Татьяна Живова Метро 2033: Пасынки Третьего Рима
© Д. А. Глуховский, 2017
© Т. В. Живова, 2017
© ООО «Издательство АСТ», 2017
* * *
Что наша жизнь? Борьба! Объяснительная записка Вадима Чекунова
Узнав, что в новой книге Татьяны Живовой будут гладиаторские бои, я поначалу ухмыльнулся. Ну, в самом деле, что может женщина об этом знать? Чем она удивит читателя-мужчину, о чем поведает ему? А потом вспомнил вот что.
Давным-давно, дождливым и кислым летом, таким же, что и нынешнее, сидел я на летних каникулах на даче с бабушкой. Это было огорчительно: взрослый практически мужчина, а вот так сложилась судьба – скука и бабушкин надзор. Электричество все время вырубалось, так что телевизор особо не посмотришь. Из всех развлечений – книжка автора со странной фамилией Ян про восстание Спартака, да беготня от злых деревенских. Те повадились нас, пацанов-дачников, отлавливать возле пруда, где мы рыбачили, и лупить всем скопом. Обычное дело – все та же тягучая скука плюс врожденная неприязнь к городским. Но это я сейчас понимаю, а тогда мне, пятикласснику, и приятелям моим, Пеке и Гудрону, было тяжеловато. На синяки и ссадины мы внимания особо не обращали, в отличие от наших бабушек. А вот свобода передвижения страдала, и это сильно омрачало вольнолюбивый дух. После очередного полученного «фингала» нас обещали остаток лета продержать взаперти на участках, а это никуда не годилось. Решено было дать ответный бой. Сломить врагу хребет. Из забора полузаброшенного участка возле леса мы выломали несколько штакетин. Полюбовались на торчавшие из них черные и кривые гвозди, выпрямили их, как смогли, и спрятали оружие в кустах возле оврага. В нем, по договоренности с деревенскими, должен был состоятся решающий «махач». Врагов было в два раза больше, и были они крепки, сплочены и суровы. Решено было брать их на испуг: стремительно сбежать со склона и начать бить всех без разбора. «Главное, – авторитетно заявил тощий веснушчатый Пека, – если гвоздь в башке или мясе застрянет, успеть выдернуть и добавить!» Флегматичный Гудрон солидно кивал, будто только и делал раньше, что пускал кровяку врагам. Мандражировал лишь я. Одно дело читать про сражения в книжке, пусть и полной дивных слов: «когорта», «сестерции», «патриции», «ланиста», «легионеры»… Другое – лупить серой и занозистой доской, да еще с хищным гвоздем на конце, по морде, хотя бы и деревенской…
В ночь перед сражением я долго не мог заснуть. Спали мы с бабушкой в одной комнате, где стоял обогреватель – начало августа, но с темнотой уже наступали почти осенние холода. Окна бабушка на ночь всегда закрывала на щеколды, а под кроватью у нее лежал арсенал: молоток, садовая тяпка с короткой ручкой и потемневший от времени серп. «Зачем так много?» – спросил я бабушку перед сном. «Как это?! – удивилась бабушка. – А полезет если кто в окно, ухватится за подоконник? По пальцам молотком дам. А не отпустит – так тяпкой добавлю, тогда уж нечем будет хвататься…» – «Ну, а серпом?» – пораженный деловитым хладнокровием бабушки, выдохнул я. «А это для самого упрямого. Это уж я тогда серпом голову отчекрыжу такому», – спокойно пояснила она и вскоре безмятежно захрапела. Под бабушкины рулады я лежал и дивился ее обстоятельности в деле истребления злодеев. Впрочем, бабушка прошла войну, а после нее работала на мясокомбинате, где из простой работницы стала начальником разделочного цеха. То есть разбиралась в проблеме. Потом заснул и я, убежденный, что завтра не оплошаю и сокрушу неприятеля.
Так что, дорогие друзья, женщины еще как могут удивить и вдохновить! И, как показывает жизнь, кое-чего понимают в ней, в жизни этой. И даже умеют отображать свое понимание в художественных текстах. Татьяна Живова точно умеет. Когда прочитаете «Пасынков Третьего Рима» – убедитесь сами.
Ах, да, насчет того сражения. Оно состоялось, но… Гудрона не выпустила с участка его бабка. А Пеку и меня деревенские так отдубасили, что нас обоих родители увезли в Москву. Причем Пеке еще повезло, он сумел в какой-то момент вырваться и убежать, а меня подвела штакетина – я запнулся о нее, рухнул и скатился под ноги ликующего противника… Не только победами увенчан наш путь.
Но это и есть жизнь.
Сталкеробанде и другим жителям форума-станции Улица 1905 года портала «Метро-2033»
Пролог
Станция Алтуфьево, март 2017 года
– Хо, парни, гляньте – Хмара себе бабу добыл! Ай, Хмара, ай, мужик!
Толпа обитателей Алтухов с хохотом и веселыми подначками окружила только что вернувшегося с поверхности молодого охотника. За его плечами горбился объемистый заиндевевший сверток из свежесодранной звериной шкуры. В свертке ждала своего часа разделанная на куски тушка бывшего обладателя этой самой шкуры.
У ног охотника съежилась, бросая исподлобья испуганно-ненавидящие взгляды, поджарая девчонка лет семнадцати в живописном, как говорили до Удара, «техногенном рванье». Одежда ее, а также короткие волосы темно-рыжего цвета были почему-то в снегу, а в спутанных и всклокоченных прядях виднелись сухие листочки и хвоя.
– Хороша-а-а! – протянул кто-то, оглядев добычу охотника. – Хмара, где надыбал?
– В Трэш-сити, где ж еще!
– От же ж ушлый Яшка-цыган! – восхитился кто-то и тут же выдал наглым, с характерным надрывом, тенорком: – «Спрячь за высоким забором девчонку – выкраду вместе с забором!..» А забор-то где трэш-ситиевский, а, Хмара?
Охотник – красивый, чернявый и действительно смахивающий на цыгана, в ответ блеснул пока еще не прореженной авитаминозом и бурной жизнью улыбкой:
– Да обратно на место поставил! А то, что другие красть будут?.. Эй, а ну убери лапы от девки!
– Ну че ты, даже пощупать не дашь? Такая краля!..
– Вот иди сам себе добудь – потом щупай! Моя девка, усек?!
– Да твоя, твоя, не кипишуй!.. А че она вся такая белая? Ты ее, что ль, снежками загонял? Чтоб шкурку не попортить?
– Га-га-га!!!
Громкий мужской гогот взорвался под сводами станции. Охотник неторопливо стянул начавший оттаивать сверток и передал подоспевшей кухонной бригаде своего клана. С наслаждением расправил натруженные плечи. И только потом ответил:
– Идти не хотела. Пришлось сунуть носом в сугроб и немного повозюкать – в воспитательных целях.
– Га-га-га!
– А связал зачем? – продолжали веселиться охочие до зрелищ алтуховцы.
Действительно, у рыжеволоски были скручены за спиной руки, и она время от времени неловко поводила плечами: больно!
– Не вняла воспитательным мерам. Распускала руки. Едва ухо не оторвала, пришлось окорачивать.
– А кроме уха она тебе, случайно, ничего не оторвала? А, Хмара?
– Хочешь проверить, Банзай? – оскалился охотник. – Тогда поворачивайся и нагибайся!
– Га-га-га!!!
– Хмара, на кой хрен тебе эта дикая кошка? – летели отовсюду подначки. – Ты же с ней не справишься! Тебе придется ее на ночь привязывать! В позе морской звезды – и чтоб лишний раз не возиться, и чтоб она тебе уж точно ничего не отгрызла! Ни во сне, ни, так сказать, в процессе!
– Мужики, а давайте я как-нибудь уж сам разберусь, что мне делать с моей добычей и как с ней обращаться? Еще вы мне свечку не держали!
– Га-га-га!!!
Привлеченный всеобщим шумом и весельем, подошел один из клановых вожаков, сопровождаемый своей свитой. Толпа раздалась. Хмара покосился на подошедшего и слегка напрягся: а ну как захочет отобрать девчонку? Ведь он, Хмара, – член его клана, а вожаку всегда – лучший кусок…
Но вожак – бледнокожий, со встрепанными, рано подернувшимися сединой волосами, кустистыми бровями и неопрятной щетиной на щеках – лишь оглядел добычу молодого охотника с головы до пят (та совсем съежилась под его пронзительным взглядом, но ненависти в глазах не погасила), хмыкнул и легонько похлопал парня по плечу.
– Молодец! Девка – что надо! Можешь считать себя Тесеем, совершившим еще один подвиг!
Развернулся и неторопливо пошел обратно. Перед ним почтительно расступались и свои, и не свои, а за его спиной раздавались уважительные шепотки: «Кожан – молоток, все по справедливости делит! – «А Тесей – это кто?» – «Да древний грек какой-то. Говорят, мутантов пачками мочил, горгон там всяких, гидр…» – «Горгону другой грек завалил, не звезди!» – «Ай, да мне-то не пофиг? Они все равно давно уже все померли!..»
Хмара тайком перевел дух и посмотрел на пленницу. Та – ощетинившаяся, пышущая страхом и ненавистью, действительно всем своим видом напоминала дикую рыжую кошку.
– Идем! – он рывком поднял ее за локоть и потащил к своей палатке.
Девчонка несколько раз дернулась, попыталась даже его укусить, но Хмара запустил пальцы в ее шевелюру и резко рванул. Рыжая взвизгнула от боли, скривилась и прекратила сопротивляться.
Вслед им летели крепко посоленные шуточки, смех и предложения вспомнить о товарищах, если пленница снова проявит строптивость.
Хмара небрежно, но жестко втолкнул свою живую добычу в палатку, а сам неторопливо снял зимний маскировочный костюм, теплую одежду, унты и развесил все это на просушку на стоящих тут же деревянных козлах. И только потом сам влез в палатку и сноровисто застегнул за собой полог входа.
– В общем, так, – обратился он к забившемуся в дальний угол и сверкающему глазами рыжему клубку страха и ненависти. – Сразу расставлю все точки над зю, чтобы лишить тебя всяких бесплодных иллюзий. Пункт первый – побег со станции. Даже думать забудь. Сбежать отсюда тебе не удастся. Наверх у нас ба… женщин не выпускают ни под каким предлогом. Попытка смыться в туннели чревата попаданием в лапы ребят с блок-поста. А они с тобой – в отличие от меня – церемониться не станут. И даже если тебе посчастливится от них ускользнуть – их коллеги на бибиревском кордоне могут решить, что ты – наша лазутчица, и незатейливо пристрелить, даже не дав тебе дойти до их ворот. В обратную сторону, в тупики, идти тоже бессмысленно – выхода наверх там нет, так что рано или поздно тебя все равно найдут и притащат обратно. Причем уже не так… гм, деликатно, как тащил тебя я. Вопросы по первому пункту есть?
Девушка молчала.
– Вопросов по первому пункту нет, – кивнул сам себе алтуховец, словно поставил галочку в невидимом опроснике, и потянулся к связывающим ее путам. Пленница тут же вскинулась и угрожающе оскалила зубы.
Р-раз!!! Хлесткая оплеуха оглушила ее и отбросила, как тряпичную куклу, и строптивица, вскрикнув, упала на пол, неловко вывернув руки и уткнувшись носом в потертое одеяло.
– Пункт второй – послушание, – ровным голосом продолжил Хмара, подождав, пока она не придет в себя. – То, как я с тобой буду обращаться, зависит только от тебя. Ты можешь сопротивляться, кусаться, царапаться… и каждый день ходить битой и в синяках – что, прошу заметить, очень не украсит твое симпатичное личико. Про привязывание парни уже говорили, и я нахожу, что это – вполне недурная мера по обузданию строптивого нрава некоторых глупых девиц… – тут охотник пристально посмотрел в глаза всхлипывающей девчонке. – А можешь поступить наоборот – проявить благоразумие, успокоиться и смириться со своей участью, как это сделали другие женщины на нашей станции, подобные тебе. И стать хозяйкой в этой палатке, приобрести определенный статус в моем клане и в целом – в общине. И пользоваться всеми преимуществами этого. Подарки там всякие, гостинцы, золотые цацки, брюлики и все такое прочее. Ну и, естественно – хорошее отношение, уважение, покровительство и защита с моей стороны. Что скажешь?
Рыжеволоска долго молчала. На лице ее отражалась внутренняя борьба.
– Я не просила меня красть! – наконец пробормотала она. В голосе ее слышалось упрямство и возмущение. – Почему я?
– Ты мне понравилась, – хмыкнул охотник и расплылся в улыбке. – Видишь ли… я довольно давно начал за тобой следить. И решил, что именно ты станешь моей женщиной. Без вариантов. Знаешь, я – человек не жестокий, и лишний раз поднимать на тебя руку мне совсем не хочется. Но если ты будешь вынуждать меня воспитывать тебя жесткими методами – тебе же самой будет от этого только хуже. Так что думай хорошенько и решай, кем ты станешь здесь.
Девушка снова непримиримо насупилась… а потом вдруг издала длинный рваный вздох, обмякла и понурилась.
Приняла решение.
Хмара снова хмыкнул и принялся расплетать концы провода, стягивающего ее запястья. Покончив с этим, он мягко, но властно опрокинул девушку на спину.
– Ты… ты меня… сейчас… – пролепетала та, сжимаясь и пытаясь отползти.
– И пункт третий – понимание ситуации. – Хмара ткнул куда-то себе за спину большим пальцем. – За стенками этой палатки найдется немало изголодавшихся по женской ласке мужиков. Которые с огромной радостью воспользуются твоим пока еще свежим и не потасканным телом. Гм… Ключевое слово здесь – пока еще… И не по одному, замечу тебе, разу воспользуются. Но можешь не рассчитывать, что все это будет происходить, как в довоенных сопливых романчиках для гламурных кисок. Насколько мне известно, в первый раз… и уж тем более, без какой-либо предварительной подготовки – всегда больно, а наши ребята – увы! – нежными манерами в большинстве своем не отличаются. – Хмара хмыкнул, наблюдая за реакцией пленницы. – А теперь представь: что потом от тебя, такой гордой и строптивой, останется – после того, как тебя перетрахает по очереди и коллективно целая толпа озабоченных и в большинстве своем не знающих культурного обращения с женщинами самцов?
Он со спокойной насмешкой посмотрел в начавшие наливаться ужасом глаза и с убийственной лаконичностью закончил:
– У тебя есть выбор: или я – или они.
По щекам пленницы потекли слезы, она зажмурилась и отвернулась, дрожа и еле слышно всхлипывая.
А потом начала медленно расстегивать поношенную куртку.
Глава 1. О’Хмара из Алтуфьево
Станция Алтуфьево, май 2033 года
«Уййййе-е-е, бляха медна, как же башка-то трещит!.. Нет, вчерашние посиделки на спиртзаводе были определенно не в тему… Чего там, интересно, намешал Алхимик в очередное свое варево, что с одного понюху теперь так плющит?..»
Марк еле разлепил глаза и тут же болезненно охнул, сморщился и снова зажмурился: над правой бровью словно железный штырь воткнули и с садистским изуверством продолжали вворачивать глубже. Продолжая морщиться, подросток ощупью нашарил в кармане палатки кисет с сушеными травами и поспешно уткнул в него нос, вдыхая сладковато-пряный аромат, среди которого сильнее всего выделялась нота валерианы. Довоенные лекарства были в Алтуфьево, да и, наверное, во всем метро, страшнейшим дефицитом, и поэтому в подобных не слишком серьезных случаях на их станции обычно пользовались дарами природной медицины. Местные лекари составляли травяные смеси на самые разные случаи жизни. Правда, ехидные языки клятвенно уверяли, что смеси эти – неважно, от поноса или от головной боли – мешались из одних и тех же трав. И срабатывали в нужном направлении исключительно за счет самовнушения болящих. Самые умные при этом еще поминали какое-то там «плацебо» и прочие замудренные словечки, оставшиеся от прежней жизни.
Впрочем, народ в «алтухах» жил крепкий, жизненными невзгодами и хворями битый. Те, кто ухитрился выжить после всего, что происходило добрых два десятка лет назад на этом участке ветки[1], болели редко, а лекарствами пользовались и того реже.
Адаптировались, так сказать, к новым условиям.
«По ощущениям напоминает бодун – так, как его описывают мужики… – Марк снова осторожно приоткрыл глаза, прислушиваясь к своему состоянию. – Так что поздравляю тебя, О’Хмара, с приобщением к радостям взрослой жизни!.. Не-е-е, ну его к чертовой бабушке, никогда в жизни пить не стану!!!»
Причина мучившего подростка «бодуна» была вовсе не в алкоголе – как могло бы показаться несведущим. При всем раздолбайстве нравов в Алтуфьевской общине детям здесь пить строго-настрого запрещалось. А чересчур борзые юные испытатели, решив втайне приобщиться к пресловутым радостям взрослой жизни, люто огребали по первое число, едва только попадались. А попадались всегда, ибо со станции им было деваться некуда. И надраенные ремнями приключенческие места были хорошей гарантией трезвого образа жизни. По крайней мере, в столь нежном возрасте!
«Бодун» Марка имел самое что ни есть благородное эмпирическое происхождение. Накануне он несколько часов проторчал на так называемом спиртзаводе, наблюдая за тем, как Алхимик, хозяин этого замечательного и жутко таинственного места, изобретает какой-то очередной свой эликсир. Изобретение воняло прегадостно, но смотреть, как в многочисленных колбах, пробирках и прочих склянках, названия которых Марк даже не знал, происходят разные реакции, что-то бурлит, что-то дымит и пыхает – было очень интересно и познавательно!
Вот и надышался. Скрипи теперь.
Спиртзаводом в Алтуфьеве громко величали кирпичную выгородку в самом дальнем конце местного путевого тупика. Царем и богом здесь был некто Алхимик – мужик, сколь объемистый по габаритам, столь же и добродушно-веселый. Дело свое он знал и любил настолько, что мог, по слухам, из ничего сотворить хоть коньяк «Наполеон», хоть некую загадочную «орбит-шашлык»… да хоть черта лысого с запахом роз и вкусом апельсинов – было бы вдохновение! При всем том сам Алхимик был – когда его не отвлекали от очередного эксперимента – душой компании, не дурак поесть и выпить, постоянно ходил в очень колоритном длинном, подпоясанном веревкой, вылинявшем балахоне и, как утверждали взрослые, во многом походил на какого-то там «брата Тука».
Владения Алхимика были, пожалуй, самым стратегически важным местом в Алтуфьевской общине – разумеется, после гермоворот на выходах со станции и туннельного кордона на границе с воинственным Бибирево. Здесь, в нескольких некогда найденных самопальных и полупромышленных дистилляторах, Алхимик бодяжил всякие нужные и полезные в быту жидкости (из которых наибольшую популярность имели самогоны разных видов и сортов элитности и так называемый одеколон – гнусоотпугивающая жидкость на основе болотного багульника, верная спутница местных охотников). Здесь он также изготавливал по заказу станционного лекаря снадобья из все того же природного сырья.
Стратегическое производство полезных жидкостей и порошков было упрятано в самые дальние гребеня станции еще и в силу его очень даже вероятной взрывоопасности и более чем реальной вонючести. Но, невзирая на эти очевидные неудобства, продукция Алхимика была важна для станции тем, что шла также и на экспорт, к соседям по ветке – Северному Эмирату и Содружеству Серых Станций. На нее выменивали все, что в «алтухах», представлявших собой нечто вроде местной «понизовой вольницы», не производили. С Содружеством – или, как его еще называли тут, ТриЭс, алтуфьевцы, правда, чаще всего были на ножах, но случались и периоды мира и затишья, в которые как раз и происходила меновая торговля. Нет, соседи тоже и стратегическим зельеварением занимались, и лекарства пробовали делать – да вот только такой фантастической, на грани интуиции и какого-то запредельного чутья виртуозности, с какой гениальный Алхимик варил свои зелья любого назначения, у них не было и в помине. Поэтому алтуфьевские поставки «полезных жидкостей» (редкие по причине лихого разбойного менталитета жителей конечной и соответствующей среди соседей репутации) были очень важны и для Эмирата, и даже для ТриЭс.
Много раз коварные соседи пытались переманить Алхимика к себе на жительство, сулили ему всякие блага и почет, но он только отмахивался.
– Нас и тут неплохо кормят! – заявлял он и благодушно почесывал объемистое пузо, не исчезнувшее даже после двадцати лет совсем не роскошной жизни в подземке.
Марк любил бывать в царстве Алхимика. Тот знал множество захватывающих историй из довоенной жизни и умел их рассказывать не менее захватывающе. Иногда даже показывал местной ребятне всякие интересные фокусы со своими склянками. Зрелище разноцветных дымов, появляющихся при смешивании нескольких жидкостей и порошков, или на глазах меняющее цвет и консистенцию содержимое пробирки… Это завораживало, манило и обещало тайны не хуже тех, что крылись за двумя, казалось бы, простыми словами: «довоенная жизнь».
…Боль немного отпустила. Марк с облегчением выдохнул, расслабил мышцы лица и откинулся на узел с зимней одеждой, служивший ему подушкой. Сегодня у охотников – выходной день, так что можно воспользоваться своим законным правом отдыха и еще немного поспа-а-а…ыа-ха-ха…
Ага, не тут-то было!
Только он расслабился и закрыл глаза, собираясь наверстать отнятое у сна посиделками у Алхимика время, как снаружи кто-то бесцеремонно застучал по верху палатки.
– Хмаренок, дрыхнешь?
– Котяра, еще раз так меня назовешь – я тебе ночью усы обстригу! – проворчал Марк, узнав по голосу одного из своих коллег по охотничьей бригаде. Котяра, а точнее – Лешка Кот, был ненамного старше его – всего-то года на три – четыре, но уже носил заметные усы, которыми очень гордился и которые всячески холил и лелеял.
– Кишка тонка! – заржал тот. – Посмотрю я, как ты ночью проберешься ко мне в палатку!
– Что, мышеловку на входе поставишь? – огрызнулся Марк, которому очень не нравилось, когда его называли Хмаренышем или Хмаренком.
Оно, конечно, прозвище шло от прозвища отца, а то, в свою очередь – от фамилии, которую они оба носили – Хмаровы, но даже в вопросе именования по отцу Марк терпеть не мог всякие сюсюканья. Как маленького, честное слово! Можно подумать, ему еще пятнадцати не исполнилось! Почти мужчина, мальчишки в Алтуфьево взрослели быстро. Если уж как-то и называться помимо имени, то с некоторых пор он предпочитал вариант, услышанный от одной из местных женщин – О’Хмара. Как ему потом объяснили, на языке одной из далеких-далеких стран это означало «сын Хмары». Прозвище нравилось мальчику, и даже то, что придумано оно было женщинами, ничуть не умаляло его ценности. Марк, сын Хмары из Алтуфьево… Звучит, черт подери!
– Да я тебя и без мышеловки поймаю!
– Котяра и есть… Ты че вообще приперся-то? Спал, блин, себе, нет же…
– Вообще-то я шел тебе сказать… Что только что видел Жеку-ординарца. И он велел передать тебе, чтоб ты по-бырому шел к Кожану. Чего-то он тебя видеть хотел.
– Кожан?!.. Так какого же хрена…
Сон, а заодно и головную боль как ветром сдуло. Марк вскочил (при этом едва не хряпнулся макушкой о свод каркаса) и, путаясь сперва в спальнике, а потом – в рукавах и штанинах, кинулся одеваться. Грозный вождь Алтуфьевской вольницы ждать не любил, и если уж сам вызывал к себе кого-то – следовало торопиться! Тем более что у Марка и самого было к нему очень важное дело.
Сын Хмары наскоро плеснул себе в лицо воды из фляги (бежать к общественному умывальнику и «наводить красоту» было уже недосуг – потом, все потом!), немудряще утерся подолом майки, затянул хитрые, но очень прагматичные узлы на ботинках. И, приглаживая встрепанные после сна волосы, кинулся в торец платформы – туда, где в одной из бывших подсобок под лестницей располагался «кабинет» вождя.
Ординарец Кожана Жека нашелся там, где ему и полагалось быть, – сидел на табурете под дверью начальственного «кабинета» и пиликал на потертой губной гармошке что-то меланхоличное, но, как показалось Марку, красивое. Заслышав топот ботинок, он подобрался было, но при виде влетевшего в предбанник подростка расслабился и принял прежнюю позу.
– Звали, дядь Жень? – выдохнул Марк.
Жека кивнул, не прекращая музицировать, и ткнул себе за спину большим пальцем. Неспешно, вместе с табуретом, отстранился, освобождая раннему визитеру проход.
– А вообще… как там?.. – все же не преминул осторожно спросить подросток. Он уже несколько дней пытался пробиться на аудиенцию к вождю по некоему важному делу. Но Кожан вечно то был занят, то отсутствовал, то у него было дурное настроение, во время которого ему под руку лучше было вообще не попадаться… Сегодня сам позвал, значит, есть шансы…
– Сегодня добрый, – заверил ординарец и снова завел свою музыку.
– Жека! – прилетело из-за неплотно закрытой двери. – Задрал ты меня уже своим шансоном! Хоть бы раз чего путного сыграл! Сидишь тут, пиликаешь мне на нервах!.. С кем ты там разговариваешь?
– Пришел Хмаров-младший, шеф, – ординарец торопливо вскочил, засовывая гармонику в карман. – Ты, вродь, его видеть хотел…
– Запускай!
Марк еще раз торопливо провел ладонью по макушке, одернул куртку и, повинуясь приглашающему жесту Жеки, шагнул в дверь.
Он уже бывал здесь однажды – в конце января этого года, после похорон отца. Хмара погиб на охоте, оставив сына сиротой. И Кожан, после скорбной, но недолгой церемонии прощания и погребения, пригласил Марка в свой «кабинет» и там сказал ему, что отныне клан, к которому принадлежали отец и сын Хмаровы, берет над ним, Марком, шефство.
Алтуфьевские кланы с незапамятных времен сбивались не по семейно-родственному принципу – как это было, к примеру, в Эмирате или на некоторых станциях ТриЭс. По сути, клан на этой конечной станции Серой ветки представлял собой обычную банду – только с более четкими и прочными узами взаимной поруки среди его членов. До войны подобное сообщество назвали бы мафиозной «семьей», но в «алтухах» обходились более коротким, емким и менее пафосным словом «клан». Кланы возникали, распадались с гибелью их членов, переживали новое рождение, взлет влиятельности и падение в самый низ местной иерархии. Кланы дружили и враждовали между собой, иной раз грызлись так, что пух и перья летели… Единой власти в «алтухах» долгое время не было, и еще лет десять назад из-за этой межклановой грызни на станции, как в банке со скорпионами, царил полный беспредел. Именно тогда среди соседей и сформировалась репутация буйных алтуховцев как опасных и беспринципных отморозков, с которыми лучше не иметь никаких дел. Тем более что население этой станции, опустевшей в результате эпидемии конца 2013 – начала 2014 годов, формировалось впоследствии из разного рода изгоев, отщепенцев и прочих неблагонадежных, коим не нашлось места на своих станциях. То есть личностей до боли знакомых, и от которых уже знали, чего ожидать.
Межклановая грызня в Алтуфьево закончилась в 2024 году, когда к власти пришел сильный и жестокий, но вместе с тем умный и харизматичный лидер одного из самых крупных и влиятельных кланов, которого поддержали не только его соклановцы, но и – внезапно – многие представители других «семей». Пришел обычным и естественным для любого узурпатора путем, физически устранив всех своих самых серьезных и опасных конкурентов и основательно прижучив остальных.
Но, правда, харизма и принципы этого лидера были настолько ярки, четки и притягательны, что вскоре под его руку пришли даже те, кто поначалу выступил на стороне его противников.
Звали этого лидера Станиславом Кожиным или по-местному – Кожаном.
Став вождем «всея Алтухов», объединив разрозненные кланы в единое сообщество и, где лаской, где таской, наведя в нем достаточно жесткий порядок и дисциплину, Кожан тем не менее не перестал быть лидером своей собственной «семьи». Хотя формально кланы и прекратили существование, но связи между их членами, которые не так-то просто было разрушить (да никто и не собирался – в том числе и сам Кожан), сохранились.
Хмара, отец Марка, был одним из самых преданных сторонников Кожана – из тех, что помогли ему захватить власть на станции. Поэтому, когда Хмаров-младший лишился отца, вождь и соклановцы, действуя сообразно местной неписаной этике, взяли подростка под свое крыло и теперь вели его во взрослую жизнь как «сына полка».
…Шагнув в «кабинет», Марк почтительно склонил голову, приветствуя главу общины.
– Вождь… Вы звали. Я пришел.
Кожана боготворили все без исключения мальчишки на станции, мечтая стать такими же крутыми, как и он. И смотрели на вождя не иначе как с трепетом и обожанием.
– Проходи, проходи! – кивнул Кожан и закрыл потрепанную «амбарную книгу», в которой что-то чертил перед приходом посетителя. – Мне передали, что ты последние несколько дней так и рвешься меня увидеть по какому-то важному делу. Слушаю тебя.
Одной из особенностей алтуфьевского вожака была нелюбовь к околичностям и дипломатическим кружевам. Кожан предпочитал сразу переходить к делу.
Марк кашлянул, прочищая горло, и заговорил, стараясь вести себя степенно и с достоинством, как некогда – его отец:
– Вождь, я бы хотел получить ваше разрешение отлучиться со станции на день-два.
– Причина? – коротко бросил Кожан. Если он и был удивлен столь необычной просьбой подростка, которого – по понятным причинам – буквально только-только начали отпускать на охоту в одиночку (и то – исключительно в ближние места), то никак этого не показал.
– Моя мать, – сын охотника внимательно посмотрел на вожака. – Я знаю, что она по-прежнему живет в Сор-городке. Я хотел бы встретиться с ней.
– Зачем?
– Я… мне… – Марк остановился, подумал и потом чуть пожал плечами. – Я не знаю. Мне бы хотелось… поговорить с ней. Узнать, почему она тогда ушла от нас и больше не возвращалась. Может быть… может быть мне удастся уговорить ее вернуться? Я ведь теперь совсем один…
Кожан длинно выдохнул и тяжело оперся растопыренными пальцами обеих рук на потрескавшуюся крышку низкого столика, стоявшего перед ним. На некоторое время в «кабинете» повисло молчание.
– Дурная идея, парень, – наконец изрек мужчина. – Ни к чему хорошему это не приведет, так что забудь.
– Но… почему?.. – опешил подросток. Ему-то казалось, что глава общины вникнет в его проблему и поможет… А он… Марк ощутил, как внутри него начала разворачивать длинный змеиный хвост шипящая обида.
– Да потому! – голос Кожана приобрел нотки раздражения. – Отец тебе разве не рассказывал, как у них там все было?
– Ну… он только говорил, что похитил маму из Сор-городка, взял в жены, потом родился я… А потом… она стала тосковать по своим родным и проситься обратно. Отец ее отпустил, и она ушла.
– Ушла! – фыркнул вожак. – Она не просто ушла – она убежала! Бросила вас, тебя и твоего отца! Послушай меня, парень, брось эту затею – встречаться с матерью! Я знаю, что говорю – на нашей станции трудно что-то утаить от чужих глаз. Мамаша твоя с самого начала возненавидела твоего отца – хотя он с ней обращался, как с принцессой какой-то. Защищал, баловал, подарки дарил… И не стал проявлять жесткость и власть, когда она обратно запросилась. Отпустил. И даже сам довел ее до Сор-горы… Она ушла без тебя, не захотела забрать. Потому что ты был сыном своего отца – человека, которого она ненавидела. И заодно ненавидела тебя. И практически не занималась тобой, только кормила – да и то, как из-под палки. Спроси, вон, хотя бы у наших женщин, они тебе много чего интересного про те времена расскажут!.. И то, что она с такой легкостью бросила тебя, тогда еще совсем мелкого, и за все это время даже ни разу не справилась о тебе – уже о многом говорит!
– Она же не может прийти на станцию… – попытался защитить от наветов свою мать слегка растерявшийся от открывшейся правды подросток. – Да и дорога…
Кожан только отмахнулся:
– От нас до Сор-горы – рукой подать. И не такие уж там и опасные места даже для женщины. Тем более – живущей Наверху! Твои коллеги из Трэш-сити, по крайней мере, тоже это знают. Что мешало ей передать с ними весточку или поручить им спросить при встрече у наших охотников, как ты поживаешь? Но за все эти годы она ни разу тобой не поинтересовалась, ни разу не дала о себе знать. И ты продолжаешь думать, что у нее к тебе еще могут быть какие-то чувства? Да ты бы видел, с какой радостью она уходила отсюда! Даже не взглянула на тебя, не попрощалась! Так что посмотри правде в глаза, парень: ты не был ей нужен тогда, не нужен и сейчас! А раз так – то и нечего к ней ходить, глаза мозолить и унижаться перед бессовестной бабой, бросившей своего сына! Она уж наверняка снова вышла замуж за кого-нибудь из своих и обзавелась другими детьми, которых – в отличие от тебя – любит. И могу поклясться, совсем не вспоминает о том, что с ней было. Так что разрешения на отлучку со станции не даю, с мамашей видеться запрещаю (потом сам же мне спасибо скажешь!). И это мой тебе ответ!
– Но… вождь… – Марк почувствовал, как его захлестывает буря самых разнообразных эмоций: обида, негодование, злость, сомнение…
– И только попробуй самостоятельно смыться со станции! – грозно припечатал Кожан. – Самолично выпорю в память о твоем отце, понял? Все, аудиенция окончена!
И глава общины демонстративно уткнулся в тетрадь, всем своим видом показывая, что не намерен больше обсуждать тему встречи подростка с блудной матерью.
Марк с шипением втянул воздух сквозь зубы и ринулся за дверь, едва не сбив с табурета сидевшего по ту сторону Жеку. Ординарец приподнялся, с удивлением глядя на пылающее от злости и досады лицо подростка, но никаких комментариев по этому поводу не отпустил. Лишь покачал головой и уважительно присвистнул, косясь в сторону «кабинета».
К себе, как было приказано, Марк не пошел. Вместо этого он спустился на пути и побежал в сторону тупика, привычно бормоча настраивающую на верный ритм речевку. Нет, он не собирался снова посещать спиртзавод и Алхимика. Но ему было необходимо успокоиться и подумать о том, что же делать дальше. Отец всегда говорил ему, что взрывным характером и феерическим ослиным упрямством Марк пошел в мать, а не в него, и потому с раннего детства учил сына никогда не принимать поспешных, под влиянием эмоций, решений. И все время рекомендовал для сброса «лишней дури» активные физические нагрузки. Поэтому небольшая пробежка туда и обратно, чтобы выпустить пар, в данной ситуации виделась юному охотнику первейшей необходимостью.
Добежав почти до выезда из туннеля в обширный отстойник, Марк слегка отдышался, походил, сделал несколько взмахов руками, выравнивая дыхание. Опустился на землю, отжался несколько раз на кулаках, немного посидел на пятках, закрыв глаза и успокаиваясь.
Кожан уж наверняка теперь поручит шлюзовой бригаде и прочим службам техобеспечения станции присматривать, чтобы он, О’Хмара, ненароком не смылся наверх без разрешения. Но Марк был далеко не глуп. А еще он был охотником и умел, несмотря на юные годы и унаследованный материнский характер, терпеливо ждать в засаде, выслеживая дичь. И не пороть горячку, поддавшись эмоциям. И решение, в конце концов принятое им, было достойно настоящего охотника: мудрого, рассудительного и выдержанного – такого, каким был его отец.
«Не стану дергаться и спешить. Пусть Кожан успокоится, забудет… А когда мы выйдем в дальний рейд – тут-то я и смоюсь. Ненадолго. До Сор-горы рукой подать, сбегать туда и обратно будет нетрудно. А если еще это проделать во время ночевки – так и вообще никто не заметит. И что бы там ни говорил вождь, но я встречусь со своей мамой и поговорю с ней!».
Марк улыбнулся своим мыслям и уже неспешно, полный уверенного спокойствия, побежал обратно на станцию.
Глава 2. Сор-гора
Когда в июле 2013 года над Москвой грянула ядерная тревога, на запуск вражеских ракет незамедлительно отреагировали защитные комплексы ПРО, несколькими поясами рассредоточенные вокруг столицы – как современные, так и те, что сохранились еще с советских времен и были незадолго до войны спешно реанимированы и модернизированы. Только благодаря этому на город, а точнее – на его самые важные стратегические объекты (крупные заводы типа ЗИЛа, городские ТЭЦ и так далее, включая угодивший под выброс какой-то экспериментальной психотропно-биологической хренотени Кремль), упало всего несколько боеголовок – те, что сумели каким-то чудом увильнуть от встречных контрмер. В основном же Москва пострадала мало.
Но там, где упали и взорвались боеголовки, не осталось ни одного уцелевшего здания, ни одного живого существа. Только оплавленные бесформенные руины, выкипевшие пруды и сожженные леса и лесопарки. Целый ряд городов и поселений Московской области, находившихся вблизи так называемого Большого Бетонного Кольца, приняли на себя основной удар, самоотверженно заслонив собой мечущуюся в панике всеобщей бестолковой эвакуации Первопрестольную. Приняли – и пали, в единый миг стертые с лица земли всепожирающим огненным хаосом. Вокруг Москвы там, где раньше было Большое Кольцо, образовался многокилометровый Мертвый Пояс, в котором долгое время потом не селились даже вездесущие и ко всему привычные крысы и муравьи.
Чуть больше повезло окрестностям так называемой второй бетонки, или Малого Кольца. Это был «второй эшелон» обороны, и поэтому близлежащим населенным пунктам досталось все же меньше. Хотя по некоторым городам, имевшим важное военное или промышленное значение, враг не поскупился высадить и по отдельной боеголовке, а то и по нескольким.
Менее всего пострадали города-спутники, расположенные в непосредственной близости от границ Москвы, на ее окраинах. Хотя они тоже подверглись излучению и разрушениям от взрывов тех самых отдельных, сумевших прорвать внешние кольца обороны боеголовок, однако для них близость к Москве оказалась спасительной, и досталось им меньше, чем их более удаленным от столицы и более невезучим соседям.
Но прошло двадцать лет – и вот уже выросла на руинах погибших поселений новая жизнь. Зашумела ветвями, зашуршала травами, затопотала лапами, копытами и прочими конечностями и вскоре почти скрыла жалкие останки того, что некогда гордо именовалось человеческой цивилизацией.
Теперь уже совсем другие существа хозяйничали на этих землях. А для человека здесь если и осталось место, то исключительно в виде звена в пищевой цепочке новых властителей мира.
Однако далеко не везде упрямый «венец творения» был изведен под корень или в страхе забился под землю, стремясь спастись от того, что сам же и накосячил на свою дурную голову.
…Что побудило небольшую горсточку бывших жителей Долгопрудного и Левобережной однажды, спустя несколько лет после катастрофы, навсегда покинуть тесные, темные, но кажущиеся вполне надежными подземные бомбоубежища и бункеры? Выйти наверх, в неведомую и опасную жизнь среди радиоактивных руин, буйно разросшейся на них флоры и осмелевшей фауны? И не просто выйти, а поселиться здесь, на этом более чем странном для современных реалий и вроде бы менее всего подходящем для людского жилья месте?
До войны здесь располагался уже не действующий полигон твердых бытовых отходов «Левобережный», получивший – вместе с его соседом, полигоном ТБО «Долгопрудненский» – в народе емкое и меткое прозвище: «хребет Лужкова». Сейчас же это место носило имя простое, но звучное и недвусмысленно указывающее на природу его происхождения.
Сор-гора – огромный, густо поросший деревьями и кустарником холм из строительного и бог знает какого еще древнего мусора – высилась на юго-западной окраине колоссального лесного массива, в который за двадцать лет отсутствия человеческого фактора превратились два огромных местных кладбища у ее подножья и бывший Долгопрудненский лесопарк. История Сор-городка, хорошо укрепленного поселения на плоской вершине одноименной горы, началась примерно года через два-три после Удара и протекала в полном соответствии с выражением «не было бы счастья – да несчастье помогло».
Одно из долгопрудненских подземных убежищ начало постепенно, но неотвратимо затапливать. То ли прорвались откуда-то грунтовые воды, а оборудование для их откачки слишком быстро пришло в негодность, работая с предельной нагрузкой при катастрофической нехватке электроэнергии… То ли само убежище – как, впрочем, и многие другие, подобные ему – не было предназначено для многолетнего проживания в нем такого количества людей… Ведь одно дело – пересидеть, как регламентировали инструкции по эксплуатации, несколько суток, пока наверху фон не спадет. И совсем другое – запереться в этих бетонных катакомбах на месяцы… на годы… И тут уж готовься – не готовься к назревающей войне, переоборудуй системы жизнеобеспечения бункеров и убежищ на более долгий, чем изначально технически заложено, срок – не переоборудуй… При отсутствии производства и обеспечения всех этих помп и вентиляций новыми деталями и устройствами взамен поизносившихся – протянешь недолго. Даже при условии, что тебе все это время будет, чем кормить всю эту технику, и что есть самому! Что тоже, в общем-то, довольно проблематично: продуктовые и прочие НЗ в убежищах все-таки не бесконечны. Одним словом, однажды перед обитателями данного убежища встал в прямом смысле вопрос жизни и смерти: либо оставаться в постепенно затопляемом и насквозь проплесневевшем из-за сырости подземелье и рано или поздно потонуть, задохнуться или погибнуть от болезней – либо искать новое, более безопасное убежище.
К счастью, обитателям данного подземелья повезло: среди них нашлись умные и отважные люди, которые, едва осознав, что пришла очередная беда, не стали сидеть сложа руки, а принялись искать выходы из сложившейся ситуации. Собранные и возглавляемые ими разведгруппы выходили на поверхность и скрупулезно обшаривали близлежащую местность в поисках других убежищ и бункеров, пытались договориться с их обитателями, чтобы те приняли к себе еще некоторое количество людей. Однако все переговоры вполне предсказуемо терпели крах: соседи, живя в столь же скудных и экстремальных условиях, принимать беженцев чаще всего отказывались. И их можно было понять: ресурсы не бесконечны, техника жизнеобеспечения, несмотря на все ремонты и бережную эксплуатацию, износилась, самим порой есть нечего, и что там будет завтра – одному мирозданию известно.
Помыкавшись безрезультатно несколько наполненных тревогой и безысходностью месяцев, разведчики однажды вдруг выдвинули на совете общины неожиданную и очень рискованную идею: выходить наверх, искать более-менее безопасное место, строить укрепленное поселение и… пытаться выживать наверху!
– Мы много ходили по окрестностям с дозиметрами. В округе есть места, где фон достаточно низкий, причем – постоянно! – так обосновали они свое более чем смелое предложение. – К примеру, западная окраина лесопарка, примыкающая к Левобережному полигону ТБО. Видимо, в свое время эта гора мусора стала препятствием для радиоактивных пылевых ветров, дувших с запада. Наверху, на самом полигоне, кстати, тоже довольно чисто: при Ударе там выжгло нафиг все, что могло гореть, а за последующие годы дожди, видать, смыли вниз всю пыль, которую туда нанесло после взрывов. Плюс сейчас там вовсю растут деревья и кустарники. Со временем они вымахают и станут дополнительной защитой. Если там и оставались какие-то металлические обломки вроде арматуры от строительных плит, то их уже давно поела ржа. Во всяком случае, пресловутого фона от «железок» мы там пока тоже не заметили. Что это означает? А это означает, что при соблюдении необходимых мер защиты у нас есть шансы продержаться там, наверху, достаточно длительное время, пока не найдем более подходящее и безопасное место. Мы также обследовали несколько артезианских скважин в бывшем частном секторе и на территории города. Есть достаточно чистые, находящиеся на большой глубине. Построить поселок именно на Левобережном или Долгопрудненском полигоне ТБО было бы весьма выгодно и в стратегически-оборонительном плане. Единственную проблему мы пока видим в том, что туда будет затруднена доставка воды. Все-таки не ровное место, и без груза тяжеловато вскарабкаться! Поэтому предложение пока такое: рассматривать в качестве наиболее вероятного места для переселения район между восточным подножьем ТБО Левобережный и речкой Бусинкой – там, где пруды и остатки каких-то старых построек и огородов. Предварительные данные разведки показывают, что место вроде бы вполне пригодное, а верхний слой зараженной почвы довольно тонок и вполне поддается удалению и замене. Мешки с садово-огородным грунтом пока еще во множестве можно найти на заброшенных хозяйственных складах и в магазинах.
Естественно, предложение разведчиков было воспринято неоднозначно. Им тут же напомнили про расплодившееся и осмелевшее зверье, от которого им и самим приходилось наверху несладко. Многие сомневались в рациональности столь радикальной смены места жительства и боялись радиации.
Рты сомневающимся заткнул начальник местной техслужбы Кургузов, в чьем ведении как раз и находились устройства, призванные обеспечивать долговечность и безопасность убежища.
– Помпы уже на последнем издыхании! – уведомил он собравшихся. – Вентиляционные фильтры тоже не вечны, хоть мы и делаем им периодическую профилактику. Но новых-то взять неоткуда! Равно как и топлива для генераторов, и так уже расходуем в час по чайной ложке! Рано или поздно нас либо зальет к чертовой матери, либо мы все тут задохнемся. Опять же, вся эта сырость и плесень в помещениях… Иван Сергеич, – внезапно обратился он к начальнику медпункта, – сколько раз к тебе за последнее время обращались мамочки с жалобами, что дети кашляют?
– Тебе, Илья Антоныч, навскидку сказать или в точности по журналу записей? – невесело отозвался тот. – Если навскидку – то до хрена! Если по медстатистике – и того больше!
– Вот! – поднял палец начтех, обводя взглядом заволновавшихся жителей убежища. – Все слышали?
Проблема всевозможных простуд, аллергий и прочих более серьезных легочных и кожных заболеваний с тех пор, как убежище начало затапливать и стали отказывать помпы, сделалась очень актуальной. А особенно для детей, родившихся или с самых пеленок живших в подземелье и никогда не видевших ни солнца, ни неба, ни чистого воздуха.
– Сами видите, что нам по-любому деваться некуда, – продолжил свою речь начтех. – Куда ни кинь – везде клин. Либо оставаться тут, гнить, сыреть и выхаркивать с кровью собственные легкие, либо рискнуть и попробовать приспособиться к новым условиям жизни наверху! Да, это задача трудная и, я бы сказал, даже авантюрная – ведь сейчас наверху далеко не рай земной! Но вы слышали наших разведчиков: при соблюдении некоторых условий шансов на выживание на поверхности у нас, получается, побольше, чем тут. Радиационный фон постепенно спадает, да у нас тут и не настолько массово вся эта гадость летала. А что касается зверья… – Кургузов усмехнулся. – Ну, в средние века же как-то ухитрялись и обороняться от него, и охотиться… И это при тогдашнем-то уровне вооружения! У нас пока что полно сильных рук и умных голов. Соорудить вокруг поселка тын из бревен и веток, заплести колючкой, выставить дозоры, позаботиться о необходимом вооружении, припасах… Да, условия жизни на земле изменились. Но кто сказал, что мы, люди, не сможем к ним адаптироваться? Ну, подумаешь, мутируем там в кого-нибудь со временем – мы или наши потомки… Понятно, что вас всех это – равно как и перспектива нахвататься радиации – пугает. Меня, представьте себе, тоже. Но ведь человек – такая хитрая скотина, ко всему приспособиться может, везде выживет – дай только ему зацепку! Мы вместе пережили Большой Пипец, выжили и сдюжили. Неужели и тут не справимся? Или вы считаете, что будет лучше сидеть тут, сложа лапки, и покорно ждать, пока все не прорастем плесенью и не потопнем? Не знаю, кто как, а я вот в гибель «Титаника» играть не хочу! И я готов рискнуть!
По итогам дебатов комендант убежища предложил решение, которое удивительным образом устроило всех. Заключалось оно в следующем: разведчики, технари и все, кто чувствовал в себе силы и желание помочь с обустройством новой жизни, в течение последующих месяцев должны еще раз проверить и подготовить выбранное место для того, чтобы туда можно было потом переселить всех остальных жителей гибнущего убежища. То есть, соорудить несколько крепких, защищенных от пыли и дождей построек и неприступную ограду вокруг них, разведать близлежащие чистые подземные источники воды и наладить ее добычу, доставку и дополнительную фильтрацию. По возможности также организовать регулярную охоту и заготовить припасов.
Подготовка к переселению началась буквально на следующий же день. Разведочные и трудовые десанты выходили наверх и пахали, не покладая рук, обеспечивая своим близким будущее – более, как им верилось, безопасное, чем в напитанных влагой и уже крошащихся от нее стенах подземелья. Остальные жители воспрянули духом, и даже дети и некоторые заболевшие взрослые стали кашлять меньше.
И вот, спустя почти полгода после начала работ, последний житель покинул уже наполовину затопленное убежище и переселился в укрепленный поселок у подножья Сор-горы, как вскоре его жители начали называть Левобережный полигон ТБО.
Со временем население поселка приросло и за счет выходцев из других окрестных убежищ и бункеров. Сперва это были такие же смельчаки или те, кому уже было нечего терять. А следом за ними пришли и все остальные. Они все же поверили отважным соседям и тоже решили рискнуть. А основатели Сор-городка или, как потом его стали еще называть, Трэш-сити, посовещавшись, великодушно закрыли глаза на то, что некогда эти же убежища отказались предоставить кров им самим. Былые разногласия и непонимание были задвинуты далеко и глубоко: обстановка требовала сплоченности и множества сильных рабочих рук.
Так, со временем из изначально разрозненных пришлых группок в Трэш-сити спаялась довольно крепкая община со своим укладом жизни и обычаями, очень похожими на обычаи поселений так называемого Фронтира эпохи освоения Дикого Запада.
…В недалеком от этих мест Алтуфьево обитатели метро поначалу были удивлены и крайне возмущены, однажды обнаружив, что в Долгопрудненском лесу, в гипермаркетах и на складах в районе МКАДа, на их исконной территории вдруг появились другие хозяева. (До этого дорожки двух общин каким-то чудом умудрялись не пересекаться.) Охотники и разведчики хорошо укрепленного поселка у подножья Сор-горы, закрыв лица респираторами и самодельными фильтрующими масками и облачившись в тяжелые брезентовые защитные плащ-накидки, стали часто появляться как на территории леса, так и в его окрестностях, на городских окраинах. И, естественно, сталкиваться при этом с коллегами из метро.
Поначалу две общины враждовали так, что при случайных встречах и неизбежных при этом стычках охотников просто пух и перья летели. Алтуховцы, разнюхав, где живут и чем занимаются новоявленные соседи, по привычке начали промышлять разбойными набегами. Брали все, что могли ухватить, – продукты из амбаров и вещи, похищали работающих на огородах зазевавшихся женщин и девушек… Мужчины Трэш-сити после этого пускались в погоню и, случалось, отбивали похищенное. Но бывало и так, что лихие налетчики успевали скрыться с награбленным добром и плачущими пленницами в своих подземельях. И попробуй-ка выковыряй их оттуда, из-за их гермоворот!
Подобные взаимоотношения – с враждой и довольно кровавыми разборками – длились довольно долго. А потом обитатели Трэш-сити достроили новый, еще более неприступный поселок на вершине Сор-горы и подвели к нему все необходимые и доступные в нынешних условиях коммуникации. В один прекрасный день они организованно переселились наверх, и вот тогда-то и пришло время алтуфьевским абрекам кусать локти и скрипеть зубами. Новый Сор-городок отличался от старого не только более крепкими стенами охранного периметра. Подступы к нему были затруднены, во-первых, почти отвесными стенами самой горы, во-вторых – непроходимой чащей кустарника и молодых деревьев. А единственная мало-мальски удобная дорога от подножья холма (по которой когда-то, целую вечность назад, поднимались наверх трудяги-мусоровозы) была теперь нарочно по краям обсажена злющим шиповником, обнесена частоколами из хвороста и колючей проволоки и охранялась чуть ли не на всем своем протяжении.
Набеги на Трэш-сити после нескольких неудач прекратились, похищения женщин и девушек – тоже. Единичные удальцы из Алтуфьево, правда, поначалу пытались как-то добывать себе наложниц и после переноса Сор-городка наверх, но в большинстве своем их попытки теперь оканчивались ничем. И это еще в лучшем случае!
Но время шло. Забывались старые обиды и распри, представители обеих сторон невольно сходились на общих охотничьих и сталкерских тропах, общались, обменивались новостями… Случалось, что и помогали друг дружке, а то и жизнь спасали… Постепенно обитатели Алтуфьево и Сор-городка смогли найти точки соприкосновения, договорились о статусе окрестных территорий и «хлебных» мест, очертили границы и сферы влияния, выработали нормы профессионального этикета при встречах и спорах из-за добычи. Отношения между соседями мало-помалу стали входить в более спокойное и мирное русло. И даже соперничество из-за охотничьих территорий и ресурсов теперь было не настолько экстремальным и кровавым, как прежде. А тем из алтуховцев, кто вдруг всерьез собрался реализовывать матримониальные планы, теперь приходилось отправляться на поклон к соседям и как-то уже более цивилизованно добиваться для себя подруг. То есть свататься к местным красоткам на полном серьезе и вполне официально! С посыланием богатых подарков, смотринами, свадьбами и… с неизбежным конкурированием с соперниками – как из самого Трэш-сити, так и из своих!
Тогда-то и начали некоторые из ранее попавших не по своей воле в «алтухи» женщин из личных и общественных рабынь-наложниц также становиться законными женами своих похитителей и хозяев. Со временем алтуфьевки, махнув до поры до времени рукой на все еще сохраняющиеся, по воле мужчин, в их немногочисленных рядах статусные различия, образовали что-то вроде негласного сестричества. И, как некогда у индейских племен Нового Света, оно теперь сообща решало все «женские» вопросы общины и, как могло, защищало интересы и благополучие местных дам независимо от их личного и общественного статуса. И постепенно к мнению и к осторожным, но взвешенным и довольно мудрым советам женщин стали прислушиваться и сами непререкаемые хозяева этой разбойной станции – мужчины.
…Решив, что совет вождя по поводу сбора дополнительной информации о матери будет все же не лишним, Марк после разговора с ним отправился в «бабье царство». Так на станции назывались несколько помещений хозяйственного назначения, где находились кухня, прачечная, продуктовый склад и прочие службы, которыми ведали женщины.
– Теть Лен, есть че пожевать? – осведомился он, первым делом сунув нос на кухню. В животе, между прочим, уже урчало: молодой растущий организм настойчиво требовал заправки.
Старшая повариха оторвалась от любимого развлечения – раскладывания пасьянса из порядком потрепанных и засаленных карт – и указала на облезлый табурет у стола.
– Садись… Люськ! – крикнула она вглубь подсобки. – Тащи миски, охотничек твой кормиться пришел! – и подмигнула Марку.
Люська – голенастая двенадцатилетка, дочка поварихи, выпорхнула из-за занавески, стрельнула глазами в парнишку, покраснела, потупилась и сноровисто зашуровала у плит. Через несколько минут перед О’Хмарой стояла полная, с горкой, миска ячменной каши с мясом и кружка травяного чая. На отдельном блюдечке, на куске тонкого, ячменного же лаваша высилась горка сушеных прошлогодних ягод – к чаю.
Ячмень выращивали в общине Сор-горы и торговали им и прочими дарами своих полей и огородов с соседями из подземки. И не только.
– Спасибо, – небрежно кивнул Марк девочке. Та совсем смутилась от мимолетного внимания юного охотника, неловко хихикнула и усквозила обратно в свои подсобки.
Незамужних девушек и девочек-подростков в «алтухах» было настолько мало, что местным мальчишкам-подросткам и молодым парням поневоле, по примеру взрослых мужчин, приходилось конкурировать между собой в попытках добиться благосклонности юных прелестниц. И если мелкая пацанва по глупости и неопытности своей ограничивалась пресловутым дерганьем за косички и сомнительными геройствами, вроде сования за шиворот улиток и подкладывания в спальники дохлых крыс, то более старшие и сознательные уже потихоньку примеряли на себя непривычные пока еще повадки будущих альфа-самцов. И «рыцарские подвиги в честь прекрасных дам» (Алхимиково выражение) у них были уже другими и куда более серьезными!
Скромность, домовитость и покорность были главными добродетелями, которые требовались от женщин, девушек и девочек в насквозь патриархальном, зиждущемся на почитании права сильного алтуфьевском обществе. И потому дочери местных отчаянных сорвиголов были – в отличие от своих же сверстников – просто-таки образчиками послушания. В будущем каждой из них предстояло, как некогда их матерям, покориться неукротимой воле кого-то из сегодняшних юнцов – того, кто окажется самым сильным, ловким и решительным в деле отчаянного соперничества за самку с такими же, как и он, молодыми, но уже на всю пасть зубастыми волчатами.
В силу подросткового возраста и присущих ему личных заморочек Марк на девчонок внимания совсем не обращал. Отчасти он даже презирал их, считая существами слабыми, никчемными и не стоящими его, О’Хмары, внимания. То, что поварихина дочка время от времени осмеливалась робко ему улыбнуться и всякий раз отчаянно смущалась и краснела, едва его завидев, он воспринимал абсолютно равнодушно. Хотя, в общем-то, рос практически в ее обществе – ибо после ухода со станции матери его воспитанием занимались местные женщины сообща, кто чем мог помочь. И, так или иначе, ему приходилось в детстве общаться и играть не только с мальчишками. Но так уж исторически сложилось в Алтухах, что детские компании, поначалу общие, сами собой распадались на сугубо «девчачьи» и «пацанские» довольно быстро.
Так что застенчивый интерес одной из девочек к его персоне никоим образом не волновал Марка – ни ранее, ни сейчас.
…Подкрепившись и поблагодарив повариху, О’Хмара чуть помолчал, собираясь с мыслями, а потом попросил:
– Теть Лен… Расскажи мне про мою мать. Она что, нас правда совсем не любила? Ни меня, ни отца?
Женщина на несколько секунд замерла, а потом вздохнула:
– Ну, а что я могу тебе рассказать, Марик?..
Марик – это было еще одно имя, которым его называли здесь женщины. С самого детства. Сам не зная, почему, Марк не возражал.
– Все, – подросток посмотрел ей в глаза. – Все, как было, теть Лен, с самого начала. Правду.
– Ох, ты ж, господи… – покачала головой повариха. – Правду тебе… Вырос наш орелик, орлом становится… Люськ!.. – обратилась она к прячущейся за занавеской дочери. Та немедленно показалась. – А ну-ка иди, погуляй покуда! И чтоб не подслушивала под дверью, ясно?
– Да, мам, – тихо и с привычной покорностью отозвалась девочка. И, кинув на Марка полный затаенного восхищения взгляд, выскочила вон.
Женщина подождала, пока за дочерью не закроется дверь, а потом одним движением смешала в кучу и отодвинула разложенные на столе карты.
– Ну, слушай, Марик…
Глава 3. Жизнь за МКАДом
Операцию «Трэш-сити» Марк начал осуществлять продуманно и обстоятельно. Он и в самом деле больше не стал даже заикаться на тему свидания с матерью – затаился, сделал вид, что внял доводам вожака и выбросил из головы эту свою идею-фикс. А сам втихаря начал обдумывать детали будущей вылазки. И готовиться к ней.
Пригодной в пищу людям живности в округе водилось не так уж и мало. Разросшиеся за двадцать лет бывшие местные лесопарки давали стол и дом самым разным тварям – летучим, ползающим и бегающим, травоядным и хищным. Но время от времени охотничья бригада Алтуфьево все же выбиралась на промысел и в дальние многодневные рейды – в основном за канал, в Химкинский лес, а также – к северу от Долгопрудного. Дичь там водилась куда более непуганая и, хоть и с разного рода отклонениями в экстерьере, но куда более похожая на нормальную, довоенную живность, чем прущие из центра Москвы на окраины жуткие твари.
Про этих «гостей из центра столицы» и про то, откуда они берутся, на Сером Севере говорили всякое. Но большинство сходилось на самой популярной в этих краях версии, подтверждаемой как слухами, так и вполне себе убедительными рассказами тех, кто в центральных районах города бывал чаще и с населяющими их монстрами сталкивался практически каждый день.
Захожие караванщики, добытчики из Эмирата (географически находившиеся ближе к центру, чем их коллеги из ТриЭс и «алтухов»), а также знакомцы с Горбушки передавали, что загнездилась, дескать, в центре Москвы, под самым Кремлем, какая-то неведомая, но весьма серьезная Пакость. И приманивает свои жертвы на гипнотический свет звезд кремлевских башен. Люди, звери, птицы, грызуны, черви, насекомые… Ничем не брезговала Пакость, всех жрала, невзирая на чины и биологические виды. Росла, жирела и разбухала вширь и вглубь кремлевских подвалов и катакомб, силы копила. И время от времени разрождалась «потомством» – мерзкого вида зелеными сгустками, расползавшимися потом во все стороны от «мамаши»[2]. И горе было тому существу, что неосторожно вляпывалось в такой вот сгусток! Мигом обволакивала его тягучая зеленая слизь – обволакивала, впитывалась в кожу, проникала во внутренности и кровь… И вот уже на месте прежнего, пока еще узнаваемого зверя или человека – чудовище, да такое, каких и приснопамятный Иероним Босх на своих картинах не рисовал!
Врали ли рассказчики про Пакость и ее зеленое склизкое потомство – поди, разбери. Известно же, народный фольклор – на то и народный, что выдумывают все, кому не лень, и кто во что горазд. Да и приукрасить свои приключения и подвиги всякий любит. А пойти и целенаправленно проверить правдивость данных слухов – ищите дураков! Версию пока что приняли за одну из самых логичных среди всех прочих, ходящих по Москве, и на том успокоились. Тут, как известно, не до размышлений о генетическом происхождении какого-то конкретного монстра, когда этот самый монстр прет на тебя бешеным танком с зубами, когтями, педипальпами и прочими ложноножками наголо. Тут не думать – тут стрелять надо! Или удирать, покуда не схарчили!
Хуже всего было то, что плодились такие вот измененные (уж неизвестно – зелеными «склизями» или еще чем) чудища в безумных, просто космических количествах! Словно в насмешку над всеми учеными мнениями и над законами эволюции, скрещивались между собой, порождая все новые и новые невиданные доселе монструозные формы. Черт их знает, что там, в их организмах, переклинивало после воздействия той слизи или еще какой мутагенной хрени, но факт оставался фактом: стаи монстров, словно вылезших из похмельного кошмара или глюков укуренного для вящего вдохновения художника, заполонили улицы Москвы и чувствовали себя там абсолютными хозяевами.
Передавали также, что, дескать, поначалу, когда Пакость-мамаша не была столь матера и сильна, «детища» ее были тоже не столь многочисленны и прожорливы. И далеко от дававшего им энергетическую подпитку материнского «гнезда» не уходили – кучковались по центральным улицам вокруг Кремля. Но время шло, Пакость жирела, становилась сильнее… Расплодившиеся порождения ее, ощутив острую нехватку корма, стали не только пожирать друг дружку и неосторожных «мимокрокодилов», но и распространяться за пределами своего прежнего ареала. Там, где бродили по заросшим развалинам «обычные», не измененные Пакостью животные – простые мутанты и те, кому повезло остаться более-менее прежними.
Ибо не сталкером единым сыт монстр, но и ближним своим. А также – дальним. Ну, и ближними его – тоже.
Со временем выяснилось, что порождения могут скрещиваться и с обычным зверьем, передавая потомству свои исковерканные гены. И вот тут-то и таилось самое страшное: эти потомки уже не зависели от энергетической подпитки кремлевской Пакости, как их предки. И – в отличие от них – не были вынуждены тесниться поближе к центру Москвы, где эманации «прародительницы» давали им необходимую для существования силу. Потомки порождений и обычного зверья распространялись за пределами влияния Пакости, сея разор и ужас и в куда более отдаленных от Москвы местах.
Остановить этот во всех смыслах чудовищный демографический взрыв можно было только одним путем: уничтожив Пакость. Но храбрецов для этого благого дела пока что не находилось. Оно и понятно: жить-то всем хочется![3]
…От наземных выходов со станции до восточной окраины Химкинского леса было навскидку километров десять. С учетом скорости передвижения пешей группы, всех плановых остановок и непредвиденных задержек алтуховской охотничьей бригаде на преодоление этого расстояния обычно требовалось в среднем часа два-три. Не сказать, чтобы места были совсем уж тихие, или, наоборот – неспокойные. Случалось всякое – и стычки со зверьем (и хорошо еще, если с местным, а не с порождениями или их потомками!), и недоразумения с промышлявшими в тех же местах охотой и рыболовством соседями с Сор-горы. К слову, отец Марка и еще один охотник погибли именно во время такого дальнего выхода. Их бригада неожиданно нарвалась на очередного оголодавшего «гостя из центра», забредшего в эти места на жировку. И ведь никто, даже прибежавшие на выстрелы и отчаянные крики товарищи, до сих пор так и не поняли толком, что это такое было. Неведомая Жуть (как, не чинясь, прозвали таинственного монстра охотники) не оставила после себя ни следов, ни клочьев шерсти или перьев, позволявших ее как-то идентифицировать. Словно из ничего появилась, захавала, как раньше говорили, добычу – и исчезла.
Старожилы тут же припомнили похожий случай полтора десятка лет назад и предположили, что, по всей вероятности, именно подобная Жуть наделала тогда переполоху среди вышедших в очередной рейд бибиревских добытчиков и рабочих, утащив и сожрав у них нескольких человек. И тоже никаких следов – кроме растерзанных тел и луж крови. Оно, конечно, с Бибирями «алтухи» враждовали практически всю свою недолгую Новую и Новейшую историю… но потери и у врагов, и у своих заставили охотников и добытчиков обеих станций еще очень долго осторожничать и ходить по наземным окрестностям с предельной опаской и оглядкой.
С этой самой оглядкой бригада вышла наверх ранним утром и, выстроившись «индейской цепочкой», ходко двинулась по Череповецкой улице в сторону Савеловской железной дороги. Путь ее сегодня лежал за канал, в обширный, превратившийся в густую чащу Химкинский лес.
Охотничья бригада Алтуфьево состояла из восьми человек, очень разных по характеру, возрасту и привычкам. Однако это был крепкий и дружный коллектив, в котором как-то органично и очень удобно притерлись, сцементировались между собой все углы и выступы этих разных натур.
Возглавлял бригаду вот уже несколько лет Бабай – пожилой, но еще крепкий мужик с характерным выговором и чертами лица коренного жителя финно-угорского Среднего Поволжья. В бригаде иногда подшучивали над его экзотичной привычкой задабривать подношениями перед охотой или рыбалкой духов леса и вод. Но безоговорочно поставили его над собой, единодушно признав его практическую сметку и умения.
Умник – на редкость начитанный и много чего с довоенных времен помнящий – был правой рукой бригадира и, случалось, даже подменял его в некоторых ситуациях. Также он служил в бригаде чем-то вроде консультанта по разного рода растительности, погодным приметам и прочему. На станции Умник иногда собирал вокруг себя местных ребятишек и учил их уму-разуму. Собственно, в том, что подрастающее поколение в «алтухах» умело читать и считать, была заслуга именно Умника.
«Тяжелую бронетехнику» в бригаде представлял некто Буль. Вообще, раньше этого массивного и плосконосого (памятка боевой юности в рядах долгопрудненской братвы) товарища звали Бульдозером, но в целях удобства в бригаде кличка эта сократилась до необходимого минимума. Несмотря на габариты и внешность типичного «быка», Буль был товарищем неглупым, цепким и очень внимательным к мелочам. Эта его внимательность не раз выручала бригаду. На охоте Буль не расставался с огромным лесорубным топором, за что Умник иногда называл его Железным Дровосеком.
Приятель Буля, Шахар – хмуроватый, заросший по самые глаза рыжеватой бородой – еще не так давно жил на Петровско-Разумовской. Но разругался однажды в пух и прах с кем-то из тамошних беков и был вынужден перебраться в «алтухи». О себе Шахар рассказывал мало и неохотно, однако какими-то путями в Алтуфьево просочилось, что у него в Эмирате была невеста. И что эту невесту родители отдали другому, более богатому и влиятельному, в связи с чем у Шахара и возник с родной общиной нешуточный раздрай, вынудивший его в конце концов уйти.
Поначалу языкастые алтуховские остряки все интересовались, не собирается ли «злой чечен» вершить кровную месть «по закону гор». Шахар, будучи, вообще-то, ингушом, а не чеченом, на эти провокационные вопросы и литературно-киноведческие подколки лишь хмыкал в бороду и величественно, как истинный мужчина и воин, отмалчивался. А потом однажды выдал надоедам в качестве ответа строчку из старой-престарой песни: «Если к другому уходит невеста – то неизвестно, кому повезло!». На этом расспросы и подколы прекратились.
Шахара в бригаде ценили за его поистине железобетонное терпение, немногословность и умение быть незаметным практически на любой местности. Самые нужные качества для охотника и следопыта!
Его полной противоположностью были двое шумливых приятелей-одногодков, которых немудряще звали Репа и Пакет. Следовало уточнить, что кличка Репа никоим боком не относилась к дарам полей и огородов, а была производным от слова… «рэп». Разменявший пятый десяток Репа пронес трепетную любовь и непоколебимую верность данному направлению музыки через все года и невзгоды. И теперь время от времени выдавал на-гора цепочки речитативов на тему станционной жизни, жизни Наверху, жизни до войны, жизни соседей из Трэш-сити, приключений на охоте, стычек с местным зверьем…
– Хатуль-мадан[4] хренов!!! – стонали на станции. – Когда ж ты заткнешься?!
– Что вижу – то пою! – откликался на то рэпер и продолжал свои стихотворные эксперименты. Надо сказать, что многие из них были довольно удачными и слушали импровизированные перфомансы Репы на не избалованной культмассовыми зрелищами станции все же с удовольствием. А ворчали больше для проформы, когда он уж слишком доставал соседей. Особенно когда начинал – впрочем, тоже довольно талантливо – пародировать обитателей станции, подражать голосам животных и имитировать всякие прочие аудиоэффекты.
Кто, когда и почему впервые назвал главного «любителя-рыболова» бригады Пакета Пакетом – история умалчивает. Возможно, причина появления данного прозвища крылась в маниакальной привычке охотника рассовывать свои вещи по всевозможным мешочкам и пакетикам – видимо, для вящей сохранности и удобства транспортировки. Над Пакетом беззлобно посмеивались. Но никто в бригаде и, пожалуй, на всей станции не умел столь же ловко и эргономично упаковать и увязать вещи или разделанную на куски добычу так, чтобы и нести было не напряжно, и не рассыпалось ничего по дороге – хоть ты прыгай, как психованный кенгуру.
В охотничьей бригаде эти двое «заведовали» интендантской частью, а также – рыболовством. И когда бригада рассаживалась отдохнуть после рейда – вот тут и наступал звездный час дружков-балаболов!
Седьмым и восьмым в бригаде были двое юных стажеров: восемнадцатилетний Кот и пятнадцатилетний О’Хмара. Кот «заболел» профессией охотника, наслушавшись рассказов Умника, а у Марка она была унаследованной: некогда членом бригады Бабая был его отец. И он же с самого детства учил Марка всем премудростям и тонкостям своего ремесла. Так что, когда в январе этого года Хмара погиб, на его место Бабай, посовещавшись со своими, взял его сына.
Несмотря на юный возраст и статус «молодняка», Кот и О’Хмара были достойной будущей сменой взрослым охотникам. Правда, в силу этого самого возраста и статуса, огнестрела (довольно трудно добываемого и потому недешевого) им пока что не полагалось. Обходились юноши арбалетами, немного переделанными для более мощной и точной стрельбы по живым и порой довольно зубастым мишеням.
Впрочем, вся бригада, помимо стрелкового оружия, всегда имела при себе и холодное. В основном это были копья-рогатины с крепкими древками и разнообразные ножи. Про топор Буля уже говорилось.
…Тихо-тихо, едва ли не на цыпочках, миновали по левой стороне улицы, где дома, Лианозовский ПКиО. Печально знаменитые в этих местах лианозовские шершни водились, правда, больше по соседству – северо-восточнее, в бывшем лесопитомнике, но обольщаться на их счет никто из охотников не собирался. Сегодня не водятся, а завтра… Тем более – весна, май месяц, они ж, эти твари крылатые, сейчас только-только проснулись и потому злы, голодны и бросаются на все, что шевелится. В общем, если начистоту, то местные охотники – что алтуфьевские, что из Трэш-сити – в лесопитомник и его окрестности в период с мая по октябрь предпочитали не соваться вообще.
Памятуя обо всех прочих сюрпризах и сказках майского леса, ненадолго остановились и тщательно опрыскали одежду и снаряжение «одеколоном» – спиртовой (точнее – самогонной) настойкой болотного багульника. Смазали ею же лица, опустили на них сетки накомарников, проверили, плотно ли прилегают края одежды, не осталось ли открытых мест. Майский клещ – конечно, не шершень, зверь хоть и мелкий, но шутить с ним и до Удара не рекомендовалось. А уж тем более сейчас, когда едва ли не любая, даже самая крошечная зверюшка-тварюшка успела обзавестись ранее нехарактерными для нее свойствами и привычками!
– Ну что, все готовы? – окинул своих людей цепким взглядом темных раскосых глаз Бабай. Поправил накомарник, посмотрел на медленно светлеющее небо. – Знач так. Идем прежним порядком, стволы и прочее оружие держим на взводе, головами крутим во все стороны!.. И поаккуратнее вблизи ив и черемухи! Всем ясно?
– Ясно! – вразнобой отозвались охотники и, повинуясь знаку старшего, друг за другом втянулись под зеленые своды Лианозовского лесопарка.
Предупреждение насчет некоторых деревьев и совет держаться от них подальше были не лишними.
И до Удара случалось, что налетали на лесопосадки бабочки так называемой горностаевой моли. Мелкая зловредная тварь массово размножалась, откладывала яйца, а в конце мая – начале июня из этих яиц вылезали тощие серые гусеницы. Они едва ли не сплошным шевелящимся ковром облепляли стволы деревьев – в результате чего те потом от корней до макушки, словно войлочными чехлами, затягивались плотной белой паутиной. Для человека эти гусеницы были не опасны… Но зрелище деревьев в паутине и копошащихся в ней мерзких тварей вызывало тошноту и мурашки по коже даже у ко всему привычных бывалых охотников, вынужденных раз за разом проходить мимо этих неаппетитных деталей пейзажа.
К счастью, нашествия горностаевой моли случались не каждый год, да и естественный отбор худо-бедно, но все же делал свое дело. Однако, кому приятно осознавать, что тебе на одежду или – хуже того! – на лицо или за шиворот может свалиться вот такая гадость? И ладно бы одна, но ведь упавшая с ветки гусеница невольно тянула за собой остальных прицепившихся к ней соседок! И уж какие там монстры! Дождь из гусениц – тут и самый отважный и безбашенный отморозок заорет от ужаса, запрыгает дурным зайцем, стремясь стряхнуть с себя эту пакость, и наутек кинется! И не спасут ни крутость, ни авторитет, ни мощная «убервафля» патронов так на «стотыщпиццот». Такова уж человечья природа – бояться мелких ползающих тварюшек больше всех монстров, вместе взятых.
Ко всему прочему, гусеница, даже одна, могла не только свалиться, а засесть незамеченной в складках куртки или рюкзака и контрабандно проехать на станцию… А древесная моль и ее гусеницы – это ж такие комбайны. Если коры и листьев нет – жрут любую растительную органику типа ткани и бумаги, и даже не совсем органику – случались прецеденты и до Удара! И очищай потом вещи и стены палатки от паутины!
Но самой главной и наисерьезнейшей причиной, по которой от обсиженных тварями деревьев старались держались подальше, были все те же порождения и их способность скрещиваться и иметь общее потомство с относительно нормальной живностью. Ну, и не только передавать потомству испорченные гены, но и изменять его поведение и пищевые пристрастия. Порой на совершенно нехарактерные и противоположные. И черт их знает, этих гусениц, может, они только притворяются белыми и пушистыми! А на самом деле это уже – детища порождений, от которых теперь ожидать можно всего. В том числе и внезапного нападения!
В этом году бог попустил, нового нашествия то ли не случилось, то ли прохладно пока еще для моли было (начало и середина мая выдались нежаркими). Зато в прошлом году их уже в это время было полно! Настолько, что деревья из-за их паутины напоминали войлочные шары, ходить мимо которых было настоящим испытанием для нервов! Паутина лежала ковром даже вокруг самих деревьев! За прошедший год, конечно, картина несколько изменилась в лучшую сторону, но даже сейчас, пока охотники гуськом шли по сузившейся в одну полосу Череповецкой, вокруг них и над ними предрассветный ветерок то и дело полоскал грязно-серо-бурые, истрепанные ветрами, дождями и зимними бурями лохмотья прошлогодней паутины.
Бррр, гадость-то какая!..
Поэтому, когда улица вынырнула из-под колышущейся массы ветвей и паутины и снова раздвоилась, а впереди замаячили опоры железной дороги и сооружения платформы Лианозово, все – кто явно, кто про себя – выдохнули с дружным облегчением.
– Вот же твари эти гусеницы, даже шершни их не жрут! – пробурчал кто-то позади Марка. Вслед за этим послышался звук смачного плевка. – Даже птицы! Спрашивается, где справедливость в этом гребаном мире?
По Лианозовскому проезду долго шли вдоль железнодорожных путей, зорко озирая окрестности. Привычно и беззлобно, завидев покосившуюся и изъеденную ржой станционную вывеску платформы «Марк», пошутили на тему «станции имени О’Хмары». Вышли к южному из одноименных прудов и, соблюдая некую давнюю примету, немного постояли на берегу, помолчали. Бабай что-то пошептал по-своему и кинул в воду нарочно припасенный кусок ячменной лепешки. Буквально тут же возле подношения плеснуло, на миг под водой мелькнуло что-то крупное, гулко шлепнуло плоским хвостом… и лепешка исчезла, как и не было ее. Только круги по воде.
– Все, можно идти, – с облегчением вздохнул Бабай. И первым направился в сторону заваленной обломками машин насыпи МКАДа. – Сам Водяной Хозяин показался, угощение взял… Будет путь!
По самой дороге не пошли: место дурное, открытое, густо заваленное автомобильным ломом, ржавеющим тут еще со времен панической эвакуации москвичей в день Удара. Если, не дай бог, чего случится – не вдруг еще и выберешься! К тому же, на соседнем северном Марковском пруду издавна обитала, снисходительно плюя на шум и всю таблицу Менделеева МКАДа, огромная, практически непуганая колония чаек. Эти птички и до Удара отличались особой наглостью и прожорливостью, а уж теперь-то!
Марковские чайки – или мартыны, как по старинке называл их Умник, были настоящим бичом Трэш-сити. Местные полигоны ТБО некогда были их кормовой базой. А поскольку против заложенных предками инстинктов не попрешь, то и теперь потомки годами жировавших на мусорных кучах птиц по привычке стаями налетали на Сор-гору, ища, чем бы поживиться. Они с душераздирающими воплями кружили над поселком, пугали кур, свиней и даже собак, бесцеремонно отгоняя их от кормушек и нагло пожирая все, что в них было. Некоторые наглели до такой степени, что налетали даже на детей, неосторожно вышедших из дома с какой-нибудь едой. Налетали, как правило, стаей, сбивали с ног, а потом клевались, отчаянно бранясь и дерясь между собой за каждый кусок. Оказаться в самом эпицентре такой вот птичьей драки за еду даже для взрослого было рискованно, а уж для ребенка – так и вовсе опасно! Эдак еще и глаз можно было лишиться!
Для обитателей поселка на вершине горы тогда наступили горячие времена. К счастью, лес, которым поросла бывшая свалка, не давал крылатым бандиткам особой свободы маневрирования. А вскоре люди, экономя дефицитные патроны, в совершенстве научились владеть луками, арбалетами, пращами и старыми добрыми рогатками. И теперь во время подобных налетов методично прореживали ряды непрошеных захватчиц так, что пух и перья летели. Мясо чаек не было пригодно в пищу людям, но с большой охотой поедалось довольными таким реваншем свиньями и собаками.
Сор-гора замаячила перед охотниками сразу, как только они перебрались через МКАД и прошли между заваленной ржавым хламом дорогой и кромкой леса. Им предстояло дойти до берега канала в прямой видимости от Горы, свернув с Кольцевой на так и не достроенную М-11 – скоростную платную автотрассу, которая должна была соединить Москву и Питер в обход лежавших на ее пути городов Московской, Тверской, Новгородской и Ленинградской областей. Грянувший Удар поставил на этих грандиозных планах большущий крест – мраморный и с веночком. Хорошо хоть, мост через канал успели худо-бедно навести, и очень хорошо, что он умудрился устоять, не рухнуть в тот злосчастный день 6 июля 2013 года! И теперь хоть в Химкинский лес переправляться можно было, не делая солидный крюк через Левобережную! Ведь в тамошней дубраве, по слухам, такое водилось, что не приведи, господь, увидеть!!! Горностаевая моль, так сказать, нервно курила за сортиром вместе со всеми своими гусеницами и их войлочной паутиной!
Огибая разбросанную тут и там ржавую строительную технику и траченные временем и эрозией бетонные блоки и кучи песка и гравия, бригада приблизилась к юго-западной стороне Сор-горы. Отсюда уходило направо, в разрушенный Долгопрудный, Лихачевское шоссе; по нему местные время от времени добирались с сетями и прочими рыболовными снастями до Котовского залива и Хлебниковского затона. Как и охота, рыболовство в этих местах было довольно экстремальным занятием, но зато давало солидный приварок к скудному рациону обитателей Серого Севера и сопредельных с ним наземных территорий.
От шоссе шел единственный въезд на Сор-гору, когда-то по нему поднимались мусоровозы. Возле ворот еще с довоенных времен стоял двухэтажный красного кирпича домик администрации полигона ТБО. В настоящее время к нему была сделана крепкая бревенчатая пристройка. Здесь жители Трэш-сити, предпочитавшие не пускать никого из чужаков в сам поселок, однажды устроили что-то вроде погранично-таможенного пункта, где и общались с гостями по самым разным поводам.
Предусмотрительность сор-горинцев оказалась весьма к месту. Когда жизнь в округе стала потихоньку налаживаться, у надземных жителей завязались отношения с соседями с ближних станций метро, а позже даже стали ходить караваны из Москвы в область и обратно. Два больших ангара у подножия Горы превратились в караван-сарай с гостиницей и харчевней, где путники могли укрыться от опасностей, отдохнуть, переночевать, подкрепиться местными разносолами, узнать новости и идти дальше по своим торговым или еще каким-нибудь делам. Караваны ходили, правда, редко и крайне нерегулярно, но маршрут их пролегал всегда через эти места – в силу удобства транспортных путей. Трэш-сити следил за тем, чтоб на их отрезке транзита «Москва – область» было более-менее безопасно, обеспечивал караваны – по мере необходимости – проводниками, охранниками и носильщиками и имел с таких вот перемещений по своим землям очень даже неплохой гешефт.
…Отсалютовав маячившему на сторожевой вышке фактории дозорному, Бабай повел своих людей дальше. Частный сектор – СНТ «Нива» – привычное зрелище недостроенной дороги и брошенной техники… А вот и мост через канал!
Глава 4. Жизнь совсем за МКАДом
– Вы там, на той стороне, поосторожнее будьте, мужики! – предупредили соседей караулившие переправу через канал дозорные из Сор-городка. – Морра в лесу завелась!
– Что еще за морра такая? – нахмурился Бабай.
Командир дозора пожал плечами; от его движения чуть колыхнулись полы тяжелого брезентового плаща – традиционной «национальной одежды» обитателей Трэш-сити.
– А хрен ее знает… Мы эту тварь никогда не видели, только ощущали ее присутствие. Как будто на тебя смотрит кто-то… пристально так… будто сожрать примеривается… Жуть просто! – дозорный, крепкий дядька лет шестидесяти, вздрогнул. – Ко всему прочему, еще вдруг такая тоска наваливается – хоть вешайся! В общем, когда морра где-то рядом – это сразу чувствуется. И вот вам мой совет, мужики, если вдруг почуете неладное – тут же берите ноги в руки и ходу оттуда! Нашим охотникам уже доводилось с ней пересекаться… «Двухсотых», слава богу, не случилось, но вот страху парни натерпелись – просто до усрачки! Сюда-то она пока не лезет, но пару раз точно было – приходила и сидела на той стороне моста. Показаться не показалась, но таращилась так, что аж поджилки тряслись. Вон, видали? – мужчина кивнул на перегораживающую мост баррикаду, сложенную из сушняка. – Только этим от нее и спасаемся. Если запалить – так она переключается на огонь, а вскоре и вовсе уходит.
– Морра страшшслая и ужасслая… – тихо хмыкнул Умник. – Да у вас тут, смотрю, прям сказки про муми-троллей!
Сор-горинец сверкнул на него из-под капюшона защитными очками над самодельным респиратором и с сожалением смерил взглядом с головы до пят:
– Вот и наш Карбид точно так же хмыкал и про сказочки проезжался. А как морру почуял – так драпал чуть ли не впереди планеты всей, а после еще и штаны сушил. Посмотрим, что ты запоешь, Вадик, в подобной ситуации!
– А я не умею петь! – хохотнул Умник. – Мне медведь на ухо наступил. Всеми четырьмя, да еще джигу сплясал… Впрочем, спасибо за предупреждение, – вдруг мигом посерьезнел он. – Будем глядеть в оба.
Каким бы ни был отчаянным народ, живший в «алтухах», но такими вот предупреждениями никто никогда не разбрасывался. Тем более предупреждениями, исходящими от соседей, живших на Поверхности, и эту самую Поверхность знавших куда лучше их, пещерных троглодитов!
Времена не те!
– А все-таки, откуда взялась эта самая морра, не из сказки же, в самом деле? – полюбопытничал Кот, пихая в бок Марка, чтоб слушал внимательнее и на ус мотал. В силу возраста и, так сказать, цеховой иерархии подросток пока еще не имел права встревать в разговор взрослых охотников без их разрешения. Кот же недавно перешел этот Рубикон – чем немало гордился и форсил перед младшим товарищем.
Дозорный снова пожал плечами:
– Да поди ж ее, паскуду, разбери, откуда она взялась! Тоже, небось, откуда-нибудь приползла, мало ли сейчас всякой швали в округе?.. В честь монстра-то из сказки ее Варвара, наша травница, обозвала – за похожие свойства. Это она с ней первой из наших пересеклась. Даже потом картинку из книжки по памяти нарисовала и нам все показывала. Но вот как эта гребаная морра на самом деле выглядит – как на картинке или нет, – Варька и сама не в курсе. Говорит, некогда проверять было, чесанули они с ее учеником оттуда, как под хвост ужаленные! Но говорит, что не удивится, если эта морра и правда точь-в-точь такая, как в книжке. А материализовалась из чьего-нибудь похмельного бреда!
– Ну, это Варюха загнула, конечно! – покачал головой Бабай. – Как это – материализовалась? Из ничего, что ли? Так не бывает!
– Да очень просто! Про ноосферу и инфополе слыхали?
– Сон разума порождает чудовищ… – кивнул Умник. И весело посоветовал: – Вован Сергеич, ты при наших обормотах не слишком-то учеными словами выражайся. Еще решат, что ругаешься, обидятся, полезут морду бить! Конфузу потом в международных отношениях не оберешься!
– Да ну тебя!.. Миротворец ООН нашелся, тоже мне! – отмахнулся сор-горинец.
Алтуховец подмигнул ему и заржал. Эти двое были давними собеседниками и собутыльниками и радовались каждой возможности при встрече попикироваться и порассуждать на какую-нибудь ученую тему.
Переходить широкий – сто с небольшим метров – канал по сильно покореженному, но, слава богу, не рухнувшему мосту, на котором не было ни одного укрытия, чтобы спрятаться в случае опасности с воздуха – удовольствие рискованное и сомнительное. К тому же Марк – рожденный и выросший в подземелье – став охотником, так и не смог окончательно привыкнуть к высоте и иррационально до сих пор ее побаивался. И это сейчас, а что было в самом начале, когда он только-только начал выходить на Поверхность! Смех и ужас! Хмаре в свое время пришлось очень сильно постараться, чтобы приучить сына к подобным местам – пешеходным виадукам, мостам и прочему. Постепенно Марк освоился и даже научился внешне не демонстрировать своего страха высоты… но все равно во всех подобных случаях старался держаться подальше от краев мостов и поближе к их середине. И вообще держаться. За что угодно – лишь бы не сверзиться с этой жуткой высотищи и не переломать себе кости или еще хуже того – утонуть!
В бригаде эту его неудобную особенность конечно же мигом раскусили и теперь иногда подтрунивали над ней. Но все же понимали, что от заложенного матушкой-природой никуда не денешься. Рожденный ползать, как говорится, иногда летает. Но все-таки уж – птица гордая: пока не пнешь – не полетит.
– Всем сгрудиться в кучу! – скомандовал при входе на мост Бабай. – Кот, О’Хмара – в середину! Наблюдайте за небом. Остальным – глядеть по сторонам. Оружие проверить!
Защелкали разнообразные оружейные механизмы. Вроде все пучком.
– Двинули!
Марк поудобнее перехватил свой (когда-то отцовский) двухзарядный арбалет и, подавив волнение, сделал несколько шагов по растрескавшемуся и кое-где даже оплавленному или вставшему дыбом покрытию моста. За каналом он до этого бывал уже несколько раз, но вот этот переход всегда заставлял его слегка нервничать.
Бригада ходко двинулась к противоположному концу моста.
Слева слышались крики чаек, суетливо носившихся над одним и тем же местом. Время от времени птицы резко падали вниз и что-то выхватывали из воды. На людей они пока не обращали внимания.
– Охотятся! – хмыкнул, кивнув в их сторону, Буль. – Никак, косяк мигрирует? Интересно, вверх или вниз?..
– Эх, вот помню, до войны рыбачил я как-то на Селигере… – начал было Пакет, ностальгически прижмурив глаза.
– Пакет, дорогой, заткнись, да? – вкрадчиво попросил Шахар. – Мы сейчас на охоту идем, а не на рыбалку, понимать надо!
– Тихо вы! – шикнул Бабай. – Раскаркались! Дома байки про «до войны» травить будете! Пакет, ну вот сколько раз…
– Хьюстон, кажись, у нас проблемы! – перебил его глазастый Репа и протянул татуированную руку, указывая в сторону высоток Левобережной, торчащих над лесом, словно осколки выбитых зубов. – Видите?
В самом деле, с юга к ним очень быстро приближались, увеличиваясь в размерах, темные точки – навскидку десятка два.
– С-сука, гарпии! – прошипел Буль. Он немедленно вложил в рот пальцы, оглушительно свистнул и замахал руками выскочившим из своего КПП охранникам моста. Те, узрев надвигающуюся угрозу, сноровисто похватали оружие и тоже заняли боевые позиции за нарочно для подобных случаев устроенным солидным бруствером из мешков с песком.
Гарпии были одним из примеров того, какими бывали потомки обычной живности и порождений. Исходно в их предках явно отметились какие-то крупные летучие хищности – не то вороны, не то ястребы, а может, и все те же чайки… То, что получилось из их потомков спустя несколько поколений, представляло собой зрелище, внушающее нешуточное уважение и опаску.
Размах крыльев – в среднем метра два с полтиной, сами – примерно с южноамериканского кондора. Крепкие клювы, острые когти и жесткое, словно накрахмаленное, маховое и хвостовое оперение, способное – если такая вот птичка вдруг черканет крылом или краем хвоста по незащищенной коже – и до крови порезать… и счастье, если черканет не по шее!
И, несмотря на габариты, – необычайная верткость и маневренность в полете.
Действовать «птички» предпочитали стаей, проявляя во время налетов удивительную слаженность и даже некоторое хитроумие. К величайшему счастью людей, метать свои перья-стилеты в противника – подобно мифологическим стимфалидам – гарпии, однако, не умели. А то бы от них вообще спасу не было!
Как назло, появление гарпий застало бригаду практически на середине моста. Ни тебе обратно за это время не успеть вернуться, ни оставшуюся половину пересечь. Стоящая или движущаяся фигура – отличная цель для пикирующего пернатого хищника. Поднять в одиночку взрослого мужчину гарпия, конечно, не могла – строение лап не позволяло, но, налетая кучей, твари старались нанести жертве как можно больше ран, полосуя и терзая ее своими когтями и клювами. Случалось, выдирали целые куски плоти, оставляя страшные, долго не заживающие и часто гноящиеся раны.
Оставалось одно – занимать позиции и драться.
– К бою! – скомандовал Бабай.
Методы борьбы с летучей нечистью в этих краях были уже отработаны до мелочей, поэтому каждый в бригаде знал, где ему быть и что делать. Охотники сноровисто рассыпались, кто куда, и укрылись – кто за останками строительной техники, кто залег за бордюром дороги, над которым дополнительным заслоном все еще щерилась стальная арматура временного ограждения. Конечно, за прошедшие годы она сильно пострадала, но с размаху напороться на острую арматурину рисковала любая из летящих хищниц.
Скоро стал слышен характерный шелестящий «металлический» свист, с которым жесткие крылья гарпий рассекали воздух. Внизу всполошились и загалдели чайки, которых оторвали от охоты. К гарпиям они питали, как выражался Умник, «незамутненную классово-видовую ненависть», поэтому появлением их были раздосадованы и обозлены, пожалуй, не меньше людей. А то и больше. Белая туча взвилась в воздух и заметалась над волнами.
На несколько мгновений гарпии сбились с курса и притормозили, кружа на одном месте и хлопая крыльями – видимо, решали, кем лучше заняться, чайками или людьми. Но чаек было раза в два больше, а людей – раза в два меньше, и они выглядели такими беззащитными на огромной и относительно ровной площадке моста!..
Наконец, головная гарпия приняла, видимо, решение и повернула в сторону моста, заходя на атаку. Остальные ринулись за ней, предвкушая пиршество.
– Огонь! – рявкнул Бабай.
Грохнул слаженный залп из автоматов, охотничьих карабинов и двустволок взрослых охотников, звонко чпэнькнули тетивы арбалетов О’Хмары и Кота. Несколько гарпий, выхваченные из стаи этим залпом, кувыркаясь и теряя перья, с пронзительным визгом полетели вниз. Буквально тут же на них набросились взбаламученные и обозленные чайки.
– Ай да чаечки! – прокричал Кот, снова спуская тетиву. – Есть!!!
– Ча-чах! – отработал по новой цели арбалет Марка. Первая стрела ушла «в молоко» – верткая тварь умудрилась в последний момент заложить поистине головоломный вираж, но зато вторая достигла цели. Подранок заверещал от боли и ярости и, дергано кувыркаясь, канул вниз. Тут же на него напали, даже не дав плюхнуться в воду, «классовые враги», и – полетели клочки по закоулочкам!
Еще несколько подбитых охотниками гарпий рухнули на мост. Одну из них Умник метким форвардским «пыром» отправил «за борт». В ответ, словно на стадионе во время решающего матча Кубка мира по футболу, раздался дружный вопль обрадованных столь метким «голом» чаек.
– Мужики! – весело заорал охотник. – Как вам идейка – продать в Трэш-сити ноу-хау: прикормить мартынов, чтоб они им этих тварей от поселка отгоняли? Все равно ведь мартыны почти все время на Сор-горе ошиваются!
– Умник, вали ты знаешь куда со своими ноу-хау?! – оскалился Пакет, выцеливая очередную хищницу. – Нашел время!
Позади тоже слышались хлопки выстрелов, вопли гарпий и отчаянный мат. Это охрана моста отстреливала отбившихся от основной стаи.
– Йоу, мазафака!!! – Репа сноровисто перекатился на спину и дал от живота короткую очередь вверх и по косой. Пикирующая на него тварь захлебнулась криком, шарахнулась и врезалась в уклоняющуюся в это время от выстрела О’Хмары товарку. Обе гарпии невольно сцепились когтями и рухнули на мост, бешено дергаясь и душераздирающе визжа.
– Добивай! Добивай!
Взлетел в руках Буля знаменитый топор – раз, другой. Сочно чмякнуло, брызнуло на дорогу багровым и горячим, и визги тварей оборвались на высокой ноте.
– Отлетались птички! – прокомментировал здоровяк, по примеру Умника расчетливыми и точными пинками отправляя обезглавленные тушки противников в воду.
– Дубль! – одобрил Пакет и показал товарищу большой палец. – Девять – ноль в нашу пользу!
– Эй, гляньте! – вдруг замахал старшим Кот, привлекая их внимание. – Кажись, мартыны за них всерьез взялись!
И верно! Разъяренные вторжением «классового врага» и сообразившие, что сила и количество теперь на их стороне, чайки вдруг скопом накинулись на оставшихся гарпий. Во все стороны полетели черные и белые перья, поднялся невообразимый хай.
– Валим!!! – первым опомнился бригадир. – Им сейчас не до нас будет! Пацанва – в середину, Пакет, Репа – прикрываете фланги! Буль, Шахар – тылы! Умник – со мной! Ходу, мужики, хо-оду, бляха-муха!!!
Бригада, молниеносно сгруппировавшись в новый походно-боевой порядок, дружно кинулась к правому берегу канала, огибая и перепрыгивая препятствия. Соседи с левого прикрыли их, срезав метнувшуюся было за ними гарпию. Буль издал гортанный индейский вопль, коротко салютнул им топором и кинулся догонять своих.
Остаток моста преодолели без потерь и в чащу на берегу вломились, как стадо бешеных носорогов.
– Ффу-у-у-у-блин, мазафака!.. – простонал Репа, стаскивая шляпу с накомарником и обмахиваясь ею, как веером. – Бодрячком денек начинается!.. Бабай, че ты там бухтел у прудов насчет того, что «путь будет»?
– Ну, так отмахались же! – не купился на провокацию бригадир. – И никому пока жопы не надрали. Отдых полчаса, – тут же распорядился он. – Все проверить, перезарядить, подлатать… Репа, про клещей забыл?
– Ща надену! – успокоил его охотник. Закончил обмахиваться, вытер лицо шляпой и снова нахлобучил ее на голову.
Марк неторопливо пересчитал оставшиеся в туле болты. Неплохо, неплохо. В прошлый раз попаданий было меньше, и в целом стрел ушло гораздо больше. «Растешь, О’Хмара», – поздравил он сам себя мысленно.
Полчаса, отведенные для отдыха, вскоре истекли. Успокоились в лесу и в одичавших садах покинутого людьми Старбеево всполошенные звуками боя на мосту птицы снова завели свои нескончаемые песни.
Выждав еще немного, Бабай поднялся.
– Выдвигаемся!
Глава 5. Морра
Обратно не шли – бежали! Неслись, летели, как курьерский поезд, невзирая на довольно тяжелую и громоздкую, затрудняющую продвижение ношу – волокушу с разделанной лосиной тушей и… Пакета, безжизненно свисающего с плеча Буля. Бабай, Шахар и Умник тащили волокушу, Кот с О’Хмарой помогали им, придерживая груз, Репа прикрывал их всех. Буль с ношей на плече боевым слоном Ганнибала несся впереди, прокладывая дорогу и задавая направление и скорость.
…Сохатого подстрелили километрах в трех от моста, рядом с когда-то вырубленной под строящуюся дорогу, а ныне заросшей молодняком просекой. Молодой бык стоял по колено в небольшом круглом болотце и увлеченно хрумкал стеблями и листьями каких-то водяных растений. Он даже не успел выбраться на берег.
– Вот это свезло, вот это удача! – радовался Бабай. – Не зря Хозяин показывался, ай, не зря!
Теперь, в общем-то, не было смысла идти на принадлежащую алтуфьевцам «солянку» – нарочно устроенный и время от времени обновляемый искусственный солончак для приманивания охочих до лакомого копытных. Идти и сидеть там, в тишине и неподвижности, ожидая, не вздумается ли кому-нибудь из них прийти, чтобы полизать пропитанную крепким рассолом землю. Туши одного быка – при общем котле и экономном распределении мяса – хватит станции примерно на неделю. За это время охотники успеют добыть еще что-нибудь. Следовало бы побыстрее доставить бычка на станцию и отправить на ледник: лосятина уже через несколько часов теряла свои вкусовые качества, становилась дряблой и начинала отдавать не то серой, не то хвоей. Тем более что и погода сегодня – не в пример недавним дням – стояла погожая и почти по-летнему жаркая. Промедлишь больше, чем нужно, – и все, испортится мясо!
Оттащив добычу подальше от болота (чтобы не отпугнуть запахами крови и смерти других животных, что будут сюда приходить потом), охотники начали сноровисто ее свежевать и разделывать. Между делом с удовольствием накромсали и пожевали полосок сырого, еще теплого мяса: проблема авитаминоза и сопутствующих ему болячек типа цинги была бичом, пожалуй, всего метро, за исключением тех, кто находил какие-то новые способы с ними бороться.
В Алтуфьево (и в целом на Сером Севере), что такое цинга, не знали уже достаточно давно. И все благодаря пресловутым природным дарам и… выработанной небрезгливости жителей, с которой они этими самыми дарами пользовались.
Хрустели и перемалывались на крепких зубах крупные кристаллики серой соли, сочно чвакало и расплывалось на языке темно-красное парное мясо, пряной острой нотой прихотливо вплетался привкус высушенных и растертых в порошок трав. Называемую на местном жаргоне «спайсом» смесь соли и местнорастущих незамысловатых специй типа укропа, дикого чеснока и горчицы каждый алтуфьевец всегда носил при себе в аккуратном кисете.
Хорошо-то как!..
Перекусив, сменили часовых (вынужденная необходимость в сегодняшних реалиях), соорудили из толстых еловых лап волокушу и стали грузить на нее увязанное в свежеснятую шкуру и мешки мясо и кое-что из требухи, что годилось в еду или на переработку. Между делом сгоняли молодежь – О’Хмару и Кота – на все то же болотце за водой. Пока возились с добычей, пока грузились, умывались, перекусывали и приводили в порядок снаряжение и одежду – солнце, часа два как перевалившее зенит, стало неторопливо клониться к закату. Потянуло прохладным ветерком, а тени от деревьев и поросших травой и кустами куч стройматериалов на просеке переползли на противоположную сторону.
Первым почуял неладное отошедший «по делу» Репа. Он как-то уж очень долго возился в кустах, пыхтел, несколько раз менял дислокацию, а затем не выдержал:
– Мужики, мазафака, хорош на меня пялиться! Дайте погадить спокойно!
– Да кому ты там на хрен нужен, пялиться на тебя? – удивился Буль. – Че мы там у тебя не видели?
Репа еще немного повозился в кустах, поворчал и затих. Но через некоторое время раздалось по новой:
– Мужики, ну это уже не смешно! Кончайте шутить, а?
– Да е-мое, Репа! – не выдержал Умник. – Сидим себе спокойно, никого не трогаем, починяем примус… Гадь себе на здоровье, хоть все кусты завали – только не в нашу сторону, пожалуйста!
– Ага, и гляди, чтоб тебя за жопу никто не ухватил! – поддержал Пакет. – Или еще за чего интересное. А то подползет какая-нибудь неведома зверюшка и ка-ак…
– Блин, мужики, ну хорош!!! – взвыли за кустами. – Тут реально кто-то есть! И смотрит!..
Репа поспешно выбрался из кустов, пытаясь одной рукой на ходу застегнуть штаны. Другой он придерживал автомат. Без оружия люди теперь даже до ветру не ходили.
– Тут реально кто-то есть! – повторил он, настороженно озираясь.
Бригада разом умолкла, оставив смешки и подначки. Все тут же вспомнили предупреждение соседей.
– Говоришь, смотрит? – протянул Бабай, придвигая поближе свою «Сайгу».
– Птицы! – вдруг встрепенулся Шахар и резко развернулся в ту сторону, где перед этим возился в кустах Репа.
С краю заросшей, но все еще заметной просеки, метрах в трехстах от стоянки охотников взмыли ввысь и с тревожным ором заметались над деревьями птицы. Кто-то вспугнул их, и теперь, судя по тому, как все ближе и ближе начинался переполох среди пернатых, этот «кто-то» двигался в сторону стоянки. Двигался медленно, но целеустремленно.
– Как думаете, мужики, сторожа на мосту точно не гнали про эту морру, или как там ее? – вполголоса осведомился подобравшийся Буль. Рука его непроизвольно стиснула верный топор.
– Морра там или не морра, – не отрывая напряженного взгляда от мечущихся птиц, отозвался Бабай, – но давайте-ка и правда последуем доброму совету соседей и уберемся отсюда на фиг побыстрее!
Внезапно Пакет, уже метнувшийся было проверять узлы на поклаже, вздрогнул, покачнулся…
– Не понял… – пробормотал он, делая непроизвольный шаг назад. А потом вдруг со стоном обхватил голову руками и надломленно рухнул на колени. – А-а-а-а, с-сука… – услышали охотники. – Че за… Светка… это ты? – он вдруг замер и уставился прямо перед собой, видя что-то, незримое для остальных. – Светка, послушай, я же… я не успел!.. Прости меня!.. Прости… Светка… Я не успел!..
И тут на глазах остолбеневших от изумления товарищей Пакет согнулся в три погибели и с рыданиями начал биться головой о землю.
– Чет и мне тоже как-то не по себе… – через пару-тройку секунд пробормотал Репа, морщась и потирая виски. – Мазафака…
– Боюсь, что про морру – это был не гон! – более тертый жизнью и потому более «толстокожий» Бабай окинул быстрым оценивающим взглядом остальных. – Стопудово валить надо! Мужики… Эй, вы чего?
По обычно невозмутимому, а теперь словно закаменевшему лицу Шахара потекли слезы, Буль выглядел – словно любимого брата схоронил. Умник что-то шептал, глядя перед собой остановившимся, мертвым взглядом. Оба стажера вообще скорчились возле волокуши, причем Кот уже всхлипывал, а О’Хмара, бессильно запрокинув белое, почти бескровное лицо к небу, изо всех сил тер правую сторону лба. У парня снова начались эти его головные боли, о которых бригадир был в курсе.
– Так, народ! – рявкнул он, изо всех сил пытаясь подавить ощущение чернейшей тоски и безнадеги, что неукротимо наваливалось на него откуда-то извне. – Харэ мне тут медузами растекаться! Встали, встали! Мужики вы или где? Пакет, хорош выть, будто тебе яйца отрезали! Буль, встряхни его и сам встряхнись! Кот, О’Хмара, если вы сейчас же не придете в себя, этот рейд станет последним в вашей охотничьей карьере! Шахар, Умник, соберитесь, мать вашу! Я один, что ли, эту хрень поволоку? Давайте-давайте, очухивайтесь!
Крича во всю глотку и раздавая пинки и тычки, Бабай метался от одного охотника к другому, и понемногу его «терапия» возымела эффект: народ встрепенулся и малость ожил. Шахар и Умник первыми впряглись в волокушу, всхлипывающие стажеры заняли привычные места позади поклажи, чтобы придерживать ее на поворотах. Остальные рассредоточились вокруг – все, кроме Пакета. Тот продолжал скулить и ползать по земле.
– Буль! – гаркнул бригадир, показывая здоровяку на истерящего и все призывающего неведомую Светку простить его коллегу. – Займись!
Буль шагнул к извивающемуся в пыли телу и уже протянул руку, чтобы схватить Пакета за шиворот и как следует встряхнуть, но тот вдруг сам резко поднялся. В руке его, словно сам собой, возник карабин, ствол которого Пакет упер себе в ямку между шеей и подбородком.
– Светка… прости… – прошептал он одними губами.
Сухой щелчок осечки прозвучал громче выстрела. Спустя еще мгновение Буль ударом ноги выбил оружие из рук товарища.
Следующим ударом – на этот раз кулака – он отправил несостоявшегося самоубийцу в нокаут.
– И проблем меньше! – пробурчал бывший «браток», привычно потирая намозоленные костяшки.
– Сам его теперь и потащишь! – предупредил Бабай, подпрягаясь к остальным «лошадкам». – Дуй вперед, будешь задавать направление и скорость. Репа, паси тылы и постарайся, чтобы никто не добрался до наших задниц! Пацанва, не раскисать! Все, взяли-потащили!..
Мост пролетели, можно сказать, на крейсерской скорости, крича издалека охранникам, чтобы готовились встречать следующих по пятам бригады неведомых дорогих гостей. Или гостью?..
Отчаянно молясь, чтобы снова, по закону подлости, не прилетела какая-нибудь хищная дрянь, миновали место давешней битвы с гарпиями, о которой теперь напоминали только бурые кляксы на дорожном покрытии да редкие, прилипшие к ним черные перья разного размера. Сор-горинцы уже спешно освобождали проход в защитном валу, растаскивая в стороны особо крупные ветки и жерди.
Вломились на безопасную территорию, как стадо кабанов в дубраву. Волокушу затащили за бруствер и охранную будку, и алтуфьевцы тут же повалились на землю, кто где. Буль едва успел сгрузить уже слегка пришедшего в себя Пакета.
– Чего там? – спросил начальник заставы, вглядываясь в противоположный берег, над которым уже тучами носились истошно орущие птицы. Его люди спешно заделывали брешь в баррикаде.
– Морра… – выдавил Бабай, пытаясь отдышаться. Возраст все же брал свое. – Кажись, ты был прав, Сергеич… Фонит, паскуда… Тоску нагоняет, что аж выть охота!.. Пакет из-за нее чуть не застрелился!..
– Вона как!.. – пограничник присвистнул. – А ведь она, кажись, за вами увязалась!
Вместо ответа алтуфьевец дернулся, судорожно перехватил карабин и бросил обеспокоенный взгляд в сторону противоположного берега.
– Бабай, там у О’Хмары кровь носом пошла, – сообщил вышедший из-за будки Умник. – Но он говорит, что ему от этого даже немного легче стало, голова уже не так болит. Перенапрягся парень, все-таки зеленоват он еще для таких экстремальных приключений.
– Пусть привыкает! – отмахнулся бригадир. – А что легче стало – это хорошо. Зови-ка остальных, кто на ногах. Кажись, наша гостья скоро припожалует! Будем устраивать теплую встречу с ковром и оркестром!
Умник кивнул и скрылся за постройкой. Через пару минут оттуда один за другим торопливо вышли все остальные члены бригады.
– Бабай… – хмуро и виновато пробормотал Пакет, потирая наливающуюся багровым скулу. – Ты это… извини… Как-то так накрыло, что…
– Проехали! – оборвал его бригадир. – Но если еще раз накроет – чур, на Буля не обижаться!
Пакет криво и вымученно усмехнулся и кивнул.
– О’Хмара, а ты чего подорвался? – переключил бригадир внимание на самого младшего в команде. – Тебе сейчас лежать надо с холодной тряпкой на морде и не жужжать!
Марк был по-прежнему бледен, на щеке и губах размазалась кровь, но вид у подростка был решительный и упрямый.
– Да все уже в порядке со мной, бригадир! – слегка в нос сказал он, отняв от переносицы мокрую, в красных пятнах, тряпицу, заменявшую ему носовой платок. – А если опять будет не в порядке то я просто упаду куда-нибудь в канаву и не буду мешаться и отсвечивать. Разрешите мне остаться?
Бабай окинул его пристальным взглядом. Упорство и стойкость мальчишки импонировали ему, но людей следовало беречь.
– Хрен с тобой, – наконец кивнул бригадир. – Оставайся. Но если что – погоню в тылы без пощады и жалости! Кот, пригляди за ним!
Старший из стажеров коротко кивнул и, скорчив страшную рожу, погрозил младшему кулаком. Тот ответил в том же духе – показал средний палец и пренебрежительно отвернулся.
Между тем птичий переполох на правом берегу усилился и приблизился почти к самому мосту. Птицы словно бы в ужасе разлетались от кого-то, пока незримого для людей, но не оставляющего упорного намерения добраться до реки.
– Внимание! – тихо приказал своим Сергеич.
Дозорные и охотники рассредоточились за бруствером. Все взгляды устремились к противоположному берегу.
За двадцать лет безлюдья просека под несостоявшуюся М-11 и улочки прилегающего к ней поселка Старбеево заросли кустарником и молодыми деревцами. Разрослись и заматерели и садовые деревья на брошенных приусадебных участках. Но тем не менее оставались еще признаки того, что в эти места когда-то ступала нога человека. И не просто ступала, но и по-хозяйски проходила тут.
Чуть колыхнулись кусты на краю просеки; движение ветвей продолжилось ближе, ближе… Как будто сквозь поросль к берегу пробирался кто-то живой и довольно крупный.
– Парни, вы кого-нибудь видите? – шепотом осведомился Бабай.
– Никого, – так же шепотом откликнулся Буль. Бывший «браток» был в бригаде самым внимательным и дотошным ко всякого рода мелочам. – Фигня какая-то… И фонить снова начинает…
Шевеление в кустах вдруг прекратилось, но люди так пока что никого и не увидели.
– Смотрите! – вдруг вскинулся один из дозорных. – Вон там, где бочки!
На какой-то миг всем почудилось, что перед указанными бочками слегка поплыл, замерцал рябью воздух. Как летом, в жару, когда от раскаленного песка или асфальта поднимаются горячие токи, искажая видимость и создавая миражи. И еще сильнее и явственнее стала ощущаться засевшими на левом берегу людьми тяжкая, давящая на мозг эманация боли, тоски и жуткой, беспросветной безнадеги.
– Как в кино «Хищник», там тоже воздух так переливался, когда он в «стеллсе» шел… – прошептал Умник, нервно стискивая двустволку. И поморщился: эманации неведомой сущности действовали на него все сильнее.
– С-сволочь… – болезненно прошипел кто-то слева от Марка. – Тварюга! По мозгам так и лупит!..
А мерцающий сгусток воздуха уже двигался по мосту. Неспешно, но все так же целеустремленно распространяя вокруг себя черную, сводящую с ума ауру.
Лязгнули предохранители.
– Не стрелять!!! – страшным шепотом прокричал Сергеич. И пояснил: – А ну как она в качестве ответа шарахнет по нам со всей дури? И будем тут ползать… как безмозглые гусеницы… У нас свои методы. Зажигай, Андрюх! – кивнул он одному из бойцов. Тот уже держал наготове кресало и обмотанную ветошью палку. От ветоши исходил тяжелый дух уже много лет как прогорклого растительного масла.
Вспыхнул импровизированный факел, очертил слепяще-яркий полукруг, падая чуть дальше перегораживающей мост кучи хвороста – дозорный промахнулся. Но все вдруг увидели, как отпрянувшая прочь от летящего огня мерцающая тень на какой-то миг, всего на миг обрела очертания.
– Да чтоб меня! – охнул Буль. – Это же волк!!!
– Собака, – машинально поправил Бабай, не отрывая взгляда от неожиданного явления. – На шерсть и хвост посмотри!
В какой-то момент пламя факела и упавшие на мост лучи вышедшего из-за облачка солнца отразились от чего-то блестящего и вдруг проявили из воздуха четкую фигуру огромного – в холке ростом почти со взрослого мужчину – зверя с черной, плотно прилегающей к телу лоснящейся шерстью. Острые уши, вытянутая зубастая морда, загнутый крюком хвост… И глаза, глаза… Круглые, горящие не то отсветом пламени, не то собственным огнем – кроваво-красным, как зарево пожара, и столь же пугающим, затягивающим…
Настоящая адская гончая, какими их представляли в старинных легендах! Только вот по чью грешную душу она пришла в эти края?..
– Андрюха, мать твою, заснул?! Вторую кидай, мазила!!! – раздался вопль, заставивший всех очнуться от наваждения.
Второй факел попал куда надо. Куча хвороста вспыхнула почти сразу (видимо, и ее полили какой-то немудрящей «горючкой»), дохнув в небо жирным черным дымом.
Но на мосту, к удивлению людей, уже никого не было. Ни мерцающего миража, ни жуткого зверя, появившегося из него, как картинка на календарике-переливашке. Да и ощущение депрессии вдруг пропало – разом, как выключили.
Никого и ничего. Словно почудилось всем.
– Мазафака… – вытер пот Репа и озабоченно посмотрел на приятеля: вдруг тому снова худо? Но нет, Пакет вроде бы держался.
– Вот так и живем, – эхом откликнулся командир заставы. – Морра приходит, проверяет нас на вшивость… и уходит, стоит только костер запалить. И как долго это еще будет продолжаться – неизвестно.
Он вдруг ухмыльнулся и ткнул пальцем в сторону правого берега:
– Но, правда, мы теперь хоть знаем, что она собой представляет и как выглядит!
Глава 6. Осуществляя задуманное
На обратном пути, уже после того, как бригада пересекла МКАД, Марк вдруг остановился и озабоченно захлопал себя по бокам.
– Ты чего? – спросили его.
– Нож потерял! – лицо подростка приобрело растерянное и расстроенное выражение. – Наверно, когда бежали, или у моста…
– Ну и плюнь! – посоветовал Репа, отличавшийся поразительной легкостью и нестяжательством в отношении вещей.
– Это ты плюй! – слегка нервозно огрызнулся Марк. – А я не могу! Нож-то отцовский! Отец подарил перед первой охотой!
Репа притих, а остальные понимающе закивали. Всем им было прекрасно известно, как чуть ли не боготворил О’Хмара погибшего отца и всякую память о нем. И как трепетно относился ко всем оставшимся после него вещам – особенно к перешедшему по наследству охотничьему снаряжению и оружию.
– Бригадир… – умоляющие глаза подростка обратились к Бабаю. – Это же отцов нож, я не могу… не могу его так оставить!.. Может, я быстренько добегу до моста, проверю, а? Я помню, что вытаскивал его там, у будки, перед тем, как морра пришла… Вдруг он и сейчас там валяется? Бригадир, пожалуйста!..
Бабай с сомнением пожевал губами. Мальчишки в Алтуфьево взрослели быстро, причем – в самых что ни есть спартанских условиях. То есть, не сказать, что их хладнокровно и цинично швыряли в жизнь, как щенков в воду за шкирятник – выживет или потонет? Но и особо над ними – в отличие от немногочисленных и потому куда более ценных для будущего общины девочек – никто не трясся. Неписаные законы алтуфьевской вольницы вынуждали юных мужчин, будущую силу и опору станции, с младых ногтей проявлять все самые необходимые для выживания и конкуренции навыки. Сумел выкарабкаться из кучи таких же, как ты, щенков и доказать всем, что ты не рохля, не никчемный неумейка и плакса – молодец, займи надлежащее место в стае среди взрослых и зубастых. Не сумел – отправляйся на самую низшую ступень местной иерархии. Или вообще сдохни, ибо кому ты здесь такой нужен?
Нормальный, как говорится, естественный отбор.
О’Хмара, несмотря на юные годы, уже несколько раз выходил в самостоятельные рейды, но недалеко от станции и ненадолго. И всегда возвращался целым и невредимым. Да и в совместных рейдах подросток уже успел показать себя, несмотря на упрямый и временами взрывной нрав, достаточно осторожным, хладнокровным и умеющим просчитывать свои действия членом команды. Сегодняшнее приключение с моррой, подействовавшее на Марка не самым лучшим образом, выявило в нем также и почти что взрослую стойкость духа и физическую выносливость.
Но настолько далеко Бабай еще не отпускал своего самого юного охотника: как командир, он нес за него ответственность, и потому пока вполне резонно опасался посылать его в дальние рейды одного. Все-таки не довоенные времена, когда зверье было нормальным зверьем, а растительность – обычной растительностью, а не хрен знает чем с замашками взбесившихся венериных мухоловок!
– Сор-гора же – вон она, видна! – продолжал Марк, кивая в сторону северо-запада, где за поросшим кустарником пустырем возвышалась цитадель соседей. – И вышки их сторожевые – тоже. Наверняка с них далеко видать, если вдруг чего – так дозорные увидят, помогут…
Действительно, когда сор-горинцы начали основательно обустраиваться на вершине бывшей свалки, они подошли к вопросу охраны своих владений очень серьезно и ответственно. Мало того, что они продлили, надстроили в высоту и ширину и оплели «колючкой» железный забор, что до войны уже охватывал с трех сторон ровную площадку у основания мусорного холма. По периметру этой ограды, в самых стратегически важных местах, расставили сторожевые вышки. Более того, такие вышки появились и на вершине самой Горы – там, где ровное, почти треугольное плато обрывалось крутыми, поросшими лесом и кустарником склонами. Одна вышка торчала на северо-восточном углу этого «треугольника», со стороны бывшего Долгопрудненского кладбища, другая – на южном, и с этих верхних точек гораздо лучше просматривались близлежащие окрестности Горы.
Таким образом, существовала очень даже реальная вероятность, что подростку удастся – под присмотром соседей – сбегать туда-обратно за своим драгоценным ножом и не нарваться при этом на приключения.
Марк смотрел на бригадира умоляющими глазами и нетерпеливо кусал губы. И тот решился.
– Хорошо, – кивнул он. – Иди. Но чтоб кроме как до моста и обратно, больше никуда! И постарайся вернуться на станцию до темноты! Понял?
– Понял! – кивнул подросток, а сам потихоньку скрестил пальцы.
– Ждать тебя мы не можем – лосятина испортится. Сумеешь нагнать нас по дороге – очень хорошо. Не сумеешь – условный стук в герму знаешь. Я предупрежу шлюзовых.
– Хорошо.
– И еще: прошу, нет – требую! Будь предельно осторожен! Я не хотел бы потерять еще одного члена команды!
Подросток вспыхнул, польщенный – его сочли полноправным членом бригады. И его не хотели терять!
«Я ненадолго! – мысленно успокоил он Бабая. – Только доберусь до поселка, увижусь с мамой – и обратно! Честно-пречестно!»
– Я буду очень осторожен! – крайне серьезно сказал он вслух.
Бабай кивнул и махнул рукой: мол, давай уже, иди, не теряй времени!
Отсалютовав товарищам на военный манер (насмотрелся у кое-кого из старших), Марк подтянул ремень висящего за спиной арбалета и почти бегом кинулся назад, в сторону недостроенной развязки на Лихачевском шоссе.
Впрочем, как только густо разросшиеся на пустыре куртины и удлинившиеся тени от них скрыли его от глаз бригады, юноша остановился, чтобы как следует оценить обстановку и возможные опасности. Он засел за одним из кустов и внимательно оглядел южную оконечность Сор-горы. Деревья, которыми порос мусорный холм, еще не везде вымахали до надлежащей высоты, поэтому сторожевая вышка соседей, находившаяся на этом крае плато, была видна сквозь стволы и ветви достаточно неплохо. На вышке маячила черная фигурка закутанного в плащ дозорного. Наверняка у них там и бинокль имелся!
Теперь перед Марком стояла задача, как бы так хитренько протараканить к восточному подножью Горы, чтобы с вышки не заметили его передвижений. Он решил не тратить времени на попытки проникнуть в Сор-городок через факторию – все равно ведь остановят: сор-горинцы жестко соблюдали однажды принятое решение не пускать к себе в поселок никого из посторонних. Даже соседей-алтуфьевцев, с которыми они некогда вусмерть грызлись, а потом – замирились.
Зная об этих особенностях национального гостеприимства соседей, Марк с самого начала, когда еще планировал эту вылазку, решил, что поднимется на Сор-гору скрытно, по восточному склону. Холм с этой стороны был достаточно крутым, почти неприступным и к тому же заросшим практически непролазным кустарником и древесным молодняком. Поэтому соседи особо и не беспокоились насчет ее охраны. Нет, время от времени они все же обходили дозором владенья свои – на всякий случай. Но, кажется, вполне резонно считали, что мало какому идиоту придет в голову идея совершать альпинистское восхождение на холм с этой стороны. Да и, собственно говоря, зачем? Времена лихих набегов алтуховцев за добром и женщинами отошли в прошлое с полтора десятка лет назад. (К слову – одним из последних был как раз тот самый беспримерный по своей дерзости одиночный рейд, во время которого отец Марка и добыл себе будущую жену.) Но не потому, что вдруг перевелись лихие джигиты на самой буйной станции Серого Севера. Просто потому, что две общины однажды как-то сумели найти общий язык и потихоньку пришли к замирению и даже некоторому сотрудничеству. А огорчать достаточно сильных, влиятельных и богатых союзников не было резона даже таким отвязным ребятам, как алтуховцы.
От всяких же летающих, ползающих и прочих тварей жителям Сор-городка проще и эффективнее было обороняться, укрывшись за огораживающим поселок высоким и прочным частоколом из вплотную вкопанных в землю бревен с остро затесанными верхушками. Как во времена средневековья.
Из рассказов отца про тот самый его достопамятный рейд Марк помнил, что Хмара поднимался на Гору не абы где, а в определенном месте у восточного подножья. Некогда там располагался перенесенный позже на саму гору поселок беженцев из затопленного бункера. И во времена строительных работ наверху, от старой локации для удобства подъема рабочих, воды, строительных и прочих материалов была проложена просека. Она, как утверждал незадолго до своей гибели отец, и до сих пор там еще прослеживалась среди зарослей. Только сейчас ею уже никто не пользовался – ни хозяева, ни чужаки. Все знали: незваных гостей сор-горинцы в момент выметут прочь, как тараканов с кухни. Да потом еще и откажутся иметь с ними всякие коммерческие дела. А кому охота в такое непростое время остаться без поставок того, что могло расти и культивироваться только на Поверхности – к примеру, ячменя, картофеля или табака-самосада – или очутиться в этих землях без умелых и толковых проводников, носильщиков и охранников для караванов? Никому. Вот и не совались ни соседи, ни захожие чужаки – кто был в курсе – на Сор-гору окольными путями и с недобрыми намерениями. Потому что себе дороже! Трэш-сити крепко сидел на, пожалуй, самом безопасном участке транзита «Москва – область – Москва» и удобной переправе через канал. И безопасность эта – вместе с удобством – была целиком заслугой самого Трэш-сити. И все это хорошо понимали.
…Марк очень удачно проскользнул по кустам к самому подножью Горы и чуть ли не ползком обогнул ее самый опасный для его замысла угол. Вскоре на пути выросли уже изрядно покосившиеся и обветшавшие остатки тынов вокруг заброшенных старых огородов «нижнего» Трэш-сити. Во время переселения на вершину холма бережливые обитатели поселка прихватили с собой все, что только могло пригодиться в строительстве и хозяйстве. Даже всю плодородную и чистую от радиации почву, некогда натасканную ими же с окрестных складов и из магазинов садово-дачного ассортимента, они постепенно, корзина за корзиной, мешок за мешком, перетащили наверх, на новые огороды и поля.
О’Хмара, который раньше тут ни разу не бывал, приостановился было, с любопытством разглядывая картину запустения и разора на месте когда-то жилого поселения. Как вдруг до его острого слуха донесся тихий, на грани слышимости, шелест, сопровождаемый каким-то тоненьким назойливо-зудящим звуком. Что-то там, впереди, на уже поросшей жесткой травой грунтовой дороге шелестело, шуршало и пищало. И медленно приближалось к тому месту, где стоял Марк.
«“Вата”! – охнул про себя подросток. – Черт, как же не вовремя!»
«Ватой» в этих местах называли массовые скопления… сцепившихся лапками комаров. Со стороны эти пухлые серые, противно зудящие комья хитина действительно напоминали грязную вату, перегоняемую ветром с места на место, словно перекати-поле. Выглядела «вата» достаточно безобидно… но только на первый взгляд.
Любое живое существо, попадавшее в такой вот пухлый комок, было обречено. «Вата» сперва обволакивала его мягкой, податливой тучей тысяч невесомых телец, забивала ноздри, уши и судорожно раскрытый в мучительной попытке вдохнуть воздух рот… а потом к делу приступали острые безжалостные хоботки, способные проникнуть даже сквозь самую плотную одежду и густую шерсть. За несколько минут от жертвы оставалась лишь высушенная и полностью обескровленная мумия.
Не боялись «ваты» только стрижи да местные летучие мыши-нетопырки, для которых она была привычным рационом. Они нападали на шевелящиеся сгустки насекомых и на лету отхватывали от них целые шматы. Но нетопырки летали лишь в темное время суток, а сейчас день только-только начинал переходить в вечер, и для них пока еще было рановато. А для стрижей – слишком тесно, не развернуться.
Для всех остальных спасением от «ваты» было только одно: прикинуться ветошью и не отсвечивать. Причем в самом буквальном смысле: «вата» притягивалась на тепловое излучение живого тела, но не обращала никакого внимания на неживые объекты.
Можно было бы, конечно, бросить в подползающую пакость какую-нибудь запалку. Хитиновые комариные тельца горели за милую душу, за секунды от комка «ваты» оставался пшик… Но во-первых, возиться с добыванием огня юному охотнику сейчас было просто некогда, а во-вторых, устраивать скоплению насекомых аутодафе (тоже словечко из арсенала Умника) означало – привлечь внимание кого-нибудь из сор-горинских дозорных.
Так что оставалось только прикидываться ветошью.
Марк поспешно вытащил из кармана вещмешка и развернул тонкий плед с блестящим покрытием из фольги. До войны такие продавались в магазинах для экстремальных видов туризма и военных и использовались в качестве дополнительных теплосберегающих одеял. Впрочем, в этой роли «зеркалки», как их называли тут, использовались и сейчас.
О’Хмара упал в какую-то очень удачно подвернувшуюся канаву и накрылся сверху «зеркалкой», повернув ее блестящей стороной к себе, чтоб экранировала и не выпускала наружу тепло его тела. Теперь оставалось только ждать, когда «вату» пронесет мимо и, желательно, подальше от этого места.
«Зззззззи-и-и-иу-у-у… И-и-и-и…» – вскоре зловеще и противно прозудело над головой, прошелестело крылышками и лапками, проползло дальше и вскоре затихло.
«Ффух…» – Марк с облегчением перевел дыхание и прислушался. Кажется, «вату» и правда пронесло стороной.
Он прикончил парочку случайных, отбившихся от общей массы и попавших под плед комаров, подождал еще немного и осторожно выбрался из укрытия.
«Ваты» не было, она уползла куда-то в сторону фактории и моста. Вот, пожалуй, будет сейчас переполох у тех, кто там находится!
Юноша свернул и спрятал обратно в мешок «зеркалку», еще немного постоял на месте, чутко прислушиваясь к наступившей тишине. Потом, осторожно пробираясь между прошлогодними сухими будыльями борщевика и кочками, свернул влево – туда, где еще до появления «ваты» заметил явственный след просеки, что вела на вершину холма. Отец рассказывал, что некогда вдоль нее тянулись тросы ручного волока с самодельной системой блоков, облегчавшей подъем на холм. Естественно, ни тросов, ни блоков уже давным-давно не было – все разобрали и утащили наверх бережливые и прагматичные сор-горинцы.
Окинув цепким взглядом окружающую местность и поправив за спиной арбалет и вещмешок, Марк решительно шагнул к довольно крутому склону Сор-горы. Примерился так, сяк, что-то прикинул и неторопливо полез вверх, ловко цепляясь за тонкие стволики молодых деревьев, жесткие ветки кустарника и выступающие тут и там из-под земли куски ржавой арматуры и полураскрошившихся бетонных обломков.
«Самое главное – не смотреть вниз! – раз за разом повторял себе он, то и дело скользя и оступаясь на круче. – Мало будет радости чебурахнуться кувырком с такой горушки! Костей не соберешь!»
Про собственный страх высоты подросток не забывал ни на секунду, особенно сейчас. Он изо всех сил цеплялся за любую попадавшуюся под руки корягу, камень или железку. И испуганно замирал, всем телом прижимаясь к склону и чувствуя вмиг взмокшей и похолодевшей спиной разверзшуюся позади пустоту, когда нога вдруг соскальзывала с казавшегося надежным уступа или в руке оказывалась коварная гнилушка, с легкостью выскакивающая из земли или рассыпающаяся под его пальцами в труху. С бешено колотящимся сердцем Марк тогда пережидал приступ удушливой, с противной дрожью в коленках паники и… закусив губу, продолжал упорно лезть все выше и выше.
Что ему, О’Хмаре, все эти страхи? Впереди его ждала встреча с матерью!
Глава 7. Трэш-сити
Стена, защитным кольцом окружавшая Сор-городок, выглядела необычайно солидной и могла бы представлять немалый интерес для тех, кто разбирался в строительстве крепостей и прочих фортификационных сооружений. Но Марк в таких вещах был полным дилетантом, поэтому он просто с любопытством, уважением и где-то даже с восхищением и опаской оглядел открывшееся ему впервые зрелище.
Жители Трэш-сити соорудили вокруг поселения плотный частокол из вертикально вкопанных и остро затесанных наверху бревен. Кое-где в частоколе виднелись закрытые прочными щитами окошки («бойницы» – вспомнилось юному охотнику слово). Но самым любопытным и внушающим нешуточное уважение к обитателям поселка было дополнительное укрепление стены. Снизу, чуть ли не до половины высоты, ее защищали скрепленные между собой цементом или просто глиной обломки бетонных плит и состыкованные с ними столь же разномастные участки кирпичной кладки. Выше стену почти сплошь покрывали набитые на бревна железные листы – такие же разнокалиберные, придающие ее поверхности сходство с лоскутным одеялом.
Ожидаемого рва – как на картинках в книжках – под стеной не оказалось. Вместо этого вокруг нее еще одним неприступным кольцом множества остро заточенных кольев ощетинивались какие-то весьма серьезные сооружения, напоминающие поставленные в несколько рядов лесопильные козлы в рост человека. И эта внебрачная помесь ежа-мутанта и забора, ко всему прочему, была еще по всей своей длине увита колючей проволокой. Марк подумал, подумал и предположил, что со рвом у соседей не срослось из-за того, что почва Сор-горы в основном представляла собой искрошенные временем и собственной тяжестью обломки строительного и прочего твердого мусора. Попробуй тут покопай! Уж с тыном-то своим они как пить дать задолбались по полной!
На некоторых кольях засечной ограды и самых высоких бревнах тына торчали выбеленные временем и непогодой черепа каких-то жутких зубастых тварей. Они как будто недвусмысленно намекали всем приходящим сюда с немирными намерениями: не одумаетесь – то же самое будет и с вами!
В сумме своей укрепления вокруг Трэш-сити выглядели грозно и внушительно и заставляли тысячу раз подумать, прежде чем решиться нападать на поселок!
Видимо, сор-горинцы были абсолютно уверены в неприступности своего поселка (а еще больше – в его статусе запретного для чужаков места). И появление на дороге, ведущей к воротам их крепости (столь же глухим, массивным и прочным, как и все остальное), незнакомого никому подростка было для них сродни грому с ясного неба.
– Ты чей, пацан? – вытаращился на Марка дозорный, глядя сверху из единственной открытой бойницы. – И как тут оказался?
Буквально тут же за стеной раздался резкий переливчатый свист. Кажется, о появлении нежданного гостя сейчас узнает весь поселок!
И точно! О’Хмара услышал звуки поднявшейся суматохи и не удержался от усмешки. Можно подумать, он сюда явился не один, а во главе целой армии! Или, по крайней мере, был каким-нибудь чудом-юдом из тех, что сейчас в большом количестве водились в окрестностях!
Он встал так, чтобы его было хорошо видно, и сообщил, глядя снизу вверх в появившиеся в открывшихся бойницах встревоженные, удивленные лица:
– Вообще-то я пришел один. И я не лазутчик – если вы об этом подумали. А взялся я тут откуда?.. Ну… влез по склону. Там, где у вас раньше волок был.
И, чуть подумав, на всякий случай добавил:
– Не стреляйте, пожалуйста. Я… по важному делу.
Люди с той стороны стены зашумели, обсуждая услышанное и передавая его дальше.
– Погодите, мужики, да это ж О’Хмара, стажер из Бабаевой бригады! – воскликнул кто-то, кого Марк пока не мог идентифицировать из-за того, что сор-горинцы в своих тяжелых плащах с капюшонами и в респираторах на таком расстоянии казались ему одинаковыми. Кто-то из местных коллег-охотников?.. – Точно, О’Хмара!
– Алтуфьевец, что ли? – появившийся в бойнице другой дозорный, судя по манерам – начальник, внимательно оглядел парнишку с характерной внешностью жителя ближайшей к Сор-горе станции метро. – Крайний раз алтуфьевцы тут появлялись, если не соврать, довольно давно – с полтора десятка лет назад. Какой-то ушлый тип из ваших ухитрился тогда пролезть сквозь все кордоны и умыкнуть одну из наших девушек…
– Я знаю, – спокойно ответил Марк. – Она еще потом, через несколько лет, вернулась домой… – он на мгновение остановился, собираясь с мыслями и духом, и сообщил: – Меня зовут Марк. Марк Хмаров. Я – сын того самого «ушлого типа». Его и той девушки, которую он тогда у вас похитил, а потом отпустил обратно. Я пришел увидеться со своей мамой!
На стене крепости воцарилась глубокая тишина. Слышно было только, как где-то в районе фактории верещит заполошный мартын, да лениво побрехивает собака в самом поселке.
– А ты ничего не путаешь, парень? – наконец подал голос один из поселковых. – Нам вот ничего не известно про то, что у нашей похищенной были дети от похитителя.
Что-то неприятно кольнуло Марка изнутри: оказывается, мать скрыла от своих сам факт его существования! Значило ли это, что Кожан и остальные были правы на ее счет и она действительно совсем-совсем его не любила?..
– Отец говорил мне, что мою маму звали Юлией, – вслух сказал он. – Юлией Моряшовой. Ту, о ком говорите вы, зовут как-то по-другому? Или так же?
Сор-горинцы переглянулись.
– Но… она же никогда не говорила, что у нее был ребенок… – медленно произнес один из них. – О, как…
– Зашибись история! – присвистнул другой. – Прям мексиканский сериал!
– Очень странно, – командир дозора нахмурился и с сомнением покачал головой. – Но как ты сам объясняешь, парень, что твое существование является тайной для общины твоей матери?
– Я не знаю, почему она скрывала это от вас. Но у нас на станции все как один утверждают, что она не любила ни моего отца, ни меня, – сумрачно пояснил Марк. – Я и пришел, чтобы узнать – правда ли это. От нее самой.
– А батька твой отчаянный, что – тебя убедить не смог? Да еще и одного отпустил?
На лице подростка не дрогнул ни один мускул. Только взгляд стал чуть более цепким и шершавым, как наждак.
– Отец погиб в январе этого года. На охоте.
– Эй, а я помню тот случай! – вмешался тот, кто узнал его. – Помните, когда Жуть второй раз приходила?
Взгляды сор-горинцев, направленные на О’Хмару из-под плотных брезентовых капюшонов, заметно смягчились и потеплели. Эти люди прекрасно знали, что такое потерять близких.
– И как же ты теперь? Один?.. – раздался сочувственный голос.
Марк пожал плечами.
– Живу же… Но я тут подумал… Ну… – он в замешательстве покусал губу, подбирая слова, – может быть, мама захочет… вернуться со мной обратно на станцию? У меня же, кроме нее… теперь никого. Я буду заботиться о ней, приносить еду и все необходимое, охотиться для нее… И никому не дам ее обидеть. Если бы только она захотела вернуться…
Сор-горинцы снова зашептались, обсуждая услышанное. А охотник (Марк наконец узнал его – Леха по кличке Нокия, было дело, пересекались на лесных тропинках) с сомнением и даже какой-то жалостью покачал головой:
– Если твоей матери и правда не нужны были ни твой отец, ни ты сам, то… боюсь, что никуда она с тобой не пойдет.
– А вот это мы сейчас выясним! – решительно стукнул по бревну стены командир. – Соня! – окликнул он кого-то внутри периметра. – Позови-ка сюда тетю Юлю… Нет, не свою тетю, а другую, жену дяди Левы!.. Да скажи – срочно!
«Жену…» – ухнуло вниз сердце у Марка.
«Она уж наверняка снова вышла замуж за кого-нибудь из своих и обзавелась другими детьми, которых – в отличие от тебя – любит!» – вспомнились ему слова Кожана. И на душе стало тоскливо. Неужели вождь был прав?
«Нет-нет, – затрепыхалась внутри надежда. – Мама сколько угодно могла не любить отца, могла и после возвращения к своим снова выйти замуж и даже родить других детей… Ладно. Пусть так. Она тогда была совсем молодая и, отец говорил, очень красивая, все мужчины станции ему завидовали… Но ведь я – тоже ее сын, и, может быть, когда она увидит меня сейчас, совсем большим, то примет, не оттолкнет, не будет больше ненавидеть…»
«Ненавидеть». Слово возникло в мыслях само собой и теперь назойливой осой зудело в голове и на языке, не желая пропадать. Вождь и все на станции в один голос утверждали, что мама ненавидела отца. И говорили также, что она, якобы, заодно ненавидела и его, Марка – просто за то, что он был сыном ненавистного ей человека. Но… было ли это так на самом деле? Известно же, людская молва часто бывает предвзята и несправедлива. А вдруг мама из присущего ей упрямства только делала вид, а сама…
Скрипнули, отвлекая его от тяжких сомнений, ворота поселка. О’Хмара вздрогнул и вернулся из своих мыслей в реальность.
Ворота приоткрылись.
– Заходи! – кивнул ему со стены начальник дозора. И добавил: – Обычно мы к себе чужаков не пускаем. Но ради такого случая и для такого отважного парня, как ты, не грех сделать и исключение!
О’Хмара без колебаний скользнул в приоткрывшийся проем (ворота снова заскрипели, закрываясь за его спиной) и оказался в темном, напоминающем выезд из туннеля на станцию, коридоре длиной метра три-четыре. Стены коридора также представляли собой плотный частокол, обшитый железными листами до сходства с лоскутным одеялом.
Впереди лежал загадочный и до сих пор никем из чужаков изнутри не виденный Трэш-сити.
На выходе из коридора Марка уже ждали. Тот самый человек, про которого скавен решил, что он – начальник поселковой стражи, приблизился к нему и окинул юношу пристальным, властным и все подмечающим взглядом. О’Хмаре даже стало неловко за свою истрепанную после восхождения на гору и проползания сквозь охранный шиповник и колючку, в земле и бетонной пыли, одежду. Он торопливо отряхнулся, пригладил взлохмаченные волосы и выпрямился.
– Лифанов Андрей Ильич, глава поселковой администрации, – представился сор-горинец.
Марк, который не ожидал, что тот окажется самим главой Трэш-сити, оробел, но быстро взял себя в руки и снова назвался.
– Я впечатлен, – сказал Лифанов. – Не попасться монстрам, пробраться сюда так, что наши сторожевики ничего не заметили, да еще и подняться на гору в самом ее неприступном месте на ночь глядя, а потом возникнуть перед воротами, как чертик из табакерки, и устроить переполох… – он покачал головой. – Совсем не детский поступок!.. Так значит, ты – сын того самого отчаянного сорвиголовы, который навел у нас тут шороху около десятка лет назад? Мда-а, лихая у вас порода, парень, ничего не скажешь! Достойный ты преемник своему батьке!
– Пятнадцать лет назад, – осторожно поправил Марк, тем не менее, розовея от комплимента, от сравнения с отцом. – Ну, или около того. И насчет породы… характер у меня все же мамин. Так отец говорил.
Лифанов кивнул, как показалось подростку, вполне благожелательно.
– Ну вот, она сейчас придет, твоя мама – и посмотрим, ху из ху.
О’Хмара невольно вздрогнул и, чтобы скрыть волнение, принялся исподволь, как и подобало вежливому гостю, разглядывать внутреннее устройство поселка.
Поразило его то, что поселка как такового – то есть привычных глазу нескольких отдельно стоящих домов он не увидел. Трэш-сити оказался… чем-то вроде одного огромного, замкнутого в кольцо длинного дома с почти круглой площадью посередине, куда выходили двери, прорезанные в сплошной внутренней стене этого дома-бублика. Только теперь Марк понял, почему входной коридор был таким длинным. Оградой являлась внешняя стена самого столь необычно построенного дома-поселка.
Крыша этого удивительного дома имела один скат, направленный внутрь кольца, и ровную площадку для дозорных вдоль всего верхнего края частокола. Над площадкой был установлен такой же сплошной кольцеобразный защитный навес из кровельного железа. А над ним хищно скалились заостренные верхушки тына и черепа монстров.
На всей этой удивительной постройке лежала печать тщательной продуманности, выверенных расчетов и прагматичности.
– Нравится? – усмехнулся Лифанов, заметив неподдельный интерес и восхищение подростка.
– Я даже на картинках таких домов не видел! – честно признался Марк. – Вы только не подумайте, я не высматриваю ваши тайны, – тут же поспешно добавил он. – Но это… что-то невероятное!
– Тайн ты наших по-любому никаких не выведаешь, – глава Трэш-сити сделал небрежный жест кистью. – Просто мы очень не любим, когда нас беспокоят в нашем же доме посторонние.
Алтуфьевец смутился.
– Извините… Я знаю, что вы к себе никого не пускаете. Но… мне очень нужно было увидеться и поговорить с мамой. А через факторию меня бы не пустили. Вот я и решил подняться к вам с обратной стороны.
– Упорный ты, парень! – Лифанов легонько похлопал его по плечу. – Мне такие нравятся… А вот, кстати, и та, с которой ты хотел встретиться!
Марк вздрогнул и в крайнем волнении подался вперед.
Мама!.. Ну, наконец-то!
Глава 8. Мама
Подошедшая к ним женщина была красива, и это было заметно даже несмотря на скрывавший половину ее лица традиционный для местных респиратор. Из-под капюшона на высокий лоб падала выбившаяся непокорная темно-рыжая прядь волос. А над респиратором смотрели упрямо и чуть насмешливо светло-карие глаза.
Глаза, которые – если не считать их цвета – сам Марк видел всякий раз, когда смотрелся в зеркало над общественным умывальником.
– Вызывали, Андрей Ильич? – спросила подошедшая приятным грудным голосом. – Что случилось?
– Да вот, – Лифанов отступил чуть в сторону, показывая ей на юного скавена. – Гость к тебе, Юлия. Возможно, ты его даже узнаешь.
Брови женщины недоуменно взлетели вверх, когда она повернулась к тому, кто стоял рядом с главой поселка… а потом она вдруг вздрогнула, и Марк отчетливо увидел в ее глазах растерянность, страх, досаду. Сердце подростка подскочило к самому горлу и тоскливо сжалось, предчувствуя неладное. А женщина… женщина уже смотрела на него, как ни в чем не бывало, словно все происходящее ее не касалось.
– И с какого это перепугу я должна его узнавать? – спокойно и почти равнодушно осведомилась она.
О’Хмара облизнул мигом пересохшие губы и кашлянул, но ощущение холодного кома в горле никуда не делось.
– Я же Марк! – сипло произнес он, с мольбой, надеждой и тревогой вглядываясь в непроницаемые, как торфяной бочаг, глаза матери. – Марк Хмаров, сын Петра Хмары из Алтуфьево! Охотника, который пятнадцать лет назад похитил тебя отсюда, помнишь? И… и твой сын тоже. Здравствуй… мама…
Ничто не дрогнуло в лице Юлии, но юноше показалось, что в ее глазах мелькнуло отвращение, когда она окинула взглядом его не совсем человеческую внешность «рожденного После» – когтистые, напоминающие крысиные лапы, кисти и черные, без белков, глаза[5]. Внешность типичного скавена с Серого Севера.
Показалось? Или все же нет?
Нет-нет, конечно, показалось! Это все неправда, что о ней говорят, мама выслушает, обязательно выслушает! И, может быть…
– Мам… Я хотел встретиться с тобой, поговорить… – в волнении теребя край парки и не замечая этого, продолжал алтуфьевец. – Узнать, почему ты ушла от нас тогда… Знаешь, отец погиб этой зимой, и я теперь совсем один… Может быть, ты согласишься… вернуться ко мне? Я… я все сделаю, чтобы тебе было хорошо со мной… Мама…
Сгрудившаяся вокруг них толпа сор-горинцев сочувственно молчала, переводя взгляды с одного на другую. Они тоже ожидали ответа.
Глаза женщины блеснули на сей раз уже откровенной неприязнью.
– Иди домой, мальчик! – холодно процедила она. – Иди и больше не приходи сюда. Ты ошибся. У меня нет и никогда не было детей от алтуфьевских отморозков! Тем более – детей-мутантов!
И, равнодушно повернувшись к Марку спиной, спокойно пошла прочь. Как будто его действительно не было. Никогда и нигде.
Раздалось дружное «Ах!» собравшихся. Толпа взволнованно зашушукалась.
– Но… мама… – потерянно прошептал подросток, чувствуя, как неудержимо и страшно наваливается на его плечи что-то неподъемное, тяжелое, давящее. Словно просевший от тяжести свод туннеля во время обвала. – Мама… Почему?..
Сор-горинка даже не дрогнула, закрывая за собой одну из дверей дома-поселка.
«Мама… За что ты так со мной?.. Чем я обидел тебя, мама, что ты настолько сильно возненавидела меня, совсем даже не зная, какой я?..»
Лифанов с нескрываемым сочувствием посмотрел на Марка и тихо вздохнул.
– Вон оно как бывает, парень… И правда, не нужен ты ей оказался. Так что лучше тебе уйти отсюда… Ваня! – позвал он кого-то из своих. – Проводи-ка парнишку до фактории и сдай с рук на руки Максимычу. И присмотри в дороге, чтоб чего не вышло.
– Есть! – по-военному козырнул молодой парень в светло-сером плаще, перетянутом ремнями оружейной амуниции. И повернулся к Марку: – Ну, пойдем, что ли, боец?..
…О’Хмара не запомнил ни недоступной прочим чужакам дороги от поселка до фактории, ни того, как шел по ней в сгущающихся предвечерних тенях. В ушах стояли последние жестокие слова матери, а перед глазами – ее равнодушно-неприязненное лицо.
А ведь он так надеялся…
«Почему ты отказалась от меня, мама? Что я тебе сделал?..»
В горле стоял колючий ком, дышать было трудно, на глаза невольно наворачивались слезы. Мир, казалось, утратил краски, став серым, как будто пеплом подернулся. Подросток безучастно брел за своим сопровождающим и не замечал ни попадавшихся под ноги сучьев, ни изредка цеплявшихся за волосы (шляпа с накомарником успела потеряться, но где и когда – этого он не помнил) сосновых иголок.
«Мама… Как же я теперь?.. Один…»
Сор-горинец Ваня все посматривал на него – кажется, даже с пониманием и сочувствием, но с расспросами и душеспасительными разговорами не лез. И на том спасибо.
Они спустились с горы и, пройдя мимо ворот и «таможни», вошли в здание фактории. Немного задержались в камере дезактивации, очищая одежду от случайной пыли.
– Максимыч! – окликнул фактора Ваня, едва войдя в зал харчевни. – Отвлекись-ка, тут к тебе дело есть!
Он что-то зашептал на ухо хозяину – видимо, пересказывал случившееся у них, наверху. Лицо фактора, неоднократно принимавшего в своем заведении соседских охотников, добытчиков и наемников и потому знавшего всех членов бригады Бабая, вытянулось, и он начал с удивлением, сочувствием и почему-то с уважением посматривать на Марка.
А тому было все равно. Апатия овладела им, скавен приткнулся куда-то в угол и бездумно уставился в стол.
Закончив делиться с фактором новостями, Ваня слегка потрепал подопечного по плечу:
– Ну, ты это… держись, не раскисай! – неловко проговорил он. – Сейчас Максимыч тебе чего-нибудь пожевать спроворит, да чайку на полезных травках… Посидишь тут, отдохнешь, успокоишься. Потом – до дому. Вечереет уже, ваши-то, небось, тебя уже хватились?
Марк промолчал, словно и не услышал, а может, так оно и было. Сор-горинец еще немного постоял над ним, потоптался, вздохнул и, кивнув на прощание фактору, вышел.
Спустя некоторое время на столе перед носом подростка возникла миска поджаристых оладий и кружка чая.
– Подкрепись, небось, оголодал уже за день-то, приключаясь… – послышался голос Максимыча, и на плечо мягко опустилась его жесткая ладонь. – Ты отчаянный парень, О’Хмара, и действительно – весь в своего батьку, каким я его помню. Но… жизнь, как видишь, иногда любит делать нам козью морду. Мне очень жаль, что так вышло, правда… – он помолчал. – Ладно, не буду тебе мешать. Посиди, успокойся. Если что – зови, понял?
Марк рассеянно кивнул. Фактор еще раз похлопал его по плечу и отошел к себе за стойку.
Пышные, с пылу с жару, картофельные оладушки, которыми так любил при случае полакомиться в этой харчевне юный охотник, на сей раз не лезли в горло и на вкус казались сухими и пресными, как прошлогодняя трава. Чай – обычно ароматный и насыщенный – сегодня почему-то отдавал полынным веником и горчил… а может, это просто были слезы, которые Марк не хотел, не мог показывать здесь никому?..
Умом он понимал, что сегодня получил закономерное и логичное подтверждение всему, что говорили ему на станции про мать и ее отношение к отцу и к нему. Но сердце продолжало исходить отравляющей горечью и рвущей по живому обидой: почему мама так с ним поступила? Так жестоко и несправедливо? Он же хотел как лучше…
Наверное, Максимыч в этот раз заварил ему какие-то специальные травы, приводящие в порядок раздерганные нервы. Потому что спустя некоторое время Марк поймал себя на том, что начинает потихоньку успокаиваться. Нет, ему по-прежнему было горько, больно и обидно, однако… поступок матери, как ни крути, все же не стал для него полной неожиданностью – его ведь предупреждали до этого, и не раз. Так что где-то в глубине души он был отчасти готов к такому повороту событий – просто до последнего надеялся на лучшее. Но, если разобраться… жили же они с отцом как-то все эти годы вдвоем, без жены и матери? Прекрасно жили! Живет ведь он после гибели отца один? Живет, да притом даже не бедствует. Неужели и дальше не сдюжит?
Мать Марк практически не знал, и потому ее отказ от него теперь, успокоившись после первого шока, переживал далеко не так болезненно, как в свое время потерю отца. Вот по нему он иногда тосковал так, что хоть волком вой. А мама… Да, она подарила ему жизнь, но в этой его жизни ее самой никогда не было. И потому не было связанных с ней воспоминаний, ощущений, чувств, кроме тех, что он сейчас испытывал. Но боль, обида, горечь, разочарование потихоньку отступали на второй план, теснимые задетым за живое самолюбием, гордостью и упрямством не привыкшего – в силу воспитания и нравов своего окружения – к «девчачьим нюням» юного алтуфьевца.
Марк решительно и сердито вытер кулаком предательски повлажневшие глаза. Губы его упрямо сжались.
– Переживу! – тихо сказал он себе под нос.
И потянулся за очередной оладьей.
Спустя еще несколько минут он начал обращать внимание на то, что происходит вокруг. И даже немного пожалел, что с самого начала был настолько невнимателен и расхлябан. Прямо как и не охотник, привыкший первым делом оценивать возможную опасность!
Нет, Марк прекрасно знал, что в харчевне Максимыча иногда бывают не только местные жители или его соплеменники-скавены, но и «чистые». Пару раз он даже самолично видел людей из Большого метро – правда, до сих пор только на расстоянии. «Чистых» в буйном и бескомпромиссном Алтуфьево не любили, пожалуй, сильнее и яростнее, чем на всех остальных станциях Серого Севера, вместе взятых. Взрослые утверждали, что Большое метро ненавидит и презирает людей-мутантов. И рассказывали детям леденящие душу истории о брошенных на растерзание крысам жителях Серого Севера. И о расстрелянных на савеловском кордоне заболевших, которые в отчаянии пытались искать у соседей-южан помощи в борьбе с эпидемией. А находили только грохочущую под сводами туннелей смерть и хлесткий свинцовый дождь, без разбора пола и возраста косивший обессиленных болезнью и голодом мужчин, женщин с малышами на руках, детей постарше. И Бабай – сам некогда чудом спасшийся во время этого массового расстрела – всегда, если существовала вероятность пересечься с «чистыми» на фактории или где-нибудь в районе моста, быстро уводил свою бригаду подальше и пережидал, чтоб только не контактировать с «чистыми».
Сегодня Марку наконец довелось увидеть «чистых» вблизи. Без своих ОЗК и противогазов они оказались (к вящему его разочарованию) совсем такими же, как и скавены или сор-горинцы. Ну, разве что от первых отличались цветом глаз и формой рук. А так – практически один в один!
И их сегодня была полная харчевня! Видимо, О’Хмаре «повезло» попасть на факторию в момент прихода какого-нибудь каравана из тех, что хоть и редко, но уже стабильно курсировали между Москвой и областью.
За парой сдвинутых вместе столиков сидела выделявшаяся даже среди других находившихся здесь групп компания из примерно десятка человек, одетая и экипированная, словно для дальнего рейда. Марк невольно отметил дорогую добротность и удобство одежды. Защитные костюмы «чистые», должно быть, оставили в дезкамере на входе – фактория была оборудована так, что даже они не боялись находиться внутри нее без ОЗК и противогазов. Опытным взглядом скавен оценил вооружение и обвесы и слегка даже позавидовал: ему-то до такого богатства еще пыхтеть и пыхтеть! Компания, а точнее, отряд – ибо это был именно боевой отряд! – походила то ли на наемников, то ли на караванных охранников.
Тем более что в паре столиков от Марка и правда сидели люди, в которых торгашей-караванщиков было видно невооруженным глазом чуть ли не за километр.
– …эти зеленоградские совсем оборзели! – донесся до скавена обрывок разговора за столиком «торгашей». – Дерут с честных негоциантов семь шкур только за право прохода по их землям! Страшно сказать, сколько я им сегодня заплатил! Если так дальше пойдет, я же просто разорюсь!
Марк вдруг поймал на себе пристальный взгляд командира отряда «чистых». Тот, чуть прищурившись, со сдержанным интересом рассматривал его охотничью одежду, арбалет за спиной и простой, но очень функциональный нож в чехле на поясе (нож Марк достал из мешка, куда заблаговременно упрятал его перед началом операции «Трэш-сити», и вложил в ножны еще перед восхождением на Сор-гору). Особо пристально, как показалось скавену, «чистый» рассматривал его лицо и руки.
«Ну, че вылупился, словно крокожаб болотный, мутантов, что ли, никогда не видел?»
Скавен нахмурился и медленно, стараясь сохранять достоинство и выдержку опытного охотника, отвернулся. Не хватало ему, чтоб его еще разглядывали, как диковинную зверюшку!
Впрочем, как оказалось, разглядывали его – кто исподволь, а кто и откровенно пялясь – чуть ли не все присутствующие в харчевне «чистые». Открытие это было крайне неприятным, и Марк немедленно решил поскорее валить отсюда подобру-поздорову. Спасибо, конечно, Максимычу за хлеб да соль, за приют и ласку, но пора и честь знать. Да и на станции его, поди, уже хватились, как бы еще и правда выволочку не получить от бригадира!
О’Хмара отодвинул опустевшую миску и кружку и встал, намереваясь пройти к стойке, узнать у Максимыча, сколько он должен за еду, рассчитаться, а потом уйти.
Но не тут-то было.
– Мальчик! – окликнул его один из «торгашей», когда он, ни на кого не глядя, проходил мимо их столика. – Молодой… э-э-э, человек, можно вас на минуточку?
Марк растерялся. С «чистыми» ему до этого – ну, разве что исключая сор-горинцев (да и тех, живущих на поверхности, считать таковыми, наверное, можно было уже с натяжкой!), общаться не приходилось. И если уж на то пошло, он бы и сам никогда первым не начал разговор с ними. А тут…
«И чего ему от меня надо?» – хмуро и настороженно подумал он, неторопливо поворачиваясь на голос.
Окликнул его тот самый караванщик, что жаловался на беспредел каких-то там зеленоградских. Порывшись в памяти, О’Хмара выудил из нее рассказы взрослых о лежащих окрест Москвы территориях и поселениях, которые на них располагались. Зеленоград был некогда цветущим городом-спутником столицы и, кажется, даже одним из научных центров.
Был…
…Вопрос «Есть ли жизнь за МКАДом?» для скавенов никогда не стоял – во всяком случае, для алтуфьевских. Они-то прекрасно знали, что она есть – Сор-гора была ярким тому подтверждением. Имели они кое-какое представление и о других выживших или возродившихся поселениях к западу и северо-западу от разрушенной Первопрестольной.
Марк мельком подумал, что надо будет по возвращении на станцию расспросить взрослых разведчиков – тех, кто забирался дальше Химок, о том, кто сейчас живет в Зеленограде и возле него. Он и сам себе не признавался, но иногда его так и тянуло вслед за уходящими в дальние рейды одностанчанами. Хотелось своими глазами увидеть те далекие и загадочные земли, о которых так часто говорили взрослые, вспоминая уже начавшую казаться нереальной и сказочной довоенную жизнь.
– Вы меня ради бога извините, молодой человек, – начал меж тем окликнувший его торговец, для вящей убедительности прижимая руки к груди. – Но я тут краем уха услышал вашу историю… – он кивнул на стойку, где Максимыч в это время разговаривал с кем-то из посетителей. – Как вы в одиночку преодолели путь до Сор-горы, а потом еще и подъем на нее, чтобы увидеться со своей матерью… И знаете – я одновременно и огорчен, и впечатлен! Огорчен тем, что ваша матушка не захотела признать и принять вас… увы, мой друг, такое сейчас случается сплошь и рядом!.. А впечатлен я вашей несомненной отвагой и стойкостью. В таком юном возрасте – и уже держать в руках оружие и передвигаться по здешним, без преувеличения, опасным местам в одиночку, покорять неприступные вершины, проникать в запретные места… равно как и, получив такой удар, держаться столь достойно… Клянусь, я восхищен вами! Могу ли я узнать, кто вы и как вас зовут?
Марк недоуменно покосился на него и сдержанно повел плечами. Раскрывать, кто он и откуда, ему совсем не хотелось. Точнее – не хотелось раскрывать конкретно вот этому первому встречному, подозрительно велеречивому «чистому». Ишь, как разливается! Хотя, без сомнения, комплименты его льстили не избалованному ими юному охотнику, но чем-то торговец все равно настораживал. О’Хмара никак не мог понять, что этому «хатуль-мадану» от него надо.
– О, я вижу, вы проявляете осторожность, не доверяя первому встречному! – разглагольствовал тем временем «хатуль-мадан». – И это разумно, молодой человек, очень разумно! Эх, если бы не лимит мест, я бы предложил вам стать охранником моего каравана. Даже несмотря на ваш пока еще юный возраст. Мне нужны такие отчаянные, но хладнокровные и осторожные парни!.. Честное слово, я крайне впечатлен вами и вашим поступком!
«Наемники ему, что ли, нужны? – удивился Марк. – Так чего ж он из Трэш-сити никого не возьмет? Обязательно к скавенам лезть?..»
Алтуфьевские сорвиголовы частенько нанимались к сор-горинским купцам в качестве сопровождающих и охранников, но сор-горинцы были соседями, с ними можно было иметь дело. А вот к «чистым» на памяти О’Хмары с его станции еще не нанимался никто.
Еще чего не хватало! К «чистым»! К предателям и убийцам!..
– Я не ищу работу, – очень сдержанно сказал он, чтобы хоть как-то отвязаться от этого настырного. – И мне уже пора уходить. Я и так здесь пробыл дольше, чем нужно.
– О, конечно, конечно!.. – замахал руками караванщик. – Простите, что я вас задерживаю, вас наверняка ждет очень далекий и опасный путь… И ради всего святого, простите мне мою назойливость. Я – человек впечатлительный, и мне нравятся неординарные личности и всякие загадки… Вы ведь не местный, не с Горы, я угадал?
– Я издалека, – буркнул скавен, изо всех сил пытаясь не раздражаться.
«Вот пристал, как банный лист, да чего ж тебе от меня надо-то, зараза?!»
– Оу! – всплеснул руками торгаш. – Какая прелесть! Может быть, когда-нибудь я сумею добраться со своими товарами и до ваших таинственных земель?.. Могу ли я хотя бы пожать вашу руку, мой смелый юный первопроходец?
И, не дожидаясь ответа, он схватил ладонь Марка, крепко сжал и энергично затряс ее.
Скавен опешил лишь на мгновение-другое. А потом попытался высвободить руку из захвата.
При этом он умудрился довольно сильно оцарапаться о массивный самодельный перстень, сидевший на пальце торговца. «Чистый» тут же заохал, заизвинялся, начал предлагать обработать ранку и перевязать…
Марк молча слизнул с ладони кровь и только отмахнулся. Вышло грубо, но с него уже было довольно на сегодня!
– Ничего не нужно. Желаю удачной торговли и безопасных дорог! – бросил он и поспешно, пока «чистому» не пришло в голову выкинуть еще что-нибудь или позвать на подмогу остальных посетителей (которые все это время с любопытством таращились на происходящее), выскочил из харчевни.
Злой и не на шутку раздраженный, подросток миновал таможню и, обеспокоенно посматривая по сторонам и на вечернее небо с уже проклюнувшимися первыми звездами, чуть ли не бегом припустил в сторону МКАДа. Ох, и будет же ему выволочка от Бабая, когда он вернется на станцию!
О том, что бригадиру и всем остальным рано или поздно станет известно от соседей о его лихой авантюре, О’Хмара предпочитал пока даже не думать, привыкнув решать проблемы по мере их возникновения. Так что потом, все потом!
Где-то на середине пустыря между Кольцевой и Сор-горой пришлось немного сбавить темп, а потом и вовсе остановиться. То ли сказался ранний подъем, то ли некстати отозвались все приключения и потрясения этого дня, но после пробежки Марк почувствовал, что ему нужно немного отдохнуть. Ноги гудели от напряжения, голова ощутимо потяжелела, и Марк не на шутку обеспокоился, как бы снова не вернулись эти его трижды тридцать раз клятые головные боли. Сегодня для них, признаться, был ну очень подходящий день!
Скавен замедлил шаг и поискал глазами удобное и безопасное место для короткой передышки. Севернее возвышалась Сор-гора с еще видимой в сумерках сторожевой вышкой на ее южной стороне, ниже и западнее маячила такая же вышка над оградой фактории – так что можно было надеяться, что в случае опасности соседи не оставят его в беде.
Ну, и сам он пока еще стрелять не разучился.
Марк привычно снял, зарядил и поставил на предохранитель арбалет, затем положил его рядом, присев на небольшом взгорке, откуда просматривались виды во все стороны.
«Чуток отдохну – и домой!» – решил он.
Майская ночь раскинула над юным охотником высоченный шатер – густо-синий с одного края и переходящий в зеленый, желтый, алый – с другого. Марк невольно загляделся на самую яркую звезду. Та переливалась красками, как капля росы на траве в солнечное утро, и, казалось, дружески подмигивала ему.
«Умник говорил, что на звездах могут жить такие же разумные существа, как и мы… – вдруг подумал подросток. – И что до войны ученые пытались искать с ними контакты. И даже были храбрецы, которые сами летали к звездам! А еще – что и к нам, на Землю, тоже прилетали люди оттуда. Только они прилетали тайно от нас… Жалко, что тайно! Вот было бы здорово однажды подружиться с каким-нибудь мальчишкой со звезд! Интересно, звездные жители – если они и правда существуют – сильно похожи на нас?.. Есть ли у них разделение на «чистых» и мутантов? И где они живут – тоже в метро, под землей, как мы, или на поверхности – как сор-горинцы, и как у нас раньше все люди жили? А их мамы… наверное, они все любят своих детей? Или у них тоже всякое случается?.. Эх, мама, мама!..»
Он неожиданно зевнул и тут вдруг ощутил, как же сильно устал за этот сумасшедший день. Глаза неудержимо слипались – видимо, и правда давали о себе знать сегодняшние приключения.
«О’Хмара, не спи! – попытался взбодрить себя скавен. – Тебе еще до дому добираться, а ты…»
Что «а ты» – осталось не додуманным. Веки Марка в очередной раз устало сомкнулись, а из груди вырвался длинный и уже совсем сонный вздох. И он обмяк и мягко повалился в траву, неловко ткнувшись плечом в торчащую из нее кочку.
Арбалет, звякнув замком, выпал из ослабевших рук.
…Темная, закутанная в тяжелый брезентовый плащ фигура выступила из сгустившихся чернильных сумерек и остановилась над неподвижно лежащим подростком. Слегка потыкала его ногой, прислушиваясь к возможной реакции. И удовлетворенно кивнула, блеснув из-под капюшона в неярком пока еще лунном свете круглыми стеклами защитной маски.
Дело было сделано, и сделано на совесть. Этот мутант уже больше никогда не вернется к своей стае!
Глава 9. «Меня зовут Костя!»
Станция Проспект Мира радиальная (Барахолка), полулегальный рабский торг
Что ощутит, а главное – подумает человек, который проснулся совсем не там, где засыпал? Верно – ничего хорошего. И это – как минимум.
Марк приоткрыл глаза и недоуменно приподнял все еще тяжелую и мало что пока соображающую после сна голову.
Он лежал… в клетке. Клетка находилась в совершенно незнакомом ему месте, очень похожем на вестибюль какой-то станции (а может, даже и переход с одной на другую), и, насколько ему было со своего места видно, рядом стояли еще несколько подобных ей.
В клетках сидели и стояли люди. По свободному от клеток пространству расхаживали другие люди и глазели на тех, что в клетках.
– Че за фигня? – невольно пробормотал себе под нос еще толком не пришедший в себя Марк. – Куда это я попал?..
– Это рынок, – вдруг раздался над ним тихий голос. – Рабский рынок на… Ой!
Договорить неизвестный не успел – О’Хмара вскинулся на голос, перекатился прочь от того места, откуда он раздавался, пружинисто сгруппировался, готовый как к нападению, так и к защите…
И тут же едва снова не отрубился! В голове бухнуло, к горлу подкатил ком, а окрестности поплыли, закружились в диком хороводе. Марк плашмя рухнул на пол и поспешно зажмурился, стиснув зубы и перебарывая приступ дурноты.
В себя его привело ощущение водяных капель на лице и чьей-то прохладной ладони на лбу. Марк открыл глаза.
– Ой, блин! – охнули над ним, и кто-то, кого он пока не мог разглядеть, отшатнулся, отпрянул от него.
О’Хмара осторожно повернул голову на движение, повел взглядом.
Из угла клетки на него во все глаза таращился подобравшийся, словно на него собрались нападать, темно-русый и бледнокожий парнишка-ровесник из так называемых «чистых». На его лице (по мнению Марка – чересчур смазливом для представителя сильного пола) отчетливо читались изумление, замешательство и опасливая настороженность.
А, ну все понятно!..
– Что, «чистый», – скавен нехорошо ухмыльнулся, демонстративно повернув к свету лицо и как бы невзначай оскалив крупные белые резцы. – Никогда мутанта не видел?
Его сплошь черные, без белков, глаза опасно полыхнули алым и злым в отблеске лампы, когтистые, как у большинства скавенов, пальцы сжались в кулаки.
Паренек вздрогнул, прикусил губу. Чуть помедлил, не отрывая от Марка пристального взгляда, сдвинул брови.
– Нет, – вдруг довольно спокойно сказал он. – Такого, как ты, – никогда.
Скавен шевельнул бровью. Или этот смазливый слишком самоуверен, или и правда не боится запертого с ним в одной тесной (опасно тесной!) клетке неведомого мутанта с очень нехорошим взглядом.
Или дурак.
Отвернувшись от соседа, Марк внимательно оглядел свое узилище и обнаружил, что клетка была сделана из нескольких поставленных вертикально передвижных решетчатых оград, которых он немало повидал и на своей станции. Между собой «стены» клетки были соединены витками стальных тросиков с петлями на концах. В петли были продеты небольшие замочки. Марк задумчиво потрогал ближайший к нему, повертел так, сяк…
– Когда нет торгов, то решетки разбираются и снова становятся оградами, – послышался голос «чистого». – Здесь любят практичность и не любят афишировать перед посторонними некоторые… ммм… стороны своей жизни. А замки ты лучше не трогай. Влетит!
О’Хмара неприязненно дернул плечом: тебя забыл спросить, моль бледная! И продолжил изучение окружающей действительности. На соседа он решил больше не обращать внимания.
Новая проблема встала… нет, пожалуй, даже обрушилась на него внезапно и без предупреждения. Каким-то образом он оказался вдали от своих родных мест, в неизвестном помещении, да еще и на рабском тор…
ГДЕ?!
«Стоп! Это что же получается? Если я заперт в клетке, стоящей на рабском рынке, то я что… Я – раб?..»
Сердце оборвалось и ухнуло куда-то в район желудка. О’Хмара вновь ощутил позывы к рвоте. Голова слегка кружилась.
«Но как же я попал сюда?.. – испуганно подумал он. – Помню, что заснул, как дурак, по пути домой, а потом…»
Что «потом» – скавен не помнил. Ни одной минутки, ни одного мига. Хоть пополам разорвись от натуги.
Он непроизвольно стиснул прутья клетки, изо всех сил давя страх и панику. Вышло как-то судорожно, нервно, но Марку уже было не до сохранения «морды лица».
«Бежать! Надо как-то выбираться отсюда! – лихорадочно метались мысли. – Найти способ… спастись, вернуться домой…».
– Отсюда невозможно сбежать, – раздался из соседнего угла голос «чистого». Тот сидел, подтянув к груди колени, и с сочувствием смотрел на соседа.
Марк резко развернулся к нему. Паренек вздрогнул, но на этот раз не отшатнулся.
– Откуда это – «отсюда»? – как-то совершенно по-крысиному прошипел скавен. Черт, ведь как ни крути, но придется узнавать, куда же это его занесло. И узнавать у этого бледного недоразумения.
– Ты разве не знаешь? – удивилось «недоразумение», видимо, решив отныне игнорировать всплески неадекватности соседа по клетке. – Мы на Ганзе, на Проспекте Мира радиальной. Точнее – в переходе с нее на кольцевую. Здесь время от времени проводятся закрытые торги рабами.
Ганза, Ганза… Марк лихорадочно порылся в памяти, ища информацию. Точно – государство в Большом метро, самое богатое и могущественное. Находится на Кольцевой линии, но владеет также и некоторыми смежными радиальными станциями…
Внезапно скавен заметил, что выглядит как-то странно и непривычно. До этого у него не было времени осмотреть себя, а вот теперь… Ну, явно же что-то не так…
Результат немедленно проведенного им самоосмотра был неутешительным. Неведомые пленители оставили на нем только штаны и ботинки. Все остальное – прочая одежда, вещмешок, снаряжение и, главное, оружие – испарилось, как будто его и не было. Невольно переведя взгляд на соседа, скавен увидел, что и тот не отличался от него богатством и разнообразием гардероба. Сильно обтрепанные на швах, с прорехами и вылезшими нитками, заношенные до грязно-сизого цвета джинсы и столь же «новые» тряпичные кеды на босу ногу с захватанными синтетическими веревочками вместо шнурков – вот и вся одежда. «Чистый» был худ, костляв и бледнокож – видимо, ни разу в жизни не бывал на поверхности и не видел дневного света. Ну, и физухой не занимался, дитя подземелий, сразу видно!
Скавен хотел пренебрежительно хмыкнуть, но что-то остановило его. Ведь он теперь был в том же положении, что и эта «бледная моль». В чужом месте, в незнакомых условиях, без оружия и почти без одежды, он чувствовал себя крайне неуютно… Ну да, действительно, зачем продаваемым рабам одежда, и уж тем более – оружие? Если Марк хоть что-то понимал в данном вопросе, наслушавшись историй от взрослых, то в иные времена рабов на торгу могли вообще раздевать догола, чтобы повыгоднее показать их покупателям. А тут им хоть штаны оставили, и на этом, блин, спасибо!..
– А разве на Ганзе есть рабство? – невольно вырвалось у него.
Сосед опустил глаза. Вздохнул.
– Нет, конечно. Ну… официально – нет. Понимаешь?
О’Хмара скрипнул зубами. Еще как понимает!
– А еще на Ганзе – очень строгий пропускной режим. Тут на каждом углу – охрана и проверка документов. Так что сбежать отсюда и правда невозможно, – с сожалением закончил русоволосый.
Марк неприязненно покосился на него, но, еще раз оглядев свое узилище и все, что находилось вокруг, вынужден был признать: да, смыться будет довольно проблематично!
Он, немного подумав, перебрался в другой угол клетки – подальше от разговорчивого соседа – и привычно, как после тренировки, уселся на пятки, положив ладони на колени. Первым делом нужно было успокоиться и разложить по полочкам полученную информацию. А уж потом – думать о планах спасения.
И главное – ни в коем случае не паниковать! Не показывать всем этим «чистым» своего страха. Ведь он – алтуфьевец! Марк, сын Хмары, охотник и воин! Скавен! Мужчина, в конце концов!
Раз… и два… Вдох… и выдох. Спокойно, О’Хмара! Спокойно. Спокойно…
Итак, кое-что прояснилось. Он – в Большом метро, да не где-нибудь, а на станции, принадлежащей Ганзе! Да еще и в качестве раба, товара! Нечего сказать, завидное положение!
Но как же он все-таки попал сюда?
Ответ в данном случае можно было получить только из одного источника.
Марк открыл глаза и повернулся к соседу. Тот вскинул на него вопросительно-ожидающий взгляд.
– Как я сюда попал? – задал скавен мучающий его вопрос. – Ты видел?
– Да. Тебя принесли сюда спящего. Какой-то тип с повадками торговца и его подручный, который тащил тебя на плече вниз головой. Насколько я понял из их разговоров с хозяином… ну, с тем хмырем, который тут всем распоряжается, – парнишка кивнул куда-то в сторону самого большого скопления зевак, – притащили тебя аж с самой поверхности. И захватили где-то чуть ли не вообще в пригороде. Тот тип еще говорил, что пришлось усыпить тебя, а уж потом брать в плен. И…
– Стоп! – Марк поднял ладонь, и русоволосый послушно умолк. – Усыпить?.. Я отлично помню, что заснул по пути домой, но я думал, это от усталости…
Сосед с сожалением покачал головой.
– Тебе, видимо, незнакомы уловки охотников на людей. Они запросто могут подсыпать тебе в еду или питье какую-нибудь гадость, чтобы потом выкрасть одурманенную жертву без лишнего шума и сложностей… Скажи, ты что-то пил или ел перед тем, как заснуть?
– Ну, в харчевне на… Но мне там точно никто ничего не подсыпал. Максимыч бы не стал, это точно, ему бы потом от наших…
Тут в голове Марка блеснула ошеломляющая и страшная догадка.
– Так… Погоди, – он постарался успокоиться и говорить ровно и без лихорадочной спешки. – Как выглядел тот тип, что притащил меня сюда?
– Ну… – паренек нахмурил брови, силясь вспомнить. – Такой невысокий, на вид добродушный, очень болтливый… Словами так и сыпал, хозяин не успевал отвечать. Руками много размахивал. А на одной руке блестело что-то. Кольцо какое-то.
– Кольцо? Перстень, ты хочешь сказать?
– Ну, перстень… – «чистый» покладисто кивнул. – Я в этом не разбираюсь. Что-то такое серебристое, с какой-то фигней типа когтя…
Все встало на свои места. Марк снова и так же отчетливо, будто это случилось только что, увидел, как хватает его руку, якобы, для рукопожатия, тот караванщик на фактории, как сжимает ее, трясет. Как он, Марк, пытается выдернуть кисть из захвата… и оцарапывается об острый выступ перстня на пальце торговца. Как слизывает кровь с пораненной ладони…
– Ты… что-то вспомнил? – осторожно и участливо поинтересовался «чистый».
О’Хмара посмотрел на ладонь. Длинная и глубокая царапина никуда не девалась.
С-су-у-ука!..
– Он отравил меня с помощью своего перстня! – скавен резким движением показал ладонь соседу. – Не знаю, каким зельем он у него был смазан, но отрубился я довольно быстро. Ч-черт, а я-то думал… И ведь как чувствовал, что с этим что-то не так…
Скавен едва снова не заметался по клетке. На этот раз – от негодования и ярости.
«Чистый» с сочувствием следил за ним.
– Мне очень жаль, что с тобой такое случилось, – проговорил он. – Правда, жаль. Если бы я как-то мог помочь тебе… но…
– Не смей меня жалеть, понял?! – рявкнул, выплескивая накопившуюся злость, досаду и страх, алтуфьевец. – И не надо мне ничем помогать! Я… я сам справлюсь!
Парнишка закусил губу и опустил глаза.
– Как скажешь… – прошелестел он. – Извини.
Скавен сверкнул в его сторону глазами и резким движением опустился на пол в своем углу. Его уже слегка потряхивало.
«Успокойся, О’Хмара! Слышишь?! Успокойся, черт тебя дери! Не время для нервов!»
Душевное равновесие, надо сказать, возвращалось с огромным трудом. Снова и снова Марк обращался к недавним событиям, прокручивая в памяти мельчайшие подробности.
«Тот торгаш еще жаловался всем, что сильно потратился на зеленоградском кордоне. Что его там чуть ли не обобрали до нитки. Уж не задумал ли он еще тогда, в харчевне, похитить меня, чтобы продать и возместить убытки? Иначе для чего было все это представление с хвалебными песнями?»
Несмотря на юный возраст, Марк был довольно умным парнем. И о многом уже имел представление. Так что, сложив одно с другим, быстро убедился, что так оно, скорее всего, и было. Его похитили, чтобы использовать как разменный патрон!
Хотелось выть, рычать и плакать одновременно. Прежде всего от досады и бессильной ярости: надо же было так по-дурацки вляпаться!
Скавен тут же поклялся самому себе с этого момента не доверять «чистым», что бы они ему ни говорили и чего бы ни сулили. Хватит! Уже попался, забыв, как глупый малолеток, что все беды его народа шли от них, от «чистых»!
У-у-у, ненавистное племя!
Представитель «ненавистного племени» с непонятным выражением лица смотрел на него из соседнего угла. Но с разговорами на этот раз не лез. Видимо, понял, что чревато.
Так, в тяжелом молчании, прошло около часа. За это время Марк успел более-менее прийти в себя, а заодно – как следует разглядеть зал, где располагался торг. Точнее – ту его часть, что была доступна взгляду.
Слева от их клетки ныряли в полумрак четыре неподвижных эскалатора. Над ними белела табличка с надписями – указатель перехода к поездам с названиями станций. Из темного провала, куда уходили нижние ступени ныне мертвых «лестниц-чудесниц», до скавена доносились неумолчный ровный шум и запахи, характерные для огромного, уже много лет как обжитого людьми помещения.
По правую сторону зал разветвлялся на два хода, ведущих, вероятно, на какую-то другую станцию. Между ними торчала пристроенная прямо к разделяющей стене собранная из желтых щитов будка с серой дверью. Со своего места Марку была видна в одном из ходов низкая круглая полуарка с украшенными бронзовыми узорными накладками перилами. Сквозь перила снизу сочился яркий свет и слышался все тот же шум людского поселения.
Сопоставив все имеющиеся у него разрозненные сведения, Марк пришел к выводу, что находится он не просто на Проспекте Мира радиальной, а в переходе с нее на одноименную кольцевую. Оптимизма ему это, естественно, не добавило. Ладно бы хоть Менделеевская или пусть даже Новослободская – там хоть родная Серая ветка, и, может быть…
Движение снаружи клетки отвлекло скавена от напряженных размышлений. Дюжий охранник с увесистой плетью за поясом принес юным узникам две миски какого-то неаппетитного на вид варева.
– Хавка! – бросил он, просовывая миски в самый нижний проем между прутьями.
Сосед Марка тут же подхватился, принял обе емкости и осторожно поставил на пол.
– Спасибо, господин… – услышал скавен (естественно, не сдвинувшийся с места), и от этого обращения – «господин» – его аж передернуло.
Охранник ушел. А «чистый» повернулся к скавену.
– Держи, – сказал он, придвигая к нему одну из мисок.
В следующий момент миска едва не полетела в сторону, а варево щедрой плюхой выплеснулось на пол. Русоволосый невольно вскрикнул, отшатываясь.
– Я. Не буду. Это. Есть! – раздельно отчеканил алтуфьевец, глядя в глаза не в меру заботливому соседу бешеным взглядом. – Хочешь – сам жри!.. «Спасибо, господин!» – злобно передразнил он. – Еще в ноги ему бухнись и ботинки вылижи! Девчонка! Что, нравится вот так стелиться перед всякими козлами, да?!
Парнишка дернулся, словно от удара. Лицо его – действительно чистое и миловидное, словно у девушки – пошло неровными алыми пятнами и на миг перекосилось в разрушившей всю гармоничность его черт гримасе лютой ненависти и чего-то еще, что не поддавалось идентификации. Он закусил губу и низко-низко опустил голову.
Но не успел Марк удивиться такой странной и бурной реакции, как русоволосый поднял голову и разжал стиснутые кулаки. На его лице больше не было прежней дружелюбной и чуть печальной полуулыбки – наоборот, губы его теперь были сжаты в тонкую злую линию. «Чистый» поднял взгляд, и в глазах его зыбко и страшно колыхнулась ледяная зимняя вода.
Как в полынье, внезапно разверзшейся под ногами.
– Меня зовут Костя, – четко, жестко и как-то удивительно спокойно произнес он. – И я – не девчонка. Не хочешь есть – твое личное дело. Но здесь за непокорность обычно бьют. Имей это в виду.
И, больше не сказав ни слова, убрался в свой угол и затих.
О’Хмара, распахнув глаза на пол-лица, с изумлением воззрился на соседа, как на чудо-юдо какое-то. Он никак не ожидал от него этой внезапной жесткости! Мельком даже подумалось, что этот бледный красавчик… Костя, да… пожалуй, не так-то прост и однозначен, как кажется с первого взгляда…
И еще подумалось: кажется, он не на шутку обидел этого, в общем-то, не виновного в его бедах парня. Который все это время, наоборот, даже как-то старался помочь ему, поддержать. А он…
От осознания собственного, прямо сказать, не слишком благовидного поступка Марка бросило в жар. Стало очень стыдно и неуютно. Нет, отец бы такого точно не одобрил!
Скавен чуть кашлянул, привлекая внимание соседа. Однако тот, как сидел, уткнувшись лицом в колени, так и остался сидеть. Словно неживой.
– Ты это… – Марк облизнул губы и снова кашлянул, прочищая внезапно осипшее горло. Признание в собственной подлости давалось с трудом, но сейчас оно было нужно, он понимал это. – Ты меня… извини… Пожалуйста.
Костя медленно поднял голову, и Марк увидел мелькнувшее в его глазах (совершенно сухих, словно и не оскорбляли его только что) удивление.
– Да ничего, – помолчав, ровно сказал он. – Я привык, что меня так называют. Забей.
«Что значит – привык? – в свою очередь, удивился Марк. – Хотя да, с такой физиономией…»
Додумать эту мысль ему не дали. У клетки остановились несколько зевак и принялись глазеть на них, переговариваясь и бесцеремонно тыча пальцами.
Марк внутренне ощетинился и напрягся. Неужели… пришло время?..
– Гляньте-ка – мутант!!! – воскликнул один из зевак, показывая на него. – Откуда?
– Вы не поверите! – ответил ему мужик с нездоровой полнотой и с немытыми, какими-то даже сальными волосами («сальный боров» – тут же придумал ему кличку О’Хмара). – Доставили аж с самой поверхности! И не откуда-нибудь, а из пригорода! Я сперва не хотел его брать, но вовремя вспомнил, что у нас в метро найдется немало любителей экзотики. Опять же, сгодится для всяких экстремальных развлечений… В самом деле, вы только полюбуйтесь, какой превосходный экземпляр! Какое телосложение, какие мускулы! И ведь совсем еще молодой!
– Он опасен? – задал вопрос другой посетитель. – Почему его посадили к нормальному пацану? Или тот тоже мутант?
– Ну что вы! – протянул «сальный». Марк сообразил, что это, должно быть, и есть тот самый хозяин, про которого ему говорил недавно Костя. – Самый настоящий чистокровный человек! А мутанта я к нему посадил… ну, не к девкам же его сажать! – работорговец хмыкнул, кивая на соседнюю клетку. – Не сожрет – так перепортит, мне оно надо?
Компания заржала над сальной, как волосы торговца, шуточкой и, еще немного постояв и поглазев на мутанта в клетке, пошла прочь, перебрасываясь смешками и какими-то своими остротами. Вслед за ними, зачем-то погрозив юным пленникам кулаком, поспешил торговец.
Марк тайком выдохнул и разжал кулаки.
– Постарайся не обращать на них внимания, – раздался негромкий и по-прежнему ровный голос Кости. – Иначе только изведешься попусту. А там и до срыва недалеко. А это в нашем положении опасно! – он показал глазами на прохаживающегося по залу охранника с плеткой.
– Чего ты меня поучаешь? – все еще недружелюбно пробурчал скавен. – Какое тебе до меня дело?
– Ну… – Костя пожал плечами. – Наверное, никакого, но я же вижу, как тебя… корежит. Впервые попал в рабство, да? – не дождавшись ответа, он кивнул сам себе. – Впервые. Видно по твоему поведению. Знаешь, если мои советы… я понимаю, что ты в них не нуждаешься, но все-таки… так вот, если мои советы могут хоть как-то помочь тебе переносить все это, то я бы посоветовал тебе успокоиться и не дергаться. От нас тут все равно сейчас ничего не зависит. А изображать злобного и опасного мутанта – честно говоря, не лучший выход. Дождешься только того, что покорность в тебя начнут вколачивать. В самом прямом смысле. Тебе это надо?
Марк строптиво повел плечом. Где-то внутри он понимал, что этот на удивление рассудительный парень прав. Но вот признаться в этом – хотя бы даже самому себе – у алтуфьевца пока не получалось.
– А я и есть злобный и опасный мутант! – прошипел он, хищно скрючивая пальцы наподобие когтей. – ОЧЕНЬ опасный! И я ненавижу «чистых» – таких, как ты и вот эти!.. – он мотнул головой, указывая на всех присутствующих. – Почему ты меня не боишься?
Костя кинул на него странный взгляд.
– А должен? – спокойно осведомился он.
Глаза скавена – и без того кажущиеся огромными за счет их сплошной черноты – в очередной раз распахнулись на пол-лица.
Глава 10. Юные саботажники
Зеваки подходили к клетке, толпились, разглядывая пленника-мутанта, отпускали бесцеремонные и оскорбительные комментарии, кто-то даже попытался ткнуть его палкой – хорошо, охранник увидел и предупредительно попросил «господ посетителей торгов» не портить товар. Наконец, к вящему облегчению скавена, толпа любопытных, натешившись зрелищем, рассосалась. Можно было слегка выдохнуть.
Мрачный, злой и порядком выбитый из колеи, О’Хмара сидел в углу клетки прямо под донельзя издевательской надписью на припаянной к решетке табличке «Прохода нет» и пытался привести в порядок хаотично мечущиеся в голове мысли и спонтанные идеи, как отсюда выбраться. Ему совсем не было дела ни до соседа, потихоньку возобновившего осторожные попытки наладить с ним контакт, ни до работорговца, ни даже до всех этих праздных бездельников, что глазели на него, как раньше глазели бы на зверя в зоопарке.
– Может, все-таки поешь немного? – на плечо легла бледная ладонь. Марк раздраженно отмахнулся и едва не вышиб из руки Кости зажатую в ней миску с баландой. Тот со стоическим вздохом слизнул с пальцев попавшие на них капельки плеснувшего варева. Но вместо того, чтобы снова оставить соседа по клетке в покое, свалить в свой угол и не отсвечивать, «чистый» сел неподалеку, отставив миску. – Глупо, – вдруг решительно сказал он. – Ты ведешь себя крайне глупо!
– Это еще почему? – ощерился скавен.
Костя улыбнулся. Это была улыбка не по годам взрослого, мудрого и много повидавшего, но смертельно уставшего от приключений и несносных выходок окружающих человека.
– Я не знаю обычаев вашей… вашего племени – тех, что приняты на твоей станции… или где ты там еще живешь, – начал он. – Но, судя по твоему виду, речам и поступкам, ты наверняка думаешь, что для такого, как ты, будет неизгладимым позором принять пищу врага, держащего тебя в плену и собирающегося продать, как вещь. Я прав?
Он, конечно же, был прав, вот только гордость и упрямство не давали Марку признать эту правоту.
– Прав, – заключил «чистый», совершенно безошибочно истолковав его упорное молчание. И неторопливо продолжил: – А еще, я так думаю, ты выжидаешь удобный момент, чтобы свалить отсюда и вернуть себе свободу. Так?
Марк резко переменил позу и подозрительно воззрился на назойливого соседа:
– Ты что, мысли читать умеешь? – пробурчал он, про себя удивляясь, как же быстро этот бледный красавчик раскусил его. И уже в который раз!
Новая улыбка осветила худое лицо Кости и сделала его еще красивее.
– Не умею, конечно же. Просто они очень ясно написаны на твоем лице. Ну, и ведешь ты себя соответствующе. Но ты лучше вот над чем подумай, – Костя вдруг осторожно огляделся и понизил голос. – Для побега или хотя бы сопротивления тебе понадобятся силы. А откуда ты их возьмешь, если будешь морить себя голодом? Конечно, этой бурде далеко до нормальной еды, но ведь и это – хоть что-то! И потом… – паренек остановился и лукаво сощурился. – Разве трудности не закаляют мужской характер?
Несколько секунд скавен смотрел на «чистого», а потом… прыснул и расхохотался так, что привлек внимание надсмотрщика. Тот молча погрозил мальчишкам пудовым кулаком: мол, глядите у меня!
Алтуфьевец немедленно заткнулся, но некоторое время продолжал давиться смехом. Его сосед с легкой вежливой улыбкой ждал, пока его отпустит.
Наконец Марк справился с собой.
– А ловко ты меня… подкусил! – вынужден был признать он. – Действительно, как я про силы-то не подумал? Ладно, давай сюда эту свою бурду!
Костя тихо и с облегчением засмеялся и с готовностью передал ему миску.
– Остыло уже… И часть ты уже пролил на пол.
– Пофиг! – с уже набитым ртом пробурчал набросившийся на содержимое посудины юный мутант. – Сам сказал, что трудности закаляют мужской характер! Вот и буду закалять!
– Приятного аппетита!
В ответ раздалось только невнятное ворчание проголодавшегося скавена.
Марк выхлебал все, что было в миске, и даже вычистил ее с помощью пальцев, которые потом незатейливо облизал и вытер о штаны.
– Что? – заметил он взгляд соседа.
Тот вспыхнул и отвел глаза.
– Извини… просто ты так… оригинально ешь…
– Еще скажи, что я жру, как грязная мутантская скотина!
Костя странно посмотрел на снова ощетинившегося соседа.
– Не скажу, – тихо, но твердо возразил он. – Я же понимаю… Будь я таким голодным – тоже забыл бы о всяких там манерах.
Марк ощутил, как в груди слева что-то защемило, а щекам стало жарковато.
– Ну, ложек же нам не выдали… – смущенно пробурчал он и отвернулся.
И снова – ощущение лежащей на плече ладони. Но на этот раз стряхивать ее почему-то не хотелось.
– Я очень рад, что ты решил проявить благоразумие, – искренне сказал Костя. – Не делай больше глупостей, хорошо?
– Ладно… – все еще чувствуя смущение, буркнул скавен и отвернулся, делая вид, что его очень интересует окружающая обстановка. – Как ты думаешь, куда нас могут продать? – вдруг спросил он немного погодя.
Из подслушанных слов торговца людьми Марк сделал вывод, что они с этим странным и не по-детски рассудительным пареньком из «чистых» являются чуть ли не самыми ценными здесь рабами. Костя был просто бессовестно хорош собой, и хозяин, потирая руки, все приговаривал, как же ему повезло заполучить такого красавчика, за которого он непременно сорвет жирный куш с какого-нибудь «богатенького буратины».
Что касается Марка, то в его адрес уже несколько раз звучало: «Мутант, экзотический раб, на любителя – но тоже, в принципе, симпатичный!». Ни красивым, ни даже симпатичным юный скавен себя никогда не считал (да ему и дела до этого не было – что он, девчонка, что ли?), но уж очень ему не нравилось, как его тут называли! Марк не знал значения слова «экзотика», но нутром чуял, что ничем хорошим оно ему, чужаку и мутанту, в этих краях не мяукнется.
– Могут в прислуги какому-нибудь богатею или в большой трактир, еду клиентам разносить, – почему-то не сразу отозвался Костя. – Мы ведь не каждому по карману, покупать нас для черной работы – глупая трата патронов. К тому же, как я уже говорил тебе, на Ганзе рабства официально нет. Хотя неофициально… Здесь его предпочитают не афишировать и маскировать другими, более легальными и благовидными вывесками – блюдут, так сказать, морду лица перед соседями… Этот рынок, к примеру – почти тайный. О его существовании мало кому известно, а торги происходят по предварительному уведомлению всех посвященных. Видишь всех этих типов? – Костя кивнул на фланирующих по залу зевак. – Ни одного случайного лица среди них нет. Да случайных сюда охрана станции и не пустит… – он помолчал, а потом продолжил: – Еще нас могут купить для какой-нибудь развлекательной арены или для так называемых Полигона и Вольеров. Там вечно требуется обслуга и смена тем, кто уже… отработал свое. Обычно туда нанимаются свободные – платят там неплохо, но хозяева и рабами не брезгуют, а также приговоренными преступниками. Но, правда, и абы кого туда тоже не покупают.
– О какой арене ты говоришь? У вас тут что, даже цирк есть?
– Да при чем тут цирк?.. – поморщился Костя. – Хотя это было бы неплохим вариантом!.. Я про арену для боевых состязаний, где специально обученные люди сражаются между собой. И со всякими зверями и му… монстрами, – поправился он. – Слышал о гладиаторах?
– Нет. Но я понял, о чем ты говоришь, – Марк задумался. Губы его невольно сложились в упрямую линию. – Я бы все же не хотел, чтоб нас отправили на арену, – наконец сказал он. – Ни на боевую, ни тем более – на цирковую! Быть потехой для толпы? Ни за что! Я охотник, а не клоун!
– Пусть уж лучше на арену! – неожиданно горячо возразил Костя. – Клоуном там или бойцом-смертником – не суть, хотя какой из меня боец?.. Я бы даже с радостью согласился там дерьмо за мутан… извини… за зверьем выгребать! Пусть хоть куда продают, на любую черную или смертельно опасную работу – я не боюсь! Но только не туда, куда могут продать вот их!.. – и он кивнул на одну из клеток, где сбились в дрожащую, хнычущую кучку несколько девочек-подростков примерно одного с ними возраста и чуть постарше. Рядом с клеткой остановились двое и принялись заинтересованно разглядывать выставленный напоказ живой товар. К ним, почуяв выгодных покупателей, поспешил хозяин.
– Пожалуйста, господа! Все для вас! Юные нежные девочки, все как на подбор! Здоровые, красивые, хоть в прислугу, хоть в домашние любимицы! А подрастут – совсем расцветут и красотками станут! Для альковных забав – самое то!
– Пока они там еще подрастут и расцветут… – пренебрежительно буркнул один из мужчин. – Вон тех двоих покажи. Белобрысую и эту, в красном свитере.
– Сию минуту! – хозяин кивнул надсмотрщику, и тот вытащил из клетки указанных клиентом девушек. Очутившись вне решеток, они испуганно прижались одна к другой, а остальные их соседки дружно отпрянули к дальней стенке.
Один из мужчин – более важный с виду и по повадкам, чем его спутник, принялся неторопливо осматривать живой товар. Ощупал, огладил, потрепал за волосы, небрежно запустил пальцы в рот, проверил зубы. Обе продаваемые вздрагивали и тихо попискивали, но на открытое сопротивление не отваживались.
– Раздень их! – потребовал «важный».
По знаку хозяина надсмотрщик принялся сноровисто освобождать рабынь от их жалкой одежонки. Визг, слезы, бесполезные мольбы…
– Надеюсь, они у тебя еще нетронутые? – осведомился «важный», оценивающе наблюдая за несчастными девчонками. И добавил с нарочитой небрежностью: – В моем заведении – очень взыскательные клиенты. И девочки для них должны быть самыми лучшими. Впрочем, и не только девочки… А за хороший товар я и плачу соответственно. И прихожу еще – если остаюсь им доволен. Ты понял меня?
…Марк услышал, как позади него задушенно охнул Костя. Обернувшись, он увидел, как сосед отпрянул в дальний угол и вжался в решетку так, что, казалось, он сейчас просочится сквозь нее, а потом – и сквозь стену. Его поразительно гармоничные, как со старинной иконы списанные, черты лица перекосили самый настоящий животный ужас и отвращение.
– Ты чего? – недоуменно прошептал скавен.
– Уж лучше на арену, к монстрам… – глядя перед собой остановившимися, широко распахнутыми глазами, повторил «чистый». – Смертником… Только не так, как их…
Марк еще раз бросил взгляд на то, как покупатель деловито лапает раздетых девчонок, пожал плечами и, не вставая, подполз к соседу.
– Ты-то чего так дергаешься? Подумаешь, продадут их для того, чтоб с ними мужики и парни развлекались… На то они и девки. У нас на станции…
– Ты идиот? – зашипел не хуже заправского скавена Костя. – Их же для борделя покупают! А туда не только девчонок продают, но и пацанов… тех, кто посимпатичнее! Есть любители, которым… которые любят не с женщинами… Слышал, что сказал сейчас этот? Ему в бордель не только девчонки нужны! Хочешь, чтобы и нас с тобой… так же… как и этих, как ты говоришь, девок?
Марк вздрогнул и отпрянул от «чистого». А потом представил себе то, о чем Костя сейчас говорил с такой убийственной беспощадностью в голосе.
Его даже замутило от отвращения и запоздало нахлынувшего липкого страха. В родной общине, где ощущалась постоянная катастрофическая нехватка женщин, всякое случалось. Но грозного авторитета Кожана хватало местным адептам нетрадиционных отношений, чтобы не выставлять свои пристрастия на всеобщее обозрение и не навязывать их другим в качестве «естественных и нормальных». И уж точно не втягивать в них так называемый молодняк. Потому что огрести за это дело от вожака можно было люто и нешуточно! А тут…
«Большое метро… – с гадливостью подумал Марк, усилием воли подавляя недостойный настоящего охотника страх. – “Чистые”… Ур-роды!..»
Костя сидел бледный и неотрывно следил за происходящим у соседней клетки. Марк еще немного подумал и мысленно согласился, что с такой примечательной внешностью «чистому» действительно было чего бояться в этом мире уродов и извращенцев.
– Тебе-то откуда все это так хорошо известно? – осторожно поинтересовался он. – Да и про арены, про местное рабство…
– Мою маму когда-то тоже так продали… – бесцветно отозвался Костя. – В бордель на Черкизоне. В то время она была чуть старше их… Я родился там и видел… много чего видел… – он резко мотнул головой и снова съежился. – Если сейчас эти подойдут к нашей клетке… – его глаза вдруг полыхнули каким-то фанатичным протестом и ненавистью. – Не хочу!!!
– Черкизон? – Марк снова мысленно вызвал в памяти виденную в «кабинете» у Кожана карту метрошных веток и их окрестностей и чуть не присвистнул от удивления. – Это же совсем не в метро! Почему тебя тогда здесь продают, а не там?
– Потому что! – зло огрызнулся Костя. Но напоролся на внимательный и серьезный взгляд юного мутанта и остыл. – Ты спрашиваешь, откуда мне все так хорошо известно… И про рабство это… Я родился рабом. И меня уже четвертый раз продают, а здесь – второй… Сбегал я от хозяев. Несколько раз. Ловили, учили покорности… некоторые потом снова продавали…
– Ты?! Сбегал? – Марк даже приподнялся и уставился на соседа, словно впервые видел. Надо же, сначала «чистый» показался скавену слишком мягким, по-девчоночьи слабым и нерешительным. А он, оказывается, – беглец со стажем, неоднократно битый, но тем не менее не оставляющий упорных попыток вырваться на свободу… Какой же несгибаемый характер и какая нечеловеческая выдержка кроются под этой, как оказалось, обманчивой внешностью «ангелочка»?
Костя пожал плечами и сгорбился, обняв колени и опустив на них голову.
– И ведь каждый раз меня покупали именно из-за этой моей чертовой смазливой рожи! – глухо и яростно донеслось до Марка. – Надо же было уродиться таким… херувимчиком!
Длинная дрожь прокатилась по согнутой, с выступившей цепочкой позвонков, худой спине черкизонца.
– Не хочу… обратно… – упрямо и еле слышно повторил он.
Скавена осенила совершенно неожиданная и, как ему показалось, блестящая идея… Он даже ухмыльнулся.
– Херувимчик, говоришь? – протянул он. – Понятия не имею, правда, кто это, но чтоб мне вовек «одеколона» не нюхать, вопрос внешности в данном случае вполне поправим!
– Что ты хочешь этим сказать? – приподнял голову Костя. В его глазах мелькнула слабая надежда.
– А вот что! – радостно сказал Марк и… от всей души отвесил соседу по клетке хорошую такую плюху. – Ну? Теперь понимаешь?
– Кажется, понимаю… – прошептал «чистый», оживая.
– Обзови меня как-нибудь… для достоверности! – подмигнул ему Марк. – Можешь даже матом, я не обижусь. Только ори погромче, чтоб все слышали!
– Ага… Чертов мутант!!! – вдруг пронзительно завопил Костя. – Убери от меня свои грязные лапы!!! А-а-а-а-а, помогите, он меня сейчас убьет!!!
Марк, схватив за запястья вскинутые в инстинктивном жесте защиты руки «чистого», прошептал:
– Не преувеличивай, не убью… – И уже в голос, угрожающе: – Ты кого это мутантом назвал, червяк бесхвостый?!
Через несколько секунд они, сцепившись, как два молодых кота по весне, уже катались по тесной клетке, вдохновенно колотя друг друга и оглашая своды перехода яростными воплями и злобным пыхтением.
– Да чтоб вас разорвало, сучьи дети!!! – к их клетке уже несся, оставив зареванных рабынь и их покупателей, хозяин. Надсмотрщик сноровисто затолкал девчонок обратно в клетку, щелкнул замком (на всякий случай, чтоб не сбежали или чтоб не спер никто) и поспешил следом, расталкивая сгрудившихся зевак и на ходу снимая с пояса плеть.
…Досталось им здорово! Рычащих, как волчата, и бешено дергающихся подростков с трудом растащили и, награждая ударами, выволокли наружу. Затем, вздернув им вверх руки, приковали к решеткам в противоположных углах клетки – так, чтобы не смогли дотянуться друг до друга и продолжить драку. После чего снова отхлестали чуть ли не до потери сознания.
Крепче всего огреб, естественно, Марк.
– Мутантское отродье, ублюдочный крысеныш, испортил мне такой замечательный товар, и сам теперь не лучше! Вот кто, кто мне теперь за вас, порченых, заплатит? – причитал хозяин, пока его помощник умело охаживал беззвучно корчащегося на длинной цепи паренька свистящим хлыстом. Марк, уткнувшись в немеющую руку, стиснув зубы и зажмурившись, терпел. И, как заклинание, повторял про себя, что стыдно ему, отважному алтуфьевскому охотнику, сдаться, проявить слабость и малодушие перед врагом и праздношатающимися бездельниками и заверещать, подобно девчонке.
«Я выдержу! Я… выдер…жу! Ой-блин-е-мое, с-с-суки, больно-то как!.. Мама!..»
Из противоположного угла клетки на него с болью, тревогой и сочувствием смотрел напрягшийся взведенной арбалетной пружиной Костя. Ему тоже досталось – но куда меньше, чем Марку. Красивых молодых рабов торговцы берегли и старались не уродовать даже во время наказаний.
– Довольно! – остановил хозяин надсмотрщика. – Не забей его до смерти! Экзотика все же! Залижется – найду, кому его, паршивца, спихнуть! У-у-у, крысеныш!
Марк с облегчением уронил голову на грудь и с длинным выдохом-всхлипом тяжело обвис на цепи, прислонившись лбом к решетке. Слава богу, перестали лупцевать, еще немного – и он бы не поручился за свою выдержку! Он украдкой вытер о плечо мокрое от слез лицо (а кто бы при таких побоях не заревел от боли и унижения?), скосил глаза, исподтишка провожая взглядом надсмотрщика и торговца, подождал, пока не рассосется толпа любопытных у их узилища, и осторожно оглянулся.
– Ух ты, какая квазиморда! – не удержался он от широкой ухмылки, когда увидел, во что после их импровизированной драки превратилось красивое лицо Кости.
– На себя посмотри! – парировал тот, осторожно щуря уже заплывающие радужными фингалами и тоже мокрые глаза. – Тоже мне, Лео Ди Каприо!
– А это кто?
– А хрен его знает! Но некоторые знакомые тетки – из тех, кто еще до Удара жил – утверждали, что он был просто няшкой!
– Ке-ем?
– Ну, на рожу ничего себе… А, забей!.. Но классно я тебя расписал, жаль, что ты этого не видишь!
– Зато я вижу тебя! – Марк самодовольно выпрямился и чуть не взвыл от полоснувшей спину боли. Он тут же поспешно – благо, длина цепи, идущей от наручных оков куда-то вверх, позволяла – развернулся и с облегчением прижался спиной к холодным прутьям решетки. – Можешь мне поверить, – добавил он, – выглядишь ты реально сущей квазимордой!
– А кто это?
– Понятия не имею. У нас на станции так ругаются.
Некоторое время они смотрели друг на друга и тихо пофыркивали, изо всех сил сдерживая рвущийся наружу радостный смех. Шальной и рискованный экспромт юного скавена достиг своей цели, они испортили друг другу «товарный вид», и теперь их если и купят – то разве что и правда сортиры чистить. С такими-то живописными физиономиями!
Справившись со смехом, Костя вдруг необычайно посерьезнел и тихо сказал:
– Спасибо тебе!.. И это… извини за «чертова мутанта» и все остальное…
Марк хмыкнул, скрывая смущение. Слизнул кровь с прокушенной губы. Исхлестанное тело немилосердно ныло, руки затекли, по спине разливалось мучительное жжение, но все это было пустяком по сравнению с тем, что он сейчас совершил. Спас товарища по несчастью от грозящей ему незавидной и позорной участи! Ну, и себя заодно – на всякий случай.
Отец бы им гордился!
– Обращайся! – хихикнул он. И показал «чистому» язык.
Глава 11. «Продано!»
Человек этот возник у их клетки, словно из ниоткуда, и Марк готов был поклясться, что до сего момента не видел его среди прочих ротозеев, праздно слонявшихся по рабскому рынку.
Среднего роста, с самой заурядной внешностью, и даже одежда не блещет ни новизной, ни какими-то бросающимися в глаза деталями.
Обычный человек, каких полным-полно на любой станции, встретишь в другой раз – и не узнаешь, чего доброго.
– Хозяин, сколько хочешь за этих двоих? – небрежно кивнул подошедший на подростков.
Торговец оживился, окинул его мгновенным взглядом-сканером и, явно определив нечто достойное внимания, расплылся в профессионально-любезной улыбке:
– О, не очень дорого, уважаемый! Всего по триста патронов за каждого!
…Как ни старался О’Хмара, как ни готовил себя к этому моменту, но все же не смог сдержаться – вздрогнул от неожиданности, стыда и отвращения. Его – живого человека! – продавали сейчас, как… как какой-нибудь мешок зерна или кисет самосада! Как глупую, безмозглую курицу или сытую, равнодушную ко всему свинью! За него торговались. Ему НАЗНАЧИЛИ ЦЕНУ! И измерялась его стоимость не в делах, не в поступках, не в личных или профессиональных качествах – как у всех нормальных людей принято мерить ценность любого человека.
Его стоимость здесь измерялась в патронах. В деньгах!
Скавен почувствовал, как к щекам прихлынул невыносимый жар, и невольно бросил взгляд на Костю. Как он, вот он умудрялся переносить это унижение – когда тебя, живого, мыслящего, продают, как вещь или как животное? И… который, кстати, раз уже продают? Четвертый?
– К этому сложно привыкнуть… – еле слышно, почти одними губами (чтоб не услыхали торговец с покупателем) прошептал «чистый», каким-то образом догадавшись о том, что сейчас испытывал его сосед по клетке. – Даже когда не впервые. Но от нас все равно не зависит, купят нас или нет, а если купят – то за сколько. Поэтому просто не думай об этом – и будет легче.
«Не думай!». Легко сказать!
«Трудности закаляют мужской характер», – вспомнились вдруг еще одни, недавние слова Кости, и Марку внезапно стало стыдно. Парнишка даже на вид слабее его – и то держится, не падает духом, а он…
Марк чуть скрипнул зубами и расправил ноющие плечи, напустив на лицо скучающее выражение.
Что ж, будем закалять характер!
– Триста патронов за каждого, и это даром, практически даром! – трещал меж тем торговец. – Молодые, сильные ребята, из которых можно вырастить верных помощников или бодигардов – если как следует натаскать и подкормить!
– По триста – за драчливых щенков с расквашенными физиономиями? – иронично выгнул бровь покупатель, – За двух сопляков, один из которых выглядит девкой, а другой – вообще мутант?
– Мутанта можно показывать как диковинку! Или перепродать научникам на опыты, – с жаром возразил торговец. – Сам бы этим занялся – да недосуг мне. А что касается этого красавчика… – тут он понизил голос до интимного полушепота, – так он умеет та-ако-ое…
И торгаш сладко зажмурился, словно наевшийся курятины котяра.
…Марк увидел, как Костя содрогнулся, стиснул свою цепь и с силой закусил губу. Затем метнул в скавена беспомощно-затравленный взгляд и низко опустил голову. Лицо его, как в тот раз, снова пошло алыми пятнами.
«Вот ведь… звездюк!» – подумал о торговце О’Хмара, чувствуя, как нарастает в нем тяжелая неконтролируемая ненависть к этому человеку, к его клиенту и ко всем «чистым» разом. Наблюдать за тем, как этот сальный боров унижает его товарища, ему почему-то было… больно. Словно унижали его самого. Хотя, кто ему этот Костя?
«А, правда, КТО? Он ведь такой же «чистый», как и эти двое!»
Внезапно Костя резко выпрямился, звякнув цепью. Так же, как недавно и сам Марк, шевельнул плечами, упрямо вскинул голову. На его лице появилась и застыла странная, почти презрительная полуулыбка, и черкизонец уставился прямо перед собой в пространство, не видя, а точнее – демонстративно игнорируя все, что происходило вокруг.
Как приговоренный к казни, но еще не сломленный пытками и унижениями смертник.
Он не шевельнулся и не изменил выражения лица даже тогда, когда торговец начал демонстрировать покупателю его мышцы, а потом еще и зубы! Стоял с таким видом, будто его здесь вообще не было!
О’Хмара, расширив глаза, смотрел на черкизонца и испытывал растущее уважение к этому на первый взгляд изнеженному и хлипкому «херувимчику» и восхищение его стойкостью.
А вот к этим двум уродам, что сейчас так бесцеремонно осматривали Костю и торговались за него, он не испытывал ничего. Ничего – кроме лютой, щерящей зубы в кровожадном оскале ненависти!
– Послушный, воспитанный, обученный… – разливался соловьем «сальный боров», а ненависть Марка все злее и яростнее шипела и топорщила на загривке жесткую, как перья гарпий, шерсть. – У всех своих прежних хозяев он был… гм, в немалом фаворе, если вы, конечно, понимаете, о чем я… – торгаш скабрезно, с намеком, хохотнул. – Так что…
– Домашними зверюшками не интересуюсь! – ледяным тоном оборвал его покупатель, кинув короткий изучающий взгляд сперва на предмет обсуждений, а затем – почему-то на его соседа по клетке. – Что он еще умеет – кроме как лизать хозяевам ноги и…
…Марк бешено рванул цепь в безуспешной попытке допрыгнуть, достать, дотянуться!!!
…Сволочи, они глумятся над нами, как хотят, пользуются тем, что мы не можем достойно ответить им! Суки драные… гниды, ненавижу… добраться бы до этой жирной твари… до обоих… кишки бы выгрыз… Гады, гады!!!
Он и сам не знал, почему вдруг, забыв отцову науку – не поддаваться эмоциям, так остро и внезапно даже для себя самого отреагировал на действия и слова этих двух «чистых» по отношению к Косте. Может, потому, что сам совсем недавно говорил ему почти такие же обидные, жестокие и полосующие по живому слова… а после этого чувствовал себя гаже некуда?.. Ведь он все понял про Костю, понял!.. Но почему-то вместо того, чтобы ужаснуться или брезгливо отстраниться от всего, открывшегося ему, только еще больше рассвирепел.
Громкий, полный запредельной ненависти и ярости полукрик-полурычание вырвался из груди скавена и заставил торговца испуганно отскочить от клетки, а Костю – вздрогнуть и удивленно обернуться.
Глаза двух невольников встретились.
Торжище, клетки, матерящийся торговец и остающийся почему-то невозмутимым покупатель – все вдруг потускнело, как старая фотография, и стало таким… незначительным. Пустым…
…Удар пульса – и ему тут же откликается другой – того, чужого, который напротив тебя, на такой же цепи, и столь же бесправен здесь, как и ты…
Чужого ли?..
«Тук. Тук. Тук», – неумолимо и глухо стучит в висках и в затекших, напряженных запястьях, стиснутых стальными обручами. Глаза в глаза – словно ладонь в ладонь: пожатие крепкое, сильное, искреннее – без тайного умысла, без фальши… Взгляд ко взгляду: один – измученный, тусклый и безнадежный, вдруг встречается с другим – огненным, полным жизни, гнева и тревоги. Упавший с обрыва путник из последних сил держится за хлипкий кустик, но вот ослабевшая рука соскальзывает… и вдруг перехватывается другой рукой, протянутой сверху – сильной, уверенной и надежной!
«Держись! Возьми немного моей силы! Возьми, мне не жалко!»
…Так чужой ли?
Дыхание в унисон. Пульс. Теперь уже один – один на двоих! Через кандалы – вверх по натянувшейся цепи железных звеньев, словно по проводам – в решетку, оттуда – в другую цепь, вниз, бегучим нервным током, из запястья в запястье…
Пульс.
«Тук. Тук. Тук…»
Не чужой!
СВОЙ!
«Держись, друг! Держись! Они еще пожалеют об этом!»
«Друг?.. Ты… назвал меня… другом?.. МЕНЯ?..»
Измученные и словно подернутые пеплом серые глаза черкизонца изумленно расширяются и… вдруг разом вспыхивают, наливаются светом и жизнью.
Ответный взгляд скавена тверд, остер и ясен, как новехонький скальпель в руках готовящегося резать живую плоть хирурга. И слегка насмешлив, как прыгающие по зеркально-блестящей поверхности этого скальпеля блики утреннего солнца.
«А ты что – против?»
– Урод!!! – продолжал орать торгаш. – Тварь, мутантский ублюдок, гребаный крысеныш!.. Сеня, а ну, выдай-ка ему еще десяток горячих!..
Охранник не спеша двинулся к строптивому пленнику, на ходу снимая с пояса плеть. В соседней клетке испуганно пискнули и шарахнулись к дальней стенке девчонки.
Марк стремительно развернулся, насколько позволяла цепь, и подобрался, готовый дорого продать свою жизнь. Стиснув зубы и чуть прищурившись, он пристально смотрел на идущего к нему Сеню, но взгляда не отводил и не опускал.
Хрен вам, сволочи! Понятно?!
Друг! У него теперь был друг, ради которого можно было вытерпеть все, что угодно! И… ради которого стоило рвать глотки этим тварям в человеческом облике!
– Погодите-ка, уважаемый… – вдруг раздался голос покупателя. Он был единственным, кто на этом пятачке зала сохранял абсолютное и невозмутимое спокойствие.
Он отстранил уже нависшего было над Марком надсмотрщика и сам встал перед скавеном.
– И вот за этого дикого звереныша, который спит и видит, как бы кому перегрызть глотку, вы просите триста патронов? – с ленивой пренебрежительностью осведомился он.
Торговец запыхтел, как самовар на углях, и зыркнул на раба-мутанта ненавидящими глазами. Но возражать потенциальному покупателю не осмелился.
– Триста за обоих! – сказал клиент. – Что один, что другой – строптивые волчата, которых надо держать на цепи. Но там, где они окажутся, из них быстро выбьют весь лишний гонор!
– Э-э-э-э… за обоих? Триста?.. – растерялся было торговец, но тут же взял себя в руки. – Помилуйте, уважаемый, разве ж это цена за такой товар? Сами видите, молодые, здоровые, крепкие… Пятьсот пятьдесят! За обоих!
– Триста пятьдесят!.. И я даже закрою глаза на то, что у этого крысеныша, – клиент небрежно ткнул пальцем в Марка, – вся спина в хлам исхлестана.
– Без ножа ведь режете, уважаемый! – застонал торговец. – Ну хотя б полтинничек-то накиньте! В убыток себе же торгую!.. Пятьсот!
…Марк, пока эти двое были заняты перепалкой и торгом, осторожно повернул голову и, встретив полный отчаяния взгляд Кости, ободряюще кивнул. Ну… как ободряюще… Попытался, потому что самому было, честно говоря, страшно. Костя в ответ благодарно опустил ресницы и улыбнулся. Точнее – тоже попытался. Получилось как-то вымученно.
– Четыреста – и ни патроном больше! – отрубил покупатель. – Вам за них все равно дороже никто не даст. Ни оптом, ни в розницу. По ним же видно – ходячие проблемы для хозяев, что один, что другой! Даже этот няшка, а про мутанта – так вообще молчу!
– Ну, так зачем же вы покупаете себе таких проблемных рабов? – деланно удивился торговец.
– А я и не себе, – усмехнулся его оппонент. – Хозяину, ему как раз такие борзые щенки по нраву. Вот пусть он их и укрощает, а я лично вообще бы с ними связываться не стал!
– Ваш хозяин, наверно, очень строг с… подчиненными? – осторожно поинтересовался торгаш.
– У-у-у-у! – покупатель закатил глаза. – Просто зверь!.. Ну, так что? Отдаете за четыреста?
Торговец пожевал губами. Сорвать куш побольше, конечно, хотелось. Но где гарантия, что эти двое дрянных паршивцев заинтересуют еще кого-то хотя бы за такую же цену?
– Эх! Ну ладно! – махнул он рукой. – Четыреста патронов за обоих! Продано! Сеня, отцепи их!.. – и, уже обращаясь к подросткам: – И только попробуйте мне тут выкинуть какой-нибудь фортель, вы!..
С ребят сняли кандалы, и они едва удержались от стонов: рук после столь продолжительного пребывания в цепях с фиксацией их над головой не чуял ни один.
– Может, вам их снова спутать? – предложил торговец. – А то ведь вам их еще к хозяину доставлять, не дай бог, чего случится! У меня есть неплохой комплект наручников…
– Это лишнее, – отказался покупатель. – Они еще минут сорок как безрукие будут. А за это время мы уже доберемся, куда надо.
– Ну, как хотите, мое дело – предложить…
– А кстати! – тонко улыбнулся покупатель. – Насчет того, что вы можете предложить. Нипочем не поверю, что они попали к вам вот в таком голопузом виде! Я знаю, как принято выставлять рабов на торги, чтоб показать товар лицом. Может, вернете мальчикам их одежду, уважаемый? А то в туннелях холодно, ехать долго, а я не хочу, чтобы рабы, предназначенные тому, на кого я работаю, простудились по дороге. Кроме того, эти следы побоев на их спинах… Нам же по цивилизованным местам ехать, возникнут ненужные вопросы, разговоры… Пострадает ваша же репутация, репутация Ганзы… Понимаете, уважаемый?..
Торговец было заколебался, а потом все же махнул рукой и приказал охраннику принести то, что требовалось.
Марк со щемящим чувством зарылся лицом в еще хранящие запахи родной станции вещи. Когда он теперь вернется обратно? И… вернется ли?..
Тут он обратил внимание, что Косте не выдали ничего, кроме ветхой изорванной футболки. Покупатель, впрочем, тоже заметил это.
– А где все остальное? – нахмурился он, кивая на подростка.
– Да я клянусь, что он ко мне так и попал! – прижал руки к груди торгаш. – Вон, Сеня подтвердит, а еще можете спросить у охранников на станции!
– Не волнуйтесь, спрошу обязательно! – многозначительно хмыкнул клиент, и Марк увидел, как торговец поежился от этих слов.
«Угу, спросит он…»
– Держи! – скавен протянул Косте свой свитер, оставив себе более тонкую и легкую парку и майку.
– С-спасибо… – растерялся «чистый» и неловко опустил глаза. – Я… верну, как приедем…
Алтуфьевец отмахнулся:
– Да забирай насовсем, мне и куртки хватит! А то будешь тут ходить, голым пузом светить и мерзнуть…
Костя смутился еще сильнее и неловко (руки еще не совсем отошли после оков) стал натягивать на себя подаренное.
Черкизонец был чуть ниже ростом и куда субтильнее по комплекции, чем его гораздо более развитый физически товарищ, и свитер Марка поэтому сидел на нем мешковато.
– Какая трогательная взаимовыручка! – хмыкнул у них над головами покупатель. – Просто очаровательно! Хозяин это точно оценит!
Костя сжался и закусил губу. Марк же только неприязненно дернул плечом (плотная ткань парки неприятно шкрябнула по истерзанной спине одним из швов) и едва снова не зарычал. Вовремя опомнился, сообразив, что ничем хорошим это ему не обернется.
Покупатель еще раз оглядел их и кивнул торговцу:
– Держите ваши денежки, уважаемый!
Патроны были пересчитаны, участники сделки любезно попрощались друг с другом, и вот уже новый хозяин (точнее – порученец нового хозяина), цепко взяв обоих ребят за руки чуть выше локтя, повел их прочь, к тем самым, виденным Марком из зала, мостикам. К перекрытому выходу на Проспект Мира кольцевую.
Марк невольно оглянулся назад и замедлил шаг. Тут же пальцы на локте сжались крепче.
– Не дури, парень! – строго сказал купивший их. – Тут некуда бежать. Да и не получится. Вы – на Ганзе, тут кругом кордоны, требующие каждый раз предъявлять документы. А какие у вас, рабов, документы? Особенно у тебя, Крысеныш? Усы, лапы и хвост? – он хмыкнул. – Заруби себе на носу: это – территория людей, тут таких, как ты, мутов – с хвостом или без – очень не любят! Понимаешь? Ага, вижу, что понимаешь, молодец! И еще хочу предупредить: попытки обратить на себя чье-то внимание на станции и вопли: «Помогите, нас продали!» заранее обречены на провал. Тут к таким вещам привыкли, и никто не станет за вас, чужаков, вписываться. Так что иди и не дергайся! Это обоих касается, кстати! Красавчик, ты слышал?
Он провел их по одному из виденных Марком ранее мостиков (они и впрямь оказались очень красивы), но полюбоваться с них открывшимся вдруг внизу видом станции не дал – потащил дальше, в переход.
На кордоне, представлявшем собой раздвинутую во весь проход металлическую ширму-гармошку, их покупатель несколько раз стукнул в гулкий металл, затем предъявил стоявшим с той стороны караульным какие-то корочки. Скавену тотчас припомнились слова Кости о том, что посетители нелегальных рабских торгов на Барахолке – люди, ни разу не случайные.
А в следующую минуту, пройдя через небольшой, уставленный торговыми лотками с чем-то пестрым, непонятным, но весьма заманчивым переход, они оказались на роскошной, ярко освещенной станции, полной хорошо одетых людей. Марку даже пришлось слегка прижмурить глаза… хорошо еще, что они были привычны к дневному свету на Поверхности, а то бы точно ослеп! Все куда-то спешили, шумели, переговаривались, смеялись… Откуда-то тянуло запахом жареного мяса. Марк почувствовал, как закружилась голова, и тут же совсем некстати засосало под ложечкой от голода.
– Ну что ж, добро пожаловать на территорию Ганзы! – ухмыльнулся их конвоир, отпуская руки ребят и поворачиваясь к ним лицом. – И позвольте наконец представиться. Меня зовут Элвис, я – распорядитель и устроитель зрелищ в Атриуме, самом лучшем развлекательном центре на всей территории Московского метро! И вы, ребята, если не будете строптивыми олухами, скоро станете частью дружного и сплоченного коллектива сотрудников этого замечательного заведения! Да, кстати, я прошу пардону за то небольшое представление, что мне пришлось разыграть с вашим участием и без вашего на то добровольного согласия. Слова насчет гонора, который из вас, якобы, будут выбивать, можете забыть, как страшный сон. Этот лох-торговец купился, как нуб[6], на мои «фи» по поводу сомнительного качества товара… вас, то есть. А между тем такие, как вы, парни – стойкие, храбрые, дерзкие – это настоящий клад для Атриума! Я ведь наблюдал все это время за вами – начиная с вашей феерической драки, и до самого финала, когда вы в эти свои гляделки играли. И знаете, что, парни? Я впечатлен! Вы же – прирожденные бойцы! Таких, как вы, публика просто обожает и готова в прямом смысле носить на руках!.. – Элвис сделал эффектную паузу, затем величественно простер вперед ладонь и провозгласил: – Будущие гладиаторы Атриума, – тут он даже слегка поклонился им, – я приветствую вас!
Эхо его слов улетело под своды станции и разбилось о тихий, но неудержимый и заразительный смех. Это облегченно и радостно смеялся Костя.
Глава 12. Трактир «Высший пилотаж»
С Проспекта Мира до места назначения – Курского Треугольника – отправились по кольцу на одной из дрезин, служивших здесь регулярным общественным транспортом.
– Так! – сказал перед тем, как вывести их на платформу, Элвис. – Ты, Крысеныш, накинь-ка капюшон и не вздумай снимать до самого конца дороги, пока не скажу, что можно. Фонари у тебя под глазами, конечно, зачетные, но даже и без них видно, что глазки-то у тебя – нечеловечьи. А мне проблемы и лишние разговоры по пути не нужны!.. Давай-давай, Гюльчатай, закрывай личико! Да, кстати, и лапки свои когтистые и приметные тоже куда-нибудь засунь. В карманы там или рукава…
Марк хмуро подчинился и даже надвинул капюшон парки поглубже, чтобы совсем скрыть расписанное синяками лицо.
– Вот и молодец! – одобрил Элвис. Теперь ты, Красавчик… – он повернулся к Косте и протянул ему… очки с большими темными стеклами. – На-ка вот, надень. На всех станциях Ганзы – очень яркое освещение, не все приезжие могут его выносить, особенно после темноты туннелей. Ну, а заодно и твои фингалы тоже прикроем от любопытных глаз.
– Спасибо, господин… – тихо поблагодарил Костя и нацепил очки. – А… простите, господин… вы позволите нам смотреть по сторонам на станциях? Я слышал, что они очень красивы…
– «Господин»! – фыркнул Элвис. – Господином ты будешь звать своего настоящего хозяина, владельца Атриума! А меня можешь называть так, как я вам представился. Все равно, это не имя, а, так сказать, сценический псевдоним! Что, не понимаете? – заметил он недоумение на лицах ребят. – Эх вы, дети подземелья!.. Ну, кличка, то есть. Поняли?
– Да, гос… э-э-э… Элвис… – кивнул Костя.
Марк же промолчал. Он не собирался называть господином ни этого разговорчивого типа, ни кого-либо другого. Обойдутся!
Элвис окинул его насмешливым взглядом:
– Гладиаторами в нашем Атриуме подвизаются исключительно свободные люди и исключительно добровольно. У нас – не Черкизон, а я – не тамошний Ланиста, чтоб обманом заставлять людей продаваться в кабалу на арену[7]. А то, что вас купили, можете рассматривать как не слишком приятное, но временное жизненное неудобство. Будете хорошо себя вести, покажете себя перспективными бойцами – и свобода, можно считать, у вас в кармане. Свободу можно заработать, купить… но можно и завоевать. Наша публика любит героев арены и обычно щедра к ним. Вам решать, какой путь вы выберете.
Костя смутился:
– Я ни разу не держал в руках оружия… – неловко пробормотал он. – Наверно, вариант с завоевы… завоеванием не про меня… Но… я буду пытаться… – его голос вдруг окреп и исполнился волнения, плечи расправились. – Я постараюсь… И…
– Слова не мальчика, но мужа! – похвалил Элвис и даже хлопнул подростка по плечу. – Не дрейфь, Красавчик, и на твоей станции еще перевернется дрезина с Дедом Морозом! – он хохотнул и повернулся к Марку. – А ты, Крысеныш, тоже мотай на ус. Потому что, судя по твоему виду и мрачной физиономии, вариант «завоевать» – это как раз то, что надо именно тебе. Я прав?
– Нет! – недружелюбно буркнул скавен. – Есть еще вариант «сбежать»!
Глаза Элвиса заблестели насмешкой.
– Хотел бы я посмотреть на то, как ты это проделаешь! – хмыкнул он. – Да будет тебе известно, парень, что из Атриума сбежать невозможно! Ну, потом сами увидите и поймете, почему. Так что я бы на твоем месте начал рассматривать иные варианты – из тех, что я предложил. Ей-богу, парень, они как-то более реальны!
Марк строптиво повел плечом, но промолчал. Этот Элвис, или как там его, может сколько угодно запугивать его неведомыми сложностями побега оттуда, куда он их вез, но скавен уже решил про себя, что будет последним трусом и девчонкой, если все же не попытается. Не сейчас, и даже не завтра или послезавтра. Для начала он выведает все, что можно, о том месте, где ему предстояло теперь обитать, узнает всю его подноготную, разведает все входы, выходы и прочие лазы и щели… А вот потом можно будет и попробовать! И Костю с собой забрать! И пусть этот неведомый хозяин, который купил их посредством Элвиса, кусает себе локти, когда они сбегут от него! В Алтуфьево-то, под крылом Кожана, их фиг достанут!
От этих мыслей даже настроение как-то улучшилось, и меньше стала саднить спина!
Наконец, они погрузились в дрезину, Элвис оплатил проезд за троих, и путешествие юных невольников по Ганзе началось.
Комсомольская проплыла мимо, как волшебное сияющее видение, очень похожая на королевский дворец со страниц зачитанной чуть ли не до дыр старой книги сказок – верной и любимой спутницы короткого детства О’Хмары. Марк едва вспоминал о том, что нужно поменьше крутить головой и время от времени поправлять сползающий от этого капюшон. Впрочем, как только он забывался, ему напоминал о маскировке предостерегающий взгляд Элвиса.
Невообразимо прекрасная станция-дворец проплыла по левому борту дрезины – и растаяла, словно мираж, за спиной в постепенно тускнеющем ореоле света. Снова замелькали по стенам туннеля лампочки, разгоняя своим уютным и даже – в отличие от туннелей Серого Севера – ярким светом подозрительно шевелящиеся между ребрами тюбингов тени. Больше перегон «Комсомольская – Курская» не запомнился жителю далекого Алтуфьево ничем. Те же рельсы – правда, в отличие от алтуфьевских, накатанные, те же своды, те же запахи и звуки. Разве что здесь было гораздо, гораздо светлее. Как видно, электричество на Ганзе не экономили. Впрочем, подумал Марк, такое богатое и сильное государство могло себе это позволить. У него-то на родине электричество расходовали бережно, но не из-за бедности, а из-за трудностей с его вырабатыванием. Ветряки, да несколько самопальных турбин, установленных, где это было возможно, в руслах немногочисленных местных подземных речек – вот и все мощности. Ну, велогенераторы еще. Не густо.
Везет же ганзейцам!..
Но если Комсомольская показалась Марку волшебным дворцом – легким и воздушным, то кольцевая Курская особого впечатления на него почему-то не произвела. Да, просторная, роскошная, беломраморная… Но в сравнении с Комсомольской Курская выглядела куда более строгой и аскетичной – хоть от этого и более близкой и понятной жителю отнюдь не купающейся в роскоши периферийной станции.
Они сошли с дрезины, повинуясь приказу Элвиса, и тот повел их куда-то вдоль ряда беломраморных арок.
От ганзейца, кстати, не укрылась реакция купленного мутанта на интерьер Курской после всех красот Комсомольской.
– Погоди, Крысеныш, – многообещающе усмехнулся он, – сейчас мы перейдем на радиальную – вот там ты точно рот разинешь! Спорим?
Марк в ответ пробурчал что-то неразборчивое и уже привычно надвинул на лицо капюшон.
По лестнице, идущей из центра зала, поднялись в длинный, заставленный разномастными лавчонками коридор, протолкались сквозь снующую туда-сюда толпу (Элвис снова сцапал ребят за локти – чтоб не потерялись или не сбежали), вышли к ведущей вверх широкой лестнице, поднялись…
И у Марка действительно, как и предрекал ганзеец, захватило дух от восхищения. Еле рот на замке удержал, чтобы и правда челюсть не отпала!
Радиальная Курская показалась скавену самой настоящей рыцарской цитаделью. Он с тайным восторгом и невольным уважением рассматривал мощные квадратные колонны, проходы между которыми – в отличие от других, виденных Марком станций – смотрелись, как проемы в сплошной стене блестящего серого мрамора. Над головой выгибался белоснежный свод, покрытый лепными ромбовидными сетками с цветочными розетками в центре каждого ромба. Довершали великолепие убранства массивные бронзовые люстры на потолке и светильники на колоннах. Бронзовыми были также ограждения лестницы-перехода на кольцевую и ажурные решетки – основы светильников.
Станция имела вид торжественный и грозный.
– И вот тут мы будем жить? – невольно понизив голос, выдохнул алтуфьевец.
– Нет, – обломал довольный его восхищением Элвис. – Тут живут граждане Ганзы, коими вы не являетесь. А жить вы будете там, где и другие работники Атриума живут – в самом Атриуме. Сейчас вот сделаем кое-какое дело на «чкале», и я вас туда отведу.
Марк услышал тихий, полный сожаления вздох Кости. Как видно, «рыцарская» Курская и на него произвела неизгладимое впечатление.
– А ведь возможность жить здесь – это неплохой стимул заполучить свободу, не правда ли? – тут же уловил настрой ребят Элвис. И, больше ничего не добавив, повел их дальше.
Делом, о котором говорил ганзеец, оказался всего лишь визит в местную столовую. Или трактир «Высший пилотаж» – как его тут называли. Находилось сие замечательное заведение в обширном квадратном зале рядом с переходом с радиальной Курской на Чкаловскую.
– Зуб даю, ребята, что у вас за все это время во рту маковой росинки не было! – прозорливо заявил распорядитель зрелищ, предварительно о чем-то пошептавшись с пышноусым трактирщиком и заказав ему еды на троих. – Да, кстати, Крысеныш, можешь уже снимать свой капюшон. Конечно, это все еще территория людей, но здесь, можно сказать, уже все свои.
И хитро подмигнул трактирщику. Тот на миг вздернул бровь, увидев, что один из подростков, приведенных Элвисом, – мутант, но не проронил ни слова. Как будто таких, как Марк, он видел тут каждый божий день. И ночь.
Уплетая за обе щеки аппетитно поджаренный омлет с мясом и грибами, Марк обдумывал свои дальнейшие планы. Гордо отказываться от еды было глупо, ибо есть хотелось до голодного обморока, а Костя, как ни крути, был прав – силы для побега нужно было копить! Скавен взвешенно и благоразумно, как учил когда-то отец, решил все-таки перетерпеть тяготы неволи и не пороть горячку в обстоятельствах, которые все равно пока что были сильнее его. А вот когда представится удобный случай…
Костя все это время как-то странно поглядывал на него. Определенно, он, с присущей ему (как уже убедился Марк) проницательностью уже разгадал мысли и намерения своего нового друга, но помалкивал и даже делал вид, что ничего такого не замечает, не желая, видимо, привлекать к тайным бунтарским замыслам скавена слишком пристального внимания посторонних. Особенно – занятого беседой с трактирщиком Элвиса. Это согрело Марка не хуже кружки травяного чая после зимней охоты.
Неожиданно со стороны трехарочного перехода на Курскую послышалось протяжное и басистое «Маааа!», и по мраморным ступенькам вниз скатился, как показалось ребятам, большой светлый клубок шерсти.
– А-а, Кузьмич! – расплылся в улыбке Элвис. – Здорово, охотник, давно не виделись!
Шерстяной колобок, оказавшийся очень пушистым, с пышной белой манишкой и роскошным хвостом, большущим котищем светло-рыжего окраса, мимоходом муркнул в сторону знакомого лица и важно прошествовал за стойку трактирщика, как флагом, колыша своим грандиозным «опахалом».
– Видали? – кивнул ребятам Элвис. – Это Кузьмич, местная легенда. Гроза крыс, великий воин и охотник… ну, и просто красавец! Живет на три станции, да и к нам в Атриум нередко захаживает. У нас тут о его похождениях даже легенды слагают. Хотите, расскажу?
– Легенды? – невольно улыбнулся Костя, с восхищением глядя на действительно очень красивого кота, который уже с достоинством уписывал налитый трактирщиком в миску бульон с плавающими в нем кусочками курятины.
– Почему легенды? – обиделся Элвис. – Я-то знаю самую что ни есть истинную правду! Короче, слушайте и потом не говорите, что не слышали!
…История Кузьмича уходила корнями в тот уже кажущийся нереально далеким страшный день 6 июля 2013 года.
Некие хозяева везли к ветеринару молодого и очень борзого и кусачего котика. На операцию, в народе именуемую «дефабержированием». Но котику повезло остаться при своем – до клиники он так и не доехал, ибо случился Апокалипсис.
Неизвестно, как зверь остался жив в первые дни и даже месяцы хаоса и неразберихи в метро, как его не съели с голодухи отчаявшиеся жители Чкаловской, где оказались его хозяева в момент Удара. Возможно, спасли усатого его привычки, которые ранее мешали не столько ему, сколько хозяевам. Активность котика, не находящая применения в стенах московской квартиры, развернулась вовсю на станции и в прилегающих к ней туннелях и переходах. Кот начал с завидной регулярностью таскать хозяевам задушенных крыс. Не то побахвалиться, не то оправдать свое существование, не то и вовсе на прокорм… Это и спасло его самого от попадания в кастрюлю с похлебкой. Администрация Чкаловской объявила хвостатого охотника достоянием станции, зачислила в штат охранной службы, поставила на довольствие в местном трактире и пригрозила всеми мыслимыми и немыслимыми карами всем, кто на него посягнет.
Звали котика Кузей.
Когда Кузя заматерел и начал требовать себе подругу, общим решением совета станции единогласно постановили, что такие исключительно полезные охранные и бойцовские качества не должны пропадать. Представителей кошачьего племени в метро было мало, нестерилизованных кошек – и того меньше. Так что супругу доблестному охотнику искали всем миром и по всем обитаемым станциям, невзирая на тогдашние «международные» отношения.
И нашли! Дымчатую породистую сибирячку Алису, клятвенно пообещав хозяевам вернуть ее обратно и поделиться котятами, со всем возможным пиететом перевезли с ее родной Дубровки на Чкаловскую. Осчастливленный Кузя проявил самые куртуазные манеры, завалил невесту своими охотничьими трофеями и богатыми подарками (традиционные крысы и спертые-выпрошенные в трактире кусочки мяса), и в итоге родовитая аристократка, первоначально воспринявшая жениха породы «русская чердачная» со скепсисом и некоторой нервозностью, сдала свои позиции на милость победителя.
День появления на свет их первых котят на Чкаловской и на Дубровке, куда ушло сообщение о радостном событии, отметили чуть ли не всенародным ликованием: теперь будет кому защищать съестные припасы и немногие оставшиеся в рабочем состоянии кабели от вездесущих крыс! За подрастанием и первыми неуклюжими попытками котят сперва играть, а потом – и охотиться жители «чкалы» следили чуть ли не с умилением и предрекали детям Кузьмы Иваныча (так уважительно стали называть станционного крысолова после «женитьбы») столь же яркую охотничью славу, что и у отца.
Крысы, однако же, считали иначе, и с планами и чаяниями людей считаться не собирались. И однажды устроили засаду в перегоне, куда кошка-мать вывела на очередное обучение премудростям охоты подросших котят.
…Алиса погибла чуть ли не в первые же минуты боя, самоотверженно защищая еще не умеющих как следует сражаться малышей. Кузьма, примчавшийся на отчаянные крики подруги и детей, получил тяжелые ранения и испустил дух спустя несколько минут после того, как к месту битвы подоспели люди и отогнали серых разбойников. В живых чудом остался только один котенок. Один из шестерых.
Крысы хорошо знали свое дело, и их было больше, гораздо больше!
Безутешным хозяевам погибшей кошки выплатили компенсацию, котят и их отважных родителей похоронили, оставшегося в живых светло-рыжего котика нарекли в честь отца Кузьмичом… и стали ждать его взросления.
Со временем все заметили, что у юного Кузьмича был какой-то почти нездоровый «зуб» против крыс. Видимо, память о пережитом оказалась настолько сильна, что даже спустя годы, будучи уже взрослым и уважаемым котом, Кузьмич крыс, что называется, и на дух не переносил. Он словно объявил им вендетту – что было вполне понятно и объяснимо. Крыс Кузьмич душил, как клятвенно уверяли чкаловцы, полками и батальонами. Но никогда – в отличие от своих покойных отца и матери – не ел их мяса. Крысы были его кровными врагами, а не пищей, а плотью врагов кот брезговал!
Всем был хорош Кузьмич до той поры, пока и ему не ПРИСПИЧИЛО.
Вопли озабоченного котяры стали воистину головной болью всей станции. Пробовали искать ему – как некогда его достославному батюшке – невесту по станциям, но как-то не срослось. Так и мучились при каждом Кузьмичевом загуле, слушая басистые горловые рулады нерастраченного кавалера, раздававшиеся под гулкими сводами станции.
А однажды Кузьмич… пропал. Чкаловцы всполошились, послали поисковиков в туннели – мало ли, вдруг крысы и ему отомстили! Уведомили соседей – вдруг он к ним загулял ненароком, такое частенько случалось, – жил Кузьмич с размахом, что называется, на широкую лапу! Но все было тщетно.
«Чкала» погрузилась в печаль и уныние. Теперь даже те, кто грозился оборвать горластому мявуну усы, лапы, хвост и прочие причиндалы, вздыхали и сетовали, что без кота и жизнь не та, а без Кузьмича – и подавно.
Когда станционные уже собирались устроить по без вести пропавшему любимцу заочные поминки, Кузьмич вдруг, как ни в чем не бывало, объявился на станции. Он с гордым видом прошествовал по платформе между разом вдруг притихшими и расступившимися жителями, и его роскошный пушистый хвост реял, словно победный штандарт.
Бок-о-бок с Кузьмичом шла, а точнее – кралась на полусогнутых лапах, ежесекундно озираясь и прижимая уши, тощая и абсолютно лысая кошчонка, в которой местные сталкеры мигом признали одну из тех тварюшек, что во множестве шныряли наверху среди руин и ветшающих зданий.
Мутантка!
Кузьмич не позволил всполошившимся людям даже пальцем тронуть свою необычную подружку. Шипел, рычал, загораживал ее собой и бросался на всех, кто подходил слишком близко… И чкаловцы, обсудив ситуацию и рассудив, что «любовь зла», вскоре отступились и предоставили кошачью пару самой себе.
Кузьмич с видом радушного хозяина процветающего поместья провел даму по всем своим владениям, сводил в трактир, хорошенько угостил, а потом увел туда, где было оборудовано его личное логово.
Кошчонка-мутантка прижилась на станции, освоилась и вскоре перестала шарахаться и шипеть на людей. От Кузьмича она по первости не отходила ни на шаг и всегда сопровождала его на охоту или по каким-то иным делам. От крысиных тушек она, в отличие от кота, не оставляла и хвостика.
Назвали кошку Масяней – потому что она была такая же тощая, лысая и большеголовая. Впрочем, спустя несколько месяцев безбедной и сытой жизни в подземке бока у Масяни округлились, стали лосниться и даже обросли короткой «велюровой» шерсткой. И вообще, прежнюю «страшилку» теперь было просто не узнать.
К моменту рождения их первых котят Масяня уже походила скорее на благонравную породистую сфинксиху, чем на мутировавшую отщепенку радиоактивных руин. Она остепенилась, приобрела несвойственные ей ранее вальяжно-томные манеры и теперь чуть ли не демонстративно красовалась, принимая позы опытной фотомодели, перед всеми любопытными, пришедшими взглянуть на детей Кузьмича и их необычную мамашу.
Всех своих котят Кузьмич, помня жестокий и трагичный урок детства, отныне учил охотиться и сражаться сам. Масяня в обучении потомства хоть и принимала участие, но больше как организующее начало, следя за тем, чтобы это самое потомство – шебутное и любознательное, как и все дети – не расползлось по щелям и не влезло куда не следует.
Судьба первого и последующих выводков была счастливой: котята подрастали, становились охотниками и бойцами не хуже знаменитого отца и легендарного деда и потом расселялись по другим станциям метро, куда их охотно покупали, не жалея звонкого патрона. Крысы доставали всех, а репутация у крысолова Кузьмича и его потомков была самая лестная.
– Кузьмич – это не имя и даже не отчество! – любил повторять чкаловский трактирщик, на чьем попечении находилось кошачье семейство. – Кузьмич – это порода!
Так и повелось, что всем кузьмо-масятам после личной клички стали непременно добавлять Кузьмич – в качестве не то титула, не то кланового имени, не то и правда обозначения породы. Потому что отпрысков полу-сибирца Кузьмича и «сфинксомутантихи» Масяни и правда можно было очень легко отличить по виду от прочих кошек и котов, живших в метро.
Ко всем людям Кузьмич относился с добродушным дружелюбием. С тем же дружелюбием он обнюхал руку подошедшего к нему Кости, муркнул и дал себя погладить.
Но вот Марка кот не подпустил к себе ни на шаг! Зашипел вдруг, заворчал, припал к полу, с силой хлеща по нему роскошным хвостом. Глаза его злобно сузились.
– Чего это он? – прошептал Костя.
Элвис и трактирщик тоже выглядели озадаченными.
Марк криво усмехнулся:
– Ты слышал, как меня тут все время называли?
Черкизонец чуть смутился и стрельнул глазами в Элвиса:
– Эээ… Крысенышем?..
– Я думаю, он это тоже слышал.
Про себя же скавен решил – хорошо, что он не стал пока говорить, кто он, даже Косте. Узнав историю крысоненавистника Кузьмича, Марк сразу понял причину кошачьей неприязни!
Глава 13. Крыс и Квазимодо
По каким-то переходам, коридорчикам, коммуникациям с трубами на стенах и потолке, сквозь двери, пустые проемы и просто проломы Элвис привел ребят в довольно странное, на взгляд Марка, место.
Огромный низкий зал, теряющиеся в полумраке на периферии серые бетонные стены и потолок, квадратные колонны, какие-то самодельные перегородки между ними, непонятные ступенчатые конструкции, идущие от пола до потолка и расширяющиеся вверх…
Элвис провел ребят по проходу между металлическими опорами этих конструкций, распахнул тяжелые, зачем-то обитые железом двери со внушительными засовами… и у Марка невольно захватило дух от вида, открывшегося ему.
Обширное пространство в середине зала было освещено и обнесено крепкой сплошной оградой, затянуто сверху прочной стальной сеткой до самого потолка… терявшегося в полумраке где-то высоко, намного выше обычного. Скавен присмотрелся и с удивлением обнаружил, что потолок над центром зала был разобран до следующего уровня, располагавшегося выше. («Это ж сколько пришлось корячиться, чтоб такое провернуть!» – с изумлением подумал алтуфьевец.) Огороженная барьером и сеткой площадка имела форму сильно вытянутого, со скругленными углами, прямоугольника и за пределами ограды была окружена многоуровневыми ступенчатыми трибунами с рядами ярких пластиковых сидений. Трибуны также уходили на целых два этажа вверх, и Марк сообразил, что именно их он только что и видел но только с обратной, «изнаночной» стороны.
Слово «арена» подошло к этому месту, как родное.
По этой самой Арене бегали и прыгали несколько крепких мускулистых мужчин разного возраста с разнообразным холодным оружием в руках. Кто отрабатывал приемы, кто разминался, а кто-то уже схватился в тренировочном спарринге с коллегой.
Пахло привычно для Марка – железом, кожаной амуницией и терпким мужским потом.
«Запах войны и охоты… – невольно подумалось скавену, к слову – обладавшему очень тонким (благодаря «наследию» крысиных «предков») обонянием. – Запах настоящих мужчин!»
– До войны тут была подземная парковка под торговым центром «Атриум», – пояснил распорядитель. – Собственно, он и сейчас над нами, но выходы туда заложены безопасности ради. Парковка трехуровневая, уровни считаются в обратном порядке. Мы сейчас – на самом нижнем, минус третьем. Он связан системой переходов с Чкаловской и обеими Курскими. Хозяин приказал проделать, чтоб сюда со станций попадать можно было. Здесь находится Арена и всякие заведения, что ее обслуживают в дни боев. Здесь же постоянно живут бойцы и некоторые сотрудники Зверинца. А сам Зверинец находится выше, на минус втором уровне. Туда, через бывший автомобильный въезд и складские грузовые ворота, доставляют пойманных на поверхности монстров и держат их там в клетках. Потом, когда надо, спускают вниз, на Арену. И гладиаторы с ними сражаются. Минус первый же уровень заблокирован и не используется – в силу того, что он практически наземный. В общем, это пока – краткий экскурс по месту, где мы находимся. Более полный для вас проведут ваши будущие коллеги – вон они как раз тренируются. Бои проходят по субботам, а в остальные дни вся площадка в их распоряжении.
Он окинул зал таким гордым и довольным взглядом, будто все это принадлежало ему, и подмигнул подросткам:
– Ну что, парни, пошли, познакомлю вас с остальными!
Через открытую в сплошной стене ограды не то дверь, не то калитку Элвис ввел их на Арену.
– Запомните этот день, парни! – шепнул он им.
Их заметили. Мускулистый усатый дядька лет пятидесяти с лишним что-то сказал своим товарищам, указывая на пришедших. Те оставили свои занятия и сгрудились вокруг них.
– Элвис, это кто? – спросил дядька, указывая на подростков. – Кого ты нам притащил – таких разрисованных? – он вгляделся в лица ребят, брови его взметнулись. – Оп-па! Мутант?..
– Ваша будущая смена, Гай! – ответил распорядитель, пропустив мимо ушей его удивление тем, что один из купленных оказался не человеком. – Вот, отдаю вам на воспитание, хозяин так распорядился. Ну, и заодно будут помогать тут прибираться и все такое прочее. Навроде оруженосцев или денщиков – принеси, поди, подай, пошел нафиг, не мешай… В общем, вы тут давайте, знакомьтесь, а я побегу. Мне еще перед хозяином о поездке отчитываться! Бай-бай!..
Он «сделал ручкой» всем присутствующим и выкатился за ограду.
– Чего это еще Мазюков удумал? – недоуменно проворчал Гай, хмуро рассматривая новичков. Те под его взглядом невольно придвинулись друг к другу, плечо к плечу. – Пацанов – в гладиаторы? Да еще мутанта… А не рановато ли вам подвигов захотелось, ребята? – обратился он вдруг к подросткам.
– Не рановато, – неожиданно для Марка ответил Костя. – И не захотелось. Нас сюда купили. Мы – рабы.
Скавен внутренне поежился: «чистый» так спокойно и без внутреннего сопротивления говорил об их, прямо сказать, незавидном положении… Ну да, он-то привычный, а вот Марку, бывшему вольному алтуфьевскому охотнику, до сих пор было очень не по себе от таких резких перемен в жизни.
Бывшему?
Кулаки невольно сжались.
«Хрен вам! Я выберусь отсюда! И вернусь домой! Поняли, сволочи?!»
Реакция гладиаторов на реплику Кости оказалась не такой, как, внутренне ощетинившись, ожидал О’Хмара. Вместо того, чтобы начать смеяться над ними (и прежде всего – над ним, мутантом), они вдруг притихли, а на лицах их появилось сперва смущение, потом – сочувствие. Кто-то присвистнул, кто-то даже тихо матюкнулся.
– Надо же… – проронил один из бойцов. – Мазюков уже и работорговлей не брезгует!
Он вдруг шагнул вперед и протянул руку. Движениями и комплекцией – плотно сбитый, с мощными руками и ногами – он напоминал кого-то из кошачьего племени. Вот только кого именно – Марк, за недостатком информации о животном мире до Удара, не мог точно определить. Рысь? Нет, что-то другое… Пожалуй, если чуть-чуть увеличить Кузьмича…
– Меня зовут Кевлар, – отрекомендовался «кошак», прервав размышления юноши. – Ну, погоняло такое, у нас у всех тут прозвища вместо имен. Я – зам вот этой хмурой груды мышц, которую зовут Гаем и который тут над нами типа главный.
– Вы его не бойтесь! – весело усмехнулся другой боец, лет сорока с чем-то, смуглый, с перехваченными взмокшей повязкой жесткими черными волосами и черными же раскосыми глазами (сразу же напомнившими Марку о живущих на их Линии «желтых» скавенах). – Гай только притворяется страшным крокозябром, а на самом деле – белый и пушистый! – он неожиданно показал язык невозмутимому Гаю и тоже протянул руку для приветствия. – Я – Шаолинь. Прозвали так, потому что с какого-то перепугу решили, что я – китаец. А я – не китаец, а кореец, из московской корейской диаспоры. Мои предки переселились в Россию лет двести назад, не меньше. Прижились, обрусели… А вообще меня Валерой зовут. Валера Ким.
– Бур, – в свою очередь назвался высокий белобрысый и донельзя носатый мужик с улыбкой, все норовившей разъехаться от уха до уха. – Ну, или просто Диман. Мы с Шаолинем кореша.
– …и по совместительству – главные местные клоуны! – ворчливо добавил Гай. На что «клоуны» отреагировали смешливым фырканьем. – Один из которых – хотя это вам вряд ли о чем-то скажет – вообще бывший кавээнщик из команды МГИМО… – Шаолинь при этом отвесил шутовской поклон. – Ну что ж, практически всю команду вы теперь знаете. Есть еще один боец с очень милой кличкой Людоед, но он сейчас в законном отгуле по бабам, вернется дня через два, не раньше. Меня вам уже представили, но сделаю это еще раз. Гай, тренер и старший над этим доморощенным клубом веселых и находчивых. Несмотря на то что типа главный, сам иногда выхожу по субботам помахать ковырялом, поразмяться и лишний раз поддержать рабочую форму. Вашим обучением также буду заниматься я, но мои коллеги будут мне в этом помогать.
Подростки смущенно, один за другим, пожали широкую лапищу Гая, причем Марк с невольным удивлением и замешательством отметил, что к его руке гладиатор прикоснулся, не колеблясь, без отвращения и опаски.
Это было неожиданно, но приятно. Может, эти «чистые», что через слово сыплют незнакомыми ему понятиями из прежней, довоенной жизни, и не такие сволочи, как те, кого Марку до сих пор доводилось встречать?
Открытие слегка взволновало скавена и пробудило в нем неясные надежды на то, что все еще не настолько хреново складывается в его нынешнем положении. Однако О’Хмара продолжал хранить неприступный вид.
– Надо будет вам тоже потом дать прозвища, – озабоченно сказал меж тем Гай. – Как у нас тут принято. Вот ты, черноглазый, – повернулся он к Марку. – У тебя есть какое-нибудь прозвище помимо имени… которого мы пока еще не знаем?
– Прозвище? – О’Хмара посмотрел ему в глаза и с вызовом усмехнулся. Нет, он не собирался раскрывать этим незнакомым пока «чистым» всю свою подноготную. В том числе и «второе имя», данное ему на родной станции. – Конечно же, есть! Но тут, на вашей «территории людей», меня с самого начала называют исключительно ублюдочным мутантом и паршивым крысенышем. Так что выбор вариантов для прозвища у меня невелик.
Гай пристально посмотрел на скавена и вернул ему ухмылку – не менее крокодилистую.
– Что ты мутант – это и без прозвища видно, Кэп. Насколько ублюдочный – пожуем, увидим. На крысеныша ты и правда немного похож, но Крысеныш – это для наших реалий несерьезно. Тем более для такого почти взрослого парня, как ты. Будешь… О! Будешь Крысом! Тебе подходит – смотрю, такой же зубастый и наглый.
Гладиаторы весело загалдели, смакуя прозвище новичка. Тот стоял, насупившийся и настороженный, в ожидании какого-нибудь внезапного подвоха.
Нет, не доверял «чистым» О’Хмара из Алтуфьево! И не собирался доверять!
– Крыс, а правда, как тебя по-настоящему-то звать? – обратился к нему Бур. И тут же спохватился: – Если это, конечно, не секрет!
Скавен окинул любопытного подозрительным взглядом, но ожидаемого подвоха не почуял. Белобрысый смотрел довольно дружелюбно, а улыбался вполне искренне.
– Не секрет, – спокойно и почти равнодушно пожал плечами алтуфьевец, решив все же ответить ему: – Звать Марком.
– Марк? Хо! А это круто! – Бур поднял вверх большой палец. – Подходящее имя для наших «с понтом третьеримских» реалий!
И он запросто хлопнул новичка по плечу. О’Хмара в ответ неприязненно дернул уголком рта: очень не по нутру ему было столь быстрое панибратство!
– Да уж, в этом самом Риме Марков было… – протянул Кевлар. – Марк Туллий Цицерон, Марк Лициний Красс…
– Крыс.
– Что?
– Крыс, а не Красс! – повторил довольный удачным каламбуром Шаолинь и хохотнул.
– Тогда уж не Крыс, а Крысобой! – поддержал хохму Бур. – И, между прочим, тоже Марк! Марк Крысобой, был такой чувак в «Мастере и Маргарите».
– Бур, в наше время и с нашей работой вредно быть таким начитанным! – закатил глаза Кевлар.
– А сам-то? – не остался в долгу остряк, кивая на маленькую затрепанную книжку, красноречиво торчащую из заднего кармана брюк коллеги.
– В белом плаще с кровавым подбоем Понтий в картишки играл с Крысобоем! – вдруг выдал Шаолинь и скорчил рожу в сторону носатого товарища.
…Как позже узнали ребята, всякими шутками и эпиграммами на злобу дня боец искрил практически постоянно. Причем как по поводу, так и без. Время от времени они с Буром схватывались в шутливых словесных поединках, с наслаждением точа друг о друга ядовитые языки.
– Клоуны… – пробурчал Гай, старательно сохраняя серьезность «старшего над этим доморощенным клубом веселых и находчивых». – Вас надо было обозвать Тарапунькой и Штепселем[8] и выдать вместо ковырял поролоновые носы, одноколесные велосипеды и шляпы с кроликами. Аншлаг был бы полным и ежедневным… Эх, не ту арену вы выбрали, парни!
– Ну, вот уйдем на пенсию… – подмигнул ребятам Бур.
Остальные гладиаторы, услышав шутку, расхохотались, как ненормальные. Видимо, в их кругу данная хохма – про пенсию – была очень популярна.
– А почему Бур? – осмелился спросить у весельчака Костя. Правда, пока – шепотом.
– Потому что нос! – гладиатор повернулся в профиль, демонстрируя ребятам означенную деталь внешности.
– Нормальный нос, – пожал плечами новопоименованный Крыс, решив все же поучаствовать в общении. – А при чем тут он?
Боец вздохнул.
– Вообще-то, раньше было Буратино. Это потом сократилось. Для удобства. Ну, и брутальности ради.
Подростки смотрели непонимающе.
– А, вы же не знаете, кто такой Буратино? – догадался гладиатор. И принялся объяснять: – Это, парни, такой пацан из сказки. Его выстругали из дерева, и у него был во-от такенный нос! Прям как у меня… И вот он этот свой нос вечно совал куда ни попадя, за что и огребал всяких неэпических люлей. А вам что, в детстве эту сказку никто не рассказывал? Мамки там или батьки?
Костя закусил губу и опустил глаза. Марк, наоборот – поднял их на рассказчика. Хмуро и недобро. Как-то некстати, напоминая о только что пережитом, заныла исхлестанная спина.
– Бляха медна… – проронил Бур, догадавшись о чем-то. – Простите, парни, не хотел вас обидеть, честное слово! Мужики! – тут же позвал он остальных. – Тут у нас обнаружился досадный пробел в образовании этих вот славных ребят! Насчет сказок и прочей беллетристики. Исправим на досуге?
– Займись, – коротко кивнул Гай, от которого не укрылась вся предыдущая мизансцена. – Можешь даже взять в помощь Шаолиня, все равно вы друг без друга, как блоха без бобика, жить не можете.
– Служил Гаврила педагогом… – обреченно вздохнул бывший студент МГИМО и развел руками, смиряясь с повешенными на него новыми обязанностями.
– А что касается Крысобоя… – вернулся к вопросу имянаречения старший гладиатор. – Зелен он пока еще для этого прозвища. Вот подрастет, оперится – посмотрим, что из него выйдет.
Бойцы одобрительно зашумели.
– Теперь ты, красавчик, – повернулся Гай ко второму подростку, безошибочно разглядев за синяками и ссадинами его настоящую внешность. – С твоим хмурым и дерзким другом мы уже познакомились, а с тобой – пока еще нет.
– Не называйте меня, пожалуйста, красавчиком, – юный черкизонец мотнул головой и сжал разбитые губы в тонкую упрямую линию. Глаза его неприязненно блеснули. – Меня Костей зовут.
– О, как! – Гай как будто удивился. – А ты, я смотрю, не менее зубастый, чем твой приятель! А по виду и не скажешь… Значит, Костя. А прозвище-то у тебя есть какое-нибудь, Костя?
– Прозвища нет, – снова мотнул головой паренек. – Но… – он немного подумал и вдруг спросил: – Скажите, а что такое квазиморда?
– Че?.. – Гай даже слегка растерялся, но потом принял прежний невозмутимый вид. – Квазиморда? Ну… это такой горбун был… в довоенном мюзикле… Только не Квазиморда, парень, а Квазимодо.
– Гай, ну ты им еще «Белль» спой! – хохотнул Бур. – За всех троих героев-любовников. И вообще: какого фига ты отнимаешь хлеб у профессионалов? Сам ведь меня сказочником назначил…
– Да иди ты в жопу… сказочник! – отмахнулся старший. – Если знаешь и можешь им рассказать – так рассказывай, харэ хохмить!
– В общем, если вкратце, парни, то Квазимодо – это был такой чувак в одной очень старой книге, – с воодушевлением начал «сказочник». – Работал… ну, уже не суть, кем и где он там работал, все равно вы теперь мало что поймете. Главное – был он страшен как смертный грех. Кривой, горбатый, хромой… И вот однажды он влюбился в одну красотку – цыганку по имени Эсмеральда. Та была, конечно же, влюблена в другого – писаного красавчика, да еще и рыцаря… ну, то есть офицера… Но этот офицерик оказался полным дерьмом и, когда Эсми подставили, повязали и собрались казнить за чужое преступление, ничем ей не помог. Хотя и серенады ей пел, и свиданки при луне назначал… сволочь такая. А вот Квазимодо – помог. Потому что он хоть и урод был, каких свет не видывал, но добрый. Спас девчонку и дал ей приют у себя на… на работе. Когда Эсмеральду все же поймали и повесили – умер от любви и горя на ее трупе. А именем его потом стали обзывать тех, кто на рожу страшон. И даже перехреначили Квазимодо в Квазиморду. Вот такой сказ, ребятки.
– Понятно… – Костя еще немного подумал и, наконец, выдал: – Я выбрал себе прозвище.
– И какое же?
– Квазимодо.
– Парень, – осторожно сказал Гай, – если ты из-за этих блямб на своем фэйсе – так они же рано или поздно сойдут. А кликуха может на всю жизнь прицепиться! Подумай хорошенько!
– Я подумал, – Костя чуть улыбнулся каким-то своим тайным мыслям и на миг опустил ресницы. – Это взвешенное и окончательное решение. Умирать на чьем-то трупе от любви я, разумеется, не собираюсь. Но все равно буду Квазимодой.
Старший гладиатор внимательно оглядел его с головы до пят… и кивнул.
– Что ж… Я вижу, что ты не склонен бросаться словами. И упрямец тот еще. К тому же – зубастый упрямец. Это хорошо, это тебе пригодится в жизни… Бойцы! – возвысил он голос. – Поприветствуйте Крыса и Квазимодо – нашу возможную будущую смену!
– Ура-а-а! – с воодушевлением, не сговариваясь, грянули гладиаторы и с веселым смехом и беззлобными подначками потащили «будущую смену» на экскурсию по Атриуму.
Глава 14. На одной цепи
Станция Чкаловская
Через пару часов после знакомства и обзорной экскурсии по новому месту жительства Гай и компания устроили для новичков так называемое вливание в коллектив.
Все гулянки обитателей Атриума обычно проходили все в том же трактире «Высший пилотаж», так что очень скоро Крыс и Квазимодо оказались в уже знакомых им декорациях.
– Тут, можно сказать, четыре деревни живут в теснейшем симбиозе! – по пути поведал им Бур. – Обе Курских, Чкала и наш Атриум со всеми его достопримелькательностями. Мазюков… ну, владелец Атриума, с разрешения администрации приказал проложить со станций проходы к Атриуму. Через коммуникации, технические коридоры… кое-где пришлось даже стенки пробивать – как и потолок над Ареной… По этим ходам к нам публика и идет. Ну, вы сами все в свое время увидите.
Пока они шли этими самыми переходами, гладиаторы – по инициативе все того же Бура – сбросились по патрону и вручили смутившимся новичкам «небольшой презент в честь новоселья».
– Говоря словами одного книжного героя, – заметил при этом Кевлар, – на большую глупость тут все равно не хватит, а порадовать себя какой-нибудь приятной безделушкой или лакомством у лоточников вы вполне можете.
Ребята сунули в карманы по два патрона и невольно переглянулись.
Это не осталось незамеченным.
– Парни, – сказал Гай, отлично поняв невысказанную ими мысль. – Вы, конечно, можете и отложить эти «пульки» для того, чтобы начать копить на выкуп своей свободы… Но поверьте, иногда лучше потратить немного денег на мелкие радости, чем, отказывая себе во всем, трястись и чахнуть над каждой копейкой. Я уверен, что у вас будут и нормальные суммы, с которых гораздо реальнее начинать собирать капитал. Опять же, гладиаторская удача – девка хоть и капризная, но щедрая, а публика Атриума иногда любит делать широкие жесты. Так что мой вам совет, ребята: грохните-ка вы эту мелочь на что-нибудь приятное и не жалейте.
– Спасибо, мы подумаем над вашим предложением! – вежливо и сдержанно отозвался за обоих друзей Костя.
Тренер ухмыльнулся:
– Что во времена моей довоенной менеджерской молодости означало примерно следующее: «Иди-ка ты в жопу, старина Гай, мы уж как-нибудь и сами разберемся, куда нам девать эти бабки!» – он вдруг беззлобно щелкнул парнишку по носу. – Ну, чего краснеешь, как девица? Боишься, что задам трепку за излишнюю борзоту, которой таким, как вы, – проданным с торгов – не положено по статусу?
Черкизонец невольно вздрогнул, потупился и, поколебавшись, кивнул. Марк тут же придвинулся поближе к другу и, наоборот – поднял на старшего гладиатора хмурый и недобрый взгляд.
– Фу! – коротко и резко бросил ему всевидящий тренер. – Вот еще тоже… охранно-боевой Крыс… На Арене будешь свой характер показывать! – в голосе его, впрочем, слышалось одобрение. Кажется, Гай даже был доволен реакциями и поведением подростков. – Слушайте сюда, парни. Вы теперь – одни из нас. Так что про свое рабство можете забыть: никто из моих ребят и не подумает упрекать вас в этом или смеяться над вами, – «ребята» загудели в ответ, подтверждая слова старшего. – Но с посторонними я все же рекомендую вам вести себя потише. Особенно с местными «шишками», особенно тебе, Крыс. Сам понимаешь… Ну, и при хозяине – если вдруг на него нарветесь. Все-таки, как ни крути, но пока что вы – собственность Атриума, что автоматически означает – и его собственность.
На хозяина Атриума Крыс и Квазимодо нарвались, словно по заказу, минут так через сорок после того, как вся их компания ввалилась в «Высший пилотаж». Гладиаторы, объявив трактирщику (а заодно и всем присутствующим) цель своего визита, тут же оккупировали пару столиков, сдвинули их и потребовали «самого фирменного и объедательного», что есть в меню. Остальные посетители трактира понимающе заулыбались, перебрасываясь с удалыми бойцами арены веселыми шутками и с любопытством разглядывая обоих новичков. Особенно бесцеремонно они глазели на Марка, разглядев в нем мутанта. Скавен, не привыкший к такому пристальному и нездоровому вниманию посторонних, стоически пытался сохранять невозмутимо-равнодушный вид, но с непривычки это давалось ему с трудом.
Когда пирушка «по случаю» уже была в разгаре, на платформе Чкаловская вдруг показалась небольшая процессия, возглавляемая плотным, хорошо одетым мужчиной лет пятидесяти с чем-то. Люди, расхаживающие по платформе, при ее приближении немедленно расступались и почтительно здоровались.
– Ну, все, парни, – тихо сказал подросткам Гай, которого тронул за рукав Кевлар, обращая его внимание на идущих. – Пришло время вам познакомиться с хозяином Атриума… и вашим, соответственно. Не забудьте, о чем я вас предупреждал. Мазюков – мужик нрава крутого, так что вы аккуратнее при нем… – он привстал навстречу поднявшемуся в зал трактира олигарху. – Борис-Леонтьичу – наше почтение!
Вслед за тренером поздоровались с работодателем и остальные гладиаторы. Тот небрежно кивнул и уставился на Марка и Костю.
– Так-так, – произнес он, оценивающе, как на торгу, оглядывая обоих подростков с головы до пят. – Это, как я понимаю, и есть те самые малолетние задиры, которых привез Элвис. Ну что ж… хороши. По ним сразу видно, что неплохими бойцами станут со временем… Гай, а почему мутант не на цепи?
– Что?.. – растерялся старший гладиатор, не ожидавший такого вопроса. – Не понял…
– Почему мутант не на цепи? – терпеливо повторил Мазюков.
– А… Простите, Борис Леонтьич, а он должен на ней быть? – недоуменно переспросил боец.
– Гай, ты идиот или прикидываешься? Тут же люди живут, дети… Приезжие на станции, опять же. А ты берешь и притаскиваешь сюда потенциального боевого мутанта безо всякой страховки! В третий и последний раз спрашиваю: почему ты не посадил его на цепь?
– Мальчишку? – изумился Гай.
– Мутанта! – рявкнул потерявший терпение Мазюков. – Опасного мутанта, от которого неизвестно, чего ожидать!
«От меня?!..» – в свою очередь изумился и опешил Марк и огромными глазами посмотрел на Костю. Тот ответил ему не менее ошарашенным взглядом.
Гладиаторы зашумели, удивленные и недовольные словами босса. Но тот даже бровью не повел.
– Гоша, надень пока «браслеты» на мута! – приказал он одному из своих охранников.
Тот шагнул вперед, отстегивая от пояса стальные наручники. Остальные подобрались, готовые действовать, если вдруг мутант бросится.
Марк наконец понял, что все это всерьез. Его, О’Хмару, алтуфьевского охотника, эти «чистые» собирались заковать в цепи, словно кровожадного монстра-убийцу! Его, который не сделал ничего дурного никому из них!
Расширенными глазами, похожими на черные провалы на побледневшем лице, он смотрел на приближающегося к нему Гошу и чувствовал, как первоначальная растерянность постепенно начинает уступать место целой буре эмоций: обиде, возмущению, гневу, горечи…
«Вот вы как, значит, со мной?.. – отчаянно билась в голове мысль. – Значит, для вас я – опасный мутант? Чудовище, монстр… А вы-то, вы сами? Вы – КТО?»
Внезапно путь охраннику, уже раскрывшему наручники, преградила тонкая мальчишеская фигурка. Гоша даже остановился от неожиданности.
– Господин… Мазюков, этот, как вы говорите, «опасный мутант» ни в чем не виновен ни перед вами, ни перед другими людьми! – звенящим от напряжения голосом и в то же время как-то очень спокойно и твердо сказал Костя, глядя прямо в глаза хозяину. – И он – мой друг. А раз так, то… наденьте цепи и на меня!
Бетонной плитой на трактирный зальчик обрушилась тишина. Только и слышно было, что звуки, доносящиеся с платформы, на которой еще не знали о происходящем в «Пилотаже».
– Квазимодо, ты охренел?.. – раздалось в этом всеобщем потрясенном молчании сдавленное шипение Гая.
Такого поворота событий не ожидал даже сам скавен! Он вытаращился на своего нового друга, не зная, что и думать.
А еще ему очень захотелось вслед за Гаем усомниться в здравом уме черкизонца.
Квазимодо словно почувствовал взгляд Крыса – мельком покосился на него и чуть повел плечом: мол, не лезь! И снова вскинул голову, глядя снизу вверх на Мазюкова.
Тот только слегка приподнял бровь и окинул подростка с головы до пят более пристальным, чем в первый раз, взглядом.
– Надо же… – неторопливо проговорил владелец Атриума и сделал знак охраннику повременить. – У нормального парня друг – мутант… Чего только не бывает в наше время!
Костя – бледный, с неровными алыми пятнами волнения на лице – стоял перед ним, вытянувшись в струнку и нервно теребя подол свитера, отданного ему Марком. Но глаз с грозного хозяина по-прежнему не спускал.
Мазюков приблизился к нему, взял за подбородок и повернул лицо подростка к свету. Вгляделся.
– Да, действительно, ты – нормальный парень, – удовлетворенный осмотром, заключил он. – Я бы даже сказал, что ты – довольно красивый образчик людской породы. Очень красивый… – Костя вспыхнул и закусил губу, услышав очередной дифирамб своей внешности. – И почему же ты хочешь, чтобы и на тебя надели цепи? Ведь ты же – человек, ты не опасен для окружающих. Не правда ли? Или… – Мазюков сделал паузу, заставившую всех, кто знал его очень хорошо, невольно содрогнуться. – «Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты сам»?..
Костя не был близко знаком с владельцем Атриума и потому понятия не имел, чего ему стоит ожидать и чего опасаться. Поэтому он просто вскинул на хозяина упорный и ясный взгляд и ответил:
– Если из нас двоих в оковах будет только он – это будет несправедливо.
– А! – усмехнулся ганзеец. – То есть ты хочешь разделить участь своего друга и помочь ему, так сказать, нести его бремя? Надо же, а я и не знал, что подобные идеалисты еще встречаются среди людей! – толпа поддержала его негромкими угодливыми смешками. Только Гай и его команда остались серьезными и даже хмурыми. Они напряженно следили за происходящим, но почему-то не вмешивались. Только тренер как-то механически-нервозно подкручивал ус.
– Да, – просто, но твердо сказал Костя. – Хочу. Потому что он – мой друг!
Мазюков повернулся к собравшимся зевакам и развел руками:
– Ну, что я могу поделать, господа? Мальчик хочет помочь своему другу. Разве я должен мешать такому прекрасному стремлению? Пусть будет так, как он хочет… Гоша!
– Борис Леонтьич, а у меня только одна пара «браслетов»! – слегка растерянно пробасил охранник. – Послать к копам за второй?
– Ну зачем же? – ганзеец, казалось, что-то обдумывал. – Друзья должны быть всегда вместе, иначе что это за друзья? Нацепи-ка на них одну пару на двоих. Пусть ходят рука об руку, как и подобает настоящим друзьям! Выполняй!
Охранник кивнул товарищам. Не успел Марк опомниться, как двое схватили его за локти, не давая даже дернуться. Миг – и на его правом запястье защелкнулось стальное кольцо.
Костя дал себя окольцевать спокойно и даже сам подставил руку. На его лице при этом играла легкая и отстраненная улыбка. Через минуту друзья стояли у всех на виду, скованные рука об руку одной парой наручников.
Как преступники.
– Ты придурок, Квазимодо! – еле слышно прошипел Крыс, у которого поступок черкизонца до сих пор никак не желал увязываться с такими понятиями, как «разум» и (как там замысловато говорил Умник?) «адекватность». – Какого…
Он не ждал ничьей поддержки и не просил ее. Никогда и ни у кого, тем более – после того, как его обманом увезли из родных мест – у кого-то из «чистых». Всю жизнь его учили, что каждый – сам за себя, каждый должен рассчитывать только на свои собственные силы и не надеяться на то, что кто-то добренький вдруг придет и поможет. Его станция жила по этому закону, его отец, когда еще был жив, так наставлял его. А этот… безбашенный идеалист вдруг взял и своей выходкой перевернул с ног на голову все, чем О’Хмара, уроженец разбойного Алтуфьево, жил и дышал до сего дня!
И не только перевернул, но и сам, как дурак, попал под раздачу! Ух, врезать бы ему сейчас хорошенько за такие выступления, чтоб впредь не выделывался!
– Марк, давай я тебе потом все объясню? – тихо и примирительно попросил Костя. – Не здесь и не перед этими. Пожалуйста. Поверь, я в здравом уме и знаю, что делаю.
Крыс едва удержался от злобного рычания. В здравом уме он, конечно…
Мазюков подошел к стойке и отдал трактирщику ключ от их наручников.
– Заберешь, как будете уходить! – сказал он, обращаясь к Гаю. – В Атриуме эти двое могут ходить как угодно. Но здесь и в других цивилизованных местах я этого мута чтоб без цепей и ошейника не видел! Комплект пришлю через посыльного! Ясно?
– Ясно, – буркнул старший гладиатор.
Мазюков со свитой неспешно удалился в сторону Курской радиальной, и глаза всех присутствующих обратились на пару в наручниках. Ребята ощущали направленные на них со всех сторон взгляды – любопытные, жадные, насмешливые, сочувственные, злорадные…
– И чего ты добился, дурик? – невольно озвучив мысли Марка, осведомился Гай у Кости. – Сам теперь на цепи, правдоборец хренов! Надо ж было так выпендриться, да еще перед кем!
– А по-моему, пацан все правильно сделал! – Кевлар одобрительно подмигнул подросткам и, не обращая внимания на возбужденно переговаривающихся зевак, показал им большой палец. – Молодец, Квазимодо, так и надо! Уважаю!
Бур и Шаолинь поддержали товарища. Гай устало посмотрел на них и тяжко вздохнул.
– Да правильно, все правильно… – он притянул ребят к себе, слегка потрепал по волосам и заставил сесть обратно за стол. – Только вот они нажили себе постоянно действующую проблему: Крыса теперь придется сажать на цепь, прежде чем выходить с ним куда-то за пределы Атриума! Как псину какую-то! Черт побери, знал бы, что наш олигарх такое отчебучит… Крыс, извини, пожалуйста! Не надо было нам вообще тебя сюда тащить!
Марк лишь дернул уголком рта и отмахнулся свободной рукой: да чего уж там теперь! На душе по-прежнему было гадостно, хотелось выть от бессильной ярости и обиды: за что с ним так?
Костя поглядывал на него с тревогой и пониманием, но молчал. И правильно делал: еще от него О’Хмаре сочувствия не хватало! Ко всем прочим закидонам черкизонца!
Явился Кузьмич, обтер пуховыми боками ноги присутствующих (всех, кроме Марка, на него кот снова неприязненно зашипел), получил свою долю вкусняшек, сожрал около половины и с достоинством удалился с оставшейся частью в зубах к своей Масяне. Та, как говорили, ходила с очередным «комплектом пузожителей» и, как всякая дама «в положении», нуждалась в усиленном питании. Вот Кузьмич и шестерил за двоих.
Марк проводил взглядом поднятый гордым флагом пушистый хвост и в очередной раз поморщился: посетители трактира, ставшие свидетелями его унижения, продолжали глазеть на него, как на диковинную, но мерзкую и опасную тварюшку – с назойливым любопытством и брезгливой неприязнью. Взгляды липли к коже, как едкая слизь, оставляемая улитками-лизунами, и вызывали стойкое ощущение нечистоты и жгучее желание вымыться.
Остро, до зуда в пятках, захотелось уйти обратно в Атриум и больше не появляться в этом месте, полном гнилых людей. Никогда!
Снова некстати напомнили о себе полученные на торгу побои. Марк еще во время экскурсии по Атриуму почувствовал, как раны потихоньку воспаляются от постоянного трения об изнанку и швы куртки и края лямок майки. Истонченный временем и ноской трикотаж, вместо того чтобы служить смягчающей прокладкой между кожей и брезентом парки, как-то подозрительно прилип к спине и теперь отзывался на каждое неосторожное движение резкой тягучей болью. Ощущал Марк и постепенно охватывающий тело болезненный жар. Но, не желая унижаться перед «чистыми», стоически терпел все неприятные ощущения и не подавал виду. А вот теперь ему очень хотелось забиться, как маленькому зверенышу, куда-нибудь в укромный уголок, где бы его никто не увидел, и скулить, скулить от боли и жалости к себе…
– Крыс, а, может, пойдем отсюда? – вдруг предложил Костя. – Скучно тут чего-то, – он довольно натурально зевнул, воспитанно прикрывшись свободной рукой.
Скавен пристально посмотрел на кажущегося невозмутимым, несмотря на все случившееся и наручник на запястье, друга. Одна мысль все еще занимала его: то ли выдержка у черкизонца настолько железная, то ли он и правда такой придурок? Его ведь тоже лупили, и наверняка ощущения, испытываемые этим «ангелочком», были сходны с теми, что сейчас владели скавеном. А вот поди ж ты – вел себя Квазимодо, как будто и не огребал недавно плетей по своей тощей спине!
По-прежнему очень сильно хотелось врезать ему как следует, чтобы поумерил тягу к приключениям на свою дурную голову.
– Ну, чего уставился? Думаешь, я не вижу, как эти все на тебя пялятся? – хмуро и как-то ожесточенно проговорил сквозь зубы «чистый», на миг потеряв свою невозмутимость и невольно опуская глаза под взглядом бездонных черных глаз мутанта. – Мне это, представь себе, тоже не по нутру!
О’Хмара с мрачным сарказмом хмыкнул и оглядел сидящих за столиками людей.
«Я для них – мутант, диковинка, животное… Не человек! – подумалось ему. – Им нравится смотреть, как унижают и мучают не таких, как они… Нравится смотреть, как те страдают… А вот хрен вам в обе лапки, суки! Не дождетесь!»
На лице подростка появилась злая и упрямая ухмылка, обнажившая в хищном оскале его острые «крысиные» зубы. Кто-то из близко сидящих зевак издал сдавленное «ой!», невольно отшатываясь от «опасного» мутанта.
– Да что там делать, в этом Атриуме? – с великолепно сыгранной небрежностью отмахнулся скавен, обводя помещение и сидящих в нем «чистых» преувеличенно нехорошим взглядом. Природное упрямство и причиненная обида, унижение, а также – испытываемая боль толкали его теперь на самые что ни есть провокационно-демонстративные действия в их адрес. – Успеем еще на него насмотреться! Давай лучше погуляем! По этой станции! В конце концов, имеем право, у нас с тобой – новоселье и вливание в коллектив! И… целая куча патронов на мелкие радости! Живем!
Квазимодо и сам невольно вздрогнул, увидев лицо друга, но… всмотрелся в его глаза и все понял. Ответная, не менее крокодилистая ухмылка появилась на его лице.
– А давай! – сказал он и первый потянул за собой друга за сковывающий их наручник. – Гай, мы пройдемся немного по платформе, купим себе чего-нибудь? Можно?
– Валяйте! – устало отозвался тренер. – Только не угодите в новый переплет, душевно вас прошу! Мы сейчас доедим и домой двинем, так что и вы не задерживайтесь!
– Хорошо! – с видом белого и пушистого заиньки-паиньки кивнул Костя и тут же скорчил страшную рожу какой-то таращившейся на них девчонке. Та испуганно пискнула и шарахнулась прочь. Черкизонец снисходительно фыркнул ей вслед и потащил друга вниз по лестнице.
Но не успели ребята толком отойти от трактира, как вокруг них вдруг завертелся какой-то пацаненок лет шести – смугло-чумазый, оборванный, с копной давно не знавших расчески смоляных кудрей.
– Дядь, дай «пульку» – на пузе спляшу! – звонким голосом попросил он, настойчиво и бесцеремонно дергая за штанину то одного из друзей, то другого. – Дядь, ну дядь!
– Да ну тебя! – отмахнулся раздраженный и обиженный на весь свет Марк. – На пузе… Придумаешь тоже… Отвали!
Но чумазенок все не отставал – путался под ногами, тянул худую смуглую ручонку. И Крыс, чертыхнувшись про себя, сдался. Запустил руку в карман, извлек один из дареных патронов и протянул пацану.
– Хрен с тобой. Вот тебе «пулька». Пляши.
– А ты, дядь, ложись на пол, а я на твоем пузе и спляшу! – хитро сверкнул щербатой улыбкой и спело-вишневыми глазенками ушлый шкет.
Рядом с Марком не выдержал, зафыркал, а потом и вовсе расхохотался Костя. Скавен, снова начиная закипать (да что же за день такой сегодня, все против него!!!), насупился и зловеще покосился на Квазимодо. Тот задорно подмигнул и успокаивающе сжал скованной рукой ладонь друга, а другую, свободную, мягко положил ему на плечо.
– Не злись, Крыс! Пацан выживает, как может, и как у его народа издавна заведено… Эй, чява, дужакир! – внезапно окликнул он отскочившего в сторону и уже наладившегося удрать мелкого. Затем достал патрон и протянул ему на ладони. – Акэ тукэ ловорэ! Лэ, на дар![9]
Мальчонка изумленно воззрился на обратившегося к нему парня. Даже рот раскрыл. С другой стороны на Костю уставился Марк, естественно, не понявший ни единого слова из того, что он сказал.
Мелькнула маленькая ручка – и вот уже патрон с Костиной ладони исчез, а смуглый малыш как сквозь платформу провалился.
– На каком языке ты с ним говорил? – полюбопытствовал Марк. Его злость даже слегка притихла от нового сюрприза, преподнесенного приятелем. Интересно стало: какой из своих скрытых «талантов» Костя продемонстрирует в следующий раз?
– Это романэс, цыганский, – Квазимодо задумчиво посмотрел куда-то вдаль. – У нас на Черкизоне какого только народу нет, некоторые и по-русски говорят, и на своих языках, и даже на таких диких смесях, что фиг поймешь с непривычки! А по-цыгански меня соседка научила, к ней все местные гадать ходили. И не только местные. Я, правда, плохо говорю, и только на одном из диалектов, так что не уверен, что он вообще меня понял…
– Патрон-то слямзил, – хмыкнул Марк. – Стало быть, понял!
– Ну, «ловэ» у них, у ромов, вроде, у всех означает «деньги» – чем бы они ни были… – улыбнулся Костя.
В том, что бойкий цыганенок прекрасно понял сказанное, они убедились, когда через несколько шагов этот же самый пацан вдруг вынырнул из толпы, ухватил Костю за руку и, что-то лопоча по-своему, куда-то настойчиво потащил его за собой. Естественно, скованному с другом рука об руку Марку пришлось проследовать за ними, хотя ему все это ну очень не нравилось.
Мальчик привел друзей к одному из пилонов, у подножья которого на ветхом половичке сидела неопределенного возраста смуглая женщина в когда-то яркой и нарядной, а теперь сильно поношенной и пестревшей заплатками юбке и накинутой поверх столь же залатанной блузки мужской, не по размеру, суконной куртке. На голове ее алела замысловато закрученная косынка с остатками бисерной бахромы, из-под которой на плечи спускались две темные косы.
Даже неискушенного взгляда было достаточно, чтобы понять, что женщина и мальчик принадлежали к одному племени.
– Это ты, что ли, по-нашему говорить умеешь? – вместо приветствия обратилась она резким и сипловатым голосом к Косте, каким-то безошибочным способом выбрав из двоих именно того, кто ей был нужен.
– Очень плохо… – смутился подросток и даже чуть покраснел. – Не успел нормально выучиться. Но речь понимаю… Ой, извините… Здравствуйте!
Вслед за ним поздоровался и Марк.
Она ответила, и на какое-то время воцарилось молчание. Цыганка рассматривала ребят, а они в свою очередь – ее и давешнего мальчонку, притулившегося к ней сбоку. Сын, сразу видно.
– Я все видела, – вдруг сказала женщина. – И нарочно подослала Бахти[10] к вам поприставать. Узнать хотела, что вы за люди.
– Мы из Атриума, – начал было Костя, видимо, решивший взять на себя роль главного собеседника. – Нас купили для работ на арене. Мести, чистить, убирать…
– Не о том я, – перебила она. – Мне хотелось узнать, не кто вы, а какие вы.
– Узнали? – усмехнулся Марк, чуть тряхнув цепью. Получилось мрачно и недобро.
– Узнала, милый, ой, много чего узнала! – глаза цыганки блеснули легкой насмешкой. Она повернулась к Косте: – Скажи, та, что учила тебя, когда-нибудь гадала тебе?
Квазимодо удивленно шевельнул бровью, но потом мотнул головой и ответил:
– Нет, ни разу. Да я и не просил. Какой смысл было гадать, если она и так видела, как я тогда жил, а мне… а у меня жизнь никогда не отличалась большим разнообразием и всегда зависела от чужой воли.
– Да, беда, когда над собой своей воли нет… – кивнула котлярка[11]. И вдруг указала перед собой коричневой, унизанной разномастными браслетами и кольцами рукой: – Садитесь-ка сюда, мои милые. Говорить с вами буду. О судьбе вашей говорить.
Костя без возражений исполнил приказанное и сходу сел по-турецки прямо на пошарканный гранит пола. Потянул за собой друга, да еще и чуть дернул за цепь: мол, садись давай, не выделывайся! Марку ничего не оставалось, как последовать его примеру. Хотя все происходящее ему по-прежнему сильно не нравилось, и скавен уже начал подумывать, что его идея прогуляться по станции была сущим ребячеством.
Спину резало и саднило, словно по ней прошлись когти какого-нибудь особо ядовитого порождения. Юноша с тайным удовольствием осторожно прислонился ею к холодному мрамору пилона. Стало чуть-чуть полегче.
– Вам надо ладонь показать, да? – обратился Квазимодо к гадалке. – Левую или правую?
Та остановила его.
– Не надо мне ваших ладоней, милые, я и без них вижу то, что должно было случиться и наконец случилось. А вижу я цепь, и вас на концах этой цепи.
Подростки дружно посмотрели на сковывающий их наручник с тяжело провисшей между «браслетами» короткой цепью. Переглянулись. Деликатный Квазимодо неловко и растерянно улыбнулся, а куда менее политесный, чем он, Крыс очень громко и очень саркастично хмыкнул – мол, это и безо всяких гаданий видно!
Женщина небрежно отмахнулась; мелодично звякнули браслеты.
– Я говорю не о той цепи, что на ваших руках. О другой. Один конец тут, – смуглая ладонь дотронулась до груди Кости в том месте, где билось его сердце, – другой – тут, – последовал аналогичный жест, относящийся уже к Марку. – Длинная цепь, крепкая, хорошо держит, ай хорошо! И пока цепь эту не разорвать – вас никакой беде, никакому лиху не одолеть.
– Вы говорите о нашей дружбе? – вежливо уточнил Костя.
– Нет, мой отважный соколик. Это куда сильнее, чем дружба. Это судьба ваша, ЕЕ цепи на вас. Я это сразу увидела, как только вы подошли. На роду вам, мои милые, написано было встретиться и идти дальше вместе. До самого конца. Рука об руку, душа к душе, сердце к сердцу, кровь за кровь… – на этом месте гадалка умолкла и рассеянно погладила волосы прильнувшего к ней сынишки. Лицо ее посерьезнело, даже омрачилось какой-то невеселой думой. – Но вот если порвать эту цепь… – она покачала головой и как-то беспомощно махнула рукой. – Ай, не могу я хорошо сказать все, что вижу и чую про вас, милые, не выходит у меня… Опутала вас судьба ваша, опутала, а сама вокруг пляшет и смеется – поди ее поймай, в цепях-то! Но вот что скажу, мои милые: вы сильны, когда вы вместе. Помните об этом. И… вот еще что… – блестящие черные глаза остановились на лице Марка, и тот едва не вздрогнул: ему показалось, что цыганка его насквозь видит. – Однажды встретишь ты на темной дорожке врага одной с тобой крови. Доверься ему, чем бы тебе это ни грозило. А ты… – ставший бездонным взгляд переместился на Костю, – никогда не зови к себе смерть, даже если все потеряешь – и чем дорожил, и что проклинал. Слышишь? Никогда. А еще – помните друг о дружке. Всегда, что бы с вами ни случилось, даже если разлучат вас. И тогда судьба ваша перестанет плясать и смеяться и сама дастся вам в руки.
На некоторое время между ними снова повисло молчание. А потом Марк порылся в кармане и… протянул цыганке оставшийся там патрон – последний.
– Возьмите.
– Я вам гадала не ради денег, – усмехнулась та, звякнув серьгами. – Убери, милый, не обижай Марьяну!
– А это и не за гадание… – буркнул скавен и посмотрел на маленького Бахти, почти зарывшегося в складки материнской юбки. – Это для него. Чтобы… ну… если ему тоже когда-нибудь доведется идти с кем-то рука об руку – то… пусть не так, как мы сейчас!
Тихо, в унисон, звякнули, соприкоснувшись, наручники юных невольников и браслеты гадалки, когда Костя, быстро добавив свою последнюю «пульку» к подношению друга, вслед за этим накрыл рукой и осторожно сжал его запястье, а Марьяна медленно взяла с ладони Марка оба патрона.
Глава 15. Мы не рабы!
– Самоуверенные щенки!!! – орал чуть позже Гай так, что, казалось, вот-вот усы отвалятся. – Терминаторы сопливые!!! Какого хера сразу не сказали, терпилы вы гребаные, мать вас за ногу, через вагон и в дерьмо стигмата носом?!
Крыс и Квазимодо смиренно сидели рядом на одной из металлических солдатских коек, служивших обитателям Атриума спальными местами, и подавленно молчали.
Причиной всесокрушающего гнева тренера была вовсе не дерзкая выходка Кости, в результате которой оба новичка очутились на цепи. Гладиаторы, обсудив по пути из трактира случившееся, единогласно решили, что, несмотря на все отягчающие обстоятельства и наивный мальчишеский «книжно-киношный» героизм, черкизонец был, в общем-то, по-своему прав. Гай, правда, на правах умудренного опытом отца-командира с тяжким вздохом предрек подростку трудности во взрослой жизни – если он и далее будет столь же принципиальным и «высоколобым» в вопросах «отстаивания рыцарской чести». Но эти вздохи пресек Кевлар, сказав:
– Я думаю, Квазимодо и сам не дурак, со временем разберется, что к чему, и научится придерживать характер на опасных поворотах. А мы, если что, поможем на первых порах – чтоб совсем уж дров не наломал. Не боись, Славка, выгребет парень! А то, что они оба упрямы, как ишаки – ну, так в нашем деле это иногда даже полезно! Вот погоди, начнутся тренировки, упрямство им пригодится!..
Однако с данным качеством обоих новичков гладиаторы столкнулись тут же, по пути домой. В трактире освещение было не слишком ярким, поэтому нездорово покрасневшее, с капельками пота на лбу и висках, лицо Крыса и его неловкие, осторожные движения были замечены взрослыми далеко не сразу. Да и то исключительно после того, как на это обратил внимание глазастый и много чего примечающий Костя.
– Тебе что, плохо? – шепотом осторожно осведомился он у друга, когда вся их команда уже почти выбралась из паутины ходов, соединяющих Чкалу и Атриум.
Терпеть и изображать героя перед тем, кто уже не раз видел твою боль и унижение, было глупо.
– Спина… – еле слышно просипел Крыс.
– О, ччерт… – озабоченно прикусил губу мигом просекший, что к чему, черкизонец. – Я же должен был это предвидеть… С непривычки-то…
– Ты о чем? – не понял скавен.
Но тут к ним повернулся Шаолинь.
– Делитесь впечатлениями? – поинтересовался он. И увидел выражение лица Марка, которое подросток не успел спрятать.
– Крыс, ты чего, все еще переживаешь о том, что произошло? Да плюнь ты на них всех, и на Мазюкова в том числе! Зажравшиеся тараканы, что б они понимали в дружбе!..
О’Хмара только вяло отмахнулся. Реагировать как-то по-другому уже не было ни сил, ни желания. Даже поддерживающее его последние пару часов упрямство куда-то подевалось. Хотелось лечь прямо тут же, прижаться голой спиной к холодному бетону и так лежать, пока не уйдет эта надсадная, режущая кожу на ремни боль.
– Мазюков тут ни при чем, – тихо откликнулся вместо него Костя, опасливо косясь в спину шедшего впереди Гая. – Просто у нас… то есть у Марка… э-э-э… небольшие проблемы.
Он заставил гладиатора наклониться и что-то еле слышно шепнул ему на ухо.
Лицо корейца вытянулось.
– И ты все это время молчал и терпел?.. – выдохнул он, глядя на скавена.
– Кто молчал и кто терпел? – повернулся к ним Гай, а за ним – и остальные. – Чего это вы там шепчетесь?
Пришлось подросткам признаваться и рассказывать про торг, драку и последовавшее за ней наказание.
Их выслушали с хмурым спокойствием грозовой тучи, а по приходе «домой» безжалостно загнали в жилой отсек, заставили раздеться до трусов и осмотрели. Обоих.
– Ни… струя себе… «небольшие» проблемы! – узкие глаза Шаолиня расширились, а Бур присвистнул, увидев исполосованную, измазанную выступившей из вспухших алых рубцов кровью, спину Крыса. Тот, тихо морщась и кусая губы, машинально комкал в руках заляпанную красным майку и не замечал этого. Мысли были только об одном: скорее бы все это закончилось, господи, стыд-то какой!
– Квазимодо, а ты-то сам? – развернулся ко второму парнишке Гай. – Про друга не забыл – молодец, хвалю. А у самого – вон, тоже вся спина полосатая!
Черкизонец неловко отмахнулся:
– Меня-то меньше лупили, чем Марка… уродовать не хотели, чтобы больше патронов огрести. Да и не впервые такое… я привык.
– В смысле – привык? – насторожились гладиаторы.
Костя подавил вздох.
– Я с Черкизона, – нехотя признался он. – Родился рабом, потом еще несколько раз… переходил из рук в руки… Сбегал раз шесть, попадался… В общем, моей спине к колотушкам не привыкать, – и со смешком закончил: – Она у меня, можно сказать, уже дубленая.
Вот тогда ребята в полной мере и ощутили на себе всю ураганную сокрушительность тяжелого гнева Гая. Тренер, едва ли не одним движением бровей услав товарищей – кого за холодной водой и чистыми тряпицами, кого – за медиком и лекарствами, повернулся к притихшим, почуявшим грозу новичкам и…
В общем, досталось им крепко! Из всех взрослых знакомых Марка так мог ругаться только сам Кожан в минуту крайнего раздражения. Так что юному скавену было, с чем сравнивать! Поэтому он благоразумно затихарился и теперь с запоздалым раскаянием думал, что зря он все-таки не признался Гаю или хотя бы одному из Сказочников, что на торгу был подвергнут жестокой порке и теперь испытывает после нее нешуточный дискомфорт и боль. Со здоровьем все-таки не шутят – особенно сейчас, во время тотального дефицита лекарств!
С другой стороны, откуда он мог знать, как бы отнеслись к его признанию эти пока что плохо знакомые ему «чистые»? Мог ли он, Марк О’Хмара, скавен из Алтуфьево – мутант! – им довериться?
Марк не знал этого. Пока еще не знал.
C минус второго уровня, где в Атриуме располагался Зверинец, пришел местный медик. Как потом узнали ребята, ему было все едино, кого штопать – получивших в бою раны гладиаторов, или же их зубастых и когтистых противников. Ко всем своим подопечным Дмитрий Александрович, или Дим-Саныч – так звали врача, – относился с равной степенью участия и заботы, приправленной доброй дозой специфического, как у всех медиков, юмора.
– Что у нас тут нового и интересного? – с порога осведомился он.
На что Гай, уже немного остывший после устроенной подопечным выволочки, буркнул:
– Да вон, два юных героя-одиночки… Посмотри, что можно сделать с их спинами, Саныч. Особенно у того, который потемнее и повыше.
И что-то еще сказал ему на ухо – тихо и неразборчиво для слуха «героев». Должно быть, пояснял подробности.
Брови медика чуть шевельнулись, лицо на миг стало хмурым и озабоченным. Но вскоре на него вновь вернулась доброжелательная полуулыбка.
– Ну что ж, молодые люди, давайте посмотрим, что тут у вас, – сказал он, ставя на тумбочку потертый пластмассовый сундучок с нарисованным на его боку красным крестом в белом круге.
На то, что один из подростков – мутант, Дим-Саныч, кажется, не обратил никакого внимания. Хотя, как показалось Марку, глаза его на миг блеснули любопытством и явным исследовательским интересом. Тем самым, который юноша не раз наблюдал дома в глазах Алхимика, когда тот в процессе своих опытов вдруг сталкивался с чем-то новым и необычным.
Спустя примерно час все ссадины, рубцы и раны на спинах ребят были обработаны, заклеены самодельными пластырями, а два лопнувших, особо проблемных рубца у Марка – зашиты. Обезболивающих средств у Дим-Саныча то ли не было, то ли он их экономил для более серьезных случаев, поэтому Крысу пришлось стоически терпеть все «портняжные работы», что называется, на живую. Что он и проделал, закусив зубами угол подушки, вцепившись пальцами в край матраса и отвернувшись к стене. Даже при его опасной и рискованной профессии охотника настолько серьезных ран – чтобы вот так, без какой-либо анестезии, зашивать по живому телу – ему получать до сих пор не доводилось. Потому с непривычки подростку было больно. Очень больно, аж до слез… которые не хотелось показывать никому. Даже Косте.
Черкизонцу повезло – он отделался куда легче, и зашивать его не пришлось.
– Ну, вот и все! – закончив свои манипуляции, объявил Дим-Саныч и повернулся к Гаю, который все это время играл при нем роль молчаливого ассистента. – Слава, ты их пока что не загружай работой и тренировками, особенно его, – врач показал на Крыса. – Пусть все более-менее затянется. А вы, юноша, денька через три зайдите ко мне, посмотрю, как у вас идет заживление… Вы, кстати, случайно, повышенной способностью к регенерации не обладаете?
– Нет, – буркнул Крыс, которому это мудреное слово уже давно было известно. – Я не настолько монстр!
– Ну-ну, не обижайтесь! – осторожно и примирительно похлопал его по плечу медик. – Я просто подумал, что если вы… э-э-э, немного отличаетесь внешне от людей, то, возможно, у вас есть и какие-то внутренние отличия?.. Откуда вы, могу ли я поинтересоваться?
– С севера, – ответил скавен после недолгого молчания, в который уже раз сомневаясь, стоит ли называть свою родную станцию. Решил все же, что на всякий пожарный не стоит.
Дим-Саныч хотел было еще о чем-то его спросить, но натолкнулся на хмурый и недоверчивый взгляд юного мутанта и понял, что тот больше ничего ему о себе не скажет.
– Ну ладно, – сказал медик, поднимаясь. – Вы тогда отдыхайте пока, молодые люди, а если что – ваши коллеги меня позовут. Желаю вам скорейшего выздоровления!
– Спасибо! – весело отозвался со своего места Костя; Марк, помедлив, тоже поблагодарил. В конце концов, этот «чистый» оказал ему медпомощь – хотя мог бы брезгливо отвернуться от мутанта. И было бы невежливо оставить его без признательности за это.
Дим-Саныч кивнул им и вышел, позвав за собой Гая. Тот зачем-то погрозил подросткам кулаком – мол, чтоб никакой больше самодеятельности у меня тут! – и удалился следом за врачом.
– А теперь – рассказывай! – велел Крыс, подождав, пока за ними не закроется дверь.
– Что? – не понял Костя. – О чем?
– Да все о том же! Какого хрена ты сунулся к этому Мазюкову – за меня вписываться? Я разве тебя просил об этом?
– Не просил, – признал черкизонец.
– Тогда какого…
– Ну, я же тебя там, в клетке, тоже не просил спасать меня от продажи в бордель для педиков!
Марк поперхнулся следующей фразой и некоторое время пытался откашляться. Как-то из головы совсем вылетело, что Костя – мастер неожиданных и порой весьма прямолинейных сюрпризов. Причем преподносимых с абсолютно непробиваемым видом, как будто так и надо!
– Врезать бы тебе как следует!.. – отдышавшись, просипел скавен, наконец озвучив свое недавнее желание. – Чтоб не борзел, где не надо, и не лез в бутылку…
– Врежь, – улыбнулся черкизонец. – Моей смазливой роже это, думаю, будет только на пользу. Да и прозвищу буду больше соответствовать.
– Ой, дурак…
– Ага…
Некоторое время они лежали молча на отведенных им Гаем местах. Затем Марк, резко выдохнув, сгреб в охапку свое одеяло и подушку и, как был босиком и в трусах, прошлепал к койке друга.
– Подвинься! – буркнул он.
– Кому-то, кажется, было велено лежать тихо и не выступать… – сказал в пространство вредный Квазимодо. Но отодвинулся к стенке, давая место, сразу же и не колеблясь.
– Кто бы еще говорил… Артист, блин… погорелого цирка…
Скавен улегся рядом с другом на живот и положил подбородок на сложенные руки. Некоторое время оба молчали.
– Я все хочу тебя спросить… – наконец начал Марк. – Вот тебе все твоя, как ты говоришь, «смазливая» ро… внешность покоя не дает. А ты не пробовал ее как-то… ну… вообще изменить? Так, чтоб не цеплялись всякие озабоченные сволочи?
– То есть изуродовать себя? – Костя почему-то не удивился вопросу и даже понимающе кивнул. – Знаешь… я хотел. И даже пытался. И не раз. И не только изуродовать, но и… совсем… В смысле – убить себя, – он как-то безнадежно махнул рукой и со странной смесью беспощадной горечи, удивления и ненависти к себе закончил: – Представляешь – не могу! Не могу поднять на себя руку, страшно становится… Марк, я трус, да?
Скавен посмотрел на расстроенного, кусающего губы «чистого». Все, что за это столь короткое время он успел узнать и понять о своем новом друге и товарище по несчастью, в слово «трус» ну никак не укладывалось!
– Да никакой ты не трус! – стараясь казаться спокойным и небрежным, возразил он. – Ты просто… Просто зверь.
– Че-го?
– Чего слышал, Квазиморда! Зверь. С обостренным ис… тьфу ты, как же там его?.. А! Обостренным инстинктом самосохранения. Он-то тебе и не дает причинить себе вред… Хотя то, как ты спорил с Мазюковым, – Марк хмыкнул, – заставляет меня все же усомниться в том, что этот инстинкт у тебя имеется!
– Видимо, он же мне и драться мешает… – погрустнел Костя, кажется, не обратив ни малейшего внимания на очередное упоминание о его словесной стычке с хозяином. – Этот самый инстинкт… Только он почему-то как-то странно мешает. Как подумаю, что мой удар причинит кому-то боль… или вообще убьет… Сразу страшно так… за других…
Лицо Крыса расплылось в широкой улыбке, темные глаза блеснули короткими алыми сполохами в тусклом свете лампы.
– Что-то говорит мне, что ты совсем не думал об этом в тот раз, когда мы с тобой сцепились в клетке на торгу! И потом, с Мазюковым. А это значит, что ты вовсе не безнадежен!
Костя вздохнул, потянулся потрогать заплывший лиловым фингалом глаз:
– Тогда у меня просто не было другого выхода… В обоих случаях.
Крыс приподнялся на локтях и некоторое время разглядывал его лицо, словно впервые увидел. Квазимодо вспыхнул, на миг отгородился длинными ресницами, но потом снова вскинул упорный и строгий взгляд.
– Принципиальный ты наш… – совсем по-взрослому вздохнул скавен, почему-то снова ощутив щемящий, совершенно иррациональный страх за этого безбашенного. А потом, быстро оглядевшись, придвинулся ближе и, хоть в комнате, кроме них, больше никого не было, горячо зашептал ему на ухо: – Я сбегу отсюда! Не знаю, правда, когда и как я это сделаю, но сбегу! И тебя с собой заберу, слышишь? Потому что мы не рабы! Я не хочу быть рабом! У нас на станции все по-другому, там каждый живет, как хочет! И у нас – просто мировой вождь! Он никому не даст нас в обиду! У нас, правда, «чистых»… ну, людей без мутаций… не любят, но мне пофиг, что ты «чистый»! Пусть только кто вякнет чего против!.. Ты пойдешь со мной на мою станцию?
– Пойду! – не колеблясь, отозвался Костя. И улыбнулся: – Мы же теперь на одной цепи, не забывай.
О’Хмара радостно засмеялся и легонько ткнул друга кулаком в бок. Тот ответил – но чуть более осторожно, помня о его ранах. Скавен притворно-хищно оскалился и скрючил пальцы наподобие когтей, но тут же не удержался и, прыснув, уткнулся носом в подушку.
– Крыс, – вдруг сказал черкизонец. – А ты мне расскажешь про свою станцию? И про свое… племя?
Марк посерьезнел и посмотрел на него долгим изучающим взглядом. А потом кивнул:
– Расскажу. Тебе – расскажу. Тебе можно.
…Спустя некоторое время зачем-то заглянувшие в жилой отсек Сказочники увидели обоих подростков крепко спящими на одной койке лицом к лицу. Лицо Кости, доверительно склонившего голову на плечо друга, дышало покоем и безмятежностью. Марк, наоборот – был хмур и напряжен, словно заботы и проблемы не отпускали его даже во сне. Рука скавена уверенно и твердо лежала на плече человека, словно оберегая его от опасностей внешнего, изменившегося до неузнаваемости мира. Мира, в котором такие, как он, мутанты теперь чувствовали себя гораздо увереннее и комфортнее, чем «чистые» люди вроде Кости. Крыс и лежал-то с краю, как будто и правда ограждал, защищал… заслонял своим телом… Собой…
– Буратино, ты только глянь! – тихо позвал Шаолинь, остановившись над ними.
Бур некоторое время смотрел на спящих, и на лице его на этот раз не было привычной дурашливой ухмылки до ушей.
– Мы с братом в детстве тоже часто так спали… – проговорил он. – Со старшим… – И добавил. – Ладно, Валер, пойдем, не будем их тревожить.
Дверь даже не скрипнула, закрываясь за двумя друзьями-гладиаторами.
Глава 16. Первая тренировка
– А-а-а-а-а-а!!! Уйди, чудовище-е-е-е-е!!! – истошной сиреной раздавалось над ареной. – А-а-а-а-а-а!!! Уйди, лохма-а-аты-ы-ы-ы-ый!!!
– Два великовозрастных придурка, – холодно прокомментировал Гай и скрестил на груди руки, наблюдая за происходящим. – Надеюсь, вы в их годы такими не будете. Если, конечно, доживете до их лет!
Он привел обоих новичков в самое сердце Атриума, где каждую субботу собирались толпы тех, кто желал пощекотать себе нервы кровавыми зрелищами, а в остальные дни тренировались те, кто эти зрелища им обеспечивал.
Так получилось, что Марк с Костей попали сюда в воскресенье, на следующий день после предыдущих боев. А сегодня был уже четверг, и во всем Атриуме началась деловитая и привычная суета подготовки к субботнему зрелищу.
Соблюдая предписания Дим-Саныча, Гай и правда в эти дни не гонял новичков ни на тренировки, ни по каким-либо серьезным, требующим сил и напряжения поручениям. Даже на занятиях взрослых бойцов ребята присутствовали исключительно в качестве помощников-оруженосцев: подать, застегнуть, принести, отнести… Так что боевую науку им приходилось постигать пока что в теории.
Но и разлеживаться подросткам не дали. И не потому, что рабы, а потому, что будущие бойцы и должны уметь переносить боль и неудобства, связанные с ранами. А сегодня Гай решил все же немного поработать с ними. Так, ничего серьезного – проверить общее физическое развитие, дать подержать в руках оружие и обучить некоторым несложным приемам. Марк – хотя спина у него и продолжала напоминать о себе при каждом резком движении, про себя одобрил это решение тренера: ему и самому страшно надоело вынужденное бездействие.
Костя же, ни разу не сталкивавшийся в своей жизни с боевой ее стороной, заранее переживал, что не сумеет показать себя должным образом. И что его – «такого никчемного» – все-таки сочтут неподходящим для Атриума и перепродадут куда-нибудь в другое место.
Переживал черкизонец молча, отчаянно и… стоически не подавая виду. Марк, в свою очередь, видя, как изводится друг, чувствовал себя чуть ли не виноватым перед ним за свое умение обращаться с оружием, боевой опыт и крепкое, развитое физическими нагрузками, постоянными тренировками и пребыванием на свежем воздухе тело.
– Да не дергайся ты так! – однажды не вытерпел скавен. – Я помогу тебе, если какие трудности возникнут. А физуху ты со временем подкачаешь. Я сам в детстве знаешь, каким дрищом был?
Костя метнул на него благодарный взгляд и со смущенной улыбкой опустил ресницы:
– Спасибо!..
Самый нижний, минус третий, уровень бывшей подземной парковки бывшего ТЦ «Атриум» ныне был отведен под арену и сопутствующие ей «злачные места» – тотализатор, кассу, ларьки с нехитрой «быстрохавкой» и всяким нужным и ненужным барахлом, и прочее. Вся эта коммерческая приблуда активизировалась в дни боев и гребла неплохие деньги с любителей острых ощущений. Здесь же находились жилые помещения для гладиаторов и некоторых работников Зверинца, тренажерный зал, оружейка, склад охотничьего снаряжения, небольшая кухня и несколько прочих подсобок самого различного назначения.
Минус второй уровень – кроме наглухо огороженного кирпичной стеной пространства вокруг верхних ярусов зрительских мест – был полностью занят Зверинцем. Туда удобнее всего было доставлять пойманных на поверхности зверей и монстров. Заодно Зверинец служил весьма эффективной защитной зоной, вздумай кто проникнуть на Чкаловскую или на обе Курские через связанные с ними подземелья Атриума. Или выйти через них наверх.
Элвис, таким образом, был насквозь прав, уверяя ребят, что из Атриума невозможно сбежать.
На арену предназначенных для боев зверей из их загонов транспортировали с помощью поставленной на колеса передвижной клетки и специально устроенной разборной решетчатой галереи по типу тех, по которым раньше выбегали на арену цирка дрессированные львы и тигры. Впрочем, для зверья – при жизни – все эти нехитрые устройства применялись чаще всего только однажды – во время доставки зубастых бойцов на арену. С арены назад в клетки возвращались немногие. Куда больше было тех, которых тем же путем доставляли обратно на минус второй и отправляли на так называемую переработку.
Живые узники клеток потом пожирали разделанную на куски плоть своих убитых на арене бывших соседей в качестве корма. Безотходное, так сказать, производство.
Обо всем этом Марк и Костя узнали еще в самый первый день своего пребывания здесь. Сегодня же Гай рассказал им некоторые дополнительные подробности.
По арене с дикими воплями носились друг за другом голопузые Бур и Шаолинь. Причем Бур выступал в роли «стрррашшшного монссстррра».
– Же сви ле лю гри!!![12] – рычал он, угрожающе вскидывая над головой руки в жутковатого вида перчатках, «украшенных» впечатляющими когтищами. Шаолинь сноровисто уворачивался от его выпадов, зайцем прыгал вокруг, не давая себя достать, и дурашливо верещал так, что уши закладывало.
– Это они так типа тренируются, – тем же тоном пояснил Гай и возвел к потолку глаза. – Господи, взрослые же мужики…
– Преве-е-ед!!! – радостно заорал Бур, увидев вошедших, и снова вскинул «монстролапы».
Старший гладиатор с видом великомученика закрыл ладонью лицо.
– Гай, ты – скучный, не умеющий радоваться жизни зануда!.. – пафосно изрек Шаолинь и подошел поздороваться. – Что, ребят, таки начинаете приобщение к нашей веселой профессии? – дружески кивнул он подросткам. – Правильно! Буратино, пошли, что ль, им по дрыну принесем?
– Погодите вы с дрынами! – остановил тренер. – Что за цирк с конями вы тут опять устроили?
– Это не цирк! – обиделся кореец. – Мы тренируемся!
– Я вижу, – холодности тона Гая мог бы позавидовать хогвартский профессор Снейп из довоенной киноэпопеи про Гарри Поттера. Или целый комбинат по производству продуктов глубокой заморозки – что было, в общем-то, равнозначно.
– Слава, не начинай! – поморщился Шаолинь, отбрасывая показную дурашливость. – Ты же знаешь, что это не всерьез.
– Вот монстра на арене тебе покажет – «не всерьез!» – пробурчал тренер. – Пацанов этих вы тоже так натаскивать будете? С хиханьками да хаханьками? Чтобы они решили, что это все – игрушки?
– Гай, ты явно недооцениваешь ребят, – спокойно заметил Бур, тоже подходя к ним и стягивая для приветствия перчатки. Руки он пожал всем троим. – Взгляни хотя бы на мега-суровую, как эти бетонные стены, физиономию Крыса: он-то уж точно не станет этим играться!
– Не стану! – буркнул Марк, мотнув головой. – Я умею обращаться с оружием и знаю, что такое монстры.
– О, как! – повернулись к нему мигом заинтересовавшиеся бойцы. – Что, серьезно?
– Я похож на шутника? – шевельнул бровью скавен. – Мой отец был охотником, и я уже скоро полгода, как заменяю его в бригаде.
Гай окинул его цепким, оценивающим взглядом. О’Хмара встретил его чрезмерно пристальный интерес спокойно, слегка холодно и не отводя глаз.
– Оружие? – коротко бросил тренер.
– Арбалет, лук, нож, рогатина. С огнестрелом пока только тренируюсь. Пробовал и с топором, но я пока еще недостаточно раскачан для боевой работы с ним, – столь же коротко пояснил Марк и поймал на себе полный изумления и глубочайшего уважения взгляд Кости. Бур с Шаолинем посмотрели на него не менее удивленно.
– Даже та-ак? – протянул старший гладиатор. И вдруг махнул рукой: – А ну-ка, пошли! Выберешь в оружейке, что нужно. Посмотрим, каков ты в деле!.. Квазимодо, а ты пока посиди с ребятами, до тебя очередь тоже дойдет!
– А там и проверять нечего! – черкизонец дернул уголком губ и полыхнул неловким пятнистым румянцем на щеках. Однако тут же справился со смущением и, довольно талантливо изобразив небрежную улыбку, пояснил: – Я не умею сражаться. Вообще. Никаким оружием. Ни разу в жизни его в руках не держал. И… и драться боюсь! Такие вот… навыки! Зря Элвис меня сюда купил!
В голосе его отчетливо прорезалась уже знакомая Марку горькая, почти ожесточенная насмешливость. Кажется, подросток насмехался над самим собой и собственной, как он считал, никчемностью.
Гай внимательно посмотрел на него, Костя вздрогнул, опустил взгляд и закусил губу. Пальцы его дрожали, и он, заметив это, тут же стиснул их в кулаки.
– И это мне говорит добрый молодец, разукрасивший морду своего приятеля целой палитрой отменных лейблов и сам разрисованный не хуже него? – хмыкнул тренер. – Раб, который не побоялся вступить в спор со своим хозяином и добиться желаемого? Ну-ну…
И, больше ничего не добавив, сделал знак Марку и пошел с арены в сторону подсобки, где хранилось тренировочное оружие.
Костя в полном замешательстве молча проводил их изумленным взглядом.
В оружейной возились, подбирая снаряжение, Кевлар и Людоед – громадный, смуглый и толстогубый, с черными, как у взрослого скавена, глазами – только что без характерного алого отлива[13]. С ним новичков познакомили день назад, когда гладиатор наконец вернулся из своего «эпохального загула по бабам». Несмотря на страшноватую кличку и телосложение ей под стать, Людоед оказался мужиком добродушным, ничуть не кичившимся своей медвежьей силищей. И сразу понравился не только Косте, но и привыкшему не верить первому впечатлению Марку.
– Физкульт-привет юной смене! – прогудел силач густым трубным голосом, от которого, бывало, дребезжали железные решетки-колпаки на лампах и дурашливо бросался наутек забредший в гости Кузьмич. – Как жизнь молодая?
– Идет себе… – отозвался Марк, пожимая протянутую лапищу и одновременно отвечая на приветственный жест Кевлара из-за стойки со щитами. Он не признавался в этом даже себе, но эта разношерстная, хотя в чем-то и единая атриумская компания импонировала ему все больше и больше.
Людоед подмигнул ему и повернулся к товарищам:
– Парни, вы в курсе, что Хикс и Ко с поверхности какую-то новую зверинду приволокли? Говорят, послезавтра выставят.
– В курсе… – хмуро ответил Гай. – Только не видели еще. Эти чертовы пижоны вечно затолкают свежую добычу в какой-нибудь дальний загон и хрен кому покажут! А нам, блин, париться потом на арене с незнакомой тварью!
Хиксом звали бригадира местных монстроловов. Марк уже пару раз встречал на уровнях Атриума этих отчаянных, овеянных героической славой храбрецов. И жутко им завидовал. Они занимались делом, которое и сам скавен предпочел бы маханию «ковырялом» на потеху, как выразился Шаолинь, всяким «зажравшимся тараканам». Временами О’Хмару посещал непреодолимый соблазн попроситься в бригаду к этим охотникам… но потом он вспоминал, что собирался в скором времени вообще делать отсюда ноги, и с усмешкой отбрасывал заманчивые мысли. Вот вернется он домой – будет снова ходить на охоту с Бабаем и товарищами. И хватит на его век с избытком и зверья, и монстров!
Крыс, повинуясь жесту Гая, подошел к стойке с тренировочным оружием и стал придирчиво выбирать себе подходящее «ковыряло». Перепробовал несколько вариантов и наконец остановил выбор на одной из рогатин с наконечником из плотной резины. Привычно примерился, подкинул в руке, проверил балансировку и остался доволен.
Людоед с Кевларом, оставив свои сборы, с любопытством смотрели на него.
– Неужто умеешь?
– Я – охотник в своей общине, – коротко бросил Марк. – Уже полгода как.
Гай, подтверждая его слова, кивнул.
– Круто! – уважительно покачал головой Людоед. И со вздохом добавил: – Эх, рано теперь взрослеют пацаны! Не то что в наше хипстерское время!
Кевлар молча подмигнул новичку и показал колечко из пальцев: мол, удачи!
Когда они вернулись на арену, то застали там – к великому неудовольствию и замешательству Марка – самого Мазюкова со свитой охранников и помощников.
– О, явился – не запылился наш олигарх! – буркнул позади Кевлар. – Да еще и наследницу свою приволок!
Только сейчас Крыс увидел симпатичную девчонку-ровесницу, стоящую возле хозяина Атриума и со скромным любопытством стреляющую вокруг глазками. При виде паренька-мутанта глаза девушки изумленно расширились, она вздрогнула и едва не шагнула назад, под защиту отца.
– Ты, Элечка, не бойся этого мута, – небрежно сказал Мазюков, метнув в скавена грозно-предупреждающий взгляд. – Он тут раб и тронуть тебя – дочь своего хозяина! – не посмеет. Но если ты хочешь – я прикажу надеть на него цепь, и он станет совсем для тебя не опасен.
Марк почувствовал, как полыхнуло жаром лицо: его снова унизили, да еще перед кем! Перед какой-то соплюхой, пусть даже и хозяйской дочкой!
Девчонка метнула в него осторожно-заинтересованный взгляд, подумала, а потом с милой улыбкой проговорила тихим и нежным голоском:
– Как скажешь, папочка!
– Гай! – немедленно окликнул Мазюков.
– Борис Леонтьич, какие цепи? – недовольно проворчал тренер. – У него сейчас – первая тренировка с оружием! И как вы себе представляете тренировку в цепях? Это уже не тренировка, а БДСМ какой-то получается!
– Тренировка? – Мазюков окинул хмурого подростка оценивающим взглядом и, кажется, отметил, как уверенно тот держит рогатину. Нахмурился.
– Па-ап, а можно мне тоже посмотреть? – вмешалась Элечка, дергая его за рукав.
– Только с безопасного места! – предупредил отец. Девчонка чуть надула губки, в очередной раз стрельнула в Крыса глазами, но возражать грозному папаше не стала.
– Вы как-то уж слишком демонизируете этого парня, – по-прежнему неодобрительно сказал Гай. – Нормальный он и ничуть не опасный! За это и я, и вся моя команда поручится! Но если вы все же так боитесь за свою дочь – так и правда, садитесь-ка в амфитеатр. Уж там-то «страшный мутант» на нее стопудово не кинется!
Проводив взглядом Мазюкова со свитой и дочкой, решивших и правда посмотреть из зрительских рядов на то, как мутант будет управляться с копьем, тренер повернулся к Марку.
– Забей, – тихо сказал он ему. – Пусть болтают, что хотят – забей и забудь. Мы все равно не считаем тебя опасным для людей. А теперь постарайся успокоиться, собраться и показать, чего ты стоишь как боец. Не только мне – всем им. Ты… понимаешь меня, Крыс?
О’Хмара поднял на него мрачный взгляд, в котором тренер прочел упрямую решимость и тихую злость. Посмотрел в сторону удобно устроившихся на почетных местах хозяина с дочкой. На притихшего Костю, сидевшего между Сказочниками и смотревшего на происходящее тревожно расширенными глазами. И молча встал в боевую стойку, крепко сжав рогатину обеими руками.
– Молодец! – одобрительно шепнул Гай. И натянул отданные ему Буром «монстролапы». – Начнем, пожалуй. Я нападаю. Защищайся!
Глава 17. «Прынцесса»
– Слушай, это было круто! – блестя глазами, сказал Костя после того, как Марк, отработав с Гаем пробный тренировочный «бой с монстром», подошел к нему. – Ты, наверно, этому долго и упорно учился, да?
– Лет с пяти… – Крыс убрал со лба прилипшие волосы и одернул сбившуюся замшевую безрукавку. Ее выдал ему Кевлар, чтобы подросток, во-первых, смог прикрыть от не в меру любопытных взглядов свою истерзанную спину, а во-вторых – чтобы ее тонкий и мягкий натуральный материал не раздражал трением его свежие раны и ссадины. – Отец учил своей профессии.
– Трудно было?
Марк пожал плечами. Для него владеть оружием было с некоторых пор так же естественно, как и дышать. Видимо, сказывалась, как говорил Алхимик, «привычка, выработанная годами».
– Случалось, – все же решил он сказать правду. – Но я думаю, ты, если очень сильно захочешь и, главное – поставишь перед собой цель, со временем научишься не хуже. А может, даже и лучше меня.
Он-то прекрасно понял, куда клонит друг.
– Ну… – смутился черкизонец. – Лучше тебя, скажешь тоже… Ты вон всю жизнь тренировался, а я…
Марк длинно вздохнул.
– Квазимодо, не пори чушь. Физуху ты накачаешь, я помогу. С оружием тоже научу управляться. Главное, если уж начал – не бросать. И не хныкать при каждой трудности. Но что-то мне говорит, что как раз ты-то хныкать и не будешь.
Костя слабо, но благодарно улыбнулся, ободренный поддержкой друга.
Подошел Гай. Кивнул на копье в руках скавена:
– Хорошая работа. Видно, что навыки оттачивались не в спортзале! Часто с монстрой-то дело иметь приходилось, а, охотник?
– С рогатиной – не особо, – признался Марк. – Основную работу на себя берут чаще всего взрослые, а мы, стажеры, – на подхвате. Я как-то все больше с арбалетом…
– Это я у тебя посмотрю чуть позже. Когда эти уйдут, – тренер выразительно дернул бровью в сторону зрительских рядов. – А то начнется: «опасный мутант, он сейчас в нас выстрелит…». Ну их нафиг.
Крыс про себя охотно согласился с его решением. Действительно, незачем лишний раз дразнить… этих, как их там? А! Гусей!
– Покамест поставь ковыряльник на место и возвращайся. Послезавтра вы с Квазимодо будете ассистировать Людоеду, когда он в программе ножи метать будет. А сегодня он вам все покажет и расскажет, что и как.
Как работает с ножами и прочим холодняком Людоед, Крысу уже довелось разок увидеть. И он еще тогда поклялся себе взять у него несколько уроков. Поскольку то, что делал этот боец, было охренительно круто!
А тут – такой внезапный подарок! Ассистировать такому мастеру, да еще и во время представления!!!
– Я сейчас! – тут же подхватился не на шутку взволнованный и обрадованный скавен. И с рогатиной наперевес ринулся в сторону оружейки.
«Сейчас» не получилось – с непривычки и без провожатого Марк слегка заплутал в пока еще плохо изученных им закоулках Атриума. Пока разбирался, пока нашел нужную оружейную кладовку (в которой невольно задержался, рассматривая хранящееся там оружие и предметы воинской экипировки), пока шел обратно…
У заложенного кирпичами бывшего выхода к лифтам он вдруг нос к носу столкнулся с… дочкой Мазюкова. Эля от неожиданности вздрогнула и отступила, словно собиралась бежать от него прочь.
– Я не кусаюсь, – буркнул скавен, останавливаясь и на всякий случай тоже делая шаг назад. – А также – не ем людей… если тебя и это тоже беспокоит. Не бойся.
Девушка перевела дух и, склонив голову набок, со сдерживаемым любопытством уставилась на скавена прозрачными голубыми глазами.
– И узоры на мне тоже не нарисованы! – тут же отреагировал алтуфьевец. – Пропусти, мне идти надо.
– Постой! – вдруг остановила Эля, когда он пытался проскочить мимо нее. Как назло, девчонка стояла прямо на пути, и Крысу пришлось проявлять чудеса гибкости и изворотливости, чтобы обойти ее, не задев.
– Чего тебе? Давай быстрее, меня на арене ждут!
– Подождут! – девушка небрежно отмахнулась, а потом недовольно нахмурила брови. – А чего это ты со мной так невежлив? Я все-таки – дочь твоего хозяина! И ты меня должен называть своей госпожой! И на «вы»! Понял?
Глаза Крыса медленно расширились. Он с недоумением оглядел «госпожу», которая была почти на голову ниже его и к тому же – ровесница. Ну, может, на год постарше, кто ее знает…
– На «вы»… – бровь скавена чуть приподнялась. – Госпожой. Угу… Ты серьезно?
Элечка густо покраснела под его пронзительно-насмешливым взглядом, и в глазах ее появилась досада.
– Да! Госпожой и на «вы»! – она топнула ногой. – Иначе я скажу папе, и он тебе задаст!
Марку все стало понятно. Перед ним стояла типичная избалованная дочка богатого и влиятельного мужчины, эдакая «прынцесса», которой много чего позволялось. На его станции подобных ей было две – правда, в отличие от «чистой», те юные скавенки вели себя как-то более сдержанно и не выставляли напоказ свое происхождение и богатство. Не принято было подобное поведение среди всецело подчиненных мужчинам алтуфьевских женщин и девушек.
А тут, кажется, – случай достаточно тяжелый и запущенный. Ишь ты – «госпожа»! Сикилявка сопливая, а туда же!..
Скавен едва не брякнул это вслух, но в последний миг передумал. И в самом деле – хрен ее знает, эту Элечку, еще и правда настучит папаше о дерзком поведении раба! И что еще по этому поводу предпримет Мазюков – остается только гадать. Но явно ничего хорошего!
Не то чтобы Марк испугался угроз какой-то девчонки, но с него уже было довольно отягчающих последствий общения с такими, как Мазюков – с «хозяевами». Стоило ненадолго забыть, как спина снова напоминала ему об этом. Поэтому он, подумав, решил все же не выделываться. В конце концов, это всего лишь самонадеянная капризная девчонка. И ему ли – мужчине, охотнику, воину! – тратить время и нервы на споры с этой «прынцессой» доморощенной и принимать близко к сердцу ее девчачьи заскоки? Воображает себя госпожой и задирает нос? Да и хрен-то с ней, как говорится, чем бы дите ни тешилось…
– Как скажете… госпожа! – наступив на хвост негодующему самолюбию, оскалился в самой любезной, какую только удалось изобразить, улыбке Крыс и даже слегка поклонился. Неумело упрятанный сарказм все же просквозил в его голосе. – Могу ли я идти дальше по своим делам, госпожа?
Эля пристально смотрела на него, и в ее глазах досада и злость медленно переплавлялись во что-то совершенно другое. Противоположное. Марку даже показалось, что в какой-то момент во взгляде девицы промелькнуло… восхищение?
Да ну, примерещится же…
Крыс шагнул в сторону, намереваясь уйти прочь.
– Ты куда? – тут же остановил его голос «госпожи». – Я еще не разрешала тебе уходить!
«Да едрить твою нафиг! – всколыхнулось раздражение. – Чего тебе от меня надо-то, зараза?»
Вместо ответа он молча повернулся к «госпоже» и выжидательно уставился на нее сверху вниз.
А она вдруг решительно шагнула к нему, и скавен невольно отступил назад – только чтобы избежать физического контакта. Нет, он не испугался – бояться девчонки, еще чего не хватало! – просто Крыс отчетливо помнил, КЕМ его считал ее отец и большинство «чистых». Еще не дай бог увидит кто и с перепугу, толком не разобравшись, подумает, что этой дуре Элечке угрожает опасность!
Нет уж, обойдется Марк и без таких приключений!
– Госпожа, остановитесь! – ровно сказал он. – Вам нельзя находиться рядом со мной. Это опасно.
«И опасно вовсе не для тебя!» – закончил он про себя.
– Ты же сам сказал, что не ешь людей и не кусаешься! – она и правда приостановилась.
– Ваш отец и другие думают иначе. Они могут испугаться за вас… если увидят.
– Папа пошел в Зверинец, – отмахнулась Эля. – Смотреть нового монстра. А я где хочу – там и нахожусь! И с кем хочу! Понятно тебе?
Она сделала еще один шаг к нему, и Крыс ощутил лопатками стену. Дальше ходу не было.
– Не бойся, – хихикнула девица. – Никто не увидит, всем сейчас не до того!
– Я и не боюсь, – Крысу было невдомек, что задумала хозяйская дочка, но все это ему уже заранее не нравилось. – Еще чего! Это вам бояться надо!
Эля пренебрежительно фыркнула. А потом вдруг протянула руку и коснулась его плеча. Марк вздрогнул.
– Ты, наверно, очень сильный… – палец девушки прошелся по руке алтуфьевца, бегло обрисовывая рельеф мышц. – Папа говорил, тебя привезли с Поверхности… Ты расскажешь мне, какая она – Поверхность? Там, говорят, совсем нельзя жить, полно чудовищ и очень опасно!
Крыс, не удержавшись, фыркнул. Насчет «совсем нельзя жить» он мог бы много чего поведать этой любопытной… вот только не хотелось. Ни капельки.
– А ты ведь живешь на Поверхности, да? – продолжала щебетать Элечка, мимоходом продолжая свои тактильные исследования. – Ты же мутант, а там только мутанты и монстры могут жить, – она осторожно взяла в обе ладони его руку и принялась рассматривать когтистые пальцы. – Ты этими когтями дерешься с другими мутантами, да? А глаза у тебя, наверно, хорошо в темноте видят? Наверно, это очень круто – видеть в темноте?
– Да, – не стал отпираться скавен. Про себя он между тем лихорадочно прикидывал, как поскорее ускользнуть от надоедливой и чересчур любопытной девицы. – Это круто.
Ладонь девушки снова переместилась на его плечо. Погладила сухой выпуклый бицепс. С любопытством коснулась яркого значка с нахмуренной – под стать самому хозяину – рожицей-смайликом на безрукавке парня. Значок попал к Марку вместе с безрукавкой, и Сказочники не преминули весело проехаться по поводу столь удачного совпадения.
– Ты действительно сильный! – в голосе Эли послышалось восхищение. – И… красивый, хоть и мутант. А в твоем племени есть девушки? Они тоже красивые? Ты им нравишься? Отвечай, когда тебя твоя госпожа спрашивает!
Крыс матерно ругнулся про себя. Вот же прицепилась, пиявка болотная!
– Девушки есть. Наверно, красивые. Возможно, нравлюсь… – ему невольно вспомнилась заглядывавшаяся на него Люся, дочка поварихи тети Лены. – Я не знаю. Не обращал внимания.
– Ты не обращаешь внимания на девушек? – удивилась Эля. – Ты настолько гордый? Или… боишься с ними общаться?
Марк вспыхнул.
– Ничего я не боюсь! Просто… не хочу общаться, и все.
– Значит, гордый, – кивнула Эля, как-то уже по-новому глядя на него. – А еще – красивый, сильный… – повторила она, скользя ладонью по плечу юноши и придвигаясь ближе, чуть ли не вплотную к нему. – И такой необычный…
Ухоженные розовые пальчики деловито и как-то уже совсем по-хозяйски пробрались под край расстегнутой безрукавки. Погладили, пощекотали, спустились на грудь, вернулись… Переместились на шею, очертили ногтем линию от подбородка до нижнего края ребер, вызвав у Марка непроизвольную дрожь во всем теле. Такого с ним еще никогда не случалось!
Он невольно сглотнул образовавшийся в горле комок, сообразив наконец, что к чему и что ей от него нужно.
– Госпожа… Так нельзя… Перестаньте…
О’Хмара не был невеждой и святой наивностью в щекотливом вопросе взаимоотношений мужчин и женщин. Нравы в Алтухах царили простые и недвусмысленные, особыми этикетами-шметикетами не отягощенные. И потому местные дети росли в атмосфере информационной открытости и с самого малолетства могли наблюдать, как их отцы и старшие братья обращаются со своими женщинами, а также – что и как с ними при этом делают. На станции, помимо чьих-то жен и личных наложниц, имелись также и так называемые бесхозные, общие женщины, которыми обычно пользовались те, у кого не было собственных. Пользовались, порой даже не особо стесняясь присутствия других. В Алтуфьево такое положение вещей было привычным и не считалось ненормальным. А то, что это видят дети… ну, так пусть смотрят, мотают на ус и привыкают ко взрослой жизни! Всяко ведь пригодится в дальнейшем!
Но в «алтухах» инициатива всегда исходила от мужчин. И никогда – наоборот. А тут… Да еще и… так…
О’Хмара почувствовал, что краснеет.
– А я смотрю, ты совсем как человек… – мягкая, не знакомая с трудовыми мозолями лапка снова вкрадчиво мазнула его по голой груди, смело спустилась на вздрогнувший живот, игриво прошлась по мышцам пресса и… остановилась на пряжке ремня. – А… там у тебя тоже все, как у человека? – кончик тонкого пальчика медленно и опасно скользнул за край пояса брюк, колко чиркнув ноготком по оголенной коже. – Или… другое?
– Г-госпожа… – снова выдавил вспыхнувший скавен, почувствовав себя совсем уже не в своей тарелке и невольно ощутив жгучее желание провалиться сквозь землю. – Не нужно…
Девица засмеялась и вдруг облизнула губы быстрым язычком – скользким и розовым, как внутренности лягушки.
– Ты такой милый, когда смущаешься, мутантик! – проворковала она. И подалась вперед, прижалась упруго, мягко. – Ты что, совсем-совсем никогда не был с девушкой? Неужели и целоваться не умеешь? Нет? Я могу научить!
Ее ладони снова заскользили по его телу, норовя забраться под одежду.
Скавен невольно содрогнулся и с тихим шипением втянул сквозь зубы воздух. Проклятье! Глупая девчонка, насмотревшаяся на взрослых и решившая поиграть в их взрослые игры, не понимала, насколько рискует сама и заставляет рисковать его! Потому что кому угодно, но только не ему, не здесь, не в его положении раба… да еще с хозяйской дочкой…
Крыс все еще четко осознавал свое место в местном обществе, и потому проблем ему категорически не хотелось.
К тому же она была насквозь права – у него до этого ни разу… ни с кем…
…Да что ж ты творишь-то, дурында?! Я ведь не железный!!! Ой, бляха медна, ну я попал!
– Госпожа! – собрав в кулак всю свою волю и убедительность, снова попробовал он воззвать к ее разумности и девичьей скромности. – Пожалуйста. Перестаньте. Вас могут увидеть.
– Ха! – самоуверенно отмахнулась Эля. – Ну, и увидят! Кто мне посмеет что сказать? Я – дочь хозяина! Папа говорит, что рано или поздно все это станет моим! И ты тоже, мутантик – если доживешь, конечно! Я буду твоей госпожой, а ты – моим рабом! Понятно? А теперь обними меня! Ну?
Марк опешил и на мгновение даже забыл о своем дискомфорте от ее непрошеных ласк. Странно и дико было слышать такие чудовищно взрослые и бесстыдные слова от девчонки, от ровесницы. В Алтуфьево немногочисленные девочки и девушки вели себя тише воды, ниже травы, лишний раз взгляда не поднимали и уж тем более не помышляли о том, чтобы вот так бесцеремонно и откровенно вешаться на мальчишек и парней. Даже те две «прынцессы», что были рождены от богатых и влиятельных мужчин, и которым, по идее, положение их отцов могло позволить немного больше, чем их подружкам из «простых».
Неудивительно, что привыкший к такому положению вещей на родной станции Марк был порядком ошеломлен разнузданным поведением и речами хозяйской дочери! К тому же до него наконец дошло, что с ее стороны это было вовсе не бездумное, любопытства ради, подражание взрослым. Не игра! Уж слишком самоуверенно и деловито, а главное – привычно вела себя Эля!
…А та уже прильнула к нему вплотную, настойчиво и все более смело и бесстыдно шаря руками по его телу.
– Ну давай же, мутантик, обнимай меня! – услышал Марк будто сквозь слой ваты. – Я приказываю!
От ее рук по телу снова прокатилась тягучая дрожь, в ушах зашумело, перед глазами поплыл красноватый туман. Крыс, и без того уже выбитый из привычной колеи, дернулся, все еще пытаясь сбросить липкое, засасывающее наваждение, избежать, не допустить беды…
…Ноздри его предательски дрогнули, с недоверчивой жадностью вбирая тревожащий чувствительное, почти звериное обоняние запах ласкающейся к нему девушки. Теплый, живой и такой влекущий запах юной самки, возжелавшей и ВЫБРАВШЕЙ его, О’Хмару, среди всех прочих самцов – и молодых, и опытных! И, уже плохо соображая, что он делает, скавен машинально сжал в кольце рук послушно изогнувшееся тело.
– Мммм… – не то от боли (стиснул он ее, кажется, с непривычки и под действием пробудившихся инстинктов довольно крепко), не то от удовольствия простонала Эля и нетерпеливо потерлась об него, явно требуя продолжения.
Жаркая, сносящая все барьеры разума и осторожности волна ударила Марку в голову, прокатилась по телу и вдруг разом стянулась пульсирующим комком странного, непривычного, но почти приятного напряжения где-то внизу живота.
«…Продолжения тебе? А не слишком ли ты раскомандовалась, девка?»
Решительный и (от уязвленного самолюбия) довольно грубый рывок на себя, резкий разворот, толчок назад, тонкий вскрик – и вот уже Крыс сам прижал девушку спиной к стене. Крепко прижал, как делали это мужчины его станции со своими женщинами. И она, недавняя самоуверенная «госпожа», преодолев мимолетный испуг, вдруг осознала: роли поменялись, и власть теперь принадлежит не ей. Но почему-то не стала – как уже привычно ожидал скавен – качать права и сопротивляться. Наоборот – поддалась, покорилась, снова прильнула, обвилась вкрадчивой лианой, потянулась губами к его искусанному рту, а рукой…
– Элька, мать твою, ты че творишь, коза драная?! А ну отцепись от парня!!!
Возмущенный вопль неведомо как и зачем очутившегося тут Кевлара (потом выяснилось, что Гай отправил его искать пропавшего новичка) обрушился на них, словно ведро ледяной воды. Вздрогнув, сплетшаяся в тесном объятии парочка неловко расцепилась и отпрянула друг от друга.
И тут же – с другой стороны – прилетело не менее грозное и возмущенное:
– Что тут происходит?! Эля? Элечка, дочка… Он тебя…
В окружении своих «шестерок» у ближней колонны стоял тоже непонятно как появившийся тут Мазюков, и лицо его медленно наливалось кровью.
Сердце Крыса, еще толком не опомнившегося после всего, что с ним только что происходило, но уже инстинктивно почуявшего беду, оборвалось и ухнуло вниз.
– Взять его! – свирепо рявкнул владелец Атриума.
И в следующий момент двое его охранников сбили Крыса с ног и заломили ему руки за спину, вынудив рухнуть на колени.
Элечка, душераздирающе всхлипнув, бросилась к отцу и спрятала лицо на его груди.
– Ах ты, паршивый мутант! – медленно прошипел Мазюков, обнимая дочку и гладя ее по растрепавшимся волосам. – Да как ты только посмел?!
– Я не тронул ее! – хмуро возразил скавен, глядя перед собой. – И не собирался даже. Но…
– Он врет! Врет! – вдруг пронзительно закричала Элечка, отрываясь от отцовской груди и прожигая скавена полным ненависти взглядом. – Это он меня начал… первый… Он!!!
И тут она совершенно натурально разрыдалась, спрятав лицо в ладонях.
«Че-го-о-о?! – оторопел Марк, аж задохнувшись от такого чудовищного поклепа. – Ах, ты ж… стерлядь крашеная!!!»
Он едва сумел сдержаться и поспешно стиснул зубы, чтобы не ляпнуть это любимое ругательство Алхимика (тот вообще был мастером словообразования) вслух!
Тут, на его счастье, вмешался Кевлар:
– Он действительно не трогал ее! – сказал гладиатор, твердо глядя в бешеные глаза олигарха. – Я все видел. И слышал. Борис Леонтьич, честное слово, не виновен парень! Она сама…
– Он тоже врет!!! – заголосила пуще прежнего Элечка. – Они оба врут!!! Папа… папочка, не верь им! Я не виновата! Папочка!!! Этот мутант сам… подстерег меня, схватил и… я сопротивлялась… А он… он…
На крики девчонки стали сбегаться обитатели и сотрудники Атриума. Скоро образовалась настоящая толпа любопытствующих. Все галдели и переговаривались, выясняя подробности и делясь услышанным. Крыс увидел, как примчавшийся Гай что-то спросил у Кевлара, а тот ему ответил. Брови тренера сперва изумленно взлетели вверх, а затем нахмурились, предвещая грозу.
Костя дернулся было к другу, но стоящий рядом Шаолинь сжал его плечи и в ответ на яростно-возмущенный взгляд черкизонца тихо покачал головой. Мол, не лезь покуда, а то и тебе достанется.
Элечка рыдала, заламывая руки, и все клялась, что она тут совершенно ни при чем и Крыс сам начал ее домогаться и лапать.
Кевлар поглядывал на нее с плохо скрываемым гадливым презрением и стоял на своем, доказывая невиновность Марка. Сам же скавен молчал, уже понимая, что все его оправдания и доводы будут бессильны. Сам ведь, как озабоченный идиот, поддался, не смог совладать с собой. Но кто же знал, что эта Эля такая… такая…
– Так, хватит! – в очередной раз рявкнул Мазюков, перекрыв своим голосом остальной шум. – Этого говнюка увести и запереть! – он ткнул пальцем в схваченного. – А вы двое, – кивнул он Гаю и Кевлару, – через полчаса чтоб были у меня в офисе! Разберемся, кто тут виноват!.. Идем, Эля!
Охранники вздернули Крыса на ноги и грубо поволокли на минус второй, где в клетках и загонах содержались боевые монстры и звери. Там его втолкнули в какую-то пустую, тесную и совершенно ничем не освещаемую комнатушку. Гулко и страшно бухнула за спиной железная дверь, проскрежетал в замке ключ… и наступила темная и душная, не нарушаемая ни одним звуком извне тишина.
Как в могиле.
Марк ощупью добрался до ближайшей стены и неловко съехал по ней на пол. Бессильно скорчился, закрыв руками голову. Потрясения этих нескольких дней и последняя капля – вероломство и подлость хозяйской дочери наконец добили его.
Мужчины не плачут. О’Хмара всегда жил этим утверждением, дышал им. Это было негласным законом на его станции, и этому же учил его отец. Но… чего стоили все эти законы и наставления сейчас, когда уже не оставалось никаких моральных и физических сил терпеть и выносить все это творящееся в его жизни непотребство?
…Темнота бесстрастно таращилась пустыми глазницами, и в ее непроницаемой вате увязали, тонули глухие звуки, раздававшиеся в запертом наглухо бетонном мешке. Темнота знала, что узник «мешка» вскоре сумеет успокоиться и собраться с духом и силами. Он возьмет себя в руки и вновь обретет способность мыслить четко и трезво, не поддаваясь эмоциям. Многие из тех, кто до него побывал здесь, делали так. Даже те, кто боялся Темноты.
Во всяком случае, до тех пор, пока им не объявляли их приговор.
Этот же, с такой же непроницаемой Темнотой в глазах, был вылеплен, кажется, из иного теста. Он не боялся обступившей его Темноты, он видел ее насквозь, сам будучи ее детищем. Но сейчас у него просто не было сил бороться с тьмой, что пожирала его изнутри.
Темнота надвинулась, погребая под собой скорченную в углу фигурку узника.
Часа через полтора, когда случившееся уже успели обсудить все, кому не лень, Атриум взбудоражила новая весть.
Мазюков велел отправить провинившегося раба-мутанта на арену, выставив его послезавтра, во время боев, против самого злобного и опасного монстра, который только найдется в Зверинце. Выставить на бой с одним лишь ножом.
Самому же узнику бетонного мешка говорить об этом было не велено до самого последнего момента.
Глава 18. Мы – спина к спине – у мачты…
[14]
Весть о необычном представлении (а по сути – казни), назначенном на эту субботу, облетела, словно та самая пресловутая «песенка по кругу», всю Ганзу и смежные с ней станции, обрастая по пути самыми невероятными подробностями и слухами. Как ни старался Мазюков избежать огласки подлинной причины расправы над плененным мутантом, правда, тем не менее, просочилась сквозь все кордоны и заслоны. И теперь в Атриум со всех концов стекались любопытные, чтобы посмотреть, как мутант-зверь будет рвать на части мутанта-человека. А заодно – чтобы узнать что-нибудь новенькое о случившемся и вдоволь почесать об эту тему досужие языки. Подстегивало нездоровый интерес публики еще и то, что, по слухам, казнимый мутант был совсем еще мальчишкой, но уже умел обращаться с оружием. Так что зрелище обещало быть захватывающим.
– А что такого натворил этот пацан? – спросил в толпе какой-то пока еще не слишком сведущий зритель у своего знакомца.
– Он, как раньше выражались, посмел посягнуть на честь дочери Мазюкова.
– На что, на что, простите, он посмел посягнуть? – вытаращился собеседник и неприлично заржал.
– Да ладно хохмить, я в курсе, что там и посягать-то уже давно не на что! – поморщился разговорчивый. – Потаскуха та еще, даром, что нимфетка сопливая… Если бы на ней попался нормальный парень – все скатилось бы само собой под горочку. Зачем Мазюкову скандалы? Но пацан – мутант, потому наш олигарх и роет бетон копытом. Как же! Грязный мут-извращенец зверски изнасиловал его кровиночку!
– А точно не наоборот? – снова осклабился первый. – Вон, мужики из Атриума клянутся, что мальчишка тут ни при чем, она сама к нему в штаны полезла. Экзотики шалаве, видимо, захотелось. А ему и не отвертеться никак – хозяйская дочка ведь, то-се. Гос-спожа… – последнее слово он произнес с нескрываемым презрением и сплюнул себе под ноги.
– Да уж, не позавидуешь парню. Попал из огня – да в полымя. Из когтей мазюковской дочки – в когти монстров. И еще неизвестно, что страшнее!
– Ай, да ладно, чего его жалеть? Был бы он нормальным, а то ведь мут мутом! Знаешь, как говорят в Рейхе? Хороший мутант – мертвый мутант. Мазюков, говорят, так рассвирепел, что приказал выставить его с одним ножом против самого кровожадного монстра!
– Своей дочки, что ль? Так на нее не с ножом, на нее с ремнем надо! А еще лучше – с плеткой, наручниками, кляпом и резиновым…
– Да тьфу на тебя!!! Хохмач выискался, блин! Мазюков, говорят, сперва вообще хотел приказать этого крысеныша просто в клетку кинуть к какой-нибудь твари, чтоб та его сожрала безо всяких затей. Но вспомнил, что за него все же деньги плочены. И видимо, решил не просаживать бабло настолько бездарно, а устроить из расправы над мутом шоу. Ты же знаешь, он за каждую копейку удавится и из любого дерьма деньгу выжмет. А тут – такая шикарная возможность позабавить завсегдатаев арены, поднять себе и Атриуму рейтинги и навариться на этом! Трех зайцев – одним выстрелом!
Зрители ломились на предстоящее зрелище толпами, и распорядители уже начинали всерьез опасаться, что на трибунах может не хватить мест.
Патроны – оплата за входные билеты – лились в кассу Атриума неиссякаемым потоком, а в тотализаторе принимали ставки на то, как быстро, на какой минуте «дерзкий мут», посягнувший на девушку, будет растерзан своим «сородичем». Об ином раскладе не было и речи, все зрители до единого были уверены, что мальчишка будет убит.
Поставленные в начало программы «разогревающие» зрелища были приняты публикой хоть и тепло, но без особого воодушевления. Даже чудеса сабельно-ножевого вольтижерства в исполнении Людоеда, которому на этот раз ассистировал незнакомый завсегдатаям симпатичный сероглазый юноша-подросток лет пятнадцати. Все ждали главного шоу, ради которого они и пришли сюда.
Наконец, арену в очередной раз очистили от посторонних предметов, и вот Элвис – ради мероприятия разряженный в некое подобие римской тоги и совершенно неузнаваемый в кудрявом парике и гриме – вышел на специальное возвышение и величественно простер руку, призывая амфитеатр к тишине.
– Дамы и господа! – зычно возвестил он, дождавшись, когда смолкнет ропот толпы. – Сейчас вы увидите беспрецедентное в истории Атриума зрелище! На нашей арене юный воин-мутант из далеких, загадочных и суровых северных земель сразится один на один с жутким порождением Поверхности! По условиям боя, он будет сражаться одним ножом, дорогие дамы и господа! Вы только подумайте – одним ножом! Должно быть, он принадлежит к очень отважному племени мутантов, раз решился на такое!
– Ага, как же, решился! – саркастично хмыкнул голос с галерки, где находились самые дешевые места. – Сунули безоружного пацана в самое пекло, а теперь нам сказки рассказываете!
Элвис даже бровью не повел на эту провокационную реплику. Он махнул рукой, и стоявший рядом служитель ударил в барабан. Рокочущая дробь раскатилась по Арене, предвещая выход того, о ком сейчас так вдохновенно вещал распорядитель.
– Дорогие дамы и господа! – дождавшись паузы, снова возгласил Элвис. – Встречайте! Нашего! Юного! Воина-мутанта! По прозвищу! Кры-ы-ыс!!!
Вновь грянул барабан. В ограде распахнулась «калитка», сквозь которую обычно выходили на арену бойцы, и глазам огромной толпы, жадно воззрившейся на открывшийся проем, предстала стройная и ладная фигурка темноволосого подростка с непроницаемо-черными, без белков, глазами. Он бросил мимолетный хмурый и сосредоточенный взгляд на трибуны и… неторопливо, словно прогуливался, пошел к центру арены, как-то совершенно буднично держа в свободно опущенной вдоль тела руке длинный нож.
Доспехов, бронежилета или вообще какой-либо защиты на «юном воине» не было. Потрепанные камуфляжные штаны, армейские ботинки, тонкая замшевая безрукавка и такая же повязка, охватывающая лоб – вот и все его боевое снаряжение.
– Какой молоденький… – жалостливо охнул кто-то из женщин.
– Да вы че, издеваетесь? – крикнул все тот же голос с галерки. – Даже защиты парню не выдали, его ж порвут на первой же минуте!
Трибуны зашумели. Только юноша на арене остался спокойным, как будто все происходящее его не касалось. Он повернулся к воротам, из которых служители обычно выпускали отобранных для боев монстров, и неторопливым, но точным и явно привычным движением перебросил нож из одной руки в другую и обратно, разминая пальцы.
Ворота дрогнули, приходя в движение.
Днем ранее на минус втором уровне
…Сколько времени прошло с того момента, как его швырнули сюда, Марк не знал. Время остановилось для него достаточно быстро, увязнув в беспросветной даже для глаз скавена темноте узилища. Уроженец подземелий, Крыс не боялся темноты, но здесь она была уж слишком недоброй и давящей!
После первых минут отчаяния и взрыва эмоций Марк все же сумел наконец успокоиться. Необходимо было без нервов и истерики обдумать произошедшее и решить, что делать дальше.
Насчет своей дальнейшей судьбы скавен ничуть не обольщался. Его только удивляло, что Мазюков сразу не приказал бросить его на съедение какому-нибудь монстру из Зверинца. А, судя по выражению лица хозяина, именно об этом он и думал. Но что-то заставило его в последний миг изменить решение и отдать приказ просто запереть Крыса под замок. Могло ли это означать, что Мазюков решил повременить с расправой и придумать для него что-то более эффектное и ужасное, чем незатейливое пожрание сидящим в клетке порождением?
Да запросто! Вот только что придумает Мазюков? К чему нужно готовиться ему, Марку, к какому виду смерти?
Умирать не хотелось. Ох, как не хотелось! Оставалась, правда, слабенькая надежда на то, что Гай с Кевларом хоть как-то попытаются отстоять его невиновность и, может быть, облегчить его участь… Но Крыс уже давно не верил в чудеса.
Ни одного звука не проникало сквозь обитую железом дверь темницы. Ни изнутри, ни снаружи. Темнота обволакивала, давила своей могильной тишиной и вкрадчиво шептала в уши: смирись. Смирись – и ты умрешь легко и безболезненно. Достаточно только чуть приоткрыть дверцу в разум – и Темнота заполнит его без остатка. Темнота сама станет твоим рассудком. И ты, погруженный в нее, даже ничего не почувствуешь, когда тебя заживо будут рвать безжалостные клыки…
Яростный крик-рычание раздался под сводами бетонного мешка, узник дернулся, сбрасывая похожее на смерть оцепенение. Нет, так просто его не сломить! Пусть ему и суждено умереть, но он не позволит перед этим превратить его в бессмысленное безмозглое нечто! Он, Марк, сын Хмары из Алтуфьево, будет бороться! До последнего!
Подхватившись, Крыс пружинисто упал на пол и, упершись кулаками в ледяной пол, принялся с остервенением отжиматься от него, сквозь зубы четко и упрямо выговаривая стишок, который он однажды услышал от Умника и почему-то запомнил:
– Нет… не пугает… нисколько… меня это… Просто… из памяти… ясность… даря… Что-то… уходит… что-то… меняется… Я… остаюсь… И значит… не зря!..[15]
Внезапно в замке заскрежетал ключ.
Одним прыжком Крыс оказался на ногах и впился напряженным взглядом в дверь. Что сулила ему эта неожиданная перемена в его положении? Неужели… уже пора?.. Так скоро?..
…Нет! Пожалуйста… еще немного!.. Пожа…
Свет от фонаря, хлынувший в отверзшийся проем, ослепил привыкшие к темноте глаза. Марк зажмурился и заслонился локтем.
– Хозяин велел дать тебе пожрать, чтоб ты не подох раньше времени с голоду! – раздался над ухом голос охранника. Стукнула об пол жестяная миска, и дверь начала закрываться.
– Погоди! – воскликнул скавен, бросаясь на голос. – Скажи, что со мной хотят сделать?
– Не велено говорить! – буркнул голос. Чья-то рука грубым толчком в грудь отбросила Крыса назад… и дверь захлопнулась. Скрежетнул замок, и на узника снова надвинулась душная Темнота.
«С-суки… хоть бы до ветру вывели…» – с беспомощной злостью подумал скавен.
…Дверь открывалась еще дважды, один раз Марка и правда вывели размяться и по личным надобностям. Но никто, ни один из тех, кто в это время сторожил его или попадался навстречу, не отвечал на его вопросы. Отворачивались, игнорировали, словно и не слышали даже.
А еще Крыса не на шутку удивляло, беспокоило и обижало то, что почему-то никто из гладиаторов так и не пришел навестить его. И даже Костя…
Безмолвная глухая Темнота продолжала окружать О’Хмару даже в те редкие минуты, когда его выводили из темницы.
Темнота всеобщего игнорирования.
Это же время, жилой отсек минус третьего уровня
Марк не знал, что Мазюков запретил охране пускать к нему кого бы то ни было, опасаясь, что доброхоты предупредят мучающегося неизвестностью смертника об уготованной ему участи. Он также не знал, что Костя уже несколько раз пытался пробиться на свидание с другом и готов был часами сидеть под дверью его узилища в надежде на случайную удачу. Но охранники всякий раз прогоняли его.
И пока Крыс находился в вынужденном информационном вакууме, невольно всячески накручивая себя, гладиаторы почти в полном составе (кроме Гая, все еще пытавшегося разрулить с Мазюковым ситуацию с попавшим в беду новичком) собрались в одном из жилых помещений, чтобы обсудить все возможные варианты его спасения.
– Вот ведь прошмандовка! – злобно сплюнул Кевлар, который хозяйскую дочку на дух не переносил и не стеснялся каждый раз ей это демонстрировать. Та же его откровенно боялась, и если не жаловалась отцу, то исключительно потому, что боец однажды прямо заявил ей: вякнешь чего – папаша узнает о твоих шашнях все! – На взрослых-то мужиков она пока не вешается – только глазки строит. Батьку боится. А вот таким, как вы, от нее тут достается по полной. Уже со всеми местными пацанами и парнями перетискалась. И я стопудово уверен, что не только с местными и не только перетискалась. А прикидывается такой невинной овечкой… Губки бантиком, бровки домиком… – он снова сплюнул. – Сука! Эллочка-людоедка, блин… прости, Серег!
– Да уж, попал Крыс, как кур в ощип… – невесело покачал головой Людоед, в миру действительно носивший совершенно не подходящее к его экзотической внешности имя Сергей. – Мазюков в своей малолетней дурынде души не чает и, как лох, верит любой феерической лапше, что она ему на уши вешает. Плюс еще морду лица… блюдет. А Эльке того и надо.
– Но неужели никак нельзя отменить это наказание? – с отчаянием проговорил Костя, глядя на старших товарищей несчастными глазами. – Или хотя бы смягчить?
Людоед положил ему на макушку свою огромную лапищу и покачал головой.
– Гай с Кевларом уже пытались. Кев же видел, что это не Крыс к девке приставал, а совсем наоборот. Но Мазюков ничего не хочет слышать и жаждет крови. Если бы еще Крыс не был мутантом – тогда, может, все и обошлось бы. Зачем Мазюкову огласка в таком деле? Пошумел бы наш папаша-олигарх, пошумел – да и отошел. Но не в данном случае.
– А я вот чего думаю, мужики… – подал голос молчавший до этого Шаолинь. – Прямым путем как-то повлиять на исход дела мы не можем. Так? Но мы можем попытаться повлиять на него косвенно!
– Что ты имеешь в виду? – заинтересовался Бур, а все остальные повернули к Сказочнику головы.
– Мазюков же не сказал, против какого конкретно монстра его выставлять? Не сказал. Думаю, в наших силах подстроить так, чтобы этот монстр был как можно более… безобидным. Чтобы даже с одним ножом наш охотник мог с ним управиться! А обоснуй по поводу «самого кровожадного» мы ему придумаем, не будь я в прошлой жизни кавээнщиком из команды МГИМО! – гладиатор решительно встал и хлопнул себя по бедрам. – В общем, я пошел толковать с работниками Зверинца и с админами Арены. Кто со мной?
Днем позже, Арена
Когда дверь темницы в очередной раз распахнулась и голос охранника приказал выходить, Марк уже привычно не ожидал для себя ничего нового.
Однако он ошибся.
Его сцапали под локти и потащили почему-то к одной из эвакуационных лестниц, соединяющих уровни парковки.
Скавен с недоумением посмотрел на лица конвоиров… и все понял.
– Меня… отправляют на Арену? – с замиранием сердца спросил он.
– Какой догадливый… – буркнул один из «чистых». – Да, на арену. Будешь там драться с монстром. Каким – об этом тебе говорить не велено. На месте увидишь!
Сердце юного охотника подскочило к самому горлу. Нет, он не был новичком в сражениях со зверьем и порождениями Поверхности. Но при этом он являлся частью сплоченной команды, в которой всегда можно было рассчитывать на помощь товарищей. А тут ему предстояло сражаться одному, с неизвестной тварью, про которую он должен был узнать, только встретившись с ней нос к носу… И КОГО ему выставят в качестве противника – одному Мирозданию известно. И Мазюкову.
«Насмотрелся, небось, как я рогатиной работаю, и решил устроить представление…».
Эта мысль напомнила Крысу о самом важном.
– Каким оружием я должен буду сражаться? – хмуро и сдержанно осведомился он. Охранники невольно переглянулись: мутант не паниковал, не истерил, вел себя так, словно и не ему совсем скоро предстояло быть растерзанным и сожранным.
– Хозяин велел дать тебе нож, – нехотя бросил один из них.
Брови скавена медленно поползли вверх, глаза так же медленно расширились.
– Нож?.. – он недоверчиво посмотрел сперва на одного конвоира, затем на другого. – Против монстра? Вы серьезно?
– Мы что, похожи на клоунов? – огрызнулся второй. Кажется, ему и самому было неловко перед юным смертником, и он прятал свою неловкость за нарочитой грубостью. – Нож. Получишь перед выходом на арену. А сейчас заткнись и шагай вперед! Публика ждет!
Они спустились на самый нижний уровень Атриума, и Крыса вывели наружу. Он услышал многоголосый шум толпы, собравшейся на трибунах, увидел ярко освещенные ряды кресел и площадку арены.
– Пошел! – толкнули его в спину.
В коридорчике между трибунами, оканчивающемся «калиткой» на Арену, вдруг возникла легкая суматоха.
– Марк!!!
И не успели ни Крыс, ни его конвоиры опомниться, как выскочивший из какого-то закоулка Костя кинулся к нему и крепко обнял.
– Нас не пускали к тебе, – быстрой скороговоркой прошептал он ему на ухо, пользуясь заминкой охранников. – Монстра не бойся, его…
Конвоиры Крыса дернулись к обнявшимся друзьям, чтобы оттащить Костю от охраняемого, но их предупредительно и с очень нехорошими лицами оттерли в сторону подоспевшие Сказочники.
Подошел Гай. Лицо его не выражало ничего, но усы грозно топорщились, указывая на то, что тренер находится в самом взрывоопасном расположении духа.
– Крыс, – тихо и жестко сказал он. – Прости, что не смогли отстоять тебя. Мазюков и слышать ничего не хочет. Но насчет монстра ты не дрейфь: мы тут кое-что успели сделать… Не могу тебе сейчас все рассказать, – он показал глазами на хмурых и настороженных охранников. – Но поверь: все будет хорошо. Постарайся собраться и взять себя в руки. И ничего не бойся. А самое главное, запомни: публика Атриума любит храбрецов и, как правило, довольно щедра к ним! Удачи тебе!
Гладиатор сделал знак Косте и отступил. Квазимодо еще раз напоследок крепко сжал плечи друга:
– Удачи, Марк!
Крыс почувствовал в своей ладони рукоять боевого ножа. «Калитка», ведущая на арену, распахнулась перед ним, сверху и со всех сторон на него уставилось тысячеглазое чудище – человеческая толпа. Чудище жаждало крови и зрелищ.
Марк обернулся туда, где оставались его товарищи. Слова Кости и Гая вселили в него некоторую надежду и влили новые силы. И ближайшее будущее показалось ему уже не таким безнадежным.
Он увидел, как шевельнулись губы Квазимодо, и скорее наитием, чем слухом уловил сказанное:
– Выживи! Пожалуйста!
Что-то заголосил сверху разряженный в пух и прах «объявляла», признать в котором Элвиса Марк смог только по голосу. Загремел, гулко отдаваясь под потолком, барабан.
Скавен сделал вдох, выдох и шагнул на арену.
Он шел и сам удивлялся собственному спокойствию. До глазевшей на него толпы ему совсем не было дела. Его делом сейчас было – сразиться с предназначенным ему в противники монстром и выжить.
Ворота, из которых служители выпускали на арену зверье, скрипнули и начали распахиваться.
А вот и монстр!
Увидев выскочившую из «монстроприемника» большущую, ростом с ганзейскую сторожевую овчарку, крысу-мутанта, Марк понял, что подразумевали Костя и Гай, когда пытались предупредить его. Но неужели они подменили монстров? Похоже, что так. Скорее всего, именно это и пытался сказать ему Костя.
Ну что ж, крысяра – это еще далеко не самый худший вариант! Особенно на фоне всех прочих обитателей Зверинца! Крысяра – зверь хоть и злобный, и жутко увертливый, но он-то, О’Хмара, достаточно хорошо знал повадки этих созданий. И потому невольно воспрянул духом, поняв, что у него, кажется, появился самый настоящий шанс, что все еще может закончиться для него не настолько плачевно, как ему представлялось буквально только что.
Стараясь не делать резких движений, он стянул с плеч безрукавку (на трибунах зашушукались – явно узрели его истерзанную и заштопанную спину) и обмотал ею левое предплечье, зажав край в кулаке. Сомнительная защита, совершенно бесполезная против крысиных зубов. Но может пригодиться для отвлечения внимания противника – если, к примеру, использовать безрукавку как свободно висящую тряпку, целясь ею в морду зверя.
Крысяра подняла голову и принюхалась. Затем медленно двинулась по кругу, обходя неподвижную фигуру юного бойца и изучая его, прежде чем атаковать. Крыс пошевелил плечами, разминая их, и слегка пригнулся, выставив вперед руку с ножом и внимательно следя за передвижением противницы. Он был готов.
В VIP-ложе Мазюков жестом подозвал к себе главного администратора Арены.
– Это еще что такое? – свистящим шепотом осведомился он, тыкая пальцем в сторону арены. – Я, кажется, приказал выставить этого ублюдка против самого кровожадного монстра! А вы кого ему выпустили?!
Администратор, уже имевший до этого долгий секретный разговор с гладиаторами, даже бровью не повел.
– Борис Леонтьич, – невозмутимо отозвался он. – Самый кровожадный схарчит этого пацана, даже не дав ему рыпнуться. И ни смысла в этом не будет, ни зрелища, с тем же успехом его можно было вообще просто кинуть в клетку в Зверинце и не устраивать из этого шоу! А ведь публика жаждет именно шоу! Понимаете? Шоу! Пусть пацан подольше потрепыхается – в конце концов, слухи о том, что он умеет сражаться, уже расползлись, и зрители хотят видеть бой, а не расправу. Они, между прочим, за это заплатили и вправе за свои деньги ожидать желаемого. Мы ведь не станем их разочаровывать, верно? И… вы только посмотрите на мальчишку! Это же прирожденный боец, а публике больше нравится смотреть на бойцов, а не на жертвы – это ее сильнее заводит и заставляет охотнее раскошеливаться! И вот, что еще скажу. Ставки в тотализаторе до сих пор заключались на то, сколько продержится этот парень. Но мне только что передали, что уже есть пара ставок на то, кто победит – пацан или крыса. И ставки достаточно высокие!.. Кстати, крысяры считаются одними из самых злобных и опасных тварей! К тому же… я полагаю, вы все же оцените весь тонкий каламбур ситуации: Крыс против крысы! Мутант-крысеныш – против крысы-мутанта! Каково, а?
Мазюков запнулся на полуслове. Пожевал губами. Как бы ни был он зол на обидчика дочери, но все же понимал, что немалая часть вины в произошедшем лежала и на самой Эле. Аргументы, выдвинутые в защиту «крысеныша» Кевларом, были достаточно вески и убедительны, а слухи о дочкиных выкрутасах до олигарха доходили и ранее. И только нежелание признавать всю неприглядность и порочность поведения наследницы заставляло его упорно держаться за ранее принятое решение жестоко расправиться с провинившимся рабом-мутантом.
Доводы администратора насчет ожиданий публики, а главное – упоминание о солидной прибыли, которую эти ожидания уже начали приносить владельцу Атриума, окончательно вынудили Мазюкова согласиться с теми изменениями, что были внесены в программу зрелища в обход него.
Тем не менее, он решил оставить последнее слово за собой.
– Одна крысяра – это мало! Выпускайте еще, сколько есть. Это приказ!
Ослушаться прямого приказа хозяина на этот раз не посмел никто.
Через несколько минут ворота в ограде снова дрогнули и распахнулись, выпуская на арену еще две верткие длиннохвостые тени.
Дружное «Ах!» публики заглушило вскрик отчаяния, который издал, бросаясь к ограде, Костя.
Улыбка сошла с губ Марка, увидевшего внезапное пополнение в рядах противника и понявшего, что его в очередной раз подставили. Сразу три крысяры – это куда более серьезная проблема и опасность! Тут и одну-то пока завалишь – упаришься! И что он будет делать – с одним-то ножом! – если твари кинутся на него всем скопом? А они кинутся, сто пудов кинутся, это в их обычаях…
О’Хмара, волевым усилием подавив мгновенный страх, медленно поворачивался на месте, зорко наблюдая за перемещениями противников. Те наконец обратили на него внимание и начали потихоньку окружать. Носы крысяр мелко подрагивали, вбирая запах потенциальной жертвы.
Скавен во все глаза следил за ними, пытаясь определить по поведению тварей, какая из них первой бросится на него. Крысий коллективизм был хорошо ему известен, но даже у небольших крысиных стай всегда есть вожак и зачинщик, за которым следуют все остальные.
Краем глаза он вдруг зацепил какое-то стремительное движение. Бухнула о стенку распахнутая, кажется, пинком «калитка».
– Квазимодо, КУДА?! – резанул по ушам заполошный вопль Гая. – Стоять, придурок!!!
Притихшее было на трибунах тысячеглазое чудище восторженно взревело и грохнуло аплодисментами.
Послышался топот быстро бегущих, обутых в расхлябанные кеды ног, громкое и яростное, на выдохе, «Х-ха!!!», последовавший за этим короткий визг одной из крысяр… и Марк ощутил, как к его спине на миг прижалась другая спина – худая, твердая, с выступающими лопатками. Он кинул быстрый взгляд через плечо… Ну, так и есть!
Костя. Напряженно пригнулся, коротко и зорко поглядывая по сторонам и крепко сжимая подхваченное на бегу первое попавшееся под руку оружие…
Метлу для уборки арены!
– Молодец, че! – буркнул Крыс, по-прежнему не отрывая пристального взгляда от перемещений своих хвостатых тезок. – Главное – оружие подходящее выбрал! Длиннодревковое! Этих тварей так и надо держать – на расстоянии… Квазимодо, блин, какого хрена?! Ты же не знаешь их повадок и не умеешь с ними… работать! Да и боец из тебя… Еще и с метлой!..
– Вот заодно и научусь, и потренируюсь, – спокойно ответили ему из-за спины. – С метлой-то я всяко получше, чем даже ты с копьем, управляюсь!
Послышался отчетливо-нахальный смешок черкизонца.
– Ой, приду-урок… – сморщившись, как от зубной боли, протянул Марк. Он все никак не мог унять раздражение и страх. Но страх не за себя – хотя, казалось бы, кто тут из них приговоренный к казни смертник? – а снова за этого безбашенного няшу, которому вечно нужно было куда-то встревать. – Ну вот какого, КАКОГО хрена ты опять сунулся? Это моя проблема, и мне ее…
Несильный, но решительный тычок острым локтем в поясницу заставил его умолкнуть.
– ТВОИ проблемы кончились в тот момент, когда ты разбивал мне морду! – обычно мягкий и тихий, голос Кости вдруг металлически шкрябнул по слуху оселком для заточки клинков. – Там, в клетке. Тогда это была сугубо моя проблема – не угодить в лапы к какому-нибудь очередному извращенцу! И тебя она, в общем-то, и не касалась даже. И тем не менее… А ну, брысь, зверюга!!! – Костя сделал резкий выпад, и подобравшаяся слишком близко к нему крысяра с визгом отпрянула от острых пластиковых прутьев, едва не выколовших ей глаза. – Вот зараза, так и лезет, прям как мазюковская дочка, втюрилась, что ли?.. Марк, я все решил еще тогда, и давай наконец закроем эту тему. И раз уж мы с тобой теперь, как сказала та цыганка, Марьяна, на одной цепи – то заткнись и давай думать, как нам вместе отмахаться от этих зверюшек! Вместе, понимаешь?
Крыс в ответ пробурчал что-то неразборчивое и явно нелестное, но спорить не стал. Махнул рукой.
Крысяры кружили на почтительном расстоянии, но нападать почему-то не спешили. Разве что время от времени одна из них высовывалась вперед… и тут же с визгом отскакивала, получив по морде Костиной метлой. При этом Квазимодо, как заметил Марк, теперь наносил удары по противнику плашмя, а не колющие – как в самом начале. Жалел?
– Ну… как тебе сказать, – отозвался из-за спины на этот вопрос черкизонец. – Они пока ведут себя достаточно неагрессивно, а я как-то совсем не хочу их злить…
– Неагрессивно?..
Марк вгляделся в ближайшую крысу-мутанта и озадаченно приподнял бровь. Действительно, поведение крысяры – крупной матерой самки с узловатым хвостом – на агрессию как-то не походило. Зверюга, раз за разом пытаясь подобраться к ребятам, проявляла к ним скорее… исследовательский интерес. Нос ее подрагивал, длинные усы ходили ходуном, ловя малейшие токи информации.
– Они всегда так себя ведут? – спросил Костя, следя за очередным поползновением самого настырного крысака.
Тот уже не раз огребал от черкизонца по хребту и ушам, но все не оставлял попыток подобраться к нему. Однако тоже почему-то не нападал, а принюхивался и шевелил усами. На морде крысака было написано самое настоящее недоумение.
– Да если бы! – Марк все никак не мог понять странное поведение обычно довольно злобных и жадных до лакомой добычи мутантов. – Я сам ни фига не врубаюсь! Слушай, а вы их перед боем не кормили, когда подменяли?
– Мы – нет. Да и служители в Зверинце, насколько мне известно – тоже… И вообще, это должна была быть всего одна крыса! Почему выпустили еще двоих, я понятия не имею! Но подозреваю, что тут снова не обошлось без Мазюкова!.. Слушай, Марк, а что, если… (сухое шлепанье метлы и обиженный взвизг получившего по щам хвостатого мутанта). Ты только не сердись… Ну, вот ты говорил, что на вашей линии было нападение крыс, и много людей было ими покусано. Потом началась эпидемия, а после нее вы стали… походить на крыс. Может, они в тебе чуют… своего родича?
– Квазимодо, ты перегрелся? – после недолгого молчания заботливо поинтересовался Марк.
– Нет. Но ты сам подумай…
Марк хотел было отмахнуться, но что-то остановило его. По Серому Северу и правда гуляла хохмочка про «хвостатых родственничков». Потерявшие чистоту крови люди с помощью нее поддерживали в себе мужество с юмором относиться к своему изменению. Да и некоторые добытчики рассказывали, что иногда крысяры и правда не нападали при встрече…
Совершенно безумная мысль мелькнула в голове скавена.
– Прикрой мне спину и попробуй держать этих двоих на расстоянии! – через плечо попросил он Костю.
– Что ты задумал?
– Хочу кое-что проверить. Сам не знаю, получится ли, но… Будь наготове.
– Понял! – Костя чуть пригнулся и поудобнее перехватил древко метлы.
А Марк, опустив руку с ножом… шагнул навстречу самке с узловатым хвостом.
– Ну? – спокойно сказал он. – Вот он я. Давай, чего хотела?
Крысяра на миг замерла, а потом медленно, волоча по истертому бетону хвост, приблизилась к скавену, продолжая настороженно внюхиваться в воздух. Неимоверным усилием воли О’Хмара сохранял спокойствие и не реагировал. Он не сдвинулся с места и не дернулся (хотя чего ему это стоило!), даже когда его руки коснулся влажный холодный нос.
Трибуны дружно ахнули и погрузились в молчание.
– Сейчас жрать будет… – взлетела под потолок чья-то одинокая реплика.
– Крыс?.. – послышался из-за спины напряженный голос Кости. – Что у тебя там?
– Знакомимся, – не оглядываясь, отозвался скавен, чувствуя, как щекочут его пальцы усы зверя. И… это было очень странно, однако Марк готов был поклясться, что это ощущение неожиданно показалось ему знакомым. Но… с чего бы вдруг?..
– Жаль, что я не могу этого увидеть и заценить! – прервав его мучительные попытки вспомнить, искренне посетовал черкизонец, продолжая зорко мониторить свой сектор обороны.
То, что произошло в следующий момент, позже обросло всевозможными слухами и легендами – одна фантастичнее другой.
Крысяра обнюхала руку предназначенного на растерзание мальчишки-мутанта и… преспокойно повернувшись к нему задом, неспешно потрусила к воротам «монстроприемника». По пути она пронзительно пискнула на остальных своих сородичей, и те, послушно оставив в покое второго мальчишку, столь смело и безрассудно кинувшегося на помощь другу, вереницей потянулись за нею.
При гробовом молчании трибун крысяры прошмыгнули в приоткрывшиеся ворота, которые тут же закрылись за ними.
Еще несколько секунд над амфитеатром стояла тишина. А потом шквал бурных аплодисментов и восторженных криков обрушился на две замершие посередине арены спина к спине мальчишеские фигурки.
Глава 19. Изменения в жизни и в планах
– Почему крысы вас не тронули?
Это был первый вопрос, заданный друзьям Мазюковым, когда их привели к нему в ложу сразу же после окончания представления.
Марк сдержанно пожал плечами: распространяться о своем происхождении и озвучивать версию Кости ему совершенно не хотелось.
Олигарх окинул обоих пронзительным взглядом и поморщился:
– Хотя чего я… С тобой, крысий выродок, все и так ясно. Родственничка почуяли – потому и не тронули. А вот почему они проигнорировали и твоего дружка, – он повернулся к Косте, – непонятно!
Квазимодо с самым недоуменным видом слегка развел руками и покачал головой.
– Господин… – осторожно начал он. – Но ведь вы и сами недавно назвали меня «образчиком чистой человеческой породы». Значит, у тварей не было никаких оснований щадить меня. Хотя я тоже не пойму, почему они меня не тронули. Мой друг вот утверждает, что обычно крысяры так себя не ведут. Может быть, дело вовсе и не в нас, а… в самих крысах? Может, они больны?..
Мазюков приподнял бровь и с каким-то задумчивым интересом оглядел парнишку с головы до пят.
– С метлой против нескольких монстров… – хмыкнул он. – И такая рассудительность, отвага, преданность и стойкость в столь юном возрасте… Ты действительно прекрасный образчик человеческой породы, парень.
И тут же приказал охранникам:
– Увести!
…Чуть позже, когда друзья остались одни, Костя вдруг с коротким задушенным хрюком уткнулся лицом в ладонь, а потом… расхохотался.
– Прикинь, я ведь только сейчас понял, почему они не сожрали меня! – давясь смехом, сказал он в ответ на недоуменный взгляд Марка. И, собрав в горсть свитер на груди, для убедительности даже потряс им. – Это же ты мне отдал! Твой свитер! И он пахнет тобой! Вот они и решили, наверно, что я – такой же, как и ты!
Ответная улыбка-оскал растянула губы скавена чуть ли не до ушей.
– Но ведь Мазюкову об этом знать необязательно, верно? – вкрадчиво спросил он.
– Еще чего! – отрезал Квазимодо с таким видом, будто сам он был по меньшей мере верховным брамином Полиса, а Мазюков – жалким невежественным червем из низов. – Оброется!
Крыс был полностью с ним согласен.
– Погоди! – вдруг спохватился он. – Но если ты пахнешь мной, то почему тогда, в «Пилотаже», кот на меня шипел, а на тебя – нет?
– Спроси это у кота! – фыркнул черкизонец. И оба подростка, не выдержав, расхохотались.
Про странные ощущения во время контакта с крысярой Марк решил пока Косте не говорить. Потому что сам был уверен, что ему просто почудилось. А раз так – то нечего и голову забивать.
Бурную радость гладиаторов и самих ребят по поводу счастливого избавления Марка от гибели на арене не омрачила даже принесенная на следующий день Элвисом весть о том, что Мазюков приказал отстранить «крысеныша» от боевых тренировок, перевести в Зверинец и до конца жизни сделать уборщиком клеток.
– Раз уж монстры его так любят и принимают за своего – пусть он за ними и убирает! – заявил, дескать, хозяин Атриума. – Но чтоб на арене я его больше не видел!
Сам Марк принял такую перемену в жизни не сказать чтобы с удовольствием, но и против ничего не имел. Все-таки он был охотником, а не аренным бойцом. А предстоявшая ему грязная, тяжелая и опасная работа уборщика, при всей ее неприглядности, его не особо пугала. Он пояснил товарищам, что таким образом сможет лучше узнать повадки обитателей Поверхности – что, несомненно, пригодится ему в дальнейшем. О своих замыслах вырваться из рабства и вернуться на родную станцию он, разумеется, не сказал, но, кажется, гладиаторы поняли его и без слов. Костя – уж точно.
Квазимодо сперва расстроился, что теперь не сможет часто видеться с другом и вместе с ним осваивать боевые искусства (его-то Мазюков велел оставить среди бойцов и как следует тренировать для будущей «карьеры»). Однако Гай успокоил его, сказав, что жить-то они все равно будут по-прежнему вместе, да и совместные тренировки и прочие занятия он также не собирался им отменять.
– Просто будете ходить «на работу» в разные места – вот и все, – сказал он. – Да и то ведь тут – два шага. А что до тренировок – ну, так будем выбирать время, когда и Крыс будет свободен от работы, и мазюковских припевал поблизости не случится. Все решаемо, парни!
И Костя повеселел и благодарно посмотрел на старшего гладиатора.
Ребятам дали сутки отдохнуть от пережитых потрясений, а потом для них обоих началась новая жизнь.
Тем временем по приказу Мазюкова были уничтожены крысяры, которые недавно так облажались на арене. Хозяин Атриума учел их нетипичное поведение и решил на всякий случай (а вдруг они и правда чем-то больны?) подстраховаться.
Правда, и здесь не обошлось без сюрпризов. Одна из крысяр – та самая самка с узловатым хвостом – незадолго до расправы умудрилась каким-то образом выбраться из клетки и слинять в переходы между Атриумом и станциями. Как будто почувствовала грозящую ей гибель. Ее, конечно, искали, но безрезультатно – тварь как сквозь землю провалилась. А может, так оно и было – ведь в подземельях крысы были у себя дома и знали в них все щели и лазейки.
Мазюкову – рассудив, что «меньше знает – меньше орет» – о случившемся не сообщили, быстренько ликвидировали и утилизировали двух оставшихся зверей и сделали вид, что все идет, как должно идти. Марк нашел такое решение очень даже правильным. Потому что олигарх уж наверняка обвинил бы в побеге крысяры его, а Крыс тут был ну совершенно не при делах! Он и про побег-то этот узнал от уборщика, который утром пришел чистить клетку зверюги и не обнаружил ее там.
– Хорошая была крыса Шушара! – сокрушался Дим-Саныч, который, кажется, с равной теплотой относился ко всем своим пациентам – будь они людьми или монстрами. – Ну, дай-то бог ей больше не попадаться! Ни Хиксу, ни еще кому-то.
С Хиксом и его бригадой звероловов Марк познакомился ближе в первый же день своего пребывания в качестве уборщика клеток.
Охотники Атриума, соблюдая однажды заключенный договор с коллегами-конкурентами из Вольеров на Волгоградском Проспекте[16], в своих вылазках за добычей не заходили дальше некой определенной линии, раз и навсегда поделившей Москву между двумя конкурирующими ловчими бригадами Ганзы. Границей этой были Яуза, Новый Арбат и участок Москвы-реки, заключенный между Краснопресненской набережной и набережной Тараса Шевченко. Атриумские не совались южнее этой естественной границы, а «волгоградцы» – севернее. Бригады монстроловов других станций – там, где таковые имелись – также соблюдали свои четко очерченные границы мест охоты.
И естественно, все они, как огня, избегали Кремля, что торчал посреди этого рубежа, словно незаживающий гнойный чирей на мягкой ягодице – такой же неудобный и раздражающий. И даже если дичь – к вящей досаде загонщиков – вдруг ускользала и уходила в сторону красных кирпичных стен с гипнотически-призывно багровеющими над ними звездами, преследование ее немедленно прекращалось. Еще не хватало в запале погони за хитрожопой тварью сунуться туда, откуда еще никто не возвращался! В конце концов, Москва большая, монстров на всех хватит! А тварь пусть себе бежит. Далеко все равно не убежит: То-что-сидело-под-Кремлем, в отличие от охотников Ганзы, свою добычу не упускало никогда!
Хикс и его парни были немало удивлены, узнав, что Марк – их коллега. Не поверили, устроили импровизированный экзамен, засыпав скавена вопросами, на которые тот ответил вполне профессионально и со знанием дела. Тогда ему притащили из оружейки арбалет и заставили продемонстрировать навыки стрелка.
Марк и продемонстрировал!
– Во как!.. – Хикс почесал затылок и одобрительно оглядел юношу с головы до пят. – Наш ты человек, оказывается… хоть и мутант! Слушай, а чего ты забыл в этих клетках? Дерьмо за зверьем выгребать любой дурак может, а твоим навыкам и знаниям здесь нашлось бы и более полезное применение! Я бы вот тебя без разговоров взял в команду, несмотря на то, что ты еще совсем зеленый и… впрочем, это неважно. Тем более и парни с минус третьего о тебе хорошо отзываются. Пойдешь ко мне в команду стажером?
Сердце Крыса екнуло. Об этом он, помнится, помышлял, еще когда только-только попал сюда, в Атриум. Но жизнь и чужие ему люди внесли в эти помыслы свои коррективы. Да и разработки планов побега еще никто не отменял. Хотя…
Некая мысль мелькнула в голове Марка, но он поспешно затолкал ее обратно. Несвоевременная была мысль, не для данной ситуации.
– Я был бы рад, – вслух сказал он, отвечая на предложение Хикса. – Да ведь меня сюда хозяин отправил. До самого, как он сказал, конца моей жизни.
– Хозяин? Какой еще хозяин? – не понял зверолов. – Ах да… Хозяин… Тебя же, говорят, на торгу купили?.. Хм… – он ненадолго задумался, а потом махнул рукой. – Знаешь, все это решается. Мазюков со временем отойдет, и вот тогда я с ним и поговорю насчет тебя. Не дело это – забивать гвозди микроскопом, а охотника гнобить в уборщиках монстровьего дерьма!
Марк был целиком с ним согласен, но благоразумно придержал свое мнение при себе.
Чуть позже, вычищая клетку одной из убитых крысяр (новых, на смену им, Хикс и Ко еще не добыли), он вернулся к пришедшей во время разговора с охотниками мысли и принялся тщательно ее обдумывать.
Если все срастется как надо и Мазюков таки разрешит включить его в бригаду звероловов, то у него, Марка, внезапно может появиться вполне реальный шанс во время одного из рейдов «затеряться» и сбежать. Вот только как быть с Костей, которого он обещал забрать с собой? Ведь черкизонца на поверхность не выпустят, да и что ему делать среди звероловов?
Озадачившись новой заботой и повертев ее так-сяк, Марк все же решил пока не делить шкуру неубитого медведя. И не загружаться неактуальными проблемами, а решать их по мере возникновения.
«Вот когда я и правда стану членом команды Хикса, когда начнут меня выпускать наружу и перестанут следить – тогда и буду думать. И с Костей посоветуюсь, как быть, чтобы и его вытащить отсюда. Квазимодо умный, он наверняка что-нибудь придумает!» – заключил свои размышления О’Хмара и с новыми силами зашаркал граблями по полу клетки.
Уж кто-кто, а он умел ждать своего часа!
Глава 20. Пасынки Третьего Рима
На поверхности Москвы наступил цветущий зеленый июнь, а в Большом метро по-прежнему было все так же неприветливо, неуютно и чуждо.
Шла вторая неделя О’Хмарина рабства.
– Шшши-и-ирк, шшши-и-ирк, – визгливо скребли по дощатому настилу очередной клетки разболтанные (сколько раз, блин, просил починить!) в местах креплений грабли. Убирать было, правда, практически нечего – так, остатки еды да скудный (зверей практически не кормили – а чего переводить и без того небогатый харч на смертников?) помет. Подстилок обитателям Зверинца (или «живого уголка» – как острили местные служители) – в силу отсутствия в обозримых окрестностях хоть какого-то производства сена, соломы, опилок и прочих расходников – тоже не полагалось. Немногочисленные узники клеток довольствовались решетчатыми поддонами, натасканными из окрестных магазинных и вокзальных складов. Да и те уже – в силу длительной и почти бессменной службы – имели самый непрезентабельный вид.
По всему минус второму уровню стоял неистребимый даже ежедневным поливом из шланга запах зверей и их экскрементов. Воду качали ручной помпой из какого-то ближайшего подземного водоема, и это тоже была ежедневная обязанность служителей Зверинца. График смен висел на видном месте – по четыре человека на смену. Двое качают, двое отдыхают. Потом меняются.
Стараясь не поворачиваться спиной к обитателю клетки – молодому и потому очень борзому клыкану, – Марк неторопливо сгребал в кучу отходы его жизнедеятельности. Сам клыкан, просунув острую морду сквозь прутья, внимательно следил за уборщиком из «чулана» – маленького второго отделения при каждой клетке, куда на время уборки обычно выгоняли или силой выпихивали их узников. И все пытался улучить момент и схватить этого мельтешащего перед носом двуногого зубами за что-нибудь, что удачно подвернется. Но лишь впустую клацал внушительными зубищами и тонко взвизгивал от досады и разочарования.
– А граблями по рылу?! – наконец не выдержал Крыс после очередной такой провалившейся попытки покушения. И погрозил монстру упомянутым инвентарем: – Отвали, хрень зубатая!
Как ни странно, к обитателям «живого уголка» Марк не испытывал ни ненависти, ни даже какой-либо неприязни, что частенько случалось в бытность его охотником на своей станции. Они сейчас находились в одинаковом положении – он и эти звери. Все они – мутанты в чужом и враждебном мире «чистых» людей, все – пленники… и все рано или поздно обречены на гибель под рев беснующейся на трибунах толпы. За то, что предыдущая попытка Мазюкова избавиться от него окончилась ничем, следовало благодарить бойцов Атриума, сговорчивых администраторов Зверинца и счастливое стечение обстоятельств, благодаря которому крысяры приняли их с Костей за своих и не тронули.
Но где гарантия, что за первой попыткой не последует вторая, третья… двадцать третья?.. Мазюков производил впечатление человека, последовательного и упорного в своих решениях. Вот так попадет ему под хвост очередная вожжа – и привет!
«Надо что-то делать, – в который уже раз думал Крыс. – Придумать, как выбраться отсюда… интересно, а как сумела удрать Шушара?..»
Знакомые шаги отвлекли его от мыслей.
– Кость, погоди, я сейчас доубираю и выйду, – не оглядываясь на подошедшего друга (бдительность и еще раз бдительность!), бросил через плечо Марк.
Клыкан оживился при виде нового лица и новой потенциальной добычи. Завозился в своем «чулане» и заскулил. Ему очень хотелось добраться до этих вкусно пахнущих двуногих. Но мешали эти чертовы стальные прутья, об которые он, пытаясь их перегрызть, едва не обломал себе зубы!..
– Ишь, ты, – с уважением протянул Квазимодо, рассматривая зверя за решеткой. – Хоть и поймали его, хоть и заперли в клетку – но ведь все равно не смирился и по-прежнему рвется на волю. Прям как ты, Марк!
Крыс лишь хмыкнул в ответ. Получилось почему-то довольно саркастично.
Закончив убирать клетку, он вышел и тщательно запер за собой дверь. Потом поднял решетку-задвижку, выпуская уже истомившегося в тесноте «чулана» клыкана. Тот, не мешкая, тут же кинулся на прутья.
– А вот фиг тебе! – злорадно сказал Марк, для убедительности показывая настырному монстру кукиш. – Пойдем, Кость!
Они ушли в подсобку, где отдыхали и перекусывали служители.
– Ну, как там оно? – первым делом осведомился Крыс. – Как успехи в тренировках?
– Не так хорошо, как хотелось бы, – поморщившись, отозвался Квазимодо, думая о чем-то своем. – Но я стараюсь.
Немного помолчав, он вдруг совсем другим тоном сказал:
– Мазюков опять приходил. На тренировку. Сидел и пялился на то, как я работаю. И это уже не первый раз. Вот чего ему надо, как думаешь?
Марк пожал плечами, давя в себе разом встрепенувшееся беспокойство. От Мазюкова можно было ожидать всякого! Но не станет же он…
– Не нравится мне все это! – Костя передернул плечами и снова поморщился. – Очень не нравится!
Полным ходом шла подготовка к очередному субботнему боевому шоу. Предназначенных для травли зверей по возможности осматривали на предмет скрытых и явных повреждений, чтобы оценить, насколько раны и травмы могут повлиять на поведение монстра на арене.
Марк уже знал, что иногда Хикс, выполняя чьи-то – скорее всего, Мазюкова – указания, специально во время охоты или после ослаблял незначительными, но довольно болезненными ранами слишком опасных мутантов. Чтобы во время боев более-менее уравновесить силы и возможности людей и монстров.
…Этот зверь – к слову, та самая «зверинда», о которой упоминал Людоед еще в давешнем разговоре – был ОЧЕНЬ опасным! И ранить его пришлось прямо на охоте. Иначе его просто не удалось бы захватить.
Огромный – выше Людоеда – светло-коричневый с проседью, очень похожий на медведя, каким-то чудом приобретшего несколько очеловеченные черты, монстр был одновременно и жуток, и великолепен. Он сидел на мохнатом заду в углу клетки и болезненно поджимал правую переднюю лапу, из которой сочилась сукровица. Сквозь короткую шерсть просматривался набухший, но пока еще не готовый лопнуть, гнойный нарыв. Рана явно причиняла чудовищу страдания – монстр иногда беспокойно возился, вздрагивал всей своей мохнатой тушей и тихо поскуливал.
– Хренасе, какая знатная медвежуть! – выдохнул обычно невозмутимый Людоед, когда гладиаторы пришли посмотреть на своих будущих противников и оценить степень их серьезности. – На такую, пожалуй, в одиночку идти – чистое самоубийство!
– Все равно придется, – отмахнулся Кевлар, пристально разглядывая зверя. – Но кому на нее идти – решит жребий.
– А что, его уже решили против кого-то из нас выставить? Собаками, разве, не станут травить?
– А хрен его знает, чего там про него решили! – обычно всезнающий, как и положено командиру, Гай поморщился. – И вообще, решили уже или нет. Элвис, паскуда, молчит, как рыба об лед, и только глаза загадочно закатывает!
– Элвис однажды дождется лечебно-воспитательных пилюле́й! – мрачно предрек Шаолинь. И добавил: – Интриган хренов!
И вот настала суббота, и принаряженная ради выхода «в свет» толпа жителей подземки снова заполнила амфитеатр Арены. На слуху еще были события прошлой недели, когда с треском и незапланированными сенсациями провалилась попытка Мазюкова расправиться с обидевшим его дочь мальчишкой-мутантом. Событие все еще обсасывалось на все лады, обрастая новыми, совсем уж фантастическими подробностями. Но жадная до всего, что будоражило кровь, толпа уже ждала новой лакомой пищи для сплетен и пересудов. Ждала и предвкушала – что подарят им сегодняшние бои? Какие впечатления?
По рядам сновали торговцы нехитрым фаст-фудом. У них сегодня тоже был праздник.
А бои и показательные выступления-дивертисменты бойцов шли одни за другими – от самых, так сказать, легких и не слишком опасных – к самым зубодробительным. Элвис как распорядитель и организатор хорошо знал свое дело!
– Хорошо песики отработали! – одобрительно кивнул Людоед, привычно поигрывая ножом и наблюдая, как служители баграми уволакивают с арены труп затравленной клыканами кикиморы. Сами клыканы – двое из троих – не обращая внимания на людей, сидели тут же и зализывали полученные в бою раны. Третий, дергаясь в предсмертной агонии, истекал кровью рядом со своими более везучими собратьями. Вот он вздрогнул в последний раз, вытянулся и затих, стекленея глазами.
Для него кончились дни тягостного плена, и наступило долгожданное освобождение.
«Вот и я когда-нибудь так… – сумрачно думал Марк, помогая коллеге тащить труп. Погибший клыкан оказался старым знакомцем – тем самым, что так рьяно рвался на волю и все пытался укусить Крыса. – Стану свободным в этом чертовом Атриуме, уже будучи мертвым… Если, конечно, что-нибудь не придумаю раньше, чтобы свалить отсюда!»
Какое-то неясное мрачное предчувствие мучило его с самого утра, и скавен все никак не мог от него отделаться. И потому, занимаясь своими рабочими обязанностями, был осторожен и внимателен втрое.
Жребий сражаться с той самой «знатной медвежутью» выпал Буру.
Боец никак не показал, что он обеспокоен или разочарован тем, что биться с довольно опасным противником предстояло именно ему. Он продолжал все так же подшучивать над товарищами и над собой. Только взгляд его стал чуть более серьезным и цепким. Самую малость.
– Валер, проверь? – попросил он друга.
Шаолинь педантично осмотрел каждое крепление его клепаного чешуйчатого панциря, кое-где потуже затянул ремешки, кое-где, наоборот – чуть ослабил.
– Порядок?
Бур пошевелил плечами, сделал пару взмахов руками.
– Порядок!.. Ну, я пошел!
Он по очереди стукнул сжатым кулаком о кулаки товарищей, взлохматил волосы ожидавшему распоряжений «оруженосцу» Квазимодо и взял из его рук тяжелую рогатину.
– Удачи, Бур!
– Аве, Цезарь, бляха-муха! – хохотнул гладиатор и, вскинув в приветственном жесте копье, под громкий рев зрителей величественной походкой героя древних мифов прошествовал на арену.
– Ну, превед… псевдомедвед! – ухмыльнулся он навстречу медленно открывающимся воротам «монстроприемника».
«Псевдомедведа» служителям пришлось в буквальном смысле выпихивать на арену с помощью специально предназначенных для подобных ситуаций крепких шестов с железными остриями на концах. Зверь, раздраженный неволей и измученный болью от раны, не желал идти – упирался, отмахивался здоровой лапой с растопыренными жуткими когтищами, рычал и огрызался. В его рыке отчетливо слышалось почти истеричное: «ОСТАВЬТЕ МЕНЯ В ПОКОЕ, СВОЛОЧИ!!!», и время от времени мутант срывался на жалобное, совершенно не вяжущееся со столь грозным созданием поскуливание.
Но никого не трогали жалобы гонимого на заклание, страдающего от боли существа. На трибунах, словно хищник сочного куска мяса, ждала кровавого зрелища алчная толпа. И устроители никогда не обманывали ее ожиданий.
Зверя наконец выпихнули на арену, и тут же за его спиной с гулким лязгом опустилась крепкая решетка, преграждая ему путь назад. От неожиданности медведь-мутант нервно взвыл и шарахнулся прочь, поджимая раненую лапу.
А на арене ждал поединка его противник.
Бур отчетливо понимал, что измученный болью, голодом и неволей зверь тем не менее не будет легким трофеем. Да, все это ослабило его, лишив части знаменитой медвежьей скорости и маневренности и сделав бесполезной правую переднюю лапу. Но даже в таком состоянии зверь-инвалид легко мог впасть в слепую, неконтролируемую ярость, и потому стать вдвое, втрое опаснее.
Добавляла экстрима и существенная разница в весовых категориях противников. С этим зверюгой и Людоед – при его-то габаритах – далеко не сразу управился бы. Чего уж говорить о более легком и «компактном», хоть и довольно высоком, Буре!
– Ну шо, косолапый, погнали? – обратился боец к своему мохнатому противнику. Тот неподвижно сидел на клочкастом заду и лишь следил за человеком маленькими, красновато светящимися глазками.
Первый выпад рогатины зверь почти проигнорировал. Лишь отмахнулся здоровой лапой – мол, отвали, гад двуногий, не видишь – и без тебя тошно!
Но Бур, подстегиваемый недовольной реакцией трибун на вялость «псевдомедведа», не отступал. Выпады и уколы следовали один за другим, не давая зверю опомниться, раздражая, провоцируя. Выбранная бойцом тактика, может, и не отличалась оригинальностью, но была единственно приемлемой в данном случае. Тактика охотничьей собаки: наскочить – куснуть – отскочить на безопасное расстояние. И так – раз за разом, пока более массивный зверь не выдохнется и не истечет кровью.
– «Мишка, Мишка, где твоя улыбка… – процитировал сквозь зубы гладиатор, нанося противнику очередной, довольно болезненный укол, – …полная задора и огня?..»
С трибун раздался ропот. Зрители, уже настроенные на экшен, были недовольны ходом сражения.
– Ну что вы хотите, не проснулся еще виннипух после зимней спячки! – громко бросил через плечо Бур. – Мне что, ему – кофию налить прикажете, чтоб он взбодрился?
В зрительских рядах послышались одобрительные смешки и хлопки. Публика обожала Бура и Шаолиня за то, что их выступления всегда проходили с такими вот шуточками.
– Да я бы и сам сейчас от кофейку не отказался! – подмигнул трибунам боец. – Со сливками! – Он снова повернулся к мутанту. – Але, прачечная! Мы сегодня работать будем – или как?
Бур сделал новый выпад. Медведь вдруг рявкнул и резко крутанулся на месте, уворачиваясь от рогатины. Лапа – левая, здоровая – ударила по древку возле привязанной поперечины, едва не выворачивая копье из рук бойца. На трибунах ахнули несколько человек.
– Во, это уже куда ни шло! – одобрил Бур, ловко перехватывая оружие и отскакивая за пределы досягаемости медвежьей лапы. – Бодрячком, пацанчики! Бодрячком!
…Стоя за оградой среди других служителей, Марк с замиранием сердца во все глаза следил за ходом поединка человека и зверя. С точки зрения его довольно солидного – для подростка – охотничьего опыта там было, на что посмотреть и чему поучиться! Несколько раз он уже невольно ловил себя на том, что инстинктивно пытается повторять за Буром его движения.
На него косились остальные уборщики, но не одергивали. Лишь понимающе усмехались.
Шорох за спиной возвестил о приходе Кости. Перевод Марка в уборщики автоматически развел друзей по разные стороны Арены. Одному предписывалось неотлучно быть возле так называемого парадного входа, при бойцах, и помогать им во всем. Другому же выпал удел ждать возле «монстроприемника» и быть наготове, если вдруг потребуется утаскивать с арены трупы. Неважно, чьи.
– Я ненадолго, – предупредил Квазимодо и кивнул на ристалище. – Ну, как впечатления?
– Круто! – отозвался Крыс. – Но мне кажется, что зря он так дразнит зверя. Это опасно.
– Это его работа, – пожал плечами черкизонец. – И он должен ее делать. Хотя вот лично мне, представь себе, вообще не по нутру, что этого медведя так мучают. Не по-человечески это как-то. Слишком жестоко. Но правила здесь, к сожалению, устанавливаю не я.
– Тебе так жалко монстра? – удивился Марк. На какое-то время он даже отвлекся от происходящего на арене. Все равно там пока не наблюдалось ничего интересного.
– А он что – не живое существо, что ли? – вздернул бровь Квазимодо. – И разве ему не больно? Ты ведь тоже, как и он – мутант. Но разве это делает тебя… менее живым и чувствующим?
Скавен окинул друга долгим изучающим взглядом, словно впервые видел.
– Боюсь, что с такими принципами ты вряд ли станешь хорошим аренным бойцом, – наконец сказал он. – Если будешь жалеть каждого своего противника. Дождешься однажды, что тебя самого… того.
– Стану или нет – до этого еще дожить надо, – отмахнулся Костя. – А я пока… АХ ТЫ Ж, ЧЕРТ!!!
Марк вскинулся от внезапного тревожного крика друга и резко развернулся в сторону арены.
– Ох, блин! – вырвалось у него.
И впрямь, было чего испугаться!
То ли чаша медвежьего терпения переполнилась, то ли болезненные уколы все же достигли желаемого эффекта… Внезапно зверь вскочил и пушечным ядром ринулся на гладиатора.
Спасло Бура только то, что он был готов к ответному ходу, да еще то, что медведю пришлось не бежать, а ковылять на трех лапах – что существенно замедлило его скорость. Гладиатор ловко отскочил за ближайшую колонну и оттуда, под восторженный визг трибун, нанес не успевшему затормозить монстру удар.
В самый последний момент зверь ухитрился извернуться, из-за чего лезвие рогатины скользнуло по его плотной шкуре и вонзилось не под лопатку, куда метил Бур, а в плечо. В плечо правой – раненой – лапы!
Душераздирающий рев мутанта едва не снес его противника к ограждению. В этом реве потонули испуганно-восторженные возгласы и дружные хлопки зрителей.
Видимо, Бур и правда сумел не на шутку разозлить, а может, даже и напугать медведя. Осатаневший от боли и ярости мутант вдруг поднялся на дыбы, продолжая прижимать к груди уже совсем бесполезную конечность. На фоне его туши высокий и мускулистый боец показался совсем маленьким и слабым.
– О, боже! – истерически взвизгнула над головами служителей какая-то зрительница в амфитеатре.
Марк, не отрывая напряженного взгляда от происходящего, машинально стиснул черенок метлы и сделал им невольный выпад вперед – словно копьем.
И тут же, будто откликаясь на его жест, Бур сделал ловкий уклон (левая лапа медведя опасно просвистела над самой его макушкой, едва не содрав скальп) и принял зверя на острие рогатины!
Кто взревел громче – получивший очередную рану монстр или трибуны – было непонятно. Напоровшийся на кованую сталь медведь вздрогнул, на миг замер… а потом, издав еще один громоподобный рев, с новой силой и яростью двинулся вперед.
– Он же его не удержит! – одними губами проговорил Марк. – У них же вес…
И действительно! Под напором звериной туши раза в три тяжелее его, Бур, не сумевший с первого раза нанести зверю смертельный удар, не устоял на месте – его ноги заскользили по залитому медвежьей кровью бетону, вынуждая бойца отступать все дальше и дальше назад. А монстр, остановленный было поперечиной-ограничителем, продолжал слепо и упорно двигаться вперед, не обращая внимания на боль и кровь, обильно льющуюся из ран.
– Ну, сделай же что-нибудь! – обращаясь непонятно к кому, в отчаянии простонал скавен.
Он знал, что в подобных случаях рогатину следовало упереть так называемой пяткой в податливую землю, чтобы остановить напор зверя. Но под ногами Бура был бетон. Скользкий от крови, гладкий, несокрушимый, чтоб ему, гаду, раскрошиться, бетон!!!
Однако опытный Бур все же нашел выход из опасного положения. Быстро оглянувшись, он скорректировал направление своего отступления и упер рогатину пяткой в место соединения попавшейся на его пути колонны с полом.
Вздох облегчения вырвался разом у всех присутствующих… чтобы тут же, в мгновение ока, смениться дружным воплем ужаса.
…Когда-то древки рогатин делали из прочных и гибких пород древесины – рябины или черемухи. Более того, будущие ратовища срубали в определенное время года, специально обрабатывали и особым образом сушили, чтобы они верой и правдой служили своим хозяевам-охотникам и, не дай бог, не подвели их в самый критический момент.
Из чего было сделано древко рогатины, которой сражался Бур, так и осталось неизвестным. Но судя по тому, как, не выдержав напряжения, будто тростинка, хрустнул и переломился достаточно толстый стволик, его специальной обработкой вряд ли когда-нибудь кто-то озабочивался.
Отдача сломавшегося древка была настолько сильна и внезапна, что оба противника не сумели удержаться на ногах. Медведь по инерции впечатался мордой в колонну, а более легкий Бур, неловко взмахнув руками с зажатым в них длинным обломком, отлетел в сторону и с размаху грянулся об пол. Перекатился навзничь, да так и остался лежать – безоружный, пугающе-недвижимый. Только пальцы его чуть подрагивали, судорожно сжимая кусок дерева, показывая, что боец еще жив.
А очухавшийся монстр с торчащим между ребер окровавленным обломком копья уже стремительно – из последних, запредельных сил – разворачивался в его сторону. И все зрители на трибунах прекрасно видели, что полуоглушенный ударом о бетонный пол Бур катастрофически не успевает подняться на ноги. Не успевает!..
Рядом с Марком охнул и, подавшись вперед, вцепился в бортик ограды Костя.
«Псевдомедвед» как-то небрежно и, как показалось скавену, медленно, словно нехотя, взмахнул здоровой лапой…
…Бур был опытным, очень опытным бойцом! И обломок рогатины, вскинутый им навстречу противнику отчаянным, полусознательным и почти инстинктивным движением, все же достиг своей цели. Монстр коротко всхрапнул, с размаху наткнувшись на острые щепки, жирно и влажно хлюпнул вспоротым нутром. И, уже ничего не видя, уже дрожа в предсмертной агонии, но все еще стремясь достать, схватить, разорвать, снова попер на своего врага.
…Лапа уже почти мертвого чудовища, по инерции довершив начатый замах, обрушилась на гладиатора. Крепкие когти с визгливым скрежетом прошлись по боковым пластинам панциря, сильным ударом подбросив и пару раз перевернув тело бойца. И почти тут же тяжелая безвольная туша рухнула, заливая темной кровью пол и погребая под собой не успевшего убраться с дороги человека.
Трибуны дружно ахнули и погрузились в звенящее молчание.
– НАЗАД!!!
Старшина уборщиков, дядя Вася, метнулся наперерез сорвавшемуся с места Шаолиню и преградил ему путь взятым наперевес багром.
– Сдурел?! – чуть ли не на весь уровень рявкнул он. – Монстр, может, еще живой!
– А Димка?! – с неменьшей яростью вызверился кореец. – Димка-то как?! Он ведь тоже…
Подоспели остальные бойцы, а следом за ними – Дим-Саныч со своим сундучком. Гай и Людоед осторожно приобняли бледного, как смерть, товарища за плечи и очень деликатно оттеснили его от места разыгравшейся драмы.
– Он дело говорит, Валер, – тихо произнес старший гладиатор. – Потерпи немного. Пожалуйста.
Шаолинь дернулся, зыркнул на него бешеными глазами… но спорить и вырываться все-таки не стал. Лишь снова устремил исполненный боли и тревоги взгляд на неподвижное, залитое кровью тело друга.
А дядя Вася уже командовал своей гвардией. Медведя – предварительно убедившись, что он все-таки мертв – крайне осторожно, поочередно приподнимая баграми лапы и голову, зацепили веревочными петлями и стали потихоньку стаскивать с поверженного бойца.
– Только ни в коем случае не трогайте его! – тут же предупредил Дим-Саныч, становясь над гладиатором. – И, ради бога, не переворачивайте! Возможны повреждения органов и внутренние кровотечения!
На публику, хаотично толпившуюся на трибунах и лихорадочно обсуждавшую случившееся, уже никто из тех, что стояли на арене, не обращал внимания.
Определенно, боев на сегодня было уже достаточно. Да и какие тут, к черту, бои!
Шаолинь и Дим-Саныч одновременно склонились над по-прежнему не подающим признаков жизни Буром. И одновременно вздрогнули, увидев красноречиво расплющенный панцирь и широкую темно-красную полосу, безостановочно тянущуюся из уголка рта павшего.
– Раздавил-таки… – обронил в пространство врач, бессильно опуская руки.
На Шаолине, что называется, лица не было. Он крайне бережно, чтобы ненароком не причинить каким-нибудь неловким движением еще большей беды, коснулся пальцев друга. Погладил. Чуть сжал. И больше не отпускал. Взгляд его был неотрывно устремлен на лицо того, кого он уже несколько лет – с того рокового дня, как они, двое разгильдяев-студентов, вместе оказались в метро – считал почти братом.
Веки лежащего дрогнули и приоткрылись. Шаолинь в крайнем волнении подался вперед, не замечая, что уже довольно крепко стискивает липкую от своей и чужой крови руку друга.
– Димка! – выдохнул он. И повторил – выстонал, тихо, почти беззвучно, одними губами – онемевшими и непослушными. – Димка…
– Ва-алер… ка… – вдруг с усилием прохрипел Бур, вместе со словами выталкивая изо рта сгустки багровой, почти черной крови. – Ты… обещал…
Шаолинь вздрогнул. Кинул исполненный безумной надежды взгляд на Дим-Саныча. Но тот медленно опустил глаза и еле заметно покачал головой.
Взгляды двух друзей встретились. Губы Бура медленно, с мукой, растянулись в призрачное подобие его обычной «буратинской» улыбки.
– Д-давай же!.. Ну?!..
Шаолинь со сдавленным всхлипом запрокинул лицо к потолку. А потом выхватил нож.
Холодный высверк клинка, вязкий и хищный звук стали, вспарывающей живую плоть… и улыбка Бура навсегда застыла на его губах.
…Словно в тумане, Марк смотрел, как Шаолинь медленно вытягивает нож из тела, как скупым движением закрывает убитому им другу глаза. Лицо корейца, до дрожи спокойное, неподвижное, сейчас походило на жуткую, траченную временем и тленом маску.
Кевлар и Людоед молча придвинулись к товарищу, готовые – если что – поддержать его. Но Шаолинь повел плечом – и они отступили.
– Я буду у себя, – низким, черезчур низким для него голосом сказал Сказочник, поднимаясь на ноги. – Позовете… если что…
Кровь друга капала с его рук и ножа. Гай попытался было осторожно отобрать у него оружие, но Валерий не позволил.
– Не надо, Слава, – как-то спокойно и даже мягко произнес он. – Я пока еще адекватен.
И, развернувшись, ровной походкой направился прочь с арены.
Дим-Саныч отчаянно засигналил Гаю глазами – мол, не отпускай бойца, мало ли что! Но тренер отрицательно покачал головой.
– Сводить счеты с жизнью Валерка не станет, – сказал он. – Не тот характер. Но сейчас его лучше не трогать.
Бои на сегодня были окончены. И если в планах администрации Арены и стояло что-то еще, то после гибели Бура продолжать программу было просто бессмысленно. Хотя гладиаторы, нанимаясь на Арену, и знали, на что идут и чем рискуют, но выпускать их сражаться после только что пережитой ими трагедии было как минимум чревато высокой вероятностью роковых ошибок и, как следствие – новыми возможными смертями.
При всех своих неприятных чертах характера, Мазюков имел одно неоспоримое достоинство: своими людьми он не разбрасывался и, как никто другой, умел их беречь.
… – А что такого обещал Шаолинь Буру? – спустя пару дней после похорон погибшего осторожно спросил Костя у Кевлара.
Боец вздохнул. Отложил в сторону сильно потрепанную книгу без обложки, которую читал. Снял и тоже отложил очки, которыми в таких случаях пользовался.
– Они оба друг другу обещали… – неохотно проговорил он. – Что если когда-нибудь один из них получит на арене раны, несовместимые с жизнью, то второй его добьет. Даст возможность уйти быстро и без мучений.
Подростки разом вздрогнули и синхронно переглянулись.
Перед глазами Марка вдруг снова возникли окровавленные руки Шаолиня. Каково было Валерию убивать своего лучшего друга – практически побратима! – зная, что иного выхода у них все равно нет? Каково ему теперь жить с этим? И… смогли бы они с Костей – доведись им самим вдруг оказаться в подобной ситуации – поступить так же?
Обжигающая волна страха и ярости всколыхнулась в душе юного скавена, и он тут же мысленно выругался самыми грязными и непотребными словами, которые только знал (а уж в Алтухах-то всяко понимали толк в нецензурщине!).
– Ну уж нет! – злобно прошипел он, отлично поняв безмолвный вопрос, мелькнувший в глазах Квазимодо. – Я лучше сделаю все возможное, чтобы ты выжил! ПОНЯЛ?!..
От неожиданности Костя вздрогнул и прикусил губу. Глаза его расширились, и черкизонец со странным выражением лица уставился на друга-мутанта.
– И узоры на мне тоже не нарисованы! – огрызнулся враз смешавшийся Крыс.
Ему вдруг припомнилось, как еще совсем недавно (и целую жизнь назад!), в ночь своего вероломного похищения, он смотрел на звезды и мечтал подружиться с каким-нибудь мальчишкой оттуда. Что ж, судьба и правда послала ему друга из другого мира. Правда, мира не звездного, небесного, а подземного. Но ведь – если разобраться – и Большое метро, и общество «чистых» людей для юного обитателя самоизолировавшегося от остальных станций мутантского Серого Севера и правда были самыми что ни есть иными мирами! И думал ли когда-нибудь он, Марк О’Хмара, «грязный мут», что однажды назовет своим другом «чистого»? И не просто назовет, а настолько прирастет, прикипит к нему душой и сердцем, что одна только мысль о возможной потере будет вгонять его в неконтролируемый ужас?
В Косте было что-то такое, что неудержимо влекло к нему людей. Влекло и как-то легко, с исподволь приходящим спокойным пониманием своей ведомой роли, подчиняло. И сам Марк, обычно не терпевший над собой ничьего верховодства (за редкими – по пальцам одной руки пересчитать – исключениями), почему-то как должное воспринял все явственнее и явственнее проявляющееся лидерство Квазимодо в их тандеме. Скавен и сам был достаточно волевым и далеко не робкого десятка парнем… но Костя был тем, за кем ему самому хотелось идти.
Прирожденным вожаком!
И когда черкизонец предложил ему сходить навестить Шаолиня, не показывавшегося на глаза товарищей со дня похорон Бура, Крыс не колебался с ответом ни секунды.
Шаолинь лишь мазнул отсутствующим и расфокусированным взглядом по вошедшим и снова вперил его в крышку стола, за которым сидел. Прямо перед ним стояла бутылка дешевого грибного самогона, и еще несколько пустых валялись у ножки стола. В комнате стоял тяжелый сивушный дух.
Здесь они жили вдвоем с Буром. Жили с того самого дня, когда вместе пришли наниматься в аренные бойцы. Теперь же комната опустела наполовину и словно осиротела.
Марк поежился от невольного диссонанса испытываемых ощущений. Вещи Бура лежали и висели так, словно боец лишь на минутку отлучился из комнаты. И казалось, что вот-вот скрипнет дверь, послышатся знакомые шаги, и веселый голос Сказочника заведет очередную захватывающую историю из прежних довоенных времен.
Пусто и непривычно тихо было в комнате. И одиноко.
Тем временем Квазимодо потянул носом и, неодобрительно покачав головой, с решительным видом уселся напротив Шаолиня. Однако тот даже глаз на него не поднял.
Они сидели так несколько минут. Затем Костя взял стоявшую перед Валерием бутылку и аккуратно переставил ее к себе.
На лице гладиатора не отразилось ни единой эмоции. Он безмолвно, и все так же глядя в стол, протянул руку и вернул бутылку на место.
Так же безмолвно Квазимодо повторил свой жест.
Шаолинь мрачно-недоуменно зыркнул на него из-под бровей… и емкость с грибным пойлом снова перекочевала к нему. Движение тем не менее получилось чуть более резким, чем предыдущее.
Невозмутимый, словно книжный вождь краснокожих, черкизонец опять переставил бутылку к себе.
Шаолинь ответил – уже слегка раздраженно.
А дальше – пошло-поехало.
«Тук! Тук! Тук!» – стучала донышком об стол кочующая от одного к другому бутылка. Со стороны это смотрелось так, будто Квазимодо и Шаолинь вели какую-то странную шахматную партию с одной-единственной фигурой. Марк с нескрываемым интересом наблюдал за этим необычным противоборством и все пытался понять: чего добивается Костя?
Наконец, уже не на шутку раздраженный, гладиатор в очередной раз протянул руку, чтобы вернуть вожделенный сосуд на место… и пальцы его сомкнулись на пустоте.
– Какого…?!
Квазимодо – все с тем же выражением индейского спокойствия на лице – поставил на пол так ловко выхваченную из-под носа замороченного им бойца бутылку и поднял глаза навстречу его тяжелому и яростному взгляду.
– Вообще-то у нас через полчаса тренировка! – вдруг заявил он. – А ты тут бухаешь, как последний алконавт!
Шаолинь застыл с полуоткрытым ртом, огорошенный и выбитый из колеи, а Марк про себя даже зааплодировал: да, Квазимодо воистину был мастером внезапных сюрпризов!
– У меня есть уважительная причина! – наконец пришел в себя и огрызнулся кореец. И добавил: – К черту тренировки! К черту Атриум! К черту все!..
Черкизонец даже бровью не повел в ответ на эту вспышку. Только насмешливо сузил глаза.
– Я тут слыхал, что на Тимирязевской роют огромную яму, чтобы докопаться до ада, – сообщил он, и Крыс невольно вздрогнул, услышав о знакомых местах Серого Севера. – Вот когда докопаются – тогда и правда все полетит туда, куда ты сказал. А сейчас пока рановато!
– Ишь, умник! – пробурчал Шаолинь. И сделал попытку встать со стула – впрочем, в его состоянии – безуспешную. – Откуда только такой взялся?.. Отдай бутылку, Квазиморда, будь человеком!
– Фиг тебе! – гладиатору под нос демонстративно была сунута комбинация из трех пальцев. – И вообще – давай уже трезвей, алкаш хренов, и в себя приходи! Совсем себя запустил, смотреть тошно! Думаешь, Буру понравилось бы смотреть на тебя – такого?!
Опухшее от многодневного пьянства и бессонницы лицо Шаолиня перекосилось в страшной гримасе.
– Бура больше нет!!! – взорвался он, разом выплескивая накопившиеся эмоции. – Моего друга! Моего лучшего друга, почти брата – нет!!! И не тебе, сопляку, решать за меня, что мне делать и как жить дальше! И срать я хотел на…
Загремел стул, отодвинутый решительной ногой. Квазимодо неторопливо и даже как-то величественно поднялся с места и, глядя в налившиеся кровью воспаленные глаза Шаолиня… с расчетливой медлительностью демонстративно перевернул вверх дном бутылку, которую теперь держал в руке.
Мутная, резко пахнущая жидкость с плеском и бульканьем хлынула на пол.
– Костя… – тихо предостерег Марк, которому стало казаться, что черкизонец нарывается. Но «чистый» только плечом дернул, продолжая пристально и сурово смотреть на Шаолиня.
А тот, в который уже раз ошеломленный очередным выбрыком этого вредного черкизонского засранца, сидел и квадратными глазами беспомощно наблюдал, как растекается лужей его дневной заработок, спущенный на самое доступное в метро средство утопить горе.
– Ирод… – наконец простонал он, бессильно опуская руки. – Что ж ты творишь-то, а?..
Что-то как будто надломилось в только что пылавшем злобой и яростью бойце. Шаолинь сгорбился, уронил который уже день не чесанную голову на сложенные на столе руки. Плечи его вздрогнули – раз, другой…
– К черту!.. – расслышали ребята его глухой, сдавленный голос. – Пусть провалятся к черту Атриум, Ганза, красные, черные, белые… серо-буро-малиновые… Все метро и весь этот долбаный прогнивший мир, в котором уже нет места ничему человеческому!.. Стоило выжить в Большом Кабздеце, чтобы потом, сидя в этих вонючих норах, снова грызться, как псы, за каждую кость? Чтобы снова одни жировали за счет других, вместо того, чтобы вместе начинать как-то выгребаться из этого дерьма? Чтобы на потеху всяким сволочам и дегенератам гибли лучшие люди – такие, как Димка?.. ОНО ТОГО СТОИЛО?!
Он вдруг вскочил и, потрясая стиснутыми кулаками, закричал, глядя куда-то вверх, сквозь низкий потолок уровня и, кажется, вообще сквозь всю земную толщу:
– Сраный Третий Рим, да чтоб ты в очередной раз сгорел, чтоб ты провалился сам в себя, сука!!! И мы вместе с тобой – паразиты, кишащие в твоей чумной утробе! Придет время следующей Большой Чистки – и от нас даже костей не останется, их все растащат по норам новые хозяева этого мира! Да еще и поржут над тем, какими же редкостными мудаками были эти людишки!.. И вот, что я вам скажу, парни: так нам, идиотам, и надо!..
Шаолинь тяжело оперся кулаками о стол, длинно выдохнул и снова сгорбился, поник плечами и головой.
– Москва и раньше была не слишком-то приветлива к тем, кто не обладал ни солидным капиталом, ни связями, ни весом в обществе, ни властью, – сказал он уже совсем другим тоном – тусклым и измученным. – Ничего не изменилось и после Удара. И сейчас, когда, казалось бы, после столь наглядного урока надо поумнеть, объединиться и вместе возрождать нормальную жизнь для всех, находятся те, кто по головам, по трупам лезут к власти и сытому личному благополучию. Вот уж кто – воистину достойные и любимые дети этого нового, но не изменившего своим старым привычкам Третьего Рима! А все остальные, кому не повезло ни с деньгами, ни со связями, ни с властью – это так… пасынки. Нелюбимые и нежеланные пасынки, обреченные на нищету и унижения, голод и болезни, деградацию и вымирание… Жратва и подстилка для тех, кто богат и силен. Аве, Третий Рим, идущие на смерть приветствуют тебя! – боец вдруг отвесил неведомо кому донельзя издевательский поклон, пошатнулся и едва не рухнул. В последний момент он успел снова ухватиться за край стола.
Костя и Марк поддержали его с двух сторон, после чего довели до койки и помогли сесть.
– А вот Димка не захотел идти ни по головам, ни по трупам, – закончил свой монолог Шаолинь, грузно опускаясь на скрипнувшую сетку. – Не захотел шиковать, пока другие умирают от голода. Хотя имел все возможности для сытой и безбедной жизни – как бывший представитель так называемой «золотой молодежи» и близкий родственник одного из приближенных самого Главного Менеджера Ганзы. Но со своим влиятельным родичем он порвал после… одного очень некрасивого случая. И с тех пор жил своим умом и своими деньгами.
На некоторое время в комнате воцарилось почти осязаемое молчание, в котором подростки осмысливали открывшийся им неожиданный факт биографии Бура.
А потом Костя, зачем-то мельком глянув на Марка, присел рядом с Шаолинем и мягко накрыл его ладонь своею. И так же мягко попросил:
– Валер… Расскажи нам о том, каким был твой друг?.. Чтобы мы тоже о нем помнили? Как и ты…
Глава 21. Подопытный Крыс
Не успели обитатели Атриума опомниться после гибели Бура, как по закону подлости заявили о себе новые неприятности. Не сказать, что их никто не ждал – просто потеря друга и боевого товарища как-то уж слишком повлияла на настроения гладиаторов и несколько притупила их обычную готовность к неожиданностям.
И, конечно, было бы странно и удивительно, если бы эти неприятности в очередной раз свалились не на голову Крыса! В очередной, мать его подлянка, раз!..
Когда Марк увидел идущих по междурядью клеток двух уже знакомых ему мазюковских «шестерок», он каким-то тридесятым чувством понял, что идут они по его душу. На означенной душе тут же стало погано: в конце концов, оставят его когда-нибудь в покое?!
Нацепив на лицо бесстрастное выражение, О’Хмара без излишней суеты выпрямился навстречу неприятностям, остановившимся у клетки, которую он чистил. Оперся на грабли, всем своим видом демонстрируя незыблемое спокойствие скалы под ударами разбушевавшегося прибоя… чего ему только стоило это спокойствие!
– Вылазь, крысеныш! – вместо приветствия сказал ему старый знакомец Гоша. – Хозяин тебя требует! Ну, быстро!
– И вам тоже доброго… времени, – скавен не отказал себе в довольно рискованном в его положении удовольствии в ответ на грубый тон продемонстрировать свою фирменную ухмылку. Потом оглядел себя и неторопливо стряхнул налипшую на штаны и безрукавку труху. – Что, прям так и поведете? Даже умыться не дадите? Я ж весь зверьем провонял, хозяину ж неприятно будет…
– Да тебе, мутант вонючий, что умывайся, что не умывайся – все бесполезно! – хохотнул второй боевик. – Так что хрен ли ты тут еще выдрючиваешься? Давай, пошел!
Марка за шиворот выволокли из клетки и, награждая тычками, погнали к лестничному пролету.
Скавен не имел ни малейшего понятия, для чего он понадобился Мазюкову на этот раз. Вроде никаких косяков за ним после той злополучной истории с Элечкой и разжалования его из бойцов в уборщики монстровьего дерьма не числилось. Сидел себе тихо на минус втором, никуда не высовывался… Может быть, Мазюкову и правда вновь попала под хвост какая-нибудь очередная шлея, и на этой волне взыграла его неприязнь ко всем мутантам чохом и к Крысу – лично? Хрен его знает!..
Расспрашивать же скорых на расправу конвойных не хотелось – ибо здоровье, как ни крути, было дороже!
Перед выходом на станцию – на пресловутую «территорию людей» – Марка остановили и окольцевали наручниками. В соответствии с недавним приказом Мазюкова.
– Я прям весь такой кровожадный и беспощадный… – буркнул скавен и ожидаемо получил в ответ довольно ощутимый тычок в живот.
– Заткнись и топай, куда велено! – посоветовали ему.
Отдышавшись, О’Хмара недобро покосился на своих мучителей, но качать права человека здесь было не его привилегией. Пришлось смириться, загнать глубоко внутрь вспыхнувшую злость и возмущение и покорно дать вывести себя на платформу.
Появление на станции скованного наручниками мальчишки-мутанта, героя местных сплетен, вызвало у обитателей и гостей Курской кольцевой вполне ожидаемое оживление и любопытство. Зеваки слетелись на зрелище дружной галдящей оравой, словно мартыны на брошенную подачку.
– Расступись! – покрикивали конвоиры. – Мутантов, что ли, никогда не видели? Дайте дорогу!
Они привели Марка в ту часть станции, где располагались административные помещения и офисы местных воротил. В одном из таких «офисов» – небольшой, но добротно сколоченной дощатой постройке – вел свои дела Мазюков.
– А вот и наш юный крысюк! – осклабился олигарх, когда конвоиры втолкнули в «офис» взъерошенного и настороженно сверкающего «звериными» глазами парнишку. – Или как вас там еще называют? Ратман?
Он прошелся взглядом по своему необычному рабу, и Крыс едва удержался, чтобы не поежиться. Уж очень нехорошим был этот взгляд! Каким-то цепким, насквозь прагматичным и… оценивающим. Мазюков смотрел на него, как на выставленную на прилавок вещь.
Это О’Хмара проходил совсем недавно. В клетке на Проспекте Мира.
Уж не задумал ли хозяин продать его с глаз долой? А что, с него станется! Невооруженным глазом было видно, что невзлюбил он алтуфьевца с самой первой их встречи!
Тоскливым и тягучим предчувствием очередной беды засосало под ложечкой. Зачем его привели сюда?
– Я не крысюк! – изо всех сил давя в себе страх и нахлынувшее беспокойство, все же возразил Марк. Он невольно выпрямился под пронизывающим взглядом «чистого» и машинально поправил сбившиеся наручники. – И не ратман! Я… – слово «скавен» едва не сорвалось с губ, но было благоразумно упихано им обратно. – Я – человек!
– Челове-ек?..
Мазюков вытаращился на него, а потом… громко и неприлично загоготал.
– Ой, не могу!.. – стонал он, сгибаясь пополам и гулко хлопая себя по коленям. – Человек! Парни, вы слышали – паршивый мут смеет называть себя человеком!..
Охранники согласно гыгыкнули, поддержав кормильца-работодателя. Тот, еще немного поржав, наконец успокоился.
– Ты ведь у нас – с севера Серой ветки, не так ли? С тех станций, где некогда всех крысы пожрали… Ну, почти всех, – делец хмыкнул, увидев реакцию мальчишки. – Теперь у вас там все – не то крысы, не то люди… Чего таращишься? Я тебе что – государственный секрет открыл?
– Откуда… – Марк кашлянул, прочищая разом пересохшее горло. Он ведь ни разу, ни единым словом не заикнулся при посторонних про свое происхождение и родные места. Только Косте открылся, но Костя – он был в этом стопроцентно уверен – никому бы не сказал, тем более – этому… – Откуда вы… знаете?
Мазюков пренебрежительно скривил губы. Но, видимо, решил не отказывать себе в удовольствии немного просветить смятенного пленника относительно кое-каких моментов.
– Одна бабка сказала!.. Расслабься, крысеныш. Про вас все знают – просто до поры до времени вы и нафиг никому не чесались. А тут вдруг появился некий интерес к вам у Полиса. Точнее – у их научников. Чего-то они там опять мудрят по своей части. И потому нужен им – желательно, живьем – кто-то из вашего крысюковского отродья. Чтоб изучать. Вознаграждение за доставку подопытного образца посулили – год можно жить припеваючи на всем готовеньком. Только вот охотников рисковать собой даже за такие деньжищи пока не нашлось: репутация у ваших станций – та еще. Говорят, вы там у себя людей жрете. Засылали ведь к вам пару экспедиций – ни одна не вернулась. Остались, как говорится, от козлика рожки да ножки.
Марк возмущенно дернулся в ответ на такой чудовищный поклеп, но бдительные охранники тут же сцапали его под локти, не давая перейти к более активным действиям. От резкого движения короткая цепь между наручниками натянулась, и они больно впились в запястья подростка. Крыс едва удержался от вскрика.
– Впрочем, одному выбраться все-таки удалось, – продолжал вещать Мазюков, на которого, видимо, напало словоохотливое настроение. – Он и рассказал про то, что у вас там творится. И, кстати, с его слов в тебе и опознали типичного крысюка с Серого Севера. Так ведь у вас ваш отрезок ветки зовется?
Марк с ненавистью посмотрел ему в глаза. Все, сказанное «чистым», порядком ошеломило его, но скавен упрямо держался на плаву, не позволяя окончательно утопить себя.
– Я. Не. Крысюк! – с расстановкой повторил он. – Я – человек!
На этот раз олигарх с оценивающим интересом оглядел его с головы до пят, словно только что пойманного и доставленного в Зверинец монстра.
– Окей, – довольно спокойно, но с хорошо заметным пренебрежением сказал он и сделал знак охранникам отпустить пленника. – Если ты – человек, то кто тогда я? Крысюк?..
У Марка аж язык зачесался ответить ему в рифму, но скавен сдержался. Не тот расклад сил. Однако, подумав, он все же решил внести ясность:
– Вы – тоже человек. И они, – он кивнул на охранников, – люди. Только «чистые», без мутаций. Вам просто очень повезло – вот и все.
Про себя же он вдруг подумал, что многозначность слова «чистый», которым на Сером Севере немудряще называли людей без мутаций, в данной ситуации проявила себя во всей своей красе. Чистым ведь можно быть не только по крови или по состоянию тела и одежды.
Чистой или нет может быть душа человека – кем бы он ни был, мутантом или нет. Чистыми или нет могут быть его помыслы. Его поступки. Отношения с другими людьми. Да много чего!
И кого из уже знакомых ему обитателей Большого метро можно было считать чистыми в том самом смысле этого слова – было, пожалуй, для Марка вопросом всех вопросов.
«Костя – чист! – тут же подумалось ему. – Несмотря на все, что он пережил и перенес в рабстве – он чист!.. Гай и компания?.. Хм… Ну… возможно. А вот эти, называющие себя «чистыми» людьми и гордящиеся своей чистокровностью? Они – КТО?..»
– Повезло, говоришь? – Мазюков непонятно сощурился. – Что ты имеешь в виду, крысеныш?
Марк буднично пожал плечами, в очередной раз пропустив мимо ушей обидный и презрительный тон «олигарха».
– А то, что, окажись вы после Удара на одной из наших станций… вас бы сейчас тоже называли паршивым мутом… И это еще в том случае, если бы вы выжили после эпидемии, сделавшей нас такими. А ваша дочь была бы сейчас такой же, как я… если бы вообще сумела род…
– МА-АЛЧАТЬ!!! – рявкнул Мазюков, вскакивая с места.
Лицо его побагровело. Он сгреб Крыса за полы безрукавки и, приблизившись к нему почти вплотную, яростно прошипел, брызгая слюной:
– Крысий выродок, я бы тебя с наслаждением удавил собственными руками! Прямо здесь и сейчас! И черт с ним, с этим вознаграждением от яйцеголовых, не так уж оно мне и нужно! Но я уже обещал тебя им, а Мазюков свое слово держит!.. На цепь его! – бросил он охранникам. – И запереть! Договорюсь – частным рейсом дрезины повезете паршивца в Полис! И чтобы мне ни слова посторонним, поняли?
– Так точно! – гаркнули охранники. И, с привычной ловкостью сбив Крыса с ног, поволокли его в сторону подсобных помещений, попутно награждая тумаками.
– Сильно не бейте! – крикнул им вслед Мазюков, выходя из «офиса». – И чтоб не по морде! А то весь товарный вид ему испортите!
…Никто из «чистых» даже не заметил, как позади них от дощатой стены отлепилась маленькая детская фигурка в бедной, сильно поношенной одежде и, сверкая грязными босыми пятками и черными глазенками-вишнями, помчалась в сторону перехода в Атриум.
«Скорее, морэ[17], твоего друга схватили и хотят увезти от тебя! Спеши, морэ, спеши!..»
В это же время на минус третьем уровне Атриума
– У тебя Квазимодо скоро совсем переселится на тренировочную площадку, – хмыкнул Кевлар, плюхаясь в обшарпанное кресло на краю означенной площадки. – Перекус он уже с собой берет, настанет время – и спать тут же будет… Валерка, пощади парня!
Шаолинь даже не повернул головы в его сторону, продолжая наблюдать за пока еще не слишком умелыми действиями ученика, отрабатывавшего приемы владения копьем.
– Резче замах! – слышались отрывистые команды тренера. – Резче! И не цепляйся за древко, словно утопающий! Копье должно летать в руках!.. Стоп! Как ты ноги ставишь? Собьют ведь, и мяукнуть не успеешь!.. Еще раз!
Квазимодо, сосредоточенно закусив губу и сверкая булатной сталью в упрямых глазах, послушно останавливался, снова и снова повторял все, что у него не получалось.
– Упорный у тебя падаван! – похвалил Кевлар.
Кореец в ответ только дернул плечом. После гибели лучшего друга и соперника по ежедневным словесным пикировкам Шаолинь как-то разом посуровел, замкнулся в себе, перестал по своему обыкновению хохмить и ехидничать. И если раньше он гонял своих юных подопечных на тренировках с сильно облегчавшими процесс обучения веселыми шуточками и беззлобными подначками, то теперь он превратился в сущего тирана. Когда коллеги однажды попеняли ему на то, что он совсем замордовал мальчишек, кореец вдруг непривычно ощерился и стал похож на рассерженного дикого кота.
– Я учу их защищать себя и свои жизни! – прошипел он, сузив и без того узкие глаза. – Станут они нашей сменой на Арене или нет – покажет время. Но я не хочу, чтобы однажды кто-нибудь из них так и остался лежать на этой гребаной арене!!! Как… как Димка!..
Крыть было нечем. Гладиаторы только развели руками, но от товарища и его «шаолиньских методов воспитания» отстали. Тем более что, как выяснилось, Крыс и Квазимодо, несмотря на сильно возросшие трудности учения, и сами не имели ничего против столь жесткого режима. Они-то – в отличие от старших товарищей – все понимали. И не обижались на своего наставника. Особенно Костя. Квазимодо вообще – как оказалось – отличался редкостной чуткостью. Просто далеко не всем это открывалось.
Шаолиню – открылось. В тот самый день, когда черкизонец устроил ему грандиозную встряску и просто-таки силком, за шкирку вытащил из депрессии после потери друга и заставил вернуться к нормальной жизни.
С тех пор гладиаторы стали замечать, что к Квазимодо кореец относится с чуть большей теплотой и заботой, чем к его более «толстокожему» и даже на вид колючему другу-мутанту.
Что, впрочем, ничуть не мешало ему гонять их обоих на тренировках и в хвост и в гриву, невзирая на симпатии.
…Наконец, более-менее удовлетворившись результатами, Шаолинь остановил ученика и объявил перерыв. Костя аккуратно прислонил копье к одной из колонн и подошел к старшим товарищам.
– Спасибо, – сказал он, принимая от Кевлара полотенце и вытирая влажный лоб.
Он хотел сказать что-то еще и уже повернулся к наставнику, как внезапно со стороны переходов к станциям донеслись пронзительные крики и ругань охранника. А потом по бетону торопливо загрохотали его ботинки.
– А ну, стой, мелкий бандит! – взревело иерихонской трубой. – Стой, говорю, хуже будет!!!
Послышался приближающийся топоток маленьких босых пяток, и вдруг из-за поворота коридора к насторожившимся и недоумевающим гладиаторам вылетел встрепанный и запыхавшийся черноголовый мальчуган в сбившейся набок растерзанной рубашонке. Мазнув взглядом по группе на площадке, он кинулся к Косте, громко крича сквозь слезы что-то на непонятном присутствующим наречии.
– Бахти?! – изумился Квазимодо, узнав давешнего цыганенка с Чкаловской. – Ты что тут делаешь?
Малыш подскочил к нему, отчаянно вцепился в ремень брюк (тренировались бойцы обычно голыми по пояс) и, задыхаясь, снова затараторил, мешая в невообразимый винегрет русские и цыганские слова.
– Да что он говорит? – не выдержал Кевлар. – И вообще, кто это?
Следом за Бахти, тяжело бухая ботинками, примчался взмыленный охранник.
– Ах, ты ж, воровское отродье, – накинулся он на упущенного нарушителя. – Не успел я отвернуться, а он уже пролез, куда не надо! А ну…
Костя пружинно и опасно распрямился, недобро сжал губы и одним движением – неожиданно твердым и покровительственно-властным – задвинул судорожно прижимающегося к нему зареванного пацаненка к себе за спину.
– Нет! – резко, словно кнутом хлестнул, осадил он. – Вы его не тронете!
Охранник открыл было рот, чтобы выдать новую гневную тираду – ведь он знал, что подросток-раб был здесь самым бесправным, – но тут перед ним выросли две мускулистые фигуры.
– Оставьте их, – коротко приказал Кевлар. – Мы сами разберемся.
Несколько секунд гладиатор и охранник мерились взглядами. После чего страж порядка, осознавая явное силовое и техническое преимущество тренированного и опытного бойца арены, плюнул и, круто развернувшись, пошел обратно к лестнице.
– Если он чего-нибудь тут сопрет – отвечать будете вы! – на ходу бросил он.
– Всенепременно! – сквозь зубы пообещал Кевлар и повернулся к Квазимодо, чтобы выяснить наконец, что тут вообще происходит.
А тот уже опустился на колено перед всхлипывающим малышом, успокаивающе взял за плечи и теперь о чем-то тихо говорил с ним на его языке.
Лица Шаолиня и Кевлара удивленно вытянулись: они и не подозревали о лингвистических талантах своего подопечного!
– Ох, ни струя себе… – ошеломленно протянул выпавший на миг из уже привычного состояния суровой замкнутости кореец, к слову – сам владевший несколькими языками.
Внезапно Костя очень эмоционально чертыхнулся и одним гибким движением вскочил на ноги. Лицо его перекосилось в гримасе боли, гнева и отчаяния.
– Крыс! – воскликнул он. – Мазюков приказал посадить его на цепь и запереть! Он хочет продать Марка в Полис на опыты! Крыс сейчас на Кольцевой, но его скоро увезут! Бахти все видел и слышал и решил предупредить меня!
– Блин!.. – вырвалось у Кевлара.
– Он же не вернется оттуда!.. – по телу подростка, уже готового сорваться с места и кинуться на помощь другу, прошла крупная дрожь, и он нервно стиснул кулаки. – Его же там замучают, и мы больше никогда… – серые, потемневшие до графитовой черноты глазищи черкизонца умоляюще уставились на Шаолиня. – Валера… пожалуйста…
– Беги! – принял мгновенное решение боец. – Может, еще успеешь…
Костю как ветром сдуло. Только прощелкали по бетонному полу его драные кеды.
– А ты куда? – остановил Кевлар дернувшегося было следом за подростком Бахти. – Посиди тут, передохни. Вон, вымотался-то как, пока бежал и с этим… дуболомом воевал! А потом мы тебя сами отведем на станцию, чтоб никто не прицепился.
Маленький котляр отчаянно замотал кудлатой нечесаной головенкой. Весь его вид говорил, что здесь он не останется ни за какие коврижки.
Шаолинь посмотрел на него. На товарища.
– Неспокойно мне что-то… – проговорил он. Взгляд его теперь был устремлен в сторону переходов.
Кевлар понял его без слов. Молча подхватил на руки пискнувшего от неожиданности Бахти и кивнул в сторону выхода:
– Давай, Валерыч, в темпе! Мы следом!
Курская кольцевая
Все повторялось, словно дурной сон. Опять его хватают, бьют, куда-то тащат, запирают… Холодная тяжесть железа – на этот раз не только на запястьях, но и на шее, на щиколотках… последнее чувствуется даже сквозь берцы. Железо тянет к земле, железо не дает нормально двигаться, оно грызет, кусает, душит… Его держали сразу двое, пока кто-то третий – Крыс даже не запомнил, кто – заковывал отчаянно и яростно брыкающегося пленника в кандалы и ошейник с хитрой системой цепей. Словно кровожадного и очень опасного зверя, который – дай ему волю – вырвется и тут же перегрызет всех нафиг!
«Сволочи, что ж вы творите?! Я же человек! Человек!!!»
Очередной бетонный мешок, в который его зашвырнули после этого, на сей раз был скупо освещен тусклой, поминутно моргающей лампочкой. Но облегчения это не принесло.
Подопытный образец! Марк слишком хорошо знал, что это такое! Алхимик иногда испытывал новые зелья на пойманных в туннелях крысах. И эти испытания подчас заканчивались гибелью подопытной зверюшки. Алхимик тогда разводил руками, говорил: «Не повезло…» и начинал все сначала.
Что будут испытывать на нем, «грязном муте», там, в Полисе? Какие-то лекарства? Яды? Неважно. Живым он оттуда уж точно не вернется – это О’Хмара понимал совершенно отчетливо. Судьба словно взяла обыкновение с каким-то особо изощренным черным юмором издеваться над ним: сперва он был бойцовым Крысом-смертником. А вот теперь ему предстояло стать подопытным Крысом.
Неожиданный каламбур даже рассмешил. Скавен разразился хриплым нервным смехом, но тут же заткнулся. Хорош только смех победителя. А он… а его в очередной раз ожидает смерть. И на этот раз, кажется, выкрутиться и проскочить не удастся.
И еще одно не давало покоя, червем грызло изнутри. Его так быстро и внезапно увели из Атриума, что этого почти никто не заметил. А это значит, что команда Гая и Костя ни сном ни духом не ведают об этом и даже не подозревают, что их товарища вот-вот навсегда увезут от них и в очередной раз отправят на смерть. И ему даже не позволят проститься с ними, увидеться… в последний раз… В последний, драть его…
Дикое, запредельное отчаяние подбросило Марка на месте и с размаху швырнуло на обитую железом дверь темницы. Гулким лязгающим эхом под низким потолком отозвался яростный, изо всей силы, удар железом о железо – наручными кандалами по дверной обшивке.
– Откройте!!! Откройте, твари!!! Дайте хоть с другом попрощаться!..
Но дверь осталась равнодушна к его попыткам достучаться до тех, кто стоял с другой стороны. И, осознав это, узник вскоре перестал биться о неприступную преграду. Обмяк и, бессильно цепляясь за гладкую поверхность, сполз на пол и там скорчился, содрогаясь всем телом.
«Костя, друг… Прощай».
…Когда его наконец вытащили из темницы и, набросив на плечи какую-то хламиду (наверное, чтобы скрыть от любопытных глаз кандалы и цепи), повели к одному из путей, Крыс был спокоен и почти безразличен к происходящему. Вид у него был такой, словно мучителям наконец удалось усмирить и сломать его. Он безропотно позволил усадить себя на дрезину и закрепить одну из цепей на раме сиденья. Из разговоров Мазюкова с охранниками стало понятно, что эти меры предосторожности принимались не столько из-за гипотетической опасности мутанта, сколько для того, чтоб он, не дай бог, не сбежал и не лишил своего хозяина солидного навара.
Но все безразличие и покорность в один миг слетели со скавена, когда под своды станции, разом перекрыв стоящий на ней неумолчный шум, внезапно взвился громкий и отчаянный, на грани срыва только недавно пережившего ломку голоса, крик:
– КРЫ-Ы-Ы-ЫС!!!..
* * *
…Костя вылетел на платформу и, бесцеремонно расталкивая зазевавшихся прохожих, кинулся к путевой канаве так называемого внутреннего кольца.
…Если Марка повезут в Полис, то только безопасным путем – в обход, через Киевскую. Потому что напрямик – не вариант: там, на пути – Площадь Революции, станция «красных», с которыми у Ганзы до сих пор терки… Господи, только бы успеть… Только бы его не увезли раньше времени…
…Обогнуть какой-то прилавок, перемахнуть через составленные штабелем пустые ящики… Да расступитесь же, черт бы вас всех побрал!!! Дайте дорогу!!!..
К нужной путевой канаве Квазимодо выскочил, когда дрезина со знакомой фигурой на борту уже въезжала в темную пасть туннеля, ведущего к Таганской.
* * *
– КРЫ-Ы-ЫС!!!
– КОСТЯ!!!
Подхватившийся с места Марк (цепь тут же натянулась и отбросила его назад, маскирующая оковы накидка свалилась) оглянулся и увидел, как из череды беломраморных арок выскочила знакомая тонкая фигурка и, лавируя между всевозможными препятствиями, кинулась по платформе вслед за увозящей его дрезиной.
– А ну, сядь на место, крысеныш! – вцепился в него охранник.
Его скрутили и придавили к сиденью, чтоб не рыпался. И Марку оставалось только давиться злыми слезами и в безнадежном отчаянии смотреть, смотреть, как птицей слетает на пути гибкая худая тень, как вдруг вскрикивает, неловко надламывается и бессильно падает на рельсы, схватившись за подвернутую ногу.
И тогда, собрав все силы и стряхнув с себя руки конвоиров, О’Хмара снова вскочил и, повинуясь какому-то мгновенному наитию, закричал, глядя в сторону удаляющегося светлого пятна:
– КОСТЯ, Я ВЕРНУСЬ ЗА ТОБОЙ!!!
Глава 22. Форс-мажор
Дрезина, деловито тарахтя мотором, катила все дальше и дальше по Кольцу. И все ближе и ближе становилась конечная точка путешествия Марка. Возможно, даже и жизненного.
Думать об этом совсем не хотелось, но навязчивая мысль так и билась в висках в такт мерному колесному перестуку.
На мотовозе, кроме пленника, двух его охранников и машиниста с помощником, больше никого не было – Мазюков раскошелился на частный рейс вне графика. Недовольные пассажиры на Курской побухтели, побухтели, но возражать влиятельному ганзейскому дельцу никто не посмел. Проще и безопаснее было заткнуться и смиренно дожидаться следующего «автобуса».
Памятуя поговорку «тише едешь – больше командировочных получишь», Мазюков велел своим верным псам везти ценного мутанта в Полис самым длинным, но вместе с тем и самым безопасным путем. Сперва – «автобусом» по внутреннему кольцу до Киевской, затем им следовало на дрезине Арбатской Конфедерации добраться до Смоленской, а там уж до цели – рукой подать, всего один охраняемый переход. Рисковать Мазюков не хотел.
Позади осталась нарядная Таганская с ее устремленными ввысь, похожими на наконечники копий, лазурно-белыми барельефами. Растаяла светлым пятнышком в темноте геометрически-строгая, почти чопорная Павелецкая с ее массивными кубическими пилонами и четким ритмом прямых линий и углов. Еще один небольшой перегон – и будет Добрынинская, и будет смежная с ней Серпуховская с выходом на Серую ветку…
Марк едва не дернулся от мысли, что вот тут, совсем рядом, рукой подать – дорога к родной станции. К дому! Но тут же поник и сгорбился, бессильно свесив скованные руки между колен. Даже если ему и удастся каким-то чудом сбежать с движущегося мотовоза (цепь была пристегнута к сиденью обыкновенным карабином, он уже успел тайком от «чистых» это проверить), то куда он пойдет такой – оборванный, в цепях, никого здесь не знающий и никому не нужный? Хотя нет – нужный. Но исключительно в качестве ценного товара, который можно захватить, выгодно продать и… забыть о нем. Тем более это Ганза, тут, как выяснилось, на каждом шагу – блок-посты. И даже в боковых технических ответвлениях (Крыс машинально проводил тоскливо-жадным взглядом одно такое, как раз открывшееся по правому борту[18]) устроены сторожевые заставы и ходят регулярные патрули. А если и получится перебраться на Серую ветку и каким-то чудом миновать Полис, то дальше по пути, между прочим, Рейх! Куда таким, как он, лучше вообще не попадать ни в каком виде! Как любил выражаться в подобных случаях Буль, ни живьем, ни тушкой, ни даже чучелком!
Нет, тут если и сбежишь – то никуда не скроешься. Мигом поймают и при самом лучшем раскладе притащат обратно Мазюкову. А что тот сотворит с беглым рабом – даже думать не хотелось!
«И кой черт меня дернул за язык пообещать Косте, что я вернусь за ним? – с горечью подумал скавен. – Ежу ведь ясно, что…»
Впереди замерцало очередное приближающееся световое пятно.
Добрынинская. Такая близкая и желанная калитка к дому…
Калитка – но запертая и недоступная!
…Очень хотелось выть от ярости и бессилия и, словно пойманный дикий зверь, грызть железо кандалов.
На следующей станции – Октябрьской – случилось то, чего никак не ожидали пассажиры «автобуса».
Машинист дрезины, как ему и было велено Мазюковым, не собирался на ней останавливаться – как и на всех предыдущих станциях маршрута. Но по правилам путевого движения ему все равно пришлось замедлить ход. И когда пыхтящий мотовоз выполз из туннеля на свет, к нему тут же устремились четверо одетых в ганзейскую пограничную форму вооруженных людей. Один из них, судя по властному виду и нашивкам – офицер, повелительно махнул какими-то корочками, приказывая машинисту остановиться.
– В чем дело? – возмутился было охранник Гоша – старший в паре. – Это частный рейс, все согласовано с руководством Содружества…
Гоше под нос были сунуты те же самые корочки. А затем их обладатель сообщил:
– Дальше проезда нет вплоть до особого распоряжения Председателя. Это касается всех без исключения. Вам придется задержаться здесь на неопределенное время.
– Но почему?
– Эта информация не для посторонних! – отрезал офицер и перевел взгляд на Марка, которого конвоиры снова закутали в хламиду, чтобы избежать ненужного любопытства. – Кто это у вас? А ну, снимите с него эту тряпку!
Красноречивое покачивание автоматом ближайшего к ним бойца не позволило Гоше и дальше возникать. Мрачно зыркая, он стянул с Крыса плотный покров.
– Мутант? – удивился офицер, увидев экзотическую внешность пленника. – Куда это вы его везете?
– Этот мут грязно оскорбил дочь нашего босса, – неохотно пояснил Гоша. – Поэтому его велено доставить в Полис на опыты.
– Погодите… – пограничник чуть наморщил лоб, припоминая. – Вы же – люди Мазюкова? Борис Леонтьича? А мутант – из Атриума, тот самый, которого на арене крысы не сожрали?
Охранники Крыса синхронно кивнули.
Лицо офицера заметно смягчилось.
– Это в корне меняет дело. Но пропустить я вас, мужики, все равно не могу.
И, чуть наклонившись и понизив голос, прошептал:
– На Парке Культуры ловят шпиона «красных». Поступила инфа, что он попытается перейти по технической ветке с Кольца на Фрунзенскую и вернуться к своим. Так что о передвижении в том районе можете на неопределенное время забыть. Пока шпиона не поймают – там сейчас даже крыса не проскочит.
– Но ведь нам поручено доставить мута в Полис как можно быстрее и без проволочек! – растерялся Гоша. – Что я скажу боссу? Он будет недоволен такой задержкой! И, по крайней мере, я должен его предупредить. У вас связь с остальными станциями работает?
– Работает, – кивнул погранец. – Но в связи с объявленным особым положением телефонные разговоры – во избежание прослушивания их «красными» – временно под запретом.
– Да что же это такое-то?! – в сердцах всплеснул руками Гоша. – И что, нам теперь тут сидеть до второго пришествия?
Второй охранник, по имени Роман, что-то тихо сказал ему. Роман отличался редкостной молчаливостью. Но не в силу характера – просто у него были некогда, во время какой-то давней туннельной разборки, повреждены голосовые связки. С тех пор мужчина если и разговаривал, то очень тихо, почти шепотом. Но чаще, конечно, предпочитал отмалчиваться.
– Да ну, скажешь тоже – возвращаться! – отмахнулся Гоша. – Да шеф с нас за такое головы снимет! Но и ждать – тоже не выход, особенно учитывая запрет на телефонные переговоры.
– Вы можете перейти отсюда на Оранжевую линию, – внес предложение погранец, – а потом по «пауку» перебраться на Серую. А там до Полиса – рукой подать.
– Ха! – скептически хмыкнул Гоша, а у Марка вдруг часто-часто забилось сердце, когда он услышал упоминание о родной линии. – А как же Полянка? На ней, говорят, всякая чертовщина происходит!
– Вы этому верите?
– Нет, конечно! Но у нас – ценный товар! Мало ли что может случиться по дороге! Нам же потом и отвечать придется!
– Я могу дать вам людей, – подумав, сказал погранец, – они проводят вас до «паука». Там, дальше – наши патрули, так что до выхода на Серую вам не о чем будет беспокоиться. Может, даже на месте столкуетесь с кем-нибудь из офицеров, и вам выделят других провожатых, до самой Боровицкой. А Борису Леонтьевичу я сообщу, как только восстановят связь, что вы из-за форс-мажорных обстоятельств отправились в Полис напрямик. Что скажете?
Гоша и Роман зашушукались, решая, как поступить. А Марк почувствовал, как его тело охватывает мелкая и неудержимая дрожь. Неужели высшие силы в очередной раз готовили ему ШАНС?..
«Если эти лизоблюды все же решат двинуть в Полис напрямик, то пойдем мы, скорее всего, пехом. А это уже совсем, совсем другое дело, чем ехать на мотовозе! По крайней мере, я не буду прикован к чему-либо. Можно будет попытаться по дороге…» – Марк осекся, не решаясь даже мысленно высказать то, что его волновало. Даже голову опустил низко-низко, чтоб не выдать себя выражением лица.
«Так, а что там они говорили про эту Полянку?..»
О загадочной станции и о происходящей на ней время от времени «чертовщине» Марк, разумеется, уже слышал. Сам он не сказать чтобы верил в какую-то там мистику, но рассказы об этом месте слушал с замиранием сердца и жутковатым восторгом. Правда, он и сам не мог понять, хотелось бы ему однажды оказаться на Полянке и самому испытать на себе ее чудеса, или нет. Но, как человек здравомыслящий, Крыс все же предпочитал думать, что ему и на фиг не сплющились никакие загадочные приключения.
Но, кажется, его мнения и желания в очередной раз никого не интересовали. Паршивка-судьба с глумливым хихиканьем снова тащила его куда-то на аркане, и не было даже возможности перевести дух и как следует проанализировать все, происходящее в его жизни.
Тем временем конвоиры закончили свои обсуждения.
– Окей, – кивнул Гоша, наделенный, видимо, полномочиями самостоятельно принимать решения, не советуясь с хозяином. – Время – деньги, придется все же идти на Боровицкую. Сколько бойцов вы нам дадите в сопровождение, господин капитан?
– Двоих, я думаю, будет достаточно. Мутант-то у вас, надеюсь, не буйный? Чего вы его так железками увешали?
– А, эт чтоб не сбег! – ухмыльнулся Гоша. И добавил: – Буйный не буйный, а брыкался этот крысеныш, когда его заковывали, очень даже активно!
Погранец хмыкнул, со сдержанным любопытством рассматривая хмурого подростка-мутанта, которого охранники уже отстегнули от рамы и согнали на платформу. При этом юноша чуть не запутался в своих цепях и едва не упал. На какой-то миг его нечеловечески черные глаза блеснули гневным алым сполохом… и тут же все исчезло.
– Ну, мы договорились, вы сообщите нашему шефу об изменении планов? – счел нужным уточнить Гоша.
Капитан кивнул:
– Не беспокойтесь. Все будет сделано.
Крыса снова замотали в давешнюю хламиду и, подгоняя тычками, повели к переходу на Оранжевую ветку. Вслед ему, конечно же, оборачивались местные зеваки, но присутствие охраны удерживало их от слишком откровенного проявления интереса.
Как и обещал капитан ганзейских пограничников, до «паука» добрались без происшествий и достаточно скоро. Если не считать того, что пленник в своих кандалах не мог передвигаться быстро и время от времени спотыкался и чуть не падал, не зная, как половчее приспособиться к наложенным на него ограничениям.
Все неудобства и тяготы пешего пути Марк переносил со стоическим спокойствием. Впереди ждала Серая ветка, и потому подросток лихорадочно просчитывал все возможные варианты побега, не отвлекаясь на проявление ненужных эмоций.
«Хорошо бы на Полянке и правда произошло что-то такое, что отвлекло бы этих козлов! – думал он. – А там под шумок заныкаться куда-нибудь, переждать, а потом пытаться пробиться дальше… Вот только как быть с теми станциями, что лежат на пути к Серому Северу? Как их… Стоп! О’ХМАРА, ТЫ ИДИОТ!!!»
Скавен даже остановился от озарившей его мысли и едва сдержался, чтобы не хлопнуть себя, недотепу, по лбу.
Действительно, какой смысл ему – мутанту! – пытаться пробиваться в родные места через враждебные станции метро, когда достаточно просто найти лазейку на Поверхность и идти по ней?
Вот уж воистину, когда высшие Силы хотят наказать – они лишают разума!..
Правда, оставалась опасность подвергнуться нападению хищников и просто-напросто не дойти… но Марк был охотником. И достаточно неплохо знал повадки многих обитателей Верхней Москвы. Да и по сравнению с теснотой туннелей подземки Поверхность была все же более удачным местом для того, чтобы тебя там никто не нашел. Ни люди, ни мутанты.
Очередной тычок оторвал его от размышлений и, неловко переставляя скованные недлинной цепью ноги, скавен побрел дальше.
В «паучьей лапе», ведущей на Серую ветку, охранники с Октябрьской передали их на попечение местным патрульным и повернули восвояси.
И вот, наконец, был пройден и «паук»! Группа остановилась на выходе в основной туннель.
Новую охрану им все-таки не дали, и Марк счел это хорошим знаком. Ибо от двух конвойных, как ни крути, смываться будет сподручнее, чем от нескольких! Главное – этими долбаными цепями ни во что не впутаться!
Сковали Крыса, что ни говори, добротно! От стального ошейника шла вниз длинная цепь, которая примерно на уровне щиколоток была скреплена с цепью от ножных кандалов. Выше, на уровне бедер, от центральной цепи отходили короткие – еле-еле руки развести можно – цепи наручных оков. Как видно, Мазюков и правда боялся если не самого «опасного мутанта», то, по крайней мере, его побега. И потому подстраховался на полную катушку.
Это было бы смешно, учитывая возраст Марка, если бы не было настолько грустно. И… мерзко.
Скавен почти машинально передвигал ноги, а сам напряженно вслушивался, всматривался и внюхивался в разгоняемую фонариками конвоиров туннельную темноту, стараясь не пропустить даже малейшую возможность отделаться от своих сопровождающих и сбежать. Основные его надежды, конечно же, возлагались на «чертовщину» Полянки – как бы сам Марк ни относился к россказням про нее. Но… байки байками, а вдруг и правда там что-нибудь произойдет и поможет ему?
Еще он непрестанно думал о Косте. Он довольно запальчиво дал обещание другу вернуться за ним. А обещание нужно было выполнять, хотя Крыс и сам пока не знал, как он это сделает. Теоретически можно было бы – в случае удачного побега и возвращения в Алтуфьево – попросить взрослых помочь спасти Костю… Но как эти взрослые отнесутся к нему самому, после его довольно авантюрной выходки с посещением Сор-горы и последующего исчезновения? Бабай стопудово вкатит ему самых… неэпических пилюлей. А уж Кожан!..
Подумав о вожде и представив его в гневе, Марк содрогнулся. Нет, похоже, в Алтуфьево он не только не найдет помощи (тем более «чистому»!), но и, как вариант, сам еще огребет – да так, что мало не покажется! Как бы вообще под замок не посадили в наказание за излишнюю борзоту и самонадеянность! С Кожана точно станется, вождь шутить и миндальничать не любил!
Но… если Алтуфьево отпадает, то где же тогда ему искать помощи для спасения Кости?
Однако, проблема…
Занятый своими мыслями, Крыс даже не сразу уловил, что вокруг что-то изменилось. А когда заметил, то невольно, на самой грани подсознания, ощутил некую иррациональную тревогу.
Что-то было не так. Что-то. Было. Не так.
Полянка с ее выкрутасами? Но до нее, по словам конвоиров, время от времени перебрасывавшихся репликами все о той же Полянке, было еще далеко. Угроза обвала сводов или прорыва грунтовых вод?.. Скавен прислушался к своим ощущениям. Нет, все не то, тут что-то другое… Какая-то подземная тварь, проникшая в туннели и решившая поохотиться на неосторожных путников?..
И вот тут-то Крыс и понял, что же его встревожило!
Запах! Странный, пока еще очень тонкий и неясный, почти на самом краешке обоняния. ЕГО мутантского обоняния – ведь шедшие рядом «чистые», похоже, ничего не ощущали. Запах будоражил, он явственно нес опасность, и обострившиеся во время пешего пути по туннелям чувства теперь очень недвусмысленно намекали Марку, что не худо было бы и свалить от этого места подальше!
Скавен бы так и сделал, будь на то его воля. Но ведь он пленник!..
– Чего встал? – рыкнул на него Гоша. – Иди давай, нефиг мне тут…
– Тут кто-то есть, в туннеле, – тихо проговорил скавен. – Я не знаю, кто, но, кажется, оно опасно.
– Это тебя Полянка уже морочит, – хмыкнул Гоша. – Заткнись и топай дальше!
Марк помотал головой и не сдвинулся с места.
– Это не Полянка. Я чувствую запах… какой-то твари. И, кажется, он все ближе!
Действительно, странный будоражащий запах потихоньку становился все отчетливее. Но Крыс – как ни вслушивался, как ни вглядывался – пока не мог уловить ничего, кроме запаха. Ни звука, ни даже намека на движение в темноте…
Охранники переглянулись. Дружно принюхались.
– Ты че, нас дуришь? – надтреснутым полушепотом спросил Роман. – Я ничего не чувствую.
– Потому и не чувствуете, что вы – «чистые»! – огрызнулся Марк, досадуя на то, что эти два утырка ему не верят и потому теряют, может быть, уже драгоценные минуты. – А я – мутант!.. Ну, внюхайтесь же как следует! Честное слово, я не вру!
Отделаться от конвоя, конечно, хотелось, кто ж спорит. Но не такой же ценой, когда ты сам рискуешь стать жратвой для неведомой твари! Еще эти трижды тридцать раз клятые оковы…
– Может, вы снимете с меня цепи? – попросил Марк, не особо, впрочем, надеясь на положительный ответ. Вообще-то просить «чистых», до сих пор так бесцеремонно и жестоко обращавшихся с ним, не хотелось, но тут уже было не до гордости и самолюбия. В задницу самолюбие! Неведомая опасность приближалась, и хотелось к моменту встречи с нею быть во всеоружии.
Ну, или хотя бы со свободными руками и ногами.
Охранники, однако, не ответили ему. Теперь они и сами стояли, настороженно вслушиваясь, всматриваясь и внюхиваясь. Автоматы в их руках медленно поводили стволами, словно выискивающие дичь псы – носами.
Кажется, «чистые» тоже начинали что-то улавливать.
– Снимите с меня цепи! – уже громче не попросил, а потребовал Марк.
На него шикнули – мол, отвали, не до тебя сейчас!
– Херня какая-то… – прошептал Роман, осторожно снимая автомат с предохранителя. – И правда, воняет чем-то… нехорошим… Ни разу раньше такого не встречал…
– Возвращаемся! – принял молниеносное решение осторожный Гоша. – Обратно в «паук»! Там, если что – народу и стволов-то всяко побольше! Тише едешь – дальше будешь! Крысеныш, а ты че застыл? Давай, шевели ластами!
– Цепи, блин, снимите, придурки! – уже не скрывая раздражения, рявкнул скавен. – Сами-то куда быстрее меня двигаетесь!
– Нет времени! – отрезал Гоша и… кивнул напарнику. – Ром, помогай!
Вдвоем они подхватили скавена под мышки и ходко потащили его в обратную сторону – к техническим веткам «паука».
– Успеваем? – метров через двести пропыхтел Роман.
– А хрен его знает! – напряженно оглядываясь назад, отозвался Гоша – Ты лучше у нюхача нашего спроси!
– Оно идет за нами, – эхом откликнулся Марк, едва успевая переставлять ноги и отчаянно надеясь ни за что не зацепиться кандалами. – Запах становится все сильнее. И… кажется, там уже не одна тварь!..
– Блин! – дружно раздалось в два голоса, и «чистые» прибавили ходу.
Неожиданно в голову Крыса пришла одна мысль. И почему-то ему показалось очень важным озвучить ее.
– А кроме Полянки, в этом туннеле есть что-нибудь еще… необычное? – спросил он.
Мужчины на бегу переглянулись.
– Смотря что таковым считать… – просипел Роман.
– Ничего нет! – отмахнулся Гоша. – Голые стены и… кабеля! Правда, ходят слухи… что где-то в этом районе… находится личный бункер самого… Главного Менеджера Ганзы… Но это вряд ли… необычное.
…Что-то щелкнуло в голове Марка, когда он услышал об этой без преувеличения могущественной и загадочной личности – Главном Менеджере. И возникшие зацепки и ассоциации кое с чем, уже слышанным ранее, ему не понравились. ОЧЕНЬ не понравились!
Нет, возможно, эти его предположения и подозрения и были беспочвенны… Возможно, он ошибался насчет того, КТО мог сейчас следовать за ними. Но уж больно все как-то стройно складывалось в четкую и достаточно жуткую мозаику!
А дело было в следующем.
Однажды, еще до появления в Атриуме Крыса и Квазимодо, охотники Хикса притащили туда на хвосте интересные новости. Что будто бы для самого Главного Менеджера Ганзы не то изловили на Поверхности, не то даже вывели в некой жутко засекреченной подземной лаборатории каких-то очень кровожадных тварей. И что будто бы ни один известный сталкерам и охотникам московский мутант не мог потягаться с этими созданиями ни в скорости, ни в остроте нюха, ни в злобности. Да вообще, много чего еще толковали про сих тварей, называемых глаберами. Иные слухи были и вовсе фантастическими. Например, о том, что время от времени всевластный хозяин Ганзы выпускает своих «домашних любимцев»… погулять в туннели. И горе тому несчастному, кто попадется на их пути!
Тем не менее, несмотря на леденящие душу слухи, все загадочные и бесследные исчезновения людей на этом участке по-прежнему продолжали приписывать влиянию Полянки. Не иначе, досужие болтуны боялись наговаривать на Самого и тем самым навлекать на себя его гнев!
Хикс, когда заходила речь о том, что глаберов, якобы, приволокли с Поверхности, свирепо пыхтел, топорщил бороду и, пересчитывая словесных чертей тысячами, грозился оборвать неведомым, но ушлым конкурентам какие-то там тентакли.
– Это ж какая зараза посмела – в обход нас?.. – возмущался он.
Соседи-конкуренты из Вольеров в один голос клялись, что их тут и рядом не стояло, и Хикс был склонен им верить. Потому что конкуренция конкуренцией, а профессиональная этика – дело нешуточное!
Но одно дело – слушать жуткие байки в дружеской компании, за неспешной вечерней трапезой, в безопасности крепких бетонных стен. И совсем другое (если, конечно, идущие по следу твари – это и правда выпущенные поразмяться глаберы) – осознавать, что вот сейчас ты сам столкнешься с персонажами этих баек и на своей шкуре убедишься, в каком месте про них говорили правду, а в каком – врали напропалую. Тут уже как бы тебе самому не оборвали эти самые тентакли – какой бы хитроизогнутой частью организма они ни являлись!
Запах преследующих их тварей усилился настолько, что даже внюхиваться теперь не приходилось. И очень скоро стало ясно: добраться до охраняемых ганзейскими патрулями туннелей «паука» они просто не успеют.
– Крысеныш, а ну, живо ныкайся куда-нибудь и не отсвечивай! – приказал Гоша. – От тебя сейчас все равно никакого толку!.. Но если вздумаешь сбежать – пеняй на себя!
«Тут сбежишь, пожалуй!.. – подумал Марк, быстро озираясь в поисках хоть какого-то убежища и стараясь не выдать себя ни взглядом, ни движением. – Но… я все же попытаюсь!»
Вот он – ШАНС! Только бы ему повезло! Только бы повезло!..
Луч фонаря Романа скользнул по ребристому тюбингу и вдруг высветил у самого низа стены какую-то не слишком широкую квадратную дыру. То ли технический люк, то ли вентиляция, то ли еще какая-то подсобная нычка… Пучок света ухнул в лаз и растворился в кромешной темноте, не достигая его пределов.
– Туда! – толкнул охранник к дыре Крыса. – Да блин, как ты лезешь?! Ногами вперед ползи! Выбираться-то как потом будешь?
«Если буду…»
Марк повиновался приказу и задом наперед ужом ввинтился в тесное – только-только пролезть человеку его комплекции – отверстие, решив пока не думать о том, что (а точнее, кто) может скрываться в этом так подозрительно удачно подвернувшемся лазе. Сильно мешали двигаться цепи, и пару раз скавен едва не ободрал себе в кровь запястья и шею. Однако вспыхнувшая злость, смешавшись со страхом за жизнь, придала ему сил, и скавен парой судорожных рывков протиснулся еще дальше в нору. Теперь, чтобы извлечь его оттуда, следовало очень сильно постараться.
Убедившись, что хозяйское живое имущество теперь упрятано довольно надежно, Роман и Гоша развернулись в сторону приближающейся неведомой опасности и приготовились к бою.
…Лежа в достаточно тесном лазе, Крыс с замиранием сердца прислушивался к доносящимся снаружи звукам. Как вдруг чьи-то острые – почувствовалось даже сквозь кожу берцев – зубы, скрежетнув по железному обручу кандалов, схватили его за щиколотку и потянули назад.
От неожиданности Марк заорал так, что у самого уши заложило. Забился, заскреб по холодному полу придавленными собственным весом скованными руками, не в силах освободиться. Но его истошный вопль тут же был заглушен донесшимся снаружи диким, леденящим душу торжествующим воем в несколько жадных глоток.
Оказаться между двух смертей в планы Крыса ну никак не входило. Он резко лягнул ногой, пытаясь отцепиться от неведомого захватчика. Тот и правда на мгновение разжал зубы… чтобы потом снова сомкнуть их на ботинке скавена.
– Да что ж ты пристал, зар-раза?! – прошипел О’Хмара, снова и снова дергая ногой в попытках освободиться. – Меня нельзя жрать, я еще друга не спас… Отцепись, хрень зубатая!
Снаружи, перекрывая кровожадный вой туннельных тварей, длинными очередями ударили автоматы. Послышались крики – это Гоша орал что-то неразборчивое, но явно нецензурное. В голосе «чистого» скавен явственно уловил страх и понял: эти двое долго не продержатся. Глаберы там или не глаберы, но песенка мазюковских «шестерок», похоже, была спета. Впору было позлорадствовать – мол, так вам и надо, сволочи! – но ведь и Крыс сейчас находился в той же самой ситуации. Впереди – охотящиеся хищники, которые сейчас схарчат его бывших конвоиров, а потом примутся за него… если, конечно, сумеют выковырять из этой бетонной кишки. Позади – неведомая фигня, снова вцепившаяся в ногу и настойчиво пытающаяся затащить его глубже в подземелье. И что теперь делать – непонятно.
Внезапно Марку показалось, что в движениях «фигни» было что-то странное. Отвлекшись на звуки побоища снаружи, он не сразу обратил на это внимание, но теперь его посетило и больше не отпускало ощущение некой… неправильности.
Неведомый захватчик не грыз его ногу, не кусал, не рвал, не дергал, алчно пытаясь вытащить свою жертву из лаза и уже всерьез заняться ею. Он… просто держал щиколотку скавена зубами – держал как-то очень осторожно и, пожалуй… вежливо? И тянул на себя так, словно не подтаскивал к себе добычу, а… звал, приглашал следовать за собой!
– Не понял?.. – ошеломленно пробормотал Марк, только сейчас осознавая, что, кажется, на него и не нападали вовсе! – Че за…
Снаружи, в туннеле, слышались суматошные выстрелы, крики, вой, злобное хриплое рычание. Гоша и Роман все еще пытались отбиться от наседающих монстров, но, похоже, их партия была уже проиграна. Вот захлебнулся очередью автомат… и тут же раздался душераздирающий вопль, оборвавшийся надсадным хрипом и бульканьем разорванного горла.
А потом наступила гулкая тишина, нарушаемая только сопением, чавканьем, треском разрываемой ткани и хрустом костей.
В слепом нерассуждающем ужасе Крыс невольно рванулся назад, поспешно отползая от впустившего его отверстия, теперь таящего смертельную опасность. Тут же предательски лязгнула цепь, выдавая его с головой, и немедленно тусклое пятно входа заслонила чья-то массивная морда.
Источая тот самый запах, тварь засопела, принюхиваясь, а потом с алчным рыком рванула вперед, распахивая усеянную впечатляющими зубищами окровавленную пасть.
– Мама!!! – заорал в ответ скавен, резко сдавая назад и еще глубже ввинчиваясь в лаз. Ему уже не было дела до того, кто там сзади тащил его за ногу. Смерть куда страшнее щелкала прямо перед его носом зубами, слепо таращилась незрячими черными, похожими на дыры, глазищами и все пыталась пролезть дальше, чтобы достать, схватить, выволочь из норы и насладиться наконец вкусом его плоти.
Но, к счастью, лаз был слишком узок для монстра! И ему оставалось только истекать слюной, рычать и злобно скалить зубы.
Незримый кусатель за ногу словно почувствовал, что в лазе происходит что-то неладное – потянул Марка за ботинок еще интенсивнее и настойчивее. Мол, чего застрял, решайся уже, сожрут ведь!
И Марк решился!
Резко выдохнув, он оттолкнулся локтями и ладонями от сырого пола и, скребя по нему цепями, на животе съехал дальше, вглубь норы.
Ноги вдруг повисли в неожиданно разверзшейся пустоте, и скавен с громким криком вылетел из лаза и скатился в какую-то яму.
Из покинутого туннеля раздался полный ярости и разочарования вой оставшегося с носом монстра.
Глава 23. Враг одной крови
Марк очень быстро пришел в себя после падения… и тут же заполошно вскинулся: от одной-то опасности он избавился, но здесь была и другая!
Однако эта самая «другая опасность» почему-то не спешила нападать на него.
Длинно выдохнув, Крыс осторожно приподнялся и огляделся, чтобы понять, куда же это он попал.
Ночного зрения хватило только на то, чтобы разглядеть какой-то захламленный, уходящий в обе стороны коридор с бетонными стенами, увитыми толстыми кабелями. Все это покрывал слой фосфоресцирующей субстанции, похожей не то на плесень, не то на лишайник.
Этот-то призрачный свет и позволил скавену разглядеть наконец того, кто так настойчиво тащил его за собой, уводя от гибели в зубах глаберов.
– Э-э-э… ШУШАРА?.. – не поверил своим глазам Марк, увидев до боли знакомый длинный узловатый хвост. – Шуша, это правда ты?
Некогда сбежавшая из Зверинца крысяра, его несостоявшийся противник на Арене, теперь сидела перед ним на задних лапах и смотрела на него красновато светящимися в темноте глазами.
– Шуша… – все еще удивленный, скавен перевел дух. – Я даже не ожидал еще раз встретить тебя – тем более здесь! Как же ты так вовремя нашла меня? И… почему спасла?
Крысяра опустилась на все четыре лапы и неспешно приблизилась к нему.
Холодный влажный нос коснулся ладони, усы защекотали израненную кожу запястья. А потом крысяра очень бережно, почти невесомо взяла в зубы его руку. Чуть сжала – словно в рукопожатии – и отпустила.
И тут Крыс наконец вспомнил, почему еще тогда, на Арене, этот жест показался ему странно знакомым!
…Это произошло в его не то первый, не то второй самостоятельный выход на Поверхность. Бабай тогда устроил юному стажеру самый настоящий экзамен на выживание, дав задание подстрелить какую-нибудь водящуюся Наверху тварь и притащить трофей в доказательство, что он не отсиживался все это время где-нибудь в безопасном месте.
Марк осторожно продвигался вдоль длинного полуразрушенного дома, держа наготове арбалет. Ему мечталось добыть какого-нибудь достаточно серьезного монстра, чтобы завоевать уважение и признание как в охотничьей бригаде, так и на станции.
Но пока что на глаза попадалась мелочь типа неопасных нетопырок и всяких там мутировавших кошек, на которых даже болты тратить было жаль. А О’Хмаре честолюбиво хотелось более ценного трофея.
И вот, когда он уже сворачивал в один из бесчисленных окрестных дворов, впереди послышались звуки какой-то яростной возни.
Глазам подростка открылось в высшей степени захватывающее зрелище. Две злобно верещащие гарпии, поочередно пикируя вниз, нападали на довольно крупную молодую самку-крысяру. Та тоже пронзительно визжала и огрызалась, но, несмотря на численное превосходство врага, несколько довольно серьезных ран и уже сломанный противниками в двух местах хвост, почему-то не убегала.
Приглядевшись, Марк увидел прижавшийся к стене серый копошащийся клубок, из которого время от времени высовывались длинные ворсистые хвостики. Клубок дергался и отчаянно пищал, и от этого писка молодая крысяра с новой силой и остервенением кидалась на врагов.
Все было ясно. Самка, не жалея собственной жизни, защищала своих детенышей. Потому и не убегала.
О’Хмара мог бы и пройти мимо. В конце концов, разборки обитателей Поверхности – это их личное дело. Жрут друг дружку – и пускай себе жрут, лишь бы людей не трогали.
Но ему нужен был трофей.
Кроме того, ему почему-то не понравился сам расклад сил в этой схватке. Не то чтобы он настолько трепетно относился к крысярам – нет. Но отвага юной хвостатой матери, самоотверженно бьющейся за жизнь своих детей, его впечатлила.
– Чах! Чах! – выплюнул два смертоносных подарка арбалет. Одна из гарпий рухнула на разбитый асфальт, а другая, легко раненая, сумела удержаться в полете и, теряя перья, с визгом боли и ярости кинулась на нового, так внезапно появившегося противника.
Заряжать новые болты или тянуться за ножом уже не было времени. И скавен, почти не думая, что делает, на автомате взмахнул арбалетом, словно игрок в лапту – битой.
Глухое «шмяк!» и оборвавшийся следом за этим визг гарпии сказали ему, что решение столь нетрадиционно использовать арбалет было удачным. Марк поспешно подскочил к оглушенной, но все еще дергающейся твари и без жалости разбил ей голову сильным ударом приклада. А потом перевел взгляд на противницу гарпий.
Крысиная самка, шатаясь на подгибающихся лапах, стояла в прежней боевой позе, заслоняя своим телом детенышей, и готовилась, может быть, к последней битве в ее жизни. Зубы ее были злобно ощерены, из пасти вырывалось шипение. От вооруженного человека она уж точно не ожидала ничего хорошего ни для себя, ни для своих крысенят.
А юный охотник смотрел на нее и думал о том, как же отважны и самоотверженны могут быть, казалось бы, неразумные твари, когда дело касается защиты жизни их потомства.
Убивать крысяру и ее детенышей ему почему-то совсем не хотелось. Хотя, казалось бы, она была исконным врагом, и когда-то такие же, как она, твари и погубили станции Серого Севера, наслав на них смерть, болезнь и последующие мутации у выживших. И ведь когда-нибудь и эти мелкие, пока беззащитные и жалобно пищащие крысенята вырастут в огромных злобных зверей и тоже принесут кому-то беду.
Но и отец, и Бабай учили его не проливать чужую кровь – если только дело идет не о защите своей или чьей-то жизни. И тем более стараться лишний раз не трогать на охоте звериных самок с потомством. Потому что в природе все было взаимосвязано. И полное уничтожение одного вида могло повлечь за собой неотвратимые и фатальные последствия для всего, как говорил отец, экологического баланса в целом.
Марк посмотрел в глаза крысяре и… отступил в сторону, открывая ей путь к спасению.
– Беги, – просто сказал он. – Уходи и уводи своих детей. Я вас не трону. Честное слово, не трону!
И крысяра словно поняла его. В ее глазах появилось почти человеческое удивление.
– Уходи, ну же! – повторил Марк. – А то сейчас еще кто-нибудь прилетит.
Самка, словно отзываясь на его слова, пискнула и кинулась тормошить детенышей. Те расплелись из клубка и послушно прицепились к матери, чтобы не отстать во время бегства.
Проводив взглядом исчезающих в развалинах зверей, Марк степенно, словно старый опытный охотник, хмыкнул и занялся убитыми им гарпиями. Гордость переполняла его: вот это были трофеи так трофеи!
Позади вдруг снова раздался писк. Резко распрямившись, О’Хмара столкнулся взглядом с появившейся из руин крысиной самкой. Та пристально смотрела на него красновато светящимися глазами и мелко подрагивала носом и усами, изучая запах необычного двуногого.
– Что? – спросил скавен. – Чего еще?
Вместо ответа самка вдруг медленно приблизилась, и, не успел опешивший подросток отреагировать, как на его руке осторожно и бережно сомкнулись острые крысиные зубы. Марк дернулся, но крысяра, кажется, и не помышляла о нападении. Просто держала его руку, словно человек, решивший обменяться благодарным рукопожатием.
О’Хмара, словно в ступоре, медленно опустил взгляд на серую макушку. И, будто повинуясь какому-то настойчивому зову, осторожно коснулся ладонью маленьких аккуратных ушек.
Крысяра пискнула и отпустила его запястье. Фыркнула на прощание, пощекотала пальцы усами и направилась к развалинам, куда спрятала спасенных детей.
– Эй! – окликнул ее Марк, неожиданно для себя приняв более чем спонтанное решение. – Вот, возьми! Детей покормишь и сама поешь! А мне и одного трофея хватит!
И бросил ей тушку одной из гарпий.
– Так значит, тогда, на улице – это была ты!.. – Крыс с новым удивлением окинул взглядом Шушару и ее узловато сросшийся после тех переломов хвост. – Офигеть!
Он тогда не рассказал о своем поступке никому на станции – из опасения, что его просто не поймут и еще, чего доброго, поднимут на смех. Шутка ли – пощадить и отпустить врага, не воспользоваться своим заведомо выигрышным положением! Кроме того, Марк и сам не придал этому случаю какого-то особого значения. И потому очень скоро благополучно забыл о нем, захваченный другими делами, заботами и происшествиями. Но, как оказалось, вторая участница того приключения не забыла ничего! И вот теперь, встретившись со своим спасителем сперва на Арене, а затем – в туннелях, отплатила ему добром за добро!
Удивительно и невероятно! И вот этих-то зверей в метро считали кровожадными и безжалостными тварями?.. Врагами, участь которых – немедленная смерть?..
«Однажды встретишь ты на темной дорожке врага одной с тобой крови, – вдруг всплыли в памяти алтуфьевца давешние слова цыганки Марьяны. – Доверься ему, чем бы тебе это ни грозило!»
Марк остолбенел. Помнится, он потом еще, наедине с Костей, посмеялся – какая еще «одна кровь», ведь у него не осталось никого из близких! Ну, разве что мать, но… неужели она – при всей ее неприязни к родному сыну – враг?
В общем, непонятным и смешным показалось тогда Крысу пророчество котлярки. А вот поди ж ты – сбылось! И темная дорожка, и даже враг одной крови!
«Кажется, я больше никогда не смогу выстрелить ни в одну крысяру на свете, – подумал Марк. – А ведь взрослые и правда что-то такое говорили о некоторых странностях в их повадках. Что иногда они не нападают на скавенов… Может, и правда для них важен… вопрос крови?..»
Он уже без опаски присел перед Шушарой и протянул – насколько позволяла цепь – к ней руку.
– Я не знаю, кто из твоих родичей когда-то укусил моего отца, превратив его в почти крыса… Но, знаешь, мысль о том, что мы с тобой – одной крови, теперь вовсе не кажется мне дикой!
Влажный нос снова ткнулся ему в ладонь.
– Сестренка! – хмыкнул скавен, без страха погладив короткую серую шерстку на морде крысяры. Та фыркнула.
Однако рассиживаться и предаваться родственным чувствам не было времени. Марку в очередной раз крупно повезло остаться в живых, но теперь перед ним стояли все те же две проблемы: как выбраться из туннелей Большого метро и как вызволить из рабства Костю.
Немного поразмыслив, скавен решил все же не пороть горячку и никуда пока не дергаться, а посидеть и как следует продумать дальнейшие планы.
– Шуш, – вслух сказал он. – Ты ведь, если что, поможешь мне?
Ответа он не ждал, но ему показалось, что крысяра прекрасно поняла его и не имела ничего против дальнейшей помощи новоявленному «родичу».
Еще раз погладив «сестренку» по бархатным ушкам, скавен погрузился в размышления.
Спустя некоторое время решение было найдено.
– Скорее всего, мне придется выкупать Костю из рабства, – поделился Марк с Шушарой. – А это значит, что надо будет где-то раздобыть патроны на этот выкуп. Много патронов. Целых двести штук! И вот, что я решил, Шуша. Мне надо будет выбраться Наверх так, чтобы оказаться в районе Филевской ветки. Есть там такое место – Горбушка, я слышал о нем от взрослых. Там живут мутанты, такие же, как я. Живут и торгуют всякой всячиной. Я наймусь к кому-нибудь из них и буду работать, охотиться и копить патроны, чтобы освободить друга. Надеюсь, у меня получится достаточно быстро собрать нужную сумму. А может быть, и еще что-нибудь подвернется попутно. В общем, сейчас моя самая главная задача – добраться до Горбушки. Ты знаешь туда дорогу? Сможешь меня вывести?
Крысяра фыркнула. Неизвестно, что это означало – отказ или согласие, но у Марка просто не было иного выбора, как, следуя совету-пророчеству Марьяны, довериться своей необычной спасительнице и следовать туда, куда она его поведет. Ведь он совсем не знал этих туннелей и ходов и в одиночку запросто рисковал заблудиться и сгинуть. А Шушара все же была здесь у себя дома, да и чутье и прочие способности крыс-мутантов были не в пример сильнее и ярче, чем у их «потомков» – скавенов.
Марку вдруг вспомнились байки, ходившие в последнее время среди добытчиков его станции. Те клятвенно уверяли одностанчан, что, де, во вражеских «бибирях», в команде Питона, с некоторых пор якобы завелась… девчонка-добытчица. Совсем еще зеленая, но, как передавали досужие языки, в некоторых вопросах способная дать фору даже иным взрослым мужикам и потому весьма среди Питоновских охламонов уважаемая. И вот эта девчонка, будто бы, умела просто виртуозно пользоваться всякими подземными ходами и коммуникациями, чтобы проникнуть туда, куда ей было нужно. Некоторые даже уверяли, что ей под силу было пересечь пол-Москвы, не выходя на Поверхность. Однажды алтуховские добытчики ее выследили и едва не изловили. Устроили облаву спортивного интереса ради и гнали девчонку по улицам, безжалостно и целенаправленно ведя ее в один из известных им тупиков. Но когда загонщики сами ввалились в этот тупик, добычи в нем… не оказалось. Они немедленно прошерстили все окрестные дома, справедливо полагая, что дичь побежала прятаться и не смогла еще уйти очень далеко. Однако поиски оказались безрезультатными: загадочная Бибиревская Добытчица (как позже прозвали ее алтуфьевские коллеги) как сквозь землю провалилась.
Чуть позже, кстати, это крылатое выражение обрело под собой реальную почву. Кто-то из загонщиков обнаружил, что на одном из канализационных люков тупика неплотно задвинута крышка. Тут же предположили, что бибиревка ушла в коллектор, отодвинули толстый чугунный блин, посветили вниз…
Никого.
Послали вниз самого мелкого и легкого – проверить, что там и как. И он обнаружил в стене коллектора ход, ведущий куда-то вниз, еще глубже под землю. Рядом на сыром осклизлом полу отпечатался свежий след небольшого армейского ботинка.
Тогда и подтвердились все, ранее казавшиеся немыслимыми, россказни о Бибиревской Добытчице. И про то, что она, де, умеет исчезать чуть ли не на ровном месте, и про то, что подземелья для нее – дом родной… И даже про то, что она якобы – своя для чудовищных обитателей этих подземелий. А что еще можно было подумать, если девчонка – живая и невредимая – раз за разом появлялась на улицах Бибиревского района? И исчезала при малейшей опасности в таких «крысиных норах», куда ни один здравомыслящий мужик – будь он добытчик или охотник – не сунется без очень веской на то причины, даже вооруженный до зубов?
В тот раз от преследования отчаянной девчонки под землей отказались: без знания местности заблудиться и сгинуть в этой запутанной сети ходов и лазов было – раз плюнуть. Позже ее еще несколько раз пытались выследить уже на поверхности, но после того случая Бибиревская Добытчица стала вдвое осторожнее и теперь пряталась столь виртуозно, что бравые алтуховские добытчики, оставшись с носом, вскоре махнули рукой на честолюбивые планы ее поимки.
Крыс, вспомнив об этой легендарной личности, тут же поклялся сам себе, что если… нет, не если, а когда! Когда выберется из этой передряги, спасет друга и вернется домой, он обязательно выследит неуловимую бибиревку, где бы она в тот момент ни бегала. Выследит, изловит и… уговорит ее поделиться с ним секретами передвижения и выживания в московских подземельях. Марк подумал, что, скорее всего, ему и самому будет что рассказать отважной добытчице. Бибиревка была, пожалуй, единственной девушкой, к которой О’Хмара испытывал нешуточное уважение, даже не будучи знаком с ней лично. Ну, действительно: девушка одна, почти без оружия (добытчики клятвенно уверяли всех интересующихся, что у нее при себе тогда был только нож и что-то вроде травматического пистолета), спокойно лазает там, где в любой момент можно сгинуть на раз-два. И умудряется выживать в этих своих рискованных похождениях!
Да, это было достойно самого глубокого уважения!
…Краем сознания вдруг промелькнула шальная мысль: а не повторить ли ему давний подвиг отца и не притащить ли потом Бибиревскую Добытчицу на станцию уже в качестве своего трофея и будущей спутницы жизни? Вот обзавидуются мужики и парни! О’Хмара-то, слышь, не просто себе девку добыл, но какую девку!.. И пусть там Питон потом за свою ученицу хоть миллион патронов сулит и пол-царства… то есть пол-Бибирево в придачу – а вот фиг ему! Такую ценную пленницу отпускать даже за выкуп – это ж совсем себя не уважать!
«Дурак ты, Крыс! – одернул сам себя Марк и даже покрутил пальцем у виска. – У тебя тут ситуация – полная жопа, ты еще ни сам не выбрался, ни Косте не помог, а уже делишь шкуру неубитого медведя и о девках думаешь! Одна из них тебе уже обеспечила кучу проблем. Тебе мало?..»
Рядом нетерпеливо завозилась и пискнула Шушара; напоминая о себе, стегнула скавена по рукам хвостом – раз, другой. Мол, тут кто-то, кажется, собирался куда-то идти? Ну, так какого же хрена мы стоим и ворон ловим?
– Да, ты права, – сказал ей алтуфьевец. – Нам пора!
Половчее подобрав свои цепи, он встал и двинулся следом за Шушарой по увитому кабелями ходу.
Никогда раньше О’Хмара не задумывался, насколько же на самом деле грандиозна и запутанна сеть московских подземелий! Время словно остановило свой ход, с любопытством наблюдая за передвижениями двух мутантов – крысы и человека – в бесконечной череде коридоров и лазов, технических коллекторов и старинных тайных ходов, огромных залов непонятного назначения и просто пещер. Время от времени дорогу преграждали ручьи и целые подземные потоки, и тогда скавену приходилось прилагать все усилия, чтобы, переходя их, ненароком не свалиться где-нибудь посреди течения и не потонуть, запутавшись в цепях.
Кандалы немилосердно натирали кожу, и однажды Марк, в очередной раз потянувшись поправить ошейник, увидел на своих пальцах кровь. Дело принимало скверный оборот. Надо было чем-то срочно перевязать шею и запястья в местах соприкосновения с железом. Хотя бы подложить что-нибудь мягкое и впитывающее. Но у юноши не было с собой ничего. Ни носового платка, ни банданы, ни даже завалявшейся в карманах тряпочки типа пустого узелка из-под спайса. И на нем самом были только потрепанные брюки и уже порванная в нескольких местах и отчетливо воняющая Зверинцем безрукавка.
Тем не менее на одном из привалов он все же попытался как-то облегчить свои страдания. С помощью зубастой Шушары выдрал из брюк мешковины карманов и скрутил из них что-то вроде широких мягких браслетов, подсунув их под наручники. Затем развязал шнурки на берцах (полностью снять ботинки не позволили ножные оковы) и после некоторых усилий отодрал от еще относительно чистого верха портянок несколько неровных лоскутов. Ими он плотно обмотал ошейник, чтоб не ерзал. При этом ему, чтобы дотянуться до шеи, пришлось согнуться в три погибели – длина наручных цепей не позволяла даже поднять рук. И когда Крыс закончил с апгрейдом своих оков, то чувствовал себя, словно пресловутая выжатая тряпка.
Теперь оставалось только изо всех сил не думать о том, что все эти тряпки на нем – отнюдь не стерильные бинты из сумки какого-нибудь лекаря! Плюс еще после форсирования нескольких подземных речек все вещи Марка были мокры насквозь. А что могло водиться в этой воде, какая очередная гадость – лучше было тоже не думать. Меньше знаешь – крепче спишь. И без того у него тут – не лаборатория Алхимика с кучей полезных зелий!
Безумно, просто до тошноты хотелось есть. Его забрали из Атриума во время работы, не дав ни привести себя в приличный вид, ни перехватить чего-нибудь съестного. И теперь организм, лишенный заправки, жаловался и бунтовал.
В туннелях Алтуфьево на стенах порой встречались достаточно крупные улитки-лизуны, которых можно было употреблять в пищу. Но, во-первых, сколько там нужно этих улиток, чтобы более-менее наесться, а во-вторых, не вымоченный от своей довольно едкой и густой слизи лизун в сыром виде – это тот еще экстрим!
А с другой стороны, в его ситуации все равно выбирать не приходится!
«Чем же здесь питаются крупные обитатели подземелий? – размышлял Крыс, внимательно оглядывая в поисках вожделенного ползающего рациона слабо светящиеся гнилушками и той самой странной плесенью или лишайником стены. – Ну, друг дружку жрут – это понятно. Но ведь не станем же мы с Шушарой есть друг друга!»
Как ни странно, но теперь в своей спутнице он был уверен на все сто процентов: она не обидит его. И, если что – не даст в обиду и другим.
Они все шли и шли по бесконечным подземельям, и казалось, что не будет конца этому темному, освещенному лишь плесенью и гнилушками, пути.
Постепенно все сильнее наряду с голодом начали заявлять о себе усталость и напряжение, в котором Марк пребывал последние несколько часов. Добавляли свое и оковы, исправно мешавшие пленнику нормально двигаться, тянущие своей тяжестью к земле и как будто сосущие из него последние силы. Иногда юноша чувствовал, как его голову словно сжимает тисками, и с беспокойством думал о том, что же будет, если у него снова начнутся эти его трижды тридцать раз клятые головные боли.
А подземелья все тянулись и тянулись.
В каком-то из бесчисленных залов на Марка вдруг уставились из призрачно светящейся полутьмы десятки, сотни красных глаз. Послышалась раздраженная возня, скрежет зубов и шипение.
«Крысяры! – ощутив, как проваливается в пустой желудок сердце, охнул про себя скавен. – Господи… сколько же их тут!!!..»
Однако крысяры не тронули двуногого, шедшего в компании одной из них. Хоть и скалились, демонстрируя внушительные острые резцы, которыми спокойно прогрызали даже не слишком толстый металл. Что им, таким резцам, после этого податливая человеческая плоть? Деликатес, тающий во рту, а не в руках!
Несколько особо крупных и матерых сторожевых крысаков приблизились к путникам и, обменявшись с подобравшейся Шушарой серией фырканья и попискиваний, принялись тщательно обнюхивать Марка. Побледневший скавен, хоть сердце у него прыгало где-то в горле, старался стоять спокойно и не провоцировать зверей. И только молился про себя неведомо кому, чтобы от него отвели нависшую над ним опасность.
То ли его услышали, то ли крысаки-охранники и правда почему-то признали его своим, но они вскоре отступились и по одному вернулись на свои лежбища.
Путь был свободен!
О’Хмара длинно выдохнул, когда они с Шушарой уже достаточно удалились от логова ее племени. И почувствовал, как тело его обмякло, словно все кости выдернули.
– Погоди, Шуш… – попросил он, останавливаясь и опускаясь прямо на сырой земляной пол. – Нехорошо мне что-то… Отдохну…
Но стоило только ему опереться спиной о стену, как она вдруг дрогнула под тяжестью его тела. Зашуршала, поползла вниз земля, посыпались мелкие крошки давным-давно пересохшего раствора и обломки старого, выщербленного временем и подземной сыростью кирпича.
Оползень!
Предостерегающе заверещала Шушара. Перепуганный скавен метнулся в сторону, чтобы не оказаться под завалом. Но от неверно рассчитанного движения предательская цепь перекрутилась, и Марк с размаху растянулся на полу хода, едва не треснувшись об пол затылком.
Стена осыпалась прямо перед ним, отрезая путь назад и погребая под краем обвала ноги.
В довершение всего, как будто Крысу было и этого мало, из отверзшейся стенной ниши на него вдруг вывалился потемневший, ехидно скалящийся скелет!
– А-а-а-а!!! – не своим голосом заорал скавен, увидев перед собой зловещую желтозубую ухмылку.
На скелете были почти такие же кандалы, как и на самом Марке. Кажется, судьба снова решила поиздеваться над злополучным алтуфьевцем, устроив ему такую вот наглядную демонстрацию с намеком. Мол, гляди, что с тобой будет через некоторое время!
Бешено задергавшись, скавен с отвращением спихнул с себя останки неизвестного бедолаги, замурованного здесь хрен знает сколько лет или веков назад.
– Шуша! – в отчаянии выдохнул он. – Шуша, сестренка… помоги…
Крысяра подскочила к нему и, схватив его за шиворот, попыталась сдвинуть с места. Безрезультатно – только безрукавку чуть не порвала.
– Да нет же, – простонал скавен. – Ноги! Помоги выкопаться!..
К счастью, ноги ему только присыпало, даже ничего не повредив. Снова везение?
Откопавшись с помощью Шушары, Крыс, не теряя времени, постарался отползти от места обвала как можно дальше. После чего рухнул навзничь прямо на пол, закрыв глаза и тяжело, со всхлипами, дыша. Непросто давался ему путь на свободу, ой как непросто!
В ушах звенело, мышцы дрожали от слабости и боли, пережитого страха и нервного напряжения, перед глазами плыли темные круги. Долгое пребывание в цепях и далеко не самые лучшие окружающие условия – темнота, сырость, спертый воздух, бесконечное ожидание опасности, голод и жажда – тянули из него последние силы. Произошедший обвал так вообще едва не доконал. И в какой-то момент Крысу показалось, что это все, это конец. Что он уже никогда отсюда не выберется и никуда не дойдет. Свалится вот прямо тут, где стоял, и останется от него со временем лишь безымянный, обглоданный подземными обитателями скелет – типа того, что сейчас валялся неподалеку.
И никто, никто на свете не выручит из рабства Костю! Потому что прав был Шаолинь, тысячу раз прав! Пресловутому Третьему Риму было плевать на своих пасынков, отвергнутых обществом и очутившихся на самом дне отчаяния. Ему дороже были свои сытые интересы. А всех, кто не входил в сферу этих интересов, – прочь! За борт – как ненужный балласт!
«…Зыбкая сеть – паутина пророчества, Криво ложится новый виток… Но в бесконечной тиши одиночества Слышно спасение в музыке строк!..»Марк вздрогнул, когда в его голове внезапно прозвучали эти строчки. Снова тот самый, запавший в память и душу стих Умника. И сбывшееся пророчество Марьяны о враге одной крови. И ее слова о том, чтобы они с Костей помнили друг о друге, несмотря ни на что…
О’Хмара стиснул зубы и упрямо вскинул голову. Ну уж нет, он пока еще не собирается сдаваться! Не дождутся от него такого подарка!
– Костя. Я выберусь. Слышишь? Выберусь и вернусь за тобой! Ты только потерпи, друг, потерпи немного!..
Собрав все оставшиеся силы, он перевернулся и начал медленно подниматься, опираясь сперва локтями, затем коленями. Умница Шуша подлезла под плечо, помогая ему. И вот уже скавен встал на шатающиеся ноги. Встал и сделал шаг! Один, второй, третий…
«Я выберусь, Костя! Выберусь!»
…Следующий ход ему пришлось преодолевать ползком – настолько он был узким и тесным. Но Шушара уверенно направилась именно в этот ходок, хотя там были и другие, и доверившемуся ей Марку теперь только и оставалось уповать на то, что и ему удастся протиснуться по этому шкуродеру.
Насчет шкуродера он как в воду глядел! Невесть откуда взявшаяся в своде лаза железяка, зацепившись за тонкую замшу безрукавки, как бритва, прорезала ее и полоснула по многострадальной спине скавена.
Громкий крик боли и страдания пронесся по шкуродеру, перешел в стон, затем – в шипение. Невольно выгнувшись, Марк тут же повернулся боком и прижался спиной к холодной земляной стене, стараясь заглушить болевые ощущения, отвлечься от них. Но при этом неосторожно придавил неловко вывернутым локтем идущую от ошейника цепь.
Эта стальная гадость всю дорогу мешала ему, а уж тем более – когда приходилось вот так ползти на животе. Крыс постоянно на нее наступал. Теперь же цепь натянулась, из-за чего ошейник радостно, как будто только и ждал своего часа, впился в горло.
– Ш-шуш-ша… – прохрипел Марк, чувствуя, как все меньше и меньше остается воздуха для дыхания. – Помо… Ш-шу…
Крысяра ползла впереди и при всем желании не могла прийти ему на помощь – шкуродер был для нее тоже довольно тесен. Но она услышала его!
Хвостатая задница резко сдавшей назад Шуши ударила Крыса в плечо, заставив его невольно изменить позу и отпустить прижатую цепь. Стальная хватка на горле исчезла, и воздух со всхлипами рванулся в освобожденное горло.
Марк скорчился, насколько позволяла теснота шкуродера, и заплакал, не стыдясь своих слез. А перед кем ему тут было стыдиться? Сейчас бы он, пожалуй, с удовольствием посмотрел в глаза тому умнику, который придумал, что мужчины не плачут. Небось, не доводилось ему попадать в подобные переделки, а позже – плакать от боли, отчаяния и вместе с тем – облегчения, что снова старуху смерть пронесло стороной и снова ее плащ лишь коснулся тебя своим обтрепанным краем.
И когда перед ним наконец забрезжило в конце хода тусклое пятнышко света Поверхности, Марк лишь слабо улыбнулся и на миг облегченно смежил веки.
Он сумел! Он выбрался!
Теперь все обязательно будет хорошо, он верил в это! Ну, не может же постоянно быть плохо, не может! В конце концов, это просто нечестно!..
Шушара помогла ему выкарабкаться на поверхность из какого-то люка. Ткнулась носом в щеку – мол, давай, братуха, не раскисай, держись! А потом, что-то скрипнув на прощание, махнула хвостом и исчезла в том же самом лазе, из которого они только что вылезли.
– Спасибо, сестренка!.. – просипел ей вдогонку О’Хмара. – Будь счастлива и больше не попадайся охотникам!
Остатка сил полуослепшему от внезапного светового перепада скавену хватило только на то, чтобы немного отползти от выпустившего его люка и тут же рухнуть навзничь без чувств и каких-либо ощущений.
…Сколько он так пролежал, попеременно то впадая в беспамятство, то испуганным рывком выдергивая себя из него – Крыс не помнил. Каждое такое последующее «выныривание» стоило ему все больших и больших усилий, и всякий раз юноша боялся, что это – уже последнее. Он все пытался собраться с силами, чтобы наконец начать уже куда-то двигаться – идти, тащиться, ползти… Куда-нибудь, уже неважно, куда – Горбушка там, не Горбушка… Хотя бы просто убраться с этого открытого всем ветрам, глазам и зубам места в какое-нибудь укрытие и там отдохнуть, отлежаться!..
Но все его усилия были жалки и тщетны. Измученное тело категорически отказывалось повиноваться и только молило, требовало, вопило каждой своей клеточкой: «Оставьте же вы меня наконец в покое!!!».
Очередное просветление сознания ознаменовалось сюрпризом. Неприятным, но в такой ситуации вполне ожидаемым: тонкое обоняние скавена почуяло присутствие поблизости большого и, скорее всего, хищного и опасного зверя.
«Ну вот, кажется, я и… окончательно доприключался…» – с горечью подумал подросток. Страха почему-то не было – только обида и глухая безнадежная тоска: неужели все было зря и теперь закончится вот так… бездарно? И сам не спасся, и Костю не выручил… Эх!..
«Вставай, О’Хмара!!! – словно наперекор этим пораженческим мыслям, зашелся в паническом крике еще, как оказалось, не покорившийся смертельной усталости инстинкт самосохранения. – Ну, давай же, вставай, черт тебя дери!!! Сожрут ведь!!!..»
Марк послушно дернулся, пытаясь приподняться; ослабевшие пальцы, ища опору, с отчаянием вцепились в какие-то чахлые травинки, загребли в горсть мелкий гравий, мусор, попавшую под руку цепь… и бессильно обмякли, потянув за собой отяжелевшее, предавшее его в самую критическую минуту тело.
Нет. Бесполезно. Нет сил. Не убежать. Не спастись.
«Я не хочу… Костя…»
Люто, до слез не хотелось умирать! Тем более умирать вот так – в цепях, без оружия, без сил и хотя бы малейшей возможности сопротивляться.
Умирать закованным рабом, брошенным на съедение хищникам!
«Ты сможешь… Давай, О’Хмара… ну, пожалуйста!.. Ради Кости…»
Запах зверя усилился. И вот над неподвижно распластанным телом беглеца, словно из ниоткуда, словно проявившись из воздуха, возникла лохматая черная тень. Заслонила солнце, склонилась, насторожив острые уши.
Резко пахнуло псиной.
Скавен с усилием приоткрыл глаза.
Огромная – больше всех, виденных им, раза в четыре – черная собака с искрящейся на солнце лохматой шерстью горой возвышалась над ним и изучала его каким-то странным, почти осмысленным взглядом.
«Морра… – отстраненно подумал Марк, почему-то мигом вспомнив приключение в Химкинском лесу. Сил после подземного ползания в оковах по-прежнему не находилось даже на то, чтобы шевельнуться, не говоря уж о том, чтобы попытаться как-то защититься от монстра. – Сейчас жрать будет…»
Жуткая черная морда монстра потянулась к бессильно распластанной меж его передними лапами жертве и шумно втянула подвижным блестящим носом ее запах. Облизнулась, свесила набок меж страшенных зубов длинный розовый язык, дохнула в лицо жарко, душно…
– Меня… нельзя есть… – еле шевеля губами, пробормотал скавен. – Я должен… спасти друга. Костя… мой… друг…
Последнее, что он увидел и услышал перед тем, как в очередной раз потерять сознание, как чудовищный зверь поднял голову, и воздух огласился громким басистым лаем.
«Стаю зовет… жрать…» – прошелестела мысль, и Марк наконец окончательно провалился в спасительное черное ничто без звуков, запахов и мыслей.
Глава 24. Баба-Яга
Бывшее здание ОВД на Сеславинской недалеко от Горбушки
Тусклое пятнышко холодного голубоватого света проявилось из тьмы небытия, просочилось сквозь ресницы, затрепетало под веками, настойчиво призывая очнуться и открыть глаза.
«Это меня уже съели, и вот я… вернее, моя душа сейчас летит… а куда она летит?.. Что-то там взрослые, кажется, говорили про туннель со светом в конце?.. Надо же – и там туннель, прямо как у нас, в метро… И свет такой… звездный…»
Мысли текли медленно и бесцветно, как время, заполненное вынужденным ничегонеделанием. Куда-то исчезли все эмоции и ощущения – даже разрывающая грудь жгучая, до слез, обида на то, что погибнуть довелось вот так рано, беспомощно и бездарно.
Наверно, и правда – тому, кто уже умер, больше нет никакого дела до земных страстей и эмоций.
Марк тяжело вздохнул и медленно открыл глаза, заранее пытаясь смириться с тем, что он может увидеть.
Однако увиденное совершенно не оправдало его ожиданий!
Скавен с изумлением обвел глазами место, в котором обнаружил себя. Это была небольшая полутемная комната с заложенным кирпичами оконным проемом и весьма скудной обстановкой. Стол, пара стульев, какой-то шкаф… и узкая, пружинящая софа, на которой, собственно, и лежал сам Марк!
С недоумением проведя рукой по пухлому одеялу, коим он был накрыт, Крыс еще раз огляделся, втайне опасаясь, что все это ему просто мерещится и что не может быть никакой комнаты, мебели, одеяла… Ведь его же съели, и по идее, он сейчас не должен видеть и чувствовать вообще ничего…
Но, вопреки опасениям, одеяло, софа и даже стена, к которой она была приставлена одним боком, оказались настоящими! На стене даже ковер висел!
Пальцы скользнули по короткому пушистому ворсу, отозвавшемуся каким-то давним, забытым ощущением тепла и уюта.
«Погодите… Так я что… живой, что ли?..»
Мозг по-прежнему не спешил возвращаться к прежнему проворству мыслей, но сердце уже гулко бухнуло, ощутив слабую надежду.
Комнату заливал мягкий бирюзовый свет, идущий от нескольких, похожих на банки, светильников на столе и шкафу. Именно этот свет и привиделся скавену там, за гранью сознания и, как ему все еще казалось, жизни. Однако, как Марк ни приглядывался, но почему-то не заметил ни в одном светильнике ни лампочки с проводом, ни даже фитиля с огоньком на конце. Тем не менее свет горел ровно и ярко.
«Что за фигня?.. – нашел в себе силы удивиться юноша. – Странные лампочки… И… и где это я вообще?»
Что-то по-прежнему мешало ему в области запястий и шеи, но почему-то уже не такое тяжелое, давящее и раздражающее. С трудом подняв вялую руку, Марк с удивлением обнаружил, что железный обруч с нее исчез. А вместо него запястье охватывает плотно намотанная и пахнущая чем-то тонким, травяным, тряпичная повязка. Такая же повязка обнаружилась и на втором запястье. И на шее.
Кто-то не просто освободил его от кандалов и ошейника, но и заботливо обработал мазью и забинтовал оставленные ими кровоточащие ссадины. Причем сделал это настолько ловко и незаметно, что Марк даже не почувствовал, как с него срезали, спиливали (или что там полагается в таких случаях делать?) все эти трижды тридцать раз клятые железяки!
Под бинтами слегка саднило, холодило и пощипывало одновременно. Довольно терпимо, но… с состоянием бесплотного духа данные ощущения не вязались никоим боком! А это значит… это значит…
«Да елки-палки! Я ведь живой!!! ЖИВОЙ!!!»
Осознание этого факта нахлынуло жаркой, ликующей волной, сразу придав подростку сил и вызвав желание немедленно вскочить и…
За дверью комнаты вдруг послышались шаги. Тихие, но уверенные – как будто шедший был у себя дома и отлично знал, куда идет.
Марк подобрался и внутренне напрягся. В чьем доме он сейчас находился? Кого ему предстояло сейчас увидеть? Друга или врага?
Снова попадать в рабство не хотелось до зубовного скрежета! Хватит с него! Ему еще Костю спасать!
Скрипнув, дверь отворилась, явив на пороге темный силуэт с нереально огромной головой. Марк вздрогнул… но тут силуэт шагнул в комнату и на свету превратился во… вполне себе обычную на вид женщину. А то, что скавен принял за огромную голову, оказалось всего лишь копной дрэдов, пышным ореолом окружавших лицо незнакомки. Правда, это лицо зачем-то было сплошь покрыто тонкими замысловатыми узорами не то татуировки, не то росписи. И из-за этих узоров, да еще и в полумраке, сложно было угадать не только черты внешности вошедшей, но и ее возраст.
– Очнулся? – довольно приветливо обратилась к нему женщина. – Очень хорошо. А я тут как раз попить тебе принесла.
Она поставила на стол принесенный с собой поднос и окинула настороженного подростка заинтересованным взглядом.
– Надо же, впервые вижу в реале представителя второго поколения скавенов с Серого Севера! Я не ошиблась?
У Марка перехватило дыхание. Кто эта женщина? Откуда ей известно и про Серый Север, и про скавенов? И даже про специфическую внешность рожденных После?..
Незнакомка прищурилась в ответ на его смятение… и вдруг успокаивающе качнула ладонью.
– Ты меня не бойся. Про ваше племя я знаю и даже кое с кем из ваших знакома лично. Ты находишься в моем доме, в полной безопасности. И… если это тебя успокоит – я тоже не из «чистых». Просто внешне это не заметно.
И, чуть помолчав, представилась:
– Меня зовут Мартиша. Я тут что-то вроде местной Бабы-Яги – разве что людей не ем, да и нога, слава богу, не костяная. Впрочем, в этих краях меня также называют и Существом. Кличка такая.
Марк разлепил спекшиеся от жажды губы, собираясь спросить, что это за края такие, в которых он оказался, но из сухого горла вылетело только невнятное сипение.
– Глотни вот, – назвавшаяся Мартишей-Существом подала ему кружку. Скавен подозрительно оглядел поданное, принюхался… – Вода, – хмыкнула Баба-Яга. – Просто вода. У меня нет обычая травить гостей всякой дрянью. Хотя лекарство тебе выпить все же придется. Но – позже, когда ты совсем в себя придешь. Ты потерял много сил и, судя по тому, в каком виде мы тебя нашли, пережил далеко не самые приятные моменты жизни. Впрочем, об этом – тоже не сейчас.
Крыс покосился на нее, чуть подумал и решился. Осторожно глотнул, прислушался к своим ощущениям. А потом, мысленно махнув рукой, в два глотка выхлестал кружку, едва не проливая воду на себя. Ну, в самом деле, какой был смысл сперва тащить его к себе, освобождать от оков, а потом травить?
– Где я… нахожусь? – выдавил он, едва переведя дух.
– В моем доме, – повторила Мартиша, беря у него опустевшую кружку и снова наполняя ее водой из стоявшего на подносе графина. – На Сеславинской. Это в районе Филевской линии.
– Филевской? – сердце подростка часто-часто забилось. – А… Горбушка… далеко отсюда?
Женщина как-то странно посмотрела на него – не то с интересом, не то изучающе. Словно тоже прикидывала, стоит ли ему доверять.
– Горбушка?.. Про нее мало кому в метро известно. А зачем она тебе нужна?
Марк чуть задержал дыхание. Что ж. Как говорили на его станции – пан или пропал. Кому-то же надо верить в этом мире! Тем более что она и сама сказала, что не из «чистых»…
– Я должен спасти своего друга! – решившись, выпалил он. – Он остался там… в ра… в плену у «чистых». Мне нужны патроны, чтобы выкупить его. И я думаю, что смогу их заработать на Горбушке… Вообще-то я туда и направлялся.
Мартиша окинула его новым взглядом, в котором юноша прочел легкое удивление, смешанное с сочувствием и – Крыс не поверил своим глазам – уважением.
– Вот, значит, как… – проронила хозяйка дома. И вдруг улыбнулась: – Знаешь, а ведь ты – везунчик. Горбушка-то – здесь, под боком. Можно сказать, что через дорогу! Так что ты попал по адресу.
Марк облегченно смежил веки, почувствовав наряду с дикой радостью какую-то странную слабость в мышцах. Словно его одним махом вдруг отпустило все то напряжение, в котором он до этого пребывал.
– Вы… – голос снова сорвался, пришлось кашлянуть. – Вы поможете мне туда попасть?
Мартиша снова протянула ему наполненную водой кружку.
– А почему бы и нет? – улыбнулась она. – Раз я уже и так взялась за это дело – помогать тебе!
Воцарилось недолгое молчание, во время которого Марк пытался переварить услышанное.
– Значит, это вы меня… спасли от морры? – наконец задал он мучивший его вопрос.
– Морры? Какой еще морры? Кто это?
– Собака… – скавен сглотнул, еще раз невольно пережив те страшные моменты, когда уже прощался с жизнью. – Огромная, черная… сожрать хотела… лаяла, звала стаю…
– Да ну, что ты! – вдруг засмеялась Мартиша. – Не сожрать! И не стаю она звала, а меня!
И пояснила, видя его недоверчивое и опасливое удивление:
– Видишь ли, то, что ты называешь моррой, на самом деле – Крокодил, мой пес-мутант. Это он нашел тебя недалеко от депо и позвал меня на помощь. Он же и довез тебя сюда на своей спине, просто ты был в отрубе – потому и не помнишь этого. Довез, а потом побежал с моей запиской к Тиграну – нашему кузнецу с Горбушки. Тигран запирающие болты на твоих оковах и срезал, да так ловко, что ты даже не очнулся. Что значит – профессионал! Ну, а потом уже я сама занялась твоими ранами и… Ну, в общем, такая вот история.
– Надо же… – пробормотал Марк. – А я уже был готов к тому, что меня сейчас сожрут… И так обидно стало, что не смог ни сам выбраться, ни Косте помочь…
– Костя – это твой друг? – осторожно спросила Существо. – Тот самый, которого ты хочешь спасти? Он тоже скавен?
– Нет. Он из «чистых». Ну… так получилось, что мы подружились…
Бровь Мартиши вопросительно приподнялась, глаза зажглись сдерживаемым интересом.
– Знаешь, – помолчав, так же осторожно и мягко сказала она, – ты, конечно, можешь держать в тайне свою историю… и даже не называть мне своего имени. Но… может быть, все же расскажешь? И как знать, вдруг я смогу тебе помочь еще чем-нибудь?
Еще пару секунд О’Хмара колебался. Но потом отбросил все сомнения. Эта чужая женщина спасла его, помогла избавиться от оков, перевязала раны… Кажется, ей стоило доверять.
– Меня зовут Марк, – наконец сказал он, начиная свой долгий и нелегкий рассказ. – И я действительно скавен. Из Алтуфьево. Но совсем недавно я был… рабом на Ганзе.
…Она слушала его, не прерывая, и лишь хмурилась и слегка покачивала головой в самых тяжелых местах повествования. Почему-то Крыс выложил ей все, как на духу, ничего не скрывая, ни малейшей, даже самой неприглядной, подробности. Выложил и сам удивился – с чего бы вдруг он так разоткровенничался перед этой впервые увиденной чужачкой? Только ли потому, что она отнеслась к нему так… по-человечески, или дело было в том, что она тоже была мутанткой и даже знала кого-то из скавенов? А может, он просто настолько устал за эти дни никому не доверять и везде искать подставу, что невольно, как подсолнух – за солнцем, потянулся за ее сердечностью?..
– Да уж, досталось тебе… – проронила Мартиша после того, как он закончил и надолго припал к очередной кружке с водой. – Тут и взрослому бы сдюжить…
Она оперлась подбородком о сложенные ладони и задумалась.
– Заработок на Горбушке найти – не проблема, – чуть позже сказала она. – Вот только боюсь, что из-за твоего возраста никто не захочет давать тебе какую-то высокооплачиваемую работу. Так, мелкие поденные дела за гроши… А ведь тебе, как я понимаю, нужно совсем не это. Двести патронов – сумма нешуточная!
Марк насупился.
– Я уже не ребенок! – заявил он. – А в своей общине – уже полгода как член охотничьей бригады. И… я знаю, что такое тяжелая работа, и не боюсь ее.
Существо бросила на него очередной заинтересованный взгляд и благожелательно кивнула.
– Я, в общем-то, ничуть не сомневаюсь в твоем умении справляться с совершенно не детскими проблемами и нагрузками. Потому что услышала твою историю и, кажется, сама теперь принимаю в ней участие. Но поди втолкуй это нашим толстосумам, которые привыкли считать каждую копейку и четко знают, кому, за что и сколько платить!
– Я согласен на любую работу, – Крыс упрямо мотнул головой. – Даже самую тяжелую и дешевую. У меня просто нет выбора. Я должен выкупить Костю, поэтому сейчас готов взяться за любое дело.
– Ну, и будешь ты на этих поденках копить патроны до морковкина заговенья! – женщина неодобрительно покачала головой. – А твоего друга тем временем перепродадут куда-нибудь к черту на кулички! Или – не дай бог – еще что-нибудь случится! Тебе это надо?
Скавен удрученно молчал. Как ни крути, но она была права. Но что же делать?
– Делаем вывод! – подняв вверх указательный палец, подытожила Существо. – Тебе нужен разовый и хорошо оплачиваемый контракт на что-то. Или несколько таких контрактов – но так, чтобы не потерять слишком много времени и в короткие сроки собрать нужную сумму, – она резким жестом заставила Марка, желавшего что-то возразить, замолчать. – Про свою охотничью специализацию советую пока даже не заикаться. Опыт опытом, но места у нас куда более дикие и опасные, чем на вашем Сером Севере. А ты еще не оправился от своих приключений. Так что, пожалуйста, забудь пока про охоту – если хочешь и сам дольше прожить, и друга спасти. Что же касается этих контрактов… Надо будет подумать. Теоретически, есть кое-какие подвязки… Посмотрим.
– А вы что же… – медленно проговорил юноша, слегка ошарашенный ее энергичным монологом, – решили мне помочь?
– А почему бы и нет?
– Но… почему?
Мартиша прищурилась.
– Не скажу, что мне совсем нечего делать или что я настолько идейная робингудиха… но то, как с вами обошлись на Ганзе, – просто ни в какие ворота не лезет. Кроме того, ты тоже… – она чуть запнулась, но продолжила, как ни в чем не бывало, – тоже из наших, из мутантов. А почему бы одному «грязному муту» не помочь другому – даже если у него друг из «чистых»?
– А вы не любите «чистых»?
– Я просто не умею их готовить! – зловеще, будто взаправдашняя сказочная Баба-Яга, ухмыльнулась Существо и вдруг… рассмеялась. – Шучу. Мне просто нет до них дела – пока они не мешают мне жить и не лезут в мои дела. Устраивает такой ответ?
Скавен кивнул.
– Ну и славно. Значит, так. На Горбушку я тебя сведу, с нужными людьми познакомлю. Дальше будем действовать по обстоятельствам. Но прежде чем мы начнем заниматься спасением твоего друга, тебе самому нужно привести себя в порядок. Шутка ли – двое суток в отключке проваляться!
– СКОЛЬКО?! – ахнул Марк.
– Сейчас – около полудня третьего дня, как ты здесь. Так что если хочешь как можно скорее прийти в норму, тебе придется слушать мои указания, пить и есть что дают и не возникать, если это будет на вкус редкостная гадость. Потому что так надо. Готов к этому?
Она распоряжалась им с такой задорной и доброжелательной непринужденностью, что Крысу, при всей его вспыльчивости и гордости, почему-то даже не пришло в голову обижаться на ее тон.
– Я готов! – без колебаний ответил он.
Мысль о двух потерянных впустую днях была невыносима. Он тут валялся в постели, а Костя…
Существо кивнула:
– Тогда попробуй проверить, сможешь ли ты перевернуться, встать и так далее. Только без фанатизма, понял? Твоему другу, кроме как на тебя, рассчитывать больше не на кого, помни об этом! А я пока пойду готовить лекарство. Да и баньку тебе – в лучших бабко-ежкиных традициях – истоплю, чтоб ты ополоснуться мог.
Спустя примерно часа полтора они сидели за столом в другом помещении, где у Мартиши была оборудована кухня. Перед Марком стояла глубокая фарфоровая (офигеть!) тарелка, доверху наполненная восхитительно пахнущим пюре из топинамбура[19] вперемешку с небольшими кусочками какого-то (Крыс предпочел не интересоваться, какого) мяса. Рядом возвышалась кружка в меру густого киселя, пахнущего шиповником и незнакомыми юному охотнику травами. Существо – после того, как они с Марком опытным путем выяснили, что недавние приключения все же не укатали скавена совсем уж до потери сил и подвижности – заставила его для начала выпить полную чашку какой-то серо-буро-зеленой гадости. Затем показала, где можно помыться и привести себя в порядок. А потом позвала обедать.
Изголодавшийся Крыс изо всех сил пытался вести себя за столом сдержанно (школа Шахара, утверждавшего, что настоящего мужчину отличает достоинство и умеренность во всем) и не набрасываться на еду… но получалось плохо. В доме Мартиши, и правда, как у самой настоящей Бабы-Яги, была банька с душистыми вениками – что, впрочем, было уже хорошо знакомо Марку по жизни на его станции – и даже целым набором пахучих масел! После недавно выпитого отвара и помывки в горячей воде он чувствовал себя гораздо лучше и теперь уже без колебаний прихлебывал и тот странный кисель, про который Существо сказала, что он не то что там скавена – слона взбодрит.
Сама хозяйка дома сидела неподалеку, потягивала из маленькой чашечки кофе («На самом деле это цикорий, – пояснила она, – его тут в округе полно растет!») и непринужденно болтала на разные темы, с легкостью перескакивая с одной на другую. Делалось это, видимо, затем, чтобы подросток не смущался и ел спокойно и не торопясь.
– …А в светильники я залила разведенный в прозрачном клее люминофор. Это такое вещество, если оно полежит на свету, то в темноте будет светиться. Только с ним одно… то есть два неудобства: светильники не выключишь, как лампочки, и их надо днем выносить на улицу, чтоб зарядились. А так-то они практически вечны… С Крокодилом я тебя обязательно познакомлю. Если, конечно, он уже не усвистал куда-нибудь по своим собачьим делам. На редкость самостоятельный зверь! Я не держу его на привязи, потому что какая привязь удержит такого мастодонта? Соседи с Горбушки, конечно, иногда ругаются – особенно после того, как он ненароком напугает кого-нибудь из новоприбывших, – но он еще ни разу никого не тронул. Ни «чистого», ни мутанта. Хотя, конечно, иных при взгляде на него и правда оторопь берет. Ну, да ты сам уже это знаешь.
Крыс кивнул и, не удержавшись, хмыкнул. Да уж, его первое знакомство с Крокодилом было и правда, как выражался Гай, фееричным! И это просто счастье, что чудовищный черный пес оказался мирным!..
После того, как скавен насытился и смог нормально поддерживать беседу, не отвлекаясь на еду, Существо и ему налила цикориевого «кофе». Напиток был хорошо знаком Марку – в Алтуфьево и в харчевне у Максимыча его употребляли тоже. И потому было очень приятно после длительного вынужденного пребывания среди «чистых» с их отвратительной (на вкус привыкшего к травяным напиткам скавена) грибной бурдой получить такое напоминание о родных местах.
– А откуда такая красивая посуда? – не удержался все-таки от любопытства О’Хмара, с тайным удовольствием разглядывая тонкую роспись своей чашки.
На перламутрово-бежевом фоне, окруженные изящными вензелями из золотистых завитушек, были изображены мужчина и женщина в каких-то чудных, но довольно красивых одеждах. Судя по их позам и жестам, мужик явно клеил мадаму, а та вовсю с ним флиртовала.
– Университеты жизни, – небрежно-светским тоном пояснила Существо и изящным жестом подняла за тонкую ручку свою чашечку. – Факультет художественного стыринга и прикладного мародеринга. Жить-то как-то надо. И на что-то. Я собираю по развалинам и брошенным домам всякие вещи. Чиню, как умею, привожу в порядок, сортирую… Что-то оставляю для личного пользования, что-то – для своего музея… точнее – музейного склада. Остальное продаю. Кстати, если интересно – я потом проведу для тебя экскурсию по своим закромам. Хочешь?
Марк охотно кивнул. Его и правда заинтересовало, что же там такого хозяйка дома насобирала в свой музей. Небось, какие-нибудь редкости, которые внизу, в Метро, с руками бы оторвали!
Вот только прямо сейчас ему было совсем не до экскурсий. Мысли о Косте по-прежнему не давали покоя. Однако думалось об этом уже без того горячечного напряжения и желания все бросить и сломя голову нестись на выручку. Внезапный подарок, кажется, наконец-то взявшейся за ум судьбы в виде знакомства с Бабой-Ягой Мартишей, ее неожиданная забота и обещание помочь влили в подростка новые силы и надежды. А еще – успокоили, дали возможность перевести дух и наконец-то почувствовать себя в безопасности. И теперь О’Хмара смотрел в будущее уже с куда большей уверенностью и оптимизмом.
– Но я не просто так мародерю по развалинам, – продолжила Существо, беря кофейник, чтобы подлить «кофе» себе и гостю. – Чаще всего я выискиваю всякие редкости и просто красивые вещицы для тех, кто еще ценит подобные. Все равно прежним владельцам это… уже без надобности. А вещи, я так думаю, не должны пролеживать и простаивать в забвении. Они от этого портятся, ломаются и умирают. Особенно те, которые раньше были по-настоящему любимы своими хозяевами. Ну, и кроме того… – Мартиша вдруг посерьезнела и отставила кофейник в сторону. – Это же наша история, наша культура, часть нашей жизни. Которая не должна погибнуть в забвении. Придут после нас… уж не знаю, кто там придет… Что мы им оставим в качестве весточки о том, что МЫ БЫЛИ на этой планете? Выжженные мертвые руины и подземные норы, заваленные дерьмом и костями? И никакой памяти? Не, я так не хочу!
– Вы потому и завели свой музей? – догадался Марк.
Мутантка в сердцах всплеснула руками:
– Да какой это музей?! – в голосе ее явственно послышалась боль. – Жалкое и практически не систематизированное собрание разрозненного барахла, которого раньше в любом магазине было хоть жо… хоть завались… – Мартиша покачала головой и поморщилась. – В Москве – сотни музеев, есть и такие, где долгие годы собирались и бережно сохранялись настоящие произведения искусства и предметы быта еще самых древних эпох. И где теперь все это? Где наша память? Даже если что-то и уцелело при бомбежках, то за эти двадцать лет… Да и кому теперь это все нужно, кроме всяких несовременных идиотов вроде меня?..
Женщина с отчаянием махнула рукой и сгорбилась, закрыв лицо ладонями.
– Я делаю, что могу и что в моих силах, – глухо донеслось до Марка из-под шапки дрэдов. – К примеру, разыскиваю антикварных кукол, которым уже больше ста лет, пытаюсь их реставрировать… было у меня такое хобби, еще до Удара. Собираю и чиню совре… довоенные игрушки, потом раздаю их ребятишкам – здешним и тем, что живут в Метро… есть у меня свои каналы… Ищу и спасаю от уничтожения то, что когда-нибудь сможет многое рассказать о нашем времени, нашей жизни… О нас! Книги, диски с музыкой и фильмами, картины, утварь… Но ведь этого недостаточно, Марк! Недостаточно!..
Крыс молчал, огорошенный как ее эмоциональным всплеском, так и неожиданно открывшимися истинами. А что он мог сказать – он, который о довоенной жизни слышал только из рассказов взрослых?
– Однако, что-то я увлеклась, – пробормотала Существо, выпрямляясь, проводя по лицу ладонями и откидывая с него свесившиеся дрэды. – Вот так всегда, как сяду на любимую лошадку… – она не договорила и смущенно махнула рукой.
– Значит, вы – добытчица? – спросил Марк, чтоб заполнить неловкую паузу в разговоре.
– Скорее, мародерша, – мотнула головой женщина. – Впрочем, в наше время это практически одно и то же. Просто не у всех хватает духу называть некоторые вещи своими именами.
Она кинула взгляд на висящие на стене часы-ходики.
– Однако, нам пора. Как ты себя чувствуешь? Готов идти?
Крыс мысленно просканировал свое состояние. Вроде все в порядке. И даже голова от переутомления не болит, надо же! Разве что слегка саднят раны от кандалов и те, что на спине, но это ерунда, это уже терпимо. Тем более Мартиша смазала их какой-то очередной своей хитрой бабко-ежкиной «отравой», от которой неприятные ощущения практически сошли на нет.
– Думаю, что готов.
– Держи! – мутантка взяла со спинки стула и протянула ему трикотажную рубашку-толстовку с длинными рукавами. – Мы с тобой почти одной комплекции, так что, думаю, она тебе будет впору. Надевай, надевай. Она чистая.
– Погодите!.. – вдруг вспомнил Марк об одном очень щекотливом вопросе, который так и не удосужился затронуть ранее. – Вот вы решили мне помогать… Что я вам буду должен за эту помощь?
Мартиша резко выдохнула и пробормотала какое-то невнятное ругательство.
– Вот молодежь пошла… – добавила она потом с досадой. – Почему в наше насквозь прагматичное время уже никто не верит в бескорыстные идеалы?.. Ничего не будешь должен! Честно.
– А…
– Бэ! Если тебе до сих пор не верится в добрые намерения окружающих (что вполне объяснимо и простительно), то можешь считать, что я это делаю… ну, скажем, по идейным соображениям! – она вдруг скорчила хитрую мину и подмигнула. – Откуда тебе знать, может, мне и самой хочется сделать «чистым» какую-нибудь… хи-хи… грязную пакость? Тем более зажравшимся ганзейским паукам типа вашего… ну ладно, не вашего… Мазюкова! Так что предлагаю не тратить время на меркантильные разговоры, закрыть эту неприятную тему и выдвигаться уже наконец.
По длинному темному коридору, освещенному несколькими баночками с люминофором чисто для того, чтобы ни во что не врезаться, они дошли до выхода. Существо задержалась, зачем-то надевая длинный, когда-то черный, а теперь выцветший до пыльно-серого плащ с глубоким капюшоном.
– А мы что же – без оружия пойдем? – изумился и обеспокоился Марк. Кстати, на выходе он не увидел чего-то даже отдаленно похожего на камеру дезактивации. Стало быть, Мартиша и правда была мутанткой и, видимо, подобно скавенам, чихать хотела на радиацию.
– Оно нам не особо и нужно, – как-то туманно ответила Существо. И, видя его реакцию, пояснила: – Патрули Горбушки неплохо справляются с зачисткой и охраной местности. Да и если с нами будет Крокодил – ни одна тварь не… Оп-паньки! А вот о чем я не подумала, так это о защите зрения для тебя! День же на дворе, а ты у нас – житель подземелья…
Крыс улыбнулся, с удовлетворением чувствуя себя не таким уж и беспомощным:
– Я ж охотник! Мои глаза привычны к дневному свету. У нас в Алтуфьево почти все могут днем Наверх ходить.
– Надо же! – восхитилась мутантка. – Ну, тогда вообще никаких проблем. Постоим только немного в дверях, чтоб адаптироваться после темноты.
Погожий июньский день распахнул радушные объятия и заключил в них юного алтуфьевца, едва тот переступил порог приютившего его дома. Марк с наслаждением вдохнул полной грудью. Свежий воздух, полный разнообразных запахов и звуков воздух Поверхности! Как же он тосковал по нему там, в сырых, вонючих и душных норах Большого метро!..
Перед ним простирался обширный двор, обнесенный высоченным глухим железным забором со спиралями колючей проволоки наверху. Чуть ли не по всему периметру забора тянулся широкий навес, в одном из углов были свалены останки легковых автомобилей.
Сам дом оказался длинным, одноэтажным, с облупившейся от времени и невзгод штукатуркой и лохмами грязно-желтой краски на стенах.
– Раньше здесь располагался местный Отдел внутренних дел… ну, полиция, короче. Те, кто следил за охраной порядка. Под навесом был гараж, там стояли служебные машины сотрудников… часть того, что осталось от этих машин, ты сейчас видишь перед собой. Все никак не соберусь избавиться от этого хлама… Я не очень люблю шум и суету – особенно по ночам. А Горбушка, можно сказать, не спит никогда. Поэтому я однажды и переселилась с нее сюда. Тут спокойнее. Опять же, Крокодил… Кстати, а где он?.. Крокоди-ил! Крокодилище! – она посвистела. – Вылезай, где ты там!
В следующий момент по двору словно пронеслась размазанная тень… и перед крыльцом вдруг прямо из воздуха проявился и замер как вкопанный огромный – в холке чуть ли не с самого Марка ростом – черный пес. С искрящейся на солнце густой пушистой шерстью и роскошным, похожим на волчий, хвостом.
Тот самый.
Крыс вздрогнул и невольно стиснул похолодевшими пальцами планку перил. Разом вспомнилось все пережитое им до сегодняшнего дня. Включая и то майское приключение в Химкинском лесу, когда их бригада удирала от такого же черного громадного зверя, проявившегося прямо из воздуха.
– Он у вас что, умеет становиться невидимкой? – в волнении спросил скавен у Мартиши.
Та мотнула головой:
– Не замечала за ним таких талантов. Ускоряться так, что хрен уследишь и догонишь – это да, это он может. Но чтоб совсем уж исчезать… А что?
– Просто мы точно такого же зверя – только с короткой и гладкой шерстью – как-то на охоте в Химкинском лесу видели. Он исчезал и появлялся. А еще… нагонял такую тоску и ужас, что у нас один в бригаде чуть не застрелился. Соседи с Сор-горы называют это порождение моррой. Если честно, когда ваш Крокодил подошел ко мне, я решил, что он тоже – морра.
Существо задумчиво поскребла разрисованную переносицу, откинула с лица очередной непокорный дрэд (кстати, на дневном свету они оказались ярко-рыжими, а узоры росписи – синими).
– Я купила Крокодила еще щенком, у заезжих караванщиков… о том, что из щеночка вырастет такая вот… тетя-лошадь, тогда никто даже не подозревал, в том числе и я сама. Щен – и щен, довольно крупный – ну, так были же до войны крупные породы. Доги, к примеру, или тибетские мастифы… А потом щеночек вырос вот в ЭТО, и стало понятно, что это не обычная собака. Я как-то ради интереса поспрашивала народ, слыхали ли они хоть что-то о подобных песиках. Выяснилось, что нечто похожее кто-то из дальних разведчиков Горбушки однажды видел на юге области, в районе Подольска. Но видел мельком, один раз и недостаточно четко, чтобы определить, что же там было за создание такое. И караванщиков, некогда продавших мне щенка, уже не спросишь – их на Горбушке с тех пор больше никто не встречал. Так что можно сказать, что информации – ноль целых хрен десятых. Я для себя называю Крокодила цербером – по аналогии с чудовищным псом из древнегреческой мифологии. И до сих пор полагала, что он – единственный в своем роде. Так что о похожем на него черном псе в Химкинском лесу слышу впервые! Очень интересно!..
– А как вы думаете, эти два пса могут быть одним и тем же видом, который просто по-разному называют?
– Не знаю, – задумчиво ответила Существо, глядя куда-то вдаль. – Все возможно в этом мире – тем более сейчас. Но, сам понимаешь, любая информация нуждается в тщательной проверке. Может, и правда, это один вид. Но Крокодил не умеет исчезать, как ваша морра. А также, подобно ей – фонить эмоциями. Он их обычно демонстрирует – легко и непринужденно. Словно разговаривает с их помощью. Я иной раз даже начинаю думать, что он разумен – просто придуривается обычным псом… Крокодил, иди сюда!
Черный зверь сорвался с места и подскочил к крыльцу, вовсю виляя хвостом. На морде его было написано выражение самого радушного гостеприимства.
– Знакомьтесь, – серьезно сказала мутантка. – Это Марк, скавен, наш гость из Алтуфьево. А это – Крокодил, цербер.
О’Хмара постарался не дергаться, пока громадный пес шумно и бегло обнюхивал его с головы до пят. Только слегка прислонился к столбику перил, чтобы в порыве всеразрушающего дружелюбия цербер ненароком не сбил его с ног.
И вовремя! Широкий песий язык влажной тряпочкой одним махом вдруг прошелся по его лицу! От неожиданности скавен пошатнулся и едва не упал на ступеньки. А цербер уже отпрыгнул назад, игриво припал на передние лапы и, глядя на юношу с самым умильным выражением морды, отчетливо проговорил:
– Вуау-ау-ау!
Хвост его мотался, как заведенный.
– Кажется, ты ему понравился! – усмехнулась Мартиша, глядя, как Марк, тихо шипя сквозь зубы ругательства, пытается утереться. – Он очень редко так на кого-то реагирует… Крокодил, ну вот что ты делаешь? Нам на Горбушку идти, а ты…
Пес тут же спрятал морду в лапы, демонстрируя смущение и одним глазом глядя на хозяйку и ее гостя. Глаз, однако, был лукавый-лукавый.
– Что я говорила? – Мартиша кивнула Марку на питомца. – Общается с помощью эмоций, которые у него в прямом смысле на морде написаны… Ладно, закончим с церемониями знакомства. Идем!
Через широкие и столь же надежные на вид ворота они вышли со двора. За ними, повинуясь знаку хозяйки, в проход протиснулся Крокодил. Мартиша тщательно заперла все замки и засовы.
– А теперь – смотри во-он туда! – сказала она, указывая рукой в нужном направлении.
Марк взглядом проследил за ее рукой – и замер.
Невдалеке виднелось… виднелась… Скавен так и не понял – то ли это был такой огромный дом в виде крепости, то ли крепость, построенная в виде дома, точнее – нескольких домов…
Над крепостью, среди утыкавших ее крышу уже привычных алтуфьевцу ветрогенераторов, на высоком шесте развевался флаг. Полотнище защитного цвета с незнакомым Марку символом – чем-то вроде золотой перевернутой буквы «А».
– Что это? – справившись с удивлением и восторгом, спросил юноша, разглядывая то ряды забранных прочными ставнями окон, то темные фигурки дозорных, расхаживающих по крыше этого невероятного сооружения, то видневшиеся на той же крыше какие-то солидные, незнакомой ему конструкции, орудия.
– А это и есть Горбушка, – ответила Мартиша, и глаза ее заблестели. – Торговая и жилая фактория, самая лучшая и богатая во всей «верхней» Москве и, пожалуй, ее ближних окрестностях. И сейчас мы с тобой туда пойдем.
Глава 25. Горбушка
Как поведала по дороге Марку Мартиша, несмотря на долгий период безлюдия и запустения, легендарная еще до Удара Горбушка однажды все-таки сумела возродиться. И теперь вот уже с полутора десятка лет была известна на всю «верхнюю», надземную, Москву и ее ближайшие окрестности как центр скопления и движения новостей, всевозможных товаров и заработков для всех, кто знал об этом месте, а главное – был сюда вхож. А вхожи были не только обитатели Верха – то есть те, кого там, Внизу, в душных и провонявших человеческими страстями и экскрементами туннелях подземки, огульно называли мутантами и нелюдями. О том, что Горбушка жива, знали и доступ на ее территорию имели также немногие особо ушлые товарищи из Метро. Знали, захаживали, общались с ее обитателями, иногда брали заказы – но единодушно молчали об этом. Не говорили о ней даже самым своим близким людям. Неразглашение тайны существования Горбушки среди остальных людей было основным условием их допуска в это место. И эти немногочисленные счастливчики – торговцы, караванщики, единичные сталкеры и наемники – понимали всю серьезность ситуации и, дорожа связями, заработками и товарами, что давала им Горбушка, тайну эту хранили, как пресловутых собственных скелетов в шкафу.
…Они пересекли наискосок широкую, расчищенную от автомобильных завалов улицу и подошли к тому самому дому-крепости (а точнее – целому комплексу домов), который Марк видел из ворот дома Мартиши. Скавену сразу бросилось в глаза то, что все глядевшие наружу окна и двери комплекса (особенно – углового шестиэтажного краснокирпичного дома) были либо забиты железными листами, либо вообще заложены кирпичами. Со стороны комплекс сооружений Горбушки производил впечатление неприступной цитадели.
– А на крышах у нас даже пушечки стоят! – с явственной гордостью местного жителя похвалилась Существо. – Небольшие. И зенитный прожектор. Их туда с помощью систем блоков и тросов затаскивали. Раньше над внутренним двором (он дальше, за этим домом) пытались натягивать тросы – чтобы снизить угрозу нападения с воздуха. Помогало не слишком-то хорошо, хотя крупных летунов эти растяжки и правда задерживали. А потом кто-то умный надоумил Кера… это наш староста… надоумил его притащить из какой-нибудь воинской части несколько легких орудий и боезапас к ним. Затем наши оружейники сообразили, как и из чего этот боезапас пополнять в данной сложившейся ситуации с полнейшим отсутствием заводского производства и поставок. В общем, с некоторых пор всякие крылатые твари облетают этот район по широкой дуге. Правильно, кому охота схлопотать, не скажу куда, заряд картечи это еще в лучшем случае?
Марк посмотрел на чернеющие на ближайшей крыше фигурки дозорных и уважительно кивнул.
Они обогнули комплекс домов справа и оказались в обширном внутреннем дворе, вход в который перегораживали массивные, склепанные из всяких железных деталей ворота. Сейчас они были открыты, и через них время от времени входили и выходили – налегке и с грузом на плечах или за спиной – люди, въезжали и выезжали повозки, запряженные какими-то животными. (О’Хмара припомнил редкие попадавшиеся ему картинки и решил, что это были лошади… хотя на лошадей с картинок некоторые из этих созданий были похожи лишь частично.)
За всеми перемещениями пристально следили из прочной, обшитой стальными листами и обложенной понизу мешками с песком надвратной будки охранники. Мартиша кивнула им, как старым знакомым, те ответили тем же и окинули внимательными взглядами Марка. Скавен был готов к тому, что их (вернее, его) сейчас задержат и будут допытываться: кто таков, зачем здесь и так далее. Но охранники ничего ни ему, ни Мартише не сказали. Пропустили. Видимо, Существо здесь знали достаточно хорошо, чтобы доверять тем, кто шел вместе с ней.
Крокодила оставили у будки охранников. Видимо, случалось такое не впервые – те ничуть не протестовали, а сам пес, дружелюбно махнув им хвостом, привычно разлегся на мешках с песком.
Горбушка обрушилась на Марка целым ворохом невиданных и неслыханных доселе звуков, запахов, красок. Оглушила гомоном, ослепила пестротой, закружила, завертела в толпе и, если бы не Мартиша, цепко державшая скавена за рукав, унесла бы своим течением неведомо куда и неизвестно где выбросила бы на берег.
Обширные и высокие, сохранившие остатки былого великолепия помещения потрясли обитателя отнюдь не роскошной подземной станции просто до глубины души. Марк даже забыл, что он – солидный и почти взрослый алтуфьевский охотник, к тому же недавно прошедший через череду нелегких испытаний. Он с неприкрытым восхищением озирался вокруг, невольно примечая всевозможные детали окружившего его пестрого мира.
Людей на Горбушке были не сказать чтобы толпы, но в первый момент О’Хмаре показалось, что они так и кишат в просторных коридорах. А также в разного размера комнатах и закутках, оборудованных под лавки, харчевни, складские помещения и просто уголки, где можно без помех обсудить сделку, договориться о поставках и закупках товаров или отдохнуть.
– В этом корпусе – торговые ряды и прочие службы, – пояснила Существо. – А живут обитатели Горбушки и ее гости в том шестиэтажном доме, который стоит на углу. К нам сюда приходят за товарами, новостями и заработками, можно сказать, со всей Москвы. С Филевской линии, с Делового Центра и Молодежной, с ваших станций… Даже из пригородов, бывает, приходят. Собственно, как утверждают наши старожилы, Горбушка некогда такими вот пришлыми и зачиналась. Ну и «чистые» из подземки заглядывают – кто в курсе, конечно, и имеет сюда доступ. Они дорожат тем, что дает им Горбушка, и поэтому не болтают у себя, Внизу, о ней. Наоборот – всячески стращают и отваживают всех остальных от походов Наверх. Ну и, приходя сюда, любезно делают вид, что им пофиг на то, что мы тут все «рогатые, хвостатые и сто пудов копытатые».
Марк кивнул, а про себя озабоченно подумал, что, возможно, сюда имеют допуск и ганзейские охотники – что из Атриума, что из Вольеров. Положим, ни Хикс, ни его люди ни о чем таком в присутствии других работников Атриума не заикались, но кто их знает!..
«Пожалуй, спрошу потом у Мартиши, знает ли она что-нибудь про это. А пока – буду держать ухо востро!» – подумал он и невольно поглубже натянул на голову капюшон толстовки.
Отовсюду слышались обрывки разговоров, смех, перебранки торгующихся, звонкие голоса торговок едой, деловито снующих со своими сумками и термосами вдоль рядов и лавок. Где-то играли на гитаре, где-то отчаянно торговались, призывая в свидетели всех мимо идущих, где-то азартно, с сухим стуком костяшек об столешницу, «забивали козла». Весело пищали дети, обступившие доморощенный кукольный театрик, показывавший представление, в котором главный герой по имени Сталкер Петров на протяжении всего действа лихо побеждал и обдуривал многочисленных врагов и чудовищ. В одной из комнатушек, мимо которых проходили Мартиша и Марк, громко и с утонченно-интеллигентной язвительностью бранились две женщины:
– …Милочка, а сходите-ка вы лучше, поиграйте в Уробороса!
– Это как же?
– Очень просто. Засуньте себе в жопу ваш змеиный язык и не шипите до самого Рагнарека!
– Хо-хо! Если вы еще не заметили, МИЛОЧКА, то Рагнарек уже БЫЛ! Двадцать лет назад!
– Ну так не шипите до следующего! И… тоже мне Рагнарек! Если после него выжили ВЫ – это что угодно, но ни разу не Рагнарек!..
Еще шаг – и вот, как в трубке довоенной игрушки-калейдоскопа – новые голоса, лица, запахи…
– Ребята, чайку, кофейку, поку-ушать?..
– Бли-инчики, горячие бли-инчики!..
– Девочки, косметика, косметика!.. Мыло душистое, полезное! Все натуральное, на травках и даже без радиации!..
– Петрович!..
– Га?
– Какой у нас нынче курс патрона к жемчугу?
– Полтинник «гороха» к паре с утра был… Или «риса»?.. Ай, не знаю, уточни у Маржи!..
– А вот куртка кожаная, совсем новая! Сам бы носил, да жрать охота! Налетай!!!
– Ша-аварма, свэжий, га-арячий шаварма! Вкусный, сочный, пальчики оближэшь и еще прибежишь!.. Пакупай шаварма, дарагой!
– А твоя шаварма раньше лаяла, мяукала или пищала? Или, может, она задавала глупые вопросы?
– Нэт, дарагой, она интэрэсавалась, из чего сдэлан прэдыдущий шаварма… Э, ну зачем гавариш, как в анэкдоте? Харощий шаварма, мясо – от курочки, курочка – от Настасьи-птичницы. Мясо – чистый лукум, аж во рту тает, клянусь бородой Пророка! Вот, гляди, сэртификат висит!..
– А, ну если от Настасьи… Ладно, сверни-ка мне парочку!
– Хар-ращо, дарагой, как скажешь!
– Ка-аму бусики-и? Барышни, дамы, покупайте бусики! Настоящая иранская бирюза, сейчас таких нигде не сыщете!
– Знаем мы твою «настоящую бирюзу»! Опять крашеные стекляшки подсунуть хочешь, как в прошлый раз?
– Да клянусь тебе, бирюза это! С Севастопольской гостинки недавно привезли!..
…Мартиша мельком глянула в сторону обвешанного разнообразными нитками бус коробейника и хмыкнула:
– С тех пор, как у нас завязались торговые дела с Севастопольской… это юг вашей ветки… оттуда к нам караванщики иногда привозят на продажу всякие-разные камушки, цацки, парфюмерию 20-летней выдержки. Сами севастопольцы, правда, вовсю шифруются от остального Метро и делают вид, что их вообще в природе не существует… Это, правда, не мешает им тихой сапой наводить тайные связи везде, где только можно. Но поскольку Горбушка и сама предпочитает ту же партизанскую стратегию, то игру севастопольцев в секретность здесь очень даже понимают и поддерживают. Здесь тебе все как один будут клясться, что Севастопольская необитаема – даже те, кто в курсе, что это не так. Таковы правила деловых взаимоотношений двух этих общин, которые – если не хочешь проблем с допуском сюда – приходится соблюдать. Ну так вот. У этих шифровальщиков с Серого Юга прямо над станцией стоят так называемые Закрома Родины… Бывшая гостиница, что до войны битком была набита индийскими, афганскими и пакистанскими торговыми точками со всякими поделочными камнями, бусами, жемчугом, духами, этническим тряпьем, сувенирами и прочим фэншуем. Я сама туда до войны не раз каталась за расходниками… Впечатляющее было местечко, что и говорить! Семнадцать этажей цацок! – Существо ностальгически вздохнула и закатила глаза. – Удивительно, что эта домина не рухнула тогда!.. У севастопольцев сейчас, помимо патронной валюты, в ходу еще и жемчуг из тех лавочек; в свое время его там много было. А теперь даже у них это экзотика, потому что возить-то уже неоткуда и некому. Сперва у них это была внутренняя валюта, потом, когда Севастопольская законтачила – естественно с соблюдением всех своих секретных заморочек – с другими обитаемыми локациями Москвы, они ввели также и патронный расчет. Но он применяется в основном при внешних сделках. А в расчетах между собой они по-прежнему используют жемчуг. Здесь его тоже принимают, но курс жемчуга к патрону постоянно скачет. А вот прочие камушки, даже самые драгоценные, до статуса валюты не дотянули.
– Почему?
– Потому что их подделать – раз плюнуть. Раньше, по крайней мере, так было. Покупаешь ты, допустим, за бешеные бабки ту же иранскую бирюзу или уральский малахит… а потом выясняется, что впарили тебе по цене полудрагоценного камня голимый крашеный говлит! Но это еще в лучшем случае, поскольку говлит – все-таки природный камень. А бывало, и крашеные стекляшки за камни выдавали безо всякого зазрения совести. Мол, прессованные кораллы, прессованная бирюза… Да еще и прилепят какую-нибудь эзотерику – мол, талисман для того-то, оберег от сего-то… Лохи уши развесят, хватают, давятся… А толку-то с этих стекляшек?.. Тут каждую бусину в геммологической лаборатории проверять надо, но, сам понимаешь, для каждой сделки – особенно вне торговых точек – это обеспечить просто нереально. Да и где сейчас их найти – лаборатории эти?.. На глаз только жемчуг и можно отличить – настоящий от фальшивого.
– А что такое жемчуг? – поинтересовался Марк, вычленив из пространного монолога спутницы разве что три четверти сказанных слов. Остальные были ему незнакомы и оттого непонятны.
– Жемчуг-то? – Мартиша сноровисто выдернула зазевавшегося парнишку из-под ног носильщика, тащившего на спине огромный клетчатый баул. – Ракушки видел когда-нибудь?
– Только на картинках, – признался Марк.
– Гм… Ладно, будет возможность – покажу… Вот представь: попадает между створок раковины какое-нибудь инородное тело – песчинка или кусочек чего-нибудь твердого… Моллюску, который живет в раковине, от этого больно, песчинка его ранит, раздражает. Все равно как ты занозу посадишь, или камушек в ботинок попадет. Понимаешь? – Марк кивнул. – И вот этот моллюск начинает обволакивать песчинку особым веществом – перламутром. Чтобы она не была твердой и не ранила его. Так, слой за слоем, и образуется шарик-жемчужина… хотя, конечно, бывают и другие формы. Из жемчужин делают бусы или вставляют их в украшения. Раковины-жемчужницы водятся… водились и в морях, и в реках. То есть бывает морской жемчуг, а бывает речной. В нашей стране когда-то очень много было месторождений речного жемчуга. В основном на севере и северо-западе. Им расшивали праздничную одежду, переплеты особо ценных книг, украшали иконы… В общем, смотрелось очень богато и безумно красиво! Со временем люди научились выращивать жемчуг искусственно. Строили целые фермы для раковин-жемчужниц и уже специально помещали в тела моллюсков песчинки. Говорят, даже цвета жемчуга можно было при этом заранее задавать. От молочно-белого – до черного. Цветной-то жемчуг в природе попадался чаще случайно и ценился очень дорого.
Они остановились возле небольшой лавчонки, от которой исходили разнообразные, кружащие голову сладкие и терпкие ароматы. Поздоровавшись с торговцем и немного поболтав с ним о делах и о будущих поставках, Мартиша попросила его:
– Санджит, покажи, пожалуйста, молодому человеку, как выглядят жемчуг, малахит, бирюза и прочие камни? А то он прибыл к нам из таких дремучих краев, что ни разу не видел всей этой красотищи!
Торговец – коричневый, как старое дерево, черноглазый и бородатый, в странном головном уборе, состоявшем из замысловато намотанной на голову длинной полосы ткани, весело усмехнулся в бороду и полез куда-то под перегораживающий вход в лавку прилавок.
– Санджит переселился к нам около пяти лет назад, и можно сказать, что он теперь – торговый представитель Севастопольской общины на нашей территории, – вполголоса пояснила Мартиша Марку. – Не то чтобы официально – сам понимаешь, но все же. Все поставки оттуда и туда идут через него и его знакомых челноков. И, кстати, здесь только у него можно с гарантией найти настоящие камни, а не подделку. Я вот, к примеру, только у него и закупаюсь. Дорого – зато без обмана!
– Спасибо за комплимент, дорогая! – откликнулся Санджит, выныривая из-под прилавка с объемистой шкатулкой в руках. Как понял Марк, он был иноземцем из каких-то жутко далеких южных стран, однако по-русски говорил очень чисто и даже без акцента. – Мне тоже очень приятно с тобой работать! А вот и камушки!
Он с загадочным видом подмигнул Марку и эффектным жестом фокусника открыл шкатулку.
– О-ох, мамма-мия, у меня сейчас будет приступ неконтролируемого хомяко-о-оза! – прикрыв глаза, с напускным отчаянием простонала Существо, а потом в шутку несколько раз хлопнула сама себя по рукам. – А я ведь только недавно у тебя закупалась!
– Женщины обожают красивые драгоценные камни! – Санджит снова подмигнул юноше, но на этот раз – словно взрослому сообщнику, и жестом пригласил его полюбоваться содержимым шкатулки. – Они готовы цеплять их на себя в фантастических количествах! И только наша Мартиша не цепляет их на себя, а, как сказочная драконица, копит камушки, перебирает их груды своими нежными лапками, медитирует над ними и впадает от этого в нирвану, – он одобрительно покачал головой и цокнул языком. – Рам, Рам, что за женщина, что за женщина!..
Скавен с любопытством оглядел груду разноцветных, сияющих и переливающихся всеми цветами радуги камней. Что и говорить, зрелище сильно впечатлило его.
– Вот это – агат, это – сердолик, его родственник, это – опал, это – лазурит, – пустился объяснять Санджит. – Вот бирюза, камень радости, смотри, какие сочные тона! Говорят, в руках бесчестного человека она тускнеет, а в руках достойного – наливается красками. Проверять не предлагаю, вижу, что тут собрались самые что ни есть достойные люди! – торговец хитро сощурился, в очередной раз подмигнул и запустил руку поглубже в камни. – А вот и жемчуг!
С легким веселым треском за его пальцами потянулась длинная нитка крупных переливающихся розоватых бусин.
– На-ка, подержи! – вдруг разрешил он, протягивая мягко сияющую «змейку» Марку. Тот аж растерялся. – Бери, бери!
Юноша осторожно подставил руку, и перламутровая снизка все с тем же тихим треском скользнула в его ладонь.
– Ну, и как ощущения? – поинтересовался Санджит.
Марк покачал на ладони жемчуг. Осторожно пропустил сквозь пальцы.
– Он… он теплый! – скавен и сам не знал, как объяснить то, что он вдруг почувствовал. К украшениям он, понятное дело, был равнодушен, но… розовые бусины словно ластились к его рукам, и хотелось перебирать их до бесконечности. – И, кажется… живой…
– Верно! – кивнул торговец. – Каждая жемчужина когда-то была частью живого существа! А теперь…
Он извлек из кармана еще одну нитку жемчужин. На вид – точно такую же, разве что оттенок другой и форма гораздо более правильная, шарообразная. Подал Марку.
– А про эту что скажешь?
О’Хмара внимательно оглядел лежащие у него на ладонях, как на чашах весов, нитки драгоценностей. Покатал бусинки между пальцами, взвесил…
– Эти бусы чуть тяжелее! – наконец сказал он, подняв вторую нить на уровень глаз. – И более прохладные! И… ну, я не знаю, те живыми казались, а эти…
Санджит и Мартиша переглянулись.
– Вторая нить снизана из фальшивого жемчуга, – медленно сказал торговец, с каким-то странным, чуть ли не профессиональным интересом глядя на юного скавена. – Это стекло. А ну-ка, еще проверим!
На прилавок легли два абсолютно одинаковых на первый взгляд ожерелья – на этот раз темно-красных, полупрозрачных и весело сверкающих гранями крупных, как ягоды клюквы, бусин.
– Попробуй, – кивнул Санджит Марку. – Что скажешь про них? Только не торопись.
Скавен взял сперва одно ожерелье, затем другое… перебрал бусины, словно четки (подсмотрел этот обычай у некоторых жителей своей станции), покачал на ладонях, постучал-пошкрябал бусину о бусину, зачем-то приложил к щеке…
– Вот это, – наконец показал он, – тяжелое и холодное. И блестит ярче. Второе тоже блестит – но не настолько… по-настоящему. И оно чуть легче первого. У первого тяжесть какая-то… к земле тянет, у второго – не так. А еще у первого более резкий звук, когда бусины одна о другую трутся. Как будто гравий на железной дороге. У второго он более… гладкий и… пустой, что ли… Ну, я не знаю, как лучше сказать…
– Первое ожерелье – из рубинов, – почти небрежно заметил Санджит, однако глаза его блеснули не хуже камней. – Второе – снова стекло, подделка… правда, очень качественная – вплоть до природных изъянов камней… Рам, Рам… – он покачал головой. – Мартиша, а у твоего юного друга, кажется, есть чутье! И если его развить… Хочешь пойти ко мне в ученики? – неожиданно предложил он Марку. – Я же не только торговец, я еще и ювелир, резчик и немного – геммолог, специалист по определению камней. Научу всему, что сам знаю и умею, будешь хорошие деньги зарабатывать! А? Соглашайся!
Марк растерянно оглянулся на Мартишу.
– Деньги этому молодому человеку действительно нужны, – кивнула Существо. – Но проблема в том, что нужны они не в обозримом будущем, а как можно скорее. И много, – ее взгляд посуровел, улыбка стянулась в напряженную тонкую линию. – Санджит, у него друг в беде. В рабство попал. Мальчик ищет возможность заработать нужную сумму, чтобы выкупить его. Но сам понимаешь, такие дела быстро не делаются. Тем более мало кто из наших воротил станет связываться с подростком. А если и свяжется, то пошлет на какую-нибудь поденную, малооплачиваемую работу, да еще и надурит при расчете. У себя дома Марк – профессиональный охотник, но в одиночку отпускать его бродить по нашим местам никто не рискнет. И я – в первую очередь… Марк, не спорь! – повысила она голос, видя, что юноша порывается возразить. – Я же сказала, что это тебе не твои севера, где относительно нормального зверья больше, чем порождений! Поверь, я знаю, что говорю!
Скавен вздохнул и угрюмо потупился. Существо была насквозь права, вот только от ее правоты ему делалось еще хуже, когда он думал о Косте.
Санджит окинул внимательным взглядом свою постоянную клиентку и ее взволнованного, насупившегося спутника.
– Так! – решительно хлопнул он ладонью по прилавку и… снова полез под него. – А ну-ка, заходите сюда оба!
В руках его появилась картонка с крупной, от руки накарябанной надписью: «ЗАКРЫТО НА УЧЕТ!». Торговец отодвинул стойку прилавка, посторонился, пропуская в лавку обоих посетителей, повесил табличку на дверную ручку снаружи, а дверь закрыл за всеми и даже запер. Жестом указал на накрытую лысоватым ковром стопку видавших виды тюфяков с разбросанными по ней разнокалиберными и разноцветными подушками: садитесь, мол.
– А теперь – рассказывайте! – сказал он, когда все разместились на этом импровизированном диване. – И как знать, может, я даже чем-то смогу вам помочь!
Глава 26. «За каким хреном…»
Днем позже на улицах Москвы
– Дожили!!! – Мартиша в очередной раз патетично «убилась фейспалмом» и сокрушенно помотала головой. – Я, пожилая, добропорядочная матрона… ну ладно, не настолько еще и пожилая и даже не совсем добропорядочная… должна тащиться пешком на другой конец Нерезиновой за каким-то хреном…
– За моржовым.
– Что?..
– За моржовым хреном, – педантично повторил Марк. – А не за «каким-то».
– Спасибо, Кэп! – с трагическим надрывом простонала Существо. – Что бы я делала без твоих напоминаний?
– Вы могли бы и не подписываться на этот заказ! – пробурчал скавен. – Я бы и сам сходил и принес этому вашему торговцу все, что ему надо.
– Сходил бы он, ага… Я, хоть и Баба-Яга, но еще не настолько стара и в маразме, чтобы отпускать тебя одного шляться по незнакомой тебе местности, кишащей незнакомыми тебе тварями… впрочем, я уже повторяюсь! И вообще: не обращай внимания на мои фейспалмы – может, мне просто побухтеть хочется! Ситуация-то и впрямь… пикантная!
Она вдруг весело захихикала, а потом не выдержала и вовсе расхохоталась. Заразившись ее весельем, хмыкнул и скавен. Через минуту смеялись оба.
– Чувство юмора в нашем нелегком и опасном мародерском ремесле – наше все! – утирая слезы, выдавила женщина. – Ладно, пошли, что ль… мой юный падаван…
Днем ранее в лавке Санджита
– Мартиша, НЕТ! Кому угодно, но ТЕБЕ я это задание не поручу!
– Это почему же?
– Потому что ты – женщина!!!
– Ну, хоть кто-то еще про это помнит!.. Санджит, я всегда знала, что ты – мужчина традиционных взглядов на многие вещи, но что ты еще и гендер-шовинист…
– О, Рама Справедливый, при чем тут эта ересь? – торговец воздел руки к потолку и разразился длиннющей экспрессивной тирадой на каком-то неизвестном Марку, но красивом, напоминающем плеск ручейка, языке. – При чем тут это? То, что мне нужно принести, – вещь, скажем так… эээ… деликатная… и поручать добывать ее жен…
– Что. За. Вещь? – в упор спросила его Существо.
– О, мои бедные губы, вы дожили до того, что я произношу это слово при женщине!.. Ну ладно, слушай! Есть у вас в России такие звери с длинными… бивнями?.. нет, клыками. Водятся в северных морях. И у них есть такая кость… вместо… эээ… У нас в Индии это называют… лингамом… Рам, Рам, что я говорю, что я говорю?..
– Тьфу на тебя! – всплеснула руками Существо. – Так бы и сказал прямо, что тебе моржовый хрен нужен! Только вот на кой хре… э-э-э… нафига?!
– О, Рама Милосердный!.. Женщина, ты продолжаешь поражать меня своей мужской прямотой!..
– Времена такие, Санджит, – Мартиша мигом посерьезнела и даже чуть помрачнела. – Не для белых и пушистых… – она резким жестом поправила выбившийся из прически дрэд, а потом примирительно подняла ладонь: – Ладно, извини… Так все же: зачем тебе понадобился этот… гм, деликатный предмет, и куда ты собирался на него… эээ, пардон, ЗА НИМ посылать? – глаза мутантки снова заискрились веселой вредностью. – К Северному Ледовитому океану, что ли? Пешком?
Индиец еще раз пробормотал что-то на своем певучем языке, а потом махнул рукой, успокаиваясь и снова принимая деловой вид и выходя из образа экзальтированного восточного купца.
– Ладно… я думал поручить это дело кому-нибудь из команды Гнома, но, раз уж здесь ты и тебе так срочно нужны деньги… Ни к какому океану отправляться не нужно. Ни пешком, ни верхом, ни даже на собаках… то есть на собаке – памятуя твоего воистину уникального зверя. Был у меня до войны один знакомый, занимался скупкой и продажей мамонтовой и слоновой кости, рога, моржовых клыков и… и прочих причиндалов. Всем этим он торговал здесь, в Москве, на измайловском «вернике»[20], в одном из лабазов. И я совершенно точно знаю, что знакомец мой сгинул и так до сих пор и не объявился. Задача состоит в том, чтобы добраться до Партизанской, вскрыть его лабаз и принести мне оттуда… Ай, да хоть весь лабаз выносите, я вам только благодарен буду! Естественно, материально!
– Значит, измайловский «верник»… Закрома Родины номер два в моей личной системе координат… Ладно, с этим все понятно, – кивнула Существо, уже чего-то обдумывая. – А все же, за каким хреном… гм, однако же, каламбур… Зачем тебе понадобился столь экзотический материал?
– В точку! – поднял палец Санджит. – Именно материал!.. Полигон и Вольеры на Ганзе знаешь? – внезапно повернулся он к Марку. Тот кивнул. – Ну вот. Охотнички, что время от времени там развлекаются, – народ понтовый, и порой понтовый просто до омерзения! Выхваляются друг перед дружкой всем, чем только могут[21]. Один из них и заказал мне резную рукоять для ножа. Из того самого… той самой косточки.
– Что, проблемы в личной жизни? – вредно хмыкнула, не удержавшись, языкастая Мартиша.
– У кого?
– У того охотничка, не у тебя же!.. Насколько помню, символика моржовых самцовых причиндалов как материала для амулетов и талисманов… и уж тем более для оружия всяких там псевдобрутальных мачо – самая недвусмысленная!
– Ай, ну я-то откуда знаю, какие у него там проблемы? – раздраженно всплеснул руками торговец. – Мне заказали – я делаю! И вообще, придержи язык, женщина, в присутствии ребенка!..
– Я не ребенок! – возмутился Марк.
– Он не ребенок! – подтвердила Существо с каменным лицом вождя краснокожих. Глаза ее тем не менее смеялись.
– Рама Милосердный, свалились вы оба на мою голову! – простонал индус, хватаясь за упомянутую часть организма. – Так вы берете заказ или мне его все же Гному отдать?
– Берем! – кивнула Существо. – Номер лабаза – в студию!
– …Великое счастье, что Санджит не специализируется, допустим, на традиционной восточной медицине! – бурчала на обратном пути с Горбушки Существо. – А то бы нам пришлось не моржовые причиндалы добывать, а, скажем, тигриные! А приличных тигров в Москве сейчас даже в зоопарке нет! А все «неприличные» бегают по улицам, но для потребительских целей экзотической медицины их причиндалы вряд ли годятся. Не обносить же музей зоологии… точнее – его хранилище заспиртованных экспонатов! Тем более, что там уже наверняка все давным-давно или приказало долго жить, или обзавелось собственной разумной жизнью, напекло печенек и перешло на Темную Сторону!.. Ну, или мои коллеги-мародеры попользовались в корыстных целях…
Из дома они вышли еще до рассвета, намереваясь дойти до Партизанской в течение дня. Существо, облазившая за эти годы город чуть ли не вдоль и поперек, накануне часа два просидела над старой картой, прокладывая наиболее короткий и безопасный, с ее точки зрения, маршрут. Главной проблемой на пути она почему-то считала не всевозможных монстров, во множестве шляющихся по улицам и развалинам Москвы, а… сталкеров из Метро и мародеров с Черкизона.
– Впрочем, днем они Наверх не выходят, – успокоила она Марка. – Вот днем мы и пойдем.
– А как же монстры? – обеспокоился юный охотник.
Но Мартиша лишь отмахнулась.
– С монстрой разберемся по ходу действия! – сказала она. – Не бери в голову!
Удивленный и несколько встревоженный такой беспечностью, Марк подумал, подумал… и пошел во двор мастерить что-то вроде копья из черенка найденной тут же старой лопаты. Нож – не особо навороченный, но довольно приличный – они с Мартишей купили еще на Горбушке.
Минут через десять на крылечке появилась сама Мартиша, посмотрела на его рукоделие, одобрительно хмыкнула и, ничего не сказав, снова скрылась в доме.
А по возвращении О’Хмару ждал сюрприз. На столе лежал… спортивно-охотничий арбалет «Кайман» с комплектом болтов в туле из твердой коричневой кожи. Не такой мощный, каким был тот, что забрали у него при пленении, да и вообще однозарядный… Но это было оружие, а самое главное – оружие, привычное его рукам и знакомое до последнего винтика конструкции!
– Пользуйся! – радушно кивнула Существо, указывая на разложенное на столе богатство.
– А… откуда это? – Марк бережно взял в руки арбалет и машинально провел пальцем по тетиве, тронул детали механизма. И невольно порадовался, обнаружив, что за вещью явно ухаживали.
– Было дело, я сама с ним по окрестностям за зверьем носилась… покуда тут не поселилась и не сменила кочевую охотничью жизнь на оседлую ремесленную, – отозвалась женщина, с улыбкой наблюдая за подростком. – Нравится?
– Очень! А… можно я из него немного во дворе постреляю? Примерюсь…
– Отчего же нельзя? Он теперь твой, так что можешь стрелять и примериваться сколько угодно!
Марк остолбенел.
– Вы… Вы шутите?.. Он… Вы и правда мне его… дарите?
– А почему это тебя так удивляет? – повела бровью Мартиша. – Я им уже давно не пользуюсь, он и висит себе… А тут нашлись руки, в которых он будет и ухожен, и при деле. И меня это вполне устраивает! Вещь и хозяин нашли друг друга – что может быть приятнее для такого Плюш… такой запасливой драконицы, как я?.. Бери, бери, не стесняйся! Твой он!
Марк почувствовал в горле ком. Сколько он себя помнил – подарков в его жизни случалось крайне мало. Ну, разве что от отца, когда тот начал преподавать ему премудрости своего ремесла. Но то – отец, родной человек. А тут…
– Спасибо… – выдавил он, чувствуя, как приливает к щекам жар.
Существо негромко засмеялась… и вдруг притянула его к себе, обняла за плечи и ласково взлохматила ему волосы.
– Не за что! – услышал над собой Марк. И почувствовал, как на мгновение его лба коснулись теплые сухие губы.
Ком в горле увеличился и, кажется, даже оброс шипами, когда подросток вспомнил о том, как гнала его от себя его собственная мать.
Не успев даже задуматься о том, хорошо ли он поступает, и не воспримут ли его действия как-то не так, Марк прерывисто вздохнул… и вдруг уткнулся лицом в пахнущий дымом и домом свитер Бабы-Яги.
И чуть не разревелся, ощутив на макушке ее ласковую ладонь.
Улицы Москвы, продолжение
– Эй, мистер О’Хмара, о чем задумался? – Существо постучала скавена по плечу. – Не спи, тут уже может быть опасно!
Юноша встрепенулся, выныривая из щемящих воспоминаний, и машинально стиснул древко своего импровизированного копья, а точнее – заточенного с одного конца кола. Арбалет висел за спиной, готовый к немедленному использованию по назначению.
Они прошли уже примерно две трети пути, и на всем его протяжении им почему-то не встретилось ни одного по-настоящему опасного монстра. В основном – всякая мелочь, которую удавалось либо обойти, прежде чем она замечала их и поднимала тревогу, либо она сама бросалась наутек. То ли Мартиша так хорошо знала местность и вела его самыми безопасными участками, то ли рыщущий где-то поблизости Крокодил отпугивал всех своим видом, то ли сегодня для монстры погода была вообще, так сказать, нелетная – факт оставался фактом: отстреливаться пока что не пришлось ни разу.
– Ну, ты же охотник! – отозвалась Существо на недоуменный и слегка обеспокоенный (Это «жжж» – неспроста!) вопрос Марка о странной, на его взгляд, обстановке на улицах. – Соображай. Многие монстры ведут ночной образ жизни, что им тут делать днем? К тому же, днем им есть – кроме друг дружки – некого, из Метро сталкеры только ночью выходят… хотя, конечно, далеко не сталкером единым сыт монстр… Вот тут-то тварюги и стекаются, как гости на кавказскую свадьбу – в таких же, думаю, сказочных количествах!
– То есть они подлаживаются под ситуацию?
– Именно… Ку-уда?! – вдруг дернула она юношу за рукав, оттаскивая от ничем не примечательного серого офисного здания. И пояснила: – Полипы, они же – офисный планктон. Та еще мерзость! И ведь толком не разберешь – то ли плесень, то ли растительность, то ли вообще какой-то симбионт флоры и фауны… скажем, мха с червями… Проверять, естественно, никому не охота. Видишь коричневый мох на окнах и дверных проемах? Первый признак того, что в доме завелся офисный планктон. Увидишь такое – сразу ищи другую дорогу, обходи. Зазеваешься, не обратишь внимания – оно тебя щупальцами хвать!.. И поминай, как звали!
– У нас такого не водится! – Марк опасливо покосился на подозрительно зашевелившийся мох и поспешил следом за спутницей отойти от опасного здания как можно дальше.
– Ну, ты сравнил! – всплеснула руками Мартиша. – Ваши севера – это вообще парк культуры и отдыха по сравнению со здешними местами! А уж про Центр и говорить нечего! Оттуда, собственно, вся эта нечисть и прет.
– Я слышал про Пакость под Кремлем и ее порождения, – кивнул скавен, про себя порадовавшись, что он, оказывается, не настолько еще дремучий провинциальный пень и тоже может похвалиться своей осведомленностью в некоторых вопросах перед этой так много знающей женщиной.
– Выжег бы кто ее, Пакость эту… – с досадой пробормотала Существо. – Сразу бы все в норму пришло! Ну, не сразу, конечно, а постепенно, года так за полтора – два… Но тем не менее! Столько проблем бы сразу отпало!..
– Гав! – вдруг раздалось немного поодаль. – Гав-гав!
– Крокодил! – немедленно встрепенулась Мартиша. – Предупреждает нас о какой-то крупной бяке!
Звонко бэмснулось о разбитый асфальт «копье» алтуфьевца, и арбалет словно сам собой оказался в его руках. Упруго вжикнул тугой пружиной спусковой механизм, принимая в ложе короткую стрелу-болт. Накануне Марк долго и педантично пристреливал незнакомое оружие, и теперь очень надеялся, что в решительный момент оно не подведет его.
Они уже находились на Садовом кольце недалеко от площади трех вокзалов и собирались обойти ее, как выразилась Мартиша, «огородами», чтобы выйти на Спартаковскую улицу и продолжить по ней движение до улицы Бакунина, Электрозаводского моста и далее – до конечной цели. Марк отметил, впрочем, что, несмотря на дневное время суток, входы на станции метро Существо старалась обходить на почтительном расстоянии. Особенно – те, что принадлежали Красной линии. С чем это было связано, скавен пока не понимал – ведь днем «чистые» Наверх не высовывались. Но, поразмыслив, решил, что Мартиша просто перестраховывается на всякий случай.
Правильно, а то кто их знает, этих «чистых»!
– Ага, вот, кто к нам пожаловал! – недобро пробормотала Мартиша, вглядываясь в чернеющие впереди обгорелые руины, где уже мелькнула какая-то быстрая серая тень. – Разведчик стражей! Стало быть, скоро и остальные подтянутся!
«Блин!.. Как мы будем отбиваться от целой стаи стражей? – мигом обеспокоился Марк, с тревогой поглядывая на пустые руки спутницы. – С одним-то арбалетом…»
Почему Мартиша не взяла с собой никакого оружия – ему до сих пор было непонятно. И беспокоило.
– Может, вы хоть копье возьмете? – предложил он женщине.
Вместо ответа Существо вдруг зачем-то взялась за видневшуюся из-под ее дрэдов налобную повязку и… опустила ее на лицо, раскрутив в плотную маску навроде тех, что назывались балаклавами. До кучи еще и капюшон накинула.
– Ничего не бойссся, – услышал Марк. – Но ссследи за улицсссей!
Скавен удивился: в голосе спутницы вдруг прорезались… какие-то странные интонации. Он стал более низким и глухим – и в то же время обрел непривычный объем и грудную глубину… И это непривычное шипение и свист в некоторых согласных…
О’Хмара беспокойно посмотрел на женщину. Что она собиралась делать? Зачем скрыла лицо? И… почему так странно изменился ее голос?
Руки его невольно стиснули арбалет. Мартиша… А что он, собственно, знал о ней?
– Не бойссся! – повторила Существо из-под своего капюшона.
И в это время выскочивший из развалин разведчик стражей увидел их. Монстр застыл как вкопанный, втягивая дрожащими ноздрями запах пришельцев, а потом раскрыл пасть…
«Сейчас эта сволочь завоет и призовет остальных…» – подумал уже знакомый с повадками этих тварей Марк и прицелился.
– НЕТ! – прошипела Существо. – Он пока один, а нам надо и оссстальных нейтрализовать!.. Погоди, я ссскажу, когда можно будет ссстрелять!
Страж поднял к небу уродливую голову и пронзительно завопил.
«Все сюда-а-а!!! Здесь еда-а-а!!!» – так и слышалось в его радостно-предвкушающем зове.
– Хрен те, золотая рыбка… – раздалось из-под капюшона. – Марк, быссстро затыкай ушшши!!!
– Зачем?!
– ДЕЛАЙ, ШШШТО ГОВОРЮ!!! – от рявка Существа задребезжали уцелевшие остатки стекла в ближайшей витрине. – Это опасссно, потом всссе объясссню!
О’Хмара невольно разозлился: у них и так один арбалет на двоих, причем, в его руках! И как ему теперь одновременно держать оружие и затыкать уши?..
В следующий миг он едва вообще не забыл, кто он и что тут делает.
– А-а-а-аййи-и-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у!!! – внезапно ввинтился в воздух пока еще не очень громкий, но зато пронзительный вой, от которого скавену разом стало как-то нехорошо. Аж виски заломило! Марк болезненно сморщился и зашипел не хуже самой Мартиши.
Наверно, точно так же двадцать лет назад взвыли над Москвой сирены атомной тревоги. И не было спасения от этого жуткого, всепроникающего звука. Разве что… под землей?
Невыносимо захотелось съежиться, подобно червяку, и забиться куда-нибудь в подвал. Или в метро. Куда угодно – лишь бы не слышать этого рвущего душу воя, не ощущать, что еще немного – и лопнут барабанные перепонки, а ты сам, охваченный липким нерассуждающим ужасом, канешь в небытие, где нет ничего – ни памяти, ни чувств, ни ощущений… Ни света, ни жизни…
Марк неловко уронил арбалет (едва не на ногу себе) и поспешно зажал уши. И только потом понял, что этот невыносимый, бьющий по мозгам вой исходит… из-под капюшона, скрывающего голову Мартиши.
– Говорила шшшже… – на миг прервавшись, сердито прошипела Существо. И снова заголосила – пронзительнее прежнего.
Громкость и высота воя, что издавала Существо (сейчас Марк был склонен называть свою необычную спутницу только так, а не иначе), все нарастали и нарастали, доходя до уже невыносимых живому уху пределов. Вой – слышно было даже сквозь заткнутые пальцами уши – звенел, переливался, вибрировал, и звук этот проникал в самые отдаленные клеточки мозга, наводя на все живые существа в округе тоску, страх, панику. Сводя с ума. И некуда было деваться от того животного ужаса, что вызывал этот звук, отражаемый и усиливаемый стенами окрестных домов.
Такого страха Марк не испытывал, пожалуй, даже во время приснопамятной встречи в Химкинском лесу с моррой!
Юноша стиснул зубы и постарался сосредоточиться на том, что велела ему не так давно Мартиша. А именно – на наблюдении за окрестностями. С минуты на минуту должны были появиться остальные стражи. И худо будет, если они застанут их врасплох. Ах, если бы не этот мозговыносящий вой, он бы не выпустил из рук оружие! Что собирается делать Мартиша дальше? Почему она кричит – вместо того, чтобы вместе с ним занять оборону и защищаться? Чего она хочет добиться этим криком – неужели отпугнуть монстра? И… почему этот ее крик настолько ужасен?
И еще. Вопрос был глупым и неожиданным, но… Насколько ей хватит дыхалки так верещать?
И тут Марк с изумлением, замешательством и страхом вдруг увидел, как Существо… шагнула прямо к разведчику стражей. Тот, хоть его тоже, как и скавена, корежил издаваемый ею звук, все же продолжал призывать сородичей. Но теперь в его крике слышались… нервные и даже отчасти панические нотки. Кажется, монстр… испугался и звал на помощь?
– Ох, ну ни хрена ж себе… – пробормотал ошарашенный алтуфьевец, глядя на сцену, которая разворачивалась прямо перед его глазами.
Существо, не переставая выть (и изредка прерываясь на короткие паузы для смены дыхания), шаг за шагом решительно приближалась к вопящему стражу, а тот… шаг за шагом ОТСТУПАЛ от нее! Пятился прочь, подальше от этого ужасного создания, способного, как оказалось, навести такой жуткий страх. И, наконец, уперся спиной в незамеченную им стену.
Все. Дальше ходу не было.
Марк во все глаза смотрел, как женщина (а женщина ли?) и кровожадный монстр, стоя практически нос к носу, громко и самозабвенно ОРАЛИ один на другого. Со стороны это напоминало детскую игру – в гляделки и кричалки одновременно. И она вполне могла бы называться «Кто кого перекричит – тот того и съест».
Но в сегодняшних реалиях это было что угодно – только не игра! Здесь проигравшего и правда в подавляющем большинстве случаев съедали.
Загнанный в тупик монстр вдруг тонко и жалобно взвыл. А потом – Марк не поверил своим глазам! – съежился, затрясся, совсем вжался в стену, словно мечтая стать одним из ее кирпичиков. И вдруг заскулил, заплакал, словно испуганный щенок, жалкий и беспомощный, ползая у ног своего несостоявшегося обеда. Кажется, даже и лужу напустил со страха.
Существо, не прекращая выть практически уже на ультразвуке, отступила в сторону, давая дорогу.
Страж вздрогнул. Замер. А потом с паническим визгом метнулся в открывшийся проход и кинулся прочь.
Вой Существа взметнулся в последней, особо мозгодробительной руладе… и тут же его как ножом отрезало.
Марк немедленно, несмотря на звон в ушах, подхватил и вскинул арбалет, выцеливая улепетывающее чудовище. Но монстр уже шустро сворачивал за угол. На повороте его занесло, мощные задние лапы несколько раз смешно пробуксовали на одном месте. Марку сразу вспомнился Кузьмич, который иногда, расшалившись, как полугодовалый котенок, носился по Атриуму с точно такими же заносами. Проскрежетали по каменным и бетонным обломкам крепкие когти, которыми страж пытался зацепиться, чтобы удержаться на ногах. Еще несколько судорожных телодвижений – и насмерть перепуганное порождение скрылось за углом дома.
– Теперь ссслушшшай, шшшто будет! – раздалось из-под капюшона Существа.
За углом вдруг кто-то яростно и недоуменно взвыл в несколько глоток. Миг – и на перпендикулярной улице началась самая настоящая, невидимая им грызня!
– Он врезался в свою стаю, – уже почти нормальным, прежним голосом Мартиши проговорила фигура в плаще, подходя к Марку. – Сейчас они начнут выяснять отношения… а мы тем временем уйдем очень далеко. Не волнуйся, за нами они не пойдут. Разведчик уже достаточно напугал их своими… впечатлениями!
Из-за другого угла показалась настороженная морда Крокодила. Собак опасливо оглядел место действия, но, увидев, что хозяйка молчит и угрозы уже нет, подошел, изо всех сил виляя хвостом.
– Умница ты мой! Разведчик! – Существо ласково потрепала зверя по шее и повернула к Марку все еще скрытое маской и капюшоном лицо: – Идем! Вопросы, пояснения и разборки – по ходу! – она внезапно хихикнула. Получилось очень весело и вполне в стиле Мартиши, какой ее за это недолгое время успел узнать О’Хмара – иронично и задорно. – А то я вижу, что тебе уже не терпится высказать мне все, что ты обо мне и обо всем этом бардаке думаешь!
Глава 27. «Археолог – это сильно припозднившийся мародер»
– Почему вы меня не предупредили? – с закономерным возмущением начал Марк, когда они уже порядком отошли от места несостоявшейся драки со стражами.
– У меня было такое намерение, – кивнула Существо. Голос ее был спокойным. – Но потом я его, здраво поразмыслив, отмела.
– Почему?
– А где гарантия, что ты после этого пошел бы неизвестно куда с почти не знакомой и, не буду скрывать и скромничать, очень опасной мутанткой? Я же видела твою реакцию незадолго до того, как начала выть. Не скрою, даже была готова к тому, что ты выстрелишь в меня.
Марк припомнил свой судорожный жест и промелькнувшие в тот момент в голове мысли и смутился.
– Возможно, в какой-то степени я была и неправа, – снова кивнула Существо, примирительно подняв обтянутую обрезанной перчаткой ладонь. – Но мне показалось наиболее разумным в экстремальной ситуации поставить тебя перед фактом. Собственно, я рассчитывала на твою храбрость и… – в голосе мутантки явственно послышалась улыбка. – И, как видишь, не ошиблась.
Марк смутился еще больше: это был комплимент, а к комплиментам – даже к таким тонким и завуалированным – он не привык.
– Ну, так что? – осведомилась Мартиша, протягивая руку. – Мир? Ты простишь меня за это неожиданное представление?
Крыс расширил глаза и недоуменно посмотрел на нее: впервые на его памяти взрослый просил прощения у подростка!
Хотя нет. Не впервые. Гай же тогда тоже извинялся перед ним за тот злополучный поход в «Пилотаж», кончившийся для Крыса и Квазимодо цепью!
Марк осторожно взял ладонь спутницы в свою. Обычная рука, даже ногти – как у человека, не то что у него самого…
– Мир.
Существо издала веселое фырканье, поколебавшее край ее капюшона.
– Спасибо!.. Еще что-то хочешь узнать или спросить? Не стесняйся.
Скавен немного подумал, взвесил все «за» и «против» и все-таки задал беспокоящий его вопрос:
– А… а вы и в самом деле опасны?
– Да, – серьезно сказала Мартиша. – Свойства моего голоса таковы, что я могу не только напугать своим воем, но и лишить рассудка. И даже убить – если у жертвы нервы ни к черту. В древних мифологиях рассказывалось о существах, подобных мне. Одних называли банши, других – сиренами… Я предпочитаю соотносить себя со вторыми, поскольку это куда точнее. Сирены могли сводить с ума и убивать своими песнями и вообще звуками своего голоса людей. Страшное – если разобраться – оружие! А главное – всегда при тебе и не требует боеприпасов. Правда, я этим своим оружием пользуюсь только тогда, когда защищаюсь. И никогда – против своих. Кстати, я потому и велела тебе заткнуть уши. Чтобы ты не пострадал.
– Своих? – медленно произнес Марк, переваривая услышанное. – Значит, я… свой?
– Ну, я же тебе помогаю! – хмыкнула Существо. – Крокодил к тебе, опять же, неровно дышит. Значит, свой.
Сегодня у Марка был поистине День Смущения!
– Я тут подумал… – буркнул он, чтобы хоть как-то справиться с ощущением неловкости, – что ради Кости я, наверно, пошел бы с вами, даже если бы вы с самого начала открыли мне, кто вы.
– Об этом я не подумала… – задумчиво протянула сирена. – Вы настолько с ним близки?
– Он мне уже как брат, – нехотя признался скавен. – Ну… почти. Поначалу-то я его даже всерьез не воспринимал. Думал – слабак, неженка, девчонка… А он…
Рука Мартиши легла на его плечо.
– Вытащим мы твоего брата, – сказала она. – Главное – сам не отступайся. Ни от него, ни от своей цели.
Марк упрямо мотнул головой: никогда.
– Идем, – позвала Существо. – Стражей мы распугали, но тут и без них полно всякой нечисти. Лучше будет, если мы поскорее покинем эти места.
– А кто тут еще водится? – полюбопытствовал алтуфьевец и привычно обвел настороженным взглядом окрестности.
– Ну, к примеру, каланчевские хохотунчики… Услышать их приближение можно по издаваемому ими характерному звуку: «хех-хех». И правда, смех напоминает. Судя по некоторым нюансам их внешности – это сильно мутировавшие бывшие люди. На некоторых даже сохранились обрывки одежды или аксессуары типа шапок или шарфов… Я склонна подозревать, что и в этом случае не обошлось без Кремлевской Пакости и ее порождений. Что бы там ни сочиняли про радиацию, но только из-за нее одной настолько быстро измениться уже сформировавшиеся взрослые особи не смогли бы ни при каких обстоятельствах. На подобное нужно не одно поколение постепенных мутаций. Это закон природы и эволюции. Возможно, в случае с хохотунчиками имело место быть как массовое помешательство и одичание сумевших выжить на поверхности людей, так и воздействие чего-то, что трансформировало их буквально в считанные месяцы, дни или даже часы. То ли в Зеленого Склизя разом наступили, то ли порождения их покусали – в которых эти склизи сидели… Слышал про Зеленых Склизей?
– Да. У нас на станции говорят, что их порождает Кремлевская Тварь, и они потом расползаются по городу, – проявил знание местных легенд Марк. – Кто прикоснется к такому склизю – того он изменит до неузнаваемости. У нас говорят, что так произошли почти все монстры… А это разве не вымысел?
– Кто знает?.. Может, и вымысел – проверять-то никому не хочется, – сказала Мартиша. – Но на сегодняшний день это – одна из самых логично выстроенных версий происхождения монстров из всех прочих легенд, что ходят на поверхности Москвы. Говорят также, что до войны какой-то крупный ученый якобы занимался их разработками. Но то ли он умер, то ли не смог удержать своих монстров под контролем – в общем, они вырвались и пошли плодиться и наводить свои порядки[22]. Тоже годная версия, которая, кстати, версии про Зеленых Склизей ничуть не противоречит. Точнее – они одна другой ничуть не мешают: Москва – большая деревня, в одном конце может так случиться, в другом – эдак… В итоге мы имеем… то, что имеем.
– А вы? – внезапно спросил Марк и тут же прикусил язык: вопрос был на редкость бестактным.
Но почему-то Мартиша не обиделась и не рассердилась. Она посмотрела куда-то вдаль (лицо ее все еще было скрыто) и некоторое время хранила молчание.
– Меня укусило одно из порождений, – наконец сказала она. – Давно еще, я тогда была сталкером на своей станции… Ну, точнее, не сталкером, а кем-то вроде консультанта по целенаправленному мародерингу. Выходила с нашим отрядом, когда в том возникала необходимость, и показывала, что нужно взять из того, в чем мало кто из мужчин разбирался. У нас на станции было несколько ремесленных мастерских, мы занимались всякими женскими рукоделиями на продажу. Шили, вязали… Вот я и ходила со сталкерами Наверх, чтобы они приносили для мастерских то, что нужно. В один прекрасный день и… не убереглась. То порождение, видимо, было первородным – из тех, что напрямую контактировали со склизями Кремлевской Твари… если принять их существование за правду… Через укус, с его слюной в меня, видимо, попали и частички такого склизя… или какой-то иной гадости, что изменила этого монстра. А дальше – процесс, как говорится, пошел.
– Вы жили в Метро? – удивился скавен.
– Моя родная станция – Улица 1905 года, – пояснила сирена. – Впрочем, как – родная… Я там оказалась проездом в тот день, когда все… накрылось. Ездила на встречу с друзьями. Так-то я сама – из Твери… город такой к северо-западу от Москвы… Со станционными я и сейчас поддерживаю дружеские отношения – со сталкерами, прежде всего. Но жить на станции после того, кем я стала, мне уже нельзя.
– Вас… прогнали «чистые»?..
Марк невольно ощутил сочувствие к этой невероятной женщине: ее история оказалась сходной с историей его народа.
– Не, я сама ушла, – отмахнулась Существо. – Чтобы не стать опасной для жителей. На станции долгое время потом были уверены, что я умерла… Впрочем, я не люблю говорить на эту тему.
– Простите… – стушевался Марк, на что женщина лишь кивнула, принимая его извинения.
Они прошли еще ряд улиц, и вот перед ними выросли несколько обглоданных временем высоченных многоэтажных корпусов с пустыми окнами, из которых кое-где свисали длинные плети «бешеного патиссона» и бугрились уродливые коричневые нашлепки уже знакомого Марку «офисного планктона».
– Гостиница «Измайловская», – пояснила Мартиша. – Почти пришли. Здесь будь осторожнее!
Скавен кивнул и поудобнее перехватил арбалет. Кинул взгляд на деловито рыскаюшего вокруг Крокодила. Цербер пока не проявлял признаков беспокойства, и это обнадеживало.
– Райончик – будь здоров! – продолжала делиться информацией Существо. – Вон, видишь, лес неподалеку? Бывший Измайловский лесопарк, в нем сейчас чего только не водится! Как уж люди с Черкизона, из Бауманского Альянса и Первомайской Республики умудряются тут добычничать – я просто не представляю. Железные, должно быть, парни!
– Костя, кстати, родом с Черкизона, – вдруг вспомнил Марк. – Он и правда… железный, – скавен невольно улыбнулся.
– Да? – заинтересовалась Мартиша. – Здорово! Я местных-то и не встречала ни разу, хотя бывала тут неоднократно. В разное время суток мы сюда ходим… Впрочем, нет, разок довелось, – вспомнила она. – Сталкер тот был – судя по нашивке на плече – из Бауманского Альянса. И у него был очень интересный и необычный для сегодняшних реалий автомат. Такие использовали в прошлом веке, во время войны сорок первого – сорок пятого годов. Причем не наши солдаты, а вражеские. Где уж он такой раритет добыл – не знаю, хотя, конечно, тут «верник» рядом, там раньше какого только антиквариата не было… Так вот, столкнулись мы с этим «чистым», можно сказать, нос к носу. Во-он там, где торговый центр.
– И что потом было? – блеснул глазами заинтригованный скавен.
– А ничего. Постояли, полупали зенками один на другого, помолчали… Потом продемонстрировали один другому, что не хотим драки, и разошлись каждый в свою сторону. Хотя я уж думала, что верещать придется. В тот момент-то я с открытым лицом была и, естественно, без противогаза, а так сейчас только мутанты ходят, и он, я думаю, сразу понял, кто перед ним. Но, видимо, адекватный парень попался, не чета некоторым из их «чистой» братии.
– А… а можно еще вопрос?
– Да.
– Почему вы прячете лицо, когда начинаете… э-э-э… верещать?
Существо вздохнула.
– У меня внешность во время этого, как я его называю, боевого визга изменяется. Очень сильно и далеко не в лучшую сторону. И очень медленно потом приходит в норму. Но ты не волнуйся, пройдет еще немного времени – и я сниму маску и капюшон. А пока тебе меня лучше не видеть. Можешь поверить: монстр монстром!..
Крыс кивнул, принимая ее объяснение, и отогнал невольно возникшее авантюрно-опасное желание все же заглянуть Мартише под капюшон и своими глазами увидеть, насколько сильно изменила ее трансформация.
Они обошли гостиничные корпуса, оставив их по левую руку, и перед Марком возникло то, что он сперва счел ожившей картинкой из книги сказок.
– Что это? – восхищенно выдохнул он, глядя на выросшие впереди затейливые пряничные теремки и башенки с остатками яркой цветной раскраски и позолоты на покосившихся и облупившихся куполах.
– Это – так называемый Измайловский кремль, – отозвалась Мартиша. – Построен был в девяностых годах прошлого века в качестве специального места под всякие ярмарки, сувенирные магазины для туристов и прочее. К счастью, в этом кремле не водятся ни Пакость, ни Зеленые Склизи. Но расслабляться тем не менее не рекомендую.
– Мы идем туда?
– Нет. Нам – правее. Видишь, рядом тоже городок из башен? Вот там и находится тот самый знаменитый «верник». Точнее – находился. Пошли.
Они осторожно и неслышно пробрались сквозь длинные ряды покосившихся и обветшавших бревенчатых беседок («Лавки, – пояснила Мартиша. – Тут сидели торговцы и продавали сувениры».). Возле полусгнившей и покрытой слизью, плесенью и лишайниками широкой лестницы наверх свернули налево, в просторный проулок, по сторонам которого тоже были места для торговли.
– Лабазы тех, кто торговал материалами, – дальше, – сказала Существо, ежесекундно озираясь по сторонам и считывая номера торговых точек. – Эх, такое богатое место раньше было! – не удержалась она. – Мой хомякоз сейчас просто словит кондрата от горя и жадности!
Вдоль улочки, по которой они шли, справа тянулась крытая двухэтажная галерея. Мартиша пояснила, что раньше на ней торговали всяким интересным старинным барахлом, а дальше стояли лабазы антикваров, где были гораздо более старинные вещи, чем у торговцев на галерее.
– Зайдем потом туда, – сказала она, сворачивая в проход направо. – Вдруг еще чего интересное попадется, вдруг не все еще погибло или разграб… Оп-па, а вот и лабаз Санджитова друга!
Справа, под галереей, располагались несколько крошечных закутков-лавочек, большую часть которых занимали массивные ящики-прилавки. Большая часть этих ящиков уже была варварски раскурочена – видимо, неведомые мародеры искали в них всякие ценности.
Двое мутантов остановились возле одной из таких лавчонок-лабазов. Остановились и замерли, уже понимая, что… опоздали.
– Мдя… – Мартиша озабоченно взялась за подбородок. – А счастье было так возможно…
– …и так возможно, и сяк возможно! – невесело закончил Марк знакомую шутку.
– Воистину! – согласилась с ним сирена.
Искомый лабаз был не просто вскрыт и разворочен, как и многие его соседи – он был пуст, причем, судя по его состоянию и наметенной внутрь ветрами куче мусора, пуст довольно давно. Видимо, кто-то из местных обитателей подземки подсуетился раньше Санджита и его эмиссаров.
Вопрос только – за каким тем самым моржовым органом им понадобились все эти ныне бесполезные куски костей и каменные друзы? Не еда ведь, не патроны и не лекарства. А вот поди ж ты, вымели все чуть ли не подчистую!
– И что же мы имеем? – продолжала рассуждать вслух Мартиша, вороша ногой ссохшиеся листья и древние обрывки полиэтилена. – А ни хрена мы не имеем! Причем в контексте нашего с тобой захватывающего квеста «ни хрена» – это в самом что ни на есть прямом смысле!.. Вот в такие моменты я начинаю люто не любить своих коллег по ремеслу!
– О, а тут что-то есть! – воскликнул Марк и полез под давно обрушенную полку, где узрел торчащий краешек какого-то предмета.
Предмет оказался обломком мамонтова бивня. Во всяком случае, Существо идентифицировала «это зачуханное полено» именно так.
– Ну, хоть что-то! – сказала она. – Давай, что ли, еще пороемся?
Результатом проведенных ими раскопок недр лабаза стали еще один обломок бивня, пара моржовых клыков и горсточка каких-то тонких, не то костяных, не то роговых спилов.
– Археолог – это сильно припозднившийся мародер! – подытожила Мартиша. – Не знаю, кто из древних это сказал, но, в общем-то, золотые слова!.. Марк, давай-ка все эти находки – ко мне в рюкзак. И… я предлагаю все же пройтись по антикварным рядам и посмотреть, вдруг еще чего ценного попадется? До войны я сама тут как-то покупала антикварные бусины из муранского стекла… было такое очень знаменитое производство в Италии. Вдруг где случайно завалялись? Санджит им тоже будет рад, я думаю.
– Только вот его заказ на моржехрень мы не выполнили… – вздохнул Крыс, на ходу изобретая новое слово. – Из чего он теперь эту рукоятку делать будет? А главное – у нас не будет оплаты…
– Ай! – почти беспечно отмахнулась Существо. – Вот уж насчет рукоятки можешь совсем не волноваться! Санджит вырежет ее из того же бивня и впарит заказчику, как из моржехрени! Можно подумать, будет там этот охотничек разбираться, из чего она на самом деле сделана! Ему-то важнее понты, а не материал. Он будет думать, что владеет понтовой вещью… а далее – если понадобится – в дело вступит эффект плацебо.
– Я уже не первый раз слышу это слово – плацебо, – заинтересовался Марк. – Это что?
– Ну, грубо говоря, этот эффект работает, когда человек очень сильно во что-то верит – и это действует. Например, он верит в то, что ему дали супер-лекарство, способное в момент справиться с его болезнью. И оно справляется в самом лучшем виде. Хотя на самом деле это ни разу не супер-лекарство, а простая таблетка, к примеру, анальгина, или вообще витаминка. До войны некоторые мошенники так частенько обманывали доверчивых людей, впаривая им совершенно бесполезные «колеса» и настойки за чудодейственные препараты от всех болезней. Впрочем, грешить не буду, некоторым больным этот эффект и правда помогал!
– А! – сообразил скавен. – У нас на станции так лекарь поступает! Делает различные смеси трав от разных болезней. Хотя все говорят, что эти травки всегда одни и те же, и действуют не они, а этот самый эффект плацебо! Теперь хоть буду знать, как это и что.
– В наше время, к сожалению, только на этом и приходится выезжать, – вздохнула Мартиша, разводя руками. – Лекарства-то – дефицит… Так вот, я не договорила насчет данного эффекта. Обладатель рукоятки из моржового клыка будет искренне верить в то, что она сделана из… гм… другой части тела зверя. И если ему важен магический или какой-то иной эффект от этой косточки – можешь не сомневаться: он у него будет! Потому что, как говорили древние, вера творит чудеса.
– А Санджит согласится на такую подмену?
– Ты не знаешь Санджита! – ухмыльнулась Мартиша. – Это такой великий комбинатор!.. Но, несмотря на это, торгует он честно. И исполнителей своих заказов «принеси-достань-добудь» никогда не обманывает. Так что насчет оплаты не беспокойся. Выкупим мы твоего брата!
Они осторожно обогнули галерею (Существо категорически не рекомендовала идти по прогнившей деревянной лестнице) и оказались перед длинной и извилистой чередой контейнеров.
Как и следовало ожидать, все они были вскрыты, а их содержимое небрежно разбросано там и сям вперемешку с прошлогодними листьями, сухими ветками, драными лохмотьями грязного полиэтилена и прочим мусором. Марк с любопытством оглядывал целую и поломанную вычурную мебель, витиеватые люстры, осколки посуды, статуэток и помутневших зеркал, обрывки каких-то тряпок… На всем царила печать угрюмого запустения и заброшенности.
– Ур-роды… – горестно простонала Мартиша. – Варвары! Каждый раз сердце кровью обливается, когда вижу такое! Это же наша история, наше прошлое, а они… Я бы отсюда все к себе в музей увезла, честное слово! Но для этого мне понадобится целый грузовик, и не один, а где я его возьму?.. Впрочем, справедливости ради должна сказать, что один лабаз мы с Крокодилом все-таки однажды отсюда вывезли – то есть то, что в нем еще оставалось. Там были старинные ткани ручной работы и народные костюмы конца позапрошлого века. Ну, ты видел их у меня в музее. Это все отсюда. Игрушки многие старинные – тоже отсюда. Их-то я в первую очередь спасаю.
Крыс кивнул, пряча снисходительную улыбку солидного, много повидавшего и пережившего мужчины. Мартиша была взрослой женщиной, но чуть только речь заходила про игрушки – загоралась, как маленькая девочка. Судя по тому, что он видел в ее доме в процессе обещанной и проведенной хозяйкой экскурсии по ее «закромам», страсть к этим атрибутам детства она питала давнюю и неизбывную. Подбирала, где только можно, бесхозных кукол, мягких зверюшек и прочее и тащила к себе в мастерскую. Там она приводила найденышей в порядок, а потом совершенно бескорыстно раздаривала большую их часть детям, оставляя себе лишь немногих, от которых не в силах была отказаться. Чаще всего это были именно старинные игрушки – пятидесяти-столетней давности и куда более древние. Мартиша объясняла, что они – слишком ценные исторически, редкие и чересчур хрупкие, чтобы ими играть, и поэтому место им – в музейной коллекции, где о них будут заботиться и время от времени подновлять и чинить.
Марк и его спутница двинулись вдоль рядов, внимательно осматривая разбросанные по земле останки былого богатства этого места и не забывая поглядывать вокруг и на небо, чтобы не пропустить возможного нападения врага.
Что-то колко, пронзительно-небесной голубизной, сверкнуло в стороне под лучами солнца. Заинтересованный Марк, кинув очередной взгляд на небо, осторожно приблизился и пошевелил копьем груду полусгнившего тряпья, возвышающуюся на краю глубокой грязной лужи.
Из-под тряпок вдруг шустро выкарабкалась огромная многоножка (скавен вздрогнул от неожиданности) и испуганно зашуршала наутек.
– Осторожнее! – послышался обеспокоенный возглас Мартиши. Крыс опустил занесенное было над удирающей тварюшкой копье и отступил.
– Они опасны? – спросил он.
– Эти – пока нет. Но кто их знает… – неопределенно ответила Существо. – Чего тебя туда понесло?
– Тут блестит что-то. Вдруг ценное?
– Все ценное и более-менее поддающееся транспортировке отсюда уже давным-давно уперли я и мои неизвестные местные коллеги, – возразила женщина. – Впрочем… дай-ка мне копье. И следи, чтоб еще чего не вылезло.
Марк с настороженным арбалетом занял наблюдательную позицию, напряженно глядя, как Мартиша осторожно ворошит концом копья хлам.
– Однако… – через пару минут сказала она. – Я всегда знала, что они умеют звать на помощь тех, кто может им помочь…
– Кто?
– Игрушки. Но не всякие, а только те, что когда-то побывали в детских руках. Которыми играли. Можешь, конечно, не верить, но я уже неоднократно убеждалась в этом.
Сирена откинула очередную тряпку, и на свет явилось обшарпанное тельце старинной куклы в расползшемся от времени и сырости гнилом платьице. На груди ее неожиданным и жутковатым контрастом сверкала веселым синим камушком небольшая золотистая брошка. Этот-то блеск и привлек внимание Марка.
– Постереги-ка… – попросила женщина. Крыс кивнул.
Мартиша осторожно освободила найденку от напластований слежавшегося мусора.
– Вот заразы… – услышал скавен. – Голову-таки разбили. Ничего, малышка, потерпи, скоро все будет хорошо.
«Разговаривает с игрушками, как с живыми существами, – подумал алтуфьевец. – Шиза у нее на этой почве, что ли?»
Он искоса наблюдал, как Существо осторожно выуживает из мусора осколки разбитой фарфоровой головки, как бережно, едва касаясь, заворачивает их в извлеченные из рюкзака мешочки, пакетики и просто куски тряпочек и полиэтилена, как столь же осторожно укладывает найденное в рюкзак, причем осколки – в верхний клапан.
– Что? – перехватила она пристальный взгляд скавена. – Считаешь, что не пристало взрослой тетке впадать в детство и играться в куклы, словно маленькой девочке?
Марк смутился. Именно об этом он и подумал и, должно быть, эта мысль и правда отразилась на его лице.
– Когда-то эти игрушки были любимы своими маленькими хозяевами, – вдруг нараспев, словно сказку, начала Существо. – Но шло время – и они становились никому не нужны. Дети вырастали и почему-то начинали стыдиться своих детских игр. Они или их родители считали, что уже выросли и что неприлично взрослым людям играться в машинки, заводные вертолетики, мишки или куколки! И отправлялись впавшие в немилость старые игрушки, а также – детские книжки и рисунки на чердак, на дачу или, хуже того – на помойку или в костер. Маленькие друзья, которым недавние дети поверяли свои секреты, печали и радости… Хранители семейной памяти, свидетели чьего-то детства, согретые теплом любящих рук и обретшие в них свою неповторимость. Ведь было время – их любили, берегли, ими дорожили… А потом… взяли и выбросили. Как ненужные тряпки или мусор из помойного ведра. Выбросили, предали своих ни в чем не виноватых маленьких друзей, свою память о детских годах… Сменили их на другие игрушки – более взрослые и дорогие. Машины, модные наряды и гаджеты… Некогда один мудрый человек сказал: «Кто выстрелит в прошлое из пистолета, в того будущее выстрелит из пушки». Как ты думаешь, Марк, можно ли спокойно пройти мимо того, как люди предают, уничтожают свою память, свое прошлое? Даже если эта память – всего лишь «незатейливая» детская игрушка или зачитанная тоненькая книжица с наивными стихами или сказками? Но ведь наша ежедневная жизнь складывается из таких вот на первый взгляд незначительных мелочей. И именно эти мелочи делают нас теми, кем мы потом становимся, когда взрослеем. И… кстати, двадцать лет назад по нашему будущему уже выстрелили. И далеко не из одной пушки!
Скавен молчал, ошарашенный не столько в очередной раз открывшимися ему неожиданными истинами и причинно-следственными связями, сколько горькой правдивостью ее слов. Ведь чего греха таить, он и сам чуть ли не с десяти лет стал считать себя взрослым, а немногочисленные игрушки и детские книжки, что были у него, за ненадобностью раздал мелким пацанам.
А еще он заметил, что интонации голоса Мартиши снова стали какими-то странными. Как и тогда, при встрече со стражами, он вдруг стал более глубоким, пронизывающим, беспокоящим некие скрытые глубины души…
«Свойства моего голоса таковы, что я могу не только напугать своим воем, но и лишить рассудка…» – вспомнились юноше ее слова, и Крыс невольно почувствовал холодок страха между лопатками.
– Мартиша… – пытаясь справиться с накатывающими странными ощущениями, прошептал он. – Не нужно…
Существо вздрогнула, словно его просьба вернула ее из каких-то невообразимых далей.
– Я что, снова начала фонить голосом? – обеспокоилась она.
Марк кивнул, не спуская с нее глаз.
– Ох, прости, пожалуйста! – смутилась сирена. – На эту тему я могу говорить долго и много, поэтому ты правильно сделал, что одернул меня. Тем более сейчас, когда я стала настолько опасна для окружающих…
– Ты не просто опасна, ты ЧРЕЗВЫЧАЙНО опасна для окружающих! – раздался вдруг позади них хриплый и полный ехидства голос, от которого они оба подскочили и резко развернулись с оружием наготове.
«У-упс!.. – тут же мелькнуло в голове у Крыса, лишь только он увидел говорившего. – Мне хана…»
– Стас, блин! – воскликнула, хватаясь за сердце, Существо. – Ты уже задолбал каждый раз так подкрадываться!!! Я скоро поседею от этих твоих шшшуточек!!!
«Э-э-э… Погодите, они что… знакомы?!»
– Привет, кобра! – невесть что забывший в этих краях и неведомо как тут очутившийся Кожан небрежно «сделал ручкой», отлепился от полуразрушенной стенки контейнера, к которой прислонялся, и вышел из тени на свет. Вожак алтуфьевской общины, как это было известно любому обитателю Серого Севера, обладал очень неудобным для окружающих свойством появляться внезапно и бесшумно, как мираж из воздуха. – Санджит сказал, что ты отправилась мародерить в свои «Закрома номер два». Я вот и решил на обратном пути сделать небольшой крюк…
Его глаза скользнули по мальчишеской фигуре рядом с женщиной и сперва удивленно расширились, а затем угрожающе сузились.
– И я вижу, что компанию тебе в этом благородном деле составляет оч-чень знакомая мне личность! С которой у меня сейчас будет отдельный разговор!
Марк содрогнулся и невольно сжался под пристальным и начавшим наливаться тяжелым гневом взглядом вождя.
«Мне точно хана!» – снова тоскливо подумал он.
Глава 28. Другая сторона жизни вождя
– Стас! – Мартиша сделала шаг и предупредительно встала между обоими алтуфьевцами. – Прежде чем ты начнешь метать громы и молнии – выслушай его хотя бы!
– Выслушать? – рыкнул Кожан. – Выслушать? Ты вообще в курсе, что этот щенок обманул своего командира, удрал во время рейда и отправился туда, куда ему ходить запретили?
– Представь себе, я в курсе! – почти спокойно ответила женщина. – Он пошел в Трэш-сити, чтобы увидеться и поговорить с матерью… А ты бы на его месте не пошел?
Кожан метнул в нее яростный взгляд и угрожающе засопел, раздувая ноздри.
– Стас, – примирительно повторила Существо, откидывая капюшон и являя миру балаклаву, надежно скрывающую все ее лицо, кроме глаз. – Прошу тебя. Успокойся. Ты ведь его вождь. Ты старше, мудрее, сильнее. Опытнее, наконец. Вспомни себя в его возрасте. И выслушай парня спокойно, как и подобает разумному взрослому человеку и вождю. А уж после этого решай, как с ним поступить. Пожалуйста, Стас.
…Марк внутренне сжался: на его памяти никто из станционных никогда не отваживался вставать на пути разъяренного вожака и уж тем более – призывать его к порядку. Тяжкий гнев главы общины падал тогда на голову не в меру смелого умника… и хорошо еще, если тот отделывался обычной трепкой!
«Мартиша сошла с ума! – думал юноша, против воли ощущая нешуточный страх. – Он же сейчас прибьет ее и не поморщится!..»
Существо стояла перед возвышающимся над ней Кожаном спокойно и уверенно, как будто и не вступила в противостояние с одним из самых жестоких и опасных обитателей Серого Севера.
Некоторое время они неотрывно смотрели друг другу в глаза. А потом Мартиша медленно отвела взгляд и предельно учтиво чуть склонила голову перед грозным алтуфьевцем, явственно демонстрируя, что не желает бросать ему вызов.
– А еще мне кажется, что здесь – не слишком подходящее место для таких долгих и серьезных разговоров, – лукавой кошкой муркнула она. – А ты как думаешь, Стас?
Неизвестно, на что она рассчитывала, но ее тон и напоминание об опасностях как будто отвлекли Кожана. Он окинул женщину и подростка пронзительным, недобрым взглядом и кивнул. Затем резко развернулся и мотнул головой:
– А ну, живо за мной, оба! Авантюристы хреновы…
И, не дожидаясь их ответа и реакции, зашагал прочь.
Мартиша быстро оглянулась на Марка и вдруг показала ему колечко из пальцев. И даже подмигнула: мол, не бойся, все будет хорошо!
Крыс только вздохнул: у него самого уверенности в подобном исходе дела было как-то маловато. Но все-таки жест сирены его немного ободрил.
Кожан вывел их с территории вернисажа через западные ворота. Буквально рядом с ними женщина и подросток увидели припаркованный среди изъеденных ржавчиной экскурсионных автобусов огромный серый автомобиль, который Марк сразу же узнал, несмотря на то что видел его всего-то пару-тройку раз.
Это был неведомо как и где сохранившийся полицейский ГАЗ-2975 «Тигр», персональное средство передвижения Кожана по Москве. О’Хмара был в курсе, что вожак иногда исчезал со станции на сутки-трое. В Алтуфьево, правда, эти отлучки давно уже воспринимались как само собой разумеющееся – в свое время вожак неплохо выдрессировал своих архаровцев. Ну, и в самом деле, он – вождь, что считает нужным – то и делает. И точка. А кто не согласен – тот… Не согласных, впрочем, обычно не находилось. Или находились – но позже и по частям.
Неизвестно, правда, где Кожан умудрялся добывать дефицитнейшую горючку для кормежки своей зверюги, но, так или иначе, его «Тигр» время от времени покидал свое «место жительства» – разбитый торговый павильон недалеко от северного спуска на станцию. А охотники и добытчики, уходя в рейд или возвращаясь из него, узнавали об отсутствии вожака именно по факту наличия автомобиля в этом импровизированном гараже.
Рядом с «Тигром», задумчиво положив морду на его капот, черной мохнатой тушей возвышался Крокодил.
– Ах ты, штрейкбрехер!.. – протянула Мартиша. – И вот хоть бы раз гавкнул! Хотя бы для приличия! Кого я, спрашивается, на шухере оставляла?
Она действительно оставила пса за оградой вернисажа, чтобы он мог предупредить хозяйку о появлении в окрестностях какой-нибудь угрозы.
Увидев знакомые лица, цербер оживился, вскочил и радостно завертел хвостом.
«Бум! Бум!» – гулко отозвались бронированные бока «Тигра», по которым пришлись увесистые удары бешено мотающегося хвоста толщиной примерно с человеческую руку.
– Иди на фиг, чудовище! – отпихнула плечом лезущего целоваться огромного зверя Существо. – Я на тебя обиделась! Кому было сказано предупредить меня в случае опасности?
– Так ведь опасности же! – не удержавшись, ухмыльнулся Кожан и потрепал Крокодила по мощной шее. – А я для него разве опасность?
– Он тебя слушается охотнее, чем меня! – с оттенком ревности в голосе откликнулась Мартиша, продолжая отпихивать от себя влажный песий нос. – Почему так, Стас?
– Да потому, что он мужик! – злорадно ответил алтуфьевец. – И настоящий мачо, а не какой-нибудь бабский подкаблучник!
– У этого мачо скоро по всей Москве потомство бегать будет! – пробурчала сирена. – Хорошо еще, что у его гарема хозяев нет, а то бы я уже давно разорилась на алиментах!..
Кожан хмыкнул и отпер дверь «Тигра» со стороны водительского места. Влез внутрь и разблокировал остальные двери.
– Вы, двое – в машину! – не терпящим возражений тоном приказал он. – Подброшу вас немного, заодно и поговорим… Крокодил, ку-уда?! Стоять! Своим ходом побежишь, нечего тут мне!..
Сунувший было в салон морду цербер отступил назад и смущенно спрятал ее в лапах. Мол, извиняй, начальник, стормозил – ведь знаю же, что не влезу!
Марк быстро вскарабкался по откидной лесенке в пассажирский отсек автомобиля и постарался устроиться так, чтобы как можно меньше маячить перед глазами у Кожана. То, что им с Мартишей сейчас предстояло проехаться на личном транспорте самого вождя Алтуфьево, как-то отступило на второй план перед тревожным и тоскливым ожиданием выволочки.
Существо передала ему свой рюкзак, а затем легко и как будто даже привычно взлетела в кабину на пассажирское место и столь же подозрительно привычно и ловко пристегнулась. Из чего Марк невольно сделал вывод, что она явно не первый раз ездит в этой машине. Юноша было призадумался над вопросом, как давно знакомы его вождь и эта мутантка с Горбушки, и насколько часто они встречаются – ведь о существовании Мартиши и уж тем более – о ее связи с их главой в Алтуфьево никто даже не подозревал. Но тут «Тигр» заурчал мотором, и все мысли из головы О’Хмары словно метлой вымело.
Да, ехать на автомобиле – это вам не то что идти пешком! Тем более на таком мощном и суперпроходимом агрегате, как Кожанов «Тигр»! Марк на некоторое время даже забыл о том, что ему предстояло нелегкое объяснение с вождем – ведь на машине он до этого ни разу в жизни не ездил. Ощущения захватили его с головой, и Крыс несколько раз уже ловил себя на том, что радуется, как маленький. Он тут же спохватывался, напускал на себя серьезный и взрослый вид, но не проходило и десяти минут, как его снова тянуло смотреть в забранное металлическими планками окошко с бронестеклом, разглядывать мелькающие за ним виды постепенно разрушающегося города и… потихоньку наслаждаться таким необычным приключением. Вот мальчишки-то в Алтуфьево от зависти полопаются, когда узнают, что он ездил на машине самого вождя! Кому еще из них хоть раз выпадала такая честь? Да никому!
Вопреки собственным словам, Кожан «подбросил» их даже не немного, а аж до самого дома. Возможно, он счел, что сейчас им не найти более безопасного места для серьезных разборок, чем надежные стены Мартишиного обиталища. Возможно, тут было замешано и еще что-то, однако Марку было уже не до размышлений на тему тайных связей вождя. Повинуясь приказному жесту Кожана, он выбрался из бронированного нутра машины и, опустив голову, пошел к дому.
Взрослые между тем загнали автомобиль во двор, и Мартиша (уже успевшая по дороге избавиться от маски) заперла ворота. Крокодил, всю дорогу трусивший бок-о-бок с машиной и отгонявший от нее попадавшихся по пути мутантов, уже лежал на ветоши под навесом и многозначительно гремел заменявшим ему миску тазиком, намекая людям, что после такой прогулки не мешало бы и чего-нибудь пожрать наконец. Хотя все видели, как он буквально полчаса назад «заморил червячка» каким-то некрупным, но очень наглым порождением. Схарчил в два укуса и даже не притормозил.
Существо по-быстрому навалила церберу какой-то каши, водрузила сверху мощную кость с остатками мяса и поскорее вернулась в кухню, где ее подопечному предстоял непростой разговор с вождем.
– Итак, – начал Кожан, окинув блудного подданного с головы до пят тяжелым и не предвещающим ничего хорошего взглядом, – рассказывай!
…Марк за это время уже успел успокоиться, побороть привычный трепет перед вождем и настроиться на долгий и неприятный «разбор полетов». Конечно, с Кожаном шутки были плохи и расплата за самодеятельность ему предстояла нешуточная, но…
Почему-то теперь, после всех своих приключений, Крыс уже по-другому воспринимал и собственный поступок, и то, чем он для него обернулся. И гнев Кожана, перед которым трепетала и склонялась вся их станция, по сравнению с тем, что юноша недавно пережил сам, теперь казался каким-то… нестрашным. Ну, подумаешь, отругает или даже задаст трепку… Что ему, Крысу, это теперь, после всех унижений рабского торга, испытаний Атриума и ужасов пути сквозь кишащие крысярами и прочими монстрами подземелья? Что ему это – по сравнению с тем, что перенес в неволе Костя до того, как был продан в четвертый раз?..
«Костя…»
Марк встрепенулся, как будто через расстояние, разделявшее их, вновь ощутил ободряющее пожатие дружеской руки. И, уже не тушуясь, твердым и ровным голосом, спокойно глядя в лицо Кожану, начал свой рассказ. Он припомнил отцову науку сдержанности и постарался не касаться особо душераздирающих подробностей своих приключений. Так что повествование его было довольно кратким и емким.
– Н-да… – крякнул Кожан после того, как юноша закончил говорить и умолк, ожидая его вердикта. – Наприключался ты, парень, смотрю, на целую жизнь вперед! А, впрочем, это станет тебе неплохим уроком на будущее. Однако то, что ты смог все это достойно выдержать и не сдаться, уже достаточно говорит в твою пользу. И, на мой взгляд, только за это тебя следовало бы не наказать, а похвалить. Но ты нарушил мой приказ и обманул своего командира и товарищей – сам понимаешь, я это так оставить не могу. Утром вернешься со мной на станцию. Там с Бабаем и остальной вашей бригадой решим, что с тобой делать. Тебе ясно?
Вместо ответа Марк на несколько мгновений задержал дыхание, понимая, что вот сейчас все и решится. А затем упрямо мотнул головой и выдохнул:
– Вождь… Я не вернусь в Алтуфьево.
– Что-о?.. – опешил Кожан и даже приподнялся с табурета, на котором сидел.
– Точнее – не вернусь в ближайшее время, с вами! – поправился Крыс.
И, глядя в снова начавшие наливаться гневом глаза мужчины, закончил:
– Не вернусь, пока не спасу Костю. Я обещал ему.
…Краем глаза О’Хмара уловил, как одобрительно и радостно улыбнулась и кивнула ему Мартиша. Все это время она с самым отсутствующим видом сидела в сторонке и что-то плела из тонкой проволоки, ничего, казалось, вокруг себя не замечая и никак не вмешиваясь в происходящее. Но, как теперь убедился Марк, слышала и видела она все.
– Костя – это тот парень, с которым ты оказался в этом самом Атриуме? – припомнил Кожан. – А какое тебе, собственно, до него дело? Он же из «чистых»! Ты что, забыл, что «чистые» – наши исконные враги? Тебя давно не гнобили как мутанта такие же, как он? Давно не тыкали в тебя пальцами и палками, не плевали вслед, не показывали, как диковинного зверька, не издевались?
– Костя – не враг! – возразил Крыс.
– Это ты сейчас так думаешь! Пока вы с ним были в одной клетке – у вас было что-то общее. Теперь ты свободен. А он остался среди своих, среди «чистых». Как думаешь, долго он еще будет вспоминать тебя, «грязного мута», после того, как ты исчез с глаз долой?
Марк аж задохнулся от нахлынувшего негодования и в бессильном гневе стиснул кулаки. Он не ожидал таких чудовищно несправедливых и жестоких слов от своего вождя и поначалу даже растерялся. Но тут ему в грудь ударила горячая волна, и Крыс почувствовал закипающую ярость. Как тогда, в клетке на торгу. Ярость клокотала внутри, рвалась наружу, и, как ни старался юноша справиться с ней, не помогали даже давние наставления отца.
Кажется, мелькнула мысль, теперь настал его черед защищать Костю – так, как однажды сам Квазимодо защищал его в тот злополучный день, когда по прихоти Мазюкова они оба оказались на одной цепи!
Ну, что ж… Костя не побоялся тогда встать за друга-мутанта перед самим хозяином. Не побоится и О’Хмара!
– Костя. Не. Враг! – раздельно отчеканил Марк, бешено и бесстрашно глядя в глаза Кожану. Его захлестнуло жаркое негодование от осознания несправедливости слов вождя, и потому терять ему было уже нечего! – Костя – мой друг! Вы же не знаете!.. Вы же… вас там не было! А он… он ведь как брат мне!..
– О, ну надо же! Уже и в братья «чистого» записал! – насмешливо изогнул бровь Кожан. И тут же рявкнул: – Хватит! Ты возвращаешься домой! Завтра же! И это не обсуждается!
Марк судорожно вцепился в столешницу, как будто его уже собирались хватать и волочь в машину.
– Я не поеду! Я должен спасти Костю! Вот сделаю это – и тогда вернусь! Обещаю!
– Обещает он! В Трэш-сити не бегать, помнится, тоже кто-то мне обещал!.. Поедешь, как миленький! И… нет! Даже не утром, а прямо сейчас! – Кожан поднялся. – Собирайся!
– Нет!..
ДЗББЭМММММС!!!
Их перепалку оборвал громкий звон разбившейся тарелки. Оба алтуфьевца дружно подскочили и, как один, изумленно уставились на Мартишу, про которую уже успели благополучно позабыть.
Та невозмутимо достала с полки вторую тарелку и тут же, не жалея, с силой грохнула ее об пол. Осколки разлетелись по кухне и смешались с останками первой посудины. А Мартиша уже доставала третью тарелку. На сей раз это был большой глубокий салатник.
Наступила гробовая тишина.
– Посуды у меня много, – задумчиво любуясь цветочками на глянцевом фарфоре, небрежно сообщила хозяйка дома, ни к кому, впрочем, не обращаясь. – Хватит еще не на одну разборку. А если не хватит – то всегда можно сходить и добыть еще. Москва большая, магазинов и складов с неразграбленным барахлом в ней полно… – и добавила с совершенно светской и учтивой улыбкой: – Надеюсь, вы мне сообщите, господа офицеры, когда вам наконец надоест орать друг на друга?
Секунды две царило молчание. А потом Кожан, как-то странно хрюкнув, вдруг согнулся пополам, рухнул обратно на табурет и… разразился неудержимым громовым хохотом.
– Ой, кобра-а!.. – выдавил он сквозь смех. – Ты, блин… как всегда… в своем репертуаре!..
Мартиша снова мило улыбнулась, однако глаза ее были холодны, как ствол снайперской винтовки на морозе. И столь же беспощадны, как прицел этой винтовки, наведенный в лоб жертве.
– А теперь, господа офицеры, успокоились, расселись по своим местам и послушали слабую, глупую женщину, – негромко сказала она, и в голосе ее мелькнули знакомые грудные интонации, присущие ее второй, смертельно опасной натуре.
«Господа офицеры» безропотно подчинились, причем Кожан продолжал фыркать от сдерживаемого смеха. Но уже гораздо тише. Марк же вообще предпочел превратиться в бессловесную деталь интерьера.
Независимо один от другого они оба поняли, что с Существом сейчас лучше было не шутить.
Мартиша оглядела обоих своих гостей и удовлетворенно кивнула.
– Во-первых, – начала она, – спасибо, что прислушались к моей скромной просьбе. Иначе безвременную насильственную гибель моего любимого салатника я бы вам не простила! – она осторожно поставила означенный салатник обратно на полку. – Во-вторых… Стас, мальчик рассказал тебе далеко не все. Уж не знаю, почему, но кое о чем он умолчал… Как ты думаешь, почему у него забинтованы запястья и шея?
И, прежде чем Крыс успел опомниться и возмутиться ее самоуправством, женщина слегка сдвинула тканевую повязку у него на горле. Взгляду главы Алтуфьево открылась цепочка запекшихся свежих ссадин, обвивающая шею паренька, словно причудливое бисерное ожерелье.
– На руках – то же самое, – сообщила Мартиша, возвращая повязку на место. Марк запоздало дернулся, пытаясь вывернуться из ее рук, но его пригвоздил к месту взгляд сирены. – Было бы еще и на щиколотках, но там берцы защитили кожу.
«Пожалуйста, не злись! – словно говорил ее взгляд. – Так надо».
Кожан мрачнел просто на глазах. Ему явно было известно, что оставляло такие следы.
– Крокодил нашел Марка недалеко от депо, – продолжила Существо. – Измученного, ободранного, без сознания… И в кандалах. Помнишь, как в кино иногда показывали – на руках, ногах, плюс ошейник… и все это соединено цепями в одну систему? Как видно, те «чистые», что везли его продавать на опыты в Полис, настолько были убеждены в том, что он опасен, что решили перестраховаться… А теперь представь, как он во всей этой… сбруе полз по подземельям, ища выход? Я вот лично не могу этого представить – хотя и с подземельями не понаслышке знакома, и… впрочем, это неважно.
Тень какого-то очень давнего и явно нехорошего воспоминания мелькнула на ее лице и пропала так быстро, что присутствующие решили, что им просто показалось. Сирена положила руку на вздрагивающее плечо красного, как рак, и взвинченного до предела Крыса и несколько раз успокаивающе погладила.
– И это – не единственные следы рабства на его теле. Марк, прости, пожалуйста, что заставляю тебя делать это, но… Покажи, пожалуйста, своему вождю спину.
О’Хмара, сообразив, что она имеет в виду, отшатнулся и отчаянно замотал головой. Ему стало невыносимо стыдно и захотелось провалиться сквозь землю.
– Пожалуйста, Марк! – тихо, но настойчиво попросила Мартиша. – Так нужно, милый. Прошу тебя!..
Крыс вздрогнул и передернул плечами. Он мог сколько угодно упрямиться и злиться, но этот ее ласковый тон и искреннее беспокойство за него разом вышибли из него привычную строптивость. Он безмолвно стащил толстовку и медленно повернулся к Кожану исхлестанной, порванной, зашитой, снова порванной и все еще до конца не зажившей спиной. Лицо его горело.
– Как видишь, Стас, он уже достаточно заплатил за свое самовольство и неосмотрительность, – подытожила Мартиша. – Так, может, и довольно с него, а?
Кожан сидел мрачный, как грозовая туча, и нервно постукивал пальцами по столешнице. Мартиша знаком показала Марку: одевайся.
О’Хмара кое-как натянул толстовку и приткнулся в углу между рабочим столом и стеной, стараясь не отсвечивать. Букет эмоций, что он сейчас испытывал, не поддавался описанию.
– И вот, что я еще думаю… – тихо и как бы в пространство уронила Существо. – Когда твой товарищ по несчастью испытывает те же мучения, что и ты – тут уже как-то не важно, кто он. «Чистый» или такой же «грязный мут», как и ты. Если эти испытания сближают людей и порождают между ними крепкую дружбу без оглядки на какие-то различия, то… нам ли с тобой, Стас, не видевшим того, что делали с этими ребятами в неволе, но видящим последствия этого… нам ли оспаривать искренность и чистоту их дружбы?
Она подошла к стоящей у заделанного окна тумбочке и принялась неторопливо набивать трубу возвышавшегося на ней углевого самовара заранее нащипанной лучиной.
– Мы, собственно, на «верник»-то отправились потому, что Марку очень срочно нужны патроны, чтобы выкупить из рабства Костю. Много патронов. Он ведь и пробивался-то по подземельям именно сюда. Думал, что сможет заработать патроны на Горбушке, устроившись к кому-нибудь из наших дельцов. Но ты же знаешь, ему тогда пришлось бы копить нужную сумму очень долго. А тут – спасибо Санджиту, вошел в положение, скинул нам заказ…
– Большая сумма-то? – перебил Кожан.
Мартиша вопросительно посмотрела на Марка.
Юноша облизнул губы и сглотнул ком в горле.
– Нас с Костей продали за четыреста патронов… – выдавил он. – Получается, по двести за каждого…
– Нехило! – кивнул вожак. И обратился к Мартише: – Сколько вам обещал Санджит за вылазку?
– Двести пятьдесят. Остальное, если что, я думаю добавить из своих сбережений… Что-то мне подсказывает, что за мальчика заломят цену, как за них обоих. Во всяком случае, я предпочла бы подстраховаться.
– Разумно, – кивнул Кожан. – Вы добыли то, за чем вас посылал Санджит?
– Нет, – погрустнела Существо. – Конкретно то, что ему было нужно, – нет. Там все уже, как оказалось, вынесли до нас. Но кое-что откопать удалось и, я думаю, Санджит и это возьмет. А по поводу оплаты я с ним договорюсь. Не думаю, что он открестится от своих обещаний. Ну, во всяком случае, патронов сто восемьдесят – двести мы за этот рейд получим.
Кожан задумался, изредка бросая взгляды то на Мартишу, то на уже слегка пришедшего в себя О’Хмару. Существо тихонько подобралась к юноше и в очередной раз ободряюще и успокаивающе погладила его по плечу.
– Все будет хорошо! – шепнула она и улыбнулась ему.
– Так… – решительно оперся о столешницу Кожан. – Я думаю, вам сейчас имеет смысл дойти до Санджита – пока совсем не стемнело, а он не завалился спать – и сдать добычу. А я пока займусь самоваром. Чаю страшно хочется!
Глаза Существа как-то странно блеснули, но она тут же прикрыла их веками. И стерла с губ тень лукавой улыбки.
– Хорошо, Стас, – покладисто сказала она. И кивнула Крысу: – И правда, Марк, пойдем-ка, дойдем до Горбушки и стрясем с Санджита наши денежки!.. Арбалет только не забудь, тут вечерами иногда небезопасно!
Во дворе было пусто. Крокодил, еще недавно возлежавший под своим навесом в обнимку с тазиком каши и костью, куда-то исчез. Вместе с костью. Как он умудрился одолеть высокий железный забор со спиралями колючки поверху – Крыс так и не понял. Видимо, у собака, умевшего на бегу размазываться в тень и исчезать, был какой-то собственный «церберский» секрет также и в деле преодоления преград.
– О! Пошел по бабам наш мачо! – хмыкнула Мартиша. – Можно до утра не ждать.
– А что такое «мачо»? – поинтересовался Марк, задумчиво разглядывая забор. Уж не превращался ли и правда Крокодил в бесплотную тень, способную просачиваться в самую крохотную щелочку?..
– Мачо? – Существо призадумалась. – Ну… это понятие такое. Пришло к нам из Испании… потом на карте покажу, где это. Традиционно означает мужчину с ярко выраженной агрессивностью, прямолинейностью и… сексуальной привлекательностью для женщин. В общем, весь такой прям из себя мужик-мужик. – Она сделала непонятный жест, несколько раз быстро согнув и разогнув указательные и средние пальцы на обеих руках, поднятых на уровень плеч. Как фонариками посигналила. – В испанском языке это слово изначально и обозначало самца, и прежде всего конкретного – быка. Иногда служит ироничным определением обладателя чрезмерной мужланистости и кобелизма в характере и привычках. Впрочем, в наше время к мужчине слово «мачо» чаще всего применяется именно в значении «очень привлекательный для женщин». Типа, альфа-самец, главный бык в стаде… Ну, или главный волк в стае – не суть.
– Главный волк? – Марк цепко ухватил за хвост внезапно пронесшуюся в его голове ассоциацию, нерешительно покусал губу, но потом все же спросил: – Значит… Кожан – мачо?
– Ко-ожа-ан? – протянула Мартиша, с непонятным выражением лица посмотрев сперва на юношу, а затем – на дверь дома. Она даже остановилась, но сердиться на его, в общем-то, провокационный и не слишком корректный вопрос почему-то не стала. – Кожан… Ваш вождь – безусловно, главный волк в стае, и… да, женщинам он нравится. Я бы даже сказала, очень нравится! Но вот насчет пресловутого мачизма…
Они вышли со двора, заперли за собой ворота и прошли еще несколько метров, прежде чем Существо продолжила разговор:
– Таких, как он, сейчас много, потому что сейчас – их время. Время волков. Но в то же время таких, как он, мало, – глаза Мартиши вдруг зажглись непонятным и каким-то таинственным внутренним светом, лицо озарила мягкая, задумчивая улыбка, сразу же напомнившая Марку о Косте. Тот улыбался в точности так же! – Очень мало!
– В каком смысле? – не понял скавен.
– Во всех. Видишь ли… Ваш вождь – далеко не тот, кем чаще всего кажется окружающим. Хотя нет, вернее будет – кем он ХОЧЕТ и СТАРАЕТСЯ для них казаться. Я же говорю, время сейчас такое – волчье…
Она остановилась и взяла Марка за плечо. Пристально посмотрела в глаза.
– Так уж вышло, что тебе открылась другая, хорошо скрытая от всех сторона жизни твоего вождя. Поэтому я тебя хочу попросить: постарайся не удивляться всему, что ты, возможно, еще откроешь в нем в дальнейшем. И… лучше будет, если об этой его стороне на вашем Сером Севере не узнает никто. Вообще никто.
– Почему? – не понял алтуфьевец.
Мартиша тяжело вздохнула. Это был вздох человека, привыкшего тревожиться о других… о другом. О самом дорогом сердцу.
– Он – вожак, – проронила она. – Ему нельзя быть слабым. Нельзя иметь слабости и привязанности. Иначе… сожрут. Свои же. Те, кто спит и видит себя на его месте Главного Волка в стае. Или те, кому невыгоден тот порядок, что он навел в Алтуфьево. Ты… понимаешь?
Марк поднял на нее взгляд. Некоторое время женщина и подросток смотрели друг другу в глаза. В глазах сирены плескалась боль.
– Да, – ответил затем О’Хмара. Сдержанно и серьезно ответил, как взрослый мужчина. – Я понимаю.
– И еще… – Существо непонятно замолчала, а потом попросила: – Пожалуйста, не сердись на него за сегодняшнее. Он просто испугался за тебя.
Крыс поперхнулся заготовленной было в ответ фразой и во все глаза уставился на нее: испугался? Кто – Кожан? Да не смешите!..
– Видишь ли… – мягко улыбнулась Мартиша, и без слов прекрасно поняв его. – Такие сложные натуры, как он, предпочитают маскировать свой страх чем-то другим. Весельем, бравадой, злостью, язвительностью… Грубостью и недружелюбием… Мы с твоим вождем знакомы уже не первый год. Я успела неплохо изучить его характер и чувства, а также – их внешние проявления. И еще… Несколько дней назад, еще до твоего здесь появления, он был тут по делам и ненароком обмолвился, что у него пацан со станции сбежал и исчез с концами. Я, правда, тогда не знала, что очень скоро сама повстречаюсь с тем, о ком он говорил… Так вот: видел бы ты его лицо!..
Марк почувствовал, как заполыхали его щеки. Впервые за все время своего опасного приключения он вдруг осознал, что за него, оказывается, кто-то волновался, беспокоился. Его, скорее всего, искали, подвергали себя опасности. Уж Бабай-то с бригадой – стопудово! И в этом свете его хитрость с самовольной вылазкой в Трэш-сити теперь почему-то показалась ему не подвигом, достойным похвалы и зависти окружающих, а ребячеством и непростительной глупостью и безответственностью.
Но, с другой стороны… не пойди он на Сор-гору – не узнал бы, что его мать не питает к нему никаких теплых чувств. Развеивание иллюзий – процесс болезненный, но зато Марк теперь знал точно: то, что говорили о ней на станции, – чистая правда. И в этом он убедился сам. Горько, болезненно – но факт.
А еще, если бы не этот авантюрный поход и все, что за ним последовало, то он бы никогда не встретился и не подружился с Костей. И… кто знает, как сложилась бы судьба черкизонца после рабского торга, если бы в его клетку в тот день не бросили одурманенного сонным зельем и вероломно плененного мальчишку-мутанта с Серого Севера? Уж наверняка – не лучшим образом!
Когда Марк изложил свои мысли и сомнения Мартише, та кивнула и некоторое время молчала. А потом уронила:
– Народная мудрость гласит: не было бы счастья – да несчастье помогло. Иногда и правда какие-то страшные и горькие события ведут за собой что-то хорошее и светлое в жизни. И наоборот. Если хочешь, мы с тобой потом можем подробнее поговорить об этом. А сейчас… – сирена подозрительно огляделась, внимательно обвела взглядом уже почти темное небо с первыми звездами. – А сейчас – давай-ка поспешим, пока никто сюда не прилетел и не прибежал. Разговоры оставим для дома.
Марк согласно кивнул и, привычно взяв арбалет наизготовку, зашагал рядом с ней к тускло освещенной громадине Горбушки.
Глава 29. Чайхана «Белая змея»
Санджита на месте почему-то не оказалось, лавка его была закрыта. Мартиша сквозь зубы помянула какого-то гребаного пистоля, а вслух выразила надежду, что торговец все же пока еще обретается где-то в стенах Горбушки, а не умотал по каким-то внезапным и срочным делам на свою родную Севастопольскую.
– За ним такое водится! – сказала она Марку. – На редкость подвижный товарищ, вечно ему на одном месте не сидится! Он и сюда-то перебрался во многом из-за тяги к перемене мест и жажды новых впечатлений. Редкий в наше время образчик «чистого», который ничуть не против разделять кров и стол с мутантами и дружить с ними.
Они обошли несколько лавок на этаже, прежде чем узнали, что индиец отправился в чайхану «Белая Змея» выпить чайку, покурить кальян и вообще расслабиться после честно отработанного трудового дня.
Шумно и облегченно выдохнув, Существо поблагодарила информатора и потащила Марка обратно вниз по лестнице.
Чайхана «Белая Змея» была полутемным, но довольно уютным помещением, почти сплошь устланным разномастными коврами с валяющимися на них грудами столь же разнокалиберных подушек. На коврах кое-где стояли низенькие круглые столики со всякими яствами, за которыми сидели и возлежали в вольготных позах посетители заведения. Рядом с некоторыми из них тихо булькали кальяны, терпкий и ароматный дым которых кисейными полосами плавал под потолком чайханы среди затейливо расписанных, в вычурных металлических оправах, самодельных масляных ламп. По запаху скавен тут же узнал табак-самосад, какой выращивали на Сор-горе, правда, с какими-то ароматными примесями.
Играла томная и ритмичная, незнакомая Марку музыка. Повернув голову туда, откуда она раздавалась, он увидел нескольких сидящих на коврах музыкантов с какими-то причудливыми инструментами, из которых наиболее знакомым скавену показался барабан. Да и тот был какой-то непривычной формы – в виде бокала на толстой ножке.
Под эту музыку на свободном от столиков пятачке извивалась в странном, но очень чувственном танце полуодетая беловолосая и очень белокожая, словно светящаяся изнутри девушка в полупрозрачном наряде, расшитом сверкающими блестками и звенящими металлическими бляшками. Посетители – в основном, это были мужчины – одобрительно кивали и цокали языками, наблюдая за ней.
Марк невольно смутился, увидев совсем близко почти не прикрытое одеждой стройное девичье тело, и про себя порадовался, что в неровном свете потолочных и настольных ламп не было заметно, как он покраснел. Существо же, напротив, осталась невозмутимой. Даже если и заметила это.
– Салям, Лейла-джан! – как старой знакомой, кивнула она танцовщице. – Санджита не видала?
Девушка по имени Лейла, не прекращая выписывать гибкими руками в воздухе затейливые вензеля и соблазнительно покачивать бедрами, кивнула куда-то вправо и задержала любопытный взгляд блестящих светло-розовых глаз на Марке. Тот вспыхнул и усилием воли отвел завороженный взгляд от ритмично подрагивающего белоснежного мускулистого животика и гибкой талии, извивающейся так, словно у ее обладательницы позвоночник отсутствовал в принципе. Лейла в ответ хихикнула и загадочно-лукаво подмигнула ему. Оказалось, что у нее – и глаза, как у рептилии: с вертикальными зрачками и прозрачными перепонками под веками.
Сразу стало понятно, почему у чайханы такое странное название.
– Джаным[23], не смущай моего гостя! – хмыкнула Мартиша и подалась чуть в сторону, выискивая взглядом нужного им человека.
Санджит отыскался почти у самой стены. Увидев своих добытчиков, он приподнялся с подушек и замахал им руками, зовя к себе.
– Я думал, вы завтра утром придете, – встретил он их. – Кожан вас нашел?
– Угу, – кивнула Мартиша. – Санджит, мы не…
– Так, красавица, погоди! – торговец вскинул смуглую ладонь. – О делах потом говорить будем. А сейчас вы – мои гости. Располагайтесь!
Он снова махнул рукой, подзывая полнотелую медлительную официантку в пестром, не уступающем яркостью Лейлиному, наряде – только куда более закрытом и без звенящих монист. – Сафия, дорогая, принеси чаю моим гостям. Настоящего чаю! – выделил он. – И сладостей не забудь!
– Санджит, мы с удовольствием разделим с тобой трапезу, – церемонно сказала Существо, присаживаясь на покрытый ковром мягкий тюфяк и провожая взглядом неторопливо поплывшую на кухню официантку. – Но, видишь ли, долго нам тут задерживаться не с руки: Стас ждет нас у меня дома. А ты сам знаешь его натуру, долго ждать он не будет. Явится и устроит такой разбор полетов, что никому мало не покажется.
– Все понимаю, душа моя! – заверил торговец. – И потому долго вас тут не задержу. Сейчас попьем чайку, а потом поднимемся ко мне и там все обсудим и решим.
Вскоре вернулась официантка Сафия, составила с подноса на их столик большой фарфоровый чайник, две пиалы и плоскую глиняную плошку с горкой незнакомых Марку лакомств.
– Пробуй! – подмигнул юноше Санджит, придвигая к нему плошку. – Могу чем угодно поклясться, что такого ты никогда в жизни не ел!
– А что это? – скавен осторожно принюхался. Пахло приятно и сладко.
– Вот это называется пахлава, вот халва из лесных орехов, вот кунафа… Хозяин чайханы – молодец, не жалеет средств на то, чтобы радовать своих гостей настоящими восточными сладостями, почти такими же, какими они были до войны! Правда, их теперь приходится делать только из того, что можно добыть здесь, в этих краях… Но от этого они не становятся хуже. Кушай, дорогой, кушай, не стесняйся! Вот, чайку еще налей! Тоже настоящий, с моей родины!..
Мартиша с интересом наблюдала, как Санджит потчует ее подопечного. Как видно, торговец и впрямь решил затащить потенциально одаренного юного геммознатца к себе в ученики и теперь, как мог, обхаживал его. Надо же, заказал сласти и даже настоящий чай, а это даже здесь, на Горбушке, удовольствие сильно не из дешевых!
Крыс осторожно откусил кусочек того, что индиец назвал кунафой, – маленького воздушного пирожка в виде птичьего гнезда, свитого из невероятно тонких нитей поджаренного теста.
Невесомо и колко хрустнули на языке золотистые ниточки, горло чуть защипало от попавшей в него сладости. Это было непривычно и восхитительно!
– Чаем запей! – посоветовала Мартиша, ловко и с привычной небрежностью ставя на кончики растопыренных пальцев свою пиалу. – Местные сласти делаются на настоящем меду, с непривычки может быть слишком приторно.
– Мед? – сипло (из-за сладкого першения в горле) удивился алтуфьевец, слышавший об этом редкостном довоенном лакомстве только из рассказов взрослых. Потому что даже на Сор-горе – с ее восстановленным огородно-полевым хозяйствованием – пасекой пока еще не обзавелись, ибо хлопотное это дело, а специалистов по пчеловодству у соседей не было. – Откуда?..
– Караванщики из области привозят, – пояснила Существо. – Кое-где сохранились или возродились поселения типа вашего соседнего Трэш-сити, вот народ там и выживает, как может, восстанавливает старинные виды хозяйствования и промыслов. В Большом метро об этом, конечно же, не знают и даже не подозревают. Почему-то там принято считать, что ни на Поверхности, ни за МКАДом разумной жизни нет – одни монстры и мутанты безголовые. И откуда идет весь этот звон – тоже загадка. Караваны-то из Метро в область ходят!
«Представляю, сколько теперь стоит этот мед и чай здесь, в Москве!» – вдруг подумалось Марку, вспомнившему торговые отношения Серого Севера с означенным Трэш-сити. От этих мыслей ему даже расхотелось лакомиться дальше: он же за это угощение вовек потом не расплатится! Скавен поспешно догрыз кунафу и отодвинул от себя плошку со сластями.
– Что такое? – удивился Санджит. – Почему не кушаешь? Не понравилось?
– Понравилось, – смутился Крыс. – Очень! Только…
Существо кинула на него острый и в то же время понимающий взгляд.
– Марк, должно быть, думает, что медовые сладости и индийский чай для него – слишком дорогое удовольствие, – негромко сказала она. – Извини, Санджит, он просто не знаком с обычаями гостеприимства твоей родины.
– Ай, ну что ты такое себе думаешь? – всплеснул руками торговец, обращаясь к юноше. – Кушай на здоровье, ни о чем не беспокойся! Ты же у меня в гостях, а гость в доме – божья милость!
Смущенный Крыс спрятал лицо в пиале, делая вид, что пьет.
Они еще некоторое время посидели в чайхане, доели с чаем сласти, полюбовались танцами Лейлы, а затем Санджит подозвал Сафию, о чем-то с ней переговорил и кивнул своим гостям:
– Ну что ж, пойдемте-ка, займемся делами нашими насущными.
В лавке было темно, тихо и все так же сильно пахло какими-то ароматическими веществами. Санджит чиркнул самодельной зажигалкой и с помощью лучины засветил лампу – такую же, как висели под потолком в чайхане. Форма лампы, впрочем, показалась Крысу странно знакомой. Приглядевшись, он узнал в стеклянном резервуаре… обычную трехлитровую банку. Только она теперь была затейливо разрисована тонкими узорами, имела роскошную бисерную бахрому и подвешивалась к потолку на витой цепочке из толстой медной проволоки.
– Нравится? – торговец улыбнулся. – Мартиша делала, сама! И для чайханы тоже. Золотые руки у нашей драконицы!
Существо слегка улыбнулась и поставила перед торговцем сумку с добычей, явно намекая на то, что делу – время, потехе – час.
– Санджит, только сразу хочу тебя предупредить, – быстро сказала она. – Моржехрени в том лабазе не оказалось. Лабаз вскрыт уже бог знает сколько лет назад, и в нем пусто, как в песках Сахары – не считая мусора. Нам удалось откопать только то, что там завалялось случайно. Так что я даже не знаю, насколько наше задание можно считать выполненным.
Вопреки опасениям Марка, торговец почему-то не выглядел разочарованным, доставая и рассматривая их находки. Кажется, даже наоборот – не придал особого значения неудаче своих посланников.
– Ты говоришь, что вы не нашли… как ты сказала? Моржехрени? – улыбнулся он и поднял на ладони горсточку тех самых мелких плоских костяных спилов, что добытчики собрали с пола разгромленного лабаза. – Вот же, эти плашки как раз из нее и напилены! Так что я считаю, что заказ вы выполнили.
– Но… как же рукоятка…
– Вырежу из бивня! – отмахнулся резчик. – Вот из этого, вы мне добыли просто отличный экземпляр! Какая разница тому бездельнику, чем перед дружками бахвалиться?
Мартиша исподтишка бросила на Марка короткий лукавый взгляд: «Что я тебе говорила?». А Санджит уже отсчитывал патроны, извлеченные из массивного, окованного железом сундучка.
– Сто сорок восемь… сто девяносто… двести тридцать… двести пятьдесят… Держите. Ваша оплата, как договаривались.
– Но…
– Женщина, не испытывай моего терпения! Вы ходили на другой конец города, рисковали жизнью. Не ваша вина, что в конечной точке не оказалось нужной вещи! Так что берите заслуженный гонорар и дуйте домой, пока там ваш Кожан ничего не разнес от нетерпения! И желаю вам как можно скорее вызволить вашего друга! Зайдете потом с ним в гости, расскажете, как все было! Все, ба-ай!
Он помахал руками, давая понять, что концерт окончен и можно расходиться.
Марк и Мартиша вышли из лавки и направились вниз. Патроны приятно оттягивали сумку на плече скавена и наполняли его душу радостью и надеждой.
…В своей лавке Санджит медленно опустился на ковры и задумчиво оперся на сундук с финансами.
– Эх, драконица, драконица… – пробормотал он. – Я бы тебе и просто так денег дал, в подарок. Но ведь ты же у нас щепетильная, ты же не возьмешь! Вот и пришлось на ходу сочинять тебе этот поход к лабазу, который, между прочим, я самолично выскреб еще семнадцать лет тому назад. И, кстати, это еще надо разобраться, кто у кого в долгу! Я ведь и разбогател-то исключительно благодаря тебе, и потому мне для тебя не то что дорогих сластей и чая – ничего не жалко!..
Дом встретил вернувшихся добытчиков дымным запахом горящей лучины, уютным пыхтением самовара и ворчанием Кожана, раздраженно осведомившегося:
– Где вас черти носят? Хоть с собаками ищи! – скавен подозрительно принюхался. – Вы че, накурились, что ли?
– Да ну тебя! – отмахнулась Существо. – Скажешь тоже, «накурились»! Мы Санджита искали. Нашли в «Белой Змее», а ты ведь знаешь, какой там вечно кумар стоит – хоть в противогазе ходи. Потом еще у него в лавке сидели, а там тоже благовониями шибает, как на парфюмерной фабрике! – тут она хихикнула, – Зато теперь нас комары будут десятой дорогой облетать! Особенно те, что из пригородов!
Означенные «пригородные» комары были в несколько раз крупнее и злее своих городских сородичей. Некоторые караванщики божились, что в иных местах эти летучие кровососы достигали размеров и злобности хорошего такого питбуля и отбиваться от них поэтому приходилось исключительно дубьем и бейсбольными битами.
Кожан кивнул, принимая объяснение, и тут же спросил:
– Как успехи?
Существо тряхнула сумкой.
– Двести пятьдесят патронов, как Санджит и обещал.
– Му-ужи-ик! – уважительно протянул алтуфьевец. А потом сообщил: – Мне тут, пока вы ходили, одна мысль в голову пришла… – он прищурился. – Парня-то вашего выкупать кто на Ганзу отправится?
Воцарилась растерянная тишина. Марк тут же вспомнил слова Элвиса о том, что Ганза – территория людей, и мутантам на ее станциях не место. Особенно не имеющим документов.
– Об этом мы пока что… не думали… – смущенно призналась Существо.
Кожан ухмыльнулся.
– Они не думали!.. А там и думать нечего. Ни одного из вас туда и близко не подпустят. Особенно вот его! – он ткнул пальцем в Крыса. – Он же мало того, что мут беспаспортный – так еще и в бегах!
– А ты-то что предлагаешь? – Мартиша выглядела огорченной, но смотрела на Кожана с надеждой.
– Я тут подумал, пока вы гуляли, и понял, что для этой операции вам понадобятся надежные подставные лица, чтоб не смылись с этой грудой бабла, а пошли в этот самый Атриум, честно выкупили вашего Костю и доставили… куда надо. Причем эти люди должны быть непременно из «чистых» и иметь доступ Наверх и право беспрепятственного прохода по всему Большому метро. У кого-то из вас есть такие знакомые?
Марк задумался. Из подобного рода знакомцев ему на ум приходил только Хикс с его бригадой охотников. Но вот захочет ли он помочь беглому рабу-мутанту? Не сдаст ли его, наоборот, обратно Мазюкову?
Поделиться своими соображениями и опасениями юноша, впрочем, не успел. Мартиша вдруг замерла на месте и в волнении замахала растопыренными пальцами.
– Есть! – лицо ее озарила радостная улыбка. – Есть такие знакомые! И как раз те, кто нам нужен: и «чистые», и с правом прохода, и Наверху бывают…
Крыс развернулся к ней и с надеждой уставился в лучащееся ликованием лицо.
– Н-ну? – осведомился Кожан. – И кто же это?
– Да сталкеры же! – выпалила сирена. – Сталкеры с моей родной станции!.. – она победным взором окинула присутствующих. – Ну что, господа офицеры, надеюсь, вы не откажетесь прогуляться с дамой до Улицы 1905 года?
Глава 30. Взрослые разговоры
Немедленно сорваться и помчаться караулить и ловить Мартишиных знакомцев в районе их станции не вышло. И не только потому, что оба добытчика – и Существо, и Крыс были уставшие и голодные после долгого и опасного пешего рейда на Партизанскую.
После длительного пребывания в чайхане, с ее кальянным кумаром, и лавке Санджита, с ее «букетом» благовонных запахов, у О’Хмары не на шутку разболелась голова. Такое с ним и прежде случалось – к примеру, дома, после посещения «спиртзавода» во время опытов, что проводил Алхимик. Чрезмерно сильные и насыщенные запахи всегда негативно сказывались на самочувствии юного скавена – даже если он вдыхал их короткое время. А тут – такая массированная «газовая атака» на его от природы тонкое, практически полукрысиное обоняние!
Марк долгое время стоически терпел и старался не подавать виду, что испытывает сильную боль. Ему не хотелось, чтобы из-за его дурацкой, так не вовремя проявившей себя немочи сорвалась спасательная экспедиция в Метро. Он злился на себя и тем еще больше усугублял испытываемые им неприятные ощущения.
Осложняло проблему и то, что кисет с травами, который он всегда предусмотрительно таскал при себе, забрали во время пленения вместе с другими вещами. И лечиться теперь было нечем.
Наконец много чего примечающая вокруг Мартиша обратила внимание на то, что юноша выглядит как-то странно, и осведомилась, хорошо ли он себя чувствует, не нужно ли чем-то помочь. Крыс неосторожно мотнул головой… и этим выдал себя с потрохами: под черепом гулко бухнуло, и скавен страдальчески сморщился, зашипел сквозь зубы и невольно схватился за висок, едва сумев подавить мучительный стон.
– Та-ак! – протянула Существо, вставая из-за стола (они ужинали, все трое) и подходя к нему. – Последствия приобщения к восточной экзотике? Нанюхался благовоний, теперь голова болит?
– Не… – Марк запнулся и решил все же не геройствовать. – Как вы поняли?
– У меня некогда были те же проблемы, что и у тебя, – усмехнулась женщина. – Чуть понервничаю или нанюхаюсь чего-нибудь ядреного – в парфюмерных магазинах, в транспорте или в тех же Закромах номер один на Севастопольской – и все, считай, уже никакая. Всегда для таких случаев с собой цитрамон таскала. Но это давно было, до войны еще. А теперь, тьфу-тьфу-тьфу, прошло все. То ли мутация виновата, то ли скрытые резервы организма включились… – она серьезно и озабоченно посмотрела на Марка. – Так, дорогой мой, давай-ка ты ляжешь, а я тебе сейчас отвар сделаю и компресс. Полежишь, отдохнешь, полечишься…
– Но как же Костя? – попытался было запротестовать скавен. – Мы же хотели идти к вашим знакомым, просить их о помощи!
Существо незаметно сделала знак Кожану не вмешиваться и ткнула большим пальцем в висящие на стене старинные часы-ходики:
– Сегодня мы их уже по-любому не выловим. Пока доберемся до их станции, ночь кончится, а Сарф и его Сталкеробанда уже вернутся к себе Вниз. У меня, конечно, есть способ их вытащить на разговор из-за герм, но ведь им нужен будет отдых после рейда. Не правда ли? Так что предлагаю нам всем тоже нормально отдохнуть, выспаться, а уж завтра утром, со свежими силами, выдвигаться. Не волнуйся, – ласково добавила она, – вытащим мы Костю… А если ты сам сейчас не отправишься лечиться, – вдруг безо всякого перехода посуровела сирена, – то у тебя не будет завтра сил участвовать в походе! И мы тебя просто-напросто оставим здесь! Потому что не выспавшийся и больной член отряда – это потенциальная опасность для всех!.. – она остановилась и вдруг снова улыбнулась ему, спокойно и ободряюще. – Впрочем, я думаю, ты и сам это понимаешь, не маленький.
Такие доводы Крыс, при всей его склонности к упрямству, вынужден был принять, как некогда внял уговорам Кости не отказываться от еды. Потому что и правда понимал, что, если он выйдет в рейд таким, как сейчас – толку от этого не будет никакого. Он вздохнул и, медленно кивнув (…ой, башка совсем отваливается!), вылез из-за стола и побрел в комнату, где не так давно отлеживался после путешествия по подземельям. Там он разулся, улегся на знакомую софу и прижался ноющей стороной лба к пока еще прохладному краю подушки.
Спустя пару минут явилась Мартиша, поставила на тумбочку миску с водой и уже знакомый скавену люминофоровый светильник-банку. После чего достала из миски, слегка отжала и положила на лоб больному холодную мокрую тряпицу.
– Полежи пока, скоро отвар будет готов. Выпьешь его, поспишь – голова и пройдет… – мурлыкнула она. А потом протянула руку и несколько раз ласково погладила Марка по голове поверх компресса.
Крыс аж смутился: раньше, когда он был совсем пацаном, так делал либо отец, либо кто-то из женщин, кто в данный момент присматривал за ним. Теперь же он вырос и, вроде бы, перестал нуждаться в подобных знаках внимания и заботы во время болезни или перед сном. Однако поди ж ты… Действия Мартиши вызвали в нем светлую, приятно щемящую грусть по беззаботным детским годам, когда еще не нужно было изображать из себя взрослого, умудренного жизнью охотника и взваливать на свои плечи ответственность не только за себя, но и за кого-то другого.
В глазах подозрительно защипало, и скавен поспешил прикрыть их рукой, делая вид, что поправляет компресс.
– А этот ваш отвар… – он кашлянул, прогоняя неловкую хрипоту голоса, и даже попытался улыбнуться. – Он – тоже из тех, что действуют в комплекте с эффектом плацебо?
Существо хихикнула:
– Если тебе нравится так считать – пусть так и будет. Но вообще-то он и правда неплохо обезболивает. На себе проверяла. В моем-то случае этот самый эффект работать почему-то напрочь отказывается. Уж не знаю, почему…
– Кобра! – донесся из кухни зычный голос Кожана. – Твое зелье удирает, беги, лови!
– Полундра!!! – почему-то шепотом заполошно завопила сирена и кинулась к двери. – Я сейчас! – уже в полный голос крикнула она на бегу Марку.
Крыс невольно улыбнулся и утомленно смежил веки. Мартиша, не обращая ни малейшего внимания на свой возраст, легко и непринужденно дурачилась, словно девчонка, и почему-то от этого ее дуракаваляния было… уютно. Тепло, спокойно… безопасно. Как будто дома, на станции, в родной палатке, где многие вещи еще хранили память об отце и его запах. Запах родного человека… Марк вспомнил, как перед рейдом за моржехренью совершенно неожиданно для себя бросился в объятия малознакомой ему мутантки… впоследствии оказавшейся опасным монстром… Пожалуй, он будет скучать по ней, когда вернется в Алтуфьево. Интересно, Кожан разрешит ему потом хоть раз навестить ее?..
Существо вернулась, осторожно неся в одной руке баночку с мазью, в другой – исходящую паром чашку на блюдце. По комнате разлился душистый аромат трав и чего-то медицинского.
– Зелье, сэр! – торжественно возвестила она, ставя принесенное на тумбочку. – Удрать не успело – было поймано и водворено на место! Только пей осторожно – оно горячее! Давай-ка, приподнимись, чтоб удобнее было. Помочь – или сам?
– Сам! – с привычным и уже почти машинальным упрямством брякнул Крыс… и тут же ощутил легкую досаду и сожаление, запоздало поняв, что был бы, в общем-то, и не против снова ощутить на себе ее ласковые и заботливые руки.
Отогнав непрошеные горькие мысли о матери, Марк приподнялся на локтях и оперся о стену в изголовье софы. Поправил сползший компресс и принял от Мартиши чашку.
– Оуфс!!! – фыркнул он и отдернулся, едва коснувшись губами «зелья». – И правда, горячо! Как же быть?..
– Пей из блюдца, – посоветовала сирена, поправляя ему подушку. – Помнишь, как в чайхане – чай из пиалушек?
Скавен кивнул, налил в блюдце немного отвара и, поставив посудинку толстым ободком донышка на кончики растопыренных пальцев, осторожно поднес ее к губам и подул на пахнущий летним лугом кипяток.
– В широкой посудине у горячей жидкости испаряемость лучше, чем в узкой, – не преминула пояснить ходячая энциклопедия по имени Мартиша. – Потому и стынет быстрее. Я вот тоже не могу слишком горячий чай пить. Либо разбавляю, либо вот так – из блюдечка швыркаю, как в старину.
Марк медленно, глоток за глотком пил душистый горьковато-сладковатый отвар и вполуха слушал сирену, которая, пока меняла своему подопечному компресс, снова пустилась в пространные и занимательные рассуждения обо всяких интересностях.
– У нас в России принято пить чай тихо, не хлюпая. А вот в Китае… страна такая на юго-востоке, далеко отсюда… прихлебывают чай шумно, втягивая его вместе с воздухом. Говорят, что только так можно ощутить всю гамму вкуса и запаха чая. Ну, и при этом он еще и не обжигает рот.
Марк тут же, любопытства ради, опробовал данный способ, громко, на всю комнату, хлюпнув отваром.
Мартиша фыркнула:
– Заправский китаец! Только имей в виду: в здешнем обществе тебя с такими экзотическими манерами не поймут и даже сочтут невежей. У нас-то менталитет и нормы этикета другие. Так что, если хочешь пить что-то по-китайски – пей, но лучше в одиночестве и не так громко. Или, по крайней мере, среди тех, кто это понимает.
– А вы понимаете?
– Ну, так отож! – комически приосанилась Существо. И тут же подняла указательный палец. – Но тем не менее не практикую. Однако, не будем отвлекаться. Мне еще тебе ссадины мазать.
Марк поежился, вспомнив свое недавнее дефиле перед вождем. И тут же закашлялся, невольно хлебнув больше, чем нужно было.
– Ты меня извини за ту демонстрацию, – Существо сразу просекла, о чем он подумал. – Но Кожан – прагматик, ему нужно обязательно все увидеть своими глазами и все потрогать. Иначе на слово не поверит. А иного способа уговорить его не наказывать тебя я тогда просто не видела.
– Да я уже и не обижаюсь… – пробормотал смутившийся скавен и в качестве ответного жеста благодарности за оказанную тогда поддержку отставил блюдце и послушно начал разматывать бинты на шее и запястьях.
– Гм, неплохо! – оптимистично заметила сирена, внимательно осмотрев следы от кандалов. – Еще несколько дней – и все исчезнет. Со спиной, конечно, будет сложнее, но я надеюсь на лучшее. Давай-ка, снимай рубашку и поворачивайся!
– А может, не надо? – сделал жалкую попытку отвертеться Крыс, которому снова стало не по себе от того, что кто-то в очередной раз увидит следы его унижения…
– Надо, Федя, надо! – Мартиша сделала строгие глаза и покачала головой. – Шрамы, конечно, украшают мужчин… особенно в глазах некоторых женщин… но иные шрамы лучше бы вообще убрать. Сам же мне потом спасибо скажешь… Ну вот, молодец. Потерпи немного, если будет больно, ладно?
Марк только фыркнул. Больно! Да он ни разу не закричал, когда ему наносили эти удары, следы которых она теперь пытается залечить!
На горячую и все еще тихо и назойливо саднящую кожу спины осторожно легла прохладная ладонь и стала легкими, почти невесомыми движениями втирать мазь в поврежденные участки.
– Тот отвар, что ты сейчас выпил, снимет не только головную боль. Еще и тут немного поработает… Ну вот, готово. Давай-ка теперь шею обработаю, а ты пока руки помажь. Только как следует!
Потом Мартиша заново перебинтовала Марку шею и запястья и напоследок заставила его вылезти из брюк и облачиться не в прежнюю толстовку, а в тонкую футболку, принесенную вместе с лекарствами. Футболка тут же прилипла к покрытой тонким слоем мази коже спины.
– Это тебе вместо повязки будет, – пояснила сирена, помогая юноше лечь, накрывая его одеялом и уютно подтыкая вокруг него пухлое, пахнущее травяным мылом облако. – Ну, и опять же, спать в уличном – это не только негигиенично, но и – между нами, мутантами, говоря (последовала донельзя ехидная ухмылка) – не по-людски как-то.
Она в очередной раз поменяла на лбу подопечного компресс и подала ему чашку с остывшими остатками отвара:
– Допивай и постарайся уснуть. Я разбужу тебя, когда будем собираться. Лампу убрать или оставить? Или, может, еще принести?
– Не нужно, – Марк слабо улыбнулся, чувствуя накатывающую дремоту и приятное расслабление мышц. Спину и забинтованные места чуть покалывало и холодило, но в целом ощущения были терпимые. – У меня же ночное зрение! Так что мимо рта по-любому не пронесу. Хватит и одной.
– Все забываю, что ты скавен! – рассмеялась Существо и, напоследок потрепав его по волосам, вышла.
Крыс неторопливо допил «зелье», улегся поудобнее и постарался расслабиться, чтобы в темноте и покое помочь лекарствам подействовать. И сам не заметил, как вскоре провалился в сон.
Ближе к середине ночи он, однако, проснулся, чувствуя, что выпитое накануне «зелье» настоятельно рекомендует ему посетить, как говорил все тот же Алхимик, «места не столь отдаленные». В доме Мартиши эти самые «места» находились в торцевой пристройке, поэтому, осознав, что ему придется вылезать из-под теплого, уютного одеяла и шлепать по длинному, полутемному и достаточно холодному коридору практически на улицу, Марк страдальчески вздохнул… и неохотно потянулся за ботинками.
Одно радовало: голова уже не болела. Да и спина вела себя на удивление покладисто.
Добравшись до двери (…боже, храни ночное зрение!), скавен осторожно, чтоб не скрипеть и не топать, выбрался в коридор… и замер на пороге.
Через две двери на противоположной стороне на обшарпанный линолеум пола падала узенькая полоска тусклого света, и слышались приглушенные, неразборчивые голоса. Кажется, ни Мартиша (а свет шел из ее комнаты), ни Кожан (других кандидатур на роль собеседника сирены просто не было) не спали и что-то обсуждали между собой.
Путь к «местам» шел как раз мимо этой двери, а «светиться» скавену, да еще по такому деликатному поводу, ну очень не хотелось!
Немного поразмыслив, Марк вернулся в свою комнату, стащил ботинки (для быстроты он перед этим не стал мотать портянки и шнуроваться) и уже босиком осторожно двинулся к цели. К счастью, в бытность охотником он выработал и отточил умение ходить бесшумно, подобно призраку! Ну и – да, боже, храни ночное зрение… и Мартишины люминофоровые светильники, конечно же!
…Обратный путь также не осложнился никакими непредвиденными эксцессами. То есть Крыс очень удачно ни обо что не зацепился, ничего не задел и не свалил. И даже ни одним мизинцем ни обо что не ударился! Уже хорошо!
Однако возле Мартишиной двери он невольно задержался. Подслушивать, конечно, было некрасиво, но как раз когда он прокрадывался мимо опасного места, голоса в комнате стали громче, и юноша невольно прислушался.
– …ни ТриЭс, ни тем более мои архаровцы на такое не пойдут! – в голосе Кожана сквозила явственная досада. – Столько лет на ножах, и тут вдруг – союз! ТриЭс – еще ладно, им безопасный и лояльный Север куда как выгоден. Но вот наши этого просто не поймут и не оценят. Они привыкли к самостийности – когда что хочу, то и ворочу, и никто мне не указ. К тому же, среди них найдется немало тех, кто до сих пор в обиде на Содружество. Тех, кого оттуда некогда поперли за различные грешки. Вот и получается, что все эти чебурашкины идеи передружить всех между собой в наших условиях просто не прокатят.
– А как же твой проект переселения Наверх?
– Не все так просто. Народ за эти двадцать лет привык сидеть на жопе ровно, его теперь с места и трактором не сдвинешь. Опять же, в подземке относительно тихо и почти безопасно. А вот Наверху придется, во-первых, начинать все с нуля, во-вторых – выгрызать благополучие буквально зубами и по кусочкам. Ну и, естественно, пахать, как проклятые! А пахать у нас в Алтухах мало кто любит, всем халяву подавай! Набежали, ухватили, что плохо лежало – и ищи-свищи ветра в поле!
– Но ведь не все же у тебя такие!
– Не все. Я даже уверен, что найдутся те, кто эту идею поддержит, к примеру, Бабай с командой, Алхимик, еще человек с десяток… Бабы наши, опять же, ведь большая их часть – родом из Трэш-сити. Но остальные не хотят никаких перемен. А кое-кто даже спит и видит, как бы вернуть старые добрые времена беспредела. Кожан, видите ли, слишком туго завинтил гайки!
Теперь в голосе вождя слышались горечь и раздражение. Он шумно заворочался; заскрипело дерево, и Марк с некоторым замешательством сообразил, что скрип издает широкая кровать, что стояла в комнате хозяйки дома. Как видно, разговаривали вождь алтуфьевских скавенов и сирена, лежа рядом в одной постели.
– Что, уже подсиживать начали? – голос Мартиши посерьезнел и напрягся.
– Пока еще нет, но настроения уже чувствуются. А я… а я уже не тот грозный правитель Серого Севера, которого некогда боялись даже свои отморозки… не говоря уже обо всех остальных. Рано или поздно старый Акела промахнется, и тогда…
– Эй, это что еще за упаднические настроения? – удивилась Существо. – Перестань, слышишь? У тебя все еще есть настоящие сторонники. Пусть мало – но есть! У тебя есть власть – пока еще крепкая и не прощелканная клювом. Есть какая-никакая поддержка Горбушки и союз с Трэш-сити. Да и вообще! – послышался короткий скрип кровати под чьим-то телом. Кажется, Мартиша вскочила с места. – У тебя есть ты сам! Этого разве мало? Стас, ты около десятка лет назад подчинил себе толпу отморозков и беспредельшиков, не имея почти ничего из вышеперечисленного! Горстка преданных людей – и ты сам, твой авторитет, твоя харизма, принципы и решительность! Все! И сейчас, когда у тебя есть много больше, чем было, ты считаешь, что не справишься с задуманным? Да я просто поверить в это не могу!
Кожан в ответ длинно и прерывисто вздохнул и вдруг тихо проговорил:
– Может быть, ты и права… Но… Устал я, Мартышка… Веришь? Устал. Еще эта… внешняя политика, чтоб ее… Вертеться, прогибаться перед одними… изображать из себя злобного Бармалея – перед другими… Задрало это все!.. Старею, наверно.
Чуткий слух Марка уловил шорох. Словно один человек быстро придвинулся к другому и крепко обнял его. Снова тихо скрипнула кровать.
– Чшшш!.. Тише, мой вождь!.. Тише, – теперь Существо говорила слегка невнятно, как будто ей что-то мешало, и живое воображение Марка тут же нарисовало ему сирену, прильнувшую щекой к твердому, с рельефными мышцами, плечу Кожана. Плечу воина, охотника, защитника – мужчины! – который, кажется, сейчас сам нуждался в поддержке и защите. Как там любили говорить на их станции? Мужчины не плачут? Ню-ню!
Кожан, естественно, не плакал, но от его безжизненного голоса Марку стало не по себе. Он привык видеть вождя сильным, уверенным, жестким и полным взрывной и опасной энергии. А тут…
«Постарайся не удивляться всему, что ты, возможно, еще откроешь в нем в дальнейшем», – попросила его тогда Существо. Теперь у юноши словно пелена с глаз упала. Грозный и жестокий вождь, перед которым трепетал чуть ли не весь Серый Север и которого боготворил каждый пацан в Алтуфьево, оказался не супергероем, не божеством, а… обычным человеком из плоти и крови. Живым, чувствующим, со своими собственными проблемами, заботами, горестями, страхами… Со своей болью… Которую он день за днем, год за годом вынужден был держать в себе, не смея расслабиться, не смея довериться, раскрыться и показать свою уязвимость никому в мире. Никому, кроме…
Кроме.
То, что Мартиша была женщиной его вождя и волчицей его вожака, Крыс – будучи от природы парнем неглупым и наблюдательным – понял чуть ли не сразу, как только увидел их манеру общаться между собой. И вот теперь, только что, его догадка подтвердилась. Сейчас Марк уже ничуть не сомневался в том, что отношения этих двоих заходят гораздо дальше, чем просто дружба и деловое, или какое-то еще сотрудничество двух взрослых и абсолютно самодостаточных людей.
В комнате снова скрипнуло.
Крыс почувствовал, что краснеет, и тихонько попятился прочь от двери, за которой двое взрослых людей вели свои взрослые разговоры, решали взрослые вопросы и занимались прочими взрослыми делами.
…А он-то, он все это время думал, что уже давно не ребенок! Гордился, что знает обо всем, что происходит на станции… А взрослая жизнь – с ее недетскими заботами, секретами и планами – меж тем катилась мимо него! И теперь оказалось, что все устои, ранее казавшиеся ему, мальчишке, незыблемыми – уклад жизни и взаимоотношения на станции, неоспоримая власть вождя и его авторитет… да и сам вождь – все это на самом деле совсем иное! Уж если даже сам Кожан ставит под сомнение вопрос устойчивости своего статуса среди алтуфьевцев и опасается, что не сможет с ними справиться, если вдруг те захотят его сместить…
Глупый, наивный мальчишка! Слепой щенок! Ты мнил себя взрослым? Вот тебе настоящая взрослая жизнь! Получи!
«Но неужто Кожан вынашивает планы переселения алтуфьевцев Наверх? – думал Марк, бесшумно пробираясь к своей двери. – И еще про какой-то союз с Содружеством говорил… Разве такое возможно? Мы же враги с ТриЭс… Эх, жалко, что у Мартиши нельзя будет потом узнать подробнее – ведь тогда придется признаваться, что подслушивал…»
Марк все же не успел как следует поразмыслить над тем, что именно – благо или вред несут его общине планируемые Кожаном изменения. И как он сам – Марк О’Хмара – относится к этим планам вождя и к открывшемуся ему истинному положению дел на станции. Лишь только голова его коснулась остывшей и приятно холодящей висок подушки, как скавен моментально отключился от всего, происходящего в окружающем мире.
Глава 31. Полезные связи существа
Наступившее утро невинно хлопало заспанными голубыми глазенками, зевало во всю ширь горизонта и изо всех сил делало вид, что оно вовсе даже и не в курсе, чем занимались почти полночи обитатели и гости Длинного Дома на Сеславинской – вместо того, чтобы спать, как все нормальные люди. Нет, одним, видите ли, приспичило строить стратегические планы по переустройству мира, другому… точнее, третьему – играть в шпионов!..
Как ни странно, проснулись все трое бодрыми, выспавшимися и готовыми к подвигам. У Крыса даже головная боль прошла.
Войдя в кухню, Марк во все глаза уставился на Мартишу. Еще вчера на ее голове красовалась роскошная копна ярко-рыжих дрэдов, а лицо было разрисовано вайдой. Сегодня дрэды сменились россыпью тоненьких струящихся косичек черного цвета, а изящные синие узоры росписи – лаконичным черно-белым рисунком в виде довольно устрашающей маски, зрительно сильно искажающей черты лица.
– Но… как?.. – ошеломленно проговорил скавен, крутя растопыренной пятерней возле головы.
На лице сирены появилась донельзя довольная кошачья улыбка.
– Это ты меня еще с ирокезом не видел! – мечтательно возведя глаза к потолку, мурлыкнула она. – С зеленым! В полосочку! И с колечком в носу!
Послышалось ехидное хмыканье Кожана. Видимо, ему – в отличие от Марка – это наблюдать доводилось.
– Ах, ну я таки вас умоляю, господа! – тоном капризной жеманницы откликнулась Существо и кокетливым жестом привычно вернула на место свесившуюся на лицо косичку. – Будьте же снисходительны к женской слабости и тяге к разнообразию!
И тут же, сменив тон, спокойно пояснила:
– Марк, не парься. Это всего лишь парики и накладные пряди. Ну… я действительно люблю разнообразие. Только раньше у меня не было возможности экспериментировать над своим обликом. Теперь – есть. И я, как творческая на всю голову личность с гм… очень богатым внутренним миром (Кожан снова хмыкнул), теперь отрываюсь по полной программе!
Позавтракали быстро и молча. Потом Мартиша с привычной деловитостью собрала припасы в дорогу, Марк проверил арбалет, и все трое наконец вышли во двор.
Из-под навеса, потягиваясь и зевая во всю свою грандиозную хлеборезку, выбрался Крокодил и приветливо махнул хвостом.
– Нагулялся, герой-любовник? – потрепал его по ушам Кожан. – Жрать хочешь?
Цербер всем своим видом продемонстрировал, что хочет, и еще как!
– Нет времени, – обломала песьи чаяния Мартиша, запирая дверь и пряча в карман ключи. – По дороге чего-нибудь перехватит. Вернее, кого-нибудь.
Крокодил с немым укором мученика за веру и всею скорбью собачьего племени в глазах посмотрел на нее, душераздирающе вздохнул и, понуро свесив голову и хвост, поплелся к воротам.
– Да-да, – сказала ему вслед сирена. – Бедная несчастная собачка, которую морят голодом жестокие хозяева. А у самого морда в остатках чьих-то перьев, и я прям-таки отсюда вижу не очень тщательно прикопанный нехилый такой окорочок!.. Крокодил, хорош придуриваться! Я знаю, что ты не голоден!
Цербер через плечо покосился на хозяйку, снова вздохнул – на этот раз разочарованно, ибо перфоманс явно не удался. А потом…
Марк проморгался, едва сумев подавить несолидное желание протереть глаза. Только что собак шел по двору. А потом он вдруг как-то замерцал, смазался – и вот уже на том месте, где он только что был, стало пусто. Только вздрогнула и слегка тренькнула спираль «колючки» над воротами.
– Ускорился и сиганул через забор, – пояснила Мартиша, видя удивление юноши. – При всех его талантах сквозь стены он просачиваться не умеет. А вот прыгает – что в длину, что в высоту – хоть на олимпиаду его отправляй. Ну, и бегает тоже… Ладно, довольно лирики, пошли, что ль? Дорога неблизкая, к полудню как раз дойдем… если ничего по пути не случится.
– Чего это – «пошли»? – шевельнул бровью Кожан и… направился к своему «Тигру». – Поехали!
Марк на миг остолбенел, а потом ощутил, как в груди разливается горячее чувство благоговейной признательности к вождю и жгучее желание ни много ни мало, а отдать за него жизнь. Горючее было дорогим, ОЧЕНЬ дорогим и редким ресурсом, и как, с каким трудом и приключениями его добывали на их станции, юный охотник знал не понаслышке. И именно поэтому, по правде говоря, Кожан не был обязан ни помогать ему спасать Костю, ни тем более тратить на это драгоценнейший бензин и гонять туда-сюда свой автомобиль. А вот поди ж ты…
«Но я же за это потом век не рассчитаюсь!» – обеспокоенно подумал юноша.
Ему вдруг вспомнился отец. Хмара был одним из самых преданных сторонников Кожана, и после его гибели вождь и клан, к которому принадлежали отец и сын Хмаровы, не бросили осиротевшего мальчишку на произвол неласковой судьбы рожденного после Конца Мира. И вот сейчас грозный вожак безо всяких просьб со стороны блудного юнца-соплеменника взялся ему помогать.
Существо оглянулась, украдкой подмигнула подростку и кивнула на распахнутую дверь машины – мол, залезай, чего ворон ловишь? А сама пошла открывать ворота.
«Постарайся не удивляться всему, что ты, возможно, еще откроешь в нем в дальнейшем» – в который уже раз вспомнил Марк ее вчерашние слова насчет Кожана. И, кажется, сирена знала, о чем говорила. Вон, с какой гордостью и тайным обожанием смотрит на своего «главного волка»!
…Не эта ли молчаливая надежность и безоговорочная ответственность за жизнь и благополучие своих и влекли к Станиславу Кожину людей?
– Наблюдай за дорогой позади машины! – приказал Кожан Марку, усаживаясь на водительское место и пристегиваясь. – И по возможности поглядывай вверх. Увидишь чего подозрительное – сразу маячь!
– Есть! – коротко и четко (подсмотрел у ганзейских солдат) кивнул подросток, чувствуя нешуточную гордость и радость. Вождь простил его и поручил важное дело… да он, О’Хмара, в лепешку расшибется, но оправдает его доверие!
Чуткая сирена, не оборачиваясь, показала ему над плечом большой палец, и «тигр», повинуясь уверенной руке хозяина, плавно тронулся в путь.
Если не считать того, что Крокодил по пути сцепился с каким-то порождением – так, что Кожану пришлось останавливать машину и браться за автомат, а Марку с Мартишей – страховать его, путь от Багратионовской до Улицы 1905 года был преодолен практически без задержек и приключений.
– Приехали! – возвестила Существо, когда впереди показалась обширная площадь с круглым зданием-шайбой. И добавила, тронув Кожана за рукав: – Стас, подъезжай осторожнее, пожалуйста. Зверя[24], конечно, грохнули, но мало ли…
– Ого, замочили-таки зверюшку? – хмыкнул алтуфьевец, сбавляя скорость и объезжая очередной разбитый остов. – Стало быть, артиллерия, за которой вы мотались в Замкадистан, пригодилась?
Мартиша издала низкий горловой звук, похожий на рычание. Глаза ее недобро сузились.
– Что? – удивился скавен. – Неужто обошлись? Или кто-то другой подсуетился?
– Второе!.. – неохотно буркнула сирена. – К сожалению, второе… Черт, я когда-нибудь точно придушу эту козу Кору! – вдруг взорвалась она. – Пифия недоделанная, всей станции мозги вы… несла своими шарлатанскими предсказаниями, даже коменданту! Сколько девчонок из-за нее загубили! Эх!
Оба алтуфьевца непонимающе воззрились на нее с разных сторон. Существо яростно фыркнула, но, поглядев на них, постаралась взять себя в руки и успокоиться.
– Это очень… дурно пахнущая история… – нехотя сказала она. – И я безумно рада, что она все-таки закончилась, и закончилась хорошо. Хотя, конечно, то, как все это происходило…
Она откинула с лица копну своих косичек и начала рассказывать.
По ее словам, с некоторых пор в наземных окрестностях станции завелся жуткий монстр, немудряще прозванный обитателями «девятьсотпятки» Зверем. И вот этот самый Зверь повадился с регулярной настойчивостью, как по расписанию, долбиться в гермоворота, пытаясь добраться до прячущихся под землей людей и сделать их своим кормом.
Для станции наступили тяжелые времена. Местные сталкеры теперь гораздо реже выходили в рейды на поверхность, а когда выходили – шарахались от каждой подозрительной тени. Остальные жители пребывали в страхе и тоскливом ожидании конца. Помощь, запрошенная у Ганзы и других более сильных фракций, не спешила – кому интересна бедная, почти периферийная станция, не располагающая ни стратегическими ресурсами, ни удобными путями для их перемещения? Уж не говоря о том, что и платить-то за помощь «девятьсот пятым» было особо нечем.
Со Зверем попытались управиться своими силами – но лишь положили несколько бойцов из сталкерской группы и отряда внутренней охраны. А дееспособных мужчин на станции и так было не густо, теперь же стало и того меньше…
Зверь же, похоже, чихать хотел на все попытки людей уничтожить его. Он снова и снова приходил к выходам со станции и упорно пытался процарапаться сквозь гермы и добраться до вожделенной человечинки.
– Эту скотину даже мой боевой визг не брал, представляете?! – возмущалась Существо в процессе рассказа. – Мозгов у нее, что ли, не было? Или заточены как-то по-иному?
Несмотря на то что сирена уже давно не жила на станции, она продолжала поддерживать с нею связи и никогда не отказывалась помочь бывшим одностанчанам в каком-нибудь важном или трудном деле.
– Зверя не брали ни автоматы, ни даже пулеметы, – рассказывала дальше Мартиша. – Для его уничтожения нужна была какая-нибудь крупнокалиберная шняга, которую можно было бы легко транспортировать и использовать. В идеале под эту цель подходили эрпэгэшки – вот их-то мы и начали искать по всей Москве и ближним окрестностям с тех пор, как эта тварюка лишила станцию чуть ли не трети боевого состава. Искали каждый по своим каналам, и вот наконец напали на след одного вроде бы неразграбленного схрона, до войны принадлежавшего какому-то нелегальному торговцу оружием.
…Организовывать предварительную разведку и попутно как-то маскировать свой интерес к расположенному в пригороде схрону было уже некогда, пришлось действовать наугад и напролом. И все потому, что местная гадалка Кора, однажды заявив, что ей было видение о том, как спасти станцию, мутила воду и смущала умы жителей, готовых ухватиться даже за самую призрачную и невероятную возможность избежать страшной гибели в когтях чудовищной твари.
– Эта шарлатанка заявила, что, де, станцию спасет «юная дева, что придет с севера»… – Существо скрючила пальцы наподобие когтей и снова едва не зарычала. – Пока мы носились по Москве в поисках оружия, она так задурила мозги людям, что на бой со Зверем (а по сути – ему на съедение) одна за другой были отправлены несколько девушек, волей несчастного случая оказавшихся на нашей станции. Зотов, комендант, ничего не смог противопоставить так называемой воле народа, подпавшего под влияние пророчеств Коры. Или же не захотел. Ну, и в самом деле, зачем ему бунт на станции? Проще пожертвовать одним чужим человеком, чтоб успокоить взвинченную, охваченную очередной идеей фикс толпу… Стас, ты помнишь, в фильме «Мгла» по Кингу был подобный эпизод с сектантской проповедницей? – Кожан кивнул. – Ну так, думаю, представляешь, что бы тогда началось у нас на станции. Слава богу, у Коры не настолько сильная харизма, да и пророчества ее слишком туманны, чтобы относиться к ним всерьез… Однако тех загубленных девочек уже не вернуть. Последней повезло, ей и правда удалось как-то управиться со Зверем – самой или же помог кто, не знаю. И произошло это как раз тогда, когда наша Сталкеробанда – Сарф, Ливси, Серый и мы с Крокодилом – отправилась за эрпэгэшками. В ближнее Подмосковье. И вот представляете – возвращаемся мы спустя несколько суток обратно на станцию, с кучей мешков и ящиков; Крокодила – так вообще навьючили, как ишака… Вымотанные все, зачуханные, парни щетиной заросли по самые глаза, что твои бармалеи… В общем – тот еще отряд горных душманов!.. И тут нам преподносят просто сногсшибательную новость! Что и правда явилась с севера юная дева и победила Зверя!.. А мы смотрим на эти свои мешки и ящики…
Мартиша не договорила, расстроенно махнула рукой и отвернулась.
– Сарф потом имел долгую и очень эмоциональную беседу с Зотовым, – чуть помолчав и успокоившись, продолжила она. – А меня от немедленной расправы над нашей «потомственной мутновидящей» удержало только то, что она сама от меня пряталась. Да и ребята отговаривали, как могли… они же в курсе, что даже в самом худшем случае я бы ей только мордахен покарябала да волосья повыдергивала. А специально охотиться на эту дуру и учинять из-за нее разборки с остальными «индиго» мне было недосуг – надо было возвращаться домой. И вот, когда мы проходили мимо Филевского депо, Крокодил и нашел выбравшегося из туннелей на Поверхность Марка.
– Надо же, как весело и насыщенно живет Большое метро! – после недолгого молчания покачал головой Кожан. – Не то что наш провинциальный, скучный и во всех смыслах серый Север!.. Ты собираешься идти на станцию своими путями – или официально, через гермы?
– Естественно, через гермы. Не тот случай… Ты с нами?
– Подожду в машине. Сама понимаешь…
Мартиша, как ни в чем не бывало, кивнула. Марк, чуть подумав, сообразил: незачем главе разбойной мутантской общины, находящейся на ножах с «чистыми», появляться в их туннелях. Даже в тех, обитатели которых не имеют к этому давнему кровавому конфликту никакого отношения.
– Тогда держи! – Существо передала Кожану связку ключей. – Ожидание может сильно затянуться. Это от моей берлоги в Ротонде, – она кивнула на дом-шайбу. – Помещения рядом с бывшей кассой. Если что – там есть все необходимое… Тебя, кстати, в Алтуфьево не хватятся?
Мужчина отмахнулся:
– Я их приучил к своим долгим отлучкам. Ладно, идите уже, не теряйте времени.
Сирена кивнула и, сделав знак Марку следовать за ней, выпрыгнула из машины.
Ротонда изнутри и снаружи представляла собой любопытное зрелище. Некогда полностью застекленная, она теперь пестрела наклепанными вместо стекол разномастными железными заплатами. Крыс разглядел среди них даже детали обшивки ларьков и автомобилей. Узкие входные двери были частично заделаны. На месте остальных зияла широкая – автомобиль провезти можно – дыра.
И точно! Привычные глазу турникеты оказались выкорчеваны с корнем, а вместо них в вестибюле красовалась видавшая виды «газель» – также увешанная кусками металла. Вид у машины, впрочем, был довольно заброшенный.
– Наша старая, верная лошадка… – с ностальгической нежностью сказала Мартиша, погладив автомобиль по пыльному боку. – Сколько рейдов за хабаром мы на ней когда-то сделали, пока не начались трудности с горючкой! А теперь она уже больше никуда не поедет…
В вестибюле царил полумрак, рассеиваемый только несколькими пучками света, падавшими сверху. Марк поднял голову и с удивлением уставился на странную гигантскую паутину из канатов, веревок и сетей, висевшую под потолком между узкими световыми оконцами.
– Что это? – рука невольно потянулась к арбалету.
Сирена проследила его взгляд. Улыбнулась.
– Когда я вернулась на станцию после довольно долгого отсутствия, то сперва боялась показываться людям. Даже тем, кто меня хорошо знал. Я стала незаметно для них приглядывать за нашими сталкерами во время рейдов, следила за безопасностью окрестностей… Иногда подкидывала к гермам посылки с нужными вещами… за что меня на станции негласно прозвали Домовым. А чтоб каждый раз не возвращаться на Горбушку, устроила себе тут тайное гнездо, наладила систему, по которой могла легко перемещаться так, чтобы меня не видели… тут же темно, а ребята, когда в рейд выходят, то чаще всего на потолок фонарями не светят. Так что я могла спокойно сидеть над их головами, слушать их разговоры и безнаказанно корчить им рожи, – Мартиша хихикнула. – Конспирация моя накрылась в одну прекрасную ночь, когда Сарф и Серый, наш техник, вышли проверить состояние «газели». Часть моих веревок оборвалась и рухнула прямо на них. Вот тогда они и узнали, где живет станционный Домовой. А чуть позже… минут так через двадцать… я решилась им открыться. С тех пор так и продолжаем взаимодействовать.
По скрипящему эскалатору они начали спуск вниз. Марка беспокоило, как к нему отнесутся на этой, очередной в его жизни, станции «чистых». Ассоциации и связанные с ними воспоминания были, честно говоря, не особо приятными – поэтому скавен и опасался заранее.
– «Девятьсотпятка» – при всех специфических заходах некоторых ее обитателей – довольно дружелюбная станция, – успокоила Существо. – Конечно, на ней довольно суровый пропускной режим – комендант перестраховывается, да и начальник охраны у нас под стать ему… тот еще цербер… Но ты идешь со мной. А я все-таки – местный Домовой, да и на станции – пока еще не самое последнее лицо! Так что пусть только попробует кто чего вякнуть!
Наконец перед ними выросла серая, в потеках старого масла и ржавчины, несокрушимая стена гермоворот. По всей ее поверхности тут и там виднелись странные длинные борозды.
– Видал? – кивнула на них Существо. – Это и есть следы деятельности того самого Зверя!
Марк представил создание с когтями, способными процарапать бронированный металл, и ему стало очень неуютно. И как же это, интересно, сумела расправиться с таким монстром одна-единственная девушка?
Чудеса – да и только!
Сирена тем временем деловито и привычно нажала какую-то кнопку рядом с незамеченной прежде Крысом стальной гермодверью в стороне от главных ворот.
– Сова! Открывай – медведь пришел! – весело сказала она в решетку динамика рядом с кнопкой. И добавила: – Недоступ, даешь доступ!
Через несколько секунд в решетке что-то зашуршало, захрипело, и динамик отозвался:
– Мартиша, ты, что ль?
– Я, Паш. Не одна.
– Кто с тобой?
Женщина мельком оглянулась на спутника и ободряюще подмигнула ему.
– Друг, которому нужна помощь.
– Он что, ранен?
– Нет, слава богу! Но вопрос и правда стоит о жизни и смерти… Паш, нам позарез надо к Сарфу. Впустишь?
Динамик хрипло пробурчал что-то похожее на: «Тебя попробуй не впусти!..», еще пару раз хрюкнул и замолк. А через несколько минут начала медленно отворяться бронированная дверь.
За гермами визитеров встретили двое вооруженных мужчин – шлюзовая команда, она же – охрана. Один из них – высокий, плотный брюнет лет тридцати с чем-то – окинул цепким и каким-то даже наждачно-шершавым (скавен аж поежился) взглядом проскользнувших в полуоткрытую «калитку» женщину и подростка. Слегка шевельнул бровью, увидев довольно нетипичную внешность Крыса.
– Привет, ребята! – как ни в чем не бывало, сказала Существо. – Это Марк. Историю его и подробности дела вы услышите от нас чуть позже. А пока – коротко о главном: друг Марка, Костя, попал в беду на Ганзе, и требуется помощь ЛЮДЕЙ, чтобы его оттуда вытащить. В общем, мне нужны Мишель и Ко. На станцию мы пока не пойдем (а то еще при виде меня нашу потомственную мутновидящую кондрашка хватит), с Зотовым буду говорить чуть позже… Вы не позовете сюда Сарфа и остальную Сталкеробанду?
Крыс слегка ошалел от ее напористости. «Чистые» же и глазом не моргнули. Привыкли, видать, к своеобразной манере Мартиши объясняться. Высокий боец еще раз окинул их пристальным взглядом и молча кивнул напарнику. Тот козырнул и умчался, придерживая автомат.
– Наш начальник охраны, майор Павел НедОступ, – представила мужчину Мартиша. – Человек с настолько говорящей фамилией и принципами ей под стать, что даже никакого позывного за эти годы не прижилось. Недоступ – он и есть недоступ. Хрен прошмыгнешь!
Офицер скупо улыбнулся оробевшему подростку краем губ. И повернулся в сторону станции, откуда быстрыми шагами уже подходили сталкеры «девятьсотпятки».
Их было всего трое. Мартиша назвала каждого: Михаил-Сарф, командир отряда, Григорий-Ливси – санинструктор, Сергей-Серый – техник, сапер-подрывник и так далее. Еще раз представила своим друзьям Марка. И с ходу перешла к сути дела, передав ему слово.
Немного волнуясь от близости такого количества воинов из «чистых», Крыс в очередной раз кратко пересказал свою историю. Он привычно постарался не касаться особо щекотливых моментов, но уже в процессе повествования заметил, что оно произвело на друзей сирены довольно сильное впечатление. Во всяком случае, непроницаемо-суровые глаза начальника охраны смягчились, а сталкеры начали посматривать на подростка-мутанта с сочувствием.
– Надо же, Ганза занимается работорговлей!.. – проронил Сарф после того, как Марк закончил. – Я краем уха слышал о чем-то подобном, но не особо верил… А тут – вот оно, живое доказательство. Так чего же вы хотите от нас? – обратился он к Мартише. – Какой помощи ожидаете? Денеж… в смысле, патронной?
– Патроны для выкупа Кости – вот они, – сирена хлопнула по боку увесистой сумки, что приехала с ними. – Тут даже с запасом – на дорогу в оба конца и на тот случай, если за Костю заломят цену и придется торговаться. Но дело осложняется тем, что ни мне, ни Марку на станции Ганзы хода нет. Мало того, что мы беспаспортные муты – так он еще и беглый раб, и ему вообще там лучше не появляться. Нужен кто-то, не вызывающий подозрений, с легальными документами и правом прохода по всему Метро, чтобы отправиться к этому Мразю… пардон, Мазюкову, выкупить мальчика и привезти его к нам.
Сирена перевела дух и обвела «чистых» долгим взглядом. Волнуясь, стиснула в замок пальцы.
– Ребят… я вас очень прошу: помогите нам. Пожалуйста!
Бойцы переглянулись между собой. Марк затаил дыхание.
– Атриум, говорите? – вдруг неспешно и как-то очень спокойно проговорил Сарф. И потянулся, разминая мышцы сильного тренированного тела. – Ну, что ж… Пусть будет Атриум! И правда, мужики: давненько нас что-то на Ганзе не было!
Он поднялся с места, чтобы выйти, но тут дверь караулки скрипнула, и на пороге возник сухопарый, бритый наголо мужчина средних лет в полувоенной одежде. Он окинул хмуро-подозрительным взглядом сидевшую в караулке компанию и осведомился:
– Почему мне не доложили, что на станции – посторонние с Поверхности?
– Это кто тут посторонний? – неподдельно изумилась Существо. – Я, что ли? Ну, ссспасссибо тебе, Добрый Э-эх!
– Я не о тебе! – отмахнулся вошедший, ничуть не смущенный ее исполненным сарказма шипением. Взгляд его остановился на Марке, и скавен еле удержался, чтобы не вздрогнуть. – А вот об этой неизвестной мне личности мутантской наружности! Кто это и что он тут делает?
– Это человек, которому очень нужна помощь, – спокойно отозвалась Мартиша. – Ему необходимо вызволить своего друга, попавшего в беду на Ганзе. Но, поскольку мы с ним, как ты только что выразился – «личности мутантской наружности», да еще и без документов, то на станции Ганзы (а конкретно – на Курский «треугольник») нам ходу нет. Вот мне и пришлось обратиться за помощью к своим друзьям и коллегам.
Она выдала весьма пространную улыбку и закончила:
– Кстати, на ловца и зверь бежит – потому что я как раз собиралась идти с этим вопросом к тебе.
– Илья Иваныч, – вступил в разговор Сарф. И Марк наконец сообразил, что к ним пожаловал сам комендант станции. – Все в порядке, мы совершенно не против помочь другу нашей коллеги. Дашь добро на рейд вне графика?
– А дела станции, значит, побоку? – Зотов неприятно сощурился и совсем перестал нравиться Крысу. – С каких это пор сталкерские ресурсы станции используются в личных целях, а меня об этом ставят в известность лишь в самый последний момент?
Недоступ и Сарф одновременно открыли рты, чтобы высказать что-то возмущенное, но их прервал громкий шипящий звук, внезапно раздавшийся в небольшой комнатушке. Присутствующие вздрогнули и начали оглядываться – кто тревожно, кто – с удивлением и недоумением.
Издавшая этот звук Мартиша неторопливо отлепилась от стены, к которой прислонялась спиной, и каким-то слишком плавным жестом отбросила назад свои многочисленные косички.
– Дела ссстанции, говоришшшь? – в голосе ее послышались уже знакомые Марку глубокие горловые нотки. – Дела ссстанц-сссии?..
Присутствующие притихли – видно, уже были знакомы со смертельно опасной второй сущностью своей бывшей одностанчанки.
Существо снова выдохнула – с тем же шипением, но уже гораздо тише и спокойнее.
– Видит бог, как я не хотела поднимать эту неприятную мне тему, – с расстановкой начала она. – И никогда бы не подняла, но… Но, видимо, придется!.. Илья, ответь мне, пожалуйста, на такой вопрос, – внезапно обратилась она к Зотову. – Я хоть раз просила что-то взамен тех передач с хабаром, что все эти годы оставляла у герм? Или за отваживание зверья от наших сталкеров во время их рейдов на Поверхность? Или за недавнюю помощь им в поиске и доставке оружия против Зверя (и не моя вина, что оно не пригодилось)?
– Нет, не просила… – вынужден был признать комендант.
Мартиша кивнула.
– Правильно. И вовек бы не попросила – если бы речь шла только обо мне. И ты это знаешь. И это знают все остальные на станции. Ужасно не люблю заводить меркантильные речи о долгах и обязательствах, но… «Улица» задолжала мне, Илья! ОЧЕНЬ крупно задолжала! И не только мне! Ты вот тут говоришь о делах станции… Эта станция пошла на поводу у не умеющей делать ничего более полезного, чем выдавать сомнительные и невнятные «пророчества», шарлатанки. И, не дрогнув, отправила на смерть одну за другой несколько ни в чем не повинных девочек. И ты, Илья, как комендант, как лицо, облеченное властью, никак не помешал этому, не пресек творящееся зло. Но Кора когда-нибудь домяукается, и эта же станция, которая сейчас смотрит ей в рот, утопит, как паршивого котенка, и ее саму – дай только срок! Так что не говори мне за дела станции, Илья! И уж тем более – не попрекай меня тем, что я-де пренебрегаю ими ради своих личных интересов! Нет здесь ничьих личных интересов, Илья! Станция серьезно провинилась! Как раньше говорили – виновна перед богом и людьми. И сегодня, видимо, пришло время платить по счетам. Время исправлять зло или равнодушие – добром. И потому – в счет оплаты этого долга – я прошу… нет – требую! Требую от станции и лично от тебя, Илья, как от ее главы, содействия в том, чтобы помочь вот этому мальчику вытащить его друга из рабства на Ганзе!.. Ай, да хрен с ним даже – с содействием! Хотя бы не мешайте!..
В караулке наступила гробовая тишина. И, судя по реакции окружающих на Мартишину отповедь, такого от нее просто никто не ожидал. Видимо, сирена и правда никогда не заикалась о какой бы то ни было плате за свои услуги… и вот теперь ее, кажется, допекло.
– Делай, что считаешь нужным, – наконец обронил Зотов и развернулся, чтобы уйти. – Мешать не буду. Миша, добро на рейд даю, разрешение на выдачу оружия возьмешь, как обычно, у секретаря. Удачи.
Дверь за Зотовым закрылась, после чего все, находившиеся в караулке, дружно выдохнули.
– Ну ты, блин, даешь, подруга дней моих суровых! – почти восхищенно покачал головой Ливси. – Сколько лет с Большого Бадабума тебя знаю, но до сих пор не подозревал в тебе таких талантов по укрощению строптивых должностных лиц! Однако, круто ты его!..
Мартиша в ответ бросила на него короткий косой взгляд и болезненно поморщилась. По ее лицу было видно, что ей ужасно не по себе от устроенной «сцены».
– Ладно! – Сарф поднялся и одернул жилетку-разгрузку, надетую поверх свитера. – Все это лирика, а время – деньги. Раз таможня дает добро – пошли собираться, мужики. Но перед выходом надо будет как следует продумать легенду для этого Мазюкова и всех прочих. Чтоб не слишком залупался и отдал нам мальчика без ненужных вопросов и проволочек. – Тут он внезапно подмигнул все еще настороженному и ждущему очередных неприятностей Марку. – Проводишь нас до блокпоста? Заодно и проинструктируешь, что да как.
Глаза скавена вспыхнули в ответ алой молнией благодарности и надежды.
Глава 32. Костя
Южный блокпост станции Улица 1905 года
– Этот ваш Зотов – он всегда такой злой? – спросил чуть позже Марк.
Они с Мартишей сидели в туннеле недалеко от станционного блокпоста в сторону Баррикадной. Сталкеробанда, снабженная патронами и подробными сведениями и инструкциями от скавена, уже примерно час как отбыла на Кольцо, а им двоим теперь оставалось только ждать. Ждать и надеяться на самый благоприятный исход дела.
– Злой? – удивилась сирена. – Да что ты! Не злой он. Просто характер – не из самых легких. Опять же, Катастрофа, потери, связанные с нею… Все мы тогда много чего и много кого потеряли… Но кто-то смирился с этим и начал жить заново. Кто-то не смог и сдался. А такие, как Илья, загнали свои переживания глубоко в себя и с тех пор кажутся окружающим черствыми и бездушными… Ну, а кроме того, он – глава станции. И на нем лежит ответственность за безопасность и благополучие ее жителей. Чтоб они были сыты, одеты, обеспечены работой и досугом… и чтобы однажды не подняли бунт, который перечеркнет и погубит все, что было достигнуто за эти годы.
Мартиша замолчала, покачивая головой и думая о чем-то своем. Затем продолжила:
– Мы с ним познакомились в вагоне поезда, который в момент Удара встал в туннеле недалеко от станции. Вместе проводили эвакуацию пассажиров, успокаивали паникеров, помогали тем, кто не в силах был добраться до станции пешком. Потом наводили порядок среди спасшихся, организовывали их быт, ходили в рейды на Поверхность… Нас тогда было всего несколько человек – эдакий костяк, который всеми силами не давал станции потонуть в хаосе, безнадеге и беспределе. После того, как из-за психического помешательства был отстранен от должности наш первый комендант – бывший сотрудник станционной службы, – все думали, что его место займет Илья. Но Красная линия, в чьей сфере интересов мы – как общество со схожими убеждениями – тогда находились, прислала своего ставленника. Мол, для укрепления связей, консолидации единомышленников, и все такое прочее. А тот, недолго думая, начал устанавливать свои порядки и закручивать гайки… Признаться, для станции это были не лучшие времена.
– А куда потом делся этот «красный» комендант? – полюбопытствовал Марк.
– Ответственность доконала. Слишком много на себя брал, вот и… Короче, сердце не выдержало.
Показалось скавену, или в глазах Мартиши и правда мелькнуло что-то такое… потаенное, недосказанное, темное? Да и слова «слишком много на себя брал» прозвучали как-то уж очень двусмысленно! Крыс вопросительно приподнял бровь, но сирена в ответ состроила непонимающее лицо – мол, чего еще? А потом вдруг скосила взгляд на сидевших неподалеку охранников блок-поста и еле заметно покачала головой.
Марк понял, что если ей и есть, что сказать ему по этому поводу, то уж точно не здесь и не сейчас. Но он готов был поклясться, что за всей этой недосказанностью кроется какая-то очень давняя и надежно упрятанная в самый дальний и темный чулан нехорошая история.
– Красные тогда прекратили эти свои попытки «укрепления связей», – как ни в чем не бывало, продолжила женщина. – Но тем не менее некий легкий пригляд с их стороны чувствуется до сих пор. Впрочем, равно как и со стороны Ганзы, но эти хапуги тут вообще за всеми мониторят. Вот и выходит, что у всех вокруг нас какие-то шкурные интересы-шментиресы, а Зотову как лицу, несущему ответственность за своих людей, это все разгребать!
Сердито фыркнув, Мартиша резким движением откинула назад косички. И закончила, вернувшись к тому, с чего начался разговор:
– Так что ты не обижайся на нашего коменданта, и уж тем более, не думай, что он – такой весь из себя злобный крокозябер. Я-то его хорошо знаю. И… все-таки он не заслужил тех слов, что я сегодня наговорила ему в запале. Пожалуй, надо будет сходить извиниться. А то на душе как-то неспокойно.
Медленно и вязко, словно слизь улитки-лизуна, тянулось занятое вынужденным ничегонеделанием время. По всем расчетам, команда спасателей Кости должна была уже находиться на месте – если, конечно, по дороге их не задержало что-нибудь непредвиденное, о чем даже думать не хотелось.
– Может, попробуешь поспать? – предложила Существо, уютно свернувшаяся почти кошачьим клубком среди мешков с землей. – Быстрее время пролетит.
– Да какой там сон!.. – только махнул рукой скавен. Спать и правда не хотелось – в крови бурлил адреналин. Время от времени юноша вскакивал и начинал прохаживаться взад-вперед, то и дело посматривая в ту сторону, куда ушла Сталкеробанда. Туннели здесь были темны – не то что на Ганзе, и Крыс все ждал, что эту темноту вот-вот прорежут лучи мощных сталкерских фонарей и навстречу ему наконец-то шагнет его друг.
Туннели и правда время от времени озарялись качающимся в такт шагам неярким светом, но к вящему разочарованию и досаде Марка, это чаще всего были проходящие мимо в обе стороны челноки и прочие редкие путники. В этих случаях скавен по примеру Мартиши сворачивался на мешках, прятал лицо под капюшоном толстовки, а руки – под мышками и делал вид, что спит.
Конспирация – прежде всего.
Блокпост «девятьсотпятки» был устроен довольно своеобразно. В стене, разделяющей туннели двух направлений, была проделана дыра, и через нее бойцы охраны – числом всего двое – могли переходить на разные пути и, таким образом, контролировать оба направления.
– Это потому, что у нас на станции слишком мало боеспособных мужчин, – пояснил Влад, старший в этой паре. – Оттого и приходится так вот изощряться. Так-то вообще у нас тут, слава богу, относительно тихо, да и соседи вполне адекватные. К тому же это – внутренние территории Конфедерации, тут разве что из депо между нами и Беговой может что-нибудь пролезть… ну, или через вентиляцию.
– Через вентиляцию тут чаще всего лазаю я, – как-то по-хулигански хмыкнула Мартиша. – Но после того, как наш не в меру деятельный Серый нашпиговал все нештатные входы и выходы взрывчаткой и едва меня не подорвал, уже больше не лазаю. – Тут она хитро прищурилась. – А с другой стороны, я не была бы местным Домовым, если бы у меня не существовало и других – запасных – лазеек сюда с Поверхности. Но их наши бойцы знают наперечет и время от времени контролируют от незваных гостей.
– Контролируем, – кивнул Влад. И тут же предложил: – Ну что, народ, мож чайку дерябнем?
За разговорами, «прятками» от транзитных прохожих и «чаем» (а Марк-то уже надеялся, что больше никогда ему не доведется пить эту мерзкую грибную бурду!) прошло еще несколько часов.
– Да где ж они там?!.. – в очередной раз нетерпеливо дернулся О’Хмара. – Неужели что-то случилось в пути? Или Мазюков не хочет отдавать Костю? Вот гад ползучий!..
Существо вдруг резко приподнялась на своих мешках и уставилась в туннельную черноту. Марк уже знал, что и она тоже обладала способностью видеть в темноте.
– Что там? – вскинулся он. И машинально потянулся за арбалетом.
– Шаги! – сирена, которая – помимо ночного зрения – оказывается, и слухачом была отменным, предупреждающе подняла вверх палец и снова прислушалась. – И эти шаги мне очень знакомы! Кажется, друг мой, мы с тобой таки дождались!
Марк едва не сорвался – мчаться навстречу возвращающейся Сталкеробанде, но вовремя вспомнил о присущей взрослому мужчине – каковым он себя считал – сдержанности. И потому остался стоять на месте, и только нервно стиснул в разом вдруг взмокших ладонях арбалетный ремень.
…Они ожидали всякого. Но только не того, что увидели спустя несколько минут.
Ливси с ярким карбидным фонарем в руке торопливо шагал впереди, привычно, почти не глядя, пересчитывая грубыми солдатскими ботинками шпалы. Лицо санинструктора было хмурым и донельзя озабоченным.
А позади него Сарф и Серый несли прогибающиеся под чьим-то небольшим весом импровизированные носилки из старой и залатанной плащ-палатки.
Сердце Марка споткнулось, пропустив удар.
– Н-нет… – не веря своим глазам, словно во сне, выдавил он. – Да нет же, блин!..
И бросился к носилкам.
…Что это? Что это там такое тускло светится в полутьме туннеля – такое белое, с красными пятнами? Зачем оно здесь?..
Зрение почему-то не слушалось, перед глазами все расплывалось, и рассмотреть как следует того, кто лежал на носилках, Крысу никак не удавалось.
– Костя?..
Неужели все было… зря?..
На плечо тяжело и мягко легла рука Григория.
– Крепись, Марк, – услышал над собой скавен. – Твой друг был серьезно ранен вырвавшимся из клетки зверем. Несколько дней назад. И теперь он, похоже… умирает…
Платформа Курской кольцевой, несколько дней назад
… – КОСТЯ, Я ВЕРНУСЬ ЗА ТОБОЙ!!!
Громкий и отчаянный – словно уже на грани! – крик увозимого на расправу друга пробился сквозь накатывающие волны дурноты. Квазимодо попытался приподняться на как-то вдруг разом ослабевших руках. И тут же, не удержавшись, снова упал на сырой, затертый тысячами ног бетон. Скорчился в так называемом лотке между шпалами, словно личинка, и зашелся в надсадном, мало похожем на человеческий не то стоне, не то вое:
– Кры-ы-ыс!..
Позади него мягко и ловко стукнули о полотно пути чьи-то ботинки.
– Кость? – раздался над ним обеспокоенный голос Шаолиня, и руки наставника осторожно, но твердо взяли его за плечи и слегка встряхнули. – Ну, что?
– Я… не успел… – давясь слезами, прошептал подросток. – Его увезли!.. На моих глазах!.. И… нога…
Валерий невольно кинул взгляд в туннель, куда умчалась дрезина с его необычным бывшим подопечным. Не догонишь теперь, не вернешь…
Кажется, за последние несколько дней не только ему довелось навсегда потерять друга…
Гладиатор стиснул зубы и склонился над вздрагивающим от боли и горя мальчишкой. «Не время рефлексировать, Валера!» – напомнил он себе.
– Где болит?
Он задрал штанину джинсов ученика, крайне осторожно стянул с его ноги кед и с привычной ловкостью опытного костоправа ощупал уже распухшую и налившуюся багровым синяком щиколотку. Квазимодо дернулся и скрипнул зубами.
– Ни перелома, ни вывиха, слава богу, нет! – успокоил его наставник. – Растяжение связок, но и это не смертельно. Сейчас… а, черт, и перетянуть-то нечем!
Вверху, над ними, столпились зеваки, на чьих глазах все это и происходило. Расталкивая их, подошел ганзейский полицейский.
– Вы бы поднялись с мальчиком на платформу, – посоветовал он, узнав одного из гладиаторов – любимцев публики. – А то не ровен час, еще какая-нибудь дрезина проедет…
– Поможете его поднять? – откликнулся Шаолинь. Страж порядка кивнул.
Валерий осторожно подхватил Костю на руки, и тот, до нервной дрожи не терпевший ничьих к себе прикосновений, доверчиво, с облегчением обмяк в руках наставника и бессильно откинул голову на его плечо.
– Принимайте! – сказал кореец, изо всех сил давя в себе внезапное острое нежелание отдавать кому бы то ни было этого бесстрашного, верного и воистину чумового пацана. – Кость, наступай на здоровую ногу и держись крепче!
Сверху с готовностью протянулись несколько рук и втащили сперва Квазимодо, затем – самого Шаолиня на платформу.
Тут наконец подоспел подзадержавшийся Кевлар, которому пришлось разыскивать мать цыганенка Бахти, чтобы сдать ей малыша с рук на руки и проследить, чтобы его никто не обидел. Сама Марьяна, метя пол размахренным подолом юбки, почему-то спешила следом. Сынишка привычно цеплялся за нее.
– Что с ним? – отрывисто спросил Кевлар товарища.
– Связки растянул, когда на рельсы прыгал, – откликнулся тот. И добавил уже тише: – Он не успел.
Кевлар на миг нахмурился и медленно кивнул, принимая горькую реальность.
– У кого есть бинт? – между тем обратился Шаолинь к толпе любопытных. – Или просто кусок тряпки? Мальчик повредил ногу, зафиксировать надо!
Прежде чем кто-то из станционных успел среагировать и предложить что-то в качестве перевязочного средства, раздался мягкий треск ветхой ткани.
– На вот, держи! – Марьяна протянула Валерию оторванную оборку широкого сборчатого фартука. – Только не обессудь, что грязная.
– Да ничего страшного! – отмахнулся кореец. – Спасибо! И сынку вашему за помощь – тоже спасибо! Настоящим мужчиной растет!
Котлярка хмыкнула и мелодично звякнула серьгами, принимая его благодарность с исполненным достоинства кивком. А потом посмотрела в глаза Косте и, наклонившись к нему, что-то тихо сказала на своем языке. Квазимодо, помолчав, так же тихо ответил. Со стороны наблюдавших это выглядело так, словно цыганка напомнила юноше о чем-то важном, а тот пообещал не забывать.
Снова усмехнувшись, Марьяна сделала знак крутившемуся вокруг атриумцев Бахти, и они исчезли в толпе.
А на их месте вдруг очутился Мазюков, которому какие-то доброхоты уже доложили о происходящем.
Окинув троицу гладиаторов непонятным взглядом, он задержал его на Косте.
– Уберите посторонних, – велел он полицейскому. – Мне нужно поговорить с мальчиком.
Страж порядка, свистком призвав к себе подмогу, принялся сноровисто разгонять толпу. И скоро атриумцы и делец с двумя охранниками остались одни.
Мазюков жестом указал Косте на тяжелую мраморную лавку и, дождавшись, когда товарищи усадят на нее юношу, присел сам. Жестом дал понять всем присутствующим, чтобы отошли.
– Что ж ты так прикипел к этому мутанту? – спросил он, глядя сверху вниз на своего раба. – Он же никто, он же неполноценная тварь, которой не место среди нормальных людей!
– Но он мой друг! – тихо возразил Костя, глядя ему в глаза. Его покоробило то, как ганзеец охарактеризовал Марка, но юноша не подал виду.
– Друг, – хмыкнул олигарх. – Похвально, конечно, проявлять в столь юном возрасте столь потрясающую верность, но… Не лучше ли тебе будет обратить эту верность на что-то другое?
– Что вы имеете в виду? – не понял Квазимодо.
Прежде чем ответить, Мазюков снова окинул его непонятным взглядом.
– Знаешь, я – человек деловой и практичный, – вдруг как-то доверительно сказал он. – И умею смотреть в перспективу и сам строить свое будущее. А еще – очень не люблю разбрасываться людьми. Особенно такими, в которых чувствуется сильный характер и некий стержень… Моральный, духовный – называй, как хочешь. А в тебе все это есть, парень. Кроме того, ты умен, рассудителен, отважен… да и лицом – не урод, а людям это всегда импонирует. Ты – из той породы, что рождает великих людей – политиков, полководцев и просто лидеров любых человеческих обществ. И, кстати, я вовсе не случайно приказал оставить тебя среди бойцов и как следует тренировать. Поверь мне, парень, я неплохо разбираюсь в людях! У тебя перспективные задатки. И, хоть ты еще слишком юн, я бы не отказался в дальнейшем иметь в своей команде такую во всех отношениях яркую и сильную личность. Потому что я предпочитаю работать на будущее, а ты – лучший среди своего поколения!
Он покровительственно опустил на плечо Кости руку, и подросток невольно содрогнулся, ощутив привычный и застарелый страх близкого контакта с чужаком. Памятка (чтоб ему гореть синим пламенем!) прошлого, из-за которого ему теперь всю оставшуюся жизнь мучиться стыдом и ночными кошмарами…
– Так что тебе в этом мутанте? – продолжал Мазюков, словно не заметивший смятения юноши. – Забудь его. Он – никто. У тебя еще появятся друзья – из нормальных людей, за которыми – будущее Метро. А если ты прислушаешься к моему предложению, то это будут очень сильные и влиятельные друзья! И со временем ты даже сам сможешь выбирать, с кем тебе заводить дружбу, а с кем – нет.
– Но ведь я уже выбрал! – упрямо качнул головой Квазимодо, не совсем понимая, к чему клонит олигарх. – И что касается будущего… За такими, как Марк, мутантами – будущее даже не Метро, а целого мира! Огромного мира, который мы сами когда-то погубили и потеряли. Потому что они – в отличие от нас, людей – более приспособлены к новым условиям. А то будущее человечества, что вы мне предлагаете – безвылазно сидеть, словно черви, по тесным вонючим норам, пока все не вымрем или не перегрызем друг дружку… Простите, но меня такое будущее не устраивает!
Воцарилось молчание.
– А ты и правда умен не по годам! – протянул Мазюков, глядя на юношу почти с уважением. – Моей дурынде Эльке поучиться бы у тебя так пользоваться мозгами! А то только и знает, что наряжаться да хвостом вертеть… – тут делец осекся: ни к чему было лишний раз напоминать вербуемому потенциальному приверженцу, что эта самая Элька и сгубила его приятеля-мутанта.
– Ваша дочь еще слишком юна… – с дипломатической осторожностью заметил Квазимодо. – Но, думаю, со временем она остепенится и станет достойной вашей наследницей и преемницей.
Олигарх несолидно фыркнул:
– Остепенится она… Как бы не так! Разве что удастся пристроить ее замуж так, чтобы ее муж со временем унаследовал все, что было мной достигнуто… да где гарантия, что не попадется какой-нибудь прохиндей? А я – человек здравомыслящий, и я хочу, чтобы после меня мое дело оказалось в надежных и верных руках умного и ответственного преемника! Вроде тебя! Ты понимаешь меня?
Квазимодо опешил и во все глаза уставился на Мазюкова. Кажется, тот довольно-таки завуалированно и вместе с тем – расчетливо и по-деловому цинично предлагал ему пресловутые полцарства сейчас и принцессу в жены вместе с остальной половиной царства – позже, когда взматереет.
Нечего сказать, завидные перспективы для безродного раба из самых вонючих и зачуханных трущоб Черкизона! И ведь ему, Косте, стоило только сказать «да», согласиться преданно служить этому человеку, чтобы в награду за верную службу получить все блага, доступные местной элите и ее приверженцам. Чтобы зажить наконец нормальной – сытой и безопасной – жизнью и навсегда вычеркнуть из памяти неприглядное и страшное рабское прошлое…
И друга своего, так много сделавшего для него, – тоже забыть! Навсегда!
Взгляды олигарха и юного невольника скрестились.
– То, что вы предлагаете мне, господин, – медленно начал Квазимодо, намеренно сделав акцент на слове, – огромная честь для меня… если я, конечно, правильно уловил и понял смысл ваших слов. Но вы, кажется, забыли, что предлагаете все это… рабу. Вашему рабу, которого вы – пусть даже и чужими руками – купили для того, чтобы он развлекал посетителей вашего Атриума. А рабов обычно не просят стать своими сторонниками – им просто приказывают быть верными. И тем более – рабам не предлагают того, что сейчас предлагаете мне вы. Так что, мой господин, я, рискуя вызвать ваш гнев, пожалуй, откажусь от столь заманчивых перспектив. Они достойны другого человека – свободного и наделенного правом выбирать, а также – самому распоряжаться собой. Но никак не раба. А я… я слишком хорошо знаю свое место, мой господин!
Мазюков было нахмурился, услышав такую довольно дерзкую отповедь. Но потом поморщился и махнул рукой.
– Этот-то вопрос как раз легко решаем, – небрежно сказал он. – Я могу хоть сейчас даровать тебе свободу. Потому что твое место, парень, уж точно не среди всякого грязного быдла! Что ты скажешь на это?
Костя поднял на олигарха взгляд сквозь все еще влажные ресницы. Прислушался к тупой боли в плотно зафиксированной тряпкой щиколотке. Словно заново ощутил все рубцы на своем теле и все, какие есть, раны на душе. Последняя, нанесенная вот этим человеком, который сейчас расписывал ему радужное будущее и манил волей в обмен на предательство, саднила и кровоточила сильнее всех прочих.
– Не надо мне вашей свободы, – просто сказал он. – Лучше… верните мне друга!
Атриум, несколько дней спустя
…Полной неожиданностью для Сталкеробанды оказалось то, что Мазюков не только охотно «проглотил» заранее заготовленную ими историю о пропавшем со станции мальчике, но и не стал особо торговаться за Костю. Ему даже не пришлось тонко намекать, что слухи о том, что Ганза торгует людьми, уже вовсю ходят по метро и ничуть не добавляют Содружеству плюсов в репутацию.
Причины столь странного альтруизма довольно-таки прижимистого и расчетливого дельца выяснились чуть позже, когда Мазюков, снабдив их запиской о том, что разрешает забрать мальчика, велел одному из своих людей проводить гостей с Лиловой ветки до Атриума.
– Вовремя вы тут появились, – проворчал по дороге сопровождающий. – Пацан-то ваш в такую переделку угодил, что теперь неизвестно еще, выживет или нет!
– Что вы имеете в виду? – мигом насторожился Сарф, а его товарищи даже приостановились, услышав такое.
– Да было у нас тут пару-тройку дней назад… Какой-то чудак из Зверинца плохо запер клетку с одним из монстров. Тот вылез и пошел носиться по всему комплексу. А тут как раз аренные бойцы со станции возвращались, и пацан ваш с ними был. Что-то у него там с ногой случилось – потому что ходить не мог, и парни его несли по очереди. Так вот. Только они вышли из переходов – навстречу им эта зверюга. И ведь какая хитрожопая тварь – кинулась прямо на того бойца, что нес мальчишку и потому не мог нормально отреагировать на нападение! А у парней ни оружия при себе, ни даже ножей. В общем, порвала эта тварь их знатно. Того, кто пацана нес, сразу насмерть загрызла, ну, и парнишке досталось – будь здоров. Хотя, если бы тот боец не закрыл его собой – и пацану бы тоже хана была. Второму бойцу, правда, досталось меньше. И он успел оторвать от стены какую-то ржавую трубу. Как вмажет тварюке промеж ушей!.. У той и мозги по стенам. В общем, отбиться удалось, но человека они все же потеряли. И мальчишка теперь – то ли выживет, то ли нет… – словоохотливый провожатый скорбно покачал головой. – Я вообще скажу, мужики – одни беды с этими мутантами! У нас ведь тут был один – ровесник вашего. Они, вроде, даже дружили. А потом хозяин велел того мута на опыты в Полис свезти. А тот по дороге как-то ухитрился натравить на охранников своих родственничков-мутантов из туннелей и, пока те жрали, под шумок смылся. Хозяин, как узнал про это – рвал и метал так, что не подступиться было!
Услышав сильно подправленную версию приключений Крыса, сталкеры переглянулись. Ну да, следовало ожидать, что на пацана-мутанта повесят всех собак, да еще и выставят его виновником гибели людей!
Информация же о случившемся с Костей была сродни грому с ясного неба. Одна и та же мысль пришла в головы всем троим. А не было ли причиной столь аномальной сговорчивости и щедрости Мазюкова то, что ему было уже невыгодно заботиться об умирающем от ран невольнике, и он был рад сплавить его хоть кому-то, пусть даже по дешевке?
Вполне себе могло быть и так! Про Мазюкова же говорили, что он из любого дерьма деньги сделает и своей выгоды никогда не упустит!
Сопровождающий привел Сталкеробанду в Атриум, представил хмурому усатому крепышу по прозвищу Гай и, откланявшись, поспешил обратно на Курскую.
– Чем могу быть полезен? – спросил Гай, рассматривая троих незнакомцев в сталкерской экипировке и с нашивками Конфедерации 1905 года на рукавах курток.
Подошли еще двое бойцов. На одном из них – плотно сбитом, повадками похожим на охотящегося манула – белело несколько свежих, с проступающими алыми пятнами, повязок. Видимо, это и был один из тех двоих, кому пришлось врукопашную сражаться с вырвавшимся из клетки монстром.
– Кевлар, – представился перебинтованный.
– Людоед, – сверкнул белозубой улыбкой его товарищ – высокий смуглый здоровяк.
Сарф подал Гаю записку Мазюкова.
– Мы пришли забрать домой пропавшего с нашей станции мальчика, – сказал он. – Мазюков, как видите, не против.
– Погодите-ка, мужики… – недоуменно приподнял бровь старший гладиатор и еще раз пробежался взглядом по нашивкам Сталкеробанды и по тексту записки. – Что-то тут у вас не сходится! Костя же сам нам рассказывал, что он родом с Черкизона. А тут приходите вы и говорите, что он ваш, с «девятьсотпятки». Какое он имеет отношение к вашей станции, и… имеет ли вообще?
Серый, сам отличавшийся изрядной подозрительностью, одобрительно усмехнулся и покосился на товарищей.
Сарф тоже улыбнулся и кивнул. Он был готов к такому повороту, ибо этим людям Марк разрешил открыть правду.
– Отношение имеет, и самое непосредственное, – ответил он. – Дело в том, что сейчас у нас на станции сидит один человечек… Оч-чень такой интересный – черноглазый, с когтистыми пальцами… И вот этот человечек ждет не дождется, когда мы привезем к нему его друга… Собственно говоря, это он нас сюда за ним и отправил.
Глаз Гая расширились, он переглянулся с товарищами.
– Крыс? – медленно проговорил старший гладиатор. – Он разве жив? Нам сказали, что он погиб по пути в Полис… Вернее, что он якобы призвал и натравил на охранников туннельных монстров, а сам бесследно смылся. Бред, конечно, Крыс – нормальный парень, он не мог бы так поступить. Да и как, и куда тут смоешься – в кандалах-то? Потому мы и уверены были, что он тоже погиб.
– Да живой он! – Серый покопался в кармане и протянул атриумцу знакомый значок с нахмуренным смайликом, что некогда был прицеплен к безрукавке скавена и каким-то чудом не потерялся во время его подземных скитаний. – Вот, просил передать на случай, если вы не поверите.
Гладиаторы по очереди осмотрели значок. После чего глаза их существенно подобрели.
– Но как же он попал на вашу станцию? – спросил Людоед. – И как сумел спастись?
– Ему удалось, пока его охранники сражались с монстрами, укрыться в каком-то техническом лазе. Потом он решил пробиваться подземельями наверх. Думал добраться по поверхности до какого-нибудь места, где сможет заработать патронов на выкуп друга. Вылез наружу – ободранный, вымотанный – и отключился. Там-то мы его и нашли.
Сарф намеренно исказил историю приключений Марка на Поверхности. Существование Горбушки было тайной для подавляющей части жителей метро. В курсе были только очень немногие сталкеры, наемники и торговцы. Почему Горбушка была настолько засекреченным для метро местом – об этом не смогла сказать своим друзьям даже Мартиша, обитавшая там. Потому что она и сама не знала причин этой игры в секретность. На все вопросы «консультант по прикладному мародерингу» только пожимала плечами и отвечала, что еще и до нее об этой наземной фактории никому из посторонних не распространялись ни пришлые (кто был в курсе), ни местные. Почему-то это было не принято чуть ли не по умолчанию. Может, из-за того, что жившие на Горбушке мутанты – в большинстве своем довольно серьезно обиженные на «чистых» жителей подземки – опасались беды с их стороны, может, еще из-за чего-то… Не принято – и все тут. Так уж сложилось исторически.
О существовании сирены по имени Мартиша и ее роли в судьбе Крыса Михаил вообще предпочел умолчать. Незачем было посторонним знать про нее.
Кевлар чуть улыбнулся и как-то по-новому оглядел всех троих визитеров.
– А вы, как я погляжу, не ксенофобы. Спасли неизвестного мальчишку-мутанта…
– Ну, а что было делать? – невозмутимо отозвался Серый. – Мутант он там или нет – живое существо ведь. Пацан, опять же, зеленый совсем… Да и мутанта мы в нем разглядели, только когда он глаза открыл. Не гнать же обратно за ворота… Он потом про вас рассказывал, говорил, что здесь тоже были добры к нему.
Гай хмыкнул. А потом осведомился:
– А что Мазюков? Поверил в сказочку о пропавшем со станции мальчике?
– Мы постарались быть максимально убедительными! – оскалился Серый, на чьи плечи и легла основная часть дипломатических переговоров с владельцем Атриума. – Да он особо и не брыкался.
– Ну, тогда все окей! – шумно выдохнул старший гладиатор. – Раз Мазюков дает добро – можете забирать парня. И… – Гай понизил голос, – про Крыса никто из нас никому не скажет. Обещаю.
Сарф благодарно кивнул. И сдержанно произнес:
– Нам тут уже сказали, что Костю порвал кто-то из монстров вашего Зверинца. И что он теперь, якобы… при смерти…
Гладиаторы посуровели. Людоед опустил глаза. Кевлар закусил губу и посмотрел куда-то в стену.
– Он сейчас лежит у Дим-Саныча в лазарете, – обронил Гай. – В сознание приходил только однажды, и то ненадолго. Порвала его муторысь, причем порвала и правда довольно крепко. И если бы не Шаолинь… – он скорбно покачал головой и сжал губы. – Ладно, идемте. Сами сейчас все увидите.
Чуть позже сталкеры «девятьсотпятки» молча наблюдали, как местный медик с помощью помощника-санитара меняет повязки на некогда явно красивом, но теперь страшно изорванном когтями лице худого и бледнокожего, как и все рожденные в Метро «дети подземелий», юноши-подростка. Парнишка был без сознания и лежал пластом, словно мертвый. Природная бледность никогда не знавшей солнечных лучей кожи только усиливала впечатление.
– Я сделал все, что было в моих силах и возможностях, – сокрушенно и как-то виновато разводя руками, сказал Дим-Саныч. – Но я все же не пластический хирург. Боюсь, даже если он и выживет, то будет навсегда изуродован… Бедный мальчик…
– Что значит – «даже если и выживет»? – вскинул брови Ливси. – Состояние его, конечно, тяжелое, но ведь вам удалось самое главное – справиться с ядом когтевых желез зверя и не допустить заражения…
– Если бы все было так просто, коллега… – с тяжким вздохом покачал головой Дим-Саныч. – У меня есть стойкое ощущение, что мальчик и сам… не хочет, чтобы его спасали. Понимаете? Он сам, сознательно, не хочет жить! И я его вполне понимаю. У него сперва отняли лучшего друга, а потом, когда он ненадолго пришел в себя после нападения муторыси, зачем-то сказали, что тот погиб! А у него же, кроме друга, вообще никого нет. Так зачем ему после этого жить – одному-то?..
– Незадолго до этого Шаолинь тоже потерял друга, – вдруг проговорил Кевлар. – Димка-Бур… Буратино… Погиб на арене, во время сражения с медвежутью… После этого Шаолинь тоже… словно утратил вкус к жизни. Перестал шутить, как раньше, стал очень жестким и каким-то… резким, недобрым… А потом вдруг как-то заметно начал прикипать к Косте. Все опекал его, учил, оберегал… А когда на нас муторысь напала – пожертвовал собой, закрыв Костю своим телом. Видимо, он тоже не мыслил своей жизни без друга Димки и все искал способ достойно уйти за ним. Вот и нашел.
Гладиатор немного помолчал, отдавая дань памяти погибшим товарищам. А потом закончил:
– Он же не сразу тогда умер – Валерка-то… И успел кое-что сказать мне – очень важное. Что он бы гордился таким сыном, как Костя, да вот карта не выпала… Мужики! – его темный от сдерживаемой боли взгляд устремился на сталкеров. – Вы уж, пожалуйста, там, с Крысом, сделайте все возможное для Кости. Чтобы только он выжил! И чтобы не оказалось так, что Валерка… погиб зря!
Ливси – как самый в Сталкеробанде компетентный в вопросах медицины – остро посмотрел на взволнованного бойца и кивнул:
– Сделаем!
Южный блокпост Улицы 1905 года, несколько часов спустя (продолжение)
– Сделайте же что-нибудь!!! – в отчаянии закричал Марк, глядя на пропитавшийся в нескольких местах кровью белый кокон бинтов на месте головы друга. – Он же умрет!..
– Успокойся, Марк! – негромко, но жестко осадил его Сарф. – Все уже сделано! С минуты на минуту сюда прибудет Акопян, лучший хирург Метро. Патронов, оставшихся от выкупа, с лихвой хватит на оплату его услуг. Акопян сделает все, чтобы твой друг выжил. А пока – помоги нам доставить Костю в станционный лазарет!
Крыс кивнул, не спуская глаз с безжизненно лежащего на носилках друга, и ухватился за край полотнища.
Оперирование Кости приезжим медицинским светилом прошло удачно. Свежие швы, сделанные еще Дим-Санычем, были осторожно удалены, и на их место Акопян наложил новые.
– Я, конечно, не могу гарантировать возвращения прежней внешности этому молодому человеку, – сказал он после того, как все закончил. – Но на данный момент самая главная его задача – выжить. Так что первое, что ему требуется, – это неустанный уход, забота, все необходимые лекарства, ну и, разумеется, хорошее питание, когда придет в себя. И как знать, глядишь, его молодой пластичный организм и справится.
– Лекарства… – с горечью сказал Чип, станционный фельдшер, уже после того, как его знаменитый коллега попрощался и отбыл на свою станцию. – Где бы их еще достать? У нас самих – шаром покати, несмотря на все старания Сталкеробанды вместе с Мартишей…
– Патроны еще остались, – заметила сирена. – Можно попробовать купить… Вопрос только, где?
– Лекарства можно раздобыть у нас в Алтуфьево! – вдруг выпалил Марк и сам удивился столь удачной идее. – Алхимик сделает, он все может, он… Вот только мне надо будет с вождем переговорить, чтобы разрешил…
– С кем? – не понял Сарф.
На губах Мартиши медленно проступила загадочная полуулыбка.
– Кажется, пришла пора познакомить вас еще кое с кем, – так же медленно, словно что-то взвешивая, проговорила она. – Только для этого нам придется подняться в Ротонду. Потому что он ожидает там.
Глава 33. Скорая помощь
Кожан встретил делегацию со станции спокойно и невозмутимо, как и подобало вождю. Сдержанно и с достоинством поздоровался и познакомился с новыми лицами и молча выслушал последние новости от Мартиши и сбивчивые объяснения взволнованного Марка по поводу Алхимика и его зелий. Немного подумал и кивнул.
– Пожалуй, это самая в данной ситуации здравая идея. И, раз уж я тоже ввязался в это дело… Док! – как-то по-простому и не чинясь, обратился он к Григорию, – продиктуешь, что там из лекарств нужно будет? Напишу цидулю нашим эскулапам, пусть сами разбираются.
– Я-то продиктую, – Ливси озабоченно сдвинул капюшон ОЗК. Сквозь противогаз голос его звучал глухо. – Да найдется ли у вас это?
– Не боись, док, – ухмыльнулся алтуфьевец. – Ты, главное, пиши, а уж Алхимик с твоим коллегой подберут какие-нибудь аналоги из своих зелий. Или сварганят чего-нибудь с нуля. Я в Алхимика верю, скольких людей он у меня на ноги поставил!
– Да тут не зелья, тут, если по уму, пенициллин нужен! – озабоченно развел руками Григорий. – Причем, исключительно инъекционный, очищенный. Но где его сейчас взять? Неочищенный-то и в наших скудных условиях забодяжить можно – вон, Чип с Ляксой так и делают. Размалывают сухую плесень в труху да дистиллятом разводят. Так ведь этой гремучей смесью разве только раны обрабатывать. Для инъекций он не годится – слишком зубодробительные ощущения при вводе внутрь. А вашему Косте сейчас лишняя боль – во всех смыслах нож в рану! Ему и без того…
О’Хмара вдруг вздрогнул и замер. Потому что отчетливо вспомнил плоские баночки с желтой жидкостью и плавающими в ней островками серо-зеленой плесени на столе Алхимика. И непонятные приспособления, в которых тот – с помощью столь же непонятных, почти колдовских манипуляций – превращал эту жидкость в белый порошок, называемый им крустозином[25]. Но ведь и слово «пенициллин» в этой связи тоже упоминалось!
– Делает Алхимик пенициллин! – снова забыв о субординации при разговоре со взрослыми, выпалил подросток. – И как раз для ин… в общем, для уколов! Я видел!
Кожан недоверчиво посмотрел на соплеменника.
– Точно делает? Ты в этом уверен?
Марк кивнул:
– Серо-зеленая плесень и желтая жидкость, – он повернулся к Григорию, с надеждой глядя на него. – После обработки – белый порошок, его еще потом разводят и в шприц закачивают. Алхимик сам мне про это рассказывал, пока я как-то у него сидел. Правда, он это называл по-другому – крустозином, но говорил, что это почти то же, что пенициллин. Это ведь то, что надо?
– Крустозин? Ну, надо же! – в восторге воскликнул Ливси. – Это же в корне меняет дело! Если ваш замечательный Алхимик называет свое лекарство пусть даже и крустозином – то да!.. Погоди, – спохватился он, – так он что, его действительно и очищать умеет?!
– Не знаю, – смутился Марк. – Что-то он с этой жидкостью шаманит – так ведь я же ничего в этом не понимаю, как бы дядя Миша ни объяснял…
– Люди!.. – санинструктор проникновенно посмотрел поочередно на обоих скавенов. – Вы даже не представляете, на какой золотой жиле вы сидите! Наладь вы поставки очищенного крустозина в Большое метро… Ваша станция жила бы не хуже Ганзы!
– Вряд ли кто-то захотел бы иметь дело с мутантами! – отмахнулся Кожан. – Но мы теряем время. До Алтуфьево еще пилить и пилить.
И, как ни в чем не бывало, направился прочь из Ротонды в сторону своего автомобиля. Но на ходу оглянулся и тоном, не терпящим возражений, сказал:
– О’Хмара, тебе все же придется проехаться со мной. Доложишься Бабаю, что ты никуда не сгинул, и вернешься к своему другу. Ну, и за дорогой мне проследишь, и поможешь – если что. Остальное отложим на потом.
Марк, уже готовый снова запротестовать, перевел дух и кивнул. Против такого расклада он ничего не имел – как бы ни страшило его предстоящее объяснение с бригадиром. Да и то – он ведь сумел выдержать гнев самого вождя и настоять на своем. Неужели и тут не сдюжит?
Неожиданный и неприятный сюрприз команде спасателей преподнес «Тигр», напрочь отказавшийся – несмотря на почти полный бак драгоценного бензина (Марк уже знал, что производили его из старых автомобильных шин, покрышек и прочих резиновых отходов на кустарном заводике недалеко от Горбушки) – заводиться. Его не убедили ни хитроумные и непонятные на взгляд Марка действия, производимые Кожаном и Серым в механическом нутре автомобиля, ни совершенно шаманские уговоры Мартиши, ласково гладящей бронированного монстра по боку и мурлычущей ему, словно живому, всевозможные комплименты.
– Будь проклят тот день, когда я сел за баранку этого пылесоса! – почему-то с акцентом, мигом напомнившим Марку коллегу Шахара наконец прошипел Кожан, пиная колесо строптивого «зверя». – И ведь как назло – ни одной попутной «собаки» в те края! А с другой стороны – какие сейчас, к чертовой бабушке, попутные «собаки»?
– Собаки… – Мартиша на полуслове оборвала свои «пляски с бубном» и замерла, глядя перед собой. – Вот именно, собаки! Стас, ты – гений! КРОКОДИ-И-ИЛ!!!
Кожан сморщился и демонстративно прочистил пальцем ухо, словно вытрясая оттуда застрявшие звуки ее пронзительного вопля. А черный зверь уже стоял перед хозяйкой, словно из-под земли вырос.
– Сивка-бурка, вещая каурка… – хмыкнул Сарф. Существо покосилась на него и ехидно дрогнула уголком рта.
– И что это ты задумала? – скептически поинтересовался Кожан. – Запрячь пса в машину? Не утянет, точно тебе говорю!
– Да щаз! – фыркнула сирена. – Он тебе что, ездовой академик? Не, у меня другая идея… – ее взгляд как-то оценивающе прошелся по присутствующим… и остановился на Марке. – Верхом ездил когда-нибудь? – вдруг спросила она его.
– Ч-что?.. – растерялся скавен. – Это как?
– Понятно. Я могла бы и не спрашивать… – Существо озабоченно покусала губу, метнула новый взгляд на Кожана. – Марк, послушай. Крокодил знает дорогу к вашей станции. И может, не особо напрягаясь, унести на своей спине одного человека. Стас отпадает в силу своих… габаритов. Меня в вашей общине не знают, и как следствие возникнет куча ненужных осложнений. В том числе и для вашего вождя. У нас остается единственная кандидатура гонца за лекарством. Хоть ты и ни разу не ездил верхом, да еще и на эдакой зверюге.
– А это вообще… трудно? – осторожно поинтересовался скавен.
– Тут самое главное – суметь удержаться. Особенно когда он несется во всю прыть. Мало хорошего – упасть со спины такой бешено мчащейся «лошадки», это вообще-то и для жизни опасно. Крокодил, правда, уже возил тебя на своей спине, когда мы нашли тебя, но это же совсем…
– Костя.
– Что?
– Костя, – повторил Марк, приняв очередное за эти дни молниеносное решение. – Я должен его спасти. Я… я попробую добраться до Алтуфьево верхом на Крокодиле. Только вы меня на всякий случай привяжите чем-нибудь к его спине. Но так, чтобы я потом смог отвязаться.
– Вот это ответ мужчины! – одобрительно хлопнул его по плечу Кожан, и Марк невольно зарделся, смущенный и обрадованный его похвалой, ибо вожак на комплименты обычно был чрезвычайно скуп. – Батя бы твой оценил!.. Я привяжу тебя буксирными стропами от машины, чтоб ты не свалился. А чтоб Бабай и остальные наши тебя не задерживали – можешь смело говорить, что это я тебя послал. В общем, не боись, О’Хмара, и раз так вышло – не теряй времени и давай уже тогда по коням! Мартишка, помоги ему!
Он принес из машины обещанные стропы и вместе с остальными мужчинами помог Крысу привязаться к спине цербера. Чтобы подростку было удобно залезть на спину пса, Существо велела Крокодилу лечь на брюхо.
– Проверь, держится? – велел Кожан Марку.
Тот осторожно поерзал на спине своего необычного скакуна, подергал ремни.
– Вроде, да…
– Смотри, – показал вождь Алтуфьево, – вот тут дернешь – узлы развяжутся. Но систему не распускай: поедешь обратно – просто свяжи вот так эти и эти концы. Запомнил?
– Да.
Мартиша меж тем что-то втолковывала своему зверю. Судя по его морде, цербер искренне не постигал, почему ему нужно мчаться к тому, кто и так уже тут стоит.
– Крокодильчик, солнышко, я знаю, что Стас тут, – терпеливо внушала сирена. – Но ты должен отвезти к нему домой Марка. Подождать и привезти обратно. Понимаешь?
Солнышко шумно чихнуло и мотнуло лобастой остроухой головой – мол, теперь понимаю!
– Умничка ты мой, – Существо чмокнула пса во влажный нос. – Ну, а теперь – поднимайся!
Марк ойкнул и непроизвольно вцепился в ремни привязи, когда мохнатая теплая туша под ним пришла в движение и поднялась на лапы.
Сердце замерло, а потом забилось сильнее обычного, в груди появился знакомый холодок страха.
Высота! Под ним, Марком, была высота! И ко всему прочему, она была живой, она двигалась и, кажется, обладала, как говорили взрослые, умом и сообразительностью! И вот что может прийти в голову этой живой высоте – одному мирозданию было известно!
– Эй, ты в порядке? – послышался обеспокоенный голос Мартиши.
Крыс поочередно открыл невольно зажмуренные глаза и расслабил сведенные мгновенным напряжением страха лицевые мышцы. Попытался успокоиться. Получалось не очень. Живая высота под ним шевелилась, дышала и нетерпеливо переступала лапами.
– Ничего страшного, – постаравшись придать своему голосу уверенности, отозвался он. – Просто… непривычно… Пройдет… – и тут же осведомился, чтобы сменить опасную тему: – Я правильно сижу?
– Для новичка – нормально, – кивнула сирена, нежно поглаживая цербера по зубастой хавалке. – Держись ногами, коленями. Вот так, – она показала, как, на несколько мгновений прижав ногу скавена от колена и ниже к боку пса. – Но сильно не сдавливай. А когда он побежит, для удобства и большей безопасности пригнись и прижмись телом к его холке и крепче держись за ошейник. Но, опять же, сильно не тяни. Задушить не задушишь, но дыхалку ему затруднишь. Дорогу к вашей станции он знает, доверься ему.
Марк тоже кивнул и попытался тут же опробовать полученные инструкции. И правда, удобнее. По крайней мере, можно будет малодушно зажмуриться, уткнуться лицом в пышную шубу Крокодила и не наблюдать воочию всего этого ужаса скачки.
Тут он совершенно некстати вспомнил про водящихся на поверхности монстров и, вздрогнув, машинально схватился за ремень арбалета, висевшего за спиной.
Пожалуй, насчет «зажмуриться и не смотреть» он погорячился. Как раз-таки смотреть ему придется в оба! И головой вертеть во все стороны! И может быть, даже стрелять! На полном скаку, управляя только ногами, как… эти… как их там? Шахар рассказывал… А! Джигиты!
«Влип я, конечно, знатно! – с запоздалой тревогой подумал скавен, ощущая в животе знакомый адреналиновый холод. – Но ведь без этого я не смогу помочь Косте!..»
– Ты готов? – спросила Существо.
Марк только кивнул. От волнения у него перехватило дыхание, и он в ответ не смог выдавить ни звука.
– Фейри верхом на корги[26]… – задумчиво проговорил Серый, оглядев его.
– Скорее, орк на волколаке[27], – возразил Кожан, передавая гонцу торопливо накарябанную записку к Алхимику. – Ну какой, к черту, из О’Хмары фейри?
Спросить, что они имели в виду, и кто такие все эти фейри-корги и прочие, Крыс не успел: Мартиша хлопнула Крокодила по ляжке, посылая его вперед, и скавен, издав громкий непроизвольный вопль, судорожно вцепился в ремни, чтоб не слететь. Потому что чертов цербер прямо с места сделал длинный скачок, и тут же, не тратя времени на разгон, припустил со всех лап. В ушах скавена засвистел ветер, и ему волей-неволей пришлось сосредоточиться только на одном: как бы, несмотря на крепления, не сверзиться со спины бешено мчащегося зверя.
И не орать при этом! Потому что орать с непривычки, а главное – с перепугу хотелось страшно!!!..
…Дорогу до станции Марк почти не запомнил. «Кусты… мосты…» – некогда говаривал Пакет, с ностальгией и болью вспоминая свой школьный выпускной вечер (как раз незадолго до Удара) и завершившую его разудалую алкогольную гулянку вырвавшихся на волю и ощутивших себя взрослыми вчерашних школьников. Кто же тогда знал, что всего через несколько дней им придется повзрослеть по-настоящему. А некоторым из них – навсегда остаться выпускниками в памяти выживших друзей и близких…
Эти самые кусты, мосты и прочие детали пейзажа слились в две неразборчивые полосы по бокам мчащегося со всей возможной прытью цербера. Ветер свистел в ушах, хлестал по лицу, выжимая из глаз невольные слезы… Марк в очередной раз остро пожалел, что не догадался попросить у взрослых какие-нибудь защитные очки. Оставалось только и правда прижиматься щекой к теплому, пахнущему псиной, загривку и смаргивать с ресниц непрошеную влагу.
С замиранием сердца он думал, что же станет делать, если вдруг на них с Крокодилом нападет какая-нибудь тварь и им придется сражаться. Стрелять на скаку, словно джигит или там индеец из довоенных книжек, О’Хмара, пожалуй, не рискнул бы ни за какие плюшки. Да ему и руки-то от крепежных ремней оторвать было страшно, чтобы снять висящий за спиной арбалет! Он уже несколько раз успел пожалеть также о том, что не догадался попросить взрослых сделать ему «седельное» крепление и для арбалета. Сейчас бы, наверно, с таким было проще и удобнее действовать – в случае возможной (тьфу-тьфу-тьфу, не накликать бы!) опасности. И ведь это он уже немного (каким-то чудом, не иначе!) сумел приноровиться к езде верхом, и теперь почти не ощущал себя плохо набитым мешком, неловко и жалко ерзающим и подскакивающим на спине скакуна при каждом его прыжке. То ли постоянные силовые тренировки сказались на хватке колен, то ли проснулись какие-то, до того скрытые, способности, доставшиеся ему от далеких «чистых» предков… А может, это все вообще проявилось с перепугу: как говорится, вцепился клещом – хрен отдерешь!.. «Мартиша, – мелькнула мысль – сейчас бы могла много чего сказать на эту тему». Но Мартиша была далеко.
Крокодил летел, вывесив из пасти розовый язык, и, кажется, совершенно не помышлял о подстерегающих опасностях. Марк позавидовал уверенности пса. Ему бы так! Сам он подобной уверенности пока не ощущал, и потому крепко – не оторвать – стискивал в похолодевших ладонях ошейник цербера.
Охранно-шлюзовая команда станции вытаращилась на него, как на привидение, после того, как открыла «калитку» на его отчаянный условный стук.
– О’Хмара?! Ты разве не пропал и не погиб?
– Как видите, живой!.. – нетерпеливо отмахнулся Марк и помахал перед ними сложенной запиской вождя. – Мне надо к Алхимику! Кожан послал! Срочно! Потом все объясню!
Охранники шлюза переглянулись и молча расступились, удивленно покачивая головами. Не дожидаясь их дальнейших расспросов, Крыс ринулся вниз по лестнице…
И почти тут же едва не врезался в Бабая! Тот непроизвольно охнул, перехватывая не в меру резвого бегуна… и только потом разглядел, кого же он поймал.
И без того узкие глаза старого охотника сузились еще больше. Лицо закаменело.
– Бригадир! – жестко и нервно сказал Марк, глядя в эти глаза, но не делая, впрочем, попыток вырваться из его клешней. – Я знаю, что я – сопливый засранец с ветром в голове, нарушивший приказ, обманувший своих товарищей и командира. И готов понести за это наказание. Но пожалуйста. Не сейчас. У меня друг… умирает. Мне срочно нужно к Алхимику. Пропустите, пожалуйста!
Бабай пристально посмотрел в глаза своему блудному стажеру. Неизвестно, что он высмотрел в них, но… стальная хватка жестких мозолистых пальцев разжалась.
– Иди, – коротко сказал он, отступая в сторону и жестом преграждая путь слетевшейся, как коршуны на добычу, бригаде.
Марк благодарно кивнул и сорвался с места.
– Что-то я ничего уже не понимаю… – сказал ему вослед ошарашенный Репа. – Откуда тут О’Хмара, и где его все это время черти носили? Какой еще друг и откуда он взялся? И какое ко всему этому имеет отношение Кожан?..
Но Марк уже не услышал этой реплики. Он спрыгнул на рельсы и теперь летел по ним в сторону «спиртзавода», словно был одним из тех поездов, что когда-то стремительными серыми вихрями проносились по этим туннелям.
– Дядь Миша!!! – завопил он прямо с порога, едва ворвавшись в обиталище Алхимика. – Срочно нужен крустозин!!! Вот записка от вождя, он просит вас помочь мне!.. Лекарство нужно не ему, но… В общем, я сейчас все объясню… Но только, пожалуйста… – голос предательски дрогнул, срываясь в нервный всхлип, – помогите! Спасите Костю!..
Алхимик неторопливой глыбой вырос ему навстречу из-за стола, заставленного колбами и ретортами. Взял записку главы станции и быстро пробежал глазами. Кивнул, уже прицельно озирая свои многочисленные шкафы и полки со всякими банками, склянками и мешочками.
– Дружище, – затем спокойно сказал он, словно и не ворвался к нему сейчас безо всяких там «здрасте» этот заполошный «блудный сын». И опустил на плечо юноши пухлую, пахнущую кислотами и травами руку в просторном обтрепанном рукаве. – Давай-ка ты сейчас присядешь и успокоишься. А пока я собираю тебе все нужное, ты расскажешь мне, кто такой Костя.
…Позже, выдав все требуемое, Алхимик вывел его наружу через известный только ему технический ход из его тупика, пояснив, что в противном случае Марку поневоле придется задержаться на станции, отвечая на вопросы любопытных. А такая задержка может стоить жизни его другу. На изумленное: «Но как?..» юноши, прекрасно, как и все остальные, знавшего, что из тупика хода Наверх нет, хитро сощурился и подмигнул: «А вот так!». И пояснил:
– Этот ходок тут всегда был, просто его почему-то замуровали незадолго до войны. А я обнаружил и снова открыл. Мне-то, в моих похождениях за травками и прочей алхимией, им удобнее пользоваться, чем каждый раз шлюзовых дергать… Вождь, кстати, в курсе. Теперь знаешь и ты. Постарайся, чтобы о нем больше никто не узнал. Ну… хотя бы без крайней на то нужды.
Марк серьезно кивнул и, попрощавшись со старшим товарищем, помчался к южному выходу со станции, поблизости от которого в полуразрушенном магазинчике его ожидал Крокодил.
Привязаться обратно так, как показывал ему Кожан, удалось далеко не сразу. Крыс едва не запутался в ремнях и оттого чуть не рассвирепел. Дорога была каждая секунда, а он все копался… Наконец узлы были завязаны в нужной последовательности, и отдохнувший цербер понес своего седока в обратный путь.
Тряпичный узелок, в который Алхимик увязал не только сверточек с драгоценным порошком крустозина, но и пару пластиковых флаконов своей знаменитой в Алтухах и окрестностях ранозаживляющей мази, грел душу Крыса, вися на шнурке под толстовкой наподобие амулета. Понукать и торопить Крокодила не приходилось – собак несся, словно из арбалета выпущенный. Оставалось только по-прежнему уповать на везение и милость всех, что ни есть, высших Сил, чтобы и в этот раз не нарваться на тварей с Поверхности. Ну, и на то, что близилось утро и у монстров наступала, как выражалась Мартиша, «смена пажеского караула». Ночные твари спешили в свои убежища, а дневные их еще не покинули.
Насчет тварей Силы и правда попустили: ни одна встречная и попутная не тронула. Хотя и пробегали мимо, и даже пролетали над головой. Но видимо, там, где ткутся судьбы людей и прочих живых существ, решили, что довольно уже с О’Хмары жутких и кровавых приключений и стычек с порождениями, пора и передышку ему устроить.
Но все же совсем в покое его не оставили. Что ж, этого следовало ожидать!
Удачно проскочив развязку под Савеловской эстакадой, Крокодил вылетел на прямую, как луч, улицу («Бутырский вал…» – мельком ухватил взгляд косо повисшую табличку указателя) и стремглав понесся по ней. Но тут впереди Марк увидел нечто такое, что заставило его в очередной раз пожалеть о собственной недальновидности насчет арбалета «на седле».
Кажется, судьба готовила ему встречу посерьезнее, чем с монстрами. Она готовила ему встречу с людьми!
Около десятка закутанных в ОЗК вооруженных фигур стояли прямо на пути и о чем-то переговаривались, размахивая руками. Рядом с ними возвышалась самодельная четырехколесная повозка с какими-то ящиками и мешками. Одно из колес повозки было как-то странно свернуто на сторону, из-за чего она сильно покосилась и накренилась, грозя свалить все, что на нее было нагружено.
– Принесла же вас нелегкая! – сквозь зубы прошипел Крыс. И дернул за ошейник. – Крокодил, сворачивай!
Однако пес никак не отреагировал на это и продолжал лететь по прямой. До группы на дороге оставалось уже метров сто.
– Э, ты чего? – забеспокоился Марк. – Сворачивай, говорю, нас же прибьют!!! Да Крокодилищ-ще же!!! Свор-рачивай, мать твою!!!
Люди впереди наконец увидели их. Закричали, задергались и кинулись занимать боевые позиции за своей повозкой и валяющимися обломками и остовами машин.
«Ой, бли-и-и-ин!!! Крокодил, чертов ты цербер…»
Чертов цербер несся прямо к месту готовящейся засады и сворачивать, похоже, не собирался, как ни старался его наездник.
Хреново… Если люди сейчас начнут стрелять, а они НАЧНУТ стрелять…
И тут Марка осенило!
Рискуя навернуться, он, цепляясь одной рукой за ремни, другой поспешно размотал бинт, все еще прикрывающий ссадины на его шее. И тут же вскинул вверх руку с крепко зажатой в ней длинной полосой ткани.
Бинт был самодельный и далеко уже не белый, с кое-где отпечатавшимися капельками крови и пятнами, оставленными мазью, но другого аналога мирного флага под рукой у скавена просто не было. Только и оставалось надеяться на то, что взявшие его и Крокодила на прицел люди поймут…
– Не стрелять!!! – ввинтился в предутренний сумрак взволнованный и полный отчаяния крик. – Скорая помощь!!! Дайте дорогу!!!
Откуда взялось это «скорая помощь», Марк и сам не мог сказать ни сейчас, ни тем более, потом, когда все миновало. Наверно, подспудно вспомнились рассказы взрослых о довоенной жизни, и слово пришло по наитию.
С реющей по ветру длинной желтоватой лентой в поднятой руке скавен несся прямо на укрытие сталкеров «чистых».
– Не стреляйте!!! Скорая помощь!!!
Неизвестно, что подумали люди, видя мчащуюся на них размазанную в воздухе тень, напоминающую огромного косматого черного пса с сидящей на его спине, вопящей и размахивающей рукой мальчишеской фигуркой безо всяких признаков ОЗК и прочей защиты. Возможно, что они где-то схватили дозу или чем-то надышались сквозь противогазы, после чего дружно сошли с ума, и все это им мерещится. Во всяком случае, сталкеры застыли в своих укрытиях, не делая попыток стрелять.
А в следующий момент Крокодил ПРЫГНУЛ.
– А-а-а-а!!! – взвыл Крыс, поспешно хватаясь за ремни и судорожно стискивая коленями бока «лошадки». Привязь, впрочем, не подвела, удержала! – Полегче, блин!!!
Под брюхом пса промелькнуло чье-то перекошенное лицо с вытаращенными глазами (сквозь панорамную маску противогаза это было видно очень даже отчетливо). Кто-то заорал, кто-то лязгнул затвором… Но цербер, легко и непринужденно перемахнув преграду – ту самую повозку с ящиками, за которой прятались люди, уже несся прочь, сверкая пятками и вытянув струной развевающийся победным флагом хвост. Вздумай сталкеры стрелять сейчас – ни одна пуля бы не долетела. Да и в кого стрелять? В тень?
– Спасибо!!! – зачем-то крикнул назад Марк. И поспешно пригнулся к холке пса.
Сердце колотилось как бешеное, норовя выпрыгнуть через горло, адреналин захлестывал. Да уж, вот это приключение! Рассказать потом кому на станции – и про эту бешеную скачку верхом на огромном, похожем на химкинскую морру псе-мутанте, и про прыжок-полет – так ведь, чего доброго, не поверят!..
Дальнейший путь, к счастью, пролетел без приключений и неожиданностей. И вскоре запыхавшийся и поводящий боками Крокодил вылетел на площадь, где гигантской шайбой возвышалась Ротонда южного выхода со станции Улица 1905 года.
С крыши Ротонды уже махала им рукой знакомая фигура в развевающемся на предрассветном ветерке выцветшем плаще.
– Мартиша-а-а!!! – завопил вне себя от радости и облегчения, что сумел, выполнил, добрался, ВЫЖИЛ, Крыс. – Я все приве-е-ез!!!
Глава 34. Конец игры
Выражение «звездный час», которое Марк неоднократно слышал от взрослых, как нельзя больше подходило к данной ситуации. Это воистину был его, О’Хмары, звездный час!
Все еще возившиеся в механических внутренностях «Тигра» Кожан и Серый (автомобиль все так же стоял у Ротонды) мигом побросали свои дела и подскочили к взмыленному скакуну с не менее измученным всадником на спине. Вождь тут же принялся распутывать систему ремней, а «чистый» подхватил неловко, мешком сползшего со спины цербера юношу, поставил на онемевшие ноги и ободряюще встряхнул за плечи.
– Ну, ты, блин, даешь, парень! – с нескрываемым уважением сказал он. – Герой!
– Ма-арк, я тобой горжу-усь! – раздался с крыши Ротонды радостный вопль Мартиши. – Извини, что не спускаюсь лично засвидетельствовать тебе свои восторги – я тут слежу, чтоб никакая зубатая зараза на головы нашим ремонтникам не свалилась.
– Да спускайся уже, чего там! – отозвался Кожан, сматывая стропы. – К черту ремонт! Успеется!
Забросив инвентарь и инструменты в машину и заперев дверцу, он кивнул на зияющую в стене Ротонды дыру:
– Пошли внутрь, что ли?
Марк, стараясь идти ровно и прямо (хотя уставшие от непривычного напряжения ноги дрожали, ныли и все норовили подломиться и разъехаться в стороны, а отбитые во время скачки ягодицы вообще превратились в сплошной очаг тупой боли), двинулся следом за обоими мужчинами внутрь вестибюля. Теперь, когда долгие километры безумной и рискованной скачки верхом на чудовищном псе-мутанте по кишащим опасностями улицам Москвы остались позади, тело потихоньку начало приходить в себя и осознавать, что все наконец-то закончилось и можно уже смело жаловаться на боль, усталость и ломоту в мышцах.
Крыс шевельнул плечами, пытаясь размять спину, и про себя поклялся, что в самое ближайшее время непременно устроит себе разгрузочную тренировку. Чтобы не ходить скрюченным, как коряга, и не охать при каждом движении. Вот только отдаст лекарства…
В Ротонде Кожан вдруг повернулся к нему и крепко взял за плечи, останавливая. Всмотрелся в лицо, будто видел впервые. А потом сказал:
– Я так думаю, О’Хмара, что ты с успехом заменишь своего отца не только в вашей бригаде.
И, коротко улыбнувшись, на несколько мгновений чуть сжал пальцы.
Марк вспыхнул и вскинул растерянный и потрясенный взгляд на вождя. Тот усмехнулся, продолжая пристально смотреть ему в глаза. И сейчас он был настолько не похож на привычного алтуфьевцам Кожана, что Крысу в очередной раз припомнилось все, что говорила об этом «главном волке в стае» Существо.
Дыхание юноши сбилось. Он вдруг понял, что именно сейчас, после его отчаянного рейда за лекарствами, вождь наконец-то окончательно простил ему ту легкомысленную сор-горинскую авантюру и реабилитировал блудного соплеменника в своих глазах.
– Вождь… я… вы…
Тихо, блин!
Сердито одернув себя, Крыс мысленно влепил себе же подзатыльник, ставя на место хаотично скачущие мысли, и выпрямился. Расправил плечи, с достоинством поднял голову.
– Я не подведу, – коротко и очень сдержанно сказал он. – Мой вождь.
Серый с одобрительной усмешкой смотрел на них со стороны и чуть покачивал головой.
Под потолком послышался шорох веревочной «паутины», и по толстому канату вниз ловко съехала Мартиша. Не размениваясь на разговоры, крепко обняла Марка, расцеловала в обе щеки, растрепала ему волосы и тут же повернулась к технику сталкеров «девятьсот пятых»:
– Сереж, проведешь нашего героя на станцию? Мне, конечно, жуть как не терпится услышать рассказ о его приключениях, но пусть сперва отнесет другу лекарства. А мы тут пока Крокодилом займемся. А истории – позже.
Сталкер кивнул и махнул рукой Марку – идем, мол.
– И постарайся особо не светиться на станции, – напомнила юноше сирена. – Не забывай, что для этих мест официально ты мертв! Сталкеробанды, Чипа с Ляксой и Недоступа можешь не опасаться – они не выдадут. Но перед всеми остальными старайся лишний раз не маячить. А то слухи в Метро быстро достигают нужных ушей! Не хватало еще Мазюкову узнать про то, что ты жив и находишься здесь! Ну, и тот заказ Полиса на поимку скавена еще никто пока не отменял.
Крыс кивнул со всей серьезностью. Разумеется, она была права.
– Я буду ОЧЕНЬ осторожен! – заверил он. И вслед за Серым стал спускаться по эскалатору в темную утробу подземки.
Они очень удачно, никому из посторонних не попавшись на глаза, проскочили платформу, и вскоре уже Марк с волнением протягивал Чипу заветный сверточек с лекарствами и сбивчиво объяснял, что и для чего.
– Добро, – кивнул фельдшер. – Не беспокойся, сейчас все сделаем. Поправится твой друг.
– А… а можно я тоже тут останусь?.. – несмело, но с готовностью спорить и настаивать на своем, если откажут, попросился Марк. – Вам помогать буду, за Костей ухаживать… Можно? Пожалуйста!
Чип посмотрел в его умоляющие глаза, перехватил взгляд уже готовящей раствор для инъекции Ляксы и кивнул.
– Оставайся. Твои руки лишними не будут. И уж тем более – твое присутствие рядом с ним. Ливси мне говорил, что твой друг явно потерял всякое желание жить, после того, как узнал о твоей якобы гибели. Так что твоей главной задачей будет – убедить его в обратном и заставить вернуться. Сумеешь?
О’Хмара посмотрел на занавеску, отгораживающую койку, где лежал Костя, от остального помещения лазарета. Сглотнул колючий ком волнения и тревоги, застрявший в горле. И решительно кивнул:
– Говорите, что надо делать!
Потянулись изматывающе-длинные дни ожидания. Все это время Марк находился при Косте и, как и обещал Мартише, во имя конспирации практически не вылезал из лазарета. И поэтому много чего пропустил. Например – визит на станцию самой Победительницы Зверя. Скавена не на шутку расстроил факт, что он прощелкал клювом столь важное событие и не познакомился с героической девушкой, умудрившейся уничтожить смертельно опасного монстра. Несколько примирило его с несправедливостью жизни только жесткое и беспощадное напоминание самому себе, что ему ни в коем случае нельзя разгуливать по станции и попадаться на глаза посторонним, среди которых могли оказаться и шпионы Ганзы или Полиса. Или те, кто слышал о награде за поимку живого скавена. К тому же и Лякса утешила его, сказав, что Нюта уж наверняка не в последний раз появляется на станции. Так что, кто знает, может быть, столь желаемое юным алтуфьевцем знакомство все же состоится.
Мартиша, доверив своего подопечного надежным рукам друзей, на станции почти не появлялась. Как объяснили Марку заглянувшие проведать его Мишель и Ко, сирена все это время была занята добычей нужных ресурсов. Пару раз она даже сама моталась в Алтуфьево, где тайно от обитателей станции встречалась с вернувшимся туда Кожаном и забирала очередную посылку с лекарствами Алхимика. Через Сталкеробанду Мартиша также передавала Марку новости и приветы от общих знакомых с Горбушки и обещала, что спустится Вниз, как только немного разгрузится с делами.
Чтобы не быть нахлебником для и без того небогатой станции (а заодно – постоянно поддерживать нужную физическую форму), Марк через Сарфа выхлопотал у хмурого коменданта Зотова разрешение помогать работникам местной свинофермы. Михаил о чем-то пошептался с завфермой, и скавену было разрешено приходить и работать в ночь, когда штатные свинари отдыхали. Таким образом, режим конспирации тоже не страдал.
Мерно размахивая вилами в свинарнике, О’Хмара с радостью ощущал, как крепнет и наливается прежней силой и ловкостью его так пока до конца и не отошедшее от всех приключений тело. Днем же он практически безвылазно сидел у койки Кости, выполнял все поручения Ляксы по уходу за ним, читал ему вслух принесенные старшими книги и ждал. Состояние Квазимодо после нескольких инъекций оперативно доставленного и введенного крустозина улучшилось, воспаление ран и едва не начавшееся заражение крови удалось окончательно предотвратить. Но в сознание черкизонец до сих пор не приходил и временами метался в приступах лихорадки. К счастью, яд когтевых желез у муторысей был не смертельным. И такая продолжительная кома Кости была вызвана в основном болевым шоком, общей слабостью организма и – как небезосновательно полагал еще Дим-Саныч – нежеланием Квазимодо возвращаться в опустевший без погибшего (как он считал) друга мир.
Мир, в котором у него, у Кости, больше никого не было.
Марк по совету Чипа взял обыкновение время от времени брать друга за вялую безжизненную руку и разговаривать с ним. Он все еще не оставлял надежды достучаться до его сознания и не жалел ни сил, ни времени на это.
– Квазиморда, не смей умирать, слышишь? – убеждал он. – Помнишь, что нам говорила Марьяна? Думать друг о друге, что бы ни случилось! Я так все это время и делал, и знаешь – это сработало! Я живой! Честное слово, живой! Вот, держу тебя за руку, чувствуешь? Давай, Квазимодо, выкарабкивайся! Марьяна же тебя предупреждала не звать к себе смерть, помнишь? Ты обязательно поправишься, только услышь меня и вернись, я жду! Я тебя с Мартишей познакомлю. И с Крокодилом, ее псом. Это мои друзья-мутанты. Они мне помогали спасти тебя. А еще – прикинь? – я на Крокодиле верхом ездил! Не веришь? Ну, так он ведь здоровенный, как дрезина! Мы с ним за лекарством для тебя гоняли… ух, это было круто! Хочешь, я тебя тоже научу на его спине ездить? Ты не бойся, Крокодил, хоть и мутант, но добрый, он даже не зарычит на тебя! А у Мартиши дома есть самый настоящий музей! Представляешь? Чего там только нет! Тебе там точно понравится! Вот поправишься, и мы с тобой обязательно у нее побываем в гостях. И не только у нее!
Так, заполненное подобными безответными монологами, шло время. Иногда Марка все же охватывало бессильное отчаяние – друг не слышал его, не откликался. Лежал безжизненным, ни на что не реагирующим телом, или же, наоборот – метался в жару, стонал и бессвязно бредил. В бреду говорил о страшных вещах из своего прошлого, плакал о гибели друга и люто тосковал по нему. И тогда, беспощадно обматерив себя за малодушие и стиснув зубы, О’Хмара вновь и вновь исступленно бросался штурмом на уже знакомого ему врага – глухую стену Темноты, окружавшую сознание Кости. И звал, звал…
Возвращайся, друг! Я жив! Я жду тебя!
Шкряб, шкряб…
– Хрррру-у-у… хрррру-у-у!..
Свин Борис, любимец всей фермы, тяжело бухнулся на бок и подставил под щетку розовое пузо. Массивное щекастое рыло хряка расплылось в улыбке неземного блаженства.
– Хррррру-у-у-у! – выдал он густым оперным басом очередную раскатистую руладу.
– Ишь, баловень! – усмехнулся начальник фермы, наблюдая, как Марк старательно начищает щеткой разнежившегося свина. – Понимает, к кому за лаской подкатывать!
Скавен поздоровался и продолжил чистку. Это было ежедневным… вернее, еженощным ритуалом. Местные хрюндели все, как один, обожали, когда их чесали и гладили. Так что это нужное и во многом полезное для неуклонного набора свиного веса дело начфермы Денис Сергеевич Приймак поручил оказавшемуся на временном попечении Сталкеробанды и станционных медиков парнишке-мутанту.
– Жалко, что тебе потом придется к своим вернуться, – сказал он, присаживаясь на облезлый табурет, служивший свинарям незатейливым инвентарем и портативным местом отдыха. – Я вижу, что у тебя легкая рука, животные тебя любят и слушаются. Да и работы ты не гнушаешься, даже самой грязной. Мне такие помощники на ферму ой как нужны!
Марк поблагодарил за оказанное доверие и сдержанно заметил, что он, вообще-то, охотник, а не животновод. И то, что у него как-то получается ладить со зверьем… да кто ж его знает, с чего бы это?
– У вас же на станции, как я понимаю, животину не держат? – спросил Денис Сергеевич. – Зря! А чем же вы живете?
– Ну… – скавен мысленно взвесил все за и против и решил немного приоткрыть собственноручно опущенную им над Серым Севером завесу секретности. – Охотимся, рыбу ловим… травы, грибы и коренья собираем, лекарства из них делаем и продаем… Мужчины нанимаются в охранники и проводники в караваны или к соседям с Поверхности, те платят продуктами… Да много чем на самом деле живем.
Традиционные разбойные грабежи и похищения людей у соседей из ТриЭс он невольно оставил за кадром. Раньше эти способы обеспечить себе нормальную жизнь казались ему, как и всякому другому алтуфьевцу, чуть ли не героическими подвигами. И, чего уж скрывать, некогда О’Хмара и сам грезил, что вырастет и станет таким же лихим и предприимчивым удальцом, как, к примеру, верный помощник Кожана Дымчар. Или как отец.
Жизнь и общение с теми, кто жил совсем другой правдой и другими принципами, а также – раскрытие личности грозного вождя общины с другой, неожиданной стороны заставили Марка изменить взгляд на привычные алтуфьевские реалии и ценности. И теперь уже то, чем жило Алтуфьево, казалось ему каким-то… неправильным. Вот только пока юный охотник не мог понять, в чем же конкретно была эта неправильность.
– Лякса идет, – вдруг приподнялся со своей табуретки начфермы. Задумавшийся скавен теперь и сам услышал звук торопливых шагов. – И явно кого-то ищет. Уж не тебя ли?
Марк подхватился навстречу чуть ли не бегом бегущей медсестре, впиваясь тревожно-ожидающим взглядом в ее лицо.
– Пришел в себя! – взволнованно сообщила женщина, сдерживая рвущуюся с губ улыбку. – Можешь навестить его. Только недолго и не волновать! Эй, стой! Спецовку-то сними!
Последних ее слов Крыс уже не услышал.
– Вот чумовой! – покачал головой Денис Сергеевич, глядя вслед сорвавшемуся с места подростку. – Сань, ты сходи, пригляди там, а то еще заобнимает дружбана до потери пульса на радостях-то! Откачивай того потом снова…
– Это и правда ты! – Костя протянул к ворвавшемуся в лазарет другу бледную, почти прозрачную руку. – А я-то думал, мерещишься мне… Нам ведь сказали, что ты погиб в туннеле. Я тогда чуть с ума не сошел…
– И ничего я не погиб, – пробурчал донельзя смутившийся скавен. – Сказал же, что вернусь за тобой.
Внутри него все верещало и прыгало от радости, однако Марк по привычке не подавал виду. Он осторожно сжал истонченные недугом и всем пережитым пальцы друга и присел на краешек койки.
– Как ты?
– Уже нормально, – черкизонец улыбнулся и чуть опустил веки. Глаза, рот и кончик носа с ноздрями – вот и все, что у него на лице не было закрыто бинтами. – Доктор сказал, жить буду… Марк, ты расскажешь мне, как ты спасся? И что с тобой после этого было?
– Расскажу. Но позже, – Крыс строго посмотрел на него. – А сейчас мне велели тебя не волновать. Вот поправишься – и поговорим нормально. Обещаю, что расскажу тебе все.
Костя снова улыбнулся. А потом помолчал и вдруг тихо спросил:
– Крыс… Скажи мне, только честно. Насколько страшно я теперь выгляжу?
Марк вздрогнул и стиснул кулаки. Он присутствовал, когда Лякса меняла Косте бинты. Помогал ей в меру собственных умений. После полученных ран и хирургических манипуляций Акопяна по их обработке лицо черкизонца напоминало маску. Страшную, испещренную шрамами, швами и струпьями омертвевшей кожи. От прежней красоты не осталось и следа.
– Я в курсе, что у меня сильно изуродовано лицо, – спокойно продолжал «чистый». – Чувствую, когда касаюсь его, бинты, а под ними – шрамы и швы. Вот только посмотреть на себя мне не дают. Я что, и правда настолько ужасен, и меня просто не хотят расстраивать и пугать?
– Акопян сказал, что шрамы останутся… – сглотнув, проговорил Марк, пытаясь уйти от опасной темы. – Не все, но самые глубокие. И что, хоть он и надеется на силы молодого организма и Алхимикову «народную медицину», о прежней внешности, скорее всего, можно теперь забыть. Он сказал, что очень сожалеет, но он все-таки не пластический хирург и сделал все, что было в его силах.
– Сожалеет? – Квазимодо шевельнул тряпичной намоткой на месте бровей и вдруг… прыснул, а потом и вовсе разразился смехом – звонким, счастливым, облегченным! Марк уставился на него, словно на сумасшедшего. – Сожалеет? – неудержимо смеялся Костя, утирая выступающие слезы и осторожно придерживая пальцами бинты на скулах. – Да тут не сожалеть, тут, наоборот – радоваться надо!.. Блин, Крыс, сколько раз я сам пытался изуродовать себя!.. Ну, да ты в курсе, я уже говорил… И вот теперь…
Внезапно он резко оборвал смех. Поднял на друга мокрые глаза с дрожащими в них смешинками и вдруг стал необычайно серьезен.
– Меня столько лет называли Красавчиком… – с болью сказал он. – Столько лет… И эта моя чертова красота мне только на беду была… Я рад, что она больше никогда не навредит мне! Понимаешь, Марк? Рад! Не веришь? Да я расцеловать готов того муторыся, что порвал меня, жаль только, что его прибили!
Костя откинулся на подушку и на несколько мгновений прикрыл глаза. А когда обеспокоенный Марк уже решил, что другу плохо, веки черкизонца поднялись.
– Теперь я куда более соответствую выбранному прозвищу! – с видимым удовлетворением произнес он и подмигнул. – Надо же, а я его выбирал исключительно в качестве противовеса Красавчику! Кто же знал, что оно сработает так… эффективно?
И Квазимодо снова рассмеялся – легко и искренне.
Марк смотрел на веселящегося друга, и в голове его зрело решение.
– Кость, – наконец неуверенно сказал он. – Я тут подумал и решил…
И осекся, увидев мгновенно налившиеся тревогой и страхом глаза.
– Ты чего? – обеспокоился скавен.
– Ты… – Костя нервно сглотнул. Улыбка его увяла. – Ты хочешь мне сказать, что… раз я теперь такая страхолюдина – ты больше не станешь со мной знаться?..
Повисло густое и тяжелое, как переваренная патока, молчание.
– Ой, блин, ду-урень! – простонал скавен, с размаху утыкаясь лицом в ладонь. А потом не выдержал и заорал: – Придурок долбаный, ты вообще думаешь, что говоришь?! Знаться не буду!.. Да я ж только о тебе и думал все это время, пока… – на его когтистую загорелую кисть вдруг опустилась бледная, никогда не знавшая солнечного света рука. От неожиданности скавен заткнулся и дикими глазами посмотрел на «чистого».
– Прости, – коротко и виновато сказал Костя.
Марк шумно вздохнул, пытаясь успокоиться и вернуть былую решимость. Но… неужели Костя боялся того же, чего боялся и он?..
– Это ты меня прости, – вторая рука скавена легла поверх ладони друга. – Кость, я… Я же чего хотел-то… Ты – «чистый», а я – мутант. Я долго думал об этом… боялся, что ты откажешься. А вот сейчас, когда ты сам… боишься… В общем, Кость… Ты не согласишься… быть мне братом?
Квазимодо устремил на него непонятный взгляд. А потом вздохнул – длинно, тяжко и с нечеловечески кротким терпением:
– Дурак ты, Крыс, а не мутант!.. Я же и сам хотел попросить тебя о том же. Еще там… Только вот испугался в последний момент, что ты мне откажешь. А потом тебя увезли…
– Выходит… мы боялись одного и того же? – уголки губ скавена невольно поползли в стороны и вверх, а в груди гулко и радостно бухнуло сердце.
– Выходит, что да.
Друзья, а теперь уже и названные братья переглянулись.
– Феерические идиоты! – сказали они в один голос любимую фразу Гая. И, не выдержав, расхохотались.
Дружный и неудержимый смех двух мальчишек звонкой искристой пригоршней жемчуга и самоцветов раскатился по унылой палате подземного лазарета.
В дверь, чуть приоткрыв ее, заглянула обеспокоенная Лякса, но, увидев, что у подопечных все в порядке, так же тихо и незаметно испарилась.
А они все смеялись и смеялись.
Крыс никогда не чувствовал себя настолько счастливым и свободным. Привычная взрослая суровость, которую он напускал на себя все эти годы, и особенно – весь этот крайний, переполненный горькими и опасными приключениями месяц, вдруг растаяла, словно ее и не было. И теперь он просто кожей чувствовал, словно сползает с него какая-то ороговевшая не то шелуха, не то и вовсе скорлупа, высвобождая, открывая того, кем он, в сущности, и был. Не взрослого «железобетонного» мужика, а пятнадцатилетнего подростка, любящего и пошутить, и посмеяться, и поболтать, и даже встрять в какую-нибудь веселую игру или приключение…
Марика Хмарова. Мальчишку – просто рано повзрослевшего и многое пережившего.
…А в голове все бились и бились звенящие, ликующие строчки Умникова стиха. Того самого, что Марк некогда упрямо твердил – и ожидая казни в могильной тишине темницы Атриума, и пробиваясь вслед за Шушарой сквозь мрак и ужасы древних подземных ходов ее крысиного царства.
«…Так начинается время прозрения, Так завершается эта игра. Вязью старинною строчка последняя Ляжет на лист. И значит – пора! Ввысь – чтобы крылья от счастья звенели! Вдаль – чтоб срывало с цепей якоря! Мы отстоять это право сумели — Право на жизнь. А значит – не зря!»…А Костя смотрел, как на его глазах меняется всегда непроницаемое и хмурое лицо того, с кем, кажется, еще совсем недавно он до смерти боялся находиться в одной клетке, и улыбался.
Так, как это умел делать только он. Ну и, пожалуй, Мартиша.
Эпилог
Горбушка, начало сентября 2033 года
– Ну что, ночные жители, нагулялись? – Существо, заслышав скрип входной двери и звук знакомых шагов по коридору, высунулась из своей мастерской и округлила глаза. – Матерь божья, а извозились-то как!.. В какой черной дыре вас носило, а точнее, трепало НА ЭТОТ РАЗ, молодые люди и нелюди?
– Все в той же, – Марк откинул промокший и заляпанный грязью капюшон камуфляжной парки. – Просто сегодня в этой дыре на редкость дождливо и грязно… – он снял с плеча арбалет со спущенной тетивой, тот самый, некогда подаренный Мартишей. Привычным движением, почти не глядя, повесил его на стену. Отстегнул от бедра самодельное кожаное туло с короткими стрелами-болтами, клацнул пряжкой столь же доморощенной перевязи с торчащими из ее гнезд рукоятками нескольких ножей. – Ма, мы нечеловечески вымотались и чудовищно хотим есть. А еще Квазимодо провалился в болотину чуть ли не по самые уши, поэтому из нас двоих он сейчас – самый мокрый, грязный и несчастный! И нуждающийся в тепле и заботе!
– Вот трепло… – улыбнулся действительно вымокший до нитки Костя, стягивая с нижней половины лица платок-арафатку. Шрамы на его лице уже затянулись, и оно теперь выглядело далеко не столь устрашающе, как пару месяцев назад, когда Лякса сняла наконец с него бинты. Акопян был прав – молодой пластичный организм, взбодренный уникальной фармакологией Алхимика и более-менее нормальным питанием, неплохо справлялся с полученными повреждениями. – Ма, не обращай внимания. Я в порядке. К счастью, вода была не слишком грязная и холодная. И мы сразу же помчались домой.
– Угу… – пробормотала Мартиша и неуловимо-быстрым движением потрогала лоб юноши, проверяя температуру. – Как там говорилось в старой доброй интернет-хохме? «С улицы пришли два куска грязи. Утверждают, что они – мои дети. Попробую отмыть – по голосам, вроде, похожи»… Имейте в виду, обормоты, – тут же предупредила она, – стираться будете сами! И вообще! То, что мы тут уже все – гм… представители нового мира – вовсе не повод таскать в дом радиоактивную грязь с улицы!
Юные охотники дружно посмотрели на свою одежду, а также – на живописно-грязные ботинки и оставленные ими не менее живописные следы в коридоре.
Уппс.
– А зато мы тебе кабанчика добыли! – поспешно и с чрезмерным воодушевлением объявил Марк, утаскивая названного брата за шиворот обратно ко входной двери. – Его там, во дворе, Крокодил стережет. Чтоб не убег.
– Вы мне притащили живого кабана? Зачем? – удивилась Существо, на что Крыс и Квазимодо дружно зафыркали, а потом и вовсе расхохотались.
– Шшшутники, блин… – покачала головой сирена, сообразив, что купилась. И тут же велела: – Марш чиститься! И мыться – пока печка не остыла! Клоуны…
…После выздоровления Кости перед ребятами и теми, кто все это время им помогал, встал животрепещущий вопрос: где жить друзьям, чтобы не разлучаться и не быть мишенью для чьей-то вражды, предрассудков и алчности?
Алтуфьево отпало сразу же, в четвертьфинале – «чистых» там терпеть не могли сильнее, чем на всех остальных станциях Серого Севера, вместе взятых, о чем Кожан не преминул напомнить сыну своего бывшего соратника.
– Может, при мне наши архаровцы и будут вести себя с ним адекватно, – сказал также старый вожак. – Но ведь и я не вечен! Рано или поздно Акела промахнется, и тогда… Да он и сам у нас не приживется. Слишком правильный!
Станции Большого метро отвалились в полуфинале. Даже такая, казалось бы, гостеприимная, как Улица 1905 года. К Марку, пока он там жил, ухаживая за другом, на ней более-менее привыкли, но потом все же встал вопрос: а что дальше? Если Костю в этом, как выражался Зотов, «бабьем царстве» приняли бы с охотой – потому что «чистый» и тем более – парень, то его другу-мутанту здесь явно были не особо рады. Крыс, в общем-то, и сам понимал, что слухи о том, что у «девятьсот пятых» живет не просто мутант, а беглый раб-гладиатор, на которого, к тому же, имеет зуб кое-кто из ганзейских «шишек», могут навлечь на Улицу серьезные неприятности. Опять же, этот пресловутый дамоклов меч – заказ Полиса на поимку живого скавена, который все еще висел над головой юного алтуфьевца…
Нет, никто из посторонних «чистых» ни в коем случае не должен был узнать про Марка.
Гостеприимная Мартиша позвала его жить к себе, на Горбушку – мол, от «девятьсот пятых» не так далеко (особенно если добираться верхом на цербере), и вообще, ей одной скучно в ее Длинном Доме. Идея понравилась всем – вот только Костя сразу погрустнел, хотя и попытался не подавать виду, что его страшит новая разлука с названным братом. Марк понял его даже без слов и решительно заявил, что вариант «будем дружить домами» и «я буду к тебе в гости по выходным бегать» его тоже не устраивает.
– Ну, а что ты предлагаешь? – в сердцах спросил его Ливси. – Забрать и его на эту вашу Горбушку? Он там не выживет – Поверхность же! Да и Мартиша вас, двоих здоровых лбов, не прокормит. Мало ей этого проглота Крокодила?
– Гришшш, ну это ты загнул, что не прокормлю! – безмятежно улыбаясь, промурлыкала сирена, сверкнув тем не менее глазами. – Не забудь, что один из этих ребят – опытный охотник! А Крокодил у меня – зверь самостоятельный, ему миска с «рояль-кониной» и коврик с подогревом не нужны.
Марк невольно порозовел от нечаянного комплимента. Опытным охотником его еще никто не называл.
– «Здоровые лбы» сами себя прокормят! – с прежней хмуростью буркнул он. – Можете на этот счет не беспокоиться!
Кожан громко хмыкнул и вдруг… подмигнул юному соплеменнику.
– Знаете, какой анекдот ходит по Серому Северу насчет сталкеров из Большого метро? – обратился он к «девятьсот пятым». – Что у себя Внизу они предпочитают молчать о том, что во многих местах Москвы фон уже давным-давно выровнялся и снизился до более-менее безопасного. А почему? Да потому, что не хотят потерять работу! Тогда ж всякий желающий сможет за хабаром Наверх лазить!
По тому, с каким замешательством переглянулись между собой «чистые», можно было заподозрить, что анекдот сей – не такая уж и выдумка. Но Сарф – видимо, отстаивая незапятнанность корпоративной репутации – все же возразил:
– Но не всякий желающий сможет отбиться от нынешних зверюшек. Так что здесь мы все равно пока в приоритете.
– С этим не поспорю! – развел руками скавен. – Один-один. Однако серьезность уровня радиации после двадцати лет отсутствия на поверхности человеческого фактора у вас все равно склонны сильно преувеличивать.
– Я согласен жить на Горбушке, – вдруг сказал молчавший все это время Костя. – А что касается фона и прочего… Думаю, что мы найдем способ защитить меня. Марк мне рассказывал, как это делают жители соседнего с их станцией наземного поселка. Ну, и я по-любому буду осторожен и не стану лазить в опасные места, – он улыбнулся всем так, как из всей их разношерстной команды это умели делать только он и Мартиша – светло и спокойно.
Марк просиял и хлопнул его по плечу. Квазимодо сморщился и тихо зашипел от боли: хлопок пришелся по одному из недавно заживших шрамов.
– Ой, блин… – спохватился скавен. – Прости!
– Ни…чего… – выдавил Костя. – Меня… надежно заштопали…
– Мальчики! – широко улыбаясь, провозгласила Существо, обращаясь явно ко всем присутствующим, а не только к собственно «мальчикам». – Вы не поверите, как я рада, что все так хорошо закончилосссь!
– Ну все, они нашли друг друга! – хохотнул Сарф и посмотрел на часы. – Ладно, народ, время уже к рассвету идет, нам пора нырять в свои пещеры, а вот вам до дому, до хаты еще пиликать. Заходите, если что!
Необычная компания мутантов и людей вполне дружески распрощалась и разошлась.
– На днях заскочу еще раз и заодно завезу тебе твои вещи, – сказал Кожан Марку после того, как подбросил на своем «Тигре» приятельницу с ее новыми жильцами до Горбушки. – И я надеюсь, О’Хмара, ты не посрамишь память своего отца перед местными!
Крыс молча и почтительно склонил голову перед старым вожаком, столько для него сделавшим.
…Спустя несколько дней Марк вдруг заметил, что серые глаза Кости стали как-то странно и неотвратимо желтеть. И вскоре их радужка полностью изменила свой цвет на золотисто-янтарный, а зрачки немного увеличились в диаметре. Более того – глаза черкизонца приобрели… до боли знакомый, заметный на свету отлив! Только не алый, как у скавенов, а зеленовато-бирюзовый!
Не на шутку взбудораженный возникшими подозрениями, Крыс вывалил все, как на духу, брату и Мартише. Сирена, недолго думая, собрала целый консилиум, в котором даже принял участие… Алхимик, приехавший вместе с Кожаном на Горбушку.
В ходе обсуждений присутствующие пришли к сенсационному выводу: с Костей, скорее всего, случилось то же самое, что и с жителями Серого Севера, и с Существом. Нападение монстра, зараженного каким-то вирусом, болезнь и последующая невероятно быстрая мутация под влиянием этого вируса, наделившего нового носителя чертами прежнего…
– Получается, он так долго валялся и не приходил в себя не от болевого шока, лихорадки и нежелания жить, – заключил Ливси. – Это у него перестройка организма шла! Ну, дела!
– Так я теперь что – мутант? – сдержанно осведомился Квазимодо.
– Тебя это… пугает?
Черкизонец ненадолго задумался над осторожным вопросом брата.
– Нет, – наконец сказал он. – Нисколько. Наоборот – при всей необратимости и кажущемся трагизме ситуации я вижу в этом хороший знак. Ведь теперь я смогу стать более приспособленным, не чужим для этого нового мира на Поверхности. С Метро покончено, и, честно говоря, я не хочу туда возвращаться. У Метро нет будущего. А мне такая жизнь – без будущего – не нужна!
Взрослые, все как один, посмотрели на новоявленного мутанта с интересом, а кое-кто – и с нескрываемым уважением.
Квазимодо вдруг весело подмигнул Марку и закончил:
– А кроме того… я же теперь – как ты. И как Мартиша. Разве это может пугать? Ну, подумаешь, обзаведусь я в конце концов кисточками на ушах и когтями, как у муторыси… Вы же как-то с этими своими мутантскими отличиями живете? Живете. Ну, так и меня научите жить!
Глаза Кожана, до сих пор смотревшего на юного «чистого» с некоторой отчужденностью, потеплели.
Внезапный сомнительный подарок судьбы в виде занесенного когтями муторыси вируса и последовавшей за ним стремительной мутации и правда ничуть не расстроил и не напугал битого жизнью Квазимодо. Он принял себя нового столь же легко и с тем же стоическим спокойствием, с каким незадолго до этого принял потерю прежней идеально-красивой внешности.
– Это гораздо лучше того, что предлагал мне Мазюков незадолго до моего ранения, – как-то поделился он. – Верно служить ему, чтобы со временем стать его помощником и впоследствии – преемником. Вплоть до того, чтобы потом даже взять в жены его Эльку.
Марк при этих словах вздрогнул, припомнив все, что с ним произошло по вине мазюковской дочки.
– А я-то думал, с какой целью он все таскается в Атриум и наблюдает за мной, – продолжал Костя, коротко изложив суть своего приснопамятного разговора с Мазюковым. – Уже решил, что… а, неважно. А ему, оказывается, мой характер приглянулся! Мол, есть стержень и потенциал… Свободу мне обещал, покровительство… Решил, видимо, сам дальновидно воспитать себе будущую смену и опору для дочки. Вытащить из грязи в князи, чтобы я был всем ему обязан… Вот уж всю жизнь мечтал о таком «счастье»!
– «Оставайся, мальчик, с нами, будешь нашим королем»! – фыркнула Мартиша. И пояснила: – Мультик такой был до войны. С очень похожей ситуацией. Надо же, я и не думала, что такой абсурд и в реале может случиться! Ну, а почему же ты не согласился? Жил бы сейчас припеваючи, со временем бы большим человеком в Метро стал…
– Для этого требовалось забыть о Крысе, – коротко и жестко ответил Квазимодо, бирюзово полыхнув глазищами. – И обо всем, что он сделал для меня. Покупать хорошую жизнь… предательством?
В ответ взволнованный и потрясенный его словами Марк молча положил руку на плечо своему отважному и преданному другу и брату.
– И я уже сказал: с Метро покончено! – пробурчал черкизонец. И повторил свои недавние слова – твердо, словно точку поставил: – Метро – мир без будущего. А такой мир – обречен!
Поселившись в Длинном Доме на Сеславинской, Крыс и Квазимодо вели теперь почти исключительно сумеречно-ночной образ жизни – поскольку глаза Кости, хоть и приобрели способность видеть в темноте, но еще не были привычны к дневному свету, как у Марка и Мартиши. Да и подвергать Костю лишнему излучению чересчур активного солнышка уже адаптировавшимся к радиации мутантам пока не хотелось. Мутация мутацией, но мало ли что! Названные братья теперь с вечера до рассвета пропадали в окрестных разросшихся лесопарках, и Марк уже сам учил Костю премудростям своего ремесла охотника. Учил, впрочем, также и тому, как понемногу привыкнуть к дневному свету. Так, как раньше его самого учил отец.
Как правило, с ребятами на охоту увязывался и Крокодил. День, когда неразлучная троица с торжеством притащила домой свою первую добычу, отметили весело, с размахом и разве что только не с фейерверками – в силу того, что их негде было достать.
Время от времени Мартиша брала ребят с собой на вылазки и попутно уже сама учила их всему, что должен был знать и уметь удачливый добытчик, чтобы не только выжить на поверхности Москвы, но и вернуться домой с богатым хабаром.
Иногда они заглядывали на Горбушку – в гости к Санджиту. Индиец был одним из основных их заказчиков.
Через несколько дней после того, как проявилась мутация Кости, сперва он сам, а за ним и Марк, стали называть Мартишу… мамой. Сирена долго еще переживала этот факт и всякий раз взволнованно смахивала слезы: своих детей у нее никогда не было.
Крокодил смирился с ролью ездовой собаки и уже не кривил недовольно морду, когда Марк, в совершенстве освоив искусство верховой езды, начал обучать и брата.
Так они теперь и жили.
…Собрав скинутую приемными сыновьями грязную верхнюю одежду и сложив ее в специальную корзину, Существо поставила разогреваться на «буржуйку» еду для своих главных добытчиков и вернулась в мастерскую, к прерванному их появлением занятию. На рабочем столе перед ней лежала старинная кукла с обшарпанным красочным покрытием на композитном теле и разбитой фарфоровой головкой. Та самая, которую они с Марком нашли во время приснопамятного «рейда за моржехренью». Отколотые части находились тут же, уложенные в строгом порядке.
Остальные «спасеныши» из брошенных и позже разграбленных мародерами и сталкерами квартир и магазинов – куклы, мягкие зверюшки, машинки, давно переставшие работать роботы и прочие игрушки – были уже почищены, отреставрированы и аккуратно рассажены и расставлены по полкам. Скоро многих из них должны были осторожно уложить в мешки и отвезти к новым друзьям и владельцам – запертым под землей и никогда не видевшим солнца и магазинных полок с игрушками детям Метро.
Мартиша, мурлыча себе под нос какую-то довоенную еще песенку, прислушивалась к звукам, доносящимся из переоборудованного под баню одного из бывших санузлов, и улыбалась своим мыслям.
– У каждого существа – живого и неживого – должен быть дом, – сказала она, обращаясь к разбитой кукле и словно продолжая прерванный разговор. – А также – те, кто будут его любить. Любого – похожего на них или отличающегося, здорового или с физическими недостатками, красивого или с трещинами на лице… со шрамами… Потому что все внешние различия – это далеко не самое главное. Главное – вот тут и тут.
Сирена поочередно коснулась пальцем головы и груди куклы в области сердца и продолжила:
– Надеюсь, когда-нибудь люди вспомнят об этом и сделают все возможное, чтобы научиться любить, не обращая внимания на различия. Пока что они чересчур разборчивы в отношении тех, кто, может быть, нуждается в их понимании, тепле и любви. И относятся к ним так, как относятся к выбору вещей у торговца – придирчиво и стремясь урвать лучшее. Лучшее – в смысле, исключительно внешне. А потом стонут и ругают мироздание – продешевили, пустышку им подсунули… Так ведь бачили очi, що купували[28], сами ведь выбор делали, ругать, кроме самих себя, теперь некого… Не понимают. Снова гонятся за красивой оберткой… и снова наступают на те же самые грабли.
Существо потянулась к полочке над столом и сняла с нее плотно закупоренную банку с густым и очень прочным клеем «собачья преданность», сваренным местным умельцем из рыбьей чешуи и внутренностей.
– Ну что ж, красавица, – снова обратилась она к кукле, откупорив емкость. – Те двое, что сейчас вместе плещутся там, в баньке, от своих граблей ушли и возвращаться к ним, похоже, не собираются. Давай-ка теперь попробуем помочь и другим сделать то же самое! Сделать хотя бы первый шаг!
И тонко оструганной, смоченной в клею лучинкой она осторожно провела по краю самого крупного осколка от головы куклы.
Нижний Новгород, июль 2015 г. – май 2017 г.
Доброго времени суток, дорогие читатели! Рада нашей новой встрече!
По горячим следам немного расскажу о произведении, которое вы только что прочли.
Возможно, до этого вы уже ознакомились с романом «Джульетта без имени», написанным в соавторстве целым коллективом – мной, Алексеем Матвеичевым и Павлом Гавриловым. И возможно, задавали вопрос: «А будет ли продолжение?».
Так вот. Роман «Пасынки Третьего Рима» – это, как вы, наверно, уже поняли, не продолжение «Джу», это – выражаясь окололитературной терминологией – его вбоквело-приквел. Проще говоря, другая сюжетная линия с другими главными героями, начавшаяся ДО событий первого романа. И пересекающаяся с ним в самых разных и порой неожиданных местах. Каких именно – вы уже в курсе.
Здесь поясню для тех, кто еще не читал «Джульетту без имени», а сразу начал с «Пасынков…» (и как вариант чего-то недопонял): читать оба романа теоретически можно в любой последовательности, но все-таки «Джу» – главная кладезь информации о скавенах Серого Севера, об их истории, обычаях и нравах. Так что лучше все-таки было начинать с «Джу». Чтобы при чтении «Пасынков…» вам уже было понятно, о чем и о ком, собственно, идет речь. Ну и пасхалки в них обнаруживать легче было, куда уж без них!)
А вообще, со вторым романом цикла «На поверхности Москвы» с самого начала происходила целая череда всевозможных курьезов.
Начну с того, что я ВООБЩЕ не собиралась писать в серию что-то еще, решив, что хватит с меня и «Джу». Постскриптум к роману (точнее – обе его версии, и старая, и официальная), ставящий однозначную точку в данной истории, как бы ясно говорит: все, граждане, кина́ больше не будет.
Однако человек предполагает, а обстоятельства делают его планам фееричную «козью морду». Что уж повлияло на появление у меня в июле 2015 года идеи затронуть тему самой незащищенной (тем более в условиях постапокалипсиса!) части общества – детей, – я уже толком и не вспомню. Возможно, сказалось то, что детская и подростковая литература интересует меня и по сию пору, да и мне самой больше нравится писать о детях и подростках, чем о взрослых (к примеру, назову рассказ «С тех пор, как случился Рагнарек» в сборнике «Сказки апокалипсиса»). В школьные и студенческие годы я взахлеб зачитывалась произведениями В. Крапивина, и подозреваю, что и они наложили свой отпечаток на мои нынешние литературные предпочтения – как читателя, так и писателя. Возможно, некоторые сюжетные линии и ходы для романа о подростках Метро мне невольно навеяли некоторые мои фанфики по другим книжным мирам. Так или иначе, когда идея произведения оформилась вчерне и весьма удачно проиллюстрировалась песней «Колизей» группы «Ария», я уже поняла, что… ЗРЯ Я ПИСАЛА ТОТ ПОСТСКРИПТУМ К «ДЖУ»!)) И что «заседание продолжается!». Эх, знала бы раньше…
Хотя и постскриптум этот тоже сыграл свою роль. Во всяком случае, он стал своеобразным мостиком между двумя произведениями. И мостик этот навела персонажка, которая там возникла, как говорится, вдруг откуда ни возьмись.
Я говорю о своем метрошном и сетевом альтер-эго – о Существе. С историей появления данного образа можно ознакомиться на Метровики, а историю собственно книжного персонажа я планирую раскрыть более подробно в третьей части цикла (ибо на каком-то этапе работы над ПТР я поняла, что придется писать и ее), «Сердце морры».
Курьезов добавляли главы – вдруг начавшие массово почковаться вопреки фиксированному «сценарному плану». Фортеля выкидывал сюжет – вдруг пошедший куда-то не в ту степь, в которую его направлял синопсис (но это у меня традиционно – эскизы расходятся с итогами порой почти на 50–70 %). Внезапно, вплоть до разрыва шаблона, «взбрыкнули» лихие алтуфьевцы – причем во главе с самим вождем! – вдруг оказавшиеся и не такими уж и отморозками, какими мы их видим в «Джу» (ну правда, видим глазами их врагов – что немаловажно). И – вишенкой на торте – наибольший букет сюрпризов мне преподнес один из персонажей – Костя-Квазимодо. Который мало того, что на протяжении всего произведения порой отмачивал такое, что хоть стой, хоть падай, мало того, что он три раза сменил визуализатора, так под самый конец романа, когда его уже нужно было сдавать, взял и, чуть ли не походя… мутировал! Из-за чего мне пришлось срочно переписывать почти треть эпилога. Просто не роман, а приключение какое-то! Впрочем, Квазимодо таким и задумывался – «тихим омутом с эксклюзивными чертями и запупыристой стальной конструкцией на дне» (по выражению Существа) – и я очень рада, что он меня не подвел.
Возможно, кому-то показалось, что в романе недостаточно экшенов, перестрелок и вообще боевых сцен с грудами самого разнообразного оружия – то есть того, чем так славится серия. На что я скажу: «беда, коль пироги начнет печи сапожник, а сапоги тачать пирожник». Признаться, не люблю я (и не умею) писать боевки. Даже скажу больше – мне неинтересно о них писать. Потому что я ни разу не спец в этом. Так что пусть уж лучше этой темой занимаются те, кому она по душе, кто умеет ее грамотно и восхитительно раскрыть и «вкусно» подать. А я лучше скромненько посижу в сторонке и займусь тем, что ближе мне – психологией человеческих отношений и психологией человеческих поступков в экстремальных ситуациях. Ну и романтикой – раз уж я взялась культивировать эту тему. В «Джульетте без имени» это была романтика только-только зарождающихся близких отношений между молодым человеком и девушкой. В «Пасынках Третьего Рима» – романтика верной, чистой, честной и не знающей преград и компромиссов со злом мальчишечьей дружбы. Какой вид романтики мы увидим в «Сердце морры» – время покажет.
Ну и последнее. Роман написан про подростков и в большей степени ориентирован на подростков и молодежь (к тому же давно известно, что именно они – основная читательская аудитория ВМ-33). И в связи с этим некоторым взрослым читателям он мог показаться немного… «не взрослым» (и я даже не буду с этим спорить – ибо так и задумывалось). Но я надеюсь, что и взрослые нашли в нем что-то для себя интересное, важное и нужное.
Нашли или… вспомнили.
В завершение приношу свои самые искренние благодарности:
– Всем, кто причастен к работе над тем, чтобы книги «ВМ-2033» выходили в печать и достигали своих читателей. Всем сотрудникам издательства и типографии – от Хранителя и Главного редактора – и до сотрудников технических служб данных организаций.
– Коллегам по серии – за любезное разрешение «порезвиться» на их территории и навести мостики-связки с их произведениями. Отдельная благодарность – Анне Калинкиной за Улицу 1905 года и Евгению Шкилю за зубастый ужас-ужас в темных-претемных туннелях.
– Шамилю Алтамирову – за консультации по боевой части, виртуальные побудительные пендели и породистых Валятельных Коней.
– Игорю Осипову – за консультации по медчасти.
– Филологу, фольклористу, этнографу и просто замечательному человеку Илоне Юрьевне Махотиной – за всестороннюю помощь и консультации по цыганскому языку, культуре и обычаям.
– Моей дорогой Сталкеробанде и прочим жителям форума-станции Улица 1905 года на портале «Метро-2033», ставшим персонажами данного романа – за незабываемые отыгрыши и верность команде даже вне портала.
– Читателям «Джу» – за обратную связь, отзывы и предложения. Потому что некоторые ваши идеи были задействованы в ПТР и будут отражены в «Сердце морры».
– Группе «Ария» – за вдохновляющие песни.
– Визуализаторам персонажей – просто за то, что они есть, и за то, что так удачно нашлись.
– И наконец, Наглой Рыжей Морде Цапу – за внезапные образы и героические истории Кузьмича и его достославного батюшки.
На этом я временно откланиваюсь и благодарю за внимание и время, уделенное моему роману. Ждите выхода третьей – заключительной – части цикла!
Татьяна Живова
Примечания
1
История Серого Севера подробно изложена в романе «Метро 2033: Джульетта без имени» (здесь и далее – примеч. авт.).
(обратно)2
При разработке данной версии автор решил соединить реалии и книг, и игр.
(обратно)3
В рамках данной версии происхождения монстров автор предполагает, что в дальнейшем, после уничтожения в 2034-м году Орденом Кремлевской Биомассы, ее порождения лишились энергетической подпитки и начали массово вымирать. И к 2035 году их в Москве не осталось в принципе. А «обычные», не имеющие связи с Пакостью мутанты ушли на более «хлебные» места.
(обратно)4
Хатуль-мадан (иврит) – кот ученый. См. одноименную юмореску М. Задорнова.
(обратно)5
Дети, родившиеся на станциях Серого Севера после крысиного набега и вызванной им эпидемии, имеют полностью черные глаза без белков. И в их внешности более ярко выражено крысиное генетическое «наследство», чем у взрослых. Таковы Крыся, главная героиня романа «Метро 2033: Джульетта без имени», и Марк.
(обратно)6
Новичок (жарг.).
(обратно)7
См. роман Андрея Ерпылева «Метро 2033: Выход силой».
(обратно)8
Знаменитые в СССР клоуны Ефим Березин (Штепсель) и Юрий Тимошенко (Тарапунька). Прозвища их со временем стали нарицательными.
(обратно)9
Эй, мальчик, подожди! … Вот тебе денежки! Бери, не бойся! (диалект русска рома – русских цыган).
(обратно)10
Счастливчик (ромск. от заимствованного из персидского «бахт» – «счастье»).
(обратно)11
Котляры (кэлдэрары) – одна из самых многочисленных этнических цыганских групп.
(обратно)12
«Я – серый волк!» (фр.). Бур обыгрывает знаменитый эпизод из школьного спектакля на французском языке в фильме «Приключения Петрова и Васечкина, обыкновенные и невероятные».
(обратно)13
От людей взрослые скавены – помимо формы пальцев рук – отличаются глазами. У тех, кто пережил эпидемию, радужки просто изменили цвет на черный. Те, кто родился во время или после эпидемии, имеют глаза уже без белков и с отражательным пигментом, обеспечивающим способность к ночному зрению. Также у всех без исключения скавенов глаза имеют красный «сиамский» отлив, хорошо заметный на свету.
(обратно)14
Строчка из стихотворения Дж. Стерлинга «Старая пиратскя песня». Перевод В. Левика.
(обратно)15
Отрывок из стихотворения Т. Живовой «Не зря!».
(обратно)16
См. роман Т. Калашникова «Метро 2033: Изнанка мира».
(обратно)17
«Друг» (романэс, цыганск.). В данном случае обращение на своем языке к человеку не своего племени – знак признания «своим».
(обратно)18
Так называемый паук – система технических туннелей, соединяющая Кольцевую, Серую, Зеленую и Оранжевую ветки в районе «Третьяковская – Павелецкая – Октябрьская».
(обратно)19
Топинамбур (земляная груша, иерусалимский артишок и пр.) – клубненосный дальний родственник подсолнечника. Клубни топинамбура по витаминности превосходят картофель, однако из-за тонкой кожицы не могут долго храниться. В дикой природе топинамбур до сих пор можно встретить в Северной Америке вдоль дорог и на пустырях, а в культуре он растет по всему миру, причем во многих странах считается сорняком. Отличается неприхотливостью, морозостойкостью, урожайностью и приспосабливаемостью к любым условиям.
(обратно)20
Московский рынок-вернисаж недалеко от станции метро Партизанская, где торгуют изделиями народных промыслов, антиквариатом и винтажем.
(обратно)21
См. роман «Метро 2033: Изнанка мира» Т. Калашникова.
(обратно)22
См. роман А. Ерпылева «Метро 2033: Выход силой».
(обратно)23
«Дорогая», «душечка» и т. п. Ласковое обращение к девушке или женщине в тюркских языках.
(обратно)24
Здесь и далее идут отсылки к трилогии Анны Калинкиной «Метро 2033: Под-Московье».
(обратно)25
В СССР первые образцы пенициллина получили в 1942 году микробиологи З. В. Ермольева и Т. И. Балезина. Зинаида Виссарионовна Ермольева активно участвовала в организации промышленного производства пенициллина. Созданный ею препарат пенициллин-крустозин ВИ ЭМ, заменивший недоступный зарубежный аналог, спас жизни многих бойцов Советской Армии.
(обратно)26
По кельтским поверьям, «маленький народец» – фейри, феи, эльфы – использует в качестве ездовых животных собак породы корги. На островах Туманного Альбиона происхождение и особенности этой породы напрямую связывают с «селекционной» деятельностью фейри и рассказывают об этом множество занимательных легенд.
(обратно)27
Отсылка к произведениям Дж. Р. Р. Толкина и к фильмам по их мотивам.
(обратно)28
«Видели глаза, что покупали» (укр.).
(обратно)
Комментарии к книге «Пасынки Третьего Рима», Татьяна Живова
Всего 0 комментариев