«Солдат»

Солдат (fb2) - Солдат (Солдат - 1) 909K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Виктор Сергеевич Мишин

Виктор Мишин Солдат

© Виктор Мишин, 2017

© ООО «Издательство АСТ», 2017

Выпуск произведения без разрешения издательства считается противоправным и преследуется по закону

Защитник Сталинграда

Там, возле здания Госбанка, Там, через площадь Января Под ливнем пуль ты не сгибался, Ты шел упрямо на врага. Там, где Курган сейчас зеленый И Монумент большой стоит. Там красным было все от крови, Друзей на нем ты хоронил. Там падал в грязь и снег лицом, И бил штыком, стрелял из автомата. Ты мир принес нам в каждый дом, Ведь ты – защитник Сталинграда!

«А-а-а! Вашу в транспорт. Какого хрена. Что со мной, а-а, сейчас сдохну. Блин, башка, наверное, лопнет сейчас. Что так гремит-то? Кто орет?»

– Синицын, чего с ним?

– Так танк взорвался рядом, товарищ лейтенант. Он рядом с той копной лежал, где Федоренко спрятался. Как его осколками не посекло, вообще непонятно. Там куда чего летело, в него ни хрена не попало.

– Отставить словоблудие, тащите его к санитарам. Пусть глянут, у нас бойцов почти не осталось, а он вроде не раненный, пусть посмотрят – живой или нет?

– Ясно, товарищ командир.

Какие в дупу командиры, товарищи? И блин, зачем они так орут? – я сжался в комок, но распрямился почти сразу и резко. Рвало меня, наверное, целую вечность.

«Кто я?» «Где я?» «На хрена я?»

Сколько прошло времени, не знаю. Меня постоянно куда-то волокли, лишь вздохнул свободно, когда ночью на что-то положили, после этого была лишь легкая тряска. Вот же ж какая засада, что же со мной все-таки? Ехал вроде на машине, куда… нет, не помню, очнулся – грохот и боль в голове. Люди какие-то странные вокруг. Кричат, ругаются, немцев матом кроют… так, стоп, походу, приехали. Точнее, я и приехал. Маму вашу в транспорт, в общественный. Я что, гребаным попаданцем заделался? Ё!.. Так, что-то тот, которого называли Синицыным, говорил про взрыв. Танк рядом со мной подбили, а меня не задело, голова раскалывается, наверное, контузия. Черт, а болит и правда очень сильно. Значит, буду считать, что я именно «попал». Причем туда, куда давно мечтал, не, ну а что?

Зовут меня Александром, фамилия моя, ага, самая что ни на есть русская, Иванов я. Мне двадцать восемь лет, в прошлой теперь уже жизни просто жил, не выделяясь и не мешая другим.

Сколько в той жизни сталкивался с людьми, мечтающими об Отечественной войне? Да очень часто. В том мире, мире без войны и особых проблем, люди жаждали приключений. По телевизору, в Интернете, одна сплошная фигня, прошу прощения – толерантность. Смартфоны-покемоны, Дом-2 или 5, не знаю, как правильно, какой по счету. Фильмов хороших нет, музыки нет, работы тоже почти нет, зато есть санкции и кризис. Последнее вообще штука заразная оказалась. На работе делаем то же, что и раньше, в тех же объемах, почти с неизменными ценами, а зарплата каждый месяц все меньше. Начальство в ответ на вопрос отвечает просто – а чего ж вы хотите-то, кризис в стране. Хоть смейся, хоть плачь.

Опять где-то что-то рвануло, значит, все-таки война. Веселуха, конечно, сомнительная, но что-то мне подсказывает, что мое место именно тут. Столько раз задумывался, а смог бы жить в эпоху Сталина, Берии и других членов группировки КПСС? А вот и посмотрим, если не грохнут, пока не встану на ноги, потом уж я постараюсь выжить. Что делать, пока не знаю, но здесь я задержусь. Я обычный русский мужик из средней полосы России. Никаких особых знаний или умений. Есть, правда, одно «но», читать люблю и делаю это с удовольствием. Работал на производстве, во время работы восемь часов в наушниках слушаю аудиокниги, вечером и в выходные читаю с экрана. Слышал частенько, как люди выделываются: читаю только на бумаге, настоящая книга только в бумаге. Ну а я попроще, читаю со смарта, с планшета, с ноута, да по хрену с чего, была бы книга интересной. Так вот, увлекся слегка, благодаря чтению имею неслабый багаж знаний, да, теория, но практика штука наживная. Знания, конечно, далеко не профессорские, но и не детский сад. Знаю многое, не раз друзья и знакомые удивлялись: откуда ты столько знаешь? Часто приходили за советом. Хотя, если честно, советы давать не люблю, считаю, что спрашивают совета для того, чтобы ему не следовать.

Двое суток мы едем куда-то на восток, определяю по встающему утром солнцу. Везут меня и еще четверых на телеге. Пробовал скосить глаза, разглядел только соседей справа и слева, те в кровище лежат, хоть и замотанные, как мумии, даже как-то стыдно. У меня уже и руки стали работать, но как будто не мои. Пытаюсь сжать кулак, а пальцы лишь скрючиваются, как у калеки. Ноги просто гудят, вставать не пробовал, да и никак. В повозке встанешь, тут и свалишься. Постоянно любуюсь только на конский хвост и на то, что периодически из-под этого хвоста валится, а вонища-то какая! Да, изнежен чересчур человечек из двадцать первого века. Что мы знаем там об этой войне? Как драпали сначала, потом «научились» наконец воевать, и айда, в Гейропу. Страшный сон бесноватого воплощать в реальность, баба рулит Германией, а коренных немцев в три раза меньше, чем турок! А война она вон какая, грязища, звиздец, не представляю, как тут вообще передвигаться можно. Бойцы, что идут вокруг нескольких телег с ранеными, просто тонут в грязи. Постоянно вижу и слышу, как, чертыхаясь, падает то один, то другой. Дождь только кончился, пару часов всего прошло, тучи не расходятся, может полить в любой момент. Лесов здесь нет, сплошные поля, не ровные, чувствую, как телега то вверх идет в гору, то чуть ускоряется, на спуске. По разговорам улавливаю суть, мы опять отступаем. Дали нам транды по-хорошему, вот и драпаем, узнать бы хоть, какой год-то сейчас.

Откуда-то появился нарастающий гул, непонятно на что похожий, но все как-то засуетились. Слух вроде приходит в норму, разговоры над головой не воспринимаются ором, поэтому прислушиваюсь.

– Воздух! – Как призывно-то, какой воздух?

Вокруг слышалась возня и редкие команды. Чуть поднимаю голову и вижу, как вся толпа, что шла с обозом, прыснула в разные стороны. Возница подстегивает старую клячу, что тянет нашу телегу, кнутом, и тут раздался он… Вой с неба был настолько громким и противным, что шея невольно втянулась в плечи. Так вот что такое «лаптежник», заходящий на бомбометание, бляха, страшно-то как… Перевалился через борт телеги прямо на ходу. Больно ударившись о землю, загребая руками и ногами, отползаю в сторону. В нескольких метрах виднелась расщелина, может овражек небольшой, туда я и двинул. От разрыва первой бомбы меня подкинуло на полметра. Грохнувшись, попытался оглядеться, но боясь не успеть доползти, бросил это занятие. Вот она, спасительная расщелина. Утрамбовался так, что не вижу ни хрена вокруг, в глазах песок, во рту грязь. Тьфу ты, хрен отплюешься теперь. Между тем грохот и взрывы продолжались, землю трясло так, что та передавала часть энергии взрывов на меня. Боль не такая, что не вынести, но приятного мало. Земля, казалось, летела отовсюду, даже горизонтально. Когда вокруг стихло, я не заметил, видимо опять отключался. Выполз из ямы, когда уже смеркалось. Вокруг была небольшая суета, соскребали убитых, перевязывали недобитых. С грустью отметил, что телег у нас больше нет. Разглядев бывшего возницу с «моей» телеги, поковылял к нему.

– Бать, есть закурить, – спросил первое, что пришло в голову.

– Держи, только спичек нет, – не поднимая головы, ответил водитель кобылы. Взяв у него кисет, развязал тесемку и заглянул внутрь. Хорошо, даже бумага заготовлена. Свернул «ножку» и закурил. Спички я давно в кармане нашел, а вот кисета не было, жить – хорошо!

– Дай «добью», – обратился возница. Я протянул ему с начала его же кисет, сделав пару затяжек, передал и самокрутку. Боец глубоко затянулся и крякнул от удовольствия.

– Хорошо пошла, – констатировал он.

– Точно. Куда идем-то, известно? – решил забросить удочку я.

– Теперь уж и не знаю, куда пойдем. Убило при бомбежке и командира, и старшину. Шли на восток.

– Понятно, что не на запад. Где мы хоть примерно-то, ни хрена не помню, что случилось. Очухался у тебя в повозке.

– Так Дон где-то недалеко на северо-восток. А приложило тебя еще под Лозовой. – Черт, ни фига не ясно, может, как сорок первый быть, так и сорок второй.

– Дед, а бумаги нет? А то неудобно курево у тебя «стрелять» постоянно, так хоть бумага своя будет. Разбогатею – отдам.

– Вон полстранички от газеты осталось, бери, табаку-то отсыпать?

– Спасибо. И так как попрошайка. Табак-то, может, у кого найду, а вот с бумагой труднее.

– Это точно, – кивнул возница и отдал мне газету. Меня интересовала только дата вверху. 21 мая 1942 года, вот так, значит, вышли из котла под Барвенково, ну хоть что-то теперь знаю. Неизвестно, сколько мы тут болтаемся, но думаю, что сейчас июнь, а может и июль, жарко уж больно.

Если и правда уже второй месяц лета, то фрицы сейчас будут жать нас за Дон и сразу двинут к Волге. Если раньше не хлопнут, значит, могу встретить своего деда в городе на Волге. Шучу, конечно, где я тут его встречу. Да и в госпиталь он попадет скоро, с первым ранением. А меня, наверное, с остатками роты, в которую я «попал», отправят на переформирование. Ну, это в идеале, конечно, скорее просто вольют в какую-нибудь часть, да и все. Возница сказал, что от роты осталось двенадцать человек. Теперь вот еще и оставшихся командиров выбило.

Так, рассуждая, я бродил среди убитых под бомбежкой. Пару раз рвало, даже не знаю и чем, ел-то последний раз, не знаю и когда. Блевал от вида растерзанных тел. После бомбежки вокруг одни фрагменты. От лейтехи вон одну изуродованную голову опознали с частью груди и левой рукой, где остальное – фиг его знает. Старшине вот повезло, целым похоронили, осколок в грудь, как санитар сказал: «Прямо в сердце, умер сразу».

Погибших похоронили по-человечески, в сторонке от полевой дороги. Разве что без гробов и сапогов. Отступали мы сборной солянкой, из трех разных частей были бойцы. Всего от бомбежки погибло восемнадцать человек, раненых куча, а таких как я, целых, всего трое. Нашел себе винтовку, патроны. Патроны были в подсумках на ремне, а сам ремень валялся просто на земле, чей он – неизвестно. Нашел сидор, в нем портянки, дойдем до воды, надо простирнуть. Фляжку ранее взял из кучи, что набралась после похорон павших. В сидоре был кисет, и в нем даже осталось немного табака. Каску взял, нашел неплохой перочинный ножик, вот в принципе и всё. Хотел еще наган взять, видно от лейтехи остался, так он с поврежденным стволом оказался. Вообще, такое впечатление было, что бомба прямо в командира попала, надо же так разорвать…

Ужас и страх царил в глазах этих голодных людей, что пережили сначала разгром на позициях, а теперь вынуждены дохнуть под бомбами. Брошены, именно брошены на произвол судьбы. Не пойдешь – дезертиром обзовут, придешь – трусом. Разговоры вокруг разные, я больше отмалчиваюсь, не больно хочется выдавать свое незнание реалий. Про людей говорю, а у самого наверняка такой же видок. Да, страшно, очень страшно, никогда не забуду ни трупы бойцов, ни звуки бомбежки. Не передать словами весь тот ужас, что царил вокруг. Понимаю, что скорее всего я еще нагляжусь на такое, а может, и похлеще что будет. Это еще хорошо, что сам-то целый, хоть и пришибленный.

Последний дождь был позавчера, а по полю мимо нас ветерок уже гонял пыльные шары. Ну, хоть грязища просохла, уже плюс. Пыль клубится под ногами, скрипит на зубах, голова чешется, да вообще все тело зудит. Да знаю я, что такое вши, знаю. Просто из двадцать первого века в эту грязь и антисанитарию, понятно, что война и все такое, естественно, привыкну, куда деваться-то. Но пока еще с трудом преодолеваю себя, заставляя вживаться в образ.

Портянки в стоптанных сапогах постоянно сбиваются, после трех остановок на перемотку, уже лень снова останавливаться, а все-таки надо, а то собью ноги, будет вообще жопа, идти-то еще хрен знает сколько.

Интересно было, когда при осмотре «своего» тела обнаружил, что оно здорово похоже на мое собственное, из той жизни. Глянул в красноармейскую книжку, увидел, что возраст почти совпадает, двадцать пять мне нынешнему. Нет только моих шрамов, ну и там, ниже пояса, но выше колен, немного другое. Памяти того, чье тело я занял, не обнаружил, будут еще с этим проблемы. В реалиях этого времени я ни бум-бум. Одно дело читать про эти времена, совсем другое здесь находиться. У местных в подкорку вбита приверженность курсу партии, а у меня что? Ладно, фиг с ним, надоело «гонять», будем жить, а как, это второй вопрос.

Идти надоело до жути. По пути попадаются еще не опустевшие деревеньки, но жратвы нигде нет, люди сами последнюю брюкву доедают. Бредем как бараны, куда, сколько еще и зачем, неизвестно. Конечно, цель-то одна, немец к Волге идет, тормозить пора, но нас тут всего взвод. Да, а сколько сейчас таких взводов так же, как и мы, пробираются на соединение? Многие побросали свою амуницию, кто-то даже винтовки выбросил, я не влезал до поры, но когда началась первая истерика, пришлось зубы показать. Особо выделываться не стали, винтовка у меня у одного заряжена, как бы ни тяжело было, но я ее упорно тащу, чую, хлебнут лиха те, кто бросил оружие.

Подобранная мной после бомбежки винтовка оказалась вполне исправной. Ложе чуть покоцано было, но я ножом затер, даже гладкое стало. Хрен ее знает, как она пристреляна, но по назначению ей пользовались давно. Нагар и налет ржавчины счищал долго, но теперь ствол изнутри аж блестит. Патронов всего десяток был, но мне, наверное, стрелять не скоро придется. К своим выйдем, наверняка ствол отнимут в пользу тех, кто будет убывать на передовую, а пока нас к кому-нибудь будут присоединять, оружие будет не нужно.

Через два дня, усталые как шахтеры после недельного забоя, наша пестрая компания выползла к реке. Дону радовались недолго, появившийся очень оперативно какой-то павлин в расшитой узорами гимнастерке и синих галифе быстро дал понять, что мы не солдаты, а по меньшей мере трусы поголовно, ладно хоть сразу во враги народа не списали. Мне, как одному из немногих, что сохранил винтовку, попало на удивление даже больше других. Те, кто потерял оружие, поголовно утверждали, что оружие пришло в негодность во время боя, и им верили! А мне и еще шестерым бойцам «не повезло». Оружие исправно, у меня еще и вычищено, заряжено и есть патроны, кто мы, как не трусы? Конечно, никто никого не сдавал. Мужики, что без оружия, смотрели в землю и молчали, ну и мы не стали докладывать, что оружие было просто выброшено. Зачем, кому мы сделаем легче? И так солдат нет, а еще и сами себе гадить будем? Политрук, а это был типичный представитель этого сословия, ну какими их рисовали в моем времени, орал в принципе недолго. Не дав людям даже помыться и постирать превратившуюся от пота и пыли в состояние древесной коры форму, быстренько построил и отправил к переправе. Оружие мы не сдали, хоть политрук и пыхтел, все семеро, словно сговорившись, решительно отказались от сдачи. Так как группы поддержки у политработника не было, то сильно настаивать тот не смог. Мы объявили ему, что переправимся на тот берег, найдем старших командиров и сдадим, если прикажут, а так как, по сути, предъявить нам было нечего, тот, еще поорав, ушел, но хоть сказал, какой сейчас день. Третье июля, ни хрена себе мы погуляли по родным просторам… Дружно выдохнули и решили все же не стираться, вдруг там такие же упыри попадутся, пусть лучше наш внешний вид наглядно покажет, через что мы прошли. Оказалось все с точностью до наоборот. Первый же старший командир с четырьмя шпалами на петлицах, к которому мы подошли доложиться о прибытии, отчитал нас за внешний вид.

– Что это за оборванцы? – обратился он к ординарцу, с которым они вместе подъехали на машине к переправе. Ординарец обвел нас взглядом и спросил у того, кто стоял к нему ближе:

– Кто такие, почему в таком виде? – Лейтеха в ординарцах ходит, а на передке командовать некому, пролетело у меня в голове.

– Сто шестьдесят девятая стрелковая дивизия, точнее то, что уцелело. Может, где-то еще кто пробрался, отходили разными группами. По пути вели бои, кто-то оставался, кто-то прорывался. Мы еще в мае в районе Славянска из кольца вышли, командиры так говорили, два месяца почти пробираемся, – ответил один боец.

– А что, трудно было в порядок себя привести? – это опять этот, у которого железная дорога на петлицах.

– Мы не ели ничего уже три дня, товарищ командир, сил нет совсем. Людям дух перевести некогда было. Если разрешите к реке дойти и привести себя в порядок, сейчас же выполним, – это я вылепил. Не удержался, накипело, а полкан вдруг изменил выражение лица и сменил гнев на милость.

– Сейчас направляетесь вон к тем домикам, что виднеются в километре отсюда. Там стоят кухни, я распоряжусь сейчас, вас покормят. Как отдохнете – приведете себя в порядок. Через три часа быть всем у третьего дома справа. Я пока доложу о вас, надо решить, что с вами делать. Только утром две группы такие же отправили.

– Разрешите вопрос, товарищ командир? – неуверенно спросил я. Полкан удивленно поднял брови, но спокойно кивнул.

– Оружие кому сдавать?

– Не понял? – искренне удивился командир.

– Да нам на том берегу политрук сказал все сдать.

– Ясно, – полковник взглянул на ординарца, – врага сподручней все-таки из винтовки бить, чем голой задницей. Все, приказ ясен?

– Да, разрешите выполнять? – рявкнул я.

– Вольно, – усмехнулся полкан и добавил: – Идите уже.

Козырнув, мы медленно направились в указанную сторону, а полкан с ординарцем прыгнули в машину и, обогнав нас, быстро умчались.

– Слышь, Счастливчик, чего думаешь, пронесло? – это меня так окрестили после бомбежки. Сказали, что меня ни танки, ни бомбы не берут.

– Да хрен его знает. Если правда пожрать и постираться дадут, то вряд ли будут трусость шить. Скорее сунут в какую-нибудь часть да отправят побыстрее на передок, да и баста.

– Думаешь, переформирования не будет? Отдохнуть не получится?

– В запасных сейчас не кормят почти, слышал, люди говорили. Да и чего там делать? – к нашему разговору присоединился еще боец.

– А ты, Счастливчик, куда хочешь? – взоры обратились ко мне.

– Так ведь не на гражданке, чтобы хотеть. Куды пошлют, туды и потопаем. А вообще, жрать охота да поспать бы чуток.

Я выразил общее желание. Мы уже реально падали от голода, даже внешне скоро на пленников из Бухенвальда станем похожи. Через полчаса, громыхая ложками, выскабливали из котелков перловку. Каша казалась шедевром кулинарии, жрали-то последние дни вообще траву, а то и вовсе ничего, а тут даже жирок какой-то присутствовал. Успев облизать ложку, уснул прямо, где сидел. Проснулся, когда ложка из руки выпала, оказалось, меня подтолкнули.

Ругаться и махать руками не стал, просто убрав ложку в сапог, поднял глаза. Над нашей сонной компанией стоял командир. Блин, аж цельных два кубаря в петлицы воткнули. Молодо-ой, словно пацан еще.

– Здравия желаем, товарищ командир, – бойцы медленно поднимались и сонно водили головами из стороны в сторону.

– Это вы сегодня в расположение вышли? Сто шестьдесят девятая стрелковая? Какой полк?

– Мы и есть пятьсот пятьдесят шестой стрелковый, а вы наш новый командир? – всю беседу у нас вел один из бойцов, что был пошустрее.

– Пока я. Лейтенант Нечаев. Мне приказано вас осмотреть и привести в порядок, пополнить по возможности боезапас и оружие и выдвигаться в указанное место на соединение с батальоном. Так как вас тут на взвод едва хватает, по пути приказано еще группу взять, соберем роту, отправят в батальон, ну и так далее. Ваша дивизия до сих пор частями выходит.

– Не секрет – куда? – спросил тот же шустрик.

– Могу только указать общее направление – юго-восток.

– Понятно, ближе к Сталинграду.

– Да, этот город действительно в том направлении. Но к нему ли мы пойдем – не известно.

Известно стало через шесть суток, когда мы, уставшие до охренения, остановились. Как, скажите на милость, эти люди смогли Там столько протопать по просторам Родины да еще и победить потом? В голове не укладывается. Приходилось раньше слышать рассказы фронтовиков, так ни один такое и не вспоминал почему-то, а ведь такое разве забудешь?

Переправились в районе Камышина через Волгу на левый берег, там и было расположение одного из полков нашей будущей дивизии. Как лейтенант объяснил, сейчас такая неразбериха, что никто не будет искать наш полк или дивизию, да и вообще неизвестно, осталось ли хоть что-то от той дивизии.

Практически не отдыхая, нас день за днем гоняли, как школьников на физкультуре. Людей набралось очень много, по моим меркам, в основном все были такие же, как и мы. Усталые, с той грустинкой в глазах, какая бывает у людей обреченных, мы учились воевать в запасном полку на переформировании.

На дворе уже был сентябрь, когда закончилось укомплектование дивизии. И нас погнали куда-то на север. Располагались мы буквально в километре от Волги, к этому времени я числился уже в составе батальона, пофигу, что в батальоне было сто двадцать семь человек, сказали батальон, значит, батальон. Тот лейтеха, что нас привел, стал командиром взвода, который собрали из тех, кто вышел со мной тогда к Дону. Оружие и боеприпасы и правда дали, десяток патронов к винтарю и две бутылки КС. Вот на фига это стекло нам здесь дали? Чтобы не дай бог кто-нибудь вспыхнул, разбив случайно этот фуфырик?

А вот еды у нас почти нет. Полмешка сухарей на взвод из двадцати человек и по банке тушенки. Это все, что дали за трое суток. Негусто. В поселке, в котором нас притормозили, была куча народа. Здесь формировались части для переброски на правый берег, тут были все, даже санбат и саперы с радистами. Вообще, как удалось узнать из разговоров с окружающими, такие пункты сбора и дислокации располагались чуть ли не от Куйбышева и до самого Сталинграда. Наш пункт располагался на левом берегу Волги километрах в шестидесяти от Камышина. Люди уже говорили, что нас скоро переправят на правый берег, дескать, оттуда и двинем пехом под Сталинград. Мне, если честно, было все равно. После попадания сюда я вообще малость охренел и выглядел несколько отстраненным. Ко мне давно уже никто не подходил с вопросами, как я, что думаю и вообще. Я просто плыл по течению. Сдаваться в руки НКВД с криками, что все знаю, даже не собирался. Да, возможно, так было бы лучше и для страны, да и для меня может быть. Но вот как-то после переноса, после того как я осознал, что – все, нет больше ни семьи, ни той жизни, к которой привык, я как-то замкнулся и потерял смысл что-либо делать. Да и что тут делать-то еще можно. Нужно воевать, поэтому буду воевать. Долго ли, лучше или хуже других, не знаю, но вот в том, что отдам жизнь за то, чтобы мои родные вообще появились на свет, я не сомневаюсь. Да и знания кое-какие есть, смогу с людьми поделиться.

А вот то, что попал я в знаменитую Родимцевскую дивизию, меня здорово порадовало. Даже несмотря на то, что предстоит делать этой дивизии, я ведь помню немного историю Битвы на Волге. Если я сейчас там, где я думаю, то не удивлюсь, если наша рота и отправится за Волгу, отбивать центр, а точнее вокзал, принимая во внимание свою «удачливость». Это в будущем даже в компьютерных играх было.

В районе Камышина мы опять доукомплектовывались, людей все прибывало, а вот оружия и продовольствия, казалось, становилось все меньше.

Через три или четыре дня, если честно, со счету сбился, пребывания на этой стороне Волги, нас, наконец, построили и объявили, что ночью будем переправляться обратно на восточный берег. Ночью, под отборный мат людей, осуществляющих перевозку, мы вновь оказались на левом берегу. Да, испокон веков, видимо, у нас в стране проблема с организацией. Как любят говорить, что в России две беды, но на самом деле лишь одна, первая. Не будь у нас дураков, и дороги бы появились.

Только успев собраться после переправы, нас, О ЧУДО, повезли на юг на машинах. Как же задолбался я уже пешком ходить, хоть какое-то разнообразие. Полуторки, казалось, были специально придуманы, чтобы лишить Красную Армию боеспособности. Ладно тряска, но ведь эти рыдваны ломаются просто каждые десять минут, или это просто нам, таким «везучим», попались именно эти дохлятины? Чуть не через каждый километр пути остановка. То в одной машине движок вскипел, то в другой бензошланг прохудился, то еще что-то, я только глаза к небу поднимал, чтобы не начать злиться.

Лейтеха вроде ничего, молодой, но довольно толковый командир. Лозунгами не бросается, говорит по делу. Даже опросил всех, когда прибыли в Ахтубу, узнал, кто какие воинские специальности имеет. Оказалось, что водить машину в этом времени считается чем-то значимым. Когда очередь дошла до меня и последовал вопрос, об управлении автомашиной, спокойно сказал, что да, вожу, на вопрос какую? – ответил, что без разницы, лишь бы ехать могла. Лейтенант, кстати, этому не обрадовался вообще. Это другие бойцы на меня смотрели открыв рты, а вот он расстроился. Позже он пояснил и попросил не афишировать.

– Понимаешь, там, – командир указал на город за Волгой, – твои умения не пригодятся и тебя оставят где-нибудь здесь. А мне еще один опытный, побывавший в боях солдат очень нужен. Ведь все остальные, кроме вашей компании, вышедшей из окружения, еще пороху не нюхали. Я сейчас разобью вас на отделения, чтобы в каждом были и новички, и бывалые. Пойми меня правильно, боец.

– Да и не собирался я, товарищ командир, никуда от вас уходить, вместе пойдем в Сталинград.

– Вот и хорошо, – сразу приободрился лейтеха. – Как тебя по батюшке, Саша?

– Сергеевич я.

– Как Пушкина! Так вот, Александр Сергеевич, возьмешь первое отделение на себя. Отберу людей тебе я сам, ну а ты уж дальше без меня. Там есть двое, что и стрелять-то не умеют, возьмешься научить?

– Да когда уж тут учить, разве что покажу и расскажу, как не надо делать.

– И то дело. Короче, я на тебя рассчитываю.

Начал «обучение». Ребята были хоть и неопытными в плане войны, восемнадцать лет всем, но довольно толковыми. Нам, наконец, выдали оружие и патроны, сухпай, гранаты. Значит, вот-вот пойдем в бой. Насторожило то, что многим выдали автоматы взамен винтовок, точно к вокзалу пойдем, на берегу не отсидимся.

– Не торопитесь, умереть просто. Спокойней патрон пихай, винтовку крепче держи, это ж не метла, – парни все понимали с полуслова.

– Товарищ Счастливый, а правда, что рядом с вами немецкий танк взорвался, а у вас ни царапины. – Вот и эти черти уже Счастливым прозвали, и ведь знают заразы, что фамилия у меня – Иванов.

– Ага, и «лаптежник» рядом упал, а я его за хвост и об землю, чтобы не улетел, – кивнул я. Парни заржали, а тот боец что спрашивал, смутился.

– Ребят, не слушайте вы эти байки. Лучше оружие почистите.

– Так мы же не стреляли, зачем его чистить?

– Как тебя зовут, боец?

– Рядовой Мироненко, – насупился еще один «молодой».

– Оружие, как женщина, любит ласку и… смазку! – Эти вчерашние школьники покраснели, а затем попадали от смеха.

– Развлекаетесь? – громко поинтересовался кто-то у меня за спиной.

Обернувшись, я уставился на подошедшего. Что-то в его одежде было знакомо, причем неприятно знакомо. Точно, политрук на берегу Дона так одет был.

– Я военный корреспондент, фамилия моя Шлыков.

– Здравия желаем, товарищ корреспондент. О чем пишете? Хотя что это я? Чем можем помочь? – я в своем времени много слышал о военкорах. Большая часть из них были очень правдивы и отчаянно смелы. Вот меня и пробило на угодливость.

– Вы когда отправляетесь на тот берег, товарищи красноармейцы?

– Говорят, ночью, а что?

– С вами пойду, мне надо написать о том, как идут переправы, ну и на наших доблестных защитников города, носящего имя Вождя, посмотреть. Вы не против, если я с вами тут посижу. Послушаю, как вы готовитесь. Ведь вам уже завтра, а возможно, и прямо с переправы в бой.

– Да сидите на здоровье. Бойцы, продолжим, кто там у нас следующий…

Корреспондентом оказался довольно известный для людей этого времени человек. Мне его фамилия ничего не сказала, а вот кто-то из парней сказал, что приходилось читать его заметки.

Потратив на занятия с новобранцами четыре часа, решил прикорнуть ненадолго. Черт его знает, когда еще придется. Делая вид, что отошел по нужде, приглядел сарайчик, больше похожий на огромное сито, весь в дырах и прилично скособочен. Зайдя внутрь, усмехнулся: хорошо кто-то устроился, не я один такой уставший. Осмотрел дальний угол сарая и, раскинув шинель, лег и уже через десять секунд спал как убитый.

– Это что такое, встать, смирно! – из сна меня выдернули, ну хоть не пинками. Артачиться не стал, просто вытянулся.

– Виноват, – козырнул я, надев пилотку.

– Разве была команда спать?

– Нет, товарищ командир. Устал просто.

– Все устали и еще устанут. Ты занятия провел?

– Да.

– Тогда давай строй своих, через час погрузка на баржу, первыми идем.

– Ясно, – нехило я поспал, часов шесть придавил. Раз скоро погрузка, значит, уже вечер поздний. Выйдя из сарая вслед за лейтехой, подошел к колодцу возле рядом стоящего дома и, обнаружив на месте ведро с уже набранной водой, умылся. Фляга у меня была полная, но я вылил старую теплую воду и набрал свежей. Еще бы одну замутить, а то мало одной.

Строились недолго. Все давно всё понимают, шевелений не было. Проверил у «своих» снарягу и встал во главе отделения. Хотя какое отделение, шесть человек. Это только в штабах на бумаге: батальоны, роты, взвода. На деле половинный состав в лучшем случае. А помню, у нас все говорили некоторые, дескать, мы немца трупами закидали. Где их взять-то? У немчуры дивизия по численности в два, а то и в три раза больше. Я уж молчу про оснащение этой дивизии. У нас на весь батальон один «дегтярь» полуживой, пулеметчик бедный его целый день от нагара и ржавчины шкурил, когда получил сие чудо. Будем надеяться, что может там, в городе, что-то дадут, а то…

– Товарищи красноармейцы, нам предстоит трудная задача. Сейчас нас переправят на ту сторону Волги, и мы сразу войдем в бой. Фашисты очень близко, местами даже вышли на берег. Наша задача отбросить их на этом участке, чтобы смогли переправиться основные силы дивизии. Во время переправы голов не поднимать, как достигнем берега, всем покинуть баржу и залечь. Ребята, враг очень силен, но мы должны отстоять город, носящий имя нашего вождя, товарища Сталина. Враг будет разбит, победа будет за нами!

По окончании политинформации нас повели к переправе. К грохоту взрывов новобранцы были непривычны, поэтому вздрагивали ежесекундно. Впереди, поднимая тучи брызг, вставали водяные фонтаны, немцы обстреливали переправу из всего, что только у них было. Лично я уже как-то спокойно ко всему отношусь. За недели странствий, выходя из окружения, привык ко многому. Естественно, привыкнуть к войне тяжело, но если ты знаешь, что это надолго, знаешь всю полноту катастрофы, справиться с собой легче. Это вот им тяжко, тем парням, что считали Красную Армию непобедимой, они не могли представить себе даже примерных масштабов войны. А я вот постоянно думаю о том, как все-таки, наверное, хорошо, не знать так много, как я, ну, по сравнению с местными. Они ведь не знают, что снабжение будет ужасным, что пополнение идет очень медленно. А самое главное, если именно мы пойдем к вокзалу, то в живых нас останется очень мало. Ребята видят только то, что находится перед глазами, а ведь так по всему фронту. Люди везде гибнут одинаково. Везде тяжело с питанием и боеприпасами. Да, уже зимой армия, наконец, начнет побеждать, но какой ценой мы купим эти победы, а?

Город поражал. Высокие, когда-то наверняка красивые высотные дома, сейчас были разрушены. Окон вообще нигде нет, черные провалы, из которых местами выбиваются языки огня, смотрят на нас тоскливо. Даже отсюда, с левого берега вижу почти полное отсутствие крыш на домах. На зданиях не хватает не только крыш, но и стен. Кособокие, порой непонятно как еще стоящие руины, вот что это было, а не город.

Прямо на наших глазах катер, плюхавший с той стороны, перевернулся от близкого разрыва бомбы. Мы поглядели вверх, туда, где под остывающим сентябрьским солнышком резвились асы Геринга. Гады пернатые, мало того что «штуки» бомбы швыряют, так еще и «мессеры» после них проходят, как будто бомбёжки недостаточно.

Буксир тяжко плюхал по реке, толкая баржу, нагруженную бойцами. Баржей я назвал это корыто просто для порядка. Одновременно с нами переправлялись еще шесть таких же барж и несколько бронекатеров. Примерно тысяча человек шла в бой. Как лейтенант сказал, аж три батальона. На всех имелось два орудия 45 мм, пять ружей ПТР, ну и гранат дали немного. Когда выдавали, вышло каждому по две штуки. Мы даже приободрились, увидев «феньки». А то КС не станешь в дверные проемы кидать, пока она еще прогорит. А нам с ходу нужно ближний дом захватить и зачистить, от подвала до четвертого этажа.

Примерно на середине Волги началось. Мы ожидали налета «лаптежников», ну или «худых», а тут только свист и… Бульк, впереди по курсу судна встал водяной столб. Прямо гейзер, всего метрах в пятидесяти. Через несколько секунд вновь свист и справа метрах в двадцати – плюх, еще один гейзер. Вдруг нас всех повело влево, посмотрев на тот берег, понял, что капитан дал резко вправо. Сомневаюсь, что это нас спасет, и протискиваюсь ближе к борту. И ведь спасло! Кэп этого буксира настоящий ас в рулежке. Следующий снаряд, а то, что стреляет орудие, уже никто не сомневался, упал слева и, лопнув под водой, окатил всю баржу волной. Кого-то выкинуло буквально рядом со мной, свесившись, подтянул какого-то паренька и затащил обратно. Взрыв был буквально в десятке метров, было действительно страшно. Не измени капитан курс, нам прилетело бы точно в центр баржи. Перекрестился даже корреспондент. Ага, на носу стоял и щелкал «лейкой». До берега оставалось уже немного, видимо, для немецких орудий стрельба была затруднена и по нам с высокого берега заработали пулеметы. Сколько, я не стал считать, решив спрятать башку за борт. Толщина бортов баржи давала надежду на спасение, и все чуть ли не распластались по палубе. Так как вперед не глядел, удар корпуса баржи о дно у берега пропустил. По инерции чуть подался вперед и навалился на кого-то из бойцов. Получив в ответ тычок куда-то в пузо, быстро встал. Подо мной оказался здоровенный парень из моего отделения. Я на него обратил внимание, когда показывал бойцам обращение с винтовкой Мосина. Обратил потому, что винтовка в руках этого бугая смотрелась как трость.

– Э, полегче, всех шатает, – беззлобно гаркнул я и, вскочив, бросился за борт. Приземлился удачно, воды было чуть выше колен, и я быстренько стал передвигать ноги к берегу. Вокруг кто-то кричал, падал. Но никто не открыл ответного огня. Только выбравшись на берег и укрывшись за кучей земли, о, да это небольшая воронка, я осмотрел реку и берег. Оказалось, из шести барж дошло только четыре. Остальные, наверное, на дне, вместе с буксирами. На воде виднелось множество точек, люди, кто не погиб, пытались выплыть. Рядом со мной приземлился лейтеха.

– Ты живой, Счастливый?

– Товарищ лейтенант, вы же знаете мою фамилию, на фига мне эту «погремуху» приклеили?

– Ты сейчас с кем разговаривал? – натурально так удивился командир, даже по сторонам поглядел.

– А, не берите в голову.

– Так, Счастливчик ты или Иванов, да хотя бы и Пушкин, собирай отделение и на правый фланг, по зеленой ракете атакуем. Советую воду вылить из сапог.

Скинув сапоги и отжав портянки, принялся оглядывать бойцов. Да ни хрена тут не разглядишь толком. Немцы сюда не стреляют, никак не попасть, сосредоточили огонь на тех, кто еще оставался в воде. Но все как один мои хлопцы лежали ничком, уткнувшись в землю.

– Э, бойцы, вы чего там спать легли, что ли? – рявкнул я. Одна за другой стали подниматься головы.

– Давайте ближе ко мне. Привести себя в порядок не получится, но воду из сапог выливайте и проверьте оружие. Сейчас будет сигнал, кто не успеет… Ну, вы не дети, сами понимаете.

Дом оказался почти целым, отсутствовали только крыша и часть верхнего этажа. Конечно, не было ни окон, ни дверей. Одни темные проемы внизу, да подсвеченные огнем на верхних этажах. Ну и конечно, выделялись те, из которых долбили пулеметы противника. Трассеры, пересекая короткое расстояние от домов до реки, утыкались в воде. Черт, на самых подступах к дому мы будем как на ладони, но темнота поможет. Думай, голова, шапку куплю. Хотя выдали шапку-то, вон в сидоре лежит. На голове каска, под ней пилотка.

– Так, слушайте сюда, – начал я, обращаясь к своим. – Здесь внизу огня нет, просматриваются подступы неважно, так что дуриком не лезть. Броском вперед, два-три шага и залечь, все ясно. Когда падаете, сразу перекатываетесь в сторону. Будете слушаться, поживете, все ясно?

– Товарищ Счастливый…

– Ну что вы как дети, хватит уже. Как тебя зовут, боец? – я обратился к тому, что опять меня по кличке позвал.

– Боец Никифоров, – парень чуть не подпрыгнул, вытянуться хотел.

– Замри уже, здесь устав не нужно соблюдать дословно. Имя у тебя есть?

– Матвей.

– Так вот, Мат, чего вылупились, так короче, а значит, больше по делу скажешь. Ко мне обращаться просто по имени, Саня я. Еще в бою можно Сергеичем. Все ясно?

– Да. А как остальных звать?

– Ну, так сами и назовитесь, вы же знаете, как друг друга звать, можете сокращать, если хотите. Ты, кстати, не возражаешь насчет «Мата»? – всегда стараюсь узнать настроение человека, делающего со мной одно дело. А то положишься на него, а он на что-нибудь злой, и не захочет, но может подвести в любой момент.

– Все нормально, товарищ командир, – с улыбкой отозвался Матвей.

– Ну, я пока просто старший в нашем отделении, а уж буду ли командиром или нет, будем посмотреть.

Этот дом, из которого был довольно приличный обзор, мы, в общем-то, взяли довольно легко, немцев здесь было мало и они предпочли свалить. Закрепившись и дождавшись подкрепления в виде еще одного взвода, расставил своих по местам и присел под стеной отдохнуть.

Блин, вот помню истину, что пуля, которую слышно, не твоя, но как же все-таки страшно, когда они свистят над головой. А еще противнее, когда слышишь последующий за свистом чавкающий, хлюпающий, чмокающий звук, понимая, что кто-то эту пулю не слышал. Обойдя с прибывшим лейтенантом позиции взвода, замечаем, что нас уже стало меньше. Для кого-то из бойцов все уже кончилось, возможно, им в каком-то смысле было легче, чем будет нам.

Позади, на насыпи, когда мы поднимались под ураганным пулеметным и минометным огнем, все было как в кино, только смерть вокруг не давала расслабиться. То один, до другой боец падает, спотыкаясь от попавшего осколка или пули, иногда прямо с поднятой ногой, не успев завершить очередной шаг, умирает. В двух сотнях метров от нас третья рота штурмует здание Госбанка. Этакая громадина, возвышаясь над правым берегом реки, дает немцам возможность спокойно обстреливать и берег, и переправу. Нам выпало идти чуть в стороне, на расположенные поблизости от Госбанка высотные дома. Вот уж полностью ощутил, что называется, бой за каждый дом. Какой там батальон или полк, каждый взвод воевал практически сам по себе. Стрельба идет просто со всех сторон, ты двигаешься, а не знаешь, кто и где вообще. Говоря, что наша рота заняла тот или другой дом, имею в виду то, что я и те, кто со мной на данный момент здесь, а где вся остальная рота, понятия не имею. Те высотки, что пришлось атаковать нам рядом с Госбанком, представляли собой напичканные противником огневые точки. В них укрепились пулеметчики и корректировщики артиллерийского огня. «Мое» отделение, которое мне поручили, чудом смогло дойти до стен без потерь, одного бойца только легко ранило. Немчура хоть и обучена воевать, но когда атака идет уже вплотную, нос к носу, то и у них начинаются перебои с их «орднунгом». Издалека пулеметы стегают методично, перезаряжаясь по очереди, не давая голову поднять, а когда подошли ближе, немчики стали нервничать. Вот я и вел свое отделение в моменты перезарядки, или когда замечал, что огонь перенесён в сторону, так и дошли.

В десятый раз проверил ППШ и заставил всех проделать то же самое. Мне по великому «счастью» попались аж два сменных диска, которые подходили к автомату, а с этим реально была беда. Те ребята, кому повезло, получили ППШ с коробчатыми магазинами, только плачутся, что патронов в магазине мало, но меняться засранцы не хотят, хотя я просил уже. То еще «счастье» ПТРС. Весит, блин, это «ружье» больше пулемета. Где из него тут стрелять, ума не приложу, хотя, когда на танки выйдем, или те на нас, то, наверное, я буду только рад наличию этих «весел» у нас в роте.

Нашу дивизию бросили в бой с ходу. Задача – уничтожить противника в центре города. Нам предстоит зачищать каждый дом, каждую квартиру и комнату. Лейтенант требует с рассветом атаковать и зачистить ближайший к нам четырехэтажный дом, это необходимо для нашей же безопасности, а то фрицы могут в гости прийти прямо через тот дом, а мы и не заметим. Три этажа вполне себе целые, только окон нет, а вот у четвертого и крыши нет вовсе, хотя тут все дома такие сейчас. От некоторых вообще стоят одни лестничные пролеты, там, видимо, стены потолще были, а все перекрытия квартир рухнули и лежат, возвышаясь словно горы. До рассвета остается пара часов, всячески уговариваю командира дать разрешение на атаку прямо сейчас, но тому ясно приказали с утра, так как поддержки ночью не будет. Я понимаю, что здравый смысл «наверху и внизу» разный, но пытаюсь уломать командира. Вот блин, ну кто меня за язык-то тянет?

– Иванов, у меня приказ, атаковать утром, сейчас рядом могут быть наши, перестреляем еще друг друга, – уже устав ругаться, лейтеха пытается объяснить.

– Я понимаю тебя, командир, но включи голову. Тебе надо нас положить или дом занять? С утра мы все ляжем тут между домами, кому от этого лучше будет? Да и кто тебе запретит? Займем дом, доложишь, что в результате инициативы бойцов заняли заодно и второй дом.

– Конечно, дом занять, но наша атака с утра позволит отвлечь немцев от переправы, да и вообще заставит противника распылять свои силы.

– Я сейчас один схожу, посмотрю и послушаю, если там немчура, атакуем и баста! В любом случае внимание от переправы мы отвлечем.

– Вместе пойдем, а то меня ротный на завтрак съест и не подавится. – Я все больше и больше начинаю уважать этого пацана-лейтенанта. – А у нас тут ведь легче вышло, на высоте парням из соседнего полка потяжелее будет, – задумчиво добавил командир.

– Не каркай, лейтенант, могу обещать, что завтра ты уже так думать не будешь, – ответил я.

Соседям и правда тяжело, но и нам ничуть не легче. Соседний полк пытается закрепиться на высоте 102, которую еще называют Мамаев курган, жарко там, но у нас тут у самих не северный полюс.

Мы вышли вдвоем с командиром взвода. Парень не лез вперед, слушал меня, а я иду впереди и думаю: «Твою в бога душу мать, куда я лезу-то, чего, самый, блин, Терминатор, что ли? Пошли бы завтра, легли тут спокойно себе и всё, нет, надо в герои лезть!»

Пробрались вполне спокойно, сентябрьские ночи очень темные, да и развалины помогают в скрытности. Замерли под стеной, пытаясь услышать хоть что-нибудь в грохоте стрельбы и взрывов, что раздавались неподалеку. Наш первый дом, из которого немцы бежали, даже не обстреляли, когда мы его заняли. Со вторым наверняка будет сложнее. Этот и больше, и целее на вид, блин, а если там рота солдат противника сидит, тогда что?

Показав лейтенанту знак ждать, пролез в подвальное окно и, осмотревшись внутри, позвал командира.

– Давай, только тихо, что-то слышу, – прошептал я спустившемуся лейтехе.

Пробираясь вдоль стены, старался ступать осторожно, чтобы не грохнуться. Какой урод догадался здесь бутылок накидать, не знаю, но я чудом не влетел в кучу поставленной тары из-под разного алкоголя.

– Не наши, – показав мне этикетку и подсветив фонарем с синим стеклом, произнес командир.

– Тише ты, базарят наверху, – я указал на лестницу, к которой мы уже подошли, и, присев, высунул голову. Подвальная дверь была приоткрыта, а за ней виднелся свет от «летучей мыши», а может, немцы тоже из гильз коптилки делают, не знаю. Отступив на пару шагов назад, налетел на лейтеху, тот зашипел.

– Блин, командир, ты чего ко мне приклеился? – прошипел я в ответ.

– Извини, – как-то смущенно ответил лейтенант. – Я ведь первый день на передовой, – зачем-то добавил парень.

– Ладно, все будет в порядке, – я потряс его за плечо, парень просто боится, раньше просто виду не подавал, а кому не страшно? У меня у самого поджилки трясутся, а что делать? Привыкнем, наверное. Я вон думал, мне стрелять страшно будет, ну, все так говорили в будущем, что убивать это очень тяжело и страшно. Да ни фига не тяжело оказалось. Мы когда в первый дом входили, немец попался прямо мне под выстрел, срезал его одной длинной очередью и переживал только о том, что дурень, патронов много истратил.

– Я попробую подняться и посмотреть, сколько их, а ты возвращайся и веди людей. Возьми человек десять, больше только мешаться будем друг другу. Гранаты все собери у тех, кто не пойдет, они нам нужнее будут, а когда закончим, у фрицев трофеев наберем, у них явно всего побольше будет. У тебя ракетница есть?

– Да, – кивнул лейтенант.

– Пусть еще десяток бойцов ждут сигнала и выдвигаются к нам, но только по ракете, давай, лейтенант, жду.

Лейтеха убежал назад за людьми, а я, уперев приклад ППШ в плечо, двинул наверх. Возле самой двери остановился и медленно убрал автомат за спину, сквозь приоткрытую дверь мне был виден фриц, сидящий… на стуле. Перед ним на мешках с песком стоял пулемет, немчик контролировал вход в подъезд. Что тут за планировка такая, не подъезд, а целый холл. Вытащив из немецких ножен штык-нож от немецкого же карабина, я прислушался, нет, пулеметчик не может быть один, если только… Дверь не издала ни звука, просто открывал я ее ну очень медленно и, кажется, даже дышать забыл. Когда проем стал достаточен для того, чтобы я смог пройти, высунул голову и тут же убрал назад. Второй номер пулеметного расчета нагло дрых на полу, подложив под себя притащенный откуда-то матрас. Спите, суки, ну спите, спите. Пулеметчик сидел ко мне боком и незаметно мне не подойти, надо его отвлечь. Вытянув из кармана патрон от винтовки Мосина, остался со времен владения этой винтовкой, я поднял руку и одной кистью, без замаха, бросил патрон за спиной немца так, чтобы пулеметчик повернулся ко мне тылом. Слева от врага была стена с почтовыми ящиками, звук вышел довольно громким, блин, второй бы не проснулся, а то не успею, между солдатами метра три.

Немчик поступил предсказуемо, а я, выйдя наконец из-за двери, мгновенно сократил дистанцию. Черт, за палец укусил, столбняк бы не напал. Зажимая фрицу рот, я из-за отсутствия опыта, промахнулся чуток, и пальцы скользнули в рот. Когда нож, разорвав тонкую фрицевскую шинель, с хрустом вошел в бочину, немец так приглашающе ее открыл, то машинально сжал челюсти. Больно, блин… Но хоть не заорал. Убивая пулеметчика, старался держать в поле видимости второго номера. Едва я успел вынуть нож из трупа, тот хоть и дергался еще, но уже «кончался», проснулся и перевернулся ко мне лицом второй солдат. Я был в метре от него, когда он раскрыл глаза. Ох, точно мне сегодня руку кто-нибудь из фрицев отгрызет. Боясь, что тот заорет, я сначала сунул ему ребро ладони в рот, не давая закричать, а уже потом нанес удар в грудь. Зажимая тому рот, я повалил немца на спину и удар в грудь был доступен, но, черт возьми, фриц никак не умирал. Я уже провернул не один раз туда-сюда нож в ране, а тот только стонал и пытался меня спихнуть с себя. Почувствовав, как нож уперся во что-то твердое, наверняка куда-то в кость попал, я выдернул нож и попытался полоснуть фрица по горлу, но тот так двигал руками, что помешал мне сделать это чисто. Пришлось снова бить в грудь. Фашист сдох только после третьего удара, а я понял, почему на телах убитых ножом людей, всегда много ран, не так-то и просто убить человека ножом, не всегда можно попасть туда, куда хочется. Я вот видел отчетливо, что втыкаю нож в район сердца, а противник хрипит, но не дохнет и все. Сдерживая тошноту, вытер нож.

Закончив возню с пулеметным расчетом, я осмотрелся и, подхватив МГ-42, увесистый ствол, вернулся в подвал. Буквально чудом не налетев на поднимающегося лейтенанта, я остановился и шепотом спросил:

– Пулемет немецкий кто знает?

Ответ пришел от командира.

– Я разбирал и немного пострелял на курсах.

Я протянул ему МГ и две запасные банки с патронами.

– Разберешься? Тогда владей!

– Ну, теперь-то мы повоюем! – всерьез ответил лейтенант. Я его понимаю, у нас на взвод всего один «дегтярь», да и тот с двумя блинами всего, а тут машинка посерьезнее будет. Хоть и подкинули оружия буквально на погрузке, но его все равно было мало.

– На входе в подъезд никого, но у дома, блин, аж целых четыре подъезда, его, блин, ротой штурмовать надо, – сплюнув, я направился вверх по лестнице.

– Как действуем? – вдогонку спросил лейтеха. Черт, я ему весь авторитет разбазарю так.

– Командир, надо пару бойцов посадить так, чтобы в подъезд никто не вошел.

– Так, двое сюда, – проговорил тихо лейтеха, а из-за его спины показались два бойца, оба молодые, неопытные еще.

– Подождите, я вам немного помогу, – сказал я. Достав сидор, тот за спиной висит, а так как он тощий совсем, то я с собой его взял сразу, как видно, не ошибся, вытащил моток лески, что стырил у деревенских на том берегу. Отмотав чуть больше метра, подошел к проему, что вел на улицу. Дверь отсутствовала, а вот петли на коробке остались, за них и зацепил один конец лески, а второй продел через кольцо гранаты, «фенька» идеально подходит для такой подлости. С гранатой пришлось повозиться, но справился, взяв у одного из фрицев нож, воткнул в косяк на противоположной от петель стороне проема и с его помощью закрепил гранату, разогнув усики.

– Смотрите сюда, – показал я двум бойцам, что останутся здесь, на спуск в подвал, – ложитесь прямо на лестницу, смотрите только на улицу, сверху к вам прийти можем только мы. Обзор у вас узкий, но мимо вас никто не пройдет, если в подъезд кто-то зайдет, ну, если не успеете раньше пристрелить, то сорвет леску и будет взрыв. Вас задеть не должно, но как только кто-то перешагнет порог, головы в пол, ясно? – проинструктировал я бойцов. – И еще. Стреляйте по очереди, чтобы не вышло так, что у обоих одновременно патроны кончатся. Эх, надо бы вам пулемет-то оставить, лейтенант, может, покажешь им, сложного-то ничего тут нет?

– Давай я сам тут и останусь, так проще будет, – предложил командир. Он прав, пока тут учишь, немцы придут. И так мы здесь минут пять уже хозяйничаем.

– Хорошо, тогда один с нами, второй пусть вам помогает, бойцы, вперед, дальше покажу, как делаем.

– Сань, а ты чего весь в кровище-то, – задал мне вопрос один из бойцов, когда мы поднимались по лестнице.

– Да жрать хотелось, попробовал фрица, а он, сука, невкусный оказался, только перепачкался зря. – Вместо смеха на меня уставились, как на упыря. – Блин, да шучу я, шучу.

Первый этаж, две квартиры прямо, две по бокам, в принципе, как в хрущевке. Двери есть только на одной, той, что слева, она угловая получается, наверняка кто-то есть, оттуда хорошо угол держать, там обзор на две стороны.

– По двое держите на прицеле одну квартиру, двое лестницу наверх, ты, – я указал на одного парня, с меня ростом, крепкого с виду, – со мной.

Дверь оказалась запертой, твою мать, то вообще без дверей, а нашли одну, так заперта оказалась. Стучу простым таким стуком, может, повезет, и у немчуры нет своего условного сигнала. За дверью послышались шаги, и кто-то недовольно проговорил на немецком.

– Шайзе, – я произнес одно из немногих известных мне слов. Ну, ведь не «Гитлер капут» говорить. Послышалась тихая возня, и дверь начала открываться внутрь.

Ударом ноги, со всей пролетарской ненавистью, помогаю фашисту открыть дверь. Стоявший за дверью явно не ожидал такого поворота событий и плюхается на задницу. Ударом приклада в лицо отправляю его в нокаут и перешагиваю. Передо мной маленькая прихожая, слева дверь в туалет, чуть дальше прямо вход, видимо в комнату. Показываю бойцу, что идет сзади, на туалетную дверь, а сам двигаюсь дальше.

– Ганс, гав-гав-гав, – это не Гансу кто-то гавкает, просто я разобрал только имя, а остальная речь была сплошным собачьим лаем.

Мне навстречу из комнаты, без оружия, выходит фриц, нормальный такой, упитанный, они тут пока еще с голоду не пухнут. Автомат у меня практически уперся ему в лицо. Левой рукой приложил палец к губам, предлагая молчать, но видя, что фриц открывает рот, ткнул со всей дури стволом на удачу, попал идеально. Немец захрипел, подавившись железным стволом ППШ, а я, отталкивая его, уже тянул из ножен тесак. Комнату окинул краем глаза и решил добить фрицев. Этот, что лежал и пищал, оставшись без зубов, да еще и, похоже, глотку ему повредил, получил свое и затих. Обернувшись, увидел, как мой напарник уже вытирает свой клинок о шинель первого фашиста, что открыл нам двери. Показываю бойцу большой палец, а тот отвечает кивком, молодец, однако. Заходим в комнату, оп-па, да тут у них рация стоит, хорошо зашли. Окна, как и везде, выбиты, выкидываю на улицу винтовки этих радистов, отцепив от одной ремень. Привязав к ручке, что была на ящике радиостанции, ремень от немецкого карабина, спускаю радио в окно, подберем, когда обратно потопаем. Прихватываю полукруг колбасы, та лежала на столе и, гадина такая, пахла так хорошо… Откусив кусок, отдаю напарнику, тот с удовольствием кусает. С набитым битком ртом вываливаемся на площадку, парни едва сдержались, чтобы не заржать.

– А теперь, видать, по вкусу фашиста нашел, вон как уплетает! – тихо, едва слышно шутит кто-то из бойцов, а остальные едва удерживаются от смеха. Показываю кулак, а затем тычу в дверные проемы оставшихся необследованных квартир. По двое ребята исчезают в помещениях, но всего спустя минуту выходят, отрицательно мотая головами. Вот блин, что же тут радистов так бросили, или понадеялись на пулемет внизу? Показываю тем, что держат на прицеле лестницу вверх, подниматься. Ребята начинают подъем, так, промежуточная площадка, поворот и снова четыре квартиры, все без дверей. Вот, блин, куда они деваются? Внутри вроде не валяются. Ладно окна, но двери-то? Наверное, те местные жители, что остались в городе, поснимали на дрова. Мы здесь совсем недолго находимся, но мирных жителей я уже видел. Пробегали мимо них в подвале первого захваченного нами дома. Когда поднялись на второй этаж, шепчу:

– Повторяем! – И сам шагаю в квартиру слева. Отмечаю про себя, что ребята сразу распределились так же по двое, не забыв и лестницу. Где-то совсем рядом с домом грохочет пулемет, не из нашего подъезда. Возможно, фрицы рядом стреляют в кого-то на переправе, ее из дома хорошо видно. Пусть постреляют, тогда и мы сможем, а то надоело рисковать, да и не нравится мне ножом людей резать, хоть и враги. Проходим туалет, никого, из комнаты доносится какой-то звук, а затем тишину нарушает выстрел из винтовки. Да, похоже, фрицам не спится, решили наших на переправе пострелять, как в тире, ну, держитесь тогда. Показываю бойцу рукой прямо и направо, чтобы он смотрел в комнате именно туда, а сам, присев, чуть ли не гусиным шагом вхожу и поворачиваю влево. Вот они, голубчики, опять двое. Пока были на формировании, я довольно сносно научился обращаться с ППШ, получается отсекать очень короткие очереди. Две пули одному, две другому, а чего, оба спиной ко мне стояли. Слышу, что в подъезде кто-то еще стреляет. Ну, начали, значит. Выше тоже кто-то палит из окон, видны вспышки в темноте.

– Гранаты пока экономим, немцы сейчас переправой увлечены, надо их пострелять по-быстрому, пока случай представился, – говорю парням, когда собрались на площадке после зачистки второго этажа.

В квартире, что была расположена прямо, ребята также завалили двух гансов, или фрицев, да пофигу. Дальше уже стесняться перестали. Поднявшись на третий, и он же последний этаж, просто постреляли еще четверых. Почему третий этаж последний в четырехэтажном доме? Так нет тут четвертого-то, как и крыши нет. Итого двенадцать фрицев на подъезд, нехило. Нужно идти дальше, у нас и так около часа всего остается, может, чуть-чуть больше, а дальше рассветет, и немчуру придут менять, а нам надо занять позиции так, чтобы перестрелять и смену, что придет. Немчура действует так, ночь на опорном пункте отсидел, иди, поспи, другие посидят, меняются постоянно, это же не в окопе воевать, тут спать некогда. Вон, спали тут некоторые, так и не проснулись вовсе. Оставив людей наверху, спустились с напарником вниз.

– Слышь, командир, там можно по разбитому четвертому этажу перебраться в соседний подъезд.

– Давайте попробуем. Вылезать на улицу, я думаю, опасно, вдруг у них в каждом подъезде пулемет, – поддержал нашу идею взводный.

– Всё возможно, просто думал сначала через подвал, да фиг его знает, больно уж выходить из него стремно.

– Чего делать? – лейтеха посмотрел на меня.

– Опасно, говорю, выходить, вход в подъезд видишь, а что за спиной нет.

– А-а. Давайте, двигайте, времени в обрез. Чего они расшумелись так?

– Переправа, – просто сказал я и пошел наверх. – Ракету дай, пусть люди приходят и занимают позиции, оружие соберут пока, жратву. – А что, лишней будет, что ли? Забравшись с помощью бойцов на развалины четвертого этажа, убедился, что путь к лестничным пролетам вполне проходим, и дал знать бойцам, чтобы поднимались.

В следующем подъезде на третьем этаже было пусто, фрицы нашлись только на втором и первом, у подвала никого не было. Зачистили довольно быстро, минут десять ушло, и еще восемь гансиков отправились на тот свет.

– Сань, там не пройти, – сказал мне напарник, проверив путь через развалины наверху в третий подъезд.

– Давайте тогда все вниз, двинем через подвал.

Спустившись, протопали до соседнего подъезда и обнаружили отсутствие двери, ведущей в подъезд из подвала. Так же, как и в первом, тут сидели два солдата с пулеметом. Отлично, у нас еще один пулемет. С учетом захваченных во втором подъезде сразу двух МГ, у нас сегодня неплохой улов. С этих стволов и долбили по переправе, а теперь мы гансов отстреливать будем, когда они на штурм пойдут.

Третий подъезд зачищали дольше, все двадцать минут. Тут немчики какие-то непоседливые были, все бегали из квартиры в квартиру, видимо, позиции меняли, чтобы не пристрелялись по ним. Убрав еще десять солдат противника, тут уже и до гранат дошло, мы добрались до последнего, четвертого подъезда. К этому времени у нас были на руках еще два пулемета, куча винтовок и несколько автоматов противника, большое количество гранат. Также были захвачены еще одна радиостанция и жратва! Вот чему рады больше всего пока, хоть поесть по-человечески, а то сухари с сухарями, максимум консервов подбросят, а так мы на пару дней точно затарены. В четвертом нас ждал сюрприз в виде фрицевского офицера, его я сам лично только ранил, правда, боясь промахнуться в руку, стрелял по ногам, теперь придется тащить, но это уже была фигня. В последнем подъезде нам досталось еще несколько винтовок и автоматов, все те же два пулемета и гранаты. Да, нехилый опорник здесь немчура устроила. Днем мы бы просто легли тут под стенами, хрен бы чего вышло, а так лейтехе еще и медаль дадут. Еще бы, захват укрепленного пункта противника, да еще и без потерь, и с трофеями, если не зажмут, то и орден командиру перепадет. Слышал, правда, в это время не очень-то баловали наградами, могут и прокатить.

Мы установили растяжки на входе в каждый подъезд, ладно, чего уж тут, я установил, для местных это было чем-то сверхъестественным. Вон лейтеха до сих пор на меня смотрит странно, с таким удивлением он смотрел, как я с гранатами обращаюсь, не порекомендовал бы он особистам со мной поговорить, а то тут все такие бдительные… После рапорта по проводной связи нам приказали держать дом любой ценой, в кои-то веки почти прекратился обстрел переправы и войска идут даже утром. Здание Госбанка наши соседи подорвали и выбили из него фашистов.

К нам прислали роту, аж восемьдесят пять бойцов, в придачу к тем почти двум взводам, что у нас были. Теперь мы уже если и не сила, то силушка точно. Распределили всех людей по двум захваченным домам и стали ждать контратаки противника. Они еще не совались, но по отсутствию связи, наверное, и так все поняли. Фрицевский офицер в звании обер-лейтенанта, как у них принято, начал кочевряжиться. Решил в молчанку играть, а то и вовсе сдаваться предлагал. К нам с утра прибыл политрук нашей роты, невысокий, с незапоминающимся лицом парень, лет двадцати трех, довольно бегло говорил на немецком языке, он и допрашивал. Фашист молчал, а меня из комнаты не выгоняли, поэтому я, услышав в очередной раз, как политрук перевел лейтенанту, что говорить фриц не будет, открыл свой рот.

– Товарищ политрук, переведете ему слово в слово?

– Ну, говори, попробую, – кивнул партийный работник. Надо отдать должное, вроде вменяемый нам попался.

– Сейчас командиры выйдут, а я тебе покажу, как работают у вас в гестапо, хочешь? – произнес я и достал свой длинный нож. Интересно, припомнит ли мне политрук мои знания о гестапо?

Надо ли объяснять, что фриц был далеко не железный, я даже со своего места не встал, как тот заговорил, впечатлительный, правда, ему пообещали, что отправят в госпиталь, если будет говорить.

Дальше я ушел проверять посты. Что уж там напел пленный, я не знаю, но лейтеха с политруком, оставив меня за старшего, кинулись на берег, искать штаб дивизии, вроде как его уже переправили.

Вместе с пополнением прибыли и командиры. Ротой командовал высокий кудрявый старший лейтенант с тонкими противными с виду усиками. Его восточная внешность подкреплялась таким же горячим характером. Я-то со своим командиром уже расслабился, а этот едва появился, начал строить.

– Почему кто-то на посту, а кто-то спит? – повышал голос с каждым словом старлей.

– Так разве на посты ставят весь численный состав? – спокойно ответил я. Политрук с лейтехой еще не вернулись из штаба, поэтому заступиться за нас было некому.

– Привести себя в порядок, занять позиции, забыли, какой город мы обороняем? – продолжал вещать ротный.

– Товарищ лейтенант, два взвода всю ночь не спали. Сначала переправа, затем атака и захват укреппунктов противника, люди не железные… – начал я, но был грубо оборван на полуслове.

– Как фамилия, боец? Как вы разговариваете со старшим по званию… – и дальше в таком же духе, я застегнул пуговицу на гимнастерке и рявкнул:

– Виноват! Гвардии красноармеец Иванов. Разрешите идти, товарищ старший лейтенант? – вытянувшись в струну, я ожидал приказ.

– Я с вами не закончил. Что-то вы тут распустились у Нечаева. Отдыхают, форму вон всю испортили. – Так и знал, что прицепится. А пока на формировании были, я себе из винтовочных ремней сбрую сшил да подсумки на нее подвесил, ну неудобно мне на ремне все таскать.

– Почему испортил, просто сделал, как удобнее…

– Вы что, боец, устав забыли? – взревел старлей. – Сейчас же переделать, как положено.

– Товарищ старший лейтенант, в бою так удобнее, можете меня наказать, но переделывать не буду, – меня что-то разозлил этот самодур ротный. Мы тут еле живые сидим, устали как собаки, а он тут меня строить будет, да пошел он… Хлясь.

– Это что такое было-то? – потер я щеку, в которую только что прилетел кулак ротного. Да, я слышал, конечно, что в армии имеет место быть рукоприкладство со стороны старшего к младшему, но не ожидал на себе почувствовать. – Ты чего, ротный, сдурел, что ли?

– Что ты сказал, повтори? – Горцы это диагноз. Голос у командира стал таким писклявым и противным, как его усики.

– Повторю, только ты ведь все равно не поймешь, – спокойно ответил я, – нельзя бить людей просто потому, что старше званием, тем более на войне.

– Ты мне угрожаешь? – Ну вот, я же говорил, не поймет.

– Да нужен ты мне, угрожать еще. Просто ты, видимо, еще не понял, куда попал, старлей, тут вообще-то война… – Второй удар пришелся по той же щеке. А удар-то, как у бабы, ей-богу.

– Старлей, я под трибунал за какую-то гниду не пойду, можешь хоть в бетон меня втоптать, драться я не буду, тебя жизнь научит.

Больше ударов не было. Ротный просто достал из кобуры ТТ и направил мне в живот.

– Я тебя просто хлопну прямо здесь, за неподчинение, трибуналом не отделаешься. – Ну всё, пора и мне вступить.

– В эту игру можно играть и вдвоем, – произнес я и резким ударом обеими своими кистями просто вышиб пистолет из рук ротного. Тот завис, наверное, секунд на двадцать. Я тем временем достал из кармана галифе трофейный «парабеллум» и поднял руку так, чтобы старлей заглянул в дырочку ствола. Когда с такого расстояния в тебя смотрит ствол, страшно становится, ощущение, что это не пистолет, а по меньшей мере пушка. Ротный сник, он больше не орал и не ругался. Покрывшись потом, он только злобно смотрел на меня исподлобья и сопел.

– Командир, успокойся уже, говорю же вроде по-русски, устали люди после боя, ну чего ты прицепился? Нечаев вот был с нами на штурме дома, так первым делом попросил меня ему такую же сбрую сшить, а ты где бывал?

– Я тебе это так не оставлю, – прошипел ротный и, развернувшись, направился к двери. Я быстро поднял пистолет командира и окрикнул его:

– Товарищ старший лейтенант, оружие обронили. – Хорош гусь, так разъярился, что табельное прокакал. Ротный словно ужаленный подпрыгнул, развернулся и протянул руку за пистолетом, а я, блин, ну вот не сдержался.

– Аккуратнее нужно быть, товарищ командир, – выщелкнув магазин и передернув затвор, отдал ротному. Тот аж покраснел от злости, а я еще и патрон поднял и также протянул командиру.

Ой не простит мне этого горец, ой не простит. Ну что у меня за натура? То грублю, то оружием угрожаю. Кстати, этого как раз никто не видел. Петя Курочкин, что был у меня напарником на зачистке дома, вышел из комнаты тогда, когда я второй раз получил по роже. Так что он видел, как меня бил старлей, а вот пистолета и угроз с моей стороны он не застал. Надеюсь, меня не просто кончат, а еще и разбор устроят. Там, глядишь, штрафной ротой отделаюсь.

Все вышло для меня намного лучше, чем я ожидал. Буквально через час начался ад. Немцы ударили по нашему дому, наверное, из всех стволов разом. Убитых перестали перетаскивать и считать уже через пять минут. Головы было не поднять, а снаряды то и дело лопались и дом содрогался. Несколько «подарков» залетели прямо в пустые оконные проемы и лопнули внутри комнат. Если в помещении были люди, то их придется соскребать со стен. Меня тоже пометило, выбило кусок кирпича и им садануло по многострадальной щеке. Выматерившись, я как рак задом выполз на лестничную площадку. Тут уже было довольно тесно, бойцы прятались, куда могли.

– Мужики, в прямые квартиры ныряйте, там не достанет. – Бойцы бросились в дверные проемы, толкаясь и отпихивая друг друга. Я, чуть передохнув, крикнул Петра.

– Петруха, брат, ты где? – Я оглядывался, одновременно пытаясь протереть глаза от поднявшейся пыли.

– Тута я! – раздалось сверху.

– Ты чего туда залез-то? – удивился я.

– Так к рации побежал, радист на связи сейчас, у нас координаты требуют, для ответного огня.

– А где мы их возьмем? – еще больше удивился я. – Пусть наш домик берут за ориентир и прибавляют метров двести-триста, кажется, там они накапливаются. Орудия нам у них все равно не выбить, а вот тех, кто готовится к атаке, да, может, еще и корректировщика, снять можно.

Крича напарнику все это, я даже не заметил, как кончился обстрел. Блин, только бы успеть парней вернуть к окнам, надеюсь, что немцы не станут долбить артиллерией, когда свои могут попасть под огонь.

– Ребята, на позиции, бегом, – проорал я и закашлялся. Наглотался пыли, вот и крутит меня теперь. То из одной, то из другой квартиры начали появляться бойцы.

– Занимайте места, согласно купленным билетам, – я сам бросился вниз, ко входу в подъезд, проверить, как там у нас пулеметчики. Одного бойца серьезно зацепило. Один из снарядов практически попал внутрь подъезда, лопнул у входа. Первый номер живой, пулемет тоже не пострадал, а вот подносчику прилетел осколок в плечо. Плечо у парня было разворочено знатно, комиссуют теперь, такое не зарастает. Руку бы только не отрезали, а с войной для него покончено.

– Петь, давай тут сам, когда еще лейтеха вернется, – обратился я напарнику, вернувшись в квартиру на втором этаже.

– А ты куда? – удивился парень.

– Надо остальных проверить, что там в других подъездах. Я там командиров видел, сплошь молодые, только с курсов.

– Так пошли кого-нибудь, в чем проблема?

– Петь, послать могут только меня, далеко и надолго, я такой же, как все, рядовой боец…

– Видел я, как этот рядовой боец фрицев штабелями складывает, без выстрела.

– Забудь, это из-за страха, боюсь, вот и убиваю прежде, чем меня смогут, у многих вообще опыта ноль, только призвали. Пойду я, а ты давай, смотри в оба. Как полезут, издали не стреляйте, подпустите метров на сто, а потом долбите. Во весь рост не вставать, а, ладно, сам не маленький уже.

Я побежал наверх, надеясь перебраться в соседний подъезд. Снарядами серьезно разворотило еще и третий этаж, так что пришлось потрудиться, пробираясь через завалы. В одном месте ногу придавило куском стены, случайно облокотился, а он и накренился, хорошо полностью не зажало, выбрался. Во втором подъезде насчитали шесть убитых, а раненых было больше десятка. Командир взвода, что был тут за главного, оказался старшиной, с седыми усами, этого учить только портить. Спросил его, нужно ли помочь чем, старшина ответил, что все есть, бойцы заняли позиции и готовы.

В третьем подъезде командир, младший лейтенант, был ранен. Рука на перевязи, но храбрится и рвется в бой. Хоть и молодой, но отчаянный парень. Попросил его, глядя в глаза:

– Командир, на рожон не лезь. Сами будут приходить, вот тогда и вали их тут, одного за другим. Командиров мало осталось, так что…

Договаривать не стал, тот и сам все понял и кивнул. Как-то в бою прокатывает мое обращение к командирам, главное, в затишье про устав не забыть. Я перелез через стену, в поисках пути в последний подъезд, но чуть не рухнул с обвалившейся стены. На месте четвертого подъезда лежали только кучи битого кирпича и куски перекрытий. Вот блин, тут же человек двадцать было, а может, и все тридцать. Надо подвалом пройти, может, внизу кто уцелел и помощи ждет. Почему сразу не пошел через подвал? Так там заминировано все, растяжек сам же и наставил.

Спустился в подвал в третьем подъезде и осторожно пробрался через два проема, в которых стояли растяжки. Хорошо, что не сработали от тряски. Выход в подъезд тут был, а также два бойца сидели и курили возле пулемета.

– Здорова, а мы тут, похоже, одни остались. Дверь не открыть, завалило всё, – произнес один из бойцов, державший в зубах самокрутку, а руками протирал затвор от пулемета.

– А чего к соседям не идете, здесь-то чего теперь охранять? – спросил я удивленно.

– Так нам запретили. Командир сказал, что в подвале все заминировано, мы и сунуться боимся. Как-то не хочется на своих же минах подорваться.

– Ну, берите свое имущество и пойдем. Не знаете случайно, сколько у вас народу тут было?

– Тридцать пять бойцов, с командиром, лейтенантом Пантелеевым. А как мы по подвалу пройдем, мины-то ты, что ли, снимешь?

– Да нет, просто перешагнем и пойдем дальше.

– А ты не боишься? – удивились бойцы.

– А чего там бояться? Я же их и поставил. – Ой, на фига я это сказал.

– Так ё… мать, мы тут из-за тебя сидим?

– Э-э-э, мужики, а кто бы вас снизу прикрыл? Я же для всех старался! – Несколько секунд в подъезде раздавался отборный мат.

– Ладно уж, старатель, веди давай, да смотри, не подорви нас! – бойцы засмеялись. Редко увидишь тут улыбки, особенно в такие моменты, когда где-то над нами в развалинах тридцать солдатиков лежат, заживо похороненных.

Бойцы не остались в третьем подъезде, а пошли со мной к первому. Когда почти выбрались из подвала, началась стрельба.

– Слышь, сапер, мы тут на выходе и ляжем, – предложил первый номер расчета.

– Там есть, кому лежать, – пошутил я, – пойдемте выше, найдем вам точку. Я когда через верх лез, видел хорошие завалы. Да не думайте ничего плохого, крепко там, не завалит, обещаю, а вот укрыты будете хорошо.

– Сань, ну чего там? У нас уже гости лезут вовсю, – спросил Петруха, когда мы столкнулись с ним на втором этаже.

– Да жопа там, четвертый как корова языком слизнула. Вот два бойца при пулемете только и остались.

– Хреново, там ведь целый взвод был.

– Больше, говорят, тридцать пять человек, а так да, хреново, – я поднялся наверх, ведя за собой бойцов. Подыскав им местечко с неплохим обзором, вернулся к Петру.

– Ну, как тут у вас? – выглянув в окно, я задал вопрос напарнику.

– Да сунулись было из-за вон того дома, – Петя указал на такой же четырехэтажный дом, что и наш, который стоял на другой стороне улицы, в сотне метров от нас.

– Вы стреляли?

– Из второго, я думаю, долбанули, рядом где-то. Мы не стали.

– Правильно, нефиг все позиции светить раньше времени. Как думаешь, с техникой сунутся? – спросил я о насущном.

– Если дом им и правда нужен, то вполне могут.

Немцы пошли без танков, но выгнали БТР и установили два орудия, прямо между домами, что были перед нами. В одном из домов в окнах показались головы в касках, и на нас уставились сразу четыре пулемета. Блин, нас сейчас убивать будут, так и сказал Петрухе. Тут раздались голоса в подъезде, и мы отвлеклись.

– Иванов, ты живой? – услышал я от дверей и увидел Нечаева.

– Да нас и ломом хрен убьешь, вы, товарищи командиры, вернулись удивительно вовремя, – я указал себе за спину, подразумевая фрицев на позициях.

– Нам тут продержаться пару часов, подойдет подкрепление, и пойдем к вокзалу. Там первый батальон помогает НКВДэшникам вокзал взять.

– Вот это, блин, порадовали, товарищи командиры, нам тут бы для начала выжить, а вы уже наперед заглядываете. Ладно, пойду, местечко себе подберу, Петро, ты со мной?

– А куда я от тебя денусь-то? Товарищ командир, разрешите?

– Да идите уже. Слышь, Иванов, ты, помнится, винтовку с оптикой хотел?

– Да, – у меня глаза загорелись, – еще как хотел!

– Ну и хоти дальше. Комполка сказал, нету у нас винтовок снайперских…

– Грех смеяться над больными людьми, – произнес я, видя, что этот гад, командир, издевается надо мной.

– А вот двух стрелков из дивизии мне дали. С винтовками, разумеется.

– Вот это другой разговор, где они? Я им место покажу знатное…

– Внизу, осматриваются.

У подвала я столкнулся с двумя мрачными, как сама жизнь, бойцами. У одного в петлицах четыре треугольника, у второго два. Перекинувшись парой фраз, отвел их наверх и показал завал на третьем этаже.

– Как вам местечко? – Старший по званию присел на колени и, достав бинокль, осмотрел округу.

– Пойдет, уходите отсюда, вам и внизу работы хватит, не надо привлекать внимание противника автоматическим огнем.

– Как скажете, уважаемые, – я ретировался, но не вниз, а перелез во второй подъезд, там у нас два расчета с ПТРС сидят.

– Эй, бронехалтурщики…

– Это еще что за… – полетело мне в ответ.

– Спокойнее, спокойнее. Вы чего же тут отдыхаете, извольте спросить? – это я пристал к расчету одного противотанкового ружья.

– Так нет же танков-то, чего нам патроны тратить, их всего сорок штук.

– А что вы сможете супротив танков-то?

– Ну, гусянки посбивать, повернуться удачно, так и зажечь можно! – отвечал мне первый номер, стрелок то есть.

– Мужики, вы, блин, как не свои прямо. Вон же БТР вылез, ну так и проткните его к хренам собачьим.

– А нас тут из орудий и похоронят заживо, – был ответ.

– Так, мужики, вас, блин, два расчета, щит у пушки ваш снаряд не задержит, расхреначиваете орудия, потом БТР, все ясно? – я придал голосу командные нотки, и бойцы подобрались.

– Попробуем… – ответил все тот же стрелок, а дом в этот момент содрогнулся от первого попадания.

– Давайте, ребятки, а то они нам сейчас здесь свежих мертвяков наделают! – выругался я и убежал.

Вернувшись к лейтенанту, доложил, что бронебойщики готовы, если отработают, как надо, эту атаку мы сдюжим.

– Слушай, а ротный здесь был? – вдруг спросил Нечаев.

– Это такой гордый горэц? – спросил я, имитируя кавказский акцент.

– Значит, был. Чего же он, дурень, в тыл-то побежал во время обстрела?

– Да кто его знает, нервный он какой-то, – ответил я.

– Был… – произнес лейтеха, а я застыл.

– Как это – был?

– Да вот так, снаряд, видимо, рядом рванул. Между домами видели, когда сюда шли. Весь переломанный, вряд ли долго мучился, – покачал головой Нечаев.

– Вот тебе бабушка и Юрьев день! – только и смог произнести я. Ну надо же, как вовремя-то. А и фиг с ним, тут бойцов жалеть надо, а не говно всякое, что из себя генералов корчит. Теперь еще и наградят посмертно.

– Пошел я, увидимся…

Первую атаку мы отбили довольно легко. Командир назначил штатного бегуна, паренек лет восемнадцати, бегал из подъезда в подъезд, узнавая новости. За всю первую атаку только семеро раненых, причем легко. Мы же выбили у фрицев по два расчета на каждом орудии, зажгли БТР и постреляли человек двадцать пехоты, фигня. Пока выдалось затишье, решил переговорить с командиром.

– Лех, можно с тобой начистоту? – спросил я у взводного, пока оставались наедине.

– Говори, – кивнул Нечаев.

– Ты ведь все про меня пишешь, так?

– Я про всех пишу, про себя тоже.

– А докладывал уже? – спросил я в надежде.

– Вот тут, – командир, расстегнув барсетку, тьфу, планшетку, достал тонкую тетрадь в линейку, – конкретно о тебе, держи, – взводный протянул мне тетрадку и поморщился.

– Давай так, если я что-то сделаю не так, приказ не выполню или еще чего, тогда отдашь куда следует, лады? – предложил я, но реакция командира мне понравилась и, если честно, удивила.

– Это подло. Я собирал сведения по тебе, потому как не знал тебя толком. Теперь же я все равно не смог бы заставить себя отдать тетрадь особистам.

– Это почему? – удивился я.

– Потому что меня первого и взгреют! Хорош командир, если им простой боец вертит, как хочет, – улыбнулся Нечаев, а я вдруг его понял. Ведь если он доложит, как было дело, меня у него заберут и начнут крутить, много знаю, много умею, говорю не так, командиров себе подчиняю, а ему влетит по самое не балуйся.

– Ясно, помнишь, ты просил меня не говорить, что я машину водить умею?

– Конечно, и я благодарен тебе, что ты остался со мной, хотя на том берегу явно безопасней.

– Я тебе просто скажу, хочешь пожить подольше, держи меня при себе, прорвемся как-нибудь. – Вот, вроде и сказал что-то, а вроде и не говорил.

– Ты что-то такое знаешь, чего не знает никто, – задумчиво проговорил командир.

– Возможно, возможно, – покачал головой, я соглашаясь.

– Сань, а ты вообще откуда? Ну, родом?

– Командир, ты же читал выписку военврача, ну не помню я ничего, вообще!

– А воюешь как будто не в первый раз, – заметил Нечаев.

– Так соображаю быстро, вот и получается, сам порой удивляюсь, как что выходит.

– Выписку-то я читал, потеря памяти вследствие контузии, но все равно непонятно как-то.

– Надеюсь, пройдет, так вообще-то доктор обещал.

– Ладно, надо бойцов накормить, пока тихо, да готовиться к новой атаке.

– Я думаю, что надо всех в подвал спускать, – произнес я задумчиво.

– Думаешь, артналет повторят? – взглянул на меня лейтеха.

– Да как бы ни авиа, – произнес я, и мы дружно полетели на пол. Бомба взорвалась совсем рядом с домом, и стены задрожали как бумажные. – Как же мы не услышали-то, все вниз! – заорал я и первый рванул на лестницу.

Собирая бойцов, мы под грохот рвущихся бомб спускались в подвал. Когда за последним, а это был командир, закрылась дверь в подвал, в подъезде что-то грохнуло, и мы поняли, что подъезда больше нет.

– Все к выходу, через подвал идем, на улицу не вылезать, здесь нас вряд ли достанет, – командовал лейтенант.

– Командир, я к остальным сбегаю, может, не всех еще положили? – я рванул по подвалу чуть не бегом, растяжки-то никто не снимал, но я знал, где они стоят. Снял по пути все четыре штуки, заглянул во второй подъезд, бойцы лежали у пулемета, покуривая одну на двоих.

– У вас живые есть? – крикнул я мужикам, те аж подпрыгнули.

– Ну тебя к чертям собачьим, рявкаешь как из-под земли! – обругали меня бойцы. – Вон на первый этаж все спустились, а что?

– Позовите командира, – я присел рядом и тоже принялся скручивать цигарку.

– Кто звал? – раздался голос старшины, что рулил тут взводом.

– Я это, боец Иванов, – ответил я и с чувством затянулся.

– Чего у вас случилось?

– Да так, подъезд наш расхреначили, командир послал узнать, как остальные.

– У нас только два этажа осталось, третьего уже нет, слышишь, – старшина поднял голову и указал рукой вверх, – вон как долбят, суки.

– Ладно, передам командиру, может, к вам придем.

– Добро! В третий пойдешь?

– Конечно, надо узнать, чего там у ребят.

– Давай, на обратном пути загляни, расскажешь ребятам, они мне передадут.

– Хорошо, – кивнул я и побрел дальше. В подвале наткнулся на Петра.

– Петь, ты чего тут? – удивился я.

– Да тебя ищу, сбежал, а меня не позвал, – чуть обиженно ответил напарник. Хороший он парень, прилип уже ко мне. Говорит, что со мной не так страшно.

– Ну, пойдем вместе, – махнул я рукой, показывая дорогу.

Третий подъезд был в порядке. Им досталось меньше всех, так что хоть и сидят сейчас все внизу, но хотя бы все бойцы живы. Переговорив с их командиром, отправились назад. Кстати, а бронебойщикам хана, выходит. И снайперов не видел, неужели всех завалило там, наверху. Еще раз обойдя всех оставшихся в живых, спросил и о тех, и о других в подъездах. Оказалось, ПТРщики живые, а вот снайпер остался только один. Второго, и самого опытного, накрыло, когда он спускался по лестнице. Зато второй стрелок прихватил его винтовку, которую я у него и выпросил, обещая, что после того, как здесь закончим, отдам снайперу ее для отчета.

Повертев в руках винтовку Мосина с коротким оптическим прицелом и не найдя повреждений, открыл затвор.

– Слышь, браток, а вы патронами специальными стреляете? – задал я, казалось, резонный вопрос.

– Все специальные еще до войны расстреляли. Пулеметными кормим, но она не привередливая. Пристреляна, кстати, на триста метров, Михалыч всегда ее так пристреливал, если прицел сбивал, а так добрая винтовка.

Я вытащил и осмотрел один патрон, да, и правда, на вид совсем обычный, его бы шлифануть слегка. Гонят на заводах вал, качество вообще забросили. Пойду, патронов наберу, был у нас там цинк вроде, у некоторых бойцов винтовки, так что без патронов не останусь.

Насыпал себе в кармашек на сбруе штук пятьдесят, патроны были не в пачках, поэтому даже количество не считал.

– Петро, пойдем, повоюем, – я передал бинокль напарнику, и мы двинули наверх во втором подъезде. Рядом с одним из окон рванул снаряд. Нас обдало жаром и каменной крошкой, но мы шли дальше.

Артиллерия настоящих арийцев долбила добрых пятнадцать минут, а дальше мы услышали трель свистка. За это время мы прикинули ориентиры.

– Внимание, Петь, помнишь, как я тебе объяснял, что говорить?

– Ага, ориентиры ты сам считал, буду называть только место, где вижу врага, и говорить дистанцию, – отчеканил Петруха, а я кивнул. Я наметил ориентиры и прикинул примерное расстояние до них. Так как тут вокруг все близко, надо будет брать пониже, винтовка пристреляна на большее расстояние. Решил я отстрелять самых прытких немцев. Помню по рассказам бывалых стрелков, что хороший снайпер может много чего натворить на поле боя. Но это снайпер, я-то и не стрелял из такой винтовки ни разу. Но почему-то упорно считаю, что получится.

К окну решил не подходить, буду стрелять из глубины комнаты. Тут как раз комод какой-то уцелел и стол вполне крепкий, вот и улягусь здесь. Быстро с Петрухой переставили мебель поудобнее для меня, и я расположился. Накрутив ремень на ладонь, зафиксировал винтовку, вроде удобно.

– Петь, давай внимательно. Главное, отыщи мне побыстрее пулеметчиков и офицеров, у тех форма отличается, да наверняка в фуражках будут.

– Так вон один, за углом дома справа, тьфу ты, – выругался напарник, – ориентир два, левый угол, двести, офицер, – вспомнив, как я просил мне докладывать о целях, Петро исправился и выдал скороговоркой именно то, что я и просил.

– Вижу, работаем! – Винтовка сильно толкнула в плечо, и сам я отвлекся, но выручил Петя.

– Сань, левее ушла и далеко за немцем! – Ага, значит, еще пониже и правее возьму. Второй выстрел, затвор назад, вперед, готов к следующему.

– Теперь прямо перед ним попал, черт, он убрался, понял, видимо. – Сам уже вижу, что убрался.

– Петь, смотри еще, а то мы так и будем за одним охотиться.

Следующим был пулеметный расчет. Поставив пулемет на остов сгоревшей машины, вроде «эмку» напоминает, два нацика принялись поливать наш дом свинцом. Где-то за стеной раздался выстрел из «мосинки», странно, что в общей какофонии стрельбы я вообще услышал этот звук.

– О, кто-то пулеметчика завалил, – крикнул Петя.

– Это наверняка наш оставшийся снайпер работает, он и второго сейчас приземлит, ищи еще цели.

Офицер все-таки не удержался и выглянул снова, а я уже понял, благодаря двум промахам, куда нужно целиться. Чуть довернув ствол, а то смотрел до этого не совсем туда, я выстрелил и сам же заметил попадание. Точнее, заметил я, как фриц упал, куда попал, конечно, не видел.

– Сань, это ты его?

– Ага, ты не заметил, куда попал? – мне было интересно, просто хотел знать, куда точно целиться.

– Прямо в грудь, он аж отлетел.

– Так, а наводил чуть ниже пояса, да между ног я целился, между ног, – усмехнулся я, – ну падлы, кто вам теперь свистеть будет? Рефери я вашего удалил с поля!

– Это ты сейчас с кем тут разговаривал? – уставился на меня напарник.

– А, не бери в голову, есть тут один, умный человек, с ним и говорил.

– Это ты про меня, что ли? – не понял Петро.

– Не-а, про себя любимого, цели ищи давай, сейчас какой-нибудь унтер на себя командование примет, если других фуражконосцев не окажется.

– Вроде есть такой, в смысле вон один в каске, руками машет, что-то орет вроде. Ориентир один, влево десять от пулемета.

– Вижу. – Выстрел, второй. – Черт, патроны кончились. – Открыл затвор и заталкивал патроны. Черт, неудобно с прицелом-то.

– А ты опять попал, уже двоих к их фашистским богам отправил.

– Ага, у них и на пряжках про это пишут, – кивнул я, закрывая затвор.

– Чего пишут? – спросил, заинтересовавшись, Петя.

– С ними бог, там написано, не видел?

– Да я по-ихнему не понимаю, – сокрушенно ответил напарник.

– Да и я немногим больше твоего, – я искал, в кого бы выстрелить, чтобы поважнее цель была, но тут вдруг стало как-то жарковато.

Из-за двух домов, что располагались на другой стороны этой улицы, вдруг поднялись немцы и бегом припустили в нашу сторону.

– Они там, чего, шнапсу приняли, что ли? – пробубнил я и начал стрелять. Из пяти следующих выстрелов я попал дважды. Одного точно наглухо, второй поживет еще, если вытащат, а… нет, не поживет. Кто-то попал в лежащего немца, и тот, замерев, распластался на земле. Из нашего дома начали стучать выстрелы автоматов и трофейных пулеметов. Немчура сначала начала валиться, а потом, видимо сообразив, что их тут нагло убивают, залегла. Мне было очень удобно стрелять сверху вниз, в лежащие и пытавшиеся укрыться тела врагов. Спрятаться посреди улицы было особо негде, если только за кучи битых кирпичей, что были вокруг, поэтому фрицы ховались кто куда мог, ну я и начал шмалять. Расстреляв еще полтора десятка патронов, с уверенностью могу заявить, что убил минимум пятерых. Когда наши сбавили темп стрельбы, наверное, перезаряжаться начали, неприятель начал вставать и, развернувшись, помчался назад.

– Вперед, за Родину, за Сталина! – услышал я призыв и почему-то спрыгнул со стола и помчался к лестнице. На ходу вешая ремень автомата на шею и дергая затвор. Винтовку я оставил в комнате, толку в атаке от нее немного будет.

Что меня так зацепило? Сам не знаю. Ладно местные, они с именем этим ложатся, они с именем этим встают, а я-то дурень куда рванул? Да, голос у Нечаева точно командирский, далеко пойдет, если не убьют прямо сейчас. Ведь это именно его призыв поднял всех в атаку. А главное, мы ведь реально прошли.

С ходу захватив оба дома напротив, за которыми немцы накапливались для атаки на нас, мы, сломив совсем небольшое сопротивление врага, обратили остатки фрицев в бегство. Во дворе одного из домов были оборудованы позиции для двух минометов, вот откуда эти суки нас минами забрасывали, а ведь нам их с прежних позиций ни за что бы не достать было. Теперь у нас есть два миномета, с запасом мин, все лучше и лучше нас снабжают немецкие интенданты. Мы пришли сюда практически нищими, а теперь богаты, как крезы.

– Сань, живой? – услышал я первые после этой дикой атаки человеческие слова.

– Да вроде, только вспотел, как колхозная кляча. – От меня и правда пар валил.

– Видел, как они бежали? Вот так же мы их до самого Берлина и погоним, – взводный сиял как начищенный самовар.

– Слушай, командир, ты хоть предупреждай, когда у тебя голову переклинит в следующий раз, ладно? – я вытер пот и грязь со лба и обнаружил свои руки красными.

– Ты не забывайся, приказ есть приказ. Нам все равно нужно было штурмовать эти позиции, а как удачно получилось, да? Блин, ты чего, ранен, что ли? – только заметив кровь на моих руках, командир закончил с лозунгами.

– Да чего-то я и не помню, чтобы меня ранило, а тут кровь… – я как-то даже растерялся.

– Давай присядь тут, сейчас сестру позову, она там раненых перевязывает.

– Много потеряли? – спросил я, сползая по стенке на пол. Мы разговаривали на бывшем наблюдательном пункте фрицев, тут вон и рация имеется, и даже кровать стоит заправленная.

– Восемь убитых, учитывая плотность огня, это немного. Раненых вот много, каждый второй помечен, кто-то сильнее, кто-то не очень. Сейчас подсчет закончу и скажу, сиди здесь, сестру я пришлю.

Взводный ушел, а мне вдруг так захотелось спать, блин, я тут вообще всегда хочу спать, да еще есть очень хочется. Даже не заметил, как прямо тут и вырубился. Очнулся только от того, что кто-то тряс за плечо.

– Родненький, эй, ты потерпи, я сейчас перевяжу, – писклявый голосок, совсем детский, выдернул меня из сна.

– Да я нормально, сестренка, уснул просто, – я разглядел деваху, господи, кого на фронт берут таких, как мы, таскать, ладно еще я вот небольшой, так и то восемьдесят килограммов вешу, а тут девчонка, лет шестнадцать, маленькая, худенькая, нос крючком, глазищами хлопает да все причитает.

– Как же ты, родненький без каски-то воюешь, нельзя же? – причитала и спрашивала одновременно девчонка.

– Почему без каски, – я и правда удивился, ведь я ж ее почти не снимая таскал. Хотел ощупать голову, но сестра уже занималась перевязкой и мягко так отстранила мои руки.

– Подожди, сейчас закончу.

– Как тебя звать-то, родная?

– Маша. Тебе больно? – она заглянула мне в глаза.

– Да нет, а чего там, на голове-то? – хотелось знать, на фига она на меня бинты переводит.

– У тебя и лоб, и голова рассечена, даже не знаю, чем это тебя так…

– Сань, каска с «девяткой» твоя? – в комнату вошел Петруха, с забинтованной левой рукой. В другой у него было каска. Я давно любимую цифру на своей каске нацарапал.

– Ага, это чего, моя? – Петя протянул мне каску, а я, поглядев на нее со всех сторон, вскинул брови.

– Сам, что ли, проткнул? – показывая на дырку в каске, спросил я у напарника.

– Мне что, заняться больше нечем было? – Петя покрутил пальцем у виска.

– Тоже зацепило? – я ткнул пальцем в свежую повязку на руке.

– Осколок мимо пролетал, зацепил немного, падлюка такая, ерунда. Ты чего каску не застегнул, когда в атаку рванули?

– Да фиг его знает, забыл, наверное, – пожал плечами я. Вот так случай, как бы на этом везение не кончилось. Пуля попала мне в каску и, пробив ее, рассекла голову вскользь, как внутрь не вошла, уму непостижимо.

Девушка-санитар, закончив свои докторские дела, ушла, даже поблагодарить не успел, сидел тут задумавшись, надо будет хоть шоколадку ей подарить, мы у немцев много взяли. «Nestle», кстати.

– Взводный как, посчитал уже людей? – спросил я севшего рядом и достававшего еду Петра.

– Ага, с нашего взвода один убит и один ранен, обоих на тот берег отправили. Во втором взводе, где политрук командовал, трое раненых и тоже один покойничек, остальным меньше повезло. Мы ведь уже в доме были, когда немец отвечать-то начал всерьез. А те наши два взвода, что соседями по дому были, только еще бежали, вот им и прилетело серьезно. Там уж и минометы долбили вовсю, и пулеметов хватало. Ты, брат, меня напугал даже. Я не сразу вообще понял, куда ты сорвался, выскочил из дома, а ты уже почти досюда добежал. Бегу, смотрю, каска полетела, а ты дальше чешешь, ее подобрал на ходу и за тобой. Только в доме тебя потерял, пока искал, тебя уж тут сестренка бинтовать стала. Ну и здоров же ты, братец, бегать, быстрее пули, наверное, бежал.

– Сам знаю, что дурак, да уж больно Нечаев у нас кричит хорошо, так и хочется быстрее приказ исполнить. – Мы вместе рассмеялись и перекусили.

– Покемарь чуток, пойду, узнаю, дадут нам отдохнуть-то, или опять побежим? – Петя встал и, кивнув, вышел. А я взял и завалился на фрицевскую кровать, нехай ищут, если нужен буду, найдут.

Сколько прошло времени, не знаю. Но как-то даже выспался. Встав с кровати, надо же, сапоги кто-то с меня сдернул, вот молодцы, намотал портянки и влез в стоявшие возле кровати сапоги. Петруха наверняка расстарался, блин, вот ведь Человек, с большой буквы! На столе возле окна стояла банка тушенки и рядом, на клочке газеты лежал хлеб, да свежий, однако. Достал трофейный складной нож, в нем есть консервный нож, и вскрыл банку. Эх, жить – хорошо, а хорошо жить еще лучше. Схомячив почти полбуханки хлеба и вычистив корочкой банку, запил все это из фляги водой. Чего-то опять в сон потянуло, э, нет, пойду-ка командира поищу.

Лейтенант оказался этажом выше, что-то разглядывал в бинокль.

– Здравия желаю! – бодро отчеканил я.

– Чего орешь-то? Да и одни мы тут, не тянись. Как отдохнул?

– Замечательно, а сколько времени?

– Почти три часа дня, – посмотрев на часы, сказал командир.

– Ого, я чего, целых три часа спал и меня никто даже не пнул?

– Да пытались разбудить, да ты как покойник спал. Не шевелишься, не храпишь, вот и оставили в покое.

– Спасибо, товарищ лейтенант, большое человеческое спасибо, – искренне сказал я.

– Нам дали передышку, учли, что мы всю ночь воевали. Комполка по телефону благодарил за то, что домик тот, что ты взял, вовремя захватили.

– Ага, – скорчив рожу, киваю, – взял, да в одиночку полроты гансов смахнул, как крошки со стола, и сижу теперь как герой. Ты чего, лейтенант, очумел, что ли?

– Ладно, мы взяли, так что начальство довольно.

– Ну и слава богу, это же хорошо, когда начальство довольно, – улыбнулся я.

– Вторая рота нашего батальона пошла дальше, если захватят соседние дома, нам вообще хорошо будет. А у первого батальона плохо, они вокзал штурмуют, у них в батальоне ведь тоже уже далеко не полный состав, а гитлеровцы сидят основательно. Разведка у соседей ходила прошлой ночью, говорят, совсем там туго. Несколько раз с фашистами местами менялись. Тут вообще дальше легко не будет. Это сюда немцы большие силы не бросают, экономят, а в двух сотнях метров отсюда танки стоят, вот где сложно-то.

– Прорвемся, командир, не мы, так те, кто за нами пойдет. Всегда так было и всегда так и будет. Кто-то гибнет, кто-то прорывается и побеждает. Сейчас-то нам что делать?

– Курочкин сказал, что это ты немецкого офицера из снайперки положил?

– Да, с третьего выстрела. Потом пристрелялся и еще вроде нескольких «заземлил».

– Вот, а ты спрашиваешь, зачем я тетрадь веду и все про вас записываю. Ты себя слышишь? Откуда у тебя словечки такие, я так иногда тебя вообще не понимаю, как будто и не нашем языке говоришь.

– Извини, Леш, да сами как-то придумываются, я не специально.

– Ты за языком приглядывай, а то уже не я спрашивать буду, – предостерег меня взводный. – Винтовку с оптикой младший сержант Фоменко в полк отнес, но я тебе тут подарок приготовил, ты же говорил, что больно уж тебе хочется с прицелом пострелять.

– Было дело, да и правда интересно. С автомата строчишь-строчишь, попал, не попал, только гильзы звенят, а тут… – я многозначительно вскинул брови, – тут другое дело.

– Сейчас, подожди, – лейтеха вышел, а я сел на стул возле окна. Тут на столе лежала развернутая карта, точнее, командир обстановку зарисовывал. Поглядел, а хреновые у нас дела-то. Стоит фрицам ударить по нам с двух сторон и всё, ладно, если к переправе успеем свалить. Хотя я, конечно, не совсем точен, слева вроде наши соседи хорошо укрепились, вряд ли так просто их пройдут, но если фрицы танки подтянут, тогда да, тяжело будет.

– На, владей! – отвлек меня голос Нечаева. Развернувшись на стуле, уставился на командира.

– Блин, командир, вот это подарок! – я восхищенно вытаращил глаза. Взводный держал в руках немецкую винтовку с оптикой.

– Держи, говорю, чего глазами хлопаешь? Эту никто не заберет, я ее на взвод записал, теперь твое оружие.

– Слушай, командир, но я ведь не снайпер, этому учиться надо! – сомневаясь в своих возможностях, сказал я.

– Вот и учись, я тоже первый день в бою взводом командую, не плачу же!

– Как прикажешь, – взял винтовку в руки и стал разглядывать. – А где хозяин этого ствола?

– Ее в квартире наверху нашли, там же трупик свеженький, весь такой в пятнистой одежке, ботиночки хорошие, и головы почти нет, гранату кто-то кинул.

– Кто прибрал? – спросил я, понимая, что наши хрен пройдут мимо хороших вещей.

– Да разобрали кому что, только оружие принесли.

– Да, от ботиночек фрицевских и я бы не отказался, удобные они у немцев.

– Ну-ну, хватит тут нашу советскую обувь хаять, – улыбаясь, проговорил взводный. – Иди оружие осмотри, пристреляйся, патронов мы немецких много захватили.

– Да я вон ленту от МГ сейчас распотрошу себе в сидор, мне надолго хватит. – И я, подхватив винтовку, вышел из квартиры.

Не успев спуститься вниз, натолкнулся на Петруху.

– О, Сань, проснулся? – бодренько так спросил напарник.

– Да. Спасибо, брат, за еду, очень вовремя.

– Да ладно, я же понимаю, ты устал… – смущенно ответил Петя.

– Петь, ты чего? Вместе же воевали, чего ты меня все выделяешь? – И правда, чего-то Петро меня все хвалит и хвалит.

– Так ты вон как знатно воюешь! – продолжал петь дифирамбы напарник и прятал глаза от смущения.

– Пе-тя! – сказал я, уже не улыбаясь.

– Извини, Сань, – напарник замолчал, но через пару секунд выпалил: – Ты же меня спас там, – Петя махнул рукой себе за спину, – меня бы уже не было тут.

– Когда это, о чем ты вообще? – я совсем растерялся, не понимая, о чем говорит друг.

– Когда переправлялись, бомба рядом с баржей упала, помнишь, меня выкинуло тогда, а я плавать не умею. Ты же меня вытянул, что, забыл, что ли? – Ах, вон он о чем. Честно говоря, я и не заметил в темноте, кого я тащил. Было дело. Баржу взрывной волной в скулу шлепнуло, а парень на ногах стоял, вот и полетел за борт. Мне тогда даже прыгать не пришлось, он рядышком бултыхался, я свесился за борт и вытащил его. Блин, там так страшно было, что я забыл об этом сразу, а парень-то впечатлился, оказывается. То-то я думаю, чего он за мной так ходит, помогает, жрать вон притащил и буквально в рот заглядывает, когда я что-нибудь говорю.

– Братуха, забудь ты это. Я же не видел даже, кого вытаскивал, да и любой бы так сделал на моем месте.

– Да вот никто кроме тебя и не кинулся ко мне. А знаешь, как мне от этого страшно было? Меня в детстве дед плавать учил, в пруд швырнул, а я камнем на дно, ну боюсь я воды, не могу себя перебороть. Как оказываюсь в воде, на меня просто паника нападает, не знаю, что делать.

– Вот немчуру расхреначим под орех, сам тебя научу. Слово даю, не надо воду бояться, вода это жизнь.

– Как скажешь, только я все равно утону, боюсь я.

– Эх, вояка ты хренов. Пошли давай, надо мне трофей пристрелять, видишь, какую мне «цацку» командир подарил? – я показал парню немецкую винтовку.

– Ты глянь, сколько тут крестиков на прикладе! – удивился Петро. А я-то, к моему стыду, и не заметил, хотя я ее не особо и разглядывал.

– Затрем сейчас, а скоро звездочки царапать будем, договорились?

– Конечно, – улыбнулся напарник, и мы двинулись к выходу из дома.

Винтовка оказалась в полном порядке. Надо отдать должное немчуре, классная винтовка. На двухстах метрах я спокойно посшибал все банки, что мы с напарником установили для пристрелки. Я, конечно, выпустил для начала пяток пуль, просто чтобы понять, куда она вообще стреляет, а вот затем уже начал стрелять по мишеням. Петруха так и продолжал всячески мне угождать, я даже поругаться хотел, но после повторной нравоучительной беседы тот вроде успокоился. Раньше бой был, некогда ему было думать о таком, а сейчас, на отдыхе, парнишка «поплыл». Просто Петро предложил мне мой автомат таскать, дескать, у тебя винтовка, тебе тяжело будет, вот я на него и «набросился».

– Петь, если не прекратишь так себя вести, я доложу лейтенанту, нехай тебя в другую часть отправят. Мне напарник нужен, а не почитатель, я не девка. А оружие свое сам таскать буду, вот на позиции будем лежать, там да, поможешь, а сейчас прекращай, я тебе всерьез говорю. – На этом и договорились. Отличный он парень, да и не один он, все здесь хорошие и добрые люди, кто из них виноват, что война их перековала?

К пяти вечера с нами связались из штаба полка и, потребовав у взводного отчет по потерям, приказали ждать команду «фас». Ну, сигнал о нашем выдвижении в сторону вокзала. Там первый батальон сейчас рубится, немцы их опять выбили из здания. Где-то рядом сражаются, задница там полная. А наш батальон должен, прорываясь к железнодорожному вокзалу, освободить центр города, дома попутно чистить будем, вот так. Бой на встречных курсах, немцы к Волге, а мы от нее.

Взамен погибшего ротного нам не прислали никого. Так как Нечаев оставался единственным командиром на все остатки трех наших взводов, лейтеха из третьего взвода получил еще одну пулю и его отправили на тот берег в санбат, нашего лейтенанта и поставили рулить остатками роты. Меня он поставил на свой бывший первый взвод старшим. Да, должен быть командир, да где его сейчас взять-то? Вот наступит затишье, или нас отведут назад, то там или нового ротного назначат, или утвердят Нечаева, а на взводы могут новых лейтех прислать.

Я решил немного похулиганить и попросился у командира погулять. На самом деле, недалеко так, через дом от нас всего. Там просто домик удачно расположен, с верхнего этажа я смогу немцев разглядеть, да и пострелять их немного.

– Петь, видишь, где эти суки окопались? – мы находились в развалинах третьего этажа одного из домов, что одной стороной выходил на позиции немцев.

– Ага, смотри, еще один в фуражке показался, – Петя в бинокль рассматривал позиции немцев.

– Вижу, а давай-ка снимем этих, петухов напыщенных, совсем страх потеряли.

– Так заметят и минами накроют! – логично заметил напарник.

– А мы сначала этих офицериков уберем, а потом оба расчета, что позиции только что себе оборудовали.

И началось. Я отстрелял три полных магазина, когда на нас посыпалось… даже и не знаю что. Грохот был такой, думал, обделаюсь. Те развалины, в которых мы находились, разлетались как бумага. Петя оклемался вперед меня и, схватив меня за руку, потащил вниз. И развалины, и заодно весь второй этаж разлетелся в щепки. Мы с напарником отсиживались в подвале и думали только об одном, вылезем ли мы после такого обстрела. Немцы как-то уж очень расстроились из-за уничтожения минометчиков и двух офицеров, долбили артиллерией минут тридцать, мы с Петей напрочь оглохли. Казалось, каждый снаряд разрывался прямо рядом с нами. Дом дрожал, но каким-то чудом пока стоял.

– Ха-ха-ха, – вдруг прорвало напарника.

– Братуха, тебя что, приложило, что ли? – испугался я.

– Да вспомнил, как фриц с ноги на ногу прыгал, когда ты ему в задницу попал.

– А на фига он ее выставил? – я и сам засмеялся. Один солдат из расчета минометчиков вжался в землю так, что я видел только часть его спины, выстрелил, оказалось, что попал прямо в «седло», как он орал, как крутился и подпрыгивал, пока в шоке был, позже-то упал и, покатавшись чуток по земле, затих. Обстрел помешал нам досмотреть эту картину, уж и не знаю, сознание потерял или сдох. Когда закончился обстрел, мы, блуждая по подвалу в темноте, внезапно завернули в какой-то закоулок и обнаружили дыру в углу дома. Видимо, немцы стреляли по всему дому, а не только по верхним этажам. Выбравшись из этих катакомб, охренели. Мы оказались на той стороне дома, что была обращена к врагу. Пока бежали и прятались за угол, немцы немного постреляли, но повезло, не зацепили.

Взводный дал нам транды за то, что растревожили фрицев, но его осадил политрук, сказавший, что красноармейцы, да еще и гвардейцы, должны бить врага в любое время дня и ночи.

– Нам к вокзалу выдвигаться, а они тут все это дерьмо разворошили! – ругался Нечаев.

– Ладно, командир, нам ведь левее нужно, может, проскочим, пока здесь заварушка.

Через десять минут все были готовы, взводный, а теперь уже ротный, всех давно поднял, только нас и ждали. Промежуток между двумя домами пришлось преодолевать на пузе. Немцы хоть и не заметили пока наш маневр, иначе бы уже с дерьмом мешали, но мы видели отдельных солдат, осматривающих окрестности. Кругом были завалы из различного строительного мусора. Битый кирпич, какие-то расщепленные доски и грязь, кругом грязь. Ползти по битому кирпичу то еще удовольствие. У меня винтовка в руках, Петруха тащит наши с ним автоматы. Ползти мне нужно особенно аккуратно, чтобы прицел не сбить, я только к нему пристрелялся. Вообще немецкая винтовка оказалась чудо как хороша, звук запираемого затвора – бальзам на уши, особенно после услышанного мной в первый раз лязганья «дегтяря». Понятно теперь, почему янки до двадцать первого века лучшие свои винтовки делали именно с «Маузера». Реально лучше ничего и нет, наверное. «Винчестер» свою «семидесятку» знаменитую делал именно с «Маузера», а «Ремингтон», чуть позже, «семисотую» модель, вообще моя мечта, также с него лепил.

Нам удалось двумя взводами пересечь улицу и занять позиции возле очередного дома. Немцы физически не могли быть везде и всюду, даже если и находились в каком-то доме, то очень малым составом. В этом доме, к которому мы приползли, было всего десяток солдат при одном пулемете. Постреляли их быстро, потеряв взамен только одного бойца, да и то только раненым. Телефонисты тянули полевку, и Нечаев вызвал подкрепление, объяснив, как идти, чтобы можно было обойти позиции противника. К сожалению, нам мало было просто пройти к вокзалу, нужно по пути зачищать те здания, что попадаются, иначе нас просто окружат и раздавят.

Ноги уже просто гудели. Башка трещит ужасно, видимо, близкие разрывы снарядов все-таки сказываются. Сидим, курим, ждем подмогу. Почему сами не идем? Так и пошли бы, да впереди две самоходки немецкие стоят, спрятались гады за две подбитые «тридцатьчетверки» и в ус не дуют. Ребята наши сунулись было, да те уж больно стреляют метко, двумя снарядами чуть всех не положили.

– Давай назад, сейчас попробуем артиллерию вызвать, – крикнул мне ротный, проползая мимо. Я передал приказ своему взводу и начал отползать. Артиллерию, ага, ты еще авиацию вызови. Парень по учебнику воевать решил, но делать-то что-то нужно. Подполз Петруха.

– Слышь, командир, я тут четыре гранаты нашел, противотанковые, попробуем?

– Делись, – протянул я руку и охренел от тяжести. Это двухкилограммовая «колотуха» оттягивала напрочь руки, как ее кидать-то?

Не ставя в известность ротного, поползли вдоль дома, что укрывал нас от немецких самоходок. Позвали еще троих бойцов, чтобы прикрыли, если что, от вражеской пехтуры. Один был вооружен ДП, двое с автоматами.

– Петь, этот дом, – я указал на стену, под которой мы ползли, – не зачищен, из-за угла нам гранату не докинуть.

– Если мы туда полезем, фрицев набежит как тараканов, – многозначительно заметил Петр. Тут до нас донесся голос кого-то из бойцов, что ползли сзади.

– Чего?

– Командир за нами ползет, зовет тебя, – передали мне.

– Тьфу ты черт, сейчас всю малину обгадит, – развернувшись и медленно проползя мимо своих бойцов, нашел Нечаева.

– Ты куда собрался, кто тебе разрешил? – начал ротный.

– Чего опять кипеж-то поднимаешь? – остановил я его порыв.

– Ты теперь взводный, хоть и рядовой, но командир!

– И что? – не понял я.

– Пошли бойцов, без тебя справятся, кто взводом будет руководить?

– Я, как ты сам только что заметил, рядовой. Поэтому я и приказал, себе, Курочкину и этим троим, чего тебе еще-то надо?

– Отставить, я говорю! – продолжал Нечаев.

– Командир, отстань ради христа, не заставляй меня нарушать субординацию. Я пойду и… точка. Сколько ты лежать здесь будешь? А если они сюда танки пошлют, так нас здесь и вкатают в землю. Всё, говорю. – Нечаев с открытым ртом остался лежать, а я пополз обратно, но придумав кое-что, обернулся.

– Хочешь помочь?

– Чего удумал еще?

– Изобразите атаку слева, но не лезьте, а мы тут справа и обойдем. Самоходы уничтожим, и вы пройдете, лады?

– Лады! – огрызнулся командир, но двинул к бойцам.

Так, сейчас они там пошумят, а мы и рванем. Объяснил Пете и предупредил, чтобы тот не отставал.

До самоходок мы не дошли. Даже из-за угла не вышли. В том доме, за которым мы укрывались, оказалось слишком много врагов. Немчура устроила нам такую «ответку», что еле ушли, таща раненых и двух убитых. Костерил себя так, что даже ротный проявил слабость и утешал:

– Сань, ну мы же без разведки шли, кто знал, что там такие силы? – горестно вздыхал Нечаев, который и сам пострадал, пулю в руку схлопотал.

– Вот именно! Командир, сдай меня на хрен особистам. Не вздумай даже сообщить, что это была твоя инициатива. Я тут разошелся, решил, что все, выдохлись фрицы, а они нам и навешали. Черт, почему я дом сначала не проверил…

– Ну, всё! Хватит уже плакать! Нет тут виновных. Ты такое понятие, как разведка боем, слышал? – командир уставился на меня, а я вдруг подумал, вот же человек, не равнодушен он ко мне, другой бы сдал не задумываясь, а этот только и думает, как выгородить.

– Лех, я парней положил, ты вон раненый, дело не сделано, а ты все меня выгораживаешь…

Нечаев все равно доложил, что была разведка боем, понесли небольшие потери и отошли назад. Путь преградил трехэтажный длинный дом, в котором укрылись около сотни гитлеровцев, при поддержке танков и артиллерии. Доклад лейтенанта, надо сказать, вышел весьма кстати. С нами на связь вышел командир полка и… похвалил за инициативу. У меня в голове не укладывалось, а Нечаев был бодр и весел.

– Ты не понимаешь главного. Завтра здесь пошли бы еще войска и попали бы как куры в ощип. Ведь еще утром разведчики докладывали, что тут нет никаких танков и большого количества солдат противника. Немцы стягивали сейчас все ближайшие войска на железнодорожный вокзал, вот мы и поперлись не глядя. Комполка пообещал пополнение, а главное, сообщил, что к нам выдвинулись два расчета с «сорокапятками», помогут в случае атаки противника танками.

Я, чувствуя вину, попросил у ротного отпустить меня на разведку.

– Куда ты еще собрался? – недовольно спросил Нечаев.

– Хочу посмотреть, откуда можно эти гребаные самоходы сжечь. Из пушек я имею в виду.

– А-а. Возьми только кого-нибудь, одного не пущу.

– Так с Курочкиным и пойдем, хорошо?

– Давай, осторожнее только.

Время было уже к вечеру, темнело. Фрицы стреляли все меньше, спать хотят, наверное. Мы ползли с Петрухой по развалинам и осматривали каждый закоулок. Я хотел отползти чуть в сторону от занимаемого нами дома, чтобы найти место, где установить орудия. «Благодаря» застройке такое место найти было невозможно. Самоходки стоят не посреди улицы, и чтобы выйти к ним на прямой выстрел, нужно подойти метров на триста, что само собой невозможно. Но это палка о двух концах. Если бы можно было выйти на прямой выстрел с большего расстояния, немчура бы уже сбросила в Волгу все наши войска своими танками. Так что застройка играла на руку и нам тоже.

Мы забрались в подвал одного из полуразрушенных домов и чуть не начали стрелять с перепугу.

– Наши! Бабоньки, это же наши! – Мы, блин, с Петей чуть с ума не сошли от объятий и поцелуев.

– Красавицы, вы нас удавите сейчас! – начал было возмущаться я.

– Родненькие, как же вы сюда прошли, немцы же кругом.

– А вы знаете, где точно? – спросил я.

– Тут их нет, но дом весь разбит, мы боимся наверх выходить.

– Так, Петруха, надо женщин с детьми отсюда выводить, как хочешь, – озадачил я друга.

– Скоро совсем стемнеет. По нашим следам можно пройти, не заметят. – Мы и правда почти весь путь прошли ногами, а не ползком.

– Точно. Тут только от этого дома метров сто – сто пятьдесят пробежать, пригнувшись, а дальше спокойней, там уже наши дома.

– Ребятки, мы боимся, – беседу с нами вела одна и та же женщина, если честно, неопределенного возраста. Просто тут все такие чумазые, усталые и голодные, что вообще не отличить мальчика от девочки и женщину от старушки. Все в каком-то рванье, как не замерзли-то до сих пор? Ну фрицы, ну суки! Придем мы в Фатерлянд, запоете вы тогда.

– Бабоньки, с вами боец пойдет, знаете, какой он сильный и отважный, ух! Немцев пачками кладет. – Петя стоял и хлопал глазами, женщины лучинку зажгли, вот я и разглядел.

Вдвоем идти не хотелось, вдруг фрицы в дом вернутся, женщины-то сказали, что те здесь были, а потом куда-то ушли. Вот я и пойду, домик проверю аккуратно, а Петя женщин доведет до расположения ближайших бойцов, пусть те займутся их сопровождением к переправе.

Когда вылезали из подвала, я аж присвистнул. Сорок три человека, это всех вместе и женщин, и детей. Страшно за них было, но, блин, пока они тут, еще страшнее. Петя ушел, а я снова полез в подвал. Выход в подъезд заблокирован не был, вышел и осмотрелся. Тут точно никого не было давненько. Ни следов присутствия, ни каких-либо признаков жизни. Осторожно пробирался, уткнув приклад ППШ в плечо и осматривая каждый закоулок. Тихо, ан нет, на улице-то трескотня продолжается, но уже давно не такая, как днем. Орудия не бахают, только где-то минометы долбят да ружейно-автоматный, ну, иногда пулеметный огонь слышен из соседних домов. Как-то уже воспринимается это все странно. Постоянно кто-то стреляет, а вот раз не в «твоем» доме, так вроде кажется, что где-то далеко. Непередаваемые ощущения. В одиночку идти страшно, но в то же время спокойно как-то. Уж если сам видел пустую комнату, так и уверен на все сто, что здесь точно никого. Во втором подъезде я нашел следы пребывания фрицев. Много окурков на полу, пара бутылок из-под вина, несколько пустых банок из-под консервов. Гильз нигде не видел, следовательно, если немцы сюда и ходят, то только наблюдать, ну, может, еще огонь артиллерии корректируют, гады. За час обойдя весь дом и насмотревшись вдоволь на самоходки, хоть и темно уже, но тут всего метров триста, все разглядел, тем более вокруг них стояла суета. Фрицы впереди, то ли жрали, то ли гуляли, но ходят через одного с фонариками и думают, наверное, что их не видно. Да и осветительные ракеты никто не отменял, гитлеровцы запускают их постоянно, боятся, суки.

«Эх, вот сюда бы орудие поставить!» – думал я и разговаривал сам с собой. Тут обе самоходки как на ладони, они прятались от атаки с другой стороны, а тут так удачненько борта подставили.

– Стоп, а кто нам помешает сюда пушку закатить? – И правда, кто? «Сорокопятка» весит немного, как тяжелый мотоцикл. С той стороны дома положим на оконный проем бревна, доски или двери какие-нибудь, по ним затащим орудие. Мешает перетащить его на другую сторону дома, по сути, всего-то одна стена. Возьму взрывчатки у саперов, есть она у них, еще и фрицевской добавили из трофеев, рванем аккуратно часть стены, чтобы пушка прошла. Попросим у полка грохнуть из чего-нибудь тяжелого в наш район, чтобы подрыв стены немного замаскировать. А дальше… дальше забота бога войны. Самоход не танк, пока его заведут, пока развернут или попытаются спрятать, времени вагон. Главное, чтобы артиллеристы смогли попасть, ну и сжечь все это гансовское дерьмо за пару-тройку выстрелов. Сам я займу позицию со снайперкой на чердаке, он тут, кстати, почти целый. Отстреляю сколько смогу и ходу отсюда. Пушку придется вытаскивать обратно буквально бегом. Уж слишком мало времени у немцев занимает подлет авиации по запросу. А долбить нас будут со страшной силой.

Черт, сидя на втором этаже, совсем забыл про то, что я один пока, опять становилось жутко. Вдруг за окном, прямо по разбитой улице, промелькнули три тени. Гадом буду, если это не враги…

Шедшие немцы, казалось, не боятся вообще ничего, пробираясь по кучам битого кирпича. Едва наклонив головы и держа оружие наизготовку, троица медленно, но уверенно пылила сюда. Блин, вот только бы Петя прямо сейчас не вернулся, а то вылезет из подвала, тогда точно хана.

Заныкавшись в уборную, я ждал и надеялся, что Петя задержится. Через пару минут послышались шаги, затем скрипнула дверь в квартиру, ага, целая она тут, и в комнату ввалились немцы. Шепчутся, хоть и знают, что здесь никого не было раньше, но в голос не болтают. Прозвучавшие шаги принадлежали двум солдатам, а где же третий, неужели на стреме внизу оставили? Что-то тяжелое и явно металлическое чуть слышно звякнуло, один из фрицев помянул любимое нацистское слово «шайзе» и, пройдя опять мимо прячущегося в туалете меня, немцы вышли.

Черт, здесь в комнате что-то было спрятано, а я и не обыскивал даже, хотя, может, и к лучшему. Тихо выйдя из своего убежища, я прислушался возле входной двери, на лестнице отчетливо слышались поднимающиеся шаги. Вот блин, а как мы теперь пушку затащим? Если угрохать фрицев, нам песец, ведь их явно придут проверять или менять. Черт, как же быть-то? Потянув дверь и молясь, чтобы она не скрипнула, с облегчением выдохнул, когда створка оказалась открытой на достаточное расстояние. Протиснувшись в щель и оглядев лестницу и площадки, осторожно вылез целиком и, блин, чуть не застрелил Петра.

– Ком… – открыл рот напарник. Зашипев на него и приложив кулак вместо пальца к своему лицу, я указал Петру наверх. Надеюсь, никто нас не слышал.

– Внизу как? – шепнул я Петрухе на ухо, когда поравнялся с ним.

– Никого, а чего случилось-то?

– Фрицы тут, наверх пошли, давай за мной и вполглаза вниз посматривай.

Мы пробирались на верхний этаж минут пять, буквально по сантиметру переставляя ноги. У Пети пару раз что-то брякнуло, я аж зеленел от злости, позже оказалось, что он задевал моей винтовкой о стены. Петя нес мою винтовку за спиной, потому как в руках у меня самого был сейчас ППШ. Квартиру с фрицами искать не пришлось, голоса слышны хорошо. Показал Пете знак готовности и надавил носком правой ноги на дверь, аккуратно придерживая за ручку рукой. Дверь мягко подалась, и за ней был фашист. Он смотрел прямо на меня и не сделал ни одного движения. Мы замерли, пялясь друг на друга, но уже через секунду мой автомат уставился ему в лицо. Фриц поступил неправильно, но из его пасти успел вылететь только один слог. Выстрел из ППШ, короткая очередь, буквально на три патрона разнесла врагу лицо, а через секунду я сам был уже на полу, приготовившись отбиваться. Петя стоял оперевшись на колено сзади и левее. Немцы не выходили, ситуация была патовой, но у врага есть возможность привлечь своих, просто выстрелив из окна, кто-нибудь да придет. А вот к нам точно никто не придет на помощь, поэтому времени нет, но и дуриком в комнату мы не полезем. Выхватываю из кармашка «феньку» и, проверив, хорошо ли зафиксирована чека, бросил гранату в комнату. Послышалась возня и топот двух пар обуви. Ждать мы не собирались ни секунды. Заглядываю в проем, никого не видно, перекатываюсь так, чтобы все время видеть помещение. Сзади прыгает и, распластавшись на полу рядом со мной, замирает Петро. Один из фрицев, укрывавшийся за опрокинутым столом, уже вставал, когда в него прилетела очередь из ППШ Пети. Второй лежал на полу, чуть приподняв голову. Мой автомат смотрел немцу точно в лицо, и я просто отрицательно покачал головой, в надежде, что фриц окажется жизнелюбивым.

Вышло у нас всё офигеть как идеально. Связав немца, мы осмотрели комнату и, обнаружив рацию и бинокль рядом с ней, а также блокнот с записями, я приободрился.

– Петя, срочно нужен кто-то, говорящий по-немецки, пулей его сюда, просто бегом! – протараторил я и с удовольствием наблюдал, как напарник помчался вниз.

– Ты меня понимаешь? – решил я спросить немца.

– Найн, найн, – тихо отвечал фриц, уткнувшись взглядом в пол.

– А говоришь, не понимаешь! – ухмыльнулся я. Взяв трофейную сигарету и такую же зажигалку, закурил. О, ничего так табачок-то у вражины. – «Аттика», – прочитал я вслух надпись на пачке и еще раз ухмыльнулся. Просто обыскивая немцев, нашел аж три пачки таких сигарет. Хоть и привык уже к табаку в газете, но давно хотелось именно сигарет. Тем более сейчас в них пока еще не суют всякое дерьмо. Не пропитывают бумагу, чтобы быстрее горела, и сам табак вполне приличный. Немец попросил закурить. Как понял? Ну, знаете ли, это ж международный жест курильщика. Фриц так многозначительно мычал, что я как-то быстро сообразил, что ему нужно. Вытащив кляп, я не рисковал, трофейный пистолет был под подбородком фашиста, я сунул ему в рот сигарету и чиркнул зажигалкой.

Пока фриц наслаждался курением, я, показав ему на рацию, вопросительно кивнул. Фриц сначала ответил отрицательно, но когда я начал подниматься, а точнее вытаскивать нож, вражеский солдат активно начал трясти головой.

Петя вернулся минут через пятнадцать, наверное, бегом бежал. Окрикнув меня еще из-за двери, он появился с автоматом в руках. В метре позади напарника виднелась фигура нашего политрука.

– Здравия желаю, товарищ политрук, – бодро отрапортовал я.

– Иванов, ну, кто тут у вас?

А пленный оказался рядовым связистом. Остальные, уже остывающие, были как раз корректировщиками, а этот парень должен был только держать связь.

– Когда нужно выходить на связь? – начал допрос с важного для всех нас политрук.

– Мы пропустили сеанс, скоро должна прибыть группа, – ответил ганс.

– Сколько человек обычно входит в группу? – продолжал политрук.

– Отделение. – Вот тебе, бабушка, и Юрьев день. А нас тут всего трое, с политруком.

– Товарищ политрук, пусть выйдет на связь и сообщит, что все нормально, – предложил я.

– Думаешь, не ляпнет лишнего? – с сомнением заметил политрук.

– Ну, если только он мазохист, – ответил я, вынимая нож.

Приставленный к гениталиям острый клинок способствует нормальному диалогу. Правда, фриц все время умолял политрука убрать меня подальше, но тот только хмыкал. Фриц вышел на связь и с круглыми от ужаса глазами, почти не запинаясь, оттараторил то, что нужно. Ему приказали начинать записывать координаты и через двадцать минут быть готовым их передавать.

– Они собираются опять по переправе долбить, – после завершения сеанса связи сказал политрук.

– Ну, так и передадим им такие координаты, что они порадуются, – ответил я.

Фриц по своей маленькой карте, но блин, довольно подробной, записал координаты, и мы начали ждать нового сеанса. Координаты мы дадим тех домов, что находятся у немцев рядом с нами, надеюсь, что артиллеристы у фрицев сначала жахнут, а уж потом будут сверять их.

Немцы все-таки не зря до Волги дошли. Нет, жахнуть-то они жахнули, но это были всего восемь выстрелов, но блин, зато каких! Те самоходки, что не дали нам пройти дальше, спешно отошли к себе в тыл, паника в тех домах была знатная, но! Больше не связываясь с нами по радио, немчура просто начала долбить уже по нам, да с такой силой, что мы еле ноги унесли. Немца даже бросили, если повезет – выживет.

Едва мы вернулись на позиции роты, нам приказали отойти в тыл, тут это рядом, всего метров на триста в сторону реки. Нас сменила рота из нашего же батальона. Дали шесть часов отоспаться, надо ли говорить, что я продрых их честно. А проснувшись, меня погнали на КП командира полка вместе с Нечаевым. Командный пункт располагался в подвале одного из домов, что были захвачены буквально вчера. Мы с Нечаевым прибыли последними, так как в подвале было довольно людно. В кумаре табачного дыма виднелись знаки различия многих командиров, видимо, собрали со всех рот и батальонов.

– Так это ты придумал немцам их же координаты дать для артобстрела? – на меня смотрел командир полка, коренастый мужчина лет сорока, со шпалами полковника в петлицах.

– Красноармеец Иванов! – отчеканил я, но меня поспешили поправить:

– Гвардии, гвардии красноармеец! – с упреком, но с улыбкой сказал комполка.

– Виноват, товарищ командир! – я стоял, вытянувшись во фрунт.

– Молодец, благодарю за службу, – командир полка повернулся в сторону сидевших в подвале командиров, – вот как у нас гвардейцы воюют! Молодцы, так и продолжайте. – Дальше была небольшая пропагандистская речь, но она была тут к месту. Нечаева попросили задержаться, а я, попрощавшись, ретировался.

Выйдя из подвала на улицу, была ночь, небо, затянутое тучами, мрачно нависало над городом. Дождавшись лейтенанта, переглянулся с ним.

– Не песочили? – спросил я.

– Да в общем нет. Даже похвалили, – ответил Нечаев.

Мы молча прошли с ротным до нашего дома, где нас расположили на отдых. Бойцы еще отдыхали. Кто-то чистил оружие, кто-то перекусывал тем, что еще было. Мы захватили у фрицев немного еды, это позже они тут будут последний хрен без соли доедать, а пока снабжение у них вполне себе приличное. Вообще, только в тех домах, где фрицы были в изоляции, чувствовалась нехватка припасов. Главным образом было довольно мало патронов. Вон мы зачистили дом, пулеметов взяли много, как и винтовок, а с патронами сложнее.

– Сколько у нас в роте осталось? – нарушил я молчание.

– Пятьдесят два человека, – поморщился Нечаев.

– Прорвемся как-нибудь, – произнес я и снова замолчал.

– К шести утра подойдут танки, три «тридцатьчетверки», в прорыв пойдем.

– До семи, значит…

– Чего до семи? – не понял меня Нечаев.

– Проживем, говорю, до семи примерно, – сплюнул я на грязный пол и отвернулся.

– Ты это, Иванов, другим этого не говори, понял?

– Да, – так же спокойно ответил я. – Я же бежать не предлагаю или в плен сдаваться. Город мы не оставим, или ляжем здесь, или доживем.

– Странный ты какой-то все же, – тихо, но с подозрением проговорил Нечаев.

– А чего опять-то не так? – чуть возмущенно спросил я.

– Вот слушаешь разговоры бойцов, всякое говорят. И то, что хана нам всем, и то, что в плен не сдадутся, и даже то, что победим, а ты…

– А я? – перебил я командира.

– А ты, Счастливчик, говоришь – «может, доживем!» Так и хочется спросить, до чего доживем?

– Так до победы, естественно. – Блин, какой же он въедливый, хорошо хоть не докладывает.

– Я сразу заметил, что ты знаешь больше других, умеешь больше. Бесстрашие твое какое-то… обреченное, что ли. Ты как будто наперед знаешь, что и когда будет! – Прямо в точку попал лейтеха. Разговор мы свернули, я просто молчал, а лейтеха сделал вид, что не хочет допытываться.

Отдохнуть нам дали аж до утра. И поесть успел, и даже отоспаться. Танки чуть задержались, прибыли в начале восьмого, но это было даже хорошо, иначе попали бы танкисты в самую задницу. В половине восьмого гитлеровцы решили устроить нам АД. На позиции только нашего батальона летело все, что только могли запустить фрицы. Дома тряслись, дрожали, скрипели и ходили ходуном. Честно? Охренеть, как испугался.

– Господи, да когда же у них снаряды-то кончатся? – причитал кто-то лежавший рядышком в подвале. – Страшно – жуть.

– И не говори, у самого, похоже, штаны сейчас намокнут, – прошипел я.

Над головой что-то громыхнуло, и потолок как-то странно задрожал. Блин, перекрытия со стенами внутрь складываются, что ли? Страшно было именно быть тут заваленным заживо. Интересно, а скольких так уже завалило? Наверняка ведь не только у нас были такие потери, и немалые, скорее всего. Вон нас тут набилось человек сорок, остальные были на постах, может, их уже и в живых-то нет.

Сколько долбили фашисты, не представляю, у меня часы встали ровно в восемь утра, а обстрел еще продолжался и продолжался. Когда наконец стало тише, было слышно, что противник продолжает стрельбу, но видимо, сменили сектор обстрела, разрывы приглушенно бухали где-то в стороне. Отряхиваясь, с удивлением отметил, что штаны все же сухие, хотя вон двое или даже трое уже снимают с себя портки. Ни разу не смешно, наоборот, удивительно то, что не все поголовно обделались. Хотя вряд ли те, кто просто обмочился, будут заморачиваться со снятием штанов. Вторых-то все равно нет, а сушить и стирать нам никто не даст, сейчас фрицы прибегут, само высохнет.

На выходе из подвала столкнулся в проеме с Петрухой. Вначале обстрела мы бежали сюда вместе, а потом как-то потерялись. Петруха вид имел печальный, да и я сам, наверное, такой же. Весь в грязи и какой-то штукатурке, рожа, как в цемент макнули.

– Сань, живой? – схватил меня за руку напарник.

– Вроде да, слушай, братушка, ты винтовку мою не видел? – спросил я. В подвал я бежал с автоматом, просто потому, что винтовка находилась в комнате, что занимал Нечаев.

– Тут твоя винтовка, – услышал я голос впереди. Выйдя на дневной свет, блин, и правда уже светло вовсю, но неба и солнца не видать, обнаружил возле входа в подвал командира с моей винтовкой. – Дуйте наверх, занимайте позицию. Они уже начали, наблюдатель засек подготовку к атаке.

Мы с Петро, тряся головами, начали подниматься на первый этаж. Ха, это командир так посмеяться решил, что ли? Выше первого этажа оставались лишь редкие перекрытия и остовы стен. В пустые глазницы оконных проемов можно отчетливо разглядеть внутренности дома. Точнее, их отсутствие.

– Командир, а куда подниматься? – спросил я, вернувшись к дому.

– Боец, тебя чего, контузило, что ли? – жестко так спросил Нечаев, раздававший указания бойцам. – Конечно, в дом напротив, этот сейчас рухнет на хрен, самим не догадаться, что ли?

Не говоря ни слова, мы помчались через дорогу к соседнему дому. Это был однотипный с предыдущим, трехэтажный домик на три подъезда. Не добежали. Вокруг вдруг начали летать пули противника, пришлось падать там, где находились. Долетел, опоздав, крик ротного:

– Ложись!

Скатившись в первую попавшуюся воронку, мы с Петрухой переглянулись и кивнули друг другу. Приподнимаюсь на коленях, блин, ни фига не вижу, одна пылища кругом. Справа и слева поднимаются фонтанчики земли и щебня, но вроде неприцельные, иначе бы попали уже. Приглядываюсь. Так, винтовка-то у меня как, живая хоть? Осматриваю прицел, вроде на месте, но надо бы проверить. Не вставая из нашего неглубокого укрытия, ловлю в прицел кусок железа, что чудом еще держится на доме метрах в двухстах от нас. Лист, видимо, сорвало с крыши во время артобстрела, но он как-то зацепился. Стреляю два раза подряд, вроде нормально, лист грохнулся вниз. Добиваю в магазин два патрона.

– Петь, патронов у нас как? – сам осматриваю свои карманы.

– Да есть немного, диски к «папаше» я все снарядил, к твоей винтовке у пулеметчиков пару горстей прихватил, – отвечает Петро. Он уже высунулся из воронки и лег рядом со мной, выискивая цели.

– Первым не пали, может, в такой пылище не сразу заметят, – я всматривался в прицел. – Черт, ни фига не вижу.

Отложив винтовку на дно воронки, подхватываю ППШ. Вовремя. Первые фрицы появляются в пятидесяти метрах. Идут осторожно, пригибаясь, смотрят во все стороны. Стало понятно, почему никто из наших бойцов до сих пор не стреляет, не видно было вообще ничего. Тут же, словно спохватившись, открывает огонь кто-то из бойцов, за ним еще и еще. Стрекочут ППШ, звонко щелкают «мосинки» и СВТ, в ответ начинают медленную трескотню немецкие МР-40. Где-то совсем рядом заработала швейная машинка под названием МГ-34, ну, или 42. Хлопает первая граната, кто-то кричит, вроде похоже на русскую речь. Сквозь все это дерьмо, пыль, выстрелы и разрывы гранат вдруг между домами появляется танк. Вот и приплыли, блин. За первым Т-3 из пылевого тумана выползают еще два. Гулко бухают танковые орудия, где-то позади нас слышны разрывы.

– Петь, ты гранаты противотанковые сдал в роту? – чуть испуганно дергаю товарища за рукав.

– В сидоре. Чего я, дурак, что ли, отдавать-то? Если что-то выдали, надо брать, а не отдавать.

Петя вытаскивает две здоровые гранаты и кладет их между нами. До танков меньше ста метров, скорее всего пятьдесят. Черт, так близко я их еще не видел. А-а-а, блин, почему здесь нет РПГ-7?

Танки не залезая вперед, дают возможность своей пехтуре зачистить оба дома, между которых они встали. Знают, гады, как без пехоты хреново наступать, это тебе не в полях. Сзади справа бухает танковое орудие, не оглядываюсь, знаю, что там где-то целых три наших танка. Из стоящего ближе всего к нам Т-3 выбивается сноп искр. Танк противника шевелит своей пушчонкой, блин, ребята, почему вы его не продырявили сразу. Второй выстрел «тридцатьчетверки», и немец начинает разгораться, загляденье. Петя куда-то стреляет, твою мать, засмотрелся тут, как в кино пришел. Фрицы чуть не вплотную подошли. Тоже стреляю, даже вроде попадаю. Тем временем сзади выстрелили еще несколько раз, и второй немецкий танк загорается. Последний начинает пятиться, но, сука, стрелять не перестает, и сзади раздается грохот.

– Черт, эти суки нашу «три-четыре» спалили, – кричит Петя. Оборачиваюсь, точно, чадит родная. Жалко танкистов, но чего он вылез-то, тех двух сжег, а тут взял и вылез из-за дома целиком. Показались оставшиеся два наших танка.

– Куда вы, идиоты? – бессильно опускаю руки. Танкистам моча в голову ударила, похоже. Они устремились оставшегося фрица догонять. Наша воронка была у них на пути, я просто взял и поднялся во весь рост. Фрицев я не боялся, только если случайно зацепят. Они назад рванули вместе с оставшимся танком.

Размахивая руками, мне все-таки удалось остановить танк буквально в пяти-шести метрах перед собой. Люк мехвода открылся, и на меня уставился чумазый танкист. Что он кричал, я не слышал, грохочет все кругом, включая танк, но я выбрался из воронки и подбежал к нему.

– Куда ты полез, гад, хочешь нас вообще без брони оставить? – орал я на механика-водителя, тот выпучил глаза и, казалось сейчас выпрыгнет из танка прямо на меня.

– Сдурел, я же тебя чуть не переехал! – в ответ орет танкист. Тем временем открылся башенный люк, и на меня уставился командир танка. Махнув мне рукой, подзывая, танкист оглядывался. Атака немцев захлебнулась, но пули летали.

– Гвардии красноармеец Иванов, – представился я, вскинув руку к каске.

– Майор Измайлов, – нехотя ответил мне танкист, – ты чего сдурел, что ли? Мало того что под танк бросаешься, так еще и контратаку нам сорвал?!

– Товарищ майор, я вам самоубийство сорвал! – просто ответил я. – Куда вы полезли? У немчуры тут пристрелян каждый метр, вам одной потерянной коробочки мало?

– Да как ты смеешь, боец? – рыкнул на меня майор танкист. – Что это за паникерство в гвардейской дивизии? У меня приказ контратаковать противника…

– Да не надо на меня рычать, товарищ майор. Погибнуть дело нехитрое, а нам через полчаса, когда немец в новую атаку пойдет, чем его встречать? А? Вперед, за Родину? А как потом другим воевать, насрать, да? Родина-то уже устала смотреть, как за нее дохнут, пора бы уже и фашистов убивать! Единоличники какие-то! Думать-то головой нужно, а не шлемофоном! – рявкнул со всей дури я и спрыгнул с танка. Меня уже доконал этот большевистский героизм-пофигизм. Я прекрасно осознавал, что разговариваю с командиром, наверняка не меньше батальона, но было уже плевать. Ну что это такое, а? Люди тут за каждый метр цепляются, а кто-то решает погеройствовать. Первый враг народа тот, кто своей агитацией людей до исступления довел. Понимаю, что нужно атаковать, но не атакуют голой жопой-то! Хватит немца трупами заваливать. Ведь сто процентов даю, что танкисты и двухсот метров бы не проехали, сожгли бы их и все, так нет, как ты смеешь, боец, паникерство! Да спасибо бы лучше сказал!

Я шел обратно к воронке, хотел винтовку поднять, когда увидел вытягивающегося Петруху. Обернувшись, я увидел, как танки медленно сдают назад, возвращаясь под прикрытие домов, а вот ко мне идет майор.

«Пипец, сейчас еще один расстреливать будет!» – подумал я и закинул автомат за спину.

– Пойдем наверх поднимемся, – вдруг спокойно проговорил майор-танкист и показал мне на дом, куда мы перед атакой бежали. Кивнув, я взял из Петиных рук винтовку и двинул следом за майором.

– Спасибо, парень! – оглядев округу в бинокль, заявил мне танкист. – Смотри, у них там танков больше десятка. Минуты бы не продержались.

Немцы ходили в атаки по улицам, не пуская одновременно больше трех-пяти машин, узко и тесно тут, опасность потерять танки очень высока. Вон танкист объяснял, что в такой тесноте даже целиться не нужно, просто стреляй вдоль улицы, не промахнешься. На мой вопрос, что первым выстрелом-то как раз промахнулись, заметил, что не пробили, а попасть-то попали. На удивление, никаких последствий для меня не было. Майор вообще не вспоминал о том, что я ему нахамил. Спасибо опять же сказал. Минут через пять появился Нечаев.

– Исполняющий обязанности командира роты лейтенант Нечаев, – отчеканил лейтеха, представляясь майору.

– Вольно, лейтенант. Хорошие у тебя ребята, Нечаев, береги их. Мы уходим на соседнюю улицу, немцы туда намылились, а у нас всего две машины осталось. Держитесь тут, сейчас к вам если только пехота полезет, танки здесь уже не пойдут, смотри, как их подбитый дорогу перегородил.

– Я понял, товарищ майор, – лейтеха козырнул, я повторил его жест. Майор сунул нам свою промасленную пятерню и, пожав наши, побежал вниз.

– Сань, это чего было-то? – стоя в легком охренении и глядя на меня, Нечаев поскреб лоб.

– Да я и сам не понял. Командир, я здесь останусь, позиция хорошая. Пришли мне снизу Петро.

– Сейчас, – Нечаев не стал выяснять подробности моей выходки, махнув рукой, поспешил вниз.

– Ты меня так больше не пугай, понял? – на меня смотрел Петя, а я старался делать вид, что ничего не произошло.

– Петь, а ты у нас в роте случайно бронебойщиков не видел, может, остались еще?

– Ружье их точно где-то мелькало, надо посмотреть.

Едва начавшийся диалог с напарником оборвался в связи с началом новой атаки. Отсюда сверху было хорошо видно, как на нас идет пехота, прячась в воронках и укрываясь, кто где может. Танки и правда пошли по соседней улице, там уже, кстати, пальба началась.

– Ну, Сашка! – воскликнул в очередной раз нетерпеливый Петро.

– Рано, Петя, рано, – сопровождая стволом винтовки немецкого офицера, я прикидывал, куда он заляжет. Средних размеров гансик, с погонами и пистолетом в руке, встал, «спрятавшись» за подбитым танком. Хлопает мой «маузер», противник отлетает назад и затихает на земле. Трель свистка, ага, перегруппировываются, унтер, наверное, свистит.

«Не свисти, денег не будет!» – дергаю затвор я, после того как еще один, очередной мечтающий о победе над нами, ткнулся носом в землю.

Вторую атаку мы отбили так же хорошо. Петя принес перекусить и новости из расположения роты. Нас оставалось уже тридцать семь. Я осматривал позиции врага в бинокль, когда увидел… Его. Великолепный камуфляж настолько позволял стрелку оставаться незамеченным, что я с большим трудом вообще его заметил. Даже не с трудом, а просто случайно. Стрельба на улице ведется постоянно, пули летают туда-сюда, в надежде унести чью-нибудь жизнь. Немецкий стрелок-снайпер лежал возле подбитого танка, когда пролетавшая пуля, выпущенная кем-то из наших бойцов, звякнула о броню. Стрелок инстинктивно дернулся, я и заметил это движение, так как сам разглядывал танк. Черт, хороший камуфляж, мне бы такой…

Выстрел. В этот раз стрелок уже не дернулся. Расстояние меньше двухсот, можно и в голову выстрелить, поэтому я стрелял чуть ниже и левее его каски. По идее, пуля должна была попасть ему куда-то в район ключицы. Немецкий «маузер» винтовка мощная, шанс, что пуля застрянет где-то в плече, минимален. Попадание отметил Петро, но, подумав, все-таки решил подстраховаться и послал еще одну пулю в спину. Стрелок-то лежал, мне больше-то и некуда стрелять, не в ногу же. Движения не было, и я успокоился.

Упав под окно, я ушел в сторону за стену и показал напарнику знак, что идем наверх. Стреляя с каждого этажа в течение двух часов, я расстрелял все патроны. Петро даже бегал за «добавкой». Конечно, я и промахивался немало, но и завалил, как оказалось, напарник считал, аж восемнадцать солдат противника.

Сидя на чердаке, откуда хорошо было видно весь район, благодаря тому, что самые высокие дома были разрушены, мы осматривали окрестности. Когда началась следующая атака противника, я уже сбился со счета, какая именно, история повторилась. Немцы, потеряв шесть танков, двинули остатки, все четыре танка, опять по нашей улице. Чтобы подбитый утром танк им не мешал, они под прикрытием артиллерии умудрились зацепить его тросом и уволочь в сторону. Я тоже не смог помешать этому, так как шквальный огонь пулеметов, минометов и орудий противника не давал возможности поднять голову. Мы были в это время на первом этаже, и, к сожалению, я прохлопал момент, когда танкисты занимались «уборкой». Артиллерия смолкла как-то разом и вдруг. Чуть приподнявшись, я осмотрел улицу, что была порядком усыпана трупами, как наших бойцов, так и немецких, вторых на порядок больше, все-таки мы обороняемся, хотя в домах у нас тоже немало погибших от артиллерии.

– Чего там? – спросил Петро.

– Жопа, – коротко ответил я и приготовил автомат. Если не подойдут танкисты, то надо пропускать танки мимо себя. Отрезав пехоту, удастся развернуть и танки, только так. Патронов у нас – кот наплакал. Некоторые самые отчаянные уже выскакивали на улицу и подбирали оружие убитых. Но за полдня атак собрали уже всё. Взглянув на часы, охренел от увиденного. Оказывается, мы тут всего пять часов воюем, сейчас всего двенадцать, а я уж думал, что по меньшей мере часа три-четыре дня. Удивительно, как же долго тянется время, когда страшно. Уже дрожат стены от вибрации, танки противника пробираются мимо наших домов. Тут внезапно раздался просто душераздирающий крик, нас с Петрухой аж передернуло.

– Сань, ты глянь, чего эти суки делают! – Напарник смотрел в окно. Осторожно выглядываю и вижу картину. УРОД, по-другому не назвать, с баллоном на спине поливает огоньком окна в доме напротив, где у нас вообще-то ротный засел. Бля, и чего делать-то? Танки прямо напротив нас, хрен высунешься.

– Петь, гранату сможешь докинуть? – спрашиваю у друга. У меня их просто уже нет.

– Немецкую можно попробовать, она далеко летит, – Петр вытащил из-за ремня фашистскую «колотушку» и, отвинтив колпачок, дернул шнурок.

– Кидай, не жди, ей лететь далеко! – крикнул я, а Петя в это время швырнул гранату в окно и сразу упал вниз. По окнам постоянно стреляют, Петя кидал, стоя на коленях, не должны были его заметить в такой бойне. Грохнул взрыв, на фоне грохота танковых моторов, лязга гусениц и постоянной стрельбы почти не слышно было. Криков тоже не слыхать. Поднимаюсь и вижу, как три гитлеровца озираются по сторонам, стоя вокруг огнеметчика, защищая последнего. Гранату зря выбросили, танк их прикрыл. Такого подарка я не ждал, плевать, даже если это будет мой последний выстрел. Как же враги удачно стоят… Хватаю винтовку и открываю затвор, в верхнем кармане разгрузки лежат пять зажигательных патронов калибра 7,92 мм. Вставляю один и закрываю затвор, готов.

– Петро, встаешь вместе со мной и смотришь по сторонам, вали всех, кто на нас смотреть будет, усек?

– Конечно, командир, – радостно отвечает напарник и добавляет: – Поджарь этих сволочей! – Понял, дружище, вот почему мы с ним так спелись, понимает без слов.

Поднявшись на колено, крепко удерживаю винтовку в руках. Плотно прижав приклад, ловлю цель, жаль, чуть боком повернулся, но все одно не промахнусь я. Выстрел тонет в сотне раздающихся вокруг, а возле соседнего дома вспыхивает костер. Господи, как они визжали, веселые ночки мне обеспечены. Четыре факела разом, хорошие у немчуры огнеметы. Откуда-то сквозь шум и грохот раздается громовое «УРА», и отовсюду на фрицев начинает сыпаться ураган из стали. Дальнейшее опять становится похожим на кино. В секунды от двух взводов, что шли позади танков, корчиться остаются единицы. Кто-то поджигает бутылкой КС идущий первым Т-3. Вот, выбежав и подняв в руках связку из двух противотанковых гранат, падает как подкошенный, сраженный очередью из танкового пулемета кто-то из бойцов нашей роты. Откуда ни возьмись выпрыгивает здорово покоцанная «тридцатьчетверка» и первым же выстрелом сжигает еще одну коробочку гансов, а затем и загорается сама. Не успев и рта раскрыть, замечаю, как Петруха, выскочив в окно с гранатами в руках, бежит к ближайшему танку. Ору ему, но все одно грохот не дает возможности докричаться. Напарник ловко закидывает гранату на моторный отсек танка и залегает, молоток, братишка. Взрыв и, объятый голубоватым пламенем, загорается третий немецкий танк. Горящую машину пытается покинуть кто-то из экипажа, посылаю ему пулю, еще один лезет и также падает. Петруха тем временем, укрываясь за подбитым танком, пытается придумать, как ему добежать до последнего. Тот стоит всего в десятке метров, но докинуть, а главное попасть в двигающийся танк, непростая задача. Я вот тоже раньше считал, что попасть из пулемета в пробегающего совсем близко солдата противника плевое дело, как показала практика, не такое уж и простое. В четверых фрицев стрелял из ППШ метров с пятидесяти, попал и убил только одного, правда, и стрелял навскидку, встал в проеме, дал очередь, вторую, убрался. Выглянув снова, увидел, как двое несли третьего, а четвертый остался лежать. Вот и Петро сейчас стоит пригнувшись, сжимает рукоять огромной гранаты в руке и ждет. Танк тем временем, пятясь и пытаясь уйти с поля боя, прикрытия-то не осталось, а из четырех танков он остался один, крутит башней на малые углы и поливает округу из двух пулеметов. Т-3 уже поравнялся с ранее подбитым моим напарником танком, и Петя решается на рывок. Взмах рукой, граната летит, а мой друг уже прячется за горящий танк. Взрыв. Скрежет металла, после того как смолк двигатель Т-3, становится хорошо различимым. Кто-то из бойцов, что укрывался в доме напротив, срезает двух фрицев, пытающихся спастись. Победа. Очередная наша маленькая победа. Петя уже рядом, что-то говорит, ни фига не соображу чего. До сих пор не могу отойти от горячки боя. То, что было в эту атаку, превосходило по впечатлениям все предыдущие. Одиннадцать, различаю, что говорит напарник. Одиннадцать отбитых атак противника, охреноветь! И мы живые? Ага, даже не ранены, хотя что это у дружбана моего?

– Петь, тебя чего, зацепило? – смотрю на кровь, что стекает у друга по шее. Обхватываю его голову руками и поворачиваю к свету. Уши, кровь из ушей, контузия, что ли? – Братишка, ты меня слышишь?

– Да слышу, не ори! – отвечает Петя и сам хватается за свою больную голову. – Как через вату правда, но слышу.

– Дружище, тебя к берегу надо, пусть дохтур посмотрит, сегодня уж вряд ли сунутся еще.

– Как мы им накостыляли, а? – с восхищением произносит друг.

– А то! – киваю я. – А уж как ты выступил, так Рэмбо отдыхает!

– Кто? – трясет головой Петя. – Не расслышал, какое РЭО?

– Забудь, пойдем к командиру, надо тебя в санбат отправить да трофеи собрать.

– Это дело, а про санбат забудь! – отвечает друг.

– Петь, нельзя так, можешь глухим остаться, – настаиваю я и, подобрав оружие, иду на улицу.

Тут и там между домами шныряют наши бойцы, нагло, как будто так и надо, собирая трофеи. Да уж, патроны и гранаты нам пригодятся. Никто уже не стреляет, и я двигаюсь довольно спокойно. Нахожу мертвого снайпера, точнее то, что от него осталось.

– Вот гады, взяли и своего же гусянкой перепахали! – ругаюсь я, видя кусок мяса в обрывках формы. Винтовка тоже не похожа больше на оружие, труба ствола да пара щепок от приклада, вот и все, что осталось от немецкого снайпера.

Спустя пару минут меня находит Нечаев. Рука на перевязи, голова забинтована. Оглядев его со всех сторон, просто раскрываюсь и отдаюсь в объятия еще одного хорошего человека.

– Жив, курилка?! – орет мне Нечаев. – Ну вы и дел тут наворотили!

– Как сам? – игнорируя восторженные возгласы командира, оглядываю его небольшую, но сильную фигуру.

– Да порядок, ты сам-то как?

– Петрухе досталось, контузило вроде, кровь из ушей течет, – сокрушенно отвечаю я.

– Где он, у меня бойцы в санбат идут, тяжелых понесут, могут и твоего подхватить.

Иду назад в дом и нахожу Петруху сидящим возле стены. Видок у братишки еще тот. Лицо белое, руки подрагивают, и волосы… черт, да он весь седой. А у него такой чубчик красивый черный был… Надо бы на себя глянуть, может, и сам не лучше.

– Братушка, пойдем, – я помогаю напарнику встать и поддерживаю под руку.

В санбат я Петю не повел, ребят туда много шло, отправили с ними. Ладно, может, ему просто отдохнуть надо и придет в себя. Сами с Нечаевым обходим оставшихся.

– Вот, Иванов, был у меня взвод, дали роту, а она опять в тот же взвод превратилась, буквально за сутки.

– Война, командир, чего сделаешь, – вздыхаю я.

– Интересно, резервы-то вроде есть, дадут ли нам бойцов еще, или как?

– Скорее с соседней ротой соединят, там, я слыхал, меньше двадцати человек осталось, кстати, командира там убило еще утром, – отвечаю я. – Разговаривал тут с парнями, у них на самом деле с составом песец, они на соседней улице стояли, там их танками всерьез «покатали».

– Это ты к чему? – насупился Нечаев.

– Да не смотри так, да, думаю, тебя и поставят «рулить» сборной солянкой.

В принципе, так и вышло. Только Нечаев попросил у комполка меня на взвод поставить, а тот не согласился и прислал молоденького мамлея да старшину, лет сорока пяти. Я даже обматерил сначала лейтеху.

– Нафиг ты вообще заикнулся? Ты командир роты, в которой всего сорок два бойца, какие еще взводные???

– Да не ори ты, они в штабе полка сами сказали, что командиры нам необходимы, я и предложил тебя. Тебя-то я знаю, уверен, что взвод ты потянешь легко, да и роту бы смог…

– Я боец, мне некогда командовать и думать за кучу бойцов, – ответил я и сдернул с глаз долой.

Пока две роты из нашего полка, пришедшие нам на смену, отражали очередную атаку, мы отдыхали. Точнее, перезнакомившись с бойцами, которых влили в нашу роту, занялись кто чем. Чинили разорванную одежду, штаны у всех были дыра на дыре, чистили оружие, снаряжали магазины, это те, у кого автоматическое было. Новый командир нашего взвода был именно тем старшиной в годах, поладить вроде с ним смог, но если честно, я стал бояться за бойцов. Дело в том, что старшина оказался усталым, битым жизнью и войной человеком, если по-простому, ему просто было уже ничего не нужно. Он один из тех немногих, что воюет еще с сорок первого, да и немолод уже, уставший человек. Когда я обратился к нему с предложением, то, мягко говоря, разочаровался.

– Товарищ старшина, может, сходить окрестности осмотреть?

– Чего их смотреть? Полезет немец на нас, будем воевать, сиди, где сидишь! – был его ответ.

– А если они нас обойдут под шумок, опрокинут соседей и вылезут нам в тыл, то…

– Тебе чего, боец, больше всех надо? Хочешь – иди, не держу. Попадешься фрицам, скажу, ушел самовольно. – Вот так.

Надо ли говорить, что я, конечно, пошел к Нечаеву. Вот от такой усталости и нежелания проявлять инициативу так много и потеряли с сорок первого. Командир поругался чуток и одобрил мое предложение. Жаль, Петрухи нет со мной, привык я к нему, двое суток плечом к плечу воевали. Это вовсе не шутка, это тут уже реальный срок. Многие и часа не живут, не то что сутки или двое. Вон у нас, от двух полноценных рот, а нас перед самой погрузкой на баржи доукомплектовали, осталось чуть больше сорока человек, вот тебе и пара суток. Радует одно, фрицев мы угрохали раза в два больше, точно, абсолютно уверен. Помню, в той жизни постоянно усмехался, читая сводки о боях, в которых всегда наших гибло меньше, чем фрицев, по крайней мере, в тех боях, где наши оборонялись, а фрицы пытались штурмовать. Конечно, тут и руководство и командование занижали реальные потери, и наоборот завышали потери противника, но сейчас убедился, много гибнет у нас людей, но немцев больше. Вон, даже по винтовкам посчитать, слышал, как Нечаев отчитывался, около сотни захвачено, а ведь это только те, из которых стрелять можно, есть и раздолбанные в хлам. Я так думаю, что ротный если и приврал, то совсем немного, доложив, что убито до батальона солдат противника и уничтожено десять танков.

Взяв одного паренька, из остатков еще тех, что прибыли в город вместе с нами, мы отправились на прогулку. Просто разведкой это не назовешь, пойдем-то по нашим позициям. Пробираясь где подвалами, а где по развалинам, мы обходили дом за домом. Вдобавок к этому осмотру находили оружие и боеприпасы. Через полчаса найденные винтовки решили оставить где-нибудь прямо тут, укажем в донесении точное место, просто их набралось такое количество, что было уже тяжко их таскать. Вот патроны пока несем с собой, их много не бывает. Нашли пулемет, станковый «Максим». Колес на станке нет, но сам вроде целый, тоже оставили в том же доме, где нашли, только к выходу подтащили.

Проходя мимо пары разрушенных домов, услыхал откуда-то справа голос:

– Замри, боец! – я инстинктивно сделал еще шаг и замер, правда, нового напарника пришлось ухватить, не сразу сообразил.

– Не шевелись! – голос был требовательным, но не злобным.

– Что случилось? И где вы вообще? – спросил я.

– Вы хрен ли на мины выперлись? – тот же голос, но уже с иронией.

– Как это? – не понял я и посмотрел под ноги. Вроде ничего не видно.

– Вот так это! – передразнили меня. – Три метра от тебя, да левее смотри! – Я пригляделся, ну ни хрена себе, сказал я себе! Вот это дура лежит.

– Она хоть и противотанковая, но мало ли… Давай назад помалу, там мы уже «прибрали».

Выйдя с «минного поля», познакомились с саперами из нашей же дивизии, только с другого полка. Ребят отправили на разминирование одной из улиц. Тут в одном из домов фрицы сидели, обложились вокруг минами и были вполне спокойны. Наши им кусок стены у дома рванули и через дыру оказались в доме. Зачистив фрицев, начали снимать и мины, а что, нам все сгодится.

– Здесь и дальше по Пензенской в сторону Солнечной не ходите, тут и мины, и снаряды «не лопнувшие» остались, мало чего, – напоследок сказали нам.

Так прогуливаясь, через два часа вернулись в расположение. Отчитавшись командиру, заставил на нарисованной им же карте отметить и мины, и дома, где оставили оружие. В полк Нечаев с докладом пошел сам, тут все сейчас рядышком, даже комдив где-то рядом расположился. Делать вроде особо было нечего, те роты, что нас сменили, пока держатся, завалился спать. Нечаев, вернувшись через час, разбудил, собака злая.

– Нами пополнят те роты, что впереди стоят, – грустно сообщил командир.

– Ясно, не грусти, командир, где наша не пропадала? – хлопнув по плечу лейтеху, усмехнулся я.

– Я тут представления на всех подал, да, похоже, похерят, они там такие все злые сидят, что аж пар идет, кипят как чайники.

– Ну, так фриц-то нам пока дает прикурить, сами вперед продвинуться не можем, их ведь тоже шкурят будь здоров.

– Да все я понимаю, но сами же знают, с кем тут наступать? – развел руками ротный.

– Да уж, тут бы ш… оружие какое-нибудь специальное… – сделав вид, что задумался, я замолчал. Блин, чуть ведь не ляпнул «Шмелей» бы сюда, штук так десять на бойца, вот бы повеселились. Знатный «выкуриватель» противника из укрепленных огневых точек. Из размышлений меня вырвал голос Нечаева.

– Впереди будет очередной дом, укреплен всерьез. Там и орудия стоят с одной стороны дома и пулеметов в окнах тьма, комдив ставит задачу завтра его отбить силами нашего полка, а полка-то нет давно. Фрицы в нем вкруговую сидят, мимо не пройти никак.

– Чего, на убой погонят? – прямо спросил я.

– Я не знаю, – опять вздохнув, ответил командир. Переживает парень, сам-то погибнуть не боится, людей жалеет. Писем вон написал родным погибших за эти два дня, в планшетку не убираются. – Ребята из соседнего полка сто вторую штурмовали…

– Ясно… – снял каску я.

– Чуть не полк положили, немца выбили, а их через час оттуда все равно сковырнули. Бодаются на склоне, остатками, подкреплений не дают.

– Командир, а взрывчатка есть? – Мне тут в голову пришла мысль. Точнее, вспомнились рассказы о битве в Сталинграде, которые читал там.

– Много надо? – Ну, хоть не спросил зачем.

– Килограмм пятьдесят, может, больше, – задумчиво ответил я, ну откуда я знаю, сколько там будет нужно.

– Столько вряд ли найдем, трофейная вон есть, ящик лежит в подвале, надо?

– Я скоро, – подхватив автомат, я выскочил из комнаты.

Дойдя до «минного поля», я осмотрелся и, никого не увидев, крикнул:

– Эй, взрывотехники, есть тут кто? – кричать не опасался, фрицев тут точно нет.

Через минуту меня окликнули.

– Чего, соскучился, что ли? – тот же парень, что не дал нам недавно подорваться тут. Мы с ними в прошлый раз душевно посидели, даже чаем нас с Петрухой напоили.

– Дело есть, Ваня, – я спустился в подвал к саперам и просто вывалил им все, что придумал.

– Не, не пустит нас командир, – мотал головой сержант по имени Иван.

– Да ты мне так объясни, а главное, взрывчатки дай, сам все сделаю! – не унимался я.

– Сань, ну как я тебе дам? Нас же взгреют!

– Сам же говорил, что взрывать тут нечего, и так все разрушено? – удивился я. – Мне ведь для дела надо, ну сам подумай…

– Как я тебе сто килограммов отдам, ты в уме?

– Да верну я вам, наши получат и верну. У фрицев насобираем, сам тебе в клювике притащу, зуб даю…

Уговорил, конечно, уговорил. Спустя час мы с бойцами, я привел с собой еще троих, перли в расположение четыре ящика взрывчатки. Мне хватило получаса, чтобы запомнить ЦУ саперов. Осталось придумать, как подойти к дому. Нет, ясен пень, что ночью, но у них там часовые и вообще… Спасало пока только одно, в сентябре-октябре город хоть еще был похож на самого себя, чуть позже, в декабре, да и перед самой капитуляцией, тут чуть ли не поля будут между домов. Сейчас вон метров по пятьдесят-семьдесят между домами, а будут скоро «Кутузовские проспекты», вместо дворовых улочек, это так, для аналогии.

В два часа ночи выползли в направлении дома, занимаемого противником. Договорившись с Нечаевым, что тот с первым взводом обозначит атаку с фланга, мы пошли с противоположной стороны. Темно между домами, как в заднице, не, темнее. Там у фрицев хорошо, они ракеты запускают, а тут хоть глаз выколи. Хотя чего это я? Лучше бы вообще везде было темно, прошли бы вообще не парясь. Когда началась атака Нечаева, слева стало довольно светло. Немчура отвечала минимум из четырех пулеметов, орудия вроде молчат пока. Моему удивлению не было предела, когда я увидел траншею, ведущую прямо к нужному дому. В траншее, конечно, противник сидит, но я отсюда вижу, что их там немного. Мы сидим за углом бывшего дома, что стоял в пятидесяти метрах от немцев, тут сейчас все разбито.

– Эй, бойцы, у кого нож есть поприличнее? – спросил я тихонько у ребят, что шли со мной, наверное, на смерть.

– Держи «свинокол», – один из парней протянул мне такой же, как у меня, гансовский тесак от «маузера».

Отдав ребятам ППШ и проверив трофейный пистолет, эх, глушитель бы мне, зажал оба ножа в руках и пополз вперед. Да, я решил попробовать вырезать тех, кто сидит тут в траншее. Окоп противник вырыл между двумя домами, и в том, что справа, никого не видно, надеюсь, что стену в тот дом фрицы не пробили. Пока наблюдал, разглядел шесть пехотинцев при одном пулемете, попробуем, не страшнее, чем тогда, когда дом зачищали. Соскользнув в окоп, убедился, что хода в соседний дом нет, и сел на колено. Ну, приступим, помолясь. Нечаев там что-то увлекся, уж не всерьез ли в атаку пошел, с него станется. Фрицы отвечают активно, ракеты, постоянно взлетая, освещают все вокруг мертвенно-белым светом. Крадусь медленно, а сердце того и гляди из груди выпрыгнет. Почему я вообще решил, что смогу пройти по траншее? Так она имеет несколько изгибов, немцы все по науке делают. Специально так сделано, чтобы не простреливалась вся с одного конца. Первый угол, он совсем небольшой, градусов сорок, может, меньше. Каску я снял вместе с автоматом, выглядываю, ага, стоит себе пара непуганых гансиков, глазеют на своих товарищей, что ведут перестрелку с бойцами РККА. Вдруг оживает пулеметчик, находящийся тут же, в траншее. Под это дело выскальзываю из-за угла. Фрицы напряженно вглядываются туда, куда стреляет пулемет, стоят хорошо, один за другим. Ножи у меня в руках, поэтому хватать фрица за голову я не буду. Просто хреначу правой со всей дури ему нож в бочину. Немец выгибается назад, открывая горло. Левой чиркаю ему по кадыку, и тот не успевает вскрикнуть, но стоящий впереди все равно что-то услышал и оборачивается. Я уже выдернул нож из трупа, ага, сдох, собака, и кидаюсь на второго. Тот с винтовкой, развернуться быстро у него не выйдет. Фриц, понимая, что не успевает, вытягивает винтовку в руках, в надежде защититься. Прямой ногой бью куда-то в живот, солдат опускает винтовку, прижимая ее к низу живота, ага, так я тебе между ног попал? Ну, извини, я не специально. Снизу вверх вгоняю клинок в грудь. Хруст разрываемой шинели не слышен, пулемет все еще долбит короткими очередями. Минус два. Иду дальше, оставшиеся четверо стоят все вместе, больше ножом уже снять никого не получится. Убираю ножи и тяну пистолет, ну, фашистская железяка, вся надежда на тебя. Высовываюсь из-за очередного угла и встречаюсь глазами с немцем. Тот, видимо, просто обернулся, и как раз я вылез. В грохоте пулемета выстрелы из пистолета почти утонули. Разрядив всю обойму, оглядываюсь, судорожно меняя магазин. Насторожатся немцы из-за того, что пулемет замолчал? Вопрос на миллион. Он ведь вообще-то не сразу в бой вступил, да и прерывался иногда, надеюсь, не всполошатся. Пробираюсь дальше к дому, предварительно помахав руками своим. Надеюсь, дотащат ящики втроем.

Еще наблюдая за траншеей, отметил то, что в окнах, что расположены с торца здания, никого не видно, и пока я тут фрицев резал, в меня никто не стрелял, уже хорошо. В стене была проделана большая дыра, для прохода внутрь, туда я не пойду, только загляну посмотреть, нет ли кого-то рядом. Вроде тихо, вход завешен куском брезента, какие, блин, упыри, даже ширмочку повесили. Взглянув назад, увидел своих, уже в окопе, хорошо. Нам нужно проползти под самым носом у немцев, подкапывая ямки и закладывая взрывчатку. Шнур только короткий, всего метров тридцать, значит, буду делать разной длины, а поджигать по очереди, а как еще? По-другому не придумал.

Ползти под стенами дома, из которого идет ожесточенная стрельба, полбеды, пугает еще и то, что кто-то из наших, забыв про инструкции Нечаева, может вниз пальнуть и нас зацепить, будет больно об этом вспоминать. Ребятам строго приказано стрелять не ниже окон первого этажа, кстати, пули, щелкающие о кирпичи над головой, оптимизма не добавляют. Трясет всего, аж зубы стучат. Да еще и в туалет приспичило, твою мать, терпи! Впрочем, мокрыми штанами тут никого не удивишь, станет невмоготу, напрудишь и в штаны. Это ведь только в кино никто в туалет не ходит, оружие не чистит и не перезаряжает, на самом деле и по-маленькому, и по-большому хочется регулярно.

Дожидаюсь первого бойца, что тащит ящик. Вдвоем тут нам не развернуться, показываю ему на лопатку, тот кивает и оборачивается к остальным.

Все помнят инструкции, я иду первым, мне и ползти дальше всех. Мы заложим под фасад четыре ящика и рванем. Даже если дому это не повредит, то хотя бы ошеломить фрицев удастся. Почему просто не пошли зачищать дом через подвал, раз все равно близко подошли? Так там чуть не рота противника, тихо все равно не получится, перещелкают как зайцев. Ну, не может мне всегда так везти! Поэтому и решили рвать. Если, как сказали саперы, обрушится фасад, потянув за собой и части стен, и перекрытий, надеюсь, что хотя бы половину врагов мы тут похороним.

До конца дома остается несколько метров, хорошо, что подъезды здесь с другой стороны дома и не проходные, а то бы враги могли выскочить в любой момент. Прикинув, что тут будет вполне нормально, начинаю копать. Пули щелкают то и дело, как бы не зацепили. Прямо у меня над головой грохочет пулемет, и, судя по звуку, даже не один. Взглянув вверх, отмечаю, что пулеметов два, долбят со второго и третьего этажей, практически друг над другом сидят.

Минут за десять углубился на полметра, булыжников до хрена в земле, тяжело. Сталкиваю в яму ящик и вытягиваю из него шнур, готово. Присыпав этот гребаный чемодан булыжниками, что вытащил, пока копал, оборачиваюсь и смотрю на парней. Чтобы как-то общаться, мы прицепили длинную веревку к поясу друг друга, дернув ее один раз, жду ответа. Через пять секунд мне отвечают так же, ага, вторая закладка также готова, ребята-то раньше копать начали. Тут же опять рывок, за ним еще, молодцы, все закончили. Ну, блин, если ни хрена не получится, с меня шкуру сдерут вместе с пустыми петлицами. Нечаев наверняка там уже потерял нескольких бойцов, хлещутся-то уже больше получаса. Ведь просто стрелять мало, фрицы ответят пару раз, да и перестанут. Такой беспокоящий огонь тут ведется постоянно, в надежде расшатать нервишки противника. Поэтому нужно еще и перебегать, то и дело показываясь врагу, чтобы тот повелся и решил, что это ночная атака.

Бух!!! Твою дивизию, это еще что такое? Чуть не на голову мне валятся куски выбитых кирпичей. Со стороны ведущих огонь бойцов моей роты хлопает выстрел из пушки. За ним второй. Блин, где Нечаев орудие-то отхватил? С той стороны, где у фрицев стояли их орудия, грохают два выстрела подряд, да, ребяткам нашим наверняка сейчас прилетит. Зажигаю шнур и, привстав, чтобы уже не ползти, а бежать, хоть и согнувшись в три погибели, перебегаю ко второй закладке и зажигаю второй шнур. Этот уже чуть короче, саперы объяснили, как мне синхронизировать взрыв. Конечно, абсолютно одновременного не получится, но должно грохнуть с минимальной разницей. Проделываю с оставшимися двумя закладками то же самое и влетаю в траншею. Ребята не ушли, ждут меня. Увидев, как машу им руками, парни разворачиваются и «делают ноги». По подсчетам тех же саперов понимаю, что первая закладка вот-вот рванет.

Едва успев выскочить из траншеи и укрыться за углом пустого разбитого дома, звучит охрененный грохот и появляется вспышка. Ой блин, даже земелька под нами задрожала. Грохает второй раз и тут же почти слившиеся вместе третий и четвертый. Выстрелов уже не слыхать, но сквозь грохот разваливающегося дома до меня вдруг доносится глухое «Ура!».

Вот ведь не сидится им на жопе ровно, уже ведь побежали!

– Ну чего, мужики, пойдем и мы? – дёргаю затвор ППШ и устремляюсь обратно к немецкой траншее. Нырнув вниз, поднимаю голову над бруствером и вижу, как бежит в атаку наша рота.

«Ну, Нечаев, ну чудила на букву «М». Я понимаю, что нет ответного огня, но на хрена «ура» кричать, чтобы незаметней было?»

Пока отдыхали вчера вечером, я освоил МГ-34, просто повертел, конечно, изучив, как менять ленту и ствол, на всякий случай, поэтому навыки сейчас пригодились. Взрывной волной пулемет, что стоял на бруствере, скинуло вниз в окоп. Подняв и сбив с него землю, тяжелый, зараза, вроде ничего на вид, проверил ленту, оказалась почти полная. А тут ведь не банка на пятьдесят или сто патронов, тут короб прицеплен, в нем всяко поболее сотни будет, все двести наверняка. Дергаю спуск, пулемет хлопает очередью патрона на три-четыре, киваю сам себе и направляюсь в сторону пролома в стене. Один из моих бойцов остается в траншее, наблюдать будет, вдруг фрицы из своего тыла в обход полезут. Боец по фамилии Нурзаев сдвигает резко в сторону ширму и отскакивает в сторону. Стоя на колене, целюсь в проем. Темно, ни фига не вижу, а хрен с ним, стрельба-то и так звучит со всех сторон, посылаю короткую очередь внутрь, ответа нет. Нурзаев заходит первым, через секунду машет рукой. Идем с еще одним бойцом, Коротченко вроде его фамилия, по следам вошедшего. Глаза начинают привыкать, но все равно в темноте будет хреново, один выстрел – и мы слепые. Трофейный фонарик, лежащий в кармане, выскакивает мне в руку. Осматриваемся.

– Нурзаев, держи фонарь, – передаю я идущему первым не то абхазцу, не то осетину, – свети. – Я-то с пулеметом, дури в нем поболее будет, чем у «папаши», а главное патронов больше. Продолжаем путь. Как уже имел возможность ощутить все прелести зачистки домов, главное это сколько у тебя патронов до перезарядки. «Папаша» их выплевывает так, что в жизни не сосчитать, и в самый, что особенно «приятно», момент патроны кончаются. С пулеметом в этом плане веселее, но тут другая проблема, вес и размер оружия. В тесных коридорах коммуналок, да и нормальных квартир, не больно с ним развернешься, да и руки просто устают, то и дело опускаешь, прошляпить врага очень легко.

В подвале не оказалось ни единого, хотя бы самого завалящего фрица, а едва мы поднялись из подвала в одном из подъездов, как столкнулись с нашими бойцами.

– Оба-на! Это что тут за шахтеры? – удивленный возглас заставил меня опустить пулемет.

– Сами вы такие. Где командир? – спрашиваю я.

– Вроде левее заходил. Вы хоть видели, чего учудили-то?

– Не-а? А чего, плохо вышло? – чуть напрягшись, спросил я.

– Так выйди, посмотри! Фрицы-то, кто не сдох, уже сбежали, нет тут никого.

– Ладно, потом посмотрим, людей много побило, пока отвлекали? – Вся рота была в курсе, для чего все это я замутил.

– Да уж, покрошили нас немного, – опустив глаза, ответил собеседник. Все-таки надеюсь, что немного, иначе бы наступать, да еще с воплями «ура!» было бы некому.

Оставив ребят, что помогали мне рвануть этот гребаный дом, пошел искать Нечаева. Нашел на улице, ему бинтовали левое плечо, и командир кривился и скрипел зубами.

– Товарищ командир, задание выполнено, – просто произнес я, даже не отдав честь.

– Садись, черт счастливый! Как ты? – командир весело смотрел мне в глаза. Да, это уже не тот испуганный мальчишка, каким он был два дня назад, в зверя превращаться начинает. Глаза-то вон как блестят. Твою же мать, два дня, и детёныш в матерого зверюгу превратился! Как после войны люди будут к обычной жизни возвращаться?

– Как? Да хрен его знает, командир, сколько? – спросил я о том, что волновало меня сейчас больше всего. Я в той жизни, читая про отвлекающие маневры, да и фильмы о войне такому способствовали, всегда тяжело воспринимал такие действия. Помните отличный фильм «Батальоны просят огня»? Вот-вот! Всегда обдумывая такую ситуацию, прикидывал, каково это, когда тебя убивают, а помощи не будет, потому что ты тут просто отвлекаешь противника, а удар-то будет в другом месте? Прикидывал и плевался. Злился от того, что жалко было брошенных на убой людей, хоть и понимал прекрасно, насколько выгодно так поступать. Ведь такие маневры позволяли сберечь гораздо больше человеческих жизней, но каково, черт возьми, тем, другим, кто умирает там, отвлекая и стягивая на себя врага…

– Четырнадцать погибших. До взрыва всего пятерых потерял, остальные уже здесь легли.

– А мне тут боец сказал, что фрицы сбежали?

– Сбежали, да не все! Пришлось и тут пострелять, меня вон тоже здесь пометили.

– Серьезно? – взглянув на плечо, которое уже закончили бинтовать, спросил я.

– Штыком получил, когда в комнату входил. Насквозь руку пробили, суки, но вроде работает, хотя и больно чертовски!

– Ты командиров предупредил? – Это было, наверное, самой трудной задачей для Нечаева.

– Ага, даже и не подумали орать. Только обматерили немного, что доложил поздно. А-а, все равно ведь в донесении укажут, что это их приказ и план придумали именно они.

– Да ладно, Лех, ты чего? Какая к хренам разница, кто тут и чего придумал, бойцов-то дадут хоть?

– Обещали. Я же не просто так злюсь, что они себе твою идею припишут. Я, блин, на всех наградные пишу, а они ими печки, наверное, топят. Тебе вот взвод не дали, а на хрена мне этот мальчишка и пердун старый, хотя он погиб, если у меня есть ты?

– Отдохнуть дадут? Как думаешь? – устало проведя рукой по лбу, я сел рядом прямо на землю.

– Да хрен его знает. Если бы народу дали больше, то приказали бы занять оборону, а так… Мне всего десять человек прислали, обещали позже еще добавить.

– Ну, так может, пригонят сменщиков сюда, а нас опять на пару домов в тыл? – Очень хотелось спать. Раньше еще отлить прижимало, но это я уже сделал, как только успокоилось тут все.

– Хорошо бы, устал я что-то. Да, Петр твой ведь из санбата сбежал, но я его все равно в бой не взял, упрямится, говорит, как же там мой брат без меня?

– Ну братишка, ну ухарь! – смеюсь я, закуривая.

– Так и рвался вперед, пока не пригрозил арестовать его.

– Надо найти его, как хоть он?

– Слышит все еще не очень, а так вроде ничего. В глазах не двоится, говорит, башка целая и не болит, кровь тоже перестала течь.

– Ну и ладушки. О, командир, а ведь это кто-то из высокого начальства, – проговорил я, уже вставая и отряхиваясь. Застегнув ворот у гимнастерок, вытянулись с Нечаевым в струну.

Подошедший невысокий, с приятными чертами лица командир оказался нашим комдивом Родимцевым.

– Здравствуйте, бойцы, – спокойно поздоровался комдив и, протянув руку, застыл.

Мы с Лехой даже растерялись. То ли руку жать, то ли честь отдать. Леха очнулся первым:

– Здравия желаем, товарищ комдив, гвардии лейтенант Нечаев, – отчеканил он, вскинув руку к каске, а затем ухватился за кисть Родимцева и пожал ее. Я решил, что раз комдив сам первый обозначил действие, то надо поступить так же. Выкрикнув в свою очередь свое имя и звание, так же пожал руку высокого начальства.

– Ну, вы, хлопцы, и наделали дел! – как-то даже восхищенно заявил Родимцев. – На всю дивизию шум, кто придумал?

– Гвардии красноармеец Иванов, товарищ комдив, его идея, он и осуществил, – выкрикнул Нечаев. Вот ведь просил же, все инициативы твои, нафиг мне выделяться.

– Я уже слышал о тебе, – повернул голову в мою сторону Родимцев, – это ты ночью немцев вырезал в доме, что недалеко от Госбанка?

– В составе группы бойцов, товарищ командир! – вновь чеканю каждое слово.

– Да ладно, в донесении прямо указано было, штыком уничтожил кучу фрицев, что, твой командир врет, что ли? – нашел, как меня раскрутить комдив.

– За лейтенантом Нечаевым такого не замечал! – ответил я.

– Ну, а чего тогда ваньку валяешь? – усмехнулся комдив.

– Виноват! – вытягиваюсь и закрываю рот.

– Нечаев, как думаешь, потянет твой богатырь взвод? – просто и в лоб спросил Родимцев.

– И с ротой справится! – Вот ты черт малолетний, ну я тебе покажу. Дай только начальство свалит, устрою тебе Вальпургиеву ночь.

– Ну, так дальше будет воевать, может, и до дивизии дойдет, а пока… – на минуту задумался комдив и подозвал кого-то из свиты. – Сержантское звание и должность командира взвода, записали? – Тот, кто писал приказ командира дивизии, кивнул.

– Ну, ребятки, продолжайте бить этих гадов и дальше, вас скоро сменят, дом займет батальон тридцать четвертого полка, отдохнете, но немного, конечно, – комдив протянул руку и, по очереди пожав наши, ушел.

– Твою мать, Нечаев, что это было? – взревел я, как только командование убыло.

– Чего орешь? – в свою очередь огрызнулся командир. – Тебе сержанта дали, а не капитана. Пока только я могу на тебя орать, ну-ка, сми-и-рна! – И чего-то сразу захотелось выполнить.

– Я от вас, товарищ лейтенант, такой подлянки не ожидал! – фыркнул я и пошел прочь.

– Эй, ты чего, обиделся, что ли? Иди сюда, – смягчился командир. Я вернулся, а командир, ухватив меня за руку, дернул так, что я влетел к нему в крепкие мужские объятия.

– Э-э-э! Только целоваться не надо, я этого не люблю. – Нечаев не стал целоваться, а просто по-мужски похлопал по спине.

Через два часа нас сменили и наконец-то дали отдохнуть. Отвели на этот раз почти на берег, тут уже землянки были готовы, те, кто был здесь до нас, серьезно потрудились. Нечаеву даже блиндаж достался с печкой, тот и меня к себе затащил, и мамлея, который, кстати, уцелел в недавнем бою. Нормальный парнишка оказался, девятнадцать лет, шустрый, смышленый. Притащили с Волги пару котелков с водой и поставили на печь, предварительно ее раскочегарив. В блиндаже стало жарко, и все поскидывали с себя грязнущие лохмотья, по недоразумению называемые формой.

– Постираться бы, – пробубнил я.

– И побриться! – добавил Нечаев, и, переглянувшись, мы разом устремились к реке. На дворе раннее утро, еще темновато даже, но мы, найдя у бойцов полкуска мыла, устремились мыться. Вода уже всерьез остыла, все-таки сентябрю скоро конец, но чертыхаясь и фыркая, мы все-таки немного помылись. Когда растирались на берегу одним на троих полотенцем, прибыл посыльный из штаба дивизии и приволок приказы и три комплекта новой фурнитуры для формы. На вопрос командира о замене удостоверений и красноармейской книжки ответили, что пока не до этого, дескать, каждому вручают приказ о присвоении звания. Мне сержантские треугольники, мамлею и Нечаеву по два кубаря. Меня это очень удивило, так как думал, что обо всем этом уже забыли. Первый стал лейтехой, а второй старшим. Нечаев достал фляжку:

– Во, не зря берег, значит! – наливая в пробку и подавая друг другу, обмыли по глотку полученные звания.

Чай заварили, разогрели тушняк и немецкие сосиски.

С тем же посыльным к нам забрел боец с полковой кухни и позвал с собой пару человек, еду принести на всех. Мы-то пожрали по-быстрому тушняка с чаем, и когда принесли кашу, есть уже не хотелось.

– Командир, а сколько нам отдохнуть дадут? – спросил я, укладываясь вздремнуть.

– Сколько дадут, все наше, а чего?

– Да на тот берег бы сгонять, в реммастерские, или тут до завода добраться, хотя тут фрицы кругом, хрен пролезешь, – задумчиво проговорил я.

– На кой черт тебе мастерская? – удивился Нечаев.

– Да вот все думал, когда к фрицам полз, почему у нас нет такой штуки, что на наган навинчивается, чтобы звук выстрела приглушить, вот бы здорово было! – я все думал, как бы «глушак» пропихнуть.

– Вон ты чего удумал! Раз для дела, я могу тебе бумагу написать, чтобы ты с ней мог переправиться, надолго?

– Да если рембат найду, часа два работы, я думаю. – Блин, опять проговорился, откуда я нафиг знаю, как глушитель сделать, если не помню даже, где родился.

– Хорошо, но одного не пущу, мало ли кто прицепится.

– Так давай вместе и сгоняем? – предложил я.

– Ха, мне ведь тогда в батальоне надо разрешение выбивать, а кто мне его даст? Тебя-то я с трофеями отправлю, глядишь, и не станут придираться.

Короче, вместо законного отдыха я направился к переправе, но мне и правда очень хотелось заиметь глушитель. Завернули меня, несмотря на все трофеи и бумаги. Забрали все стволы и послали подальше. Да и хрен с вами, не больно и хотелось. Вернулся в блиндаж, а Нечаев все переживал, не достанется ли ему теперь.

Спал целых пять часов. После обеда началась бомбежка, немцы долбили переправу и артиллерией, и с воздуха. Утопили, суки, два катера, людей погибло… Часам к трем стало как-то тихо, и я решил еще поспать, но тут прислали приказ готовиться к переброске на улицы города, а значит, опять воевать.

На позициях в районе площади Девятого января целых домов почти не было. Заняли какие-то развалины напротив практически одиноко стоявшего дома. Тут до меня и дошло, что это, вероятно, будущий Дом Павлова, и я заволновался. Впрочем, дом пока был занят вражескими войсками, а мы пока будем отсюда пресекать попытки фрицев выйти или получить подкрепление.

Немцы на дурака не лезли. По часу, а иногда и дольше, наши позиции обрабатывали снарядами, пытаясь увеличить гарнизон занятых тут домов. Интересно, а «Молочный» уже пробовали отбить? Хотя его же после Дома Павлова будут отбивать. Вот уж куда не хотелось бы лезть ни за какие коврижки. Помню еще, как читал про оборону дома без подвала. Жопа там будет всем, причем напрасная. Если выпадет нам туда лезть, нужно будет еще взрывчатки раздобыть и рвануть его к «бениной» маме, чтобы не лечь там потом.

Военное счастье штука интересная. Нам не доставили такого «удовольствия», как штурмовка того домика, что тут называли Молочным. Однако и расслабился я тоже зря. Мы пошли на квартал правее, впереди по улице стояли три дома, связанные между собой траншеями и укреплениями. Пополнение дали вполне по штату, девяносто шесть человек вместе с теми, что еще оставались в живых. Ребята уже были обстрелянные, из других рот и батальонов, новичков прислали в соседний, третий батальон. Командование, видимо, учло то, что произошло с первым батальоном нашего полка. Ребят отправили на железнодорожный вокзал, там, к сожалению, почти весь батальон и остался, остатки добивали в соседнем квартале. Мы еще два дня назад должны были идти на помощь попавшему в полное окружение первому батальону, но вот не сложилось как-то. Я еще гонял тут по этому поводу. Читать-то я много читал, но конкретно где и какие батальоны бились, конечно, не знал. Может, в той истории мы и пришли на помощь, и вместе все полегли, но вот сейчас… Мои незапланированные командованием захваты нескольких домов уже могли изменить ход битвы, надеюсь, что не в худшую сторону. Вон в Доме Павлова вроде пока немцы сидят, но их там мало, а все попытки нарастить гарнизон нашими пока пресекаются, фрицев вокруг набили, считать замучаешься. Тяжело было, конечно, без танков. Нет, они тут где-то есть, но вот видим мы их уж очень редко. Из-за Дома Павлова немцы атаковали на днях танками. Откуда-то вылез и у нас один герой, точнее, герои все, кто был в экипаже. КВ охрененно грозная машина, немцы не могли его сжечь целых два часа. Танкисты выбили у немчуры четыре Т-4 и одну самоходку, но дальше… Пукалка, которой незаслуженно называлось орудие в семьдесят шесть миллиметров, против укрытий немцев было бесполезным, впрочем, нам немецкие танковые снаряды, тоже особого вреда не наносили, если, конечно, не влетали внутрь зданий. Дома-то всерьез тут строили, стены хрен прошибешь, из крупнокалиберных орудий только и пробивают. В итоге КВ сожгли долбаные зенитчики, откуда-то притащившие «ахт-ахт». Вторым же снарядом превратили наш танк в костер, выбраться никто не сумел.

Те три дома только звались домами. В действительности немцы были только в подвалах и первом этаже, все, что было выше, уже было превращено в руины. До них это были позиции нашей армии, пока немцы выкуривали оттуда наших бойцов, здания и превращались в руины. Как им самим не страшно там находиться, ведь все это и рухнуть может, но раз пока стоит, видимо, простоит и еще. Дома были расположены вдоль улицы, по которой нам и предстоит пройти. Один с одной стороны и два напротив. Как уже говорил, траншеи связывали эти дома между собой, не было только подземных ходов. Улица то еще зрелище. Кругом разрушенные дома, от некоторых и вовсе одна-две стены метров по пять остались. Кругом воронки, горы битого кирпича, разбитая вражеская и наша техника. В принципе, «благодаря» таким развалинам подойти близко вполне возможно, но все упирается в поддержку фрицев артиллерией и количеством обороняющихся. Как можно наступать на хорошо укрепленный узел обороны, имея численность чуть не в два раза меньшую? Понятия не имею, и командир тоже. Приказ приказом, но ведь умереть просто так тоже как-то не сильно хочется. Вот если отбить эти дома, закрепиться, тогда да, хоть что-то полезное сделаешь, а так… Ведь я-то знаю, что все эти дома еще не один раз будут переходить из рук в руки, как быть? Да просто выполнять приказ, как и сказал командир роты, отвечая на мой вопрос. Меня, как единственного оставшегося стрелка, обладающего винтовкой с оптическим прицелом, заставили искать позицию и оттуда поддерживать роту.

Уже выйдя на исходную, оказалось, что параллельно нам, буквально с другой стороны дома, за которым мы накапливались, будет наступать еще одна рота из нашего батальона. К сожалению, та рота имела всего пятьдесят активных штыков, поэтому они и пойдут туда, где ожидается не такой «теплый» прием, как у нас.

– Сань, место нашел? – спросил перед атакой.

– Да приглядел четыре точки, сейчас Петро патронов нам у пулеметчиков отожмет, да и пойдем.

– Давай, опять на тебя весь расчёт. У немцев весь их порядок рассыпается, когда командиры пропадают, так что дави этих гадов.

Козырнув, я отправился на первую позицию. Мне предстоит пробраться в один из подвалов, откуда будут видны позиции противника. Ползли с Петей очень долго, наши, наверное, уже извелись все. С Нечаевым договорились начинать по моему выстрелу. Немцы все время постреливали, то пулемет долбанет, то винтовки. Обстреливают все возможные места, где могут скрываться солдаты противника. Вон посреди дороги стоит остов легковушки, весь уже как решето, да и мы за ним прятаться не собирались. Добравшись, наконец, до места, Петя первым нырнул в подвал, и оттуда вдруг послышалась возня.

– Саня, помоги! – Твою мать, оставляю винтовку на улице и ныряю в подвальное окно головой вперед. Нож уже в руке, кувырком уйдя в сторону, наблюдаю картину маслом. Петя лежит на земле, а на нем два фрица. Один вцепился в горло, а второй пытается удержать руки. Фрицы в касках, оглушить не получится, пришлось опять резать. Воткнув в бочину тому, что душил моего напарника, штык почти по рукоять, просто пинаю второго носком сапога в живот. Петя с зарезанным справится, а я решил взять пленного. Тот, уже отдышавшись, бросается на меня, оружия в руках не было, поэтому я не опасался. В подвале очень низкий потолок, приходится двигаться в согнутом положении. Кулак фашиста пролетел мимо, а я опять наношу удар ногой, только на этот раз всей стопой и снова в район брюха. Немца чуть откидывает, но удар был несильным, поэтому он начинает новую атаку. Правый хук опять рассекает воздух перед моим лицом, а я, захватив пролетевшую мимо кисть, увожу ее вниз, одновременно заводя за спину врага. Дальше следует удар стопой под колено, немец припадает на одну ногу, а я, заламывая руку еще дальше, провожу болевой. Фашист задергался и заорал.

– Петя, ты закончил? – ору я.

– Ага, – хрипит друг, – иду.

Связав фрица по рукам и ногам, посылаю Петю позвать кого покрепче, чтобы оттащили этого кабана к командиру. Надо его вытрясти, чего это они тут втихаря сидели, высматривали. Петя уполз, а я, осмотрев карманы немца и не найдя ничего интересного, прошелся по подвалу. Буквально за первой же стенкой обнаруживаю два трупа, причем наших ребят. Охлопываю карманы – пусто. Ребят зарезали, у каждого всего одно ножевое в груди. Так-так, это что же тут такое интересное. Пока размышлял, вернулся Петро и позвал меня.

– Сань, там командир торопит.

– Успеем, тащите фрица, и сообщи Нечаеву, что эти суки здесь, видимо, нашу разведку отловили, за стенкой два бойца лежат, пусть этого, – я указал на пленного, – допросят хорошенько, есть ли где рядом еще такие «засадники», как эти двое.

Я обошел весь подвал, вроде никого, но подниматься в подъезд один не решался. Вернулся туда, где спеленали пленного, и, дождавшись Петро, двинули наверх.

Ах, какой отсюда обзор-то хороший, на загляденье. Два дома напротив, по диагонали, как на ладони. Плохо видно только дальний конец дома. Вижу суетящихся фрицев, но вот командиров что-то не видать, блин, они тут все сейчас в касках, хоть бы один фуражку нацепил, а погоны разглядеть не так-то просто. Темно уже, дым кругом, черт, дым! У меня же шашка дымовая есть, немецкая.

Опять не успеваем что-либо сделать. Немцы начинают атаку. Две самоходки, медленно продвигаясь, прикрывают взвод пехоты противника. Идут гады прямо посередине улицы, вообще страх потеряли. Как на параде, маму их через колено. Солдаты, прячась за самоходы, продвигаются уверенно. Различаю среди врагов человека, указывающего направление атаки, или офицер, или унтер, но все едино. Стреляю. Командир фрицев падает, а в ответ начинается пальба.

– Петь, сейчас самоходы мимо будут проходить.

– Да нет у меня больше гранат, не дали, – разводит руками напарник.

– У меня в сидоре бутылка КС лежит, первую самоходку зажжешь, вторая не полезет. Слышишь, наши уже отбиваются, прикроют, не высовывайся слишком, кидай наверняка.

Петя кивнул и, взяв у меня бутылку, направился к окну. Мы лежали на третьем этаже, крыши над нами нет, но стены пока целы.

– Они остановились, не идут к домам.

– Не глупые, соображают, гады. Давай сюда мою бутылку, а ты вот, – я протянул напарнику немецкую дымовую гранату, – держи. Кинешь слева от самохода, когда крикну снизу, понял?

– Понял, – кивнул Курочкин.

Я сбежал по лестнице вниз и, осмотревшись по сторонам, дал сигнал напарнику. Подождав с полминуты, пока начнет подниматься дым, рванул к самоходке. В одной руке у меня была бутылка, в другой пистолет. Из клубов дыма доносится стрельба, прямо на меня выходит здоровый фриц, появился, блин, как ежик из тумана. Всаживаю ему три пули в корпус и, увидев, что самоход сдает назад, чтобы выйти из дымовой завесы, бросаюсь к нему. Уже бросив ему на жалюзи бутылку с зажигательной смесью, слышу, как что-то взрывается, и чувствую, как у меня обжигает ногу и руку. Больно стало, аж в глазах потемнело. Рву назад и понимаю, не дойду, дыма там нет. Тот дом, что был занят фрицами, ближе, сворачиваю к нему. В меня никто не стреляет, перекресток плотно окутан дымом, даже горящей самоходки не видать.

Черт, тут подвала нет, по крайней мере окон не вижу. Пытаюсь обойти дом, но слышу, что с другой стороны идет бой, туда мне тоже нельзя. Окно первого этажа находилось довольно низко, пара метров до него. Нога болит, но все-таки через силу заставляю себя прыгнуть. От усилия нога еще больше заболела и стала неметь. Зацепившись руками за проем, подтягиваюсь. Рана на руке несерьезная, чувствую это, просто жжение, наверное, только зацепило слегка. В комнате никого нет, но в глубине дома слышится стрельба. Выхода у меня нет, дым уже расходится, и сейчас меня увидят немцы из дома напротив. Черт, у меня из оружия только нож и пистолет. Переваливаюсь и падаю на пол комнаты. Здесь явно никого, стреляют откуда-то выше. Иду в сторону лестничной площадки. По пути не встречаю ни одного врага, уже хорошо. Выйдя из квартиры, заглянул в соседние, пусто, двинул вниз, только на несколько секунд остановился, чтобы сдернуть с себя ремень и перетянуть ногу чуть выше ранения. Штанина порвана, лоскуток топорщится, осколок скорей всего. Нога продолжает неметь, силы кончаются, только бы успеть заныкаться. Подвал все же был, просто с торца здания, в нем почему-то не было окон. Заглядываю в дверной проем, никого. Спускаюсь дальше. Так, стоп. То место, где идет лестница в подвал, очень темное, тут должна быть какая-то щель, чтобы можно было оказаться под лестницей. Осматриваю все и нахожу таковое укрытие. Упав на брюхо, начинаю ползти в щель высотой сантиметров пятьдесят. Только успел свернуть под лестницу, как слышу в подъезде голоса и топот. Что говорят, непонятно, но сам понимаю одно, если наши не продолжат атаку, я тут останусь с фрицами, да еще и раненый. Голоса затихли, стрельба на улице продолжается, я осмотрелся, кивнув сам себе, достаю и включаю трофейный фонарик. Хрен тут кто заметит свет, я в такую нору залез, тут только поворотов три, нет, никто меня не увидит. У меня был кусок бинта, надо попробовать перевязаться, хоть немного закрыть рану. Потихоньку надорвал штанину прямо на месте разрыва, добрался до кожи, о да, осколок, мать его сидит, я его даже чувствую. Достал бинт и фляжку со спиртом, спирта там, конечно, кот наплакал, это мне Нечаев подогнал, там всего граммов сто, может чуть больше. Блин, а запах немцы не учуют? Да какой к хренам собачьим запах, тут вокруг такая вонища, дым кругом, пахнет всем чем угодно, разве различишь тут. Достал трофейный складешок, жаль, на нем пинцета или кусачек нет. Намочив кусочек бинта спиртом, протер лезвие ножа. Затем стер кровь вокруг ранки, она оказалась небольшой, пару сантиметров, наверное. Потрогал пальцем, надавливая, и, нащупав что-то явно лишнее, чуть не вырубился от боли. Блин, надо вытаскивать к хренам, а то я тут взвою скоро. «Черт возьми, где мои патроны для винтовки? А, вот же они», – достал из кармана один гансовский винтовочный патрон, зажал его зубами, ну вот нет больше ничего. Нога перетянута и порядком занемела уже, пытаюсь просунуть пальцы внутрь раны, нет, дырка слишком маленькая, не войдут они, а резать боюсь. Что я, Рэмбо, что ли? Как же быть-то, ведь я сейчас вырублюсь. Чуть не заорав от боли в ноге, ввожу в рану лезвие ножа, пытаясь вести его по осколку. Как только лезвие прошло осколок и уткнулось в плоть, искры из глаз полетели, вперемешку со слезами. Чуть возвращаю нож и нажимаю на рукоять так, чтобы лезвие поддело этот гребаный осколок. Есть, вроде пошло. На ногу я практически не смотрю, кровищи много, хрен тут чего разглядишь, но чувствую, что железка вот-вот выйдет. Левой рукой протираю края раны вокруг лезвия и замечаю что-то черное.

«Ну-ка, ну-ка, иди сюда, зараза ты худая!» – подцепляю грязными пальцами предмет, торчащий из раны, тащу и наконец отбрасываю его в сторону. Кровь вытекает из раны, а мне даже вроде и полегче стало сразу. Смочив не выжимая новый тампон из бинта, прикладываю к ране. Тут сознание-то меня и покинуло. Сколько лежал, не знаю, на часы не глядел. Очнувшись, даже улыбнулся. Ногу вроде не дергает, а главное, я так и лежал без сознания с тампоном на ране. Убрав руку, заметил, что кровь течь перестала, но нога просто как деревяшка.

«Твою мать, у меня же ремень на ноге!» – Ослабив, а затем и вообще сняв ремень, убедился, что кровь не идет. О, кстати, наверное, недолго я «спал», фонарик-то еще не сдох, хотя и светит практически никак. Бинта у меня мало, полноценно забинтоваться не хватит. Задираю гимнастерку и вытаскиваю подол нательной рубахи. Оторвав кусок, когда ткань треснула, я аж замер, сообразив, что на улице-то почти не стреляют. Сделав подушку из остатков бинта, помочился прямо сидя на нее и приложил к ране, затем плотно, но особо не перетягивая, заматываю ногу оторванным куском ткани.

«Сойдет, чего там с рукой?» – подумал и понял, что с рукой мне не справиться. Ранка была на правой руке в районе бицепса с наружной стороны, подлезть так, чтобы рассмотреть, точно не смогу, да и не чую я там ничего лишнего. Хрен с ним, надо думать, как выбираться. Собрал все, что выкладывал перед «операцией», включая потухший фонарик, поменял магазин в пистолете.

«Так, двигаем помалу, и да поможет нам… Партия и Ленин. Тьфу ты черт, а это что за хрень. Понимаю, что на улице темно, но почему я щель не вижу, через которую сюда залез?»

Обалдев от картины, что увидел, а главное, представив, что меня из-за фонаря могли увидеть, кинуло в дрожь. В подвале, прямо возле лестницы, что ведет в подъезд, были сложены трупы немецких солдат. Да много-то как! Я еле пролез мимо них, вылезая из щели. Немцы, сами того не зная, замаскировали ту дыру, в которую я залез. Выбравшись, прислушался, вроде тихо. Нож в левой руке, пистолет в правой, черт, интересно, кто в доме, фрицы или наши???

Оказалось – немцы. В подъезде стоял часовой, и пройти мимо него я точно не смогу, никак. Немец стоял спиной, повесив руки на автомат, что висел на груди. Даже если смогу подойти тихо, хватит ли сил в раненой руке, чтобы убить? А если с ним рядом еще кто-то есть, кого я не вижу? Блин, вопросов, как на экзамене! Осторожно, на цыпочках начинаю подниматься и… фриц оборачивается. Невысокого роста, ни фига не ариец, простой белобрысый парнишка, глаза чуть навыкате, нос длинный. Наши глаза встречаются. У меня пистолет направлен на него, автомат фашиста просто висит на груди. Мотаю головой, показывая тому – не шуми. Фриц открывает рот, но я уже в метре от него. Прикладываю лезвие ножа, что в левой руке, к своим губам, молчи, фриц, дольше проживешь… Немец начинает пятиться и, оперевшись на стену, освобождает мне проход. Показываю ему ножом на автомат и перевожу нож на себя. Руки у парня лежали на автомате, он медленно берется за ремень и снимает автомат с шеи. Протягивает мне и постоянно мотает головой, понимаю, не хочет, чтобы я стрелял. Соображает парень, пусть меня и убьют его товарищи потом, но он-то будет уже мертвым, легче ему от этого не станет. Немец вешает ремень автомата мне на вытянутую левую руку и застывает. Я, протискиваясь между ним и стеной, держу его на прицеле, но стрелять не собираюсь. Может, еще выберусь. До угла дома метров десять, как я помню, даже если он сразу заорет, успею завернуть. Из подъезда я выходил боком и видел, что вроде никого, опасность может исходить только из дома напротив, если оттуда заметят, жопа. Надеюсь, что темнота все же мне поможет. Оказавшись на улице, в несколько быстрых прыжков оказываюсь за углом.

«А ведь фриц-то не заорал! Он, наверное, охренел, когда увидел русского, выходящего из подвала, что они оборудовали как морг», – мелькнула мысль. Добежав до того дома, где вечером оставил Петю, остановился и прислушался – тихо. Обойдя дом, пошел вдоль стены, едва не вжимаясь в нее. На улицу, где был бой, я не выходил, двинул с обратной стороны дома. Пройдя так метров двести, дом уже кончился, и я вышел на открытую местность, решил присесть. Здесь уже наши должны быть, могут выстрелить просто на звук. К счастью, я увидел их первыми. Группа из трех бойцов сидела возле окна на первом этаже дома через дорогу от меня. Не прячась, иду прямо на них, меня замечают и начинают волноваться.

– Мужики, не стреляйте, свои. Сорок второй гвардейский.

В меня не стреляли, но, выскочив на улицу, под прицелом сопроводили внутрь. Это оказались наши однополчане, из роты, что стояла у нас на фланге. Меня сопроводили, не разоружая, к командиру.

– Документы, товарищ сержант, – протянул руку в мою сторону молодой лейтенант с повязкой на голове.

– Пожалуйста, товарищ лейтенант, – я достал и протянул свои бумаги.

– Тут книжка на рядового, – нахмурился лейтенант.

– Так не успели заменить, здесь только вчера присвоили звание, там приказ лежит, в красноармейской книжке, сказали, потом документы сменят.

Лейтеха, изучив документы, вроде успокоился.

– Так откуда ты, сержант?

Я убрал документы в карман и ответил:

– Ранили, когда самоходку поджигал, обратно до «нашего» дома не успевал, срезали бы сразу. Нырнул в подвал ближайшего дома, а там фрицы. Дождался темноты и ушел, вон, фриц даже автомат мне подарил и тревогу не поднял, хотя и мог, правда, умер бы первым.

– Как это? – не понял меня лейтеха. – Ты чего, мог убить фашиста, но не убил?

– А зачем? – удивился я. – Мне к своим надо было, а убей я его, там бы и остался. Кому бы я пользу принес?

– Ты соображаешь, что говоришь? – лейтеха аж захлебывался от гнева, черт, уставник попался.

– Товарищ лейтенант, ну убил бы я этого малахольного, что на посту стоял, а меня бы его дружки…

– Струсил, а еще сержантское звание ему дали!

– Товарищ лейтенант, вы не правы, – пытаюсь объяснить очевидное я, – вот я выжил и завтра убью десяток, а то и больше, я со снайперской винтовкой воюю. Так что лучше, один часовой или десяток атакующих солдат и офицеров?

– Я доложу кому надо, они пусть и решают! – фыркнул командир.

– Товарищ командир, а где наш второй батальон, мы у вас на правом фланге были?

– Там же. Ни на метр не продвинулись, даже один дом пришлось оставить, – не стал говняться лейтеха и рассказал, как было дело.

– Ну ладно, раз они в соседнем доме, я пойду, пожалуй, надо и своему командиру отчитаться.

– А я тебя не отпускал. Завтра сдам в особый отдел, пусть они разбираются, – усмехнулся лейтеха. Черт, дурной он какой-то.

– Тебе это надо? – перешел я на «ты». – Войну выиграешь, если меня сдашь, да еще и по надуманному обвинению?

– Да как ты смеешь… – начал было лейтенант.

– Смею, лейтенант, смею. Я за пять дней фрицев здесь положил больше, чем ты вообще их видел, одних офицеров шесть штук, не считая всяких унтеров, фельдфебелей и рядовых, а ты мне тут угрожать будешь? Я к своим иду, хочешь, если совести нет, докладывай куда надо, но к своим я уйду.

Все-таки лейтеха не стал дурить, хотя я и ждал чего угодно от такого командира, вплоть до выстрела в спину. Ничего, выйдя из подъезда, направился к тем домам, что вчера занимала наша рота. Метров за десять меня окликнули, но, не успев ответить, заметил, как ко мне уже несутся Нечаев с Курочкиным. Петруха облапал меня всего, увидев, что я весь в кровище, старлей заволновался и приказал срочно позвать санитара. Все та же девчушка, Маша, что уже раз обрабатывала мне голову, занялась моей рукой. Вычистив ранку, наложила повязку, как я и думал, осколок просто слегка зацепил мышцу. С ногой было серьезней. В той тьме я ни фига не разглядел, а вот санинструктор сразу сказала, что, похоже, у меня воспаление начинается и меня срочно нужно в санбат. Нечаев отрядил Курочкина и еще одного бойца, чтобы меня довели до берега. На ту сторону я не поеду, здесь тоже есть врачи, вычистят и тут. Я почему-то уверен, что ничего серьезного не случится.

Дохромали за полчаса. Все-таки я пока хожу осторожно, нога-то побаливает. В санбате была очередь, парней я отправил назад, сказав, чтобы не ждали, а возвращались в роту, а сам сел у входа в землянку и, наконец, закурил, ожидая очереди. Только через час усталый седой военврач третьего ранга позвал меня на стол. Не успели даже раздеть, началась бомбежка. Было очень трогательно, когда помощница хирурга, тетка лет пятидесяти, укрыла меня сверху своими немалыми телесами. На вопрос, что она делает, ответила:

– Вы защитники, вас беречь нужно! – А то, что это мы вообще-то их должны защищать, умолчала. Повезло, «штуки» долбили переправу и пристань, нас не зацепили. Минут двадцать спустя начали наконец резать. На хрена доктор мне распахал ногу так сильно, он мне так и не ответил. Рана была небольшой, а теперь он распахал мне ее, увеличив раза в три. Чистил долго, я два раза сознание терял, по живому ведь копается. Блин, у меня уже нога почти не болела, а теперь разнылась одуреть как. Пока доктор увлекался издевательством над ногой, сестра заново обработала царапину на руке и сменила повязку. Провозившись со мной около получаса, доктор, наконец, меня отпустил, приказав идти на берег и ждать катер для вывоза раненых. Я когда услышал, покрутил пальцем у виска.

– Док, какой в жопу катер, ты чего, спирта обнюхался? Зашил и ладно, потопал я, – выругался я, ну а что, чего мне теперь, в госпитале с царапинами отлеживаться?

– У тебя риск развития гангрены, хочешь, чтобы тебе ногу отпилили по яйца! – вскипел военврач.

– Док, ну что за чушь? Ты же все вычистил…

– Да, вычистил, но риск есть!

– Так, доктор, твою в бога душу мать, я воевать могу?

– Ты чего разошелся тут, сержант? – доктор насупился и сдвинул брови.

– Вот именно, я гвардии сержант, я сейчас встану и пойду обратно в роту. Мы там дохнем, как мухи, какая гангрена? Не доживу я до нее.

– Ладно, не ори. На вот, – доктор всучил пару бумажных пакетиков, – один днем, второй вечером выпей. Но постарайся хотя бы не бегать пока.

– Да там все больше ползком, – успокоился и я.

– Иди уже, воин. Хорошо, видно, воюешь…

– Да, как и все, – просто буркнул я.

– Ты свою форму видел, я, кстати, ее выкинул…

– Док, ну ты что, совсем офонарел? Я чего к фрицам, с голой жопой пойду?

– Дадим одежку, петлицы сестра уже перешила, все из карманов на столе у выхода заберешь. А одежка твоя вся красного цвета была, как будто ее из флага сшили. Места ведь на ней уже не осталось родного цвета. Мы вначале вообще подумали, что ты тут весь как решето, даже и не поняли.

– Да не моя это кровушка, моей на штанах немного.

– Вот так немного, полсапога натекло. Вот и говорю, что воюешь, видать, хорошо, раз в чужой крови весь перемазался. Что, часто у вас до рукопашной доходит?

– Бывает, всяко бывает, – кивнул я и слез со стола.

Одевшись и собрав все имущество, поблагодарил военврача и сестру и хромая вышел. Думаете, Курочкин ушел? Сидит засранец на камне, покуривает.

– Боец Курочкин, вы, почему нарушили приказ? – рявкнул я.

– О, командир с того света вернулся! – воскликнул Петя, увидев меня.

– Ты чего тут сидишь? Вон, бомбят постоянно, не хватало еще возле санбата сдохнуть.

– Ты к нам или в госпиталь? – не отвечая на мой вопрос, спрашивает в свою очередь друг.

– Да куда я от тебя денусь-то? Лежу вот у фрицев в подвале, осколок вытаскиваю и думаю, как же там братушка-то не водоплавающий…

– Хватит надо мной смеяться, – опустив голову, понуро произнес напарник.

– Кто смеется? – серьезно спросил я. – Я тебя плавать научить обещал? Вот и не сдохну, пока не выполню. Айда в роту, а то там, может, нас и не хватает как раз.

– Это точно, тебя командир каждую минуту поминал.

– Незлобивым тихим словом?

– Ага, говорит, вернется этот разгильдяй, сам под трибунал отдам.

– О как, ну пойдем тогда скорее, а то еще во враги народа запишут! – смеемся вместе и отправляемся в путь. Не дойдя сотню метров до ротного КП, вынуждены искать укрытие, фрицы опять начали минометный обстрел. Петя дергает меня за рукав.

– Командир, давай в этот дом справа, подвалом пройдем, а там перебежим.

Так и сделали, правда, когда перебегали уже к дому, где квартирует рота, чуть-чуть не попали под мину, жахнула на крыше. После пробежки ногу снова начало тянуть. Да, храбрился, конечно, перед военврачом, на самом деле совсем не хочется ногу потерять, так как я, вопреки желанию фрицев, собираюсь задержаться на этом свете, хотя бы до разгрома шестой армии Паулюса.

Нечаев был рад, улыбался и светился весь, как новенький пятак. Полчаса рассказывал ему, Петрухе и лейтенанту со второго взвода о своих приключениях.

– А хорошо у тебя с дымовой шашкой получилось, – весело заметил Нечаев.

– Да уж, жалко, что я всего одну такую нашел, мало их почему-то у гитлеровцев.

– Ну, у кого мало, а у кого и…

– Чего, неужели нашел? – удивился я. Мне и вправду за все эти дни только один раз попалась такая граната. Она с виду как обычная немецкая, только без деревянной рукоятки. Сверху колпачок и запал, как на «яйце». Горит дольше минуты и так густо, хорошая штука.

– А то! Цельный ящичек, двадцать штук, такие же, без рукояток.

– Ну, это же просто праздник какой-то! – воскликнул уже я. – А то к этим говнюкам на танках и не подойти, а так можно и повоевать.

– Да, нам вместо гранат одной КС принесли, нет, говорят, пока гранат.

– Слушай, Лех, да ну на хрен эти гранаты! Ты ее кидать пробовал? Она же два килограмма весит. Мне ее, наверное, даже на пять метров не бросить, одуреть, надо же придумать такое! Кинул такую хреновину, и сам на небеса.

– Зато они броню раскалывают хорошо, – заметил Нечаев.

– Ладно, так будем жечь. А бутылки какие, опять со спичками?

– Нет, с запалом, зажигать не нужно! – гордо так ответил командир.

– Много хоть дали? – интересуюсь, а то, может, он тут хвастается, а ее всего по бутылке на брата.

– Сто штук, ребята несколько раз ходили, сказали, что еще дадут, позже. Ее, кстати, ведь здесь, в Сталинграде разливали.

– Что, до сих пор разливают? – удивился я.

– Тут еще и танки делать умудряются, хотя заводам почти звездец пришел, – мое словечко вставил командир.

– Да, слыхал, – кивнул я, не уточняя, где я слыхал такое. Но не думал, что это правда, ведь от заводов почти ничего не осталось, а, нет, ковыряются еще. Только вот ненадолго все это, скоро-скоро уже у фрицев свеженькое пополнение придет и нас к Волге начнут давить всерьез. Буквально на днях.

Прохлаждались мы около двух часов. После минометного обстрела немцы вдруг затихарились. Взяв винтовку и бинокль, забрался на чердак. Впереди, ближе к центру и вокзалу, густые дымы, суки, танками давить будут, надо готовиться их встречать. Спустился к командиру.

– Лех, у нас людей сколько сейчас?

– Тридцать восемь, в последней атаке потеряли много, а чего?

– Танки пойдут, дымят у себя, думаю, готовятся. Надо людей по дому раскидать, так, чтобы не все в одном месте сидели, но в то же время могли и собраться.

– А как?

– Надо стены проломить, здесь и в доме напротив, там, кстати, кто?

– Да второй взвод сидит.

– Во, пусть готовятся. Им поставь задачу отсечь пехоту сразу, как встанет первая машина. Подпустим танки сюда, я уйду глубже в наш тыл, там остановлю первых, вы здесь глушите последнего и забрасываем их потом всех. Если и пройдут, то единицы, а без поддержки пехотой они все равно не полезут, а мы их здесь закупорим и сожжем, только времени, боюсь, у нас уже нет.

– Чего, думаешь, получится?

– А ты как думаешь, или у нас другие возможности есть? Их больше, у них техника, вывод? Ну, хочешь, так просто отводи людей и к особистам, под трибунал. Так хоть если и сдохнем, то по крайней мере попытаемся сопротивляться. Главное, повторяю, чтобы второй взвод пехоту отсек, без пехоты танкам амбец, и они это знают. О, блин, – треснул я себя по лбу, кое-что вспомнив. – Да должно, блин, получиться, должно!

– Чего еще-то придумал, «Суворов»?

– Говоришь, у нас дым есть? – жадно потираю руки.

– Точно, – теперь дошло и до командира, – а ведь может и сработать! Я на связь с комполка, попрошу, может, танк дадут?

– Не болтай только, а то еще запретят инициативу проявлять!

Через два часа немцы показались в конце улицы. К сожалению, просто так они не хотели ехать. Наши дома подверглись минометному обстрелу, да так густо, что мы боялись нос показать. Но это даже и к лучшему. За весь обстрел, а длился он минут пятнадцать, пока танки не подъехали вплотную, у нас даже не ранило никого. Мы с Петрухой находились по разные стороны улицы, готовя бутылки. Забрались на самый верх зданий, чтобы максимально усложнить задачу танкам. Не задрать им стволы так высоко. Передо мной лежали четыре бутылки с КС и две дымовые гранаты, ох и пошалим мы сейчас!

Петя начал первым, не удержался чуток. Бутылка, описав нехитрую дугу, ударилась о башню идущей впереди «четверки» и, лопнув, взорвалась. Тут же специально для этого поставленный боец кидает дымовую гранату. Идущий первым горящий танк встает как вкопанный, второй едва не втыкается в него, забирая правее, и тут же получает свою порцию зажигательной смеси. Дым начинает укрывать немецкие машины, не давая их экипажам видеть хоть что-то вокруг. Вовсю идет стрельба, слышны и пулеметы, и автоматы. Все бойцы в роте, точнее те, что еще остались, вооружены автоматическим оружием, для города оно сподручнее, даже те, у кого ранее были винтовки, за счет убитых ранее и трофеев, перевооружились. Вижу, как в конце колонны пытаются развернуться замыкающие машины, в них также летят бутылки, а что, тут вам не здесь, хрен вы пройдете, уж сегодня точно. Дым очень плотно повисает на обоих концах колонны танков, бутылки летят густо. Всего немцы выделили для нас одиннадцать машин, шесть уже горят, а сделать танкисты ни фига не могут. Вижу, как из одного танка, что ехал третьим спереди, вылезает фашистик. Сбежать хочется? В другой раз, паря, винтовка звонко хлопает, и фриц на дороге летит кубарем по земле, хватаясь за ногу. Конечно, в ногу и стрелял, я что, не вижу, что танк-то – командирский? Поговорим потом, если доживет. Я был с винтовкой, с ней я точнее перестреляю фрицев, пусть и медленнее. Как же удачно все получилось-то. Пехтура в дым не лезет, но видит, как горят танки, подмогу вызвать, а что она сделать сможет? Минометы же не будут долбить по своим танкам и пехоте? Да и причесывают наши густо ту пехоту. Насколько видел, пока дым не повесили, там рота была, а может, и полторы, но лупят наши, хоть их и всего-то полтора бойца, условно.

Через двадцать минут все было кончено. Все коробочки стояли и горели, эх, их бы как-нибудь целыми захватить, вот была бы польза так польза. Но все равно нам здорово повезло, и, кстати, почему раньше-то не догадались так воевать. Ведь с танками в городе справиться гораздо легче, чем в поле. Вон они стоят, верх инженерной мысли гордых арийцев. Улицы узкие, до середины и двадцати метров не будет, а некоторые и вовсе чуть шире танка, уж бутылку-то, да еще и сверху, докинуть может любой боец. Самая сложная задача была даже не у нас, а у второго взвода, все-таки отсечь роту немецкой пехоты, имея в наличии всего четырнадцать бойцов, это сложно, но можно. У ребят станкач «Максим», три МГ, плотность огня очень высокая. А еще и ППШ, и немецкие автоматы, да и, как уже сказал, в дым враги не лезут. Я думаю, что нас даже не станут сегодня минами обрабатывать, куда стрелять-то? Мы все в зданиях, попробуй выкури! Выкурить в прямом смысле можно огнеметами, но для этого еще нужно подойти. Остается что? Ага, авиацию сейчас пришлют, попытаются «лаптежниками» наши дома развалить, и ведь у них получится. Летчики у фюрера знатные мастера, а у нас зениток нет, от слова совсем!

Продолжаю контролировать танки и подступы. Движения нет, никакого. А этот-то, командир или кто он у них, живой ведь, зараза. Спускаюсь вниз, оглядываюсь, вокруг суетятся наши бойцы. Та немногочисленная пехота, что шла вместе с танками и была уничтожена, кого-то сожгли заодно, кого-то постреляли, была неплохо оснащена, и наши бойцы пополняют свои запасы, что ж, трофеи дело святое. Еще выходя из дома, видел, как раненный мной фриц хотел вытащить пистолет, но получил сапогом в лицо и затих.

– Эй, ребятки, полегче, я же его специально «притормозил», – осаживаю бойцов, а то запинают бедолагу. Охлопав фрица и забрав все документы и оружие, поднимаем уже вместе с Петей.

– Петь, давай его к политруку, уж больно тот по-немецки шпрехает хорошо, – толкаю фрица вперед, а сам двигаю к дому Нечаева. Зайдя в подвал, слышу, как тот докладывает по телефону:

– Да, товарищ полковник, остановили. Уничтожена группа противника, в составе танковой роты и до двух взводов пехоты. Именно так, товарищ полковник, одиннадцать машин. Есть пленный офицер. Слушаюсь, ждем!

– Кого ждем? – интересуюсь я, дождавшись, когда Нечаев отдаст трубку телефонисту.

– Ты, ты, ты…

– Но-но, давай вот без этого, – чуть отстранился я от объятий старлея.

– Комполка не поверил, сказал, что лично придет посмотреть. Ну, Иванов, с тобой не соскучишься.

– Ой, да ладно, нашел Петросяна, – ляпнул я и замолчал.

– Кого-о? – протянул старлей.

– Да, юморист один, армянин, не заморачивайся. Зря ты полковнику сказал, что ждем, надо валить в соседние дома и забиваться в подвалы.

– Ты что, не пойдут они второй раз здесь, чего они, совсем малахольные? – небрежно машет рукой командир.

– А на фига им идти? Что, у немцев самолеты кончились? – подняв бровь, интересуюсь я, язвлю, конечно.

– Это да, так чего, отходить будем? Так нам же влетит, мы ведь для того и сидим здесь, чтобы держаться.

– Больше они тут не пойдут. Отработают авиацией и попытаются обойти по другим улицам, а в колечке мы точно недолго протянем, а главное, уже незачем будет. Если они сомкнутся у нас за спиной, то это будет уже на берегу, так что мы смело сможем пустить себе пулю в лоб, чтобы не мучиться. Собирай людей, старлей, собирай.

Отходить нам недалеко, решили с Нечаевым занять дома по соседству, решив, что там безопаснее будет, хотя, зная немцев, они тут весь квартал попытаются с землей сровнять. Полковник прибыл через час, да не один. С ним были командиры из двух других полков нашей дивизии. Командиры с горящими глазами выспрашивали, что и как было сделано у Нечаева. Тот хотел было скинуть все на меня, но я благоразумно утопал. Подальше от начальства, поближе к кухне. Кухни у нас своей не было, но жратва пока еще была, плюс немчура не совсем пустая была, но что опять удивило, патронов у них почему-то все меньше становится. У каждого к автомату четыре магазина и… все, россыпью, как бывало раньше, не носили. У тех, что были вооружены винтовками, тоже патронов по пятьдесят. Гранат мало, все истратили, что ли? Они же вообще боятся каждого темного угла. По всем правилам уличного боя воюют, сначала гранату в помещение, а уж потом заходят. А знаете, сколько помещений только в одном доме? То-то же, не напасешься гранат на все.

Нечаеву удалось довольно легко убедить командиров разрешить нам отойти, на время, конечно. Прибывшие с нашим полковником командиры умчались делиться со своими бойцами и командирами полученными знаниями. А что, ведь и правда, с дымом-то оно удачнее выходит воевать. Мне еще и рассказали, что у нас, оказывается, и свои, советские дымовые гранаты есть, в этом году новые выпустили, то-то же я обрадовался. Полковник обещал выбить в дивизии такие гранаты и заодно еще бутылок с КС. Выручает она, что ни говори.

А еще спустя несколько часов мы уже приходили в себя после бомбежки, появились саперы. Прикатив на старой «эмке», они привезли кучу мин, разной направленности, и принялись споро минировать улицу. Стало ясно, что нас, вероятнее всего, перебросят на другую. Эта теперь закупорена сожжёнными танками, да еще и заминируют ее, немцы сюда не полезут. Авианалет был очень тяжелым. Нацики всерьез обиделись на нашу выходку и долбили больше часа. Причем работали именно авиацией, как я и говорил Нечаеву. Потеряли немцы здесь очень много, а вот мы… Нечаев просто светился от того, что за весь бой у нас один убитый и пятеро раненых бойцов, все из второго взвода. Ну да, они же там с пехотой воевали. Хоть и закрылись дымом, да все равно и им перепало. У нашей группы, что жгла танки, был только один легкораненый боец. Один из танков влупил снаряд в дом, высоко ему пушку было не поднять, так он просто выстрелил в ту сторону, с которой прилетали бутылки. Один из бойцов в это время стоял на стене, и от разрыва танкового снаряда его ударной волной отбросило вглубь комнаты, на кучу битого кирпича. Поцарапался немного и ушибов на все тело, но живой, а это и есть главное.

Бах, бах, бах! Взрывы от выстрелов танковых орудий грохочут совсем рядом. От близко лопнувшего снаряда меня всего осыпало кирпичной крошкой, сижу, глаза протираю. Нас, как мы и думали, перекинули на соседнюю улицу, объединив с остатками роты того лейтенанта, что меня в трусости обвинял, когда я вышел на их позиции, пробираясь ночью от фрицев. Как этот лейтеха возмущался, когда узнал, что он будет подчиняться нашему ротному Нечаеву, хотя и формально. Он продолжит так же рулить остатками своей роты, просто в подчинении у Нечаева.

– Сань, тут нас, наверное, и похоронят, – кричит Нечаев. Ему уже тоже прилетело, кусок кирпича попал прямо в голову, хорошо хоть в каске, но говорит, что звенит теперь в голове серьезно.

– Да уж, больше они так уже не полезут, придется им помогать…

– В смысле? – не понял меня командир.

– Самим придется на вылазки ходить, да сжигать по одному. Ну, или сидеть тихими мышками и ждать, им же все равно нас опрокидывать нужно, по-любому пойдут к Волге. Если командование сдуру торопить нас не станет, то тогда сможем пободаться, если же погонят на убой, а по-другому не получится, то всем тут могилка и вырастет.

– Сань, давай, чтобы я больше этого не слышал, лады? Я тебя уже давно знаю, если бы не ты, мы бы уже все погибли, скорее всего. Знаю, что хренового ты не предложишь, но другие… – командир задумчиво покрутил головой, – тебя не поймут.

– Да все я понимаю, даже командиров понимаю. Надо постоянно кусать фрицев, чтобы они не накапливали сил, раздергивать атаками и контратаками. То, что при таких боях большие потери, даже естественно, но, блин, как же не хочется угодить в статистику. Возьми наше подразделение, у нас уже тут костяк сложился, все знают, куда и кому идти и что при этом делать. Опытные люди – на вес золота. Ты заметил, наши уже не дрожат от вида танков, а думают, как его легче сжечь, а это дорого стоит. А раскатают нас, пришлют новеньких, может, вообще новобранцев, так их тут сотнями будут класть, пока они хоть чему-нибудь научатся. Я бы вообще, знаешь, что предложил бы командованию, но как минимум дивизионного уровня, в полку такое не решат…

– Ну, чего придумал? – В этот момент вновь начался обстрел, то ли артиллерия, то ли танки.

– Товарищ командир, товарищ командир! – раздалось в подвале.

– Кто там, что случилось? – Старлей так возмужал за эти дни. Где тот паренек, что жался в первый день к моей спине, трясясь от страха?

– Они двинулись, вы приказали сообщить, когда полезут.

– Хорошо, идем, посмотрим, – это уже мне.

Поднимаемся на первый этаж. Танков еще не видать, объезжают ближайшие дома, не хотят лезть по прямой, кстати, зря. Я бы именно прямо и ехал, и долбил из всего, что стреляет, ну и ладушки, нам так даже и лучше будет.

– Нечаев, ну, ты понял, где они?

– Слева пойдут, там улица шире, сто процентов. Боятся к домам прижиматься, а там что-то вроде скверика есть, вдоль него и пойдут. Оттуда удобно на нас заходить будет, смогут все этажи простреливать.

– Точно, а главное в том, что саперы вдоль этого скверика своих подарков наставили, причем немало. Сам им и подсказывал. Надо только помочь немчуре принять верное решение. – Я беру в руки винтовку, автомат, надеюсь, не понадобится. – Петя, за мной, четыре бутылки прихвати.

– Сам пойдешь? – грустно спрашивает старлей. – У тебя же нога болит, быстро ведь не сможешь идти.

– Да там же бегать-то и не нужно, покажу немцам дорогу, и затихаримся где-нибудь там же. Все, давай, старлей, готовьтесь, мало ли чего, людей береги, помнишь? – А командир был прав, нога действительно болела, причем сильно.

– С шашкой на танк не побежим, помню! – кивнул Алексей Нечаев, наш ротный командир и просто хороший человек.

С Петром пробираясь по ходам сообщения, ага, много уже отрыли таких, и продолжаем рыть каждую свободную минуту, добрались до улицы, по которой, как мы предполагаем, пойдут вражеские танки. Улочку не зря присмотрели, во-первых, там засекли немецкую разведку, а во-вторых, она и правда позволяла немцам меньше рисковать. Другое дело, что они не знают о наших минах. Наблюдатели, что сидели в одном из подвалов и видели, как работают наши саперы, отправились в мир иной. Я там в подвалах после того еще и растяжек навтыкал, пусть лазают, надолго запомнят.

Улица была широкой, а немцы, помня, как у них сожгли за двадцать минут одиннадцать машин, панически боятся лезть на узкие улочки. Вот даже эту широкую сначала авиацией обработали как следует, здания, разумеется, дорогу портить перед проходом танков они сами себе не станут, а дорога-то – заминирована. Нам с Петей нужно пробраться в один из домов и обозначить атаку на танки, чтобы те пошли вдоль сквера и увлеклись обстрелом домов на другой стороне улицы, где и будем мы. Таким образом мы хотим вытянуть их на мины. Получится или нет? Думаю, что должно получиться.

Колонна уже втягивалась на улицу, двигаясь примерно посередине, но все-таки забирая ближе к скверу. Метров пятьдесят-семьдесят до танков, бутылку не добросишь, а вот дымовую гранату вполне можно. Едва только появилось первое густое облако белого дыма, как танки словно ужаленные бросились прижиматься к скверу, нам того и нужно. Жаль только одного, на минах все мы их не сожжем. Вообще думаю, что подорвется один-два, остальные либо отползут назад, либо продолжат движение, обходя подбитых товарищей, хорошо, если полезут левее, тогда появится возможность повторить успех с бутылками, но думаю, что фрицы поступят иначе. Конечно, танки противника не двигались в линеечку, невозможно это, объезжая воронки, кучи мусора и битого кирпича, они так или иначе будут попадать под удар.

Когда идущий первым Т-4 наехал на подарок саперов, а это было ближе к концу улицы, саперы действовали так, чтобы дать немцам втянуться, содрогнулась земля. Как-то уж больно удачно он наехал, аж башню сорвало, боекомплект рванул. Остальные танки, а было их еще семь штук, мгновенно остановились и начали крутить башнями, отыскивая противника. Двигавшийся вторым фашистский танк попытался было объехать левее и… тоже встал, размотав гусянку по дороге. Остальные пошли справа, это, конечно, плохо, нам их не достать там. Фашисты, видя, что взрывов больше нет, осмелели, добавив скорости, и тут же один из них подпрыгнул, попав на еще одну мину. Вот блин, что же я не догадался веревок найти, сейчас бы всех их здесь приземлили, выговор мне, с занесением в личное тело.

Если немцы продолжат движение прямо и на перекрестке пойдут вправо, там их будут встречать три танка, что выделило командование. Танки тут вообще-то отдельная тема. Их мало, их постоянно перебрасывают с улицы на улицу, где они больше всего нужны. А вот если фашисты повернут все же налево, то попадают как раз под бутылки, что им приготовил Нечаев.

Получилось даже чуть лучше. Немцы свернули влево, а когда втянулись на ту улицу, где их ждали, сзади по ним ударили наши танкисты. Впереди поднялся дым и полетели бутылки с зажигательной смесью, немчура сделала единственное возможное в данном случае – рванула вперед. Из-под обстрела бутылок они выскочили, правда уже на трех машинах, но дождавшиеся, пока рассеется дым, танкисты РККА тоже не спали. Пехота врага бегала и суетилась среди развалин, наши двинули в контратаку. Бой завязался неслабый. Петя из автомата, я из винтовки с оптикой за двадцать минут расстреляли все патроны, что брали с собой. То тут, то там стали подниматься вражеские солдаты с руками над головой, такого тут я еще не видел, сдаются.

Как же я удивился, разглядывая куцую колонну пленных, когда увидел того немца, что выпустил меня недавно из подвала и не закричал. Подойдя к нему, тот округлил глаза и открыл рот, прямо как тогда, я спросил его, конечно, на русском:

– Жить хочешь, немец? – Тот непонимающе закачал головой, но начал что-то лопотать.

– Сань, чего тут у тебя? – раздался голос сзади. Командир подошёл.

– Да вот фриц, что меня тогда отпустил и тревогу не поднял, как с ним поговорить?

– Я немного понимаю, давай попробуем, – Нечаев что-то произнес на языке Гете.

– Я, я, – ответил немец.

– Чего ты спросил? – ткнул я в плечо командира.

– Я спросил, знает ли он тебя.

– Спроси, хочет жить?

– А ты как думаешь? – усмехнулся Алексей.

– Мало ли чего я думаю, спроси. – Нечаев перевел, а неплохо он, кстати, говорит. Немец вновь закивал головой, только теперь утвердительно.

– Скажи, поможет нам, будет жить, – попросил я. Фриц внимательно выслушал и только начал было говорить, как стоявший слева через одного солдата от него, высокий, но очень худой фашист вдруг бросился на «моего» немчика. Мы как-то зависли, а худой уже повалил товарища и начал душить. Остальные, надо отдать должное, не рыпались, а то бы вышло хреново. Я мгновенно вытащил нож и, подскочив, левой схватил тощего за лоб, а ножом в правой руке чиркнул по горлу. «Моего» немчика залило кровью из разрезанного горла, и он, едва успев повернуть голову в сторону, блеванул. Точно, не зря он меня тогда не сдал, не вояка и не живодер он. Дождавшись, когда немчик вытрет рот, я подал ему тряпку, а Нечаев сказал ему, чтобы он поднялся.

– Почему этот тощий набросился на него? – спросил я, прося перевести.

– Предателем назвал, – ответил немец, а командир перевел, а немец продолжал говорить. – Спрашивает, чем он может помочь?

– Вот это разговор! – хмыкнул я, а тощий дурак, вот и сдох, как баран.

– Чего ты от него хочешь? – повернулся ко мне Нечаев.

– Сейчас отведу его в сторону, там и поговорим, пойдем, – взял под руку Нечаева, показывая направление.

С фрицем поговорили весьма продуктивно. Я спросил, где у них штабы, те, что он знает, конечно. Оказывается, штаб полка совсем рядом, в паре кварталов отсюда, в дивизионном он никогда не был, но тот находится недалеко от Мамаева кургана, по карте показал. Дальше меня интересовала их долбаная артиллерия. Гаубицы стояли довольно далеко, но фриц уверенно нанес на карту позиции, что были ему известны. Нарисовал прямо на кроках Нечаева позиции танкового батальона, указал занятые немецкими войсками дома, особенно те, в которых большие гарнизоны. Через час, когда Макс Хильбург, так звали немца, развел руками и сказал, что больше ничего не знает, Нечаев помчался в штаб дивизии, правда, я сначала перерисовал его кроки себе, а я повел Макса к берегу. Мне было очень жалко его. Особисты могут и забить его, могут расстрелять. А мне почему-то даже в лагерь его отправлять не хотелось. Не знаю, вроде все тут озверели уже, но вот глянулся мне этот немчик. На вопрос Нечаева убивал ли он наших солдат, ответил достаточно честно, стрелял, как и все, лично не резал, в упор тоже не стрелял, поэтому точно сказать не может. Какой-то он… неправильный фриц, тьфу, он же Макс. Я прямо спросил, через Нечаева, конечно, хочет ли он назад, к своим товарищам? Немец ответил, что лучше плен, так как он не хочет воевать. Я еще спрашивал его о пополнении и снабжении. Нам готовят серьезное испытание, немцы концентрируют против центральной части города около сотни танков и два полка пехоты, это без артиллерии и авиации. Завтра или послезавтра начнется серьезное наступление, фашисты готовятся сбросить наши малочисленные войска в Волгу, любой ценой. Макс заявил, что авиация будет работать одновременно с артиллерией, а уже после них пойдут пехота и танки.

Просто отпустить его я, конечно, не мог, но мучился, не зная, как поступить. В итоге я привел его к переправе и, найдя пару бойцов с малиновыми петлицами, отдал немца им.

– Ребят, там у нас еще около двадцати пленных, будет с кем поработать, этого сильно не бейте, ладно?

– Ты чего, сержант, очумел, что ли? – уставились на меня оба бойца.

– Да видите ли, в чем дело… – я рассказал парням, что фриц сделал для меня, они тоже удивились, почему он не закричал или не стрелял, вроде прониклись.

– Ладно, передадим в особый отдел, ты зря, кстати, волнуешься. Никто их там не бьет, они, как правило, или на конвой прыгают, или говорят спокойно все, что их спрашивают.

– Да не то чтобы волнуюсь, враг он и есть враг, но вот как-то не хотелось бы, чтобы он сдох. Пусть в лагере посидит, поработает. Думаю, пользы больше будет, чем если просто шлепнуть.

– Иди уже, жалостливый ты больно, – сказал один из бойцов, а стрельнув глазами по сторонам, добавил: – Да не болтай об этом, многие тебя не поймут, или сам в лагерь поедешь, или шлепнут.

– Да шлепнут меня в бою быстрее, но за совет – спасибо.

Я хлопнул Макса по плечу и, кивнув, ушел. Надеюсь, доживет до нашей победы. Черт, вот же меня «прибило», слюни распустил, как… Так, надо срочно кого-нибудь убить, а не то и я в пацифизм ударюсь.

Вернувшись на позиции, что мы заняли после закончившейся атаки немецких танков, и узнав, что командир еще не вернулся, лег спать. Петруха нашел где-то шинельку и заботливо укрыл меня. Снилась какая-то хрень. Полностью «провалиться», как мечтал, не получилось, ворочался в какой-то полудреме. Проснулся с приходом Нечаева.

– Спишь, сурок? – легонько толкнув меня в плечо, улыбнулся командир.

– Ага, только сон какой-то хреновый. Как дела у нас? – протерев глаза, спросил я.

– В штабе думают об ударе по укрепленным пунктам, но после артналета.

– Ого. Чего, поверили фрицу, ну то есть Максу?

– Да, это и с их разведданными совпало, просто немец гораздо подробнее все указал, ты молодец.

– Это Макс молодец, надоело ему воевать, видимо, да и неидейный он, как мне показалось.

– Да, я ведь спросил его, он и служит-то всего два месяца, не врет, в документах так сказано. А ты чего же его особистам отдал на берегу?

– А что?

– Так его в штаб затребовали, отправили людей, а им наши сказали, что фрица уже «списали».

– Ой блин, мне теперь влетит…

– Да уже влетело. Мне за тебя перепало.

– Виноват, товарищ старший лейтенант, исправлюсь! – искренне брякнул я.

– Ладно, комдив не забыл, кто тут четыре дня фрицев давит чуть не в одиночку.

– Ой, да ладно уж, прямо «фрицедавителя» нашли, – скромно заметил я.

– А, забудь. Нормально все будет. Там куда хлеще дела обстоят. Меня комполка обматерил, что я все через его голову в штадив докладываю.

– Не, а чего он хотел-то? Такие сведения и нужно комдиву нести, чего сделает комполка, у которого от полка батальона уже не наберется?

– Так-то да, но устав никто не отменял, говорит, что выслуживаюсь.

– Дурак он. Кто если не он все сливки от наших удачных действий снимет? Ладно, в разведку кто пойдет? Дивизионные?

– Да решают еще, а ты опять сам хочешь?

– Ага, чего тут сидеть, слазаем, посмотрим немного, тут ведь рядом все, не в глубокий тыл идти.

– Не знаю, как бы не сорвать нашим операцию. Голову оторвут.

– Да мы аккуратненько, я тут вообще подумал…

– Ой, вот теперь точно не пущу, знаю я, что ты можешь придумать! – голос Нечаева вдруг стал строгим.

– Ты послушай сначала, чего панику поднимаешь.

Вышли с Петрухой, дождавшись темноты. Идея была в том, чтобы, переодевшись во вражескую форму, пройти ближе к немецким позициям. Пробрались к нейтральной полосе, условной, конечно, а дальше пошли во весь рост. Я был с немецкой винтовкой, Петя с МП-40. Проходим одни пустые развалины, другие, и тут вылезают они…

Немцев было четверо, все в камуфляже, с автоматами. Нас взяли на прицел, мы тоже отреагировали. Что-то крикнув на своем собачьем языке, стоявший ближе всех фриц опустил автомат. Я пробормотал известное мне «шайзе» и опустил винтовку. Что дальше произошло, вообще не понял. Петя шел сзади и, когда я лихорадочно соображал, что же, черт возьми, делать, напарник открыл огонь из автомата. Очнулся я, стоя на коленях и прижимая руки к животу. Немцы лежали в пяти метрах впереди, а сзади кто-то стонал. Повернув голову, увидел лежавшего на спине и что-то причитающего друга.

– Петь, – тихо протянул я, – ты живой?

– Отбегался я, командир. – Вижу, как тяжело даются ему слова.

– Братушка, выйдем как-нибудь, – я попытался встать, резкая боль пронзила живот с левой стороны. Меня скрутило, рухнув в грязь, сжался в комок.

– Петь, не молчи, я сейчас! – проговорил я и попытался ползти. Винтовку я бросил, на одних руках, ногами было почему-то больно двигать, я кое-как дополз до друга.

– Прости, братка, не знаю, как это вышло, испугался я, – простонал напарник.

– Куда тебе попали? – пытаясь разглядеть в темноте хоть что-то, спрашиваю я.

– В грудь, покойник я. И тебе из-за меня прилетело.

– Тихо, лежи спокойно, я тебя дотащу. Нам бы отсюда только уползти. До развалин вон метров шесть всего. – Разрушенный дом и правда стоял близко, мы шли в его тени.

– Ты же сам встать не можешь, – шепчет Петя, и у него изо рта течет кровь.

– Блин, Петь, не умирай, мать твою, я тебя еще плавать не научил! – восклицаю я уже в голос, стало на все плевать.

Я попытался перевернуть друга на живот, чтобы подлезть под его руку, поднатужившись, удалось это проделать. Петя стонал, но не кричал, хотя я понимал, что ему очень больно, самому хреново, аж перед глазами круги. Сдвинувшись на метр, остановился, переводя дух. Петя дышит очень часто, прерывисто. Делаю еще усилие и еще, вот уже дыра в стене, в подвал, наверное, на расстоянии вытянутой руки, и… Погасла даже та темнота, что была перед глазами.

«Что за серый потолок? – хлопаю глазами. – То есть как это? Я что, живой?» – одни вопросы. Но если есть вопросы, значит, и правда живой. А где Петя? Где я вообще? Поворачиваю голову, оба-на!

«Вот ни хрена себе сходил за хлебушком!» – На стене, что была в паре метров от меня, висел медицинский халат и два комплекта немецкой формы. Дернувшись от неожиданности, брюхо прострелило сильной болью. Скривился, но подтянуть ноги к груди, как хотелось, не удавалось, слишком больно было шевелиться.

«Твою мать, где я???» – заорал я про себя.

Откуда-то со стороны моих ног послышалось движение. Машинально открыл глаза, но оказалось, поздно. Прозвучало что-то на таком корявом немецком языке, что даже я сообразил, что он какой-то неправильный. Вошедший молодой мужчина, примерно лет тридцати, чисто выбритый, с зачесанными назад волосами, произнес повторно ту же фразу.

– Как же ты в школе учился, с таким языком? – шепотом произнес я.

– Не понял!!! – тут же выпалил мужчина.

– Чего, по-нашему понимаешь, гад? – проскрипел я.

– А где немец? – мужчина совсем потерялся и начал пятиться к выходу.

– Куда побежал, вражина, за хозяевами? – вдогонку бросил я. А плевать, все, что случилось, уже случилось. Если и будет хуже, то пулю-то я себе выпросить сумею.

Еще через пару минут в палату, а это была определенно не палатка, а настоящая палата, в госпитале похоже, вбежали уже трое. Один все тот же белохалатник, а вот двое других… Теперь я завис, причем наглухо. Вижу, что меня о чем-то спрашивают, а не слышу, в ушах стучит набатом и вдруг наваливается темнота. Конец первой серии.

Новое пробуждение принесло новые вопросы. Я нашел себя пристегнутым наручниками к каркасу железной кровати. Ладно хоть ноги не приковали. Я чего, убил, что ли, тут в беспамятстве кого-то? Осмотрелся, немецкая форма на месте, а вот халат пропал. Черт, что же тут происходит-то? Я во сне видел двух мужиков в форме НКВДэшников или наяву? Ответ появился спустя несколько минут.

– Ты меня понимаешь?! – раздался спокойный голос. Уверенно так, как будто не спрашивал, а утверждал, этот обладатель формы служащего особого отдела.

– Да, – коротко ответил я и чуть заметно кивнул.

– Хорошо, – заключил вошедший и задал новый вопрос: – Кто ты? – Хороший вопрос, как бы тебе ответить…

– Гвардии сержант Иванов, тринадцатая гвардейская дивизия, – ответил я, не став уточнять что-либо еще, и так много сказал.

– Кто-о-о??? – Казалось, особист, или кто это такой, сейчас лопнет от возмущения. – И где же ты сейчас, по-твоему?

– Мне бы кто сказал, – ляпнул я и добавил: – Почем я знаю.

– Парень, ты хоть что-то помнишь, что с тобой произошло? Где ты был? Что последнее помнишь? – затараторил особист, но, надо отдать должное, тон его голоса изменился.

– Да фиг его знает, шли с Петрухой… Черт, товарищ…

– Батальонный комиссар Первушин, – быстро представился особист, фу, значит, все-таки у своих!

– Товарищ батальонный комиссар, со мной боец был, гвардии красноармеец Курочкин, его ранили серьезно…

– Очень тяжелое ранение. Без сознания, шансы – минимальны. Ты давай-ка о себе продолжай!

– Виноват. Вышли дозором, осмотреть подступы к укреплённым пунктам противника…

– А почему вы оба в немецкой форме были?

– Так надели специально, чтобы пройти проще было. И ведь далеко прошли.

– Что было дальше? – особист сел на стул и, достав папиросу, закурил. Увидев, как я глотаю слюну, комиссар вдруг встал и подошел ко мне.

– Курить хочешь? – спросил он и отстегнул мне руки.

– Товарищ батальонный комиссар, а зачем меня пристегнули, я что, на кого-то напал?

– Да за немца тебя приняли мои помощники. Пристегнули и докладывать побежали, а мне вот интересно стало, что это у нас за фриц в госпитале лежит, что по-немецки не понимает.

– Это вы про доктора говорите? Так он на немецком говорит чуть лучше, чем я на китайском!

– А ты на китайском говоришь? – удивился, но тут же все понял особист, улыбнувшись, он протянул мне папиросу и, поднеся спичку, продолжил: – Так что же произошло, сержант?

– На немцев выперлись, лоб в лоб. Они нас спросили о чем-то, а дальше стрельба началась. Я пулю вроде словил, отключился ненадолго. Очухался, смотрю, фрицы «готовые» лежат, ну и мы…

– Больше ничего не помнишь?

– Пытался в развалины отползти, но вроде чуток не дотянул.

– Вас разведчики нашли, лежали в обнимку со вторым таким же, в немецкой форме. Думали, вы немцы раненые, притащили вас к нам. Обоих прооперировали.

– Как же это, товарищ комиссар? У нас что, немцев полудохлых лечат?

– Этим мы и отличаемся от фашистов. Врач осмотрел, сказал, что шансы есть, так чего бы не прооперировать. У тебя две пули в брюхе были, у напарника твоего одна, но в груди.

– Товарищ комиссар, – мне прямо не верилось в такое отношение, а главное в то, что мне, выходит, верят, – и вы мне верите?

– Ну, сейчас, конечно, нет, но ты сказал свою фамилию и звание, отправим людей за кем-нибудь из вашего полка, если опознают… Что такое? – комиссар, видя, как я нахмурился, уточнил: – Что, могут не признать?

– Товарищ комиссар, нас пятнадцатого был полноценный полк, а к двадцатому мы в роте даже знакомиться перестали, несколько раз за сутки состав менялся. То нам подкрепление дадут, то наоборот нами кого-нибудь усилят. С твердостью могу сказать одно, если жив старший лейтенант Нечаев, командир роты, он точно подтвердит, – ну, уж Родимцева приплетать не буду, тот мог уже и забыть, хотя вряд ли, он и после войны будет в Сталинград приезжать, поминать своих бойцов.

– Ладно. Пойду, попробуем связаться с тем берегом, но связь тут…

– Понятно, – кивнул я.

– Двадцатого, говоришь, вышли в дозор?

– Вроде бы, точно уже не помню, товарищ батальонный комиссар, там как-то не до календаря было…

– Есть хочешь? – А у меня уже давно в животе урчит так, что на сирену похоже.

– Да, только можно ли мне?

– У доктора узнаю, пристегивать тебя не буду, не сбежишь?

– До того берега мне не добраться, а больше мне идти некуда.

– Ну-ну, – удовлетворенно хмыкнул комиссар и вышел. Вот же блин, угораздило меня так попасть! И, конечно, я обалдел от комиссара. Думал все, сейчас меня немного побьют, да и лоб зеленкой смажут, а тут даже поесть предложил. Минут через двадцать появился врач в сопровождении бойца, наверное, надзирателя моего, и тетки, которая несла поднос с тарелкой, а не котелком. Поставив мне на ноги поднос, охранник с врачом предварительно меня подтянули, подложив подушку к спине, тетка начала было меня кормить.

– Сударыня, руки у меня вроде целы, мне стыдно, право слово, так вас утруждать, – завернул я, охранник только крякнул, врач ухмыльнулся, а тетка санитарка, залившись легким румянцем, проговорила:

– Да кушай уж, сударь, мне не сложно, – и запихнула мне в рот ложку с какой-то противнейшей бурдой. Видя, что я скривился, заметила: – Извиняй, сударь, но тебе пока разносолы нельзя, да и не будет до утра ничего.

– Спасибо, не обращайте внимания, привыкну, – я проговорил с набитым ртом и, прожевав, вновь открыл свою пасть.

Вскоре я, наконец, доел все принесённое, попил водички, еще и порошок какой-то дали. Посетители меня покинули, а я провалился в сон. Опять снились кошмары. Куда-то бегу, стреляю, тут же вижу, что за мной бегут какие-то дебилы в тренировочных костюмах и ботинках на ногах.

– А, твою мать! – проснулся и выругался я. Напротив меня сидел давешний врач.

– Что, сон плохой? – как-то хитро спросил мужчина.

– Ага, снится всякая хрень, вообще не знаю про что и почему?

– А что значат слова, – врач на секунду задумался, но продолжил: – «В очередь, урки драные, в очередь!»

– Это что, я говорил? – Вижу, как кивает врач, я впал в ступор. Блин, наяву-то еле сдерживаюсь, а во сне-то как себя проконтролировать? Я ведь там эпизод из той жизни видел. Мне тогда лет семнадцать было, братишку у меня ушлепки какие-то побили, а я увидел случайно, ну и понеслось. Мне тогда тоже хорошо прилетело, но из пятерых троих я приложил на совесть.

– Говорю же, не знаю я. Доктор, у меня в личном деле есть выписка от военврача второго ранга Михайловского, амнезия у меня, вследствие контузии, это он так написал, а не я придумал.

– А где вы видели Петра Алексеевича? – удивился врач.

– В санбате под Камышином, мы тогда из окружения только вышли, я вообще как овощ был.

– Ясно, а я только хотел спросить, не было ли у вас контузии, а вы и рассказали. Остальные ранения я и так видел. Кстати, в ноге у вас что было, осколок?

– Ага, – кивнул я.

– Больно уж края неровные.

– Так я ножом его вытаскивал, а позже доктор на берегу рану расширял, чтобы вычистить…

– Как это ножом вытаскивал, сам? – уставился на меня врач.

– Да так, лежишь под обстрелом, какие уж тут врачи, нож полил спиртом, да и вытащил его, он не глубоко был.

– А обрабатывали чем? Тоже спиртом?

– Мочой, док, это ж самый лучший «обеззараживатель»!

– Народная медицина, ох уж мне ваши деревенские коновалы!

– Зря вы так, док, как же наши предки лечились, без городских врачей? – усмехнулся я.

– Вот и помирали в тридцать лет от такого лечения! – док свернул разговор, потому как появилась вчерашняя санитарка и принесла поесть.

В этот раз ел все-таки сам и с большим аппетитом. Съел все, до крошки, даже миску вылизал. Пить сегодня дали чай, даже с куском сахара, люблю сладкий чай, даже с медом пил всегда с сахарным песком.

После завтрака захотел слезть с кровати и сделать наоборот, да вот хрен там, только ногу свесил, как тут же скрутило.

– Экий ты прыткий! Куды собрался-то? – тетка сердито взглянула на меня и помогла закинуть ногу назад. – Что, до ветру захотелось?

– Ага, только вот не знаю как?

– В утку, как еще! Ну-ка, – тетка достала из-под кровати железную приблуду и ловко сунула ее под меня. Даже мысли не было терпеть, организм взял свое, и я быстренько опорожнился.

После туалетных процедур меня оставили одного. Блин, забыл даже спросить, как Петро там? Жив ли хоть или уже… Только подумал, как заявился вчерашний комиссар с дико не выспавшимся лицом.

– Здравия желаю, товарищ батальонный комиссар. Тяжелая ночь? – поинтересовался я.

– Здравствуй, сержант, и не говори. Фрицы в городе такое устроили…

– Совсем плохо?

– Держимся пока, насколько хватит, неизвестно. Ночью чуть КП армии не захватили, десант какой-то немцы запустили.

– Через овраг прошли? – спрашиваю я.

– Точно! А как…

– Да так и думал, что там могут ударить. Там стык у нас был, самое слабое место, нащупали, значит, суки?

– Что-то ты какой-то уж больно умный для сержанта, – задумчиво, настороженно так глядя на меня, произнес комиссар.

– А что, сержант должен быть тупым? – я усмехнулся. – Я вообще-то еще два дня назад, девятнадцатого сентября, вообще простым красноармейцем был, это комдив Родимцев меня наградил, за ночную атаку.

– Вон чего, то-то я думаю, что это за сержант такой, о котором в штадиве говорят. Пропал, говорят, без вести, а так воевал хорошо…

– Это вы сейчас про меня? – не поверил я своим ушам.

– А вот не знаю, – развел руками комиссар, – я в штаб дивизии ночью переправился, хотел твоего ротного найти, как его?

– Нечаев, старший лейтенант Нечаев, – машинально ответил я.

– Во-во, Нечаева. Так и не смогли связаться, немец долбит как очумевший. Что мне оставалось делать, генерала Родимцева сюда везти, чтобы он тебя опознал?

– Нет, конечно. А у вас сроки горят? Я ведь никуда не сбегу, слезть-то и то не могу.

– Да не горит, конечно, но ясность бы хотелось внести. Напарник твой все так же, но врачи говорят, что если до сих пор не отошел, возможно, выкарабкается. Но не скоро, – порадовал меня комиссар.

– Жалко парня, такой боец хороший… Видели бы вы, как он танки немецкие бутылками жег, один за другим, ух!

– Что, много сжег? – заинтересовался комиссар.

– За три атаки, что особенно сильные были, пять запалил, там и другие ребята здорово отличились. Мы ведь вообще, как взводом попали, под началом Нечаева, так у нас взвод почти без потерь. В остальных народ косит, а наш держится. За пять дней боев у нас столько людей поменялось, жуть… А в нашем взводе всего четверо погибло, и троих тяжелораненых в госпиталь отправили, остальные в строю. Правда, ранены-то были практически все.

– А сам ты, значит, ни танки не подбивал, ни офицеров вражеских не убивал и в плен не брал? – хитро так смотрит на меня комиссар, видимо, что-то накопал в штадиве.

– Да я чего… – замешкался я с ответом, но комиссар меня прервал.

– Если ты и правда тот сержант, которого командир дивизии вспоминает каждые пять минут, то ты и сам немало навоевал. – Я скромно опустил глаза, хотя чего уж врать-то, приятно, черт возьми, что аж комдив какого-то бойца помнит, да еще и вспоминает часто.

– Ладно, я пойду, надо прилечь, ноги уже ватные. К ночи попробую опять что-то разузнать, хотя я и просил в штадиве сразу связаться со мной, если установят связь с твоим ротным. Два дня назад, говоришь, рядовым был?

– Да, товарищ батальонный комиссар, именно так.

– Так уж четыре выходит, сегодня-то двадцать третье уже! – Черт, я не успел предупредить о самой сильной атаке фрицев, все думал подвести эти сведения так, чтобы решили, что я их у немцев добыл, для этого, в сущности, и на разведку-то пошел тогда.

– Это что же, я тут столько времени уже лежу?

– А ты что хотел? Вот разберемся с тобой, если все нормально, хотя я уже и не думаю, что будет что-то не так, отправим тебя и напарника твоего дальше, в Саратов или Куйбышев.

– Товарищ комиссар, не надо меня никуда отправлять, пожалуйста, мне в город надо, там еще фрицев много, как же так-то?

– Да вот так! Станислав Игоревич говорит, два месяца минимум на поправку уйдет, это если осложнений не будет.

– Я раньше встану, – упрямо заявил я.

– Да можешь и раньше, да только пока заключение врачи тебе не вынесут, хрен ты куда денешься! Убежишь самовольно, объявят дезертиром, пока разбираться будут, тебя кто-нибудь шлепнет, как врага народа, усек?

– Усек, – кивнул я грустно. – Товарищ комиссар, вы же можете повлиять на доктора, скажите ему, чтобы отпустил сразу, как я смогу нормально ходить, я не подведу, клянусь! – чуть не спрыгнул с кровати я, но, уже приподняв спину, все-таки не выдержал и упал на подушку.

– Выздоравливай давай, воин! Уговорил ведь, что-нибудь придумаем, – особист улыбнулся и… подмигнул мне. Я аж рот открыл от удивления, но сказать уже ничего не успел, комиссар вышел.

Лежать было ужасно скучно, хоть бы кроссворд какой-нибудь дали, не дождешься. На следующий день комиссар заявился еще до завтрака, с прекрасными новостями. Держится Нечаев, хорошо держится. Только вот оказалось, что это не связь с ним, наконец, наладили, а просто чуть не весь наш крохотный состав дивизии воюет практически на берегу. Фрицы, как и в той истории, давят очень сильно. Комиссар сказал, чуть не полтысячи танков на нас идет в городе. Мне, кстати, и там в такое верилось, если честно, с трудом. Я просто думал, как, а точнее даже, где распихать в разрушенном городе сразу пятьсот танков, притом, что они еще и одновременно атакуют? Может, все же и правда, а может, просто я ничего не понимаю.

Комиссар нашел и лично встретился со старлеем, тот ему и рассказал обо мне, причем, вот ведь засранец, наговорил такого, что у меня от стыда уши краснели, когда мне комиссар пересказывал. Такое ощущение возникло, что я там, в городе, чуть ли не всей дивизией рулил, вот как Нечаев меня расхвалил. Сюда его комиссар не потащил, так поверил, говорит, вряд ли могут быть два таких схожих по описанию сержанта. Да и следы ранений сошлись, приметы то есть. Комиссар был доволен, видимо, не очень ему хотелось впросак попасть. Он ведь мне почти сразу поверил, хоть и вида особо не подавал, но то, что за врага или дезертира не считал, уж это точно. Комиссар обрадовал еще и тем, что начались подвижки с Петром. Вроде как в себя пришел, но обнадеживать зря не стал, отделался общими фразами.

Уговорил я все-таки и врача, и комиссара, чтобы похлопотал, меня не стали никуда увозить отсюда. Госпиталь ведь и так далеко от передовой, мы сейчас в Красной Слободе, километров в двадцати от берега. Сюда даже вражеские самолеты не летают особо, наших самолетов хоть и мало, но есть, зениток опять же много, тут ведь войска стоят, артиллерия двух армий здесь. Часто доносится звук «Сталинских орга́нов», непередаваемое ощущение. От нашей гвардейской дивизии потихоньку остаются рожки да ножки. Хотя вон парнишку тут привезли, обгорел немного, он во взводе истребителей танков воевал. Пришлась моя тактика ко двору. Ее еще и расширили, дополнили артналетами, да и авиация немного помогает. Кто-то реально умный применяет мою задумку, адаптируя ее под каждый новый случай. Паренек рассказал, что танки сейчас немчура боится посылать числом менее двадцати штук. Такие колонны в мешок уже не возьмешь. Как запереть колонну танков, если последние две-три машины еще с места стоянки не двинулись, а голова колонны уже в бою давно.

Я вроде на поправку иду потихоньку. Пятое октября на дворе, почти две недели лечат уже. Вставать начал первого числа, сейчас все лучше, даже на улицу вылезаю покурить, хотя и с трудом. А я ведь и правда – счастливчик! Две пули из брюха вытащили и удивились, что внутри ничего не порвано. Как говорят, не задето жизненно важных органов.

Петю увезли в Куйбышев, вместе с тысячей других бойцов, поправится, говорят, если повезет, может, и сюда приедет. Здесь ведь аж до февраля бойня будет.

Я в основном лежу, много читаю, врач подогнал несколько книг стареньких, вот и стараюсь отвлечься. В городе – АД, филиал преисподней. Войска каждый день переправляются, и каждый день обратно идут баржи с убитыми и ранеными. Потери – колоссальные, в голове не укладывается. В один из дней привезли и моего командира. Старший лейтенант Нечаев получил серьезное ранение ноги. Ладно хоть спасли, пилить не стали, это мне врач рассказал. Лешка орал благим матом, не давался врачам, все думал, что ему ногу отрежут. Но ничего, врачи справились. Осколок танкового снаряда попал старлею в бедро. Переломив малую кость, застрял в большой. Я пришел к нему через пару дней после операции, хотя ему их еще не одна предстоит. Лешка лежал в гипсе до самого паха и ругался. Когда, наконец, увидел меня, слезы брызнули у него из глаз, и старлей зарыдал как ребенок.

– Вот где встретились, значит, а я все думал, о тебе спрашивает особист или не о тебе. Видишь, вывели меня суки немецкие из строя! – Лешка продолжал ругаться, а я, подойдя к нему, просто сгреб его в охапку.

– Ну, здравствуй, лейтенант! – Оба заплакали и молчали. Тишина продолжалась минут пять, нам никто не мешал, а говорить было не о чем, все и так понятно.

– Наверное, тебя тоже в Куйбышев отправят, ранение серьезное, – предположил я.

– Да ну, здесь, может, отлежусь? – с сомнением произнес Нечаев. – Ты-то вон никуда не уехал!

– Да у меня так, пустяки… Петю туда отправили, может, найдешь его там, тогда хоть держи его рядом…

– Как же вы напоролись-то, у меня ведь до сих пор в голове не укладывается?

– Да как… Вышли на немцев, те спрашивают что-то, а я же ни бум-бум в немецком. Стою как дурень столбом, а чего делать – не знаю. Петя за спиной был, прямо от бедра дал очередь, но у тех-то же автоматы на нас смотрели, ну и…

– Как я не хотел тебя тогда отпускать, поддался…

– Не надо, командир, ты же знаешь, я не люблю, сами виноваты, точнее, я сам и виноват.

– Это ведь какие-то серьезные немцы были. Наши, которые вас нашли, рассказывали, что среди четырех трупов не было ни одного рядового, а старший вообще капитан.

– О как, спецгруппа какая-то, что ли?

– Видимо.

– Жарко там после нас было?

– Такое впечатление, что они весь свой вермахт на нас кинули. Жопа полная. Авиация долбит по домам, а танки с пехотой тем временем подходят чуть ли не вплотную. Только услышим, что самолеты улетели, поднимаемся, а нам в окна уже гранаты летят и из огнеметов стреляют. Бойцов столько зажарили, ужас просто. Мамлея помнишь, Василькова, ну, ему еще вместе с нами звание добавили?

– Конечно, помню, хороший парнишка, – кивая я.

– Прямо под струю попал, сгорел как спичка.

– Бля… – только и вырвалось у меня. Парнишка мне запомнился, скромный такой был, но воевал…

– Я сам его пристрелил, чтобы не мучился, он мне каждую ночь снится, ладно хоть не ругает, а спасибо говорит, но мне от этого не легче.

– Верю. Тоже всякая хрень снится, особенно как ребята кричат, когда их огнем жгут…

Помолчали. Нечаев вдруг попросил под подушкой посмотреть. Выудив оттуда фляжку, не пустую, кстати, подал старлею.

– Давай первым, я после тебя, – вернул мне фляжку Леха. Сделав пару глотков, коньяк, кстати, передал командиру. Нечаев глотнув, закашлялся и попросил убрать остатки обратно.

– Лех, ты тут только не спейся, лады? – усмехнулся я, убирая фляжку.

– Чем тут спиваться? – удивился он. – Это же еще тот коньяк, что ты мне сам и принес, у офицера забрал, забыл?

– Думал, тот ты уже оприходовал, – смеюсь я.

– Задолбал ты со своими словечками непонятными, – ругается, но тоже улыбается командир.

Навещал я его целых три дня, пока не появилась колонна машин и всех тяжелых увезли, включая и Нечаева. Я снова остался один. Выздоровление как-то застопорилось, постоянно болел живот, я уже и не ем ничего, как только что-то в желудок попадает, сразу болеть начинает. Грешу на коньяк, мне ведь вроде нельзя было, а я аж два глотка сделал. Доктор ругался, когда запах почуял.

Только к двадцатому октября врач, наконец, сказал, что я здоров, сам я был ужасно зол от того, что как минимум уже неделю занимаюсь в полную силу. Отжимаюсь от пола, подтягиваюсь, бегаю. Исследовал уже все расположение, дошло до того, что местные особисты заинтересовались, кто это такой тут бегает, почему не на передовой. Отбоярился довольно легко, врач помог, но один из комиссаров особого отдела вдруг придумал, что я могу тренировать бойцов, которые находятся в резерве, пришлось заниматься. Мужики попались какие-то бестолковые, зачем нам это, чего мы, дураки, что ли, бегать тут, грязь месить и так далее. Пришлось с парой даже схлестнуться, хорошо, что рядовыми были, иначе за рукоприкладство можно было и под трибунал попасть. Так что выписки я ждал как никто. Капитана, что занимался распределением выздоравливающих, уговорил отправить меня в свою же часть, тот дал добро, и пока особый отдел не подсуетился, я быстренько отбыл на берег. Добирался пешком, никто не останавливался по пути, но я даже не устал, отдохнуть хорошо успел.

Выйдя на уже знакомый берег, я не узнал его. Техника, люди, такая суета здесь не стояла даже месяц назад, хотя и тогда казалось, тут был шалман. Показав выписку у ближайшей посудины, что производила погрузку людей для отправки на правый берег, я взошел на борт и расположился возле левого борта, ближе к корме. Оружия у меня не было вообще никакого. Выходили на разведку в последний раз с немецким оружием, когда нас подобрали чуть живых, то все оружие разведчики себе прибрали. Жалко ножик складной, трофейный, он, блин, на все случаи жизни. Пока катер двигался, все думал, куда идти, когда высадимся, где и кого искать, блин, как-то настроение совсем не то.

На удивление, ни бомбежки, ни артобстрела во время переправы не было. Благополучно достигнув пристани, выгрузился и побрел к штольням, там где-то командование сидит, спрошу у каких-нибудь штабных, как мне быть.

Поднявшись по довольно пологой насыпи, уткнулся в развалины, блин, даже и не знаю чего. Невысокое здание с проваленным внутрь потолком смотрело на меня пустыми глазницами окон. Но привлекло другое. Слева от этой будки виднелось что-то похожее на блиндаж. Возле входа стояли два бойца, явно на карауле. Рядом еще кто-то кучковался.

– Здорово, бойцы! – окликнул я служивых, на меня уставились две пары глаз, явно не понимая, чего я их окликнул. – Мужики, я из госпиталя только. Предписание получил в свою часть, а где ее искать, понятия не имею.

– Какой полк? – спросил один.

– Сорок второй, гвардейский…

– Так вы из нашей дивизии, что ли? – удивился второй боец.

– Смотря какая ваша? Я в тринадцатой гвардейской воевал.

– Точно из нашей, тут штаб дивизии, но вам, товарищ сержант, явно не сюда, ваш полк был где-то возле площади Девятого января. По крайней мере, я что-то такое слышал…

В этот момент открылась дверь, ведущая в блиндаж, и на воздух вышел какой-то военный. Лицо вроде знакомое, а как звать, не знаю.

– Здравия желаю, – я замешкался.

– Что, сержант, забыл, как обращаться к старшему комсоставу? – беззлобно так спросил вышедший, блин, да это же начальник штаба дивизии. Он тогда вместе с Родимцевым был, когда нам звания генерал дал.

– Виноват, товарищ полковник, сержант Иванов. Прибыл после лечения для прохождения дальнейшей службы.

– А-а. Гроза немецких танков? Теперь вспомнил, как здоровье?

– Да хорошо, товарищ полковник. Вот прибыл, а куда идти – не знаю? Не подскажете, где сорок второй полк сейчас?

– Эх, сержант… – горько произнес начштаба. – Знал бы ты, сколько от тех полков осталось…

– Как же быть-то? – растерялся я.

– Я сейчас в штаб армии, ты жди здесь, никуда не убегай. Скоро разведчики должны вернуться, дам тебе человека, проводят, а то в одиночку, не зная местности, тут уже не пройти. Либо на фрицев наткнешься, либо на мину, жди, понял?

– Да, – ответил я. Полковник убежал по делам, а я присел к ребятам возле штаба на пустой снарядный ящик.

– Слышь, сержант, а ты чего голый-то прибыл? Ни оружия, ни одежки толком нет? – здесь возле штаба крутились сплошь командиры, самый младший по званию был старшина, он со мной и говорил.

– Оружия нету, а ватник я в сидор запихал. Решил, что если плыть придется, до без него легче, надо надеть, кстати, чего-то я замерз уже. – На улице и правда было прохладно, а я в одной гимнастерке и нательном.

– А это не тебя разведчики подобрали во фрицевской форме, возле универмага?

– Меня, – кивнул я, – а что?

– Да рассказывали просто, а вот и они, кстати, – старшина указал мне на группу бойцов, что живенько так спускались по насыпи, толкая впереди себя связанного немчика, офицера, кстати.

Разведчики уже было протопали мимо, а их старший подтолкнул пленного к блиндажу, как меня окликнули.

– Эй, парень, ты кто? – Я поднял голову и встретился взглядом с одним из бойцов.

– Сержант Иванов, а что?

– Лицо твое знакомо, мы не встречались?

– Не припоминаю, извини, – пожал я плечами.

– Сева, так это тот фриц, которого тогда ночью возле универмага подобрали и особистам доставили, с ним еще один был, почти мертвый. – Все присутствующие переглянулись.

– Какой нафиг фриц, вы чего? – начал заводиться я, разведчики, все, за исключением командира, тот увел пленного, встали передо мной полукругом.

– Что здесь происходит? – внезапно послышался еще один голос. Разведчики отреагировали первыми.

– Товарищ полковник, да тут откуда-то фриц появился, которого мы в прошлом месяце возле универмага взяли и особистам передали…

– Взяли, чуть теплого нашли. Не сильно напрягались-то, наверное? – съязвил я. Ну не удержался, что теперь.

– Чего? – тут же встали на дыбы разведчики.

– Спокойно, Мальцев! Этого, как ты говоришь, фрица, комдив лично к сержантскому званию представил.

– Как это, он чего, перебежчик, что ли? – Разведчик, а тупой как валенок, подумал я.

– Он такой же фриц, как и любой из вас, – продолжил начштаба, это именно он вовремя подошел. – Сержант Иванов, второй батальон сорок пятого полка, Нашей дивизии вообще-то. Это именно он придумал, как немецкими трофейными гранатами танки в ловушки запирать.

– Да быть не может, как же так, товарищ полковник, – всерьез расстроился разведчик Мальцев.

– Да вот так, ты отряди двух парней, пусть его к своим отведут, они где-то на площади сейчас, там возле дома еще одного сержанта, Павлова вроде.

– Понял, – опустил голову Мальцев, – я сам отведу. Пойдем, – это уже мне.

– Разрешите идти, товарищ полковник? – козырнул я и, после кивка начштаба, двинул за Мальцевым. С нами пошли еще двое, как сопровождающие.

Поднявшись на насыпь в районе Госбанка, точнее того, что от него осталось, я поравнялся с идущим впереди Мальцевым и тихо так, но всерьез сказал:

– Так это вы те доблестные разведчики, что нас с другом обобрали? – Мальцев кинулся на меня с места, даже без раскачки, видимо, только ждал случая.

– Что ты сказал, гад, я тебя сейчас здесь закопаю и скажу, что так и было, – он схватил меня за грудки.

– А чего ты разошелся-то? Думаешь, свои вещи требовать стану? Винтовку с пистолетом вы, скорее всего, сдали, хотя винтовка на роте числится, а вот мой складешок кто-то из вас себе взял, ну да ладно, чего уж там. Только обидно, уж разобрались же, чего ты на меня бычишь-то? В одной армии служим, а ты как не русский? – Удар под дых прилетел как-то быстро и не сильно. Но пришелся он аккурат в швы на брюхе, как-то нехорошо мне стало, чуть не «поплыл».

– Заткнись, гад, не доводи до греха? – А меня вдруг тоже зло взяло.

– Эй, мужики, кто вам такого неуравновешенного командира дал? У вас, наверное, и языки-то не доживают до допроса? – Снова удар, на этот раз в лицо. Сплюнул, крови не увидел и глянул в глаза Мальцеву.

– Ты кто по званию? – Тот держал руку на замахе, готовый ударить вновь.

– Чего? – удивился Мальцев. Стоявшие сзади и оглядывавшие округу бойцы не мешали.

– Ты чего, глухой? – грубо бросил я.

– Я гвардии лейтенант, как ты вообще смеешь мне «тыкать»?

– Ну ладно, лейтенант, трибунал так трибунал… – вздохнул я и без замаха, хлестко, открытой кистью пробил разведчику в пузо. Лейтенант сжался, согнулся, захрипел. Витиевато выругавшись и посмотрев на меня, открыл рот.

– Ты чего сделал-то, гад? – хриплым, севшим голосом проговорил разведчик.

– А что, не нравится сдачи огребать, так я могу и добавить! – усмехнулся я, снимая с плеч сидор.

– Я тебя порву сейчас! – вскипел Мальцев и бросил свой автомат.

– Э, командир, ну-ка хватит уже! – это внезапно ожили два сопровождавших нас бойца. – Ты сам сейчас на трибунал заработаешь, чего ты к нему привязался?

– Молчите! Вы чего, не видите, что ли, что он издевается надо мной? – обратился к парням их командир.

– Ну, хоть и взяли мы все себе, все равно отдавать не будем, трофей и есть трофей! – «вылез» один из бойцов.

– Какие же это трофеи? Вы и со своих снимаете, что ли? – усмехнулся я.

Дальше все пошло как-то быстро. Сначала я отбил удар Мальцева и ударом кулака в грудь отправил его на землю, затем меня схватили сзади на удушающий, и пришлось повертеться, чтобы вылезти. Пробить локтем в корпус так, чтобы отпустили, явно не получилось бы, ватник на разведчике штука толстая, ударил головой. Повезло в том, что державший меня парень был чуть выше меня, затылок прилетел ему аккурат в нос. Издав вопль, боец меня отпустил, а я, уходя от удара третьего разведчика, ушел в кувырок. Не успел выпрямиться, когда метрах в тридцати разорвался снаряд, или мина, черт ее знает. Все попадали на землю и стали отползать. Услышал только вслед:

– Лучше сдохни побыстрее, а то поможем!

– Сами будьте здоровы! – крикнул я, отползая в сторону развалин, в надежде укрыться от обстрела. Все-таки это были мины. С воем они шлепались где-то на улице и лопались, разлетаясь осколками по округе. Черт, чего я привязался к этим разведчикам? Сам не понимаю. Возможно, сыграла именно наглость, с какой те разговаривали со мной. Еще с той жизни ненавижу наглецов. Да понимал я, конечно, что ничего они мне не вернут, но зачем было борзеть? Сказали бы просто, парень, да, мы себе взяли, ты был почти трупом, а то начали выделываться, да ты фриц, да это трофеи, да мы тебя захватили… Ну, чего они так себя повели, а? А и фиг с ними, доложат, отвечу. Но, конечно, ситуация мне не понравилась, ругаемся со своими, когда враг рядом, неправильно это.

Перебежками от кучи мусора к куче пробирался в сторону площади Января, примерно помню, где она. Прошел уже метров триста, когда окликнули:

– Стой, стрелять буду!

– Стою. Дальше чего?

– Кто таков?

– Сержант Иванов, в сорок второй полк иду, дорогу подскажете?

– Пришел считай, здорово, Саня! – услышал я второй голос. Приглядевшись, из подвала показались три человека. Двое страховали, не вылезая на улицу, один пошел ко мне.

– О, здорово, Вань, вы тут, что ли, стоите? – я узнал паренька. Когда-то мы с ним и еще двумя бойцами лазали к немцам со взрывчаткой.

– Да тут. Ты из госпиталя? Ротного видел?

– Да, оклемался, вот удалось вернуться, несмотря на некоторое противодействие со стороны дивизионной разведки.

– Чего случилось? – удивился Иван.

– Да, поспорили немного о том, что считать трофеями. Они говорят, что даже если с нашего бойца снимают что-то, притом, что тот живой, то это все равно трофей. Я не согласился, немного пободались.

– Ясно, слышали уже про такое, кто-то с ними сталкивался уже. После атаки наши боеприпасы собирали, появились какие-то непонятные ребята и давай трупы шмонать, причем и наших, и немцев. Тоже тогда подрались.

– Ясно. А старлея нашего в Куйбышев отправили. Нога у него плохая, весь в гипсе, нескоро восстановится. Просил все, чтобы здесь оставили, но врачи настояли, пришлось ехать.

– Ясно, тебе, наверное, к командиру надо, у нас теперь новый и в роте, и в батальоне.

– И как?

– Да вроде ничего мужик, капитан, после госпиталя к нам попал, сам просился в Сталинград, это уже кто-то рассказывал, говорят, что слышали, как он у комдива просился его взять. А батальонный жестковат, опять же, «радио» сообщило, что разжалованный из полковников. До майора понизили и пихнули на наш батальон, вроде как под Харьковом начудил чего-то.

– Ладно, разберемся.

Меня проводили до наблюдательного поста, где находился командир роты, увидев мужика, я аж крякнул. И где такого «откопали-то»?

– Здравия желаю, товарищ капитан, разрешите доложить?

– Слушаю, – капитан сидел за столом над картой, подняв голову, он кивнул.

– Сержант Иванов, явился после излечения, прошу зачислить в роту. До ранения командир первого взвода вашей роты.

– Вот блин-блинский! – крякнул капитан, поднимаясь и протягивая мне руку. – То не одного взводного, а то девать некуда. Черт, мне только вчера лейтенанта молоденького дали, место занято, сержант…

– Да я не претендую, готов служить, кем поставите, ну, кроме повара, конечно. А то боюсь, после моей стряпни, меня тут же пристрелят, – смеюсь я, а ротный подхватывает. Когда он вылез из-за стола, я подивился пуще прежнего. Роста в командире метр восемьдесят, может, восемьдесят пять, привычный вполне, но вот блин в ширину… Этакий Шварценеггер в юности. Хотя мужик был постарше меня, лет тридцать пять, наверное.

– Отлично, что не стал настаивать, думал, уже придется объяснять, что командиром взвода должен быть военный, в звании от младшего лейтенанта и выше. Молодец. Какая-то специальность есть? – В этот момент за моей спиной раздались шаги и в комнату подвала, откинув ширмочку, кто-то протиснулся. Капитан кивнул, а я, полуобернувшись, увидел нашего политрука, живой, стало быть.

– Вот это номер, Иванов, откуда ты взялся? – распахнув объятия, двинулся ко мне наш политический руководитель.

– Да все оттуда же, с того берега вестимо! – козырнул я, но политрук уже обхватывал меня своими руками. Ответил на приветствие, надо же, как человек проникся, а раньше я за ним не замечал такого к себе уважения.

– Поправился? Когда пришел? Нечаева видел? – вопросы сыпались как из пулемета.

– Поправился, только пришел, Алексея на днях в Куйбышев увезли.

– Что, товарищ политрук, хороший боец к нам вернулся? Я у него спрашивал, есть ли специальность…

– Специальность… есть у него специальность… Специалист по созданию проблем, лучше него и не найти. – Я аж подавился слюной. Вот это поворот.

– Вот как, и кому он проблемы приносит? – с подозрением спросил ротный.

– Немцам, конечно, кому же еще? – рассмеялся политрук, а я, наконец, начал дышать. – А вообще, лучшего бойца в роте и не было никогда, да и в батальоне, наверное! – вот как мне польстил политрук. Не зря он мне всегда нормальным мужиком казался.

– Так это же очень хорошо! – воскликнул капитан. – А то все один молодняк. Ты вот что, сержант, взвода для тебя пока нет, хотя, наверное, понимаешь, что это ненадолго.

– Понимаю, – заполнил я паузу, что взял капитан.

– Так вот, займешься молодыми. У тебя и опыт, и звание, хоть немного, но надо бойцов подтянуть. Ведь ничего не умеют. Оружие вроде чистят, а бой начнется, то у одного осечка, то у второго. Постоянно патрон перекашивает в автомате, гранату тут один кинул, немецкую, а взрыва нет. Спрашиваем, как кидал, оказалось, шнурок не дернул. Все деревенские, крепкие, но вот знаний катастрофически не хватает.

– Ясно, с каким взводом сложнее всего?

– Сержант, у тебя имя-то есть? – перебил меня капитан.

– Александр я.

– Тезка значит, хорошо. Ты думаешь, что у нас тут взводов, как в мирное время?

– У нас два было, когда меня «хлопнули». Около сорока человек на всю роту.

– Так мы еще и богачи! – капитан глянул на политрука, а тот кивнул. – У нас пятьдесят два бойца.

– Ты гля, как у вас тут богато, – смеюсь я и, вскинув руку к шапке, продолжил: – Разрешите выполнять?

– Давай, Саня, почти весь состав в этом доме, точнее развалинах, конечно.

– Он у нас еще и снайпером был, хорошо стрелял, – вставляет свое веское слово политрук.

– Да мне до снайпера, как до Пекина раком, – и увидев застывшие лица командиров, рявкнул: – Виноват. Опыта в снайперской стрельбе имею очень мало.

– Тридцать восемь подтверждённых солдат и офицеров противника. Это мало? – удивляется политрук, вот гад, Петькин блокнот нашел. – Это сколько же снайперу убить надо, чтобы опыт появился, по твоему мнению?

– Тут просто практика нужна, постоянная. Ну, и обучение, конечно. Я ведь ни в маскировке, ни в передвижении ни в зуб ногой. Только и могу, что более или менее удачное место найти да выстрелить пару раз.

– Так, скромность всю на потом оставим. Винтовки пока все равно у нас нет, сделаю запрос, может, и пришлют.

– Вы, товарищ капитан, запрос будете делать, скажите, что в дивизионной разведке есть винтовка, лишняя она у них, да и числится, кстати, на нашей роте.

Мы еще минут пятнадцать дискутировали, я рассказал командиру и политруку свою историю, ругались, конечно, на разведку, я, по их представлениям, поступил вполне верно. Только надо было начштабу дивизии это доложить, вот были бы тогда разборки.

Пошел знакомиться с бойцами. Хоть и молодые, и деревенские, как капитан сказал, но ребята мне понравились. Моим преимуществом был возраст, а также то, что политрук был со мной и объяснил ребятам, чем я буду с ними заниматься. Недовольных нашлось всего двое. Разглядев их получше, понял, бывалые, опытные. Только не в боях бывалые, а в тюремных законах. Как они тут оказались, удивился, но политрук позже мне объяснил, что всякие люди попадаются. Эти конкретно сидельцами были, но еще до войны, в армию попали добровольцами, так что я даже проникся к ним уважением. Небольшим. Если не «кончатся» в первом бою, то потянутся к занятиям, ненужному я учить не стану.

Ночь прошла тревожно, немцы долбили часов до трех, под утро удалось даже поспать. Проснувшись, меня разбудил боец и сообщил, что ждут у ротного, я быстренько собрался и прибежал в подвал к командиру. Каково же было мое удивление, когда мне вручили «мою» винтовку, вон на ней звездочки нацарапанные вижу.

– С утра политрук вышел на улицу, а винтовка возле входа стоит, к стене прислоненная.

– А часовой не видел ничего, – продолжил я.

– Мы на улице не выставляем, внутри сидит и вход под прицелом держит, вот и не видел.

– Это, кстати, зря, – открывая затвор и проверяя винтовку, сказал я, – гранату закинут, и всем амба!

– Это если подойдут так близко, – ответил недовольно ротный. – Винтовка твоя?

– Да, сейчас почищу и проверю, в порядке ли. – Я вышел и занялся винтовкой. Эти ухари тихушные в магазин грязи натолкали, не поленились ведь.

– Как же они винтовку-то решились вернуть, почему только ее? – вышедший следом за мной капитан задумчиво разглядывал, как я чищу оружие.

– Так я им сказал вообще-то, что винтовка записана на роту, вот и подбросили. А ведь получается, не сдали они ее, раз смогли забрать.

Позже только выяснилось, что на самом деле это начштаба дивизии распорядился вернуть. Политрук случайно потом узнал. Винтовка была в порядке, как и говорил, только грязи набили в нее, ну и прицел сдвинули. Патроны нашел у соседей. В доме поблизости квартировали моряки с Балтфлота, у них, блин, наверное, есть все на свете. Нашел себе патронов и побрел на пристрелку. Позади наших домов-руин нашел местечко, где под пулю никто не попадет, сделал десяток выстрелов, поправив прицел. Убедившись, что с винтовкой все в порядке, вернулся к ротному.

– Товарищ командир, разрешите обратиться? – козырнул я.

– Говори, – кэп отвлекся от бумаг.

– Разрешите на охоту прогуляться.

– Чего? Какую охоту? Ты что, головой ударился? – засыпал меня вопросами капитан.

– Нет, хочу немного фрицев пощипать за волосатый сосок.

– Твою… – ротный чуть не упал со стула, ржал как конь. Чего я такого смешного сказал?

– Так что? – поторопил я.

– Политрук мне рассказывал, что у вас с Нечаевым особые отношения были. Я, конечно, этого не поддерживаю, субординацию надо соблюдать, но индивидуальные действия по нейтрализации противника в принципе одобряю. – Вот, блин, завернул. Нет бы просто сказал, сходи, Саня, завали пару гансов, так нет, умничать вздумал.

Одному было стремновато, но здесь хорошо знакомых почти не было, двинул в одиночку. Зашел по пути к мореманам, поинтересоваться решил, они ребята наблюдательные.

– Здравы будьте, товарищи водоплавающие! – поприветствовал я «Черную смерть».

– И тебе не хворать, «степной орел», – подхватили юмор с ходу балтийцы. – С чем пожаловал?

– Да хотел поинтересоваться, может, сами наблюдали или слышали от кого-нибудь о снайперах немецких?

– Да есть тут такое местечко, в соседнем дворе и шагу ступить нельзя. Там двор на площадь выходит, стреляют с противоположной стороны, откуда точно, никто не видел. В нужник как выскочишь, того и гляди, как бы не пристрелили.

– О как, а в штаб докладывали?

– Конечно, присылали тут двух шустриков, винтовки, как у тебя, с оптикой, да только одного из них застрелил немец, второй еле ушел, раненый.

– Ну, так пойдемте, покажите мне местечко, посмотрим, что это там за уникум такой завелся, прям какой-то неуловимый демон.

– Смотри, паря, уж больно стреляет он лихо…

Мне показали нужный двор. Местность была, конечно, еще та. Чтобы отстреливать противника, лучше бы сидеть где-нибудь внизу, но вот выследить снайпера… Вернулся к мореманам и выпросил лишнюю каску и веревку. Подобрал по пути обломок какой-то доски и закрепил каску на ней, с помощью веревки смогу поднимать ее так, чтобы самому не отвлекаться. Хотя это так, вряд ли клюнет, но я и рассчитываю немного на другое. Черт, как же без Пети плохо, он бы мне сейчас так помог…

Я медленно пробирался по второму этажу дома, крыша и третий этаж у которого полностью отсутствовали. Показывая врагу каску, приподнимая ее над проломами и в оконные проемы, я как бы показывал направление своего пути. Выстрелов не было, как я и думал. Если он меня видел, то ждет, когда я появлюсь в большом проломе дальше по этажу. Там зияла огромная дыра, и незаметно мне там не пройти. Без бинокля мне совсем было туго, и как же я обрадовался, когда услышал сзади тихий свист.

– Паря, «глаза» нужны? – спросил меня матросик, что решился сюда забраться.

– Иди и сам сюда, поможешь, – махнул я ему рукой.

– А меня этот не пристрелит? Я это, не боюсь, конечно, да только уж больно смерть какая-то глупая, что ли.

– Не боись, меня же не убил еще, он не видит, что происходит внутри. Здесь ведь никого не убивали?

– Внизу и вон там, – матрос подполз ко мне и указал на угол дома, что был дальним от нас.

– Ясно, смотри сюда…

Я пояснил морячку, что хочу сделать. Тот подобрался к краю большого пролома и начал вытягивать руку с доской. Я наблюдал за противоположной стороной площади, поэтому не видел, насколько высунул каску моряк. Выстрел прозвучал резко и неожиданно. Матрос выматерился, а я в бинокль, кажется, заметил вспышку. Угол противник выбрал такой острый, что хрен ожидаешь атаки с такого ракурса. Он находился под углом в сорок пять градусов к нашему дому, и меня не удивило то, что моряк, подобравшись ко мне, показал доску, в которой была дыра в нескольких сантиметрах от его пальцев. Этот чертов снайпер стрелял не в каску, а правее, надеясь попасть в тело. Вот же умная сука попалась, ладно, значит, мне нужно к Павлову, из его дома я смогу его выпасти, как пить дать.

Попрощавшись с моряками и поблагодарив смелого матроса, я вернулся к пехотинцам третьего батальона, что держали Дом Павлова и один из соседних. Попросил дать сопровождающего. Те немного поартачились, все спрашивали, на фига я туда лезу, пришлось объяснять, но все-таки человека дали. До дома-то я и сам бы добрался, хоть и простреливается здесь все кругом, но вот чтобы свои в доме не пристрелили, мне и нужен был человек, которого знают в доме.

Что творилось в знаменитом Доме Павлова, в двух словах не объяснить. Туда-сюда снуют бойцы, местные жители тут же чай пьют в подвале, а наверху стрельба идет. Хорошо они устроились, но вот местных жалко, как они не боятся, уму непостижимо. Поговорил с Яковом, ничего парнишка, смелый, умный, но горячий немного. Тот посоветовал мне идти к его снайперу, тот наверху, на чердаке себе гнездо свил. Крыши у дома уже не было, но чердак был завален обломками, и среди них можно было затеряться. Осмотрев все это великолепие, я спустился с чердака и расположился на верхнем этаже. Приглядел окно, обзор меня устраивал, и начал вести наблюдение. Достал приготовленный блокнотик и методично начал заносить в него все, что я наблюдал у немцев. А картина была интересная. Немцы снуют серыми мышками по ту сторону площади, занимаясь своими делами. Не прошло и получаса, как далекий свисток обозначил начало новой атаки. Немцы подбирались под прикрытием двух танков, что-то мало как-то, где у них вся техника-то? Из дома, где я находился, открывали стрельбу. Танки огрызались, от стен летели куски выбитого кирпича и штукатурки. Кто-то что-то орал в доме. Хлопали противотанковые ружья и раздавались пулеметные очереди, прям веселье у них здесь. Но почему-то у меня сложилось мнение, что фрицы словно и не хотят дом захватить. Или это я сравниваю с нашими атаками? Как-то неохотно они идут, без огонька. Одному танку распустили гусеницу, машину развернуло под углом в сорок пять, и он принялся лихорадочно стрелять, наверное, сейчас механик вылезет, лапти обувать будет. Ну-ка, ну-ка, посмотрим. Пока танк стоит бортом к дому, пэтээрщики пытаются его зажечь. Стреляют часто, но такое впечатление, что слишком торопятся и плохо целятся. Блямс, раскатилась вторая гусля, а вот теперь фрицы уже точно не будут ее одевать, драпанут скорее. Точно, отстрелив из мортирки на башне сразу четыре дымовых гранаты, танкисты затянули машину плотным дымом. Ребята еще стреляют просто в ту сторону, где был танк, в надежде в кого-нибудь попасть. А ведь немчура не сваливает, второй танк спрятался в этом же облаке, добавив от себя пару гранат. На буксир берут, гады, уверен. Вдруг вижу, как из нашего дома побежали, но потом залегли и, энергично двигаясь, сверху ящерицу напоминая, поползли к дыму бойцы. Им оставалось метров двадцать, когда один из них привстал, поднял руку с бутылкой в руке и… Упал, опрокинутый пулей. Бля, какого хрена я на него-то смотрел, а-а-а, дурень чертов. Взглянул в прицел, осматривая позиции напротив. Где ты, сука? О, а это что такое? Метров в десяти от разрушенного позади здания двинулась куча мусора. Сдвинулась всего на несколько сантиметров, но я заметил. Там только что прошлись из пулемета, фонтанчики поднимались очень близко к тому, что укрывалось в этой кучке. Я стал вглядываться, как неожиданно для меня в мусоре сверкнула короткая вспышка, точно, эта гадина еще кого-то зацепила. Ствол у меня уже точно смотрит на стрелка, уж теперь-то я уверен на все сто, что там стрелок, не зря я разглядывал эту кучу мусора. Танки тем временем поползли назад, атака захлебнулась. Немцы, как я и думал, взяли разутую машину на буксир и поволокли ее к себе. Куча мусора оставалась на месте. Я никуда не спешу, я обязательно тебя подловлю. Правда, червячок совести грыз потихоньку, я-то наблюдаю тут, а парней внизу могут, как зайцев, перестрелять. Но снайпер больше не стрелял, наоборот, я вдруг отметил про себя, что ствол винтовки уже смотрит ближе ко мне, то есть перед кучей мусора.

«А, так ты домой собрался? Что, писать захотелось, а мог бы и как я, вывалил прямо лежа, да и сделал дело!» – Это я не сейчас, было как-то, но в принципе я прав. А иногда можно и вовсе под себя, если нет возможности сдвинуться. Каждое движение может стать последним. Поймав в прицел кучу, прикинул, откуда видел вспышку. Взяв чуть-чуть ниже и правее, нажал на спуск. Выстрел звонко хлопнул в пустом помещении, а я, выбрасывая гильзу, уже менял позицию. Этот черт опытный, может не дать мне выстрелить второй раз. Заняв новую позицию, уже в обломках на чердаке, нашел кучу и удивился. Та явно приближалась к немецким позициям. Стрелку оставалось едва ли метра три, и он будет в траншее. Блин, я же видел, что попал? Хотя видел-то я, что попал в кучу, а не в человека. Сопровождаю прицелом, палец в любой момент готов нажать спуск.

«Ага, ну и хитрый же ты, сукин сын, да только тут раньше не было меня!» – подумал я и усмехнулся. У фрица явно был «колпак». Это такая заслонка, иногда и правда бывает как колпак. Из металла или из бетона, хотя последний тяжелый, его используют стационарно. Замаскировав колпак под кучу мусора и выставив наружу только ствол и прицел, стрелок может получить пулю, только если ему попадут в прицел, а это очень-очень сложно. Если бы дом был еще на пару этажей повыше, можно было бы стрельнуть в спину или в ноги на худой конец, но с такой высоты его от меня хорошо укрывает его заслонка. Но так как расстояние здесь плевое, я все-таки попробую, когда он вернется. Уверен, новое укрытие он изобретать не будет. Снайпер тем временем, видимо, сполз в немецкую траншею, а чуть позже исчезла с бруствера и куча мусора. Впереди был вечер, интересно, вылезет ли сегодня этот упырь?

Не вылез. Я пролежал до самой темноты. Фрицы еще раз предпринимали атаку. Два раза обрабатывали дом артиллерией, черт, страшно было. Долбят суки из чего-то большого. Дом не просто ходит ходуном, он, казалось, качается, как на канате висит. Амплитуда колебаний вверху выше, трясет изрядно. Я опять на верхнем этаже, убрался с чердака еще в прошлый обстрел, да так и не поднимался. Часов в двенадцать ночи ко мне пришли бойцы от сержанта Павлова.

– Товарищ сержант, отдохнули бы, сколько вы так уже лежите? – бойцы сочувственно смотрели на меня. – У нас каша с тушенкой горячая и чай!

– Вы еще скажите, с сахаром! – усмехаюсь я и обрываю смех от вида парней. Те лыбятся и щурят глаза.

– Обижаете, товарищ сержант, конечно, с сахаром. Пойдете?

– А, уговорили, черти полосатые, кормите меня, а то с голоду сейчас умру. Как в госпитале утром чаю попил, больше еще ничего во рту не было.

– Так пойдемте скорее, бабоньки у нас кашу сварили, все уже поели, один вы да часовые остались.

– Да хватит мне выкать-то, нашел генерала! – серьезно замечаю я и, встав, ухожу с парнями.

Как же охренительно пахнет свежесваренная гречневая каша с тушенкой. Я, казалось, вообще забыл, где я нахожусь и что делаю. Плотно поужинав, я даже не заметил, как вырубился.

Разбудил меня грохот взрывов. Оказалось, что уже светает, и я, наглец такой, продрых всю ночь. Поднявшись из подвала на первый этаж, застал картину «Приплыли». Возле дыры в стене, через которую есть выход в траншею, ведущую на наши позиции, лежали два человека, один явно «готовый», да и второй не жилец уже. Картиной было то, кем были эти люди. Это были давешние разведчики, с которыми я сцепился по прибытию в город. Мертвым был тот, которого я ударил головой, разбив ему нос, вон он у него какой огромный. Чуть теплым был сам лейтеха, их командир. С ним разговаривал Яков, разведчик еле дышал, но что-то еще пытался сказать. Я присел перед ним и заглянул в глаза. Парень подавился на полуслове и выпучил глаза.

– Где их накрыли? – спросил я у Павлова, не надеясь узнать что-то у разведчика.

– Да в пятидесяти метрах отсюда, опять этот говнюк вылез! Сука, никак не поймаем… – разочарованно махнул рукой сержант.

– Сержант, ты ведь снайпер? От выхода на десять часов, там где-то. Когда Володька упал, я вспышку видел… – Я кивнул, показывая, что понял. – Прости, сержант, как-то неправильно получилось тогда, я был неправ, – рука лейтенанта опустилась в карман и поднялась снова, уже не пустой. – Это твое, возьми и…

Лейтенант умер. Я не испытывал к нему вражды, поцапались и поцапались, бывает, если честно, так и забыл я уже то, что у нас произошло. Но то, что он меня узнал и вернул мне нож, заставляло подумать, что совесть у него была, и он отдал бы мне этот сраный складешок, если бы встретил меня, будучи живым.

– Пойду, надо уже «заземлить» это говно, что там болтается! – бросил я и пошел. Пошел я не наверх, а к выходу из дома. Возле пролома в стене остановился.

– Слышь, сержант, у тебя гранаты есть дымовые?

– А то как же! Как начали нас учить немцам капканы устраивать, так и выдают теперь регулярно. Есть и наши, и немецкие. Много надо?

– Скажите пожалуйста, «капканы»! – усмехнулся я.

– А ты думал. Один сержант из нашего полка придумал, он танков столько сжег таким макаром, ни один бронебойщик столько не сжигал. Чего тут смешного? – увидев, как я смеюсь, Яков чуть набычился.

– Без меня меня женили, называется! И сколько там танков я сжег, наверное, штук сто? Или сразу двести? – видя растерявшегося сержанта, я поспешил его успокоить: – Да расслабься ты, половину того, что ты слышал, вранье, пропаганда. – Я подошел ближе.

– Чего, правда, ты придумал? – не веря смотрел на меня во все глаза Павлов.

– Да не бери в голову, просто попробовали с парнями, получилось удачно, а командиры раздули из этой мухи слона. Они такого в штабах наговорят, только слушай. У немцев тут танков, говорили, больше пятисот штук было, и все одновременно наступают, вот ты как, видел тут хотя бы сотню, чтобы лезла на тебя одновременно?

– Нет, самое большее, пятнадцать штук шло, кое-как отбились.

– Вот! А тут ведь у тебя даже не улочка, где не развернуться, вон у тебя какая площадка перед домом. Пустили бы сотню, если им так твой домик нужен, да раскатали бы в блин.

– Слышь, паря, ты хоть еще кому не скажи такого, а то… всякие люди есть вокруг, – взяв короткую паузу, после добавил сержант.

– Ладно, так что, поможешь?

– Что требуется?

– Надо гранаты запустить, думаю, трех штук хватит, видел, какой у них дым получается.

– Куда кидать-то?

– Метров на десять от дома, в направлении на девять, десять и одиннадцать. Понятно?

– Еще бы, ты выйти хочешь и позицию занять, чтобы этот фашист не увидел.

– Ага, да только боюсь вот, как бы не спугнуть мне его, дымом-то…

– А мы тебе поможем, – видя теперь мое удивление, продолжает сержант, – мы прорыв изобразим…

– Э, нет, плавали – знаем. Пока я там этого говнюка отловлю, вы тут перед домом все и ляжете!

– Да не будет никакого прорыва, не бойся! К нам, когда боеприпасы несут, мы так и делаем, немцы уже привыкли. Могут из пушки разок шлепнуть, или миномет почавкает. Кстати, тебя бы на улице не зацепило. Они ведь могут в дым-то и пострелять.

– Теперь ты не бери в голову. Меня там не будет.

Сидя в траншее, в которую я попал через лаз в подвале, я ждал. Сержанту нужно было время, чтобы подготовить отвлекающий маневр. Погода сегодня просто диво как хороша. Холодное октябрьское солнышко поднялось над развалинами и освещало уже всю площадь. То, что нужно. По словам лейтенанта разведчика, он видел вспышку слева, то есть на западе, надеюсь, что у этого упыря-снайпера бликанет оптика, и я это увижу. Я собирался проползти метров тридцать вправо, там стоял остов сгоревшей машины, место вполне подходящее. Когда полетели гранаты и началась стрельба, я рванул в сторону машины просто как змея. Виляя задом, я сокращал и сокращал дистанцию. Уйдя из спасительного дыма, я оказался в траншее, что шла по нашей стороне площади. Пробежав по ней метров десять, начал выбираться наружу. Тут немчура начала стрельбу. Вялый обстрел велся из двух пулеметов, главным оружием у немцев сегодня стали минометы. Один из разрывов был впечатляюще близко. Даже показалось, что видел разлетающиеся осколки. Вот, наконец, остов машины, блин, тут еще и трупик зажаренный внутри, бр…

Я превосходно видел всю площадь и даже был ближе к немцам, чем к своим. Вчера они лазали где-то рядом с этим местом. Сейчас, впрочем, я не наблюдаю движения справа от себя. Зато впереди… Снайпер был опять в колпаке, или не знаю, что там у него, но я разглядел бесформенную кучу мусора, не стал он сегодня изобретать ничего нового. Дым от гранат уже развеялся, солнце вновь заливало площадь своим уже не греющим теплом.

Выстрелить я мог уже давно, но все еще размышлял, как сделать это наверняка. Стрелок уже один раз сдвигался за прошедший час и дважды выстрелил. Я надеюсь, что мне не придется сегодня краснеть за то, что кто-то умер из-за моей нерешительности. Я реально искал возможность поразить противника единственным выстрелом, но как ни старался, одного не получилось. Все произошло спонтанно. Метрах в пятидесяти от меня раздалась долбаная трель долбаного немецкого свистка. Солдаты вермахта, под прикрытием в этот раз только артиллерии, двинули на штурм. Бежали они сегодня намного увереннее, чем вчера, что это, накачка сверху? Или шнапса приняли чуть больше и осмелели? Так или иначе, но стрелок отметился в третий раз, а я, наконец, понял, что тот чуть сдвинулся, подставляя мне левый бок. Мой выстрел совпал с сотней других и утонул в эхе разрывов пушечных выстрелов. Снайпер противника, получив пулю, а я в этом был уверен, поняв, откуда к нему прилетела смерть, развернулся лицом ко мне. Мне в прицел были превосходно видны блики его оптики, и я, наконец, решился. Решился потому, что уже привык к этой винтовке. Привык к ее немецкой точности и безотказности. Выстрел. Пока винтовка возвращалась на место, я потерял наблюдаемый мной ранее блик прицела. Вглядевшись в кучу мусора, я понял, что вижу чуть вздернутый ствол винтовки врага. По самолетам мы не стреляем, да и не летали они сегодня еще, значит… Я решил подождать, почему-то подумалось, что если фриц не вернется к своим, то за ним придут. Каково же было мое удивление, что за стрелком прибежали сразу трое уже через полчаса. Тремя быстрыми выстрелами я положил всех троих, но опять не хотел покидать позицию. Патронов у меня еще штук двадцать есть, жаль терять позицию и прикормленное «рыбное» место.

Примерно за час я расстрелял все патроны, промахнувшись всего три раза, интересно, зачтут ли мне сегодняшний, уничтоженный почти взвод противника? Да нет, конечно, кто это видел-то? Да и по фигу так-то? Просто узнав, что у меня есть счет, за которым, оказывается, следят, подумал, что увеличил его сегодня изрядно. Не хватает еще того, что меня как в кино решат сделать лицом пропагандистской газеты, вот уж хрен вам по всей голове.

Когда вернулся в дом, оказалось, время уже два часа дня. Вот это да, мне казалось, что я провел на площади пару часов, а оказалось полдня. В Доме Павлова бойцы не были полными ротозеями и прекрасно видели, как у фрицев «кончаются» солдаты. Возможно, именно благодаря Павлову, или кому-то из его бойцов, мне позже официально засчитают одиннадцать трупов врага плюс одного матерого снайпера. Ребята даже ходили на его позицию ночью, но винтовку так и не нашли, зато приперли тот самый колпак. Это было что-то напоминающее колесный диск и полусферу одновременно. Сталь толщиной миллиметров десять, наверное, хорошо защищала стрелка. Принесли также кусочки разбитого стекла, что явно свидетельствовало о разбитом прицеле. Вот так, словно в кино, я грохнул к бениной маме какого-то специалиста.

К вечеру я вернулся на КП нашей роты, где меня уже искали с собаками. Ротный поворчал немного, но успокоившись, заставил все расписать в отчете. Писал два часа. Отоспавшись, принялся за подготовку бойцов. Бегать, к сожалению, здесь было негде, да и вражеские пули со снарядами и минами как-то не располагали к пробежкам и занятиям физкультурой. Показывал и наставлял людей, как нужно обихаживать вверенное оружие. Оказалось, что им тут до сих пор никто не подсказал, что в диск ППШ нельзя пихать патроны битком. Половина осечек и перекосов патрона были именно из-за этого. Еще были регулярные утыкания патрона, оказалось, банально забит грязью весь механизм подачи. Пара ребят вообще никогда не чистили винтовки, на вопрос «почему?» ответили просто:

– Так, когда стреляешь, грязь-то и вылетит.

Вот с такой железной логикой и пришлось бодаться. Урки, ну или просто «бывалые» люди, оказались вполне неплохими вояками, знающими толк в оружие. Почему вначале возмущались? Так это у них просто привычка из мирной жизни, бывалые люди всегда возмущаются на попытку кого-то ими управлять, ничего, лечится и такое. Один из них, кстати, оказался хорошим стрелком. Сидел до войны именно за браконьерство, просто, когда охотился незаконно, застрелил кого-то в лесу, вот и сел. Дал ему свою винтовку попробовать, у мужика получилось очень даже хорошо. Поговорили с ним, решил натаскать его в этом деле немного, сколько сам знаю. Хотя чего я там знаю-то. В теории что-то есть, а в практике… Все на удачу как-то, ну не совсем без расчета, но все же знаний у меня в этом деле мало.

Чуток попрактиковался в рукопашном. Оказывается, здесь, кроме как боксом, ничем больше не увлекаются. Странно, да дурак еще и ляпнул бойцам, что, дескать, бокс не лучшее, что есть из боевых искусств. После наезда, невсерьёз, конечно, пришлось показывать, что делать против боксера. Парень, что отстаивал бокс, занимался им, может, и серьезно, но видимо недолго. Двух ударов провести не смог, рухнул от банальной подсечки, причем я даже не напрягался. А вот когда вызвался паренек, занимавшийся до войны борьбой, пришлось вспомнить самбо. В обоих поединках не было побежденных и победителей. Я всего лишь обозначал движения. Когда уронил одного из «сидельцев» и обозначил удар в грудь, тот вдруг спросил:

– Сержант, а разве такой удар поможет вырубить врага? – нормально так спросил, без подначки.

– А ты думаешь, нет?

– Ну, мало ли, здоровый попадется, ему в грудь бить все равно, что в стену.

– А вот так? – я обозначил тот же удар, но уже со штыком в руке.

– Так это же с ножом! – удивился парень.

– А кто говорил, что нужно всегда с голыми руками идти? Я же объясняю, нужно думать. Если я имею возможность выдернуть нож быстрее, чем ты меня сможешь ударить, на фига мне затягивать поединок, могут ведь и друзья врага подойти, с автоматами. Тут нужна скорость и быстрая реакция. А когда просто дерешься, то в грудь бить не надо, но тоже все зависит от конечной цели.

– Как это? – чуть не хором спросили бойцы.

– Перед тем как влезть в поединок, ВСЕГДА нужно знать, КАК ты хочешь его завершить. Если я показываю вам какой-то прием, я ведь не собираюсь никого из вас убивать, правильно? – Ребята кивнули. – Вот. Если я оказываюсь втянутым в драку, то бью или беру человека на болевой, мне важно показать противнику, что я смогу его осилить.

– Ну, есть такие люди, что и после десяти ударов в нос продолжают лезть в драку, – заметил кто-то.

– Да, есть упрямые. У таких людей сильное самолюбие, он не может проиграть, поэтому, даже получая по голове, упорно лезет вперед и падает, только чуть живым. С такими нужно бороться немного по-другому. Если человек этот ваш товарищ, или просто вы не в бою, соответственно, об его убийстве не может быть и речи. Тут нужна нейтрализация. К сожалению, некоторые даже после проведения болевого приема вскакивают и продолжают переть буром, таких немного, все-таки в основном люди понимают цену собственной жизни, но все-таки… Подойди, боец, как тебя?

– Красноармеец Приходько, – представился боец.

– Нападай, – предложил я, он был как раз таким, видно по лицу, упрямый как танк.

Парень вскинул руку, обозначив удар в лицо, именно обозначил, ибо ударом это не назовешь. Блокирую его правую руку своей левой и наношу, обозначаю, конечно, удар ребром ладони в правую подмышечную впадину.

– Вот так, если удар будет достаточно хлестким, пусть даже и не очень сильным, можно хорошо «отсушить» руку, повиснет плетью. Можно сделать по-другому, бей, да нормально бей, чего ты мямлишь!

Новый взмах, и, отбивая удар, одновременно подныриваю и разворачиваюсь, беря в захват руку и одежду в районе поясницы. Парень летит через бедро, а дальше следует болевой.

– А теперь, поясню, чем отличается болевой прием от нейтрализации противника, – я обозначаю нажим на руку бойца, – одно короткое движение, и его рука сломана. То есть, если вам надо образумить упрямца, и вы точно уверены, что удар его не остановит, перелом конечности здорово отрезвляет любого настырного противника. Это может быть палец, рука, нога, голова, ну, последнее, перебор, конечно, но все же.

– Товарищ сержант, а как взять на болевой проще всего, ведь он же не будет ждать, пока я проведу все эти приемы? – опять один из «сидельцев».

– Для остановки упорного можно поступить вот так, – встаю в стойку. – Нападай! – Приходько бросается на меня, но видимо даже не решил, как будет бить. Сначала взмахнул левой, затем правой, а потом вдруг оказался пойманным за пальцы правой руки. Я едва смог удержать себя от того, чтобы не сломать парню пальцы.

– Я могу сломать его пальцы одним движением, полезет он дальше на меня? – Одобряющий шум голосов.

Тренировку прервали немцы. Опять пошла атака на Дом Павлова, и пришлось занимать позиции. Мы тут как бы во второй линии, но все же. Вновь полетели пули, густо, громко. Разорвались несколько снарядов, бумкают гранаты. Вдруг среди всего этого шума войны доносится знакомый звук.

– Ура-а-а! – Вижу в дыру в стене, как из соседнего дома в сторону площади устремляется горстка людей.

– Вот дебил! – в сердцах вспыхиваю я. – Ну куда вы бежите взводом на атакующую роту, поддерживаемую танками???

Слышу, как рядом кто-то матерится, повернув голову, с удивлением обнаруживаю рядом политрука. А он ведь с нами уже воевал, знает, что я на дурака не лезу, вот и молчит, не оговаривает. Но рядом оказался не только он, но и капитан, а вот тот принял решение противоположное моему мнению.

– Вперед, за Родину, за Сталина! – Твою мать, ну откуда вы такие повылезали-то? Хотя он, конечно, прав. Дело в том, что если уж полез один дурак вперед нахрапом, нужно его поддержать, иначе все потери впустую. А если рванем мы, да еще взвод или два, глядишь и опрокинем фрицев. Выбежав из дома, замираю у стены, а я-то идиот, куда побежал, дали винтовку с оптикой, так и работай! Упав на груду кирпича, осматриваю поле боя. Черт, скоро смешаются все, и будет не до стрельбы. Ловлю на мушку первого немца, о, не прогадал, блеснул серебром погон, выстрел. Магазин опустошил быстро, буквально секунд за пятнадцать, убрал вроде бы троих. Началась рукопашная. Хорошо, что на поддержку безумного взвода побежали не только мы. Рубилово пошло жесткое, танки противника не стреляют, как тут определишь, в кого стрелять. Откладываю винтовку в сторону, в надежде, что сюда не прилетит шальная мина или снаряд, беру в левую руку лопатку, во вторую нож и бегу вперед. Черт, даже не заметил, как и меня охватила эта страсть. Бегу и не знаю, куды именно бечь-то. Вокруг просто свалка, пока размышлял кому помочь в первую очередь, очутился в полукольце и отнюдь не товарищей по оружию. Прямо передо мной, припав на одно колено, огромный, просто неприличных размеров фашист вгонял длинный штык-нож в кого-то из наших бойцов. Штык даже звенел, пробивая живот бойца и, видимо, утыкаясь во что-то на земле. По обе стороны от этого Конана-Варвара находились два оруженосца, невысокие, щупленькие, но их двое плюс громила, а я как-то один оказался. Все вокруг машутся каждый со своим противником. Немцы сообразили быстрее и кинулись на меня. Дистанция была около двух метров, практически дотянуться можно. Ухожу чуть в сторону, чтобы фрицы помешали друг другу, и встречаю первого. Приняв на лопатку, отбиваю удар ножом и тут же бью сам, один готов, но я не успел вытащить штык. Приседаю, практически прижимаюсь к земле и наотмашь бью лопаткой перед собой, пытаясь, ну даже не знаю, рассечь что ли врага. Лопатка, не находя цель, пролетает впустую, и я оказываюсь в очень неудобном положении. Оставшийся щуплый фашист размахивает перед собой штыком, за ним уже поднялся громила, бляха, какой же он огромный-то! Делаю нырок и, кувырнувшись через плечо, встаю в нижнюю стойку. Лопатка уже в правой руке, мелкий фриц прыгает ко мне и утыкается в лопатку, я рубанул наискось сверху вниз. Не рассчитал немного, у меня в руке ни фига не катана. Лопатка застревает в голове фашиста, а я остаюсь совсем пустым против самого здорового противника. Меня выручает случай. Кто-то из парней, оказавшись в этот момент рядом, бьет громилу прикладом автомата, дурень, раз держал его в руках, надо было просто стрелять! Немец, получив в левое плечо увесистый удар, вскидывается, повернувшись ко мне правым боком. Прыгаю вперед и приземляюсь обеими ногами фрицу на чуть отставленную правую ногу. Кажется, даже слышу хруст коленного сустава, но фриц в это время разворачивается, и его правая рука делает широкий жест, а в ней, блин, целая сабля. Просто падаю назад, но чувствую, как ватник на груди расходится под лезвием штык-ножа. Упав на спину, ухожу в сторону, кувырнувшись. Не успевая подняться, получаю плюху в голову от кого-то слева и, рухнув на землю, уже не успеваю сгруппироваться. На меня кто-то прыгает, вышибая остатки воздуха из груди. Пытаюсь перевернуться, но на спину опять кто-то падает, только теперь уже явно случайно. Через секунду понимаю, на мне труп, опять кручусь, работая руками и ногами, и наконец, вылезаю. Увернувшись, просто вовремя увидел удар от ноги фашиста, бью этому футболисту, пытавшемуся пробить пенальти моей головой, по ноге. Тот падает, и рядом оказывается его рука с зажатым в ней ножом. Вскакиваю и, топнув по запястью, обезоруживаю очередного противника, но нож не поднимаю, разглядев на пузе лежавшего кобуру. Фриц, падая, удобно так раздвинул ноги, туда и пробиваю носком сапога. Противника сгибает от боли, и своим криком он перекрикивает всех окружающих. Наклоняюсь к нему, благо никто не помешал, и, расстегнув кобуру, выхватываю парабеллум. Рывок затвора на себя, из экстрактора вылетает патрон, черт, патрон был в патроннике, я, наконец, оглядываюсь, пытаясь оценить масштаб сражения. Вокруг меня продолжаются схватки, громилу со сломанной ногой кто-то все же добил, хотя рядом с ним лежат двое наших, неподвижно лежат. Всаживаю пулю тому, у кого и забрал этот пистолет, а затем просто добиваю магазин, стреляя в серые шинели. Когда пистолет опустел, увидел, что и другие бойцы, наконец, обрели здравый смысл и начали стрелять, у кого было оружие, конечно. Через полминуты на площади остались только советские бойцы и по нам тут же ударили пулеметы и винтовки врага. Попадав кто сам, а кто и с помощью вражеской пули, мы начали отползать, теряя людей. Догадавшись, вытащил дымовую гранату и швырнул себе за спину, подождав чуток, пополз дальше. Когда уже были возле своих траншей, разорвались первые мины, но свою кровавую жатву они собрать уже не успели.

Подводя спустя час итоги печальной вылазки, недосчитались примерно половины бойцов. Сколько удалось отправить на тот свет врагов, представления не имел никто. Появившийся комбат, на удивление, похвалил всех за выручку и боевое братство, но тут же посетовал, что пополнения не будет. Вот так, того, кто первый позвал людей в атаку, уже не найти, а я бы с ним поговорил. Раненых было много, кого не порезали, был просто избит, у меня целиком был испорчен ватник. Располосовали мне его знатно, занятно, что гимнастерка под ним была цела. Болело все тело, отдыхал, лежа в подвале на паре досок, и обдумывал драку. В нашем взводе не досчитались шестерых, канул в небытие подопытный по рукопашке Приходько, «сидельцы» живые, но изрядно потрепанные.

– Вот, командир, чуть бы пораньше нам учиться начать, может, так же, как ты, смогли бы вертеться, – заявил кто-то из ребят.

– Если бы у меня раньше был пистолет, я бы вообще не дрался, а сразу бы стрелял. Блин, ну кто же у нас такой бестолковый-то? Надо же лезть в драку под прицелом немецких пулеметов!

– Известно кто, – опять тот же голос, – командир второго взвода. С ним уже не первый раз так, и опять потери большие.

– Он живой, видел его кто?

– Вроде бы видел, как его ротный песочил, – вставил свое слово один из «сидельцев».

– Пойду и я добавлю, тем более нашего не видно, взводного, то есть надо у ротного посмотреть.

– А наш того, при отходе пулю получил, прям в башку. Теперь только по одежке опознать можно.

– Твою мать, ладно, отдыхайте, хлопцы, я скоро.

У капитана и правда, были разборки. В комнате стоял дым коромыслом, ротный и политрук песочили молодого лейтеху, как оказалось – заводилу. Этот доблестный засра… драчун, в общем, уже не в первый раз устраивает вылазки с рукопашной. Пользуется тем, что комбат вроде как его хвалит, дескать, бьет фашистов в хвост и в гриву, а то, что и от наших бойцов ничего не остается, скромно умалчивают.

– Товарищ капитан, разрешите присутствовать? – вошел я и, доложившись, попросил разрешения остаться.

– Заходи, сержант, ты вовремя. С дымом ты настолько вовремя подсуетился, что просто слов нет.

– Ладно хоть вспомнил, – буркнул я.

– Чего делать будем, рота полностью потеряла боеготовность, а если через час приказ о наступлении? – капитан смотрел на ухаря из второго взвода.

– Да вот пошлем в атаку лейтенанта, пускай он фрицев кулаками в землю вбивает, вдруг батальон пехоты положит? – всерьез говорю я.

– Ты чего? – подал голос комвзвода два.

– Да помолчи уж, а то мы выйдем сейчас, тебе сержант объяснит, как людей беречь! – Ого, ай да политрук, вот это сказал так сказал. – С кем в бой пойдешь, лейтенант? У тебя от взвода пять человек, у сержанта…

– Семнадцать, взводный погиб, – вставляю я.

– Я и говорю, у сержанта, принимай взвод, Иванов, недолго ждал, благодаря таким вот храбрецам! – капитан смачно выругался.

– Принял уже. Санитар перевязки заканчивает.

– Много раненых? – спросил политрук.

– Хватает. «Двухсотых» шестеро… – Твою мать… осекаюсь я.

– Каких? – хором разинув рты, спрашивают капитан с политруком.

– «Двухсотых».

– Как это? – опять хором.

– Ну, мёртвых, значит. Безвозвратные потери…

– Первый раз слышу, чтобы так называли! – выдохнул капитан.

– Я тоже не понимал, когда услыхал как-то, потом сам сообразил. Раненые – «трехсотые». – И как выкручиваться?

– Ладно, как жить-то будем? – капитан закончил допытываться и в свою очередь ждал предложений.

– Да, как и раньше, только думать головой надо и… – я посмотрел на взводного-два, – …убрать от командования всяких недисциплинированных.

– Пьяниц! – поддержал меня политрук. Ха, а ты это еще о чем?

– Товарищ капитан, товарищ политрук, да я для храбрости, чуток всего! – завопил лейтеха.

– Твоя храбрость дорого обходится роте. Вообще-то это трибунал, но у нас… – политрук выделил голосом и указал на лейтеху, – ведь командир батальона в родственниках.

Оказалось, протекцию лейтехе составлял командир батальона. Даже более того. Комвзвода-два был зятем командиру батальона. А чего, хорошо устроился. В армии начальство ценит таких, кто может снять часть забот с командиров и организовать всех и вся. Но приближенные к старшим командирам бойцы сами особо не любят ручки пачкать.

– Может, нам все-таки выйти? – вновь предложил капитан. – А ты, – кэп показал на меня, – объяснишь лейтенанту, как нужно служить на войне. – Вот это у нас отношения, как с равным по званию разговаривают со мной.

– Да не надо никуда выходить, – повернул голову к лейтехе я, – слышь, военный, еще одна такая вылазка, я тебя на месяц в госпиталь отправлю, – вполне всерьез проговорил я.

Надо отдать должное, лейтенант не стал кочевряжиться, просто промолчал тогда, ответит он мне чуть позже, но это будет потом.

Выйдя от командиров, не успел отойти, как меня окрикнули.

– Сержант, Саша? – я повернулся, капитан и политрук стояли возле входа на КП и смотрели на меня.

– Слушаю, – чуть подтянувшись, ответил я.

– Ты где так драться научился, заглядение просто? – спросил капитан.

– Так немцы научили…

– Чего? Как это немцы? – охренели от услышанного оба командира.

– Да вот так, жить захочешь – научишься! – ответил я.

Ночью на нашем участке обороны фрицы взяли тайм-аут. Видимо, мы тоже им неплохо вломили, раз успокоились немного. Только «люстры» подвешивают, а стрельбы нет совсем. В такой тишине аж в ушах звенело, я почему-то не мог уснуть. Ворочался с боку на бок, размышляя. Ну, вот, сколько таких кумов, сватов и прочих… родственничков служит сейчас в армии. Неужели все они так хотят выслужиться? Хотя, помня, сколько в двухтысячных годах будет всевозможных полковников и генералов, участников войны, становится понятным, как они столько прожили. У меня вон четыре деда на войне. Один без вести пропал в сентябре сорок первого, один в декабре, то есть уже скоро, будет тяжело ранен, но будет на фронте до конца войны. Третий связистом дойдет до Австрии, победу там застанет и вернется домой без царапины, а последний и вовсе служит портным у одного из действующих генералов. Так вот, даже те из дедов, кто и войны-то как таковой не видел, и то покинут этот мир меньше чем через тридцать лет. Им всего-то будет чуть больше пятидесяти. Ран нет, болезней врожденных нет, а умрут рано. А эти, герои, блин, чуть не до ста будут жить. Вот, конечно, мое это мнение, и как любое личное мнение может быть ошибочным, но все-таки считаю, что реальных боевых офицеров в двухтысячных годах должно было быть намного меньше. Ведь сказывается все, и ранения, и сдавшие нервишки. А те, что еще живы в двадцать первом веке, обычные тыловики, за малым исключением, конечно.

Уснул только после трех утра. Забывшись от усталости. Немцы разбудили нас сегодня поздно, часов в девять. Тоже устали, видимо, а может, потери большие, им тоже достается в последние дни всерьез. Наши долбят их и авиацией, и артиллерией, раздергивая прибывающие части, не давая концентрироваться. Но скоро с этим начнется напряг. Скоро уже наступление, снарядов здесь будут выделять мало, а авиация будет прикована к земле плохой погодой. Уже сейчас такая облачность, что темно, как в з… в одном известном месте, в общем. С утра такая была чудная погодка, а к вечеру не пойми чего.

Около десяти вызвал к себе капитан.

– Слушай, сержант, нам приказ из штаба полка, надо проверить пару домов. Разведка боем…

– Молочный, а еще какие? – интересуюсь я.

– Э-э… Так те, что рядом. Один слева, другой сзади, – удивился капитан, конечно, но не стал вдаваться в подробности.

– Я и так скажу. Там везде немцы. Численность каждого дома-гарнизона до двух взводов пехоты, хотя теперь, может, и поменьше быть. Минимум две самоходки типа Stug, упрятаны позади «Молочного», прилично так замаскированы. Дальше в конце квартала забор, отделяющий «железку» от города, сразу за ним танковый взвод, Т-4, если быть точным. Что вас конкретно интересует?

– Ты сейчас тут с кем разговаривал? – спросил ротный, когда я остановился. И чего они меня постоянно так спрашивают?

– Докладывал, товарищ капитан.

– Откуда сведения? – насупился наш политический.

– Из лесу вестимо… Виноват, товарищ политрук. Когда «охотился», приглядел.

– И что будем делать, товарищи командиры? – задумчиво спросил политрук.

– Доложим, а там куда кривая выведет! – улыбнувшись, ответил я.

– Может, артиллерию запросить?

– Тут мы, по крайней мере, знаем, что там у них есть, а если ударим, то они залягут преспокойно, а еще хуже – ответят. И останется нам просто сдохнуть, пропустив противника по своим трупам. Как-то это уж больно расточительно… – закончил я свою речь.

– Эка ты завернул! – восхитился политрук. – Вроде сначала думал, что трусишь, а у тебя дальний прицел…

– А то, товарищ политрук. Если нас тут в землю втопчут, кто врага-то остановит, командованию еще резервы дергать, так нет их уже, все выгребли.

– А это-то откуда знаешь? – хором спросили командиры.

– Так пока на том берегу был, много видел, а слышал еще больше.

– Ясно, я доложу, – начал капитан, – что в результате разведки установлено нахождение фрицев в указанном квадрате…

– Добавьте еще, мало ли, неизвестно кому придется штурмовать «Молочный», там подвала нет, и пушки у фрицев стоят на прямой наводке. Если занять дом, нас в нем и похоронят, немцам он не уперся, это и так видно. А накапливаться они могут и возле железки, да и просто за руинами домов.

– Вот, капитан, я не удивлюсь, что он с тобой скоро местами поменяется… – кивнув своим мыслям, произнес политрук.

– Какими местами, товарищ политрук? – я сделал самое невинное выражение лица, на какое только был способен.

– А думаешь, я не знаю, кто при Нечаеве все операции планировал? – хитро ухмыльнувшись, подмигнул мне политрук.

– Зря вы так, я же всегда только приказы выполнял, ну, обсуждали с командиром некоторые моменты, а вы – операции…

– Ладно, забыли. Я вот чего хотел сказать, командир, – перевел разговор на другую тему политрук, – если нас на «Молочный» пошлют, как выкручиваться будем? Не пойти – расстрел, пойдем – ляжем все!

– Не знаю пока, доложу, может, что-то подскажут в штадиве, вызывали-то сразу к комдиву. Вы тут тоже поразмышляйте, уверен, сержант у нас чего-нибудь обязательно придумает.

«Вот, бля, сели и поехали, только ножками болтают!» – мысли лихорадочно бегали, пытаясь зацепиться хоть за что-нибудь.

Отпросился на НП. Час наблюдений принес мне немного. Немцев возле злополучного «Молочного» дома как грязи. А ее много. Хуже всего, что и в соседних домах тоже противник закрепился, скрытно подойти будет невероятно трудно. Площадь хоть и позволяет наступать довольно широким фронтом, но все же… Эх, хреново было из-за флангов, нужно требовать, чтобы атака шла и с флангов тоже, причем дом штурмовать нашей ротой, а еще две нужно заставить пробиться дальше, к железнодорожной насыпи и обломкам забора. Да вот кто же нам даст три дома штурмовать тремя ротами? У нас и в одной-то меньше двух взводов, так кто же будет все остатки тратить на в принципе не нужные дома?

При довольно слабой артиллерийской поддержке с левого берега Волги на штурм бросили наших соседей, из третьего батальона. Там численность была выше, мы пока сидим, подкрепление обещали. Выдвинули на штурм «Молочного» дома все две роты, на бумаге, конечно, там бойцов по факту всего сотня. Ребята пошли вроде грамотно, но едва достигли стен нужных домов, понесли огромные потери. Немцы долбили в упор из всего, что было под рукой, а было у них немало. Танки, самоходы, минометы и, конечно, множество пулеметов. Я отпросился и издали хоть немного пострелял, снимая одиночных немцев, что попадали в поле зрения. Хорошо, что наступающим выдали приличное количество дымовых гранат, ребята хоть отойти смогли, потеряв половину товарищей в этом, не совсем нужном бою.

Вечером ротный сообщил, что ночью должно прибыть подкрепление, ждем, стало быть, мы явно будем следующими, кого кинут в эту мясорубку.

На следующий день, с обеда, точнее около трех часов дня, началась наша артиллерийская подготовка. С левого берега ударили щедро, долбили минут двадцать, «катюшами» и гаубицами. Еще не успел отгреметь последний снаряд и пыль плотно висела над площадью Девятого января, как позади нашего дома раздалось рычание моторов. Выглянув из окна второго этажа, увидел картину. Целых четыре КВ, три «тридцатьчетверки», два грузовика с пехотой и прицепленными орудиями сзади, да не «сорокапукалки», а грабинские, семидесятишестимиллиметровки. Орудий всего два, но и это хлеб. Откуда только, где столько урвали? Да и вообще, нам ли все это богатство?

Оказалось, нам. Что ротный наговорил в штадиве, что уж там насочинял, но нам прислали небольшое подкрепление и артиллерию с танками.

– Ну что, сержант, а так, – капитан оказался вдруг рядом и показал на новоприбывших, – прорвемся?

– Думать надо. – Блин, ну что я опять-то умничаю, «думарь» хренов, ротный с сержантом уже советуется, довыделывался. Хотя, если вспомнить слова Жукова о сержантах, то вполне себе и нормальная ситуация. – Главное, в одиночку в лобовую не посылать.

– Да что же мы, совсем дурные? – капитан аж подавился от мысли потерять такое богатство.

– С соседями говорили? – продолжил я.

– Да. Танки к ним и пойдут, а мы отсюда, по прямой.

– Опять в лоб?! – поник я.

– Сержант, а чем ты все недоволен? Можешь предложить что-то дельное? Предлагай, изучим и примем решение.

– Немцы за нас не принялись бы, вот что главное! – вздохнул я и, козырнув, вышел в соседнее помещение.

Что же делать-то? Я прекрасно представляю свои, да и вообще шансы пройти через площадь. Еще с прибытия сюда, в город имени Сталина, постоянно ловил себя на мысли, что меня пугает отрешенность людей. Даже те, кто уже сталкивался с войной, бился с врагом, все равно вели себя слишком пассивно. Основной настрой у бойцов был такой, посадите меня, куда надо, и покажите, в какую сторону стрелять. Нет, это был не страх, не трусость или малодушие, так уж приучили этих людей, у нас ведь партия все знает, а простому работяге или колхознику не об этом думать надо было, а как семью свою содержать. Попав на войну, они не перестали мыслить так же, как и раньше, именно поэтому с инициативой было грустно.

Думай, голова, думай. А если… Нет, а что, может, и сработает…

Вернувшись к капитану, излагаю план действий. Тот, отдаю должное, мгновенно включился и придумал все остальное, моя была только идея.

– Тише, кто брякнет чем-нибудь, в задницу эту брякалку пусть сразу сует! – шепчет ротный.

Мы заняли исходные позиции в траншее с правой стороны. Впереди по эту сторону за спиной будут развалины большого дома, если что, есть, где спрятаться. Танки ждут от нас сигнала, зеленой ракеты, а начинать будет артиллерия с левого берега. Удалось командиру уломать комдива, а тому Чуйкова. Сосредоточившись всей ротой, ждем сигнала от группы отвлечения. Вместе с прибывшим небольшим пополнением нас восемьдесят человек, уже легче, все не взводом идти. Впереди слева хлопнули дымовые гранаты. В тишине, а сегодня ночью просто удивительно тихо, этот звук был хорошо различим. Немцы открыли огонь на подавление. Стреляло два или три пулемета, но вот куда? Мы-то знаем, что там никого нет, еще бы, в группе отвлекающих с дымом всего три бойца, и у них приказ не высовываться. Из Дома Павлова откроют огонь два ручника и два «станкача», обозначая обстрел, но они закончат, как только мы пустим ракету. Немчура сосредоточила огонь на дымовом облаке, из которого вылетали пули наших пулеметов, ну и немного постреливала по сторонам. Капитан ждет вторую волну дымовых гранат и отдает приказ. Из нашей траншеи тоже полетели дымовые гранаты. Рывком бойцы выбрасывают себя навстречу летящим пулям. Немцы не понимают, откуда придет беда, стреляют кругом, хоть и довольно редко. Кто-то, получив шальную пулю, тут же летит назад, кто-то бежит вперед, открываем шквальный огонь, конечно, не прицельный. Бегу рядом с ротным в середине толпы. Над головой взлетает зеленая ракета, блин, как в кино, с эффектом присутствия. На правом плече торчит кусок ваты, видно, пулей рассекло новый ватник, черт, я только смог «намутить» себе новую одежку. Пригибаюсь, хотя понимаю, что не поможет. До развалин справа метров тридцать, уходим все вдруг в сторону разрушенного дома, там кроме немецких наблюдателей никого нет, специально вечером два часа наблюдал. Справа, из-за дома, в котором мы укрылись, звучат выстрелы танковых орудий. Где-то позади, со стороны Дома Павлова, начинают долбить «дивизионки», они долбят прямо в «Молочный». Я убедил капитана не занимать дом, а обложить тут все взрывчаткой, на случай, если немцы нас опрокинут, и впоследствии уничтожить серьезно укрепленную огневую точку противника, обезопасить себе фланг.

Под ударами танков, враг побежал просто мгновенно. Мы подходили к месту назначения вполне спокойно, так, пригибались немного. Скоро прибудут саперы, заминируют «Молочный» дом и территорию рядом, сплошняком, нефиг оставлять немчуре «опорник».

Приданные нашему батальону танкисты ушли вперед к железной дороге, там стоят немецкие танки, поэтому ребятам дан приказ атаковать. Мы выбили остатки обороняющихся и поняли, почему сопротивление было слабым. Пулеметов у немцев было три штуки, но вот патронов… Трофеи были очень грустными, до неприличия. Похоже, проблемка нарисовалась в знаменитом орднунге. Через два часа три наших роты закончили зачистку прилегающих домов и получили жесткий приказ: стоять насмерть. Прошло буквально около часа, когда на площадь выползли два КВ и одна «тридцатьчетверка», все, что осталось после атаки. А вслед за ними появились больше десятка машин противника. Началось избиение младенцев. Наши танкисты, не успевая толком развернуться, получали снаряды в корму. КВ все-таки развернулись, броня у них все же посерьезнее, а вот «три-четыре» спалили мгновенно, из танка никто не вылез. Ротный поднял нас в атаку, едва немецкие панцеры вылезли на площадь. Атакуя гранатами и бутылками с КС, удалось сжечь пару машин. Немцы стали расползаться, не давая возможности к ним подойти, и непрерывно обстреливали наши КВэшки. Кто-то начал кидать гранаты с дымом, пытаясь укрыть оставшиеся в живых наши танки. Немцы тормознули, дожидаясь пехоту, а ту мы вполне успешно отсекали. Полетели мины, ударили орудия. Мой взвод как всегда был самым «счастливым» и находился именно в «Молочном», блин, я словно чувствовал, что в нем окажусь. Стен уже почти не было, укрыться просто негде, простреливается каждый метр. Слева кто-то вскрикнул, как-то даже жалобно, поворачиваю голову, парню осколком срезало полруки, смотрит на нее, лежащую на кирпичах, и стонет. Взрыв, грохот, огонь. Опять вскрик, уже не оборачиваюсь, понимаю, кому-то еще прилетело. Мат и проклятья сзади справа. Боец, лежа на спине, матерится и пытается зажать перебитую ногу. Тут же рядом с ним валится еще один, полголовы снесло. Сверху при каждом попадании мины или снаряда падают какие-то балки, куски стен и просто битый кирпич, получаю свой кирпичик в каску. В голове звон, но силы еще есть, пока не выдохся. А немцы-то лезут сюда, ой как им хочется занять домик… Кидаем гранаты с дымом, последние, кстати. Вывалившись на улицу со стороны площади, попадаем под огонь между домами. Обернуться не успеваю, как что-то долбит в спину, чуть ниже лопатки. Ноги подкашиваются… Мысли в голову лезут одна хуже другой. Через секунду осознаю, что вроде не умер, боль в спине есть, но не внутри, а как будто поленом дали вдоль хребта. Оглядываясь по сторонам, вижу и то «полено». Приличный кусок стены, размером с ведро, лежит рядом со мной. Эх, меня что же, этой дурой приложило? А если бы в голову… Пытаюсь перевернуться, получается, но с трудом. Приподнимаюсь на ногу и слышу:

– Куда, лежи, немцы! – Разворачиваюсь в направлении врага и целюсь. Автомат протарахтел короткой, патрона три-четыре очередью и заткнулся. Выбиваю диск, а запасной-то уже тю-тю, отстрелял я его еще в доме. Черт, спрятаться некуда вообще. Пока в меня не стреляют, замечаю, что наши ребята еще отстреливаются, находясь где-то поблизости. Автомат на землю, магазин в левую, правая рука лезет в карман в поисках патронов. Набил едва ли половину диска, когда между домами показались солдаты противника. Втыкаю диск, дергаю затвор. Поймав в прицел бегущего первым невысокого фашиста, давлю на крючок. Треск очереди, противник падает, остальные залегают и открывают ответный огонь. Фонтанчики встают в метре впереди меня. До противника буквально десяток-полтора шагов. Кто-то рядом кричит:

– Ложись! – Что за дурацкое предложение, и так все лежат? – Взрыв, свист осколков. Среди врагов паника и крики раненых. Стреляю, стреляю, стреляю, всё, кончились патроны. А больше ведь не успею снарядить. Выхватываю гранату и пистолет из кармана штанов. «Фенька» приятно холодит руку, кольцо долой, размахиваюсь и зашвыриваю ребристый подарок куда-то в сторону немцев, бахает взрыв, осколки щелкают по зданиям вокруг, некоторые находят свою жертву, другие утыкаются в кучи битого кирпича. Выставив руку с пистолетом перед собой, ищу врага, а чего, кончились, что ли? Только сейчас замечаю, что вокруг земля трясется и грохот появился. Оборачиваюсь… Мама дорогая! На меня ползет КВ, блин, а ведь меня из него не видно… Механ там просто правит в просвет между домами.

«Он сейчас меня намотает на свои лапти, даже не почувствовав», – мелькает мысль.

Рывок, кто-то, схватив меня за ватник на спине, рывком оттаскивает в сторону. Успеваю заметить, как ППШ попадает аккурат под гусянку. Ругаюсь, матерясь как сапожник. Вспомнив, что кому-то должен целую жизнь, оборачиваюсь. Рядом лежит и еле дышит щупленький паренек. Лицо в крови, но вроде живой.

– Эй, ты кто? – Молчание. – Спасибо, братка. Ты живой? – Вместо ответа у парня закрываются глаза. Нависаю над ним, заглядывая в лицо. Черт, ближе к виску рваная рана, размером с олимпийский рубль. Кажется, даже вижу, как что-то пульсирует там.

– Эй, брат, не умирай давай, ты мне жизнь спас. – Стрельбы над головой уже нет, КВ подавил остатки преследовавшей нас пехоты и ушел дальше. Встаю и, потянув за руку, поднимаю и взваливаю на себя бойца. Я огляделся, хотя и темно, парнишка маленький и весит соответственно. Начинаю движение, сил пока хватает, упрямо иду вперед. Метров за пятьдесят до траншеи навстречу поднимаются пара бойцов и бегут, пригибаясь ко мне. Приняв у меня раненого, устремляются обратно. Дальше уже легче, падаю в окоп и… подняться уже не могу. Сердце того и гляди выскочит из груди. Как я устал!!! В чувство прихожу от толчка в спину и задницу. Сверху летят комья земли, слава богу, не в меня. Эхо очень большого взрыва прокатывается по площади и тает где-то в районе реки.

«Так это наши дом рванули, вот что это было!» – приходит мысль.

Как в книгах того времени писатели с легкостью описывают бой целого полка или хотя бы батальона? Да чушь собачья! Как можно описать такое? Я себя-то не помню, если подумать, а тут действия сразу нескольких солдат нарисовать!

Сколько просидел в траншее, не помню, но побрел в сторону своих, когда уже светало. Черт возьми, вот это замес! Как выжил? Не представляю. Воспоминания об атаке пролетают вихрем, кажется, что это вообще было во сне. Страшно, черт, как же страшно-то… Плюнуть в лицо тому, кто говорит на войне, что ему не страшно. Страх сковывает движения, лишает воздуха, из ног уходит твердость. Сейчас такой отходняк, что не могу фляжку открыть, руки трясутся.

– Давай помогу, – кто-то берет из моих рук фляжку, скорее, выхватывает, ибо трясущиеся пальцы судорожно пытались ее удержать. – Держи, спокойней, спокойней. – Горлышко прижимается к губам, и чувствую, как в рот течет живительная влага. Соленый привкус крови из разбитых губ, уходит, смываемый водой.

– Ну-ка, вот этого давай! – Мне снова подносят фляжку и, хоть и почуял запах, но не отстранился. Один глоток, второй, чуть не подавившись, отстраняюсь и пытаюсь поймать ртом воздух.

«Спиртяга, чистоган!» – В голове начинает тихонько шуметь и тут же накатывает волна расслабления. Просто сползаю по стене, у которой сидел, и валюсь на бок.

– Эй, сержант, ты чего? – слышу, словно в трубе. – Давайте его сюда, на кровать.

«Какая в дупу кровать, где, здесь?» – В голове нарастает шум, и веки падают словно железные.

Тишина. Волшебные ощущения. Просто лежу с закрытыми глазами, нет, не желаю их открывать, пошло все… Полумрак, свет от горящей коптилки, сделанной из гильзы сорокапятимиллиметрового снаряда, немного освещает подвальное помещение.

«О, да это же КП ротного, а сам он где?» – Поворачиваю голову, там, в углу за ширмой, сейчас откинутой, спит за столом политрук, положив голову на руки. Больше никого не вижу.

«Как же тихо-то! Что, война кончилась?» – слышу шаги и поворачиваю голову в другую сторону, там где-то вход в это помещение.

– Очухался? – слышу голос ротного, но пока не могу разглядеть.

– Ага, – хрипло отвечаю. Где это я так голос сорвать успел?

– Сейчас сестру позову, тебя обработать надо, не стали трогать, пока спал, только рванье сняли, – ротный просто сама вежливость.

– Остальных обработали? – спрашиваю, хотя и начинаю соображать, что наверняка уже все сделали. Просто чувствую, что прошло прилично времени.

– Да, у тебя вроде серьезного ничего, просто много, а с ранениями сразу на осмотр погнали.

– Сколько я тут отдыхаю уже? – поднимаюсь и сажусь на кровати. Блин, да какая кровать, просто сетка, без спинок, на кирпичах стоит.

– Почти сутки в отрубе, даже не шелохнулся, пока спал, – ротный вышел и попросил позвать сестру.

– То-то чую, что затекло все, даже язык не ворочается, – увидев в руках капитана флягу, тяну руки. Обращаю внимание на пальцы, черт, не приснилось все же, тремор появился, хоть и слабый.

– Глотни-ка вот этого сначала, потом воды напьешься, – ротный протянул свою фляжку и, подождав, пока я сделаю пару глотков, подал другую.

– Фу-х-х, – выдыхаю, – ты меня вчера этим же напичкал?

– Ага, тебя и срубило с устатку сразу. Просто сидел и… упал.

– Бывает, – многозначительно киваю я. – Чего на улице? А то как-то тихо. – Только сейчас замечаю, что у комроты голова под шапкой замотана.

– Так ночь почти, фрицы сегодня вообще здесь не лезли, хорошо получили. По словам комдива, мы вчера чуть не два батальона у них перемололи.

– А они у нас? – робко спрашиваю я.

– Нет батальона. Два взвода, чуть больше. Из командиров только я, политрук, ты и еще пара сержантов, хотя я бы вас всех минимум в капитаны произвел.

– Перестань, Саша. Как закончилось-то? И что с головой?

– А-а, царапина. А закончилось… – задумался на секунду ротный, – да как рванули «твой» домик, сразу как отрезало. Танкисты на последнем КВ покружили чуток и вернулись к себе. Тринадцать танков и два самохода сожгли, не без нашей помощи. Немцы сейчас возле железки сидят, тоже раны зализывают.

– Ясно, какие приказания будут? – спросил я.

– Комдив приказал отдыхать. Как разгребут с прорывом у сто второй, так определятся, кого и куда нужно «влить». Но там, я думаю, нескоро, пару дней нам отдышаться дадут. На сто второй высоте и на территориях заводов сейчас такая же жара, за месяц вторую дивизию укладывают, наверное.

– Там хлеще! У нас хоть развалины и подвалы есть, а высота как коленка. – Опускаю голову и смотрю в пол, черт, накрыло слегка. – И в цехах, наверное, черт ногу сломит, тоже не сахар.

Появилась санитарка. Странно, не Маша. Комроты проследил за моим взглядом, вдруг сказал:

– Убило ее. Шальная, прямо в грудь, не мучилась, – ротный тоже хлебнул из своей фляжки.

Молчу. Женщина лет сорока споро делает свое дело. Пока обрабатывала мои ссадины, порезы, ушибы и прочее, включая сорванный с указательного пальца на левой руке ноготь. Увидел, сразу заболело.

– Сынок, потерпишь? Надо палец промывать, а то нагноится, – по мне так проще отрубить.

– Дайте тряпку, – взяв из рук санитарки маленький кусочек серой, застиранной тряпицы, встал и, пошатываясь, вышел из подвала. На улице опять было темно. Встав к ближайшему углу, пописал на тряпочку и вернулся в подвал.

– Привязывайте прямо так, – я положил смоченную тряпочку на место, где раньше был ноготь, и выставил палец вперед.

Обработка моих «ранений» затянулась на добрых полчаса. Сестра смазала какой-то вонючей жижей даже шишку на голове. Хорошо меня «уделали». Было бы столько ранений, а не ушибов и ссадин, сидел бы сейчас, как мумия. Болит и правда практически все. В голове до сих пор слышится набат.

– Есть хочется, ничего не завалялось? – в надежде смотрю на командира.

– Да ты что? Еды у нас теперь хватает. Немчура снабдила как следует! – Ну хоть что-то хорошее на сегодня.

Поев, опять лег спать. Двигаться совершенно не хотелось, да и командир дал добро. С утра начались земляные работы. Так как подразделение было небоеспособно, нас послали на соседнюю улицу копать траншеи и окопы. Меня ротный не хотел отпускать, да сам напросился.

– Товарищ капитан, я хоть отвлекусь, а то голова гудит, поработаю со всеми лопатой. – Ротный кивнул и разрешил. Какой тут командир взвода, от моего взвода почти никого не осталось, так что я считал себя обычным бойцом.

А копать мне даже понравилось. Люди ворчали вокруг, кто-то говорил, что, дескать, все равно убьют, на фига уставать, кто-то, сжав зубы, копал. Мне было как-то ровно, втыкал лопату, поднимал землю, кидал. Редкие разрывы мин ухали хоть и близко, но из траншей никто не уходил. Ляжешь на дно и отдыхаешь.

Фрицы кинули сейчас основные силы на заводы, а у нас просто обороняются, вперед не лезут. Командир полка и от нас пока не требует активных действий, копаем, строим блиндажи, минируем подходы. Мин нынче у нас хоть весь город засеять можно. Немецкие, наши, даже итальянские есть, ставим везде, густо. Траншеи углубляем и углубляем, как немец постреляет из орудий или авиацией пройдет по нам, так почти все осыпается, приходится вновь рыть. Слава богу, сейчас нам мало достается, как уже говорил, больше на заводы кладут.

От разведки стало известно об укреплениях фашистов в некоторых больших домах. Там создавались сильно укрепленные огневые точки, ставились проволочные заграждения. В таких зданиях, как Госбанк, дом железнодорожников и еще нескольких местах, у немцев были довольно серьезные гарнизоны. В Госбанке опять укрепилось больше роты вражеских солдат. Здание, подорванное с одной стороны, никак не мешало фрицам устроить там пункт обороны. С их возможностями использования радиосвязи воевать было не в пример легче. У нас же кинут телефонку, через полчаса иди, ищи обрыв. Пока связисты ползают, их убивают. Посыльные это вообще отдельная тема. Приходит как-то такой парнишка от комполка, передает приказ ротному. Капитан еще осмыслить не успевает, бежит второй. Сведения устаревают в несколько минут, как мы воюем? Теперь мне становилось понятным, почему в двадцать первом веке мы по связи и средствам радиоэлектронной борьбы одни из лучших в мире, усвоили урок.

– Иванов, к ротному! – прозвучал призыв в траншее. Я перекуривал как раз, дав отдых спине. Поднявшись, потопал к КП нашего командира.

– Сержант Иванов по вашему приказанию…

– Да заходи ты, садись, – ротный перебил, не дав договорить.

– Прибыл я, – сев на гранатный ящик, снял каску.

– Тут такое дело… – начал капитан, – «язык» нужен, от «соседей». – Ага, вон чего требуют. «Соседями» мы звали фрицев, занимающих двухэтажное здание практически в квартале от нас. Там у фрицев то ли комендатура, то ли офицерский бордель, то ли еще чего-то такое, но офицерья там бывает много. Почему командир меня позвал? Разведка ведь лазает везде, сами бы и тащили «языка». Где мы и где захват пленных?

– Товарищ капитан, не уверен, что справлюсь…

– Ты не суетись, меня руки твои интересуют. Покажи, – вытягиваю вперед руки, вроде не дрожат уже, прошло три дня, успокоился вроде. Только указательный, где ногтя нет, когда тряпку отрывали, думал, руку рубят. – Пойдут ребята из соседнего полка, будут работать напрямую в здании. Нужен человек, способный прикрыть от возможного преследования. Уходить, скорее всего, будут с шумом, прикрытие нужно хорошее.

– Я готов, когда они выходят? Мне нужно место присмотреть.

– У тебя есть время до двух ночи. Группа выйдет в четыре. Самое позднее в три ты должен быть на позиции.

– Буду, разрешите идти? – козырнул я.

– Иди, сержант, иди, – кивнул капитан.

Взяв с собой бойца, одного из бывших «сидельцев», мы двинули по темным улицам в направлении нужного дома. Новый напарник, мужик немного за тридцать, телосложением он, как и я, среднее такое, сложение, в смысле хороший человек-то оказался. Я вначале, как познакомились после моего излечения, скептически относился к нему и еще одному такому же, только тот постарше. Отыскав подходящие развалины, осмотрел подступы. С собой у нас было десять гранат Ф-1 и хороший моток лески. За час возни, ползая по развалинам, мы установили шесть штук на самых очевидных подходах. Мужичок по имени Федор был толковым. Спокойно, не дергаясь, он делал все, как я показываю.

– Все, последняя стоит, командир, чего дальше? – Федя приполз ко мне. Я занял позицию в трех сотнях метров от здания комендатуры, или чего там в нем еще есть, не знаю толком. Немцы как всегда активно подсвечивают ракетами округу, пробраться внутрь для разведчиков задачкой будет трудной.

– Примерно через час появятся наши. Спустишься вниз и перехватишь их, надо сказать им, что с северной стороны, куда они, скорее всего, полезут, для меня слепая зона, пусть думают.

– Понял. Жрать хочешь, у меня сухари с собой есть? – предложил Федор.

– Ладно хоть не колбасу немецкую прихватил, а то собачки прямо к нам и придут, – усмехнулся я одними губами. Про собачек не просто так заговорил. Вокруг дома раз в час проходит патруль, два солдата с собакой. – Парням еще про патруль скажи, пусть внимательнее будут. Давай сюда свой сухарь, чего-то и правда есть хочется.

Вообще-то есть здесь хочется всегда, когда ты не воюешь. Только во время боя отвлекаешься. Удивительное дело, вроде с едой особых проблем нет, но как-то все время хочется что-нибудь пожевать. Бойца вон одного в прошлом месяце, еще у Нечаева, в санбат увезли с болью в животе. Жрал так, как будто у него яма желудка. Вот и наелся, что брюхо скрутило. А так жуют все и всегда, я в прошлой жизни любителем арахиса был, соленого, сидишь вечерком дома, кидаешь в рот, и так хорошо становится, что больше-то и не надо ничего.

Потихоньку шевелю челюстью, стараясь не хрустеть. В слюне бы размочить, так чего-то глотку сушит. Достав флягу, сделал пару глотков, полегчало. Ну их нафиг, эти сухари.

От постоянно взлетающих осветительных ракет в глазах уже рябит. Для стрельбы с оптикой это очень плохо, глаза устают будь здоров, словно пелена нависает.

– Федь, посмотришь, я глаза прикрою, – я сполз чуть ниже и, лежа на спине, закрыл глаза.

– Сколько еще ждать? – спросил напарник.

– С час примерно, – я, кажется, даже задремал.

– Командир, время! – шепнул мне в ухо Федя, и я очнулся.

– Давай вниз, осторожнее только, они развалинами пойдут, сядь так, чтобы ракеты не освещали тебя, – взглянув на часы, я дал указания помощнику.

– Понял, – Федя быстренько уполз. Не попался бы только, тут фрицев кругом ползает много, район-то под ними.

В развалинах через дорогу, левее нужного разведчикам здания, мелькнуло что-то темное и бесформенное. Судя по времени, наши уже должны были подойти. Спустя десять минут появился Федя.

– Ну блин, они и ползают! – восхитился напарник. – Пока нож у глотки не оказался, никого не видел и не слышал.

– Это они могут, я слыхал, разведчики в дивизии те еще мастера. Как прошло?

– Все передал, просили быть внимательнее, – рассказал о встрече Федор.

– Ложись давай и бди, – я приник к прицелу. Сотню раз уже проверил патроны в винтовке, но все равно не удержался и открыл затвор вновь. В свете подвешенной немцами «люстры» тускло блеснул патрон в патроннике. Закрыв затвор, вновь приник к прицелу. Интересное здание, явно старинное. Окна узкие, стены толстые. Пустые оконные проемы смотрели на меня чернотой. Только в центре здания, на обоих этажах, окна были забиты досками. Признаков жизни не видно вообще, даже лучик света нигде не мелькнет, хорошо немцы спрятались. С этой стороны здания подъездов нет, соответственно и охраны нет. Ракеты запускают позади дома, видимо, немцы во дворе сидят, почему не прикрыт фасад, не понимаю. Хотя патруль-то ходит, периодически.

В одном из проемов вдруг засекаю слабый огонек, ну-ка, ну-ка… Точно, фриц в глубине комнаты, покуривает сидя за пулеметом. Это я в бинокль разглядел, в прицел было не видать. Бегло осмотрев другие, убедился, что больше на этой стороне никого нет. Навелся на всякий случай на пулеметчика. Ждем, время тянется пипец как медленно.

– Пошли, – шепчет Федя. Значит, видит разведчиков. Спустя несколько секунд замечаю изменение ситуации в том окне, где видел пулеметчика. Тени мелькают, а бинокль я передал напарнику. – Грохнули кого-то. – Ага, Федя с биноклем видит лучше, чем я.

– Там пулеметчик был, его, наверное, – поддерживаю я и теперь уже осматриваю весь дом и округу.

Тихо, никого и ничего. Только бы патруль не изменил время прохода. Ага, пошло движение. Из окна с левой стороны появляется человек, спустившись, встал на колено и держит автомат у плеча. Вот и второй, вылез и обернулся к окну. Приняв то, что передали из окна, второй тоже осматривает округу. Появляется третий. Вся группа разом, подхватив того, кого захватили, а это явно был пленный, помчалась к развалинам, где их ожидает четвертый боец. Ну разведка, ну молодцы! Без единого шороха сработали. Спустя минуту в развалинах уже никого нет, группа ушла, а мы еще посидим чуток.

Спустя двадцать минут Федя теребит меня за рукав.

– Да, идем, – подтвердил я, и мы снялись с места. Вылезая из развалин, растяжки не снимаем, нехай остаются, немцам подарки будут. Лишь ставлю еще одну между двух домов, где сами пойдем, преследование отсечь, если будет. Хотя на удивление все тихо, даже ракеты взлетают с прежним интервалом. Думаю, хватятся немцы, когда найдут пулеметчика.

Уже будучи в конце улицы, услышали отдаленные свистки, а затем хлопнул взрыв.

«Растяжка», – мелькает в голове. Тут же приходит подтверждение, слышатся выстрелы из винтовок и совсем рядом пролетают несколько пуль.

– Федя, ноги! – Мы уже возле угла двухэтажного дома. Сворачиваем, удивительно вовремя получилось. Из угла за спиной пули противника выбивают крошку.

– Федь, давай к НП, там сюрприз стоит, в дом не входим, ныряем в подвал.

Прошмыгнув под прицелом станкового пулемета, хорошо, что бойцы на НП предупреждены, лезем в подвал. Сзади стрельба продолжается, причем явно усилилась, в кого они там стреляют? Перекинувшись с постом парой фраз, узнаю, что разведчики давно прошли, предупреждаю ребят, чтобы были начеку. Сверху вдруг начинает долбить наш станкач, ого, фрицы прямо по темноте решились на атаку! Уходим, оставляя бойцов встречать атакующего врага. Тут гарнизон небольшой, отделение при двух пулеметах, но рядом в соседних руинах и блиндажах бойцы есть, хоть и немного.

Ротный встретил одним словом: «Молодцы», и, кивнув, разрешил отдыхать. Бойня в соседних домах тем временем закончилась, не решились фрицы дальше идти, ну это понятно, как и у них, у нас тоже хватает заграждений и опорники усилены, дай бог. Все-таки последние дни очень тщательно закапываемся.

Немцы сейчас перенесли пик своих атак на позиции наших войск, что расположены в цехах заводов, на севере города. Там звиздец чего творится, мясорубка, по-другому и не скажешь. На нашем же участке, в центре города, немцы перешли к глухой обороне, с редкими вылазками. У нас, наоборот, командование армии постоянно требует атаковать, не давать немцам зарываться, но как тут атаковать? Постреляем немного, минометы подолбят, но немцы не ведутся, стараются тупо отстреливаться из пулеметов, иногда привлекая минометы. Понятно, что в контратаку они не пойдут, не глупые, понимают, что нам это и нужно. А мы лезем, теряем бойцов понемногу, хорошо, что больше раненых пока, убитых единицы.

– Сержант, – командир вернулся с КП дивизии, собирали сегодня всех, включая командиров рот. Принимая во внимание, что батальонов уже как таковых и нет, становилось понятным, почему задачи ставят сразу ротным, – завтра после артподготовки пойдём в атаку. Приказано захватить дом железнодорожников и очистить ближайшие к нему дома. Мы должны выйти на рубеж по Пензенской улице, откинув противника за площадь.

– А Г-образный? – Вот где засада-то, если его не будут штурмовать, смысла захватывать железнодорожный нет. Да и не подойти к нему будет, если с Г-образного будут спокойно долбить по нам.

– Его соседи будут брать, из тридцать четвертого полка.

– Одновременно пойдем?

– Да, чего думаешь? – Ха, а чего я-то думать должен?

– В смысле? – делаю непонимающее выражение лица.

– Ну, предложения есть?

– Да какие тут предложения. Думать надо, а нам, я так понял, времени не дают?

– Правильно понял. Как нам бойцов на подступах сберечь, чтобы было кому внутри воевать?

– Если с Г-образного прижмут соседей, нам точно не пройти. Там у них станкачи чуть не в каждом окне, во все стороны могут долбить. Сомневаюсь, что артиллерия сможет подавить хоть что-нибудь. Там нужны прямые попадания, в окна, я имею в виду.

– Там снайперов собирают, в дивизии. Рулит стрелками какой-то Чехов. Тебя тоже к ним хотят причислить. Будете издали поддерживать, может, и поснимаете пулеметчиков.

– Может, – задумчиво киваю я. – Но всем вместе идти нельзя, нужно заранее места занимать.

– Вот пойдешь к снайперам, там и решайте все это.

У снайперов познакомился с другими стрелками. Долго обсуждали варианты работы. Мне не нравилась их идея занять одно место и всей кучей отстреливать пулеметчиков у фрицев. Удивился, что в основном здесь все почему-то воюют без вторых номеров. Стрелок-наблюдатель нужен всегда, особенно в городском бою. Здесь обстановка меняется быстро, реагировать нужно мгновенно, а как это делать, если ты занят стрельбой. Высказал свои мысли, кто-то поддерживал, кивая, кто-то фыркал. Ну так специалисты, кто тут меня слушать будет.

Как же не хватает мне Пети. Черт, незаменимый напарник. Вон с Федькой ходили недавно, претензий нет к нему, но привык я тогда к Петрухе, что ли? Так с ним было хорошо, он понимал меня без слов, смотрел туда, куда действительно надо, а не ждал, когда объяснят, настоящий второй номер.

Какой-то Чехов оказался лучшим снайпером дивизии, с самым большим количеством уничтоженных солдат и офицеров вермахта. Парень реально был спецом, куда мне тут со своей самодеятельностью. Однако при разговоре выяснил специфику работы наших снайперских групп. В городе, в тесной застройке, ребята работают на малых дистанциях, что очень опасно, поэтому снайпера здесь долго не живут, вот и оказался у Чехова самый длинный список из ныне еще живых. Кстати, мне ведь не считают результат работы снайпером, я командир взвода пехотинцев, а ведь если бы был штатным стрелком-снайпером, счет у меня был бы уже к пятидесяти. Это реальная цифра уничтоженных солдат противника из снайперской винтовки. Я ведь еще в первые дни, при частых атаках немецких солдат, отстрелял очень много. Просто повезло с ситуацией. Сидишь где-нибудь хорошо укрытый, а по улице фрицы наступают. Хоть те и с танками идут, да только тебе-то какая разница? Стрелял самое дальнее метров на четыреста, в какофонии городского боя вычислить одну винтовку просто нереально. Поэтому и стрелял безнаказанно. Позже, когда сам участвовал в атаках и отражении таковых со стороны немцев, винтовкой почти не пользовался, вот и счет завис.

Сейчас мне и еще десятку парней объясняют азы работы стрелка-одиночки, зря, кстати, на одного ставят, двое в команде должно быть, стрелок-наблюдатель, или второй номер, еще никому не мешал. Эх, вот бы сюда Петруху моего, вот с кем бы я повоевал.

Сегодня, тридцатого октября, мне доставили с берега подарок. Похоже, молитвы мои дошли до создателя. Вечером, после очередного занятия со снайперами, я отдыхал у себя в блиндаже. Ага, у меня есть свой «блин». Так и остальные бойцы сейчас в блиндажах живут, домов-то целых почти не осталось, настроили «блинов» много и повсюду, ходов и траншей нарыто километры уже, а еще и углубляем ежедневно, и новые копаем. Так вот, когда на улице постучали железом о железо, из-за висевшего полога мне было не видно, и я крикнул:

– Чего скребетесь там, заходите, кто пришёл. – В ответ очередной стук. – Ну чего как дети малые, в самом деле? – заводясь на неизвестных, кто не желал входить, а желал, видимо, меня вытянуть на улицу, под дождь. Мы тут пока на «уроке» были, промокли все до нитки. Сижу вон возле печки и нагреться не могу. Отдернув кусок брезента, что служил дверью, пячусь назад, выпучив глаза и запнувшись за ящик, что служил табуретом, сажусь на задницу.

– Ты чего, командир? Шарахаешься, как черт от ладана, – на меня стоял и смотрел, улыбаясь, мой напарник Петя Курочкин.

– ???

– Эк тебя заклинило-то? Сань, это же я, Петя, что, не узнал, что ли? – Петя даже как-то расстроился.

– Как раз наоборот, слишком хорошо узнал, но…

– Да выписали меня уже, вот, вернулся, к себе примешь? – Петя проговорил все это и вдруг отвел глаза.

– Сбежал, засранец! И без документов! Так? – прихожу в себя и «включаю» командира.

– Да я уже…

– Я тебе дам «уже»! Когда убежал, дезертир? – я уже поднялся и начал надевать просохшую одежку.

– Вчера. Там эшелон был подходящий, вот и приехал быстро. Документы даже не спросили, – Петя виновато смотрел в землю.

– Дурень ты, братуха! Ведь в госпитале тебя уже, наверное, в дезертиры записали.

– Да я все просился, просился, а они никак не отпускают, чего было делать-то? – внезапно вспыхнул напарник.

– Лечиться, а теперь вот сухари сушить будешь, хотя, скорее уж, лоб себе зеленкой помажь, вернее будет. – Я полностью оделся и вышел на улицу. Дождь немного утих, но все равно капал помаленьку.

– Ты куда? – испуганно спросил друг. Остановившись перед ним, я обхватил его немаленькую тушку и сжал в объятиях.

– Пойдем, надо срочно тебя легализовать! Как у тебя со здоровьем-то?

– Да все нормально. Врач говорил, что мне операцию сделали очень удачно. Пуля была где-то внутри, крови много потерял, но когда очухался, то быстро восстановился.

– Ой, не ври, воин, своему отцу-командиру, – усмехаюсь я.

– Не вру, батька! – подхватывает шутку Петро. – Ну, побаливает чуток, когда побегаю.

– Где побегаешь? – не понял я.

– Так я тебя вспоминал, как окреп чуток, так бегать начал, отжиматься…

– Молодец, дружище! Если сумею тебя отмазать, то ты чертовски вовремя появился. Правда, неизвестно еще, надолго ли, – добавил я.

– Как тут? В госпитале новенькие рассказывают, что вообще АД.

– Веселого мало. Мы тут на дельце готовимся, ты мне нужен прям как никогда.

До ротного добежали за пару минут. Дождь, да и просто я торопился. Как Петю патрули по дороге не перехватили? Хотя я ведь тоже из госпиталя переправлялся хоть и с документами, но в одиночку, и никто у меня их ни разу не спросил.

– Сейчас с капитаном переговорю, жди тут, – указал я на вход в подвал.

– Чего, наш молодой лейтеха уже до капитана дорос? – изумился Петя.

– Так у нас теперь другой ротный, уже месяц как. А вы чего, не встречались в Куйбышеве? – удивился я, хотя тут же опомнился.

– Так его тоже «уработали»? – поник головой друг.

– Да уж, а я еще думал, что, может, встретитесь там.

– Сань, там же не один госпиталь, мало ли, куда его отправили, серьезно ранен?

– Осколочное, в бедро. Отсюда увозили, в гипсе лежал по самые я… тебе по пояс будет, – усмехнулся я. Петя чуток ниже меня, вот я и подковырнул его. – Ладно, жди.

Объяснив ротному ситуацию, тот тоже оделся и решил немедленно идти в штаб дивизии. Дескать, только там можно что-то сделать. Дотопали быстро, обстрела сейчас не было, авиация на аэродромах, погода пипец какая стоит, не видно ни зги.

– Так это и есть «дезертир», который танки сжигал? – в штабе дивизии буквально в дверях столкнулись с тем комиссаром из особого отдела, что меня в госпитале допрашивал. Я обрисовал ему ситуацию, объяснив, что человек сделал это без злого умысла, так как сбежал именно на фронт, а не к бабке на блины. Тот, забрав Петю к себе в отдел, он тоже был тут, рядышком со штадивом, обещал помочь. Все-таки нормальный он мужик, не кривлялся, не унижал и не угрожал, просто, покачав головой, слегка пожурил.

– Да, товарищ комиссар, мировой боец! – Я чуть глаза не выпучил, ибо это сказал ротный, который Петю и в глаза-то не видел никогда.

– Ясно, возвращайтесь к себе. Как что-то прояснится, сообщу! – Мы пожали Пете руки и отправились назад. Был, конечно, небольшой мандраж, что Петруху могут осудить и в штрафную отправить, но я рассчитывал на понимание особистов.

– Да расслабься ты, увидишь, разберутся и вернут в строй, если он не врет, конечно, что полностью поправился, – успокаивал меня капитан.

– Хочется верить. Ведь я так хотел, чтобы он был здесь, что увидев его, подумал – чудеса!

– Это не чудеса, а советское воспитание. Человек рвется на фронт, чтобы врага бить, чудесного тут ничего нет, есть сознательность! – во как капитан завернул.

Ну, а на следующий день, уже к обеду, красноармеец Курочкин появился в подвале командира роты, сияя от уха до уха. Грудь гвардейца украшала новенькая медаль «За боевые заслуги».

– Ну, герой! – восхитился капитан. – Да, сержант, прав ты был, такой боец нам точно пригодится.

– Угу, – киваю я, – ну, подойди, дай хоть руку пожму, или зазнался уже? – ухмыляюсь, но Петя обижается.

– Товарищ командир роты, разрешите обратиться к товарищу сержанту? – чеканит друг.

– Разрешаю, – утвердительно качает головой капитан.

– Товарищ сержант, я не зазнался, никогда не забуду, кому я обязан жизнью! Спасибо вам, товарищ командир! – У Петра на глазах выступили слезы, а я почувствовал, что сердце сейчас вырвется из груди.

– Иди сюда, братушка! – я сграбастал друга в крепких мужских объятиях и похлопал по спине. – Молодец, братка, всегда знал, что ты очень хороший человек. Когда тебя наградить-то успели?

– Говорят, что Нечаев представление давно подал, и награда была уже готова, а так как я был в госпитале, решили позже наградить. Вот случай представился, – Петя, гордо выпятив грудь, повернулся так, чтобы лучше была видна медаль.

– Молоток!

Петя спросил меня чуть позже, не снять ли ему медаль, чтобы косо не смотрели. На что я огрызнулся, в том духе, что награду наоборот показывать надо, как пример своей честной службы Родине. А политрук еще и маленькое собрание устроил, минут на двадцать, в котором все двадцать минут он пояснял бойцам, как нужно служить и любить Родину. Рассказал, как тяжелораненый боец, не долечившись, сбежал из госпиталя, для того чтобы вновь бить врага с удвоенной ненавистью. Короче, политрук он и есть политрук.

Разведка донесла, что к немцам в захваченных домах регулярно подвозят боеприпасы. Колонна проезжает буквально по соседней улице, и нам перед штурмом домов нужно вначале уничтожить машины снабжения, таким образом заставим фашистов экономить боеприпасы. Собиралось нас идти на штурм колонны двенадцать человек. Только трое стрелков приняли мою идею и взяли своих вторых номеров, остальные были упрямыми единоличниками. Таким образом, чистых стрелков у нас восемь человек. До сих пор не могу понять, чего хочет командование. Понятно, что сегодняшняя колонна не приедет к немцам, но что будет потом? Во-первых, немчуре все равно нужны боеприпасы и продовольствие, они просто отправят еще одну колонну чуть позже. Во-вторых, нас уделают быстрее, чем мы сумеем отойти. Дело не в боязни смерти или еще чего такого, вовсе нет. Вопрос в другом, кто завтра будет работать снайпером? Кто будет долбить пулеметчиков при штурме домов? Если весь смысл угробить только несколько грузовиков с боеприпасами, то я вообще отказываюсь верить в здравый смысл командования. Чуть позже мелькнула мысль, что, может, таким образом командарм хочет, чтобы фрицы опять активизировались в центре, ослабив тем самым натиск на заводы? Вот это в логику укладывалось уже более весомо. Это как раз из той оперы, что я не так давно упоминал, о захвате плацдарма маленьким войском и стягивании больших сил противника, отвлекая от направления главного удара. Но тут немного другая ситуация, общее наступление еще не завтра начнется, все-таки раздергивать и так чуть живое подразделение не есть правильно. Ладно хоть нам разрешили самим подбирать места для атаки, а не собираться в кучу, ожидая, что нас одним на всех снарядом и похоронят.

Вышли затемно, к рассвету должны занять позиции в домах по той улице, где пройдет очередная колонна. По сведениям разведки, в колонне всегда идут один-два наливняка с топливом для танков, немцы снабжают войска у заводов, заодно оставляя пару машин с боеприпасами возле тех домов, которые мы и будем штурмовать завтра. Патроны зажигательные есть у всех, будем жечь. Хотя я бы предпочел притащить на позицию пару ДШК, да, тяжело и скрытности с ним ноль целых хрен десятых, зато колонну мы раздолбали бы, выпустив всего по одной ленте. Фрицев в центре было много, буквально каждый хоть чуть-чуть целый дом был занят противником. Пробираться тяжело, мы двинули по оврагу, решив, что там все-таки больше возможности проползти тихо и незаметно. Овраг был весь усеян воронками, дополнительно уродуя и без того изрытую местность. На самом краю немцев не было, слишком близко наши позиции. Недавно где-то тут немецкий десант и прошел, когда почти до штаба армии дошли. Ползем потихоньку, натыкаясь на осколки, на какие-то доски, куски железа и прочий шмурдяк. Кто первый наткнулся на мину, не заметил, только когда ползший впереди боец поднял руку, я замер. Петро, увидев, что я остановился, тоже притормозил. После беглого осмотра оказалось, что овраг «засеян», не густо и вполне проходимо, но теперь нужно ползти еще медленнее. Ощупывая все по сторонам от себя, возобновили движение. Долбаные фрицы, вернусь живым, таких вам подарков навтыкаю, забудете, как ходить без щупа. Вон, смастерил тут ребятам на НП одну штучку, уж больно нахваливали, хоть и сами чуть не обделались, когда шарики вокруг свистели. А я им всего-то в гранатный ящик шариков от подшипников навалил, с тракторного завода привезли много, я специально у саперов просил. Те ездили туда на минирование и захватили. Вот я и навалил пол-ящика шариков, сунул туда же три гранаты с обломанными замедлителями и поставил ящичек прямо у стены. НП тут на втором этаже, ребята со станкачом сидят, я им, так сказать, дополнительный рубеж обороны сделал. Переборщил немного, но ящика поменьше не нашел. Растяжка долбанула так, что мужики наверху чуть не обделались. В горячке боя они не заметили, как к ним подкрались враги, ребята так увлеклись стрельбой из станкача, что прозевали подход группы фрицев. А те, лопоухие, пробираясь, смотрели только вверх, на работающий пулемет. Сорвали леску и сунулись внутрь, тут-то их и долбануло. Ни фига не МОН-50, но шарики полетели просто во все стороны, снося всех, кто был рядом. Парни рассказали, насколько сами помнят, что гранаты взорвались вполне одновременно. В следующий раз шашку толовую положу. Бойцы, спустившись посмотреть, увидели возле подъезда винегрет.

Достигнув нужной улицы, начали расползаться кто куда. Мы с Петрухой нырнули в развалины двухэтажного дома, что вполне неплохо сохранил первый этаж. Проверив подвал и никого не обнаружив, расположились возле подвальных окон. Мусора перед нами было много, угол обстрела никакой, но нам важно заткнуть «пробку» в эту «бутылку». Да, мы с напарником были замыкающими. Расстреляем один из наливняков, чуток постреляем по разбегающимся фашистам и ходу отсюда, куда глаза глядят, ну, к своим позициям, конечно. Жалко, не было возможности раньше сюда наведаться, фугас бы какой-нибудь заложили на дороге. Но немчура впереди пускает бронетранспортер, немаленький фугас пришлось бы делать. Сейчас, за полчаса до колонны, должны проехать разведчики, осмотреть улицу. Так как путь у фрицев довольно длинный, не думаю, что будут заглядывать в каждый дом. Опять же, разведчики говорили, что фрицы просто проезжают по дороге и осматривают на предмет именно закладок взрывчатки и мин. В дома они не суются, так что не предполагают такой наглости от нас.

Так и вышло. Фрицы просто проехали мимо на двух мотоциклах, глядя по сторонам. Несколько раз пулеметчики выпускали длинные очереди по стоявшим вдоль дороги домам, в кого надеются попасть?

«Ганомаг», идущий первым, медленно переваливался по битому кирпичу, которого кругом хватает. Пулеметчик сверху бдил во все глаза, готовый стрелять в любую секунду. Следующей машиной в колонне был тентованный грузовик, вроде даже солдаты едут, или показалось? Наливняк был сегодня всего один и ехал в середине колонны. Этот случай мы тоже оговаривали, я на него отвлекаться не буду. Наше с Петей дело закупорить улицу, и двигающийся последним грузовик для этого подходил хорошо.

– Чего не начинают? – нервничает Петр.

– Не время еще, «наш» еще далековато. Как вползет в зону обстрела, тогда и начнут.

Я провожал последний грузовик стволом, ожидая увидеть, наконец, бензобак. Через несколько секунд раздался первый хлесткий выстрел, за ним второй. Пальба уже разгоралась, когда я, наконец, тремя пулями запалил последний грузовик в колонне, попав в бак. Вокруг долбили немецкие пулеметы, я стрелял по мотоциклистам, вынырнувшим из-за расстрелянного мной грузовика. Первым сразу скопытил водителя, и байк, вильнув в сторону, врезался в стену дома. Пулеметчик еще выбирался, когда я, продырявив бензобак мотоцикла, зажег и его. На улице стоит дикий ор, только что грохнул такой взрыв, что затрещали стены нашего укрытия. Это наверняка бензовоз рванул. Слышу разрывы гранат.

– Так, Петро, наши, похоже, заканчивают, движения уже нет, стрельба тоже потихоньку становится все более редкой. – В этот момент что-то зашуршало в нескольких метрах от нас, но за стеной. Послышались проклятия на немецком, и к нам выползли два ганса, ну, или фрица. Петя, стоявший в готовности и крутящий головой вокруг, мгновенно включил в дело свой ППШ. Срезав одной очередью фашистов, мы решили, что пора и валить уже, раз оставшиеся враги уже пытаются укрыться, а не отстреливаться. Бегло осмотрев гансов, забираю четыре гранаты. Делюсь с Петей, и начинаем выбираться отсюда. На улице уже стихает бой. Высунув голову из пролома в стене, вижу фрица, укрывающегося за «Ганомагом», валю его с ходу. Надо двигать отсюда, машины вовсю горят, того и гляди боеприпасы начнут взрываться. «Наш» грузовик, который я спалил, уже рванул, когда мы были в подвале. Под стенами дома напротив сидят трое фашистов. Не понял, у нас что, все стрелки на одной стороне улицы сидят и этих не видят? Дергаю шнурок немецкой «колотухи» и, выждав пару секунд, швыряю немцам. Петя дергает меня за рукав.

– Командир, валим отсюда, танки! – Поворачиваю голову в сторону, откуда пришла колонна, и правда, вижу как минимум два танка. Так, их нам жечь нечем, надо ноги уносить.

До оврага долетели за пару минут и завалились. Тяжело дыша, ловлю себя на мысли, что сюда мы ползли, находясь в середине цепи, и где стоят мины, толком не знаю.

– Петь, чего там сзади?

– Никого не вижу, наверное, как и говорил старлей, все уходят врассыпную.

– Хорошо, а как мы с тобой по минам пойдем? Да и светло уже, немчура еще и минометами нам добавит…

– Давай потихоньку, Сань, прорвемся как-нибудь. Ты держись ближе к середине, они вроде в основном склоны минировали.

Миновав опасное место, подползли к склону, где необходимо подняться. Фрицы по другую сторону оврага вовсю перестреливаются с нашими. Как всегда, выручает дымовая граната…

«Есть, придумал! Но с этим позднее».

Зашвырнув дымовуху на сторону немцев, вызвал тем самым их отчаяние и гнев. Два пулемета долбят так, что подниматься на склон все равно страшно. Хорошо, что гранаты две, и второй-то я как раз и прикрою нас, жаль, что дым пули не останавливает.

– Петь, броском вперед, как учили, марш! – ору я, и оба ломимся наверх. Пули то свистят рядом, то утыкаются в стенки оврага. Стрельба редкая, мы дождались перезарядки пулеметов и ломанулись. И все равно одна, сука, зацепила. Удар в левое плечо как кувалдой, крутанувшись по инерции от удара, валюсь на землю. Петя мгновенно поднимает меня и пытается поднять.

– Беги, твою мать, – ору я и тяну последнюю гранату из кармана. Швырнув дымовую и дождавшись, пока встанет завеса, поворачиваюсь в сторону наших. Этот, блин, напарник, никуда не ушел.

– Я тебя вытяну или сдохну рядом! – орет Петя и рвет что есть мочи меня от земли. Оказавшись на ногах, чувствую, что в принципе ничего не мешает мне бежать…

– Петь, я винтовку потерял, – кричу я.

– Да вот она, у меня, – Петя показывает на свое плечо, а я-то и не разглядел. Вот уже спасительные развалины, добегаем, и падаю там, где остановился.

Петро порывался оттащить меня на себе хоть сразу в Куйбышев. Чертяка, какой же он умница, этот парнишка. Отдышавшись, через десяток минут поднимаюсь на ноги, правда, с помощью напарника. Петя упрямо пытается влезть мне под руку, чтобы тащить, останавливаю его порыв.

– Братух, ну я же не в задницу раненный, чего ты корячишься-то? Дойдем потихоньку.

Дошли и правда потихоньку. Возле КП роты встретили командира, тот, увидев меня на Пете, попытался развить бурную деятельность. Чего они все так обо мне заботятся, обычный боец, ничего выдающегося. А если учесть то, как я себя веду, как разговариваю со старшими по званию, так вообще наглец. Пресекаю поползновения командира вопросом.

– Товарищ капитан, парни как, вернулись?

– Пока вышли пятеро. Чехов где-то пропал, никто не видел, как он выходил. Все, кто вернулся, раненые, уже в санбате. Сейчас встретитесь.

Точно, через полчаса встретились, ребят уже вовсю пользовал доктор, военврач. Я сел в очередь. Каково же было удивление, когда увидел тех, кто вышел из бойни на этот момент. Это были ребята, кто работал с напарником, как и я. Вот так, а наши крутые единоличники, с большим счетом, где-то еще лазают.

– Здорово, Сань, тоже пометило? – спросил один из снайперов, фамилия у него еще какая-то смешная, украинская, не помню, но необычная. Парень сидел, привалившись к валуну и вытянув ногу, на которой белел свежий бинт.

– Да есть немного, в плечо. Даже и не смотрел еще, что там…

– Кто тут еще, – донесся голос из блиндажа санбата, – заходь!

Зайдя, уставился на доктора. Так это же тот эскулап, что мне ногу мучил.

– О, сержант, опять под пулю залез? – смеется.

– Уж она и так, и сяк летала, пытаясь не попасть, но я все-таки боец Красной Армии, хрен у меня увернешься. Правда, поймал только плечом…

– Садись, шутник, ватник-то снимешь сам? – врач скептически поглядел на меня.

– Попробую, – выдохнул я. Аккуратно придерживая за край рукава, вытягиваю здоровую руку, затем просто чуть наклоняюсь вбок, давая ватнику соскользнуть с раненой руки.

– Сильно болит? – доктор устал ждать, когда я разденусь, и помогает.

– Да, в общем, нет, товарищ военврач третьего ранга. Жжет только да чешется. Боль была только первые минут тридцать, – на самом деле, конечно, рука болела. Плечо все онемело, а сама рана огнем горит.

– Ну-ка, что тут у нас? – Врач, стащив с меня нательную рубаху, промокнул рану на плече впереди. Да, именно впереди, я даже посмотреть на нее смог.

– И как? – спросил я через несколько минут.

– Что хорошо, так это, что пулю искать не нужно. Нет ее. Хуже то, что пока еще не определил, есть ли внутренние повреждения.

– Так чего, насквозь, что ли? – удивился я.

– Именно. Но плечо не разворочено, рана вполне аккуратная. Экий ты ловкий, не одну кость не задело, только мышцы надорваны, скорее всего.

– Док, вы проще можете сказать, жив я или уже не совсем? – улыбаюсь через силу.

– Считай, что пока нет, чистить буду, не смешно будет.

Дырка оказалась маленькой, сквозное ранение через мягкие ткани плеча. Вообще, довольно легкое ранение, учитывая мое прошлое в живот. Вся тяжесть заключалась в хорошей очистке раны. Внутрь попали кусочки ваты и нитки из ватника, поэтому мурыжил меня доктор достаточно долго. Радовало одно, плечо левое. Свезло мне снова, опять бойцы начнут кличку вспоминать.

– На тот берег не предлагаю, но хоть здесь-то полежишь дня три-четыре, чтобы хоть чуток затянулась? – спросил врач серьезно, закончив процедуры. Я сидел на табурете, а перед глазами все плыло. Больно, блин, разбередил он рану всерьез. Ведь не смотри, что раневой канал маленький, чтобы вычистить, его ведь расширяют, поэтому болело сильно.

– Не могу, док. Назад надо, понимаешь? – сделал я недовольное лицо.

– Да понимаю, все вы обратно рветесь, но ты пойми, чуть посильнее дернешь рукой, шов разойдется, опять грязь попадет, так и будешь прибегать чистить?

– А чего делать? Не в госпиталь же ехать.

Ушел от доктора, конечно, с помощью друга. Петя довел меня до моего блиндажа и уложил на топчан. Разогрел еды, предварительно затопив печурку, и мы сытно так пообедали.

Спать укладывался, вообще не чувствовал руку, а проснулся среди ночи, немцы опять начали обстрел, понял, что вроде и не болит особо. Пальцы работают, только саму руку поднимать немного больно, но я пока в косынке. Да, возможно, эта долбаная немецкая пуля дает мне возможность выжить в мясорубке, когда наши пойдут на штурм дома железнодорожников и Г-образного. Я теперь уж точно в первых рядах не пойду, командир сказал, чтобы даже не думал. На самом деле, он прав, конечно, ведь я даже автомат перезарядить не смогу, а помогать там будет некогда. Наверное, займу позицию где-нибудь неподалеку и буду из винтовки поддерживать атаку. Ротный считает, что я и так смогу всерьез помочь бойцам. Да, я же подкинул идею капитану, которая пришла ко мне, когда мы пробирались по оврагу. Ротный усвистал в дивизию, идею продвигать, если примут, то думаю, это здорово поможет бойцам при штурме. Идея была простая как три копейки. Снизить уровень прицельного огня противника все тем же дымом. Я тут пообщался с артиллеристами, те уверенно заявили, что дымовые снаряды для стодвадцатидвухмиллиметровых гаубиц есть, надо только, чтобы комдив донес идею до того берега и выбил эти снаряды. Нужно ударить ими сразу после артподготовки. Бить прямо той же наводкой по домам, чтобы дым был максимально близко к стенам. Даже если немчура не охренеет от вони и самого дыма, стрелять они будут точно в белый свет, а уж если бойцы подойдут к стенам, там все-таки будет проще.

Артподготовка началась вяло, пристреливались, но спустя пять минут снаряды так начали лупить по домам, что казалось, сейчас все строения рухнут. Долбили долго, я даже и не заметил по часам, сколько точно. Сам пострелял хорошо. Снайпера, что участвовали в нападении на колонну, вернулись почти все, двоих потеряли, безвозвратно. Сейчас, как и я сам, все были на позициях и отстреливали самых наглых гитлеровцев, ну, или самых трусливых, это в принципе одно и то же. Солдаты противника не все сидели, прячась в домах, кто-то выбегал, кто-то просто высовывался не вовремя, таких и отстреливали. За то время, что долбили артиллеристы, я снял девять человек, вроде даже один офицер там был, но не уверен.

Проблема с моей идеей вылезла с той стороны, откуда не ждал. Как обычно, у нас «забыли» предупредить всех, кого нужно. Когда смолкла артиллерия, а под стенами домов начали подниматься клубы дыма, в атаку рванули далеко не все. Мне почему-то сразу стало ясно, что вряд ли получится что-то хорошее. Так и вышло. К дому железнодорожников, что штурмовал наш полк, если его еще можно назвать полком, прибежало человек сорок. Для штурма дома этого было категорически мало, люди оставались ждать под стенами. Когда, наконец, рванули и остальные, дым уже расходился, и атакующие нарвались по полной программе. Тем же, кто уже был под стенами, полетели на головы гранаты, связки гранат и даже толовые шашки. Немцы пускали в ход все что угодно, защищая свой опорный пункт. Со стороны, конечно, легко говорить, но я материл наших генералов на чем свет стоит. Ну как так, все началось удивительно хорошо, но обосрались именно из-за несогласованности. Отряды же наступали не из одной траншеи, а из всевозможных нычек, кто где сидел, тот оттуда и побежал, поэтому и получился разброд.

Через час командование, видимо, решило исправить свои ошибки, и началась новая артподготовка. На этот раз долбили всего десять минут, затем снова пустили дым, да еще и догадались пострелять дымовыми и по окрестностям. У немцев много и артиллерии, и минометов, вот и пытались накрыть заодно и их позиции. Теперь беда была в другом. Немцы знают, что мы будем делать, фактор неожиданности ушел в небытие. Я даже офигел, когда поймал в прицел голову фрица в противогазе. Да чего же умные, суки. Они высовывались из окон и швыряли гранаты, наши потери увеличатся теперь.

Зато, благодаря тому, что фрицы стали бояться штурма непосредственно в здании и рискуют вылезать из окон, чтобы стрелять и бросать гранаты, такие как я, со снайперскими винтовками, хорошо набивали личные счета. За полчаса штурма я выпустил патронов пятьдесят, даже если половину промахнулся, а это вряд ли, то уже взвод точно положил. Оптика на моей немецкой винтовке стоит очень хорошая, а с двухсот метров я промахиваюсь очень редко. Вообще, Чехов, да и остальные ребята-стрелки объяснили одну из истин: не надо пытаться попасть в бегущего человека. Попасть-то можно, но с первого выстрела это сделать очень сложно, особенно без опыта такой стрельбы. Тут нужно внимательно смотреть и понимать, куда двигается бегущий, и стрелять туда, где он будет через секунду-две. Когда сосредотачиваюсь, то вполне удается делать и такое. Видишь в одном оконном проеме, как промелькнул кто-то из солдат противника, наблюдаешь. Замечаешь спустя секунду или две, как тот появляется во втором окне, затем в третьем, а в четвертом ты его приземляешь, если он, конечно, не остановился. Но в большинстве моих выстрелов преобладали все-таки по неподвижным целям. Мне нравилось стрелять в пулеметчиков. После начала штурма немцы стреляли уже отовсюду, а не только из укрепленных мешками амбразур. Поэтому жатва была знатная. Да и с амбразурами интересно выходит. Появляются языки пламени, ага, пулеметчик работает, целишься прямо в огонек, ну, или чуть-чуть выше, по стволу и нажимаешь спуск. Если взял неверно, вспышки продолжаются, но если попал… О! Это понимаешь сразу. Когда видишь, как огонь прекратился и ствол пулемета задран вверх, ну, а что, с такого расстояния это легко различимо, ждешь следующего. Когда ствол пулемета в твоем прицеле вдруг начинает опускаться и замирает, всаживаешь еще одну пулю. Азарт такой, что не хочется отрываться. На одном пулемете убил, наверное, ну или ранил, четверых, пока кто-то из врагов, наконец, догадался сменить позицию. Пулемет дернулся и исчез из амбразуры, а ты уже осматриваешь ближайшие проломы и оконные проемы.

Петю капитан забрал в штурмовую группу, как я ни брыкался. Людей было мало, и оставлять, по мнению ротного, не занятого человека, было слишком расточительно. Ага, а положить из-за несогласованности на подступах два, а то и три десятка это не расточительно!

Пока не начал стрелять, еще видел, как мой братишка двигается, помнит мои слова, не лезет на рожон, меняет траекторию движения, то упадет, то прыгнет. Когда падает, всегда перекатывается, только бы выжил, привязался я к нему, правда, как братишка для меня.

К сожалению, немцам действовать в Сталинграде легче, будь то атака или оборона. Артиллерия врага всегда готова помочь своей пехоте, чего не скажешь о нашем боге войны. Пока свяжешься с тем берегом, пока там примут решение и начнут стрелять, ситуация поменяется несколько раз. Та малая артиллерия, что есть здесь, в городе, не может по большому счету ничего. Стреляют, конечно, но эффективности…

Где-то завыли «ишаки», и на подступах к дому начали рваться реактивные мины. Серьезное оружие. Как я объяснял капитану услышанное от разведчиков, не знаю, доложил он или нет, но у фрицев совсем рядом позиции минометчиков и пушкарей, надо и по ним было долбить. Ведь как ни крути, а позиции минометного расчета это не пехотинец в здании, они-то все на открытой местности стоят. Координаты благодаря разведчикам известны довольно точно, ну что же так плохо отработали-то?

Меня нашел на позиции ротный, прибежал весь в мыле.

– Сань, надо минометчиков расходовать, а то они блокируют подходы бойцам. Основные группы уже в здании, подкрепление нужно…

– Нужно так нужно. Судя по тому, что сказали разведчики, эти говнюки с «ишаками» совсем рядом, – траектория у мин, я смотрю, весьма настильная, вряд ли дальше пятисот метров, дальше им не расположиться для прямой стрельбы, застройка не позволит. Где-то между домами стоят.

Дернул вниз, взяв патронов побольше. Так-то у меня их в моей лежке было много. Поставил себе целую немецкую каску с патронами для винтаря и стрелял, сейчас в карманы пришлось набивать. Через подвал покинул дом, в котором располагался, и выполз на улицу. Сюда практически не стреляют, но ходить во весь рост будет все же неосмотрительно. Пригибаясь, бегу к соседнему зданию, от него, идя под стеной, перехожу дальше. Черт, а вот дальше-то и не пройти, тут фрицев полно, даже танк вон стоит. Осмотрев улицу и прикинув, откуда идет стрельба из «ишаков», понял, что единственное место, откуда я смогу их увидеть, это кусок стены, торчавший как свечка на месте разрушенного дома. Кусок стены когда-то был подъездом, лестничных пролетов давно нет, но выступы, где когда-то крепились лестничные марши, вполне сохранились. Развалины были обращены в противоположную от немцев сторону, поэтому я шагнул туда, не думая, повесив винтовку за спину. Но не один я был такой умный. Наверху сидели немецкие корректировщики, а узнал я об этом, начав подниматься. В стену, прямо перед моей головой, щелкнула пуля, хорошо забраться успел невысоко, прыгнув вниз и, уходя с линии огня, яростно протирал глаза. Крошка, выбитая выстрелом немца, забила глаза. Черт, дерет, глаза слезятся, но нужно скорее приводить себя в порядок, пока не бросили гранату. Чуть проморгавшись, посмотрел наверх. Фрицы не стреляли, уже хорошо. Вынул из кармана «феньку» и, разогнув усики, выдернул кольцо. Прижимая рычаг, стал помаленьку вылезать, чтобы прикинуть, как зашвырнуть наверх гранату. Там, на уровне бывшего четвертого этажа, находилась маленькая площадка, чудом уцелевшая после разрушения дома. Немец выстрелил, едва я высунулся, черт, как же быть? Я в углу, за спиной две стены, за кучей битого кирпича, выковырнуть меня можно только гранатой, но и выйти теперь так, как пришел, уже не могу. Поднимаю кусок кирпича и швыряю в дальний конец кучи так, чтобы немец его точно увидел. Прыгнул через преграду одновременно с выстрелом немца, тот стрелял по кирпичу, в смысле среагировал на движение, а когда перевел огонь на меня, я уже был за стеной. Фу, из западни выбрался, но надо решать с фрицами, это они тут так хорошо и точно корректируют минометы. Осмотрев сохранившуюся стену, понял, где сидят фрицы, не знаю, смогу ли закинуть гранату на четвертый этаж в оконный проем? А если и закину, рванет ли она рядом с фрицами, или пролетит ниже? А, была не дала! Примерившись, подкидываю «феньку» так, чтобы рванула на уровне окна с этой стороны. Граната грохнула, а я вываливался со стороны кучи кирпичей с пистолетом в руке. Больно ударившись при падении, морщусь, но ловлю в прицел одного из фрицев. Парабеллум хлопает три раза подряд, и немец летит вниз, во блин, а второй-то уже и так внизу. Осмотрев фашистов, заметил, что один был ранен осколками, а упав, видимо, свернул шею, еще бы, четвертый этаж, а внизу битый кирпич. Начинаю новое восхождение. Едва не сорвавшись на уровне третьего этажа, чуть перевожу дух, раненая рука совсем не дает возможности пользоваться ей в полную силу. Чую, как по ребрам уже течет что-то липкое, наверняка шов разошелся. Поднявшись наконец, офигел, фрицы сидели здесь на пятачке меньше двух квадратов, да еще и с рацией. Жаль, я не умею ей пользоваться, да и немецкого не знаю, а то бы обязательно воспользовался.

Немецкие наблюдатели оставались невидимыми для наших стрелков благодаря куску сохранившейся стены. Если присесть на корточки, тебя и не видать. Зато в окно, обращенное к немецким позициям, обзор был… Приладив винтовку на остатки подоконника, я начал выбирать цели. Ух, как они забегали-то, когда первым свалился с пулей груди командир расчета. Укрыться фрицам было просто негде, «ишаки» стояли открыто, три установки, вокруг сновали солдаты из расчетов. Стрельбу они прекратили мгновенно, я успел завалить всего троих. Пробовал стрелять по штабелю с минами, ни фига не рванули, обидно. Когда увидел позади минометов немцев, катящих орудие, сглотнул.

«Ах, вы так, суки!» – противник, видимо, решил меня зачистить прямым выстрелом, расчет верный, щиток орудия мне не пробить. Убрать успел лишь двоих из четверых, что несли позади упоры. На некоторое время передвижение застопорилось, но немцы решили, что орудие уже стоит вполне себе хорошо, и, растащив упоры, начали наводить.

Я видел, что орудие у немцев далеко не гаубица, но и из этого ПТО вполне можно сложить оставшуюся стену, за которой я укрывался. Как спускался вниз, даже не помню, казалось, просто летел. До кучи оставался всего один этаж, когда стену потряс удар снаряда, а чуть позже прилетел грохот. Сверху что-то посыпалось, но я уже летел вниз, просто спрыгнув. Отбежать я успел всего на пять шагов, когда стена с хрустом начала заваливаться и, осыпаясь, подняла тучу пыли. Укрывшись за углом рядом стоящего дома, прикидывал, что еще можно сделать. Даже если расчеты сейчас пополнят солдатами, они же не знают, куда стрелять. Дело в том, что немцы уже кинули с соседней улицы подкрепление к домам, которые штурмовали наши бойцы. Если минометчики будут стрелять по последним координатам, то положат своих. Значит, нужно ждать новых корректировщиков. Мест тут немного, взять хотя бы этот дом, куда я сейчас забрался. Скорее всего, сюда они придут, удобное место, только слишком оторвутся от своих, и наши смогут сюда подойти в любой момент. Если сажать здесь наблюдателей-корректировщиков, то только в сопровождении взвода пехоты. А мы подождем и посмотрим.

Установив две растяжки, оставшимися гранатами на входе в разгромленный подъезд и дыру в стене, что давала возможность попасть внутрь дома, я спрятался внутри. С собой, кроме винтовки, у меня был пистолет и нож, гранаты кончились, да и бог с ними. Заныкался я хорошо, крыши у дома не было, а чердак был завален обломками стропильной системы и кусками рваного железа, вперемешку с битым кирпичом от разрушенных труб отопления. Глотнув из фляжки, о, даже жить захотелось, стал ждать, приготовив пистолет и запасные магазины, у меня их аж четыре штуки.

Немцы появились спустя двадцать минут, еще бы, их торопят, там, в домах, их товарищи погибают. Я, кстати, осмотрел, насколько мог, атакуемые дома, бом идут страшные. Где-то возле Г-образного стоял и горел немецкий танк, наверное, прятался рядом, а при атаке вылез, но наши его сожгли.

Появились немцы с шумом. Рванула растяжка, глухо свистнули по округе осколки. После короткой немецкой тирады, наверняка матерятся, спустя несколько секунд рванула и вторая граната. Хорошо, что у меня были эти гранаты, что бы я без них делал… На чердак, а откуда им еще будет видно лучше всего, немцы поднимались пару минут, наверное, мины ищут.

«Да идите спокойно, брюхоногие, нет у меня больше мин», – подумал я, беря на прицел дуру в чердаке, через которую можно попасть наверх. Я, кстати, задолбался сюда залезать, с моей-то рукой. Оставив винтовку в стороне, был готов к появлению немцев. Сначала появился тощий фриц, в каске и с автоматом. Положив МП перед собой на чердачный пол, он стал втягиваться в дыру. Стрелять прямо сейчас нельзя, мне нужны гранаты, а они у немца точно есть, отсюда вижу, две штуки за поясом висят. Немец залез и, подняв автомат, стал осматривать чердак, но с места не сходил. Следом за этим воякой на полу чердака появилась рация, эх, богаты немцы таким добром, не то что мы.

Немец меня увидел, но было поздно, для него. Свободной рукой я показал ему подойти, и он ведь сделал пару шагов. Фриц как завороженный смотрел в темное отверстие парабеллума, автомат он уже отпустил, когда я, покачав головой, дал понять, что он умрет быстрее. Наконец, в дыре появился следующий тип. Залезал он, как и первый, спиной ко мне. Выстрелив дважды, один во второго, а следующим уже пришлось валить первого, а то он автомат начал поднимать, прыжком оказался возле подстреленного и дернул у него гранату. Колпачок на хрен, дергаю шнурок, и граната летит в дыру. Спустя пять секунд грохает взрыв, снизу раздаются стоны, но их заглушают очереди из МП. Сколько вас там еще? Вторая граната летит в дыру, и сначала раздается топот, а затем вновь бахает взрыв. Снимаю с трупа его автомат, из подсумка тяну запасные магазины, повоюем еще. У того, что лез вторым, а умер первым, тоже замечаю «колотушки» под ремнем. Ползу к нему и… в дыру, прямо передо мной влетает граната. Странно, но паники нет вообще, мысль пролетела только одна, сразу кинули или нет, думая, уже спихивал «колотуху» вниз. Взрыв раздался тут же, вряд ли даже до пола долетела. Меня чуток оглушило, но это фигня. Вот, блин, ситуевина. Немцы хотят меня завалить, а не могут достать, я хочу сделать то же самое, но также не могу достать врагов. Разница лишь в том, что они могут уйти, а я нет. У меня вновь две гранаты, но кидать не тороплюсь. Фрицы могли уже смекнуть и попробовать пройти другим подъездом. Если так, то они меня зажмут. Вскакиваю и бегу к люку в соседнем подъезде, не добежал чуток, нет подъезда-то, оглядев провал, решив, что тут противник не поднимется, возвращаюсь назад к дыре. Возле пролома в полу поднимаю радиостанцию и швыряю вниз, на землю. Хоть и увесистая, но докинул до края, аппарат полетел вниз и, надеюсь, разлетелся на кусочки.

– Рус, сдавайс! – послышалось откуда-то снизу, даже и непонятно, где «переговорщик» стоит или сидит?

– Русские не сдаются, – кричу в ответ и сталкиваю тело убитого фрица вниз. Раздается стрельба, я затихаю.

«Если у них есть пулемет или винтовка, то перекрытие они пробить смогут», – пришло в голову. Из автомата фрицы меня не возьмут. Наваленный мусор, да и само перекрытие пистолетные пули не берут. Вот, блин, влип, черт, кроме шуток, делать-то что-то надо? Ответ пришел, казалось, откуда и не ждал даже. Снизу, на улице внезапно началась перестрелка. Слышно, что стреляет не один ствол, а из дома ему явно отвечают. Подо мной началась возня, кто-то передвигается.

– Фриц, сдавайся, власть сменилась! – кричу я. Ответом мне звучит очередь из автомата. Она резко обрывается, а я, абсолютно охренев от того, что делаю, прыгаю в дыру. Нет, это не кино, где стреляют без перерыва, патроны в реальности кончаются очень быстро, иногда даже не замечаешь, насколько быстро. Приземлившись на труп, что сам же и скинул, переворачиваюсь и озираюсь. Два немца, один перезаряжается, а второй, о, это вообще был подарок с небес, смотрит на дверь, что ведет в квартиру, страхует, стало быть. МП в моих руках стрекочет, оба валятся на пол сломанными куклами. Только сейчас обвожу глазами комнату и вижу четыре трупа. Видимо, гранатами я убил всего одного, да и черт с ним. Внизу стрельба стихает, из дома, откуда-то подо мной, отвечает всего один или два ствола. Собираю гранаты, благо никто не мешает. Магазины тоже пригодятся, заодно поменял наполовину пустой.

Подойдя к окну и не увидев никого в зоне видимости, кричу:

– Эй, славяне, есть кто живой? – пытаюсь одновременно смотреть и на улицу, и на дверь.

– Да как не быть, – летит ответ, – сам-то живой еще?

– Не дождетесь! – отвечаю юмористу. – Сколько их там у вас?

– Да вроде один остался, отстреливается гад! – злобно кричит тот же голос.

– Придавите его немного, попробую сверху его взять, наших в доме нет?

– Нет, мы на улице.

– Отвлекайте! – кричу и направляюсь к двери. Вряд ли фашист понимает по-русски, поэтому иду вниз и слушаю, как тот стреляет. На улице слышна дробь ППШ, я готовлю гранату и спускаюсь уже на первый этаж. Точно, явно гансик один там, стреляет короткими, бережется. Где он тут? А, вроде как из пролома, что на улицу ведет, рядом с подъездом шмаляет. Значит, это в квартире слева, гранату туда, эх… Бухает взрыв, стрельба не утихает, ладно, у меня еще пять штук, я не жадный. Ложусь на пол и начинаю вползать внутрь помещения, тут обычная квартира была, мусору кругом, это от обваленной стены, наверное. Останавливаюсь возле стены, отделяющей комнаты. Ага, там как раз и пролом на улицу. Гранату туда, и автомат в сторону угла стены. Точно, вылетает фриц с круглыми глазами, очередью по ногам, срезаю его и, подскочив, выбиваю из рук автомат. Готово, осматриваюсь и кричу на улицу:

– Эй, помощники, заходи. – Шмонаю немца, точно есть, не ошибся. Курить захотелось, аж жуть, вот и искал у немчика сигареты. Нашел вместе с какой-то прикольной зажигалкой. Закурил и встретился взглядом с вошедшими мужиками в ватниках.

– Ну, ты, сержант, и даешь! – замечает один из бойцов, судя по голосу, именно тот, с кем я перекрикивался.

– Давать-то даю, да не всегда берут, – отвечаю я, и все вместе в голос ржем как кони. – Вы специально, али как?

– Ротный послал, говорит, наш сержант в прятки с немчурой поиграть решил, залез в дом, а туда следом десять гансов. Послал следом.

– Молодцы, вовремя. И кэп молодец, надо же, как и углядел-то?

– Кто молодец? – не поняли бойцы.

– А, не берите в голову, как там дела-то, а то я тут все один да один?

– Тяжко, но вроде держимся пока. У соседей не больно хорошо. Наши-то уже отбиваются, а в букве Г даже и не вычистили пока, дом уж слишком огромный, да и фрицев там как грязи. Помочь пока не можем, немцы все подступы простреливают. Сами не идут, но и нам не дают. А там наших-то всего ничего, одни не смогут.

– Ладно, ротный приказал мне чего или как?

– Сказал, чтобы возвращался. – Мы дружно побросали окурки, парни тоже закуривали, и пошли на выход.

– Тьфу ты черт, винтовку-то забыл! – Попросив, чтобы подождали, я метнулся пулей наверх. Заодно и гансиков обобрать надо, а что, мне не стыдно, вот ни разу.

Не зря решил обшмонать гитлеровцев. У одного нашелся шифр-блокнот и хорошая карта, причем с некоторыми позициями самих немцев. Капитан, только увидев документы, аж засиял весь. Наверное, уже майором себя видит. Ротный умчался в штадив, а я присел перекусить. Понятно, что бой и все дела, да жрать уж больно хочется, а я все равно при штурме не помощник. Так как дом железнодорожников наши более или менее зачистили, то держатся внутри, помощь моя пока не требуется, разве что фрицы пехоту на ответный штурм двинут, тогда постреляю. Возле Г-образного другие стрелки работают, мне туда лезть запретили, да и правильно, в общем, толку, как уже говорил, от меня там не будет.

Сожрал полбанки тушняка и выкурил подряд две слабенькие сигаретки, тьфу, такая кислятина, но к махорке вообще пока не могу привыкнуть, горло дерет и дышать нечем после нее. Да знаю, знаю, что бросать нужно, да вот как-то думать об этом некогда. Тут это едва ли не самый доступный, если вообще не единственный способ чуток расслабиться. Решил пойти на бывшую позицию, с которой работал в начале штурма. Уселся на чудом уцелевший стул, поставив его возле окна, и стал осматривать окрестности в бинокль.

А ведь все идет гораздо лучше, думаю, чем было бы без дыма. Вряд ли бы так получилось пройти, а тут внутри вовсю бьемся. Не я, конечно, но вроде как тоже участие принимаю, фашистов-то я немало настрелял, даже не считаю уже, сбился давно, да и плевать уже, если честно. Постоянно ловлю себя на мысли, что думаю уже, как и все остальные люди этого времени. Да и стирается грань разницы между нами, я уже все воспринимаю так, как будто родился здесь и всегда жил. Мне понятны законы, понятен смысл жизни людей этого времени, не все принимаю, конечно, но стараюсь вида не подавать. Контролировать речь сложнее всего.

Многое из того, что давно было привычно в той жизни, здесь еще не придумано даже. Пока на войне не хватает именно вооружений из будущего. Как же было бы просто выбивать фрицев из укреплений с помощью объемно-детонирующих боеприпасов? А здания или доты зачищать? Шмальнул из «Шмеля» и можно не проверять, головешки обеспечены. Да сколько всего изобретут еще, в голове не укладывается, а что я могу сделать? Ведь я же не инженер, как что работает и как устроено, понятия не имею, может поэтому, я и не хочу сдаваться в добрые руки НКВД и кричать, что все знаю. На месте пытаюсь что-то предпринимать, чтобы легче было, а так… Войну мы все равно выиграем, потери уменьшить? Так самые тяжелые как раз сейчас да в сорок первом были, дальше легче будет, да и как их уменьшить? Даже если прямо сию минуту рассказать все лично Сталину, что он сможет сделать? Пока хоть какие-то сдвиги начнутся, война кончится. Да, может еще и по-другому пойти, где гарантии, что хуже не будет? Вот взять форсирование Днепра, сколько там войск угрохают на отвлечении? А ведь если не поступать так, сколько при переправе погибнет, когда фрицы подкрепления будут кидать не на отвлекающие плацдармы, а на основную переправу? Да хрен переправимся мы, вот что будет. Поэтому не раз думал, но пока буду просто воевать, а там посмотрим. Хотя одного бы человечка точно нужно тут уработать, вот уж в этом я точно уверен. Кстати, а он ведь здесь, на том берегу, правда, но тут, рядышком. Интересно, а он в город хоть раз за всю битву приезжал? В смысле там, в той истории? Вот бы хорошо было, если бы сюда приперся, уж я бы постарался его тут и закопать, хрен бы меня тут кто увидел или нашел, я тут уже как рыба в воде.

Вот на этой мысли я и остановил свои размышлизмы, так как передо мной, в трех сотнях метров, начиналось действие под названием контратака противника. Появилось две самоходки и два БТР, нашим туго придется, бэтээры я еще остановлю, вот прямо сейчас, а с самоходами чего делать?

Вражеская техника пол углом сорок пять градусов ко мне, пулеметчики на бэтээрах видны хорошо, да и водителей можно попробовать уработать.

Картинка в прицеле любо как хороша. Прямо перед нами, метров двести всего, в воронках обустроены позиции вражеских минометчиков. Сами трубы не видно, но вот появляющиеся то и дело над импровизированным бруствером головы солдат противника регулярно отмечаем.

– Сань, на одиннадцать часов, каждые полминуты вылезает и в бинокль глядит, – Петя наблюдает влево от центра позиций, а я вправо.

– Скорее всего, это и есть наблюдатель, в остальных трех с биноклями никто не поднимался.

Самое интересное было в том, что минометы у фрицев стоят укрытыми в воронках, а вот за боеприпасами они постоянно лазают вглубь позиций. Нас с Петрухой «заслали» уничтожить минометные расчеты противника, что мешают нашим войскам подтягивать подкрепления, вот и наблюдаем.

– Сними его, надоел мельтешить. Как посмотрит, так сразу мины летят, – торопит Петро.

– Давай, тем более он ключевая фигура, – я уже с минуту как наблюдал в прицел за действиями вражеского наблюдателя. Когда он в очередной раз появился, я не стал стрелять сразу, подождал, когда фашист приставит бинокль к глазам. Выстрел прозвучал громко, но тут же утонул в какофонии сотен других. У нас за спиной обороняется рота, что прикрывает подступы с фланга на позиции полка. Они и доложили о подтягивании и укреплении фрицами этого направления.

Кажется, мой выстрел остался незамеченным. Стреляю еще раз, в появившуюся каску противника в одной из воронок. Каска исчезает, а немцы посылают «бегуна» в тыл. Вижу, как выполз солдатик и, вертя задницей, устремился прочь от минометов. Проделав дополнительное вентиляционное отверстие в самой заметной части фрица, замираю, осматривая позиции врага. Должны, просто обязаны вылезти к нему друзья.

– Сань, а на хрена ты фашисту в жопу выстрелил? – озадаченно произносит напарник.

– Куда было легче, туда и стрелял, он мне живой больше пригодится.

– Как это? – удивляется друг.

– А ты смотри внимательнее, – предлагаю я и тут же стреляю. Как и предполагал, рядом с раненым в филейную часть тела фрицем укладывается еще один, самый сердобольный.

– Приманка! – шёпотом восхищенно воскликнул Петя. – Ну ты и мастак выдумывать!

– К сожалению, не я, фрицы и сами так же делают, просто вспомнил, вот и бью их же оружием, причем в прямом смысле. – И правда, винтовка-то у меня все та же, фрицевская.

Возле недобитка за пять минут я положил еще двоих, больше не вылезали, поняли, видимо. По нам с напарником так еще ни разу никто и не выстрелил, не могут пока засечь, а мне и самому неохота менять позицию, уж больно удобная она. Передо мной дыра, размером сантиметров двадцать в высоту и полметра в ширину, амбразура такая, а лежу я… да, наоборот, я лежу, вот как. Ноги возле дыры, лежу на спине, не очень удобно стрелять, опора не очень удобная, стена, но зато винтовка получается в глубине нашего укрытия и вспышку от выстрела заметить труднее. Так уж получилось занять именно такое положение, потому как по-другому тут просто не лечь. Внутри развалин оказалась часть крыши, вот на скате этой крыши я и лежу. Или так, или винтовкой наружу.

Внезапно усилился огонь вражеской артиллерии, и мы, наконец, заметили кое-что поважнее, чем ротные минометы врага. На удалении метров в пятьсот была замаскирована гаубичная батарея противника. Петя заметил, как они сделали залп, и рассказал мне.

– Петро, как хочешь, но об этом нужно доложить, пусть с того берега «катюшами» причешут. Объяснить сможешь расположение?

– Конечно, сам же видел, своими глазами, – утвердительно кивает головой напарник.

– Вот и дуй на КП, да поубедительнее там!

Петя уполз, а я остался наблюдать. Возле этих гребаных гаубиц суетились расчеты, но для меня было неудобным их расположение, с этой точки ну никак не попасть, только если вылезать на улицу.

Убрав одного пулеметчика, сидит себе, понимаешь ли, в разбитом грузовике, постреливает, продолжаю осмотр. Да, хорошо тут немцы сидят, густо, ломанись мы в атаку, думаю, даже батальон положат, прежде чем мы смогли бы приблизиться. Спустя минут сорок появляется Петя.

– Командир, у тебя трассеры есть? – задал вопрос мой второй номер.

– Да есть несколько штук, а чего? – поинтересовался я.

– Просят пометить гаубицы.

– Они там чего, обкурились? Нас же сразу засекут! – возмущаюсь, но понимаю, для чего это нужно.

– Наши будут корректировать огонь, чтобы разом пройтись по всему пригорку.

– Ну, хорошо, – сказал я и начал заряжать винтовку трассирующими патронами.

Задачка была не самая простая, по тому же трассеру и меня обнаружат, но что делать, приказ. Оставив Петра наблюдать, выползаю из нашего «блиндажа» и начинаю отползать выше по нашему склону и правее, так и Петю не подставлю, а то еще попадут немцы в руины, где Петруха сидит. Блин, местность совсем открытая, а-а, будь что будет. Улегшись поудобнее, осматриваю позиции. Вот эти долбаные гаубицы. За последние полчаса фрицы выпустили уже два десятков снарядов в глубину наших позиций в центре города, там народу, наверное, полегло, ужас, так стоит ли ценить свою шкурку?

Первая трассирующая пуля улетает к врагу, обозначая его позиции. Быстро перебегаю чуть в сторону, а на место, откуда я только что стрелял, уже ложатся пулеметные очереди, вспахивая землю. Второй выстрел также успешен, но третий сделать уже не смогу. Противник, озверев, ударил минометами по склону оврага, где был я. Только чудом, не зря, ой не зря меня «счастливчиком» прозвали. Оступившись, провалился в какую-то ямку, и осколки мин пролетели практически над головой, причесывая склон. Перевернувшись лицом вверх, вижу, что эта ямка-щель совсем не маленькая. Я уместился в ней легко, а если постараться, даже ворочаться могу. Склон тем временем перепахивали минометы, а я все ждал, какого хрена нашим еще нужно, неужели корректировщик не заметил моей подсветки? Ответом на мучивший меня вопрос был вой пролетающих надо мной «эрэсов». Снаряды обрушивались на позиции врага, и обстрел моего склона тут же прекратился. Вот это я понимаю, по-нашему, со всей своей пролетарской ненавистью. Выглянув из любопытства, увидел огромные вспышки на месте разрывов наших снарядов. Огонь, казалось, был везде.

Заметив движение левее моей норки, вскинул винтовку и, поймав в прицел двигающуюся по-пластунски фигуру напарника, выдохнул. Замахав руками и криком, привлек внимание Петра, подзывая его.

– Ну, как там? – спросил я, когда Петя оказался рядом.

– Когда минометы начали долбить, уж думал всё, потерял я братишку, – друг обхватил меня и сжал в объятиях.

– Не хорони пока, они еще для нас с тобой оружия не придумали, и будем надеяться, что уже не успеют.

– Сань, как думаешь, долго еще воевать? – спросил вдруг Петя.

– Думаю, да, Петь, посмотри, куда фриц забрался, это же – Сталинград! Нам их гнать еще отсюда и гнать, десять раз упаримся.

– Думаешь, отсюда погоним? Больше не будем пятиться? – с надеждой в голосе напарник пытается угадать правильный ответ.

– Уверен. Именно отсюда мы их и погоним, Петро, уверен, – ответил и вдогонку еще раз повторил я.

Вернувшись на КП, блин, уже почти вечер, надо же, как сегодня время пролетело, застали ротного за стаканом, отнюдь не с чаем.

– Товарищ капитан, разрешите доложить? – спрашиваю я и встаю смирно.

– Вольно, бойцы, заходите, – машет рукой ротный, приглашая к столу. Усаживаемся, предварительно скинув с себя сбруи. Я Пете тоже разгруз сшил, чтобы удобнее было, пока еще к нам никто не привязывался.

– Не стало больше у нас, ребята, роты, всех почти потеряли, – отвечает на незаданный вопрос командир. – Сегодня за день от твоего взвода, сержант, осталось три человека.

Взвод у меня забрали еще тогда, когда мы ходили на поддержку разведчиков. В роту прибыл какой-то новенький мамлей, ему и передал командование. Ротный объяснял, что я одиночка, точнее, в моем случае мы с Петей одиночки, не умею я командовать взводом, но за подготовку бывших подчиненных сказал спасибо, ребята хорошо воевали.

– Кто остался? – сняв шапку, спросил я. Ротный перечислил фамилии, и я с удивлением и даже с некоторым удовольствием отметил, что живы остались именно те, кто мне нравился во взводе больше всего. Как бойцы нравились, конечно. В первую очередь выжил Федор, с которым мы уже успели немного подружиться, он даже расстроился, когда у меня Петруха из госпиталя вернулся, парень думал, что так со мной и будет, а вышло по-другому. Их кинули на поддержку штурма дома железнодорожников. Парни проявили себя геройски, удерживая свои позиции в течение двух суток, но, понеся огромные потери, они отошли в тыл. Их попросту сменил взвод из резерва, ночью прибыли на катерах. Поговорили с командиром, он передал приказ командования об индивидуальной работе снайперов, заметив, что я должен вести карточку. На это ответил Петя:

– Так вот она, карточка, товарищ капитан, – с этими словами, напарник передал мою стрелковую карточку ротному.

– Ничего себе, а чего же ты молчал-то? Шестьдесят восемь фашистов, из них восемь офицеров и унтер-офицеров, три снайпера. Причем надо же так расписать! – капитан посмотрел на Петю. – Ты что, бухгалтер, что ли?

– Учился перед войной, закончить не успел, – пояснил напарник, хрена себе, открываются таланты.

– Так скрупулезно будешь подсчитывать, экстерном все экзамены сдашь, это я тебе как учитель говорю. – Теперь мы с Петей уставились на капитана. Кто учитель, он, ротный?

– Ну а чего вы так удивляетесь? Я что, по-вашему, всю жизнь воевал?

– А ты кем был до войны, так и не вспомнил? – Петя решился, наконец, спросить, раньше-то стеснялся, сколько раз разговор заводил.

– Да если бы вспомнил, вы бы уже знали, но ты меня убил, когда ты все записывал?

– Так ты лежишь с винтовкой, на меня же не смотришь, как бы ты заметил, что я пишу? А мне еще Нечаев приказал учитывать всех. Я ведь пишу только тех, кого вижу, то есть когда мы вместе, а скольких ты без меня на тот свет отправил?

– К сожалению, тех, что были до твоего ранения, Курочкин, я не смогу провести, а вот, – ротный уткнулся в карточку, – человек тридцать, думаю, вполне себе возможно засчитать. Да даже больше, я сам еще прибавлю тебе, – он посмотрел на меня.

– Не надо мне ничего прибавлять, я не за счет воюю…

– Да ты не понял, сколько ты позавчера в одиночку уработал, я тебя ведь просил отчитаться.

– Двенадцать, это с теми, кого на чердаке из автомата положил, без них восемь вроде.

– Вот, этих и добавлю, смысла тебе врать нет, я наоборот думаю, что ты еще уменьшаешь.

Так у меня появился личный снайперский счет, по которому я как бы даже и неплохим стрелком получался. Теперь я точно уже обязан все свои выстрелы фиксировать, так как все данные капитан будет отсылать в штаб полка.

Обиходив винтовку перед сном, перекусили с Петром и завалились спать. Спал сегодня без снов, на удивление. Выспаться удалось, оказывается, я даже не проснулся при артобстреле противника, грубеем, привыкаем. Наутро нарисовался командир полка и потребовал помочь возле Г-образного.

– Соседи помощи просят, снайперов у нас вроде хватает, но работы у них немало, так что лишняя винтовка помехой не будет.

Я с полчаса изучал площадь, линию траншей и заграждений противника по западной стороне площади и принял невероятное решение.

– Товарищ капитан, а я туда пойду, помогите фрицев отвлечь, – я указал на подбитый КВ, что стоял недалеко от бывшего «Молочного» дома, который мы успешно подорвали недавно.

– Как ты собираешься туда пролезть? – обалдел ротный.

– А смотрите, слева видите траншея, – я указал вперед.

– Ну, – кивнул капитан, – так она же немецкая!

– А в ней нет никого, скорее всего, там просто мины стоят, я еще вчера заметил, что фрицы в ней не появляются. Она отлично просматривается из Дома Павлова, поэтому противник в нее и не лезет.

– И…

– Ну, а по ней я до танка доберусь. Лягу между гусениц под днищем, Петро сзади, прикрывать будет, а спереди у меня хрен кто пройдет. Я буду чуть ли не на вражеских позициях, они ни за что не услышат в трескотне собственных выстрелов, отдельные хлопки моей винтовки, тем более по звуку она им хорошо знакома, за своего примут.

– А ведь может получиться, – почесал затылок капитан, – у тебя тогда такой обзор будет, все немцы твои. Только вот те, из дома, к тебе не придут?

– А мы растяжки поставим с Петей, прямо по их траншее, вот будет веселье.

– А чем помочь-то? – так и не понял командир.

– Надо нескольких бойцов в траншею посадить, в том месте, где ближе всего к Дому Павлова, их там будет не видно, а если все-таки фрицы полезут из ближайших домов, парни отвлекут их, давая нам возможность уйти.

Договорились обо всем. Мне выделили как раз тех троих, что остались в живых от моего бывшего взвода. Ребята даже обрадовались возможности участвовать в бою, а то их задвинули в угол, сидите, мол, ждите, когда вас куда-нибудь сунут.

Выдвинулись в девять утра. Дождь хреначит с ночи, мелкий, противный и холодный, а скоро уже и снегу навалит. Будет намного сложнее передвигаться. Я полз первым, держа винтовку так, чтобы прицелом не задеть обо что-нибудь. Немцы в этом направлении активности не проявляли, но наблюдатели-то точно есть, я даже вижу пулемет, нацеленный в нашу сторону. Когда мы будем в его зоне, я шлепну пулеметчика, и мы спрыгнем в траншею, там, я думаю, мы будем в относительной безопасности. А, я ведь не сказал самого интересного, мы опять вырядились в немецкую форму. У меня так вообще шинелька унтера, холодная, как бумажная. Еще бы фашисты не мерзли, наш ватник в десять раз теплее будет.

В пулеметчика пришлось стрелять два раза, там второй номер шустрый оказался. Когда стрелок улегся лицом на пулемет, его напарник живо подхватил ствол и хотел уже открыть огонь, но у меня винтовка смотрела прямо на него, поэтому я не медлил.

Соскочив в траншею, дружно залегли на дно, в лужи грязи и застыли. Ну, фрицы, уже освоили, значит. Впереди по ходу движения к противнику виднелась веревка, натянутая от стенки к стенке. Растяжку сообразили, ну-ну. Я подполз и, осмотрев, просто перерезал осторожно эту веревку. По краям были чуть присыпанные две противопехотные мины, нехило немцы соображают, да вот проблемка, лески, видно, не нашли и привязали веревку, а ее издалека видно. Я, так как сам балуюсь такими штучками, всегда под ноги гляжу, особенно с тех пор, когда чуть на минное поле не влез, теперь постоянно проверяюсь. Показав парням, чтобы не двигались, осторожно снял мины и передал их по очереди бойцам, приказав тащить с собой. Там, где мы будем вылезать из траншеи, я их и поставлю, будет немцам сюрпризик.

Мины я воткнул, но вот возможности быстро добраться до танка пока не было, слишком уж немцы пристально наблюдают. Ждали уже минут двадцать, когда вдруг в небе что-то загудело и земля начала трястись.

Ну почему в нашей славной армии все через одно место, а? То сутками командиры не могут выпросить авиаподдержку, чтобы накрыть место сосредоточения противника, и штурмуя винтовками гаубичную батарею, а то на тебе, прилетели… Причем в этот раз ладно бы «кукурузник» какой притарахтел, так нет, пара «горбатых» заходила с востока, прямо с берега Волги. Вашу маман, от фрицев уворачиваемся, так сейчас свои похоронят заживо. У них ведь сотня метров и не промах даже.

– Вниз, быстро, забились все как мыши под веник! – ору я, сам падая в грязь. Как еще в такую погоду они взлетели-то вообще, ведь как ни просят, все у летунов погода нелетная. Загрохотало так, что казалось, нас сейчас выкинет из траншеи. Я лежал и смотрел на то место, где установил мины, чуток заденут и… Все-таки есть бог на небе. Самолеты, сделав два захода и прилично вломив немцам в домах с западной стороны площади Девятого января, свалили, издевательски покачав крыльями. Мы поднялись и осмотрелись, слава все Ему же, все были целы.

– Так мужики, как договаривались, сидите с краю, если что, долбите из ручника по фрицам и кидаете дымовую, давая нам уйти, но это в крайнем случае, понятно? Если те просто бегают, стреляют, не надо устраивать здесь Ватерлоо. Только если пойдут к нам, в этом и есть ваша работа.

– Все ясно, командир, – ответил за всех Федор.

– Молодцы, Федь, ты за старшего, мы пошли.

Выползли очень вовремя, еще вокруг стояли дымы, а кое-где даже что-то горело, поэтому немцам было не до нас. Когда мы устраивались под танком, прилетел «привет» уже нашим, от немцев. «Штуки» со своими противными ревунами прошли в таком пике, что мы чуть не обделались. Я еще только появился здесь, в этом времени, там, на полях при отступлении испытал на себе эту заразу, как же мне не понравилось-то! Буквально аллергия на них. Слышали когда-нибудь, как перед внезапно прыгнувшим на дорогу пешеходом с визгом тормозов пытается остановиться машина? Вот, примерно похоже, только еще представьте себя на месте пешехода.

Земля теперь дрожала под ногами наших бойцов на той стороне площади. А как ликовали немцы… Суки, аж прыгают все возле своих убежищ. Под грохот разрывов не выдержал, сунул винтовку между катками КВ, он боком к немцам стоит, быстренько так отыскал офицерика, гад, даже фуражку надеть не побоялся, взял и завалил того. Нехай на том свете радуется. Выстрела моего никто не заметил, да и не ждут немцы такой наглости, особенно когда здесь только что штурмовики работали. От танка, под которым мы прячемся, до фрицевских укрытий, метров пятьдесят, не больше, точно, они просто не ждут от нас такой наглости.

Развернувшись где-то на юге, «штуки» шли на второй заход. Шесть самолетов начинали пикирование на площадь. А ну-ка, вроде слышал, что кто-то попадал по самолетам с земли. Винтовка лежит на гусенице танка, я только ствол высунул наружу, фрицам эта сторона все равно не видна. Поймал в прицел силуэт «лаптежника» и начал вести ствол вслед за ним. На пикировании, скорость у того большая, а попробую-ка я его на выходе поймать.

– Сань, ты чего? – услышал я голос Пети. Игнорирую вопрос и пытаюсь рассчитать траекторию. Если тот, кого я выбрал в подопытные, так и не сменит курс, то выходить он будет аккурат над северной частью площади. Винтовка следует за самолетом, кажется, даже летуна вижу, затем уходит чуть вперед, дистанцию определить не возьмусь, но… Выстрел, затвор, естественно, попаданий не вижу. Чуть доворачиваю ствол и… Как будто споткнувшись, «лаптежник» вдруг сваливается на крыло и входит в штопор. Спустя несколько секунд стоявшие неподалеку дома скрывают от нас падение геринговского выкормыша. Пламени не было видно, но дымок, появившийся на горизонте, четко давал понять, что я ссадил-таки этого говнюка. Немцы не стали повторять заход, а выйдя из последнего пике, ушли на аэродром.

– Ну, ты… у меня даже слов нет, вот это ты выдал! – восхищенно трясет меня за ногу напарник.

– Петь, это случайность. – Я и правда так считал. Более того, уверен, что возьмись я повторить это, ничего бы не получилось. Куда я там попал, что самолет вдруг кувырнулся, не знаю, наверное, в пилота. Слишком маленьким снарядом была моя пуля, чтобы подбить самолет, наверняка в пилота.

Спустя десяток минут фрицы, осмелев, полезли на площадь. «Штуки», видимо, хорошенько причесали наших бойцов, потому как сопротивление ослабло. Две пеших команды фрицев, перебегая от кучи обломков к другой такой же, от развалин к развалинам, подходили все ближе к Г-образному дому. Я погорячился, сказав капитану, что немцы будут у меня как на ладони, теперь придется изгаляться, чтобы придавить противника. Видеть-то я их видел, но вот расстояние… Слишком много препятствий на пути пули.

Тем временем наши бойцы на позициях возле Г-образного все же оклемались, но они оказались зажатыми с двух сторон немцами. По ним долбят пулеметы из дома, не давая подняться, а с площади подбираются два отряда, чтобы забросать гранатами.

«Черт, буду пробовать, что еще делать», – подумал я и выстрелил в первый раз. То, что промахнулся, понял быстро, а также понял, где мне лучше всего перехватывать противника. Дождавшись, когда двигавшиеся первыми два немца окажутся максимально близко к укрытиям наших бойцов, я прицелился в одного. Мой выстрел совпал с действием немца, тот дернул шнурок гранаты, одновременно с моим выстрелом. Попасть я сумел в момент, когда фриц, швыряя гранату, здорово наклонился назад, делая замах посильнее. Фашист мгновенно упал, сраженный пулей, а спустя пару секунд рванула граната. Немец так и не успел ее кинуть. Второй солдат был рядом, скорее всего, ему всерьез перепало от взрыва.

Дальше я одного за другим начал выбивать атакующих фашистов. После того как убрал шестого, вздумавшего бежать назад, отметил про себя, что фрицы или отползли, или залегли, пережидая. Я-то их подлавливал в одном месте, где нужно было перебежать от укрытия к укрытию, а теперь не вижу. Переключившись на сам дом-крепость, начал искать пулеметные точки. Насчитал только видимых мне восемь штук, многовато, но вряд ли фрицы смогут меня разглядеть оттуда, поэтому начал стрелять. Заткнув четвертый пулемет в правой части дома, с удивлением заметил, как бросились в атаку наши бойцы. Страшно было на это смотреть, кто-то сразу падал, сраженный пулей, а может, и не одной, кто-то довольно шустро и уверенно бежал вперед, словно заговоренный.

«Ну куда? Подождали бы чуток, я бы хоть еще пару заткнул, а вы…» – мысленно матерясь, я мазал уже в третий раз, пытаясь попасть в самого ретивого пулеметчика немцев. Долбит, сука, как будто у него к пулемету вагон патронов прицеплен. Ага, заткнулся, гад! Парни, которым сильнее всего доставалось именно от этого пулемета, вновь поднялись и помчались вперед. И тут неожиданно ударил пулемет, этот хитрец выманил наших бойцов, изображая перезарядку. Четверых смело, как крошки со стола, а я, наконец, разглядев голову за вылетавшими из ствола вспышками, прицелившись в каску, выстрелил. Винтовка пристреляна на меньшую дистанцию, таким образом, пуля должна попасть в район грудной клетки. Пулемет подавился, и никто из наших не вставал, теперь боятся. Вдруг от позиций залегших справа на площади фрицев начал подниматься белый дым. Вот он что, вычислили и отгородиться решили, пока будут бежать вперед. Что же, надо наших подстегнуть. Мне ребят не видно, но все-таки стреляю куда-то, где предполагаю укрывшихся бойцов. Сделав четыре выстрела и начав перезарядку, отмечаю краем глаза, что все-таки поняли. То один, то другой бойцы выскакивают из укрытий и несутся вперед, к дому. Там оживают пара пулеметов, но между бойцами и домом, а также сзади от бегущих поднимаются дымы. Вот это молодцы, одного не пойму, КАКОГО хрена вы там людей теряли, если у вас дым был? Ребята все-таки добегают до стен дома, дальше уже не вижу, дым скрывает. Пулеметчики перестали стрелять из окон, значит, для них наступил момент, когда стрелять нужно внутри здания, а не снаружи. Ясно, что в доме сейчас мясорубка. Пользуясь отсутствием стрельбы из дома, справа, от угла дома железнодорожников, стали появляться наши бойцы, подкрепление, видимо. Бегут, строчат из своих ППШ, а в кого, куда, зачем?

Тут внезапно звучит то, о чем я уже и не думал. Сначала громко бахает взрыв, за ним мгновенно второй.

– Сань, немчура растяжку сорвала, – передает мне увиденное напарник.

– Смотри внимательнее, – говорю в ответ и решаю сворачиваться. Видимо, нас все же вычислили, скорее всего, по дыму от брошенных товарищами гранат, поняли, что по тем стреляют откуда-то из собственного тыла. Оживают ППШ нашего прикрытия.

– Петь, как дым поднимется, сразу вылезай и в траншею! – кричу я, располагаясь в ногах напарника, тоже готовлюсь бежать.

Петя выскользнул из-под танка, и тут же началась заполошная стрельба. Выскакиваю следом, а немцы-то вот они! Человек пять фрицев стояли левее поднимающегося дыма и видели нас прекрасно. Двое тут же принялись стрелять из автоматов, но были сражены нашим прикрытием. Вот уже спасительная траншея, Петя, чуть пригнувшись, водит стволом по сторонам. Тоже вроде как прикрывает. Пролетаю мимо него и кричу, чтобы догонял. Поворот, еще один, а вот и наши, фу ты черт, чуть свои не пристрелили, один, кажется, даже и пальнул, но хорошо, что не попал. Петя, швырнув в сторону немцев две последние гранаты, догонял меня. Вернулись не сразу, я еще к Павлову зарулил, мы им тушенки несли, у парней из прикрытия в сидоре лежала. Мужики сидят тут безвылазно, жратва лишней не будет.

Поболтав с минуту с Яковом, обещал помочь тому с боеприпасами, главное, гранат просит побольше. Двинулись дальше, пробыв в Доме Павлова минут двадцать. Капитан встречал хмуро, но обрадовался, усидев всех нас целыми.

– Хорошо хоть вы вернулись, а то… – Ротный был в подвале, здесь же находятся раненые. Много раненых, а сколько убитых? Вот-вот, я тоже был под впечатлением от увиденного.

– Самолеты? – поинтересовался я.

– Ага, только наши, а не вражеские! – грубо ответил командир. – Прямо на наш передний край… Восемь только трупов, ранены, вообще, кажется, все.

– Так и думал, что опасно их вызывать. Не умеют еще атаку поддерживать наши летуны.

– Это точно. Когда «эрэсы» полетели во фрицев, в нас полетели бомбы. ИЛы как раз над нами проходили. Одна, всего-то ничего, килограммов, наверное, на сто, упала прямо в траншею.

Ротный злился, без конца крыл матом летунов, командиров, фрицев и всю эту долбаную войну.

– Только чуть подкинут бойцов, я их в пекло и… всё, нет бойцов. Ты представь, а если завтра они начнут говорить, что все, хватит уже нас убивать?

– Такого не будет, – отрезаю я, мы сейчас одни в «блине» у капитана, поэтому тот и не скрывается, – скоро, скоро мы уже пойдем вперед, командир.

– Ты-то откуда знаешь? Ничего ведь не говорят, даже я не понимаю, сколько мы еще будем так бодаться!

– Судя по тому, как нам пополнения достаются, выходит, что руководство копит резервы, а их вряд ли будут копить только для того, чтобы сюда кидать, частями. Говорю тебе, что-то явно замышляется, причем глобальное.

– Думаешь, пока мы тут на себя врага тянем, наши ударят где-то в другом месте? Но как же здешняя группировка противника, ведь тут тысяч триста, наверное, вроде так командарм говорил.

– Думаю, захлопнут наши все это разом и… баста! – заключаю я, открыв чуток правды. А ведь и правда, скоро уже. В конце ноября вроде соединятся, а здесь пойдут бои уже от отчаяния. Эх, вот как бы Паулюса поторопить с капитуляцией… Чтобы этот чистоплюй не до февраля ждал, а хотя бы на Новый год сдался, но, блин, как это сделать?

Вечером на удивление вдруг наступило затишье. Обе стороны активно зализывают раны. К нам, на КП роты, вдруг нагрянуло командование, в лице командира полка и… командира дивизии. Родимцев ходил среди развалин чернее тучи, казалось, что вот-вот человек заплачет. Переживает комдив, еще бы, от его гвардейской дивизии скоро вообще ничего не останется. А пришли командиры по поводу сбитого самолета.

– Товарищ капитан, нам доложили, что это ваши бойцы сбили самолет противника, почему же вы не докладываете? – Родимцев сам решил спросить у капитана.

– Виноват, товарищ комдив, сам еще не разобрался. Бой такой вокруг, кто стрелял, когда и откуда, пока неизвестно.

– Как это? – удивился комдив. – Соседям известно, а вам нет? Вы вообще, где находились во время бомбардировки?

– На НП роты, на площади.

– И не знаете, кто сбил самолет? – вставил свое слово комполка.

– Я узнаю, – и вдруг капитан смотрит на меня. – Сержант Иванов, вам что-то известно?

– Нет, товарищ командир, я не знаю, – вру, а по глазам ротного вижу, что он догадался. Надо бы только ребят предупредить, точнее, Петьку, а то ведь он ляпнет, сто процентов. Если уже в карточку не внес, черт, карточка! А ведь он наверняка уже вписал.

– Разрешите идти, товарищ комдив, – обращаюсь к Родимцеву.

– Так вы же о чем-то тут говорили, когда мы пришли?

– Мы бой обсуждали, товарищ комдив, закончим и позже.

– Ну, иди, сержант, вроде успокоились изверги, отдохни, пока дают, – комдив протянул мне руку, второй раз уже, жму слегка и, козырнув, выхожу из подвала, как из бани. Так, Петро, где он, гад такой?

Петя нашелся возле нашего блиндажа, оружие чистит, причем мое.

– Петя, ну-ка покажи мне карточку за сегодня, – спокойно так говорю я другу.

– Ты чего, командир, я не писал сегодня ничего, я ведь сам-то не видел, ждал тебя, чтобы спросить. Сколько ты снял во время атаки?

– Двенадцать, дело в другом, точно ничего не писал?

– Да точно, на, смотри, – Петя достал из кармана блокнот, в котором ведет записи. Точно, только описание позиции и секторов стрельбы, больше ничего. – Я сначала писал, а как самолеты прилетели, быстрее убрал и больше не доставал. А чего случилось-то?

– Петя, ты мне друг? – серьезно так спрашиваю.

– Ты чего, Сань, конечно, друг!

– Петь, не пиши про самолет, пожалуйста. – Напарник, выпучив глаза, раскрыл рот и закрыть не может. Наконец, совладав с эмоциями, восклицает:

– Да ты что, Сань, это же орден!

– Вот поэтому и не надо! Петь, я могу быть с тобой честным?

– Сань, я на тебя рассержусь, хоть ты и командир! – укоризненно смотрит на меня друг.

– Понимаешь, о таких случаях обычно даже в газетах пишут, а я очень не хочу туда попасть. Слышал уже, как только пишут про человека в газете, от него фортуна отворачивается, пропадает человек. На войне без фортуны – нельзя, Петь, понимаешь? Ну, вот суеверный я! – Во наговорил, парень хоть понял, о чем я?

– Я, конечно, против, но раз уж ты просишь, командир, я не могу тебе отказать.

– Петь, а спрашивать будут, ты учти, особенно ротный будет допытываться. Я уверен, даже вызовет тебя, скорее всего, к себе и пытать начнет. – Ну, приукрашиваю, конечно, но что делать?

– Сань, а я даже не особо совру, просто скажу, что я не видел, так как тыл охранял, вот и все!

– А ты нашим-то не говорил?

– Нет, а сами они не могли видеть, да и кто мог подумать, что ты с винтовки его ссадишь?!

– Да я и сам не думал, понимаешь, просто наудачу выстрелил, хотел попробовать. А ведь до командования дойдет, там как начнут кричать на всю армию, что вот я какой снайпер великий, Петь, а я ведь по сравнению с другими бойцами и не умею ничего, вон сегодня, в бегущего фрица три раза стрелял, так и не попал, какой из меня пример? А ведь выставят именно так, что я тут герой, не меньше, не надо мне этого, давай вообще забудем, договорились?

– Как скажешь, брат. – Вижу, что недоволен напарник, врать заставляю. А я ведь как сбил этого летуна, так сразу и подумал: «Начнется шумиха в роте, потом до дивизии дойдет. Особисты подключатся, политруки всякие, мало ли чего, я ведь и так в здешних реалиях только за счет справки от врача держусь, той, где говорится о потере памяти вследствие контузии. На хрен мне вся эта шумиха. И так вон, «благодаря» Петрухе, счет у меня до неприличия вырос».

Кто-то может спросить, как же ты вот так взял, да и начал из снайперки врага бить, ведь это непросто?! Да, непросто, очень даже сложно, поэтому и говорю не лукавя, что ни хрена я не снайпер, а так, просто удачливый стрелок. Помню, в моем времени фильмы разные были про снайперов, там практически всегда говорилось о тяжелой работе снайпера из-за того, что он на врага через прицел смотрит и видит, дескать, все очень близко, поэтому морально это очень тяжело. Так вот, специально думал над этим, когда убил первый десяток или около того. Фигня все это, кино, там еще и не то могут показать. То покажут, как мозги вылетают, то вид из «пули»… И все это якобы наблюдает сам стрелок. Говорю вам, чушь это. Даже с двухсот метров я вижу человека, или силуэт, стреляю, если человек падает, значит, попал, нет, промахнулся. Я даже попаданий не вижу, винтовку-то подбрасывает. Уверен, что если буду стрелять по мишени, в тире, например, то хорошего результата не покажу. Мне действительно проще так воевать, увидел, осмотрелся, взял на прицел, выстрелил. Убил, не убил, десятое дело. Говорю вам, не вижу я попаданий. Максимум, дерганья врага вижу, не более.

А с утра была получасовая пытка. Капитан пришел к нам в блиндаж и давай крутить на тему самолета. И меня мучил, и Петруху. Петя ему карточку тянет, а комроты как будто не видит, продолжает допытываться, как банный лист к заднице пристал. Но внимание комдива мне польстило, конечно, а кто не без греха? По словам ротного, Родимцев орден обещал вручить, лично, отличившемуся бойцу. И ведь через день таки вручил… Обидно не было, глупо обижаться, когда сам все отрицал. В соседнем полку вдруг один из бойцов, даже не снайпер, взял да и сказал, что он, дескать, стрелял по самолетам, а потом один упал. Так этого бойца и назначили «виновным». Шучу, наградили, конечно. Ротный тогда все пристально смотрел на меня, реакцию изучал, но я был спокоен, как слон. А боец этот, что рискнул и был награжден, погиб на следующий день, по иронии судьбы, во время авианалета. Как Петя на меня смотрел тогда, когда узнал об этом, не передать, наверное, думал, что я чувствовал, что так все кончится, поэтому и не захотел признаваться.

Сегодня был на очередной перевязке, вроде ничего не гниет, но врач упорно продолжает ругаться на мое упрямство. А я только посмеиваюсь.

К обеду фрицы что-то затихли, опять пакость готовят, тут уже все привыкли, ждем. Но сегодня гитлеровцы учудили что-то с чем-то. Мы как обычно на местах, высматриваем противника, разведка за передний край ходила и даже вернулась без потерь, но эти гады опять нас перехитрили. Поймать бы этого умника, что у них частные операции планирует, да звездюлей дать.

На берегу, за нашими спинами, вдруг послышалась стрельба, да какая! Пулеметы работают во всю мощь, а потом и гранаты начали хлопать.

– Вашу мать, фрицы десант забросили к КП армии. Комендачи там бой ведут, хрен ли расселись-то, бегом, тараканы беременные! – ротный аж захлебывался от возмущения, встали все дружно и вперед. Оказалось, охранному взводу «убили» связь, а посланных ремонтников перехватили. Забросав передовой отряд дымовыми гранатами, учатся, суки, немцы перешли овраг и ломанулись прямо по берегу, встречая на пути незначительное сопротивление. Когда мы выскочили сдуру на берег, то получили два пулемета во фланг, несколько человек погибли буквально в пару секунд. Немцы уже в сотне метров от штабарма, а мы вылезти не можем. Причем наступают, походу, с обеих сторон, вдоль узкой полоски берега. Швыряю сразу две гранаты с дымом в сторону работающих вражеских пулеметов, пытаясь прикрыться от их огня.

– Вперед, ребята, дадим козлам по рогам! – ору я и, на удивление, замечаю, как бойцы дружно поднимаются. Те, кто с винтовками, просто оставляют их на земле, автоматчики вешают свои ППШ за спину и все дружно выхватывают «холодняк». Бойцы бежали вперед кто с чем, у кого-то отточенная лопатка, кто-то держит в руках по штык-ножу. Сам бегу с парабеллумом в правой и ножом в левой, хотя левой работать я пока не могу. Выскочив наперерез группе вражеских солдат, начали мясорубку. Немцы даже залп успели дать, да какое там…

Первых двух свалил из пистолета, отмахнулся от третьего, увернувшись от приклада его винтовки. Краем глаза отмечаю, что Петя сзади и дорабатывает за мной. Стреляю еще и еще, все, магазин пустой, а убил я вроде еще только одного. Немцев немного, человек двадцать было, нас тоже взвод, рубилово пошло просто как в средневековье. Нож давно уже в правой, пистолет я просто бросил. Наотмашь бью какого-то здорового ганса в лицо, не успеваю отвернуться, как сам получаю в многострадальный нос. Искры сыплются из глаз, зажмуриваюсь. Через секунду, открыв глаза, вижу фрица, уже готового опустить мне на голову приклад. Открываю рот, чтобы заорать, не знаю, что мне это даст, замечаю, как кто-то из наших, прыгнув сбоку, оказывается за спиной фрица и вгоняет ему штык в спину. Тот выпускает винтовку из рук, пытаясь нащупать рану, но ему уже бьют с другой стороны лопаткой в шею. Первый раз видел, как отрубают голову. Отвернулся, давя в себе тошноту. Голова фрица, с перебитой наполовину шеей, повисла набок, и тот завалился. Уже оказавшись на ногах и нанося удар очередному врагу в грудь, чувствую, что кто-то облокотился на меня сзади. Резко разворачиваюсь, занося нож и… улыбаюсь, видя ротного, который в драке, пятясь, уперся мне в спину и теперь так же замахнулся на меня. Молодец мужик, вместе со всеми в драку полез. Улыбнувшись друг другу и заорав, как сумасшедшие, кидаемся в свалку.

Дым давно разошелся, но немцы не стреляют, как и наши комендачи, мясорубка идет страшная, не знаешь в кого стрелять. Стоя спина к спине с командиром, отбиваемся от врагов. Как-то их много стало, или это нас мало. Нанося очередной удар, замечаю, что наших и правда много на земле.

– Саня, вправо давай, за насыпь отходи, спину прикроем! – ору я и начинаю пятиться. В какой-то момент мы оказываемся вчетвером против шести гансов. Те не раздумывая рвутся вперед. Уклоняясь от удара штыком слева, парирую выпад немца справа, прямо фехтование какое-то, надо себе саблю выпросить, если так и будет продолжаться. Колю кого-то слева, не успеваю вынуть нож из раны, вижу, что сейчас проткнут меня. Падаю на землю, на меня валится тот, которого только что заколол, придавливая меня. Надо мной сцепились немец и один из наших бойцов, вроде даже Петька, хотя уже ни фига не различишь, кто есть кто, все в кровище и грязи. Пытаюсь выбраться из-под немца и замечаю вдруг на том автомат. Отстегнуть ремень оказалось проще, чем вылезти из-под трупа. Дергаю затвор и, черт, не знаю в кого стрелять, чтобы своих не положить.

– Русские, на землю! – ору я, готовый уже нажать на спуск. Чуть помедлив, ребята, что еще стояли на ногах, начинают падать. Вот открывается один фриц, стреляю, вот второй и третий, пытаются тоже залечь. Когда кончился магазин, фрицев живых не было. Кто-то догадался и швырнул дымовую гранату в сторону немцев у пулеметов. Успеваем только глазами осмотреть друг друга и устремляемся дальше. Один пулемет все же начинает стрелять через дым, кто-то вскрикивает и падает, ложатся и все остальные. Тут уже не далеко, попробуем достать. Выхватываю из подсумка гранату и зашвыриваю ее в сторону работающего пулемета. С разрывом «феньки» перестает работать и МГ. Поднимаемся, тем более уже и дым почти рассосался. Кто-то тут же добивает раненого пулеметчика, а через секунду, клич «ура!» оглашает берег. Устояли. Вот это, блин, повеселились. Падаю на землю и только тут чувствую, что болит правая нога и обе руки. Про лицо и голову даже не говорю, рожа сейчас просто треснет. Осматриваюсь, руки все в кровище, по ладоням так и течет, штаны чуть выше колена порваны, и тоже, похоже, все в крови. Рядом плюхается Петя, у него тоже разбито лицо, нос набок повернут, левый рукав грязно-красного цвета.

– Живой? – спрашиваю я.

– А ты? – в свою очередь спрашивает друг. Оба в голос заржали, отходняк пошел. Тут же пропали остатки сил, и все тело стало как синяк. Оглядываемся и видим точно таких же, как и мы, уставших до изнеможения бойцов.

– Старый я стал для такой физкультуры, – смеюсь я. Ковыляя, прижав правую руку к ноге, подходит ротный, лицо как мел, падает рядом и начинает смеяться.

– Товарищ капитан, вы как? – испуганно спрашиваю я.

– Не дождешься, так вроде ты говоришь? – смеется ротный. – А давно ли ты стал ко мне, как положено, обращаться? В драке вон вообще орал: «Саня, за насыпь давай!»

– Так то же в драке, – улыбаюсь я.

– Ногу порезали, гады, ты как сам?

– Да тоже шкурку испортил чуток.

– Вот блин-блинский! Мы чего теперь, всей ротой, что ли, в санбат пойдем? – и командир опять заржал.

А в санбат и правда, пришлось идти почти всей ротой. Хотя нас в ней было-то тридцать человек. Кроме посыльного, связиста да еще пары человек, все были в драке, и все были ранены, кого не убили. У меня оказалось касательное ранение ноги, пулевое, это видимо в самом начале, когда под автоматы немцев вышли. Обе руки серьезно порезаны, глубокий порез был на правой, винтовкой пока пользоваться не смогу, пробовал уже, очень больно и неудобно. На лице только синяки и ссадины. Пете вправили нос и зашили порез на руке, тоже приличного размера рана. У капитана было проткнуто бедро, почти насквозь, и порезана одна рука. Ну и остальных так же, в принципе. У кого-то больше, у кого-то меньше.

Нас всех оставили в санбате. Точнее, загнали в подвал поблизости с запретом его покидать. Военврач разошелся настолько, что доложил комдиву Родимцеву, что нас вообще всех нужно в тыл, а мы тут самоуправством занимаемся. Комдив, сам повоевавший сегодня, крепко поблагодарил всех и запретил покидать санбат. Объявив о трех сутках отдыха, пожал всем руки и ушел. Капитан, перед уходом комдива, спросил, кто же будет воевать, пока мы тут. Комдив сообщил, что с того берега прибыли две полноценные роты, так что время отлежаться у нас есть. Только бы фрицы больше на берег не вылезли.

Так-то нам, конечно, увольнительные выпали вполне хорошие. Лежим тут на топчанах, над головой несколько метров земли, вот будет смеху, если насыпь обвалится! Саперы для санбата вырыли этакую пещеру прямо в склоне на берегу, установили подпорки, но я не уверен, что те выдержат, если грунт потревожить. И страшно, и смешно.

Вообще, весь следующий день после дерзкой атаки противник ничего не предпринимал. Тупо лупят из минометов и орудий, снося наши укрепления. Саперы запарились, они сейчас нарасхват. Только поставят несколько метров спирали Бруно, немцы кинут пару снарядов, и нет заграждения. Наши, конечно, отвечают, но жиденько так, снаряды, видать, экономят перед большим наступлением.

Вообще, я в этаком привилегированном положении. Я-то, в отличие от всех, кто рядом, знаю, что скоро наступление, а вот ребята вопросами мучаются. Пробовал представить себя на их месте, тоже, наверное, весь мозг бы сломал, думая. Топчемся на месте, что мы, что противник, несем огромные потери, а для чего? Нет, понятно, что Родину защищаем и все такое, но сколько может длиться оборона, бесконечно? Фрицы-то что, совсем тупые, что ли, неужели не понимают, что вся эта возня нужна только для одной цели, выбивание живой силы и техники противника перед предстоящим наступлением. Я перегнул, конечно, говоря, что никто из бойцов ничего не понимает, все они понимают, но просто спрашивают постоянно, сколько им еще держаться? Возьмите битву за Москву. Встретили, встали как вкопанные, набрали силушки и так е… что фон Бок чуть не обделался, еле убежал. А здесь? Почти месяц держим одну и ту же улицу, крайнюю к набережной, отвоюем какую-нибудь развалину, по недоразумению называемую здесь домом, а через несколько часов опять назад откатываемся.

– А ведь это ты, засранец, «лаптежника» сбил! – через день лежания в санбате, мы уже не знали о чем поговорить, вот капитан и вернулся к старому разговору.

– С чего ты взял? – делаю удивленные глаза, хотя в полутьме землянки ни фига толком не видать.

– Почему соврал? – капитан спрашивает спокойно, но мне от его спокойствия не легче.

– Саш, на фига ворошить? Кто старое помянет, тому глаз вон.

– А кто забудет, тому оба! – продолжает поговорку ротный. – Конечно, я ничего не буду менять, просто не хочу, чтобы лучшего бойца моей роты обвинили во вранье!

– Я и говорю, к чему все это? – невозмутимо ответил я, стоя на своем.

– Просто понять хочу, кто ты, что такого у тебя было в жизни, что ты не хочешь вспоминать. – Оба-на, еще один Нечаев.

– Почему не хочу? Просто не вспоминается, да и все.

– Зря ты, а комдив ведь тоже понял, что ты врешь, но виду не подал. – Вот блин, а это хреново, веры мне не будет теперь.

– Андрей Ильич мужик мировой, не надо было врать, он ведь со всей душой к тебе.

– Ротный, ну что ты привязался, а? Не хочу я такой славы, не хо-чу. Карму испорчу, а я еще пожить хочу.

– Не понял? – явно впал в ступор командир.

– А чего непонятного? Где сейчас этот парень, что самолет сбил?

– Суеверие все это, при чем здесь награда и смерть?

– А я вот думаю, что это именно судьба. Взлетел немного и – хрясь об землю, чтобы не зазнавался.

– Так ты не зазнавайся, будь человеком, мало ли награжденных.

– Товарищ капитан, давайте забудем этот разговор, пожалуйста. Очень вас прошу…

– Я тебе за учтенных все равно орден выбью…

– А я тебе зуб выбью, если не прекратишь, не посмотрю, что ты командир! – подковырнул я ротного, но тут же сообразил, что я не в той жизни, тут так не говорят с командирами, даже если вы с ним в приятелях.

– Чего-чего? – с пол-оборота завелся капитан. – А ну-ка, выйдем на улочку. – А ведь он, блин, всерьез говорит, что же, пойдем.

– Как прикажете, товарищ капитан! – фыркнул я и вышел первым.

Смешно, наверное, было со стороны смотреть, как два раненых бойца, пусть и один из них капитан, а второй сержант, стоят напротив друг друга, готовые к мордобою. У одного левая рука подвязана на косынке, у другого правая, и оба при этом хромают. Капитан все же стартанул. Попытавшись ударить меня левой рукой, он не успел сообразить, что я не буду стоять и ждать удара. Просто сделав шаг назад, я дал возможность ротному промахнуться, а когда рука пролетела, просто подтолкнул его легонько, тот и упал.

– Это что тут такое происходит? Неуставные отношения?! – воскликнул рядом кто-то с чудовищно сильным голосом. Я обернулся, перед нами стоял капитан госбезопасности и злобно так смотрел.

– Ничего, товарищ капитан госбезопасности, отрабатываем рукопашный бой, находясь на лечении, чтобы форму поддерживать! – быстро сообразив, ответил ротный, а молодец он, хоть и зануда.

– Ясно, немцы не смогли с вами справиться, так вы сами тут друг друга мутузите? – гэбэшник посмотрел вроде сердито, но как-то ненатурально. Я подал здоровую руку капитану и помог подняться.

– Товарищи Смолин и Иванов, прошу следовать за мной, – представитель «кровавой гэбни» развернулся на каблуках и пошел куда-то в сторону санбата. Мы с капитаном, переглянувшись, побрели следом.

– Чего мы такого натворили? – шепнул я ротному.

– А я знаю? Вместе ведь тут валялись, хрен их знает, что там произошло еще, – так же шепотом ответил командир.

А конвоировали нас, ну, сопровождали, в штадив. Заставив войти, капитан вышел на воздух. Подслеповато щурясь, с улицы в блиндаже ни фига не видно, я пытался разглядеть того, к кому нас доставили. Раз кэп не представляется до сих пор, значит, тоже не видит ничего.

– Я же говорил, проветрите хоть немного, вон подчиненные входят, а командарма разглядеть не могут, – прозвучал громкий, звонкий голос человека, привыкшего командовать. Через секунду глаза чуть-чуть привыкли, и в клубах папиросного дыма я разглядел того, кто к нам обращался. Вытянувшись в струну, боялся дышать.

– Здравия желаем, товарищ командарм, – рявкнул наконец ротный, очнулся, видимо.

– И вы давайте поправляйтесь, – усмехнулся Василий Иванович Чуйков. Да, это был легендарный командующий шестьдесят второй армией, генерал-лейтенант Чуйков, отстоявший в той истории Сталинград и взявший Берлин. Это только самые громкие победы этого полководца. Ну надо же, вот только за этим стоило попадать в прошлое, чтобы встретиться с таким количеством известных людей. На фото он как-то официально выглядел, а тут вполне себе живой, веселый, мужик средних лет, полный сил и энергии. Обалдеть, я стою перед Чуйковым, я! Вы понимаете смысл этого события? Это уже изменение истории хрен его знает насколько. Придя в себя, услышал, что командующий о чем-то говорит с капитаном, тот робко отвечает. Я попытался рассмотреть тех, кто еще присутствовал в штабе. И когда посмотрел левее Василия Ивановича, то, наверное, в лице поменялся. «Кукурузник», твою дивизию, а тебя-то сюда как занесло? Чуть было не воскликнул я. Хрущёв сидел важный, отсвечивал лысиной в свете лампы.

– Так это и есть наш отважный душегуб? – донеслось до меня. Чего это меня так окрестили?

– Товарищ командующий, сержант Иванов…

– Ну, спасибо, парень, за службу верную Родине нашей, – проговорил Чуйков, а я, покраснев, дар речи потерял. – Ну, не тушуйся, на фрицев с голыми руками идешь, а перед отцами командирами спасовал?

– Виноват, товарищ командующий армией, рад стараться! – почему-то вылетело у меня.

– О как, рад стараться он, – фыркнул вдруг из-за стола «кукурузник», чем еще больше убедил меня в моем желании его грохнуть.

– Да ладно тебе, Никита Сергеич, парень, наверное, впервые видит старших командиров, вот и растерялся немного, так? – подмигнул мне Чуйков.

– Так, – выдохнул я и опустил глаза.

– Вы же знаете, мне уезжать пора, меня Еременко ждет, – засуетился Хрущ, но не побежал, решил все-таки задержаться.

– Так поезжайте, Никита Сергеевич, мы закончим и без вас. Ну-ка, начштаба, давай сюда награды, – пробасил Василий Иванович, обращаясь к мужичку лет пятидесяти, также сидящему за столом.

Начштаба шестьдесят второй армии встал, подхватил что-то со стола и подошел к Чуйкову. Я разглядел в руках у командарма две коробочки.

– Капитан Смолин, за храбрость, умелое командование… – Я хлопал глазами и понимал, что вот от такого награждения я почему-то отказываться не хочу. В отличие от ситуации с самолетом, сейчас я действительно чувствовал, что заслужил награду, и был очень удивлен, что командарм в такой ситуации нашел время наградить каких-то бойцов, пусть и являющихся капитаном и сержантом. Василий Иванович закрепил на гимнастерке успевшего расстегнуть ватник капитана орден Красной Звезды, пожал руку и, взяв вторую коробочку, повернулся ко мне. Честно говоря, я обалдел, никогда бы не подумал, что сержанту командующий армией будет сам награду вешать, всегда считал, что рядовым и младшему комсоставу просто в руки вручают и хватит с него. Но Чуйков меня «сразил» наповал, когда, чуть наклонившись вперед, шепнул:

– Ватник-то расстегни, сержант! – Я мгновенно расстегнул свою телогрейку, едва не оторвав пуговицы, и подставил… блин, у меня же гимнастерка в тряпку превратилась, а новую не дали, поэтому взору командующего предстала моя грудь в белой нательной рубахе. Командующий усмехнулся.

– Это что за форма одежды такая? Новая? – рассмеялись все присутствующие.

– Виноват, товарищ командующий, одежда пришла в негодность, а новую не выдавали еще.

– Товарищ командующий, на днях бойцы получат зимние вещи, выдадим и то, чего не хватает, – быстро проговорил вскочивший начштаба тринадцатой дивизии, этого я раньше видел, поэтому не удивился, увидев его тут.

– Ясно, а что же, сержант, как же ты умудрился в негодность форму привести, – задержал на полпути руки с наградой Чуйков. Я замешкался, не зная, что отвечать.

– Разрешите, товарищ командарм? – спросил ротный.

– Говори, – кивнул Василий Иванович.

– В рукопашной сильно пострадала верхняя одежда, ватники заштопали, а гимнастерки у бойцов все были заляпаны кровью и рваные сверху донизу, у меня просто была запасная, вот я и надел, а так формы действительно новой не дают.

– Ладно, исправим положение, тем более вон начштаба чего сказал, на днях и зимнюю привезут, свитера, рукавицы и шапки, затем и все остальное. Ну, Счастливчик, продолжай в том же духе, сынок! – Я обалдел. Нет, просто пипец как обалдел. Это уже не звездец, это два звездеца. С каким-то сержантом, за руку, награды вешает, сынком назвал… Ой, «звезду бы» не словить. А ведь он меня и старше-то всего ничего.

– Служу трудовому народу! – рявкнул я и покосился на новенькую медаль, что одиноко, но от этого так гордо светилась у меня на груди.

– Ты ведь со снайперской винтовкой воюешь, сержант? – спросил Василий Иванович. Получив утвердительный ответ, добавил вдруг: – Что чувствуешь, когда стреляешь во врага и видишь его так близко? – Не знаю, что уж ожидал услышать командарм, но после моего ответа аж передернулся весь.

– Отдачу, – спокойно произнес я.

– Родимцев, а прав был твой начштаба, душегуб! – Блин, вот же поганый язык у меня. И чего это меня начштаба дивизии «душегубом» прозвал? Это немцы, что ли, у нас душевные? Пора товарищу штабному автомат дать да в город выпустить.

Через пару минут нас отпустили, я вздохнул с облегчением. Хорошо, что не стали пытать на предмет рассказов о «подвигах». Выйдя из штаба, я взглянул на медаль, машинально взвесив ее на руке. «За отвагу», черт, как же звучит-то хорошо! Я в прошлом, воюю против фашистов вместе с дедами, можно сказать, получаю награду из рук самого Чуйкова! Черт возьми, я, наверное, сейчас от переживаний просто проснусь, и окажется все происходящее прекрасным долгим сном.

– Ну, чего застыл-то? – капитан внезапно подтолкнул меня сзади, и я встрепенулся, нет, не сон это!

– Саш, чего это было-то? – тихо спросил я.

– Вот это тебя «пришибло»! Что, не помнишь что ли? Тебе командарм лично медаль на грудь повесил, так-то!

Я напрочь позабыл про все свои болячки. Хотелось прямо сейчас бежать к немцам, в неглиже и без оружия. Такая вот реакция была на только что увиденное и услышанное. Поверить не могу до сих пор. Умели предки воодушевить бойца на подвиги.

В землянке нас встречали товарищи, принявшиеся нас поздравлять. По этому поводу капитан вдруг вытащил из своих вещей красивую бутылку из темного стекла.

– Вот, берег на всякий случай, похоже, он наступил. Федя? – ротный поднял бутылку, а бывший сиделец, ныне один из немногих, кто показал себя в последних боях отчаянным бойцом, подставил быстренько кружки в рядок. У ротного была заныкана бутылка отличного французского коньяка, и, мы разлив на всех в блиндаже благородный напиток, молча выпили.

– Спасибо, товарищ капитан, – чуть не хором произнесли все присутствовавшие. Нас здесь было восемь человек, остальные, кто был легче ранен, заняли землянки на берегу. До нас тут квартировали двое суток новоприбывшие с восточного берега, а сейчас они в городе, траншеи роют да с фрицами перестреливаются.

Выйдя подышать и покурить, я все думал, как бы грохнуть «кукурузника», это же настоящий враг народа, таких расстрельных списков, как у него, не было ни у кого. Куря, я вдруг заметил на пристани, что была тут совсем рядом, как грузились на небольшой катерок трое явно командиров. Заинтересовавшись, стал смотреть внимательнее.

«О, это же Хрущ!» – Один из троих имел уж больно запоминающуюся внешность, тем более он стоял без фуражки. То, что произошло дальше, можно было назвать только Рукой Господа. Катерок, приняв балласт в виде трех командиров, начал маневрировать и разворачиваться. Пыхтя и насилуя изношенную машину, он успел отойти буквально метров на тридцать, когда с юга-запада, из города, вынырнули два «лаптежника».

– Твою мать! – проговорил я. Одна бомба рванула в десятке метров от катера, зато вторая… – Примите мои соболезнования, товарищи, в связи со скоропостижной смертью товарища предателя Никиты Сергеевича.

Вторая бомба, не знаю, килограммов в сто, а может и больше, просто разнесла в щепки хлипкий катерок, на воде осталось только жирное пятно соляра. Точно, Бог шельму метит. Выходит, из-за награждения человека, которого тут и быть-то не должно, «кукурузник» задержался и… Успел на тот свет!

По обе стороны фронта противники сейчас заняты тем, что пытаются как можно лучше укрепить свои позиции. Строят баррикады, углубляют траншеи. Наши тут были в разведке, навестили немецкие позиции в поисках «языка» и, мягко говоря, обалдели. Немцы натащили откуда-то бетонных плит и наворотили себе таких убежищ, не каждая бомба прошибет. У нас послабее будут, всерьез обустраиваются, всерьез, как будто вечно тут собираются оборону держать.

– Сержант, как ты себя чувствуешь? – спросил военврач спустя пять дней, проведенных мной в санбате.

– Спина уже болит от постоянного лежания, выписывайте меня уже, в порядке я.

– Ну, это мы еще проверим, капитан ваш вон тоже храбрится, а без палки и двух шагов пройти не может.

– Так, ну, раны-то побаливают, конечно, но это все несерьезно. Люди вон в городе вообще сюда не ходят, а тоже ранены через одного. Если всех в госпитали положить, кто воевать-то будет?

– Ладно, ладно, убедил. Как руки?

– Я правой работаю, а она в норме. Остальное зарастет. За эти дни даже та пулевая уже затянулась, нормально, в общем.

Уговорил я врача все-таки, выписал он меня, но на перевязки ходить требует все равно. Не убьют, так буду ходить, не сложно это. Петя был на НП роты, на переднем крае. Тут оборона у нас была серьезная, но перед нами мало высоких домов, в основном разрушенные до основания малоэтажки, а то и вовсе остатки стен, высотой в пару метров в лучшем случае. Гораздо больше вокруг привычных уже куч битого кирпича, бревен и досок. Среди них установлены все возможные укрепления. Минные заграждения насыпаны густо с обеих сторон фронта. Улицы буквально нашпигованы всякими взрывающимися сюрпризами. Вчера вон в санбате рассказали, парню ногу оторвало, когда на пять метров по нейтралке отошел, обувку с трупа снять, своя прохудилось совсем.

С обувью, кстати, беда. У меня за все время, что я тут нахожусь, вторые сапоги недавно в дерьмо превратились. Я тоже себе с убитого снял, правда, с немца. Просто понравились мне ботинки. Фриц был из группы десанта и обувка у него была знатная, похожая на будущие берцы. Подошва толстая, рубчатая, по развалинам лазаешь, ноги не срываются, голеностоп хорошо зафиксирован, не подвернешь. Одна беда, мерзнут ноги уже в них, но вроде как валенки обещают скоро выдать. Снег уже перестает сразу таять, скоро навалит как следует. Я, пока был в санбате, стырил себе пододеяльник и сшил маскхалат. Капитан сказал, что и так выдадут, но пока суть да дело, я и сам себе сделал. Обшил винтовку, чтобы в глаза не бросалась, в общем, подготовился к будущим боям. Теперь, после награждения, я уже официально снайпер, с подтверждением семидесяти четырех убитых вражеских солдат и офицеров. Стало, кстати, немного легче в плане общения с руководством. Надо мной теперь только командир роты, ну и те, кто выше, взводный мне теперь не указ. Короче, свободы стало больше, а то раньше лежишь где-нибудь на позиции, прибежит мамлей какой-нибудь, начинает орать, требуя идти на помощь к бойцам, что штурмуют или обороняют очередное здание. Идешь, отказать нельзя, а вот теперь я работаю только по приказу командира роты или выше.

Вот и сейчас, только вернувшись на КП, был озадачен сообщением, что разведгруппа попала в засаду при возвращении с задания. Ребята должны были добыть схему вражеских укреплений в районе высоты «сто два». Возвращаясь, нарвались на отряд противника и, отступив в один из домов неподалеку от Г-образного дома, были в нем заперты. Наблюдатели засекли группу фрицев, численностью до взвода, блокирующую нашу группу и передали в штаб информацию.

– Сержант, нужно что-то делать как можно быстрее, иначе фрицы дождутся подкрепления и… – что и, было понятно. Полковник Елин, командир нашего сорок второго полка, послал взвод бойцов для деблокирования разведчиков, но дело не ладилось. Бойцы залегли на прилегающей улице, их прижали минометами. Я, посмотрев карту у комполка, решил дернуть по другой улице, там вроде как танки должны быть, но мимо них пройти даже проще, чем через пехоту. Не раз уже бойцы отмечали, что танкисты не сильно заморачиваются с охранением, полагаясь на приданных комендачей, ну или кто там у фрицев за охрану будет, неважно, в общем.

Пробирались мы аккуратно, Петя упрямо пошел за мной, когда я объявился. Танкисты были озабочены близким боем. Танки, в количестве трех штук, стояли к нам, пробирающимся мимо, боком, готовые выдвинуться в район боестолкновения. Странно, почему же не послали их, ведь нашим сто процентов хана будет. Или фрицам наши нужны живыми, чтобы вернуть то, что разведчики уволокли? А может, они утащили не что-то, а кого-то? Тогда становится понятной нерешительность врага.

Ползти по только что выпавшему снегу было очень неприятно. Мой самодельный маскхалат превратился в тряпку просто мгновенно. Снег был сырой, его было еще очень мало, земля превращалась в сплошное болото. Вымокнув чуть не до нитки, мы, наконец, достигли здания, из которого, как я думал, мне откроется возможность как-то помочь разведчикам. Пока ползли, я постоянно слышал шум боя, он не прекращался даже на минуту. Парней там, видно, всерьез обложили, что же или кого же они все-таки сперли, что за ними такая охота началась. Оказавшись в здании, бегло осмотрели первый этаж и стащили сырые и грязные маскхалаты. Местами в здании отсутствовали перегородки, поэтому даже не приходилось заглядывать в каждую щель. Поднимаясь по лестнице, пришлось тут же откладывать винтовку и браться за нож. На втором этаже мы обнаружили пару фрицев, наблюдатели, скорее всего, они и засекли нашу группу, вон, у них и рация есть. Как ни пытались скрыть шаги, но фрицы все же нас услышали. Поднялись-то мы тихо, но подойти на вытянутую руку можно только в компьютерной игре да в голливудском фильме. Выстрелить не успел ни один из немцев. Мы с Петей сделали одно и то же, даже не сговариваясь. Метнули ножи, постоянная тренировка, каждое утро, оказалась как никогда вовремя. Мой вошел немцу в грудь, а вот Петя попал в плечо, фриц успел чуть отклониться. Подскочив и добив врагов, по рукоять штык входит только все в том же кино, в жизни так не получится, сбегал за винтовкой.

– Сань, я тебе уже местечко подыскал, – произнес Петя, когда я вернулся.

– Молодец. Ты этаж проверил? – спросил я, укладываясь на позицию.

– Сейчас проверю, да чего ты, нет тут никого, – махнул напарник рукой, но пошел обследовать все помещения этажа. Я же, заняв положение для стрельбы лежа, глянул в дыру, что указал мне напарник.

Поглядев в оптику, определил цели. Всего в зоне видимости находилось семь солдат противника, остальные, видимо, с других сторон здания, в котором укрылись разведчики. Немцы не передвигались, укрывшись, кто где смог, тут и кирпичи, как везде, и даже целые куски стен лежат, методично давили огнем из винтовок, автоматов и одного МГ. Выбирал цели я недолго. Найдя своего «любимчика», метателя гранат, я дождался, когда он дернет шнур, и выстрелил. Падая, немец выпустил взведенную гранату из руки. Его товарищи, двое, видевшее это, бросились в стороны, но… Люблю, когда так. Один выстрел, сразу трое выбыло. Один, правда, только ранен, вон как орет. Пулю ему вдогонку, нехай отдыхает.

– Сань, пулемет на два часа, сюда развернули, – орет Петя слева от меня.

– Понял, вижу. – Мы одновременно открыли огонь, но пулемет не снайперская винтовка. Я ведь не стою во весь рост у окна, а работаю через дыру в стене, размером сантиметров тридцать. Пули, выпущенные из МГ, щелкают по стене, а моя успокаивает пулеметчика. Минус четыре. Второй номер пытается оттолкнуть товарища и занять место за МГ, дурак он, что ли? Выстрел. Ну вот, еще один.

– Теперь слева, прячется за кучу, на одиннадцать, – диктует напарник, эх, что бы я без него делал-то?

Я убрал одного за другим всех видимых отсюда солдат противника, но наши не выходили. Блин, ну что они медлят-то, с этой стороны никого, пройти вполне можно.

– Петь, – зову друга.

– А? – отвечает напарник, не отрываясь от бинокля.

– Надо сходить, дым повесить, – коротко, не отрываясь от прицела, говорю я.

– Понял, командир, – Петя бросается ко мне, оставляет бинокль. Взяв в руки верный ППШ, устремляется вниз.

– Про растяжку не забудь! – ору я. Мы всегда их ставим, как сигналка работает. Если кто припрется, то если и не погибнет, то нам сигнал даст.

Вот Петро выскочил из дома, бежит пригибаясь в сторону здания с разведчиками. Черт, за немца бы не приняли, шмальнут еще свои же. Петя бежит не быстро, крутя головой и выбирая дорогу. Дело в том, что снег слегка скрыл всякий мусор, и грохнуться, запнувшись за какой-нибудь кирпич или балку, ничего не стоит. Внезапно сквозь шум близкого боя раздается одиночный выстрел. Глядя на дом разведчиков, не заметил сначала, откуда и куда стреляли, а когда не видя Петруху возле дома, оторвался от прицела, нашел того лежащим на земле.

– Сука! – я заорал так, словно хотел, чтобы фриц, стрелявший в моего братана, услышал меня. Ищу место, откуда был сделан выстрел, и тут слышу еще один. Как раз второй я уже заметил, по вспышке. Снайпер, а это, несомненно, был именно снайпер противника, засел на четвертом этаже полуразрушенного дома, что стоял слева от меня.

«Черт, отсюда мне его не взять», – мысли в голове путались. Мне подняться выше никак, в доме всего два этажа, а фриц высоко. Дом ко мне под углом, снайпер просто не видел меня, вот и не стрелял раньше. Ясно, почему не выходят парни, они знают о стрелке, а я дурень Петю на смерть послал. Взяв на прицел то окно, из которого был сделан последний выстрел, пристально разглядываю его. Что-то есть, но не уверен. Раз фашистский стрелок стрелял вниз, он должен был прилично высунуться, иначе земли ему не видно. Я отполз от дыры и, поднявшись в глубине комнаты, подошел к окну, где раньше стоял Петя. Выдернув дымовую гранату, размахнулся и со всей силы зашвырнул ее в сторону дома разведчиков. Конечно, не докинул, тут далеко, если бы можно было докинуть, я бы и напарника не посылал. Но вот до Пети граната долетела, упала чуть левее, нормально, туда и целился. Петро, кстати, лежит не двигаясь. Вернувшись на место, смотрю в прицел. Определенно вижу что-то, но не пойму, что именно. То ли каска торчит, то ли кажется. Тьфу ты, да это же приманка! Быстро в бинокль разглядываю дом, о, вот ты где, сука! Фриц решил поймать меня на каску. Сам ушел в ту часть дома, что была ближе ко мне, он ведь сейчас даже сможет сверху разглядеть мои ноги и выстрелить, в окно слева я должен быть ему виден. Ловлю в прицел фигуру с винтовкой в руках в окне третьего этажа, фриц уже целится, он ведь не видит направленную в него винтовку, поэтому и не торопится. Стреляем мы одновременно. Меня было слишком видно, не рассчитал я все же, надеясь, что снайпер, видя цель не полностью, стрелять не будет. Резкая боль в районе бедра пронзает, как кинжал. Но фриц, видимо, рассчитывал, что я дернусь, и тогда он сможет закончить, я же, подтянув ноги ближе к стене, вытягиваюсь вдоль нее и ору. Ору так, что меня слышат, наверное, в штабе фронта. Выхватываю бинт и мотаю ногу чуть выше раны. А рана серьезная. Выше колена сантиметров на десять-пятнадцать, кровь бежит одуреть как быстро. Перетянув ногу, накладываю повязку, конечно, поверх штанов. Надо заставить себя выглянуть. Приникнув к биноклю, через силу заставляю себя подтянуться к дыре. Никого не видно, а если этот говнюк сейчас ко мне идет… Нет, я четко знаю, что выстрелил до попадания в меня пули снайпера, шансов, что фриц успел убраться, никаких, но все же. Стрельба между тем становится все тише, да и стреляют, скорее всего, одни немцы. Неужели всех разведчиков положили? Выглядываю в направлении дома и… не вижу Петруху. Обшариваю всю округу, но напарник просто растворился.

– Черт, Петя! Куда ты нафиг подевался? – Вижу, как из-за угла дома разведчиков вылезли немцы и стреляют куда-то в мою сторону. Шлепков пуль о стены нет, значит, стреляют в кого-то рядом с домом. Надеюсь, что это все же разведчики на прорыв пошли.

– Ну, суки, раз мое время пришло, то я закончу свою охоту на позитивной ноте.

Фрицев было одиннадцать, я выстрелил ровно одиннадцать раз. Все они направлялись в мою сторону и были идеальной мишенью. Это был мой рекорд, лучшие выстрелы за все время, что я на войне. За минуту уничтожил одиннадцать солдат противника, а всего получается восемнадцать, снайпера не считаю, не уверен, вдруг он живучий оказался. Хотя против моих спиленных наконечников шансов там нет. Я недавно стал использовать пули, которым спиливал кончики, делая их тупоголовыми. На дистанциях боя в городских условиях траектория почти не изменилась, хотя я и пристрелял винтовку заново.

– Ха! Вот так вот, доблестные доичен зольдатен, знай наших! – я выкрикнул вслух ругательство. Осмотрев еще раз округу, решил, что, может, еще и поживу, если вылезу отсюда.

Внезапно, на улице, метрах в пятидесяти от дома, что занимали разведчики, появился БТР «Ганомаг».

– О, я как-то не думал о такой концовке, поторопился я себя в живые записать.

Укладываюсь к прицелу. Достав все оставшиеся патроны, а было их два десятка, положил на рукавицы сбоку от себя. Надо бы до трупов наблюдателей доползти, они в соседней комнатухе лежат, у одного винтовка была, патроны, стало быть, должны быть. Для себя я уже все решил, так что не думал уже ни об отходе, ни о смене позиции.

Поймав в прицел голову пулеметчика, что крутил этой самой головой, в надежде что-то увидеть, нажал на спуск. Пулеметчик опрокинулся, задрав в небо ствол МГ.

– Вот это я сегодня поохотился! Двадцать человек, если снайпера считать, и вечер еще не наступил.

Из БТРа посыпались горохом солдаты, укрываясь, одновременно крутясь во все стороны, надеясь понять, откуда прилетело их пулеметчику. О, герой нашелся у немцев. Один из солдат, видимо оттащив убитого пулеметчика, занял его место.

– Эх, парень, у меня же место пристреляно, я даже от прицела не отрывался, – хмыкаю я, и новоиспеченный пользователь швейной машинки под названием МГ-34 падает замертво. – Эй, я весь ваш рейх так могу перестрелять, только за патронами схожу. Далеко не убегайте, – пробормотал я себе под нос, – а лучше замрите, – я рассмеялся, это уже нервное.

Добив два недостающих патрона, ловлю в прицел прячущегося за броневик автоматчика. Хлоп, каска слетает с его головы, солдат валится рядом. Двадцать два вместе со стрелком-снайпером. Фрицев поблизости от «Ганомага» оставалось шестеро, патроны еще есть, продолжим танцы. Немцы не бегают, заныкались по щелям и даже не стреляют.

– Ну, и долго вы там ныкаться будете? – У меня, видно, шок, ногу не чую совсем и хочется кричать.

Как оказалось, долго прятаться враги не собирались. Прямо из-за дома разведчиков, блин, так его и зову, выехал танк.

– Хренасе, антиснайпер приехал! – усмехнулся я, прекрасно представляя себе дальнейшее. – Вечер перестает быть томным.

То один, то другой, фрицы начали появляться из своих норок и прятаться за танк. Одного я снял сразу, затем выстрелил танк, куда-то в дом, но пока не в меня, дом трясся, но мне было уже по фигу. Т-4 начал движение, а я, плюнув уже на все, отстреливал солдат, пытавшихся укрыться за тяжелой бронированной машиной. Не вышло у них подойти ближе. Я положил их всех, перед тем как где-то совсем рядом, над головой, взорвалась стена дома, и стало темно в глазах.

– Здесь, что ли?.. – в темноте, четыре тени скользнули к одному из напрочь разрушенных домов Сталинграда.

– Товарищ капитан, разведчики говорили, прямо за домом, в котором их обложили…

– Так тут смотри, весь второй почти сложился, где искать-то? – Тот, которого назвали капитаном, прихрамывал, болезненно морщась.

– Если они отсюда работали, – указал один из сопровождающих капитана, высокий и худой парень, – то были где-то здесь, в центре дома. Вон, смотрите, там потолок рухнул, но застрял и скособочился.

Действительно, рухнувший потолок застрял и как бы повис одной стороной внутрь, не доставая до пола второго этажа.

– Пошли, поищем, может, пролезем, – капитан направился внутрь, залезая в пролом в стене, ведущий к лестнице.

– Товарищ капитан, а если все это рухнет. Наши же наблюдали, немцы и то сюда не сунулись, испугались.

– Конечно, они ведь трусы! Из танка расстреляли дом, на фига в него лезть? – поддакнул кто-то еще.

– Пошли, говорю, Осипенко, здесь останься, пригляди, – отдал распоряжения капитан и первым залез в дыру.

Разрушения у дома впечатляли. Покосившаяся крыша, точнее потолок второго этажа, крыши-то тут давно не было, стены в дырах. Проходя из комнаты в комнату, бойцы под предводительством капитана обшаривали все закоулки.

– О, товарищ капитан, кто-то есть, – шепотом произнес один из двух бойцов, залезший в дом вместе с капитаном, указывая на угол в одной из комнат.

– Тут двое, да и не наши это, не видишь, что ли? – в синем, тусклом свете фонарика ясно виднелись четыре ноги, по элементам одежды явно прослеживалась их принадлежность к немецкой армии.

– Точно, фрицы! А…

– Чего а? Наши их положили, наверное, потом сами заняли их позицию, чего непонятного? – капитан был зол и раздражителен. Он искал, искал человека, которого полюбил как сына.

– Сюда, – позвал второй боец, из соседней комнаты, – кто-то есть!

Под углом рухнувшего потолка виднелись только ноги и винтовочный приклад.

– Это он, винтовка его. Ребят, надо вытащить сержанта и похоронить по-человечески! – заявил капитан, осмотрев поднятую винтовку.

– Так вытащим, товарищ капитан, – весело произнес высокий, худой парень с веселой фамилией Светлячков, – его и не привалило, засыпало только.

Дружно, втроем, бойцы начали отбрасывать всякий хлам, чтобы освободить засыпанного человека, когда раздался стон.

– Вашу мать, он живой! – в голос воскликнул капитан и тут же осекся. – Быстрее, ребята, быстрее.

Осторожно потянув за ноги, из-под рухнувшего потолка показалось наконец тело. Да, это было именно тело, живое, но бесчувственное.

– Аккуратно, на руки его, – скомандовал капитан.

– Смотрите, за ногу не дергайте, забинтована, ранен, видать, был.

– Да на нем места живого не было еще, когда уходил, он же только из санбата, – выдохнул капитан.

Тело несли так бережно, что бойцу Осипенко, караулившего на улице, показалось, что несут хрустальную вазу. Вчетвером стало сподручнее, и бойцы ускорили шаг. Пробираясь по нейтральной полосе, нужно быть предельно осторожным даже днем, а уж ночью… Мины, кругом мины. Свои, немецкие, черт ногу сломит, не то что человек. Спустя долгих, как показалось бойцам, сорок минут группа вернулась на позиции, где находились остатки роты капитана.

– Сразу на берег, осмотрят в санбате, потом, наверное, за Волгу, – ответил капитан на незаданный вопрос. Все вокруг понимали его с полуслова. Тело опять подняли, на этот раз на носилки. Так как раненых приходится таскать каждый день, иногда по десятку, такая незаменимая вещь, как носилки, уже были готовы заранее.

Спустя еще двадцать минут седой, в годах военврач третьего ранга принимал тело и с помощью все тех же бойцов и капитана укладывал на стол.

– Что, ротный, не уберег бойца? – чуть с укором, но по-отечески, добрым голосом спросил седой врач.

– Да уж, товарищ военврач, не уберег! – констатировал капитан. Из глаз обоих текли слезы, даже привычный, казалось бы, ко всему на этой войне военврач не смог сдержать эмоции.

– Помогите мне раздеть его, дыхание чувствую, но очень слабое.

Тело полностью раздели. Кто-то из бойцов закрыл поплотнее дверь и подкинул дров в печурку.

– Сквозное в бедро, большая кровопотеря. Старые раны и многочисленные ушибы, синяки и ссадины. Сколько он пролежал?

– Часов десять, – ответил капитан.

– Долго, очень долго. Но это такой боец, что не должен умереть, я постараюсь, но его надо на тот берег, – заявил военврач. Помогавшая раздевать тело санитарка, средних лет тетка, вдруг спросила:

– Что означает «такой боец»? – тетка посмотрела на врача, а тот, смахнув, наконец, слезу, произнес:

– В той, старой армии, таких, как он, называли «настоящий солдат».

Конец первой книги

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg