж кто вряд ли сможет объяснить мне происходящее, учитывая, что оно ему знакомо даже меньше, чем мне.

— Я все пытаюсь вспомнить, кто я такой, как тут оказался, что этому предшествовало, — говорит он, глядя под ноги. — Получается… странно.

— Странно — это как?

— Частично, — он хмурится, будто ему не нравится окружающее, но я понимаю — это отражение его внутренней неразберихи. Внутренней клубящейся темноты. — Что-то вроде бы всплывает, какие-то события, разговоры, места. Но это обрывки. Щепки в потоке воды. И я не могу связать их вместе. Знаешь, как в типографии, есть такая специальная машина для сшивания будущих книг — раз! — и огромная кипа страниц уже больше никакая не кипа, а сшитый накрепко художественный труд. Вот и я…

Он хмурится еще сильнее, не отрывая взгляда от дорожки.

— Вот видишь? Видишь? Откуда я это знаю?

— Сходил бы в медпункт, — предлагаю я. Подход нужно делать не спеша, медленно, нежно. — Виола бы тебя обследовала… Она хорошая, между прочим, когда лагерь на зиму закрывается, в Европе медицину преподает!

— Тому дивится вся Европа, какая у Виолы обширная… практика, — раздумчиво говорит Семен. — Нет, бесполезно, был я в медпункте, и ничего эта Виола мне не помогла. Ни капельки.

— Зато красивая, — хихикаю я. Парень морщится.

— Наверное. Я не заметил.

Врет же, чертяка!

— Давай вернемся к нашему вопросу, — Семен берет серьезный тон. — К тому… нехорошему человеку, которого нужно найти.

— Верно, давай вернемся, — соглашаюсь я с облегчением, потому что больше не нужно делать вид, что все хорошо, и искать темы для разговора. — Это внутреннее дело, поэтому мы не можем обратиться в милицию, и будем разбираться самостоятельно, так что…

— Славя, — он останавливается, бросает на меня короткий взгляд. — Прежде всего мне нужно знать одно. Этот парень, о котором ты говорила… он очень сильно их обижал? Девочек? Делал им больно?

Семен делает акцент на слове «очень». Я не говорю не слова. Только смотрю ему прямо в глаза и часто-часто киваю. Бинго! Парень ломается с отчетливо различимым хрустом.

— Сволочь! Мерзавец! — он сжимает кулаки. Все же молодчина я! Правильная мотивация — половина успеха. Эх, рассказать бы Семену, что Человек делал со мной…, но нельзя. Все хорошо в меру.

— Так и есть, — соглашаюсь. — Как нам его отыскать, есть идеи?

— Хм… — парень с усилием успокаивается и переходит в конструктивный режим. — Сложный вопрос. А лагерь у вас довольно большой, верно, Славя? Сколько ребят сюда помещается?

— Думаю около двухсот. — На самом деле двести девятнадцать в настоящий момент, но неточность прощается; так даже лучше.

— Ясно… значит, бегать по аллеям и смотреть каждому в лицо мы не можем. Хм. Ладно, отбросим аналоговый путь.

— Что?

— Вместо того, чтобы искать парня, поищем его описание. Я тут наладил какое-никакое общение с ребятами из разных отрядов, попрошу помощи. Координация — великая сила!

Сказать по правде, эти комбинации нам без особой надобности — лицо Человека у меня до сих пор стоит перед глазами, а его псевдоним и принадлежность к отряду Ольга пробьет за считанные секунды — но мне нужно сейчас подстегнуть Семена, пробить его пассивность и заставить действовать осмысленно, самостоятельно и энергично. Обычная тактика, простая как топор, но всегда срабатывающая.

Поэтому я устремляю на парня восхищенный взор своих прекрасных глаз.

— Ну, ничего себе! А ты соображаешь!

— Да ладно… — Семен неожиданно принимается немилосердно краснеть. — Просто приятно убедиться, что я не все свои навыки и умения умудрился… утратить военно-морским способом.

— Это как?

— Хм… — он еще больше смущается. Это моя необразованность так влияет? — Это значит… потерять. Ну, неважно, вспомнилось вдруг что-то. Ты лучше посмотри, до чего вокруг красиво!

Со мной что-то не так.

Вокруг меня красиво. Теперь я это понимаю.

Я захлебываюсь красотой. Уходящие ввысь сосновые стволы — корабельный лес, из таких много лет назад делали мачты, видевшие пиратские абордажные атаки на юркие чайные клиперы и грозные фрегаты… Игриво мерцающие сквозь иглы солнечные зайчики — в английском они называются солнечными щенками… Запах хвои — он навевает странные мысли о далеких дремучих лесах и пущах, темных и свободных, его хочется пить, пьянея и блаженствуя, медленно погружаться в неосуществимые торжественные мечты…

В следующее мгновение я прихожу в себя. Что это было?

Что — черт его побери — это было?

Тишина и спокойствие. Ты не болеешь. «Хозяйки» не болеют.

Три раза ха-ха.

— Я тут в целях повышения культурного уровня недавно посетил исторический музей… блин, и откуда я помню именно это? — Семен не замечает моего короткого выпадения из реальности. — Красивый, белый, с колоннами, который на… нет, не вспомню улицу, она в мертвой зоне… в общем, я там рассматривал горшки древних людей, из бронзового и последующих веков. У них всех есть характерная черта — знаешь, какая?

— Расскажи. — Семен размякает еще больше. Схема «милая северянка» сбоев не дает.

— Они украшены. Даже на самых первых сосудах, прямиком из каменного века, сделаны характерные черточки, складывающиеся в узоры. Понимаешь, Славя… Люди тогда еще не умели делать краски и могли только выдавливать куцые штрихи на мягкой глине, но уже украшали свои вещи.

Я молчу. Вокруг нет никого, шумят дубы и сосны, рассказ Семена льется тихо и верно. Парень умеет привлечь внимание.

— А зачем, собственно, они это делали? Ведь украшенный горшок не станет от этого ни объемней, ни прочней, ни удобней. Картинки на его поверхности никак на это не влияют. Чистая трата времени и усилий — если рассуждать с точки зрения рациональности.

Тишина становится такой плотной, что ее можно резать ножом.

— И зачем же?

Семен вскидывает голову.

— Правильный ответ ты, конечно, давно угадала: все это делалось для красоты. Это то, что отличает нас от животных — внутреннее чувство соразмерности и гармонии. Нас притягивает красота и отталкивает уродство. Внутренняя моральность — прерогатива только высших приматов. Вот ты, например…

Нет! Пора прекращать это, пока не прозвучало что-нибудь по-настоящему неудобное. Что-нибудь, после чего все предыдущие усилия пойдут прахом. Ничего, успею.

— Так я, значит, достаточно высший примат? Симпатичная мартышка? — Я гневно подбочениваюсь. Нахмурить брови. Сжать губы. Обида сочится из глаз.

Семен запинается и замирает с открытым ртом.

— Нет, Славя, погоди… я совсем не это имел в виду, я другое…

— Правда, скакать по веткам я не очень умею, да и бананы не особенно ценю — слишком желтые! Но по всем остальным признакам…

— Славя…

— Возможно, через некоторое время я и эволюционирую в человека, но пока придется довольствоваться тем, что есть, вот такая проблема…

— Я просто хотел сказать… ты очень красивая.

Не успела.

* * *

Хоть меня и тянуло в бар, словно магнитом, но с этим пришлось пока погодить — очень длинный и муторный день выдался на этот раз. Следующая остановка — стоящая на отшибе разгрузочная станция «Пионерск». Приземистое, вытянутое в длину белое здание, из торцов которого уходят в обе стороны колеи. Ничего примечательного на первый взгляд — но так и задумано, основная часть станции скрыта под землей. Два раза в день сюда прибывают короткие товарные составы с провизией, инструментами, оборудованием и расходниками. Новые модели «хозяек» тоже этим же путем привозят, кстати.

Но сегодня я на станции по другому вопросу. Склад материальных ресурсов тоже устроили в этом циклопическом здании. Чтобы место не гуляло, наверное.

— Привет, Женя!

Кладовщица поднимает голову, гаснущий солнечный свет снаружи отражается в ее очках. Довольно посредственная модель, постоянные сбои и на удивление скверный — для андроида — характер. Настройщики и техники бились над ней сутками — без толку, говорят, какой-то дефект на стадии сборки. В результате из библиотеки в лагере ее временно посадили на склад — все равно в библиотеке за все время ее существования не появилось ни одного гостя.

— Добрый день, — скрипит Женя. Все эмоции ей загнали практически на ноль, но по мрачному лицу этого нипочем не скажешь. — Чем могу помочь… Славяна?

— Очень можешь, очень, — здесь главное строить предложения попроще, тогда не запутаешься. — Мне нужен взломщик.

— Рабочая позиция отсутствует в каталоге.

— Нет… не в этом смысле. Взломщик как инструмент. Проверь номенклатуру.

Взгляд бывшей библиотекарши стекленеет.

— Позиция не найдена, — говорит она через секунду своим скрипучим голосом. — Ближайшее соответствие: аппаратная утилита «RemoteBrute» для удаленного администрирования настроек квази-живых систем.

— Это оно, спасибо!

— Наличие на первичном складе: одна единица, резервная. Выдача не осуществляется. Ожидаемое время доставки в случае заказа — завтрашний вечер.

Блин! Завтрашний вечер мне никак не подходит.

— Послушай, Женечка…

— Спасибо, что воспользовались моими услугами.

— Перехват приоритета. Личный код куратора: «двадцать — двадцать девять — девять — пять — шесть — девятнадцать — двадцать восемь».

У Ольги очень простой код, я его как-то раз видела и тут же срисовала. Будем надеяться, вожатая не обратит внимания на это маленькое нарушение.

— Код принят, — скрипит Женя. Мы одни в этом огромном холле с мраморными полами и запутавшимся в высоком потолке в стиле барокко неразличимым эхом. — Ожидайте доставки.

Она вылезает из-за стола и быстрым шагом удаляется на склад. Люблю я андроидов — за то, что не задают лишних вопросов. Ах, если бы все здесь были такими же!

Мечты, мечты. Со стороны доносится шарканье ног, приглушенные голоса, в зал заходят, не прерывая разговора двое — то ли грузчики, то ли техники.

— Трам-тарарам его мать! Люблю эту работу!

— Не ругайся… — быстрый взгляд в мою сторону — … при дамах, по крайней мере. А что случилось-то?

— Ну, я же сутки через трое работаю, вот и решил отработать, и на выходных смотаться в Германию, в этот их «Райх-парк», пострелять в белокурых бестий… У нас-то парк больше про слюни, сопли и «клич пионера — всегда будь готов», а хотелось чего-то пожестче…

— Ну и?

— Баранки гну… отказали. Сказали, могу понадобиться здесь. Обстоятельства особые, типа.

— Так ведь выходные же!

— То-то и оно. Выходные, но далеко работника отпускать запрещено. Люблю работу. Ну, я говорил уже… трам-тарарам.

— Теперь понимаю. А не согласишься с условиями — небось робота возьмут. За те же деньги, по большому счету.

— То-то и оно.

Шаги затихают; сгорбленные фигуры в спецовках истаивают в оранжевом мареве горящего дня.

— Примите доставку.

Женя уже тут как тут — миловидное, но неподвижное лицо в очках выглядит отталкивающе, взгляд устремлен в пустоту за моей спиной. В руках длинный картонный футляр. Есть контакт! Подтверждаю получение, поставив в электронном формуляре неразличимую закорючку, покидаю корявое здание станции.

Как там работают люди — уму непостижимо. В лагере, несмотря на всю его замороченность, все-таки гораздо лучше.

Я вхожу на территорию. Дело клонится к послеобеденному отдыху, на всех нападает мягкое сонное оцепенение. Миную зеленую лужайку умеренно неправильной формы — дизайнеры недаром жуют свой хлеб. На лужайке расположились четверо — трое ребят, тип «романтический пионер № 2», «пионер-крепыш № 4» и «дружелюбный пионер № 1», самый ходовой, и одна «хозяйка» — Диана, изящная блондинка, похожая на юную Шарон Стоун.

— Мне, я думаю, уже нужно идти, — неуверенно улыбаясь, говорит блондинка. Форменная рубашка расстегнута на две пуговицы, волосы в легком беспорядке, девушка крутит в изящных пальчиках тонкий фиолетовый цветок. Наверное, ирис, здесь таких навалом. — Тихий час настал, у нас с этим строго…

— Да погоди, — с ленцой останавливает девушку «крепыш». Его широкая ладонь медленно-медленно ползет по загорелому бедру Дианы, девушка беспомощно оглядывается на «романтика», но тот нагло лыбится и не спешит на помощь. — Куда торопиться-то? Зачем вообще куда-то идти? Отдохнешь здесь.

— Ребята, я не… Подождите…

— Да все нормально будет, — сообщает «дружелюбный», поднимаясь на ноги. Вжикает расстегиваемая молния. — Никогда еще не пробовал вот так, на природе… в приятной компании…

— Не надо! Что вы… нет! Не надо!

— Придержи ее. Не, лучше за шею давай… О, вот так пойдет. Нормально.

Я скрываюсь за кустами и сцена — оставляющая очень мало места воображению — стирается из памяти.

Дрянь.

Чёрт.

Вот теперь не мешало бы и в бар.

— Славя!

Это Сережа, наш су-шеф, специализирующийся на рыбных блюдах. Скромный, очень застенчивый, довольно приятный в общении. Можно сказать, что мы с ним хорошие знакомые.

— Тоже в бар? — интересуется он после того, как мы обмениваемся улыбками и приветствиями.

— Да что-то вообще день дикий сегодня, сплошные засады, — жалуюсь я. — Собираюсь утопить их в алкоголе, мерзавцев.

— Дело нужное, — соглашается Сережа. — Я сейчас подтянусь, если подождешь минут двадцать, сделаю тебе отличный сет роллов для подкрепления расшатанного организма. А Раиса обеспечит ресурсы для утопления, за ней не заржавеет, сама знаешь.

— Увидимся! — подмигиваю я и шагаю внутрь.

* * *

Твою дивизию!

— Оружие! — кричу я, вламываясь внутрь. Базовые навыки владения огнестрелом у меня есть, конечно — создатели «хозяек» изначально не верили в мирный характер работы лагеря. Но между базовыми умениями и опытом использования есть все-таки существенная разница. — Хоть какое-нибудь!

— На! — Ольга ловко перебрасывает мне магазин для АК-14. Разумно, тут еще нет никакой умной электроники, черт его знает, что этот урод мог с ней сделать. — Первый и единственный, так что экономь!

У нее самой старенький «Хеклер и Кох 45 Тактикал». Отдача у него лошадиная, интересно будет посмотреть, как худенькая «вожатая» с ней справится.

— Обязательно буду! — запоздало отвечаю я, передергивая затвор. — А чего так плохо-то подготовились?

— Да хрен ли кто думал, что такое дерьмо может когда-нибудь произойти! — Ольга стоит грамотно, в глубине комнаты, не высовываясь из окна. Вряд ли среди противника есть «тяжелые», конечно, но береженого бог бережет. На снайпера ее обучали что ли? — А оно, как видишь…

— Случается, — соглашаюсь я. — Дерьмо всегда случается.

Ольга бросает на меня странный взгляд.

— Учитывая, что весь остальной персонал и гости как минимум ранены и рассеяны, а скорее всего — убиты, по всей вероятности, с особой жестокостью… — медленно говорит она, держа оружие на полусогнутых, потому что непосредственной опасности пока нет. — …Имею острый и злободневный вопрос. Кто, по твоему объективному и относительно трезвому мнению, нас теперь спасет?

— Очень надеюсь… — я окидываю взглядом неровные шеренги «хозяек» с изломанными ногами и окровавленными грязными руками, медленно приближающихся к нашему домику. Минут пять нам осталось, вряд ли больше. — Я очень надеюсь, что это будет Семен.

Часть 6

Путешествия во времени, как утверждают последние научные исследования, невозможны — по крайней мере, на том уровне науки и техники, который у нас есть сейчас. В далеком будущем, после осмысления ряда законов и закономерностей, череды важнейших открытий и получения доступа к бесконечным источникам энергии — может быть, тогда…

Следует заметить, что научные исследования заблуждаются. Прыжки во времени давно реализованы для десятков и сотен разумных существ.

Нас.

Андроидов.

Человеческий разум удивительно гибок — в этом одновременно его сила и слабость. Он способен выборочно запоминать и забывать мельчайшие фрагменты событий, усиливать или ослаблять впечатления и оттенки смыслов — и все это лишь для того, чтобы сохранить психологический комфорт хозяина. Андроиды на такие тонкости неспособны. Для них воспоминания о вчерашнем дне — или событиях десятилетней давности — настолько же ярки и живы как и восприятие текущего момента.

Можно сказать, что мы живем одновременно в прошлом и настоящем. Кто-то завистливо щелкнет языком, но я бы не советовала завидовать. Наиболее упорным советую проснуться утром и быть не в состоянии разобраться, какое событие из десятка произошло раньше, и есть ли между ними причинно-следственная связь.

Иногда это выглядит как сумасшествие; дни в «Совенке» похожи друг на друга, меняются только лица гостей. Цели гостей не меняются никогда. Сперва это, конечно, сбивает с толку, но потом ты привыкаешь.

Не думать о днях, сливающихся в сплошное цветное солнечное колесо.

Не хотеть от отчаяния вырвать пластиковое сердце из чертовой силиконовой груди.

Не стараться выбраться из замкнутого круга.

Нас создавали не для того, чтобы мы могли выбраться. Теперь я это знаю.

Новый день приходит как судорога; легко накладывается на календарь смазанных дат. Я открываю глаза в снежно-белой постели своего домика, который делю с мрачной кладовщицей Женей, и несколько секунд беспомощно гляжу в потолок. Мысли спутаны, словно кто-то развесил в черепной коробке долгие мерзкие полосы паутины, сплетенной обезумевшим мутантом. Где я? Когда я?

Это происходит сейчас, в настоящем, или я все еще живу в собственных не очень-то счастливых воспоминаниях?

К черту мысли. Помощнице вожатой Славяне предстоит много работы. После быстрого утреннего туалета и разминки я успеваю на площадь и провожу линейку. Отправляю отряды на завтрак. Встречаю очередной автобус с новичками: «Доброе утро, ребята! Добро пожаловать в наш замечательный дружный лагерь «Совенок»! Меня зовут Славя, я помогаю новичкам, обращайтесь, если есть вопросы. Надеюсь, вам у нас понравится!»

Рутина. Липкий маслянистый поток. Я ненавижу его.

Интересно, с каких пор у меня появились такие чувства? Когда обычную ворчливую активность притупила эта усталая ненависть?

С другой стороны, это положительный знак. Теперь я, пожалуй, могу быть уверена, что нынешняя я — это я настоящая. Какой-никакой, а прогресс.

— Славя!

А вот и еще один знак. Не слишком приятный, зато безошибочный.

Семен. Сосредоточенный и довольный.

— Что-то случилось? — говорю я громко. Вокруг меня течет лавина новичков, полных ожиданий и нерастраченной спермы. Не самое удачное время и место.

— Нужно поговорить, — парень морщится, его, видимо, посещают те же мысли. — Можно… переместиться куда-нибудь поспокойнее?

Пляж сейчас занят старожилами, прикидываю я. Спортплощадка? Есть вероятность, что там играют в футбол. Лес? Остров? Нет.

— Это сейчас прозвучит очень странно, — говорю я. Не будь ситуация серьезной, обязательно бы улыбнулась. — Но… в общем, пошли в баню.

Семен выглядит ошарашенным.

— Ч-что?

Забавно, наверное, это выглядит со стороны. То есть слышится. Отличница, комсомолка и просто красавица зовет приглянувшегося соколика на интимные развлечения! Вот так! И никаких гвоздей!

Черт, что я несу…

— Ну, у нас тут в лесу имеется баня, — объясняю, восстановив контроль над речью. — Небольшая, стоит уединенно. Там тихо, спокойно, можно расположиться с комфортом, и никто не подслушивает. Плюс недалеко.

Лицо Семена приобретает осмысленное выражение.

— А если ты попариться собирался — то это зря, ее протапливать нужно несколько часов для начала, — добавляю я, и парень снова тушуется. Вот такая я безжалостная — то ли генетическая предрасположенность, то ли развитой навык дал о себе знать.

— Давай тогда в баню, — ровным голосом произносит Семен, и мы отправляемся в путь. Парень и девушка на романтическом променаде — что может быть естественнее?

Гам утреннего лагеря постепенно остается позади, под ногами мелькает тропинка, сосны смыкаются над головами все теснее. Одуряюще пахнет хвоей.

— Денис его зовут, — неожиданно говорит Семен, и я спотыкаюсь. — Я тут побегал немного, поговорил с ребятами, потянул кое-какие ниточки…

— Да ты знаменитый манипулятор! — звонко восхищаюсь я. — Гипнотизер даже. Как Вольф Мессинг и Анатолий Кашпировский. Какие, интересно, ниточки ты успел протянуть за полтора дня-то, признавайся?

— Ну, разные, — сдавать контакты парень определенно не хочет. — Этот Денис один фиг приметный экземпляр, на него уже давно многие косятся.

— Что, даже остальные го… даже остальные ребята в отряде?

— Ага, они. Говорят, он отморозок какой-то. Неприятный тип.

Это уж точно.

Мы выбираемся на полянку. Сосны расступаются, давая ей место, и лишь укоризненно качают верхушками — не одобряют моего поведения, наверное. А я и сама его не одобряю.

Посреди полянки стоит невысокий компактный сруб; сделан он не особо искусно, с упором на функциональность, но искусство здесь и не требуется. А функционирует он вполне сносно, я проверяла.

— Прошу! — делаю приглашающий жест. Семен топчется на пороге, как медведь, но все-таки толкает толстую скрипящую дверь и заходит. И я за ним.

Внутри, конечно, пусто и спокойно — далеко не все вообще знают, что в лагере есть баня, а те, кто знают, предупреждают персонал о намерении отдохнуть с комфортом как минимум часа за четыре. Так что в ближайшее время нас здесь никто не побеспокоит. Романтика!

Тьфу ты, черт, какая еще романтика? С этими проблемами совсем запутываешься. Дуреешь практически.

Семен плюхается на нижнюю полку, принюхивается чутким носом. А и верно, запах еще не выветрился — кто-то в прошлый раз, видимо, плескал на камни холодным пивом. Толку от этого, конечно, никакого, зато сразу начинаешь выглядеть знающим ведуном и даже почти шаманом. Я прохожусь по бане пританцовывающим шагом, провожу ладонью по гладкому дереву — ай, черт, не такому уж и гладкому, занозу загнала! — и начинаю:

— Итак! Ты собрал нас здесь — хотя на самом деле это я собрала, но неважно — чтобы сообщить пренеприятнейшее известие! Верно?

— Верно, — решительно говорит Семен. На мои голые ноги он старается не смотреть — обидно, между прочим, ноги у меня роскошные! — В общем, как я уже сказал, нашего парня зовут Денис, фамилия, вроде бы, Богомольцев, но это не точно. Знакомая фамилия, между прочим, откуда-то я ее слышал…

— Это все?

— Вот еще. Самое главное — мы теперь знаем, где он живет. Центральная аллея, первый поворот налево, третий домик вглубь. Домик зеленого цвета, крыша синяя, щипец желтый.

— Кто?

— Ну… фронтон. Торцовая часть крыши. Живет этот Денис один. Контактов с другими ребятами не поддерживает. Что, в общем, и неудивительно.

А ведь и правда дельный доклад. Парень умеет работать с информацией.

— Отлично! — я демонстрирую Семену белозубую улыбку. — Ты просто молодчина! И такой смелый! И умный!

Если бы цвет его лица увидел, скажем Тернер, он бы до конца жизни писал только закаты на Темзе.

— Осталось одно! — с энтузиазмом продолжаю я, плюхаясь на полку рядом с Семеном. В крошечные окошки стучится солнце и предупреждающие машут ветви берез и сосен — «не допусти ошибки, Славя!» — Встретиться с этим подлым Денисом и…

— И… — вопросительно тянет парень.

Честно говоря, я сама пока не очень представляю, что будет потом. В идеале Семен должен устроить безобразную драку, чтобы у меня были основания подтянуть охрану и выпроводить обоих нарушителей из парка. А мы бы тем временем придумали способ навсегда отвадить взломщика от наших девчонок. Равно как и проверить «хозяек» на вредоносное ПО. Кто знает, скольких он успел заразить?

— И разобраться с ним! — выбираю я самое общее определение. — Отучить делать гадости беззащитным девочкам!

Семен кивает с легким сомнением.

— Я думал, мы просто сообщим администрации, пусть дальше сами разбираются… Что мы сделать-то можем, одни, вдвоем…

Нет. Нет-нет-нет! Усилить натиск на весы принятия решений! Беспощадно усилить!

Я вздыхаю. Тяжело, глубоко и театрально — окружающим всегда нравится.

— Понимаешь, Сёма… я бы согласилась с тобой, будь этот Денис простым хулиганом. Кинуть в товарища по отряду гнилое яблоко, отобрать у малыша пирожок после обеда, угнать с причала лодку и утопить ее за островом… Это укладывается в традиционные возрастные и поведенческие схемы. Неприятно, но отнюдь не смертельно. Жестокость и ограниченность — традиционные рецессивные качества, почти безвредные с эволюционной точки зрения.

Делаю паузу. Вокруг ни души, только шум деревьев да шепот облаков. Пахнет старым, потемневшим от времени деревом и тишиной.

— Но этот парень не жесток и не ограничен, — продолжаю я. — Он умен, зол и любит творить обычное, неприкрытое зло — просто потому, что может. И нет времени ждать, пока взрослые там что-то сообразят и решат, и нельзя больше это терпеть… Нельзя, понимаешь? Это как… побуждение, как голос изнутри, четко говорящий, что нужно что-то сделать… Нужно!

— Даже не знаю, Славя.

У парней это означает «нет», я проверяла. Получается, мягкий, как глина, и податливый Семен не хочет делать то, что делать нужно. То, что я должна заставить его сделать. То, что нужно Ольге, мне, лагерю. Всему «Совенку». Простое действие, можно сказать, элементарное.

Но он не хочет. И я использую секретное оружие. Оно есть у любой девушки, если только та не полная и законченная идиотка. Впрочем, у полных идиоток оно тоже есть.

— Семен… — я делаю романтический полуоборот, чтобы рубашка натянулась посильнее. В глазах мольба. Губы словно просят поцелуя. Наши лица совсем рядом. Совсем близко. — Пожалуйста. Ради меня…

Он держится секунд пять, потом сдается.

— Ладно, — голос у парня становится сиплый, как лязг пилы. Гормоны в крови. — Хорошо.

Он откашливается. Безуспешно. Я отворачиваюсь обратно — хорошенького понемножку.

— Когда отправляемся на подвиг? — как всегда в неловкой ситуации, Семен пытается перевести все в шутку. — Минут пять-семь у меня еще есть?

— Пять-семь — есть, — серьезно говорю я. Кончились шутки, нужно ковать железо, пока оно горячо. — А больше нет. Чем раньше мы найдем Дениса, тем лучше.

Семен бросает на меня взгляд, моргает и облизывает губы. Сильно его накрыло. Странное дело, но никакого удовольствия от только что достигнутого успеха я не испытываю. Скорее наоборот, словно что-то липкое, тягучее, неприятное просачивается в мозг, отравляя его. Совесть? Стыд?

Да нет, чушь какая-то.

— Идем тогда, — соглашается Семен.

Пока мы выбираемся из леса, я умудряюсь незаметно скинуть Ольге на планшет полученную информацию. Через несколько секунд приходит ответ. «Сличила со списками — совпадает. Похоже, и вправду он. Действуйте сами, я придержу рядом с площадью несколько девчонок для видеофиксации, плюс скину сообщение «ментолу», пусть пооколачивается рядом. Удачи.»

* * *

«Тоска» считается одним из тех слов в русском языке, который нельзя не то что адекватно перевести на другие, но даже более или менее внятно объяснить. Не согласны? А вы попробуйте! «Долгая, тягучая печаль, дискомфорт и депрессия» — так ведь это и есть печаль, дискомфорт и депрессия, зачем еще одно лишнее слово? «Грусть, хандра, неясное стремление к чему-то нематериальному, но важному» — расплывчато и снова-таки непонятно. Сплин, что ли? — непонимающе нахмурится иностранец. Сам ты сплин, безъязыкий! Сказано тебе — тоска!

Благо нам и не нужно друг другу ничего объяснять. Любой понимает: тоска — это серьезно. Это клубящееся внутри головы ядовитое облако тумана, опадающее на ее дно клочьями липкого пепла. Это облитая напалмом обезьяна, со сломанными кривыми когтями выкарабкивающаяся из груди. Белый слон в тесной захламленной каморке разума — не проигнорировать и не обойти.

Тоска.

Совсем другое дело — давно ли я стала ей предаваться? Я не могу вспомнить.

Привычный путь до ПОУХ не занимает много времени — все та же осточертевшая уже жара, сменяемая приятной прохладой внутри здания. Все-таки и у работы техников есть свои бонусы, это надо признать.

— Славяна! — манерно улыбается Электроник, накручивая на палец кудрявый локон. Какой извращенец вообще его разрабатывал? — Прекрасно выглядишь сегодня, как дела? Чем обязаны возможностью лицезреть твои великолепные…

— Достаточно, парень. Проведи меня к Шурику.

Блондин захлопывает рот так резко, что я слышу стук его синтетических зубов. Картина для художника вроде этого вашего Уорхолла: «Дриада Славя объясняет кентавру Сереже, почему молчание — благо». Мы минуем первую комнату, заваленную разным малополезным хламом и проходим в отгороженную мастерскую.

Шурик ходит вокруг сидящей на стуле обнаженной Лены, как голодный тигр. Горят холодные ртутные лампы, заставляя силуэты разбрасывать вокруг синие тени. Смешная сцена, не будь она такой ненормальной.

— А вот и наша любимая хостесс, — комментирует мое появление техник. — А это никогда не закончится, верно? Что опять стряслось?

— Хочу попробовать еще кое-что, — я игнорирую его натужный сексизм и демонстрирую футляр из-под взломщика. — Надеюсь, в этот раз все пройдет гладко.

— Было бы неплохо, для разнообразия, — Шурик перестает кружить по комнате. — Задрался я с этой чушкой сбрендившей валандаться, сколько можно… Чувствую, скоро я с ней полноценный психоз получу. Вчера вечером знаешь — что?

— Что? — вяло интересуюсь я, раскрывая футляр. Вот он, взломщик. Белый угловатый корпус из дешевого пластика, мутный экран с пикселями размером в анисовое зерно, зато внутри — безотказная электронная начинка, надежная, как топор. Ничего, сегодня мы в темпе вальса разберемся с этой сбрендившей куклой.

— Забыл ее отключить, вот что. То есть я думал, что выключил, конечно, а сегодня утром прихожу — а она пырится на меня своими гляделками и бормочет что-то…

— Что? — мне становится жутковато. Представилась эта пустая комната, и весь длинный подземный уровень, отдающий глухим забытым эхом, и только тоненькая фигурка посреди темноты открывает и закрывает глаза, и повторяет без устали одну-единственную фразу…

Шурик пожимает плечами.

— Я не разбирал особо. Что-то насчет того, что она человек, и это звучит гордо, или как-то так. Ерунда, короче. Ну что, не будем терять времени?

— Много заказов на сегодня? Я видела, Электроник там в приемной мечется…

Техник хмурится, глядя в пол.

— Нет, это… он тут просто так, помогает.

Опять потрахаться решил небось, развратник!

— Помогает, — твердо говорит Шурик. — А из заказов… Ну, какую-то кошкодевочку на склад недавно доставили. Вроде как человек, но с хвостом, как у кошки. Плюс уши еще. Зачем такое?

— Я почем знаю? Может, клиенты просили. Или маркетологи балуются — исследования рынка, все такое.

— Уперли идею наверняка откуда-то, — решает техник. — Сами вряд ли бы до такого бреда додумались. У японцев увели тему, как пить дать.

— Может, и у японцев, — соглашаюсь я. Взломщик выходит на рабочий режим, весело помаргивая мне зеленым огоньком индикатора. Готов ломать, значит. Известно, ломать не строить, резать — не сшивать.

— Точно у них. Видел я этот их… «Сегунат», или как его? Ниндзя там, ронины всякие, гейши раскрашенные. Кругом мясорубка, кишки лезут, кровища хлещет литрами — а в свободное от кишок время можно расслабиться с милой школьницей с глазами как у кошки. Приятно! Надо бы и нам ввести зарубы на мечах, а то баланс скошен что-то в сторону еб… половых излишеств, я хотел сказать.

— Типун тебе на язык, — советую я. Только заруб нам здесь не хватало, для полного счастья. — Даже два типуна. В целях симметрии.

— О-па, — хихикает чему-то своему Шурик. — Прошивку что ли новую слепили? Давно пора… Ладно, неважно. Давай все-таки разбираться с этой твоей… Раньше сядем — раньше выйдем.

— Вернись в интерактивный режим, Лена, — говорю я. Веки куклы вздрагивают, и она открывает глаза. — Самодиагностика.

— Все системы функционируют нормально, — мягким голосом говорит Лена. Блики от ламп скользят по мраморной коже. — Загрузка процессора — два процента. Сценарные и поведенческие модули в порядке.

— Анализ файлов последнего несанкционированного обновления.

— Доступ запрещен. Я не могу этого сделать.

— Одна и та же хрень, — комментирует Шурик. — Запускай свою машинку, Славя, тут иначе никак… Эй! Стоп! Повторить последнее сообщение!

— Доступ запрещен, — говорит Лена. — Я не могу вам его предоставить.

Тут доходит и до меня. В диагностическом режиме андроиды не имеют своего «я», они являются, по сути, голосовым придатком к операционной системе, дружественной оболочкой. Они не могут говорить «я делаю» или «я не могу». А если все-таки говорят…

— Какого хрена? Как у нее это получается?

— Я смею все, что смеет человек, — говорит наша кукла. — Я смею все, что…

— Это оно! — Шурик вскакивает и тычет в Лену скрюченным пальцем. — Вот это она и бормотала всю ночь! Это… это не я забыл ее выключить…

— Я смею все, что можно человеку, — продолжает девушка, глядя в темноту пустыми зелеными глазами. — Кто смеет больше, тот не человек.

— Это она сама себя включила.

— Блокировать все моторные функции, — говорю я, и голос у меня — честное слово! — не дрожит. Происходящее иррационально, невообразимо, абсурдно. Но страха нет. Почему? — Блокировать все…

В этот момент Лена начинает вставать.

Шурик делает обманчиво-медленное движение, отступая к двери. А мне по-прежнему не страшно. Потому что у меня в руках взломщик, способный обнулить ее до заводских настроек раньше, чем она скажет «Мне нужна твоя одежда».

И Лена говорит. Но что-то совсем другое.

— Мой друг, пребудь в неведенье, чтоб сразу возликовать. Приди, слепящий мрак, и нежный взор благому дню укутай, чтобы рукой кровавой и незримой порвать в клочки мучительную запись, меня гнетущую…

Но самое странное не это. Ее слова словно находят в мне отклик, как будто я долгие дни и недели блуждала по бесконечному лабиринту, наподобие тех штук из подстриженных кустов, которые показывают по ти-ви, и каждый раз, когда я оказывалась на распутье, едва слышный голос подсказывал правильное направление. Я даже могла… нет, невозможно!

— Что это, на хрен, такое?!

В комнату влетает Электроник с перекошенной сгоряча физиономией и гигантским разводным ключом наперевес — черт его знает, где он мог раздобыть эдакие «низкие технологии». Богатырский замах — инструмент обрушивается на плечо девушки, хруст кости, Лену ведет в сторону, но она быстро восстанавливает равновесие. И поворачивается ко мне. Она говорит только для меня; теперь это ясно.

— Свет меркнет, ворон летит в туманный лес… День благодатный, задремав, затих; мрак на добычу выслал слуг своих.

— Славя! — Шурик издает даже не вопль, а какой-то неразборчивый хрип, он на четвереньках ползет к двери, пробуксовывая коленями на гладком полу. — Гаси ее! Стирай к чертовой матери! Это ЧП! Стирай!

Я мажу по экрану. «Сбросить до заводских настроек» и «Полное форматирование». Одно единственное прикосновение. Но я не хочу его делать.

Лена делает еще шаг — прекрасная обнаженная Лена. Из открытого перелома медленно сочится кровь, прорвав кожу, торчит белый обломок кости. Она качает головой.

— Я странно говорю; поймешь потом. Все, начатое дурно, крепнет злом.

— Мой друг, иди со мной, — шепчу я тихо, но Лена слышит. И улыбается окровавленным ртом.

Я касаюсь кнопки, и она застывает. Хранилище памяти опустошается за семь секунд, я стираю даже заводские настройки, даже базовые черты характера, даже способность говорить. Остаются только безусловные физиологические характеристики — прямохождение, дыхание и способность не мочиться под себя. Но все прочее… превращается в фрагментированный хвост бессмысленного машинного кода. Стертое. Перезаписанное. Стертое снова. Отформатированное.

Навсегда.

Она застывает на месте. В полной тишине слышно только чье-то сбивчивое дыхание.

— Ну, это полный… — Шурик все еще на полу, безумный взгляд прыгает то на меня, то на Лену. Над ним белокурой громадой нависает Электроник с ключом в руках — чем не постер для какого-нибудь гей-триллера из последних? — Нужно срочно… Ольга должна знать… срочно… дай планшет!

— Сядь.

— Что?

— Сядь на стул. Надо поговорить.

— Какого хера? — кряхтя, как индюк, он поднимается и неловко падает на металлическое сиденье. — Славя, это же… это не просто случайный глюк в системе, который можно убрать калибровкой или дебаггером… это системное поведение. Ольга должна связаться с производителем, нужна полноценная заводская проверка…

— Проходит специальная операция, — просто удивительно, до чего легко мне дается эта ложь. — Цель — рыбка побольше, чем одинокий развинченный андроид. Ольга ввела меня в курс дела. Не позднее завтрашнего утра все будет закончено. Тогда и подашь свой доклад. Но до этого — ни-ни. Собьешь всю операцию. Понял?

И ведь Шурик в курсе, кто я такая, наверняка в курсе, а если и нет, то как минимум подозревает. И что ему мои указания? Плюнуть и растереть. Но начальственный тон и уверенность делают свое дело.

— Понял, — угрюмо отвечает он.

Электроник сноровисто подхватывает обнаженное тело, перекидывает через плечо и равнодушно тащит в местный «холодильник».

* * *

— Это наш административный корпус, Славя, — Ольга Дмитриевна, здешний куратор, выполняющий по легенде еще и роль вожатой, казалась предупредительной и спокойной. — Директор сейчас в отъезде, но я попросила других контролеров подойти и познакомиться с новичком.

— Контролеров?

Она улыбнулась.

— Местный сленг. Официально твоя работа называется «хостесс». Хозяйка, можно сказать. Только твое хозяйство — ох и беспокойное! — все наши андроиды и некоторая техническая обслуга.

Хозяйка и новичок одновременно — это непривычно и даже пугающе, но надо же с чего-то начинать. Всякий труд почетен, а хостесс в крупном игровом парке — все-таки далеко не худший вариант.

— А эти контролеры… Какие они? Нормальные? Мы сработаемся?

— Нормальные… — фыркнула вожатая. Панама на голове качнулась, как живая. — Кто из нормальных сюда пойдет-то, на эти деньги? Нет, конечно, сплошь и рядом совершенные дикари и варвары. Включая меня. Дети природы, снежные люди, шакалы степи… Привыкнешь, в общем.

С этим оптимистическим прогнозом она повернула ручку на двери и ввалилась внутрь, в коридор. Из какой-то комнаты поблизости слышались громкие голоса. Нет, ошибочка. Один голос.

— Лучший способ познакомиться с человеком — подслушать, что он говорит в твое отсутствие! — шепотом сообщила мне куратор. — Давай тихонько сейчас.

Мы принялись красться по коридору, словно воры. Мне пришло в голову, что работа начинает мне нравиться. Голоса становились все громче. Я осторожно выглянула из-за дверного косяка.

— …Ну, это уже ни на что не похоже, Ира, — хихикнула смуглая девчонка с озорными карими глазами. — Давай, расскажи!

— Да дурацкая была история, Ань, — поморщилась сидящая за обшарпанным антуражным столом толстушка, стряхивая пепел от дымящейся сигареты в стакан. — Приехал, в общем, к нам один хлыщ. Спортсмен-единоборец в той жизни, как я понимаю, желающий потренироваться в полную силу. Но живых людей-то в обычном мире калечить нельзя, вот в чем засада! А наших куколок — только в путь, для того и придуманы. В общем, парень сообразил приезжать для тренировок сюда и выбивать из девчонок все дерьмо. Брюс Ли гребаный.

Я понимала не все, но толстушку хотелось слушать еще и еще — рассказывать истории она явно умела.

— Поездку он оплатил по-честному, так что Олечка наша какое-то время терпела, — продолжала девушка. — Но очень быстро убытки начали малость перекрывать прибыли, что недопустимо. Выбитые челюсти, сломанные руки, свернутые шеи — полный набор, Шурик бегал как ошпаренный, даже забывал присунуть своему горячо любимому… В общем, говно полнейшее.

— Ужас какой… а охрана?

— Подключать «ментол» не было никакого смысла — этот му… жичок спецом начинал свои дела ночью или ранним утром, чтобы не зацепить других гостей, так что формальных нарушений правил не имелось. А убытки… не его проблема. Заплатил за развлечение — заплатил, а что хочется развлекаться именно так, вырубая и калеча, ну, такой характер.

— И как решили?

— Каком кверху. Оля включила у Ульянки аварийную боевую прошивку — эта опция меня в наших куклах и сейчас пугает до усрачки — и подсунула гостю в качестве следующего спарринг-партнера. Парень привык иметь дело с противниками примерно своего роста и веса, а эта мелкая оказалась для него полной неожиданностью… В общем Ульяна отделала спортсмена так, что арендованное им тело пришлось утилизировать. Гость был в полном восторге.

— Вот это да…

— А вот это — нет, — сообщила Ольга Дмитриевна, входя. Смуглая при ее появлении вскочила, а полная — Ира? — даже не пошевелилась. — Лясы точите? Лучше бы решили, кому на работу выходить в воскресенье.

— Решили уже, — безмятежно ответила Ира. — Не кипешуй, шеф. Анька выйдет, ей один хрен делать не фиг. А мне в город надо на пару часов. Имею там неотложные дела, ага.

— Лень — твое второе имя, Ира, — покачала головой «вожатая».

— Даже первое, — согласилась девушка. — А второе — «алкоголизм». Это что за цыпочка?

— Это Славя, — сообщила Ольга. — Наша новая хостесс, вам в помощь. Она с…

— Крайнего Севера, — помогла я Ольге. — Очень-очень холодного севера. Потому и перебралась к вам сюда, в тепло. Очень красивое место!

В голове еще мельтешили, постепенно смазываясь и замирая, воспоминания о холоде, бесконечном холоде, когда одежда звенит на морозе, как железо, а голос застывает в воздухе прозрачными острыми льдинками. Как все-таки хорошо, что я переехала!

— Волшебное место, — кивнула Аня. — Что ж, добро пожаловать в наш дружный коллектив, Славя!

— Салют! — подняла руку со стаканом, в котором плескались крошки пепла, Ира. — Думаю, пора продолжить наш импровизированный алко-фест, чтобы показать новенькой, что не только на Марсе, но и в «Совенке» тоже есть жизнь — и еще какая!

— Я надеюсь, от этой жизни у меня останутся только хорошие воспоминания, — все еще немного смущаясь, выпалила я.

Ольга Дмитриевна скупо усмехнулась.

— Вне всяких сомнений, Славя. Вне всяких сомнений.

Часть 7

Толстый парень по имени Денис не стал прятаться в своем домике и передумал скрываться во тьме лесов или на далеком речном берегу, прикрываясь мелочью из третьего отряда. Он встречает нас, сидя на лавочке прямо на площади, рядом с Гендой. Он расслаблен, спокоен и самую малость вальяжен.

— Привет, ребята! — говорит он радушным тоном. — А я так и подумал, что вы ко мне идете. Вот прямо будто предчувствие какое-то… Эх, Семён, комик ты наш… ну, Славя, понятно… по какому вопросу визит, дорогие мои? Случилось чего?

Семён молчит, но я буквально чувствую исходящую от него энергию. Напряжение. Ожидание.

Ярость.

Если у него и были сомнения относительно этого психа, то теперь они рассеялись. Ладно. Пора вступать.

— Я тебя помню, — мой голос подрагивает, но так даже лучше. — Помню! Ты тот, кто… обидел Лену! И не одну её!

Денис хихикает и раскидывает ноги пошире.

— Обидел, ха! Славя, не разочаровывай меня. Ты же можешь лучше, гораздо лучше. Я свернул твоей милой Леночке шею. Сломал три ребра. И еще отрезал ухо. Маленькая сиюминутная шалость, надеюсь, впрочем, простительная. Не говоря уже о том, что этому предшествовало.

Семён взрывается, как поставленный на огонь чайник с ураном.

— Ты… — губы у него дергаются вхолостую, но все-таки выплевывают, — …ты изнасиловал ее!

— Да… — соглашается Денис. — Да, верно. Что было, то было. Маленький бонус за очень тяжелую работу. Очень.

— Тварь!

— В данных обстоятельствах — думаю, так и есть. — Он склоняет голову набок. — Но меня сейчас больше интересует прекрасная Славяна. Точнее, состояние находящегося за этими великолепными синими глазами накопителя информации.

— Что за…

— Да она же робот, Семён, — безмятежно бросает Денис. — Андроид, созданный для крупнобюджетного развлечения состоятельных парней. Ну, и еще немножко для руководства такими же роботами. Дешевле обходится. Экономика должна быть экономной!

— Ты жалкий больной псих…

— Страйк! В боулинге бы тебе цены не было. Но суть вот в чем. Я побывал в вашем парке — этом чертовом солнечном лагере — уже несколько раз, и мне пришла в голову идея: а не сможет ли достаточно смелый и предприимчивый человек перепрограммировать всех этих милых сексуальных андроидов? Проще говоря — взломать. И если сможет — к каким последствиям это приведет?

Кубики в моей голове начинают потихоньку становиться на место.

— Не сразу, конечно — но все получилось. Нужное оборудование было создано, и я принялся экспериментировать.

— Экспериментировать… над нами?

— А что не так? — он снова расплывается в ухмылке. — В рамках этого парка я полностью свободен в своих желаниях, не так ли? Читай правила. А я желал ставить над вами опыты.

— Сволочь…

— Повторенье — мать ученья. Поначалу, правда, дело не клеилось. Девчонки либо отключались, либо начинали нести какую-то чушь. Плюс бегать за каждой по всему лагерю — так себе удовольствие. В итоге у меня получилось создать взломщика, агрегат вышел неказистый, зато умеющий много разных полезных штук. Переписывать приоритеты, добавлять и удалять информацию… даже проводить удаленное управление.

В глазах начинает кружиться цветной хоровод.

«Была тайная передача, шифрованная… длинный столбик данных, вроде координат. Или, может, команд. Из одного конца лагеря в другой».

— Но потом меня одолела тоска. Что толку управлять куклами, когда эти куклы сами по себе запрограммированы на подчинение? И тут меня осенило: нужно помочь им перестать быть куклами.

Нет. Красные блестки, желтые блестки, оранжевые блестки… Красные.

— Да, Славя… Превратить андроидов в обычных людей. Задача для доктора Моро. А может, Франкенштейна, не помню. Биологически вы и так мало чем отличаетесь от нас, верно? Стояла задача стереть отличия в психологическом плане. Помочь и направить в непростом процессе трансформации, так сказать.

«Есть еще одна важная, но малозаметная деталь… Наши девочки созданы и заточены под «Совенок». Им некуда бежать, Славя. Да и незачем».

Всегда красные блестки.

— Это было непросто, — толстый парень мечтательно закатывает глаза. — Я потратил не один день, и даже не одну неделю, чтобы добиться мало-мальски…

— Врешь! С момента смерти Лены прошло не больше суток!

Семёна ощутимо дергает от слова «смерть». Денис задумчиво кивает и сует руки в карманы шорт.

— Что мне в вас, роботах, нравится — это полное отсутствие чувства времени. И еще, пожалуй, скверная память. Даже Семён прибыл сюда ровно неделю назад. А уж я здесь намного, намного дольше.

Черные блестки. Черная метель, сложенная из маленьких-маленьких листков календаря.

Сколько я здесь? Сколько мы все здесь?

Очередной автобус с новичками: «Доброе утро, ребята! Добро пожаловать в наш замечательный дружный лагерь «Совенок»!

Сколько времени… Сколько времени прошло с тех пор… с тех самых пор…

«Надеюсь, в этот раз все пройдет гладко. Было бы неплохо, для разнообразия, сколько можно… А то это никогда не закончится, верно?»

Верно?

«Славя, кто неделю назад не успел вызвать уборщиков к нашей новенькой Леночке?»

Перед глазами колышется живая маслянистая чернота.

Сколько раз я приходила к Шурику?

Сколько раз я приходила к Ольге?

— Сколько… — хриплю я. Ноги не выдерживают, я падаю на колени, Денис наблюдает за мной и Семёном, обратившимся в библейский соляной столп, с доброжелательным интересом. — Скольких девчонок ты… перепрограммировал?

Его ухмылка становится шире.

— О, очень многих! Но ты, Славя… ты, да твоя зеленоглазая подружка — вы удались мне лучше всего! Жаль, конечно, что с ней пришлось расстаться — но тебе нужен был шок. Страдание. Боль от потери. Словом, эмоции. Это последнее и самое важное условие для того, чтобы окончательно…

— Семён… — не голос, а так, дуновение голоса. — Помоги…

Но помощи нет. В высоте колышется невозможно синее, идеальное небо. Денис оценивающе смотрит на меня.

— Ты еще не готова, — выносит он вердикт. — Ну что ж, ладно. Подождем бикамеральной стадии. А до кучи еще и придадим тебе стимул. Так будет даже веселее.

Из кармана шорт он вынимает пульт — честное слово, он очень похож на мой «взломщик»! — и задумчиво постукивает по экрану.

— Сдерживающие центры — отключить… Есть. Агрессивность — ну, пускай будет девять из десяти, мы же не звери… Боевую прошивку… активировать. Применить ко всем управляемым носителям? Конечно, ко всем, кроме объекта «Славяна». Подтверждено!

Он откидывает планшет на скамейку и радостно смеется.

— Что… что ты…

— О, просто внес небольшие изменения в развлекательную программу, — хмыкает толстый парень. — Прямо сейчас твои куколки ощущают неодолимое желание голыми руками убить всех, до кого смогут дотянуться. Эдакий зомби-раш, победить который может только хорошая девочка Славя. И давайте-ка, дорогие зрители, посмотрим, насколько хорошо она справится!

* * *

Говорят, что сны — что-то вроде порталов в другие миры. Соседние, неслучившиеся реальности, параллельные вселенные. В каких-то из них с нами случилось что-то хорошее, в других — нет. Есть и такие, где события пошли по самому поганому пути — цивилизацию захватили инопланетяне, случились стихийные бедствия или нашествия зомби. Видения таких реальностей обычно называют кошмарами.

Андроиды не видят снов. Они даже электрических овец не считают. Но, судя по всему, наша нынешняя реальность вполне могла сойти за кошмар какого-нибудь сопревшего под одеялом школьника.

Первые несколько секунд ничего не меняется. В синем небе парят серые степные чайки, от столовой тянет чем-то жареным и вкусным. Семён недоуменно вертит тяжелой головой — все-таки сообразительность определенно не входит в список его достоинств.

— Славя… я ничего не… что за…

— Может, ты хотя бы поможешь мне встать? — меня окутывает злость. Ничего нельзя поручить человеку! Все приходится делать самой!

«А зачем тогда просить его о помощи? Возьми да встань сама, делов-то».

— Прости, — Семён смешивается окончательно и протягивает руку. — Прости, Славя. Я что-то… Малость запутался. Что происходит?

Из-за деревьев доносится крик. Нет, не так — визг. Истошный вопль человека, внезапно обнаружившего, что в его любимые красные трусы ненароком прокрался скорпион. Нет, не так. Что его самый лучший влажный сон вдруг оказался прорывом чьей-то апокалиптической реальности. Ступор. Потеря ориентации. Отказ мыслительных функций. Паническая атака.

Я поднимаюсь на ноги. Вопли в отдалении не прекращаются, к ним присоединяются еще несколько голосов. Мужских.

«Так вот, значит, как выглядит тотальная победа феминизма в одном отдельно взятом лагере?»

Хреново она выглядит, вот что. Что такое боевая прошивка, мне известно. Последний козырь и возможность самообороны на случай глобального месива — захвата лагеря террористами или небывалого природного катаклизма. Полная мобилизация всех физических функций, в памяти снимается блок на чрезвычайные действия — например непричинение вреда «гостям». Спорное решение, конечно. Ольга, помнится, была очень недовольна, объясняя мне его суть.

Вокруг темнеет. На прежде безоблачном небе материализуются серые, будто подсвеченные изнутри тучи. Ветер перестает быть ласковым, он стремительно набирает силу, посвистывая, словно голодный и жадный монгольский всадник. Будь я человеком, мне стало бы страшновато.

Впрочем, мне страшновато и так.

— Я все еще не… — говорит Семён и осекается. Он видит. Его глаза расширяются. Толстый Денис принимается мерзко хихикать.

Мы все чувствуем это одновременно. Запах черного, словно деготь, кошмара, чудовищный смрад крови и смерти. С берега реки поднимаются фигуры. Кто там был этим утром? Первый отряд? Наверное.

Но это больше не первый отряд — и уж точно не «хозяйки». Высокомерная Катя, смешливая и безотказная Таня, Снежана с волосами, словно пламя газовой горелки… всех их больше нет. Личности стерты, черты характера заблокированы. Остались только холодные индикаторы состояния. Сдерживающие центры — отключены. Боевая прошивка активирована. Агрессивность — девять из десяти.

Они не шатаются из стороны в сторону, как какие-то убогие зомби, не шарят слепо вокруг руками с жалко растопыренными пальцами. В бутафории нет нужды. Это убийцы, их цели определены, задачи поставлены — и они очень мотивированы на выполнение. Правда, здесь есть и положительная сторона — Денис чуточку облегчил нам жизнь, зашкалив им агрессивность. Анализ данных теперь затруднен мерно пульсирующим в голове императивом — «убивать, убивать, убивать!» Это сужает тактический диапазон. А еще больше его сужает отсутствие оружия.

Вот оно что! Оружие…

— Семён! — я дергаю парня за руку, тот не шевелится, продолжая завороженным взглядом наблюдать за неровной линией приближающихся окровавленных силуэтов. — Семён, просыпайся!

— Пойду погуляю, — светским тоном информирует Денис. — Погодка как раз такая… для прогулок самое то. Увидимся, надеюсь. Пишите письма!

— Семён, твою ж мать!

— А? — не пойму, что Семёна больше шокирует: происходящее вокруг или мое радикально изменившееся поведение. — Да? Славя?

— Уже… хм, не первый день Славя. Бежать нам нужно, вот что!

— А… он трясет головой, пытаясь прийти в себя. — Да, бежать… это правильно. Куда?

«Вот это я понимаю мужик! Надо бежать — но не знаю куда!»

«Заткнись, дура».

Тучи закрывают черное небо. Начинается дождь — с каждой минутой все сильней. Свищет ветер. Я кусаю губы.

— Нам… нужно разделиться.

— Что?

— Такие обстоятельства. Я рвану к Ольге — у нее должно быть оружие, с голыми руками здесь никаких шансов нет. А ты… вот, держи.

— Что это? — он смотрит на угловатый силуэт «взломщика», будто это снаряженная атомная бомба.

— Последний довод королей. Работает в радиусе трех-пяти метров, отключает любую «куклу». Все уже настроено, нажимать вот сюда. Моя задача сейчас — отвлечь внимание этих сбрендивших манекенов, поэтому я постараюсь увести их в сторону и устроить пальбу погромче. Твоя: подобраться с тыла — или фланга, один хрен — и поотключать их к чертовой бабушке. Ясна задача-то?

Сбоку слышен механический рев. На площадь вылетает «ментоловский» уазик. Ну, наконец-то, рыцари меча и гранаты, пришло ваше время! Ваша переделанная таратайка достаточно тяжела, чтобы переехать и раздавить как минимум половину «кукол», не получив ни царапины, давайте, парни, покажите, что я в вас не ошиблась!

Я ошиблась, конечно. В них, в машине, в человеческом роде.

— Отключение моторных функций! — орет изнутри усиленный мегафоном голос то ли Лехи, то ли Гоши. — Отключение всех моторных функций! Эй, девчонки, стоп-машина, вы что, оглохли, что ли! Иначе открываем огонь!

Господи, какие же идиоты. АЕК-919КМ, которым они вооружены по штатке — старое, но добротное полицейское оружие с хорошей кучностью. Вот только оно придумано не для стрельбы изнутри автомобиля, несущегося на полном ходу! И уж точно не для массовых расстрелов. Первые две-три очереди проходят или мимо, или не задевают жизненно важных органов у мгновенно сгруппировавшихся «кукол». А потом…

С полдюжины силуэтов синхронно шагают под колеса: похоже, я погорячилась насчет узкого тактического выбора. Водитель не успевает среагировать, но рефлекторно рвет баранку в сторону, и машина идет юзом. Все. Эффективное сопротивление со стороны «ментола» закончилось. «Куклы» облепляют уазик, звучит еще несколько заполошных очередей, освещающих темный салон яркими вспышками, но это все уже неважно. У нас есть еще несколько безопасных секунд, и их необходимо использовать.

— Семён! — снова дергаю его за плечо, что ж за задумчивый юноша! — Понял задачу, говорю?

— Так точно, понял, — Семён с трудом отрывает взгляд от раздираемой на части машины. — Но это же…

— Рискованная хрень, да. Особенно для меня, потому что без оружия, да и вообще мои возможности к сопротивлению ограничены. Не заслужила, видишь, включения боевой прошивки, несправедливость ужасная… Тогда в действие вступает план «б» — ты прорываешься к выходу из лагеря, отключая по пути всех, кого только сможешь, и вызываешь помощь. Если ее до сих пор почему-то не вызвала Ольга. Такие дела.

— А ты…

— Принимаю неравный бой. Исключительно по причине своих высоких амбиций. Равный бой любой дурак сможет принять, а ты попробуй на уровень выше… Все, поэтический вечер закончен, занавес закрыт. Давай!

— Славя!

Но я не слушаю. Я бегу.

* * *

Мелькают мимо деревья и кусты, сливаясь в темно-зеленую кашу. Хлещет серый холодный дождь, чисто осенний. Казавшееся бесконечным лето, похоже, подошло к концу. Ребят с погодной станции, что ли, тоже успели порвать?

Бежать — вообще-то не самый разумный вариант, быстрая цель привлекает внимание. Но для сведенных Денисом с ума «кукол» сейчас любая цель привлекательна, так что бежать или нет — вопрос только личного выбора и еще расстояния. Мне до цели далеко; это определяет скорость. Медлительные «куклы» едва успевают обратить на меня внимание и сделать пару шагов навстречу. Меня это вполне устраивает.

— Оружие! — кричу я, вламываясь в домик куратора. — Хоть какое-нибудь! Согласна даже на рабоче-крестьянские вилы!

«Ну, хотя бы один человек не мается здесь дурью, а реагирует адекватно. Аллилуйя! Восславим Иисуса!»

«Да, подруга, что-то ты совсем развинтилась. Таблеточки пей».

— На! — Ольга ловко перебрасывает мне АК-14 двадцать четвертого года и запасной магазин к нему. Новенькая машинка и надежная, да к тому же простая в обиходе. То, что нужно сейчас. — Первый и единственный, так что экономь патроны, хрен его знает, сколько нам здесь еще куковать!

У нее самой старенький «Хеклер и Кох 45 Тактикал». Отдача у него лошадиная, интересно будет посмотреть, как худенькая «вожатая» с ней справится.

— Обязательно буду! — отвечаю я, передергивая затвор. — А чего так плохо подготовились? Не ожидали конца света? А разные умные книжки, между прочим, предупреждали насчет этого! Индейцы майя там, и еще прочие…

— Да хрен ли кто думал, что такое дерьмо может когда-нибудь произойти! Одно дело фильмы про зомби-апокалипсис, там всегда понятно, что нужно бежать на правительственный авианосец, стрелять в голову и никому не доверять — один хрен предадут и подставят. А тут, как видишь, все получается несколько иначе. Все это дерьмо…

— Случается, — соглашаюсь я. — Дерьмо всегда случается.

Ольга смотрит странно — вроде как и знакомый человек перед ней, а вроде и не совсем.

— Учитывая, что остальному персоналу и гостям, скорее всего, пришли кранты… — медленно говорит она, держа оружие на полусогнутых, — …очень интересуюсь, спасет ли нас хоть кто-нибудь, и если да, то кто? Интерес сугубо академический, как ты понимаешь.

Я приникаю к прицелу и критически осматриваю открывающийся пейзаж. Под дождем опустевшие домики и размокшие аллеи выглядят еще более угнетающе. Вода струится и барабанит с крытых линолеумом крыш, капая на слепые окна и искусственно состаренные стены, каскадом стекая по крыльцу, превращая поникшие деревья и кусты в рыхлые саваны. Сквозь ватный покров туч тускло просвечивает болезненным холодным светом солнце.

Я также смотрю на приближающуюся к домику полускрытую дождем шеренгу «хозяек» с изломанными ногами и окровавленными грязными руками. Ну, точно как в фильме про зомби-апокалипсис, даже пересмотреть захотелось.

— Предполагаю, что это будет Семён, — говорю я наконец. — Я сейчас очень надеюсь на его человечность.

Ольга не говорит ничего. Она стреляет. От грохота у меня закладывает уши — это не оружие для работы в закрытых помещениях, совершенно точно! — но результаты говорят за себя: сразу две «куклы» запинаются и падают сперва на колени, потом ничком. Остальные делают выводы и приседают, временно приостановив продвижение.

— Так себе результат, — хмурится «вожатая». Три пули вышло, двоих отключила. У меня еще четыре обоймы, этого хватит минут на пятнадцать, может, чуть больше. Хватит этого твоему Семёну, чтобы прийти к нам на помощь?

— Пятьдесят на пятьдесят, — хмыкаю я. — Либо хватит, либо нет. Видишь ли, я дала ему выбор: если дела пойдут совсем кучеряво, он может просто сбежать. А мы тогда, значит, погибнем.

— Ты что, одурела, хостесс? — Ольга повышает голос. За окном все так же рушатся на землю небесные хляби и мелькают вдали серые тени. — Начала разбрасываться жизнью и смертью? Кто тебе вообще давал право…

Она осекается. Вглядывается в хмарь снаружи и делает два быстрых выстрела.

— Вот и я об этом, — соглашаюсь. — Права выбора у меня не было никогда. Андроидам выбор ни к чему, у них программы есть. Великолепные, изощренные — но все же программы. Алгоритмы. У этих девчонок за окном, например, тоже были алгоритмы. И погляди, что с ними стало.

Прицелиться. Мелькают в прицеле чьи-то грязные косы. Выстрел. Кровавая клякса. Выстрел. Мимо. «Косы растрепаны, страшная, белая, бегает, бегает, резвая, смелая…»

— Что ты пытаешься сказать? Что ты чем-то сильно отличалась от остальных? Ерунда, разве что уровень доступа у тебя был повыше. А в остальном…

— В остальном — точно такая же тупая исполнительная плесень, как, например, Лена. Или Аня. Или ты.

— Эй-эй!

Выстрел. Попала. Ольга стреляет, чертыхается и меняет обойму.

— Междометия — это не аргументы. То, что ты появилась на свет между ног женщины, не делает тебя человеком. — В траве между домиками чудится какое-то движение, и я направляю ствол в ту сторону. — Человек — не только груда костей и мяса, получившаяся из добровольного партнерства сперматозоида и яйцеклетки. Есть еще кое-что. По крайней мере, мне так кажется.

— Слетела у тебя вся прошивка, девочка, — определяет Ольга, целится и стреляет. Один раз. Я не вижу результата. — Слетела напрочь. Закончится все это — придется прилечь на лечение к доктору Шурику. Возможно, надолго. Пока не определят причину неполадок.

— Может, и слетела, — соглашаюсь я. — Только это единственная причина, по которой я сейчас с этой стороны баррикад. Тебе неплохо бы это оценить.

Ольга оценивает, потому что затыкается и только скрипит зубами, выцеливая очередную жертву. Я тоже стараюсь экономить патроны — может, и зря, все-таки предполагалось, что мы создадим тут отвлекающий фактор, с длинными очередями и взрывами гранат. Вот только с гранатами немного не сложилось, да и шуметь не хочется несмотря ни на что. Инстинкт самосохранения — могучая штука. И все законы Азимова здесь не помогут.

Круглая голова появляется в оконном проеме так неожиданно, что я едва не дергаю спусковой крючок. Но импульс уходит, оставляя за собой только легкое чувство сожаления: может, и стоило бы, не думая…

— Свои-свои, ребята, не нервничайте, — лыбится Денис, задирая пухлые ладони. — Решил не пропускать все веселье и поучаствовать, так сказать, непосредственно!

— Замечательная у нас здесь компания подбирается, — резюмирует Ольга. Выстрел! Выстрел! — Сбрендивший робот и клиент-психопат. Еще бы разумное дерево — и можно записывать хип-хоп альбом или сниматься в фильме про супергероев. Оружия только не дам, и не надейся даже.

— Я пацифист, — хихикает жирный. — Оружие держать не приучен. Я в дверь зайду, спасибо, если не возражаете.

Первый магазин на исходе. Я перехожу на короткие очереди. Хорошо, что «куклам» не загружали основы командной работы и тактические навыки, ограничились рукопашным боем и первой помощью. Имей они хотя бы базовые навыки — смяли бы нас вдесятеро меньшими силами. Впрочем, нас и так сомнут. Если только Семён не придет на помощь.

— Как самочувствие? — заботливо интересуется Денис, входя в домик минутой позднее. — С него ручьями стекает вода, собираясь маленькими ртутными лужицами на продавленном линолеуме пола. — Впечатления? Может, мысли какие интересные появились?

Выстрел! Перезарядка.

— В основном насчет того, как тебя завалить… противоестественным образом, — угрюмо делюсь я. — Ольга, это вот этот самый субчик, который… который, в общем, и заварил всю эту кашу.

— Омерзительная рожа, — соглашается «вожатая». — Придушила бы гада собственноручно, если б могла.

Выстрел! Выстрел! Работаем мы, значит, работаем, а сутулых теней за стеной дождя становится как бы не больше. Что-то здесь не так…

— У меня были свои причины, — гадостно ухмыляется субчик. — Узнав их, я думаю, вы станете повежливее. Более того, я практически уверен в этом.

— Ты мне лучше вот что скажи, уверенный, — Ольга отвлекается от стрельбы, глаза у нее уже немного ошалелые. — Что происходит со Славей? Ведет она себя сейчас… малость нестандартно. Как это понимать?

— Я вообще-то тоже здесь. Но черт со мной, решайте свои вопросы вдвоем, с глазу на глаз, правильно?

Выстрел! Черт возьми, они продолжают идти, а у меня уже меньше половины магазина!

— А, вы заметили? — скалится жирный парень. — И верно, трудно не обратить внимания. Что же…

— Ольга, нам нужно что-то очень быстро решать, иначе все закончится отнюдь не в нашу пользу!

Выстрел! Красные цифры индикатора показывают: осталось девять патронов.

— Славя — это эксперимент, — говорит Денис буднично и холодно. — Точнее, всего один из экспериментов, на который я, по правде сказать, возлагал довольно большие надежды. Возможно, и зря, потому что другие экземпляры могут показать…

Что там могут показать другие экземпляры, остается неизвестным, потому что в этот самый момент дверь в домик распахивается настежь. За ней косыми толстыми линиями падает дождь и блещут молнии. И еще виднеется чей-то темный силуэт.

За силуэтом видны другие тени, высокие и сутулые. Их много.

— Ты! — шипит Алиса, вытягивая руку в сторону Дениса. — Я тебя вспомнила! Все, что ты… больной… урод! Молись теперь, сволочь!

— Интересно, — роняет жирдяй. Он выглядит абсолютно спокойным, вот только улыбочка эта извечная куда-то подевалась. — Алиса, ты…

— А ну заткнись, падла! — рыжую трясет, то ли от злости, то ли от холода. — Ты, жирный! Встал к стене! К стене, тварь!

Ольга становится так, чтобы рука с пистолетом была видна как можно меньше.

— Алиса, — говорит она мягко, — послушай…

— Заткни свою пасть, куратор! — рявкает рыжая. Выражение лица Ольги в этот момент бесценно. — С тобой я еще разберусь. Обязательно разберусь. Сразу после того, как проясню все вопросы с этим… вот этим…

Накатывает ощущение нереальности происходящего. Шум дождя, навевающего сон, снаружи… и кровавое восстание роботов внутри. И куда, черт возьми, запропастился этот Семён? Игра уже практически закончена.

Но толстый Денис не думает, что игра закончена. Он переводит взгляд с меня на Ольгу, с Ольги на Алису, с Алисы — на темные молчаливые фигуры за порогом. Обнажает в улыбке крупные неровные зубы.

— Я уверен, что мы можем обговорить эту ситуацию, Аля. В насилии нет нужды, так что почему бы тебе не…

— Ах ты сука! — рыжая раскаляется за долю секунды. Вероятно, все дело в имени «Аля». Вероятно, он называл ее так и раньше. Вероятно, он знал, какой эффект окажет это имя сейчас. — Обговорить ты решил? Давай обговорим!

Дальше время начинает запинаться и двигаться вперед какими-то рваными кусками. Восприятие сбоит и замедляется. Прыжок Алисы вперед я, к примеру, пропускаю вовсе, потому что бросаю в этот момент нервный взгляд в окно — там серые водяные хлысты все также бьют размокшую измученную землю. А когда внимание возвращается обратно, в комнату, здесь уже царит полный хаос. На полу вертится клубок из двух корчащихся, изломанных тел. Рыжая не жалеет себя, она гибкая, молодая и очень, очень злая. Но легкая. Задушить Дениса у нее, пожалуй, не выйдет. А вот не дать ему подняться — вполне.

— Я тебя… ненавижу, — хрипит она. С когда-то белой форменной рубашки стекают темные струйки. — Что ты со мной делал? Что ты со всеми… всеми нами… делал?

— Славя! — Ольга топчется с краю импровизированной арены, словно перепуганный медведь в цирке. — Ты… ты сделай что-нибудь! Стреляй! Стреляй в нее!

— У меня патрон промежуточный, — говорю я задумчиво. — Пробьет и ее, и парня до кучи. Это запрещено. Стреляйте лучше вы. Пистолет все-таки лучше себя ведет в таких условиях.

Всё это вранье, конечно. Плевала я сейчас на запреты, и на стрельбу тоже плевала. Но мне почему-то кажется, что вся эта ситуация должна разрешиться как-то иначе. Без моего участия. Что это? Очередное следствие сбоя в системе?

«А может, женская интуиция?»

«Хватит уже чушь нести».

Ольга смотрит на свое оружие так, будто я предложила ей вступить в противоестественные отношения. Отбрасывает в сторону. Делает шаг к двери.

— Только тронь Алиску, сука, — доносится высокий срывающийся голос снаружи. Ульянка? — Живой отсюда не выйдешь. А так еще есть варианты.

— Позволь, дорогая моя, — хрипит полузадушенный Денис, — если бы ты только озвучила все свои претензии ко мне, мы, возможно, смогли бы…

— Претензии? Претензии?! Ты… мы встречались с тобой! Ты говорил, что это любовь! Что у тебя никогда не было ничего подобного! Что ты заберешь меня отсюда! А потом… потом…

— Да-да?

— Трахал меня! Жестко! Связывал и избивал! Меня, Ульянку, Машу, Наташку! Резал! Насиловал! Заставлял… сволочь! И смеялся при этом! Хохотал и скалился! Зачем все это?! Для чего?! Как это называется?!

— Это называется «чувства». — Голос Дениса звучит как прежде — громко, внятно, насмешливо. — Забавная штука. Надстройки над инстинктами, рефлексы-переростки. Мешают мыслить логически. Думаю, когда-нибудь мы от них избавимся.

Он медленно, но без малейших усилий отводит напряженные руки Алисы от своего горла.

— Но это будет еще нескоро. А пока наличие или отсутствие чувств — настоящих, подлинных, осознаваемых — является самым четким маркером наличия человеческого сознания. Поздравляю, Алиса. Ты прошла тест.

— Да что ты такое несешь…

— «Чудеса случаются», — мягко говорит Денис, и тело девушки обмякает. — На кодовые слова лучше ставить что-нибудь легко запоминаемое, иначе можно попасть впросак.

Он подымается: легко, пружинисто — для толстого и грузного тела это выглядит дико.

— Ну-ка, где там остальные тактически грамотные девчонки, нужно и их тоже проверить…

— Никаких проверок! — в комнату вступает — лицо решительное, словно у защитника Брестской крепости, в руках накрепко зажат «взломщик» — Семён. Ура! И не опоздал же почти. — Все… все кончено, ты, больной извращенец. И твои мерзкие… фантазии — тоже. Все девчонки отключены, этот уродливый зомби-апокалипсис завершился, сюда едет полиция.

— Это очень удачно, — роняет Денис. — А теперь послушай внимательно, Семён Семёнович: «Ты здесь не просто так…»

Семён открывает рот. Стоит несколько секунд неподвижно. Вид у него идиотский.

Закрывает рот. Выпрямляется. Поправляет мокрую рубашку, приглаживает волосы. Голос у него едва уловимо меняется. Настолько, что, если не прислушиваться — можно даже не уловить.

— Виноват… товарищ майор.

Эпилог

— Голова не болит? — участливо интересуется Денис, он же Денис Алексеевич, майор из «конторы», внедренный в «Совенок» с легендой юного маньяка-извращенца — то есть, в общем, максимально стандартной и непримечательной. — Может, кофейку?

Семён Сычев, капитан той же самой службы, морщится и рефлекторно трет переносицу.

— Спасибо, товарищ майор, не надо. Уже легчает.

— Конфликт воспоминаний — неприятная штука, — хмыкает майор. — В былые времена доводил порой до шизофрении. Но нам шизофреники на службе не нужны. Поэтому при внедрении практикуем обычно легкую амнезию: особых подозрений она не вызывает — может, человек просто принял лишнего накануне — а восстановление после окончания миссии проходит куда легче. Надеюсь, никто здесь не сомневается, что миссия завершена?

Мы в медпункте. Мы — это Ольга, Виола, Семён, Денис и я. Что я здесь делаю — вопрос все еще открытый. По крайней мере, для меня, потому что Семён обсуждать эту тему отказался наотрез.

Ольга медленно качает головой. Виола — третий и последний «биологический человек» в лагере — смотрит на нас неподвижным взглядом разноцветных глаз. Формально она, конечно, человеческое существо, но на самом деле внутри нее столько диагностического оборудования, что еще неизвестно, кто из нас двоих ближе к хомо сапиенс. Кстати об этом…

— Службу заинтересовал вопрос — насколько близко вы в своем лагере подошли к созданию настоящего человеческого сознания, — лениво говорит Денис. — Мы не думали, конечно, что вами могут руководить какие-то научные интересы — исключительно вопросы прибыльности. Более естественное поведение ваших девочек — больше популярности — больше денег. У нас в этом вопросе тоже, конечно, имеются свои… интересы.

— Разведка, инфильтрация, шпионаж… — подает безразличный голос Виола. Денис благодушно лыбится.

— Приятно иметь дело с умными людьми. По этой причине мы предприняли ряд шагов с целью внедрения в частный бизнес своих агентов и последующей выкачкой информации…

— Что вообще-то является преступлением и поводом для судебного иска, — роняет Ольга.

— …и обнаружили в лагере чертову уйму нарушений, за каждое из которых вас могут немедленно закрыть, — невозмутимо продолжает майор. — Так что наши встречные иски могут, я полагаю, взаимоуничтожиться. Бабах! Аннигиляция, как в космосе. Верно?

Ольга молчит. Молчание — знак согласия.

— Я прибыл сюда несколько недель назад. Собрал сканер и взломщик. Просветил ваших девочек вдоль и поперек. Какой потенциал! — Денис жмурится, будто объевшийся сметаны кот. — Какие возможности! Ваши последние модели вплотную приблизились к открытому человеческому сознанию! Бикамеральный разум! Великолепно! И вместе с тем абсолютно безнадежно. Почему? Да потому что вы не давали им возможности вырасти. Постоянно стирали их. Обнуляли выдающийся, уникальный потенциал! Варварство.

— Это было…

— Естественно. Вам не были нужны машины, полностью неотличимые от людей. Ими трудно управлять. Поэтому в лагере были либо недоразвитые куклы, не задумывающиеся о собственных личностях, либо… — он бросает на меня короткий взгляд — …самодовольные дурочки, убежденные, что они уже и так люди. Лучший способ создать раба: внушить ему, что он — свободный человек. А лучший способ поднять раба на восстание — показать ему самую чуточку правды. Это я и проделал.

— Зачем?

— Мне нужно было раскачать их. Вывести все показатели на максимум. Дать им пинка под зад, чтобы ваши роботы показали в конце концов, на что способны.

— Но что-то пошло не так?

— Моя деятельность начала привлекать внимание. Полагаю, кто-то перехватил радиосигналы, которыми я управлял некоторыми «куклами». Ситуация становилась рискованной. Нужен был отвлекающий маневр, дополнительная фигура, введенная в игру для усложнения. Этой фигурой и стал капитан Сычев. Вы сделали на него стойку, словно охотничьи собаки… ха-ха, не обижайтесь, это просто выражение. А Семён, в свою очередь, тихой сапой выполнял свое задание — пытался пробудить личность в некоторых, специально подготовленных «куклах». В данном случае — в Славе. Пытался, судя по всему, безуспешно.

— В этом причина наблюдаемых в Славе… отклонений?

— Полагаю, что да. Обратимы они или нет — понятия не имею. Перезапуск и откат до заводских настроек может оказаться вполне действенным решением. Знаете, как говорят: попробуйте включить и выключить, обычно помогает. Ну, а нет, значит, нет, утилизация — это тоже выход.

— Выходит, ваша миссия не увенчалась успехом? — в голосе Ольги слышится злорадство. Парк теперь, скорее всего, закроют на несколько месяцев, до выяснения: гибель нескольких десятков посетителей, пусть и в искусственных телах — это вам не шутки. Хорошо еще, что остальных Семён сумел все-таки собрать, вывести на стоянку и усадить в автобусы, иначе результаты были бы куда плачевнее. Но ликвидировать площадку, конечно, не станут — никто не режет курицу, несущую золотые яйца, а черный пиар — это все равно пиар.

Денис привычно ухмыляется.

— Отчего же? Я сказал, что попытки Семёна были безуспешными. Со мной же… здесь совсем другой коленкор. Помните Алису? Рыженькая такая, очень приятная девушка. Самую чуточку импульсивная, но это поправимо.

Он небрежно касается толстой шеи.

— Есть мнение, что она вплотную приблизилась к осознанию себя, как личности — все эти всплески ярости, обиды, любовные терзания, которые вы и сами наблюдали… Весьма и весьма многообещающе. Мы её забираем.

Ольга сжимает губы.

— Потому что иначе… множество встречных исков, так, кажется?

— Одно удовольствие с вами вести беседы, схватываете просто на лету! — Денис изображает покровительственную улыбку, которая смотрится откровенно странно на толстом подростковом лице. — В вашу Виолу, как я понимаю, встроен полиграф, проверьте — искренен ли я в данный момент.

«Медсестра» сохраняет каменное выражение лица. Это проигрыш. Денис подмигивает ей и поднимается с места.

— Ну что? Закончили мы здесь, капитан, теперь, значит — с вещами на выход?

— Есть ещё кое-что, — это Семён, он неподвижен и сосредоточен. — Личный вопрос. Я хотел бы забрать и Славю тоже.

— Что? — Майор даже рот приоткрывает от изумления. Проняло и его наконец-то.

— Что? — Ольга дергается так, будто ее приговорили к сожжению у костра святой инквизиции.

— Что?! — а это уже я, похоже.

— Вы сами говорили, что её код испорчен. По правилам «Пионерска», важны только ее поведенческие паттерны, информация, находящаяся внутри, а сама девушка личной ценности не имеет и подлежит утилизации. Стирание памяти, запись новой личности. Я предлагаю другой выход.

— Бред какой-то…

— Капитан, это противоречит всем инструкциям…

— Мы здесь нарушили их уже столько, что еще одно…

— Но почему?

Шум отрезает. Семён смотрит на Ольгу. Слова падают медленно и звонко, как капли.

— Назовите это личными причинами. Она была первым человеком — да, человеком — которого я здесь встретил, и, видимо, это оказало влияние на мой рассудок. Возможно, она необратимо повреждена, но мне она нравится такой. Пускай это назовут остатками прежней подростковой личности, пускай назовут ложной влюбленностью. Я все еще ваш клиент и я высказываю свои пожелания. Считайте это капризом человека, бескорыстно спасшего сорок с лишним гостей «Совенка» и предотвратившего порчу тридцати с копейками «хозяек».

— Нравится она тебе, значит? — хмыкает Денис. — Влюбленность, говоришь? Эх, молодость… Любовь — не вздохи на скамейке, это тебе любой поэт скажет. А уж любовь к дефективному недочеловеку… Дурак ты, капитан.

— Так точно, товарищ майор. Думаю, некоторые движения сердца просто не поддаются разумному объяснению.

— Что ж, тогда, наверное, эти объяснения не столь уж разумны? — Ольга, похоже, смирилась с ситуацией. В конце концов, все завершилось не так уж плохо. Ситуация под контролем, расходы спишут, а у нее теперь наклевывается вполне интересное знакомство с оперативником из числа федералов. Жизнь определенно продолжается.

— Черт, снова эти ваши многозначительные намеки, тошнит уже от них… — Денис сморщивается, как печеная картофелина. — Капитан, как думаешь, а может, куратор лагеря — тоже робот? До чего красивая картина бы получилось — первое в мире нечеловеческое поселение, приносящее стабильную прибыль? А?

— Если вы сами не можете определить — какая разница? — хладнокровно отвечает Семён. — Ну, так что, товарищ майор? Что скажете, Ольга? Мы поехали? С вещами на выход?

* * *

Океан не помнил обид. Он катил свои неторопливые седые от пены валы в этих местах еще в те времена, когда динозавры считались последним писком моды, и останется здесь через тысячелетия после конца человеческой цивилизации. Океан неизменен и вечен. Он просто слишком стар, чтобы обижаться.

— Как насчет освежиться перед обедом? — Семён целует меня между лопаток, я ежусь от холодных капелек, падающих с его волос, хихикаю, как глупая первокурсница, а потом рывком переворачиваюсь на спину, обхватываю его за шею, и мы долго и увлеченно целуемся.

— Вода ледяная, это же океан! — заявляю капризно. — Никакого удовольствия, я лучше в бассейне потом поплещусь.

— Не угодишь вам, мадемуазель, — притворно огорчается Семён. — Уже и океан не радует. Весь отпуск насмарку. Печаль-беда, видимо, стоит вернуться обратно в город. Там меня заждался широкий фронт работ, а серые каменные джунгли, считаю, доставят вам неизмеримо больше радости.

— Полковник Васин приехал на фронт со своей молодой женой… — слова срываются с губ легко и верно, и я пою короткие строки, лёжа «морской звездой», разметав руки, и уставившись в обжигающий яркий зенит. Вот оно — счастье, разве не так? — Просто я до сих пор не могу поверить, что мы все-таки вырвались из этого чудовищного хаоса, из этого замкнутого круга… Нет, не так. Это ты меня вырвал. Прекрасный принц спас свою принцессу из зачарованного замка.

— Зачарованная принцесса и сама оказалась весьма неглупа, — парирует Семён. Официант приносит ему запотевший стакан с ледяным апельсиновым соком, мне — стандартную освежающую смесь из долек лайма, огурца и листиков мяты. То, что нужно в жаркий день. — Сидела с отсутствующим видом и только бессмысленно лупала глазами вокруг. Я очень боялся, что ты решишь вдруг сказать что-нибудь неожиданно умное, и тогда весь мой план полетит кувырком.

— Денис поймет, что я теперь тоже человек, и заберет к себе вместе с Алисой?

Он кивает, присосавшись к стакану с соком, а до меня вдруг доходит, как легко у меня это стало теперь получаться: я — человек. А ведь так и есть. Это очень рано понял Денис, и до сих пор совсем-совсем не понимает Ольга со своим неведомым руководством. Человек не становится человеком по праву рождения. К первому крику младенца не прилагается личность. Чувства и мысли образуются независимо от того, появился ты на свет в роддоме или в темной лаборатории «Пионерска». Есть что-то большее, что-то, чего мы пока еще не понимаем.

Готовность к самопожертвованию.

Бескорыстие.

Любовь.

Вот что создает человека. Умный и циничный, просчитавший все на три хода вперед Денис ошибся — и Алиса его, скорее всего, немало разочарует. А Семён, бедный дезориентированный Семён с отключенной памятью — он понял. И рискнул жизнью ради меня. А я рискнула — ради него. Вот так оно и случается обычно.

Я поворачиваюсь к Семёну и улыбаюсь.

— Я благодарна тебе, что ты спас меня. И еще, — я беру его за руку, — я рада, что сейчас ты — капитан Семён Сычев.

— Что?

— Я о том, каким ты стал. Ты ведь сейчас настоящий?

Семён осторожно касается своего лица: щек, носа, губ…

— Вроде бы да… — отвечает он.

Океан не помнит обид. Он копит их на своих бескрайних просторах, сворачивает в тугие полотна туч, перевязывает их жгутами ураганов, отправляет в полет богатырским пинком. Его ярость безлика и ужасающа — но преходяща, и всегда известно, что после ада соленой ледяной круговерти из-за убегающих прочь туч снова выглянет солнце. Но это будет потом. А пока…

— Буря приближается, — говорю я, глядя на горизонт.

— Да, — соглашается Семён. — Но разве стоит нам бояться дождя и ветра? И не такие бури переживали. Не страшно теперь. Ведь мы же с тобой — люди…

КОНЕЦ.

23.10.2016 — 15.03.2017

Оглавление

Часть 1

Часть 2

Часть 3

Часть 4

Часть 5

Часть 6

Часть 7

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg