«Натянутая паутина. Том 2»

Натянутая паутина. Том 2 (fb2) - Натянутая паутина. Том 2 [Litres] (Дети Силаны - 2) 1351K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Илья Олегович Крымов

Илья Крымов Дети Силаны. Натянутая паутина. Том 2

© Илья Крымов, 2017

© Художественное оформление, «Издательство Альфа-книга», 2017

* * *

Часть вторая Расследование (продолжение)

Двадцать шестой день от начала расследования

Рев Барона Шелебы пинком вышвырнул меня в явь, да так, что я упал со стула и перекувырнулся через спину. Прекрасное начало прекрасного дня.

Поднимаясь с кряхтением, чувствовал себя немощным стариком – паршивое, мерзкое ощущение. Чашечка крепкого кофе могла все исправить или хотя бы положить начало пути исправления.

Только встав на ноги и справившись с головокружением, понял, что был в комнате не один. У двери стоял Эзмерок.

– Доброе утро, юноша.

– Доброе, мой тан. Разрешите сразу же сообщить, что дверь была приоткрыта, и я не…

– Вы преступник?

– Простите?

– Не прощу, ибо система не должна уметь прощать. Вы преступник, стоящий пред судьей?

– Нет, мой тан.

– Запомните, оправдания нужны лишь преступникам и неудачникам, и ваша ошибка заключается в том, что вы сразу же с них начали. К тому же это выдает ваше чувство вины и выставляет вас слабым. Как тэнкрис, вы не можете себе такого позволить.

Мальчик задумчиво нахмурился, после чего выдал:

– Мне не говорили, что сюда нельзя заходить. Но если это так, я больше не стану.

– Уже лучше, – одобрил я. – Любите вынюхивать чужие секреты?

– Нет, мой тан… не знаю, мой тан.

– Всегда говорите, что вам чужие секреты неинтересны, а своих вы не имеете. Никто не поверит, но лучшего ответа не существует.

– Я запомню, мой тан.

– Славно. А теперь пойдем и сообщим повару, что мы голодны и не против хорошего кофе. Возможно, я даже позволю себе такое захватывающее переживание, как щепотку корицы в нем.

– Простите, мой тан, а что это за рисунки?

– Хм, вы все-таки интересуетесь чужими тайнами, юноша.

– Матушка меня журила за излишнее любопытство. Говорила, что это семейная черта.

Он посмотрел на меня с вопросом в ярких красных глазах.

– Кто знает, возможно и так. Все это нанес на стены своей камеры человек, одержимый древним злым богом. Бог терзал его изнутри, причиняя немыслимые страдания и сводя с ума. Камеру много раз мыли, но он всегда восстанавливал написанное.

– Должно быть, он считал это очень важным, – нисколько не смутившись, заключил мальчик, рассматривая потолок. – А этот большой треугольник что-нибудь значит?

– Полагаю, все это что-нибудь да значит, но у меня не хватает знаний, чтобы понять. Возможно, другие знатоки шифров разберутся лучше, но никогда нельзя отметать вероятность того, что это просто бред сумасшедшего.

– Нет. Если одержимый повторял эти рисунки раз за разом, значит, у них точно есть смысл. Иначе он просто рисовал бы новые каракули.

Такая ясность мышления у ребенка приятно удивляла.

За ранним завтраком я спросил у мальчика, как ему живется под моей крышей после того, как уехала Бель? Эзмерок сообщил, что Мелинда очень мила, что она соорудила для него рогатку и учит стрелять, правда, у него не получается так же хорошо, как у нее. А еще он был бы благодарен, если бы я забыл об услышанном, ибо Мелинда жутко боялась, что я узнаю про уроки стрельбы, а ему будет очень стыдно за выданный секрет.

– Нужно очень постараться, чтобы придумать совершенно бесполезный навык. Стрельба к таковым не относится, так что учитесь.

– Мой тан. – Мальчик отложил серебряную ложку и отодвинул тарелку с недоеденным лимонным пирожным. – Можно задать вам вопрос?

– О нашем с вашей матушкой прошлом, дерзну предположить?

– Да.

– А что Кименрия вам рассказала?

– Почти ничего, мой тан. Матушка говорила, что ей пришлось покинуть вас и бежать из Мескии.

– Почему?

– Некий могущественный тэнкрис пожелал ее смерти.

– Кто?

– Я не знаю.

– Чем она ему не угодила?

– Этого я тоже не знаю, мой тан, и прошу вас, если можно…

– А как бы ваша матушка отнеслась к тому, что я буду раскрывать вам ее секреты?

Я понял, что выбрал правильный довод для того, чтобы оставить нашу историю в тайне. Раз Кименрия не стала рассказывать сыну о своих предательствах, то и мне по очевидным причинам не след открывать ему свои мотивы. Мальчик не должен знать, что тот, кого он полагает отцом, всю его жизнь шел по следу его матери, чтобы убить ее.

– И все-таки вы не могли бы рассказать хоть что-нибудь?

– Не знаю…

– Пожалуйста, мой тан, я ведь не о многом прошу.

– Хм, тэнкрис без прошлого – это тэнкрис без будущего. А что вы хотите узнать?

– Ну… как вы встретились? – робко спросил он.

– Понятно. Что ж, постараюсь быть обстоятельным, но немногословным.

Я взял паузу, чтобы собраться с мыслями и вернуться к событиям, происшедшим несколько десятилетий назад.

– Да, припоминаю. Ким была очень мне дорога. Наши семьи находились в тесных дружеских отношениях, и мы были знакомы с детства, но в определенный момент все изменилось. Семья эл’Дреморов впала в немилость и была наказана. Лишь Кименрия, оказавшись под защитой эл’Мориа и будучи ребенком, избежала кары. Некоторое время она оставалась под крылом моих родичей, но потом заявила о желании жить независимо. Это был смелый, но опрометчивый шаг, ибо фактически она оставалась одна-одинешенька в беспощадном мире Старкрара. Тем не менее ваша матушка выжила и заняла некоторые прочные позиции. Я годами поддерживал с ней связь и старался оказывать посильное вспомоществование, хотя она, в силу гордости, всячески избегала такой поддержки. Кименрия была моим близким другом, которому я доверял свои думы, сомнения и страхи. Потом она совершила роковую ошибку и, спасаясь от последствий, бежала из Мескии. Даже я не смог бы исправить содеянного. На этом прекращаю дозволенные речи, могу лишь добавить, что я был очень рад узнать о вашем существовании, Эзмерок.

Его бледные щеки стали румянее.

– Спасибо, мой тан. А можно еще спросить?

– Хм? Ваши аппетиты растут.

– Простите за дерзость, мой тан, просто… просто я… у меня будет… ну…

Я заметил, куда он бросал смущенные взгляды.

– Хотите знать, будет ли у вас дракулина?

– Да! Видите ли, матушка говорила, что вас всегда сопровождает непобедимая спутница, положенная вам по праву рождения.

– Это интересный вопрос. Наши с вами чистокровные родичи с темной стороны действительно получают спутников по праву рождения, без условий и промедления, однако Себастина появилась рядом со мной во вполне сознательном возрасте. Я был еще ребенком и не задавался такими вопросами, но лишь стоило мне понять, к чему я должен стремиться, она вошла в мою жизнь и обязалась помочь в достижении цели.

– Какой цели? – живо заинтересовался он.

– Unserum a dextria et praestera.

Мальчик задумался, шевеля губами.

– Это девиз Мескии, верно?

– «Единство и наше высшее право». Моя цель – распространение дела Мескийской империи на весь мир по очень простому принципу: один мир – одна империя – один Император. Доедайте свой завтрак, а меня простите, дела не ждут.

Уже скоро мы с Себастиной ехали в мескийское посольство, а я не мог перестать вспоминать утренний разговор. С ослаблением разума моя жизнь преисполнилась сомнений по разным поводам, и сейчас они вновь напали.

– О чем так усердно думаете, шеф? – За рулем «Гаррираза» вновь сидел Дорэ, которого отлично подлатали и вернули в мое распоряжение целители. Он лучился приподнятым расположением духа и бурлил инициативой.

– Переставляю фигурки на воображаемой карте мировой геополитики.

– Так и думал! Жаль, что меня не было вчера, коновалы вцепились мертвой хваткой, сбежать не удалось! Такую заваруху пропустил!

– То ли еще будет.

– Ох, надеюсь!

Что-то странное мелькнуло в его эмоциональном фоне и отвлекло меня.

– Адольф, что у тебя на уме?

– А? Ничего, шеф. Просто… задумываюсь о будущем.

– Твое будущее уже распланировано.

– Знаю-знаю. Еще какое-то время порублю врагов Мескии в капусту, затем оставлю полевую работу и полностью посвящу себя преподаванию, а потом окончательно выйду на пенсию, где мой старый сморщенный зад будет подтирать какая-нибудь уродливая грымза. Прекрасные перспективы.

– Мы подберем тебе красивую и добрую сиделку, не волнуйся. Будет подтирать зад, вытирать слюни, брить, купать, кормить, катать по парку и щекотать, если не растеряешь желания. Щедрая пенсия, дом в живописном месте и почести героя. О чем еще можно мечтать?

Судя по тому, что он чувствовал, Адольф Дорэ мечтал об ином. Люди достигали пика физического развития в двадцать семь, а потом следовало увядание, интенсивность которого зависела от наследственности и образа жизни. Адольфу было за пятьдесят, но кроме седины и немногочисленных морщин на это ничто не намекало. Он был силен как бык, и смертоносен, как… как Адольф Дорэ. Психологический портрет немного пугал, но в боевой обстановке не нашлось бы более надежного и полезного соратника, чем вот такой психопат, кромсающий врага в мясо. Возможно, недавнее ранение негативно повлияло на его ментальное состояние. Не вовремя.

– Ты ведь не поклоняешься Все-Отцу, верно?

– Я не религиозен.

– Я тоже. Но мне не очень важно, как я умру, – всяко попаду… в Шелан, а вот сыны Халона удостаиваются его благосклонности, лишь пав в бою либо совершив предсмертный подвиг. Пожалуйста, Адольф, не говори мне, что ты намерен искать славной смерти, мы оба достаточно повоевали, чтобы понимать: таковой не существует.

– Знаю, шеф, – усмехнулся он в усы, – свежие трупы всегда мочатся, а потом еще и опорожняются. Куда уж тут приобрести славу. Помню, отчекрыжил одному башку, а как тушка упала – под ней сразу лужа растеклась. И так раз за разом, кем бы ни был ты при жизни, подохнув, начинаешь смердеть и разваливаться. Никогда не находил в этом ничего геройского.

– Адольф, почему мы говорим об этом сейчас?

– Не знаю, шеф, это ты начал, – радостно улыбнулся человек, хотя мы оба чувствовали, что внутри у него не все ладно.

Пройдя придирчивую проверку, мы вновь оказались на территории посольства. Во внутреннем дворе кроме золотого армодрома наблюдалось также несколько бронированных стимеров с гербами Мескии и Имперры. Заранее вызванные гомункулы прибыли.

– Они все еще чинят эту громадину?

– Им больше нечем заняться, – ответил посольский чиновник, вышедший навстречу. – Коммандеру эл’Орхидусу всегда что-то не нравится, он заставляет инженеров-механиков проверять машину постоянно. Но давайте поторопимся, Великий Дознаватель ждет.

В подземном лабораторном блоке стало еще больше охраны, солдаты и маги сторожили на каждом шагу. Нас пропустили в святая святых, где гомункулы смирно ждали указаний, а Карнифару не терпелось поделиться тем, что он успел узнать за ночь.

– Ну наконец-то! Сколько можно ждать?! – поприветствовал нас гений.

– Тебе понравились подарки, которые я прислал?

– Восторг и трепет! – воскликнул он. – Столько материала! Такое качество!

– Хорошо-хорошо, а теперь объясни мне – с чем мы имеем дело?

– Да все с тем же!

На первом из занятых столов лежало то, что некогда являлось человеком. Плоть его плавно перетекала в кристаллические наросты и чешую неорганической природы, синюю, фиолетовую, бирюзовую. Лицо было сильно изуродовано, нос отвалился, губы и щеки – тоже, зубы превратились в самоцветы. Сплав органики и углеродистой породы застыл с открытыми глазами-сапфирами.

– Это великолепно! Они окаменели заживо!

– Будучи живыми, они не походили на статуи.

– Верю! Они наверняка были очень быстрыми и невероятно сильными, да? Их организмы претерпели мутацию! Видишь, как покорежило? Внутри они такие же! Кости, органы, частично кровь – все изменилось необратимо! Знаешь, что за порода?

– Могу лишь догадываться.

– Ньюмарин! Эти трупы насквозь проросли ихором мертвого бога! При жизни кристалл проявлял гибкость, можешь поверить?

– Божественная плоть все-таки. Будем думать, она и не на такое способна.

Карнифар действительно был в восторге, взахлеб рассказывая о мертвеце.

– Но здесь не тот же образец, что мы извлекли из головы автоматона! Вещество, которое они вдыхали через маски, является продуктом длительного алхимического преобразования! Поработал кто-то очень умелый, я бы даже сказал, кто-то гениальный! Эта смесь полностью меняла организм! Хочешь посмотреть на легкие? Это произведение искусства!..

– Значит, Железное Братство использовало ньюмарин, чтобы усиливать своих солдат, я правильно понимаю?

– Да! Настоящая самоотверженность! Несмотря на то что губительные последствия были значительно нивелированы неизвестным алхимиком, эта гадость все равно яд, и видел бы ты, что она творит с мозгом! Все эти трупы были трупами задолго до того, как вы сделали их трупами!

– Смертники.

– Да! Формула вещества несовершенна, и от длительного использования катастрофически укорачивается жизнь, однако при этом кости становятся прочны, как гранит, мышцы – словно стальные канаты, нервная система работает в разы быстрее, восприятие выходит на новый уровень, а слабости живой плоти уходят в забвение. Из этих существ не создать большого долгоживущего войска, но для авангарда молниеносной войны лучше не найти!

– Или для убийств.

– Верно, для точечных ликвидаций или акций устрашения они тоже подойдут! Так, значит, их послали убить тебя?

– Грюммель прознал, что Шадал эл’Харэн работает на Имперру. Мое инкогнито охромело на одну ногу. В принципе, не смертельно, это было вопросом времени. Когда стало известно, что я посещу дом Луянь Чэна, стальной пророк послал туда вот этих живчиков. Они должны были убить меня и зачистить следы – прикончить Луянь Чэна, который, невзирая на всю свою полезность, был раскрыт.

– Но зубки обломали, – хихикнул Карнифар, – чтобы убить тебя, нужно быть зверем более крупным и злым, а это не каждому дано.

– Польщен. Каковы твои дальнейшие планы?

– Насчет них? Исследовать, исследовать и исследовать! Я еще с автоматонами не разобрался: уж слишком сложна конструкция. А сам-то ты?

– Во дворце появились неотложные дела. Это все, что ты можешь рассказать сейчас?

– Пока что. У меня достаточно образцов вещества, чтобы начать эксперименты на животных, хотя лучше бы несколько смертников из тюрьмы доставить, пусть принесут пользу науке!

– Найдем какой-нибудь материал.

– Ах да, еще кое-что! Уже опробовал мои «Доминанты»? Как они тебе? Есть нарекания?

– Составлю отчет после применения в боевых условиях, но у проекта есть потенциал. Однако для массового производства те образцы, что я снял с трупов пепельных драгун, подходят лучше.

– Просты как рогатки, никакого изящества, и…

– Тот, кто изобрел их, делал продукт для целой армии, а не для одного меня. Они просты, более примитивны, менее надежны и имеют сравнительно малый боезапас, однако десяток солдат, вооруженных этими маленькими пулеметами, выкосит десятикратно превосходящие силы с винтовками. У винтеррейкцев появилось оружие будущего, Карнифар, и я хочу, чтобы у нас оно тоже было.

– Пока у нас есть мои шападо и армодромы, никакое личное оружие…

– Прогресс не стоит на месте. Винтеррейкцы уже обошли нас по части личного оружия, а значит, у них есть светлые умы, думающие, как бы половчее установить большую пушку на бронированный транспорт. Думать иначе – преступная халатность. Модифицируй новое оружие на свой вкус и переправь чертежи в Гастельхов-на-Орме, мы должны начать производство в кратчайшие сроки.

– Ну вот, еще и с этим возиться! – скривил свой жабий рот гений.

Покидал посольство я уже в качестве Великого Дознавателя, и наш с Себастиной путь лежал в королевский дворец. Демоны докладывали, что за последние семь дней там творилось что-то неладное. Они внимательно следили и наконец смогли перехватить секретное послание, требовавшее моего пристального внимания.

– Это в высшей степени интересно.

– Рад, что мы смогли пригодиться, – угодливо ответил Симон.

Я в очередной раз перечитывал письмо, автор коего призывал принцессу Луанар как можно скорее тайно покинуть дворец во имя ее собственного блага. Послание не походило на угрозу или приказ, скорее на искреннюю заботу с обещанием надежного укрытия и достойного ее высочества обхождения. Удивительным было то, что автор имел глупость подписаться под своими словами: Ганзеко эл’Травиа.

– Достаточно для обвинения в измене, – прошипел демон, – и мы не одни, кто заметил путешествие этого послания по рукам слуг. Шерхарры тоже прознали, но мы выкрали конверт прямо у них из-под носа.

– Значит, у эл’Травиа при дворе есть свои шпионы. Экая шельма, а казался таким простым и прямолинейным… впрочем, он явно профан в нашем деле. Ставить свою подпись на подобных документах – все равно что подписывать свой же смертный приговор. Причины?

– Мы писали отчеты.

Ах да, действительно, об этом упоминалось. Собственно, семь дней назад Ганзеко эл’Травиа явился в гости к венценосному кузену и в очередной раз подпортил тому здоровье с подачи Рома. Со всеми этими выставочными делами и международной напряженностью король и так был на взводе, а после визита Мясного короля стал рвать и метать. Принцессе не повезло подвернуться под руку. Ташшары не знали, что происходило в кабинете Солермо, когда она попросила об аудиенции, слышали несколько фраз на повышенных тонах, исходивших от короля, а покидала кабинет брата Луанар уже в каком-то плачевном состоянии. Демоны не смогли определить, что вызвало ее недомогание, однако после этого принцесса перестала покидать свои покои.

Особо пристального внимания это событие заслуживало еще и потому, что каждый день Луанар навещала леди Адалинда. После смерти лейб-медика бруха ведала еще и вопросами здоровья королевского рода.

– Какая-то ерунда.

– Хозяин? – одновременно посмотрели на меня Себастина и Симон.

– Исходя из написанного, не остается сомнений – Мясной король винит в недомогании Луанар эл’Азарис ее брата. Но с какой стати?

– Из подслушанного среди слуг, – ответил демон, – нам стало известно, что это не первый раз, когда король в дурном настроении срывается на своей сестре, однако мы не знаем, в чем заключается этот «срыв» и почему он так влияет на нее.

– Вот именно. Король не владеет магией, а об особенностях его Голоса нам известно довольно давно. Каким же образом он может так плачевно влиять на Луанар, и только ли на нее? Или же все это просто малообоснованные домыслы?

– С вашего позволения, хозяин, принцесса выглядит такой хрупкой, будто может сломаться от слишком сильного сквозняка.

– Оставь, Себастина. Нам известно, что излияние гнева на другом живом существе бесследно не проходит, но только я могу нанести такой эмоциональный удар, чтобы моя жертва упала.

Попросив Адольфа поддать турбине пару, я погрузился в раздумья. Жара и духота Арбализеи начинали по-настоящему утомлять, но эти неудобства отходили на второй план, ибо в руках лежала маска Барона Шелебы, с которой надо было что-то делать.

Во дворце нас ждал доктор Зельмес Вильдзен, приглашенный заранее. Это светило мировой медицины приехало в Арадон на большую международную конференцию, приуроченную к выставке, и присутствовало на достопамятной презентации Инчиваля, с которой моего друга похитили.

Пожилой, но все еще красивый авиак-зимородок с голубовато-зеленым и ржаво-рыжим оперением почтительно снял шляпу при нашем появлении. Коротко выслушав меня, он подхватил саквояж и торопливо пошел следом, пока мы не попали к покоям ее высочества. Охранявшие дверь шерхарры этому визиту не обрадовались и путь загородили. Очень скоро появилась леди Адалинда в сопровождении своего бессменного кавалера, и дышала она неподдельным волнением.

– Тан Великий Дознаватель, что случилось?

– Я привел доктора, хочу точно знать, в каком состоянии ее высочество.

– Вот как? Но для этого вам стоило лишь обратиться ко мне!

– Со всем уважением, миледи, мы в Мескии предпочитаем иметь на руках заключения профессиональных целителей, а господин Вильдзен – один из лучших в известном мире.

– Но, тан, король поручил Луанар моим заботам…

– Миледи, со всем уважением к его величеству, я имею превосходящее право настаивать. Когда новый Император займет престол, ему понадобится императрица, а Луанар эл’Азарис готовили к этой великой роли с рождения, она – один из главных кандидатов, и через это ее самочувствие является моей первостепенной заботой. Я должен знать, что ее высочество вскоре оправится и что в будущем она станет матерью для здоровых и сильных наследников.

Если впереди маячили вопросы здоровья будущих владык мира, само понятие приватности переставало существовать, а вдобавок и могущество лорда-протектора заставляло с собой считаться. Нет, конечно, ведьма могла и воспротивиться, поднялся бы скандал, но я все равно достиг бы цели, и потому, даже сильно того не желая, она приказала тиграм освободить дорогу.

В спальных покоях принцессы было темно, но вместо удушливой влажности там царила нежная прохлада и свежесть. В подвесной курильнице что-то дымилось, а сама Луанар эл’Азарис почивала на своем ложе. Она не проснулась при вторжении чужаков, и следовало вести себя тихо, дабы так и оставалось. Пока авиак производил исследование организма своими заклинаниями, мы с ведьмой стояли в сторонке. Адалинда напрасно пыталась скрыть волнение, упрочняя меня в мысли, что что-то скверное творится вокруг принцессы и, возможно, эл’Травиа в чем-то был прав.

Маска Шелебы, спрятанная под плащом, жгла кожу сквозь слои одежды. Артефакт словно чувствовал близость той, кого должен был уничтожить, и требовал, чтобы я выполнил обещание, данное богу. Но спешить не стоило: не в том месте и не при тех обстоятельствах. Адалинда умрет не раньше, чем я узнаю, кто она такая и зачем присосалась к королю Арбализеи.

Зимородок кивнул мне и жестом предложил покинуть обитель принцессы.

– Ничего особо страшного, – заключил он снаружи, – диагностирую тепловой удар. Вещь неприятная, но в этих широтах – обыденная, как насморк. У больной наблюдается высокая температура, небольшие осложнения в работе организма, но условия содержания идеальные. Прохлада, тень, компрессы, позиционирование на боку, что было бы важно в случае рвоты. Думаю, скоро она оправится.

– Принцесса болеет уже седмицу.

– Правда? Это несколько нетипично для вашего вида, однако можно сделать поправку на особенности организма, она на удивление хрупка. В любом разе за ней хорошо следят, а из наложенных чар я заметил лишь маленькое усыпляющее заклинание, что приемлемо. Сон ей на пользу.

– Хм.

– Могу ли еще чем-то послужить?

– Нет, благодарю. Вас вознаградят за хлопоты.

– Лучшее вознаграждение – право указать в резюме, что предоставлял услуги по доверительной рекомендации вашей светлости.

– Только без подробностей.

– Конфиденциальность превыше всего.

Зимородок поспешил откланяться, оставив нас перед покоями принцессы.

– Мой тан.

– Миледи.

– Возможно, есть еще что-то, что я могла бы сделать для вас?

– Был бы очень обязан, окажи вы мне еще одну маленькую услугу.

– Какую?

– Явите ваше лицо.

– С великой радостью, – она тихо рассмеялась, – как только вы явите моему взору ваше. Или же вы опять намерены прибегнуть к коронному аргументу, чтобы заставить слабую женщину повиноваться?

Бруха более не испытывала страха, а маска Шелебы так и жгла, требуя ее надеть.

– Я бы не посмел. Простите мне недостойное поведение, миледи. Себастина, идем!

Вернувшись в собственные покои, я приказал Симону исполнить сразу два поручения: направить во дворец гомункула для нового обмена личностями и передать Ивасаме приказ немедленно установить местоположение Ганзеко эл’Травиа.

– Я думала, что мы вернемся к обязанностям Великого Дознавателя, хозяин.

– Я тоже так думал, но планы меняются. Сегодня мы встретимся с главным скотопромышленником Арбализеи и вызовем его на откровенность.

Покинуть дворец в качестве Шадала эл’Харэна труда не составило, все это уже стало рутиной. А вот поиски эл’Травиа заняли время. Родич короля на месте не сидел, он управлял огромной финансовой империей, разъезжал по своим владениям близ столицы, контролировал многие процессы. Напав на след, агенты вели Мясного короля до самого вечера, заранее сообщив мне наиболее удобное место и время перехвата.

– Как думаешь, если я подарю Бели такую же яхту, она оттает?

– Вы дарите супруге боевые корабли, хозяин, не думаю, что яхта может ее впечатлить.

– Ты права, это понижение планки. К тому же в этот раз она действительно в бешенстве. Уверен, это накапливалось долгое время, прежде чем давление сорвало крышку котла, образно выражаясь.

Мы встретили Ганзеко эл’Травиа у сходней, по которым он покидал борт «Пеликана».

– Добрый вечер, монзеньор, желаю здравствовать.

– Какого дьявола ты забыл на моей земле?

– Заглянул поболтать.

– Если не уберешься сей же час, отправишься болтать с крабами на дне этой лагуны.

– А они мне что-нибудь поведают о бедственном положении Луанар эл’Азарис? – Я сделал крошечный шаг вперед, вопиюще нарушая личное пространство эл’Травиа и протягивая ему конверт с письмом. – Постарайтесь впредь не разбрасываться своей корреспонденцией, так ведь и обвиненным в измене можно стать. Ну так что, побеседуем и решим, как бы нам помочь друг другу?

Рядом с пристанью собрались работники порта. Они изначально не хотели пускать на остров незваных чужаков, но жетон тайной службы и мое благородное происхождение принуждали к сдержанности. Теперь им нужно было лишь слово хозяина, чтобы швырнуть нас в море. Но этого не произошло.

Ганзеко эл’Травиа являлся крепким орешком. Свой смертный приговор он смял и безразлично отшвырнул прочь как мусор, после чего жестом пригласил следовать. Уверен, тысячи солдат с улыбкой пошли бы на смерть, веди их такой бесстрашный лидер. Казалось, будто Силана восполнила сомнительное достоинство его крови огромной харизмой и истинно тэнкрисским характером.

Мясной король Арбализеи жил недалеко от личного порта, на вершине скалистой гряды, переходившей в плато, укрытое апельсиновыми садами. Его дом не стремился к небу – приземистое, но широкое и просторное здание из камня и дерева, с соломенной крышей и традиционной арбализейской верандой. Двор, конюшня, кузница, пристройки для слуг и скота, амбары. Маленькая старинная гранха[1] заставляла верить, будто мы с Себастиной перенеслись на двести – триста лет назад.

К приезду хозяина уже накрывали на стол, и эл’Травиа неожиданно стал представлять нас своей семье. Женой его оказалась человеческая женщина в традиционном арбализейском платье, босоногая, загорелая и черновласая, с широкими бедрами и тяжелой грудью; лишь тонкие черты лица не позволяли верить, будто она простолюдинка. Дети в количестве пяти чернявых голов также были людьми. Во всяком случае – на вид.

Пережив обильный ужин, мы переместились в трофейный зал, уставленный чучелами животных и обвешанный оружием, где уединились за закрытыми дверьми. Эл’Травиа разлил по бокалам апельсиновое вино и отошел к окну.

– Итак, монзеньор, Великий Дознаватель желает знать все в деталях.

– Мне глубоко плевать, чего желает этот мескийский мужеложец в посеребренной маске. Я лучше поговорю с его цепной собакой, которая отважилась явиться на мой остров без приглашения.

– Я передам…

– Передай также, что я не боюсь этого клоуна, с которого под плащом явно пот градом катится. Пусть перестанет разыгрывать из себя опереточного злодея и позорно прятать рожу под маской. Честный тэнкрис лица не скрывает, даже если оно обезображено.

Разговор сразу двинулся куда-то не туда.

– Ваше письмо…

– В детстве Солермо был другим, счастливым и светлым. Я часто играл с ним и Луанар в дворцовых садах и точно знал, что, когда мы вырастем, буду с гордостью служить своему королю.

– Часто играли? Хм… сколько вам лет, монзеньор?

– Семьдесят два, разве не видно?

– А… м-да.

– Я знаю, какое впечатление произвожу, – ровно сказал он, – однако ни силой, ни достоинством, ни долголетием Силана меня не обделила.

– Что замечательно. Может, вернемся к главному? В детстве король был вашим другом, полагаю, со временем что-то пошло не так?

– Он стал сходить с ума, вот что! Я впервые заметил это, когда мы еще в подростках ходили, но позже, после коронации, все стало лишь хуже.

– Мы бы знали, взойди на престол сопредельной державы безумец.

– Засуньте себе эту самоуверенность туда, где прибоя не слышно. Никто не видел Солермо настоящего, кроме нас, знавших его с детства, кроме семьи.

– Можно точнее очертить круг лиц?

– Семья, – повторил он раздраженно. – Малышка Луанар, заботливый дядя Сигвес, старик эл’Рай и я. Фелирая тоже чувствовала, что с ее сыном что-то неладно, а вот отец ничего не замечал. Королю было достаточно и того, что наследник соответствовал всем критериям, пристальнее он не присматривался.

– Позвольте…

– Не смей меня перебивать! Я тебе тут душу изливаю, а ты мне в нее плюешь!

– Каюсь. Но мне ваши душевные муки неинтересны, пожалуйста, ближе к сути.

– Это и есть суть, сударь! – ощерился эл’Травиа. – Солермо – сумасшедший.

– Я видел короля вблизи…

– Как и многие другие! То, что он не бегает по городу нагишом и умеет внятно говорить, еще не значит, что он здоров! Арбализеей правит безумец!

– В чем же выражается его безумие?

Он набрал полную грудь, чтобы вновь что-то выкрикнуть, но не смог. Вмиг растеряв запал, Ганзеко эл’Травиа упал в кресло напротив и надолго умолк. Мое терпение в конце концов оказалось вознаграждено.

– Иногда, когда он впадал в бешенство, у него становился такой взгляд, что я… что мне было страшно. Я не побоюсь выйти на песок арены против черного быка, хотя именно такой поднял на рога моего отца, но когда Солермо бесится… с ним что-то происходит, будто из самой глубины вырываются терзающие душу демоны, и тогда…

– Монзеньор?

– Однажды он посмотрел на меня этим своим взглядом, и будто солнце свалилось с небес на голову. Я слег на месяц. Жар был страшный, я не мог нормально дышать, сердце сходило с ума, меня рвало. Иногда, когда он в бешенстве, Солермо срывается на Луанар.

– Только на ней?

– А на ком еще? Он умеет скрывать своих демонов, но лишь те, кто знает к нему подход, способны пробиться сквозь броню обмана и заставить его показать истинное лицо.

– И поэтому вы постоянно пытаетесь вывести безумца из себя?

– Я не пытаюсь вывести его из себя! – молниеносно рассвирепел сам эл’Травиа. – Мне за державу обидно! Он плодит долги быстрее, чем кролики – крольчат, и непонятно, куда уходит львиная доля денег! Эта выставка – просто монумент его тщеславия! Он отдалился даже от Луанар, да еще и срывается на ней! Теперь рядом с Солермо эта поганая бруха, плетущая интриги! Король и от меня мог бы отмахиваться, кабы не многомиллионный долг!..

– Я верю вам, монзеньор, но не вполне доверяю вашим суждениям.

– Это еще что значит?

– Вы можете искренне ошибаться.

– Или же искренне говорить правду!

После извержения гнева он затих, тяжело дыша, а я грел в руке бокал и обдумывал услышанное. Ганзеко эл’Травиа верил в свою правоту, но все это являлось его собственным оценочным суждением, не претендовавшим на объективность.

– Седмицу назад вы разъярили короля, и в тот же день принцесса занемогла. А еще мы знаем, что она находится в полной власти опасной личности, которая категорически не устраивает моего работодателя рядом с арбализейским троном. Тан Великий Дознаватель просит вас отныне не вмешиваться в дела политические и выражает благодарность за желание помочь ларийцу Джеку Рому в его беде. Спасибо за гостеприимство, у вас прекрасная семья и обильный дом, да благословит его Луна. – Я поднялся.

– И это все? Вот так возьмешь и уйдешь?

– А вы ожидали, что я немедля ринусь на доклад к Великому Дознавателю, после чего Имперра пойдет на штурм дворца, чтобы освободить всех хороших и казнить всех плохих?

– Я не идиот и не наивный ребенок, но ведь…

– Великий Дознаватель все обдумает и примет правильное решение, направленное на пользу союзу Мескии и Арбализеи. Вы принесли огромную пользу, монзеньор, и пролили свет на многие темные области. Пожалуйста, проводите меня, чтобы уход не выглядел побегом.

Вместе мы спустились к порту, где ждал паровой катер.

– Почему я чувствую себя предателем? – спросил этот храбрец, остерегаясь смотреть на меня снизу вверх. – Почему мне стыдно?

– Причин может быть много. Возможно, вы не верите мескийцам и, сотрудничая с нами, ощущаете себя так, как ощущаете. Возможно, вы не привыкли признавать свою несостоятельность хоть в чем-то и теперь, признав поражение на ниве незримой войны, чувствуете себя уязвленным. Возможно, вы тэнкрис действия, и необходимость выжидать заставляет вас ощущать некое бессилие…

– Ладно, хватит у меня в мозгу ковыряться! Довольно! Убирайся с моего острова и знай, что если еще раз заявишься без приглашения, я тебя убью!

– Надеюсь, что до этого не дойдет.

Все, что могло быть сказано, уже было сказано, однако я не спешил покидать пристань.

– Монзеньор, простите за откровенность, но, увидев вас впервые, я с трудом узнал сородича. Приглядевшись же, понял, что вы больше тэнкрис, чем многие среброглазые таны, встречавшиеся на моем жизненном пути. Позвольте задать вам очень личный, но очень важный для меня вопрос.

Эл’Травиа дернул усом и скрестил руки на груди.

– Спасибо. Ваша милая супруга – человек, не так ли?

– Так.

– И вы любите ее?

– Больше чем море, солнце и дыхание жизни в этом теле.

– Но она человек, а вы – тэнкрис. Разве может быть, чтобы души таких разных существ, как мы и они, были связаны священными нитями, которые плетет Силана?

– Я ничего не знаю о священных нитях, зато я знаю, что дикие быки и домашние коровы неплохо вяжутся. Я знаю, что тэнкрисы не способны скрещиваться ни с одним разумным видом в мире, кроме людей, и что нет иных разумных, так похожих на нас, как люди. Поэтому, когда я встретил Розалию и понял, что люблю, передо мной не встало никакой дилеммы.

– А как же ваши дети? Они тэнкрисы?

– Мои дети – это мои дети. Больше ничто не имеет значения. Так считал мой дед, так считал мой отец, так посчитал и я, беря в жены человеческую женщину. В итоге лишь мы, эл’Травиа, стали единой плотью и кровью с народом Арбализеи, не думая о чистоте крови или чужом мнении. У меня есть острая гаффора, доставшаяся от предков, и неприлично толстый счет во многих банках мира, так что я могу делить эту жизнь с тем, с кем хочу.

Я кивнул его словам и своим мыслям.

– Спасибо. Пожалуйста, как можно быстрее перевезите куда-нибудь свое семейство и сами залягте на дно.

– Что?! Зачем это?!

– Родственники рода эл’Азарисов в последнее время приобрели дурную привычку погибать. Сначала лейб-медик, затем глава тайной службы. Позаботьтесь о своем будущем, монзеньор.

На обратной дороге, укачиваемый волнами, я перемешивал в голове варево мыслей.

– Все в порядке, хозяин? Вы долго молчите.

– Только ты и знаешь, что у меня на душе, не задавай глупых вопросов.

– Простите. Мы провели день с пользой? Это тоже глупый вопрос?

– О, мы очень хорошо провели этот день. Я уже некоторое время не подвергаю сомнению прочную связь между Адалиндой и технократами. Что их связывает – загадка, но они явно работают вместе. Ради чего?

– Трудно предположить, хозяин. Технократы выступают против магии.

– Верно. К тому же есть и другой вопрос, который намного важнее: насколько сам король осведомлен о действиях своей фаворитки? Что он знает? Чего он не знает? Ясно его мышление либо находится под гнетом чар? Что это за перепады настроения? Хм…

– Хозяин?

– Думаю, многое из того, что говорил эл’Травиа, имеет под собой основание. Я замечал, следя за поведением и эмоциями короля, что Солермо эл’Азарис словно еле заметно раздваивается. То он говорит от первого лица, то от третьего, то отвечает быстро и уверенно, то подбирает слова, будто боясь сказать что-то лишнее. Конечно, это гипотеза, но складывается впечатление, что в его голове уживается несколько личностей либо одна личность…

– На которую воздействуют извне?

– Возможно. Или это болезнь, недавно ставшая известной под именем «шизофрения». Боюсь представить, во что может вылиться правление монарха, больного ею. А между тем рядом с нестабильным Солермо трется бруха. Сегодня она очень волновалась, но, сохранив контроль нал Луанар, восторжествовала. Эх, не все спокойно в Арбализейском королевстве.

– Значит, мы должны устранить короля?

– В данной ситуации это стало бы прямой угрозой генеральному плану. В первую очередь мы обязаны найти подтверждения, что непросто, поскольку лейб-медик мертв давно и основательно.

– Мы могли бы привлечь тана эл’Румара.

– Он занят в проекте «Корпус смерти». К тому же останки так сильно пострадали, и прошло столько времени, что даже его Голосу не под силу с толком оживить такое. Сдается мне, Грюммель понимал, как нужно уничтожить свидетелей, чтобы они оставались немы после смерти. Он хорошо проинформирован о некоторых наших активах.

– В рядах Имперры крот?

– Кроты есть в любой тайной организации, их отсутствие статистически невозможно. Но здесь, скорее всего, иное. Тромгар эл’Румар не скрывал своего Голоса до вступления в Имперру, как и я, так что эта информация изначально находилась в свободном доступе и где-то сохранилась, несмотря на мои попытки ее изжить.

– В таком случае что нам теперь нужно делать, хозяин?

– Мы должны найти способ изолировать Адалинду, как следует допросить ее и отдать все-таки Барону Шелебе то, что ему причитается. Также нам необходима армия бухгалтеров, которая ринется проверять расход каждой потраченной на устроительство выставки купюры. Солермо занимал у нас, у своего брата и еще Силана ведает где, хотя мескийской ссуды более чем хватало. Зачем ему столько денег и куда они пошли? Улавливаешь ход моих мыслей?

– Поскольку мы знаем, что Арбализея тайно разрабатывала новые технологии…

– Именно. Солермо эл’Азарис создавал новое оружие, а Железное Братство его благополучно украло. Своей головой думал король при этом или за него думала Адалинда – критически важно. Что-то очень скверное творится в Арбализее, и мы должны это раскопать.

– А если король думал своей головой, хозяин?

Катер причалил, и Адольф весело помахал нам с пристани.

– Если так, Арбализею постигнет очень печальная судьба, после чего у нее появится королева.

– Королева, которая выйдет замуж за будущего Императора и присоединит Арбализею к Мескии.

– Себастина, фе! Меня ужасает, какие коварные планы ты вынашиваешь в своем мозгу!

– Хорошо сплавали, шеф?

– Отлично, Адольф! Домой! Хочу есть, спать, ванну, массаж, тумблер виски и немного женского тепла. К сожалению, мой источник женского тепла ушел в море, так что вези меня поскорее к моим двум тумблерам виски.

По пути в Орлеску меня разморило, и из «Гаррираза» я выбирался не без посторонней помощи. Однако на том мои злоключения не закончились – ведь напротив особняка стоял стимер, двери которого открылись одновременно с нашими. Адольф оставил меня Себастине и двинулся навстречу двоим викарнам, ловко вертя меж пальцев Клементину.

– Они пришли с миром, друг мой, остынь! Форхаф, зеньора Сарави, вы ведь не причините зла моей драгоценной персоне?

– Даже в мыслях не имели.

– Славно! Давно ждете?

– Нет, не очень, – солгал тигр.

– Вас приглашали внутрь?

– Много раз, ваши слуги очень заботливы, но мы решили не вторгаться, пока хозяина нет дома.

– Что ж, окажите честь и выпейте чаю вместе со мной.

В малой трапезной Мелинда и Себастина расставили чайный сервиз. Адольф прислонился к стене рядом с дверью и следил за гостями, не выпуская из ловких пальцев ножа. Викарны явились не с пустыми лапами – внесли и поставили у стола большой плоский сверток, обтянутый бумагой и шпагатом.

– Прошу простить за этот вид, я весь день на ногах и немного утомился. Арбализейская жара вытапливает силы с неимоверной скоростью.

– Мы знаем, – кивнул Форхаф, – наши предки жили в снегах, а мы обитаем здесь. Сменится еще не одно поколение, прежде чем мы сможем акклиматизироваться.

– Сочувствую, сочувствую.

– Тан эл’Мориа, мы пришли, чтобы вручить вам подарок.

– Как мило!

– Он не от нас, а от нашего покойного господина. После вашей встречи, я думаю, к нему пришло вдохновение. Картина была готова в тот же день и удалена из оранжереи для сушки, а потом к ней делали раму. Со всей этой суетой мы лишь сегодня смогли выбрать время для передачи.

– И она послужила удобным поводом для визита. Чего вы хотите, Форхаф?

На этом вступление было окончено, и мы перешли к делу. Сарави от моей грубости прижала уши к голове, ее брат, по своему обыкновению, остался сдержан.

– Мы подумали и сочли, что наше сотрудничество пошло несколько неверным путем.

– Вы так сочли? А я счел, что в определенный момент вы просто плюнули на наши договоренности и решили, что сможете сами выследить и поймать Грюммеля, но ошиблись.

Сарави если и хотела что-то сказать, то едва заметное изменение в позе брата заставило тигрицу передумать. Никак она не учится держать себя в лапах.

– Мы действовали импульсивно и необдуманно, в чем раскаиваемся. Пожалуйста, примите искренние извинения от имени общины.

– За то, что вы действовали импульсивно, или за то, что опозорили память Хайрама эл’Рая?

Сарави зашипела, оскалила зубы, Адольф перехватил нож за лезвие и замер.

– Зачем вы таскаете зеньориту за собой, если знаете, что она не умеет себя вести?

– Не умеет, но должна учиться. К тому же вы сильно задели ее чувства.

– Если правда причиняет страдания, значит, что-то в жизни вы сделали не так.

– Может быть, объясните, как викарны опозорили память Хайрама эл’Рая?

Я позволил себе надменную усмешку.

– Объясню – всеми своими действиями. Как только старик умер, вы позабыли обо всем, чему он вас учил: быть верными слугами страны, всегда ставить ее интересы выше своих, чтить долг прежде всего иного. Вы решили упиться местью. Что бы он сказал, увидь, как бестолково его дети распорядились собой?

– Хотел бы я вам возразить, но не нахожу доводов.

Сарави кипела, Форхаф лишь скорбно опустил глаза.

– Но мы хотим исправиться, ради чего готовы покорно служить вам в вашем деле, не отвлекаясь на личные мотивы.

– Ах, вы наконец-то готовы? Сначала я хотел работать вместе с вами, но вы меня разочаровали. Больше викарны мне не нужны, я им не верю. Уходите. Если понадобитесь, позову, но если попытаетесь мешать, узнаете, что все великие империи мира схожи в одном – мы умеем быть жестокими в отношении определенных групп лиц. Спокойной ночи.

Тигр встал, вежливо попрощался, и они покинули особняк. Вот так.

– Какой короткий и бестолковый визит, – хмыкнул Дорэ, проводив гостей. – Может, надо было сразу их развернуть?

– Хозяину виднее. – Себастина заменила чай на виски.

– Может, ты и прав. Кошки наконец осознали, что так и остались чужаками на этой земле. Королю они не нужны, народу – тоже. За все время их жизни в Арбализее викарны существовали закрытой общиной, сплоченной вокруг одной личности. Стержень их бытия сломался, нового не появилось, и саблезубые почувствовали отторжение.

– Ты это предвидел, шеф?

– Мм, нет. Честно говоря, я обдумывал варианты устранения Форхафа или его перековки при помощи Голоса. Но вот даже у меня раз в экстаз случаются такие чудеса, когда проблемы решаются сами собой. Себастина, набери ванну. Адольф, распакуй подарок, пожалуйста.

Хайрам эл’Рай не владел чародейскими навыками, но рисовал отменно. Неудивительно – живопись являлась основой его Голоса.

– Хм, разве такое можно нарисовать за один день?

– Разные творцы и творят по-разному. У одних уходят годы, а иные в лихорадочном угаре справляются за часы.

– Хм, шеф, а кто это?

– Азэлиан, мифический герой. По преданию он был вождем одного из племен тэнкрисов после Раскола, когда мой народ беспризорно скитался по чужому миру. Однажды к его племени прибилась дева невероятной красы, которая очаровала всех, влюбила в себя и мужчин, и женщин, только вождь не поддался чарам. Его Голос позволял прозревать сквозь любую фальшь, и Азэлиан увидел в ней саму Темноту. Он взял копье и пронзил грудь прелестницы насквозь, а его сородичи, разъярившись, пронзили его спину множеством копий. Из тела Азэлиана потекла серебряная кровь, а из тела прекрасной девы – великая чернота. Раскрытая, она бежала прочь от тех, кого хотела соблазнить и увести в свое логово. Именно акт самопожертвования Азэлиана Хайрам эл’Рай решил запечатлеть, своего рода хрестоматийный образ самоотверженного лидера.

– А обязательно было рисовать его голым?

– Адольф, то были доисторические времена, одежды еще не придумали. Спокойной ночи.

– Спокойной, шеф. Ты, кстати, прости, что я с вами на остров не поплыл, но у меня от качки такая морская болезнь начинается, что заблевать могу целый пароход, не то что катер.

Я отмахнулся, допил виски и направился в ванную комнату.

Под воздействием теплой воды и умелых рук Себастины напряжение уходило и разум медленно готовился ко сну. Перед внутренним взором еще мелькали образы пережитого дня, начиная с самого утра и заканчивая этой дурацкой картиной. Думал ли я, что эл’Рай решил мне польстить? Нет, едва ли. Если бы не честность Форхафа, я решил бы, что все это ложь и викарны просто выдумали предлог для визита. Но нет, старик написал картину, и вот кошки ее мне принесли…

– Кошки.

– Хозяин?

– Кошки, Себастина, они принесли картину.

– Я знаю, хозяин.

– Себастина, когда мы впервые наведались в дом Лакроэна и застали его спящих любовников, кого ты видела?

– С моей стороны постели лежало две женщины, хозяин, человеческая и…

– Самка викарна, не так ли?

– Да, белая тигрица. Простите, тогда я не придала этому значения, но если помните, позже я сообщала…

– Она была викарном, мы уже знаем, что старик подложил под художника своего агента. Ну а та, что из людей, на кого она походила?

– Не знаю, хозяин. Она лежала на животе, я запомнила лишь, что она была не очень крупной, жилистой, бронзовая кожа, много шрамов, прямые черные волосы…

– Кажется, я понял, где, возможно, следует искать сердце Дракона Времени. Хватит плескаться, вытри меня поскорее!

В кабинете, под ворохом других бумаг, вскоре отыскалось досье на покойного Лакроэна. Позже я присовокупил к нему бумаги, в которых говорилось о судьбе имущества художника. На момент смерти он имел немало долгов, и львиную долю произведений из мастерской намеревались распродать, но пока что все личные вещи, включая картины, находились под арестом и хранились на одном из складов тайной службы.

Вскоре не успевший толком остыть «Гаррираз» мчался по ночным улицам Арадона. Тут и там еще виднелись следы прошедшего праздника, аборигены гуляли уже второй день, а гости столицы старались не отставать от них.

Жетон открыл путь на охраняемую территорию склада, после чего смотритель, сонный и растерянный, долго пытался найти нужный номер в картотеке. Но даже когда мы нашли нужный стеллаж с нужными ящиками, задержки себя не исчерпали. Картин оказалось слишком много, оказалось, что Лакроэн снимал еще одну комнату в том же доме, чтобы хранить их.

– Адольф, вскрывай пломбы, распаковывай, Аделина, растащи ящики, а вы, любезный, идите.

Распаковка шла так, что щепки летели, холсты выставлялись вдоль бесконечных стеллажей, и даже незавершенные картины, даже в тусклом свете ламп, восхищали.

– Шеф, а что мы вообще ищем?

– Женщину низкого происхождения со смуглой кожей и роскошными черными локонами.

Лакроэн мог писать что угодно, но особенно хорошо ему давались портреты и композиции с обнаженной натурой. Клирики хотели, чтобы он разрисовывал храмы ангельскими ликами, а содержатели борделей платили ему за мистически притягательные картины порока. Чего было не отнять у покойного – так это таланта.

– Шеф, кажется, это оно. То есть она.

Приблизившись к картине, я улыбнулся и похлопал Дорэ по плечу.

– Это она.

– Но какого дьявола?! Почему? – растерянно воскликнул он.

– Автор был развратником и писал свои произведения красками порока, а вместо кисти использовал… фигурально выражаясь. Пока богачи восхищались красотой его картин, Жан-Батист, словно в насмешку, искал натурщиков на дне жизни, самых осуждаемых и отторгаемых. Его прекрасные нимфы были списаны с куртизанок, херувимы – с беспризорных детей, свирепые воины – с убийц, демоны и злодеи – с наркоторговцев и так далее. Вторым же помимо живописи его настоящим талантом являлось умение похищать и продавать чужие тайны. Торговал он ими бойко, во все стороны, низменный образ жизни подразумевал очень высокие расходы.

– Шеф, я вообще ничего не понял.

– Хозяин говорит, что Лакроэн выбирал себе натурщиков из самых низов общества.

– И что?

– Не разочаровывай меня, Адольф. Разве ты не знаешь, что художники и их натурщики очень часто спят друг с другом? Для Лакроэна это вообще было едва ли не правилом. Когда мы впервые посетили его дом, он как раз закончил участие в свальном грехе с еще четырьмя разумными существами.

– М-м-мать, как же скучно я живу!

– Одним из них был его помощник по имени Флавио, кажется.

– Впрочем, не особенно-то и хотелось.

– Остальные три персоны – женщины. Одной из них наверняка являлась Фо, убийца, подосланная Луянь Чэном. Женщина-викарн наверняка служила покойному эл’Раю, так как все викарны служили старику. Третьей же я не разглядел тогда, заметил лишь, что у нее была смуглая кожа и великолепные черные локоны.

Мы внимательно посмотрели на холст.

– В Арбализее ее народ презирают, так что куда уж ниже.

– До чего же хороша, – хрипло выдавил Дорэ. – Так получается, этот придурок тащил в постель всех подряд и дотаскался до того, что переспал с собственной убийцей?

– Да, он потерял бдительность и позволил заинтересованным лицам окружить себя самого шпионами. Одна из любовниц умыкнула у него очень ценный предмет, который нужен всем, а потом другая, менее расторопная, запытала его до смерти.

– Достойная смерть для достойного человека. Значит, это она?

– Да, он писал с нее, он спал с ней, она имела доступ в его жилище и была неподалеку в день убийства. Я почти уверен, что это она украла камень, и мы должны найти ее как можно скорее. А еще… во мне крепчает одно очень плохое подозрение.

– Хозяин?

– Пора домой, нужно подготовиться к поездке в Рыжие Хвосты и поспать хотя бы час, я ведь тоже не железный.

Себастина подхватила и понесла за мной холст, на котором прекрасная чернокудрая цыганка так и продолжала исполнять танец пламенной страсти, беззвучно потрясая бубном.

Двадцать седьмой день от начала расследования

Иногда у меня случались приступы меланхолии, причиной коих, возможно, являлась потеря уверенности в себе. В былые годы я был очень самоуверенным, кичась мыслительными способностями, но с началом дегенерации оных самоуверенность куда-то делась. Теперь, не будучи способным решить очередную загадку, я невольно задумывался о том, что, возможно, прежний я справился бы лучше и быстрее. Именно такие мысли и досаждали мне во время исследования Лисьих Хвостов.

– Туча времени прошла, шеф, их здесь уже давно нет.

– Признаки насилия?

– Хм… нет, следы резни заметить легче, а скрыть труднее. Помнишь Хунджат?

– Рад бы забыть.

– Вот-вот. Отсюда бежали, но здесь не погибали. Намусорили, конечно, знатно, но и все на том. Морской ветер хорошенько причесал этот песчаник. А ты сам что-нибудь чуешь?

– Практически ничего. Обычно эмоциональный фон сохраняется около седмицы после исхода разумных существ из их долговременных жилищ; на месте массового кровопролития следы остаются месяцами. Здесь ничего нет.

Рыжие Хвосты считались частью Арадона лишь номинально. Эта территория и застроенной-то не была – несколько больших холмов на окраине столицы да складки местности промеж них.

Песчаник, пустынная растительность, ящерицы, змеи, скорпионы, никакой защиты от солнца или ветра. Цыган нигде и никогда особо не жаловали, но в Арбализейском королевстве эта нелюбовь имела особую силу и выражалась также в ограниченной зоне расселения. На улицах столицы они могли появляться лишь как актеры-попрошайки, и то лишь потому что их культура волей-неволей срослась с арбализейским колоритом, притягивавшим состоятельных иностранцев.

Мы объезжали Рыжие Хвосты с раннего утра, но за три часа так и не встретили ни единой живой души. Кроме собак. Многочисленные стоянки исчезли, и если бы не мусор, само их существование встало бы под вопрос. Всего седмицу назад цыгане еще были, а теперь вдруг совсем закончились. Удручающе.

Вновь забравшись на вершину холма, мы встали. Адольф начал осматриваться через бинокль, как уже делал не раз, а солнце продолжало набирать силу. Становилось так жарко, что мне казалось, будто этот зной был вплетен в потоки морского ветра и вместе с ним накатывал на землю. Затылок лоснился от пота.

– Опа, шеф, взгляни-ка.

Вдали, оставляя за собой пылевой шлейф, катился большой белый фургон с гербом священного Фатикурея на кузове.

– Адольф, мы сможем преследовать их, оставаясь незаметными?

– По этим лысым холмам? Едва ли. Но, видимо, попробовать придется, так?

Догнать фургон удалось не сразу, он изначально находился на приличном расстоянии и двигался в противоположную сторону, однако же мы преуспели на самой южной границе пустыря. Транспорт стоял на дороге близ развалин какого-то здания, окруженный солдатами храмовой стражи Фатикурея. Что-то происходило. При нашем приближении они вскинули карабины.

– Пожалуйста, не стреляйте! – Я осторожно высунулся из притормозившего стимера, держа руки на виду.

– Кто вы такие и по какому праву здесь находитесь? – громко вопросил офицер.

– Где «здесь», монзеньор? На пустыре? Я приехал нанять танцовщиц и музыкантов для увеселения! У моего брата завтра предсвадебное гуляние, последний день свободы, хочу, чтобы он повеселился напоследок, но по Рыжим Хвостам как ураган прошел! Вы не знаете, куда делись все цыгане?

– Богобоязненным душам перед свадьбой следует пойти в храм и попросить богиню о крепкой семье, а не грешить, мараясь о цыган в пьяном угаре! Езжайте прочь, пока…

Послышались крики, и из развалин к дороге вышли еще двое солдат, один тащил за шкирку мальчишку. Юный фукс пискляво рычал, шипел и выворачивался, но все впустую.

– Простите, пожалуй, мы действительно поедем! Благослови вас богиня за то, что чистите землю от этих вонючих бродяг!

Мы развернулись и отъехали на некоторое расстояние.

– Шеф, а перестрелять их всех никак? Ты же отлично делаешь в мясе дырки!

– Во-первых, я не был уверен, что это необходимо. Во-вторых, тринадцать стволов против двух наших; они уже целились, а нам надо было еще выхватить револьверы. Даже с учетом того, что Себастина очень охотно идет на сближение с врагом, тебя могли бы ранить.

– Ха! Повезло мне, что ты ценишь жизни своих людей.

– Незаменимых нет, но есть неповторимые, я давно это усвоил.

– Мы должны их опередить и устроить засаду, скорее жми на пар, я «веду» этих святых воителей, но могу потерять их эмоции, если отъедут слишком далеко.

Белый фургон углубился в территорию Чердачка, и преследование упростилось. Они не могли видеть нас, но я ощущал их перемещение в пространстве, а поскольку церковные воители несколько раз останавливались и маршрут их оказался предсказуем, мы смогли устроить засаду.

Самой подходящей показалась улица, многие здания которой были разрушены, а их обломки закрывали перекрестки – некуда свернуть, путь только по прямой. На втором этаже одного из относительно уцелевших домов я, проверив оба револьвера, свой и Адольфа, ждал.

– А может, меньше эпатажа, шеф? – спросил он.

– Иди вниз, к Себастине.

– Шеф, я чувствую себя ненужным. Ты стреляешь лучше меня, а Себастина лучше меня вырывает из живых существ позвоночники. Зачем я вообще нужен, напомни?

– Крутить баранку и радовать меня остроумными беседами. Себастина прекрасна во всем, но ей всегда не хватало остроумия.

Я перешагнул через подоконник и спрыгнул на крышу кузова проезжавшего внизу фургона. Стимер остановился, одна секунда на восстановление равновесия, еще одна – на более точное определение целей, а потом огонь из обоих стволов по сгусткам эмоций внизу. Всего их в кузове было двенадцать – одиннадцать сильных и один слабый. Я метил по сильным. Каждый солдат получил по пуле, и у меня даже осталась одна лишняя. В это же время Себастина вылезала из кабины с окровавленным тесаком в одной руке и кричавшим офицером – в другой. Водитель встречи с ней не пережил.

– Адольф, полезай в кузов и вытащи ребенка, он, должно быть, без сознания, пусть лучше не видит всей этой крови.

Моя горничная оттащила добычу от машины, оставляя в пыли кровавый след, присела над ней и стала сноровисто перевязывать офицеру культю.

– Пытался вытащить из кобуры пистолет?

– Да, хозяин.

– Вы заплатите за это!

– Все прошло на удивление гладко для такой сырой авантюры.

– У вас огромный опыт, хозяин.

– Безбожники! Вы ответите перед богиней и святыми…

Я присел и схватил его за горло, перенимая контроль над эмоциями. Говорят, что от любви до ненависти один шаг, но мне было точно известно, что еще меньше. Годы практики принесли пользу, я мог заставлять ненавидящих обожать, испуганных – доверять, а мятежных – склоняться. Прежде это было тяжело, а основательная перековка тяжела и сейчас, но внушить временные эмоции я мог сравнительно легко, особенно при прямом контакте.

Трудно таить секреты от того, кого ты обожаешь, так что спустя минуты этот человек, глядя на меня с дебелой улыбкой, самым ласковым голосом поведал обо всем, что знал. Его отправили в патрулирование, он должен был искать цыган, хватать их и везти в Фатикурей на допросы. Слуги святого престола разыскивали цыганку по имени Валеска, кою обязаны были схватить любой ценой.

– И ты не знаешь, от кого исходил приказ?

– Откуда-то сверху, полагаю, мне его передал вышестоящий офицер.

– Понятно. Это все?

– Все, – улыбнулся он, преданно глядя мне в глаза.

– Хм, ну что ж, спасибо, ты оказался немного полезен. Теперь возьми этот револьвер и выстрели себе в висок.

– Ради вас я готов на вс…

Двенадцатая пуля тоже принесла пользу: свидетели были нам совершенно не нужны.

– Что дальше, хозяин?

– Дальше? – Я оглянулся на фургон с трупами. – Надо убраться отсюда поскорее, где-то рядом рыщут и другие храмовники. Возьми лисенка ты.

Больше никого не встретив по пути, мы порядочно отъехали от места засады и загнали стимер в тень пустого проулка.

Ребенок просыпался, и я осторожно манипулировал его эмоциями, словно гладя по шерстке, – следовало внушить юному фуксу, что он в безопасности, что нам, его спасителям, следует доверять.

Фуксы, или вольпены, как их еще звали, издревле пользовались репутацией хитрецов и плутов. Мало где им удавалось ровно влиться в жизнь общества, так что и в Мескии, и в Арбализее, и в странах Севера этот народ либо вел кочевой образ жизни, либо селился в компактных автономиях. Лисы неплохо показывали себя в торговле и искусстве, но из-за древних стереотипов серьезных успехов вне диаспоры добивались редко. В Арбализее они являлись плоть от плоти частью цыганского народа и даже делили с ним один этнос.

– Приветствую, юноша, выспались?

Его уши встали торчком, мордочка пошла морщинами, лисенок пытался скалиться.

– Прошу, не нападайте на нас, мы не враги. – Свои слова я подкрепил аккуратным ментальным напором. Дети легковерны, малоспособны к критическому мышлению и нуждаются в защите, потому его оказалось легко убедить.

– Правда?

– Абсолютная. Нам пришлось спасать вас из лап церковников, юный друг. Как вы попались?

– Я… я выполз осмотреться. Я был в дозоре, но они заметили меня на развалинах старой винокурни.

– Понятно, значит, вы дозорный. Благородная и опасная миссия. Друг мой, мы ищем женщину по имени Валеска, она попала в большую беду, и многие опасные люди тоже хотят ее найти. И заточить. Мы пришли помочь, но не знаем, где она. Сможете нас провести?

– Она в безопасности, зеньор! – заявил он.

– Никто не в безопасности, пока нет тех, кто за него вступится. Укрывище – хорошо, охрана – еще лучше.

– Ее охраняют!

– Умелые солдаты с оружием, дирижаблями, армодромами и шагающими паровыми доспехами?

– Шагающими доспехами? – Его глаза округлились. – Железными великанами?! Как у черно-белых?!

– Точь-в-точь как у черно-белых. У меня есть такие.

– Врете! – заявил лисенок.

– Ни разу в жизни. У меня много солдат и оружия. Если хочешь, я попрошу принять тебя на обучение, чтобы ты тоже мог управлять таким доспехом.

– Честно?!

– Да. Правда, для этого тебе придется присягнуть Мескии и получить подданство, а потом долго учиться, чтобы стать компетентным военным офицером, но в итоге ты окажешься пилотом шападо. Ну или я прикажу кому-нибудь прокатить тебя на броне, и ты даже сможешь покомандовать.

Он не понял и половины из сказанного, лишь то, что его покатают на железных великанах. И хотя эта мысль вызвала в душе ребенка приступ восторга, он все еще противился. Более глупому хватило бы и одной моей улыбки, чтобы начать болтать, но маленький лисенок обладал неожиданно сильной волей и очень не хотел выдавать свои секреты. Интересно.

– Послушайте, друг мой, времени в обрез, я должен либо вызвать своих людей сюда, чтобы обеспечить безопасность Валеске, либо убираться прочь, ведь вокруг полно врагов. Так как, вы поможете мне помочь вам спасти всех?

Удар оказался рассчитан верно, и стержень сопротивления сломался.

– Валеска предупредила всех, чтобы они скорее уходили из Хвостов, подальше от столицы, прятались. Люди из Лунного города стали рыскать по холмам, а потом и вовсе хватать нас. Те, кто не успел удрать или спрятаться, обратно не возвращались.

– Но вы успели.

– Да, зеньор. Дядя Бази́ль спрятал нас в одном тайном месте, только нас, несколько семей. Нам пришлось сжечь наши дома и многие вещи…

– Я дам вам новые дома, только, пожалуйста, отведи меня к Валеске. Это очень важно.

Он вздохнул, нерешительно опустил уши, но потом все же кивнул:

– Надо вернуться к старой винокурне, зеньор, за ней есть колодец, тоже очень старый. Из него я и вылез.

– М-м-мать, – тихо выдохнул Адольф.

Пока мы ехали обратно, огненно-рыжий лисенок со странным именем Кинемон рассказывал, что несколько семей из его родного табора спрятались под землей. Дядя Базиль знал много особых мест, где они с бабушкой Алисандрой хранили разные интересности, которые государство облагало несправедливо высоким налогом.

– Попасть туда можно только через колодец?

– Нет, зеньор, под землей есть много старых тоннелей, один выходит в грот прямо на морском берегу, через него мы и попали в подземелья, но это далеко, надо делать крюк. Через колодец намного быстрее.

Добравшись до границы Чердачка с Рыжими Хвостами, мы спрятали стимер на пустынных улицах и продолжали путь к старой винокурне пешком под палящим солнцем. За остатками некогда массивного здания действительно имелся каменный колодец с перекрытым решеткой горлом. Металл прутьев покрывала ржавчина, а замок давно пришел в негодность и не замыкался как положено.

– Храмовники работают неаккуратно, хозяин, плохо обучают солдат, те невнимательны.

– Может, им свет божий глаза затмевает? – хмыкнул Адольф, откидывая часть решетки на скрипучих петлях. – Ау!

Эхо получилось знатным.

– Эй, малой, там глубоко? Вода есть?

– Ага, и вода есть, и глубоко. Я вылез по цепи.

Колодезную цепь тоже покрывала ржа, но, по крайней мере, она выглядела надежной, толстой. Я попросил отвести ребенка в сторону на минутку, а сам склонился над колодезной тьмой.

– Симон, ты здесь?

– Я всегда рядом, хозяин. Вы могли бы приказать, и я сам убил бы тех людей. К чему вам мараться?

– Грязь – суть моего ремесла, если буду всегда ее перепоручать, забуду, кто я такой. Обыщи подземелья, найди самый удобный выход на поверхность и направь туда наши вооруженные отряды и транспорт для перевозки гражданских. Торопись.

– Повинуюсь.

Право слово, с годами я перестал понимать, как прежде обходился без ташшаров.

Колодец уходил в подземную пещеру с озером пресной воды. Она имела естественное происхождение, и тем большей удачей мог считаться карниз, тянувшийся вдоль одной из стенок. Лисенок спрыгнул на него, ловко раскачавшись, а мы смогли повторить полет в густом мраке лишь благодаря физической подготовке. Адольфу было труднее всех – человеческие глаза плохо видели в темноте, так что путь мы продолжили при свете магического циферблата моих часов.

В теле пещеры имелась дыра, через которую Кинемон вывел нас в кирпичный тоннель – отросток системы канализации Чердачка. Идти пришлось недолго и практически посуху. С тех пор как район наверху вымер, коллекторы подсохли, но запах и ратлинги остались. А еще в канализации теперь водились цыгане.

Наше появление породило волну страха, они не ожидали гостей и даже начали хвататься за оружие, так что пришлось распространить вокруг спокойствие и не дать беглецам убиться о нашу троицу.

Вольный народ, спустившись в подземелья, стал выглядеть как певчая птица, заточенная в каменном мешке, – весьма жалко. Им повезло найти убежище в одном из недостроенных проходов для обслуживающего персонала. В коллекторах было тесно и грязно, зато сопутствующие коммуникации вполне могли вместить несколько десятков разумных существ вместе с их скарбом и палатками.

– Мы пришли помочь вам, зеньоры, прошу, выслушайте, прежде чем…

– Прежде чем вы нас убьете или рассадите по клеткам? Кто вы такие? Вас сюда не звали!

Из-за спин крепких мужчин вышли двое – старая женщина-фукс и такой же немолодой человек. Она носила смешной чепец с прорезями для ушей и куталась в шаль, опираясь на трость и на локоть сопровождающего. Его я узнал сразу – «слиппой витеран», небритый, неопрятный, невысокий, но вполне зрячий.

– Кинемон, шельмец, зачем ты привел к нам чужаков? Совсем ума нет?

– Это добрые зеньоры, бабушка Алиса! Они пришли помочь нам!

– Так они тебе и сказали? – прошипел «витеран».

– Они спасли меня от белых плащей, дядя Базиль!

– Возможно, они заставили тебя в это верить…

– Довольно пустых слов! Я – эмиссар Мескийской империи, посланный за Валеской. В обмен на сотрудничество гарантирую всем вам жизнь, свободу и безопасность. Наверху рыщут слуги Фатикурея, и они бы запытали этого мальчика до смерти, чтобы узнать об этом укрывище. Контрабандист, – я указал на отшатнувшегося Базиля, – ты был с ней, когда храмовая стража поймала вас на севере Окарины больше месяца назад. Как тебе удалось вырваться?

– Я не говорю с законниками!

– А я не говорю с отребьем, но знаешь, иногда полезно отдыхать от своих принципов. Вы сидите здесь как крысы, дышите зловоньем, спите в грязи, и я вижу, как хворь начинает разбирать ваши тела. Первыми начнут умирать дети и старики, потом – остальные. Когда вы в последний раз видели солнечный свет? Когда дышали полной грудью? Когда ели что-то свежее? Вам надо выбираться отсюда, и я помогу в этом, но сначала дайте мне встретиться с Валеской.

Посеять семена сомнения и помочь им взойти, дабы расколоть единство противника, стравить его составные части промеж собой и править устроенным хаосом – главная стратегическая доктрина Мескии, которая продолжала верно служить. Среди цыган завязались скоротечные споры и обсуждения.

– Почему мы должны вам верить? – спросила лиса, подозрительно щурясь. – От благородных господ добра ждать не следует!

– Ваш выбор скуден – довериться мне или умереть здесь. Могу еще слово тэнкриса дать, хотя для вас оно значит не больше, чем слово цыгана для меня. Я не пытаюсь вас обмануть, я просто даю вам шанс. Можете еще посоветоваться, но торопитесь.

И они воспользовались данным временем.

– Я сначала подумал, что придется перерезать пару глоток, когда мы пришли, шеф, эти ребята на нервах.

– Хозяин заставил их успокоиться, чтобы избежать кровопролития. Он не желает спугнуть цель нашего визита.

– На месте этих горемык я бы прыгал от радости, что кому-то есть до меня дело, а они еще думают.

– Они не привыкли, чтобы с ними считались, Адольф, любое проявление заботы принимается в штыки как попытка обмана. Цыгане в Арбализее живут немногим лучше тех же ратлингов.

Наконец они приняли решение, о чем поведала старуха. Было похоже, что цыгане оберегали эту Валеску словно некое сокровище, она много значила для них, и даже перед очень мрачными перспективами они не желали отдавать ее просто так.

– Она встретится с вами, только если сама пожелает. Придется подождать, мы отправили к ней Кинемона.

– Значит, здесь ее нет.

– Нет. Мы не позволим никому схватить девочку, даже если нас самих поймают.

– Самоотверженно. Но вы ведь понимаете, что ни одна воля не выдержит пыток?

– Понимаем, понимаем, однако мы дадим ей время.

Лиса была искренна, и это вызывало во мне тревогу.

Время ожидания нас пригласили скоротать у переносной газовой горелки, над которой подрумянивались крысы. К счастью, этой живности округ тоже хватало, и есть ратлингов беглецам не приходилось. Дорэ не отказался от предложенного угощения и с хищным урчанием вгрызся в мясо, перемалывая его вместе с костями. Вокруг собрались люди и лисы с мизерными вкраплениями других разумных видов, мужчины, женщины и дети, все испуганные и настороженные.

– Какие планы на будущее вы строили, когда спускались под землю? – спросил я севшего напротив контрабандиста, который, видимо, думал, что присматривает за нами.

– Переждать и уйти.

– Вас предупредили об опасности.

– Валеска предупредила, и большинство успело удрать.

– Но не вы.

– Сама она не хотела уходить, а мы решили остаться рядом.

– К тому же, как бы далеко ваши фургоны ни укатились, вряд ли они успели бы выехать за пределы страны.

– Ушлыми трусами нас считаешь, чужак? – заворчала лиса Алиса.

– Разумными прагматиками, возможно.

– Еще хуже, – скривился Базиль. – Наши бежали не сушей, а морем. Каждый день через порт проходят сотни больших кораблей и тысячи мелких, там можно спрятаться, проехать без учета, а кроме них есть у меня знакомцы, которые за звонкую монету доставят кого угодно куда угодно.

– Контрабандисты.

– Свободные торговцы.

– В любом случае я очень рад, что успел, пока вы все тут не перемерли от дизентерии или цинги.

Через толпу протиснулся взлохмаченный Кинемон и, тяжело дыша после бега, сказал, что Валеска встретится с тэнкрисом и только с ним.

– Пока меня нет, проследите за тем, чтобы они собрались. Я послал Симона за солдатами и транспортом.

– Неразумно удаляться в подземелья без охраны, хозяин.

– Опаснее нас здесь хищников нет, Себастина. Если на то пошло, опаснее нас вообще хищников нет. Постараюсь вернуться как можно скорее.

Позволив Кинемону схватить себя за руку, я отправился в путь по пахучим переходам канализации. Мальчишка уверенно петлял в темноте, иногда принюхиваясь и постоянно поторапливая меня.

– Здесь! Дальше не пойду, зеньор, Валеска сказала, чтобы вы были один. Подожду вон там.

– Я запомнил дорогу. Бегите обратно и собирайтесь, друг мой, скоро вы обретете новый дом.

Он не ушел сразу, а еще постоял рядом, подергивая ушами в сомнениях. Любопытный ребенок, интересный, с какой стороны на него ни взгляни. Крепкая воля, храброе сердце и наверняка острый ум – глупые лисы в природе не выживают.

– Ну беги.

Дождавшись, пока звук его шагов исчезнет во мраке, я двинулся вперед, и вскоре теснота исчезла. Большое помещение, ровный пол и множество колонн, поддерживавших низкий потолок. Стен в обозримом пространстве не ощущалось. Странное сооружение, зачем его построили здесь? Или я не понимаю, как должны быть устроены канализационные коммуникации?

Голос твердил, что рядом никого не было, я распалил его, но не смог ощутить даже цыганского лагеря, хотя не так уж далеко от него и отошел. Возможно, обилие материальных препятствий мешало? Прежде этот фактор значил довольно мало… Бубенчик робко звякнул в темноте, и вслед за тем проявилось «свечение» чужих эмоций.

– Валеска?

– Как ваше имя? – спросил шепоток.

– Шадал эл’Харэн. – Я повернулся к источнику эмоций.

– Это настоящее имя?

– Да.

Чуть погодя:

– Оно ваше?

Я улыбнулся.

– Лучше бы вы умели давать ответы так же хорошо, как задавать вопросы. Покажетесь?

Цыганка вышла из-за колонны и, тихо ступая босыми ногами, приблизилась. Яркие напоказ женщины этого народа преображались, возвращаясь к сородичам. Традиционное платье было очень целомудренным, вплоть до того что головной платок оставлял открытыми лишь глаза, даже звонких браслетов и сверкающих колец видно не было, лишь тонкая цепочка с бубенчиком покоилась на груди.

– Я ждала вас.

– Неужели?

– Да, потому и не сбежала. Мне было видение, что придет Сын Двух Матерей.

– То бишь я?

Она отвела взгляд прекрасных глаз и неуверенно пожала плечами:

– Никто кроме вас не пришел. Вы Сын Двух Матерей?

– Ну… в какой-то мере да.

– Значит, это вам.

Запустив тонкую руку под одну из юбок, она выудила оттуда кожаный шнурок, на котором болтался перстень с огромным бирюзовым камнем. У меня перехватило дыхание. Разумеется, я понимал, зачем иду, я готовился получить вожделенное – ключ для разгадки этой головоломки, то, ради чего великие силы сошлись в кровавом противостоянии… И все равно дыхание перехватило.

– Вы украли это из тайника в апартаментах художника, верно?

Ее эмоции проявили стыд и раскаяние, руки прижались к груди, взор пал долу.

– Пожалуйста, расскажите мне все. Это очень, очень важно.

Она шмыгнула носом, утерла несколько слезинок и кивнула.

История Валески началась далеко от Арадона и не имела значения, пока она не приехала в столицу. Эта цыганка была чужой здесь, но местные семьи приняли ее с распростертыми объятиями. Не только из-за красоты и божественного танцевального таланта, но и из уважения к редкому дару. Ее сочли ясновидящей, настоящей – не той, что за деньги предсказывает дуракам на ярмарках. Услышав об этом, я усомнился, но сама девушка верила в свои слова.

Ее жизнь среди арадонских цыган складывалась вполне сносно, Валеска танцевала, собирала милостыню, продавала мелкие предсказания, заводила знакомства. Одно из них и стало особенным.

– Он был очень веселым, бесшабашным и щедрым.

– Как вы познакомились?

– Мы… виделись много раз. Меня звали танцевать в разные заведения, и в некоторые, более-менее приличные, я шла. В те, где хозяин не мог походя продать меня какому-нибудь клиенту на ночь. Игорный дом Бенедикта Фуска был из таких.

– И там спускал деньги Жан-Батист Лакроэн.

– Среди прочих мест.

Художник сразу же заметил обворожительную танцовщицу и вскоре стал регулярно появляться рядом, не переставали звучать мягкие, но настойчивые уговоры стать его моделью, переходившие в льстивые мольбы или в обещания невиданных богатств. Она вежливо отказывалась, но Лакроэн был настойчив и обворожителен, – не выстояло девичье сердце, сдалось на милость распутника. Это стало еще одним событием, приведшим Валеску туда, где я ее нашел.

Как уже говорилось, у арбализейцев были непростые отношения с цыганами, а именно – жесткая сегрегация. Принося казне деньги, они все же не имели права жить во многих городах, а обитали в передвижных поселениях на окраинах. Обычно за тем, чтобы цыгане вовремя убирались восвояси, следили керубимы, но их служба из-за выставки и так еле выдерживала дополнительные обязанности. Помощь пришла откуда не ждали – из Фатикурея, и предложил ее видный иерарх зильбетантистской церкви Томаз эл’Мор.

Под его рукой находился недавно созданный Шестой полк храмовой стражи, а это почти три тысячи превосходно вооруженных фанатиков, прошедших через очень тяжелый курс тренировок. На время выставки именно храмовники стали присматривать за цыганами, а позже переняли у керубимов и некоторые иные обязанности пополам с правами.

Через некоторое время после того, как прекрасная Валеска увлеклась художником, ее нашли люди, служившие Фатикурею и ведавшие делами цыган. Несчастную схватили посреди бела дня и долго везли с мешком на голове.

– Это было страшное место, – содрогаясь, вспоминала она, – какая-то тюрьма, а из камер раздавались стоны и вопли…

– Это был дом скорби. Вы встретились с калекой, верно?

– Да, – почти неслышно прошептала она, – с тэнкрисом в колесном кресле. И с тем, вторым… убийцей.

– Вы говорите о монахе?

– Не знаю, что он был за монах, монзеньор, знаю только, что боюсь его.

– Продолжайте.

Томаз эл’Мор не таясь представился Валеске и сказал, что отныне она будет следить за художником для него. Почему? Зачем? Она не смела задавать вопросов, будучи напуганной до полусмерти, а тэнкрис и не собирался ничего объяснять. Он лишь сказал, что за неповиновение заплатят те, кто ей дорог, а потом и сама Валеска окажется взаперти, чтобы заживо сгнить в темнице.

– Чего именно калека хотел от тебя?

– Чтобы я продолжала быть рядом с Жаном-Батистом, монзеньор. Со временем я поняла, что он не просто художник, но и… сплетник. Покупал и продавал сплетни. Когда напивался, он бормотал во сне, а я… я должна была нести все, что узнавала, к этому страшному тэнкрису.

Насильно завербованная Валеска следила за Лакроэном и отчитывалась перед своим куратором – тэнкрисом в белом плаще с капюшоном. Также она по возможности обязана была читать письма любовника и прислушиваться к тем, с кем он разговаривал в ее присутствии. Церковников не интересовало что-то конкретное, они хотели знать расплывчатое «все», но так длилось лишь до тех пор, пока объект наблюдения не пробормотал во сне слова «тарцарская посылка». Едва услышав о ней, куратор дал понять, что отныне судьба Валески и прочих цыган зависела от того, сможет ли она раздобыть это.

– Они не знали, что это бриллиант?

– Нет, но они очень хотели получить его.

– Но не получили. Откуда взялась такая отвага, что ты посмела ослушаться?

– Из ненависти, зеньор, откуда же еще?

Инцидент произошел близ одного из столичных рынков. Несколько цыган показывали трюки с кнутами: сбивали ими бутылки с голов собратьев, гасили свечи, рассекали подброшенные яблоки. Один молодой зевака сунулся слишком близко, невзирая на предупреждения, и заработал тонкую царапину на щеке, – не будь хозяин кнута бдителен и умел, тот лишился бы глаза, а возможно, и самой жизни. Однако храмовники, возникшие словно из-под земли, не собирались ни в чем разбираться, они молча расстреляли пятерых людей и двоих фуксов прямо на улице, после чего не поленились отвезти их в Рыжие Хвосты с приказом избавиться от падали.

– Таких зверств керубимы не позволяли себе даже в самые темные для нас времена, а мне приходилось служить тем, кто творит такое. Помню, как обмывала тела своих друзей вместе с рыдавшими матерями, женами, сестрами… и думала, как же сильно я ненавижу всех этих… этих…

– И ты украла камень им назло.

– Да. Сначала предупредила своих, чтобы уходили, что грядет беда, а когда настало время, я успела забрать его с собой из потайного места. Жан-Батист думал, что никто не знает, глупенький. Выпивка и дурманы делали его неаккуратным и забывчивым. В тот день я тоже собиралась сбежать, но они нашли нас раньше.

– Недалеко от его дома, где ты танцевала, я был там.

– Были? Но откуда вы…

– Случайность. Почему ты не сбежала подальше, когда заполучила камень, почему осталась неподалеку?

– Мне нужно было на что-то жить, и мы постоянно давали выступления в Окарине, там нас почти не прогоняли. К тому же, если бы Жан-Батист заподозрил в воровстве именно меня, бросился бы искать в Рыжие Хвосты, а не в округе, что вообще не было обязательно. Через его дом многие проходили, Жан-Батист мог подумать на кого угодно.

– Значит, предрассудков насчет цыган у него тоже не было. Что за человека мы потеряли… Ты ведь знаешь, что его убили в тот же день?

Она не ответила сразу, пришлось побороться с накатившей волной боли.

– Да, я узнала, потом. У Жана-Батиста было много наушников, и когда его не стало, они пытались найти себе нового…

– Да. Кое-кто еще хотел заполучить этот камень, но у художника его не оказалось, и он умер.

Валеска вздрогнула и обхватила себя руками, бессильно опустив голову.

– Впрочем, он умер бы в любом случае, так что ты поступила правильно. Как смогла удрать от своего куратора?

– Страх придает сил. Они следили за мной, они хотели схватить меня, но я отбилась и смогла сбежать. Весь день я пряталась в трущобах вдоль каналов, хоронилась в подвалах и чужих садах. Ночью добралась до Чердачка и спустилась под землю.

Тяжелый перстень с едва заметно светившимся камнем лежал на моей ладони и источал покалывающий холодок. Эта крошечная вещь прошла путь длиной в вечность, она билась в груди бога задолго до появления моего народа, потом дремала в темноте доисторической могилы и хранилась в окружении дикарей, пока не попала в жадные руки пиратов. Сердце Дракона Времени, такое маленькое, такое незначительное и такое ценное. За него убивали, за него умирали, оно – ключ ко всему.

Чем дольше камень соприкасался с кожей, тем явственней становилось ощущение холода, и я вдруг понял, что пока слушал цыганку, почти перестал чувствовать кисть.

– Ты сохранила для меня сокровище, Валеска, чего хочешь взамен? Что я могу сделать для тебя?

– Пожалуйста, позаботьтесь об остальных. Я не хотела, чтобы они оставались со мной, но они так решили, и теперь… позаботьтесь о них, монзеньор.

– Я позабочусь обо всех вас.

– Нет. Хватит. Всякий, кто связывается со мной, оказывается в беде. Скорее возвращайтесь, им нужна помощь.

Я не успел даже протянуть руку, прежде чем она отступила и растворилась во мраке. То есть полностью. Я перестал видеть ее и ощущать эмоции.

– Да как такое возможно?! Валеска! Валеска, черт подери!

Тишь, темень, пустота. Исчезла. Кого нужно убить, чтобы научиться приходить и уходить так же?

Не видя никаких иных возможностей, я отправился в обратный путь по канализации и вскоре вновь смог ощутить источники эмоций. Много, много страха. Я побежал, оглушаемый эхом собственных шагов, и ворвался в облюбованный цыганами тоннель с револьвером руке.

– А вот и шеф вернулся! Ну, что я вам говорил, малахольные? Шеф всегда появляется вовремя!

– Что происходит, Адольф?

– Нашли нас храмовники, – ответил он, кивая на раненого цыгана, которого перевязывали женщины, – наткнулись на вход в подземелье из Чердачка, подстрелили вот этого храброго стража, он и припустил, оставляя кровавый след оттуда и досюда. Непонятно вообще, зачем было выставлять дозорных, если они только и делают, что демаскируют.

– Дилетантизм профанов неудивителен. Либо сегодня какой-то день нелепых совпадений, либо за нами следили.

– А не плевать ли, шеф? Сюда прет толпа вооруженных до зубов верунов, и у них есть гранады. Я отступил, оставив Себастину на передовой, уж не сочти за трусость. Во тьме подземелий она намного опаснее и живучее меня…

– Сволочи! – возопила за моей спиной старая Алисандра. – Это вы привели сюда убийц! Наводчики! Предатели!

– Молчать, женщина. Адольф, ты все сделал правильно, бери этих приблуд – и пусть мальчик покажет другой выход на поверхность. Защити их как сможешь, будем надеяться, что помощь придет вовремя и с нужной стороны.

– Мне бы самому пару гранад и пулеметный станок на колесиках, но, как всегда, обойдусь тем, что есть. А сам ты куда?

– За своей служанкой. На всякий случай возьми вот это.

Он принял из моих рук перстень и широко улыбнулся.

– Это он? Этот мелкий осколок окаменелого дерьма всем так нужен?

– Разумные существа бывают иррациональны, я уже смирился. Если меня все же пронзит пуля истинной веры, пусть этот трофей не достанется врагу. Передашь Герберту, он знает, что с этим делать.

– Защищу собственной жизнью, шеф.

– Надеюсь, до этого не дойдет.

И как до этого дошло? Только что я тихо торжествовал, заполучив сердце, которое не только являлось козырем в большой игре, но было еще и моей частью сделки с Эдвардом Д. Аволиком. Самой важной сделки в жизни и даже немножко за гранью оной. А теперь я несся в зловонном мраке на звуки стрельбы и крики храмовников. Да еще и Симон не отзывался. Неужели до сих пор не вернулся с задания?

Себастина встретила меня загодя, почувствовала приближение хозяина и поспешила навстречу.

– Силана всевеликая, ты что, начала собирать трофеи?

– Это печень, хозяин, я подумала, вам стоит обмазать открытые участки тела, враг ведет с собой утрогов.

– Сделаю вид, что не догадываюсь, где ты ее взяла. Нам следует поторапливаться.

Покрытый запекающейся кровью, я отправился в темноту. У врага было численное преимущество и лучшее вооружение, но наибольшее неудобство грозили причинить утроги – существа, обретшие невероятное чутье, эволюционируя в подземельях. Решено было применить тактику «бей и беги».

Мы внезапно нападали из темноты, устраняли одного-двух врагов и ускользали обратно, едва успевая спрятаться от пуль. Себастина действовала более дерзко, нежели я, и несколько раз была ранена, но зато с главной задачей справилась – перебила утрогов-ищеек, без которых храмовники совсем «ослепли». В итоге за четверть часа мы устранили почти два десятка солдат; грохот от выстрелов и взрывов стоял такой, что своды тряслись, а рикошеты к тому же сре́зали еще пяток невезучих. После этого храмовники решили отступить.

– Это триумф, достойный Стузиана, хозяин.

– Доверюсь твоему мнению. Я пробовал звать Симона, но зря. А Голос оказался бесполезен против них.

– Храмовую стражу сопровождали Безголосые, хозяин, один чуть не отсек мне голову своей гаффорой.

– Чертово семя! Почему наши не умеют бесконтактно отнимать Голоса?

– Возможно, потому, что наши Безголосые – смиренные монахи, а зильбетантистские еретики превратили своих в религиозных воителей? – пожала она плечами.

Мы вернулись в цыганский тоннель, а оттуда ринулись по следу из желтых потеков страха, разлитых в воздухе. Пока мы не покинули кирпичных тоннелей и не углубились в толщи песчаниковые, пока не потянуло водорослями и морской солью, я еще сомневался, но потом стало ясно – мы шли на северо-восток, к морю.

– Проклятье!

– Хозяин?

Я резко остановился, и моя горничная последовала примеру.

– Что-то пошло не так. Ты не чувствуешь их страх? Их боль? Впереди творится нечто плохое… сюда кто-то идет.

Несколько источников эмоций приближались по тоннелю в темноте, и когда я попытался подчинить их, наткнулся на непонятную ментальную преграду.

– Это Железное Братство. Не сдерживайся.

Себастина послушно кивнула, выбросила свои тесаки и от души хрустко потянулась. Ее изгвазданная в крови одежда разошлась по швам от полезших из-под ткани пластин костяной брони и шипов, крохотные рудиментарные рожки, которые она скрывала под челкой, превратились в мощные рога, появился длинный сегментарный хвост. Себастина прыгнула на стену, проворной ящерицей поползла вперед, перелезла на потолок и притаилась там.

Семеро, оснащенные линзами ночного зрения, продвигались по тоннелю. Когда Себастина спрыгнула с потолка, эти накачанные ихором убийцы-смертники ничего не смогли – моя горничная крутилась вокруг своей оси как ураган ударов, от которого на стены летели брызги люминесцентной крови. На этот раз мы знали, что противостояло нам, и были готовы применять соразмерную силу.

Тоннель вывел в конец длинного соляного грота, где теперь пахло не только морем, но и кровью, растекавшейся по соляным пластам. Немногих выживших цыган отогнали к стене и держали под дулами пулеметов. Похоже, при попытке выйти на побережье они наткнулись на отряд технократов, то ли засевший в засаде, то ли двигавшийся навстречу.

– За нами следили.

– Маловероятно, хозяин, мы бы заметили. Возможно, совпадение.

– Нет. Нагрянувшие одновременно с нами храмовники могут быть и совпадением, но не вместе с технократами на закорках. За нами следили… там что-то происходит.

В стороне от других пленных на ложе из красной соли разлегся Дорэ. Его подстрелили несколько раз и, судя по всему, сломали пару конечностей. Рядом валялось еще несколько трупов – солдаты Братства, – из груди одного торчала рукоять Клементины. Мой офицер не растерялся и успел показать, как сурово он скроен, даже когда против него вышли смертники на божественном стимуляторе. Адольф еще дышал и даже говорил с нависавшими над ним террористами: Оскаром Дельфлером, Карлом Нойнером и самим вдохновителем всей социал-технократической идеологии – стальным пророком Грюммелем.

– Мы и так потеряли слишком много времени, – басил последний. – Оскар, разведывательная группа еще не вернулась?

– Нет, лидер, – отозвался Саламандра.

– Выкормыш Великого Дознавателя еще там, в подземельях. Он всюду таскает за собой бабу и этого пса. Возможно, они встретились.

– С нашими бойцами этой парочке не сладить, лидер, – поделился своим мнением Карл Нойнер по кличке Угорь.

– Не будь так самоуверен. В логове контрабандиста мы утратили эффект неожиданности, а тэнкрис каким-то образом выжил. Теперь он будет более осторожен и лучше подготовлен. К тому же никогда не смейте забывать, что у этих тварей есть их проклятые Голоса. Подготовьте людей для похода вглубь, лишних пленных уничтожить, а этого пса перенести на катер и оказать первую помощь, он может что-то знать о камне.

– Если бы знал, уже сказал бы. – Угорь протянул к Адольфу один из своих телескопических жезлов, подсоединенных к ранцевому генератору, и ударил разрядом тока.

– Паршивые ублюдки! – взревел Дорэ. – Вы все там подохнете! Эти подземелья станут вашей криптой! Он перережет вам глотки! Каждому! Тьма – его родная сестра, вы даже не поймете…

– Хватит брехать, пес, – приказал Грюммель.

– Твой отец был псом, паскуда! Сказать, кем была твоя матушка?!

– Хватит, – повторил он, наливаясь тихим гневом. – Довольно уже. Ты выбрал жизнь собаки, повинующейся приказам тэнкриса, предал свой вид, право гордо зваться человеком, а потому ты умрешь как пес. Но прежде с тобой поработает Штейнер, и поверь, каким бы стойким ныне ты ни был, перед смертью будешь скулить как щенок. Унесите уже этого предателя!

Мы полностью спрятались за бугристым соляным столбом, из-за которого прежде удалось осмотреться.

– Они собираются идти сюда, хозяин, наши действия?

– Убьем их. – Я аккуратно положил на пол трость, кобуру с револьвером, ножи, снял и спрятал среди соляных наростов запонки, жетон, часы.

– Всех?

– Кроме Грюммеля. Ему сломаем руки и ноги, а потом я проведу допрос с пристрастием, и посмотрим, кто в итоге будет скулить как щенок.

– А что цыгане?

– Первостепенная задача – захват Грюммеля и спасение Адольфа. Я сокращу количество солдат, их там всего сколько, полсотни? Второстепенная задача – защита пленных. По возможности не дай их убить. Действуем.

Сначала я потянулся к цыганам и наделил их апатичным спокойствием, дабы в скором будущем они не потеряли разум от ужаса. Затем началась трансформация. Чем быстрее проходил ее процесс, тем яростнее меня пожирала боль, но времени было в обрез, и я прошел сквозь маленькую мучильню, чтобы скорее восстать в иной ипостаси – огромной черной твари о восьми членистых ногах, с глазами на когтистых ладонях и пастью, полной паутины и яда. А потом я взревел и двинулся вперед, заставляя грот дрожать.

Грюммель вышел из ступора первым и стал раздавать команды – отовсюду полился огонь. Черный «хитин» моей шкуры принимал пулеметные очереди за щекотку, каменные тела врагов трещали в моих пальцах, распадались под ударами когтей; солдаты суетились вокруг, не понимая, что делать с невиданным противником. Уже не такие грозные тараканы. И все-таки они не помышляли о бегстве, как поступили бы разумные существа. Пользуясь фатализмом смертников, я выплевывал паутину, подтягивал их к себе и перекусывал пополам, впрыскивал хелицерами яд, растворявший потроха, разрывал на части, ломал и расшвыривал.

Пока все внимание было приковано ко мне, Себастина юркой ящеркой проползла по стене туда, где валялись в полуобмороке пленники, и спрыгнула на поливавших меня свинцом пулеметчиков, одного пронзила хвостом, другому снесла голову, третьего насадила на рог. Заметив это, я бросил играть с мелюзгой и, расшвыривая ее, двинулся к настоящей добыче. На защиту Грюммеля стали его элитные офицеры, Угорь ударил шаровой молнией, а Саламандра окатил волной горящего газа. Я смел их и оказался один на один со стальным пророком.

– Я буду потрошить твой мозг часами.

– Говорящее чудовище, – пробасил он, не выказывая никаких признаков страха, – любопытно. Она не предупреждала меня, что здесь водится такое. Кто ты?

Вместо ответа я плюнул паутиной ему в грудь, но Грюммель ухватил ее конец, меж пальцев вспыхнул свет – и паутина сгорела. Вещество, которое производили железы в моей пасти, могло выдержать нагрев доменной печи и вымачивание в тсарской водке, но стальному пророку было на это плевать, он просто превратил ее в ничто.

Освободившись, Грюммель выставил руки перед собой, и его ладони так полыхнули, что мне пришлось сжать кулаки, дабы не ослепнуть. Вместе с тем я впервые ощутил настоящий жар, почувствовал, как мой непробиваемый панцирь раскаляется, покрываясь пузырями, а внутри все начинает шкварчать. Размахнувшись, я ударил, но враг успел переместиться.

Семь лет назад, получив свою Маску, я еще мог использовать Голос в обличье монстра, но со временем эта возможность исчезла. Голос и Маска являлись дарами от двух разных матерей и исключали друг друга, так что теперь я действительно оказался слеп, мои глаза не могли вынести этого света, а уснувший Голос не мог помочь в определении местоположения Грюммеля.

Внезапно я понял, что надо метить правее, потом еще правее, а затем я начал наступать. Себастина все еще могла видеть и неосязаемыми толчками направляла меня на врага через нашу ментальную связь. Нестерпимый жар плавил панцирь как воск, боль пульсировала в темноте, но я молотил руками, отчаянно пытаясь достать верткого сукина сына, и в конце концов попал.

Наконец-то глаза открылись.

Расплавленный песчаник, туман от испарившейся морской воды, ужасный жар и черные пятна там, где прежде лежали убитые мною враги. Испепеляющий свет даже мою Маску не пощадил, и хотя в этой форме я восстанавливался с огромной скоростью, все равно было больно. Если бы не Себастина, он вполне мог убить меня, а вместо этого… к счастью, технократ оказался не только на редкость крупной особью человека, но еще и на редкость прочной, он отделался несколькими сломанными костями.

– Ты готов ответить за свои преступления?

– Когда я достигну цели, никто не сможет меня осудить, тварь! Никто не сможет даже поднять глаза, когда я воссияю на небесах подобно солнечному диску…

– Что за бред?

– Я не брежу, а тяну время.

Смутные силуэты возникли в клубах пара на фоне лившегося снаружи света и оформились в виде Адалинды, ее кавалера и нескольких членов Братства. Дельфлер и Нойнер смогли сбежать и привести подмогу. Жаль, я думал, они тоже испарились.

– Леди Адалинда. По законам Арбализеи за предательство тебя привяжут к кресту вверх ногами, вскроют шейные вены и будут бить в живот, пока не вытечет вся кровь, а потом труп четвертуют, сожгут и развеют над морем. Я с удовольствием на это посмотрю.

– И сама в нетерпении жду этого захватывающего действа, – с улыбкой в голосе ответила бруха, глядя на мое чудовищное воплощение, – однако потеха ждет, пока не завершены дела. Грюммель, тебе не очень больно?

– Хватит любезничать с чудовищем! – взревел он. – Убей его и забери меня отсюда!

– Не все сразу, дорогой. Ты нашел сердце?

– Его нет! Мы ничего не успели! Эта цыганская шлюха так и не показалась!

– Ах, – разочарованно выдохнула женщина, – как же это утомительно. Я ведь тебе все разжевала, в рот положила, правильное место указала, осталось только прийти и проглотить, но ты и этого не смог!

– Не смей так со мной разговаривать! Я шел сюда, чтобы перебить горстку отщепенцев и забрать сердце, а не биться с этой тварью без поддержки! Это ты меня привела! Это твоя некомпетентность!

– О, Ненасытная Мать, – вздохнула ведьма, – и так всегда! У слабого мужа жена в опале! Что ж, такова моя доля.

Адалинда взмахнула рукой, и меня словно на полной скорости сбил локус, а потом еще и незримый пресс придавил так, что я едва мог шевелиться.

– Хм, такой большой и сильный паучок, но такой беззащитный, даже элементарного блока выставить не смог. Странно, в твоей семье все имели большой дар к колдовству. Чего встали, олухи, уносите лидера! Сюда направляются мескийские солдаты, и их много!

Телохранители стального пророка бросились помогать ему, а Себастина, дотоле прятавшаяся в густом мраке, метнулась к ведьме. На миг я поверил, что она сможет нанести свой коронный удар, переламывающий хребет, но именно этого мига хватило кавалеру, чтобы возникнуть на пути дракулины и ударить ее с силой осадной мортиры прямо в лицо. Бедняжку отшвырнуло прочь, мой череп будто треснул, и все стало меркнуть.

Кажется, чары спали, но я уже не мог этим воспользоваться, так что бруха приблизилась смело.

– А ведь все только начинается, – прошептала она, – ты даже не представляешь, какие у меня планы на твой счет.

– Я знаю… что ты такое…

– А я знаю, кто ты такой, Бриан, – ласково ответила она, – только это не суть важно. В конечном счете ничто не имеет значения, ибо Ненасытная уже все предопределила. Пожалуйста, найди это проклятое сердце поскорее, потому что я устала от этой жары, этого платья, этого напыщенного индюка. Я устала.

Она вернулась к своим подельникам, которые хотели знать, что со мной, мертв ли я, а если нет, то почему она меня не добила, но бруха, словно строгая учительница, указала детям направление и приказала пошевеливаться. Они подчинились.

Чего бы Адалинда ни сотворила, это лишило меня всех сил и сделало беззащитным. Маска сама собой стала «сползать», и, пребывая в неполном сознании, неспособный шевелиться, я медленно претерпевал обратную трансформацию.

Прошло время, прежде чем рядом из тени появился Симон.

– Хозяин.

– Где ты был? – прошипел я.

– Простите, хозяин. Я отправился за помощью, но не смог найти обратной дороги. Я не чувствовал вас, не мог точно указать путь, блуждал в тенях, пока это безумие не прекратилось. Я не знаю, что произошло.

Зато я, кажется, знал.

– Приведи сюда всех, торопись, времени совсем нет.

Уже вскоре грот заполнили солдаты Имперры и Жнецы. Нас с Себастиной, нагих и грязных, укутали в одеяла и вынесли наружу. Моя горничная была без сознания, но жива, чего нельзя было сказать об Адольфе.

Пытаясь сглотнуть подкативший к горлу ком, я смотрел на его опаленное, местами обугленное тело. Испепеляющие лучи Грюммеля лишь задели моего офицера, но этого хватило, чтобы отнять жизнь. Не знаю, что больше мучило меня, боль утраты почти что друга или досада от потери блестящего служащего, который мог принести еще так много пользы.

– Надеюсь, твой глупый бог оценит все твои подвиги, – тихо, так, чтобы не слышал больше никто, произнес я. – Отправьте тело полковника Дорэ в Мескию для торжественных похорон, ему уготовано занять место в крипте Безымянных Героев.

– Со всем уважением, митан, это не вам решать, а Великому Дознавателю, – позволил себе заметить один из Жнецов.

– Младший дознаватель Брейкен, ради своего собственного блага, пожалуйста, не поправляйте меня больше. Уничтожу.

Я отправил на поиски перстня несколько отрядов с приказом проверить каждую щель, а также попросил одного из магов поддержки немедленно связаться со свитой Великого Дознавателя во дворце и передать им сведения о подтвердившемся предательстве Адалинды. Будучи раскрытыми, технократы могли пойти ва-банк и учудить что-нибудь эпатажное, например, покуситься на жизнь короля или принцессы. К тому же я не верил, что одна лишь Адалинда являлась засланным агентом Железного Братства, у нее должны иметься союзники при дворе.

– Митан, – один из солдат приблизился, неся на руках Кинемона, – этот ребенок все еще жив, мы нашли его под другими телами, что прикажете?

– Кто-нибудь еще выжил?

Отрицательное покачивание головой.

– Надо же, а малыш-то действительно особенный. Обеспечьте ему лучший уход целителей, а когда оправится, предложите мескийское подданство. Если согласится, начнет обучение в Схоллум Имперрус, а если откажется – дайте золота, не скупясь, и отпустите на все четыре стороны. Остальные трупы по возможности тщательно обыскать, а после – утилизировать; зону проведения поисков оцепить и до особого распоряжения никого не пускать. Никого.

Подходящей одежды взять оказалось негде, так что магам пришлось укрыть мое тело слоем темной псевдоматерии, чтобы под плащом дознавателя я не был нагим. Лишних вопросов не задавал никто, им хватало понимания того, что старший офицер побывал в тяжелом бою, а в таких чего только не бывает. Забрав из грота личные вещи, я приказал как можно быстрее доставить нас с Себастиной во дворец на бронестимере.

Обитель королей встречала, как уже случалось прежде, суматохой и повышенной боеготовностью, причина которой вскоре стала ясна.

– Ее нет, – доложил Симон, пока я облачался в покоях Великого Дознавателя, – принцесса исчезла. Стражники ничего не знают, Адалинду не видели во дворце со вчерашнего дня.

– Это значит, что ведьма либо предвидела исход экспедиции в Хвосты, либо успела вернуться во дворец раньше нас и похитить Луанар эл’Азарис. Она могла использовать ваши пути?

– Только истинные дети Темноты могут ходить в тенях, да и то не все: ташшары, жешзулы, альмари и удимы. Но последние уже вымерли.

– А черноусты? Они могут?

– Черноусты? – Его костистая морда каким-то образом приняла задумчивое выражение. – Никто кроме них не знает, на что они способны, хозяин, но никто и никогда не встречал их в тенях. Простите, я бесполезен.

– Годы безукоризненного служения перечеркнуты, так и есть. Но по твоей ли вине – это еще предстоит узнать. Останься здесь и охраняй Себастину, пока она не придет в себя. Ей очень сильно досталось.

– Еще кое-что, хозяин, я забыл доложить, что во дворце викарны.

– И что им надо?

– Кажется, они берут реванш.

Меня тряхнуло от раздражения.

– С этого следовало начинать.

Когда мои люди во дворце подняли тревогу и ринулись проверять покои принцессы, преодолевая сопротивление королевских телохранителей, начался небольшой скандал. Самому монарху пришлось вмешаться, после чего факт похищения был официально подтвержден. Дворец взорвался переполохом, все ринулись искать Луанар, будто в этом был какой-то смысл, и на волне всего того безобразия явились викарны. Они быстро переняли инициативу и создали какое-то подобие порядка, после чего незамедлительно начали готовить поисковые мероприятия по линии тайной службы. Все это время исполняющий обязанности главы Шадал эл’Харэн пропадал невесть где, а его покровитель Бриан эл’Мориа не покидал своих покоев.

– Охрана и изучение места преступления уже поручены им, хозяин, также они ведут обыск в покоях Адалинды и допрашивают придворных. Наших людей от всего удалили и приказали держаться в стороне. Кажется, король зол на вас.

– Полная задница.

Королевская аудиенция была одним сплошным кошмаром, который начался с запаха вина. Солермо эл’Азарис успел залить пламя ярости, пылавшее внутри, несколькими бутылками крепчайшего вина и только разжег его ярче. А рядом с троном, спрятав лапы за спиной, стоял молчаливый Форхаф.

– Король доверил вам безопасность страны… – ярился король.

– И ваша страна до сих пор существует.

– Какое достижение! Как мы обходились без вас все предыдущие века?! А еще король доверил вам безопасность его семьи, жаль, что вы не справились так же хорошо, как со страной!

– Я оберегал ее всеми силами.

– Принцесса Луанар похищена!

А Хайрам эл’Рай мертв, как и Сигвес эл’Тильбор. Похоже, из всех королевских родственников в живых остался один Ганзеко эл’Травиа, да и тот лишь потому, что держался от двора подальше и не доверял ведьме. Причиной всех бед Солермо эл’Азариса был сам Солермо эл’Азарис, пригревший на груди змею и категорически не желавший понимать ее опасность. Я хотел бы сказать ему это в лицо, но не мог так унизить другого тэнкриса на глазах у низкорожденного.

– Я прибегну ко всем своим возможностям, чтобы в кратчайшие сроки отыскать ее и вернуть в целости.

– Вы даже своего ученого отыскать не можете! А ведь он для вас гораздо ценнее Луанар! С чего бы королю вам верить?

– Король напрасно обвиняет меня в бессилии, Имперра работает. Сегодня мой протеже встретился с человеком, известным как стальной пророк Грюммель. Тот был бы схвачен и уже проходил бы через процесс дознания, кабы не подоспела ваша бывшая фаворитка. Тан эл’Харэн едва не погиб, служа вашей короне.

Форхаф, услышав имя кровника, впервые испытал яркие эмоции. Король же демонстрировал облако мутных клякс страха, сомнений и гнева. Опьянение искажало его эмоциональный фон для моего восприятия, но по лицу было видно, что Солермо перебирал в голове тяжелые мысли.

– Можете идти, – наконец молвил он, не открывая слезящихся глаз.

– Конечно могу. – Я лишь в самом конце мазнул по картине этой безобразной беседы легким напоминанием, кто здесь правитель Мескийской империи, а кто – всего лишь мелкий королишко. Того требовал благородный мескийский гонор.

Форхаф догнал меня в анфиладе залов и стал молча следовать на расстоянии. Вернувшись в свои покои, я приказал провести грядущего гостя в мой кабинет. Викарн не заставил себя долго ждать.

– Кажется, только вчера я велел вам уйти и больше не мозолить мне глаза.

– И мы подчинились, как положено делать тем, у кого не осталось веских аргументов.

– Но сегодня вы решили вернуться.

– Да, тан Великий Дознаватель. У нас появился аргумент.

– Любопытно было бы услышать.

– Извольте…

– Коньяку? Виски?

– Я… не пью, – неожиданно смутился тигр.

Сняв маску и скинув плащ на спинку кресла, я налил себе и кивнул:

– Говорите.

– В канцелярии его величества готовится приказ о реформе тайной службы. Суть этого документа в том, что я буду назначен коронером[2] его величества и отныне вы, то есть ваша ложная личность, будет обязана советоваться со мной во всех важных вопросах. Степень важности тех или иных решений опять же определять буду я.

Покачивая тумблер в одной руке, я некоторое время молча рассматривал его лобастую морду.

– Значит, король решил превратить вас в намордник для меня, но даже не пожелал сообщить об этом. Подло и недальновидно. Как вы этого добились?

– Вовремя подсуетился и, когда он был в бешенстве от потери сестры, заверил, что смогу прекратить то безобразие, которое вы развели, заменив моего хозяина на посту. Вино, эмоции и непривычное для него чувство бессилия легли дополнительными гирями на нужную чашу весов.

– Хорошо, – искренне похвалил я, – очень хорошо. Как говорил Махарий Стузиан: «В войне и на охоте самое важное – дождаться подходящего момента». Ваш наступил скоро. И с какой же целью вы решили прийти и рассказать мне об этом успехе?

– С той же, с которой вчера принес картину. Мы совершили ошибку и раскаиваемся, выражая надежду, что вы согласитесь возобновить сотрудничество.

– А иначе? Вы станете вставлять мне палки в колеса?

– Памятуя о том, что великие империи мира умеют быть жестокими, мы не посмеем. К тому же ваша отповедь пришлась нам против шерсти, но она была справедлива и полезна. Если вы пойдете навстречу, мы обязуемся подчиняться так, как подчинялись нашему господину, до тех пор пока справедливая кара не постигнет его убийцу.

Я вопросительно приподнял брови.

– Справедливость кары установит закон, – добавил он искренне, хотя и приложив усилия.

– Какая покорность. И эти слова вы говорите от имени всей общины?

– От имени каждого викарна, чтящего память Хайрама эл’Рая.

– Хм. Что ж, зеньор коронер, я подумаю и сообщу вам о своем решении. Вижу, утрата не застит ваш разум непроглядной мглой, в отличие от короля. Хорошо, когда кто-то сохраняет способность мыслить здраво. Не смею больше задерживать.

Но он не уходил, а я не гнал, потому что все это происходило ради одного лишь вопроса:

– Вы… действительно его выследили?

– Я этого не говорил.

– На аудиенции…

– А если я солгал королю, вы возьмете все свои слова обратно, Форхаф?

– Нет. Один раз мы пренебрегли своим словом, и больше такого не повторится.

Он не задумывался над ответом, говоря от сердца, но изнутри тигра терзала потребность знать правду.

– Откровенность за откровенность. Я не выслеживал Грюммеля, я выслеживал то, что он желал получить. Когда мы встретились, я убил его людей и сломал ему несколько костей. А потом бруха огрела меня поперек хребтины своими чарами, собака сутулая. Простите за вульгарность. Огромное разочарование, не так ли?

– Если то, чего он желал, все еще у вас, успех можно будет и повторить, и закрепить.

Жаль, что у меня этого больше не было.

Тридцатый день от начала расследования

За два прошедших дня изменилось не все, но многое.

Великий Дознаватель покинул королевский дворец и переселился в мескийское посольство. Король действительно издал указ, менявший структуру подчинения в его тайной службе. Лучшие криптологи приступили к расшифровке творений безумного самашиита. Эзмерок отправился в Мескийскую империю, под теплое крылышко к Иверин эл’Вэйн. Когда-то она смогла приглядеть за одним красноглазым мальчишкой, а теперь приглядит за другим, пока его судьба не решится.

Все это было раздражающими, но необходимыми приготовлениями. Новая обитель давала больше свободы, но отдаляла от двора, где пришлось оставить соглядатаев в тенях. Новый буфер между мной и тайной службой немного замедлял работу, но шерхарры хранили верность слову и в меру сил содействовали мескийцам. Первый взгляд моих криптологов на то, что породил воспаленный разум Гелиона Бернштейна, показал, что они понятия не имели, на что смотрели. Ну что ж, хотя бы узнал, что это не я так ослаб умом, а загадка оказалась слишком сложной.

Мой исход из обители эл’Азарисов вызвал громкий общественный резонанс. Несмотря на приказ всем структурам держать переезд в строгой секретности, сохранить тайну не получилось.

Одно радовало – незадолго до этих событий в дипломатических встречах решено было сделать перерыв. Послы и переговорщики так устали от бесконечных словесных баталий, что единогласно было решено отложить следующий раунд на время. Не произойди этого, разлад меж арбализейцами и их мескийскими покровителями мог стать стимулом для усиленного давления со стороны винтеррейкско-гассельской коалиции.

– Кажется, все готово. Можем ехать, Себастина.

Два дня назад, сразу после разговора с Форхафом, я приказал отправить в Фатикурей просьбу о личном неофициальном визите Великого Дознавателя к великому теогонисту. Обычно такие прошения получали ответ через седмицы, а то и месяцы, кто бы их ни посылал, но у меня было преимущество – так называемый «ключ от внутреннего двора». На похоронах эл’Рая мне вручили приглашение, невзрачный серебряный медальон, который сократил время ожидания с седмиц на дни.

– Может, хочешь остаться?

Себастина, дотоле тихонько строчившая в дневнике, подняла бледное лицо с большими кругами под глазами.

– Ты неважно выглядишь.

– Простите, хозяин.

Тот удар не прошел для моей горничной даром. За годы служения она с какими только противниками не сталкивалась, даже с настоящим мангуда, однако не припомню, чтобы когда-либо она чувствовала себя так плохо без явных физических повреждений. Тогда, в гроте, ее не просто сильно ударили, а скорее всего, еще и применили какие-то чары. Проклятая ведьма.

– Временное недомогание – не повод пренебрегать обязанностями. Особенно сейчас, когда Адольф Дорэ покинул нас.

Адольф… да. Его тело все еще лежало в холодильной камере внизу, под посольством. За всеми делами с этой суматохой так и не дошли руки проконтролировать переправку героя на родину.

– Что ж, надевай плащ и маску.

Кортеж покинул посольство рано поутру – хотелось завершить основные дела до сиесты. Вместе со мной и Себастиной в длинном черном «Хокране» ехал опытный маг, а в бронестимерах сопровождения тряслись солдаты Имперры.

Не любил я вот так заметно передвигаться, чувствовал себя одной из тех смешных уточек в тире. Предполагаемому врагу достаточно было уничтожить ведущий и замыкающий транспорты, чтобы остановить кортеж, после чего ударить по «Хокрану» каким-нибудь мощным заклинанием, чтобы уничтожить лорда-протектора. Именно от такого исхода нас должен был защитить маг, но никогда не знаешь, на чьей стороне окажется более смертоносная магия.

Все-таки к скрытности привыкаешь, словно к успокаивающей тяжести доспеха, – стоит ее лишиться, и чувствуешь себя нагим.

Около двух тысяч лет назад произошло событие, ставшее реперной точкой в истории Мескии, а следовательно, и всего мира. Император, правивший тогда, оказался на редкость религиозным тэнкрисом, в современной ментальной медицине его состояние именовалось «комплексом мессии». Этот Император задумал превратить мескийскую монархию в теократию, чтобы стать прежде всего первосвященником, а уж во вторую очередь светским правителем. Также он хотел ввести в незыблемый с начала времен культ Луны множество новшеств, которые придумал сам: принять в несмерианство низкорожденных; объявить о существовании альтернативы Шелану, предназначенной для душ грешников; учредить массу новых ритуалов и концепций, таких как «грех» и «искупление».

Благородные таны, высшие лорды и пэры империи, верившие в богиню более консервативно и без такого фанатизма, восприняли реформы в штыки, началась многолетняя гражданская война, унесшая жизни миллионов. Итогом стало низложение Императора-священника и воцарение на престоле его младшего брата. Многие высокородные таны настаивали на том, чтобы новый Император казнил безумца, дабы на корню пресечь будущую угрозу единству династии, однако у того не поднялась рука пролить родную кровь. Безумец был изгнан из Мескии, и его имя открылось миру, потеряв статус священной тайны: Кафаэрис.

Многие считают, что благодаря именно этому династия была и впрямь спасена, что новый Император правильно не стал начинать свое правление с братоубийства. Однако за этот светлый жест была заплачена большая цена – та часть дворян, что очень сильно чтила право первородства и настаивала на казни во имя полной легитимизации, откололась и покинула Мескию. Ныне их потомки зовут себя благородными ингрийскими танами, истинными несмерианами, и не почитают Императоров Мескии своими господами.

А что Кафаэрис? Ну, судьба позволила ему оставить более глубокий след в истории, словно уже содеянного было мало. После многих лет скитаний, проповедования Кафаэрис собрал огромное количество последователей и захотел осесть на западе континента. Его приняли в тогда еще совсем юной Арбализее. Глава еретического течения смог переманить в свою веру короля, после чего зильбетантизм стал государственной религией, а близ столицы началась постройка священного Фатикурея.

Оплот веры создавали как отдельное государство в государстве, и зодчие постарались, возводя высокие стены и восемь исполинских башен-крепостей, хранивших в безопасности Город Серебряных Куполов. При этом линия внешних стен имела форму гигантского полумесяца, чьи рога частично окружали большой район, пребывавший под властью Фатикурея.

Попадая в Сиреневый Сад, путник переносился в прошлое. Прогресс почти не затронул этой части столицы, отсутствовало электричество и газ, паровой транспорт не катался по улицам, не тянулись к небу многоэтажные здания. Зато сверкали на солнце белокаменные дома и купола храмов, из фонтанов била питьевая вода, и всюду было вдосталь спасительной тени. И пахло сиренью. Она цвела здесь круглый год, белая, чистая, божественно благоухающая.

На одном из мостов, соединявших Тельпахо и Сиреневый Сад, нас ожидал отряд почетного эскорта – сверкающие серебряными латами храмовники верхом на белоснежных лошадях. Под их предводительством кортеж неспешно проехал по улицам, кишевшим паломниками и страждущими на площадь Основания. Там, у подножия лестницы собора Лунных Врат, гостей встречала делегация высокопоставленных священников.

Скорее всего, я был не первым несмерианином, ступившим на святую землю зильбетантизма, но определенно первым правителем Мескии, посетившим Фатикурей. Принимали, однако, без великой помпы, ибо не Император, да и визит был неофициальным. Собор Лунных Врат служил не только главным входом внутрь священного града, храмом-крепостью, но и резиденцией великого теогониста. Еще его называли Домом Привратника.

Нас провели по анфиладам величественных залов, чье убранство не оставило бы равнодушной ни одну тяготевшую к красоте натуру, перед входом в покои первосвященника попросили сдать оружие.

– Зеньор Великий Дознаватель, пожалуйста, оставьте трость тоже, – попросил немолодой тэнкрис в плаще ордена Безголосых.

– Боевые раны дают о себе знать, я бы предпочел…

– Мы это предусмотрели.

Тут же поднесли футляр, внутри которого лежала роскошная трость. Они знали, что я ношу с собой меч, молодцы.

– Входите.

Многочисленные книжные шкафы превращали просторный зал в каморку, где едва хватало места для письменного стола, молельного угла и трех плетеных кресел с чайным столиком. В одном из кресел у выхода на балкон дремал великий теогонист. Он очнулся сразу же и «осмотрелся» так, словно был зрячим.

– Великий Дознаватель прибыл, святейший, – тихо доложил монах, сопроводивший нас внутрь.

– Славно, Оренваль, славно. Простите, зеньор эл’Мориа, я слегка прикорнул. Сплю бо́льшую часть дня, такие мои годы.

– Понимаю.

Старик поднялся и уверенно зашаркал к своему столу.

– Ваш визит – это большая честь, простите, что не вышел встречать лично.

– Не стоит об этом волноваться.

– Да-да, присаживайтесь. Оренваль, принеси-ка бутылку, а мы пока скоротаем время за беседой.

Быстро разделавшись с формальными фразами, благостными пожеланиями и заверениями в самом теплом расположении, мы перешли к делу.

– Думаю, вам интересно, зачем я пригласил вас в гости, зеньор Великий Дознаватель.

– Разве не для того, чтобы помянуть почившего эл’Рая?

Он тихонько рассмеялся.

– Не только. Я подумал, что должен передать вам кое-что, ящичек с ручкой на краешке столешницы, откройте его.

Себастина приблизилась, открыла ящик, внимательно осмотрела содержимое и только после этого показала его мне. Стопка пергаментных листов лежала внутри миниатюрной стазисной камеры, сохранявшей целостность этих старинных документов.

– Это легенда об апофеозе Кашешубана, записанная Авидалем Киренейским со слов последнего живого ду-хаса больше пяти тысяч лет назад.

– Бесценно.

– Воистину бесценно. Незадолго до смерти Хайрам попросил найти это в наших библиотечных фондах и передать ему на изучение. К сожалению, он не сказал, зачем ему это, а я даже не успел выполнить просьбу.

– И вы решили, что это важно?

– Конечно. Для души Хайрам занимался лишь двумя вещами – живописью и дендрологией, все остальное было нужно ему для работы. Нет никаких сомнений в том, что и этот реликт имел к ней отношение.

Безголосый вернулся, неся поднос. Процедура откупоривания бутылки происходила медленно и церемонно, как религиозное действо, монах налил несколько капель маслянистой жидкости в бокал и поднес его к лицу великого теогониста.

– Аромат трех сотен прожитых лет. Разлей.

– Целители не рекомендуют вам употреблять алкоголь, святейший.

– Они мне вообще ничего не рекомендуют, кроме как дышать пореже и стараться не чихать, или окончательно развалюсь. Сегодня будет сделано исключение из моего обычного режима. Разлей.

– Слушаюсь.

– Простите его, зеньор эл’Мориа, Оренваль излишне печется обо мне, хотя и понимает, что огонька свечного огарка не спасти под ударами бури.

– Моя помощница обычно ведет себя тем же образом.

Мы подняли бокалы и провозгласили пожелание душе Хайрама эл’Рая как можно скорее завершить путь по Серебряной Дороге и ступить в Шелан.

– Я боялся, что этот коньяк превратится в какую-нибудь дрянь за столько-то лет, слава богине, что ошибался. Жаль, ты его так и не попробовал, Хайрам, но, увы, вкус победы ве́дом лишь победителям! – Старик говорил весело, но на сердце у него была грусть.

Пригубив, я высоко оценил возраст напитка, аромат, крепость, послевкусие, но память о непревзойденном султе затмевала все. Такова доля познавших совершенство, они больше не могут вкушать хорошее, отличное или великолепное с тем же наслаждением, что и прежде.

– Раз нет других причин, по которым вы пригласили меня, святейший, кроме как помянуть досточтимого эл’Рая и передать документ, позвольте мне задать вам несколько важных вопросов.

Седые брови приподнялись, выгоняя на лоб морщины, старик задумался ненадолго и кивнул.

– Меня интересует личность высокопреподобного Томаза эл’Мора.

– По причине?

– Мм, – я вернул на место нижнюю часть маски, которую отцеплял для дегустации коньяка, – это сложный вопрос, подлежащий тайне следствия. Вы могли не знать, но сейчас на территории Арбализеи действует оперативная группа следователей Имперры. По заданию короля она пытается раскрыть цели, преследуемые Железным Братством.

– И как движется эта благородная миссия?

– Недавно был очередной прорыв. Мы подобрались достаточно близко… но вот внезапно выяснилось, что храмовая стража, как бы это точнее сформулировать, занята параллельным расследованием. Теперь я пребываю в затруднительном положении, поскольку не знаю, как на это реагировать. Если наши структуры не кооперируются, то неизбежно недопонимание, конкуренция, а она в этом деле чревата последствиями. Опять же мне необходимо знать, с какой целью Фатикурей вмешивается в дела международной важности, не имеющие к религии никакого отношения? Вы можете мне помочь, святейший?

– Сначала поясните, как это связано с Томазом эл’Мором.

– Извольте. Мы столкнулись с Шестым полком храмовой стражи, который, как мне стало известно, находится под руководством высокопреподобного.

– Хм. – Старик пристально сверлил меня своими бельмами. – Скажу откровенно, прежде я ничего не слышал о том, что вы рассказали. В силу очевидных причин многие обязанности сняты с моих старых плеч и переданы санктуриархам. Высокопреподобный Томаз эл’Мор уже много лет занят в обеспечении церковных больниц, домов инвалидов, домов скорби, а не так давно он принял на себя присмотр за паломниками, их в Арадон прибывают тысячи. Для этого высокопреподобный получил в распоряжение новый полк. Позже часть солдат отправилась на помощь керубимам, за что те были крайне благодарны. Так все, с позволения сказать, вижу я. Однако у меня нет причин не верить вам, зеньор Великий Дознаватель, сегодня я переговорю с Томазом, выясню детали. А сейчас прошу простить, это дряхлое тело вновь нуждается в сне.

Вот так. Поговорили. Черт подери, если бы не этот монах, притворявшийся мебелью все время…

Раскланявшись, мы с Себастиной удалились, но на обратном пути через пропахшие благовониями залы нас ждала еще одна встреча. Несколько санктуриархов в серебристых мантиях с алой каймой степенно двигались навстречу, а один из них, вместо того чтобы идти, парил в сантиметре над полом вместе со своим креслом.

– Какая встреча, – улыбнулся Томаз эл’Мор, отделяясь от собратьев. – Явились приобщиться к таинству истинной веры, зеньор Великий Дознаватель?

– Я думаю, осматриваюсь. Очень красиво.

– В несмерианских храмах такого не увидишь.

– Верно. Я редко бываю там, но, насколько помню, у нас принято держаться простоты и скромности, а эти фрески, эти барельефы, эта утварь… очень красиво, но невообразимо безвкусно. Сколько все это стоит?

– Не ведаю, – ответил он, глядя на меня своими добрыми серебряными глазами.

– А на что это все куплено?

– Полагаю, на пожертвования.

– Ах да, зильбетантистская церковь ведь собирает пожертвования. Этого у нас тоже нет.

– Как и еще многого, многого, многого другого. Видите моих братьев, монзеньор? Это высшие иерархи церкви, но среди них лишь треть тэнкрисов. Можете ли вы представить, чтобы среди несмериан такое было возможно?

– Не могу, – согласился я, – наш культ не включает низкорожденных, это верно. Однако не помню и раза, когда главой вашей церкви становился кто-то с красной кровью.

– Мы существуем всего двадцать семь поколений[3], дайте время – и мы вас удивим.

– Меня уже удивляет то, как вы трактуете принцип веры: говорите пастве, что Силана любит нас всех, что заботится о нас, что готова принять всех, что она всемогуща и всеведуща, но при этом ей нужны деньги. Как-то так получилось, что совершенная сущность, наша любящая мать и хранительница, не умеет зарабатывать деньги. И сколько бы этих самых денег ни стаскивали в храмы прихожане, ей всегда нужно еще чуть-чуть. – Я вздохнул. – Но фрески красивые, это верно. А еще меня удивляет другой постулат: свобода воли. Силана дала ее всем живым и разумным, как утверждает ваша религия, дабы они были вольны выбирать, ибо свобода – величайшая ценность. Но для тех, чей выбор ей не понравится, она создала специальное место, куда они попадут после смерти и где будут пребывать в страданиях до конца времен. Однако при этом Силана бесконечно любит нас всех. И ей нужны деньги…

– Ваши люди убили моих. – Он казался таким же доброжелательным снаружи, но внутри изначально кружилась снежная вьюга.

– Если у вас есть доказательства, представьте их международному трибуналу.

– Вы забываетесь, зеньор эл’Мориа, думаете, что все еще в Мескии? Здесь ваша неприкосновенность – незначительный дипломатический термин, и, потеряв ориентиры в пространстве, вы быстро окажетесь на кладбище.

– Я рискую оказаться там каждый божий день, но не сейчас. Сами эти стены хранят меня, ведь как только станет известно, что на мое здоровье или свободу в Фатикурее было совершено покушение, пятьдесят шесть орудий «Вечного голода» зальют этот рассадник ереси серебряным пламенем. – Я вздохнул, показывая, как мне было неприятно прибегать к открытым угрозам. – Высокопреподобный, сердце больше не у Валески, оно у меня. Отпустите цыган, если вы еще не замучили их всех.

– Вы вздумали заигрывать с ужасными силами. – Доброжелательная маска испарилась как утренняя роса, его глаза сузились, голос наполнился презрением. – А ведь на кону судьба мира. При этом я даже не уверен, злокозненный вы подлец или просто неведающий дурак? В последний раз прошу, зеньор эл’Мориа, одумайтесь, иначе в конце придется рвать волосы и скрежетать зубами, да поздно будет.

Кулаки сами собой сжались, внезапный приступ раздражения разлился в животе кипящим свинцом, почудилось, что приступ вот-вот захлестнет, но, перебарывая его, я ответил:

– Если у вас есть что-то важное, чем вы можете поделиться, сделайте это. Помогите мне в моей борьбе. Если же нет, то продолжайте говорить тревожными предзнаменованиями и вините во всем других.

Санктуриарх опустил веки и сокрушенно покачал головой.

– Ужели не ясно, что для меня вы недруг? Я вам не верю, а если поверю и ошибусь, все будет обречено. Ведь вы наполовину чужой всему этому миру, в вас течет скверная кровь вашего отца. Я не могу вам доверять и все должен делать сам.

Он удалился.

Вскоре, сидя в прохладном салоне «Хокрана» по пути в посольство, я размышлял о том, что не получил в Фатикурее того, на что надеялся, но обрел то, чего не ожидал.

Отправляясь на аудиенцию, я был готов прибегнуть к своему Голосу, дабы выведать у великого теогониста все о его дражайшем воспитаннике. Во время нашей беседы старик не то чтобы врал, но что-то скрывал, был осторожен, и его телохранитель никуда не отлучался. Из-за монаха любая попытка подчинить старика была обречена. А ведь ради успеха я готов был рисковать, придал визит гласности, дабы использовать угрозу в виде дирижабля, если не получится распрощаться со святыми отцами спокойно.

В итоге допрос сорвался, полученные документы хоть и представляли интерес, не окупали неудачи, но потом состоялся честный разговор с самим эл’Мором, и это было интересно. Честные разговоры без приставленного к горлу ножа в моем ремесле были подобны единорогам – говорят, с ними кто-то сталкивался, но на самом деле это миф.

Мы вернулись как раз вовремя, чтобы спрятаться от палящего зноя в прекрасно охлаждаемых залах посольства. Арбализейский климат вынуждал считаться с собой.

Я сидел в заново воспроизведенной камере Гелиона Бернштейна и изучал предварительный отчет по письменам. Исследования криптологов и лингвистов еще не закончились, но пока что прогресса не наблюдалось, они не могли понять, с чем столкнулись.

– Мне передается ваше разочарование, хозяин, – сообщила Себастина, поднося чашечку с чаем, – они не преуспели?

– И не преуспеют, как мне кажется. Максимум, что смогут, – это высказать смутные догадки, мол, некоторые знаки кажутся знакомыми, да только непонятно почему.

– Но вы уже знаете, что делать, хозяин?

– Есть идея. Завтра наведаемся в гости к одному старому книготорговцу, постараемся расспросить его о сыне, а заодно покажем и эти художества. Чай великолепен.

– Спасибо, хозяин.

Разобравшись с отчетами и передав пергаменты на перевод, я стал готовиться ко второму выезду. Не то чтобы я забыл содержание легенды об апофеозе Кашешубана – этот осколок этноса ду-хаса пользовался большой популярностью как археологический и культурный памятник, но прежние переводчики могли допустить ошибку или внести отсебятину, а я нуждался в тексте наивысшей степени точности.

Ближе к вечеру, когда солнце наконец сжалилось над Арбализеей и земля начала остывать, мы вновь выехали за пределы посольства, но уже на «Гарриразе», в качестве Шадала эл’Харэна и его помощницы. Некоторое время ташшары следили из теней, не увязался ли за нами хвост, а когда этого не подтвердилось, шофер направил стимер на северо-запад. Благо не пришлось пересекать весь город, и довольно скоро, на закате, мы достигли нужного места. Нас ждала важная встреча в Двуличье.

Большинство зданий в этом районе были не столько высокими, сколько большими. Говоря проще, то были большие дома с большими окнами и дверьми, построенные для больших жителей. Двуличье являлось единственным местом на западе континента, где жила община мангуда.

Эти существа воистину поражали своей необычностью, они имели две ипостаси, два разных облика, кои менялись в зависимости от пожелания мангуда: первый – почти человеческий, только заметно крупнее; второй – громадное чудовище, сплетенное сплошь из стальных мышц, вооруженное когтями и клыками, неописуемо сильное и живучее.

Местом встречи была таверна, стоявшая прямо на высокой морской набережной. Она носила очень подходящее название: «Под королевским утесом», – так как из ее окон действительно открывался вид на утес королевского дворца. При входе у нас вяло поинтересовались, кто мы и к кому пришли, после чего разрешили войти и подняться на второй этаж. Там имелся обширный балкон, где под открытым небом за столом сидели пятеро мангуда. На широченном сиденье шестого стула сжался, словно стараясь исчезнуть, Хорас Кабо. Седьмой стул ждал меня.

– Желаю доброй ночи, почтенные доны. – Старомодное приветствие я сопроводил оголением головы и почтительным кивком.

Они в ответ приподняли свои плоские кепки за козырьки и привстали со стульев.

– Садитесь, дон эл’Харэн, мы будем есть арбузы.

Официантка, ростом не уступавшая мне, принесла поднос с тарелками и самым большим арбузом, который я видел в жизни. Один из мангуда, поджарый, с кожей цвета бронзы и седыми усами, достал раскладной нож и разрезал ягоду на семь равных частей. Корка у арбуза была тонкой, косточки – крохотными, а мякоть – красной и сахарно-сладкой. Я достал свой нож и начал есть наравне с остальными, не выплевывая косточек и громко хлюпая. После первого арбуза принесли второй, и его разделали на шесть частей, так как Кабо не справился со своей долей. Ему, как выходцу из псовых, да еще и сравнительно мелкому, было простительно. За вторым арбузом последовал третий, и на половине его я позволил себе откинуться на спинку и сыто рыгнуть. Остальные тоже быстро прекратили есть, официантка унесла корки и вернулась с дымящимися полуторалитровыми чашками самого черного, самого густого и горького кофе, который я когда-либо пробовал в своей жизни. Вдобавок он был очень горячим, словно горящая нефть, и пах ванилью. Я пил мелкими глотками и получал странное удовольствие. На этом нехитрый ритуал закончился.

– Кабо сказал о вашем намерении собрать вместе всех главарей кавандеро столицы.

Говорил тот, кто прежде разделывал арбузы. Его звали Армандо Эскудеро, он прожил долгую жизнь и был в большом почете у сородичей, серебристый вожак. Мангуда не имели четкой иерархии общества, не делились на классы и сословия, не выбирали себе официальных представителей, лишь такие вот старосты издревле говорили от лица общины, и влияние их было огромно.

– Не совсем. Моя цель заставить Старого Грифа покинуть убежище, дабы встретиться с ним и получить некоторую информацию.

– Но он заперся у себя в Каса Побре и оборвал почти все контакты с внешним миром, понимаю.

– Именно. Я прошу вас объявить о сходе главарей и послать одно приглашение ему, без указания конкретных причин. Если он прибудет…

– Если он прибудет, то окажется под нашей опекой и, не пожелав сотрудничать с вами, спокойно отбудет обратно. Я не могу позволить нашей репутации пострадать ни за какие блага мира.

Я понимающе кивнул.

– Что ж, в таком случае созовите остальных, дабы я смог сделать им деловое предложение. Кабо сказал, что нет места лучше Двуличья и никого надежнее вас.

Остальные мангуда молча слушали, глядя на меня из-под козырьков, Эскудеро грел руки своей чашкой.

– Допустим, я поручусь за вас и устрою встречу. Как вы намерены добиться их согласия?

– Я предложу им золото.

– Оно у них есть.

– Я предложу им столько золота, сколько они не смогут себе представить.

– Хотите их купить?

– Хочу прибегнуть к их помощи. Если для этого придется покупать, так тому и быть.

– А меня вы как хотите купить?

– Вас, дон Эскудеро, я не намерен покупать. Уверен, соглашаясь на эту встречу, вы уже знали, чего желаете, расскажите мне, и посмотрим, чем мы способны помочь друг другу.

Оказалось, что он хотел будущего, иначе не сказать.

За последние четырнадцать лет в Мескии было произведено больше реформ, чем за весь девятнадцатый век. Я строил новые социальные лифты, раздавал права, расширял возможности низкорожденных, за что меня кляли замшелые консерваторы, а также налагал на прежде ущемленные сословия новые обязанности, за что меня кляли свободолюбивые либералы. Чужие народы извне следили за процессом и думали, прикидывали, сравнивали.

Мангуда обитали на землях Арбализеи черт-те сколько поколений, и за это время их жизненный уклад практически не переменился. Во многом они походили на тех же ларийцев, о которых мало заботилась власть. Двуликие могли заниматься ограниченным числом профессий, жили компактно, почти не путешествовали, не имели равных со всеми возможностей, чувствовали себя изолированными. Я не мог точно сказать, что им не нравилось больше – само положение вещей или же чувство ущербности? В государственные структуры мангуда не брали, по морю они сами ходить отказывались, но даже в армии, где их всегда ждали с распростертыми объятиями, не удавалось подняться выше младших офицерских чинов. Стагнация.

У Армандо Эскудеро было несколько детей и множество внуков, которым предстояло жить в Арбализее точно так же, как жили их предки. Старик желал им иного, хотел знать – смогут ли мангуда, оказавшись в Мескии, получить право попробовать достичь большего?

– Если мы договоримся, я гарантирую вам беспрепятственное переселение в Мескию, подданство, начальный капитал, участок земли всем вместе или каждому в отдельности, а вашим потомкам – все права и возможности, которые по бесконечной милости своей Император гарантирует народу.

Мангуда молчали, думали, и, следя за их эмоциями, я предвидел протянутую руку прежде, чем она действительно была протянута. А потом я сжал ее со всей своей силой.

– Но не забывайте, что вместе с новыми правами приходят и новые обязанности. Иначе какой смысл?

– Этого мы не боимся.

– Вот и замечательно. Обговорим детали?

Было решено, что он отправит своих сородичей с посланием ко всем значимым главарям. Посыльный-мангуда придавал особый вес самому посланию и сразу же служил подтверждением гарантии безопасности. Встреча, или, как выразился Эскудеро, сходка, была назначена на десять часов следующего вечера. На том и порешили. Я покинул «Под королевским утесом» в компании шргала, который за все время не произнес и слова.

– Вы получите причитающееся вам завтра после завершения сходки.

– Спасибо, зеньор.

– Вам спасибо. Вы оказались весьма полезным подспорьем в моем деле. Подвезти?

– Нет, у меня есть на чем добраться до дома. Спокойной ночи.

– Спокойной.

Мы с Себастиной сели в «Гаррираз», и, прикрыв рот ладонью, я позвал:

– Симон.

– Хозяин? – послышалось тихо из-под сиденья.

– Пошли кого-нибудь присмотреть за шакалом. Если он попытается разболтать о нашей встрече, пусть его уберут.

– Возможно, будет лучше убрать его сразу, в превентивных целях?

– Лучше, но у меня сейчас сердце не лежит к разумному прагматизму. Пусть за ним просто присмотрят.

– Будет исполнено, хозяин.

– И еще, что-нибудь нашли в Каса Побре?

– Ищем и слушаем, хозяин, но пока ничего подозрительного, простите.

На обратном пути столица казалась какой-то тихой, сонной, умиротворенной. Арадон любил ночную жизнь, но то ли что-то переменилось в его настроении, то ли на благополучных улицах Нобилитэ жители предпочитали вести себя более цивильно. А вот мне самому даже за надежными стенами посольства покой только снился. Возможно, я и дал бы себе перевести дух, но как раз поступил новый отчет, оказавшийся очень интересным.

Моя память уцепилась за одно имя, произнесенное врагом в том проклятом гроте, – Штейнер. Я приказал аналитикам прогнать его по нашим архивам, и хотя это был тычок пальцем в небо, угодил он прямо кому-то в глаз. Из всех более-менее интересных личностей, носивших это имя, а точнее, фамилию, был отобран один-единственный, могший быть связанным с международной политикой, и папка с его досье ждала меня на письменном столе.

Его полное имя звучало как Освальд Менге Штейнер, коренной винтеррейкец, доктор медицины, биоалхимик, дока в систематике эволюции видов и генетических отклонениях, передающихся по наследству. Этот светлый ум был интересен главным образом тем, что являлся самым молодым специалистом, привлеченным правительством Винтеррейка к работе в сверхсекретном проекте «Überwolf»[4]. И единственным среди коллег, кому удалось выжить.

Проект был так глубоко засекречен, что имперская разведка за один лишь список научного персонала заплатила слишком большой кровью, а до сути исследований так и не добралась.

Как бы то ни было, что-то сорвалось, винтеррейкцы прикрыли «Überwolf», а всех ученых либо продержали в изоляции до самой смерти, либо сразу же устранили. Только Освальд Штейнер смог сбежать из-под неусыпного ока спецслужбистов, тайно покинуть родину и впоследствии годами скрываться. Винтеррейк объявил ученого предателем, сумасшедшим, врагом государства и предложил немалые деньги за его голову. В деле говорилось, что Ночная Стража тоже заинтересовалась Штейнером, но найти его не смогла.

К прочим документам прилагалась старая цветная фотография, с которой неподвижно улыбалась группа врачей, биоалхимиков и магов-целителей, все – люди. Этот снимок сделали в самом начале проекта, и предполагалось, что после успешного завершения он станет памятным подарком для членов научной группы. Должен сказать, что если бы не такое полезное приложение, я бы мог счесть совпадением эту дурацкую фамилию – ну мало ли в мире Штейнеров? Однако фото не оставляло сомнений. Самый молодой из запечатленных ученых, плотный, с круглым улыбчивым лицом и косившими в разные стороны глазами, имел ярко-рыжий, почти морковный цвет волос.

– Этот человек, Себастина, присутствовал на выступлении Инчиваля, когда того похитили. Его имя упоминал Грюммель, он, несомненно, связан и с террористом, и с Драконом Времени. Посмотри на дату внизу фотографии, пожалуйста.

– Одна тысяча восемьсот сорок девятый, хозяин.

– Верно. Снимок сделали, когда Освальду Штейнеру было двадцать семь лет, он родился в одна тысяча восемьсот двадцать втором году, и сейчас ему девяносто два года, но на вид больше сорока не дать.

– Вывод очевиден, хозяин.

– Элементарен. А теперь сложи воедино все компоненты: древнее божество, повелевающее временем; фанатики-террористы, употребляющие его ихор для усиления; их лидер, владеющий оружием огромной силы и неизвестной природы; бруха Адалинда, владеющая опаснейшими познаниями в колдовском искусстве; технический гений Инчиваля; все то, что Луянь Чэн им поставил; а теперь еще и биоалхимик-ренегат, владеющий такой важной информацией о проделках Винтеррейка, что родная страна кипятком исходит от желания увидеть его в гробу. Что получается?

– Не знаю, хозяин.

– И я не знаю, понимаю лишь, что готовится нечто грандиозное. Со знаниями и умениями этих ученых при должном финансировании можно сотворить что угодно. Да только, не понимая конечной цели, я не могу задать главного вопроса: кому выгодно? Мотив Дракона Времени ясен, он желает возрождения и мести. В достижении цели ему помогает ведьма и архитеррорист. Понимают ли они, что двигают мир к уничтожению? Хотят ли они этого, плевать ли им, либо они желают получить иную выгоду? Это, как говорил старый эл’Реко, «террариум единомышленников».

– Скорпионы договорились, – припомнила Себастина слова моего прежнего начальника, которые тот любил повторять, обсуждая новые союзы в мировой геополитике.

Я улыбнулся воспоминаниям.

– Мне подготовить вашу спальню, хозяин?

– Да, отправлюсь на боковую, как только закончу изучение.

Себастина удалилась, а я зарылся в бумаги и вскоре сам не заметил, как сон захватил меня.

Туман клубился на кривых улочках ночного Боса-Лербо, приглушая свет заправленных китовым жиром фонарей. Этот городок стоял на морском берегу, собранный из досок, усыпанный белым песком, старый, уродливый и зловонный. Времена, когда через него шел поток живого товара, миновали, теперь каменная крепость, прежде охранявшая бухту, была пуста, ее бросили и солдаты, и господа. Зато деревянные трущобы, построенные без фундамента на песке, днем изнывавшие от жары, а ночью – от тропической духоты, продолжали жить. Ни ураганы, ни гигантские приливы, ни время так и не смогли уничтожить их, что казалось насмешкой над мертвой крепостью.

На душных туманных улочках ночного Боса-Лербо слышалась музыка. Я решил пройтись, чтобы найти ее источник, и вскоре добрался до портового кабака, чьи окна ярко горели, а изнутри доносились звуки веселья, голоса, смех и та самая музыка, заводная и живая. Внутри было много столов, и была сцена, чернокожие люди пили ром, курили игиш, слушали квартет музыкантов и очаровательную певичку, подбадривая их аплодисментами.

Ко мне приблизился черный как смоль официант с зубами, сверкавшими неестественной белизной.

– Доброй ночи, сиятельный мбхеш, Барон ждет вас.

– Благодарю.

Шелеба устроился за самым большим столом в огромном кресле из костей и рогов животных, обтянутом львиной шкурой. Под каждой его рукой томно нежилась чернокожая красотка, изо рта торчала сигара, на столе выстроилась бутылочная батарея. Он не удостоил меня и взгляда, лишь небрежным движением унизанной перстнями длани велел женщинам уйти. Я сел по левую руку от Барона и принял стакан с чем-то бурым. Оказалось, то была кердука – кукурузная водка со свиной кровью. Сам бог хорошенько приложился к рому, да так и не выпустил бутыль из пальцев, принявшись постукивать по стеклу в такт музыке.

– Отвратное пойло.

– Хочешь моего рому?

– О нет, благодарю.

– Хм. Как тебе местечко?

Я осмотрелся.

– Колоритное.

– А как тебе девочка? – Он указал на певицу.

– Весьма одарена.

– Хочешь ее?

– Нет.

– Даже во сне не умеешь веселиться! – хмуро заметил Барон Шелеба. – Хотя зачем нужны мелкие бабенки на стороне, когда есть такая прекрасная жена, верно? Выпьем за твою жену!

Мне очень не понравилось, что он вдруг вспомнил про Бель, но допить стакан пришлось. Улыбчивый официант немедленно долил кердуки и исчез.

– Ты вновь хочешь меня поторопить?

– Нет-нет, мне ведь просто так приятна твоя компания, Бриан эл’Мориа. К тому же ты успел капитально, как это говорится, облажаться, упустив свой шанс, и скоро, совсем-совсем скоро ты будешь жалеть об этом.

– Мне не нравится этот сон, – заметил я, разглядывая стакан с бурой гадостью.

– Это не сон, – улыбнулся Барон Шелеба, противореча сказанному прежде, – я пригласил тебя в гости из Арбализеи, разве не ясно?

Признаться, это сообщение меня немного обескуражило.

– Ух.

– Ага, воистину «ух»! Здесь, кстати, тот же часовой пояс, что и в Старкраре, если тебе интересно. Хех, если бы мир действительно был плоским, как верили раньше, мы были бы прямо под твоим любимым промерзлым городом, только намного, намного южнее.

Некоторое время мы пили, наслаждаясь музыкой, но мое терпение вскоре закончилось.

– Так для чего ты меня позвал? Наша договоренность еще в силе?

– О да, – нехорошо усмехнулся он, постукивая пальцем по бутылке, – в силе. Договор, который я заключаю, не разрушит даже сама смерть, помнишь? Хм, а если коротенько, я просто хотел тебе сказать, что недавно ко мне забегала Нэгари. Она обеспокоена не на шутку, да и я словно на гвоздях сижу. Мы вновь стали слышать его бой, Бриан эл’Мориа, бой сердца Кахранолтара. Доселе оно было сокрыто от нас, мы не знали, где оно, однако пару дней назад эхо от его ударов вновь стало разноситься по миру, сначала едва слышно, но потом все громче. Боги напуганы.

Пару дней назад я получил сердце от Валески. Интересно.

– Чем громче бьется сердце, тем легче Кахранолтару его найти. Он знает, что сердце у тебя. – Постукивание пальцем по стеклу становилось все быстрее.

– Но его у меня нет.

– Ошибаешься. – Барон впервые посмотрел на меня прямо, и в пустоте его глазниц полыхали фиолетовые искры. – Оно у тебя.

Звонкий стук пальца по стеклу уже перекрыл звуки музыки, все происходившее вокруг как-то отдалилось и померкло, духота сменилась могильным холодом.

– Послушай, Барон, разве не этот палец ты отдал мне в знак дружбы?

– Этот самый. Тебе не кажется, что похолодало? Хм? А мне кажется. Ну, всего плохого!

Я проснулся и закашлялся, выдыхая белый пар. В кабинете царил лютый мороз, по стенам и мебели расползлись инистые узоры. Сначала подумал, что, быть может, засбоили чары климатического контроля, но тут же отбросил эту мысль. За всеми магическими системами посольства двадцать четыре часа в сутки следили опытные профессионалы… От дальнейших размышлений отвлек стук. Он так и не прекратился, колотил частой дробью – как во сне, так и наяву.

Я приблизился к стене рядом с книжным шкафом и пальцем провел по ней длинную вертикальную черту – скрытый магией сейф отреагировал на хозяина, и демаскированная дверца отворилась. Среди прочих вещей, которые я хранил внутри, имелся небольшой янтарный футляр, который мелко дрожал, издавая стук. Стоило крышке открыться, костяной палец едва не выпрыгнул наружу. Он извивался как безумный и продолжал колотить по янтарю, периодически «вставая на дыбы» и словно пытаясь куда-то указать.

Внезапно еще кое-что меня насторожило: во всем посольстве не осталось ни единого источника эмоций, все живое словно исчезло.

Я без особых раздумий обвязал вокруг пояса патронташ с несколькими тяжелыми дисками и достал из сейфа один из «Доминантов».

Дверь с хрустом поддалась. Снаружи кабинета царил тот же мороз, окна белели инеем, электрический свет горел приглушенно, словно ему тоже было холодно. Сжимая оружие правой рукой, в левой я держал футляр и пытался понять – куда же стремился оживший палец Барона Шелебы? С горем пополам мне это удавалось. По пути вниз то и дело встречались работники и охранники посольства, застывшие посреди помещений как ледяные статуи. Подгоняемый нешуточной тревогой, я перешел на бег. Холод покусывал кожу и старался заползти в легкие.

Металлические двери бункера превратились в ржавую пыль, а охранники – в неподвижных истуканов. Вдалеке раздавались частые громкие стуки, но прежде чем добраться до их источника, я заглянул к Карнифару. Оцепенение застало ученого в процессе сборки нового автоматона собственной разработки. Хинопсы стояли рядом и при моем появлении приветственно кивнули.

– Рад, что хоть кто-то кроме меня остался в строю. Когда на нас напали?

Они переглянулись, совещаясь, после чего опровергли эту гипотезу. Никто не проникал на нашу территорию, скорее наоборот, кто-то вырвался на волю, и произошло это два часа назад.

– Рад, что вы сохраняете свое обычное спокойствие. Надеюсь, этот эффект застывшего времени не перманентен?

Хинопсы заверили, что вскоре все вернется в норму. Их ничто не смущало и не пугало, эти существа ведали, как работал мир, но относились к нему с определенной степенью отрешенности, пока ничто не грозило фундаментальным основам.

Оставив их, я отправился искать источник шума и вскоре оказался в медицинском блоке, а точнее – в прозекторской, где имелись холодильные камеры для тел. Одна оказалась пуста и пребывала в довольно плачевном состоянии, ее металлическая дверца, вырванная с мясом, валялась на полу. Присев над ней, я прочел: «Адольф Дорэ № 08».

– Проклятье!

Его тело так и не отправили в Мескию, все занимались моим переездом из дворца, суматоха кружила головы ответственных лиц. Какой позорный конфуз, один из лучших людей Имперры уже несколько дней валялся забытый в холодильнике, и Силана ведает, сколько бы еще это продлилось… кабы он не сбежал? Труп Адольфа Дорэ сбежал?

Приготовившись к бою, я открыл одну из целых холодильных камер, откуда, к слову, и доносился непрестанный стук, но наружу вывалился всего лишь труп технократа. Он оставался мертв, сомневаться не приходилось, зато колонии кристаллов в его плоти светились бирюзовым, и окоченевшие мышцы судорожно сокращались, словно от разрядов электричества.

Бросив извивавшегося покойника, я ринулся обратно. Палец Барона вывел к воротам, через которые Адольф покинул мескийскую землю, а дальше идти по следу было легко – наста в Арадоне не наблюдали даже зимой, не говоря уж о лете.

Изредка по пути встречались «замороженные» существа, коих, к счастью, было немного: несколько случайных прохожих и керубим ночной смены, так и не успевший вытянуть из-за пояса дубинку.

Я ехал по ночным улицам Нобилитэ, держась холодного следа, а плохо прогретый впопыхах стимер кашлял, то и дело грозя заглохнуть. Приходилось прилагать усилия, чтобы провести машину по обледенелой дороге на летних шинах и не дать случиться роковому заносу, но мне удавалось. Новой проблемой стала потеря следа – нетающая ледяная корка вывела на очередной перекресток и там исчезла.

Судя по всему, на том месте произошел бой. Витрины фешенебельных магазинов, что располагались на первых этажах, были уничтожены, по стенам самих зданий пролегали борозды пулевых отверстий, на брусчатке читались следы нескольких видов шин и валялись пустые гильзы. Изучив следы, я распознал один тяжелый транспорт, скорее всего фургон, и несколько двухколесных – мотоциклеты. Осмотр гильз лег последними мазками на картину. Это были винтеррейкцы.

Труп Адольфа прилично отдалился от нашего посольства, но тут его перехватил летучий отряд пепельных драгун, и завязался бой. Патронов они не жалели, стреляли из своих автоматических винтовок, маневрировали, кружили, заходили с разных сторон. Многие погибли. Тел не осталось, но эмоции, все еще витавшие в воздухе, были лучше материальных свидетельств – страх, решимость, отчаяние. А потом винтеррейкцам как-то удалось схватить Адольфа и увезти. Куда? Нетрудно догадаться, что в свое посольство. Дипломатические представительства всех крупных стран располагались в Нобилитэ сравнительно кучно.

Итак, я оказался перед непростым выбором: возвращаться обратно или продолжать это гребаное ночное приключение? «Доминант», заряженный патронами с черной ртутью, несколько ножей и Голос были неплохим подспорьем в любом бою, но для штурма винтеррейкской твердыни потребовалась бы армия. А было ли мне это нужно? Такое посягательство являлось прямым путем к объявлению войны с Винтеррейком и всей Северной коалицией.

С другой стороны, они захватили существо, в которое превратился мой человек – разумеется, вели слежку за нашим посольством, как мы ведем за их, – и все это было как-то связано с сердцем Дракона Времени. На что им этот артефакт? Что они о нем знают и как хотят использовать? Плевать! Важно лишь то, что сердце в буквальном смысле было мне жизненно необходимо, и я решил, что эта ночь предрасполагала к безумию.

Одним из разгромленных заведений на перекрестке являлась лавка портного, где могли отовариваться состоятельные подданные. Среди подстреленных манекенов на витрине нашелся один, по размерам соответствовавший моему виду: клиенты-тэнкрисы всегда и везде были желанны. Оставив несколько золотых монет в засыпанном осколками стекла помещении, я забрал с собой один черный плащ и одну шляпу-котелок.

План посольства имелся, информация об охране тоже, у меня было оружие, навыки и решимость. Не хватало Себастины, которая, увы, «замерзла» вместе со всеми, однако решение уже было принято.

Каково же было мое удивление, когда оказалось, что в эту самую ночь взять винтеррейкское посольство штурмом решил не один лишь я, и конкуренты подготовились гораздо лучше.

Звуки стрельбы и взрывы стали раздаваться, когда я остановился за несколько улиц до аллеи Кантераля. Нужно было одеться и натянуть на лицо противогазовую маску из бардачка, чтобы добиться хоть минимальной конспирации, но пока я копался, веселье уже началось.

Боевики Железного Братства были доставлены к главным воротам посольства на шести грузовиках. Они пошли на штурм сразу же после выгрузки и, используя гранады, быстро взяли КПП. Закрепившись, террористы стали поливать фасад пулеметным огнем. Из посольства, надо отдать им должное, ответили сразу же, будто ждали нападения. Шквал огня не позволил захватчикам продвинуться ко входу в главный корпус, но те и не особо рвались.

Пока одна группа технократов привлекала к себе внимание, вторая заходила с юга, а именно – собиралась ворваться в крыло военного атташата. Я понял, что нужно действовать, и с «Доминантом» наперевес ринулся к ним. К тому моменту когда очередь ртутных пуль выкосила полтора десятка террористов, они уже успели уничтожить створки южных ворот бесшумными алхимическими минами и перебить охрану. Дальше ничто не помешало мне осуществить вторжение на территорию суверенного государства.

Постоянно пользуясь Голосом, я избегал внимания охраны и персонала, а если мое вторжение замечали, приходилось удушать эмоции свидетелей, чтобы выиграть время. Я был готов пролить много крови, когда принял решение врываться, но на месте, ознакомившись с новыми обстоятельствами, захотел попробовать завершить дело чисто.

Пользуясь планом здания, все еще накрепко сидевшим в голове, я продвигался к камерам временного содержания. Официально помещений такового назначения не существовало ни в одном посольстве, но на деле они были у всех. Проблема заключалась в том, что камеры сии располагались в главном корпусе, где наверняка было не продохнуть от винтеррейкских солдат, отражавших атаку. Грохот выстрелов снаружи не прекращался ни на минуту, крики и топот внутри здания тоже.

В главном корпусе стало тяжелее. Я старался держаться подальше от передней части здания, двигаться быстро и прятаться, когда приближались источники эмоций, но меня все равно четырежды обнаруживали. Вход в тюремный блок охраняли часовые, которых я погрузил в состояние глубокой апатии. Они безразлично следили за тем, как я одним выстрелом уничтожаю замок и врываюсь внутрь. Еще один караульный, сидевший по ту сторону за столом с учетной книгой, попытался выхватить табельное оружие, но получил перелом руки и был поднят над полом за грудки.

– Здравствуйте, сударь, меня интересуют последние поступления.

– Какого дьявола?! Моя рука!

– Простите за причиненные неудобства. Мне нужен человек, мужчина, рост сто семьдесят сантиметров, брюнет с проседью, пышные усы, пятьдесят лет, возможно, мертв. Есть у вас тут кто-то подходящий под описание?

– Мне больно!

– Это значит, что вы еще живы, но это поправимо. Так как?

– Здесь никого такого нет! – выдавил солдат, корчась. – У меня только один заключенный, и тот – баба! Можешь посмотреть в книге!

– Что ж… напомните-ка мне, где у вас медблок? А, хотя вспомнил, северный корпус, под этажами консульского отдела.

Погрузив и этого человека в апатию, я собрался уходить, но за спиной вдруг раздалось:

– Бриан! Бриан, я здесь!

В блоке было несколько камер, все за металлическими дверьми, голос исходил из четвертой слева. Открыв смотровое окошко, я встретился взглядом с серебряными глазами.

– Бри.

– Кименрия.

– Я так рада тебя видеть… Богиня всевеликая, что это?

– Противогаз, – последовал ответ. – Странно, я знал, что ты на территории посольства, но ни на миг не задумался о том, что мы можем встретиться.

– Все потом! Скажи сначала, что с нашим сыном? Он жив?! Ты смог его уберечь?! Винтеррейкцы говорят, что он погиб, но я не верю…

– Эзмерок жив и невредим.

Тугой узел страха, пульсировавший в ней, был в одночасье разрублен, Кименрия сползла по двери на пол, рыдая от счастья. Времени было очень мало, но все же я не торопил ее, уважая священные чувства матери к своему чаду.

– Я так рада! Так рада! Слава Силане, мой мальчик жив! Бри, пожалуйста, – утирая слезы, она вновь появилась в поле зрения, – выпусти меня! Когда эти низкорожденные поняли, что я передавала информацию мескийцам, они решили меня тут сгноить!

– По ту сторону двери тебе безопаснее, чем по эту.

Она отшатнулась как от сильного толчка.

– Но я… Бри, я же помогала, я выкрала для вас этот камень, который они считали таким важным! Я…

– Ты потомственная предательница, все, что ты пытаешься сделать, – это выжить. К тому же злодеяний твоих не смыть и сотней подвигов.

– Бри…

– Не называй меня так, Кименрия.

Слабые проблески надежды в ней стали угасать, не успев по-настоящему разгореться, но Кименрия не была бы чистокровным тэнкрисом, если бы сразу сдалась.

– Пожалуйста, прости меня! Неужели тебе мало четырнадцати лет моего страха?! Четырнадцати лет бегства, Бриан, четырнадцати лет…

– Четырнадцати лет слежки, поисков, сбора информации. Почти полторы декады я стремился покарать тебя за предательство и все представлял, как это произойдет… Поверь, Кименрия, что бы тебе здесь ни грозило, это гораздо лучше, чем то, что с тобой сделаю я.

Когда-то давно мы были любовниками, и эта близость позволила Кименрии обмануть меня, предать империю, опозорить мою семью и сбежать. Никакого тепла к ней внутри меня не сохранилось.

– Бри, – тихонько произнесла она, пытаясь разглядеть мои глаза за стеклами, – я родила прелестного мальчика. Нет на свете ребенка красивее и умнее Эзме, и он твой. Позаботься о нем, пожалуйста.

– Непременно, ведь в нем кровь ди’Аншваров, кровь моей семьи. Мальчик получит лучшее в мире образование, благородное имя и возможность полностью реализовать свой потенциал, после чего посвятит жизнь благородному служению.

– Я не этого для него желаю. Эзме нужна защита, но и любовь тоже нужна. Без любви мой ангел завянет как цветок во мраке. Люби его за нас обоих, умоляю, он так похож на тебя…

Бросив на нее последний взгляд, я закрыл смотровое окошко и, прежде чем поспешить к медблоку, перебил охранников. Изначально это не подразумевалось, но даже полностью апатичные, они не были глухими. О том, что сама Кименрия выдаст меня, скорее всего, волноваться не следовало. Во-первых, слово преступницы, объявленной в международный розыск, против моего ничего не значило. Во-вторых, у меня был ее сын, и хотя мальчику в любом случае ничто не грозило, его мать слишком сильно боялась за него, чтобы меня злить. В-третьих… я вдруг понял, что не хочу убивать мать этого ребенка. Я не простил ее, но все же что-то изменилось, и я не желал казнить преступницу собственноручно. Размякаю.

Потеряв слишком много времени, я больше не церемонился, и любой случайный свидетель получал ртутную пулю. Ворвавшись в медблок и не встретив там никого, кроме перепуганного персонала, я устроил скоротечный допрос главному врачу.

– Несколько часов назад к нам привезли странное существо, которое я не осмелюсь назвать человеком. Или хотя бы чем-то живым.

Поглядывая на «Доминант» с философским спокойствием, пожилой врач провел меня в пустое помещение с одним-единственным металлическим столом.

– Великий кениг приказал сохранить его для последующих исследований. Смотрите сами.

Под простыней на столе лежало тело с кожей цвета графита, по которой, словно по камню, пролегали трещины. Их центр находился в районе левой подмышки. Лицо представляло отталкивающее зрелище, оно скалилось и глядело в вечность пустыми глазницами.

– Когда его привезли, он вырывался, и удержать его получалось лишь с помощью герра Сорок Седьмого, глаза и трещины ярко горели бирюзовым, пока мы не изъяли из подмышечной области инородное тело.

– Перстень, полагаю?

– Именно.

– Где он?

– Мы должны были передать его великому кенигу, разумеется, но тут началось все это безумие, и никто так и не пришел. – Пробирка с сердцем перекочевала из его руки в мою. – После изъятия предмета тело прекратило подавать признаки жизни, кожа стала такой твердой, что мы не смогли отколоть и кусочка, теперь это сплошной панцирь.

– Понятно. Мм, кто такой герр Сорок Седьмой, простите?

– Один из телохранителей великого кенига, очень могущественный человек. Он и помог схватить пациента, насколько я понял.

В памяти всплыл образ огромного белобрысого детины, такой бы и дахорача удержал. С другой стороны, я точно помню номер «47» на пряжке ремня того задохлика…

– Заверните его во что-нибудь.

– Хорошо, сейчас позову санитаров. – Он повернулся к выходу, но замешкался и взглянул на меня поверх стекол пенсне. – Скажите, вы ведь не станете нас убивать?

– Пока что не вижу для этого особых причин, но вы потяните время еще немного – и, того и глядишь, я передумаю.

– Великий кениг обвинит нас в предательстве и перевешает.

– Он, как хладнокровный прагматик, поймет, что вы никак не могли мне помешать. Если хотите, воткну в вас хирургический нож «за сопротивление».

– Спасибо, но нет.

Погрузив то, что осталось от Адольфа, на каталку, я ринулся по своим следам обратно. Надо было убраться с вражеской территории как можно скорее. Поняв, что их маневр не удался, террористы обязательно перейдут в настоящее наступление, а это значило, что скоро шутки закончатся.

К сожалению, мне не суждено было просто так сбежать – в одном из коридоров главного корпуса мы столкнулись с целым отрядом пепельных драгун. Сработали рефлексы, «Доминант» стал выплевывать снаряды в режиме одиночной стрельбы, и за считаные секунды восьмеро полегли. Среди них оказался и тот самый белобрысый здоровяк. Странно, я ожидал от него большего…

– Ловко. – Великий кениг Эрих Штефан фон Вультенбирдхе, в одночасье лишившись своей охраны, не лишился, однако, самообладания и теперь целился мне в голову из пистолета. – Кто вы такой?

– Наемный стрелок.

– И судя по всему, вор.

– Иной раз. Хотя у меня свой взгляд на воровство украденного. Майн герр, уйдите с дороги, мне слишком мало заплатили, чтобы я убивал человека вашего происхождения.

– Оставьте добычу и ступайте.

– Не могу, этот труп – мой заказ.

– Я дам больше.

– Достаточно, чтобы прикупить новую репутацию? Уйдите с дороги и продолжайте путь к спасению, ваши солдаты не отстоят посольства.

– Не согласен, они истинные патриоты, отличные профессионалы, и жалким фанатикам их не сломить. Оставьте труп, оставьте камень и уходите.

– В этой дуэли вам не победить.

Голос применять не хотелось, габариты и так могли выдать меня, а уж если потом кениг поймет, что на его разум воздействовали, между Северной коалицией и Мескией начнется совсем другой разговор.

В конце концов благоразумие взяло верх, и винтеррейкец убрал оружие в кобуру.

– Мы еще встретимся и поговорим.

– Едва ли.

Было бы намного проще добраться до местного гаража и взять один из винтеррейкских стимеров, но уезжать на транспорте с посольскими номерами было неразумно, так же как оставлять другой транспорт с номерами другого посольства рядом с этим. Нет, все следовало сделать насколько возможно чисто.

Еще одной неприятной встречей стала небольшая группа технократов, все-таки проникшая в крыло военного атташата, но ртутные пули решили ее. Они вообще любые проблемы могли решить, если не требовалось брать пленных. Близился миг освобождения, выход был уж близко, но вдруг в окна ударил бирюзовый свет, и я резко остановился. Снаружи происходило нечто.

На некогда прекрасной лужайке, что расстилалась между оградой и фасадом главного здания, появилась фигура, легко узнаваемая по куполообразному шлему. Дракон Времени явился собственной персоной. Теперь, правда, немощное тело Гелиона Бернштейна поддерживали не автоматоны, а нечто иное – броня с элементами внешнего скелета, придуманного Инчивалем.

Воскресший бог неспешно шагал к главному входу, его движения казались и были механическими, но уверенными, пули вязли в воздухе как в смоле, не причиняя вреда, а из пары изогнутых труб за спиной вяло тек пар. Все, игры в «войнушку» закончились. Винтеррейкцы, правда, не понимали, что им пришел конец, – навстречу богу из здания вышла одинокая фигура, тощая и скрюченная.

Я узнал задохлика, который был рядом с великим кенигом в нашу первую встречу. Поверх шинели его все еще защищал нагрудник с гербом Винтеррейка, из спинной пластины которого к затылку и под одежду тянулись толстые провода, трубки. Капюшон больше не прятал головы, и было видно, что верхнюю часть лица полностью закрывала металлическая пластина с выгравированным глазом в середине, да и вообще весь череп являлся жутким сплавом металла и органики. Такого мне видеть еще не приходилось.

Дракон Времени испустил бирюзовый луч из фронтового иллюминатора, но задохлик выставил перед собой посох, и поток убийственной энергии рассеялся. Я не поверил своим глазам. Потом этот полутруп открыл уродливый щербатый рот и издал пронзительный скрежет – словно острая железка прошлась по стеклу. Только вместо стекла была моя душа.

Ответный удар едва не сбил Дракона Времени с ног, он окружил себя сферой бирюзового свечения и поднялся над землей. Винтеррейкец последовал за ним в сфере синего свечения. Они разлетелись, плавно кружась вокруг посольства, а потом вдруг ринулись навстречу друг другу и столкнулись. Ударная волна выбила в окружающих зданиях все стекла, отшвырнула меня на стену и контузила. В глазах стоял ослепляющий свет от вспышки, а в ушах – мерзкий писк, изо всех сил я боролся с тем, чтобы не потерять стремительно ускользавшее сознание.

В небе продолжалась битва, от которой, казалось, дрожал весь мир и хаотично разлетались в стороны потоки энергии. Еле оклемавшись, я поднялся как раз в тот момент, когда бирюзовый луч случайно ударил в тело Адольфа сквозь окно. Ткань и каталка перестали существовать в мгновение ока, лишь эта окаменелость гулко рухнула на пол. Понимая, что промедление грозило смертью как никогда прежде, я со стоном взвалил тело на себя и побежал. Здание не переставало дрожать, по его стенам с каждым новым взрывом все быстрее ползли трещины, осыпался потолок, тут и там пол норовил провалиться, приходилось перепрыгивать через образовавшиеся отверстия.

Вырваться удалось в последний момент, перед тем как крыло военного атташата рухнуло. Поток воздуха, наполненного пылью, толкнул в спину, и вот я опять валялся на земле. Жуткое световое представление тем временем продолжалось, ночь то и дело вспыхивала как от удара молнии, на доли секунды превращаясь в день. Я дотащил Адольфа до стимера, с великим трудом запихнул его на заднее сиденье и, радуясь, что оставил машину на непрерывном прогреве, тронулся с места.

Турбина громко гудела, принимая весь пар, который удавалось выжать из котла. Творившийся беспредел уже разбудил всю столицу, и к посольским кварталам Нобилитэ стягивались отряды керубимов, а также солдаты столичного военного гарнизона из Агерры. Очень скоро по этим улицам будет не проехать незамеченным, все перекроют и меня обязательно остановят – без удостоверения, без полномочий.

Из-за мыслей, проносившихся в голове, не сразу заметил, что вспышки и грохот уже некоторое время как прекратились. Не успел я по-настоящему испугаться, как столб бирюзового света ударил сверху прямо по двигательному отсеку, стимер резко дернулся, и руль врезался мне в лоб.

Дракон Времени стоял на развороченном капоте в клубах пара и взирал на меня сквозь треснувшее лобовое стекло. Я смотрел в заполненное призрачным светом нутро его шлема, размышляя о том, почему, черт подери, именно бирюзовый?! Право, не знаю, что можно или нужно было сказать и сделать, разумом владело непобедимое понимание собственного бессилия. У Великого Дознавателя просто не было оружия, чтобы побороться с богом…

Божество оторвало стимеру крышу, схватило меня за горло и вытащило наружу. Выстрел ртутной пулей в область груди ничего не дал, та просто остановилась во времени, а хватка железных пальцев стала крепче.

– Я слышу, как бьется мое сердце. Ты же не думал обокрасть меня, смертный?

Камень сам вырвался наружу из внутреннего кармана плаща, и вот он уже в руке своего хозяина. Потеряв интерес, Дракон Времени отпустил меня.

– Наконец-то оно вновь со мной.

Бриллиант засветился так ярко, что его материальная форма исчезла, став энергетическим сгустком, который втянулся внутрь шлема, а потом этот самый свет с удесятеренной силой потек из всех щелей доспеха.

– Сделано!

Фронтальный иллюминатор был направлен мне в лицо, смертоносный луч мог ударить в любой миг, но я смотрел над шлемом, кое-что на краю одной из крыш привлекло мое внимание. Она спрыгнула, пролетела больше десяти метров и рухнула на Дракона Времени, обвив его поясницу ногами. Обрывки белой ткани, кожа цвета эбенового дерева и уродливая шаманская маска, похожая на кабанью морду, – все, что удалось запомнить. Блеснул и распорол металл доспеха обсидиановый нож.

– Беги, если хочешь жить! – крикнула она, продолжая кромсать ножом тело Дракона Времени.

Я выпрыгнул из трясущегося стимера, схватил Адольфа и вновь бросился наутек. Улица сменялась улицей, большие представительные здания неслись мимо, а треск и грохот придавали особой прыти, несмотря на то что жгучий пот тек ручьями. На бегу сбросил дурацкий котелок и сорвал с лица противогаз, зашвырнув его в розовые кусты перед каким-то рестораном. С разных сторон доносился свист постовых, топот и командные выкрики, надсадно подвывали турбины множества транспортов, Нобилитэ заполняли солдаты. Казалось, они окружали и загоняли в тупик именно меня.

Ненужные свидетели подбирались со всех сторон, угроза международного скандала становилась все более материальной, где-то за спиной кричал Дракон Времени, а до безопасных стен мескийского посольства без колес было еще очень далеко. Странного субъекта, бежавшего со статуей на спине, заметили, вдогонку зазвучали приказы остановиться. Я уже решил, что плакал мой инкогнито, как вдруг впереди робко воссиял лучик надежды – ингрийский флаг.

Посольство Ингры располагалось в огромном ярко освещенном особняке белого цвета, никакая ограда не мешала приблизиться к высоким дверям и начать колотить дверным молотком. Смотровое окошко отворилось:

– Что вам угодно?

– Прошу о временном убежище на ингрийской земле, – тяжело дыша, выдал я.

Внимательные глаза впились в мое лицо, оценивая, затем взгляд перешел на улицу, по которой бежали, размахивая дубинками, керубимы.

– Вы подданный Ингрийских феодов?

– Нет, я подданный Мескийской империи, но до родного посольства мне не добраться, а поимка в это время суток и в этом районе нанесет сильный удар по моей репутации.

Окошко закрылось, но открылась дверь.

– Добро пожаловать в Ингрийские феоды, благородный тан.

Посольские двери захлопнулись перед самым носом керубимов. Я втащил Адольфа в холл и наконец смог как следует отдышаться.

Вокруг были кремово-белые стены с яркими серебряными плафонами и драгоценный паркет с искусным узором, огромная хрустальная люстра свисала с поддерживаемого мраморными колоннами потолка.

– Прошу прощения, благородный тан, но я обязан спросить о наличии у вас оружия. Если таковое имеется, нижайше прошу передать его на временное хранение.

Немолодой лысоватый мужчина прилизанного вида в черно-желтой жилетке поклонился мне и жестом подозвал лакея с большим ящиком. Ножи я выложил без колебаний, но со спрятанным под плащом «Доминантом» все было непросто, он все же являлся передовым видом вооружения. Пришлось отвернуться и, стянув плащ, обмотать им увесистый ствол, так чтобы никто не успел рассмотреть.

– Это реликвия моей семьи, я могу оставить ее лишь под ваше честное слово.

– Клянусь честью, мой тан, с ней ничего не произойдет.

– Эта вещь настолько личная, что если ее кто-нибудь увидит или потрогает, она будет осквернена, и это вынудит меня вызвать вашего сюзерена на дуэль.

Угрозы никогда не были лучшим способом начать общение с теми, от кого зависело твое благополучие, однако мои слова впечатлили этого человека. Не удивлюсь, если ингрийские таны всегда общались таким образом… хотя, возможно, его впечатляло само обращение «вы», исходившее от тэнкриса.

– О, я никогда не посмел бы навлечь на него такое бесчестие, мой тан. Прошу, мы расположим вас в гостевых покоях. Его блистательное высокопревосходительство тан посол сейчас на приеме, и в ближайшие часы его не будет, а дотоле позвольте нам позаботиться о вашем комфорте и вашей безопасности. Над столицей стоит такой грохот, что-то вспыхивает, мы повысили уровень боевой готовности до оранжевого.

И в ближайшие часы мне действительно было, насколько это возможно, удобно и безопасно, меня поили чаем, предлагали всякие излишества, все что угодно для дорогого гостя. Ингрийцам было достаточно моей видовой принадлежности, чтобы обходиться с незнакомцем без документов как с очень важной персоной до момента, когда выяснится обратное. Особенно их располагали признаки чистой крови: белые волосы и серебристый цвет глаз, хотя это и были линзы.

Наконец ингрийский посол вернулся, и ему сразу же доложили обо мне. Тан эл’Зирхан, несмотря на усталость, очень внимательно выслушал меня и сообщил, что ночь я проведу под этой гостеприимной крышей. Снаружи все еще было неспокойно, кто-то разнес в пыль посольство Винтеррейка, и в столице объявили военное положение.

– Ага, значит, вот теперь они решили его объявить… Благодарю, ваше сиятельное высокопревосходительство, за гостеприимство и за то, что не выспрашиваете о деликатных причинах, заставивших меня покинуть дом этой ночью.

– Пустое, – ответил посол. – Завтра я отправлю запрос вашему начальству, тан эл’Харэн, и, получив ответ, поступлю по ситуации. А теперь прошу меня простить, супруга ждет. Спокойной ночи.

В мерах предосторожности они ограничились тем, что поставили в конце моего коридора рослого следопыта[5], и только.

Спать я не хотел, а даже захоти – не смог бы, ведь где-то там, за ненадежными стенами был Дракон Времени. Мне не верилось, что она справилась с этим чудовищем. Кроме того, были и иные мысли, требовавшие внимания усталого разума. Например, я не понимал, что, черт подери, случилось с телом Адольфа Дорэ? Гипотеза имелась, но это была всего лишь догадка. А еще та битва над посольством: что за тварь из плоти и металла винтеррейкцы натравили на бога, что она смогла так основательно его задержать? В итоге этот задохлик, несомненно, проиграл, я уверен, но все же… Непонятно, неприятно, опасно. Чего еще мы не знаем о наших потенциальных врагах?

Продолжая перебирать в голове факты, словно усердный священник – четки, я смог погрузиться в медитативное состояние. Так и лежал, таращась в украшенный лепниной потолок, пока в темноте не раздался стук.

– Нижайше прошу простить, мой тан, за вами прислали стимер, – робко доложил человек в черно-желтой жилетке.

– Так рано?

– Да… это не ваши соотечественники. Его сиятельное превосходительство нашел время послать отчет перед сном, и вместе с ответом пришел транспорт.

– А кому, простите, он послал отчет?

– Своему сюзерену, разумеется. Если вы не против, мы отошлем вашу статую и сданные на хранение предметы в мескийское посольство, только, пожалуйста, умоляю, поспешите!

В его эмоциях стал преобладать ужас пополам с благоговением. Я счел за лучшее выполнить просьбу, хотя все это и не на шутку настораживало. Во всяком случае, злого умысла не ощущалось, а иных вариантов хозяева не предоставляли.

Провожать меня ингрийский посол вышел лично. Все стало понятно в одночасье, лишь стоило увидеть белоснежную «Camilla Regina», возле которой напротив главного входа стоял Бо Мучази.

– Прошу на борт, мой тан! Прокатимся по предрассветной росе!

– До рассвета еще далеко, господин Мучази, – заметил я, принимая приглашение.

За время поездки коалак не ответил ни на один мой вопрос. Он лишь сидел рядом на красной коже обивки, дрыгая короткими ножками, и мурлыкал какую-то песенку. Мне приходилось напоминать себе, насколько опасны эти существа и насколько обманчив их милый игрушечный образ.

В своем развитии коалаки остановились на стадии первобытно-общинного строя. На протяжении веков они обитали в эвкалиптовых лесах, строили маленькие уютные деревеньки, лазали по деревьям, ловили рыбу, плели смешные травяные юбки и вели беспощадные межклановые войны. О да, коалаки были кровожадными существами, которых, за исключением кратковременных сезонов спаривания, интересовала лишь война. Так и жили.

Первые столкновения тэнкрисов-завоевателей с коалаками убедили первых, что победить кровожадных древесных мишек можно лишь одним путем – вырубить эвкалиптовые леса. Поскольку этот подход всерьез даже не рассматривался, прагматичные таны прибегли к дипломатии, и в конце концов все крупные кланы коалаков признали новых хозяев Ингры своими сюзеренами. И на том все. Коалаки не платили налогов, не повиновались приказам и не принимали никаких обязательств, кроме тех, которых сами хотели. Зато феодалам, в свою очередь, не приходилось заботиться об аборигенах, и они, что намного важнее, не теряли лица.

Коалаков совершенно не интересовал мир за пределами их лесных угодий, и редкий юноша покидал родной стан, чтобы отправиться во внешние земли, но, как правило, быстро возвращался домой. Бо Мучази оказался редчайшим исключением.

– Чего смешного, мой тан? – спросил своим тонким голоском Бо, заметив, что я улыбаюсь.

– Ты ведь знаешь, кто я?

– Несравненный сказал, что вы – тан Бриан эл’Мориа.

– И я хотел бы знать, откуда ему стало это известно? Хм. Я улыбаюсь, Бо, потому что вспомнил, как мы с тобой познакомились.

Коалак моргнул, пошевелил пушистыми ушами и громко захихикал.

В отличие от меня, Зефир эл’Нариа не покупал старых домов в неблагополучных районах, и в посольстве своей страны он тоже не жил. Вместо этого феодал взял в аренду самую большую виллу Арена-Дорады, прямо на золотом песке пляжа.

Он ждал, сидя рядом с огромным бассейном в плетеном кресле, запахнувшись в роскошный халат с серебряным шитьем, расслабленный, обманчиво сонный и ленивый. Мое появление заставило феодала подняться.

– Бри?

– Зеф.

– Это точно ты?

– Порой также задаюсь этим вопросом.

– Хм, теперь узнаю. Это лицо тебе не идет.

– Как и родное, если верить зеркалам.

Он широко улыбнулся, и мы обнялись.

Зефир не уступал знатностью главам кланов Мескии, серебряная кровь, перламутровая кость, но случай сделал нас друзьями и помог ему перебороть инстинктивную антипатию Раскаявшегося к Упорствующему. До Зефира это получалось лишь у немногих, у тех, кто владел великой силой воли и острым разумом.

Вскоре мы уже сидели рядом, наблюдая за багровеющим предрассветным небом.

– Как ты узнал, что это я у вас в гостях, Зеф?

– Догадался.

– Не может быть.

– Может, – важно ответил он. – Посольский маг передал моему магу отчет эл’Зирхана, прочитав который, я подумал, что кроме тебя ни один тэнкрис в мире не мог попасть в столь нелепую ситуацию. Ни один. Кто-то разнес по кирпичику винтеррейкское посольство, началось какое-то безобразие, город поднялся на уши, а потом некий высокородный тан, один, без охраны, но зато со статуей в руках и законниками на хвосте стал ломиться в наши двери.

– Увы, это и впрямь на меня похоже. Еще никогда я не был так близок к провалу.

– Упомянешь в мемуарах. Кстати, где Себастина?

– Долгая история, Зеф, долгая и путаная.

– Ладно, не хочешь – не рассказывай. Это ты разломал посольство?

– Богиня всеблагая, конечно же нет!

Мы немного посмеялись, потом он отправил Бо на кухню за кофе.

– Бо нанял одну местную кухарку, которая варит восхитительный кофе.

– Не терпится попробовать.

– К сожалению, я пригласил тебя не только ради приятной компании. Видишь ли, некоторое время назад возникла необходимость переговорить с глазу на глаз, но случая для личной встречи не представлялось. Сегодня над нами словно сошлись все звезды.

– У меня несколько иной взгляд на эту ночь, но внимаю тебе всем своим естеством.

Зефир хотел меня предупредить о внезапно возросшей активности Гасселя на востоке мира. Его агенты в островных государствах Осеании докладывали, что ко многим тамошним правителям повадились заглядывать с дипломатическими визитами чулганы. Они уже установили плотное сотрудничество с Райсэром и Бинталой, на очереди был Сингхар, а также обе Инзары. Особенную прыть в налаживании связей проявлял племянник гассельского Императора молодой и амбициозный адмирал Эззэ ри Гмориго.

– Уж не знаю, какой из этого сопляка адмирал, но дипломатом он оказался дьявольски хорошим. Что думаешь, Бри?

– Думаю, что надо перетряхнуть мою агентуру на юге континента и узнать, кого из тамошних королей чулганы уже купили.

Зефир хмыкнул, задумчиво разглядывая свои толстые коротковатые пальцы с идеальным маникюром:

– Ты же понимаешь, что они рассчитывают на большую войну?

Словно в подтверждение его слов, где-то далеко на юге проснулся колокол. Голос его был низок, скорбен, и почти сразу к нему стали присоединяться голоса других колоколов.

– Да, наши сумчатые друзья точат для Мескии острый нож.

Мои выводы были логичны: Райсэр и Бинтала обладали одними из сильнейших морских флотов региона, посоперничать с которыми мог лишь великолепный флот Кель-Талеша; остров Инзара, разделенный непрекращающейся гражданской войной, был отличным источником профессиональных наемников; на Сингхаре пребывала в изгнании династия Зиань, которая, если помочь ей вернуться в Пайшоань, могла бы свергнуть увядающую династию Шэн-Эй и устроить нам, мескийским империалистам, очень горячую кровавую баню. Юг континента следовало проверить просто потому, что тамошние государства пребывали в состоянии перманентных вялотекущих конфликтов, поддерживаемых не в последнюю очередь мной. Рано или поздно они станут частью Мескии, как многие державы до них, а пока следовало пресекать любые намеки на будущее объединение. Если господин ри Гмориго, например, и там начнет сверкать своими дипломатическими талантами, это будет грозить нам всевозможными неприятностями, но только при одном очень важном обстоятельстве.

– Чтобы гассельцы преуспели на юго-востоке мира, – озвучил мои мысли Зефир, – Меския должна быть связана очень серьезной войной на северо-западе. Той самой, для предотвращения которой тебя вроде как и послали в Арбализею.

– Все верно.

– Следовательно, Северная коалиция и патронирующий ее Гассель хотят войны. Если им удастся втянуть вас в нее на своих условиях, подготовленный удар с юго-востока станет реквиемом по былому величию Мескии. Даже вы не сможете вести войну на два фронта, если к ней открыто присоединится Гассель, а ты знаешь, что эти стервятники обязательно так и поступят. В итоге все станет так плохо, что последний удар нанесет взбунтовавшийся народ. Захватывающе, не так ли?

– Скорее печально. Однако не могу сказать, что ты меня огорошил. Кое о чем я уже знал и кое-какие меры уже принял.

– Ну еще бы. Хм, почему кофе так долго нет? Куда запропастился Бо?

– Насколько я понимаю, Зеф, мы с тобой сейчас в шаге от заключения военного союза между нашими странами?

Зефир страдальчески вздохнул и стал капризничать:

– Не знаю. Возможно. В этом деле слишком много «если». Если ты не сможешь предотвратить войну, если ты не успеешь прибрать беспорядок на Юго-Востоке, если гассельцы решатся играть в открытую… Мне будет нелегко убедить других феодалов прийти на помощь мескийским кузенам. Мы далеки от остального мира и ценим это.

– Ладно, Зеф, вот тебе еще одно «если»: если все пойдет по наихудшему сценарию и Мескии станет жизненно необходима помощь наших ингрийских братьев, во что нам это станет?

Он не оценил такого неэлегантного перехода к сути встречи, но акцентировать на этом внимание не стал.

– Я хочу Арбализею, отдай ее мне.

– Она не моя, чтобы я ее отдавал.

– Пожалуй, я недостаточно точно выразился. Я хочу, чтобы Арбализея перешла из-под исконно мескийского влияния под влияние Ингры и чтобы ты мне в этом посодействовал.

– Как?

– Помоги выдать Луанар Арбализейскую за моего младшего брата.

– Мы говорим о той Луанар, которая на данный момент считается похищенной?

– Да.

– О той самой, которая должна стать новой мескийской императрицей?

– Силана всеблагая, ну сколько еще женщин с таким именем ты знаешь?! – раздраженно мотнул он головой. – Хочу женить брата и получить эту землю.

– Вот это поворот. И зачем это тебе?

– Посмотри вокруг! Какие тут пляжи!

Хотелось бы посмеяться, но как-то не получалось.

– Это представляется мне маловероятным. Кронпринц намерен жениться, как только станет Императором, чтобы укрепить позицию династии путем скорейшего рождения наследника, и Луанар эл’Азарис подходит для этой миссии как нельзя лучше.

– А вместе с ней вся Арбализея прильнет к Мескии плотнее чем когда-либо. Понимаю. Но вот тебе цена за нашу помощь на случай, если Гассель вступит в войну.

Итак, Зефир возжелал расширить зону влияния Ингры на другом конце света столь необычным образом. Зачем – не суть важно. Отговаривать его тоже было бесполезно, ведь, поставив перед собой цель, истинный тан будет двигаться к ней, пока не достигнет либо пока не умрет от истощения.

К счастью, Зеф не требовал немедленного ответа, он лишь озвучил предложение на вероятное будущее. Гораздо больше в этот момент его волновала странная нерасторопность Бо Мучази и почему все звонари Арадона вдруг решили одновременно сойти с ума.

– Нижайше молю о прощении, мой тан! – пискнул коалак, семеня к нам с серебряным подносом в руках. – Кухарка вдруг стала сама не своя, пришлось делать кофе заново.

– Ах, Бо, мне это неинтересно! Ну почему я должен страдать от жажды?

– Я бы не посмел утомлять вас ненужными глупостями, мой тан, но эта несчастная рыдающая женщина там, на кухне, сказала, что забил Нострольм, главный колокол Фатикурея.

Зефир принюхался к густой черной жидкости и сделал маленький глоток, при этом оттопырив мизинец.

– И что с того?

– Он бьет, – ответил я вместо коалака, резко покидая нагретое место, – только в тот день, когда великий теогонист принимает сан, либо в тот день, когда великий теогонист умирает. Прости, Зеф, но я больше не смею злоупотреблять твоим радушием. Если тебя это не затруднит, распорядись скорее отвезти меня в наше посольство.

– Разумеется, – ответил он, – но ты обдумай мое предложение как следует.

– Обязательно, – пробормотал я, быстро шагая прочь, – обязательно.

Тридцать первый день от начала расследования

Прошлая ночь была карнавалом безумия. Сердце пробыло у меня совсем недолго и попало в руки того, от кого его следовало спрятать любой ценой. Я оказался на грани смерти… хотя это мельчайшая из всех моих проблем. Увы, приход нового дня лишь принес новые.

Стимер мчал по улицам Арадона на всех парах, а они, эти улицы, стремительно просыпались. Тут и там слышался вой скорбящих, великий плач поднимался над столицей. Пришлось приложить все силы, дабы отрезать себя от общего эмоционального поля.

Что-то промелькнуло справа от транспорта, и я приказал шоферу притормозить. Он насторожился, вытащил пистолет, но использовать оружие не пришлось. Себастина открыла дверь и села рядом. Мы тронулись. Вскоре подзатянувшееся молчание было нарушено.

– Я вновь подвела вас, хозяин.

– Не продолжай. Есть вещи, над которыми мы не властны, и лишь счастливая случайность позволяет мне двигаться, пока другие замирают в загустевшем как смола времени. Тут не о чем больше говорить.

Темпоральная аномалия, окутавшая наше посольство, исчерпала себя незадолго до рассвета, и как только это произошло, начался форменный беспорядок. Сразу же были обнаружены повреждения в лабораторном блоке, где через Карнифара эл’Файенфаса хинопсы внесли некоторую ясность. Впрочем, Себастину это не интересовало, она, лишь почувствовав, что я находился далеко, ринулась на поиски.

Вернувшись в свою вотчину, я немедленно принялся наводить порядок. Через надежный канал связи Форхафу был передан приказ немедленно направить агентов в Сиреневый Сад, дабы они следили за всем, что там происходит, и докладывали каждые два часа. Прочие подвластные мне структуры, включая полевых агентов Имперры, экипаж «Вечного голода» и гарнизон Форт-Ваймса, до особого распоряжения перешли в состояние повышенной боевой готовности. Пришлось набросать примерный план действий для большинства возможных вариантов развития событий и разослать его старшим офицерам.

Отдельное раздражение вызвало послание от ингрийцев. Ответственный работник их посольства с великим прискорбием сообщал, что произошло некое недоразумение. Они прислали запечатанный и опломбированный ящик с моей «реликвией», но не тело Адольфа. «Статуя», как они выразились, куда-то пропала из охраняемого помещения, осталось лишь несколько кусочков материала. Разумеется, его сиятельное высокопревосходительство посол эл’Зирхан выражал готовность ответить за это по всем законам нашего народа. Будто мне была нужна эта пресловутая сатисфакция или тем более наказание посла руками его сюзерена. Все летело к чертям прямо на глазах, и, будь у меня хотя бы немного свободного времени и агентов, я бы этого так не оставил.

Спустя несколько часов напряженной работы, чтения донесений со всей столицы и докладов аналитиков, после рассылки срочных указаний и коррекции работы посольства Себастина лично обратила мое внимание на послание из Карильи, из нашего дома.

После того как Великий Дознаватель покинул дворец, Шадал эл’Харэн тоже едва ли не поселился в посольстве. Так было удобнее, особенно теперь, когда моя ложная личность уже прочно ассоциировалась с Имперрой у всех, кто хотел и должен был об этом знать. Дома я не появлялся, оставив слуг на хозяйстве, и вот вдруг они послали шифр с просьбой немедленно прибыть.

– Они не сочли нужным объяснить суть, значит, посчитали это слишком важным, чтобы доверять бумаге, даже в шифре.

– Может, пошлем туда агента? Или ташшаров?

– Нет, Луи и Мелинда никогда не стали бы отнимать мое время зря, если они просят заглянуть, значит, там случилось что-то важное. Похоже, визит к мошре Бернштейну придется отложить, но пусть к вечеру все будет готово, встречу в Двуличье пропустить невозможно никак. Выезжаем.

Столица продолжала скорбеть, и даже палящее солнце Арбализеи не могло этому помешать. Тысячи разумных живым потоком стекались к вратам священного Фатикурея, дабы присоединить свои голоса к общему плачу.

Этим утром Зирамил эл’Хориго был найден мертвым в своей постели. Он всегда вставал до рассвета, но сегодня проспал, и это небывалое событие заставило камердинера войти в опочивальню святейшего без разрешения. Великий теогонист умер во сне по причине глубокой старости. Во всяком случае, так все сочли. Я же, как закоренелый параноик, понимал, что такие случайности не случайны. Глубоким старцам свойственно умирать, особенно если они настолько зажились в этом мире, однако почему именно я становлюсь вестником их гибели? Похоже, эл’Хориго действительно попытался выяснить у своего воспитанника подробности его дел с цыганами. Что ж, ступай в Шелан, ересиарх.

Снаружи мой дом выглядел так же, как и прежде, никаких признаков засады или кровопролития – ни зримых, ни эфемерных. Тем не менее Себастина вошла первой и лишь затем пригласила меня.

– Слава Все-Отцу, вы пришли, мой тан! – взволнованно выдала Мелинда вместо приветствия. – Прошу в кабинет! Мы хотели дать ему отдохнуть в гостевой, но он сказал, что уже очень хорошо отдохнул, а у вас в кабинете лучшая выпивка.

Несколько ошарашенный такой встречей, я предпочел не задавать лишних вопросов и просто отправился к себе. Дверь открылась, в нос ударил запах спертого воздуха и хорошего виски.

– Здоров, шеф! – Он широко улыбнулся. – Рад, что тебя не прикончили, пока я отдыхал! Налить чего?

– Мескалю, было бы неплохо, – ответил я, чувствуя, как пересохло в горле.

Он налил мне стопку и хотел было передать, но Себастина встала между нами с тесаком в руке. Она была очень напряжена.

– Ой, да ладно вам! Шеф, ну это ж я! Ну да, немного живой после смерти, и шкурка новенькая, но вы же знаете, что я вам не враг! Вы же видите мои эмоции, верно?

Адольф Дорэ стоял с разведенными руками, демонстрируя самые миролюбивые намерения, и эмоциональный фон его эти намерения подтверждал.

– Еще вчера ты был мертв, насколько я помню.

– Такого не забудешь. Подпалил меня этот сукин сын в пещере, больно было – жуть, но недолго. Ослеп сразу, а через несколько секунд ада все пропало. Но, как видишь, шеф, теперь я снова в строю! А все благодаря ей!

– Кому?

– Прекраснейшей из женщин, которых я видел в своей жизни! Позволь показать.

Он поставил стопку на столик с бутылками, скинул потертый пиджак и расстегнул сорочку. На грудь Адольфа была нанесена замысловатая татуировка.

– Веве Нэгари Ухру.

– Она вернула мне жизнь, шеф, и сказала, что встретится с тобой сегодня после полуночи.

– Здесь?

– Нет, шеф, она отказалась приходить сюда почему-то, хотела встретиться на нейтральной территории. Ну я и предложил такую. Помнишь, я возил вас с тани в эдакое прелестное местечко, «Веселая Пристань», кажется. Там и назначена встреча.

– Хм, полагаю, это место не лучше и не хуже других. Правда, боюсь не успеть… об этом потом. Скажи-ка, косметический ремонт – это тоже ее рук дело?

На момент смерти Адольфу было слегка за пятьдесят, он родился всего на пару лет позже меня, но для тэнкриса это лишь начало жизни, а для человека, как правило, уже больше половины. Он и прежде не выглядел на свой возраст, но теперь, после воскрешения, я бы не дал ему больше двадцати пяти.

– Присядем, выпьем, и ты, юноша, расскажешь мне все по порядку, начиная с того момента, как мы разделились в подземельях.

– Как два пальца поломать!

Пока мы с Себастиной резали храмовников, прикрывая бегство цыган, те, под предводительством Адольфа, двигались к соляному гроту. Проводником выступил юный Кинемон, который успел излазить подземелья вдоль и поперек. К их несчастью, именно через этот проход внутрь решил проникнуть отряд технократов. Восставший из мертвых уверял, что это не могло быть преднамеренным расчетом, скорее страшным совпадением. Террористы явно удивились, наткнувшись на беглецов, но удивление это не продлилось долго. Лично он, Адольф Дорэ, смог за себя постоять.

– Эти уроды… быстрые, как ласки, сильные, как быки, особенно в рукопашной. Хотели взять меня живьем, но троих я прирезать смог. Всего троих! Ха! Жаль, защитить никого не сумел, гражданских покосили только так, а потом и меня подстрелили…

Я позволил ему пересказать содержание допроса и описать приход «чудовищ». Внутри Имперры кроме братьев эл’Файенфасов никто не знал о моей Маске. В отличие от Голоса, хотя бы сей козырь я стремился сохранить в тайне.

– А потом этот урод Грюммель спалил меня живьем.

– Печально.

– Все лучше, чем если бы меня сожрала та тварь. Что только не прячется в подземных глубинах, шеф! Брр-р-р! Насмотрелся я разного за годы службы, но такого…

– Жуть, жуть, – согласился я. – Скажи-ка мне лучше, что ты сделал с сердцем?

Адольф немного смутился и выдавил неловкую улыбку. Как я и думал, он спрятал камень в своем теле. Некогда я записал этот экзотичный способ в одну из методичек для обучения молодняка: если нужно срочно спрятать небольшой предмет, например, футлярчик с зашифрованным посланием, который не превышает размерами двух фаланг мизинца, в качестве отчаянной меры можно проглотить его или, что менее тривиально, сделать надрез в складках кожи и спрятать важный документ туда, превозмогая боль. Какой-никакой последний эфемерный шанс уберечь разведданные.

– Кто бы мог подумать, что такая чушь окажется полезной! Не обессудь, шеф, я все твои методички читал и много полезного узнал, но это… просто первое, что пришло в голову, когда понял, что впереди кто-то есть!

– Почему не проглотил?

– Говорю же, первое, что пришло в голову! К тому же у меня небный язычок гиперчувствительный, чуть что, непрожеванное коснется – могу заблевать целую казарму. Проверено.

Представив, как бы это выглядело, я невольно содрогнулся.

– Почему не повернули назад, если присутствие посторонних было обнаружено до вербального контакта?

– А куда нам было поворачивать в узком темном тоннеле? – мрачно пожал плечами он. – Цыгане были перепуганы вусмерть, храмовники казались им воплощениями смерти. Я сказал им ждать, сам выдвинулся вперед, на разведку, но они не послушались, вынесли меня в ту пещеру на волне собственного страха, а там прятаться было уже негде.

Тяжелые воспоминания окончательно развеяли его приподнятое настроение. Воинская закалка превратила Адольфа Дорэ в очень, очень опасного и жестокого человека, но чудовищем он так и не стал, что нельзя было переоценить.

– Гони прочь эти мысли, ты сделал больше, чем смог бы кто-либо другой. Пожалуйста, переходи к моменту воскрешения.

– А тут и рассказывать нечего, шеф. Последнее, что помню, это та пещера, смерть. Потом вдруг открываю глаза, а надо мной – звезды с луной и море рядом шумит. Я лежал на песке, с головой, уложенной на ее колени. – Его глаза застлала туманная поволока. – Она улыбалась мне, шеф. Клянусь, красивее женщины я…

– Уже говорил. Ты познакомился с Нэгари Ухру, богиней черного континента. Что было дальше?

– А ничего. Она дала мне эти тряпки и сказала, чтобы я возвращался на службу, сказала, что я еще могу пригодиться тебе.

– Неужели она не объяснила, что с тобой произошло?

– Сказала лишь, что я был мертв, а за подробностями отправила к тебе.

– Черт подери.

Мне оказалось сложно объяснить герою империи, почему о его мертвом теле все забыли на два долгих дня и вспомнили лишь после того, как оно посреди ночи встало и пошло. Адольф же отнесся ко всему совершенно спокойно.

– Мне никогда не было дела ни до моего трупа, ни до посмертных почестей, шеф, ты же знаешь.

– Знаю, но посмертные ритуалы творятся не во имя покойников, а ради живых.

– Пустое. Солдаты должны сражаться и, если не повезет, умирать во имя Родины. В последнем случае им нет дела до своих тушек. Я понял и принял это, когда шрапнель срезала голову моего друга Барта Шнидке, оставив на шее только нижнюю челюсть. Похоронить его я так и не смог, не нашел после боя, однако кошмары меня от этого никогда не мучили. Хороший жизненный опыт в шестнадцать-то лет, а? – Он вновь рассмеялся. – Все мы накормим червей рано или поздно, шеф. Что было дальше?

– Об этом я могу лишь строить догадки.

Террористы обыскали одежду Адольфа, но не его кожу, а когда тело перевезли в посольство, сотрудники морга не установили наличия под обугленной коркой инородных тел. Перед ними не стояло задачи проводить аутопсию, так что Адольфа просто сунули в холодильник и забыли о нем. Сердце Дракона Времени «мариновалось» в крови покойника двое суток, оказывая на него некое воздействие. А затем труп просто взял и вырвался на волю, прошел сквозь охраняемый периметр, как слон сквозь плетеную оградку, и куда-то отправился. Вероятнее всего, пробудившееся сердце стремилось попасть к своему хозяину, однако по пути его встретили винтеррейкцы, отправившиеся на перехват.

Лишь одно меня смущало – почему Железное Братство не напало на наше посольство? Подозреваю, что Дракон Времени способен был ощущать перемещение своего сердца в пространстве, но не всегда, иначе он бы сам давно за ним явился. Почему он не мог его обнаружить раньше? Был слишком слаб? Или нечто ему мешало? Или и то, и другое сразу? В конце концов, сердце было и у винтеррейкцев, и у цыганки, а потом еще двое суток лежало в морге, но лишь когда оно вырвалось, когда его изъяли из трупа, хозяин явился за своей собственностью. Такая огромная дыра в цепочке логических выводов не на шутку меня смущала, не хватало информации. Возможно, Нэгари Ухру прольет свет на это.

– Винтеррейкские врачи извлекли из тебя камень, и произошла новая метаморфоза. Ты превратился в статую, с которой мне пришлось носиться по всему Нобилитэ. Сердце я потерял, враг лично забрал его, и Нэгари Ухру вновь спасла мою жизнь. Еще недавно я был уверен, что твое тело утеряно, оно бесследно исчезло из ингрийского посольства. Вот и весь сказ.

Адольф медленно тянул выпивку, подкручивая роскошный ус, но вид юнца, в которого он превратился, немного меня смущал.

– То есть ты хочешь сказать, что за одну ночь я перебывал на территории четырех разных государств? Знатно же я попутешествовал, шеф!

– Это все, что тебя заинтересовало?

– Я умер и восстал из мертвых, чему еще мне удивляться в этом мире? Что было или не было по ту сторону, я не помню, а раз так, то мне и жалеть не о чем. Когда смогу приступить к работе?

– Как только пройдешь медицинское освидетельствование и тебя обследуют наши маги. Черт знает, что ты теперь такое.

– Узнаю шефа! – нисколько не обиделся он.

– Как только мы убедимся в твоей благонадежности, в том, что ты человек и мозг у тебя на месте, будешь восстановлен в звании, должности и получишь назад свой нож. Еще вопросы есть?

– Нет, разве что просьба! Я бы с удовольствием чего-нибудь заточил!

– Прости?

– Жрать хочу – не могу!

– Обратись к Луи. Себастина, принеси чаю. До вечера еще есть время.

Вскоре моя горничная вернулась с подносом и доложила, что оживший мертвец истребляет продовольственные запасы дома.

– Вы верите в его рассказ, хозяин?

– Вполне. Я искренне рад тому, что случилось, и не особо взволнован самим фактом. С нами происходили и более странные вещи. Однако Нэгари Ухру оставила на нем свой веве, и это беспокоит. Отныне мы должны помнить – хотя Адольф предан мне сердцем, его жизнь ему больше не принадлежит.

– Не будет ли разумнее удалить дискредитированного агента от вас, хозяин?

– Позволь мне вновь побыть сентиментальным дураком. Интуиция подсказывает, что это слишком резкий шаг в неправильном направлении. Сегодня ночью постараюсь вытянуть из богини все что можно. Хм, бергамот? Хороший выбор.

Лишь с помощью непререкаемого авторитета мангуда я смог собрать в одном месте практически всех влиятельнейших кавандеро столицы. Ни королевская, ни духовная власть, ни законники, ни маги не смогли бы сделать этого так быстро и эффективно. Старый опыт работы с преступниками, гласивший, что нужно иметь «своих» в их среде, все еще хранил актуальность.

«Под королевским утесом» окружало тройное кольцо охраны. Дюжие мангуда следили за всем и вся вокруг, но кроме них присутствовали мои агенты в штатском и кавандеро, явившиеся эскортом вместе со своими главарями. Все понимали, что бал здесь правят могучие двуликие, но следовало сохранять лицо.

Эскудеро встречал меня при входе.

– Прекрасный закат, дон эл’Харэн, не находите?

– Воистину. В этих широтах закаты восхитительны, хотя, признаюсь, я скучаю по дому. И по зиме.

– Я много слышал о ваших снежных зимах.

– Вам понравится, я уверен. Кхем, значит, все собрались?

– Ждут. Нервничают.

– В банке со скорпионами атмосфера обычно напряженная.

– Да, но дело в ином. Им не нравится близость бастиона.

Единственным зданием в Двуличье, превышавшим высоту двух этажей, был Рыбацкий бастион – одна из немногих старых крепостей, некогда охранявших город с моря, дожившая до нынешних дней. Она тоже высилась на набережной много севернее таверны. Уже несколько веков эта крепость использовалась как главная королевская тюрьма, и охраняли ее как внутри, так и снаружи мангуда. Если бы кто-то и смог сбежать из Рыбацкого бастиона, ему на выбор предлагалось два пути: морем, которое здесь накатывало на острые скалы, или обитель двуликих, которым разрешалось устраивать охоту и убивать всех беглецов.

– Действительно. Что ж, дон Эскудеро, после полуночи у меня назначена крайне важная встреча, так что давайте начинать.

Они собрались за круглым столом посреди главного зала таверны, шесть персон разных видовых, этнических и половых принадлежностей, объединенные лишь общим незаконным статусом. За спиной каждого маячило по одному доверенному помощнику. Так, для виду.

– Добрый вечер, уважаемые доны. – Я снял шляпу и сел на свободное место, а за моей спиной стал сам Эскудеро. Так, для виду. – Нижайше благодарю за то, что вы пошли навстречу и наделили доверием.

– Вам, зеньор, никто здесь не доверяет. Мы собрались потому, что об этом попросил дон Эскудеро.

– Переходите к делу, я спешу.

– Мне все это не нравится, с каких пор мы ведем дела с тэнкрисами?

– Где Старый Гриф, почему его нет?

– А он уж давно не вылезает из своей берлоги, ты не знал?

– К делу так к делу, – согласился я, не позволяя им начать задавать вопросы, – позвольте приступить.

По щелчку пальцев в помещение внесли шесть небольших сундучков, доверху набитых тем, что в первую очередь приходит на ум, когда звучит слово «сокровища».

– Сии подарки есть акт вежливости, они ни к чему вас не обязывают.

– Этот высокородный уже хочет нас купить.

– Я почти не оскорблен, тут же целое состояние!

– Подбери слюни, не позорься.

– Если тебе не нужно, я возьму и этот, ха-ха!

– Руки прочь, хапуга!

– Мужчины, не теряйте самообладания.

– Почтенные доны, – я повысил голос, – вы свободны хоть сейчас уйти, забрав подарки с собой или оставив их здесь. Вы можете хоть в море их выбросить, коль пожелаете. Я хочу лишь сказать, что это сущая мелочь в сравнении с моей благодарностью по завершении наших дел.

Ни один не оторвал седалища от стула. Золото воистину тяжелейший из металлов.

В последовавшие часы я имел несчастье в очередной раз убедиться, что воротилы преступного мира своим упрямством, жадностью и хитростью не уступали матерым дипломатам. Мне приходилось не единожды прибегать к Голосу, дабы устранять постоянно вскипавшие ссоры и осаживать этих чрезмерно наглевших вымогателей, еще и стараясь выдавить из них согласие.

Просьба моя была проста: начать наступление на точки кормления Старого Грифа. Я хотел руками собравшихся выдавить главаря Бурерожденных из его логова на нейтральную территорию под видом переговоров, ибо знал, что некоторыми делами тот еще интересовался. По крайней мере, его преступная организация не развалилась, бордели, кулачные бои и скачки, игорные дома, наркоторговля и контрабанда продолжали приносить деньги. Механизм работал, а значит, кому-то было до этого дело.

Скольких нервов и сил мне стоило не сорваться на этих склочных балаболов, вежливо убеждая их помочь. Я пообещал главарям щедрое вознаграждение, дал формальный повод для объявления войны, гласивший, что Старый Гриф уже помер, а от его имени тайно заправляют более мелкие кавандеро. Я даже предоставил им своих солдат, чтобы они не теряли собственных разумных, но и после этого они изрядно помотали мне нервы.

Наконец, когда был составлен набросок плана и оговорены все более-менее важные детали, когда пришел момент сказать последнее решающее слово, главари помедлили. Перед ними стоял чужак, и все они не могли забыть об этом. Именно в тот момент важность личного поручительства для преступного мира вновь была доказана – Армандо Эскудеро в подавленной тишине произнес всего два слова: «Я ручаюсь».

Сделка была заключена.

Я покидал «Под королевским утесом» самым последним, когда главари уже разъехались.

– Значит, все?

– Да, дон Эскудеро. Вскоре мы вызовем Старого Грифа на откровенный разговор. Аделина, документ.

Себастина протянула мангуда толстый кожаный тубус, запечатанный мескийской гербовой печатью.

– Впишите сюда имена и даты рождения всех, кто собирается принять мескийское подданство. Когда закончите, я пришлю за этими бумагами, а потом предоставлю транспорт, способный эвакуировать всю диаспору разом.

– Эвакуировать?

– Да. Я предвижу, что очень скоро многие захотят эвакуироваться из Арадона, однако не все смогут. К тому же я хочу забрать всех мангуда, чтобы никто не потерялся.

– И что будет потом?

– То, о чем мы договорились. Вас переместят на мескийскую землю, где вы принесете присягу и станете одними из многих, живущих под крышей нашего общего дома. Ваши дети получат шанс стать теми, кем захотят, жить, где захотят, строить будущее Мескии наравне со всеми. Если будут помнить о Мескийском Кредо.

– Впервые слышу.

– Эта книга еще не дописана, однако скоро она будет печататься многомиллионными тиражами, и на страницах ее обретет материальную форму суть Мескии. Есть империя, и есть Император, который неприкосновенен, он главное сокровище нации, столп, который держит наш мир единым, гарант наших прав и свобод, всемогущий и всеблагой блюститель порядка. Служение ему есть долг и великая честь для всякого истинного мескийца. Под рукой Императора империя расширяется и крепнет, чему мы должны всячески содействовать. Один мир – одна империя – один Император. Это наше кредо. Доброй ночи.

Под набережной ждал прогретый паровой катер. Путь морем обещал быть короче и приятнее, стоило лишь обойти дугой королевский утес, проплыть между борумм, обогнуть Старый Шавалар, пересечь залив Кардеса и вновь проплыть между борумм, чтобы добраться до «Веселой Пристани».

Ночью в море было прохладнее, чем в нагретом каменном городе, волны старались убаюкать, будто уговаривая закрыть глаза и расслабиться наконец. Однако не получалось.

По мозгу перекатывалась тяжесть мыслей и страхов, которые днем были загнаны в бессознательное, а ночью, окрепнув, вырывались на волю. Я предчувствовал, что вскоре найду цель, по которой следовало нанести удар, и верну утраченное. Мой друг был где-то там, заточен уже больше двадцати дней. Его заставили построить доспех для разваливающегося сосуда Дракона Времени, сохранил ли он ценность в глазах похитителей после этого? Жив ли он еще? Лучше бы ему оказаться живым и невредимым, иначе тот, кто посмел поднять на него руку, отправится в камнедробильную машину, клянусь именем.

Черные тени борумм остались позади, катер обогнул колоссальный выступ королевского утеса, а затем и клин Старого Шавалара, с острия которого светил Маяк морских звезд. По приказу короля после нападения этот архитектурный памятник перестали использовать как правительственный объект. Более того, в его световой камере установили новый прожектор, яркий и мощный, как в маяке эл’Ракса. Я, будучи профаном в морском деле, не понимал, зачем порту, даже такому огромному, целых два маяка, но, видимо, единые с морем арбализейцы знали лучше.

Пересекая акваторию залива, мы проплыли мимо массивной и очень темной крепости, высившейся на небольшом ошметке суши.

– Что это за груда камней, агент?

– Унгаратский морской бастион, митан! Он служил пристанищем охранному флоту залива в те времена, когда моряки ходили под парусами и на веслах!

– Мрачное зрелище.

– Так точно! Власти еще не установили специального освещения, но, как сообщают газеты, после окончания реставрации он станет еще одной достопримечательностью, доступной для туристов!

– Кому нужна достопримечательность так далеко в море? – удивился я.

– Не могу знать, митан, но королевская кампания по восстановлению исторического наследия продолжает работать!

Проплыв между двумя утесами, закрывавшими звездное небо, катер повернул на юг, и вскоре мы уже входили в бухту близ «Веселой Пристани». Ночью парк мигал разноцветными огнями, играла музыка, звучали голоса. Здесь словно и не ведали ни о каком военном положении, хотя посетителей оказалось намного меньше, чем в прошлый раз, – все иностранцы. Аборигенам же было не до развлечений, они скорбели.

Приказав агенту не охлаждать котел, я отправился на прогулку, время перевалило слегка за полночь. Высокая чернокожая женщина должна была хорошо выделяться на фоне пестрой толпы иностранцев, но высмотреть ее никак не получалось. Вконец утомившись, я купил фисташковое мороженое, и мы с Себастиной уселись на скамейку.

– Невольно вспоминается наш с Бельмере визит сюда. Какой же славный был вечер, хорошо, что я смог выкроить для него время. Даже не знаю, когда мы в следующий раз сможем так прекрасно отдохнуть.

Скосив глаза, я заметил, что моя горничная заносила в свою книжку строчку за строчкой.

– Правда? Ты решила, что для этого сейчас подходящее время?

– Безусловно, хозяин.

– Мы едим мороженое.

– Биограф Солнечного Лорда в своих заметках указывал, что объекты жизнеописания – не только иконы своего времени, но и простые смертные. Легкие штрихи обыденности придают живость их образам.

– И ты решила придать мне живость… как?

– Великий Дознаватель, который правит величайшей из империй мира и ворочает судьбами миллионов, любит фисташковое мороженое и свою жену. Имя последней, разумеется, нигде не указано.

– М-да, гениальный ход, чувствую, это выставит меня перед потомками святым, невзирая на все, что я сделал и еще сделаю.

– …Обременен мыслями о своем историческом наследии…

– Ну-ка хватит.

Себастина немедленно убрала все лишнее, но я знал, что потом она продолжит.

Время шло, а долгожданная собеседница не появлялась. Полчаса минуло, и я, совсем уж вымотанный, не мог больше рассиживаться. Бездействие хуже пытки.

– Может, прокатиться на аттракционах?

– Как прикажете, хозяин.

Вздохнув, я поплелся к карусели с морскими коньками. Эти забавные животные символизировали арбализейский патриотизм, так как красовались на королевских знаменах. Верные подданные любили изображать их везде и всюду, особенно в ореоле солнечных дисков, хотя на официальных знаменах коньки соседствовали с полумесяцами – традиционным тэнкрисским мотивом, как и все, связанное с луной.

Внезапно окружавший эмоциональный фон резко изменился с праздного веселья на тревогу и страх. Движение толпы тоже потеряло прежнюю систему, под многочисленные возгласы она вдруг устремилась к морю.

– Смотрите, хозяин, там, на северо-востоке.

Я и сам уже видел, как вдали, за островом, принадлежавшим какому-то эксцентричному богачу, среди ночи алела молодая заря.

– Кажется, нам пора.

– Разумно ли, хозяин, встреча здесь важнее…

– Не смей оспаривать меня сейчас.

Паровой катер помчался навстречу ветру, пахшему не солью, а гарью. Остров Ганзеко эл’Травиа был объят огнем, высокие языки плясали на черных водах моря, отражаясь в них как в зеркале, горело все, включая даже пристань.

– Здесь не причалить, митан!

– Попробуй пристать к берегу вон там!

– Слушаюсь, митан, надеюсь, на мель не сядем! Позвольте сопровождать!

– Отставить!

Мы с Себастиной прыгнули за борт и направились к суше, когда до нее было около десяти метров. Гарь и тлеющий пепел витали в воздухе, пока мы поднимались к гранхе по извилистым дорожкам острова. Жарило как в аду. К нашему появлению от гранхи осталась лишь гора догоравших угольев, все было уничтожено, животные и люди погибли, а прекрасные апельсиновые сады продолжали гореть.

– Хм, странно, – сказал я, осматриваясь, – не могу понять, откуда взялась такая печаль? Этот дерзкий полукровка был мне никем, однако почему-то тяжело на душе, словно кого-то близкого потерял. Я становлюсь все мягче.

– Вы достаточно тверды, чтобы завершить план, хозяин, и достичь цели. Это главное.

За всю нашу совместную жизнь моя горничная научилась прорве вещей, но некоторые так и остались недоступными для нее. Себастина не умела утешать, ибо ощущала лишь тени моих эмоций, в остальном храня абсолютное равнодушие ко вселенной. Однако я научился ценить эти ее неуклюжие попытки.

– Спасибо.

– Нам бы следовало ретироваться, хозяин. Рано или поздно на остров высадятся представители властей и будут искать виновных, задавать вопросы.

– Сейчас пойдем.

Бегло исследовав несколько человеческих тел, я обнаружил, что причины смерти были банальными – пулевые ранения, несовместимые с жизнью.

– Это мог быть кто угодно, хозяин.

– К сожалению, так, но у меня очень поганое предчувствие. Идем.

Пожираемый огнем остров мы покинули в спешке, и весь обратный путь меня терзало ощущение общей слабости, тумана в голове и тошноты. Следуя приказу, рулевой направил катер к берегам Арена-Дорады, к одной из частных пристаней. Это был опрометчивый шаг, но у меня банально не хватало сил. В прежние времена я мог не спать по четверо суток кряду без особых последствий, но это осталось в прошлом, хотя бы три-четыре часа сна были необходимы, а я не мог как следует отдохнуть вот уже несколько ночей. Путь до Карильи или до посольства представлялся сущей пыткой.

Причаливали под бдительным взором вооруженных часовых, и встречал нас высокий чернокожий господин во фраке и с татуированным скальпом. Он представился как Валаби и сообщил, что является управляющим, коего несравненный Зефир эл’Нариа назначил присматривать за этой виллой. Самого хозяина не было дома, однако Валаби, к счастью, видел меня в прошлый визит и знал от Бо, что такому гостю, как я, феодал всегда был рад. Он поспешил предоставить лучшие гостевые покои.

Остаток ночи я провел в полудреме, лежа на полу, ибо перина была слишком мягкой. Сон не пришел. Медитация помогла слегка остудить мозг, лишить воспоминания эмоционального окраса, чтобы оперировать фактами без пристрастия. Кусочки мозаики перемешивались и складывались заново перед внутренним взором, некоторые меняли свое расположение, иные и вовсе исчезали, оставляя зазоры. История повторялась.

Тридцать второй день от начала расследования

Аромат крепкого кофе с корицей и ванилью, а также выпечки из-под рук личного повара Зефира возвращали к жизни лучше любых целительных заклинаний. Моя одежда пребывала в идеальном состоянии, должным образом очищенная и накрахмаленная за те несколько часов, что я гостил у друга. К ленивому завтраку на террасе он немного опоздал, как и было положено ингрийскому тану, мы обнялись и сели.

Свежая пресса, горячий кофе и крики чаек над морем. Очень хорошо иметь друга, с которым можно поговорить, но друг, с которым можно просто помолчать, бесценен.

После трапезы Зеф пригласил меня на стрельбище, в которое он превратил часть сада.

– Послезавтра разработчики вооружения устроят показательные испытания своих машин, Бри. Я планирую прикупить всяких новшеств, в том числе и у вас. АМ-5 или шагающий великан покажут, на что способны?

– АМ-5 – покажет, но он не продается. Что же касается Гарганто, его ТТХ[6] мы предпочтем сохранить в тайне.

Всемирная выставка включала в себя и так называемую демонстрационную часть. Многие новинки, которые летали, плавали или ездили, наглядно демонстрировали там свои возможности. Имея один из мощнейших в мире промышленных комплексов и, безусловно, лучшую инженерную школу, мы создавали оружие, опережавшее свое время, а устаревшие по нашим меркам образцы расходились как горячие пирожки. Кроме одушевленной техники, разумеется.

Последние полтора десятка лет Винтеррейк и Гассель старательно теснили наши позиции на рынке вооружения: первые ударными темпами двигали вперед артиллерию и концепцию неодушевленных бронепоездов, вторые – свою уникальную разработку – огромные суда, которые несли на себе настоящие взлетные полосы для еще одной гассельской разработки – аэропланов.

Ингрийцы, в свою очередь, давно и старательно создавали собственную школу военного производства, не жалея денег на закупки новых образцов, чтобы разбирать их на части и изучать. Наши ЯСД для своей техники они тоже покупали, только внутрь заглядывать не спешили, ибо были предупреждены о том, что случилось с чересчур любопытными винтеррейкскими инженерами.

– Кто будет командовать машиной? – спросил он, целясь с одним закрытым глазом. – Я слышал, это некий молодой аристократ, коммандер эл’Орхидус. Он достаточно компетентен? Хочу увидеть все, на что способна ваша новинка.

– Не знаю, Зеф, мои подчиненные занимаются только вопросами безопасности выставки, но не организацией. Если Мехкорпус[7] выбрал именно его для такой ответственной миссии, значит, этот тэнкрис на что-то да годен.

Будучи воином по рождению, Зефир владел всеми видами современного оружия, в том числе, разумеется, и огнестрельного, хотя по-настоящему серьезно он практиковал лишь шуа-хешаллу[8] и считался виртуозом этого древнего боевого искусства. Принимая от Бо заряженное оружие, он беззаботно отправлял пули в сторону мишени. Баловство. Зефу просто нравился грохот и чувство отдачи. Я уже выложил отверстиями на своей мишени литеры «MD», и когда мой друг в очередной раз выстрелил – тоже дернул спусковой крючок. Зефир прищурился, присмотрелся и расхохотался в голос.

– Воистину такого я еще никогда не видел! Сможешь повторить?

Мы стреляли почти синхронно, и всякий раз его пуля, подправляемая моей, попадала точно в центр.

– Это неправда! – повторял мой друг сквозь смех и продолжал стрелять. – Так не бывает!

Еще некоторое время мое владение баллистрадумом его веселило, но затем Зефир пожелал отложить огнестрельное оружие и взяться за мечи.

– Давай-ка проверим – стал ли ты лучше фехтовать?

Накатываясь, как волна прибоя, и откатываясь назад, он постоянно переходил от дерзкого натиска к непробиваемой защите – и наоборот, раз за разом испытывая меня на прочность, вращаясь вокруг своей оси с невообразимой скоростью и старательно путая ложными выпадами. Весь бой пролетел как вихрь смазанных росчерков стали и закончился лезвием клинка, приставленным к моему горлу. Конец был немного предсказуем, однако я смог некоторое время давать виртуозу отпор, так что не чувствовал себя униженным.

– Превосходно! Сейчас Бо принесет гарпуны, и мы выйдем в море! Ты готов к морской охоте? Добудем себе пищу и съедим ее! Немного примитивно, однако истинный мужчина должен уметь добывать пищу и находить в этом удовольствие!

– Зеф, не стоит, – устало попросил я.

– Хм? Не хочешь рыбы? Тогда вывезу тебя в королевский заказник, поохотимся с соколами!

– Я вижу, что ты делаешь, и я благодарен, но эти старинные забавы не нужны.

Зефир эл’Нариа заложил руки за спину и стал так, спокойный и терпеливый. Феодалу некуда было спешить, он мог распоряжаться своим бесценным временем как хотел, что являлось единственной истинной роскошью в мире. Мой друг не задавал вопросов и не ждал, что я начну изливать ему душу, делясь проблемами, мы так не делаем.

– У тебя когда-нибудь было чувство, что ты стоишь в шаге от переломного момента, после которого все станет вверх тормашками, закрутится, затрещит по швам и останется лишь один путь – вперед?

– Разве у нас есть иные пути? – пожал он плечами.

– Пожалуй, нет.

– Только вперед, только к цели, так и живем. А сейчас, пока ты не сделал этот один шаг, еще можно отступить или остаться неподвижным?

– Нет, нельзя.

– О чем тогда волноваться? – опять пожал он плечами. – Продолжай шагать, пока не достигнешь цели либо пока не умрешь от истощения.

– Все это я и сам понимаю.

– Значит, и сомнений быть не может.

– Меня… меня гложет ощущение, будто история повторяется. Нечто подобное уже происходило, и тогда погибло много разумных существ. Помню, все висело на тонком волоске, я и сам выжил лишь чудом. Все так же, как тогда, только хуже.

– И пускай. Одни говорят, что все меняется, другие твердят, что все повторяется, но лишь одно действительно остается неизменным, Бри, – мы идем вперед, так что всякие мелочи ничего для нас не значат. Ты поплывешь со мной на морскую охоту? Я твердо намерен убить сегодня меч-рыбу.

– Боюсь, мой друг, – улыбка сама выползла на лицо, – я и так злоупотребил твоим гостеприимством. К тому же есть неотложные дела. Скоро возобновится переговорный процесс.

– Что ж, понимаю. Надеюсь увидеть на завтрашней демонстрации все, на что способны ваши армодромы.

Отказавшись от поездки на стимере Зефа, мы добирались до посольства, меняя извозчиков одного за другим. Начинался еще один знойный солнечный день, а по улицам столицы к Фатикурею тянулись бесконечные вереницы верующих.

По прибытии в посольство отчет, составленный викарнами, ждал меня словно по заказу. Также я обнаружил, что лингвисты оперативно закончили полный перевод текста Авидаля Киренейского, посвященного апофеозу Кашешубана. Тратить время впустую не хотелось, так что я решил прочесть оба документа по дороге на восток города, однако мое отбытие замедлил визит из тени.

– Это ты, Симон?

– Да, хозяин, – отозвался демон, глядя на меня желтыми глазами.

– Что-то срочное?

– Не знаю, простите. Мне донесли, что ваш дом в Карилье посетил человек, тот старик, что живет по соседству. Он настаивал, что должен встретиться с вами как можно скорее и что это важно. Мои сородичи проследили за ним, старик вернулся в свой дом, ходит из стороны в сторону и пьет алкоголь.

– Не одно, так другое. Хм, человека его выдержки трудно так разволновать. Ну что ж, все равно по пути. Молодец, что проявил инициативу, ступай.

– Служу.

Так как Адольфа все еще исследовали наши маги и мистики, пришлось взять одного из шоферов-разведчиков и отправиться домой с ним.

Пока «Гаррираз» пробирался по раскаленным, запруженным народом улицам Арадона, я сосредоточенно читал. С донесением Форхафа удалось разделаться быстро, мои догадки подтверждались: в Сиреневом Саду творился фестиваль религиозного мракобесия под видом вселенской панихиды. Паломники, нищие, калеки и прочие страждущие, наводнившие владения церкви, возносили молитвы за упокой души своего понтифика, а тем временем среди них тут и там проповедовал Томаз эл’Мор. Этот тэнкрис обладал столь великим даром проповедника, что после встречи с ним верующие словно наполнялись внутренним светом и начинали смотреть на калеку как на живого святого.

– Сукин сын.

– Хозяин?

– Томаз эл’Мор готовится стать самым молодым великим теогонистом в истории Зильбетантизма. Уверен, это он помог старику отойти в Шелан после нашего с тем разговора. Все это очень плохо для нас кончится.

– Потому что санктуриарх каким-то образом связан с борьбой за сердце Дракона Времени, а мы не знаем, что за цели он преследует.

– Из всех игроков, вступивших в борьбу, он – самая темная лошадка. Одни лишь чудеса, которые он творит… у меня очень скверная гипотеза относительно них. Причем скверная она не потому, что может оказаться ложной, а наоборот – потому что может подтвердиться. Магией он не пользуется, а его Голос нам известен – санктуриарх способен преодолевать силу земного тяготения. Остается только это… Выбор конклава санктуриархов предопределен, новым великим теогонистом станет калека-чудотворец.

Отложив доклад Форхафа, я приступил к изучению перевода и вскоре убедился, что ничего нового в тексте не содержалось. Работа Авидаля Киренейского повествовала о ду-хаса Кашешубане, мифическом герое своего народа, который на заре времен – по версии ду-хаса – пытался вырвать мир из лап темноты, – скорее всего, подразумевалась именно Темнота, – для чего, ни много ни мало, решил выковать из лепестков огня солнце. Да-да, Кашешубан придумал саму концепцию небесного светила.

Раз за разом герой водружал свое яркое творение на небосвод, и раз за разом Темнота пожирала его, потешаясь над бесплодными попытками. Сколько бы раз Кашешубан ни выковывал новое солнце ярче и горячее предыдущего, Темнота проглатывала его, но герой не сдавался и продолжал ковать. Наконец, водрузив на небо самое большое и яркое из всех своих солнц, которое осветило весь мир, Кашешубан уверовал, что достиг цели, что победил, однако триумф его был недолгим. Стоя на вершине горы во вновь опустившейся бесконечной ночи, герой слышал завывание ветров и плач своего народа. Тогда-то его и посетило откровение.

Кашешубан понял, что может ковать солнца вечно, но срок его творениям будет отмерен короткий, однако ничто и никогда не станет пылать ярче и горячее его духа. Тогда он разверз свою грудь и вынул из нее сердце. Будучи водруженным на небосвод, оно воспылало так ярко, что на него нельзя было взглянуть, и даже сама Темнота не смогла его поглотить. Герой, бросив последний взгляд на свою победу, стал падать с вершины в пропасть, он был счастлив и не боялся забвения, однако погибнуть ему не дали. Благодарный народ ду-хаса воспел Кашешубану благодарственную песнь, и тот на золотых крыльях поднялся обратно, чтобы соединиться с новорожденным солнцем. Так Кашешубан пережил свой апофеоз, то есть стал богом.

– Теперь понятно.

– Что понятно, хозяин?

– Почему эта книга интересовала старика эл’Рая. Мы имеем дело не просто с носителем мании величия в термальной стадии, нет, он по-настоящему безумен.

– Кто, хозяин?

– Грюммель. Старик что-то узнал о нем, что-то настолько важное, что стальной пророк лично явился его убить. Кашешубан стал богом-солнцем, и Грюммель хочет повторить его путь. «Никто не сможет даже поднять глаза, когда я воссияю на небесах подобно солнечному диску», – вот что он сказал мне в соляном гроте, и хотя тогда я не мог чувствовать его эмоций, Себастина, уверен, архитеррорист был совершенно искренен. Грюммель хочет стать богом.

– Звучит как абсурд, хозяин.

– Абсурд и есть, но не в том случае, когда рядом с безумцем крутится одно древнее божество, ждущее возрождения, и некая магесса, чьи умения простираются далеко за грань нашего понимания. Адалинда умеет обращаться с богами, Себастина.

– Хозяин?

– Она смогла обезвредить мою Маску.

Темнота, будучи заботливой мачехой, возмещала недостаток у своих приемных детей Голосов. Каждого Упорствующего она наделяла не одним, а двумя дарами: стражем жизни – дракуулем либо дракулиной – и стражем души – Маской. В самые опасные моменты, когда даже дракууль оказывался неспособен помочь, тэнкрис призывал свою Маску в мир и обретал чрезвычайную силу, шанс выжить. Магия была более-менее действенна против нее, в отличие от простого оружия, но и она не давала совершенного результата. Все это мы с Инчивалем проверяли много раз на моей хитиновой шкуре. А все потому что Маски – суть аватары Темноты, ее материальные воплощения. Мало какое оружие способно убить даже такую скромную ипостась бога, мало какая магия может сделать ее беспомощной. Леди Адалинда такой магией владела.

Не успел «Гаррираз» полностью остановиться, как дверь дома открылась и на порог выступил Джек Ром.

– Добрый день, герр Ром, слышал, вы хотели меня видеть.

– Спасибо, что так быстро отреагировали.

В его жилище по-прежнему было довольно темно и душно, дом редко проветривался или подвергался уборке, окна скрывали плотные шторы.

– Виски? – предложил лариец, прикрыв за нами с Себастиной дверь.

– Боюсь, что нет, дела ждут.

– Тогда никакой лишней болтовни. Меня попросили сообщить вам лично, что зеньор Ганзеко Родриго эл’Травиа жив.

Где-то в глубине дома тикали часы, отсчитывая секунды жаркого полдня.

– Вам смешно? – наконец спросил он, разглядев выражение на моем лице.

– Нет, простите. В последнее время мои почившие знакомые имеют привычку возвращаться к жизни. Интересно, кто следующий? Может, старик эл’Рай?

– Я не совсем понимаю.

– Извиняюсь еще раз. Значит, почтенный эл’Травиа жив?

– Он в Островном королевстве, среди надежных людей. Сегодня перед самым восходом, как говорят, он выполз на берег прямо из моря, раненый и едва живой. Мы оказали ему помощь, насколько это было в наших силах. Зеньор эл’Травиа настаивал на том, чтобы о его присутствии никому не сообщалось, кроме вас. Он просит о встрече.

– Если дадите адрес, вечером я приеду в Островное королевство – раньше никак, увы, заботы государственной важности.

Проезд по городу становился все более сложным, но, к счастью, не все арадонцы сходили с ума по мертвому понтифику. Ближе к Ишкер-Самаше продвигаться стало легче.

С тех пор как царство Вархеш захватило Сама’шхам и изгнало самашиитов с родной земли в стародавние времена, те неустанно расселялись по миру. Прапрадед нынешнего монарха приютил группу скитальцев на своей земле, ибо догматы самашиитской веры позволяли заниматься делами, запретными для зильбетантистов, к примеру, давать деньги в рост. Впоследствии эта диаспора сполна отплатила арбализейской казне, но любви среди прочих подданных не снискала. Так часто случалось, самашиитская склонность к сохранению национальной и культурной аутентичности и стремление к созданию замкнутых социумов делали их чужими и отталкивающими для аборигенов, что влекло негативные последствия. В целях защиты полезных подданных от менее полезных, но более местных, гетто Ишкер-Самашу еще в те времена обнесли высокими стенами и снабдили мостами, которые поднимались на ночь.

Показав жетон и назвав имя Ицбаха Бернштейна, я убедил стражей пропустить нас на территорию гетто, и более того – нам подсказали, что сейчас мошре не дома, а в Главном Хоральном шхадуле.

То здание сильно выделялось на фоне прочих скромных построек своими размерами и красотой. У главного входа собралась шумная и нарядная толпа самашиитов, к нам сразу же обратились многочисленные взгляды, стоило лишь покинуть транспорт. Подскочил молодой полноватый самашиит, чьи ноги ни на мгновение не замирали, отплясывая под музыку скрипок. Он осведомился, кто мы такие, а получив ответ, уточнил, были ли мы приглашены на свадьбу. Узнав, что не были, самашиит пришел в радостное возбуждение и прокричал толпе о своем открытии. Под возгласы одобрения нас пригласили войти в шхадул.

Именно шхадулы использовались этими людьми для отправления религиозных обрядов, хотя и не являлись храмами в привычном понимании, а скорее были чем-то средним между религиозными школами, домами собраний и общинными судами. Что же до храмов, то тысячелетия назад самашииты возвели один для своего бога на холме Ишкхалем – один храм, единый для всех.

Увы, после их изгнания захватчики разрушили его до самого основания. Впоследствии Меския поглотила и переварила воинственный Вархеш, позволив самашиитам вернуться в их святую землю и восстановить храм, однако, к великому своему горю, они не преуспели.

Храм был построен на месте, где Бог, по мнению самашиитов, в первый и последний раз ступил на землю, дабы заключить договор с избранным народом. Там двенадцать избранных мужей устроили святилище, после чего воздвигли внутренние стены храма, тем самым сделавшись первожрецами. После разрушения вархешитами храма место святилища было утрачено, а институт первожречества увял. Это значило, что самашииты не могли даже попытаться начать поиски святилища, ибо подступать к тому священному месту могли только первожрецы. Восстановить храм оказалось невозможно, и самашииты до сих пор оплакивали эту потерю у лишенной врат стены, которая должна была не пускать смертных к подножию Ишкхалема.

Главный хоральный шхадул был очень красив, его прямоугольная зала имела высокие нервюрные своды, под которыми пылали громадные люстры, все поверхности покрывали изысканные орнаменты, на стенах, меж колонн висело самашиитское знамя, а главный витраж удивлял простотой – красная вертикальная полоса в восьмиконечной звезде как символ договора крови между Богом и его избранниками. Внутри святилища, в хрустальном саркофаге, укрытом черным, вышитым золотой нитью бархатом, хранилась копия Первозакония, религиозного документа, за один взгляд на который многие исследователи отдали бы руку. К счастью, образ Карима[9] самашииты в шхадулах не устанавливали.

Помещение полнилось мужчинами в широкополых шляпах. Женщины, по случаю праздника одевшиеся в платья светлых тонов, собрались за невысокой перегородкой, отделявшей их от мужской части шхадула. В центре, там, где располагался подиум для чтения Арховы, был установлен конус из черного полотна, укрепленного на восьми шестах, – шарирах. Наш провожатый протанцевал к этому конусу и громко сообщил тем, кто находился внутри, о появлении незваных гостей. Со стороны могло показаться странным, что это вторжение посреди праздника вызывало такой радостный ажиотаж, однако не в случае самашиитов. На их свадьбах незваный гость был самым желанным, символом удачи и благосклонности Бога.

Изнутри шарираха послышалось приглашение, и мы проникли за черное полотно.

– Ашлом, мошре Бернштейн, – поприветствовал я дивалла, приподнимая шляпу. – Похоже, я заглянул не в самое подходящее время.

– Зеньор эл’Харэн? Вы ко мне? – Удивленный старик поднял глаза от книги, которую держал перед собой.

– Конечно, к вам, мошре, но, видимо, придется отложить мое дело до окончания церемонии. Мафэт ха ойшвер! И да начнется действо!

В соответствии с обрядом, когда церемония бракосочетания началась, в потолке открылся большой люк, ибо все должно было происходить под небом. Жених первым вошел внутрь шарираха и при свидетелях, среди которых мне было выделено почетное место, произнес брачные клятвы. Дивалл исполнял функции нотариуса, как бы заверяя искренность и добровольность его слов. Затем в шарирах вошла невеста и произнесла свои клятвы. Ицбах Бернштейн громогласно запретил ее всем остальным мужчинам и разрешил ее мужу, после чего объявил факт бракосочетания состоявшимся и соединил руки новобрачных двойным серебряным кольцом, дабы вовне они вышли как единое целое.

Впоследствии, во время праздничного застолья, я произнес одно из семи сакральных благословений и даже ко всеобщему восторгу спел «Фаду ах’шаррифах»[10]. Таким образом, исполнив все обязанности вестника удачи и получив традиционный подарок от новобрачных, я смог отвлечь Ицбаха Бернштейна от беседы с другими почтенными старцами.

– Мы можем поговорить наедине, мошре?

– Полагаю, что да. Я живу совсем рядом.

Жилище старого дивалла ничем не отличалось от прочих двух-трехэтажных домов с надежными стенами, маленькими окнами и коричневой черепицей. Его передняя часть служила чем-то вроде лавки раритетных изданий, имелся рабочий кабинет, также являвшийся библиотекой.

– Не откажетесь от чая с мятой, или…

– Сегодня меня окружили более чем достаточной заботой и гостеприимством, мошре, спасибо. Дела, дела и еще раз дела. Мне с моей проблемой не к кому больше обратиться, кроме вас.

– Буду рад помочь, если это окажется в моих силах, – кивнул он.

Дивалл уселся на скрипнувший стул, а Себастина по моему знаку достала стопку листов с надписями, оставленными Гелионом Бернштейном в доме скорби.

– Я изучал эти письмена, используя все свои знания и опыт, но ничего не добился. Взгляните.

Стоило материалу попасть в его морщинистые руки, реакция последовала незамедлительно. Старый богослов, ученый, мудрец, учитель и философ тонко вскричал и, схватив бумаги, прижал их к груди, словно родное чадо.

– Не смотрите! Не смотрите! Вам нельзя!

– Спокойствие, мошре, я не смотрю, и моя спутница тоже не смотрит. Хотя я уже все видел, как вы понимаете.

В угоду ему мы оба прикрыли глаза, пока старик, задыхаясь и бормоча, прятал бумаги. Потребовалось некоторое время и стакан воды с каплями «от сердца», чтобы руки Бернштейна прекратили трястись, а взгляд стал более-менее вменяемым.

– Откуда вы взяли эти документы?

– Не могу сказать.

– Как это так – не можете?! Кто вам их дал?!

– Один душевнобольной человек, которого, увы, я потерял.

– Он был самашиитом?

– Да. – Я пока что придерживал информацию о личности автора, старик и так едва держался.

Посеревшее лицо делало его похожим на труп, в глазах плескался с трудом контролируемый ужас.

– Тысячи лет безупречного служения и хранения, тысячи лет веры…

– Мошре, сосредоточьтесь, вы можете рассказать мне, что все это значит?

– Кто еще видел эти документы? – потребовал он, буравя меня взглядом.

– Больше никто, – солгал я, прилагая крошечное усилие Голоса, дабы Бернштейн поверил. Не скажу, что самашииту сильно полегчало. – Вы сможете передать мне содержание этих документов в виде текста?

Старик медлил с ответом, тяжелые думы обуревали его, подталкивая к чему-то мрачному. Я заподозрил худшее и аккуратно перенаправил эмоциональную бурю в иное русло, использовав кроме Голоса еще и звуковой маркер:

– Подумайте о детях, мошре, велика вероятность, что именно вашими знаниями они будут спасены.

Только что он был готов учинить какую-нибудь каверзу в духе избыточного религиозного рвения, но вот старым сердцем завладели мысли об утраченных чадах, и сострадание потеснило темную решимость. Осталось нанести последний удар.

– Знаете, мошре, я ведь не просил об этом, не искал встречи с чужим сокровенным. Оно само нашло меня. И хотя я чужак, цакх бенту криф Миер, а цакх имхет бенту[11]. Нам неведомо, чего он хочет, но мы можем предполагать. Возможно, так он указывает вам пути. Безумец, оставивший мне сии документы, владел информацией о вашей пропаже, но был слишком болен, чтобы говорить внятно.

И этого хватило.

– Когда… когда вам нужен перевод?

– Он был нужен мне еще много дней назад.

По пути из одного гетто в другое я размышлял о том, как же безумно закручивалась спираль судьбы, дабы затруднить мое продвижение в расследовании. Не то чтобы я считал себя центром вселенной, однако порой чувство, что все намеренно обращается против тебя, просто-напросто не отпускало.

Как и его отец, Гелион Бернштейн мог стать диваллом и занять почетнейшее место в обществе самашиитов. Его готовили к этой роли сызмальства, обучая философии, религиозной юриспруденции, толкованию священных текстов, а также древним мистическим практикам. Самой же сакральной частью обучения было приобщение к идевашэму – языку Бога, на котором было написано Первозаконие. На протяжении эпох чужаков не допускали к этому сокровищу самашиитов, само изображение божественной письменности являлось тайной, доступной лишь избранным. Оставалось диву даваться, каких трудов и ухищрений стоило этим людям так долго и так умело защищать ее.

Однако Гелион Бернштейн стал одним из немногих самашиитов, которые откололись от своего народа, и вместо уготованной отцом судьбы, образа жизни, мировоззрения сын избрал иной путь – традиционную науку. Его гений был замечен королем, что позволило Гелиону обучаться у лучших ученых мира. Вернувшись домой, он неплохо поработал на благо Арбализеи, а потом его судьба сложилась так, как сложилась.

Сидя во мраке своей камеры, одержимый Драконом Времени, измученный великой довлеющей волей, Бернштейн собственной кровью исписывал стены на языке богов. Не знаю, пытался ли одержимый использовать его как шифр, обращался ли к идевашэму как к единственному стабильному воспоминанию из прошлого, или это личность бога сливалась с его сознанием, заставляя думать на языке бессмертных. Я даже не был уверен, что он пытался оставить послание, а не бредил, хотя аргумент юного Эзмерока меня задел.

Пытаясь взломать «шифр», я замечал в его символах что-то эфемерно знакомое. Вскоре я осознал, что отдельные значки отдаленно напоминали ишид-самаш – самашиитскую письменность. Наконец я решил испытать удачу и пришел к отцу автора. Ицбах Бернштейн обязался закончить перевод за несколько дней в обмен на клятву сохранить тайну идевашэма, языка, в существовании коего многие сомневались.

Солнце красило небеса Арбализеи в багровый и пурпурный цвета раннего вечера, когда «Гаррираз» остановился посреди одной из множества узких улочек Островного королевства. Дом ничем не выделялся среди прочих, такой же грязный, кривоватый, обросший надстройками, как старое дерево грибами-паразитами. Внутри оказалось множество вооруженных ларийцев, которые будто каждую минуту готовились к обороне. Атмосфера потрескивала от напряжения.

Ром ждал на месте и лично провел нас вглубь дома. Ганзеко эл’Травиа поселили в почти пустой комнате с минимумом мебели. Гордость не позволяла ему валяться у всех на виду, и тэнкрис едва живой сидел на своем ложе, хотя давалось ему это нелегко.

– Несказанно рад видеть вас живым, монзеньор. Примите мои соболезнования.

– Пустое, – ответил он, не вставая, бледный, весь блестящий от пота, – я выращу себе новые сады и построю новый дом. Людей жалко, но их не вернуть.

– А… хм, ваше семейство?

– Мне хватило осмотрительности последовать вашему совету и отослать их в безопасное место загодя. Спасибо, кстати, я об этом не забуду.

– Моя паранойя к вашим услугам. А теперь, пожалуйста, расскажите о вчерашнем.

– Нечего особо рассказывать. Они высадились с паровых катеров посреди ночи прямо на мой причал и двинулись к моему дому, убивая всех по пути. Мои люди имели достаточно оружия, чтобы организовать хлипкое сопротивление, и мы немного подрались. Я перебил с десяток вражеских солдат, что оказалось удивительно нелегко…

– Десять? – переспросил я, решив, что ослышался.

– Да, десять, вы что, плохо слышите?

– А как вы это сделали, если не секрет?

– При помощи Голоса, разумеется, – объяснил он мне, словно идиоту. – Я могу преображаться в более опасное существо, но, к сожалению, с их офицерами это мне справиться не помогло, один беспрерывно поливал меня огнем, а другой…

– Бил молниями?

– Это были ваши знакомые?

– Старые друзья, денег мне задолжали. Продолжайте.

– Мы отступили в дом, забаррикадировались и стали отбиваться, пока нас не подожгли. Когда последний мой человек пал, я вырвался из горящего дома через стену и понесся к обрыву над самым морем. До Островного королевства добрался вплавь. Вот и все.

– Хм. – Справившись с первым удивлением от осознания того, что у этого… тэнкриса был Голос, я уселся на свободный табурет, приставил к столу трость и снял опостылевшую шляпу. – Полагаю, вам нанесли визит технократы. Похоже, они вас наконец заметили. Слава богине, что они.

– Я не совсем понимаю. Что этим мерзавцам понадобилось от меня?

– Кроме того что вы чрезвычайно состоятельный тэнкрис, то есть их главный классовый враг? Думаю, они хотели убить вас за привлечение внимания к пропаже детей.

– Что? – Джек Ром, все это время торчавший у окна, резко обернулся. – Это они воруют наших детей?!

– Нет, но они напрямую связаны с этим. Видимо, похититель захотел убрать вас их руками… хотя это как-то странно. Он мог бы прийти сам и легко все разрешить. Право, я ожидал от короля, что он подошлет к вам убийц, и даже подозревал, что именно он и устроил вчера пожар, но раз уж это были технократы… Не сходится.

– Вы уже знаете, кто это сделал, – обвиняюще произнес лариец, – знаете, но не говорите нам!

– А что бы вы сделали, узнав, пошли бы его воевать? Генерал Ром, вам нанес удар тот, для кого люди, равно как и тэнкрисы, есть существа мелкие и ничтожные. Он настолько опасен, что даже знай я, где его логово, не поделился бы с вами.

– Это противоречит нашему уговору!

– Какому уговору? Я намеревался помочь вам с поисками, а не с массовым суицидом. Как только в моих руках окажется вся информация, в дело вступят отборные войска Мескийской империи, а не суровое ларийское ополчение. Я пытаюсь защитить вас, простите.

Человек скрестил руки на груди и больше не проронил и слова. Он был достаточно умен, чтобы понимать, сколь бесплодными окажутся попытки переубедить тэнкриса, а потому не тратил силы понапрасну, однако и его поза, и его эмоции открыто выражали недовольство.

– А у вас есть что мне сказать или попросить, монзеньор? – устало обратился я к эл’Травиа.

– Вы действительно считали, что король мог бы послать за мной убийц?

– Я бы послал. Соблазн устранить главного кредитора, да еще и претендента на трон, который тебя ни в кахессу не ставит, нельзя недооценивать. Отрадно знать, что вы живы и что ваша с монархом взаимная неприязнь еще не дошла до крайности, зеньор эл’Травиа. Могу ли я предложить вам убежище на мескийской территории?

Он ответил не сразу, задумавшись над предложением, но потом стряхнул с себя оцепенение и одарил меня спесивым отказом:

– Никогда не будет такого, чтобы Ганзеко Родриго эл’Травиа прятался от своего короля на территории другой страны!

– Чего-то такого я и ожидал. Позвольте хотя бы прислать к вам целителя, ведь четыре пулевые раны и ожоги – это не шутки.

– Я останусь здесь, если моим ларийским друзьям это будет не в тягость, и как-нибудь сам о себе позабочусь.

– Как знаете. – Я поднялся, надевая шляпу. – На данный момент вы официально объявлены пропавшим без вести, поскольку ваше тело не найдено. И вот вам мой совет: пользуйтесь этим статусом как можно дольше, пусть враг думает, что достиг цели. Пока следствие ведется, активы вашего концерна находятся в руках совета директоров, который не сможет принять никаких судьбоносных решений, прежде чем я официально не объявлю вас мертвым. Кстати, поскольку вы больше не можете пользоваться своими деньгами, я все же пришлю сюда опытного целителя. Всего доброго, судари, честь имею.

Я покидал Островное королевство, четко понимая, что, скорее всего, потерял союзника в лице Джека Рома. Хотелось понять – что я должен был испытывать по этому поводу? Прежде помощь ларийцев могла бы мне пригодиться, но теперь, когда в столице присутствовали войска Имперры, необходимость в них отпала. Расстановка сил изменилась в мою пользу, чему нельзя было не радоваться, а потому профессиональная этика не позволяла полагаться на гражданских.

Тридцать третий день от начала расследования

Я считал себя любителем оружия, но не простого, а скрытого. Когда-то у меня был восхитительный рукавный клинок, по которому я до сих пор скучаю, хотя созданные Инчем выкидные ножи его и неплохо заменили. В моей коллекции было несколько тростей со скрытыми клинками, перстни с миниатюрными револьверами и встроенными капсулами яда, карманные часы с цепочками, такими тонкими и прочными, что ими можно было перерезать горло, кольца с ядовитыми иглами и многое-многое другое.

К сожалению, господа, собравшиеся на демонстрации военной техники, не разделяли моей любви к изящным вещам, их интересовали пушки. Большие пушки.

Для более удобного созерцания организаторы выставки построили на востоке Чердачка целый амфитеатр, только без широких трибун для плебса, а сплошь с просторными обособленными ложами, перед которыми вместо сцены имелась огромная бетонная площадь с ангарами разных стран. Выкатываясь на нее одно за другим, новые артиллерийские орудия разворачивались в сторону Чердачка и начинали вести огонь.

Хитрые арбализейцы убили двух зайцев одним выстрелом… точнее, множеством артиллерийских залпов, но суть та же. Они позволяли демонстрировать оружие, попутно уничтожая ненужные здания. Земля тряслась, грохот стоял неимоверный, фугасы уничтожали целые улицы ударными волнами. Мне оставалось лишь надеяться, что власти успели удалить всех незаконных заселенцев.

– Доброе утро, – сказал я, приподнимая шляпу перед господином, сидевшим в мескийской ложе отдельно от военных.

Он был немолод, прекрасно одет и ухожен, седина преобладала над чернью и в шевелюре, и в усах.

– Доброе, тан… – Онтис Бур замешкался, потом узнал Себастину, и взгляд его переменился. – Неужели?

– Только тсс, – улыбнулся я, присаживаясь рядом.

– Вас не узнать.

– Так и было задумано, решил поработать в поле.

– Ох уж мне эти ваши жуткие штучки, мой тан.

Себастина отстранила официанта и сама поставила рядом со мной стакан свежевыжатого апельсинового сока. Впоследствии она следила, чтобы к нашему столику не приблизился никто посторонний.

– Супругу и дочь брать не стали?

– Что вы, – ответил он, поморщившись после очередного сотрясающего залпа, – они не оценили бы этого представления. Да и я бы предпочел посмотреть издали, кабы мог.

– Планируете заключить какие-нибудь новые договора? Увидели что-нибудь достойное?

– Артиллерия Винтеррейка впечатляет. Огромные калибры, прекрасное исполнение, однако лучших образцов они не продадут, а мы не сможем поставить на вооружение, так что нет. Я хочу еще раз увидеть в деле АМ-5.

– Вы наблюдали за ним сотни часов, насколько мне известно.

– И этого мало. Мне кажется, что мы немного зашли за ту линию, после которой достоинства превращаются в недостатки. Я буду ходатайствовать, чтобы ограничиться на двадцати экземплярах, больше их строить не надо. Следует положиться на АМ-3 и продолжать дорабатывать его напильником.

– Карнифар эл’Файенфас называет АМ-5 триумфом.

– При всем уважении к тану эл’Файенфасу я, как тот, кому приходится воплощать его задумки в металле, считаю, что на этом пора остановиться! У него гигантомания! Его машины становятся слишком большими, слишком тяжелыми, четыреста тонн – шутка ли? Их трудно создавать, трудно транспортировать, трудно чинить, а в полевых условиях – просто невозможно! Они тонут в мягких грунтах как в болоте, и в перспективе убыточность этих машин катастрофична! Единственная радость – это дальность хода, была бы вода, но скорость в тридцать пять километров по шоссе совершенно не радует!

– К счастью, у нас достаточно дирижаблей, чтобы перевозить даже такие тяжести.

– Да, к счастью. Мы продолжаем строить все новых и новых «Наместников». Скажите…

– Шадал эл’Харэн.

– Что ж, пусть будет так. Скажите, Шадал, нам грозит война? Иначе зачем я делаю для империи все это оружие?

Онтис Бур был владельцем корпорации, которая носила его родовое имя: «Онтис». Самое крупное объединение промышленных мощностей в Мескии, заводы, угольные и рудные карьеры, обогатительные фабрики, горно-металлургические комбинаты, транспортные компании, учебные заведения для ковки кадров, инженерные бюро, школы и училища для детей работников, сотни тысяч рабочих мест, миллиардные обороты, все основные правительственные заказы от оборонной отрасли. И это лишь его организаторские таланты, а ведь Онтис являлся еще и инженером-изобретателем, владельцем полутора сотен патентов и просто очень талантливым человеком. Он давно доказал свою абсолютную надежность и имел доступ ко многим государственным тайнам, пользуясь правом задавать очень серьезные вопросы очень серьезным персонам. Я уважал его.

– Оружие вы делаете потому, что в нашем мире это всегда нужно. Новое поставим на вооружение, старое продадим инородцам. Что же касается войны, я нахожусь здесь, в частности, и для того, чтобы нивелировать ее вероятность. Вопреки всему.

В перерывах между залпами мы вели беседу. Фабрикант изучал образцы вооружения своим профессиональным взглядом, а я таким же взглядом изучал господ с соседних лож, военных, ученых и торговцев. Ингрийцы, гассельцы, винтеррейкцы, таленмаркцы, имезрийцы, раххиримы и многие другие вкушали изысканные закуски, запивая легким алкоголем, и нежились в прохладной тени.

Особая суета царила вокруг рассевшегося на посеребренном троне Зефира эл’Нариа, который закупал образцы ручного оружия и амуниции десятками тысяч экземпляров. Он уже приобрел около пяти сотен мескийских бронестимеров модели «Богомол» и бронетранспортеров-амфибий модели «Плавунец». Эти новенькие машины поступали на вооружение мескийской мотопехоты и элитных подразделений десанта, заменяя давно устаревшие «Скорпионы» и «Медведки», однако ограниченную партию выбросили на рынок по случаю выставки, и Ингра воспользовалась своими торговыми преференциями.

В гассельской ложе находилось целое скопище разумных существ разных видов, которые держались по стойке «смирно», окружая чулганских офицеров, вольготно расположившихся за столиками. Всегда считал государство, выстроенное этими никчемными существами, уродливой пародией на Мескию. Казалось бы, меж нашими мировоззрениями не такая большая разница, но именно это являлось корнем раздора. Чулганы претендовали на наше место в мире, наше исключительное право владеть и повелевать. В идеальном мире, который рисовало их воображение, тэнкрисов не существовало.

Последними, кто интересовал меня по-настоящему, были арбализейцы и винтеррейкцы. Солермо эл’Азарис лично присутствовал в своей ложе в окружении полосатых гвардейцев, и среди их рыжих шкур выделялась пара белых – коронер его величества вместе с сестрой. Мог ли хозяин этих земель хотя бы подозревать, как близко к нему находились мои агенты и что ими были те, кому он по недальновидности решил довериться?

Эрих фон Вультенбирдхе тоже присутствовал, да не один. Рядом с ним, положив ногу на ногу, восседал генерал фон Виндмарк. Военный тер монокль шелковым платком и что-то говорил… судя по движению губ, рассуждал о преимуществах перловой каши перед гороховым супом в рационе солдат. Великий кениг его особо не слушал, следя за огнем артиллерии, а я тем временем разглядывал их свиту. Пепельные драгуны интереса не вызывали, как и смирно сидевший с подветренной от великого кенига стороны шварцен-шатензихель. Однако рядом со столом стоял шкафообразный детина, тот самый, которого я пристрелил во время штурма посольства.

– Они их что, штампуют?

– Простите? – повернулся ко мне Бур, оглушенный очередным залпом.

– Я говорю: вместо того чтобы смотреть на АМ-5 снаружи, нам бы прокатиться внутри! Узнаем, как работает машина под рукой опытного офицера!

Фабрикант удивленно хмыкнул и полез в карман за портсигаром, но запоздало вспомнил, что бросил эту омерзительную привычку много лет назад. Его натура никак не могла до конца с этим смириться, но обожаемая Камилла Бур терпеть не могла сигаретного дыма, и фабрикант перековал себя.

Вдали показался, сверкая серебристо-серым кузовом, стимер представительского класса. Он проехал вдоль длинного ряда ангаров, то выплывая на солнце, то прячась в тени пришвартованных к башням дирижаблей, после чего подкатил к амфитеатру. И вот тут я заволновался – наружу вылез, шатаясь, некто в длиннополой серой шинели, опиравшийся на посох. Из-под капюшона, скрывавшего верхнюю часть лица, виднелись только безвольный подбородок и беззубый рот, а на пряжке ремня мои глаза смогли разглядеть надпись «47».

– Да не может быть…

Вслед за Сорок Седьмым стимер покинула длинноногая блондинка в широкополой шляпе, и вместе они отправились по ступеням вверх, к винтеррейкской ложе.

– Сейчас начнется интересное! – сообщил Бур.

К облегчению многих, артиллерия взяла перерыв, и через несколько минут из мескийского ангара показались шагающие паровые доспехи. Среди них были «Воины» нескольких специализаций и два «Рыцаря». «Воины» имели сверхтяжелые парометы, огнеметы и длинные пики, спаренные с молниеметами. «Рыцари» предстали в клинковой и огнестрельной вариации.

Под пристальными взорами эти красивые машины демонстрировали свои ходовые характеристики, гибкость, меткость, скорость наведения и перезарядки, силу в ближнем бою.

Помнится, довелось побывать на месте, по которому прошел отряд из четырех «Воинов». Они взяли высоту 3663 в битве за долину Бансэн во время миротворческой операции в Ихнафоре, перебили батальон горных стрелков, выдерживая непрекращающийся парометный огонь, уклоняясь от артиллерийских снарядов, форсируя траншеи, палисады и рвы. Кровавое было зрелище.

– Господин, – предостерегающе произнесла Себастина.

В нашей ложе появился огромный черный пес, длинноногий изящный хищник. Он неспешно приблизился и сел, высоко подняв острую морду, как бы указывая на украшенный золотом ошейник.

– У него там капсула, свинти-ка колпачок, Аделина.

Шварцен-шатензихель спокойно подпустил к себе чужака и позволил изъять из ошейника маленький листок бумаги. Невероятно умные глаза смотрели на меня выжидающе.

– Что там, мой тан?

– Меня зовут в гости, господин Бур. Прошу простить.

Когда мы появились в винтеррейкской ложе, прозвучала властная команда «место», и пес занял точно то место, где прежде сидел. Навстречу поднялся сам Эрих фон Вультенбирдхе с протянутой в приветствии рукой.

– Для меня честь наконец познакомиться с вами.

– Взаимно, ваша светлость, хотя затрудняюсь понять – чем обязан вашему вниманию?

– Ну как же, – обаятельно улыбнулся человек, – это мы вам обязаны своими жизнями, разве не так? Месяц назад вы участвовали в некоем событии, когда погибло множество разумных. Могли погибнуть и мы с моим другом Юстасом, но вы остановили злоумышленника. Невероятно! Браво! Присядем? Мой личный повар вот-вот закончит матлот[12] из угря, присоединитесь?

– О, благодарю, но нет.

– Может, отведаете утку в меду с пряностями?

– Нет, нет, благодарю.

Я присел на свободный стул и осмотрел панораму Чердачка с новой точки, хотя самое интересное происходило на двух гигантских миражах, показывавших район с высоты птичьего полета. В небе тихо плыли дирижабли с синематехами на бортах, артефакты вели съемку действа и транслировали ее через магов на земле. Технология была новой, едва освоенной, трудоемкой для живых ее составляющих, сиречь самих магов, однако она уже работала и могла считаться еще одним новшеством выставки.

– Итак, можете ли вы пролить свет на то, что же все-таки произошло в тот день? Для нас это выглядело так: на сцене появился некий субъект в водолазном скафандре, в него, как положено при таком поведении, все стреляют, а спустя миг его уж нет, как и досточтимого тана эл’Файенфаса, вокруг льется кровь, валяются тела. Как это произошло?

Я внимательно смотрел на человека, думая о том, что в последний раз мы встречались при довольно неприятных обстоятельствах, когда погибли… должны были погибнуть люди. Двое из них как раз стояли не далее чем в десяти шагах от меня. Сам я тогда тоже находился в десяти шагах от фон Вультенбирдхе. Узнал ли он меня? Хотел ли проверить сомнения? В принципе, ночь, стресс и шок могли сгладить впечатление от такого громадного детины. Хорошо, что я прятал лицо.

– Поверьте, ваша светлость, я и сам ничего не понял. Все вдруг оцепенели, и лишь у меня оказалась возможность вступиться за них. К сожалению, получилось не слишком успешно.

Этот человек и его подручные охотились за сердцем Дракона Времени черт знает сколько времени, они получили его от Измаил-бея, а потом потеряли. Может ли статься, что они не до конца понимали, зачем нужен этот камень? Зачем они вмешались в эту авантюру? Как они вообще узнали о существовании камня?

От размышлений меня отвлекло волнение, испытываемое блондинкой. Она все еще делала вид, будто полностью поглощена изучением своих ногтей, но ее эмоциональный фон окрашивался в густую синеву.

– Какая досада. – Великий кениг вздохнул. – Череда неудач так и преследует меня в последнее время. Недавно вот едва не погиб.

– Неужели?

– Да. На наше посольство напали, удалось разойтись со смертью в полушаге.

– Ах, какой кошмар! Я слышал о нападении на посольство, но не знал, что вам грозила такая опасность. Кстати, а кто это сделал? Кто посмел?

– Вы не знаете?

Неприятный холодок пробежал по моему хребту. Не то чтобы он мог причинить мне вред, даже если бы узнал, но дипломатический скандал такого уровня послужил бы достойной причиной для объявления войны. Полный крах.

– Это были террористы.

– Железное Братство? Мне известно, что в Гасселе уже с ними сталкивались. Погибло много разумных. Душевно рад, что вы не разделили их участи.

Кениг на градус склонил голову, одаривая меня пристальным взглядом.

– Со всем почтением, но вы очень странный тэнкрис.

– Это похвала или укор? – осведомился я после секундной задержки.

– Это констатация факта. Никогда еще не встречал столь скромного и доброжелательного тана.

– Не то чтобы у вас было много возможностей познакомиться с нами близко.

Гонения на тэнкрисов в Винтеррейке начались еще при Вильгельме Первом, видовая дискредитация, конфискация имущества, лишение титулов, каторга или изгнание – на выбор. Многие просто бежали в Мескию, плюнув на неблагодарного кэйзара, чьему роду их предки служили веками. Иные, самые упрямые, развязали кратковременную гражданскую войну, которую проиграли, но бились они отчаянно, остервенело и крови пролили столько, что реки Винтеррейка еще очень долго оставались красными.

Многие историки выдвигали свои теории касаемо причины, по которой Вильгельм Первый объявил высокородным войну. Мне самой правдоподобной казалась та, что утверждала: видя откровенную слабость своего сына Карла, Вильгельм предпринял отчаянный шаг по избавлению от опасного элемента. Он прекрасно знал природу тэнкрисов, которым было категорически трудно хранить верность слабому правителю, и боялся, что Карл потеряет корону, а Винтеррейк станет еще одной тэнкрисской державой на орбите Мескии. Возможно, эта идея стала его одержимостью.

– Скажите, тан эл’Харэн, эти замечательные машины – они ведь не продаются?

– Шападо? Нет.

– Зачем же их показывать, раз никто не сможет купить?

– А зачем показывать «Тюрн», ведь эту САУ[13] тоже никто не сможет купить?

Кениг покачал головой, улыбаясь:

– Ошибаетесь, тан. Мы уже поставляем «Тюрны» таким странам, как Таленмарк и Кравеция, но Мескии свою артиллерию поставлять не хотим. Нам кажется, ваша артиллерийская школа и без нашей помощи достаточно быстро развивается. Чего стоит один только «Анцхель»!

– Я передам нашим инженерам, они будут польщены.

– А какая у вас причина не делиться новым оружием? – спросил он, прекрасно понимая, что задавал глупейший вопрос.

Не хотим давать недавно облысевшим гиббонам самое лучшее оружие в мире.

– Увы, наша договоренность с хинопсами подразумевает вечный запрет на торговлю одушевленной техникой, а без душ механизмов наши шападо и армодромы проседают по КПД на пятьдесят и сорок процентов соответственно. Если бы мы могли, давно бы начали продавать передовую технику во все концы мира, пользуясь неотменяемой монополией и получая такие деньги, что… впрочем, вы и сами понимаете. – Я вздохнул, показывая, как меня огорчает этот запрет. – А еще ваши инженеры чрезмерно любопытны и пытаются лезть даже туда, куда было уговорено, что они лезть не станут. Сколько людей погибло при дестабилизации того ЯСД, сорок?

– Вы хорошо осведомлены.

– А как же, ведь я здесь в качестве руководителя «Мескийской военной торговли», фирма такая, помогаем воинственным разумным всего мира эффективнее убивать друг друга.

– Да-да, я слышал. Очень подходящее занятие для близкого родственника правящей династии – торговля ржавыми винтовками.

– Каждый зарабатывает на кусок хлеба как может.

Это замечание заставило его открыто засмеяться, фон Виндмарк, все время смотревший на миражи, тоже ухмыльнулся, даже шварцен-шатензихель громко гавкнул. Только блондинка никак не могла сбросить напряжение. Ее изящные пальчики крутили серебряное колечко на мизинце левой руки.

– Невероятно. Ваш народ действительно полон неожиданных талантов, одни тэнкрисы торгуют оружием как конфетками, другие продвигают медицину из чистого альтруизма, третьи оказываются шпионами и предателями… Кстати, как невежливо было с моей стороны не представить вам сию прекрасную даму! Тан эл’Харэн, знакомьтесь, тани Кименрия эл’Дремор.

Блондинка замерла, оставив кольцо в покое, и подняла голову. Поля шляпы больше не скрывали ее лица, и покрашенные волосы не обманывали. Вот, значит, как?

Хм, интересно, чего он хотел этим добиться? Уличить меня в том, кто я есть на самом деле, через реакцию? Не вышло, я не выдал своего удивления. Что еще? Устроить очную ставку, чтобы свидетельница опознала громилу, выкравшего из посольства трофейный труп? Показания Кименрии могли сыграть важную роль – ведь я был в тюремном отсеке и перебил охрану, но не устранил ее… зря, очень зря. Если хочешь, чтобы кто-то точно умер, – убей его сам. Глупец. Теперь с ее подачи мог разгореться грандиозный скандал.

– Благородная тани в компании винтеррейкского аристократа? Неожиданно, – «удивился» я. – Вы тоже полны сюрпризов, ваша светлость, такой высокородный уроженец Винтеррейка в компании неугодного элемента – это, знаете ли, большое вольнодумство у вас на родине. Рад, что не все так плохо.

Кименрия смотрела на меня, и я знал, что она смотрела на себя в тот миг, смотрела моими глазами.

– Мой тан, нам пора, – сказала Себастина, склонившись к моему уху, – господин Бур идет.

Онтис Бур покинул мескийскую ложу и теперь в компании телохранителей спускался с высот амфитеатра.

– Всего доброго, ваша светлость, генерал, тани.

Надев шляпу, я вышел из тени под солнце и поспешил присоединиться к фабриканту.

– Удивительно, мой тан, вы так благожелательно говорили с винтеррейкцами, хотя между нашими державами воцарилась напряженность.

– В наш век лицемерия и обмана даже заклятые враги вынуждены поддерживать антураж цивилизованности и высокой морали.

– Значит, просто скалили друг другу клыки, говоря комплименты?

Я широко улыбнулся:

– Что-то вроде.

Мне хотелось тогда обернуться, чтобы увидеть, как великий кениг склоняется к Кименрии, как задает вопрос, как она отвечает ему. Выдаст ли она меня, памятуя о том, что ее единственный сын сейчас живет в Мескии, окруженный моими слугами? Увы, ответить на этот вопрос могло лишь время.

Из мескийского ангара медленно выползла махина, засверкавшая золотом на солнце, – это «Золотой Бог» выдвинулся к стартовой позиции, гордо неся на броне государственные и родовые гербы, а также огромную черную надпись «Meskia dominatur»[14]. Двигался он со скоростью тридцать километров в час, так что стимер домчал нас до ползущего гиганта мгновенно. Вблизи вид двигавшихся гусениц внушал нешуточную тревогу: шутка ли – без малого сорок метров в высоту и вдвое больше в длину?

«Золотой Бог» остановился, исторгнув облако пара, и по экрану, защищавшему гусеницы, ударилась веревочная лестница.

– Трап остался в ангаре! – прокричали сверху. – Поторопитесь! Коммандер ненавидит задержки!

Мы с Себастиной одолели лестницу быстро, но и Онтис Бур справился неплохо для своих годов – ювенальная терапия[15], без сомнения, шла ему на пользу. Солдат в темно-сером комбинезоне поднял лестницу и провел нас внутрь машины через боковой проход с тремя бронированными дверьми. В провожатом необходимости не было, и мы с Буром, отлично знавшие устройство армодрома, отправились по лестнице на верхние ярусы.

В главной башне армодрома находился аналог капитанского мостика, совмещенный с казенной частью двухсоттрехмиллиметрового орудия «Анцхель». Оттуда коммандер раздавал приказы, там же находилось место бортового мага-связиста, заведовавшего станцией спокхамоса. Коммандер восседал на пьедестале позади и справа от системы подачи снарядов. К богато украшенному трону крепилась панель со встроенными переговорными артефактами, имелся высококлассный перископ, панель с компасом и привинченный к полу чертежный стол для работы с картами.

Вблизи коммандер эл’Орхидус оказался столь молодым тэнкрисом, что еще чуть-чуть – и его можно было бы наречь юнцом. Породистый экземпляр с короткими волосами цвета каркаде и серебряными глазами. Он встретил нас волной тяжелого раздражения, но лицо оставалось каменным.

– Добро пожаловать на «Золотого Бога», – басовито произнес тэнкрис, после чего отдал машинному отделению приказ на полный ход, водительскому – держаться прежнего курса – и надолго замолчал.

Армодром развил скорость в тридцать пять километров в час, и хотя для такой громадины полз он весьма шустро, путь до ближайших построек по семисотметровой бетонной площади показался мне вечностью.

АМ-5 являлся продолжением концепции самой первой серии армодромов и классифицировался как сверхтяжелый армодром прорыва и штурма укреплений. Его пушка была сродни корабельным орудиям по своей разрушительной мощи, лобовая броня могла выдержать практически любой удар, а запас хода ограничивался количеством сменных фильтров, через которые пропускалась набираемая вода из любых встречных водоемов.

Будучи передвижной крепостью, АМ-5 «Фламберг» испытывал нехватку маневренности и скорости, отчего был уязвим для бомбардировки. Это возмещалось неплохой системой противовоздушной обороны: шестью спаренными зенитными орудиями, расположенными в задней части бортов корпуса, под главной башней и в гнезде на крыше самой главной башни. Для борьбы с вражеской пехотой имелось два сверхтяжелых паромета «Цайгенхорн» в передней части бортов корпуса, которые могли также стрелять в зенит. В водительском отделении кроме основного водителя располагался резервный, исполнявший обязанности огнеметчика. В принципе эта машина должна была стать воплощением необоримой военной мощи Мескии. Даже в случае потери мобильности она превращалась в стационарный бастион и могла прикрывать наступление пехоты, выдерживать осаду и вести огонь на километры.

Но лучше всего АМ-5 умел сокрушать и давить.

Дома рушились от соприкосновения с лобовой деталью, словно карточные, и отправлялись под гусеницы. Скорость снизилась до двадцати пяти километров, но одна за другой улицы исчезали. Главное орудие вело огонь чугунными болванками без взрывной начинки, которые как летающие тараны размалывали несколько построек подряд. При этом внутри армодрома грохот выстрелов казался слабыми хлопками, гораздо громче звучал двигатель и взрыкивала воинственная душа механизма.

Демонстрация разрушительной мощи шла размеренно, так что эл’Орхидус позволил себе ответить на некоторые вопросы Онтиса Бура относительно работы машины и соотношения ее фактических характеристик с заявленными.

– Заряжай бетонобойный, – приказал коммандер, когда «Золотой Бог» продавил себе путь к большому полуразрушенному зданию, бывшему когда-то больницей, – доломаем эти руины и возьмем двадцатью градусами севернее. Надо продемонстрировать работу зенитного вооружения.

Наводчик одновременно закрутил рукоятки вертикального и горизонтального наведения, приводя в движение всю башню.

– К стрельбе готов!

Эл’Орхидус собрался уже приказать открыть огонь, но вдруг что-то произошло. Вся машина вздрогнула, а здание-мишень обвалилось.

– Что это было?

– Землетрясение, судя по всему, – ответил я.

– Тряхнуло весьма ощутимо…

– В этих широтах тектоническая активность крайне низка.

– И что?

– А то, что разворачивайте свою махину и езжайте назад! Прямым путем!

Коммандер нахмурился, одаривая меня ледяным взглядом.

– Я должен закончить программу показа.

– Вы должны подчиняться приказу Жнеца. Я реквизирую эту боевую единицу властью, данной мне Имперрой.

В башне разорвалась бомба ментального напряжения. Никто прежде не задавался вопросом о моей личности, экипажу хватало того, что я был высокородным таном, а коммандеру – того, что я сопровождал очень важного человека. Однако теперь отношение переменилось.

– Я должен увидеть инсигнию, – мрачно сказал он.

– Во время выполнения тайного задания с собой ее не ношу.

– В таком случае ничем не могу…

– Простите, тан коммандер, – вмешался Бур, – но я могу поручиться за искренность моего спутника. Он высокопоставленный служитель Имперры, вынужденный блюсти инкогнито, и если он посчитал, что нам нужно немедленно вернуться, значит – нужно.

Таким образом, Ханибал эл’Орхидус оказался перед очень трудным выбором. С одной стороны, неподчинение Жнецу было приговором для любого мескийского военного. С другой, без предъявления инсигнии он имел полное право послать меня вдаль. С третьей же, слово Онтиса Бура, хоть и не могло тягаться с приказом командования по значимости, имело большой вес среди военных.

– Крайчек, свяжись с временным штабом, спроси – что происходит? Нам продолжать программу?

– Минуту, – отозвался бортовой маг, орудуя над панелью спокхамоса. – Хм… не могу, тан коммандер. Какие-то… помехи в поле, не получается никого выловить. Может, усилить сигнал…

Эл’Орхидус сжал челюсти с такой силой, что желваки заплясали под кожей, после чего принял волевое решение:

– Берст, разворачивай нас! Курс на амфитеатр! Машинное, полный вперед!

– Я не забуду о вашей рассудительности, тан коммандер, – пообещал я.

– Если все это ошибка или саботаж, – мрачно отозвался он, – я постараюсь сделать так, чтобы вы разделили со мной ответственность за срыв программы.

– Поверьте, сейчас правота мне будет не в радость, я могу лишь мечтать о простой ошибке. Прикажите экипажу быть готовым к бою.

С умопомрачительной медлительностью «Золотой Бог» устремился обратно.

– Мой тан, – понизив голос, обратился ко мне промышленник, – что происходит?

– Боюсь, на амфитеатр напали.

– Что? Откуда вы знаете?

Я вздохнул, сжимая трость в нетерпении.

– Это землетрясение, скорее всего, было вызвано Голосом Зефира эл’Нариа. Он способен обращаться к подземным рекам лавы и пластам тверди.

Глаза Бура расширились в удивлении.

– Такое тоже бывает?

– Я видел, как он погрузил на дно морское целый остров. Если Зефир нашел необходимым прибегнуть к Голосу – случилось нечто из ряда вон.

Когда армодром наконец вырвался из истерзанного Чердачка к краю бетонной площади, нам открылась тревожная картина: боевые отделения солдат Железного Братства атаковали амфитеатр. Они выпрыгивали из бронированных транспортов неизвестной модели и немедленно вступали в бой с охраной мероприятия и телохранителями. Тем временем из канала близ амфитеатра выбирались все новые и новые транспорты.

– Амфибии, – сказал эл’Орхидус.

– Исключено, – отрезал я, – вход в канал находится под охраной военных катеров, поверхность воды по всей длине наблюдается, ни одно плавательное средство не пройдет незамеченным. Единственный способ…

– Под водой! – выдохнул Бур. – Подводный транспорт!

– Парометные расчеты, к бою товсь! Ольбнет, зарядить основной бронебойный! У нас нет права на промах, если попадем по трибунам, убьем иностранных шишек! Или того хуже – своих!

Скорость хода снизилась до смехотворных десяти километров, при коих наводчик смог почти идеально сделать свое дело. Залп глухо ухнул снаружи, гудела вентиляция, высасывавшая пороховой дым, расчет заряжающих избавлялся от отстрелянной гильзы, а один из вражеских транспортов перестал существовать. Наводчик специально выбрал тот, что только показался из реки и не успел высадить десант.

В то же время парометы «Цайгенхорн» получили разрешение стрелять, и началась жатва. Их предшественники, «Маскилла», заслужили репутацию главных певцов войны, но лишились ее, как только Карнифар эл’Файенфас создал своих чудовищ. Крупнокалиберные снаряды просто испаряли солдат Железного Братства, заодно разрывая на куски их машины. Следующий залп «Анцхеля» лишил террористов еще одного десантного транспорта. Противник открыл ответный огонь из установленных на турели пулеметов, но это было смехотворно.

– Хорошо, что мы вовремя вернулись, – пробормотал эл’Орхидус, прильнув к перископу. – Так, а это еще что?

Из реки стали выбираться новые машины – не транспортные, а боевые. Они имели очень низкий, едва ли не стелющийся по земле силуэт, острый стреловидный нос, плавные обводы корпуса и четыре компактных гусеничных привода вместо сплошных траков. Оружием служили гротескной формы трубки-стволы: короткие «пулеметы», сидевшие в круглых гнездах на носах, а также по орудию основного калибра, крепившемуся в задней части левого борта.

Оказавшись на земле, неизвестные машины ринулись в нашу сторону с умопомрачительной скоростью, ведя при этом шквальный огонь. Миниатюрные пушки очередями выплевывали сгустки бирюзового света, в то время как основные орудия стреляли толстыми лучами. Парометы немедленно переключились на новые цели, и даже зенитки обратили длинные стволы вниз. Выстрел «Анцхеля» ушел в молоко, это корабельное орудие оказалось не более полезным, чем дубина в борьбе с мухами. Приказав орудийному расчету заряжать осколочно-фугасные снаряды, эл’Орхидус обратился к расчетам всех остальных орудий:

– Противник слишком маневренный, ваша задача держать его на расстоянии любой ценой!

Вражеские машины принялись кружить вокруг медлительного гиганта против часовой стрелки, беспрерывно поливая дождем бирюзовых зарядов неизвестной природы. Они беспрестанно меняли расстояние между собой и «Золотым Богом», спасаясь от шквала пуль, а главная башня поворачивалась слишком медленно, чтобы вести какую-то цель. Коммандер приказал направить «Анцхель» в сторону кормы и опустить настолько, насколько это вообще было возможно. Восьми градусов склонения не хватало, чтобы надежно обезопасить от посягательств двигатель, а выступавшие наверх трубы еще и мешали поворачивать башню, но это было единственной слабой надеждой хоть как-то отпугнуть врага от кормы.

– Мотайте на ус, господин Бур, – мрачно сказал эл’Орхидус, – мы такие огромные, что наша боевая эффективность проявляется лишь на дальних и средних дистанциях. Без поддержки пехоты и БМПП в ближнем бою мы беспомощны, враг может обездвижить нас, повредив траки взрывчаткой, после чего накроет залпом из гаубиц.

– Думаете, у них есть гаубицы?

– Думаю, скоро будут. Враг ведет бой не только за амфитеатр, но и за ангары, прорывается к большим калибрам.

Я повернул резервный перископ – всего их в башне насчитывалось пять: коммандера, бортового мага, наводчика и два резервных на случай уничтожения какого-то из перечисленных выше, – переводя окуляр с трибун, где шел бой, на ангары стран-участниц. Особого внимания врага удостоились владения Винтеррейка и Мескии, где сосредоточилась основная масса артиллерии.

– Черт, – глухо прорычал коммандер, – стрелки, не спать! Враг притерся к правому борту!

Одна из юрких стреловидных машин, мотаясь зигзагами испуганного таракана, смогла прильнуть к правому борту «Золотого Бога», попав тем самым в слепую зону его орудий.

– Берст, левый трак на ступор!

– Есть! – отозвался переговорный артефакт, связывавший с водительским отделением.

В следующий миг армодром вильнул, поворачивая влево, так что мы с Буром повалились вправо. Благо Себастина сохранила равновесие и даже смогла спасти нас от встречи с металлическим полом. Одновременно с этим раздался приглушенный взрыв, и машина вздрогнула – мы только что раздавили ловкого противника, просто слегка толкнув его нашей массой.

– Отлично! Они сделаны не из стали, а из фольги, ломаются от одного чиха! Держать прежний курс! И больше никаких притершихся тварей под боком моей машины!

Парометчики не давали «Цайгенхорнам» замолчать ни на миг, зенитчики тоже не спали. Вместе стрелкам удалось уничтожить три машины, четвертая встретилась с вильнувшим бортом «Золотого Бога», но осталось еще девять, поливавших армодром нескончаемым потоком бирюзового света. Непонятно было, причиняют ли атаки какой-то вред броне, однако звон от попадания по ней не стихал.

– Внимание! Таранная атака по правому борту! – рявкнул коммандер.

Пять машин, сбившись в стаю, ринулись к армодрому справа, при этом первые три приняли на себя огонь паромета и зениток, а оставшиеся две просто-напросто врезались в экраны, защищавшие гусеницы, машина вздрогнула от парного взрыва, резко дернулась и замерла.

– Суицидальная атака! – выдохнул Онтис Бур, едва устояв на ногах. – Как так можно?

– Тупое мясо, которому незачем жить, но сами верят, что сражаются и погибают за великое дело, – сказал я тихо. – Отличные исполнители, жаль, что одноразовые.

– Правый трак поврежден, – сообщил коммандер, – мы вста…

Секундой позже парометная башня правого борта была уничтожена серией попаданий. У врага осталось четыре машины, однако их огневой мощи еще хватало.

– Развернуть основное орудие на правый борт! Если они попытаются зайти с самой уязвимой стороны…

– А поставить магический щит разве нельзя? – спросил промышленник.

– Крайчек, поясни.

– Слушаюсь, тан коммандер. На армодромы не устанавливаются армидиры, господин Бур, слишком эти агрегаты громоздкие и тяжелые. Я мог бы растянуть силовое поле собственноручно, однако мы такие огромные, что оно выйдет хлипким, да и вести огонь не сможем.

– Выпустите меня на крышу, – сказал я, – и разворачивайте главный калибр к амфитеатру, нужно помочь нашим.

– Не понял? – нахмурился военный.

– Я не дам врагу зайти ни в правый борт, ни в корму, обещаю.

Из-под моего пиджака появилась «Урта», в чьем магазине сидели патроны двенадцатого калибра, наполненные черной ртутью. С тех пор как я узнал, что за солдат плодило Братство, старался по возможности иметь при себе нечто более серьезное, чем обычный револьвер или «Пфальцер-7».

– Ну, дотоле вы еще не ошибались, а положение наше заставляет хвататься за любую соломинку, – проговорил эл’Орхидус, совершенно не впечатленный видом крупного пистолета.

Сопровождаемый Себастиной, я поднялся по металлической лестнице на крышу, где почти сразу же начал жалеть о предпринятом шаге. Раскаленный металл бил в глаза солнечными отсветами. Надо же было додуматься покрасить такую гору стали в золотой цвет… Далеко внизу четыре юркие букашки кружили вокруг раненого гиганта, ища удобной возможности нанести ему добивающий удар. Башня пришла в движение, направляя орудие в сторону амфитеатра, а я взвел курок.

Многие думают, что в этом нет смысла, ведь курок в любом случае проделает свой путь при нажатии на спусковой крючок. Что ж, если стрелок профан, то смысла действительно не будет. Взведенный курок приводит спусковой крючок в состояние особой чувствительности, благодаря чему для его нажатия понадобится меньше сил, рука будет более расслабленной, движение пройдет плавно, выстрел произойдет на долю секунды раньше и окажется точнее.

Я прицелился и выстрелил, разнося кабину одной из вражеских машин. Своим устройством они отдаленно напоминали гоночные болиды, имели крайне скверную броню, низкий силуэт, огромную скорость, а накрытая овальным куполом сиреневого стекла кабина располагалась в задней части корпуса. Заряд черной ртути уничтожил ее, изрядно покорежив сам корпус, и машина, уйдя в занос, полыхнула бирюзовым огнем.

– Прекрасный выстрел, хозяин.

– Когда известна траектория и скорость движения цели, нетрудно вычислить, в какой точке пространства она окажется через определенный отрезок времени. Ну а если известна еще и скорость полета пули, попадание становится закономерностью.

Вторая машина потеряла управление после уничтожения кабины. Третья не избежала своей участи. Одна из сильнейших кислот в мире, изобретенная гениальным Мозенхаймом, черная ртуть, давно служила начинкой для моих любимых алхимических патронов.

Последний враг, видимо, что-то понял, и в нем поубавилось суицидальной решительности. Юркая машина развернулась и помчалась к реке, выписывая красивые зигзаги. Башня «Золотого Бога» развернулась ей вслед, несколько мгновений я в ужасе предвкушал залп – и он оправдал мои ожидания. Громыхнуло так, что едва не раскололся череп. Враг резко вильнул в последний миг, и, клянусь, я видел, как снаряд повторил его маневр, словно тренированный охотничий сокол!

– Вот это я и называю хорошим выстрелом, Себастина! Ты видела?

– Не уверена, хозяин. Каковы наши дальнейшие действия?

Я посмотрел вперед.

– Думаю, мы победили, враг отступает.

Технократов скинули с ярусов амфитеатра, и подоспевшие силы Имперры, также несшие ответственность за безопасность мероприятия, вгрызлись в них со всей яростью. Впереди всех, сверкая серебряным черепом, шагал с саблей наголо генерал Кирхе, который привык лично возглавлять наступления.

Яростно отбиваясь, террористы грузились в уцелевшие транспорты и пытались бежать к реке. «Золотой Бог» дал еще два смертоносных залпа, всякий раз оглушая меня, но потом замолк, ибо не осталось мишеней, уничтожение которых не повлекло бы потерь со стороны союзников.

– Сегодня у меня будет чертовски много работы, Себастина.

И я оказался прав.

После отражения атаки вся местность оказалась заполонена солдатами и военной техникой под руководством Конрада. Генерал установил полное оцепление, а в небе зависла туша «Вечного голода». Десятки Жнецов принялись собирать улики и показания, дабы представить мне наиболее полную картину происшедшего, но кое с кем пришлось говорить лично, ведь он пожелал покинуть место происшествия, и никто не мог запретить ему это без угрозы объявления войны.

– Тебе не жарко в этом балахоне? – спросил Зефир, снисходительно глядя на полное облачение Великого Дознавателя.

– Как в духовой печи. Ненавижу эту страну.

Он рассмеялся.

– День был поистине насыщен, Бри! Я неплохо развлекся, даже сам не ожидал!

– Тебя могли убить, насколько я слышал.

– В этом-то и вся прелесть! – разулыбался мой друг.

Когда террористы напали, Зефир ринулся в драку с обнаженным клинком, возглавляя свиту. Многие погибли в столкновении с убийцами Братства, но ингрийский сорвиголова не дал появиться на теле ни единому новому шраму. Хотя этому немало поспособствовала бдительность верного Бо, прикрывавшего спину хозяина. Древняя гаффора семьи эл’Нариа вновь напилась крови и собрала богатую жатву, снимая с плеч одну голову за другой. Зефир был доволен. Он так увлекся боем, что неосознанно пробудил свой катастрофический Голос, отчего и пошли те слабенькие толчки.

Прочие делегации проявили себя почти так же славно. Раххиримы дрались с отчаянным фатализмом, гассельцы убили многих врагов, винтеррейкцы буквально уничтожали нападавших, причем среди них отличились двое – телохранители кэйзара. Арбализейские гвардейцы в очередной раз показали, насколько страшны данные им природой когти и клыки, но именно им пришлось тяжелее всего. Им и мескийцам.

– Технократы особенно налегали на ложу Арбализеи и Мескии, – припомнил Зефир, когда мы сидели на том участке золотого пляжа, который принадлежал ему. – Вашим пришлось совсем туго. Арбализейские котятки неплохо поработали когтями, но их потрепали, и король создал такой красивый радужный купол. Это был его Голос?

– Верно. Он может создавать призму, превращающую свет в псевдоматерию, похожую на затвердевшую радугу. Оборонительно-наступательная способность, Имперра уже много лет о ней знает.

– Я не видел, чтобы он наступал, наоборот, он укрыл остатки своей свиты и гвардии под куполом и не вышел, даже когда явился Грюммель. – По эмоциям оказалось невозможно понять – был разочарован Зеф таким поведением короля или же нет?

– Вот с этого места подробнее, пожалуйста. – Я скинул вконец опостылевший плащ, снял маску и с благодарностью принял от Бо высокий запотевший бокал фруктового напитка.

Грюммель и его офицеры тоже участвовали в атаке, архитеррорист лично испепелил нескольких разумных, прежде чем добрался до защитного купола. Едва заметив эту знаковую фигуру, Зефир воспылал желанием всадить гаффору в кишки Грюммеля и стал пробиваться к нему, однако на пути стали Саламандра и Угорь.

– Оба сразу?

– А ты думаешь, что поодиночке они смогли бы меня удержать? – Он скептически изогнул белую бровь. – Эти клоуны? Согласен, экипировка у них современная, компактная, легкая, но газовый огнемет и шоковые палки – всего лишь игрушки. Бо, как я сражался?

– Как герой легенд, хозяин, – ответил коалак, – особенно запомнился тот удар, который распорол грудь электрическому парню. Жаль, что он не умер.

– Не умер, – подтвердил Зефир, темнея лицом, – и даже не кровь полилась из его тела. Совсем не кровь. Ты что-нибудь знаешь об этом? Они не люди?

– Были людьми, но уже нет. Остальное – государственная тайна.

– Мерзость!

– Государственная тайна или девиантные изменения человеческого организма?

– И то, и то!

– Хм, пожалуй, соглашусь. Не стоит тебе в этом мараться.

– Я сам решаю, в чем стоит, а в чем нет! К тому же я столь великолепен, что ко мне ничто грязное не липнет.

Кто другой подумал бы, что у Зефира эл’Нариа была развита склонность к здоровой самокритике или даже самоиронии. Нет.

– Что было потом?

Зефир видел, что Грюммель стоял возле непробиваемого радужного купола и, наверное, о чем-то говорил. По крайней мере, Солермо эл’Азарис отвечал, причем яростно, криком. Судя по всему, консенсуса они не достигли, ибо затем стальной пророк ударил по радужной преграде потоком ослепительного света.

– Я подумал, что этот пузырь вот-вот лопнет, а потом громыхнуло – это ваш красавец выбрался обратно и начал стрелять. Остальное тебе известно.

Я потряс льдом в опустевшем стакане, и Себастина ловко обошла Бо, предоставив мне новую порцию фруктового напитка.

– Не все. Я занимался тем, что старался не мешать коммандеру эл’Орхидусу вести бой. Слава богине, этот молодой тан не зря провел годы в академии Мехкорпуса.

– Ничего интересного больше не происходило, крысы побежали, увидев, что их машины – любопытные, кстати, штуки – уничтожены. Грюммель оставил свое дело и бросился прочь, уводя за собой приспешников. Жалкое зрелище! Мы связали их боем, многих убили в спины, но этот подлец сбежал. Ты видел горящие тела?

– Видел.

Трупы технократов самопроизвольно вспыхивали и горели так, будто их начинили белым фосфором. Террористы еще больше поднаторели в деле сокрытия своих особенностей. То же касалось их техники – ни одного образца не удалось заполучить в хоть сколько-нибудь приличном виде, что прискорбно. Наш враг обладал технологиями, которые даже нам недоступны, а ведь мы, на минуточку, самая технически развитая держава мира.

– Так что ты собрался делать? Слухи о нападении уже гуляют по столице, завтра об этом будет знать весь цивилизованный мир, и враждебные структуры выставят тебя в не лучшем свете.

– Ну, меня вообще трудно выставить в лучшем свете. К тому же это не столь важно, покуда пресса Мескии и Арбализеи у меня в кулаке. А на чьей стороне будут борзописцы Ингры?

– Они проявят нейтральность, полагаю, – качнул он копной белых косиц, – до тех пор, по крайней мере, пока Луанар эл’Азарис не пристроена должным образом.

– Ах да, это… Знаешь, я бы с удовольствием привел ее сюда самолично, мне не жалко, клянусь, отдать одну деву и ее приданое ради твоего флота и твоей армии. Но, будучи не до конца уверенным в том, что это необходимо, я не могу торговать потенциальными интересами Мескии. К тому же условий этой сделки не нанести на бумагу со всеми нюансами и не заверить подписью, дабы иметь твердую уверенность в завтрашнем дне – это слишком компрометирующий нас документ.

– Дилемма, – вздохнул Зеф. – Хотя мне было бы достаточно и твоего слова. Я-то знаю, чего оно действительно стоит.

– Ох, дружище, ты слишком хорошего мнения обо мне. Прости, но пора возвращаться к работе, я уже сделал тот последний шаг, о котором мы говорили, и мой полет в пропасть начался.

– Постарайся получить от него как можно больше удовольствия.

Тридцать пятый день от начала расследования

Пока весь следующий день мир сходил с ума из-за дерзкой акции Железного Братства и одни винили меня в вопиющей некомпетентности, а другие нарекали единственным щитом, ограждающим мироздание от хаоса анархии, происходило нечто более важное, чем вся эта кутерьма. Я готовился встретиться со Старым Грифом.

Право, мне казалось, что понадобится гораздо больше времени на то, чтобы вытащить его из гнезда. Возможно, так оно и было бы, явись источником проблем авиака сила извне. Полагаю, он был готов к тому, что им заинтересуются власти, особенно после того, как Луянь Чэн попал в наши руки. Скорее всего, при таком раскладе Кармагоди лишь еще сильнее затаился бы, готовясь к обороне, либо попытался сбежать. Однако когда удар нанесли собратья по ремеслу, главарь Бурерожденных опешил.

Моим подельникам понадобилось всего три дня, чтобы оторвать изрядный кусок территорий Старого Грифа, и они очень быстро вошли во вкус. Имея под рукой настоящих военных, которые крайне быстро и эффективно вели завоевательный поход, главари утруждались лишь тем, чтобы почаще декламировать услышанные от меня слова: «Старого Грифа уже тысячу лет никто не видел, он мертв, и теперь его доля будет разделена между остальными». После каждого нового шага экспансии несколько выживших Бурерожденных отпускались на свободу, услышав это. Керубимам был дан приказ не вмешиваться во внезапно вспыхнувшую войну группировок, и они с радостью подчинились.

Потребовалось всего трое суток.

Следующий после нападения Железного Братства день я руководил наведением порядка в балагане, коим стал Арадон. Быстрое подчинение информационного поля, жесткая полемика с винтеррейкцами и гассельцами, вздумавшими раздувать скандал, насыщение улиц представителями закона в точно вымеренной пропорции, для того чтобы создать ощущение повсеместного контроля властей, но не вселить в народ панику. Что-то похожее уже происходило в моей жизни четырнадцать лет назад, опыт имелся.

Желанную весть принес мне Симон:

– Хозяин, – прошелестел демон из тени, – Фарзон Кармагоди назначил главарям встречу на нейтральной территории завтра во время сиесты.

– Где?

– На спине Обхоза, хозяин.

– На чьей спине?

– Обхоза, хозяин. Это борумм. У них у всех есть имена, как оказалось. Обхоз – это самый восточный, тот, что ближе всего к Каса Побре. Похоже, он не хочет отдаляться от своих владений.

– И его можно понять. Кульминация близится.

– Вы, как всегда, правы, хозяин.

– Скажи-ка, вы так и не смогли проникнуть в новое посольство Винтеррейка?

– Увы нам, хозяин. Неведомый убийца переместился в новое здание вместе с остальными. Слепой, но всезрящий, безумный, но всезнающий. Его воля грозит смертью нам всем, он чувствует, что мы кроемся в тенях, и не позволяет нам проникнуть внутрь.

– Понятно. Ступай.

После встречи с Кименрией я не мог прекратить думать о ней. Эта опасная свидетельница была нужна мне либо мертвой, либо вне досягаемости амбициозных лысых гиббонов, мечтавших занять место священной Мескии. Но пока я не мог решить, как добиться этого.

– Хозяин? – В кабинет шагнула Себастина с чайным подносом.

– Встреча со Старым Грифом состоится завтра, в самое пекло. Наградные листы на эл’Орхидуса и его экипаж отосланы?

– Разумеется, хозяин.

– Умница. Приготовь мне белый костюм, завтра мы отправимся на важную встречу.

Пережив бессонную ночь и ограничившись парой стаканов воды на завтрак, я разослал все необходимые указания, вновь передавая бразды правления истощенному и измученному Ивасаме. Один день отдыха – это больше, чем я сам обычно мог себе позволить, так что пора было ему вылезать из кровати. В том, что Герберт проспал все предыдущие сутки, я не сомневался ни на секунду.

Попасть на борумм представлялось задачей нетривиальной, к легендарным живым утесам не вели торные пути – ведь мало кто хотел на них побывать. За прошедшие тысячелетия попытки понять, что же они за существа такие, откуда взялись и как сладить с их угрозой, ничего не дали и были брошены, спящие борумм никого больше не интересовали. Ну а когда они просыпались, все мало-мальски разумные твари старались держаться от них подальше. Разумеется, жить на спинах борумм никто, кроме чаек, даже и не пытался.

Попасть на спину Обхоза можно было двумя способами: по воде или по воздуху. Водный путь требовал сначала подплыть к утесу на каком-нибудь судне, которое в случае сильных волн могло легко разбиться, после чего постараться перейти на каменную площадку, вырубленную в нем, и начать долгое восхождение по узкой лестнице, которую также врезали в красную плоть исполина. Когда Обхоз просыпался в последний раз четыреста с лишним лет назад, многие ступени были уничтожены трещинами. Позже эти пробелы закрыли деревянными мостками, которые изредка меняли на новые.

Воздушный путь представлялся легким лишь для тех, у кого за спиной росли крылья. Иным приходилось бы прибегать к помощи магов либо арендовать дирижабль, что не являлось дешевым удовольствием.

Я выбрал воздушный путь, а именно – два стимвинга, каждый из которых управлялся отдельным пилотом.

Обхоз, в отличие от некоторых собратьев, имел более-менее плоскую и широкую верхнюю площадку, которую арадонцы именовали «спиной». Она рельефом напоминала рабочую область жевательного зуба, со своими выпуклостями и впадинами, где блестели прудики цветущей дождевой воды и имелась нанесенная ветром почва. Обхоз вообще весь напоминал огромный жевательный зуб, торчавший из моря.

Наше появление спугнуло тучи чаек с мест гнездования, эти тупые птицы, безобразно вопя, поднимались ввысь и извергали на чужаков настоящий дождь из фекалий.

– Хорошо, что вы подумали о зонтах, хозяин, – заметила моя горничная.

– Не то чтобы белое выделялось на белом, но… все же хорошо.

Главари кавандеро, надо сказать, тоже не допустили роковой ошибки и встречали нас, стоя под огромными зонтами.

– Прекрасный день, почтенные доны! – Я постарался выдать самую лучезарную улыбку. – Рад, что наше предприятие приносит ожидаемые плоды!

– О, показался!

– Преждевременная радость есть признак недалекого ума!

– Смотрите, кто заговорил! Сам-то уже решил, что бардак на Лефанском променаде твой, и радуешься!

– Мой! А чей же еще?

– Это мы еще посмотрим, чьим он станет!

– Мужчины, ведите себя достойно!

– Как же они орут!

– И я об этом.

– Заткнись, дура, я про чаек, а не про этих кретинов! Хотя они тоже орут! Заткнитесь, кретины!

– Сам заткнись, дерьмоед! Из пасти так несет, что блевать – не проблеваться!

– Почему мы должны топтаться здесь в самую жару?! Почему мы вообще согласились встретиться с ним здесь, это же самоубийство!

– Да потому что этот высокорожденный так захотел! Он нас подставляет!

– Верно, – кивнул я, – подставляю. Это была самоубийственная глупость соглашаться на такое. Вы все – приманка.

Секундное затишье в клочья разорвал поток разъяренных возгласов, который я немедля прервал, подняв руку и сжав пальцы в кулак. Свободолюбивым индивидуалистам пришлось заткнуться, ибо в кулаке моем, выражаясь фигурально, находились их тестикулы.

– Я уверен, что Старый Гриф предложил это место просто так, чтобы испытать удачу. Он и не думал, что вы согласитесь, ведь это глупо. Бурерожденные могут заявиться сюда хоть все сразу, а вы едва пробрались с небольшими свитами телохранителей. Для пернатых здесь простор, вся территория как на тарелке, в то время как вы заперты на ограниченном участке суши и не можете даже глаз поднять в сторону палящего светила. Для Старого Грифа это просто конфетка, а не возможность уничтожить вас всех одним махом. Поэтому он и явится сюда сам, дабы посмотреть на ваши тупые рожи да поглумиться напоследок. Я надеюсь на это.

– Ах ты, сучий…

– Мы так не договаривались!

– Ну все, вилы тебе!

– Подстава, валим…

– Чего вы всполошились? Объект моего интереса скоро явится, и наша сделка будет официально закрыта…

– Хорош метаться, они уже здесь.

Чайки испуганно разлетелись в разные стороны, когда небо заняли птицы покрупнее, – Бурерожденные поднялись на потоках ветра снизу и быстро окружили утес. Змееяды, беркуты, чеглоки, поморники, фрегаты, серые пеликаны и многие-многие другие. Триста тридцать два источника эмоций над нами.

Он опустился на утес в сопровождении десятка уродливых подручных – лысых ибисов с иссиня-черным оперением, каждый из которых имел в когтях по карабину. Старый Гриф оказался не просто грифом, а самым настоящим кондором, громадной тварью в черно-белом оперении с невообразимым размахом крыльев. Его лысую голову венчал уродливый кожистый нарост, голая шея росла из пышного воротника белоснежного пуха, а когти на руках и ногах походили на полноразмерные серпы. Авиак сделал несколько неловких шагов, цокая ими о камень, поглядел на собравшихся одним своим глазом, потом другим – и наконец расхохотался:

– Чем вы думали, когда решили прийти сюда, никчемные ублюдки?!

Главари рассматривали веселившегося собрата со страхом и смятением.

– Это он?

– Да нет! Это же Рифтазо, его сын!

– Я видел Рифтазо, это не он.

– Ну а кто тогда?!

– Доны, не забивайте себе головы, – посоветовал я, покидая спасительную тень, – вообще-то можете идти, от вас больше ничего не требуется.

Под дулами карабинов мне удалось сделать всего несколько шагов, прежде чем ибисы чересчур занервничали. Их главарь наконец-то отсмеялся, вынул из кармана дорогого пиджака платок, утер несуществующие слезы и только тогда соизволил обратить на меня внимание.

– Ты еще что за червь? Хм? Тэнкрис? – Его настроение сразу же ухудшилось, вспыхнуло ярко-желтое соцветие страха с потеками красного гнева. – Что за пакость?! Пристрелите его, пока он не использовал Голос! Ну же!

Но было уже поздно. Мой Голос «звучал» во всю свою мощь, порабощая эмоции авиаков. Я протягивал его «щупальца» к каждому, перековывая их настороженность и решимость в глупое и бездумное обожание. Обожание меня. Сотни взглядов обращались с небес на яркую белую фигуру, а их хозяева не могли осознать, почему вдруг им захотелось спуститься и преклонить колени?

– Слушайте! Слушайте все! Если вы любите меня, поднимайтесь выше и летите в море! Летите к горизонту и не останавливайтесь, пока не растеряете все силы!

– Что ты несешь?!

Ибисы один за другим роняли карабины и становились на крыло, а вместе с тем целый град оружия посыпался с небес. Пернатое войско взмыло ввысь, оставив своего главаря, единственного нетронутого моим Голосом, в одиночестве.

– Стойте! Стойте, глупцы! Да как так-то?! – Кондор не мог поверить, что это происходило, тотальный демарш без предпосылок, измена. Просто так, потому что какой-то тэнкрис их об этом попросил. – Ты! Ублюдок!

– Поправка: я был рожден в законном браке, хотя некоторые и считали его противоестественным.

– Ты околдовал моих…

– Давайте поговорим о том, что интересно мне… Почтенные доны, – я обернулся к своим подельникам, – я же сказал, можете идти, с вами рассчитаются сегодня же. Так вот…

Авиак совершил рывок, и его когтям оставалось преодолеть какие-то сантиметры до моей шеи, когда Себастина встречным ударом отшвырнула кондора обратно. Дурак, ему бы взлететь. Не то чтобы он смог сбежать, но такая попытка была бы всяко умнее предпринятой.

– Так вот, меня зовут Шадал эл’Харэн, возможно, вы слышали обо мне. Простите, что пришлось пойти на такую низость и прикрыться вашими собратьями по ремеслу, дабы выманить вас из убежища. К счастью для меня и к несчастью для вас, эта каверза удалась на славу.

– Будь ты проклят…

– Уже, и не раз. А теперь давайте отбросим лишние эмоции. – Я лишил Кармагоди гнева и ненависти, оставил лишь страх, грязно-желтый холст в уродливых разводах. – Вот и хорошо. А теперь ты будешь отвечать мне честно. Ты согласен?

– Не делайте мне больно!

– Хорошо. Скажи мне, ты предоставлял убежище Железному Братству в своих владениях?

– Да! Да! Предос…

– Где это убежище?

– Старый порт! Они там!

– Подробнее.

– В северной части Старого п-порта есть скалистый клин, выступающий в м-м-море, где стоит заброшенный маяк! В этих скалах имелись естественные пещеры… п-прежде в них хозяйничали контрабандисты, но…

– Ты поселил там технократов?

– Да! Старое и надежное место, о котором все давно забыли… Еще в той зоне стоит недостроенное железнодорожное депо, пустые цеха, склады… Туда доставлялось все, чего они хотели, – материал, станки, приборы, рабы…

– Технократы все еще там?

– Возможно! Я… я не знаю, простите! От них больше не поступает запросов, но любой, кто су-с-су-ется к Старому порту без приглашения, не возвращается!

Задав еще с десяток вопросов, я получил всю информацию о том, как можно было проникнуть в подземелья.

– Что ж, двигаемся дальше. – Солнце убивало меня каждую минуту вынужденного нахождения в его беспощадных лучах, следовало убираться отсюда поскорее, возвращаться к своим военным и готовить план. – Пожалуй, можно погрузить его в глубокую апатию, чтобы провалялся здесь, пока мы не закончим, и… или… Скажите-ка мне, дон Кармагоди, правда ли, что вы убили своего сына?

– Я… Да!

Я вздрогнул.

– Подробнее.

– К-к-кыогда мне подарили вторую молодость, Рифтазо п-понял, что наследства ему не видать… и стал опасен! Я убил его, чтобы он не предал меня…

Мне стало очень холодно, несмотря даже на палящий зной.

– Вызывай транспорт, – приказал я Себастине, – и подержи трость, пожалуйста.

Влияние Голоса спало с авиака, он мотнул головой, приходя в себя, и пропустил удар. Думаю, моему кулаку было намного больнее, чем его клюву, но сотрясение получилось знатным. Вынув из кобуры «Урту», я перехватил пистолет за ствол и несколько раз ударил главаря Бурерожденных по голове рукояткой, словно молотком, после чего отступил от упавшего Кармагоди. Стонущий кавандеро кое-как перевернулся со спины на живот.

– Какая несправедливость, – я запрыгнул ему на спину и вцепился в обретшие было свободу крылья, – моя жена хочет детей, но я не могу их иметь. А даже если бы мог, какая жизнь была бы у них с таким отцом, как я… В то же время всякая дрянь вроде тебя не только размножается, но и умышленно убивает своих отпрысков. Меня такое положение вещей ввергает в бешенство.

Упершись обеими ногами в его спину, я напряг все мускулы и под протяжный крик Старого Грифа вырвал крылья сначала из суставов, а потом и вовсе. Отшатнувшись, я чуть не упал, но заботливая Себастина, как всегда, оказалась в нужном месте в нужное время. Два могучих и красивых крыла с блестящим черно-белым оперением выпали из моих рук, когда пальцы с трудом разжались. Густая темно-красная кровь сочилась по спине Фарзона Кармагоди, перетекая на борумм. Авиак был еще жив.

Пока я занимался осуществлением заслуженной кары, Себастина успела поднять над собой небольшой металлический цилиндр и потянуть за леску, чтобы выпустить ввысь облако густого черного дыма. Это послужило сигналом для пилотов, следивших издали через мощную оптику, и они повели стимвинги обратно.

– Прискорбно, доны, что вам пришлось видеть это, – сказал я, оборачиваясь к остальным главарям и позволяя Себастине вытереть кровь с испорченного костюма. – Следовало уйти, когда вас просили.

– Да уж, точно…

– А вот я бы ни за что не пропустил такого зрелища!

– Смотрите, он еще ползет.

– Живуч, гусь!

– Почтенные доны, не побрезгуйте советом и воспользуйтесь положенным вам вознаграждением, для того чтобы закончить все дела и уйти на покой. Что-то подсказывает мне, что вскоре все переменится и в Арбализее больше не будут уместны никакие кавандеро. Институт традиционного бандитизма умирает здесь и сейчас вместе с этим недостойным авиаком, а те, кто этого не поймет, закончат жизнь, отплясывая танец висельника в нечистых портках либо выхаркивая легкие на серных рудниках Настронга. Даю вам слово тана – так и будет. Всего наилучшего!

Пока я разбирался со Старым Грифом и его бандой, мое место на возобновившихся переговорах занимал гомункул, а остальными операциями руководил Ивасама. С таким подспорьем руки оказывались развязанными.

От моря мы направились на юг, за город, в Форт-Ваймс, где находились войска Имперры. Я указал своим военным во главе с Конрадом место проведения операции и поделился полученными данными, дабы они начали разработку плана операции.

– Мы должны ударить завтра же, генерал, это критически важно.

– Положитесь на нас, мой тан, – щелкнул он челюстью, глядя на меня воспаленными глазами. – В нашем распоряжении прекрасные солдаты и лучшее в мире оружие, так что мы ударим быстро и сильно.

– Я приму участие в бою, генерал, а вы будете им руководить.

По тому, как замерли нижестоящие чины и изменились эмоции Кирхе, я понял, что удивил их.

– Это… несколько неожиданно, мой тан. И это большая честь, хотя я думал, что все будет наоборот. Прошу выделить мне время завтрашним утром для важной беседы.

– Буду ждать, генерал.

Имперская военная база стала похожей на потревоженный муравейник, всюду носились солдаты регулярной армии и обслуживающий персонал, механики проверяли технику, каптенармусы выдавали оружие, офицеры гоняли выбранные для проведения операции части с полной выкладкой по самой жаре; одна за другой, сменяя друг друга, роты отправлялись в столовую. Форт-Ваймс жил.

– Как вам мое хозяйство?

– У вас тут все очень… аккуратно и мило, коммандер.

Сюзанна Иванова встала рядом, заложив руки за спину. При взгляде на работу отлаженного ею самой механизма нутро этой женщины переполнялось гордостью.

– Я уже давно ищу вас, митан.

– А я вот здесь бездельничаю. Добро пожаловать на борт «Валериона». Отсюда неплохой вид на… ваше хозяйство.

Я избрал капитанский мостик одного из пришвартованных «Наместников», проходивших техосмотр перед операцией, как наилучшую точку обзора. Завтра этот дирижабль повезет в своем трюме технику и солдат, но сегодня он мерно покачивается, ласкаемый ветром, у одной из причальных башен, позволяя насладиться видом залитой золотом равнины вокруг.

– Знаете, за время пребывания на базе я уже несколько раз вас видел, но, казалось, вы предпочитали избегать моего общества.

– Кхм, – на ее скулах проступил румянец, – от вас ничего не утаить.

– Раньше я бы согласился с этим, но последние события хорошо осадили гордыню Великого Дознавателя. Так что же вас гнетет, коммандер?

Ей потребовалось несколько глубоких вдохов, чтобы собраться.

– Мне нелегко признаваться в этом, митан, но воспоминания о нашем ужине все еще рождают в душе сильное смущение. Вот, я это сказала.

– Управлять собственными порывами не так легко, как громадным железным уродом, не так ли? – широко улыбнулся я под маской. – Пустое, коммандер, вам совершенно не о чем беспокоиться. Ужин был прекрасен, общение было прекрасно. Если хотите, я избавлю вас от всех этих ненужных эмоций.

– Ох… нет. Я бы хотела оставить все свое при себе.

– Понимаю, понимаю. Мой Голос многих пугает и вызывает подозрения, чему я сам в свое время поспособствовал, но на самом деле он и облегчение может дарить, и исцеление…

– Неловкость – это единственное касающееся вас чувство, на которое я имею право. Пусть остается.

Повисла неловкая пауза, но, вопреки последним словам, на ее красивом лице и в душе воцарилось благодушное спокойствие.

– Я пришла сказать, – мягко улыбнулась коммандер Иванова, – что двое мужчин ждут вас в здании офицерского клуба. Один из них – ваш офицер Дорэ, а второй – тэнкрис. Он не представился, лишь показал мне инсигнию Имперры. Правда, при этом он не носит форменного облачения.

– Вот как? Кажется, я знаю, о ком вы. Спасибо, коммандер. И еще – вы прекрасно справились с Гарганто в день открытия выставки.

– Уже говорили, митан.

– Ах да, – «вспомнил» я, понимая, что Иванова уже получила похвалу от одного из моих гомункулов, – действительно.

Вход в офицерский клуб охранялся солдатами «Жерновов», и те, кто не являлся частью Имперры, временно были отлучены от этого места. Часовые отдали честь и пропустили меня внутрь.

– О, шеф наконец-то пожаловал! А мы уже пьем без тебя! Будешь вишневый ликер?

Окинув взглядом местный бар, я покачал головой:

– Плесни агуардиенте. А хотя лучше неси всю бутылку.

Навстречу мне из кресла поднялся тэнкрис, чье худое белое лицо наводило на мысли о чахотке, глаза блестели потаенной зеленью, а длинные седые пряди с мелкими проблесками почти забытой рыжины ниспадали на плечи черного в серебристую полоску пиджака. Движения его были плавными и медленными, взгляд словно туманил неведомый дурман, а к тонким губам прилипла истомленная улыбка.

– Рад видеть тебя в насколько это возможно здравии, Тромгар.

– Взаимно, Бриан, взаимно.

Мы опустились в кресла.

– А где Кэт?

– Отослал. Решил провести вечер в сугубо мужской компании.

– Понятно. Себастина, за дверь.

Мы остались втроем, и я избавился от плаща с маской. В третье кресло вокруг небольшого столика плюхнулся развеселый и вновь юный Адольф Дорэ с тремя бутылками. Передо мной он поставил агуардиенте, перед Тромгаром – абсент «Изумрудная фея», а для себя откупорил аркарахского бренди.

– За встречу!

– Не пойдет, – срезал я его, – вы здесь давно, а я появился лишь сейчас. Давайте за империю.

– И того лучше! За Мескию!

Мы чокнулись.

– Я благодарен, что ты нашел время прилететь.

– Ничего-ничего, я был рад вырваться из цитадели гор, где даже летом слишком прохладно. А здесь так тепло и солнечно. Завидую тебе, Арбализея воистину благодатный край пылающего солнца.

– Я отдал бы руку ради нескольких дней в горах, местная погода убивает меня.

– Если бы каждый получал то, чего хочет, было бы скучно жить.

– Напротив. Когда двое желают противоположных вещей, начинается самое веселье. В любом разе – как дела у нашего пациента?

– Это вы про меня?

– Ничего особенного не заметил.

– Значит, он… нормальный?

– Это невежливо, шеф!

– Он человек, который моложе, чем должен быть, и все. Его душа на месте, тело, несомненно, живое и полное сил. Не считая этого и татуировки на груди, он совершенно обычный человек. Насколько обычным может быть один из старших офицеров Имперры, конечно.

– Вот видишь, шеф!

– А маги – что они говорят?

– То же самое. Они не могут найти в нем каких-либо аномалий. Самый обычный человек.

– Могу и обидеться!

Я глубоко задумался. Адольф бросил еще пару шутливых фраз, но быстро затих, понимая, что решалась его судьба. Тромгар покачивал в пальцах бокал абсента, любуясь зелеными бликами.

– Завтра будешь участвовать в штурме логова технократов. При выходе возьми у Себастины Клементину.

Адольф рывком поднялся из кресла, залпом проглотил бренди и издал победоносный клич:

– Единство и наше высшее право! Я вас не подведу, шеф!

– Не сомневаюсь.

– И еще кое-что, меня попросили передать.

Адольф протянул мне сложенный пополам листок и счастливым мальчишкой выскочил наружу. Омоложение сильно повлияло на его характер.

– Однако какой забавный человек этот Дорэ. В нем столько жизни.

Я ответил, лишь прочитав записку и спалив ее в камине:

– Да, один из лучших воинов современности, которых я знал, человек, созданный для того, чтобы сражаться. В древности такие, как он, становились героями мифов и умирали, овеянные славой. Возможно, подсознательно он стремится именно к такой участи. Или стремился, прежде чем умер.

Мой собеседник улыбнулся чуть шире – о смерти он знал все, ибо не только его Голос предрасполагал к этому, но и личный опыт. Четырнадцать лет назад Тромгар эл’Румар был убит шрапнелью, пробившей его череп. Но вместо того чтобы лечь в землю, как положено порядочному тэнкрису, он восстал, и Голос его окреп, как мой после получения благодати Императоров. В первой жизни он был очень необычным таном, чудаковатым, слабым, полноватым, больше похожим на человека, нежели на тэнкриса, но смерть все изменила. Менее странным Тромгар не стал, однако сильно изменился.

– Как продвигается работа над твоим генеральным проектом?

– О, все уже почти готово, – заверил он, – как ты и хотел. Криг гоняет новых бойцов, проверяя их возможности. Он так счастлив, что напоминает ребенка даже больше, чем офицер Дорэ.

– Ему действительно немного нужно для счастья – вложи в руки оружие, укажи куда-нибудь и крикни: «Враг Мескии!» В целеустремленности этот человек не уступит и тэнкрису. Ну а ты как? Не тяжело?

– Отнюдь. Мне еще предстоит узнать пределы своих сил, так что, исполняя твое поручение, я развиваюсь.

– За это стоит выпить.

Мы чокнулись.

– В продолжение темы лучших людей: полковник Криг, он меня несколько пугает.

Я искренне удивился.

– Для нас с тобой он безобиден, покуда мы верны Мескийскому Кредо.

– Ах да, книга, которую ты пишешь. Прости, но я не поклонник религиозных текстов.

– Это и не… гхм, чем тебе не угодил Криг?

– Он моральный урод.

– Не соглашусь. Этот человек непорочен, у него нет пристрастий, слабостей, тайн. Он фанатик, который не имеет собственных амбиций, но удовлетворен ролью орудия. Лучший вариант для проекта «Легион Смерти».

Полковник Мардехай Юрген Криг, подданный Мескии в шестом поколении, чьи предки переселились в империю из Вестеррайха, дворянин из обнищавших, лорд. Он с детства мечтал о военной службе, но изобилие болячек не предрасполагало к этому. Молясь и закаляясь, как говорил сам Криг, удалось поправить дело, но поступление в СВВА все равно прошло с громким скрипом, не без купленной протекции. Тем не менее при выпуске он был одним из лучших на своем потоке и, получив офицерский чин, попросился в регулярную армию, поближе к любой горячей точке. Участвовал во всех мало-мальски интересных кампаниях, был высоко оценен начальством, но любви среди соратников и подчиненных не снискал. Я нашел его в военном госпитале с тремя пулевыми отверстиями в спине.

Причиной явилась непреклонная натура полковника, одинаково безжалостная к врагам и союзникам. Мардехай был абсолютно бесстрашен и готов приносить любые жертвы ради достижения поставленных задач. В том числе и свою собственную жизнь. Умелый командир и отменный воин, он фанатично следовал приказам свыше, воспринимая их как волю самого Императора, которого никогда вживую не видел, но боготворил. Будучи готовым абсолютно на все, он требовал того же и от остальных, а замечая малодушие или сомнения, пользовался своим правом карать по законам военного времени.

После выздоровления Криг со словами «Вот как надо» лично пустил своему адъютанту пулю в лоб, стоя при этом на плацу перед всеми подчиненными.

– Он идеально подходит, – повторил я.

– Раз ты так считаешь, – вздохнул Тромгар. – На этом моя миссия здесь в принципе окончена. Ничего, если я еще немного наслажусь теплом юга, прежде чем вернуться в Гастельхов-на-Орме?

– Если график работ не поджимает, я не против. Скажи только, ты видел… Большого Парня?

– Ты имеешь в виду…

– Его имя под запретом пока что.

– Ха. Ну в таком случае я видел Большого Парня. Он впечатлен тем, что ты создал, ему нравится проект «Золар Ауперкаль», с оговорками, правда. Однако «Легион Смерти» его одобрения не снискал.

– Я это предвидел.

– Но он признал эффективность задумки, если тебя это утешит.

– Плевать. Главное, чтобы он не взбунтовался, а то мало ли. В самом скором времени я пошлю в Гастельхов-на-Орме высшие военные чины, пусть встретятся с ним, пусть пропитаются его аурой.

– Разумно.

Позже, покидая офицерский клуб, я удивился, поняв, сколько часов мы проговорили о всяких пустяках, предаваясь воспоминаниям. Не то чтобы Тромгар эл’Румар был мне близким другом, но он был полезен, лоялен и чужд той подсознательной враждебности, которую испытывало ко мне большинство сородичей. Не то что в прошлой жизни. Рыжий пухляк Тромгар эл’Румар на дух меня не переносил и общался лишь по долгу службы в Скоальт-Ярде.

Вечерело. Закаты в этой части мира были действительно неповторимыми, яркими, насыщенными, но в этот раз мне не терпелось дождаться поздней ночи.

Не желая рассиживаться без дела, я отправился в закрытый для непосвященных ангар, где хозяйничал Карнифар эл’Файенфас. Он перебрался в Форт-Ваймс из посольства и уже успел обжиться. Под его руководством механики проверяли боеготовность наших машин. Всего в завтрашней операции планировалось использовать боевую группу из десяти шападо класса «Рыцарь», пяти АМ-3 «Цвайхендер» и шести «Отравленных кинжалов», способных утопить в огне крупный поселок. Еще были «Плавунцы» для перевозки четырех батальонов солдат и «Наместники» для транспортировки техники.

– Как идет? Все в порядке?

– А? – Сидевший в кресле-каталке гений вздрогнул. – Чего?!

– Сделай музыку тише, черт побери!

В ангаре гремела третья симфония Архагеля, монументальная, воинственная, эпичная. Карнифар использовал отдельную систему репродукторов на всю мощь, и никто из механиков не смел возразить деспоту.

– Вижу, ты уже совсем почувствовал себя как дома.

– Я нигде не чувствую себя как дома. Даже дома.

– Несчастный ты тэнкрис.

– Тебя к этому выводу подтолкнул мой колесный трон? – скривил он свой жабий рот в улыбке.

– Состояние техники?

– Отличное! Каким еще оно может быть? Все проверяется и перепроверяется. Хочешь посмотреть на нее?

– Я и так ее вижу.

– Да не на технику! На «Арахнофобию»! Ты ведь на ней завтра пойдешь в бой? Возьми с собой чародеев с синематехом, хочу посмотреть, как она крушит что-то, кроме макетов на полигоне!

– Отклонено. Это не испытания, Карнифар, мне не нужны лишние люди на поле боя, особенно когда враг так опасен. Возможно, завтра мы найдем и вернем твоего брата.

Ученый неопределенно качнул головой, его чувства к Инчивалю сложно было назвать однозначными.

– Возможно, его уже давно нет в городе. Или в живых.

– Возможно. Но это лишь значит, что я выслежу и истреблю всякого, кто был причастен к его смерти. Мертвых местью не вернуть, да и ран душевных не исцелить, но мы ведь тэнкрисы, верно? Люди могут верить в искупление и прочую блажь, а мы верим в месть. Однако давай будем думать в позитивном ключе.

Братья эл’Файенфасы вложили уйму сил в создание нового, уникального шападо, которым мог управлять только я. На проработку одного только алгоритма движения паучьих ног сколько времени ушло! Концепция заключалась в сверхпрочном паровом доспехе, наделенном особой мобильностью, гибкостью и огневой мощью, который мог бы одинаково эффективно сражаться как в близком, так и в дистанционном бою. К его правому манипулятору крепился мощный огнемет, к левому – паромет, в плечевых башнях имелись спаренные зенитные пулеметы, заряженные лентами магических патронов, а при необходимости дальнобойное оружие отстегивалось, преобразовывая манипуляторы в полноценные руки, и можно было сражаться боевыми серпами, до поры крепившимися в области подмышек.

Революционной была ходовая часть «Арахнофобии» – восемь членистых ног, способных карабкаться по отвесным поверхностям, и бронированное паучье брюшко, внутри которого располагалась двигательная система с ЯСД. Чтобы этот шападо нормально передвигался, не хватало одной только интуитивной помощи души механизма – пилот обязан был сам владеть паучьими ногами либо понимать их не хуже, чем человек понимает пару собственных.

– Мы так и не придумали способа подбора оружия на поле боя после его отсоединения, увы, так что тактика «держать врага на расстоянии по мере возможности, лишь при необходимости переходя врукопашную» все еще актуальна.

Я молча водил взглядом по хищным формам «Арахнофобии», по ее черной броне, оружию и четырем парам ног. В прошлом этот шападо трижды оживал, будучи пустым, и совершал конвульсивные движения, пока не было решено извлечь из него сосуд души механизма. Хинопсы сделали именно эту душу очень воинственной и свирепой, так что она порывалась вступить в бой даже тогда, когда этого не требовалось.

– Проект «Насмешка» завершен.

– Очень хорошо.

– Поторопись, если не хочешь меня потерять. Времени совсем мало, я дышу из последних сил.

– Делаю все, что могу.

– Бриан.

– Карнифар?

– Я даю тебе лучшее в мире оружие. Используй его, чтобы вернуть моего никчемного младшего брата живым и невредимым. – Ему явно было тяжело выдавливать из себя эти слова.

– Так и сделаю.

– Если посвятишь его в нюансы этой беседы, вскоре тебя может постичь какой-нибудь несчастный случай техногенного характера.

– Не беспокойся, Карнифар, я верну Инча любой ценой. Любой.

В полночь мы с Себастиной покинули Форт-Ваймс вдвоем, взяв один из военных внедорожников. Наш путь занял совсем немного времени – достаточно было отдалиться от базы на двадцать километров и свернуть с основной дороги на проселочную. Вскоре Себастина вывела стимер к небольшому пруду с илистыми берегами, невдалеке от которого был разведен костер.

– Зайца будешь, шеф? Только что освежевал.

– Спасибо, нет. Где она?

– Где-то тут, – пожал плечами Адольф, – гуляет. Ей нравится тепло этих мест, запах остывающей земли, кактусы. Ты видел кактусы, шеф?

– Видел, видел. Мне ее искать или она сама выйдет к свету?

Он вновь пожал плечами и перевернул заячью тушку над огнем. В офицерском клубе Адольф Дорэ передал мне записку, сообщавшую, что богиня решила повторить сорвавшееся рандеву и назначила мне встречу. Я не мог не уцепиться за этот шанс.

– Так, значит, ты теперь у нее на посылках? – спросил я, садясь на камень возле огня.

– Не то чтобы. Знаешь, шеф, ничто не проходит бесследно. Каким бы нормальным я ни был по мнению магов, она оставила свой след во мне. Наверное, это тебе и не по душе, а? Она вот здесь. – Адольф коснулся центра своего лба.

– И каково это?

– На удивление неплохо. Сам удивлен, но я не против такого соседства. Бо́льшую часть времени вообще ее не ощущаю, но потом… нет у меня слов, чтобы это описать, не мастак я.

– Тебе это нравится.

– Ну…

– Только не говори мне, что ты влюбился в языческое божество.

– А что, нельзя?

Я не желал погружаться в обсуждение этой темы.

– Все, что мне нужно от тебя, Адольф, – это абсолютная лояльность. Если Нэгари действительно связана с тобой и, возможно, имеет на тебя влияние, в случае расхождения ее воли с моей ты обязан исполнить мою. Сможешь мне это гарантировать? Если нет, уходи и не заставляй меня сомневаться в тебе.

Человек поджал губы, впервые на моей памяти испытывая сомнения хоть в чем-то. Впрочем, нерешительность быстро ушла.

– Я давал присягу, – наконец сказал он, подняв глаза, – и смерть – не повод ее нарушать. Так говорил Стузиан, кажется. Располагайте мною, мой тан.

– О, ты только что спас свою жизнь, – донесся голос из ночи. – Он бы убил тебя в случае отказа. Или в случае неискренности.

– Конечно убил бы, – ухмыльнулся Адольф, ловким движением Клементины срезая с зайца полоску мяса. – Я носитель множества государственных тайн такого уровня, что тан эл’Мориа скорее прикончит меня, чем рискнет отпустить.

Они были правы – и Дорэ, и та, что пряталась во тьме.

– Покажись, Нэгари Ухру! Покажись именем Темет! Именем Ашураби! Именем…

– Хватит, смертный, я уже здесь, я иду.

Она вышла к свету костра семенящей походкой, маленькая сморщенная старушка с волосами, похожими на пук белой овечьей шерсти.

– Хм, это ты продала моей жене тот дурацкий амулет, если не ошибаюсь?

– Дурацкий? – хмыкнула Нэгари. – Твоей женой овладели злые лоа?

– Кажется, нет.

– Тогда я не понимаю, почему ты называешь мой оберег дурацким? Денег не верну.

Она уселась на соседний камень и протянула крохотные сморщенные ладошки к огню. Пламя полыхало ярко и горячо, но богиня продолжала кутаться в шерстяную шаль, такая маленькая и беззащитная.

У Нэгари Ухру было два обличья: свирепый кабан и кроткая овечка. Она могла выбирать из них любое, в зависимости от необходимости или настроения. В отличие от той безумной ночи, когда я носился между посольствами, сегодня Нэгари отринула воинственность.

– Итак, зачем ты хотела встретиться со мной, бессмертная?

– А зачем ты хотел встретиться со мной, смертный? Объединить силы в борьбе.

– Наконец-то снизошла.

– Так у нас, богов, принято, мы снисходим.

– Снизошел тут до меня один бог, теперь постоянно ношу его палец в кармане.

Она засмеялась.

– Я видела. Признаться, только после этого и решила связаться с тобой, Бриан эл’Мориа. Не всякий может выудить у него палец, палец о палец не ударив. – Ей крайне понравилась эта своего рода игра слов, и Нэгари звонко рассмеялась. – Что ж, спрашивай.

Возможно, она ждала шквала вопросов, но я уже многое знал от короля и от Барона. Лишь некоторые детали и темные пятна требовали разъяснения для полноты картины.

– Ты хочешь знать, как сердце Кахранолтара попало к людям? Но какая теперь разница?

– Я въедлив там, где не надо, хочу ощущать расследование на кончиках пальцев и знать десять фактов из десяти возможных. Будь так добра, расскажи мне о сердце и об остальном теле Дракона Времени, какое оно, как и где хранится, почему люди получили доступ к ихору?

– Раз ты так хочешь…

Она поведала, что прежнее тело Кахранолтара было огромно и покоилось под землей, а сверху вместо надгробия воздвигли склеп, который и не склеп вовсе, а печать сдерживания. За время джунгли поглотили ее, оставив на поверхности лишь верхушку. Дабы ослабить древнего бога еще сильнее, его сердце было изъято и удалено. Попадание же иных кусков божественной плоти к людям произошло случайно, в определенный период река Анхераго, изменив свое русло, подмыла захоронение и унесла часть окаменелостей, которые потом были найдены смертными.

– И куда же делось сердце?

– Поскольку боги не могли в то время находиться рядом с ним подолгу, его передали на хранение племени без имени. То были самые страшные и отвратительные из людей, которых видел мир, каннибалы, призраки джунглей, незримые охотники, полузвери. Они вошли в легенды иных племен как чудовища, бессловесные твари, охранявшие свою территорию и никого не подпускавшие к сердцу. Для тех времен это было мудрое решение, но спустя эпохи его польза себя исчерпала.

– Появились чужаки, пираты?

– Верно. Они заплатили великой кровью, но выбили безымянных из пещер и украли сокровище. Помню, многие тогда бросились вдогонку, но не преуспели. А потом мы решили, что так даже лучше, пусть сердце отправляется туда, где никто не знает о его природе. Это тоже было мудрое решение для своего времени.

– Да. Только узник ваш есть само время, на его стороне вечность, он все может переждать и перетерпеть, а поскольку все когда-нибудь случается, случился и его шанс освободиться.

– Кахранолтар пробудился.

– Расскажи мне, как ты охотилась на него, расскажи, почему дважды спасла мою жизнь?

– Я не спасала твою жизнь, Бриан эл’Мориа, начнем с этого. Я лишь пыталась убить Кахранолтара в минуты наибольшей уязвимости. Идти по его следу к тому времени стало слишком сложно, он растил силы, и разница меж нами увеличивалась, как и его способность скрываться. Я готовила удар, чтобы…

– На крыше кальмирского павильона, знаю. Скажи лучше, как ты узнала, что он будет там?

– Я не знала.

– Но ты же была там, ты готовила заклинание.

– Почувствовала, как его перемещение колеблет пространство и время, совсем слабо, совсем тихо, но достаточно, чтобы и мне пойти следом. Вездесущесть свойственна многим богам, знаешь ли. А пока Кахранолтар убивал смертных, я подготовилась и ударила. Ты лишь чудом не превратился в пыль раньше.

Удача. Вот как?

– А в ту ночь, когда он второй раз чуть не прикончил меня?

– Тогда у тебя было сердце, и я понадеялась успеть, но тщетно. После вашей с Бароном встречи в Боса-Лербо он послал мне весть с просьбой немедля возвращаться в Арбализею…

– Постой, так я был в Боса-Лербо или мне снился сон, что я там был?

Нэгари раздраженно поджала губы, и все морщинки на ее крохотном личике проявились особенно сильно.

– А тебе не все рано, смертный?

Беда этой богини заключалась в том, что она была вынуждена действовать на чужбине, вдали от своего культа, из-за чего силы покидали ее очень быстро. Нэгари Ухру приходилось постоянно возвращаться в Ньюмбани, чтобы подпитывать себя. Намного легче приходилось Барону Шелебе, который путешествовал с собственным доменом.

– Насколько я понял, сейчас ты не можешь чувствовать присутствие Дракона Времени?

– Он таится.

– Но Барон сказал, что его сердце…

– Гулкое эхо блуждает в лабиринтах мироздания, – ответила она, – и безошибочно найти, где бьется само сердце, может лишь его хозяин. Остальные будут плутать, уповая на удачу. Сейчас же и эха не слышно, сердце и хозяин объединились и затихли, дело за малым – провести ритуал возрождения.

Я не мог чувствовать эмоций богов, но в этом не было нужды – и дурак понял бы, по тому, как зябко Нэгари Ухру куталась в шаль, что ее одолевал не холод, а страх.

– Какой ритуал?

– Емкий, и это все, что я знаю. Когда-то у Кахранолтара были последователи, культ, принадлежавший Спящему Богу. Они приносили ему жертвы, а он нашептывал им о бессмертии и о том, что нужно сделать, чтобы обрести его. Нарушить связь бога и его паствы невозможно, так что я просто нашла тех людей и уничтожила все их племя. Возможно, они знали, как его возродить, но унесли эту тайну с собой, и для того времени…

– Это было мудрое решение, да. Но послушай, ты ведь можешь… вернуть несколько душ? Ты ведь охранница дороги в Лекреваль, Та-Которая-Хранит-Кладбище…

– Если бы они были в Лекревале, я могла бы допросить эти души, но их там нет. Все, кто поклонялся Кахранолтару, перешли в его ведение, когда были казнены, их глупые души безвозвратно утеряны. Увы, смертный, мы поторопились тогда и оплошали.

Куда ни кинь – всюду клин. И вроде бы это произошло тьму веков назад, а все равно досадно было видеть, как обрывались перспективные ниточки расследования.

– Завтра мы возьмем штурмом логово технократов, людей, которые связались с нашим общим врагом, видимо, рассчитывая, что он поможет им совершить мировую революцию. Велика вероятность столкнуться с самим Драконом Времени. Ты поможешь нам?

Старушка крепко задумалась, глядя в пламя немигающими глазами.

– Необходимость в теле делает его уязвимым, но уже сейчас он намного сильнее меня. Самой с Кахранолтаром не совладать.

– У нас лучшее оружие и лучшие солдаты, если Дракон Времени не превратит нас всех в пыль, мы сможем его захватить. Я практикующий мистик, мне известны формулы и ритуалы для запечатывания богов, но без настоящей магической силы или больших жертв среди личного состава эти знания малополезны. С твоей помощью, однако, есть шанс победить. Помоги нам, Нэгари Ухру.

– Говорю же, меня одной будет мало, нужен хотя бы еще один бог или кто-то близкий по силе, чтобы сдерживать Кахранолтара.

– Барон?

– Ни за что не согласится. Шелеба не воин, он может проучить смертного, но сражаться с другими богами – никогда.

– А… – Кажется, у меня поднялось давление, по крайней мере, в затылке уже некоторое время пульсировала боль. – Кто может быть близок по силе божеству?

– Хм? Другие боги.

– Тогда зачем ты вообще…

– Или их порождения.

– Порождения?

– Многие боги отщепляли от себя частицы в приступах вдохновения и творили. Получалось по-всякому, большинство таких поделок сразу же уничтожалось, лишь некоторые оставались в мире, чтобы следовать и прислуживать создателям. Одному богу причинить чувствительный вред может лишь другой бог, а порождения – тоже частицы богов.

– И кто, позволь узнать, был самым плодовитым творцом?

– Ее настоящее имя не принято называть вслух, однако вы зовете ее…

– Темнотой, я уже догадался. Перводемон сгодится?

Спустя несколько часов я прибыл на аэровокзал Арбализеи. Себастина мастерски пришвартовала наш стимвинг непосредственно к борту «Вечного голода», где уже встречал капитан Ворчи.

– Здравия желаю, мой тан! Вы удивили нас поздним визитом!

– Надеюсь, удивление было приятным.

– Могу ли я чем-то помочь?

– Нет, капитан, премного благодарен. Мне необходимо забрать из своего кабинета одну важную вещь. Пожалуйста, пусть наш стимвинг заправят водой и реактивами.

Вскоре я был уже у себя.

– Ба, кто это вернулся в наше захолустье? – раздался сочившийся злобой голос из черного саркофага. – Мой драгоценный тюремщик! Я-то надеялся, что ты уже подох… а это еще кто?

Нэгари явилась на борт дирижабля своими путями, дабы никто не заметил ее.

– Что за омерзительное существо покоится в этом гробу?

– Следи за языком, тварь!

– Знакомься, богиня, это Беххерид, Око-Взирающее-Во-Тьме, одно из старших чад Темноты, плоть от плоти, так сказать. Во времена полной силы Беххерид был размером с гору, а яростью его можно было наполнить океан.

– Поразительно. Я не встречала настоящих порождений Темноты уже многие эпохи, но почему он такой…

– Жалкий? – с ненавистью прохрипел перводемон. – Раньше я бы раздавил вас как вшей, но этот проклятый урод выманил меня в этот проклятый мир и…

– Он хотел использовать наш мир как собственную песочницу, где можно ломать и убивать все и вся, но слишком плохо понимал собственную природу. Темнота эгоистична, она из тех матерей, которые не отпускают своих чад никогда, поэтому, творя перводемонов, она сделала их очень зависимыми от нее. Все демоны соединены с нею нитями питающей пуповины, но когда у обычных тварей эти нити чрезвычайно тонки и могут протягиваться между мирами без ущерба для них, у перводемонов это толстые канаты. Через это они обладают чудовищным могуществом, но не способны уйти от мира в Темноте дальше чем во Внешние Пустоши. Когда Беххерид заявился в наш мир, я закрыл проход, через который пригласил его, и канат истончился до толщины обычной ниточки. К сожалению, это сделало его совершенно ничтожным и практически бесполезным.

– Поразительно, – повторила Нэгари Ухру, – но какой с него тогда толк?

– Обожди минуту, богиня. И лучше немного отойди.

Складывая пальцами знаки и проговаривая нужные слова, я усыплял одну охранную печать за другой, а по завершении процесса распахнул крышку.

Во мраке вспыхнул красный глаз, и к моему лицу метнулись ощетинившиеся клыками щупальца.

– Аг-йараш!

Они наткнулись на барьер.

– Ну и мерзость.

– На себя посмотри, карга!

– Ты права, богиня, лишившись сил, он предстал в своем истинном виде, но, несмотря на всю эту ничтожность, Беххерид небесполезен. Посмотри.

Я протянул руку к перводемону, и его скользкая розовая плоть на глазах стала расти, вспухать венами, наливаться кровавой краснотой, единственный глаз воспылал, а когти и клыки стали множиться и удлиняться.

– Что происходит?

– Я напитываю его страхом. Как ты сама знаешь, эмоции смертных – чистая энергия. Так получилось, что я могу ею управлять, собирать, хранить и даже воспроизводить. Потеряв полную связь с матерью, Беххерид существует за счет разлитого в воздухе страха. Вся команда знает, что я держу в саркофаге нечто жуткое, и создаваемого этим знанием страха хватает, чтобы он жил. Еще он любит гнев и отчаяние, а от положительных эмоций его воротит. Себастина, подай мне «Доминант».

– Что ты задумал? – зарычал мой узник, выпуская из своей плоти лоснившийся от слизи рог.

– Выгуляю тебя. Ты ведь не против размять… кости? Или хочешь остаться здесь еще на семь лет? А то ведь я могу и перевести тебя куда подальше, где нет смертных и где нет питательных эманаций чужого страха. Некоторые доктора считают голодание целебным.

– Когда-нибудь я разорву тебе горло, жалкая букашка!

– Не предвидится.

Себастина достала из принесенного с собой футляра один из созданных Карнифаром стволов.

– Беххерид проявил необычайную способность к симбиотическому слиянию. Он способен овладевать неодушевленными предметами, меняя их структуру и придавая иные физические свойства. Я уже скрещивал его с тростью, мечом, косой, кинжалом и многими другими предметами. Всякий раз изменения оказывались омерзительными, но оружие получало огромную разрушительную силу. Правда, она зависела и от количества страха, который я вливал в эту падаль.

Взяв «Доминант», я без церемоний пихнул его прямо в мешанину щупалец, чем вызвал яростный рык, но при этом демон стал живо занимать новый предмет. Металл сменился кровоточащей плотью и зазубренными осколками костей, на рукоятке распахнулся алый глаз, вдоль ствола появился хребет с острыми отростками позвонков, а на его конце распахнулась зубастая пасть. Пока процесс не завершился полностью, я насильно запихал этот кусок органики в футляр и наложил сдерживающие печати.

– Завтра мы узнаем, сможет ли перводемон повредить богу. Ты с нами?

Старушка посмотрела на меня как-то странно.

– Пожалуй. Не хочу, чтобы ты проверил свое оружие сегодня.

– Ах, богиня, чем я заслужил такое жестокое обращение? Доселе наше общение было таким мирным…

– Я вижу тебя насквозь, тэнкрис, заключать с тобой союзы не более безопасно, чем заключать их с пауком, который всегда голоден.

Можно сказать, я был оскорблен в лучших чувствах.

Тридцать шестой день от начала расследования

Ранним утром следующего дня, еще затемно, на плацу Форт-Ваймса выстроились солдаты подразделений «Жернова», «Плуг» и «Коса» в полной боевой готовности. Первые, люди, имели легкую броню, проверенные временем винтовки, пистолеты, пикельхельмы с противогазами, гранады и обильный боезапас. Вторые, люпсы, носили более тяжелую броню и оружие ближнего боя, разбавленное коротконосыми дробовиками. Третьи, опять же люди, могли передвигаться только медленным шагом, закованные в самую тяжелю броню и вооруженные самым убойным огнестрельным оружием. Помимо них ждали команд пилоты шападо и коммандеры армодромов.

Отдельно от прочих выстроились тридцать с лишним солдат в черном обмундировании необычного вида: на панцирях белели гербовые пауки-жнецы Имперры, а знаки различия располагались на затылках пикельхельмов. Кроме того, вместо винтовок я заметил в их руках оружие, похожее на винтеррейкские автоматы.

– Тан Великий Дознаватель, позвольте представить вам роту Черного Караула! – громко произнес Конрад Кирхе.

– Рота? – переспросил я, оглядывая эту группу сквозь линзы собственного шлема повышенной защиты. – Не маловато ли их для роты?

– Так точно, мой тан! Задумывалось, что их будет сто тридцать и еще один, знаменосец! К сожалению, у меня не хватило времени для полной комплектации, собралось всего три отделения! Рота должна была заниматься исключительно вашей охраной в бою, лучшие из лучших, профессиональные штурмовики, саперы и полевые медики, обученные обращаться со всеми видами оружия!

– Мы всегда брали качеством, а не количеством, будем думать, это правило все еще актуально. Представьте мне командира, генерал.

– Майор, шаг вперед! Доложить по форме!

Один из солдат, внешне неотличимый от прочих, подчинился приказу и отдал честь:

– Майор Джордж Хаммонд, митан! Hiell Imperador!

– Alle hiell Imperium. Продолжайте, майор.

– Слушаюсь! Наделен честью командовать личной гвардией Великого Дознавателя, митан!

– Хаммонд? Не сын ли ты Бенжамену Хаммонду? – спросил я, заранее зная ответ.

– Так точно, митан!

– Помню, помню. Твой батюшка служил под моим командованием во время колониальных войн. Он все еще жив?

– Так точно, митан! Отрастил себе новую ногу благодаря Фонду вспомоществования ветеранам и инвалидам войны, митан!

– Рад слышать, что мой фонд работает. Бенжамен был хорошим солдатом и славным парнем.

Бенжи Ветчина был хорошим кашеваром, который даже не крал продовольствие, что по-своему можно было считать невероятным армейским подвигом, но по-настоящему участвовал он лишь в одном бою. Мы выбивали аджамешей из джунглей, теснили их к реке, где ждали катера с парометами, но внезапно вторая группировка ударила в наш арьергард, по обозу и обслуге. Драться за свою жизнь пришлось всем, и Бенжи словил ногой пулю. Он оказался рядом со мной, так что пришлось лично тащить его, позже рана загноилась, что привело к ампутации и отставке по состоянию здоровья.

При поступлении солдата на службу в войска Имперры его досье рассматривали чуть ли не под микроскопом. Любое пятно на репутации, сомнительные моральные качества или судимость кого-то из родственников ставили на кандидате крест. Интересно, Кирхе специально подобрал человека, чей отец был обязан мне жизнью?

– К даче присяги приступить! – скомандовал генерал.

Четверо вынесли на плац большой черный стяг с белым пауком. Мои новые телохранители подступили к нему и опустились на одно колено, после чего хором провозгласили:

«Я приношу тебе, Бриан эл’Мориа, клятву верности как Великому Дознавателю Мескийской империи. Я обещаю повиноваться тебе и любому, кого ты поставишь надо мной, не ища объяснений, не подвергая сомнениям, немедленно, беспрекословно и со всем рвением. Распоряжайся моей жизнью и направляй мою руку так, как считаешь нужным. И да поможет мне Император».

Присяга была дана, и началась погрузка личного состава.

– Хорошее представление вы устроили, генерал, – тихо сказал я, следя за тем, как ровные шеренги поднимались на десантные платформы «Наместников».

– Это должно было вселить дополнительное воодушевление в сердца солдат. Сработало, мой тан?

– Как ни странно, да.

– Вот и хорошо.

– Правда, меня несколько обеспокоил текст присяги. Они клялись в верности не империи и даже не Имперре, а мне. Вы знаете мое отношение к личной верности.

– Да, мой тан, она хороша, если не перекрывает верности индивида стране и Императору.

– Меския превыше всего. И я не исключение, разумеется.

– Это ваши телохранители, мой тан, их работа защищать вас от всего. Абсолютно от всего. Близится час, когда на престол взойдет наш новый владыка. Я слышал, что его высочество завершил комплекс ритуалов Ахнут-Кара в храме Луны восточного Зендариена…

– Я не одобряю, когда весь потенциал вашего интеллекта раскрывается где-либо вне поля боя, генерал. Немедленно прекратите эти речи.

– Прошу простить, мой тан.

Я вздохнул.

– А новое оружие? Откуда оно?

– Прямиком из Гастельхова-на-Орме, мой тан. Ограниченная партия, создана по чертежам тана эл’Файенфаса. Чудо какое хорошее оружие, патроны жрет с невиданной силой, но оно того стоит.

Для транспортировки моей драгоценной персоны вместе с новообразовавшимся Черным Караулом и несколькими единицами бронетехники был отведен весь трюм «Валериона». Мы не заняли и одной пятой этого металлического чрева, тогда как другие «Наместники» забивались под завязку. Также часть войск уже покинула базу на «Плавунцах» и колонной отправилась в Арадон. Кирхе планировал начать операцию с сухопутного штурма, под прикрытием которого дирижабли должны были высадить десант. Командовать штурмом на земле поручили Адольфу Дорэ.

– Майор Хаммонд, – позвал я, перекрывая гудение машины.

– Митан!

– Раз уж вы намерены сопровождать меня в бою сегодня, вам следует сразу уяснить несколько вещей. Я не намерен облегчать вашу жизнь, прячась где-то в безопасности. Как правило, мы с Себастиной стремимся туда, где жарче всего, и вам придется поспевать. Добивайте всех, кого не убьем мы, защищайте нашу спину и будьте готовы к немедленному отступлению.

– Есть, митан!

– И ничему не удивляйтесь. Ничему, что увидите, пока будете рядом со мной. Это также не подлежит разглашению или обсуждению.

– Есть, митан!

Дирижабли поднялись в воздух, прорывая полог серых облаков, и взяли курс на северо-восток. Уже второй раз на моей памяти небо столицы Арбализеи обещало пасмурный день.

Себастина сняла перчатки, чтобы удобнее было держать серебряное перо и дневник.

– Что ты делаешь?

– Увековечиваю очередное эпохальное событие, хозяин.

– Глупости. Полюбовалась бы лучше видом из иллюминатора: солнце восходит, на такой высоте это фантастически красиво.

Она послушно прервала свое занятие и уставилась в иллюминатор обыденным равнодушным взглядом.

– Это не было приказом.

Она немедленно вернулась к письму. Мне оставалось лишь вздохнуть и порадоваться, что у моей Себастины спустя столько лет появилось хобби.

Мы летели к Старому порту.

Во времена основания Арадона обжитые территории жались к морю, а короли древности развивали сердце столицы – Портовый город. Однако восточнее находилось поселение, где имелся собственный, более старый порт. По мере роста Арадон поглощал поселения-сателлиты и так добрался до восточного порта, названного Старым. Какое-то время Портовый город и Старый порт существовали параллельно, но первый поддерживался короной, а второй имел маленькую бухту со сложным рельефом дна и хирел. В конце концов Старый порт и все вокруг него стало питательной средой для оборота теневых дел, сердечной мышцей черного рынка и даже тайным пристанищем пиратов. Времена этой темной славы давно миновали стараниями арбализейских монархов, многие забыли о нем, но Старый порт все еще оставался самой опасной частью Каса Побре.

Позже были попытки возродить это место в виде нового торгово-промышленного узла, соединив морскую портовую инфраструктуру с железнодорожной, – группа инвесторов решила создать рядом со Старым портом промышленную зону с локусовым депо. Они воздвигли топливные и обычные склады, ремонтные цеха, пункты технического обслуживания, административные корпуса, локусовые стойла с поворотными кругами и даже рельеф дна бухты собирались изменить, что обещало значительно округлить и без того приличную сумму инвестиций. Через новый транспортный узел должны были проходить тысячи тонн грузов, но, как водится, не все эти тонны имели законное происхождение. Инвесторов привлекало безразличие властей к Старому порту и его потенциальная польза для черного рынка. В создание инфраструктуры были вложены миллионы, и господа дельцы уверенно шли к успеху, но не получилось, не повезло. С ними случился Хайрам эл’Рай.

Старик понимал, чем грозило бездействие, и включил механизм репрессий на максимальные обороты, дабы прикрыть эту лавочку, пока под боком у короля не возродилось некогда выжженное змеиное гнездо.

– Точка назначения достигнута, – сообщил один из членов экипажа, показавшись в грузовом трюме, – мы ждем начала наземной операции.

Не желая сидеть в полумраке, я покинул солдат и явился в командную рубку, где находился бортовой маг-связист. Также оттуда открывался восхитительный вид на море серых облаков под голубым куполом неба, по которому взбиралось, перекрашивая ультрамарин в фиолет и кармин, солнце. Поодаль лениво висели другие «Наместники».

Время от времени успокаивая экипаж, взволнованный, собственно, моим присутствием, я ждал. Сколько помню себя, именно ожидание всегда выматывало больше всего. В бою времени на страх уже нет, ты просто дерешься и убиваешь, порой удивляясь собственному равнодушию, однако до и после боя бывает страшно до тошноты, до холодной рези в кишках.

– Полковник Дорэ докладывает: сухопутные силы проникли на территорию Старого порта, – сообщил бортовой маг. – Боевых столкновений не зафиксировано.

Прошло не меньше четверти часа до следующего сообщения.

– Полковник Дорэ докладывает: сухопутные силы ведут обыск складских построек, противник не обнаружен. Полковник Дорэ готовит плацдармы для высадки десанта.

– Напомните мне, капитан, когда придет наш черед садиться?

– По плану его высокопревосходительства господина генерала мы опустимся последними, когда на земле будет максимальное количество солдат и бронетехники.

– Ясно. Не будем путать господину генералу карты, но, когда придет время, вы не мешкайте особо.

– Слушаюсь, мой тан!

На земле все еще было тихо, когда «Аглантина», «Нарвал» и «Семерка пентаклей» пошли на снижение, неся на борту тяжелые ударные силы и бо́льшую часть солдат.

– Идем обратно, Себастина.

«Валерион» стал снижаться последним, когда высадка наших сил уже шла полным ходом. Мы опустились из мира зари в царство мрака под облачным пологом.

За прошедшие годы все, что можно было растащить из недостроенного депо, растащили, даже склады и цеха во многих местах зияли провалами стен и крыш, рваные железнодорожные пути тянулись между корпусами и огромными ржавыми баками, тут и там мелькали солдаты-мураши, волнами обтекавшие громады армодромов. А из-под земли… из-под земли тянуло бедой.

– Майор, приготовьтесь.

– Митан?

– Сейчас начнется бой, мы не успеем безопасно приземлиться.

Он лишь кивнул и принялся раздавать команды. Пилоты шападо и экипажи армодрома готовились к тяжелому десантированию. Через несколько минут мое предчувствие обрело плоть – сверху было видно, как из различных заброшенных построек под открытое небо вываливались… чудовища. Не знаю, как иначе можно было назвать разномастных тварей всех цветов и размеров, которые с ревом и визгом появлялись на поверхности и бросались на все живое с растопыренными когтями. Их ярость и тягучее обволакивающее отчаяние я смог почувствовать, даже когда они были еще под землей.

Солдаты дали ожесточенный отпор. Град свинца, зачарованных и алхимических снарядов бил с заготовленных позиций по всему, что не носило черной формы. К делу немедленно подключились шагающие паровые доспехи и парометы армодромов, но, несмотря на подавляющее огневое преимущество, были понесены первые потери.

– Себастина, пора вооружаться.

Вчера было решено оставить «Арахнофобию» до лучших времен и вооружиться более подходящим для грядущего боя оружием.

Щелкнули замки футляра, и я сунул внутрь руку. Стоило пальцам сомкнуться на рукоятке одержимого оружия, как из него вытянулись присоски, взрезавшиеся в кожу ладони и вросшие в мясо, затем сильная боль стала взбираться по предплечью. Когда рука была изъята из футляра, Беххерид уже опутал ее до локтя выращенными из его демонической плоти цепями с острыми крючьями. Лишь по цвету крови можно было понять, где заканчивался я и начинался он.

Вместе с тем происходила ожесточенная ментальная схватка, демон, как и в прошлые разы, пытался подчинить мою волю своей, но мне хватило сил дать ему отпор. На этот раз хватило. Главной причиной, почему я не использовал его часто, являлась не боль, а именно опасность потерять себя.

Себастина накинула на мои плечи плащ, чтобы до поры скрыть уродливого симбионта.

Дирижабль достаточно опустился, и сначала на десантную платформу встали «Рыцари» с парометами и мечами. Они спрыгнули с высоты четырех метров, не дожидаясь контакта платформы с землей, и разошлись, немедля присоединяясь к бою. Как раз вовремя, ибо на наши позиции уже накатывала вторая волна.

Изо всех щелей полезли разнообразные разумные – люди, утроги, авиаки, зумгату и другие. Выглядели они скверно, но не только оттого, что в их грудные клетки были вживлены металлические предметы неизвестной природы, – в них не было эмоций, а значит, и жизни тоже не было. Безмолвными дергавшимися толпами они рвались на пули и беззвучно падали, разорванные в клочья. Эти тела давили массой, медленно подминая под себя пехоту, штыковые атаки были почти бесполезны против них, но гранады разрывали их десятками.

– Хозяин, это похоже на проект…

– Сюда бы Тромгара, возможно, он смог бы что-то сделать.

Пока мы опускались на землю, телохранители сокращали поголовье врага в режиме одиночной стрельбы, один выстрел – одно упавшее тело, девяносто восемь процентов пуль достигали цели. Наверняка сама Инрекфельце прогнала их по ускоренному курсу баллистрадума, который мог сделать из просто хорошего стрелка – отличного.

– Прекратить! Это мясо собирает пули, чтобы основным силам противника было легче! Сменить тип снаряда на алхимический и ждать команды!

Они исполнили приказ в считаные секунды и, когда я указал вдаль, были готовы.

Третья волна оказалась единственной, которую мы изначально ожидали встретить, она состояла сплошь из автоматонов. Без парусиновых плащей их тела тускло блистали, по мере того как ожившие куклы шли на сближение. Многие перемещались по крышам, иные с пугающей синхронностью шагали по земле, третьи вырывались вперед длинными прыжками, на ходу высвобождая телескопические клинки.

– Огонь!

Мы не знали численности вражеского гарнизона, поэтому сами явились с внушительными силами, но никто не ожидал встретить такого количества автоматонов. В ход пошли кислотные патроны, эффективные против металла, а солдаты старательно выполняли приказ «всеми силами отдалять рукопашную». Великим подспорьем стала наша бронетехника, «Отравленные кинжалы» с их кислотными орудиями и АМ-3 с осколочно-фугасными снарядами. Эти стальные крепости медленно ползли вперед, регулярно громыхая основным калибром, строча парометами и подминая под свои траки один склад за другим. Несмотря на это, автоматоны быстро облепили неповоротливую технику, но попасть внутрь не смогли, а потому пытались вывести из строя оружие. Точными очередями их сбрасывали с брони армодромов «Рыцари». Регулярной пехоте приходилось намного тяжелее.

Театр боевых действий ширился, одно за другим недостроенные и заброшенные здания железнодорожного узла обваливались, поднимая пылевые облака, а куклы все прибывали и прибывали. Недостаток тяжелого оружия нивелировал превосходство механизмов над живой плотью, но скоро появилась еще одна беда – новые автоматоны.

Размерами они превосходили наших «Рыцарей», массивные, кряжистые, тяжеловесные, созданные словно из деталей переделанных локусов, – кое-где виднелись массивные метельники – выдыхающие пар из труб в верхней части корпусов и вооруженные парометами, встроенными в руки. Появление этих гигантов немедля изменило ход сражения, шападо пришлось вступить в противоборство с равным противником и защитить от него солдат, армодромы оказались скованы в ведении огня, так как противник слишком быстро перемещался, используя многочисленные укрытия, а более мелкие автоматоны старательно перекрывали обзорные щели и пытались уничтожать перископы.

– Майор, вражеские шападо движутся с севера, передайте генералу, что я выдвигаюсь туда! Нужна поддержка наступления!

Сообщение, отправленное магом-связистом, еще не успело достичь командующего операцией, а я уже двигался вперед под прикрытием трех отделений, боевых магов и «Рыцарей» с неустанно ревущими парометами. Живые куклы поливали нас стрелами со всех сторон, рвались врукопашную, но натыкались на кинжальный огонь. В то же время интеллект, столь слаженно руководивший их действиями, не мог проигнорировать такого дерзкого выпада и предпринял контрмеры – сразу два вражеских исполина, обстреливая нас, ринулись в атаку. Ответный огонь покорежил их, но не остановил, так же как и мелкие механизмы, – эти предпочитали ближний бой, имея гидравлические молоты вместо кулаков. В то же время мескийские шападо могли нести на себе либо дальнобойное вооружение, либо клинковое, они не предназначались для боя голыми манипуляторами.

– Все назад!

Я вскинул Беххерида, и демоническое оружие разразилось скорострельным лающим хохотом – рой пуль-насекомых, расписывая воздух черными шлейфами, устремился к вражеским гигантам и изрешетил их, уничтожив все содержимое бронированных корпусов, взорвав паровые котлы и расплавив гидравлику.

– Передайте генералу, что нам нужны шападо с клинковым оружием! Не расслабляться! Огонь! Огонь! Огонь!

Вместе с двумя дополнительными «Рыцарями» к нам присоединилось отделение люпсов-штурмовиков и с полдюжины бойцов поддержки в тяжелой броне. Привел подкрепление лично Адольф Дорэ.

– Какая заваруха, шеф! Загляденье! – счастливо сообщил он, помахивая дробовиком, чье дуло было изуродовано фосфорными патронами.

– Рад, что тебе нравится. Не замедляться!

Прорыв на север потребовал огромного количества боеприпасов, зато удалось сохранить абсолютное большинство личного состава. Ни на минуту нам не давали перевести дух, сражение окружило отряд со всех сторон, то и дело появлялись новые автоматоны-гиганты, а мелкие модели устраивали засады либо предпринимали самоубийственные броски.

– Адольф! Мы должны проникнуть в здание большого ремонтного цеха!

– Значит, проникнем, шеф! Слушай мою команду!

Упомянутая постройка действительно выделялась на фоне прочих, походя на остов гигантской рыбины, выброшенной на берег. Внутри мог бы поместиться небольшой дирижабль, и именно оттуда сквозь проломленную стену не так давно выбрался очередной гигант.

Запустение и грязь встретили нас под дырявой крышей цеха, дикие растения давно проросли в трещинах пола, металлические конструкции состояли сплошь из ржавчины, пахло сыростью.

– Куда дальше, шеф?

– Под землю, конечно. Под Старым портом есть естественные пещеры, осталось найти вход.

Бетон под ногами вздрогнул и продолжил ровно вибрировать, часть его у дальней стены приподнялась на пятнадцать сантиметров и отъехала в сторону. Из-под земли ударил свет, сопроводивший появление еще одного автоматона. Окуляр в центре его безголового туловища вспыхнул бирюзовым, когда металлическая кукла обнаружила врагов, парометы поднялись, но пилоты «Рыцарей» сработали быстрее, напав с разных сторон и развалив объект на части.

– Освободить подъемник от лома!

– Шеф, кажется, он сейчас уедет обратно.

– Пусть, он вернется, чтобы высадить новую машину, либо мы найдем где-нибудь устройство управления.

Подъемник действительно скрылся в глубине, однако мы не дали маскировочным плитам стать на место, просто выломав их. Под главным ремонтным цехом обнаружилась обширная наклонная шахта, по которой и перемещалась мощная грузовая платформа. Вглубь вели тусклые огоньки лампочек из стенных ниш.

Обнаружить устройство вызова не удалось, так что два шападо с клинками встали по сторонам от шахты, и через пятнадцать минут на поверхности оказался новый автоматон. Быстрая и решительная атака вывела механизм из строя, что дало пехоте возможность оперативно погрузиться на платформу.

– Мы идем в самое логово зверя, господа! Я надеюсь, вы все готовы биться ради блага Мескии?

– Так точно, митан! – громко ответил за подчиненных Хаммонд.

– А умирать ради него?

– Так точно, митан!

– Отлично! Первое без второго не имеет настоящей ценности, однако я призываю вас жить! Империи не нужны мертвые слуги.

Кирхе уже получил информацию о том, что в некоторых строениях могли находиться скрытые механизмы подачи подкреплений из глубины. В скором времени он должен был использовать их для проникновения на базу противника, но я не желал ждать. Тот, кто обитал внизу, плевать хотел на количество смертных, коих можно превратить в пыль, наоборот, чем меньше потенциальных жертв я приведу с собой, тем лучше.

– Адольф, – тихо произнес я, – она там будет?

– Она может появиться везде, где есть я, шеф, не сомневайтесь.

– Это не ответ на мой вопрос.

– Знаю. Ну, если что-то пойдет не так, мы все умрем. Я в этом деле бывалый, держись меня, – улыбнулся он в усы.

– Буду иметь в виду.

За годы службы я много раз замечал неистовую тягу всяких отбросов к подземельям. У всех серьезных воротил теневого мира и просто больных на голову личностей имелись подземные укрывища, заброшенные ветки канализации, старинные катакомбы, пещеры и прочее. Все они старались зарыться поглубже, чтобы скрытно передвигаться, словно ратлинги во тьме, и технократы не стали исключением.

Старый порт зиждился на скальной породе, этот участок побережья был обрывист, как и многие другие, а в его глубине когда-то существовали естественные полости, проточенные водой. Контрабандисты использовали их в свое время, а потом Старый Гриф подарил эти владения террористам, и уж они-то развернулись. Спустившись вниз, мы двинулись практически наугад, по широким квадратным коридорам, выдолбленным в камне. Длина их впечатляла, свет ламп накаливания терялся в темной дали, хотя пройти сколько-нибудь приличное расстояние нам не позволили: у первой же развилки пришлось вступить в бой с новым автоматоном.

– Система отлажена как часовой механизм, подача боевых единиц идет непрерывно. Скорее всего, здесь есть некий склад, где они хранились, пока не получили команды выступать. Не терять бдительности, теперь противник точно знает о нашем присутствии и предпримет ответные меры!

Вскоре я столкнулся с новой проблемой: для более скорого исследования подземных владений следовало разделить силы, что было неразумно, – нас просто перебили бы в этих тоннелях.

– Майор Хаммонд, слушайте мою команду! Я выдвигаюсь вперед, со мной Себастина и полковник Дорэ. Как только генерал Кирхе сообщит, что спуск войск в подземелья начат, следуйте за нами по оставленным отметкам. Передадите остальным подразделениям приказ рассредотачиваться и обследовать все закоулки, соблюдая повышенную осторожность.

Протест офицера я мог почувствовать кожей, но подчинился он беспрекословно.

– Позвольте настоять, дабы вы взяли с собой мага-связиста, мой тан! Старший сержант Тигоран!

Указанный специалист отличался от прочих солдат лишь тем, что вместо автомата имел на вооружении лишь «Пфальцер-7» и нес за спиной рюкзак с медикаментами, так как мог совмещать обязанности связиста и целителя.

– Это разумное предложение. Старший сержант, за мной.

Лишь одна вещь в этом пропахшем ужасом и отчаянием подземелье вела меня – мой Голос. В толще камня вокруг поблескивало несколько одиночных источников эмоций и лишь одно их скопление. Источники были тусклыми, будто спящими, и лишь один пылал ярко, по нему, как по путеводной звезде, я и выстраивал курс. Если можно было так назвать плутание по лабиринту мимо закрытых металлических дверей и ворот.

Наконец Голос вывел к особенно массивным раздвижным створкам.

– Себастина, будь добра.

Моя горничная отставила большую цельнометаллическую кувалду, коей дотоле крушила автоматонов, и обрушила на преграду свои миниатюрные кулачки. Толстый слой железа проминался и комкался, словно глина, пока наконец не образовался проем подходящего размера.

Алхимическая лаборатория, одна из самых больших и оснащенных, что я видел, ждала за дверьми. Даже не так, не лаборатория – небольшая алхимическая фабрика. Гигантские хромированные цистерны, сложные системы трубок и шлангов, дорогостоящая посуда, защитные костюмы, шкафы с реактивами, раковины, отличная вентиляционная система, холодильные камеры, сложные механизмы для перегонки и дистилляции, мощные атаноры. Мечта алхимика. А еще там были операционные столы, накрытые каркасными проволочными колпаками. На тех столах спали около пяти десятков стариков и старух разных видов, к чьим бледным морщинистым телам тянулись некие трубки.

Всю дальнюю стену занимало нечто, походившее на огромную контрольную панель вроде той, через которую мастер Шисс, главный бортмеханик «Вечного голода», управлял системой ЯСД. Только эта была еще больше, вместо рычагов и вентилей она поблескивала кнопками и маленькими лампочками, а над ними зиждились стеклянные экраны с мелькавшими сценами боя.

– Восхитительно, ты только посмотри, Адольф! Эта штука контролирует автоматонов!

– Шеф, оно еще теплое, – произнес он, кладя ладонь на сиденье кожаного кресла, – здесь недавно кто-то был.

– Конечно, был. Он вышел вон через ту дверь и быстро удаляется, я слежу за его эмоциями: восторг, веселье, решимость. Себастина, дверь!

Пока она делала новый проход, я бегал взглядом по экранам и по рядам кнопок, пытаясь вникнуть в суть подписей. Главной подсказкой оказались маленькие лампочки – я стал нажимать кнопки, над которыми они горели, после чего лампочки потухли, и почти сразу экраны погасли тоже.

– Думаю, мы развязали Конраду руки. Вперед!

Теперь вперед меня гнало еще и любопытство. Пока что в логове террористов нам не встретился ни один солдат Железного Братства, и я уже сомневался, что встречу Грюммеля. Да что там говорить, даже перспектива столкнуться с Драконом Времени, одинаково желанная и пугающая, казалась все более призрачной.

Тоннель спускался все ниже, прерываясь крутыми каменными лестницами и развилками, пока наконец мы не выбрались в поистине огромную пещеру. Лампы обозначали контуры этой подземной полости едва-едва, свет терялся вдали, но ближние коммуникации были освещены хорошо, а именно: заставленная металлическими контейнерами складская территория и исполинских размеров продольный стапель с четырьмя подъемными кранами.

– Шеф, вон он!

Между контейнерами мелькнул белый лабораторный халат. Беглец прытко несся к одному из подводных транспортов и был уже близко, когда я вновь позволил Беххериду раскрыть пасть. Рой демонических снарядов разнес машину в секунды.

– Ух! Шеф, да ты лучше гаубичной батареи! Шеф? Шеф!

Опередив Адольфа и старшего сержанта Тигорана, меня успела поддержать Себастина.

– Что с тобой, шеф?

Я удержался в сознании и быстро стряхнул волну слабости, накатившую только что.

– У всего есть своя цена, исчисляемая порой количеством крови… Отсюда некуда бежать, но противник не намерен сдаваться! Двинулись!

Отслеживать его не составляло труда, источник эмоций спрятался в одном из контейнеров. Казалось бы, все, он сам загнал себя в угол, но меня настораживало отсутствие страха. Этого древнего чувства, как известно, не испытывали только безумцы либо те, кому нечего было бояться. Конкретно этот индивид больше походил на первого, однако мог оказаться и вторым.

– Слышите гул? – Адольф резко остановился, поднимая дробовик.

– Из того контейнера, – указал я, – это наш беглец. Приготовиться к бою!

Громко заскрежетав, металл контейнера разошелся, во все стороны полетели сорванные заклепки, и наружу выбрался шападо. Не большой бездушный автоматон, а настоящий шагающий паровой доспех с пилотом внутри. Хотя был ли он паровым, я не знал, ибо машина сильно отличалась от всего, что создавали в Мескии. В основном его металл имел светло-серый, серебристый и голубоватый цвета, лепнина из позолоченной бронзы украшала корпус и некоторые детали, визуально брони казалось меньше, чем на «Воинах» и «Рыцарях», в груди находилась кабина, защищенная выпуклой крышкой-рамой с фиолетовым непрозрачным стеклом, а над ней надстройка в виде задранной вверх акульей головы. На боевых манипуляторах имелись небольшие коротконосые пушки неизвестной системы, а для ближнего боя – спирально закрученные лезвия, которые быстро вращались, грозя превратить в фарш любой неосторожный кусок органики.

– Добро пожаловать! – донеслось изнутри механизма через скрытый репродуктор. – Как вам понравилась наша скромная берлога, тан Великий Дознаватель?

– Я не успел как следует осмотреться, но лаборатория очаровательна.

– Спасибо! Мне она тоже нравится, хотя в инкубаторных палатах интереснее! Простите, что не проявляю должного гостеприимства, но долг обязывает меня попытаться вас убить! Постарайтесь выжить!

– Врассыпную! – закричал я.

Пушки открыли беглый огонь сгустками бирюзового света, разрывая на куски контейнеры и оборудование, за которыми мы укрывались. Приходилось постоянно двигаться, прячась от гулко вышагивавшего доспеха, и несколько раз мы оказывались на волосок от расщепления. Именно это делали светящиеся снаряды с материей – расщепляли на глазах.

– Шеф, может, шмальнешь уже?! Я понимаю, что тебе это даром не обойдется, но эта хрень нас по мулю пустит!

– Отставить! Пилот нужен мне живым! И новый образец оружия тоже! Он может плавать под водой, Адольф! Этот шападо может плавать под водой, я уверен! Нам нужен такой!

– Даже ценой наших жи… прости, глупый вопрос!

Тем временем старший сержант Тигоран создал сферу бурлящей плазмы и успел метнуть ее в шападо, только чтобы показать бесполезность этого поступка – магический снаряд растекся о проявившее себя защитное поле. Потом он силой воли метнул во врага часть одного из контейнеров и чуть не погиб впустую второй раз подряд.

– А, черт, сиди ровно, маг! Шеф, одолжи горничную, нужно прибраться!

– Врыв?

– Так точно!

– Уверен?

– Врываюсь с трех лет!

– Себастина, помоги ему! Старший сержант, по команде полковника Дорэ должен вспыхнуть яркий свет! Это вам по силам?

– Так точно!

Яркая вспышка должна была подарить им несколько секунд форы, чтобы ринуться к шападо с разных сторон. Все, что мы знали о защитных магических полях, утверждало невозможность ведения огня как снаружи, так и изнутри поля во время его действия. Чтобы продолжить обстрел, враг должен был убрать защиту.

– Себастина, врываемся на молодости! Зажигай! – рявкнул Адольф, выпрыгивая из-за укрытия.

Как учила старая уличная мудрость: «Силы нет – дави на глаз; сила есть – дави сильнее». Допустим, до глаз нам было не дотянуться, а вот испортить ходовую и лишить доспех мобильности… почему бы и нет? Температура горения белого фосфора в спецпатронах Адольфа могла достигать тысячи трехсот градусов; сталь тоже плавилась примерно при той же температуре в зависимости от состава сплава. Даже если бы не удалось причинить серьезного вреда броне, достаточно было повредить коленные суставы.

Что же до Себастины, у нее была кувалда, и это что-то да значило.

Нечеловеческая скорость моей горничной и прыть помолодевшего Адольфа чудом спасли их от расщепления. Стремительными горностаями они подлетели к ногам; человек резво обошел противника и принялся бить по обратной стороне коленных суставов из дробовика, а дракулина взлетела по широкой голени и пустила в ход кувалду. Даже такое грозное оружие нуждалось в прикрытии пехотинцев, да и к тому же не было в нем души механизма, а без души груда металла так и остается грудой металла.

Завалившись на фронтальную часть, шападо затих, источник эмоций внутри потускнел.

– Кажется, пилот потерял сознание, соблюдайте осторожность, боевые системы все еще активны.

– Сам вижу, шеф, главное – не подходить к этим крутящимся ножам.

В новом положении машины стала видна застекленная крышка второй кабины, оказавшаяся в голове акулы. С громким шипением она открылась, и изнутри выбрался массивный детина с плоским черепом. В первую секунду я даже принял его за телохранителя кенига, и голова закружилась от представившихся перспектив на политической арене, но наваждение быстро спало. Этот здоровяк имел землисто-серый цвет кожи, снулые глаза мертвой рыбы, впавший нос и металлическую крышку вместо темени.

– Это еще что за…

Одним рывком плоскоголовый приблизился к Адольфу, вырвал из его рук и сломал словно сухую деревяшку дробовик, после чего сомкнул пальцы-сардельки на его горле. Мой агент ухватил противника за запястье обеими руками и, подтягивая нижнюю часть тела, обвил его плечо своими ногами. Этот акробатический прием должен был повалить здоровяка наземь и позволить Адольфу провести болевой захват, но вместо этого он нелепо повис на руке, продолжавшей его душить, – казалось, еще немного, и шея сломается.

На помощь подоспела Себастина, чья кувалда огладила плоскоголового по плечу, тот отлетел в сторону, буквально лишаясь руки, но, отделившись от туловища, та продолжила сдавливать горло одного из моих лучших офицеров.

– Довольно, Гансик! Отпусти его! – донеслось из шападо.

Оторванная рука немедленно разжала пальцы, а ее хозяин поднялся и слегка кособоко пошел забирать утрату. Эмоций в этой горе мышц было меньше, чем в дождевом червяке. Получив свою руку, Гансик приладил ее к плечу, что-то щелкнуло, и конечность стала на место.

– А теперь помоги мне выбраться! Вы не против, если я вручу свою капитуляцию лично, тан эл’Мориа?

– Главное, чтобы она была искренней, иначе я вас убью.

– Ничего, кроме искренности, во мне нет, вы и сами должны это знать!

Клинки перестали вращаться, и шападо неловко приподнялся на манипуляторах. Гансик поднырнул под корпус и помог открыть деформированный купол кабины. Наружу вылез человек в мятом лабораторном халате, очень знакомый на вид крепкий и высокий мужчина с ярко-рыжими волосами и косыми глазами.

– Добрый день, тан Великий Дознаватель! Позвольте рекомендовать себя, я…

– Освальд Менге Штейнер.

– Низкий поклон вашим детективным навыкам, о которых я наслышан. Да, я Освальд…

– Где Грюммель?

– Его здесь нет и не будет в ближайшее время.

– А Дракон Времени?

На круглом лице отразилось короткое замешательство.

– Вы… имеете в виду эту жуткую сущность, которая захватила плоть Гелиона Бернштейна? Если так, то его здесь тоже нет.

Не врал.

– Где же они?

– Мм… давайте вернемся в лабораторию, и там я вам расскажу обо всем по порядку. Поверьте, спешить некуда, я отвечу на все вопросы. Люблю порядок. И, кстати, я сдаюсь на милость победителя, вверяя свою судьбу в ваши руки. Прошу о милосердии и покровительстве.

Я невольно хмыкнул:

– Человек заигрывает с нашими старыми законами?

– Законами, которых никто не отменял. Что ж, теперь, когда формула произнесена, вы, надеюсь, меня не убьете?

– Было бы жалко тебя убивать, когда мы потратили столько сил на то, чтобы взять тебя живым, – прохрипел Адольф Дорэ, растирая горло. – Что это за тварь?

– Это Гансик, но обо всем по порядку, – повторил ученый. – Пойдемте, мой тан?

Если бы не его искренность, я бы еще насторожился, но Штейнер демонстрировал безупречную чистоту помыслов, а мне слишком редко попадались сговорчивые предметы дознания, чтобы этого не ценить.

– Сейчас ваша жизнь зависит лишь от одного ответа, кой я желаю получить немедленно. Где Инчиваль эл’Файенфас?

– Ах, профессор эл’Файенфас! Он на базе, не извольте беспокоиться! В одной из отдаленных камер. Не подумайте дурного, его содержали в подобающих условиях, дабы волосок с головы не упал, однако благородный тан объявил голодовку, и нам периодически приходилось насильно вливать ему питательную смесь внутривенно. Посему он может показаться истощенным. Ну что, идем?

Майор Хаммонд встретил нас на полпути к лаборатории. Гвардеец доложил, что силы Имперры устанавливают контроль над подземными коммуникациями, но территории были огромны, и это обещало занять время. Штейнер немедленно сообщил о некоторых особенностях системы безопасности, которые могли сократить число наших солдат, и подробно объяснил, где и как их можно деактивировать. Информация ушла по ментальной связи ко всем остальным магам-связистам.

Вернувшись наконец в царство прикладной алхимии, Штейнер сел в кресло рядом с отключенной консолью, сложил руки на животе и принялся обстоятельно повествовать. Сначала о том, как он связался со столь сомнительной компанией.

Проведя в бегах больше половины жизни, состарившийся ученый тайно вернулся на родину, в Винтеррейк, купил себе дом в пригороде столицы и преспокойно доживал свой срок под носом у тех, кто искал его по всему свету. Даже в старости оставаясь увлеченным исследователем, Штейнер поддерживал переписку с различными учеными по всему миру, чьи работы его впечатляли. Одним из таких был Гелион Бернштейн, великолепный инженер, алхимик, изобретатель от бога.

Они со Штейнером довольно давно переписывались, пока арбализеец вдруг не пропал на длительный срок, после чего внезапно прислал письмо с предложением поучаствовать в новом сверхамбициозном проекте. Познания Штейнера в биоалхимии могли пригодиться Бернштейну и его компаньонам. Тот ответствовал, что, увы, преклонные годы и состояние здоровья – к тому времени Освальд Штейнер уже не мог ходить, плохо видел и слышал – не позволяли заниматься научной практикой. Как выяснилось позднее, это не было проблемой. Обретя вторую молодость, Штейнер приехал в Арбализею и действительно предоставил нанимателю свои услуги.

– Вас не смутило то, что вы работали на террористов?

– Абсолютно нет. За годы скитаний по миру я на кого только не работал. Железное Братство – далеко не худшие мои наниматели.

– А то, что они стремятся уничтожить существующий миропорядок, вам неинтересно? Винтеррейк ведь тоже монархия, а значит, подлежит перекройке.

– Право слово, мой тан, единственное, чему я по-настоящему верен, – это наука. В юности я также был верен своей стране, но та не оценила ни моей верности, ни пользы, что я принес. Меня хотели навечно посадить в камеру как носителя слишком важных государственных секретов, а то и вовсе убить. Нет уж, с тех пор я верен только науке и самому себе.

Я неотрывно следил за его эмоциональным фоном. Окажись Штейнер особого рода психопатом, этот фон отсутствовал бы либо был тускл и невыразителен, что заставило бы насторожиться. Но нет, он чувствовал во всю мощь человеческих возможностей и не врал.

– Утолите мое любопытство, что такое проект «Überwolf»?

– «Сверхволк»? О, мой тан, сей проект стал началом бесконечной череды неприятностей, в которую превратилась моя жизнь. Под ним, я открою вам государственную тайну, разрабатывалось оружие массового поражения, призванное дать Винтеррейку козырь в предполагаемом противостоянии с Мескией.

– Оружие, конечно. Что же еще, если не оружие?

Технологическое лидерство Мескии обеспечивали не только научные институты и яркие умы, но и присутствие хинопсов. Для остального мира эти сущности являлись загадкой, но именно с них начались огромные скачки прогресса в сердце страны. Именно они, заключив соглашение с Императором, дали нам великую фору, которую и поныне не могут нивелировать конкуренты.

Винтеррейк – молодая и амбициозная страна, правители коей, не видя возможности догнать нас на стезе науки, решили сделать ставку на прошлое, а именно – на магию. Признаюсь, детали проекта «Überwolf», о которых поведал Штейнер, заставили волосы на моем затылке шевелиться.

Сумрачные винтеррейкские гении, биоалхимики, целители, опытные маги получили в свое распоряжение немалую группу детей младенческого возраста, которых подвергли жесточайшим даже по моим меркам процессам переделки – мутациям. Их лишали способности чувствовать, накачивали препаратами, которым не существовало названий, изменяли их организмы и постоянно воздействовали заклинаниями. Цель была простой – создать носителя магического дара такой мощи, что он мог бы составлять конкуренцию даже самым передовым образцам мескийского вооружения, живое оружие с запредельной силой, но безвольное, покладистое, верное как цепной пес.

– Слепые, глухие, немые, эти существа получили новые способы чувствовать, понимать и действовать. Они похожи на немощных калек, коими и являются физически, но магическая их мощь такова, что сверхволки могут истреблять тысячи врагов одним усилием воли, сводить с ума, испепелять, обращать в камень. Многие подопытные погибли в процессе, но до конца исследования дошли полсотни с лишним особей. «Überwolf» был признан удавшимся проектом, а для сохранения тайны его участников либо устранили, либо посадили под замок. Я спасся.

Тяжелое молчание прервал подавшийся вперед Адольф.

– Я ему врежу!

– Себастина.

– Гансик!

– Нет, дай я ему врежу! – рыкнул мой офицер, пытаясь вывернуться из успокаивающих объятий моей горничной.

– Скажите, эти ваши сверхволки обладали именами?

– Зачем? Только порядковыми номерами.

– Например, «сорок семь»?

– Один из лучших образцов. Крайне удачный получился.

– Чудовищно.

– Да! Но какая мощь! Сорок Седьмой вполне способен разорвать на куски АМ-5, вы уж поверьте! Конечно, для этого ему придется поднатужиться, предохранители в черепе могут перегореть, и тогда взрыв будет виден даже с луны, однако это приемлемый риск.

Трудно было бы описать эмоции тех, кто находился рядом и тоже слушал рассказ Штейнера. Все они являлись опытными бойцами, не склонными к лирике или особым душевным мукам, однако беззаботность ученого во многих родила желание его задушить. Хотя Адольф все еще склонялся к рукоприкладству.

– Как же вы спаслись?

– Благодаря своей голове, мой тан, и братской любви! – радостно сообщил он. – Работая над основным проектом, я инициировал начало нескольких побочных. Видели когда-нибудь шварцен-шатензихеля? Я создал! Эти химеры только выглядят как собаки, но их интеллект, их мощь, их верность присущи далеко не всем прямоходящим! Но спасли меня не генномодифицированные псы, а генномодифицированный человек. Гансик, покажи грудь.

Серолицый расстегнул грязную безрукавку, которую носил на голое тело, и продемонстрировал широкую грудь, пересеченную бессчетными глубокими шрамами, снабженную металлическими скобами и заклепками. Стали видны головки двух болтов, торчавших по сторонам от основания шеи; в левой половине груди помигивала зелеными огоньками некая медная блямба, а на самой середине, искаженная старыми шрамами и швами, еще читалась вытатуированная надпись: «Eisenhans-0»[16].

Прочитав надпись, я невольно вспомнил о своем кузене Ганцаросе. Интересно, как бы он воспринял это совпадение?

– Ганс Штейнер – мой младший брат, родился с кистой в мозгу, и, когда замедление в развитии было замечено, оказалось слишком поздно. Маг-целитель удалил нарост, однако братик стал почти полным идиотом. Работая в проекте «Сверхволк», я предложил руководству начать побочный проект для создания особого солдата, сильного, послушного и бесстрашного. Первым подопытным стал Гансик. Я смог увеличить его интеллект до более приемлемых показателей и укрепить тело. Благо он от природы был огромным и выносливым безмозглым созданием. Потом из его материала были созданы и другие солдаты, проект «Железный Ганс» расцвел, и, начиная с седьмого образца, их пустили в массовое производство. Когда же нас решили посадить в клетки, Гансик помог мне бежать и в последующие годы тщательно оберегал от убийц и прочих преследователей. Конечно, он порядком поизносился, так что мне пришлось укреплять конструкцию, изобретать бальзамы, заменять кости металлом, но он все еще работоспособен.

– Ты сделал из своего брата… это? – наконец выдавил Адольф.

– Да, – просто ответил Штейнер.

– Ага… Я все-таки ему врежу! Я должен!..

– Сколько у Винтеррейка таких солдат на данный момент? – спросил я.

– Не могу знать точно, мой тан, – пожал ученый плечами. – Не думаю, что больше пятидесяти тысяч.

– Всего лишь?

– Да, увы. Производить их не так уж легко, а стареют они быстро. Пятнадцать лет – и могучий солдат превращается в развалину. Пятьдесят тысяч боеспособных единиц, еще сколько-то на комбинатах дозревания и в «яслях». Но даже эти пятьдесят тысяч под умелым руководством могут горы свернуть.

– Великого кенига Эриха охраняет один из таких. И еще Сорок Седьмой.

– Я знал, что вы неспроста о нем вспомнили! Не передать, какая гордость охватила меня, когда я узнал, что Сорок Седьмой не погиб в столкновении с сущностью, овладевшей Бернштейном! Конечно, сейчас она в не лучшей форме и не стала доводить дело до конца, однако любого другого ей ничего не стоило стереть в пыль за секунду!

Старший сержант Тигоран доложил, что в процессе исследования был обнаружен тюремный блок с затопленными камерами.

– Это мой зверинец, – широко улыбнулся Штейнер. – Большинство неудачных экземпляров я выпустил на волю, когда вы явились в гости.

– Чудовища.

– Химеры, – кивнул он, – искусственные формы жизни. Это моя специализация. Те твари были признаны неудачными образцами и отбракованы. Они все амфибии, приспособленные для жизни в соленой воде, так что содержать их приходилось в огромном бассейне с затопленными клетками. Вследствие скудного интеллекта у них повышенный уровень агрессии. Хм… можно мне воды? Пить хочется ужасно.

Не дожидаясь разрешения, Гансик двинулся к одному из шкафов, достал оттуда чистый лабораторный стакан и набрал воды в кране. Пока винтеррейкец пил, я выслушивал сообщения от разных подразделений и раздавал указания относительно вскрытых складов оружия, экипировки, цехов со станками, связанных сетью широких магистралей ангаров, а также о прочих помещениях с оборудованием неизвестного назначения.

– Расскажите, что вы делали для Грюммеля?

– Спасибо, Гансик. Главным образом, мой тан, я выращивал химер. Стальной пророк поручил мне создать новую форму жизни, антропоморфную амфибию с развитым мозгом, обучаемую для использования оружия, сильную, выносливую, долговечную, способную выживать в холодных и теплых водах, а также на глубинах со смертельным для человека давлением. Методом проб и ошибок я исполнил поручение и создал сто особей – пятьдесят разнополых пар. А Гелион Бернштейн наделил их искрой.

– Чем-чем?

– Божественной искрой, – пояснил он, – я даже сейчас, в общем-то, атеист, но не знаю, какой еще термин можно подобрать. Биоалхимик может создать тело, но лишь сущность уровня так называемого бога способна наделить тело душой. Полагаю, это было одним из условий договора между Грюммелем и Гелионом.

– Подробнее об этом.

Штейнер изобразил на лице скорбь:

– Простите, но нет, подробности мне неизвестны. Ваш покорный слуга был лишь исполнителем. Я проектировал новую форму жизни и создавал для солдат «божественное дыхание», наверняка вы уже изучили их измененные организмы…

– Изучил и даже понял, что с ними произошло.

– Ну еще бы вы не поняли!

– Где сейчас эти ваши амфибии?

– Не могу знать. Как только партия была завершена, инкубаторные установки вывезли с этой базы на другую. Где место ее расположения – меня не посвящали.

Связист доложил, что солдаты обнаружили камеру Инчиваля, и я приказал немедленно доставить его в лабораторию. Была бы моя воля – ринулся бы навстречу, но долг приказывал остаться и продолжить допрос. Также Штейнер подробно сообщил место расположения камеры ее высочества принцессы Луанар.

– Она здесь? – Почему-то эта мысль прежде меня не посещала.

– А где же еще ей быть? Грюммель собирался перевести заложницу на другую базу, но не успел благодаря вам.

– Расскажите подробнее, как у вас тут все было устроено? Что происходило?

– Извольте.

Штейнер поведал скомканно и без особых деталей, что обычно база под Старым портом была намного более людной, там базировалась основная боевая ячейка Железного Братства, на промышленных мощностях производилась военная техника, спроектированная Гелионом Бернштейном, дозревали в инкубаторах химеры. Сам стальной пророк появлялся на базе довольно редко, обычно всем руководили его приближенные Дельфлер и Нойнер. Гелион Бернштейн появлялся еще реже Грюммеля, он безраздельно правил на своем заводе, окруженный верными автоматонами. С ним Штейнер предпочитал не общаться: слишком уж тяжелой и пугающей была аура у бывшего друга по переписке.

– Он светился изнутри этим жутким светом, да так, что все кости порой можно было пересчитать. Его плоть тощала на глазах, приходилось носить тот жуткий скафандр и подкрепляться. Потом мы похитили тана эл’Файенфаса и принудили его создать тот восхитительный доспех, однако когда профессор чуть получше разобрался в происходящем на базе, он категорически отказался работать и объявил голодовку.

– Вот как? То есть сначала он согласился вам помогать, а потом вдруг резко прекратил?

– Да, он долго противился и бунтовал. Нам удалось кое-как уговорить его, использовав обман. Профессор эл’Файенфас думал, что спасает умиравшего Бернштейна, но позже разобрался, чем тот являлся и каким образом подкреплял свои силы, чтобы не погибнуть. На этом сотрудничество закончилось. К счастью, мы смогли довести проект до конца, используя его наработки.

– Чем же Дракон Времени подкреплялся?

– Ими. – Ученый посмотрел мне за спину, туда, где лежали спящие старики. – Их временем, если быть точным.

Дракон Времени похищал детей, чтобы забирать их так называемое потенциальное время. По какой-то извращенной иронии законов этого мироздания он, повелитель времени, сам нуждался в нем, чтобы подновить разваливавшийся сосуд. Штейнер порой наблюдал за ним, видел, как тот старил взрослых людей, отбирая все их время, но толку с того было чуть. Что же до детей, осушая их, Гелион действительно креп, но убивать своих доноров не стремился. Наоборот, он приказал Штейнеру поддерживать в них жизнь искусственно.

– Плоть его взрослых жертв превращалась в ньюмарин. Не такой чистый, как его собственный кристаллизованный ихор, но подходящий для создания «божественного дыхания». Дети же вот они, седые старцы и старухи, погруженные в летаргию.

– Почему именно низкорожденные? Почему не тэнкрисы?

– Откуда мне знать, мой тан? Ваш род, конечно, долговечнее нашего, но в отличие от людей ваши дети все наперечет, они не бывают беспризорными или бездомными. Человеческая нищета тем временем бесконечна, вылови хоть сотню, – никто не заметит.

– Пропажу этих детей заметили, – ответил я.

– И что с того? Их родичи смогли добиться чего-то? Нет. Только вы, тэнкрис, разрешили эту проблему. А если бы начали пропадать тэнкрисские дети, таких высокородных соискателей были бы сотни. Опять же, возможно, Гелиону требовалось человеческое время, чтобы питать человеческое же тело, или же он нуждался во времени тех, кто родился и эволюционировал в этом мире, а не явился из иного. Истина сокрыта пологом тайны. А вот, кстати, и тан эл’Файенфас пожаловали!

Инч исхудал, побледнел, осунулся. Глаза впали, блеск в них потух, и радость от освобождения светила мрачным огоньком. А вокруг мрак. Мне стало страшно так, что поджилки затряслись и взбурлила ненависть. Мой друг оказался цел и невредим, но чудовищно истощен, прежде всего – внутри. Кто-то должен был за это ответить.

– Инч…

– Спиной к спине и до конца, – улыбнулся он. – Я не сомневался ни на мгновение.

– С опозданием.

– Ерунда, сбросил пару килограммов, но все еще…

Его взгляд зацепился за улыбчивую физиономию Штейнера, и темная меланхолия обратилась пожаром ярости. Истощенный и слабый, он смог метеором преодолеть разделявшее их расстояние и, не окажись на пути Гансика, точно сломал бы винтеррейкцу шею.

– Гансик, полегче! Не повреди великий ум!

– Тварь! – рычал мой друг, пытаясь преодолеть безмолвную преграду. – Чудовище! Я вырву тебе сердце!

Впервые я видел его в таком бешенстве.

– Инчиваль, возьми себя в руки!

– Я просил его об этом много раз, мой тан, но профессор эл’Файенфас оказался неожиданно эмпатичен для тэнкриса. Он слишком близко к сердцу принимает чужие беды.

– Бриан! – Друг повернулся ко мне. – Если ты меня любишь, молю, уничтожь эту мерзость! Этот человек не должен жить! Он – монстр!

– Я вообще-то все слышу, и вы раните меня в самое сердце.

– Бриан, убей его!

– Не стоит так драматизировать…

– Молчать! – взревел я, ударяя во все стороны волной покоя. – Майор, позаботьтесь о том, чтобы тан эл’Файенфас безопасно попал на поверхность и получил необходимую помощь! Пусть его увезут в посольство и поместят под постоянный медицинский присмотр!

Трое солдат увели сопротивлявшегося Инча прочь, но не прошло и минуты, как по коридорам вновь разнесся вопль ярости.

– Наверное, такая чувствительность есть следствие общения с вами, мой тан, – пробормотал винтеррейкец.

– Чем ты так разозлил его, человек? Отвечай быстро и честно!

Он поморщился, стараясь перебороть навязанные эмоции.

– Своей работой, и только. Я делал из людей наркотик, использовал их материал для создания химер и ходячих мертвецов. Полагаю, тан эл’Файенфас воспринял эту научную практику как чрезвычайно неэтичную.

– Ты делал химер из людей?

– Не только людей, мне нужны были материалы разных разумных и неразумных видов для создания лучшей комбинации. А из чего еще мне было их делать, из радуги и сладкой ваты?

– Тех мертвецов тоже создал ты?

– По собственной технологии! – Штейнер наконец вернул под контроль чувства и гордо улыбнулся. – Она еще сырая, но работающая! Несколько десятков неудач – и вот успех!

– Откуда ты вообще брал материал?

– Грюммель привозил. Нищие бродяги, немного цыган, но в основном арестанты. Не знаю, где он их добыл, возможно, помогла ведьма, она была с королем на короткой ноге, насколько я понимаю, и пользовалась влиянием при…

– Адалинда? Она была здесь?

– Была недолго и потом изредка приходила на встречу с Грюммелем. Кажется, вы согнали ее с насиженного места, чему ведьма была весьма не рада.

– Она поставляла тебе заключенных из тюрьмы?

– Нет же, мой тан! Грюммель их доставлял! Я вообще-то не уверен, что арестанты являлись таковыми, но тюремные робы с личными номерами на груди наводили на мысль.

Некоторое время тишину в лаборатории нарушали только короткие доклады Тигорана.

– Мой тан, осмелюсь доложить, принцесса Луанар обнаружена. Прикажете привести ее сюда?

– Отставить. Сопроводите на поверхность и перевезите в посольство. Никто не должен знать о том, что она попала в наши руки. Поместить в лучшие покои и поставить охрану. Что до вас, Штейнер, вы так и не сказали – где технократы? Где все?

Ученый картинно всплеснул руками:

– Боже мой, да если бы я знал! Вы заявились в самый неподходящий момент, база почти что эвакуирована, основная часть оружия, экипировки и средств производства перевезена, главари отсутствуют, на хозяйстве лишь я. Прошлой ночью Грюммель приказал загрузить «Архан» и совершить новый рейс на другую базу. Они с Бернштейном в очередной раз ссорились, одержимый обвинял Грюммеля в том, что они с ведьмой намеренно тянут время и не выполняют своей части сделки. Это было связано с каким-то ритуалом, кажется. Бернштейн приказывал, требовал, угрожал, но стальной пророк настаивал, что все произойдет в срок…

– Какой срок? – резко спросил я. – Что за ритуал? Где?

Винтеррейкец вздохнул одновременно печально и раздраженно.

– Я наймит, мой тан, со мной никто делиться сокровенными тайнами не спешил. А эта тайна уж точно была важна для всех троих: Грюммеля, Адалинды и Бернштейна. Они готовились к чему-то грандиозному. Я лишь понял, что это потребует тысяч жертв. Вчера ночью «Архан» ушел в море, чтобы перевезти очередную партию оружия, и…

– «Архан» – это корабль, способный плавать под водой, я правильно понимаю?

– Абсолютно. Огромное боевое судно, созданное Гелионом. Вы видели стапель внизу? Там его и собрали. Так вот, я продолжу. Вчера, когда Дельфлер и Нойнер готовили «Архан» к отплытию, я слышал, как они обсуждали, что пора бы опробовать эту махину в боевых целях. У нее лучшее в мире вооружение, говорили они, и скоро мы узнаем, на что она способна. Больше я ничего не знаю, мой тан, увы.

Воцарилось молчание, даже Тигоран не решался передавать неотложные донесения. Штейнер понимал, что решалась его судьба, и, что удивительно, не испытывал страха. Его окружили солдаты в мрачных противогазах и несколько офицеров в форменных масках Жнецов, он не видел наших лиц, но понимал, что ни у кого не вызывает симпатии. И ему было плевать на это, ученый смотрел лишь на меня и спокойно ждал своей участи.

– Почему бы мне вас не казнить, доктор Штейнер?

– Потому что я могу быть полезен. Мои навыки и знания редки, я готов сотрудничать и помогать всеми силами.

– Мне не нужны те, в чьей верности я не могу быть уверен полностью. Все здесь готовы отдать жизнь во имя высшей цели служения. Но не вы.

– Не я, – согласился человек, – однако все остальное мне под силу. Я не предатель, я просто разумное существо, желающее изучать мир. Примите мою службу, и она возвеличит вас еще больше.

Я вздохнул.

– Этот человек может пригодиться империи. Переправьте его в посольство, посадите в камеру и соблюдайте секретность, не хочу, чтобы тан эл’Файенфас знал. Дохлую куклу держать отдельно. У нас не возникнет проблем с Гансиком, доктор?

– Он будет послушным! – заверил винтеррейкец, расплываясь в широченной улыбке. – Гансик, здесь у нас врагов больше нет.

– Все образцы оружия, экипировки, все промышленные мощности и документы вывезти в Форт-Ваймс для анализа. Этих спящих от систем поддержания жизни не отключать, перевезти под присмотром целителей в… Себастина?

– Самая большая и хорошо оборудованная больница Арадона – Королевский госпиталь.

– Туда и перевезти. Пусть выделят отдельные палаты, персонал и охрану мы обеспечим, а за неудобство пожертвуем заведению тысяч сто империалов, думаю, им хватит. Хм… ну и в довершение, Адольф, врежь ему.

Дорэ дернулся, улыбнулся, подскочил к ученому и ударил его так, что массивное тело вылетело из кресла и влепилось в консоль управления. Гансик флегматично пялился в другую сторону.

На обратном пути, когда рядом остались лишь Себастина с потиравшим кулак Адольфом, я приказал разбить ближайшие лампочки, дабы создать достаточно густую темень.

– Симон.

– Я здесь, хозяин.

– Отправь кого-нибудь в Двуличье к Эскудеро, пусть узнает у своих сородичей, что служат в Рыбацком бастионе, случалось ли им в последнее время массово расставаться с заключенными. Я хочу получить ответ как можно скорее.

– Повинуюсь, хозяин, – прошептал демон, растворяясь в тенях.

Вскоре мы все же выбрались на поверхность. В Арадоне шел дождь.

– Что теперь, шеф? – спросил Адольф, стягивая с головы шлем и подставляя лицо теплым каплям. – Обломалось у нас все, нет его здесь.

– Надо будет сделать заявление для прессы и переговорить с принцессой, а также составить доклад для короля и утрясти некоторые юридические детали. То, что мы захватили на арбализейской земле, не попадет в руки арбализейских ученых. Территорию нужно оцепить и укрепить, пусть армодромы и шападо своим присутствием показывают, насколько глупо пытаться влезть сюда.

– Сделаем, нет вопроса.

– Полагаюсь на вас с Кирхе. Чуть позже найди и пошли какой-нибудь гражданский транспорт в Островное королевство. Помнишь то место, где мы были?

– Пустырь? Такую дыру хрен забудешь, шеф. Будет сделано.

– Вот и хорошо. Встретимся позже, в посольстве, а сейчас мне нужно найти уединенное место. Себастина!

С поручением она справилась мгновенно – все еще не заброшенные постройки Старого порта были уничтожены.

Укрывшись от посторонних взглядов, я стал словоформулами изгонять из своей плоти демона. Получалось плохо, Беххерид окреп и прочно привязался, но под ударами речитативов один за другим его крючья вываливались из руки, а в конце я смог стряхнуть эту мерзость обратно в футляр и временно запечатать.

– Вам нужна срочная медицинская помощь, хозяин, – сказала моя горничная, подхватывая «Доминант», выпавший из пальцев. – Я позову мага-целителя.

– Найди нам транспорт заодно.

Вскоре с перевязанной рукой, нервные окончания которой были практически усыплены болеутоляющими чарами, я трясся в десантном отсеке «Плавунца». Гражданских стимеров мы на операцию, разумеется, не брали, а потому пришлось ехать на бронированной машине с парометом на крыше. Этот транспорт не предназначался для ползанья по узким и кривым улочкам трущоб, а потому Себастина вскоре съехала с тверди на воду и пустила амфибию вплавь. Так мы и добрались до «рабочего клуба», вывалились на глинистый берег и въехали на пустырь, вызвав панику немногочисленных свидетелей.

Я боялся не застать Джека Рома в командном центре ларийских поисковых бригад и оказался прав, но ехать в Карилью на десантном транспорте, слава богине, не понадобилось. Оказалось, что ларийские дружинники пристально следили за суматохой в Старом порту и командир находился вместе с ними.

– Пошлите за ним, скажите, что тан эл’Харэн ждет.

Мы с Себастиной остались вдвоем на бывшем угольном складе. Еще в машине я снял шлем и броню, оставшись в поддоспешном комбинезоне без эмблем и знаков различия. Время тянулось неспешно, однако я мог лишь порадоваться этому, ибо после безумного нервного перенапряжения даже мне требовался отдых. Нужно было перевести дух, позволить разогревшемуся мозгу остыть, а ранам – зажить. Я устал… как же я устал, о, Силана! Сейчас бы в горячую ванну… нет, к черту ванну. Сейчас бы жену обнять. Как же я мечтал…

Даже когда мне хотелось перевести дух, это не получалось. Мозг продолжал работать, ничто не закончилось, ничто не решено, враг на свободе, друг не отмщен. Ритуал, подопытные арестанты, Дракон Времени, «Архан»… сознание продолжало перебирать полученную информацию, сопоставлять и подвергать сомнению.

– Почему «Архан», Себастина?

– Хозяин?

– Почему они назвали свой корабль так? Это же наше, тэнкрисское слово, архан – кит-убийца. Грюммель мог назвать судно просто «Косаткой», но нет. Почему «Архан»? Он ведь ненавидит все тэнкрисское.

– Возможно, он не знал.

– Маловероятно. Я читал все манифесты Железного Братства и не сомневаюсь, что Грюммель сам их писал. У него мания величия, он высокомерен, горд и честолюбив, он хочет, чтобы мир слышал его голос и его мысли. А еще у него прекрасное образование и хороший слог. Такой человек не мог просто выбрать понравившееся слово, не узнав, что оно значит и на каком языке. Почему «Архан», Себастина?

Она поняла, что я не ждал ответа, и скромно промолчала.

Бесплодные ментальные потуги прервались не скоро – наконец пришел старый коренастый лариец в потертом кителе без знаков различия. Более светлыми пятнами на серой ткани виднелись места, с которых некогда срезали нашивки.

– Есть выпить? – спросил я.

Ром понял, что не услышит радостных вестей, и вскоре между ним и мной на столе появилась большая бутыль перцовой настойки. Следующую пару часов мы медленно опустошали ее.

От меня лариец узнал лишь то, что касалось детей, но и этого было достаточно, чтобы посчитать мескийского тана сумасшедшим. Дети, превратившиеся в стариков, – ну ведь чушь люпсова! Тем не менее он верил и темнел лицом. Подробности операции я удержал при себе.

– Похитителя поймать не удалось?

– Мы ищем. Мы найдем. Мы покараем. Клянусь именем.

Ром провел ладонью по лицу, словно пытаясь избавиться от наваждения, последовал тяжелый протяжный вздох – не вышло.

– Сами передадите новости Бернштейну?

– Да, герр Ром, но сегодня у самашиитов святой день, не хочу вторгаться к ним. Благодарю за готовность помочь… Как там зеньор эл’Травиа? Как его здоровье?

– Быстро поправляется.

– Ну и слава богине.

Я поднялся.

– Простите, что не смог помочь, герр Ром.

– Вы помогли, – ответил лариец тихо, – вы рассеяли неизвестность. Правда невероятна и ужасна, однако она лучше неведения. Я благодарен вам, тан. Нас пустят в Королевский госпиталь?

– Разумеется. И вас, и самашиитов. Пусть на этом чаша вашей скорби будет испита до дна. Всех благ.

На улице стоял ранний вечер, дождь усилился, грозя перерасти в настоящую грозу, было много темнее обычного. На пустыре стоял «Гаррираз». Убедившись, что присланный шофер-разведчик способен управлять «Плавунцом», я приказал ему отвести бронемашину в Старый порт, где устроили временную базу войска Имперры.

В посольство меня везла Себастина. Несмотря на безумный стиль ее вождения, дрема одолела в пути, последние силы иссякли. Усталость не оставляла и в посольстве. Нужно было сделать столько важных вещей, переговорить со столькими разумными, раздать указания и подготовиться к возможным последствиям… но все, что я смог, – это добрести до кабинета и, не зажигая света, развалиться в кресле.

Я не спал и не бодрствовал, завис на середине между мирами, и лишь это хрупкое равновесие позволяло немного отдохнуть. Проклятый Беххерид выел все силы, еще немного – и душу высосал бы тоже, мерзкая тварь. В таком состоянии ни пища, ни здоровый сон не могли поправить положения, за все приходилось платить.

Лишь одно средство могло вернуть меня к жизни – любовь.

Этому чувству не зря тысячелетиями посвящали стихи, хотя поэты едва ли ощущали всю мощь эмоционального заряда любви. Она была сильнее любого гнева, любой ненависти, любовь пылала неугасимым маяком и одаривала неизбывной мощью. На одном хорошем заряде я мог работать несколько суток кряду, забыв о сне и пище. Увы, в тот час мой источник любви болтался на бронированной скорлупке где-то в море и наверняка продолжал негодовать от того, с каким бестолковым таном свела ее богиня…

И при этой мысли мне стало страшно настолько, что отступила и смертельная усталость, и все иные тревоги мира потеряли значение. Я понял.

– Себастина!

Она вошла немедля, почувствовав, что нужна мне, много раньше, чем я успел позвать.

– Хозяин?

– Передайте на «Вечный голод», чтобы немедленно прибыли сюда в полной боевой готовности!

– Слушаюсь, хозяин.

– И мне нужно сейчас же связаться с премьер-лордом Адмиралтейства эл’Гахароном! Пусть установят связь с международной эскадрой и предупредят адмирала эл’Тренирэ о возможности нападения… из-под воды.

– Слушаюсь, хозяин.

Мой дирижабль всегда находился в повышенной готовности, дабы выступить в поход по первому приказу. Обычно как минимум одна смена находилась на посту даже при длительном простое на приколе. Ворчи отреагировал мгновенно, и не прошло получаса, как громада «Vultur eternatus» нависла над посольством. Несанкционированное заранее выдвижение столь массивного судна внесло сумбур в схему полетов прочего воздушного транспорта, но со свойственным мескийцам изяществом вопящему из аэровокзала магу-диспетчеру посоветовали заткнуться.

– Добро пожаловать на борт, тан Великий Дознаватель!

– Вы связались с Адмиралтейством? – резко спросил я, проходя мимо Ворчи.

– Так точно, мой тан! Адмиралтейство передало эскадре ваше сообщение, а нам – их координаты! Мы летим на север, не так ли?

– Координаты у вас есть?

– Так точно!

– Тогда передайте мастеру Шиссу и Зеленгриди, что от скорости нашего прибытия в заданную точку зависит все!

– Мм… что «все», мой тан?

– Все! – взревел я. – Пусть выжимают из техники все! Мне нужно попасть туда как можно быстрее! Торопитесь, как будто за нами гонится сама Темнота! Я внятно объясняю?!

– Внятно! То есть слушаюсь!

– И пусть орудийные расчеты заранее подготовятся к стрельбе!

Трясущиеся руки и расстройство внимания не помогали заточать демона в саркофаг, он всячески сопротивлялся, рычал и выплевывал проклятия, но в итоге все же удалось вновь поставить эту тварь на место. Едва переведя дух, я отправился на мостик и встал там, таращась в ночь сквозь стену бронированного стекла. Офицеры вокруг нервничали, ощущая исходившее от меня напряжение, однако я это прекратил, заставив их хладнокровно выполнять свою работу. Снаружи шел ливень.

– Погода портится, мой тан.

– Вижу.

– Надеюсь, грозы не будет, это могло бы нас задержать…

– Задержка неприемлема. Если разразится гроза, буря, шторм, ураган, тайфун, мы пройдем насквозь, не сбавляя скорости. Это приказ.

Тем временем далеко внизу ревели сирены военно-морской базы, и флотилия арбализейских судов покидала залив. Премьер-лорд воспринял поступившую от Имперры информацию серьезно и тоже решил рискнуть. Он оказался не робкого десятка, этот высокомерный Морэнваль эл’Гахарон.

Туша «Вечного голода», окутанная защитным коконом и полем темпорального искривления, оставила морские суда далеко позади и врезалась в ночной ливень. Гудели двигатели и турбины, порыкивала душа механизма, стонал каркас. Мы рвались вперед, преодолевая запреты законов физики и сопротивление небесных вод. Вперед, быстрее, быстрее, быстрее!

Часы сжимались в десятки минут, но даже по бортовому времени полет занял несколько этих самых часов, ибо Дароклов залив своей акваторией не уступал многим морям.

– Докладываю, мой тан, до выхода к точке назначения осталось три минуты по бортовому времени! Все орудия готовы к бою, экипаж занял свои места в соответствии с боевым расписанием! – громко выдал Ворчи.

Три минуты тянулись как патока в жаркий день, но и они истекли. «Вечный голод» вернулся в общий временной поток, где-то в чреве дирижабля прекратила работу навигационная сфера Урмана.

– Докладываю…

– Отставить… отставить, Эльтек.

Окрашенные в цвета ночи небо и море сливались воедино, луна и звезды спрятались за тучами, а ориентироваться в пространстве позволяли только бортовые приборы да сигнальные огни международной эскадры. Корабли стояли на якорях в солидном отдалении друг от друга, укрывшись от непогоды близ одного из тысяч необитаемых островков. И больше им ничто не грозило.

– Мой тан…

– Слава Силане, – прошептал я. – Слава милосердой. Никогда еще не был так рад ошибаться, как сейчас.

– Мой тан, – с некоторым смущением заговорил авиак, – не стоит ли нам передать арбализейской эскадре, что тревога была ложной?

– Плевать на них, пара лишних часов в море значения не имеет. К тому же завтра в любом случае разразится скандал и меня поднимут на смех. – Говоря это, я улыбался под маской. – Лучше постарайтесь установить связь с «Танцующим» и убедитесь, что у них все протекает нормально, после чего мы… Что это такое?

В нескольких километрах к северу от места стоянки эскадры вспыхнул и стремительно понесся на юг сгусток бирюзового света, а через миг десятки подобных сгустков устремились следом.

– Боевая тревога! – скомандовал авиак. – Ворчи на мостике, командую судном!

По всему дирижаблю завыли сирены. Огромные прожекторы развернулись, рыская по черным водам в поисках врага, и быстро его нашли. Громадный вытянутый холм рос над волнами, из него выступал спинной плавник, а на самой спине крупными бородавками вспухали полукруглые орудийные башни. Шквал бирюзового света обрушился на эскадру, и корабли начали погибать один за другим.

– Ответный огонь! – командовал Ворчи бортовым батареям.

– Заряжайте MZHM.

– Мой тан?

– Пусть море горит серебряным огнем! Заряжайте главный калибр! Уничтожьте врага!

– Слушаюсь!

Главным калибром дирижабля были два «Сотрясателя» во фронтовой части «сигары». Калибр четыреста миллиметров, модифицированные снаряды с алхимической начинкой, один залп – и даже самые прочные крепости обзаводятся дырами в панцире. Пока же они заряжались, работал основой калибр – пятьдесят четыре орудия, попеременно изрыгавшие пламя.

Внизу погибала эскадра, которой командовала моя жена. Многие корабли разворачивали свои пушки и пытались отвечать, но их нестройный, неприцельный огонь не причинял «Архану» никакого вреда, они били по воде, а если и попадали, то безуспешно: броня была крепка и располагалась под крайне рациональными углами наклона. Чудесный подводный корабль походил на исполинскую косатку.

Безответное избиение закончилось, когда вместо дождя с небес пролился град снарядов с последним проклятием Гвидо Мозенхайма этому миру. И море загорелось серебряным огнем.

– Приготовиться к ответному удару! Защитных полей не поднимать! Продолжать огонь! – командовал Ворчи.

Но эта команда была отдана зря: «Архан» не стал вступать в дуэль – получив повреждения, он просто погрузился под воду. Акция террористов была завершена, от международной эскадры осталась едва ли треть.

– Снижаемся, – прохрипел я, – найдите кель-талешскую группировку, мне нужен «Танцующий».

– Хозяин, у вас кровь.

Оказалось, что покалеченная демоном рука истекала кровью, пальцы сжались в кулак, мускулы так напряглись, что открылись раны.

– Не обращай внимания на ерунду. Снижаемся, капитан! И заставьте метеорологов успокоить этот проклятый ливень! Мне нужен штиль! Штиль и ясное небо! Немедля! Иначе я сброшу их всех за борт, а семьи отправлю в Настронг! Будут добывать серу до конца своих жизней!

Мне казалось, что я умер. Внутри оборвалась очень важная нить, и там, где дотоле было живое, воцарилась холодная пустота. Тряслись руки, клацали зубы и обезумевшей птицей колотилось о реберную клетку сердце. Темнота ела меня живьем, хотелось носиться по палубам и кричать, чтобы эта проклятая скорлупка рухнула уже наконец в море! Мне нужно было вниз… мне нужно было к Бели!

Найти их оказалось трудно, среди десятков погибших и погибавших кораблей, среди тысяч разумных существ, многие из которых еще были живы, все же удалось разглядеть флаги Кель-Талеша. «Танцующий» еще держался на плаву, но почти весь был объят огнем; «Пепельная дева» взорвалась; «Серый» попытался прикрыть собой «Ласку», когда начался обстрел, но оба корабля погибли, вместе уйдя на дно; утонул «Огонек», утонула «Ходящая»; «Искра» получила пробоину ниже ватерлинии, и ее команда спешно перебиралась на более живучего «Целителя»; лишь «Ветер полыни» и «Демонолог» не пострадали, и теперь их команды лихорадочно занимались спасением соотечественников.

Дождь перестал, ветер утих и черные воды моря разгладились, когда «Вечный голод» опустился к ним. Я спрыгнул с десантной платформы прямо на палубу «Ветра полыни» и, оказавшись среди матросов, потребовал сказать мне, где капитан.

– Здесь есть кто-нибудь с «Танцующего»? – спрашивал я на суранхе. – Что случилось с капитаном?! Она жива?! Отвечайте или вместо теплых одеял вы получите горячего свинца!

Потеряв самообладание, я схватил двоих матросов за грудки и оторвал от палубы. Остальные в ужасе шарахнулись прочь.

– Где она?! Где Бельмере эл’Тренирэ?!

– Она здесь! – Пронзительный, словно крик умирающей птицы, голос пересилил гомон испуганных разумных. – Она здесь!

Они расступились, давая проход высокой жилистой блондинке, в которой я узнал Клару Осельрод, старшего помощника с «Танцующего». На руках она несла мою Бель.

– Она здесь, – всхлипнула старпом, роняя слезы, – она…

Тело отказалось двигаться, все члены сковал мертвый холод и что-то сдавило грудь так, что ни вдохнуть, ни выдохнуть. Изо всех сил я попытался сделать шаг навстречу, но рухнул на колени, сознание помутилось. Не помню, что происходило потом, только белое лицо жены стояло перед глазами… нет, это ее голова лежала у меня на коленях. Моя Бель была мертва.

– Как?

Клара сидела рядом и тихо рыдала. Я был ей благодарен за это, ибо она могла позволить себе то, чего я не позволял. Вокруг уже стояли гвардейцы Черного Караула, оттеснившие всех лишних, но и перед ними я не смел проявлять слабость.

– Мостик… вдребезги… упали… в море… я плыла… но она… она… ее убило взрывной волно-о-ой! – Стон стал воем, и широкие плечи Клары затряслись.

Мы не были хоть сколько-нибудь хорошо знакомы, перекинулись едва ли парой фраз за всю жизнь, и только, но о Кларе Осельрод я знал все, даже то, что она скрывала от своего капитана, а она знала то, что Бель скрывала от мира. Она знала обо мне. Поэтому я притянул ее и крепко прижал к себе – Клара была единственной во всем мире, кто мог в полной мере разделить мою боль, ведь она тоже беззаветно любила Бельмере.

– Нам нужно на сушу, старший помощник Осельрод. Немедля.

– Зачем? – всхлипнула она.

– Ради любви. Нам нужно на сушу.

Я с Бельмере на руках, Себастина и Клара Осельрод погрузились на одну из спасательных лодок «Ветра полыни» и отправились к острову. Солдаты налегали на весла, лодка скользила между еще живыми и уже погибшими кораблями. В воде плавало немало мертвецов, люди и иные, военные моряки разных стран. Тут и там выжившие взывали о помощи, но меня не трогали их мольбы, я смотрел на то, что еще недавно было моей женой. Именно так. Было.

Странно, я стольких убил за годы службы, так хорошо понял смерть… думал, что так хорошо ее понял, однако теперь я видел, что не понимал ни черта. Как главное украшение всей моей жизни могла в одночасье стать этим холодным безжизненным предметом? Тело – всего лишь материя. Жизнь – всего лишь фокус, помогающий мясу оставаться свежим. Моя Бель исчезла, а на руках я держал кусок плоти, словно бы никак с нею не связанный. Все старания поверить, что эта пустая оболочка была ею, оканчивались ничем. Не мог я смириться с ее смертью. Ни за что на свете.

Крохотная песчаная коса с изъеденными ветром скалами – вот и весь остров. Жить на нем могли только чайки, гнезда коих мы потревожили, высаживаясь на берег. Солдаты получили приказ ждать у лодки. Себастина и Клара шли за мной по усыпанному ракушками песку, туда, где суша была тверже, туда, где скальные выступы образовывали ненадежное укрытие от ветра и более надежное – от чужих глаз.

– Здесь, – сказал я, бережно укладывая тело, – это место сойдет. Посмотри-ка, Себастина, здесь уже кто-то умер. Это добрый знак.

Под одним из камней лежал выбеленный солнцем человеческий скелет.

– Да, это место совершенно точно подойдет. Старший помощник, прошу, не подходите слишком близко и храните молчание, что бы ни произошло.

Клара Осельрод отступила. Она не понимала, что происходит, но и не особо хотела знать ответ. Горе было столь сильно, что некоторые чувства в ней притупились, и, пожалуй, даже угроза смерти не смогла бы вывести несчастную из этого состояния.

Я сбросил плащ и снял маску, а потом и вторую, обнажив свое истинное лицо. Вся лишняя одежда тоже была снята. Оставшись босым в приспущенном с торса комбинезоне, я взял нож и уткнул его острием в свой лоб. Два росчерка – простой крест. Такой же лег на сердце, живот, левое запястье, и правое тоже.

– Достаточно, пожалуй. Себастина, дай мне его.

Моя горничная извлекла из-под плаща футляр, а из него – костяной палец с болтавшимся на нем перстнем. После той ночи, когда труп Адольфа Дорэ вырвался из посольства, я решил, что этот полезный божественный предмет следует постоянно носить с собой.

– Хорошо, – сказал я, поднося костяшку к губам, – попробуем. Папа Хогби, открой врата! Барон Шелеба, встреть меня на кровавом перекрестке!

Костяной палец скрючился в моей руке, золото быстро зазвякало о дрожащую кость, и вдруг все прекратилось.

– Без ритуала, без атрибутов, без должного почтения, – прокряхтел скелет, валявшийся поодаль, приподнимая пустой череп. – Что за неуважение!

– Прости, у меня не было выбора, не было возможности.

Голый костяк поднялся, встряхнулся и, наклонившись, достал из песка пустую бутылку. Он запрокинул череп, и из горлышка полилась влага, там, где она касалась костей, нарастала плоть, кожа, а потом и ткань. Не прошло и минуты, как Барон Шелеба предстал в полном великолепии. Божество приблизилось и, встав над трупом моей жены, щелчком пальцев сбило цилиндр на затылок.

– Однако жаль. Повидал я прекрасных женщин, но такие, как она… Впрочем, я и в день нашего знакомства видел, что ей недолго осталось. Сочувствую твоей утрате, смертный, это сокровище, которого второй раз не обрести.

– Я все же попробую.

Бог расплылся в широкой белоснежной улыбке, и фиолетовые огоньки его глаз стали ярче. Конечно, он знал, зачем я позвал его сюда.

– Хочешь купить ее жизнь, Бриан эл’Мориа? А найдется ли у тебя подходящая плата?

– Готов отдать все, чем владею.

Бог пренебрежительно хмыкнул:

– А что у тебя есть, Бриан эл’Мориа? Ты даже на собственную душу не имеешь права, так что же с тебя взять?

– Моя жизнь, пожалуй, все еще принадлежит мне.

– Жизнь для меня – это лишь время, которое отмерено вам для ваших скоротечных земных дел. Что бессмертному делать с твоей жизнью?

– Использовать ее как приманку для других смертных, разумеется. Жизнь для нас – ходовой товар, мы многое готовы отдать за пару-тройку лишних лет.

– Хм, значит, ты сведущ в этих вопросах, понимаю, уважаю. – Бог задумчиво вздохнул и крутанул тросточку меж пальцев. – Но вот ведь какая загвоздка, смертный, можно выгодно поменять годы жизни на, скажем, какую-то сверхъестественную силу, какую-то полезную способность, на богатство, на власть. Но менять жизнь одного на жизнь другого… какой же мне с этого прок?

– Я предлагаю заключить сделку, Барон, ты примешь это предложение или предпочтешь и дальше впустую тратить время?

– Куда тебе спешить? Более мертвой она уж не станет.

Шелеба ждал ярости, угроз, проклятий, но я покорно принимал подначивания, ибо не чувствовал в себе ничего, кроме одного непреодолимого желания вновь услышать смех Бели.

– Вот что, смертный, для начала верни-ка мне палец! Мы с тобой не друзья, и я ничем тебе не обязан.

– Бери.

Костяшка прыгнула на родную кисть и мгновенно обросла плотью. Барон полюбовался вернувшейся утратой и несколько раз щелкнул пальцами, наслаждаясь звуком.

– А ведь могло быть по-другому. Когда мы заключали сделку, я отдавал тебе палец с расчетом на то, что ты вернешь мне его взамен своей жены. Я был не прочь продлить жизнь этой восхитительной смертной, так что расстался с ним легко. Но ты оказался глуп и самонадеян, ты упустил возможность исполнить свои обязательства, так как думал, что все в твоей власти. Теперь палец при мне, а ты в долгах. – Бог выпрямился, сложив ладони на набалдашнике трости. – Уговор таков, Бриан эл’Мориа: жизнь, которую должен был жить ты, проживет твоя жена. За каждое мгновение я буду брать второе мгновение себе. Подаришь ей год своей жизни – еще один возьму я в качестве оплаты. По рукам?

– Она будет совершенно здорова, без физических и духовных ран, без побочных эффектов, кошмаров, безумия и прочего подобного?

– Разумеется! За кого ты меня принимаешь? Я…

– По рукам!

– О! Так быстро? А как же империя?

Когда я уже решил, что добился желаемого, хитрый бог поддел мое нутро железным крюком. Он знал, как и куда бить, чтобы причинить наибольшие муки.

– У тебя ведь столько планов, столько амбиций, ты столько можешь успеть сделать, претворить в жизнь самые дерзкие мечты. Один мир – одна империя – один Император, так? Ты успеешь, ты сможешь, у тебя впереди так много лет.

– Сколько? – выдохнул.

– Хм… пятьсот тридцать плюс-минус три-четыре года.

– Не может быть…

– Может. На тебе благодать Императоров, коей ты владеешь не по праву. Твой век дольше, твои силы несоизмеримо больше, чем у других, твое влияние поможет тебе исполнить задуманное. Улыбаешься? Ты решил, что для тебя дороже? Твой долг или…

– Если у меня есть пятьсот тридцать лет – это значит, что она проживет еще двести семьдесят пять, а не жалких сто двадцать.

– Ты хочешь отдать все? А как же твой долг?

– Мне хватит трех лет. Оставь мне три года, те самые, что либо плюс, либо минус. Остальное передай ей. Пусть она живет.

– Но мир, который ты хотел построить…

– Не имеет смысла, если она мертва. По рукам, Барон, я сказал свое слово.

Бог посмотрел на меня с легким недоумением, однако оно быстро сменилось улыбкой:

– По рукам!

Его горячая шершавая ладонь сдавила мою, после чего Шелеба цокнул языком и преобразился – на черном лице проявился белый череп, глаза вспыхнули фиолетовым пламенем, а вдали зазвучал нараставший гул барабанов.

– Так тому и быть, Бриан эл’Мориа! Получи, что хотел, и отдай, что имел!

Длинные пальцы Барона сжались, и во мне родилась боль, словно внутренности рвали зазубренными ножами. Вместе с тем в жилах заструилась талая вода, и все стало терять краски, сама ночь потускнела.

Так из меня истекала жизнь… не уверен, но, кажется, я улыбался – мало какое решение давалось мне так легко, мало с чем я расставался так же просто, как с жизнью самой.

– Кончено! – Барон Шелеба встряхнул кистями, звякая костяными и металлическими побрякушками. – Смотри же, Бриан эл’Мориа, она дышит!

– Бель… Бель…

– Не буди, дурак. Она только что вернулась из-за Кромки, дай бедняжке перевести дух!

Я сам едва мог дышать, тело превратилось в камень, члены отяжелели и отказывались служить, безумно хотелось спать, однако все это не имело значения – ведь она вновь жила, моя Бель.

– Выпей моего рому, полегчает.

Жидкий огонь прокатился по пищеводу, но я едва ощутил его вкус, зато плоть вспомнила, что она еще жива, и начала повиноваться.

Барон спрятал фляжку обратно и приподнял цилиндр в прощальном жесте.

– Помни, тебе осталось жить три года. Плюс-минус несколько месяцев.

– Мне хватит, – ответил я, не в силах отвести глаз от наливавшегося цветом лица жены, – и будь уверен, я исполню свою часть уговора. Даже из могилы, если придется. Адалинда умрет.

– Лучше бы так не затягивать, Бриан эл’Мориа. Всего плохого!

Груда костей упала наземь и раскрошилась пылью, божество ушло.

– Старший помощник, подойдите.

Клара не сразу подчинилась, она замерла соляным столбом поодаль и не дышала, в глазах плескался ужас и непонимание.

– Она жива, Клара, подойдите, дотроньтесь до нее, она жива и тепла.

На деревянных ногах Осельрод приблизилась, рухнула рядом и трясущейся рукой прикоснулась к шее моей жены. Разорвалась незримая бомба, и слезы счастья хлынули по впалым щекам.

– Послушайте меня внимательно, Клара, то, что произошло здесь сегодня, должно остаться в тайне. Это наш с вами секрет, в первую очередь – от самой Бели. Вы убедите матросов в том, что она была жива на самом деле. Не суть важно, каким бредом это им покажется, они поверят вам. Вы понимаете?

– Да!

– Если Бель узнает о заплаченной цене, жизнь едва ли будет ей в радость. Это недопустимо, вы понимаете?

– Я понимаю, мой тан!

– Хорошо, – сказал я, заглядывая в ее глаза. – Клара, через три года, если не раньше, я умру, а вы, скорее всего, еще проживете какое-то время. Пожалуйста, прошу, приглядите за Бельмере. Мне будет спокойнее лежать в могиле, зная, что у нее есть надежные друзья.

– Мне не по силам защитить ее от всего, сегодня…

– От всего и я не могу ее защитить. Мы с вами можем лишь сражаться за то, что нам дорого, и жертвовать тем, что у нас есть. Говорят, свою жизнь не отдашь. Я отдал, но второй у меня нет, и больше отдавать нечего. Вы защитите ее, когда я не смогу?

– Чего бы мне это ни стоило, – ответила она, – клянусь, мой тан!

Я искренне рассмеялся.

– Хорошо, хорошо. Себастина, я сейчас потеряю сознание, одень меня и позови солдат, чтобы отнесли нас на лодку. Пора возвращаться в Арадон.

– Повину…

Дослушать ее я не смог.

Тридцать седьмой день от начала расследования

Сны были редкостью для меня, как правило, трех часов в сутки не хватало, чтобы начать грезить. Но в тех редких случаях, когда это все-таки происходило, утренняя явь встречала сомнениями. Неприятное смущение мешало отличить сон от реальности, и некоторое время я силился понять – что где? Обычно осознание сна приносило облегчение – мало радости крылось в моих грезах. И на этот раз я тоже долго лежал со смеженными веками, решая, что это было – страшный сон или явь?

Дерзнув рискнуть, я открыл глаза лишь для того, чтобы увидеть лицо Бели, и все стало на свои места. Великое облегчение поселилось в сердце, моя отрада была жива, была со мной, и, судя по приглушенным эмоциям, ей снилось что-то приятное. Клянусь именем своего рода, это стоило каждого отданного года, каждого мгновения.

Силой отогнав тот восторг, что заставлял меня продолжать смотреть на ее губы, на расплескавшиеся по подушке красными волнами пряди, я соскользнул с ложа. Неверной походкой добравшись до уборной, взглянул в зеркало, не заметил никаких изменений. Вчера я постарел на половину тысячелетия и, скорее всего, стоял уже на краю могилы, но тэнкрисы остаются молодыми и сильными вплоть до самых последних месяцев, особенно те, что несут в себе благодать Императоров. Скоро, совсем скоро я начну сдавать, разум окончательно притупится, и Великий Дознаватель превратится в кучу хлама. Надо успеть закончить критически важную часть плана до этого момента.

Как сообщила чуть позже Себастина, я проспал всю дорогу от места гибели эскадры до Арадона. В трюмах дирижабля было не протолкнуться от моряков. После выгрузки спасенных на аэровокзале дирижабль пришвартовался к башне мескийского посольства, и под присмотром горничной нас с Бельмере переместили в охраняемые покои. Несмотря на то что в городе происходило важное действо, она рассудила, что полумертвому хозяину это будет неинтересно.

Священным числом для тэнкрисов всегда считалась восьмерка, ибо луна, путешествуя по небу, имела восемь основных фаз. Восемь – идеальная цифра, знак бесконечности, символ гармонии и баланса, восемь сыновей было у первого Императора, восемь воинствующих орденов основал десятый Император, чтобы навсегда прекратить Эпоху воюющих провинций, восемь первосвященников составляют Святейший синод несмерианской церкви, восемь феодалов правят Ингрой и так далее. Эта цифра считалась священной и в ритуальных церемониях, например, великого теогониста хоронили на восьмой день после смерти. Сегодня.

Весь зильбетантистский мир оплакивал понтифика, но лучше всего их завывания было слышно, разумеется, в Арадоне. Еретическая религия была открыта для всех низкорожденных, так что несметные полчища их нашпиговали и без того едва дышавший от наплыва гостей город, и теперь горестно пели заупокойные гимны тут и там. Огромный хор воспевал ушедшего эл’Хориго непосредственно в соборе Лунных Врат. Ночью саркофаг с его телом поместят в святейшую крипту, а завтра соберется Конклав санктуриархов, который изберет нового великого теогониста.

– Полагаю, тани будить не стоит? – осведомилась Себастина, одевая меня.

– Пусть спит.

– Вы так и не обменялись с нею и парой слов после возвращения ее в мир живых.

– Это не обязательно. Бельмере жива, и ее эмоции в порядке. Когда моя жена проснется, она будет знать лишь, что была спасена своим старпомом из моря, а я подоспел на место происшествия как только смог быстро. Все. Именно это сейчас напечатано на первых полосах всех газет. Мне придется врать ей в лицо, и я не стремлюсь приблизить час этого неблагообразного поступка. Более того, у нас на носу очень важные события, а мы не вполне готовы.

– Как вам будет угодно, хозяин. Чего желаете на завтрак?

– Скорее уж обед. Ничего не желаю, я не голоден, и не стоит меня уговаривать.

– Повинуюсь. В таком случае не пожелаете ли выслушать доклад Симона? Он давно вернулся, но вы спали.

Себастина зашторила окна гардеробной, чтобы создать густой мрак, из которого появился ташшар.

– Докладываю, хозяин: единственный массовый перевод заключенных из Рыбацкого бастиона имел место без малого год назад. В тот день тюрьма практически опустела, было вывезено около четырех тысяч заключенных, а позже поступления новых арестантов почти прекратились.

– Куда их перевезли?

– В записях указана плантация сахарного тростника Нижняя Элокора. Это в колониях, хозяин, за морем. Там рабы и преступники выращивают сахарный тростник и варят сахар. Как поведал Эскудеро, это хуже каторги, ад на земле. К сожалению, проверить я не смог, это в тысячах километров отсюда, к тому же вам известно, как ограничен мир теней, когда дело касается большой воды.

– Известно-известно. Кто санкционировал перевод заключенных?

– Феликс де Рокаль, хозяин, бывший глава Королевской службы исполнения наказаний.

– Это была его собственная инициатива?

– Вы проницательны, как всегда, хозяин. Эскудеро сообщил, что для такого беспрецедентного перемещения заключенных необходимо иметь приказ кого-нибудь из вышестоящих, например, короля, однако соответствующего документа не существует в природе. По крайней мере, его никто не видел. При этом никто словно и не обратил внимания на действия де Рокаля, а через седмицу после этого он подал в отставку по причине почтенного возраста. Был спроважен на пенсию со всеми почестями. Последнее, что о нем известно, де Рокаль удалился вместе с семьей в личное имение под Лас-Перахас.

– Ты уже нанес туда визит?

– Нанес.

У ташшаров не было мимических мышц, голосовые связки их тоже с трудом меняли интонации, а чувств этих демонов я и вовсе видеть не мог, однако в тот момент стало совершенно ясно, что Симон «улыбался».

– Все были мертвы, не так ли?

– Тела закопаны в одичавшем саду, хозяин, судя по состоянию, – давно.

– Вот как… все вдруг стало вдвое хуже, чем минуту назад.

– Нам следует внести изменения в планы, хозяин?

– Пока не решил, я все еще сомневаюсь, – ответил я. – Завтра ответственный день, пусть приготовления продолжаются. Симон, свободен.

– Всегда к вашим услугам, хозяин, – прошептал демон, растворяясь в тенях.

– Себастина, где Инчиваль? Хочу его увидеть.

– Тан эл’Файенфас изволит пребывать в запое, хозяин. Желаете, чтобы его привели в чувство?

Я поморщился:

– Пожалуй, это подождет. Но я непременно переговорю с ним по возвращении.

– Откуда, хозяин?

– Из Ишкер-Самаши. Распорядись прогреть стимер, мы едем в гости к Бернштейну.

Погода все еще не восстановилась, что и радовало отсутствием палящего солнца, и обременяло унылым мраком, духотой. Городские улицы сильно поблекли, ничто уж не напоминало о том знойном и ярком городе, который встретил нас пряными объятиями месяц назад. Теперь в нем правила скорбь, и тысячи ее адептов слонялись тут и там. Чем ближе к Фатикурею, тем их становилось больше, Адольфу пришлось делать большой крюк, дабы не завязнуть в скоплении разумных существ намертво.

Лишь одно было хорошо в сложившейся ситуации – у меня хватало времени на борьбу с сомнениями.

Головоломка почти сложилась, я почти собрал ее в ясную картину, однако некоторые фрагменты выбивались из общей гармонии, их диссонанс смущал и доводил до тихого размеренного бешенства. Постепенно новая информация, сливаясь с толщами старой, заставляла смотреть на ситуацию под иными углами, факты указывали на того, чьи мотивы оставались для меня загадкой и кто являлся фигурой слишком высокого ранга, чтобы предъявить ему обвинения без железных доказательств.

– Как думаешь, Себастина, мог Солермо эл’Азарис предать весь свой вид и объединиться с одним из самых больших ненавистников тэнкрисов в мире?

– Не знаю, хозяин. Он мог?

– Многие факты указывают на это, однако явных мотивов по-прежнему нет. Я боюсь, что… дегенеративные процессы достаточно размягчили мне мозг и теперь он играет со мной злую шутку.

Моя горничная некоторое время сидела молча, после чего выдала простой и логичный вопрос:

– В чем именно вы его подозреваете, хозяин?

– Адольф, мы скоро доберемся?

– Я бы на это не рассчитывал, шеф.

– В таком случае время еще есть. Мне кажется, Себастина, что Солермо прекрасно понимал, кого пригрел на груди, когда при дворе появилась Адалинда. Мне кажется, он оберегал ее и потворствовал гибели тех, кто угрожал ведьме. Они состояли в сговоре, суть которого неясна. Каким-то образом к ним присоединился стальной пророк Грюммель. Он убил Сигвеса эл’Тильбора, который, видимо, что-то узнал, а потом явился за Хайрамом эл’Раем. Старик совершенно точно обладал информацией, компрометировавшей Солермо, и наконец решился ее опубликовать, но лишь чуть-чуть не успел. Если бы мы встретились на день раньше… За свои услуги террорист, возможно, и получил тайное покровительство короны. Понимаешь, это логово под столицей стоило многомиллионных вложений, а где, как не в казне, можно достать подобную сумму? У короля были все возможности, устраивая выставку, он распоряжался баснословными суммами из Банка Мескии и не только оттуда.

– Ваши доводы вполне логичны, хозяин, но зачем король приказал Грюммелю убить тана эл’Травиа?

Я хмыкнул:

– Помимо того что они испытывали взаимную неприязнь, доходившую до зубной боли? Мясной король сам навлек на себя беду, когда решил помочь ларийцам. Его слово весило слишком много, и эл’Травиа поднимал смуту, привлекал внимание к жертвам Дракона Времени, а наш беглый божок был опосредованно связан с королем.

– Через Грюммеля.

– Верно. Скорее всего, Солермо дал отмашку, и ночью террорист наведался на остров. Он любил действовать по ночам, когда его оружие сияло особенно ярко.

– Если смотреть на все так, – кивнула Себастина, – многие вещи предстают в новом свете.

– Именно. «Похищение» принцессы, в таком разрезе, есть не что иное, как попытка спрятать ее от меня. Возможно, срывы Солермо на Луанар, о которых поведал Ганзеко эл’Травиа, были небеспричинными – что, если она не разделяла стремлений своего брата? Убить ее, в отличие от прочих родичей, он не посмел, но терпеть рядом такой угрозы тоже не желал, и это приводило короля в ярость. Ведьма стала следить за ней, дабы Луанар не проболталась, а когда мы проявили чрезмерный интерес, она решила утащить свою ненадежную подопечную в недосягаемое место и заодно спрятаться самой. Ощутила змея приближение сапога. Опять же через это все, что происходит сейчас в Фатикурее, приобретает новое значение. Возможно, Луанар передала слишком много ценной информации своему духовнику… ты помнишь, кто был ее духовником?

– Томаз эл’Мор.

– Он, да. У этого калеки было достаточно сил и средств, чтобы провести собственное расследование. Скорее всего, он узнал о творящемся безобразии, о террористах и о древнем боге. Будучи ревностным зильбетантистом, он не мог потерпеть такого святотатства и негласно объявил королю войну. Этот «чудотворец» нагнал в Арадон орды паломников, убил своего предшественника, и завтра заранее собранные его «чудом» санктуриархи нарекут его великим теогонистом. После этого тысячи одурманенных фанатиков пойдут на любые жертвы, дабы смести дом эл’Азарисов и всех, кто станет на его защиту. А мы окажемся между молотом и наковальней.

Они были везде, разумные, собранные воедино абсурдной верой в то, что матери тэнкрисов было до них дело. Сегодня они скорбели, но завтра станут дышать ненавистью. Я не сомневался, что так и будет, предвкушал религиозное восстание – ведь волевой тан, собиравшийся поднять мятеж, через мое профессиональное зрение пылал, как одинокий пламень в безлунной ночи. Эл’Мор избавился от своего наставника, чтобы утвердиться на вершине церковной иерархии, под его рукой находились войска храмовой стражи, его слава чудотворца, лидерские качества, харизма и ореол святости давали огромную власть над умами верующих. За него будут умирать, и он не побоится воспользоваться этим. Завтра.

– С другой стороны, хозяин, для меня остаются непонятными некоторые вещи: при чем здесь винты, и…

– Да, две акции террористов, в которых нет смысла. Винтеррейкцы, Себастина, тут исполняют роль слепого, идущего по дороге на ощупь. Если я прав, они узнали, что Солермо ищет некий бирюзовый бриллиант и готов дорого дать за него. Винты нашли камень первыми и привезли в Арадон, надеясь использовать в качестве предмета торга или чего-то вроде, но потеряли камень. Что же до нападения на тайную лабораторию и на демонстрационный полигон… Допустим, во втором случае террористическая акция могла носить политический характер, там могло погибнуть множество видных политиков, но благодаря нам обошлось. Однако первый-то раз был совершенно лишен смысла. Пока Дракон Времени похищал Инча на выставке, Грюммель напал на тайную лабораторию короля. Зачем? Образец нового оружия он мог получить тихо и мирно, чтобы потом размножить и установить на «Архане», как в итоге и было сделано. Зачем он средь бела дня напал на лабораторию своего компаньона?

– Возможно, король не хотел делиться с террористом этой технологией. Возможно, король не верил ему.

– Бессмыслица. В руках Грюммеля все это время находился Дракон Времени, который полностью владел не только телом, но и знаниями несчастного Гелиона Бернштейна – создателя энергетической пушки. Он мог сделать новый образец на своем подземном заводе, но нет, Грюммель пошел воровать.

– Не сходится, хозяин.

– Вот именно, не сходится.

Себастина нахмурилась, видимо размышляя – а не стоит ли ей достать свою книгу и вновь начать строчить, – однако ощущение острой недосказанности взяло верх.

– Значит, все-таки наш враг все время скрывался на самом виду?

– В том-то и дело, что я не уверен! – ответил я и невольно осознал, что повысил голос. Надо держать себя в руках. – Нет самого главного – мотивов. Зачем бы Солермо эл’Азарису творить все это? Чего он хочет? Чего вообще может желать от своего заклятого врага тэнкрис, да еще и король, раз готов предать весь наш род и отправлять под нож пусть дальних, но все же родственников?

Вопрос не был риторическим, однако ни я, ни она не имели на него ответа.

– А еще знаешь что? Я ведь говорил с Солермо, и не раз. Я видел его эмоции, слышал его речь, и хотя он явно скрывал от меня что-то, лжи не было. Сейчас я прокручиваю в голове его слова, его чувства – и не вижу ее. Был страх, было неприятие, а лжи не было. Не вяжется. Совсем не вяжется. А пока не начнет вязаться, не поверю, что прав. Вся эта система гипотез может оказаться ловушкой, которую я сам себе подстроил. Как тяжело жить, когда невозможно довериться собственной голове.

– Простите, что отвлекаю, шеф, но мы подъезжаем.

Тревога разливалась по улицам самашиитского гетто, и признаки ее становились видны безо всякого Голоса еще на мосту. Мало того что на воротах прибавилось охранников, так вместе с людьми стражу нес еще и трехметровый глиняный голем.

Оживленный самашиитскими мистическими практиками истукан внимательно оглядел стимер пустыми дырками, из которых лился свет, и перевел взгляд на членов диаспоры, среди которых был дешвем[17], – посчитай он нас угрозой, голем смял бы транспорт одним ударом толстых ручищ.

– Мошре Бернштейн в хоральном шхадуле вместе со старейшинами. Не беспокойте его, если он вас не ждет.

– Он ждет, – заверил я, – скажите, почтенный, что за несчастье свалилось на ваши головы сегодня? Зачем вы разбудили големов?

Дешвем задумчиво поглядел на меня, поправляя широкополую шляпу. Он сомневался, стоит ли говорить с чужаком больше необходимого, и я легонько подтолкнул его Голосом.

– Говорят, близится Конец Времен, смерть мира идет к нам.

– Кто говорит?

– Старейшины. Они тоже в хоральном шхадуле… постойте-ка, а почему я…

– Спасибо, мой друг. Желаю спокойной вахты.

У входа в святая святых самашиитской диаспоры торчало сразу два четырехметровых голема, за которыми тоже присматривали дешвемы. Пока мы проезжали по улицам Ишкер-Самаши, успели насчитать больше десяти таких, слонявшихся тут и там как волы на поводках. Големы нуждались в постоянном присмотре – ведь беды, которые происходили от их самостоятельности, давно стали поучительной частью самашиитской истории.

Молитвенный зал был пуст, лишь одинокий старик в длиннополом черном одеянии читал книгу на лавке. Он осведомился о том, кто мы такие, а услышав ответ, заметно потемнел лицом.

– Вы вестник плохих времен.

– Простите, почтенный?

– От вас мы узнали, что грядет. Ицбах перевел текст и сообщил нам о его содержании.

– А должен был сообщить мне. Прошу немедленно проводить его сюда или нас к нему.

В шхадулах имелось множество помещений для различных целей – библиотеки, учебные классы, залы для проведения общественных совещаний и даже небольшие комфортабельные комнаты, где мог собираться узкий круг старейшин. В одну из таких меня с Себастиной и привели. Комната была отделана деревянными панелями светлых тонов, меж коих прямо в стенах имелись книжные шкафы. Множество столов и кресел стояли в беспорядке тут и там, жарко горел камин, окна лишь угадывались за плотными портьерами.

Ближе к камину в сдвинутых креслах сидели диваллы. При нашем появлении стоявший дотоле гомон стих.

– Мое почтение. Мошре Бернштейн, я услышал радостную весть, вы закончили перевод.

С нашей прошлой встречи самашиит словно постарел лет на пятнадцать, похудел, сморщился, потемнел, и эмоции его соответствовали облику.

– Закончил, но никакой радости в том нет. Грядущий день готовит нам великую беду.

– Мой текст, – попросил я, – пожалуйста, у меня почти не осталось времени.

Старики молча собрали бумаги, которые дотоле изучали, и передали их мне.

Признаться, мною владело такое нетерпение, что глаза пристали к бумаге немедля, но как следует вчитаться не дали – послышались полные волнения возгласы:

– Что нам делать?!

– Мы обречены…

– Прекратите, почтенные, – попросил я, – вы не обречены, пока не сдались. А вы не сдались, если учесть, что все стражи диаспоры проснулись и патрулируют гетто. Я вижу, что вы готовы сражаться, даже понимая, что противник необорим. Это хорошо.

– Но что нам все-таки делать?! – спросил один из диваллов.

– Вы уже все сделали, почтенные, – ответил я, указывая на бумаги, – вы поделились своими сокровенными секретами, своим знанием со мной, а уж дальше позвольте принимать решения тому, кто был для этого рожден, – тэнкрису. Всего наилучшего, молитесь за меня, ибо если я оплошаю, в целом мире не останется места, где вы смогли бы спрятаться. Всего наилучшего.

Покидая Ишкер-Самашу, я невольно задумался – может, стоило рассказать им о найденных детях? – однако решил все же повременить с этим. Самашииты были уверены, что близится Конец Времен, не стоило выдавать им еще одну порцию убийственных новостей так сразу.

По дороге обратно я с жадностью изучал перевод, составленный Ицбахом Бернштейном, перечитывал его раз за разом, чтобы каждое слово оттиснулось в мозгу огненными знаками, а когда наконец покинул стимер, передал бумаги Себастине, и она их подожгла.

– Ну, что там было, шеф? Что-то жуткое?

– И да, и нет, – ответил я, потирая заболевшие глаза. – Гелион Бернштейн изводил свою кровь, чтобы выписывать на стенах камеры безумно жуткие предзнаменования. В основном он просто вопил о грядущей гибели мира. Лично для меня все это не имеет значения, однако, к счастью, одержимый оставил описание ритуала возрождения своего мучителя. Того самого, о котором не знает даже Нэгари Ухру. Бернштейн написал, что для ритуала необходимо «о первый день нового цикла вознести с земли к небесам три столпа чистого света, а в середине промеж них восславить Кахранолтара молитвенным речитативом, попутно принося ему обильные жертвы». Никакой больше конкретики. По завершении ритуала процесс возрождения будет запущен, но для восстановления божества в полной мощи необходимо скормить ему много, много, много больше душ.

– «Много» – это сколько, шеф?

– Если я правильно понял, чем больше, тем лучше. Кахранолтар при возрождении пожрет все живое вокруг, дабы восстановить свою духовную мощь и набрать как можно больше сил в самом начале. В прошлом он был настолько сильным богом, что пожирал других. Помню, какой ужас испытывал перед Драконом Времени Гоханраталу. И знаешь, что меня во всем этом очень пугает?

– Да уж догадался, – мрачно ответил Адольф. – Такому здоровяку нужен бо-о-ольшой именинный торт, а этот город как раз сейчас нашпигован разумными существами так, что дальше некуда.

– Воистину.

– Может, начать эвакуацию?

– Паника, скандал, бунт, невозможность объяснить миру, зачем мы это делаем, деконспирация. Бесполезно. Нужно остановить врага, а не прибегать к полумерам. К тому же у нас просто не хватит никаких сил.

– Да, народу здесь как сардин в бочке. Может, только своих?

– Если мы преуспеем в борьбе с врагом, это будет поводом для скандала с винтами и гассельцами: «Как вы смели нас не предупредить?!» Причем даже если мы предупредим их сейчас, нас поднимут на смех. А если мы не преуспеем – все равно весь мир погибнет. Забудь об эвакуации.

На город опускались сумерки, но великолепных арбализейских закатов ждать не приходилось: дождевые облака продолжали властвовать в небесах. Оказалось, что я провел в дороге почти весь день.

По возвращении мне сразу же доложили, что тани адмирал покинула посольские стены. Как только она проснулась и поняла, что события минувшей ночи не являлись кошмаром, а произошли наяву, схватила своего старпома и помчалась в Портовый город. Спрашивать, почему ей никто не помешал, было бессмысленно, ибо Голос Бели, помноженный на ее пламенный темперамент, мог обойтись посольству в один-два разрушенных корпуса. Не стой между кель-талешским моряком и его судном. Хорошо хоть начальник охраны догадался навязать ей нескольких телохранителей в сопровождение и позаботился о конспирации.

Мне хотелось оказаться рядом с ней в это тяжелое время, поддержать и утешить капитана, потерявшего свой корабль и не только его, но я просто не мог, не имел времени.

Вернувшись на рабочее место, я разослал приказы высшим офицерам Имперры явиться сегодня ночью на тайную вечерю для окончательного утверждения генерального плана завтрашней операции. Симон унесся в Двуличье предупредить мангуда, чтобы скорее собирали манатки, а через магов-связистов капитаны «Наместников» в Форт-Ваймсе получили указание лететь в Двуличье. К утру эвакуация будущих верноподданных мескийской короны должна будет завершиться, ибо существовал договор, и я держался его.

– Себастина, ты знаешь, где сейчас Инчиваль?

– В лабораториях, хозяин, руководит настройкой новых синематехов.

– Пока я буду там, сообщи ее высочеству Луанар эл’Азарис, чтобы она приготовилась к беседе. Я намерен провести небольшой допрос, и если он не прояснит пробелов, то я не знаю, как мне дальше быть.

– Будет исполнено, хозяин. Где желаете с ней встретиться?

– Хм… в библиотеке, пожалуй. Но сначала отправь нескольких алхимиков из нашего особого подразделения в камеру к Штейнеру, пусть возьмут образцы его крови и начнут выращивать гомункула. Он должен быть старше оригинала, выглядеть на реальный возраст этого косоглазого ублюдка. Позже напишу письмо великому князю Алексею Александровичу с просьбой об услуге – позаботишься о том, чтобы его доставили.

– Будет исполнено, хозяин.

Кому-то могло показаться странным, что я не летел на крыльях любви к супруге, дабы утешить ее и услышать ее голос после крайне тяжелых событий прошлой ночи, но при этом я не обделил вниманием и заботой страдающего друга. Дело было в том, что за Бельмере волноваться больше не стоило, я уплатил цену и получил обратно жену безо всякого подвоха. А вот с Инчивалем все обстояло гораздо сложнее. Пленение технократами сломило его, и последствия могли оказаться фатальными.

Я видел, как под давлением обстоятельств ломались низкорожденные, и часто это оказывалось необратимо. Крайне редко что-то подобное случалось с тэнкрисами, ибо наша психика, как правило, лучше держала удар. В качестве исключения на ум приходила лишь Балитвейнэ эл’Зорназа, которую мне удалось спасти от душевных мук, подталкивавших к суициду, но тогда случай был не таким запущенным и времени хватало…

Что же до Инча, они с братом сами по себе, не считая выдающихся интеллектов, были уникумами. Старший обладал жестким духом тэнкриса, но телом немощного человека; младший же имел податливый, как у человека, внутренний мир, но снаружи являлся истинным таном. Невероятно, как могут исказить нашу породу несколько капель человеческой крови.

В одной из лабораторий группа чародеев из ИПЧ обслуживала новые модифицированные синематехи. Инчиваль тоже там был на правах великого и авторитетного мага-изобретателя, но единственное, чем он руководил, это самоличное поглощение виски. Неважно выглядел мой друг, еще хуже, чем вчера, а его эмоциональный фон попросту нагонял страх. Тяжело было видеть того, кто тебе дорог, в таком состоянии.

– До чего дошла магия, когда начала шагать рука об руку с научным прогрессом! Гляди, Бри, мы совместили синематехи с упрощенными спокхамосами ограниченного радиуса передачи! Теперь можно захватывать изображение и передавать его сквозь Астрал на принимающий артефакт-проектор, который, в свою очередь, дает изображение в реальном времени! Задержка незначительная, всего несколько…

– Я знаю, как работают эти штуки, Инч, я утверждал проект их разработки.

– Хм, точно! Вискарика?

Он протянул мне на четверть полную бутыль «Злого быка», на редкость дрянного, но крепкого виски.

– Воздержусь.

– А я нет! Я не воздерживаюсь…

– Вижу.

К той сфере черной безнадежности, которая окружала его, даже приближаться было страшно, но я распалил свой Голос и осторожно попытался.

– Мы с тобой навидались дерьма, полковник, скажи?

– Мм… мы с тобой видели всякое.

– Я думал, что оставил это позади, когда закончилась малдизская кампания, но выходит, ошибался. Все в дерьме, Бри, весь мир. Всюду кровь и уроды. Ну и дерьмо, как я уже говорил.

– В пору эмоционального упадка весь мир раскрашен цветами траура. Нужно понимать, что это временно.

– Находясь в сердце мрака, ты не надеешься на просвет. Изнутри мрак бесконечен… Черт, не думай, что я жалуюсь и хочу урвать немного сочувствия к своей нежной персоне, просто… просто я разочарован, Бри.

– В чем?

– Во всем и вся. В себе – прежде всего.

– Ты-то что натворил?

– Я да и ты тоже – мы делали дурные вещи на войне. Нам доводилось. А потом я сделал еще несколько дурных вещей для тебя. Тех, что хорошо убивают. А потом еще и еще. Кончилось тем, что я собрал экзодоспех для… Бри, Гелион Бернштейн, он… мы вместе учились у Мозенхайма…

– Я уже знаю, кто это, и о его судьбе я тоже осведомлен.

Инчиваль сделал большой глоток «Быка», закашлялся и выдал несколько рубленых фраз, от крепости которых чародеи побледнели.

– То, чем он стал… ничего страшнее я не видел. Жаль, Гелион был хорошим парнем, светлым умом… А эта мразь Штейнер вытворяла с живыми существами такое, что мне из собственной кожи хочется вылезти от осознания нашей с ним принадлежности к миру науки! Где он?! Я отрежу его уродливую голову!

– Отправлен в Настронг.

Друг окинул меня мутным взором, задумался, горько усмехнулся.

– Врешь, – устало заметил он. – Я тебя знаю, полковник, когда появляется возможность пополнить арсенал чем-то эдаким, ты впиваешься в нее как бульдог и больше не расцепляешь челюстей. Тебя заинтересовали его разработки, я знаю, ты ни за что не дашь такому человеку дышать кислотными газами в жерле серного вулкана.

Я молчал, подтверждая его правоту. А что было делать? Инчиваль знал меня не хуже, чем родного брата, и дальнейшая ложь являлась бы оскорблением.

– Скажи, ты правда веришь в свою правоту, Бри?

– Я никогда не стремился быть правым, мне нет до этого дела.

– Да-да, «костьми поляжем, долг исполнив, ради чего сначала уложим в землю любого препятствующего, и плевать нам на все остальное».

– Ну… примерно по этому принципу я и живу.

Мой друг скривился, словно ему в висок вогнали гвоздь, задышал шумно и тряхнул головой.

– Бри, а ты не думал, что если ради достижения цели приходится творить низкие, ужасные вещи, цена этой цели – дерьмо?

Признаюсь, он застал меня врасплох, но замешательство продлилось миг.

– Я думаю, что те, кто провозгласил этот постулат, никогда не отвечали за судьбы десятков миллионов живущих ныне и сотен миллионов тех, кто еще должен родиться и жить в будущем. Я думаю, что нет ничего проще, чем заботиться о чистоте своих рук, пока мир вокруг тонет в крови и дерьме. Я думаю, что и самый жестокий деспот не натворит у власти столько бед, сколько самый добрый идеалист, стремящийся принести всем добро и никого не оставить обиженным. Не проецируй на меня чужие грехи и собственное чувство вины, Инч, первого у меня и так в избытке, а второе мне ни к чему.

Он громко сопел, глядя в пол мрачным взглядом и крепко сжимая губы, а я пытался как-то не утонуть в черноте его эмоционального фона, как-то рассеять, унять терзавшую Инчиваля боль. Он получил душевную травму, он нуждался в помощи и защите, а я со все возраставшей паникой осознавал, что не имел сил дать ему необходимое.

– Прекрати, – выдохнул он наконец, – я знаю, что ты делаешь. Я чувствую.

Требовалось иметь крайне развитый интеллект, сильную волю и глубокое понимание собственной сущности, чтобы ощутить влияние моего Голоса, осознать и отделить его от родных чувств. Считаные единицы проявляли такую способность, к ним относился Инчиваль, к ним относился покойный Император.

– Прости, я…

– Что ты вообще здесь делаешь? – спросил он, глядя исподлобья. – Разве город не трещит по швам? Разве политики не рвут друг другу глотки во взаимных обвинениях? Разве мы не на грани войны? Почему ты не там, а здесь?

– Гомункулы…

– Ах да! Ты переложил всю работу на своих болванов! Смотри, Бриан, двойники никогда не заменят тебя в полной мере, прямо сейчас любой из них может ошибиться, и последствия будут непоправимы! Ступай лучше делать свое дело или найди Бельмере, для нее твое присутствие сейчас важнее…

Я перестал слушать его, полностью погрузившись в себя, перед внутренним взором пришла в движение мозаика тайн, интриг и заговоров, каждый кусочек занял свое место в ней, и картина наконец открылась полностью. Наконец-то я все понял! Так просто! Все это было так просто!

Но почти сразу восторг от ощущения собственного триумфа перетек в чистое бешенство. Я все понял, осознал мотивы, способы, цели большинства своих врагов, и, клянусь, давно во мне не пылала такая ярость! Да как они посмели?!

– Какого дьявола ты стоишь над моей душой?! – взревел Инчиваль, набрасываясь на меня, сбивая с ног и пытаясь вспороть горло осколком бутылки, которую он только что разбил о стойку с инструментами.

Действуя на одних рефлексах, я успел перехватить его руку, отвел «розочку» в сторону, ударил друга лбом в лицо и выгнулся дугой, сбрасывая его с себя. В следующий миг уже Инч оказался прижат к полу, с заведенной за спину рукой, несколько раз дернулся, издавая свирепый рык, и начал затихать. Чародеи замерли в испуге, глядя на нас побелевшими глазами.

– Бри… отпусти. Я в порядке, прости… не знаю, что на меня нашло…

– Я на тебя нашел, это моя вина, мои эмоции. Прости меня.

Поднявшись, я помог встать и ему, еще более помятому, чем прежде.

– Инч, я только что раскрыл заговор, только что все понял. Скоро настоящий виновник твоих бед будет наказан, клянусь именем моей семьи, а пока я должен идти. Постарайся побороть то, что гложет тебя, не сдавайся, ты тэнкрис, а это налагает определенные элементарные обязанности. Иди лучше спать и не пей больше. Еще никто не обрел спасения на дне бутылки.

Приложив огромное усилие, я оставил друга. Никогда прежде не чувствовал себя настолько подлым предателем, но силы, стоявшие превыше моих интересов, гнали прочь. Симон, едва вернувшись из Двуличья, вновь унесся в темноту, чтобы тайно доставить послание Форхафу. Он тоже должен был присутствовать на сегодняшнем совете офицеров.

– Хозяин, должна напомнить, что ее высочество Луанар эл’Азарис ожидает вас в библиотеке, вы желали побеседовать с ней.

– Потом, все потом…

– Таким образом, господа, я считаю эти новые поправки к плану необходимыми. Ваши мнения?

Не все высшие офицеры присутствовали в закрытом и намертво экранированном от любых способов подслушивания кабинете: Николетта Инрекфельце, например, отвечала за обучение агентов и молодняка баллистрадуму и редко участвовала в боевых операциях иначе как снайпер высшего класса; Герберт Ивасама давно оставил позади боевые будни и прочно утвердился в административном аппарате. Остальные же главы подразделений боевого крыла Имперры явились со всей поспешностью. Конрад Кирхе, возглавлявший «Жернова» и «Косу»; Горе Ультвельт, командир штурмовых бригад «Плуга»; Адольф Дорэ, который хоть и служил моим телохранителем последнее время, все еще являлся главой диверсионно-ликвидационного подразделения «Серп».

– Разрешите говорить начистоту, мой тан?

– А иначе никак, Конрад, мне от вас нужна лишь искренность.

– В таком случае все это чистой воды авантюра, мой тан! Даже первоначальный план операции был весьма необычен, однако с новыми поправками его структура и вовсе потеряла стабильность. Слишком многое держится на «если».

– Ваши предложения?

– К сожалению, у меня их нет, мой тан! Вы – наш стратег, и я буду действовать в соответствии с вашими указаниями! Просто посчитал своим долгом высказаться.

– Я вас услышал. Еще кто-нибудь?

Ультвельт дернул ухом, показывая, что возражений не имеет. Дорэ задумчиво подкрутил ус.

– Да сделаем мы все, шеф, и не такое проворачивали! – заявил он наконец с простецкой улыбкой. – Свои не подведут, я на чужих положиться боюсь.

Из всех присутствовавших предоставленные мной сведения оказали наибольшее воздействие на Форхафа. Викарн утратил часть своей превосходной выдержки, неосознанно выпустил когти и испортил лакированную столешницу. В его голубых глазах плескалась гремучая смесь неверия и гнева, уши прижались к черепу, из глотки доносилось тихое гудение.

– Как такое может быть? – спросил он, наконец поднимая взгляд. – Как?!

– Безумие и мания величия из любого могут сделать чудовище. Форхаф, я сдержал свое слово, закончил расследование. Успех завтрашней операции во многом зависит от вас. Вы поможете разоблачить заговор и наказать виновных?

Он долго не отвечал, сомневался. В случае моей ошибки или злонамеренного введения в заблуждение его помощь могла стать форменным предательством Родины.

– Мы устроим проверку, дабы знать наверняка, лишь после чего перейдем к действию. Вы с нами, Форхаф?

Тигр шумно вздохнул.

– Что конкретно от меня требуется?

– Немногое. Я уже послал анонимное сообщение в редакции всех крупных газет, доводя до их сведения, что завтра в полдень Великий Дознаватель привезет на площадь Святой Луны самого Грюммеля и разоблачит террориста прилюдно, явив миру его истинное лицо.

Все присутствовавшие повернули головы к комплекту экипировки, захваченному на базе технократов среди прочих трофеев. Точно такой носил стальной пророк: плащ с низким капюшоном, символом Братства, маска-череп и так далее. Не хватало лишь агрегата на спине и металлических перчаток, но это было не так важно.

– Король узнает об этом заранее и обратится к своему коронеру за подтверждением.

– А я отвечу, что информация подлинная и что Грюммель был схвачен Имперрой. Без подробностей.

– Повремените чуть-чуть, дабы не вызвать подозрений быстрым ответом. На этом обязательная часть вашего содействия завершится, дальнейшие решения принимайте сами, в зависимости от ситуации. Мы, в свою очередь, выведем на площадь ряженого и посмотрим, чем это закончится. Итак, я могу на вас положиться, Форхаф?

Что я точно мог сделать в тот момент – это рассеять его сомнения, однако решил отказаться от этого метода. Истинно надежный союзник – тот, кто действует по собственной воле, а завтра мне понадобятся лишь самые надежные.

– Я сделаю все.

Еще час ушел на дополнительные уточнения, после чего офицеры покинули посольство. Оказалось, что время было далеко за полночь, снаружи моросил неприятный теплый дождь, а город в кои-то веки затих, словно испуганный зверь в преддверии новой грозы. Я сидел в кабинете, выключив свет, и глядел в окно, за которым было почти так же темно, как и вокруг меня. Все было решено, все приказы разошлись по адресатам, и теперь оставалось лишь ждать, позволяя профессионалам заниматься своим делом.

Как часто бывало со мной в последнее время, контроль над чувством времени ослаб, и я не знал, сколько часов просидел так, когда дверь отворилась и в кабинет проник посторонний. Крадущиеся шаги, едва слышный звук воздуха, расступающегося перед телом, спокойное дыхание. Я выбросил в ладонь баллистический нож и хотел было выстрелить клинком в приближавшийся источник эмоций, но тут ощутил запах и остановил руку.

– Ты же знаешь, что не стоит подкрадываться ко мне. Я существо трусливое, привык сначала бить, а потом спрашивать. Вот что было бы, метни я сейчас нож?

– Ты избавил бы меня от крайне обременительной штуки, которую я называю существованием.

Бель скинула на ковер свой китель и уселась на меня, обхватив шею руками. От нее пахло потом, усталостью и жизнью. Дивный букет. А еще была скорбь, был гнев и страх.

– Как прошел твой день, дорогая?

– Ужасно.

Некоторое время я наслаждался ее теплом, ее менявшимися эмоциями, тяжестью ее тела. Бель дышала, и это невозможно было переоценить.

– Прости, что не был рядом, терять подопечных очень тяжело.

Она нащупала в темноте мои губы и коротко поцеловала.

– Ты сделал более чем достаточно. Спасибо, что послал дирижабли, чтобы скорее привезти в город выживших. Многие были ранены, неизвестно, сколькие из них добрались бы по воде. Остатки эскадры с минимальным необходимым экипажем дойдут до залива лишь через…

– Какие дирижабли?

– А? Четыре «Наместника» и десяток пассажирских. Они перевезли сюда несколько тысяч выживших матросов, только расположить их оказалось негде: город напичкан разумными до упора. Власти смогли предложить только Унгаратский бастион. Якобы после ремонта эта развалина стала более пригодна для жизни. Сначала я устроила в Адмиралтействе грандиозный скандал, но потом… постой, сладкий, если не ты, то кто послал эти дирижабли?

– Мир не без добрых разумных существ, но я узнаю, если хочешь. Хм, а те раненые, которых вчера перевезли на «Голоде», тоже определены в Унгаратский бастион?

– Да, – ответила она устало.

– Но ведь я забрал самых тяжелых, долго ли они проживут без необходимого ухода?

– О, не волнуйся, мой мягкосердечный муж, власти сработали быстро и превратили старую крепость в неплохой госпиталь. Там есть и оборудование, и персонал, и лекарства.

– Надо же.

– Да. Наверное, король боится обвинений в наплевательстве ото всех стран, чьи матросы оказались на его попечении.

– Хм. Для этого тэнкриса нет ничего святого, надеюсь, он хоть чего-то боится.

Говорил я через силу – присутствие Бели опьяняло, одновременно наполняя меня кипучей энергией и расслабляя до состояния полного бессилия. Именно это и было мне нужно вчера.

– Ты уже знаешь, кто это сделал? – спросила она. – На газетных страницах кроме истерии ничего нет, чиновники высокого ранга отмалчиваются, потому что ничего не знают, а политиканы ушатами льют друг на друга обвинения. Единственный, кто может знать правду, – это ты, не так ли?

– Да, я знаю, и можешь не сомневаться, когда я дотянусь до него… Обещаю.

– Это я и хотела услышать.

Умная жена решила не задавать лишних вопросов, а только прижалась ко мне, и некоторое время ее дыхание обжигало кожу. Пряный аромат волос дурманил, унося в мир грез, и даже среди стольких бед, окруживших нас, наполнял мое естество счастьем.

– Прости меня, Бриан.

– А? – очнулся я от сладкой полудремы. – За что?

– Я устроила тебе сцену и ушла в море, а потом ты пришел и спас нас. Клара рассказала… Богиня всевеликая, какой же дурой я себя чувствую!

– Бель, я люблю тебя больше, чем свет звезд, и это обстоятельство исключает любые обиды, а также прочую шелуху, которой смертные привыкли засорять свою жизнь. Позволь мне слушать твое сердцебиение до самых предрассветных сумерек, и этого будет достаточно для полного счастья. По крайней мере, сегодня.

Ей понадобилось много сил, чтобы не расплакаться, но в отместку Бельмере мою просьбу выполнять не стала. Спать в кабинете она считала делом вульгарным и хотела улечься в спальне, чтобы так и проваляться на шелковых простынях до самого утра. В моих объятиях, под моей защитой. Я покорно брел за ней по темным, почти не освещенным коридорам жилой части посольства, пока жена вдруг не остановилась.

– Ты слышишь это, Бри?

– Что именно?

– Какой дивный голос, – прошептала она, приближаясь к щели между неплотно закрытыми створками, через которую бил свет.

Стряхнув наваждение, я прислушался к своим ощущениям и увидел за преградой два источника эмоций, два сгустка прекрасной сияющей любви. Этой эмоции не спутать ни с чем, ведь она столь редка в своем наичистейшем виде. Прислушавшись же, я разобрал журчание дивного женского голоса, тонкого, мягкого и нежного. Он показался знакомым, а через несколько секунд я с тревогой осознал, что мы стояли перед входом в посольскую библиотеку. Она совсем вылетела у меня из головы!

Бельмере, уже некоторое время глядевшая внутрь, прижимала руки ко рту; я услышал тихий всхлип, и наконец она заплакала.

– Это прекрасно, Бри, это то, что мне было нужно сегодня, то, что спасло этот поганый день! – прошептала жена, оборачиваясь и утыкаясь лицом в мою грудь.

Она была воистину счастлива, но я, заглядывая внутрь, с ужасом осознавал увиденное. В библиотеке, подле широкой софы, прямо на полу сидел Инчиваль. Лицо моего друга излучало тихое блаженство, глаза были закрыты, губы улыбались, а та душевная рана, всего несколько часов назад причинявшая ему смертельные муки, медленно затягивалась. Он исцелялся. На софе же, тихо напевая старую тэнкрисскую колыбельную и гладя голову Инча своей тонкой фарфоровой ручкой, сидела Луанар эл’Азарис. Их сердца были соединены в любовном резонансе – два тэнкриса, предназначенных друг другу волей самой Силаны, встретились. И пока Бель плакала от радости за чужое счастье, я думал о том, что мой лучший друг вновь оказался на пороге верной гибели. На приданое женщины, без которой он теперь больше не сможет жить, претендовали два самых могущественных тэнкриса в мире – будущий Император и действительный феодал.

Тридцать восьмой день от начала расследования

Невзирая на непогоду, разорвавшаяся информационная бомба заставила несколько тысяч зевак явиться на площадь Святой Луны в назначенный час. Керубимы, получившие распоряжения от Форхафа, старательно оттесняли эту толпу и от центра самой площади, и от стен дворца. Стоял великий гвалт.

Находясь на высоте, я следил за происходившим внизу через мощную оптику и задолго до зрителей увидел колонну бронестимеров, ползшую по улицам столицы. Возглавляемая представительным массивным «Хокраном», она выкатилась на площадь и, добравшись до середины, остановилась. Из головного стимера выбралась фигура в капюшоне и маске, «Великий Дознаватель» пожаловал собственной персоной. Вокруг него сразу образовалось множество телохранителей, а двое особенно дюжих вытащили из угловатого «Холокена» самого стального пророка Грюммеля. Архитеррорист был скован цепями так плотно, что не мог идти сам, его тащили под руки.

«Великий Дознаватель» обратился к народу через артефакт – усилитель звука. Речь его была короткой, но емкой и довольно яркой. Я сам написал ее. Затем под рев толпы «Великий Дознаватель» сообщил, что сейчас откроет всему миру личность Грюммеля, и потянулся к маске преступника. Я напрягся, неотрывно следя за действом, вокруг меня раздавались команды, передавались сообщения, координировались действия частей. А потом где-то далеко внизу раздался выстрел. Отсюда я не мог его слышать, но зато видел, как дернулась пробитая насквозь голова «Великого Дознавателя». Последовавшие выстрелы стали выбивать телохранителей, но это было уже неинтересно.

– Тан Великий Дознаватель, возьмите! – Маг-связист передал мне жезл.

– Говорит эл’Мориа, наживка была проглочена, приказываю немедленно перейти к активной фазе операции!

Группа наблюдателей сообщила, что снайпер замечен и идет его преследование по крышам, затем один за другим командиры отрядов подтвердили получение приказа и приступили к исполнению.

«Плавунцы» с десантом на борту покинули мескийское посольство и устремились по широким улицам Нобилитэ к площади, с которой бежали паникующие массы народу.

– Ворчи на мостике, командую судном! Начали снижение, орудия к бою, и врубите там музыку погромче!

«Вечный голод», дотоле сливавшийся с тучами, избавился от маскирующих чар и начал медленно опускаться. Капитан громко зачитал сквозь репродукторы приказ дворцовой страже сложить оружие, следом полилась музыка гимна имперских военно-воздушных сил: «Огненные небеса».

Внизу немедленно засуетились, словно грибы после дождя, из маскировочных чехлов появлялись зенитные орудия и парометы, дворец ощетинился оружием и под вой тревожных сирен открыл огонь. Дирижабль ответил немедленно, заголосил основной калибр «Лихтвангеров», и загрохотали «Цайгенхорны», но главную партию исполнили «Сотрясатели». Их бетонобойные снаряды, рухнув с небес, уничтожили главные ворота, а затем проделали несколько дыр во всех линиях вражеских укреплений.

– Враг бьет по движителям! Пожарным командам не расслабляться! Сосредоточить огонь на артиллерии!

Бронетранспортеры подоспели минута в минуту, и передовые влетели в проломы, не сбавляя скорости. Когда они оказались внутри, из десантных отсеков посыпались люпсы в броне, вооруженные короткими клинками и дробовиками. Воя и рыча, они первыми вступили в бой со всей яростью, свойственной их волчьему роду. Пока передовые отряды «Плуга» принимали на себя основной удар, остальные транспорты занимались упорядоченной выгрузкой солдат. Генерал Кирхе раздавал указания старшим офицерам, он уже был там, внизу, руководил битвой из самого ее сердца.

Защитникам объявили, что все, кто не сложит оружие, будут уничтожены во имя Мескийской империи, но мало кто воспользовался шансом. Продвижение штурмующих вглубь дворцового комплекса встречало ожесточенное сопротивление, которое тем не менее не могло остановить нашего натиска. Солдаты Имперры были выкованы для битвы лучшим военным офицером и экипированы лучшими военными изобретателями, они обладали великолепной выучкой, богатым опытом, а потому рвались внутрь неудержимой силой, действуя как единый организм. «Жернова» перемалывали основные силы противника; «Коса» перекрывала целые направления огнеметами и пулеметами, вызывая на себя вражеский огонь и прикрывая братьев по оружию; «Плуг» вспарывал «целину» своим непреклонным и яростным натиском, а закончилось все молниеносным ударом «Серпа», который подрезал вражескому сопротивлению пяточные сухожилия.

«Война – это путь обмана», – сказал древний полководец, и с тех пор все толковые военачальники старались дезориентировать врага. В этой битве сия почетная обязанность выпала Адольфу, который вместе со своими диверсантами вскарабкался по отвесному королевскому утесу и нанес удар с самой неожиданной стороны. Вместе с тем, когда к битве присоединились шападо и на площадь Святой Луны из чрева «Вечного голода» спустился армодром, все можно было считать конченым.

Я ступал по коридорам королевского дворца, стены которых были усеяны выбоинами от пуль, а полы – трупами. Черный Караул окружал меня надежным щитом, не ослабляя бдительности. Все еще гремели выстрелы, вдали слышались команды, крики и свирепый рев. Шерхарры, служившие Солермо эл’Азарису личными гвардейцами, сражались до последнего вздоха, что вызывало искреннее уважение.

– Разрешите доложить! – Конрад Кирхе встал передо мной и отсалютовал окровавленной саблей.

– Докладывайте.

– По вашему приказанию вражеская крепость взята! Отдельные очаги сопротивления будут подавлены в самом скором времени!

Его темное одеяние тоже сочилось кровью, судя по всему – чужой.

– Потери с нашей стороны?

– Несколько бо́льшие, чем мы рассчитывали, но ничтожно малые в сравнении с потерями врага!

– Что ж, это хорошо. Определим семьям героев щедрые пенсии и возьмем под покровительство судьбы их отпрысков… А что с викарнами?

– Во время штурма ударили в спину королевской гвардии. Дрались достойно, однако уступали числом и, скажем прямо, габаритами, так что большинство полегло. Для нас же то был очень эффективный прорыв сквозь вражескую оборону.

– Значит, решили драться. Молодцы. Форхаф?

– Убил троих шерхарров, пытаясь совершить месть, но был тяжело ранен. Наши целители стараются вытащить его с того света.

– Хм. Что ж, свою миссию он исполнил. Хорошо.

– Но есть и плохие новости, мой тан! Осмелюсь доложить, последнюю часть генерального плана осуществить не удалось!

Я сжал кулаки.

– Он сбежал?

– Никак нет!

– Совершил самоубийство?

– О нет! Он ушел в глухую оборону, и мы никак не можем его выковырять.

– Веди.

Солдаты загнали его в королевские спальные покои и обложили пулеметными стволами со всех сторон. Лишь барьер из радужного нечто отделял их от главного приза, но пробиться внутрь не получалось.

– Эта хрень не подвержена никаким кинетическим воздействиям, энергия взрывов направляется исключительно от нее, а пули, мля, рикошетят!

– Вас об этом предупреждали, Дорэ, – ответил я.

– Ну надо же было проверить!

– Найди целителя, пусть тебя залатают.

– Заклинания также не оказывают воздействия, мой тан, – добавил один из боевых магов, отдавая честь.

Я кивнул и повернулся к радужному барьеру, сквозь который можно было видеть красноволосого тэнкриса, чей белоснежный китель покрывали пятна серебристой крови. Его все же смогли ранить и, если бы не Голос, уже бросили бы к моим ногам.

– Умно, умно. Для твоей способности необходима определенная влажность воздуха и стабильный источник света. В первом при такой погоде недостатка нет, а свет солнца заменяют эти прожектора у тебя за спиной. Умно.

– О, вы воистину великий детектив, так великолепно констатируете факты…

– Сдавайся.

– Ни за что. Я подожду здесь, пока войска столичного гарнизона не подойдут к стенам дворца.

– Вот как? Ты подождешь? Не «мы»? Не «король»? Решил говорить от первого лица? Ну-ну.

Его правое веко дернулось.

– Никто не придет тебя спасать, вскоре вообще никому не будет дела до персоны арбализейского короля. Насколько мне известно, за те два часа, что мы потратили на штурм дворца, Конклав санктуриархов избирал нового великого теогониста. Понтифик вот-вот впервые явится перед верующими. Не желаешь взглянуть?

Несколько чародеев под охраной солдат вкатили в спальный покой массивный агрегат на колесиках, и пока они его устанавливали, я разглядывал убранство, которое, надо сказать, впечатляло. Солермо эл’Азарис любил золото и белизну, настенные фрески его спальни украшали солнечные мотивы – золотые диски с прямыми либо волнистыми лучами сверкали, разбрасываясь бликами, и словно даже источали тепло.

Лишних солдат я приказал удалить из помещения, и чародеи запустили репродуктор. Наш пленник нервно следил за мной, медленно теряя кровь, а вместе с ней – и силы.

Световой луч из магического агрегата устремился на вывешенное полотно, помещая на него движущуюся картинку. Нам показывали вид собора Лунных Врат с большой высоты и огромную, заполненную народом площадь перед ним. Звука не было, но наверняка гул там стоял оглушительный, и безостановочно били колокола.

– Чудо современной техномагии, не находишь? – обратился я к пленнику. – Изображение передается через Астрал с минимальной задержкой. Мы установили синематех на стимвинг и пустили его полетать над Фатикуреем, чтобы оставаться в курсе событий. Сейчас вот на этот балкон выйдет новый великий теогонист. Полагаю, ты, как верный адепт зильбетантизма, будешь рад.

Мои слова воплощались в реальном времени. На широкий балкон выкатилось кресло, в котором восседал Томаз эл’Мор, укрытый белоснежным одеянием понтифика. Верующие встречали его рукоплесканиями, но вот он обратился к ним через магический громкоговоритель, и волнение многотысячной толпы стало менее явным. Линзы синематеха не позволяли приблизить изображение достаточно, чтобы прочесть по губам, но этого и не требовалось, я знал, что он говорил.

Внезапно что-то произошло, речь Томаза прервалась, и его укрытое слоями одеял тело осветилось внутренним сиянием. На глазах тысяч адептов калека воспарил над балконом, свет поглотил очертания его плоти, а через миг все прекратилось, и на балкон снизошла высоченная фигура, преисполненная невиданной стати. Ореол свечения не исчезал, глаза пылали, за спиной угадывались эфемерные крылья, а над белыми кудрями пылал нимб.

Божественный колосс поднял над головой руки, и с пальцев лучами полились потоки синего пламени. Его рот еще некоторое время открывался, и в самом конце произошла трансформация – тэнкрис обернулся в некое авиакоподобное существо с огромным телом, укрытым сверкающими стальными перьями, тремя парами величественных крыл и когтями-серпами на руках и ногах. Исторгнув из длинного прямого клюва пучок извивающихся молний, монстр взмыл над городом.

– Кажется, он заметил наш стимвинг, – предположил Конрад.

Спустя миг Томаз эл’Мор со скоростью артиллерийского снаряда приблизился к объективу синематеха, и все исчезло.

– Трансляция прервана, – констатировал очевидное один из чародеев, – судя по всему, стимвинг уничтожен, мой тан.

– Жаль пилотов, – ответил я, – но в то же время даже самые смелые мои мечты не обещали такого представления! Знаешь, что будет дальше? – Я посмотрел на узника. – Дальше толпа мракобесов, узревших «настоящее чудо», забыв о страхе смерти и веруя в свою богоизбранность, ринется из Сиреневого Сада сюда, в Нобилитэ. По дороге к ним присоединится масса совершенно постороннего народу, в основном беднота и преступники. На волне бунта эта публика будет крушить и грабить город, насиловать женщин, обворовывать дома, вылавливать состоятельных иностранцев. Истинно же верующие тем временем возьмут штурмом казармы столичного гарнизона и арсенал в Агерре, а вооружившись, явятся под стены дворца и потребуют голову короля Солермо, ибо святой посланник Силаны рек: «Король – слуга ложных богов, он проклят и должен умереть».

Дышалось ему тяжело, силы продолжали уходить по капле. Наконец пленник ответил:

– Все это уже не имеет значения.

– Ну разумеется, – согласился я. – Для тебя это изначально не имело значения, ты же смертник.

Распалив Голос, я впился в его эмоциональный фон и стал коверкать устоявшиеся связи. Тэнкрисы поддавались воздействию тяжелее, чем низкорожденные, сказывалась природная выносливость и целеустремленность. Пришлось потратить некоторое время, прежде чем сильная, преисполненная решимости личность достаточно размякла и подчинилась навязанным эмоциям.

– Убери барьер.

Радужная преграда исчезла, и я шагнул вперед. Мелькнула мысль о том, что стоило бы оказать раненому первую помощь, но ее пришлось отмести. Схватив тэнкриса за горло, я заглянул ему в глаза.

– Где он?

Несмотря на подавленное состояние, он вновь попытался взбрыкнуть, когда разговор коснулся того, что было для него самым важным. Пришлось еще раз поднажать, перенести его верность на свою персону. Острый ум есть сильнейшее препятствие в этом деле, ибо он не дает живому существу слепо повиноваться чувственным порывам. Моя жертва знала, кому должна была сохранять верность, а потому пыталась бороться.

– Отвечай немедля: где он?

– Ритуал… провести…

– Когда?

– Се… сегодня…

– Так и знал. Где именно?

– Он… он… база, флот…

Голова тэнкриса дернулась, тело затряслось, изо рта пошла пена, а я отступил, испытывая необходимость поскорее стереть с лица жгучий пот. Двое магов-целителей бросились к извивавшемуся на драгоценном ковре тэнкрису, ко мне же пододвинули резное кресло.

– Осмелюсь поинтересоваться, мой тан, почему Себастина не входит?

– Не может, генерал, здесь стоит еще один барьер, как раз для нее. Дайте мне… дайте мне перевести дух и карту города.

Борьба с пленником отняла много сил, на редкость прочная воля: его тренировали, его готовили, его сделали таким. Прекрасно.

Взглянув на карту, я отметил расположение базы военно-морского флота и постарался мысленно очертить вокруг нее треугольник, но получилось не сразу – там было слишком много моря. Взглянув под несколько иным углом, я увидел, что наконец совпало.

– Маяк морских звезд, маяк эл’Ракса, а вот здесь что? Это ведь самый край крепостных стен Портового города, не так ли? Приведите кого-нибудь, кто разбирается в местной географии и топонимике.

Этим кем-то оказался один из дворцовых слуг, кои в великом множестве попрятались в разных укромных местах и надеялись, что захватчики их не перебьют. С первыми двумя нам не повезло, они работали и жили во дворце, уже много лет не покидая казавшихся такими безопасными стен. А вот третий слуга оказался шофером грузового стимера, доставлявшего морепродукты для дворцовой кухни, и он сообщил, что на указанном месте возвышалась Висельная башня, часть старинных крепостных сооружений. В прошлые века на ее стенах действительно развешивали пиратов и прочих преступников, практика эта давно себя исчерпала, но название осталось.

– Это важно, мой тан?

– «О первый день нового цикла времени вознести с земли к небесам три столпа чистого света, а в середине промеж них восславить Кахранолтара молитвенным речитативом, попутно принося ему обильные жертвы». Как думаете, генерал, три маяка могут сойти за «столпы чистого света»?

– Мне сомнительно такое сравнение.

– Мне тоже. Однако так совпало, что они образуют равнобедренный треугольник вокруг базы, а внутри ее находится несколько тысяч моряков. Если предположить, что террористы…

– Простите, монзеньор, – хрипло напомнил о своем существовании работник кухни, – можно сказать?

– Ты еще здесь, добрый человек? Ну говори.

– Я просто хотел сказать вам, что вы, как нездешний, наверное, не знаете, что… э… Висельная башня – она ведь не маяк вовсе. И никогда маяком не была… вот.

Я вновь уставился на карту, вымеряя расстояния, потом на бессознательного пленника, которым занимались целители, а затем еще раз на карту. Вглядываясь в аккуратные тонкие линии, я заставлял свой мозг работать на пределе его тщедушных сил, лихорадочно выискивая решение, стягивая рваные края несовместимых кусков информации, пока наконец не нашел точки соприкосновения.

– Вот как? Понятно… ну и хитер же ты, брат.

– Э-э-э… я, монзеньор?

– Нет, не ты, добрый человек. Генерал, выдайте ему бессрочный вексель Банка Мескии на де… нет, на сто золотых империалов, и пусть его выведут из дворца. Эта своевременная информация, возможно, спасет мир.

– Не слишком ли большая сумма за сведения, которые могут оказаться бесполезными? – спросил Адольф Дорэ, входя в спальный покой.

– Сущие мелочи. К тому же, окажись информация бесполезной, он все равно не успеет потратить деньги.

Человека увели.

– Что я пропустил, шеф?

– Допрос. Ничего интересного, враг вновь хочет меня обмануть. Ах да, Томаз эл’Мор направил сюда орды оголтелых верующих.

– Как и было задумано, – пожал плечами Адольф и принялся раскуривать сигару. – Наши действия?

– Полагаю, мне стоит послать часть сил к базе арбализейского флота, мой тан? – спросил Кирхе.

– Нет, это уловка. Противник просчитал вероятность захвата дворца и оставил нам ложный след. По его замыслу мы должны всеми силами навалиться на базу и положить там уйму солдат, потерять время, чтобы в итоге оказаться не в том месте и не в то время. Сегодня они готовятся провести ритуал и не хотят, чтобы им мешали.

– Уверен, что сегодня, шеф?

– Пожалуй, лишь это и является правдой из всего, что удалось узнать. Пленник накормлен дезинформацией, он верит в свои слова, а потому и я должен ему верить. Так посчитал враг. Но ритуал действительно будет проведен сегодня, «о первый день нового цикла». В принципе подойдет и первый день года, и месяца. Не столь важно чего, важно – что первый день нового временно́го цикла. Видимо, для Дракона Времени это имеет сакральное значение. А сегодня как раз первый день седмицы, первый день новой жизни.

– Но ведь можно подождать и до следующей седмицы, нет?

– Нет. Выставка заканчивается через два дня, и уже сегодня многие гости должны покинуть город. Для врага это неприемлемо. К тому же он понимает, что мы идем по пятам, что его тайны раскрываются и промедление подобно смерти. Но база флота здесь ни при чем.

Мои старшие офицеры переглянулись.

– Получается, все было зря? Мы не знаем, куда идти дальше, мой тан?

– Отнюдь. Есть одно дерзкое предположение, и вскоре мы его проверим. Но пока что мы не можем покинуть дворец, у меня назначена неотложная встреча на площади. Приготовьтесь к обороне, генерал, теперь это наша твердыня.

– Слушаюсь!

– А еще, если память мне не изменяет, у нас есть боевой резерв?

– В Форт-Ваймсе стоит эскадра боевых и десантных дирижаблей, мой тан, ждут указаний!

Я прикрыл глаза, мысленно взвешивая все «за» и «против», риск был велик, но промедление могло обойтись еще дороже.

– Среди них есть быстрые разведчики?

– «Кусака», мой тан, дирижабль класса «Вождь».

– Отлично. Пусть совершит разведывательный рейд над Унгаратским бастионом и докладывает каждые две минуты, в бой не вступать, полетели туда и сразу назад. Ясно?

– Так точно! – Конрад Кирхе отдал честь, сверкнул серебряным черепом, развернулся на пятках и вышел.

– Шеф, – вкрадчиво обратился ко мне Дорэ, – без обид и все такое, но что, если ты ошибешься? Что, если мы их там не найдем?

– Тогда все умрут. Тебя такой ответ устроит?

– Все-все? – уточнил он.

– Все-все.

– А, ну такой устроит. Не обидно хотя бы…

Нам оставалось лишь ждать. И следить за тем, что происходило в столице. Несколько стимвингов с синематехами на борту парили в вышине, отслеживая передвижение масс народу. Чародеи установили в королевских покоях новые репродукторы изображения. Оттуда же я раздавал редкие указания, которые распространялись через спокхамос «Вечного голода» на посольство, Форт-Ваймс и еще несколько других опорных точек.

Как и было предсказано, хаос быстро захватывал переполненный Арадон. Религиозный бунт оказался увесистой пачкой дрожжей, брошенной в недра деревенского сортира, – пенящиеся потоки дерьма так и ударили во все стороны, поднимая со дна все самое худшее. Преступники всех мастей выходили на улицы Карильи, Зверинца, Ольнаса, Зевильи, а вскоре запылали дома и в более благополучных районах. К счастью, я заранее приказал Луи и Мелинде убираться из ставшего ненужным дома.

Орды мародеров, сметая хлипкое сопротивление властей, рвались в Арена-Дораду, туда, где стояли роскошные особняки, набитые сокровищами. Огромная масса бунтовщиков вторглась через Тельпахо в Агерру, и спустя незначительное время военные сдались. То ли количество врагов испугало их, то ли потоки синего огня, проливавшиеся с небес. Религиозный сброд вооружился и ринулся дальше, на северо-запад.

Тем временем стали очерчиваться небольшие островки порядка в океане хаоса. Благодаря особенностям местной инфраструктуры военизированные группы ларийцев превратили Островное королевство в настоящую крепость. Они умело перекрывали узкие улицы и мосты, устраивали засады и беспощадно убивали всех, кто пытался позариться на их жизни или скромное имущество. Также ларийцы не позволили потокам нищих грабителей из Каса Побре пройти по своей территории в Орлеску. Командовали обороной Джек Ром и Ганзеко эл’Травиа.

Уцелела Ишкер-Самаша, которую спасли широкие каналы, крепкие стены и глиняные стражи. Немало погромщиков, веривших в залежи золота, спрятанного хитрыми самашиитами, устремилось к ним в гости с дрекольем и факелами, но пыл их поостыл при виде окрашенной в красно-бурый цвет мостовой. Големы действовали с беспощадной эффективностью, превращая врагов диаспоры в фарш с осколками костей и никого не пропуская к мостам.

– Мой тан, «Кусака» достиг точки назначения, – сообщил один из операторов ментальной связи. – Докладывают, что никакой подозрительной активности… минуту, они что-то заметили. Докладывают о женщине в черном…

– Пусть немедленно уходят!

Оператор набрал в грудь воздуху, замер и медленно выдохнул.

– Связь потеряна, мой тан.

– Ясно. – Я поднялся с кресла. – Адольф, свяжись со своей дамой сердца, вскоре она нам понадобится.

Я покинул дворец, увлекая за собой Себастину, и торопливо поднялся на борт «Вечного голода», где вновь освободил Беххерида. Решение это далось мне с большим трудом, так как при одной мысли о необходимости использовать эту тварь правая рука сама собой заболела. «Доминант» с захватившим его демоном был упрятан в футляр, который моя горничная крепко зажала под мышкой. Также я вынул из потайного сейфа массивный серебряный перстень, главным украшением которого являлся искусно созданный чародеем-ювелиром серебряный же паучок с тонкими ножками и черным камнем, вставленным в головогрудь.

– Себастина, держись меня.

Мы вновь спустились на грешную землю и отправились на площадь Святой Луны. По дороге к нам присоединился Адольф Дорэ.

– Нэгари Ухру готова присоединиться к нам, шеф. Когда выступаем?

– Скоро. Сначала я должен переговорить с парой тэнкрисов. О, как раз вовремя! Все-таки пунктуальность – это большая вежливость феодалов.

На площадь въехала колонна бронированных стимеров, среди которых выделялся лишь огромный белый «Бертольд Рудз». Из броневиков повыпрыгивали ингрийские следопыты, увешанные оружием от ушей до пят, несколько боевых магов внимательно исследовали территорию, лишь после чего дверь элитного стимера открылась.

– Рад, что ты все же нашел время выполнить мою просьбу, друг!

– Тебе действительно стоит радоваться, – капризно заметил Зефир эл’Нариа, – этот замечательный город стал полнейшей свалкой органических отходов в одночасье. Фи.

– Поверь мне, я высоко ценю твое время и твою душевную доброту, – заверил я, улыбаясь под маской.

Ингриец тяжело вздохнул, как бы говоря тем самым: «Ну что ж поделать, раз у меня такой добрый нрав и все норовят этим воспользоваться?»

– И где твой противник? Я что, прибыл слишком рано?

– Нет, это он слегка запаздывает.

– Как грубо! – возмутился Бо Мучази. – Никто не может заставлять благородного феодала ждать!

– Твоя правда, Бо, но в этом городе вежливость уже не в цене, увы. Представляешь, Бри, мой дом хотели разграбить какие-то жалкие низкорожденные мародеры.

– Какой кошмар! Надеюсь, никто не пострадал?

– Никто, о ком стоило бы печалиться, – заверил меня Зефир, – я развесил их потроха по всем окрестностям в надежде, что это образумит прочих соискателей. А если нет, так алхимическая бомба на растяжках, которую я оставил в особняке, справится с этим!

– Никто не смеет грабить благородного феодала! – сообщил Бо.

– Вот-вот. К-хем, Бри, а зачем ты захватил дворец? – Зефир посмотрел на проломленные стены так, словно только что их заметил.

– Я получил сведения от ее высочества Луанар эл’Азарис, гласившие, что король вступил в сговор с террористом Грюммелем. Но это неофициальная версия, в завтрашних газетах напишут другое. Если завтра наступит…

– Она подтвердит это на заседании международного трибунала? – деловито осведомился он.

– Если все же понадобится, принцесса подтвердит это и перед трибуналом, и перед тобой лично, когда все это закончится.

Он широко улыбнулся.

– Значит, ты решил?

– Конечно, мой друг, мы договорились.

Он протянул руку для рукопожатия, и я протянул свою, предварительно сняв перстень с пауком. От Зефира этот жест не укрылся, но он решил не расспрашивать.

– Бри, ну сколько мне еще ждать? Я хочу фаршированных морских ежей, которые ждут меня на дирижабле!

– Еще совсем чуть-чуть, мой друг, оппонент уже здесь, – сказал я, возвращая перстень на средний палец правой руки.

Передовые отряды бунтовщиков состояли сплошь из храмовников, которые обладали и необходимой выучкой, и техникой для быстрого и скоординированного перемещения. Десятки грузовиков выезжали на площадь, выпуская хорошо экипированных солдат, а уже за ними с опозданием с сопредельных улиц полилась гомонящая ватага воинствующих фанатиков.

– Кучка зловонных еретиков, – отметил истовый несмерианин Зефир эл’Нариа, брезгливо кривя губы.

– Согласен. Надеюсь, нам удастся договориться с их лидером.

– Договориться? Я думал, ты намерен с ним сражаться. Для этого и приехал.

– Обязательно сражусь, и ты станешь независимым наблюдателем от третьей стороны… если не удастся договориться.

– Бред, – заявил он.

– Согласен, но такое сейчас время, Зеф. Военные победы всегда будут нам милее, нежели достигнутый в переговорах консенсус, однако ради сохранения лица мы обязаны делать вид, что нам больше нравится говорить с врагами, а не убивать их.

– Паскудное лицемерное время.

– Воистину.

Целое воинство явилось на площадь Святой Луны, и со стен дворца на него взирало другое воинство. Первое было больше, второе состояло сплошь из закаленных солдат. Пожалуй, религиозные фанатики продолжили бы путь, стремясь лить кровь и дальше, но вид армодрома с шападо, прикрывавших проломы в стенах, и громадная туша «Вечного голода», поднявшаяся на высоту для более удобной стрельбы, отрезвляли даже их затуманенные умы.

– Летит.

Тучи разошлись в одном месте, пропуская к земле поток солнечного света, казавшийся чужаком среди этой пасмурной серости, и в нем с небес явился Томаз эл’Мор о шести крылах. Великий теогонист коснулся когтями каменных плит и перетек в более традиционное обличье. Зефир мог не подавать виду, но я знал, что он был впечатлен.

– Тан Великий Дознаватель, тан феодал. Какая приятная встреча. И неожиданная к тому же. Вы расколупали дворцовые стены? – Красивое лицо озарилось яркой улыбкой. – Спасибо.

– Не стоит, святейший отец. Я не для вас старался.

Сверкающие глаза внимательно воззрились на меня, улыбка осталась на месте, но за ней пряталась холодная сталь помыслов. Томаз эл’Мор серьезно раздумывал над тем, не стоит ли убить Бриана эл’Мориа немедленно? Все-таки для него я был ничем не лучше чумного ратлинга.

– Где король?

– У меня.

– Предоставьте его мне немедля, иначе я вас уничтожу.

– Или я вас.

Улыбка превратилась в высокомерную усмешку.

– Со мной благословение богини, я необорим. Даже ваши фокусы с манипуляцией чувствами не пройдут.

– Это, безусловно, впечатляет, но за мной не одни лишь «фокусы», а вся мощь мескийской военной машины. Даже если вам удастся победить сегодня, завтра пять военно-воздушных флотов вынырнут из темпорального искривления над Фатикуреем и превратят святая святых вашей религии в озеро огня, а затем начнется тотальное истребление зильбетантистов везде, где Меския сможет их найти. У нас длинные руки и острые зубы, святейший отец.

Мы стояли и спокойно разглядывали друг друга. Переговоры – не время для экспрессии, их нужно вести с холодной головой, а погрузиться в кровавый угар битвы можно и потом.

– Давайте обозначим наши цели, святейший отец, и найдем компромисс.

– Священное дело божественного правосудия не терпит компромиссов.

– Поверьте, мы это уже поняли, – ответил я, глядя на медленно затягивавшуюся прореху в теле туч. – Но как существам намного менее возвышенным, нам необходимо опираться на более твердые материи. Лично для меня сейчас важно не карать предателя, а предотвратить последствия его деяния. Давайте заключим договор.

– Торговаться с вами? – удивился он. – Мне, право, легче откусить свой язык, чем идти на такое.

– Понимаю ваши чувства, ко мне многие сородичи так относятся, но не суть. Святейший отец, я предлагаю вам Арбализею. Если сейчас вы прекратите этот бунт, я обязуюсь помочь Фатикурею в деле создания единой арбализейской теократии. Раз помазанник богини предал ее и свой народ, великий теогонист должен спасти страну и вывести ее из тьмы. Как вам такое предложение?

Зефир ничем не выдал испытанного непонимания – ведь мы уже заключили договор касательно будущего страны. Эл’Мор же медлил. Для него мое происхождение было отталкивающим вдвойне – инстинктивно и из религиозных побуждений. Каково же было мое облегчение, когда сущность расчетливого тэнкриса переборола сущность фанатичного клирика. Он банально просчитал все выгоды и счел возможным пойти на этот пресловутый компромисс.

– Усмирение бунтующих – это все, чего вы хотите взамен, тан Великий Дознаватель?

– Все. И я даже отдам вам на поруки его королевское величество, просто для того чтобы паства видела, как божественный посланник достигает цели. Разумеется, вы не позволите причинить ему вреда, но проведете суд после, уже являясь главой арбализейской теократии. Таково мое предложение. По рукам?

Одно рукопожатие – это все, что было мне нужно. Я протянул свою ладонь, и великий теогонист, еще немного поколебавшись, ответил.

– Тан эл’Нариа, пожалуйста, хорошо запечатлейте в памяти этот эпохальный момент, – попросил я, продолжая держать руку эл’Мора. – Ваш авторитет как свидетеля договора выше любых клятв и подписанных документов. Здесь и сейчас тэнкрисы творят историю мира.

– Я запечатлеваю, – бросил Зефир.

Быстрый стимер вывез из дворца моего пленника, который был передан в руки храмовников тот же час. Великий теогонист воспарил над толпой и аки ангел, вещающий с небес, провозгласил победу. Никто и не подумал ему перечить, цель была достигнута, добро победило.

А потом Томаз эл’Мор вдруг рухнул с высоты и раскроил себе череп о землю, попутно насмерть раздавив нескольких паломников с винтовками в руках.

Я достал из-под плаща ракетницу и пустил в небо сигнальный снаряд, отдавая тем самым приказ войскам Имперры открыть огонь. И они тотчас же подчинились, не ища объяснений, не подвергая сомнениям, немедленно, беспрекословно и со всем рвением.

– Все-таки ты решил его убить, – сказал Зефир, когда мы оказались внутри дворца, где канонада звучала хоть немного тише и можно было говорить, не переходя на крик. – Не пойму только, зачем было разыгрывать весь этот спектакль?

– Чтобы усыпить бдительность, разумеется. Он один мог выкосить всех моих разумных и подбить «Вечный голод», вступи мы в прямую конфронтацию. Изначально я вообще намеревался вызвать эл’Мора на поединок полководцев[18], потом решил договориться с ним и попросить помощи в грядущей битве, но в итоге передумал. Такой шанс выпадает раз в жизни, и я понимал, что обязан его убить!

– Но почему? Он был твоим личным врагом?

Я усмехнулся:

– Во-первых, Арбализея уже обещана тебе, мой друг. Во-вторых, как ты думаешь, откуда у Томаза эл’Мора появились все эти чудесные силы?

– Даже не представляю. Не хочется признавать, что богиня может поддерживать грязных еретиков, но…

– И не надо, она здесь ни при чем. Почти. Всему причиной благодать Императоров, Зеф. У Томаза эл’Мора не было никаких «божественных сил», но у него было много Голосов, и только.

Я торопливо шагал по дворцу, а Зефир шел следом.

– Хочешь сказать, что он был… Императорских кровей?

– Да брось, Зеф! Ты ведь и сам уже все понял! Он был правнуком Кафаэриса, потомком ересиарха, расколовшего наш народ. Мы в Мескии знали, что где-то в недрах зильбетантистской церкви еще живо семя изгнанного Императора, но не могли пробраться внутрь, выследить, убить. Всех наших агентов перехватывали и уничтожали.

– Тогда как ты узнал?

– По шрамам на щеках. При нашей первой встрече я заметил крохотные старые отметины у него на лице – следы бритвы. Сначала значения этому не придал, но потом, бывало, размышлял, зачем тэнкрису, у которого на лице не растет щетина, бриться? Ответ оказался до безобразия прост – у него росли бакенбарды, как и у всех мужчин Императорской семьи. Да что там, ухватив кусок благодати, я и сам оказался вынужден подбривать свои! Поняв все, я решил убить его во что бы то ни стало и выкорчевать побег раздора, проросший между мескийскими и ингрийским танами.

– Выкорчевать? – задумчиво переспросил он.

Я мог лишь представить, сколько мыслей феодал обдумывал в тот миг, как изменялась для него картина будущего.

– Полностью.

– Мой тан, разрешите доложить! Противник понес значительные потери и ударился в бегство! – доложил Кирхе.

– Как сказал Махарий Стузиан, – припомнил я, – «Тяжелая артиллерия хороша для того, у кого она есть, и горе тому, у кого ее нет».

– Жду дальнейших указаний, мой тан!

– Получайте, генерал: я приказываю немедленно собрать все доступные нам силы и захватить священный Фатикурей. Причина простая – великий теогонист восстал против законной власти его королевского величества, и доблестные мескийцы покарали предателя, а также усмирили кровавый бунт, поднятый им же. Завтра об этом будут писать все газеты мира, так что не подведите. И особенно хочу отметить, что мне нужны все санктуриархи. Мертвыми. Они сейчас в Фатикурее, пускай все там и останутся. Если хоть один избежит расправы, он может возродить еретический культ, а нам этого не нужно. Вам все ясно, Конрад?

– Так точно! Приказ получен и понят, мой тан!

– Исполнять.

– Слу… э… мой тан…

Я буквально видел, какой мукой ему давалось это замешательство. Конрад Кирхе был идеальным офицером и не привык прекословить, однако вот ему пришлось.

– А как же Унгаратский бастион? Разве войска не нужны там?

– Один раз я был готов положить на алтарь победы несколько тысяч солдат, но тогда этого не понадобилось, архивраг скрылся. Больше я на такой риск идти не могу, а потому к бастиону отправлюсь малыми силами, только с элитой. Исполняйте приказ, генерал.

За серебряным черепом этого не было видно, но он напрягся как перетянутая струна, однако все же выдал: «Слушаюсь!» – и отправился организовывать солдат для штурма новой твердыни.

Я снял с пальца перстень и внимательно рассмотрел его. Не было уже черного камня на головогруди паука, а на крошечных мандибулах даже самый зоркий не разглядел бы крови Томаза эл’Мора. Дивная все же штучка этот перстень, один из бриллиантов моей коллекции скрытого оружия. Нужно лишь взять капельку яду, превратить ее в твердое вещество, установить на паука и пожать руку своей жертве. Укус безболезненный, максимум жертва почувствует небольшое онемение, а потом умрет. Сразу или погодя – зависит от состава яда. Тот, что убил великого теогониста, я выработал сам, находясь в образе Маски.

– Скажи, друг, а меня ты, часом, не намерен тоже убить?

– Фи, как бестактно. Но если серьезно, нет, Зефир, твоя жизнь для меня очень дорога, я надеюсь, что ты будешь жив, цел и здрав еще много-много десятилетий.

– Хм, отрадно слышать, – ответил он без всякой отрады в голосе. – Ты не будешь против, если я присоединюсь к тебе? Кажется, грядет серьезная битва.

– Грядет, но она только для меня, прости, делиться лаврами не намерен. Возьми этот перстень, мой друг, как подарок на память, если все же нам не суждено больше свидеться.

Слова мои были искренними, но не по причинам одной лишь симпатии. Зефир эл’Нариа, как и я, понимал, что на его глазах произошло событие эпохальное. Прямой потомок Кафаэриса умер, тайная династия изгнанных Императоров прервалась. А если углубиться в историю, можно вспомнить, что именно из-за вопроса первородства часть тэнкрисов отвергла Императора две тысячи лет назад и отправилась покорять Ингру. Они говорили, что не станут служить младшей ветви рода, что следовало убить Кафаэриса, дабы обезопасить трон.

Что ж, его семя погибло, нынешняя ветвь Императорского рода стала единственной. Через много лет, которые Зефир, я надеюсь, проживет, мескийские таны предъявят права на Ингру, и тогда ему придется признать, что он являлся свидетелем смерти Томаза эл’Мора, единственного известного потомка Кафаэриса Раскольника. Многие, конечно, усомнятся, иные скажут, что, возможно, у последнего великого теогониста могли сохраниться родственники, братья, например. Но все это уже мелочи. Бомба заложена, надеюсь, этот мир проживет достаточно, чтобы увидеть, как она взорвется.

День выдался очень пасмурным, однако ночь стала приближаться гораздо раньше обычного. Был всего лишь седьмой час, а в Арадоне уже стемнело, как в половине десятого.

– Так и должно быть? – спросил я у Нэгари Ухру.

– Почем мне знать, смертный? – огрызнулась она.

Было бы забавно наблюдать нервничающее божество, не окажись мои собственные нервы натянуты до предела.

Преодоление пути до Унгаратского бастиона по воздуху отпало само собой – останки «Кусаки» прекрасно различались на отмели в густевшей темноте, словно остов гигантской рыбины. С другой стороны, путь морем тоже не казался безопасным, нас ждали, ибо появление дирижабля-разведчика являлось недвусмысленным знаком – обман не удался, Великий Дознаватель идет.

В этих условиях неожиданно полезной оказалась Нэгари Ухру. Перемещать такие толпы смертных в пространстве она не могла, не хватало сил вдали от Ньюмбани, зато богиня смогла призвать лодку. Просто огромную, длинную, черную лодку вроде старинной ладьи, только без парусов. Одинокая мрачная фигура, стоявшая на корме, беспрестанно водила из стороны в сторону веслом, заставляя судно бесшумно плыть, а главное, нас окружал призрачный туман, скрывавший от взглядов извне.

– Что-нибудь чувствуешь?

– В смысле Кахранолтара? – уточнила она. – Нет, как и прежде, я не ощущаю его присутствия. Однако в этом есть и положительная сторона, он тоже меня не почувствует. Подойдем незамеченными.

– Вот и славно. Мы должны быстро высадиться и занять опорные позиции для последующего штурма.

– Думаешь, твое воинство пригодится?

Она с сомнением окинула взглядом три с лишним десятка солдат и магов Черного Караула.

– Они самые лучшие, да и самые верные тоже. Мечтают сражаться и умирать за мою персону.

– Хм? Ты уверен, что не являешься богом? Обычно такие жертвы приносятся ради нас.

– О, нет-нет, я всего лишь обычный смертный с необычной темной харизмой. Разумные ко мне тянутся.

Крепость Унгаратского бастиона выглядела более светлой, чем в первый раз, когда я обратил на нее внимание. Во многих бойницах горел свет, на стенах и башнях разместились прожектора, освещавшие воду и современный плавучий причал.

– Скажи, бессмертная, какие у тебя планы на моего подопечного?

– На этого? – Богиня обратила взор на Адольфа Дорэ, переговаривавшегося с майором Хаммондом, и мне почудилось что-то плотоядное в том взгляде. – Никаких планов у меня нет. Живет – и пусть себе живет дальше.

– А он питает к тебе более яркий интерес.

– А как же, – самодовольно мурлыкнула она. – Смерть и вожделение – суть части единого целого, смертные не могут устоять.

– Но не все удостаиваются благосклонности, – понимающе покивал я.

Скосив глаза на меня, Нэгари прищурилась, замерла на время, потом удивленно подняла брови.

– Обретая свою вторую половину, тэнкрисы превращаются в абсолютных, непоколебимых однолюбов, так что даже власть иных богов в этой сфере на нас не распространяется.

Такое заявление внезапно уязвило божественную сущность – видимо, прежде смертные ей еще не отказывали. Она даже сложила руки на груди и отвернулась, что выглядело весьма смешно.

И тут что-то пророкотало, темень озарилась вспышкой света, все резко обернулись на юго-восток, где маяк эл’Ракса превратился в столб белого пламени, кончик которого лизал тучи.

– Силана всевеликая и всеблагая, – выдохнул я.

Второй взрыв произошел на северо-западе, где перестал существовать Маяк морских звезд, дав жизнь второму огненному столпу.

– Значит, третий будет…

Третий и самый громкий взрыв раздался на северо-востоке, и если мне не изменяла память, единственной сушей, которая там была, являлся один из самых больших борумм.

– Что ж, Бернштейн не писал, что столпы света должны находиться на одном уровне, главное, что они достают до низкого неба… Теперь я могу официально объявить, что ритуал начался! Бессмертная, отныне счет идет на секунды, эта скорлупка может плыть быстрее?

У плавучего причала стояло множество больших и малых суден, паровых катеров и портовых грузовиков. Наша лодка бесшумно приблизилась, и через борт стали перепрыгивать солдаты. Тревога поднялась, когда бо́льшая их часть уже была на причале, боевики Братства открыли огонь со стен и из бойниц. Наши маги подняли защитные поля, и под их прикрытием удалось без потерь подобраться к малым вратам бастиона. Нэгари Ухру выломала их несколькими ударами и первой проникла внутрь.

Дальнейший наш путь состоял сплошь из непрекращающихся перестрелок. Хаммонд умело командовал Черным Караулом, который благодаря более совершенному оружию имел превосходящую огневую мощь и раз за разом взламывал сопротивление сверхлюдей, которое становилось все более остервенелым. Себастина и Адольф без ограничений проявляли свои смертоносные умения, постоянно стремясь сходиться в ближнем бою. Нэгари Ухру, лицо которой теперь скрывала ритуальная маска, легкими движениями обсидиановых ножей среза́ла с террористов головы, будучи совершенно неуязвимой для них. Я же шествовал под защитой гвардии, распалив свой Голос до предела и пытаясь отыскать нужный путь.

Как только мы вошли в границы каменных стен, стало ясно, что для всех пострадавших при атаке на международную эскадру, а также для персонала этого наскоро сооруженного госпиталя время остановилось. Приготовив для заклания нужное количество агнцев, враг полностью обезвредил их перед употреблением.

– Хозяин, они перекрыли коридор двумя пулеметами спереди и тремя сзади, наши маги не смогут удержать такого количества пуль.

– Я смету эту жалкую преграду…

– Не надо, бессмертная! – ответил я. – По этой крепости можно блуждать еще сколько угодно, у нас мало людей и времени! Пойдем насквозь!

Замерших в безвременье жертв мой Голос игнорировал, боевики Железного Братства несли на себе мутацию, вызванную ихором Дракона Времени, и их эмоции различались приглушенно, однако было два источника чистого, незамутненного восторга. Для меня они пылали как новорожденные звезды посреди рассеянной туманности.

– Туда!

Я поднял из-под плаща руку, к которой присосался Беххерид, и открыл шквальный огонь. Демонические снаряды разнесли одну стену, затем вторую, третью. Мы прогрызли путь через плоть Унгаратского бастиона, как крысы сквозь сырный круг, и вывалились в небольшой внутренний дворик. С неба лил дождь.

Тощее тело Гелиона Бернштейна выгнулось мостиком на медицинской каталке и светилось бирюзовым. Над несчастным стояли двое с поднятыми руками – высокий мужчина в плаще с капюшоном и женщина в траурном платье.

Из прочих дверей и ворот, ведших во внутренний двор, повалили боевики Братства, возглавляемые Саламандрой и Угрем.

– Защитить лидера!

Я вскинул оружие.

– Hiell Imperador!

И разверзся ад, и я оказался в его середине. Нас было мало, но мы были свирепы, и за каждого упавшего гвардейца пятеро врагов оказывались разорваны ртутными пулями. Взрывались тут и там боевые заклинания, лопались гранады, гремел голос Хаммонда, раздававшего команды, яростно разбрасывала всех вокруг, словно детей, Нэгари Ухру, ставшая вдвое выше, а мы с Себастиной и Адольфом упорно шли вперед, туда, где пульсировал бирюзовый свет и двое читали молитвенный речитатив. Мне было страшно до ужаса от ощущения времени, утекавшего сквозь пальцы, и Беххерид хохотал, поглощая этот страх. Его снаряды били врага с силой артиллерийских залпов, ошметки тел так и разлетались вокруг, разбавленный кровью ихор смешивался с дождем. Мы прорубили себе дорогу, мы добрались, мы успели… почти…

Поток жара и света отбросил нас прочь. Боль пронзила глазные яблоки и полоснула по мозгу, я ощутил, как раскалилась маска, и если бы не прослойка из ложного лица, от родного остался бы один сплошной ожог. Обжигая пальцы левой руки, я сорвал ее с себя, но только на это меня и хватило.

– УЗРИТЕ ЯВЛЕНИЕ БОГА, СМЕРТНЫЕ!!!

Жар полился сверху, он исходил от сгустка непередаваемой, непереносимо яркой эйфории, которую я продолжал «видеть», хотя лишился глаз. Бой остановился, замолкли автоматы и карабины, страх в сердцах моих людей нарастал, но технократы наполнялись благоговением и радостью.

– Да здравствует лидер!!! Да здравствует стальной пророк!!! Да здравствует мировая революция!!!

Глупцы.

– Долой угнетателей!!! Долой тиранов!!! Долой тэнкрисов!!!

Обнаглевшие скоты.

– Грюммель!!! Грюммель!!! Грюммель!!!

Их радостные выкрики сливались в сплошной рев, перекрывавший даже громовые раскаты, а сгусток эйфории пылал все жарче, пока вдруг вопли воодушевления не превратились в крики боли и смерти. Один за другим технократы исчезали, убитые тем, кого восхваляли, а он хохотал над ними, такой горячий во плоти, но такой холодный к их мольбам.

– КАК ЖЕ ВЫ МНЕ ОСТОЧЕРТЕЛИ, ЖАЛКИЕ НАСЕКОМЫЕ, КАК ЖЕ МНЕ ОПОСТЫЛЕЛО ВАШЕ ЗЛОВОНЬЕ!!! СДОХНИТЕ ВСЕ!!!

Я смог сбросить оцепенение, лишь когда ощутил, что мои солдаты тоже исчезают. Там, в вышине, пылал как солнце сгусток эйфории и гнева, такой яркий, такой чистый, он обжигал меня, жарил живьем, кожа сохла, обтягивая череп, из треснувших губ в рот капала кровь, даже Беххерид, визжа, сморщился и отвалился от моей истерзанной руки, но я подумал, что без него будет только легче. Столько темных дел осталось за моей спиной, столько зла я совершил, добиваясь своих целей. Не нужно таскать с собою демона – родной тьмы вполне хватит, чтобы поглотить даже солнце. И я потянулся к сгустку эйфории, впился в него щупальцами своего Голоса и стал менять, коверкать, уродовать, я превратил его в то, что чувствовал перед смертью Лайотрадо эл’Шимар, – полнейший упадок, черную меланхолию, раскаяние, страх и отчаяние. Пожалуй, именно так, в понимании ду-хаса, Темнота поглощала солнце на заре времен.

И жар спал. Солнце, рожденное невероятным Голосом, погасло.

Воя и стеная, он опустился на грешную землю, и вновь моей иссушенной шкуры коснулись дождинки. Тогда я собрал все оставшиеся силы и встал, и пошел. Мне не нужно было видеть глазами, я знал, где он, и, приблизившись, вцепился в его глотку обеими руками.

– Ты предал своих людей, ты предал свою семью, ты предал свой вид, ты покалечил моего друга, ты убил мою жену. Я отказываю тебе в праве на жизнь! Ты не будешь обезглавлен, ты не будешь расстрелян, я приговариваю тебя к позорной смерти через удушение!

Медленно, по капле, я выдавливал из него жизнь. Последние попытки вдохнуть разразились судорожным хрипом, а потом архитеррорист сдох.

– Приговор… приведен… в исполнение…

Нужно было присесть, и я, не чинясь, опустился прямо на землю. Сил осталось совсем мало, хотелось задрать голову и ловить ртом капли воды, жестоко напомнила о себе правая рука. А еще я заметил рядом источник эмоций, угасающий клубок отчаяния, обиды, замешательства.

– Почему?..

Угорь? Саламандра? Голос был знакомым, но я не мог различить, кто из них. Неужели ухитрился выжить?

– Почему?.. Лидер?

– Потому что вы глупцы, позволившие использовать себя как инструмент. Вы глупцы, служившие тому, кого мечтали уничтожить. Вы глупцы, которым на роду была написана глупая смерть.

Из рукава в левую ладонь скользнул нож, я на ощупь нашел маску-череп, срезал ремешки и повернул голову трупа так, чтобы умиравший увидел лицо.

– Вот, гляди, ради кого ты калечил себя и убивал других. Посмотри, осознай и умри.

Судя по эмоциям и последнему вздоху, террорист так и сделал. Что ж, приятно, когда твои слова воспринимают всерьез.

– Шеф! Шеф!

– Ты тоже выжил? Я рад…

– Шеф, с ней что-то не так!

– С кем?

– С Нэгари, шеф! Она будто заледенела… и по телу ползут трещины!

Рядом наконец появилась Себастина, почувствовав, видимо, что второй раз мне самостоятельно не подняться. Она подвела меня к богине, однако я смог лишь коснуться ее бедра, чтобы отдернуть руку от жгучего холода. Нэгари все еще была вдвое выше меня.

– Смертный, – услышал я шепоток в ухе, – пока ты играл в месть, я пыталась сдерживать Кахранолтара. Больше не могу. Слишком сильный. Непомерно. Непомерно…

Ее тело с хрустом развалилось, обдав градом осколков всех стоявших рядом, земля ушла из-под ног, что-то лопнуло в основе мироздания, и зазвучал разрывающий душу вопль. Первый вскрик новорожденного бога.

Он появился совсем рядом, Дракон Времени, и даже без глаз я увидел его бесконечную, безумную ненависть ко всему живому, которой бог не пытался скрывать. Вмиг он выпил досуха все живое вокруг и поднялся ввысь.

– Это мой последний дар тебе, смертный, живи и борись…

Потеряв оболочку, Нэгари Ухру потратила последние силы на то, чтобы спасти немногих выживших гвардейцев во внутреннем дворе. На этом ее помощь закончилась… Сколь же самонадеянными мы были, решив, что справимся!

– Себастина, он уходит! Где Беххерид?! Найди мне его…

– Он здесь, хозяин, валяется на земле, но «Доминант» сломан, простите. К тому же, мне кажется, демон тоже вот-вот сдохнет.

Моя горничная подняла ком демонической плоти, но тот пребывал в бессознательном состоянии, а сгусток темной воли поднимался все выше, и выше. Мы упустили его, Кахранолтар возродился.

– Чему быть – того не миновать, верно?

Она появилась из ниоткуда: вот ее не было – и вот она есть. Предусмотрительная, вовремя успела убраться, а теперь явилась посмотреть на дело рук своих.

– Скажи, бруха, очень ли смешно наблюдать за тем хаосом, который творится в мире по твоей вине? Довольна ли ты собой?

– Довольна ли? – хмыкнула Адалинда. – Да я изнываю от тоски по дому, вынужденная возиться со сборищем тупиц и неумех! Каждый день в этом мире – для меня мучение, однако, признаюсь, было смешно наблюдать за тем, как этот идиот убивал собственных людей. Я посмеялась!

– Ты не выполнила того, что обещала ему…

– Конечно нет! Он-то мечтал стать ни много ни мало богом, думал, я обману Дракона Времени, украду и передам ему всю божественную мощь, все собранные души. Солермо хотел испепелить все живое на земле и в небе своим сияющим солнечным Голосом, чтобы вывести новую расу из морских глубин и править миром безраздельно… Ну что за сумасшедший фантазер! Я дала ему лишь капельку от желаемого, и этого хватило, чтобы вскружить дураку голову. Его амбиции были слишком великими для такого ничтожества.

– По крайней мере, у него не было мелких устремлений…

– Довольно болтовни! – резко сказала ведьма. – Пора знакомиться! Здравствуй, Бриан, я твоя…

– Я знаю, кто ты, сестра моего отца.

В ее эмоциях расцвело удивление, последовали короткие овации.

– Впечатлена. Думала сохранить это трогательное семейное воссоединение в качестве сюрприза до самого конца, но от тебя ничего не скрыть, дорогой племянник. Меня зовут Олирия ди’Аншвар, дочь Отурна, сестра Крогаса, последняя женщина в некогда великом роду. Я проделала тяжелый многолетний путь, чтобы оказаться сегодня здесь и передать тебе послание: «Пора».

– И что это значит?

– Пора исполнить возложенную на тебя миссию, сын моего брата, ибо ты есть драгоценный ключ, и ты есть драгоценные врата. Вечноголодная избрала тебя, дабы ты преуспел там, где не справился твой отец и отец твоего отца. Открой для нее путь в этот мир и познай великую славу.

Мне потребовалось несколько глубоких вдохов и напряжение всей воли, чтобы не расхохотаться в голос.

– Я скорее вырежу и съем собственные глаза, нежели пущу Темноту в мир под Луной. Ни за что на свете, слышишь, тетушка?! Дыши ровно, этому не бывать!

– Мы понимали, что услышим такой ответ, – с радостью сказала она, – и именно поэтому мне пришлось так долго и мучительно работать. Знал бы ты, каких трудов стоило обманывать подельников, и сколько сил у меня отнял страх, что ты не сможешь явиться сюда в назначенный час! Я даже хотела послать тебе весточку, но когда прилетел дирижабль, поняла – сын моего брата достаточно умен и сам все разгадает! Ты пришел минута в минуту! Идеально! Слава Всетемнейшей, я так старалась, я пошла на такие жертвы… Мы даже помогли проклятому Дракону Времени возродиться, только чтобы ты согласился.

– Никогда…

– Хозяин, – Себастина склонилась к самому моему уху, – наверху творится нечто странное. Я вижу сгусток бирюзового света, в котором свернулся… полагаю, это гигантский эмбрион, хозяин. Сейчас по небесам к нему устремляются потоки огней, которые становятся все шире. Я дерзну предположить, что это…

– Жатва душ, сын моего брата. Кахранолтар начинает поглощать сотни тысяч душ, так заботливо согнанные Солермо в Арадон.

– И когда Дракон Времени насытится…

– Когда он полностью восстановится, отправится крушить мир и поглощать всех оставшихся живых. Он намерен умертвить все мироздание. Ты понимаешь?

– Но если я пущу сюда Вечноголодную…

– Она остановит его раз и навсегда.

– И сама сожрет весь мир! – вскричал я.

– Не весь, – успокоила моя тетка, – только низкорожденных. Тэнкрисам же будет дан выбор, и те из них, кто пожелает перейти под ее любящую опеку, выживут и процветут в ином мире.

– Так она заполучит всех.

– Да, весь наш вид в едином лоне, прекрасное воссоединение! Потом двенадцать принцев Темноты преклонят перед тобой колени, легионы демонов перейдут под твою руку, а ты станешь их Императором, мой дорогой Бриан, единовластным и вечным правителем, который поведет свой народ на покорение бесконечных мирозданий. Твоя возлюбленная жена будет рядом, и если она так и не сможет подарить тебе желанных детей, это с удовольствием сделаю я.

– Мерзость.

– Ха! Ты, конечно, этого не видишь, но моя красота легко затмит любые прелести огненновласой Бельмере. Не нужно меня любить, просто не дай нашему роду умереть и ослабнуть в смешении с Раскаявшимися, подари мне сына, который понесет в будущее имя ди’Аншвар…

– Ты потратила часть своей жизни впустую, ведьма. Не будет по-вашему.

– А какой выбор у тебя есть? – сказала она, наверняка улыбаясь. – Ты можешь спасти свой народ или дать ему погибнуть вместе с этими говорящими животными…

– Все это уже было, тетушка, все это уже происходило четырнадцать лет назад. – Я сделал несколько шагов и остановился в пяти метрах от нее. – События повторяются, и сегодня, ровно как тогда, корнем всех зол оказался мой кровный родственник. Четырнадцать лет назад твой отец стоял передо мной и тоже предлагал мир, корону, власть, удовлетворение всех амбиций. Он тоже решил поставить меня перед выбором, но когда благородному тану предлагают два варианта, он всегда выбирает третий. Я отказал Отурну и убил его. Все повторяется.

Пять шагов – слишком много для слепого изможденного меня. Она это понимала и не боялась. Рядом должен был быть ее дракууль, которого я не мог почувствовать. Но это не суть, главное – суметь воспользоваться эффектом неожиданности, ибо война – это путь обмана. Я уже приготовил баллистический нож к стрельбе и, выбрав момент, нажал на кнопку. С шипением и лязгом клинок выстрелил куда-то в область головы Олирии ди’Аншвар, туда, откуда звучал ее голос. К сожалению, вопль дорогой тетки оказался не предсмертным.

– Всем бежать! – закричал я.

Себастина схватила меня за руку, и вместе мы бросились прочь по вымершим чертогам Унгаратского бастиона. Вокруг слышался топот, но мне не хватало концентрации, чтобы сосчитать выживших, я постоянно спотыкался, норовя упасть.

Мы вновь вырвались к морю, под ногами пронеслись доски причала, потом их сменил металл. Какое-то судно. Проснулся двигатель системы Дейшеля, слава богине, его не нужно было долго разогревать. Корабль тронулся с места, я успел схватиться за край борта и не упасть, но очередной приступ слабости заставил опуститься прямо на палубу.

Ветер запустил прохладные пальцы в мои волосы, шум волн за бортом действовал успокаивающе. А в это время мир близился к завершению. Хм. Когда все самое худшее позади, когда достигнуто дно и падать больше некуда, приходит такое странное спокойствие, такое умиротворение…

– Что будем делать, шеф? Все в дерьме!

– Ну вот, настроение испортил, – вздохнул я. – Почему нельзя просто успокоиться, опустить руки и покориться року? Почему обязательно надо суетиться до самого конца?

– Может, мы с тобой просто слишком вредные сукины сыны, да еще и тупые до упора и не можем понять, когда остановиться? Или это был риторический вопрос?

Я улыбнулся.

– Ты не кажешься мне сильно опечаленным судьбой Нэгари Ухру. Она стала тебе безразлична?

Адольф смутился.

– Ну… нет, но… я откуда-то знаю, что она жива, шеф. Она очень далеко, она очень слаба, но она жива, и пока это так, я буду кромсать вражину без передыху.

– Понимаю. У меня жена в Форт-Ваймсе. Битый час уговаривал ее уехать из города. А ведь скоро и целого мира будет мало, чтобы спрятать наших любимых. Себастина, опиши обстановку.

– Он растет, хозяин, – незамедлительно отозвалась моя горничная, все такая же хладнокровная и прямая. – Души мчатся к нему, чтобы быть поглощенными. Каждую секунду сотни их исчезают в нем, и он растет. Я вижу крылья, хозяин, тело как у человека и голову дракона.

– Понятно. Адольф, сколько нас?

– Четверо гвардейцев, шеф, да наша троица. Майор Хаммонд у штурвала, остальные – двое солдат и маг…

– Пусть немедленно свяжется с «Вечным голодом».

– Это не нужно, шеф, я уже вижу нашу птичку. Видимо, Ворчи сообразил, где ему лучше быть при сложившихся обстоятельствах.

– Дураков на работу не беру. Просигнальте им, чтобы открыли огонь как можно быстрее и подобрали нас. Время вышло, но мы еще побарахтаемся.

Видеть его воплощение в материальном мире я не мог, но зато наблюдал, какой колоссальной силой наполнялись чувства бога. Он стал необъятен в моем восприятии, но продолжал расти. В небе прогрохотал многоголосый залп артиллерии, стреляли «Лихтвангеры», стреляли «Сотрясатели». Да что там, даже «Цайгенхорны» стреляли, но толку не было. Как и прежде, материальные снаряды врезались в барьер бирюзовой энергии и завязали в безвременье. Кахранолтар был неуязвим. Пожалуй, не будь он так занят кормлением и ростом, обратил бы внимание на эти жалкие потуги.

К нам спустилась десантная платформа, и флюреры помогли перебраться с корабля на нее. Поднимались до ужаса медленно: сказывались крепчавшие порывы ветра, заметавшиеся над морем. Лишь оказавшись на борту, я распорядился доставить меня на мостик, идти самому было трудно.

– Тан Великий Дознаватель, разрешите доложить… о боже, ваши глаза!

– Отставить, капитан! – Я тяжело опустился на железный трон. – Прекратить стрельбу и начать немедленную эвакуацию экипажа, и пусть мастер Шисс демонтирует душу механизма, она больше не нужна. Пусть флюреры хватают спасательные круги или еще что-нибудь – и спускаются на платформах в воду. Любого, кто останется на борту через четверть часа, я лично убью.

– Но позвольте…

– Великий Дознаватель отдал вам приказ, капитан, исполняйте!

По внутренней связи разнесся вой сирены и приказ покинуть дирижабль. Заработали десантные платформы, опускавшие большие группы флюреров, механиков, солдат и прочих. Вниз потянулись десятки канатов, по которым также шла эвакуация.

– Вы тоже идите, капитан.

– Во время боевой операции я не имею права покинуть борт.

– Ваша операция завершена, – сказал Адольф.

– Именно. Ты, кстати, тоже уходи. Убирайтесь все, со мной останется только Себастина.

– Э? Шеф, ты уверен?

– Следующий, кто посмеет обсуждать мой приказ, будет казнен по законам военного времени. Пошли вон.

Наверное, это напутствие не вошло бы в десятку самых воодушевляющих за всю историю, но мне было плевать, время работало на своего бога, оставляя смертным мизерные шансы на успех.

Адольф приблизился к железному трону.

– Я догадываюсь, что ты задумал, шеф. Давай, я за тебя?

– У каждого есть свой долг. Мой велит мне остаться здесь, а твой – подчиняться прямым приказам.

Тогда они вняли наконец и ушли. Мостик опустел, тихо гудели внутренние системы, работавшие на холостом ходу, и вскоре Себастина вернулась.

– Все готово, хозяин, десантные платформы подняты. Зеленгриди показал мне, что нужно делать, и оставил в навигационной сфере заряд, но следует торопиться: без навигатора внутри он быстро рассеется.

– Тогда ступай.

Она передала мне футляр от «Доминанта», который предусмотрительно пронесла с собой через все беды дня минувшего, и умчалась прочь, не сказав больше и слова. Себастина всегда была спокойна и рассудительна, всегда делала то, что обязана была делать. Ей не требовались воодушевляющие напутствия.

Я открыл футляр и коснулся куска плоти, свернувшегося там. Беххерид не ответил, казалось, он все еще пребывал в прострации. Так не пойдет.

– Ты знаешь, что мы должны сделать.

– Я знаю, чего ты хочешь от меня, смертный.

– Ты согласен напоследок насолить матери?

– Хм, той самой, что создала меня?

– Да.

– Той, что бросила меня, как только увидела детишек покрасивее?

– Той, что никогда не любила тебя.

– Хм, не думай, что я не знаю, что ты делаешь, смертный.

– Я не пытаюсь тебя обмануть, я всего лишь ищу союзника. Если мы не договоримся, мне придется пустить ее в этот мир и спасти хотя бы свой вид от вымирания. Тогда она победит, как всегда побеждала. Но если мы договоримся, то утрем ей нос и покажем, что мы не намерены покоряться. Что скажешь, демон, каков твой выбор?

Беххерид разрывался между двумя великими ненавистями. Одну он испытывал ко мне, своему поработителю, другую – к матери, создавшей и бросившей его без смысла существовать, без целей и стремлений. Более старая ненависть победила.

– А знаешь что, смертный, пусть сука облезет! Я сделаю это!

Беххерид вцепился в мою руку, становясь единым целым со мной, после чего я приблизился к штурвалу и сомкнул на нем когтистые пальцы. Демоническая плоть стала прорастать в неживую материю, делая меня единым целым уже с самим дирижаблем. Своим Голосом я питал демона, щедро вливая в него страх, гнев, ненависть. Словно на обильном удобрении он рос, впиваясь в тело «Вечного голода», захватывая все больше места. Главным было дорасти до двигательной системы, а также нарастить массу демонической плоти на носу «сигары». И мы справились, хотя от боли и слабости я держался за штурвал уже из последних сил.

– Я готова, хозяин, – донеслось из переговорной трубы навигационного отсека.

– Я тоже готов, – прогудел голос Беххерида из чрева этой исполинской машины.

– Запускай сферу, Себастина! Полный вперед!

Подчиненные демону механизмы заработали на пределе возможностей и даже немного свыше оных, все двигатели замолотили лопастями, и дирижабль резко двинулся вперед и вверх, набирая скорость и высоту. Стрелки на приборных панелях уперлись в правый, красный край и замерли там, как приговоренные к смерти. Беххерид сформировал на «сигаре» массивный рог и распахнул сотни глаз, через которые я вновь стал видеть.

Темная ночь воцарилась над этой частью мира, и поток из тысяч душ стекался к распахнутой драконьей пасти… Кахранолтар поражал, его стопы тонули в морской воде, крылья закрыли бо́льшую часть мироздания, могучее человеческое тело сверкало бирюзовой чешуей, длинный хвост вился вокруг ног, а когтистые руки были разведены словно для объятий. Самые высокие из борумм теперь едва достигали его живота, и древний бог продолжал расти, истончая ткань реальности.

Заработала навигационная сфера Урмана, настройки которой Зеленгриди выставил по просьбе Себастины. Без мага-навигатора внутри она выдыхалась за считаные минуты, но большего мне было и не нужно! Укутанный в собственный кокон темпорального искривления, «Вечный голод» несся вперед, выставив острый рог. Все повторяется – мой первый самостоятельный полет на дирижабле закончился крушением, второй и последний станет тараном! Беххерид принадлежал к древнейшим творениям Темноты, он был перводемоном, почти богом, и, даже лишившись люпсовой части сил, сохранил главное – его плоть имела божественное происхождение, а значит, была смертельно опасна для других богов.

Кахранолтар долго не обращал на нас внимания, он кормился, он рос. Но все же летящая в морду пуля не смогла оставить бога равнодушным. Бирюзовые солнца его очей воззрились на «Вечный голод» с любопытством, но и только. Лишь когда мы проломили своим темпоральным искривлением его барьер и оказались вплотную ко лбу, Дракон Времени вздрогнул. Но было уже поздно.

– За Мескию, – выдохнул я, хотя перед внутренним взором стояло лицо жены, а в голове царило сожаление. Следовало отдать Шелебе и эти три года. Зачем они мне теперь?

На запредельной скорости самый большой дирижабль в мире пробил лоб могущественнейшего из древних богов и углубился в череп. Взорвались заминированные Себастиной крюйт-камера и навигационная сфера.

Темнота ничем не удивила. В конце концов, я примерно представлял, что происходит с душами Упорствующих после смерти. Все они отправляются во чрево своей мачехи, чтобы навсегда раствориться в ней. Но не мгновенно.

По ту сторону меня ждали, причем не кто-то, а моя собственная Маска. Громадный паукообразный монстр с глазами на ладонях внимательно оглядывал меня посреди Великого Ничто. Тоже ничего интересного.

По сути, Темнота дает своим пасынкам дракуулей и Маски на время. Первые защищают жизнь тэнкриса, вторые – следят за тем, чтобы его душа попала куда надо после смерти. Моя Маска, тоже не раз служившая мне при жизни, явилась теперь, дабы препроводить к Вечноголодной.

Мы двинулись по бесконечной тьме в полном молчании, нам незачем было говорить, а если честно, я не был уверен, что Маска это могла. Времени не чувствовалось, как и усталости, и боли. Все это осталось позади, вместе с телом… и Себастиной. Увы, со смертью хозяев дракуули и дракулины тоже прекращают существовать.

Звон прорезал тишину, от неожиданности я даже остановился. Неужели послышалось? Мы двинулись дальше, и звон повторился, на этот раз ближе и дольше. Я пока не мог понять, что могло издавать его посреди Великого Ничто, однако эта загадка меня интриговала. Я даже испытал некоторое разочарование, когда она совсем скоро раскрылась.

Там была земля и был костер. Да, небольшой участок земли, поросшей куцей травкой, и кучка хвороста с пляшущим на ней пламенем. А вокруг костра, звеня браслетами, плясала цыганка, столь красивая, что вид ее вызывал одновременно и чистый непогрешимый восторг восхищения, и горячее, всепоглощающее вожделение.

– Валеска?

Она закончила танец в эффектной позе и еще некоторое время стояла так, тяжело дыша, чтобы я мог насладиться великолепным видом.

– А вот и ты, мой мальчик.

– Прости, как ты меня… ох, нет, не может быть.

Темнота улыбнулась мне ласково, приблизилась и обняла.

– Значит, это была ты?

– Все время, мой милый.

– Но… зачем?!

– Веселье, – пожала плечами Темнота. – Я ведь порой выхожу в твой мир, чтобы осмотреться. Там я почти бессильна, зато там много развлечений. И… есть души, которые манят.

Некоторое время так и стояли: я – с широко распахнутыми от удивления глазами, она – ласково обнимавшая меня, словно родное чадо.

– Тебя привлек эл’Мор. Ты помогала ему.

– Направляла, играла, обманывала. Он был забавным, такой целеустремленный, сам напал на след моих делишек и серьезно мешал. Пришлось стать «испуганной жертвой, взятой в заложники беспощадным интриганом». В итоге все получилось как нельзя лучше. Молодец, что убил его, я успела ухватить душу прежде, чем та ступила на Серебряную Дорогу.

– Приятного аппе… все, что ты мне рассказала в том подземелье…

– Ну, я немного приврала – и тебе, и твоему Голосу. Прости, мой милый. Надо было как-то завладеть сердцем и передать его тебе, не вызывая подозрений. Бедняжка Олирия из кожи вон лезла, но не могла везде успеть, пришлось помочь.

– Чтобы я появился в нужное время и в нужном месте?

– Ни минутой раньше, ни минутой позже. Я в тебе не ошиблась.

– Но ты проиграла.

Улыбка ее слегка поблекла, в прекрасных глазах поубавилось блеску.

– Упрямый маленький мальчик не понимает главного. Я – богиня, моя воля – абсолютная истина. Я не могу ошибиться, проиграть, передумать, Бриан. Это станет концом моего бытия. А потому тебе придется сделать то, для чего ты был создан. У тебя нет никакого выбора.

– Ошибаешься, я уже мертв, а с мертвых не спро…

– Никакого выбора.

Темнота поцеловала меня в губы напоследок и толкнула в океан боли.

Полный рот песка, каменной щебенки и битых ракушек – то еще удовольствие. Надсадный кашель помог вытолкнуть все это наружу и наконец вдохнуть. Дрожащий и мокрый, я слепо шарил вокруг, пока не осознал, что с глазами моими все в порядке, после чего сзади накатилась пенистая волна, и стало совсем плохо. Загребая мокрый песок, я пополз вперед, спасаясь от повторявшихся атак, пока не выбрался на сухое место. Перевернулся на спину и отдышался.

Несколько позже – не знаю, сколько я пролежал, – получилось сесть и разлепить глаза. Местность узнавалась с трудом, голый пляж, усыпанный осколками камня. Большие глыбы неправильной формы торчали тут и там даже из моря. К счастью, долго замешательство не продлилось – занимавший солидную часть горизонта борумм натолкнул на мысль, что островок сей являлся недавно пристанищем Унгаратского бастиона, а вокруг валялись куски этого самого бастиона.

– К сожалению, взрыв стер это место с лица мира! – донеслось сверху.

Высоко над пляжем, на груде камней стоял загорелый мужчина с глазами и волосами цвета сусального золота. Он был одет в белоснежную сорочку с просторными рукавами, перехваченными кожаными наручами на предплечьях; кожаную жилетку с накладными карманами, сапоги с множеством ремешков и штаны. В его ушах блестели золотые серьги, на груди – золотой медальон, на поясе – золотая пряжка. С плеча свисала кожаная сумка.

– Господин Аволик.

– Тан эл’Мориа! Позвольте мне первому выразить вам свое восхищение! Это триумф! В один момент я даже испугался, что вы погибли!

– Со мной такое уже было. Вы нигде не видели моей горничной?

– Она здесь, без сознания! Поднимайтесь! Вон там, за теми камнями, есть уцелевший фрагмент лестницы!

По растрескавшимся ступеням я выбрался на небольшой участок пола, со всех сторон окруженный все теми же осколками камня. Видимо, в этом месте раньше был перекресток двух галерей бастиона. Внезапно я обнаружил там железный трон с мостика «Голода». Его покорежило, но в принципе своих очертаний трон не потерял, и именно на нем полулежала Себастина. Когда я захотел прикоснуться к ней, тело дракулины вздрогнуло и на миг стало «смазанным», словно от сильной и быстрой вибрации.

– Я уже видел такое, тан эл’Мориа, у нее слегка расфокусирован временной поток, не волнуйтесь, полежит немного и придет в норму.

– Она находилась рядом с навигационной сферой во время взрыва. Рискну предположить, господин Аволик, вы явились, чтобы завершить наши дела.

– Абсолютно верно.

– К сожалению, сердца у меня нет. Оно было, но – увы…

– К счастью, оно есть у меня! – улыбнулся он, доставая из кармана жилетки пробирку, в которой парил, не касаясь стенок, сверкающий бирюзовый бриллиант. – Успел поймать, когда вы разнесли Кахранолтара в клочья. Взрыв был – мое вам почтение! Так что, митан, закроем сделку?

Оборотник расстегнул замки своей сумки и достал оттуда два маленьких пузырька с жидкостью золотисто-красного цвета.

– Прошу, две порции смолы Мирового Древа. Вкуса нет, только привкус и запах – хвойный. Выпиваете – и в течение нескольких дней формируется инклюз. Советую выпить сейчас, сразу же почувствуете себя лучше. Если бы вы знали, на какие сделки и с кем мне пришлось пойти, чтобы достать… А впрочем, это не ваши проблемы.

Он сдавил мою ладонь в рукопожатии стальной силы. При этом на тыльной стороне его собственной ладони полыхнуло нечто вроде световой татуировки в виде листа бумаги. Сделка была закрыта.

Я откупорил один из пузырьков и выпил теплой, безвкусной и вязкой жидкости, от которой в носу поселился аромат ельника. Эдвард Д. Аволик тем временем достал из кармана пустые песочные часики. Открыв одну из сторон, он голыми пальцами искрошил туда сердце Дракона Времени.

– Наконец-то, – хрипло сказал оборотник.

Щелкнули замки сумки, и из ее необъятных недр появился угловатый скелет темного металла с шарнирами вместо суставов и часовым механизмом, вставленным в грудную клетку. Аволик щелчком открыл циферблат как дверку, установил меж шестеренок песочные часики и легким движением крутанул их. Безвольный скелет дернулся, вздрогнул, заскрежетал, и в пустых глазницах вспыхнули бирюзовые искры. Безо всякой помощи он встал на ноги.

– Вот и все, Кселорат Хронон полностью завершен. Жаль, что заказчик не дожил.

Дальше Аволик стал отдавать механическому скелету команды на неизвестном языке, и тот лихо перемещался в пространстве посредством вспышек бирюзового света, после чего в воздухе материализовались стрелки – секундная, минутная и часовая. Каждую из ник Кселорат Хронон использовал то как рапиру, то как копье, то как короткий меч, и камни вокруг пропускали стрелки сквозь себя, словно сквозь желе, столь острыми те были.

– Не сочтите за назойливость, но меня интересует один вопрос. Почему бирюзовый? Этот цвет за последнее время стал для меня самым ненавистным, и я не могу взять в толк, почему…

– Потому что бирюзовый, мой тан, – это и есть цвет самого времени.

– Как? У времени есть цвет?

– Да – бирюзовый. А цвет вечности – ярко-голубой, знаете, как у скорлупы дроздовых яиц. В основе своей вселенная весьма необычна и редко соответствует нашим о ней представлениям.

Оборотник поместил скелета обратно в сумку, без проблем его там уместив, и глубоко вдохнул морской воздух.

– Было приятно иметь с вами дело, тан эл’Мориа! Извините, что не пришел за сердцем раньше, оно интересовало меня исключительно в заряженном виде, а не как просто лишь божественный булыжник. Надеюсь, вы будете рады узнать, что те несчастные детишки вернули свое время, и теперь они вновь детишки, а многотысячные жертвы Кахранолтара уже получили назад свои души и вполне живы. Мм… не считая тех, что пребывали на этом островке. Они, увы, безвозвратно утеряны. А вы в очередной раз стали героем. Всего наилучшего!

Я хотел было его задержать, но отвлекся на подавшую признаки жизни Себастину, а через секунду Эдвард Д. Аволик исчез из нашего мироздания.

– Черт.

– Хозяин, простите, я, кажется, задремала.

– Ничего страшного, Себастина, нам можно и подремать немного. Мы ведь одержали победу.

– Как и было задумано.

– Честно говоря, я удивлен, что мы с тобой вообще остались живы… хотя, кажется, это неспроста.

– Герои никогда не умирают, хозяин.

Часть третья Последствия

На следующий день после Невиданного Катаклизма все газеты мира написали о нем как о последней акции печально известного террориста Грюммеля и лебединой песне Железного Братства. Печатные издания наперебой превозносили персону Великого Дознавателя, а также ту невероятную операцию, которую Имперра провела в сотрудничестве со специальными службами Арбализеи. Все оплакивали мученическую смерть несчастного короля Солермо эл’Азариса, растерзанного бунтовщиками, безусловно, также находившимися в сговоре с террористами.

На трон королевства взошла сиятельная Луанар эл’Азарис, чьим заботам была предоставлена тяжелейшая работа по восстановлению разрушенной столицы. Помогать ее величеству вызвался не кто иной, как гениальный инженер-изобретатель Инчиваль эл’Файенфас, побывавший в плену у пресловутых террористов.

События, происшедшие в роковую ночь Невиданного Катаклизма, поспособствовали делу скорейшего урегулирования межгосударственных противоречий между Арбализеей и Винтеррейком. Через посредничество Мескийской империи эти державы смогли прийти к консенсусу, и было предложено подписать новые международные положения на последней встрече дипломатов в Охсанбанде – столице Ларии.

Однако этому торжеству мира и взаимопонимания не суждено было стать явью.

Весь мир потрясла весть о взрыве и пожаре на борту дирижабля «Серебряный альбатрос», на котором королева Луанар прибыла в Охсанбанд. Тысячи очевидцев наблюдали, как сверкающая яхта огненным шаром рухнула на причальное поле. Выживших среди членов экипажа и пассажиров не оказалось.

На следующий день Альмер Нохцвег, безработный, состоявший в подпольном кружке ларийских националистов, ратовавших за освобождение Ларии от винтеррейкской оккупации, совершил успешный террористический акт с целю убить эрцгерцога Фридриха, родного дядю кэйзара Вильгельма Второго, фактического наместника Винтеррейка в аннексированной Ларии.

Фридрих являлся главным идеологом мира в Винтеррейке и последовательно проводил идеи дипломатического урегулирования конфликтов с Арбализеей. Достигнутые соглашения могли считаться триумфом его собственных трудов на родине, и эрцгерцог с радостью принял съезд дипломатов на вверенной ему территории. Со смертью Фридриха миролюбивая политическая кампания в Винтеррейке потеряла силу, были выдвинуты предположения о причастности Арбализеи к подготовке теракта, несмотря на то что королева вышеупомянутой державы погибла днем раньше при все еще выяснявшихся следствием обстоятельствах. Разразился страшный скандал с уймой взаимных обвинений и оскорблений, по итогам которого страны обменялись объявлениями войны.

Вскоре был обнародован высочайший имперский манифест Бриана эл’Мориа о вступлении Мескии в войну на стороне Арбализеи против коалиции северных держав во главе с Винтеррейком:

«Братья и сестры, верные дети империи, с горечью вынужден объявить:

Гнусной подлостью и клеветой Винтеррейк развязал войну против нашего западного соседа и верного союзника Арбализеи. Мы яростно сопротивлялись этому, но все наши усилия были растоптаны и осмеяны. Невозможно открыть дружеские объятия тому, кто припас для тебя нож. Зато можно поднять щит и вынуть из ножен меч, как делали отцы и деды, защищая священный дом народов – нашу империю.

Удар по соседу и верному союзнику – есть подготовка к удару по нам. Именно Мескию враг желает получить, ее богатства манят завоевателей, мечтающих превратить народ империи в рабов. Враг боится нашей огромности, наши тысячелетние традиции ему претят, он хочет разрушить наше единство, разделить и править на развалинах великой державы. Но я говорю ему: «Придите в нашу землю и лягте в нее, всем найдется место в бескрайних просторах Мескии!»

Я не обещаю вам, братья и сестры, быстрой победоносной войны, но я обещаю, что разделю с отчизной ее судьбу, какой бы та ни была, и не вложу меча в ножны, пока святотатцев не настигнет жестокая кара. На том стоим мы, как стояли пращуры, никем не побежденные, ни перед кем не склонившиеся. Так будут стоять наши потомки, множа славу и величие Мескии в веках.

Пришло время взять в руки оружие и вновь показать миру, что нет воинов более храбрых и стойких, чем мескийцы, пора напомнить кровожадным шакалам, за что следует бояться мескийского льва!

Hiell Imperador! Alle hiell Imperium!

Бриан эл’Мориа, милостью Луны лорд-протектор Мескийской империи».

Через четыре дня лорд-протектор прибыл в Старкрар, где принял Кровавую присягу от глав Четырех кланов и их вассалов. Той ночью тысячи тэнкрисов столицы и прибывшие из провинций таны собрались у Ангаросского дворца со знаменами своих родов. Там они поклялись именами, что будут верны предводителю и не прекратят лить кровь врага и свою собственную, пока не восторжествует победа мескийского оружия.

Несмотря на высочайший патриотический подъем и огромную волну мобилизации, начало войны для Мескии было тяжелым периодом. Силы объединенной Северной коалиции, состоявшей из Винтеррейка, Таленмарка, Кравеции, Мергера и Имезрии, быстро оккупировали более мелкие державы региона и на первых же порах выставили против империи более трехсот пятидесяти дивизий, общим числом около четырех миллионов солдат против двухсот мескийских дивизий, многие из которых еще не заняли стратегических позиций.

С неукротимой прытью войска Рейккригскрэфта и союзников начали продвижение к столь близкому Старкрару, который по плану «Ледяное Копье», намечено было захватить к началу зимы. Мескийские части за редким исключением отступали без боя, используя тактику выжженной земли, эвакуируя гражданское население, уничтожая несобранный урожай и населенные пункты, взрывая мосты и те железнодорожные полотна, которые могли быть использованы вражескими локусами[19]. Это давало дополнительное время для формирования и переброски по всей империи новых войсковых частей, эвакуации промышленности как можно дальше от фронта и подготовки глубокоэшелонированных линий обороны, укрепрайонов особого значения. Были утрачены такие большие и важные города, как Мсивар, Лонкарат, Невал-на-Дэе – столицы провинций, транспортные узлы речных путей. Однако многие города-крепости устояли и продолжали сражаться.

Навсегда в историю вошло героическое сопротивление города Желун, запечатавшего свободный проход на широкую Желункую дорогу, ведшую от границ Консталии на Старкрар. Защитникам Желуна было приказано продержаться седмицу до подхода подкрепления, но все более усугублявшаяся ситуация не позволила привести этот план в исполнение, и город-крепость стоял, отрезанный от мира триста сорок семь дней, продолжая обстреливать осаждавшие войска с помощью артиллерии, а когда закончились снаряды – начал высылать ночные диверсионные группы для уничтожения коммуникаций. Даже когда северяне смогли прорваться внутрь и захватить более половины городской инфраструктуры, защитники продолжили вести борьбу на улицах, превратив их в лабиринт смерти, а также просачиваясь в стан врага ночами и вырезая спящих. Впоследствии высшее командование сформировало из остатков защитников города-крепости 1-й полк Желунских Призраков, ставший образцовым подразделением для ведения партизанской и диверсионной войны в условиях города.

С самого начала войны на полях сражений появились новые образцы ручного оружия – автоматы, а также новая, дотоле державшаяся в строгой секретности бронетехника стран коалиции – артиллерийские шагоходы «Слон» и штурмпанцары[20] «Мамонт». Несмотря на то что по большинству характеристик эта бронетехника уступала мескийским аналогам, ее количество значительно превосходило состав имперских броневойск, а благодаря сравнительной дешевизне и простоте производства поставки на фронт практически не прекращались. В частности, «Слоны» несли на себе артиллерийские орудия «Хобот-122», способные уничтожать мескийских «Солдат» и «Рыцарей» с одного пробития, а «Мамонты» обладали многократно большей подвижностью и маневренностью, нежели все армодромы серии АМ любого поколения. Также они имели на вооружении короткоствольные гаубицы «Хобот-152», предназначенные для атаки сравнительно тонких крыш армодромов.

Первое серьезное сопротивление, оказанное мескийцами наступающим северянам, произошло на Сембалонском фронте в рамках Сембалонской стратегической оборонительной операции. Двадцатью тремя мескийскими дивизиями командовал маршал Кэнрис эл’Альхар, которому противостояли генералы Виктор Мария фон Эрцкер и Манфред фон Ольденбау с тридцатью семью дивизиями. Операция с переменным успехом длилась полторы седмицы, и в ходе ее благодаря своевременным подходам подкреплений наступающие силы смогли прорваться, однако заплатили за победу ранеными и в качестве безвозвратных потерь более чем двумя третями личного состава. Одновременно с этим мескийское командование предприняло еще пять стратегических оборонительных операций на разных фронтах, всякий раз неся потери, но уничтожая бо́льшие силы противника, сокращая тем самым количество войск, двигавшихся на Старкрар. Как правило, мескийцы покидали позиции и упорядоченно отступали, когда неизбежность поражения становилась очевидной. В тех случаях, когда в ходе сражений образовывались котлы, северянам приходилось тратить огромные силы, дабы не допустить их прорыва и уничтожить очаг сопротивления. В плен мескийцы сдаваться отказывались.

Ко времени подступа сил коалиции к Старкрару зима полностью вступила в свои права, временные рамки плана «Ледяное Копье» оказались провалены. В штурмовых операциях было задействовано восемьдесят семь дивизий, состоявших из более чем двух миллионов солдат группы армий «Винтеррейк-Таленмарк»; около трех с половиной тысяч штурмпанцаров, шагоходов и САУ, а также трех сводных флотов Кригслюфтфлитта[21]. Мескийцы выставили на оборону города войска четырех фронтов: Сембалонского, Терванского, Анкесамского и Дерхского в числе семидесяти трех дивизий, состоявших из миллиона шестисот тысяч солдат, а также тысячи девятисот армодромов, шападо и САУ. Небо Старкрара защищал 4-й флот Прихары, на треть состоявший из дирижаблей класса «Тиран». Когда сражение за столицу началось, многие важные крепости Мескии все еще сопротивлялись захватчикам, тем самым оттягивая на себя часть войск коалиции, так что соотношение сил было не самым худшим для оборонявшейся стороны.

Противостояние длилось больше девяти месяцев, и театр военных действий раскинулся на колоссальные пространства. Старкрар подвергался бомбардировкам, дирижабли, сражавшиеся над ним, периодически рушились на город, массированные удары штурмпанцарных групп прорывали эшелонированную оборону и вели за собой лавины пехотинцев, но с разной степенью успешности отбрасывались назад защитниками. Важнейшей задачей Генеральный штаб Винтеррейка определил захват Острова Хинопсов, который часто оказывался отрезан от остальной столицы, но раз за разом цитадель мескийского технологического прогресса отбивалась.

Самым страшным испытанием для защитников явилось новейшее оружие Винтеррейка – боевые маги невиданной силы. Время от времени они появлялись в небе над Старкраром, где бесцельно парили, пока не замечали движения, и тогда стирали с лица города улицу за улицей, уничтожая солдат тысячами единиц и взрывая даже самые смертоносные мескийские бронемашины, оставаясь при этом неуязвимыми для ответных атак. Несколько раз от их нападений страдали даже боевые дирижабли, не в силах что-либо противопоставить смертоносным заклинаниям. Хуже всего было, когда эти маги, прозванные среди защитников «скрежетунами» за сопровождавший их появление характерный звук, взрывались сами. Порой что-то у них шло не так, что-то ломалось внутри, и скрежетуны исчезали в грандиозной вспышке, испепелявшей целые кварталы.

Бои армодромов и прорвавшихся в Старкрар штурмпанцаров оставляли огромные раны в теле города, на узких улицах встречались в штыковой солдаты, а вой сирен, предупреждавших об очередном авианалете, и грохот осадной артиллерии вытеснили и стерли из памяти звуки мирной жизни. Мескийский генеральный штаб выбрал в качестве основной тактики войну на истощение и приказал оборонять город любой ценой. По рядам защитников прокатилась весть о новом приказе командования, названном по первой его строке: «За Старкраром отступать некуда». Зимние морозы играли на руку мескийцам, так как в обороне переносить их было несколько легче. К тому же с разных фронтов летели вести об успешных боевых операциях, выходах войск из котлов и упорной обороне других важных городов: Ольшска, Дерауна, Макреда и прочих. Массированные центральные и фланговые атаки не приносили северянам ощутимого успеха, штурм столицы затягивался все сильнее.

Помимо наступления на столицу часть группы «Винтеррейк – Таленмарк» вела наступления на юго-восток, в то время как группа армий «Имезрия – Кравеция» наступала на юг, дабы вместе с вышеупомянутыми силами отрезать столичный регион империи от поддержки из внешних провинций. Критической точкой операции «Тиски» стала многомесячная битва, вошедшая в историю как «Осада врат Брайсенберга».

Город-крепость Брайсенберг, осажденный и обстреливаемый артиллерией с двух сторон, так и не сдался, героически отбивая один штурм за другим и пропуская через себя поток продовольствия и подкреплений для столицы. В обороне города участвовала 3-я армодромовая рота 9-го армодромового полка дивизии «Белый Лев» под командованием Ханибала эл’Орхидуса, которая внесла решающий вклад в освобождение города-крепости. Коммандер эл’Орхидус возглавил отчаянный прорыв на укрепленные позиции армии «Имезрия» и уничтожил в одном бою более пятидесяти штурмпанцаров противника, прежде чем его армодром «Золотой Бог» был подбит обстрелом из гаубиц и загорелся. Этот случай положил начало массированному контрнаступлению мескийцев, которое смогло разорвать осадное кольцо и обратить врага в бегство. Со снятием осады на помощь столице двинулся особо мощный поток имперских солдат и бронетехники.

В то же время начались Ольшское, Дераунское и Макредское контрнаступления, отбрасывавшие силы северян и направлявшие часть войск к Старкрару, что явилось довольно ощутимой проблемой для Рейккригскрэфта, но главной задачей, поставленной рейксмаршалом фон Виндмарком в этот период кампании, было лишение империи главной военной кузницы – Гастельхова-на-Орме. Была предпринята операция «Лавина», в рамках которой сорок одна дивизия горных имезрийских стрелков направилась командованием в горы Онидана. Однако связь с войсками была потеряна на второй день осады Гастельхова-на-Орме и больше не восстанавливалась, а поставки военной техники оттуда так и не прекратились. Вплоть до самого конца войны никто не знал, какая точно судьба постигла северян.

С приходом весны одна тысяча девятьсот пятнадцатого года командование Рейккригскрэфта возобновило массированные атаки на Старкрар, которые защитники успешно отражали. В связи с этим было решено предпринять финальный, самый массовый штурм с использованием всех основных сил и подкреплений. Командование поставило задачу наконец разбить фланговые части мескийцев, препятствовавшие замыканию кольца осады, перейти через реку Эстру, полностью отрезать Старкрар от снабжения и начать массированный артобстрел со всех направлений. В течение двух седмиц маршалы, командовавшие операцией, тщетно пытались выполнить поставленные задачи, каждый день с обеих сторон гибли тысячи бойцов, но столица выстояла, а с приходом подкрепления из Гастельхова-на-Орме резкое и решительное контрнаступление возглавил сам кронпринц империи. Эта атака и последовавшее сражение, в котором будущий монарх бился на передовой, окончательно переломили ход осады Старкрара. Началось тотальное контрнаступление, и, неся большие потери, армии коалиции отступали.

Следующей же ночью после освобождения столицы, когда стало ясно, что противник продолжает отступать, при свете полной луны, среди окопов, колючей проволоки и гор мертвых тел, в присутствии тысяч солдат, дворян и простых подданных кронпринц принял Императорскую корону по священной формуле: «Помазан на правление кровью сокрушенных врагов». Весть о восшествии на трон нового Императора облетела всю страну и наполнила воодушевлением сражающиеся армии.

В последующие месяцы Меския медленно, но верно возвращала под контроль свои территории, отодвигая фронты на запад, северо-запад и север. Переломным событием стала так называемая Битва на Близнецах, когда огромные военные силы коалиции и империи сошлись в Геминианской долине. Миллионы разумных, десятки тысяч орудий, тысячи бронемашин и боевых магов, сотни дирижаблей вели ожесточенную баталию на протяжении месяца, пока наконец Меския не сделала решающий ход.

В Битве на Близнецах впервые были использованы военные машины нового поколения – боевые гиганты. Прототип этого класса техники, Гарганто, был представлен на Всемирной выставке, но, исходя из его характеристик, инженеры других стран заключили, что данная технология станет эффективной не раньше чем через двадцать – тридцать лет. Все они были преднамеренно введены в заблуждение по умыслу Бриана эл’Мориа, а потому появление гигантов на поле боя стало полной неожиданностью. Десять машин класса «Натиск» вышли на поле боя, напугали солдат коалиции до ужаса и устроили великое побоище. Они послужили передовым орудием прорыва вражеских линий обороны и возглавили разгром северян, после чего преследовали бегущие части, нанося им большие потери. К середине лета одна тысяча девятьсот пятнадцатого года, почти через год после начала войны, ход ее коренным образом переменился, Мескийская империя окончательно выдворила захватчика за пределы своих территорий и начала смещать театр боевых действий все ближе к границам стран коалиции.

Километр за километром, день за днем, месяц за месяцем имперские войска вели наступательные операции, отбрасывая противника все дальше, выигрывая одно крупное сражение за другим. От оккупантов были освобождены такие страны, как Остеркрецце, Консталия, Сотта, Картонес, Инсгера и Валензи. Через несколько масштабных битв стало ясно, что армия Мескии с большим трудом способна проводить последовательное наступление по стольким направлениям. Распыление сил было чревато опасными последствиями, к тому же на южных и юго-восточных рубежах империи открылся новый фронт. Тамошние державы объединились во вторую коалицию и, пользуясь отходом основных сил Мескии на север, ударили в слабозащищенное подбрюшье империи.

Критически важным событием в этот момент стало вступление в войну Раххии на стороне Мескии. Войска раххиримов ударили на запад, вторгаясь в Имезрию по суше и морю, чем притянули к себе огромные массы сил группы армий «Имезрия-Кравеция». Это позволило мескийцам отправить на защиту юга 7-й корпус под командованием маршала эл’Вархаса. Главным инициатором и переговорщиком в процессе заключения военного союза с Раххией являлся Бриан эл’Мориа.

Деятельность лорда-протектора во время войны по большому счету заключалась в старательном отстранении от командования военными действиями. Он никогда не считал себя квалифицированным полководцем, а потому предоставил это дело Генеральному штабу и маршалам. Сам же Великий Дознаватель посвящал все свое время филигранным диверсионным операциям, вел активнейшую пропагандистскую войну и постоянно перемещался по стране и за ее пределами на скоростных дирижаблях, устраивая военно-политические союзы с соседними державами. Главным же его делом была добыча информации, профилактика бунтов, контроль агентуры в стане врага, накачка вражеских осведомителей дезинформацией о численности и перемещениях имперских сил.

Пока войска Мескии сражались на земле, воде и в воздухе, Бриан эл’Мориа боролся в тенях, защищая и укрепляя тылы. По его инициативе еще до начала военных действий были специально обучены и приставлены к командирам полков военные Жнецы, следившие за моралью и боевым духом войск, отлавливавшие вражеских шпионов, предотвращавшие саботаж и пораженческие настроения.

Также лорд-протектор лично участвовал в военных действиях. Во время битвы за Старкрар он сражался в северных районах города на своем шападо «Арахнофобия», не раз отбрасывал прорвавшегося противника от Эстры; предпринимал скрытые ночные вылазки через окопы, нанося серьезные потери живой силе и боевому духу вражеской армии. Также он поддерживал своим Голосом один из флангов во время решающего контрнаступления под столицей, когда кронпринц повел за собой войска, и сражался в самом сердце Геминианской долины, где был посечен шрапнелью и контужен.

Помимо битв внутри страны Бриан эл’Мориа сражался и на внешних фронтах, в частности, предпринимал совместные с военным флотом Арбализеи боевые операции в Дарокловом заливе и северных ледовитых водах, координировал действия союзников и предпринимал дерзкие нападения на конвои Кригсмаринфлитта. Когда Тарцар, а также несколько островных держав Осеании объявили о вступлении в войну на стороне коалиции, лорд-протектор лично прибыл в столицу Кель-Талеша и склонил к союзу с Мескией Королеву Стрекоз Ки’Ре’Син’Ай, после чего скоординировал совместную операцию Кель-Талеша и Кальмира против региональных противников – Тарцара, Райсэра и Бинталы.

Когда военный флот Гасселя, с трудом прорвавшись через воды Ингрийского Холодного пролива, попытался поддержать союзников Винтеррейка в южных морях, при этом не объявляя о своем вступлении в войну на чьей-либо стороне, на его пути встали ингрийские флотилии. Гассельцам было приказано возвращаться обратно тем же путем, иначе Ингра грозила оставить нейтралитет и присоединиться к войне на стороне Мескии. Последовавший позорный демарш чулганов тоже принято считать результатом тайных соглашений между Брианом эл’Мориа и феодалами Ингры, хотя о существовании подтверждавших эту теорию документов ничего не известно.

Война дала жизнь многим героям империи, вести о чьих подвигах благодаря работе Имперры разносились по всем мескийским фронтам со скоростью пули, но вряд ли найдется личность, подвергшаяся большей мифологизации и окруженная бо́льшим количеством слухов и легенд, чем сам Великий Дознаватель. Многие солдаты на самом деле считали его вездесущим, подозревая, что под маской любого из полковых Жнецов мог скрываться сам эл’Мориа, даже если было известно, что в данный момент тот находился за пределами империи либо сражался на другом фронте.

В частности, ему приписываются слова, сказанные над истерзанным телом пятнадцатилетнего героя Мескийской империи стрелка Виллема Штарка, попавшего в армию путем прибавления себе трех лет. Штарк трое суток один прикрывал отход своего полка, заняв господствующую высоту с работающей парометной установкой, и уничтожил более трех сотен вражеских солдат. Он продолжал отстреливаться, даже когда взрывом артиллерийского фугаса ему оторвало обе ноги и выбило глаз, и лишь потеря правой руки заставила стрелка остановиться. Подхода неприятеля стрелок ждал с гранадой в оставшейся руке, но вместо врага пришли солдаты Имперры, брошенные на прикрытие бреши в обороне. Тогда, увидев искалеченного бойца, как утверждает легенда, Бриан эл’Мориа сказал: «Пока у Мескии есть такие сыны, она просто не имеет права на поражение».

Самыми известными военными легендами, напрямую связанными с Великим Дознавателем, стали рассказы о том, как он передал свои клыки на хранение кэйзару Вильгельму, и о том, как он стоял за честь ее величества вдовствующей императрицы.

В первом случае, как принято считать, дело происходило на полевом совещании высших армейских офицеров, где был зачитан доклад об охоте вражеских солдат за клыками тэнкрисов. Докладчик сообщил, что солдаты коалиции шли на любые риски, дабы достать тэнкрисские клыки, считавшиеся бесценным трофеем среди них, в частности, они не гнушались осквернять тела мертвецов и даже пытались выдавать за трофеи собачьи клыки. Некоторые получали за это военные награды особого престижа. Такое унижение оказывало деморализующее воздействие на мескийских солдат и офицеров, наполняя их дурной злобой, что повышало количество бессмысленных суицидальных атак. Выслушав доклад, Бриан эл’Мориа просунул пальцы под свою маску, и на глазах у испуганных маршалов выложил перед собой два окровавленных клыка, только что выломанных из челюсти. Сопровождалось это действо словами: «Не острые зубы делают нас сильными, не в них наша честь, а в верности, отваге и неколебимой вере. Отправьте мои клыки кэйзару и сообщите, что я сам заберу их, когда он сдаст Кэйзарборг». Доподлинно неизвестно, имел ли место этот случай на самом деле, но после возникновения слуха мескийские солдаты стали вести себя более сдержанно и уверенно, не поддаваясь на провокации.

Второй случай имеет задокументированное подтверждение и всплывает во многих автобиографиях высших военных офицеров Мескии, как особо яркое и пугающее воспоминание. Заключается он в том, что в кои-то веки винтеррейкцам удалось вывести Великого Дознавателя из душевного равновесия. Причиной послужила большая партия листовок с карикатурами, недвусмысленно намекавшими на причастность Бриана эл’Мориа к смерти предыдущего Императора и его постыдной интимной связи с вдовствующей императрицей. Полученный экземпляр листовки настолько взбесил лорда-протектора, что он написал кэйзару Вильгельму Второму открытое письмо следующего содержания:

«Вы, сударь, либо сами отпетый мерзавец, либо совершенно не имеете власти над теми шакалами, что сочиняют подобную гнусность! За себя не в обиде, к оскорблениям и клевете привык, но хватило же подлости насмехаться над горем несчастной женщины! Настоятельно рекомендую вам публично принести нижайшие извинения ее величеству за данное оскорбление чести и достоинства, иначе, клянусь именем своим и своего рода, когда вы капитулируете, я все равно сожгу Кэйзарборг дотла вместе со всеми жителями, сколько их там ни найдется, а вас заставлю смотреть!

Бриан эл’Мориа».

Из Винтеррейка на это послание долго не могли ответить, а когда ответ все же последовал, он носил крайне неуклюжую попытку высмеять чрезмерно оптимистичные прогнозы лорда-протектора на исход войны. Извинения принесены не были, но выпуск листовок прекратился, а готовые партии сожгли.

Однако же наиболее пугающие деяния, приписываемые Имперре и ее руководителю, происходили во второй половине войны, когда Меския наступала. Практически через два года после начала конфликта крупные силы имперцев пересекли границу Винтеррейка и начали медленное продвижение к Кэйзарборгу с востока. Ударные операции сопровождались жестокими карательными акциями Имперры, кроваво наказывавшей местное население даже за намек на попытку сопротивления. В то же время южнее, в столице Лари, вспыхнуло восстание местного населения против оккупантов. За одну ночь в Охсанбанде вырезали всех винтеррейкцев мужского пола старше четырнадцати лет, а тела стащили на главную площадь и сожгли. С неистовой злобой ларийцы включились в войну на стороне Мескии и начали наступать с юга. Поставки ларийского угля и руд на фабрики Винтеррейка прекратились. Главным инициатором восстания, снабжавшим горцев оружием и информацией, являлся Бриан эл’Мориа.

Отдельного упоминания достойны операции по взятию двух неприступных крепостей Винтеррейка – Бергентора и Коленкруба.

Первая крепость перекрывала горный перевал, препятствуя продвижению ларийцев на север. Во времена завоевания Ларии это была их крепость, и даже превосходящим силам Винтеррейка не удалось взять ее, пока командир гарнизона генерал-аншеф Ром не открыл ворота по прямому приказу герцогини Анны Ларийской. Бергентор хранил статус неприступной преграды.

Вместо того чтобы зря терять новых союзников, Бриан эл’Мориа приказал остановить основные войска в сутках пути от стен крепости и отправил вперед взятых раньше в плен женщин и детей винтеррейкского происхождения. Защитники пропустили бегущих соотечественников беспрепятственно, но следующей же ночью ворота были открыты, и затаившиеся передовые отряды ларийцев ворвались в крепость, где удерживали позиции до подхода основных сил. Теми, кто открыл ворота, были дети, девочки и мальчики, воспитанные в Схоллум Имперрус, будущие агенты, обученные в совершенстве владеть винтеррейкским языком, а также несколькими видами оружия. Еще днем они подсыпали в общий солдатский котел сильное снотворное, а под покровом ночи выполнили приказ Великого Дознавателя – тихо перерезали охрану главных ворот и открыли их. Операция завершилась разгромным успехом, но та безжалостная и беспринципная манера, с которой эл’Мориа выбирал пути достижения цели, заставила бояться его даже суровых ларийцев.

Вторая крепость, Коленкруб, стала настоящим камнем преткновения для мескийцев. Мало того что она перекрывала очень удобную дорогу к Кэйзарборгу, так еще и являлась крупнейшим центром добычи железной руды и прочего сырья, которое расходилось по разным фабрикам Винтеррейка подземными железными дорогами. Беспрецедентная система снабжения, полностью защищенная от внешнего воздействия и снабженная настолько мощными укреплениями, так что даже новые боевые гиганты серии «Штурм» не смогли пробиться внутрь. Когда осада неприемлемо затянулась, Бриан эл’Мориа прибыл в ставку маршала Манхорада и приказал отвести личный состав на расстояние пяти дневных переходов и окружить территорию защитным кольцом, дабы никого не пропустить к крепости. Вместе с тем началась выгрузка новых войск, дотоле не использованных в войне. К стенам Коленкруба подвозили соединения так называемого Легиона Смерти под командованием печально известного полковника Мардехая Юргена Крига.

Немногочисленные свидетели, успевшие застать развертывание Легиона Смерти, отмечали в воспоминаниях необычную тишину, с которой солдаты в старых шинелях без знаков различия и устаревших противогазовых масках занимали свои позиции. Их было крайне много, однако на вооружении криговцы имели очень старое, местами выглядевшее неисправным оружие без дополнительных патронов, гранад и прочего. То же самое касалось артиллеристов корпуса, однако их орудия были вполне новыми, исправными и снабженными достаточным количеством снарядов.

Доподлинно неизвестно, как проходил штурм Коленкруба, ибо между внешним кольцом войск и Легионом Смерти появилась прослойка из солдат Имперры, но о начале операции сообщил гром мортир и гаубиц, после коего на многие километры вокруг раздался тысячеголосый душераздирающий вопль. Многие солдаты во внешнем кольце клялись, будто чувствовали, как седели их волосы в тот момент. Штурм занял шесть часов, после которых было объявлено об установлении полного контроля над Коленкрубом.

Винтеррейкское командование так и не узнало, что же произошло в тот день, все ментальные сообщения жестко глушились во время штурма, дабы защитники не смогли послать отчет о положении дел, однако мескийцы не могли знать, что в Коленкрубе имелся экземпляр новомодного технического изобретения, именовавшегося «телефоном». Данное изобретение было представлено на выставке в Арадоне, но не снискало особого интереса среди потенциальных покупателей. Тем не менее Винтеррейк закупил несколько экземпляров, один из которых был установлен в Коленкрубе и посредством провода связывался с другими важными точками подземной системы железных дорог. Перед гибелью крепости кто-то успел связаться с металлургическим заводом в Нижней Верцле и полным ужаса голосом выкрикнуть: «Трупы идут! Взрывайте тоннели…» – на чем сообщение оборвалось. Послание не было полностью понято, но тоннели все-таки взорвали.

После штурма Легион Смерти Крига погрузился на свои бесчисленные транспорты и исчез, чтобы вновь появиться уже под стенами Одрена, Мальбрака, Энхлица и других прекрасно укрепленных крепостей. Всегда криговцы воевали одни, без помощи союзных войск, а заградительные кордоны Имперры не подпускали никого к местам боев, пока Легион Смерти не грузился на транспорты и не покидал их.

Каждая битва, каждый штурм, в котором участвовала эта непобедимая часть, были овеяны пеленой тайны и страха, но именно падение Коленкруба вошло в собрание устных военных легенд под названием «Атака Мертвецов». Эту жуткую операцию неразрывно связывали с именем Бриана эл’Мориа.

Внезапным концом победоносного шествия Легиона Смерти Крига стал штурм высокогорной военно-научной базы Тотенборг. Неизвестно, какое оружие применили винтеррейкцы, чтобы отбить атаку, но в итоге от неисчислимых криговцев осталась едва ли десятая часть – прочие погибли в ослепительной вспышке голубого света. Позже Тотенборг все же был захвачен, однако внутри базы царило полное запустение, охранный гарнизон исчез, научное оборудование оказалось уничтожено.

Трехгодичное противостояние Мескийской империи и Северной коалиции состояло из тысяч битв, сражений и стычек. Чтобы хоть сколько-нибудь объемно описать даже самые главные сражения на разных фронтах, понадобятся десятки томов военной истории, испещренные тысячами и тысячами имен, дат, чисел, перечнями личного состава и потерь, чертежами и картами маневров, приказами фронтовых и генеральных штабов, картами перемещения воздушных и морских флотов, схемами их сражений и прочее, прочее, прочее. Выше было кратко описано лишь несколько самых важных баталий и операций, которые не способны дать хоть сколько-нибудь полной картины той войны, охватившей бо́льшую часть известного мира. А посему, не ставя перед собой непосильных задач, автор может лишь сообщить, что закончена война была в Кэйзарборге…

Эпилог

Бриан эл’Мориа. Битва за Кэйзарборг, ранняя осень 1917 г.

Вот уж чем винтеррейкцы действительно смогли проесть мне плешь, так это своей артиллерией! Нет, огромной проблемой в свое время были и являлись поныне изуродованные маги проекта «Сверхволк», а также полки элитных панцирных гренадеров проекта «Железный Ганц», которых наши солдаты окрестили лотрингонами[22], но артиллерия была решительно хуже всего.

Поняв, к чему близилась война, винтеррейкцы ударными темпами осуществили один из самых авантюрных планов обороны своей столицы – построили вокруг Кэйзарборга две колеи беспрецедентно широкого железнодорожного полотна. Передвигаться по нему могли лишь оригинальные железнодорожные лафеты, перевозившие самые большие пушки, когда-либо участвовавшие в войне. Два идентичных орудия калибра девятьсот миллиметров, названные «Анна» и «Эльза», обслуживаемые пятью сотнями разумных каждая, вели огонь исключительно снарядами с самой разрушительной магической и алхимической начинкой.

Как только мы пытались сформировать ударный кулак, зоркие наблюдатели сообщали об этом командованию, и железнодорожные стрелки выезжали на позиции. Перезарядка длиной в без малого час не давала особого времени на рискованное продолжение подготовки после залпа, ибо второе орудие тоже было готово стрелять. Каждый удачный выстрел приносил катастрофические последствия, а дотянуться до проклятых пушек мы не могли. Сам прорыв сквозь все линии обороны к последней, железнодорожной, требовал сотен тысяч жертв, а уж там нас поджидали бы и Железные Гансы, и штандарт-маны[23], и «Слоны». Не говоря уже о скрежетунах. Этих уродов над винтеррейкскими убер-пушками парило, ни много ни мало, по семь штук над каждой, и все генерировали сильный защитный барьер, отбивавший любые наши снаряды или заклинания.

Не желая так бездарно класть жизни, я предложил завершить все это безобразие на высокой ноте – применением плана «Зенит Славы», который, увы, поспел лишь под конец войны. Если бы не постоянная нехватка техники на более ранних этапах, его закончили бы в полтора раза быстрее, но перебросить все мощности Гастельхова-на-Орме на один проект я так и не решился.

С высоты, на которой висел дирижабль класса «Тиран», носивший странное имя «Серебряная спина», осажденный Кэйзарборг выглядел одновременно и величественно, и страшно. Возведенные военными инженерами укрепления внушали уважение к их мастерству, глубокоэшелонированная оборона мало чем уступала той, которую мы подготовили для Старкрара. Многие километры земли округ столицы были перепаханы воронками и траншеями, полными воды и мертвых тел, тут и там пылало пламя от разорвавшихся зажигательных снарядов, под землей располагались сети бункеров, а вот над землей практически ничего не было. Колоссальный опыт этой войны окончательно подтвердил, что многие старинные фортификационные сооружения стали совершенно бесполезными, сейчас крепче стояли не те, кто строил люнеты, а те, кто лучше рыл траншеи.

Особенно внушительно выглядели лежавшие тут и там туши имперских гигантов. Монструозные осадные «Штурмы», отлично бронированные «Покровители», обвешанные оружием «Натиски». Три наиболее успешных класса из всех опробованных в Гастельхове-на-Орме. Некоторые погибли от выстрелов убер-пушек, другие пали в противостоянии со скрежетунами, но были и поломки. Даже самые надежные источники энергии либо двигательные системы порой ломаются, это статистический факт.

– «Золар Ауперкаль» на подходе, хозяин, – сообщила Себастина, ставя на столик рядом с моим креслом поднос. – Бергамотовый.

– Чудесно.

Ожидание становилось невыносимым. Я уже столько воюю, но чем ближе к концу, тем время тянется медленнее. Хотелось спать. Честное слово, недавно стал замечать, что ни одно противостояние в мире не давалось мне таким трудом, как борьба с постоянной сонливостью.

– «Золар Ауперкаль» прибывает, хозяин.

Его было видно издалека, но первейшим знаком приближения «Зенита Славы» являлась дрожь земли. Еще бы она не дрожала, когда махина весом в восемьдесят тысяч тонн шагала по ней. Собственно, этот агрегат не был чем-то радикально новым, гигант класса «Казнь» являлся все тем же боевым гигантом, но столь огромным, что остальные на его фоне казались недоростками, а шападо – и вовсе игрушками. На себе эта шагающая крепость несла целую батарею орудий и парометов, защищавших ее почти со всех сторон, но главным оружием являлись манипуляторы. На левом имелся гигантский клинок, спаренный с огнеметом для уничтожения живой силы и бронетехники противника; на правом размещалось уникальное трехствольное орудие «Триумвират», спроектированное Николеттой Инрекфельце, которая была гением во всем, что касалось стрельбы.

«Золар Ауперкаль» двигался в сопровождении двух обязательных «Покровителей» прикрытия, дабы ему не могли зайти в спину. При этом из мощнейших в мире репродукторов несся грозный ритм «Meskia dominatur» – гимна сухопутных военных сил Мескии.

Стоило винтеррейкцам заметить приближение громадины, как убер-пушки начали занимать наиболее удобные позиции. «Золар Ауперкаль» остановился, дабы не мешать им наводиться, «Покровители» выступили вперед, и все три гиганта активировали свои армадиры. Громадный снаряд «Эльзы» пришелся в тройное защитное поле и разорвался снаружи, при этом остатки ударной волны направились в противоположную сторону, и позиции мескийских войск накрыло раскаленным ураганом. Опустив щиты, «Зенит Славы» навел свой главный калибр и открыл огонь из «Триумвирата». Первый снаряд также разорвался на защитном поле, обеспеченном скрежетунами, второй снаряд, выпущенный через полторы минуты, это поле изрядно ослабил, ну а последний – пробил, уничтожив «Эльзу» вместе с лафетом, частью железнодорожного полотна и всей охраной. «Покровители» вновь заняли оборонительную позицию, так как полная перезарядка «Триумвирата» занимала более полутора часов, но «Анна» не стала стрелять, а откатилась на более защищенные позиции.

Наши солдаты ликовали, появление «Зенита Славы», первого и единственного сверхгиганта класса «Казнь», вызвало у них восторг, сопоставимый лишь с ужасом, испытанным защитниками Кэйзарборга. Они приветствовали орудие ультимативной воли Мескии, предвкушая скорое завершение войны, однако это было еще не все.

С крыши сверхгиганта опустился вниз одинокий стимвинг новой конструкции, более вместительный и удобный, чем старые модели. Из него на грешную землю выступила массивная фигура, одетая в выцветший черно-белый мундир, тяжелую стальную кирасу с наплечниками и мятый-перемятый белый плащ. То был человек невиданного роста и стати, старый, седой, с жуткими шрамами на лице, слепой на правый глаз. На его ремне висел массивный револьвер оригинальной конструкции и широченная сабля; в огромном кулаке дымила трубка, вторую руку он держал за спиной. Как и на большинстве памятников.

Перед ним вытягивались во фрунт, отдавая честь, маршалы и генералы; седые ветераны прошлых войн смотрели, не веря, со слезами на глазах; молодые, но штудировавшие военную историю офицеры дрожали, как листья на ветру, и даже среди рядовых солдат все понимали совершенно ясно – война завершена. Победа! Иного быть не может, ведь грандмаршал Мескийской империи солнечный лорд Махарий Стузиан Необоримый вышел из могилы, чтобы вести их в бой. Они просто не могут проиграть!

– Что, внучки́, умаялись?

Через магическую брошку, закрепленную рядом с горлом Стузиана, его голос попадал внутрь «Зенита Славы» и грохотал из репродукторов на десяток километров. Весь мой дирижабль вибрировал в такт его словам.

– Знаю, что умаялись. Долго я добирался, эту дуру пока строили, пока монтировали, пока она топала… Вы простите старика, если что, командовал как умел, берег вас, как мог, но ежели надо было костьми лечь, так и говорил – мол, ложитесь, внучки, а врага не пускайте. Вы и ложились, и не пускали. Вы герои, внучки, вы победители. Вести вас в бой было великой честью. Не посрамили старика.

На глазах у всей армии седой гигант опустился на колени и благодарно склонил голову перед победоносной мескийской армией.

Под тайным командованием солнечного лорда она одерживала сокрушительные победы или же достигала поставленных задач, даже если они не сопрягались с победами: ослабить врага; отстоять твердыню; перегруппироваться; перейти в контрнаступление; вырваться из котла. Еще до начала войны я отправил высший генералитет в Гастельхов-на-Орме, дабы наши командующие узнали тайну о возрожденной легенде и в будущем не противились приказам «невесть откуда». Для противника воскрешение грандмаршала должно было оставаться секретом до последнего дня. Так и вышло, Стузиан провел блистательную кампанию, которая закончится под главной вражеской столицей.

– Дед!!! Дед!!! Дед!!! – скандировали сотни тысяч солдат, потрясая оружием. – Дед!!! Дед!!! Дед!!!

Они звали его так же, как и в прежние времена, ибо тогда весь мир знал, что есть Дед и есть несметные дивизии его верных внучков, которых он приведет в вашу страну, если ваш правитель чем-то прогневит великого мескийского Императора. Так было, пока однажды Дед не погиб, попав под артиллерийский обстрел на учебном полигоне. Пустой гроб провезли на лафете по главной площади империи, панихида длилась несколько седмиц, потом его уложили в саркофаг, а вокруг выстроили Мемориал вечной славы.

Кто бы мог подумать, что он не умер, а решил попробовать пожить жизнью простого смертного? Кто бы мог подумать, что такая глыба сможет долго прятаться среди лилипутов? Кто бы мог подумать, что он доживет до такого возраста… хотя, зная кое-что о его происхождении, этим я не удивлен. Самым же невероятным была счастливая случайность, по которой на этого великого конспиратора обратили внимание агенты Имперры.

Через несколько часов, получив гарантии безопасности, кэйзар Вильгельм, его брат Эрих, рейксмаршал фон Виндмарк и еще несколько высших военных чинов Винтеррейка прибыли в поместье Бранденвальд в предместьях столицы, где находилась ставка мескийского командования. Там Император, Махарий Стузиан и представители стран-союзниц империи приняли у вышеозначенных персон подписанный Акт о безоговорочной капитуляции Винтеррейка. На некоторое время их поместили в отдельные покои, где окружили охраной, прислугой и даже предложили клубнику со сливками. По договоренности первые лица капитулировавшего государства становились пленниками империи и союзников, но опасность расправы без суда им не грозила.

Почти сразу наши маги организовали трансляцию обращения кэйзара к защитникам города через гигантский мираж. В обращении Вильгельм приказывал солдатам сложить оружие, магам – опустить защитные поля, а экипажам дирижаблей и наземной техники – отвести свои машины с боевых позиций. Война окончена, Винтеррейк проиграл.

Через полчаса транслировали через ментальную связь еще один призыв сложить оружие, обращенный уже ко всей нации и странам Северной коалиции. Война окончена, северяне проиграли.

Следующие сутки кэйзар должен был провести в комфортабельном заточении, пока победители готовились войти в столицу.

У меня же были иные планы.

– Посылка доставлена, шеф, но его сейчас хватятся, так что ты бы не мешкал.

Адольф Дорэ появился на пустом мостике «Серебряной спины», таща человека с мешком на голове и, судя по звукам, с кляпом во рту.

Я с некоторым трудом поднялся из кресла.

– Приведите гостя в надлежащий вид.

Мешок сняли, а кляп вынули, и Вильгельм уставился на меня с диким страхом и дикой яростью. Но говорить ничего не стал.

– Себастина, который час?

– Без двух минут шесть, хозяин.

– О, осталось две минуты. Надеюсь, они не опоздают, осенью так рано темнеет.

Опираясь на трость, я прошествовал к большому фронтальному иллюминатору и еще раз окинул столицу поверженной державы взглядом. Наши силы еще не прошли через многочисленные линии обороны, которые предстояло для начала устранить, но там, внизу, копошились тысячи и тысячи разумных существ. Одни из них вкушали горечь поражения, иные же радовались, что этот ад на земле наконец закончился.

– Шесть ровно, хозяин.

– Отлично.

Один за другим в небе над Кэйзарборгом стали появляться дирижабли класса «Тиран», массивные неповоротливые бочонки, обвешанные броней и вооруженные целыми батареями пушек. Использование навигационных сфер Урмана дало нашему флоту грандиозные преимущества в этой войне, вот и сейчас тяжелые неповоротливые «Тираны» выскочили, словно из воздуха, ошарашив решительно всех.

Включая «Серебряную спину», дирижаблей оказалось ровно двадцать, а это ни много ни мало триста шестьдесят орудий системы «Лихтвангер». По моему жесту Дорэ подвел кэйзара ближе.

– Клыки, что я вам послал, ваше величество, можете оставить себе, они все равно не мои. Я же не дурак, чтобы собственные посылать, – наведут еще порчу ваши маги. Нет, свои я приказал выбросить куда-нибудь незаметно, вам же послал чужие, тоже взятые с трупа. А вот перед ее величеством следовало бы все-таки извиниться.

Он смотрел на девятнадцать дирижаблей, грозно нависших над его городом, и пытался дышать, пока все же не нашел в себе сил:

– Вы не посмеете! Я подписал капитуляцию, я получил гарантии и слово чести…

– Не помню, чтобы я гарантировал вам безопасность или давал слово. Меня даже не позвали на церемонию подписания, хотя я бы в любом разе не пошел. Это торжество Императора, которое не должно омрачаться присутствием моей мрачной персоны. История запомнит, что при эл’Мориа война началась, а при молодом Императоре – победоносно закончилась. Так и должно быть. С другой стороны, я отчетливо помню, что советовал вам принести нижайшие извинения ее величеству до сдачи столицы.

– Вы не посмеете! – повторил он, пытаясь поверить в собственные слова. – Вы опозорите Императора, и тогда он вас уничтожит!

Услышав это, я хмыкнул и неспешно снял маску, чтобы Вильгельм увидел мое лицо. Настоящее, изборожденное морщинами лицо. Чтобы он увидел выцветшие, некогда красные глаза и неровную улыбку дряблых губ.

– Я уже почти мертв, и Император мне не страшен. К тому же мое дело правое, сегодня я стою за самое дорогое – честь Императорской династии и моего мертвого сюзерена. Сам он больше не способен стоять за себя, но пока я дышу… в целом мире не осталось ничего, что могло бы защитить вас от меня, ваше величество.

Себастина подала мне переговорный жезл, связанный с бортовым спокхамосом, и через него я обратился к капитанам эскадры карателей. Сейчас они слушали только меня, ибо их заранее предупредили образовать закрытую цепь связи и до конца операции расценивать любые попытки связаться извне с этой сетью в смысле провокации.

– Говорит Бриан эл’Мориа, Великий Дознаватель Мескийской империи. Властью, данной мне Императором, я приговариваю Кэйзарборг к диэкзистусу. Открыть огонь по готовности!

И они открыли огонь почти сразу, так как летели сюда уже заряженные. Триста шестьдесят орудий планомерно обстреливали город, над которым больше не было защитных полей и который не прикрывали ни зенитчики, ни военный флот. Снаряды с маркировкой MZHM десятками сыпались на головы винтеррейкцам, и внизу заполыхало серебряное пламя. Когда приговор оказался полностью приведен в исполнение, ни о каких выживших не могло быть и речи.

– За честь моего Императора.

Все это время трясущийся кэйзар наблюдал за гибелью своей столицы, и единственное, что он смог сказать, в конце концов оказалось:

– Тэнкрисская скотина!

– Негоже облысевшему гиббону так обращаться к высшей форме жизни. И вообще, настоящий лидер всегда должен быть рядом со своим народом, разделять его судьбу.

Отставив трость, я оттащил кричащего монарха от фронтального иллюминатора на пять метров, схватил его обеими руками, поднял над собой и изо всех сил швырнул в стекло. С громким хрустом ломающихся костей кэйзар ударился об иллюминатор и мертвым рухнул на пол.

– Ух! – выдал Адольф, пользуясь исключительной привилегией и раскуривая сигару в моем присутствии. – Жестко ты его, шеф, прямо как муху об окно! Шеф?!

– Черт… хотел пробить бронированное стекло… но куда там… силы уже не те.

Меня шатало, левая рука перестала слушаться, а в сердце уже не впервые появилась щемящая боль. Подоспевшие Себастина и Адольф помогли вернуться в кресло.

– Ну этого тебе Император не простит, – заметил он, когда опасность миновала.

– Не должен. Себастина, пожалуй, я выпью ромашкового чаю, а не бергамотового.

– Сию минуту принесу, хозяин.

Через полторы седмицы после инцидента, который во всем цивилизованном мире поименовали «проявлением вопиющего варварства», я был вызван на высочайшую аудиенцию. В приемной Императора сидел другой секретарь, но фреска напротив моего места была прежняя. Как и многие сотни раз до того, я принялся внимательно изучать ее, пока меня не попросили пройти в кабинет.

Император сидел в своем рабочем кресле, перебирая присланные из Канцелярии бумаги. У него было много работы в послевоенное время, и то, что монарх нашел на меня время, можно было считать большой честью.

Взглянув исподлобья, Император раздраженно сжал челюсти.

– Вы знаете, эл’Мориа, что я не поощряю этого маскарада.

– Знаю, ваше величество. Приношу извинения.

Я снял маску, открывая его взгляду свое лицо, но и не совсем свое в то же время. Три года назад я на всякий случай сделал слепки со своим собственным, но еще молодым лицом. Как знал, что пригодятся. Выцветшие глаза прятались за яркими контактными линзами, а отсутствующие клыки заменяли вставные протезы. Вот такая вот игра «Собери себя сам».

– Смею надеяться, вы прочли мой доклад, ваше величество?

– Прочел.

– Смею надеяться, вы уничтожили его после прочтения?

– Эл’Мориа, я сжигал каждую страницу этого доклада, едва успев ее прочитать. Те ужасы, что вы описали, могут погубить всю империю, и я не до конца понимаю, почему еще не отдал приказ арестовать вас.

– Возможно, из природной доброты и чувства сострадания…

– Не дерзите.

– И в мыслях не имел, – покорно ответил я. – А, осмелюсь спросить, иные вопросы у вашего величества появлялись, за исключением того, почему бы не арестовать меня сей же час?

Император медленно откинулся на спинку кресла и долго сверлил меня взглядом. Наши отношения трудно было назвать теплыми, много лет назад я посмел применить на нем силу своего Голоса, заставил принять решение, которое было не его. С тех пор дотоле равнодушный кронпринц сильно меня невзлюбил, ибо была задета его гордость. Однако, несмотря на то, что я сотворил в последний день войны, ко мне не применили никаких репрессивных мер именно потому, что этот поступок был угоден Императору в качестве возмездия за оскорбление в адрес матери. Иными словами, я сделал то, чего не мог в силу разных причин позволить себе он, и, несмотря на неприязнь, Император негласно одобрил этот поступок.

– Объясните мне сами еще раз, теперь своими словами, зачем вы, Бриан эл’Мориа, инициировали эту войну?

– Легко, – ответил я. – Потому что война – это лучший способ решать глобальные проблемы и для Мескии, и для самого тэнкрисского вида. Нам всегда нужны новые территории, новые ресурсы, новые подданные, новые рынки сбыта и новые солдаты, но нам совсем не нужны по соседству амбициозные молодые державы. Мы с вашим отцом вынашивали план этой войны годами, усиленно готовили экономику, промышленность, проводили социальные реформы, дабы подданные острее почувствовали, что ради Мескии стоит сражаться и погибать, что они защитники страны, которая ценит их и заботится о них. Когда мы были готовы к войне, я отправился в Арадон в качестве миротворца, хотя на самом деле моей миссией было в том числе обеспечение начала войны с выгодной для Мескии позиции. В наше лицемерное время так тяжело быть сильным и гордым захватчиком, все желают видеть себя невинно обиженными, а потому жестоко мстящими. «Наше дело правое, мы победим». «Мы – хорошие, они – плохие». Не стоит недооценивать важность морали. В итоге мне удалось раскрыть весьма неожиданный заговор, грозивший гибелью, без преувеличения, целому миру, а также добиться репутации святых миротворцев для нашей стороны. Когда же пришло время, я организовал убийство эрцгерцога Фридриха…

– И королевы Луанар, – мрачно добавил Император.

– Отнюдь. Здесь я виновен лишь в том, что мои меры предосторожности относительно ее персоны оказались недостаточно эффективными. – Я бессовестно лгал, глядя Императору в глаза. – Уверен, ее гибель была подстроена Эрихом фон Вультенбирдхе с той же целью, с которой я убил Фридриха, – добиться обвинений и оскорблений от противоположной стороны, а потом объявить «справедливую» войну, в которой поучаствуют союзники. Мне нужно было втянуть их всех, чтобы всех их одолеть и принести Мескии великую выгоду. Смерть королевы, безусловно, является трагедией, теперь мы не можем присоединить к себе Арбализею, так как новым монархом стал упрямец Ганзеко эл’Травиа, а его дочери слишком очеловечены. Мы не имеем права так портить вашу родословную. С другой стороны, и нынешний король, и его потомки вряд ли будут жить по три века. Их жизни наверняка окажутся скоротечными, и через одно-два поколения какой-нибудь менее волевой король эл’Травиа сам присягнет на верность вашему величеству. Что же до завоеванных территорий, с ними следует поступить так же, как мы поступали со всеми державами, присоединенными к нашей великой империи за прошедшие тысячи лет. Сначала мы заставим их стыдиться предков, посмевших выступить против нас, затем привьем им чувство вины и желание искупить ее службой. Получатся отменные солдаты для грядущих войн. Попутно мы размажем границы между их собственной культурой и культурой империи, будем постепенно искажать их историческую память до тех пор, пока они не станут лишь еще одной подходящей частью великой мозаики народов и этносов Мескии. Поглощение, переваривание, усвоение – так мы поступали на протяжении истории. Не вижу смысла отказываться от проверенных методов теперь.

Император сцепил пальцы замком перед собой и задумчиво наблюдал за мной поверх них. Сильно запершило в горле, хотелось прокашляться, но я не мог позволить себе являть признаки старческой немощи в его присутствии.

– Вы ведь понимаете, что по вашей вине мы потеряли миллионы жизней.

– Я скорблю о каждом погибшем за родину сыне Мескии, но сейчас очевидно, что жертвы были не напрасны. У нас по-прежнему самая боеспособная, а теперь еще и самая опытная армия в мире, новые приобретения вскоре обогатят нас, помогут быстро отстроить разрушенное. С высоким уровнем жизни подданные быстро закроют демографическую яму, не говоря уже о том, что в течение и еще долгое время после войны женщины нашего вида переживают овуляцию не раз в четыре года, а дважды в год. Тэнкрисы не только восполнят места потерянных сородичей, но и размножатся. Империя залижет раны и станет еще сильнее, чем была. А в грядущие века это очень понадобится.

– Для того, чтобы завоевать весь мир? – уточнил он, своим тоном показывая, что не относится к этой идее столь уж серьезно.

– Именно. Один мир – одна империя – один Император. Мы обязаны выйти из затянувшихся тысячелетий стагнации, установить наконец контроль над мирозданием, которое считаем своим по праву сильного, уничтожить непокорных и дерзких. Я верю, что рано или поздно сия священная цель будет достигнута. В это верил и ваш отец. Незадолго до смерти он приказал мне напомнить миру, за что нас следует бояться. С гордостью докладываю вашему величеству: мир вспомнил.

Долгое время единственным звуком, смевшим нарушать тишину кабинета, было тиканье напольных часов. Я понимал, что Император решает мою судьбу, но единственным чувством, одолевавшим меня в это время, было желание прикорнуть.

– Эл’Мориа, помните, что вы сказали мне сразу после того, как я был коронован?

– Да, ваше величество. Я спросил – когда мне подать прошение об отставке?

– И тогда я ответил вам…

– Вы ответили, что отставки моей не примете, ибо заменить меня попросту некем.

– Верно, у вас действительно очень хорошая память.

Насмешку я заметил, но спокойно пропустил сквозь себя.

– Пожалуй, я изменю свой ответ и скажу вам, что желаю получить ваше прошение об отставке прямо сейчас.

– Извольте, – легко согласился я, – напишу немедля. Бланк найдется?

Спустя несколько минут оно было готово, подписано мной и передано Императору, который прочел, подписал сам и заверил печатью. Так я прекратил быть Великим Дознавателем. Более того, в прошении указывалось освобождение от всех занимаемых постов, так что впервые за… сколько? Двадцать четыре? Точно. Впервые за двадцать четыре года, то есть почти половину жизни, я прекратил быть государственным служащим.

– У вас есть несколько дней, чтобы подготовить дела к передаче преемнику. Не уверен, что сохраню должность Великого Дознавателя, скорее всего, аннулирую. Но преемника вам найду. Имперру ждут большие изменения. Позаботьтесь о том, чтобы преемник получил доступ к вашей большой картотеке и картотеке малой. Засим все. Однако стоит также упомянуть, что вы не имеете права покидать столицу, ибо в самом скором времени начнется расследование вашего дела. Все ясно?

– Предельно, ваше величество, – ответил я. – За исключением упомянутой вами м-м… малой картотеки? Что это такое?

Он нахмурился.

– Шутить изволите?

– Нисколько.

– Нам известно, что у вас есть так называемая «малая картотека», в которой вы храните самые большие тайны государства, не известные, возможно, больше никому, и всевозможные компрометирующие материалы, связанные с влиятельными разумными. Я считаю, что эта пускай и довольно грязная информация может сослужить неплохую службу империи.

– О, безусловно, грязная информация – всегда самая ценная, по собственному опыту сужу, однако в материальной природе мира не существует такого места, как «малая картотека», к которому я мог бы дать или не дать кому-либо доступ. Его просто нет, и все. Хотя, если вы его найдете, буду бесконечно благодарен за своевременное сообщение. Жутко хочется увидеть.

На его красивом породистом лице прямо под белыми бакенбардами взыграли желваки, но, видимо решив, что следствие все разузнает, он больше не стал растрачивать на меня драгоценное время и отпустил.

– Простите, что смею задерживаться, но у меня при себе дар, который я обязан вам вручить.

Из-под моего плаща появилась книга в черном переплете, на которой золотыми буквами значилось: «Мескийское Кредо». Под названием был изображен герб Мескии, а под ним – девиз: «Unserum a dextria et praestera».

– Начал писать при вашем отце. Сейчас на складах лежит первый небольшой тираж в десять миллионов экземпляров, напечатанный мною, на моих типографиях, за мой счет. Передаю все это в дар вашему величеству. Уверен, что вы распорядитесь с мудростью.

По коридорам дворца я шагал уже без маски, впервые за последние семнадцать лет. Клянусь Луной, даже если бы на моем месте оказались обнаженные сестры Императора, решившие прогуляться среди тысяч политиков, клерков, посетителей и стражей, они не произвели бы такого фурора, как Вели… как тот, кого еще считали Великим Дознавателем, появившимся без маски. Сопровождаемый сотнями пристальных взглядов, оставляющий за спиной гул шепчущих голосов, я покинул дворец.

– Как все прошло, хозяин?

– Хорошо, хорошо, он справился на «отлично».

Стимер вез меня в Паутину по улицам полуразрушенной столицы. Пройдет еще много времени, прежде чем Старкрар воспрянет в прежнем… нет, он воспрянет в еще большем величии и большей красоте, чем когда-либо. Главная прелесть в разрушении старого – возможность построить нечто новое, с новой перспективой и новым взглядом на будущее.

Собственно, город уже начинал строиться, а я ехал и смотрел на бесчисленное множество разумных существ различных видов и думал, что у каждого из них моя война отняла как минимум кого-то одного очень дорогого. Интересно, узнай они об этом, остался бы после стихийного самосуда хоть один клочок моей плоти для погребения?

В Паутине я безвылазно провел три дня, но не ради приведения дел в порядок, ибо они были приготовлены задолго до отставки. Нет, я сидел в своем штабе, потому что там меня легче всего было найти. И они нашли меня. Они связались со мной и сообщили, что я не брошен и не забыт, что они готовы поддержать меня, именно меня, в любом начинании. Даже в самом дерзком. Обрадовавшись, я ответил, что желаю собрать союзников, которые смогут помочь мне в сохранении Мескии от глупого разбазаривания таким трудом добытых успехов. Я готов сражаться и не потерплю, чтобы меня, Бриана эл’Мориа, пинком под зад вышвырнул какой-то молокосос! Хм, было странно отзываться так о том, кто вступил на престол в возрасте почти двухсот лет.

Я назначил встречу всем верным в одном весьма мрачном местечке под самым носом у Императора, но где он точно даже не заподозрит нашего присутствия. Они обещали, что прибудут.

– Сегодня вечером мы отправимся на важное мероприятие, Себастина, подготовь мой лучший костюм, да и все остальное тоже подготовь.

– Всенепременно, хозяин.

Следующей же ночью мы покинули Паутину и отправились в путь по ночной столице, на северо-запад, в Императорские Сады. Меня интересовало место, которое некогда являлось улицей Магнолий, славное, в частности, тем, что на ней жил государственный обвинитель Сильвио де Моранжак, а спустя годы в его доме поселился печально известный Лайотрадо эл’Шимар. У обоих жизни завершились крайне скверным образом.

Во время осады Старкрара район Императорских Садов, некогда являвшийся самым дорогим и престижным, чудовищно пострадал от бомбардировок и был буквально вмят в землю гусеницами тяжелой техники. От прекрасных особняков с великолепными садами и парками практически ничего не осталось, но треклятый дом де Моранжака уцелел. Его крышу пробил неразорвавшийся снаряд, но в целом постройка устояла и торчала теперь среди развалин в полном одиночестве. Вокруг царила темнота, и лишь стаи одичалых собак вдали лаяли на бродячих днагурданов.

Стимер остановился перед парадным входом, в некоторых окнах горел приглушенный свет. Отлично, нас ждали.

Для этого важного вечера я оделся в прекрасный черный костюм-тройку, лакированные туфли, дорогое пальто, ибо осень не жалела мои старые кости, и высокий цилиндр, который уже основательно вышел из моды, но мне было на это плевать. Опираясь на трость как на вполне необходимую опору, я двинулся вперед, а Себастина, обрядившаяся в дождевой плащ, неотступно следовала за мной.

Нас впустили по условному стуку и со всем почтением проводили в столовую, ту самую, где погибло все семейство де Моранжаков и в которой теперь отсутствовала крыша. Еще там в полу зияли приличных размеров дыры, но собравшихся разумных это, кажется, не смущало.

– Боже мой, какое подобралось пестрое сообщество! Я безмерно рад, что вы все нашли возможным собраться здесь сегодня! – сообщил я, окидывая взглядом комнату, полную далеко не последних личностей в Мескии.

Там были политики, военные, финансисты, юристы, главы нескольких крупных торговых домов, банкиры, журналисты и даже – о, какая прелесть – несколько довольно высокопоставленных служителей Имперры! Всего около трех десятков разумных, в общем и целом испытывавших ко мне положительные эмоции. В принципе, если с умом подойти к делу, опираясь на них, я многое мог бы сделать даже при своем нынешнем статусе.

Отбросив эту мысль, я тяжело вздохнул и сказал:

– Что ж, господа, пора приступать. Себастина, я сказал: пора приступать!

– Я прекрасно вас расслышала, хозяин, – ответила моя горничная, извлекая из-под плаща два жутких на вид мясницких тесака.

– Прошу проявить понимание и не делать резких телодвижений, глаза уже не те, целиться трудно! – счел уместным я попросить, наводя ствол «Пфальцера-7» на ближайшего ко мне авиака.

Управились мы за неполных три минуты, предатели были частью расстреляны, частью – расчленены. При выходе из этого злополучного особняка моя горничная скинула заляпанный дождевик, оставшись в чистом черном пальто. Разве что обувь слегка измазалась кровью.

– Как прошло? – спросил Золан эл’Ча, который ждал нас, прислонившись задом к стимеру и куря сигарету.

– Нормально, – ответил я, приподнимая цилиндр в приветствии. – Спасибо, что помог им скоординироваться и связаться со мной. Ты оказал империи неоценимую услугу.

– Я только тем и занимаюсь, что оказываю услуги, дружище! – ответил он чуть более радостно, нежели чувствовал на самом деле.

– Ты получил мою весточку?

– Получил. Значит, Доктор наконец объявился?

– Почти уверен, что так. Он хотел наложить свои лапы на сердце Дракона Времени, нанял для этого пайшоаньцев, но они оплошали.

– Корпус советников уже осведомлен, мы копаем в этом направлении, но ты знаешь, как трудно обнаружить даже стылый след этой твари.

– Знаю, конечно, – ответил я. – Столько сил Имперры бросил на это в свое время, а толку никакого.

Мы немного помолчали, прислушиваясь к ночи.

– Куда сейчас?

– Сейчас? – Я бросил в салон трость и снял головной убор, но остановился, раздумывая. – Пожалуй, закончу последнее дельце и отправлюсь на отдых. Нужно подлечить нервы. Полагаю, лучшего местечка, чем замок Урбен, не найти, особенно в это время года.

– Угу, – уже совсем невесело кивнул эл’Ча. – Значит, уезжаешь.

– Да.

– А с Инчем попрощался?

– Хм, нет, не хочу мешать ему. Инчиваль сейчас слишком занят, он на южных морях… и это хорошо, очень хорошо.

– А Ив? С ней ты не хочешь попрощаться?

– Ив… – больно кольнуло в сердце, – передай ей, что… передай, что лишь она в годы моего одинокого детства делала эту жизнь выносимой. Никогда я не смог бы отплатить ей сполна. Передашь?

– Передам.

– Спасибо, Золан.

Я уже почти сел в стимер, но он вновь остановил меня.

– Скажу честно, Бри, когда я связывался с тобой от их имени, я немного боялся, что ты примешь их предложение и начнешь борьбу за власть. Но вместо этого ты позволил отстранить себя от Имперры, от всего, что создавал. Ответь мне, почему?

– Как это почему? – удивился я. – Такова воля Императора, которая, я должен признать, вполне разумна. Имперра, какой я ее создал, была временной мерой, Золан. Она отслужила свое, эпоха правления страхом окончена, новое поколение принесет новые решения, и начнется эпоха развития, веры, гордости и верности. В этой эпохе старая Имперра стала бы гирей на ноге Мескии. Я этого не хочу, ибо не враг я Императору своему.

– Да… но они же повесят на тебя всех люпсов. Ты понимаешь, что они засудят тебя и посадят в Череп-На-Костях до конца жизни? Тебе ведь всего пятьдесят пять, ты молодой тэнкрис, полный сил и желания сражаться свирепый тигр! Неужели ты дашь им так поступить?

Я вздохнул и впервые в жизни позволил себе похлопать странного тана по плечу.

– Твоя забота трогательна, Золан. Скажу тебе по секрету, за эти годы я сотворил множество ужасных дел, за которые достоин и худшей участи. Я был мастером темных дел, не забывай. К тому же сейчас я не то что свирепым тигром, я даже свирепым хомяком себя уже не чувствую. Все, что у меня есть теперь, – это усталость и пара незаконченных дел, которые больше не могут ждать. Пожалуйста, передай Ив, что я люблю ее всей душой, и позаботься о ней. Несмотря на то что ты всегда раздражал меня как личность, я знал, что тебе можно верить. Прощай.

Наконец-то я смог усесться в стимер, и уже когда мы отъезжали, позади раздался полный искреннего неверия возглас:

– Постой! Я что, раздражал тебя?!

У меня действительно сохранилась пара неоконченных дел, одно из которых я еще был в силах завершить. Пока долг держал меня на войне, а потом в столице, этим делом занимались несколько доверенных агентов, в частности агент Крюгер, чрезвычайно опытная и смышленая женщина рода человеческого, которая заслуживала доверия. Не так давно она сообщила, что местоположение объекта слежки вновь установлено, и с тех пор регулярно снабжала координатами.

Через полторы седмицы после отъезда из Старкрара судьба занесла меня на железнодорожную станцию небольшого городка Пальран, что на юге Картонеса. Война милостиво обошла это захолустное местечко стороной, что несказанно радовало, так как вид повсеместной разрухи причинял мне неиллюзорные страдания.

Мы с Себастиной дождались прибытия ночного поезда, следовавшего из Дюльбри в Лакранж, и оказались практически единственными новыми пассажирами, севшими на этой станции. Горничная провела меня, крепко закрывшего глаза, по коридорам и оставила рядом с нужным купе.

– Прошу прощения, – сказал я, приоткрыв дверь, – это купе номер двадцать шесть?

– Да-да, – ответил приятный женский голос, за которым скрывалось настоящее напряжение.

– Слава Все-Отцу, нашел!

Я проник внутрь и стал осторожно водить руками, пытаясь освоиться в новом для «слепого человека» пространстве. Глаза мои все еще были плотно закрыты, но за черными очками этого не было видно. Заботливые руки скоординировали меня и помогли усесться на свободное место.

– Благослови вас небеса, милая мадемуазель! – улыбнулся я вполне по-человечески.

Некоторое время мы ехали молча. Я притворялся, что сплю, изучая эмоциональный фон попутчицы, а она следила за мной настороженно, все еще не доверяя. Так продлилось порядка двух часов, прежде чем я решил действовать. Притворившись, что проснулся, спросил испуганно – где мы сейчас? Получив ответ, с облегчением выдохнул:

– Слава Все-Отцу! Если я проеду лишнюю станцию, опять опоздаю. Меня сажают на поезд и встречают, нужно лишь не проспать, но и это не всегда получается. Год назад я пропустил день рождения сына.

– Сейчас тоже едете на день рождения? – скорее из вежливости, чем из интереса, спросила она.

– Да, да, милая мадемуазель. Каждый год езжу. Вообще-то я живу в Барэне, что есть весьма замечательно для старческого здоровья. Водичкой минеральной балуюсь. А сын живет в Рашеле и каждый год приглашает меня. Вообще-то он просит, чтобы я переехал к ним, но я не хочу так отдаляться от могилы жены.

– Вы вырастили заботливого сына, месье, это большое дело.

– Да, да, спасибо, он моя гордость, но жить с его семьей не хочу. Они молодые, у них своя жизнь должна быть, незачем старику лишние хлопоты молодежи доставлять. Разве что… разве что по внучке Софийке сильно скучаю. Смышленая она сверх меры девчушка, да такая живая…

Я улыбнулся вновь, но сразу заставил улыбку померкнуть.

– Не знаю, что бы я делал, случись с ними беда. Эта жуткая, жуткая война… слава богу, моя Эдна не дожила до того, чтобы увидеть это безобразие.

Я положил руку на сердце, показывая, как его прихватило, попутчица несколько заволновалась, но затем я сместил руку чуть правее и будто что-то нащупал под одеждой.

– Хотите… хотите… а, нет, простите старика, совсем вас заболтал. Это одиночество на меня так действует, как начну языком молоть – не останавливаюсь. – Я умолк, всем видом показывая стыд и вызывая тем сочувствие.

– Нет-нет, я искренне рада, что беда обошла ваш дом стороной. В нынешнее время это редкая удача для семьи.

– Воистину, милая мадемуазель.

– Так что вы хотели, месье? – спросила она участливо.

– Я… ах, старому дураку пришло в голову, что вам было бы интересно взглянуть на портрет его сына. Ну да простите, это тот еще моветон, совать под нос незнакомым людям портреты своих детей… Вы ведь человек? Нет? Не то чтобы это было для меня важно…

– Я человек, месье, и я с удовольствием бы взглянула на этот портрет.

– Вы меня обманываете, добрая душа!

– Нет же! Теперь я просто требую показать мне этого славного мужчину!

Я еще немного помялся, прежде чем достать карманный портрет, встроенный в медальон.

– Вот, полюбуйтесь. Сейчас ему уж за сорок, но здесь моему сыну всего семнадцать лет. Он, можно сказать, вступает в расцвет сил.

Она приняла портрет и, чем дольше смотрела на него, тем сильнее и быстрее менялся ее эмоциональный фон. Вскоре послышались тихие всхлипы, и тогда я наконец открыл глаза. Напротив меня сидела и плакала Кименрия эл’Дремор в дорогом дорожном платье. Она разглядывала свежий портрет своего сына и не могла сдержать слез, сердце ее рвалось на части от невозможности быть рядом с любимым чадом.

– Кто вы такой? – спросила Ким, подняв свои мокрые глаза.

– Сказал же – счастливый отец прекрасного сына, – ответил я, глядя на нее поверх черных стекол.

На следующей станции мы сошли с поезда. Местность все еще была захолустной, железная дорога шла вдаль, а мы шли гулять по опушке леса в позднюю осеннюю ночь. Я, Кименрия и немного впереди Себастина с фонариком.

– Ты уверен, что это твое настоящее лицо, Бри? – уже не в первый раз ласково спросила она, держа меня под руку.

– Абсолютно, Ким, это совершенно точно мое лицо. И не спрашивай, как я до такого дошел, то было очень выгодное вложение времени.

Она прищурилась, вздохнула и вполне честно сказала:

– Раньше ты был красивее…

– Да уж, помню.

– Но и сейчас ты весьма импозантен.

– Хм, спасибо. А вот ты нисколько не изменилась, как была прекрасна, так и осталась. Хотя естественный оттенок волос шел тебе намного больше каштанового цвета.

– Знаю, – вздохнула она, – но ведь они такие заметные, особенно когда тебя ищет Имперра.

– Имперра тебя не искала, она практически без перерывов вела тебя эти три года.

– Как так? – удивилась Кименрия. – И только сейчас решили схватить?

– Никто не собирается тебя хватать, я здесь в частном порядке.

– Не понимаю.

– Я в отставке и больше не обязан никого хватать, ни за кем охотиться.

Это заявление серьезно повлияло на ее картину мира, и еще долго Ким молчала. В конце концов ноги вывели нас из леса к поросшим травой холмикам, на вершине одного из коих стояла одинокая кованая скамья, а вдали виднелась небольшая деревенька. Возможно, с этого места в ясные ночи за светилами наблюдал какой-нибудь астроном, однако в ту ночь его не оказалось, и скамейка была бессовестно оккупирована нами.

Там, следя за луной, мы просидели, обнявшись и согревая друг друга, довольно долго. Пока наконец задумчивость не оставила мою спутницу.

– Скажи все же, как ты меня нашел?

– Сразу после того, как мы организовали твое освобождение от компании винтеррейкцев, тебя стали вести и на этот раз не давали надолго скрыться.

– Это ты меня освободил?! – поразилась она.

– Ну… я чувствовал себя неудобно за то, что тогда оставил тебя в посольстве… а ты ухитрилась выжить… а потом еще и не сдала меня фон Вультенбирдхе… В общем, я приказал создать искусственную копию одного крайне важного для винтеррейкцев преступника и через раххиримов предложил твоим друзьям обмен. Согласились не думая. Очень уж они его хотели. А вот я бы хотел увидеть их лица, когда вместо беглого предателя они обнаружили в своих руках кучку кровянистой слизи.

Смеялись мы недолго, но искренне.

– Раххиримы сообщили, что ты сбежала, а я поблагодарил их за помощь. Все шло по плану. Твои передвижения во время войны отслеживались, и мне регулярно сообщали, где ты и что ты. Дальше и сама понимаешь.

Она кивнула и еще долгое время молча рассматривала портрет Эзмерока.

– Он такой красивый, такой милый мальчик.

– Согласен.

Кименрия обратила полный нежности взгляд на портрет сына, но постепенно нежность окрасилась цветами печали. Она понимала, что никогда не сможет быть рядом с ним. Она не могла не понимать, к чему идет наша встреча.

– Зачем ты церемонишься со мной? Зачем играешь с добычей? Я ведь знаю, что ты пришел закончить нашу историю.

– Да, Ким, именно так. Но концовка концовке рознь. Раньше я был так зол на тебя, что не жалел времени и придумывал массу различных ужасных способов расправиться с тобой. Но время лечит… или, в моем случае, делает старым и сентиментальным. Да и ты не заслужила тех старых участей. Ты была полезна, пыталась искупить. Не настолько успешно, чтобы я отпустил тебя просто так, разумеется, ведь предательство не может остаться безнаказанным. Однако твоя концовка будет тихой, спокойной и красивой, без боли, без мучений. Ты заслужила.

Возможно, кто-то другой возмутился бы или посчитал такое милосердие незначительным, но Ким знала меня слишком хорошо и понимала, сколь ужасную участь мог подарить этот искушенный в жестокости ум.

– Спасибо, Бри, я всегда знала, что ты меня по-своему любишь.

И мы сидели, все так же обнявшись и следя за путешествием луны по темным небесам. Ночной лес жил звуками, порой весьма пугающими, в деревне то и дело подавали голос домашние животные. Редкая дикая птица пролетала над нами, шурша крыльями о холодный воздух. Ким спросила дрожащим голосом:

– Как… как это будет?

– У меня есть яд, сладкий, нежный и мягкий, совершенно безболезненный. Можешь выпить его так, но я смею надеяться на один прощальный поцелуй. Если тебя не смутит этот сморщенный старикашка, разумеется…

– Пусть будет поцелуй, – согласилась она быстро и даже, как я с удивлением понял, радостно. – Ты такой романтик в душе, хотя никогда этого не признаешь. Нет смысла дольше ждать, я слишком устала бегать от тебя и слишком сильно хочу этого поцелуя.

Я достал из внутреннего кармана крошечный пузырек синего стекла.

– Скажи только напоследок, ты и дальше будешь заботиться о нашем сыне?

– Не беспокойся, я обеспечу безопасное будущее мальчика, он не будет нуждаться ни в чем…

– Кроме любви. Моему малышу нужна любовь, Бри, как цветку солнце, без нее он не сможет жить.

– Я понимаю, Ким.

Набрав в рот яду, я поцеловал Кименрию. Поцеловал так, как уже много лет целовал одну лишь Бельмере, свою законную жену. То был долгий, страстный и бесстыдно откровенный поцелуй, который Ким пыталась продлить, цепляясь за него как за последний вдох, будто не от этого поцелуя холод проникал в ее тело. У меня был иммунитет, у нее иммунитета не было.

Когда губы наши наконец разъединились, она тяжело дышала, глаза были прикрыты.

– Вот это и есть настоящий поцелуй. Ни один мужчина и ни одна женщина не целовали меня так, как ты.

Мне нечего было ответить на это.

– Можно я буду смотреть на себя твоими глазами? В твоих глазах я всегда была неотразима.

– Ты действительно неотразима. Смотри.

Я держал ее в объятиях до самого утра.

С первыми лучами солнца к подножию холмика подкатил небольшой паровой грузовичок, из которого вышли трое – двое крепких парней и невысокая поджарая женщина.

– Как вы и распорядились, мой тан, мы здесь в назначенный час! – сообщила агент Крюгер. – Парни, грузите тушку!

– Я попросил бы вас отнестись к ней с осторожностью.

– Будет исполнено, тан Великий Дознаватель, – ответила Крюгер, мигом уловив окрас моего голоса.

– Все готово?

– Так точно, тан Великий Дознаватель, и ямка, и гроб тут недалеко.

– Позаботьтесь обо всем, агент, – попросил я, следя, как тело Кименрии аккуратно грузили в кузов и укрывали брезентом.

– Слушаюсь, тан Ве…

– И прекратите звать меня так. Я больше никакой не Великий Дознаватель, я гражданский.

– Хм… поняла!

Она неожиданно приблизилась и чмокнула меня в край рта. Непонятно, куда целила, то ли в щеку, то ли в губы, но в итоге это все равно, потому что любой вариант меня бы обескуражил точно так же, как промежуточный.

– Что это было, агент Крюгер?

– Ну я просто подумала, раз вы больше не мой начальник, система субординации может потерпеть некоторые нарушения, – хихикнула женщина. Ее игривый нрав соответствовал очень юной внешности, хотя настоящий возраст Крюгер многих бы удивил. – Просто всегда хотела это сделать!

– Вы меня поражаете.

– Есть такая привычка! Прощайте, мой тан!

– Прощайте…

Грузовик неспешно укатился в сторону леса, а мы с Себастиной вновь остались вдвоем.

– Поторопимся, надо успеть на поезд, пора возвращаться домой.

Замок Урбен располагался в долине реки Урбенбах, и стоял он на своей семидесятиметровой скале с двенадцатого века. Несмотря на правильно подобранную возвышенность, по факту Урбен устроился в уютной низине, ибо со всех сторон его окружали огромные, величественные, поросшие густым лесом холмы.

Подножие замковой скалы обтекала река Урбенбах, совсем небольшая и не сильно глубокая, через нее перекидывался каменный мост, ведший к маленьким воротам. Основные постройки замка стремились ввысь и были сплочены, на крышах старинных каменных корпусов белели аккуратные фахверковые домики.

За свою довольно долгую историю этот замок никогда не разграбляли, не разрушали и не сжигали, он сохранил первозданную атмосферу старины и в разное время служил госпиталем, музеем, приютом для беженцев, но вот уже триста лет в Урбене располагалась старинная гостиница, славная своими традициями.

Одна ночь в этом обособленном полусказочном месте стоила пятьсот золотых империалов. При этом с гостем обращались почти как с древним лордом, его обслуживал штат лакеев всех мастей, он жил в старинных покоях, обедал в классической пиршественной зале с массивными дубовыми балками, мог выезжать на конные или лодочные прогулки, сколь угодно долго гулять у широкой запруды, где круглогодично жили утки, гуси и лебеди, наслаждаться тишиной и покоем. Именно для этого я и приехал.

Лучшим временем для поездки в Урбен была осень. Огненно-золотой ковер укрывал лесистые холмы, а следовательно, и весь мир до самого неба. Посреди этой красоты мы с Себастиной неспешно прогуливались по узким каменным тропкам. Она беспрестанно строчила в своей книжке, заполняя страницу за страницей мелким убористым почерком, я собирал особенно понравившиеся листья и иногда позволял себе пульнуть каштан-другой по скакавшим в ветвях белкам. Как правило, после пары бросков суставы напоминали, что не по моим сединам такие шалости. Часто мы сидели на одной из скамей и бросали хлеб уткам, которые, даром что давно разжирели на постоянных подачках, устраивали драку из-за каждой крошки. Но больше всего времени я проводил все же в своих покоях.

Среди старинных гобеленов, фресок и картин, напротив камина, я пил горячий чай и перечитывал рыцарские романы, исторические трактаты, хроники. Библиотека Урбена была настоящей кладезью раритетов, как и замковая оружейная, кстати, полная древних лат, кольчуг, мечей и копий.

После двух седмиц в этом тихом уголке я чувствовал себя вполне замечательно, прекрасно спал и словно бы молодел… Силана всевеликая, как же по-старчески это прозвучало! В общем, меня устраивало почти все, и лишь одна вещь омрачала совершенство этого отдыха – я тосковал по жене. Хотелось увидеть Бель, обнять ее, вдохнуть ее запах, почувствовать, как бьется ее сердце, но, даже будь я свободен как птица, мысль о том, чтобы показаться перед ней в столь блеклом виде… она бы приняла меня любого, однако я сам не хотел ранить ее лишний раз.

На пятнадцатый день отпуска, с утра, вместе с завтраком Себастина доставила в спальню запечатанный конверт с моим именем, который ей передал портье. Оставив чашку кофе, я вскрыл послание и прочитал: «Они идут.

З.».

– Хм. Полагаю, наш отпуск завершен, Себастина. Собери вещи и… пожалуй, стоит снять вот эти гобелены со стены, они бесценны, не хочу их пачкать.

– Слушаюсь, хозяин.

Ближе к полудню в долине реки Урбенбах появился черный дирижабль хищных форм без каких-либо опознавательных знаков, который быстро приблизился к замку и завис над его крышами. Я вернулся с балкона в гостиную, сел на удобный резной стул и выложил на стол револьвер. Рядом с ним стояла чашечка дымящегося чая, рюмка раххийской водки, блюдце с ломтиками лимона и, чуть в отдалении, аккуратная стопка белых конвертов и свертков с подписанными именами.

Когда в двери постучали, я пил чай, Себастина пошла открывать. Вернулась она быстро, вся покрасневшая как стыдливая гимназистка. Следом вошел высокий стройный брюнет в черном костюме, безукоризненный Антонис Варзов собственной персоной.

– Какая встреча! Добро пожаловать, друг мой! Присаживайтесь, насладитесь чаем.

– Рад видеть в здравии, тан эл’Мориа. Увы, никак нельзя.

– Тогда, может, водки? Пшеничная, только что с ледника.

Бледно-зеленые глаза задержались на рюмке. Антонис Варзов не употреблял спиртного. Он вообще ничего не употреблял, если на то пошло, однако, получив предложение выпить водки, как правило, соглашался, ибо того требовала легенда, заменявшая ему личность. От человеческого существа он был далек, но какие-то черты с педантичностью копировал, и о некоторых из них я знал.

– Сначала дела, – решил Варзов.

Он достал из внутреннего кармана длинный узкий конверт с Императорской печатью на сургуче, и пока я читал содержимое, опрокинул рюмку, закусив лимоном.

– Значит, явиться для помещения под стражу на время расследования?

– Именно, тан эл’Мориа.

– А вы, значит, мой конвоир?

– Эскорт, скорее. – Стекла серебряного пенсне блеснули. – Обязан сопроводить с особым почтением.

– Хм, спасибо. Кому поручили расследование по моему делу?

– Огарэну эл’Зорназа.

Я рассмеялся:

– Что ж, его мечта сбылась, он наконец сможет упечь меня на всю жизнь. Или приговорить к смерти, если особенно повезет. Значит, вам приказали доставить меня в столицу. Хорошо, что не ликвидировать на месте.

– В случае сопротивления предусмотрен и такой исход, – любезно доложил он, не питая никакого интереса к заряженному револьверу.

У Варзова не было эмоций. Никаких. Вакуум. Он обладал мыслями, знаниями, мнениями и даже интересами в некоторых вещах, но при этом не испытывал никаких эмоций и не поддавался моему Голосу, от слова «никак». Впрочем, я и не стал бы предпринимать попыток избежать неизбежного.

– Хочу спросить вас, Антонис, его величество приказали вам всенепременно привезти меня или же предоставить выбор?

– Это правильный вопрос. Поскольку вы бывший кадровый офицер с боевыми заслугами, тан эл’Мориа, Император упомянул вскользь, что выбор у вас есть.

– От сердца отлегло, – улыбнулся я. – Все-таки он не лишен такта. Обещаю, что не доставлю вам хлопот, Антонис, однако осмелюсь попросить о личной просьбе.

Главный уборщик Императорского дворца кивнул.

– Я написал несколько писем всем тем, кого любил и уважал и кто отвечал мне взаимностью. Пожалуй, отправить их сам уж не успею, но буду очень признателен, если вы возьмете на себя эту миссию.

– Почту за честь, тан эл’Мориа, – ответил он учтиво и взял конверты и свертки. – Жду в коридоре. Госпожа Себастина, всего доброго.

Варзов удалился, оставив нас с моей раскрасневшейся горничной вдвоем. Голова полнилась философскими вопросами о сущности бытия и нашей роли в нем. Как некстати.

– Себастина, я достиг цели?

– В большей мере, чем кто-либо другой смог бы это сделать, хозяин, – ответила она серьезно.

– Ну что ж, не так уж и плохо. Полагаю, мой долг исполнен.

Я взял револьвер, заряженный единственным патроном, взвел курок, приводя спусковой крючок в состояние повышенной чувствительности, и приставил дуло к виску.

Ранняя зима 1917 г.

О смерти Бриана эл’Мориа было объявлено лишь через некоторое время. Обстоятельства не разглашались. По приказу Императора тело было укутано в белую ткань, уложено на каменный диск и выставлено для прощания на специально возведенном мраморном постаменте перед дворцом. Также над ним установили стазисное поле, чтобы как можно лучше предотвратить разрушительные процессы. Власти Старкрара не ожидали, что попрощаться с Великим Дознавателем придут многие тысячи разумных и еще миллионы будут желать этого, не имея возможности.

К каменному диску было возложено несчетное количество венков, а поток скорбящих не останавливался ни днем ни ночью. Представители едва ли не всех видов, рас и наций империи пришли, чтобы засвидетельствовать последнее почтение реформатору, политику и солдату, который круто изменил их жизни. Даже этнические малдизцы не посчитали возможным пропустить это событие. Прощание длилось восемь дней и ночей.

После диск был водружен на специальный лафет и провезен по улицам столицы в сторону Ивового кладбища. За ним следовала небольшая группа близких друзей и родственников: семья эл’Мориа, бывшие коллеги и сослуживцы. Многие все еще несли на плечах черные плащи и скрывали лица за табельными масками.

На кладбище диск с телом был уложен в круглую могилу, вокруг которой собрались самые близкие, прочих оттеснили Императорские гвардейцы. Сам Император тоже присутствовал, как и ингрийские феодалы во главе с Зефиром эл’Нариа, и король Арбализеи Ганзеко Первый, и Королева Стрекоз Ки’Ре’Син’Ай, и тсарь-Император раххийский Александр, и многие, многие иные владыки мира под Луной.

Ближе всех к краю могилы стояли Иверин эл’Вэйн, считавшаяся усопшему едва ли не второй матерью, ее друг Золан эл’Ча, кузен усопшего Ганцарос эл’Мориа, близкий друг Инчиваль эл’Файенфас, Аррен эл’Калипса со своей семьей и отчего-то адмирал кель-талешского флота Бельмере эл’Тренирэ, которая, насколько было известно большинству, никем усопшему не доводилась.

Жрец Луны прочел прощальную речь: «Братьям, ступившим на Серебряную Дорогу», – и рукою Императора была брошена первая горсть земли. После этого монарх вместе со свитой и охраной отстранился, чтобы дать место другим скорбящим, но уходя заметил, как через провожатых к нему пыталась пробиться адмирал эл’Тренирэ.

– Позвольте ей подойти.

В сопровождении двоих гвардейцев огненновласая женщина приблизилась к могущественнейшему правителю известного мира и, вопреки всем приличиям, с вызовом посмотрела ему прямо в глаза. Ее собственные очи были красны, а лицо слегка опухло от слез, но адмирал пылала почти ощутимым пламенем бешенства, и ее поведение вызывало дрожь у членов свиты.

– Чем я могу вам помочь, досточтимая тани? – спокойно спросил Император.

– Я не нуждаюсь ни в чем, что было бы в ваших силах, – ответила она.

– Зачем же вы тогда желали говорить со мной?

– И говорить я с вами не особо желала. Я хочу задать вопрос.

– Прошу…

– Вы ведь понимаете, что он мог заставить вас? Он мог заставить вас всех!

– Что «заставить», моя тани?

– Любить его, конечно! Он мог заставить вас всех до единого целовать землю, по которой он ступал. Он мог. Вы должны понимать. Я стою здесь, чтобы убедиться, что вы это понимаете. Он мог, но он не сделал, потому что не хотел, потому что вы не были ему нужны. Это не вы отвергли его, это он пренебрег вами! Вы ведь это понимаете?

Правая бровь Императора приподнялась, но он хранил спокойное молчание. Видя это, Бельмере эл’Тренирэ приблизилась на расстояние шага, что являлось вопиющим нарушением этикета, но монарх жестом дал охране знать, что не возражает. Он смотрел на нее сверху вниз, разглядывал влажные от слез глаза, раздувавшиеся красноватые ноздри и думал, что даже в состоянии столь жалком эта женщина была прекрасна.

– Это все, тани адмирал?

– Почти. Перед уходом я лишь сообщу, что у вас никогда не будет слуги, хоть на десятую часть столь же верного и полезного, каким мог быть он. Никогда! Потеряв его, вы выстрелили себе в ногу, ваше Императорское величество. Честь имею!

Глядя на удалявшуюся копну красных волос, Император с неимоверным раздражением вынужден был признаться сам себе, что в этих словах было зерно истины. В памяти всплыл текст предсмертного послания, которое эл’Мориа передал ему через Варзова:

«Я всегда старался быть верным слугой своего долга, многим врал и совершал бесчестные поступки, но не корысти ради, а во благо моей Отчизны. Иные сочли меня преступником. Не знаю, правы ли они, но знаю, что остаюсь верен Вашему Величеству до самого последнего вздоха. Народу империи я больше не нужен, ибо исполнил все свои обеты и отныне буду лишь обузой, дурным напоминанием. Я благодарю Ваше Величество за милостивое дозволение смыть кровью пятно, которое моими действиями было поставлено на Вашей священной чести, и со спокойным сердцем ухожу из мира. Правь, Меския, правь на суше, в небе и на море».

Он оглядел свою свиту каким-то новым, критическим взглядом и в раздражении бросил:

– Во дворец.

Покинув круг гвардейцев, Бельмере едва не упала на подкосившихся ногах. Питавшая ее ярость вся вышла, сил не осталось, и, не окажись рядом Инчиваля, подхватившего под руку, вышел бы неприятный конфуз. Друг мертвого мужа крепко обнял вдову, шепча успокаивающие слова, и она держалась за него как за спасательный круг в бушующем океане, пока не смогла вновь сама стоять на ногах.

Потом подошла Иверин эл’Вэйн и тоже обняла Бель, им не нужно было ни о чем говорить, они делили одну боль на два сердца. Золан эл’Ча стоял в сторонке и хранил скорбное молчание. Ганцарос эл’Мориа выразили свои самые искренние соболезнования.

Истощенную и почти лишившуюся эмоций вдову Инчиваль упорно вел прочь от могилы. Бельмере все время норовила обернуться, но он не разрешал, хотя самому Инчу было немногим легче, нежели ей.

– Я не могу поверить, что его больше нет.

– Понимаю, дорогая.

– Что-то должно было оборваться… Я уверена, будь он мертв, я бы почувствовала это внутри, но… нет, я… я знаю, что его сердце еще бьется, Инч. Не может не биться.

Он остановился и внимательно взглянул на нее.

– Когда ты видела Бриана в последний раз, Бель?

– Я… кажется, около года назад. У нас тогда тоже началась война, он прилетел к ее величеству…

– Прости меня за этот бестактный вопрос, но уделили ли вы время друг другу?

Она не смутилась.

– Конечно. Мы так соскучились… Что ты хочешь сказать?

– Бель, – нежно ответил Инчиваль, заглядывая ей в глаза, – я уже хоронил его однажды, а потом Бри пришел ко мне домой посреди ночи со словами: «Инч, надо поговорить…» Такие чудеса не повторяются, увы. Я конечно, не акушер, но, возможно, это сердцебиение его ребенка обманывает тебя. Мне так кажется.

Ее глаза расширились, рот распахнулся, Бель забыла как дышать, и только руки сами собой легли на едва заметно округлившийся живот.

– Идем, не хватало еще, чтобы ты простыла. Полетишь с нами на юг, мы присмотрим за тобой.

Бельмере не отвечала, все еще потрясенная тем, как только что вся ее жизнь еще раз изменилась.

– Мы? – запоздало переспросила она, когда Инчиваль открыл дверь заднего сиденья своего стимера.

– Да, – ответил он, помогая ей сесть. – Мы позаботимся о тебе, дорогая, не будь я его лучший друг! Познакомься, пожалуйста, это Элуэн эл’Файенфас, моя жена.

Справа от Бельмере сидела юная тани, похожая на белоснежную фарфоровую куклу с лучистыми серебряными глазами. Белизну сию подчеркивало угольно-черное траурное платье, а прекрасное ее личико несло печать скорби.

– Простите, что я не смогла бросить горсть земли, – пролепетала Элуэн, теребя мокрый от слез платочек, – долг, в котором мы перед вашим супругом, нельзя отдать и за тысячу лет, но Инчиваль убедил, что неразумно появляться при таком скоплении народу. Простите…

Бельмере крепко обняла ее в ответ и сказала только, что сама добрая память о Бриане есть достойная плата. При жизни он думал, что у мира не останется о нем хороших воспоминаний, что все его благие дела будут забыты, как только последняя горсть земли упадет на могильное всхолмье. Он ошибался.

Церемония погребения изрядно затянулась – столь многие пришли попрощаться с тем, кто при жизни пугал половину мира. Только Тромгар эл’Румар никуда не спешил. Он сидел себе спокойно на надгробии, вдалеке от места свежего захоронения и тянул из фляги абсент. Его не заботило то, что сидение на холодном может иметь далеко идущие последствия. Тромгар уже давно не чувствовал ни жара, ни холода как такового, он забыл о недомоганиях и болезнях, а потому даже мог позволить себе расхаживать под снегопадом в тонком костюме-тройке. Собственно, так он и делал.

Время шло, стемнело рано, и постепенно живые покинули обитель мертвецов. На ночь кладбище оцепили солдаты, дабы никто не приблизился к могиле Великого Дознавателя с какими-либо неподобающими намерениями, а завтра над ней собирались установить большой пьедестал с памятником, под который уж точно никто не сможет забраться. Таким образом, дело надо было сделать сегодня, под покровом темноты, но Тромгар все еще не спешил.

Воистину бесконечное терпение помогло дождаться нужного события – по освещенным фонарями дорожкам кладбища двигались две темные фигуры. Лишь когда они остановились над свежей могилой, Тромгар покинул свой насест и тоже отправился туда, предварительно бросив за спину:

– Подожди здесь, я позову, когда понадобишься.

Тэнкрис расслабленно зашагал по припорошенному снегом кладбищу, сунув руки в карманы брюк и глубоко дыша зимней свежестью. Правда, когда он выдыхал, пара видно не было.

Над могилой Бриана эл’Мориа стояли двое – элегантный мужчина и некая дама в траурном платье с вуалью. Мужчина, заметив Тромгара, выступил вперед, но тот остановился и показал пустые руки.

– Доброй ночи, прошу вашего внимания! Незадолго до смерти усопший сообщил мне, что вы наверняка придете попрощаться с ним в эту ночь, и попросил передать вам его последнее послание! Ну… все это правда, только если вас зовут Олирия. Если же нет, прошу простить, я оставлю вас в покое…

– Это мое имя, – ответила женщина.

– Надо же, я не был уверен до конца! Прошу.

Тромгар медленно вытянул из внутреннего кармана сложенный втрое листок с оттиском личной печати Великого Дознавателя на сургуче и передал его адресату. Женщина откинула вуаль, открывая завораживающей красоты лицо, и нервным движением вскрыла послание. Спустя миг ее совершенные черты исказились.

– Но здесь же пусто!

Она подняла глаза и вздрогнула от ужаса, заметив, что Тромгар смотрит на нее сквозь прорези в уродливой маске, ловко накинутой им на лицо.

– Я тебя вижу.

Олирия ди’Аншвар вдохнула, чтобы издать свой последний крик, но воздух покинул мертвые легкие, лишь когда тело упало на землю.

– Ну надо же, – хмыкнул Тромгар, глядя, как присланная Брианом маска на глазах рассыпалась в сухие струпья. – Сработало! Хотя чего душой кривить, когда он что-то замышлял, это, как правило, срабатывало. Кэт!

Вскоре к нему присоединилась его собственная спутница, бледная, но очень миловидная блондинка в черно-белом платье, чрезмерно изобиловавшем рюшами, бантами, кружевом и прочим подобным декором. В руках она несла две лопаты.

– Поторопись, дорогая, земля уже подмерзла, а нам нужно успеть все до рассвета.

Кэт кивнула и, отдав одну из лопат, начала раскапывать свежую могилу. Задумчиво взвесив в руке шанцевый инструмент, Тромгар огляделся, но нашел лишь одно бездыханное тело – Олирии. К сожалению, от ее компаньона осталась одна лишь одежда, слегка присыпанная пылью. Что ж, подумал он, покойница тоже подойдет, к тому же она очень красива, чем не новая кукла в коллекцию?

Склонившись над телом Упорствующей, тэнкрис аккуратно приподнял ее голову и взглянул в распахнутые глаза. Прошло несколько секунд, после которых в них зажегся ядовито-зеленый огонек.

– Встань.

Олирия ди’Аншвар поднялась на ноги.

– Возьми лопату и раскапывай могилу.

Олирия ди’Аншвар повиновалась.

В четыре руки работа пошла намного быстрее, Тромгар позволил себе отойти в сторонку и преспокойно тянуть свой любимый абсент, пока Кэт не подала знак, что дело сделано.

– А ну-ка, девочки, освободите мне место!

Спрыгнув в могилу, он достал из другого внутреннего кармана футляр с хирургическими ножами, выбрал один и ловким движением вспорол окутывавшую тело ткань. Затем, еще более ловкими, прямо филигранными движениями Тромгар вскрыл ткани грудной клетки, коротко подивился тому, как там все оказалось изношено, и просунул пальцы под грудину, где вскоре нащупал инородный предмет. Пришлось пошерудить ножом, чтобы отцепить и изъять его.

– Ну что ж, кажется, это оно.

Тромгар выбрался из могилы и промыл найденный предмет в снегу под одним из фонарей, после чего поднял к свету продолговатый золотисто-красный кристалл редкой красоты.

– Ха. Действительно оно. Сыпьте землю обратно, девочки, да поживее! На этом кладбище у нас дел больше нет, но я хочу сегодня же разделаться и со вторым! И одежду эту пустую тоже вниз сбросьте, пусть все будет так, как было до нас.

Гассель. Гассельская империя. Канун 1918 г.

Эззэ проснулся от холода, забравшегося под теплое одеяло. Ноги любовниц, прикасавшиеся к его ногам, были ледяными, что чулгану категорически не нравилось. Щелчком пальцев он заставил магические светильники зажечься, сел на ложе, старательно продрал глаза и тогда только заметил, что все вокруг залито кровью, а обе любовницы обезглавлены.

Эззэ силой мысли подбросил себя вверх, стал на кровати в боевой стойке, на кончиках его пальцев заплясало магическое пламя, дрожавшее от порывов ледяного ветра, задувавшего из распахнутого окна, которое совершенно точно было закрыто, когда он ложился. Эззэ собрался закричать, позвать стражу, но острое лезвие коснулось его горла. Скосив глаза, он увидел нечто вроде длинной руки, покрытой черной тканью, которая просунулась сверху под балдахин.

– Не шуми, я пришел побеседовать с тобой.

Голос, раздавшийся над головой, напугал чулгана больше, чем холодная сталь. Он был тихим и хриплым, совершенно мертвым, будто шел из темноты на дне могильной ямы.

– Побеседуем, – спокойно согласился Эззэ, лихорадочно соображая, что же ему теперь делать.

– Не глупи, не ищи выхода из этого положения, просто пойми – если поведешь себя правильно, завтра станешь Императором Гасселя.

Чулган нервно сглотнул, и заточенное до маниакальной остроты лезвие оставило на его горле тоненький порез.

– Я слушаю. Что тебе нужно? – спросил Эззэ, который всегда сразу начинал искать суть любого вопроса.

– Дружба и взаимопомощь. Мне нужна поддержка, нужен кто-то вроде тебя, но с большей властью, деньгами, умом, отвагой и теми же целями, которые преследую я.

– Это все про меня? Ну и повезло же! А какие у нас с тобой одни и те же цели?

Эззэ совсем не понравилось затянувшееся молчание. Неужели убийца уже прикидывал, как бы ловчее снять с чулгана голову? Возможно, следовало все-таки попробовать ударить боевым заклинанием вверх… но Эззэ смог удержать себя в руках.

– Мы оба хотим, чтобы Голоса тэнкрисов навсегда перестали звучать в этом мире.

Эззэ приоткрыл пересохший рот.

– Знаешь, это очень благородная цель, но я не один, кто мог бы помочь тебе в ее достижении. Хочешь, сведу тебя с моим дядей? Он уже Император и тоже не любит тэнкрисов…

– Я отрубил Орро ри Зелиро голову этой ночью.

Эззэ оледенел от ужаса, хотя он даже не до конца поверил в правдивость сказанного.

– И его сыну тоже. И вообще всем, кто стоял в очереди к трону перед тобой. Ты теперь первый, Эззэ ри Гмориго, и если мы с тобой договоримся, завтра ты станешь Императором.

– А если нет? – заставил себя спросить первый претендент на гассельскую корону.

– Хм… это будет прискорбно. Ты самый сильный щенок в помете, самый лучший вариант для верного союзника, но если придется отрубить голову и тебе, пойду к твоему младшему брату. Как его там, Утту?

– Не надо никуда ходить, если все это правда, я хотел бы выслушать подробности твоего плана и увидеть тебя наконец, прежде чем дать окончательный ответ.

– Выполнимо.

Серповидный клинок исчез, и Эззэ ри Гмориго спрыгнул на пол, резко разворачиваясь лицом к ложу.

Нечто спускалось неспешно, словно стекало с балдахина на стену, со стены на пол, но затем вдруг приблизилось со скоростью молнии и нависло над ним, все укрытое струящейся черной тканью и огромное, почти в два раза выше чулгана. Там, с высоты, из-под капюшона высовывался длинный белый клюв, а над ним пылало два круглых алых ока.

– Вот мое предложение, Эззэ ри Гмориго, я сделаю тебя Императором Гасселя, и вместе мы подготовим удар, который заставит Голоса тэнкрисов замолчать.

– Это очень хорошо, но давай по порядку… дорогой гость. Как ты сделаешь меня Императором? Одной очередности мало…

– У меня есть головы Императора и остальных претендентов, и у меня есть мертвый агент Имперры. Заставим всю страну поверить, что тебя тоже хотели убить, но в отличие от остальных жертв ты оказался убийце не по зубам. Сделаю тебе несколько аккуратных шрамов, и империя поверит и станет прославлять тебя, и ты возьмешь власть и примешь меня в качестве первого советника. Вместе мы подготовим контрудар, который не даст тэнкрисам окончательно захватить мир. Бриан эл’Мориа уж месяц как гниет в земле, новый Император неопытен, у него нет своего Паука, и мы еще можем не дать Мескии стать необоримой. В отличие от твоего мертвого дяди, ты не инертный политический импотент, не трус, ты сможешь. Мы сможем. Я создам для тебя новую службу, назовем ее… «Тишина». Я создам для тебя новое оружие и совершенных солдат, и вместе мы…

– Как тебя зовут?

– Что ты сказал?

– Если все это не сон, если я не сошел с ума на почве жажды власти, если нам действительно предстоит сражаться с этой тэнкрисской поганью вместе, как соратникам, я хочу знать – как мне к тебе обращаться?

Прямо на глазах ночной гость уменьшился в размерах и, став с чулганом наравне, протянул укутанную тканью руку.

– Доктор, – услышал Эззэ, чувствуя, как его пальцы сжимает нечто холодное и твердое, – меня зовут Доктор.

Октябрь 2013 – октябрь 2016

Глоссарий

Общие термины

Голоса – сверхъестественные способности различного свойства, атрибут Раскаявшихся, дарованный им богиней-матерью Силаной. Одновременно в мире не может существовать двух одинаковых Голосов.

Дети Силаны – тэнкрисы, старший разумный вид, явившийся в мир извне на заре времен. Внешне похожи на людей, но в среднем крупнее и обладают превосходящими физическими данными, более долгим сроком жизни и некоторыми сверхъестественными атрибутами. Делятся на две фракции: Раскаявшиеся и Упорствующие.

Маска – сверхъестественная способность менять обличье, превращаясь в чудовище, дарованная Упорствующим тэнкрисам Темнотой после их отречения от Силаны. «Надевая» свою Маску, Упорствующий обретает огромную силу и живучесть.

Разумные – обобщенное наименование множества разумных видов, населяющих мир под Луной.

Силана – Луна, богиня-мать, прародительница тэнкрисов, от которой они, будучи несмышлеными детьми, убежали в иной мир. Не сумев вернуть всех своих детей, Силана оставила их в новом мире, водрузив на небеса луну и оставив в помощь Раскаявшимся Голоса. После смерти их души ступают на Серебряную Дорогу, по которой отправляются в родной мир Шелан.

Слово – право повелевать демонами, данное Темнотой Упорствующим.

Темнота – древняя мрачная сущность из доисторических времен мира. Узрев тэнкрисов, возжелала забрать их себе, совратила часть детей Силаны, дабы увести в собственное измерение. После смерти души Упорствующих отправляются во чрево Темноты.

Летосчисление

Реперной точкой, по которой отсчитывается нынешнее летосчисление, является низложение Императора-жреца Кафаэриса Раскольника, сопровождавшееся одной из самых кровавых войн в истории мира. На момент начала романа идет 1914 год от низложения Кафаэриса.

Несмотря на существование множества календарей разных народов, тэнкрисы издревле пользовались исключительно числительными, например: «первый день первого месяца первого года двадцатого века». Год состоит из двенадцати месяцев, месяц – из четырех седмиц, седмица – из семи суток.

Классы дирижаблей мескийской империи

«Вождь» – разведывательный крейсер, быстрый, маневренный, миниатюрный, с парометным вооружением и полным отсутствием брони.

«Наместник» – массивный дирижабль среднего бронирования со слабым вооружением. Предназначен для осуществления массированных бомбардировок, перевозки десанта, грузов и дозаправки в воздухе.

«Сатрап» – рейдер дальнего полета, золотая середина между скоростью, вооруженностью и бронированием.

«Диктатор» – линдир (линейный дирижабль), крупный, тяжелый, хорошо вооруженный и отлично бронированный, созданный для того, чтобы держать удар и биться борт в борт.

«Тиран» – сверхтяжелая орудийная платформа с толстой броней и мощнейшим вооружением. Медлительный, неповоротливый, опасен на больших дистанциях, но вблизи легко пропускает противника в борт, может стрелять только вперед.

«Император» – самый большой в мире сверхтяжелый дирижабль, имеющий самую толстую броню и наибольшую огневую мощь, может нести на борту не только запас бомб, но и десант, в том числе бронетехнику. В более поздних классификациях превратился в летающую крепость.

Сноски

1

Традиционная арбализейская ферма-плантация.

(обратно)

2

В данном контексте – представитель интересов короны, эмиссар, доверенное лицо короля с полномочиями.

(обратно)

3

Принято считать, что новое поколение тэнкрисов появляется примерно раз в семьдесят пять лет, а не раз в двадцать пять, как у людей.

(обратно)

4

Сверхволк (винтерр.).

(обратно)

5

Первые регулярные военные силы Ингры формировались преимущественно из охотников и следопытов. Спустя века термин «следопыт» стал наименованием рода ингрийских войск, соответствующих элитной пехоте других стран.

(обратно)

6

Тактико-технические характеристики.

(обратно)

7

Исследовательский институт-лаборатория, учрежденный Брианом для ускоренного продвижения научного прогресса. Мехкорпус владеет собственными промышленными мощностями, научно-технической базой и учебными заведениями, воспитывающими элитных офицеров для броневойск. Главная база расположена в Гастельхове-на-Орме, так же как и второй по величине штаб Имперры.

(обратно)

8

«Шум прибоя» (тэнкр.). Древнейшее боевое искусство, основанное на владении традиционным тэнкрисским клинком гаффорой. В основе шуа-хешаллы лежит принцип попеременной комбинации атакующих и оборонительных приемов, сравниваемых с приливом и отливом.

(обратно)

9

Самашииты часто выставляют во внешней части дома образ Карима, уродливого чудовища, олицетворяющего гнев Бога за непослушание. Со временем инородцы стали воспринимать этот образ в качестве Бога самашиитов, что тоже не сделало их симпатичнее.

(обратно)

10

Ликуй сердцем (самашиит.).

(обратно)

11

Все во власти и все по воле Бога (самашиит.).

(обратно)

12

Рагу из тушенной в вине рыбы.

(обратно)

13

Самоходная артиллерийская установка.

(обратно)

14

Меския превыше всего.

(обратно)

15

Комплекс дорогостоящих процедур по омоложению организма и укреплению здоровья, проводимый магами-целителями.

(обратно)

16

Железный Ганс – 0 (винт.).

(обратно)

17

Ученик самашиитской религиозной школы (как правило, молодой мужчина), проходящий углубленное обучение, для того чтобы в будущем стать диваллом.

(обратно)

18

Разновидность тэнкрисской дуэли, в которой каждый противник может выбрать любое подходящее ему оружие и открыто пользоваться Голосом. Армия, чей полководец проигрывает поединок, либо расходится, либо становится под командование победителя.

(обратно)

19

К 1914 г. колеи железных дорог западной Мескии в своем большинстве были заметно шире винтеррейкских образцов, из-за чего их не обязательно было уничтожать, ибо враг не мог ими воспользоваться.

(обратно)

20

Штурмовая бронированная машина (винт.).

(обратно)

21

Военно-воздушные силы Винтеррейка.

(обратно)

22

Лотрингонская порода лошадей – самые крупные и выносливые тяжеловозы.

(обратно)

23

Рейкштандартвахе – дословно: «Гвардия знамени Рейка» (винтер.), военное подразделение Кэмпфэркрэфта, созданное на базе полка личных телохранителей кэйзара. Элитные войска с сильной идеологической подготовкой, вооружены по последнему слову.

(обратно)

Оглавление

Часть вторая Расследование (продолжение)

Часть третья Последствия

Эпилог

Глоссарий Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg