«Ведун»

Ведун (fb2) - Ведун 1876K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Василий Иванович Сахаров

В.И. Сахаров Ведун

Охраняется законодательством РФ о защите интеллектуальных прав.

Воспроизведение всей книги или любой ее части воспрещается без письменного разрешения издателя.

Любые попытки нарушения закона будут преследоваться в судебном порядке.

Серия «Наши там» выпускается с 2010 года

© Сахаров В.И., 2016

© Художественное оформление серии, ЗАО «Издательство Центрполиграф», 2016

© ЗАО «Издательство Центрполиграф», 2016

Пролог

Руян. 6648 от С. М. З. Х.

Тихая летняя ночь, в тёмных небесах был отчётливо виден серебристый серп луны. С моря на остров Руян прилетал ласковый прохладный ветерок. И спал славный город Аркона, столица племени ранов, как ни в чём не бывало. Минул ещё один тяжёлый день, наступило время отдыха от трудов и забот, и горожане отдыхали. По улицам древнего славянского поселения ходили облачённые в кольчуги княжеские дружинники. В порту за городскими валами стояли у деревянных причалов наводящие на врагов ужас быстрые и юркие лодьи. На постоялых дворах гуляли морские волки — варяги. И где-то на окраине еле слышно пели песню несколько девушек, которые наверняка исполняли её не просто так, а для сидевших вместе с ними на завалинке парней.

Всё как обычно. И только в святилище Святовида, главного божества проживающих на берегах Вендского моря славян, которое было окружено глубоким внутригородским рвом и крепким высоким валом, а помимо того охранялось дополнительной стражей из лучших храмовых витязей, царила непонятная горожанам суета. По какой-то причине верховный волхв четырёхголового божества мудрый Векомир позвал на сход всех самых авторитетных жрецов из земель бодричей, лютичей и поморян. И они в сопровождении своих лучших учеников и воинов без промедления явились на его зов. Из Щецина прибыл служитель Триглава хитрый Лучеврат. Из Волегоща, где стояли главные храмы Яровита и Велеса, великий воин Огнеяр и знаток древних преданий Ведослав. Из Зверина — любимец Перуна могучий Мирослав. Из богатой Ретры — голос Радегаста одноглазый Келогост. Из Волина — старый жрец Ярилы бывалый путешественник Ратша. Из Кореницы — два служителя богов Поревита и Поренута братья-близнецы Белогор и Белогост. И среди них, седобородых длинноволосых старцев в белоснежных одеждах, самому младшему из которых было шесть десятков лет, единственная женщина, верховная жрица Макоши тридцатипятилетняя красавица Зареслава из Колобрега…

Украшенное узорчатой росписью, свастичным орнаментом и звериными рогами просторное помещение, где стоял трёхметровый деревянный кумир бога Святовида, перед которым находился посвящённый ему белый Алатырь, наполнялось гулом голосов. Обычно сдержанные волхвы спорили о будущем своего народа. Каждый из них имел по этому поводу своё особое мнение и потому желал высказаться. И это было легко объяснимо. Слишком тяжёлые и тревожные времена настали для венедов, которые под натиском христианской религии отступали из своих родных мест. Ведь когда-то Ольденбург был Старгардом, Любек назывался Любицей, Магдебург считался Девином, а Эрфурт носил славное имя древнего вождя Яроброда. Однако германцы, датчане, шведы и отступники из славян, которых толкала в наступление злая воля, каждый год делали набеги на земли венедов. Словно дикие псы, они наскакивали с разных сторон, а русы не всегда успевали вовремя собрать силы и встретить врагов.

Впрочем, не это было самым страшным. Противник, которого можно убить, никогда не пугал яростных вагров, бесстрашных ободритов, лёгких на подъём лютичей, могучих ранов, крепких полабов, стойких варнов и других венедов. Нет. Вражеские рыцари и кнехты, воины-крестоносцы, датские и шведские викинги, польские конники, наёмники папы римского, маркграфы, герцоги, короли и императоры — все они были только видимой угрозой, которую можно остановить. Другое дело — враги скрытые. Шпионы и наушники, священники и епископы, которые вкладывали в головы воевод, князей, вождей и старейшин низменные мыслишки, заставляющие братьев по крови идти друг на друга и изменять вере предков. Вот оно — основное бедствие венедов. Из-за этого пали многие крепости и города и несколько лет назад были потеряны неприступные Рарог и Бранибор.

Из-за чего все эти напасти? Почему весь мир ополчился на венедов? Эти вопросы часто задавали себе волхвы и тут же сами на них и отвечали, ибо ответы были на поверхности. Всё это из-за того, что планета Мидгард-Земля, на которой они жили, вместе со всей Солнечной системой, вращаясь вокруг оси Млечного Пути, попала в зону Тёмных Сил. Вследствие чего на Земле наступил цикл, который называется Ночь Сварога. За счёт этого космические паразиты, качающие живительную энергетику имеющих души существ, стали сильнее и могущественней, чем прежде. А боги-покровители людей, наоборот, утратили большую часть своих возможностей. И хотя эта Ночь Сварога была далеко не первой и даже не сотой, за те десятки тысяч лет, что существует на Мидгарде-Земле человеческий род, она являлась самой тяжёлой.

Этот цикл, который начался в 988 году от Рождества Христова по летосчислению поклонников Распятого, а закончиться должен был в 2012 году, предсказали ещё небожители, когда они гуляли среди людей. И служители светлых богов к этому природному явлению, разумеется, готовились, кто и как умел. Одни волхвы запасали силы и писали книги, которые они собирались передать потомкам. Другие создавали способные пережить тёмное время тайные ордена и ложи. Третьи уходили в труднодоступные уголки мира и там передавали знания лучшим ученикам. А волхвы славян, которые не могли бросить свой народ, подошли к этому вопросу с размахом.

После нашествия на европейских варваров и жадных римлян вождя поволжских кочевников Аттилы-батюшки по его повелению на Венедском море жрецы выбрали остров, где были основаны поселения людей славянского корня. На этом клочке суши, получившем название Руян, невдалеке от материка, был воздвигнут величественный храм сыну Сварога, прорицателю и защитнику людей Святовиду, и именно сюда перевезли его личные вещи-артефакты: седло, мундштук и магический меч. А спустя ещё некоторое время на берегах этого моря осели многие племена венедов. Ставились храмы родовым богам-прародителям, и много волшебных вещей лежало у их алтарей: зеркало Макоши, щит Яровита, стрелы Ярилы и блискавицы Перуна. И пока весины и смерды, налаживая свой быт, жили привычной жизнью, а князья и бояре участвовали в делах Европы, мудрые волхвы продолжали подготовку к встрече Ночи Сварога.

Благодаря усилиям жрецов был увеличен флот варягов, которые взяли под контроль Венедское море. За водным простором, на севере, находились никому не опасные дикие суомы и на тот момент немногочисленные свеоны-шведы. На западе простиралась Дания, где был крепок культ Одина и его детей. На юге и юго-западе лежали земли братьев-славян: древан, лужицких сербов, моравов, богемцев, полян-полонов и союзных им угров. Ну а на востоке, за владениями пруссов, опять же братья, многочисленные восточные славяне, которые жили в стране Гардарике, иногда называемой Острогард или Хунигард. И туда был отправлен один из лучших воинов-вождей острова Руян, потомок Радегаста и Вислава, князь Рюрик, который смог объединить все племена одного народа от Венедского до Меотийского морей.

Итак, всё было готово к тому, чтобы тихо и относительно спокойно пересидеть злое время и отбить наступление предавшихся тьме изменников человеческого рода. Но в этот раз события развивались совершенно неожиданно. Адепты Тёмных Сил, жаждущие власти древние чародеи, стали гораздо хитрее и искусней в интриге. И теперь они уже не торопились с ходу атаковать хранителей древнего знания в прямом бою. Не-ет! Они действовали исподволь, отсекали от славян и других сохранивших древние традиции и знания народов племя за племенем, копили мощь, выведывали силы светлых и внедряли в сознание людей-рабов новые психологические установки. И только после того как всё было готово, наносили удары.

Франки, саксы, баварцы, бургунды, тюринги, аллеманы и германцы, забыв о своих распрях, сплотились вокруг веры в распятого на кресте заложного мертвеца и повернули на восток. Север на удивление быстро, ещё до наступления Ночи Сварога, нанеся несколько серьёзных ударов по новой религии, забыл про Одина, Тора, Тюра и Фрейю и тоже принял сторону оболваненных христиан, руками которых через константинопольского патриарха и папу римского действовали тёмные. Примеру большинства последовали ляхи, моравы, богемцы и угры. А в год официального начала Ночи Сварога потомок Рюрика и Святослава Храброго, сын рабыни Владимир Киевский начал насильно крестить свой народ. И с этого момента восточные славяне повели отсчёт Крещения Руси.

Так венеды, которые в это время сами сцепились между собой из-за давних споров и обид, оказались в окружении. Куда ни посмотри, всюду враги и всё плохо. Жрецы славянских богов, которых становилось всё меньше, стремительно теряли свои силы и способности. Напитанные магией алтари превращались в обычные камни, а идолы — в безмолвное дерево. Вопросы к небожителям оставались без ответа, и это вселяло в сердца храбрых мужей неуверенность. Воины отворачивались от предков и старой веры, после чего, не найдя себе дела на родине, уходили в Новгород, Киев, Рим и Константинополь и там проливали кровь за чужие и чуждые им интересы. Династия некогда славных венедских князей Наконингов предала идущие за ними племена и пресеклась, а новых вождей, готовых повести за собой не один род, а все племена, не было. Что же касается простого народа, то он шёл туда, куда его тянули вожди. Тем более что не везде враги сразу же искореняли старую веру. Благо опыт у христианских проповедников был немалый, и методы они использовали стандартные и не раз опробованные в деле. Привлечение на свою сторону властной верхушки. Крещение простолюдинов. Строительство церквей на месте древних капищ и создание химеры из старых и новых религиозных догм. Вырубка священных рощ и постоянные проповеди о грехе, Страшном суде и адских муках. Затем уничтожение хранителей народной памяти и всех памятников языческого искусства. И в итоге через поколение-другое получалась новая формация людей, которые считали, что они всегда были рабами бога с востока и произошли не от небожителей, а от сотворённого человека по имени Адам…

Было уже далеко за полночь. Волхвы продолжали спорить и перебирали варианты спасения своего народа, а решения, которое устраивало бы всех, не было. И тогда Векомир поднял вверх раскрытую правую ладонь и возгласил только одно слово:

— Тихо!

Полукругом стоящие у алтаря солидные мужи замолчали и обратили взоры на жреца Святовида, а тот оглядел из-под насупленных косматых бровей волхвов и обратился к ним:

— Братья! — Поворот головы в сторону длинноволосой красавицы в белом платье и лёгкий кивок: — Сестра! Я позвал вас сюда, дабы мы могли всё спокойно обсудить и найти путь, следуя по которому мы спасём себя, наш народ и веру предков. Однако общего решения нет. Мы окружены врагами, а помощи ждать неоткуда. Наши силы разобщены, и дошло до того, что, когда четыре года назад датский король Эрик подступил к стенам Арконы, нам некого было выставить на её защиту. Вы все знаете это, точно так же как и то, что нам пришлось спрятать кумир Святовида, его артефакты и Станицу, а затем притворно принять крещение. Подобное не должно повториться, и оно не повторится. Лучше смерть, чем жить под ярмом раба, стоять на коленях перед ликом распятого на кресте чужеземца и находиться во власти тёмных…

— Правильно, — прервал Векомира Огнеяр, жрец Яровита. — Однако это очевидно. Здесь и сейчас собрались только верные предкам волхвы. Поэтому не надо лишних слов. Давай говорить по делу. Ты что-то придумал? Если это так, то поделись с нами своими мыслями и не заставляй изводиться спорами.

Векомир слегка поморщился и качнул роскошной седой бородой:

— Да. У меня есть мысль. Связи с богами нет, и кумир Святовида больше не даёт прорицаний. Небожители уже не могут помогать нам, как прежде, это ясно всем, а Ночь Сварога в самом начале. И я предлагаю послать к престолам богов наших самых лучших воинов-храмовников, которые попросят у прародителей совета, а именно — указать место, ударив в котором мы сможем уничтожить чёрных магов и остановим их наступление. От каждого храма по одному витязю, хоть кто-то, но дойдёт. Ничего иного я предложить не могу. Жду вашего ответа.

Тишина накрыла зал. Ни шороха, ни звука, только еле слышно, как за стеной всхрапывает белый конь Святовида. Жрецы думали, и мысли их были невесёлыми, ибо каждый волхв знал, что означает «отправить к престолу прародителей гонца», и мало кому нравилась эта мысль, ибо посланец должен быть добровольцем, самым сильным воином рода, который по собственной воле прольёт на алтарь бога свою кровь. Затем он умрёт и попадёт в Ирий, где сможет донести до богов слово соплеменников и услышать ответ небожителей, после чего вернётся в мир живых. Вроде бы всё просто. Однако за всю историю славянских племён, корни которых уходили в глубь тысячелетий, подобный обряд проводился всего несколько раз, и не всегда гонцы возвращались, поскольку умереть легко, а вот возродиться, воскреснуть в мире Яви и сохранить в целости свой разум, даже богам трудно.

Ожидающий ответа братьев Векомир посмотрел на своего бога и увидел, что четырёхголовый деревянный идол безучастен. Хотя было время, которое жрец помнил, когда глаза бога светились, а волхвы слышали его голос. Это было. Но это прошло. План предшественников Векомира, которые думали, что до острова Руян не сможет никто добраться, провалился. Тёмные оказались сильнее, чем предполагалось, и казалось, что они заранее просчитали все ходы славян. И что теперь? Умереть в бою? Сие несложно, поскольку смерти старый жрец не боялся. Вот только он отвечал не только за себя, но и за людей своего племени. И сейчас, как никогда, ему была необходима подсказка со стороны богов, что и как надо сделать, дабы выжить. В противном случае пройдёт десять, двадцать или тридцать лет, и храм Святовида будет разрушен, а венеды уничтожены как народ.

Наконец отозвался первый волхв, Ратша из Волина:

— У меня в храмовой дружине всего семь витязей осталось, а была когда-то полная сотня. Эх! — Жрец мотнул головой и слегка взмахнул рукой: — Я принимаю предложение Векомира. Иного выхода нет. Нужен один удар в самый центр вражеского логова, а иначе мы сгинем. Но где оно, мы не знаем, слишком сильны тёмные паразиты, которые прячутся от нас и не принимают открытого боя.

Следом своё слово сказал Лучеврат из Щецина, который буркнул:

— Согласен.

За ним прозвучали голоса Белогора и Белогоста, которые ответили одновременно:

— Поддерживаем.

После короткой паузы высказался Огнеяр:

— После пограничных боёв с германцами в дружине Яровита остались сплошь молодёжь или старики. Подходящий воин только один — мой сын Ратибор. Больше мне послать некого, и потому именно он отправится к богам.

После жреца Яровита высказались служители Велеса, Перуна и Радегаста, а за ними — жрица Макоши, которая отправляла на смерть одну из своих амазонок. Женщину никто не переубеждал. Всякий славянин от рождения свободен. Всякий, кроме служителя богов, который без принуждения и по собственном здравом размышлении посвятил свою жизнь небесному прародителю. И жрицы Макоши, Лады, Дии, Магуры, Мерцаны, Живы, Зеваны и других женских богинь исключением не были, ибо сами сделали свой выбор.

Прозвучало решение Зареславы. Жрецы переглянулись, и на этом совет волхвов был окончен. Один за другим они покидали храм Святовида, и лица их были печальны. Но тем не менее в душе каждого волхва билась крохотная зирка надежды. А вдруг всё получится? А что если боги ответят, и витязи смогут пробиться обратно в мир живых? Ведь это же всё изменит. Враг будет выявлен, и храмовые воины, самые сильные и лютые бойцы славян, вместе с волхвами отправятся в путь и уничтожат гнездовище тёмных тварей. После чего нашествие врагов будет остановлено, и народ сможет выжить. Да. Вне всякого сомнения, это было бы правильным ходом. Однако пока это только надежды, а сбудутся ли они, кто знает? Пока никто. Разве только главный божественный оракул Святовид. Но он молчит, ибо не его время сейчас в Мидгарде.

Глава 1

Россия. 20.12.7521 от С. М. З. Х. — 2012 от Р. Х.

Пальцы скользили по клавиатуре ноутбука. Сеть ловилась неплохо, страницы мелькали одна за другой, и взгляд быстро выхватывал основу текстов. В мире, как обычно, всё достаточно беспокойно и нестабильно. Хотя, надо это признать, людей волнуют именно страшилки, оттого и подборка новостей соответствующая. Война на Ближнем Востоке. Мировой финансовый кризис продолжается, но президент России обещает, что всё будет чики-бамбони. Премьер кого-то навестил и о чём-то договорился. За взятки посадили чиновника и сняли с должности полицейского начальника. Обвалился ветхий дом в районном центре. И в этом конечно же виноваты коммунисты и лично пересажавший пятьсот мильонов архитекторов и строителей товарищ Сталин. На Кавказе стрельба и очередной теракт, видимо, кто-то по старинке опять отмывает бабло. Мировая звезда эстрады увеличила грудь, и весь мир с замиранием сердца ждёт знаменательного момента, когда же она представит своё сокровище на суд общественности. В патриарха РПЦ Гундяева кинули тухлое яйцо, и охрана священнослужителя-коммерсанта, которую ему выделяет государство, опять облажалась.

В общем, фон точно такой же, каким был вчера, позавчера и год назад. Негатив пополам с чернухой и порнухой. От этого слегка защемило сердце и, оставив в покое ноутбук, я сунул ладонь под рубашку и помассировал грудь. Вроде полегчало, и это хорошо, не придётся принимать таблетку.

Тряхнув головой, я посмотрел в окно. За ним — внутренний больничный двор подмосковного дома инвалидов. Ночью выпал снег. Дворник-таджик большой деревянной лопатой сгребает рыхлую белую массу к стене. Я вижу, что ему холодно. А ещё есть ощущение, что он мысленно напевает какую-то песню и вспоминает о доме, где его ждут жена и трое детей. Хороший он человек, ровный. Тот упырок, который работал здесь до него, тоже азиат, был уголовником и редкостной мразью, которая присматривалась к возвращающимся из школы малолетним детям. Мысли у него были чёрные, и он находился на грани срыва. Поэтому я скинул информацию о нём на электронный адрес местного райотдела милиции. Тьфу, блин! Никак не привыкну, конечно же полиции. А поскольку учреждение, где я нахожусь, не простое, копы отреагировали достаточно оперативно, и сейчас этот моральный урод далеко отсюда. Возможно, уже сидит в клетке. Но вероятнее всего, едет к себе домой и думает, как бы вернуться обратно, в страну, где правят бал никчёмные либеральные законы и деньги.

Впрочем, это дело прошлое. Я подумал о том, что надо бы попросить нянечек вывезти меня на прогулку, и мой взгляд сместился на стекло, в котором я увидел своё отражение. Слегка полноватый от размеренного и малоподвижного образа жизни усталый коротко стриженный русоволосый мужчина сорока пяти лет в полосатой пижаме, сидящий перед столом в инвалидном кресле. Правая рука на подлокотнике, рукав левой пуст. Да, вот такой я человек. Отставной подполковник ФСБ Вадим Соколов. Калека, которого вряд ли кто будет оплакивать и жалеть. Офицер, получивший неизлечимую травму на всю жизнь не в бою, а в банальном ДТП, в котором погибла вся моя семья: жена и две дочери.

После этого я не хотел жить. Но врачи вытащили меня с того света, а затем, насколько позволяла современная медицина, собрали по частям. Причём сделали это настолько хорошо и профессионально, что я даже могу немного ходить. И вот уже пять лет нахожусь в относительно неплохом местечке для одиноких людей, которые ещё могут принести пользу стране. Хотя правильней будет сказать: тем господам, бывшим партийным товарищам, что стоят у штурвала корабля под названием «государство».

Нас, пациентов, здесь немного, около полусотни. И если посмотреть на моих соседей, проживающих, как и я, в отдельных комнатках с минимальными удобствами, телевизором и ноутбуком, можно понять, что мы собой представляем. Слева — парализованный заместитель министра, который знает немало интересного и до сих пор сохраняет здравость суждений. Справа — некогда популярный безногий писатель, сочиняющий для пресс-службы администрации президента типовые речи и отмазки на все случаи жизни. Что же касается меня, то, несмотря на тот факт, что подполковник Соколов начинал свою службу в органах безопасности как оперативник, я очень даже неплохой аналитик, который выдаёт результат не на основе информированности или усидчивости, а за счёт хорошей интуиции и знания человеческой психологии. И пусть нельзя сказать, что я уникум — таких людей у нас в стране хватает, — определённый талант у меня всё же есть. Поэтому я своего рода добровольный помощник бывших сослуживцев, который мониторит Интернет и составляет докладные записки, помогающие действующим офицерам ФСБ ориентироваться в современных веяниях и течениях, наполняющих наше общество. И эта востребованность держит меня на плаву, заставляет цепляться за жизнь и не даёт скатиться в пропасть отчаяния и покончить жизнь самоубийством. Так что если бы не Всемирная паутина, то без близких людей и поддержки я давно загнулся бы.

Ладно, к чертям собачьим печальные мысли! Надо возвращаться к делу.

Я вновь было сосредоточился на работе, аналитической записке по экстремистским организациям России и ближнего зарубежья, которая войдёт в развёрнутый доклад для Самого. Но только набил первую страничку, как в мою комнату вошла нянечка в белом халате, молодая пухленькая брюнетка Катенька, которая улыбнулась и сказала:

— Вадим Андреевич, а к вам гость.

— И кто? — Я прервался и обернулся к девушке.

— Иван Иваныч.

Исключительно по имени отчеству старожилы и работники этого заведения называли только одного человека — полковника ФСБ Лаврова. Старого чекиста с большими связями, который раньше был куратором нашего дома инвалидов, а примерно год назад ушёл в отставку и стал работником службы безопасности у одного из новоявленных российских олигархов, Вениамина Павелецкого. Кстати, именно Лавров в своё время определил меня сюда, а когда я выл от тоски и мечтал о смерти, часто беседовал со мной и объяснял, что самоубийство — это грех. В общем, на мой взгляд, он неплохой человек. С хитрецой, не без этого. Но в целом нормальный и адекватный офицер старой закалки.

— Он ждёт меня внизу? — задал я вопрос.

— Нет. Хочет к вам подняться и попросил узнать, не спите ли вы.

— Не сплю. Пусть заходит. Буду рад его видеть.

— Хорошо.

Катенька выскочила за дверь, а спустя пару минут появился Иван Иваныч Лавров, худой мужчина пятидесяти лет с бледным лицом в тёмно-сером костюме. Видимо, дела у отставника шли неплохо, так как его пиджачок стоил минимум пятьсот — шестьсот евро, а рядовой охранник тратить такие средства на одежду не станет. Плюс к этому хорошие часы на руке, настоящая Швейцария, если не ошибаюсь, и ботинки очень даже ничего, дорогие, чистые и не стоптанные, значит, он приехал на машине с водителем. Опять же парфюм хороший, а ногтями явно занимался профессионал из салона красоты.

— Здравствуй, Иваныч. — Слегка улыбнувшись и скрипнув суставами, я встал и сделал шаг навстречу гостю. — Гляжу, жизнь у тебя удалась?

— Да, ничего так, — усмехнулся Лавров и пожал мою руку, — грех жаловаться, Вадим. Здравствуй. Садись. Я ведь знаю, что тебе стоять тяжело.

— Стометровку не осилю, это есть. Но гостя дорогого встретить могу.

— Так уж и дорогого, скажешь тоже. Садись, и я с тобой присяду.

Я вернулся в своё инвалидное кресло у стола, а отставной полковник сел напротив. Вновь появилась Катенька, поставила на стол две кружки чая и печенюшки. Мы дождались, пока останемся одни, и осторожно сделали по паре глотков горячего напитка. А затем, понимая, что Лавров просто так в гости не ходит, ибо мы с ним хоть и знакомы, но не друзья, я спросил его:

— Иван Иваныч, давай начистоту. Ради чего решил меня навестить? Работа есть?

— Нет, — Лавров качнул головой, — скорее деловое предложение.

— А именно?

— Ты ведь знаешь, что я теперь работаю на Павелецкого?

— Да, конечно, ведь это не секрет.

— Так вот, пару лет назад мой самый главный шеф решил вложить деньги в науку, организовал несколько научных центров, и я стал начальником СБ на одном из объектов, который занимается физикой. Работа непыльная, платят отлично, и коллектив меня уважает. К учёным я не лезу, на мне только охрана. Но вчера руководитель проекта попросил меня срочно найти человека, который согласился бы поучаствовать в весьма серьёзном эксперименте. Времени мало, искать кандидата некогда, а поскольку требуется не бомж с улицы и не наркоман, а нормальный, адекватный человек с хорошими, непропитыми мозгами и приобретённым в течение жизни дефектом или неизлечимой болезнью, то выбирать особо не из кого. Вот я и заехал на старое место службы. И первый, кому решил предложить поучаствовать в этом эксперименте, ты. Вкратце такие вот дела.

— Это что же получается, — в моём голосе была лёгкая обида, — меня как подопытного кролика будут использовать? Зачем мне это нужно, Иваныч? Ты меня за дурака держишь? Да, я инвалид, и это на всю жизнь. Да, я никому не нужен. Да, всё хорошее осталось позади. Но я всё прекрасно понимаю и не хочу участвовать ни в каких экспериментах.

Как ни странно, Лавров ничуть не смутился, а спокойно выслушал меня, одним большим глотком допил чай, закинул в рот печенюшку, прожевал её и, дождавшись, пока я перестану изливать на него своё неудовольствие, продолжил:

— Ты ведь не знаешь, от чего отказываешься. Так что не торопись. Эксперимент — бомба, прорыв в науке, и ты можешь прославиться. Но это чепуха. Главное, есть реальная возможность полностью восстановить своё здоровье. Понимаешь, полностью! Отрастить руку и отремонтировать позвоночник. Одна минута — и ты снова здоров.

— Этого не может быть. Фантастика. Нелепица.

— Возможно, ты прав. Однако меня уверили, что всё именно так.

— И при чём здесь физика и здоровье? По-моему, это совершенно противоположные направления.

— Соглашайся на эксперимент, и ты всё узнаешь. Рискни. Тебе ведь один хрен, по большому счёту терять нечего.

«Действительно, нечего, — подумал я. — Мне уже ничего не светит, и моя жизнь закончится в этой самой комнате. Одна радость — Интернет и общение с людьми на разных форумах, от исторических и политических до литературных и философских. Но это всего лишь имитация жизни, а не сама жизнь. Согласиться или нет? Не знаю, поскольку предложение слишком неожиданное, а я привык сидеть в своей уютной комнатке и вырваться за её стены не стремлюсь».

— Эксперимент опасный? — спросил я Лаврова.

— Буду откровенен. Учёные говорят, что дело простое, но я им почему-то не верю. Так что за твоё здоровье, какое в тебе еще осталось, ручаться не стану.

— Что я должен сделать?

— Подробности позже, а если кратко, то нужно пройти полное медицинское обследование, раздеться, войти в какой-то механизм и через тридцать — сорок секунд выйти. Потом снова обследование, несколько дней за тобой будут наблюдать — и ты свободен.

— И всё?

— Да. Вошёл и вышел. Если эксперимент удастся, станешь здоровым и знаменитым, а нет, значит, получишь немного денег, которые сможешь потратить по собственному усмотрению, и вернёшься обратно.

— И много денег?

— Достаточно, чтобы купить новый ноутбук. — Иван Иваныч кивнул на мой потрёпанный комп.

— Ясно. Если я соглашусь, меня отсюда выпустят? Проблем не будет?

— Выпустят, конечно. Какие уж тут проблемы. Ты ведь не секретоноситель и не особо важная персона. К государственным тайнам не допущен. Справки свои составляешь на основе сетевых данных и официально являешься полноценным гражданином, который имеет паспорт и может в любой момент покинуть стены этого гостеприимного места. Только идти тебе некуда и не к кому. Поэтому ты и сидишь здесь, словно сыч, и делаешь черновую работу за бывших сослуживцев, которые тебя даже не навещают.

— А ехать далеко?

— Полчаса — и мы на месте.

— Бумаги какие-нибудь подписывать надо?

— Пока нет, а там посмотрим. — Лавров помедлил и кивнул на выход: — Итак, ты со мной или мне другого кандидата поискать?

Ответ вырвался сам собой.

— Согласен. Еду с тобой. Рискну здоровьем. Ха-ха! — невесело посмеялся я.

Мы с Иван Иванычем обговорили некоторые мелочи, ударили по рукам, и спустя двадцать пять минут, погрузившись в новенький «хаммер», я ехал в исследовательский центр господина Павелецкого. Вопросов в голове была тьма-тьмущая. Но Лавров отмалчивался или говорил, что подробности будут на месте. Настаивать бессмысленно, и я замолчал. Смотрел на пролетающий за окном заснеженный придорожный лес и думал о том, что вот ведь как странно жизнь повернулась. Три года я сидел в доме инвалидов, и меня не тянуло выбраться наружу. А сейчас как-то резко пришло понимание, что мой внутренний мир не ограничен одним личным горем. Есть мать-природа, которая живёт по своим законам. И хорошо бы, после того как эксперимент закончится, выбраться куда-нибудь на реку или, на крайний случай, в зимний сад.

За размышлениями дорога пролетела совершенно незаметно. Машина свернула с главной трассы, проехала через ухоженный лесок, въехала за тяжёлые железные ворота, которые охранялись вооружёнными охранниками, и остановилась перед серым четырёхэтажным зданием.

Нас ожидали. Для меня приготовили инвалидное кресло. Два крепких мужика в чёрной униформе помогли мне выбраться из машины и пересесть в новое транспортное средство, а затем вкатили его в просторный холл.

Иван Иваныч куда-то исчез, а передо мной предстал молодой длинноволосый брюнет в тёмно-зелёном халате, который представился Мишей. Он перехватил меня у встречающих и покатил к лифту. Всё делалось сноровисто, быстро и чётко. Слова, жесты, мимика, ничего лишнего. Ни дать ни взять, будто в нормальной воинской части, где слово «дисциплина» не пустой звук. Впрочем, я не удивлялся. Серьёзная контора, в которой всё на западный манер. Никаких личных отношений, перекуров и посиделок. На работе только работа, и это понятно. Павелецкий, хоть и ворюга, обокравший добрую треть страны, дармоедов при себе не держал и расхлябанности не терпел, особенно там, куда он вкладывал деньги.

Лифт доставил нас с Мишей на четвёртый этаж, и меня вкатили в рабочий кабинет местного начальника, на двери которого висела табличка, извещающая, что здесь заседает руководитель проекта Румянцев К.В. Коротко и лаконично. В приёмной никого, а в кабинете всё строго и функционально: отделанные под красное дерево стены, большое окно, на стене плоский сорокадюймовый экран. Напротив — дубовый стол, пара кожаных кресел и в одном из них полный лысоватый мужик, по виду мой ровесник, в шерстяном свитере и потёртых брюках. С виду типичный тюфяк, удел которого — быть на побегушках у тех, кто сильнее характером. Но первое впечатление бывает обманчиво, это общеизвестный факт. Поймав взгляд Румянцева, я пришёл к выводу, что передо мной волевой, упрямый и жёсткий человек — руководитель и лидер.

— Добрый день, Вадим Андреевич, — поприветствовал он мою скромную персону и представился: — Меня зовут Константин Викторович. Кто вы, мне известно, Иван Иваныч о вас хорошо отзывался, а на основе вашего досье можно не один боевик или хороший детектив написать. Впечатляет. Кавказ. Таджикистан. Работа в аналитическом отделе ФСБ, а затем эта глупая авария, после которой вы не сломались.

«А Лавров-то — подлец, — мельком скользнула в голове мысль. — Даже досье на меня имеет и предоставил его частному лицу. Впрочем, по сегодняшним временам, когда покупается и продается всё, включая государственные тайны, это обычное дело. А он отставник, который хочет хорошо есть и иметь в кармане разноцветные бумажки с портретами иностранных президентов. Ладно, переходим к разговору, надо же узнать, что здесь происходит, и лучше сделать это раньше, чем позже».

— Рад знакомству, — рассматривая Румянцева, произнёс я и, отдавая инициативу учёному, замолчал.

Руководитель проекта цыкнул зубом, смерил меня долгим оценивающим взглядом и спросил:

— Иван Иваныч объяснял, чем занимается наш исследовательский центр и ради чего вас пригласили?

— В самых общих чертах. Никакой конкретики, и я рассчитываю, что разъяснения получу здесь и сейчас.

— Это само собой, разъяснения будут. Однако для понимания всего, что мы собираемся сделать, надо знать физику. У вас, кстати, как с этим делом?

— Плохо.

— Так я и думал. Но это не критично. Вы человек умный, поэтому быстро разберётесь, в чём дело. Тем более что имеется видеоролик, который приготовили для широкой общественности, так сказать, в целях популяризации науки. Посмотрите его позже, а пока объясню вам, чем мы занимаемся, на доступном уровне.

В руках Румянцева появился пульт, и загорелся настенный экран, на котором появилось изображение нашей Галактики. В центре ядро, а вокруг него спирали, в одной из которых, ближе к хвосту, наша Солнечная система.

— Красиво, — разглядывая застывшее изображение, кивнул я и обернулся к учёному.

— Это точно, — согласился руководитель проекта, устало вздохнул и начал небольшую лекцию: — Сто лет назад великий английский учёный-физик Эрнест Резерфорд создал теорию планетарного ядра, суть которой состоит в том, что Солнце — это ядро, вокруг которого вращаются планеты. И в центре Галактики так же есть ядро, вокруг которого вращаются звёзды. Следовательно, всё очень просто и понятно. Мы живём в однополярном мире, и наша необъятная Вселенная лишь песчинка в вакууме внешнего космоса. Это преподаётся в школах и институтах, и на этом базируется фундаментальная наука. Однако Резерфорд, его ученики и внёсший в теорию англичанина дополнение о квантах датчанин Бор ошибались. Давно уже доказано, что кроме нашей Вселенной существуют многие другие. Американцы ведут исследования и уже насчитали во внешнем космосе более двухсот звёздных скоплений, идентичных нашей Галактике.

— Интересно.

— И это только начало. Несмотря на тупики, догматизм, непререкаемость авторитетов, нехватку профессиональных кадров и непрестижность профессии учёного, наука не стоит на месте. Ведутся исследования, ставятся опыты, и есть результаты, которые неоспоримо свидетельствуют, что Вселенная совсем не так проста, как кажется. Она многомерна и асимметрична. И одновременно с этим является единым и неделимым целым. Хотя и состоит из нескольких параллельных пространств, в каждом из которых свои внутренние законы, временные потоки и собственная таблица периодических элементов. Так что Резерфорд с Бором и учениками, а вместе с ними такой мастодонт науки, как Эйнштейн, мягко выражаясь, были не правы.

— И как это касается проводимых вами опытов?

— Сейчас, не торопитесь. — Щёлчок пульта. Картинка на экране стала чётче и ярче. Часть звёзд пропала, и остались только основные рукава Галактики. — Что вы видите, Вадим Андреевич?

Хм! Что я видел? Натуральный фашистский крест.

— Правосторонняя свастика, — сказал я.

— Правильно. Свастика, которая напоминает славянские знаки Коловрат, Яровик и Чароврат. А теперь?

Снова картинка изменилась, и я произнёс:

— То же самое, только в левую сторону. Лучи свастики идут против часовой стрелки.

— Так. И ещё разок.

Опять смена изображения, и символ смотрит лучами вправо, но они смещены совсем не так, как на первом рисунке.

— Ну и зачем вы мне это показываете? — В лёгком недоумении я посмотрел на учёного.

— Это вид нашей Галактики сверху из разных пространств. Первое — наше. Второе принято называть Жёлтым. А третье Серым. Об этом современные учёные всерьёз заговорили лет тридцать — сорок назад, а древние люди знали о таком устройстве Вселенной ещё десять тысяч лет назад как минимум. И спрашивается, кто дикарь? Ладно, это опять только предисловие. Всего пространств семь, и это только те, о которых мы знаем в настоящий момент. Они располагаются в виде уровней, так вам будет проще воспринимать информацию. В самом низу, если можно так сказать, основное пространство, которое часто называют Ретропространство, или Исходное. Там нет ничего и никого. Но из этого ничего произошла Вселенная, звёзды, планеты, люди и прочие живые существа, и, значит, на этом уровне всё же есть какая-то энергия и материя для творения. И скорее всего, это некая субэлементарная структура, отличающаяся от материи других пространств только своим внутренним сжатием. Далее располагается уровень Мёртвого пространства, и можно сказать, что это фундамент Вселенной и её крепёжный материал. Потом идёт наше с вами пространство, то, что мы видим глазами и ощущаем органами чувств, уровень людей. Мы здесь живём, и вырваться с нашего уровня пока не можем, да и не хотим. Выше Выше нас Жёлтое пространство, где законы физики не похожи на наши. И по верованиям древних землян — славян, майя, римлян, индийцев и кельтов, — там существует превеликое множество цивилизаций, каждая из которых превосходит нас как по духовным, так и по техническим показателям, и оттуда прилетают НЛО. Ещё выше — пятое пространство, уровень Мрака, где правит Зло с большой буквы, и именно это место считается Адом, где души проклятых разумных существ, не только людей, искупают содеянные ими при жизни грехи и мерзкие поступки. За этим уровнем находится Серое пространство — уровень младших богов, где они строят свои великие цивилизации и куда после смерти попадают души людей, которые жили по Правде и Совести. Ну и последний уровень — Синий, где обитают старшие боги, первые творения Ретропространства и самые мощные существа во Вселенной. Вот такой расклад.

— И что дальше?

— Научный эксперимент, Вадим Андреевич, в котором вы примете самое непосредственное участие. Разумеется, если не передумаете. А суть его такова. Завтра, 21 декабря 2012 года, в одиннадцать часов одиннадцать минут по московскому времени состоится великий парад планет, и галактическая синхронизация. Весь наш мир вступит в новую эпоху и продолжит жить своим чередом, а я проведу опыт, который, если удастся, сделает меня самым великим, знаменитым и влиятельным человеком на планете. Я не мистик, по этой причине не верю в богов и демонов. Однако мне известно, что во время парада планет на краткий миг, минуту, может, полторы, межпространственная ткань истончится. И созданный мной генератор сможет пробить туннель на Исходный уровень. Вы, конечно, хотите узнать, что это нам даст, и я отвечу так, как ответил господину Павелецкому, когда убеждал его выделить мне средства на исследования. Ретропространство — основа Вселенной, уровень творения. И совершенно естественно, что всё живое и органическое, попавшее в тот мир, восстанавливается до идеальных кондиций. Поэтому, если туда «окунуть» живого человека, старого, больного или немощного, он должен снова стать крепким, сильным и здоровым, таким, каким его задумала природа. Пока у нас не хватает мощностей, чтобы прорваться вниз. Но мы в состоянии использовать природное явление космического масштаба, которое нам поможет. И если у нас всё получится и мы будем иметь на руках свидетельства существования иных пространств, где можно вернуть себе здоровье, я буду считать, что победил. Мне выделят любые мощности и ресурсы, какие только необходимы, хоть личную атомную электростанцию, ибо даже самые богатые люди планеты не бессмертны, и умирать они не хотят. Это материальная сторона дела, его база, и именно под это я получил финансы. Хотя меня больше интересует наука и мировое признание, а деньги — это прикладное направление.

Румянцев сделал паузу, и я смог вставить своё слово:

— Почему на роль подопытного выбран именно я? Разве не хватает инвалидов в Москве?

— Хватает. Но нужен человек с крепкой психикой, который сможет рассказать о том, что увидит в Исходном пространстве. Механические и электронные приборы из нашего мира там работать не будут, ибо они распадутся на атомы. Так что вся надежда на человеческие органы чувств. А если за те секунды, что вы будете находиться в Ретропространстве, вам удастся прихватить оттуда пару пылинок, то это вообще будет нечто грандиозное. — Учёный посмотрел на часы, выключил монитор и встал. — Заговорился я с вами, давно такого внимательного и благожелательно настроенного слушателя не было. Но время поджимает, пойду. Увидимся с вами вечером. У вас ведь наверняка ещё много вопросов?

— Да.

— Вот и хорошо.

Руководитель проекта покатил моё кресло к выходу, а я не удержался и всё-таки задал ещё один вопрос:

— Скажите, Константин Викторович, а почему вы кинулись искать подопытного в самый последний момент?

— Так сложилось. Мы думали, что не сможем отрегулировать генератор до парада планет и ничего не намечали. Но нашёлся умелец, светлая голова, Кулибин доморощенный, который подсказал нашим мастерам и техникам, в чём они не правы, и прибор заработал. Радости моей не было предела, а когда я немного пришёл в себя, то начал искать человека на роль посланца человечества в Ретропространство. Тайны в этом особой нет, мы ведь не почтовый ящик, который работает на государство. Однако осторожность нужна, слишком многим не нравится то, что я делаю. Да и конкуренты, сволочи, спят и видят, как бы мои наработки украсть. По этой причине всё делается тихо и без шумихи. Вот будет результат, тогда весь мир про Румянцева узнает, а пока — терпение и спокойствие. Кстати, так и не спросил вас: вы не передумали участвовать в эксперименте?

— Нет, не передумал.

— И правильно. Такой шанс один раз в жизни выпадает. И хотя риск имеется, не думаю, что он велик. — Мы с учёным оказались в приёмной, где нас ожидал Миша, и физик попрощался: — Увидимся вечером, Вадим Андреевич.

Румянцев ушёл, а кресло подхватил Миша и повёз меня на медосмотр, настолько подробный и квалифицированный, что я просто диву дался. Рентген, десятки врачей, пробы крови, мочи, кожного и волосяного покрова, кардиограмма, ещё не пойми что, а в конце беседа с психологом. Поэтому, когда через четыре часа моё транспортное средство вкатили в гостевую комнату, которая стала моим временным пристанищем, сил у меня уже не было. Упав на кровать, я с трудом заставил себя включить ноутбук, просмотреть почту и начало научно-популярного фильма от «Румянцев и компания» под названием «Многомерная Вселенная». Ну а поскольку после краткой вступительной речи руководителя проекта сразу же пошли формулы, рисунки, графики и обоснование разных теорий, меня хватило на десять минут, после чего я вырубился. Какой там вечер и разговор с вопросами! Спать, спать, спать. А всё остальное завтра.

Глава 2

Россия. 21.12.7521 от С. М. З. Х. — 2012 от Р. Х.

Ночью мне приснился сон, который можно назвать кошмарным. Потому что я в мельчайших подробностях увидел тот день, когда случилась авария и Вадим Соколов лишился своих близких, а сам превратился в развалину.

Погожее летнее утро. Выходной. Впятером — моя жена Елена, её брат Костя, дети и я — отдыхали на тихой подмосковной даче. Настроение замечательное. Рядом лес, неглубокая речушка, и мы, все вместе, находились в тени сада и жарили шашлык. Запах мяса щекотал ноздри. Лена накрывала на стол. Дочки с любопытством через забор рассматривали привязанную на лугу соседскую козу. А мы с Костей, который, как и я, был офицером ФСБ, стояли у мангала и лениво перемывали косточки нашему непосредственному начальнику генерал-майору Капушеву, не желавшему отпускать нас в отпуск, постоянно ссылаясь на большую загруженность делами.

В общем, всё было хорошо. И тут дёрнул Костю чёрт: он вспомнил, что забыл в доме свой мобильник. Родственник ушёл, а у меня по душе словно кошки коготками заскребли, что являлось верным признаком надвигающейся беды или каких-то осложнений. Невольно я нахмурился. Но моя любимая женщина, невысокая шатенка с выразительными карими глазами в лёгком светло-синем сарафане, заметила это. Она подошла, прильнула к моему плечу, и я обнял её, успокоился. Мы стали наблюдать за детьми, которые переключились на ловлю бабочек. Благодать. Вот так сидел бы в этом тихом, спокойном месте и ни о чём плохом не думал.

Однако нашу идиллию нарушил Костя, сообщивший, что в Москве произошёл террористический акт и нам приказано срочно явиться на службу. Делать нечего. Диспетчер на московском телефоне наверняка уже отметил, что майор Самойлов и подполковник Соколов извещены, а значит, необходимо ехать. Нас, скорее всего, загрузят задачами на несколько дней вперёд, и забрать отсюда жену с детьми будет некому, хотя впереди ещё целый выходной. Так что ехать надо вместе.

Мы собрали вещи, сложили в кастрюлю шашлык, погрузились в Костину «ауди» и направились в столицу. Вновь вернулись нехорошие предчувствия, и я не раз хотел попросить свояка остановить машину. Но взгляд жены и еле заметная усмешка Кости, который называл моё природное чутье на опасность излишней мнительностью, сдерживали. И чтобы немного успокоиться и не нервировать близких, я прикрыл глаза и постарался сосредоточиться на предстоящей работе. Через пару минут почти восстановил своё душевное спокойствие, и в этот момент раздался крик Елены:

— Осторожно!

Я моментально открыл глаза и увидел на дороге зазевавшуюся молодую мамашу с коляской, которая стояла на проезжей части и в каком-то глупом недоумении смотрела на приближающийся автомобиль.

«Дура!» — подумал я, а Костя резко ударил по тормозам и постарался отвернуть в сторону.

И всё бы ничего, но позади нас по трассе ехал груженный кирпичами КамАЗ.

Удар! Хруст сминаемого металла! Крик жены и хрип Кости! А затем темнота и пустота, из которой выплыло лицо Елены, неестественно спокойное и какое-то умиротворённое.

«Ты жива?» — мысленно обратился я к ней.

«Нет», — пришёл беззвучный ответ.

«Но ведь я вижу тебя».

«Это сон, Вадим. Всего лишь сон. Но не обычный, а вещий».

«И зачем ты пришла в него?»

«Предупредить тебя».

«О чём? Об опасности?»

«Да. Эксперимент, в котором ты завтра будешь участвовать, пойдёт не так, как задумано. Человечество не получит доступ в новые для себя пространства, пока не решит свои проблемы. Такова воля богов».

«Каких богов?»

«Всех. И добрых, и злых. Они могут спорить и враждовать, но в этом солидарны».

«И мне надо отказаться от участия в опыте?»

«Ни в коем случае. Иди в портал. Но когда он закроется, ничего не бойся. Ступай, куда тебя поведёт сердце, и боги даруют тебе новую жизнь. А мы с девочками отпускаем тебя и желаем счастья. У тебя будут другие женщины и другие дети. Сбереги их, и ты будешь счастлив. Вспоминай нас, но не тоскуй. Нам здесь хорошо».

«Где здесь?»

«В мире, который живые называют Серым пространством».

Помедлив, я вновь послал явившемуся в мой сон призраку свою мысль:

«Я войду в портал, но перед этим хочу кое-что узнать. Мы ещё встретимся?»

«Возможно, когда-нибудь, в других перерождениях и новых телах. Прощай, Вадим».

Призрак стал растворяться, а я выкрикнул:

«Прости меня! Я не сберёг нашу семью!»

«Ты ни в чём не виноват…» — прошептали исчезающие губы, и я снова оказался в вязкой, недоброй темноте, которая, словно глина, повисла на моём теле.

— А-а-а! — Я рванулся из обступившей меня липкой субстанции, и по глазам ударил свет.

В комнату проникали лучи восходящего солнца, которое в этот зимний день светило как-то неестественно ярко. Рядом стоял Миша, который был заметно обеспокоен, и спросил меня:

— Вадим Андреевич, с вами всё хорошо? Вы так кричали, что я решил, будто с вами беда.

— Ничего страшного, — вытирая со лба испарину, ответил я. — Просто вчера был тяжёлый день, а ночью приснился дурной сон. Но я уже в порядке.

— Тогда вставайте. У нас в запасе всего четыре часа. Сейчас умываемся, приводим вас в порядок и лёгкий завтрак. Потом снова по врачам, подпишите бумаги, что вы доброволец, и короткий отдых. Давайте я помогу вам встать…

Время до начала эксперимента пролетело очень быстро, поскольку я был погружён в себя и занимался анализом странного ночного сновидения. Что это? Бред воспалённого сознания или реальное послание из иного мира? Этого я не знал. Но почему-то был совершенно спокоен и, прислушавшись к своим чувствам, никакого беспокойства не ощутил. Поэтому, когда ровно в одиннадцать часов утра Миша вкатил мою коляску в комнату, где инженеры смонтировали первый земной телепорт, отставной подполковник Вадим Соколов был бодр, свеж и излучал уверенность.

В просторном помещении царила суета. Бегали учёные и их помощники из команды Румянцева. Тащили куда-то в угол толстый кабель техники. На входе находилось несколько охранников, три человека устанавливали видеокамеры и настраивали звук. Я смотрел на небольшой металлический круг в центре, вокруг которого стояли четыре толстые металлические балки с чёрными коробками на верхушках. Вот и весь телепорт в иной мир, в который мне предстояло войти и вернуться обратно. Хотя, если воспринимать появление во сне погибшей жены как вещий знак, мне выписан билет в один конец. Однако я готов шагнуть в неизвестность, потому что здесь меня ничто не удерживает.

— А вы, как я посмотрю, не нервничаете? — Ко мне подошёл Румянцев.

— Не вижу причин для нервотрёпки, — ответил я.

— Это хорошо. — Учёный посмотрел на меня сверху вниз и спросил: — Вы помните, что должны сделать?

— Да. Шаг вперёд. Посмотрел, каков иной мир, и вышел обратно. Всё просто. Даже учёная обезьяна справится.

— В таком случае начинаем. — Румянцев встал за пульт у стены и, оглядев своих подчинённых, в микрофон скомандовал: — Внимание! Начинаем! Научному и техническому персоналу занять свои места! Делаем всё, как на тренировке!

На мгновение свет в помещении погас и снова загорелся. За стеной заработал генератор, а коробки наверху телепорта загудели так, словно внутри них находились мощные трансформаторы. Миша помог мне встать и, никого не стесняясь (в первую очередь представительниц прекрасной половины человечества из научного персонала), стал меня раздевать. Прошла минута — и вот я совершенно обнажённый стою перед телепортом. Меня снимают видеокамеры, и я чувствую себя примерно так же, как Юра Гагарин перед полётом. Он шагнул в неизвестность, и то же самое должен сделать я. Может, повторить его знаменитое: «Поехали!»? Нет, пожалуй, не стоит.

— Пошёл отсчёт! — вновь прокатился по помещению усиленный динамиками голос Румянцева. — Начинаем на «ноль». Тридцать! Двадцать девять! Двадцать восемь!

Каждая секунда приближала меня к чему-то новому и неизведанному. Я лениво огляделся и улыбнулся. Все вокруг настолько серьёзные и напряжённые, что мне это показалось смешным. Заметив, что одна из женщин в белом халате, худая и бледная русоволосая дама с усталым лицом, задержала на мне свой взгляд, я подмигнул ей. Это вышло само собой, и она, покраснев, смутилась и отвернулась.

— Внимание! — тем временем продолжал Румянцев. — Пять! Четыре! Три! Два! Один! Ноль! Пуск!

В воздухе запахло палёной проводкой. Снова погас и зажёгся свет, а на месте телепорта появился непрозрачный столб из света. Пора! И, не дожидаясь команды руководителя проекта, я начал свой путь в неизвестность.

Шаг. Другой. И третий. Я вошёл в свет. Сделал ещё один шаг и оказался на ровной безжизненной равнине. Нигде ни кустика, ни холмика. Только серая пыль и такие же серые небеса, на которых нет облаков и солнца. Всё сумрачно и безрадостно. В спину бьёт сильнейший ветер. Видимо, сказывалась разница давления в мире людей и на уровне творения. И этот воздушный поток толкнул меня вперёд. Прыжок! Я оказался в нескольких метрах от портала, ловко приземлился и взмахнул руками. Как руками? А вот так. Двумя. Хотя всего пару секунд назад я был одноруким, а мой побитый организм от резкого скачка просто переломился бы пополам.

Взгляд скользнул по худощавому подтянутому телу. Всё на месте. Голова на плечах. Грудь. Руки. Видны рёбра. Исчез лишний жир. И ниже пояса норма. Тело молодое и сильное, без шрамов, которых после многочисленных операций на мне было не меньше сотни. Кожа гладенькая, а с левого плеча испарилась армейская наколка, память о службе в рядах почившей в бозе доблестной и непобедимой Советской армии. Вот так-так, значит, Румянцев оказался прав. Ай да учёный! Ну, молодец! Сейчас вернусь обратно и скажу ему огромное человеческое спасибо.

Поворот. Позади портал, откуда по-прежнему идёт мощный воздушный поток, который приносит шум голосов, и явственней всего я слышу Румянцева:

— Держать напряжение!

В ответ еле слышный вскрик:

— Не можем! Сейчас всё рванет! Эвакуируйте людей!

Какой-то треск и команда руководителя проекта:

— Отключайте генератор!

После этого световая вспышка, и портал исчез. Вокруг серая неласковая равнина (именно так моё сознание воспринимало вид Ретропространства), и на ней голый двадцатипятилетний мужчина, который не знает, что делать. Впрочем, я пришёл в себя достаточно быстро, ибо был вещий сон, а ещё имелось преогромное желание жить. И, простояв на месте исчезнувшего телепорта несколько минут, по крайней мере, мне показалось, что прошло столько времени, я вновь прислушался к своим внутренним ощущениям. Медленно повернулся по кругу и рысцой побежал в том направлении, в котором ощутил какое-то шевеление.

Сколько времени бежал? Не знаю. Может, час, а может, целый год. Куда ни кинь взгляд, всё одно и то же: серая земля и пыль под ногами. Есть и пить не хотелось. В туалет тоже. Усталости нет. Не холодно и не жарко. Спать не хочется. Тело движется вперёд. Подошвы ног слегка взбивают серую взвесь, и ничего не происходит. Бег и шаг. Всё делается по привычке. Снова бегом и опять шагом, а направление определяется чутьём. Тоска и непонимание того, что происходит. Вот два основных чувства, которые меня одолевали сильнее всего. И когда я всерьёз начал размышлять над тем, что сошёл с ума и сейчас нахожусь в бреду, накачан лекарствами и, очень может быть, лежу в психиатрической больнице, кое-что изменилось.

Далеко впереди мелькнула чёрная точка. Я ускорился и рванулся к ней. Какое-никакое, а разнообразие. И вскоре я оказался возле двух мужских трупов в одежде и с холодным оружием в руках. Как так, если Румянцев говорил, что вещи из нашего мира на этом уровне мироздания распадаются на атомы? Не ясно. И этому есть только одно логичное объяснение. Эти мертвецы пришли в пространство творения с более развитых уровней. Впрочем, эта мысль промелькнула и исчезла, а я сосредоточился на своей находке.

Передо мной, наполовину погрузившись в пыль, лежали две высохшие мумии, при жизни бывшие европейцами и моими ровесниками, в смысле не старше двадцати пяти лет. Когда и из-за чего они бились и уничтожили друг друга, пронзив тело соперника клинком, да так и упали в обнимку, мне неизвестно. Тот, что слева, лысый широкоплечий воин, одет в ветхую белую хламиду с нашитыми на грудь и спину большими красными матерчатыми крестами. Средневековый крестоносец? Вполне может быть, тем более что на шее у него висит католический крестик из серебра, а зажатый в ладони меч очень напоминает рыцарский и у основания отмечен надписью «Ulfberht», а навершие рукояти украшено маленьким ликом, который окружён жёлтым нимбом. Обут этот человек в тяжёлые кожаные сапоги с подковками, а далее вверх идут грубые домотканые штаны и усеянный позеленевшими бронзовыми бляшками широкий пояс с пустыми ножнами. Грудь прикрывает шитая золотистой и тёмно-синей нитками коричневая туника, и на этом всё. Ни кошелька, ни кинжала, ни фляжки, ни каких-либо дорожных мелочей или сумки.

Противник «крестоносца», как я условно обозначил первого мертвеца, был славянином. Почему я так решил? Да потому, что на макушке головы он имел длинный тёмно-русый чуб, который принято называть запорожским, хотя это воинское отличие носили за тысячу лет до создания Первой Хортицкой Сечи. На его груди находился амулет из светло-зелёного камня, шесть загнутых правосторонних лучей, что-то из славянской символики. И плюс к этому одежда славянская, как в старых кинофильмах. Украшенная кривыми красными изломанными линиями белая рубаха. Пояс с пустыми ножнами, только в отличие от соперника позолоченный, а в ладони прямой узорчатый стальной клинок с выдавленными в металле причудливыми рунами. На ногах «славянина» удобные для верховой езды широкие штаны и отличные сапоги. По виду в меру жёсткие и удобные, вот только рассохлись сильно и к носке не пригодны.

Поджав ноги, я сел перед мертвецами и сам себя спросил:

— Ну и что теперь делать?

Разорвав тишину, звук моего голоса пронёсся над безжизненной равниной, а в голове возникла мысль, которая принадлежала не мне:

«Возьми меч Воина Христа. Поставь его так, чтобы клинок упирался тебе в грудь, и насади себя на него. Отсюда нет выхода. Так что лучше тебе умереть прямо сейчас и не мучиться».

Казалось, эта мысль материальна, и я едва не выполнил рекомендацию неведомого голоса. Однако слабаком меня никто никогда не считал, сила воли приличная, и я сдержался. Поэтому лишь дёрнулся, но остался сидеть на месте. И тут же услышал другой голос, одобривший мой поступок:

«Правильно, рус. Не поддавайся чужаку по крови и вере. Он кромешник и наш враг. Забери себе выкованный великими предками клинок Змиулан и сними с моей шеи знак и послание Яровита своим верным волхвам. Возьмёшь эти вещи и ступай куда глаза глядят, а громовник сам выведет тебя в мир живых и поможет освоиться».

«Славянский пёс! Я бы убил тебя, если бы ты не применил подлый приём и твой меч был обычным честным клинком!» — прорычал первый голос.

«Раб! Если бы ты не послушал тёмных, которые спрятались под личиной служителей твоего бога, сидел бы сейчас на графском троне и в ус не дул. Глупец!» — парировал второй голос.

Видимо, я опять столкнулся с призраками. Вот только после всего, что со мной произошло, это не вызвало никакого удивления. Усталости по-прежнему не было, а ноги свежие и без мозолей. Сидеть возле двух трупов опять же интереса никакого. В душе было пусто и царило какое-то равнодушие. И, послушав перепалку двух заклятых врагов, которые умерли, но всё ещё ненавидели друг друга, я стал действовать. Встал. Взял из руки славянского воина его меч, который пришлось вытащить из груди христианина. Затем осторожно снял с его шеи амулет-громовник, а от рыцарского плаща оторвал кусок материи, сделав себе набедренную повязку. После чего, прислушиваясь к зову души, продолжил свой бесконечный путь.

«Будь проклят! — пожелал мне в спину крестоносец. — Я, Гийом де Аттиньи, воин Пречистой Девы Марии, рыцарь-тамплиер, проклинаю тебя, пособник язычника!»

«Не обращай на него внимания! — тут же вклинился славянин. — Его проклятия пусты и не имеют смысла. Поэтому ничего не бойся. Иди по жизни прямо и живи по законам Прави. А когда окажешься среди людей, найди моего отца Огнеяра из Волегоща, он жрец Яровита. Передай ему знак и скажи, что Ратибор сделал всё, что смог, и даже более того. Но мне не удалось пробиться через своего последнего противника, слишком силён оказался этот франк. Ступай. Пусть удача не оставит тебя и запомни: дорога в мир живых откроется лишь тогда, когда ты потеряешь на это всякую надежду».

«Благодарю. — Я послал мысль мёртвому воину моего народа. — Если выберусь к людям, постараюсь исполнить твою просьбу».

При этом я подумал: какой там Волегощ, где живёт жрец Яровита? Мир давно стал другим, и этот воин с золочёным поясом даёт поручение, которое выполнить просто невозможно, ибо время вспять не повернуть.

Трупы остались позади и вскоре исчезли. Я шёл, куда меня вела интуиция. Шёл, шёл и шёл. И наверное, так пролетел месяц, а может, два или три, а голый человек с амулетом-громовником на шее и обнажённым мечом на правом плече, не чувствуя жажды, холода и голода, продолжал свой путь. В голове было пусто. Звуки отсутствовали, и я брёл, словно Вечный Жид по пустыне, и не мог умереть. Ни дня, ни ночи, ни солнечного света, ни луны, ни ветра, ни перепадов температуры. Вокруг всё неизменно, а хуже всего — одиночество. Не хватало разговоров, информации и впечатлений, отсутствует обратная связь, и мои нервы на пределе. А невозможность выспаться и восстановить душевное равновесие только усиливали этот негативный процесс.

В общем, Ретропространство, из которого я не мог выбраться, место не для всех. Вот аутистам здесь было бы хорошо, а мне в этом унылом краю делать нечего. И чем дольше я бродил по серой равнине, тем хуже мне становилось. А затем, наконец окончательно истощив запас своих душевных сил, я упал в пыль под моими ногами и стал оглашать окрестности яростными выкриками. Я поминал недобрыми словами злую судьбу, интуицию, которая меня подвела, полковника Лаврова, Румянцева и всех, кого только мог вспомнить. Отчаяние овладело мной и, откинув прочь клинок Ратибора, я бил кулаками по земле. И моё буйство продолжалось до тех пор, пока разум не потерял контроль над телом, и я отключился.

Я провалился в спасительную тьму, которая уберегла меня от безумства. И мне неизвестно, сколько времени я пребывал в этом состоянии. Однако когда я пришёл в себя, то обнаружил, что лежу на берегу холодного ручья, который со всех сторон окружён густым кустарником. Грудью я на берегу, а ногами в студёной воде. Тело задубело и покрылось гусиной кожей, зубы выбивают чечётку, а в правой руке зажат меч мёртвого славянина, который я вроде бы отбросил.

«Надо же, — подумал я, с трудом выбираясь на сушу. — Прав был воин Ратибор. Переход произошёл тогда, когда я потерял всякую надежду. Впрочем, долой мистику и слова мертвецов. Теперь бы к людям выбраться, поймать машину и вернуться в город, не важно какой. Эксперимент Румянцева, хоть и не совсем гладко, прошёл успешно. Я жив и здоров, и моё тело жаждет действий. Вот только уходил я в Ретропространство зимой, незадолго до Нового года, а сейчас, если судить по свежей зелёной листве на кустах и набухшим почкам, ранняя весна. И получается, что Вадим Соколов провёл на уровне творения три-четыре месяца. Хм! Что же? Это вполне возможно. Однако пока несущественно. Главное, я жив и здоров. Так что можно начинать новую жизнь, в которой я постараюсь быть более осмотрительным и счастливым, чем в прошлой».

Рывком я поднялся на ноги. И сразу же гладкие нежные подошвы ног уколола жёсткая трава. Больно, но это мелочь, которую можно перетерпеть. Я взглянул на ласковое солнце, прислушался к пению птиц, водой из ручья ополоснул лицо и напился. Взял вмиг потяжелевший клинок, который в Ретропространстве казался пушинкой, и зашагал вниз по течению, туда, где рано или поздно мне встретятся люди. Правда, их мог испугать мой внешний вид дикаря в одной набедренной повязке. Но ничего, по дороге что-нибудь придумаю. Смастерю юбку или шорты из вездесущего полиэтилена, который в технологическом мире находится повсюду, или навещу ближайшую свалку, а там посмотрим.

Глава 3

Река Одра. 6649 от С. М. З. Х.

Итак, я оказался в мире людей и двинулся к цивилизации. Первый час шёл достаточно ходко, и километров я отмахал. Потом идти стало гораздо сложнее, так как в ручей, вдоль которого я двигался, слева и справа вливались более мелкие водные потоки, которые мне приходилось постоянно форсировать. Однако ещё четыре километра всё же прошёл и только после этого, войдя в дубовый лес, сделал первый привал. Подошвы горели огнём. Ноги были испещрены множеством мелких порезов. Глаза застилал едкий солёный пот. Губы быстро обветрились и покрылись жёсткой неприятной коркой, а от воды постоянно тянуло сыростью. С каждой сотней метров идти становилось всё тяжелее, и, присев на корягу, я огляделся.

Признаков того, что где-то неподалеку люди, не было. Кругом заваленные сушняком полянки и мелкие болотца. На водной глади ручья, который уже можно было назвать мелкой речкой, ни одного мазутного пятна. На свежей травке ни единого клочка бытового мусора. А в чистом синем небе нет летящих самолётов. В общем, меня выкинуло в какую-то глухомань, может, даже за Урал. Такова была моя первая мысль, а вот вторая уже имела некоторый мистический подтекст. И, вспомнив свой разговор с Румянцевым, который говорил, что время на каждом уровне мироздания течёт по-своему, я пришёл к выводу, что вполне мог оказаться не в родном для себя двадцать первом веке. Впрочем, эту догадку, дабы не расстраиваться раньше времени, я постарался от себя отогнать. После чего продолжил свой путь. И прежде чем окончательно лишился всяческих сил, преодолел ещё примерно семь-восемь километров и вышел к большой, полноводной реке.

Снова остановка. Осмотр местности, размышления, анализ и выводы, надо сказать, неутешительные, потому что нет в европейской части России больших рек, берега которых не были бы загажены, а водный путь не имел плавающих навигационных знаков. Значит, при самом наилучшем раскладе моя физическая оболочка оказалась где-то в Сибири. Но это вряд ли, поскольку даже за Уралом каждая крупная река — это важная транспортная магистраль, а везде, где я проходил, царила девственная чистота, поблизости не было никаких следов жизнедеятельности человека. Вот и выходило, что славянский воин Ратибор, который просил меня встретиться со своим отцом, мог знать, куда и в какое время меня вышвырнет. Правда, неясно, почему он мне об этом не сказал. Но при моём тогдашнем состоянии я вряд ли его слушал бы, ибо был погружён в себя и стремился как можно скорее покинуть серую равнину Ретропространства.

В общем, двигаться дальше я уже не мог. Надо было организовать стоянку, как-то выжить, добыть пропитание и выспаться, и я постарался вспомнить все свои навыки жизни на лоне дикой природы, которые мог использовать. Первым делом я выбрал место для ночлега, узкую сухую балку с крутыми глинистыми обрывами, и с помощью клинка выдолбил в стене продолговатый проём, в который могло поместиться моё тело. Заполнил эту нишу прошлогодней перепрелой листвой, которая успела высохнуть на ласковом весеннем солнышке, и нарубил колючего кустарника. Потом залез в ручей и стал осторожно шарить руками по промоинам, в которых любят отдыхать рыбёшки и частенько сидят раки. К сожалению, огня добыть не смог, да и посуды не было, так что брал только рыбу. Поймав десяток мелких карасей и одного полукилограммового леща, выбрался на берег.

Под лучами заходящего светила обсох. Карасиков насадил на срезанные ветки и подвесил на прибрежное дерево, а леща выпотрошил, обмыл и съел сырым. Противно, конечно, особенно без соли. Но делать нечего, калории необходимы, корешков съедобных я пока не встретил, а для ягод ещё не время. Набив недовольно заурчавший желудок, уже ночью я посмотрел на звёздное небо, не обнаружил ни одного спутника и тяжко вздохнул. После чего забил вход в балку колючками, залез в своё убежище и провалился в сон.

Так прошёл первый день моей новой жизни, а утром я проснулся от холода, сырости и звериного ворчания. Естественно, вставал тяжело, поскольку тело ломило, ноги опухли и не хотели нести своего хозяина, голова трещала так, словно вчера меня били палками. Однако разум сильнее тела, и я заставил себя подняться. Взял меч, с которым за прошедшее время чуть ли не сроднился, приподнялся над колючками и посмотрел на берег, где увидел настоящего бурого медведя. Крупного самца, который, посапывая и издавая обиженный рёв, ходил вокруг дерева, на котором я повесил сушиться карасиков, и пробовал достать мой припас. Вроде бы ничего сложного. Однако что-то у косолапого не клеилось: то ли слишком тяжёлый был, то ли старый, или неуклюжий. Короче, взобраться на дуб он не мог, а есть зверю, если судить по его впалым после зимней спячки бокам, хотелось.

И что оставалось делать при таком раскладе мне? Вариантов немного. Выйти против медведя с мечом, чтобы он меня сожрал, ибо одолеть его нереально. Попытаться проскочить к реке и броситься в холодную воду, куда мишка не полезет. Или ждать, пока косолапый уйдёт. И после недолгих раздумий я выбрал вариант номер три. Прикинул, что ветер дует от реки на балку, а медведь меня пока не почуял, а значит, можно ещё немного поваляться на своём импровизированном ложе.

Решено — сделано. Я снова забрался в нишу, зарылся в колкую, но тёплую листву и опять задремал. Да уж, опасность рядом, а я дрыхну. Странно это? Возможно. Но после всего, что со мной произошло, медведь не тот противник, которого стоит опасаться всерьёз. Вот был бы человек, тогда считай, что беда рядом. А животные такие существа, что если они не умирают с голода и ты их не трогаешь, то им незачем тебя трогать, таков закон матери-природы.

Второй раз проснулся уже в полдень. Физическое состояние тела более или менее в норме. Слабость имелась, но голова в порядке, и в мышцах появилось немного сил. Медведь ушёл, а моя рыбка осталась. Отлично. Можно снова пускаться в путь. Я снял с дерева подвялившихся карасиков, с липы, которая росла неподалеку, срезал несколько длинных полос гибкой коры, обвязал этими лентами меч и пошёл.

Над головой поют птички. Тенёк. На берег накатывается волна, и всё спокойно. Руки разрывают на части рыбку и закидывают её в рот, а у меня в голове беспокойные мысли и куча вопросов. Почему я не взял у мёртвого славянина ножны? Отчего не снял с крестоносца плащ, а оторвал от него всего один кусок? Как так? Я взрослый мужчина с опытом, а так зазевался? Хрен его знает. Видимо, сказывалась обстановка и состояние стресса, в котором находился. Впрочем, нечего себе голову забивать. Что было, назад уже не вернёшь, и сейчас я в реальности. Мозги начали работать как положено, и пока я поступаю по уму.

Минул час, за ним другой. Справа по-прежнему чистая река, слева — густой лес. Я втянулся в движение и совершенно неожиданно выскочил на широкую тропку, которая начиналась на небольшом песчаном пляже и уходила в глубину тёмной чащобы. Посмотрев под ноги, я обнаружил, что дорожка буквально усеяна свежими отпечатками сапог. Не фабричных с рифлёными протекторами, а каких-то с каблуками и гладкой подошвой. Круто! Люди рядом. Однако радости я почему-то не почувствовал, а быстро оглянулся и шмыгнул обратно в чащу. Почему? Хм! А почему древние люди изрекли мудрость, что человек человеку волк, и это изречение не теряет своей актуальности, несмотря ни на что? Вот то-то же! Поэтому безопасность прежде всего, особенно в глуши, где нет полиции, МЧС и прокуроров и самый главный тот, у кого дубина мощнее, кулаки покрепче и быстрая реакция.

Стараясь двигаться как можно тише и осторожней, я пошёл вдоль тропки и метров через сто вышел к большой поляне, на которой находился окружённый высоким и прочным бревенчатым забором двухэтажный терем. За основным зданием виднелись какие-то постройки, людей не видно и не слышно, а до забора метров тридцать, не больше. Тропка упиралась в крепкую широкую калитку, которая была аккуратно встроена в частокол, а с другой стороны виднелась грунтовая дорога. Я было подумал, что это летняя дача какого-то олигарха, который выкупил себе кусок заповедника и играет здесь в древнерусскую старину. Однако эта мысль не выдерживала никакой критики. Ограда и само здание явно старые, видно, что дерево потемнело и кое-где покрылось мхом. А на крыше, которая была сделана из дранки и дополнительно покрыта корой, красовалось пустое журавлиное гнездо, и не было никаких признаков телевизионных антенн.

Короче, согласно первым впечатлениям, я угодил в полное средневековье. Да уж, кто-то за это душу продал бы, а мне-то что? Ничего. Ну, попал так попал. Бывает. В Интернете, которого мне очень не хватает, помнится, на эту тему имелась целая куча самых разных ресурсов. Как же там? А-а-а, вот! О попаданцах в прошлое, которое можно изменить. В основном, конечно, муть, но были и здравые проекты, в которых человек сразу же не лез на приём к товарищу Сталину и не вселялся в тело Николашки Второго, а оставался самим собой. Ха-ха! И что же это получается, я оказался в фантастике? Да, пожалуй. Хотя требуются уточнения, например, где именно я очутился? Вот только как их получить, эти самые уточнения? Известно как — вести разведку и готовиться к внедрению в местное общество, ибо люди всегда остаются людьми со всеми своими многочисленными минусами и плюсами. Однако сразу к ним выйти нельзя. Вид у меня не тот. А бомжей, как известно, нигде не любят. Ни в моём мире, ни в Средневековье. Значит, первая цель неизменна: необходимо привести себя в порядок и для начала раздобыть одежду. Опять же, скорее всего, возникнет проблема языкового барьера, которую просто так не решить.

Ну, это общая стратегия, а пока важна тактика. Чем дольше я вёл наблюдение, тем больше беспокоился. Что-то было не так, это точно. Но что, я понять не мог до тех пор, пока у меня над головой не затарахтела сорока. Животные. Вот в чём проблема. Почему не слышно собак, лошадей и дворовую птицу? Да и людей не видать. Следы на тропе достаточно свежие, и пусть я не траппер Натаниэль Бампо из романов Фенимора Купера, понять, что по дорожке прошло не меньше десяти человек и они были здесь не далее как несколько часов назад, можно. Но где они? Их нет. И в самом поместье тишина. Чёрт! Так и напрашивается слово — гробовая тишина.

«Ну что, Вадим, — спросил я сам себя, — может, рискнуть и попробовать подобраться к терему поближе? Нет. Терпение и осторожность. Никакого риска. Хватит. А то может так сложиться, что твой лимит везения уже исчерпан, и тогда прощай, молодое неокрепшее тело, и привет, загробный мир. Языческий или христианский, без разницы, я ни в один из них не тороплюсь. Решено. Ждать».

Я отошёл в глубь леса. С третьей попытки взобрался на высокий ясень и спрятался в густой зелёной кроне. Вид сверху открывался превосходный, и что же я увидел? Окружённый частоколом терем в количестве одна штука. Несколько хозпостроек, и между ними тела убитых собак, крупных сторожевых псов. Немного в стороне нелепо раскинувшее руки мёртвое человеческое тело, кажется женское. И больше ничего интересного. Хотя стоп! В рубленом окне на втором этаже мелькнул силуэт. Да, вне всякого сомнения, это живое существо, а не тень от облака. Крупный мужик, который пропал и снова появился. Косматая рыжая голова высунулась в проём, не торопясь, оглядела окрестности, дорогу и лес, меня не заметила и снова исчезла. А потом по двору пробежал одетый в толстую кожаную куртку с металлическими заклёпками увалень, за плечом которого болтался круглый деревянный щит.

Вот так так. Выходит, есть в поместье живые люди, и если собаки убиты, а помимо них во дворе неприбранный труп, значит, в этом месте творится нечто недоброе. Да уж, такие вот дела. И как бы поступил на моём месте нормальный герой без страха и упрёка? Наверное, пошёл бы и дал злодеям трындюлей, после чего освободил бы принцессу, которая незамедлительно упала бы в его объятья, и начал своё восхождение к вершинам немеркнущей славы. Развил бы государство, создал бы финансовую пирамиду, изобрёл бы порох и пулемёт и обязательно, как полагается настоящему русскому патриоту, победил бы англов и американцев. Что-что? Америка ещё не открыта? Ничего, откроем. А потом соберём до кучи всех врагов и предателей народа, которых поселим на Мадагаскаре. Дёшево и сердито. Народ рукоплещет. Главный герой сияет, как новенький золотой червонец на солнце, а ставшая императрицей принцесса гордится своим мужчиной. Вечная классика жанра, хорошая, добрая и сбивающая усталость и агрессию читателей, которые выплескивают свои негативные эмоции в текст, а не в реальную жизнь, где находятся настоящие враги.

Невольно мои обветренные губы расплылись в широкой улыбке. Свежая корочка лопнула, и по подбородку потекла сукровица. Язык слизнул её, и, снова став серьёзным, я посмотрел в сторону реки, от которой пришёл. Тропка есть. Пляж в наличии. А немного в стороне, в кустах, до которых я не дошёл всего ничего, пара груженных какими-то тюками вёсельных лодок. Так-так. И рядом с ними два мужика в кожаной одежде, и у каждого, если зрение меня не подводит, на боку меч.

Млять! Всё-таки Средневековье, а не родной двадцать первый век. Ну и ладно. Я жив и здоров. И надо думать, что дальше делать. Выйти к этим мужикам? Ага! Сейчас! Разбежался! Копьё в живот воткнут — и аля-улю, ни принцессы, ни государства, ни финансовых пирамид в стиле незабвенного МММ. Обойти это место и двигаться по дороге? Без одежды и продовольствия меня надолго не хватит, и проблемы никуда не денутся. И как в таком случае поступить? Единственный более или менее приемлемый вариант — угнать лодку, в которой есть чем поживиться. У бойцов из охраны арбалетов и луков не видно, так что вниз по течению уйду спокойно. Но есть ещё одна лодка, и меня догонят. Ну и ко всему этому, мне до сих пор неизвестно, в каком времени и где я нахожусь. Стрёмно, однако. Поэтому продолжаю выжидать и наблюдать. Других нормальных ходов пока нет, поскольку в настоящий момент я слаб, и меня любой двенадцатилетний мальчишка забьёт и не запыхается.

Спустившись с дерева, я вернулся к реке. Примерно в полусотне метров от лодок перебежал тропку, опустился на колени и пополз к охранникам. Меч был приторочен за спиной, а помимо этого имелся прилипший к потной груди легковесный амулет. Я всё ближе подбирался к вооружённым мужикам, и вот дистанция между нами стала не более десяти метров. Я замер. Жду. Прислушиваюсь к любому шороху. Надеюсь услышать речь, чтобы попробовать по ней идентифицировать своё местонахождение. И дождался. Воины заговорили. Речь их была нетороплива и показалась мне знакомой, то ли белорусский, то ли западноукраинский говорок. Отдельные слова даже смог разобрать и более-менее чётко выхватывал старославянские имена. Но сути разговора уловить всё же не получилось. Понял только, что одного бойца зовут Малх, а другого, как ни странно, Генрих, а в поместье находятся Божейко, Лешко, Денут и Богуслав. А ещё узнал, что река, возле которой мы находимся, называется Одра. Следовательно, это либо Западная Польша, либо Восточная Германия, то есть в любом случае не Россия, а Европа.

Попробовал просканировать расслабленных вояк и почувствовал, что они завидуют подельникам, которые сейчас в тереме, и каждый из них представляет себе, как следующим утром станут делить добытое бандой золото, серебро и хабар. И из этого выходило, что передо мной разбойники. Уж в чём-чём, а в том, что эти бойцы бандиты, я не сомневался. Опыт общения с подобным контингентом имелся немалый, и я таких людей сразу чувствую. Хапнуть и отобрать, прогулять и ничего не дать обществу — приметы явные. А природная способность ощущать внутренний мир людей меня пока ни разу не подводила, и, хотя чуйка далеко не идеальна, ибо сильных людей прощупать сложно, Малх и Генрих таковыми не являлись. Типичные убийцы и воры. В меру наглые, трусливые и шакалистые, готовые по беспределу вывернуть карманы всякому, кто зазевался, а добычу потратить на бухло и шлюх.

Ладно, что хотел, узнал. После чего снова спрятался в лесу и напоролся на муравейник, в котором мелкие агрессивные твари за малым меня не сожрали. Но я себя не выдал, сдержался, откатился в сторону и замер.

Ожидание было томительным, но ближе к вечеру появилось ещё пять бандитов. И у каждого разбойника на плече был увесистый свёрток с хабаром, а один притащил живую добычу, человека, который был завёрнут в узкий ковёр и еле слышно стонал. Груз закинули в лодки, и между средневековыми ворами состоялся короткий разговор, после которого на охране добычи остался только один человек, кажется Малх.

Воры ушли в поместье, видимо, там ещё было что пограбить, а я решил, что вот мой шанс. Уж с одним противником я как-нибудь справлюсь, а затем оттолкну обе лодки от берега, запрыгну в одну из них — и прощайте, шакалы. А ещё есть живой пленник или пленница. Это проблема или нет? Неизвестно. Но долг каждого спасённого — отблагодарить своего спасителя. Интересно, а заложник бандитов, случаем, не принцесса? Было бы забавно. Настолько, что я, скорее всего, точно решил бы, что моя скромная персона оказалась в героической сказке.

Однако долой трындёж. Время дорого. Того и гляди, основная толпа из поместья подбежит, и тогда всё — ушла «моя» лодка. Пора начинать.

Украшенный неизвестными мне рунами меч со странным именем Змиулан оказался в правой руке, и я направился к лодкам. Шанс на победу был. Но требовалось быстро действовать и чётко понимать, чего я хочу достичь. У меня имелись навыки бойца, который побывал на двух войнах и не раз находился под огнём противника. Впрочем, в моих руках не было прежней силы. У меня имелся опыт убийства человека. Вот только с тех пор по моему личному времени прошло больше десяти лет, и сейчас я находился в новом теле, молодом и неопытном, а работать предстояло клинком.

Разбойник, склонившийся над лодкой и заглядывающий в скрывающий пленника ковёр, всё ближе. Я вышел из кустов и твёрдым шагом направился к нему. Между нами семь метров. Пять. Три. И он оборачивается. Здоровый широкоплечий косматый брюнет в кожаной куртке и полотняных штанах в недоумении смотрит на меня. В его взгляде растерянность, а рука автоматически тянется к клинку. Сразу видно опытного бойца, но он расслабился, подпустил меня к себе и проиграл жизнь.

Рывок на разбойника и неловкий выпад вперёд. Клинок вонзается между ребрами Малха. Сталь скользит по костям, и я слышу хруст. Остриё меча всё глубже погружается в тело человека, и я давлю на оплетённую кожей рукоять. Мой вес вгоняет сталь в плоть, и во взгляде бандита смесь самых разных чувств: боли, бешенства, ярости и страдания.

Бах! Из последних сил Малх наотмашь бьёт меня свободной левой рукой, и в глазах на миг темнеет. Рукоять клинка выскальзывает из потной ладони, и я отлетаю назад, на речной песок.

«Кажется, это момент истины, — падая, сам себе загадал я. — Если разбойник прикончит меня, значит, этот мир не принимает чужака. А если уцелею, тогда вероятность, что бывший подполковник Соколов приживётся в Средневековье, достаточно велика, и можно ещё пожить. Ну, а хорошо или плохо, зависит только от меня».

Малх всё же достал свой меч, короткий пехотный образец, вроде римского гладия. Кинул взгляд на торчащий у него из груди Змиулан. И, дико взревев, кинулся на меня. Однако ударил я его всё же хорошо. Он смог сделать всего один шаг и лицом вниз упал рядом со мной, пару раз сильно дёрнулся, дрыгнул ногами и затих. Отлично! Я жив и даже не ранен, а мой противник мёртв. Определённо, это хороший знак и веский стимул продолжать суетиться.

Я встал. В голове шумело, а из разбитого носа, пачкая жёлтый речной песок, лилась красная кровь.

— Не останавливаться, — прошептал я.

Я перевернул тело Малха, вытащил Змиулан и подскочил к лодкам. Левая была наполнена добычей, и она первая должна отправиться в воду. Я навалился на нос и попробовал столкнуть плавсредство в реку. Чёрта с два! Лодка была тяжёлой, а я лёгкий, и ко всему этому корпус прочно завяз в мокром песке. Мелькнула было мыслишка схватить что под руку попадётся и рвануть в чащу. Но я совершил ещё одну отчаянную попытку. И, превозмогая себя, всё-таки стронул лодку с места, а дальше она пошла легче. В несколько рывков я сделал, что хотел, оказался по пояс в воде и толкнул корпус на стремнину.

Медленно первая бандитская лодка развернулась и пошла вдоль берега. А со второй, где помимо тюков находился пленный человек, было проще, ибо груза в ней меньше. И, закинув внутрь окровавленный меч, я достаточно быстро спихнул её на воду и залез на борт. Вовремя, так как на тропе появились бегущие разбойники, которые наверняка услышали яростный крик Малха и теперь спешили обратно на пляж.

Щёлк! В руках одного из бандитов звякнул тетивой допотопный арбалет. В борт вонзилась короткая стрела, и я пригнулся. С удовлетворением отметил, что течение всё быстрее относит меня от берега, и стал ожидать новых выстрелов. Однако на этом обстрел прекратился. Разбойники оглашали окрестности проклятиями, но в реку никто не полез, и это правильно, вода холодная, а лодку вплавь не догнать.

— Получилось! — облегчённо выдохнул я и раскинулся на одном из тюков.

Отдышался, немного пришёл в себя, кинул взгляд на заходящее солнце и решил посмотреть, кто же у меня в попутчиках.

Снова рукоять меча в ладони. Острое лезвие вспороло грубую пеньковую верёвку, которая не давала ковру развернуться. И передо мной предстал пожилой низкорослый господин с большой лысиной на макушке и в порванном камзоле, рот которого был заткнут окровавленным кляпом, а руки связаны.

«Да-а-а… — мысленно протянул я. — Это не принцесса. Сто процентов. Но, может, это и хорошо. Бывалые герои в книжках всегда на благородных девиц жалуются, то еда им не та, то удобств нет, то трудные дни наступили, то четвёртый месяц беременности. А с мужиком проще. Жизнь тебе спасли? Да. Тогда рассказывай о мире и учи языку, после чего разбегаемся в разные стороны. Я тебя не знаю, и ты меня не знаешь. Просто бизнес».

Глава 4

Река Одра. 6649 от С. М. З. Х.

Близится утро, а спать не хочется. Я сижу на пне у небольшого костра и планирую свою будущую жизнь. Над головой шумят кроны деревьев, а с Одры прилетает свежий прохладный ветерок. На душе спокойно и самую капельку грустно. Отчего? Да и сам толком не пойму. Но, наверное, основная причина в том, что в данный конкретный момент не очень хочется возвращаться в беспокойный большой мир, где меня никто не ждёт. Расположившийся напротив лысый мужичок, которого четыре недели назад я освободил из разбойничьего плена, кстати, тоже не горит желанием вылезать из лесов. Но у него свои расклады, и я о них знаю.

Зовут его Рацлав Сленза. По молодости он хотел стать воином, но в первом же походе получил тяжёлое ранение в ногу и с тех пор сильно захромал. Семьи нет. Детей тоже. Один как перст жизнь свою прожил, а кормился тем, что был обучен грамоте, своей, славянской, да и латынь понимал. Поэтому человеком являлся достаточно ценным и долгое время находился в свитах разных местных князей. А последние пять лет он служил Вартиславу Грифину, который управлял проживающими на берегах Венедского (Балтийского) моря племенами поморян, укрян, приморских волынян и пырычан. А недавно состарившийся Рацлав был отправлен подскарбием в одно из дальних княжеских поместий, то самое, которое ограбили разбойники. И не просто ограбили, а с умом, по чьей-то наводке, с убийством всех проживающих там слуг и похищением старика, на которого теперь наверняка повесят пособничество налётчикам и предательство.

Бывший подскарбий это понимает очень хорошо, ибо человек он неглупый, и потому на доклад к своему князю не торопится. Что сможет доказать старый человек, который подозревает, кто организовал налёт, но не имеет веса, чтобы продавить своё мнение, да и кто будет его слушать? Вверенное ему имущество не сберёг? Нет. Люди убиты? Точно так, свидетелей нет, а сам Рацлав долгое время находился неизвестно где, и никто не поверит, что он залечивал раны. Поместье разбойники, скорее всего, спалили? Есть такое. Старик самолично видел, как они по всему терему масло разливали. Так что в любом случае он виновен и его ждёт смерть, а Рацлав хочет ещё немного пожить. Вот и сидит со мной в дебрях, рассказывает спасителю о том, что знает, и надеется, что, когда придёт срок расставаться, а это должно случиться сегодня утром, я не прирежу его и не брошу на поживу дикому зверью. Ну, это он зря беспокоится, своё обещание я намерен сдержать, и даже выделю ему долю из добычи разбойников.

Моя рука подобрала с земли толстый корявый сук и бросила деревяшку в огонь. Вверх взметнулся сноп искр. На лету они погасли и исчезли в темноте. Вобрав в себя напоенный цветочными ароматами ночной воздух, я ещё раз прокрутил в голове все события минувшего месяца с того самого момента, когда украл у разбойников лодки с добычей.

Брр! От воспоминаний, особенно тех, которые касались первых деньков моего знакомства с Рацлавом и обустройства временной лесной стоянки, я невольно передёрнул плечами и скривился. Эх, намучились мы, что есть, то есть. А всё отчего? Помощник у меня слабосильный, да и я от него недалеко ушёл. Так что пока лодки спрятали, да пока хорошее местечко для базирования выбрали, вот двое суток, которые можно вычеркнуть из жизни, и прошли. Но ничего, общий язык мы со стариком худо-бедно нашли. Точки соприкосновения наших интересов обозначили. И вполне мирно и без конфликтов прожили не самые худшие деньки нашей жизни. Старик, сильно избитый бандитами, после похищения оклемался и пришёл в себя, да и я мышцами немного оброс и физическую форму восстановил, так что не зря мы в глухой чаще сидели. Опять же у меня была разговорная практика, и я получил необходимые сведения. И как на сложившуюся ситуацию ни посмотри, мне повезло. Однако это предыстория, и я перехожу к конкретике.

Итак, что же на данный момент я имею в активе? Продовольствия практически нет, так как мы с Рацлавом все запасы уже давно оприходовали и вот уже третий день подряд пробавляемся одной лишь рыбой и раками. Мы со стариком сидим в километре от Одры, где спрятана трофейная лодка, которая, между прочим, стоит денег, но продать её целая морока. Поэтому можно сказать, что она является одноразовым средством доставки меня до ближайшего крупного города, а это Щецин, и до него, грубо говоря, пятьдесят километров вниз по течению реки, один день пути. Помимо лодки есть превосходный меч, громовник, три комплекта неплохой одежды, две пары сапог, три ножа, топор, котелок, небольшой рулон льняной ткани, пара кожаных плащей, четыре серебряных кубка и три подноса с клеймом княжеской фамилии. Плюс к этому две серебряные гривны, каждая весом в двести граммов. Несколько мелких кусочков серебра. Кое-какая походная мелочь из разбойничьих запасов и крепкая дорожная сумка. Так что я уже не нищий. А самое главное, благодаря старику я немного, самую малость, освоил местный язык и теперь знаю, где и в каком времени нахожусь.

Год сейчас шесть тысяч шестьсот сорок девятый от Сотворения Мира в Звёздном Храме, а если оперировать более привычным для меня летосчислением, то тысяча сто сорок первый от Рождества Христова. А нахожусь я, как уже было сказано ранее, на берегу реки Одры в землях западных славян-венедов, которые управляются четырьмя правителями.

Первый — это Вартислав Грифин, именно ему служил Рацлав Сленза, и вокруг нас его владения. Он христианин, надевший крест по принуждению семнадцать лет назад, после того как его разбили поляки. Сейчас этот князь активно насаждает среди подданных новую веру, но и старую старается не обижать, хотя храм Триглава в Щецине, если верить старику, того и гляди, закроют. У князя два брата, Ратибор и Свантибор, и оба его поддерживают, прикрывают католических миссионеров и атакуют своих соседей лютичей, которые являются язычниками. А делают они это не сами по себе, а при поддержке князя ободритов Никлота, с которым Вартислав недавно породнился. Выдал за старшего сына Никлота свою дочь Воиславу, и теперь они ведут совместную войну против братьев по крови.

Второй местный лидер — выборный вождь племенного союза лютичей князь Прибыслав. За него племена речан, редарей и доленчан. И на него идёт накат со всех сторон. С запада — Никлот с бодричами. С востока — Вартислав Поморянский. С юга и юго-запада — германцы во главе с графом Адольфом Шауэнбургским. С севера же, со стороны моря, что ни год, датчане налетают. Так что положение у него достаточно тяжёлое. Но старый Прибыслав не сдаётся, продолжает борьбу, держится за веру отцов и огрызается.

Третий вождь — ставший князем авторитетный воин, бывший воевода союза бодричей Никлот. Под его рукой племена глинян, ободритов, варнов и полабов, а также остатки вагров и примученные им лютичи: хижане и черезпяне. Он старается расширить свои владения, как и Прибыслав, придерживается языческой традиции, христиан не привечает, всё время готовится к большой войне с католиками и постоянно увеличивает войско.

Ну и четвёртый правитель — князь племени ранов (руян) Тетыслав. Подобно большинству славянских вождей, он — выборный лидер и воин. Но его власть очень невелика, поскольку он не может объявлять войну — он ограничен в сборе налогов и вынужден подчиняться совету жрецов города Арконы, главного религиозного и культурного славянского центра в регионе Венедского моря.

Такие вот дела, а что касается внешней политики, то всё весьма печально. Вокруг венедов, которые постоянно грызутся между собой, сжимается кольцо врагов — германцев, поляков и датчан, сплошь христиан-католиков, давящих на своих языческих соседей. Этот натиск не ослабевает и, насколько я знал историю, через несколько лет против славян объявят Крестовый поход, который будет отбит, но ценой больших потерь. А ещё лет через двадцать — двадцать пять венеды будут окончательно разбиты, а их земли разделят феодалы Священной Римской империи, польские князья и скандинавские короли.

Однако пока всё относительно спокойно, и, пользуясь этим затишьем, я могу без особых проблем добраться в приморский город Волегощ, который находится в землях лютичей, посетить храм бога Яровита и передать верховному жрецу этого святилища громовник его сына. После чего, если волхвы меня не спеленают для допроса, я буду предоставлен сам себе и смогу отправиться куда захочу. Конечно, можно было плюнуть на просьбу погибшего в Ретропространстве воина. Но в каждом человеке есть совесть, его моральный страж, и я не исключение. Слово дал, и, значит, не будь животным, сдержи его. Тем более что оставаться на месте я не собираюсь, и мой путь всё равно лежит в сторону моря. Пока дойду, присмотрюсь к жизни местных людей, получше освою язык и более конкретно определюсь со своими дальнейшими планами, которые в настоящий момент являются чем-то очень и очень смутным.

Двинуться на Русь? Но там сейчас княжеские междоусобицы, в которых Рюриковичи между собой режутся, а значит, с перспективами на родине не очень хорошо. Тогда, может, направиться в Новгород? Этот вариант весьма неплох, поскольку торговая республика ушла из-под власти великого князя, тем самым фактически отделилась от Руси, правителей меняет как модная барышня перчатки, а управляется советом господ и городским вече. Так что там есть где развернуться. Ещё можно остаться в Европе, но не лежит у меня к этому душа, ибо хочется находиться среди своих. Ну а в целом окончательного решения у меня пока не было. Однако это не страшно. Главное, выйти на дорогу, а дальше всё само сложится…

Вот такой расклад, касающийся моего местоположения и обстановки, в которой я оказался. И после этого, как всякий нормальный путешественник во времени, который не имеет возможности вернуться обратно, я должен был задать себе следующий немаловажный вопрос: что я могу и кем хочу стать в новом для себя мире? Хм! Вопрос, как говорится, на засыпку, и ответ на него должен быть максимально честным, ибо это нужно не левому дяде, а конкретно мне. Поэтому, совершенно естественно, я постарался в себе разобраться и провести краткую ревизию своих талантов и знаний. И что меня удивило, я узнал про себя немало интересного, поскольку сейчас очевидные факты становились чуть ли не откровением.

Во-первых, я считаю себя русским человеком, который готов жить и пахать на благо своего народа и не желает быть западным рыцарем, японским самураем или конунгом викингов. Зачем мне эти чужаки, если я чётко понимаю, кем являюсь по крови и менталитету? Незачем, поскольку с мотивацией у меня полный порядок. И мне начхать на них, до тех пор, пока они не лезут в страну, которую я считаю родиной. Однако русского народа, за который я готов постоять, как такового ещё нет, хотя уже существуют такие понятия, как рус и Русь. Но Русь на данный момент разная. Есть Киевская, Северская, Белая, Чёрная и Поморская, а словом «рус» обозначают крупные племенные союзы или профессиональную касту воинов-варягов. И получается, что где осяду, там и будет мой новый дом и народ, за который я готов рвать вражеские глотки.

Во-вторых, у меня в голове множество знаний из разных областей: военное дело и математика, история и философия, политика и психология, музыка и сельское хозяйство, география и биология. А помимо того мне известно, как должны развиться технологии, и я знаю места залегания полезных ископаемых. Да вот в чём закавыка: становиться прогрессором мне совершенно неинтересно, ибо я понимаю, что просто так никакую новую идею в массы не толкнёшь. Для этого нужны деньги, влияние, связи и время, а для того, чтобы сберечь секреты, необходима сильная структура, которая обеспечит сохранение тайны. И если у «правильного» попаданца из фантастических книг на внедрение своих идей и технологий уходит год-другой, максимум, пять лет, то я, наверное, неправильный путешественник во времени, который настроен крайне пессимистично и не желает тратить двадцать — тридцать лет на всякую муру, пока жизнь проходит мимо. Хватит с меня инвалидного кресла, насиделся. Теперь хочется просто пожить, так что дорогу надо выбирать свою, а не ту, которую для бывшего подполковника Соколова назначит кто-то со стороны. Хотя, если меня припрёт, что-то по мелочи всегда можно использовать. Но всерьёз на этом зацикливаться нельзя, потому что главное преимущество человека из технологического мира перед средневековыми аборигенами — это не его знания, а способность быстрее воспринимать, обрабатывать и усваивать информацию. Вот это да. Данный факт реально способен помочь мне адаптироваться в новых условиях, и именно на это я сделаю свою основную ставку в борьбе за место под солнцем.

В-третьих, перебрав массу вариантов, я пришёл к выводу, что больше всего мне подходит путь воина. Почему? Объясняю на пальцах. Славянское общество, хоть поморское, хоть новгородское, хоть киевское или степное, — это сословно-кастовая формация. Наверху князья и священнослужители. Далее — бояре, как правило, командиры воинских формирований, управленцы и администраторы. Потом витязи и профессиональные вояки, вся жизнь которых война, а перерыв между сражениями рассматривается ими как отпуск и подготовка к новым битвам. За ними житьи люди (крупные землевладельцы) и купцы. Ещё ступенькой ниже — рядовичи, которых часто называют чёрным людом, и в это сословие-касту входят рабочие, свободные крестьяне (своеземцы), охотники, рыболовы, мореходы, мастера и мелкие торговцы. А в самом низу находятся смерды, которые делятся на нескольких подгрупп: кочетники — крестьяне, не имеющие собственной земли и работающие на нанимателя за долю от будущего урожая, закупы — должники, отрабатывающие долг, и одерноватые (обельные) холопы — полные рабы, которые провинились перед общиной, не смогли вернуть долг, совершили тяжкое преступление или были захвачены в бою.

Интересное общество, да? Вот то-то же, а в пока ещё непросвещённой Европе всё гораздо хуже. И, рассмотрев социальную лестницу славян, я осознал, что единственный вариант подняться по ней — это ремесло воина. А всё остальное не для меня, ибо, например, пахать земельку не хочется, на развитие промышленности и торговлю нет капитала и отсутствуют необходимые связи. Так что куда ни кинь — всюду клин, и снова мне предстоит стать защитником родины или вольным бойцом. Однако в данном варианте вырисовывается новое препятствие. Бывший подполковник ФСБ Вадим Соколов никакой не фехтовальщик и не реконструктор, а значит, мне придётся изучать выбранное ремесло с самых азов. Но ничего, не боги горшки обжигают, научусь. Вон, Рацлава спросил, так он хотя бы элементарные хваты на меч показал, базовые стойки и удары, и я каждый день несколько часов их отрабатываю. Для начала этого хватает, а дальше будет больше, ибо тело у меня молодое, реакции хорошие, крови я не боюсь, в дурацком чистоплюйстве не замечен, ударить в спину врага не постесняюсь, и впереди у меня целая жизнь…

В это время Рацлав поёжился, плотнее закутался в плащ, кинул взгляд на восток, где над лесом уже показался краешек солнечного диска и, прерывая мои размышления, спросил:

— Вадим, когда выходим?

Непривычные слова не сразу дошли до меня, к языку тяжело привыкать. Но суть я понял и медленно, чтобы старик в свою очередь понял меня, ответил:

— Через полчаса.

— А что такое полчаса?

И как объяснить, что значит тридцать минут? Не знаю. Поэтому я кивнул на солнце:

— Как только светило полностью над лесом взойдёт.

Рацлав медленно покачал головой:

— Всё же странный ты человек, Вадим. Язык понимаешь плохо, но усваиваешь его очень быстро. С оружием обращаться не умеешь, а меч имеешь очень дорогой. О местных нравах и обычаях почти ничего не знаешь. На теле носишь символ язычников, но обрядов не соблюдаешь и духов не чтишь. Вид у тебя, когда мы встретились, был как у дикаря, а тело нежное, белое и без старых шрамов, словно ты из очень благородной семьи и за тобой всю жизнь присматривали воспитатели и няньки. Однако, что более всего необычно, это твой житейский опыт. Неоткуда ему взяться, но он есть. Скоро мы расстанемся, так, может, расскажешь, кто ты и откуда?

— Поверь, Рацлав, не надо тебе этого знать. Я ведь не спрашиваю, кого ты подозреваешь в организации налёта на поместье князя Вартислава. Поэтому прими на веру то, что было сказано ранее. Я Вадим из рода Соколов, торговый гость из Киева. Плыл с товарищами по Одре, лодка перевернулась, и выбрался я один, с мечом и нательным знаком. Шёл по берегу, увидел разбойников и спас тебя. Вот и всё.

— Как знаешь, Вадим, — вздохнул старик. — Не хочешь говорить — не надо.

Сленза замолчал, а я спросил у него:

— Куда ты теперь пойдёшь, старый?

— Сначала к землям вильцев выйду, здесь недалеко. Там куплю повозку и двинусь в Барлин, а оттуда в Бранибор. В тех краях у меня дальняя родня есть, и если ты меня не обманешь и добычей поделишься, то я к ним не пустой приеду.

— Барлин — это Берлин, а Бранибор — Бранденбург? — уточнил я.

— Да, по-новому так, — подтвердил Рацлав. — А ты не передумал в Щецин плыть?

— Нет. Мне к морю надо, а самый лучший путь через Щецин.

— Это да. Но делай всё так, как я тебе сказал. Лодку брось перед городом и за стены пешком входи. Пошлину заплатишь и сразу в речной порт, там спросишь, какой корабль идёт на север, сговоришься с хозяином и плыви хоть до Волина, хоть до Дымино, хоть до Волегоща. По суше к морю не иди, на дорогах сейчас неспокойно. Лучше заплати мореходам, так надёжней будет, но не переплачивай, пять гривенных ногат хватит.

— Понятно. Благодарю за совет.

Прошло ещё несколько минут, и стало светать. Первые солнечные лучи упали на укромную полянку, где мы жили, и я поднялся. Сленза последовал моему примеру, и мы вместе направились к спальным местам под деревьями. Здесь молча собрали личные вещи, и я передал старику меченное княжеским знаком столовое серебро. Ему оно пригодится, в нём по весу не меньше шести гривен, а то и больше, а для меня такая посуда опасна. Увидит кто, застучит дружинникам Вартислава, и хана, накинут на шею верёвку и вздернут на ближайшем суку. Так что лучше не жадничать.

Рацлав спрятал своё богатство в заплечный мешок, подвесил на пояс широкий охотничий нож, признак свободного человека, покряхтел, посмотрел на меня и сказал:

— Пойдём провожу тебя?

— Не стоит, — покачал я головой и улыбнулся. — С этого момента каждый сам по себе.

— А лодку один на воду столкнёшь?

Я напряг мышцы, в которых с каждым днём прибывало сил.

— Да, справлюсь.

— Тогда прощай.

Старик слегка поклонился, а я протянул ему раскрытую правую ладонь, на что Рацлав произнёс:

— Опять неправильно поступаешь, Вадим. Руки жмут только вожди или старые воины. Это ритуал, а такому человеку, как ты или я, это не по чину. Запомни.

— Запомню, старче, но руку всё же пожми.

— Хорошо.

Моя ладонь сомкнулась на кисти Рацлава, а его на моей. Вена в вену, так в этих краях проходило рукопожатие. После чего, расцепив ладонь, я закинул на плечо трофейную дорожную сумку и направился к реке, а старик в противоположную сторону. Так мы разошлись, у каждого была своя дорога. И кажется, мы переговорили обо всём. Но кое-что я всё же забыл и, сделав десяток шагов, обернулся и окликнул Слензу:

— Рацлав!

— Ась? — замер бывший подскарбий.

— Если я буду в Браниборе, где тебя можно будет найти?

— В доме купца Можейко, в городе его многие знают и немцы не трогают. Спросишь Дануту, это сестра моя, а она на меня укажет.

— Ну, прощай!

— Прощай!

Сгорбленная стариковская фигурка, прихрамывая, скрылась между деревьев, а я одёрнул толстую серую рубаху из грубого полотна, подтянул такого же цвета штаны, улыбнулся новому дню и лёгкой трусцой, сапогами подминая траву, побежал к Одре. Коль будет погода хорошей, к вечеру окажусь в Щецине, в большом средневековом городе, где меня наверняка ждут новые впечатления и знакомства.

Глава 5

Щецин. 6649 от С. М. З. Х.

— Учитель, проснись.

Голос Тешислава вырвал Лучеврата из состояния покоя, и он, проснувшись, сел на постель и оглядел освещённую масляной лампадой полупустую комнатку. Затем главный жрец бога Триглава моргнул, встряхнул седой головой и по привычке огладил ладонью бороду. Потом посмотрел на стоящего рядом широкоплечего темноволосого мужчину лет сорока, в одежде простого огнищанина, но с коротким мечом на широком поясе.

— Ты быстро вернулся, — сказал Лучеврат. — Я ждал тебя только завтра, ближе к полудню.

— Я торопился, учитель, — продолжая стоять, ответил лучший ученик жреца.

— И каковы вести, которые ты принёс из замка князя Вартислава?

— Грифин сказал, что он окончательно отрекается от веры предков и в этом году запретит проведение обрядов в честь Триглава и других старых богов. Никаких жертвоприношений, гаданий, поминовений и песнопений. И ещё он добавил, что, если мы в самом скором времени не уберёмся из его городов и весей, он заставит нас подчиниться силой оружия.

— Это всё?

— Да, Вартислав был краток.

— В дороге что-то видел?

— Когда возвращался в город, под Лясконцами, в одном конном переходе от Щецина, заметил две сотни княжеских дружинников под знаменем Свантибора, которые направлялись сюда.

— Две сотни — это много. — Жрец нахмурился, тяжко вздохнул и задал новый вопрос: — Вартислав назначал какие-нибудь сроки?

— Нет.

— Ладно. Иди отдыхай. До утра недолго осталось.

— А что будет утром, учитель?

— Соберутся все служители нашего культа. Волхвы, кудесники, чародеи, ворожеи, ведуны, кобники, знахари, младшие и старшие ученики, храмовые воины и наиболее авторитетные горожане из тех, кто нас поддерживает. Думаю, все вместе мы решим, что нам дальше делать и как поступить.

— Ясно.

Тешислав кивнул и вышел, а старый жрец снова обвёл взглядом личную комнату, откуда в леса загодя было вывезено всё самое ценное, в первую очередь книги, и задумался. Выхода не было. Против сильного князя, которого в своё время Лучеврат сам же и протолкнул наверх, пойти нельзя, слишком неравны силы, и для последователей родной веры это будет самоубийством. Вартислав и так слишком долго мирился с языческими храмами и старался сгладить вражду между жрецами старых культов и поклонниками Распятого. Но продолжаться это не могло, и вот его терпение иссякло. Князю, который за четверть века из выборного вождя превратился в наследственного феодала, наверняка угрожают Крестовым походом и отлучением, и у него нет иного выхода, как запретить веру отцов. И всё, что язычникам оставалось, — увозить в глухие лесные чащобы святыни и там, надеясь на лучшее, продолжать дело всей своей жизни: лечить больных, класть требы родовым духам и богам, учить людей и хранить знания о минувших эпохах. Лучеврат это понимал и на предстоящем сходе служителей Триглава собирался отдать приказ на исход из города, который некогда воздвигался вокруг храма его бога.

Однако до этого момента ещё было немного времени. И волхв, опустив правую руку, вынул из-под своего ложа простой холщовый мешочек, в котором хранил то, что помогало ему в принятии решений, — собственный комплект рун. Старик присел к столу, развязал горловину и, прикрыв глаза и отрешившись от всех забот, задал один-единственный вопрос: что нас ожидает?

Сухие костлявые пальцы юркнули в мешочек и заскользили по отмеченным древними знаками деревянным фишкам из можжевельника. От выбора каждого знака зависело очень многое, и Лучеврат не торопился. Он был опытным прорицателем и толкователем знамений, который практически никогда не ошибался, и в его личном рунном комплекте находилось ни много ни мало, а сто сорок семь знаков, каждый из которых был сделан лично рукой жреца, окроплён кровью владельца и имел одному ему ведомое значение.

Чирк! Разрывая ночную тишину, пальцы выбросили на столешницу первую руну, которая слегка подскочила на месте, издала глухой звук и замерла. За ней последовал второй знак, третий, четвёртый, и так девять рун подряд, которые легли в неровную линию группами по три штуки. Первая тройка давала знания о том, что уже случилось. Вторая — о настоящем моменте. Ну, а последняя конечно же о том, что будет.

Лучеврат подслеповато сощурился, посмотрел на знаки и не понял выпавшего расклада. Нет, все знаки были ему известны. Но он ожидал чего-то совершенно иного, поскольку его интересовало будущее своей общины, а в этот раз выпала какая-то чепуха.

— Что такое?

Волхв недовольно поморщился, ссыпал руны обратно, перемешал их, вновь задал свой вопрос и опять выкинул девять тех же самых знаков, которые легли в том же самом порядке, что и при предыдущем раскладе. И уже не пытаясь перехитрить судьбу, жрец приступил к разбору гадания, делу весьма сложному, поскольку каждый знак имел несколько значений и они менялись в зависимости от того, как и в какой последовательности выпадали руны.

Руна первая — Смерть (Мир Мёртвых). Вторая — Посланник (Высшая Весть). Третья — Явление (Явь-Жизнь).

Руна четвёртая — Вода (Движение). Пятая — Люди (Поселение). Шестая — Сейчас (Настоящее время).

Руна седьмая — День (Свет). Восьмая — Беда (Неминуемая Опасность). Девятая — Руна Судьбы, чистый знак, который скандинавы частенько называют Одина.

«Вот так гадание, — подумал Лучеврат, — давно такого не было. Спрашивал об одном, а в итоге получаю указание на совершенно другое. При этом ясно, что расклад не касается напрямую меня и нашей общины, хотя, будь на моём месте кто-то менее опытный, он мог бы истолковать знаки, просто подгоняя события под сегодняшний день. Мол, прибыл Тешислав, который принёс весть от князя, и теперь, дабы выжить, мы должны уйти по воде и основать поселение. После чего нам будет грозить опасность, и переживём ли мы смутные времена, неизвестно. Но не всё так просто, а значит, толкование будет иным. Из Мира Мёртвых явился посланец, который принёс слово богов. Сейчас он в городе и прибыл по реке, а завтра, точнее сказать, уже сегодня, ему будет грозить беда. И если мы начнём его поиск, то вполне можем спасти этого человека и изменить свою судьбу. Да. Всё именно так, и никак иначе».

На основе гадания жрец быстро принял решение, которое посчитал правильным. Он порывисто встал, в кадушке, которая стояла в углу, ополоснул лицо и накинул на себя длинную белёную рубаху. Ещё раз оглядел своё личное пространство и вышел на двор храмового комплекса, который располагался на самом высоком из трёх холмов Щецина, и остановился перед вырезанным из цельного дуба трёхголовым идолом. Вскинув руки вверх, к глазам небожителя, которые были закрыты позолоченными повязками, Лучеврат привычно произнёс:

— Слава тебе, Триглав, владыка трёх царств: небесного, земного и подземного. Я, служитель твой, приветствую тебя. Благослови наш новый день и помоги советом. Незримо будь с нами и не оставь потомков своих в беде, а мы тебя не забудем и отблагодарим, ибо знаем, как любишь ты жертвы в свою честь, гонитель тёмных сил великий Триглав. Слава тебе! Гой!

Замыкающее короткую молитву слово растворилось в воздухе, и верховный волхв вновь подумал о посланце, появление которого предсказали руны. Кто он и что от него можно ожидать? Может, это один из храмовых бойцов, которые в прошлом году отправились к престолу богов? Возможно. Но почему воскрешённый волей небожителей воин сразу не пришёл в святилище? Неизвестно, точно так же, как и то, в какой форме находится послание богов, устной или знаковой. А если вестник не из храма? Такое случалось и ранее, правда, давным-давно. И что тогда? Да ничего. Этого человека необходимо отыскать в любом случае, и тогда всё станет понятно.

Со спины к Лучеврату приблизился его помощник, второй по мастерству и силе жрец храма Ждан, который спросил его:

— Когда людей на совет собирать?

— Не будет совета, — не оборачиваясь, бросил верховный жрец.

— Как это? — удивился Ждан. — Почему?

— Пока исход отменяется. Всех наших отправь в город и скажи, чтобы они, не привлекая к себе излишнего внимания, искали необычного человека, который вчера прибыл в Щецин по реке. Возможно, ему будет грозить опасность, и если так, то воины храма должны его выручить и привести ко мне. А сход проведем позже. Сейчас поиск этого человека самое важное.

— У того, кого необходимо найти, какие-нибудь приметы есть?

— Не знаю. Мне даже неизвестно, мужчина это или женщина. Хотя, возможно, при нём есть знак в виде громовника, вроде того, какой выдавлен на боковинах Алатыря в храме Святовида.

— Да уж… — протянул Ждан. — Задача непростая, город-то у нас немаленький, и народа со странностями хватает, больно иноземцев много, особенно в последние годы.

— Ничего, если постараемся, найдём. Ведь мы не одни, и нам помогут горожане, которые ещё не забыли, кто они по крови.

— Не понял. — Жрец удивился ещё больше. — Ты что, тоже примешь участие в поиске?

— Да. — Лучеврат посмотрел на своего преемника, которому со временем собирался передать все нити управления общиной, улыбнулся и хлопнул товарища по плечу: — Пойдём, друже. Впереди целый день, и у нас есть важное дело.

✽ ✽ ✽

Я шёл по узким многолюдным улочкам Щецина. С любопытством разглядывал прохожих и дома, многие из которых имели два и три этажа, прислушивался к разговорам, старался уловить их суть, запоминал неизвестные слова, копировал повадки горожан и улыбался. А чего грустить-то? Вадим Соколов делает первые шаги в своей новой жизни и получает массу впечатлений, как хороших, так и не очень.

Сначала о приятном. Древний город, который в моем времени считался родиной сразу двух российских императриц, Екатерины Второй и, кажется, жены Павла Первого Марии Фёдоровны, мне понравился. Крепкие стены и мощные ворота, чистый глубокий ров и неплохие подъездные дороги, естественно, грунтовые. Внутри достаточно чисто, улочки покрыты щебнем и деревянными настилами, а кое-где имелись посыпанные речным песком дорожки. Городская стража, в основном крепкие мужики в возрасте, вела себя спокойно и без нервов. Пошлину на воротах с меня не взяли, ибо я человек прохожий и ничем торговать не собирался, и меч отнять не пытались, хотя посоветовали купить для него ножны и не светить такой клинок где ни попадя. Дышится в городе, несмотря на многолюдство и дымные печи, на которых готовят еду, легко благодаря задувающему от реки свежему ветерку. Места на постоялых дворах, один из которых приютил меня на ночь, имелись. Кормили неплохо, хотя и непривычно, в основном кашей и рыбными супчиками. Вшей, блох или клещей в своей постели (покрытый шкурами топчан) я не обнаружил и потому выспался нормально. Настроение бодрое, и я спускался к реке, где собирался купить место пассажира на торговой ладье и добраться до Волегоща.

Однако не всё так радужно, и в том, что я видел, было кое-что вызывающее у меня беспокойство и внутреннее неприятие. Вокруг слишком много католических священников и сопровождающих их воинов-немцев, которые вели себя весьма дерзко. Они ходили по улицам, словно у себя дома — грудь колесом, взгляды наглые, мерзкий смех и явное презрение к местным жителям, которые, что характерно, гостей с Запада опасались. Мне это заметно и напоминало отношение к кавказцам и выходцам из азиатских диаспор в родной Москве, слишком ситуация похожа. Чужаки, передвигающиеся группами, чувствовали за спиной поддержку властных структур и диаспоры и часто сами нарывались на неприятности. В данном случае власть — это, само собой, князь и его наместник в городе, а диаспору представляли германские наёмники и монахи Камминского епископства, которое основано в землях поморян полтора года назад с разрешения Вартислава Грифина. Коренные жители, понимая, что в случае серьёзной заварухи, скорее всего, именно они окажутся крайними и виновными во всех бедах, наглых иноземцев пока терпели и старались избегать конфликтов. Впрочем, так вели себя далеко не все местные, и я имел возможность в этом убедиться.

Невдалеке от речных причалов на перекрёстке расположился облачённый в чёрную хламиду худой, нескладный католический поп, а рядом с ним четвёрка бойцов в толстых кожанках и при оружии. Священник обеими руками держал грубый деревянный крест высотой в свой рост и что-то гундосил, а поскольку говорил он с жутким акцентом, то проходящие мимо него люди, не говоря уже обо мне, его не понимали. Проповедника это разозлило, и он что-то приказал своим телохранителям.

Бойцы перегородили улицу и стали заворачивать горожан к кресту. Кто-то подходил и слушал проповедь чужеземца. Иные, видя такое дело, останавливались и шли к причалам в обход. А городские стражники сделали вид, что всё происходящее их ничуть не касается, и испарились. Мне было любопытно, и, не подходя к увеличивающейся группе людей, я стал наблюдать за этим действием со стороны. И только собрался обогнуть импровизированный уличный митинг, как увидел нечто интересное.

Быстрым шагом к Одре спускались два подростка лет по шестнадцать, крепкие парубки из горожан, которых, если судить по их резким движениям и горящим глазам, послали к реке по какому-то важному делу. А тут на их пути препятствие. Германцы указывают на крест, а затем на проповедника и что-то говорят. Парни огрызаются, и при этом, словно презрительная кличка, громко звучит слово «саксон».

Тогда один из немцев шагнул вперёд, ударил стоящего перед ним парня кулаком в грудь, и тот упал на землю. Его товарищ схватился за нож, а германцы за мечи. И кто знает, что было бы дальше, наверняка ничего хорошего, но в этот момент мимо меня к месту конфликта проследовал местный воин с оселедцем, длинным запорожским чубом на макушке, и светло-русыми отвислыми усами. Одет он был простенько, примерно как и я, белая рубаха, свободные штаны и сапоги. Однако пояс вояки был густо расшит золотыми нитями, а на нём в богатых ножнах висел прямой восьмидесятисантиметровый меч. И этот клинок, на мой непрофессиональный взгляд, являлся почти точной копией того, который достался мне в Ретропространстве и сейчас, обёрнутый несколькими слоями льняной ткани, висел за спиной.

Этот воин-одиночка молча встал между наёмниками и подростками. Просто стоит расслабленный человек, а против него звери, которым душу людскую на тот свет спровадить — всё равно что кружку пива опустошить. Но эти четверо против одиночки были словно дети перед взрослым мужчиной, хотя воин им ничем не угрожал. Хм! Явно не угрожал, ни словами, ни действием. Однако от него исходила опасность, которая ощущалась кожей, а когда взгляд воина замирал на ком-то из наёмников, тот опускал взгляд долу и делал шаг назад. И так один шакал отступил, второй, за ним третий и последний, который аж отпрыгнул назад, нелепо взмахнул грязными руками и рухнул на заднюю точку.

Люди вокруг проповедника и он сам замерли, а чубатый вояка, слегка усмехнувшись, ткнул пальцем в одного из охранников попа и, чеканя каждое слово, сказал:

— Ты, пёс, посмел ударить венеда. С тебя половина гривны серебром. До захода солнца принесёшь в Ремесленный конец и передашь кончанскому старосте. Если нет — беги, тебе не жить. И никто тебе не поможет: ни княжеский наместник, ни епископ, ни сам Вартислав. Я вас запомнил. А теперь пошли вон отсюда. Твари!

Рука воина привычно легла на оплетённую кожаными полосками рукоять меча, и наёмники, подхватив своего неловкого товарища, сбились вокруг проповедника, который разом утратил агрессию и задор и явно уже собрался уходить. Горожане, видя это, заулыбались и рассосались в разные стороны по своим делам. А славянин, который наверняка был знатным бойцом и владел навыками психологического подавления противника, посмотрел на подростков, кивнул в сторону порта и произнёс:

— Чего встали? Ищите того, кто нам нужен. Быстрее!

Парни сорвались с места и продолжили свой путь к реке. Я последовал следом за ними, и чубатый воин посмотрел на меня. Наши взгляды встретились, и мне показалось, что в воздухе между нами проскочила невидимая электрическая искра. Славянин в недоумении приподнял левую бровь, видимо, тоже что-то почувствовал, и медленно начал поднимать вверх правую руку. Не знаю, возможно, хотел задержать меня для разговора, но поговорить не удалось. Позади нас по улице раздался топот копыт. Это появился какой-то важный городской управленец в сопровождении конных стражников. Воин обернулся, а я прошмыгнул мимо и вскоре оказался возле причалов, вдоль которых стояли самые разные средневековые судёнышки, типы которых я не всегда мог определить. Расшиву знаю. Лодья знакома. Пару скандинавских драккаров видел. Но попадалось вообще нечто невообразимое, помесь галеры и генуэзской каракки, так что я особо на эту тему не думал, а занялся тем, ради чего сюда пришёл.

Для начала расспросил грузчиков, а затем подошёл к наблюдающему за разгрузкой своего судна рослому купцу, по виду и манерам нашему, славянину, которого звали Спех. С трудом объяснил ему, чего хочу, и он меня сразу понял. Видать, опыт общения с самыми разными людьми у него был немалый.

— Как тебя зовут и откуда ты? — спросил купец.

— Зовут меня Вадим из рода Соколов, я из Москвы. Это далеко отсюда, на востоке.

— И тебе надо в Волегощ?

— Да, — кивнул я. — Людей спросил, а они на тебя указали.

— Всё верно. Мы пойдём в Волин, а оттуда в Волегощ. Но только завтра с утра, не раньше. Устраивает?

— А ещё кто-нибудь туда идёт?

— Ага! — Он усмехнулся и указал рукой на большой двадцатирумный драккар, вокруг которого, словно мураши, суетились грузчики. — Тюркир Альсвандирссон на своём «Могучем Мышее» вот-вот от берега отвалит. Однако гарантий того, что с ним ты доберёшься в нужное место, тебе никто не даст. А у меня ещё ни один человек не пропадал.

— Тогда я с вами.

— Груз есть?

— Нет.

— Вещей много?

— Одна сумка и меч.

— Тогда с тебя десять ногат.

Цена была завышена вдвое, это я знал, а потому возразил:

— Три, уважаемый Спех. Это будет правильная плата.

— Кхм! — Купец закашлялся, но спорить не стал, а просто озвучил сумму, которая была реальной: — Раз всё знаешь, тогда пять ногат. Отправляемся рано. Чуть солнце встанет — и в путь. Ждать не станем. С тебя две ногаты задатка.

— Хорошо.

Не глядя, вынул из сумки два рубленых кусочка серебра и, подкинув их на ладони, передал купцу. После чего, довольный собой, уже по другому спуску, направился обратно в город. Весь день ещё впереди, и у меня много дел. Каких? Разных. Но в первую очередь следовало купить ножны для меча, вязаные носки без пятки, в которых здесь все ходили, и припасы: вяленое мясо, пару кусков сала, соль, хлеб, лучок и чесночок. В общем, обычные заботы. А потом до самого вечера я собирался просто гулять по центру Щецина и перед сном немного посидеть в общем зале постоялого двора, где можно отведать вкусной мясной похлёбки и выпить свежего местного пивка. Такой вот нехитрый распорядок дня, который (блин!) не сложился, был нарушен неприятной историей. А всё почему? Да просто я расслабился, стал воспринимать мирную суету города как нечто совершенно естественное и за это поплатился. Хотя, будь я внимательней и осторожней, ничего бы не произошло. Однако молодое тело пьянило, кровь играла, а от впечатлений слегка сносило голову. И вот результат. Впрочем, расскажу об этом по порядку.

Итак, я вышел к городскому торжищу. Прошёл по кругу, посмотрел на товары, потолкался среди людей, пообтёрся и вскоре оказался в оружейных рядах. Здесь завис надолго, на пару часов точно, и только после этого вошёл в лавку, где продавали кожаные доспехи, конскую сбрую, кое-что из походного снаряжения, сапоги, ремни и ножны. Размеры своего клинка я знал и потому долго не выбирал. Приметил, что мне нужно, без торга заплатил семь ногат, кстати, ради этого пришлось разменять целую гривну, и тут же, распаковав меч, вложил его в ножны, которые стал пристраивать на пояс.

Рядовая ситуация. Вот только клинок отнюдь не рядовой, и он сразу же привлёк внимание бывшего здесь иноземного дворянина. Стройного молодого брюнета не старше тридцати лет в дурацких серых чулках и широком камзоле из тёмно-красного бархата с дутыми резаными предплечьями. Кто он по национальности, я не понял, то ли франк, то ли скотт из Британии, не важно. Но то, что алчный взгляд чужака, который был прикован к моему мечу, не сулил ничего хорошего, было ясно сразу, лишь только я его заметил. Поэтому, не реагируя на подскочившего дворянского служку, который стал дёргать меня за рукав рубахи и что-то быстро лопотать, едва не запутавшись в ножнах, я оттеснил его в сторону, покинул лавку и постарался поскорее уйти за пределы торга.

Но не тут-то было. На выходе дворянин и его сопровождающий, мелкий вертлявый тип с лицом крысы, всё же догнали меня, и не одни, а в сопровождении городских стражников. Мне на плечо упала мощная лапа, и громкий гулкий голос приказал:

— Стоять!

Рывком я стряхнул руку с плеча, сделал шаг вперёд и резко обернулся в сторону предполагаемой угрозы. Передо мной стояли два стражника, а за ними иноземцы из лавки. Дворянин, падла аристократическая, гордо вскинув острый подбородок, находился позади и молчал. Его слуга что-то нашёптывал на ухо старшему стражнику, пожилому седоусому воину, и пихал ему в руку золотистый кругляш. А надо мной стоял настоящий богатырь, затянутый в потёртую кожаную куртку огромный хмурый мужик с гладко выбритым черепом и здоровенными кулаками.

— Тебе чего? — пытаясь просканировать чувства своих оппонентов и потянуть время, спросил я здоровяка.

— Ты! Вор! — Громила-стражник пробасил это, словно каждое слово топором вырубал.

— С чего бы это?

Богатырь нахмурился, видно, думать не привык. Однако из-за его спины выдвинулся командир и кивнул на мою сумку:

— В лавке кожевника Михея Коштица ты украл у благородного барона Адольфа Сальяса его кошелёк, а он, между прочим, личный гость нашего князя Вартислава Грифина и родственник епископа. Так что, парень, шкуру с тебя теперь спустят без всякой жалости. Впрочем, барон готов простить тебя и не доводить дело до суда. Но ты должен отдать ему свой меч, который тебе, простолюдину, не по чину.

— Я не вор и ничего не крал, — слегка соприкоснувшись с чувствами стражников и иноземцев и понимая, во что встрял, возразил я городскому блюстителю правопорядка.

— Тогда открой свою суму. Если там ничего нет, свободен. А коли что найдём, пеняй на себя.

Делать было нечего, я расстегнул ремень сумки и откинул клапан. Поверх трофейных вещей, которые я взял из личной поклажи разбойников, лежал небольшой, но тугой кошель, который мне, скорее всего, подбросил ловкий холоп барона. Ситуация плохая. Меня взяли с поличным. Заступиться за Вадима Сокола некому. Город незнакомый, а законы в эту эпоху, насколько я помнил историю, были жестокими и уж никак не толерантными. По-хорошему мне следовало бы принять «милостивое» предложение Сальяса. Но я не привык отступать, не хотел идти на поводу обстоятельств и уж тем более не мог предать память Ратибора, который доверил мне своё дорогое оружие, об истинной цене которого мне успел поведать Рацлав Сленза. Поэтому я решил, что, раз уж не смогу никому ничего доказать, необходимо бежать. Глядишь, до вечера пробегаю, город всё же немаленький и укромных мест в нём хватает. А там как фишка ляжет, можно по реке уйти или попробовать перебраться через стену. И хотя шансы на это невелики, следовало рискнуть.

— Так что скажешь, голодранец, — старый стражник надвинулся на меня, а здоровяк стал заходить с тыла, — принимаешь предложение благородного человека или всё же на суд пойдём? Только учти, есть четыре видока, которые подтвердят твою вину. Значит, тебе грозит огромный штраф, который ты за всю свою жизнь не выплатишь, а если судья будет не в настроении, то ещё и правой руки лишишься.

Взгляд вправо и влево. Вокруг собирается любопытный народ. Богатырь за спиной вот-вот меня скрутит, а барон, морда надменная, смотрит мне в лицо и уже празднует победу.

«Что, гад, — глядя на иноземного аристократа, подумал я, — думаешь, твоя взяла? А вот хрен тебе! Ещё встретимся, и я тебе эту подставу припомню. Сволочь!»

Не оборачиваясь, я почувствовал, что ещё секунда — и на мои плечи лягут руки стражника-здоровяка. Был всего миг, чтобы вырваться из ловушки, и я его не упустил.

Я пригнулся. Над спиной схлопнулись ладони-лопаты. Рывок вперёд. Удар головой в солнечное сплетение стражника, и он, задыхаясь, сгибается пополам. Медлить нельзя. Выпрямляюсь, и передо мной оказывается крысиная морда баронского холопа.

— А-а-а, сука! — сами собой вырвались из меня неласковые слова, и кулак впечатался в мерзкий остренький нос.

Удар у меня сейчас, конечно, не тот, что был раньше, руки ещё слабоваты. Однако сопатку слуге аристократа я набок всё-таки свернул. Не обращая на орущего холопа, который пытался остановить хлынувшую кровь, никакого внимания, я рванул в ближайший переулок.

За спиной крики и свист. Кто-то из прохожих пытается подставить мне подножку, но я перепрыгиваю через чужую ногу и продолжаю бег. Ножны колотятся по левому боку, а сумка бьёт по правому. Есть надежда, что в большом городе можно затеряться или спрятаться в одном из дворов, и я не останавливаюсь.

Проулок вывел меня на соседнюю улицу, пустую. Нырок в следующий проход, который должен вывести к реке, но не судьба. Тупик. Высокий глухой забор, за ним рычат злые сторожевые псы. Позади погоня, которая вскоре будет здесь. И что делать? Рука схватилась за меч. Он конечно же мной пока не освоен, и я подумал, что смогу вогнать клинок в дерево и с его помощью перебраться через ограду. Попробовал это сделать, и неудачно. Выбегать на улицу было поздно, и мне оставалось встретить разозлённых стражников поднятыми вверх руками или клинком. Блин! Мне было обидно, что я так глупо подставился и принял неверное решение. Но, как ни странно, единственное, о чём я всерьёз жалел, — что не выполнил волю покойного Ратибора.

Неожиданно в проулок въехала набитая свежей луговой травой лёгкая тележка, а катили её виденные мной ранее парни, которых несколько часов назад едва не убили охранники проповедника. Вот так сюрприз! Неужели они решили меня здесь закупорить, чтобы не сбежал? Это плохо. А хуже всего, что, обогнув тележку, передо мной появился ещё один знакомец, чубатый воин с золотым поясом. Против такого не дёрнешься, распластает и не заметит.

— Зарывайся в траву. — Воин кивнул на тележку.

— Что? — не понял я.

— Прячься, говорю. Объяснения потом.

В голосе воина зазвучали командные нотки, и, не почувствовав от него угрозы, прижав к груди обнажённый меч, я лёг на сырую траву, а подростки сноровисто закидали меня зеленью. Краткий миг — и меня уже нет. Дышится тяжело, но потерпеть можно. Прислушавшись, я различаю голос старого стражника, который обращается к воину:

— Сивер, здрав будь! От нас вор убёг. Не видал, куда он побежал?

— К реке рванул, — с ленцой в голосе ответил мой спаситель.

— А чего не задержал его?

— А мне наместник за поимку воров не платит. Догоняй его, пока не ушёл.

Топот ног. Задорные крики — и тишина. Воин громко щёлкает пальцами. Оглобли тележки поднимаются, она вздрагивает, и повозка куда-то катится.

«Да уж, — промелькнула у меня в голове мысль, — интересный денёк. А что дальше будет? Эх, не знаю. Но я жив и пока здоров, а что происходит и куда меня везут, разберёмся. Главное, уцелел, и пока это самое важное».

Глава 6

Щецин. 6649 от С. М. З. Х.

Тележка в очередной раз дёрнулась и остановилась. Подростки, катившие её через половину города, сноровисто раскидали траву, и я, вдохнув чистый воздух, сел и конечно же сразу огляделся. И увидел, что нахожусь в святилище Триглава с его задней стороны, где за идолом старославянского бога располагался храмовый комплекс, полтора десятка деревянных строений, в которых жили местные жрецы, их ученики и воины. Про это место я кое-что слышал от Рацлава Слензы. И не далее как сегодня утром, направляясь к реке, проходил мимо. Прошёл и прошёл, а теперь нежданно-негаданно оказался на территории этого объекта.

Да уж, нечего сказать, крутит судьбина мной как хочет, и ничего не сделаешь. Шаг вправо-влево расценивается как побег, а прыжок на месте считается попыткой улететь. Только подумал о волюшке вольной, и на тебе — толчок, прибивающий меня к одной из местных политических партий, которая является оппозицией князю Вартиславу Грифину и радеет за старые традиции. По крайней мере, я расцениваю всё происходящее именно так. А вот прав я или нет, покажет только время.

Рядом с повозкой стояли те, кто меня выручил. Спокойный и, можно сказать, флегматичный Сивер и два его молодых помощника, смотревшие на воина с огромным уважением и какой-то затаённой надеждой. Парни явно чего-то ждали, и вскоре я узнал чего.

Сивер поймал мой взгляд, который я не отвёл, удовлетворённо качнул головой и повернулся к парням:

— Всё хорошо сделали. Молодцы!

Подростки переглянулись, заулыбались, и один из них спросил:

— Ещё что-то нужно?

— Да, держать язык за зубами. Ясно?

— Конечно, дядька Сивер. — Лица парней вмиг стали сосредоточенными.

— Тогда ступайте.

— А что насчёт нашей просьбы? — поинтересовался всё тот же юноша.

Воин помедлил, явно специально потянул время и, когда его помощники стали нервничать, произнёс:

— Воля ваша. Хотите стать витязями Триглава — будете ими. Отправляйтесь домой, попрощайтесь с родными и ночью приходите в храм. Завтра вы вступите на путь воина. Но учтите, назад дороги не будет. Как только вы дадите клятву на верность богу, то уже не сможете от него отречься, ибо воин храма не простой человек, который дал слово, а потом забрал его. У нас всё сложнее и гораздо серьёзней, так как нити нашей судьбы находятся в руках Триглава, который бывает не только добрым, но и злым, и мстительным, и не прощает ошибок или нерадения. Ступайте и ещё раз подумайте, надо ли вам становиться таким, как я. Всё!

Радостные парни побежали к воротам, через которые они вкатили повозку, а я проводил их взглядом и хмыкнул. Сивер это, разумеется, заметил и спросил:

— Чего ухмыляешься?

— Думаю, хитрый ты человек, Сивер.

— А что так?

— Ну кто же из молодых парней не захочет быть похожим на тебя? Разве только тюфяк какой или пожизненный трус, а эти парни не из таких.

— Вот ты о чём… — Воин машинально потёр гладко выбритый подбородок и пояснил: — Время сейчас трудное, и нам нужны бойцы. Поэтому мы стараемся привлекать молодёжь и никого не отпугиваем. Правда, староваты они, чтобы воинами храма стать. Обычно обучение с семи — восьми лет начинается. Но, может, это и к лучшему. Мальчишки жизнь уже немного видели и соображают не так, как мы, потомственные служители Триглава, а значит, им будет легче приспособиться к быстро меняющемуся миру.

— Это понятно.

— А коль понятно, то вставай. Прячь меч в ножны и пойдём.

— Куда?

— Увидишь.

Я спрыгнул с телеги, отряхнулся, вложил клинок в новенькие ножны и поправил сумку. После чего посмотрел на Сивера:

— Благодарю, что выручил меня.

— Сочтёмся. Тебя, кстати, как звать?

— Вадим.

— А род какой?

— Соколы.

— Следуй за мной, Вадим Сокол.

Сивер двинулся к зданиям, я пошёл за ним. Мы пересекли двор какой-то хозяйственной постройки, где в загоне блеяли молодые чёрные ягнята, вошли в здание, миновали длинный коридор и оказались перед идолом Триглава, над головами которого был растянут большой полотняный полог.

Мой сопровождающий опустил глаза и замер без движения. Глядя на его едва заметно шевелившиеся губы, можно было подумать, что он молится. Наверное, так и было. Я же в принципе человек не особо верующий, просто стоял рядом и разглядывал мощного четырёхметрового идола, который вызывал уважение. Искусно вырезанное из дуба тело человека, в руках — кубок и меч. Три головы, и на каждой — сияющая в лучах заходящего солнца золотая повязка. Красиво. Под кумиром — широкий каменный алтарь, на котором разложены свежие овощи, много разной еды на дорогой серебряной посуде и пара кувшинов, наверняка не с водой. В общем, всё как на русском кладбище, когда люди поминают своих мёртвых сородичей, только богаче.

Неожиданно в мою правую ладонь ткнулось что-то мягкое и мокрое. Инстинктивно я отдёрнул руку и обернулся. Не знаю, наверное, ожидал увидеть перед собой змею. Но рядом находился статный жеребец вороной масти, грива которого была заплетена в аккуратные косицы, а его чистая шерсть буквально лоснилась. Красавец, а не конь. И уже без опаски я протянул к нему ладонь и почесал его за ушами, а он, хитрец, почуял, что у меня в сумке сухари, и стал тыкаться в неё мордой. Делать было нечего. Я вынул пару кусков присыпанного солью сушёного хлеба и скормил их животине, которая стрескала лакомство и больше не попрошайничала.

Жеребец неспешно удалился, а я посмотрел на Сивера, уже глядевшего на меня. В его глазах было столько уважения, что можно было возгордиться. Но я не гордый, хотя честь для меня не пустой звук, и потому спросил воина:

— Что-то не так?

— Да. — Сивер кивнул в сторону жеребца. — Это священный конь Триглава, и он мало кого к себе подпускает. Верховного жреца и пару конюхов, а остальных недолюбливает. А к тебе сам подошёл, да ещё и еду попросил. Странно это.

Я усмехнулся и перевёл разговор в шутку:

— Всё в порядке. Просто я человек хороший.

— Ага! А я, значит, плохой? — Воин тоже улыбнулся.

— Наверное, я лучше.

— Посмотрим.

Храмовый страж кинул взгляд в сторону главных ворот, и у меня возник резонный вопрос:

— Мы кого-то ждём?

— Лучеврата, верховного жреца. Он велел тебя найти, и я это сделал. Так что сейчас передам тебя ему с рук на руки и буду свободен.

— А разве меня искали?

— Искали. Ты ведь в город вчера прибыл?

— Да.

— По реке?

— Нет, по суше. В Щецин через ворота вошёл.

— А до того на чём к городу добирался?

— По воде. — Я решил не лгать своему спасителю, и правильно сделал, ибо одна ложь, даже маленькая, легко порождает другую и ведёт к путанице.

— То-то же. А ещё у тебя знак есть. — Воин кивнул на выглядывающий из раскрытого ворота моей рубахи краешек громовника. — И ко всему этому ты попал в беду. Всё как Лучеврат сказал.

Более подробно в историю моих поисков я углубляться не стал. Просто решил дождаться жреца. А пока было немного времени, стал расспрашивать воина о том, что меня окружало, и кивнул на идола:

— Сивер, а почему статуя бога стоит на дворе, а не в помещении?

— Триглав природу любит. Свежий воздух, пение птиц, дуновение ветров, дождевые капли и шум города, в котором ночной порой он любит гулять. Разумеется, если его дух оказывается в нашем мире.

— А отчего у него глаза закрыты?

— Грозен больно. Иногда может так на мир взглянуть, что всё с ног на голову перевернётся. Вот и прикрывают ему очи.

— И давно в этом месте храм стоит?

— Очень давно. Пять веков уже, а то и больше, точно не знаю, об этом волхвов спросишь, если захочешь.

— И что, статуя бога здесь всё это время стояла?

— Нет. Семнадцать лет назад, когда князь проиграл полякам войну и они город крестили, нам пришлось спрятать кумира и реликвии в лесах, а потом, когда захватчики ушли, мы вернулись. Но, видать, ненадолго.

— Понятно. — Воин отвечал односложно, и я, сменив тему, коснулся произошедшего у реки конфликта: — Скажи, Сивер, а почему утром наёмники на парней набросились?

— Они тюринги, а парни знали, что я иду следом, и обозвали их саксонцами. Это оскорбление, потому что для тюринга любой сакс хуже собаки. — Сивер посмотрел на меня. — Что, хочешь спросить почему?

— Да.

— Ладно, отвечу, раз ты такой любопытный и ничего не знаешь. Когда Карл Великий строил свою Римскую империю, которая сейчас называется Священной, саксы выступили против него. Он их покорил, но они восстали. Император снова в поход пошёл и опять их разбил. После чего принял клятву на верность, а саксы вновь ему в спину ударили. И тогда он собрал весь этот подлый народ и переселил в дикие германские земли, где с одной стороны были франки и тюринги, с другой даны, а с третьей наши братья бодричи. Что было, сам можешь представить. Суровая осень и холодная зима. Кругом леса и болота. Скота нет, жилища не построены, припасов мало. Одной охотой и рыболовством десятки тысяч людей не прокормить, а тут ещё франки, что ни день, в гости заявляются, самых красивых женщин в рабство забирают, а мужиков, кто поздоровее, в войско. И тогда герцоги вынужденных переселенцев пошли на поклон к соседям. Никто им помогать не стал, и только тюринги своими припасами поделились, а потом, когда через несколько лет саксы окрепли, они на них походом двинулись и немало людей убили. Вот с тех пор тюринги их и не любят и бьют соседей при первой возможности. Но это не всегда так, а только в мирное время. Когда они против нас воюют, то объединяются и заодно стоят.

Витязь замолчал, а я невольно вспомнил другого лидера. Тот тоже целые народы переселял. Не такие многочисленные, как саксы, конечно (если сравнивать десятый век, когда жил и правил Карл Великий, с двадцатым), но всё же народы. Однако усатому грузину это в вину ставят, а Карлу Великому, который делал то же самое за тысячу лет до вождя Страны Советов, по всей Европе памятники воздвигают, и даже, как мне кажется, в той же самой Саксонии. Так вот и живём. На могилы своих вождей, кто реально велик, с подачи чужаков плюем, а иноземных дуриков привечаем. Вот бы изменить эту порочную практику. Но как? Да и надо ли что-то менять? Вопрос из вопросов. Хотя чего думать? Пока от меня мало что зависит и надо разбираться с тактическими задачами, а не о судьбах стран, племён и народов думать. Это всё потом, если уцелею и приподнимусь, а как показали первые сутки пребывания в средневековом городе, сделать это будет совсем нелегко.

— А вот и Лучеврат, — прерывая мои размышления, сказал Сивер.

Действительно, в главные ворота храма входили группы людей, как я узнал позже, посланные верховным волхвом в город для поиска моей скромной персоны. А впереди, целенаправленно приближаясь ко мне, шёл седовласый солидный старик в длинной белой рубахе, которая была перетянута широким ремнём. Что сказать? Мужчина передо мной, вне всякого сомнения, серьёзный. Взгляд ясный, походка уверенная, и в теле, несмотря на старость, чувствуется скрытая от обычных людей мощь, которая готова в любой момент яростным потоком выплеснуться на врагов или дать исцеление страждущим и больным. Такому человеку врать не стоит, раскусит и сможет наказать, а главное, лишит доверия. В этом я определился сразу, и потому решил от Лучеврата, который, судя по всему, искал именно меня, ничего не скрывать. Благо присяге этим не изменяю и ничем не рискую, разве только личной свободой. Но это вряд ли, не те люди наши предки, чтобы потомка на цепку сажать и секреты из него вытягивать. Зачем, если для своих мне ничего не жалко?

Жрец остановился, и за его спиной встали два воина храма с золотыми поясами. Лучеврат впился в меня глазами, да так, что мне показалось, будто его взор проникает прямо под кожу. Впрочем, продолжалось это недолго, и волхв, заметив мою нервозность, посмотрел на Сивера:

— Как всё прошло?

— Чисто, — ответил витязь. — На нас никто не обратил внимания.

— Очень хорошо. Отныне ты отвечаешь за жизнь этого человека.

— Но у меня… — Воин хотел возразить. Однако жрец так на него взглянул, что опытный боец, который наверняка мог один выйти против трёх-четырёх врагов и победить, осёкся и кивнул: — Слушаюсь.

Услышав это, Лучеврат повернулся в сторону ближайшего здания и произнёс:

— За мной. Говорить будем. Сивер, тебя это тоже касается.

Мы последовали за верховным жрецом. По пути к нам присоединился ещё один волхв, по имени Ждан, и вскоре мы вчетвером сидели в личных покоях Лучеврата, отмечу, очень и очень скромной комнате, где помимо ложа, бочки в углу и стола с двумя лавками больше ничего не было. В общем, здесь жил аскет, и, если бы не многолюдный город за стеной святилища, можно было сказать, что и отшельник.

Все присутствующие расположились за столом. С одной стороны — Лучеврат и его заместитель и правая рука Ждан, напротив — мы с Сивером. Появился молодой служка, поставивший на стол большой кувшин с прохладным хлебным квасом и несколько глиняных кубков. И как только он удалился, начался серьёзный разговор. Старый жрец в двух словах объяснил, почему он искал меня и что его к этому подвигло, а я это принял на веру, ведь волхва всё равно не проверишь. После чего служитель Триглава стал задавать вопросы, и я на них отвечал. Предельно правдиво и честно. И меня не волновало, поверит он или нет. В тот момент это казалось неважным, поскольку хотелось выговориться и излить этим суровым и умным людям, которым самим нелегко, свою душу, и у меня это получилось.

Больше четырёх часов подряд шла беседа с волхвами. Вопрос — ответ. Бесконечный поток слов и короткие паузы. Я прерывался. Квасом смачивал пересохшее горло, сам спрашивал и продолжал свои речи. Потом, как мог, объяснял волхвам смысл неизвестных им слов, и это порождало новые вопросы.

Наконец жрецы устали. Да и я после беспрерывной болтовни осип и чувствовал себя каким-то опустошённым, а потому был рад, что меня отпускают на отдых. Но, естественно, хотелось узнать, что ожидает меня дальше. Поэтому я задержался и обратился к верховному жрецу:

— Уважаемый Лучеврат, мне отдать тебе громовник посланца?

— Нет, не стоит.

— И что мне с ним делать?

— Завтра вместе с Сивером и Жданом отправишься в Аркону и лично передашь его верховному жрецу Святовида.

— А как же Огнеяр из Волегоща?

— На Руян через Волегощ двинетесь, так что увидишь Огнеяра. — Увидев моё непонимание, Лучеврат пояснил: — В этом громовнике послание от богов, но прочесть его можно только на Алатыре, а он на весь наш славянский мир один и находится в святилище Святовида. Поэтому для меня он бесполезен, и если бы вокруг всё было спокойно, то я отправился бы в путь с вами. Но в городе тревожно, и по этой причине я остаюсь, а вместо меня едет Ждан.

— Мне всё ясно. Благодарю за объяснение.

Сопровождаемый Сивером, который по воле старшего начальника стал моим конвоиром и телохранителем, я покинул жрецов и вновь оказался на воздухе. Щецин накрыла ночная тьма, и мне на руку сел комар, который сразу же впился в кожу. Гад! Я прихлопнул его, а храмовый страж усмехнулся:

— Тяжко тебе придётся в нашем мире, Вадим.

— Почему так думаешь?

— Ты изнеженный.

— У меня тело молодое и кожа пока не привыкла к комариным укусам, ссадинам и порезам.

— И что, когда оно станет крепче, ты сможешь на равных со мной переносить все трудности?

— Да, потому что опыта у меня не меньше, чем у тебя, а возможно, и больше. Ты, конечно, воин-профессионал, спору нет, и у тебя золотой пояс, знак отличия. Однако я не слабее, и в песках жил без воды и укрытия от палящего солнца, и по горам бегал, и по лесам бродил. В моей прежней жизни много всякого было. Так что трудностями меня пугать не надо, а вот если научишь клинком работать, в ножки поклонюсь и не переломлюсь.

— Люди на меч несколько лет тратят, и то становятся средними бойцами. А ты говоришь — научи, как будто это дело двух-трёх седьмиц.

— Ничего. Время у нас будет, а меч — всего лишь оружие.

— Тогда ладно. Завтра тронемся в путь и в дороге, если получится, станем клинками махать. Тебе учёба, а мне тренировка, чтобы форму не потерять. Но за это будешь рассказывать о своём мире и военной науке, в которой ты вроде бы знаток.

— Договорились.

— Пойдём, — спускаясь с крыльца, бросил воин, — определю тебя на постой, а то квёлый будешь.

Следуя за Сивером, я спросил:

— По реке поплывём?

— Нет. На реке сейчас опасно, княжеские дружинники могут лодью проверить, а договориться не со всеми можно. Поэтому к Волегощу помчимся верхами. На лошадях-то ездить умеешь?

— Раньше умел, но тело пока слабое, так что ехать надо осторожно, не слишком торопиться.

Через пару минут мы были в крохотной каморке рядом с большой горницей храмовых воинов, и Сивер кивнул на топчан у стены:

— Здесь будешь спать. Никуда не ходи. Дверь на запор. Окошко узкое, никто не пролезет. Захочешь до ветру — в углу лохань, нужду туда справишь. Помыться можно в бочке. Захочешь поесть — в сундуке что-то было, там же кувшин с чистой водой. Приду ещё до рассвета.

— Кого-то опасаешься?

— Нет. Просто на охране храма сейчас людей немного, а ты человек ценный, мало ли кто может за тобой охотиться. А я за тебя отвечаю, и мне не хотелось бы утром обнаружить здесь хладный труп.

— Понял.

— В таком случае спокойной тебе ночи.

Воин плавно, словно его тело было из ртути, скользнул в узкую дверную щель и исчез.

Вот и ещё один день прошёл. Надо сказать, прошёл весьма интересно и насыщенно, и теперь мне есть над чем подумать и поразмышлять. Но это будет завтра, а сейчас необходим отдых, ведь на лошадках только в кино скакать легко, а в жизни — это натёртые ягодицы и бёдра, кровавые мозоли и ноги враскоряку, особенно с непривычки. Так что силы мне понадобятся.

Сивер прислушался. За дверью глухо стукнул запор. Это хорошо. Значит, принёсший весть богов человек внял его словам о возможной опасности, и теперь, пока он отдыхает, можно заняться своими делами.

Воин Триглава и командир храмовой дружины вернулся к волхвам, которые по-прежнему находились в комнате верховного жреца. Здесь он молча сел на место, которое занимал во время беседы с Вадимом, и посмотрел на Лучеврата. Старик, который помимо всего прочего был его дальним родичем, устало вздохнул — годы всё же брали своё — и спросил Сивера:

— Что ты думаешь об этом Вадиме из рода Соколов?

Витязь такого вопроса ждал и ответил сразу:

— Он наш. Достойный муж и воин, который пережил беду, выстоял и сохранил в целости свой разум и природный дар чувствовать опасность, эмоции и намерения других людей. Поэтому, коли заняться его обучением, со временем из него выйдет хороший ведун-воин, а возможно, и витязь. Да, он разочаровался в жизни, но верен своей крови, готов стоять за Правду, как её понимает и осознаёт, и хочет начать всё сначала. С ним будет нелегко, если его к чему-то принуждать. Однако Вадим станет верным другом и товарищем, если к нему отнестись как к равному. Впрочем, слабину ему давать нельзя, чтобы не думал, будто он настолько ценный для нас человек, что ему станут угождать. Таково моё мнение.

— Ещё что-то можешь сказать?

— Да. Мы должны использовать полученные от него знания. В первую очередь те, которые касаются Крестового похода против славян. Он сказал, что война начнётся через шесть лет. Это небольшой срок, и мы обязаны использовать имеющееся в запасе время на подготовку. А поскольку самым главным защитником венедских земель и славянской веры Вадим объявил князя бодричей Никлота, мы должны помогать именно ему.

— Чем помогать, Сивер? — Верховный жрец поморщился. — Сегодня вечером в город вошли дружинники князя под командой его брата Свантибора. И сейчас воевода заседает с иноземными попами. Видимо, решает, как проще нас извести. Горожане за общину не вступятся, так как хотят спокойной жизни и опасаются за сохранность своего имущества, а кто выступит против воли Грифина, тот погибнет. В храмовой дружине всего полтора десятка витязей и полсотни служителей Триглава. Поэтому, забрав нашего идола и святыни, нам придётся уходить в леса, которые уже не один раз прятали нас от врагов. Там мы станем по новой улаживать свою жизнь и строить капища, куда могли бы приходить верные старой традиции люди.

— Я всё понимаю. — Сивер кивнул. — Но и ты, мудрый человек, тоже должен понимать, что отступление в лесные дебри и болота — это лишь отсрочка и не более того. Вартислав Грифин всё больше подпадает под влияние чужеземцев, холопит свой народ и желает создать на этих землях герцогство, в котором он будет наследственным правителем. Так что нас в любом случае задавят. И чтобы этого не случилось, необходимо действовать: искать союзников, подкупать и стравливать наших врагов, резать попов и убивать предателей. Только так, через жестокость и реки пролитой вражеской крови, мы выживем. Кончилось время добрых увещеваний, диспутов и честных схваток грудь в грудь. Над миром — Ночь Сварога, и нам нет никакой помощи от богов. Значит, будем биться иначе. Прикажи — и уже этой ночью я уничтожу Свантибора и княжеских сотников, а с утра подниму людей и захвачу город…

— Нет! — оборвал его верховный жрец.

— Но почему?!

— Ты воин, Сивер, этим всё сказано, и сейчас взволнован речами Вадима. А я врачеватель душ, толкователь воли богов и хранитель знаний. По этой причине должен быть спокойным и рассудительным. Мы думаем по-разному…

— А должны думать одинаково! — Повысив голос, витязь порывисто подался вперёд и навис над столом.

— Цыц! — Лучеврат приподнялся и стукнул кулаком по столу. — Ты забыл, кто я?!

— Прости, верховный, сорвался. — Понурившись, Сивер изобразил смирение, и его лицо, на котором не было ни единой эмоции, словно окаменело.

— То-то же, а то совсем распустился и об уважении к старшим забываешь, и ты, и воины твои такие же. Но ничего, я наведу в храмовой дружине порядок. — Видя, что витязь не возражает, жрец успокоился, сел и продолжил: — В общем, так, Сивер, слушай меня внимательно. Твоя обязанность — повсюду быть с Вадимом. По крайней мере до Арконы, где ты его с рук на руки, целым и невредимым передашь служителям Святовида. Потом вы выслушаете волю богов и станете действовать по обстоятельствам. Коли тебе позволят быть рядом с Вадимом, оставайся с ним и продолжай его охранять, а Ждан в одиночку отправится домой. Наше главное капище будет в Медвежьем логе на левом берегу Одры, там, Ждан, нас и найдёшь. Или вы вместе найдёте. Всё ясно?

— Да. — Воин коротко кивнул.

— Мы всё поняли, — вторил витязю Ждан.

— Вот и ладно. Пока будете рядом с Вадимом, постарайтесь узнать как можно больше, нам всё пригодится. А когда вернётесь, расскажете об этом летописцам, и мы ещё раз подумаем, как должны противодействовать нашим врагам. Жаль, конечно, что нельзя задержать вестника и плотней с ним пообщаться. Но иначе никак. Он персона для нас важная, так что его необходимо доставить в Аркону, и медлить с этим не стоит.

Лучеврат замолчал, а Сивер встал и спросил:

— Я могу идти?

— Да, готовься в путь.

— Кто вместо меня будет командовать воинами храма?

— Назначь кого хочешь, тебе виднее.

— Тогда Рагдая.

— Хороший боец и человек осторожный. Одобряю.

Сивер отправился выбирать лошадей и собирать дорожные припасы, а жрецы переглянулись, и Лучеврат обратился к своему другу:

— Мы не договорили. Ты хотел что-то сказать?

— Хотел. — Ждан взял со стола кувшин, но он оказался пуст, поставил его обратно и продолжил развивать свою мысль, которая была оборвана появлением Сивера: — Седьмицу назад я собирал наши книги, отправляя их в лес. И мне попались два одинаковых труда, повествующих о древних временах, когда у наших предков имелись бронированные машины, воздушные суда и оружие невиданной мощи, способное уничтожить весь мир. Эти книги были похожи одна на другую и написаны одним и тем же человеком. Но концовка в каждой разная. Первая заканчивалась тем, что пришла Великая Война и мир вот-вот погибнет. А вторая утверждала, что большой войны нет, поскольку боги отправили в прошлое вестника и тот смог предотвратить конец света.

— И всё это написал один и тот же человек?

— Да.

— И что с того?

— Когда мы слушали рассказ Вадима, как в его время живут люди и каких высот достигла, как выразился Вадим, цивилизация, я увидел между прошлым и будущим связь. Машины, самодвижущиеся летательные корабли, которые потомки называют самолётами, передача на огромные расстояния звуков и изображений и мощное оружие. А потом я подумал, что люди смогли пережить Ночь Сварога и тёмным паразитам не удалось сделать всех рабами, пляшущими под чужую дудку. Есть ещё такие мужи, как Вадим, честные, смелые, обладающие внутренним стержнем и самостоятельно принимающие все решения. А значит, даже после нашего истребления враги не достигли своих целей. Они потерпели поражение. И после того, как наступил День Сварога, у них есть только один путь.

— Уничтожение мира? — Лучеврат сразу понял, к чему ведёт его друг и помощник.

— Верно. Не получилось забрать планету в свою собственность, значит, её необходимо уничтожить, чтобы она не досталась светлым богам.

— И наши боги, которые предвидели это, послали нам Вадима?

— Не думаю, что именно его. Скорее всего, их посланниками были наши витязи, которые по доброй воле раньше отмеренного срока предстали перед престолами богов. Однако они не смогли вернуться в мир живых. Тёмные наверняка выставили на их пути своих воинов, которые оказались не хуже наших витязей, и тут подвернулся наш случайный гость. К добру это или к худу, точно сказать нельзя. Но пока ничего плохого от потомка ожидать не следует, и, как правильно сказал Сивер, надо его к нам приблизить. Сила или угрозы в таком деле только во вред, а вот лаской и добрыми, задушевными разговорами многого добиться можно.

— Верно говоришь, Ждан. — Лучеврат поджал бесцветные старческие губы и добавил: — Я Векомиру письмо напишу, а ты его передашь. И если Вадим захочет в Арконе пожить, сделай так, чтобы Сивер рядом с ним остался. Разумеется, если служители Святовида не будут против.

— Как скажешь, Лучеврат.

— Так и скажу. Под столом сундучок, подай пергамент и письменные принадлежности.

— Те, что купцы из Миклагарда привезли?

— Да. Векомир среди всех наших жрецов самый уважаемый, и надо ему не просто грамотку на бересте накарябать, а настоящее послание написать.

Глава 7

Река Укра. 6649 от С. М. З. Х.

Лошади всхрапнули и, переминаясь с ноги на ногу, остановились. Дорога вывела нас на высокий бугор, откуда открывался великолепный вид на окрестности. Всё как на ладони. И, не торопясь продолжить свой путь, я и мои спутники, витязь Сивер и волхв Ждан, осмотрелись.

На синеве чистого небесного свода видны чёрные точки — это парящие в вышине птицы. Позади нас широкая грунтовая дорога, которая, пересекая земли поморян и лютичей, через Ретру (Радогощь) идёт от Щецина до нынешней столицы бодричей Зверина. Слева глубокий овраг, а справа — непролазная лесная чащоба. Картина самая что ни есть мирная, спокойная пастораль в чистом виде. Однако только до тех пор, пока не посмотришь вперёд.

Там, змеёй извиваясь по равнине и рассекая древние леса, несёт к Венедскому морю свои чистые воды река Укра, на её правом берегу жили люди из поморянского племени укров. И вот здесь всё благостное состояние улетучивается, на лицо сама собой наползает хмурая тень, ибо перед глазами пепелище. Сожжённая дотла деревня, которая стояла у паромной переправы через реку. Поселение по местным меркам было большое, дворов на сорок, сейчас от него ничего не осталось. Дома, амбары, сараи и склады на берегу — всё поглотил огонь. Людей не видно. Скотины нет. Паромная переправа не работает, поскольку нет самого парома, а от причалов остались только горелые каркасы. Дыма не наблюдаем, а поля вдоль реки заросли бурьяном. С виду полное запустение. Если же посмотреть на левый берег реки, то там тоже виден чёрный неровный квадрат — всё, что осталось от другого славянского поселения, которое находилось на земле лютичей и было построено племенем редарей.

Вот такие пирожки с котятами. Жили себе люди в целом тихо и мирно. Жили от переправы и дороги, по которой раньше шли богатые торговые обозы, имели серебро и припасы. Содержали постоялые дворы, бортничали, охотились, ловили рыбу, возделывали поля и наверняка общались с соседями на другом берегу Укры. Бывало, дрались и ссорились, но в основном вместе гуляли, отмечали праздники и отдавали в соседнюю деревню своих невест-красавиц. Но время бежит, всё меняется, заповеди предков превращаются в пустой звук, а выборные правители, согласно историческому процессу, становятся наследными феодалами. Князья поморян и лютичей теперь в ссоре, между ними идёт пограничная война, которой не видно конца, а её результат — вот он, перед глазами. Две богатые деревни обращены в пепел, дорога понемногу зарастает, родичи по крови и вере враждуют, а германцы, как ненароком бросил в дороге Сивер, уже переименовали Укру на свой лад, в Иккер.

И что дальше? Насколько я помню историю, со временем здесь будет княжество Священной Римской империи, одно из многих. А славяне, которых окрестят, окажутся на положении бесправных рабов, онемечатся и станут воевать против своих восточных сородичей. Всё просто и понятно, и за примером далеко ходить не надо, достаточно лужицких сербов вспомнить, которые живут дальше к югу. Они участвуют во всех походах германских феодалов и примут самое активное участие в будущем Крестовом походе на вендов, который не отменить. Да и позже себя покажут. Вон, хоть Вторую мировую войну вспомнить. Вождь Третьего рейха «своих славян» весьма хвалил, не одного лётчика, танкиста и военачальника Железным крестом наградил, и ничего, никаких угрызений совести. Хотя, когда наши войска форсировали Вислу и Одер, в некоторых городках их встречали радостными выкриками и большими плакатами с надписью «Добре дошли, братушки!». Это и понятно. О славянском братстве наши дальние европейские родственники всегда вспоминали в первую очередь, когда танки с красными звёздами на башнях приближались к границам Болгарии, Словакии, Югославии, Хорватии или Польши. Где-то радовались искренне, а где-то, лишь только наши солдаты уходили дальше на запад, в спину плевали.

Впрочем, если покопаться, за каждым человеком, родом, племенем и народом можно найти какие-то некрасивые и нелицеприятные поступки, которые не стоит афишировать. Так что нечего на зеркало пенять, коли рожа крива. Долой мысли о будущем, возвращаюсь в день сегодняшний.

Мы в пути уже третьи сутки. Ехать тяжело, так как моё молодое неокрепшее тело постоянно бунтует и подвывает в тоске. Однако постепенно я всё же втягиваюсь в ритм движения. И если в дороге не случится чего-то неожиданного, ещё через три дня наша небольшая группа будет в Волегоще. А там сутки-другие — и Аркона, место, значение которого для славян можно сравнить только с Римом в системе католицизма, Константинополем для ортодоксов, Меккой для мусульман или Иерусалимом для истинных иудеев. Что меня там ожидает? Жрец Триглава говорит, что всё будет в порядке. У меня заберут громовник, расспросят о том, что я знаю об истории, а затем предоставят право выбора — уйти или остаться, и я ему верю, поскольку чутьё на опасность молчит. И что дальше? Чёткого ответа на этот вопрос я не имел неделю назад, и его нет до сих пор. Только смутные планы и не более того, хотя, надо отметить, под влиянием Сивера, который вчера впервые погонял меня с мечом, и сопровождающего нас волхва я всё больше склоняюсь к тому, чтобы остаться на острове Руян.

Ну а чего? Вокруг меня не чужаки. Отнеслись ко мне с пониманием и колодку на шею не надевают. А в Арконе можно пожить, освоиться, накачать мышцы, заработать репутацию, обрести полезные связи, подучить язык, овладеть клинками и прочим оружием, да и предкам помочь. При этом моя помощь, как я её вижу, состоит не в том, чтобы подтолкнуть научно-технический прогресс или совершить мегаподвиг, например уничтожить папу римского или будущего великого императора Фридриха Барбароссу. Нет. Я обязан убедить жрецов Святовида, самых влиятельных людей племени ранов, провести ряд реформ. В первую очередь реорганизовать свою структуру, перевести экономику на военные рельсы, нанести упреждающие удары по наиболее влиятельным сторонникам крестового похода против славян и самим перейти в наступление по всем четырём сторонам света. Волхвы должны меня понять, ведь Сивер и Ждан уловили мою основную мысль. Значит, моё появление в прошлом может принести братьям-славянам какую-то пользу. Глядишь, будет меньше жертв с нашей стороны и больше со стороны врагов. Кстати, крестоносцев я рассматриваю именно так — они враги, которых необходимо уничтожать без всякой жалости. И тогда, очень может быть, история пойдёт по иному пути. «Дранг нах Остен» начнёт пробуксовывать, а затем остановится, и не будет захвата Прибалтики и Пскова, и не состоится битва на Чудском озере, разумеется, если она вообще была. Почему я в этом сомневаюсь? Объясню.

Официальная версия истории, которую мне пришлось учить в школе, будучи пионером, а затем и комсомольцем, на фоне того, что я видел, выглядела очень бледно. Поскольку мир вокруг оказался совсем не таким диким, как может показаться из двадцать первого века. Здесь Балтика, действительно море венедов. И только в последние полторы сотни лет на этих просторах появился ещё один сильный игрок — датчане, которые до того если и пакостили, то по мелочи и осторожно, ибо руянские варяги спуску не давали и всегда отвечали ударом на удар. Вот Европа — это да, законная зона охоты скандинавских викингов. А Балтика пока ещё за нами, хотя варягов становится всё меньше, а данов, которых половина Европы поддерживает, больше. Это всего один момент, а таких очень много, и с каждым прожитым днём картина мира вокруг становится чётче и яснее. И совершенно естественно, это влечёт за собой вопросы, которыми я донимал Сивера и Ждана.

Например, половцы, они же кипчаки. Кто они, эти люди, которые держат за собой половину Великой степи? В моём времени на этот счёт было много споров, а для современников ответ прост. Это объединённая общей целью и оборонительно-наступательными союзами орда, а точнее, несколько орд. Своего рода группа армий, где воины находятся вместе со своими семьями, кибитками и скарбом, и национальный состав степняков очень неоднороден. Там имеются иранцы, хазары, закубанские черкесы, кавказцы, потомки цимбров (готов), некоторые печенежские роды, пришедшие из Уйгурии тохары, тюрки, тьмутараканцы и воины великого Святослава, которые стерегли степные рубежи родины, а после отступления русских князей к Днепру так на этой границе и остались.

Следовательно, есть роды, которые являются ответвлениями нашего народа, только другая его культурная ветвь, не хуже и не лучше, а просто другая. Варяги — моряки. Поляне — лесовики. А близкие к славянам половецкие племена — степняки. И если говорить конкретней, то половцы состоят из нескольких племенных групп — донской, побужской, донецкой, приморской, заорельской, приднепровской и лукоморской; и каждая группа делится на множество родов. Поэтому те, кто близок к славянам не только по крови, но и по менталитету, дружат с киевскими и черниговскими князьями, которые приглашают степняков на Русь для решения династических проблем и несения воинской службы, и в этом нет ничего удивительного. Точно так же как и в том, что монахи-летописцы называют их погаными. Ведь в большинстве своём они пока ещё язычники, как и венеды-варяги. А мне с детства рассказывали, что полабские славяне сплошь дикари, которые сидели в лесах и друг друга ели, пока их доблестные крестоносцы к цивилизации не приобщили, а все половцы косоглазые — потомки народа сюнну из монгольских степей. Очередная ложь, услышав которую у меня складывалось впечатление, что кто-то целенаправленно занимался фальсификацией истории и внедрением в головы людей установки, что их предки были тварями дрожащими.

Это правильно, так легче контролировать толпу, которая должна быть уверена, что нет власти не от бога и все нити управления человечеством находятся в руках некоего сверхсущества. Возможно, для кого-то это аксиома, а на мой взгляд, полнейшая чушь. Каждый из нас волен в выборе своей судьбы, кроме тех, кто добровольно посвятил себя служению какой-то идее, и церковные иерархи, что современные из двенадцатого столетия, что из моего родного века, всего лишь марионетки, которых дёргают за ниточки истинные властители мира сего. Ну и кто же они, настоящие правители летящего в безвоздушном космическом пространстве геоида под названием Земля? Я не знаю. Возможно, какое-то тайное общество или организация самых богатых и шибко хитрожопых людей планеты, а может, прав Ждан, который говорит, что это слуги тёмных богов, желающих получить контроль над разумом и душами людей. Кто ближе к истине, мне пока неизвестно. Однако когда-нибудь я постараюсь это узнать, и общение с элитой нашего народа, волхвами, должно в этом помочь. И пусть это не сверхцель и не задача на всю жизнь, а всего лишь желание здравомыслящего человека разобраться в происходящих вокруг событиях, заняться этим вопросом можно. Благо я молод, а опыт сорокапятилетнего человека остался при мне. Вот потому я и склоняюсь к решению остаться в Арконе.

Впрочем, до Руяна ещё необходимо добраться, а сделать это совсем не просто, как мне казалось раньше. В лесах и посёлках вдоль дорог — княжеские воины, наёмники, обозлённые на весь белый свет рядовичи и смерды, да и простых разбойников хватает. И хотя золотой пояс Сивера и белую одежду Ждана видно издалека, уверенности, что это даст нам возможность без проблем добраться из пункта А в пункт Б, нет, и мы всё время настороже. Вот и сейчас остановились не просто так, а чтобы осмотреться. И кажется, витязь Триглава определился, куда направить наших лошадей и где не грозит нам опасность.

Сивер махнул рукой, указывая в сторону реки:

— Надо вплавь переправляться. На той стороне дозор редарей, а на этой укряне сидят. Но нас они не тронут.

— Ты слышал их? — спросил витязя Ждан.

Я сразу навострил уши, поскольку речь зашла о способности Сивера ощущать присутствие людей и их эмоции. Мой талант схож с его, но он не развит, и когда витязь демонстрировал нечто экстраординарное, то я старался перенять у него хоть что-то полезное.

— Нет. — Воин Триглава усмехнулся и покачал головой. — Обошёлся без этого. В дозорах местные жители, их и так видно. Были бы воины, разговор иной, а с поселянами всё просто.

— Где они?

Витязь качнул головой, и его потный чуб оторвался от бритой головы, а потом вновь упал на затылок. Забавно.

— Лощина справа, кустами заросла. Видишь?

— Да. — Не поворачивая головы, краем глаза Ждан посмотрел в ту сторону.

— Там пять бойцов, переправу стерегут.

— Ага! Вижу.

Что увидел Ждан, совершенно непонятно, лично я ничего не заметил, зелёнка сплошняком, и всё, хотя было какое-то шевеление, и птички там не летали, и это знак возможной засады.

— А редари у самого берега сидят, — продолжил Сивер. — Бывший паромный сарай, там сруб не до конца выгорел, и они в нём, человека три, может, четыре. Угрозы ни от кого нет.

— Теперь заметил, — произнёс жрец, разглядывая противоположный берег, и согласился с воином: — Да, рядовичи в нас стрелять не станут. Можно переправляться. Если всё сделаем быстро и не задержимся, к ночи будем в Роске. Я там бывал пару раз, хороший городок, и постоялый двор справный. Но просто так я уехать не могу. Сначала с местными пообщаюсь, только тогда дальше двинемся.

Ждан направил своего жеребчика к лощине, где прятались укры, а Сивер его окликнул:

— Тебя сопроводить?

— Не стоит. Я сам.

— Ну как знаешь.

Витязь вжал голову в плечи, нахохлился, словно птица на морозе, а я спросил храмовника:

— Сивер, а чего Ждан с селянами обсудить хочет?

— Будет их склонять с соседями с другого берега помириться. Жрец ведь не только хранитель знаний, чародей и проводник божественной воли, но и судья, который вершит своё правосудие не по законам князей, а по совести. Жаль, мы торопимся, а то бы ты увидел, как Ждан людей примиряет. Красиво это делает, где словом, а где и примером. Умный человек, сам по законам Прави живёт и других за собой ведёт. Не зря его Лучеврат своим преемником видит, хотя есть более старые жрецы Триглава.

— Ясно.

Я замолчал и скопировал позу Сивера. И так мы простояли на одном месте минут десять. Ждан за это время успел перекинуться несколькими словами с украми, которых выкликнул из чащобы, что-то с ними обсудить и вернуться к нам. На лице волхва сияла улыбка, он явно был доволен и кивнул нам в сторону реки:

— Поехали.

Мы тронулись и спустились на берег, где спешились и разделись. Одежду и припасы упаковали в непромокаемые кожаные мешки и, взяв лошадей в повод, повели их в реку. Вода ещё была холодная, месяц травень (май) в самом конце, до наступления лета ещё целых два дня. Однако ничего. Река на переправе не очень широкая, течение не быстрое, а лошади у нас обычные, степные, низкорослые, сильные и неприхотливые. Так что Укру мы форсировали за пятнадцать минут. Правда, нас снесло в сторону от пепелища и дороги, но не слишком далеко.

Перешучиваясь, мы обтёрлись, оделись и дождались, пока лошади обсохнут. А затем направились к дозорным, которые, естественно, заметили, что с нами жрец, и без опасения вышли на грунтовку. Ну а дальше, как и везде — обмен приветствиями и новостями. Ничего интересного, за исключением концовки, когда Ждан коснулся местных дел.

— А что же вы, люди, — спросил волхв, — с соседями на ножах? У них деревня в пепел обращена, и ваша такая же. Нельзя было договориться?

Дозорные, все три человека, словно на подбор, бородатые русоволосые мужики в длинных серого цвета рубахах и таких же портках, замялись. Рогатины, которые они держали в руках, качнулись, а лапти зашоркали по земле. Было видно — эта тема им неприятна, а моя способность чувствовать внутренний мир людей говорила, что они в лёгком замешательстве. Но наконец старший над дозорными, которого звали Голяш, кстати, он являлся и старостой деревни редарей, ответил:

— Волхв, ты первый человек, кто за минувший год нас об этом спросил. Мы и сами понимаем, что надо мириться, а как? Князья дрались и продолжают враждовать, деревни наши сгорели, но пролитой крови между нами нет. Может, останешься на денёк и поможешь нам? Ты человек мудрый, с богами общаешься, и с тобой воин знатный. Съездите на тот берег и с укрянами поговорите, а мы в долгу не останемся. У нас даже лодка найдётся, чтобы вам мокнуть не пришлось.

— Нет. — Ждан усмехнулся. — Мы торопимся, а отношения наладить вы и сами можете. Надо только через гордость свою переступить и вспомнить, что на другом берегу не чужаки, а свои люди.

— Свои-то они, конечно, свои. — Голяш невесело вздохнул. — А что, если завтра Прибыслав или Вартислав прикажут в бой идти? Что тогда?

— А ничего. Пусть дружина рубится, а ваше дело сторона. Вот немцы, даны или лехиты — враги, а своих соседей обижать не след. Приказывать вам не могу, не в моей вы власти. Но если хотите моего совета, то сегодня же с правым берегом помиритесь, и не откладывайте на завтрашний день. Времена нынче смутные и лихие, и кто знает, возможно, вскоре вы будете искать помощи, а кто, кроме соседей, поможет? Никто, ибо наши племена сами по себе.

— Мы подумаем над твоими словами жрец.

— Нечего тут думать. Укры хоть сейчас готовы про обиды забыть и вновь жить как добрые соседи. Только вашего шага ждут. Ну же! Решайся! Сейчас выйдешь к реке, вызовешь старосту правобережного, который тебе свояк, поговорите, обсудите всё и уже к вечеру будете вместе за одним столом сидеть и медовуху пить.

В словах жреца была такая сила и уверенность в своей правоте, что у местных жителей загорелись глаза. Прав Сивер — есть у Ждана талант людей убеждать, и не просто талант, а специально развитое мастерство, и, значит, при желании такой человек сможет уговорить практически любого.

Ждан замолчал и вперил свой взор в Голяша. Староста зябко поёжился, кивнул и вместе со своими людьми, освобождая нам проезд, отступил на обочину. Наша группа продолжила своё путешествие, а жрец приподнял вверх правую руку, словно благословил рядовичей, и произнёс:

— Мир вам, люди добрые. Будьте мудрыми и переступите через обиду ради своих детей.

В ответ уважительные поклоны и голос Голяша:

— Мы тебя услышали жрец. Благодарим за наставление. Осторожней будьте, в Роске сейчас наёмники стоят, князь их нанял…

Налетевший от реки лёгкий ветерок всколыхнул ветви придорожных кустов и заглушил последние слова старосты, а мы посвистом взбодрили лошадок и погнали их вперёд. Рысь. Шаг. Рысь. Шаг. Остановка. Поводили лошадей по кругу, а затем, когда они остыли, напоили. Короткий отдых. Обед, больше напоминавший ранний ужин. Снова в сёдла, и опять дорога, которую я уже не запоминал, слишком устал и находился в состоянии полусна. И уже в первых сумерках встряска.

— Проснись! — услышал я голос Сивера.

— А?! Что?! — вскинулся я и крепче ухватился за поводья.

— Приехали.

Действительно, мы добрались к Роске, небольшому острогу между рекой Укрой и крепостью князя Прибыслава, которая называлась Камень. Наконец-то. Здесь отдохнём, приведём себя в порядок и уже отсюда повернём на полночь, так у наших предков обозначался север. Эх! Скорей бы уже море, а то устал я чего-то.

Скрипнув несмазанными железными петлями, ворота Роски распахнулись. После короткого опроса, кто мы и откуда, стражники пропустили нас внутрь. А ещё через полтора часа, сытый, весёлый и довольный собой, я находился в обеденном зале местного постоялого двора, где пил медовуху и слушал человека, встреча с которым изменит мою жизнь. Да что там моя жизнь, она весьма ощутимо изменит ход всей мировой истории, и вот это уже серьёзно. Классический «эффект бабочки», в результате которого происходит не запланированное историческим процессом событие, вызывающее непредсказуемые изменения будущего. Впрочем, об этом дальше, а пока я ехал по узким улочкам Роски и мечтал о самых простых вещах — о горячей воде и большом куске вкусного жареного мяса.

Глава 8

Роска. 6649 от С. М. З. Х.

Как только мы въехали на большой постоялый двор, который находился в самом центре Роски, как Сивер произнёс:

— Здесь свеоны, надо быть настороже.

Свеонами венеды называли шведов, это я уже знал, да и по смыслу догадаться можно, тем более что на Руси этот народ называли свеи. Но почему с ними необходимо быть осторожными, я не понимал и потому уточнил у витязя:

— Они опасны?

— Настоящие свеоны всегда опасны. Поэтому запомни. Они говорят, что язык — первый убийца воина, и это верно. За словами надо следить, ибо они придают им очень большое значение. Это раз. Кроме того, если не уверен в себе и собственных силах, никогда не смотри свеону прямо в глаза, потому что это будет истолковано как вызов. Всегда гляди немного в сторону и будь готов к тому, что твой собеседник может в любой момент выхватить нож и броситься в драку. Это два. И ещё: если ты убил настоящего свеона, то знай, рано или поздно тебя достанут его родичи, ибо кровная месть для них святое. Это третий момент, который ты должен знать.

— Запомню.

Витязь спрыгнул с лошади, увидел стоящих у входа в бревенчатое двухэтажное здание трёх мужчин, прищурился, словно кого-то узнал, улыбнулся и кивнул жрецу:

— Здесь наш знакомец по Новгороду ярл Хунди из Мунсе по прозвищу Фремсинет.

— Да, — согласился жрец, — люди с его драккара. Только непонятно, что Хунди делает в этой дыре, которая так далеко от моря.

— Сейчас узнаем. — Воин передал поводья подбежавшему служке и, направляясь в здание, на ходу бросил: — Мы с ним хорошо расстались, почти друзьями, так что вечер будет весёлым.

— Не сомневаюсь, — буркнул Ждан.

При помощи ещё одного служки, молодого парня, я спустился наземь, обратил внимание, что жрец смотрит на меня, и, стараясь не показать своей слабости, выпрямился. Всё тело от пяток до плеч скрутила судорога, но я сдержал готовый вырваться из груди стон и даже не поморщился. Постарался отвлечься и, снимая с лошади походную сумку, спросил волхва:

— Ждан, а как перевести Фремсинет?

— Этот тот, кто видит сокровенное.

— И что это значит?

— Такое прозвище на севере дают тем, кто съел мясо коронованной королевской змеи и в результате этого обрёл необыкновенные способности.

— Ты это серьёзно? Можно поесть змеиного мяса и стать чародеем?

— Так говорят, — усмехнулся волхв, который не хотел развивать эту тему.

— Понятно. А этот самый Хунди из Мунсе, он кто?

— Отличный воин, потомок Иглингов, приверженец старых богов и смесь ведуна и кобника, он понимает любой человеческий язык и способен общаться с животными.

— Он в самом деле знает любой язык?

— Да. При этом на всех наречиях говорит чисто, без акцента. Ладно, об этом позже поговорим, а пока пошли в дом, я ведь вижу, что тебе тяжело. Сейчас посетим баньку на заднем дворе, а служанки наши грязные вещи постирают. Потом я дам тебе настоя хорошего, поедим, и только тогда отдых.

— Угум!

Вскоре мы оказались в просторном зале постоялого двора, и здесь я впервые увидел настоящих викингов, которые выглядели совсем не так, как они представлялись мне в родном веке. Ведь я ожидал, что передо мной предстанут широкоплечие белокурые гиганты в броне с мощными топорами и непременными рогатыми шлемами на голове, типа истинные арийцы с агитплакатов Третьего рейха. Но всё оказалось гораздо проще и не так презентабельно: в помещении за широкими дубовыми столами сидели и спокойно, без криков и шума, ужинали самые обычные люди, среднего роста косматые мужики с многочисленными шрамами, одетые преимущественно в кожаную одежду, пахли они потом и заскорузлым маслом. Викинги, стуча деревянными ложками, с аппетитом уплетали овсяную кашу и варёную прошлогоднюю репу. Оружия при них, кроме ножей и кинжалов, не было. Светлых голов на три десятка человек насчитал всего четыре, а остальные сплошь брюнеты и рыжие либо вообще лысые. Вот такие викинги-свеоны, ужас Европы, которых по совету Сивера, коего нигде не было видно, стоило остерегаться.

Ладно, о викингах ещё расскажу, а пока нас встретил сам хозяин заведения, однорукий русоволосый мужчина, бывший воин князя Прибыслава, осевший в Роске и построивший здесь постоялый двор. Кто таков Ждан, он знал, и потому мы были встречены как дорогие гости. Хозяин по имени Смел лично проводил нас на второй этаж, где у него имелись свободные комнаты. Естественно, не номера класса люкс, но ничего, одно помещение на троих, всё чистенько, и на полке довольно-таки яркая масляная лампада.

Смел исчез, а вместо него появилась миловидная пухлая девушка, его дочь. Она пришла за грязным бельём, которое до утра должно быть постирано и высушено, и мы с волхвом принялись перетряхивать свои сумки. У меня было три рубахи, пара штанов и три пары носков без пятки. Всё в пыли и поту и нуждалось в чистке. Но в чём-то нужно ходить, и, оставшись в чём был, остальное своё имущество я отдал девушке. После чего перетряхнул сумку, и тут меня ожидал сюрприз, так как на ложе выпали два денежных мешочка. Один с серебром, которое я прихватил у разбойников, а второй, побольше, оказался кошельком барона Салиаса.

«Вот так дела! — мысленно воскликнул я, посмотрел на жреца и подумал: — Как он к этому отнесётся? Неизвестно. Однако подумать может плохо, ибо об истории с кошельком я ему рассказывал, но не упомянул, что он остался у меня. Да и чего рассказывать, если я о нём просто-напросто забыл? Нечего».

— Это не моё, — кивнув на второй кошель, сказал я Ждану.

— Я так и понял. — Жрец слегка пожал плечами и поинтересовался: — Его тебе в кожевенной лавке подкинули?

— Да.

— Ну, тогда надо бы посмотреть, что в нём есть.

— Наверное, ты прав, Ждан.

Я распутал завязку и вытряхнул на кровать семь золотых кругляшей. Взял один. Рассмотрел аверс и реверс. Ничего. Есть еле видимый профиль какого-то горбоносого мужика, и всё. На другой монете тоже самое, а на остальных и того нет. Что за монеты, непонятно. Обратился к волхву, и он объяснил, что это римские деньги, которые ещё имеют хождение по Европе, но размениваются по весу.

— И что мне с этими монетами делать? — ссыпая их обратно в кошель, спросил я.

— Себе оставь, — вынимая из своей сумки чистое полотенце, ответил Ждан. — Ты за них едва не пострадал, и теперь это твоё. Считай, что трофей.

— А сколько это будет на серебро?

— Размен обычно десять к одному, так что сам считай.

Монеты весили граммов по семьдесят, не меньше, и выходило, что я стал богаче на три с половиной новгородских гривны. Неплохо, учитывая, что я в этом времени немногим более месяца.

Кошель упал на дно моей поклажи. А мы отправились в жарко натопленную баньку, полутёмное помещение позади постоялого двора, и обмылись. Затем вернулись обратно. В комнате нас уже ожидал Сивер. Из баклажки, которую мне дал Ждан, я выпил горькой травяной настойки, которая придала мне сил, и наша троица спустилась в зал.

На ужин у нас было то же самое, что и у викингов. Кстати, они уже поели и, оставаясь в зале, пили медовуху. Теперь рядом с ними пристроился их сказитель, который опять-таки совершенно не был похож на скальда, каким его представляли в двадцать первом веке. Толстый крепыш с длинными сальными волосами лет сорока в одной руке держал тяжёлую деревянную кружку с хмельным напитком, а в другой — жареную гусиную ногу и что-то бубнил. Его никто особо не слушал, и мы, естественно, тоже, ибо я шведский язык не знал, а мои спутники являлись образцом невозмутимости.

Мы съели приправленную топлёным свиным жиром кашу, заказали местной сладковатой бражки-медовухи, и жрец с витязем замерли в ожидании. К тому времени скальд замолчал и отсел в уголок. В зале стало скучно, и я подумал, что надо идти спать. Но вдруг началось кое-что интересное, и я остался.

Сверху спустился вожак северян Хунди из Мунсе, средних лет приземистый рыжеволосый бородач в застиранном суконном полукафтане на голое тело и кожаных штанах, которые были опоясаны красивым кожаным ремнём с серебряными вставками, а на нём в ножнах висели прямой меч и широкий кинжал. Он остановился перед нашим столом. Сивер поднялся и замер, после чего в помещении моментально воцарилась тишина. Витязь и ярл стали меряться взглядами, а потом одновременно заулыбались, со смехом обнялись, и швед сел напротив меня.

Вечер пошёл своим чередом, и у нас за столом началось оживлённое общение. Сивер разговаривал с Хунди, а мы с волхвом их слушали и откладывали на подкорку головного мозга всё, что говорил ярл, который с виду был простак, но это только с виду. Глаза у него, словно два стальных кинжала. Улыбка на устах будто приклеена. Ну, а правая ладонь всё время находилась на рукояти кинжала, которым он был готов в любой момент воспользоваться. Плюс ко всему он прекрасно говорил на поморянском диалекте славянского языка, по крайней мере, разницу между говором Сивера, Ждана и его я не уловил и речь ярла понимал достаточно легко. Беседа дала мне очередную порцию информации об окружающем мире и натолкнула на одну мысль, которая через год преобразовалась в действие, поэтому я расскажу о ней.

Приветствия быстро подошли к концу, и Сивер представил меня ярлу. Затем воины немного выпили и вспомнили свою последнюю встречу, пять лет назад в Новгороде, где они и, насколько я понял, Ждан, находились по делам. После чего витязь спросил Фремсинета:

— Если не секрет, что ты здесь делаешь?

Ярл продолжал улыбаться. Однако, прислушавшись к его эмоциям, я вздрогнул, потому что в душе этого человека бушевала буря из множества самых противоречивых чувств. Там было горе, злоба, обида, негодование и бессилие. В общем, полнейший негатив. Я перестал сканировать вождя северян и сосредоточился исключительно на том, о чём шёл разговор.

— Ты хочешь знать, что я здесь делаю? — понизив голос до полушёпота, переспросил ярл и оглядел своих людей, многие из которых, как мне показалось, смотрели на него со злобой. — Хм! Я жду попутного ветра судьбы и надеюсь, что мои воины не насадят меня на меч.

— А если конкретней?

— Можно. — Фремсинет приложился к кружке. — Сначала не было ничего, кроме мировой бездны Гинунгагап, где очень холодно. Настолько, что на её стенах стал появляться иней, и из него родилось первое живое существо — инеистый великан Имир…

— Не хочешь говорить, — перебил шведа Сивер, — не надо. Я тебя спросил о причинах твоего появления на земле лютичей, а ты мне начинаешь о сотворении мира. Не стоит, а то знаю я тебя, до утра будешь о богах рассказывать да о своих великих предках Инглингов и их подвигах, а к сути мы так и не приблизимся.

— Ладно, ладно. — Ярл слегка махнул правой рукой. — Начну с более близкого периода. Сорок пять лет назад конунг Швеции Инге Первый из династии Стенкелей помешался на вере в Христа, стал строить храмы и насильно крестить людей. Нашим дедам и отцам это не понравилось, и тогда люди собрались на тинг и изгнали Инге из Упсалы в Западный Гетланд, а новым конунгом стал его шурин Свен Язычник. Но Инге помогли, люди с крестами на шее дали ему денег и воинов, после чего он вернулся обратно, убил Свена и его сына Эрика, разгромил Упсалу, вырубил сад богов и сжёг золотой храм. Но победить веру предков он не смог, так как боги наказали весь род Стенкелей. Сначала умер сам Инге, а потом его преемники, племянник Филипп и другой племянник Инге Младший. Обоих конунгов отравили. Они умерли в муках и не оставили потомства, после чего род Стенкелей пресёкся. Потом конунгом стал Магнус Сильный, сын датского короля Нильса и дочери Инге Первого, но дальше Гетланда мы его не пустили, а позже изгнали из своих земель, ибо чужак нам не нужен. Далее избрали нового правителя, Рагнвальда, великого и могучего воина из благородного рода. Однако он оказался неосторожен и посмертно был удостоен прозвища Глупец. Во время эриксгаты конунг не взял заложников из народа гетов, и, когда приехал к ним, они его убили. После этого началась война гетов и свеев, которая не кончается до сих пор. Нам был нужен новый конунг, и им стал самый сильный из вождей, внук Свена Язычника ярл Сверкер Кольссон, который разбил датчан Магнуса Сильного и совершил пару удачных походов в Гетланд. Случилось это десять лет тому назад.

Ярл снова приложился к кружке, жадно выпил напиток, а Сивер поторопил его:

— Это всё известно. Что сейчас у вас происходит?

Хунди смахнул с усов капли медовухи и усмехнулся:

— Вот куда ты всё время торопишься?

Обернувшись на Смела, витязь жестом попросил его принести ещё кувшинчик медовухи. Потом снова посмотрел на шведа и пояснил:

— Я знаю, вам, северянам, интересно длинные истории слушать, и это понятно: зимы суровые, скучно, вот вы и рассказываете одну быль целый месяц, а мне завтра снова в путь.

— Тогда стану излагать ещё более кратко. — Викинг качнул бородой, из свежего кувшинчика налил себе хмельного напитка, который оказался совсем не таким слабеньким, как я предполагал вначале, и продолжил свою речь: — Сверкер хороший вождь, сильный, жёсткий и волевой. Он должен был стать великим конунгом, который объединил бы страну, примирил людей одной крови, но разной веры, и повёл бы наших воинов на север, в Норланд и Норботтен, где живут лапландцы и суомы. Однако с запада приплыли новые посланцы Христа, злые и коварные, одежда белая, а фартуки, которые они называют скапулярии, чёрные, как их души. Кольссон принял этих монахов, пообщался с ними и резко переменился. Он стал преследовать всех, кто стоит за веру дедов и прадедов наших. В Альвастре, Варнхейме и Нюдале конунг построил церкви. Священные рощи выжигаются, а храмы разрушаются. Главными врагами для него стали те, кого люди с крестами называют язычниками, а помимо нас — славяне, венеды и новгородские мореходы, с которыми мы со времён Инге Старого в мире живём и выгодную торговлю ведём. Вы, само собой, язычники, как и мы, а новгородцы какие-то там ортодоксы и еретики. Так что кровь сейчас в наших землях, словно водица льётся. У Сверкера много наёмников и оружия, и нас оттесняют в Меларнскую провинцию, где на озере находится моё родовое владение, остров Мунсе.

Новый глоток ярла. Медовуха течёт по усам и бороде шведа, а воин Триглава задаёт следующий наводящий вопрос:

— И ты прибыл к лютичам за помощью?

— Прибыл, — согласился Хунди, — но не сюда. По поручению сигтунского лагмана Гутторма Тостерена я отправился на Руян и в Коренице посетил князя ранов Тетыслава. От имени моих братьев по вере я просил его о помощи, но получил отказ. Тетыслав сказал, что между нами кровь и мы не друзья, а значит, помощи не будет. Я пытался воззвать к его благоразумию и обещал большую награду. Однако всё было бесполезно, и тогда я решил вернуться обратно на родину и погибнуть в бою. Но только мы вышли в море, как поднялся сильный шторм. Мой «Потомок Видрира» боролся с волнами и ветрами, но бестолку. Нас отнесло к материку и выбросило на берег. Корабль разбит, а все, кто уцелел от моей команды, вот они. — Ярл мотнул головой в сторону столов. — Кто-то просто ждёт, что я найду чудесный способ, как вернуться домой, а некоторые злобствуют и меч точат, чтобы мне голову снести. Так что не сегодня завтра кто-то бросит мне вызов и постарается убить.

— А здесь-то вы как оказались?

— На берегу нас окружили конники Прибыслава, и князь лютичей выдвинул условие: если мы хотим жить, то обязаны ему отслужить. Срок — один год на границе с поморянами. После чего он нас отпускает и выплачивает некоторую сумму денег.

— Да-а-а… — протянул Сивер. — Не повезло вам.

— Могло быть и хуже, а так хоть надежда есть, что когда-нибудь мы вернёмся домой.

— А сами отсюда уйти не пытались?

— Думал над этим, — не стал скрывать Хунди. — Однако кругом незнакомые леса, рядом дружинники местного князя, до берега далеко, а через земли поморян не прорвёшься. Был бы я христианином, то к германцам бы подался, но они нас сразу раскусят и в колодки забьют. Так что выхода нет — надо сдержать данное Прибыславу слово и надеяться, что он сдержит своё.

Фремсинет замолчал. Сивер тоже. Но зато в беседу вступил Ждан:

— Хунди, а из какого ордена белые монахи, о которых ты говорил?

— Не знаю. Мне ведомо только, что они из земель франков, откуда Сверкер получает деньги и воинов.

— Это цистерианцы, — само собой вырвалось у меня. — Последователи Роберта Молемского и Бернарда Клервоского, такую одежду носят только они и тамплиеры.

Швед посмотрел на меня, и я его взгляд выдержал. Он хотел что-то сказать, но за одним из столов вспыхнула перепалка. Воины ярла вскочили, и раздались гортанные выкрики на шведском языке. Мы конечно же обратили на это внимание. И вскоре из толпы к нашему столу выскочил один из викингов. Краснорожий черноволосый молодец, косая сажень в плечах, может, самый крупный среди северян. Он был в ярости, ткнул в своего ярла указательным пальцем и что-то произнёс. В его голосе явно была угроза. И я не ошибся: воин вызвал своего вождя на бой.

В центре зала северяне сразу расчистили пространство. Противник ярла вооружился круглым щитом и секирой и вышел на середину импровизированного поля чести. А Фремсинет решил, что обойдётся одним своим мечом. Он скинул с себя кафтан, показал во всей красе мускулатуру хорошо развитого тела и поиграл мышцами. Ярл посмотрел на нас и, продолжая улыбаться, весело бросил:

— Пойду убью своего бывшего хирдмана, иначе он прикончит меня.

Сивер одобрительно кивнул и пожелал ему удачи, а жрец и я промолчали. Просто встали и отошли в сторону, а то мало ли, если викинги себя раззадорят, то поединок может запросто перерасти в групповой бой, во время которого и нас заденут.

Противники застыли. Толстый скальд, выступивший в роли судьи, о чём-то их спросил, они ответили, и начался бой. Первым в атаку ринулся хирдман, он неожиданно прыгнул на ярла и сразу же попытался его срубить. Но Хунди недаром был вождём. Он резко отступил в сторону, и топор, просвистев по воздуху, лезвием вонзился в деревянный пол. Глухой звук удара разнёсся по помещению, а Фремсинет, показывая своё превосходство над противником, развернул меч плашмя и ударил воина по правому плечу. Хирдман оскалился. Топор снова оказался в его руках, а окованный металлом край щита едва не достал Хунди в подбородок.

— Ха-ха! — задорно рассмеялся вождь и одобрительно кивнул хирдману, после чего левой рукой поманил его на себя, мол, давай, наступай.

Противник ярла разозлился, его лицо из просто красного стало багровым. Он выкрикнул нечто нечленораздельное и вновь перешёл в наступление. Стремительные взмахи топора, справа налево, слева направо, и ярл отступал. Однако зал хоть и большой, но ограничен стенами, а помимо них есть мебель и викинги, которые наблюдали за схваткой, так что далеко Хунди не ушёл, три-четыре метра назад, и остановился. Позади вождя стояли столы, с обеих сторон — воины, и его противник, видимо решив, что победа уже у него в кармане, заулыбался и сказал Фремсинету нечто обидное. Тот в долгу не остался и тоже высказался, причём настолько удачно, что хирдман вновь рванулся на него.

Взмах! Свист стали! Полукруглый кусок металла летит в полуобнажённое тело Хунди, а тот стремительно скользнул вперёд, и его меч, подобно ядовитой змее, проскочил под щитом воина и вонзился ему в прикрытый одной лишь кожаной жилеткой живот. Вскрик! Противник Хунди, так и не достав ярла, прижимая руку со щитом к животу, отскочил. Вождь двинулся за ним следом. Чётким наработанным ударом до кости рассёк ему руку, которая сжимала топор, и оружие хирдмана упало на пол. После такого поворота участь воина была предрешена, и он это понимал. Однако надо отдать ему должное, пощады хирдман не попросил, а, наоборот, попробовал ещё раз достать Фремсинета щитом и, когда это у него не получилось, откинул руку в сторону и сам подставился под клинок ярла из Мунсе.

Выпад! В свете масляных лампад окровавленный прямой меч вождя блестит тускло и угрожающе. Острие вонзается в грудь воина, как раз туда, где у него сердце. Слышен чпокающий сосущий звук — так сталь проникает в тело, а затем выходит из него. И хирдман, который наверняка мечтал стать предводителем ватаги, падает, заливая всё пространство вокруг себя тёмной кровью. Видать, такая у бойца судьба — пасть от оружия своего ярла, против которого он посмел выступить.

Фремсинет смотрит на хирдмана, что-то спокойно говорит, и воины поддерживают его одобрительным гулом. Затем он стряхивает с клинка кровь, и впервые за вечер улыбка покидает его лицо. Вождь становится хмурым и молча уходит в свои апартаменты на втором этаже.

Словно на заказ, хозяин постоялого двора привёл княжеских дружинников, десяток профессионалов в броне и со щитами, которые были готовы остановить викингов, если бы они разбушевались всерьёз. Но их вмешательства не понадобилось. Скандинавы успокоились, уволокли тело своего мёртвого товарища на задний двор, а скальд на ломаном славянском языке стал договариваться со Смелом о покупке дров, из которых шведы могли бы сложить для павшего в бою хирдмана погребальный костёр.

Больше ничего интересного в этот вечер не произошло. Мы отоспались, а рано утром, позавтракав холодной свининой и свежеиспечённым хлебушком, расплатившись за ночлег и затарившись припасами, покинули Роску и продолжили своё путешествие к морю. Никто нас не провожал, хотя я чувствовал на себе взгляд ярла Хунди из Мунсе, который наверняка стоял у тёмного окна на втором этаже постоялого двора и смотрел, как мы уезжаем. Сивер, кстати, тоже его почувствовал, иначе не обернулся бы и не отсалютовал в сторону окна раскрытой ладонью.

Глава 9

Руян. 6649 от С. М. З. Х.

Смолёный борт большой варяжской лодьи «Стратим» прижался к деревянному причалу. На него тут же упала сходня, и владелец корабля, рослый варяг, внешностью и манерами похожий на Сивера, слегка кивнул сопровождающим меня волхвам:

— Вот мы и на месте, уважаемые.

Приложив правую ладонь к груди в районе сердца, мы с витязем Триглава ответили ему лёгким поклоном, а жрец бога Яровита по имени Огнеяр, суровый седовласый дед, присоединившийся к нам в Волегоще, произнёс:

— Благодарим тебя, Мстислав.

Варяг отвернулся и стал отдавать команды воинам своей дружины, из которых состоял экипаж лодьи, а мы сошли на причал, и здесь я оглянулся. «Стратим» — отличное судно, всего за сутки доставило нас из Волегоща в гавань Арконы. Окинув большую лодью взглядом, я постарался её запомнить и закрепить в голове каждую деталь и лица членов команды. Длина тёмного корпуса, который сделан из пиленых сосновых досок, сорок метров. На носу — красивое резное странное существо, сирин, птица с головой женщины, на макушке которой видна небольшая корона. Слева и справа — по восемнадцать румов (гребных скамеек), вдоль которых сейчас укладывались весла и мачта. Экипаж — сотня отчаянных головорезов со всех прибалтийских земель, где говорят на нашем языке или хотя бы понимают его: вагры и раны, поморяне и лютичи, новгородцы и карелы, один суом и несколько весинов. Ха! А вожак, Мстислав из Ругарда по прозвищу Выдыбай, каков? Сильный и смелый лидер. Путешественник и торговец. Наёмник и налётчик. Пират и защитник своей родины. Настоящий варяг, словно Рюрик, Вещий Олег или Святослав Храбрый с эпического полотна сошёл.

Да-а-а! Хотелось бы мне в новом мире, который должен стать для Вадима Андреевича Соколова родным, стать таким человеком. Вот это было бы интересно. Ни от кого не зависишь и бродишь по морям. Совершаешь налёты на земли данов и германцев. Сопровождаешь в дальние страны торговые караваны новгородцев и руян, а вернувшись в родной порт, не только отдыхаешь, но ещё и в свою очередь патрулируешь прибрежные воды венедских земель и перехватываешь викингов, в основном данов, ибо у свеонов, как мне стало известно от Фремсинета, гражданская война. В общем, романтика, приключения, постоянный риск, ярость кровавых схваток и трезвый расчёт. А в итоге — либо заслуженная награда, либо почётная смерть в бою.

Эх, мечты! Как жаль, но мне таким человеком никогда не стать. И не потому, что я не смогу подняться и занять место боевого вождя, который имеет собственный корабль и способен повести за собой дружину. Нет, дело не в этом. Просто я слишком много думаю, а иногда это мешает воину ринуться в бесшабашную схватку. Мне нужна победа, и я готов к риску. Однако с обязательным условием, что имеются реальные шансы на выживание. Так что даже если когда-нибудь Вадим из рода Соколов станет, по местным меркам, настоящим воином и будет иметь достаточно средств для создания собственной боевой ватаги, на своих современников из двенадцатого века он будет походить лишь внешне. Это я знаю наверняка, ибо моя внутренняя сущность принадлежит человеку, который был рождён и воспитан в век компьютеров, космических кораблей, бактериологического оружия и атомных боеголовок. Поэтому голова у меня работает иначе, и я не согласен умирать ради какой-то идеи. Моя цель иная — сделать так, чтобы идея, ради которой я обнажу меч и буду готов убивать других людей, победила. Вот это правильно и достойно.

— Вадим! — окликнул меня Сивер. — Чего застыл? Пойдём!

Да, надо идти, и я направился вслед за волхвами и витязем. Наконец-то наше путешествие подошло к концу, по крайней мере основной его этап. От Роски мы легко добрались в Волегощ, где встретились с главным жрецом Яровита, сын которого просил его навестить. Храма я не видел, сказывалась усталость и тёмное время суток, а разговор с волхвом был коротким. Суровый старик, чувства которого были от меня скрыты, выслушал рассказ человека из будущего, взглянул на громовник, поводил над ним ладонью, сам себе удовлетворённо покивал, и на этом всё. Мы с Сивером легли спать, а Ждан и Огнеяр почти всю ночь вели беседу, в суть которой меня никто не посвящал.

Наступило утро. В сопровождении молодых волхвов Яровита мы отправились в порт Волегоща, погрузились на «Стратим» и вышли в море. Хорошо. Солнечно. Свежий ветер. Кругом множество судов, и мне было о чём поговорить с варягами из экипажа лодьи, особенно с двумя чубатыми новгородцами, которые сами себя называли гофейскими казаками, а на Венедское море пришли из Копорья, города в южных степях. Таким мне это путешествие и запомнилось. Разговоры, новые впечатления и свежая информация. Потом ночёвка в рыбацкой деревушке, всего в пяти-шести часах ходьбы от Арконы, а утром прибытие в порт этого города, который находился в нескольких километрах от внешних оборонительных валов. Да-да, именно валов, а не стен, как я считал ранее. Впрочем, всё это только со слов мореходов и моих сопровождающих, а саму Аркону я увижу примерно через час.

От причалов мы поднялись на холм и вышли на небольшую площадь, где находилось несколько деревянных строений — постоялых дворов, если судить по снующим вокруг грузчикам и большому количеству вооружённых варягов и складов. Здесь нас встретили жрецы Святовида, своего рода дежурная смена, выделяемая храмом для сопровождения гостей. И тут началось нечто странное. Я ожидал, что меня, как Очень Важную Персону, без промедления отправят в древний храм, где я смогу поговорить с верховным служителем грозного четырёхголового божества, но всё сложилось совершенно иначе. Огнеяр протянул руку и попросил отдать ему громовник, и я это сделал. Затем жрецы сели в открытый возок-одноколку, который им предоставили местные волхвы, и по широкой дороге укатили в сторону города. Что же касается нас с Сивером, то мы остались на месте, словно сироты какие, которые никому не нужны и чья судьба никого не заботит.

— И что теперь? — повернулся я к Сиверу.

— В город поедем, — сохраняя полное спокойствие, ответил витязь.

— А как же храм?

— Ещё успеешь. Главное, что громовник до места доставили.

— А мои знания?

— Ничего. — Сивер пожал плечами. — О Крестовом походе ты сообщил, и ладно. Сейчас умные люди послушают речь богов, подумают, примут решение, а потом и до тебя очередь дойдёт.

— А если со мной что-то случится и я не успею передать жрецам свои знания?

— Значит, судьба у тебя такая. Но ты не беспокойся. В Арконе и вокруг неё спокойно. Иноземцы под приглядом, воров нет, так что, думаю, всё будет хорошо.

— Нет. Не понимаю я такого к себе отношения.

— Хм! — Воин резко дёрнул головой и поморщился: — Ещё поймёшь. Пошли.

— Куда?

— В конюшню, конечно. Или ты собрался в город пешком идти?

— Можно и пешком, если недалеко.

Витязь промолчал и стал протискиваться через людей: воинов, торговцев и грузчиков. Он вошёл в какой-то переулок, а я, естественно, последовал за ним, и вскоре мы оказались на другой площади, где находились конные возки, идентичные тому, который увёз Ждана и Огнеяра. Воин Триглава договорился с возницей, заплатил ему местной медной монетой, которую чеканили в Ругарде, и мы отправились в Аркону.

Ехали не очень долго. Разглядывать вокруг особо нечего: саманные да бревенчатые хатки вдоль хорошей дороги и небольшие чёрные клочки полей, которые обрабатывались вручную. Короче, скука. Но вскоре показались внешние валы Арконы, насыпи из грунта и ломаного камня высотой в двенадцать — тринадцать метров. И, глядя на них, я сам для себя решил, что с такой преградой никакие стены не нужны, тем более что вдоль насыпи шёл глубокий ров.

Однако это не самое интересное. Стоило нам оказаться вблизи города, как моё внимание переключилось на раскинувшееся в поле большое цветастое торжище из палаток и деревянных прилавков. И кого тут только не было!

Солидные новгородцы и юркие темноглазые карелы из подвластных им земель с северных берегов Ладожского озера. Хмурые германцы из Ольденбурга и Любека, будущие ганзейцы, которые пользуются ослаблением венедов и понемногу в обход датчан и шведов перехватывают контроль над морскими торговыми путями. Поморяне из Колобрега, Волина и Гданьска, а с ними пара человек в чёрных сутанах, наверняка шпионы из Камминской епархии. Несколько смуглых горбоносых мужичков в полосатых халатах, головы которых прикрывали восточные тюрбаны, не иначе арабы или какие-нибудь бухарцы. Кучка диковатого вида приземистых суомов, которые являлись телохранителями ветхого старика с резным посохом в руках. Множество варягов с кораблей, что стоят в порту Арконы. Ну и конечно же сами местные жители. Торговцы и в длинных светлых платьях домохозяйки. Непоседливая босоногая ребятня и одерноватые холопы, которые тянули на себе товары. Степенные ремесленники и рыболовы. А помимо них раскрашенные в разные цвета шуты и бодро играющие весёлые задорные мелодии музыканты.

— Народу не меньше тысячи человек, — сказал я, повернувшись к Сиверу.

— Это да, — согласился он. — Но это не самое крупное торжище на острове. Здесь всё-таки храм, а не купеческий город.

— Ага! А где ещё торгуют?

Витязь улыбнулся и слегка хлопнул меня по плечу:

— Запоминай. Всего на Руяне четыре крупных города. Самый главный — Аркона, здесь храм Святовида и его жрецы. Дальше, в глубь острова — Кореница, там живёт князь Тетыслав и его дружинники. Однако там тоже есть святилища, в которых хранится большая часть Святовидовой казны. Третий город — Ральсвик, вот это поселение купцов, ремесленников и мореходов. Именно в нём основной торг и корабельные верфи, где строятся наши лодьи. Ну и четвертый город — Ругард, где под охраной варягов проживают мытари, управленцы и счетоводы, которые собирают со всех жителей острова и ранского побережья налоги и оброки. Всего же на острове находится около семидесяти тысяч человек.

«Серьёзная цифра, — подумал я. — И это без учёта ранов, которые живут вдоль моря на материке. Если я правильно помню вычисления Кембриджского университета, определившего общую численность всех норвежцев на этот исторический период в сто тысяч человек, шведов — в двести тысяч, а датчан в триста тысяч, то становится понятно, почему варяги всё ещё держат натиск викингов. Однако чем больше информации, тем больше вопросов. И пока Сивер в настроении и мы не въехали в город, надо их задать».

— Сивер, а откуда у жрецов деньги?

— Отовсюду. Подарки заморских правителей, датчан, свеонов, венедов и князей с Днепра да Новгорода, когда они ещё за веру отцов держались. Дань с подвластных земель, которые раньше были под рукой ранов. Ну и, само собой, налог на варягов.

— Что это за налог такой?

— А ты не знаешь?

— Нет.

— Каждый экипаж, вернувшись из похода, обязан треть своей добычи отдать храму Святовида.

— А не жирно будет?

Воин Триглава резко обернулся и смерил меня жёстким взглядом, в котором была угроза, настолько явственная, что моя рука автоматически упала на рукоять Змиулана. Однако Сивер быстро успокоился и потребовал:

— Никогда так больше не говори.

— Хорошо, — не стал я спорить. — Но ты объясни, почему храм берёт такие богатства? А то получается, что жрецы ведут себя точно так же, как и христианские проповедники, которые хапают всё, до чего только могут дотянуться.

— Волхвам богатства не нужны, и то, что они получают, это дары богам, которые трогать нельзя, и средства на весь народ ранов. Когда людям трудно, князь, бояре и наиболее уважаемые люди идут в храм, и никогда не было такого, чтобы жрецы не отдали золото и серебро, которое получили от варягов. Надо откупиться от врагов или вернуть на родину пленных воинов? Волхвы помогут. Надо закупить хлеб для голодающих? Они дадут. Надо соседям помочь? Выручат. Вот для чего Святовидова казна.

— Теперь понятно. Но не ясно, почему часть казны хранится в Коренице.

— Там кругом болота и подходов мало, а окрестности усеяны ловушками. И если у нас всё сложится, как ты говоришь, и Руян падёт, захватчики получат только жалкие крохи от великого богатства волхвов, которое они собирали сотни лет. Всё либо утонет в болоте, либо по тайным тропам будет переправлено в тихую укромную гавань и отправлено в безопасное место. Уяснил?

— Да.

Возок въехал в распахнутые ворота Арконы и остановился. Здесь мы его покинули. И после обязательных вопросов стражи, которую интересовало, кто мы и откуда, получив кожаные бирки-пропуска, Сивер и я вошли в город. Куда нам идти, витязь, естественно, знал — на очередной постоялый двор. И через час, свеженький и бодрый, с денежкой на кармане, то бишь в кошельке, ибо карманов на моей одежде не было (кстати, надо будет озаботиться решением этого вопроса), Вадим Соколов, который, как выяснилось, никому не нужен, был готов к выходу в свет.

Планов у меня уйма. Однако бродили мы недолго. Всего три часа, после чего снова оказались на постоялом дворе. Почему так быстро прогулялись? Главная причина проста. В Арконе не на что смотреть. Обычный средневековый город с населением от девяти до десяти тысяч жителей. Он находился на мысу в форме относительно ровного треугольника, который своим остриём направлен в сторону моря. По факту это площадка, на которой и находится поселение. Высота белых скал около семидесяти метров, так что с воды город не взять, а со стороны суши Аркона, как я уже сказал, прикрыта рвом и земляными валами, которые изнутри обшиты брёвнами и обложены тёсаным и диким камнем. За этими стенами сам город: небольшие святилища десятка славянских богов, красивые жилые терема в два, три и даже четыре этажа, а также склады и амбары; и всё это сплетается в кривые улочки и узкие переулки. Идёшь и путаешься, где и что, а потом — раз, и вышли к главному храму, который опять-таки был окружён выдолбленным в скале рвом и валом из земли и белого щебня.

Думали пройти внутрь, ибо запретов на это не имелось, и каждый желающий мог посетить святилище или найти за его стенами спасение от врагов, однако воины из дружины Святовида, коих в охране храма ровно триста человек (как в гвардии спартанского царя Леонида и в священных отрядах Карфагена, Трои и греческих Фив), объявили, что сейчас входить в храм нельзя. Даже витязю Триглава, ибо волхвы держат совет и общаются с богами.

Такие вот дела. Но ничего, через открытые ворота я всё же смог посмотреть на храмовый комплекс. И честно говоря, меня, как человека, видевшего небоскрёбы и Москву двадцать первого века, он не впечатлил. А чему удивляться? Площадка примерно четыреста на триста пятьдесят метров. По краям — казармы витязей, склады и конюшни. Именно конюшни, потому что, как и карфагенский священный отряд, воины Святовида в первую очередь всадники, хотя воюют преимущественно на море. Почему так? Без понятия, это загадка истории, а Сивер сказал, что так повелось с самых древних времён.

Сам храм является сердцем города. Это длинное продолговатое здание из мощных брёвен. Высота примерно шесть-семь метров. Крыша из свежей сосновой дранки. Широкое крыльцо с двумя десятками низких ступеней. По дереву везде искусная резьба и множество символов. И над всем этим, в центре здания, возвышается высокая башня-звонница, на которой видны ярко надраенные медные или бронзовые колокола.

Красиво, спору нет. Но, на мой взгляд, не хватает монументальности и ярких красок, которые с подачи пышных восточных культов использовались христианами в Константинополе и Риме, а с недавних пор по всей Европе и Киевской Руси. Вот верно говорят, что правильная реклама — это залог успеха. Зарубка на память. Необходимо посоветовать жрецам, чтобы перестроили свои святилища, может, прислушаются. От этого никому не плохо, а затраты окупятся, ибо всегда так было и будет. Вот любит человек зрелищность и внешние эффекты, и всё тут, а от красоты визуальной духовная пища усваивается гораздо лучше. Сие есть аксиома.

В общем, к вечеру от моего хорошего утреннего настроения не осталось практически ничего. Сижу в четырёх стенах, попиваю мутное пиво, которое было сварено из прошлогоднего ячменя, смотрю в окно на заходящее солнце и думаю о вечном. Тоска-а-а-а! А тут ещё и Сивер куда-то пропал, то ли к знакомым варягам в гости направился, то ли в городское святилище Триглава. Сам ушёл, а меня с собой по какой-то причине не взял. Но это и не важно. Просто я один, и не в смысле именно в этом помещении, а вообще во всём этом мире один-одинёшенек. Не с кем поделиться своими мыслями и планами, а хочется, чтобы кто-то выслушал, одобрил и сказал, что, мол, молодец, Вадим, всё правильно делаешь. Раньше у меня таким подспорьем была жена, а потом память о ней. Но после перемещения в прошлое я не могу вспомнить её лицо. Очень хочу увидеть Леночку, хотя бы во сне, но не получается. Всё как в тумане, и только её запах, смесь каких-то специй и тонких духов, иногда посещает меня.

Тук! Тук! Тук! В незапертую дверь комнаты, прерывая мои тяжкие невесёлые думы, ударили три раза подряд. Это был не Сивер, и я решил, что, скорее всего, за мной пришли люди из храма Святовида.

— Входите! — повернул я голову к выходу.

Дверь с грохотом распахнулась, и на пороге возник высокий стройный брюнет, примерно мой ровесник. Одет в серую шёлковую рубаху и свободные полотняные штаны. Волосы подстрижены горшком. Лицо округлое и румяное. На ногах дорогие кожаные сапоги красного цвета, носки которых слегка загнуты вверх, а на широком поясе в украшенных серебряной мишурой ножнах висит сабля. Сразу видно, человек не из бедных, а если судить по его уверенным движениям, несмотря на молодость, кое-чего повидавший.

— Слышь! — Парень прошёл в комнату и остановился передо мной. — Ты Вадим Сокол?

— Да, так меня зовут, — согласился я.

— Ах ты, гадина!

Выкрикнув это, парень попытался ударить меня кулаком в солнечное сплетение. Однако я был настороже, левой рукой поставил блок, сделал резкий шаг на противника и хуком справа свалил его. «Ну, — думаю, — сейчас прижму его к полу». Но нет, незваный гость, несмотря на саблю, которая ему мешала, ловко выкрутился из захвата, снова оказался на ногах и выпалил:

— Самозванец!

— Ты чего?! — Я попытался успокоить франта в красных сапогах.

— Это я Вадим Сокол!

— Откуда? — не растерялся я.

— С Ладоги.

— А я из Москвы.

Парень сжал кулаки, телом подался немного вперёд и спросил:

— Где это?

Вспомнив, что Москва, как таковая, ещё не упоминается в исторических хрониках даже как деревня одного из древнерусских князей, я назвал наиболее близкие к родному городу старые города:

— Это между Тверью и Рязанью.

— Врёшь ты всё!

Молодец снова перешёл в атаку. Удар с левой руки в голову, и я его пропускаю. Скула сотрясается, а противник старается поразить меня в переносицу. Но я, хоть и поплыл, что и как, ещё соображаю и потому смог немного оторваться, прижался к стене и ударил его ногой в коленную чашечку. Вадим Сокол с Ладоги согнулся в поясе и взвыл от боли, а я не медлил. Подскочил к нему и врезал локтем по хребту. Хлоп! И парень снова на полу. Самое время его повязать, но тут появился Сивер, за спиной которого находились два воина из городской стражи. И в связи с этим боевые действия между двумя представителями семейства Соколовых были прекращены.

Сивер сказал стражникам, что сам разберётся, а когда те ушли, витязь поставил перед собой моего гостя и спросил:

— Тебе чего надо, мил-человек? Зачем к добрым людям врываешься и драку учиняешь? Нехорошо это.

— А присваивать себе чужое имя хорошо? — опасливо покосившись на золотой пояс воина, огрызнулся франт.

— Это тоже не дело, согласен. Но я, — мой спутник выпрямился и направил взгляд в переносицу парня, — Сивер из Щецина, воин Триглава, готов подтвердить, что человек рядом со мной действительно Вадим Сокол. И я готов биться против всякого, кто назовёт меня лжецом.

Витязь действовал хитро, сместил акцент с меня на себя, и теперь, если мой тёзка и однофамилец желал настоять на своём мнении, Сивер мог вызвать его на поединок и тупо прикончить, тем самым решив неожиданно возникшую проблему. Парень в красных сапогах, хоть и горячий, дураком не был и расклад понял сразу. Поэтому он понурился и выдавил из себя:

— Виноват. Я обознался.

Сказав это, он повернулся к двери, но Сивер его остановил:

— Не торопись, гость заморский. Посиди с нами, поговорим и всё решим.

— Ладно.

Сокол с Ладоги сел за стол, и витязь начал осторожный допрос:

— Ты купец, что ли?

— Ещё нет, — отряхивая от пыли свою дорогую рубаху, ответил гость. — Купец отец мой, а я так, пока учусь. Здесь с приказчиками.

— Так-так… И как про второго Сокола узнал?

— На воротах. Входил в город, назвал имя и род, а стражники говорят, что я уже второй такой за день. Ну а я-то знаю, что наши родичи только в трёх местах живут: Новгороде, Ладоге и Киеве. Вот и подумал, что кто-то моим именем прикрывается. Я пошёл по постоялым дворам и здесь нашёл того, кто мне нужен. Думал просто поговорить, а потом стражу вызвать, но только вошёл, и в голове от злости всё помутилось.

— Бывает… — философски протянул Сивер, тяжко вздохнул и поинтересовался у купеческого сына: — Ты на лодье сюда прибыл?

— Конечно. — Парень горделиво расправил плечи. — Наша, семейная.

— Надолго здесь?

— Дня три точно простоим.

— Тогда так: давай завтра встретимся и тихо, спокойно, без суеты всё ещё раз обсудим.

— А где?

— На торге, там шатёр с фряжским вином есть. Ровно в полдень. Идёт?

— Договорились. — Сокол с Ладоги уже без злости посмотрел на меня и пожал плечами: — Ты это, извиняй, ежели что.

— Нормально, — улыбнулся я. — Завтра пообщаемся.

Гость покинул нас, а Сивер повернулся ко мне:

— Везёт тебе, Вадим, сын Андреев, что ни день, так с приключениями.

— Да я их не ищу.

— Вот и ладно. В таком случае завтра скажешь своему полному тёзке, что ты сирота из разбитого кочевья и на Русь попал из степей, там наверняка тоже какие-нибудь Соколы живут.

— А может, что иное придумать?

— Нет, — он покачал головой, — лучше степь. Она большая, а кровей там всяких разных намешано столько, что концов в жизнь не сыскать.

— Я уже сказал, что из Москвы.

— Тогда стой на своём.

Дверь снова хлопнула, и на пороге возник хмурый, словно грозовая туча, Ждан. Он исподлобья посмотрел на нас и просипел:

— Я уезжаю. Прямо сейчас. Зашёл попрощаться.

— А что насчёт меня? — одновременно выпалили мы с Сивером.

— Остаетесь. Оба. Все новости узнаете сегодня вечером у Векомира.

— А что случилось-то? Что ты такой мрачный, вроде не в себе? — спросил витязь.

— Грифины и камминские монахи разбушевались. Весть с голубем из Волина прилетела. В Щецине храм Триглава горит. Но наши жрецы и воины вроде вовремя из города ушли. В самом Волине убит верховный жрец Ярилы старый Ратша, а в святилище грабёж. В Колобреге разбирают храм Макоши, на его месте будут возводить монастырь Пресвятой Богородицы. Жрица Зареслава исчезла. Говорят, в леса успела уйти, пока её амазонки прикрывали.

В помещении воцарилась тяжёлая тишина. Что тут скажешь? Пришла беда — отворяй ворота. Подготовился — хорошо, значит, сам выживешь и доверившихся тебе людей вытащишь. А нет — получай по полной и без всякой жалости. В Щецине о намерениях князя знали и отделались лёгким испугом, хоть и пришлось бежать, а в Волине и Колобреге решили, что гроза стороной пройдёт, вот и поплатились.

— Так что, прощаемся? — Сивер сделал шаг к жрецу.

— Да, друже. — И Ждан кивнул мне: — Подойди, Вадим.

Я приблизился. Руки волхва обхватили плечи Сивера и мои. После чего он прижал наши головы к своей и прошептал:

— Недолго я вместе с вами был. Однако за этот срок привык к вам. С тобой, Сивер, мы и раньше хлеб ломали, а Вадим хоть и не из нашего времени, но свой. Я это знаю, чувствую, точно так же, как и ты. И потому скажу просто: прощевайте, мужи, держитесь один другого. Встретимся или нет, того не знаю, ибо будущее мне неведомо, но о вас буду помнить. Бывайте.

— Мы тебя проводим, — сказал я.

— Да, — поддержал меня витязь.

— Нет. — Отпустив нас, Ждан помотал головой. — Я верхом. Лошадь уже у крыльца, так что не стоит. Трудно прощаться, и потому не люблю я этого.

Волхв резко развернулся. Полы его длинной белой рубахи взметнулись, и он вышел. По лестнице загрохотали шаги, резкие и быстрые. Мы с Сивером переглянулись. Воин Триглава пожал плечами. Что он хотел сказать таким жестом, я не понял, да и не размышлял над этим. Ждан ушёл, а я уже обдумывал предстоящую встречу с Векомиром.

Глава 10

Руян. 6649 от С. М. З. Х.

Кто таков верховный жрец Святовида для племени ранов? Задав себе этот вопрос и ответив на него, можно чётко понять, с кем придётся иметь дело. Поэтому я себе его задавал неоднократно, и, с учётом полученных от Ждана и Сивера сведений, у меня сложился весьма интересный образ.

Волхв Векомир — это истинный правитель Руяна и неформальный глава всех славянских культов на побережье Венедского моря. Именно он спускает с поводка лихие варяжские ватаги, поскольку без благословения Святовида ни одна крупная эскадра в море не выйдет, а волки-одиночки не в счёт, хотя и они живут по законам острова. Только верховный волхв распоряжается казной четырёхголового божества, своего рода стабилизационным фондом западных славян. Лишь ему подчиняются триста витязей Священного отряда, каждый из которых обладает какими-то ведовскими способностями и является воином-профессионалом, вся жизнь коего заточена исключительно на войну. Он, а не кто-то другой определяет внутреннюю и внешнюю политику всего племени ранов. И как уже было сказано ранее, князь Тетыслав и его бояре — лидеры номинальные, а истинная власть сосредоточена в руках сильного и волевого диктатора от религиозного культа. Следовательно, с этим человеком необходимо быть очень осторожным, ибо, что у таких облечённых большой властью личностей творится в голове, угадать невозможно.

Вечером за мной пришли посланцы верховного жреца — два воина из дружины Святовида. Витязь Триглава остался на постоялом дворе, а я, надев свою самую чистую одежду и прицепив на пояс ножны с мечом, который у меня никто не пытался забрать, отправился в гости к Векомиру. На территории храма оказался через полчаса, и жрец меня сразу же удивил, так как принял гостя не в святилище, а на свежем воздухе.

За храмом на краю обрыва в обложенном крупными булыжниками кругу горел большой костёр, маяк для мореходов. А метрах в десяти от него, расположившись в глубоком удобном кресле, сидел стар-матёр человек в длинной белой рубахе. Глаза пронзительные. Нос слегка искривлён, не иначе, по молодости был сломан, и не один раз. На лбу украшенная красными узорами повязка, а шикарная густая борода заплетена в три косицы. Непременного атрибута сказочных волхвов — я говорю о посохе — нигде не наблюдалось. Сопровождающие меня витязи нас оставили. Поблизости остался лишь белоголовый мальчишка лет десяти, который поддерживал пламя костра, подбрасывая в него толстые смолистые сучья.

Я остановился перед волхвом и поприветствовал его:

— Здрав будь, Векомир.

— И тебе не хворать, Вадим Сокол, — направив свой взор как бы сквозь меня в темноту, скрывающую от нас море, довольно-таки равнодушно ответил жрец и кивнул на рядом стоящее свободное кресло: — Присаживайся. У нас вся ночь впереди, а в ногах правды нет.

Сделав в голове зарубку, что Векомир настроен на долгую беседу, я сел, поудобней пристроил ножны с клинком и повернулся к собеседнику:

— С чего начнём разговор? С моей истории о том, как я оказался в прошлом, или поговорим о том, что происходит в будущем?

— Нет. — Борода жреца, лицо которого освещалось отсветами пламени, слегка дёрнулась. — Обо всём этом в общих чертах я уже знаю от Огнеяра и Ждана, да и Лучеврат письмецо прислал. Поэтому рассказы о будущем оставим на потом, а пока давай обсудим, что происходит сейчас и произойдёт в ближайшие годы. — Векомир сделал паузу, бросил на меня косой взгляд и задал, наверное, самый важный для себя вопрос: — Ты уверен, что наши враги готовятся к Крестовому походу?

— Да. Это произойдёт через шесть лет, в одна тысяча сто сорок седьмом году от Рождества Христова. Католический проповедник и подвижник Бернард Клервоский призовёт европейских феодалов выступить в поход против венедов. После чего все аристократы, которые не пожелали идти во Второй крестовый поход, направятся сюда. В этом войске будут в основном германцы. Генрих Лев, Альбрехт Медведь, Конрад Церингенский, Конрад Мейсенский и многие другие — саксонцы, тюринги, франки, итальянцы, ломбардцы, лужичане, моравы и церковные армии десятка епископов, а помимо них на битву выйдут поляки и датчане. И это значит, как ни считай, общая численность врагов наверняка будет превышать сто тысяч воинов.

— Так-так, и чего же крестоносцы будут добиваться?

— Главный девиз этого Крестового похода прост и понятен: «Крещение или смерть!»

— И каковы были результаты в твоём времени?

«Можно подумать, Ждан и Огнеяр тебе об этом не рассказали. Но если спрашиваешь, отвечу».

— Бои будут идти два года подряд. Крестоносцы понесут большие потери и отступят. Однако не просто так. Поляки ещё раз разорят города поморян, и то, что в этих землях уже находится Камминская епархия, а князь и вся верхушка племени христианизированы, их не остановит. Датчане понесут большие потери от действий варяжского флота и вернутся домой. Лютичи и бодричи потеряют до трети своих соплеменников, а также почти все войска, и будут вынуждены пойти на уступки. Князь Никлот станет немецким данником и, для вида, вместе со всем народом примет новую веру. Однако ненадолго. Через пару лет, после непрекращающихся пограничных стычек, он снова выступит против врагов и будет уничтожать их без всякой жалости. Вот только силы будут неравны, и Никлот погибнет в бою под замком Верле. После этого сыновья князя продолжат борьбу и в конце концов потерпят поражение. Младший сын Никлота попадёт в плен, будет ослеплён и казнён, а другой окончательно и бесповоротно примет власть немцев. Столица бодричей, Зверин, станет Шверином, а потомки храбреца Никлота, династия Никлотингов, князьями Мекленбургскими.

— А князь лютичей Прибыслав и Вартислав Грифин?

— Насчёт Прибыслава ничего точно не известно. Вроде бы погибнет в бою за Ретру, и больше князей у лютичей не будет. А Вартислава Грифина перед самым Крестовым походом поймают поморянские лесовики, которые некогда избрали его правителем, и после пыток убьют. Ему будет наследовать брат Ратибор, который станет герцогом Померании и продолжателем династии Грифинов.

— Вот как… — Жрец осуждающе покачал головой, словно мудрый дедушка, который недоволен действиями расшалившихся внучат. — Ну, а о Руянах что скажешь?

— После официального окончания Крестового похода против венедов и разгрома датчан Руян продолжит сражаться. Один остров против всего мира, без какой-либо помощи со стороны. Будут попытки замириться с данами, инициатором этого станет князь Тетыслав, который поможет викингам при осаде Волегоща. Но это ни к чему не приведёт, и в одна тысяча сто шестьдесят восьмом году на остров высадится армия христиан. Датчане короля Вальдемара и отряды епископа Абсалона пойдут в первой волне, а следом за ними появятся полки Генриха Льва, войска изменника Прибыслава Никлотинга и куча проходимцев со всей Европы. И мало того, на сторону захватчиков переметнётся князь Тетыслав со своим сыном Яромиром. Аркона будет держаться несколько месяцев, и много крестоносцев падёт под её валами. Но конец один — поражение, после которого произойдёт уничтожение города и храмов и продвижение врагов в глубь острова. Тетыслав в это время умрёт или будет убит, а его место займёт Яромир, который признает себя вассалом датчан. Так всё было в моей истории.

Векомир помедлил и задумчиво произнёс:

— Злые слова ты говоришь, Вадим. Очень злые.

— Однако это правда.

— Хм! Что ты, человек из будущего, можешь знать о правде? Она ведь разная бывает. Тем более та, которая узнаётся из книг. Листы пергамента и бумаги могут лгать, ибо на них писали люди, которые преследовали свои интересы. Да и ты, насколько я понимаю, не историк, а любитель.

— Вы мне не верите?

— Верю, насчёт этого не переживай. Но не всё, что ты говоришь, может быть истиной. — Жрец обернулся к мальцу у костра и повысил голос: — Яромир, подойди!

Босоногий мальчишка подскочил, рукавом запачканной рубахи вытер мокрый нос и поклонился:

— Я здесь, учитель.

Жрец, лицо которого по-прежнему было на удивление спокойным и равнодушным, вновь кинул на меня взгляд и сказал:

— Посмотри на этого мальчика, Вадим. Он чист и будет хорошим воином. Разве может такой предать?

— Так это… — уже догадываясь, кого вижу перед собой, начал я.

— Да-да, — остановил меня жрец, — это Яромир, старший сын князя Тетыслава и лучший ученик нашего храма.

Паренёк опасливо посмотрел на меня и выпалил:

— Что-то не так, учитель?

— Всё хорошо, Яромир. — Старик кивнул. — Продолжай следить за огнём.

Сын князя убежал к костру, а я, проводив его взглядом, сказал:

— Жизнь такова, уважаемый Векомир, что и добряк может стать злодеем. Вам ли этого не знать? И то, что сейчас Яромир чудный мальчик и прилежный ученик, меня ни в чём не убеждает.

— Возможно, ты прав, Вадим, и хроники, которые тебе довелось листать, не лгут. Время покажет, кто ближе к истине. Тем более что есть возможность изменить весь ход событий. Верно?

— Да, вне всякого сомнения, — подтвердил я очевидную истину.

— Тогда движемся далее. Ждан и Лучеврат о тебе самого лучшего мнения и оба сказали, что ты готов нам помочь.

— Так и есть.

— В таком случае сейчас мне хотелось бы узнать твоё мнение о причинах нашего поражения. Не стесняйся и ничего не опасайся. Как думаешь, так и говори, здесь тебе угрозы нет.

«Хочешь знать причины своего поражения без прикрас? Что же… Изволь. Сейчас я тебе о них расскажу, а то ты, старик, что-то совсем берега потерял. Сидишь здесь на скале, в тёмную даль смотришь, философствуешь и каменное лицо делаешь. Э-э-э, нет! Так не пойдёт. За Родину необходимо душой болеть».

— Причин вашего поражения много, уважаемый Векомир, но основных четыре. Первая: славянские племена не имеют единого военного лидера и разобщены. Вторая: насколько я успел заметить, волхвы совершенно не агрессивны и в большинстве своём очень медлительны в принятии решений, в то время как их соперники, христиане и мусульмане, не стесняются отдавать приказы, которые касаются не только простолюдинов, но и королей. Третья: у венедов нет союзников, а они жизненно необходимы. Ну и четвертая, может быть, самая главная: венеды обороняются, а не наступают, хотя иногда отвечают ударом на удар, и выходит, что вы ждёте шагов противника и упускаете инициативу. А враги имеют возможность выбрать направление для нового наступления и собрать в кулак силы, которым вы противопоставляете сборную солянку из княжеских дружин, варягов и ополченцев. Таковы первопричины.

— Ты прав и в то же время не прав, Вадим. Но это и понятно. Между нами несколько веков, и ты слабо представляешь себе, кто такие волхвы. Мы — наставники, учителя, хранители знаний, лекари и проводники божественной воли. И мы стараемся не заставлять людей нашего племени делать то, что кажется нам правильным.

— Почему?

— А потому, что каждый волхв — это свободный человек, который признаёт свободу другого человека.

— А как же Аркона? Это город, который живёт по вашим законам, и установленные здесь правила распространяются по всему острову и дальше.

— Аркона — исключение. Да и не настолько велика наша сила, как может показаться. Лучеврат ведь говорил тебе, что мы утеряли связь с богами?

— Да. Но ещё жрец Триглава сказал, что помимо божественных имеются силы природы, которые всегда доступны людям, пока живёт мир вокруг нас.

— Это так, и мы их используем, — обернувшись ко мне, каким-то монотонно-скучным, будничным речитативом забубнил жрец. — Однако этих сил недостаточно, чтобы противостоять тёмным магам. И всё, что мы можем, — держать оборону.

Неожиданно для самого себя (между прочим, для подполковника Вадима Соколова это крайне неестественно) я разозлился. Да как так?! Почему жрец ведёт себя настолько спокойно, хотя я слышал, что он человек очень активный? Млять! Я махнул рукой на приличия, и меня понесло.

— Векомир, ну какие тёмные маги?! — приподнимаясь, воскликнул я. — Какие божественные силы?! О чём вы говорите?! Сидите тут на острове, жопы греете, а крестоносцы уже мечи куют, которые вашу кровь пить будут. И ладно бы вашу. Но ведь помимо ведунов и воинов, которые без помощи жрецов не смогут защитить свой народ, есть тысячи женщин и детей. А они хотят жить и имеют огромное желание быть свободными. Так о чём мы с вами сейчас разговариваем?! При чём здесь магия, небожители и тёмные чародеи?! Я не мистик и не эзотерик, а материалист и практик, и для меня всё просто. Есть враги, наверняка, как и вы, обладающие экстрасенсорными и парапсихологическими способностями, и они стремятся заполучить власть над миром. Это я могу допустить, поскольку в этом нет ничего необычного. Но наверняка их немного, по крайней мере не больше вас. И они побеждают не за счёт колдовства, а потому, что движутся вперёд, не стесняются в средствах и чётко понимают, чего хотят достичь. Вот именно поэтому они бьют вас, а вы всё время отступаете и умываетесь кровью. Мне-то что?! Если удерживать не станете, сяду на попутную лодью и уеду в Новгород, где в ближайшие триста лет будет относительно спокойно. А вы останетесь и примете лютую смерть. Хотя, конечно, лично тебе ничего не грозит: Аркона падёт только через двадцать семь лет, а к тому времени ты, скорее всего, умрёшь от старости. Однако подумай о своих детях и внуках, преемниках и святынях, за которые ты готов отдать жизнь…

Посмотрев на жреца, я резко осёкся, так как старик наблюдал за мной и улыбался. Маска равнодушия была сброшена, и наконец передо мной предстал нормальный, адекватный человек, который только что заставил меня потерять над собой контроль. Причём сделал Векомир это легко и непринуждённо, без грубостей и хамства, и без использования алкоголя или медицинских препаратов типа скополомина. Только жесты, выражение лица и слова. Ай да жрец! Мастер, нечего сказать. Психолог-провокатор, блин! Заранее продумал беседу, прощупал меня, а затем взял и заставил сорваться.

— Сядь, — видя, что я замолчал, бросил жрец.

Я снова упал в кресло и спросил:

— Ты намеренно вывел меня из себя?

— Конечно. Мне хотелось узнать, каков ты на самом деле.

— И в храм меня по этой же причине не пустили?

— Да.

— Ну и как вам Вадим Сокол?

— Жрецы Триглава правы. С тобой можно говорить на равных, ибо ты не сморчок, имеешь внутри стержень и всегда, невзирая на статус собеседника, сможешь высказать своё мнение.

— А если бы я ушёл из города?

— Тогда тебя догнали бы и ты всё равно рассказал бы то, что нас интересует.

— Пытали бы?

— Нет. Всё гораздо проще. Есть у нас умельцы, которые могут подчинить разум человека, так что обошлись бы без крови и криков. Но ты не ушёл, хотя мог попробовать. Благо за городскими валами много иноземцев, которые могли тебе помочь.

— Ну, раз так, продолжим разговор?

— Пожалуй. — Волхв вновь позвал мальчишку: — Яромир!

— Да, — закидывая в огонь новый кусок дерева, незамедлительно откликнулся княжич.

— Сбегай на кухню и принеси нам горячего взвара. Свежего и в больших кружках.

— Понял!

Яромир отправился выполнять просьбу верховного жреца, а тот вновь сосредоточил внимание на мне:

— Итак, Вадим, ты назвал четыре причины, которые нас погубят, и ты уверен, что историю можно изменить. После того как ты принёс послание богов, я это тоже знаю. Однако нам было сказано, что помощи не будет и мы должны выстоять, полагаясь лишь на свои силы. Они невелики, и я хочу узнать, как ты, человек из будущего, видишь выход из сложившейся ситуации. Понятно, что ты мало знаешь о нашем времени, плохо владеешь языком, который я с трудом разбираю, и не в курсе, какова политическая ситуация вокруг Венедского моря. Но ты обладаешь трезвым умом, весьма сметлив и можешь подать свежую идею. В этом твоя ценность для нас. Тем более ты сам говорил, что у себя на родине был воином, который помогает военачальникам выбирать верную стратегию. Это так?

— Да, я был аналитиком. И, проезжая по землям венедов, по профессиональной привычке многое подмечал и из увиденного делал некоторые выводы. И раз ты меня спрашиваешь, я отвечу. Опять-таки по пунктам. Первое: необходим лидер, который поведёт за собой все племена, а он сейчас один — это князь союза бодричей Никлот из Зверина, и, значит, ему надо помочь.

— И как, по-твоему, это сделать?

— Надо примирить бодрича с Прибыславом и лютичами и рассорить с нынешними союзниками, Вартиславом Грифином и гольштейнским графом Адольфом Шауэнбургским. Это возможно, если заниматься делом всерьёз и привлекать волхвов, служителей Перуна из Зверина и Радегаста из Ретры.

— Я тебя услышал. Продолжай.

— Второе: следует провести психологическую встряску среди жрецов всех уцелевших славянских культов, и тут можно использовать события, которые произошли в Волине, Колобреге и Щецине. При этом нельзя обвинять в измене простой люд. Нет. Главным врагом требуется объявить Вартислава и всех его близких, тем самым сконцентрировать народный гнев на семье Грифинов, которая должна быть либо уничтожена, либо разобщена. Кроме того, необходимо увеличить храмовые дружины, и брать в них придётся не только профессионалов с золотыми поясами, но и рядовичей, и смердов, ибо если христиане и мусульмане используют фанатизм, то и мы должны.

— Так-так. Дальше.

— Третье: союзники. Венедам нужна помощь, но просто так её никто не даст. Новгородцам война не нужна, так как они активно расширяются на север и северо-восток, и главный прибыток для них — морская торговля. Но я уверен, что с ними можно договориться, и, если Новгород вмешается в эту войну, Руян никто не сможет взять. А помимо восточного соседа есть Швеция, где идёт гражданская война. А также дикие племена вдоль всего морского берега — помезане, галинды, ятвяги, пруссы, самбы, жемайты, курши, ливы, эсты, латгаллы, карелы и суомы. Опять-таки Русь не должна остаться в стороне. Ведь если там идёт война между княжескими родами, наверняка имеются воины, которые могут перебраться сюда. Однако для этого придётся пообещать им землю и деньги, которые у вас, уважаемый Векомир, между прочим, имеются.

Услышав о деньгах, жрец нахмурился, но мне не возразил и буркнул:

— Что-то ещё?

— Да. Четвёртое: нельзя сидеть и ждать, пока племена венедов накроет буря. Чтобы выжить и выстоять, надо поднять собственную бурю, которая схлестнётся с вражеской, переможет её и погонит крестоносцев обратно в грязную и зачуханную Европу. Таково моё мнение, а правильное оно или нет, покажет время.

Старый волхв покивал и огладил свою бороду. Одновременно с окончанием моего эмоционального спича появился княжич Яромир, он принёс две глубокие глиняные кружки. На автомате я глотнул горячего сладковатого взвара, к которому никак не мог привыкнуть, и кинул взгляд на жреца. А тот дождался, пока мальчишка отойдёт, и произнёс:

— Ты сказал что хотел, Вадим Сокол. И кое-что из того, о чём ты говорил, уже делается. Не во всём ты прав, конечно, однако в основном я с тобой соглашусь. Время спячки закончилось, и мы должны действовать. Медлить нельзя, но мне нужны помощники, такие люди, как ты.

— Хотите предложить мне остаться?

— Разумеется.

— Я не против. Но скажу сразу: мне не интересно становиться жрецом.

— Хм! — Векомир весело усмехнулся. — Жрецом не становятся специально. Это призвание и зов души, а значит, насильно тянуть Вадима Сокола в храм никто не станет. В тебе есть способности ведуна, которые необходимо развивать, и ты должен стать сильным воином, не хуже, чем рядовой боец в дружине Святовида. Вот это — да, на сие стоит обратить внимание. Тем более что Ждан говорил, будто ты сам желаешь пожить на Руяне какой-то срок.

— Так и есть, я хотел бы остаться на острове, возможно, на год, а может, что и на два. Пока и сам не знаю. Мне нужно освоиться в новом для себя мире, а это дело такое, что ничего не распланируешь.

— Значит, договоримся. На один год ты станешь моим советником по общим вопросам, а жить станешь в храме, так спокойнее. Двенадцать месяцев — срок немалый, и за это время ты передашь нашим хронистам большую часть своих знаний, мне поможешь и сам многому научишься. Такой расклад тебя устраивает?

— Полностью.

— Это хорошо. Завтра вместе с Сивером переедете в храм, и начнётся твоя новая жизнь. А пока давай-ка оставим политику и обсудим открытия, которые сделало человечество за восемь с половиной веков.

— Согласен.

Сделав большой глоток взвара, я постарался скомпоновать в голове всё, чему меня учили в школе. После чего, словно Шахерезада, продолжил дозволенные речи и начал вторую часть разговора, которая касалась исключительно науки, техники и географических открытий.

Глава 11

Руян. 6649 от С. М. З. Х.

Меня толкнули в плечо, и я услышал голос Сивера:

— Вадим, вставай.

Левая рука на автомате откинула в сторону лёгкий полушубок, который служил мне одеялом. Тело заняло горизонтальное положение, а правая рука подхватила портки. Всё делалось привычно и легко, а потому спустя всего несколько секунд мои босые ноги соприкоснулись с деревянным полом, и я встал. На этом всё. Вадим Соколов был готов к физзарядке, которая должна начать его новый день.

Сивер уже выходил во внутренний двор святилища. Я направился за ним. Выскочил на свежий воздух, и моё по пояс обнажённое тело сразу же покрылось мелкими мурашками. Брр! Свежо! С моря задувал прохладный ветерок, и после тёплой комнаты в казарме храмовых воинов он бодрил и подстёгивал. Отлично! Ибо сейчас это именно то, что нужно. Можно начинать пробежку. Однако перед этим — неизменный ритуал, к которому меня приучили руянские витязи и Сивер.

Пол-оборота направо. Взгляд на восток. Над морем появился жёлтый диск солнца, и, чуть прикрыв веки, я посмотрел на него. Полной грудью вдохнул чистый воздух и тихо прошептал:

— Слава тебе, пресветлое солнышко, катись по небу и не оставляй нас навечно во тьме. Желаю мира всем добрым людям. Здоровья соплеменникам и успеха им в делах праведных.

Выдох! Вдох! Выдох! Вдох!

Сонное состояние окончательно уходит, а босые ноги чувствуют землю. И в этот момент я ощущаю сердцебиение самой природы. Тук! Удар пульса. Тук! Ещё один. Превосходно. Так и должно быть. Поскольку единение с природой, как меня учат витязи-храмовники, придаёт потенциальному ведуну, коим я являюсь, дополнительные силы, увеличивает его адаптацию и сопротивляемость болезням, а также повышает скорость всех физических реакций и регенеративность.

— Обуваемся, — прерывая моё неслышное общение с силами природы, произнёс витязь Триглава.

Из ящика, который стоял у входа в помещение, мы взяли тренировочную обувь. Натянули на ноги лёгкие кожаные чувяки, и Сивер отдал следующую команду:

— Побежали!

Вдвоём мы начали бег вокруг пустой казармы, которую сам для себя я обозначал как третья. Почему именно такой номер? Всё просто. В храмовой дружине триста воинов. Однако в мирное время, а сейчас мир, в святилище обычно только одна сотня. Сто воинов в храме, сто в городе, где проживают их семьи, и ещё сто в небольшой лесной крепости за городом, которая является учебно-тренировочным центром дружины Святовида. Соответственно у каждого отряда своя казарма. Сейчас на дежурстве первая сотня, которая заступила в месячный караул два дня назад, а мы с Сивером живём в жилище третьей, и потому для меня это казарма номер три.

Приподняв и согнув руки в локтях, я начал движение. Круг, по которому мы бегали, небольшой, всего триста пятьдесят метров. Ежедневно наматываем шестнадцать кругов, итого — более пяти километров. Это немного, и моё молодое тело выдерживает подобную нагрузку с лёгкостью. Однако бег — только разминка, которая предваряла более серьёзную тренировку, и я воспринимал каждый круг как отдых. Поэтому втянулся легко, бежал спокойно и быстро впал в лёгкую нирвану, которая объяснялась очень просто. Я не сижу в инвалидном кресле, а являюсь полноценным человеком, который имеет реальную возможность начать всё с самого начала, так что можно улыбаться солнцу и радоваться жизни, аки невинный младенец. И пока я находился в таком состоянии, мой разум несколько отстранённо перебирал события минувших дней…

Итак, ровно два месяца назад пришелец из будущего Вадим Соколов имел честь побеседовать с верховным жрецом Векомиром. Разговор прошёл хорошо, можно даже сказать, что конструктивно, и мы достигли взаимопонимания. Он услышал меня, а я понял его. И после этого моя жизнь резко изменилась.

Утром я вернулся в город. В полдень встретился со своим однофамильцем, а возможно, и далёким предком из Новгородской республики, который уже не смотрел на меня диким волком.

А вечером мы с Сивером перебрались в святилище и были заселены в пустую казарму воинов-храмовников.

Так прошёл тот знаменательный день, который на неопределённое время встроил меня в систему культа Святовида, а все последующие были похожи один на другой. Сегодняшний, судя по всему, будет протекать по типовому распорядку. И дабы было более понятно, чем я занимаюсь и каковы мои интересы, расскажу о нём настолько подробно, насколько смогу, ибо в мелочах суть…

Хух! Начинаю.

Подъём производится до рассвета, и он уже был, а после него пробежка. Ноги в мягких чувяках, которые плотно облегают ступню, чувствуют себя отлично, и, хотя это далеко не кроссовки и даже не армейские ботинки, бегать можно. Шестнадцать кругов вокруг третьей казармы мы одолели быстро и остановились у стены, где лежал наш нехитрый спортивный инвентарь — четыре булыжника весом примерно в десять, пятнадцать, двадцать и двадцать пять килограммов, пара крупных круглых чурбаков из дуба и толстое сосновое бревно. После пробежки у нас по плану силовые упражнения, и мы приступаем.

Сотня отжиманий и качание пресса. Затем поднимаем булыжники и до изнеможения начинаем толкать их перед грудью. Устали, и снова пресс. Потом чурбаки на плечо — и приседания. Ноги болят, и опять отжимания. Всё это занимает полчаса. Однако моё тело болит так, словно я весь день мешки таскал. Ничего, к полудню это пройдёт, а пока следующий пункт в распорядке дня, который можно обозначить как приведение себя в порядок.

У дверей казармы мы с витязем скинули потную обувь — позже её помоет и почистит храмовый служка, который прячется за стенами святилища от кровников и ударным трудом отрабатывает свой кусочек хлебца. После этого вошли в казарму, и здесь нас ожидал большой деревянный таз, наполненный водой. Надо сказать, что большим недостатком Арконы является то, что в ней нет собственных питьевых источников, вся пресная вода доставляется из-за городских валов. Это крайне неудобно и опасно, и данный факт послужил причиной того, что в одна тысяча сто тридцать шестом году, пять лет назад, когда к стенам подступила армия датчан, Аркона была вынуждена открыть врагам ворота.

Ну а кто из строителей этого города думал о том, что настанут такие времена, когда презренные даны окажутся сильнее варягов и смогут диктовать им условия? Да никто, ибо это выглядело слишком неправдоподобно. Однако прошли столетия, и наступила Ночь Сварога. Благодаря помощи со стороны датчане резко усилились и для высадки на Руян выбрали очень удачный момент. Варяги и воины храма в это время находились под Ольденбургом, где вместе с князем Никлотом били саксов, и викинги об этом знали. Вот и вышла нехорошая история. Правда, с более или менее нормальной концовкой.

Жрецы эвакуировали статую бога Святовида, Алатырь, библиотеку и артефакты, которые по скале спустили на пришвартовавшуюся к берегу лодью. Горожане в это время откупались от врагов, соглашаясь принять крещение. А викинги, которые уже знали, что варяги и храмовники возвращаются, сделали вид, будто поверили ранам, и ушли. Жители же Арконы, как только полосатые паруса драккаров скрылись за линией горизонта, пинками выгнали священников за валы и постарались сделать из всего произошедшего верные выводы. Это у них получилось. Поэтому воды сейчас в городе много, так как запас пополняется постоянно. Подземные резервуары заполнены до краев, и строится новый, однако драгоценную жидкость стараются экономить, и это правильно.

Впрочем, возвращаюсь к тому, что происходит сейчас. Мы умываемся и чистим зубы. Да-да. Я не оговорился. Чистим зубы, так всё и есть. К гигиене, как я смог убедиться, славяне подходили всерьёз, ибо девиз «В здоровом теле — здоровый дух» для них не пустой звук, а краеугольный камень всей жизненной философии. Поэтому моются они минимум два раза в день, и для этого имеется простейшее мыло, щёлочи и примитивный зубной порошок из берёзового угля. Правда, вместо привычной для меня щётки используются мягкие волокна веток, а то и просто пальцы. Однако это лучше, чем ничего. В Китае, например, местные аристократы на данный момент чистят зубы порошком из черепа сожжённой обезьяны. Что же касается Европы, то там и того нет, а если где-то за гигиеной и следят, то используют пемзу, толчёные кораллы и жемчуг. Дикари-с.

Спустя двадцать минут, свежие и бодрые, в чистой одежде, надраенных сапогах и при оружии мы с витязем вновь покинули наше временное жилище и отправились в общую столовую, которая находилась под длинным навесом между тремя казармами. Сели, естественно, с воинами и приступили к еде.

На завтрак — приправленная коровьим маслом варёная гречка, жареная селёдка, ещё тёплый чёрный хлеб, вишнёвый взвар и сморщенные прошлогодние яблоки. Всё хорошо, вкусно и сытно, хотя мне бы хотелось кофе или чая, к которым я привык в своём родном времени. Но чай — удовольствие не из дешёвых, ибо товар заморский и чрезвычайно редкий, а я пока не в том положении, чтобы перебирать еду-питьё и делать заказ на отдельное меню, и потому не возмущаюсь.

После завтрака мы с Сивером расстались. Витязь Триглава ушёл в город, где в храме своего бога он ежедневно производит набор лихих и отчаянных рубак-наёмников, которые ближе к осени отправятся в земли поморян. Так сказать, для организации народно-освободительного движения и свержения Вартислава Грифина. У меня же до обеда теория и общение с самыми культурными и образованными представителями руянского общества.

Я направился в находящуюся рядом с храмом школу, где проходят обучение три десятка мальчишек в возрасте от девяти до тринадцати лет. Все они из знатных руянских семей, которые составляют гражданскую элиту этого племени, и совершенно понятно, что с ними занимаются самые лучшие учителя-наставники, называемые здесь боянами. По сути бояны — сказители и хранители народной мудрости. И после общения с ними я могу сказать, что люди они серьёзные, поскольку каждый такой сказитель повидал жизнь и является знатоком в какой-то определённой области человеческих познаний: один, например, историк, другой философ, третий эзотерик, четвёртый тяготеет к механике и точным наукам, пятый прирождённый целитель, а шестой знатный географ, прекрасно разбирающийся в картах, на некоторых из них, между прочим, даже Северная Америка имеется, вот только отмечена она как Винланд. И так далее.

Когда-то в храме Святовида было почти четыре десятка боянов, сейчас их девять, и вот с ними-то у меня пока и проходили занятия. Вчера, к примеру, я долго беседовал с Ярославом Мазуром, выходцем из Польши, которого интересовало местоположение Южной Америки, Австралии и других пока ещё неизвестных мировой общественности географических точек. Позавчера говорил с Ирьяном Копылко о перспективах развития огнестрельного оружия. А сегодня буду общаться с Бранко Ростичем, надо отметить, он весьма примечательный человек с непростой судьбой.

Этому бояну пятьдесят лет. В прошлом он был превосходным воином, имел собственный кораблик и верных товарищей, которые шли за ним в бой, и всё у него складывалось относительно неплохо. Но двадцать лет назад ему крупно не повезло. Невдалеке от острова Фальстер его лодья столкнулась с большим датским драккаром, на борту которого находился тогдашний шведский конунг Магнус Сильный. Уйти не получилось, и венеды приняли неравный бой. Полсотни варягов против полутора сотен викингов-гвардейцев. Расклад паршивый, и исход боя был очевиден, но славяне не сдались. Они пошли на сближение, подожгли свою лодью и сами атаковали вражеский драккар. Бились венеды яростно и красиво, настолько, что датчане об этом даже вису сложили. В конце концов морские волки с Руяна погибли. Все, за исключением вождя, который потерял много крови, получил десяток ран и был контужен ударом палицы по шелому, однако выжил и оказался в плену, где много претерпел от данов, пока его не обменяли на захваченного венедами ярла.

По возвращении на родной остров искалеченный Бранко Ростич с огромным трудом, превозмогая боль, пришёл (хотя правильней будет сказать, что приковылял) в святилище Святовида. Здесь он преподнёс богу благодарственную жертву — чёрного ягнёнка, посидел, подумал о своей жизни и, решив, что идти ему больше некуда, остался при храме. Остался и правильно сделал, так как благодаря местным целителям здоровье его резко улучшилось и вот уже пятнадцать годков Бранко учит молодёжь и время от времени, по слову Векомира, совершает кратковременные путешествия в Новгород, где у того есть побратим, который заседает в Совете господ. Короче говоря, интересный человек, с которым мне нравится общаться больше, чем с другими храмовыми наставниками. Почему? Думал над этим и пришёл к выводу, что мне импонирует тот факт, что, несмотря на тяжёлые травмы, он не сломался, продолжает жить, приносить посильную помощь своему племени и сохраняет здравый рассудок. Опять же мы с ним похожи по складу ума и по характеру, любим конкретику и чётко понимаем, к чему должны стремиться. А коли так, то наши разговоры всегда идут в одном направлении, определяющемся просто и ясно: как сделать так, чтобы «нашим» было хорошо, а «чужакам», которые желают нам зла, плохо?

Увлечённый своими думами, я вошёл в храмовую школу, длинный барак у самого скального обрыва слева от святилища Святовида. Это здание делилось на несколько секций: комнаты боянов и учеников, общие классы — один для младшей группы до одиннадцати лет, другой для старшей, большая библиотека, где постоянно находилось несколько хронистов, и пара больших клетей на крыше, верхушку которой украшала голубятня для летучих почтарей.

На входе я замер и прислушался. В коридор доносились тихие голоса. Понятно: занятия уже начались. Стараясь не шуметь, я двинулся по проходу. В одной комнатке Ярослав Мазур рассказывал старшим мальчишкам, будущим варяжским вождям, о географии Венедского моря. Мне сюда не надо. Шагаю дальше и нахожу того, кто мне нужен. Бранко Ростич, сгорбленный старик в длинной шерстяной рубахе, которая скрывала его изломанное тело и следы зверских пыток, но с густыми чёрными кудрями, в коих, что удивительно, не было ни единого седого волоска, собрался рассказывать младшей группе одну из своих многочисленных историй. Краем глаза он заметил меня и махнул рукой, мол, подожди. Ладно, могу и подождать, тем более что торопиться некуда, а Ростич хороший рассказчик и послушать его всегда интересно.

Тихонько я вошёл в комнату и сел на лавку у стены. Ученики, которые расположились полукругом около бояна, внимания на меня не обратили, привыкли. Они с горящими глазками смотрели на Ростича, и тот, дождавшись тишины, начал своё повествование:

— Отроки, сегодня я расскажу вам про Яровита. Про одного из самых уважаемых наших богов, который родился не небожителем, а, подобно нам, обычным человеком из плоти и крови. Он появился на свет тысячи лет назад в степях за Уральским хребтом, когда наш народ воевал против людей с раскосыми глазами и желтоватой кожей. И кто знает, кем бы стал Яровит, если бы жил во времена всеобщего мира и благоденствия? Может, кузнецом или пахарем, а может, рыбаком, охотником или бортником. Это не важно, ибо судьба сама выбрала для него стезю. Так случилось, что на поселение, в котором жил юный Яровит, напали враги, которые убили всех его близких, а он уцелел и после этого посвятил свою жизнь ремеслу воина. Сначала парень был отроком в пограничной дружине. Когда повзрослел, стал полноценным дружинником. Потом овладел ведовскими приёмами, и его назвали витязем. А после того как Яровит показал себя хорошим командиром, под его руку встал отряд в сотню лихих всадников. Слава его и воинское умение росли год от года, и Яровит не останавливался. Словно вихрь, бесстрашный воин, которому нечего было терять, носился по лесам, горам и степям и поражал врагов нашего племени. И дошло до того, что разорители мирных кочевий и поселений дрожали при одном только упоминании его грозного имени…

Голос бояна звучал глухо, но очень внушительно и по чему-то ассоциировался у меня с рокотом военных барабанов. Но я и не такие спецэффекты видел, а мальчишек это било по нервам, и один из них, самый младший, от напряжения даже вскрикнул. Ростич посмотрел на него, удовлетворённо кивнул, наверное, был доволен эффектом, и продолжил:

— Итак, Яровит стал великим воином-ведуном, и всё, чего он хотел, — мира для соплеменников. И ради этого витязь обрёк себя на одиночество и никогда не покидал тревожную границу. Однако воины его отряда не походили на своего вождя, ведь они были обычными людьми, за спиной которых семьи и хозяйство. И однажды, когда на границе объявили перемирие, дружинники не выдержали. Они подошли к герою и попросили дать им немного времени, чтобы навестить своих близких. Командир согласился, отпустил воинов и остался на пограничной заставе один-одинёшенек. И тут примчался гонец, который сообщил, что враги вновь нарушили мир, напали на отдалённый посёлок и ведут пленников в своё государство. Яровит не стал медлить. Он оседлал своего богатырского коня, вздел броню, взял верный клинок, мощный лук и полный колчан стрел, свистнул, гикнул и помчался вслед за находниками, которых догнал через четыре дня бешеной скачки. Наш воин был один, а врагов больше сотни. Но Яровит в себе не сомневался, а воззвал к силе предков, разбудил кровь ведуна и кинулся в бой. Сильно и умело рубился богатырь. Его гнедой конь топтал врагов копытами, а меч героя десятками сбивал их наземь, словно они — колосья пшеницы, а он косарь, который сваливает их в снопы для обмолота. И так разошёлся Яровит, что изничтожил врагов всех до единого и никого не взял в плен, после чего освободил пленников и отправил их домой. Люди ушли, остался только старый седой дед, который подошёл к воину и захотел узнать его имя. Яровит назвался, а старик спросил его, что бы он делал, если бы стал богом. Задумался воин и ответил, что хотел бы украшать матушку-землю новыми растениями и поливать её добрыми тёплыми дождями. Усмехнулся старче и задал витязю другой вопрос: чем бы ещё он хотел заниматься. Теперь воин уже не думал. Он приподнял свой грозный меч и произнёс: «Хотел бы я, дедушка, народ свой защищать, врагов бить без всякой жалости и пощады, забирать всё их неправедно нажитое добро и раздавать его тем, кого они обидели». Услышав это, старик повёл плечами, и перед Яровитом предстал сам Сварог — отец богов, грозный и справедливый небожитель. Он увидел, что витязь не боится его, и сказал, что на небесах ему нужен такой боец, который встанет рядом с ним. Яровит, которого на земле ничто не держало, принял волю Сварога, отправился вместе с ним на небеса. И так на одного божественного покровителя у нас стало больше.

«Вот это история, — подумал я, — интересная, познавательная и настраивающая молодёжь на определённый лад. Молодец Ростич, хорошую подводку делает. Мол, каждый воин и защитник родины — это потенциальный бог. Прямо Ницше, хотя тот двигал эту тему в свете того, что богом можно стать через череду поколений. Однако чёрт с ним, с этим Ницше, сейчас мне интересно, продолжит Бранко такую интересную тему или оставит на потом?»

Боян меня не разочаровал, ибо человек умный и ковал железо, пока оно горячо. Он ткнул пальцем в одного из учеников, кстати уже знакомого мне княжича Яромира, и спросил его:

— Скажи, какова мораль моего рассказа?

Яромир поднялся с лавки, шмыгнул носом, немного помедлил и выпалил:

— Наверное, в том, учитель, что каждый человек нашего рода-племени, поступая по совести и выполняя свой долг перед родом, сможет стать небожителем или встанет рядом с великими предками.

— Хм! — Бранко прищурился, смерил ученика цепким взглядом и сказал: — И как же, по-твоему, должен жить настоящий венед?

Мальчишка нахмурился, машинально почесал русый затылок и серьёзно, по-взрослому произнёс:

— Мы должны защищать свой народ, ибо жизнь родичей — это наша жизнь, и тот, кто потерял свои корни, не может называться венедом. Мы обязаны хранить память о предках, ибо если не сохраним её, то кто будет помнить о нас? Мы должны любить матушку-землю и укладывать в неё всякого, кто наносит ей вред. Всегда и несмотря ни на что в первую очередь мы будем ценить своё, а только потом чужое. Мы обязаны почитать своих старших, помогать сородичам, жить по законам Прави и славить родовых богов, ибо мы православные люди. Нам не надо без нужды чужой земли, так как у нас есть своя, которую надо сберечь для потомков. И ещё нам надо хранить в чистоте свои тела, не употреблять нечистой пищи, не осквернять себя дурными помыслами и завистью и не одурманивать разум крепкими горячительными напитками.

Ученик замолчал, и боян одобрил слова парнишки:

— Всё правильно сказал. Садись.

Княжич сел, и в это время в комнату вошёл другой учитель, тот, кто и должен был вести сегодня занятие, сухопарый молодой брюнет Изяслав Волховец, который преподавал морское дело и чтение звёздного неба. Бояны обменялись уважительными кивками. Изяслав начал урок, а мы с Ростичем направились в библиотеку.

В хранилище знаний, которое представляло собой просторную полутёмную комнату, где вдоль стен стояло множество сундуков с пыльными книгами, пергаментами и даже папирусами, мы оказались через минуту. Сели за грубо сколоченный массивный дубовый стол подле узкого рубленого окошечка и, помолчав, начали беседу на нашу излюбленную тему: как венедам жить дальше и какую бы пакость сотворить проклятым крестоносцам, дабы отсрочить их наступление?

Первым, как у нас было заведено, заговорил боян.

— Вернулись наши разведчики из Дании, — сказал Бранко, кинув взгляд в окно, которое было обращено в сторону храмового вала.

— И что они сообщили?

— Ещё раз подтвердили твои слова. После скоропостижной гибели Кнуда Лаварда и смерти короля Нильса у данов с королями не очень хорошо. Сначала Эрик Второй был, который Аркону захватил, а сейчас Эрик Третий, больной и несчастный человек. Наследника у него нет, зато от других ветвей семейства есть целых три претендента на корону. За каждым стоят семья и верные ярлы, и они постоянно дерутся между собой. Но, несмотря на кровь и ненависть, по слову церковников они готовы заключить между собой мир и выступить против нас. Первый сильный вождь — незаконнорожденный сын короля Эрика Первого по имени Свен, его поддерживает половина Ютландии. Второго зовут Кнуд, он первенец Магнуса Сильного, а значит, имеет право на престол как потомок короля Нильса. За него большая часть Зеландии. Третья фигура — сын Кнуда Лаварда и киевской княжны Ингеборг Мстиславны юный Вальдемар, тот самый, который в твоей истории разрушил Аркону. Его прикрывают католические священники-цистерианцы и воеводы отца. Однако он пока в битвы не лезет, поскольку сейчас этому потомку Владимира Мономаха по матери всего одиннадцать лет и вместе с тринадцатилетним Абсалоном, будущим епископом Лундским, он живёт в замке Ассера Рига.

— И что, Векомир уже принял какое-то решение?

— Да. — Бранко тяжко вздохнул. — Верховный жрец одобрил твой план и послал в Данию наших витязей, которые должны уничтожить Вальдемара и Абсалона. Они убьют этих сопляков, а след, который воины оставят, укажет на ярла Свена. Сторонники и верные сподвижники грозного Кнуда Лаварда начнут мстить, а сын Магнуса Сильного им в этом с радостью поможет. В итоге должна вспыхнуть гражданская война, во время которой мы постараемся отследить и уничтожить посланцев Бернарда Клервоского и наиболее рьяных священнослужителей Христа.

Ростич замолчал, а я подумал, что с этого момента история начинает свой разворот на другое направление. И отменить ничего не получится, так как витязи уже в пути, и, зная их профессионализм, можно быть уверенным, что приказ Векомира будет выполнен без каких-либо колебаний и сомнений. Это точно, ибо для воинов храма, которые считают, что исполняют волю богов, Вальдемар и Абсалон всего лишь цели. Да и для меня, честно говоря, тоже, поскольку я считаю, что судьба целого народа гораздо ценнее, чем жизни двух датских мальчишек, которые мечтают о славных подвигах и покорении язычников. Поэтому моя совесть чиста и спокойна, позывов покаяться я не ощущаю и продолжаю беседу.

— А что по другим венедским соседям? — спросил я Бранко.

— Ты торопишься, — усмехнулся боян. — Мы не в твоём времени, где были летающие корабли и самобегающие повозки. Разведчики делают своё дело, но Польша не близко, а земли германцев и франков обширны и находятся ещё дальше.

— Но Швеция-то рядом?

— Это да, до берега свеонов при хорошем попутном ветре плыть всего сутки. Однако там война и неразбериха, хотя уже сейчас можно сказать, что слова ярла Фремсинета подтверждаются. Приверженцы старой веры пока ещё цепляются за острова и замки на озере Меларен, но вскоре их добьют.

— Вот-вот! И я о том же самом. Нельзя медлить. Надо помочь шведским язычникам, а потом они помогут нам.

Боян искоса посмотрел на меня и неодобрительно покачал головой:

— Тебе легко говорить, надо помочь, а для нас свеоны — враги, которые не раз с варягами насмерть резались и не одну сотню венедских голов срубили во славу Одноглазого, Отца дружин. Мы, впрочем, тоже немало викингов уничтожили, и у варягов половина Швеции в кровниках. Поэтому сразу кидаться на помощь свеонам не стоит. Сначала посланцы Векомира найдут сигтунского лагмана Гутторма Тостерена, последнего языческого верховодца в тех землях, и, если они с ним договорятся, возможно, мы окажем детям Одина поддержку. — Ростич увидел, что я нахмурился, и добавил: — Не торопись, Вадим. Не надо. Придёт срок, и мы до всех доберёмся. До Вартислава Грифина, до германского короля Конрада Третьего, до его племянника герцога Фридриха Швабского, которого ты называешь Барбаросса, до Бернарда Клервоского, Генриха Льва и остальных наших врагов. Всему своё время. А пока мы должны следить за большим миром, ковать клинки, собирать в кулак силы и готовить воинов, которые смогут отправиться в любой конец Европы и сделать то, что нужно для выживания нашего народа.

— Я это всё понимаю. Но результата хочется не потом, а сейчас.

— Всем хочется. — Бранко усмехнулся и сменил направление беседы: — Кстати, как у тебя с учёбой? Грамоту нашу уже освоил?

— Да, понемногу дело движется. Буквицы вроде бы и незнакомые, а в то же время свои, так что письмецо уже прочесть или написать могу.

— А с остальными науками что?

— Так же. География привычная, хотя многие города и реки носят старые названия. Язык теперь знаю хорошо, благо разговорной практики много. Морское дело в теории идёт. С оружием занимаюсь каждый день. Так что в Арконе могу сойти за своего. А к чему ты это спрашиваешь? Векомир поручил узнать о моих успехах?

— Да.

— С чего бы это он заинтересовался? Задумал что-то?

— Верховный жрец запомнил твои слова, что противника необходимо опережать. И вчера приказал мне собрать смешанную группу из витязей, волхвов, торговых гостей, ведунов и боянов, которая станет заниматься сбором сведений о крестоносцах и планированием всех наших ударов по врагам.

— Центр аналитики и координации? — вырвалось у меня.

Ростич слегка ударил раскрытой ладонью по столешнице и возмутился:

— Вот почему у вас в будущем язык такой трудный?! Сейчас ничего не понял.

— Бывает, — пожал я плечами и поторопил бояна: — Так что насчёт группы?

— Она будет создана, и ты войдёшь в неё как один из руководителей.

— Но я ведь человек со стороны.

— Уже нет. Деяниями и помыслами ты доказал свою близость к нам, и потому мы, все, кто с тобой общался в минувшие два месяца, тебе доверяем.

— Ясно. И каковы будут мои обязанности?

— Сейчас от тебя нужны идеи по устранению вражеских верховодцев. В чём-чём, а в этом ты соображаешь.

— Ага! Понятно. А кто ещё будет в этой группе?

— Пока в ней всего три человека. Ты, Сивер и я. Завтра появится Зареслава, верховная жрица Макоши из Колобрега, и воевода Крут Зима из Кореницы. Ещё через пару дней присоединятся купцы Радим Менко и его племянник Лют Святыч. А позже уже знакомый тебе Мстислав Выдыбай из Ругарда и волхв Берест, который в новгородских землях больше известен как настоятель храма Николая Угодника отец Аввакум из Торжка. Это основа, а рядовых исполнителей станем привлекать, когда в них появится нужда.

— Да-а-а… — протянул я. — Знатная компания собирается. Витязь Триглава, человек двадцать первого века, боян, воевода, два купца, наверняка шпионы, варяг из первого десятка руянских мореходов и «наш человек» из рядов ортодоксальных христиан. Серьёзно. Только вот я не пойму, зачем нам верховная жрица Макоши?

— Культ Макоши весьма сильно почитают во всех венедских землях, в Новгороде, Польше и на Днепре. Поэтому Зареслава обладает большим влиянием на женщин и может получить сведения там, где их не получит никто другой. Кроме того, вместе с волхвами Радегаста и Перуна она уже помогает нам примирить Никлота и Прибыслава.

— С помощью ночных кукушек?

— Именно.

— Всё понял. Работать начинаем с завтрашнего дня?

— Да.

— Собираемся в храме?

— Нет, в городе. Недавно скончался один из знатных арконских купцов Братило Треск, оставив храму Святовида своё подворье и все припасы. Вот там и будет наше гнездо. — Боян посмотрел на меня. Вопросов с моей стороны не последовало, пока всё ясно, и он спросил: — Ну что, давай ещё разок обсудим политику германских королей и императоров в Италии?

— Я не против.

Беседа сместилась на европейские политические процессы, и мы с Бранко проговорили ещё без малого три часа, до самого полудня. После чего, довольные друг другом, расстались. У бояна должны были состояться занятия со старшей группой учеников, а у меня — обед и далее тренировка с оружием.

Витязь Триглава уже ждал меня за столом и за обе щёки уплетал местную стряпню. На обед, кстати, был наваристый борщ, только какой-то блёклый. Опять жареная рыба, варёная репа, овсяная каша, масло и свежий хлеб. Ешь сколько хочешь, и при виде всего этого съестного припаса во рту стала выделяться слюна. Однако, понимая, что впереди серьёзные нагрузки, набивать желудок не стал. И потому, когда спустя час, облачившись в душный войлочный доспех и надев на голову толстую бесформенную шапку, я вышел на тренировочное поле за третьей казармой, то чувствовал себя вполне терпимо.

Следом за мной там же появился Сивер. Он перекинул мне тяжёлый деревянный клинок, который я ловко поймал, и, замерев напротив, спросил:

— Готов?

— Да.

— Тогда, прежде чем мы начнём, скажи, что за минувшие два месяца лично для себя ты усвоил?

Свои реальные возможности как фехтовальщика я оценивал весьма критично и над реалиями современного боя думал неоднократно, так что с ответом не медлил:

— Во-первых, я усвоил, что противники бывают разные и против каждого необходима своя тактика. Если против меня выйдет ополченец с мечом, я его убью без всяких затей, потому что я быстрее и уверенней. Если рыцарь в полном пехотном доспехе или викинг, бой может идти очень долго, ибо сразить такого врага одним ударом практически невозможно, и, значит, выиграет тот, кто опытней и имеет больше сил если я столкнусь с конником, он меня попросту растопчет копытами и понесётся дальше, разумеется, если дело будет в чистом поле. Во-вторых, я чётко понимаю, что за два месяца смог разобраться в основах боевого фехтования, но до профессионала мне далеко. Однако потенциал есть, и силу ведуна я в себе чувствую. Так что через год-другой наверняка смогу и с серьёзным противником потягаться, например с тобой.

— Ну-ну! — Сивер легко крутанул в руке тяжёлую палку, которая копировала прямой славянский меч, и продолжил опрос: — Теперь по приёмам. Покажи простые секущие удары, которые мы вчера изучали.

Я начал движение. Приём и слово.

Резкий взмах клинка снизу вверх от правого бока.

— Подплужный!

Сверху вниз от головы к земле.

— Засечный!

Очередной взмах от правого плеча книзу.

— Диагональный.

— Что же, основные удары знаешь, и то хлеб. — Сивер был удовлетворён и кивнул на оружейную стойку у стены: — Бери щит, побьёмся малость.

Щит, удобный и не очень тяжёлый, кавалерийский образец с толстым бронзовым умбоном в центре, лёг на левую руку. Ремни были крепкими, сидели плотно. Норма. Можно начинать.

Повернувшись к Сиверу, я выставил перед собой щит и направился на витязя. Остриё деревянного клинка смотрело в ничем не прикрытую голову чубатого вояки. И хотя я прекрасно понимал, что не смогу победить моего учителя, всё равно шёл на него. Наука не даётся легко, за всё приходится платить. Временем, болями в избитом теле, уязвлённым самолюбием и разочарованием в собственных умениях. Иначе никак. Сначала схватка, потом падения и синяки, и только после этого объяснение приёмов. Практика — вот что является основой для каждого мечника. Но то, что ведун освоит за месяц, рядовой гражданин-реконструктор из моего родного века будет изучать годами. Плюс к этому многое зависит от наставника, а у меня он профессионал, который не одного витязя для культа Триглава вырастил. Так что быть мне великим воином, а иначе никак. Но перед этим будут тысячи потраченных на тренировки часов.

Расстояние между мной и Сивером сократилось до трёх метров. Можно начинать. Вперёд!

Рывок на наставника. Взмах клинка и глухой удар. В последний момент учитель принимает мой меч на свой и отбрасывает его в сторону. Очередной шаг вперёд. Ноги слегка полусогнуты. Взмах. И четкий диагональный удар, который кажется мне неотразимым. Однако опять неудача. Сивер делает резкий скачок в сторону, и в мой правый бок бьёт палка. Войлочный доспех удар держит неплохо, но мне всё равно больно.

Поворот. Я отмахиваюсь от наставника и надеюсь, что сейчас мой меч всё же достанет его, но Сивер приседает. Палка пролетает над ним, а он быстро приподнимается и отталкивает меня левым плечом. С трудом я удерживаю равновесие и отступаю. Был бы это реальный бой, витязь добил бы меня, но пока, слава богам, идёт учёба и передо мной не враг.

— Двигайся быстрее! — выкрикнул воин Триглава. — Не думай! Не выбирай направление! Доверься инстинктам! Твоё тело само знает, что делать, но ты сдерживаешь его! Живее! Шевелись!

Серьёзный разбор будет позже, а сейчас я перешёл в новую атаку. Наступление. Взмах. Удар. Мимо. И так раз за разом. Сивер либо уходил с линии атаки, либо отбивал каждый мой удар. Но я не сдавался, пощады не просил и продолжал тренировку.

Вскоре подкралась усталость. Глаза застил пот, руки одеревенели, рёбра побаливали, а ноги держали меня уже не так хорошо, как в начале учебной схватки. Но вот в чём сюрприз. Несмотря на это, я сильнее втягивался в бой. Разум уже не так хорошо контролировал тело, и оно стало действовать само. Выпад. Витязь Триглава хочет защититься клинком, но моя правая рука меняет направление удара, и Сивер вынужден отскочить. Кончик клинка пролетел всего в паре миллиметров от его носа, и я расценил это как добрый знак. Значит, атака продолжается. Рывок на противника. Засечный удар. Палка движется быстро, и снова мой наставник был вынужден отскочить назад.

— Молодец! — заметив маленький прогресс, подбодрил меня витязь. — Давай! Ещё быстрее! Вот так!

Деревянный клинок свистит в воздухе. Сталкивается с мечом Сивера. Жёсткая отдача в кисть, и наставник бьёт меня ногой в щит. Падаю. Поднимаюсь, и новый натиск. Опять обмен ударами. Клинок витязя ударяет аккурат в бронзовый умбон щита. Отлично! Грохот. Толчок. Однако я устоял. Наверное, уже в сотый раз за эту короткую тренировку клинки бьются один о другой, и ещё одна моя атака. Меч идёт от правого плеча с одновременным поворотом корпуса тела, и я наношу красивый горизонтальный удар. Но снова он пришёлся в пустоту, а я полетел наземь.

Хлоп! Бах! Непонятно почему я сижу на пятой точке и трясу слегка контуженной головой, а Сивер смотрит мне в глаза:

— Сейчас хорошо бился. Правильно. Почаще так выкладывайся, и станешь воином, не простым, а настоящим витязем. Устал?

— Есть немного, — просипел я.

— В таком случае немного поговорим…

Снова начался разговор, во время которого Сивер показывал правильные финты, скруты телом, сбивы чужого клинка, связки, хитрые удары, которые мне пока недоступны, и так далее. После этого новый учебный бой и опять теория. И так продолжалось примерно до шести часов вечера.

Наконец тренировка закончилась. Пропотевший войлочный доспех сброшен у стены, измочаленные палки и побитый щит вернулись в оружейную стойку, и мы с Сивером отправились в казарму. Здесь привели себя в порядок, помылись, сменили одежду и пошли ужинать. Правда, есть не хотелось, ибо после тренировки я мечтал только тупо упасть на лежанку и заснуть. Однако не судьба, ибо трудовой день пока не окончен.

После ужина появился храмовый летописец Зван, молодой и весьма талантливый парнишка-грамотей, которого жрецы в своё время приметили в Волине и вывезли в Аркону. Чем мы занимались с ним? Естественно, он учил меня грамоте, а я отвечал на его многочисленные вопросы. В общем, рутина, и, когда он ушёл, был уже десятый час вечера.

Усталый, я, скинув сапоги и носки, вышел на ставшее таким родным тренировочное поле и посмотрел на усыпанное крупными яркими звёздами тёмное небо. Хорошо. Тихо. Спокойно. Босые ступни соприкасаются с прохладным грунтом, и я чувствую будто сердцебиение матери-земли. Вокруг меня никакой суеты, и можно сказать, что я счастлив. Хм! А с чего бы мне печалиться? Прошёл ещё один день. Я получил очередную порцию знаний и поделился с предками своими. Всё идёт чередом, и пока меня это устраивает.

Глава 12

Дания. Фьеннеслев. 1141 от Р. Х.

Тихий летний вечер. Ассер Риг, ярл Фьеннеслева из благородной семьи Виде, крупный широкоплечий бородатый мужчина, закутавшись в толстый кожаный плащ, стоял на стене своего родового замка и смотрел на пустую дорогу. Несмотря на разгар лета, день был прохладным, а ночью, скорее всего, будет холодно, и ярл подумал, что в море сейчас наверняка бушует сильный шторм. Невольно крупные ноздри Ассера раздулись, и он втянул в себя воздух. Ярл хотел почуять запах соли и выброшенных на берег водорослей. Однако море находилось далеко от Фьеннеслева, и всё, что Риг уловил, это аромат конского навоза, перегнивающего на заднем дворе, и дым от кухонных печей.

— Эх-х! — Ассер, тоскуя по морю, резко встряхнулся.

Он до хруста потянулся, снова закутался в плащ, кинул взгляд на дорогу, прислонился к зубцу деревянной стены, которая защищала его жилище от незваных гостей, улыбнулся и крепко задумался. Кажется, о чём таком серьёзном мог размышлять далеко не самый могучий датский ярл, вся дружина которого состояла из четырёх десятков воинов? О хлебе насущном и мелкой склоке с соседом? Да, это вероятней всего. Но так мог подумать лишь тот, кто не знал Ассера Рига и не был в курсе того, насколько велико его влияние на судьбы тысяч людей. И дабы понять, что он за человек, можно более пристально рассмотреть его жизненный путь. Благо интересных моментов и поворотов в судьбе этого ярла хватало.

Начиналось всё просто и незатейливо. В небогатой семье Виде, проживавшей в деревне Фьеннеслев, что на острове Зеландия, родился очередной ребёнок, которого назвали Ассер. Он был таким же, как и все его братья, бегал, веселился, вечерами слушал рассказы стариков, помогал по хозяйству отцу и мечтал о славе. И единственное, чем он отличался от своих многочисленных сородичей, как родных, так и двоюродных, — это умением читать латинские тексты и с одного раза запоминать молитвы. А также тем, что Ассер дружил с монахами, которые ходили от одного зеландского поселения к другому и рассказывали жителям острова о Христе. Для старших родичей увлечение Ассера значило очень мало, поскольку превыше всего они ставили умение владеть мечом и обрабатывать землю, а грамота считалась для них чем-то пустым и глупым. Поэтому книгочея в семейной иерархии никто не выделял и особо не ценил.

Вскоре всё изменилось, так как в большом мире произошли некоторые события, заставившие мужчин провинциального клана Виде взяться за оружие и покинуть родные края. Умер король Эрик Эстридсен, и новым правителем Дании стал его брат Нильс. Десятилетний сын Эрика Первого, Кнуд, по слову дяди стал ярлом Южного Ютланда, и когда он подрос, то собрал дружину и напал на стародавних врагов своего народа вендов. При этом, естественно, он постоянно увеличивал свой флот и количество воинов.

И однажды промозглым зимним вечером в Фьеннеслев прибыл старый друг семьи Виде ярл Гудмунд Дунгадссон, который предложил провинциалам отправиться в очередной поход против вендов-бодричей. Глава семейства обвёл взглядом лица сыновей, племянников и внуков, глаза которых горели предвкушением подвига, прошёлся по своему убогому хутору, в центре которого лежали горки из коровьих лепешек, вернулся в дом, отметил, что на столе нет ничего, кроме заплесневелого серого хлеба, сушёной рыбы и прокисшего пива, и задумался. Однако размышлял он недолго и, решив, что младших ему в узде не удержать, сказал своё веское слово:

— Мы идём в поход!

— А-а-а! В поход! На войну! — Молодёжь встретила вердикт старика радостными криками, и громче всех звучал голос Ассера, который давно жаждал путешествий и новых впечатлений и уже не раз подумывал покинуть отчий дом.

Сборы были недолгими, и по весне почти все мужчины рода Виде, за исключением дряхлых стариков и совсем уж молодых парней, достав из сундуков старые доспехи и побитое ржавчиной оружие, отправились к морю. В городе Роскилле их уже ждал корабль ярла Дунгадссона, и вскоре в составе эскадры из семи кораблей они вышли в море, где в проливе между островами Мен и Фальстер зеландцы соединились с флотом Кнуда Эстридсена. Сотня драккаров была готова обрушиться на бодричей, и юный вождь данов, определившись с местом высадки и целями, отдал приказ о выступлении.

Развернулись во всю ширь полосатые паруса. Попутный ветер погнал корабли викингов к славянским берегам, и лодьи варягов, которые встречались на их пути, торопились поскорее убраться прочь. Солёные морские брызги били в лицо Ассера, и, сжимая в руке щербатый дедовский меч, юный Виде смотрел в небеса и молил Христа, чтобы он укрепил в бою его руку и даровал победу благочестивому ярлу Кнуду. Так начинался этот поход, который закончился для данов весьма плохо.

Драккары ткнулись носами в берег. Воины посыпались на сушу, разделились на отряды-экипажи, выстроились в боевые порядки, и началось наступление в глубь вражеской территории. Горели деревни и небольшие города венедов, кричали женщины и дети, и меч Ассера пролил наземь первую кровь. А потом случилось то, чего даны не ожидали. С моря флот викингов блокировали раны, а с берега на них навалилось ополчение бодричей, которых вёл за собой молодой и талантливый воевода Никлот. Разгорелась жаркая битва, и много людей погибло с обеих сторон. При этом часть датского флота, потеряв половину кораблей и треть воинов, с богатой добычей смогла вырваться в открытое море и уйти. Однако на берегу остались раненый Кнуд Эстридсен и воины нескольких экипажей, чьи корабли были сожжены богомерзкими язычниками-руянами во время неожиданной атаки.

Близился рассвет, а вместе с ним и неминуемая гибель от рук бодричей. И в этот момент взошла счастливая звезда Ассера, которому сам Бог, не иначе, подсказал, как выбраться из ловушки. Он прикинул, что кромка берега врагами почти не охраняется и, если идти по мелководью, можно обойти вражеский заслон, спрятаться в лесах и, следуя вдоль моря, добраться в Любек. Никто из соратников ярла ничего не предлагал, и тогда Ассер решился на поступок. Он пробился на приём к Кнуду, и тот, выслушав его, с полусотней наиболее опытных воинов и экипажем Дунгадссона, бросив на произвол судьбы случайно прибившихся к его флоту викингов, вошёл в воду.

Ассер оказался прав. Бодричи охраняли кромку берега, но не мелководье. Благодаря этому Кнуд спасся, лесами прошёл к Любеку, а уже оттуда добрался домой. И, ступив на родной берег, первое, что он сделал, задал Ассеру вопрос:

— Что ты желаешь получить от меня за свой добрый совет?

Молодой Виде ответил без раздумий:

— Мне ничего не надо, славный ярл. Только дозволь дать тебе клятву на верность и всегда быть рядом с тобой.

Кнуд усмехнулся. Свежий морской ветер взметнул его светлые кудри, и, хлопнув Ассера по плечу, он объявил:

— Да будет так. Отныне ты в моей дружине, а звать я тебя стану Риг.

— Почему? — удивился Ассер.

— Хитрец потому что.

С той поры минуло много лет. Было немало боевых походов, как удачных, так и не очень. За это время в боях и сражениях полегли почти все представители семьи Виде, и кровавый счёт Ассера Рига к венедам сильно вырос. Да и сам тихий книгочей, возвысившись до личного советника ярла, к тому времени переменился, ибо стал не только умелым воином, но и неплохим политиком. Однако Ассер всего себя не посвящал войне и служению, поскольку, подобно своему ярлу, который женился на киевской княжне Ингеборг, тоже обзавёлся подругой жизни, и у него родились два славных близнеца, Абсалон и Асбьерн. Его родовое поместье было перестроено в замок с настоящей церковью с двумя колокольнями. У Ассера появился достаток, и на его земле с радостью селились работящие бонды, которые знали, что Риг человек справедливый и сможет защитить тех, кто признает его своим ярлом.

В общем, всё было хорошо. Но вновь вспыхнула драка за престол, в которой король Нильс сцепился со своим племянником Эриком. Почти одновременно с этим пресёкся княжеский род Наконингов, который долгое время правил бодричами. И император Священной Римской империи, пользуясь двухсотлетней вассальной клятвой, данной этим племенем Карлу Великому, не придумал ничего лучше, как отдать власть над славянскими землями Кнуду Эстридсену.

Ярл, который ненавидел беспокойных и гордых соседей лютой ненавистью, поднял свою дружину, собрал грозный флот и двинулся к венедским берегам. Там его встретили придворные лизоблюды семьи Наконингов, которые сразу же присвоили Кнуду приставку Лавард (Повелитель), и так началось правление датчанина над славянами. Однако было оно недолгим. Только год просидел Лавард на престоле Наконингов, а потом бодричи выбрали нового князя, боевого воеводу Никлота, и изгнали данов со своей земли. Правда, тут же на них налетели германцы, которых они не смогли сдержать, но бодричи всё же сохранили независимость, хотя и потеряли добрую треть своей территории.

Кнуд же Лавард, к которому кличка Повелитель прилипла, словно в насмешку, объявил себя герцогом Шлезвига и стал готовиться к битве за королевский трон своей страны. И очень может быть, что он смог бы стать королём, ибо его любили, уважали и боялись. Но только сын короля Нильса герцог Магнус Сильный не зевал, и во время охоты в лесу Харальдстед, который, кстати, находился недалеко от владений Ассера, знаменитый ярл был убит.

Для Рига, который в своё время поклялся вождю сберечь его сына Вальдемара и жену, это было очень трудное время. Кругом разброд и шатание. Сподвижники Лаварда, будто дикие псы, стали рвать его наследство на части, обвинять друг друга в измене и точить кинжалы, чтобы вонзить их в малыша Вальдемара, и советник Лаварда не знал, что ему делать.

Однако в этот переломный момент в жизни Ассера появился человек, который ему очень помог. Это был монах в белой одежде и чёрном фартуке-скапулярии. Звали его Шарль Понтиньи. В Данию он прибыл по поручению настоятеля монастыря в Сито Стефана Хардинга, дабы помочь христианам решать свои конфликты миром, а не через кровь. Хозяин Фьеннеслева доверился этому человеку, помог ему освоиться и не прогадал. Шарль, не выпячивая свою значимость, тем не менее пользовался среди священнослужителей Христа практически непререкаемым авторитетом и смог развернуть ситуацию так, что наследник Кнуда Лаварда на время перестал всех интересовать. Ярлы собрали войско и набросились на Магнуса Сильного, который запятнал себя убийством. Война шла два года, и в битве у бухты Фотевик датский богатырь, который до последнего момента не признавал, что это он подослал к Кнуду убийц, погиб. Одновременно с ним там же был убит его отец король Нильс.

После этого ярлы решили избрать нового правителя, и им стал Эрик Эстридсен под номером два. В землях данов воцарилось временное затишье, и тут появилась армия венедов, которую вёл князь Никлот. Даны были разбиты и рассеяны, а бодричи и варяги славно погуляли на берегах Зеландии и Ютландии. Язычники разорили Орхус и подступили к Роскилле. Они сжигали храмы Христа и уничтожали любого, у кого на шее был крестик. И ярость жаждущих мести венедов была настолько велика, что король и ярлы попросили мира и поклялись не нападать на земли своих славянских соседей. Никлот и представитель племени ранов воевода Крут взяли дань и покинули берега викингов. А Риг в это время перевёз будущего короля Вальдемара и его мать в свой замок, пусть не сильно укреплённый, но тихий, спокойный и окружённый владениями дружественных ярлов.

Со времени нападения венедов прошло ещё полтора года, и Эрик Эстридсен, нарушив клятву, напал на остров Руян и на удивление легко захватил Аркону. Тогда Ассер Риг и Шарль Понтиньи были в его войске и убеждали Эрика разрушить храм Святовида и спалить богомерзкий город вместе со всем населением. Однако король, этот чрезвычайно жестокий человек, которого ненавидели почти все ярлы и половина народа, оказался двоевером. Он не решился на святотатство и, взяв с руянского города откупные деньги, ушёл к родным берегам.

Ассер был недоволен этим походом, а Шарль сказал, что для управления Данией необходим государь, который будет воспитан по-новому, в христианских традициях и без оглядки на старые обычаи. Советник покойного Кнуда и цистерианец переглянулись и обменялись кивками. Оба знали, кто может быть таким правителем, и готовы были сделать всё, что в их силах, дабы Вальдемар стал поистине христианским королём. Но на тот день это были только планы, а пока им следовало заняться неблагонадёжным Эриком, и они стали действовать.

Карательный флот датчан вернулся на родину. Сразу же был созван тинг, и на нём, при общем согласии бондов, воинов, ярлов и священников, король Эрик Второй был казнён. На его место тут же посадили Эрика Третьего — болезненного и слабого человека, верившего в рыцарскую честь и придерживавшегося прогерманской политики. В общем, ни рыба ни мясо. Номинальный государь, который всех устраивал. В том числе и Ассера Рига, который, вернувшись домой, сосредоточился на обучении Вальдемара, коему предстояло стать великим правителем-крестоносцем.

Однако поначалу с воспитанием Вальдемара возникли проблемы, точнее, одна проблема, которая носила имя Ингеборг Мстиславна. Сын Лаварда очень любил свою мать и доверял ей гораздо больше, чем кому-либо. Ингеборг же упорно твердила ему, что в вопросах веры необходимо быть терпимым. А когда Вальдемар спрашивал почему, объясняла просто: твои предки, малыш, по обеим линиям потомки богов, значит, с язычниками, среди которых есть твои родичи по крови, легче договориться, чем воевать. Вальдемар ей верил и на уроках, которые были посвящены изучению Святых Писаний, в отличие от детей Ассера, набожных католиков, был невнимателен и рассеян.

Однако вскоре эта проблема была решена незатейливо. Ингеборг разлучили с сыном, вывезли из замка и осенью 1138 года насильно постригли в монахини. После чего бывшую жену ярла заперли в одном из глухих ютландских монастырей, и вскоре она скончалась от чахотки и тоски. При этом Риг подозревал, что княжну отравили, поскольку он ездил её хоронить и видел искажённое мукой лицо некогда прекрасной женщины. Но Ассер верил в справедливость своего дела и ради его торжества был готов на многие жертвы. Ему хотелось видеть величие своей страны, и он понимал, что только христианство и «правильный» король на троне смогут поставить Данию в один ряд с могучими соседями, которые жаждут уничтожить данов, чтобы от них и памяти не осталось. И потому шума вокруг смерти Ингеборг он не поднимал, продолжал воспитывать Вальдемара, держал постоянную связь с соратниками Кнуда Лаварда, координировал их действия, обрастал сподвижниками и надеялся на помощь Шарля Понтиньи и его братьев по ордену, которые продолжали оказывать ему всемерное содействие. Кстати, сегодня Шарль прислал ему очередное письмо, которое встревожило Ассера Рига и выгнало на стену, где, прогуливаясь вдоль стрелковых зубцов, он размышлял над будущим, не только своим и своей семьи, но и всей страны.

Цистерианец писал, что недалёк тот день, когда Вальдемар наденет на своё чело королевскую корону. Сначала вместе со своими старшими родичами Свеном и Кнудом, как соправитель. Но это ненадолго, ибо трём королям на одном троне не усидеть, а победит тот, кого поддержит церковь. Намёк был прозрачным, и Ассер его конечно же понял и возрадовался. И что его ещё порадовало, так это слова Шарля, что об успехах главы семейства Виде знает сам Бернард Клервоский, а через него папа римский, который благословляет его. Для Ассера это значило очень много, и по совету цистерианца он решил подготовить одного из своих сыновей для отправки на учёбу в Париж, где тот станет изучать церковное право, теологию и другие нужные священнослужителю науки. Вот только кого послать, Абсалона или Асбьерна? Оба парня талантливы и прилежны, и этот вопрос весьма беспокоил его.

Впрочем, время в запасе ещё есть. И, не определившись, кто же поедет в Париж, ярл решил отправиться отдохнуть.

Он развернулся в сторону двора, но резко остановился. Ему показалось, что один из придорожных кустов дёрнулся. Ассер всмотрелся в сгущающиеся сумерки и ничего подозрительного не обнаружил. Есть лента дороги, кустарник вдоль неё и больше ничего.

«Нет. Показалось, — решил ярл и мысленно добавил: — Надо не забыть с утра отправить в поле слуг, пусть окрестности почистят и ров углубят».

Хозяин Фьеннеслева, настроение которого почему-то резко испортилось, правой ладонью помассировал грудь в районе сердца и спустился со стены. Во дворе он увидел одного из своих воинов, бывшего телохранителя Кнуда Лаварда, по имени Бьерн, и окликнул его:

— Торвальдссон!

— Ярл. — Кряжистый пожилой мужчина в перепоясанной ремнями кольчуге лениво обернулся к Ригу и отвесил ему небрежный поклон.

— Кто сегодня на страже?

— Я и мой десяток, — ответил Бьерн, считавший, что в первую очередь он служит сыну своего прежнего вождя, а только потом Ассеру.

— На ночь усиль караулы и предупреди Вестильда, чтобы был готов поднять свой десяток. И ещё… Ближе к полуночи выпусти во двор собак…

— Как скажешь, ярл. — Воин кивнул и спросил: — Есть из-за чего беспокоиться?

Риг пожал плечами и ответил:

— Пока нет.

Бьерн Торвальдссон, который знал, что Ассер ничего не делает и не говорит просто так, нахмурился и направился в казарму поднимать десяток своего друга Вестильда и псарей, коим предстояло всю ночь дежурить во дворе с волкодавами. Ну а Риг вошёл в жилой донжон. Здесь он на миг замер и подумал, что неплохо бы навестить детей, покои которых находились под крышей башни и охранялись двумя самыми лучшими воинами из его дружины. Но вместо этого, решив, что мальчишки наверняка уже отдыхают, ярл поднялся в свою спальню. Увидев, что жена, которая в последнее время сильно растолстела и утратила былую красоту и подвижность, спит, подумал, что старость подступает всё ближе. Однако она его не пугала, ибо есть дети, наследники и продолжатели дел. Да и сам он ещё крепок и многое успеет сделать.

Вздохнув, Ассер постарался прогнать прочь беспокойные мысли, выглянул в узкое окошко, за которым было темно, разделся, погасил дорогую масляную лампаду, подарок Шарля Понтиньи, и лёг. Он прижался к тёплому боку жены и задремал, но неожиданно вздрогнул всем телом, и глаза его открылись.

— Ты чего? — сонно пробурчала его супруга. — Хочешь любви?

«Какая там любовь?! — мелькнула в голове Ассера мысль. — Что-то не так, а мы спим! Что ты, корова, что я, старый дурень!»

Но вслух Риг этого не сказал, а поднялся, подошёл к окну и при лунном свете стал одеваться.

— Случилось чего? — Жена приподнялась, села на постели и посмотрела на него.

— Спи! Всё хорошо! — Эти слова Ассер бросил, снимая со стены тяжёлые ножны и покидая комнату.

Ассер спустился по лестнице. В замке уже все спали, и во дворе тихо скулили волкодавы. Полумесяц луны скользнул за большую рваную тучу, и темнота окутала всё вокруг. И только у казармы, где был виден огонёк факела и стоял караульный воин, происходило какое-то движение.

«Может, поднять тревогу? — спросил себя Риг и тут же сам себе возразил: — Нет. Всё спокойно. Просто я волнуюсь из-за письма Шарля. Накручиваю себя, и от этого в голову лезет всякая чепуха».

— Да, старею, — отпуская рукоять меча, тихо произнёс ярл и решил пойти на кухню выпить вина, а потом, возможно, навестить рыжую красотку Йофред, которую он специально поселил невдалеке от своих покоев в отдельную комнату.

Ярл повернулся к двери. Но тут снова из-за туч показалась луна, которая озарила округу своим призрачным светом, и он увидел, что подле крыльца лежит окровавленное тело одного из псарей. А волкодавы, которые должны разорвать всякого, кто покусится на их друга и кормильца, лежат рядом с ним на животах и тихо скулят.

— Тревога! — тут же выкрикнул Ассер. — К бою! Воины! К оружию! Все сюда!

Ширх-х! — с характерным звуком сталь клинка покинула ножны, и ярл бросился обратно в донжон.

Он бежал наверх, в комнату, где жили его сыновья и Вальдемар. В замке убийцы, это понятно, точно так же как и то, за чьей жизнью они пришли. Охранники на стенах их прозевали или уже убиты, собак они обошли, а воины в казармах дрыхнут без задних ног.

«Господи! — на бегу взмолился Риг. — Помоги! Спаси Вальдемара и моих детей! Пусть их телохранители не спят и сдержат убийц! Господи! Храм в твою честь поставлю! Только не оставь!»

Длинными прыжками Ассер взлетел по лестнице наверх и осознал, что опоздал. На площадке перед комнатой детей лежали трупы стражников, а из спальни донёсся звон разбитого оконного стекла.

— Держитесь! — надеясь, что дети ещё живы и услышат его, выкрикнул ярл и, выставив перед собой клинок, бросился в спальню.

Но в проёме двери появилась тёмная тень, которая преградила ему дорогу. Клинок Ассера метнулся в голову врага. Однако тот отступил в помещение, а ярл последовал за ним. Шаг. Другой. Он оказался в комнате, и в лунном свете увидел перед собой убийц, которых было двое. Враги, средних лет неприметные светловолосые мужчины, сжимая в руках длинные кинжалы, стояли в центре комнаты и выглядели чрезвычайно спокойно. Одна кровать у стены, на которой спал его сын Асбьерн, была пуста, две другие покрыты окровавленными одеялами.

— Кетиль, прикончи его! — скомандовал один убийца своему подельнику, и по его говору Риг определил выходца из Северного Ютланда.

Убийца, поигрывая кинжалом, пошёл на ярла, и на рукояти его клинка наблюдательный Ассер заметил крупную дорогую чеканку — серебряного ворона. Это был знак избранных гвардейцев Свена Эстридсена, и Риг понял, кто пришёл за жизнью Вальдемара. Впрочем, всё это он отмечал машинально. Главной задачей было не дать уйти врагам, и он решил, что не отступит.

Клинок Рига отбил стремительный выпад убийцы, затем другой, а потом ярл нанёс ответный удар. Но враг ловким прыжком ушёл в сторону. Риг кинулся на душегуба, но он был один против двоих. Второй убийца бросился ему в ноги, сбил его на пол и раскрытой мозолистой ладонью ударил по лицу. Ассер поплыл, но всё равно постарался подняться, а ночные гости, которые наверняка слышали, как в донжон вбегают дружинники, рванули на выход. Хозяин замка попытался ещё раз достать врагов, но они не хотели тратить на него время и силы. Один из убийц на бегу слегка подпрыгнул, ударил Ассера ногой в голову, и ярл потерял сознание…

В себя владетель Фьеннеслева приходил долго. Лишь под утро Ассер смог открыть заплывшие фингалами глаза и оглядеться. Голова болела ужасно, в глазах все двоилось. Однако, проморгавшись, он смог разглядеть, что находится в своей спальне. Рядом была жена, чьё заплаканное и распухшее от слёз полное лицо он не сразу узнал, а также хмурый десятник Вестильд.

— Пить… — еле слышно прошептал ярл.

Ему дали напиться. Ассер почувствовал себя немного лучше и обратился к Вестильду:

— Расскажи, что произошло.

Воин тяжело вздохнул:

— Ярл, убийцы проникли через стену. Собаки на них даже не зарычали, словно они ульфхеднары какие-нибудь. Торвальдссон был убит сразу. Вместе с ним пять его парней. Затем убийцы прикончили Олафа-псаря и прошли в донжон. Ты проснулся, а они пропустили тебя мимо и поднялись наверх. Халли и Брандт не спали, но подпустили их близко и даже пикнуть не успели. Убийцы ворвались в спальню, зарезали Вальдемара и Абсалона, но не достали Асбьерна. Твой сын не спал и, когда увидел, что происходит, выбросился в окно. Потом появился ты, и они сбежали. Догнать их не получилось. Душегубы проскользнули мимо моих воинов, словно юркие ящерицы, спрыгнули со стены и были таковы. Нам неизвестно, кто они и откуда пришли, но сейчас мы поднимаем на ноги всех соседей и начинаем поиски. Результатов пока нет, но нам сообщили, что пару дней назад в Соре гостили гвардейцы Свена Эстридсена и расспрашивали, как поживает будущий король Вальдемар.

— Асбьерн жив?

— Да. Но у него сломаны обе ноги и что-то со спиной.

Жена ярла начала скулить, по её щекам потекли слёзы. Ярл повернулся к ней и просипел:

— Замолчи. Лучше к сыну иди.

Женщина всплеснула руками и выскочила за дверь, а Ассер снова обратился к Вестильду:

— Я знаю, что это люди Свена. Вызови ко мне самых крепких воинов и приготовь лучших лошадей. Я пошлю гонцов с вестью ко всем ярлам Зеландии и Ютландии. Весь белый свет узнает, кто таков Свен Эстридсен, а потом он захлебнётся собственной кровью. Клянусь в этом!

Глава 13

Руян. 6649 от С. М. З. Х.

Внутренний мир каждого человека — это целая вселенная. В его душе есть холодная пустота космоса, свои звёзды, планеты, кометы, астероидные пояса и чёрные дыры. И целой жизни не хватит, чтобы разобраться в этой вселенной и её странной механике. Нет таких специалистов, и вряд ли они когда-нибудь будут. Поэтому мне кажется, что умники, которые говорят, будто они способны управлять другими людьми, просто-напросто самонадеянные глупцы и бахва́лы.

Да, есть какие-то простейшие чувства и мотивации, надавив на которые можно побудить человека совершить определённый поступок или шаг по жизненному пути. Да, я не отрицаю, что есть рефлексы, воспитание, инстинкты и бытие, которое определяет сознание. Однако в разумном существе всегда, невзирая на цвет кожи, расу, национальную, религиозную или сословно-кастовую принадлежность, будет некая загадка и недосказанность. И особенно хорошо мы это понимаем, когда тот, кто кажется нам близким, простым и понятным, неожиданно уходит за Кромку. В этот момент мы всегда вспоминаем странные и необычные поступки покойника, а затем частенько сетуем на то, что не успели сказать ему всё, что хотели. И правы мудрые люди, когда говорят, что душа человека — потёмки.

Почему я задумался над этим и немножко затронул философию? Да потому, что сижу за широким круглым столом в просторной горнице бывшего купеческого терема, который стоит в самом центре Арконы, а вокруг меня в обитых тёмно-серым сукном удобных креслах расположились люди. Все они славяне-язычники из разных слоёв нашего общества. Каждый из них в своей жизни повидал много непотребства и зла. И оттого на одни и те же слова, которые сегодня мне предстоит им сказать, они будут реагировать по-разному.

Ну, это и понятно. Чай, передо мной не алконавты, не наркоманы и не потомственные холопы, которых пустыми обещаниями можно легко поднять на бунт и кинуть на пулемёты. Нет. Это элита нашего народа, так что на фу-фу и патриотические лозунги здесь и сейчас никого не взять. Тем более что с этими людьми мне придётся работать. Как долго, не знаю, но явно не один месяц. Следовательно, надо отвечать за каждое своё слово и быть очень осторожным, ибо от первого общего схода членов совета ОБК (Отдел по борьбе с крестоносцами, так для себя я обозначил нашу группу) зависит очень многое. По этой причине я не тороплюсь. Слева направо смещаю взгляд вдоль стола. Всматриваюсь в лица и сам себе даю на каждого человека краткую характеристику.

По левую руку ближе всех ко мне Бранко Ростич. С ним всё просто и понятно. Он временный глава нашего отдела, координирует действия шпионов, а помимо того представляет в нашей компании интересы культа Святовида и лично верховного жреца Векомира.

Далее — Сивер. Витязь Триглава, имеющий огромное желание вернуться в Щецин и устроить в родном городе кровавую баню всем, кто предал старую веру и пресмыкается перед иноземцами. Однако вынужден быть рядом со мной, собирает ватагу лихих бойцов, которых вскоре отправит в земли поморян, и надеется, что начальство в лице верховного жреца Лучеврата отдаст ему приказ покинуть Аркону. Но это вряд ли.

Следующий — Мстислав Выдыбай. Как я уже говорил, он настоящий варяг. Воин, путешественник, наёмник, торговец и пират. Вот только не так прост, как может показаться. Ибо, с одной стороны, Мстислав вожак всего лишь одного экипажа. Однако среди своих собратьев-мореходов имеет настолько серьёзную репутацию, что без особых проблем может сколотить и вывести в море эскадру в двадцать — тридцать вымпелов. Мне это показалось странным. Поэтому я собрал на него некоторую информацию и узнал, что этот морской волчара имеет очень хорошую родословную. Как и руянский князь Тетыслав, он Виславит, то есть прямой потомок легендарного венедского князя Вислава и родич всем Рюриковичам. Занимательный факт? Возможно. Но если учесть, что верховный жрец Святовида знает о возможном предательстве Тетыслава, то очень может статься, что следующим островным правителем и водителем дружин станет Мстислав Первый. Если же он не захочет быть князем, ничего страшного. На Руяне Виславитов около сотни, так что достойного кандидата на пост номинального главы племени ранов найти не проблема, главное — желание.

За варягом, нахохлившись, словно сыч, и настороженно посматривая на соседей, расположился облачённый в простой потёртый кафтан низкорослый полноватый брюнет с причёской под горшок. И, глядя на этого пожилого гражданина, можно подумать, что с нами за одним столом находится плутоватый огнищанин, который выбрался в город на торг и совершенно случайно попал на закрытый совет ОБК. Однако это не рядович, а воин, и не простой, а самый лучший местный стратег воевода Крут. Он верный сторонник жрецов и по их воле готов биться против любого врага, сжигать города и стирать с лица земли целые народы. Для него самое главное — это приказ, равнозначный воле богов, и сейчас он его имеет. Ему велено готовиться к отражению Крестового похода, и он здесь. При этом стоит обязательно отметить, что князь Тетыслав для него хоть и авторитет, но не вожак.

Рядом с Крутом, напротив меня, сидит королева. Не больше и не меньше. Потому что назвать одетую в тёмно-зелёное платье верховную жрицу богини Макоши Зареславу как-то иначе я не могу. Гордая осанка, стройная фигура, высокая грудь, идеальные пропорции тела, заплетённые в две косы золотые волосы и властный взгляд. Ей бы ещё корону — и всё, ни дать ни взять — супруга великого завоевателя, основателя и владетеля империи. Но она одинока, хотя краем уха я слышал, что у жрицы есть дети, которых после её побега из Колобрега переправили на Руян. А от кого они и кем был счастливчик, который делил с этой ослепительной красавицей ложе, мне неизвестно, ибо сие не мой уровень. Да и не важно это, поскольку сейчас я воспринимаю её не как женщину, а как соратника и союзника с большими связями и возможностями.

Мой взгляд скользнул дальше и на пару секунд задержался на румяных и русоволосых мужиках, кровь с молоком, в новых рубахах из кутни. Это местные купцы Радим Менко и Лют Святыч. Люди они самые обычные, типичные купчины. Однако помимо того, что через свои представительства и приказчиков они ведут торговлю по всему Венедскому морю, попутно Менко и Святыч поставляют жрецам свежую информацию из-за рубежа. Оба купца далеки от религии и о людях судят по размеру их кошелька. Но на них можно положиться, ибо своим благосостоянием они обязаны волхвам, которые в своё время откупили попавших в долговую яму купцов от кредиторов и помогли им вновь подняться. Торгаши невыездные, вместе с семьями живут в Арконе и, естественно, кровно заинтересованы, чтобы город оставался таким, каков он сейчас.

Ну и последний человек за столом — сутулый и несколько неопрятный седобородый дед в потрёпанной одежде и с большим медным крестом под рубахой. Зовут этого полубомжа Берест, а для ортодоксов он отец Аввакум из Торжка. Берест один из последних новгородских волхвов, верный служитель Перуна, который днём руководит храмом Христа, а ночами посещает капище своего истинного бога и делает всё возможное, чтобы переиначить чужеродное византийское учение на русский лад. И надо сказать, у Береста и его соратников это получается. Новгородская ветвь христианства сильно отличается от киевской, и священнослужители Христа не имеют на севере такой власти, какой они обладают на юге или западе. Что характерно, иерархи церкви всё видят и подмечают. Но поскольку на Руси сейчас смута, на активные действия против еретиков и чистку рядов они не решаются.

Поэтому если взглянуть на Новгородскую республику со стороны, то в вопросах веры там всё чинно и пристойно. Строятся новые храмы. Князья, купцы, горожане и крестьяне молятся и несут в святилища дары. Однако и про старых богов не забывают, отмечают языческие праздники и кладут требы родовым духам, а когда женятся, впереди свадебного кортежа едет поп, а позади него — жених и волхв. Что же касается временных городских князей, то они люди грамотные и используют это в своих целях. Вон, хоть Святослава Ольговича вспомнить, который не так давно правил Новгородом по слову своего старшего брата Всеволода Ольговича. Рюрикович надумал жениться на девушке из местных жителей, а епископ Нифонт это запретил, мол, невеста — язычница, не благородных кровей и давно уже не девственница. Князь хмыкнул, промолчал, вызвал к себе на двор волхвов-попов, и те его обвенчали. Среди них, кстати, был настоятель одной из новгородских церквей отец Аввакум, который после отъезда Святослава Ольговича из Новгорода был сослан в Торжок, так сказать, пошёл на понижение. Но там он надолго не задержался, и после пары доносов его по-тихому, без скандала отправили к Студёному (Белому) морю в посёлок Матигоры, где ему предстояло построить новый храм. Но ехать на холодный север Берест не захотел, сбросил рясу, распустил слух, что его похитили дикие язычники-карелы, и с первым же попутным кораблём отправился на Руян. Здесь он был хорошо принят Векомиром и определён в нашу группу как специалист по Новгородской республике.

В общем, компания подобралась серьёзная, и если все мы будем работать как одна команда, то многое сможем сделать. Однако до этого ещё далеко, и, прежде чем у нас что-то выйдет, много воды утечёт…

Я посмотрел на Бранко Ростича, а он на меня. И боян, которому я вчера выкатил целый ряд претензий по неудовлетворительной организации нашей группы, произнёс:

— Итак, начинаем наш сход. — Короткая пауза. Бранко оглядел всех присутствующих и продолжил: — Первым желает выступить Вадим Сокол, коему есть что нам сказать. Прошу.

Машинально, сам того не заметив, пальцами я выбил на дубовой столешнице дробь и заговорил:

— Господа, — ничего лучше, дабы начать разговор, я не придумал и обратился ко всем присутствующим именно так, — все вы знаете, кто я и откуда, как и то, ради чего полтора месяца назад создал нашу группу верховный жрец Святовида. Вдумайтесь в это. Полтора месяца. Сорок пять дней. А что было сделано нами за этот немалый срок? Ничего. Мы еле-еле, с огромным скрипом впервые собрались вместе, а до сего дня каждый был загружен личными заботами. Перед нами поставлена серьёзная задача, настолько серьёзная, что дальше некуда, а мы, вместо того чтобы заниматься её решением, шебуршимся по своим углам. Но ведь это недопустимо! Так нельзя! И я скажу вам как есть. Если бы мы с вами так относились к делу в моём времени, когда страной руководил поистине великий лидер, нас с вами отправили бы валить лес. Поймите же наконец, что Крестовый поход — это не миф, а реальность. Против нас не дикари какие-нибудь, а серьёзная организация, которой мы можем противопоставить очень и очень мало. За нас варяги и материковые венеды, а на стороне противника — вся Европа. За родную веру стоят триста воинов Святовида и около сотни храмовников из других культов, но они не смогут выстоять против армии в сотню тысяч воинов, среди которых будет множество рыцарей и профессиональных наёмников. На острове накоплены немалые богатства и есть казна Святовида, но эти деньги должны быть использованы, а пока они лежат мёртвым грузом и толку от них нет. Услышьте меня! Крестовый поход состоится в любом случае, и, чтобы выжить, нам необходимо бросить на противодействие врагам все силы и всю энергию без остатка. Надеюсь, вам это понятно? — Снова мой взгляд прошёлся по лицам людей, чей взор был не слабее моего. И, дождавшись одобрительного кивка со стороны каждого присутствующего за столом человека, я продолжил свою речь: — Вот видите, вы понимаете, что я прав, и готовы работать не ради себя, а ради того, чтобы наш народ жил и процветал. Так давайте же заниматься конкретными делами, а не разговорами на отвлечённые темы. За минувшие шесть недель я виделся с каждым из вас и знаю, что все вы серьёзные люди. Поэтому и к нашему общему делу подход должен быть серьёзным…

— Да понятно всё, Вадим, — перебил меня Ростич. — Ты нас пристыдил. Но я тебя прошу, не передёргивай. В твоём времени неразберихи тоже хватало и ощущалась острая нехватка честных вождей и бояр, а иначе бы ваша империя не развалилась. Что же касается сегодняшнего положения, у нас за родину и народ тоже душа болит, и на печи никто бока не вылёживал. Все мы думали об одном и том же, и не только думали, но и делали. Благодаря нам в Дании вот-вот разгорится гражданская война, в которой викинги понесут серьёзные потери, а князья лютичей и бодричей задумались о том, что пора прекратить пограничные стычки и ненужную грызню. Так что некоторые успехи у нас уже есть. И потому — всё! Хватит выступлений, не надо никого обличать, переходи к сути.

— Хорошо. — Моя правая ладонь прошлась по гладко выбритому подбородку, и я коснулся следующего пункта своей речи: — Я предлагаю всем присутствующим собираться здесь каждый день. Время сбора — полдень. Сообща мы станем решать самые важные вопросы, обрабатывать поступающие от шпионов сведения и планировать удары по противнику. Затем наши планы отправятся на рассмотрение Векомиру, а он будет решать, в каком направлении бросить воинов и кем из вражеских командиров должны заняться витязи Святовида. Кто за моё предложение?

— Не торопись, Вадим, — снова остановил меня Бранко. — Сообщения из-за моря приходят не каждый день, а между прочим близится осень со штормами, так что собираться ежедневно нет никакого смысла. Два-три раза в седмицу пока хватит, а позже, когда обвыкнемся и притрёмся, можно будет и чаще встречаться. Принимаешь?

Резон в словах бояна был, и, отметив, что мой посыл дошёл до всех, я с ним согласился:

— Да, принимаю, тем более что ты старший, а я среди вас всего лишь советник.

— Тогда, дорогой ты наш советник, разъясни всем, что мы должны делать, дабы выстоять.

— Можно и объяснить. Но перед этим давайте определимся, кто наш враг и кто может стать нашим союзником. Сначала о противниках. Во-первых, это папа римский, а рядом с ним знаменитый проповедник, теолог и мистик Бернард Клервоский, вся католическая церковь и её монашеские и боевые ордена. Во-вторых, константинопольский патриарх и подчиняющиеся ему ортодоксы. В-третьих, европейские феодалы и короли, которые жаждут добычи и территорий и понимают, что, пока есть Венедия, где жива память людей, что именно народ — главный правитель своей страны, им покоя не будет. В-четвёртых, нарождающийся класс балтийского купечества, для которого торговые гости с острова Руян конкуренты, коих необходимо уничтожить. Это основные наши недоброжелатели, а в случае войны к ним могут примкнуть новгородские купцы, которые неизбежно начнут нести потери в торговле, и князья языческих приморских племён, коим наверняка будет сделано предложение о поднаёме их воинов в войско крестоносцев. Вот такие невесёлые дела.

— Ну а союзники? — спросил меня хмурый Берест, который в местной политике пока понимал не очень много.

— Союзники? — переспросил я, широко улыбнулся и на уровне груди раскинул открытые ладони. — С ними всё в порядке, уважаемый Берест, так как союзников у венедов нет. Вот потому в моей исторической реальности они и потерпели поражение. Однако есть возможность перетянуть на нашу сторону свеонов, новгородцев, пруссов и суомов, и мы должны попробовать. Где-то станем действовать подкупом, где-то шантажом, где-то уговорами, а где-то, как в Швеции, окажем местным жителям помощь и будем требовать ответной.

— Ясно, — буркнул Берест, после чего, видимо по привычке, едва не перекрестился. Однако сдержался, вовремя отдёрнул ото лба сложенные персты и улыбнулся.

Все присутствующие это заметили, ибо люди наблюдательные, и тоже заулыбались. Негатив, который стал накапливаться, немного развеялся, и я продолжил:

— Теперь коснёмся того, что мы должны сделать. Общую мою задумку вы уже знаете, и, как сказал Бранко, — я кивнул в сторону бояна, — кое-что уже делается. Так что давайте займёмся частностями. Нам нужна хорошая заграничная разведка и не менее хорошая внутренняя контрразведка, ибо шпионов в нашем распоряжении крайне мало. Требуется увеличить армию и держать силы Руяна в кулаке. Нужно подготовить и послать тёртых жизнью и уверенных в себе людей к нашим соседям: в Новгород, к суомам и прибалтийским язычникам. Необходимо подготовить эскадру, которая будущей весной, если у нас будет договоренность с лагманом Тостереном, ударит по Сигтуне. Следует закупать вооружение, строить новые боевые корабли, возводить крепости, увеличивать продовольственные запасы. Надо уничтожить Вартислава Грифина, выбить с поморянских земель католиков и вновь поставить на этой земле храмы славянских богов. А помимо того необходимо отправить людей в Гранаду, где уже сейчас появились первые пороховые пушки. Пока они никому не нужны, и эти примитивные орудия ставят в один ряд с катапультами, баллистами и требучетами. Но настанет день, и огнестрелы покажут себя во всей красе. Так почему бы нам не переманить к себе мастеров-литейщиков и пороховщиков, над которыми сейчас все смеются? Для этого нет никаких препятствий, ибо эти мастера переедут туда, где им будут рады, и это шаг на перспективу. Ну и ко всему прочему хочу напомнить, что нам потребуются воины. Много воинов. И для их набора можно послать вербовщиков в Польшу, Новгород, Киев, Владимир и дальше, в Тьмутаракань и южные степи.

Я прервался и тут же услышал звонкий голос Зареславы:

— Ох, и планов у тебя, Вадим Сокол! Слишком много. А ты уверен, что мы сможем потянуть такое дело?

— Уверен, — ответил я без колебаний и посмотрел на жрицу, голубые глаза которой полыхнули огоньками смешинок.

— Это хорошо, когда мужчина уверен в том, что собирается сделать. — Зареслава слегка кивнула, поддерживая меня.

В разговор вклинился Берест:

— Вот слушаю я вас и думаю, что неправильные это планы, ибо слишком всё сложно. Суета, беготня, поиск людей, посольства, разведка, дорогостоящее строительство и война. Всё это не то. Есть лучшие в мире воины — витязи Святовида. Пусть они отправятся в гости к папе римскому и Бернарду Клервоскому и просто отрежут этим тёмным голову, да и всё. Почему мы не поступаем так?

Вопрос был адресован не мне, а Бранко Ростичу, и боян, который обратил внимание, что Береста поддерживают Сивер, Крут, купцы и Мстислав, ответил:

— Была такая задумка, Берест. Ещё на прошлогоднем сходе верховных венедских жрецов некоторые предлагали отправить в Рим, Париж и Константинополь наиболее подготовленных витязей, дабы они устранили наших врагов. Однако от этой идеи пришлось отказаться…

— Но почему?! — не сдержавшись и перебив речь бояна, воскликнул Сивер. — Ведь мы могли бы…

Ростич поднял вверх раскрытую ладонь, остановил витязя и пояснил:

— Папа римский, константинопольский патриарх и самые уважаемые католические теологи вроде упомянутого здесь Бернарда — тёмные или служат им. Сомнений в этом нет. Однако вот в чём дело, други мои. Они всего лишь вершина той горы, которая скрыта от нас, и каждого такого служителя тёмных сил охраняют воины, по мастерству не уступающие нашим витязям. А коли так, то возникает вопрос: чего мы добьёмся, отправив в Европу своих бойцов? Смерти некоторых исполнителей, за жизнь которых заплатим жизнью своих лучших воинов. Вот и всё, а крестоносцы так и будут идти в бой с молитвами Христовыми на устах, ибо место убитых займут новые проповедники. Вражьей силы не станет меньше, а немедленная гибель иерархов церкви не снимет наших забот. Чтобы выжить, нам необходимо изменить себя и свой образ жизни, и в этом основа. Ради потомков мы обязаны уцелеть и сохранить наши знания, а иначе враги уничтожат нас, одержат победу и на долгие века весь мир станет их кормушкой. Вот потому-то до поры мы не станем пытаться убрать наиболее серьёзных вражеских лидеров. Тем более что тёмные часто враждуют, а значит, у нас есть шанс дождаться того времени, когда они сцепятся между собой. А пока нам придётся держать оборону, готовиться к битвам и наносить удары по королям, герцогам, графам и баронам, ибо они — главная опора наших противников. Этого объяснения достаточно?

— Вполне, — мотнул головой новгородский волхв.

— Всё понятно, — поддержал его Сивер.

Остальные промолчали. Новых вопросов не последовало, и боян посмотрел на Крута:

— Воевода, можешь сделать доклад по воинам и кораблям, какие сейчас есть на Руяне?

— Могу, — пробасил Крут и кивнул в сторону Выдыбая: — Но пусть лучше молодой Виславит расскажет, а я его поправлю, если что.

С этого момента совет вошёл в колею и покатился по расписанной Бранко схеме. Мстислав сделал доклад по вооружённым силам и варяжскому флоту. Затем выступила Зареслава, которая взяла в свои руки примирение князя Прибыслава с его беспокойным соседом Никлотом. После неё слово взял Сивер. Потом купцы, которым для развития шпионской сети и на вербовку агентуры требовались серьёзные финансовые вливания. А в конце высказался доложивший об обстановке в Новгороде и республиканских вотчинах Берест.

Разговоры, обсуждение планов и споры. Вот так прошёл первый совет ОБК.

Расходились уже в темноте, в доме остались только два человека — витязь Триглава и я. Почему? Живём мы тут, вот уже третью неделю. Здесь тренируемся и охраняем дом от возможных воришек, коих в Арконе, правда, никогда не бывало. Ну и попутно подумываем над тем, что надо попросить в храме пару человек, которые взяли бы на себя хозяйство и следили за порядком, а то нам как-то всё некогда. Вот и сегодня много думали о судьбах племён, народов и государств, решали стратегические задачи, а о себе забыли. Ростич ушёл, а насчет обслуги мы с ним так и не поговорили. Опять же печь не топлена и еды нет, а есть, блин, хочется.

При мыслях о еде в моём животе заурчало, и стоящий рядом Сивер кивнул на ворота:

— Пошли на постоялый двор?

— Да, надо идти, а то околеем здесь с голодухи.

— Это точно, — согласился витязь.

Взяв личное оружие, мы направились в сторону ближайшего постоялого двора и, пока шли по тёмным городским улочкам, очень надеялись, что там будет чем подкрепиться, а то в прошлый раз к ужину опоздали, и пришлось есть холодную говядину с чёрствым хлебом. Эхма! Жизнь моя жестянка, ни сна, ни отдыха, ни покоя, ни нормального пропитания! И когда всё это закончится? Наверное, лишь когда я обзаведусь семьёй и собственным домом. Но случится это, судя по всему, очень не скоро, ибо времечко сейчас беспокойное, а впереди, насколько хватает взгляда, лишь война, интриги и кровь.

Глава 14

Волегощ. 6649 от С. М. З. Х.

— Слава! Слава! Слава!

Рёв сотен сильных мужских глоток всколыхнул тишину алтарного зала храма Яровита, и сразу же забряцал металл. Боевые клинки вышли из ножен, практически одновременно взметнулись вверх, и вновь дружное приветствие:

— Слава! Слава! Слава!

Люди, коих славили, два человека в одинаковых красных плащах, замерли перед дубовым идолом божества с семью лицами, и, несмотря на то что внешне они не были похожи, у них имелось много общего. Осанка, взгляд, манеры. Всё это было идентично, ибо они потомственные воины и настоящие вожди, за которыми готовы идти соплеменники. Между ними стоит облачённый в белые одежды верховный жрец Яровита мудрый Огнеяр, в руках у него красивый серебряный кубок с медовухой. Совершенно неслышно для меня он произнёс какие-то слова и передал кубок крепкому темноволосому бородачу справа. Это тридцатипятилетний князь бодричей Никлот, который поклонился волхву, принял чашу и сделал из неё большой глоток. Затем, как только жрец отступил в сторону, он передал сосуд человеку напротив, русоволосому старику лет шестидесяти, князю лютичей Прибыславу. Тот, в свою очередь, выпил из кубка и с уважительным поклоном вернул его Огнеяру, а жрец напоказ медленно его перевернул. Ёмкость была пуста. Все, кто собрался в алтарном зале, увидели это, и вновь тишину сотряс общий рёв, в который вплетался мой голос:

— Слава! Слава! Слава!

Змиулан вернулся в ножны. Всё. Ритуал завершён. Перед ликом бога, который некогда был человеком, два правителя заключили между собой мир и поклялись стоять один за другого до самого конца. На минуту в храме воцарилась тишина, ибо к князьям двинулся Векомир. До события, которое сильно повлияло на мою жизнь, оставалось всего несколько минут. Однако я этого не знал и, глядя на верховного служителя Святовида, отматывал ленту событий немного назад, вспоминая, как оказался в этом месте…

Итак, наступила осень, и в конце вересня, так наши далёкие предки называли сентябрь, произошло событие, которого я давно ждал. Князь бодричей Никлот всё же не выдержал напора с разных сторон и выслал к своему соседу Прибыславу послов из самых авторитетных соратников. Старый лютич хотел мира, а потому не ломался и цену себе не набивал. Посланцы Никлота были приняты с честью, и Прибыслав обговорил с ними условия мира, которые оказались очень просты. Бодричи и лютичи прекращали все боевые действия вдоль своей границы и заключали договор о совместной обороне венедских земель в случае иноземной агрессии. За это Никлот обещал не притеснять подчинённых ему черезпян и хижан, которые являлись природными лютичами, и поклялся в стычках между войсками Прибыслава и Вартислава Грифина выступить на стороне своего нового союзника.

Свершилось. Конфликт между братскими племенами затух, и я расценивал это как личную победу. При этом конечно же свои заслуги не переоценивал, поскольку над примирением князей в основном работали волхвы Перуна, Яровита, Велеса, Радегаста и, разумеется, служительницы Макоши. Все они трудились ради достижения одной цели, тянули общее дело, и результат был налицо. Уже в этом году рядовичи могли вернуться в родные веси и заняться мирным трудом, а отряды воинов перебрасывались на другие, более опасные направления. В общем, я был рад. И, отметив это знаковое для всех венедов событие кувшином слабого полусухого вина из Бургундии, которое мы распили на пару с Сивером, Вадим Сокол продолжил заниматься своими делами. Тренировки, сходы ОБК, составление планов, изучение местных наук, пара учебных выходов в море на лодье Мстислава Выдыбая и бесконечные разговоры с самыми разными людьми. Всё довольно размеренно и буднично. Но два дня назад произошло то, чего я никак не ожидал.

Меня и Сивера вызвал Векомир и объявил, что он отправляется в Волегощ, где в храме Яровита под взглядом бога будет официально заключён мир между Никлотом и Прибыславом, и мы с витязем Триглава отправляемся с ним. Сиверу всё равно, а мне интересно, так как хотелось увидеть реальные исторические личности в их естественной среде. Тем более что поездка должна быть короткой. Сутки на морское путешествие, ещё сутки в Волегоще и сутки на обратную дорогу. Итого семьдесят два часа. Чепуха. Поэтому сборы были недолгими. Храмовый подскарбий, по приказу верховного жреца, выдал мне и воину Триглава по два комплекта добротной одежды, толстые кожаные плащи, кое-что из амуниции, новые пояса и по паре серебряных гривен на расходы. Сюрприз, конечно, приятный, поскольку моя собственная казна истощилась, а одежда обносилась, и тут на тебе, Вадим Соколов, жалованье. Неожиданно, но закономерно. И подумав, что верховный жрец мог быть щедрее, вместе с Векомиром я погрузился на «Морского волка», самую большую лодью храмовой дружины, и отправился в путешествие.

Погода стояла как на заказ. Пока ещё не очень холодно. Небеса чистые. Дождевые тучи разошлись, и нам в корму дул попутный ветер. Помимо «Морского волка», на котором находилась вся вторая сотня витязей Святовида, верховного жреца сопровождали ещё три варяжских корабля. Воды вокруг родные, войны нет, так что до пункта назначения добрались весьма быстро. Ранним утром вышли из Арконы, а уже вечером пришвартовались к причалам Волегоща, где нас встретили, как положено, хлебом и солью. Фанфар, правда, не было, но зато имелся местный князь Прибыслав, с которым Векомир отошёл в сторону и о чём-то стал тет-а-тет беседовать. Немного позже, уже в полной темноте, в порту появились четыре боевые лодьи из Дубина — это главный портовый город бодричей на морском побережье, который является не только центром торговли, но ещё и мощной твердыней. Поэтому совершенно понятно, что на борту этих кораблей были дружинники Никлота и сам князь, который первым, ещё до швартовки, по-молодецки соскочил с борта лодьи на причал и сразу же направился к Прибыславу и Векомиру. Попутно в эту группу влился Огнеяр, и мне было интересно наблюдать за ходом этого разговора со стороны, тем более что возникли определённые ассоциации из прошлой жизни.

Ну а что? Ночь. С моря задувает промозглый ветер. На причале горят факелы. Тут же свыше четырёхсот самых лучших славянских воинов, которые на всякий случай одеты в броню и готовы к бою, а венедские князья и духовные лидеры стоят у самой воды и о чём-то беседуют. Вот же, йок макарёк! Прямо бандитская сходка где-нибудь под Люберцами в лихих девяностых. Братва, сплошь спортсмены, в оцеплении и охране, а паханы при посредничестве уважаемых авторитетов делят районы, коммерсантов и подконтрольных барыг. Да уж, навеяло. Настолько, что, несмотря на серьёзность момента, я даже заулыбался, за что удостоился неодобрительных взглядов со стороны нескольких храмовников. Для них всё всерьёз. Для меня, впрочем, тоже. Но юмор помогает абстрагироваться от того, что происходит, и даёт возможность воспринимать жизнь немного легче, чем она есть на самом деле.

Короче, вожди и волхвы беседовали долго, не меньше часа, после чего лютич и бодрич ударили по рукам и обменялись клятвами, а жрецы Святовида и Яровита выступили их видоками. Однако всё это было неофициально, а с утра действие началось по новой. Порт Волегоща находился за пределами городских стен. Поэтому гости провели ночь на кораблях и в палатках на берегу. А когда рассвело, витязи и дружинники Никлота покинули причалы и в полном вооружении выстроились в две колонны по три человека в ряд. Князь бодричей, Векомир и полтора десятка приближённых к обоим верховодам людей, среди которых был и я, встали между храмовниками и дружинниками. Прозвучали команды сотников, и колонны выступили в сторону приморских ворот.

Сияли на солнце щиты. Воины держали строй и шли в ногу не хуже парней из парадного кремлёвского полка. Зрелище было впечатляющим, и не хватало только зрителей. Но ничего, вскоре и они появились. Ворота Волегоща были распахнуты настежь. И когда воины вошли в город, выстроившиеся вдоль улицы горожане встретили их радостными криками.

Мощная звуковая волна ударила в строй. Но невозмутимые воины мерно печатали шаг и вскоре оказались перед храмом Яровита. Рядом со святилищем гостей ожидали охранники Прибыслава, а вход в храм был перекрыт десятком витязей. Это всё, что осталось от дружины Яровита, которая, подобно Священным отрядам Святовида и Триглава, в лучшие времена насчитывала три сотни всадников. С той лишь разницей, что одни храмовники имели белых лошадей, другие вороных, а третьи гнедых.

Дах-х! Дах-х!

Тишина.

Дах-х! Дах-х!

Приветствуя гостей, лютичи и витязи Яровита ударили в щиты, видимо, специально готовились, так как у каждого воина правая ладонь была в латной или кольчужной перчатке. Бодричи и витязи Святовида ответили тем же. После чего местные храмовники расступились, и в святилище вошёл князь Прибыслав. За ним Никлот и Векомир, а следом их приближённые, жрецы других славянских культов, командиры военных отрядов и лучшие люди города Волегощ.

Мы с Сивером были одними из первых, кто оказался в алтарном зале, всё-таки верховного жреца сопровождаем, а не какого-то там боярина, так что заняли самые лучшие места, поближе к идолу божества. Впрочем, нас быстро потеснили, слишком много людей набилось внутрь. Но тем не менее зрители поместились, и началось то, ради чего все мы здесь сошлись. К идолу вышли князья. Появился Огнеяр и разразился пламенной речью.

Жрец говорил очевидные, но правильные вещи. Бодричи, лютичи, раны и поморяне — братья по крови и должны держаться вместе. Это ясно всем. Однако говорить об этом, дабы такой очевидный факт не забывался, надо постоянно. После краткой речи на патриотическую тему волхв напомнил всем собравшимся о заветах предков, которые призывали славян быть заодно, помянул достоинства Никлота и Прибыслава и в конце призвал их помириться. То есть для народа именно Огнеяр выступил миротворцем, и весь славный город Волегощ будет об этом знать. Следовательно, верховный жрец местного храма и все служители Яровита получат уважение горожан и дополнительных прихожан. А сейчас для них это чрезвычайно важно, так как культ собирается в срочном порядке довести численность своего Священного отряда до положенных трёхсот воинов. Раньше ведь как было? Жрецы растили своих воинов, потомственных ведунов, а когда наступал кризис, они устраивали турнир и из победителей выбирали самых лучших рубак, которые были готовы служить Яровиту. Сейчас не то. Кадров не хватает, а воины нужны. Поэтому Огнеяр готов без турнира взять в Священный отряд любого профессионала, лишь бы только он знал, с какого конца держать меч, являлся славянином и уважал Яровита…

Однако возвращаюсь к тому, что происходит здесь сейчас, поскольку храмовое событие лишь прелюдия перед тем, что со мной произошло…

Огнеяр окончил речь, и князья примирились. Воины это одобрили, а Прибыслав и Никлот получили благословение Векомира и, сопровождаемые священнослужителями, вышли. Следом за ними направились зрители и ближние люди основных участников сегодняшнего мероприятия, я же остался. Хотел выйти и даже сделал первый шаг вслед за Сивером, но случилось нечто странное.

Мои ноги словно прилипли к полу, а Змиулан, который находился в ножнах, стал таким тяжёлым, будто весил не полтора килограмма, а целую сотню. Со мной происходило что-то не то, а что именно, я не понимал. Меня парализовало. Руки и ноги не действовали. Но почему-то я ни капли не нервничал, в моей душе царило спокойствие и какое-то умиротворение. Ничего не хотелось делать, не было вообще никаких желаний. Стою как столб. Вокруг полное безмолвие, хотя за стеной святилища сотни людей, в ушах лёгкий звон, и всё, что я могу, — это смотреть.

Вижу покрытый яркими пурпурными полотнищами пустой зал, где у стены высится идол Яровита, в одной руке сжимающий чашу, а в другой — обнажённый меч. Под его ногами алтарь из серого мрамора, а напротив — я, ничего не понимающий и апатичный пришелец из будущего Вадим Соколов. Где-то в голове бьётся мысль, что надо позвать на помощь, благо люди рядом, во дворе храма, но делать этого не хочется. Просто лень. И вроде бы голова соображает, но в чувствах полнейший неадекват.

Проходит минута. Голова сама по себе слегка задирается вверх, и мой взгляд сталкивается со взглядом деревянного идола. Одно из лиц Яровита прямо передо мной, и кажется, что выразительные мудрые глаза бога слегка светятся и всматриваются в меня. Что это? Глюк? Возможно. А может, небожитель, чей клинок нёс в мир людей покойный витязь Ратибор, в самом деле почтил меня своим вниманием? С чего бы вдруг? Жрецам не отвечает, потому что не может, а со мной решил пообщаться? Это вряд ли, хотя всё возможно.

«Ну же, — думаю я, глядя на идола, — может, что скажешь?»

Нет. Всё та же глухая тишина. Небожитель не хотел, а скорее всего, просто не мог со мной общаться, и всё, что мне оставалось, ждать каких-то изменений.

Наконец слабость стала меня отпускать. Я получил свободу движений и смог пошевелить руками. Левая ладонь при этом машинально легла на рукоять Змиулана, и её ожгло огнём.

— Ай! — воскликнул я и отдёрнул руку. Посмотрел на ладонь и увидел на коже чёткий красный оттиск — чудная птица с телом грифона и головой сокола. — Что за чепуха?!

Звук моего голоса прокатился по залу и растворился в его тёмных углах, а я взглянул на рукоять меча, которая, что поразительно и совершенно непонятно, изменила форму. Всего пять минут назад яблоко рукояти было обычным металлическим шаром, который уравновешивал клинок и мог быть использован для удара в череп противника. А теперь этот шар приобрёл ровные бока, и на каждом из них красовалось изображение Рарога, который выставил перед собой острые длинные когти. Что бы это значило? Ещё одна загадка, которую мне пока не разгадать.

Тем временем, качнув ножны, я отметил, что Змиулан стал весить столько, сколько ему и положено. В моё тело окончательно вернулась прежняя лёгкость, а голова стала соображать, и я подумал, что надо обязательно поговорить с Сивером и Векомиром, уж они-то объяснят, что со мной произошло. Однако консультант уже был здесь.

— А клинок-то у тебя не простой, Вадим, — раздался за спиной голос вернувшегося в храм Огнеяра.

Я обернулся, посмотрел на сурового старика, чей взгляд был устремлён на рукоять Змиулана, и спросил:

— И что же в нём не так?

— Это магическое оружие, — ответил верховный жрец Яровита.

— Допустим, — не стал я ним спорить. — Но почему вы этого сразу не почувствовали?

— Таланта и силёнок не хватило. — Огнеяр пожал плечами и подошёл вплотную. — Опять же, если истинную суть этого меча не смог почувствовать никто из венедских волхвов, то и тёмные беды не почуют. Ха-ха! — усмехнулся он. — Они ничего не будут понимать до тех пор, пока Змиулан не вонзится в их тела и не выпьет душу.

— Вы наблюдали за мной?

— Нет. Но я верховный жрец Яровита, и мне известно обо всём, что происходит в этом храме. Поэтому я знаю, что с тобой произошло.

— И что же это?

— Зов Яровита. — Жрец помедлил и пояснил: — Бог призывает тебя стать его витязем. Он не может сообщить это голосом и не в состоянии появиться в нашем мире лично, ибо сейчас не его время. Однако он дал тебе знак. Посмотри на свою ладонь.

Левая рука перевернулась тыльной стороной, и я ничего не увидел: ни ожога, ни оттиска, просто чистая кожа, которая испещрена линиями судьбы.

— Знак исчез, — произнёс я.

— Да. — Огнеяр мотнул седой головой. — Метка не видна никому. Но каждый раз, когда ты будешь входить в святилище Яровита, на краткий миг она будет проявляться. А когда рядом окажутся тёмные маги или их слуги, знак станет гореть огнём и предупредит тебя об опасности.

— Это меня к чему-то обязывает?

Жрец тяжко вздохнул и медленно покачал головой:

— Нет. Наши великие предки-небожители наградили своих потомков свободой, и мы сами решаем, что нам делать, во что верить, кого любить и как поступать. Зов Яровита — это приглашение стать в ряды его воинства, но не приказ, который ты обязан выполнить.

— Значит, всё в моих руках?

— Конечно. Надумаешь стать витязем, хорошо, а нет так нет. Со временем знак исчезнет, а зачарованный клинок найдёт себе нового владельца. Так было, так есть, и так будет.

Волхв замолчал, а я задумался:

«Стать витязем. Хорошо это или не очень и надо ли мне им становиться, если я уже являюсь вольным ведуном, знания и способности которого, благодаря хорошим учителям, день ото дня растут? Вопрос таков, что от ответа на него зависит вся моя жизнь. Однако прежде, чем сделать выбор, необходимо очень хорошо подумать. Ведь кто таков ведун? Человек, который обладает сверхъестественными способностями, уважает родовых богов и духов, общается с природой, приумножает знания своего народа и является хранителем родовой традиции. Он ведает тайные знания, и одновременно с этим его ведут по пути самосовершенствования, ибо почти всегда ведун является частью какого-то культа и способен стать волхвом, то есть достичь в своём развитии следующего уровня. Что же касается витязя, то он человек системы и в то же время вне её, поскольку, как и ведун, он обладает сверхъестественными способностями, но заточенными исключительно на войну. А ко всему этому витязи имеют свой особый канал связи с богами и родовыми духами, и это придаёт им дополнительные силы. Взять хотя бы меня и Сивера, а затем сравнить нас. Храмовник настоящий витязь, истинный „вит азм есть”, проводник божественной воли, а я ведун. И в честном бою мне его никогда не одолеть, потому что на фоне своего наставника Вадим Соколов всегда будет оставаться бойцом, который выйдет против воина. Разница между воином и бойцом очевидна? Думаю, да.

Впрочем, мой жизненный опыт не позволяет мне сразу принять приглашение бога, поскольку обновлённому Вадиму Соколу хочется свободы, а её, если я стану витязем, может и не быть. Хотя, с другой стороны, чего ерепениться? Это новые знания, силы и возможности, а взамен служение своим соплеменникам. Плюс право выбора, ибо витязь не всегда подчиняется волхвам. Это справедливо, и, если взглянуть на происходящее с этой стороны, предложение стать воином Яровита выглядит весьма заманчиво. Однако поразмыслить и перебрать варианты всё равно необходимо, так что торопиться не стану».

— Я могу подумать? — обратился я к Огнеяру.

— Конечно. — Волхв развёл руками. — Один год начиная с этого дня.

— А что потом?

— Придёшь в этот храм и огласишь своё решение. Впрочем, можешь не появляться, ибо боги хоть и не имеют возможности с нами общаться, но они всё видят и слышат, а значит, твоё слово в любом случае достигнет их ушей.

— Ясно. Вот только непонятно, почему я не получил такой Зов, когда в прошлый раз был в этом храме?

— Наверное, Вадим, ты был не готов к тому, чтобы стать витязем. Да и вообще, в тот момент ты мало что понимал и больше напоминал дикаря, который вылез из лесов в большой мир и радуется тому, что он вновь молод, здоров и впереди у него новая жизнь. Разве не так?

— Всё так.

— Вот и я о том же самом говорю. Ни понимания того, где ты на самом деле оказался, ни знания традиций, обычаев и языка. Ни умения владеть клинком. Ничего этого в твоей голове не было, и ты сам не знал, чего хочешь на самом деле. Кому такой нужен? По большому счёту никому.

— Логично. А почему тогда я не услышал подобный Зов от Святовида?

— Змиулан. В нём основная загвоздка. Ты носишь меч моего сына, который не смог вернуться домой. Но вместе с клинком ты взял на себя часть его обязательств, а он был лучшим витязем дружины Яровита.

— Вижу, у вас, уважаемый Огнеяр, есть ответы на все вопросы?

— Ты не первый, кто услышал Зов Яровита, а если мы выстоим, то и не последний. У всех одни и те же вопросы, так что в этом нет ничего сложного.

— И что? Многие из тех, кто услышал Зов, отказались стать храмовниками?

— Раньше отказов не было, а в наше паскудное время, когда ломаются устои, каждый второй воин говорит «нет».

— И в чём причина?

— У каждого она своя. Кто-то думает, что служение свяжет его. Другие считают, что на чужбине им будет лучше, сытней и привольней, и покидают землю отцов. Третьи мечтают о власти, но забывают, что король вандалов и венедов Радагаст, князья русов Олег Вещий, Рюрик и Святослав тоже были витязями. А иные ничего не говорят, ибо просто боятся стать воинами родного бога и бегут от ответственности, словно дикие звери от лесного пожара. — Огнеяр замолчал и понурился. Наверное, нелегко старику, хотя его воля подобна стальному клинку. Но молчал он недолго, вновь посмотрел на меня и усмехнулся: — В общем, Вадим, выбор за тобой. Не всякого человека бог лично отмечает, но принуждать тебя никто не станет. Живи как жил, учись, осваивайся и работай на благо нашего народа, а когда придёт срок, скажешь своё слово. А пока ступай. В городе уже столы накрывают. Так что отпразднуй примирение князей и повеселись от всей своей души, благо, ты молод.

Кивнув, я положил руку на рукоять Змиулана, поклонился жрецу и вышел. В голове кружилось множество самых разных мыслей, которые никак не желали выстраиваться в чёткие логические цепочки. Однако вскоре все размышления отошли на второй план, ибо в городе шла такая гулянка, какой я в этом времени ещё никогда не видел.

Прямо на улицах и площадях Волегоща горожане накрывали столы. Женщины ставили на них закуски: мясо варёное, жареное и пареное, дичину, птицу, рыбу, соленья и копченья. Мужчины выкатывали из княжеских амбаров бочонки с мёдом: ставленым, хмельным и варёным, со свежим пивом, вином, берёзовицей, квасом и элем, который здесь назывался ол. Улицы украшались ветками ельника, поздними лесными цветами и гирляндами пожелтевшей листвы. Кругом гомон разговоров и радостные вскрики, много праздничной пёстрой одежды, преимущественно красного цвета, а самое главное, что меня пора зило до глубины души, — атмосфера, которая наполняла город.

Люди радовались миру с соседями настолько искренне, что описать их эмоции словами я просто не могу. В моём времени такая чистота чувств редкость, и в любом коллективе или группе людей всегда найдётся кто-то, улыбающийся только для вида. Здесь же этого не было. Поэтому все мои заботы рассосались сами собой, и к столу, за которым расположились воины Святовида, Сивер и приближённые Векомира, я подошёл с улыбкой на губах. Мне тут же налили кубок хмельного ола, я его выпил и ни о чём серьёзном в этот день уже не думал, ибо верно сказано мудрыми людьми: любить так любить, воевать так воевать, а гулять так от души и ни на что иное уже не отвлекаться!

Глава 15

Померания. Бортничи. 1141 от Р. Х.

— Господин, может, нам лучше сделать крюк?

Вартислав Грифин, рослый подтянутый мужчина с длинными русыми волосами, которые мокрыми прядями спадали на его слегка продолговатое лицо, посмотрел на пожилого широкоплечего сотника, задавшего этот вопрос, и остановил своего Златко. Крупный саврасый жеребец, переминаясь с ноги на ногу, стал месить дорожную грязь и коситься на кобылку начальника княжеской охраны, а князь поморянских племён поправил сбившийся назад капюшон и натянул его на уровень глаз. После чего он плотнее закутался в плащ, с которого на круп Златко стекали ручейки холодной влаги, и задал сотнику встречный вопрос:

— Ты чего-то опасаешься, Генрих?

— Да, мой князь. — Генрих Лауде, на одну половину сакс, а на другую лужичанин, опытный воин и наёмник на службе Вартислава, ответил, как всегда, прямо и без обиняков. — Разведчики докладывают, что в лесах вокруг Грифица неспокойно. Окрестные смерды недовольны вами и вашими нововведениями, а деревенька, где нам предстоит встать на ночлег, гнездо этих бунтарей. Кроме того, недавно мне донесли, что местные мальчишки закидали ваших гонцов конским навозом, а когда они хотели вернуться и наказать наглецов, на их защиту встал весь посёлок. Из-за дождя нам придётся заночевать в домах этих пейзан, и мне кажется, что холопы могут устроить какую-нибудь каверзу. Давно надо выжечь это осиное гнездо, но вы запретили его трогать…

— Этот посёлок называется Бортничи, и в дни нашей юности мы с братьями провели здесь немало времени. — Губы князя искривились в недоброй усмешке. — Раньше я любил бывать в этих краях. Однако сейчас меня здесь ненавидят, что есть, то есть. Вот только объезжать деревню всё же не станем. Я владетель этой земли и не намерен проявлять слабость. Лучше вышли вперёд десяток воинов на самых свежих лошадях, и пусть они подготовят смердов к тому, что перед ними предстанет их хозяин.

— Как скажете, господин, — кивнул сотник и умчался в голову колонны.

Вскоре, перекрывая шум дождя, зазвучал его сильный голос. В деревню, которая находилась между Колобрегом, откуда ехал князь, и замком Грифиц, княжеским домом, умчались воины, а сотня дружинников и несколько телохранителей Вартислава продолжили свой путь. Златко вновь понёс своего хозяина по дороге. Кованые копыта жеребца подкидывали вверх крупные комки грязи. С нависающих над дорогой больших деревьев падали крупные дождевые капли, а шум хлюпающих по лужам и размокшему грунту копыт убаюкивал князя, так что если бы не сырость, он наверняка задремал бы. Но в лицо Вартиславу ударил сильный порыв холодного ветра, который скинул с его головы капюшон. Князь вновь натянул его, левой рукой подтянул кожаные завязки, оглядел понурых воинов вокруг себя и поморщился. Может, это было вызвано влагой, которая попала под одежду Вартислава, а может, воспоминаниями, которые каждый раз посещали его, когда он ехал через Бортничи.

Кажется, что в этой деревеньке особенного? Обычное лесное поселение бортников, медоваров и охотников на три десятка дворов. Но с этим местом было связано слишком многое. Именно в лесу под Бортничами юный Вартислав из уважаемой среди поморян богатой и очень влиятельной семьи Грифинов свалил своего первого медведя. Здесь он познал первую любовь и впервые провёл ночь с женщиной. Сюда привозил на отдых младших братьев Ратибора и Свантибора. И сюда, после того как попал в плен к полякам и принял христианство, уже будучи князем, сослал большую часть своих наложниц, которых у него было ни много ни мало, а двадцать четыре. Почему-то он посчитал, что лесовики этому обрадуются, так как женщины у князя были красавицами, которых не зазорно взять в жёны. Однако жители Бортничей, которые вместе с наложницами приютили и незаконнорожденных отпрысков семьи Грифинов, кстати сказать, не только бастардов Вартислава, но и его братьев, князя возненавидели.

Сначала Вартислав не придавал этому никакого значения. Ну, дуются рядовичи, которые с недавних пор стали считаться холопами. И что с того? Ничего. Со временем всё пройдёт, тем более что лесовиков никто не трогал, и оброки они выплачивали самые незначительные. Вот только год от года отношения с местными жителями лишь ухудшались, а минувшим летом деревенский целитель древний старик Липка, подлец такой, был пойман за тем, что вбивал в след княжеского коня длинный железный гвоздь. Вартислав, в отличие от своих приближённых, этому факту значения не придал, ибо в проклятья и заговоры не верил. Поэтому наказание для знахаря, который в своё время с помощью трав вылечил его от лихорадки, назначил очень лёгкое. Липку выпороли, сожгли ему бороду и бросили его за околицей, а князь по настоянию близких к нему людей пересел на Златко. Кстати сказать, правильно поступил, поскольку прежний конь Вартислава вскоре взбесился и вместе с воином, который его выезжал, бросился в глубокий овраг и сломал себе шею.

С тех пор минуло несколько месяцев. Князь, будучи занят делами, об этом случае не вспоминал, а сейчас, после слов сотника Лауде, всё вернулось, и он подумал, что надо поговорить с деревенским старостой и наиболее уважаемыми жителями Бортничей. Ведь они люди неглупые и должны понять, что не всё зависит от него. Да, по договору с польским королём Болеславом он принял христианство. Да, по настоянию священнослужителей Распятого избавился от наложниц и незаконнорождённых отпрысков. Да, по слову епископа Адальберта уничтожены все крупные языческие капища поморян. Да, он привечает иностранцев и ставит их выше соплеменников. Да, усиливает нажим на рядовичей. Но ведь когда-то они сами выбрали его князем и сказали: «Веди нас!» Так чем же они тогда недовольны, особенно жители Бортничей? Нет бы радоваться, что живы и князь их привечает, а они возмущаются. Скоты!

«Нет, — в такт движению князь слегка качнул головой, — прав епископ Адальберт. Каждому своё, и кесарю кесарево. Смердам никогда не понять поступков правителя, ибо они глупы. И хотя порой по старой памяти я ставлю их в один ряд с собой, мы не ровня. Хватит с бортничанами в равноправие играть. Пусть только кто попробует косо посмотреть, велю дружинникам всю деревню перепороть, а баб воинам на потеху отдам. Всех? Нет, ибо я помню тех красавиц, с которыми проводил жаркие ночи. Да и молодняк трогать не стоит, ибо негоже своих бастардов лупцевать. Хотя чего это я сразу о силе думаю? Ведь есть иной путь».

Князь придержал жеребца и дождался появления патера Стефана, следовавшего позади него. Священнослужитель, мордастый бритоголовый тип с масляным взглядом пройдохи, который находился в свите Вартислава, потому что ему покровительствовал камминский епископ Адальберт, посмотрел на Грифина, и князь сказал:

— Отец Стефан, сегодня вечером у вас будет работа.

— Какая? — Священник заулыбался и обнажил жёлтые подгнившие зубы.

— Надо в деревеньке на пути нашего следования проповедь прочесть. Справитесь?

— Ну, я не знаю… — протянул Стефан и, заметив, что Вартислав нахмурился, сразу же поправился: — Всё будет сделано, ваша милость. Дело это для меня хоть и новое, но с Божьей помощью справлюсь. На какую тему нужно прочесть проповедь?

— Смирение, отец Стефан… Смирение перед властителем, которого благословил сам Господь…

— Понимаю…

Вартислав замолчал, а священник, который всегда тонко чувствовал настроение хозяина, его не тревожил. Дождь на некоторое время прекратился, всадники повеселели, лошади зашагали быстрей, и за час до наступления темноты князь и его воины въехали в Бортничи.

Лесная деревенька, которая раскинулась на широкой поляне невдалеке от дороги, выглядела точно так же, как двадцать пять лет назад, когда Вартислав Грифин впервые остановился в этом месте на ночлег. Несколько десятков продолговатых зданий образовывали квадрат и были обнесены колючей изгородью. Разбойников в этих краях отродясь не водилось. Опасное зверьё своевременно истреблялось. Иноземные воины если и появлялись, то селяне увозили всё своё имущество в тайные схроны, а сами прятались в дремучие чащобы. Так что опасаться жителям Бортничей было некого, поэтому строительством частоколов и палисадов они себя не утруждали. В общем, типичные лесовики, спокойные, гостеприимные, уравновешенные, без вредных привычек. Разве что нетерпимые к обманщикам и двуличным людям, в число которых они зачислили князя Вартислава, не сдержавшего свою клятву править по заветам предков, а в остальном идеальные подданные.

Жеребец князя остановился на просторной деревенской площади. Вартислав кинул взгляды вправо-влево. Вокруг него суетились спускающиеся с сёдел на землю воины. Вроде бы всё как обычно, но что-то было не так. Он ещё не до конца осознал, в чём дело, видимо, сказывалась усталость после дороги, и тут рядом с ним остановился Генрих Лауде и выпалил:

— Крестьян не видать и дружинников из моего первого десятка. Неладно.

В самом деле, посланных в деревню дружинников нигде не было, да и лесовиков, которые были обязаны встретить князя хлебом-солью и принять повод его коня, ни одного.

— Наверное, гонор показывают, — спрыгнув на землю, предположил Вартислав. — Сидят в домах и ждут, когда я сам к старосте в гости зайду. Глупцы! Сейчас воины их плётками поучат, тогда они быстро поймут, что мне характер показывать не стоит, а иначе об этом можно пожалеть.

— Лесовики ладно, но наших воинов нет…

— Это да, странно.

Вартислав передал повод жеребца одному из дружинников и уже хотел отдать сотнику приказ начать обыск зданий, когда раздался истошный крик одного из телохранителей:

— Княже, берегись!

Где-то невдалеке с характерным звуком щёлкнула тетива, и в Грифина полетела стрела, не охотничья, а боевая, с гранёным наконечником, выпущенная из мощного тугого лука. Стрелок, силуэт которого мелькнул в одном из дверных проёмов, наверняка попал бы, но на пути метательного снаряда возник храбрый дружинник-коновод, метнувшийся вперёд и прикрывший своего князя. Стрела, пронзив плащ, одежду и тёплое нательное бельё, вонзилась в грудь молодого воина, и он, нелепо раскинув руки, свалился под ноги Вартислава.

— Прикрыть князя! — тут же разнеслась над площадью команда сотника Лауде, а следом полетели другие: — Второй, третий и четвёртый десятки! Поймать стрелка! Пятый, шестой, седьмой! Убрать лошадей! Восьмой, девятый, десятый! Надеть брони!

Воины бросились исполнять приказы, и в этот момент со всех сторон на площадь обрушились десятки стрел, коротких сулиц, камней и несколько метательных топоров. Противник дружинников, местные жители, не только из Бортничей, но и из других близлежащих поселений, встретили своего князя и его воинов, словно они заклятые враги. Стрелы и копья свалили нескольких воинов, которые думали, что находятся на своей земле, а потому были без кольчуг. И над площадью одновременно с криками раненых и умирающих разнёсся зычный голос деревенского старосты Божедара Берко:

— Убива-ай!

За первым залпом на воинов Вартислава обрушился второй, а там и третий не замедлил. Князь, которого телохранители стиснули со всех сторон, не мог ничего разглядеть, и руководство боем взял на себя сотник Лауде. Он уклонился от короткого копья, вонзившегося ему под ноги, быстро разобрался, что происходит, и своими приказами заставил десятников суетиться. Опытные наёмные воины, среди которых практически не было поморян, вытащив мечи, сабли и кинжалы, бросились в сторону здания, откуда был сделан первый выстрел по князю.

Дружинники вломились внутрь и столкнулись с противником лицом к лицу. Десяток лесовиков, косматых мужиков с разнообразным оружием в руках, от дубин до купленных по случаю скандинавских мечей, против матёрых убийц, которые прошли не через одну битву. Одни люди с криками бросились на других, и завязалась жестокая рукопашная, которая продлилась недолго, так как дружинники сломили сопротивление рядовичей и перебили их, а затем вымахнули на плоскую крышу, откуда вели стрельбу лучники, и занялись уже ими. Взмахи клинков. Крики людей и смерть. Всё быстро и чётко.

Через несколько минут после начала боя первый опорный пункт бортничан был захвачен. Воины Грифина уже пришли в себя и начали зачистку остальных домов. А охранники князя, прихватив свои перемётные сумки, в которых находились брони, быстро перевели Вартислава в здание. Здесь князь оттолкнул их в сторону и выкрикнул:

— Лауде!

Вооружённый мечом сотник заскочил в дверь, в косяк которой воткнулась стрела, на этот раз не боевая, а обычная охотничья, и спросил своего нанимателя:

— Что прикажете, мой князь?

Вартислав, лицо которого было красным от злости, кулаком ударил по окровавленному столу и прошипел:

— Генрих, всех под нож! Всех до единого, кроме старосты! Живее! Никто не должен уйти в лес!

— Слушаюсь, господин. Но здесь только мужчины. Женщин, детей и стариков нет, а значит, бортничане готовились к бою заранее. Думаю, это ловушка, а я не могу вами рисковать. Поэтому прошу вас покинуть деревню и вместе с тремя десятками воинов скакать в Грифиц.

— Нет! Я останусь и лично буду пинать трупы тварей, которые посмели поднять руку на своего хозяина, после чего сожгу здесь всё, а пепел развею по ветру. Лауде, исполнять приказ!

Сотник, который во второй раз за день не смог настоять на своём, выскочил наружу и продолжил руководить боем. Князь наблюдал за всем происходящим через небольшое окошко. Телохранители просили его отойти в сторону, вдруг какой-нибудь меткий лесовик всадит стрелу в узкий проём, с которого содрали бычий пузырь, но Вартислав никого не слышал и не слушал. Он видел, что его воины уже взяли под свой контроль половину деревни, а лесовики не могут им ничего противопоставить и по этой причине начинают оттягиваться к окраине села. Победа была близка, и Вартислава это радовало, хотя, если бы его дружинники были готовы к бою, потерь удалось бы избежать.

— Кольчугу мне! — наконец оторвавшись от окна, потребовал князь.

Приказ был выполнен. Вартиславу помогли надеть броню и затянуть ремни. Он прикрыл голову превосходным миланским шлемом, напоминающим ведёрко, с крестообразными лицевыми щелями, в левую руку взял треугольный щит, на котором красовался вставший на дыбы грифон, а в правую — отличнейший рыцарский меч.

— Я лично приму участие в бою.

И, не обращая внимания на телохранителей, которым предстояло его прикрывать, князь направился на площадь. Но стоило ему выйти на порог, как вновь перед ним предстал Лауде. По лицу сотника из-под наспех надетого остроконечного шлема-шишака со стрелкой для защиты носа текла тёмно-красная струйка крови, и он без колебаний толкнул князя обратно в дом. Вартислав Грифин хотел было накричать на Генриха, но старый вояка выдохнул:

— Конец нам! Я же говорил, что это ловушка!

— Какой конец?! — возмутился Вартислав. — Что ты мелешь?!

— Поднимись на крышу, княже, и сам всё увидишь. — Обессиленный сотник повернулся к одному из телохранителей и кивнул на заряженный арбалет, который находился у того в руках. — Готовьте ваши самострелы, сейчас наших прикроете. Если есть ещё что-то стреляющее, всё сюда тяните, пригодится.

Телохранители метнулись к своим ковровым сумкам, а Вартислав в сопровождении двух воинов по узкой лесенке поднялся на крышу и обомлел. Бортничи были окружены со всех сторон. Из леса выходили небольшие группы местных жителей, которые прибежали на помощь землякам с охотничьих заимок, и с ходу кидались в бой против дружинников. Но лесовики были далеко не самой главной опасностью для воинов, которые могли перебить их всех. Основная проблема была в других противниках, которые приближались к деревушке по дороге. Один отряд — около восьми десятков всадников на неплохих лошадях, с хорошим оружием и в добротной броне, по виду варяги. Второй, идущий по следам княжеской дружины, — около двухсот смердов и десяток витязей Триглава. И что было особенно плохо, над ними реяло расчехлённое боевое знамя языческого бога, чёрно-красное полотнище, украшенное древними знаками, с несколькими длинными плетёными косицами на верхушке.

«Дело дрянь. — Князь как-то сразу сник и задал себе вопрос: — И что теперь делать?»

Ответа не было, и, помянув недобрым словом епископа Адальберта, который утверждал, что после уничтожения храмов язычники, как обычно, забьются в болота и не посмеют оказать ему сопротивления, Вартислав сбежал вниз. Он подскочил к Лауде, прижал его голову к своей и прошептал:

— Вырваться сможем?

— Поздно, — копируя шёпот князя, ответил сотник. — Пробиться сможем только все вместе, а дружинники по деревне разбежались, пока их в кулак соберём, время уйдёт.

— До наступления ночи всего ничего осталось. Можем попробовать уйти в темноте.

— Нет. Колечко уже замкнулось. Судя по всему, на нас специально засаду готовили. Так что единственный шанс уцелеть — это послать пару ловких парней в Грифиц и Колобрег. К утру кто-нибудь из них будет на месте, а к полу дню подойдут резервные сотни.

— А мы продержимся столько времени?

— Должны. Иначе никак.

— Хорошо. Командуй…

Лесовики, которые ещё удерживали добрую треть зданий в Бортниче, получив поддержку, под командованием витязей Триглава перешли в наступление. К тому времени уже стемнело, и схватка шла в полной темноте и местами при свете факелов. Резкие быстрые тени группами перемещались по деревне и насмерть схватывались в проходах между домами и в помещениях. Свистели стрелы, звенела сталь, ржали кони, многие из которых в суматохе и неразберихе боя получили раны, стонали умирающие воины. Однако продолжалось всё это недолго. В течение часа язычники, среди которых самыми активными, разумеется, были витязи Триглава, загнали христиан в здание, где держал оборону князь. Вот только пробиться внутрь они не смогли. Дружинники встретили идущих в атаку наёмных варягов и лесовиков выстрелами из арбалетов и трофейных луков, а Лауде организовал правильную контратаку, которая сбила наступательный порыв местных жителей, рванувшихся на врага без поддержки храмовников.

На некоторое время в деревушке наступила тишина. Лошадей княжеской дружины вывели в лес, раненые лесовики и варяги из Арконы, которых в помощь товарищам прислал витязь Сивер, были перевязаны, а воины Вартислава добиты. Сам князь в это время сидел подле большого очага, грел руки, изображал полнейшее спокойствие и пересчитывал своих воинов: «Пять. Семь. Пятнадцать. Двадцать три. Тридцать пять и шесть стрелков на крыше. Всё. И из этого числа дружинников две трети имеют ранения. Ах, если бы я послушал сотника! Сейчас бы все мои воины были живы, а я спал бы мирным сном в Березце или Круче и ни о чём плохом не думал. Но что случилось, то и случилось. Нам бы до завтрашнего полудня продержаться, а потом придёт помощь, и предатели умоются кровью».

Князь ещё раз пересчитал уцелевших бойцов, которые ждали нового натиска врагов, и подумал, что кого-то не хватает. Кого? Верно. Священнослужителя.

— Кто видел патера Стефана? — громко спросил князь.

— Он в самом начале боя исчез, — ответил кто-то.

— Среди мёртвых его не было, — добавил второй воин.

— Наверное, сбежал, паскуда, — вторя им, прошипел один из раненых и добавил: — Повезло гаду.

Дружиннику никто не возразил, хотя ещё вчера, за оскорбление священнослужителя ему пришлось бы ответить. Однако сейчас вера никого особо не интересовала. Главная цель — уцелеть, а остальное не суть важно, хотя некоторые по привычке, дабы успокоить себя, вполголоса шептали молитвы.

— Эй, Грифин! — разорвал настороженную ночную тишину окрик со стороны площади. — Сдайся, и за это мы пощадим твоих воинов.

Вартислав выглянул в окошко. Он встал так, чтобы его не подстрелили, и в свете факела, который горел на другой стороне площади, разглядел силуэт по пояс обнажённого воина с чубом на голове и золотым поясом.

— А ты кто таков будешь?! — в свою очередь спросил князь.

— Я Рагдай, витязь Триглава.

— Тогда слушай моё слово, витязь сраный. — Вартислав подпустил в голос насмешки и ехидности. — Беги отсюда пока цел, а то вскоре здесь мои воины будут и всех вас перебьют. Давай-давай, руки в ноги и бегом в болота, куда вы, словно крысы, забились. Всё! Пшёл вон!

Рагдай не сорвался на ответные оскорбления, а спросил:

— На гонцов надеешься? — Князь промолчал, и витязь продолжил: — Так зря надеешься. Мы всех поймали, двух воинов и монаха. Сюда их!

Рядом с Рагдаем появилось несколько варягов в броне и шлемах, а перед ними стояли избитые люди, два лучших княжеских разведчика и патер Стефан, лицо которого было превращено в кровавое месиво. Варяги на миг застыли, а затем вместе с пленниками, которых казнят позднее, ушли в темноту, и витязь трёхголового божества снова обратился к князю:

— В последний раз предлагаю, Вартислав. Сдавайся.

— И что будет, если я выйду?

— Допросим тебя, а потом прикончим, быстро и без мучений. Обещаю. А воинов разоружим и пешком в Грифиц отправим, чтобы рассказали твоим братьям, кто и за что тебя убил. Если нет, то смерть примут все.

Вартислав оглянулся на своих воинов, часть из которых наверняка желала, чтобы князь принял предложение Рагдая. Но ответ Грифина был всё тем же:

— Нет. Будем биться.

— Это твой выбор.

Витязь равнодушно пожал плечами, а князь махнул назад рукой:

— Подстрелите его!

Щёлк! Щёлк! Дзан-г! Дзан-г! Сразу три арбалета и несколько луков отправили свои стрелы в язычника, но тот словно ждал этого. Лёгким, грациозным прыжком он ушёл с линии стрельбы, а затем в его руке оказался клинок. Взмах! И последний метательный снаряд отлетел в сторону.

— Глупец ты, Вартислав! — Голос отступившего в темноту витязя услышали все, точно так же, как и его следующую команду: — Всем быть наготове! Начинаем!

Некоторое время ничего не происходило, а потом раненый дружинник, который поминал недобрым словом патера Стефана, просипел:

— Княже, за стеной какой-то шум.

Сотник Лауде, Вартислав и ещё несколько человек приникли к глухой стене, которая выходила на поляну за деревенькой. Там двигались люди, слышался говор и глухой стук. Что делают враги, было понятно всем. Дружинников и князя собрались подпалить, и помешать бортничанам не было никакой возможности, разве только приказать стрелкам на крыше попробовать достать поджигателей.

— Стрельцы! — Вартислав поднял голову к проёму в потолке. — Не зевать! Бей!

Лучники и арбалетчики выстрелили в темноту, но безрезультатно. Они попробовали подойти к самому краю крыши, и тут же со стороны поля ударили стрелки язычников, которые видели христиан, словно бой происходит днём, и дружинники потеряли сразу троих. В итоге от перестрелки пришлось отказаться, а спустя несколько мгновений под стеной разбили несколько больших горшков с топлёным свиным жиром. Снова затишье, а затем в кучу хвороста метнули факел.

Пламя разгоралось очень неохотно, так как земля, хворост и стены были сырыми. Но вскоре огонь добрался до жира, поджёг его, и к тёмным небесам взметнулся столб пламени. Стрельцы на крыше были вынуждены спуститься, но стена стала тлеть, и помещение быстро наполнялось дымом. Князь, который не был трусом, встал возле двери, приказал своим людям приготовиться к бою и дал последнее наставление:

— Сейчас пойдём на прорыв. Шанс есть. Хоть кто-то, два-три человека, но уцелеет. Самое главное, не разбегаться раньше времени и держаться вместе. Пробиваемся к правому выходу, что ведёт к Грифицам. Идём по дороге. Убиваем всех, а за околицей рассыпаемся. Вперёд!

Князь резко вскинул вверх клинок, дождался боевого клича воинов и во главе дружинников выскочил на освещённую пожаром площадь. Язычников не видно, бунтовщики, как и все злодеи, предпочитали прятаться во тьме, и Вартислав направился к выходу из Бортничей. Тут же с крыш и соседних домов в дружинников вновь полетели стрелы, и немало воинов свалилось наземь. Однако их никто не подбирал. Воины, князь и сотник Лауде торопились поскорее вырваться в поле. Но дорогу им, как они того и ожидали, преградили враги, которых было всего десять человек. Витязи Триглава, а это были они, стояли молча. Князь и его воины на миг замерли. Стрельба прекратилась, видимо, кто-то из бунтарей отдал такую команду. Все дружинники, кто ещё был на ногах, сбились в бронированный клубок из двадцати человек, прикрылись щитами, ощетинились клинками и пошли на свой последний прорыв.

Рагдай и его братья стояли на месте, и, когда расстояние между противниками сократилось до нескольких метров, он выкрикнул:

— Триглав! Прими жертву во славу твою!

— Прими!!! — поддержали его храмовые воины.

И начался бой. Рагдай прыгнул прямо на вражеские мечи и врезался в броню и щиты дружинников. Весом своего тела он проломил их строй, и ни один клинок не смог его задеть. Удар ногой — князь отлетает в сторону. Взмах булатного клинка — и рядом с оглушённым Вартиславом падает мёртвый сотник Лауде. Кто-то из телохранителей Грифина попытался ударить витязя со спины, но тот не стоял на месте. Рагдай прыгнул дальше, а на его месте оказался другой храмовник, который встретил противника встречным выпадом, и остриё клинка вонзилось в горло дружинника. Кровь залила землю вокруг, а витязи Триглава один за другим втягивались в схватку, убивая своих врагов с такой лёгкостью, что Вартислав поражался их мастерству. Но что он мог сделать? Пожалуй, ничего. И пока его воины погибали, он попробовал удрать, хотя и знал, что сделать это у него не получится.

С трудом Грифин поднялся на колени, затем встал на ноги и, слегка покачиваясь, побежал в темноту. Перед ним не было никого, и на краткий миг в его душе забрезжил огонёк надежды. Однако не тут-то было. Свистнула стрела, которая клюнула его в ногу, и он споткнулся. Остановился. Замер. Обернулся. Правая нога князя подломилась, и земля приняла его тело. Удар — и темнота…

Когда князь очнулся, над горизонтом вставало солнце, первые лучи его озарили окрестные леса, деревню, площадь, на которой он находился, и догорающий дом. Перед Вартиславом стояли Рагдай, староста Божедар и волхв Ждан из Щецинского храма Триглава. Несмотря на боль в ноге, коленопреклонённую позу, связанные за спиной руки и безвыходную ситуацию, князь был спокоен и, посмотрев на Ждана, коего знал лично, спросил:

— Вот и всё?

— Да, — кивнул волхв.

— Какой будет моя смерть?

— Посмотри.

Ждан отступил в сторону. За его спиной князь увидел, как жители Бортничей роют ямки и готовят длинные острые колы.

Поняв, каким способом его казнят, Вартислав испугался. Он выбрал жизненный путь, который привёл его к поражению и бесславной гибели, и ничего уже не изменить. Князь это осознавал, но всё же попросил волхва:

— Отпустите меня за выкуп. Освободите, и я прогоню прочь иноземцев и служителей чужого бога. Клянусь.

— Ты уже клялся, когда надевал на свои плечи красный княжеский плащ. И где твои клятвы? Свободу народа не берёг, родную веру не чтил, братьев по крови и потомков своих обижал. Поэтому нет тебе доверия. Молись своему богу, ибо старые тебя уже не примут.

Несостоявшийся герцог Померанский задрал голову вверх, посмотрел на тёмные небеса, которые сулили земле очередной дождь, и, впервые искренне уверовав в Христа и Его Отца, прошептал:

— Господи, прими душу раба твоего! Господи, прости! Господи, не оставь!

Однако небеса молчали.

Глава 16

Руян. 6649 от С. М. З. Х.

Кисточка окунулась в баночку с краской и на миг зависла в воздухе. Я хотел сделать первую запись, но не судьба. С кончика кисточки вниз сорвалась толстая тёмная капля, которая упала на сероватую бумагу, и на листе образовалась жирная неровная клякса. Хреново! Ещё один дорогостоящий лист запорол.

— Что, опять не получилось? — спросил меня Сивер, который сквозь мутное оконное стекло смотрел, как на Аркону падает первый снег, но всё равно услышал падение чернильной капли. Хотя, скорее всего, он уловил мои эмоции.

— Да, — удобней устраиваясь в кресле, ответил я витязю. — Погубил очередной лист.

— Эдак на тебя никаких запасов не хватит, — усмехнулся он. — Бумага у нас дорогая и доставляется издалека, а ты всё никак кисточкой мазать не обвыкнешь. Взял бы бересту и на ней сначала попробовал что-то намалевать.

— Да-а, не получается. Кстати, надо сказать Векомиру, чтобы озаботился производством своей бумаги. Дело-то перспективное.

— А сам что? — Сивер кинул на меня косой взгляд. — Возьми и сделай.

— Мне это не интересно.

— Ну-ну. Тебе, значит, взваливать на плечи заботу не хочется, а кто-то другой должен всё сделать? Нет, Вадим. Хочешь хорошую бумагу? Нет никаких препятствий. Посиди, подумай и начинай работу. Ты ведь сам рассказывал, что знаешь, как её делать. Или я ошибаюсь?

— Верно, было такое, говорил я про бумагу и чернила для перьев. Точной технологии не знаю, но, если помучиться, результат будет. Однако где найти людей в помощь, когда я кроме тебя, жрецов и наших друзей по ОБК никого не вижу? Где организовать предприятие, если этим заниматься всерьёз? И где достать денег на сырьё и оплату рабочих?

— Попроси помощи у Векомира, и он не откажет. Он человек умный и выгоду от твоей задумки увидит сразу. Значит, поможет людьми, приставит к тебе человека, который будет следить за твоими успехами. Да и землю он может выделить, треть острова в собственности храма.

— Думаешь, у меня получится?

— Лично я в тебе не сомневаюсь. Ты, Вадим, человек пробивной, среди нас уже освоился и стал своим, а до весны ещё очень далеко. Вот и попробуй наладить производство бумаги и чернил.

Сивер замолчал, а я почесал затылок. Бумага и чернила? В принципе можно заняться. Семьи у меня пока нет. После осенних штормов наша группа по борьбе с крестоносцами собирается всего раз в седмицу, а на тренировки и занятия уходит лишь первая половина дня. Правда, во второй половине я не бездельничаю, поскольку читаю книги из храмовой библиотеки и начал вести свои собственные заметки. Однако это время можно потратить с большей пользой.

Итак, бумага. Что я знаю о её производстве в том веке, в котором на данный момент нахожусь? Не так уж и много, но основа есть. Делать её можно из всякой дряни и отходов, лишь бы в материале имелась целлюлоза. Это опилки, ветошь, солома, конопля, некоторые виды луговых трав и даже сушёные водоросли. Почти всё это на Руяне и в близлежащих районах имеется в достатке, так что проблем не возникнет. Перетёртый и измельчённый целлюлозосодержащий материал вываливают в котёл и варят. Постепенно в эту бурду добавляется вода, клей и мел для белизны. В процессе варево превращается в однообразную густую массу, и, когда это месиво готово, его выливают на мелкие решётки, где оно высыхает и становится бумагой. Как-то так. И пусть первые результаты наверняка будут паршивыми, это задел на будущее.

Теперь чернила. Здесь всё проще и одновременно сложнее. Нужна вода и красители: сажа, чернильные грибы или сок каких-то деревьев; загустители и растворители — вот, пожалуй, и всё. Единственная проблема, которую я вижу в этом проекте, — правильный подбор компонентов и пропорций. Однако если у меня будут люди, а Векомир, как правильно сказал витязь Триглава, скорее всего, мне не откажет, помощники сделают это без моего непосредственного участия.

Вот и выходит, что, если браться за производство бумаги и чернил, за мной только первый шаг — организация этого маленького предприятия, обеспечение секретности и контроль за производством. А про выгоду, которую я получу с этого предприятия, можно не говорить. Бумага стоит очень дорого, и почти вся Европа пишет на пергаменте или коре, так что Вадим Сокол имеет реальный шанс стать местным олигархом. Значит, решено, займусь этим делом. Завтра навещу Векомира и, если старик даст добро, начну крутиться.

Невольно я улыбнулся. Сивер вновь кинул на меня взгляд и тоже усмехнулся, ибо понял, что его слова были услышаны. И витязь, который скучал без дела и тосковал по родным местам, где, как мне недавно стало известно, у него есть семья, вновь сосредоточился на созерцании городской улицы. А я, оставив в покое китайские чернила и рисовую бумагу, которые крохотными партиями поступали на Руян из Киева, задумался над тем, что хотел записать. Информации имелось много, и вся она была чрезвычайно важной, поскольку касалась полезных ископаемых Балтийского региона и наших ближайших соседей. Я было попробовал оформить её самостоятельно, но результат нулевой. Я испортил несколько листов бумаги и извёл полфлакона краски, так что придётся идти в храм и работать с писцом. Ладно, схожу и потрачу на это время. Однако перед этим надо всё сложить в голове, утрясти и подготовить для быстрой диктовки.

С каких территорий начать? Пожалуй, со Швеции, поскольку посланцы верховного жреца всё же отыскали лагмана Гутторма Тостерена, который прятался от воинов своего короля на острове Бирка. После недолгих переговоров верховодец северных язычников принял все условия Векомира и заявил, что готов оказать венедам поддержку в борьбе против крестоносцев и католической церкви, и сейчас в Арконе гостят его доверенные люди. Кроме того, в самое ближайшее время в городе появится ярл Фремсинет, которого за шапку сухарей вместе с его воинами откупили у князя Прибыслава. И если всё пойдёт так, как мы планируем, вскоре свеоны могут стать нашими стратегическими союзниками и деловыми партнёрами.

В общем, сначала Швеция. И что же там есть? Да много чего, но главное богатство этой страны, конечно, железо, запасы которого у шведов просто огромны. Но вот в чём интересная закавыка. Швеция моего времени в три раза больше Швеции, которая есть сейчас, ибо в XII веке свеоны, геты и готландцы — три племени, составившие основу шведов будущего, держат только несколько южных областей, а земли дальше к северу контролируют лапландцы и несколько диких племён из полукровок и смешанных народностей. Ну а поскольку главные залежи скандинавского железа находятся вокруг горы Кабнекайсе и в районе Кирунавар, а это на севере, со временем их можно отжать в пользу венедов. А свеонам и Бергслагена, что в Средней Швеции, хватит.

Впрочем, у шведов и помимо железа ещё немало добра, поскольку на Скандинавском полуострове имеется Норландское плоскогорье. И вот там-то, если его отбить у лапландцев раньше норгов и свеонов, можно получить настоящее богатство, ибо в тех краях есть практически всё: цинк, свинец, немного серебра, золота и титана, мышьяк, пирит, уран, серный колчедан и много меди. Медь! Это то, из чего сейчас делают мелкие деньги, а в связи с тем, что в Норланде её охренеть как много, можно добывать сей цветной металл и больше ни о чём не думать. Сел на печатный станок, и сколько он тебе монет отчеканит, столько у тебя и финансов. Конечно, я утрирую, но ненамного, ибо медь в Средние века ценность очень большая.

От Швеции перехожу к Норвегии, и там с ресурсами тоже весьма неплохо. Есть железо, титан, ванадий, цинк, немного угля, свинец и опять-таки медь. Всё, как у соседей, с тем отличием, что у норвегов большая часть ресурсов на юге, в районе Эгерсунна. Однако нам норвежские викинги пока не интересны, так как в драку против венедов они не лезут. Численность народонаселения у них не очень велика и не увеличивается, поскольку кланы норгов постоянно враждуют между собой и дерутся со шведами, да и климат там суровый. Поэтому они нам не враги, но и не друзья.

Далее можно рассказать о Дании, но там с полезными ископаемыми негусто — одна радость, земля хорошо рожает и рыбы много. По этой причине двигаюсь к следующему кусочку суши, который в моём родном временном периоде известен как Финляндия. Сейчас там живут суомы, которых добыча подземных ресурсов не заботит, ибо они в основе своей охотники, собиратели, рыболовы и оленеводы. Зато развитие промышленности рано или поздно будет заботить нас, и я знаю, что находится в недрах озёрной страны и за её пределами, далее к берегу Студеного моря, где спрятано много богатств. Ванадий и никель, железо и свинец, цинк и хром, титан и кобальт, пирит и медь, асбест и апатиты, магнезит, стеатит, мрамор, гранит и так далее. При этом, само собой, о каких-то месторождениях я знаю столько, что могу примерно указать район добычи, а об иных мне не известно ничего. Однако есть информация, и, если венеды выживут как народ, им не придётся ради никеля переться за тридевять земель, а проще и легче поискать необходимый ресурс в почти безлюдных областях севера.

Смотрим дальше, и подходит очередь нашего дорогого господина Великого Новгорода вместе с вотчинами и подчинёнными территориями. В Карелии полно интересных глинозёмов и минералов. Ближе к Венедскому морю есть бокситы, фосфориты, сланцы, ценные пески, янтарь, известняк и торф. У Студёного моря в пределах Мурманской области, которой, разумеется, ещё нет, вообще всё круто: уголь, самые разные металлы, как ценные, так и не очень, цирконий и тантал, ниобий и титан, кианит (сырьё для получения алюминия и силумина), магнезиты и хром. На северо-востоке в Перми опять же металлы есть, серебро, драгоценные камушки и соль. Да и в самом Новгороде не бедствуют, поскольку имеют немного уголька, хороший песок для стекловарения и глину для производства керамики.

Так-так! Информацию о ресурсах вроде бы, без упоминания Польши и Германии, что знал, утряс, и тут следующий момент. А что толку от записей, если некоторые металлы и минералы до сих пор неизвестны? Никакого. И это значит, что помимо росписи возможного местонахождения тех или иных руд их придётся ещё и описать. Хотя бы примерный состав, вид, свойства и характеристики. Но если этой темы касаться, то она тянет ряд других. Методы плавки, теория применения плюс таблица Менделеева. Ой-й! Только начни, и пошло-поехало. Однако, как бы мне ни хотелось не лезть в научные дебри, в которых я, несмотря на своё относительно неплохое образование, путаюсь и теряюсь, сделать это придётся. Правда, надо сказать сразу, что волхвы и без того обладают многими знаниями. И для них не секрет, что планета круглая и возможны полёты в космос, и потому работать с ними достаточно легко. Но, как ни крути, всё же они люди своего времени и на многие вещи смотрят через призму эзотерики и мистики, а только потом думают о практических аспектах…

От таких мыслей захотелось как-то развеяться, и я подумал, что хорошо бы сейчас упасть в постельку с хорошей девкой, чтобы не коряга была, и провести с ней ночку-другую. Тогда, глядишь, усталость и лёгкое раздражение как рукой сняло бы. Но таких весёлых подруг, на одну ночь, в Арконе не было. Всё-таки жреческий город, и нравы здесь патриархальные. Вот в Ральсвике или Ругарде, там да: на любой постоялый двор зайди, скажи, чего хочешь, и получишь это. Естественно, не бесплатно.

— Эх! — Потянувшись всем телом, я посмотрел на Сивера. — Пойду прогуляюсь.

— Иди-иди, — кивнул витязь. — Только внимательней будь. Наши люди из Любека сообщают, что католические священники обеспокоены начинающейся войной в Дании, которую никто не ожидал, смертью Вартислава Грифина и примирением Никлота и Прибыслава. Поэтому кое-кто уже тыкает пальцем в сторону Руяна, мол, это Аркона виновата. Доказательств нашей причастности, само собой, нет. Однако когда-нибудь католики поймут, что происходит, и тогда по нашу душу придут неприметные мужички с длинными кинжалами.

— Хорошо, буду осторожен.

Витязь был прав, и потому я с ним не спорил. Спустился, оделся потеплее, накинул поверх толстого вязаного свитера плащ, на пояс прицепил меч, а в голенище сапога спрятал кинжал. Слегка подпрыгнул: ничего не звенит, можно выходить. Но перед этим навестил кухню, где отдыхали присланные нам в помощь люди, две пожилые семейные четы из деревеньки невдалеке от Арконы. Предупредил кухарок, что буду поздно, а их мужей — что ворота закрывать не надо. И только после этого покинул терем, вышел со двора и зашагал по заснеженной улице куда глаза глядят.

Сначала я вышел к городским воротам, а потом двинулся обратно, к храму Святовида. Вокруг меня текла размеренная мирная жизнь горожан. Все были заняты своими делами и заботами и не обращали на меня внимания. А я, находясь среди них, отдыхал душой, думал о том, что должен сделать завтра, ловил лицом крупные белые снежинки, которые, соприкоснувшись с кожей, тут же таяли, и ближе к вечеру решил вернуться в своё временное жилище. И когда я подходил к терему, меня перехватил один из членов нашего ОБК Радим Менко. Солидный купец в богатой шубе из новгородских соболей подъехал к своему дому, который находился рядом с нашим подворьем, покинул закрытый возок и увидел меня.

— Вадим! — услышал я позади себя и обернулся.

— А-а, Радим. — Улыбнувшись, я подошёл к торгашу, с которым ещё с момента знакомства быстро нашёл общий язык, мгновенно прикинул, сколько стоит его шуба, и спросил: — Ты откуда? Не из порта?

— Так и есть, — подтвердил Менко.

— И что, есть новости от наших соседей?

— Нет. На море шторм. Поэтому я на складах был, товары пересчитывал.

— Ну и как?

— Всё хорошо, ничего не пропало и не испортилось, так что я всем доволен. А ты куда идёшь?

— Известно куда. — Я кивнул в сторону нашей штаб-квартиры.

Менко помедлил, цыкнул зубом.

— Вадим, а ты в кости играешь?

— Нет. — Я отрицательно покачал головой.

— Жаль.

— А что?

— Хотел тебя в гости пригласить. У меня почти каждый вечер компания хорошая собирается, играем по мелочи и разговариваем на разные темы. Тебе наверняка интересно будет.

Почему купец зовёт меня в гости, причём уже не в первый раз, я знал. У него две дочки и две племянницы на попечении, все девчата на выданье, и Менко ищет им пару. Об этом мне рассказал Ростич и добавил, что я рассматриваюсь как подходящий вариант, ибо ведунов в Арконе уважали, а тех, кого выделял верховный жрец, особенно. Соответственно, по мнению Радима и его племянника Люта Святыча, я был жених хоть куда. Не богатый и не знатный, конечно, но это дело наживное, ведь главное на плечах голову иметь, а не тыкву, и всё сложится. Купцы ко мне прислушивались, а после того, как я обронил, что хорошо бы отправить экспедицию, которая бы привезла из Америки в Европу картофель, маис (кукурузу), подсолнечник и другие экзотические для наших краёв растения, они меня шибко зауважали. Правда, в первую очередь я думал о перспективах развития сельского хозяйства, а они, хоть и торгаши, о военном походе, который принесёт варягам, а значит, и им повышение материального благосостояния.

Впрочем, всё это планы на далекое будущее. А сейчас, прикинув, что дома мне делать нечего, я принял приглашение Менко:

— С радостью буду твоим гостем, уважаемый Радим. Кости, правда, не моя игра, но понаблюдать за тем, как люди становятся заложниками азарта, можно.

— Вот и ладно. Пойдём.

Купец расплылся добродушной улыбкой, и вскоре мы были в его двухъярусном тереме. Молодые служанки сразу поднесли нам горячего взвара. Всё чинно и согласно традициям. Мы выпили и прошли в горницу, отогрелись возле большой печи, которая занимала добрую четверть помещения, а вскоре стали подходить другие гости, в основном островные купцы и приказчики, но были среди них и воины. Кого-то я знал, видел в порту, в храме или в городе, с остальными познакомился в течение вечера.

Вместе со мной в горнице собралось одиннадцать человек, и вечер покатился по накатанной колее. Разговоры, стук костей, азартные выкрики игроков и новые знакомства, а затем был сделан перерыв, так как появились дочери и племянницы купца. Девушки принесли вино и закуски, дабы мужчины могли промочить горло и немного подкрепить силы, и все мы в этом момент смотрели только на них, ибо посмотреть было на что. Четыре юные стройные красавицы с роскошными волосами цвета спелой пшеницы, заплетёнными в длинные косы. Одеты в белые шёлковые платья, каждое расшито затейливыми неповторимыми узорами. На плечах платочки, опять-таки шёлк. На тонких белых шейках ожерелья из янтаря. На ножках сапожки из красного сафьяна. Но самое главное — походка. Девушки шли, словно плыли, и смотреть на них было удовольствием. Правда, мне так и не удалось ни с одной из красных девиц перемигнуться или перекинуться словечком, но выход не ради этого затевался. Увидеться с девушками можно днём, в городе, поскольку женщина в обществе венедов имеет такие же права, как и мужчина, и при желании может даже стать воином, а значит, в состоянии сама выбирать себе спутника жизни. А здесь просто смотрины.

Гости выпили, и девушки нас покинули. Игра и общение продолжились. Вечер прошёл неплохо, и, размышляя над словами Менко, который недвусмысленно дал понять, что готов оказать мне финансовую поддержку помимо Векомира, я отправился на отдых. Но сразу упасть в постель не получилось, так как у нас с Сивером был гость.

Кто бы мог подумать, ярл Хунди из Мунсе по прозвищу Фремсинет, который влетел в городские ворота перед самым закрытием, а затем из храма Святовида был направлен к нам. Как оказалось, свеон высадился в Ральсвике и в Аркону попал по суше. Он уже знал, что у Векомира есть договорённость с Гуттормом Тостереном, и торопился поскорее включиться в работу по планированию атаки на шведского короля Сверкера Кольссона. Однако какая сейчас работа? Зима на дворе. Большую эскадру в бой не кинешь, а с малой выступить против окружённого церковниками, наёмниками и гвардейцами правителя равнозначно самоубийству. Но всё равно разговор затянулся далеко за полночь, и в итоге, оставив Сивера и Фремсинета одних, я всё-таки отправился спать.

Вот такой был вечер, и засыпал я в ту ночь с чистой совестью и спокойной душой, ибо Вадим Соколов всё плотнее вживался в реалии двенадцатого века и находится при деле. Интересы венедов становились моими интересами. О том, чтобы навсегда покинуть остров и уехать в Новгород я уже не думал. Местные обычаи и нравы меня полностью устраивали. Девушки здесь красивые и душевные, и пару себе найти не проблема, чай не чёрные дикарки с Мадагаскара. Язык я освоил, и перспективы были. Храмовники меня ценили и не прессовали. Мой быт налаживался, и каждый день был в радость. А это ли не счастье — жить полноценной жизнью, ощущать, что ты кому-то необходим, и быть частью народа, который близок тебе по крови и менталитету? Определённо, у меня всё именно так, и потому можно с уверенностью сказать, что я счастлив.

Глава 17

Руян. 6650 от С. М. З. Х.

Утро первого весеннего дня застало меня в пути. Невысокая приземистая лошадка типичной северной породы, лохматая и неприхотливая, подковами разбивая хрупкий ледок, несла Вадима Сокола по грунтовой дороге. Над морем, которое находилось слева, поднималось солнышко, с коим я уже по привычке поздоровался. Настроение бодрое, а мысли исключительно светлые. Поэтому, время от времени посматривая на синее безоблачное небо и прислушиваясь к пению птиц, обосновавшихся в придорожных рощах, я думал только о хорошем и старался представить себе встречу с верховным жрецом культа Святовида, который вызвал меня на ковёр.

Векомира интересовали мои успехи в области производства бумаги, и я мог ему кое-что показать. Результат уже есть, и я вёз ему образцы. Хотя, если сказать по чести, вид они имели весьма непрезентабельный. Всего лишь не очень ровные куски сероватого картона. Однако они, несмотря ни на что, всё же являлись бумагой, которая не трескалась во время сгибания и сохраняла форму, так что плодами своего труда я был горд. А почему бы и не гордиться? Я поставил перед собой цель, смог добиться её реализации, угробил на организацию производства и опыты половину зимы и получил что хотел. Хм! Здесь я немного слукавил, признаю, поскольку хотел большего. Но и то, что есть, меня устраивало. Да и нанимателя, коим является дед Векомир, первые образцы должны удовлетворить.

Впрочем, о событиях минувшей зимы, которая в трудах и заботах пролетела словно один день, и моих потугах на ниве прогрессорства надо рассказать по порядку. До Арконы ещё пять километров, поэтому можно спокойно прокрутить в голове неделю за неделей и вспомнить наиболее примечательные моменты моей жизни…

Итак, после разговора с Сивером, помимо тренировок и общения с волхвами, я решил заняться производством бумаги и чернил. Сказано — сделано. И на следующий день я был на приёме у Векомира.

Перед моим появлением у жреца был гость, его старинный друг финский шаман Онни Коскинен с реки Кемийоки, коего я уже имел честь мельком видеть в первый день моего пребывания в Арконе. Что обсуждали два авторитетных языческих мистика, неизвестно. Но явно не цены на лосося, которым богато устье Кемийоки, так как Векомир был чем-то очень сильно озабочен. Однако старик быстро собрался и задал резонный вопрос: что меня к нему привело? Мой доклад был готов, и я коротко и по существу дал жрецу расклад по своей задумке, по перспективам развития отрасли, по предполагаемым расходам и доходам, а затем попросил его о помощи.

Верховный жрец меня не перебивал, выслушал и задумался. Взгляд у старика в этот момент был настолько отстранённый, что показалось, будто он думает о чём-то совершенно постороннем. При этом мысленно я посетовал на то, что для разговора выбрал неблагоприятный день, и даже немного расстроился. Однако Векомир был внимателен, и, когда он заговорил, сомнений, что мои слова до него дошли, уже не было, поскольку свои мысли он излагал чётко и ясно.

— Значит, хочешь заняться делом, которое в будущем станет приносить тебе постоянную прибыль? — уточнил Векомир.

— Да, — согласился я и тут же дополнил его слова: — Именно прибыль. Однако не только мне, но и храму Святовида. Разумеется, если ты окажешь мне поддержку. Если же ресурсов не будет, то не беда, я найду компаньона в другом месте.

— Купцов о помощи попросишь?

— Да.

— Что же, мысли у тебя здравые, так что будет тебе помощь. Но займёшься только бумагой.

— А как же чернила?

— Как их делать, ты толком не знаешь, а значит, будешь разрываться на два дела сразу. Это нехорошо, ни там не успеешь, ни здесь.

— Но для бумаги нужны чернила…

— Это да, никто не спорит. Однако их производством займётся другой человек, который в чернилах понимает гораздо больше тебя.

— Кто?

— Зван Дубко.

— Это молодой храмовый летописец, который мои рассказы записывает?

— Он самый.

— А откуда он знает о производстве чернил?

— Эх… — Векомир вздохнул. — Вадим, мы не настолько дикие люди, какими нас принято считать в ваше время. Мы знаем и о бумаге, и о чернилах, и о многом другом. Что-то — это старые знания, а что-то изобретается и придумывается. Что же касается Звана, то этот молодой грамотей ещё три года назад приходил с предложением самостоятельно делать жидкость для письма и приносил старые книги, в которых записана рецептура самых разных чернил. Но тогда мы стояли на перепутье и просто не знали, что волхвам делать дальше и каким должен быть наш следующий шаг. Поэтому всем было не до того, и у Звана ничего не получилось. Теперь же, когда храм стал больше времени и внимания уделять всему, что происходит вокруг Руяна, пришло понимание простой истины — культам родовых богов необходимо распространять свои знания. Ибо чем больше обычные люди будут знать о небожителях, о природе, мире и его свойствах, тем меньше вероятность того, что они станут слепыми орудиями в руках чёрных магов. А коли так, то для распространения знаний необходимы не только бояны и сказители, но и книги, которые будут доступны любому грамотному человеку. И для этого храму потребуются бумага, чернила и краски. А после того, как они появятся, можно подумать о книжных томах, которые напечатает машина. Над этим вопросом я и мои ближайшие советники уже думали и потихоньку присматривались к тем, кто может взвалить на свои плечи такую работу. И тут неожиданность. Гость из будущего сам пришёл и горит желанием сделать нечто нужное не только для себя, но и для всего нашего народа. — Старик сделал паузу и усмехнулся. — Правда, ты желаешь получить с этого какую-то прибыль, но я тебя понимаю. Ты молод и ретив, торопишься жить и потому хочешь иметь семью, собственный угол и жаждешь общественного признания. А деньги, как известно, помогают всё это получить.

Верховный жрец замолчал, и я спросил:

— Значит, мы договорились?

— Да, — подтвердил жрец.

— И на каких условиях?

— Все расходы и помощь людьми — на нас, на жрецах культа Святовида. От тебя требуется наладить работы по производству бумаги и к концу зимы предоставить мне первые листы. Успеешь это сделать за два с половиной месяца?

— Думаю, успею. Но прежде чем браться за дело, хотелось бы уточнить вопрос прибыли.

— О деньгах не думай. Сделаешь всё хорошо — получишь достойное вознаграждение.

— Однако мне хотелось бы долевого участия.

— Этого не будет, Вадим. Святовид ни с кем не делится. Никогда. Он может что-то подарить или отобрать, но своё он не отдаст никому. Таков наш бог, а мы его верные последователи.

— Но я…

— Послушай меня. — Жрец поднял на уровень груди раскрытую ладонь: — Если я буду доволен твоей работой, ты получишь столько серебра, что сможешь развернуть собственное производство. А то, что ты хочешь сделать сейчас, — это только проба сил.

— А конкуренции не боитесь, если я своё производство организую?

Векомир наморщил лоб, видимо, слово «конкуренция» было ему не знакомо. Однако общий смысл он всё же уловил и, качнув седой бородой, произнёс:

— Нет, не боимся, а даже наоборот. Чем больше будет бумаги, тем лучше. Со временем она подешевеет и станет общедоступным предметом. Люди станут писать на ней не только письма, но и доверять сокровенные мысли, а там, кто знает, глядишь, появятся на нашем острове литературные бояны, которые смогут обессмертить своё имя. Разве это плохо? Конечно же нет. Мы не христианская церковь, которая объявляет себя единственной хранительницей истины. Наш культ — душа и думы народа. Поэтому если кто-то помимо нас будет выпускать бумагу, Святовид в моём лице это начинание только благословит.

— Ясно.

— Ещё вопросы есть?

— Да. Где будет развёрнуто производство?

— В Новосалаве. Это деревенька в паре часов езды от Арконы. Раньше там жили рыбаки, но после нашествия данов они перебрались в Ругард. Поэтому сейчас в этом месте обитают беженцы из племени жарян, люди нам не чужие, ибо все они так или иначе в родстве с последними волхвами этого племени. Однако пристроить их к какому-нибудь ремеслу не получается, поскольку они горожане, а не рыбаки и не крестьяне, да и воинов среди них почти нет. Пока мы им помогаем, снабжаем продовольствием и одеждой, но долго так продолжаться не может. Думал перевести жарян в Ральсвик, но как-то забыл о них, а тут твоё предложение подоспело. Так что ты дело начнёшь и добьёшься первых успехов, а местный староста, мужик головастый, его продолжит.

— И много в этой деревеньке людей?

— Полсотни душ.

— Когда можно начинать работу?

— Хоть сейчас, — хмыкнул жрец. — Но лучше, конечно, с завтрашнего дня, ведь тебе надо получить варочные котлы, жернова и ещё много чего.

— Да.

— Вот и ступай к нашему подскарбию. Я распоряжусь, и он выделит всё, что необходимо, а в Новосалав тебя проводит Ростич…

Так между мной и жрецом была достигнута договорённость. Зачинатель всего дела, то бишь я, был готов направить свою энергию на благо народа. Поддержку мне обеспечили. Препятствий на пути не имелось. И всё завертелось. Спустя сутки я оказался в деревеньке жарян Новосалаве, которая была названа так в честь родного города беженцев. Бранко Ростич представил меня местному старосте Перваку Пакомилу, который с этого момента должен мне подчиняться. Затем втроем мы обсудили технологическую цепочку по производству бумаги и приступили к работе.

Сначала из Арконы привезли ручные жернова для измельчения сырья и большие варочные котлы, между прочим, очень дорогие, поскольку сделаны они были из железа. Из Ральсвика, где находились руянские судоверфи, доставили несколько видов клея, в основном сваренного из рыбьей чешуи, но были и растительные, и мездровые, и костные. Потом появились ветхие тряпки, собранные по приказу Векомира со всей Арконы, а следом доставили солому, опилки, проволоку, мел и всякую мелочь. В одном из продолговатых лодочных сараев жаряне оборудовали варочный цех, а в соседнем сложили пару сушильных печей. На подготовку мы потратили три недели, и только тогда начался сам процесс, который заставил нас побегать и покрутиться, а также выявил кучу неизбежных недоработок и нестыковок.

Во-первых, жернова. В них засыпали уже мелко рубленную солому, опилки и куски ветоши, но, чтобы перекрутить эту смесь в пыль, требовалось очень много сил. Вывод: работать можно, но требуется большая дробилка, такая, чтобы лошадь механизм крутила, а ещё лучше ветряк поставить. Да, вот в чём беда — ветряные мельницы в Европе только-только появляются, и делать их могут единицы. Кстати, зарубка на память: помимо пороховых дел мастеров поискать механиков, которые в состоянии сделать водяную или ветряную мельницу.

Во-вторых, процесс варки. Бурда, которая должна стать бумагой, источала жуткое зловоние, настолько сильное, что один из приставленных помешивать её людей даже сознание потерял. Вывод: помещение должно иметь хорошую вентиляцию, а рядом с котлом необходимо сделать порог, с которого удобно длинным черпаком мешать смесь.

В-третьих, клей, который нам поставили. Не знаю, каким способом корабелы Ральсвика его варили, но толку с большинства предоставленных образцов было мало. Как правило, корабельный клей быстро застывал и буквально цементировал варочную смесь, а когда мы добавляли в котёл воду, либо терял свои свойства, либо испарялся. Но зато растительный клей на основе древесной смолы, которого у нас было совсем немного, показал себя с наилучшей стороны. Вывод: нужны запасы растительного клея, а значит, необходимы люди, которые станут добывать в окрестных лесах смолу.

В-четвёртых — решётки. Они должны быть мелкоячеистыми, и пару штук примерно метр на метр жаряне сделали. Но тут возникла очередная проблема. Варочная смесь, зараза такая, всё равно просачивалась сквозь щели, и в итоге на решётках оставались только ошмётки. Попробовали после этого делать сырьё более густым, но тогда приходилось его вычёрпывать из котлов, а потом размазывать по решётке. И тут опять двадцать пять. Размазывали смесь, а она под давлением уходила вниз. Но не боги горшки обжигают. Мы со старостой посидели, покумекали и решили делать ровные поддоны с разъёмным дном, которые подкладывались под решётки. Это значит, чтобы сырьё немного подсохло и обросло корочкой, и только после этого поддон снимался, а решётка с сырым листом переносилась на печь. Вывод: что-то я делаю не так, и над процессом ещё работать и работать.

В-пятых, сама бумага. После нескольких неудачных варок, незадолго до наступления весны, у нас стали получаться более-менее приемлемые листы бумаги, толстые и жёсткие, картон картоном, вот только ломкий очень, чуть согнул — и все — хрусь! — и нет листика. Ладно, попробовали опять, и получилось уже получше, и по варке, и по сушке, так что первую партию бумаги, на которой можно что-то написать, я всё-таки сделал. Вывод: если постоянно что-то видоизменять и не стесняться экспериментировать, бумага на Руяне будет. И не просто картонка, вроде той, какая лежит у меня в заплечной сумке, а настоящая, тоненькая, беленькая.

Впрочем, до получения настоящей бумаги ещё очень далеко. И Перваку Пакомилу, который с сегодняшнего дня полностью взял управление производством в свои руки, ещё пахать и пахать. А пока я еду в Аркону, и мои мысли перескочили на другие события, которые никак не были связаны с опытами по созданию бумаги. И самое главное из них конечно же планирование варяжского похода на озеро Меларен, а если точнее, в шведский город Сигтуна, где в настоящий момент находился король Сверкер Кольссон вместе с основными силами своей армии.

По понятным причинам я военные вопросы не решал, ибо в современной тактике и стратегии пока дуб дубом, да и влияния не имею, а занимались ими четыре человека — воевода Крут, Мстислав Выдыбай, Сивер и Хунди Фремсинет. А я был при них, прислушивался, присматривался и набирался опыта. И надо отметить, что общение с этими бывалыми вояками для меня даром не прошло. Поэтому в настоящий момент я чётко представляю себе, какие силы будут задействованы в походе, сколько воинов и церковников в армии Сверкера и каковы намерения наших полководцев.

Что представляет собой Сигтуна в настоящий момент? По современным меркам, это достаточно большой город, на двадцать пять тысяч жителей. Самый главный порт и торговый центр Шведского королевства, следовательно, отправная точка всех купеческих караванов, которые идут из этой страны в Новгород и далее, по пути «из варяг в греки» вниз по Днепру в Чёрное море и Константинополь. До того, как Сигтуна, которая находится в шестидесяти километрах от моря и стоит на берегу сообщающегося с ним Меларенского озера, стала главным торговым центром, эта функция была за городом Упсала, а ещё раньше за островом Бирка. Однако Бирка зачахла, поскольку на этом острове собиралось слишком много буйных северных воителей, а Упсала потеряла свой статус после пожара, который в ней учинил король Инге Первый. В итоге новым местом для проведения торгов стала Сигтуна, куда перебралось большинство богатых шведских язычников и служители старых богов.

Сверкер Кольссон, который принял новую веру, разумеется, не мог позволить язычникам держать под контролем такой жирный кусок и перешёл на них в наступление. Воинов у короля было больше, и потому он победил. Вот уже несколько лет Сигтуна принадлежит ему, но окончательно истребить язычников он пока не в состоянии — слишком много в Мелаенской провинции укромных мест, и на островах, которых на озере весьма немало, полно крепких замков, острогов и поселений. Поэтому он вырезает своих противников одного за другим. Что ни лето, три-четыре замка разоряет. Земли отдаёт церковникам-цистерианцам и своим новоявленным графам-баронам, вчерашним вольным ярлам, а на захваченные трофеи содержит воинов. Практика стандартная, и, если всё оставить как есть, через пару лет он очистит Меларенское озеро от непримиримых противников и обратит свой взор на восток, в сторону Новгорода. Неизвестно почему, но новгородских купчин он очень не любит, пожалуй, даже больше, чем варягов. И эта нелюбовь Сверкера позже передалась его преемникам и всем благочестивым христианским рыцарям, вроде ярла Биргера, которого князь Александр Ярославич на Неве разбил.

Однако это событие, Невская битва, скорее всего, не произойдёт, так как в дело вступаем мы. И действовать варяги станут не сами при себе, а при поддержке местного населения, которое готово по слову последнего выборного Сигтунского лагмана Гутторма Тостерена нам помочь, а помощь для разгрома Сверкера Кольссона нам понадобится. В первую очередь, само собой, нужны опытные лоцманы, которые проведут корабли венедов через узкие проливы и шхеры к городу. Затем необходима поддержка «пятой колонны», которая поможет штурмовикам захватить прикрывающий Сигтуну с моря замок Альмарстек. Потом предстоит атака самого города, а вокруг него высокая деревянная стена, и, кроме того, гавань этого города в случае появления противника может быть перекрыта цепью. Такие вот дела, а ведь есть ещё два сухопутных замка, защищающие город со стороны суши, и их тоже придётся брать. И получается, что если проводить операцию исключительно собственными силами, мы умоемся кровью, а своих целей можем не достигнуть. Но, слава всем светлым богам, поддержка местных язычников будет. Поэтому шансы на успех у варяжской эскадры есть, и они немалые.

Теперь надо сравнить силы врага и наши. В конце осени Сверкер распускает своих ярлов по домам, и до наступления третьего весеннего месяца с ним остаются только наёмники и воины церкви. Это около двух тысяч бойцов, которые раскиданы гарнизонами вокруг Сигтуны, сотня гвардейцев и примерно двести — двести пятьдесят «добровольцев» из Европы, в основном из Франции и Германии. Против них выступит эскадра, которую должен возглавить Мстислав Выдыбай. И предварительно под его командой соберётся тридцать кораблей, на борту которых будет две с половиной тысячи варягов и сотня витязей Святовида. Плюс к этому Гутторм Тостерен обещал выставить полную тысячу преданных старой вере людей. Так что объективно мы будем сильнее короля и его воинов, которые не ждут удара. Я говорю «мы», потому что тоже приму участие в этом походе. Несколько раз просил Векомира отпустить меня, но он не говорил «да», впрочем, так же как и «нет». Однако недавно, после того как за меня сказал своё веское слово Выдыбай, пообещавший верховному жрецу сберечь столь ценного кадра, каковым является Вадим Сокол, верховный жрец всё же разрешил мне поучаствовать в первой в этом времени войне.

А если коснуться общего плана по атаке врага, то он прост. Варяжская эскадра выдвигается к шведским берегам, входит в шхеры и неожиданным ударом захватывает Альмарстек. Далее наши корабли по озеру подходят к Сигтуне, варяги соединяются с язычниками и атакуют город. После чего битва, победа и казни, совмещённые с торжествами. Таков первый этап, а второй заключается в продвижении на юг, сожжении монастырей и освобождении всех прилегающих к Меларену территорий, где тут же будет установлена власть Тостерена, который двигает в массы правильные лозунги на все времена: «Вся власть народу! Даёшь сбор тинга и выборы нового короля!» То есть, по факту, наш поход повторяет действия новгородцев в 1187 году, которые произошли в моей исторической реальности. Тогда шведы обрубили русичам всю балтийскую торговлю, и новгородцы отреагировали быстро и жёстко. Совет господ выделил средства на сбор боевой эскадры из уцелевших руянских варягов, которые отошли к ним после падения родного острова, усилили венедов карелами, финнами и ушкуйниками, и вся эта лихая ватага напала на Сигтуну. Город был взят, а затем разграблен, и из него вывезли всё, что только возможно, включая украшенные красивыми рисунками на христианскую тематику железные церковные ворота, позже установленные в Софийском соборе. Вот только новгородцы не развили успех, а для нас это жизненно необходимо, и взятие Сигтуны — только начало войны со шведскими христианами.

В общем, такие вот дела, и можно сказать, что в эту зиму наиболее приоритетными для меня делами были работа в ОБК и опыты с бумагой. А всё остальное: тренировки, беседы с волхвами и учебные выходы в море — шли как вспомогательные направления…

За размышлениями и думами совершенно незаметно я выбрался на дорогу между Арконой и портом. До города оставалось всего ничего, и я ударил стременами по бокам своей лошадки. Однако тут же натянул поводья и остановился, так как навстречу верхом мчался Сивер, который был одет по-походному, а у его седла я заметил притороченную ковровую сумку с личными вещами храмовника. Увидев меня, витязь Триглава тоже сдержал коня, улыбнулся, поднял раскрытую правую ладонь и произнёс:

— Здрав будь, Вадим.

— И тебе того же, Сивер, — приближаясь к нему, поприветствовал я своего наставника и вопросительно кивнул на сумку: — Куда это ты собрался?

— Домой. — В голосе витязя проскочили радостные нотки.

— В Щецин?

— Да.

— А чего так неожиданно? Помнится, ещё три дня назад ты никуда не собирался.

— Всё так. Но человек предполагает, а судьбина располагает. Ратибор Грифин, который после смерти Вартислава стал поморянским князем, решил в Щецине погром устроить и за брата отомстить. Однако горожане бесчинств терпеть не стали, видать, люди не забыли ещё о свободе и подняли его дружинников на копья и рогатины. Князь вовремя сбежал. Кирху, которую поставили на месте нашего храма, горожане сожгли. Христианских проповедников и иноземцев выгнали, а потом послали в леса гонцов, они позвали обратно Лучеврата и волхвов. А дальше всё понятно. Верховный жрец велел мне вернуться, и я этому рад.

— Но ты ведь не один в Щецин возвращаешься?

— Конечно. Со мной пять лодей с варягами.

— Против дружин Свантибора и Ратибора этого мало.

— Это не все. Будут ещё войска. Прибыслав с Никлотом обещали выслать в поморянские земли сильные отряды своих воинов. Так что, коль началась заваруха, будем бить всех, и Грифинов, и камминских монахов, и проповедников, и наёмников. Думаю, сдюжим.

— Хорошо бы. — Я одобрительно кивнул на слова витязя и подумал, что восстание в Померании может быть использовано врагами венедов, дабы начать Крестовый поход раньше.

Впрочем, это вряд ли. Тёмные, выступающие против волхвов и толкающие впереди себя проповедников и воинов, ещё не готовы. Да и кровопролитие в племени поморян, скорее всего, будет истолковано ими как доброе событие, ведь чем меньше непокорных славян, тем лучше.

— О чём задумался? — подбоченился в седле Сивер.

— Думаю, кто же меня теперь воинским премудростям учить станет.

— Это не беда. Витязей у нас, слава богам, пока хватает, так что найдёшь себе наставника. — Воин протянул руку: — Ладно, Вадим, бывай. Отныне наши пути-дорожки расходятся, надолго или нет, неизвестно, но мне кажется, что мы ещё встретимся, и не раз. Удачи тебе!

Наши руки сплелись в крепком рукопожатии, и, отпуская кисть Сивера, без промедления погнавшего своего конька в порт, где его ожидал корабль, я выкрикнул:

— И тебе удачи, Сивер! Мы обязательно увидимся!

Услышал меня витязь или нет, не знаю. Вряд ли, так как с моря задувал ветерок. Но мою добрую эмоцию, которую я кинул ему вслед, он не мог не почувствовать.

«Вот и попрощались, — продолжив путь, подумал я и спросил себя: — А что дальше? Да ничего. Всё по-прежнему. У каждого своя дорога, и, следуя по той, которая предназначена мне, через час Вадиму Соколу придётся встретиться с Векомиром. Что он мне скажет? Без понятия. Однако надеюсь, мою работу он примет и деньжат насыплет щедро, а то без золотого запаса, который должен быть у каждого справного атамана, в моём случае варяжского командира, ярла или конунга, как-то тоскливо».

Глава 18

Швеция. Сигтуна. 6650 от С. М. З. Х.

Как и положено, первым на шведский берег высадился наш командующий Мстислав Выдыбай. Сильное тело варяга метнулось в туманную предрассветную хмарь и приземлилось на песок пляжа, в который только что уткнулся нос «Стратима». За Мстиславом, который, никого не опасаясь, двинулся в сторону горящих на недалеком взгорке сигнальных костров, последовали его воины. Один за другим, не дожидаясь, пока отроки приладят сходню, облачённые в броню и до зубов вооружённые варяги прыгали вниз и сразу бегом устремлялись за своим вождём.

Первый десяток на берегу. За ним второй, третий… А там и моя очередь подошла. И как был, в кольчуге, надетом на голову шишаке и со щитом в левой руке, я совершил прыжок.

Недолгий полёт. Колени полусогнуты, пятки сомкнуты. Типичный прыжок десантуры.

Удар! Ноги спружинили, и я выпрямился. Остроконечный шишак с полумаской, которая прикрывала верхнюю часть лица, слегка съехал назад. Это непорядок, необходимо подтянуть ремень. Кольчуга, которая своим нижним краем доходила мне почти до колен, напротив, сидела как влитая. Значит, мой размер, и я хотя бы в этом не ошибся, когда перед самым походом в арсенале храмовников подбирал снаряжение. А так всё в норме. Вадим Сокол высадился на вражеский берег без переломов и растяжений.

— Вадим, давай вперёд! — услышал я позади чей-то окрик.

Верно. Стоять нельзя, так как за мной ещё семь десятков воинов, которые должны как можно скорее высадиться, а я им мешаю.

Не оборачиваясь, я быстрым шагом двинулся вслед за Выдыбаем, фигура которого была чётко видна на фоне костров. И пока шёл, думал о том, что апофеоз главного действия, ради которого затевался весь варяжский поход на Сигтуну, уже близок. Позади остались сборы эскадры, комплектование экипажей, лёгкий ремонт кораблей, споры Выдыбая с князем Тетыславом, который желал возглавить экспедицию, но пролетел мимо, гадания в храме Святовида, жертвоприношения на удачный путь, а также заговоры и заклятья волхвов. Всё это уже в прошлом, точно так же как и переход через Венедское море, перехват двух шведских драккаров, которые везли Сверкеру Кольссону подкрепления, захват замка Альмарстек, без нашего участия взятого местными язычниками под контроль, и короткое плавание по озеру Меларен. Теперь впереди сражение, и я приму в нём участие.

Спрашивается: зачем я отправился на войну, если мог отсидеться под крылом верховного жреца? Ответ прост. Я воин, а не инженер и не прогрессор, и потому моё призвание — воевать за свой народ. Ну а коль скоро я решил осесть на острове Руян и стать настоящим венедом, значит, должен заработать себе авторитет и репутацию. Ведь варяги ребята лихие и, вне всякого сомнения, настоящие бойцы. И потому какому-нибудь левому гражданину, за которым нет военных кампаний и серьёзных дел, они подчиняться не станут. Правда, их можно нанять за деньги, которые после опытов с бумагой у меня имеются. Но серебро и золото всего лишь металлы, и уважение настоящих воинов на них не купить. А мне, если я хочу стать по-настоящему вольным человеком и предводителем собственного отряда, оно необходимо. Поэтому я здесь, вминаю подошвами сырой песок пляжа и готов к пролитию вражеской крови.

Бух! Ши-и-и-ирр! За спиной раздался шум, и я обернулся. Кинул взгляд назад и увидел, что в берег уткнулся «Морской волк», на борту которого вторая сотня витязей Святовида, а за этим грозным кораблём из полутьмы выползают другие венедские суда. Силуэты уже вполне различимы, и мой взгляд, фиксируя резные носовые фигуры, определял названия кораблей эскадры, которые двигались вслед за первыми лодьями. Вот «Серый ворон» старого морехода Судибора Рутенца. За ним «Внук Вилы» — большая лодья, скорее даже драккар, одного из самых знатных Виславитов юного Будимира. Следом «Соболь» однорукого и очень удачливого Авсеня Беридраговича. Потом «Злой ветер» хитрого Володаря Годуна. Далее «Догода» ярого язычника Сбыслава Русая и «Бессон» капитана Третьяка Уветича. На каждом корабле закалённые воины, самые лучшие, какие только есть на Руяне после витязей Святовида, и они будут драться так, как им было приказано. Никаких грабежей. Только бой и уничтожение вражеских бойцов, короля и церковников. Добыча будет позже, в замках дворян, преданных Сверкеру Кольссону. Плюс к этому Гутторм Тостерен обещал выплатить весьма кругленькую сумму. Так что никто из воинов внакладе не останется и обиженным себя не почувствует. Однако всё это будет потом. Сначала надо одолеть врага и только после этого делить его денежку и дуванить хабар.

Снова мой взгляд направлен вперёд. Я вышел на спускающуюся почти к самой воде неширокую грунтовую дорогу и вместе с варягами из четвёртого десятка, которые высадились вслед за мной, поднялся на приозёрную высотку, где у костров обнаружил Мстислава Выдыбая. Полководец был не один. Рядом с ним стоял заранее посланный на историческую родину Хунди Фремсинет и средних лет приземистый крепыш в превосходном ламеллярном доспехе, чёрная борода которого была заплетена в три толстые длинные косицы, не иначе, сам лагман Гутторм Тостерен. Опасности не было. Ни я, ни витязи Святовида её не чувствовали, так что можно было немного расслабиться. Поэтому я снял тяжёлый шлем, подошёл к полководцу и застал окончание его беседы с предводителем местных язычников.

— Значит, Гутторм, твои люди откроют нам Восточные ворота? — уточнил у лагмана Мстислав.

— Да, — подтвердил Тостерен, который говорил на венедском с ужасным акцентом. — Можешь не сомневаться, варанг. Вы прибыли вовремя, Сигтуна рядом, и, если твои воины поторопятся с высадкой, мы подойдём к городу на рассвете. Ворота как раз откроют, а преданные старым богам люди удержат их и дадут нам возможность проникнуть за стены. Первыми в город войдут наши бойцы, у каждого из которых на левой руке будет белая повязка. Вот только воинов под моей рукой не так много, как казалось раньше…

— Сколько? — нахмурился венед.

— Со мной всего четыреста клинков, не считая тех, кто сейчас в Альмарстеке. Но каждый боец стоит двоих, а то и троих врагов.

— Посмотрим. — Выдыбай, который рассчитывал минимум на восемьсот скандинавских язычников, явно был недоволен.

— Да мы… — Лагман, видимо, хотел возмутиться, но сдержался и промолчал. После чего резко развернулся и ушёл куда-то в темноту, где я чувствовал присутствие большого количества людей.

Я встал рядом с нашим командующим и поприветствовал Фремсинета, а Мстислав, бросив на меня косой взгляд, сказал:

— Вадим, держись всё время рядом. Я за тебя отвечаю.

— Конечно. — Спорить с Выдыбаем было ни к чему, всё равно поступлю по-своему. И я застыл в ожидании.

Одна минута сменяла другую. Время текло. К Выдыбаю постоянно подходили командиры отрядов-экипажей, и он отдавал им распоряжения. Высадка на берег проходила без сбоев, и спустя полчаса ударный кулак варягов в двадцать четыре сотни мечей, оставив на пляже двести воинов, был готов к выступлению. Прикрытые бронёй суровые мужчины с авангардом из витязей Святовида выстроились на дороге. Вновь появился сигтунский лагман, который сообщил, что его бойцы уже начали движение, и Мстислав, оглядев наше воинство, в котором каждый командир знал свой манёвр, взмахнул рукой и выкрикнул:

— Пошли!

Одновременно всё вокруг заскрежетало и загромыхало. Металл ударялся о металл, и ведомая Гуттормом Тостереном и Хунди Фремсинетом славянская армия начала движение. Опытные варяги, которые умели биться любым правильным строем, хоть клином, хоть фалангой, быстро поймали шаг и двигались точно в ногу. Мы с Выдыбаем и охранявшие своего вождя воины присоединились к экипажу «Стратима», который шёл сразу за тяжеловооружёнными витязями. На ходу я надел шлем и подтянул завязки. После чего, совершенно неосознанно, по привычке, держа равнение на тех, кто был справа и слева, попытался проанализировать, что чувствовал перед боем, в котором меня могли убить.

Что сказать? Я был спокоен и уверен в собственных силах. Может, даже чересчур. Я знал, что могу победить почти любого среднего бойца, который выйдет против меня, а в ножнах на боку дремал верный Змиулан, который был готов испить вражьей крови. Кроме того, я понимал, в чём причина этого похода, и чётко осознавал, что в этом самом месте, на самой окраине цивилизованного мира творилось будущее. Ну и самое главное — я верил в себя. Ведь за минувший год под руководством опытных наставников Вадим Сокол прошёл такую психологическую подготовку, что теперь мне сам чёрт не брат, ибо страха нет и я давно уже не испытывал какой-либо неуверенности. И это закономерно, поскольку основным моим учителем был витязь Триглава.

Невольно вспомнились наставления храмовника, и тут же в своих ушах я услышал его ровный негромкий голос, так, словно он находился где-то рядом:

«Запомни, витязем станет лишь тот, кто преодолеет свой страх, ибо, переступая через него, человек становится вровень со своими предками-небожителями.

Не забывай, твоя главная сила не в остром мече или огненных копьях, которые были в твоём времени, а в готовности без сомнений и колебаний, доверившись лишь одной своей интуиции, пустить оружие в ход.

Всмотрись в себя, и ты увидишь заготовку, из которой можно сделать всё, что угодно. Но тот, кто силён духом, сам делает себя. Это закон природы, и, если твоя сила воли будет крепка, словно сталь, ты перемогнёшь любую беду и найдёшь выход из любой сложной ситуации.

Знай, что воин, павший в бою с врагами своего народа, бессмертен, ибо его душа не умрёт и не растворится в пространстве, а отправится прямиком к богам, которые встретят младшего сородича с честью и даруют ему новое перерождение. Поэтому настоящий русич, идя на верную погибель, не боится смерти, хотя и не торопит её, поскольку на земле всегда есть какие-то незавершённые дела.

Пойми, что лишь тот, кто воюет за мир, достоин почестей, а война ради крови, богатств и материнских слёз чужда нашему народу, даже витязям, которые рождены для битв и сражений.

Верь, что сила богов в каждом из нас, и знай, что, когда нам становится совсем худо, мы в состоянии разбудить её. И если с тобой произойдёт нечто подобное, запомни это состояние своей души, а позже попробуй вновь вызвать его. Так ты станешь сильнее.

Усвой простые истины, ради чего стоит биться и проливать кровь, как свою, так и чужую. Витязь лишь тогда любимец богов, когда он воюет ради своего народа, семьи, родины и чести. И если это так, правда всегда будет на его стороне, а твёрдость духа и воля к победе не оставят воина в трудную минуту».

Правильные вещи говорил наставник Сивер, с которым по прожитым годам мы ровесники, а по сути, несмотря ни на что, он старше и мудрее бывшего подполковника Вадима Соколова. Ведь дело здесь не в знании арифметики, геометрии или физики. Всё это чушь по сравнению с жизненным опытом и пониманием того, как и по каким законам живёт мир и мать-природа. Это я готов признавать всегда и в итоге хотел бы стать таким, как Сивер, не полной его копией, конечно, а со своими личностными характеристиками. Но это потом, а пока захват города…

Фух! Выдохнув, я отвлёкся от посторонних мыслей и огляделся.

Наступил рассвет. Примерно восьмой час утра. Слева глубокий овраг. Справа небольшая деревушка и дубовая роща. Дорога под ногами широкая, значит, мы вышли на основной тракт. И перед нами, всего в полукилометре, город Сигтуна, чьи высокие деревянные стены я уже мог разглядеть. Ворота, которые носят название Восточных, были открыты. В них потоком вливались размахивающие обнажённым оружием воины, наверняка бойцы Гутторма Тостерена. И если судить по тому, что на стенах виднелись бегающие люди, отнюдь не всё проходило гладко. Что-то определённо пошло не так. Это факт, ибо лагман обещал, что в город мы войдём тихо и на мягких лапах, аки пардусы. Однако я заметил, что один из стражников подбежал к бронзовому диску, который висел над воротами. После чего в его руках появилась какая-то палка, а может, меч или копьё, слишком далеко, чтобы разглядеть в подробностях. Секунда. Другая. И воин начал бить тревогу. Звук голосистого гонга, который предупреждал короля и его воинов об опасности, раскатился по окрестностям и над городом. Нам следовало поторопиться, и я посмотрел на Выдыбая: мол, чего медлишь? Но наш полководец и сам всё понимал, и над строем разнеслась его команда:

— Бе-гом!

Повинуясь команде, две с лишним тысячи мужчин в броне рысью устремились к воротам. Земля тряслась под нашими ногами, и, если бы я смотрел на всё происходящее со стороны, наверное, вспомнил бы молодость, родную учёбку, жаркое среднеазиатское солнце и бронежилет, из-под которого потоком лился пот. А затем улыбнулся бы и проводил взглядом удаляющуюся колонну. Однако я был в строю, и потому ненужные мысли посетили меня лишь на долю секунды, не более того. Впереди была схватка, и мой разум стал вгонять тело в боевой режим. Взгляд стал резче, движение пошло легче, а пот, который с коротко стриженных тёмно-русых волос стекал на лоб, воспринимался исключительно как досадная мелочь, ибо я шёл в бой за настоящим лидером, имея правильную цель. Всё это придавало дополнительные силы, и я был готов порвать на куски любого гада, который выступит против меня.

Раз! Раз! Раз! Быстрее! Быстрее! Ещё быстрее! Вес кольчуги и шлем уже не чувствовались, а щит стал продолжением тела. Поэтому пятьсот метров я проскочил на одном дыхании и в ворота города влетел сразу за витязями Святовида. Змиулан моментально оказался в руке, и я, продолжая бег, вместе с экипажем «Стратима» рванул по улице. Городских стражников, которые находились на стене, к тому моменту уже сбросили, и труп одного из них, возможно того самого, кто поднял тревогу, оказался у меня под ногами. Прыгать было некуда, со всех сторон люди, и я сделал то же самое, что и все, то есть наступил на тело, оттолкнулся от него и двинулся дальше, в сторону центра и резиденции Сверкера Кольссона.

Вокруг меня и моих товарищей были дома, где прятались перепуганные горожане. Время от времени на нашем пути попадались трупы, часть из которых имела на левом рукаве белую повязку, и чем дальше мы продвигались в глубь Сигтуны, тем больше таких трупов становилось. Видать, королевские вояки отреагировали на опасность быстро, кинули навстречу местным язычникам городские патрули и дежурные десятки, если таковые здесь имелись, и наёмники отработали своё жалованье на все сто процентов, погибли, но противника задержали. Ненадолго, правда. Но сейчас королевским сторонникам дорога каждая минута.

— А-а-а! Бей! Святовид!!! — разнёсся по улице впереди нас боевой клич храмовников, а затем вдоль домов прокатился грохот металла.

Всё ясно, витязи вступили в бой, и викингам, которые оказались перед ними, не позавидуешь.

— Поворот влево! — раздался голос Мстислава практически сразу после того, как экипаж «Стратима» услышал шум битвы. — Обходим! Живее!

Передовой десяток свернул в узкий проулок и через него выскочил на соседнюю улицу. Снова поворот, и мы продолжаем бег, однако бежим недолго, так как перед нами возникают первые за сегодняшний день противники. Два десятка мужиков в явно наспех надетой кожаной броне и с обнажённым оружием в руках. По их растерянным и полусонным лицам было заметно, что они ещё толком не понимали, что происходит. Это плохо. Разумеется, для них.

Варяги с ходу врубились в королевских вояк, и завязался встречный бой, в котором я не участвовал. Звон стали. Яростные всхлипы. Неразборчивые выкрики. Прошла минута — и всё было кончено. Викинги лежали на улице и заливали своей кровью утрамбованный в грунт серый щебень. Несколько человек при этом попытались сбежать, но куда там, от варягов из экипажа Выдыбая уйти практически невозможно.

Рассекая воздух, вслед врагам устремилось несколько метательных топоров, которые, пробивая броню, вонзились в тела свеонов. А за остальными помчались самые быстрые венеды, которые догнали их буквально через полсотни метров.

Прошла ещё минута. Экипаж собрался в кулак, и снова прозвучала команда полководца. Варяги прикрылись со всех сторон щитами и мимо длинных жилых бараков-домов уже шагом продолжили продвижение в глубь города.

Грохот сапог разносился по пустынной улице. Поворот. Ещё один. И перед нами главная городская площадь. На одной стороне мы, а на другой — враги, около двухсот наёмников в разномастной броне, от кольчуг до кожаных доспехов. Шведы прикрывали королевскую резиденцию, трёхэтажное здание, рядом с которым находилась небольшая церквушка, и нам предстояло их разбить. Медлить нельзя, потому что только дай слабину — и на защиту короля соберётся не две сотни бойцов, а пять или шесть. Жаль, конечно, что витязей и язычников Гутторма заслон остановил, но за нами шли свежие варяжские сотни, они вот-вот должны прибыть на площадь.

— Клин! — услышал я команду Мстислава, после чего плотнее сомкнул свой щит со щитами соседей, и сразу же прошла следующая команда: — Ломай!

Тупоносый клин двинулся на врага. Мы всё ближе к свеонам, которые выстроились в три шеренги и лихорадочно формировали в тылу четвёртую и пятую. Из окон королевской резиденции вылетело несколько стрел, и пара из них арбалетные, которые пробили щиты и ранили двух варягов. Получивших раны воинов втянули в строй, а на их место заступили те, кто находился за ними. Я шёл в ногу со всеми, и в этот миг мы являлись единым живым организмом, бронированным хищником, который вот-вот покажет врагу смертоносные клыки. Шаг! Шаг! Шаг! И без команды общий рывок вперёд.

— Бей!!! — дружно выдохнула вся сотня, и бронированный зверь сделал прыжок.

Только что мы были от наёмников в десяти метрах, а тут раз — и уже идёт рубка. Клин рассёк ряды вражеского войска, но окончательно его не прорвал, так как застрял в живых телах. Это и понятно, ведь короля охраняют не ополченцы какие-нибудь, а профессионалы, пусть и полусонные, но настоящие воины.

Бронированный зверь метался среди шведских бойцов, рвал живые тела и кромсал их зубами-клинками. При этом наши щиты и кольчуги были чешуйками звериного панциря, и сталь чужаков находила в ней прорехи. Вот один варяг упал, и я сделал шаг вперёд. Вот второй, грудь которого была залита хлещущей через распоротую кольчугу кровью, отскочил назад. И снова я шагнул навстречу схватке. Вот третий получил удар окованной металлом палицей по голове, поплыл и накренился на меня. Пришёл мой черёд, это ясно, и я, скользнув мимо контуженого морехода, оказался в гуще кровавой резни.

Перед глазами взмах палицы. Опасность! Я принял на щит добивающий удар шведского рыцаря, мощного блондинистого мужика в добротной кольчуге с наплечниками и дорогом глухом шлеме с прорезями для глаз. Удар здоровенной дубины, которую мой противник держал обеими руками, сотряс щит, и на некоторое время левая рука словно отсохла. Ещё один такой удар, и я должен буду отступить. Но шаг назад означал разрыв варяжского строя, и я решил атаковать.

Сквозь прорези в рыцарском шлеме я увидел красные зрачки и догадался, что передо мной потомок берсерка. Он был быстр, силён, в идеальной физической форме. Трудный противник. Но я тоже был не простак и наверняка двигался быстрее его, значит, мог это использовать.

Рывок на врага и стремительный выпад. Берсерк же, или кто он там на самом деле, отпрыгнул назад. Сделал он это красиво и как-то привычно, опытный боец. Однако за его спиной находились люди, и он сбил пару простых пехотинцев. Наёмники забарахтались на земле, пытаясь подняться, а один, в поисках опоры, даже уцепился за рыцарский сапог. Швед стряхнул с себя эту надоедливую мошку, которая мешала ему наслаждаться боем, а я воспользовался случаем, снова кинулся на шведа, и острие Змиулана вонзилось в его ничем не прикрытую бычью шею. Острый булат проткнул плоть, рассёк вены, и из них толчками стала вырываться кровь. Зрелище, конечно, не для слабонервных, но я в своей жизни и не такое видел. Поэтому был спокоен и, отмахнувшись от следующего противника, вернулся в строй.

Опять мой щит оказался в ряду таких же щитов. Вокруг шла резня, и я видел, что мы побеждаем, так как с тыла подошли ещё два наших отряда. Силы сторон сравнялись, и мы проломили строй врага. Прозвучала новая команда Мстислава, и пошло «веселье».

Шаг на противника — и щит упёрся в чужую броню. Сзади на меня давит масса в полторы-две сотни людей. Толпа против толпы, и наша оказывается сильнее. Новый шаг в сторону резиденции, и враг отступает. Ещё шаг. Наёмники уже не могут нас сдержать, и приходит черед клинка. Змиулан проскальзывает в щель между щитами и вонзается в чью-то ногу. Слышен полузадушенный всхлип человека, который хочет выдохнуть свою боль, но не может, потому что его грудная клетка сдавлена. Отлично! Так и должно быть, а значит, новый рывок.

С грохотом вражеские шеренги распались на части, и мой меч сверху вниз врезался в голову подранка. Хрясь! Клинок раскроил круглую каску, и очередной противник рухнул на тело поверженного мной рыцаря-берсерка. Вперёд! Свистит сталь, и острие вонзается в живот следующего врага. Королевская охрана против сбитых в строй варягов сделать ничего не могла, и венеды валили наёмников одного за другим.

И в это мгновение моё солнечное сплетение сдавило чувство тревоги, очень неприятное, надо сказать. Это опасность, которую я не вижу. В такие моменты Сивер учил не стоять на месте и делать, что подскажет тело, которое обязано самостоятельно отреагировать на беду. Я так и сделал, и моя рука, сама собой поднимая украшенный вмятым бронзовым умбоном щит, взметнулась ввысь. Вовремя, так как в него сразу же впилась стрела, а следом короткий арбалетный болт, который пробил крепкое дерево, и прямо перед своим носом я обнаружил подрагивающий на толстом древке тупорылый кусочек металла.

«Вот же суки! — мысленно возмутился я и, опуская щит, посмотрел на окна королевского жилища. — Чуть не прикончили».

Взглядом я стал выискивать, откуда в такого хорошего человека, каким является Вадим Сокол, выстрелили. Но тут меня толкнули в плечо, и в ухо ворвался рёв Выдыбая:

— Не зевать! Вперёд! Быстрее! К стене! Не стоять на месте, а то перестреляют всех, словно кутят!

Это был приказ, и я ему подчинился. Внешняя охрана короля была уничтожена, и пришёл черед заняться цистерианцами и гвардейцами. От городских ворот к нам на помощь подошли ещё варяги, а затем, немного запоздав, подбежали витязи Святовида и воины Тостерена. Чаша весов сразу же склонилась на нашу сторону, и начался бой за резиденцию Сверкера Кольссона. Местные богатыри, два десятка здоровяков в простых кожаных доспехах, невзирая на обстрел, притащили от недостроенной церквушки тяжеленное бревно и на раз-два вышибли защищавшую шведского правителя и его людей парадную дверь. При этом они потеряли пять человек убитыми, а если бы не наши стрелки, которые не давали вражеским лучникам и арбалетчикам прицелиться, то они полегли бы все до единого.

Смерть пятёрки шведов была не напрасной. Они пробили проход, и мы рванулись внутрь. На острие удара, естественно, находились храмовники, а за ними пошли варяги из разных экипажей. Внутри нас встретили. Однако врагов оказалось на удивление немного, поэтому сопротивление подавили быстро.

На этом моменте бой за город можно считать оконченным, ибо уцелевшие королевские вояки, узнав о захвате центра, сдавались в плен, а радостные горожане приветствовали Тостерена и Фремсинета. Правда, радость была далеко не всеобщей, так как многие сигтунцы боялись репрессий со стороны христиан или сами носили на шее крестик. Но это временно, до тех пор, пока лагман не проведёт зачистку города.

В общем, к полудню Сигтуна была под нашим полным контролем. Однако, как это случается, нарисовалась неожиданная проблема. Сверкера Кольссона в городской резиденции не оказалось, поскольку этот гад неожиданно ещё вчера вечером вместе с сыном Карлом выехал в гости к одному из своих новоявленных баронов в замок Валлеборг. А раз король не уничтожен, несмотря на захват Сигтуны, победа неполная.

Впрочем, наш полководец в уныние не впал, а сразу, лишь только выяснилось, что Кольссона в городе нет, позвал на совет Хунди Фремсинета, Тостерена и командира витязей Святовида сотника Доброгу. Я в это время был рядом, поэтому их разговор слышал.

— Гутторм, — Мстислав надвинулся на лагмана, который в бою лишился двух косиц из бороды, — почему твои люди не проследили за королём? Ты понимаешь, что, если он вырвется в Гетланд, уже через месяц здесь будет огромная армия? Мы так не договаривались, лагман. Одно дело — помочь вам, когда между ярлами идёт драка за королевскую корону, а совершенно другое — биться против большого войска под предводительством опытного в военном деле правителя.

Лагман насупился, исподлобья посмотрел на варяга и явно намеревался сказать что-нибудь вроде «Ну и катись на свой Руян!». Но его опередил Фремсинет, который в схватке потерял половину левого уха, но держался бодрячком. Он встал между Тостереном и варягом и сказал:

— Выдыбай, давай не ссориться. Мы не знали, что король так резво покинет город. Просто не знали. Я тебе в этом клянусь. Веришь мне?

— Верю. — Мстислав согласно мотнул головой.

— А раз так, давай подумаем, что нам делать дальше.

— Чего тут думать? Надо попробовать взять Кольссона в замке. Далеко он отсюда?

— Нет, не очень. Если сейчас выедем, до вечера будем на месте.

— А лошади в городе есть?

Фремсинет и Тостерен переглянулись, и лагман ответил:

— В королевской конюшне сотня верховых лошадок найдётся. Это точно.

Мстислав посмотрел на сотника Доброгу, и витязь, уже понимая, чего Выдыбай от него хочет, кивнул:

— Воины Святовида возьмутся за это дело, тем более что с Кольссоном из города уехали все главные церковники королевства. Они наши.

— Отлично. Вы отправляйтесь сейчас, а пехота подойдёт к замку утром. Если получится с ходу взять укрепление, хорошо, а нет, тогда не рискуйте. Просто возьмите замок в кольцо и ждите подхода подкреплений. — Мстислав смахнул со лба пот и обратился к Фремсинету: — Нужны проводники. Пойдёшь?

— Да.

— Вот и ладно. Расходимся.

Короткий совет был окончен, а я подошёл к Выдыбаю и попросил:

— Мстислав, отпусти меня с витязями.

— Что, ещё не навоевался? — Губы полководца скривились в невесёлой усмешке. — Лучше помойся, весь в крови, а вечером с пехотой пойдёшь.

— Нет.

— Ладно, я не против, отправляйся с витязями, но в драку не лезь.

— Понял. Благодарю.

Варяг, развернувшись на каблуках, отправился в королевское жилище. А я, не торопясь бежать вслед за Доброгой, задержался. И, стоя на ступенях резиденции, оглядел ставшую полем битвы площадь, где моя скромная персона приняла свой первый серьёзный бой в новом теле.

У стены здания аккуратно в два ряда лежат наши павшие воины, которые уже этой ночью будут сожжены на кострах, после чего их души отправятся к престолам родовых богов. К своим товарищам варяги проявляют уважение, всё чин чином. Поэтому на поле боя только трупы врагов, которые должны убрать горожане.

В воздухе стоит нестерпимая вонь. Искромсанные человеческие кишки валяются поверх мертвецов, многие из которых и при жизни были настоящими вонючками, ибо в этих краях, как и в Центральной Европе, моются далеко не все, ведь мытьё тела считается сарацино-языческим грехом. Вона как. И хорошо ещё, что в Скандинавии почти нет мух, по крайней мере весной их не видно, а то бы уже слетелись сюда на пир, мерзкие существа. Хотя здесь и без них паразитов хватает. Вон из бороды убитого мной рыцаря-берсерка блохи ползут, чуют твари, что кровушка остыла, значит, пойдут искать нового носителя.

Бр-р-р! От вида мелких кровососов меня всего передернуло, и я, машинально отступив назад, подальше от мертвеца, поправил ножны и направился к витязям, которым Доброга объявил общее построение. В теле после всего, что сегодня произошло, поселилась усталость, и захотелось прилечь в тихом месте и вздремнуть. Однако нет, я сам напросился на новое приключение и отказываться от него не собираюсь. Так что вперёд, начинающий ведун Вадим Сокол!

Глава 19

Швеция. Замок Валлеборг. 1142 от Р. Х.

Хр-р-р! — Еле слышный скрип, словно где-то неподалёку открывали дверь с плохо промазанными петлями, разорвал ночную тишину, и Нерейд, дочь Равартан, проснулась.

В небольшой каморке, которая являлась её спальней, было темно, в воздухе витал запах мышей. Девушка прислушалась, но больше ничего не услышала. И, подумав, что шум ей померещился, свернулась калачиком, плотнее закуталась в лёгкое полотняное покрывало и попыталась снова задремать. Но на душе было неспокойно. Поэтому сон никак не приходил, и девушка стала вспоминать родимый дом, любимую маму и свою прежнюю жизнь.

Кто был отцом Нерейд, никто не знал. Просто в один ничем не примечательный осенний день жители рыбацкой деревушки Уурас, которая находилась на северо-западном берегу озера Меларен, узнали, что у живущей на отшибе знахарки Равартан родилась дочь. Потомственную целительницу в деревушке уважали и немного побаивались. По этой причине нескромных вопросов ей не задавали. Ну, родила красивая пожилая женщина ребёнка, так и что с того? Она не рабыня и не чья-то собственность. Человеческие жизни спасала, хорошо лечила хвори, особенно ломоту в костях, которая была профессиональной болезнью рыбаков, и принимала роды у местных женщин. При этом, что немаловажно для крестьянок, на чужих мужиков никогда не заглядывалась и на их ухаживания взаимностью не отвечала. Так что претензий к ней не было, и все решили, что дочь знахарки — это плод её любви с кем-то из заезжих викингов, которые появлялись в Уурасе пару раз в год.

Шли годы. Нерейд росла, и внешне её жизнь была такой же, как и у всех юных жителей Уураса. Она рано научилась ловить, разделывать, вялить и сушить рыбу, собирала вместе с матерью травы и коренья, присутствовала при родах и со временем готовилась сменить Равартан на её поприще. Самая обычная дочь знахарки, которая была не лучше и не хуже своих сверстниц. Однако к шестнадцати годам Нерейд стала настоящей красавицей, и всё резко переменилось.

Длинные светлые волосы, которые летом выгорали и становились похожими на золотистый водопад, выделяли её среди других деревенских девушек. Тонкая талия, белые ровные зубки, зелёные колдовские глаза, миловидное личико с прямым носиком, пухлые алые губки и высокая грудь девушки — всё это привлекало к ней внимание молодых парней и даже женатых мужчин. Поэтому дальнейшие события развивались по сценарию, который был легко предсказуем. В дом Равартан зачастили сваты. Но гордая Нерейд выходить замуж не торопилась и всем посланцам отвечала отказом. Женихов это, конечно, обижало, и в деревне стали считать Нерейд заносчивой стервой, а вчерашние подруги завистливо и с презрением плевали девушке вслед и проклинали её. И неизвестно, к чему бы всё это привело, если бы в жизни Нерейд не появился тот, кого она полюбила с первого взгляда, всем сердцем, всей душой.

Однажды в деревню зашёл небольшой торговый караван из Сигтуны, и в тот же день от деревенского старосты в дом знахарки прибежал гонец, который сообщил, что в дороге один из торговцев вывихнул себе ногу и ему требуется срочная помощь. Равартан в этот день собирала в лесах целебные травы, и в Уурас отправилась Нерейд. Так она встретила своего будущего мужа Оттара Эгильссона, который оказался её пациентом.

Купца вряд ли можно было назвать красавцем, но и уродом он тоже не был. Обычный тридцатилетний мужчина. Среднего роста, широкоплечий, синеглазый и русоволосый. Не богат и не беден. Влиятельной родни нет. Скитается по свету и торгует всякой мелочовкой: лесками, крючками, сетями, тканями, подковами и ножами, а с невеликой прибыли сыт, одет и невдалеке от Сигтуны построил небольшой домик. Однако было в Оттаре нечто такое, что привлекало провинциальную красавицу, какая-то необъяснимая природная доброта и душевная чистота. И потому, при первой же возможности бросив все дела, она торопилась встретиться с заезжим гостем и взглянуть в его голубые глаза, которые дарили ей радость и умиротворение.

Оттар человеком был опытным и интерес к себе Нерейд, которая ему тоже понравилась, заметил сразу. А поскольку все решения он принимал быстро, то не тянул и прямо сказал девушке, что готов на ней жениться, и, когда она ответила согласием, незамедлительно направился в гости к Равартан. Знахарка, которая в последние годы сильно постарела, выслушала его. Затем она спросила дочь о её решении, немного всплакнула и благословила молодых на брак.

Через три дня состоялась свадьба, на которой от души гуляла вся деревня, а когда праздник был окончен, чета новобрачных перебралась в дом мужа. И зажила Нерейд после этого, словно в сказке. Свой дом, в котором всё есть, сильный и ласковый муж, а впереди — долгая счастливая жизнь рядом с тем, кого она полюбила.

Однако счастье семьи Эгильссон было недолгим. Вокруг озера Меларен и на его водной глади постоянно вспыхивали ожесточённые схватки между язычниками и христианами. Король Сверкер Кольссон увеличивал количество воинов в этих землях, а пришедшие вместе с ним чужаки, священнослужители распятого бога, уничтожали всех, кто мог числиться сторонником родовых богов. И одним из таких сторонников была объявлена знахарка Равартан, которую наёмники короля, словно бабочку, накололи на копьё, а затем сбросили её тело в воды озера.

Нерейд почувствовала смерть матери сразу. Однако, увлечённая своей новой жизнью, не придала этому значения и о постигшем её горе узнала только спустя неделю. Тогда дом Эгильссонов навестил деревенский староста, посоветовавший новобрачной уехать подальше из этих мест и затаиться. Но Оттар заверил жену, что сможет её защитить, и, оплакав мать, Нерейд вместе с мужем отправилась в Сигтуну, где они оба собирались принять крещение, которое бы избавило молодую семью от возможного преследования со стороны христианского культа.

Обряд, который совершался в королевской церквушке, прошёл тихо и неприметно. Под песнопения нескольких забитых, тусклых мальчиков, из которых словно вынули душу, Оттар и Нерейд склонились перед алтарём чужого бога. После этого священник обрызгал их водой, пробубнил несколько фраз на латыни и надел на шею мужа и жены деревянные крестики. Купец и его супруга поцеловали большой серебряный крест, встали с колен и вышли на свежий воздух. И тут их поджидала очередная беда.

Белокурую длинноволосую красавицу Нерейд заметил верный воин короля барон Фредерик Валле, пожилой и грузный распутник, который был славен тем, что имел три десятка бастардов. Новоявленный дворянин, который не так давно был обычным самозваным ярлом, не сомневаясь, оттолкнул конём Оттара и предложил замужней женщине стать его наложницей. Муж, хоть и был человеком спокойным и не воинственным, этого не стерпел и бросился на барона с кулаками. Но рядом находились дружинники Валле, и в ходе завязавшейся драки Оттара проткнули клинком. После чего барон объявил мёртвого купца мятежником, который злоумышлял против короля.

Видевшая смерть своего любимого Нерейд застыла в ступоре, и её схватили. Барон, свесившись с седла, сальной рукой потрепал её по белой щеке и, оскалившись гнилыми пеньками передних зубов, просипел:

— Вот и всё, курочка, потрепыхалась — и теперь ты вдовушка.

Девушка хотела плюнуть ему в лицо. Но в этот момент на площади в сопровождении нескольких конных охранников появился подтянутый рослый брюнет на отличном скакуне и в богатой одежде. Конём он уверенно раздвинул собравшуюся вокруг тела мёртвого Оттара и дружинников барона толпу и посмотрел на девушку. Люди вокруг притихли, а Валле торопливо спрыгнул с лошади. Он низко поклонился богатому всаднику и, вскинув вверх сжатую в кулак правую руку, громко провозгласил:

— Слава нашему доброму королю Сверкеру Кольссону!

Король, а это был он, поморщился, лениво махнул затянутой в перчатку рукой и спросил барона:

— Валле, что здесь произошло?

— Ваше величество, — не задумываясь, ответил барон, — был опознан язычник, который поддерживал подлеца Тостерена. Я приказал его схватить, но он оказал сопротивление и был убит.

— Нет! — надеясь на справедливость короля, воскликнула Нерейд. — Он всё врёт! Мы честные люди и новообращённые христиане! Ваше величество…

— Молчать, тварь! — Пощечина барона в кровь разбила губы девушки, и она замолчала, а Валле вновь обратился к королю: — Эта шлюха лжёт, мой король.

Сверкер, который многое позволял своим преданным псам, усмехнулся и пальцем поманил к себе барона. Валле приблизился, прижался к королевскому седлу и снизу вверх посмотрел на Кольссона, а правитель шведов, понизив голос, прошипел:

— Ты зарвался, Валле, и за это будешь наказан.

— Как пожелаете, ваше величество, — выдохнул барон. — Я приму любое наказание.

— Ха-ха! — рассмеялся король, потрепал барона по грязным космам и кивнул в сторону Нерейд: — Я заберу у тебя эту женщину.

— Но, ваше величество… — В голосе дворянина появились какие-то плаксивые нотки, словно он маленький ребёнок, у которого отбирают любимую игрушку.

— Заткнись! — Валле сник, а король продолжил: — Эта девка будет жить в твоём замке. Но не дай бог, ты её хотя бы пальцем тронешь, тогда пожалеешь, что на белый свет родился.

— Слушаюсь, господин.

Полусогнувшись, барон отступил к Нерейд, которая слышала этот разговор, дождался, пока король покинет площадь, и еле слышно прошептал:

— И зачем ему девка? Не понимаю. Ни себе, ни людям.

Тогда, потрясённая тем, что произошло, Нерейд не поняла слов Фредерика Валле и вспомнила о них, лишь когда вновь встретилась с королём Сверкером, коего после полученной пару лет назад тяжёлой раны женщины интересовали исключительно как собеседницы и танцовщицы. Правда, монахи-цистерианцы во главе с личным королевским исповедником Альбрехтом Зюгау обещали Сверкеру божественное исцеление. Однако лишь тогда, когда будут уничтожены все язычники Меларенской провинции, среди которых самый главный Гутторм Тостерен.

Нерейд отвезли в замок Валлеборг, и у неё началась новая жизнь. Девушку кормили, поили и перед приездом короля, который любил поохотиться во владениях барона Фредерика, выдавали хорошую одежду. Со временем Нерейд даже выделили небольшое личное пространство с окошком на двор замка и дозволяли иногда выходить на свежий воздух, а барон Фредерик, повинуясь воле Сверкера, не пытался к ней приставать, благо наложниц у него хватало. Нерейд горевала по мужу, по матери и по свободной жизни. Но что она могла сделать, дабы изменить свою судьбу? Ничего. И потому всё, что ей оставалось, — это ждать редких приездов короля, развлекать импотента беседами, танцевать перед ним, рассказывать ему на ночь сказки и древние истории и надеяться, что когда-нибудь Сверкер будет в хорошем настроении и отпустит её на волю.

Так минул год. Наступила весна, и Нерейд, несмотря ни на что, стала ещё прекраснее, чем прежде. Барон Валле вновь стал коситься на неё, и в его жадном взгляде девушка видела похотливое желание обладать её телом. Сверкер был занят войной. Люди в замке воспринимали её как чужачку, постоянно следили за ней, и шансов выбраться из Валлеборга у Нерейд не было.

В общем, всё было весьма плачевно. Однако недавно жена барона, старая толстуха Бьяртей, рожала своему мужу очередного сына и Нерейд помогла ей разродиться. Супруга Валле этого не забыла и сказала девушке, что поможет ей бежать. И хотя Нерейд после всех обрушившихся на неё бед Бьяртей не поверила, в её душе всё же затлел крохотный огонёк надежды. Но опять-таки горел он недолго.

Позавчера в замок приехал король, и не один, а вместе с приближёнными и своим старшим сыном Карлом, которому вскоре предстояло стать ярлом Гетеланда. Юный принц заметил Нерейд и попросил отца подарить эту красивую девушку ему. Король же выдвинул ему условие: если Карл в одиночку убьёт на охоте матёрого секача, то Нерейд достанется ему, а если нет, то пусть постель принца согревает кто-то поплоше.

Наследник Сверкера условие принял и сделал, что хотел отец. И за это был вознаграждён. Вот только воспользоваться своим новым имуществом принц не смог, ибо вечером был сильно пьян. Но это ничего, времени у него в запасе много. И сейчас дочь деревенской знахарки Равартан лежала в своей каморке, где ей предстояло провести последнюю ночь, и думала, что она лучше убьёт себя, чем станет чьей-либо наложницей. При этом в голове девушки было множество сумбурных мыслей, но все они сводились к одной: что без Оттара и матери жизнь не имеет смысла, и раз уж не получается сбежать, можно умереть.

Почему-то мысли о самоубийстве, которое считается грехом не только в христианских, но и во многих языческих культах, воспринимались Нерейд очень спокойно. Она перебирала разные варианты и в конце концов решила, что проще всего выпрыгнуть в окно. Замковый двор выложен плохо обработанными булыжниками, а она, словно сказочная принцесса, обитает на самом верху, практически под крышей главного донжона. Значит, будет недолгий полёт, один удар — и смерть, которая спасет её от бесчестья и измены любимому.

Пленница короля, отбросив покрывало, встала. Прохладный воздух обволок её тело, проник под грубую ночную рубаху, и Нерейд вздрогнула. Девушка повернулась к окну, и ей показалось, что в слюде возникло лицо Оттара. Муж улыбался так, как мог только он один. И эта улыбка звала, манила девушку бросить всё и соединиться со своей второй половиной в ином мире. Невольно Нерейд улыбнулась в ответ и протянула к окну ладонь. Но морок моментально рассеялся, и девушка увидела, что на слюде нет никакого лица, просто отблески огня, которые отражаются на гладкой поверхности.

«Пожар? — мысленно удивилась Нерейд. — С чего бы это? Может, гости перепились и кто-то решил поиграть с огнём? Да, это возможно».

Девушка прильнула к окну и посмотрела вниз. Пожара не было, но зато в замковом дворе из одного его конца в другой перемещались десятки факелов, и, приоткрыв окно, Нерейд уловила звуки. Звон стали и человеческие крики.

«Это нападение! — сразу же поняла девушка, и следом пришла другая мысль: — Враг в замке, и кто он, мне неизвестно. Однако враги Кольссона или барона Валле могут оказаться моими друзьями, например воинами Гутторма Тостерена, которого так опасается король. Хотя очень может быть, что это кто-то из бешеных морских ярлов, жаждущий заполучить королевскую корону. В случае его победы нападавшие, чтобы не оставлять свидетелей, вырежут весь замок, так поступают всегда. И что же мне делать?»

Задав себе этот вопрос, девушка решила, что необходимо посмотреть на бой со стороны, и если воины, ворвавшиеся в замок через ворота, скрип которых её разбудил, не язычники, она попробует перебраться через стену и убежать. Мысли о самоубийстве рассеялись, словно их не было, и Нерейд, быстро одевшись, покинула свою каморку и выскользнула на лестницу, которая пронизывала каменную башню замка снизу и до самого верха.

На миг она замерла и прислушалась. На нижних этажах шёл бой, и девушка, взяв себя в руки, начала спускаться. Один этаж. Другой. Шум приближался, и вскоре она вышла на этаж для гостей, который освещался масляными лампадами.

Мимо, отталкивая Нерейд в сторону, с оружием в руках вниз устремились гости барона Валле, и она услышала яростный окрик:

— В сторону!

Девушка прижалась к стене и посмотрела на того, кто так спешил на битву. Это был король Сверкер, на котором из одежды были только штаны и распахнутая на груди шёлковая рубаха. Зато с оружием у правителя Швеции всё было в порядке. В одной руке длинный меч, а в другой — острый кинжал. Сверкер спускался прыжками, и на его лице была радость. Истинный воин — он жаждал схватки и потому нападению радовался так, словно это подарок судьбы.

После короля гостевой этаж покинуло ещё несколько человек, а затем в коридоре появились полуголые служанки, которые метались из комнаты в комнату, плакали и причитали так, будто наступил конец света. Нерейд, не обращая на них внимания, подняла с пола длинную острую мизеркордию, которую обронил кто-то из королевской свиты, и, набравшись смелости, осторожно продолжила спуск по лестнице.

Каждый шаг давался с трудом. Поджилки вздрагивали, но разум упорно заставлял продолжать движение. Шум яростного боя, разгоревшегося в холле донжона, был всё ближе. Лестница закончилась, и девушке очень сильно захотелось шмыгнуть в сторону кладовки, где был чёрный ход на хозяйственный двор. Но она снова сдержалась и, приблизившись к двери, которая вела в холл, осторожно выглянула.

В просторном помещении, стены которого были увешаны головами животных, коих убивали гости барона, шла кровавая драка. С одной стороны — около трёх десятков шведов, а с другой — множество закованных в броню грозных воинов, которые, наступая, постоянно взбадривали себя кличами «Святовид!» или «Руян!». Кто выкрикивает такие слова, Нерейд знала. Это были кровожадные убийцы с далёкого острова на юго-востоке Венедского моря. Они не щадили ни стариков, ни женщин, ни детей, съедая их заживо. От них не было спасения, ибо они, словно дикие волки, набрасывались на своих соседей, убивали, насиловали и грабили всякого, кто не поклонялся их грозному многоликому богу.

От страха у девушки подкосились ноги, и она едва не упала. Однако, схватившись за дверной косяк, она удержалась и подумала, что, пока есть немного времени, необходимо бежать.

Она стала поворачиваться в сторону кладовки. Но тут её внимание привлекли стоящие за спинами королевских воинов монахи-цистерианцы, которые, в отличие от короля и его дворян, были одеты. И, машинально отметив, что священнослужители ведут себя спокойно и о побеге не думают, девушка осталась на месте.

Четверо последователей Роберта Молемского и Бернарда Клервоского встали в круг, взяли друг друга за руки и вместе начали говорить на латыни. Их слова, сначала тихие, не были никем услышаны. Просто зазвучала католическая молитва «Отче наш», стандартная форма восхваления бога. Но когда священнослужители стали её повторять, всё резко изменилось. Разом притухли все факелы и масляные светильники, а воины, что венеды, что шведы, вдруг остановились. На какой-то миг битва прекратилась, и все люди стали смотреть только на цистерианцев, размеренно проговаривавших молитву:

— Pater noster, qui es in caelis, sanctificetur nomen tuum. Adveniat regnum tuum. Fiat voluntas tua, sicut in caelo et in terra. Panem nostrum quotidianum da nobis hodie. Et dimitte nobis debita nostra, sicut et nos dimittimus debitoribus nostris. Et ne nos inducas in tentationem, Sed libera nos a malo. Amen!

Последнее слово произнёс только один монах, личный королевский исповедник Альбрехт Зюгау. И в этом слове была такая сила, что волосы на голове Нерейд зашевелились, а в холле стало происходить то, чего никто не ожидал.

Бам-м! — звякнув кольчугой и выронив из руки меч, на пол упал один из венедов.

Бам-м! Бам-м! — следом за ним словно подкошенные, без сил, рухнули ещё двое.

Альбрехт Зюгау, увидев это, удовлетворённо кивнул, и священники начали повторять молитву в третий раз:

— Pater noster, qui es in caelis, sanctificetur no…

Продолжить у них не получилось, так как из рядов нападавших вылетел меч. Клинок летел точно в цель и попал прямо в раскрытый рот исповедника. От мощного удара Альбрехт вылетел из круга и упал на спину. Из глотки цистерианца потоком хлынула кровь, а в центре монашеского круга образовался ослепительно-белый шар.

Воины с обеих сторон и монахи смотрели на это чудо. А шар лопнул, и помещение буквально затопил свет. Нет. Не так. Не просто какой-то там свет, солнечный, лунный или огненный, а настоящий истинный Свет, глядеть на который было невозможно.

Шведы и венеды, бросив оружие, одновременно упали на колени и закрыли лицо руками. То же самое сделала и Нерейд. При этом она попробовала отползти в сторону, но у неё ничего не получилось. А потом в голове девушки словно что-то щёлкнуло, и она погрузилась в спасительную тьму беспамятства…

Сколько она блуждала в мире грёз, Нерейд не знала, очнулась же от того, что кто-то легонько встряхивает её тело и говорит слова на незнакомом языке. Она открыла глаза и увидела перед собой сидящего на корточках Оттара, на лице которого читалось беспокойство.

«Какой дурной сон мне приснился, — подумала девушка. — Смерть мамы, гибель мужа, заточение в замке барона и битва. Какая чепуха».

Однако, проморгавшись, Нерейд разглядела, что находится именно там, где она лишилась чувств, перед дверью в холл замка Валлеборг, а человек перед ней вовсе не её ненаглядный Оттар, а венедский воин, который просто похож на него.

— Ну что, очнулась? — вставая и подбирая с пола щит и мизеркордию девушки, произнёс воин и улыбнулся.

Вопроса Нерейд не поняла, но улыбка у венеда была добрая и искренняя, как у Оттара, и она, сама того не желая, улыбнулась в ответ.

— Вот и ладно. — Воин протянул ей ладонь, которая была украшена крупными мозолями от постоянного использования меча.

И вроде бы сейчас девушке стоило бояться чужеземца, который происходил из злобного и дикого племени венедов. Однако Нерейд чувствовала, что теперь в её жизни всё будет хорошо, и она без колебаний вложила свою нежную ладонь в руку воина, на боку коего висел тот самый меч, который убил королевского исповедника Альбрехта Зюгау.

Глава 20

Швеция. Замок Валлеборг. 6650 от С. М. З. Х.

К замку, где гостил король Сверкер Кольссон, неполная сотня витязей из дружины Святовида, которая в бою за город потеряла двух воинов убитыми и трёх человек тяжелоранеными, подоспела вовремя. Шведский правитель о падении Сигтуны ещё не знал, видимо, гонцы-доброходы сюда пока не добрались, и в Валлеборге шла славная гулянка по случаю удачной охоты. Нам это, разумеется, только на руку. Поэтому, прежде чем кидаться в бой, мы расположились на опушке примыкающего к замку леса немного отдохнуть.

Четыре часа пролетели как один миг. Кажется, только мгновение назад закрыл глаза, а меня уже будят. Вставать не хотелось, так как всё тело после боя в городе болело, а ноги после стремительной скачки от Сигтуны к замку Валлеборг ныли так, словно это не лошадь бежала, а я сам отмахал пятнадцать километров по холмам и косогорам. Но раз тебя назвали ведуном, а вокруг витязи, каждый из которых наделён каким-то необычным даром, будь добр, соответствуй, и я старался.

Подъём! Распаковал кольчугу и шлем, накинул на себя броню и шишак, затянул ремни, пару раз подпрыгнул и проверил, насколько легко Змиулан покидает ножны. В лунном свете острый прямой клинок тускло блеснул, и по телу пробежала лёгкая дрожь, словно меч и в самом деле, как говорил верховный жрец Яровита, был живым существом, которое может делиться со мной малой толикой своих сил. Подхватив с конской попоны, на которой отдыхал, круглый щит, я присоединился к ближайшему десятку храмовников.

Вскоре мы выступили. Десяток за десятком витязи Святовида покинули лесную чащобу и двинулись в сторону заснувшего после знатной пирушки Валлеборга.

Полночь. Ночная дорога. Под ногами твёрдый утоптанный грунт. Окутанные темнотой фигуры облачённых в доспехи людей. Изредка появляющаяся на небосводе луна. Еле слышно скрипит кожа. Позвякивают кольчуги, которые, как маслом ни смазывай, при ходьбе всё равно будут издавать шум. И на фоне всего этого — ровное дыхание сотни крепких мужчин, жаждущих закончить дело, ради которого они покинули свой храм и семьи, пересекли море и взяли на меч самый крупный город Шведского королевства.

Мы остановились в полусотне метров от замка. Рва вокруг него нет. Деревянные стены невысокие, метров пять, не больше. Охраны наверху не видно, хотя она должна бдить, и я подозреваю, что караульные находятся в состоянии полудрёмы. А виной тому витязи, которые обладают способностями баюнов. Вот подкрадётся такой человек к врагу поближе, начнёт нашёптывать часовому об усталости, и тот, поймав чужую эмоцию, заснёт. Навечно, ибо, пока он даёт храпака, его берут на нож.

Так-так, ну и что же нас ожидает? Как Доброга будет брать замок? Приемлемых вариантов имелось несколько, но командир выбрал самый простой.

К стене подскочило сразу пять витязей. В их руках — свёрнутые в круг верёвки, на конце каждой была закреплена металлическая абордажная кошка из стандартного джентльменского набора викингов, варягов и прочих лихих мореходов, которые не прочь захватить зазевавшийся купеческий кораблик.

Шить-шить-шить! — с лёгким посвистом верёвки, раскручиваемые воинами, рассекали воздух. Затем точный бросок, недолгий полёт, глухой удар металла о дерево — крючья впиваются в податливую древесину, а сильные мозолистые руки тянут концы на себя.

Дёрг-дёрг! Крепкие верёвки натягиваются, словно струны, и ни одна не падает вниз. Норма, можно начинать проникновение в замок.

Ловкие витязи, самые лучшие руянские мастера скрадывания, у которых мои современники из спецназа наверняка многому могли бы научиться, ползут наверх. Всё делается быстро и чётко. Освещённые луной призрачные фигурки проникают за стену, и нам остаётся только ждать дальнейшего развития событий. Я прислушался к своим чувствам и попробовал разобраться в том, что происходит за стенами. Но почувствовал немногое. Уверенное и неторопливое движение людей-охотников, подкрадывающихся к караульным у ворот замка, и полусонное состояние воинов барона Валле. Что происходит в глубине замка, не знаю, ибо там всё словно в тумане. Смутные образы, пьяные всхлипы, сладострастные стоны занимающихся сексом людей и равнодушная усталость слуг, коим предстояло навести в главном донжоне порядок, а на похмельное утро приготовить господам рассол и сытный завтрак. Больше ничего, а жаль, поскольку я хотел услышать цистерианцев из ближнего королевского круга. А то слухов о них много, а вживую представителей этого закрытого многослойного ордена пока не встречал. Но наша встреча впереди, в этом я уверен. Поэтому, когда мы столкнемся, я обязательно постараюсь вытрясти из них всё, что они знают о структуре родной для них организации и планах своего руководства.

Со скрипом открылись ворота, и мы вошли в замок. Рядом с караулкой лежали факелы, и некоторые витязи на бегу хватали их, поджигали в жаровне, подле которой грелись ныне покойные охранники, и бежали дальше. Кто-то устремился к деревянной казарме слева от ворот, кто-то к конюшне, где на сеновале и в подсобках отдыхали слуги, которые могли прийти на помощь своим хозяевам. Основная же часть нашего отряда атаковала главный донжон.

Да-дахх!!! От мощных ударов незапертая дверь широкой каменной башни влетела внутрь, и началась наша атака, которая, как ни странно, сразу же застопорилась.

Как оказалось, проход внутрь был достаточно узкий, и в нём несли дежурство молодые оруженосцы рыцарей и несколько королевских охранников. Это не простолюдины, которых опытный воин всегда перережет как баранов, а настоящие воины, и, хотя половина из них спали на лавках, сопротивление они оказать смогли.

Саму битву за проход в донжон я не видел, поскольку находился позади атакующей волны. Однако, если судить по звукам, всполошившим всех обитателей замка, витязи сломили сопротивление заслона с немалым трудом. Пару минут я топтался у входа и думал, что, наверное, зря сюда приехал, ибо храмовникам Вадим Сокол только обуза.

Но вот охрана из королевских гвардейцев была уничтожена. Мы ворвались в донжон и оказались в просторном зале. Из внутренних помещений нам навстречу бежали вооружённые гости и охранники местного хозяина барона Фредерика Валле. Все они так или иначе являлись воинами, поэтому были готовы сражаться до конца. Они кинулись в драку, и боевой задор закованных в броню варягов столкнулся с яростью полуголых шведов. Зал наполнился шумом, посвистом и звоном клинков, проклятиями и боевыми выкриками. По свежевымытому и ещё сырому деревянному полу потекли струйки крови, и кто-то из умирающих свеонов зацепил висящий на стене масляный светильник. Грохот ударов. Разлившееся масло. Взвившееся к потолку пламя, которое потушили телом погибшего. Тошнотворный запах палёной кожи и волос и искажённые ужасными гримасами бородатые лица королевских защитников. Именно таким было начало этого боя. Кровавый хаос и дикие эмоции людей — невероятная смесь из злобы, ярости, праведного гнева, застарелой ненависти, презрения, страха и боли. Плюс к этому шум, который бил по барабанным перепонкам настолько сильно, что мне хотелось заткнуть уши руками.

Впрочем, так было только первую минуту, а потом я вступил в бой, и мне стало не до анализа всего происходящего, поскольку из прикомандированного к храмовникам малоопытного ведуна я превратился в простого мечника первой линии, который должен убивать, а иначе прикончат его.

Вслед за первым десятком витязей я бросился вперёд. Левое плечо на врага, и мой щит принимает на себя вес разогнавшегося полуголого бугая, который весил не меньше ста двадцати килограммов. Бум! Удар! В глазах темнеет, и я делаю полшага назад. Мой противник замахивается непомерно широким мощным мечом. Я готов принять оружие свеона на щит, а затем ударить его из нижней стойки в живот. Но меня опережают. Один из витязей, словно пантера, плавно скользнул по полу, и его клинок снизу вверх вонзается в подбородок шведа.

Есть! Первого противника я сдержал, вот только одолел его другой. Это не беда, ведь война — «игра» командная, и здесь все очки идут в общую копилку. Так что обид на витязя, который «украл» у меня победу, нет и быть не может. Поэтому вперёд! Шведов много, хватит на всех.

Храмовник передо мной, несмотря на броню, ловко ушёл в сторону, освободил пространство, и я зарубился со следующим противником. Не абы кем, а, как выяснилось позже, с самим королём Сверкером.

Размен базовыми диагональными ударами. Звон стали. Удар бронзовым умбоном щита в тело врага — и король отлетает назад. Двигаюсь за ним. Но один из раненых витязей справа от меня наваливается на плечо, и я, поддерживая храмовника, прикрываю боевого товарища от бойца, который хочет его добить.

Выпад в лицо молодого темноволосого парнишки — и остриё Змиулана втыкается ему в глаз. Свеон падает, и снова передо мной король, его багровое бородатое лицо искажено гримасой ненависти, а рот выплёвывает грязные оскорбления, которые я, естественно, не понимаю. Да и не нужно мне их понимать, ибо и так все понятно. Порву! Убью! Тебе конец! Выпущу кишки, а задницу на британский флаг пущу! Знаем, слышали. Так что пошёл бы ты через пошёл, вояка. Будем биться.

Пригибаюсь и пропускаю лезвие чужого клинка над головой. Резкий подъём. Щит уводит в сторону кинжал в левой руке Сверкера, который был готов продырявить мне ногу, и прикрытой шлемом головой я бью шведа в переносицу. Смазал! В нос не попал, но вскользь задел висок противника, и тот, пошатываясь, снова отступил. Его тут же прикрыли два крепыша, одинаковых с лица, с секирами в руках. Я же, всё больше погружаясь в пучину боевого безумия, когда тело дерётся само по себе, а разум лишь слегка корректирует его движения, выставил перед собой щит и приготовился продолжить бой.

Но в этот момент рукоять Змиулана в моей руке заметно нагрелась, а ладонь, на которой был невидимый знак Рарога, слегка дёрнулась. Машинально я подумал, что это мне только кажется, но в голове сформировалась мысль: «Вспомни слова волхва Огнеяра! Враги! Тёмные! Они рядом! Меч чует их! К бою!»

Была ли эта мысль моей или она пришла откуда-то со стороны, я не понял. Главное, что поверил прозвучавшим в голове словам и кинул взгляд влево, туда, где находился сотник Доброга. Он должен знать, что среди шведов есть враги, которые наделены способностями, лично мной обозначенными как экстрасенсорные, но я опоздал. Тёмные уже начали действовать, и в глухой тишине, которая совершенно внезапно накрыла зал, где все воины без исключения прекратили смертоубийство, я услышал слова латинской молитвы. Что это за молитва и к чему она призывает, неясно, но то, что в словах монахов, читавших её, имелась Сила, это факт.

Неожиданно на мои плечи навалилась огромная тяжесть, голова закружилась, а глаза стали слипаться.

«Сейчас упаду, — совершенно отстранённо подумал я, в каком-то глупом отупении наблюдая, как витязи Святовида, эти суперпрофессионалы боя, теряют сознание и валятся на пол, — а затем меня прикончат. Хреново. Значит, надо действовать. И как поступить? Попробовать выскочить на свежий воздух, где не будут звучать в ушах латинские слова, или попытаться прикончить того, кто насылает на нас эту мерзость? Конечно же вариант номер два! Убить вражину! Изничтожить! Растоптать! Сжечь и превратить в ничто! Именно так и надо действовать. Но хватит ли у меня на это сил? Должно, ибо я не раб и не потомок обезьяны. Я, как и все мои соплеменники, кто ещё не забыл, чья кровь струится в их жилах, наследник богов! И потому способен преодолеть любые трудности и проломиться сквозь любые преграды! Так меня учил Сивер, дай боги ему здоровья и удачи, и так меня учила моя непростая жизнь. Не сдавайся, и тогда победа будет за тобой, а не за твоими врагами. Не стой! Двигайся! Убивай!»

Думы в голове были сами по себе, а руки тем временем делали своё дело. Правая ладонь подкинула ставший необычайно лёгким клинок, а затем поймала его и кинула в сторону четвёрки цистерианцев, находившихся за спинами шведов.

Булатный клинок Змиулана, который по идее должен был воткнуться в молодого монаха в ослепительно-белом балахоне и смешном переднике, у меня на глазах совсем чуть-чуть самостоятельно изменил направление и вонзился в пожилого монаха рядом с ним.

Хрясь! В полной тишине, которая царила в зале, я услышал, как украшенная древними ведовскими рунами сталь, проникшая в раскрытый рот человека, вонзилась в кость. А затем произошло нечто странное и необъяснимое. Монахов окружил нестерпимо яркий свет, словно взорвалась световая граната или крохотный ядерный боезаряд, и я вместе со всеми людьми, кто находился в помещении, упал на колени.

«Вспышка!» — неожиданно и совершенно не к месту вспомнилась команда из далёкого армейского прошлого. Однако эта воспоминание добавило какого-то внутреннего нахальства. И, ощущая, как ко мне, а значит, и к другим участникам схватки понемногу возвращаются силы, я поднялся. Смотреть было больно, ибо ослепительный свет ещё не рассеялся, а в глазах плавали зайчики. Но стоять на месте нельзя, и, прикинув примерное местонахождение своего оружия, сквозь шведов я двинулся к нему.

Толчок щитом, затем плечом. Ещё один. И ещё. Со всех сторон шведские дворяне, от которых исходят далеко не самые приятные запахи. Пот. Грязь. Кровь. Перегар. Запах нечищеных подгнивших зубов, прелых ног, дорогих специй и ароматических смол. Всё это смешивается и словно обволакивает меня со всех сторон. Неприятно, но не смертельно. И, сделав полтора десятка шагов, я упёрся в стену, рядом с которой должны были находиться цистерианцы. Но монахов этого католического ордена там не оказалось, ибо каким-то чудесным образом они испарились или растворились, а вот клинок обнаружился быстро. Змиулан словно искал меня. Звон. Носок сапога поддел продолговатую металлическую полоску с крестообразной рукоятью, и я поднял меч. Зрение понемногу восстанавливается, необычный свет почти рассеялся, и сквозь муть я уже различаю перед собой спины врагов, которые не собираются сдаваться и готовы продолжать бой не на жизнь, а на смерть. Что же, это их выбор.

Я шагнул вперёд. Клинок взлетел в классическом замахе. На долю секунды завис в воздухе, качнулся и опустился. Свист булатной остро заточенной полоски. Удар. И голова шведа, который только-только поднимался с пола, подобно футбольному мячику, падает на окровавленный пол, подпрыгивает и катится под ноги другим свеонам.

Следом, без промедления, новый замах. Однако в этот раз противник, невысокий толстяк с бритой головой, уже на ногах, и в его руках клинок. Он успевает отреагировать на опасность и, даже будучи наполовину ослеплённым, встречает мой меч своим. Сил у него немного, но, чтобы отбить Змиулан, хватило. И, продолжая бой, верхней кромкой щита я ударил его в лицо. Окованное железом дерево врубается в переносицу шведа, тот пытается отскочить, но я его не отпускаю. Удар ногой в туловище, и я добиваю свеона выпадом в горло.

Ещё один противник убит. Но вокруг много других, и, если бы не витязи, которые вновь начали бой, меня, скорее всего, растерзали бы. А так ещё и нормально всё вышло. Отмахнулся от одного, от другого и, отступая, прижался к стене, как раз между головами лося и оленя. Продержался пару десятков секунд, и рядом встал Доброга, который отбил предназначенный мне выпад очнувшегося Сверкера Кольссона и выкрикнул:

— Молодец, Вадим! Красиво всё сделал! Видать, не зря с тобой Сивер столько времени проводил!

— Это точно! — на выдохе, отбивая очередной удар Кольссона, ответил я.

А затем нам стало опять не до разговоров. Битва продолжалась, и шведы, которые поняли, что помощи не будет и их конец близок, попытались продлить свою агонию. Десяток самых быстрых и наиболее сообразительных бойцов, подхватив под руки бешеного Сверкера, рванули наверх, а остальные, кто раненый, а кто просто тугодум, остались их прикрывать. Этот заслон конечно же смяли. Однако король и часть дворян заняли оборону на лестнице и на втором этаже.

Оставлять свеонов в покое нельзя, ведь они могли укрепиться и построить на лестнице баррикаду. Поэтому витязи помчались за ними следом. Впереди узость. На нижней ступеньке, размахивая огромным боевым молотом, стоит седоусый вояка, который не подпускает к себе никого. Но этому храбрецу в череп вонзается метательный абордажный топор, и силы короля уменьшаются ещё на одного бойца. За молотобойцем следующий воин, меченосец в одних подштанниках, и против него выходит витязь. Быстрый обмен ударами, и венед, метнувшись на врага, щитом сбивает его через перила вниз. Швед падает прямо под мои ноги, и я, не задумываясь, опускаю на его голову клинок.

Шмяк! Хрусь! Мертвец дёргает ногами и затихает.

Один за другим храмовники поднимаются по лестнице, и бой смещается на второй этаж донжона. Я хотел последовать за ними, но рядом прозвучал голос Доброги, который привлёк моё внимание:

— Красивая девка. Редкая.

Я обернулся и увидел, что сотник стоит над девушкой в светло-зелёном платье, а рядом с ним один из десятников, кажется Военег Печора, который подтвердил:

— Это так. Красивая и дорогая. Как думаешь, командир, если её в Скирингасалль, Любек или Хедебю отвезти, сколько за неё дадут?

— Нисколько.

— Ну да, нас там не любят, и, какой товар ни привези, его попытаются отобрать. Однако не бросать же такую красу в замке.

— Не бросим. — Доброга поднял голову, прислушался к тому, как на втором этаже добивают шведов, и пожал плечами: — В Аркону отвезём. Скоро летние торги начнутся, и новгородцам её продадим. Они за такую девицу десять гривен точно дадут. Всё равно её потом в степь продадут и втрое больше возьмут.

— Ты, командир, как всегда, прав.

Моя помощь в бою, который уже почти закончился, не требовалась, и я подошёл к Доброге и Военегу. Мельком взглянул на красавицу, лежащую у двери в охотничий зал, и мои глаза словно прилипли к ней. Почему? Наверное, потому, что лицо свеонки было на удивление знакомым, будто я его уже где-то видел. И, переворошив память, вспомнил, где мне попадался подобный типаж. Хм! Привет из моего прошлого, кинофильм «Кольцо Нибелунгов», в котором роль Брунгильды была исполнена красавицей Кристанной Локен. Да. Всё верно, девушка передо мной очень на неё похожа. Вот только если у Кристанны носик был слегка курносый, то у этой прямой, аристократический. Да уж, забавно.

— Что, нравится девка? — прерывая мои размышления, спросил Доброга, который не мог не заметить мою застывшую физиономию.

Не знаю отчего, но я хотел ответить, что мне всё равно. Однако вместо этого кивнул:

— Да. Очень нравится.

Сотник и десятник переглянулись, и Доброга сказал:

— Забирай. Она твоя.

— В смысле забирай?

— В самом прямом. Отныне это твоя личная добыча. Захочешь, дашь ей вольную и отпустишь, а можешь сделать холопкой или убить. Она не наших кровей и захвачена в замке врага. Оков на ней нет, одета неброско, а значит, скорее всего, это чья-то ночная грелка без каких-либо прав. В общем, сам решай. Ты сегодня очень отличился. Поэтому тебе можно немного больше, чем остальным воинам.

Сказав своё веское слово, Доброга кивнул десятнику в сторону лестницы, и витязи ушли, а я, толком ещё не понимая, зачем мне эта красавица, присел перед ней на корточки и стал её встряхивать. Раз. Другой. Девушка открыла зелёные глаза, и, заглянув в них, я понял, что пропал. Как там Утёсов пел: «Любовь нечаянно нагрянет, когда её совсем не ждешь…» Вот-вот, и со мной произошло нечто подобное. Бегаешь, воюешь, строишь чёткие планы на будущее, и тут на тебе, из-за угла да по темечку. Очнулся, а на пальце уже обручальное кольцо.

Впрочем, разве любовь или то, что я сейчас за неё принимаю, плохое чувство? Конечно же нет. Так что нечего гундеть. Здесь, наоборот, радоваться надо и подстраивать все свои планы и действия под этот факт.

Сами собой мои губы расплылись в улыбке, и девушка улыбнулась в ответ.

Глава 21

Швеция. Озеро Венерн. 6650 от С. М. З. Х.

Странно. Никогда не думал, что в Скандинавии может быть жарко. Но факт остаётся фактом, пара летних месяцев здесь вполне даже ничего. Температура воздуха в районе Средней Швеции примерно плюс двадцать семь — двадцать девять градусов по привычному для меня Цельсию. Это то, что надо. И после очередного кровавого боя, пользуясь тем, что ни за что не отвечаю и в рамках разумного сам себе командир, я спустился на берег озера Венерн, скинул щит, шлем и кольчугу, разделся и вошёл в воду.

По распаренному телу немедленно ударило холодом, поскольку, несмотря на жару, вода толком так и не прогрелась. И если не думать, можно запросто, подобно великому завоевателю Александру Македонскому, нырнуть, заболеть и помереть. Однако нырять я не собирался, мне бы только пёрышки почистить. Поэтому остановился на мелководье и стал умываться. Копоть, чужая кровь, пот и грязь — всё это пластами смывалось с меня. Чистая прозрачная вода вокруг сразу же замутилась, а накопившаяся за минувшие беспокойные дни усталость на время исчезла.

— Йех-ха!!! Хорошо-то как… — раскидывая руки, выдохнул я и обернулся к берегу, на котором разбивали временный полевой лагерь воины нашего войска: четыре десятка конных витязей Святовида, триста пеших варягов и около двухсот язычников Гутторма Тостерена.

Всё делалось без спешки, как-то буднично. И если бы не многочисленные раненые и несколько убитых, которые лежали в центре лагеря, да не поднимающиеся в чистое синее небо жирные смолистые клубы дыма дальше по берегу, можно было решить, что это учебно-тренировочный выход отряда реконструкторов. Тем не менее здесь не реконструкция, а реал со всеми своими мелкими будничными заботами. Раненые и павшие в бою воины самые что ни на есть настоящие, а дым идёт от догорающего замка Свенборг, который до недавнего времени являлся родовым жилищем одного из ревностных свейских христиан барона Бьёрна Свенссона, а заодно опорной точкой цистерианцев в этом районе.

Вчера наш отряд, часть большого войска, которое от озера Меларен начало своё победоносное наступление на юг Швеции, подступил к стенам его замка, и сотник Доброга предложил дворянину сдаться. Однако гордый Свенссон ответил отказом и за это поплатился. В ночь мы атаковали замок и взяли его приступом и после сбора трофеев, укладка которых забрала у нас половину ночи и половину дня, покинули замок и подожгли. Уничтожать хороший укрепрайон, конечно, жаль, больно место для обороны удобное, и труда в постройку вложено немало. Но иначе никак. Дальше этого места, северо-восточного побережья озера Венерн, мы не пойдём. Неделю-другую здесь постоим, окрестности разорим и начнём марш на Сигтуну. Охранять эти места некому, язычников здесь практически не осталось. А оставлять родовое жилище Свенссонов противнику, который его обязательно займёт, нам нет резона. Поэтому гори-гори ясно, чтобы не погасло.

Я стал зябнуть и выбрался обратно на сушу. Накинул на себя высохшую рубаху и присел на щит, который нагрелся на солнце. Глядя на ровную водную гладь озера, над которой парили чайки, задумался о положении дел в Швеции и мысленно перефразировал Шекспира: «Разброд вершится в Шведском королевстве». Да, всё верно, разброд. Поскольку кругом, куда ни кинь, всё катится в пропасть. По крайней мере, на первый взгляд, и это легко объяснить.

После смерти Сверкера Кольссона и его сына Карла, которые пали в бою с витязями Святовида в замке Валлеборг, минуло почти три месяца, и северное королевство стало стремительно рассыпаться на куски. Шведы и до этого жили вовсе не дружно, постоянно между собой делились на племена и цапались. А тут неожиданный удар венедов, гибель жёсткого авторитарного правителя — и понеслось. Началась ожидаемая борьба за корону, которая пока находится в распоряжении хитрого лагмана Тостерена, объявившего, что зимой в Сигтуне он соберёт большой тинг и символы королевской власти из его рук получит только настоящий язычник. И сразу же куда что делось? Больше половины свейских ярлов, ведущих свои корни от Инглингов, вдруг снова стали родноверами, вспомнили про Одина, Тора, Хеймдаля и стали истреблять соседей-христиан. Южане-геты, в свою очередь, не растерялись, при поддержке цистерианцев, которых на всю Швецию не больше семи-восьми десятков, провозгласили новым королем Юхана Сверкерссона, второго сына покойного Кольссона, и выступили против свеев. А ярлы Готланда, которые ни за тех, ни за других, объявили, что они в вооружённом нейтралитете и станут бить всякого, кто на них полезет.

В общем, в Швеции идёт гражданская война. Воспользовавшись этим, экспедиционный корпус Мстислава Выдыбая разделился на несколько рейдовых групп и начал атаку на замки католиков. Помощь местных жителей и немалого количества независимых ярлов имелась, карты земель тоже, а планы были расписаны ещё на Руяне. Поэтому каждый наш удар — в цель. Что ни день, так горел один из вражеских замков или церковь. Обозы с богатой добычей и пленные каждую неделю отправлялись в Сигтуну, где их сортировали и грузили на варяжские лодьи. Свейские язычники мстили за своих погибших братьев и сестёр, поэтому не щадили никого. Противостояние нарастало, кровь христиан и последователей родовых традиций орошала землицу, и всё шло своим чередом.

А я, вольный ведун Вадим Соколов, на фоне всей этой кровавой вакханалии заводил знакомства с местными князьками и варяжскими командирами, повышал своё воинское мастерство, набивал мошну, нарабатывал авторитет и обрастал людьми, которым мог хотя бы немного доверять. Да-да, кому война, а кому мать родна. Ведь я не всё время клинком махал, но и о будущем думал. Благо делёжка трофеев у варягов и витязей Святовида производилась по справедливости, а война так играла судьбами людей, что за время участия в боевых действиях ко мне прилипло ни много ни мало, а пять человек.

Кстати, о трофеях и моих людях.

Сначала о добыче. Каждый вражеский замок или посёлок, который мы захватывали, подвергался полному разграблению. Лошадей, скотину, предметы обихода и продовольственные запасы, как правило, забирали скандинавы, а всё остальное, наиболее ценное, доставалось венедам. После сбора трофеев варяги и витязи собирались в круг, прямо как по традициям казаков. Специально выделенные выборщики, наиболее уважаемые и опытные воины, по одному от каждой сотни, сортировали золото, серебро, дорогие ткани, ценное оружие и доспехи, благовония, драгоценности и прочие мелочи, а затем делили всё на три части. Командир отряда, в нашем случае Доброга, тыкал пальцем в одну из них, и всё, что находилось в этой груде, отходило храму Святовида. Две другие кучи добра раскидывались на доли и по жребию распределялись между воинами. Одна доля — рядовому бойцу. Две — десятнику или витязю-храмовнику, который автоматом приравнивался к младшему командному составу, и две — на каждого погибшего в бою воина. Пять — полусотнику и десятнику витязей. Десять — сотнику. Ну и по двадцать долей владельцам кораблей, кстати, они же полусотники и сотники. Плюс к этому шла специальная раздача долей по итогам боя, своего рода бонус за геройство и результативность. Так что после всех боестолкновений, в которых я принимал участие, и после трёх награждений дополнительными долями за Валлеборг, Кирстэнстек и Брекхамн у меня, без учёта драгоценного металла, накопилось немало дорогостоящих вещей и одежды. Во сколько всё это оценивалось, точно пока я и сам не знал, но примерные прикидки говорили, что тридцать новгородских гривен у меня есть точно, и это не считая двух долей за Свенборг. И если принять во внимание, что в Арконе на хранении у купца Радима Менко находилось ещё двадцать пять моих гривен, вознаграждение от Векомира за бумагу, я богатый человек. Правда, не настолько, чтобы построить свою собственную лодью, пусть даже небольшую. Но ватагу лихих парней собрать и вооружить смогу.

Теперь о людях, и первый человек, о котором нельзя не упомянуть, девушка Нерейд из замка Валлеборг. Красавица с неопределённым статусом мне очень нравится, настолько, что можно даже говорить о влюблённости. При этом, как и всякий нормальный мужчина, я хотел бы затащить её в постель, и чем скорее, тем лучше. Но война есть война, а торопиться в таком деле, как серьёзные отношения с противоположным полом, не стоит, и я отправил её в Сигтуну, где она пока числится моей одерноватой холопкой.

Сбежать Нерейд не пытается. Да и некуда ей бежать от того, кто спас северную красавицу от продажи на рабском рынке и пообещал даровать свободу. Так что подруга ждёт меня и надеется, что для неё всё сложится хорошо. Я, впрочем, тоже имею надежду, что её симпатия ко мне, которую при общении почувствовал в душе Нерейд, не просто нечто мимолётное. А раз так, то мы поладим и обойдёмся без насилия. Ведь люди, а не животные, в конце концов. И при любом раскладе все хотим любви, ласки, уюта и тепла. А вот что будет потом, надо посмотреть и с решением не торопиться. Возможно, женюсь, а если пойму, что мы с Нерейд не сходимся характерами, тогда разбежимся как в море кораблики, да и всё.

Второй и третий кандидат в ближние люди попали в поле моего зрения после захвата замка Кирстэнстек, оказавшегося под ударом сразу после падения Валлеборга. Тогда наш отряд под прикрытием стрелков по штурмовым лестницам проник за стены замка и перебил всех, кто посмел оказать сопротивление. Моя скромная персона шла в третьем десятке витязей, но, несмотря на это, я всё же сразил одного шибко здорового шведа в тяжёлом рыцарском доспехе и, прохаживаясь по замку, уже прикидывал, что бы такое попросить у Доброги в дополнительную долю.

Ходил, бродил, и тут из подвала раздались голоса, наши, славянские. Выбил дверь, а там несколько новгородцев, расшиву которых в море перехватили верные подручники покойника Кольссона. Мореходы находились в плену уже пару месяцев, и их товары, разумеется, давным-давно разграбили. И когда после радостных воплей и расспросов встал вопрос, что делать с купцами дальше, выяснилась вот какая штука. Венедам они не нужны, поскольку здоровье новгородским путешественникам подорвали и воевать они не могли, да и не желали. Заплатить за перевоз их до родных берегов им нечем. Значит, единственным приемлемым для бывших пленных вариантом оставалось с обозом добраться в Сигтуну и ждать попутного корабля на родину.

Вроде бы всё просто. Тем более что при прежних королях у новгородских купцов в Сигтуне даже торговое подворье имелось, а сейчас, при старом городском правителе, торговля опять пойдёт. Однако два человека возвращаться домой не желали.

Один, бывший приказчик и начинающий мелкий купец Ставр Блажко, который за разграбленный шведами товар должен расплатиться, а в долговую тюрьму, естественно, не хотел, всерьёз думал над тем, как бы ему остаться в Швеции или перебраться к венедам.

Другой невозвращенец — старый вояка Славута Мох. В прошлом ротник Господина Великого Новгорода, коему в морском бою клинками исполосовали левую ногу, и она стала усыхать. Всё же он не сдавался, в отчаяние не впадал и крепко надеялся, что в арконском храме Святовида ему смогут помочь.

Такие вот люди, которые никому не нужны. Подумав, что пора собирать вокруг себя группу сподвижников, я после разговора с Доброгой предложил обоим новгородцам поступить ко мне на службу. Денежный вопрос при этом, как таковой, пока всерьёз не обсуждался, отложили его до Арконы, куда я обещал доставить Блажко и Мха. И после того, как моё предложение было принято, а воинский коллектив подтвердил нашу сделку, слуги Вадима Сокола отправились в Сигтуну. Там они находятся по сей день, и не просто так бока вылеживают, а занимаются тем, что нужно их нанимателю. Охраняют моё добро, присматривают за Нерейд и изучают город, в коем со временем я намеревался неплохо расторговаться или закрепиться как потенциальный разработчик природных ресурсов Норландского плоскогорья.

Четвёртый человек прибился полтора месяц назад в посёлке Брекхамн, который наш отряд взял с ходу. Бились мы с местными жителями, которые не сдавались, жёстко. Последняя схватка шла в сельской церквушке. В итоге из поселковых в живых мало кто остался, да и те — старики или совсем дети. Но несколько интересных персонажей уцелело. В частности, священник-цистерианец и при нём пара молодых отроков на обучении. Что с ними было дальше, совершенно понятно. Монаха пытали, а затем вместе с учениками казнили. Дело рядовое. Но перед смертью один из учеников сдал потайной подвал рядом с церквушкой, где настоятель спрятал серебряные подсвечники, книги и немножко денег. Кинулись туда, а там уже пусто, нас опередили.

Что примечательно, если бы тайник обнаружили варяги, дело спустили бы на тормозах. Однако витязи Святовида — люди необычные и упрямые. На что нацелились, всё равно возьмут. Поэтому они кинулись по следу потрошителя чужих схронов, и вскоре ловкий человечек, оказавшийся рыжеволосым тринадцатилетним парнишкой-рабом, коего освободили воины Тостерена, был пойман. Паренька собирались выпороть и вновь низвести до состояния раба, ибо негоже в одиночку и втихаря хабар прихватывать. Однако чем-то мне этот дикий мальчишка, практически зверёныш с минимальным словарным запасом, приглянулся. Наверное, глазами, в которых светился недюжинный ум, и внутренней уверенностью, что он всё равно сбежит. Посмотрев на исполосованную плетьми спину паренька, а затем на выжженное в районе левой лопатки клеймо в виде католического креста в окружении двух лавровых венков, я взял его под своё крыло. А поскольку убивать Торарина, так звали мальчишку-раба, никто не собирался, мне отдали его без всяких проблем. Через штатного переводчика я объяснил ему ситуацию, и он как оруженосец остался при мне.

Толку с Торарина, правда, немного, поскольку он ничего не умеет, а неприятности из-за него периодически возникали. Но я думаю, что это пока. Пройдёт время, и мальчишка, который не помнит ни маму, ни папу, ни родовой фамилии и половину своей не очень долгой жизни просидел на цепи возле церкви, оклемается, перестанет воровать еду и прятать её под спальное место и не будет вздрагивать по ночам от каждого шороха. Конечно, над этим придётся поработать и многому его обучить. Однако если Торарина правильно воспитать, а я считаю, что мне это по плечу, через три-четыре годика из него может получиться хороший помощник в делах, который будет в состоянии присматривать за какими-то мелкими делами. Впрочем, сие только планы.

Пятый человек в моей компании — венед. Среднего роста крепкий сорокапятилетний мужчина с совершенно седыми волосами, неоднократно сломанным носом, кучей рваных застарелых шрамов по всему телу и отрезанным языком. Когда-то он был воином и, если судить по его поступкам и сноровке, очень даже неплохим. Происходил он из племени вагров, остатки которого в настоящий момент входят в союз бодричей. Откликался на кличку Немой или на имя Ястреб. Но общаться с кем-либо не желал, и после того как его, прикованного к большому жернову, нашли в одной из деревень на нашем пути и освободили, он объяснялся только с тремя. С командиром «Соболя» Авсенем Беридраговичем, который с огромным трудом опознал в нём воина из экипажа пропавшей двадцать лет назад лодьи «Пресвет». С Доброгой, который хотел отправить его в Сигтуну. И со мной, когда, получив приказ сотника витязей покинуть лагерь, он поймал мой взгляд, на ходу выхватил из кучи трофейного оружия короткий меч, приблизился ко мне, поцеловал клинок, опустился на колени и протянул его на вытянутых руках вперёд. Что это значило, я понимал: просьба взять его на службу. Решив, что Ястреб ничем не хуже неудачливого купца Блажко, увечного воина Мха и зверёныша Торарина, я принял меч, а затем вернул его обратно. И хотя я не до конца понимал, почему Немой из всех людей вокруг выбрал именно меня, ведовские таланты шептали, что это не важно. Главное, что рядом появился достойный боец. Битый жизнью и покалеченный врагами, что есть, то есть, но не потерявший веру в себя, желающий биться с врагами своего народа и служить тому, кому он поклялся в верности.

Вот такая у меня собирается ватага. Слабая и несколько непутёвая, но это ничего. Других людей рядом с собой я пока всё равно не вижу. Поэтому подобно всем основным историческим личностям на первых порах мне придётся работать с теми, кто есть под рукой. И поскольку, как я уже неоднократно говорил, впереди у меня целая жизнь, успеть можно многое. С момента моего появления в двенадцатом веке от Рождества Христова прошло немногим более года, а столько всего сделано, что история, которую я знал, с каждым днём всё больше превращается в полный бред. Даты смещаются, лидеры исчезают, и на их месте возникают новые. Народы идут по другим путям развития, а технологический процесс может ускориться. Так что в космос вполне реально полететь не в двадцатом веке, а в восемнадцатом или, в крайнем случае, в девятнадцатом.

Однако для этого необходимо выстоять, выдержать натиск крестоносцев, которые, как показал мой личный опыт, тоже не лыком шиты. Одна только молитва цистерианцев в замке Валлеборг чего стоит! Да-с! Это в моём родном времени религиозные речитативы и мантры ничего не значат. А здесь очень даже серьёзная вещь, которая способна преобразовывать силу верующих в нечто реальное и с применением на практике. И если монахи среднего звена, подобные Альбрехту Зюгау, которому клинок Змиулана заткнул глотку, настолько сильны, что могут парализовать витязей-храмовников, то каковы Бернард Клервоский и его сотоварищи, вроде Стефана Хардинга? Наверняка они специалисты не слабее Векомира, Лучеврата или Огнеяра. И коли верна информация, что главы цистерианцев и других орденов стараются как можно реже покидать свои монастыри и твердыни, достать их будет весьма проблематично. Поэтому правы волхвы, что не посылают витязей на убой. Иначе необходимо действовать, иначе. Но как, лично я до сих пор не сообразил, и единственное, на что меня хватает, — на активную оборону и создание в районе Венедского моря мощного государственного противовеса всем тёмным экстрасенсам мира. Вот только, как ни крутись и какой героизм ни проявляй, против всей Европы, а возможно, и русских княжеств, всё одно не выстоять…

— Как водичка, Вадим? — Рядом со мной, кивнув на озеро, остановился сотник Доброга, и мысли о будущем сразу же отошли на второй план.

— Холодная, — ответил я.

— Это хорошо, — начиная скидывать одежду, одобрил витязь и добавил: — От Мстислава гонец с письмом прискакал.

— И что наш командующий пишет? — заинтересовался я.

— О тебе беспокоится, — ухмыльнулся Доброга.

— Но это ведь не главное?

— Нет. Выдыбай приказывает начать немедленный отход в Сигтуну.

— Почему так рано? Мы ведь собирались задержаться.

— Его Векомир подгоняет. Возможно, потребуются наши клинки.

— Где?

— В землях поморян. Лучеврат, Сивер и отряды соседних племён вышибли Грифинов с венедских земель, а они, паскуды, к ляхам побежали. Так что по осени, скорее всего, начнётся вторжение.

— Но ведь князю-кесарю Владиславу Второму не до войны. У него с младшими братьями, Болеславом, Мешко и Генрихом, грызня идёт.

— Чего не знаю, Вадим, того не знаю. Видать, замирились ляхи, а иначе бы Векомир нас не трогал.

— Понятно.

— Кстати, — сотник сменил тему, — твой Немой сегодня ночью одного шведского воина на куски изрубил, я самолично это видел. Значит, не такой уж он слабак, как мне вначале показалось. Ошибался я в нём, признаю.

— Ястреб — воин хороший. Ему бы немного восстановиться после рабства и с мечом поработать. Но нет, он сразу в бой. И вот ещё что. Если хочешь сказать, что зря о нём плохое подумал, сам к нему подойди и скажи.

— Уже с ним переговорил. Он послушал, а я прощения попросил. Мне не зазорно… — Эти слова сотник произнёс уже в разбеге.

Он метнулся в воду и сильными мощными гребками поплыл вдоль берега, а я, проводив его взглядом, встал и направился в лагерь. И пока шёл, естественно, мыслями снова вернулся к ходу исторических событий.

Что такое не везёт и как с этим бороться? Только в паре мест прорехи на будущее залатали, данов и свеонов из грядущей большой войны вывели, а поморян на сторону Руяна перетянули, и тут незапланированное наступление поляков. Почему?! Ведь в моей реальности Владислав Второй проиграл своим родичам и через несколько лет, если я не ошибаюсь, должен бежать в Чехию, а оттуда в Австрию. Но нет, как выясняется, есть вероятность того, что он объединит свою армию с дружинами светлейших князей и пойдёт в Померанию восстанавливать Грифинов на троне и возрождать торжество католической церкви.

С чего бы вдруг такие несовпадения? С чего, с чего? Да с того, что наш противник, судя по всему, тоже не дремлет. Мы сделали ход, а цистерианцы и другие христианские ордены ответили. Черти бы побрали этих тёмных! Сидели бы себе тихо и спокойно в Риме и Константинополе, бились бы за Гроб Господень и Святой Град Иерусалим. Так нет же. Надо им волхвов добить, ой как надо, и они стараются изо всех сил, которых за ними весьма немало. Ну и ладно. Мы ещё поборемся, и ляхов, братьев-славян, если надо, в землю утрамбуем, и остальных защитников папы римского и константинопольского патриарха за ними следом отправим.

«Да уж, — подумал я, приближаясь к растянутому Торарином на кольях пологу и посматривая на пленных из Свенборга, которые немного в стороне от нашего лагеря стояли на коленях, истово молились и ждали смерти от рук свейских язычников, может, своих братьев по крови, — знал бы великий пророк иудейский Христос, как извратят его учение, наверное, дал бы обет молчания и сидел бы на попе ровно в родной деревне до самой смерти.

Впрочем, тёмным всё равно, чьим именем прикрываться. Не Христос с Яхве, так Дионис с Бахусом или Кернуннос с Эпоной. Главное — это порыв верующих. Надежда на то, что добрый дядя на небесах решит всё за него. Рабский отклик в человеческих сердцах и жизненная сила, которую отдают по-настоящему религиозные люди своим пастухам. Ну а всё остальное дело техники, поскольку идеология подстраивается и трансформируется уже по ходу движения. Вот против этих зомби мне приходится драться, и я буду делать это впредь. Ведь если мы сдадим Руян, то всё, привет — начнётся уничтожение народной родовой памяти. После чего — войны и крестовые походы на Русь, а я маму-родину люблю и уважаю не меньше, чем культуру венедов, и потому мне отступать некуда».

Глава 22

Швеция. Сигтуна. 6650 от С. М. З. Х.

После приказа Мстислава Выдыбая все части варяжского экспедиционного корпуса стали стягиваться в Сигтуну, и отряд сотника Доброги был одним из первых. Остальным группам, особенно тем, которые находились в предгорьях хребта Даларн к северо-западу от озера Меларен, вернуться было сложнее. Поэтому, разумеется, нам предстояло их дождаться, и только после этого мы могли погрузиться на корабли и отчалить. И если кто-то торопился на Руян, то я никуда не спешил, и причины для этого были.

Во-первых, весь командный состав варягов и наиболее уважаемые воины Руянского корпуса, среди которых оказался и я, от щедрот Гутторма Тостерена получили в Сигтуне временные жилища. Благо пустых подворий, после того как лагман зачистил город от католиков, которых частью обратили в рабов, а частью выгнали из Сигтуны, хватало. Поэтому мне и моим подручным достался просторный домик с баней. И, пользуясь затишьем, я забил на все проблемы-заботы, отдыхал, хорошо питался, гулял, ловил рыбку, загорал, тренировался и присматривался к тому, что происходит в городе.

А во-вторых, рядом со мной находилась красавица Нерейд, которая за минувшие три месяца довольно-таки неплохо освоила венедский язык, и мы много общались. Говорили о разном, о жизни и былых временах, о наших близких, коих уже не вернуть, и будущем, которое обязательно должно быть чистым и светлым. И что примечательно, в этих разговорах не было пошлости или каких-то скабрёзных намёков с сексуальным подтекстом. Нет. Просто встретились два одиноких человека, которых тянуло друг к другу, словно магнитом, и день за днём, совершенно естественно, мы становились всё ближе, а царящее вокруг нас спокойствие этому только способствовало.

Так я прожил неделю и дотянул до сегодняшнего дня, который начинался просто великолепно.

Я проснулся. Сквозь приоткрытое окно в просторную спальню проникал свежий морской воздух, в котором угадывался запах выброшенных на берег водорослей. Первые солнечные лучи, падая на стену, образовывали причудливую картинку из кружочков и поперечных палочек, а моё тело было расслаблено, вставать не хотелось. Однако привычка оказалась сильнее желаний и природной лени.

Подъём. Зарядка вместе с Торарином, который с недавних пор стал во всём брать с меня пример. Далее тренировка с Немым, который заметно окреп и обучал меня разным подлым приёмам мечного боя. Затем умывание и утренний развод.

За общим столом, который накрыла хозяйственная Нерейд, собрались все примкнувшие ко мне граждане, и, набив желудок, под кружечку горячего взвара я стал раздавать приказы.

— Славута, — обратился к увечному воину.

— Да? — Хромой новгородец, которому наша знахарка подобрала пару остановивших усыхание его ноги неплохих целебных мазей, полотенцем обтёр седоватые усы и посмотрел на меня.

— Ты как сегодня?

— Хорошо. — Он кинул благодарный взгляд на Нерейд и слегка ей поклонился. — Нога уже не болит.

— Тогда возьмёшь с собой Торарина и отправитесь в оружейную лавку Астура Ариссона. Он мне за трофейное оружие четыре гривны должен. Возьмёте серебро, а потом зайдёте на рынок и закупите продовольствие, чтобы его на седмицу хватило. Через два-три дня отправляемся на Руян. Значит, солонина и сухари нужны с запасом, дабы нам у витязей не одалживаться. Справишься с этим?

— Всё ясно, Вадим Андреевич. Сделаем. Дело-то знакомое. — Славута легонько, чтобы не напугать, толкнул в бок Торарина, который никак не мог остановиться и запихивал в род очередную лепёшку: — Слышал, рыжий? Со мной пойдёшь.

Подстриженная под горшок огненная голова парнишки утвердительно качнулась, и он продолжил завтрак.

— Вот и ладно. — Следующим, кому я нарезал задачу, был Немой. — Ястреб, надо дров наколоть. Затем мечи и кинжалы, которые мы с собой забираем, почистить, смазать и в непромокаемые мешки запаковать. Потом остальное походное имущество перебери и, если что-то надо починить, отложи в сторону. Это всё до полудня, а потом натопи баню.

Вагр кивнул, а ко мне обратился Ставр Блажко, среднего роста бородатый блондин в потёртом полукафтане:

— Вадим Андреевич, а может, мне вместе со Славутой отправиться? С Ариссоном поговорю и на рынке немного серебра сэкономлю.

— Нет. Мох с парнишкой сами управятся. А на тебе другое дело. Помнишь, три дня назад мы с тобой говорили насчёт Норланда?

— Да, конечно.

— Так вот, там сейчас обитают лапоны-лапландцы и вендели-полукровки. Однако сколько их и какие точно роды и племена держат за собой эту местность и торгуют с норгами и свеонами, точно неизвестно, а мне нужно это знать. Поэтому пойдёшь в порт и найдёшь купца Сигурда из Нерке. Говорят, у него рабы есть, природные вендели. Так ты посмотри на них, и если найдёшь кого-то с разумом в глазах, кто сможет рассказать о северных землях, попробуй такого человека купить.

— По какой цене?

— Больше десяти ногат купцу не давай, сейчас рабы стоят дёшево.

— Понял. А что потом?

— Пройдёшься по городу и соберёшь все наиболее интересные новости и слухи.

— Можно идти?

— Да.

Один за другим люди, которые связали свою судьбу с Вадимом Соколом, покидали горницу и отправлялись по делам, а я, проводив их, перебрал свой гардероб, переоделся в чистую трофейную рубаху из синего шёлка с распашным воротником и вернулся обратно. Сел на своё место во главе стола, машинально отметил, что посуда уже убрана и помыта, и дождался появления Нерейд.

Девушка, которая, как всегда, выглядела сногсшибательно, сегодня была одета в хорошо пошитое серое платье из трофеев замка Валлеборг. Она остановилась в дверях, и я улыбкой поспешил развеять её сомнения, входить или нет. Нерейд, эмоции которой не были для меня тайной, расслабилась, и по её душе прокатилась волна позитива и добра. Это был хороший знак, и, указав на место слева от себя, я спросил:

— Поговорим?

— Да-а, — немножко плавно, на прибалтийский манер моего времени, ответила она и присела.

Наши взгляды встретились, и девушка, искренне смутившись, опустила глаза. Я протянул руку и взял узкую хрупкую ладонь Нерейд. И мы начали наше ежедневное общение. Я спросил красавицу, какие венедские слова она ещё не понимает. Девушка стала вспоминать труднопроизносимые и непонятные выражения, а я объяснял их значение и смысл. Так пролетел час.

Мостик доверия между мной и шведкой становился крепче с каждой минутой, и наконец я решил, что пора с ней поговорить всерьёз. При этом совершенно понятно, что с высоты своих восемнадцати прожитых зим Нерейд понимала жизнь гораздо лучше, чем её избалованные благами цивилизации среднестатистические ровесницы из двадцать первого века. Но понимать и получить объяснение лично от того, кто имеет право распоряжаться тобой, словно движимым имуществом, — две большие разницы. Поэтому девушка ждала разговора, который определит её статус, ибо это краеугольный камень всего современного общества. А я не торопился, и это будило в ней двойственные чувства. С одной стороны, она ожидала, что, возможно, вернувшись в город, словно дикий зверь, я наброшусь на неё и немедленно поволоку в постель. И если бы мне было двадцать лет, всё сложилось бы, вероятно, именно так.

Однако реальному Вадиму Соколу уже под полтинник. Поэтому хотелось чего-то большего, чем просто секс, и, стараясь не отпугнуть девушку, я был осторожен. Это её немного удивляло, радовало и одновременно с этим смущало и расстраивало, поскольку мои реакции не укладывались в общепринятые нормы современной морали. Ведь вокруг двенадцатый век, и, кто сильнее, тот и прав, а рабыню никто не спрашивает, хочет она удовлетворять желания хозяина или нет. Правда, в славяно-языческом обществе Руяна противоположный пол обладал массой свобод. Но здесь не венедский остров, а Скандинавия, которая совсем не похожа на бесхребетный лубок двадцать первого века, где приезжие негры кошмарят коренных жителей как и где хотят. Так что фактор бытия, определяющего сознание, в данном конкретном случае роль играл преогромную.

Итак, я решил, что девушка готова, ещё раз просканировал её чувства и затронул серьёзную тему:

— Нерейд, скажи, какой ты видишь свою дальнейшую жизнь?

— Я не знаю, хозяин, — смутилась она.

— Не называй меня так и обращайся на «ты».

— Но вы мне волю так и не дали.

— Да, не дал. Но если ты пожелаешь, то можешь покинуть меня хоть сегодня. Возьмёшь свои вещи, которые прихватила из Валлеборга, и ступай на все четыре стороны, никто держать не станет.

Нерейд замялась, а затем выдохнула:

— И ты меня отпустишь?

— Да, поскольку мне нужна жена, а не наложница.

— Жена… — удивлённо протянула девушка, и явно её сердечко радостно забилось.

— Именно.

— Но я уже была замужем…

— Ничего страшного. Главное, что я люблю тебя, а ты неравнодушна ко мне. Я знаю это. Поэтому мне не нужны пустые слова. Всё просто, и не надо придумывать ничего лишнего.

В душе Нерейд, которая молча встала и подошла к окну, поднялась буря из самых добрых чувств, и ко мне пришло понимание, что если сейчас я не поцелую её, то буду полным ослом. Тупым животным быть не хотелось, а поцеловать красавицу, напротив, желание имелось преогромное.

Я приблизился к девушке. Обхватил узкую талию Нерейд, развернул податливое тёплое тело к себе и впился губами в её алые губки, и она, что меня порадовало, не только не отстранилась, а ответила и подалась навстречу. И в этом порывистом движении было столько искренности, страсти и сексуального природного влечения, что я, теряя голову, подхватил девушку на руки и без промедления направился в спальню.

В это время на крыльце загремели чьи-то торопливые шаги. Поставив Нерейд на пол, я положил ладонь на рукоять Змиулана и обернулся к выходу.

Бах! С грохотом дверь ударилась в стену, и на пороге возник Ставр Блажко, лицо которого было словно у варёного рака. Купец задыхался, видимо, бежал, и было понятно, что он принёс важные известия.

— Что случилось? — Огладив Нерейд по спине, я шагнул навстречу купцу.

— Вадим Андреевич, — захлёбываясь, выпалил Ставр, — помните, вы говорили, что хорошо бы прикупить свой кораблик?

— Да, было такое, — подтвердил я, вспоминая одну из бесед с Блажко, когда мы посещали Сигтунский порт.

— Есть возможность такой корабль купить. Но надо в порт бежать. Срочно!

— И что там? — недовольно поморщившись и уже понимая, что временно секс откладывается, поинтересовался я.

— Ярл Дунгаль Два Крыла совершил удачный набег на гетландских христиан и угнал у них три новых шнеккера, которые полностью оснащены и пришли в Сигтуну самостоятельно. Когда он причалил, я рядом был и слышал, как ярл сказал, что отдаст любой кораблик за сто кёльнских марок серебром. Но прямо сейчас, чтобы до вечера забрали. Видать, торопится Дунгаль, и я подумал, что вам это будет интересно.

Интересно ли мне это? Ещё как! Поскольку о своём кораблике я задумывался давно, а сто кёльнских марок — сумма хоть и большая, в перерасчёте на привычную мне систему это сто двадцать пять новгородских гривен или двадцать пять килограммов серебра, но я могу её собрать. Витязи Святовида рядом, и денег займут, да и Выдыбай, если его попросить, в помощи не откажет. А потом кину клич по варяжским экипажам, соберу десять — пятнадцать добровольцев и вместе со всей нашей эскадрой отправлюсь на Руян, где новенький шнеккер, на самый крайний случай, коли у меня дела не пойдут, можно продать по двойной цене.

Почему так дорого? Да потому, что хороший корабль строят целый год, а то и два, и на его изготовление, насколько мне известно, уходит очень много дорогостоящих материалов. Взять, к примеру, стандартный шнеккер на шестьдесят бойцов. Это минимум сто пятьдесят дубовых стволов, которые необходимо распустить на доски, высушить, а затем обработать ценным лаком и клеем. Полтонны смолы, а её надо собрать в лесах и сварить. Четыре с половиной тысячи железных гвоздей, которые не появляются из магазина, а должны быть выкованы кузнецами. Больше тысячи метров пенькового каната, который требуется сплести. Полторы тысячи килограммов овечьей шерсти, из которой ткачихи соткут парус. Рыбий жир, дабы обработать парусину, краски и так далее. И это всё, не считая работы мастеров-корабелов.

Поэтому предложенная Дунгалем цена была минимальна, а шнеккеры, небольшие драккары с прямоугольным полосатым парусом и двадцатью пятью парами весел, способные развивать скорость до восемнадцати узлов, на дороге не валяются. И эти хорошие суда, новенькие, только-только из корабельных мастерских, могут в любой момент выйти в море, пройти по любым узким фьордам или проскочить по рекам. Борт у них низкий, и силуэт шнеккера со снятой мачтой среди волн различить нелегко. Так что, как ни посмотри, на сегодняшний день в регионе Венедского моря это практически идеальное боевое судно для налётов на вражеские берега, где можно взять неплохую добычу. Следовательно, для меня это наилучший вариант, и я не раздумывал. Сорвался с места, на бегу подмигнул Нерейд, мол, вечером продолжим, и помчался в порт.

Мы с Блажко торопились, как могли. И всё равно опоздали. Местные купчишки — люди хваткие, опередили меня буквально на десять минут. Они увидели, что от привалившей удачи и богатой добычи Дунгаля Два Крыла просто распирает, и купили разом все три корабля. Я полюбовался на отличные судёнышки, почесал затылок, посетовал на неудачу и подумал, что не везёт мне в бизнесе, повезёт в любви. После чего, раз уж всё равно в порт пришёл, отправился искать Сигурда из Нерке, который, кстати, вовремя купил у лихого языческого ярла один из трофейных шнеккеров. Поэтому был весел и улыбчив.

Сигурд, несколько лет проживший в Новгороде полный солидный дядька, выслушал мою просьбу и дал добро на общение с пленными венделями. Дело начинало складываться, и вскоре я оказался на складе, где подсознательно надеялся увидеть здоровяков из кинофильма «Тринадцатый воин», которые поклоняются Великой Тёмной Матери, то есть являются верными последователями славянской богини Мары. Но потомки одного из славянских племен, во времена вандало-венедского короля Радегаста, из-за конфликта с волхвами Святовида и Яровита мигрировавшие на север, все как на подбор оказались мелкими темноволосыми и косоглазыми задохликами. Моего языка из полутора десятков венделей, которые, гремя кандалами, таскали тюки с товарами Сигурда, никто не понимал. С разумом у этих одичавших и скрестившихся с северными племенами и народностями людей тоже было не очень. То ли они его скрывали, то ли он изначально отсутствовал, то ли жестокие надсмотрщики выбили из них всё, что только можно. По этой причине, ничего не добившись, я покинул воняющее перегнивающей рыбьей чешуёй помещение и вышел на свежий воздух.

Собрался было отправиться обратно к любимой Нерейд, но задержался, поскольку ко мне подошёл Сигурд и спросил:

— Ну и как тебе вендели, витязь?

Видимо, Сигурд считал, что, если рядом со мной часто мелькают храмовники, я тоже служитель Святовида, а значит, он может обращаться ко мне как к равному. Разубеждать шведа я не стал, ибо репутация витязей автоматом прикрывала меня от множества мелких дрязг и неприятностей. И, пожав плечами, ответил:

— Никак, уважаемый Сигурд.

— Да, от них ничего не добиться, — покивал купец, — тупые скоты.

— И что, на севере все такие?

— Нет, а иначе бы Норланд давно стал бы нашим. Есть у венделей несколько сильных родов, которые манерами и лицом похожи на нас и на вас, потому что они постоянно совершают набеги на земли свеев и норгов и похищают самых красивых женщин. Вот вокруг них все остальные северяне и держатся.

— Понятно. А эти, — я кивнул в сторону склада, — как к тебе попали?

— Этих свои же сородичи продали. У них тоже между собой драки случаются, и мои рабы из рода, который потерпел поражение.

— Скажи, Сигурд, если не секрет, конечно, а как у вас с жителями Норланда ведётся торговля, чем обмениваетесь?

Свеон хмыкнул и, немного поколебавшись, всё же ответил:

— Это не секрет, Вадим, просто мы об этом не любим говорить. В Южном Норланде у нас и норгов есть укреплённые торговые посты. Летом мы свозим туда товары, а зимой вендели и лапоны собирают сильные отряды воинов и подходят под стены наших факторий. Вот тогда и начинается торг. Вендели предлагают нам слитки меди и серебра, рабов и шкурки пушных зверьков, а мы с ними расплачиваемся вином, хмельным мёдом, тканями и продовольствием. Торжище открыто каждый день в течение месяца, а потом от случая к случаю, как товары появляются.

— А что насчёт оружия?

— Нет-нет! — Швед всплеснул руками. — На это есть давний запрет, которому уже четыре века. Нельзя венделям железное оружие и доспехи продавать, а не то худо будет. Они ведь злые, словно полярные волки, которых эти дикари часто приручают, а мы себе не враги.

— Понятно. А нельзя как-нибудь с вами на этот торг съездить?

— На это тоже запрет, Вадим. Мы не пускаем в Норланд никого, кроме своих.

— Мы — это кто?

— Потомственные торговцы, четыре семьи норгов и девять семей свеев.

— Ну что ж, благодарю за сведения, Сигурд. Удачи тебе в делах.

— Не за что, витязь. Ступай с миром.

Завершив разговор с купцом, мы с Блажко развернулись в сторону Сигтуны и отправились в наше временное жилище. На бесполезную беготню от городского центра в порт и обратно я угробил четыре с лишним часа. Время перевалило уже за полдень, на оживлённые улицы шведского города падали солнечные лучи заходящего летнего светила. Кругом много людей, как гражданских, так и военных. Откуда-то слышался смех и славянский говорок, похоже, перед возвращением на Руян веселились варяги. Немного в стороне я увидел знакомого витязя, десятника из сотни Доброги, он с явно тяжёлым мешком за плечами входил в оружейную лавку. Наверняка пришёл сдать добычу, которую не было смысла везти на родину. Дальше на перекрестке расположилась группа из нескольких вооружённых язычников Гутторма Тостерена, городской патруль. А рядом с ними перед пустым подворьем стояли новгородские бородачи, скорее всего, купцы, подбирающие место для торгового форпоста.

Заметив земляков, Блажко опасливо покосился в их сторону и вжал голову в плечи. Но, видать, его кредиторов среди них не оказалось, и он, повеселев, радостно произнёс:

— А всё-таки хороший город Сигтуна. Да, Вадим Андреевич?

— Хороший, — подтвердил я, с усмешкой посмотрев на Ставра, который хоть и был на вид взрослее и солиднее, тем не менее, соблюдая вежество, всегда обращался ко мне исключительно по имени-отчеству.

— Однако Аркона, наверное, получше будет, — вздохнул Блажко. — Скорее бы уже на Руян-остров.

— Ты куда-то торопишься? Сам же только что сказал, что Сигтуна хороший город.

— Но это всё равно чужбина. Опять же неопределённость жить не даёт. Обитаем в чужом доме, который раньше принадлежал христианам. Еда непривычная, всё рыба да лепёшки, а я кашу с хлебом хочу. Бабы по-нашему не разговаривают. Мужики косятся. И вроде бы всё неплохо, однако чувствую себя здесь, словно гость, которого пока не выгоняют, но будут рады, если он поскорее уйдёт.

— Есть такое, — согласился я с купцом. — Мы свейским язычникам помогли, и теперь они опасаются, как бы варяги здесь навсегда не остались.

— А могли бы?

— Конечно. Силёнок хватило бы. Только без поддержки местного населения долго здесь не продержаться.

На время Блажко притих, а затем спросил:

— Вадим Андреевич, а зачем ты Норландом интересуешься?

— Не твоего ума дело, Ставр, — одёрнул я его.

— Не моего так не моего. — Купец ничуть не обиделся. — Скажи просто, что не доверяешь, и я всё пойму, буду молчать и лишнего не сболтну.

— Придёт время, и ты всё узнаешь. А пока прими к сведению, что Норландское плоскогорье мне интересно, и, если ты о нём узнаешь что-то, чего не знаю я, за это будешь вознаграждён.

— В этом я не сомневаюсь. — Снова молчание и новый вопрос: — Вадим Андреевич, а можно ещё спросить?

— Само собой.

— А где мы в Арконе будем жить? Ты-то ладно, я слышал, тебя в тереме покойного купца Братилы Треска привечают. Но нас-то, кто за тобой пошёл, это не касается. Потому я интересуюсь, что и как.

Вопрос был непростой, потому что селить людей было негде. Ладно, день-другой на подворье ОБК все вместе переночуем. А дальше что, ведь жилье-то не моё? Над этим я впервые задумался ещё два месяца назад, а затем, как водится, обговорил проблему с Доброгой. Сотник только усмехнулся и сказал, что на Арконе свет клином не сходится и вблизи религиозной венедской столицы раскидано множество деревень и посёлков, в которых за небольшие деньги вполне реально купить или построить хорошее жильё. Мысль была закинута. О пригородных поселениях я знал и в некоторых бывал. А юркие посыльные кораблики между Сигтуной и Руяном сновали достаточно часто. Так что ответ на вопрос Блажко у меня имелся.

— Насчёт жилья не переживай, Ставр, оно будет.

— В Арконе?

— Нет, невдалеке от неё, в деревушке Чаруша. Там уже дом достраивают.

— Вон оно как… — Новгородец уважительно посмотрел на меня. — У вас всё серьёзно и, видать, хорошие покровители имеются…

Я промолчал, ибо нечего попусту болтать языком, мало ли что. А вскоре мы оказались на нашем временном подворье, и нам стало не до разговоров.

Славута Мох и Торарин уже вернулись. Немой вагр скатал в брезент оружие и походное снаряжение и топил баню. А Нерейд при взгляде на меня, словно девчонка, залилась ярким румянцем, и все присутствующие, в том числе и юный Торарин, поняли, что у нас двоих всё хорошо и эту ночь мы проведём вместе. Кстати, так оно и произошло, и красавица шведка настолько меня вымотала, что на следующее утро я впервые за несколько месяцев проспал рассвет. Однако об этом, по понятным причинам, нисколько не жалел.

Глава 23

Руян. 6650 от С. М. З. Х.

Ночь, вокруг кромешная тьма. Над головой шумят кроны деревьев. До восхода солнца ещё не меньше двух часов. Прохладный ветерок несёт с моря сырость и туман. Всё точно так же, как вчера и позавчера. Мне хочется спать, и помимо того сильно чешется щетина на подбородке. Блин! Ведь хотел же побриться, но решил подождать, а потом стало не до того. Приказ Векомира сорвал меня с места, и вот уже трое суток вместе с витязями Святовида из хорошо знакомой мне второй сотни я сижу на берегу тихой бухточки примерно в двадцати пяти километрах от Арконы и жду появления незваных гостей. Вот так, а мог бы лежать сейчас в тёплой постельке с Нерейд и ни о чём не беспокоиться. Но меня понесло. Не подумав, я сказал, что говорить не следовало, и теперь за это расплачиваюсь…

— Вадим, — донёсся до меня полушёпот Доброги.

— Чего? — повернувшись в сторону разлапистого куста, за которым прятался сотник, так же тихо откликнулся я.

— Ты ничего не чуешь? — спросил командир храмовников.

Я прислушался к своим чувствам. Всё тихо. В радиусе трёхсот метров ни единой чужой эмоции, ни со стороны моря, ни с берега. Есть слабый отклик от нескольких неопытных витязей из последнего набора, которыми пополнили вторую сотню после похода в Швецию, и еле слышное сопение Немого рядом, а больше ничего.

— Нет, у меня чисто, — ответил я Доброге.

— Ну ладно.

Витязь замолчал, и снова ни одного постороннего звука. Скрип деревьев и шорох листвы на ветках кустов, еле слышный плеск накатывающих на прибрежный песочек волн, вот и всё. Тоска, однако. И я опять возвращаюсь к своим мыслям…

Седмицу назад эскадра Мстислава Выдыбая вернулась на родину. Большинство кораблей сразу же помчалось в Ральсвик и Ругард, а в порт Арконы вошло всего четыре лодьи. На берегу нас ожидали сам верховный жрец Святовида, наиболее влиятельные люди города и родственники витязей. Откуда они узнали о точном времени нашего прибытия, непонятно. Но думается, дело здесь не в экстрасенсорных способностях волхвов, а в том, что наш командующий своевременно выпустил из клетки почтового голубя, который с весточкой на ноге полетел в храм.

Встретили нас как победителей. Векомир произнёс торжественную речь. Затем личный состав экипажей приступил к разгрузке добычи. А командиры и вместе с ними я, передав своих людей и Нерейд на попечение купца Радима Менко, который повёз их в Чарушу, отправились в храм многоликого божества. Там были принесены благодарственные жертвы. После чего прошёл небольшой военный совет, на котором Векомир объявил, что через пару месяцев эскадра Выдыбая должна выйти в очередной поход. На этот раз в земли поморян, где варягам предстоит биться против ляхов князя-кесаря Владислава Второго Пяста.

Мстислав был не против, война так война. Остальные авторитетные варяжские вожаки тоже. А мне новый поход только в радость, ибо, как показала практика, воевать, когда ты побеждаешь, а слева и справа реальные крепкие мужчины, не только выгодно, но и интересно.

Ближе к вечеру Векомир распустил всех на отдых и, прежде чем мы расстались, велел мне через три дня явиться к нему на приём, дабы услышать мою версию о событиях Сигтунского похода. Не проблема. Доклад у меня уже давно готов, и я имел что сказать верховному волхву. Но пока мне предоставили возможность немного отдохнуть, и я двинулся в Чарушу, которая была не просто ещё одним руянским поселением, где проживало без малого триста человек, а пунктом обеспечения учебно-тренировочного центра витязей Святовида, лесной острог которых находился невдалеке от него. Соседство более чем подходящее, и именно по этой причине я попросил Радима Менко начать строительство моего терема именно в этом месте.

В посёлке я оказался на закате. Перво-наперво мне предстояло расплатиться за постройку дома. Как только Менко познакомил меня с поселковым старостой Гнатом Лужко и артельным, имя коего в памяти не задержалось, я приступил к инспекции.

В общем и целом не шибко большой двухэтажный теремок с парой просторных горниц и десятком комнат, который был возведён буквально за три недели, мне понравился. Работа сделана на совесть, стены крепкие и проконопачены мхом, брёвна сухие, а значит, дом не расползётся, печи сложены мастерски, так что живи и радуйся. Правда, не было мебели, хозпостроек и припасов, и вокруг моего жилья, которое находилось на окраине посёлка, следовало возвести забор, а лучше крепкую стену, но это уже бытовые мелочи.

Я расплатился с артельным бригадиром, коему передал восемь гривен, и договорился с ним о постройке амбаров и сараев. Затем поблагодарил за суету неодобрительно косившегося в сторону моей женщины Радима. И после того как посторонние покинули дом, собрал своих близких на совет.

Что делать дальше, понимание было. По этой причине все вопросы обсудили сразу. Мебель по нашему вкусу можно заказать поселковым умельцам, а если не получится, то купить в Арконе, которая находится от нас всего в семи километрах. Насчёт хозпостроек ясно, договор с артелью уже заключен, а после них начнётся возведение внешней стены. Припасы продаются в Чаруше, но крупы и соль дешевле брать в городе. Помимо этого требовался возок и лошадка, а также пара крупных волкодавов, которые станут стеречь хозяйское имущество и самих обитателей дома. Воров в округе нет, но про врагов, которые сидят на материке и посматривают на Аркону, забывать не стоит.

Так начался следующий этап моей жизни. Нерейд, которую я ещё в Сигтуне перед воинами объявил своей законной женой, была счастлива. Остальные ближники тоже не горевали. Всё было в норме. Всё было просто замечательно. Всё было вери гуд. Поэтому отпущенные мне Векомиром три «золотых дня» пролетели словно один миг. Однако сколько ни отдыхай, рано или поздно приходит пора возвращаться к службе на благо народа. И в указанный верховным жрецом Святовида день я прибыл в Аркону.

Настроение было не самое лучшее, а когда перед посещением храма я заехал в штаб-квартиру ОБК, оно только ухудшилось. Почему? Эх-хе-хе, да по той простой причине, что там никого, кроме новгородского волхва Береста и штатного писца из главного городского храма, не оказалось.

Вся наша группа рассыпалась, ибо каждый член совета был занят каким-то важным делом. Радим Менко с племянником Лютом Святычем занимались торговлей и про разведку думали далеко не в самую первую очередь, хотя информацию из-за рубежа наши агенты поставляли регулярно. Сивер находился в Щецине, где срочно пополнял и готовил к боям дружину Триглава. Жрица Макоши, прекрасная Зареслава, вернулась в Колобрег и помимо того, что восстанавливала храм своей богини, выискивала тех, кто его уничтожал. Воевода Крут Зима отправился в Волин, один из самых больших городов Венедского моря, где занимался формированием боевых отрядов и подготовкой продовольствия для ведения осенней военной кампании против ляхов и недобитых Грифинов. Мстислав Выдыбай после славного похода в Сигтуну пребывал в Ругарде, где делил меж своими воинами хабар и готовил почву для возможного переизбрания князя племени ранов. А Бересту, по большому счёту, всё было по барабану: скажут что-то сделать — он готов, а нет, так и не надо. Пока же он сидит на подворье и пару раз в седмицу отправляется в святилище на доклад к Ростичу, которого вот уже третью неделю нет на месте, и с новгородцем общается сам верховный волхв.

Поэтому я сразу завёлся и решил, что выскажу Векомиру всё, что накопилось на душе. Отчего группа разбрелась? Почему каждый в первую очередь думает о чём-то своём, а не об общем? Как же так?! Но эта мысль была поспешной, и дальше я занялся самокритикой. А сам-то я что, лучше остальных членов ОБК? Нет, нисколько. В Арконе не остался, а рванул за море, славу, авторитет и деньги добывать, хотя мог находиться в городе и работать на общее дело. Вот и выходит, что нечего выпендриваться и на кого-то кивать, мол, он за родину не радеет, коли сам такой же и свои интересы ставлю превыше работы во благо племени.

В итоге, успокоившись и решив, что предъявлять кому-либо претензии смысла нет, пошёл в храм. Векомир принял меня на скале, где мы встретились в первый раз, и опять кроме нас двоих в этом месте больше никого не было. Жрец сидел в своём любимом кресле, грел на ласковом солнышке старые кости, щурил глаза, улыбался и явно думал о чём-то хорошем. Я поздоровался со стариком, присел рядом, засмотрелся на синеву моря, по которой скользили паруса венедских и иноземных кораблей, и за малым не впал в нирвану, ибо благостно вокруг, тихо и очень покойно. Однако релакс продолжался недолго, так как Векомир покосился на меня и спросил:

— Ты доволен походом?

— Да, — ответил я, — доволен.

— И как всё происходящее виделось с твоей стороны?

— Мне рассказать обо всём подробно?

— Не стоит. Подробный рассказ позже запишет летописец, а пока дай краткий расклад.

— Краткий так краткий. Сил для проведения всех операций хватило. Воины в эскадре Выдыбая справные. Вооружение доброе. Тостерен не подвёл и поддержку оказал. План был составлен грамотно. Конфликтов с местными язычниками почти не было. Так что теперь на севере у нас есть союзник, не очень сильный, но богатый и боевитый.

— И на что мы можем рассчитывать?

— Прямо сейчас Тостерен и король, которого зимой изберёт тинг, нам помочь не смогут. Однако если они выстоят и сколотят своё государство, через три-четыре года тысячу воинов свеонские язычники дадут. Но это ведь не главное. Наша основная цель заключалась в том, чтобы шведы не смотрели на венедские земли, а грызлись между собой. Значит, можно сказать, что всё сложилось просто отлично.

— Ага! А что ты лично улучшил бы в нашей военной организации?

— Я ведь уже говорил об этом.

— Ха! — усмехнулся Векомир. — Слова странного человека из другого времени — это одно, а мнение бывалого воина-ведуна, который показал себя в реальных делах и в бою, — совершенно другое. Вот я и спрашиваю тебя.

— Изменения, значит… — протянул я и, собрав в кучу все свои пожелания по военной реформе варяжско-венедских войск, начал: — Что же, уважаемый Векомир, изволь. Во-первых, варяги — отличные воины, и этого никто не отрицает. Но армия должна стать регулярной, а то сегодня мореходы хотят воевать, а что завтра будет, никому не известно. Захотят вольные командиры, плюнут на всё, и в Новгород уйдут или ещё дальше, в Византию или в Европу, и останется Аркона, как в моей истории, сама по себе. Во-вторых, необходим постоянный штаб, который станет вести сбор и анализ разведданных и по ходу дела корректировать военные планы. Сейчас не то. Отряды делали что им было предписано, и дисциплина поддерживалась на высоте. Но каждая часть варяжского войска сама по себе. В-третьих, в боевых подразделениях следует увеличить количество стрелков. Их не хватало. Поскольку лук освоить сложно, требуются арбалеты, и чем больше, тем лучше. В-четвёртых, многие воины понятия не имели, как правильно штурмовать вражеские укрепрайоны, и это привело к неоправданным потерям. Ладно, корпус Выдыбая, там новичков почти не было, и эта проблема снималась сама собой, потому что в отрядах всегда находились ветераны, которые прикрывали и одёргивали молодёжь. В случае же большой войны такие профессионалы будут не везде, и получается, что молодую смену надо учить не только полевому бою и абордажной схватке, но и штурму замков. В-пятых, в некоторых случаях нам не хватало зажигательных смесей, которые были очень нужны. Выход — организация специальных воинских формирований, артиллерийских и огнемётных частей, которые до появления порохового оружия будут снабжаться чем-то вроде греческого огня и смогут правильно его применить. В-шестых, использование храмовых витязей как рядовой пехоты нецелесообразно. Таких бойцов очень мало и с каждым годом становится только меньше. Поэтому их необходимо беречь и использовать по уму, для тайных операций и охраны наших руководителей и управленческих центров. Это основное, что можно сделать сейчас, в ближайшие пять-шесть лет, а остальное пока не в счёт, ибо пушек, ружей и гранат нет, и когда они появятся, неизвестно.

Векомир одобрительно покивал и стал задавать вопросы самые разные и на самые неожиданные темы. Я отвечал, и так совершенно незаметно прошло два с лишним часа. После чего я всё-таки не удержался и обратил внимание верховного волхва на тот факт, что Отдел по борьбе с крестоносцами фактически не существует, ибо он есть, но не работает. Это недопустимо, и необходимо что-то менять. Понятно, что Зареславе не до того, поскольку за ней целый религиозный культ, в котором тысячи людей, не только женщин, но и мужчин. Купцы думают о наполнении мошны и выгоде. Я погружён в свои заботы и по большому счёту ничего не решаю. Сивер пришёл и ушёл. Воевода Крут — воин и может посвятить себя делам скороспелой конторы только зимой. Выдыбай, судя по всему, нацелился заполучить красное княжеское корзно и всё своё рвение кидает только на это. Берест пофигист, а Бранко Ростич вообще непонятно где находится и неизвестно чем занят. Вот и выходит, что в ОБК должны работать люди, которые посвятят себя этому делу не частично, а целиком.

Как ни странно, старик со мной согласился и сказал, что подумывает поручить это дело отставным витязям Святовида, которые состарились или получили в боях тяжкие раны и по этой причине не могут служить богу своими клинками. Уж они-то и примкнувшая к ним фанатичная молодёжь смогут взвалить на свои плечи планирование операций против врагов. При этом те люди, кто уже был в составе ОБК, в нём останутся.

Решение было правильным, и понемногу мы стали закругляться. Беседа пошла по второму кругу. Снова начались вопросы о Сигтунском походе, и тут появился Бранко Ростич, которого я буквально несколько минут назад вспоминал. Боян выглядел словно старичок-лесовичок, косматый, небритый и грязный. Он на ходу поприветствовал меня, наклонился к уху Векомира и что-то ему прошептал.

Волхв нахмурился, а потом спросил бояна:

— Это точно? Ты не ошибся?

Бранко, тоже посмурнев, покачал головой и отчеканил:

— Нет. Я уверен. Это был он.

— Ты хорошо потрудился, Бранко. Можешь отдохнуть. — Векомир отпустил бояна, а когда он ушёл, хитренько усмехнулся и посмотрел на меня: — Вадим, в охоте поучаствовать хочешь?

Что за охота? На кого будем охотиться и где? Следовало об этом спросить, но я ответил на автомате:

— Можно и поохотиться. Я не против.

— Вот и ладно, — вставая, произнёс волхв. — Сегодня вечером сиди дома и будь готов к небольшому путешествию. На охоту отправишься вместе с Доброгой, и вы лично принесёте мне шкуру зверя.

— А что за… — Я хотел спросить, что за зверь станет жертвой, но Векомир широкими шагами направился в святилище и меня уже не слышал.

Я покинул храм и, посетив рынок, где купил пару лохматых щенков, будущих волкодавов, вернулся в Чарушу.

Остаток дня пролетел в трудах и заботах. Вечером никто не появился, и я подумал, что старый жрец решил меня не тревожить. Однако ближе к полуночи во дворе появился Доброга и с ним два десятка воинов из его сотни, половина бывалых, а другая — молодняк. Сотник витязей был невесел и, увидев меня, пробурчал:

— Здрав будь, Вадим. Собирайся. Векомир сказал, что ты с нами идёшь.

— И тебе здравия, Доброга. Скажи, что с собой надо брать и какого зверя валить станем?

— А ты этого не знаешь?

— Нет.

— Зверь привычный. Двуногий и с двумя руками, — криво усмехнулся Доброга. — Так что бери броню и меч. Думаю, этого хватит. Серьёзного боя не ожидается, но твой клинок лишним не будет.

— Понятно. А надолго идём?

— Возможно, завтра вернёмся. Но это вряд ли. Скорее всего, придётся в засаде сидеть. Как долго, мне неизвестно.

Делать было нечего. Моё слово прозвучало, а назад его не вернёшь. Поэтому, быстро собрав нехитрый съестной припас и упаковав в дорожные сумки пару попон, броню и оружие, вместе с Немым, про себя обозвав жреца старым облудом, на ночь глядя я пустился в путь.

Шли долго, всю ночь с двумя короткими остановками, а путь выбирали через такие чащобы и дебри, что вспомнить жутко. И на болоте были, и по песчаной морской отмели шли, и по лесу, и через колючий кустарник продирались. Но ничего, на рассвете вышли в точку, в узкую неприметную бухточку, которая со всех сторон была прикрыта лесом. Рядом находился источник с хорошей чистой водичкой, а невдалеке проходила дорога из Арконы в Кореницу. Сели. Немного передохнули. Затем вокруг бухты организовали несколько постов. Расположились. И только после этого я узнал, кто именно будет нашей целью. Думки имелись, конечно. И на пиратов думал, и на предателей, и на шпионов, которые могли использовать укромное место для каких-то своих операций. Однако действительность превзошла все ожидания, поскольку нашей жертвой должен был стать не абы кто, а сам князь Тетыслав Виславит, который в этой самой бухточке вёл переговоры с купцами из стремительно набирающей авторитет и силу Ганзы.

Как боян Ростич узнал об этом, тайна за семью печатями. Но то, что князь ранов давно уже думает, каким образом ему урезать власть волхвов и стать самостоятельным правителем, как все нормальные феодалы вокруг, неоспоримый факт. Про это я знал и предупредил служителей Святовида, а они, после того как Тетыслав стал вести себя странно, начали за ним следить.

Наблюдение дало результат, и вскоре волхвы выяснили, с кем номинальный островной правитель встречался и о чём разговаривал. Итогом стало появление на берегу моря витязей из сотни Доброги, которые по идее должны сейчас жён своих мять, а не по кустам шариться. Вот только непонятно, зачем в таком деле моё участие? Но гадать об этом бессмысленно, ибо, что творится в голове Векомира и каковы логические цепи его размышлений, лично для меня покрытая мраком загадка. Слишком мощная и многоуровневая это фигура, о ней известно очень и очень мало. И, смирившись с тем, что меня хотят повязать кровью предателя, который по уже заготовленной официальной версии погибнет в бою с пиратами из Ольденбурга (именно оттуда люди, что склоняют Тетыслава к предательству), я стал ждать дальнейшего развития событий.

В томительном ожидании пролетели сутки. Потом вторые, а тут уже и третьи к своему завершению близятся. А князя как не было, так и нет. Витязи вида не показывают, но нервничают, и только Немой спокоен, словно танк. Поел. Поспал. Отдежурил. Умылся. Сделал гимнастику. Снова поел и опять спать…

Чирик-чирик! — разнёсся над лесом громкий писк ночной птахи. Это был сигнал придорожного поста, который сообщал, что по неприметной тропинке к нам приближаются гости.

Я моментально встряхнулся, напрягся, и рукоять Змиулана оказалась в моей руке. После этого прислушался к своим чувствам и поймал отголоски человеческих душ, не только на суше, но и на море. Семь или шесть человек шли по дороге и не меньше десяти приближались к берегу на лодке. До одной группы примерно сто пятьдесят метров, до другой — двести. Мы между ними, а значит, не ошибся Ростич, встреча будет именно здесь, и мы не зря провели в засаде столько времени.

Чи-чи! — подал я голос в сторону Доброги, и сотник меня услышал.

На краткий миг вздрогнули вокруг небольшого песчаного пляжа кусты, и всё замерло. Прошло несколько минут, и в предрассветных сумерках на берег вышли люди, семь воинов. Впереди явно князь Тетыслав, высокий, костистый мужчина с узким и слегка вытянутым породистым лицом, в кафтане и с мечом на боку. Остальные, судя по плотному телосложению, звяканью металла и резким движениям, — его телохранители. Вон как настороженно оглядываются и ко всему прислушиваются. Но в кустарник они войти не решаются, это хорошо, проживут на несколько минут дольше. Эта группа от меня всего в пяти-шести метрах, и я готов броситься на этих людей и прикончить любого, кто встанет на пути. Но команды нет, и я понимаю почему. Надо дождаться германских гостей и только после этого действовать.

Немцы не замедлили появиться. Буквально через минуту на воде мелькнула тёмная продолговатая тень, и послышался плеск воды, которую рассекали весла. Князь подошёл поближе к морской кромке, и вскоре лодка пристала к берегу. Шорох песка. На берег выпрыгивают люди. Телохранители и гребцы остаются на месте, а к кустам приближаются двое, Тетыслав и тот, кому он продаёт свой народ. Суки рваные! Один за деньги и влияние рубится, а другой за власть. Козлы! Мать их так!

Князь и его собеседник останавливаются. Они всего в паре метров, и я слышу их разговор, благо ветер дует в нашу сторону.

— Что вы скажете, коназъ? — с жутким акцентом спрашивает немец, о котором известно, что это знатный купец Герхардт Дарен.

Пауза. В душе князя сомнение, которое я чувствую, а затем ответ:

— Я могу помочь вашим друзьям, Герхардт. Но мне нужна уверенность, что после падения волхвов я останусь суверенным правителем Руяна.

— Но кто же вам их дасть?

— Папа римский, — выдохнул Тетыслав.

— Ниет. Папа слишком серьёзная фигура, чтобы заниматься делами Венедского моря. Что ему племя ранов и какой-то там остров, если весь мир у его ног?

— Тогда нужна бумага от германского короля.

— Йето возможно. Пока же, коназъ, я привёз вам письма от самых знатных купцов Ольденбурга, Любека и Хедебю. И поверьте мине на слово, эти письма значат гораздо больше, чем клятвы королей. Йето послания деловых людей, которые хотеть торговать на море, но не могуть этого делать из-за дикарства жрецов. Поетому всё будет просто и красиво. Ми объявить, что все дела делать только с коназъ. Ми дать вам денег на наём воинов. Ми помочь вам устранить соперников, среди который главный Выдыбай. И так ви стать истинный правитель Руян.

Снова Тетыслав в сомнениях и метаниях, но после очередной паузы он говорит:

— Ладно, давайте ваши письма. Но в следующую нашу встречу я хотел бы общаться с аристократом.

— Будьет аристократ. Сие не проблема, коназъ.

Купец передал Тетыславу свёрток, и в этот момент куст, за которым скрывался Доброга, пошатнулся и перед князем предстал сам сотник витязей.

— Ты кто?! — воскликнул правитель и, выхватывая меч, прокричал: — Воины! Ко мне!

Доброга, не вынимая клинка, шагнул навстречу князю-предателю. Слева и справа на пляже стали появляться витязи, и мы с Немым одновременно выскочили на берег. Сотник храмовников не сказал князю ни одного слова, а когда Тетыслав взмахнул мечом, поднырнул под сталь и ударил его голой рукой в горло. Я явственно услышал хруст хрящей и хрип умирающего Виславита. Но он мне не интересен, ибо я уже наметил себе цель — купца, который рванулся к своей лодке.

Прыжками, стараясь не увязнуть в песке, я помчался за ним следом, а он, осознавая, что уйти не получится, всё равно бежал. Но бег германца продолжался недолго. Буквально через несколько метров я его настиг. Прыжок — и ногами сбиваю его в воду. Подъём. Кидаюсь на герра Герхардта, и в руке иноземца вижу кинжал. Ну-ну, попробуй. Но в его чувствах обречённость, и я понимаю, что он не хочет драться, а, наоборот, жаждет смерти.

Кулаком я ударил в лоб купчины так, чтобы вражина не скопытился раньше времени, и он поплыл. Я выбил из его руки кинжал, остриё которого уже приближалось к горлу германца, а затем заломил ему руку и взял хлипкого противника на болевой. Герхардт застонал и выкрикнул нечто нечленораздельное, и тут рядом со мной появился один из телохранителей князя, который кинулся в драку. Возник выбор, отпустить ценного пленника или распрощаться с жизнью, и, естественно, я выбрал вариант номер один, но, к счастью, на пути княжеского воина возник Немой.

Звон клинков. Ловкий выпад варга — и телохранитель отступает. Вот только если Немой в кого вцепился, тому конец. Это я понял ещё в Швеции, а сейчас данный вывод только подтвердился. Ястреб мог отпустить княжеского бойца, и его прикончили бы витязи, но варг продолжил бой, и вновь сталь ударилась о сталь. Выпады. Удары. Хрип воинов, а затем вскрик умирающего человека, и на ногах остаётся только один — Немой.

Что бывший раб делал дальше, я не видел. Не до того было, ибо я поволок купца в лес. А когда герр Герхард оказался в руках молодых витязей и я обернулся назад, бой уже был окончен. Телохранители князя и моряки из Ольденбурга усеяли своими телами невеликий по размерам пляж. В лодке уже находилось несколько храмовников, которые должны затопить её на глубине. А между тел, которые никто не обирал, сновали витязи, раскидывающие тела так, чтобы имитировать схватку германцев и воинов Тетыслава. И хотя в принципе этого можно было не делать, поскольку расследование будет вестись после того, как здесь порезвятся птицы и дикое зверьё, а заниматься им, скорее всего, будут волхвы, порядок есть порядок.

Ко мне приблизился Доброга, и на лице сотника была такая гримаса, что я его спросил:

— Что случилось? Людей потерял? Кого?

— Нет. — Витязь медленно покачал головой. — С моими всё в порядке. Трое ранены, но легко.

— Тогда чего приуныл? — удивился я. — Хорошо ведь всё сделали. Потерь нет, а враги мертвы.

— Ты не всё знаешь, Вадим, и потому не всё понимаешь.

— И чего же я не знаю?

— Тетыслав, — Доброга посмотрел на тело князя, — мой брат. Двоюродный. Мы с ним в детстве крепко дружили, а потом дорожки разошлись, и вот мне пришлось его убить. Наверное, Векомир потому меня сюда и прислал, чтобы один Виславит увидел предательство сородича и покарал его. Плохо мне. Муторно.

Расспрашивать дальше сотника не хотелось. Ни к чему бередить рану человека, хоть физическую, хоть душевную. В этом случае каждый остаётся со своей болью один на один, ибо иначе никак.

Я отошёл в сторону и дождался Немого. Мы собрали наши вещи, а спустя полчаса, уже на рассвете, отряд покинул тихое местечко, где едва не совершилось предательство, и бодрым шагом потопал в сторону дома. И пусть мне неизвестно, как моя жизнь сложится дальше, одно я знаю твердо: о сегодняшнем своём поступке и смерти Тетыслава переживать не стану. Ведь нет оправдания тем, кто сдаёт свой народ. Не было его раньше, нет его сейчас и не будет потом, а значит, моя совесть чиста.

Глава 24

Руян. 6650 от С. М. З. Х.

Рядом со мной пошевелилась Нерейд, и, покинув мир сонных грёз, я вернулся в реальность. В спальне темно. Однако во мне всё больше пробуждались способности ведуна, и в последнее время я стал подмечать то, на что раньше не обращал никакого внимания. Помимо этого стал лучше видеть и слышать, а ещё у меня повысилась скорость реакции и выносливость. Поэтому разглядеть обнажённую роскошную женщину, которая лежала рядом, было совершеннейшим пустяком. Да и если бы я не имел такой возможности, всё равно мог представить Нерейд в самых мельчайших деталях. Благо не одну ночь вместе провели, и её тело мне знакомо, может, даже лучше, чем своё.

Раскинувшись на просторной постели, моя женщина спала мирным сном. Высокая грудь равномерно вздымалась и опускалась. Глаза были закрыты. Волосы разбросаны по простыне, а длинные ноги в какой-то невинно-непорочной позе сплелись и прикрывали то, что находилось между ними. Красота, как она есть, чистая, неповторимая и незамутнённая, а потому притягательная. И мне захотелось повторить то, что произошло между нами вчера вечером и случалось всегда, когда мы делили постель. Придвинувшись к Нерейд, я поцеловал бархатистую тёплую кожу её плечика и вдохнул неповторимый запах женского тела. Перешёл поближе к лицу и почувствовал, что Нерейд проснулась. Дыхание любимой стало прерывистым, а спокойствие в её душе быстро сменялось возбуждением. Несомненно, она хотела того же, что и я.

Приподняв голову, я увидел, что глаза моей любимой открыты, и она смотрит на меня. Я поцеловал Нерейд в губы, и их мягкая податливость настолько сильно подстегнула меня, что захотелось наброситься на жену без всяких прелюдий. Однако я не торопился, сдерживал себя и продолжал любовную игру, которая так нравилась не привыкшей к ласкам девушке и доставляла ей массу удовольствий.

Мой язык, раздвинув губы Нерейд, сплёлся с её язычком, и они затанцевали в своём особом хаотичном ритме, который нельзя контролировать и которым нельзя управлять. Наше дыхание, моё и жены, смешалось. Увлечённые любовной игрой, тела задышали в унисон, а мои ладони в это время скользили сверху вниз. Сначала они расплетали её волосы, затем ласкали груди, а позже опустились на бёдра.

Наконец Нерейд не выдержала, еле слышно застонала, и по её телу пробежала дрожь. Мой язык покинул рот жены и опустился на шею. Мягкий нежный поцелуй, за ним другой, а после я припал к её правому соску. Язык скользил по нему и дразнил, нежно покусывал и посасывал, а любимая обхватила мою голову и, на своём родном наречии прошептав, что любит, снова застонала. Она была готова, и, даже не прикасаясь ладонью к холмику Венеры, я знал, что там влажно и Нерейд хочет меня не меньше, чем я её.

Не прекращая ласкать тело любимой женщины, я навис над ней. Раздвинул бёдра, которые с лёгкостью, говорящей о том, что меня ждут, раскинулись в стороны, и вошёл в неё. Толчок. Нерейд застонала, и это не было стоном боли или отчаяния. Вначале движение было неторопливым и неспешным, но чем дальше, тем ритм становился всё быстрее, и в этот момент мы стали одним целым. Пальцы жены скользили по моей спине, а мои придерживали её бедра. Губы смыкались в постоянных поцелуях, которые заглушали стоны, и я постоянно ощущал учащенное сердцебиение партнёрши. Всё происходило без остановки, и нам хотелось, чтобы это никогда не прекращалось. Слишком сильны были эмоции, слишком много в такие мгновения природный зов получал над нами власти. Только удовольствие. Только радость. Только возбуждение. Только безостановочное движение внутри женщины. Только нежность и слияние душ. Есть только я и она, а весь мир со всеми своими неисчислимыми проблемами и заботами оставался за стенами нашей спальни и мог подождать.

Однако ничто не вечно. Нерейд, которая чувствовала приближение оргазма, обхватила меня ногами, её тело затряслось от страсти. Следом и я подошёл, и, излив в неё всё, что во мне накопилось, откинулся в сторону. Затем сбоку поцеловал любимую в щёчку, на которой выступили солёные капельки пота, а возможно, что несколько слезинок, и прижал её к себе.

Голова Нерейд лежала на моей груди, я теребил её волосы. Мы молчали. Наши сердца всё больше успокаиваясь, бились в такт, а мысли были неторопливыми, спокойными и умиротворёнными. И, глядя сквозь мутное слюдяное окно на занимающийся рассвет, я подумал о том, что вскоре придётся возвращаться к делам. Уже сегодня я обязан посетить Аркону, где на заседании ОБК новоиспечённый князь ранов объявит о плане осенней военной кампании против ляхов. И невольно мои мысли сосредоточились на том, что предшествовало его избранию…

Тела князя Тетыслава, его телохранителей и германских моряков из Ольденбурга были обнаружены спустя двое суток после их гибели. Витязи Святовида зачистили все следы и помимо того, что поработали на берегу моря, побывали на дороге, откуда увели княжеских лошадок. Поэтому в тихую бухту никто не заглядывал до тех пор, пока рыбаки из Ругарда не обратили внимание на стаи хищных птиц, слетавшихся на запах мертвечины. Рядовичи людьми оказались опытными и сразу смекнули, что дело нечистое, и, когда вернулись домой, подняли людей, вооружились и начали обшаривать окрестности. При этом, что примечательно, варягов они извещать не стали. Почему? Так ясно всё. Наверняка рыбаки надеялись поживиться тем, что выбросило море. Однако собрать добычу не получилось. Княжеских охранников и самого островного правителя, несмотря на обглоданные лица и тела, опознали сразу. Благо отметок, вроде браслетов, перстней, наградных нашейных гривен и дорогого оружия, хватало. И, оставив всё как есть, рыбаки вызвали воинов.

Раньше всех на поле боя примчался Мстислав Выдыбай. Следом за ним из Кореницы прибыли верные Тетыславу бояре. А немного позже подтянулись волхвы и витязи из дружины Святовида. Никто из воинов и рядовых волхвов не был в курсе того, что на самом деле произошло на берегу, разбирались недолго и вскоре пришли к общему мнению, что Тетыслав вступил в бой с немецкими пиратами и погиб как и положено настоящему воину — защищая родную землю и с оружием в руках. Правда, имелись мелкие нестыковки и шероховатости. Но после того, как тела павших телохранителей и Тетыслава были отправлены в Кореницу, где их без промедления возложили на погребальный костёр, о них никто особо не думал. Князь умер — да здравствует князь. Племени ранов срочно требовался вождь, и всех серьёзных мужчин острова Руян занимала не гибель прежнего правителя, а выборы нового.

Спустя девять дней после смерти Тетыслава в Арконе, вернее, на торге за городскими внешними оборонительными валами, собралось около пятнадцати тысяч человек из всех сословий племени ранов. Варяги и волхвы, корабелы и ремесленники, бояре и купцы, крестьяне и рыболовы, охотники и бортники. Старые и молодые, богатые и бедные, сильные и слабые. Люди были самые разные. Но во время большого веча все они равны, ибо право голоса имел каждый. В том числе и я, ибо с недавних пор ведун Вадим Сокол являлся полноценным гражданином островного общества со всеми правами и обязанностями, которые положены вольному члену племени ранов.

Сход открыл Векомир. Он выдал соплеменникам официальную версию о гибели князя и пообещал, что проклятые пираты ответят за своё злодеяние. Затем благословил сход, принёс положенные в таких случаях жертвы и объявил имена Виславитов, претендовавших на освободившуюся должность вождя. Таковых было пятеро. Первый — сын Ратши, который правил ранами до Тетыслава, юный Будимир, знатный и богатый, но не имеющий большого авторитета воин, сторону коего приняли бояре из Кореницы и часть княжеских дружинников. Второй — отец сотника Доброги престарелый и не шибко умный боярин Ярун, по прозвищу Буслай. Он являлся самым старым Виславитом и потому считал, что княжеский плащ по праву должен принадлежать ему. Третий — большой друг руянских купцов солидный боярин Надей из Ральсвика. Четвёртый — прибывший на Руян для поднаёма бойцов воевода, состоящий на службе русского князя Всеволода Ольговича Черниговского (ныне великого князя Киевского), тысяцкий Мичура. И пятый — само собой, лидер варягов и негласная креатура волхвов Мстислав из Ругарда, по прозвищу Выдыбай.

После этого Векомир удалился, а кандидаты на княжеское корзно один за другим выходили в круг и толкали речи, которые можно обозначить как предвыборную программу. И лично мне это было очень интересно, поскольку каждый Виславит двигал в жизнь какую-то идею.

Будимир, например, говорил, что соберёт под свою руку всех варягов Венедского моря и ударит на Ольденбург, который необходимо уничтожить. Таким будет его первое дело на посту князя, а дальше больше. Налёты на Любек, на данов и гетландцев, а после, кто знает, возможно, большой поход вдоль берегов Северной и Западной Европы. В общем, планы героя, но не политика, который понимает, что сначала необходимо помочь материковым венедам, а только потом думать о лихих рейдах по морским путям католиков. По этой причине ему ничего не светило. Хотя несколько варяжских экипажей, приближённые Тетыслава и близкая родня молодого воителя его, конечно, поддержали. Однако на общем фоне их голоса не набирали и двух процентов.

За Будимиром выступил боярин Ярун. Он тоже придерживался мнения, что война, естественно, дело хорошее. Однако в целом и так всё неплохо. Вокруг Руяна неспокойно, и противники венедов грызутся за власть. Значит, раны могут жить и не тужить, пить пиво и ни о чём плохом не думать, ибо милость богов с ними. Не знаю, кого Ярун хотел склонить этой речью на свою сторону, может, рядовичей. Но в итоге его не поддержал никто. Просто стояла тишина. Человек вышел, что-то там сказал и в полном безмолвии ушёл.

Следующий кандидат, боярин Надей, человеком оказался умным и не лишённым красноречия, слова из него лились без остановки, и его план развития острова понимали все. Руян — это не только военный, но и торгово-экономический центр Венедского моря. Следовательно, необходимо развивать торговлю и снаряжать большие караваны в Англию и Испанию. Именно эти маршруты могут дать быструю и солидную прибыль. А чтобы купцы не страдали от пиратских налётов, варяги будут их охранять. Надей обещал заключить союзный договор с Новгородом, который усилит позиции руянского купечества, походатайствовать перед Советом господ о снижении пошлин и налоговых сборов, а затем озаботиться созданием наёмной армии наподобие тех, что уже имеются в Венецианской республике. Как и следовало ожидать, Надея горячо поддержали купцы и ремесленники. Но против были варяги, которые понимали, что наёмная армия купцов — это не просто два-три случайных отряда, а серьёзный противовес их вольнице. Впрочем, идея организованно и при поддержке купечества сходить в Испанию и Англию многим пришлась по душе. Вот только торговать варяги собирались не северными мехами и шведским железом, а своими клинками, которые прольют кровь иноземных богачей.

Четвёртым вышел тысяцкий Мичура, о котором было известно очень мало. Но по виду этот суровый здоровяк с длинными русыми волосами, словно у северного конунга, человеком являлся серьёзным. Однако, что от него можно ожидать, толком не понимал никто, и он всех удивил, поскольку двинул речь, в которой достаточно чётко описал внешнеполитическую ситуацию вокруг Руяна, а затем предложил всему племени стать вассалами Всеволода Ольговича Киевского. Мол, Русь даст ранам поддержку и прикроет от католиков. А Руян, который будет иметь своего князя и сохранит все вольности и свободу вероисповедания, станет форпостом Киева на Венедском море и поможет Рюриковичам прижать постоянно бунтующий Новгород. Вот только договорить ему не дали. Люди закричали, что он предатель, шкура, шленда и шаврик, не достойный зваться венедом, а потому пошёл бы через пошёл, пока голова на плечах. И Мичура, который хотел сделать как лучше, но в связи со скоропостижной гибелью Тетыслава не смог подготовить общество к переменам и донести свою мысль, что Руян далеко не центр Вселенной, понурился и пошёл.

Народ успокаивался долго, и витязям Святовида, которые следили за порядком, стоило немалого труда удержать соплеменников от немедленной расправы над Мичурой. Но в конце концов, когда тысяцкий и бывшие при нём варяги на службе семьи Ольговичей были препровождены в порт, откуда немедленно отплыли в сторону Новгорода, всё затихло. После чего появился фаворит гонки за место князя. Разумеется, я говорю о Мстиславе Выдыбае. Он дождался полной тишины и только тогда поведал всем присутствующим о своих планах на ответственном государственном посту.

В отличие от своих конкурентов-родственников, Мстислав чётко понимал, чего хочет, а главное, знал о настроениях в народных массах и искал какой-то общий знаменатель, который бы устраивал всех. Он имел репутацию ярого язычника и удачливого полевого командира с огромным опытом, и это ему помогало. Тем более что начал Выдыбай, как и Мичура, с описания опасностей, грозивших Руяну. Однако варяжский вожак делал упор не на всеобщее славянское братство, которое, как показала практика, вещь ненадёжная и рыхлая, а на то, что раны в первую очередь венеды. А коли так, необходимо помочь поморянам в разгроме ляхов, а затем крепить оборону острова и наносить превентивные удары по врагам-католикам. При этом Мстислав не скрывал, что будет тяжело и со временем возникнет множество проблем, как по торговле, так и по военной части. Но что такое финансовые потери по сравнению с потерей свободы или самой жизнью? Полный пшик. Поэтому, если его изберут князем, Выдыбай обещал островитянам суровые дни и затянутые пояса, но неприкосновенность домов и сохранение родовых верований.

Сказав что хотел, Мстислав покинул круг, а народ разошёлся, отправился на устроенный жителями Арконы общий обед. Погода стояла отличная, и столы накрыли под открытым небом. И пока венеды ели, то разговаривали, совещались, слушали добровольных агитаторов от каждого Виславита, которые доказывали, что именно при его кандидате житьё-бытьё будет лучше всего, и наблюдали за реакцией Векомира. Ведь от того, за кого он встанет, зависело очень многое. Однако верховный жрец понимал, что Мстислав в любом случае выиграет, и явного покровительства никому не оказывал, находился в нейтралитете. Хотя кому надо, тот знал, что симпатии волхвов на стороне Выдыбая, и свои голоса они отдавали за него.

К вечеру люди сошлись вновь. Началось голосование, и убедительную победу одержал вожак варягов Мстислав, отныне не Выдыбай, а Виславит. Витязи Святовида и варяги из экипажа «Стратима» подняли Мстислава Второго на большой ритуальный щит и под восторженные крики соплеменников понесли через толпу. Почему Выдыбай стал Мстиславом под номером два? По той причине, что первый уже был. Он долгое время правил племенным союзом бодричей и в 1010 году, пройдя половину Европы, совершил конный поход в Италию, где славно пограбил тамошних иноверцев-изуверцев, чтобы не думали о себе слишком много. И народ, который об этом, конечно, знал, вполне справедливо мог рассчитывать, что Мстислав Второй по силе, уму, напористости и агрессивности не уступит Первому. Тем более что предпосылки для этого имелись.

Вот таким образом у племени ранов появился новый князь. Народ ликовал и гулял. Жрецы приносили благодарственные жертвы богам. Воины готовились к славным битвам, которые просто обязаны были принести им славу и достаток. А я, покинув гулянку, отправился в штаб-квартиру ОБК, где в глубоком подвале, откуда он, скорее всего, никогда не выберется, сидел ольденбургский купец и засланец вражьих сил Герхардт Дарен, коим занимались умеющие контролировать мозг другого человека волхвы, и вместо славной пирушки занялся разбором сведений, которые он предоставил. Двое суток до выборов князя я задавал немцу вопросы, проводил параллели, рисовал схемы, строил планы, по кусочкам выстраивал мозаику под названием «политическая карта мира, как она видится будущим ганзейцам» и всё это записывал.

Передав наконец свои записи верховному жрецу, я вернулся к Нерейд и целую неделю провёл в Чаруше, где занимался хозяйством и любил свою женщину…

За размышлениями совершенно незаметно я вновь уснул. И проснулся оттого, что в лицо бил яркий солнечный свет, а надо мной стояла уже одетая жена. Она улыбнулась и сказала:

— Вставай. Тебе в Аркону ехать.

Нерейд была права, пора выезжать, и я, окончательно просыпаясь, одним рывком вскочил на ноги и в шутку попытался поймать супругу. Однако она была настороже и, со смехом отпрыгнув, ловко выскочила за дверь спальни.

С улыбкой я умылся, оделся и подошёл к окну, распахнул его и выглянул во двор. Немой и недавно посетивший храмовых целителей Славута Мох запрягали возок. Торарин возился с молодыми пёсиками, будущими грозными сторожами. А Ставр Блажко бежал в сторону строителей, которые сегодня должны поставить хлебный амбар.

«Да-а-а… — мысленно протянул я, переводя взгляд дальше, в сторону леса, в котором находился острог витязей Святовида. — Всё вокруг народное — всё вокруг моё. Практически коммунизм с человеческим лицом в пределах одного острова. От каждого по способностям — каждому по труду. Плюс общее равенство перед законом и выборность власти. Правда, всё это на фоне теократии волхвов и раннефеодальных взаимоотношений и только для своих, тех, кто является членом племени. Но, наверное, так и надо, ибо такими нас создала природа и боги».

Не дождавшись меня за столом, в спальне вновь появилась Нерейд. Она тихо подошла, обняла меня за поясницу и примостила свой подбородок на моё левое плечо. Машинально я потёрся щекой о её заплетённые в тугие толстые косы золотые волосы и почувствовал душевное тепло моей красавицы.

— Опять думаешь? — спросила она.

— Да, — ответил я.

— И о чём твои думы?

— О разном. О тебе и обо мне, да о нас с тобой. О нашем общем будущем и счастье детей, которые у нас родятся. Тяжко им придётся, и они наверняка хлебнут горя. Но чтобы его было меньше, а мы с тобой могли дожить до старости, мне придётся тебя покинуть и повоевать.

— Снова война? — В голосе Нерейд возникла тревога.

— Она самая.

— И когда ты отправляешься?

— Наверное, через три-четыре недели. Возможно, раньше.

— Надолго?

— Коль будет удача с нами, до Коляды вернусь.

— А потом мы всю зиму будем вместе?

— Надеюсь, но обещать ничего не могу. Дел много, и придётся хорошо потрудиться, чтобы не быть обузой ни себе, ни людям.

Нерейд оторвалась от меня и потянула к двери:

— Пойдём. Завтрак стынет.

— Да. Завтрак — дело хорошее, — согласился я и, легонько хлопнув жену по упругой попке, вслед за ней направился вниз.

Впереди целый день, который будет наполнен суетой, делами и заботами, и получится ли пообедать, неизвестно.

Глава 25

Померания. Пырыца. 1142 от Р. Х.

Облачённый в превосходный итальянский доспех стройный усатый брюнет, который стоял на крутом холме, положив левую ладонь на позолоченную рукоять тяжёлого полутораручного меча, а правую зацепив за широкий угорский ремень, молча наблюдал за тем, как от высоких деревянных стен венедского города Пырыца отступает войско. Его войско. И потому, естественно, на лице полководца лежала хмурая тень.

Густым роем летели вниз стрелы, камни и брёвна. Потоками лилась горячая смола и кипяток. Падали наземь грубо и наспех сколоченные штурмовые лестницы, с которых валились размахивающие руками человеческие фигурки. И воины, его самые лучшие бойцы, многие из которых были с ним уже более десяти лет, либо погибали, либо, бросив своих товарищей, в панике отступали к находящемуся вне досягаемости поморянских стрел полевому лагерю.

Третий штурм за день окончился неудачей, и польский князь-кесарь Владислав Второй, старший сын короля Болеслава Кривоустого и киевской княжны Сбыславы Святополковны, сам не заметил, как его затянутые в кольчужные перчатки ладони, покинув рукоять меча и узорчатый ремень, опустились вдоль тела и сжались в кулаки. Очередная неудача очень расстроила Владислава, ударив по его самолюбию. Даже находясь вдали от места боя, он слышал впивающиеся в его душу, словно невидимые острые клинки, крики раненых и обожжённых воинов.

Настроение князя ухудшалось с каждой минутой, и, отвернувшись от ненавистного ему города, он посмотрел на людей, которые находились за его спиной, и гневно воскликнул:

— Они бегут! Опять бегут! Как так?! Почему?! Кто-нибудь может объяснить, по какой такой причине вот уже целую неделю мы не можем взять этот паршивый городок?!

Люди из свиты князя-кесаря промолчали, ибо тот, кто решится ответить Владиславу, наверняка станет объектом упрёков. Это знали все. Поэтому польские воеводы, когда князь-кесарь смотрел на них, понуро опускали головы. Ведь это их воины раз за разом откатывались от стен Пырыцы. Поморянские князья, Ратибор и Свантибор Грифины, которые считались вассалами Владислава и сами привели его на свою землю, кривились так, словно у них во рту находилось нечто нестерпимо кислое, и принимали покаянный вид. Командиры полунезависимых отрядов, которые прислали ему в помощь младшие братья, дети проклятой сучки Саломеи фон Берг, еле заметно усмехались. А человек, из-за которого Владислав изменил свои планы и направил собранную им армию в Померанию, долговязый пожилой священнослужитель в строгой чёрной сутане и с большим медным крестом на груди, померанский епископ Адальберт, сохранял полнейшую невозмутимость и гнева князя-кесаря ничуть не боялся.

Молчание свиты ещё больше разозлило Владислава. Однако сорвать свою злость было не на ком, и он топнул ногой. Под подошвой покрытого стальными чешуйками сапога взметнулась сухая осенняя пыль. Князь-кесарь снял с головы украшенный серебряными крестами остроконечный шлем, и слуга, молоденький парнишка из знатной польской семьи, как и господин, в полном доспехе, принял его. Владислав стянул с правой руки перчатку и пальцами провёл по шикарным слегка обвислым усам. Он ещё раз посмотрел на свиту, кинул взгляд в сторону Пырыцы и раскинувшегося вокруг стен военного лагеря, сплюнул и направился в свой шатер. На сегодня боевые действия были окончены, но не для него, потому что князю-кесарю предстояло выработать новую тактику военной кампании и, проходя мимо свитских, он бросил:

— Грифины, за мной!

Братья покойного поморянского князя Вартислава, которого убили проклятые дикари-язычники, поплелись за своим покровителем. А помимо них вслед за Владиславом направилось несколько польских воевод и епископ Адальберт.

В шатре полководца было прохладно и царила полутьма. Владислав вошёл внутрь, и юные служки тут же задрали брезентовые полога вверх, а затем помогли сюзерену скинуть доспех и лишнюю одежду. Сначала они сняли расшитый косыми андреевскими крестами и пятиконечными звёздами тёмно-синий плащ. Потом распустили многочисленные ремешки брони, и каждая деталь доспеха стала занимать своё место на специально приготовленных дубовых распорках. Латный нашейник, налокотники, наколенники, поножи, перчатки, тяжёлые сапоги, украшенный белым эмалевым орлом на красном щите нагрудник и кольчуга. Далее пошли войлочные поддёвки, и, наконец, князь-кесарь остался в одних толстых вязаных чулках серого цвета и в покрытой мокрыми потными пятнами синей шёлковой рубахе.

В наиболее тёмном углу шатра слуги незамедлительно поставили обтянутое сукном резное кресло, и Владислав, который любил наблюдать за своими подчинёнными из тени, дабы они не видели выражение его лица, сел. Под босые ноги кесаря подсунули тазик с подогретой водой. Он опустил в него ступни и блаженно зажмурился. Привычный моцион помог ему немного расслабиться, и, не обращая внимания на Грифинов, воевод и епископа, он задумался…

С чего всё началось и почему он оказался под стенами Пырыцы? Хм! Истоком стало то, что умер его великий отец Болеслав Третий Кривоуст, который перед смертью обнародовал, что делит Польшу между всеми своими отпрысками. Владиславу, как старшему сыну, доставалось больше всех. Немалая часть Великой Польши, добрая треть Малой Польши, кусок Куявии, вся Силезия, владения племени серадзов и номинальная власть над Гданьском и венедской Померанией. Наследство было хорошим, грех жаловаться. Однако Владислав был опытнее своих сводных братьев, уже имел неплохую дружину и воинский опыт. А помимо того мог рассчитывать на поддержку русских князей, родственников по матери, и помощь германского короля Конрада Третьего, на чьей сестре, Агнессе фон Бабенберг, он был женат. Поэтому, прикидывая расклад и понимая, что за ним сила, князь-кесарь хотел получить всё. А почему бы и нет, если перед глазами постоянный пример покойного батюшки, который собирал польские земли клинком? И, решившись развязать войну, Владислав стал собирать армию, кинул клич по всем подчинённым ему землям и попросил помощи у заграничных родственников.

Гонцы разлетелись во все концы Польши и за её пределы. Во Вроцлав, который Владислав сделал военной ставкой, стекались дружины опытных воинов и многочисленные ополченцы. Всеволод Ольгович Киевский выслал к нему на помощь своего младшего брата Игоря Ольговича, который вёл больше двух тысяч конной кованой рати. Германский король Конрад Третий обещал князю политическую поддержку. Чешский король, тоже Владислав и тоже Второй, женатый на другой сестре Конрада Третьего, заверил его, что вот-вот пришлёт к нему в подкрепление своих лучших дружинников. И можно было начать войну, которая могла стать победоносной и позволила бы ему называть себя не князь-кесарь, а король, но против вооружённого конфликта на территории Польши выступила католическая церковь и душеприказчик Болеслава Третьего богатый, сильный и влиятельный воевода Петр Власт.

Владислав заколебался. Драгоценное время уходило. Младшие братья, князья-принцепсы, и мачеха, хитрая тварь, тоже стали собирать войска и звать на помощь заграничную родню. Князь-кесарь стал терять преимущество, и в этот момент из Померании к нему прибежали номинальные вассалы братья Грифины и вместе с ними личный капеллан покойного батюшки померанский епископ Адальберт. Венедские князья просили о военной помощи, дабы они смогли сурово и показательно наказать своих соплеменников, которые взбунтовались, отринули истинную веру, вновь впали во тьму язычества и теперь не признают себя подданными Польши. Однако Владислав, мысли которого были заняты исключительно борьбой с родственниками, ответил категорическим отказом. И пришлось бы незадачливым Грифинам, при которых осталось всего полторы сотни верных дружинников, ехать из Вроцлава несолоно хлебавши, но за них сказал своё веское слово епископ Адальберт, и князь-кесарь к нему прислушался.

Епископ встретился с Владиславом один на один, без свидетелей, и попросил его оказать помощь непутёвым вассалам, которые не смогли удержать в узде своих диковатых подданных. А за это Адальберт пообещал ему в конфликте с братьями полную поддержку святой матери-церкви. Это был серьёзный довод, тем более что слова Адальберта подтвердили все наиболее авторитетные священнослужители Польши, в том числе и Якуб из Жнина, архиепископ города Гнезно. Поэтому, посоветовавшись со своими воеводами, которые в своё время вместе с его отцом ходили крестить поморян и заверили князя-кесаря, что очередной поход окажется лёгкой прогулкой, Владислав всё переиграл. Во всеуслышанье он объявил, что слухи о его конфликте с братьями и мачехой сильно преувеличены, а войско собиралось для наступления на венедов. Эта весть молнией пронеслась по всему королевству, и князь-кесарь выступил в поход.

Настроение у полководца, несмотря на то что войско киевлян повернуло обратно и помочь ему решил только очень набожный князь Игорь Ольгович с парой сотен дружинников, было просто великолепное. Ведь под его рукой находилось почти пятнадцать тысяч воинов, и, глядя на такую силищу, он считал себя непобедимым. По дорогам двигались отряды слензян, голеншан, куявов, вислян, полян, ледян и мазовшан, конные летучие сотни из Кракова, здоровенные мужики-лесорубы из прибугских лесов, вспомогательные подразделения, которые прислали братья, наёмники из лужицких сербов, дружина самого Владислава, конники Грифинов, а также ополченцы из Гнезно, Вроцлава, Сандомира и Познани.

Братья-славяне шли в поход на свою дальнюю родню и ни в чём не сомневались. Будет победа. Будут разграбленные города и посёлки. Будут сочные бабы и красавицы девки, которых можно мять и насиловать. И обязательно будет богатая добыча. А затем они вернутся домой и станут вспоминать об этой войне как о славном приключении, о котором можно рассказать внукам. Примерно так думало большинство рядовых воинов из армии Владислава. Однако реальная война далека от героики и басен тех, кто рассказывает о ней взахлёб, которые редко соответствуют действительности. И когда поляки покинули пограничный город Санток и оказались в пределах Померании, а если говорить конкретней, в землях племени пырычан, они в этом убедились.

Небольшие группы венедов, не принимая честного боя и прячась в непролазных чащобах, отстреливали поляков и предателей из дружины Грифинов. По всем дорогам были сделаны завалы и построено множество подлых ловушек. Деревушки на пути польской армии обезлюдели, а припасы, которые оставались в амбарах и сараях, были отравлены. По этой причине войско, которое должно было пройти от Сантока до первого серьёзного города поморян Пырыца всего за три дня, потратило на марш полную седмицу и понесло потери в количестве ста человек только убитыми.

Но вот наконец армия Владислава Второго выбралась из приграничных холмов и лесов и подошла к стенам пырычанской столицы. Свантибор Грифин выехал вперёд и предложил соплеменникам сдаться, но венеды обматерили его, прокляли и заявили, что будут держаться до последнего человека. Обойти Пырыцу тяжело, ибо дорог вокруг немного. Да и нельзя оставлять в тылу сильное укрепление, откуда поморяне могли ударить по польским тылам, и князь-кесарь отдал приказ взять город штурмом.

Взбодрённые обещанием на три дня получить в своё полное распоряжение небедный город, поляки рьяно взялись за дело. Было сколочено множество лестниц, заготовлены щиты-павизы и сделано несколько таранов. За пару дней бойцы Владислава всё приготовили. А затем, после молебнов и исповедей, под напевы трёх десятков католических священнослужителей воины двинулись на штурм, который закончился неудачей и большой кровью.

После этого приступы шли без остановок. Отряды сменяли друг друга, но всё было бесполезно. Запасов в городе оказалось много, точно так же, как и воинов, и Пырыца держалась. И только один раз воины Владислава, презрев смерть и теряя товарищей, неудержимым живым потоком подкатившись к городу, смогли взобраться на стену, закрепиться на ней и даже захватили небольшой пятачок на прилегающих к стене улочках. Но тут в дело вступил резерв поморян, несколько витязей Триглава и полусотня варягов, и лужицкие сербы не выдержали. Они прыгали со стен и бежали без оглядки, лишь бы только не оказаться на пути грозных рыцарей Щецинского храма. И тогда князь-кесарь на время прекратил бесполезные штурмы и дал своим отрядам кратковременный отдых.

Пока воины польского войска приводили себя в порядок и восстанавливали силы, Владислав допросил захваченных лужичанами пленных и узнал, что Пырыцу обороняет почти тысяча воинов, которыми командуют руянский воевода Крут Зима и витязь Сивер. Помимо мужчин, готовых умереть, но не сдать город, за стенами больше никого нет, поскольку женщины и дети со всем своим добром ещё месяц назад огромным обозом ушли в Щецин. Это было прискорбно, особенно для тех, кто мечтал о богатствах и бабах. Но ещё хуже была новость, что осаждённые ждут помощи, которая уже недалеко.

Выслушав истерзанных палачами венедов, князь-кесарь стал подумывать об отступлении. Однако Адальберт заверил его, что победа близка и, если войско поморян и варягов придёт, армия Владислава растопчет их и не заметит и князь-кесарь получит победу в одном сражении. Епископ был красноречив. Он смог убедить Владислава, и всё началось по новой. Штурмы, которые были направлены на то, чтобы держать осаждённых в постоянном напряжении, и разведка местности. И если с приступами всё складывалось более или менее неплохо, ибо потери хоть и были, но относительно небольшие, то с получением свежей информации дела обстояли весьма печально. Засевшие в чащобах вокруг города лесовики малые группы разведчиков уничтожали, а крупные отряды изматывали, а затем отгоняли обратно в польский лагерь. Поэтому сегодня Владислава Второго снова посетили сомнения в правильности того, что он делает…

— Кхм! — прерывая думы князя-кесаря, кашлянул епископ Адальберт.

Владислав посмотрел на него, столкнулся с прямым взглядом священнослужителя и, не выдержав его, перевёл взор. Его глаза замерли на верном человеке, дворянине Добчеке, который делал для князя всю грязную работу, а в этом походе руководил разведкой. Добчек, среднего роста крепыш в потёртом камзоле, заметив внимание сюзерена, шмыгнул острым носом, указательным пальцем потеребил рыжую щётку тоненьких усиков и замер. А князь-кесарь, удовлетворённый тем, что его хоть кто-то побаивается, обратился к нему:

— Добчек, что доносят твои люди? Где противник?

Дворянин пожал плечами:

— Нам ничего не известно, ваша светлость.

«Опять ваша светлость. — Владислав поморщился. — Когда же меня начнут называть ваше величество? Чёрт! С такими помощниками, похоже, не скоро».

— Почему ты не можешь добыть хорошего языка?

— Местные венеды очень хорошо прячутся, мой князь. Даже мазовшане и куявы, уж на что бывалые лесовики, но и они не могут их выследить. Я об этом уже докладывал.

— Плохо работаешь, Добчек. Очень плохо. Настолько, что я подумываю о том, что разведка — не твоё призвание. — Мастер тайных дел промолчал, а князь-кесарь посмотрел на Грифинов и процедил в сторону старшего брата: — Князь Ратибор, когда вы умоляли меня явиться в ваши земли и навести здесь порядок, то уверяли, что бунтовщики разбегутся от одного вида моего войска, города откроют ворота, а к вам немедленно присоединятся многочисленные сторонники. Однако выясняется, что вы меня обманывали. Пырыца до сих пор держится, а от вашей дружины, насколько мне известно, осталось только полсотни всадников, и не все воины погибли в бою. Нет, князь. Многие трусливо сбежали обратно в Польшу или, того хуже, перешли на сторону врага. Что всё это значит? Я жду объяснений.

Подобный разнос повторялся ежедневно, и Ратибор Грифин привычно забубнил:

— Ваша светлость, наши родовые земли лежат в приморских районах, и сторонники семьи Грифин там, и они по-прежнему ждут нас, а пырычане всегда были беспокойным племенем. Поэтому мы с братом сразу предлагали обойти Пырыцу стороной и идти к Щецину, а оттуда к Волину…

— Ага! Сейчас! — прерывая вассала, воскликнул Владислав. — Мы начнём марш по лесным дорогам, и тут появится войско бунтовщиков, которое ударит по нашим флангам. И хотя, конечно, мои храбрые воины разгонят это отребье, мы можем понести неоправданно тяжёлые потери. Поэтому моя армия останется на месте, а дальше как сложится. Или в городе закончатся припасы, или подойдёт главное войско противника, и мы его уничтожим. Ничего. Нам торопиться некуда. Со дня на день из Польши подтянутся подкрепления и обозы с провиантом, с ними прибудут мастера, которые смогут сделать катапульты и построить осадные башни. И тогда, я уверен, Пырыца быстро падёт. После чего и остальные мятежные города узнают, что такое тяжёлая рука Пястов.

Кулак князя-кесаря ударил по подлокотнику кресла. Владислав собирался продолжить свою гневную речь, но тут в шатер вбежал один из его воевод, молодой, но уже зарекомендовавший себя отличным командиром Зденек Змигод. Русоволосый дворянин, принимавший участие в последнем приступе, был растрёпан и всклокочен, глаза его блестели лихорадочным блеском. Полководец это сразу заметил и спросил его:

— Что такое, Зденек, Пырыца решила сдаться?

— Нет, ваша светлость. — Воевода отрицательно качнул головой и выдохнул: — Подкрепления пришли.

— Кто?! — обрадованный Владислав встал и только тут обратил внимание на то, что его ноги по-прежнему находятся в тазу.

— Отряды из Любуша, Боникова и Крушвица. Сборные дружины дядовшан и середян. И ещё с ними киевляне. Всего пятнадцать сотен пехоты, больше ста конных дворян и почти две сотни дружинников из Киева.

— А обоз?

— Телег не видел. Только стяги и людей сосчитал, и сразу к вам, мой князь.

— Ладно. — Владислав гордо выпрямил спину и отдал команду слугам: — Одежду сюда! Одеваться! Достать лучшего вина! Встретим дорогих гостей как полагается!

Вскоре, одевшись как ему подобает, с любимым полутораручным мечом, который носил название Божья Кара, князь-кесарь Владислав Второй Пяст и его свита покинули шатёр. Они встречали подкрепление, в котором было много знатных дворян, по слову католической церкви, искупая свои грехи, покинувших дома и отправившихся в поход на язычников. Самой заметной фигурой среди всех являлся русский князь Игорь Ольгович. Это был коротко стриженный безбородый мужчина тридцати пяти лет, Владислав узнал его по ярко-красному плащу. Вот только он не понимал, почему дорогой гость в кольчуге и отчего, как только он спрыгнул со своего породистого жеребца, к нему тут же подскочило несколько воинов, которые, как и князь, были в броне.

«Неужели мятежники посмели напасть на такой большой отряд?» — спросил себя князь-кесарь, с высоты холма разглядывая входящие в его лагерь группы воинов.

Получить ответ на свой вопрос Владислав мог лично, и он спустился с холма, приблизился к Игорю Ольговичу, которому пожилой седоусый дед, видимо костоправ, ощупывал левую руку, и поприветствовал его:

— Здравствуй, брат!

— Здрав будь, родич, — откликнулся русич, которому лях действительно являлся родней, хотя и очень дальней.

— Что с тобой случилось? — Пяст кивнул на руку князя. — Может, требуется хороший лекарь?

— Нет. Ничего не нужно. Просто вывих. Когда на прорыв шли, о дерево локтём ударился. В горячке боя не заметил, а сейчас проявилось.

— Так вам пришлось прорываться?

— Да. Там, — Игорь Ольгович поморщился и кивнул в сторону Польши, откуда пришли подкрепления, — больше двух тысяч венедов. Они нас особо не сдерживали, только обстреляли. Но это не всё. Пока сюда шли, видели другие отряды, в сотню-две, и все стекаются сюда. Рядом с городом никого, однако враги неподалеку, и мне кажется, нас окружают. А коли так, то через пару дней они нападут. Проклятые язычники! — Последние слова Ольгович выдохнул с ненавистью, вероятно, что-то у него было с этим связано.

Владислав повернулся к Змигоду и Добчеку и прошипел:

— Поднять самые свежие конные сотни и послать на южную дорогу. Живо! Мне необходимы точные сведения! — Воеводы отправились выполнять приказ сюзерена, а он, напустив на лицо маску спокойствия, лично помог Игорю Ольговичу снять кольчугу и, придерживая князя за здоровый локоть, повёл к своему походному жилищу. — Пойдём, братец. Сейчас выпьем вина. Лекари вывих вправят, мазями целебными тебя намажут, а епископ Адальберт за нас помолится. И заодно обсудим нашу с тобой стратегию. Ты человек опытный, а значит, наверняка что-то полезное присоветуешь. Идём.

— Да-да. — Рюрикович снова поморщился и, отметив, что его дружинники, все, кто в расчёте на лёгкую добычу добровольно последовал за ним на помощь ляхам, распрягают коней и начинают располагаться на отдых, направился за родственником.

Два князя скрылись в шатре Пяста, а на месте их разговора остался епископ Адальберт, человек без способностей и великих талантов, но крепкий в вере, неплохой исполнитель и хороший оратор. Священнослужитель находился среди людей. Но ему казалось, что он совершенно один. Над польским лагерем сгущались густые вечерние сумерки. Однако он воспринимал их как Тьму, которая обступает Христово воинство со всех сторон. А ещё ему казалось, что из города за ним наблюдает злой взгляд, который не сулит ему ничего хорошего. И, помянув недобрым словом языческих колдунов, от которых он был вынужден бежать из Камминской епархии, Адальберт привычно зашептал молитву святому Архангелу Михаилу:

— Святой Архангел Михаил, предводитель небесных легионов, защити нас в битве против зла и преследований дьявола. И да сразит его Господь, об этом мы просим. Низвергни сатану и прочих духов зла, бродящих по свету и развращающих души, силою Божией в адов огонь. Аминь.

Молитва принесла некоторое облегчение. Епископ почувствовал себя уверенней и, несколько раз перекрестившись, двинулся за князем-кесарем, который, вот же глупец, надеялся стать королём. Адальберт был уверен, что он им никогда не станет, ибо Владислав слишком непредсказуем и своенравен, легко поддаётся влиянию своей властной жены-немки, а значит, не достоин быть коронованным правителем. Впрочем, ему этого знать не следовало. Точно так же, как и то, что истинным руководителям католической церкви, которые отдают приказы Адальберту, сильная Польша не нужна. Разве только как временный противовес конкурентам-ортодоксам с востока, не более того.

Глава 26

Померания. Пырыца. 6650 от С. М. З. Х.

Моё лицо было обращено в сторону солнца, которое всё выше поднималось над глухими лесами, в коих живут люди из племени пырычан. Вокруг меня тысячи мужчин, босые ноги которых смыкаются с травой и землёй. Глаза у всех закрыты, а губы еле заметно шевелятся. В этот час каждый из нас славит дарующее тепло светило и просит о чём-то своём. Однако главная просьба у всех одна — помочь в грядущей битве и даровать нам победу над врагами.

Я делаю то же самое, что и воины, эмоции которых чувствую. Дышу ровно и одними губами беззвучно шепчу молитвы. Помогут они нам или нет, мне неизвестно, хоть я и ведун, человек, главная обязанность коего — не играть в РПГ про великого чародея, а ведать и прозревать пути, по которым должно идти его племя. Хотя одно мне известно точно. Каждая такая молитва придаёт человеку славянского корня немного силы и уверенности в себе. А это неоценимо, ведь если воин идёт в бой с твёрдой убеждённостью, что его дело правое, смутить такого бойца и обратить в бегство практически невозможно.

Тишина прерывается шевелением неподалеку. Славление солнца окончено, и лесной лагерь сборного венедского войска понемногу оживает. Люди гасят небольшие костры и пакуют походное снаряжение, а некоторые уже спешат надеть броню и взять в руки оружие. Куда они торопятся, если до битвы ещё минимум два часа? Не понимаю. Но если они хотят таскать на себе лишние килограммы, это их дело.

Открыв глаза, я проморгался. Дождался исчезновения солнечных зайчиков, обулся и повернулся к Немому. Мой воин, пока единственный, кто официально состоит в дружине ведуна Вадима Сокола, кивнул в сторону костра, возле которого мы ночевали и над которым висел котелок с оставшейся с вечера жирной ячменной кашей. Немой предлагал позавтракать, но перед рубиловом есть не хотелось. Давала знать о себе привычка из прошлой жизни и боязнь получить ранение в живот. Вагр пожал плечами и, сняв котелок, уселся у костра. А я, вспомнив, что вчера хотел поговорить с новоиспечённым руянским князем, которого ещё в Щецине выбрали главнокомандующим союзного войска, направился к месту сбора наших верховодов.

Подошёл, судя по всему, вовремя, поскольку как раз закончился военный совет, и Мстислав Виславит, оглядев стоящих вокруг него князей и воевод, громко спросил:

— Ну что, братья, всё решено?

— Да. — Первым Мстиславу ответил вождь лютичей старый Прибыслав, лицо которого в проникающих сквозь пожелтевшую осеннюю листву деревьев солнечных лучах казалось каменной маской.

— Да, — подтвердил лидер бодричей Никлот, ранее надеявшийся, что именно он станет главкомом. Однако, поняв, что может возникнуть распря, здраво прикинул свои возможности, поговорил с волхвами и уступил это место варягу.

— Да, — вторил им временный командир поморян витязь Рагдай, который являлся заместителем сидящего в осажденном городе Сивера и имел реальный шанс стать следующим поморянским князем, так как был благородных кровей и после гибели Вартислава Грифина имел немалый авторитет.

Три основных «генерала» высказались. Решение было одобрено, и все обернулись к Лучеврату, сопровождавшему вместе со всеми своими волхвами и ведунами войско от самого Щецина.

Верховный жрец Триглава, который в своих белых одеждах на фоне воинов и лошадей выглядел довольно странно, приблизился к костру. Он развёл в стороны руки, словно обнимал всех, кто собрался на совет, и произнёс:

— Благословляю вас, мужи честные, на ратный подвиг. Идите и поразите врагов нашего народа, ибо настоящий воин бьётся ради мира, а пока ляхи и изменники топчут землю, политую кровью многих венедов, его не будет. Идите и помните: долг каждого славянина — стоять за свой род. И коли суждено умереть за своих родичей, мы сделаем это без колебаний. Идите и знайте, что не могут помочь нам светлые боги. Но они наблюдают за нами, и есть ещё сила в наших руках, и остры клинки, которыми мы себя защитим. Не бойтесь смерти, и тогда она будет бояться вас. Веруйте в то, что бьётесь за правое дело, как завещали нам предки. Тогда вера станет вашей бронёй, которую не смогут пробить вражьи копья и стрелы. Ступайте и победите. Ради славы. Ради детей и жён. Ради свободы и наших богов. Благословляю.

Голос Лучеврата звучал негромко, в нём не было надрыва. Вроде бы обычная напутственная речь. Но есть просто слова, а есть Слова, которые несут в себе Силу, и в том, что сказал верховный жрец Триглава, она была. Это чувствовалось сразу, поскольку кровь в жилах побежала быстрее, чем обычно, и душа отозвалась на речь волхва позитивом. А желание крушить и уничтожать врагов из обязанности превратилось в главную цель жизни. Правда, этой психологической накачки надолго не хватит, ибо рано или поздно она рассеется, но до начала сражения установка Лучеврата продержится.

Князья и стоящие за их спинами воеводы поклонились верховному жрецу, а тот, будто крыльями, взмахнул широкими рукавами рубахи, развернулся и направился в сторону стоянки храмовых целителей. Мы проводили его глазами, и Мстислав подвёл итог последнего совета:

— Итак, всё решено, и каждый знает, что ему делать. Расходимся, братья. Начинаем по сигналу из города. — Один за другим лютичи, бодричи, варяги и поморяне покинули костерок, направляясь к своим отрядам, а Виславит повернулся ко мне: — Ты что-то хотел, Вадим?

— Точно так, — подтвердил я. — Вчера пленных ляхов допрашивали, и выяснилось, что на подходе большой обоз, а в нём мастера, которые умеют большие стреломёты, требучеты и катапульты делать.

— И что?

— Надо поморянам, которые южную дорогу перекрыли, дать наказ, чтобы они тех мастеров не перебили, и хорошо бы выслать навстречу ляхам конницу.

— Это не срочно, Вадим. К Пырыцу обоз подойдёт только завтра, за ним от самого Сантока присматривают. К чему это говоришь и зачем тебе мастера?

— Сейчас битва начнётся, и мы в бой пойдём. Мало ли что случится, война непредсказуема. Поэтому решил о мастерах сказать сейчас. А зачем они, думаю, ты и сам понимаешь. Надо оборону Руяна крепить, сам об этом говорил, когда тебя князем выбирали.

— Понял тебя. — Мстислав коротко кивнул, и я уже было собрался вернуться к витязям Святовида, вместе с которыми ринусь в битву, но князь задержал меня неожиданным вопросом: — Как думаешь, Вадим, победим ляхов?

Почему князь спросил об этом, не знаю. Ведь я ему не родственник, не советник и даже не близкий друг, хотя мы и не чужаки. Видимо, даже такому сильному мужчине иногда нужна поддержка и одобрение его действий, особенно если они исходят от не заинтересованного человека, со стороны. Поэтому я сказал то, что он хотел услышать:

— Победа за нами, Мстислав. Потери будут, без них никак, но ляхи не вырвутся.

— Ты это знаешь?

— Я ведун, а не прорицатель, князь. Однако для того, чтобы узнать исход грядущего сражения, прозревать будущее не нужно, поскольку здесь всё на поверхности. Наше войско будет атаковать противника по плану и с разных сторон, а ляхи не знают, сколько нас, и находятся в окружении. Но важнее всего, что мы на своей земле, которая нам поможет, а значит, врагу конец.

Князь промолчал, а я вернулся к своему месту и стал готовиться к бою. Шлем-шишак и кольчуга, меч и круглый щит, пара коротких дротиков, боевой ремень с кинжалом и покрытые тонкой проволокой перчатки — всё это было разложено на попоне. Одеваясь, я прислушивался к шуму лесного лагеря. Кругом шорохи, тихое ржание лошадей, звон металла и эмоции тысяч людей, желающих пролить кровь врагов. Воины готовы к битве, и теперь дело за воеводами и князьями, которые только что приняли окончательное решение по рисунку сражения. И пусть я не великий стратег, не гений военных построений и манёвров, с моей точки зрения, они поступают правильно…

Вчера вечером ляхи получили подкрепление, почти две тысячи воинов, и сейчас у Владислава Пяста снова пятнадцать тысяч бойцов, столько же, сколько было в начале похода. Наверняка поляки знают, что войско язычников неподалеку, и готовы нас встретить. Однако они ожидают одних поморян, мобилизационные возможности которых не превышают двенадцати тысяч бойцов, и то если они очень сильно напрягутся и поставят в строй всех, кого только возможно, от мала до велика. А на деле против интервентов выходит не один венедский племенной союз, а все четыре. В лесах вокруг Пырыцы сами поморяне, сколько точно, даже Рагдай и волхв Лучеврат, который, помимо всего прочего, временно исполняет обязанности князя, не знают. Но тысяч семь пехоты и три-четыре сотни всадников у них будет. Здесь же варяги, три с половиной тысячи отличной бронированной пехоты, которая обучена драться любым строем и может выполнять сложные манёвры, поэтому она станет основной ударной силой предстоящего сражения. Неподалеку лютичи Прибыслава, больше трёх тысяч, половина пехота и половина конница. Ну и конечно же с нами знаменитые всадники Никлота, которых так боятся в Саксонии и других приграничных германских княжествах, полторы тысячи лихих наездников на быстрых конях. Плюс к этому почти восемьсот воинов сидит в окружённом городе.

Вот и получается, что если считать по клинкам, то против ляхов готова выйти армия, которая не уступит им по числу и сможет принять честный бой в чистом поле под стенами Пырыцы. Однако честный бой не для нас. Венедов после всех катаклизмов последних лет осталось не так уж много, и наказ Векомира, который он дал Мстиславу и другим князьям, прост и понятен: беречь людей. Поэтому сначала сражение хотели начать ночью. Но, подумав, князья решили, что это не лучший вариант, поскольку больше половины войска вчерашние охотники и пахари, которые в суматохе и неразберихе могут растеряться и выпустить ляхов на южную дорогу. А она хоть и перекрыта, воины там не самые лучшие и натиска кованой дружины не выдержат. В связи с этим решили биться днём. Но не ломить врага грудь в грудь, а сделать ставку на ярость бронированных варягов и две сотни витязей Святовида, которые должны с ходу проломиться к ставке Владислава Пяста и уничтожить командный центр врага. После чего большинство рядовых польских воинов и мелкие воеводы сами лапки поднимут, а кто проявит упорство, того разметаем конницей, засыплем стрелами и растопчем…

— Варяги, в строй! — раздался клич Мстислава.

Я готов, ремни затянуты, броня сидит словно влитая, оружие на месте. Рядом Немой в трофейных латах из Сигтунского похода с одноручным топором, заткнутым за пояс, круглым деревянным щитом, который обшит бронзовыми лентами, и дротиками в правой руке. Где нам встать, мы знаем и молча занимаем свои места среди витязей Святовида из первой храмовой сотни. Следом третья сотня, которая передала свою смену в Арконе парням Доброги. А за ними все остальные.

Закованные в железо воины колоннами покидают лес и выдвигаются к городу пырычан. Мерно топают по дороге сапоги, а вдали слышится пение звонких медных труб и грохот барабанов — это ляхи, заметив приближение венедов, готовятся к сражению. Кто-то из воинов говорит, что поляки небось уже от страха в штаны наклали, и эта незамысловатая шутка вызывает смешки и улыбки.

Вскоре мы вышли на широкое поле вблизи города. От Пырыца в сторону Польши идёт широкий грунтовый тракт. Мы — с одной стороны, а лагерь ляхов, сейчас похожий на муравейник, перед которым выстраиваются вражеские полки, с другой. У противника небольшое преимущество: мы находимся немного в низине, а они на возвышенности. Но наши полки, состоящие в основном из лесных охотников, которыми руководит Прибыслав, находятся у них в тылу, и они наверняка их заметили, поэтому должны опасаться удара с двух сторон.

Варяги замирают. Левый фланг прикрыт городскими стенами, откуда нам машут руками, мол, рады вам, браточки, не кинули нас, и мы вас не подведём, сейчас ворота заваленные откроем и выйдем вам в подмогу. В нашем тылу длинным прямоугольником становятся ополченцы, которые после прорыва к шатру Пяста должны заткнуть брешь в общем построении. А с правого фланга конные воины Никлота, практически сплошь копьеносцы и метатели дротиков, наподобие испанских джинетов.

Всё! Можно начинать битву. Ляхи же до сих пор не построили вторую линию обороны, только-только из нескольких разношёрстных отрядов сформировав первую.

Я оборачиваюсь в сторону Мстислава. Он на отличном вороном жеребце, подарке Никлота, гарцует позади. Князь поднимает правую руку, и в центре первой сотни витязей Святовида разворачивается большое кумачовое полотнище, в центре которого шитый золотом образ многоликого божества. Остроконечный верх древка увенчан длинными разноцветными кисточками, каждая из которых обозначает одну из великих побед славян над врагами.

— Станица с нами!!! — разносится над полем громкий голос командира первой храмовой сотни Люта Валигора.

— Слава! Слава! Слава! — потрясая оружием и щитами, стал скандировать строй варягов и храмовников, которые при виде Станицы, самого главного боевого знамени нашего народа, хранившегося в храме Святовида, получают такой стимул для битвы, что ляхов можно даже пожалеть.

— Вперёд! — перекрывая шум, звучит команда князя.

Выставив перед собой щиты, варяги пошли на врага. Шаг ровный. Движения лёгкие. Броня и вес оружия практически не чувствуются. Настрой боевой, а на губах воинов улыбки. Мы быстро сближаемся с ляхами, пересекаем дорогу, и вот в нас уже летят первые вражеские стрелы.

Бум! На излёте одна из стрел падает на мой щит, предусмотрительно подставленный под её траекторию, и я вижу, что наконечник у неё не бронебойный, а охотничий.

«Да уж, попали ляхи, — мысленно злорадствую я. — Ой, попали. Но они сами виноваты. Сидели бы по домам, глядишь, остались бы целы, а теперь не многие до вечера доживут, слишком обозлились на них венеды. А тут ещё и стрелы слабенькие, словно они не на войну, а на прогулку собирались».

Бум! Ещё одна стрела отлетает от щита, и я, прикрыв лицо, продолжаю движение и смотрю только вперёд. Особо ничего не видно, только обтянутые кольчугами широкие спины прирождённых гребцов, но то, что расстояние между нами и ляхами сократилось до полусотни метров, понять можно. Вот-вот прозвучит команда «Сулицы!», и мы метнём их в противника.

Словно вторя моим мыслям, через два десятка шагов я услышал:

— Сулицы!

Слева и справа на краткий миг становится свободно, поскольку метатели идут через одного, и обычные мечники знают, что делать. У меня и Немого, который находится в моей шеренге, есть всего несколько секунд. Тормозить нельзя. Поэтому я делаю всё быстро. Один дротик в левую руку, другой в правую. Плечо идёт назад. Замах. Бросок. Короткое копье, перелетая через два ряда авангарда, уносится в сторону врага. Попал или нет, не важно. Главное — плотность огня, всё как в будущем. Запасной дротик перекочёвывает в правую ладонь. Сухое лёгкое древко с тяжёлым наконечником готово упасть на вражеский строй. Плечо. Замах. Бросок. Пошла, родимая!

Дротики улетели. Движение бронированного монстра, который на ходу сформировал несколько ударных клиньев-клыков, призванных разорвать нестройные ряды врага, продолжилось. До ляхов двадцать метров. Пятнадцать. Десять. И знаменитый северный рывок, который так любят использовать варяги и викинги.

Клинья варяжского зверя стремительно метнулись вперёд и вломились в ляхов. Над строем звучит слитный и грозный рёв: «Руян!» — и вслед за клиньями-клыками с противником столкнулась основная масса варягов. Поляки орут. Наши тоже. Масса людей против другой массы. Но одна, вражеская, с бору по сосенке, слеплена из того, что было под рукой. А другая — сплошь руянцы, прирождённые вояки, большинство которых прошли не через одну военную кампанию. Поэтому исход очевиден. Строй ляхов прорвали быстро, особенно там, где в атаку шли несущие над собой Станицу витязи Святовида. А затем пришёл черед к этому времени всё же готовой второй вражеской линии.

— Святовид!!! — разносится над полем, и это не просто клич, а знак того, что тактика немного меняется.

Общая масса варягов делится на несколько отрядов и продолжает движение на вершину холма, откуда за ходом сражения наблюдает Пяст. И здесь тоже всё ясно. Перед нами не только вражеские отряды, но и лагерь, палатки, телеги с припасами, раненые и множество лошадей. Так что если попрём все вместе, то завязнем, а плотными группами в пять-шесть сотен клинков в самый раз. Практика стандартная, и, если понадобится, придётся делиться ещё раз.

Перестроение вынесло меня и Немого вперёд. Плечом к плечу. Верный вагр слева. Справа какой-то седоусый варяг. С такими людьми в одном строю биться не зазорно. Это всё отмечается на автомате, весь мир рассматривается только из-за верхней кромки щита. Змиулан привычно оказывается в руке, и начинается реальный бой.

Передо мной плотный мужик в накидке из медвежьей шкуры и с мощной секирой в руке, не иначе лесоруб из Мазовии. Ну и трындец тебе, лесовик! Чёткий стремительный выпад на противника. Сталь вонзается ему в горло, режет вены, и, захлебываясь кровью, тот валится наземь. Тут же в щит вонзается копьё, которое удерживает светловолосый паренёк с совершенно ошалевшими глазами, судя по неплохой и чистой одежде, может быть, горожанин из ополчения, который мог стать ремесленником. Не станет! Вражеский наконечник щит не пробил, и я отбросил копьё, которое даже не смогло зацепиться за крепкую дубовую основу, в сторону. Древко выскользнуло из слабых, неуверенных рук парня, а Змиулан в чётком вертикальном замахе просёк его круглую обмятую шапочку из сукна и буквально срезал часть черепа.

Плюс один. Горожанин исчез из поля зрения, и передо мной возник настоящий боец, прикрытый добротной стальной кирасой вояка средних лет в овальном, словно куриное яйцо, стальном шлеме. В его левой руке треугольный щит с каким-то затейливым цветным гербом, а в правой — длинная сабля, очень красивая и наверняка дорогая. Под доспехом одежду не видно, но вряд ли он простой наёмник или дружинник, скорее всего, дворянин, который припёрся сюда за славой. А вот хрен тебе, а не славу! Ложный выпад в лицо противника. Он вскинул щит, а я сделал шаг на него, слегка присел и снизу вверх засадил клинок под латы. Кольчужной юбки у противника почему-то не оказалось, и остриё клинка с лёгкостью пробило все преграды и вонзилось в живот.

Всё это происходит в считаные секунды, и я снова в общем строю, готов к продолжению схватки. Но начинается свалка, самая опасная драка в битве. Сверху на отряд, с которым я прорывался через вражеский лагерь, накатила толпа в пару тысяч рыл, кто такие, непонятно, сброд из нескольких отрядов, если судить по вооружению и одежде. И вся эта масса буквально захлестнула нас. Затрещали щиты, заорали люди, и от человеческой сутолоки стало душно. Но мы выстояли. Удержали стену из щитов и, орудуя клинками, которые скользили в зазоры между ними, расчистили себе путь дальше. Правда, от постоянных ударов палицей, которой бился один из ляхов, убитый Немым, мой щит почти развалился, а рука, как это бывает в подобных случаях, словно отсохла. Однако это мелочь. Главное, что мы выстояли и бойцов потеряли немного, а остальное чепуха, благо щитов вокруг много.

Наконец умывшиеся кровью ляхи на краткий миг отхлынули назад, и без всяких команд наш строй качнулся вслед за ними. Красиво. Словно волна накатила на берег, а затем, когда она пошла обратно в море, суша последовала за ней. Но это так, случайная ассоциация, пришла и ушла, потому что бой продолжался.

— Святовид! Руян! Бей! Круши! — С бешеным рёвом варяги вломились в ляхов, и противник, несмотря на толкучку и подкрепление, которое поджимало передовых бойцов со спины, побежал.

Поляки уже не желали боя, добычи и славы, а хотели только выжить. Да вот проблемка: отпускать их никто не собирался. Кровь за кровь. В том обществе, что стало для меня родным, это непреложный закон, и варяги точно так же, как атакующие вражескую конницу бодричи, как идущие за нами поморяне и нападающие на врага с тыла лютичи, следовали ему всегда.

Хр-мм! Бум-мм!!! Над полем боя прокатился звук столкновения. Это наши щиты дружно ударили в доспехи и оружие врага, который обратился в бегство. И следом вновь пришёл черед клинков.

Передо мной спина в тулупе, который способен выдержать лишь лёгкий или скользящий удар, и я не колебался. Диагональный удар кроит голову ляха. Он заваливается по ходу своего движения, а в метре от меня следующая жертва — невысокий мужичок в довольно-таки ладной кольчуге и с непомерно длинным копьём. Наверное, он меня не видел, но чувствовал приближение смерти, а потому пытался втиснуться в толпу. Опоздал! Выпад — и остриё клинка, пронзив кольчугу и войлочную поддёвку под ней, находит сердце.

Рывок на себя! Всё делается быстро и чётко, и рубка продолжается. Клинок порхает в руке, словно пушинка. Раз за разом он с потягом опускается на головы и шеи ляхов. В эти мгновения я был машиной для уничтожения врагов, ибо всё происходило механически и без раздумий, ведь тренированное тело само знало, что и как должно делать. Удар! Посвист остро заточенной стальной полоски! Труп и шаг вперёд. Кровь, смерть и предсмертные хрипы людей. Вот так, я и сам не заметил, как наш отряд, двигаясь за бегущими ляхами, взобрался на вершину холма, где со мной произошло нечто странное.

На мгновение, непонятно почему, мир вокруг замедлил своё движение. Рядом варяги. С одной стороны всё так же Немой, с другой — бывалый мореход. Впереди возле просторного шатра заваливается на бок пожилой мужик в чёрной сутане и с большим медным крестом на груди, в голове его торчит метательный топор. В самом шатре какая-то суета, и из него выбегают люди, многие в дорогих доспехах. На груди одного из них красуется белый орёл Пястов на красном щите, не иначе сам князь-кесарь Владислав Второй, в моей реальности получивший прозвище Изгнанник.

Однако это кажется мне неважным, и желания преследовать Владислава Пяста нет, его и без меня поймают, вон к нему, сметая со своего пути любые преграды, уже бегут витязи Святовида, а от них не уйдёшь. На автомате отбиваю кажущийся неловким выпад княжеского телохранителя, крепкого польского вояки в полном доспехе, как у его повелителя, и с прямым мечом в руке, и продолжаю осматривать холм. Что привлекло моё внимание? Что?! Почему всё замедлилось?! Не ясно. Глаза скользят по лицам, доспехам, знакам, гербам и оружию, а уши вслушиваются в тягучие выкрики людей, и вскоре я нащупал то, что меня заинтересовало.

Шлем. У одного из вражеских воинов недалеко от меня, средних лет брюнета с гладко выбритым лицом, на дорогом остроконечном шлеме была видна чёткая серебряная гравировка — двузубец, на кончиках которого находились христианские кресты. Чей это знак, я знал — князя Игоря Ольговича, который вчера вечером прибыл на помощь своему родственнику Владиславу Пясту. Такой знак красуется на его броне, на малом походном стяге, а также на личных печатях, и это общеизвестно.

Вот так случай! В известной мне исторической реальности этот Рюрикович помогал польскому князю-кесарю пригнуть к земле младших братьев и под это дело для Киевской Руси даже пару городов в Мазовии хапнул. Затем он сменил Всеволода Ольговича на киевском столе. Но просидел на нём только две недели, так как был разбит, смещён с высокого поста и добровольно постригся в монахи. Однако киевское вече решило, что он опасен и слишком легко отделался, и поэтому в пригородный храм, где князь спрятался от мира, ворвались посланники народа, которые долго его мучили, а когда он испустил дух, его тело привезли в Киев и бросили на площади. За эту мученическую смерть и большую преданность делу партии Христа князь Игорь Ольгович стал святым, а его останки (мощи) были объявлены чудодейственными.

«Вот так-то, — подумал я, остатками щита отбрасывая в сторону настырного ляха, который продолжал прикрывать драпающего князя-кесаря, — не каждый день святого наяву встречаешь. Так, может, мне его прикончить? А смысл? Получить моральное удовлетворение? Хм! Вроде бы не за что, поскольку Игорь Ольгович хоть и христианин, но лично мне ничего плохого не сделал. — Мысли скользили быстро-быстро. Пошли аналогии, ассоциации, и я воскликнул: — Блин! Как же я сразу не догадался?! Выкуп! За него можно взять столько денег, что мне на всю жизнь хватит! Помнится, в прошлом году новгородцы со своего бывшего посадника Якуна Мирославича, который хотел бежать из города, выкуп в тысячу гривен содрали, и он заплатил. Так неужели благородный Рюрикович, родной братан великого князя Киевского Всеволода Ольговича меньше стоит? Нет, никак не меньше, а тысяча гривен — это о-го-го! Это больше двухсот пятидесяти килограммов серебра. Определённо, надо хватать князя и объявлять личным пленником, а то прикончат его ненароком, и буду я по-прежнему бедным и несчастным ведуном на побегушках у Векомира. Ну, это я, конечно, передёргиваю. Не такой уж Вадим Сокол и нищеброд, и со счастьем после встречи с Нерейд всё в порядке. Но киевлянина надо брать по-любому».

Тем временем бой на холме распался на несколько очагов. Наша группа рассыпалась, и рядом остался только Немой, который вынимал свой топор из спины польского телохранителя. Реальность вздрогнула, и время потекло своим чередом. Я моргнул и разглядел, что Игорь Ольгович, которого прикрывало не меньше десяти воинов, видимо его дружинники, начинает движение в сторону пока ещё не захваченной нами части польского лагеря, где можно взять лошадей.

— Уходит добыча, — скидывая сослуживший верную службу разбитый щит, прошипел я и бросил Немому: — Ястреб, за мной!

Немой кивнул, мол, понял, и мы рванулись вслед за киевским князем. Его дружинники, надо отдать им должное, ребята серьёзные. Потеряв двух воинов, они пробились через пока ещё неплотное варяжское кольцо и защитили своего нанимателя. Однако им не повезло. Так случается, что не везёт. На их пути встали три витязя Святовида, которые остановили киевлян. И тогда с князем осталось всего два бойца, а остальные приняли неравный бой с храмовниками, каждый из которых стоил пятерых.

Киевляне рванули в сторону. Но тут перед ними возникли мы с Немым, и дружинники бросились в бой. Один против вагра, второй против меня, всё честно. А князь, который, если судить по отстранённому взгляду, никак не мог понять, что песенка ляхов спета, сжимая в руках длинный меч с золотыми насечками у рукояти, замер в ступоре, что-то нашептывая, может, взывает к своему богу. Не важно. Надо с противником разобраться, а потом уже о князе думать, лишь бы только не удрал, зар-раза, а то тысяча гривен на дороге не валяется.

Киевлянин, стройный кареглазый парень, не старше девятнадцати лет, наверняка только недавно ставший полноценным дружинником, подобно мне, был без щита. Броня примерно такая же, как у меня, шлем тоже, хотя в отличие от меня у него имеется кольчужная сетка. Мечи прямые, что мой Змиулан, что клинок противника. Рядом дерутся лишь Немой со вторым дружинником. Площадка относительно ровная, только я немного выше. Так что начали. Но биться будем недолго, ибо мне с противником возиться некогда.

Первым в атаку кинулся противник. Мягким стелющимся шагом он скользнул на меня, и его клинок метнулся в моё лицо. Я присел, пропуская вражескую сталь над головой, и, как только опасность миновала, резко поднялся и шагнул навстречу врагу. Он попытался оторваться, а я сделал то, чего он не ожидал. Подпрыгнул и сверху вниз твёрдым носком сапога вдарил ему в переносицу. Широкая стрелка шлема защитила киевлянина, но он поплыл, и я ударил его рукоятью меча в висок. Вряд ли убил, так как удар смазался из-за кромки шлема и пришёлся вскользь. Однако добивать молодого бойца я не стал, ведь надо кого-то в Киев послать, так пусть моим гонцом будет этот горячий паренёк, который до последней возможности прикрывал своего князя и потенциального святого.

Позади меня раздался вскрик. Я обернулся и увидел, что второй дружинник свалил Немого, что-то выкрикивает и вот-вот его зарубит. Варг прикрывался обухом топора и пытался подняться, но киевлянин бил его ногами и одновременно пытался достать клинком. Медлить нельзя, и я кинулся на выручку к своему единственному годному в строй воину. В пару прыжков приблизился к поединщику и занёс меч. Дружинник почувствовал опасность и развернулся, но было поздно, так как Змиулан уже летел к его голове.

Шмяк! Дружинник упал, и я, не теряя времени, бросился к князю, который, слава всем богам Прави, по-прежнему находился на месте.

Теперь я уже не торопился. Шёл к жертве спокойно и гадал, будет ли Рюрикович сражаться или нет. Игорь Ольгович меня не разочаровал. Он вскинул клинок и двинулся навстречу. Вот только до собственных дружинников ему было далековато. Видать, плохо гоняли его в отрочестве, а возможно, просто расслабился и заплыл жирком. Не суть важно. И как только его меч начал замах, я выпустил Змиулан и бросился ему в ноги. Князь не устоял, и, прокатившись вместе с ним по земле несколько метров, я схватил его за шею и пару раз без всякой жалости кулаком врезал по челюсти.

Игорь Ольгович затих и больше не рыпался. Я поднялся и обнаружил перед собой смутно знакомых витязей Святовида, которые бились с киевлянами из заслона. Храмовники, как на подбор, крепкие светловолосые ребята, косая сажень в плечах, расстёгивая застёжки своих доспехов, улыбались, а один из них кивнул на князя и сказал:

— Поздравляю с ценной добычей, ведун.

— Благодарю, витязь. — Я слегка мотнул головой и поинтересовался: — А вы чего броню скидываете?

— Оглянись, — ответил всё тот же словоохотливый храмовник. — Победа.

Действительно, осмотревшись с холма, я обнаружил, что биться по большому счёту уже не с кем. Холм очищен, и рядом с шатром князя, гордо хлопая полотнищем на свежем прохладном ветру, развевается Станица. Правда, конница ещё с кем-то на дороге возится, пыль стоит столбом. Однако эта возня ненадолго, поскольку конники Никлота противника загоняют быстро. Лагерь уже под нами, а бились всего ничего, час, вряд ли больше.

— В самом деле победа, — согласился я с витязем.

Почувствовав усталость в избитом теле и некоторую слабость в ногах, я присел рядом с потерявшим сознание и пару зубов Рюриковичем, стянул тяжёлые перчатки и подумал, что всё было не зря. Не напрасно я бегал и суетился. Не просто так витязи били и резали врагов. Не забавы ради волхвы сколачивали союз венедских племён. Всё не напрасно, и результат этих действий перед моими глазами. Разбитый враг сдаётся, пытается сбежать или умирает. Город, из которого выходят его храбрые защитники, не сожжён и не разграблен, а значит, вскоре в него вернутся жители. И самое главное — получилось изменить историю. А к добру эти изменения или нет и как пойдёт развитие исторических процессов после битвы под городом Пырыца, зависит только от нас, от людей, которые не желают быть рабами и животными.

Эпилог

Померания. Пырыца. 6650 от С. М. З. Х.

Отшумела-отгремела битва, и начались суровые рабочие будни. Венедские воины зачищали окрестности и отлавливали разбежавшихся по лесам и болотам поляков. Навстречу большому обозу с припасами для армии князя-кесаря и мастерами, о которых я говорил Мстиславу, выслали конный отряд в полтысячи всадников. Пленные ляхи, которых, к моему огромному удивлению, уцелело очень даже немало, больше пяти тысяч человек, закапывали в земельку своих боевых товарищей. Специально выделенные от разных отрядов люди занимались сбором общих трофеев и их сортировкой. Князь Владислав с ближней братвой сидел в порубе. А что касается меня, то я вольный стрелок и серьёзной воинской силы за мной не было. Поэтому, что делает ведун Вадим Сокол, никого не интересовало, под ногами не путается, и хорошо.

Меня такое положение дел устраивало, и я занимался тем, что считал нужным. Сперва официально доложил моему номинальному командиру сотнику Валигору о пленниках, которых объявил своей личной добычей. Затем нашёл Сивера и попросил бывшего наставника выделить в городе хорошее жильё. А поскольку пустых домов хватало, проблемы с этим не возникло. Меня поселили в небольшой избе невдалеке от южных ворот, и, закрыв князя Игоря и его дружинника в уютном и тёмном подвале, уже вечером, оставив на охране Немого, я посетил князя Мстислава.

Главнокомандующий, как и я, временно остановился в городе, только на подворье бывшего княжеского наместника, и находился в просторной горнице. Я вошёл и увидел, что князь не один. Мстислав сидел за большим столом и спокойно ужинал, а напротив него, попивая взвар, расположился Лучеврат. Оба венеда посмотрели на меня. Мстислав нахмурился, а волхв усмехнулся и уткнулся в кружку. Наверняка, помимо всех своих важных дел и вопросов, они обсудили то, что я захватил Игоря Ольговича, и что-то у них не складывалось. Это понятно, точно так же, как и то, что руянский князь может заявить свои права на пленника. Однако я, в свою очередь, мог возразить и уже знал, что скажу, если он начнёт с меня что-то требовать. А то, знаете ли, дружба дружбой, и боевое братство никто не отменял, но денежки всё же врозь, поскольку у каждого кошелёк свой.

Пожелав князю приятного аппетита, по его приглашению я сел за стол. Из кувшина налил в чистую кружку сладковатого клюквенного взвара, сделал пару глотков, посмотрел на Мстислава и начал разговор:

— Князь, я сегодня пленника важного захватил. Валигору доложил, а теперь к тебе пришёл.

— Знаю про твой трофей, — буркнул Мстислав и, очистив глубокую тарелку от каши, спросил: — Почему его в общий гурт не сдал? Боишься, что долю свою не получишь?

— Это мой личный пленник. Сам его в бою взял и сам его судьбу решу. И зачем мне доля, когда я могу получить всё?

— А не много ли на себя берёшь, Вадим Сокол? — В голосе Мстислава появились раздражительные нотки, чего я за ним раньше не замечал. — Это всё-таки князь, а не рядович.

Варяг хотел на меня надавить высоким положением пленника. Но что такое благородное происхождение с точки зрения человека из двадцать первого века? Пшик, ибо слишком много голубой крови было пролито за минувшие века, одна революция 1917 года чего стоит. Да и сейчас народ нет-нет, а своих князей, королей, конунгов, царей и прочих владетельных сеньоров может взять под белы рученьки, накидать им пинков под зад и на плаху вытащить. Так что слова князя меня не смутили, и я огрызнулся:

— И что же это получается? Заморский князь-иноверец, который наших братьев, кто родовых богов чтит, притесняет, для тебя выше ведуна, под твоим началом бившегося против шведов и ляхов? Как это понимать, Мстислав? Давно ли ты сам обычным варягом был, а потом вождём, который чужаков рассматривал как добычу, а христиан сотнями резал?

Если бы мы находились в комнате одни, разумеется, я был бы осторожней в словах. Однако в присутствии Лучеврата можно немного, самую малость, напрячь нашего боевитого князюшку, чтобы не расслаблялся, и я не стеснялся. Кстати, правильно делал. Чуть слабину дай — всё отберут, а потом на шею хомут наденут и заставят чужую телегу тянуть. А так я сам себе голова, и, если что в руки попало, в них оно и останется. Мстислав это понял и, виновато покосившись на волхва, который явно одобрял мои слова, сказал:

— Ты меня не так понял, Вадим. Нам конфликт с Киевом, Рюриковичами и Всеволодом Ольговичем не нужен, а лично ты в лице князя Игоря можешь получить грозного врага, который не успокоится, пока тебя не достанет. Так что отдай пленника нам, а мы с ним договоримся. И выкуп возьмём, и тебя не обидим.

— Нет, — покачал я головой. — Не о чем нашему народу с Игорем договариваться, ибо он среди Ольговичей ничего не решает и язычников люто ненавидит. А Рюриковичей, которые тебе, Мстислав, дальняя родня, я не боюсь. Они разделились на семьи, и каждый бьётся не за общее дело, а за интерес родного клана. И потому многие обрадуются, что Игорь Ольгович и его брат попали в затруднительное положение, и посмеются над ними.

— Кто, например? — Правая ладонь Мстислава слегка прихлопнула по столу.

— Новгородцы, которые в прошлом году выкинули из города всех сторонников семьи Ольговичей. Ростиславичи Галицкие, которые понемногу склоняются к Западу. Изяславичи Полоцкие, которые считают, что именно они должны быть великими князьями. Святополчичи, которые ходят за Ольговичами, но не любят их и готовы ударить им в спину. Мономашичи и Мстиславичи, которые хотят получить Киев. И список этот можно продолжать долго. Тут и польские князья-принцепсы, и половецкие ханы, которым Всеволод Ольгович денег за поднаём степняков не додал, и мало ли ещё кто.

— А если киевский князь пошлёт к тебе убийц?

— Пока его брат у меня, опасаться нечего, поскольку Всеволод Ольгович рисковать не станет. Кроме того, я ведун. А потом на киевские гривны столько бойцов найму, что ко мне ни один вражина не подберётся. Насчёт политики тоже не переживай. Войну он Руяну не объявит, мы за морем и отделены от Киева огромными расстояниями. Да и вообще, старшим Ольговичам жить осталось всего ничего, четыре года, а затем проблема исчезнет, словно её никогда и не было.

— Ладно, — сдаваясь, Мстислав махнул рукой, — поступай как знаешь. Я хотел как лучше, а ты ни в какую. Хотя, может, так и лучше. Давно пора показать восточным князьям, которые забыли о нашем родстве, что не стоит помогать ляхам и германцам. Да и новгородцам пленение одного из Ольговичей должно понравиться, а по весне к ним большое посольство пойдёт, и это нам поможет с ними договориться. Ты лучше скажи, сколько за пленника денег получить хочешь?

— Тысячу новгородских гривен.

— А не много?

— Ничего. Была мысль вообще две тысячи запросить, но прикинул, что киевляне такую сумму серебром долго собирать будут, и решил остановиться на тысяче.

Я посмотрел на Лучеврата, тот одобрительно кивнул:

— Ты всё красиво разложил, да так, что мы сразу вспомнили, что тебе известно будущее. А коль так, может, подскажешь, как нам с Владиславом быть?

Я пожал плечами:

— В советчики не набиваюсь, но если спрашиваете, выскажусь. Владислава надо отпустить, и чем быстрее, тем лучше. Пока в Польше есть князь-кесарь и князья-принцепсы, потомки Болеслава Кривоуста будут между собой грызться и не обращать на нас внимания, особенно если мы к ним не полезем. Конечно, надо помнить, что Владислав разгрома и плена не простит, поэтому будет вредить. Но если его как Вартислава Грифина посадить на кол, всё сложится ещё хуже. Германский король и швабский герцог Фридрих, будущий император Барбаросса, ему родичи. Брат Болеслав сразу же станет королём и сможет кинуть на нас армию не в пятнадцать тысяч, а в тридцать, особенно если ему чехи и Ольговичи помогут. А нам это ни к чему. Лучше пусть друг дружку режут.

— Значит, по-твоему, Владислава стоит освободить?

— Да. Содрать с него всё, что его посланники смогут собрать в близлежащих городах: Любуше, Сантоке, Кросне, Познани и Гнезно, а потом выпроводить за границу. Поморянам и другим племенам с этого прибыток, а остальных своих дворян пусть князь-кесарь по очереди выкупает или их родню трусит.

Лучеврат переглянулся с Мстиславом, и я понял, что в отношении Владислава Пяста не сказал ничего нового. Значит, именно эту позицию в отношении князя-кесаря волхв и варяжский князь будут отстаивать на ночном совете всех верховодов нашего войска. Ну и правильно, это самый оптимальный вариант.

Князь встал. Лучеврат последовал его примеру. Мне в резиденции Мстислава делать больше нечего, и, ещё раз получив подтверждение, что Игорь Ольгович останется при мне, я направился к выходу.

Пырыца — городок относительно небольшой, больше крепость, чем мирное поселение, так что до избушки я добрёл быстро. С пленниками всё в порядке, оклемались и попросили есть. Немой дал им котёлок с кашей и ведро с водой, а я, решив оставить допрос Ольговича и его последнего бойца на утро, завалился спать.

Сон пришёл мгновенно, а затем, скорее после полуночи, в мой разум ворвались сны, которые были поразительно похожи на явь. Сначала просто мутные картинки без звука. Какие-то люди, сражения, битвы и чистые кабинеты образца восьмидесятых годов двадцатого века. Всё не очень понятно и как-то зыбко. Но вскоре изображение обрело чёткость, появился звук. Ощущения, словно сижу перед широким экраном и смотрю телепередачи, и тут раздался голос, мужской и с лёгкой хрипотцой:

— Смотри и думай. Вникай и понимай. Так будет, если всё оставить как есть. Ты стронул лавину, которая может смести со своего пути все славянские племена, и если остановишься, так и случится.

Кто это говорил, естественно, я не знал. Но то, что сон необычный, понял сразу. Поэтому последовал совету и уставился на экран без краёв.

Большая студия. Внизу цифры, обозначающие дату и время. Две тысячи двенадцатый год, пятнадцатое июля. В центре студии у высоких стоек один против другого стоят два человека в чёрных брюках и белых рубашках, на длинных рукавах которых красуются серые нашивки с ровными чёрными крестами. Помимо того, что они одинаково одеты, оба и внешне походили друг на друга. Пожилые, лет пятьдесят, среднего роста, темноволосые и коротко стриженные, типичные европейцы. Они говорили по-немецки, и я их не понимал. Но вот в ухе или над ним раздался щелчок и пошёл перевод.

— Мэтр Густав, — усмехаясь, воскликнул человек слева, — что вы такое говорите?! Какие такие венеды?! Это лженаучная ересь. Я лично руководил раскопками в Старом Вольгасте, который, как вы утверждаете, некогда принадлежал мифическим венедам. Это типичный город викингов, и не более того. Да, был Крестовый поход против северных народов, которые являлись христианами, но придерживались еретических воззрений, так свойственных эпохе раннего феодализма, это я признаю. Но как можно говорить, что дикие славяне, эти полуживотные, строили города, имели письменность и хороший боевой флот? Это немыслимо, и это оскорбляет память всех великих строителей Священной Римской империи. Вы, — обличитель выставил в сторону мэтра Густава палец, — еретик! И если бы наша добрая матерь-церковь сто лет назад не отменила сожжение на костре, от вас уже и пепла не осталось бы. Но ничего, я добьюсь, чтобы вас лишили академического звания и вы отправились бы туда, где вам самое место, — в резервацию дикарей, куда ссылают всех упрямых еретиков-ортодоксов, сатанистов и язычников.

Громкие, можно даже сказать, бурные аплодисменты, и наконец слово получает второй историк, который покрылся потом, чувствует себя неуверенно, но всё же пытается отстоять свою теорию или, что вернее, оправдаться:

— Мэтр Карл, — Густав жалко улыбнулся и сложил перед собой ладони, — я всего лишь попытался построить альтернативную историю, которая имела базу на основе древних документов из Ново-Камминского монастыря и подтверждалась некоторыми археологическими находками. Естественно, я признаю, что это очень хорошая подделка. Но мне стало интересно. И я копнул немного глубже и в своей монографии предположил, что некоторые города Западной и Восточной Померании могли быть основаны не викингами. А дальше — больше. И в итоге у меня получилась фантастическая альтернатива…

— Да-да! — выкрикнул Карл. — Всё это было в предисловии. Но такие, как вы выражаетесь, альтернативы вносят смуту в головы людей, и за это необходимо отвечать. Как?! Как вы додумались до того, чтобы переписать историю?! Всем известно, что в 1147 году король Конрад Третий вместо того, чтобы отправиться на восток, по просьбе папы римского и своего родственника Владислава Второго, а также с благословения святого Бернарда совершил поход на север. Он очистил от богомерзких еретиков и дикарей берега Германского моря, которое вы по недоразумению называете Венедским, а иногда и Балтийским, а затем, присоединив к себе армии поляков, чехов, угров, моравов и наёмные отряды итальянцев, продолжил наступление. Так начался «Натиск на Восток», где обитали полудикие ортодоксы, придерживающиеся византийской ереси, и они не смогли остановить наступление непобедимых германских и франкских легионов. Затем Конрад Третий умер, но его дело продолжил племянник, великий Фридрих Барбаросса, покоривший всю Русь, а затем повернувший армию на Византию. Так создавалась наша империя, в которую вошла вся Европа, и никаких венедов в истории не было, нет и не будет. Вы бы ещё Гогов и Магогов вспомнили. Шарлатан!

— Но Гельмольд из Босау и Видукинд Корвейский писали… — попробовал вклиниться в речь оппонента мэтр Густав.

— Чушь! Это выдуманные личности, придуманные еретиками от истории вроде вас…

Неожиданно изображение вздрогнуло, и студия исчезла. На экране возникла карта, и голос с хрипотцой сказал:

— Всмотрись.

Передо мной была карта мира, и добрая его четверть — Европа, Малая Азия, Северная Америка и большая часть России, которую я знал, была закрашена в чёрный цвет.

— Это Священная Римская империя образца две тысячи двенадцатого года в твоей новой реальности, — произнёс голос. — Империя контролирует весь мир, в ней правят тёмные, а виноват в этом ты, Вадим.

— Почему? — спросил я.

— А ты не догадываешься? Ты изменил историю, и тёмные стали действовать гораздо жёстче, чем в твоей родной реальности. Они отменили Второй крестовый поход и все силы, которые должны были отправиться на Ближний Восток, присоединили к войскам Крестового похода против славян. Ты представляешь, сколько это воинов?

— Да. Не меньше двухсот тысяч человек, а то и больше.

— Вот-вот, и венеды не выстояли. Полабских славян буквально растоптали, хотя с Руяна, благодаря тебе и тому, что ослабленные междоусобицей датчане не смогли выставить большой флот, удалось эвакуировать большую часть жителей и имущество храмов. Последние венеды закрепились в Южной Финляндии и в Новгородских землях. Однако через тридцать лет датчане и шведы, которых силой вернули в христианство, всё же настигли их. Такие вот дела, Вадим-ведун. А что было потом, ты слышал. Крестовый поход продолжился, и «Дранг нах Остен» начался намного раньше, чем он должен был начаться.

— И что мне сделать, чтобы этого не произошло?

— Не почивать на лаврах, ведун, не расслабляться, а продолжать делать то, что ты уже делаешь.

Экран исчез, и я оказался в полной темноте. Посмотрел по сторонам. Ничего. Тела не чувствую, и глаза ничего не видят. Голос прервался, и я спросил:

— Кто ты?

Мир вздрогнул, и я обнаружил, что сижу на широкой дубовой лавке в чистой просторной комнате под русскую старину. Одет я в привычную одежду, штаны и свободную рубаху, а передо мной кряжистый сорокалетний мужчина, русоволосый, усатый и с короткой курчавой бородкой. Он смотрит на меня пронзительными синими глазами и отвечает:

— Я Яровит, ведун Вадим. Прошёл ровно год с той поры, когда в Волегоще ты получил приглашение стать моим воином, и я решил лично посетить твой сон. Навестил тебя и посмотрел, что вокруг происходит. А потом подумал, тебе будет интересно узнать, что все твои труды могут пойти насмарку.

Страха перед грозным богом-воителем почему-то совсем не было. Да и кого бояться, если славянин воспринимает своих небожителей не как непостижимых творцов всего сущего и создателей мира, а как старших родичей? Некого. Поэтому я сказал то, что думал. Тем более что от бога свои мысли всё равно не спрячешь, коль захочет, сам их прочтёт.

— Да, мне интересно то, что ты показал, великий предок.

— А что насчёт моего приглашения стать витязем?

— Я о нём забыл.

— Эх-х, люди… — невесело вздохнул Яровит.

— Я готов стать твоим воином. Давно хотел об этом объявить, но война всё затмила.

— И ты не спросишь, что за это получишь? — усмехнулся бог.

— Нет. Не спрошу. Ведь не ради себя стараюсь, хотя о личном не забываю, но радею за народ.

— Вот это правильно. По-нашему. — Яровит обернулся к большому стрельчатому окну, к чему-то прислушался и продолжил: — Времени мало, Вадим. Поэтому слушай меня внимательно. Помогать тебе я не смогу. Способности сам разовьёшь, учителей вокруг пока хватает, и кровь у тебя хорошая. Жить, если не убьют, будешь долго. Очень долго. А значит, сделать сможешь очень многое. Что тебе посоветовать, сам не знаю, я вижу лишь основу, а мелочи мне недоступны, ибо не наше время сейчас, и оказать тебе реальную помощь не в моей власти. Поэтому делай что считаешь нужным, а мои волхвы тебе помогут, знак им уже послан. Главное, сохрани наш народ и не дай людям забыть, кто мы такие и ради чего появились на белый свет. Пусть ценят себя и помнят о нас. В этом твоё основное предназначение, и ради этого тебе позволили войти в Ретропространство и даровали новое тело. Понимаешь меня?

— Да.

— Теперь можешь задать три вопроса. На большее времени не хватит.

На секунду я задумался. Передо мной сверхсущество, которое, если захочет, сможет рассказать о многом, если не обо всём. Но что для меня важнее всего? Может, узнать о стратегии врага? Она мне известна. Спросить о каком-нибудь кладе? Вроде бы ни к чему, деньги и так вскоре будут. Поинтересоваться глобальными новостями? Смысла нет, поскольку все течёт, всё изменяется. Попросить совета? Так Яровит сам сказал, что всё в наших руках и он может помогать лишь косвенно. А-а-а! Ладно. Спрошу о том, что в голову взбредёт, раз уж времени на подготовку вопросов нет.

— Скажи, предок, а как я прожил в реальности, которую ты мне показал?

— Хорошо и славно. Много воевал и врагов убивал, прямо как я, когда ещё человеком был. Но тебя предали. Свои в ловушку заманили, а тёмные отрубили голову. Судьба. А твои женщины и дети, которых ты успел вывезти с Руяна, сгорели на охотничьей заимке через три дня после смерти Вадима Сокола.

— Как часто ты будешь меня навещать?

— Это даже мне неизвестно. — Яровит развёл руками. — Редко. Раз в несколько лет, как появится разрыв в тёмной пелене, через которую летит планета. Да и то, разве во сне о чём-то поговоришь? Это только имитация общения, во время которой ты видишь лишь крохотную частичку одной из семи моих сущностей.

Остался последний вопрос. Сквозь окно в помещение, где мы находились, проникла тень, которая, словно клякса, расползалась по полу из ровных осиновых досок. Требовалось ещё что-то спросить.

— Ты сказал, что, если меня не убьют, я смогу прожить долгую жизнь. Насколько долгую?

— От сегодняшнего дня и до того мгновения, когда ты отправился в Мир Творения, то есть почти девятьсот лет. Тело твоё стареть не будет, и внешне ты всегда будешь не старше тридцати годков. Таков эффект переноса, так что радуйся, старость тебе не грозит. Но не думай, что ты особенный, ибо у тёмных такие бессмертные тоже есть. — Небожитель посмотрел на расползавшееся по полу теневое пятно, нахмурился и хлопнул меня по плечу: — Прощай, мой воин! Никого не бойся, живи по чести, не унывай и сделай что должен!

Мрак. Снова вокруг кромешная тьма, и лишь где-то вдали виднеется еле заметный желтоватый светлячок. Бог, воином которого я себя объявил, исчез. И я задал себе резонный вопрос: а может, всё это бред? Прислушался к себе и понял, что глюками или бредом здесь и не пахнет. Слишком всё было реалистично, а главное, очень хорошо укладывается в систему славянских верований.

— Ничего, разберёмся, — прошептал я, и звук моего голоса завяз в кромешной тьме.

Надо выбираться, и я рванулся в сторону огонька, который был для меня словно маяк для морехода. Думал, что придётся бежать, но нет. Легкое движение в сторону света — и я оказался в мире Яви.

Проснулся. По лбу ручейками стекает пот, а рядом стоит обеспокоенный Немой, в руках которого грубый масляный светильник, на свет коего я выскочил из сонного царства.

— Всё хорошо, — приподняв руку, успокоил я вагра. — Отдыхай, Ястреб. Мне приснился плохой сон, наверное, после боя навеяло.

Немой мне не поверил. Однако сказать ничего не мог, писать не умел, а объясняться знаками не любил. Поэтому он поставил светильник на стол и вышел в сени. Ладно, пусть меня снаружи караулит, вдруг ещё что-то навеет.

Смахнув рукавом рубахи со лба пот, я отдышался и быстро пришёл в норму. Затем закинул ладони за голову и задумался. Мыслей в голове крутилось много, и были они самыми разными. О Крестовом походе, который будет даже более жестоким, чем в моей реальности. О бессмертии, которое относительно, поскольку, если мне отрубят голову или пронзят сердце, то я всё равно погибну. О женщинах, которых упоминал Яровит. О путях развития венедского народа и славян в целом. В общем, дум хватало, и незадолго до рассвета, когда Немой отправился проверить наших пленников, прислушиваясь к шуму осеннего дождя, который барабанил по крыше, я вслух спросил себя:

— И что дальше, Вадим? — И сам же и ответил: — Дальше всё по-прежнему, Вадим Андреевич. Жизнь продолжается. Очередной её этап пройден, а впереди их ещё столько, что и не сосчитать. Так что будешь ты теперь, словно Горец, бессмертный и неприкаянный, а лучше — как мистер Хедрук из «Оружейников Ишера». Да. Так будет правильней, поскольку Хедрук, если тебе не изменяет память, оберегал целую империю.

В сенях скрипнула дверь. Это возвращался вагр, и я, окончательно определившись в своих дальнейших намерениях, провалился в сон. Самый обычный, который даёт человеку отдых. До рассвета оставалось не больше двух часов, а с утра у меня много дел, и, значит, я должен быть готов к новым свершениям.

Глоссарий

Берсерк(др. — сканд. berserkr) — в древнегерманском и древнескандинавском обществе воин, посвятивший себя богу Одину. Перед битвой берсерки приводили себя в повышенное агрессивное состояние, в сражении отличались неистовостью, большой силой, быстрой реакцией и нечувствительностью к боли. Слово «берсерк» образовано от старонорвежского berserkr, что означает либо «медвежья шкура», либо «без рубашки» (корень ber-может означать как «медведь», так и «голый»; — serkr означает «шкура», «шёлк» (ткань). В русский язык слово «берсерк», вероятно, вошло как заимствование из английского; английский berserk означает «неистовый, яростный».

Блискавица — молния Перуна, магическое оружие.

Бонд(др. — сканд. bóndi) — свободный человек в скандинавских странах в раннем Средневековье, имевший своё хозяйство и не принадлежащий к знати.

Буслай — гуляка.

Видок — свидетель.

Видрир — одно из имён бога Одина.

Вилы — облачные девы, светлые духи в образе девушек, которых часто называют самодивы.

Виса — скандинавская героическая песня.

Виславиты — княжеская династия балтийских славян.

Выдыбай — выплывай.

Гинунгагап — в скандинавской мифологии первичный хаос, мировая бездна, сама по себе лишённая жизни, заполненная инеем, из которого в начале времён возник прародитель инеистых великанов Имир.

Гофейские казаки — так называли потомков готов, которые остались в степях после Великого переселения народов. Они жили среди чёрных клобуков, бродников и берендеев. Наёмничали и воевали. Позже, по сообщениям новгородских летописей, небольшой группой переселились в Бежецкую пятину, в земли Новгородской республики.

Греческий огонь (или жидкий огонь, греч. ύγρός πϋρ) — горючая смесь, применявшаяся в военных целях во времена Средневековья.

Гривна — денежная единица славянских княжеств и племён. В XII веке на Балтике, как правило, использовался новгородский эталон. Вес гривны 204 грамма. В одной гривне 20 ногат, 25 кун, 50 резан или 150 векшей.

Громовник — громовой знак или знак Перуна, представляет собой шестиконечный крест, очерченный кругом.

Джинеты — лёгкая испанская кавалерия, метатели дротиков. Активно использовались во время Реконкисты и войны испанских королей против африканских мусульман.

Заложные мертвецы — люди, умершие неестественной смертью. Самоубийцы, публично проклинаемые разбойники, убитые матерями младенцы и люди, добровольно, без сопротивления, принявшие насильственную смерть. Если трупы не сжечь, мертвецы иногда перерождаются, становятся призраками или воскресают и некоторое время ходят среди людей, пока не будут уничтожены или не превратятся в нежить.

Зирка — звёздочка, живущий в человеке бестелесный дух-хранитель, который помогает человеку, предупреждает об опасностях и поддерживает в нём надежду на лучшее.

Змиулан — демон-змей, оборотень, способный менять облик и материальную форму, враг светлых сил, но зачастую больше формальный, чем реальный, ибо выполняет их волю и является составной частью общества славянских небожителей.

Инглинги — скандинавский королевский род, произошедший от Одина.

Инеистые великаны, или гримтурсены (др. — исл. hrímthurs), — в германо-скандинавской мифологии предвечные великаны, древний род, живший на Земле до появления богов.

Кобник — гадатель по птичьему поведению, а также человек, понимающий язык животных и птиц.

Конунг (др. — норв. konungr) — военный вождь, высший представитель родовой знати, верховный правитель у скандинавов в раннем Средневековье. В эпоху зрелого Средневековья этот термин соответствует понятию король.

Корзно — плащ.

Кутня — персидская (кызылбашская) полушёлковая полосатая ткань.

Лагман — выборный правитель какой-нибудь области или провинции, обладающий большой властью. Известны случаи, когда лагманы судили ярлов и королей.

Мизеркордия — узкий длинный кинжал для добивания раненых.

Миклагард — Великий Город, скандинавское название Константинополя, которое использовалось балтийскими славянами.

Находники — пришлый люд, в данном случае налётчики, захватчики, грабители.

Облудъ — обманщик.

Огнищанин (от слова «огнище» — очаг, двор) — в Новгородской земле XII–XIII веков средний и мелкий землевладелец, «княжеский муж» — слуга князя, ближайший его советник, охраняющий княжескую собственность, старший дружинник.

Одерноватые холопы — низшая ступень в новгородской социальной иерархии, полные рабы, ставшие таковыми в результате невыплаты долга или совершения какого-либо проступка, преступления.

Отрок — младший член княжеской дружины в Древней Руси.

Подскарбий — в XII веке управляющий, позже — казначей.

Поруб — погреб.

Примучать — насильно присоединить какое-то племя, поселение или город.

Рарог — огненный дух в виде хищной птицы.

Риг — одно из имён бога Хеймдаля, который, как и Локи, считался преизрядным хитрецом. Но в отличие от своего тёмного и коварного брата, он был не тактиком, а стратегом, который если что-то и делал, то с большим прицелом на будущее.

Ротник — воин, на какой-то определённый срок давший роту (клятву) на верную службу городу Новгороду.

Станица — боевое знамя славян.

Стратим — праматерь всех птиц, которая, как и Алконост, живёт на море. Когда она кричит, поднимается сильнейший шторм. Если спасёт кого-то из утопающих, быть тому всю жизнь счастливчиком, жить без болезней, горестей и нужды.

Сулица — короткое метательное копьё, дротик.

Тинг — в Европе общее собрание свободных людей, аналог славянского веча.

Ульфхеднар (úlfhéðnar; úlfr — волк, héðin — голова) — волкоголовый, воин-волк, мастер засад, ночных атак, скрытых нападений, облачавшийся лишь в волчью шкуру, при этом голова волка была расположена так, что наёмник смотрел из пасти.

Хирдман(др. — сканд. hirðmenn) — рядовой дружинник (хирд — боевая дружина, отряд профессиональных воинов в Скандинавии эпохи викингов, не элитное, но всё же опытное войско с постоянным жалованьем и, возможно, расширенным за службу земельным уделом. Хирд подчинялся конунгу, ярлу или херсиру, местному вождю). Как правило, дружинники-хирдманны полностью повиновались вождю, представляя собой подобие семьи.

Шаврикъ — славянское ругательство.

Шленда — гулящая девка.

Эриксгата — традиция, заключавшаяся в том, что каждый новый конунг (король) Швеции должен был объехать подвластные ему земли, и только после этого он обретал всю полноту власти.

Ярл(др. — сканд. Jarl) — высший после конунга титул в иерархии в средневековой Скандинавии, а также само сословие знати. Первоначально означал племенного вождя, позже стал означать титул верховного правителя страны.

Ulfberht — знаменитая оружейная марка рыцарских мечей из Франции, известная с VIII века.

Оглавление

В.И. Сахаров Ведун

Пролог

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Эпилог

Глоссарий Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg